See discussions, stats, and author profiles for this publication at: https://www.researchgate.net/publication/275580817

Слово и смысл (Slovo i smysl / Word and sense)
Book · January 2014

CITATIONS

READS

0

9,580

1 author:
Vera Zabotkina
Russian State University for the Humanities
76 PUBLICATIONS 83 CITATIONS
SEE PROFILE

All content following this page was uploaded by Vera Zabotkina on 28 July 2016.
The user has requested enhancement of the downloaded file.

Российский государственный гуманитарный университет

В.И. Забокина

Слово и смысл

Москва 2012

Оглавление
Введение ................................................................................................................................. 5
Предисловие к Части I .......................................................................................................... 9
ЧАСТЬ I. Прагматика и семантика нового слова ............................................................ 13
Раздел I. Теоретические проблемы прагмалингвистики ................................................. 13
1. Предмет и основные понятия прагмалингвистики .................................................. 13
2. Основные параметры контекста в прагмалингвистике ........................................... 24
2.1 Контекст как структурированная иерархия........................................................ 24
2.2 Культурный контекст............................................................................................ 26
2.3 Дейктический контекст. Социальная плоскость ................................................ 28
2.4 Когнитивно-психологическая плоскость контекста .......................................... 31
2.5 Дискурсивный тип прагматического контекста ................................................ 33
3. Прагматика слова ........................................................................................................ 35
3.1. О целях прагматического анализа слова ........................................................... 35
3.2 Прагматика vs семантика ..................................................................................... 41
3.3 Теоретические предпосылки выделения прагматической доли значения слов
....................................................................................................................................... 49
3.4 Спектр прагматической информации в слове .................................................... 57
3.5 Компонент оценки и его взаимодействие с другими компонентами
прагматического спектра слова ................................................................................. 65
3.6 Роль и место культурного компонента в структуре словозначения ................ 74
3.7 Статус прагматических компонентов в структуре словозначения .................. 78
3.8 Дифференциация лексики по типу прагматических компонентов в значении
слова.............................................................................................................................. 89
Заключение по разделу ................................................................................................... 95
Раздел II. Новое слово в аспекте деятельностного подхода к языку ............................. 99
1. Основные проблемы неологии .................................................................................. 99
1.1 Неология и статус нового слова .......................................................................... 99
1.2 Принципы классификации новой лексики ....................................................... 104
2. Прагматика нового слова ......................................................................................... 117
2.1 Новое слово vs каноническое слово .................................................................. 117
2.2 Роль и место прагматических параметров в ряду факторов, вызывающих к
жизни новое слово..................................................................................................... 121
2.3 Прагматика акта порождения нового слова ..................................................... 125
2.4 Нарушение прагматических норм и принципов при порождении нового
слова............................................................................................................................ 129
2.5 Прагматика нового слова в процессе его конвенционализации .................... 132
2.6 Вхождение инновации в систему языка ........................................................... 135
3. Изменения в концептуальной картине мира английского общества и их
фиксация на лексической карте ................................................................................... 136
Заключение по разделу ................................................................................................. 148
Раздел III. Взаимодействие прагматических и семантических аспектов новой лексики
современного английского языка .................................................................................... 152
2

1. Соотношение семантической и прагматической вариативности новой лексики
......................................................................................................................................... 154
1.1 Становление прагматических компонентов слова .......................................... 154
в процессе семантической деривации ..................................................................... 154
1.2 Принцип семантической деривации: аналогия vs нарушение ....................... 162
1.3 Прагматическая вариативность лексики и её связь с семантикой ................. 168
1.3.1 Прагматическая вариативность в соотнесённости со стратификационной
осью дейктического контекста ................................................................................ 168
1.3.2 Взаимодействие между общеупотребительной лексикой и социолектом . 180
1.3.3 Прагматическая вариативность в её соотнесённости с ситуативной осью 185
2. Прагматика нового слова и текст ............................................................................ 187
3. Семантика и прагматика новой эвфемистической лексики ................................. 198
4. Функциональный аспект лексикографической практики ..................................... 212
Заключение по разделу ................................................................................................. 223
ЧАСТЬ II ............................................................................................................................ 227
Раздел I. Когнитивно-дискурсивные основы английской неологии............................ 227
1. Некоторые тенденции развития когнитивных исследований в России ............. 227
2. Роль прагматической инференции в процессе развития нового значения слова
......................................................................................................................................... 243
3. К вопросу о когнитивной неологии ........................................................................ 249
4. Cognitive basis of semantic changes .......................................................................... 262
5. К вопросу о когнитивной антропологии................................................................. 275
6. Мультимодульный дискурс как воплощение новой модели порождения знаний
......................................................................................................................................... 286
7. Когнитивные основы формирования значений фразеологических единиц в
современном английском языке .................................................................................. 288
8. Cognitive-pragmatic approach to lexicological studies .............................................. 300
9. Когнитивные механизмы образования новых метонимических значений ......... 308
10. Dynamics of the time concepts in the English and German cultures ....................... 316
11. Концептуальный анализ динамики метафор времени в английском языке ..... 329
Раздел II. Семиотические аспекты когнитивных лингвистических исследований .... 338
1. Конвенциональность vs креативность в лексиконе (когнитивно-дискурсивный
подход) ........................................................................................................................... 338
2. Семиотические аспекты представления знаний в семантической структуре слова
......................................................................................................................................... 345
3. О соотношении когнитивных и семиотических аспектов лингвистических
исследований ................................................................................................................. 353
4. Концептуальные основы образования значений фразеологических единиц,
содержащих компонент «цвет», в современном английском языке ........................ 361
Раздел III. Гендерные аспекты знания ............................................................................ 377
1. Gender inequality in university management in Russia ............................................. 377
Раздел IV. Межкультурная коммуникация и перевод ................................................... 383
1. Прагмалингвистические основы межкультурной коммуникаци ......................... 383
2. Картина мира и лексикон: Культурологический аспект ....................................... 390
3. The pragmatics of new words and their translation from English into Russian ......... 397
4. Pragmatics and semantics of new euphemisms in English ......................................... 404
3

5. Language policies at Russian Higher Education Institutions ..................................... 416
Список использованной литературы........................................................................... 423

4

Введение

В книге собраны труды доктора филологических наук, профессора В.И.
Заботкиной, написанные в разные периоды ее творческой деятельности. Автор
книги является одним из ведущих когнитологов-неологов в нашей стране. Она
принадлежит к числу известных учеников Е.С. Кубряковой, плодотворно
развивающих идеи когнитивно-дискурсивного подхода в лингвистике.
В представленной монографии нашли отражение многолетние научные
поиски автора в области теории номинации, лексической семантики, прагматики,
когнитивистики и представлены наиболее существенные результаты разработки
автором проблем категоризации, концептуализации, когнитивного моделирования
в области новой лексики и фразеологии, а также функциональных аспектов
неологии.
И если статьи, касающиеся современного этапа и относящиеся прежде всего к
когнитивным проблемам, не вызывают сомнения, то включение в сборник большой
работы, написанной в начале 90-х годов, требует пояснения. И в этом состоит
историографический аспект проблемы.
Прежде всего, эта работа показывает уровень знаний и представлений о
проблеме в конце прошлого века. При этом, естественно, возникает вопрос о том,
насколько тогдашние оценки автора и в более широком плане состояние науки,
сохраняют свое значение и в наши дни, составляя основу для континуитета, для
преемственной связи когнитивного знания с прежними лингвистическими
представлениями начала 90-х годов.
И даже если читатель увидит примечательное различие в трудах столь разных
периодов, то и в этом случае включение прежних работ позволяет увидеть, в каком
направлении

шло

становление

и

эволюция

новых

подходов,

теорий

и

представлений, а также увидеть перспективы и направления современных
исследований.

5

Новизна книги заключается в том, что в ней предлагается концепция,
объясняющая соотношение семантического, прагматического и когнитивного
аспектов порождения нового слова в современном английском языке. Будучи
одним из известных специалистов в области английской неологии, автор излагает
свои взгляды на изменения в концептуальной и языковой картинах мира
современного англоязычного сообщества. Здесь под когнитивным углом зрения
рассматриваются основные тенденции соотношения конвенциональности и
креативности в лексиконе. Кроме того, В. И. Заботкина исходит из понимания
слова как единицы одновременно коммуникации и когниции, и вслед за
Е.С.Кубряковой считает «ориентирующую» функцию языка общим основанием,
объединяющим эти два измерения.
Композиция рецензируемой монографии прозрачна и соответствует ее
замыслу. Первая часть монографии посвящена изложению авторской концепции
прагматики

и

семантики

нового

слова.

Здесь

анализируются

активные

номинативные процессы в прагматическом аспекте, а также соотношение
семантики и прагматики в значении нового слова.
В монографии постулируется положение о том, что новое слово является
четырежды прагматичным: 1) с точки зрения прагматических факторов,
вызывающих его порождение, 2) с точки зрения прагматических параметров,
лежащих в основе акта его создания, 3) с точки зрения прагматики процесса его
социализации (его принятия в обществе) и 4) с точки зрения прагматики его
вхождения в систему языка. Автор предлагает методологию прагматического
анализа слова, основанную на пирсовском абдуктивном методе, при котором
выявляются уместность контекста и его релевантность по отношению к атомарным
фактам, которые объясняются и имеют смысл в пределах этого контекста.
Весьма актуальным представляется использование понятия «прагматической
интерпретанты», несущей информацию об ограничениях на употребление знака в
зависимости от основных параметров широкого прагматического контекста, к
которым относятся статусные характеристики участников коммуникации, возраст,
этническая принадлежность, гендер и т. д. По мнению В. И. Заботкиной,
6

прагматическая интерпретанта представляет собой определенный прагматический
код знака.
Во второй части излагаются когнитивные основы развития новых смыслов и
значений в лексике современного английского языка. Исследуются структуры
знания и их вербальные репрезентациия с целью выявления связи между
ментальными (концептуальными) структурами и их языковыми аналогами.
Особый интерес представляют те разделы, в которых описываются взгляды и
решения

автора,

связанные

с

наиболее

актуальными

и

дискуссионными

проблемами современной когнитивно-дискурсивной парадигмы.
Критически анализируются тенденции развития данного направления в
отечественной и зарубежной лингвистике последних лет. Особого внимания
заслуживает изучение инференции и ее роли в процессе образования новых
значений, а также обращение автора к вопросу о динамической концептуальной
семантике. Чрезвычайно важным представляется рассмотрение таких достижений в
области теории и методологии концептуального анализа как, например, QUALIAструктура Джеймса Пустеёвского и теории «концептуальной интреграции»
(conceptual blending).
Отдельное место уделено в данной работе соотношению семиотических и
когнитивных аспектов лингвистических исследований, а также концептуальным
основам «гендерной составляющей слова», что расширяет традиционные границы
когнитивной семантики.
Последний же раздел монографии посвящен вопросам межкультурной
коммуникации и перевода.
Книга не только отражает эволюцию взглядов автора, но и вносит вклад в
развитие лексической семантики, прагматики и когнитологии, особенно в свете
актуальной в наше время дискуссии о современном состоянии науки о языке, как в
России, так и за рубежом, в частности ее когнитивного аспекта.
Большинство материалов не были ранее опубликованы на русском языке или
издавались малым тиражом и сегодня практически неизвестны российскому
читателю.
7

Книга адресована широкому кругу специалистов: филологам, лингвистам,
преподавателям английского языка, переводчикам, а также всем тем, кто
интересуется

современным

состоянием

развития

когнитивно-дискурсивной

парадигмы в лингвистике и в когнитивных науках, в целом.
Заслуженный деятель науки РФ
Д.ф.н.,проф.,
Главный научный сотрудник
отдела теоретического и прикладного языкознания
Института языкознания

Е.С.Кубрякова

8

Предисловие к Части I
Несмотря на то, что первая часть монографии отражает состояние развития
лингвистической науки двадцать лет назад, многие проблемы прагматики и
семантики, рассматриваемые в ней, остаются актуальными и в настоящее время.
Вместе с тем, нам представляется необходимым дать краткий обзор современного
состояния прагмалингвистики на основе анализа работ последних лет.
Прагматика, как известно, связана с коммуникативным действием в
контексте

и

с

контекстуально

обусловленным

значением.

Центральными

проблемами, занимающими умы прагмалингвистов в последние годы, являются
вопросы

соотношения

между

действием

и

коммуникативным

действием;

коммуникативным действием и участками коммуникации. Особое внимание
уделяется вопросам о том, как участники коммуникации осуществляют выбор и
приобретение языковых действий в контексте. Таким образом, центральным
понятием прагматики, как и двадцать лет назад, остается «контекст». Однако,
гетерогенная природа контекста, его внутренняя мультифактуальность не
позволяет научному сообществу прийти к единому определению и понятию
контекста и теоретической перспективе его изучения.
Как правило, в работах последних десятилетий контекст изучается,
моделируется или формализуется только в одном из многочисленных аспектов его
описания (Ср. Akman, 2001, Black, 1979, Bouquet, 1999). Контекст уже не
рассматривается в качестве аналитического прайма, но скорее анализируется с
точки зрения соотношений части и целого. Выделяются микро- и макроконтекст.
(Moser, 2011). Наряду с микроконтекстом в конверсационном анализе и в
интеракционной социопрагматики контекст понимается и как процесс, и как
продукт (Goodwin 1992, Gumperz, 1992).
В последние годы контекст и контекстуализация рассматриваются в качестве
составляющих процессов реконтекстуализации и деконтекстуализации (Linell,
1998) в свою очередь связаных с энтекстуализацией (entextualization) (Park, 2009).
Контекстуализация, деконтекстуализация и реконтекстуализация объединины их
9

общей функцией – направленностью на прагматическое обогащение (приращение)
значения. Иными словами, в процессе контекстуализации, реконтекстуализации и
деконтекстуализации в качестве отправной точки выступает коммуникативное
действие. В качестве основного вопроса рассматривается вопрос о том, как
ситуативное значение связано с контекстом, т.е. как оно прагматически
обогащается в контексте.
В отличие от перечисленных выше трёх процессов, энтекстуализация
направлена на «говорящего» и его/ее коммуникативное намерение и на процесс
адаптации широкого прагматического контекста к конкретной ситуации общения.
Иными словами, энтекстуализация направлена на превращение контекста из
широкой неограниченной сущности в конкретную ограниченную сущность,
связанную с конкретным местом и временем коммуникации. В процессе
коммуникации контекстуализация, деконтекстуализация, реконтекстуализации и
энтекстуализации проявляют диалектическую взаимосвязь.
Как

известно,

содержание

контекста

рассматривалось

исследовательных парадигмах. В зависимости от их

в

различных

установок в контексте

высвечивались те или иные аспекты. Так в прагматике, как было указано выше, и в
парадигмах, основывающихся на интеракции, в контексте высвечиваются
социальные аспекты его создания. В теории релевантности и в когнитивной
грамматике высвечивается психологическая плоскость контекста.
В когнитивной лингвистике контекст рассматривается прежде всего как
фрейм, который накладывает ограничения на содержание языковых единиц. В этом
случае содержание единицы языка выступает в роли фигуры, а контекст – в роли
фона.

В

то

же

время,

ограниченный

контекст

фигуры

обрамляется

и

ограничивается более отдаленными контекстуальными фреймами (фонами). Эти
связанные между собой фреймы создают единое структурированное целое
(Goffman, 1986).
Контекст также рассматривается с точки зрения его динамического
характера, как сущность, которая конструируется в процессе межличностного
общения. Этот взгляд характерен для этнометодолоигческго конвесационного
анализа (Garfinkel, 1994, Goodwin, 1992), для межличностной социолингвистики
10

(Gumperz, 2003) и социопрагматики (Fetzer, 2004, 2007, 2010), где контекст
понимается не только как процесс, но и как продукт коммуникации. Динамический
взгляд на контекст основывается на индексальном характере социального действия
и на совместном конструировании общего концептуального пространства. С этих
позиций значение понимается не как автономная сущность, а как относительная
величина, зависящая от взаимодействия с другими языковыми выражениями и
социальными контекстами. Глубокое изучение контекста должно способствовать
отходу от традиционного понимания контекста, как набора пропозиций (Stalnaker,
1999). Для того чтобы изучить индексальность социального действия и
относительный

характер

социального

значения,

контекст

необходимо

рассматривать как сложную динамическую сеть, которая постоянно подвергается
структурации и реструктурации.
В исследованиях последних лет рассматривается так же вопрос о взаимосвязи
между контекстом и дискурсом. В своей последней монографии Т. ван Дейк
представляет новую мультидисциплинарную теорию контекста (Dijk, 2008). Новым
теоретическим

понятием,

которое

вводит

автор,

является

понятие

«контекстуальные модели» (субъективные ментальные конструкции), которые
играют значительную роль в интеракции, в создании и восприятии дискурса. Они
контролируют процесс использования языковых единиц, а также процесс
адаптации дискурса к конкретной ситуации общения. Контекстуальные модели
являются

тем

недостающим

звеном,

которое

объединяет

дискурс,

коммуникативную ситуацию и общество. Таким образом, контекстуальные модели
выступают в качестве основополагающих элементов прагматики. Одновременно с
этим они изучаются с позиции социокогнитивной перспективы.
Особое внимание уделяется тем доменам референции, которые являются
общими как для контекста, так и для дискурса. Речь идет о таких доменах как
общество, культура, когниция, язык. В контексте различают следующие виды:
социальный, социо-культурный, когнитивный и лингвистический (Fetzer, 2004).
Последний соотносится с дискурсивным типом контекста в иерархии Т. Гивона
(Givon, 1989).
11

Одним из новейших направлений в теории контекста является направление, в
рамках

которого

контекст

стал

рассматриваться

в

соотношении

с

не

лингвистическим адаптивным действием. Так, в работе Т. Ньяна контекст
рассматривается как периферийный фон, который необходим для того, чтобы
совершилось центральное событие (Nyan, 2011). Это исследование основывается в
основном на модели принятия решения Домасио.
Как известно, одним из направлений развития прагматической парадигмы
является теория речевых актов Дж. Остина. В последние годы она подверглась
определенной критике. Так, Якоб Мэй, вступая в полемику с Дж. Остином,
утверждает, что речевые акты сами по себе не являются реальными. Они должны
быть помещены в реальность, т.е. в контекст, в котором они порождаются. По
мнению Я. Мэя речевые акты не только помещены в контекст, но сам контекст их
порождает. Речевые акты всегда ситуативны, т.е. по природе являются
прагматическими актами (Mey, 1996).
В то же время наблюдаются попытки развить теорию Дж. Остина. Так, Э.
Ойши

изучает

осуществления

различные

элементы,

иллокутивного

акта.

определяющие
Эти

элементы

успех

или

определяют

неуспех
место

иллокутивного акта в контексте.
Для того, чтобы изучить интерактивную и динамическую природу контекста и
коммуникации в целом необходимо выработать комплексную методологию
анализа,

основывающуюся

когнитивной),

психологии,

на

достижениях

социологии,

лингвистики

лингвистической

(в
и

том

числе

когнитивной

антропологии, культурологии. Только в этом случае будет возможно выйти за
пределы узко дисциплинарного подхода, который характеризует традиционную
модель порождения и передачи знания, и перейти к новой модели –
междисциплинарной. Эта модель генерируется в прикладном контексте и не
укладывается в ячейки конвенциональной, дисциплинарной карты. Эта модель
гетерогенна – она объединяет множество навыков и умений и вовлекает
разнообразные источники знания. Данная модель, в отличие от традиционной,
имеет гетерархическую структуру, т.е. подвержена изменениям и не следует
заранее определенной системе организации знания.
12

ЧАСТЬ I. Прагматика и семантика нового слова
Раздел I. Теоретические проблемы прагмалингвистики
1. Предмет и основные понятия прагмалингвистики

Прагматика (от греч. pragma – дело, действие) восходит к до-сократовским
греческим диалектикам, затем через Аристотеля – к Локку и Канту. В 19 веке
развитием прагматических идей занимались представители феноменологического
подхода, в 20-30-е годы прагматика связывается с именами Ч.Пирса, Р.Карнапа,
Ч.Морриса, Л.Витгештейна.
Основатель прагматизма Пирс в своём труде «Прагматизм в ретроспективе»
(Pierce, 1940) в качестве корней прагматической доктрины указывает на Сократа,
Аристотеля, Гераклита. Так, Сократ применяет поистине прагматический подход в
духе позднего Витгенштейна, обсуждая контекстную относительность значений
слов «прекрасный» и «отвратительный». С этой целью Сократ цитирует Гераклита:
«Самые прекрасные из обезьян отвратительны, когда их ставят рядом с классом
девушек. Самые мудрые из людей становятся похожими на обезьян рядом с
богами» (цит. по Woodruff, 1982, 10-19).
В 60-70-х годах прошлого века интенсивное развитие прагматики было
стимулировано логиками и философами Кембриджской и Оксфордской школ,
такими как Дж.Остин и Дж.Серль, разработавшими теорию речевых актов (Austin,
1962, Searle, 1969). В основу этой теории была положена концепция позднего
Витгенштейна о значении как употреблении.
Витгенштейн приходит к мысли о необходимости учёта не только
внутриязыкового контекста, но и внеязыковой ситуации, которую образует вся
система человеческой деятельности, включая в себя язык, как один из её элементов.
(Грязнов, 1984).
Вторым мощным толчком, стимулировавшим развитие прагматики 60-70-х
годов, была, как известно, конверсациональная теория Грайса (Grice, 1975, 1978), в
которой он предлагает стратегии ведения разговора и вывода прагматических
импликатур. В теории речевых актов акцент делался на мотивах, в теории Грайса
13

основное внимание сосредоточено на установках, стратегиях и выводах, которые
делаются участниками коммуникации. Ведущим диктумом в теории Грайса
является, как известно, кооперативный принцип (или принцип коммуникативного
сотрудничества), который включает следующие максимы:
1. Максима количества.
2. Максима качества.
3. Максима отношения.
4. Максима способа выражения.
Соблюдение данных максим говорящим и слушающим позволяет им, по
мнению Грайса, выводить определённые знания о том, что подразумевает
говорящий, которые он называет импликатурами.
В дальнейшем механизм, предложенный Грайсом, был разработан и
дополнен Хорном (Horn, 1988), Уокером (Walker, 1975), Газдаром (Gazdar, 1979),
С.Левинсоном (Levinson, 1983) и Личем (Leech, 1983). Вместе с тем данная теория
не раз подвергалась критике (см. Cohen, 1971, 1978; Keenan, 1971; Lakoff, 1973b,
1979). Однако, самым серьёзным шагом, предпринятым против данной теории,
является теория релевантности Шпербера и Уилсона (Sperber, 1986), в которой они
предлагают заменить четыре максимы единым принципом релевантности.
За последние 80 с лишним лет границы прагматики настолько расширились,
что многие лингвисты считают невозможным говорить о единой теоретической
дисциплине с чётко очерченными границами. Так, в работах последних лет,
акцентирующих когнитивные аспекты коммуникации, прагматика определяется
как наука, находящаяся на пересечении нескольких сфер внутри и за пределами
когнитивной науки. Свой вклад в прагматику вносят когнитивная психология,
культурная антропология, философия, логика, семантика, теория деятельности,
социология (межличностная динамика и социальная конвенция) (Green, 1989, 2. Ср.
Sperber, 1986).
Отсутствие единообразия в определении прагматики объясняется широтой
определения, данного ей Ч.Моррисом. Прагматика имеет дело с психологическими,
биологическими, социологическими явлениями, которые имеют место при
функционировании знака (Morris, 1938). При всём разнообразии прагматических
14

теорий в западной лингвистике среди них можно выделить, по крайней мере, три
направления:1 1) конверсационная прагматика (Austin, 1962, Grice, 1975, Searle,
1969); 2) функциональная прагматика (Firbas, 1964, Kuno, 1972, 1976; Gundel, 1974,
1985; Prince, 1981; Reinhart, 1981; Li, 1976; Givon, 1979a, 1989); 3) психологическая
прагматика (теория восприятия и лингвистической обработки) (Grosu, 1972, 1981;
Bever, 1975).
В нашем исследовании мы не ставили целью анализ всех направлений
прагматики. Подробный анализ данных направлений даётся в обзоре Л.Хорна
(Ноrn, 1988) и ряде других работ (Concise Encyclopedia of Educational Linguistics,
1999).
Одной из нерешённых проблем прагматики является определение области и
предмета прагматических исследований.
В самом узком понимании под прагматикой подразумевается интерпретация
индексальных выражений (слова типа я, ты, здесь, там, сейчас, тогда), чья
референция не может быть определена без учёта контекста их употребления.
Минимальный

контекст,

необходимый

для

интерпретации

индексальных

выражений, включает время, место, говорящего, слушающего, регистр, стиль, тип
речевого акта, высказывания.
Данное понимание прагматики характерно для философов (Бар-Хиллел,
1954, Монтегю, 1981, Сталнейкер, 1972).

Так, Бар-Хиллел и позже Монтегю

использовали термин прагматика для изучения индексальных языков. Их точку
зрения на индексальные и дейктические выражения как основной предмет
прагматики разделили такие лингвисты как Якобсон (Jakobson, 1957), Филлмор
(Fillmore, 1975a), Браун и Левинсон (Brown, 1978). Все они признавали важность
того, что значение индексальных выражений может быть правильно истолковано в
зависимости от указанных выше переменных контекста ситуации.
В

самом

широком

смысле

под

прагматикой

понимается

изучение

интерпретации намеренного человеческого действия (Green, 1989, р. 3). Между
этими двумя полюсами (широкого и узкого понимания) находится широкий спектр
1

Наше исследование трудно соотнести с одним из трёх указанных направлений. Однако мы будем обращаться в
процессе анализа к достижениям конверсационной и функциональной прагматики.

15

различных толкований термина прагматика и сфер прагматических исследований 2.
Это - наука об употреблении языка (Leech, 1980, 1981, 1983), наука о языке в
контексте, или наука о контекстуальности языка (Parret, 1980, 1983), исследование
языка (или любой другой системы коммуникации) с точки зрения преследуемых
целей, различных способов их достижения и условий, при которых эти цели
достигаются (Parisi, 1981) теория интерпретации речевых актов (Austin, 1962,
Searle, 1969); теория конверсационного анализа (Grice, 1975, 1981), изучение
языковых

средств,

служащих

для

обозначения

различных

аспектов

интеракционального контекста, в котором выражается пропозиция (Motsch, 1980).
Другие

исследователи

определяют

прагматику

как

теорию,

изучающую

прагматические параметры литературной коммуникации (Арутюнова, 1981), а
также текста в его динамике, соотнесённого с «я» и творящего текст человека
(Степанов, 1981, 1985). Прагматика также понимается как «значение минус
семантика» (условия истинности) (Gazdar, 1979). Прагматика изучает те аспекты
значения, которые не охватываются семантической теорией (Levinson, 1995, 1997);
прагматику понимают также как теорию речевого воздействия (Киселёва, 1978),
как

закреплённое

в

языковой

единице

отношение

говорящего:

1)

к

действительности, 2) к содержанию сообщения, 3) к адресату (Апресян, 1988).
Т. ван Дейк считает, что в компетенцию прагматики входит выявление
систем, характеризующих языковую форму, значение и деятельность (Dijk, 1981,
27). По мнению Т. ван Дейка, в наиболее теоретизированном и абстрагированном
понимании прагматика призвана осуществлять спецификацию (теоретически
допустимых) условий, (теоретически допустимой) пригодности, (теоретически
допустимых) структур высказывания. К эмпирическим задачам теории прагматики
относится разработка когнитивной модели порождения речевых актов, их
понимания, запоминания и т.д., а также модели коммуникативного взаимодействия
и использования языка в конкретных социокультурных ситуациях (Dijk, 1981, 260).
Некоторые лингвисты отождествляют прагматику с глубинной грамматикой
(depth grammar), которая регулирует адекватное употребление слова по отношению

2

Подробнее см. Horn, 1988

16

к ситуационному контексту в отличие от обычной грамматики, которая регулирует
употребление слова по отношению к контексту (Wittgenstein, 1953, Burkhardt, 1983,
898).
Прагматику часто рассматривают как тот компонент грамматики, который
содержит

правила

интерпретаций

реплик

в

разговоре.

Полный

набор

прагматических правил моделирует употребление языка. Такой подход воплощает
аристотелевский взгляд на «Энтимемы» (Аристотель, 1978), т.е. правила
риторически выдержанного доказательства, как на «неполные силлогизмы»,
принципы, управляющие стратегиями убеждения, при этом распространяются на
языковую деятельность (Gordon, 1975; Демьянков, 1981).
Ни одно из приведённых выше определений прагматики не может
претендовать на роль общепринятого, отражающего в полной мере все ключевые
понятия этого раздела лингвистики.
Как бы ни были разнообразны направления прагмалингвистических
исследований, основным, объединяющим в них можно считать то, что они исходят
из схемы Ч.Морриса - одним из свойств знака является отношение между знаком и
его пользователем (Morris, 1938). Здесь нам бы хотелось указать на некорректность,
которую

допускают

многие

лингвисты.

Во

многих

работах

прагматика

определяется как отношение говорящего к знаку. Между тем, Моррис писал об
отношении знака к пользователю (relation of signs to their users). Здесь
обнаруживается двойная ошибка.
Во-первых,
представляется

сама

формулировка

неверной,

ибо

«отношение

говорящий

говорящего

относится

к

знаку»

положительно

или

отрицательно не к знаку как таковому, а к денотату, обозначаемому знаком, а знак
лишь фиксирует это отношение. Но, если даже принять подобную формулировку
(которая, кстати, вошла в лингвистический обиход), рассматривая её как результат
редукции второго члена триады говорящий - референт - знак, налицо и вторая
неточность. Отношение говорящего к обозначаемому представляет лишь одну из
составляющих прагматической информации языкового знака, а именно - оценку.
Между тем в прагматическое содержание знака помимо эмоционально-оценочных
17

компонентов включаются социальные, этнические, биологические характеристики
коммуникантов, их ролевые отношения и т.д.
Как будет показано нами в разделе «Спектр прагматической информации
слова», прагматические компоненты, помимо характеристик, указанных выше,
кодируют и такие черты контекста употребления слова, как тональность ситуации
общения, установка и т.д.
Очевидно, определение прагматики как отношения говорящего к знаку
является терминологической неточностью и предпочтительнее употреблять
формулировку «отношение между знаком и говорящим». Однако этим не
исчерпывается общее, объединяющее начало всех прагматических теорий.
Для определения того, что объединяет все прагматические теории, мы
воспользовались

набором

признаков,

предложенным

В.И.Постоваловой

(Постовалова, 1982, 199). Данный набор определяет место теории среди других
лингвистических

теорий.

В.И.Постовалова

перечисляет

следующие

шесть

признаков: 1) методологический статус теории; 2) её концептуальные предпосылки;
3)

широта

задания

области

исследования

языка;

4)

акцентированность

определённого плана объекта изучения; 5) отношение к субъекту деятельности; 6)
метод исследования.
По своему методологическому статусу прагматика есть широкая область
лингвистики, ориентированная на гумбольдтианскую концепцию языка как одного
из видов деятельности (Гумбольдт, 1984).
Концептуальные предпосылки всех прагматических теорий носят логикофилософский характер. Создатели одной из прагматических теорий, в частности,
теории речевых актов, рассматривают её как развитие и углубление представлений
о смысле и значении языковых выражений, сложившихся в философской логике.
Как указывалось выше, большинство прагматических теорий были стимулированы
идеями позднего Витгенштейна о значении как употреблении3.
Объект исследования прагматических теорий, как можно заключить из
приведённых выше определений прагматики, чрезвычайно широк: это и текст
3

Подробнее мы остановимся на анализе идей Витгенштейна в разделе «Теоретические предпосылки вычленения
прагматической доли в значении слова».

18

(дискурс), и речевой акт, и фразеологическая единица, и слово и т.д. Здесь нам
представляется

необходимым

акцентировать

внимание

на

постулате

Дж.Ферсхюэрена, о том, что прагматику нельзя рассматривать как ещё один
языковый уровень с чётко определённым объектом исследования4 (ср. фонема - в
фонологии; морфема - в морфологии; предложение - в синтаксисе и т.д.)
(Verschueren, 1987, 5). Данную точку зрения разделяют Шпербер и Уилсон (Sperber,
1986), которые отрицают возможность рассматривать прагматику как ещё один
модуль в строгом смысле слова, предложенном Дж.Фодором (Fodor, 1982). Дж.Лич
(Leech, 1983) формулирует, ту же идею в других терминах. Он говорит о том, что
синтаксис и семантика управляются правилами, являясь rulegoverned, прагматика
же основывается на определённых принципах, являясь principle-controlled.
Однако, как отмечает Хорн (Horn, 1988,

115), если прагматику нельзя

рассматривать как ещё один модуль, её можно представить как внутренне
модулярную дисциплину. Она пронизывает все языковые модули.
Анализируя прагматические теории в аспекте плана исследования статистического или динамического, необходимо отметить, что в работах
основателей теории речевых актов превалирует статический подход к их
исследованию (ср. мнение Кобозевой, 1986, 12, а также мнение Франк, 1986, 367).
Однако и автор теории речевых актов Дж.Серль, и в дальнейшем Т. ван Дейк
указывают на необходимость динамического подхода к прагматике. Так, Т. ван
Дейк говорит о необходимости анализировать контекст коммуникации в динамике,
в плане смены ролей и состояний участников коммуникации и т.д. Однако, как
указывалось выше, до сих пор остаётся нерешённым вопрос о динамике
прагматического содержания слова. Именно этому аспекту и посвящена наша
работа.
Субъект
абстрактный

деятельности
индивид,

в

прагматических

являющийся

носителем

теориях
комплекса

понимается

как

характеристик:

психологических, социальных, биологических, демографических, национальнокультурных и т.д.
4

По мнению некоторых лингвистов, единицей прагматики является коммуникативная потребность (Б.Ю.
Городецкий).

19

Каждый житель страны, - писал Р.Музиль в «Человеке без свойств», - имеет,
по

крайней

мере,

девять

характеров:

профессиональный,

национальный,

государственный, классовый, географический, половой, осознанный, неосознанный
и ещё, может быть, личный характер, который всё в себе «объединяет» (Музиль,
1984, 58). Очевидно, при разработке прагматических аспектов знака необходимо
учитывать все эти девять свойств личности.
Данный подход требует рассмотрения личности во всех её ипостасях: homo
faber (человек созидающий), homo loquens (человек говорящий),

homo ludens

(человек играющий), homo sociologicus (человек социологический),
psychologicus (человек психологический) и, наконец, homo agens

homo
(человек

действующий), интегрирующий все вышеперечисленные ипостаси.
Наконец, мы подошли к последней характеристике прагматики как теории основному методу исследования.
Пирс,

описывая

основной

прагматический

метод,

ввёл

термин

«абдуктивный», который предполагает, в отличие от дедуктивного и индуктивного
выдвижения

гипотезы,

интуитивное

предположение

на

основе

анализа

значительной базы данных и аналогию (Pierce, 1940, 151). Как отмечает Хансон
(Hanson, 1958), пирсовский абдуктивный метод, третий способ вывода знаний,
впервые был описан Аристотелем, как apagoge, что означает «редукция». Пирс же
перевёл этот термин как «абдукция» или «ретродукция».

Прагматически

ориентированный абдуктивный метод по Пирсу выявляет уместность контекста,
его релевантность по отношению к атомарным фактам, которые объясняются и
имеют смысл в пределах этого контекста (ср. Givon, 1989, 243). Иными словами,
абдуктивное (прагматическое) суждение предполагает наличие отношения между
фактами и контекстом их употребления. Абдуктивный принцип лежит в основе
аналогии, т.к. любое суждение о сходстве требует гипотетического предположения
с тем, чтобы определить соответствующий контекст, в пределах которого две
единицы могут быть схожи. Определение такой уместности - или релевантности, как считает Т.Гивон, в принципе является абдуктивным (Givon, 1989, 245).
Однако ошибочно считать, что все прагматические теории используют в
качестве основного метода анализа абдуктивный метод. Данный метод, являясь по
20

своей природе прагматическим (ориентированным на контекст в широком смысле
слова), употребляется во многих областях лингвистики (и не только лингвистики).
В прагматических же теориях данный метод применяется наряду с аналитическим
методом в разных его видах.
Рассмотрение

нами

проблем

прагмалингвистики

позволило

считать

ключевыми её понятиями понятия пользователя - говорящего и слушающего,
которые осуществляют выбор и употребление языковых единиц в соответствии с
такими параметрами контекста как статус говорящих, их пол, возраст и т.п. и
которые делают это с целью достичь определённого воздействия на партнёра.
Изучение адекватного употребления слова в данном ракурсе предполагает также
анализ ограничений на его употребление. Иными словами, в данном определении
отражена основная идея прагматики, заключающаяся в том, что язык может быть
понят и объяснён только в широком контексте его использования, т.е. через его
функционирование.
Именно понятие функциональности является базовым в прагматическом
подходе к языку, как в зарубежном, так и в отечественном языкознании.
Предваряя

статью Р.Якобсона и

Ю.Тынянова

«Проблемы

изучения

литературы и языка», редколлегия журнала «Новый лев» (№ 12, 1928 г.) писала:
«Вместо вопроса старой науки "почему" на первый план выдвигается вопрос
"зачем"» (проблема функциональности) (Новый лев, 1928, 35-37).
Именно функциональный аспект подчёркивает в своём определении
прагматики Н.Д.Арутюнова. «Прагматика - область исследования в семиотике и
языкознании, в которой изучается функционирование языковых знаков в речи»
(Арутюнова,

1990а,

389).

Как

отмечает

прагматика включает комплекс вопросов,

Н.Д.Арутюнова,

лингвистическая

связанных с говорящим субъектом,

адресатом и их взаимодействием в коммуникации, и с ситуацией общения
(Арутюнова, 1990а, 390). Нам бы хотелось напомнить в этой связи идею М.Бахтина
о динамическом взаимодействии двух активных начал в процессе речевого
общения, которая является одной из ключевых в концепции М.Бахтина. «Всякое
понимание чревато ответом и в той или иной форме обязательно его порождает,
слушающий становится говорящим» (Бахтин, 1979, 246).
21

Рассмотрение

различных

направлений

прагматики

приводит

нас

в

ретроспективе к риторике. Многое из того, что сейчас мыслится как относящееся к
прагматике, фигурировало под названием «риторика» уже в греческой и римской
науке (ср. Булыгина, 1981, 333).
Как отмечает Ю.С.Степанов, прагматика занимается теми же вопросами, что
и традиционная стилистика и ещё более старинная риторика: выбор языковых
средств из наличного репертуара для наилучшего выражения своей мысли или
своего чувства, выражения наиболее точного или наиболее красивого, или
наиболее соответствующего обстоятельствам.
...Отличие новой прагматики от стилистики и риторики будет состоять лишь
в средствах: прагматика должна эмпирически описать, как поступает человек,
решая для себя эти задачи, в своём прагматическом пользовании языком и затем
теоретически обобщать эти наблюдения, в частности, с применением новейших
логических средств - деонтической, временной, модальной и иной логик (Степанов,
1985).
Д.Франк, сравнивая прагматику с риторикой, пишет:

«Сходство между

грайсовскими принципами кооперации и коммуникативными максимами, с одной
стороны, и риторическими virtutes elocutionis (достоинства слова), с другой,
поражает исторически мыслящего исследователя. Каждое из правил-достоинств
(aptum /соразмерность, упорядоченность, адекватность/ как наиболее общая фора
ситуационной и контекстной адекватности; latinitas /чистая латынь/ как языковая
правильность; perspicuitas /прозрачность, очевидность/ как ясность или понятность
для слушающего; ornatus /украшательство/ как выражение, приятное для
слушающего, способное его развлечь; и другие, более специфические достоинства)
может быть нарушено - по крайней мере, на первый взгляд, - но только если
вступают в действие remedia (средства), или цели и нормы более высокого уровня,
которые дают на это необходимое разрешение» (Франк, 1986, 371). Как считает
Г.Морпурго-Тальябю (Morpurgo-Tagliabue, 1981), максимы Грайса могут быть
сведены к трём измерениям классической риторики: invantio, dispositio, elocutio.
Однако отличие риторики от прагматики, на наш взгляд, заключается в том,
что традиционная риторика создавалась в первую очередь как совокупность
22

наставлений

говорящему.

подготовленную

Кроме

монологическую

того,
речь,

риторика

прагматика

ориентировалась
же

ориентируется

на
на

использование языка в целях взаимодействия, т.е. прагматика учитывает как
позицию говорящего, так и позицию слушающего. Риторика исходит из наличия
таксономии фигур речи, прагматика же исходит из системы общих принципов
использования языка.
Одна из задач прагматики, возможно, её главная задача, состоит в том, чтобы
сформулировать правила употребления слов и высказываний и, соответственно, их
адекватного истолкования (Арутюнова, 1988, 6). Выбор, употребление и
истолкование знака осуществляется пользователем-человеком, и человеческий
фактор признаётся в качестве ведущего понятия отечественной прагмалингвистики
(Степанов, 1981, 1985; Арутюнова, 1981; Булыгина, 1981; Гак, 1982; Караулов,
1987).
«Нельзя познать сам по себе язык, - пишет Ю.Н.Караулов, - не выйдя за его
пределы, не обратившись к его творцу, носителю, пользователю, к человеку, к
конкретной языковой личности" (Караулов, 1987, 7).
Нас интересуют три вида действия субъекта в коммуникации: выбор способа
номинации, употребление и воздействие на «смысловое поле» партнёра. Эти три
действия неразрывно связаны и протекают в речевой деятельности одновременно
(и одномоментно). Тем не менее, ведущее место в этой триаде принадлежит выбору
единицы. Именно адекватный выбор слова определяет уместность употребления и
желаемый эффект воздействия. Таким образом, именно в момент выбора особенно
ощутима языковая личность говорящего.
Значительный вклад в разработку личностных аспектов языкового общения и
в теорию языковой личности внесли работы Ю.Н.Караулова (Караулов, 1987),
И.И.Халеевой (1990) и прагматическая школа И.П.Сусова (Сусов, 1984, 1985, 1086,
1987, 1988, 1990).
Развивая концепцию трёхуровневого представления модели «языковой
личности» и принимая тезис о трёхуровневости процессов восприятия и
понимания, Ю.Н.Караулов подчёркивает, что данные процессы оказываются
конгруэнтными самому устройству языковой личности (Караулов, 1987).
23

Выбор, который осуществляет пользователь языком, всегда производится
целенаправленно, мотивированно - и нередко осознанно. Для совершения этого
действия необходимо провести сложную классификационную работу, основанную
на выделении и квалификации признаков, учитывающих условия общения, его
широкий прагматический контекст.

2. Основные параметры контекста в прагмалингвистике
2.1 Контекст как структурированная иерархия
Понятие «контекст» в прагмалингвистике включает различные аспекты:
вербальный и невербальный, историко-культурный, психологический, социальный
и т.д.. Он не является понятием, соотносимым только с текстом, а служит для
обозначения условий коммуникации. Именно в этом значении и будет далее
употребляться этот термин.
Дж. Лайонз перечисляет следующие универсальные черты контекста: 1)
знание ролей и статусов, причём понятие роли покрывается как ролью говорящего
или слушающего в коммуникативном акте, так и социальной ролью; понятие
статуса5 связано с социальным положением участников коммуникации; 2) знание
пространственной и временной локации; 3) знание «уровня общения» (ср.
«тональность ситуации» в терминологии М.Хэллидея; 4) знание средства (проще
говоря, кода или стиля, соответствующего каналу передаваемой информации письменная речь или устная); 5) знание предметной сферы, определяющей
соответствующий регистр речи; 6) знание предмета разговора (Lyons, 1977). Е.Окс
добавляет

к

понятию

контекста

психологические

компоненты

(внимание

коммуникантов, их действия во время и после речевого акта, а также уровень
знаний участников коммуникации (Ochs, 1979)). При этом и Дж.Лайонз и Е.Окс
подчёркивают необходимость учёта лингвистических черт контекстов, так как
5

Более детальную и подробную характеристику понятия «статус» даёт А.Д.Швейцер. Под статусом, вслед за
Швейцером, мы понимаем комплекс постоянных социальных и социалько-демографических признаков,
характеризующих индивида.
Статус относится к понятийному ряду, связанному со стратификационной
вариативностью языка (классовая и слоевая принадлежность, принадлежность к социальным институтам,
профессиональным мощностям) (Швейцер, 1983, 204).

24

именно

эти

черты

являются,

по

выражению

Дж.Гамперца,

контекстуализирующими сигналами, т.е. являются маркерами определённого
контекста (contextualization cues) (Gumperz, 1977).
Т. ван Дейк, разрабатывая систему категорий контекста, особенно выделяет
его динамичный характер и добавляет категории «типа высказывания» и «типа
коммуникативного акта», а также категорию «коммуникативных конвенций
языкового коллектива». В качестве отдельной категории выделяются также знания,
желания, интенции, цели общения (Dijk, 1980). Важно то, что прагматика изучает
не все реально неисчислимые ситуации общения во всём многообразии их черт, а
лишь те факторы, которые в культурном и лингвистическом отношении
релевантны для порождения и интерпретации высказываний (Dijk, 1980, 1981) и
которые систематически определяют уместность или пригодность данного
употребления (разрядка наша - В.З.). Иными словами, речь идёт о чертах
контекстов, обеспечивающих прагматическую успешность высказывания (Dijk,
1980).
Один из методологических принципов, о которых мы всегда должны
помнить, пишет Т. ван Дейк, заключается в том, что понятие прагматического
контекста является теоретической и когнитивной абстракцией разнообразных
физико-биологических и прочих ситуаций (Т. ван Дейк, 1989, 19).
Перечисленные

выше

черты

являются

основными

параметрами

типизированного контекста. При этом необходимо отметить, что типизированный
прагматический контекст является структурированным. В нём можно выделить
несколько подтипов.
Вслед за Т.Гивоном мы признаём три разновидности прагматического
контекста: 1) дейктический контекст, включающий в себя а) отношения говорящего
и

слушающего

(пели,

вид

речевого

акта,

социальный

статус,

общие

взаимообязательства и т.д.), б) дейксис речевой ситуации: я и ты, здесь и там,
сейчас и тогда; 2) общий дискурсивный (текстовой) контекст - знания, разделяемые
говорящими и слушающими, полученные из предшествующего текста (дискурса);
3) общий культурный контекст - общие знания о мире. Данные знания могут быть
25

зафиксированы (закодированы) в конвенциональных нормах поведения и общения,
а также в лексиконе определённого общества (Givon, 1989, 324).
Мы полагаем, что все три вида контекста образуют иерархию, на верхней
ступени которой находится общий культурный контекст. Он пронизывает как
дейктический, так и дискурсивный контексты. Он служит базой, на основе которой
строятся два других вида контекста.
2.2 Культурный контекст
Рассмотрение культурного контекста6 с неизбежностью предполагает
обращение к проблеме универсального и специфического в культуре. Данный
вопрос уходит корнями в проблему соотношения сознания и языка, впервые
поставленную Аристотелем, который рассуждает об универсальности отношений
между миром и сознанием и отсутствием универсальности в отношении между
сознанием и языком. В более поздние времена сторонники феноменологического
подхода говорили об универсальности содержания, скрытой в любой частной
культуре. Они исходили при этом либо из утверждения об универсальности
структур сознания (Гуссерль), либо из постулата о психологическом единстве
человечества (Юнг), либо из уверенности в наличии некоего фундаментального
основания, осевой «изначальности» культуры, по отношению к которым все её
разновидности - лишь частности или шифры (Хайдегер, Ясперс).
Этот взгляд был оспорен Гердером (Herder, 1887) предложившим
антропологическое понимание культуры. Он заявил о том, что нет ничего более
ошибочного, чем употребление слова «культура» по отношению ко всем временам
и народам (Herder, 1887). В соответствии с антропологическим принципом
национальный язык и культура являются манифестацией особого национального
духа и менталитета (ср.: «гений языка» у французских лингвистов).
Именно в гердеровском смысле стал употребляться термин «культура» в
социолингвистике. Так, по определению Н.Хадсона (Hudson, 1980, 74), культура
6

Подробнее о культурном контексте см. в статье Прагмалингвистические основы межкультурной
коммуникации // Вестник РГУ им. И. Канта. Серия «Филологические науки», 2006 г. №2

26

является социально приобретённым знанием, т.е. знанием, которое индивид
приобретает, будучи членом определённого общества.
Правильность данного положения подтверждается нашим анализом картины
мира англоязычного общества последних десятилетий, который свидетельствует о
появлении новых и расширении традиционных субкультур, со своими системами
ценностных ориентаций, стереотипизации того, «что такое хорошо и что такое
плохо», со своей системой стандартов. В разных культурах и субкультурах поразному происходит хранение знаний о поведенческих и коммуникативных
нормах. Каждая культура имеет свои стереотипизированные образцы, модели
концептуализации мира, концептуализации ситуаций общения. Различия культур
идут как по линии концептуальной картины мира, так и по линии ценностной
картины

мира

со

своей

системой

стереотипизированных

образцов

концептуализации оценок. В основе ценностной картины каждой конкретной
культуры лежит своя система гештальтов. Все указанные различия находят своё
отражение на уровне лексикона. При этом один и тот же фрагмент в картине мира
по-разному концептуализируется и ословливается представителями различных
субкультур.
В соответствии с представлением, утвердившемся в антропологии, для
каждой культуры (субкультуры) существует иерархически организованный набор
ценностей или категорий, которые могут повторяться в других культурах, но в
другой конфигурации.
Для успешного контакта двух культур необходимо, чтобы две системы
знаний либо полностью совпадали (что является исключительным случаем), либо
имели tertium comparationis, либо были переводимы одна в другую.
В этом плане плодотворной представляется попытка А.Вежбицкой описать
культурные сценарии на языке семантических примитивов при сравнении англоамериканской, японской и израильской культур (Вежбицка, 1990).
Предпринятое А.Вежбицкой описание чрезвычайно важно для разъяснения
специфических культурных нормативов, представителям иных культур. При этом
ставится вопрос о том, могут ли культурные сценарии помочь нам понять то, как
соответствующие культурные нормы закодированы в нашей психике. Возможно,
27

отмечает Вежбицка, это происходит на уровне подсознания. Иными словами,
проблема, которую решает А.Вежбицка, формулируется так: каков когнитивный
статус культурных норм в речевых этикетах различных культур? (Вежбицка, 1990,
84-85). Однако решение данного вопроса, как нам представляется, требует
уточнения того, что лежит в основе специфики культуры. Каковы критерии и
параметры, определяющие специфику каждой отдельной культуры и субкультуры?
Обычно, когда говорят о специфике культуры определённого языкового
сообщества, имеют в виду национальную специфику.
Среди факторов, формирующих уникальность национального сознания,
обычно указывают на исторически сложившиеся экономические, общественнополитические,

географические,

климатические

и

физико-антропологические

особенности людей, принадлежащих к данной национальной культуре (ср.: Пацева,
1990).
При этом, однако, до последнего времени недостаточно разработанным
остаётся подход к культуре, основывающийся на антропоцентрическом аспекте
специфичности каждой отдельной культуры. Речь должна идти о целом комплексе
параметров,

таких

как

территориальный,

этнический,

социальный,

профессиональный, возрастной, гендерной и т.д. Именно эти параметры
определяют систему ценностных ориентации, традиционных норм, стереотипов,
стандартов и идеалов определённой культуры (субкультуры).
Именно в этом проявляется связь культурного и дейктического контекстов. В
системе дейктического контекста данные параметры, определяющие специфику
языковой личности, как указывалось выше, образуют иерархию, не верхней
ступени которой находится социальный параметр. Что же происходит с данными
параметрами в системе культурного контекста? Сохраняется ли их иерархия?
Безусловно да, однако на верхней ступени иерархии находится общенациональный
параметр.
2.3 Дейктический контекст. Социальная плоскость

28

В данном параграфе основное внимание будет уделено нами дейктическому
контексту, т.к. именно он отличается многообразием параметров, которые
кодируются на уровне слова. Речь идёт о таких параметрах как социальный
возрастной, гендерный, этнический и профессиональный статус, намерение
говорящих, отношение говорящего (слушающего). Что касается дейксиса ситуации
(я - здесь, сейчас), то данный параметр, очевидно, работает только в актуальной
ситуации. Параметры дейктического контекста определяются прежде всего
социально релевантными факторами.
Понятие дейктического контекста не является одномерным. Оно строится
пересечением двух плоскостей - социальной и когнитивно-психологической.
Исходя из того, что речевые акты являются составной частью социального
взаимодействия, многомерность контекста должна быть рассмотрена, прежде всего,
в терминах социальных структур. Здесь нам представляется уместным привлечь
модель социальной дифференциации языка У.Лабова (Labov, 1966), А.Д.Швейцера
(Швейцер, 1983), в основе которой лежит существование двух видов социальной
вариативности языка: стратификационной (по вертикали) и ситуативной (по
горизонтали).
Проблема социальной дифференциации языка берёт своё начало с известного
тезиса И.А.Бодуэна де Куртэнэ о «горизонтальном» (территориальном) и
«вертикальном» (собственно социальном) членении языка (Бодуэн де Куртэнэ,
1963). Как отмечает Л.П.Крысин, такого же понимания и употребления терминовметафор «горизонтальное» и «вертикальное» членение языка придерживается и
американский социолог Дж.Хертцлер (Hertzler, 1965, 308). Однако в тексте его
книги, появившейся полвека спустя после указанной работы И.А.Бодуэна де
Куртэнэ, имя последнего не упоминается (Крысин, 1989). Этой же проблеме
уделили внимание такие известные представители французской социологической
школы как А.Мейе, Ш.Балли (Балли, 1961), Ж.Вандриес, А.Сеше, а также
В.Матезиус, Б.Гавренен, Э.Сепир, Дж.Фёрс и др. Значителен вклад в изучение этой
проблемы
Б.А.Ларина

и

отечественных
(Ларин,

1961,

учёных
1974),

–

Е.Д.Поливанова,

Л.П.Якубинского,

В.М.Жирмунского,

В.В.Виноградова,

Г.О.Винокура, М.М.Бахтина и др. Так, В.В.Виноградов заложил основы
29

социологической интерпретации стилистических различий в языке. Для его
понимания социального рассмотрения языка важно выдвигавшееся им положение о
социально-экспрессивной окраске, присущей языковым формам. При этом
социальную окраску слова он рассматривал в связи с социально-коммуникативной
закреплённостью различных функциональных разновидностей речи. В этом
В.В.Виноградов предвосхитил некоторые идеи «современной социолингвистики (и
прагматики) о зависимости речи от ситуации и социальных ролей коммуникантов
(Виноградов, 1965, 161).
В 90-е годы большой вклад в разработку социальной дифференциации языка
внесли такие учёные, как А.Д.Швейцер, Л.П.Крысин. Для современного этапа
разработки этой проблемы, как отмечает Л.П.Крысин, характерен отказ от широко
распространённого в прошлом прямолинейного взгляда на дифференциацию языка
в связи с социальным расслоением общества. Так, анахронизмом представляется
теория «языкового дефицита», разработанная английским психологом и педагогом
Б.Бернстайном, согласно которой так называемый ограниченный языковый код
«напрямую» соотносится с низшим слоем общества, а разработанный код - со
средним и высшим классом. Как показал У.Лабов, в использовании языковых
кодов существенную роль играют не только социальные различия между
говорящими, но и условия общения (Лабов, 1972).
«При выборе той или иной единицы из ряда денотативно- и десигнативноравнозначных средств выражения вступают в действие такие параметры, как
социальный статус говорящего, его позиция в ролевой структуре общения, его
отношение к предмету и адресату речи (социальные установки)» (Швейцер, 1983,
204).
В

аспекте

стратификационной

вариативности

с

необходимостью

учитываются прежде всего социальный статус говорящего, а также такие
специфические черты личности, как возраст, пол, образование, этнический тип и
т.д.

30

По линии ситуативной вариативности выделяются ролевые отношения
участников коммуникаций (симметричные/асимметричные)7; локализация – место
(1оcа1) и обстановка (setting) тех или иных ролевых отношений в пространстве и
времени; сфера коммуникативной деятельности (или domain of lanquage behavior)
- это обобщённая социальная (речевая) ситуация: наука, образование, религия,
общественно-политическая деятельность, массовая коммуникация (Fishman, 1971,
1972), языковой коррелят этих сфер - функциональный стиль или регистр;
тональность ситуации (tenor) в терминологии Хэллидея (Halliday, 1979, 35);
официальная – нейтральная - неофициальная8; установка (attitude) - чувство
приязни/неприязни,

предрасположенности/непредрасположенности.

В

аспекте

ситуативной вариативности нам представляется также необходимым учитывать
намерение говорящего (унизить, оскорбить, похвалить и т.д.), что является
составной частью цели коммуникативного акта.
Между двумя видами вариативности существует тесная взаимосвязь. Как
правило, параметры двух видов вариативности действует в комплексе.
2.4 Когнитивно-психологическая плоскость контекста
В последних работах зарубежных прагмалингвистов особое внимание
уделяется когнитивному аспекту контекста. Проблема взаимоотношений между
коммуникацией и познанием имеет давнюю традицию, восходит к проблеме
соотношения риторики и философии в классической Греции. Вопросы о том, что
можно сказать и как мы узнаём о том, что сказанное есть истина, являлись
критериальными для разграничения платоновской и софисткой риторических
теорий. Одним из первых лингвистов, кто внес вклад в разработку данного аспекта
контекста, был Дж.Серль (Searle, 1983). Он предлагает ввести в качестве
7

Симметричны ситуации, взаимодействующие участники которых равное социальное положение, примерно
одинаковый возраст, один и тот же пол. В асимметричных ситуациях речь коммуникантов более эксплицитна. В
симметричных ситуациях степень экмшшитности зависит от отношений между собеседниками: чем более
официальны, тем выше степень эксплицитности и, наоборот, чем интимнее отношения, тем менее эксплицитна речь
каждого из участников, тем ярче проявляются тенденции к употреблению в речи эмоционально окрашенных, в том
числе и разговорных слов (сленга) (Крысин, 1976).
8
В некоторых стилистиках, например, в стилистике французского языка К.А.Долинина учитываются как
ситуативная, так и стратификационная линии вариативности лексики (Долинин, 1987), что подтверждает наличие
тесной связи между двумя дисциплинами (прагматикой и стилистикой).

31

основополагающего понятие, интенсионального состояния, которое выражает
определённую ментальную направленность субъекта к действительности. Его
теория строится на стыке когнитивной психологии, теории искусственного
интеллекта, представления и обработки знаний. Он обсуждает такие человеческие
интенциональные состояния, как ощущения, убеждения, желания и намерения,
хотя, в принципе, число примитивных интенциональных состояний может быть
большим. Серль предложил анализировать фундаментальные семантические
понятия - типа значения - с помощью ещё более фундаментальных на его взгляд,
понятий, таких, как убеждения, желания, намерения.
По Серлю, способ, каким язык представляет мир, является расширением и
реализацией

способа,

посредством

которого

сознание

представляет

мир.

Следовательно, возможности и ограничения языка задаются возможностями и
ограничениями

интенциональности

как

конституирующей

характеристики

сознания. Серль делает важный вывод о том, что ограниченному числу базисных
интенциональных состояний должно соответствовать и вполне ограниченное число
лингвистических актов. По Серлю их пять: утверждения, директивы, обязательства,
декларации, экспрессивы.
Выполнение лингвистических актов гарантируется, когда они направлены на
реализацию конкретных социальных целей. По мнению В.В.Петрова, эти тезисы
Серля дают ошибочную картину того, как язык действительно связан с сознанием
(Петров, 1985, 1987).

Следуя Серлю, интенциональные состояния спонтанно

имманентно продуцируют сами из себя лингвистические акты языка в целом. Но
здесь необходимо учитывать и материальную практику. Вызывает возражение и
основной тезис Серля о параллелях и явной связи типов речевых актов и
соответствующих типов интенциональных состояний. Хотя автор и утверждает, что
язык есть особая форма развития интенциональности, всё же создаётся
впечатление, что сами интенциональные состояния выделяются и анализируются
Серлем сквозь призму ранее предложенных им типов иллокутивных актов (Searle,
1969).
В отечественной лингвистике интенция (коммуникативное намерение), т.е.
замысел

говорящего,

предопределяется

направленностью

практической
32

деятельности человека на то, чтобы формировать и выражать свои мысли, входить
в социальный контакт с другими людьми с целью передачи или получения
информации,

регуляции

поведения

адресатов

путём

воздействия

на

их

эмоционально-волевую и интеллектуальную сферы психики (Леонтьев, 1979;
Голод, Шахнарович, 1981, 1983; Кубрякова, 1984, 1987; Сусов, 1977; Колшанский,
1984).
Иными словами, в качестве психологической основы формирования
интенции выступает потребностно-мотивационный аспект деятельности человека9.
2.5 Дискурсивный тип прагматического контекста
В

отечественной

лингвистике

проблемы

контекста

в

аспекте

прагмалингвистики разрабатывались в работах Г.В.Колшанского (1980, 1984),
И.П.Сусова (1986), В.Я.Мыркина (Мыркин, 1978), Э.С.Азнауровой (1984, 1988).
Как указывалось выше, контекст рассматривается ими как глобальное явление, как
комплекс языковых и неязыковых явлений, получающих своё выражение на
вербальном и невербальном уровнях. Однако, основной вклад, который внесли
отечественные лингвисты, заключается в разработке вербального контекста, т.е.
того подвида контекста, который мы определили выше как дискурсивный.
Наиболее существенными являются работы школы Н.Н.Амосовой в
Г.В.Колшанского10.
В теории Н.Н.Амосовой контекстом называется соединение слова с его
индикатором,

находящимся

синтаксической

связи

в

с

непосредственной

актуализируемым

или

словом.

опосредованной
Как

известно,

контекстологическая теория Амосовой предполагает совпадение кодов отправителя
и получателя речи (ср.: Арнольд, 1990, 48). Однако, это верно для чисто
лингвистического

анализа,

в

стилистическом

же

анализе,

как

отмечает

9

Подробнее об этом см. в статье О соотношении прагматического и когнитивного в дискурсе // Вестник РГУ им. И.
Канта. Калининград: Изд-во РГУ им. И. Канта, 2007 г.(0,3 п.л.)
10
В зарубежной лингвистике значительный вклад в развитие теории лингвистического контекста внесла школа
Фёрта (Ferth, 1957, 1964).

33

И.В.Арнольд, коды автора и читателя не совпадают, слово получает добавочные
«обертоны смысла»11, не присущие ему в словаре.
Важным шагом в изучении вербального компонента контекста было
выявление У.Вайнрайхом гиперсемантизации слова (приращение дополнительных
смыслов) и десемантизации (потеря смыслов).
Дальнейшим этапом в изучении дискурсивного контекста были работы
М.Риффатера (1971) и Ю.М.Лотмана (1970, 1972), которые подходят к контексту с
точки зрения кодирования и декодирования художественной информации. В
работах Ю.М.Лотмана механизм появления в словах новых смыслов и
дополнительных коннотаций продолжает концепцию Р.Якобсона (Якобсон, 1975).
Дальнейшие исследования в области стилистики декодирования показали,
что основная функция стилистического контекста состоит не в том, чтобы снять
многозначность, а в том, чтобы добавить новые смыслы. Иными словами,
стилистический контекст создаёт не только указательный минимум, но и максимум
возможных связей (ср. Арнольд, 1973).
Значительный вклад в развитие теории контекста внёс А.В.Кунин,
указывающий на порождающую функцию фразеологического контекста (Кунин,
1970, 1971, 1976, 1984).
Таким образом, изучение дискурсивного уровня контекста, представляющего
собой вербальный компонент прагматического контекста, было подготовлено всем
ходом развития лингвистической мысли, в частности, стилистического анализа
текста (особенно стилистики декодирования), лингвистики текста, а также анализа
фразеологического контекста. При этом дискурсивный контекст может выполнять
как разрешительную функцию (снятие полисемии), так и интенсифицирующую
функцию, т.е. приращение смысла в процессе восприятия текста (ср. Торсуева,
1990, 238).
Таким

образом,

контекст

является

многомерной,

структурированной

иерархией, являющейся индексом координат для участников коммуникации. На
верхней ступени иерархии находится культурный контекст, который пронизывает
11

Термин Б.А.Ларина. О приращения смысла в художественном тексте Б.А.Ларин писал ещё в I923 году
(Ларин,1974).

34

нижестоящие дейктический и дискурсивный контексты. Данная структурированная
иерархия строится пересечением двух плоскостей - социальной и когнитивнопсихологической.
Как указывалось выше, одной из задач прагмалингвистики является
выявление того, как происходит кодирование параметров контекстов употребления
речевых и языковых единиц на уровне системы (в морфологии и лексике, прежде
всего). Для разрешения данной проблемы представляется необходимым обратиться
к рассмотрению вопросов прагматики лексического уровня, а именно к
рассмотрению прагматических аспектов слова.

3. Прагматика слова
3.1. О целях прагматического анализа слова
Идея прагматической маркированности слова не является принципиально
новой. Ещё Дж. Катц (Katz, 1977, 20), анализируя слова doggie и bunny отмечал, что
они содержат в себе указания на употребление в речи ребёнка или по отношению к
ребёнку.
Однако, слово как объект прагматического описания до недавнего времени
не привлекало пристального внимания лингвистов. А между тем, как известно, «в
имени - средоточие всяких физиологических, психических, феноменологических,
логических, диалектических и онтологических сфер» (Лосев, 1990, 33), т.е. всех тех
сфер, которые охватываются прагматикой.
Проблемы прагматики слова, так или иначе, затрагивались в отдельных
работах (Levinson, 1983; Плотников, 1984б; Почепцов, 1984, 1985, 1986; Богданов,
1988а, 1988б; Варина, 1985; Терентьева, 1983; Kummer, 1974; Schmidt, 1974). Среди
первых работ этого плана можно назвать книгу Р.Клауса (Клаус, 1987).
Значительный вклад в обоснование и развитие прагматического подхода к анализу
слова внесли такие отечественные лингвисты как Л.А.Киселёва (1978), Арутюнова
(Арутюнова, 1988), Э.С.Азнаурова (Азнаурова, 1968, 1984, 1988). Вслед за
Э.С.Азнауровой мы считаем, что «множественное, повторяющееся употребление
35

слова в типизированной ситуации речевого общения вызывает узуальное
закрепление в слове прагматической информации» (Азнаурова, 1988, 38).
Упоминание об узуальном закреплении в слове прагматической информации
означает, что слово приобретает прагматическую окрашенность не только в речи
(в

этом

случае

речь

идёт

об

окказиональных

прагматически

смыслах,

наслаивающихся на системно-закреплённое значение), но и на уровне системы. В
принципе любое слово (не отмеченное прагматически на уровне системы) может в
определённой ситуации приобрести прагматическую нагрузку. Однако в данной
работе мы сконцентрируем наше внимание на системном уровне анализа.
Мы полагаем, что в системном значении слова можно выделить своего рода
контекстуально-ориентирующий

аспект,

т.е.

прагматические

компоненты,

кодирующие на уровне системы перечисленные выше черты контекста.
Вопрос о том, можем ли мы считать прагматические компоненты значения
заготовками системы или же они составляют часть реального употребления слова,
в теории прагматики решается по-разному. В прагмалингвистике бытует мнение о
том, что прагматическое значение12

появляется исключительно в речи, в момент

употребления конкретной речевой или языковой единицы в конкретном
коммуникативном

акте,

в

конкретном

ситуативном

контексте.

Впервые

прагматическое значение было определено на уровне высказывания. Так, Дж.Остин
под прагматическим значением высказывания понимает иллокутивную силу,
которую высказывание приобретает в момент его употребления. Например,
предложение The bull is going to charge, помимо констатации факта (что составляет
семантическую часть значения) имеет намерение предупредить, т.е. являет собой
иллокутивный акт, а значит, обладает иллокутивной силой предупреждения.
Данная сила определяется контекстом.
По мнению Стросона (Strawson, 1973, 48-49), прагматическое значение
высказывания создаётся помимо иллокутивной силы ещё и импликатурами (см.
Grice,

1975).

Таким

образом,

прагматическое

значение

высказывания,

12

Употребление нами термина «прагматическое значение» вместо «прагматические компоненты значения»
объясняется тем, что именно это словосочетание употребляется лингвистами, на работы которых мы ссылаемся. Ср.:
«Прагматическое значение - это то значение, которое связано с говорящим или слушающим» (Ricanti, 1937, 2).

36

складывающееся из иллокутивной силы и импликатур, появляется исключительно
в контексте.
В обзоре работ по проблеме прагматического значения В.З.Демьянков
определяет данный тип значения как то значение, которое представляет отношение
между

носителем

информации

и

его

функцией,

т.е.

отношение

между

употреблением высказывания и его результатом (Демьянков, 1984). Поэтому
каждая из языковых функций соответствует некоторому подтипу прагматического
значения. Соответственно, выделяются три основных аспекта прагматического
значения:
а) информативный или описательный,
б) контролирующий/направляющий действия других,
в) эмотивный.
Они соответствуют индикативному, волевому и эффективному элементам
значения

в

работе

Манори

(Mannoury,

1953).

Другое

подразделение

прагматического значения - на информацию, инструкцию и мотивацию,
определяемые,

соответственно,

как

результат

возможного

выбора,

осуществлённого получателем, как эффективность его действия и как оценка им
возможных эффектов выбора было предложно Акофом (Ackoff, 1960). Внутри
прагматического значения по Э.Дейвису (Davies, 1979), можно выделить
интеракционное и интерпретационное значение. Первое представляет собой
область эффектов высказывания, силы высказывания (Dummett, 1973, Hare, 1971),
иллокутивной силы (Searle, 1975), включая в себя, кроме прочего, бюлеровскую
«конативную функцию» языка (Bühler, 1934) и некоторые из экспрессивных
функций. Иногда к аспектам интеракционного значения относят и наклонение.
Имеют в виду глагольные формы, обычно относимые к категории наклонения,
вспомогательные модальные глаголы, порядок слов, интонацию, некоторые
перформативные глаголы, формы обращения, гонорифики и т.п.
Интерпретационное значение включает в себя смысл и референцию и
покрывает ту область, которая у Дж.Остина (Austin, 1962) была названа
«локуционным значением». Языковые формы, выражающие такое значение,
37

включают падежные признаки, отношение переходности, число и денотацию
лексических единиц.
Ещё одно противопоставление, как отмечает В.З.Демьянков, связывается с
тем, насколько обычный смысл слов совпадает с реальным значением в реальном
контексте говорения и восприятия выражения. Это реальное значение часто
называют "переданным значением" и по-разному объясняют в различных
формализациях прагматики (Kiefer, 1979).
Некоторые из изложенных выше разграничений прагматического значения
могут быть применены в анализе прагматики слова, например, выделение
контролирующего
прагматического

и

эмотивного

значения

как

аспекта,

выделение

интеракционного

иллокутивной

аспекта.

Однако

не

силы
все

выделенные аспекты являются, на наш взгляд, прагматическими по своему
характеру.

Так, информативный или описательный аспект, интерпретационное

значение, включающее в себя смысл и референцию, относятся, на наш взгляд, к
области семантики. Подробнее о разграничении семантики и прагматики см. ниже.
На уровне слова, как отмечает Н.Д.Арутюнова, прагматическим принято
называть то значение, которое оно приобретает в ситуации речи (Арутюнова, 1988,
5).

Анализируя

оценку

как

один

из

видов

прагматического

значения,

Н.Д.Арутюнова говорит о том, что наибольшую контекстную зависимость
обнаруживают недескриптивные слова: логические связки, кванторы, дейктические
и личные местоимения и наречия, модальные частицы, оценочные предикаты и т.д.
Перечисленные категории слов, как отмечает Н.Д.Арутюнова, не могут быть
интерпретированы без обращения к предложению и меняющимся факторам:
референтам для дейксиса, участникам коммуникации для местоимений первого и
второго лица, переменным признакам предмета для оценочных предикатов,
времени речевого акта для соответствующих форм глагольной парадигмы и
наречий времени, месту и участникам речевого акта для модальных частиц
говорящему субъекту для пропозициональных глаголов и т.д.
названных

факторов

образует

мозаику

широко

Совокупность

понимаемого

контекста

(Арутюнова, 1988, 5). Таким образом, по мнению одной группы лингвистов,
38

прагматическое значение слова - это то значение, которое слово приобретает в
момент его употребления в определённом контексте.
С другой стороны, уже начиная с работ Г.Клауса (Клаус, 1976),
Л.А.Киселёвой (Киселёва, 1978) в лингвистике был поставлен вопрос о системно
закреплённом прагматическом значении. Прав был Ю.Д.Апресян, когда поставил
вопрос о необходимости фиксации системно-закреплённой прагматической
информации о слове в словаре (Апресян, 1987, 1988).
Правда, речь в указанных работах идёт лишь об одном компоненте
прагматического содержания слова - оценке. На самом деле, как доказывает наше
исследование, спектр прагматической информации в слове намного шире
оценочного компонента.
При этом Ю.Д.Апресян специально подчёркивает, что речь идёт не об
оценке, свободно творимой говорящим в речи, а о готовой лексикализованной или
грамматикализованной

оценке,

которая

встроена

непосредственно

в

содержательную сторону языковых единиц и имеет, тем самым, постоянный статус
в языке (Апресян, 1988, 9).
Признавая в качестве возможного предмета прагматического анализа
неконвенционализованное

(окказиональное)

прагматическое

значение

слова,

возникающее в контексте, мы вместе с тем постулируем положение о том, что в
качестве предмета прагматического анализа на уровне системы могут выступать
прагматические компоненты значения, в которых конвенционально закреплены
(закодированы) основные черты контекстов его употребления. При этом данные
компоненты

являются

своего

рода

прагматической

программой,

которая

определяет поведение слова в контексте, а также предписывает его адекватный
выбор и ограничения на употребление.
В таком случае внутренняя прагматика слова может рассматриваться как
часть содержательной субстанции словесного знака, как его коммуникативнопрагматический код, как часть его конвенционализированного значения. Термин
«код» многозначен. Развитие и использование этого термина обсуждается Умберто
Эко (Eco, 1984). Две книги, по его мнению, вызвали волну кодового бума –
Шэннона и Уивера (Shannon, 1949) и Якобсона и Халле (Jakobson, 1956). Как пишет
39

Умберто Эко, мы можем встретить такие выражения как фонологический код,
культурный код, генетический код, поведенческий код, жестовый, кинетический,
паралингвистический, проксемический, физиогномический. Широко известен «код
моды» Р.Барта (Barthes, 1967). По определению У.Эко, бартовский код является
одновременно с-кодом (т.е. кодом системы), корреляционным кодом (код
соотнесения одной системы с другой) и институционным кодом (деонтическим
кодом). В понимании Р.Якобсона, код - это определённый стиль речи. Мы исходим
из широкого (семиотического) понимания кода, данного Д.Кристалом (Crystal,
1985), как набора конвенций для перевода одной сигнальной системы в другую.
Термин вошёл в употребление через социолингвистику, где он использовался как
нейтральнее обозначение для любой коммуникативной системы, включающей
язык. В более узком смысле под кодом понимается язык определённой узкой или
профессиональной группы. Часто встречается выражение «переключение кода»,
что подразумевает переключение (в зависимости от того, с кем он говорит, где и
когда) со стандартного языка на региональный вариант, с профессионального - на
бытовой и т.д.
Исходя из вышеизложенного, прагматика слова должна быть рассмотрена в
двух аспектах: а) в аспекте собственно прагматики (на уровне речи) предполагается
изучение

внешних

условий

функционирования

слова

в

различных

коммуникативных контекстах; б) в аспекте внутренней прагматики слова
предполагается изучение компонентов, отражающих основные черты контекстов
его употребления. В ходе анализа внешней прагматики слова необходимо выявить
прагматическую дифференциацию лексики по основным параметрам контекста,
ограничивающим употребление лексической единицы данного типа в данном типе
ситуации. В ходе анализа внутренней прагматики (прагмасемантики)

слова

необходимо выявить типологию прагматических компонентов, отражающих
внутренние

закономерности,

которым

подчиняется

выбор

и

адекватное

употребление той или иной лексической единицы в процессе коммуникации
(конкретный анализ данной проблемы см. в II разделе).
Как указывалось выше, в процессе прагмалингвистического анализа слова
необходимо ответить на вопрос о том, какие черты контекста кодируются на
40

уровне лексического значения. Мы считаем, что из всех перечисленных видов
контекста (культурного, дейктического, дискурсивного) на уровне значения слова
происходит кодирование параметров двух типов контекста: дейктического (статусы
говорящих и т.д.) и общекультурного. Что касается дискурсивного контекста,
связанного с информацией, содержащейся в предшествующем тексте (дискурсе),
он, очевидно, будет релевантен для описания не узуально закреплённого
прагматического аспекта слова, а для окказионально возникающих прагматических
смыслов. Данные смыслы будут наслаиваться на системное значение.
Другой спорной проблемой является вопрос о том, где по отношению к
семантической структуре слова располагаются прагматические компоненты, с
какими аспектами словозначения коррелируют данные компоненты. В работе
Э.С.Азнауровой (Азнаурова, 1988) лингвистический статус прагматического
значения определён на уровне сильного импликационала. В нашем исследовании
мы постулируем положение о том, что прагматические компоненты значения слова
могут соотноситься не только с периферийной частью значения, с его
ассоциативным полем, но и с ядром значения, т.е. с интенсионалом. Подробнее мы
остановимся на этой проблеме в разделе «О статусе прагматических компонентов в
семантической структуре слова».
Употребление термина «прагматические компоненты значения» вместо
термина «прагматическое значение» в нашей работе не случайно, оно имеет
принципиальный, методологически важный характер.
Мы исходим из положения о том, что между семантикой и прагматикой
существует тонкая связь, взаимозависимость семантического от прагматического и
прагматического от семантического. Именно прагматические компоненты в
семантической структуре слова являются тем звеном, которое соединяет
совокупную семантику слова и его прагматику. Для более детального освещения
данного положения обратимся к рассмотрению проблемы разграничения семантики
и прагматики, являющейся одной из насущных проблем прагмалингвистики.
3.2 Прагматика vs семантика
41

В самом простом виде разграничение между семантикой и прагматикой
основывается на разграничении значения и употребления слов в речевой
коммуникации (ср.: Pozner, 1980).
При более глубоком рассмотрении проблемы, однако, она уточняется
благодаря следующим разъяснениям.
Во-первых, семантика может быть противопоставлена прагматике по
основанию, рассмотренному ещё в известной схеме Ч.Морриса. Семантика в
общем случае изучает семиотическое отношение знак-референт, прагматика
изучает отношение знак-пользователь (Morris, 1938).
Ч.Моррис определяет семантику как исследование сигнификации, имеющее
в виду различные типы означивания (the signification of signs in all modes of
signifying), а прагматику - как исследование происхождения, использования и
воздействия знаков (the origin, uses and effects of signs (Morris, 1977, 218-219)).
Напомним определение Р.Карнапа, приближающееся к формулировке
Морриса: «Если в исследовании делается эксплицитная ссылка на говорящего, или
в более общих терминах, на человека, пользующегося языком, то это относится к
области прагматики... Если мы отвлекаемся от тех, кто пользуется языком, и
анализируем только выражения и их десигнаты, то мы в сфере семантики» (Zabeeh,
1974, 17).
Несколько

в

уточнённом

варианте

эти

различия

представлены

Ю.С.Степановым в их соотнесении с языковыми функциями: языковая функция
номинации относится к семантике, предикация (отношение знака к знаку) - к
синтактике, а функция локации (соотнесение говорящим используемых им знаков
со своим «я») - к прагматике (Степанов, 1985, 281).
Однако этим не исчерпываются параметры противопоставления семантики и
прагматики.
По мнению Д.Вундерлиха (Wunderlich, 1976, 304), семантика изучает
буквальное значение, прагматика же имеет дело со всеми видами непрямого
значения, а также с результатами акта речи, т.е. с теми выводами, которые делает
слушающий из слов говорящего, с его последующими реакциями и т.д. Данное
противопоставление не представляется нам убедительным в силу того, что
42

семантика изучает не только буквальное значение, но и переносное, т.е. непрямое.
Как будет показано в разделе «Семантическая деривация», при метафорических
переносах прежде всего происходит нарушение референтной отнесённости слова,
т.е. происходит нарушение отношения «знак – референт».
В

большей

представляется

степени

релевантным

разграничение

для

семантики

и

целей

нашего

прагматики,

исследования
принятое

в

лингвофилософской традиции исследования языка (Дж.Кац и др.), где это различие
идёт по линии контекстно-свободного смысла и контекстно-связанного смысла
языкового выражения. В той степени, в какой иллокутивный потенциал языкового
выражения может считаться независимым от контекста его употребления, он
относится к семантике, в той степени, в какой он считается зависимым от этого
контекста, он относится к прагматике (ср.: Павилёнис, 1986, 381). При этом
напомним о том,

что контекст в прагмалингвистике понимается широко, как

условия коммуникации.
Наиболее аргументированным представляется разграничение семантики и
прагматики, предложенное Дж.Личем, который выдвигает несколько постулатов
для разграничения семантики и прагматики, однако в одной из своих работ он
приходит к выводу о необходимости рассматривать эти две дисциплины как
дополняющие друг друга.

«И семантика, и прагматика связаны со значением

языкового знака, но различие между ними трактуется с точки зрения разных
пониманий глагола «значить». Семантика отвечает на вопрос «что означает?».
Прагматика отвечает на вопрос «Что вы хотите сказать, употребив слово?» (Leech,
1983).
Семантика традиционно имеет дело со значением как с диадным
отношением, прагматика же, указывает Дж.Лич, рассматривает значение как
триадное отношение, в которое включён пользователь языком.
При этом пользователь (слушающий или говорящий) для Дж.Лича - это лишь
один из компонентов более широкого понятия ситуации речи (контекста - в наших
терминах). На этой основе он предлагает своё определение прагматики как
«изучение значения в отношении к речевой ситуации» (Leech, 1983, p. 6).
43

Дж.Лич сравнивает две крайние точки зрения на соотношение семантики и
прагматики:
1)

семантизм

(когда

значение

рассматривается

как

исключительно

семантическая сущность, т.е. когда прагматика включена в семантику);
2) прагматизм (когда значение рассматривается как исключительно
прагматическое понятие). Дж.Лич предлагает третью компромиссную точку зрения
3) комплементаризм (семантика и прагматика дополняют друг друга) (Leech,
1983, 6).
В русле традиции прагматизма лежат работы философов Л.Витгенштейна,
Остина, Сёрла. Например, Сёрл (Searle, 1969, 17) рассматривает теорию значения
как одну из разновидностей теории действия.
Данную точку зрения разделяют такие лингвисты как Шенк, Бирнбаум, Мей,
которые считают, что семантика - неотъемлемая часть прагматики, т.е. нашего
общего знания о мире и об использовании языка (Шенк, 1989, 33).
Однако тут же они говорят о том, что «понимание достигается объединением
семантических и прагматических знаний» (Шенк, 1989, 33), тем самым
приближаясь к комплементаризму. Как справедливо отмечает Б.Ю.Городецкий, из
этого подхода вытекает принципиальная невозможность разделения семантики и
прагматики (Городецкий, 1989, 19).
Сходную точку зрения высказывает Дж.Олвуд, который считает, что,
вероятно, было бы лучше отказаться от противопоставления двух дисциплин в
пользу семантико-прагматического подхода, при котором основной функцией
языкового значения признавалась бы его контекстуальная адаптируемость
(Allwood, 1981, 177).
С другой стороны, в генеративной семантике в начале 70-х годов была
предпринята

попытка

включить

прагматику

в

семантику,

особенно

в

перформативной гипотезе (Ross, 1970). Согласно этой гипотезе, предложение на
уровне

глубинной

структуры

или

семантической

репрезентации

является

перформативным предложением (например, I state to you that X, I order to Y). В
этом случае иллокутивная или прагматическая сила высказывания включалась в
его семантическую структуру.
44

Идеи прагмасемантики получили значительное развитие и в отечественной
лингвистике. Так, по мнению И.П.Сусова, существует собственно прагматика и
прагматика как часть семантики, т.е. прагмасемантика, или интенциональная
семантика, рассматривающая коммуникативно-интенциональное значение как
результат отражения структуры коммуникативных действий в тесной связи со
структурным и субстанциональными свойствами языковых знаков (Сусов, 1988). К
данному

мнению

присоединяется

Г.Г.Почепцов,

который

говорит

о

прагматической семантике как семантике выбора, семантике альтернаций
(Почепцов, 1986, 35). Данное понимание прагматики (как прагмасемантики)
чрезвычайно важно при анализе прагматических аспектов слова.
Близкую точку зрения высказывает французский лингвист О.Дюкро (Ducrot,
1980a, 1980b, Anscombre, 1983).

Для Дюкро семантика должна включать

прагматический компонент, который предписывает предложению условия его
употребления в определённом контексте. И далее Дюкро, отходя от крайне
семантизированного взгляда на прагматику, приближается к комплементаризму.
Он говорит о том, что прагматика, изучающая употребление предложений, и
семантика, занимающаяся значением, имеют общий элемент – «интегрированную
прагматику» (Ducrot, 1980a, 1980b). Данный элемент является частью значения
предложения, относящейся к его употреблению.
Данную точку зрения разделяют и психолингвисты. Так, исследователи
онтогенеза речи, в частности., детской речи (см. Шахнарович, 1990), считают, что
семантические структуры берут начало из внешней деятельности. «Истоки
семантических

отношений

находятся

в

предметно-действенной

ситуации»

(Шахнарович, 1983). Семантические структуры, берущие начало из внешней
деятельности, представляют собой результат обобщения и «вращивания» этих
действий. Речь идёт о вращивании внешних действий во внутренние структуры,
которые формируют семантический компонент языковой способности - подсистему
правил выбора адекватного значения.
Данное наблюдение психолингвистов подтверждает наше положение о
наличии диалектической взаимозависимости между семантикой и прагматикой, о
переливе одной в другую.
45

Как сторонники прагмасемантики, так и сторонники семантико-прагматики
объективно, независимо от своих исходных позиций, приходят к необходимости
рассмотрения этих двух дисциплин в комплексе, как дополняющих друг друга.
Мы разделяем данную точку зрения, однако признаём ведущую роль
семантики. Именно поэтому мы предпочитаем говорить о прагматических
компонентах значения, а не о прагматическом значении. Иными словами, мы ведём
речь об элементах прагматики, интегрированных с семантикой.
В силу того, что в отечественной лингвистической традиции модель
Ч.Морриса не получила широкого распространения, и термин «семантика»
однозначно соотносится с понятием «значение», мы предлагаем различать
совокупную семантику слова (его значение) и чистую семантику, как центральную
часть значения, ориентированную на референта.
«Корректная теория значения, - пишет Даммит, - включает в себя две части:
центральную часть, формулирующую теорию смысла и референции (семантику), и
вспомогательную часть, задающую единый метод, который из особенностей
любого предложения, определяемой центральной частью, позволяет вывести все
остальные аспекты его употребления (прагматику)» (Даммит, 1987, 136). Знать
смысл предложения, по Даммиту, значит знать условия его истинности (Даммит,
1987, 137). Таким образом, как уточняет Даммит, центральная, семантическая часть
значения включает, помимо референции, ещё и условия истинности. Понимание
семантики как условий истинности было введено Газдаром (Gazdar, 1979), который
писал о том, что семантика ограничивается изучением условий истинности, т.е.
констатацией того, что сообщаемое соответствует реальному положению вещей в
мире. Данное понимание семантики лежит в русле традиции Монтегю (Montegue,
1974), Льюиса (Lewis, 1972), Кресуэла (Cresswell, 1973). В таком случае прагматика
понимается как «значение минус семантика (т.е. условия истинности)». Однако
данное понимание прагматики представляется чрезмерно суженным.
Иными словами в значении языкового знака координируются два типа
взаимодействия знака: с референтом (миром) и с человеком (пользователем).
Мы считаем, что отношения между семантикой и прагматикой нельзя
определить однозначно. Прежде всего, необходимо различать отношения между
46

совокупной семантикой (значением) слова и совокупной прагматикой, с одной
стороны, и отношения между чисто семантической и прагматической долями
внутри значения. Характер отношения первого типа можно определить как
отношения пересечения. При этом общей, объединяющей частью являются
прагматические

компоненты

значения.

Назовём

ли

мы

эти

компоненты

«интегрированной» («инкорпорированной» или «вращённой») прагматикой или,
воспользовавшись

термином

Б.Ю.Городецкого,

определим

их

как

«коммуникативно-целевую семантику», или как «интенциональную семантику» в
духе И.П.Сусова, суть дела не меняет. Важно то, что речь идёт о части значения
слова, ориентированной на употребление в прагматическом контексте.
Отношения между этой прагматической долей и чисто семантической долей
внутри значения могут быть определены как отношения дополнительности при
ведущей роли чисто семантической доли.
Помимо рассмотренных выше вариантов соотношения семантики и
прагматики

одним

из

наиболее

часто

упоминаемых

критериев

их

противопоставления является конвенциональность vs неконвенциональность.
Традиционно

считается,

что

семантика

конвенциональна,

прагматика

неконвенциональна. Некоторые лингвисты так и пишут: «Семантика - это
конвенционализированная прагматика» (см. Langacker, 1987).
В таком случае утверждение с существовании конвенционализированной
прагматики на уровне системы полностью снимает различие между семантикой и
прагматикой и превращает прагматику в семантику. Но это противоречит всей
логике предыдущих рассуждений о том, что при всём взаимодополняющем
характере этих дисциплин, они всё же различаются по типу исследованных ими
семиотических отношений.
Как указывалось выше, мы считаем, что прагматические компоненты
значения, с одной стороны, могут спонтанно (неконвенционально) возникать в
контексте, и, с другой стороны, они могут конвенционально закрепляться на уровне
системы, но при этом оставаться прагматическими по своей природе, т.е.
сохранить свою ориентацию на пользователя, на употребление. Иными словами,
оппозиция «конвенциональность vs неконвенциональность» связана со способом
47

существования прагматических компонентов, но не затрагивает их природу и,
следовательно, не является критериальной.
Наша точка зрения на возможность существования конвенциональных
прагматических смыслов частично совпадает со взглядами на соотношение
семантики и прагматики П.Грайса, который схематически представил модель
конверсационных импликатур в следующем виде:
То, что сообщается
то, что говорится

семантика

то, что подразумевается
конвенционально

неконвенционально

конверсационно

неконверсационно

обобщенные
конверсационные
импликатуры

частные
конверсационные
импликатуры

прагматика

Как видно из схемы, прагматика имеет дело как с неконвенциональными, так
и с конвенциональными смыслами. Именно конвенциональность является тем
параметром, который объединяет семантику и прагматику. Именно в сфере
конвенциональности семантика пересекается с прагматикой (как бы парадоксально
это ни звучало).
Наконец, прагматика противопоставляется семантике по способу выражения
через оппозицию: имплицитность

vs

эксплицитность. По мнению многих

лингвистов (ср., например, Östman, 1990), семантика всегда эксплицитна (explicit
48

anchoring, по Филлмору)13, прагматика же является имплицитной (implicit
anchoring). На первый взгляд, данное утверждение кажется верным, ибо
прагматические

компоненты

значения

традиционно

ассоциируются

с

периферийными участками значения, не выраженными эксплицитно в словарной
дефиниции. Однако мы считаем возможным утверждать, что прагматика может
быть и эксплицитной. Для доказательства можно привести отдельные слова
(бранные или ласкательные), в которых оценка как один из видов прагматических
компонентов входит в ядро значения и эксплицитно выражена в словарной
дефиниции слова. Таким образом, прагматические компоненты могут быть как
имплицитными, так и эксплицитными.
Обзор основных проблем, связанных с прагматическим анализом слова,
позволяет ответить на ряд вопросов, чрезвычайно важных как для целей нашей
работы, так и для общетеоретических целей разграничения семантики и
прагматики. Далее нам представляется необходимым поподробнее остановиться на
концептуальных предпосылках выделения в значении слова прагматической доли.
3.3 Теоретические предпосылки выделения прагматической доли значения
слов
Как указывалось выше, идея о прагматических компонентах значения слова
восходит к функционалистской концепции позднего Витгенштейна - значения как
употребления (Wittgenstein, 1953). Она явилась в значительной степени реакцией на
затруднения, с которыми столкнулся традиционный для философов взгляд на
значение языкового выражения, связывающий его природу с референциальной
функцией, обозначением (ср.: Петров, 1985, 477). Этого взгляда придерживался и
сам Витгенштейн (ранний). Однако, пересмотрев свои позиции, Витгенштейн
вместо поиска логически совершенного языка обратился к рассмотрению
обыденного языка. Он обращает внимание на роль субъективного фактора в
процессе формирования значения языкового знака, поставив этот фактор в центр
13

Данное утверждение представляется нам не вполне верным, ибо семантика тоже может быть имплицитной (ср.:
«потенциальные семы» В.Г.Гака, имплицитные компоненты значения Р.С.Гинзбург).

49

своей теории. Значение языкового знака может быть описано лишь с учётом тех
неязыковых ситуаций, в которых он употребляется. Под употреблением
Витгенштейн понимал то, что превращает последовательность звуков или какиенибудь знаки вообще в язык. В том смысле, в каком употребление является тем, что
превращает дощечку с нанесёнными на неё штрихами в линейку (Wittgenstein,
1965, 85).
Концепция значения как употребления исходит из понимания языка как
одного

из

видов

конвенционализированной

деятельности.
формы

Из

жизни

концепции
Витгенштейн

значения
даёт

как

следующее

определение значения: «Для большого класса случаев использования слова, хотя и
не для всех - значение этого слова можно истолковать так: значение слова есть его
употребление в языке» (Витгенштейн, 1985, 9).
Адекватное употребление знака предполагает адекватный его выбор. В
концепции Витгенштейна основанием для выбора языкового знака являются
правила языковой игры, которые в свою очередь фиксируются обычаем и
привычкой.
Постулирование языковых игр, по мнению В.Петрова (Петров, 1987), не
упраздняет дескриптивную функцию языка, однако лишает её относительный
самостоятельности.
Истоки теории значения как употребления восходят к положению В. фон
Гумбольдта о деятельном подходе к языку. Слово, по его мнению, не является
эквивалентом чувственно воспринимаемого предмета, а является эквивалентом
того, как он был осмыслен речетворческим актом в конкретный момент
употребления слова (Гумбольдт, 1984, 71).
В славистике идея значения как употребления, как известно, принадлежит
Потебне (Потебня, 1905, 1913). Слово рассматривается им только в речи, его
действительная жизнь совершается лишь в речевых актах. Именно поэтому
Потебня считал, что малейшее изменение в значении слова, новое употребление
делает его другим словом. Каждое новое употребление слова он рассматривает как
новое слово.
50

Тезис Гумбольдта «всякое понимание есть непонимание» Потебня толкует не
столько как факт обязательного отклонения от мысли говорящего, сколько как
понимание по-своему, как творческую работу слушающего, как то новое, что
слушающий привносит от себя благодаря индивидуальному опыту (Потебня, 1913).
В 20-е годы прошлого столетия параллельно с Витгенштейном антрополог
Б.Малиновский, изучая роль языка в примитивных обществах, пришёл к
заключению о том, что язык необходимо изучать не как «инструмент отражения», а
как «способ действия» (Malinovsky, 1923, 1926, 1935). Именно в это время входит в
обиход понятие «значение как употребление» и «язык в действии». Под влиянием
Б.Малиновского и Л.Витгенштейна один из основателей контекстуальной теории
значения Дж.Ферс постулирует положение о том, что подлинно научный подход к
анализу языка возможен лишь при анализе слов как актов или событий (Firth, 1964,
173). Иными словами, основное внимание контекстуалистов концентрировалось на
изучении

непосредственно

наблюдаемых

аспектов

языка.

В

разработку

контекстуального подхода к значению слова, помимо антропологов и философов,
внесли свой вклад и психологи. Именно на данных психологов-бихейвиористов
основал свою теорию Л.Блюмфильд, который определял значение лингвистической
формы как ситуацию, в которой говорящий её употребляет, и реакцию, которую
она вызывает у слушающего (Bloomfield, 1933, 221).
В огрубленном виде контекстуальная теория значения сводилась к формуле:
значение = наблюдаемый контекст. В более позднее время, помимо (или вместо)
экстралингвистического контекста в контекстуальную теорию было введено
понятие лингвистического описания конкретных значений в конкретных языках,
она обратила внимание лингвистов на социальные аспекты значения, тем самым
заложив основу для современных прагматических теорий значения.
Признавая теорию значения как употребления в качестве предшественницы
современных прагматических теорий слова, мы при этом считаем необходимым
разграничивать

понятия

«значение»

отечественной

лингвистической

и

«употребление»

традицией.

На

в

соответствии

необходимость

с

данного

разграничения указывал в своё время В.В.Виноградов. «Значения устойчивы и
общи всем, кто владеет системой языка. Употребление - это лишь возможное
51

применение одного из значений слова, иногда очень индивидуальное, иногда более
или менее распространённое. Употребление не равноценно со значением, и в нём
скрыто

много

смысловых

возможностей

слова»

(Виноградов,

1947,

21).

Употребление соотносится здесь с одним из значений слова, т.е. каждое
употребление может быть соотнесено с тем или иным значением слова.
А.И.Смирнищшй считал, что «нужно строго дифференцировать различное
употребление слов в одном лексико-семантическом варианте, различное их
предметное отнесение, с одной стороны, и действительное различие значений
слова, с другой стороны».
Так, например, словом oil можно обозначить ряд различных масел, за
исключением коровьего (для которого используется слово butter), Однако из этого
не следует, что, обозначая разные масла, слово oil будет иметь каждый раз иное
значение, во всех случаях значение его будет одно и то же, а именно - масло. Иначе
обстоит дело, когда oil обозначает нефть. Здесь на первый план выдвигается уже не
сходство нефти по линии маслянистости с различными сортами масла, а особое
качество нефти-горючего. Это даёт возможность выделить у слова oil два значения,
два ЛСВ:
1) масло,
2) нефть (Смирницкий, 1956, 157).
По мнению Кацнельсона, «богатство актуализированных в речи значений
бесконечно и неисчерпаемо по самому существу» (Кацнельсон, 1965, 48).
И.А.Стернин считает, что значение не может быть полностью отождествлено
с зафиксированными употреблениями, оно всегда представляет собой величину
более объёмную. В коммуникативном акте реализуется лишь коммуникативнорелевантная часть значения, а не всё значение (Стернин, 1985, 34).
Таким образом, мы считаем неправомерным сводить значение только к
употреблению, т.е. только к прагматическим компонентам. Помимо части
значения, ориентированной на употребление, есть ещё и основная часть,
ориентированная на означаемое, на «'концепт, схваченный знаком» (Е.С.
Кубрякова, 1988).
52

Признавая несводимость значения к употреблению, мы вместе с тем считаем
необходимым указать на наличие диалектической связи между этими двумя
понятиями.
Впервые на связь значения и употребления указал Г.Пауль. «Изменения
значений

слов...

осуществляются

путём

отклонений

в

индивидуальном

употреблении узуального значения и путём постепенного превращения такого
индивидуального употребления в узуальное» (Пауль, 1960, 93-94). Подробнее мы
рассмотрим связь между значением и употреблением в разделе «Прагматическая
вариативность и её связь с семантикой».
Наличие диалектической связи между значением и употреблением (т.е.
между совокупной семантикой и прагматикой), как нам представляется, разумнее
искать в природе семиотического отношения между знаком и его десигнатом.
Данное

отношение,

как

считает

Ч.Пирс,

должно

рассматриваться

через

трихотомию, а не дихотомию. В этом отношении присутствует третий член –
интерпретанта14. (Pierce, 1931, 1934).
Данное понятие не получило чёткого и однозначного определения в
лингвистике, что связано с тем, что Ч.Пирс разрабатывал понятие «интерпретанта»
в разное время, в различных ситуациях и с точки зрения различных аспектов. В
результате он дал несколько различных определений данного понятия, о чём будет
сказано ниже.
Моррис, изучая Ч.Пирса, отождествляет интерпретанту с концептом (Morris,
1938, 30), затем, цитируя Аристотеля, он определяет интерпретанту как родовые
знания всех сущностей и их качеств, которые разделяются всеми членами
языкового коллектива. Иначе говоря, интерпретанта отождествляется с культурой.
Наконец, цитируя Пирса, Моррис также определяет интерпретанту как набор
привычек и правил употребления знаков (Morris, 1938, 31).

14

Идея о том, что кодирующие отношения являются триадными, а не диадными, приписывается Моррисом (1938)
Аристотелю. Однако соответствующий пассаж в аристотельском De Interpretatione не подтверждает его авторства
(Aristotle/Ackril, tr., 1963)

53

В 80-е годы понятие «интерпретанта» вновь привлекло внимание лингвистов.
В интерпретации А.Суита под интерпретантой имеются в виду характерные формы
вербального поведения пользователей знаком (Sweet, 1988, 2).
В

изложении

немецкого

философа

Нёта

(Nöth,

1985,

33-45)

под

интерпретантой понимается знак, производимый первичным знаком в сознании
интерпретатора (человека, воспринимающего первичный знак). По мнению
И.П.Сусова, Ч.Пирс говорит об интерпретанте, как о знаке другого знака, о
воздействии первого, т.е. физического знака на сознание интерпретатора (Сусов,
1990, 128).
По мнению И.П.Сусова, Ч.Моррис видит в интерпретанте учитывание
определённых свойств объекта, иначе говоря, десигната, тип поведения в качестве
реакции на знак, предрасположенность к реакциям того или иного рода под
воздействием знака, к определённой реакции на определённый вид объекта при
определённых условиях, в которых встречается знак.
Одной из самых полных интерпретаций системы Ч.Пирса является
интерпретация И.Йогансона. Прежде всего, семиологическая система Ч.Пирса в
отличие от системы Ч.Морриса, ориентирована, в основном, на процесс
восприятия. Знаковая деятельность первого интерпретатора, т.е. человека,
использующего знак для воздействия на партнёра по коммуникации, не
акцентируется Ч.Пирсом. В изложении И.Йогансона, наиболее подробную
характеристику даёт Ч.Пирс адресату и четырём последовательным результатам
интерпретации. И.Йогансон так определяет сущность каждого из данных
результатов: 1) непосредственный результат интерпретации (immediate interpretant),
вытекающий только из означаемого знака или из акта семиозиса, в который знак
входит как часть в целое, т.е. из текста-контекста (выделение наше - В.З.) с
положенными

в

нём

лингвистическими

правилами

(фонологическими,

семантическими и синтаксическими); 2) актуальный результат интерпретации
(dynamic interpretant) - непосредственное воздействие знака на интерпретатора; 3)
стандартный, или нормативный результат (normal interpretant) - воздействие на
сознание интерпретатора после достаточно глубокого развития мысли; 4) конечный
54

логический результат (ultimate logical interpretant) – изменение языковой привычки,
которое повлечёт за собой понимание знака (Johansen, 1986, 96).
Однако, при всей полноте и глубине интерпретации Йогансона, мы склонны
видеть в интерпретанте, вслед за Т.Гивоном, понятие соотносимо с понятием
«контекст» (Givon, 1989, 70).
Ч.Пирс в письме Виктории Вельби писал: «Существует интенциональная
интерпретанта, которая определяет разум говорящего, эффективная интерпретанта,
определяющая разум слушающего, и Коммуникативная интерпретанта, или можно
сказать коминтерпретанта, которая определяет тот разум, в котором должны
слиться разум говорящего и разум слушающего, чтобы любая коммуникация имела
место» (цит. по Singer, 1980).
Очевидно, именно коммуникативная интерпретанта и позволяет увидеть в
интерпретанте связь с контекстом.
Мы, придерживаясь точки зрения Е.С.Кубряковой15, определяем процесс
семиозиса следующим образом:
Для того чтобы обозначить что-то, должен быть кто-то, кто произведёт акт
семиозиса,

т.е.

интерпретатор

-

человек,

который

интерпретирует

действительность, пропуская её через свою голову. Иначе говоря, любой акт
семиозиса требует интерпретирующего, в том смысле, что он понял то, что назвал.
После создания знака интерпретатор снова его осмысляет и, видя за ним другие
знаки, сопоставляет его с этими знаками. Как известно, даже самый абстрактный
знак требует для своего понимания соотнесённости с другими знаками, т.е.
контекст. Далее, знак не будет знаком, пока он не будет проинтерпретирован
коллективом (обществом), пока он не будет включён в социокультурный контекст.
Таким образом, знак дважды интерпретируется в процессе семиозиса - 1)
создателем, 2) обществом.
При этом мы полагаем, что непосредственная интерпретанта (immediate
interpretant) соотносится с первичным контекстом интерпретации, т.е. с контекстом
акта создания знака. Динамичная интерпретанта (dynamic interpretant) соотносится
15

Данная точка зрения на понятие "интерпретанта" была высказана Е.С.Кубряковой во время лекции в Институте
языкознания АН СССР.

55

с контекстом конвенционализации знака, т.е. с динамичным процессом его
вхождения в общество и в языковую систему. Нормативная и конечная
интерпретанты (normal and ultimate interpretant) представляют собой нормативный
контекст знака, уже прошедшего процесс социализации и вошедшего в язык.
Подробнее мы остановимся на этом во II главе при анализе прагматики нового
слова.
Таким образом, положение о наличии в значении слова прагматических
компонентов, кодирующих черты контекстов его употребления, восходит к идее
существования в семиотическом отношении интерпретанты, соотносящейся с
понятием «контекст».
Теоретические корни прагматической доли значения можно обнаружить и в
модели органона К.Бюлера (Bühler, 1934).
Как известно, в соответствии с его теорией язык так же, как и
индивидуальный языковой знак является органоном, т.е. инструментом в руках его
пользователя. Данная теория восходит к Платону. В упрощённом виде модель
Бюлера может быть представлена схемой (ср.: Lipka, 1990, 44; Hormann, 1986, 79).

Модель языкового знака Бюлера включает три стороны:
1) экспрессию говорящего (пишущего),
2) репрезентацию объектов внешнего мира,
3) обращённость к слушающему (читающему).
56

Это соответствует трём основным функциям языка:
1) экспрессия соответствует эмотивной функции,
2) репрезентация - референциальной функции,
3) обращённость - аппелятивной функции.
Это можно интерпретировать как тройное отношение знака:
а) к реальному миру, б) к говорящему, в) к слушающему.
В терминах современной лингвистики, как указывалось выше, это означает,
что в значении языкового знака выделяется как чисто семантическая доля16
(обращённость к миру референтов), так и прагматическая (обращённость к
говорящему и слушающему). При этом ведущая роль принадлежит репрезентации
объектов реально мира.
Истоки наличия в слове прагматического аспекта можно обнаружить и в
философии

имени,

разработанной

А.Ф.Лосевым,

который

указывал

на

противостояние в слове предметной сущности и воспринимающего эту сущность
«субъекта» (Лосев, 1990, 49). Тайна слова заключается именно в общении с
предметом и в общении с другими людьми (Лосев, 1990, 48).
Из всего вышеизложенного следует, что теоретические основы выделения в
значении слова прагматической доли были заложены лингвистами разных стран и
направлений. Теория прагматики слова, лежащая в русле коммуникативнопрагматической парадигмы, была подготовлена всем ходом развития традиционной
лингвистической мысли.
3.4 Спектр прагматической информации в слове
Как указывалось выше, прагматика понимается нами прежде всего как одно
из свойств знака, как часть его содержательной субстанции, обращенная к
пользователю. В этом смысле можно говорить о прагматике слова, речевого акта,
текста. При этом можно вести речь о двух типах прагматики: собственно (внешняя)
прагматика

16

соотносится

с

основными

параметрами

широкого

контекста

Прагматическая доля представляет собой совокупность всех прагматических компонентов значения.

57

употребления знака и с теми дополнительными смыслами, которые возникают
спонтанно в момент употребления языковых единиц в конкретных ситуациях
общения. С другой стороны, можно говорить о внутренней прагматике или о
прагмасемантике, т.е. о тех компонентах в значении слова, которые кодируют на
уровне системы параметры контекстов его употребления17.
Традиционно, когда говорят о прагматическом значении слова, имеют в виду
прежде всего эмоционально-оценочные компоненты (Клаус, 1968; Киселёва, 1978;
Никитин, 1988). Так, М.В.Никитин пишет о том, что прагматическая информация
выражается в оценочных противопоставлениях типа «хорошо – плохо», «приятно –
безразлично – неприятно» (Никитин, 1988, 20).
Мы считаем, что прагматический спектр слова не может быть редуцирован и
сведён к одному оценочному сегменту. Как отмечает Н.Д.Арутюнова, оценка
является лишь одним, хотя и самым ярким типом прагматического значения
(Арутюнова, 1988, 71). Мы полагаем, что оценка кодирует в слове лишь такие
параметры

прагматического

контекста,

как

цель,

намерение,

отношение

говорящего к адресату (ср. с мнением Н.Д.Арутюновой о том, что оценка сводима
к коммуникативной цели соответствующего речевого акта (Арутюнова, 1981)).
Некоторые лингвисты расширяют спектр оценки. Однако при этом всё равно
ограничивают прагматическое значение исключительно данной категорией.
Небезынтересно в этой связи напомнить об определении прагматики, данном
Ю.Д.Апресяном.

Как

указывалось

выше,

под

прагматикой

он

понимает

закреплённое в языковой единице отношение говорящего: 1) к действительности,
2) к содержанию сообщения, 3) к адресату (Апресян, 1988, 8).
Иными словами, речь идёт о различных видах оценки. При этом
подчёркивается тот факт, что речь идёт не об оценке свободно творимой
говорящим

в

речи,

а

лишь

о

той

готовой

лексикализированной

грамматикализированной оценке, которая встроена в содержательную структуру
языковых единиц и имеет тем самым постоянный статус в языке. Так, анализируя

17

В нашем исследовании мы не ставим своей целью анализ дополнительных смыслов, возникающих в каждой
конкретной ситуации, а концентрируемся на рассмотрении параметров широкого контекста употребления языкового
знака и способов их кодирования на уровне системы.

58

отношение говорящего к действительности, Ю.Д.Апресян выделяет общую оценку,
оценку по параметру количества, оценку по параметру желательности /
нежелательности. Отношение говорящего к содержанию обобщения предполагает
два типа оценок:
1) оценка по параметру истинности,
2) оценка по параметру иллокутивной функции.
Отношение говорящего к адресату включает указание на статусы говорящего
к содержанию адресата в возрастной, социальной и иной иерархии (Апресян, 1988,
9-16).
Однако, определив лингвистическую прагматику только как отношение
говорящего

к

действительности,

к

содержанию

сообщения,

к

адресату,

Ю.Д.Апресян на самом деле расширяет спектр прагматической информации слова.
Так,

он

выделяет

следующие

типы

лексикографически

существенной

прагматической информации: 1) стилистические пометы, включая оценочные,
такие как веж(ливое), вульг(арное), груб(ое), ирон(ическое), ласк(ательное),
неодобр(ительное),

презр(ительное),

пренебрежит(ельное),

шутл(ивое),

эвф(емистическое) и ряд других; 2) прагматические признаки лексемы, например,
перформативность; 3) нетривиальные иллокутивные функции лексемы (например,
императив у стативных глаголов: «Стыдись» = Ты должен стыдиться!; 4) статус
говорящего и адресата (пример, «ты» - детское, хамское, панибратское и т.д.); 5)
коннотации (например, свинья - грязная, боров - толстый) (Апресян, 1988).
В работе Э.С.Азнауровой (1988) и её школы в прагматическом содержании
слова выделяются следующие компоненты, которые во многом совпадают со
спектром Ю.Д.Апресяна:
1)

стилистические

разговорная

–

книжная,

компоненты,

определяемые

нелитературная

–

оппозициями

общелитературный

типа:

стандарт,

общенародная лексика — социальные или территориальные диалекты и т.д.;
2) социальный статус;
3) этнические характеристики;
4) биологические характеристики;
5) ролевые отношения.
59

Некоторые лингвисты чрезвычайно расширяют прагматический спектр.
Мы считаем, что прагматические компоненты слова образуют достаточно
широкий спектр прагматической информации, который является своего рода
программой, определяющей

выбор и

адекватное употребление слова (а,

следовательно, и ограничения на его употребление) с целью достижения конечной
цели коммуникации, которая, как указывал Г.В.Колшанский (Колшанский, 1984),
заключается в воздействии на слушающего.
Связь между прагматическими компонентами слова и параметрами
контекста, которые они кодируют, носит не прямой, а опосредованный характер.
В качестве посреднического звена выступает высказывание. Это объясняется
тем, что, как известно, слово не может выступать в качестве самостоятельной
автономной коммуникативной единицы. Именно поэтому применительно к слову
представляется

целесообразным

использовать

систему

компонентов

прагматического содержания высказывания, предложенную И.П.Сусовым. Он
моделирует

прагматическую

структуру

высказывания

как

восьмичленное

образование. «Я - сообщаю - тебе - в данном месте - в данное время - посредством
данного высказывания - о данном предмете - в силу такого-то мотива и причины - с
такой-то целью и намерением - при наличии таких-то предпосылок и условий таким-то образом - в рамках таких-то социально-ролевых и межличностных
отношений». Компоненты «сообщаю» + «о предмете» являются семантическими,
все остальные компоненты относятся к прагматике. В прагматическом содержании
высказывания он выделяет следующие компоненты:
1) интенциональный (или иллокутивный), который отражает цель или
намерение, а вместе с тем, вероятно, и мотив или причину высказывания;
2)

ориентационный

(или

дейктический),

отражающий

личную,

коммуникативно-ролевую, пространственную, временную локацию высказывания.
Иными словами, средства дейксиса локализуют акт языкового общения в
пространственно-временном и социальном континууме, обеспечивая функцию
ориентации

собеседников

относительно

изображаемого

положения

дел

и

коммуникативной ситуации;
60

3) пресуппозиционный компонент, который характеризует предпосылки и
условия ситуации общения;
4)

кооперативный

высказывания

как

(или

выхода

в

импликационный),
кооперацию

отражающий

собеседников

способ

посредством

коммуникативных импликатур;
5) экспрессивно-оценочный, отражающий оценку изображаемого положения
дел или же коммуникативной ситуации;
6) функционально-стилистический (субкодовый), определяющий выбор
языкового кода или субкода (варианта, стиля и т.п.) в зависимости от предмета и
ситуации общения;
7) модальный, связанный с оценкой со стороны говорящего достоверности,
возможности,

необходимости

или

желательности

описываемого

факта,

с

отнесением его к одному из возможных или невозможных миров;
8)

коммуникативно-информационный,

предполагающий

распределение

информации как исходной, данной и как новой, вводимой, находящейся в фокусе
внимания говорящего (Сусов, 1986, 9-11).
Данные

компоненты

являются

своего

рода

систематизированным

представлением основных параметров контекста, изложенных выше.
Для каждого из восьми компонентов, считает И.П.Сусов, в языке, как
системе, имеются наборы средств, принадлежащие различным уровням и
подуровням системы: таким как лексический, синтаксический, морфологический.
В ряду подуровней лексический уровень, на наш взгляд, занимает особое
место, ибо он аккумулирует в себе семь из восьми вышеперечисленных
компонентов (кроме кооперативного). Коммуникативно-информационный является
релевантным только для нового слова, являющегося внутренне рематичным (см. об
этом в III разделе).
На уровне слова каждому из перечисленных компонентов соответствует
определённый тип прагматических сем.
1. Интенциональный компонент высказывания, отражающий цель или
намерение, на уровне слова кодируется в компоненте оценки.
61

2. Ориентационный (или дейктический), отражающий коммуникативноролевую и прочие виды локации, кодируется прагматическими компонентами
социального статуса, профессиональной и этнической принадлежности, возраста,
пола, территориальной локации, временной локации, тональности ситуации
общения

(официальная/неофициальная),

ролевых

отношений

(симметричных/асимметричных).
3. Прессуппозиционный компонент, отражающий предпосылки общения,
может быть объединён (частично) с дейктическим, ибо он включает общие знания
говорящих о социальных, биологических и психологических составляющих
коммуникативной ситуации, что кодируется в слове в тех же дейктически
ориентированных компонентах18.
Так, например, Дж.Гордон и Дж.Лакоф указывают на наличие «презумпции
различия в социальном статусе участников коммуникации при осмыслении и
употреблении глаголов типа велеть и приказывать (точнее о презумпции власти у
субъекта действий, называем такими глаголами) (см. Gordon, 1975).
Л.П.Крысин интерпретирует эту презумпцию как особый социальный
компонент, присутствующий в пресуппозиционной части лексических значений
достаточно больших групп слов - так называемой лексики межличностных
отношений, обозначающей асимметричные ситуации, типа велеть, приказывать,
командовать, ссылать (Крысин, 1989, 8).
4.

Экспрессивно-оценочный

компонент

естественно

соответствует

эмоционально-оценочному компоненту в значении слова.
5. Функционально стилистический компонент высказывания кодируется
стилистическими компонентами слова.
6.

Модальный

компонент

высказывания

кодируется

компонентом

модальности.

18

Мы отдаём себе отчёт в том, что на уровне слова кодируется лишь часть пресуппозиций. Помимо показателей
профессии, возраста и т.д., в понятие пресуппозиции входят конкретный мотив, побудивший говорящего к общению,
прогнозирование восприятия, пред- и посттекст (ср.: Коменская, 1990).

62

7. Коммуникативко-информационный находит выражение на уровне слова в
виде явления внутренней рематичности, что характерно для предикативных знаков
и для новых слов.
Как видно из приведённого списка, между прагматическими компонентами
высказывания и слова не существует полного изоморфизма. Нескольким
прагматическим

компонентам

высказывания

может

соответствовать

один

компонент в значении слова. Так, оценка в прагматике слова соответствует как
интенциональному компоненту высказывания, так и экспрессивно-оценочному. С
другой стороны, одному прагматическому компоненту высказывания может
соответствовать несколько компонентов прагматического спектра слова. Так,
ориентационному компоненту соответствует в значении слова целая серия
компонентов. Как указывалось выше, ориентационный компонент, по сути, очень
близок

пресуппозиционному.

На

уровне

слова

разница

между

ними

нейтрализуется, т.к. знания о дейктических компонентах (статус, возраст, пол и
т.п.) является частью пресуппозиционнои информации. Ниже, в разделе,
посвященном статусу прагматических компонентов в семантической структуре
слова, мы покажем то, с каким аспектом словозначения соотносится каждый из
указанных компонентов.
Перечисленные выше компоненты отражают черты дейктического контекста
(его социальной плоскости). Однако, как указывалось выше, он входит в иерархию
подтипов контекста и находится в тесном переплетении с культурным контекстом,
находящимся на верхней ступени иерархии. Очевидно, все перечисленные
компоненты формируются в зависимости от норм и стандартов определённой
культуры (субкультуры).
При этом нам представляется необходимым выделить культурный компонент
в качестве отдельного сегмента в прагматическом спектре слова. Подробнее этот
компонент будет проанализирован в III главе.
Не все компоненты являются одинаково облигаторными, некоторые из них
носят факультативный характер и находятся на периферии прагматического
спектра слова. Так, модальный компонент в том смысле, как он определён
И.П.Сусовым, а именно, как оценка достоверности, возможности, необходимости
63

или желательности описываемого факта, присутствует лишь в значении модальных
глаголов, частиц и модальных слов. Однако если понимать модальность более
широко, то любая оценка является разновидностью признаков модуса, и в этом
смысле любое оценочное слово несёт в себе элемент модальности.
Особой модальностью обладает новое слово (см. об этом подробнее во II
главе).
В разных словах спектр прагматической информации будет различным. В
качестве критериального признака в данном случае выступает принадлежность
слова

к

определённому

коммуникативному

типу

(предикатному

или

идентифицирующему). Предикатный тип слов, как известно, ориентирован на
характеризацию, оценку, при этом предикатными могут быть как онтологически
признаковые слова (прилагательные и глаголы), так и слова, по своим природным
качествам,

являющиеся

референциональными,

идентифицирующими

-

существительные. Однако эти последние могут развивать в своей семантической
структуре значения, специализирующиеся на выполнении функции характеризации
(в русском языке слова типа медведь - о неуклюжем человеке, в английском - слова
типа fox - привлекательная женщина).
Слова разного коммуникативного типа в разной степени прагматически
маркированы, т.е. в разной степени зависят от контекста и соответственно в разной
степени наделены ограничениями на употребление (ср.: Арутюнова, 1988).
Идентифицирующие слова в меньшей степени прагматичны, соответственно они
имеют меньше ограничений на употребление. Так, жёсткие десигнаты типа стол,
стул, окно не ограничены в своём употреблении ни по одному параметру
контекста. Следовательно, спектр их прагматической информации равен нулю.
Однако даже среди слов идентифицирующего типа выделяются прагматически
маркированные единицы. Это, как правило, относится к словам, ограниченным в
употреблении по профессиональному параметру. Так, слова типа user-friendly
(удобный для пользователя), glitch

(ошибка, сбой в программе) ограничены в

употреблении рамками компьютерной сферы.
Как указывалось выше, ведущее место среди прагматических компонентов
занимает оценка. Она кодирует в себе сразу несколько черт контекста. При этом
64

для оценки как одного из основных вдов прагматических компонентов характерны
свои типичные контексты. Так, Н.Д.Арутюнова выделяет следующие типы
«жизненных контекстов» для оценочных предикатов: 1) предпочтение (выбор) решение - действие; 2) совет, инструкция, рекомендация и т.п. - прескриптивные
акты, в которых положительная оценка служит основанием для рекомендации, а
отрицательная - для запрета; 3) похвала; 4) выражение одобрения, которое
имплицирует

рекомендацию;

5)

вынесение

квалификаций

(отклонений

и

апробаций); 6) указание на эффективность (Арутюнова, 1988, 59).
Оценка на уровне системного значения вбирает в себя характеристики
каждого из указанных контекстов и соответственно кодирует все их параметры.
В связи с центральным положением оценки в спектре прагматической
информации

слова

представляется

необходимым

несколько

подробнее

остановиться на данной категории и на её связи с другими компонентами спектра.
3.5 Компонент оценки и его взаимодействие с другими компонентами
прагматического спектра слова
Инвариант значения категории оценки базируется на наличии плюса или
минуса в значении слова. Иными словами, в качестве общеоценочных операторов
выступает оппозиция «хорошо – плохо» (ср.: Медникова, 1954, Вольф, 1985).
Оценочный макрокомпонент значения, по мнению В.Н.Телия, выражает
ценностное отношение субъекта речи, выбирающего данную языковую единицу в
коммуникативном акте, к обозначаемому (Телия, 1990, 40).
Сложность компонента оценки заключается в том, что она является объектом
исследования как прагматики, так и семантики. С одной стороны, она по своей
природе является прагматической категорией, т.к. ориентирована на пользователя,
на его отношение к миру референтов, к адресату, к содержанию сообщения.
Напомним в этой связи мнение В.Н.Телия о том, что коннотативный
макрокомпонент значения (к которому традиционно причисляется оценка) является
прагматичным по своей природе, ибо он создаётся за счёт информации,
добавленной к значению как результат словоупотребления в высказывании 65

словоупотребления, нацеленного на воздействие на реципиента со стороны
говорящего (Телия, 1986, 8).
Иными словами оценка является прагматическим компонентом совокупной
семантики слова.
С другой стороны, отдельные виды оценки, в частности рациональная
оценка, являются приближёнными к чисто семантической доле совокупной
семантики слова, т.е. к доле, ориентированной на референт. Данный вид оценки
определяется на основании объективно присущих денотату свойств, т.е. на
основании соотнесённости с картиной мира референтов (см. слова типа наркоман,
контрабандист). В лингвистике накопилось немалое количество терминов для
обозначения данного типа оценок. Это и логическая оценка (Кунин, 1980, 158-188),
интеллектуально-логическая (Уфимцева, 1977), деонтичная (Арутюнова, 1988).
Правда, последняя осложнена прагматическими параметрами, т.к. указывает на
соответствие/несоответствие принятым в данном социуме морально-этическим
нормам

поведения.

В

русле

рациональной

оценки

абсолютные

оценки

определяются понятиями «добро» («хорошо») и «зло» («плохо»).
В противоположность этому эмоциональная оценка ориентирована на
эмоциональное отношение говорящего к предмету оценки (например, в словах
кляча, скупердяй и т.д.). Данный тип оценки определяется терминами: эмотивная
(Кунин, 1980; Шаховский, 1983, 1984; Говердовский, 1989; Телия, 1986),
эмоциональная, эстетическая (Уфимцева, 1977), сенсуальная (Арутюнова, 1988).
Иначе говоря, эмоциональная оценка является в большей мере прагматически
нагруженной. Как справедливо отмечает В.И.Телия, эмоциональное состояние
говорящего как стимул выбора преобразуется в процессе коммуникации в
эмотивное отношение говорящего к обозначаемому, т.е. в отношение более
высокого ранга осознанности (Телия, 1986, 10-11).
Эмотивный компонент значения, часто сопровождающий оценку в силу того,
что между оценочными и эмоциональными компонентами существует причинная
связь (Шаховский, 1969, 20), объединяет в себе информацию, соотносимую с
чувством-отношением субъекта к обозначаемому. При этом эмотивность действует
66

в экстенсионалах типа презрение, пренебрежение, уничижение, порицание и т.п.
(Телия, 1990, 43).
В качестве чёткого критерия для положительных и отрицательных эмоций в
психологии и физиологии предлагают рассмотреть общие понятия «удовольствие»
и «неудовольствие» (Шингарев, 1971).
В лингвистике же эмотивная оценка определяется по широкой шкале от
оттенков ласкательности до уничижительности. Подобное исчисление критериев
оценки

можно

считать

лишь

основными

доминантами

соответствующих

синонимических рядов, строящихся по степени интенсивности оценочных
категорий и эмоциональных ощущений, которые насчитываются в количестве до
полутораста (см.: Рожкова, 1968).
В связи с вышеизложенным возникает вопрос о том, что в категории оценки
относится к области семантики, а что – к прагматике. Вопрос этот представляется
чрезвычайно сложным, заслуживающим отдельного исследования. Мы же
ограничимся лишь отдельными замечаниями по поводу возможных путей изучения
данной проблемы.
Очевидно, классификация оценок по способу выражения относится к области
семантики. Как известно, в языковой оценке выделяют две разновидности: оценку
dе dicto, т.е. оценку в форме суждения о качествах предмета, явления, процесса в
положительном или отрицательном смысле, и оценку de re, когда оценочное
отношение закрепляется в именовании объекта (см.: Вольф, 1985).
Классификация

оценочных

шкал

в

зависимости

от

точки

отсчёта

(аксиологические, деонтические, сенсуальные (Арутюнова, 1988)) тоже может быть
отнесена к области семантики, хотя несколько условно по соображениям,
высказанным выше.
Очевидно, речь должна идти о том, что оценка, являясь прагматическим
компонентом совокупной семантики слова, может интегрироваться с чисто
семантической долей значения.
Оценочный и эмотивный компоненты теснейшим образом связаны с
компонентами, кодирующими стилистическую отнесённость слова. Они являются
маркерами того стиля, рамками которого ограничено употребление слова. При этом
67

необходимо различать два типа стилистических компонентов, соотносящихся с
различными пониманиями стиля. Первый тип соотносится со стилем, как с
разновидностью языка, закреплённым в данном обществе традицией за одной из
наиболее общих сфер социальной жизни, и частично отличающимся от других
разновидностей того же языка по всем основным параметрам - лексикой,
грамматикой, фонетикой. В современных развитых национальных языках
существуют три наиболее крупных стиля языка в этом значении: а) нейтральный;
б) более «высокий», книжный; в) более «низкий», разговорный (или фамильярноразговорный, или разговорно-просторечный) (Степанов, 1990а, 494; ср. Гальперин,
1986).
Именно в этом значении употребляется термин «стиль» в англоамериканской традиции. Правда, иногда под стилем в западной лингвистике
понимается письменный или устный канал передаваемой информации (ср. Lyons,
1977). Второй тип стилистических прагматических компонентов соотносится с
понятием «функциональный стиль». Как известно, большинство существующих
толкований данного понятия основываются на определении В.В.Виноградова19.
В англо-американской традиции (см.. Lyons, 1977, Hymes, 1974, Crystal,
1985), а также во французской лингвистической школе (Dubois, 1970), говоря о
функциональных

стилях,

используют

термин

«регистр».

Как

отмечают

отечественные лингвисты (В.Г.Гак, К.А.Долинин, З.И.Хованская (Хованская,
1984)), понятие «регистр» идентично более широкому понятию «функциональный
стиль».
Мы считаем необходимым отметить большую детальность таксономии
регистров по сравнению с функциональными стилями. Так, в англо-американской
лингвистической

литературе

выделяются

бюрократический

(официально-документальный

следующие
по

регистры:

В.В.Виноградову);

1)
2)

19

«Стиль - это общественно осознанная и функционально обусловленная внутренне объединённая совокупность
приёмов употребления, отбора и сочетания средств речевого общения в сфере того или иного общественного,
общенационального языка» (Виноградов, 1955а, 73). Позднее В.В.Виноградов дал несколько иное определение
функционального стиля, опирающееся не на разграничение сфер общения, а на основные функции языка... При
выделении таких важнейших общественных функций языка как общение, сообщение и воздействие, могли бы быть в
общем плане структуры языка разграничены такие стили: обиходно-бытовой (функция общения); обиходно-деловой,
функционально-документальный и научный (функция сообщения); публицистический и художественнобеллетристический (функция воздействия) (Виноградов, 1963, 6).

68

коммерческий; 3) журналистский (публицистический по В.В.Виноградову); 4) язык
искусства; 5) юридический; 6) литературный, поэтический (художественнобеллетристический по В.В.Виноградову); 7) медицинский; 8) материнский (стиль
разговора матери с младенцем); 9) политический; 10) религиозный; 11)
психотерапевтический; 12) научный; 13) спортивный; 14) авиационный; 15)
технический (Nuyats, 1987, 64).
Иногда термин «регистр» употребляется для обозначения тональности
ситуации по оппозиции официальная - неофициальная (ср.: Crystal, 1985, 261; Pox
and Kirby, 1987; Беляевская, 1990, 200).
И

это

оправдано,

т.к.

по

Хэллидею

регистр

определяется

тремя

переменными: сферой общения, тональностью, манерой (способом) общения
(Halliday, 1979, 31, 35, 142). Однако, для удобства анализа, и с целью чёткой
дифференциации

прагматических

компонентов,

компонент

обстановки

-

тональности - ситуации общения, был вычленен нами из состава регистра и
употребляется

как

самостоятельный

компонент

для

обозначения

официальной/неофициальной обстановки общения.
Термин «регистр» употребляется нами в традиции англо-американской
лексикографии, т.е. для обозначения функциональной сферы общения. Термин
«стилистическая маркированность» мы используем в первом смысле, в традиции
И.Р.Гальперина. Особое внимание будет уделено таким подтипам стилистических
компонентов, как сленговый, профессиональный, диалектный, жаргонный. При
этом необходимо подчеркнуть, что стилистические компоненты являются более
общими, компоненты регистра, тональности являются уточняющими.
Рассмотрение прагматического спектра слова с неизбежностью поставило
вопрос о соотношении прагматического и коннотативного в слове.
Наше понимание спектра прагматической информации слова приближается к
понятию прагматического потенциала лексемы как совокупности стилистических и
социолингвистических релевантных признаков слова. Данный прагматический
потенциал отождествляется некоторыми лингвистами с коннотацией20. Так,
20

О коннотациях см. Телия, 1986, 1990; Шаховский, 1988, Стернин, 1979; Румлянский, 1977; Говердовский, 1979,
1989.

69

В.И.Ольшанский вслед за Т.Шиппаном (Schippan, 1980) включает в коннотацию
следующие компоненты: информацию об эмоциональной обусловленности
употребления лексемы, информацию о коммуникативном уровне как условии
правильного

словоупотребления;

профессиональную,

временную

квалификацию,

функционально-стилистическую

и

социально-

терминологическую

характеристики лексемы и ЛСВ, указания на территориально-диалектную
принадлежность (Ольшанский, Скиба, 1987, 56-59).
Мы, вслед за В.Н.Телия (Телия, 1986, 12), понимаем коннотацию как
добавочный макрокомпонент семантической структуры, который вбирает в себя
всю

информацию,

эмоциональную

репрезентирующую,

функции,

вместе

стилистическую,

создающими

содержание,

оценочную,
традиционно

соотносимое с понятием экспрессивности или экспрессивной функции в духе
Ш.Балли (Балли, 1961). При этом данный макрокомпонент, как указывалось выше,
является прагматичным по своей природе21.
Именно эта прагматическая природа коннотации и даёт многим лингвистам
право употреблять термины «прагматическое значение» и «коннотация» как
синонимы. Как справедливо отмечает в своём обзоре различных точек зрения на
коннотацию В.Н.Телия, в исследованиях по переводу предпочитают говорить о
коннотации как о прагматическом значении (Бархударов, 1975, Комиссаров, 1980),
что вполне понятно, поскольку здесь особенно чётко прослеживается зависимость
выбора того или иного слова или выражения от установки на определённый
коммуникативный эффект (Телия, 1986, 6).
На первый взгляд может показаться, что коннотативное значение и
прагматический спектр слова находятся в гипо-гиперонимических отношениях, ибо
прагматические компоненты включают в себя коннотативные компоненты (в силу
того, что последние имеют прагматическую природу). В спектр же прагматической
информации слова входят компоненты, которые не относятся к коннотации в
строгом смысле слова как к экспрессивному макрокомпоненту значения. Речь идёт
об ориентационных (дейктических) компонентах. Несмотря на некоторые
21

Все языковые сущности, содержащие коннотацию - своего рода прагматические «полуфабрикаты», которые при
реализации в высказывании придают ему субъективную модальность (Телия, 1990, 236).

70

условности предлагаемого решения, мы всё же полагаем, что понятие коннотации
предполагает

существование

в

семантической

структуре

слова

неких

специфических для неё черт. Такими компонентами коннотации, не входящими в
прагматический спектр, являются образность (Арнольд, 1973), внутренняя форма
(Телия, 1986), а также интенсивность (Стернин, 1979).
Данные компоненты коннотации связаны с номинативными процессами,
обусловливающими формирование значения (ср.: Беляевская, 1987).
Таким образом, коннотативные и прагматические компоненты значения
находятся в отношениях взаимопересечения.
Несмотря на важность таких коннотативно-прагматических компонентов как
оценка, эмотивность и стилистическая отнесённость в прагматическом спектре
слова, они в некоторой степени являются вторичными, ибо формируются на основе
пресуппозиций, норм, стереотипизированных представлений о том, что такое
хорошо и что такое плохо. Данные нормы и стереотипы во многом определяются
такими чисто прагматическими параметрами как социальный статус, профессия,
возраст, пол, этническая принадлежность говорящего.
Разные прагматические компоненты могут совмещаться в одном слове. При
этом связь между ними может носить либо факультативный или облигаторный
характер.
Причём одни из них выступают в качестве детерминирующих, другие - в
качестве детерминируемых. Так, содержание оценки варьирует в зависимости от
тональности ситуации общения (официальная или неофициальная), которая, в свою
очередь, определяет ролевые отношения коммуникантов. Если в прагматическом
спектре

слова

присутствует

оценка,

особенно

отрицательная,

то

сна

с

неизбежностью предполагает наличие компонентов тональности ситуаций и
ролевых отношений.
Официальная тональность ситуации предполагает известное устранение
оценочности. При нейтральной тональности она возрастает и достигает максимума
в ситуации неофициальной тональности (ср.: Беляевская, 1990, 200). Иными
словами, если в прагматическом спектре слова присутствует оценочный
компонент,

он

с

необходимостью

предполагает

наличие

компонента
71

неофициальной тональности и наоборот. Кроме того, наличие компонента
неофициальной тональности свидетельствует о возможном присутствии в значении
слова сем пола, возраста, этнической принадлежности, и наоборот. Так, новые
слова и значения to bliss-out (to experience intense bliss), head (a drug=addict), to
horse around (to breakout laughing) ограниченные в употреблении по возрастному
параметру рамками подросткового социума, несут прагматический маркер
неофициальной тональности.
Иными словами, для неофициальных ситуаций общения характерно
ослабление социального контроля над речевой деятельностью (ср.: Долинин, 1987,
278).
Если же слово прагматически маркировано официальной тональностью, это
означает, как правило, либо отсутствие оценки в спектре его прагматики, либо
присутствие семы, указывающей на симметричность/асимметричность ситуации
общения, что определяет особой тип ролевых отношений говорящих, достаточно
высокий их образовательный уровень. Кроме того, наличие семы официальной
тональности свидетельствует об отсутствии в прагматическом спектре сем пола и
возраста, т.к. в ситуации официальной тональности нейтрализуется характеризация
коммуникантов по полу и возрасту (ср.: Беляевская, 1987, 54).
Остановимся несколько подробнее на факторе ролевых отношений, которые,
как известно, определяются социальной ситуацией и варьируют вместе с ней
(Швейцер, 1977; Вольф, 1885; Сусов, 1984). В асимметричных ситуациях более
высокое ролевое положение говорящего даёт ему право выказывать отрицательную
оценку адресата, осуждать его (прямо или через оценку его действий). При более
низком ролевом положении говорящего (особенно по возрасту) отрицательная
оценка адресата воспринимается как оскорбление. В данном типе ролевых
отношений предпочтительна положительная оценка (ср.: Беляевская, 1990, 200).
В симметричных ситуациях, при равных ролевых отношениях, когда
возможность судить и осуждать прямого коммуниканта ограничивается в виду
возможного разрыва канала коммуникации (ср. Беляевская, там же), употребление
оценочных слов определяется тональностью. Иными словами, наличие в слове
72

семы оценки с неизбежностью предполагает наличие сем тональности и ролевых
отношений.
Мы не останавливаемся подробно на совмещении компонента оценки и
стилистической

отнесённости.

Данное

явление

достаточно

подробно

проанализировано в многочисленных работах по стилистике (Долинин, 1987;
Арнольд, 1990 и т.д.). Скажем лишь, что, как правило, наличие эмоциональной
оценки означает присутствие семы разговорной стилистической маркированности.
При этом К.А.Долинин отмечает любопытное явление. Если в речи носителя
литературной нормы просторечный оценочно-маркированный элемент - сигнал
фамильярного стиля, то в речи человека, не владеющего литературной нормой, то
же самое слово может вовсе не иметь такого контекстуального стилистического
значения. Иными словами, в плане ситуативной вариативности, реализуясь в речи
людей, владеющих литературной нормой (т.е. людей образованных), оценочные
просторечные слова свидетельствуют об определённом отношении к адресату, с
другой стороны, в плане стратификационной вариативности, реализуясь в речи
людей, для которых эти выражения более обычны, чем литературно-нормативные,
они характеризуют субъекта речи как члена определённой социальной или
территориальной группы (Долинин, 1987, 281). Иначе говоря, наличие в слове
оценки, предполагает отнесённость слова к разговорному стилю, однако данная
зависимость

определяется

присутствием

пресуппозиционного

компонента

образованности и социального статуса: если присутствует компонент высокого
социального статуса, оценка сигнализирует о сниженности стиля. Если же семы
социального статуса и образованности отрицательно маркированы, оценка в них
нейтрализуется. Слово превращается в социолектную или диалектную единицу.
Таким образом, спектр прагматической информации слова, являющийся его
коммуникативной

программой,

предписывающий

адекватный

выбор

и

употребление в различных ситуациях общения, представляет собой сложный
комплекс различных компонентов значения. Все они кодируют определённые
черты контекстов употребления слова, и этим определяется их прагматическая
онтология. Часть компонентов прагматического спектра пересекается с коннотативным макрокомпонентом значения, однако определяющую роль в нём
73

играют чисто прагматические компоненты, выполняющие функцию ориентации,
локации говорящего во времени, в статусной, возрастной и прочих иерархиях.
Прагматический спектр различен у слов различных коммуникативных типов.
3.6 Роль и место культурного компонента в структуре словозначения
Особого внимания заслуживает вопрос о кодировании в значении черт
культурного контекста, иными словами, речь пойдёт о культурном компоненте
прагматического спектра слова.
Общепринятым стало положение о том, что «слово - это памятник
культуры», «зеркало жизни нации» (Верещагин, Костомаров, 1983, 7). Данное
положение восходит к постулату В.Гумбольдта о том, что «характер народа
разного мировидения отражается в значении слова». В связи с этим возникает
вопрос о том, с каким аспектом значения коррелирует культурный компонент?
Иными словами, каков статус данного компонента в структуре значения слова?
Кроме того, нам представляется необходимым поставить в данном параграфе
следующие вопросы: как соотносятся понятия «культурно-универсальное и
культурно-специфическое»

в

структуре

словозначения?

Какова

динамика

культурного компонента в соотнесенности с концептуальной картиной мира и с
системно-структурным аспектом языкового значения?
Вопрос этот не решается однозначно. По мнению Е.М.Верещагина и
Б.К.Костомарова, данный компонент значения образует своего рода культурный
фон слова (Верещагин, Костомаров, 1983). Н.Г.Комлев говорит о «коннотации
культуры» в лексике и фразеологии как отпечатке культуры (Комлев, 1989). Иными
словами, культурный компонент значения, в основном, ассоциируется с
периферийными аспектами значения.
По нашему мнению,
определяется

тем,

какой

статус культурного компонента в значении слова
аспект

культуры

нации

фиксирует

слово

-

непосредственные понятия, категории и объекты культуры или национальнокультурные ассоциации, связанные с означаемым, т.е. фоновые знания, на базе
которых происходит стереотипизация оценочного отношения говорящего. В
74

первом случае культурный компонент соотносится с интенсионалом. Во втором
случае

он

коррелирует

со

значением,

с

его

коннотациями

(слабым

импликационалом и эмоционалом). В процессе исторического развития нации
растёт число номинаций, называющих новые понятия и направления культуры, т.е.
растёт число слов с интенсиональным культурным компонентом. Так, как
указывалось выше, в разделе «Картина мира...», процесс экспериментирования,
охвативший искусство в 60-е годы нашего столетия, вызвал появление новых видов
и направлений, сосуществующих с традиционным искусством: minimalism,
rejectivism, conceptualism и т.д.
Однако на протяжении всей истории английского языка слова, называющие
явления культуры, значительно уступали в количественном отношении словам,
наделённым определёнными национально-культурными ассоциациями, т.е. речь
идёт о словах с импликациональными культурными компонентами.
Таким образом, семантический статус культурного компонента не является
жёстко закреплённым за одним конкретным аспектом словозначения. Культурный
компонент может соотноситься с любым из аспектов значения слова. Иногда он
может входить одновременно и в ядро (интенсионал), и в импликационал, и в
эмоционал.
Рассмотрение вопроса о

том, с каким аспектом словозначения в

семантической структуре слова соотносятся понятия «культурно-универсальное» и
«культурно-специфическое»,

показало,

что

ядро

значения

(интенсионал)

большинства слов является носителем универсального, ибо, как правило,
интенсионал отражает концепты, общие для больших языковых общностей
определённой исторической эпохи. Именно благодаря тому, что интенсионалы слов
разных языков соотносятся с одним и тем же фрагментом в концептуальной
картине мира, возможен адекватный перевод с одного языка на другой. Однако во
всех

языках

существуют

слова,

интенсионалы

которых

являются

чисто

национальными. Речь идёт о словах, называющих реалии, понятия, отсутствующие
в других национальных культypax (cp. понятие лакун в работах Ю.А.Сорокина и
его коллег). Например, в русском не существует эквивалентов английских privacy и
efficiency. Сравним в этой связи ксенизмы - заимствования, отражающие
75

экзотические

явления

и

объекты,

существующие

в

стране-источнике

и

отсутствующие в принимающем языке. Например, druzinnik - an auxiliary policeman
in the Soviet Union (заимствование из русского языка).
Особого внимания в аспекте соотношения универсального и специфичного в
культурном компоненте заслуживает импликационал значения. Как правило,
данный аспект значения является национально-специфическим, ибо несёт в себе
культурные
национальной

ассоциации,
культуре.

связанные
Однако

с

денотатом

импликационалы

в

каждой

некоторых

конкретной
слов

несут

ассоциации, являющиеся универсальными, стереотипными для всех наций
определенной эпохи. Это, как правило, относится к словам ушедших эпох:
историзмам, библеизмам, различным эвфемизмам.

Ср.: указанные выше

эвфемеризмы Reigonomics, Thatcherism, Watergatism, Quaddaphism.
Наконец, культурный компонент может входить в эмоционал значения. Речь
идёт, прежде всего, об экспрессивно окрашенных и эмоционально-оценочных
компонентах значений слов.
Эмоционал, как правило, является носителем специфического. Именно в
эмоционале

кодируется

культурно-специфическое,

эмотивное

«чувство

–

отношение» (термин В.Н.Телия, 1990, 33).
Иными словами, функция эмоционала состоит в «замещении» чувстваотношения

говорящего.

В

каждой

культуре

эти

чувства-отношения

концептуализируются и типизируются по-разному.
Кроме того, эмоционал кодирует информацию о ценности объекта, которая в
разных культурах определяется разными ценностно-ориентированными шкалами
норм и стандартов, что соответствует ценностной картине мира данной языковой
общности. Иногда культурный компонент эмоционала может быть эмбивалентным:
он может нести положительный заряд с позиции «внутри группы» и негативный
заряд - с позиции «вне группы». Например, a drop-out (а person who has dropped out
from conventional society).
Однако во всех языках выделяется группа эмоционально-оценочных слов,
эмоционалы которых имеют одинаковую положительную и отрицательную
76

маркированность. Это связано с тем, что ценностные картины мира различных
наций могут совпадать в определённых секторах или точках.
Чрезвычайно важным, с точки зрения теории нового олова, представляется
вопрос о динамике культурного компонента. Культурные компоненты ядра
значения подвержены изменениям вместе с расширением концептуальной картины
мира. Динамика же культурных компонентов импликационала и эмоционала
отражает изменения в аксиологической картине мира. Одно и то же слово в разные
эпохи исторического развития может нести отрицательную или положительную
опенку.
Можно говорить о динамике культурного компонента не только в плане его
соотнесённости с изменениями в картине мира, но и в системно-структурном
плане. При этом необходимо дифференцировать различные уровни анализа. И это
относится не только к культурному компоненту, но и к любому компоненту
значения, (в том числе и к прагматическому). На уровне отдельного ЛСВ может
происходить движение компонента из одного аспекта значения в другой. Hа уровне
всей лексемы динамика компонента может проявиться в появлении нового ЛСВ. На
уровне ЛСГ - появление нового члена группы, на уровне всей лексическое системы
определённого синхронного среза - появление новых ЛСГ, новых синонимических
рядов, и расширение традиционных. Таким образом, культурный компонент в
знечении слова подвержен изменениям как по линии внешних факторов,
соотносящихся с культурологическим аспектом картины мира, так и по линии
внутрисистемных параметров.
Между

картиной

мира,

культурой

и

словом

существует

сложная

диалектическая взаимосвязь. Концептуальная картина мира формируется под
влиянием культуры, она отражает конкретную культуру конкретной эпохи. Это
создаёт культурный контекст, черты которого кодируются на уровне слова в
культурных компонентах, являющихся одной из разновидностей прагматических
компонентов.
Попытки
контекстов

выявить

(культурного,

взаимосвязь

между

дейктического

и

структурированной

иерархией

дискурсивного)

иерархией

и

прагматических компонентов в структуре словозначения показали, что между ними
77

существуют отношения изоморфности. Так же как культурный контекст
определяет своеобразие

дейктического контекста, так и культурные компоненты

слова формируют такие прагматические компоненты, кодирующие черты
дейктического контекста, как намерение (оценку), социальные отношения, выбор
тональности ситуации общения и т.д. С другой стороны, во взаимоотношениях
культурного и дейктического контекстов может наблюдаться их взаимообогащение
(формированию

культурной

специфики

способствуют

такие

параметры

дейктического контекста, как социальный статус, пол, возраст), соответственно, на
уровне лексического значения, культурный компонент может находиться в
отношениях зависимости с соответствующими прагматическими компонентами,
кодирующими черты дейктического контекста.

3.7 Статус прагматических компонентов в структуре словозначения
Одним из критериальных вопросов прагматики слова является вопрос о
статусе прагматических компонентов в семантической структуре слова. Вопрос
этот будет рассмотрен на уровне отдельного словозначения, т.е. ЛСВ. На уровне
всей лексемы её прагматический спектр складывается из прагматических
микроспектров отдельных ЛСВ. При этом в одной и той же лексеме могут
присутствовать как прагматически нейтральные ЛСВ,

так и прагматически

отмеченные.
В данном разделе мы попытаемся ответить на следующие вопросы: 1.
Является ли прагматическая часть значения самостоятельным (ещё одним)
аспектом словозначения или она соотносится с уже известными аспектами денотативным и коннотативным? Если верно последнее, то с какими из этих
аспектов соотносится прагматическая информация в слове?
Вопрос о семантическом статусе прагматических компонентов не решается в
специальной литературе однозначно. Это связано с различными трактовками
понятия лексического значения и его структуры. Мы не ставим своей целью дать
обзор всех существующих точек зрения на природу и строение лексического
78

значения, поскольку данному вопросу посвящена обширная литература как в
отечественной, так и в зарубежной лингвистике (См.: Гинзбург, 1952, 1957, 1978;
Виноградов, 1953; Будагов, 1974; Смирницкий, 1954, 1956, 1957; Эвегинцев, 1957;
Левковская, 1962; Кацнельсон, 1965; Арнольд, 1966; Пелевина, 1969; Нарский,
1969; Гак, 1972; Шмелёв, 1973; Медникова, 1970, 1974, 1978, 1984; Апресян, 1974;
Никитин, 1974, 1983, 1988; Уфимцева, 1962, 1968, 1974, 1986; Колшанский, 1975,
1976;

Stern, 1931;

Ogden, 1923; Carnap, 1959;

Frege, 1952; Weinreich, 1966;

Fillmore, 1969, 1971; Bierwisch, 1983; Coseriu, 1970; Katz, 1963, 1972; Leech, 1980,
1981; Palmer, 1976; Kempson, 1975, 1977; Ullmann, 1962; Chafe, 1975; Lyons, 1977).
Большинство учёных не выделяют прагматическое значение в качестве
отдельного аспекта словозначения, а соотносят его с уже выделенными, а именно с
коннотативным аспектом (ср.: Киселёва, 1978; Шиппан, 1980; Ольшанский, Скиба,
1987; Телия, 1986). Это направление имеет свою традицию, т.к. в лингвистике с
конца XIX века все эмотивно окрашенные элементы содержания выражений,
соотносимые с прагматическим аспектом речи, стали обозначаться термином
коннотация (Л.Блумфильд, ср. Телия, 1990, 236).
Другие,

например

Ю.Д.Апресян,

считают,

что

только

одна

честь

прагматического значения, которая отражает связанные со словом культурные
представления и традиции, господствующую практику использования вещи и
многие прочие внеязыковые факторы, откосится к коннотациям и не входит в
собственно лексическое значение слова (речь идёт о таких ассоциациях, как
упрямство или глупость, связанные с полом, тяжёлая работа - с ишаком и т.д.).
Остальная же часть прагматического значения, в которой отражена оценка
ситуации общения, должна быть включена в ту часть значения, которую
А.Вежбицка описывала как модальную рамку, а Ч.Филлмор - как пресуппозиции
(см. Апресян, 1974, 67-68).
Сложность

вопроса

усугубляется

неопределённостью

семантического

статуса коннотаций. Так, В.Н.Телия в отличие от Ю.Д.Апресяна (Апресян, 1974),
Е.А.Мельчука и Иорданской (1980) рассматривает коннотацию как часть значения,
а не как ассоциативный комплекс, находящийся за его пределами.
79

Третья группа лингвистов выделяет прагматическое значение в качестве ещё
одного самостоятельного аспекта словозначения (Никитин, 1988, Плотников,
1984а, Гак, 1990).
Однако при этом они понимают под прагматическим аспектом значения
разные

вещи.

Так,

М.В.Никитин,

как

указывалось

выше,

относит

к

прагматическому значению эмоционально-оценочные компоненты значения слова,
В.Г.Гак плюс к эмоционально-оценочным добавляет разнообразные коннотации
ассоциаций (Гак, 1990, 261). Б.А.Плотников понимает под прагматическим
значением то содержание языковых единиц, которое вкладывает в свою речь
каждый конкретный носитель языка (Плотников, 1984а, 49).
Наконец,

четвёртая

группа

лингвистов

не

употребляет

термин

«прагматическое значение», однако выделяет аспекты значения, которые по своей
природе являются прагматическими, т.е. ориентированными на отношение между
знаком и говорящим в соответствии с параметрами ситуации общения. Так,
Дж.Лайонз выделяет три типа значения: 1. дескриптивное, 2.

социальное, 3.

экспрессивное. Эти типы значений соотносятся с дескриптивной, социальной и
экспрессивной функциями языка (Lyons, 1977, 247). Социальное и экспрессивное
значения могут быть объединены под заголовком «межличностные». Именно
данному типу значения и соответствуют прагматические компоненты слова.
Дж.Лич,

который

рассматривает

значение

с

точки

зрения

его

коммуникативной ценности, выделяет семь типов значений, центральное из
которых - смысл (концептуальное или когнитивное значение). Кроме того, он
выделяет коннотативное значение (внелигвистические ассоциации, связанные с
денотатом), социальное значение, отражающее социальные условия, параметры
условий общения (такие как социальные статусы коммуникантов и т.д.);
аффективное значение, передающее чувства и отношение говорящего; отражённое
значение, передающее новые значения одной и той же лингвистической формы;
коллокационное значение, ответственное за сочетаемость с другими словами.
Перечисленные пять значений объединены одним термином – «ассоциативное
значение» в силу их периферийного статуса, что отличает их от центрального 80

концептуального значения. Кроме того, Дж.Лич выделяет тематическое значение,
ответственное за организацию высказывания (порядок слов и т.д.) (Leech, 1981, 9).
Как нетрудно заключить из вышеизложенного, такие значения, как
коннотативное,

социальное,

аффективное,

являются

по

своей

природе

прагматическими. Эти значения полностью покрывают весь спектр прагматической
информации

за

исключением

таких

дейктических

компонентов

био-

физиологического характера, как возраст и пол. Однако Дж.Лич упоминает о
возможном введении этих параметров в систему значений. Таким образом, в
системе

Лича

прагматические

компоненты

могут

быть

соотнесены

с

периферийными аспектами значения.
Каждая из перечисленных точек зрения имеет право в той или иной степени
быть учтённой при определении статуса прагматических компонентов в
семантической структуре слова. Однако нам более близка точка зрения
Ю.Д.Апресяна. Мы считаем, что прагматические компоненты не следует
рассматривать как ещё один аспект внутри структуры словозначения. Данный тип
компонентов соотносится с уже существующими аспектами.
Данный постулат напрямую связан с нашим определением прагматических
компонентов как элементов прагматики, инкорпорированных в совокупную
семантику. Иными словами, мы постулируем положение о том, что прагматические
компоненты «вращиваются» в уже выделенные в лингвистике аспекты структуры
словозначения.
В нашем исследовании мы используем схему лексического значения,
предложенную М.В.Никитиным (Никитин, 1974, 1979, 1988).
Согласно М.В.Никитину, в содержании словозначения выделяются: 1)
интенсионал (ядро значения)22, 2) импликационал (периферия семантических
признаков, окружающих ядро, все стереотипные ассоциации, традиционно
связываемые с денотатом), 3) эмоционально-оценочные элементы значения
(Никитин, 1988).
22

Термин интенсионал принадлежит Р.Карнапу, который понимает под ним содержание значения (у М.Б.Никитина
это лишь центральная часть содержания значения). Для обозначения объёма значения Карнап ввёл термин
экстенсионал. Между интенсионалом и экстенсионалом существуют отношения обратно-пропорциональной
зависимости.

81

Данная структура словозначения основывается на традиционной концепции
значения (Балли, 1961; Огден и Ричардс, 1927; Фирт, 1935; Вандриес, 1937; а также,
Ульман, 1962; Звегинцев, 1954), которая исходит из многослойности содержательной стороны языковых единиц. Помимо значения в собственном смысле слова (1),
в неё включаются побочные значения или оттенок значения (2), а также
эмоционально-оценочные и стилистические элементы значения (3).

То, что

М.В.Никитин, воспользовавшись термином Р.Карнапа, называет интенсионалом,
традиционно называлось sens intellectuelle, Begriffsinhalt.

Это значение в

собственном смысле слова.
Интенсионал - это то же, что содержание понятия о классе в логике. Именно
интенсионалы

лежат

в

основе

мыслительных

и

речевых

операций

по

классификации и именованию денотатов (Никитин, 1988, 61). Иными словами,
интенсионал соотносится с сигнификатом.
Признаки интенсионала могут с необходимостью или вероятностью
предполагать (имплицировать) наличие или отсутствие других признаков у
денотатов данного класса.
Совокупность таких имплицируемых признаков и образует импликационал
значения. Импликация признаков, как отмечает М.В.Никитин, может быть сильной
или слабой. В первом случае речь идёт о сильном импликационале, во втором - о
слабом. /Признаки сильного импликационала близки к интенсиональному ядру,
составляя почти непременную часть лексического значения, поэтому они часто
попадают в словарные статьи/.
Так, в популярном примере M.В.Никитина «зима» интенсионалом является
«время года с декабря по февраль» (в северном полушарии). В сильный
импликационал входят такие признаки, как «самое холодное время года, выпадает
снег, воды скованны льдом», «солнце стоит низко над горизонтом», «люди носят
тёплую одежду» и т.д.
В интенсионале чётко определяются лишь родовые признаки, в то время как
видовые признаки нельзя установить с определённостью, и на этом участке
интенсионал незаметно переходит в сильный импликационал. Однако признаки
импликационала всё же остаются за чертой интенсионала по той причине, что
82

теоретически возможное отсутствие такого признака в денотате ещё не исключает
денотат из того класса, к которому он отнесён данным именем (Никитин, 1988, 6264). Таким образом, между интенсионалом и импликационалом существует тонкая
диалектическая связь.
К импликационалу подключены ассоциативные признаки, которые окружают
ядро

значения

подобно

силовому

полю,

составляя

часть

информации,

связывающейся со словом. Иными словами, помимо логических и чётких связей, в
которые вступает слово, в системе языка существует ряд ассоциаций, окружающих
слово как бы «ореолом» (выражение Л.В.Щербы /Щерба, 1957, 42/). Эти
ассоциации могут быть более или менее субъективны (индивидуальны, по
выражению

А.А.Леонтьева

(Леонтьев,

1965,

185)).

Однако

система

индивидуальных ассоциаций в голове каждого человека складывается и изменяется
под постоянным контролем общественного познания (там же).
В лингвистике отсутствует единый термин для определения данных
компонентов значения. В классических работах по значению данные компоненты
называются nuances, Nebensin, contextual meaning (в смысле Дж.Ферта).
Н.Д.Арутюнова (Арутюнова, 1978, с. 334 и сл.) определяет эти компоненты
как коннотативные. Такого рода коннотации Н.Д.Арутюнова не считает
принадлежностью языковой

семантики, т.е.

они

базируются

на

ходячих

представлениях о классе реалий (the system of associated common places and current
platitudes) по Блэку, подробно обосновавшему эту мысль (Black, 1962). Для
Ю.Д.Апресяна данные компоненты, как указывалось выше, являются частью
прагматического значения.
Д.Н.Шмелёв

считал,

что

данные

признаки

не

являются

ни

дифференциальными семантическими признаками, «ни вообще конструктивными
элементами значения»; «в известном смысле это не элементы собственно значения
слова, а устойчивые ассоциации, связанные с представлением о явлении, которое
обозначает слово. Но вместе с тем, это и не полностью внеязыковые ассоциации»
(Шмелёв, 1973, 120). Импликационалу принадлежит особая роль в процессе
изменения значения, ибо, чтобы осмыслить слово в переносном значении,
83

требуется знание первичных прямых значений слов, и сверх того - описываемого
участка мира, его связей и закономерностей ассоциирования концептов и т.д..
Интенсионал
(интеллектуальный,

и

импликационал

концептуальный)

значения
компонент

составляют
содержания.

когнитивный
На

него

дополнительно наслаивается субъективно-оценочный компонент, который разными
лингвистами в разные времена назывался valeur emotive, Gefühlswert, feeling, tone23.
M.В.Никитин называет эту часть значения прагматической. Мы не можем принять
данный термин, в связи с тем, что наше понимание прагматической доли значения,
как уже указывалось выше, шире эмоционально-оценочных компонентов. Иными
словами, прагматическая часть значения, по Никитину, и прагматическая часть
значения в нашем понимании находятся в гипо-гиперонимических отношениях.
Мы предлагаем назвать эмоционально-оценочную часть значения в духе
раннего М.B.Никитина эмоционалом (Никитин, 1974).
В связи с этим возникает вопрос о том, есть ли необходимость вводить новые
экзотические термины для обозначения того, что уже имеет в лингвистике
название, т.е. коннотативный аспект значения.
Мы считаем, такая необходимость есть. Это связано, прежде всего, с
нечёткостью понятия коннотация. Как указывалось выше, к коннотациям относят
два вида явлений: 1) внелингвистические ассоциации, связанные с денотатом; 2)
чисто лингвистические эмоционально-оценочные компоненты, входящие в систему
языка.
Хотя дифференциация на импликационал и эмоционал усложняет структуру
словозначения, утрата простоты в данном случае отражает реальную сложность,
неоднородность явления.
Здесь может возникнуть вопрос о том, насколько принципиальна разница
между двумя указанными видами коннотаций, насколько она глубока, чтобы
вводить два различных термина. Различие между ними заключается в том, что
импликационал связан с денотатом, эмоционал же фиксирует эмоции и оценки,
связанные со словом и закреплённые в нём. Как справедливо отмечает
23

И.Ричардс, которому принадлежат термины feeling и tone, различает два типа модальностей, связанных с ними:
feeling - это знак отношения к слушающему, a tone - к предмету сообщения (цит. по Апресян, 1974, 28).

84

Ю.Д.Апресян, слова кашка, маслице, солнышко и прочие слова с эмоциональнооценочными суффиксами (в данном случае с уменьшительно-ласкательными)
отражают скорее отношение не к денотату, а к адресату. Иначе говоря, данные
лексические

единицы

приобретают

постоянную

эмоционально-оценочную

составляющую, и говорящий использует данные слова для выражения своего
положительного отношения к адресату. Не случайно такие слова особенно уместны
при обращении к ребёнку, которому мы оказываем покровительство, к которому
относимся с любовью и нежностью, т.е. ласково (Апресян, 1988, 24).
Импликационные связи, как отмечает М.В.Никитин, - это когнитивный
(мыслительный) аналог реальных связей, сущностей объективного мира. Наиболее
явным примером импликационных связей являются причинно-следственные, но к
ним же относятся связи пространственные, временные и др. Иными словами,
импликация в широком понимании является одним из двух (наряду с
классификацией) универсальных способов организации сознания в концептуальные
структуры (Никитин, 1988, 68). Это означает, что импликационал имеет дело с
концептуальной картиной мира. Эмоционал же имеет дело с ценностной картиной
мира.
Как

справедливо

отмечает

Ф.Данеш

(Danes,

1987,

279),

когниция

универсальна, эмоции же зависят от социокультурных факторов. В разных
обществах существуют различные нормы манифестации эмоций. С другой
стороны, между эмоцией и когницией нет непроходимой грани. «Когниция
эмоциогенна, она прегнантна эмоцией (там же, 1987, 280). Это определяет
отсутствие резкой грани между импликационалом и эмоционалом. Связь между
ними лежит по линии ассоциативно-образных элементов импликационала, которые
подключаются к причинно-следственным и прочим чисто логическим его связям.
Данные

элементы

связаны

с

образными

гештальтами24

как

элементами

ассоциативно-образной картины мира. Именно система данных гештальтов и
является тем мостиком, который связывает импликационал с эмоционалом, т.к.

24

Вслед за В.Н.Телия мы отличаем образный гештальт от лингвистического гештальта Дж.Лакофф (Лакофф, 1981)
как редуцированного фрейма. Образный гештальт концептуализирует «вторую реальность», которая подкладывается
под наблюдение реальности объективной при её эмоциональной интерпретации (Сандомирская, 1991).

85

эмоционально-оценочные компоненты возникают при эмоционально-оценочной
интерпретации объективной реальности; данная интерпретация основывается на
системе

ассоциативно-образных

гештальтов.

Иначе

говоря,

жёсткий

импликационал, приближенный к интенсионалу, соотносится с концептуальной
картиной мира; ассоциативный импликационал соотносится с ассоциативнообразной картиной мира, и так же как эмоционал, соотносящийся с ценностной
картиной мира, формируется на основе ассоциативно-образной картины мира.
Итак, в след за М.В. Никитиным в структуре значения слова мы выделяем
три составные части: 1) интенсионал, 2) импликационал, 3) эмоционал.
Данную схему можно сопоставить также со схемой, предложенной немецким
лингвистом

А.Буркхардтом,

который

выделяет

в

лексическом

значении

денотативный аспект (интенсионал), коннотативный (оценивающий) аспект и
пресуппозиционный аспект (Burkhardt, 1983, 898).
Правда, в схеме Буркхардта лексическое значение, состоящее из упомянутых
трёх аспектов, входит в качестве составной части в грамматическое значение.
Вторая часть грамматического значения, по Буркхардту, состоит из правил
употребления, которые, в свою очередь, подразделяются на глубинную грамматику
и поверхностную грамматику. Заимствовав эти два термина из концепции
грамматики

слова

Витгенштейна

(Wittgenstein,

1953),

он

понимает

под

поверхностной грамматикой правила употребления в тексте (т.е. на уровне
синтаксиса), а под глубинной грамматикой - правила употребления в контексте (на
уровне ситуации общения). Иначе говоря, под глубинной грамматикой понимаются
прагматические правила. Мы считаем, что правило не может быть частью значения.
Значение может лишь кодировать определённые правила. Однако, несомненно,
ценной представляется идея Буркхардта о связи трёх аспектов лексического
значения с правилами употребления. Как пишет Буркхардт, все три аспекта
значения часто предопределяют правила употребления лексической единицы
(Burkhardt, 1983, 898).
С другой стороны, данная трёхчастная схема словозначения может быть
соотнесена со схемой, которую часто использует в своих работах Ю.Д.Апресян. Он
выделяет ассертивную часть, пресуппозиционную часть и модальную рамку по
86

Филлмору (Fillmore, 1969) и Вержбицкой (Wierzbicka, 1975). Правда, для Филлмора
- это не дополнительные ассоциативные признаки, наслаивающиеся на собственно
ядро значения, а часть собственно значения (ср. Апресян, 1974, 12). Так,
употребление глагола chase (преследовать), как объясняет Филлмор, предполагает,
что жертва преследования передвигается с большой скоростью, а употребление
глагола escape, - что в какое-то время, предшествующее побегу, его субъект был
насильно задерживаем в каком-то месте. Иными словами, пресуппозиции, по
Филлмору, соотносятся с сильным (жёстким) импликационалом, по Никитину.
Оценка, которую Филлмор включает в пресуппозиции, естественно, соотносится с
модальной рамкой. Эмоционал в принятой нами схеме является частью модальной
рамки.
Мы предпочли терминологию М.В.Никитина в силу её лаконичности, а,
следовательно, большего удобства в процессе анализа.
Подводя

итоги

сказанному,

можно

отметить,

что

прагматические

компоненты могут соотноситься с любым из трёх перечисленных аспектов
словозначения, и что наш вывод несколько расходится с мнением Э.С.Азнауровой,
которая соотносит прагматическое значение исключительно с импликационалом
значения (Азнаурова, 1988, 56).
Как ни парадоксально это может показаться, мы утверждаем, что
прагматические компоненты могут соотноситься и с интенсионалом значения. В
этом случае сама денотативная предопределённость слова предписывает сферы его
адекватного употребления, очерчивает круг возможных ситуаций общения. Так,
денотативная специфика слов типа bio-computer (компьютер шестого поколения),
multy-user (о компьютере, способном обслуживать одновременно несколько
пользователей), ограничивает их употребление рамками ситуаций, связанных с
использованием компьютеров.
Кроме того, интенсионалы слов, в которых оценка составляет ядро значения
(например, в словах типа fool, idiot, lanton, dump cp. со значением слова pig
/оскорбительный эпитет по отношению к полицейскому/), ограничивают их
употребление рамками ситуаций бранного характера, когда говорящий преследует
цель оскорбить адресата. Главное в этих словах - не обозначение оценки, а
87

отражение коммуникативной интенции адресанта. В словах подобного типа, по
выражению М.В.Никитина, интеллектуальный компонент беден и функционально
(прагматически - В.З.) угнетён.
Прагматические компоненты могут локализоваться в импликационале
значения. Так, для правильного, удовлетворительного употребления словсинонимов

woofing,

signifying,

dozen25

(обмен

оскорблениями

в

адрес

родственников, особенно матери), необходимо знать, что в импликационале этих
слов закодировано предписание, ограничивающее их употребление младшим
поколением афро-американского населения. Иными словами, речь идёт о
присутствии в значениях этих слов прагматических компонентов возраста и
этнической принадлежности. Наконец, прагматические компоненты могут входить
в эмоционал. Прагматические компоненты эмоционала могут быть эксплицитно
выражены в оценочных суффиксах, через осознаваемую внутреннюю форму,
экспрессивно окрашенными словами, звукоподражанием. Например, в слове daddy
(в качестве обращения ребёнка к отцу) уменьшительно-ласкательный суффикс
кодирует намерение говорящего (в данном случае ребёнка) проявить любовь и
ласку. Здесь же можно привести в качестве примера упомянутые выше

doggy

(собачка) и bunny (кролик). При этом, как указывалось выше, прагматические
компоненты могут совмещаться в одном словозначении. Так, в приведённых выше
примерах помимо эмоциональных прагматических компонентов кодируется и
такой эксплицитно невыраженный компонент импликационала как возраст.
Слова doggy и bunny помимо информации об адресанте содержат
информацию о потенциальном адресате - ребёнке, ибо они могут быть
употреблены не только в речи ребёнка, но и по отношению к ребёнку со стороны
взрослого.
Для сравнения приведём пример из словаря новых слов Барнхарта. В слове
preppie (ученик частной привилегированной школы) суффикс y/ie, развивший в
последнее время отрицательное значение, кодирует прагматическую информацию

25

Среди афро-американских подростков можно услышать фразу "Let's play dozens", что означает приглашение
посоревноваться в том, кто больше знает оскорблений, направленных в адрес родственников (особенно матери)
соперника.

88

об ироничном отношении к ученикам (выпускникам) элитарных школ (слово часто
употребляется для отрицательной характеристики политических деятелей, в
частности, их мягкотелости).
Ниже мы подробно остановимся на вопросах, связанных с типами
прагматических компонентов в новых словах английского языка.
Здесь же мы лишь выдвигаем гипотезу о том, что существует определённая
зависимость между типом прагматических компонентов, кодирующих черты
контекстов употребления слова, и их статусом в структуре словозначения.
Верификации этой гипотезы посвящен следующий раздел «Дифференциация
новой лексики по типу прагматических компонентов в значении слова».
3.8 Дифференциация лексики по типу прагматических компонентов в
значении слова
В данном подразделе мы позволим себе продолжить полемику с Н.Хомским,
начатую в начале данного раздела.
В соответствии с рационалитским подходом Н.Хомского, врожденные идеи и
принципы,

определяют

форму

хранения

приобретённого

знания

высоко

организованным и ограниченным способом.
Это высоко организованная форма знания связывается со значением слова.
Однако в теории значения Н.Хомский ограничивается референциальной частью
(Chomsky, 1965, ср.: Barnhart, 1973).
Он не предлагает никаких постулатов по поводу того, к чему сводится
оставшаяся часть значения (или по поводу того, можно ли вообще свести эту
оставшуюся часть к чему-либо). Хомский считает язык системой мысли и отводит
коммуникативной функции языка несущественную второстепенную роль. Иными
словами, Н.Хомский ограничивает значение знаниями о реальном мире, о
референте. Он не обращается к анализу той части значения, которую мы вслед за
М.Даммитом и многими другими лингвистами определили как прагматическую
долю (блок) (Даммит, 1987). Между тем, как было показано в I разделе, эта доля
значения несёт в себе знания о говорящих, об условиях употребления и о
89

возможном эффекте воздействия знака. Как указывалось выше, прагматические
компоненты могут соотюситься с любым из трёх аспектов значения интенсионалом, импликационалом и эмоционалом. В зависимости от того, в какой
аспект

значения

входят

прагматические

компоненты,

они

мотут

быть

интенсиональными, эмоциональными, импликациональными.
Как отмечалось выше, компоненты прагматического спектра словозначения
могут совмещаться. При этом совмещение может быть облигаторным или
факультативным. Однако можно говорить о преобладании в слове компонентов
определённого типа. В зависимости от того, какой тип компонентов преобладает в
словозначении, лексику можно разбить на три группы:
1) слова с интенсиональными прагматическими компонентами,
2) слова с эмоциональными прагматическими компонентами,
3) слова с импликациональными компонентами.
При этом учитывалась внутренняя коммуникативная природа слова
(идентифицирующая или предикатная). Функции иидентификации и предикации
входят в состав прагматических факторов, обусловливающих функционирование
словесных знаков в процессе общения.
К первой группе, включающей слова с интенсиональными прагматическими
компонентами,

можно

отнести

единицы,

являющиеся

по

своей

природе

идентифицирующими (называющими), т.е. гетеросемными. Эти слова, как правило,
употребляются в определённых, узкоспециальных конкретных профессиональных
сферах. Так, например26, словосочетания theatre of fact,

theatre of absurd,

theatre of cruelty, black theatre ограничены в употреблении рамками театральной
тематики и группой специалистов в данной области. Слова talk show (амер.) и его
британский вариант chat-show (телевизионная передача - интервью с участием
знаменитостей), media-shy (человек, испытывающий страх перед средствами
массовой информации, в частности перед интервьюированием), anchor-man
(диктор телевидения) - ограничены в употреблении рамками ситуаций, связанных
со средствами массовой информации.

26

В качестве примеров используются новые слова, появившиеся в английском языке в 80-90ые годы XX столетия.

90

Во вторую группу лексики входят слова, содержащие предписывающие
компоненты в эмоционале значения. Слова данной группы, как правило, являются
предикатными по своей природе, моносемными, несущими, как правило, один
признак и не имеющими такой чёткой референтной соотнесённости, как слова
первой

группы.

Это,

как

правило,

эмоционально

окрашенные

слова-

характеристики, оценочные единицы. Такие единицы часто называют прагмемами,
так как они являются прагматически отмеченными в эмоционально оценочном
плане на уровне системы. Сюда вошли слова с эмоционально окрашенными
суффиксами (преимущественно отрицательными, такими как -y/ie, -nik, -eer).
Так, одним из самых употребительных сленговых суффиксов последних
десятилетий является суффикс -ie/y, зарегистрированный в словаре Барнхарта
(Barnhart, 1973) в качестве суффикса, развившего новое уничижительное
(ироническое) значение, и образующего существительные по модели N + Y → N.
Как показали результаты тестов с носителями языка, слова, образованные с его
помощью, ограничены в употреблении рамками неофициального общения 27. Часто
этот суффикс используется в молодёжном жаргоне, например groupie - поклонник
поп-ансамбля или звезды, повсюду сопровождающий их; roadie - член группы
музыкантов, ответственный за транспортировку и установку аппаратуры; weepie сентиментальный фильм; tekky (techno-freak) - человек, одержимый техническими
новшествами. Ср. с приводившемся выше preppie.
Данный суффикс помимо таких чисто ситуативных прагматических
компонентов, как неофициальная тональность, иронические коннотации, кодирует
и такой компонент стратификационной оси, как отрицательную установку с
позиции «вне группы».
Сравним с суффиксоидным элементом (полусуффиксом) -gate (скандал),
который предписывает употребление слов, содержащих его, в ситуациях

27

При этом в языке продолжает жить суффикс -у в своём уменьшительно-ласкательном значении. Помимо этого,
достаточную словообразовательную активность проявляет омонимичный суффикс –y, образующий новые
прилагательные. Например: trendy - современный, модный; cushy - приятный. Ср.: a cushy job is a nice job if you can
get it (Safire, 1986, 383). Однако под влиянием нового значения суффикса -у, образующего существительные, данный
омоним тоже несёт иронические, а порой и сатирические коннотации.

91

отрицательной оценочности, например, conragate28 (скандал,

связанный с

секретной поставкой оружия никарагуанским контрас).
В данную группу входят также семантические неологизмы, являющие собой
новые ЛСВ существительных с яркой внутренней формой, прагматические
компоненты которых эксплицитно выражены в словарных дефинициях через
оценочные прилагательные. Например: a jawn (a tiresome person), jack-boot (rough,
bullying measures). Вce слова данной группы употребляются в ситуациях
квалитативного, т.е. характеризующего типа. Прагматические компоненты в
значении этих слов определяют их выбор со стороны участников коммуникации с
интенцией поощрить или оскорбить. Единицы данного типа несут семантическую
двуплановость - яркую образность.
При этом оценочный прагматический оператор заметно смещён в
отрицательную

сторону

шкалы.

Как

правило,

слова

с

эмоциональными

прагматическими компонентами содержат в импликационале ограничение на
употребление в ситуациях неофициальной тональности. Иными словами, единицы
второй группы, как правило, содежрат прагматические компоненты в двух аспектах
значения: в эмоционале и импликационале, чего нельзя сказать о словах первой
группы.
Таким образом, слова второй группы несут в себе эмоциональные
прагматические компоненты, ограничивающие их употребление по линии
ситуативной вариативности.
В

третью

группу

вошли

слова

с

прагматическими

компонентами,

локализующимися в импликационале значения. Адекватное употребление данных
слов требует знания дополнительных ассоциаций, связанных с культурой,
традициями, бытом страны изучаемого языка. Слова этого слоя могут быть как
предикатными, так и идентифицирующими. Так, относительно новое значение
vegetable (inert,

lifeless creature) является предикатным знаком, несущим один

ведущий признак - пассивность, который эксплицитно выражен в словарной
дефиниции. Для адекватного употребления данного слова необходимо знать, что в

28

Bз более ранних примеров можно упомянуть Irangate, Watergate.

92

квалитативной ситуации общего типа оно несёт отрицательный заряд и вызывает
соответствующую отрицательную реакцию партнёра. Однако в медицинском
контексте, по данным опроса информантов-врачей, это слово нейтрально и
обозначает больного с повреждением головного мозга в результате аварии или ещё
какого-то несчастного случая. Словарь не указывает на подобное разграничение.
Идентифицирующие слова convenience-food,

junk-food, fast-food, которые

обозначают «быстро приготовляемую пищу», требуют знания англо-американской
действительности последних десятилетий. Fast-food обозначает гамбургеры и
прочие быстро приготовляемые блюда в кафе американских фирм типа McDonalds
и Roy Rogers. Convenience-food и junk-food имеют одинаковую денотативную
соотнесённость - консервированные продукты (концентраты), не требущие
длительного приготовления дома; однако, junk-food ассоциируется с пищевыми
суррогатами, и поэтому в коммутативном акте это слово употребляется с
пренебрежением

по

отношению

к

человеку,

который

употребляет

консервированную пищу (как правило, это человек, стоящий на более низкой, по
сравнению

с

говорящим,

ступени

социальной

лестницы).

Неадекватное

употребление слов, подобных junk-food , может вызвать отрицательную реакцию,
противоположную ожидаемой.

Ср.: Sears-Roe-buck (от названия американской

торговой фирмы Sears-Roe-buck and Co), связано у носителей языка с
представлением о дешёвых товарах; употребляется по отношению к человеку,
который, с точки зрения говорящего, не представляет большой ценности в
социальном плане.
Иногда импликациональные компоненты могут локализоваться в суффиксах
и полусуффиксах. Так, для правильного употребления предикатных слов с
формантом -athon, вычлененным из marathon и имеющим значение «состязание на
выносливость», необходимо знать о том, что в импликационале слов с данным
формантом

содержится

информация

о

благотворительной

направленности

состязаний подобного типа. Ср.: Television personalities awaiting the start in Hyde
Park yesterday of the Bikethon, a 20-mile cycle ride in aid of handicapped and
underprivileged children (Daily Telegraph, 1986, 9 June).
93

Ср. также: readathon (состязание на выносливость в чтении), swimathon
(соревнования на выносливость по плаванию).
В эту же группу входят слова, ограниченные в употреблении по параметрам
социального статуса, возраста, пола, этноса (ср.: примеры, приведённые в
подразделе «Дифференциация лексики по социальным параметрам контекста»).
Речь идёт о словах типа woofing, dozen, signifying, содержащих в импликационалах
своих значений прагматические компоненты, предписывающие ограничения на их
употребление по параметрам этноса и возраста.
Слова типа Alf Garnet и его австралийский (Ocker) и американский (Archie
Bunker)

синонимы

несут

в

импликационалах

прагматический

компонент

социального статуса и т.д.
Зачастую прагматические компоненты слов II и III групп находятся в
отношениях взаимопересечения и взаимодополнительности, т.к. часто, как
указывалось выше, в одном слове происходит совмещение прагматических
компонентов различных типов. Как правило, совмещение идёт по линии
компонентов эмоционала и импликационала.
Так, как указывалось в I разделе, оценка, обычно, имплицирует помимо
неформальной тональности ситуации общения и компоненты, предписывающие
ограничения на употребление слова по полу и возрасту. Как показали результаты
опроса информантов, упомянутые выше слова groupie, roadie, beatnik, folknik
несут в значении компонент, ограничивающий их употребление рамками молодёжи
до 40 лет. Данные слова не знакомы людям возрастной группы от 56 до 70 лет.
Таким образом, слова II группы, как правило, содержат сопровождающие
прагматические компоненты имкликационала, однако ведущими в значениях слов
этой группы остаются эмоциональные прагматические компоненты. В значениях
слов III группы, где ведущими являются импликациональные прагматические
компоненты, также возможно совмещение компонентов двух аспектов значения.
Так, в импликационале значения слова bird (an attractive girl)

закодировано

предписание, ограничивающее употребление этого слова рамками мужской
компании, кроме того, в эмоционале закодировано намерение говорящего оценить.
При этом прагматически доминирующим является компонент пола, а не оценки,
94

ибо в данном случае оценка будет менять свой знак в зависимости от пола
говорящего. В устах мужчины слово несёт положительную опенку, по данным
опроса информантов-женщин, данное слово воспринимается ими отрицательно.
В словах I группы, где доминируют компоненты интенсионала, в качестве
сопутствующих могут выступать компоненты тональности. Так, зачастую слова
этой группы несут в себе компонент неформальной тональности.
В разделе, посвященном статусу прагматических компонентов в структуре
словозначения, была выдвинута гипотеза о том, что существует определённая
корреляция

между

прагматической

типом

ситуации.

прагматических
Результаты

компонентов

проведённого

и

нами

параметрами
исследования

доказывают правильность этой гипотезы. Так, ограничения по профессиональному
параметру предписываются, как правило, интенсиональными компонентами,
ограничения по возрасту, полу, расе - импликациональными прагматическими
компонентами, ограничения по линии ситуативной вариатитивности (тональность,
стилистическая

маркированность,

оценка,

эмотивность)

соотносятся

с

эмоционалом значения.
Наше исследование позволяет также сделать вывод о том, что существует
определённая корреляция между типом языкового знака (предикатный vs
идентифицирующий)

и

типом

идентифицирующих

знаков

прагматических
прагматические

компонентов.
компоненты

Так,

у

являются

преимущественно интенсиональными или импликациональными.
У предикатных знаков прагматические компоненты локализуются, как
правило, в эмоционале или в импликационале. Данные слова употребляются, как
правило, в квалитативных ситуациях неофициальной тональности, участники
которых находятся в симметричных, равных по статусу отношениях.

Заключение по разделу

Анализ того, каким образом языковая система связана с процессами
употребления языковых единиц в различных коммуникативно-прагматических
95

контекстах,

привёл

исследователей

к

постановке

проблемы

кодирования

определённых параметров контекста на уровне системы языка, что в свою очередь
ставит вопрос о связи семантики с прагматикой. Рассмотрение данного вопроса
позволило нам прийти к выводу о том, что в значении слова (его совокупной
семантике) выделяется как чисто семантическая доля, направленная на референт,
так и вспомогательная - прагматическая доля, ориентированная на пользователя и
на употребление знака в широко понимаемом контексте. Данная часть значения
является прагматической программой, задающей правила адекватного выбора и
употребления лексической единицы в различных ситуациях общения. Эту
программу заполняют прагматические компоненты, которые являются не
собственно

прагматикой,

а

вторичной,

закодированной

прагматикой,

инкорпорированной в совокупную семантику.
Попытка выявить характер отношений между семантикой и прагматикой
позволила говорить о сложности и неоднородности этих отношений. С одной
стороны, между совокупной семантикой и совокупной прагматикой существуют
отношения пересечения. При этом роль интегрирующего звена выполняют
прагматические компоненты, которые представляют собой элементы прагматики,
инкорпорированные в совокупную семантику и которые в пределах этой семантики
образуют прагматическую долю. С другой стороны, отношения между чисто
семантической и прагматической долями внутри значения могут быть определены
как отношения дополнительности при ведущей роли центральной семантической
доли.
Рассмотрение центрального понятия прагматики - контекста привело нас к
выводу о сложности и неодномерности этой категории. Прагматический контекст,
являющийся индексом координат для говорящих, представляет собой иерархически
структурированную
культурный

сущность.

контекст,

На

который

верхней
определяет

ступени
две

иерархии

нижестоящих

находится
ступени:

дейктический и дискурсивный контексты. Данная структурированная сущность
является многоплоскостной и строится пересечением социальной плоскости с
когнитивно-психологической.

Социальная плоскость конституируется двумя

линиями: горизонтальной (ситуативной) и вертикальной (стратификационной).
96

Выявлена также связь между социальными и когнитивными параметрами. С одной
стороны, с точки зрения филогенеза когнитивная система человека складывается
под воздействием социальных факторов.

С другой стороны, когнитивные

процессы, происходящие в сознаниях говорящих, оказывают влияние на выбор и
употребление языковых единиц в различных коммуникативных контекстах.
Рассмотрение прагматики слова поставило вопрос о том, можем ли мы
считать прагматические компоненты значения заготовками системы или же они
составляют часть реального употребления слова. Признавая в качестве возможного
предмета прагматического анализа неконвенционализованные (окказиональные)
прагматические смыслы слова, возникающие в конкретном коммуникативном
контексте, мы, вместе с тем, пришли к выводу о том, что в качестве предмета
прагмалингвистического

анализа могут

выступать и

грамматикализованные

прагматические

компоненты,

лексикализированные,
которые

встроены

непосредственно в значение лексических единиц и имеют постоянный статус в
языке. Таким образом, прагматика слова должна быть рассмотрена в двух аспектах:
а) в аспекте собственно прагматики (на уровне речи); б) в аспекте внутренней
прагматики (элементов прагматики, инкорпорированных в семантику).
Обзор основных проблем, связанных с прагматическим анализом слова, дал
нам

возможность

ответить

на

ряд

вопросов,

чрезвычайно

важных

для

общетеоретических целей разграничения семантики и прагматики. Семантика
может быть противопоставлена прагматике по следующим оппозициям: по типу
семиотических отношений:

«знак – референт»

- в первом случае и «знак –

пользователь» - во втором; по способу существования: конвенциональность vs
неконвенциональность. В противоположность традиционным воззрениям на
прагматику как на неконвенционализированную имплицитную сущность мы
утверждаем возможность эксплицитной прагматики.
Изучение теоретических корней прагматических компонентов значения
слова привело нас к необходимости использовать понятия «интерпретатор» и
«интерпретанта», выделенных Ч.Пирсом в качестве третьего и четвёртого
компонентов семиотических отношений. Интерпретатор соотносится с личностью
человека, интерпретирующего действительность, создающего знак. Интерпретанта
97

понимается нами, как совокупность знаний о широком социокультурном контексте,
в который включается знак при его употреблении (интерпретации) членами
языкового коллектива.
Исследование прагматического спектра слова позволило выявить в нём
следующие компоненты:
ориентационные

(1) интенсиональные - оценочный, эмотивный, (2)

компоненты:

социального

статуса,

профессиональной

принадлежности, этноса, возраста, пола, территориальной локации, тональности
ситуации, ролевых отношений, к ним добавляются стилистический компонент,
компонент регистра, модальный и культурный компоненты. Разные компоненты
могут совмещаться в одном слове. Связь между ними может носить либо
факультативный, либо облигаторный характер.
Применённый

нами

подход

позволил

увидеть

отсутствие

полного

изоморфизма между отдельными параметрами контекста и прагматическими
компонентами, кодирующими эти параметры. Нескольким параметрам контекста
может соответствовать один прагматический компонент в значении слова и
наоборот.
Рассмотрение одного из критериальных вопросов прагматики слова проблемы статуса прагматических компонентов в структуре словозначения
позволило нам сделать вывод о том, что прагматические компоненты не
формируют ещё один, отдельный аспект значения, а могут соотноситься с любым
из трёх аспектов словозначения уже выделенных семасиологами: интенсионалом,
импликационалом, эмоционалом. При всей близости прагматических компонентов
импликационала и эмоционала они различаются в силу того, что импликационал
скорее связан с денотатом, эмоционал же фиксирует эмоции и оценки,
закреплённые за словом. Кроме того, импликационал имеет дело с концептуальной
картиной мира, эмоционал же связан с ценностной картиной мира.

98

Раздел II. Новое слово в аспекте деятельностного подхода к
языку
Цель данного раздела - осветить основные проблемы прагматики нового
слова и на этой основе разработать прагматическую концепцию нового слова.
Раздел открывается подразделом об основных проблемах неологизмов в
аспекте деятельностного подхода к языку. Определяется статус неологизма. В
аспекте

внутренней

прагматики

анализируется

оппозиция

новое

слово

-

каноническое слово, выявляются прагматические компоненты, специфичные для
нового

слова. Предлагаются

классификации неологизмов по

степени их

неологической силы.
Специальный параграф раздела посвящен анализу внешней прагматики
нового слова, доказывается постулат о прагматической природе нового слова в
четырех аспектах. Рассматривается взаимодействие прагматических, риторических
и когнитивных причин создания нового слова. Ставится проблема отклонений от
прагматических норм, в акте порождения нового слова.
Значительное

место

занимает

раздел,

посвященный

изменениям,

происходящим в концептуальной картине мира современного англоязычного
общества, и их фиксации на лексической карте. Важное само по себе рассмотрение
данного вопроса включается нами в общий ход рассуждений о типах контекстов,
формирующих прагматику нового слова.

1. Основные проблемы неологии
1.1 Неология и статус нового слова
Известно, что в науке о языке в разные времена основным был вопрос о том,
каким образом язык помогает человеку членить материальный мир и общественноисторический опыт его носителей (Соссюр, 1977; Bühler, 1934; Уфимцева, 1986, 5).
Деятельность, направленная на Worten den Welt «ословливание» мира
(Кубрякова, 1986, 36; ср.: Караулов, 1976, 19; Полякова, 1982, 4-5), называемая
номинативной деятельностью, является по своей природе семантической, ибо она в
99

основе своей отражает отношение между знаком и референтом. В результате
номинативной деятельности происходит фиксация фрагментов деятельностного
опыта человека определенного участка в картине мира в лексике. В последние
десятилетия в связи с бурной активизацией деятельностного опыта человека,
выразившегося в достижениях научно-технической революции, ословливание мира
происходило особенно интенсивно, что естественно отразилось на стремительном
росте лексического состава многих языков мира, особенно английского.
В настоящий момент английский язык, так же как и многие другие языки,
переживает «неологический бум». Огромный приток новых слов и необходимость
их описания обусловили создание особой отрасли лексикологии - неологии - науки
о неологизмах (Гак, 1978).
«Совершенно очевидно, - писал в 1947 году Л.В.Щерба, - что каждый
культурный народ должен следить за изменениями в словаре своего языка. В своей
основной и никогда не прекращающейся части работа эта должна состоять в
просмотре всей вновь выходящей литературы и в выборе из нее всех новых слов и
новых словоупотреблений» (Щерба, 1974, с.75).
Наибольших успехов в разработке теории неологии добились французские
лингвисты. Начиная с классических работ А.Дармстетера (Darmesteter, 1877, 1972),
французская лингвистическая школа внесла значительный вклад в теорию и
практику неологии (Corbeil, 1971; Darbelaet, 1972; Deroy, 1971; Gilbert, 1971; Goose,
1975; Guilbert, 1975).
Успешно разрабатывают науку о неологизмах отечественные лингвисты,
такие как В.Г.Гак, А.Н.Иванов (Иванов, 1978), В.З.Котелова (Котелова, 1978),
А.А.Брагина (Брагина, 1978), В.П.Березинский, Н.И.Борисенко. Особого внимания
заслуживают словари-справочники новых слов и значений русского языка,
составленные по материалам прессы и художественной литературы под редакцией
В.З.Котеловой (1971, 1984, 1986). Ценным представляется приложение к Большому
англо-русскому словарю под редакцией И.Р.Гальперина (Гальперин, 1983).
Среди работ по неологии лингвистов других стран можно выделить
монографию словацких неологов (Horecky, 1989), посвященную динамике
словарного состава современного словацкого языка, работу Иордановой (Iordanova,
100

1980), посвященную новым словам в современном болгарском языке, монографию
О.Мартинковой (Martincova, 1983) о неологизмах в чешском языке, исследование
немецкого

лингвиста

Шервинского,

посвященное

неологизмам

научной

фантастики во французском языке.
Наибольший вклад в развитие английской неологии в нашей стране внес
А.Н.Иванов (1982, 1983, 1984, 1985) и его школа (см., например, Пляц, 1989,
Третьюхин, 1985, Сергеева, 1989 и т.д.).
Английские и американские лингвисты развивают практику неологии,
преимущественно разрабатывая лексикографические аспекты неологизмов. Речь
идет о словарях новых слов и о приложениях к толковым словарям29. Свой вклад в
практику неологии вносят и журналисты (Howard, 1980, Safire, 1984, 1986, 1988).
Однако

теория

неологии

в

англистике

еще

не

оформилась

как

самостоятельная область лексикологии. Среди немногих теоретических работ по
английской неологии могло упомянуть работы Дж.Алджео (Algeo, 1980),
Дж.Кэнона (Cannon, 1986), К.Сорнига (Sornig, 1981), Г.Галинского (Galinsky,
1980).
Основные проблемы неологии сводятся к следующему:
1) выявление путей опознания новых слов и значений, 2) анализ факторов их
появления, 3) изучение моделей их создания, 4) разработка принципов отношения к
ним (их принятия или нет) в обществе, 5) лексикографическая обработка новых
слов (Гак, 1978, с. 36). Многие из этих проблем были частично решены в
исследованиях по неологии. Однако до сих пор одной из нерешённых проблем
неологии является проблема термина «неологизм». От традиционных канонических
29

Среди первых важнейших работ в области английской неологии известны такие, как словари А.М.Тейлора (Taylor,
1948) и Р.Зандворта (Zandwort, 1958), отражающие новое в лексике английского языка времен второй мировой
войны; словарь новых слов П.Берга (Berg, 1953), включающий новые лексические единицы, которые появились в
английском языке с начала 30-х годов до 1953 г.; словарь М.Рейфер (Reifer, 1955), регистрирующий около 4500
новообразований периода с 30-х годов до 1955 г.
В последние десятилетия изданы три словаря Барнхарта (Barnhart, 1973, 1980, 1990). Они фиксируют около 1500
новых слов и значений 1963-1990 гг. Регулярно с 1982 г. выходит ежеквартальное приложение к словарю
(D.Barnhart, 1987, 1989).
Издано три однотомных приложения к третьему изданию словаря Вебстера: «6 тысяч слов» (1976), «9 тысяч слов»
(1983), «12 тысяч слов» (1986). Опубликованы словари новых слов Н.Магера (Mager, 1982), Лемея (LeMay, 1985),
словарь новых, слов Лонгмэн Гардиан (Longman Guardian, 1986), словарь жаргона Дж.Грина (Green, 1987), а также
словарь новых слов Дж.Эйто (The Longman Register..., 1989).
Значительным достижением английской лексикографии является выпуск четырехтомного приложения к
Большому Оксфордскому словарю под редакцией Р.Бёрчфильда (Burchfield, 1982-1986).

101

слов неологизмы отличаются особыми связями со временем, которые фиксируются
коллективным сознанием. Новыми словами лексикологии и лексикографы считают
единицы, которые появляются в языке позднее какого-то временного предела,
полагаемого за исходный. Так, некоторые исследователи считают таким пределом
конец второй мировой войны (Миклашевская, 1971). Другие связывают появление
новых слов с освоением космоса и определяют границу 1957 г. - годом запуска
первого спутника. Таким образом, критерий неологизма, с одной стороны,
произволен, с другой - объективен.
Итак, новое слово - это слово, новизна которого объективна по отношению к
какому-либо времени, выбранному произвольно (ср.: Чиркова, 1975). Иными
словами, неологизмы имеют линейный характер на временной оси. Они
появляются в какое-то время, затем перестают быть новыми, попав в актив лексики
или устарев (Намиткова, 1989).
Таким образом, жизнь нового слова как бы ограничена двумя временными
пределами: с одной стороны, существует некий предел, полагаемый за исходный, с
другой стороны, у него есть предел, ограниченный временем его вхождения в
систему языка (его включения в основной корпус толкового словаря) или же
временем его выхода из употребления, как это происходит в связи с
дезактуализацией обозначаемого (термин В.Г.Гака) или в связи с вытеснением его
более экономной или более престижной единицей.
Новое слово имеет временную коннотацию новизны, пока коллективное
языковое сознание реагирует на него как на новое. Многие из анализируемых нами
слов уже прошли процесс социализации и полностью конвенционализировались.
Как показали опросы информантов в Англии и США, многие из слов,
зафиксированных в словарях Барнхарта и Бёрчфильда, не воспринимаются
носителями языка как новые. Они потеряли временную коннотацию новизны,
употребляются носителями языка уже более двух десятков лет.
Однако, с точки зрения человека, для которого английский язык не является
родным, и для людей, живущих за пределами англоязычных стран, данные слова
еще не потеряли своей новизны. На основе этого мы относим данную лексику к
новой. Кроме того, 30-летний период является чрезвычайно коротким временным
102

отрезком в плане исторического языкового развития. К тому же данный временной
период позволяет наглядно проследить динамику вхождения неологизма в
общество

и

языковую

систему,

то

есть

проследить

процесс

его

конвенционализации и изменение его прагматики в этом процессе.
Слово, согласно известному тезису Л.С.Выготского, воплощает в себе
единство обобщения и общения, коммуникации и мышления (Выготский, 1982, 25).
Известно, что между номинативной и коммуникативной деятельностью
существует непосредственная связь. «Именование предмета или ситуации есть не
только

процесс

обозначения,

но

одновременно

и

процесс

познания

и

коммуникации» (Колшанский, 1975, 68).
В связи с этим перед лингвистами встала проблема не просто описать новое
слово, но и выявить факторы, определяющие его коммуникативную специфику.
Иными словами, изучение новой лексики требует обращения к двум
аспектам: (1) аспекту создания и развития (т.е. эволюционно-номинативному), с
одной стороны, и (2) аспекту ее функционирования (т.е. прагматическому) - с
другой. Особую важность в этой связи приобретает описание нового слова в русле
деятельностного подхода к языку, истоки которого, как известно, восходят к
концепции В.Гумбольдта (ср.: Постовалова, 1982, 60; Иванов, 1983, 72).
Исследователи,
деятельностного

занимающиеся

подхода,

пытаются

анализом
решить

нового

следующие

слова

в

аспекте

вопросы:

«какие

фрагменты опыта и почему именно они требуют лексической фиксации; что в
деятельностном

опыте

человека

должно

измениться,

чтобы

появилась

необходимость создания нового слова; кто создает новое слово; как и в каких
условиях оно создается, каковы лингвистические механизмы создания нового
слова; каков исходный морфемный, модельный, лексический фонд, как изменяется
номинативная активность отдельных механизмов, как включается слово в
лексическую систему, каков механизм адаптации нового слова» (Иванов, 1983, 75).
Нам представляется, что данный список вопросов недостаточно полно
отражает прагматический аспект создания нового слова, к рассмотрению которого
мы и обратимся в следующем параграфе.
103

1.2 Принципы классификации новой лексики
Единицей эволюции языка, как известно, является изменение номинации, т.е.
соотношения между означаемым и означающим. По мнению В.Г. Гака, возможны
четыре элементарных изменения в процессе наименования: использование данного
знака для обозначения нового объекта, введение нового знака для обозначения
объекта, уже имеющего название в языке, введение нового знака с новым
обозначаемым и, наконец, неупотребление знака в связи с дезактуализацией
обозначаемого30 (Гак, 1980, 19). Иначе говоря, неологизм есть новое слово
(устойчивое сочетание слов), новое либо по форме, либо по содержанию (и по
форме, и по содержанию). Исходя из этого, в вокабуляре неологизмов можно
выделить31 следующие категории:
1)

собственно неологизмы (новизна формы сочетается с новизной

содержания): audiotyping аудиопечатание; thought-processor компьютер, логически
выстраивающий и развивающий идеи; asbo, blog, phlog, splogs, clogs, interferon;
2)

трансноминации, сочетающие новизну формы слова со значением, уже

передававшемся ранее другой формой: asbo, blog, phlog, splogs, clogs, interferon;
bail-out (выручка), laid-back (расслабленный, релаксирующий),
(консервативный, традиционный),

turned-on

(отключенный, ничего не чувствующий);

(взволнованный), switched-off
burned-out, dragged-out (усталый,

выжатый, сгоревший на работе), tapped-out
(практический),

top-of-the-line

(самый

buttoned-down

лучший,

(безденежный), hands-on
ограничено

американским

вариантом, в британском варианте употребляется top-of-the-market);
3)

семантические инновации, или переосмысления (новое значение

обозначается формой, уже имевшейся в языке): drag (скучища); vegetable, cool,
bling, garage, wicked, thick.

Для целей нашего пособия представляется важным рассмотреть три из четырех
перечисленных изменений. Вопрос об устаревании слова затрагивается нами в разделе «Картина
мира и ее лексическая фиксация».
31 Данная классификация заимствована из работ ДА. Хахам (Хахам, 1970), Е.В. Розен
[1966].
30

104

В языке последних десятилетий преобладают единицы первой группы, что
связано с возросшей потребностью общества дать названия новым реалиям,
возникшим в связи с научно-техническим прогрессом. Так, бурное развитие
компьютерной техники вызвало к жизни, помимо указанных выше примеров,
такие единицы, как to telecommute (telework) работать на дому, используя
электронную связь через компьютер с руководящим учреждением и клиентами
(ср.: telecommuter научный консультант, исследователь, программист или любой
другой

специалист,

связывающийся

по

персональному

компьютеру

с

учреждением; ср. также: electronic cottage дом такого работника).
Трансноминации, появляющиеся в языке с целью дать новое, более
эмоциональное имя предмету, уже имеющему нейтральное наименование,
отражают тенденцию к употреблению более экспрессивных форм. Данная
тенденция наряду с другими отражает процессы, связанные с необходимостью
улучшения языкового механизма. Например: bubble-headed, airhead, airbrain (новые
сленговые единицы, ограниченные в употреблении американским вариантом)
легкомысленный, глупый; burned-out выжатый, усталый; bail-out выручка, помощь.
Под семантическими инновациями понимаются новые значения уже
существующих слов. При этом возможны следующие варианты: 1) старые слова
полностью меняют свое значение, утрачивая ранее существовавшее; 2) в
семантической структуре слова появляется еще один лексико-семантический
вариант (JICB) при сохранении всех традиционных. Среди семантических
инноваций последних десятилетий преобладают единицы второго тина. Так, слово
mafia расширило свое значение и стало означать «любое секретное сообщество,
замкнутый круг, клан» (ср.: literary mafia). Среди наиболее употребительных новых
значений в современном английском языке можно отметить charisma сильная
личная притягательная сила, магнетизм; bummer разочарование, досада, неприятность; go-go динамичный, современный; funky приятный, отличный;
banana, особенно во фразе to go bananas сходить с ума; flaky эксцентричный.
Последние три единицы ограничены в употреблении американским вариантом,
ситуациями

неформального

общения,

когда

коммуниканты

находятся

в

симметричных социальных и возрастных отношениях.
105

Слово cosmetic развило два новых значения: 1) декоративный, 2)
обманчивый:
An unpopular and timid government introduces cosmetic measures just before an
election, in the hope that a week is a long time in politics and that the memory of the
public is as short as its belief in politicians promises is bottomless. 32
Слово sophisticated потеряло свои отрицательные коннотации (импликации
искусственности поведения) и приобрело вполне положительное значение
«современный, технологически прогрессивный». В научных подразделениях
университетов это слово» употребляется как синоним к слову expensive, например,
во фразе: My laboratory needs more sophisticated equipment. Когда слово
sophisticated употребляется по отношению к человеку, в своем новом значении, оно
также теряет отрицательные коннотации и обозначает качество, противоположное
наивности.
Слово box развило несколько новых значений. В британском варианте оно
обозначает «телевизор» (ср. заголовок газетной статьи Less box, more books). В
американском варианте новый ЛСВ имеет значение «портативный магнитофон».
Телевизор же в США в обстановке неформального общения называют the tube
(еще одно дополнительное значение в семантической структуре слова tube) или the
boob tube.
Широко

употребляется

в

обоих

вариантах

английского

языка

прилагательное heavy в новом значении «серьезный» (особенно во фразе It is a
heavy question).
В целом, среди семантических инноваций наблюдается тенденция к
образованию более абстрактных ЛСВ слова, преобладает расширение значения.
Специализация значений менее характерна для последних десятилетий.
Семантические

неологизмы

в

большей

степени,

чем

другие

виды

новообразований, употребляются в сленге.

32

В связи с тем, что рамки монографии не позволяют продемонстрировать контексты
реального употребления всех приводимых нами примеров, мы это делаем выборочно, по
отношению к словам, прагматику которых трудно понять без дополнительной иллюстрации.

106

Изложенная выше классификация не учитывает способ создания новых
слов.

Между

тем,

исследование

новой

лексики

в

функциональном

прагматическом аспекте предполагает анализ способов создания неологизмов,
ибо подобный анализ готовит почву для перехода к прагматическому аспекту
новых слов.
Мы полагаем, что неологизмы различных типов обладают различной
неологической силой, т.е. силой воздействия на слушающего/ читающего. Как
известно, с учетом способа создания неологизмы подразделяются на33: 1)
фонологические,

2)

заимствования,

3)

семантические,

4)

синтаксические,

создаваемые путем комбинации существующих в языке знаков (словообразование,
словосочетание). Нам представляется целесообразным расчленить четвертый тип
неологизмов

на

морфологические

(словообразование)

и

фразеологические

(словосочетания).
Рассмотрим подробнее каждый из типов неологизмов.
I. Фонологические неологизмы создаются из отдельных звуков. Они
представляют собой уникальные конфигурации звуков. Такие слова иногда
называются «искусственными» или «изобретенными» (Розен, 1966). Новые
конфигурации звуков иногда сочетаются с морфемами греческого или латинского
происхождения,

например:

perfol

пластическая

пленка,

acryl,

perlon

(синтетические материалы).
К группе фонологических неологизмов мы условно относим новые слова,
образованные от междометий, например: zizz (британский сленг) короткий сон
(имитация звуков, издаваемых спящим человеком, часто передается в комиксах
при помощи трех букв zzz).
Или sis-boombah (американский сленг) зрелищные виды спорта, особенно
футбол (слоги, часто употребляемые школьниками для подбадривания игроков).
Ср.: to zap стрелять; ударять в зубы (в прямом и переносном смысле)
(первоначально zap употреблялось как междометие в комиксах для передачи в

33

Мы исходим из классификации, предложенной Луи Гилбером (Guilbert, 1975).

107

графической форме звука космического оружия); to whee (американский сленг)
волновать (от whee — междометия, употребляющегося для выражения радости,
восторга). Или: to diddy-bop (американский сленг) идти легкой, ритмичной
походкой, как бы танцуя, qwerty неофициальное название клавиатуры печатной
машинки (по первым буквам верхнего ряда стандартной печатной машинки q, w,
е, r, t, у) (BDNE, 1980).
К этой же группе условно можно отнести и новые междометия: yech [jek]
или yuck (ограничено в употреблении американским сленгом)—междометие,
выражающее сильное отвращение (от данного междометия образовалось
прилагательное yucky/yukky отвратительный, употребляемое преимущественно
детьми и подростками).
Данные неологизмы обладают самой высокой степенью коннотации
новизны и могут быть отнесены к «сильным неологизмам». Высокая степень их
новизны объясняется необычностью и свежестью их формы.
II. К сильным неологизмам можно отнести и заимстнонания, которые
отличаются фонетической дистрибуцией, не характерной для английского языка,
а также нетипичным морфологическим членением и отсутствием мотивации.
Английский язык продолжает расширяться за счет заимствований, но
гораздо в меньшей степени, чем это было и в средине века и в эпоху Ренессанса.
Из «принимающего»» языка он превратился в «дающий». Это, очевидно, связано
с тем, что английский язык приобрел статус Lingua franca (языка общения) XX
века. Однако несмотря на то, что заимствования, по данным Кэннона (Cannon,
1986), составляют всего 7,5% от общего количестка неологизмов и находятся как
бы на периферии лексической системы, их рассмотрение представляется
совершенно необходимым, так как без этого слоя невозможно представить себе
весь корпус новой лексики.
Основным языком-источником продолжает оставаться французский. За
последние 25 лет резко уменьшилось число скандинавских заимствований.
Новой тенденцией является рост заимствований из африканских и азиатских
языков, особенно из японского. Основными центрами аттракции для новых
заимствований являются: 1) культура: cinematheque, discotheque, anti-roman (из
108

французского); 2) общественно-политическая жизнь: ayatollah (из арабского)
религиозный вождь исламской секты Shute в Иране (слово стало широко
известно с января 1979 г., когда после свержения шаха Ирана к власти пришел
аятолла Хомейни); 3) повседневная жизнь (напитки, пища, спорт, одежда): petit
dejeuner (фр.) небольшой завтрак; 4) научно-техническая сфера: biogeocoenosis
(из русского) экологическая система.
Наибольшей

степенью

новизны

отличаются

варваризмы,

неас-

симилированные единицы, которые преобладают среди новой заимствованной
лексики. Например: dolče vita (из итальянского); gonzo (из итальянского) дикий,
сумасшедший. К ним близки ксенизмы (заимствованные единицы, отражающие
специфику быта страны-источника: gyro (из греческого) тип бутерброда
(тонкий слой поджаренного мяса на небольшом куске хлеба); zazen (из
японского) медитации, практикуемые в дзен-буддизме; kung fu (из китайского)
борьба кунг фу.
Различие между варваризмами и ксенизмами заключается в том, что
первые имеют синонимы в языке-реципиенте, вторые обозначают явления,
объекты, существующие только в стране-источнике и отсутствующие в
принимающей стране. Следовательно, ксенизмы обладают большей степенью
новизны, хотя они, по результатам нашего исследования, составляют лишь 14%
от всех заимствований.
Ассимилированных заимствований в современном английском языке мало.
Это преимущественно заимствования из идиш, например, nudzh или nudge
(американский сленг) зануда; комбинированное заимствование из идиш nudyen
утомлять, нудить и из русского нудный. Слово подверглось ассимиляции под
влиянием английского to nudge толкать.
Одной из отличительных особенностей новой заимствованной лексики
является

заметное

древнеанглийским).

уменьшение

пропорции

Среди

наиболее

них

калек

(по

сравнению

употребительными

с

являются

следующие:
dialogue of the deaf (калька из французского dialogue des sourds) дискуссия, в
которой участники не обращают внимания на аргументы друг друга; gliding time
109

(из немецкого Gleitzeit) скользящий график (употребляется преимущественно в
британском варианте); photonovel (из испанского fotonovela) фотороман (роман,
состоящий из фотографий, обычно с диалоговыми вставками в стиле комиксов).
Среди всех заимствований наиболее употребительными в разговорной речи
являются единицы из идиш, именно они в большей степени, чем другие,
маркированы в словарях новых слов пометой «сленг»34. Например: yenta
сплетница, zoftig приятно упитанный (употребляются мужчинами по отношению
к женщинам); glitch дефект (в 60-е годы слово вошло в космический сленг, в 70 —
80-е годы оно стало употребляться в сленге специалистов по компьютерам в
ситуации неожиданных нарушений в программе). В русский язык слово вошло в
форме «глючить». Особенно популярным сленговым заимствованием из идиш
стало слово to shlep (schlep) тащить, тащиться. Ср.: I'd have to shlep around to the
office. Или (шутливый разговор служащего и покупательницы в лондонском
магазине):
Clerk: Shall I have these jars of marmalade shipped air express?
Customer: I don't mind carrying them; I'm from the Bronx.
Clerk: I understand, Madam, but still—why shlep?
При этом заимствования не замещают исконно английские единицы, как это
было в средние века, когда заметно изменились пропорции германской лексики в
английском словаре. Следствием заимствования является не только пополнение
словарного состава, в его процессе изменяется стилевая окраска лексических
единиц, их внутренняя структура, формируются омонимические отношения.
Заимствование способствует также вариантности лексических единиц и отчасти
обусловливает ее (Ивлева, 1986, 79).
III. В меньшей степени неологичны морфологические неологизмы,
создаваемые по образцам, существующим в языковой системе, и из морфем,
наличествующих в данной системе. Речь идет о словообразовании, о таких
регулярных словообразовательных процессах, как аффиксация, конверсия,
34

Все приводимые ниже единицы вошли в новый словарь американского сленга Р. Чэпмана
(Chapman, 1987).

110

словосложение, и о менее регулярных, таких, как сокращение, лексикализация и
пр.
Преобладающими видами морфологических неологизмов являются
1) Аффиксальные неологизмы (25% всех новых слов). Преобладающей
моделью является N+Suff=N: victimologist, masculinist, yuppie, bluppie, yumpy;
2) Новые сложные слова. Преобладающей моделью является N+N=N: mouse
potato, marmalade dropper, muffin choker, glass-ceiling, silver ceiling;
3) Конвертированные единицы. Преобладающей моделью является: V – > N:
to rip off, a rip off;
4) Новые слова-слитки: workaholic, bookaholic, blog (web+log), podcast
(ipod+broadcast), compunicate (computer+communicate);
5) Сокращения: imho, lol, asap, detox;
6) Семантические неологизмы: (ср. третий тип предыдущей классификации)
vegetable, cool, bling, garage.
Как известно, впервые попытка создать таксономию словообразовательных
средств была предпринята еще Платоном в его «Кратиле». И хотя в XX веке
появилось несколько новых видов словообразования, таких, как акронимия и
телескопия, мы можем говорить о существовании традиционной таксономии
словообразования. Однако, несмотря на традиционность словообразования, долгое
время оно не являлось предметом научных исследований и лишь в XX веке обрело
свой лингвистический статус. (См. работы Степановой (Степанова, 1984),
Кубряковой, Маршана.) Система словообразования — это результат действия
тенденции к типизации.
Главное, что отличает морфологические неологизмы от фонологических и от
заимствований, — это наличие аналогии и типизации в основе их образования.
В связи о этим возникает вопрос о соотношении конвенциональности и
креативности в процессе порождения нового слова вообще и в морфологическом
словообразовании, в частности.
Вопрос о соотношении конвенциональности и креативности не раз занимал
умы лингвистов. Так А.Н.Иванов рассматривает данную проблему через
111

оппозицию регулярность - уникальность (Иванов, 1984, 18). Данная оппозиция
трактуется

с

точки

зрения

лексико-номинативного

напряжения,

т.е.

как

динамичного соотношения информации и энтропии. Регулярность связывается со
словообразованием по моделям синтаксиса и характеризуется минимальной
напряженностью, иными словами, в силу высокого уровня информативности и
предсказуемости

данный

тип

словообразовательных

моделей

является

алгоритмичным, т.е. конвенциональным. (Иванов, 1978).
Е.С.Кубрякова в «Размышлениях об аналогии» рассуждает о том, в чём
следует усматривать новаторство говорящего - в новой комбинаторике известных
знаков, или уже в самом отборе (выделение наше - В.З.) языковых средств и
существующего инвентаря, предлагает новый ракурс рассмотрения инноваций в
языке, сосредоточив внимание на механизмах процессов аналогии.
Основываясь на идее Г.Пауля (Пауль, 1960, 17) об аналогии как решении
пропорционального уравнения и на знаменитом квадрате Гринберга как методе
обнаружения морфологической членимости однотипных форм (Гринберг, 1963,
81),

Е.С.Кубрякова

процессов:

1)

предлагает

ориентирующийся

выделить
на

три

типа

уникальный

или

словообразовательных
почти

уникальный

лексический образец; 2) ориентирующийся на определенную модель отношений
словообразовательной

производности,

т.е.

регулярную

корреляцию

между

однокорневыми образованиями; 3) ориентирующийся на модель перехода от
синтаксической конструкции к ее свернутому аналогу, универбу (Kubryakova,
1978). При этом отмечается сложность и неоднозначность аналогии. С одной
стороны, она является регламентирующим началом, ориентирующимся на правило.
С другой стороны, аналогия может иметь и реформаторский характер, когда она
преобразует существующие формы и перестраивает их.
Так, например, в речи ребенка аналогия - проявление творческого начала.
Очевидно, аналогия является креативной, когда слово создается по малым или
уникальным образцам.
Так, напримет, среди сложных новообразований можно отметить следующие
уникальные модели:
112

а) Аbbr35 + N → N: B-chromosome

(лишняя (дополнительная) хромосома),

ACD-solution acid citrate dextrose) (раствор, приостанавливающий коагуляцию
крови). Действие данной модели ограничено научно-технической сферой. Ср.
вариант модели:

Аbbr + Acronym → N: аrа A (arabinos + Adenine) (название

лекарства). Иногда в состав модели входят различного рода символы. Например, Tmycoplasma (микроорганизм в форме буквы Т, по аналогии с T-shirt).
б) N + Numeral → N: Day-1 (начало, первый день чего-либо, ограничено
неформальным общением); Red No 2 (искусственное красящее вещество,
добавляемое в продукты, лекарства и косметику, запрещенное в США в 1976 г. как
канцерогенное); Red No 40 (искусственное красящее вещество, используемое
вместо

Red No 2); Type AI (поведение, характеризующееся напряженностью,

нетерпением, конкуренцией, стремлением добиться успеха, что, в конечном счете,
приводит

к

сердечным

заболеваниям).

Самым

широкоупотребительным

новообразованием по данной модели является catch-22 (трудновыполнимое
условие или требование, содержащее внутреннее противоречие), появившееся в
языке после выхода известного сатирического романа Дж.Хеллера. Ср.:
It's a catch-22; I need experience to get a job, and I need a job to get experience
(Chapman, 1987, 63).
Среди конвертированных неологизмов, основной моделью, как указывалось
выше, продолжает оставаться N → V (to carpool от carpool - управление машиной
по очереди по пути на работу, в магазины и т.д.; to red-line от

red-line

-

дискриминация отдельных районов города путем отказа владельцам собственности
в займах, страховке).
Уникальной является модель образования глагола to R.S.V.P. отвечать на
приглашение, от сокращения R.S.V.P. - начальные буквы французской фразы
Repondez, s’il vous plait («Ответьте, пожалуйста»), употребляемой в конце письмаприглашения.
Среди
сокращения,

35

морфологических
особенно

неологизмов

слова-слитки,

необходимо

которые

также

отличаются

выделить

свежестью

и

Abbr - аббревиатура. Данная модель является относительно новой. Напомним в этой связи известное v-day.

113

неожиданностью формы и на этом основании часто используются в средствах
массовой информации для привлечения внимания, с целью оказания определенного
прагматического эффекта на читающего. Ср.:
... every single girl, every single day, has one hour of tennis, one hour in the pool,
one hour of slimnastics» (slim + gymnastics) (The Atlantic, 1979, March).
Работники телевидения активно используют: infomercial - 15-минутная
программа, передающаяся по кабальному телевидению, соединяющая рекламу с
информацией; infotainment - музыкально-информационная программа. Такие слова,
как dancercise (dance, exercise) и jazzercise

exercise) ограничены в

(jazz,

употреблении рамками молодежной среды.
Использование телескопных новообразований весьма популярно в названиях
торговых марок в спорте, моде. Так, известная всем торговая марка Adidas
является результатом стяжения имени Adi Dassler, основателя компании по
производству спортивной одежды и обуви.
Данные образования являются проявлением креативности.
Не всегда креативность проявляется через уникальность модели. В
аффиксальном

словообразовании,

конвенциональным,

элементы

которое
креативности

в

основе

своей

привносятся

является
аффиксами,

необычностью и разнообразием их дистрибуции. По мнению американского
лингвиста Дж.Алджео, никогда еще в истории английского языка число аффиксов и
их дистрибуция не были настолько богаты и разнообразны, как за последние три
десятилетия.
Особого внимания в этой связи заслуживают единицы, образованные при
помощи новых аффиксов, таких как - on (элементарная частица), -ase (энзим), есо(относящийся к эконологии) , -nik (сленговый суффикс со значением деятеля), -sol
(почва) и т.д. Одной из отличительных черт аффиксального словообразования
последних десятилетий является появление большого количества полуаффиксов и
аффиксальных элементов, вычлененных из сложных слов.
В настоящее время одними из самых продуктивных являются такие полуаффиксы, как: -intensive, -wide, -friendly, -nomics, -speak: profit-intensive, energyintensive, labor-intensive, technology-intensive, neologism-intensive; audience-friendly,
114

customer-friendly, environment-friendly, farmer-friendly, girl-friendly, labour-friendly,
nature-friendly, newspaper- friendly, eater-friendly; corporate-wide, industry-wide.
Особого

внимания

заслуживают

полусуффиксы,

вычлененные

из

неологизмов. Так, например, -aholic/holic или -oholic были вычленены из слова
workaholic (work + alcoholic) человек, одержимый работой. Общее значение этих
аффиксов—одержимость чем-либо (chocoholic, bookoholic, cheesoholic, coffeholic,
computerholic). Полуаффикс -gate был вычленен из Watergate (для обозначения
скандала, связанного с коррупцией и укрывательством фактов).
В последние годы интенсивно употребляются такие полусуффиксы как –
joint: beer-joint (пивная), ham-joint (дешевый ресторан); полусуффикс –hop в
сочетании с глаголами: city-hop (путешествовать по городу), bar-hop (переходить
из бара в бар), boutique-hop (обходить дорогие магазины женской одежды);
полусуффикс –free: carefree (беззаботный, беспечный, легкомысленный), guilt-free
(не страдающий комплексом вины), fat-free, и т.д.
Получили широкое распространение такие полусуффиксы как: manship
(upmanship), buster (cold busters = doctors, line busters = queue jumpers, fare busters =
travel agents, virus busters = vaccines, alley busters = blowing balls, bank busters, crime
busters, dam busters, chart busters, stress busters)
Иными словами, происходит морфологизация свободных форм. В целом
морфологические неологизмы отличаются от фонологических и заимствований как
холистических

знаков

более

высокой

степенью

расчлененности

и

мотивированности, а также наличием в большинстве из них имплицитной
предикативной связи (внутренней предикации).
Можно сказать, что в английском языке намечается тенденция к увеличению
композиционных семантических структур. Ибо 40% всех новообразований
последних 25 лет составили расчлененные номинативные единицы (производные и
сложные).
С другой стороны, рост многокомпонентных, расчлененных единиц, как ни
парадоксально, отвечает тенденции к рационализации и экономии, ибо новые
многокомпонентные единицы являются результатом стяжения словосочетаний,
115

единиц, характеризующихся большей степенью расчлененности. В данном случае
имеет место процесс универбации, активность которого отмечалась неоднократно.
В структурном отношении современные морфологические неологизмы
повторяют некоторые модели, издавна продуктивные в английском языке. Однако
происходит накопление новообразований на базе более новых моделей.
Отдавая себе отчет в том, что новая форма фокусирует внимание
слушающего в большей мере, чем уже известная форма, каким бы новым
содержанием она ни наполнялась, и, признавая тем самым своего рода проигрыш
семантической деривации по сравнению с регулярным словообразованием (с точки
зрения воспринимающего), мы, вместе с тем, считаем, что семантические
инновации в большей степени креативны по сравнению с морфологическими
неологизмами.
Как будет показано ниже, новый ЛСВ слова может явиться результатом
актуализации самой неожиданной ассоциации, связанной с денотатом исходного
значения. В семантических инновациях, особенно в метафорических, присутствует
гипотетический домысел, что побуждает слушающего к интеллектуальному (и
эмоциональному) усилию, т.е. к творческому акту, к креативности. Таким образом,
семантические инновации, будучи слабыми неологизмами с точки зрения внешней
формы, являются достаточно сильными с точки зрения внутренней формы, т.к.
оказывают достаточно сильное воздействие на партнера по коммуникации.
Одновременно с этим можно говорить об отсутствии прямой зависимости между
степенью неологической силы и креативностью. Не всякая новая единица является
креативной.
Исходя из вышеизложенного, можно заключить следующее: несмотря на тот
факт, что ословливание мира по своей природе есть процесс семантический,
поскольку он отражает связь между знаком и референтом, он в значительной
степени

является

прагматическим,

т.к.

затрагивает

отношение

«знак

–

пользователь». Все предыдущие рассуждения в данном разделе касались, в
основном, выявления специфики нового слова с точки зрения внутренней
116

прагматики, т.е. с точки зрения того, чем отличается спектр прагматической
информации нового слова от прагматического спектра канонического слова.
В следующем подразделе мы обратимся к рассмотрению параметров
внешней прагматики слова.

2. Прагматика нового слова
2.1 Новое слово vs каноническое слово
Вопрос о прагматике нового слова может показаться на первый взгляд
парадоксальным, содержащим contradictio in adjecto. Ведь прагматические
компоненты значения появляются в результате многократного употребления слова
в

определенном

контексте.

Прагматика

канонического

слова

кодирует

конвенциальные, разделяемые всеми членами языкового коллектива, сведения о
его употреблении. Новое же слово, как правило, еще неконвенционализировано.
Новое зачастую воспринимается как отклонение от нормы. И это в какой-то
мере верно, ибо само появление нового слова является нарушением одного из
принципов стилистики, а именно, принципа уважения к status quo, который гласит:
все инновации разрушительны и их нужно избегать (Nash, 1986, 10).
Очевидно, в данном случае речь должна идти о выявлении путей
становления, формирования прагматических аспектов значения и о специфике
прагматики нового слова в отличие от канонического. Разрешение данной
проблемы требует ответа на следующие вопросы:
1. Какие факторы вызывают к жизни новую лексическую единицу? Какова
доля участия в этом процессе прагматических параметров?
2. Какова роль прагматических факторов в акте порождения нового слова?
Как соотносятся прагматические и когнитивные факторы?
3. Какие прагматические нормы нарушаются при появлении нового слова?
4. Какие черты контекста, кодируемые в прагматическом значении слова
вообще, релевантны в наибольшей степени при формировании прагматики нового
117

слова? Какой из параметров прагматического контекста доминирует в данном
процессе?
5.

Какова

динамика

прагматических

компонентов

в

процессе

конвенционализации нового слова?
6.

Какова

функция

прагматических

компонентов

нового

слова

-

дескриптивная или прескрептивная?
Анализ оппозиции «каноническое слово - новое слово» показывает, что
прагматически

маркированным

здесь

является

правый

член,

ибо

спектр

прагматической информации нового слова шире прагматического спектра левого
члена. Каноническое слово может быть прагматически маркировано по одному
(двум, трем и т.д.) из параметров контекстов его употребления. Иногда
прагматическая маркированность может быть равной нулю. (Как в случае жестких
десигнатов типа стол, стул, окно и т.д., которые не ограничены в употреблении ни
по одному из прагматически релевантных параметров.) Новое же слово всегда
будет прагматически отмечено, включая слова идентифицирующего типа.
Дополнительно к тем чертам контекста, которые кодирует каноническое слово,
новое слово всегда несет компонент временной локации, представляющий собой
один из элементов дейксиса. Данный компонент определяет наличие в слове
временной коннотации новизны, которая связана с целым рядом модальностей,
таких как, например, модальность «неожиданность», отражающей отношение
модального субъекта к предполагаемому нормативному ходу событий (Вольф,
1988, 55). Данный компонент связан с прагматикой говорящего. В аспекте
прагматики слушающего новое слово предполагает модальность «удивление», т.е.
реакцию говорящего на инновацию. Хотя нам представляется не всегда возможным
четко определить соотнесенность типа модальности нового слова с прагматикой
говорящего или слушающего. И это вполне оправдано, с точки зрения теории
диалога М.Бахтина (Бахтин, 1979), Волошинова, ибо, как указывалось выше, в
процессе речевого общения говорящий становится слушающим. Причем, для нас
важен не диалог per se, т.е. обмен ходами, а полифоническая природа всех
высказываний и каждого слова в языке.
118

Вопрос о том, сколько времени новое слово остается новым, не решается
однозначно. Здесь значительную роль играет частотность употребления слова. Чем
частотнее оно, тем быстрее оно теряет коннотацию новизны. Однако в среднем
общественное языковое сознание реагирует на слово как на новое в течение 1-5
лет36.
Исходя из вышеизложенного, можно заключить, что компонент временной
локации является ведущим в прагматическом спектре нового слова. Именно
наличие данного компонента в прагматической доле значения отличает прагматику
нового слова от прагматики канонической единицы. Кроме того, новое слово, как
правило, живет определенный период времени чрезвычайно интенсивной жизнью.
Это - период языковой моды. В связи с этим в прагматический спектр нового слова
индуцируется компонент «моды». И здесь возникает проблема новых слов как
ключевых слов эпохи или определенного временного периода. Зачастую это умные словечки из определенного специального регистра. В английском языке для
таких слов существуют специальные термины - vogue words и buzz words
(последний термин сам является относительно новой единицей). Так, одним из
последних достижений английской лексикографии является создание словарей,
включающих подобные слова. В качестве примера можно привести buzz words из
словаря Good word Guide:
bottom line (the most important or primary point: The bottom line is that we have
no more resources for the project; the final result: The bottom line was their divorce) термин пришел из финансовых отчетов;
bottleneck (anything that holds up free movement or progress: A bottleneck in the
traffic Area Office is resulting in long waits for driving tests) - слово пришло из
дорожной терминологии, где оно обозначает суженные участки дороги;
down-sizing (act of reducing in size: With the whole industry down-sizing, big-car
addicts will find fewer alternatives;

36

По мнению Р. Бёрчфильда, главного редактора отдела словарей издательства Оксфордского Университета, новое
слово нельзя включать в Приложение к толковому словарю, если оно употребляется меньше пяти лет. В
лексикографическом центре Барнхарта этот срок ограничивается одним годом.

119

catalyst (anything that provokes significant changes); The shooting of Archduke
Ferdinand acted as the catalyst for the outbreak of World War I);
gravitas (serious or solemn nature or manner; weight, substance, or importance:
The most mentioned attribute which best equips him (Peter Sissons) for sustained
political encounters are the gravitas he clearly was born with);
leading-edge (up to date, advanced: technology, a leading-edge project).
Cp. state-of-the-art (modern, up to-date: Heart of the system is a state-of-the-art
desktop copier with a host of time - saving features);
low-key (low intensity: The reception was a very low key affair).
По мере конвенционализации нового слова происходит приглушение
компонента моды. Иногда ключевые модные словечки после определенного
периода возвращаются в свой специальный регистр. Подробнее мы остановимся на
этом вопросе в разделе «Прагматическая вариативность лексики и ее связь с
семантикой».
Вернемся к рассмотрению основного компонента прагматического спектра
нового слова - временной локации, который определяет присутствие в слове
временной коннотации новизны.
Последняя, в свою очередь, зависит от таких прагматически релевантных
параметров как (1) продолжительность употребления слова; и (2) частотность его
употребления. Кроме того коннотация новизны определяется нетривиальностью
(необычностью) и неожиданностью формы лексической единицы, а также
необычностью дистрибуции морфем в слове.
Коннотация новизны в неологизме создает неологическую силу нового
слова,

под

которой

мы

понимаем

силу

воздействия

нового

слова

на

слушающего/читающего. Здесь мы впервые обращаемся к рассмотрению конечного
звена в цепочке основных понятий прагматики - воздействия на партнера по
коммуникации.

Исходя

из

этого,

мы

и

счли

возможным

предложить

классификацию неологизмов по степени неологической силы37, изложенную в
предыдущем параграфе.

37

Ср. с классификацией Е.Розен (Розен, 1966).

120

Мы постулируем положение о том, что новое слово четырежды прагматично:
1) среди факторов, вызывающих к жизни новое слово, значительная роль
принадлежит прагматическим; 2) в процессе его порождения задействованы
прагматически релевантные параметры контекста и прежде всего личность
творящего новое слово человека; 3) в процессе конвенционализации нового слова
(его принятия) в обществе определенную роль играют прагматические факторы,
связанные с индивидуумами, воспринимающими новое слово; 4) в процессе
вхождения в язык слово притягивает новые прагматически релевантные черты
контекстов его употребления, обрастает новыми контекстными характеристиками.
Остановимся подробнее на каждом из постулатов.
2.2 Роль и место прагматических параметров в ряду факторов,
вызывающих к жизни новое слово
Как известно, появление нового слова является результатом борьбы двух
тенденций - тенденции развития языка и тенденции его сохранения. Это
обусловлено тем, что «в языке существует довольно сильная тенденция
сохраняться в состоянии коммуникативной пригодности» (Серебренников, 1983,
23). Однако для того, чтобы более адекватно отразить, воспроизвести и закрепить
новые идеи и понятия, язык вообще, и лексика в особенности, вынуждены
перестраиваться, дифференцироваться, порождать новые единицы. При этом
появление нового слова не всегда вызвано прямыми потребностями общества в
новом обозначении.
Уже само по себе функционирование языка как орудия коммуникации
способно породить импульсы таких изменений, которые сами по себе не являются
зависимыми от истории народа (Серебренников, 1988, 40).
К таким внутриязыковым импульсам (стимулам) лингвисты (см., например,
Волков, Сенько, 1983) относят прежде всего порождающую функцию языковой
системы,

которая

делает

возможным

появление

тех

или

иных

членов

словообразовательного гнезда, никогда не бытующего в языке в своем полном
составе.
121

Вторым мощным внутриязыковым стимулом является закон экономии
языковых усилий (Мартине, 1960), или закон языковой экономии (Есперсен, 1958),
которые смыкаются с другим

внутренним стимулом обогащения языка -

тенденцией к регулярности (однотипности) внутриязыковых отношений. Данная
тенденция в формальном плане выражается в «стремлении говорящих к
сокращению, расчленению сложных составных наименований, форма которых
вступает в противоречие с целостностью и единством их номинативной функции»
(Шмелев, 1966, 10). Кроме того, в языке действует закон абстрагирования, согласно
которому на основе одних, более конкретных элементов языковой структуры
развиваются другие, менее конкретные. Среди прочих внутриязыковых импульсов
Волков и Сенько выделяют тенденцию к дифференциации в направлении род →
виды (в отличие от направления род → вид), данная тенденция отражает
необходимостью определенной иерархии внутрисмыслового поля дать отдельное
наименование каждому виду того или иного рода (Волков, Сенько, 1983, 43-57).
Однако при всем внутрисистемном характере перечисленных стимулов
некоторые из них являются прагматически ориентированными. И это - не случайно,
ибо язык - это коммуникативная система, и в ней действуют нормы
коммуникативно-прагматической

парадигмы.

Так,

закон

экономии

можно

рассматривать как проявление одной из конверсационных максим Грайса, а именно
максимы способа выражения, которая, как указывалось в I разделе, гласит: «Будь
краток». Хотя данная максима срабатывает в аспекте прагматики говорящего, в
аспекте прагматики слушающего важным представляется рассмотрение явления
избыточности. Ибо слушающий заинтересован в развернутой формуле, которая
облегчает восприятие высказанного.
Таким образом, ничуть не умаляя роли чисто внутриязыковых стимулов
появления нового слова, нельзя не увидеть их определенную связь с прагматически
ориентированными стимулами.
В качестве причин, лежащих в основе основных номинативных процессов морфемообразования,

словообразования,

фразообразования

-

ведущий

отечественный неолог-англист А.Н.Иванов выделяет номинативные потребности
общества, которые коррелируют с номинативными потенциями соответствующего
122

языка (Иванов, 1982, 37). Номинативные потребности языкового сообщества
являются одним из проявлений действия человеческого фактора в языке. Данный
фактор, по определению, является прагматически релевантным.
Наконец, представляется уместным напомнить суждения классической
риторики,

являющейся

предшественницей

прагмалингвистики,

о

причинах

появления в речи тропов: они могут быть вызваны необходимостью (necessity)
языка

проименовать

еще

не

проименованное,

стремлением

к

большей

выразительности (emphasis) и потребностью в красоте (beauty), т.е. эстетическому
удовольствию от обновления речи (Ward, 1797, 420-422). Итак, necessity-emphasis
-beauty. Согласно этой заимствованной английскими риториками из Квинтиллиана
триаде, любое новое слово появляется по одной из трех причин. Причем в языке
последних десятилетий, как показывает анализ, основная масса новых слов
образуется по причине необходимости проименовать новые объекты, явления,
артефакты, концепты, вычленившиеся в картине мира, что, естественно, связано с
экстралингвистическими факторами. Можно говорить об определенной корреляции
между риторической (прагматической) причиной создания нового слова и
способом его образования.
Так,

необходимость

проименовать

новую

реалию

лежит

в

основе

образования собственно неологизмов, создаваемых по словообразовательным
моделям или путем конфигурации отдельных морфем, а также в основе
терминологических
(чрезмерное

семантических

количество

инноваций.

электромагнитных

Например:

волн

в

electropollution

атмосфере

вследствие

перенасыщенности электронной техникой), cyberphilia (чрезмерное увлечение
компьютерами), cyberphobia (боязнь компьютеров), phone-accountant

(счетчик

на телефоне, фиксирующий дату, время и продолжительность разговора).
Стремление к большей выразительности лежит в основе образования новых,
более

экспрессивных

имен

для

уже

проименованных

предметов,

т.е.

трансноминаций. Данные единицы создаются прежде всего через регулярное
словообразование:
релаксирующийся),

bail-out

(выручка),

laid-back

(расслабленный,

buttoned-down (консервативный, традиционный), turned-on

(взволнованный), switched-off

(отключенный, ничего не чувствующий); burned123

out,

dragged-out

(усталый,

выжатый,

сгоревший

на

работе),

tapped-out

(безденежный), hands-on (практический), top-of-the-line (самый лучший, ограничено
американским вариантом, в британском варианте употребляется top-of-the-market);
to fall about («безудержно смеяться; употребляется исключительно в британском
варианте; в американском варианте ему соответствует to horse around).
Стремление к большей выразительности лежит в основе семантических
неологизмов: awesome (чрезвычайно хороший), wart (недостаток), hang-up
(проблема), needle (язвительное замечание), bummer (неудача, разочарование), hoot
(нечто чрезвычайно смешное), groove (нечто очень хорошее), yawn (скучный
человек), Также характерно пополнение группы лексических единиц данного типа
за счет заимствований (ср. с указанным выше schlep и т.д.).
Данную цепочку можно продолжить, введя компонент цели. Очевидно,
конечной целью новых единиц, созданных по причине стремления к большей
выразительности,

будет

воздействие

на

эмоции

слушающего/читающего

мобилизацией чувственной основы восприятия. Единицы же, созданные по
причине необходимости проименовать еще не проименованное, имеют своей целью
изменения в чисто когнитивной деятельности человека.
Помимо указанных универсальных прагматических причин создания
инноваций,

в

прагматические

отдельных
стимулы.

группах
Так,

лексики

при

создании

действуют

специфические

эвфемизмов

действуют

дополнительные прагматические причины, такие как вежливость, деликатность,
щепетильность,

благопристойность,

стремление

завуалировать

негативную

сущность отдельных явлений действительности и т.д. В данном случае действует
один из основных принципов прагматики - Принцип Вежливости, введенный
Дж.Личем (Leech, 1980, 9-30; 79-116; 1983, 7). Данный принцип дополнил
Кооперативный принцип Грайса (Grice, 1975) с его четырьмя максимами. Принцип
Вежливости, по Личу, включает четыре максимы:
1) максиму щедрости
2) максиму такта
3) максиму аппробации
4) максиму скромности (Leech, 1983, 16).
124

Помимо этих двух принципов Дж.Лич вводит Принцип Иронии. Все три
принципа он объединяет термином «межличностная риторика». С другой стороны,
Р.Лакофф

вводит

три

правила

вежливости,

которые

впоследствии

были

переименованы в Правила Взаимопонимания (Lakoff, 1973b). Однако в отличие от
Дж.Лича, Р.Лакофф не дополняет этими принципами Кооперативный Принцип
Грайса, а противопоставляет свои правила грайсовскому принципу. Говорящий и
слушающий для достижения своих целей в разговоре скорее прибегают к трем
правилам вежливости, а не к кооперативному принципу:
1) Не навязывай своего мнения
2) Предоставляй возможность выбора
3) Будь дружелюбен (Lakoff, 1973b, 1979).
Эвфемизмы, по нашему мнению, употребляются в соответствии с максимой
такта (в системе Лича) и с принципом дружелюбия (в системе Р.Лакофф).
Кроме

того,

эвфемизмы

могут

создаваться,

исходя

из

принципа

регулятивного воздействия на массового читателя (при создании эвфемизмов в
политической области), а также из прагматической установки засекретить свою
деятельность

(при

создании

эвфемизмов

внутри

социолектов

различных

криминальных групп, особенно в среде торговцев наркотиками).
Подробнее о принципах создания эвфемизмов см. в разделе «Семантика и
прагматика новой эвфемистической лексики».
Среди факторов, вызывающих появление новых слов, помимо чисто
прагматических, естественно, действуют и когнитивные. Так, необходимость
проименовать новые артефакты, как правило, связана с опознавательной
деятельностью личности. Однако, как справедливо отмечает Г.Брекле (Brekle, 1978,
68-77), новые лексические единицы создаются в процессе речи как осуществление
говорящим определенного коммуникативного намерения, а не как единицы,
заранее планируемые говорящими да расширения и пополнения лексики.
2.3 Прагматика акта порождения нового слова

125

В данном подразделе мы попытаемся ответить на вопрос о том, как
взаимодействуют факторы когнитивного, семантического и прагматического
характера при создании нового слова.
Анализируя

акт

порождения

нового

слова,

напомним

положение

Е.С.Кубряковой о том, что акт номинации с точки зрения ономасиологического
подхода предполагает две различные операции: 1) для того, чтобы назвать чтолибо,

необходимо

идентифицировать

референт,

определить

его

место

в

когнитивной системе говорящего и отнести его к определенной категории, 2) далее
идет операция сравнения данного референта с другими подобными ему в данной
категории (классе), в результате выделяются характеристики, отличающие данный
референт от ему подобных. Происходит сначала общая категоризация, затем
субкатегоризация. В этом заключается роль когнитивных процессов при
порождении слова. Затем происходит поиск «тела» для обозначения данного
концепта или группы концептов (Кубрякова, 1988).
Здесь представляется уместным напомнить положение Л.С.Выготского о
том, что превращение неясно формирующейся мысли в ясную речь проходит
несколько фаз, т.е. что в пространстве и во времени между мыслью и словом
укладываются несколько различных процессов: переход от мысли к ее сигналам, а
от смыслов во внутренней речи - к внутреннему слову, от внутреннего слова - к
внешней речи (Выготский, 1956, 2). Иными словами, речь идет о переводе с кода
внутреннего лексикона (lingua mentalis) на код естественного языка - код внешний.
Происходит семантический процесс, при котором неясные смыслы формируются в
пучки признаков, для которых происходит поиск соответствующей формы.
«В памяти говорящего идет поиск канонической формы для обозначения
данного референта; если такой формы не находится, автор генерирует новую
форму, соответствующую данному пучку признаков» (Кубрякова, 1986, 59). При
этом мы считаем возможными следующие комбинации: I) для нового пучка
признаков (совокупности смыслов) отыскивается каноническая форма (речь идет
о новых значениях традиционных слов); 2) для новой совокупности смыслов
создается новая форма (абсолютно новые слова); 3) для канонической
126

совокупности смыслов подыскивается новая, более экспрессивная форма с
содержанием, уже передававшимся в языке другим словом (трансноминация).
Перечисленные выше операции осуществляются человеком, принадлежащим
к определенной социальной, профессиональной, возрастной, этнической, гендерной
и прочим группам. При этом он может находиться в определенном эмоциональном
состоянии. Каждый из перечисленных выше прагматических параметров может
оказать влияние на протекание описанных операций.
Так, в акте первичного «крещения» нового качества элементарных частиц
словом charm ведущую роль сыграло психологическое состояние американских
физиков Шелдона Глазгоу и Джеймса Бьеркена, которые открыли это качество.
Они были очарованы той симметрией, которую, открытое ими качество привнесло
в мир элементарных частиц. Другие, открытые позднее качества были названы по
аналогии с charm (ср. beauty). Данные примеры наглядно демонстрируют роль
прагматических факторов в процессах номинации (в данном случае вторичной), а
также роль случайных, ассоциативных, личностных мотивов, лежащих в основе
акта именования.
В результате действия прагматических факторов одни и те же фрагменты в
картине мира могут по-разному вербализоваться, одни и те же концепты поразному

ословливаются

представителями

различных

профессиональных

и

социальных, возрастных и прочих групп общества. Так, представитель старшего
поколения американского общества для обозначения холодильника употребит слово
ice-box, а для обозначения радио - radio, подросток же употребит соответственно
fridge и boombox.
Ср.:

He'll pig out on whatever in the fridge, while listening to his boombox

(Safire, 1986, 125).
Что же служит мотивом выбора при одном и том же смысловом задании и
возможности реализовать его разными способами? Очевидно, камертоном для
порождения слова служат прагматические факторы. В момент порождения речи
говорящий хочет интенционально выбрать лучший способ адекватно отразить свои
мысли.
127

Напомним в этой связи, что А.Ф.Лосев указывал на противостояние в слове
предметной сущности и воспринимающего эту сущность субъекта, отмечал, что
«субъект» и психическое существуют еще до объективного предмета (Лосев, 1990).
Иными словами, прагматика предшествует семантике.
У истоков порождения слова и высказывания стоит прагматический
оператор, который определяется 1) намерением и 2) прагматической потребностью
говорящего. Говорящий выбирает наиболее уместный тип иллокутивного акта
(просьба, приказ и т.д.), затем происходит поиск соответствующей структуры и
затем - соответствующей лексики. «Отправитель сообщения выбирает из наличного
лексического репертуара то, что наилучшим образом выражает его мысли и
чувства. Если в лексиконе отправителя такого слова нет, он видоизменяет старую
или создает новую лексическую единицу» (Кубрякова, 1986).
Иными словами, при создании новой единицы прежде всего активируются
прагматические структуры сознания. Помимо намерения и коммуникативной
потребности при создании нового слова задействованы также такие структуры
сознания как оценка наблюдаемого, познаваемого, того, что подлежит номинации.
При

этом

психическое

(субъект),

дающий

имя,

т.е.

интерпретатор

действительности, ословливающий ее, существует до того, как определенный
фрагмент в картине мира будет подведен под «тело» знака.
Каково же соотношение прагматических факторов порождения нового слова
с когнитивными?
Здесь нам представляется уместным напомнить мнение о том, что любая
когниция эмоциогенна. Что же первично: когниция или эмоция (т.е. прагматика)?
По мнению Н.Д.Арутюновой, когнитивный цикл развивается от восприятия к
знанию. Эмоции имеют под собой когнитивную основу: они базируются на знаниях
и предположениях. Когнитивный компонент в них первичен относительно
эмотивного (Арутюнова, 1988, 11).
Таким образом, у истоков порождения нового слова стоит прагматика в
тесном переплетении с когницией. Существенным является то, что семантика слова
в момент оформления неясной мысли, в момент поиска соответствующей формы
для пучка семантических признаков впитывает в себя черты контекста, в котором
128

оно создается. Причем напомним о том, что контекст понимается нами широко как
условия коммуникации (в данном случае условия создания) новой единицы.
Напомним также о том, что знак становится знаком только при условии
существования определенного контекста, в который он включается. Контекст акта
порождения слова соотносится с понятием Immediate Interpretant в системе Ч.Пирса
(см. I раздел).
При дальнейшей конвенционализации знака он включается в широкий
общекультурный

контекст,

соотносящийся

с

Dynamic

Interpretant.

Затем

происходит формирование семантики, по мере конвенционализации знака
происходит наслоение дополнительных прагматических компонентов значения.
Наконец, когда слово входит в систему языка, оно включается в контекст,
соотносимый с Normal

или Ultimate Interpretant. Такова диалектика соотношения

семантического, прагматического и когнитивного в новом слове. Подробнее мы
остановимся на процессе конвенционализации неологизма несколько ниже.
2.4 Нарушение прагматических норм и принципов при порождении нового
слова
Зачастую в акте порождения нового слова происходит нарушение
традиционных прагматических норм, стратегий, принципов. Особенно наглядно
это демонстрируется в речи ребенка. Известно, что толчок к изменению значения
исходит от старшего поколения, овладевшего узусом (Г.Пауль, 1960). Однако
ребенок принимает особое участие в дальнейшем развитии значения. Он может
усвоить отдельное окказиональное употребление как узуальное значение. Иногда
данное окказиональное употребление может оказаться прагматически аномальным.
Данное отклонение от узуального употребления может привести к образованию
нового варианта значения, а затем, в случае многократного повторяющегося
употребления - к непреднамеренному изменению значения. Иными словами,
прагмалингвистической нормой для нового слова (преимущественно для нового
значения) можно считать нарушение канонических прагматических норм. При этом
мы отдаем себе отчет в том, что это нарушение не критериально для любого нового
129

слова. Какие именно прагматические нормы нарушаются при образовании
неологизма?
При порождении нового слова могут нарушаться прежде всего риторическая
норма уместности и пуристическая норма.
1) Чистота (purity) предполагала использование исконной незаимствованной
лексики

и

ориентацию

на

узус,

избегающий

увлечения

архаизмами

и

неологизмами.
2) Уместность (propriety) - соответствие выбора слова ситуации и запрет на
употребление вульгаризмов (Blair, 1845, 236).
Как нетрудно убедиться, норма чистоты соответствует максиме способа в
кооперативном принципе Грайса. Уместность же в какой-то мере соответствует
максиме отношения (релевантности). Правда, в отличие от риторических норм
прагматические максимы Грайса не накладывают запреты на употребление
неологизмов и т.д.
Еще одна риторическая норма, которая учитывалась при выборе слов - это
точность (precision), которая считалась критерием соответствия выбранных слов
замыслу высказывания. Однако именно эта норма никогда не нарушается при
создании неологизмов. Наоборот, выбор нового слова как раз и диктуется
замыслом высказывания,
Постулат о том, что прагматической нормой для нового слова зачастую
является нарушение традиционных прагматических норм, нагляднее всего
раскрывается через анализ новых тропов, ибо онтологически троп - это нарушение
общепринятого, и цель его употребления заключается в особом эффекте этого
нарушения. Так, например, Г.Грайс выделяет максиму количества передаваемой в
общении информации: ее должно быть не больше и не меньше, чем это нужно для
успешного свершения задуманного речевого акта. Если этот постулат нарушается скажем, в сторону увеличения количества информации - мы имеем дело с
многословием, т.е. с нарушением столь ценимого в общении требования краткости
и экономии средств. Однако это же нарушение может быть преднамеренно
употребленным парафразом, т.е. определенной риторической фигурой, и тогда
кажущееся многословие будет коммуникативно значимо и действенно: оно может
130

быть способом вызвать недоверие к высказываемому, навести на подозрение в
ложности передаваемой информации, выразить ироничное отношение говорящего.
И так, с точки зрения прагматики создание нового слова (и не только тропа)
означает нарушение максимы количества. Особенно наглядно это заметно, когда
образуется новая, более экспрессивная форма для обозначения уже ословленного
объекта. Это происходит не по причине necessity, а по причине стремления к beauty
и к emphases. В данном случае отсутствует логическая необходимость в новой
информации.
Включение в речевой акт нового ЛСВ слова (метафорического или
метонимического) намеренно нарушает и максиму качества, предписывающую
употребление только истинных и достоверных высказываний. Метафора же, как
известно, дает «неистинную» референцию, т.е. дает ложное знание о референте.
Естественно, что такое нарушение должно компенсироваться вниманием к
остальным принципам кооперации: Отношению и Способу. Этот ансамбль должен
быть

сбалансирован

таким

образом,

чтобы

снять

риск

непонятности

«семантического» неологизма, а такой риск всегда существует при создании нового
тропа, и он учитывался риториками, всегда предупреждавшими его серией
рекомендаций и предписаний.
Итак, новое слово и семантический неологизм, в частности, требует от
участников речевого акта активной позиции во всех постулатах речевого общения,
оно

мобилизует

интерпретирующую

силу

контекста,

всегда

«подстраховывающую» риск нововведения.
Мы считаем, что в реальном разговоре говорящие вообще редко соблюдают
максимы Грайса. Как правило, наоборот, в целях достижения светских целей, а
также в целях оказания положительного перлокутивного эффекта говорящие
нарушают максиму качества, избегая прямоты.
Как указывалось выше, говорящий и слушающий скорее прибегают к
Принципу Вежливости, или к Принципу Иронии Дж.Лича или же к Правилам
Взаимопонимания Р.Лакофф.
Помимо нарушений Принципа Кооперации при первом употреблении нового
слова может произойти нарушение и таких традиционных прагматических норм,
131

как нормы стиля, регистра, ролевых отношений, тональности ситуации и т.д. Так,
именно в результате нарушения нормы, предписывающей употребление слова
parameter рамками специального регистра математики, оно вошло в общее
употребление и стало интенсивно употребляться в значении «характеристика»,
приобретя статус buzz word. Иными словами, все единицы, которые мы описали
выше, как vogue words или buzz words появились в последние годы в английском
языке в результате нарушения нормы регистра (ср. вышеприведенные примеры:
bottom line, leading-edge, etc., а также low profile – «незаметная позиция», пришло из
военного регистра и т.д.).
Таким образом, весь процесс детерминологизации можно рассматривать как
результат нарушения прагматической нормы регистра.
В результате нарушения нормы стиля происходит миграция просторечных
слов в общеупотребительный слой. Подробнее мы остановимся на этих вопросах в
разделах «Прагматическая вариативность в соотнесенности с ситуативной линией»
и «Прагматическая вариативность в соотнесенности со стратификационной
линией».
Очевидно, можно говорить об определенной иерархии прагматических норм,
на

верхней

ступени

которой

находится уместность-неуместность.

Данная

прагматическая норма пронизывает все остальные.
2.5 Прагматика нового слова в процессе его конвенционализации
Особого внимания заслуживает динамика прагматического аспекта нового
слова. Ибо онтологическая сущность прагматики нового слова заключается в ее
динамическом характере. Процесс конвенционализации - включения инновации - в
широкий социокультурный контекст соотносится с Dynamic Interpretant в системе
Пирса.
В данном процессе принимают участие представители определенных
социопрофессиональных

и

прочих

групп,

что

оказывает

влияние

на

принятие/непринятие неологизмов.
132

Человек, создающий новое слово, originator (терминология Ю.Найды (Nida,
1964, 52)), стремится к индивидуализации и оригинальности. Затем слово проходит
несколько стадий социализации (принятие его в обществе) и лексикализации
(закрепление

в

языковой

системе)

(Гак,

1978).

Слово

воспринимается

посредниками (purveyors), которые распространяют его среди масс. Это, как
правило,

преподаватели

университетов,

школьные

учителя,

журналисты,

представители средств массовой информации. Слово фиксируется в периодической
печати. Очередная стадия - принятие слова широкими массами носителей языка.
Далее идет процесс лексикализации, и одновременно - приобретение навыков
адекватного употребления нового слова, т.е. приобретение коммуникативнопрагматической компетенции носителями языка.
На этой стадии прагматика предписывает правила адекватного употребления
новой лексической единицы, выявляет типичные для нее контексты употребления,
а также условия, противопоказанные для ее использования, т.е. создающие
«прагматическую аномалию» (Арутюнова, Падучева, 1985, 9).
Новое слово, как считают социологи, проходит пять стадий в процессе его
вхождения в общество (ср.: Rogers, 1971):
1) осознание (первое знакомство с инновацией)
2) интерес к инновации (стремление познать ее)
3) оценка инновации (одобрительное или неодобрительное отношение)
4) период испытания
5) принятие или отрицание инновации.
В этом процессе большую роль играют прагматически релевантные
характеристики воспринимающих членов социума, такие как возраст, пол,
образование. Как правило, быстрее неологизм воспринимается представителями
молодого и среднего возраста, имеющими определенный уровень образования, а
также больший доступ к средствам информации, принимающие большое участие в
социальном общении.
Однако трудно сказать, какой временной период обычно требуется для
полной конвенционализации неологизма.
133

Среди социологов существует понятие «инновациональный диссонанс», что
означает противоречие между отношением индивидуума к инновации и его
решением принять или отвергнуть ее. Отношение же к нововведению зависит от
уже упоминавшихся выше прагматически релевантных переменных возраста,
образования, этноса и т.д.
С другой стороны, вопрос о принятии/непринятии инновации решается в
зависимости от характеристик самого неологизма. К таким характеристикам можно
отнести следующие:
1) инновация должна иметь определенные преимущества по сравнению с уже
существующими (в случае трансноминаций, сочетающих новизну формы с
содержанием, уже передававшимися другой формой в языке);
2) инновация должна быть достаточно простой для восприятия. Идеальным
для быстрого принятия в обществе является тот неологизм, в котором совмещается
максимум простоты структуры с максимумом информативности.
Чем проще структура, тем больше у неологизма шансов на его принятие.
Инновация должна нести в себе достаточное количество новой информации, но не
превышать определенный информативный порог. Для того чтобы новое слово было
релевантным, оно должно иметь определенную долю известной информации (в
структуре или в содержании), с тем, чтобы новая информация могла быть
интегрирована с уже имеющейся. Иными словами, неологизм должен иметь
определенный

базис

воспринимающего.

для

его

Угадывание

идентификации,
значения

понимания

неологизма

может

со

стороны

происходить

спонтанно или путем поиска в когнитивной структуре воспринимающего того
фрейма, в который может быть интегрирована новая информация.
Главным же фактором, определяющим принятие/непринятие инновации, так
же как и при ее создании, является прагматическая потребность. Если члены
общества испытывают потребность и необходимость в данной единице, она имеет
основания быть принятой.
Американский социолог и культуролог русского происхождения Питирим
Сорокин указывал на то, что важную роль в процессе конвенционализации
инноваций играют следующие условия:
134

1) природа системы ценностей
2) природа культуры, в которой происходит распространение инноваций
3) степень развития средств массовой коммуникации (Sorokin, 1959).
Чем выше степень развития средств массовой коммуникации, тем быстрее
идет процесс конвенционализации инновации. Чем восприимчивее культура, в
которой происходит распространение неологизма, тем быстрее идет его
социализация. Восприимчивость культуры, вероятно, определяется степенью
цивилизованности нации.
2.6 Вхождение инновации в систему языка
Конечной стадией в процессе конвенционализации неологизма является его
вхождение в систему языка. Речь идет о том типе контекста, который соотносится с
пирсовским Ultimate или Normal Interpretant (конечная интерпретанта или
интерпретанта нормы).
Слово вступает в синонимические и антонимические, гиперонимические и
прочие системные связи. К этому моменту оно должно быть включено в толковый
словарь.

Факт

включения

слова

в

основной

корпус

толкового

словаря

свидетельствует о его полной конвенционализации.
В процессе вхождения инновации в язык в ее значении появляется
прагматические компоненты, кодирующие дополнительные черты контекстов
повторного (многократного) ее употребления. При этом может произойти
перераспределение

данных

компонентов

между

различными

аспектами

словозначения.
При повторном употреблении нового слова по мере его конвенционализации
происходят изменения как в распределении прагматических компонентов между
различными аспектами словозначения, так и в характере их наполнения.
Происходит приглушение компонентов, кодирующих упомянутые выше типы
модальностей

«удивление»

фиксирующие

как

новые

и

«неожиданность».

типы

модальностей,

Появляются
так

и

компоненты,

абсолютно

новые
135

дополнительные

параметры

коммуникативной

ситуации,

в

которой

преимущественно употребляется данное слово.
По мере конвенционализации слова изменяется и соотношение между
дескриптивной и прескриптивной функциями прагматических компонентов. В
момент создания слова можно говорить о зарождении дескрипции, т.е.
прагматические

компоненты

фиксируют

(описывают)

параметры

того

материнского контекста, в котором произошло рождение слова или его отдельного
ЛСВ. На первых этапах социализации дескрипция закрепляется, а затем при полной
лексикализации (вхождении слова в систему языка) дескрипция уходит на задний
план, уступая место прескрипции, т.е. предписанию.

3. Изменения в концептуальной картине мира английского
общества и их фиксация на лексической карте
Одной из проблем функциональной неологии является вопрос о том, какие
новые фрагменты общественного опыта носителей языка требуют лексической
фиксации. Какова роль прагматических факторов в этом процессе? По мнению
Дж.Лича, новое слово - это способ введения новых концептов (Leech, 1981).
Напомним в этой связи, что мир не отражается непосредственно в языке, мир
отражается в сознании, а сознание закрепляет, фиксирует, кодирует это отражение
в концепциональных знаках (Мыркин, 1986, 55), т.е. звуковой комплекс,
образующий слово, ни к какому отражению сам не способен. Язык не отражает
действительность, а отображает ее знаковым способом (Серебренников, 1988, 6).
Иными словами, между вещью и именем стоит отраженный в голове человека
образ вещи, представление о ней, некий концепт, то есть усредненное
представление о предмете. «Картина мира - то, каким себе рисует мир человек в
своем воображении - феномен более сложный, чем языковая картина мира, т.е. та
часть концептуального мира человека, которая имеет привязку к языку и
преломление через языковые формы. Не все воспринятое и познанное человеком,
но не прошедшее и проходящее через разные органы чувств и поступающее извне
136

по разным каналам в голову человека, имеет или приобретает вербальную форму»
(Кубрякова, 1988, 142).
Как известно, каждая цивилизация, социальная система характеризуется
своим особым способом восприятия мира (Гуревич, 1971, 17).
В данном параграфе речь пойдет об изменениях в картине мира
англоязычного общества последних трех десятилетий. Важное само по себе
рассмотрение данных изменений позволит вместе с тем осветить связь между
новым словом и тем типом контекста, который был определен нами в I главе как
культурный, ибо один из важных моментов бытия общей картины мира
заключается в ее культурной трансляции и введении в сознание индивидов
(Постовалова, 1988, 57). Именно поэтому понятие картины мира органически
вылилось в современную культурологию и семантику (Там же, 18). Однако
подробнее мы остановимся на понятии культурного контекста слова в III разделе,
где будет рассмотрено то, каким образом происходит кодирование черт
культурного контекста в различных частях словозначения.
В данном же параграфе наше внимание будет сконцентрировано на
рассмотрении того, как изменения в деятельностном опыте человека ведут к
появлению новых и расширению традиционных секторов в концептуальной
картине мира. В свою очередь, преобразование картины мира может иметь разные
формы фиксации на лингвистической карте. Например, на ней могут появиться
новые «государства»38.
Так, новый сектор в картине мира - компьютерная техника - фиксируется на
языковой карте в виде отдельного нового семантического поля компьютерных
терминов: CNC (computer numerical control) контроль подсчёта продукции при
помощи компьютера, net-surf, cyber-crime, e-banking, e-shopping, e-government.
Прагматическая потребность дать новые названия различным видам
деятельности посредством компьютеров, вызвала в языке 80-х годов своего рода
словообразовательный взрыв с полуаффиксом tele-: telepost - место в доме, где
находится компьютер. Ср.: telecommute, telecommuter,

telecommuting (telework)

38

Термин Е.С.Кубряковой. Ср.: «Языковая картина мира может быть уподоблена такой географической карте, на
которую нанесены государства к города, населенные пункты и области, целые регионы», (Кубрякова, 1988, 171).

137

работа на дому, при которой связь с офисом происходит через компьютер;
telebanking и т.д. Ср.:
The office tower-blocks of the city centers will be deserted as the workers
telecommute out in the suburbs (Longman Guardian New Words, 1986, 197).
Внутри нового семантического поля слова вступают в системные отношения,
прежде всего, в отношения синонимии. Причем, для современного состояния
английского языка характерно образование нескольких новых синонимических
рядов. Так, помимо упомянутых выше синонимов telework и telecommute,
появились такие, как viewdata, teletext - компьютерная система, обеспечивающая
подачу информации на телеэкраны индивидуальных компьютеров; у упомянутого
выше слова telepost появилось два синонима - flexiplace и electronic cottage.
Профессиональная

дифференциация

языка,

являющаяся

одним

из

чрезвычайно важных прагматических факторов, действующих в активных
номинативных процессах, привела к созданию своеобразного жаргона работников
компьютерной сферы.

Так, новые единицы, подобные brain-box (компьютер),

glitch (неожиданное нарушение в программе), ограничены в употреблении рамками
неформального общения между «компьютерщиками».
Вычленился еще один относительно новый сектор в картине мира космонавтика. Английская языковая система своеобразно отреагировала на
вычленение нового фрагмента деятельностного опыта. Она заимствовала новые
лексические единицы из русского языка (lunokhod, planetokhod, sputnik) и тем
самым заполнила лакуны, образовавшиеся на английской лексической карте. Чуть
позже появились и свои собственные термины космонавтики: spacelab, space-plane,
spacefaring (по аналогии с seafaring, moon walk, moon-buggy).
Относительно новым фрагментом отрицательного социального опыта можно
считать наркоманию, которая вызвала к жизни номинативный взрыв на периферии
лексической системы.
Известно, что лексика языка имеет двойственную природу: ядро и
периферию. Лексическое ядро языка передается личности в первую очередь. В его
состав входят основные значения (нетерминологические) существительных,
138

глаголов и других частей речи. Лексическая периферия, зависящая от ядра, дает
полную языковую картину культуры (Денисов, 1986, 85).
Несмотря на то, что новые номинативные единица сферы наркомании
ограничены в употреблении субкультурой наркоманов и торговцев наркотиками,
они становятся общеизвестными в связи с широким освещением борьбы с
наркоманией средствами массовой информации. В связи с нелегальностью
торговли наркотиками лица, связанные с этой сферой деятельности, вынуждены
создавать новые слова, руководствуясь прагматической установкой - засекретить
свое дело (Степанов, 1984, 126).
За последние два с половиной десятилетия в английском языке появилось
около 50 слов, связанных с наркоманией, которые образуют новые синонимические
ряды и антонимические пары. Так, для эвфемистического обозначения одной
только марихуаны употребляются следующие нейтральные по своей исходной
семантике слова: grass, pot, hash, herb, smoke, Acapulco gold, stuff.
Помимо

вычленения

новых

секторов,

в

картине

мира происходит

расширение уже существующих. Соответственно, на лексической карте внутри уже
существующих «государств» появляются новые «географические пункты».
Процесс экспериментирования, охвативший западное искусство в 60-е годы,
вызвал появление новых видов и направлений, которые на лингвистической карте
кодируются в виде новых терминов, образующих новые синонимические ряды.
Например: minimal art, minimalism, rejected art, reductivism, ABC art (искусство,
упрощающее и разлагающее на элементарные составные части цвет и форму); soft
art (искусство, использующее мягкие материалы);

kinetic art (искусство,

использующее движущиеся предметы); luminal art (искусство, использующее
световые эффекты); op-art, optical art (искусство, использующее оптические
аспекты); pop-art (популярное искусство).
В 70-е годы произошло дальнейшее расширение данного сектора. В связи с
появлением нового направления в художественном творчестве, которое делает
акцент на процессах, происходящих в сознании и подсознании художника во время
создания произведения искусства, появилось несколько синонимических терминов,
139

отражающих это направление: conceptual art, process art, antiform art, impossible art.
В 80-е годы появилось слово computer art (искусство, использующее компьютеры).
Расширяется сектор болезней; появляются новые виды нервных заболеваний,
например: Lou Gehrig desease – «болезнь Луи Герига» (заболевание центральной
нервной

системы,

сопровождающееся

дегенерацией

мышц)

(от

имени

баскетболиста Луи Герига, скончавшегося от этой болезни); 20-th century syndrome
(набор болезненных синдромов, связанных с достижениями нашего века); sickbuilding syndrome или tight-building syndrome (болезнь, вызываемая токсическими
веществами, образующимися в здании в результате неудачного проекта или в связи
с использованием вредных материалов).
Различные виды страха и болезненных опасений фиксируются в языке путем
активизации слов греческого происхождения phobia – «боязнь» и «phobe» «человек, испытывающий страх», в качестве вторых компонентов сложных слов.
Эти слова подверглись морфемизации и приобрели статус полуаффикса. Например:
acrophobia (боязнь высоты); acrophobe (человек, испытывающий этот страх);
americanophobe (человек, испытывающий страх по отношению к США);
technophobe (человек, который страшится технических нововведений). Agoraphobia
(от греческого agora – площадь в центре Афин) - этот термин, определяемый в
словарях как ненормальная боязнь открытых пространств, в последние годы
расширил своё значение и обозначает психическое расстройство, которое включает
комплекс различных фобий, общим компонентом которых является паника в связи
с нахождением в незнакомой обстановке: боязнь открытых пространств, озёр и
океанов, мостов и туннелей, боязнь толпы, магазинов и театров, и т.д.
Соответственно, появляются новые виды лекарств, диагностик, лечений.
Например, для лечения агорафобии применяется новый метод под названием
implosion или flooding, который предполагает избавление от страха путем прямой
конфронтации с источником фобии.
Расширяется сектор социальных явлений. Например, движение женщин за
свои права фиксируется в языке рядом лексических единиц. Например, lib –
«освобождение от дискриминации», libber, libbie – «участник движения женщин за
140

свои права». Последнее слово территориально маркировано и употребляется
преимущественно в США.
Это движение вызвало не только появление новых единиц в определённом
секторе лексической карты, но и модификации в других секторах. В 70-х годах под
влиянием феминистского движения английский язык был объявлен сексистским
языком, т.е. языком, дискриминирующим женский пол, так как в нём содержится
больше форм мужского рода, чем женского, что во многом объясняется широким
использованием слова man в качестве второго компонента в названиях профессий.
Как известно, в древнеанглийском языке слово man, так же, как и в
современном, имело два значения («человек» и «мужчина»). В древнеанглийский
период это не вызывало неудобств, так как наряду с этим словом существовало еще
несколько слов, различающихся по отношению к полу: wer (waepman) – взрослый
человек мужского пола и wif (wifman) – взрослый представитель женского пола. Со
временем wif и wifman преобразовались в wife и woman, в то время как wer и
waepman исчезли из языка к среднеанглийскому периоду, В результате звуковая
форма man фиксирует в языке два концепта. Двойное значение слова man
первоначально было характерно и для других германских языков, но постепенно
для передачи значения «человеческое существо» в этих языках были образованы
производные единицы, такие как Mensch в немецком и голландском, maniska в
шведском, menneske в датском. В английском же этого не произошло. В результате
феминистского движения и для снятия трудностей перевода вместо традиционных
cameraman, fireman, policeman, mailman в английском языке 70-х годов появляются
camera

operator,

firefighter,

law-inforcement

или

police-officer.

С

целью

выравнивания соотношения между мужским и женским полом в титулах, в
обращениях

-

man

заменяется

на

person:

chairperson,

Congress-person,

spokesperson;businessmen часто заменяют на businesspeople. Даже в церкви mankind
заменяется на people.
Наблюдается тенденция заменять слово man словом woman в контекстах,
связанных с женским полом. Так, во фразе one's own man последнее слово
заменяется на woman. Например:
141

"Thank heaven I have graduated from the "girl who can't say no!" I'm my own
woman now" (Barnhart, 1980, 230).
В то же время некоторые слова с «женскими» окончаниями заменяются на
нейтральные. Так, вместо stewardess и housewife в языке появляются flight attendant
и home-maker. Однако, как считает К.Барнхарт и другие лексикографы, вряд ли
такие «мужские» и «женские» пары, как master/mistress, hero/heroine, duke/duchess,
исчезнут из языка.
Основная масса слов на -person ограничена в употреблении феминистскими
кругами. С позиций «вне группы» они употребляются с оттенком юмора и иронии.
Ср.:
It's an engaging irony that the very word woman has a sexist bias in its etymology
that would offend the more middle-headed partisans of Woman's Liberation, if they
realized it... Most Feminists insist with reason that just as one doesn't have to be a man to
be person, one doesn't need to be a wife of a man to be a person.
As the next step backward down the brave but delusory road towards linguistic
equality, shall we rename the movement Wopersons Lib? (Howard, 1980, 20).
Предложение заменить приветствие Ladies and Gentlemen на Gentlepeople.
или Gentlepersons, также воспринимается многими носителями языка с иронией.
Пожалуй,

единственным

словом,

прочно

вошедшим

в

стандартное

употребление, является термин chairperson, вызвавший бурную дискуссию в 70-е
годы в связи с поисками в академической среде нейтрального с точки зрения рода
термина для «заведующего кафедрой», «декана». В настоящее время дискуссия
утихла. Как в американском варианте, так и в британском независимо от пола
широко употребляется редуцированная форма chair.
Проблема сексизма39 в названиях профессий и титулов не ограничивается
полусуффиксом -man. Дж.Стэнли развивает теорию «негативного семантического
пространства» для женщин в английском языке. Прежде всего, в английском языке
меньше

существительных,

относящихся

к

женщинам,

по

сравнению

с

существительными, которые относятся к мужчинам. Когда женщина выходит за
39

В словаре новых слов английского языка Д.Барнхарта (D.Barahart, 1991) зарегистрировано слово genderism,
которое пришло на смену sexism как более нейтральный термин.

142

пределы традиционных ролей (матери/жены), она попадает в семантическое
пространство, уже занятое мужчинами (Stanley, 1977, 67). В таком случае, считает
Стэнли, аномальная позиция женщины должна быть отмечена специальным
маркером женского пола, либо 1) единицами lady, woman, female перед названием
профессии, например: woman doctor, female dentist; либо 2) деривационными
феминизирующими суффиксами -ette/ess; либо 3) словом woman в качестве второго
компонента в сложных словах, например:

spokeswoman. При

congresswoman,

этом следует отметить, что мужской полупрефикс male- встречается лишь в очень
ограниченном количестве слов, а именно, в названиях профессий, традиционно
относящихся к женскому полу, например; male nurse, male secretary; male stripper,
male exotic dancer.
Результатом

борьбы

с

сексизмом

(гендеризмом)

в

языке

можно

рассматривать появление в последние десятилетия местоимения общего рода he/she
в тех случаях, когда субъект может быть либо мужского, либо женского рода.
Многие писатели избегают употребления he в безличных предложениях типа
If a person wishes to succeed, he must work hard. Обычно в данном случае
употребляется he or she. Форма he/she продолжает завоевывать популярность и
вытеснила другие «заменители» (например: со, hesh, tey). Употребление he/she
ограничивается письменной речью. Более лаконичный вариант s/he менее
распространен, хотя одобряется некоторыми феминистками.
Наконец, самым действенным результатом феминистского движения можно
рассматривать

введение

подчеркивающих

нейтральной

семейное

положение

формы

Ms

женщины.

вместо
По

Mrs

и

результатам

Miss,
опроса

информантов в США феминистское движение начинает терять свою популярность,
и слова типа bra-burner (эмоциональный синоним libbie) многими были
определены как устаревающие. Однако движение продолжает существовать, и
одним из подтверждений этому является регулярный выпуск журнала "Ms".
Иногда новые единицы номинации возникают для фиксации фрагмента
картины мира, уже давно существующего и отраженного в сознании носителей
языка, но еще не ословленного. Так, уже давно кризис моральных и этических норм
современного

мира

вызвал

к

жизни

различные

формы

брака,

которые
143

существовали, не имея определенной фиксации в языке. В 80-е годы в связи с
расширением подобных форм в языке появились единицы типа contract marriage
(брак, заключаемый на определенный период), open marriage (брак, в котором
каждому супругу предоставляется социальная и сексуальная свобода), serial
marriage

(последовательность нескольких временных браков).

Аналогичным с точки зрения ономасиологического подхода к акту
номинации

является

словосочетание

life-boat

ethics

(этические

нормы,

предписывающие в кризисной ситуации действия по принципу «спасательной
шлюпки», когда в целях спасения из переполненной шлюпки бросают за борт
лишних пассажиров).
Возможен еще один вариант соотношения между картиной мира как
отражением реального мира и языковой картой мира как фиксацией этого
отражения. Один и тот же фрагмент в картине мира фиксируется на лексической
карте двумя номинативными единицами, одна из которых - неологизм. (Явление
появления нового синонима, который полностью вытесняет старое слово.)
Например, как утверждает американский писатель Стадс Теркель, в Америке слово
slums (трущобы) уступило место ghetto (гетто), а затем в 80-е годы появился еще
один эвфемистический синоним, вытеснивший ghetto - inner city (внутренняя часть
города). На Британских островах, по данным ведущего английского лексикографа
Р.Бёрчфильда, слово Mahammedan заменено на более нейтральное Muslim, Negro на Black, Asiatic заменено на Asian, О-level - на GSCE (общее свидетельство об
окончании средней школы), X (дети до 16 лет не допускаются) заменено на PG
(Parental Guidance - вход только с родителями).
В США, по данным У.Сэфайэра, exercise classes (занятия физкультурой)
заменено на workouts; sweat suits (спортивные костюмы) на warm ups; luncheonette
(кафе) на coffee shop.
Прилагательное atomic, некогда привычно употребляемое по отношению к
бомбам и атомным станциям, было заменено на nuclear (как в британском, так и в
американском вариантах).
Наконец, возможен такой вариант взаимодействия между объектом
номинации и именем, когда различия между значениями двух разных имен,
144

обозначающих два разных объекта, полностью исчезают. Два слова становятся
абсолютными синонимами. Так, в 1986 г. в Англии официально было объявлено об
отмене традиционных различий между двумя основными терминами Лондонской
Фондовой биржи: broker и jobber – «маклер, совершающий сделки с джобберами,
получая за это комиссионные», jobber – «биржевой маклер, совершающий
операции за собственный счет, вступая в сделки с брокерами».
Через определенное время одно из этих слов должно уйти из языка как
избыточное. Какой из двух терминов «выживет», покажет время, однако можно
предположить, что это будет broker, так как это слово в большей степени
закреплено в языке и образует большое словообразовательное гнездо: ship and
insurance broker,cotton-broker,tea-broker,wool-broker40.
Это

служит

наглядным

подтверждением

тенденции

к

выражению

одинаковых или близких значений одной формой, а также тенденции к устранению
избыточных средств выражения.
В связи с этим возникает и вопрос об архаизации. Ванную роль здесь играет
общественная

значимость

денотата,

потребности

коммуникации.

Однако

архаизация не ведет к обеднению лексического фонда, уместнее говорить об
обновлении словарного состава; новых слов в языке появляется гораздо больше,
чем исчезает старых.
Р.Квирк в одной из своих монографий (Quirk, 1980) пишет о необходимости
определить критерии устаревания слов: лексикографы, как правило, фиксируют
рождение слов, но не их смерть. Так, например, слова brougham, vesta, lucifer, firki,
hogshead, kilderkin, по мнению Р.Квирка, должны быть помечены в словаре как
устаревшие, так как они вышли из словарного состава языка.
Особую важность в аспекте функциональной неологии представляют
эфемеризмы

(слова,

широко

употребляемые

в

определенные

периоды

общественного развития, как правило, связанные с деятельностью отдельных
политических деятелей, но затем не вошедшие в общий фонд, а употребляемые
только в связи с конкретными событиями). Так, в 1973 г. в американском варианте
40

В доказательство нашему предположению можно привести тот факт, что именно broker, а не jobber было
заимствовано в русский язык в последние годы.

145

английского языка появился ряд эфемеризмов, производных от Watergate
(скандальные события в отеле Уотергейт, связанные с подслушивающими
устройствами, компрометирующими деятельность президента Никсона):

post-

Watergate, pro-Watergate, Watergater (приверженец тактики скандала) и т.д.
Более поздними эфемеризмами являются Thatcherism (политика М.Тэтчер),
Reigonomics (политика Р.Рейгана), по аналогии с Nixonomics; Quaddafism (политика
М.Каддафи - политического лидера Ливии с 1969 г., особенно его ярый
религиозный фундаментализм и бескомпромиссная оппозиция к западной
культуре). Среди более поздних эфемеризмов можно упомянуть - Irangate (скандал
до вокруг секретных поставок оружия США Ирану),

Contragate (скандал,

связанный с поставкой оружия контрреволюционерами Никарагуа).
К эфемеризмам можно отнести такие слова, как Vietnik и его синоним
peacenik (человек, выступающий против войны во Вьетнаме), hippie, yippie
(политически активные радикальные хиппи), flower children (молодые хиппи с
цветами в волосах).
Данные слова носителями языка были определены как устаревшие. На смену
им пришло новое слово punk панк, которое отражает новую, еще более уродливую
форму протеста молодежи. Движение панков вызвало к жизни целую серию
новообразований, таких как skin-head, agro-boy (бритоголовые панки), bower boots
(высокие тяжелые ботинки, которые бритоголовые панки носят и часто используют
в уличных драках). Однако движение заметно потеряло свою популярность и,
видимо, через несколько лет лексика панков тоже перейдет в разряд эфемеризмов.
К эфемеризмам можло отнести и baby-boomer (ребенок, родившая во время
послевоенного демографического взрыва). В настоящее время поколение babyboomers выросло в yuppies и yumpies (молодые преуспевающие профессионалы),
пройдя в 70-е годы через период me generation (me decade) (десятилетие,
характеризующееся поисками самовыражения и личного успеха). Отражением
одной из ценностных ориентации yuppies, а именно, стремления к высокому
заработку обоих супругов при отсутствии детей, явилось слово dink (double income
no kids), зафиксированное впервые в 1987 г. (The Washington Post). По аналогии с
146

ним в последние годы появились шутливые sink (single income, no kids), nilok (no
income, lots of kids), skippie (school kids with income and purchasing power).
В последние десятилетия появились такие слова как pro-lifers,

Hare-

Krishnas, Moonies, обозначающие представителей различных социальных и
религиозных группировок, которые, возможно, через некоторое время перейдут в
разряд эфемеризмов.
Таким образом, язык имеет в себе «отпечатки картины мира» (Ср.:
Постовалова, 1988, 21).
Естественно, картина мира отражается помимо языка в жестах, в культовом и
светском изобразительном искусстве и музыке, ритуалах, вещах, этикете, мимике,
модах, способах видения хозяйства, технологии вещей, построенных с учетом
логики вещного мира, вычлененной и запечатленной в картине мира, различного
рода социокультурных стереотипах поведения людей и т.д. (Ср.: там же, 1988,121).
При этом картина мира ни в коей мере не должна быть стенограммой знаний
о мире. Она не есть зеркальное отображение мира и не открытое «окно» в мир, а
именно картина, т.е. интерпретация, акт миропонимания, она зависит от призмы,
через которую совершается мировидение (там же, 1988, 122).
При изменении картины мира, происходит своего рода смена «оптики» для
внутренних глаз человека, когда новое умозрение дает и новую очевидность
(выражение С.Е.Никитиной, цит. по: Постовалова, 1988, 28). Мировидение во
многом определяется «духом языка» в гумбольдтианском смысле. Таким образом,
язык оказывается вовлеченным в формирование концептуальной картины мира.
То, что принято называть языковой картиной мира, - это информация,
рассеянная по всему концептуальному каркасу и связанная с формированием самих
понятий при помощи манипулирования в этом процессе языковыми значениями и
их ассоциативными полями, что обогащает языковыми формами и содержанием
концептуальную систему, которой пользуются как знанием о мире носители
данного языка (Телия, 1988б, 177).
Таким образом, между концептуальной картиной мира и языковой картиной
мира существуют сложные неоднонаправленные диалектические отношения
взаимовлияния.
147

Кроме того, как указывалось выше, картина мира является ядром широкого
культурного контекста, на основе которого происходит понимание индивидов в
процессе общения. Общая картина мира является своеобразным посредником при
общении коммуникантов. Именно общая картина мира создает то единое
смысловое поле (когнитивное пространство), в пределах которого осуществляется
смысловое движение и обмен информацией. Именно эта общность создает тот
пирсовский коминтенпретант, в котором должны слиться разум говорящего и
разум слушающего, чтобы любая коммуникация имела место.
Иными словами, картина мира формирует тот тип контекста, который
занимает самую высокую позицию в рассматриваемой нами контекстной иерархии
(речь идет о культурном контексте). Слово вообще и новое слово в частности несёт
в себе код данного типа контекста.

Заключение по разделу

Процесс ословливания мира, являясь по своей природе семантическим
процессом, т.е. имеющим в своей основе отношение «знак – референт», вместе с
тем характеризуется активным действием прагматических факторов различных
порядков.
Прагматика нового слова определяется комплексом внешних и внутренних
параметров.
Исследование внешней прагматики нового слова показало, что оно является
прагматически отмеченным в 4-х аспектах: 1) в аспекте причин его порождения, 2)
в аспекте самого акта его порождения, 3) с точки зрения процесса его социализации
(вхождения в общество), 4) с точки зрения его вхождения в систему языка.
В комплексе причин, вызывающих к жизни новое слово, значительная роль
принадлежит

риторическим

(прагматическим)

потребностям,

таким

как

необходимость назвать еще не названное, потребность к созданию более
экспрессивных и ярких форм путем воздействия на эмоциональные сферы сознания
и т.д.
148

В акте порождения нового слова действует комплекс когнитивных,
семантических и прагматических факторов. У истоков создания нового слова стоит
прагматический

оператор,

определяющий

тип

коммуникативного

акта,

иллокутивную силу высказывания, намерение и установку говорящего, т.е. в акте
порождения

прагматика

когнитивный

процесс

предшествует

семантике.

категоризаши

и

Одновременно

субкатегоризаши

идет

фрагмента

действительности (объекта), подлежащего ословливанию, а также происходит
поиск формы для пучка семантических признаков, в результате чего образуется
новая лексическая единица. В процессе ее порождения значительная роль
принадлежит контексту, черты которого так же, как и иллокутивная сила
высказывания, в котором впервые употребляется слово, впитываются в его
семантику. Значительную роль здесь играет социо-психо-биологические свойства
говорящего.

В

прагматические

результате
компоненты,

в

значении
являющие

слова
собой

начинают

формироваться

внутреннюю,

отраженную

прагматику слова.
Анализ внутренней прагматики слова позволяет прийти к заключению о том,
что спектр прагматической информации нового слова богаче прагматического
спектра канонического слова. Дополнительно к прагматическим компонентам,
выделенным нами в традиционном слове, новое слово несет компонент временной
коннотации новизны, являющейся одним из компонентов временного дейксиса
(локации), который связан с компонентами модальностей «неожиданность» и
«удивление». В прагматическом спектре нового слова может также присутствовать
компонент «моды». Ведущим компонентом внутренней прагматики нового слова
является компонент временной локации.
Все новые слова можно расклассифицировать по степени их неологичной
силы, которая определяется временной коннотацией новизны. Последняя, в свою
очередь, связана с такими прагматически релевантными факторами как (1)
продолжительность употребления; (2) частотность употребления. Кроме того,
временная

коннотация

нетривиальностью

новизны

внешней

может

формы,

создаваться

неординарностью

необычностью

и

морфологической

дистрибуции.
149

Исследование вскрыло определенную корреляцию между прагматической
причиной создания нового слова и способом его образования. Так, необходимость
назвать новую реалию лежит в основе возникновения собственно неологизмов,
создаваемых по словообразовательным моделям или путем новой конфигурации
отдельных морфем, а также терминологических семантических инноваций.
Стремление к большей выразительности лежит в основе образования новых, более
экспрессивных имен (трансноминаций) для уже обозначенных предметов,
создаваемых либо с помощью регулярного словообразования, либо путем
заимствования, либо путем семантической деривации. Это дало нам, возможность
говорить о типологическом описании новообразований по двум принципам: 1) по
способу создания; 2) по прагматической причине создания. Данная цепочка была
дополнена принципом цели.
Онтологическая сущность прагматики нового слова заключается в ее
динамичном характере. По мере конвенционализации нового слова происходят
изменения как в распределении прагматических компонентов между различными
аспектами его словозначений, так и в характере их наполнения. Происходит
приглушение

компонентов,

кодирующих

модальности

«удивление»

и

«неожиданность». Появляются компоненты, фиксирующие как новые типы
модальностей, так и некие новые дополнительные параметры контекста.
По мере конвенционализации слова изменяется и соотношение между
дескриптивной и прескриптивной функциями его прагматических компонентов. В
момент создания слова можно говорить о выполнении ими дескриптивной
функции: они фиксируют, описывают параметры того контекста, в котором
происходит акт «крещения» новым словом. На первых этапах социализации
дескрипция закрепляется, а затем при полной конвенционализации дескрипция
уходит на задний план, уступая место прескрипции.
Конечной стадией в процессе конвенционализации неологизма является его
вхождение в систему языка. Речь идет о том типе контекста, который соотносится с
пирсовской конечной интерпретантой (normal или ultimate interpretant).

150

На принятие слова в обществе влияют прагматически релевантные факторы,
связанные сносителями языка, с одной стороны, и свойствами самой инновации, с
другой.
В акте порождения нового слова зачастую происходит нарушение
традиционных прагматических норм и принципов. Речь идет прежде всего о
конверсационных максимах Грайса, в частности, о максимах количества и качества.
Само появление нового слова является нарушением пуристической нормы
классической риторики. Однако данные нарушения не являются критериальными
для любого нового слова.
Обращение к рассмотрению новых фрагментов общественного опыта
носителей языка и новых концептов в картине мира, требующих лексической
фиксации, позволило нам прийти к заключению о том, что преобразование картины
мира может приобретать разные формы фиксации на лингвистической карте.
Происходит расширение традиционных и появление новых секторов в картине
мира. Иногда новые единицы номинации возникают для фиксации фрагмента
картины мира, уже давно существующего и отраженного в сознании носителей
языка, но еще не ословленного.
Между концептуальной картиной мира и языковой картой мира существуют
достаточно сложные отношения. Общая картина мира создает то единое
когнитивное пространство (когнитивную плоскость контекста), в пределах
которого осуществляется обмен информацией.

151

Раздел III. Взаимодействие прагматических и семантических
аспектов новой лексики современного английского языка
Цель данного раздела - поставить и осветить проблемы функциональной
лексикологии, связанные с взаимодействием семантических и прагматических
аспектов в слове. Тем самым мы стремимся доказать правильность нашего
основного

методологического

постулата

о

взаимообусловленности

и

взаимозависимости семантического и прагматического в слове.
Цель данного подраздела - доказать спорность идеи Н.Хомского о языке как
о гомогенной системе и о носителе языка как об идеальном говорящем-слушающем
(Chomsky, 1965). Отсутствие гомогенности в языке проявляется прежде всего в
лексике.
В первой части раздела мы ставим проблему дифференциации новой лексики
с точки зрения внешней прагматики, т.е. в соответствии с основными параметрами
дейктического контекста.
Центральный подраздел раздела посвящен рассмотрению взаимодействия
семантической и прагматической вариативности. Анализируются типы нарушений,
лежащих в основе двух видов вариативности: нарушение отношения «знак –
референт» в случае семантической вариативности и нарушение отношения «знак –
пользователь» при прагматической вариативности. При этом освещаются вопросы,
связанные с тем, как изменения в семантике слова влияют на изменения в его
прагматическом спектре, с одной стороны, и как изменения в употреблении ведут
к семантическим сдвигам - с другой. Анализ проводится как на уровне всей
лексемы, так и на уровне отдельного словозначения - ЛСВ.
Именно в этом разделе анализируется механизм становления прагматических
компонентов значения слова. Анализ проводится на материале новых предикатных
ЛСВ существительных, которые в терминах когнитивной семантики являются
прототипом лучшего образца прагматически отмеченного знака.
Завершается раздел подразделом о введении нового слова в текст: Проблема
взаимодействия слова и текста рассматривается в двух аспектах: 1) в аспекте
152

прагматики говорящего анализируются различные способы введения нового слова
в текст; 2) в аспекте прагматики слушающего рассматриваются способы
декодирования прагматической информации в тексте, который рассматривается
нами как дискурсивный тип контекста.
Третий подраздел посвящен анализу парадоксов семантики и прагматики
новой эвфемической лексики. В данной части освещаются вопросы, связанные с
прагматическими причинами появления эвфемизмов. Вскрывается парадокс
эвфемизмов,

заключающийся

перлокутивным

эффектом

в

в

противоречии

высказывании

между его

(контексте)

и

положительным
пейоративными

семантическими изменениями в значении эвфемизма на уровне системы языка.
Вскрывается также парадокс эвфемизмов, связанный с миграцией эвфемизма
за пределы социолекта, в результате чего теряется его смягчающий перлокутивный
эффект.
Важное само по себе исследование новых эвфемизмов представляется
необходимым ещё и потому, что оно способствует выявлению сложного
неоднонаправленного,

порой

противоречивого

процесса

взаимодействия

семантических и прагматических параметров эволюции словарного состава языка.
Завершается

раздел

подразделом,

фиксации прагматической информации.

посвященным

лексикографической

Ставятся вопросы,

связанные с

распределением информации между семантической и прагматической зонами
словарной статьи. Акцентируется важность введения прагматической информации
для

изучающих

соотнесённостью

иностранный
прагматических

язык.

Выявлятся

компонентов

с

зависимость

определённым

между
аспектом

словозначения и их фиксацией в определённой части словарной дефиниции.
Ставится вопрос о совершенствовании и систематизации системы прагматических
помет в словарях.
Рассматривается проблема более детального и чёткого представления
прагматической информации, связанной с новым словом. Речь идёт о более чёткой
параметризации контекстов первичного употребления слова, т.к. именно эти
контексты формируют прагматику слова.
153

1. Соотношение семантической и прагматической вариативности
новой лексики

В данном разделе речь пойдёт о соотношении прагматики и семантики слова
в динамическом аспекте. Иными словами, мы попытаемся ответить на два вопроса:
1) каким образом изменения в семантике влекут за собой изменения в его
прагматике (как внешней, так и внутренней)? 2) как изменения в употреблении
слова (т.е. в его внешней прагматике) связаны с расширением семантической
структуры слова?
1.1 Становление прагматических компонентов слова
в процессе семантической деривации
В данном разделе мы постараемся ответить на вопрос о том, как происходит
становление

прагматики

слова

при

изменении

значения,

и

как

новые

прагматически отмеченные ЛСВ слова влияют на прагматику всей лексемы в
целом.
Механизм формирования прагматических компонентов значения.
Исходя из того, что прагматические компоненты интегрируются с
совокупной семантикой слов, процесс их инкорпорирования подчиняется действию
семантических закономерностей.
Будучи по своей природе прагматическими, т.е. ориентированными на
пользователя, на употребление знака в соответствии с широким прагматическим
контекстом, они вместе с тем, появляются в значении в результате семантических
процессов. И в этом заключается двойственная природа этих компонентов: с одной
стороны,

они

являются

частью

прагматики,

с

другой

стороны,

будучи

инкорпорированными в значение, они являются частью совокупной семантики.
В результате, как указывалось выше, данные компоненты являются
связывающим звеном между прагматикой и семантикой. В связи с этим
154

исследование механизма становления прагматических компонентов значения
проводилось нами методом компонентного анализа, традиционно применяемого в
рамках анализа семантики слова.
Попытка

систематизировать

семантические

процессы

в

аспекте

компонентной структуры ЛСВ привела нас к заключению о том, что в основе всех
семантических процессов лежит три оси: 1) ось редуцирования (убывания)
компонентов значения; 2) ось индуцирования (прибавления) компонентов; 3) ось
субституции (замены) одних компонентов на другие.
По линии убавления компонентов когнитивного значения идет процесс
расширения значения (ср.: Nida, 1975). Например, при образовании нового ЛСВ
charisma (strong personal appeal) произошла потеря семы "отношение к религии" (ср.
с исходным значением: а gift bestowed by God on select individuals). В результате
интенсионал понятия обедняется, но экстенсионал соответственно расширяется.
Процесс расширения имеет место при образовании широкоупотребительного
слова guru. Ср.: guru – N pers1 – a personal religious teacher and spiritual guide in
Hinduism. → N pers2 – a leading figure in some field.
Необходимо отметить, что мы рассматриваем процессы, а не результаты
семантических изменений.
Так, в нашей классификации расширение значения идет по линии убавления,
сужение – по линии добавления компонентов.
Однако, с точки зрения результатов, расширение означает расширение сферы
предметной соотнесенности, т.е. экстенсионала слова, сужение – сужение сферы
предметной соотнесенности. При этом не существует прямого соответствия между
процессом и результатом.
Так, расширение сферы предметной соотнесенности может быть результатом
как процесса расширения, так и процесса метафоризации, метонимизации.
По линии прибавления компонентов идет процесс сужения значения. Так,
при образовании нового значения слова don (a leader in the mafia) к
первоначальному

значению

(a

leader,

a

teacher,

a

master)

добавилась

конкретизирующая сема membership of a mafia, т.е. социально маркированный
155

компонент, предписывающий новому ЛСВ ограничения на употребление рамками
ситуаций, связанных с деятельностью мафии.
Экстенсионал значения сужается, соответственно, появляются новые
прагматические ограничения.
Процессы метафоризации и метонимизации идут по линии замены
дифференциальных сем исходного значения на дифференциальные семы нового
значения на основе общей семы. При этом общая сема может либо входить в ядро
значения

и

иметь

ранг

дифференциальной

семы,

либо

находиться

в

импликационале (в ранге потенциальной семы). Исходя из этого, можно говорить о
двух видах метафорического переноса: 1) на основе общности визуальных
признаков; 2) на основе общности ассоциативных признаков.
Примером первого типа метафор может послужить значение слова box (a TV,
a computer, a wireless), которое появилось в результате метафорического переноса
на основе визуально воспринимаемого сходства по форме. Ср. исходное значение
box – а container of rectangular form. Пример второго типа – новое значение слова
vegetable – “lifeless inert creature”.
Метафор второго типа в языке появляется гораздо больше, чем метафор
первого типа.
Схема процессов изменения эмоционала (его оценочного компонента)
строится по тому же принципу трех осей:
1. По линии индуцирования идут процессы: а) мелиорации (в случае
прибавления положительной оценки), например: gas (a great pleasure, a delight),
funky (appealing); или б) пейорации (в случае индуцирования отрицательной
оценки), например: don, vegetable, drag (smth. boring);
2. По линии редуцирования идет процесс нейтрализации (переход значения
из оценочного в нейтральное): black потеряло свою негативную окраску под
влиянием лозунга – Black is beautiful.
3. По линии субституции идет процесс энантиосемии (изменение знака
оценки на противоположный). Например, слово bad развило новое значение good
(ограничено в употреблении рамками цветного населения). Ср.: fulsome – значение
“grossly excessive to good taste” заменено на “flattering, complimentary”, в слове
156

bitchin' значение “grumbling, complaining” заменено на “good, cool, with it”, а слово
awesome приобрело значение “very good, great” (ограничено в употреблении
преимущественно рамками студенческого социума).
В целом, в новой лексике современного английского языка преобладает
процесс пейорации. Эти же схемы трех осей лежат в основе становления
(изменения) всех остальных компонентов прагматического спектра слова (помимо
оценки), а именно социального статуса, профессиональной принадлежности,
этноса, возраста, пола, территориальной локации, тональности ситуации, ролевых
отношений и т.д. При этом мы гипотетически предполагаем, что при становлении
компонентов данного типа будут задействованы линии индуцирования и
субституции,

т.е.

будет

происходить

либо

аккумуляция

прагматических

компонентов (в случае образования нового ЛСВ от идентифицирующего знака),
либо замена прагматических компонентов исходного значения на прагматические
компоненты нового значения (в случае образования предикатного ЛСВ от
значения, являющегося также предикатным по своей природе).
Особого внимания, с прагматической точки зрения, заслуживает подгруппа
бранных слов, у которых оценка входит не в эмоционал, а в интенсионал значения,
т.е. составляет ядро всего значения.
pig - N zoo - swine, hog → N pers - a hostile or insulting epithet for a policeman;
crow - N zoo - any of various large usu, entirely glossy black oscine birds → N
pers (sl.) a derogatory name for a girl or woman esp. one who is old or ugly.
Параллельно в импликационалах новых ЛСВ индуцируются прагматические
компоненты социального статуса, ограничивающие их употребление по линии
стратификационной вариативности рамками средних и низших слоев населения.
Помимо этого в импликационале появляются компоненты, ограничивающие их
употребление рамками молодежной среды. По линии ситуативной вариативности
происходит индуцирование стилистической маркированности – (sl.).
Такое обилие прагматических компонентов, сопутствующих оценке, не
случайно. Как указывалось в разделе I, компонент оценки предполагает наличие в
прагматическом спектре компонентов эмотивности, стилистической отнесенности,
пола, возраста, тональности ситуации общения. В случае же, когда оценка входит в
157

интенсионал, т.е. полностью "угнетает" когнитивное значение, совершенно
естественно происходит прагматический "взрыв" - слово маркировано по
максимальному количеству составляющих прагматического спектра.
Анализ
проведен

механизма

на

материале

формирования
новых

прагматических

предикатных

значений

компонентов

был

существительных

английского языка. Как указывалось в предыдущем разделе, именно предикатные
знаки требуют учета большего количества ограничений на их употребление, и в
связи с этим они представляют больший интерес и большую трудность для
прагмалингвиста.
Прежде всего, представляется важным определить своеобразные центры
аттракции,

т.е.

пополняемые

лексико-семантические

новыми

предикатными

группы
ЛСВ,

(ЛСГ),

которые

мы

наиболее

активно

будем

называть

«прагмемы» (термин Л.А.Киселевой). Такой группой оказалась ЛСГ имен лица.
Анализ образования ЛСВ имен лица показал, что они развиваются в
семантической структуре существительных, по своему основному значению
принадлежащих к ЛСГ имен предметов, животных, отвлеченных явлений; при этом
центром иррадиации оказалась ЛСГ N obj.
Анализ образования новых прагмем N pers из ЛСГ N obj показал, что эти
ЛСВ возникают, в основном, путем метафорического переноса, главным образом,
от основного ЛСВ слова, являющегося как правило, идентифицирующим.
Так, если мы рассмотрим становление новой прагмемы «box», приведенной
выше, мы сможем обнаружить следующие изменения в структуре исходного
словозначения:
- редуцирование дифференциальных сем, отражающих видовые особенности
ящика как предмета упаковки за исключением одной обшей семы – "прямоугольная
форма";
- индуцирование новых дифференциальных сем, отражающих видовые
особенности телевизора как электронного прибора, имеющего прямоугольную
форму;
- индуцирование отрицательной эмоциональной оценки;
- индуцирование компонента неформальной тональности общения.
158

В случае образования второго нового значения box (a computer) происходит
дополнительное индуцирование компонента регистра – новый ЛСВ ограничен
рамками компьютерной профессиональной сферы.
Наконец, при образовании еще одного ЛСВ слова box (a radio, a tape recorder)
произошло индуцирование компонента возрастной локации – данный ЛСВ
употребляется преимущественно молодежью в США.
Как указывалось выше "визуальные" метафоры уступают в количественном
плане "ассоциативным" метафорам. В связи с этим остановимся подробнее на
рассмотрении последних. Особое внимание при этом мы уделим анализу
становления прагматической доли значения, инкорпорируемой в импликационал
нового значения.
Рассмотрим это на следующих примерах. Ср.: cookie – N obj – small flat cake,
biscuit → N pers – an attractive woman; heap – N obj – things thrown on one another,
pile → N pers – a slovenly woman; dish – N obj – the food served in a dish → pers – an
attractive person.
В импликационалах данных предикатных ЛСВ индуцируется прагматический компонент, ограничивающий их употребление рамками мужской компании.
Как показали тесты, многие женщины воспринимают эти слова как оскорбление.
Незнание подобной прагматической информации может привести к неадекватной
реакции партнера по коммуникации.
Менее характерно появление новых ЛСВ имен лица для существительных,
по своему основному значению относящихся к разряду имен животных. Анализ
показал, что образование новых предикатных ЛСВ идет путем метафорических
переносов на основе ассоциативных представлений о характере и повадках
животных и птиц и об их внешнем виде.
Новые ЛСВ оценивают человека по характеру: cow – N zoo – female of any
bovine animal exp. of the domestic species. → N pers – an objectionable person.
Новые значения, образованные от имени животного, могут квалифицировать
лицо по умственным способностям. Так, предикатный ЛСВ слова goat (a silly
person) образуется на основе ассоциативного представления о козле, как о глупом,
159

тупом животном. Ср.: cluck – N zoo – a broody foul → N pers – a dull or unintelligent
person, a fool.
Обращает на себя внимание тот факт, что новые предикатные ЛСВ могут
развиваться

в

семантической

структуре

слов,

уже

имеющих

оценочно-

характеризующее значение лица, зафиксированное в основном корпусе словаря.
Речь идет о словах с богатым импликационалом. Например, богатое ассоциативное
поле имеет слово dog, включающее в себя различные импликационные признаки
(преданность, верность, услужливость, ничтожность, угрюмый характер и т.д.)
(Никитин, 1979). Существующий в языке оценочный ЛСВ dog (N pers – a worthless
or

surly

person)

явился

результатом

актуализации

потенциальной

семы

"ничтожность". Новый прагматически отмеченный ЛСВ dog (N pers – a traiter, a
betrayer),

как

указывалось

выше,

является

результатом

актуализации

потенциальной семы "выслеживание". Импликационал нового ЛСВ предписывает
его употребление в среде преступного мира.
Для сравнения рассмотрим семантическое развитие слова fox имеюшего
следующее исходное значение: any of various alert carnivorous mammals of the dog
family related to but smaller than wolves with shorter legs and long bushy tail.
В языке уже давно существует оценочный ЛСВ N pers, развившийся в
семантической структуре данного слова на основе актуализации в иктенсиснале
импликационного признака "хитрость": N pers – a crafty person.
Новый ЛСВ fox – N pers – sl an attractive woman образован в результате
введения в семантический фокус значения актуализированной потенциальной семы
"привлечение внимания", которая имплицируется интенсионалом основного
значения fox (мех, а также длинный пушистый хвост предполагают привлечение
внимания). Новый ЛСВ ограничен в употреблении рамками цветного населения и
подростков. Для большинства женщин, как показали результаты опроса
информантов, данное оценочное слово является оскорбительным.
Очевидно, подобная "зоополисемия" объясняется, с одной стороны,
значительной степенью использования данной ЛСГ на предыдущих этапах
развития языка, с другой стороны, богатством импликапионала значения
отдельных слов из ЛСГ имен животных. Это позволяет сделать предположение о
160

том, что слова данной группы будут продолжать развивать новые предикатные
ЛСВ и каждый раз это будет результат актуализации одного из множества
признаков импликационала.
Таким образом, становление прагматических компонентов значения идет
преимущественно по линии метафорического переноса за счет актуализации
импликационных

компонентов

значения,

на

основе

которых

происходит

формирование прагматических компонентов импликационала и эмоционала.
Образование прагматически отмеченного типа значения у имен лица за счет
метонимического переноса менее характерно. И это не случайно. Как известно, для
метонимии более характерно тяготение к индикативной функции, нежели к
функции предикации (Телия, 1977). Как правило, смежными являются реальные
свойства того, что уже обозначено, и нового обозначаемого, а не гипотетические,
ассоциативные признаки, лежащие в основе метафоры.
Итак, можно говорить о том, что каждый новый ЛСВ слова имеет свой
прагматический спектр, предписывающий ему адекватное употребление по одному
или нескольким параметрам контекста. При этом определенные типы ЛСВ,
например, предикатные, отличаются общностью прагматических компонентов
эмоционала, кодирующих такие параметры ситуации общения, как намерение
говорящего оценить тональность ситуации, в частности, неформальную.
На этой базе происходит становление прагматического спектра всего слова
при изменении значения идет в результате появления прагматических компонентов
в отдельных ЛСВ. В основе этого лежат процессы семантической деривации на
базе аналогии и нарушения.
Анализ механизма становления прагматических компонентов значения
позволил выявить взаимосвязь между чисто семантическими и прагматическими
процессами.
Можно говорить о существовании определенной взаимозависимости между
изменениями в экстенсионале, интенсионале, эмоционале и импликационале
словозначения прагматической маркированного слова. В качестве прагматически
релевантного рассматривается коммуникативный тип знака (предикатный vs
идентифицирующий). Так, например, при образовании предикатных ЛСВ
161

расширение экстенсионала (соответственно обеднение интенсионала) слова влечет
усиление его прагматического заряда, расширение его прагматического спектра, а
следовательно, увеличение ограничений на употребление. У идентифицирующего
знака расширение экстенсионала будет означать уменьшение прагматических
ограничений.
Таким образом, мы рассмотрели механизм формирования прагматических
компонентов значения слова и выявили, что в основе этого механизма лежат
нарушения первого типа семиотических отношений

«знак-референт». В

следующем разделе нам представляется необходимым перейти к рассмотрению
нарушения второго типа семиотических отношений «знак-пользователь», и тем
самым ответить на вопрос, каким образом изменения в употреблении слова влияют
на его семантику.
1.2 Принцип семантической деривации: аналогия vs нарушение
Экономичность языка, являясь одним из сущностных его свойств, вынуждает
язык избегать количественного приращения единиц его плана выражения и
обращает номинативную деятельность в русло вторичной номинации - ведёт к
переосмыслению уже имеющихся в языке номинативных средств.
Как известно, новые лексико-семантические варианты слова появляются в
языке вследствие асимметрии языкового знака. Причиной появления, вслед за
Л.П.Якубинским, можно признать нарушение языкового автоматизма (один знак одно значение).
На наш взгляд, в основе принципа семантической деривации лежат два
явления: аналогия и нарушение.
Вопрос об аналогии затрагивался нами в I главе в связи с постановкой
проблемы

соотношения

конвенциональности

и

креативности

в

процессе

порождения нового слова. При этом аналогия рассматривалась нами как
проявление регулярности словообразовательной модели и противопоставлялась
уникальности.
162

Мы отмечали, что аналогия, с одной стороны, является регламентирующим
началом,

ориентирующимся

конвенциональность.

на

правило,

и

в

этом

заключается

её

С другой стороны, она может иметь и реформаторский

характер, и в этом случае она является креативной41.
В последние годы семантические инновации, в особенности метафоры,
рассматриваются

как

средство

концептуализации

мира

и

способ

смыслопроизводства при порождении и понимании речи (Гусев, Тульчинский,
1985; Жоль, 1984; Арутюнова, 1990б; Маккормак, 1990). При этом метафора в
большей степени задействована в концептуализации мира, чем сужение и
расширение.
Благодаря

метафоре,

отмечает

Н.Д.Арутюнова,

происходит

концептуализация нового фрагмента действительности по аналогии с уже
сложившейся системой понятий (Арутюнова, 1990б, 14). Аналогии, основанные на
ключевых метафорах, позволяют применить знания и опыт, приобретённые в
отдельной области, для решения проблем в другой области (Минский, 1988).
С другой стороны, метафора как один из видов семантических инноваций
может рассматриваться как противоречие, как сокращённое противопоставление
(Арутюнова, 1990б; Ортега-и-Гассет, 1990).
Действительно, при образовании любого нового значения, в том числе и
метафорического, происходит нарушение референтной отнесённости слова, т.е.
нарушаются семантические связи между знаком и обозначаемым референтом.
Иными словами, возникает семантическая аномалия. При этом различие между
метафорой и метонимией, с одной стороны, и сужением (расширением), с другой,
заключается в том, что при метафоре происходит резкий скачок имени с одного
денотата на другой.
При сужении же и расширении такого скачка не происходит, в этом случае
«имя как бы плавно скользит на смысловом участке по поверхности денотатов,
образующих своего рода континиум близких, незначительно отличающихся
референтов» (Пелевина, 1969, 15), При этом семантические нарушения, на наш
41

Подробнее об этом см. в статье Конвенциональность vs креативность в лексиконе (когнитивно-дискурсивный
подход) // Сборник «С любовью к языку». М., Институт языкознания РАН, 2002 г.

163

взгляд, - это лишь одно звено в цепочке нарушений, имеющих место при
образовании новых значений.
Исходя из того, что среди семантических инноваций последних десятилетий
преобладают метафорические единицы, мы сконцентрируем наше внимание на
данном типе изменений значения.
Исходя из того, что метафора - это не только семантический процесс, но и
когнитивный, при её образовании происходят нарушения, по своей природе
являющиеся когнитивными.
Метафора отвергает принадлежность объекта к тому классу, в который он на
самом деле входит, и утверждает включённость его в категорию, к которой он не
может быть отнесён на рациональном основании (Арутюнова, 1990б, 17).
Метафора работает на кетегориальный сдвиг (Ортега-и-Гассет, 1990, 74; Ricoeur,
1978, 150).

Она основывается на категориальной ошибке (Рикер, 1990, 441).

Причём эта ошибка - намеренная.
Иначе говоря, происходит перекатегоризация концептов, в результате чего
под «крышу знака подводится новый концепт или набор концептов, сведённых в
единый гештальт» (Кубрякова), меняется когнитивная структура как отдельного
ЛСВ, так и всей лексемы в целом. При этом, между семантическими и
когнитивными процессами существуют отношения зависимости первого от второго
- в основе семантического процесса лежит процесс когнитивный (cp.: Маккормак,
1990, 359). Рассматриваемые изнутри метафоры функционируют как когнитивные
процессы, с помощью которых мы углубляем наши представления о мире и
создаём новые гипотезы42. «Рассматриваемые извне, - отмечает Маккормак, - они
функционируют в качестве посредников между человеческим разумом и
культурой. Новые метафоры изменяют повседневный язык и одновременно меняют
способы нашего восприятия и постижения мира» (там же, 360).

42

Ср.: В этой связи мнение философов и учёных романтического склада, которые считали метафору единственным
способом не только выражения мысли, но и самого мышления. Так, Ницше считал, что познание в принципе
метафорично (Ницше, 1912, цит. по Арутюновой, 1990, 12).

164

Естественно, помимо

когнитивных и

семантических процессов при

образовании метафоры имеют место изменения и прагматические, т.е. изменения
по линии знак - пользователь.
Как

указывалось

в

I

разделе,

основным

прагматическим

методом

исследования, введённым У.Пирсом, является абдуктивный метод, основанный на
аналогии, гипотетическом знании. Именно метафора являет собой пример
применения

абдуктивного

способа

изменения

значения.

Как

отмечает

Н.Д.Арутюнова, в метафоре всегда возможен гипотетический домысел и
превалирует субъективное начало (чем объясняется её широкое использование в
квалификационно-оценочной деятельности сознания). Это объясняется тем, то
метафора, как правило, апеллирует к интуиции и тем самым оставляет адресату
возможность творческой интепретации (разумеется, возможности по-разному
интерпретировать

метафору

не

беспредельны,

их

лимитирует

денотат

определяемого имени) (Арутюнова, 1978).
Иным словами, метафора являет собой образец прагматически отмеченного
знака

(в

терминах

прототипической

семантики,

метафора

-

прототип

прагматических знаков). Она представляет собой знак, в котором уже на уровне
системы конвенционально закодированы речевые стратегии, которые впоследствии
будут реализованы в тексте (контексте).
При изменении семантической структуры лексемы, при развитии новых ЛСВ
меняется и её прагматика. Так, при образовании нового значения слова dog (a
traitor, one who betrays) произошла внутренняя перестройка в структуре исходного
многопризнакового идентифицирующего ЛСВ (quadruped of many breeds, wild and
domesticated). Образовался новый моносемный ЛСВ квалитативного типа, который
может быть употреблён по отношению к любому человеку, способному на
выслеживание и предательство. Но при этом новый ЛСВ имеет больше
ограничений на употребление по сравнению с исходным. Он употребляется только
в ситуациях характеризации. Иначе говоря, вслед за изменениями в семантике
происходят изменения в прагматике слова. В аспекте внешней прагматики можно
говорить об изменениях в контексте его употребления. В частности, речь идёт о
165

появлении

такого

параметра

контекста,

как

намерение

осудить

через

отрицательную характеристику слушающего.
С точки зрения внутренней прагматики происходит инкорпорирование
прагматического компонента отрицательной оценки в совокупную семантику ЛСВ
слова.
Мы полагаем, что прагматический потенпиал лексемы складывается из
прагматики всех ЛСВ, входящих в её структуру. Одна и та же лексема в своих
различных ЛСВ реализует различные аспекты прагматического спектра слова.
Каждый ЛСВ имеет свею прагматическую программу, предписывающую ему
адекватное употребление в различных ситуациях общения.
С точки зрения прагматики, наибольший интерес представляют новые
значения слов, употребление которых диктуется прагматическими компонентами,
локализующимися в импликационале и эмоционале значения. Это, как правило,
относится к предикатным знакам.
Слова предикатного типа обладают наивысшей степенью прагматической
отмеченности в словаре. Напомним о том, что, если имя, выполняющее
идентифицирующую функцию, выступает семиологическим аналогом вещи или
класса вещей в высказывании, то предикатное имя выступает семиологическим
аналогом признаков вещи или класса вещей (Никитин, 1974, 73). Денотат
предикатного имени предстаёт как одно из свойств, признаков, качеств и т.п.
объекта (т.е. экстенсионала), «пропущенных» через призму квалификативной
оценки. Как указывалось выше, к словам, специализирующимся на выполнении
предикатной функции, относятся прежде всего прилагательные и глаголы, которые
по

своей

природе

являются

носителями

признаков,

т.е.

классическими

предикатами. Однако предикатными могут быть не только прилагательные и
глаголы, но и существительные, несущие в себе оценочно-характеризующую
монопризнаковость, что представляет особый интерес для исследователя. Известно,
что,

как

правило,

за

существительными

в

языке

закреплена

функция

идентификации, называния, развитие же существительными новых значений с
системно-закреплённой функцией характеризации является своего рода выходом за
традиционные рамки своего класса, происходит столкновение категориальной
166

семантики существительного (значение предметности) с признаковым характером
предикатного

знака.

Именно

на

примере

новых

предикатных

значений

существительных, среди которых преобладают метафорические, нагляднее всего
можно наблюдать категориальный сдвиг, о котором говорилось выше.
С

другой

стороны,

предикатные

ЛСВ

в

большей

степени,

чем

идентифицирующие, требуют учёта ограничений на их употребление (ср.:
Арутюнова, 1988; Заботкина, 1989).
Исходя из того, что предикатные ЛСВ несут в себе оценку, их выбор и
употребление, как правило, ограничены ситуациями квалитативного типа.
Прагматические ЛСВ кодируют в себе один из параметров коммуникативнопрагматического контекста - намерение говорящего, в частности намерение
охарактеризовать, дать оценку. Кроме того, в эмонионале данных единиц
закодирована информация, предписывающая их употребление преимущественно в
ситуациях неформального общения. В импликационале же этих слов появляются
различные компоненты личного дейксиса (возраста, пола, этноса, образования).
Здесь

нам

представляется

необходимым

напомнить

наш

основной

методологический постулат о диалектическом взаимодействии, взаимозависимости
и взаимообусловленности семантического и прагматического в слове. Попытка
выявить то, как срабатывает данный постулат в процессе изменения значенпя
показала, что существует определённая взаимосвязь между изменениями в
экстенсионале, интенсионале и в прагматической маркированности слова. При
этом, однако, для двух разных коммуникативных типов слов зависимость будет
различной.

Так,

экстенсионала

при

образовании

(соответственно,

предикаивных

сужение

значений

иктенсионала)

расширение

влечёт

усиление

прагматического заряда слова, увеличение ограничений на употребление, а
следовательно, - сужение сферы ситуаций употребления данного ЛСВ. Иными
словами, при образовании предикатных ЛСВ семантические и прагматические
процессы находятся в отношениях обратно пропорциональной зависимости. При
образовании

новых

идентифицирующих

ЛСВ

расширение

экстенсионала

словозначения означает расширение ситуаций его употребления, т.е. отношения
167

между семантическими и прагматическими процессами могут быть определены как
отношения прямопропорциональной зависимости.
Здесь необходимо акцентировать внимание на различии уровней анализа. На
уровне всей лексемы любое изменение значения (будь то метафора, метонимия,
сужение или расширение), ведущее к появлению ещё одного ЛСВ,

означает

расширение экстенсионала слова, т.е. оно обозначает большее количество
референтов. На уровне отдельного ЛСВ имеют место различные семантические
процессы, на анализе которых мы остановимся в следующем разделе.
1.3 Прагматическая вариативность лексики и её связь с семантикой
В данном разделе речь пойдёт о нарушении второго типа семиотических
отношений, а именно: знак - пользователь. Именно данное нарушение лежит в
основе прагматической вариативности (термин - наш, см. Заботкина, 1988). Под
прагматической вариативностью мы понимаем варьирование в употреблении слова
в соответствии с основными параметрами прагматического контекста. Данный тип
вариативности предполагает способность слова изменить типовую для его
употребления ситуацию или же типовой социум, этнос и т.д.
Прагматическая вариативность соотносится с несколькими подвидами
вариативности: а) социальным варьированием (Labov, 1966; Швейцер, 1983); б)
пространственным (или территориальным) варьированием (Ярцева, 1977); в)
функционально-стилистическим и г) жанрово-стилистическим (Гухман, 1977, 6)43.
Одна и та же лексема может по-разному реализоваться в различных
ситуациях общения представителями различных социально-профессиональных
групп.
1.3.1 Прагматическая вариативность в соотнесённости со
стратификационной осью дейктического контекста

43

Наше понимание прагматической вариативности в определённой степени близко функциональной вариативности,
однако термин «функциональная» предполагает варьирование грамматических форм, что подразумевает нарушение
параметров не контекста, а котекста, т.е. синтаксиса.

168

Главная цель данного подраздела - показать, что идея о языке как о
гомогенной

системе,

является

абстракцией.

Данная

идея,

восходящая

к

Соссюровскому langue, была доведена до полной идеализации Н.Хомским,
который придерживается гипотезы врождённой языковой компетенции. Он, как
известно, полагает, что лингвистическая теория должна иметь дело с концептом
идеального

говорящего-слушающего,

в

абсолютно

гомогенном

языковом

коллективе, при этом делается предположение о том, что говорящий-слушающий в
совершенстве владеет языком (Chomsky, 1965, 3).
В действительности же, как показывают исследования, выполненные в русле
коммуникативно-прагматической парадигмы, реальный говорящий-слушающий
испытывает влияние своего социума, этноса, пола и возраста, и эти параметры
влияют на формирование его языковой способности и на речевое поведение
(performance). Язык определённой группы говорящих часто определяется как
диалект. Данный термин используется в широком смысле и применяется как для
обозначения разновидности языка по региональному и географическому принципу,
так и для обозначения языка определённой социальной группы (ср.: Wächtler, 1977,
37-45; Strang, 1968, 19). Однако, как известно, с начала 80х годов прошлого века
для определения языка определённой социальной группы широко употребляется
термин «социолект» (ср.: Quirk, 1985, 16; Bolinger, 1975; Хомяков, 1988).
Помимо того, что говорящий пользуется языком группы, к которой он
принадлежит, он имеет и свой личный язык, который определяется в лингвистике
как идиолект. С другой стороны, носитель определённой разновидности языка
осуществляет

постоянный

выбор

языковых

средств

в

соответствии

с

определёнными параметрами ситуации общения (ситуационная линия). В
соответствии с ситуацией общения говорящий выбирает определённый код (стиль).
При этом говорящий/слушающий имеет в своём распоряжении несколько стилей
(кодов), и в процессе общения, в зависимости от ситуации переключает код.
В существующей классификации разновидностей английского языка,
разработанной К.Кверком и С.Гринбаумом (Quirk, 1985, 1 и сл.), под влиянием
Хэллидея, делается различие между параметрами пользователя языком (user) и
169

использования языка (use)44. (Первое понятие соотносится со стратификационной
вариативностью, второе - с ситуационной в системе У.Лабова). Иногда, как
отмечает Л.Липка (Lipka, 1990, 16), данное различие отождествляется с
разделением на диалектные и диатипические разновидности. Диалектные45
разновидности могут быть далее подразделены на диахронные, диатопические и
диастратические разновидности в соответствии с параметрами времени, места и
социального класса. Диатипические разновидности часто сводятся к регистрам.
В упомянутой классификации разновидностей английского языка к
параметрам пользователя как известно Р.Кверк относит:
1. региональный параметр (Американский, Британский, Новозеландский и
т.д. варианты);
2. социальный параметр (литературный язык vs сленг);
3. параметр сферы общения (медицина, юриспруденция и т.д.).
К параметрам использования, т.е. к ситуационным параметрам британский
лингвист относит лишь (1) тональность ситуации (фамильярная, официальная и
т.д.) и (2) способ передачи информации (устный или письменный) (Quirk , 1985,
15 и сл.). Данная схема представляется нам несколько упрощённой, хотя вполне
оправданной для целей анализа грамматики, что являлось основной целью
Р.Кверка. На уровне же лексики действует более широкий спектр параметров.
Возможно,

упрощение

параметров

дифференциации

разновидности

английского языка, к которому прибегает Р.Кверк, связано с тем, что он делает это
по отношению к традиционным (каноническим) языковым формам. Изменения же,
происходящие в картине мира последних десятилетий и зафиксированные на
лексической

карте,

требуют

учёта

более

широкого

спектра

параметров

дифференциации лексики. Иначе говоря, сам объект нашего исследования - новое
слово - с необходимостью требует обращения к учёту дополнительных параметров,
которые не учитывались в традиционных дифференциациях лексики.

44

Данное различие в британской лингвистике имеет свою традицию (ср.: Wachtler, 1977, 27-30).
В отечественной лингвистике под диалектными разновидностями понимается региональное варьирование. Среди
последних работ этой проблематики необходимо выделить диссертационное исследование О.И.Бродович (Бродович,
1991).
45

170

Мы предлагаем дифференцировать лексику в соответствии с параметрами
дейктического контекста, описанными нами выше.
В предлагаемой нами прагматической дифференциации мы постараемся
показать:
(1) Какое новое содержание вкладывается в традиционные параметры
лексической дифференциации.
(2) Какие из известных параметров проявляют активность на современном
этапе развития современного английского языка.
Как показывает наше исследование, изменениям и дополнениям подверглись
преимущественно

параметры

стратификационной

линии

социальной

вариативности языка. Что касается ситуативных параметров, то среди них особенно
активизировался

параметр

тональности.

Современное

англо-американское

общество характеризуется тенденцией к преобладанию неформальной тональности
ситуаций общения, что связано с демократизацией современного западного
общества и языка в целом. В связи с этим мы начинаем с анализа ограничений на
употребление лексики по параметрам стратификационной линии.
Проведённое нами исследование позволяет сделать вывод о том, что все
параметры, определяющие статус говорящего, образуют иерархию, на верхней
ступени которой находятся классовая и слоевая принадлежности. Этот параметр
пронизывает все остальные характеристики стратификационной линии.
Не случайно социолингвисты выделяют социорегиональные разновидности
английского языка в Англии, которые отражают классовую принадлежность
одновременно с региональной (Halliday, 1964, 18). В США социорегиональная
вариативность менее ярко выражена, так как, по мнению Р.Смита и Д.Ланса (цит.
по Швейцер, 1990), нормы национального стандарта и нормы нескольких
региональных стандартов редко находятся в конфликте друг с другом (хотя иногда
это допускается). Однако на территории США сильна социо-этническая
вариативность (Labov, 1972, 300), отражающая как классовую, так и этническую
принадлежности. В отличие от Англии, где слово играет роль социального маркера

171

человека, употребляющего его, в США социальная маркированность лексики менее
выражена46.
В целом, в современном англоязычном обществе усиливается тенденция к
социальному расслоению и, соответственно, к языковой дифференциации. Прежде
всего следует отметить появление большого количества новых терминов,
номинирующих представителей различных страт общества. Так, в 80-е годы на
Британских островах появился термин belonger - представитель большой
социальной группы среднего класса, приверженец консервативных взглядов,
заинтересованный в материальном комфорте и стабильности. Данная группа не
может рассматриваться в одном ряду с yuppie (young urban professional people). Ср.
появившееся чуть позже yumpie (young upwardly mobile professional people).
Обе единицы появились в начале 80-х годов для обозначения молодых
преуспевающих амбициозных городских жителей, занятых в сферах рекламы и
торговли. Ср.:
A generation focused on carriers, condos and the latest cuisines. Yuppies are
providing they can have it all; they've reclaimed the old neighborhoods, climbed the
corporate ladders and built perfect bodies. (Le May, 1985, 88).
По аналогии с yuppies в языке появились слова muppie (middleaged urban
professional people); gruppie (grown-up urban professional people); ruppie (young urban
Republican); guppie = green + yuppie (ecologically minded yuppie); rumpie (rural
upwardly

mobile

people).

В

отдельных

публикациях

можно

новообразование bluppie (black urban professional people). Belonger

встретить

в отличие от

всех подобных новообразований, маркированных по социальному статусу и по
возрасту, охватывает различные возрастные группы, и в отличие от yumpie
представители

данного

социального

слоя

лишены

авантюризма.

Язык

представителей этого слоя нарочито консервативен.
Помимо belonger в британском обществе 80-х годов выделялись также
survivors и sustainers, находящиеся на нижней ступени социальной лестницы. На

46

Очевидно, в США показателем принадлежности к социальному классу является произношение, о чём
неоднократно писал У.Лабов (Labov , 1968, 1972).

172

верхней ступени находятся achievers, которые в своём движении наверх проходят
стадию emulators (Longman Guardian New Words, 1986, 16).
Хотя словари не дают указаний на преимущественное употребление слов в
различных социальных классах и группах, тесты с носителями языка доказывают
наличие социальных ограничений на употребление новых слов в английском
языке47.
Рамками

среднего

класса

ограничено

употребление

новых

единиц,

начинающихся с буквосочетания Мс, вычлененного из McDonalds и несущего
значение «недорогой, удобный, стандартизированный». Ср.: McNews, McCinema,
McLife, McTelecast и т.д.
В Англии рамками рабочего класса ограничено употребление слов to bad
mouth (to malign; slander), cheers (в значении thank you).
В последние годы чрезвычайно активным фактором, конституирующим
прагматику

слова,

является

профессиональный

параметр.

Возросшая

профессиональная дифференциация языка отражается в появлении нового
суффиксоидного элемента - speak со значением «язык, характерный для
определённой профессиональной группы», «жаргон» (ср. с уже известным lingo).
Например: artspeak, government-speak, sportspeak, med-speak (medical jargon) ,
educations-speak.
Как показал анализ, за последние десятилетия появились новые сферы,
ограничивающие употребление лексики по профессиональному параметру. Это,
прежде

всего,

компьютерная

техника:

dp-speak

-

жаргон

пользователей

компьютерами (ср.: machinespeak компьютерный язык); видеотехника: video-speak
- жаргон пользователей видеоаппаратурой; cable-speak

- жаргон работников

кабельного телевидения).
Рамками

телевизионного

жаргона

ограничены

слова

docudramа48

-

комбинация драмы с документальным фильмом; kid-vid - время для детских

47

Ср. в этой связи традиционные примеры Н.Митфорд, демонстрирующие отличие лексикона представителей
высшего класса от лексикона представителей нижестоящих классов и слоев в Англии: England vs Britain; vegetables
vs greens; sick vs ill; lavatory vs toilet; spectacles vs glasses; scent vs perfume. (N.Mitford, 1964).
48
Приводимые здесь примеры проверены по словарю жаргона Дж.Грина (Green, 1991).

173

телепрограмм, prime-time - период пика теле-программ с 7 до 11 вечера (самое
дорогое время для реклам).
Одним из факторов, определяющих ограничения на употребления слова по
линии стратификационной вариативности, является принадлежность к этническому
социуму. В последние десятилетия роль этого фактора значительно повысилась,
что связано скорее всего с возросшим этническим самосознанием личности и
мультикультурализмом. Так, в языке последних десятилетий образовался целый
синонимический ряд номинаций, называющих белого человека и ограниченных в
употреблениями рамками афро-американского населения: blue-eyed, whitie, paddy,
Mr.Charley,

honky.

Как

показал

опрос

информантов-афро-американцев

перечисленные синонимы маркированы отрицательной оценкой.
Среди белого населения в свою очередь употребляются оскорбительные для
темнокожего населения слова: houtie, Af, terr (derogatory terms for black Africans).
Рамками афро-американского населения ограничен также новый синонимический
ряд: dozen, signifying, woofing (a contest of exchanging insults directed against
relatives, particularly against the mothers). Как указывалось выше, обычно эти слова
употребляются темнокожими подростками.
Рамками коренного населения Америки ограничено употребление слова
apple (a derogatory name for an American Indian who is part of or cooperate with the
white establishment).
Наше исследование наглядно доказало правильность постулата У.Лабова о
преобладании в США социо-этнической вариативности, в отличие от социорегиональной в Англии. Как правило, ограничения по этническому параметру
сопровождаются

социальными

рестрикциями.

Некоторые

социолингвисты

считают, что этнический параметр полностью растворяется в социальном. На этом
основании делается вывод об исчезновении с лингвистической карты США Афроамериканского варианта (Black English). Однако как показали тесты с носителями
афро-американского варианта английского язы¬ка и с носителями доминирующей
культуры, в их языковом сознании совершенно чётко присутствует афроамериканский этнокультурный стереотип. Такие единицы как bad (в значении
good), однозначно ассоциируются с Black English. Таким образом, можно говорить
174

о реальности функционирования этнического параметра, как одного из факторов,
конституирующих прагматику нового слова.
К числу специфических факторов, предписывающих ограничения в аспекте
стратификационной вариативности, относятся возраст, пол, образование. По
возрастному параметру традиционно выделяется язык молодёжи, а именно,
студентов и школьников.
Вопросам языка молодёжи посвящен целый ряд исследований, наиболее
значительными среди них представляется работа К.Хадсона (Hudson, 1983), в
которой отмечается главная черта молодёжного жаргона - постоянное обновление
лексических средств, быстрая их сменяемость (ср. мнение Л.П.Крысина по вопросу
о русском современном молодёжном жаргоне (Крысин, 1989, 76-79)).
Из

всех

современных

социально-групповых

разновидностей

языка

молодёжный жаргон наиболее значим социально: им пользуются достаточно
многочисленные группы носителей языка, элементы его во множестве проникают в
литературную речь (Крысин, 1989, 76).
В последнее время в англо-американском обществе произошло резкое
разграничение языка молодёжи и языка людей среднего и пожилого возраста, что
естественно связано с изменениями в картине мира, ориентацией современного
англо-американского общества на молодые умы, это, в свою очередь, породило
тенденцию дискриминации людей старшего поколения. Не случайно появились в
английском языке такие термины как ageism (дискриминация пожилых людей),
ageist - дискриминирующий людей пожилого возраста). В американском
лингвистическом журнале Maledicta помещаются списки слов, относящихся к
лексикону, дискриминирующему людей по параметру возраста (ageist lexicon)
(Maledicta, 1986, 87, 23). Например, fogy - a person of old-fashioned habits and
outmoded attitudes; fuddy-duddy - one who is old-fashioned and fussy; geriatric
generation - elders as a group;

golden age - euphemism for old age; grouch - a

habitually complaining or irritable person (cf. – grumpy old man (BE)).
Все упомянутые выше слова употребляются представителями молодого
поколения по отношению к людям пожилого возраста. Некоторые из них типа bag
175

(an unattractive old woman), codger (an old man), cranky (ill-tempered, odd, eccentic)
несут отрицательную эмоциональную оценку.
Рамками подросткового возраста ограничено употребление таких слов, как
awsome

(smth.

extremely nice or beautiful), funky (modern and stylish in an

unconventional or striking way), to bliss-out (to experience intense bliss),

to horse

around (to breakout laughing). Рамками группы людей среднего возраста ограничено
употребление слова teeny-bopper (a young person in his pre-teens). Обычно это слово
произносится с иронией и пренебрежением.
Как правило, на градацию по возрастному параметру влияет также
социальный

фактор.

Так,

выражение

Вее-Вор

generation

употребляется

представителями старшего поколения с иронией по отношению к более молодым
людям, родившимся после войны и которые имели более лёгкую жизнь.
Зачастую несколько параметров, ограничивающих употребление слова по
стратификационной линии, действуют одновременно, например: sweat (Winchester
college slang) (a long run); task (an essay to write). В этих примерах, относящихся к
лексикону частных привилегированных школ для мальчиков, закодированы такие
параметры стратификационной вариативности, как социальный, территориальный,
возрастной и гендерной.
Известно, что дифференциация по гендеру присуща лексике любого языка.
Однако в последние десятилетия в связи с феминистским движением в английском
языке появились прагматически маркированные термины, ограниченные в
употреблении кругами радикалов-феминисток, с совершенно определённой
прагматической направленностью. Так, слова sexism, sexist, male chauvinist в уcтax
женщины звучат оскорбительно по отношению к мужчинам. Слова Lib, Libber в
устах женщины звучат с гордостью. С другой стороны, эти же слова, произносимые
мужчинами, имеют противоположное оценочное значение. В языке появилось
специальное словосочетание gender gap,

отражающее различия в восприятии

мира мужчинами и женщинами. Видимо, можно говорить о дивергенции словесных
знаков, вызываемой параметром пола. Так, например, новое значение слова fox (an
attractive girl or woman) по результатам опроса информантов-женщин (во всех
176

возрастных группах, т.е. от 17 до 70) несёт отрицательные коннотации, по данным
опроса информантов-мужчин - слово маркировано положительно.
Проблема дифференциации языка по параметру пола, впервые поставленная
Есперсеном (Jespersen, 1928), затрагивалась лингвистами лишь попутно и в
основном, акцентировались её периферийные аспекты (см., например: Sapir, 1949a;
Haas, 1944; Hertzler, 1965; Fisher, 1958).
В последние десятилетия данная проблема вновь привлекла внимание
социолингвистов. На сей раз это были всесторонние исследования, содержащие
строгие

данные,

иллюстрирующие

те

формы,

в

которых

выражается

дифференциация языка по гендеру. Первые работы этого типа основывались на
социолингвистических исследованиях разновидностей городского американского
английского (Labov, 1966; Levine, 1966; Shuy, 1967; Wolfram, 1969).
Среди более поздних исследований можно упомянуть работы Трагила
(Trudgill, 1974a, 1974b, 1974c, 1986), Милроя (Milroy, 1980), Чешир (Cheshire, 1982),
Робин Лакофф (Lakoff, 1973a, 1979, 1986), Д.Тэннэн (Tannen, 1986, 1990). Особого
внимания заслуживают вышедшая в 1990 году книга лингвиста Джоржтаунского
университета Деборы Тэннэн, посвященная проблемам мужского и женского
общения, и ставшая в США бестселлером, а также работы Д.Камерон.
Результаты

всех

проведённых

социолингвистических

исследований

показали, что в среднем женский язык ближе к литературному стандарту и более
престижен, чем мужской. При этом, однако, как отмечает Р.Традгил, нельзя
говорить о существовании мужского и женского варианта английского языка.
Можно лишь утверждать, то существуют определённые различия между языком
мужчин и женщин, и это подтверждается результатами полевых исследований.
Р.Традгил пытается объяснить существующие различия различными реакциями
мужчин и женщин на нормы авторитета и амбиции. Женщины быстрее, чем
мужчины, реагируют на нормы авторитета, т.е. они более восприимчивы к
лингвистическому влиянию тех членов общества, которые находятся у власти.
Поэтому

они

быстрее,

чем

мужчины

приобретают

более

престижное

произношение. Мужчины же больше приближены к нормам амбиции и посему
используют в разговоре более наступательные стратегии. Кроме того, женщины
177

больше вовлечены в воспитание детей и в процесс передачи культуры, и посему
больше, чем мужчины, осознают необходимость приобретения их детьми
престижных языковых форм. Наконец, как отмечает Традгил, речь представителей
рабочего класса в американском обществе имеет коннотации мужественности
(Trudgill, 1986, 399).
В подтверждение высказанному нами выше постулату о том, что на верхней
ступени иерархии стратификационных параметров стоит социальный статус,
отметим, что престижные лингвистические формы, употребляемые женщинами,
объясняются социальным положением женщины в англо-американском обществе,
которое, как известно, менее стабильно, чем социальное положение мужчины.
Возможно,

именно

поэтому

женщина

пытается

«сигнализировать»

свой

социальный статус лингвистически и именно поэтому женщины в большей
степени, чем мужчины осознают важность сигналов данного типа (ср.: Trudgill,
1986, 393).
При всём интересе лингвистов к данной проблеме, следует отметить, что в
упомянутых работах разница по параметру гендера в основном отмечается на
уровне фонетики и грамматики, что лежит в русле исследований У.Лабова (Labov ,
1966). Вопросам же различий в лексиконе уделяется недостаточное внимание.
Между тем о существовании различий в лексиконе мужчин и женщин
свидетельствует выход в свет женского словаря-тезауруса (Сapek, 1987), на 500
страницах которого зарегистрированы слова, употребляемые женщинами и в
разговоре о женщинах, а также слова, описывающие различные виды деятельности,
в которых заняты женщины. Например, словосочетание fifth world - в значении
"women as half of the population worldwide" употребляется мужчинами с иронией по
отношению к женской половине человечества как дешёвой рабочей силе. Ср.: pinkcollar (a worker woman in women intensive support occupation); cultural feminism
(emphasizing strong alternative women's culture, often outspoken against autherity and
leadership); facism (excessive emphasis on traditionally defined beauty esp. facial
features).

178

В последнее время получил распространение термин momism - idealising
mother's role, defining her, as a center of the family, although often without according her
social or financial recognition in the outside world.
Небезынтересно заметить в этой связи, что, по мнению многих англистов,
слова, дискриминирующие людей по параметру этнической принадлежности и по
параметру принадлежности к женскому полу, являются в настоящий момент более
оскорбительными,

чем

обсценная

лексика.

Так,

по

данным

Г.Паскоу,

предложившие новую таксономию слов-табу, слова, относящиеся к классу
ругательств и неприличных слов, теряют свой отрицательный, прагматический
эффект, вместе с тем, второй класс слов-табу, а именно, класс сексистских слов,
типа man в значении species, broad, в значении girl постепенно усиливают свой
отрицательный перлокутивный эффект.
Наконец, слова, относящиеся к классу отрицательных характеристик
человека (типа традиционных mongol, cretin, lunatic) и расистские слова (nigger,
jewess, yid) в последнее время стремительно усиливали резко отрицательный
прагматический эффект.
Особый интерес, с точки зрения взаимодействия различных параметров
стратификационной вариативности языка, представляют формы обращения. Их
адекватное употребление требует знаний прагматического спектра слов.
Так, например, в результате анализа данных анкетирования информантов,
проведённого Я.Силисом в Великобритании (Силис, 1985), выяснилось, что
обращение nurse в современной языковой ситуации употребляется по отношению к
представителям обоих полов, выполняющих обязанности младшего медицинского
персонала. Однако к медсестре женского пола, занимающей более высокое
служебное положение (обычно в больнице), уместно обращаться: Sister (ср.: sister
- сестра, sister - участница движения за свои права в США, sister + last name монахиня). Обращение Matron означает, что подразумевается либо старшая сестра
больницы, либо завхоз школы (ср.: matron- замужняя женщина средних лет).
Члены одного и того же профсоюза обращаются друг к другу: Brother + last
name (ср.: brother - брат, brother + last name - монах). Подобная форма
употребляется в официальной речевой ситуации: Brothers, I'd like to congratulate
179

you...

(обращение

к

членам

профсоюза).

Эта

же

форма

употребляется

представителями мужского и женского пола среди афроамериканского населения в
качестве обращения к мужчине.
Интересно также отметить расширение прагматики таких форм обращения,
как love,(my) dear, darling, которые вполне нейтральны и типичны даже по
отношению к незнакомому человеку. Однако эти формы обращения ограничены по
социальному параметру рамками малообразованных слоёв общества. Одним из
типичных примеров их употребления является разговор покупателя с продавцом в
уличных торговых рядах в Британии. На вопрос покупателя продавец, как правило,
цветной, отвечает: "Yes, love"/"No, love".
Таким образом, личность сосредоточивает в себе воздействие своего этноса,
своего социума, пола и возраста, системы образования. И всё это творит дискурс,
совершает коммуникативные ходы различной целенаправленности. И эти
параметры

должны

учитываться

при

построении

этноспецифически

ориентированной прагматики.
Исходя из вышеизложенной дифференциации новой английской лексики,
можно сделать вывод об иерархии статусных характеристик личности и об их
сложности и взаимозависимости.
1.3.2 Взаимодействие между общеупотребительной лексикой и
социолектом
В аспекте прагматической вариативности по стратификационной линии
чрезвычайно

важным

представляется

рассмотрение

взаимодействия

между

общеупотребительной лексикой и социолектом - лингвистическим вариантом,
определяемым

на

основе

социальных

параметров

(в

противоположность

региональным), коррелирующим с определённым социальным классом (группой)
или профессиональной группой (Crystal, 1985, 324). По мнению В.А.Хомякова,
социальные диалекты входят в социально-профессиональное просторечие, которое
непосредственно

противостоит

просторечию

территориальным

и

литературному
диалектам.

стандарту,

экспрессивному

Социально-профессиональное
180

просторечие включает в себя все профессиональные и корпоративные жаргоны,
различные арго (кент) деклассированных групп (Хомяков, 1988, 48). Происходит
миграция общеупотребительных слов в новые профессиональные жаргоны и в
новые социолекты в связи с появлением новых субкультур.
Так, в 70-е годы Америку захватила волна радиолюбительства с целью
местной коммуникации при помощи шкалы определённой частоты. Особенно
широкое распространение это явление получило среди автолюбителей и
профессиональных водителей. Появились новые термины СВ (citizen band) (a band
of frequency for local communication) и CB-er (an owner or operator of CB radio). В
данном социолекте закрепились такие общеупотребительные слова, как apple sl. (a
citizen band radio operator); ears (a radio set), hammer sl. (an accelerator); boots sl.
(an illegal linear amplifier connected to a citizen band to boost transmission), barefoot
(within legal limits of CB radio transmission power). Важно, что связь между
социолектом и литературным языком носит не односторонний, а диалектический
характер. Многие термины социолекта совершают обратную миграцию в
общелитературный пласт. Происходит диффузия субкультуры, её язык может
распространяться на другие периферийные пласты и в стандартный язык. Как
показали результаты тестов с носителями языка, многие слова социолектов
джазовых музыкантов, радиолюбителей, наркоманов (возникшие в результате их
миграции из стандартного пласта в социолект) вернулись в стандартный язык

в

своих социолекных значениях. Так, из социолекта наркоманов в общее
употребление вошли такие ЛСВ, как speed (a stimulant drug), acid (the hallucinogenic
drug LSD), acid trip (a hallucinatory experience resulting from taking LSD).
Из социолекта джазовых музыкантов афроамериканского происхождения в
общее употребление вошли такие слова неформального общения, как to bad-mouth
(to disparage), nitty-gritty (practical details), cool (self-control; excellent),

особенно

часто встречающихся в выражениях: to get down to nitty-gritty (обсуждать
практические детали), to loose one’s cool (потерять самообладание), to keep one's
cool, to blow one’s cool (сохранять самообладание), that’s cool (всё отлично).
Одним из самых ярких примеров данного типа является the Apple или the Big
Apple (неофициальное название Нью-Йорка), вошедшее в общее употребление из
181

социолекта темнокожих джазистов, которое они использовали с 30-х годов в
значении a big city, esp, in the north.

На

переходной

стадии

из

социолекта

джазовых

музыкантов

в

общеупотребительный сленг находятся такие слова, как bad (в значении good).
Слово bad в этом значении широко употреблялось джазовыми темнокожими
музыкантами в 50-х годах. По мнению Барнхарта, это было связано со стремлением
музыкантов скрыть от аутсайдеров прямое выражение одобрения. Африканист
Дэвид Дэлби связывает происхождение данного значения со спецификой
африканских

языков, в которых часто для

описания

крайних

степеней

положительного употребляются слова с отрицательным значением. По данным
словаря Барнхарта (BDNE, 1980) и словаря сленга (Chapman, 1987), bad вошло в
общий сленг, однако по результатам опроса информантов оно ещё сохраняет в себе
сильные ассоциации с афроамериканской культурой.
Многие новые слова воспринимаются как новые в силу того, что они
незнакомы носителям нормированной речи, хотя они могут существовать в языке
определённой группы. Когда же доминирующая культура после определённого
периода времени больше не находит слово полезным, оно может вернуться в
языковый пласт - источник или перейти в другой периферийный пласт в том же
или новом значении.
Взаимодействие между общеупотребительной лексикой и жаргоном менее
разнообразно. Здесь преимущественно преобладает движение из общестандартного
ядра на периферию (или из одного жаргона в другой). Обратное обогащение менее
характерно для современного английского языка. Так, слово host обязано
появлением

в

его

семантической

структуре

нового

ЛСВ

специалистам,

работающим с компьютерами: a computer used simultaneously by various operators at
different terminals; multiple-access computer. Например:
The example is the situation where a central computer - "a host" in the current
jargon - wishes to communicate with a vaviety of different types of terminal (The New
Yorker, 1982, March).
182

Иногда слово проходит несколько стадий прагматической вариативности.
Так, слово glitch, заимствованное в 1962 году из идиш в значении а sudden mishap
or malfunction, мигрировало из общеупотребительного пласта в жаргон астронавтов
в двух значениях: 1) an operating defect; 2) a sudden change in rotation of a celestial
body, especially a pulsar. В 80-е годы оно проявило дальнейшую прагматическую
вариативность и стало использоваться в компьютерном жаргоне (a sudden
interruption of electrical supply). В русский язык слово было заимствовано в форме
«глюк» и производного от него «глючить».
Слово feed-back (обратная связь) из компьютерного жаргона (the portion of
out put fed back to the input in an automatic control circuit or system) мигрировало в
общеупотребительный пласт, развив новый ЛСВ response, esp. information and
opinion через жаргон работников бюрократического аппарата.
Таким образом, можно говорить о сложном диалектическом взаимодействии
прагматики и семантики в аспекте стратификационной вариативности. Слово,
будучи употреблённым носителем иного социолекта или жаргона, приобретает
новое значение. В его семантической структуре появляется новый ЛСВ,
прагматически закрепленный за конкретным социолектом (жаргоном). Затем через
некоторое время в силу дальнейшего прагматического варьирования данный ЛСВ
может войти в общеупотребительный пласт лексики, изменив при этом свою
прагматическую
появившийся

маркированность.
в

результате

Иными

словами,

прагматической

новый

вариативности,

ЛСВ

слова,

расширяет

семантическую структуру и прагматический потенциал всей лексемы в целом.
Прагматическое варьирование возможно и на уровне отдельного ЛСВ. Речь идёт о
тех ЛСВ, которые имеют амбивалентную прагматическую оценку, т.е. знак оценки
варьирует в зависимости от позиции адресанта от его социума.
В зависимости от того, кто употребляет социолектную форму - носитель
социолекта

или

маркированный

представитель

амбивалентный

доминирующей
ЛСВ

будет

иметь

культуры,

социально

положительную

или

отрицательную оценку.
Внутри группы оценка носит положительный характер, вне группы отрицательный, что связано с дивергенцией словесных знаков (Швейцер, 1977, 96183

97), которая в свою очередь определяется расхождением социальных ценностей и
установок различных социальных групп. Так, как показали тесты с носителями
языка, слова freak (наркоман), drop-out (человек, порвавший с традиционным
обществом, выпавший из общества) с позиций «вне группы» воспринимаются
отрицательно;

с

позиции

«внутри

группы»

подобные

единицы

несут

положительную оценку. На уровне глубинных семантических процессов подобная
амбивалентность соотносится с энантиосемией.
Однако не все социолектные формы и жаргонизмы по своей природе
являются предикатными (характеризующими, оценочными) именами. Среди них
значительную

долю

составляют

идентифицирующие

единицы,

которые

представляют собой систему номинативных средств. Например, slam dance (a type
of punk-rock dance involving the energetic crashing of one pair of dancers into another
pair), а также упомянутые выше bovver boot, red cherry внутри группы панков,
выполняют чисто идентифицирующую функцию, т.е. имеют нейтральную оценку.
Однако, как показал опрос информантов, за пределами группы эти единицы
воспринимаются отрицательно.
Таким образом, социолектные формы и частично жаргонизмы проявляют
прагматическую вариативность как на уровне всей лексемы, так и на уровне
отдельного значения. Однако отмеченная выше амбивалентность характерна не
только для семантических инноваций, но и для других разрядов новой лексики, в
честности, морфологических неологизмов.
Анализ взаимодействия семантической и прагматической вариативности
позволяет говорить о возможности деления всей новой лексики на амбивалентные
и моновалентные единицы. Оценка первых зависит от социума, оценка вторых не
зависит от социума и несёт в себе либо только положительный, либо тольо
отрицательный заряд.
В

результате

взаимодействия

прагматической

и

семантической

вариативности появляются новые лексические единицы, т.е. единицы, несущие
коннотации новизны. Иными словами, имеет место временная вариативность.
Таким образом, можно говорить о наличии в языке системы различных видов
варьирования, диалектически связанных между собой.
184

1.3.3 Прагматическая вариативность в её соотнесённости с
ситуативной осью
Рассмотрим взаимодействие прагматической и семантической вариативности
в аспекте ситуативной оси. По ситуативной оси происходит прежде всего
варьирование на уровне функциональных стилей (регистров в принятой нами
терминологии), поскольку социальным коррелятом функционального стиля
является сфера коммуникативной деятельности, понятие, выводимое из социальной
ситуации коммуникативного акта (Швейцер, 1983).
Вариативность

данного

типа

происходит

по

двум

диалектически

взаимосвязанным направлениям: дифференциации языка и его интеграции. По
линии дифференциации идёт процесс терминологизации общеупотребительной
лексики,

что связано с изменением такого параметра ситуативной линии как

регистра. На семантическом уровне терминологизация коррелирует с сужением
значения и с метафорическим переносом. Так, широкоупотребительные слова
charm, colour, truth, beauty приобрели терминологические значения в ядерной
физике (качества элементарных частиц кварков).
Так, в генетике произошла терминологизация через метафору таких широко
употребительных слов, как sentence, word, synonym (для обозначения различных
последовательностей

нуклеатидов).

Базой

для

метафорического

переноса

послужила аналогия между генетическим кодом и алфавитом.
В силу богатого семантического потенциала эти же слова (sentence, word)
употребляются в компьютерной технике для обозначения единиц информации.
Таким образом, наблюдается тенденция терминологической омонимии.
Химики употребляют слово analogue (synthetic chemical substance similar in
function to a natural chemical); в психологию мигрировало слово flooding, где оно
закрепилось в новом значении - a method of treating a phobia by controlled exposure
of the patient to the cause.
Прагматическая

вариативность

по

оппозиции:

научный

регистр

vs

общелитературный пласт может происходить в обратном направлении - по линии
185

детерминологизации. Данный процесс отличается большей активностью на
современном

этапе

терминологизацией,

развития
что

английского

объясняется

языка

возросшей

по

ролью

сравнению

средств

с

массовой

информации в процессе популяризации слов из различных терминосистем. На
семантическом уровне детерминологизация коррелирует с расширением значения и
с метафорическим переносом.
Так, из военного лексикона в общее употребление вошёл термин low-profile
(1) a deliberately low-keyed or understated attitude or position; a restrained,
inconspicuous stance; 2) a person who shows or cultivates a low-profile). Данное слово
часто употребляется в журналистике Англии и США для описания деятельности
правительства. Например:
We now have a Government of low-profiles, grey men, who represent no
identifiable place, no relegion, no programme (Howard, 1980, 21).
Из ракетной терминологии в общее употребление вошло слово burnout (total
and incapacitating exhaustion). Например: high rate of teacher burnout.
Many report lawyer burnout after two or three years in practice (Chapman, 1987,
54).
Иногда при детерминологизации имеет место процесс энантиосемии (как по
линии интенсионала, так и по линии эмоционала). Так, слово clinical, несущее
ассоциации сопереживания, соучастия врача у постели больного, проникло в
широкое употребление в значении «холодный, расчётливый». Например:
Trade statistics are studied clinically, crimes are solved clinically, football sides
are even said to be destroyed clinically (Howard, 1980, 14).
Таким образом, детерминологизация подтверждает тенденцию к интеграции
языковых единиц из различных пластов лексики на базе общелитературного
стандарта, что является проявлением общей тенденции к интеллектуализации
(термин заимствован из работы (Horecky, 1989)). Данная тенденция проявляется
также и в широком употреблении книжных слов в публицистической сфере
коммуникаций, и не только в письменной, но и в устной форме.
С другой стороны, в аспекте ситуативной вариативности, как указывалось
выше, действует противоположная тенденция к демократизации. Эта тенденция
186

касается такого параметра ситуативной линии как стиль и проявляется, прежде
всего, в нарастании разговорных и сленговых выражений и в их миграции из стиля
просторечия (как общего, так и профессионального) в стиль общелитературного
стандарта. В результате расширяются границы общелитературного языка. Правда,
сленговая

лексика,

как

правило,

ограничена

в

употреблении

ситуациям

неформального общения49. Проверка семантических неологизмов по словарю
наиболее употребительных слов английского язык COBUILD (Collins, 1987)
показала, что: 1) около 60% всех новых значений вошли в корпус наиболее
употребительных единиц английского языка; 2) почти все ЛСВ, имеющие в
словарях Барнхарта и Бёрчфильда помету slang, в словаре COBUILD помечены
informal. К таким словам относятся упомянутые выше bird (an attractive girl or
woman), drag, needle (a sarcastic

remark), funky (modern and stylish in an

unconventional or striking way), wart (imperfection), freak, speed, acid, cool, hangup vegetable, bread (money),

downer

(a depressant

drug),

bummer

(smth.

unpleasant), gas (an ejoyable event), rave (smth. very popular) и т.д. Данные словаря
совпали с результатами проведённого нами опроса информантов. Очевидно, можно
говорить о тенденции ускоренного движения лексики с периферии в центр
лексической системы.

2. Прагматика нового слова и текст

Исследование прагматического аспекта нового слова с неизбежностью
предполагает обращение к тексту. Как указывалось выше, слово воплощает в себе
единство мышления и коммуникации. Однако оно лишено коммуникативной
самостоятельности. Самостоятельные коммуникативные действия осуществляют
только языковые единицы от предложения и выше (Schmidt, 1981, 11). «Уровни

49

Сленговая лексика может быть рассмотрена как по стратификационной линии, так и в аспекте ситуативной
вариативности. Как справедливо отмечает К.А.Долинин, в аспекте стратификационной вариативности сленг можно
рассматривать как язык малообразованных людей. В этом случае его употребление является нейтральным.
Сленговая лексика выступает в качестве системы номинативных средств. По линии ситуативной вариативности
сленг рассматривается в системе экспрессивных средств языка (Долинин, 1987), когда его употребление носителем
доминирующей культуры диктуется намерением достичь определённого эффекта воздействия на слушающего.

187

языка до предложения образуют его номинативную основу, уровень же
предложения - высказывания и выше (текст) - образует его коммуникативную
основу» (Колшанский, 1984, 41).
Мы понимаем текст как «относительно завершенный отрезок общения - как
единицу, структурированную и организованную по определенным правилам,
несущую

когнитивную

информационную,

психологическую

и

социальную

нагрузку общения» (Колшанский, 1984, 4). Иными словами, под текстом
понимается как письменный, так и устный отрезок общения.
Анализ взаимодействия прагматики нового слова с текстом требует ответа на
следующие вопросы:
1) Как взаимодействует слово с единицами более высокого порядка в
прагматическом аспекте?
2) Как соотносится процесс первичного введения нового слова в текст с
процессом использования в тексте уже созданного нового слова? Какова роль
прагматических факторов в этих двух процессах?
3) В какой мере след времени, зафиксированный в прагматической структуре
нового слова, взаимосвязан с прагматическими свойствами текста?
4) Как соотносится прагматика нового слова с тезаурусом коммуникантов и
пресуппозициями общения?
5) Как происходит декодирование прагматической информации слова в
контексте?
При этом проблема взаимодействия нового слова и текста должна быть
рассмотрена в двух аспектах:
1) роль нового слова в процессе построения текста (единицы текста) и ввода
новой информации;
2) роль текста как контекста, декодирующего прагматическую информацию в
слове.
Первый аспект связан с прагматикой говорящего, второй – с прагматикой
слушающего (читающего).
В данном разделе мы не ставим своей целью провести всесторонний анализ
указанных проблем, а попытаемся лишь наметить возможные пути их решения.
188

Важность рассмотрения взаимодействия нового слова и текста объясняется
еще и тем, что, как указывалось выше, одной из проблем прагматики является
проблема ввода новой информации. Данная проблема лежит в русле когнитивного
подхода к коммуникации.
Новое слово в этом плане может быть рассмотрено как стимул,
побуждающий реципиента к участию в коммуникации. Введение нового слова
создает

интеллектуальное

напряжение,

посредством

которого

слушающий

(читающий) вовлекается в совместное когнитивное пространство - то, что Ч.Пирс
назвал коминтерпретаной. Речь идет об общем когнитивном пространстве
широкого контекста общения. Новое слово заставляет слушающего помыслить о
возможном значении слова, создает когнитивный стимул общения.
Нельзя сказать, что данный постулат противоречит принципу максимальной
релевантности (см. Sperber, 1986), в соответствии с которым человеческий
когнитивный механизм стремится к получению максимального количества
информации при минимальной затрате когнитивных усилий. Мы считаем, что
отсутствие

когнитивного

напряжения

в

коммуникации

снижает

интерес

коммуникативов, не способствует и не побуждает к коммуникации. Естественно,
слишком высокое когнитивное напряжение тоже не способствует коммуникации.
Очевидно речь должна идти о сбалансированном интеллектуальном усилии.
Информация, вводимая новым словом, должна быть релевантной, т.е. она
должна быть интегрирована с предшествующей информацией (знаниями)
коммуникантов.
Полностью новая информация, которая не интегрируется со знаниями
реципиента, приводит к нарушению процесса коммуникации и становится
бесполезной.
Будучи лишенным коммуникативной самостоятельности, слово входит в
систему прагматически обусловленных зависимостей: текст - единица текста
(предложение - высказывание) - компонент единицы текста.
Рассмотрим последовательно взаимодействие нового слова сначала на
уровне предложения (единицы текста), затем на уровне дискурса.
189

В целом, для нового слова в предложении характерна информативно-сильная
позиция. Преимущественно речь идет об анафоре, и это не случайно. Именно
анафорическая

позиция

нового

слова

создает

условия,

обеспечивающие

релевантность новой информации, которую несет неологизм, так как сначала в
предложение вводится информация, подготавливающая читающего (слушающего)
к восприятию неологизма. И только затем вводится новое слово. Например:
In fact, no one knows for sure how many tweeners there are nationwide. But
several exports put the number at around 15 million - less than the 20-million welleducated young managers and professionals which Whitehead describes as bright-collar
workers, and more than the estimated 4 million yuppies shopping madly at Ballock’s and
Bloomingdale’s. (Los Angeles Times, 1988, Part 6, January 24, p.1).
Предложение

организовано

таким

образом,

что

само

новое

слово

воспроизводит предшествующую расчлененную информацию в виде единого
наименования.
Противоположная форма организации высказывания с неологизмом катафора. Выступая в катафорической функции, новое слово относится ко всему
последующему высказыванию, предвосхищая и аккумулируя в своей смысловой
структуре все, что будет сказано далее.
Иногда, особенно при вводе новых терминов, предложение с неологизмом в
категорической функции напоминает словарную дефиницию. Например:
In the US "American Adventure" display, Disney artists pull out the stops and
demonstrate their latest in audie-animatrons, life-size human figures that talk and move.
Ben Franklin even walks up a stairway. He and Mark Twain lead в performance by 35
other figures from America's history. (The Christian Science Monitor, 1982, July, 21,
p.3).
При этом в первичном материнском контексте, соотносящемся с Immediate
Interpretant,

новое слово может занимать как анафорическую, так и

катафорическую позицию. При повторном введении слова в текст катафора менее
характерна.
При введении нового слова в текст существенная роль, помимо когнитивных
моментов, принадлежит и психологическим параметрам.
190

Речь идет о так называемой «неологической смелости» человека, вводящего
новую единицу, о его решительности в выборе новых языковых средств.
Французскими лексикологами было замечено, что «неологическая смелость»
при

введении

новообразования

(Сергеева,

1988)

создает

определенную

модализацию высказывания. Модальная рамка высказывания облегчает введение
новообразования, способствует его введению в речь. В этом случае происходит
взаимодействие модальности нового слова с модальностью всего высказывания
(предложения).
Модализация характерна для наиболее информативных, узловых моментов
высказывания, особенно тех, которые сопряжены с оценочным осознанием того
или иного факта действительности (ср. Сергеева, 1988).
Модальная рамка может создаваться за счет таких модальных оборотов, как
can be called, might be named. Все они несут в себе модальность сослагательного
наклонения, создающего некую «условность» введения инновации. Подобная
условность может создаваться и путем ввода придаточных условных типа if you
want. Например:
People used to talk of mathematical certainty. That still exists, as much as it ever
did, but the sciences progress by extending their domains. Gleick writes the story of a
new mathematics that deals with phenomena of unpredictability; call it "chaology" if you
want, the word is older than you think. The story follows the conventional pattern of
visionary young and reluctant old, the clash of generations and the rise of a group of
strikingly gifted mathematicians and physicists who might never have emerged into the
sunlight if they had followed conventional lines. (Gleick, 1987).
Неологическая смелость говорящего может стимулироваться yе только
созданием модальных рамок, но и путем цитаций, заключения в кавычки,
использования

иных

типографических

способов

введения

новых

слов.

Распространенность подобного способа связана со своеобразной позицией
«отстранения» говорящего от того, что он произносит. Данная позиция
предопределяет, в какой-то мере, снятие с говорящего ответственности за
необычный выбор языковых средств. Например:
191

After a long warmup, the process of "Carterizing" the national government is now
in full swing. The probable results are a fearsome workload for the federal bureaucracy
and a fresh challenge to Congress’ capacity to help steer the direction of policy. (David
S.Broder, "The Carterization of the Federal Government", The Washington Post, First
Sect., April 10, 1977). (carterizing - процесс возвращения к политике Картера).
Еще один способ введения нового слова - введение неопределенно-личных
конструкций через пассивный залог глагола (типа "is now called", "is named" и т.д.)
Например:
Other physicists, long wedded to the notion that nothing can escape from a black
hole, have generally come to accept that discovery. And the stuff emitted from little black
holes (and big ones too, but far more slowly) is now called Hawking radiation. (Time,
1988, February 8, p.58).
Как указывалось выше, прагматика нового слова отличается от прагматики
традиционной лексической единицы тем, что в прагматическом значении
инновации отражается след времени, содержится временная коннотация новизны.
Это создает внутреннюю рематичность новообразований. Будучи онтологически
рематичными, они, как правило, входят в состав ремы или в рематичные сегменты
высказывания

(преимущественно,

автосемантичные).

Семантической

автосемантией, вслед за Г.А.Вейхманом, мы считаем отсутствие, а синсемантией наличие у сегмента обязательных внешних синтаксических, в том числе лексикосинтаксических и интонационных связей (Вейхман, 1977, 65). В пределах
автосемантического сегмента «напряжение» возникает и ликвидируется.
В процессе построения высказывания внутренняя прагматика слова, как
правило, не отражается эксплицитно, а присутствует имплицитно и обеспечивает
правильное, удовлетворительное общение. Это прежде всего относится к
прагматическим импликациональным компонентам. Особую роль в организации
высказывания играют лексические единицы с прагматическими компонентами,
закодированными в эмоционале значения, слова с «запрограммированным»
эмоционально-экспрессивнным эффектом (т.е. предикатные знаки, прагмемы).
Исходя из того, что оценка - это выводное новое знание (Найдов, 1977), новые
192

предикатные ЛСВ представляют собой слой новой лексики, отличающейся
исключительно высокой степенью внутренней рематичности.
Как указывалось выше, данный тип слов в большей мере прагматически
маркирован, чем все другие типы; соответственно данные единицы требуют
большего знания об ограничениях на их употребление.
Попробуем проследить связь внутренней прагматики новых предикатных
ЛСВ

с

актуальным

членением

предложения

и

соотнести

эту

связь

с

функционально-грамматической структурой предложения.
Для

новых

оценочных

ЛСВ,

входящих

в

рематичные

сегменты

высказывания, естественной является прежде всего предикативная позиция.
Например50:
But, except for the big hits, the newer kinds of movies dont' satisfy anybody... all
the films released this summer have been box-office bummers (bummer - a
disappointment).
It's a gas: to ride the busses, see all the mountains and the jack rabbits and road
runners (a gas - great joy, delight).
The Projector (a play) was a marvelous hoot, it was a very elaborate parody but
everybody thought it was a real thing. Life is a hoot. (hoot - smth. hilariously funny).
He (Bob Refelson, a film director) and his partner Bert Schneider put together the
Monees and their television program. It was a shuck, but beautiful at it’s own level
(shuck - fake, bluff).
I was the very model of a well-adjusted old fink, spending my working hours
selling out and my leasure time up against the wall (fink - any contemtible person).
All men are brothers, and if you don't give, you're a kind of fink.
Одной из разновидностей рематичных сегментов высказывания являются
вторично-предикативные конструкции. Как позволяет судить наш материал, из
всего многообразия вторично-предикативных структур прагматические ЛСВ
преимущественно предпочитают объективно-предикативные. Например:

50

Примеры заимствованы из словаря Барнхарта (Bamhart, 1973).

193

Не (Theophile Gautier) thought the cathedral (of Valencia) a big yawn after the
marvels of Burgos and Seville and, like Swinburne he was sickened by the ornamentation
of the other churches. Cp. I found the theatre a groove and a gas.
В подобных предложениях существуют два предикативных центра,
создаются

отношения

полипредикативности,

принципиальная

возможность

которой отмечалась в работах Н.Ю.Шведовой и Г.А.Золотовой.
Анализ

функционирования

прагматических

ЛСВ

в

составе

данных

конструкций подтвердил существующее противоречие между их формальносинтаксической функцией и коммуникативной нагрузкой. Роль синтаксически
доминирующего играет первый предикативный центр (I thought, I found). Однако с
коммуникативной точки зрения доминирующим является второй центр, так как он
является носителем основной информации. Это объясняется тем, что степень
коммуникативного

динамизма

(КД)

вторичного

предиката

(прагматически

маркированного ЛСВ) выше степени КД первичного предиката (глагола). Так, в
приведенных выше примерах важным, новым является не действие, выраженное
глаголом, а тот признак, свойства, качества, которые обнаруживаются в предмете
посредством этого действия;

gas, groove предицируют предмету (the theatre)

свойство вызывать положительные эмоции; yawn - предицируют предмету
свойство вызывать скуку. Именно данные прагмемы задают общий прагматический
эффект высказывания.
Для прагматических ЛСВ естественными являются и полупредикативные
позиции. Речь идет прежде всего о приложении и определении. Как известно,
определительные связи представляют собой свернутые предикативные связи и
находятся в прямом соответствии с понятием полупредикативности (Виноградов,
1955б, 155) . Определение - это погашенное сказуемое в одном случае и более или
ме-ее приглушенное - в другом.
В качестве прагматической аномалии новых прагматически маркированных
ЛСВ может выступать их функционирование в позиции подлежащего. В целом, эта
позиция является нетипичной для новых предикатных знаков. Как известно, за
подлежащим в общем случае грамматически закреплена функция темы сообщения
(Матезиус, 1967, 444).
194

Каким

же

образом

разрешается

противоречие

между

внутренней

рематичностью новых оценочных ЛCB и тематической функцией подлежащего?
Прежде всего, это выражается в том, что в позиции подлежащего оценочные
прагмемы, как правило, употребляются с указательными и притяжательными
местоимениями

или

определенным

артиклем,

которые

частично

десемантизируются, несколько приглушают свои дейктические компоненты и
приобретают дополнительные эмфатические компоненты. Например:
That big hang-up for drivers caught in traffic line ups - the overheated engine could soon become the thing of the past (hang-up - anything frustrating or depressing).
Частично сохранив свое основное дейктическое значение, местоимение
указывает на предшествующее упоминание в высказывании. Но при этом, как
правило, оно выполняет функцию «мнимой» отсылки (то есть по отношению к
референтам, реально не упоминавшимся ранее) (Арутюнова, 1976, 349).
Предложениям этого типа как бы предшествует некоторое имплицитное
утверждение. Например:
That problem - the overheated engine - is a big hang up. It soon can become a
thing of the past.
В высказывании наличествует пресуппозитивная предикация (Арутюнова,
1976, 341). Прагмена hang up дает оценку референту и тем самым актуализирует
закодированное в эмоционале прагматическое намерение автора. Иными словами,
даже занимая позицию подлежащего, новые предикативные ЛСВ (эмоциональные
прагменты)
высказывания.

существительных
Именно

новая

коррелируют
прагмема

с

несет

прагматическим
в

себе

центром

основной

заряд

эмоционального воздействия на адресанта-читателя. Новый предикатный ЛСВ
передает основной пафос высказывания и тем самым участвует в формировании
его прагматического акцента.
Далее новое слово вступает во взаимодействие с прагматическими
свойствами текста, одним из которых является его новизна. На уровне языковых и
мыслительных категорий новизна текста соотносится с его читабельностью. На
уровне деятельностной категории новизна соотносится с ценностью текста. Текст,
не несущий новой информации, ценным быть не может. Однако не всякий текст,
195

обладающий новизной, имеет ценность. Информация, почерпнутая из текста,
содержащего новые слова, позволяет реципиенту изменить свой тезаурус личности,
начиная от расширения (включение новых элементов в некоторые файлыподмножества), до более или менее значительного переструктурирования, т.е.
изменения состава и структуры файлов некоторого фрагмента тезауруса личности
(Каменская, 1987, 78).
Известно, что тезаурус коммуникантов, который должен рассматриваться как
часть культурной и научной компетентности коммуникатов, воплощается в
пресуппозициях общения (Колшанский, 1984, 25). Известно также, что социальные
статусы коммуникантов, их личности представлены в коммуникативном акте как
категории пресуппозиции. Исходя из этого, прагматическая информация в слове
может рассматриваться как закодированные пресуппозиции акта коммуникации.
Для декодирования прагматических компонентов значения слова в тексте
необходим тот тип контекста, который мы определили в первой главе как
дейктический.
Именно в пределах дейктического контекста происходит переход в
употреблении и восприятии слова с уровня значения на уровень смысла, в
частности, прагматического. Осознание этого смысла адресатом квалифицируется
как понимание высказывания. Сигналы для выявления прагматики слова могут
выходить за рамки вербальной репрезентации. В этом случае необходимо
обращение к культурному контексту, т.е. к контексту, основывающемуся на
фоновых знаниях. Очевидно, существует определенная корреляция между типом
прагматической информации в слове и типом контекстуальных сигналов,
декодирующих эту информацию.
Для

декодирования

пресуппозиции

профессионального

статуса,

локализующихся в интенсионале словозначения, как правило, достаточно
вербальных сигналов дейктического контекста. Например:
A toss is no funny business, and the risks for a cop are enormous at all times, and
for this reason he has mastered some techniques (toss - US sl. - a search for narcotics).
В качестве контекстуального сигнала, декодирующего прагматику нового
значения слова, выступает слово сор. Для декодирования прагматических
196

компонентов эмоционала также достаточно вербальных сигналов. Для реализации
новой эмоциональной прагматики, кодирующей тональность ситуации, например,
неофициальную, в прагматическом контексте необходило наличие традиционной
разговорной лексики. Например:
Не thinks if I write about him, it’s jolly, jolly good. And if I don't It's a piece of
badly written drag.

I

Слово jolly, употребление которого традиционно ограничено рамками
неформального

общения,

служит

сигналом,

активизирующим

новую

эмоциональную прагматику слова drag (а именно, неофициальную тональность),
которая вместе с тем коррелирует с отрицательным эффектом всего высказывания.
Зачастую слово кодирует в себе сразу два параметра, два вида
пресупаозиции. Например, bad (в значении good) кодирует пресуппозицию этноса и
одновременно, по линии ситуативной вариативности, намерение похвалить.
Для

адекватного

восприятия

этого

значения

в

контексте

должны

присутствовать определенные сигналы. Рассмотрим пример:
"It was", said the baddest heavyweight champion of the world, "like being in the
middle of a rainbow knowing that at the end there's a pot of money waiting". The irony
added Larry Holms, be thought the waiting was over when he won the world boxing
Council version of the title last June from Ken Norton. (Time, 1980, May).
В данном примере в качестве контекстных сигналов, декодирующих
прагматическое содержание слова bad, выступают такие единицы, как champion,
won. Они сигнализируют положительное значение слова и как следствие ясно, что
речь идет о темнокожем спортсмене, ибо, как указывалось выше, данное значение
слова bad ограничено в употреблении рамками негритянского населения.
Одновременно the baddest является рематическим пиком высказывания и создает
общий положительный прагматический эффект высказывания. Например:
Our differences are complimentary; Bullins is a bad dude. There's no better
playwrite in the American theatre today.
Здесь в качестве актуализатора новой семантики, а, следовательно, и
прагматики слова, выступает сравнительная степень слова good. Положительный
197

прагматический эффект достигается в данном случае комплексно - как за счет
эмоциональной прагмасемантики, так и за счет актуализатора.
Особую

сложность

представляет

декодирование

импликациональной

прагматики слова. Как правило, здесь недостаточно вербального контекста.
Так, для адекватного декодирования прагматики словосочетания Alf Garnett
(a type of working class British man, who often reaches to social pressures in a bigoted
and selfrighteous way), которое обычно употребляется представителями высшего
класса с пренебрежением по отношению к рабочему, недостаточно вербального
контекста. Например:
Beneath that vecer, presumably, lie dark and hideous passions Lord Hunt worries
that “Alf Garnetts” may become the decisive voice in our society.
В приведенном контексте слово lord может лишь приблизительно указывать
на употребление данного слова представителями высших кругов по отношению к
рабочим, а глагол worries лишь частично эксплицирует их негативное отношение к
нижестоящему на социальной лестнице.
Для

адекватной

дополнительные

интерпретации

фоновые

знания,

приведенного

связанные

с

примера

Alf

Garnett

необходимы
-

персонаж

телевизионного сериала, в котором он ведет себя грубо, иногда проявляет
расистские инстинкты, вызывает у представителей среднего и высшего слоев
общества чувство неприязни.
Таким образом, вопрос взаимодействия прагматики нового слова с текстом
требует его анализа в двух аспектах: 1) в аспекте адресанта (адекватный выбор
слова в зависимости от его прагматической маркированности и правильное
построение

предложения

(высказывания);

2)

в

аспекте

декодирования

прагматического смысла слова со стороны адресата (понимание, интерпретация
услышанного, прочитанного).

3. Семантика и прагматика новой эвфемистической лексики

198

Все наши предыдущие рассуждения были посвящены преимущественно
рассмотрению того, как контекст формирует прагматику слова (внешнюю и
внутреннюю).
В данном разделе мы обратимся к анализу того, как слово, несущее в себе
прагматический заряд, участвует в создании определённого перлокутивного
эффекта высказывания. Иными словами, мы сконцентрируемся на конечном звене
прагматической

цепи:

выбор

-

употребление

-

воздействие.

Эвфемизмы

представляют благодатный материал для подтверждения нашего основного
постулата о взаимозависимости семантики и прагматики. Таким образом, вторая
цель данного раздела - осветить ту сторону взаимодействия семантики и
прагматики слова, которая строится оппозицией смысл - сила. Так, в понимании
Дж.Лича семантика подразумевает смысл, прагматика - силу (воздействующую). С
одной стороны, сила включает смысл, с другой стороны, она сама прагматически
производна от смысла. Напомним в этой связи рассуждения Лосева о слове как о
коммуникативном заряде (Лосев, 1990), а заряд - всегда предполагает воздействие.
В разделе ставится ещё одна цель - проанализировать, какие прагматические
принципы (максимы) лежат в основе употребления эвфемизмов. Очевидно, любое
адекватно выбранное и употреблённое слово всегда будет иметь желаемый эффект
воздействия, но есть в языкe группа слов, прагматический заряд которых
однозначно преследует цель оказать положительный перлокутивный эффект в тех
случаях, когда, с точки зрения семантики, т.е. референтной соотнесённости
следовало бы ожидать отрицательного эффекта. Такими словами являются
эвфемизмы.
Эвфемизмы (антифразия) - троп, состоящий в непрямом, прикрытом,
вежливом,

смягчающем

обозначении

какого-либо

предмета

или

явления

(Ахманова, 1968, 521). Слова данной группы представляют собой случай
противоречия между двумя блоками значения: семантическим и прагматическим,
т.е. противоречия между отрицательной экстенсиональной семантикой слова и
положительным прагматическим зарядом эмоционала имени.

199

Как указывалось выше, эвфемизм возникает по ряду прагматических причин
(вежливость,

деликатность,

щепетильность,

благопристойность,

стремление

завуалировать негативную сущность отдельных явлений действительности).
Как отмечалось выше, основная масса эвфемизмов, по нашему мнению,
появляется в языке в соответствии с максимой такта (в системе Лича) и с
принципом дружелюбия (в системе Р.Лакофф). С другой стороны, эвфемизмы
можно рассматривать как единицы языка, появляющиеся в результате нарушения
Максимы Качества, ибо они не отвечают условиям истинности и не сообщают
правду о денотате. Нарушение данной максимы является естественным для
разговора образованных людей, т.к. при ведении разговора коммуниканты
стараются избегать прямоты в целях придания светкости общению. Естественно
разные культуры характеризуются различной степенью «прямоты» выражений.
В разных культурах ориентация на предотвращение возможных неприятных
эмоций у собеседника будет различна. Так, например, в японской культуре, по
мнению А.Вежбицкой, взаимозависимость - зто более высокая ценность, чем
автономность (А.Вежбицка, 1990, 71). Мы абсолютно согласны с А.Вежбкцкой в
том, что в японской культуре высоко ценится умение тщательно прогнозировать
последствия своих действий, так что ее можно назвать «культурой взвешенной
оценки» (Вежбицкая, 1990, 74). Но мы не можем согласиться с Вежбицкой в том,
что эти характеристики отсутствуют в англо-американской культуре. При всей
ориентации

последней

на

самоутверждение

и

личную

независимость

в

образованных кругах англо-американского общества также присутвует стремление
прогнозировать последствия своих действий. А такая черта английского речевого
этикета как непрямые способы выражения просьбы, упрёка, совета являются
классическими примерами ориентации на предотвращение возможных неприятных
эмоций у другого. Особенно ярко это проявляется в сравнении с русским речевым
этикетом, где принята большая «прямота» выражения. И это отражается в меньшем
количестве эвфемизмов в русском языке.
Неверно было бы утверждать, что все эвфемизмы создаются в соответствии с
Принципом Вежливости. Как правило, этот принцип лежит в основе тех
эвфемистических единиц, которые смягчают различные виды дискриминации,
200

например, возрастную. С тем, чтобы не обидеть людей почтенного возраста, в
языке последних десятилетий появилось слово middlescence (период жизни от 40 до
65 лет) по аналогии с adolescence. Период жизни с 65 лет и далее называть third
age. На официальных табличках в транспорте, в объявлениях, в музеях и местах
общественного пользования широко употребляется эвфемизм senior citizen.
В ситуациях неформального общения широко употребляется golden ager по
отношению к человеку пожилого возраста, находящегося на пенсии (ср.: silver ager
человек среднего возраста).
С точки зрения прагматики заслуживает внимания реакция людей
преклонного возраста на данные эвфемизмы, Так, в одном из журналов был
помещен сатирический ответ пожилого человека, обращенный к работникам
средств массовой информации:

"Call me Gramps, call me an old fogy - call me

anything except a senior citizen" (Safire, 1984, 174).
Аналогичную отрицательную реакцию взвал у людей пожилого возраста
эвфемизм geezer. В XIX веке эта диалектная форма от guiser (one dressed in the guise
of a mummer) имела значение old person, particularly a woman; с годами у слова
появились

коннотации

эксцентричности

(которые

впоследствии

частично

утратились), и оно, изменив свою прагматику по параметру пола, стало
употребляться по отношению к мужчинам. Данная единица часто употребется в
словосочетании geezer power, по аналогии с gray power (the power of the elderly to
assert their rights), которое, в свою очередь, появилось в 70-е годы по образцу black
power (power of the black people). Ср. в этой связи Gray Panther (a member of an
organization promoting the interests of elderly in America).
Обычно эвфемизмы анализируют с точки зрения человека, употребляющего
данный тип знака, иными словами, в аспекте прагматики говорящего. Естественно
человек,

употребляющий

эвфемизм,

рассчитываает

на

однозначный

положительный перлокутивный эффект высказывания, в котором он употреблен.
Однако, как показывает опрос информантов, в группе 56-70 лет, «возрастные»
эвфемизмы не всегда однозначно вызывают положительную реакцию слушающего.
Иными словами, попытка обратиться к рассмотрению эвфемизма в аспекте
прагматики слушающего показала, что перлокутивный эффект высказываний с
201

эвфемизмами зависит от факторов двух порядков: 1) от чисто прагматических
факторов, т.е. от факторов внешней прагматики, 2) от факторов внутренней
прагматики слова и его семантики. Прагматические факторы определяют то, в
каком типе дискурса по отношению к кому употребляется эвфемизм: если
ориентация на «он – мир», т.е. в разговоре о третьем лице, эвфемизм сбудет иметь
положительный эффект; при ориентации на «ты – мир» (в непосредственном
обращении к лицу, по отношению к которому употребляется эвфемизм) возможны
два варианта перлокутивного эффекта - как положительного, так и отрицательного.
Очевидно, в случае отрицательной реакции говорящего вступает в силу Принцип
Иронии (по Дж.Личу), о котором мы упоминали выше. Принцип этот не
обязательно соблюдается говорящим. Он может шюльзован и слушающим. Иными
словами, отрицательная реакция коммуниканта, воспринимающего эвфемизм,
может быть объяснена односторонней работой Принципа Иронии.
В аспекте внутренней прагматики необходимо различать моновалентные и
амбивалентные эвфемизмы. Моновалентные единицы, например, Gray Panther и
Gray Power несут положительную оценку независимо от того, кто употребляет и
кто воспринимает эти единицы - пожилой или молодой человек. Амбивалентные
единицы зависят от социума: с позиций «внутри группы», т.е. с точки зрения
пожилых людей слово несет отрицательные коннотации, с позиции «вне группы»
слово либо нейтрально, либо положительно, например: geezer power. Очевидно,
отрицательная реакция на этот эвфемизм пожилых людей связана с прагматикой
слова geezer, которое несет в себе ироничную оценку и разговорную
стилистическую маркированность.
Проиллюстрируем сказанное отрывками

из писем пожилых

людей,

присланных в редакцию журнала "The New York times magazine":
"I resent being referred to by a punk as an old geezer. Don’t get on my way".
Или: "If I choose to join groups which will help me collect what I have assumed
to be due me for the last forty-five years, I do not wish to be considered part of geezer
power".
С позиции человека, еще не причисляющего себя к пожилому возрасту,
слово может нести не только нейтральные, но и положительные коннотации.
202

Например: I like the word a geezer. И таким образом, при изучении эвфемизмов
особенно важен учет не только прагматики говорящего, т.е. его намерения, но и
прагматики воспринимающего.
Приведённые выше новые единицы прагматически отличаются друг от друга
и в аспекте ситуативной вариативности. Geezer Power употребляется в ситуациях
неформального общения, в то время как Gray Panther, Gray Power ограничены
рамками официальных ситуаций, в том числе и заседаниями Конгресса. Например:
Consider the gray power reflected in the congressional bill banning mandatory retirement
at sixty-five (Washington Post, 1981, 6 May).
Ср.: Associations are being spawned in great profusion by the age movement
today. They range from cultural and political and economic organizations of high
sophistication to basement centers where "senior citizens" in rocking chairs listen to Lawpe Welk and make macaroni jewelry. The Gray Panthers rage against those places as
"geriatric playpens" (The Harper's, 1980, June).
Для

смягчения

имущественной

дискриминации

появилось

слово

disadvantaged (для обозначения бедных).
Принцип вежливости лежит в основе образования новых эвфемизмов,
скрывающих физические или умственные недостатки (cripple заменяется на
handicapped). Так, умственно отсталых людей называют learning disable, special
(слово retarded, которое в данный период является прямой номинацией, в свое
время

было

эвфемизмом

для

slow

и

backward),

отстающих

студентов

underachievers; людей, страдающих частичной потерей слуха - hearing impaired;
людей, страдающих речевыми расстройствами, называют speech-impaired. На
смену insane asylum больница для душевнобольных пришло mental hospital. Второй
слой эвфемистической лексики включает явления смерти и суеверный страх перед
какими-либо явлениями. Главный прагматический принцип, действующий в
данной группе, может быть определён как принцип табуирования, Например,
moonchild человек, рождённый под созвездием Рака (21 июня - 21 июля) заменило
слово cancer, вызывающее ассоциации с болезнью; hospice, первоначально
имевшее значение a guest house for the poor, the sick, etc., стало применяться по
отношению к институту по уходу за умирающими людьми. Например:
203

From Britain has come the idea of the "hospice", an in-patient facility specially
designed for the dying: cheerful, home-like, full of plants and families (including young
children). There are about thirty such places in Britain now but the idea has been slower
to take root in the United States. The hospice in New Haven, for instance, has been in
operation with a homecare program for more than two years (The Harper's, 1980, March).
Чтобы уменьшить страх перед смертью, католическая церковь заменила
фразу extreme unction, предполагающую нахождение in extremis (на грани смерти),
фразой anointing of the sick; слово penance (страх возмездия) заменено на rite of
reconciliation, confessional (исповедальная) - на room of reconcilation (Barnhart, 1980,
181). Однако данная группа эвфемизмов немногочисленна в современном
английском языке.
В эвфемистической лексике последних десятилетий заметно усилилась
тенденшя к образованию новых единиц, поднимающих престиж отдельных
профессий. Так, парикмахера как мужского, так и женского, стали называть hair
stylist. Иногда применительно к людям этой профессии употребляют слово
hairologist.

Однако

данный

эвфемизм

прагматически

маркирован

по

территориальному параметру и употребляется только в американском варианте.
Например:
Fancier shops now boast resident "hairologists" whose only mission is to prescribe
the proper natural treatment and conditioning for fossicls.
Стюардессы и стюарды на авиалиниях (stewards, stewardesses, hostesses)
стали называться flight attendants. Служащие кладбища традиционно были
известны как undertakers, в последние годы их стали называть сначала morticians,
а затем funeral directors. В 60-е годы сборщик мусора (a garbage collector) стал
престижно называться sanitation man, а чуть позднее - sanitation engineer.
Самая большая подгруппа эвфемистической лексики - эвфемиз-мы,
отвлекающие внимание от негативных явлений действительности (преступность,
наркомания, агрессивная политика и т.д.). Например, в кругах, связанных с
преступностью, появляются эвфемизмы client (a person viewed euphemistically as a
subject of regulation by a government agency or public authority); adjustment center (a
part of a prison where intractable and often mentally deranged inmates are kept in solitary
204

confinement);

correctional facilities (a prison); correctional officer (a prison guard);

community home (a reform school); godfather, don (the head of Mafia family).
Все новые эвфемизмы этой сферы ограничены в употреблении по
территориальному параметру рамками США, за исключением community home,
который употребляется исключительно на Британских островах. Данный эвфемизм
в 70-е годы заменил сущеетвовавший ранее approved school, который, в свою
очередь, в 30-е годы пришёл на смену reformatory. Например:
One of the most contraversial innovations of the 1969 Act was the care order under
wich the local authority can put children into community homes.
В

сфере политики

для

прикрытия

агрессивных

военных

действий

используются эвфемизмы: trouble/the troubles (the riots, bombing, and continued
violence in Northern Ireland during the 70s); protective reaction (a bombing raid on an
enemy target conducted in self-defence or retaliation, but about which there's nothing
protective or defensive); surgical strike (a swift military attact, especially a limited air
attack); device (a bomb). Три последние единицы возникли в языке во время войны
во Вьетнаме.
Для смягчения неприглядной деятельности секретных служб используются
эвфемизмы: to destabilize (to render a foreign government unstable or incapable of
functioning); family jewels (sl shameful secrets; skeleton in the closet, applied to various
underhanded activities or operations).
Для обозначения бездомных в американском варианте в 70-х годах
появилось словосочетание shopping-bag lady (a vagrant, homeless and often elderly
woman who roams a city carrying her possessions in a shopping bag or bags). В
американском варианте существует еще один эвфемизм для обозначения
бездомных - street person, однако его употребление ограничено скорее ситуациями
официального общения. Например:
An elderly man who roamed the streets with a shopping cart full of tin cans and
bottles was beaten to death by another "street person" as hundres of vagrants wating for
hot meal looked on (Washington Post, 1983, 6 April).
B 80-е годы появился еще один стилистический эвфемизм, дополняющий
синонимический ряд, обозначающий бездомных. Речь идет о сленговом слове
205

skell. Skell является усечением от skkellum (a rascal or thief). Слово созвучно skelder
(to beg on the streets), впервые использованное в печати Беном Джонсом в 1599 г.
после выхода из тюрьмы, где он отбывал срок за убийство человека на дуэли.
Возможно, это слово было заимствовано им из тюремного арго. Например:
While some New Yorkers seldom use the subway, others live there. The police call
such people "skells" and are seldom harsh with them (The New York Times, 1982, 10
May).
Для смягчения различий в уровнях экономического развития стран и
отдельных регионов употребляется эвфемизм Fourth World (the world's poorest and
most underdeveloped countries in Africa, Asia and Latin America).
Употребление эвфемизмов в области политики направлено на достижение
прессой положительного пропагандистского эффекта. Любой индивидуальный акт
высказывания в прессе содержит некоторый субъективно-оценочный момент,
характеризующийся интенциональностью, преднамеренностью выбора средств
выражения, прогнозированием прагматического эффекта высказывания.
Что же служит семантической базой для создания желаемого этического
эффекта высказывания?
С точки зрения семантики, в основе образования эвфемизмов лежит
завышение имени по сравнению с понятием. Говорящий как бы усиливает
положительный эффект, т.е. создает несоответствие между именем и понятием, в
результате чего имя становится в оценочном отношении выше, чем понятие.
Косвенность обозначения - главное отличительное свойство эвфемии - в
психологическом плане выражается в установлении ассоциативных связей между
денотатом, прямое обозначение которого табуируется (direct denotatum), и
денотатом, с которым создается ассоциация (associative denotatum). Наличие
последнего - обязательное условие эвфемии (Кацев, 1981, 140-148).
Однако в группе эвфемизмов, созданных из прагматической установки
засекретить свое дело, действует иной принцип эвфемизации. В этом случае имеет
место стремление избежать каких-либо ассоциаций. Угол метафоры здесь гораздо
больше, т.е. прямой денотат и ассоциативный денотат должны быть как можно
206

дальше удалены друг от друга, по возможности не иметь никакого сходства (ни
внешнего, ни ассоциативного).
Таким

образом,

информативная

двуплановость

эвфемизмов

служит

прекрасной семантической базой для достижения желаемого прагматического
эффекта высказывания, для реализации прагматической установки на воздействие.
Иными словами, отрицательный экстенсионал вступает в противоречие с
положительным эмоционалом. Иллокутивная сила эвфемизма создается за счет
последнего. Иначе говоря, положительная или нейтральная семантика слова, а
именно его эмоционал, создает (прагматический) заряд слова, который коррелирует
с положительным перлокутивным эффектом всего высказывания, в котором он
употребляется. Например, слово homeland (any of various regions of southern Africa
set aside by the Republic of South Africa as separate tribal Bantu states (extended from
the original sense "one's native land") было выбрано, правительством белых в ЮАР
вместо расистски окрашенного Bantustan для обозначения территорий, населенных
Банту.

Базой

для

мелиоративного

праграматического

эффекта

служат

положительные ассоциации, связанные со словом home у туземного населения. Ср.:
The second of South Africa's nine tribal homelands to be granted independence
Bophuta Tswana is not recognized by any country in the world except South Africa and
another homeland, Transkei, which became independent last year.
Как видно из примеров, эвфемизм как знак с большой иллокутивной силой
коррелирует с фокусом высказывания. В лингвистике накопилась обширная
литература, содержащая различные трактовки фокуса высказывания (Минский,
1979, Бирвиш, 1983, Дейк, 1989). В фокусе высказывания соединяются как
прагматические, так и семантические параметры. К семантическим параметрам
относятся пропозиционные элементы, к прагматическим - интенциональные.
Введение эвфемизма в фокус высказывания создает определенный перлокутивный
эффект, который может быть определен как «успокаивающий», смягчающий.
Парадоксальной чертой эвфемизмов является то, что, несмотря на
положительный эффект в высказывании, с точки зрения внутренней структуры
значения

слова,

выступающего

в

качестве

эвфемизма,

имеет

место

противоположный процесс - процесс пейорации. Особенно наглядно это
207

проявляется на примере эвфемизмов - новых нейтральных слов. С точки зрения
изменений в денотативном аспекте преобладает сужение значения. Так, в словах
pot, herb, grass, smoke, развивших в своей семантической структуре ЛСВ marijuana, произошло перераспределение сем. К исходным значениям этих слов
добавился компонент «наркотическое вещество». Одновременно в эмоционале
значений этих нейтральных слов индуцируется отрицательная деонтическая
оценка.

(Ср. в этой связи слова smack, horse,

jones, brown sugar, skag, в

семантической структуре которых появилось значение heroin; ср. также tootcocaine). Большинство данных эвфемизмов ограничено территориально рамками
США, социолектом наркоманов.
Менее характерно образование новых эвфемизмов через метафору и
метонимию. Например: south - the less industrialized technically and economically
advanced countries of the world, so called because most of the less industrialized
countries lie in the southern latitudes.
Анализ факторов, определяющих способность слова к эвфемизации, показал,
что среди них ведущую роль играет принадлежность к лексико-семантической
группе.

Среди

Абстрактность

эвфемизмов
значения

преобладают

создает

у

отвлеченные

слушащего

существительные.

(читающего)

максимально

неопределенное - или по крайней мере нейтральное - впечатление о денотате.
Например, во время войны во Вьетнаме американские политики открыли
успокаивающий прагматический эффект слов pacification (destruction of an area to
eliminate guerilla activity), defoliation (chemical stripping of leaves from folliage as
military tactic), см. приведённое выше trouble.
Вторым параметром, релевантным для определения способности слова к
эвфемизации, является широта семантической структуры слова. Чем многозначнее
слово, тем выше его эвфемистический потенциал. Широкая семантическая
структура слова служит своеобразной вуалыо, прикрывающей неприятную
сущность явления. Например: hit (underworld sl) - a planned murder esp. one carried
out by a moster; contract (underworld sl) - an assignment to kill someone for pay.

208

Среди новых эвфемизмов политической сферы значительное место занимают
словосочетания.

В

этом

случае

положительный

прагматический

эффект

высказывания достигается за счет положительной семантики слов, входящих в них.
В словосочетании soft-skinned targets, появившемся во время войны на
Фолклендах и обозначающем живые мишени для разрывных бомб, «смягчающий»
прагматический эффект создается за счет семантики прилагательного soft.
В 70-е годы фраза protective reaction strike употреблялась противниками
войны во Вьетнаме как ироничный эвфемизм. Например:
And, of course, Vietnam was the great source of that kind of thing. Bombing,
bombing, why do you always say bombing? One of the military men was heard saying
"These're protective reaction strike" (The New Yorker, 1975, April).
Ср.: A secret Air Force investigation concluded that the Commander of the
Seventh Air Force, Gen. Tohn D. Lavelle, had ordered at least 28 anauthorized rides into
North Vietnam and later reported them as protective reaction - a defensive action (The
Atlantic, 1976, May).
Употребление

эвфемизмов

в

политической

сфере

представителями

оппозиции чаще, чем в других сферах диктуется Принципом Иронии. В этом
случае человек, употребляющий эвфемизм, руководствуется прагматической
установкой - вскрыть негативную сущность явления, скрываемого эвфемизмом.
Перлокутивный эффект высказывания будет иметь отрицательное воздействие на
читателя. Однако это возможно лишь при условии прохождения эвфемизмов
определенных стадий конвенционализации, т.е. при его вхождении в нормативный
контекст. На этапе первичного введения эвфемизма его ироничное употребление
невозможно. И второе условие лишения эвфемизма его успокаивающего эффекта
заключается в том, что он должен употребляться «вне группы».
Например, горькая ирония звучит в следующих строках:
Even the language of the bureaucracy - the diminutive "nukes" for instruments that
kill and mutilate millions of human beings, the "surgical strike" for chasing and moving
down peasants from the air by spraying them with 8,000 bullets a minute - takes the
mistery, awe, and pain out of violence.
209

Перлокутивный эффект в подобных случаях будет отрицательным. Подобное
ироничное использование эвфемизмов возможно только при повторном его
употреблении. В первичном контексте прагматика эвфемизма всегда будет
положительна.
Таким образом, образование новой эвфемистической лексики в области
политики диктуется прагматическим принципом регулятивного воздействия на
аудиторию. Положительный перлокутивный эффект высказывания с эвфемизмами
определяется

особенностями

исходной

положительной

семантики

слова,

преимущественно его импликационалом и эмоционалом.
Особого внимания заслуживают эвфемизмы социолектов51. Их образование
диктуется прагматическим намерением носителей данного социолекта засекретить
свою деятельность от аутсайдеров.
В социолекте мобстеров (гангстеров) появляются указанные выше contract,
hit, to ice:
"There's one thing I haven't told you", Jones says, cupping his hands around a
cigarette. "I don't know if it should be in the story... I've done some hits - you know, a
contract. It was right after I got of prison, and I needed some bread". (The New Yorker,
1985, August).
Несмотря на то, что подобные новые единицы ограничены в употреблении
рамками

конкретного

социолекта,

в

последнее

время

они

становятся

общеизвестными в связи с широким освещением средствами массовой информации
борьбы с асоциальными явлениями.
Если эвфемизм употребляется вне группы, в высказывании, как правилo,
присутствует прагматический сигнал, указывающий на конкретный социолект, в
котором он обычно употребляется. Соответственно, прагматический эффект имеет
отрицательное воздействие в отличие от успокаивающего эффекта тех же
эвфемизмов в речи, например, мобстеров (см. приведенный выше пример). Ср.:
Federal officials revealed talk among mobsters about the contract on Galante (The
Washington Times, 1983, 6 April).

51

Ср. с эвфемизмами социальных жаргонов, о которых пишет Б.А.Ларин (1961).

210

Или: Indeed, mob sources have been saying that Nunziata's death was "a hit",
ordered by the Gambinos because they feased the detective night talk about the heroin
thefts (The New York Times, 1985, 10 September).
Ср. также:
Some policemen believe that a West End mobster named Lucky has put a contract
out for savard.

Inspector Jean Claude Roudou in charge of the Montreal Urban

Community police force's criminal investigation bureau doubts it (The Washington
Times, 1984, 11 May).
Таким образом, выход эвфемизма за пределы социолекта, как правило,
меняет его прагматику. При этом происходит частичная потеря эвфемистического
эффекта, т.е. положительного, смягчающего. Миграция эвфемизма предполагает
определенную продолжительность употребления. А, как известно, со временем
эвфемизм теряет свое свойство заменителя и приобретает статус прямого
наименования того неприятного объекта или явления, которые он первоначально
завуалировал. «Эвфемизм недолговечен. Существенным условием действенности
эвфемизма является наличие «грубого», недопустимого эквивалента. Как только
это подразумеваемое неудобопроизносимое выражение выходит из употребления,
эвфемизм теряет свои облагораживающие свойства, так как переходит в разряд
прямых наименований и тогда требует новой замены» (Ларин, 1961).
Итак, эвфемизмы появляются в языке по ряду прагматических причин: 1) из
принципа вежливости (при создании эвфемизмов, смягчающих различные виды
физических и умственных недостатков); 2) в силу принципа табуирования (при
образовании эвфемистических замен прямых наименований явлений болезней и
смерти); 3) в силу регулятивного принципа воздействия на массового читателя (при
создании эвфемизмов в политической области); 4) из прагматической установки
засекретить свою деятельность (при создании эвфемизмов внутри социолектов
различных нелегальных групп).
Подводя итоги данного раздела, мы можем сделать вывод о том, что
исследование

эвфемизмов

позволяет

углубить

наши

представления

о

взаимодействии семантики и прагматики нового слова. В данном случае эти
211

взаимоотношения во многом определяются противоречиями, нарушениями и
парадоксами.
Прагматический заряд эвфемизма создается за счет противоречия в его
семантике, а именно - противоречия между отрицательным экстенсионалом,
подвергающимся

эвфемизации,

и

положительным

эмоционалом

имени,

выступающего в качестве эвфемизма. Парадокс эвфемизации заключается в потере
положительного прагматического эффекта при выходе за пределы социолекта, а
также в случае ухода из языка прямого «грубого» эквивалента. Кроме того, анализ
употребления эвфемизмов позволил проследить, как прагматический заряд
введенного в фокус высказывания эвфемизма коррелирует с перлокутивным
эффектом всего высказывания.

4. Функциональный аспект лексикографической практики

Попытка найти возможности практического применения положений и
основных

идей

нашего

исследования

привела

нас

к

рассмотрению

лексикографического аспекта проблемы соотношения семантики и прагматики
нового слова. Анализ данной проблемы позволил говорить о необходимости поразному фиксировать в словарной дефиниции два типа информации. Речь идет о
введении прагматической зоны в словарную дефиницию, на необходимость
которой указывает в своих работах Ю.Д.Апресян (1974, 1987, 1988), о разработке
дополнительной системы помет.
Введение прагматической зоны противоречит принципу «минимального
толкования» (minimal definition),

в соответствии с которым в дефиниции

необходимо выделять те и только те признаки, которые отличают данную
лексическую единицу от всех остальных лексических единиц языка52 (Bendix,
1966, Филмор, 1983). Мнение Ч.Филмора и Бендикса разделяет С.Д.Кацнельсон, по

52

Правда, данный принцип не всегда срабатывает в лексикографии; для идентификации объекта может быть
недостаточно минимального набора признаков. Так, Ю.Наида приводит пример bat (летучая мышь) и говорит о том,
что введение в дефиницию только минимального набора признаков - млекопитающее, которое летает, - явно
недостаточно для идентификации данного объекта (Nida, 1964).

212

мнению которого, главное - отражать в дефиниции только формальное понятие –
минимум наиболее общих и в то же время наиболее характерных отличительных
признаков, которые необходимы для выделения и распознавания предмета
(Кацнельсон, 1986, 20).
Мы же исходим из концепции интегрального описания языка (Апресян,
1986), в соответствии с которой словарь и грамматика (в широком смысле, т.е.
любые типы достаточно общих правил) согласованы друг с другом по типам
помещаемой в них лингвистической информации и по способам ее записи. Из этого
определения, как отмечает Ю.Д.Апресян в своей более поздней работе (Апресян,
1988), вытекают два важных практических принципа лингвистической работы:
1. Строя словарную статью определенной лексемы, лингвист должен
работать на всем пространстве грамматических правил и явным образом приписать
лексеме все свойства, обращения к которым могут потребовать правила (настройки
словаря на грамматику).
2. Строя определенное правило, лингвист должен работать на всем
пространстве лексики и учесть все типы ее поведения, не предусмотренные в
словаре (настройка грамматики на словарь).
В данном разделе мы рассматриваем первый принцип – настройку словаря на
«грамматику» или на правила. Вслед за Ю.Д.Апресяном, мы считаем, что правила
могут требовать обращения к просодическим, к морфологическим, семантическим,
прагматическим и синтаксическим (сочетаемостным) свойствам лексем.
Главным объектом нашего внимания являются прагматические правила
лексемы, т.е. правила, предписывающие адекватный выбор и употребление слова с
целью достижения желаемого эффекта воздействия на партнера по коммуникации в
соответствии

с

условиями

коммуникативного

общения

(т.е.

с

широким

прагматическим контекстом).
В связи с употреблением термина «грамматика» в широком смысле, как
системы правил вообще, нам бы хотелось еще раз подчеркнуть ту разницу, которая
существует между прагматикой и грамматикой в традиционном смысле, т.е. как
системы грамматических правил (морфологических и синтаксических).
213

Как указывалось выше, под грамматикой («поверхностной грамматикой» в
терминологии Витгенштейна) мы понимаем правила употребления в котексте (т.е.
на уровне синтаксиса), под «прагматикой» («глубинной грамматикой» в
терминологии Витгенштейна) мы понимаем правила употребления в контексте (т.е.
в широком прагматическом контексте, включающем и культурный контекст.
Прагмагическим правилам в значении слова соответствуют определённые
прагматические компоненты, кодирующие эти правила. Исходя из определения
прагматических правил, данного Г.Фритцем, а именно как условий, зависящих от
социального статуса говорящих, от типа коммуникативного акта и типа текста
(Fritz, 1974, 126), можно заключить, что данный тип правил есть ничто иное, как
параметры прагматического контекста.
Связь,

существующая

между

прагматическими

правилами

и

прагматическими компонентами слова, должна быть отражена в словаре. Вопрос о
том, каким образом фиксируется прагматическая информация в словаре, и
приводит к необходимости разграничения семантической и прагматической
информации в словаре.
Вопрос о дистрибуции информации между семантической и прагматической
зонами позволяет нам сформулировать следующие постулаты:
1)

Оличие

семантической

зоны

от

прагматической

заключается

в

относительной стабильности первой и подвижности второй.
2) Прагматическая зона отличается большей динамичностью (а) вследствие
изменений в ценностной картине мира, которые происходят быстрее, чем
изменения в концептуальной картине мира; (б) в связи с прагматической
вариативностью слова, т.е. в связи с его миграцией в новый профессиональный
регистр, в новый сциолект или стилистический пласт.
3) Прагматическая зона словарной статьи может меняться каждые 10-15 лет.
Однако прагматическая информация не всегда четко и однозначно
соотносится с прагматической зоной словарной статьи. Так, если предписывающие
компоненты входят в ядро значения (интенсионал), прагматические ограничения на
употребление эксплицитно выражены через тематические слова словарной
дефиниции, т.е. прагматическая информация вклинивается в семантическую зону
214

словарной статьи. Сюда относятся слова, ограниченные по профессиональному
параметру (что соотносится со стратификационной вариативностью языка).
Например, словосочетания типа machine-art (a form of art that uses mechanical,
electronic, magnetic devices as objects of art) ограничены в употреблении рамками
искусствоведческих тем и группы специалистов сферы искусства. Компонент art
входит непосредственно в семантическую зону толкования.
Иногда

некоторые

словари

дают

дополнительную

информацию

о

соотствующем регистре в прагматической зоне (например, art, med, law и т.д.).
Однако в случае, когда прагматические ограничения содержатся в семантической
зоне, нам представляется вынесение прагматической информации в отдельную
зону избыточным.
Прагматическая информация также интегрируется в семантическую зону в
тех случаях, когда оценка входит в интенсионал. Ср. приведённые выше в данной
главе примеры бранных слов get, pig и т.д.
Ср.: nerd - (sl) a tedious, contemptible person, wimp53 - an ineffectual person, a
soft silly person; a weakling, awkward, uncertain.
В таких случаях прагматическая информация, заключенная в словах
ineffectual, silly, awkward), предстает как семантическая. Дело в том, что словарь,
как и любые другие формализованные лингвистические средства, по мнению
Ю.Д.Апресяна, следует определённому канону описания. Он навязывает жесткие
формы представления лингвистической информации, которые в ряде случаев могут
соответствовать существу дела (Апресян, 1988, 22).
Если предписывающие компоненты локализуются в эмоционале, они
выносятся в прагматическую зону словарной статьи в виде эмоциональностилистических помет, таких как pej, mock, vulg; iron, sl, poet. Существующая сетка
помет

не

может

считаться

удовлетворительной

-

она

бессистемна,

непоследовательна и неадекватно отражает фоновый мир ценностей. Оценочные
признаки мобильны, так как ценностная картина мира меняется. В различные эпохи

53

Приведённые примеры заимствованы нами из журнала "Maledicta". Они относятся к числу наиболее
употребительных характеристик политических деятелей англо-американского мира последних десятилетий наряду с
такими общепризнанными традиционными характеристиками как jerk.

215

одно и то же слово может иметь различные оценки. Кроме того, возникают новые
амбивалентные единицы, оценка которых будет различна, в зависимости от
позиции коммуникантов (ср. приведённые выше freak, drop-out и т.д.). В словаре
подобную амбивалентность можно отмечать знаками "+" и "-" - с дополнительной
информацией о соответствующей субкультуре. Прагматическая информация
данного типа соотносится с ситуативной вариативностью языковых единиц54.
В аспекте ситуативной вариативности словарь должен содержать также
пометы, указывающие на тональность ситуации (официциальная - нейтральная неофициальная). Обычно словари в данном случае ограничиваются пометами sl,
не уточняя тональность ситуации.
Если прагматические компоненты соотносятся с импликационалом значения,
они также выносятся в прагматическую зону и снабжены специальными
словарными

пометами,

фиксирующими

возрастные,

национальные,

территориальные, а также ролевые отношения участников коммуникации
(симметричные vs асимметричные). Данная также неполна и непоследовательна,
она нуждается в дальнейшем расширении и унификации. Из всех указанных видов
помет словари обычно регулярно дают лишь территориальные пометы. Иногда
прагматическая информация, входящая в импликашонал, фиксируется в словарях
через текстовые пояснения. Например, в словосочетании Peter's Principle (закон
продвижения посредственности) прагматическая информация раскрывается через
дополнительное пояснение смысла шутливого закона сатирика Питера: «Каждого
работника повышать до уровня его некомпетентности». Незнание прагматической
информации подобного типа ведет к прагматическим аномалиям в процессе
общения, к неадекватному употреблению тойили иной лексической единицы, к
нарушению коммуникации. Прагматически релевантными в данном случае
являются фоновые знания, связанные с культурой, традициями, бытом, религией
нации, с практикой использования вещи, со спецификой социального устройства
общества. Именно эти компоненты, представляющие наибольший интерес для

54

Как указывалось в I главе, прагматические компоненты эмоционала являются компонентами модуса и образуют
модальную рамку, которая в словарях может быть представлена в соотвествии с методикой, разработанной
А.Вежбицкой.

216

прагмалингвистики, носят, как правило, имплицитный характер, не отражены в
словарях и существуют в языковом сознании носителей языка.
В систему прагматических помет должно также входить указание на
диахроническую глубину слова по оппозиции: архаическая – устаревающая - новая,
а также указание на частотность употребления слова по оппозиции: обиходное vs
редкое.
В связи с вышеизложенным вполне естественно возникает вопрос о том,
насколько

расширит

прагматическая

информация

границы

традиционной

дефиниции. Словари каких типов должны включать данный тип информации?
Вопрос этот должен решаться в соответствии с двумя критериями: 1) тип
пользователя и 2) специфика корпуса словаря.
В

соответствии

с

типом

пользователя

словарем

прагматическую

информацию необходимо включить в словари для иностранцев. Как для носителя
языка, так и для иностранца прагматическая информация, связанная со словом,
является частью его communicative competence.
Однако для носителя языка данный тип информации, как правило,
приобретается иррационально и хранится в подсознании. Для иностранца же это
всегда осознанный когнитивный процесс, и посему иностранец нуждается в
большей эксплицитной прагматической информации, связанной со словом.
В этом плане в целях обучения студентов адекватному выбору и
употреблению слов в различных коммуникативно-прагматических ситуациях
представляется

необходимым

создать

англо-русский

прагматически

ориентированный словарь.
За основу здесь можно принять словарь Коллинз-Коубилд (Cobuild, 1987).
Это - первый прагматически ориентированный словарь английского языка.
Словарные дефиниции содержат прагматическую информацию, включающую
указания на географический ареал употребления слова, на тип речи (устный vs
письменный), на тональность ситуации (официальная vs неофициальная), на
отношение говорящего (оскорбительное, одобрительное, грубое и т.д.), на
возрастной, профессиональный и социальный статусы говорящего. Хотя и в этом
217

новом типе словаря прагматическая информация не всегда чётко расчленена и не
всегда полна.
В лексикографии уже накапливается положительный опыт создания
двуязычных словарей на базе COBUILD. Как отмечалось на IV Конгрессе
Европейской ассоциации лексикографов, в настоящий момент идёт работа над
англо-немецкой версией данного словаря. Нельзя сказать, что COBUILD единственный словарь, дающий информацию о специфике употребления слова.
Всем известен словарь употребления Фаулера (Fowler,

1980). Однако данный

словарь даёт ограниченную ориентацию лишь по нескольким прагматическим
параметрам. Кроме того, во многом он уже устарел.
Среди американских прагматически ориентированных словарей можно
отметить словарь слэнга Р.Чэпмана, где особого внимания заслуживают
возрастные пометы.
Интересную попытку создания словаря употреблений предприняли авторы
словаря "Harper Dictionary of Contemporary Usage" (The Harper Dictionary of
contemporary usage, 1987). В создании этого словаря приняли участие 165
писателей, редакторов и общественных деятелей-ораторов. Словарь отражает все
слои современного английского языка - идиомы, слэнг, модные словечки (vogue
words), регионализмы, слова, употребляемые только в письменной/устной речи.
Словарь ориентирован на реальные контексты употребления слов с точки
зрения тех носителей языка, которые используют его правильно и уместно. Не
случайно среди авторов такие известные писатели, как Дж.Апдайк, А.Бёрджес,
А.Азимов и т.д. Эти писатели вошли в состав специального совещательного.органа
(Usage

Pannel),

дающего

свои

комментарии

по

поводу

использования

(употребления) того или иного слова, включенного в словарь. Подчеркнём тот
факт, что в словарь включены наиболее употребительные слова последних
десятилетий. Зачастую это слова, маркированные пометами sl. и inf., например,
bummer – disappointment; awesome (smth. superb).
Однако недостаток данного словаря, на наш взгляд, заключается в
следующем:
218

(а) комментарии, идущие после определения слова, слишком объёмны,
иногда они занимают около двух страниц;
(б) такая нетривиальная форма презентации прагматической информации
сужает корпус словаря.
Прагматически ориентированный англо-русский словарь должен отражать
картину мира последних десятилетий, а следовательно, он должен фиксировать те
изменения, которые произошли и на лексической карте в связи с расширением
традиционных секторов в картине мира и появлением новых. Особое значение
имеют изменения в ценностной картине мира, что проявляется в мобильности
оценочных признаков лексем. И здесь мы переходим ко второму критерию,
определяющему необходимость включения прагматической информации в словарь
- сам материал. В соответствии с этим параметром, прагматическая информация
наиболее необходима в словаре новых слов и значений.
Новое слово, в целом, требует больше прагматической маркированности в
словаре, чем каноническое слово, по причинам, изложенным выше. При этом в
словаре новых слов должна строго разграничиваться прагматическая информация
двух видов: 1) прагматика первичного употребления слова, определяемая
соответствующим контекстом, соотносимым с immediate interpretant во всем
многообразии его параметров; роль данного типа контекста - проиллюстрировать,
проинтерпретировать
повторного
определяемая

неологизм,

употребления

слова,

повторяющимися

разъяснить
уже

его

значение;

прошедшего

регулярными

2)

прагматика

стадию

социализации,

параметрами

нормативного

контекста, соотносящегося с normal и ultimate interpretant. Данное требование в
какой-то мере соблюдается в Приложении к Большому Оксфордскому Словарю
под редакцией Р.Бёрчфильда. Приложение содержит 60 000 словарных статей и
более полумиллиона иллюстративных примеров, оно заменило однотомное
приложение 1933 г. Новое приложение БОСа, регистрирующее изменения в
лексике английского зяыка с 1884 г. (когда была издана первая часть первого тома
БОСа), охватывает обширный географический ареал - это Англия, США, Канада,
Австралия, Новая Зеландия, Южная Африка, Индия и другие англоязычные
страны.
219

Как неоднократно отмечал Роберт Бёрчфильд, во время наших консультаций
в издательстве Оксфордских словарей, Приложение к БОСу отличается от словарей
Барнхарта и Приложений к словарю Вебстера более фундаментальным подходом.
Как указывает Г.Маршан в своём труде по словообразованию (Marchand, 1960), в
американском

английском

наблюдается

лихорадочное

производство

слов.

Мимолётный взгляд на такие журналы, как Life и Time или на списки новых слов в
журнале "American Speech" производит впечатление того, что мы имеем дело с
массовым производством новых слов… На самом деле многие из этих
неологигалов создаются просто из удовольствия создания. Многие из них
представляют собой просто трюки. Некоторые газеты почитают за правило в
каждом номере презентовать читателям пару новых слов. Только немногие из них
выдерживают испытание временем (Marchand, 1960). Чтобы включить слово в
словарь новых слов Барнхарта, необходимо, чтобы оно употреблялось в течение
года, в то время как в лексикографическом центре Оксфордского университета этот
срок в пять раз больше, что исключает возможность фиксации слов-однодневок,
окказионализмов различных видов. На каждое новое значение слова в Приложении
дается от 3 до 15 и более контекстов его употребления с точным указанием
источника и года. Иногда разрыв между первичным и последним зафиксированным
контекстом составляет несколько десятков лет.
Однако с точки зрения прагматических помет Приложение не всегда
отличается

последовательностью.

употребляющихся
(пометы

помет

регистра),

выделяются:

слэнг.

Среди

наиболее

территориальные,

Пользователь

словарем

систематичкски
профессиональные

должен

сам

сделать

соответствующий вывод, ознакомившись с десятком иллюстративных контекстов,
что вызывает трудности и поглощает большое количество времени.
Нам представляется, что лексикографы-неологи должны стремиться дать в
прагматической зоне словарной статьи в сжатой форме основные прагматические
ограничения на употребление слова в соответствии с вышеизложенными
параметрами контекста.
В связи с тем, что, как показал анализ материала, большая часть новых слов
связана

с

новыми

объектами,

новыми

реалиями,

новыми

концептами,
220

появляющимися в определенных функциональных сферах, соотносимых с
различными научными областями, нам представляется, что в качестве наиболее
частотного прагматического параметра нового слова должен быть параметр
регистра.
Это особенно важно в связи с усилением тенденции к интеллектуализации
лексикона вследствие популяризации средствами массовой информации научных
достижений в различных областях знаний.
С другой стороны, как указывалось выше, в современном английском языке
усиливается тенденция к демократизации, что проявляется в проникновении в
общее употребление нестандартной лексики. (В этой связи необходимо отметить
заметную демократизацию публицистического стиля, языка средств массовой
информации в целом.) Особенно заметна данная тенденция на американском
телевидении, язык которого отличается заметной неформальной тональностью.
Исходя из этого, вторым наиболее частотным прагматическим параметром
нового слова в словаре должен явиться параметр тональности (с заметным
преобладанием неформального оттенка).
Наше утверждение об усилении данных тенденций основывается как на
наблюдении за прессой и за реальным речеупотреблением в его устной и
письменной формах носителей английского языка,

так и на данных словарей

новых слов. Анализу подверглись такие словари, как три словаря Барнхарта
(Barnhart, 1973, 1980, 1991), ежеквартальное приложение к словарю Барнхарта The
Barnhart Dictionary Companion (Barnhart, 1989) и т.д..
При этом важно отметить то, что, как при создании Приложения к БОСу, так
и при составлении словарей Барнхарта (начиная с 1982 года) и приложений к нему,
используются данные компьютерного банка NEXIS55, содержащего около 15
триллионов текстов из различных журналов, газет, теле- и радиопередач.
Преимущественно NEXIS ориентируется на американский английский язык,
однако публицистические издания, из которых черпаются тексты, включают как
чисто американские журналы и газеты, такие, как "The New York Times", "The

55

Мы выражаем благодарность Р.Бёрчфильду за возможность иметь доступ к данному банку.

221

Atlantic", "The Scientific American", "The Economist", "The Boston Globe" и т.д., так
и британские источники (The BBC, Summary of World Broadcasts и т.д.).
Ценность NEXIS заключается прежде всего в том, что он позволяет делать
вывод о частотности употребления данного нового слова и проследить его
хронологическую глубину.
Естественно, постоянным источником новых

слов является

журнал

"American Speech", где регулярно под руководством редактора отдела «Новые
слова» Дж.Алджео помещаются списки новых слов и значений.
Наше утверждение о преобладании в словарях новых слов прагматической
информации о регистре и тональности ситуации общения не означает, что все
остальные параметры должны быть приглушены в словаре данного типа. Напротив,
именно в силу того, что словарь неологизмов отражает бурные изменения в
картине мира последних лет, прагматическая зона в словарной статье словаря
данного типа должна быть более информативна, чем в любом другом типе
словарей.

К

сожалению,

указанные

словари

новых

слов

не

содержат

прагматическую информацию по таким параметрам, как возраст, этнос, пол. Между
тем, как показали результаты тестов, эти параметры заметно активизировались в
последние десятилетия. Это говорит о том, что лексикографы-неологи должны
быть более чувствительны к указанным факторам.
Словарь новых слов должен также включать информацию не только о новых
лексемах и новых значениях, но и о расширении сферы употребления, т.е. о новых
вариантах значений, которые в будущем возможно оформляться в новые значения.
Ещё раз подчеркнем тот факт, что в словарях новых слов особое значение
должна

иметь

фиксация

параметров

культурного

контекста

создания

и

употребления слова.
Помимо указанных выше словарей, прагматическая информация естественно
должна быть включена и в толковый словарь. Если же это вызовет значительное
увеличение объема словарной статьи, можно предложитъ создание Словаря
употреблений определенной эпохи. Т.Г.Винокур предлагает назвать словарь
подобного рода «узуально-стилистическим». Данный словарь должен учитывать
особенности людей, употребляющих данный язык, в чем заключается его
222

дополнительная спецификация. Имеется в виду не человек, составляющий словарь,
и не человек, пользующийся словарем, а человек, информирующий составителей
словаря о том, как он использует язык. Данный словарь должен содержать
информацию о том, как, где, когда и кем употребляется слово. При этом словарь
подобного типа не будет содержать толкований значений слов, а лишь давать
информацию об употреблении слова (Винокур, 1988, 97).
Таким образом, рассмотрение прагматического аспекта лексикографической
практики позволило нам поставить и предложить некоторые возможные пути
решения вопроса о том, каким образом прагматика слова (как канонического, так и
нового) должна быть отражена и зафиксирована в словаре. Решение данного
вопроса связано с расширением и систематизацией существующей сетки помет, а
также с введением дополнительной прагматической информации в словарную
статью, с созданием новых прагматически ориентированных словарей.
Решение

данного

вопроса,

важного

само

по

себе,

представляется

необходимым и в целях оптимизации процесса преподавания иностранных языков.

Заключение по разделу

Цель данного исследования заключалась в проведении дифференциации
прагматических

факторов

различных

порядков

в

их

соотношении

с

семантическими характеристиками нового слова.
Работа

показала

целесообразность

совместного

рассмотрения

прагматических и семантических аспектов нового слова, а также значительную
роль прагматики как в функционировании, так и в преобразовании семантической
структуры слова. При этом мы постарались по-новому рассмотреть динамику
семантической структуры слова. Как правило, рассмотрение этого понятия
предполагает анализ развития референтных потенций слова. На самом же деле, как
показало наше исследование, происходит постоянное обогащение значения
прагматическими компонентами.

223

В работе был предложен и разработан один из возможных путей разрешения
проблемы взаимодействия семантики и прагматики через выделение в системном
значении прагматических компонентов, кодирующих (отражающих) параметры
контекстов его употребления. Данные компоненты играют роль интегрального
звена между семантикой и прагматикой. С одной стороны, они являются
элементами прагматики, с другой стороны, будучи инкорпорированными в
значение, они являются частью семантики.
Детальная

дифференциация

прагматических

компонентов

сыграла

значительную роль в понимании механизмов их становления. Инкорпорирование
компонентов данного типа в значение слова происходит уже в самом акте
рождения новой единицы. Уже в момент поиска соответствующей формы для
пучка семантических признаков происходит впитывание, вращивание прагматики в
формирующуюся семантику.
В работе были сформулированы и частично решены основные задачи,
стоящие перед функциональной лексикологией, призванной изучить лексику в её
реальном функционировании с точки зрения человека, осуществляющего выбор и
употребление слова в различных прагматических контекстах.
Так, изучение роли «человеческого фактора» как основы возникновения
прагматической доли значения слов, позволило нам выйти на проблему языковой
личности

(в

частности,

осуществлено
контекста,

через

английской).

обращение

к

Изучение

основным

данной

проблемы

было

параметрам прагматического

с одной стороны, и к рассмотрению того, как эти параметры

взаимосвязаны с основными составляющими словозначения - интенсионалом,
импликационалом, эмоционалом - с другой.
Обращение

к

когнитивным

аспектам

коммуникации

позволило

сформулировать ещё одно направление в функшюнальной лексикологии, которое
может быть определено как «роль слова в коммуникативно-познавательной
деятельности человека». Особое внимание при этом было уделено новому слову
как средству введения новых концептов в когнитивную систему личности.
В связи с этим мы сконцентрировали наше внимание на проблемах
функциональной неологии - отдельной области в рамках функциональной
224

лексикологии,

изучающей

новое

слово

во

всём

многообразии

его

функционирования в различных прагматических контекстах. В ходе постановки и
решения основных проблем этой области были выявлены тенденции развития
лексического состава в прагматическом аспекте. Был проведён анализ изменений в
конпептуальной картине мира и способов их фиксации на лексической карте.
Разработаны

основные

положения

прагматической

теории

нового

слова,

учитывающей как внешнюю, так и внутреннюю прагматику слова.
Разработка проблем функциональной лексикологии с неизбежностью
привела

нас

к

необходимости

рассмотрения

проблем

лексикографии

в

функциональном аспекте. Исследование позволило приблизиться к решеншо
проблемы лексикографической фиксации прагматики нового слова.
Попытка определить возможные направления дальнейших исследований в
данной области привела нас к заключению о возможности выбора одного из двух
традиционных путей:

(1) углубление и расширение проблем, поставленных в

данной работе; (2) постановка и разработка новой проблематики, выходящей за
рамки данного исследования.
В русле первого направления представляется целесообразным обратиться к
более детальному анализу когнитивных аспектов коммуникации и роли слова в
структуре знания и мнения личности. Небезинтересно было бы поставить вопрос о
том, отличается ли фрейм нового слова от фрейма традиционного слова и если да,
то в чём проявляется его специфика.
В плане постановки новых проблем, выходящих, за рамки данного
исследования,

представляется

целесообразным

провести

контрастивное

исследование прагматики слова в двух и более европейских языках (например, в
английском и русском). В рамках данного исследования было бы чрезвычайно
ценным провести контрастивный анализ параметров контекстов, конституирующих
прагматику нового слова в двух языках, а также выявить различия в ограничениях
на употребление коррелирующих слов в двух анализируемых языках. Проведение
подобного анализа подготовило бы лингвистические основы для создания англорусского прагматически ориентированного словаря и в целом способствовало бы
оптимизации, лексикографической практики.
225

Не менее важным, на наш взгляд, представляется контрастивный анализ
когнитивных плоскостей коммуникативно-прагматических контекстов. Особого
внимания в этой связи заслуживает культурный уровень контекста.
Исходя

из того, что

в разных

культурах

по-разному происходит

концептуализация и категоризация ситуаций общения, в каждой культуре
существуют различные концепты хранения знаний о поведенческих нормах.
Проведение контрастивного исследования подобного типа помогло бы
ответить на вопрос о том, как различия в культурных нормах отражаются
(кодируются) в различных когнитивных системах носителей двух (и более)
сравниваемых культур.

226

ЧАСТЬ II
Раздел I. Когнитивно-дискурсивные основы английской
неологии.

1. Некоторые тенденции развития когнитивных исследований в
России56

Современное состояние развития общества и науки характеризуется
переходом к новой модели порождения знания.
Традиционная форма порождения знания, известная как модель 1, является
узкоспециальной, гомогенной, иерархической и определяется, как правило,
академическим сообществом57.
Новая модель порождения знания, которая является междисциплинарной,
генерируется

в

прикладном

контексте

и

не

укладывается

в

ячейки

конвенциональной, дисциплинарной карты. Эта модель гетерогенна – она
объединяет множество навыков и умений и вовлекает разнообразные источники
знания. Она является мультипространственной (мультитопосной), и находится на
пересечении различных ментальных пространств. По своей сути новая модель
знания является мультимодальной (мультимодусной), и вовлекает различные виды
знания: визуальное, вербальное, тактильное и т.д.
Данная модель, в отличие от традиционной, имеет гетерархическую
структуру, т.е. подвержена изменениям и не следует заранее определенной системе
организации знания58.
56

Впервые опубликовано в: Некоторые тенденции развития когнитивных исследований в
России. // Когнитивные науки: проблемы и перспективы. Материалы российско-французского
семинара. – М.: Изд. центр РГГУ, 2010 г. С. 13-29.
57
Fox Renata (2009), The contribution of linguistics towards transdisciplinary in or-ganizational
discourse, “International Journal of Transdisciplinary Research”, V. 4., n. 1.
58
Nowotny Helga, Scott Peter, Gibbons Michael (2004), Re-Thinking Science: Knowledge and
the Public in the Age of Uncertainity, Cambridge, Polity Press; Gibbons Michael, Limoges Camile,
Nowotny Helga, Schwartzman Simone, Scott Peter, Trow Martin (2005), The Dynamics of Science and
Research in Contempo-rary Societes, London, Sage Publications; Polimeni John M. (2006),
Transdiscipli-nary Research: Mowing Forward, Mowing Forward, “International Journal of

227

Вторая модель знания более рефлексивна, расплывчата и в большей мере
социально контекстуализирована, т.е. в большей мере социально ориентирована.
Она показывает, как социальные практики, такие как генерация знания и дискурса,
отражаются на социальных акторах (участниках социального взаимодействия).
Когнитивная метапарадигма, утвердившаяся в современном научном
познании в последние десятилетия является своеобразным откликом на вызовы
времени. Вторая когнитивная революция, основывающаяся на достижениях в
области компьютерной техники, когнитивной психологии и лингвистики заложила
основы перехода ко второй модели генерации знания.
Когнитивная наука в самом широком смысле слова – совокупность наук о
познании – приобретении, хранении, преобразовании и использовании

знания.

Более узкую трактовку предложил английский психолог Майкл Айзенк:
«междисциплинарное исследование приобретения и применения знаний»59.
В России когнитивные исследования активно развиваются в нескольких
направлениях. Прежде всего, это лингвистика, психология, философия и
искусственный интеллект. Немало работ посвящено проблемам управления и
процессам принятия решений. Сложность задач, решаемых когнитивистикой, на
практике делает подобное деление весьма условным, размывая границы между
этими направлениями.
Значительный вклад в развитие когнитивных наук в России внесли такие
известные академические журналы, как «Вопросы философии», «Вопросы
языкознания», «Психологический журнал», «Вопросы психологии» (издание РАО),
«Вопросы психолингвистики», «Вопросы филологии», на страницах которых в
разные годы публиковались статьи и рецензии, связанные с когнитивистикой60.

Transdisciplinary Research”, V. 1., n. 1, pp. 1-3; Pohl Christian (2008), From Sci-ence to Policy through
Transdisciplinary Research, “Environmental Science and Policy”, V. 2, pp. 46-53.
59
The Blackwell Dictionary of Cognitive Psychology / Ed. by M.W. Eysenck. London: WileyBlackwell, 1990.
60
См. например: Александров И.О., Максимова Н.Е. Закономерности формирования нового
компонента структуры индивидуального знания // Психологический журнал, 2003, том 24, № 6, с.
55–76; Ахутина Т.В., (Ахтунина, 2000) Каширская Е.В. Нейропсихологический анализ
индивидуальных особенностей переработки лексической информации // Вопросы психологии,
2000, №3, стр. 93-101; Дубровский Д.И.. Проблема «другого сознания» // Вопросы философии,

228

Последние годы были отмечены появлением новых периодических изданий,
содержание которых полностью посвящено когнитивному направлению научного
знания. Прежде всего, следует упомянуть журнал Российской ассоциации
лингвистов-когнитологов «Вопросы когнитивной лингвистики»61, издаваемый в
Тамбове с 2003 г. под общей редакцией проф. Н.Н. Болдырева, а также ежегодник
Межрегиональной

ассоциации

когнитивных

исследований

«Когнитивные

исследования».
Итак, когнитивная наука междисциплинарна по своей природе и объединяет
несколько дисциплин, объект изучения которых один, это – человеческий мозг,
человеческое сознание, но у каждой из перечисленных выше наук есть свой
предмет исследования. Среди основных проблем, разрабатываемых в рамках
когнитологии, особое место занимают проблемы категоризации, концептуализации
и моделирования.
Когнитивная

философия

обеспечивает

общие

онтологические

и

эпистемологические основы всех когнитивных процессов. Когнитивная психология
практически дала весь инструментарий когнитивной науки, такие понятия, как
гештальт, фон, фигура, прототип пришли к нам, естественно, из когнитивной
психологии. Именно этими понятиями пользуется современная когнитивная
лингвистика.
В свою очередь когнитивная лингвистика, как об этом говорит Е.С.
Кубрякова,
становится

основатель
связывающим,

российской

когнитивно-дискурсивной

системообразующим

началом

среди

парадигмы,
всех

наук

когнитивного цикла. Она связывает воедино и философию, и психологию, и
лингвистику, и искусственный интеллект, потому что язык является на данный
2008, № 1; Тарасов Е.Ф. Языковое сознание // Вопросы психолингвистики, 2004, № 2. С. 34-48; и
др.
61
Общероссийский академический научный журнал «Вопросы когнитивной лингвистики»
был учрежден в 2003 г. Общероссийской общественной организацией «Российская ассоциация
лингвистов-когнитологов» и издается совместно с Институтом языкознания РАН и Тамбовским
государственным университетом имени Г.Р. Державина. Главный редактор – Н.Н. Болдырев –
заслуженный деятель науки РФ, доктор филологических наук, профессор, президент
Общероссийской общественной организации «Российская ассоциация лингвистов-когнитологов»,
проректор по научной работе Тамбовского государственного университета имени Г.Р.
Державина.

229

момент единственным инструментом, обеспечивающим нам доступ к сознанию.
Когнитивная

лингвистика

обогащает

философию.

Именно

когнитивная

лингвистика, привнеся идею образных схем, позволяет философам-когнитологам
привносить этот образный компонент в процесс категоризации, концептуализации
мира.
Тесная взаимосвязь, переплетение нескольких составляющих в когнитивной
науке и обеспечивает возможность в будущем ответить на главные вопросы о том,
как же происходит порождение знания, переработка информации, хранение знаний
и взаимодействие человека с внешним миром. Одной из главных проблем, стоящих
перед учеными-когнитологами, является определение роли гуманитарного знания в
науках когнитивного цикла.
Представляется необходимым осветить некоторые тенденции развития
когнитивных наук в России и выявить динамику различных процессов в
когнитивной сфере.
В России в настоящий момент все подобные исследования ведутся в
нескольких центрах как в Москве и Санкт-Петербурге, так и в регионах. Прежде
всего, необходимо выделить Курчатовский Центр конвергентных нано-био-инфокогнитивных наук (под руководством М. Ковальчука), в котором ведется
разработка когнитивного направления, Институт психологии РАН, Институт мозга
человека РАН, Институт языкознания РАН, МГУ им. М.В. Ломоносова, МГЛУ,
Санкт-Петербургский

государственный

университет

(лаборатория

под

руководством Т.В. Черниговской). Среди региональных центров необходимо
отметить, прежде всего, Тамбовский государственный университет имени Г.Р.
Державина, лабораторию когнитивных наук на базе Института информатики
Казанского государственного университета, когнитивный центр в Иркутске,
центры когнитивных исследований в Калининграде, Екатеринбурге, Пятигорске,
Воронеже, Барнауле, Тюмени и др.
В этом году в России появился еще один центр. Это Центр когнитивных
программ и технологий в РГГУ. Основные направления деятельности центра
сводятся к следующим.
230

1. Интеллектуальный анализ данных. В РГГУ совместно с ВИНИТИ
разработан ДСМ-метод анализа данных и порождения гипотез, формализующий
синтез познавательных процедур индукции, аналогии и абдукции. Разработкой
этого направления занимается доктор технических наук, профессор В.К.Финн с
коллективом сотрудников. Как известно, абдуктивный метод был введен
основателем семиотики Ч. Пирсом и предполагает построение гипотез на основе
анализа большого массива данных. Разработанная методика имеет выход в
несколько практических сфер таких как:
Когнитивная социология, которая является результатом взаимодействия
классической социологии и современных методов интеллектуального анализа
данных. Подобное содружество представляет собой ответ на необходимость
формализации качественного анализа социологических данных.
Доказательная
экспериментальные
клинических

медицина
версии

данных

(Evidence-based

интеллектуальной

больных

medicine).

ДСМ

меланомой.

системы

Задачей

Создаются
для

анализа

системы

является

разработки

методов

прогнозирование продолжительности жизни больных.
Данная
автоматического

методика

применяется

синтаксического

также

анализа,

в

для

проблемах

криминалистики,

атрибуции исторических источников и робототехнике.
2. Следующим направлением деятельности центра является когнитивная
психология. В частности, ведутся исследования в области психологии решения
задач и проблем (Problem solving). Изучаются различные виды репрезентации
задачи решателем в ходе решения (когнитивные схемы, способы маскировки
условий, "слепые пятна"). Разрабатываются стратегии решения (эвристики и
эвристические методы), а также связи репрезентации задачи со стратегиями
решения.

Ведутся

профессионального

исследования
мышления,

в

области

психологических

эмоционального

интеллекта,

механизмов
психологии

понятийного мышления, когнитивных механизмов спонтанной устной речи.
3. Третьим направлением деятельности центра является когнитивная
лингвистика. Исследования выполняются в русле когнитивно-дискурсивной
парадигмы (Е.С. Кубрякова). Ведутся исследования в таких областях как
231

категоризация семантики слова, концептуализация, когнитивное моделирование.
Разрабатываются когнитивные основы устного дискурса, а также когнитивные
исследования, основывающиеся на корпусе русского языка (создание подраздела,
посвященного устной речи).
Осуществляются штудии в области когнитивной семантики русского языка
(В.И. Подлесская), когнитивного анализа предметных имен и глаголов (Рахилина,
2000). Развивается когнитивная неология, в рамках которой исследуются
концептуальные основы семантических инноваций, когнитивное моделирование в
лексике и фразеологии (Заботкина, 2004, 2006). Особого внимания заслуживают
исследования в области невербальной семиотики (Г.Е. Крейдлин). Одним из
интенсивно разрабатываемых направлений являются когнитивная лексикография,
когнитивное

словообразование,

подготовка

когнитивных

словарей

(М.А.

Кронгауз).
В последние годы интенсивно развивается исследование эмоциональной
речи и ведется разработка автомата, способного распознавать и воспроизводить
эмоциональные высказывания, имитируя эмоциональные состояния человека в
процессе коммуникации. Создан мультимодальный корпус «Русскоязычный
эмоциональный корпус» (А.А. Котов).
В

будущем

планируется

разработка

общей

методологической

базы

когнитивного анализа слова на основе компьютерно-корпусного подхода.
Деятельность Центра когнитивных программ и технологий осуществляется в
тесном

взаимодействии

с

Академической

образовательной

Ассоциацией

гуманитарного знания.
Далее представляется необходимым осветить некоторые тенденции и
динамику развития когнитивных исследований в России в целом.
Как показывает анализ баз данных ИНИОН и Российской государственной
библиотеке, среди всех направлений когнитивной науки лидирует когнитивная
лингвистика62.
См. например:
Международный конгресс по когнитивной лингвистике: сб. мат-лов
29 сентября – 1 октября 2010 года / отв. ред. Болдырев Н.Н. Тамбов: 2010; Проблемы
представления (репрезентации) в языке. Типы и форматы знаний: Сб. науч. трудов / РАН. Отв.
62

232

Когнитивная лингвистика в России развивается в рамках ряда направлений,
из

которых

центральными

являются

категоризация

и

концептуализация,

исследование структур знания, когнитивное моделирование ментальных и
языковых процессов, когнитивный анализ дискурса, когнитивная семантика.
Исследование структур знания и их вербальных репрезентаций проводится
для выявления связи ментальных (концептуальных) структур и их языковых
аналогов. Проблемам репрезентации знаний в языке, их типам и форматам был
посвящен круглый стол в Институте языкознания в 2007 г. Основная проблема,
которую сейчас решают лингвисты – обоснование разграничения между
ментальными

репрезентациями

(в

сознании)

и

«объективированными»

репрезентациями в языке. Их смешение – это неразличение двух важных
методологических проблем: как мир отражен в знаниях и мнениях людей, т.е. в
концептуальной системе и как мир репрезентирован в языке. Российские
исследователи в области когнитивной лингвистики наиболее серьезное внимание
ред. Кубрякова Е.С. М.-Калуга: Издательство «Эйдос», 2007; Концептуальный анализ языка:
современные направления исследования: Сб. науч. трудов / РАН. Отв. ред. Кубрякова Е.С. М.Калуга: 2007; Заботкина В.И. К вопросу о когнитивной антропологии. // В пространстве языка и
культуры: звук, знак, смысл: Сборник статей в честь 70-летия В.А. Виноградова. – М.: Языки
славянских культур, 2010. С. 335–344; Заботкина В.И., Коннова М.Н. Концептуальный анализ
динамики метафор времени в английском языке// Концептуальный анализ языка: современные
направления исследования: Сборник научных трудов РАН, Институт языкознания. – М., 2007. С.
204-215. (0,6 п.л.); О соотношении прагматического и когнитивного в дискурсе //Вестник РГУ
им. И. Канта, № 2. Серия Филологические науки: Изд-во РГУ им. И. Канта, 2007. С. 86-91. (0,4
п.л.); Заботкина В.И. Типы прагматических знаний // Когнитивные исследования языка. Вып. III.
Типы знаний и проблема их классификации: Сб. науч. трудов. М-Тамбов: Издательский дом ТГУ
им. Г.Р.Державина, 2008. С. 90–94; Демьянков В.З. «Концепт» в философии языка и в
когнитивной лингвистике // Концептуальный анализ языка: современные направления
исследования: Сб. науч. трудов / РАН. Отв. ред. Кубрякова Е.С. М.-Калуга: 2007. С. 26–33;
Буянова Л.Ю., Коваленко Е.Г. Русский фразеологизм как ментально-когнитивное средство
языковой концептуализации сферы моральных качеств личности. Краснодар: Куб. гос. ун-т, 2004;
Блох М.Я. Когнитивные категории в синтаксисе. Иркутск: ГОУ ВПО «Иркутский
государственный лингвистический университет», 2009; Галич Г.Г. Когнитивная категория
количества и ее реализация в современном языке. Омск: ОмГУ, 2002; Йокояма О.Б. Когнитивная
модель дискурса и русский порядок слов. М.: Яз. славян. культуры, 2005; Когнитивные аспекты
языковой категоризации: Сб. науч. тр. / под ред. Л. А. Манерко. Рязань, 2000; Концептуализация
и когнитивное моделирование мира / Под ред. З. В. Семериковой. М.: МГЛУ, 1995; Поповская Л.
В. Язык и смысл художественного текста: от функционального к когнитивно-концептуальному
анализу. Ростов-на-Дону: Ростовский гос. экономический ун-т "РИНХ", 2009; Романовская Н.В.
Когнитивная и языковая способность как детерминанта перевода: экспериментальное
исследование / РАН. Ин-т языкознания РАН. М., 2003. 215 с.; Семенова Н.В. Базовые категории
текста: когнитивный аспект представления подтекстовой информации. Уфа: Изд-во БГПУ, 2008 и
др.

233

уделяли в последние годы вербальным репрезентациям концептуальных и
когнитивных структур.
Когнитивно-дискурсивное

направление

выдвинуло

новые

задачи

в

исследовании текста и дискурса. За последние годы в российской науке были
предложены идеи и найдены решения в отношении описания дискурсивной
деятельности. Анализ дискурса с когнитивных позиций – это выявление и описание
репрезентаций различных типов знаний, существенных для его осуществления,
например, прагматических и социокультурных. Лингвокультурологический анализ
дискурса предполагает исследование когнитивных факторов, формируемых
взаимодействием

языка

и

культуры.

Российские

ученые

разрабатывают

когнитивно-дискурсивную тематику как в отношении текста, так и в отношении
«речи, погруженной в жизнь», то есть дискурса. Исследованы особенности влияние
межкультурных факторов на развертывание дискурса, а

также вопросы

адекватности дискурса в отношении данных факторов.
Однако наибольшее внимание в последнее десятилетие было уделено
проблемам когнитивной категоризации в языке. Данная проблематика обсуждалась
на различных конференциях, ей было посвящены круглые столы в ряде вузов.
Символично, что в 2010 году, уже на новом, более продвинутом уровне знаний о
когнитивных категориях, было проведено два мероприятия – это данный росийскофранцузский семинар и круглый стол в Институте языкознания РАН по строению
языковых категорий и их типам. Если пафос первых научных мероприятий,
связанных с когнитивной категоризацией,

состоял в доказательстве статуса

когнитивных категорий как категорий прототипических, то десятилетие работы в
этом направлении привело к решению новых научных задач: каково строение и
внутренняя структура языковых категорий, какие языковые данные позволяют
делать ученым выводы о неоднородности категорий, их фокусно-цепочечной
организации, либо организации по принципу фамильного сходства. Поиск новых
объяснений с помощью языковых данных и когнитивных теорий является одной из
важных задач современной когнитивной лингвистики. Моделирование строения
языковых категорий, то есть ментальных репрезентаций этих категорий в голове
человека, является уже решаемой и требующей дальнейшего решения задачей
234

когнитивной лингвистики. А поскольку моделирование ментальных моделей
языковых категорий важно и для представителей других когнитивных наук,
например когнитивной психологии и искусственного интеллекта, то совместное
исследование

подобных

когнитивных

моделей

является

задачей

междисциплинарной.
Когнитивная семантика, центральной темой которой является семантика
слова, пока не выработала общих подходов к когнитивному анализу на уровне
методологии, когда

оперирование семантикой слова рассматривается как

когнитивная деятельность. С другой стороны, уже достигнуты значительные
результаты в исследовании семантики слова, полисемии когнитивными методами.
Поэтому перед современной когнитивной лингвистикой стоит фундаментальная
задача разработать как общую методологию, так и новые методы когнитивного
анализа семантики слова (когнитивно-семиотический, метод когнитивного анализа
изменения

семантики

слова,

плодотворно

используемые

(фреймовый

анализ,

морфокогнитивный)

устоявшиеся

пропозициональный

методы
анализ,

и

совместить

наиболее

западных

исследователей

метод

концептуальной

интеграции) с целями разработки методологии когнитивной семантики.
Еще одно направление изучения слова в когнитивном аспекте – это
концептуальный анализ слова. Основные направления концептуального анализа в
когнитивной лингвистике представлены следующими школами:


Когнитивно-дискурсивная направление, разрабатываемое

под руководством Е.С. Кубряковой63

Кубрякова Е.С. Язык и знание: на пути получения знаний о языке: части речи с
когнитивной точки зрения. Роль языка в познании мира / Рос. акад. наук. Ин-т языкознания. М.:
Языки славянской культуры, 2004; Кубрякова Е.С. О соотношении языка и действительности и
связи этой проблемы с трактовкой понятия знания // Когнитивные исследования языка. Вып. III.
Типы знаний и проблема их классификации: сб. науч. тр. / гл. ред. серии Е.С. Кубрякова, отв. ред.
вып. Н.Н. Болдырев. – М.: Ин-т языкознания РАН; М.–Тамбов: Издательский дом ТГУ им. Г.Р.
Державина, 2008 – 343 с., тираж 500 экз. – с. 11–24; Кубрякова Е.С. Основные направления
концептуального анализа: вместо введения // Когнитивные исследования языка. Вып. I.
Концептуальный анализ языка: сб. науч. тр. / гл. ред. серии Е.С. Кубрякова, отв. ред. вып. Н.Н.
Болдырев. – М.: Ин-т языкознания РАН; Тамбов: Издательский дом ТГУ им. Г.Р. Державина,
2009 – 256 с., тираж 500 экз. – с. 11–21.
63

235



Культурологически-семиологическое

направление

под

руководством ак. Ю.С. Степанова64


Школа «Логического анализа языка» под руководством

Н.Д. Арутюновой65


Лексикографическое

направление

Л.Г.

Бабенко

(Екатеринбург)


Логико-философская концепция Р.И. Павилениса66

Самостоятельным и

очень важным направлением, связанным с

исследованием языка как когнитивной способности, с изучением сознания
человека, является нейролингвистика.
Ниже приводится диаграмма, показывающая динамику роста публикаций по
когнитивной лингвистике, начиная с 90-х годов.

300

Когнитивная
лингвистика

250
200
150
100
50
0
1993- 1996- 1999- 2002- 2005- 20081996гг. 1998гг. 2001гг. 2004гг. 2007гг. 2009гг.

Степанов Ю.С. «Понятие», «Концепт», «Антиконцепт». Векторные явления в семантике
// Концептуальный анализ языка: современные направления исследования: Сб. науч. трудов /
РАН. Отв. ред. Кубрякова Е.С. М.-Калуга: 2007. С. 19–26; Степанов Ю.С. Константы. Словарь
русской культуры. Опыт исследования. М.: Школа «Языки русской культуры», 1997.
65
Арутюнова Н.Д. О работе группы «Логический анализ языка» Института языкознания //
Логический анализ языка. Избранное. 1988 – 1995. М.: Индрик, 2003. С. 7–23.
66
Павлиёнис Р.И. Проблема смысла. Современный логико-философский анализ языка. М.,
1983.
64

236

Говоря о междисциплинарной природе когнитивной науки, нельзя не
упомянуть о таких областях как психолингвистика, нейролингвистика, а также
изучение когнитивных процессов с точки зрения нейронаук. На современном этапе
развития науки и образования, очевидно, что изучение любых форм деятельности
человека

без

взаимообогащения

разных

областей

знания

фактами

и

специфическими для данной научной дисциплины парадигмами невозможно.
В СПбГУ работает лаборатория под руководством Т. В. Черниговской, в
которой ведутся исследования на пересечении лингвистики, психологии и
нейронаук67. В 2000 году на кафедре общего языкознания СПбГУ по инициативе Т.
В.

Черниговской

была

открыта

первая

в

России

специализация

"Психолингвистика", которая стала основой программы подготовки магистров по
этой специальности68. Разработаны и успешно функционируют международные
программы совместной подготовки аспирантов по психо- и нейролингвистике (с
Голландией, Норвегией и США). Т. В. Черниговская разрабатывает системы
модификации программ обучения на основе современных научных данных,
плодотворно сотрудничает с рядом институтов Российской Академии Наук и
университетами Европы и США.
Второе место по количеству публикаций занимает когнитивная философия69.
Основные направления исследований в этой области сводятся к следующим:


Онтологические и эпистемологические основы когнитивной

науки (А.А. Гусейнов)
Т. В. Черниговская. Когнитивная наука как синтез естественнонаучного и гуманитарного
знания // Первая российская интернет-конференция по когнитивной науке (Информаци-оннообразовательный портал Auditorium. ru – Гуманитарные науки, 10 февраля 2003 года – по 10
апреля 2003 года http://www.auditorium.ru); Т. В. Черниговская. Зеркальный мозг, концепты и
язык: цена антропогенеза // Российский физиологический журнал им. И.М.Сеченова РАН + в
книге «Искусственный интеллект. Междисциплинарный подход» / ред. Д. И. Дубровский и В. А.
Лекторский). М. 2006, т.92, №1 + 2006; Т. В. Черниговская. Человеческое в человеке: сознание и
нейронная сеть // Проблема соз-нания в философии и науке. М., 2008, ИФ РАН, Канон
68
Черниговская Т. В. Нейролингвистика// Учебные программы по специализации «Психолингвистика» 021728. СПбГУ, филологический факультет, кафедра общего языкознания. СанктПетербург, 2002, с. 44-54; Черниговская Т. В. Когнитивные процессы и мозг // Учебные
программы по специализа-ции «Психолингвистика» 021728. СПбГУ, филологический факультет,
кафедра общего языкознания. Санкт-Петербург, 2002, с. 36-44.
69
См. например: Лекторский В.А. Возможна ли интеграция естествознания и наук о
человеке? // Вопросы философии, 2004, №3; Меркулов И.П. Когнитивные способности / РАН.
Институт философии. Гос. ун-т гуманит. наук. М., 2005 и др.
67

237



Взаимосвязь

между

философией,

искусственным

интеллектом и когнитивной наукой70 (Лекторский, 2004, 2006)


Взаимосвязь между сознанием и поведением человека,

проблема «другого сознания»71 (Дубровский, 2008)


Когнитивно-информационная

теория

как

новая

философская парадигма гуманитарного познания (Медушевская, 2008,
2010)


Социально-когнитивный конструктивизм: педагогическая

философия (Руденский, 2009)


Проблема идентичности внутренней репрезентации мира

его физическим свойствам


Концепция “embodiment” (Лекторский, 2004, 2006)

Ниже приводится диаграмма, показывающая динамику роста публикаций в
области когнитивной философии.

250

Когнитивная
философия

200
150
100
50
0
1993- 1996- 1999- 2002- 2005- 20081996гг. 1998гг. 2001 2004гг. 2007гг. 2009гг.
Менее динамично развивающейся областью когнитивных исследований в
России является когнитивная психология72. В этой области основные направления
исследований сводятся к следующим:

Лекторский В.А. Философия, искусственный интеллект и когнитивная наука //
Искусственный интеллект: междисциплинарный подход. М., 2006.
71
Дубровский Д.И.. Проблема «другого сознания» // Вопросы философии, 2008, № 1.
70

238

1)

Изучение

структур

знания73

индивидуального

(Александров, 1984)
2)

Когнитивная логика

сознательного и бессознательного74

(Аллахвердов, 2006)
3)

Психологические

механизмы

профессионального

мышления (В.Ф.Спиридонов)
4)

Проблема эмоционального интеллекта (Люсин, 2004, 2005)

5)

Психология понятийного мышления (Мещеряков (Большой

психологический словарь, 2009), Котов, 2008)
6)

Когнитивные механизмы спонтанной устной речи

7)

Переработка

информации

в

креативном

мышлении,

интеллект и креативность (Д. В. Ушаков)
8)

Ситуативная

когниция,

конекстуально-обусловленная

когниция
9)

Субъективные

семантические

пространства

как

операционные модели индивидуального и общественного сознания
(Петренко, 2005)
10)

Особенности организации концептуальных структур (М.А.

Холодная)
Динамика роста публикаций в области когнитивной психологии приведена
на диаграмме.

См. например: Баксанский О.Е. (Баксанский, 2007), Кучер Е.Н. Когнитивносинергетическая парадигма НЛП: От познания к действию. М., 2007. 182 с.; Гончаров В.С.
Психология проектирования когнитивного развития / Курганский гос. ун-т. Курган, 2005. 271 с.;
182 с.; Сергиенко Е.А. Раннее когнитивное развитие: Новый взгляд / Институт психологии РАН.
М., 2006. 463 с.; Шаров Н.Ф. Когнитивно-языковая детерминация образовательной деятельности
/ Вост. ин-т экономики, гуманит. наук, упр. и права. Уфа: Вост. ун-т, 2003. 111 с.; Шимко З.И.
Когнитивно-концептуальная модель управления усвоением естественнонаучных знаний
младшими школьниками. Таганрог: Таганрогский гос. пед. ин-т, 2009 и др.
73
Александров И.О., Максимова Н.Е. Закономерности формирования нового компонента
структуры индивидуального знания // Психологический журнал, 2003, том 24, № 6, с. 55–76.
74
Экспериментальная психология познания: когнитивная логика
сознательного и
бессознательного / Аллахвердов В.М., Агафонов А.Ю., Вишнякова Е.А. и др.; С.-Петерб. гос. унт. СПб., 2006. 351 с.
72

239

Когнитивная
психология

90
80
70
60
50
40
30
20
10
0

1993- 1996- 1999- 2002- 2005- 20081996гг. 1998гг. 2001 2004гг. 2007гг. 2009гг.

Исследования в области искусственного интеллекта75 несколько отстают от
других дисциплин когнитивного цикла по количеству публикаций. Однако в
последний год наметился значительный рост публикаций в этой области. Основные
направления сводятся к следующим:


Сознание, мозг, искусственный интеллект76 (Дубровский,



Искусственный

2007)
интеллект:

философия,

методология,

инновации77 (Никитина, 2006)

См. например: Гильманов Р.Р. Искусственный интеллект // Интеллект - 2003: Сб. науч.
тр. Тюмень, 2003. С. 262-264; Быковский И.А. Философское определение понятия
"искусственный интеллект" // Человек в глобальном мире. Саратов, 2004. C. 164-167; Новикова
О.М. Искусственный интеллект и интуиция: аспекты взаимодействия // Человек в глобальном
мире. Саратов, 2004. C. 186-189; Болдырев А.С. Вопросно-ответный диалог и искусственный
интеллект // Современная логика: проблемы теории, истории и применения в науке: Материалы
IX Общерос. науч. конф., Санкт-Петербург, 22-24 июня 2006 г. - СПб., 2006. C. 10-15; Худяков
А.А., Чухарев Е.М. Когнитивная лингвистика и искусственный интеллект: результаты и
тенденции взаимодействия // Studia linguistica: Когнитивные и коммуникативные функции языка.
СПб., 2005. № 13. С. 35-54., и др.
76
Дубровский Д.И. Сознание, мозг, искусственный интеллект / Институт философии РАН.
М.: Стратегия-Центр, 2007. 267 с.
77
Ручкина Г.Ф., Никитина Е.А. Искусственный интеллект: философия, методология,
инновации // Вестник Российского философского общества. М., 2006. - N 3. C. 15-19; Никитина
Е.А. Искусственный интеллект: философия, методология, инновации: (Об итогах I
Всероссийской конференции студентов, аспирантов и молодых ученых. Москва, апрель 2006 г.) //
Вопросы философии. М., 2006. N 11. C. 167-170; Искусственный интеллект: философия,
75

240



Имитация и формализация познавательных процедур,

реализующих приобретение нового знания. ДСМ-метод (В.К. Финн)


Доказательная

медицина

(Evidence-based

medicine)

(Панкратова, 2011)


Когнитивная социология (Михеенкова, 2008а, 2008б)



Разработка

методов

автоматического

синтаксического

анализа


Криминалистика,

атрибуция

исторических

источников

(Гусакова, 2004, 2007)


Робототехника

(Добрынин,

2006;

Карпов,

2008;

Павловский, 2007)
На диаграмме ниже отображена динамика роста публикаций в области
искусственного интеллекта.

40
35

Искусственный
интеллект

30
25
20
15
10
5
0
1993- 1996- 1999- 2002- 2005- 20081996гг. 1998гг. 2001 2004гг. 2007гг. 2009гг.

методология, инновации: Материалы второй междунар. молодеж. конф., Санкт-Петербург, 15-17
нояб. 2007 г. / С.-Петерб. гос. ун-т; Редкол.: Караваев Э.Ф. и др. СПб., 2007. 340 с.

241

Новым направлением являются когнитивные исследования в области
управления и принятия решений78. В рамках этого направления рассматриваются
такие проблемы как:


Моделирование политики государственного регулирования

и саморегулирования процессов на потребительском рынке79


Решение слабоструктурированных задач80



Применение когнитивных методов в управлении бизнесом81



Когнитивное

моделирование

в

системах

поддержки

принятия решений82
Несмотря на очевидные достижения в области когнитивных исследований,
мы

продолжаем

испытывать

дефицит

в

их

критическом

осмыслении,

категоризации, концептуализации и моделировании, необходимых для более
ясного представления о теоретических и методологических основах когнитивной
науки.

При

инструментария

этом

большое

исследования,

значение

приобретает

использования

в

совершенствование

максимальной

степени

компьютерных технологий и новейших методов исследования человеческого мозга
и поведения.
Отдавая должное различным конференциям и творческим дискуссиям,
организованным Межрегиональной ассоциацией когнитивных исследований,
Российской Ассоциацией лингвистов-когнитологов, Российским научным центром
"Курчатовский институт" и соответствующими университетами; Институтом
психологии РАН, Институтом языкознания РАН, другими институтами РАН, МГУ
См. например: Макаренко Д.И. Когнитивное моделирование наукоемких оборонноориентированных производств. М.: ЦЭМИ РАН, 2007 и др.
79
Максимов В.И., Корноушенко Е.К., Качаев С.В. Когнитивный подход к моделированию
политики государственного регулирования и саморегулирования процессов на потребительском
рынке // Труды Института. Том XIV. М.: Институт проблем управления им. В.А. Трапезникова
РАН. с. 48-87.
80
Максимов В.И., Корноушенко Е.К. Аналитические основы применения когнитивного
подхода при решении слабоструктурированных задач. // Труды ИПУ РАН. Т. 2, 1999.
81
Максимов В.И., Качаев С.В. Технологии информационного общества в действии:
применение когнитивных методов в управлении бизнесом. // “Вестник РФФИ”, Российский фонд
фундаментальных исследований. – 1999. –№ 3(17). С. 73-78.
82
Кулинич А.А. Когнитивное моделирование в системах поддержки принятия решений.
Международная конференция по проблемам управления Т. 3. Москва, ИПУ РАН, 29 июня-2
июля 1999 г.
78

242

им. М.В. Ломоносова, МГЛУ

международным конференциям по проблемам

искусственного интеллекта и их философско-методологическому освещению, мы
вместе с тем считаем необходимым сотрудничество в рамках международных
проектов с когнитологами Европы, в частности, с когнитологами Франции.

2. Роль прагматической инференции в процессе развития нового
значения слова83
Данная

статья

посвящена

развитию

идей

В.Г.Гака

об

изменении

лексического значения слова, а также теории неологии.
Как известно, эволюция языка идет по линии изменения соотношения между
означаемым и означающим. По мнению В.Г.Гака, в процессе наименования
возможны четыре элементарных изменения: использование данного знака для
обозначения нового объекта, введение нового знака для обозначения объекта, уже
имеющего название в языке, введение нового знака с новым обозначением и,
наконец, неупотребление знака в связи с дезактуализацией обозначаемого (Гак
1980, 1988)
В данной статье мы остановимся на рассмотрении первого типа изменения
соотношения между означаемым и означающим (на материале новых значений
слов в современном английском языке). Мы исходим из положения В.Г. Гака о том,
что изменение значения слова проходит три этапа:
1. инновация

в

речи

(новое

словоупотребление),

чаще

индивидуального характера, не изменяющая семантической структуры
слова;
2. формирование

нового

значения

как

части

семантической

структуры слова вследствие регулярного нового употребления, особенно
если оно сопровождается существенными расхождениями отношений

Впервые опубликовано в: Роль прагматической интерференции в процессе развития нового
значения слова // Язык и действительность: сборник научных трудов, посвященных В.Г.Гаку.
–М.: Ленант, 2007 г.(0,2 п.л.)

83

243

номинации, новое значение может получить особые грамматические
характеристики;
3. образование омонимов при расхождении лексического значения
слова (ЛСВ) и утрате связи между ними (Гак 1980).
В

статье

рассматривается

связь

между

двумя

первыми

этапами

формирования нового ЛЗС и выявляется роль прагматических факторов в
изменении семантической структуры слов. При этом мы пытаемся ответить на
следующие вопросы:
- что лежит в основе изменения семантической структуры слова:
семантика или прагматика?
- как

меняется

концептуальная

структура,

лежащая

в

основе

семантической структуры слова?
- каков концептуальный вклад исходной когнитивной структуры в
формирование нового значения?
- какова связь между прагматическими, когнитивными и семантическими
процессами, лежащими в основе формирования нового значения?
- каким образом прагматическая инференция становится референцией?
Прежде чем перейти к рассмотрению непосредственных механизмов
семантических

изменений,

представляется

необходимым

остановиться

на

некоторых исходных положениях.
Напомним известное положение Г. Пауля о том, что первым шагом к
изменению

значения

является

отклонение

в

употреблении.

В

терминах

современной лингвистики это означает доминирование прагматических факторов
при создании новых значений. Иными словами у истоков порождения нового слова
и

нового

значения

стоит

прагматический

оператор.

В

процессе

речи

говорящий/пишущий как бы приглашает слушающего совершить операцию
инференции и выявить тот новый нюанс смысла, который говорящий вложил в
традиционное слово. Как известно, операция инференции (семантического вывода)
заключается в том, чтобы, используя наличествующие в дискурсе или тексте
реальные языковые формы, выйти в их "прочтение" за их пределы, т.е. определить
что из них следует или же вытекает. Такая когнитивная операция требует знаний и
244

о мире, и знаний языка, и знания контекста (Кубрякова 2004).Как замечает Рей
Джекендофф,

правила

инференции

должны

стать

обязательной

частью

теоретической семантики и особой частью семантического анализа (Jackendoff,
1990). Первым предусловием изменения значения слова является намеренное или
случайное отклонение в его употреблении. Каковы лимиты и границы отклонений?
Ответ на этот вопрос содержится в концептуальной структуре исходного значения
слова. Напомним в этой связи известное положение об отсутствии прямого
соответствия между концептуальной структурой и семантической структурой.
Как отмечалось наших ранних работах (Zabotkina, 1997a), одна и та же
концептуальная структура может лежать в основе нескольких семантических форм
лексических единиц. Между концептуальной картиной мира и лексической
картиной мира нет прямого соответствия. Не все концепты находят свое
воплощение в лексических единицах. Иногда новое слово появляется для
ословливания концепта, который уже существовал некоторое время и был
зафиксирован в ментальном лексиконе, но не получил словесную оболочку (ср.
open marriage – брак, в котором оба партнера свободны в своих социальных и
прочих контактах).
Попытаемся

проанализировать

процесс

конвенционализации

индивидуальных прагматических инференций, которые слушающий извлекает из
контекста нетипичного употребления слова.

Наглядно данный процесс может

быть представлен в виде схемы, предложенной Е. Трогот (Traugott, 2002).

Конвенционализация индивидуальных прагматических инференций и их
семантизация в новом значении слова

245

I Исходное системное значение
L

>

II Новое системное значение

M1

L

Ca

M1 + M2
Ca

Cb

(L = Лексема; M=Исходное значение; C=Концептуальная структура ).
Между исходным и новым значениями существует этап, который обычно не
подвергался анализу (см. дугу на схеме). Это этап отклонения в употреблении и
превращения

индивидуальных

прагматических

инференций

в

регулярное

общепринятое новое употребление слова, которое со временем переходит в
узуально закрепленное новое значение слова. При этом происходят нарушения трех
видов отношений: прагматических "знак-пользователь"; семантических "знак246

референт" и когнитивных (отношения между когнитивными

структурами

исходного и нового значения) (см. Ca и Cb). Меняется когнитивная структура как
отдельного лексико-семантического варианта, так и всей лексемы в целом,
добавляется еще одна концептуальная структура. Исходная концептуальная
структура Ca накладывает ограничение на инновационные процессы. Она сохраняет
элементы, которые наследуются при образовании нового значения.
Для примера приведем слово "aggressive", которое в последние годы
приобрело

в

английском

языке

новое

значение

"активный,

энергичный,

предприимчивый. Однако первое отклонение в употреблении было обнаружено в
1930 г. в одной из канадских газет в Ванкувере. Там было помещено объявление,
приглашающее на работу "aggressive clothing salesman" (предприимчивый продавец
одежды). Двадцатью годами позже в 1956 г. в еще одной из канадских газет
появилось объявление о вакансии со следующим комментарием: "only aggressive
men need apply – обращаться только к предприимчивым молодым людям". Таким
образом, был сделан первый шаг к изменению значения. Мы можем говорить о
появлении нового варианта значения слова "aggressive". Очевидно, читающий
должен был произвести операцию инференции, чтобы установить новый смысл
слова aggressive – предприимчивый. Потребовалось еще 40 лет, чтобы это значение
закрепилось, стало общепризнанным и было зарегистрировано в словарях
английского языка.
Аналогичный процесс конвенционализации индивидуальной прагматической
инференции, появившейся в результате нетипичного употребления слова в новом
для него контексте, представляет слово "adult". Как известно, новый лексикосемантический вариант (ЛСВ), зафиксированный в американских словарях,
является эвфемизмом и имеет значение pornographic. Первое отклонение в
употреблении совершенно нейтрального слова "adult" в новом прагматическом
контексте зафиксировано в 1958 г. в журнале New Musical Express, где в разделе
объявлений было упомянуто о "unusual adult photo sets – необычный набор
фотографий для взрослых", предназначаемых в качестве "free exciting offer –
бесплатного волнующего предложения".
247

Данные

примеры

демонстрируют

креативность

авторов

подобных

инноваций, которые со временем становятся общепризнанными, разделяемыми
всеми членами общества. Таким образом, оттенки значения, появившиеся в
результате отклонения в употреблении, превращаются в узуально закрепленное
значение слова. При первом отклонении в употреблении слова мы имеем дело с
микродинамикой, то есть изменениями на уровне отдельного значения, лексикосемантического вариант слова (ЛСВ), когда же эти новые смыслы полностью
закрепляются и оформляются в структуре лексемы в качестве дополнительного
ЛСВ, мы имеем дело с макродинамикой в семантической структуре слова, т.е. с
изменением на уровне семантической структуры всей лексемы.
При этом необходимо различать два вида инференции – прагматическую и
семантическую. Прагматическая инференция, как указывалось выше, возникает в
контексте. Семантическая инференция имеет место при наследовании информации
из исходного значения в новое значение, что вскрывается в результате анализа
когнитивного механизма развития новых значений при полисемии. Как известно,
когнитивную структуру всей лексемы можно представить как единый макрофрейм,
состоящий из нескольких фреймов, лежащих в основе каждого отдельного ЛСВ. В
свою очередь, во фрейме отдельного ЛСВ модно выделить следующие слоты в
соответствии с теорией Дж. Пустeйевского (Pustejovsky, 1995) в интерпретации
Е.Л. Боярской (Боярская, 1999):
1) конститутивный слот, лежащий в основе денотативной
части значения;
2) конститутивно-инферентный слот, лежащий в основе всех
ассоциаций, связанных с денотатом;
3) формальный

слот,

отражающий

категориальную

принадлежность денотата;
4) телический слот, отражающий действия, совершаемые
объектом или над объектом.
При метафоре информация наследуется, как правило, из инферентного слота
или/и телического слота исходного значения в конститутивный слот нового
значения. В результате инференция становится референцией. Так, при образовании
248

нового ЛСВ слова bird “an attractive girl or woman – привлекательная девушка или
женщина” информация наследуется из инферентного слота (нечто хрупкое, нежное,
привлекающее внимание) и телического слота (за птицами обычно наблюдают).
Аналогичные процессы семантической инференции произошли при образовании
нового значения слова dog (a traitor, a betrayer - предатель). Информация
наследовалась (инферировалась) из телического слота, отражающего такие
действия собаки - ищейки как выслеживание, поиск по следу.
При расширении и сужении значения наследование информации происходит
преимущественно из конститутивного слота исходного значения в конститутивный
слот нового значения. Таким образом, между прагматической и семантической
инференцией существует тесная взаимозависимость и взаимосвязь.
Из всего вышеизложенного можно сделать вывод о том, что изменение
соотношения между означаемым и означающим как основы эволюции словарного
состава языка, о котором писал В.Г.Гак включает в себя целый комплекс
прагматических, семантических и когнитивных процессов, ведущих к образованию
нового лексического значения слова. При этом имеет место взаимозависимость
между прагматической креативностью и семантической конвенциональностью.

3. К вопросу о когнитивной неологии84
Данная статья посвящена развитию идей Е.С. Кубряковой о новых средствах
и единицах номинаций в аспекте когнитивно-дискурсивной парадигмы (Кубрякова,
1990, 2004а, 2004б).
Основные задачи, стоящие перед когнитивной неологией, были определены
Кубряковой еще в 90-х гг. ХХ века. Когнитивно-дискурсивный подход к неологии,
основанный на анализе динамики англоязычной картины мира, предполагает
рассмотрение

следующий

вопросов:

какой

концептуальный

материал

группируется в новых словах английского языка, какие именно концепты
84

Впервые опубликовано в: В.И. Заботкина «К вопросу о когнитивной неологии» /
Горизонты современной лингвистики: Традиции новаторство: Сб. в честь Е.С. Кубряковой.
М.: Языки славянских культур, 2009 г. С. 337-349

249

использовались чаще всего при категоризации и членении мира последних
десятилетий, произошли ли изменения в составе базисных концептов и
категорий; а также в структурах прототипов, какие способы вербализации мира
наиболее активно использовались в последние десятилетия; какие именно
словообразовательные

значения,

являющиеся

аналогами

готовых

концептуальных структур, выполняют функцию перевода определенных наборов
концептов в реальные языковые формы (см. Кубрякова, 1990. С. 11—13).
Идеи Е.С. Кубряковой вдохновили целую плеяду молодых и маститых ученых в
написании диссертационных исследований, посвященных изучению различных
аспектов когнитивной неологии. В этих работах были найдены ответы на
поставленные Кубряковой вопросы. Были выявлены основные когнитивные модели,
лежащие в основе образования новых слов за последние сорок лет. Были выявлены
основные концептуальные метафоры и метонимии, определяющие развитие новых
значений слов в современном английском языке (Липилина, 1998, Рунова, 2007).
Определены основные когнитивные механизмы, лежащие в основе образования новых
слов: выявлена специфика механизмов наследования информации и инференции при
развитии новых значений полисемантичного слова (Боярская, 1999), определена
природа концептуальной интеграции, как основы образования новых фразовых
глаголов в современном английском языке (Петрович, 2004), а также как механизма
образования новой лексики интернет дискурса (Хребтова, 2002). Определены
основные способы концептуализации времени и пространства (Коннова, 2007).
Разработана

методика

концептуального

анализа,

концентрирующегося

на

динамическом аспекте лексики современного английского языка. Определены
основные изменения в базисных концептах современного англоязычного сообщества.
Выявлены когнитивные модели построения политического дискурса, в котором
функционирует новая лексика английского языка (Рожкова, 2003). Определены
основные пропозициональные модели, лежащие в основе образования новых
производных единиц (Громова, 2003, Сикорская, 2005). Определены основные
концептуальные структуры, лежащие в основе образования новой лексики
искусствоведения (Воробьева, 2003).
250

Основной функцией языка, как известно, является ословливание мира
«Worten der Welt» (Bühler, 1934). Точнее говоря, речь идет об ословливании
концептуализированного мира. В санскрите слона иногда называли «дважды
пьющий», иногда — «имеющий руку», иногда — «обутый дважды». Каждый раз
имелись в виду различные концепты, соотносящиеся с одним и тем же объектом
(Wierzbicka, 1990). Иными словами, речь идет о существовании трех миров: мира реальности, мира концептов и мира слов. Между тремя мирами осуществляется
диалектическое движение. С онтологической точки зрения все три мира возникли
одновременно в истории человечества. Что касается онтогенеза индивида, то ребенок
приобретает языковые навыки в процессе одновременного познания мира (его
членения) и его ословливания.
Мы исходим из понимания слова как единицы когниции и коммуникации
одновременно. В связи с этим анализ нового слова предполагает учет не только чисто
когнитивных параметров, но и прагматических.
Рассмотрение неологии с точки зрения взаимодействия когнитивных и
прагматических факторов позволяет ответить на вопрос: что важнее при создании
новых слов - когниция или прагматика? Причины создания новых слов в основном
прагматические.
предшественницы

Возьмем,

к

примеру,

прагматики,

о

постулаты

причинах

классической

создания

новых

риторики,

тропов:

(а)

необходимость назвать неназванные предметы и явления, (б) стремление к особой
выразительности, (в) стремление к красоте (см. Blair, 1845: 205). Таким образом,
мы можем говорить о триаде: необходимость, эмфаза и красота как об основном
прагматическом мотиве, лежащем в основе создания новых слов. Однако нельзя не
учитывать влияние когнитивных факторов, стоящих у истоков создания нового
слова.

Необходимость

назвать

неназванное

определенно

несет

в

себе

дополнительный когнитивный импульс. Как известно, новое слово является
способом введения новых концептов (Leech, 1983). Итак, при анализе причин
создания нового слова приоритет отдается прагматически релевантным факторам
при определенном участии когнитивных факторов.
Если же мы обратимся к акту рождения нового слова, то мы не можем не
увидеть сдвиг приоритетов, изменение распределения ролей между когнитивными
251

и прагматическими факторами. Здесь на первое место выдвигается когнитивный
мотив.

Общеизвестно,

что

для

чтобы

дать

имя

предмету,

необходимо

идентифицировать референт, определить его место в когнитивной системе
говорящего и категоризовать его. Далее идет процесс субкатегоризации
(сопоставление с другими членами данной категории), и только после этого
начинается поиск нового имени. Здесь опять подключаются прагматические
факторы. Как мы упоминали в нашей более ранней публикации (см. Zabotkina,
1997b), прагматика нового слова кодирует первоначальное и уникальное
психологическое намерение говорящего, а именно модальность «неожиданность»
и «удивление». Действия по категоризации и субкатегоризации совершаются
человеком,

принадлежащим

к

одной

из

профессиональных,

социальных,

этнических и гендерных групп, и выбор подходящего имени будет зависеть от
одного

из

этих

прагматически

релевантных

параметров.

Помимо

этого

эмоциональное состояние творца нового слова также может влиять на процесс
наречения нового объекта. Так, два американских физика были настолько
очарованы той гармонией, которую привносила открытая ими частица в мир
элементарных частиц, что они использовали слово charm для обозначения этой
частицы.
Анализ соотношения когнитивных и прагматических факторов в процессе
конвенционализации

нового

слова

показывает

приоритет

прагматических

параметров в этих процессах: слово впитывает в себя дополнительные
прагматические

черты

контекста

его

повторного

употребления.

Однако

когнитивные механизмы также активно вовлечены в процесс конвенционализации.
Всякий раз, когда слово воспринимается слушателем, происходит операция
инференции. Значение нового слова должно инферироваться со стороны адресанта
и интегрироваться в наиболее релевантный фрейм его когнитивной структуры.
Существует определенный порог новизны, за пределами которого инференция
становится

невозможна. Впервые о когнитивной природе коммуникации

упоминал Витгенштейн, который говорил о том, что в коммуникации
одинаково бесполезна как совершенно новая, так и совершенно старая
информация.

Это объясняется тем, что а) полностью старая информация
252

является

избыточной,

она

не

побуждает

слушающего

к

участию

в

коммуникации; б) информация, являющаяся полностью новой, не может быть
интегрирована в когнитивную систему реципиента.

Информационные потоки

должны находиться где-то между этими двумя полюсами, иначе они не будут
релевантными (Wittgenstein, 1953).
Итак, речь идет о проблеме тавтологии и контрадикции. Полная
информационная избыточность, ведущая к тавтологии, в конечном итоге
вызывает потерю интереса со стороны слушающего/читающего. Полная
информационная новизна ведет к нарушению процесса коммуникации.
Одной

из

задач

когнитивной

неологии

является

определение

концептуальных основ развития новых значений слов. Важную роль в процессе
образования новых значений играют когнитивные процедуры инференции и
наследования. Под термином процедуры наследования понимается передача
определенного объема концептуальной информации, заключенном в исходном
значении слова, новому значению или значениям (Боярская, 1999). Наследование
инферентно по природе. Процедура наследования демонстрирует то, какая
информация является общей для исходной и производной концептуальных
структур.
Как показывают результаты наших многолетних исследований в области
когнитивной неологии (Zabotkina, 1989, 1997, 2003, 2004) формирование новых
значений традиционных слов происходит, прежде всего, в дискурсе в
результате употребления канонических слов в нетипичной ситуации, по мере
развертывания дискурса.
Одним из вопросов, требующих дополнительного исследования, является
вопрос о том, какая часть концептуальной структуры слова наследуется при
образовании нового значения и какая часть этой структуры активизируется в
дискурсе по мере его развертывания.
В последние годы получает развитие теория динамической семантики.
Согласно этой теории,

языковая единица рассматривается как подвижный,

динамичный конструкт. Языковое значение может строиться в контексте в режиме
реального времени, а не из готовых стереотипизированных когнитивных моделей.
253

Впервые идеи о значении как динамическом конструкте были высказаны такими
лингвистами как: Мур и Карлинг (Moore, 1982). Эти идеи получили свое развитие в
работах Кубряковой, Лакоффа, Свитстер и Крофта (Lakoff, 1994, Croft, 2000,
Кубрякова, 2004б).
Pаботы прагмалингвистов и когнитологов позволили доказать идею о том,
что традиционное утверждение «форма имеет значение ex tempore» не является
абсолютно правильным. Как известно, будучи употребимым в нетипичном
контексте, слово развивает новый оттенок (вариант значения). В свете последних
теорий этот вариант значения называется индивидуальной прагматической
инференцией. Индивидуальная прагматическая инференция основывается на
импликатуре. Однако отличие прагматической инференции от импликатуры
заключается в том, что инференция делает больший акцент на более активную роль
говорящего и слушающего в процессе порождения новых смыслов в контексте.
Говорящий

стратегически,

используя

импликатуры,

как

бы

приглашает

слушающего/читающего инферировать новый оттенок (вариант) значения.
Когда

индивидуальные

прагматические

инференции

воспринимаются

другими говорящими и становятся общеизвестными, они как бы кристализируются
и превращаются в общеизвестные (общеупотребительные) инференции и затем
семантизируются в новое системное значение слова. Схематически этот процесс
можно

представить

следующим

образом:

индивидуальная

прагматическая

инференция → общеупотребительная прагматическая инференция → новое
системное значение со своей собственной концептуальной структурой, которая
добавляется к уже существующей концептуальной структуре полесемантичного
слова.
Представляется необходимым поставить вопрос о том, какова связь между
оттенком значения (прагматической инференцией), развивающимся по мере
развертывания дискурса и новым значением слова, закрепленным в семантической
структуре слова. Новые смыслы (прагматические инференции), появляющиеся по
мере

развертывания

дискурса

могут

остаться

на

этапе

индивидуальной

прагматической инференции в рамках данного конкретного дискурса, так и не
254

закрепившись в семантической структуре слова. В этом случае речь идет о
дополнительных приращениях смысла в данном конкретном контексте. Этот
процесс может пойти дальше и, как указывалось, выше индивидуальная
прагматическая инференция может превратиться в узуально закрепленный вариант
значения, который затем семантизируется в новое значение (М2) со своей
конкретной концептуальной структурой.
Для примера приведем слово "aggressive", которое в последние годы
приобрело

в

английском

языке

новое

значение

"активный,

энергичный,

предприимчивый. Однако первое отклонение в употреблении было обнаружено в
1930 г. в одной из канадских газет в Ванкувере. Там было помещено объявление,
приглашающее на работу "aggressive clothing salesman" (предприимчивый продавец
одежды). Двадцатью годами позже в 1956 г. в еще одной из канадских газет
появилось объявление о вакансии со следующим комментарием: "only aggressive
men need apply – принимаются только предприимчивые молодые люди". Таким
образом, был сделан первый шаг к изменению значения. Мы можем говорить о
появлении нового варианта значения слова "aggressive". Очевидно, читающий
должен был произвести операцию инференции, чтобы установить новый смысл
слова aggressive – предприимчивый. Потребовалось еще 40 лет, чтобы это значение
закрепилось, стало общепризнанным и было зарегистрировано в словарях
английского языка. Что же произошло с концептуальной структурой исходного
значения на уровне микродинамики? Исходное значение прилагательного
aggressive «disposed to attack others» образовано от существительного «aggression» военного

термина,

появившегося

в

XVII

веке,

и

имеющего

значение

«неспровоцированная атака». Оба слова восходят к латинскому глаголу aggressare
«начать

атаку».

В

результате

семантического

сдвига

произошла

потеря

концептуального признака «милитаристский». Произошло обеднение интенсионала
слова aggressive и расширение его экстенсионала. Иными словами, произошло
концептуальное расширение.
Таким образом, формирование новой концептуальной структуры, лежащей в
основе

нового

значения,

происходит

в

процессе

конвенцианализации

индивидуальных прагматических инференций.
255

Здесь нам представляется необходимым поставить вопрос о том, что
накладывает ограничения на инновационные процессы. Что определяет границы
вариативности слова? Ответ заключается в исходной концептуальной структуре
слова. По нашему мнению, именно концептуальная структура значения слова
представляет собой некий инвариант и определяет пределы вариативности слова.
Она сохраняет элементы, которые наследуются при образовании нового значения.
Рассмотрим концептуальную структуру, лежащую в основе полисемантичного
слова. Как правило, концептуальная структура построена по принципу радиальной
категории. Каждое отдельное значение слова представляет собой отдельные фрейм,
соотносящийся с определенной концептосферой. Например, слово big в различный
своих значениях входит в такие концептосферы, как 1. размер, 2. степень, 3.
важность, 4. щедрость, 5. успех, 6. влияние, 7. амбициозность. По мере
развертывания дискурса активизируется один из фреймов концептуальной
структуры этого слова. Рассмотрим следующий пример:
Maybe we are not thinking big enough
Здесь происходит активизация фрейма «амбиция».
В предложении
A whole 5 pounds! That was very big of her, I must say!
активизируется фрейм «щедрость».
В 70-е годы слово big развило новое значение “to be enthusiastic about smth,
be a great fan or admirer of”.
That company is big on research.
I am very big on Goldwater (Nelson Rockefeller has been saying). We have been
good friends over the years with a few unfortunate hiatuses. (National Review, 1975,
May 23, p. 544) ср. She said, I have just been at Macy’s. I have been going to Macy’s
every day for the last two weeks. I am very big on Macy’s (The New Yorker, 1977, May
15, p. 86).
В данном случае новое значение формирует новый фрейм «энтузиазм»,
который добавляется к концептуальной структуре всего слова big.

256

В последние годы в структуре значения слова big появилось также новое
значение «arrogant». Ср: George is such a show-off. He likes acting big sometimes.
Данное значение активирует фрейм «высокомерие».
Все вышеупомянутые фреймы образуют в концептуальной структуре слова
определенную

взаимосвязанную

радиальную

сеть,

которая

представлена

следующим образом (см. рис. 1).

257

Рис.1
ВОЗРАСТ

ФИЗИЧЕСКАЯ ВЕЛИЧИНА

ПОПУЛЯРНОСТЬ/УСПЕХ

СТЕПЕНЬ

ВАЖНОСТЬ

(Объем, размер)

ВЛИЯНИЕ
АМБИЦИОЗНОСТЬ

ВЫСОКОМЕРИЕ

ИНТЕНСИВНАЯ ДЕЯТЕЛЬНОСТЬ

ЩЕДРОСТЬ

ЭНТУЗИАЗМ

Как видно из схемы, новый фрейм «энтузиазм» является производным от
фрейма

«интенсивная

деятельность».

Фрейм

«высокомерие»

является

производным от фрейма «амбициозность». Таким образом, тело знака (надводная
часть айсберга) репрезентирует такую развернутую структуру знания и такую
сложную концептуальную структуру (подводной части айсберга), которой человек
оперирует с разными целями и потому «вытаскивает» разные значения из этой
структуры и даже «смешивает» их (Кубрякова, 2006, стр. 369-370). Для целей
анализа процедуры наследования информации из исходной концептуальной
структуры значения в новую, в каждом фрейме можно выделить несколько типов
подфреймов, таких как конститутивный, инферентный, телический, формальный, и
т.д. (см. Пустиевский, 1999, Боярская, 1999, Заботкина, 1990).

258

Таким образом, лингвистические формы подключают нас к различного рода
сетям, существующим

в когнитивной

системе говорящего/слушающего

и

активизируют различного рода последовательные и параллельные операции связи.
По мнению Фоконье, форма несет в себе лишь семантический потенциал и
указывает на концептуальную структуру (указывает на источниковую и целевую
области и представляет схему проецирования из одного ментального пространства
в другое), однако реальное значение возникающее в дискурсе строится по мере
развертывания дискурса.
По мнению лингвистов - когнитологов, язык не репрезентирует значение, а
лишь

помогает

сконструировать

значение

в

определенном

контексте

в

соответствии с определенными культурными моделями и исходя из определенных
когнитивных ресурсов (Fauconnier, 1994, 1997, 1998). Язык является лишь
вершиной когнитивного айсберга. Когда мы занимаемся лингвистической
деятельностью, мы бессознательно используем различные когнитивные

и

культурные ресурсы.
Далее нам представляется необходимым ответить на вопрос о том, какие же
когнитивные механизмы
развертывания
заключается

задействованы

дискурса?
в

Основная

изучении

связей

в построении

задача,
между

стоящая

значения
перед

ментальными

по

мере

лингвистами,

пространствами,

возникающими по мере развертывания дискурса (см. работу Е.С. Кубряковой,
2004). Напомним, что термин discoursus (в латинском языке discurro бегать в
разные стороны, растекаться, распадаться, распространяться) лишь в переносном
смысле имел значение «рассказывать, излагать» (super aliquid pauca discurrere)
(Демьянков, 2005, с. 43). По мере того, как мы рассуждаем и говорим с целью
обеспечения

лучшего

понимания

сказанного, происходит

конструирование

ментальных пространств, которые представляют собой небольшие концептуальные
упаковки.

Это

может

быть

ментальное

пространство

времени,

желания,

возможности, идентификации и т.д. Ментальное пространство – это единство
элементов, строящееся фреймами. Хотя в каждый момент речи мы находимся в
одном пространстве, остальные как бы незримо присутствуют в нашем сознании.
Теория ментальных пространств показывает то, каким образом с помощью языка
259

может

осуществляться

связь

между

центральными

и

внефокусными

концептуальными структурами.
В ходе дискурсивной деятельности человека ментальные пространства
взаимодействуют и здесь чрезвычайно продуктивной представляется теория
концептуальной интеграции. Концептуальная интеграция является одной из
наиболее общих когнитивных операций, в ходе которой исходные совмещающиеся
ментальные

пространства

создают

новое

интегрированное

пространство.

Интегрированное пространство не только наследует роли и свойства исходных
ментальных пространств, но приобретает собственную структуру и новые свойства
(Фоконье, 2004).
В отечественной лингвистике данная теория получила развитие в трудах
таких лингвистов, как Е.С. Кубрякова (Кубрякова, 2004б), О.К. Ирисханова
(Ирисханова, 2004), Ю.В. Петрович (2004). Как указывалось выше, под
концептуальной

интеграцией

понимается

предполагающая

существование

двух

общая

(или

более)

когнитивная
исходных

операция,
ментальных

пространств и проецирование из этих двух пространств в третье (интегрированное
ментальное

пространство).

Четвертое

ментальное

пространство

(родовое

пространство) представляет собой структуру, общую для двух исходных
ментальных пространств (см. схему 1). В работах некоторых лингвистов это
четвертое пространство не учитывается (Ирисханова, 2004).
Модели концептуальной интеграции интенсивно используются в изучении
человеческого

поведения

и

творческих

процессов

в

различных

сферах

человеческой деятельности. Слияние ментальных пространств стало применяться к
самому широкому диапазону процессов, включая построение художественных
текстов. Некоторым писателям удается использовать операцию концептуальных
слияний (интеграции) для того, чтобы передать тончайшие оттенки смысла.
Проиллюстрируем это на примере У. Шекспира. В его пьесе «Король Джон»
посланник приходит к королю, чтобы сообщить ему неприятную весть. Король,
видя мрачное лицо посланника, обращается к нему со следующей фразой: “So foul
a sky clear not without a storm. Pour down thy weather.” (“Такое хмурое небо не
может очиститься без бури. Обрушь свой ливень!”). В данном случае в качестве
260

первого исходного ментального пространства выступает «грозовое небо», в
качестве

второго

ментального

пространства

выступает

лицо

посланника.

Интегрированное пространство представляет собой «неприятную новость, которую
подобно ливню во время грозы должен излить на короля посланник».
Теория

интегрированных

пространств

фактически

противопоставляет

алгоритмическому пониманию построения языкового значения эвристический
подход, направленный на нахождение нового, ранее не известного. Эвристический
принцип решения полагается не на просчитанные алгоритмы, а на интуицию
(Ирисханова, 2004).
Операция концептуальной интеграции является универсальной и лежит в
основе лингвокреативной деятельности человека. Она охватывает широкий
диапазон явлений, включая метафору. Метафора выступает в качестве одного из
частных

проявлений

когнитивной

операции

концептуальной

интеграции.

Рассмотрим более подробно соотношение между метафорой и концептуальной
интеграцией. В применении к метафоре концептуальная интеграция действует
следующим образом:


Два исходных ментальных пространства представляют собой:

источниковый и целевой домены, соотносящиеся с tenor и vehicle в
традиционных терминах Ричардса;


Общее

родовое

пространство

представляет

собой

схематизированную концептуализацию, которая отражает общие черты
между двумя доменами (соответствует ground в традиционных терминах);


Интегрированное

пространство

состоит

из

элементов,

унаследованных из двух исходных ментальных пространств.
Метафорический бленд представляет совершенно новую самостоятельную
структуру. Это может быть проиллюстрировано следующим примером: She is
imprisoned in her marriage (Taylor, 2002). С точки зрения теории концептуальной
интеграции общее родовое пространство может быть описано как «любое
неприятное заточение против воли человека, наказание». Таким образом, мы имеем
два исходных пространства: 1. замужество, 2. тюрьма. Бленд содержит отдельные
261

элементы из двух исходных пространств и приобретает логику, которая
отсутствует в обоих исходных пространствах. Например, если женщина
“imprisoned in her marriage” находится «в тюремной камере замужества», она имеет
возможность «побега» из замужества, но способ побега из замужества отличается
от побега из тюрьмы. Побег из тюрьма означает наказание и перспективу более
длительного срока в заключении. Для того чтобы совершить «побег» из замужества
необходимо физически выйти из супружеского дома и подать на развод.
Таким образом, как указывалось выше, концептуальная интеграция является
когнитивной операцией более высокого уровня абстракции.
Таким образом, теория когнитивной неологии охватывает широкий диапазон
явлений, механизмов, структур, изучение которых предполагает обращение к
новейшим достижениям лингвистической науки. Когнитивная неология находится
на стыке нескольких парадигм знания, основной из которых является когнитивнодискурсивная парадигма. Нерешенным остается вопрос о том, всегда ли в дискурсе
происходит лишь концептуальное слияние или же этот процесс осложняется
концептуальным

расширением,

сужением

и

субституцией?

Дальнейшие

исследования в этой области предполагают обращение к анализу динамической
концептуальной семантики в различных языках.

4. Cognitive basis of semantic changes85

Abstract
In this paper we explore the cognitive basis of new meanings development in
English in the process of semantic change. The paper investigates how individual sense
alterations that arise from deviations in the words use in a novel context are developing
into a new meaning of a lexeme. We concentrate on the analysis of the conceptual
Впервые опубликовано в: Vera Zabotkina “Cognitive basis of semantic changes”/ “Current Issues in
Unity and Diversity of Languages” Collection of the papers selected from the CIL 18, held at Korea
University in Seoul, on July 21-26, 2008/ Published by LSK (the Linguistic Society of Korea), February
25, 2009, p 86 -97
85

262

structure of a word as the major factor imposing constraints on deviation and meaning
variation. The conceptual structure of a polysemantic word may be represented as a
macroframe consisting of several frames which are interconnected and form a kind of
radial structure.
Keywords: conceptual structure, frame, pragmatic inference, semantics, new
meaning.

1.

Introduction

The paper focuses on the interrelation of language use with linguistic structure and
underlying conceptual structure. We proceed from the assumption that new meaning
development involves both cognitive and functional issues. In fact when any new
meaning is formed we deal with three types of deviation: semantic (”sign - referent”
relation), pragmatic (”sign - user” relation) and cognitive (relations between conceptual
structures of original and new meanings). The first step in the development of a new
meaning is the deviation in ”sign - user” relation. The new meaning of a word appears as
a result of instantaneous deviation in individual use in the new linguistic environment.
The speaker invites the hearer to infer the new nuances of meaning. The hearer makes a
cognitive effort to infer the new shades of meaning, which the word develops due to the
unusual use. The individual pragmatic inference in the course of time becomes salient in
the speaking community, it is shared and adapted by more that one speaker and becomes
conventionalised (generalised) invited inference with strengthened pragmatic impact
(Traugott, 2002). And at a later stage generalized pragmatic inference is semanticised into
a new coded meaning of a word.
In other words we try to analyse how novel individual pragmatic inferences, which
present a kind of implicature, are developing into a new meaning of lexeme. The
conceptual structure of a lexeme is represented by redial hierarchial structure consisting
of several interconnected frames. We concentrate on the metonymical and metaphorical
relations between the frames.

2.

Analogy and relevance
263

Analogy is the principle in the transfer of information, which keeps the
communication going through the continuity of reference (cf Zelinsky-Wibbelt, 2000:34;
Beaugrande, 1981:80; Boyd, 1993:505). By explaining the transfer of information in
terms of the speaker’s reasoning schemes we follow the scientific method of investigation
as defined by Pierce’s theory of signs (Pierce, 1934). In interpreting signs, speakers
interrelate knowledge and language in a rule-governed and at the same time creative
process. This process is intersubjective in that listeners decode the sign in the opposite
direction from that which speakers take when encoding the sign. This intersubjective
relationship supports Peirce’s claim of the continuity of reference in the infinite
interpretation of sense during the evolution of the word. Thereby the ubiquity of
reasoning consists in intersubjectivising existing knowledge by striving for new
interpretations (Zelinsky-Wibbelt, 2000). In interpreting signs speakers evaluate the signs
extension iconically in a model. In accordance with Johnson-Laird’s (Johnson-Laird,
1983) theory of mental models we think that speakers achieve their semantic
representations in the following way. Proceeding from existing knowledge, the speakers
build their propositional representations from what has been explicitly uttered. Based on
the experience situation, speakers build analogous representations from which they can
infer implicit information (Johnson-Laird, 1983:126). What is essential for the cognition
of analogy is hierarchy, which is based on hyponymy and meronymy. Hyponymy
corresponds to the Is-A relationship in knowledge representation systems, which encodes
the set inclusion between sub- and superclass. Meronymy corresponds to the Has-A
relationship in knowledge represenatation systems which encodes the relations between
wholes and parts (cf. Cruse, 1986:124). Following Zelinsky-Wibbelt (Zelinsky-Wibbelt,
2003) we consider that within the hierarchy of humans knowledge hyponymy and
meronymy establish an interface at the basic level of categorization. Within their
hierarchical knowledge representation humans are also most capable of recognizing
analogies at the basic level of categorization (not at subordinate or at superordinate
levels).
How is adequate balance between processing existing knowledge and new
information is achieved? The answer is the principle of relevance. Relevance theory
264

postulates the general communicative ability by which listeners recognise the relevant
information in a relevant context. The speakers strive at achieving maximal cognitivepragmatic effect with minimal cognitive effort. (cf. Sperber, 1986; Gutt, 1991; Goatly,
1997; Zelinsky-Wibbelt, 2003)
In accessing new information humans create mental models by proceeding from
existing knowledge. We follow the original schema theories as introduced by Barlett
(Bartlett, 1932) & Piaget (Piaget, 1972) as they are still valid in cognitive psychology. In
accordance with Piaget and following Zelinsky-Wibbert (Zelinsky-Wibbert, 2003) we
assume the individuals’ active information processing, who integrate new information
into their existing assimilating schemata, as long as there is no conflict between existing
knowledge and newly encountered information. As soon as conflict arises the individual
evaluates, whether the respective schema is accommodated in the new information. (cf
Beaugrande, 1997:335f) This structural accommodation enables the emergence of new
figurative concepts. (cf Zelinsky-Wibbert, 2003:28)

3. Pragmatic inference vs. cognitive inference

It is common knowledge that inference is a conclusion drawn from one or more
assumptions. Abductive reasoning was introduced by Ch. Peirce as an empirically
focused procedure for the construction of classes and categories from observed data.
Abductive inference leads to testable hypotheses about the way things are. Data are
correlated on the basis of their similarity or by analogy with some known system, usually
with an eye to the apparent function or relevance with the emerging general description
(Cruse, 2002).
We try to develop the widely recognized hypothesis about the pragmatics as the
chief driving force in the processes of new meaning development. As pointed out by
Bartsch „semantic change is possible because the specific linguistic norm including
semantic norms are hypothetical norms, subordinate to the highest norms of
communication (the pragmatic aspect of change)” (Bartsch, 1998:393).
Being concerned with both cognitive and functional issues of a lexeme we draw on
several strands of research including 1) cognitive studies of the structuring of semantic
265

domain; 2) pragmatics, especially the pragmatics of the conventionalising of implicatures
(we will call them invited inferences) that arise in language use (Geis, 1971; Brown,
1978, 1980, 1987; Grice, 1978; Levinson, 1995, 2003); 3) discourse analysis conceived
as the interaction of grammar and use (Hopper, 1980).
The term invited inference is borrowed from Geis & Zwicky (Geis, 1971) but we,
following El. Traugott, understand invited inferences broader and do not restrict them to
generalized implicatures. The speaker/writer evokes implicatures and invites the
addressee to infer them. We prefer this term over „context-induced inferences” (Heine,
1991). Since the latter term suggests a focus on induced inferences as interpreters and
appears to downplay the active role of speaker/writer who is actually choreographing the
communicative act (cf. Traugott, 2002:16).
In thinking about meaning change and especially about invited inferences arising
out of and being exploited in the flow of speech it is useful to build on Levinson
(Levinson, 1995) and following Traugott and Dasher (Traugott, 2002) we distinguish
three levels of meaning relevant to a lexeme:
(i) CODED MEANINGS (SEMANTICS). This is a convention of a
language at a given time.
(ii)

UTTERANCE-TOKEN

MEANINGS.

These

are

invited

inferences (IINs) that have not been crystallized into commonly used
implicatures. They arise in context „on the fl”. They may be based in
encyclopaedic knowledge, or on the situation at hand, in which case they are
knowledge- or situation-specific.
(iii)

UTTERANCE-TYPE MEANINGS. These are generalized

invited inferences (GIINs) which are crystallized invited inferences associated
with certain lexemes or constructions that are specific to a linguistic community
(Traugott, 2002).
One of the tasks of pragmatics is to analyse the way the features of a wide
pragmatic context are encoded on the level of system (Levinson, 1979, 1983). In other
words, pragmatics should study interconnection and interrelations between invited
inferences, generalized invited inferences on the one hand and coded meaning on the
other.
266

For the purpose of our analysis we suggest to introduce two types of inference:
pragmatic inference and semantic one. We realise that there exist only one logical
mechanism of inferencing but it can be implemented at two levels: pragmatic and
semantic. Pragmatic inferencing can be viewed as the application of the general
inferential mechanisms of the logic to a particular context for a specific goal. Semantic
inference is the type of inference that is involved in the process of inheritance of
information from the original coded meaning of a word into a new coded meaning of a
word. It goes without saying that we can speak about the parallels between
pragmatic/rhetoric inference and inference at the level of semantic structure.
These parallels can perhaps best be illustrated by examining the structure of
enthymemic inference in rhetoric of Aristotle; that is, the conditions which license ellipsis
in persuasive discourse. Inference is put to use for persuasive discourse, and that which is
persuasive is evaluated only in reference to some specific individual (cf. Pustejovsky,
2001:236).
The semantic inference will be described in more detail in the next section during
the analysis of the development of new meaning of some English adjectives.

1.

Cognitive-pragmatic basis of new meaning development in English

adjectives

In this section we will try to analyse the process of conventionalisation of
pragmatic inferences and their semantisation into a new meaning of a lexeme. We will
also try to analyse the changes in the conceptual structure of English adjectives as a major
factor imposing constrains in the meaning and deviation.
In the process of communication the speaker as if invites the hearer to perform the
operation of inferencing of new nuances of meaning that arise as a result of novel use of
traditional word in new non-typical context. The overall process of conventionalisation of
pragmatic inference and their later semantisation as new coded meanings of a lexeme has
been investigated thoroughly by E. Traugott (Traugott, 2002). She introduces a model of
the mechanism by which innovations may arise in the individual and later be propagated
or spread through the community.
267

Most studies of semantic change focus on the relationship between the original and
the new coded meaning. The aim of such semantic analysis is to define the type of
semantic change (narrowing, widening, metaphor, metonymy, pejoration, ameliation,
enantiosemy). The studies of the role of pragmatic inferencing in semantic change are
deficient.
The meaning M1 of a lexeme L is linked to a conceptual structure C1 of the
original meaning. Meaning M1 represents any meaning that gives rise to invited
inferencing. Speaker/writer exploits individual invited inferences innovatively in
associative stream of speech (UTTERANCE-TOKEN meaning). For individual invited
inference to be semaniticised as a new coded meaning the innovation must be spread
through the community. If speaker/writer innovates and addressee/receiver replicates this
innovation they do so in the role of sp/ws, i.e. as language producers, not as language
perceivers (Traugott and Dasher, 2002:38). In the course of time the traditional invited
inference becomes conventionalised as GIINs (generalized invited inferences). Later
GIINs are semanticised as a new coded meaning M2 with a new conceptual structure C2
of a lexeme L.
Let’s consider the development of the new coded meaning of the word
„aggressive”. How did „aggressive” turned into a good thing? Job advertisements show
employers desperate to find „aggressive” approaches and practise „aggressive” strategies.
In 1908, unhappy with Freud’s emphasis on sex, his disciple Alfred Adler developed the
idea of Aggressionstrieb, the „aggression drive”. He meant self-assertion and desire to
achieve. It was in Canada that their precise modern usage first surfaced, as a synonym for
„enterprising” or „energetic”. In 1930, an advertisement in a Vancouver newspaper asked
for an „aggressive clothing salesmen”. In 1956, a similar ad in Winnipeg suggested that
„only aggressive men need apply” (Morrish, 1999). It took 40 years for the new
pragmatic inference to be conventionalised and generalised to be recorded in the
dictionary as a new coded meaning with its own conceptual structure.
At this stage of our analysis we would like to concentrate on closer interconnection
between pragmatic and cognitive inferencing. We will try to analyse the mechanism of
the cognitive inferencing taking place between the conceptual structure of the original
meaning and the new one (M1(C1) M2(C2)). From the point of view of cognitive
268

structure we can speak about ad hoc concepts, which can appear via narrowing or
widening. The mechanisms of metaphorical and metonymical transforms has been
explored profoundly for the past few years but the mechanisms of conceptual narrowing
and widening have not been given proper attention. Let me start with the analysis of the
process of conceptual widening (generalization). Schematically it can be represented in
the following way.

C2
XX

X
C1

X X

X

X
XX

X X

X

XX

The extensional of the meaning is widened. i.e. the word comes to denote greater
number of referential qualities while the intentional is becoming poorer cf. in logics – the
wider the scope of notion, the poorer is the content.
Let’s take the above mentioned word „aggressive”. The original meaning of
„aggressive” - „disposed to attack others”, from the noun „aggression” – a military term
first found in the seventeenth century and meaning „an unprovoked attack”. Both come
from the Medieval Latin verb aggressare, meaning „to launch such an action”.
If we compare the original meaning with the new one „enterprising, energetic” we
cannot fail to see that the conceptual feature military has disappeared. The process of
generalization has taken place.
The extensional of the M1 has been widened. At the same time the positive
component has been added to the original meaning. The process of enantiosemy has
taken place (the change of the emotive charge into the opposite).
269

The opposite process of conceptual narrowing can be represented by the following
scheme:

C2
XX

X
C1

X X

X

X
XX

X X

X

XX

The extensional of the concept becomes narrower and the word comes to denote
fewer number of references, the intentional is enriched.
This process can be illustrated by the development of new meaning of a word
“adult” which presents a euphemism for „pornographic” or „salacious”. The major
exception to this rule is „adult education” which has never been remotely sexy. The first
deviation (individual invited inference) suggesting salacious character of the word „adult”
was recorded in 1958 in the classifieds of the New Musical Express. Unusual „adult
photo sets” appeared a „free exciting offer”. For a while the word was used with inverted
commas whenever the sexual implication was intended. Now they are going and if you
open any dictionary of modern English you will find „full-grown” as first definition of
the word „adult” and „pornographic” as its second. So the original meaning of „adult”
dates back to the seventeenth century. It was formed from the Latin word adolescere
meaning „to grow”. Originally „adult” referred to „physical maturity”. Only in the
twentieth century it came to imply „mature attitudes” or „grown-up subject matter”. What
happened as a result of semantisation of the invited inference connected with the word
„adult” is a new coded meaning with narrower extensional. As it is known from logics
270

the narrower is the scope of concept the richer is the content of it. So the conceptual
structure of new coded meaning C2 has been enriched by the component „salacious” and
the negative emotive charge. In this case the narrowing of concept is accompanied by the
process of pejoration. As it is known the main characteristics of euphemism is the
concept of vagueness and it is achieved by the use of hyperonym instead of hyponym.
The main formula of euphemistic concept is: general-for-specific. A more general term
„adult” is used to name one of the qualities, which is normally associated with the
activities of adult people. In fact we can speak here about inference based on metonymy.
So whenever a new euphemistic meaning is developed we deal with the process of
narrowing of concept accompanied by the process of pejoration. The paradox of
euphemisms consists in the fact that when a new form catches up with a negative content
denoted by the word under taboo, the euphemism loses its vagueness and becomes a
direct name of unpleasant thing. Then a new linguistic form is needed to cover or soften
the negative essence of the thing meant. A new conceptual narrowing is taking place.
Similar narrowing of concept took place in the development of new meaning of the word
„cheesy”, which is defined in American dictionaries as „shoddy”, „insubstantial” and
„cheap”. In early and mid-nineteenth-century Britain „the cheese”meant „the very best”
or „the right thing”. It comes for the Urdu or Persian chiz, meaning „thing”. Hence, „the
real chiz” and then „the real cheese”. From this, too, comes „The Big Cheese” and „The
Cheese”, a 100-year-old expression that lives on (Morrish, 2001). But as early as 1896
the first negative use of the word „cheesy” - a vague term of depreciation - was recorded
in the USA. That is the time when the first negative pragmatic inference took place. It
took a century for the individual invited inference to become generalized invited
inference. In 1951 W.H.Auden used the word „cheesy” in its new meaning in his wellknown poem. But the actual semantisation of this pragmatic inference took place in the
1980s when the word became a buzz word on the US campuses where the fragrant
comestible had long been associated with all manner of bodily functions and by-products
(Morrish, 2001:33). In the 21st century this negative concept of „cheese” has been
extended to the term of abuse. So the process of narrowing has been accompanied by the
process of enantiosemy.
271

2.

The analysis of changes in the conceptual structure of adjective

big.

Linguistic items map on to a number of concepts in the cognitive network. This
network is built up by conceptual domains, which represent any kind of complex
cognitive structure. Two types of domains are distinguished in cognitive linguistics.
Content domains involve meaning proper, while schematic domains provide the
conceptual representations for specific configurative frames. Both these domains mirror
our perception of the world and both are conceptual in nature. In addition to these
domains, there is an operating system consisting of different modes of construal which
are imposed on the domains. They are not domains, but ways of structuring domains.
They reflect basic cognitive abilities subsumed under five headings: specificity,
background, perspective, scope and prominence. A linguistic expression typically
invokes multiple domains, which characterize various aspects of the profiled entity or
relation. Semantic contrast is due to the actual domains invoked in a particular expression
and to the ranking of prominence among the domains (Langacker, 1987: 57, e.g. roe and
caviar, come and go, half empty and half full, explode and explosion, tree and
eucalyptus). In the generative approach to lexical semantics, the domains are accounted
for by levels of representation. Lexical inheritance is concerned with word meanings in
relation to other word meanings in taxonomic hierarchies, and qualias specify various
types of background knowledge associated with word meanings, such as purpose,
function and mode of creation.
Adjectives are content words and as such the content domain is in the foreground.
But adjectives are also configured according to the schematic domain. The property of
gradability belongs in the schematic domain. It forms the conceptual basis for suitable
modes of construal to become operative on the content part of lexical elements.
Boundedness is a high-level schematic domain mode, which is abstract in the sense that it
configures a wide range of different content domains, but at the same time it is highly
concrete in that it is associated with basic experience of countability, aspectuality and
gradability. Aspects based on content domains of various kinds have received attention in
the linguistic literature (Warren, 1992; Taylor, 1993). But the configurational aspects
272

have been put at a disadvantage in semantic theorizing in general and in the light of
lexical interpretability, flexibility, indeterminacy and change in particular.
The conceptual structure of a polysemantic word may be represented as a
macroframe consisting of several frames which are interconnected and form a kind of
radial structure. Let’s examine the conceptual structure of “Big” represented in Figure 1.
Redial conceptual structure of adjective “Big”

AGE

PHYSICAL SIZE

DEGREE

POPULARITY /SUCCESS

IMPORTANCE

INFLUENCE
AMBITION

EXTENSIVE ACTIVITY

ARROGANCE

ENTHUSIASM

GENEROSITY

Figure 1
Some elements of the scheme are borrowed from MIKOŁAJSKI
(Mikolajski, 2007: 36)
The prototypical meaning of big is of “considerable size or extent”.
When we come across the phrases: big cuts in staff, or big hazel eyes the frame of
size is evoked in the speaker’s mind.
Closely related DEGREE frame of big which can also be regarded as prototypical.
(1) There could soon be a big increase in unemployment. Another extension from
the prototypical meaning of big may the IMPORTANCE frame.
(2) He is a big noise in the organization.
The frames of SIZE, DEGREE and IMPORTANCE are connected by metaphorical
projection (something of a considerable size or degree is important).
The IMPORTANCE frame has been extended to the frame of INFLUENCE. The
conceptual domain of SIZE is directly mapped onto the conceptual domain of
273

IMPORTANCE. The IMPORTANCE frame is also extended by the way of metonymical
projection to the POPULARITY/SUCCESS frame.
3) A lot of big names showed up at the gallery opening.
For the past few years a number of new meanings have been added to the existing
ones which correlate with new frames in the conceptual structure of big. In the 1970s a
new meaning appeared “to be enthusiastic about smth, be a great fan or admirer of”.
(4) That company is big on research.
(5) I am very big on Goldwater (Nelson Rockefeller has been saying). We have
been good friends over the years with a few unfortunate hiatuses. (National Review,
1975, May 23, p. 544) ср.
(6) She said, I have just been at Macy’s. I have been going to Macy’s every day for
the last two weeks. I am very big on Macy’s (The New Yorker, 1977, May 16 p. 86
(1968). This new meaning is embedded into the frame of ENTHUSIASM which is
closely connected with the frame of GENEROSITY (normally accompanied by frame of
IRONY):
(7) I’m inclined to take pity on you. That’s big of you!
(8) A whole 5 pound! That was very big of her, I must say! The two new frames
represent a subordinate level of hierarchial structure of the macroframe of adjective big.
The frames of EXTENSIVE ACTIVITY, AMBITION and ARROGANCE belong to the
same subordinate level in the structure of the adjective. They are closely interconnected
by way of metaphorical and metonymical projection and they overlap.
The frame of ARROGANCE is a relatively new emergent structure.
(9) George is such a show-off. He likes acting big sometime. When a word is used
in a discourse a particular frame of its conceptual structure is activated.

6. Conclusion

In the present paper we tried to explore the conceptual basis of semantic changes
in present day English. We build on the interplay between creativity and conventionality
in the process of new meaning creation. We tried to show that the new meaning of a word
originates from the creative non-typical novel use of a traditional word in a non-typical
274

linguistic environment. Three types of deviation have been analysed: pragmatic, semantic
and cognitive. For the pragmatic invited inference to become semanticised as a new
coded meaning it has to go through the process of conventionalisation, which normally
lasts from twenty to one hundred years.
It was essential for the purposes of our analysis to distinguish between two types
of linguistic inferences: pragmatic and cognitive. The former has to do with a context of a
situation; the latter – with the changes in the conceptual structures of the original and new
coded meanings. We tried to shed some light on the process of concept-narrowing and
concept extension underlying the mechanisms of semantic changes. So the paper
illustrates how inference actually becomes new reference as a result of intricate interplay
between creativity and conventionality. Inference is always creative, reference is always
conventional. We have tried to show that the conceptual structure of a polysemantic word
is the major factor imposing constrains on deviation and meaning variation. The
conceptual structure of a polysemantic word may be represented as a macroframe
consisting of several frames which form a kind of radial structure. The frames are
interconnected with each other by way of metonymical and metaphorical projection as
well as by extension through conceptual widening and narrowing.

5. К вопросу о когнитивной антропологии86

Данная статья была вдохновлена идеями В.A.. Виноградова о языковых
форматах культуры как знания.

Работы В.А. Виноградова внесли значительный вклад в развитие
отечественной когнитивной антропологии. Так В.А. Виноградов пишет о том,
86

Впервые опубликовано в: К вопросу о когнитивной антропологии. // В пространстве языка
и культуры: звук, знак, смысл: Сборник статей в честь 70-летия В.А. Виноградова. – М.: Языки
славянских культур, 2010г. С. 335–344.

275

что «общая культура, имеющая мозаичную структуру, состоит из иерархически
неравноправных субкультур, которые образуют вертикальную иерархию, причем
эта вертикальная иерархическая структура образует несколько когнитивных
горизонтов, все более расширяющиеся по мере того, как мы переходим от более
простых к более сложным типам субкультур. Чтобы стать объектом
исследования, объектом когниции, данная субкультура должна рассматриваться
с точки зрения более высокой субкультуры. Чем ниже субкультура, тем меньше
ее

возможность

самоизучения.

Это

объясняется

ограниченностью

ее

когнитивного потенциала и отсутствием метаязыка, способного сформировать
дескриптивные фреймы исследования.» (Виноградов, 2008)
Когнитивная антропология занимается изучением концептуальных систем
через лингвистические выражения (репрезентации) в различных языках и в
различных

культурных

контекстах.

Предшественниками

когнитивной

антропологии являются лингвисты, сформировавшие антропологический подход
к изучению взаимоотношения между языком и мышлением в различных
культурных

контекстах.

К

ним

относятся

представители

американской

антропологической лингвистики, такие как Боас Сепир, Уорф, а также
французские структуралисты Херц, Мос, Леви-Брюль и Леви-Строс. В рамках
когнитивной антропологии выделяется несколько школ. Подробный обзор
различных направлений и интеллектуальных основ когнетивной антропологии
дается в работах Кассона (Casson, 1981, 1983) Даугерти (Dougherty, 1985),
Левинсона (Levinson, 1995), Д’Андрад (D’Andrade, 1995), Фоли (Foley, 1997),
Дюранти (Duranti, 1997).

Таким образом, когнитивная антропология зародилась в конце 50-х годов
прошлого века в США в рамках американской антропологии. Главный постулат
когнитивной антроплогии заключается в отходе от понимания культуры, как
комплекса поведенческих моделей и артефактов к понимаю культуры, как
системы

знаний

элементарных

репрезентаций,

т.

е.

как

внутренней

концептуальной системы. Знание воспринималось как набор пропозиций.
276

Основная цель когнитивной антропологии заключалась в том, чтобы определить
принципы, которые лежат в основе организации знаний о культуре в
когнитивной системе человека, и установить степень их универсальности.
Предпочтительным методом анализа такого знания, являлся лингвистический
анализ в особенности методы формальной структурной семантики. Основная
стратегия заключалась в определении таксономической структуры категоризации
посредством

семантического

анализа,

который

позже

развился

в

прототипическую семантику.
Когнитивная

антропологическая

проблематика,

первоначально

сформулированная Гуденоу, Лаунсбери, Флейком, Уолосом, Конклиным, Ромни
и Д’Андрадом потеряла свое влияние на антропологию, в целом, в начале 70-х
годов. Это было связано, прежде всего, с ограниченным числом исследований,
которые заключались в изучении определенных доменов, в основном, терминов
родства в работах Лаунсбери, Конклина, Гуденоу, цветообозначения (Berlin,
1969) и этнобиологических классификаций (Berlin, 1973, 1974, 1992).
Исследования в двух последних областях успешно продолжаются и
сегодня. Однако, основной акцент делается не на внутренних принципах
мыслительных процессов, а на их функционировании. Иными словами,
когнитивная антропология выходит за рамки чисто когнитивной парадигмы и
переходит в когнитивно - дискурсивную парадигму (Кубрякова, 1997).
Работы по этно-биологии вышли за рамки чисто биологических
таксономий и посвящаются изучению их связей с экологией и культурой. (Hunn
1985; Atran, 1990). Необходимо так же отметить работы Д’Андрада,
посвященные анализу терминов эмоций. (D’Andrade, 1995), в которых
доказывается универсальный характер эмоциональных концептов в различных
языках

и

культурах,

благодаря

использованию

методики

многомерных

оценочных шкал.
Когнитивная антропология подверглась критике со стороны ученых,
которые возражали против лингвистического подхода к культуре и предлагали
277

вернуться к традиционным темам антропологии, связанными с экономическими
и политическими проблемами общества. (Harris, 1968)
Начиная с 80-х годов одним из плодотворных направлений когнитивной
антропологии является изучение культурологических моделей (cultural models),
разрабатываемых Квином (Quinn, 1997), Кассоном (Casson, 1981, 1983),
Д’Андрадом (D’Andrade, 1995), Келлер (Keller, 1996) и Браун (Brown, 2006).
Работы в данной области являются попыткой противостоять принятым
постулатам

о

том,

что

когниция

определяется

исключительно

путем

лингвистического анализа, и что культурологические знания представляют собой
набор пропозиций. Культурологические модели понимаются, как знание,
организованное в виде схем, отражающих систему взаимосвязанных идей об
определенном домене в концептуальной картине мира. Эти схемы разделяются
всеми носителями определенной культуры.
В теории Д. Келлер схема выступает как междисциплинарное понятие,
которое может использоваться как в психологии, так и в антропологии. При этом
схема остается понятием открытым, значение которого может корректироваться
и дополняться. (Keller, 1996).
Иначе говоря, культурные модели представляют собой культурную часть
познания. Как результат его регулярной передачи от поколения к поколению
культурное знание приходит в организованное состояние, таким образом, что
оно «соответствует» возможностям и ограничениям человеческого ума. В теории
Д’Андрада когнитивная схема связывает культуру и психику человека. Проникая
в психику человека в процессе его социализации, когнитивная схема направляет
его действия.. Когнитивная схема является бессознательным средством
интерпретации событий, заставляя человека

видеть внешний

мир под

определенным культурно - детерминированным углом зрения. (D’Andrade, 1995)
Культура и субкультуры различаются в области опыта, который
предлагают культурно-организованные схемы. Теория схем – это вопрос о
приемлемых или неприемлемых в данной культуре способах рассуждения. Этот
подход

пытается

представить

культурное

познание,

как

сесть
278

взаимодействующих

концепций,

в

которых

объекты

имеют

различную

взаимосвязь с другими объектами. Одним из примеров такой системы является
таксономия. Итак, культурная схема – это когнитивная структура, отражающая
интерпретацию мира. Важной характеристикой схем является то, что они
допускают ранг возможностей. Таким образом, имеется большое разнообразие в
роде связей и отношений между линиями, среди которых присутствуют связи,
дающие возможность интерпретировать нечто как объект. Схемы являются
процедурным средством, которое человек использует, чтобы осуществить
интерпретацию. Они не есть нечто проинтерпретированное, даже если данный
результат интерпретации является типичным и встречается часто. Д’Андрад
рассматривает культуру как динамическую структуру, связанную с человеческим
опытом, и меняющимся вместе с изменениями этого опыта. Главное в теории
схем Д’Андрада – это то, что культурные миры различных народов различаются.
И самыми важными являются идеи о том, что когнитивные схемы связывают
культуру и психологию человека. И хотя, когнитивные схемы, как их трактует
Д’Андрад, понятие более узкое, чем наши этнические константы, поскольку и
первые и вторые являются производными от культуры, то наше поведение в
обоих

случаях

оказывается

культурно-детерминированным,

причем

в

большинстве случаев неосознаваемым нами образом.
В

80-х

годах

прошлого

века

культурологические

модели

были

сформулированы на основе коннектионистских теорий ментальных процессов и
определены

как

схемы,

сконструированные

построенными на основе повторяющегося

ассоциативными

цепями,

опыта без относительно к языку.

Однако, методы изучения этих моделей включают лингвистический анализ, в
частности, дискурсивный анализ интервью, и анализ того, как говорят люди об
определенном домене. Наиболее глубокому исследованию подверглись домены
свадебного ритуала, любви и успеха в американском обществе (Quinn, 1997)
Несмотря

на

методологические

расхождения

и

теоретическое

многообразие, можно говорить об общих темах в последних работах по
когнитивной антропологии. Наблюдается тенденция к более интегрированным
279

теориям соотношения мышления и культуры параллельно с тенденцией усиления
роли культуры (следовательно, и культурных различий) в когниции (Bloch, 1994,
Shore, 1996, Levinson, 1997a, 1977b, 1998, Brown 2002). Культура изучается не
только с точки зрения содержания и структуры значения но и как составляющая
когнитивных процессов, таких как: память, мотивация, объяснение.
Еще одно направление развития

когнитивной антропологии – это

изучение того, как дети приобретают культурологические знания, как они
влияют на их когнитивное развитие.
Наконец, можно говорить о такой тенденции как изучение эволюции
человеческого мышления через социальное взаимодействие (Byrne, 1988, Goody,
1977, 1995), а также изучения эволюции соотношения мышления и культуры
(Durham, 1991).
По

мнению

Д’Андрада,

основным

достижением

когнитивной

антропологии является детальное описание культурных репрезентаций, т.е.
репрезентаций культурологических знаний (D’Andarde, 1995).
Но, как бы ни были различны отдельные направления когнитивной
антропологии, их объединяет одно – сравнительный подход к изучению когниции и
языка в различных культурных контекстах.
Основные разногласия между представителями различных направлений
когнитивной

антропологии

сводятся

к

следующим

двум

оппозициям:1)универсалии человеческой когниции vs культурно-специфические
различия когнитивных систем; 2)когниция на ментальном уровне vs когниция в
контексте. Первая оппозиция уходит корнями в проблему соотношения сознания
и языка, впервые поставленную Аристотелем, который рассуждает об
универсальности отношений между миром и сознанием и отсутствием
универсальности в отношении между сознанием и языком. В более поздние
времена

сторонники

феноменологического

подхода

говорили

об

универсальности содержания, скрытом в любой частной культуре. Они исходили
при этом либо из утверждения об универсальности структур сознания
(Гуссерль), либо из постулата о психологическом единстве человечества (Юнг),
280

либо из уверенности в наличии некоего фундаментального основания, осевой
«изначальности» культуры, по отношению к которым все ее разновидности –
лишь частности или шифры (Хайдегер, Ясперс).
Этот взгляд был оспорен Гердером, предложившим антропологическое
понимание культуры, и который заявил, что нет ничего более ошибочного, чем
употребление термина «культура» по отношению ко всем временам и народам.
( В интерпретации современных социолингвистов, исходящих из данного
определения культуры, каждое общество имеет свою собственную культуру, а
различные подгруппы общества могут иметь свою собственную субкультуру).
Данная точка зрения характерна для многих немецких романтиков и известна
каждому лингвисту благодаря работам В.фон Гумбольдта о языке как особом
мировидении (ср. с термином «гений языка» у французских лингвистов). Позже
эти идеи были развиты в теориях культурологов, антропологов, занимающихся
анализом контактов культур – Б.Малиновского (1935), Крёбера, Уорфа, E.Сэпира
(1929), Работы этих ученых были насквозь нитпронизаны функционализмом и
тем

самым

заложили

основы

современной

когивно-дискурсивной

интерпретации культурного контекста.
В отечественной лингвистике когнитивная антропология

связана с

культурной психологией, корни которой восходят к именам Л. Выготского, А.
Леонтьева (Леонтьев, 1965, 1979), А. Лурии. Центральным для их подхода
является положение о том, что психологические процессы культурноопосредованны

и

контекстуально-обусловленны.

Л.

Выготский

склонен

рассматривать знаки сквозь призму их посреднических свойств, а не в плане
семантического анализа знаков абстрагированного от контекста использования.
Таким образом, подход Л. Выготского пересекается с подходами прагматики.
Понятие «контекст» в прагмалингвистике включает различные аспекты:
вербальный

и

невербальный,

историко-культурный,

психологический,

социальный и т.д. Контекст реализуется в виде дискурса как определенной
последовательности речевых актов, связанных в глобальные и локальные
текстовые структуры, в виде «фонового знания о мире», организованного
281

посредством фреймов, сценариев, хранящихся в семантической памяти индивида
и т.д. (Петров 1987)
Как видно из всего сказанного, контекст в понимании прагмалингвистов не
является понятием, соотносимым только с текстом, а служит для обозначения
условий коммуникации. Именно в этом значении и будет далее употребляться
этот термин.

Один из методологических принципов, о которых мы всегда должны
помнить, пишет Т. ван Дейк, заключается в том, что понятие прагматического
контекста является теоретической и когнитивной абстракцией разнообразных
физико-биологических и прочих ситуаций (Т. ван Дейк 1989). Необходимо
отметить,

что

типизированный

прагматический

контекст

является

структурированным. В нем можно выделить несколько подтипов.
Мы

признаем

три

разновидности

прагматического

контекста:

I)

дейктический контекст, включающий в себя а) отношения говорящего и
слушающего

(цели,

вид

речевого

акта,

социальный

статус,

общие

взаимообязательства), б) дейксис речевой ситуации: я и ты, здесь и там, сейчас и
тогда; 2) общий дискурсивный (текстовой) контекст – знания, разделяемые
говорящими и слушающими, полученные из предшествующего текста (дискурса)
; 3) общекультурный контекст – общие знания о физической и культурной
вселенной. Данные знания могут быть зафиксированы (закодированы) в
конвенциональных нормах поведения и общения, а также в лексиконе
определенного общества (Гивон 1989).
Мы полагаем, что все три вида контекста образуют иерархию, на верхней
ступени которой находится общекультурный контекст. Он пронизывает как
дейктический, так и дискурсивный контексты. Плодотворными представляются
идеи когнитивной антропологии о том, что культура формируется посредством
дискурса, а так же, что она проявляется через дискурс. Дискурс привлекает
внимание к диалектической связи между культурой и поведением, между
282

культурой и практикой. Именно в процессе дискурса, по мнению одного из
представителей когнитивной антропологии Л.Уайта (White, 1973, 1976),
концептуальная

схема

(ментальный

феномен),

представляющая

собой

взаимосвязанный и осмысленный фрагмент интерпретации действительности,
может

проявить

мотивационные

свойства.

Значению,

как

ментальному

комплексу, соответствует символ, как элемент культуры, а концептуальной
схеме, как ментальному комплексу, соответствует ментальный сценарий. Вопрос
заключается в том, как они взаимосвязаны. Как известно, в когнитивной
психологии «сценарием» называют ментальное представление о событии,
включающие последовательность действий и ключевые фигуры, вовлеченные во
взаимодействие. Тем самым Л.Уайт ставит вопрос о формировании культуры
посредством дискурса. Однако, гораздо более оригинальным представляется
вопрос Уайта о том, как культура проявляется через дискурс. По существу,
Л.Уайт подчеркивает постмодернистскую традицию, согласно которой процесс
дискурса является самоцелью. Как известно, понятие дискурса было введено М.
Фуко в 60-е годы. И у Фуко, и во всей западной литературе дискурс является
именно процессом, а не результатом процесса, не закрепившемся в языке
способом упорядочивания действительности. «Задача состоит не в том, чтобы
рассматривать дискурс, как совокупность всех знаков – пишет Фуко. – но в том,
чтобы рассматривать их, как практики, которые систематически образуют
объекты, о которых они говорят. (Foucault, 1977). Напомним, что термин
discoursus (в латинском языке discurro бегать в разные стороны, растекаться,
распадаться, распространяться) лишь в переносном смысле имел значение
«рассказывать, излагать» (super aliquid pauca discurrere) (Демьянков, 2005, с. 43).
С другой стороны,как отмечает В.Демьянков, если обратимся к современному
толковому словарю найдем следующее определение слова «дискурсивный» (от
позднелатинского discursus – рассуждение, довод) рассудочный, понятийный,
логический, опосредованный (в отличие от чувственного, созерцательного,
интуитивного, непосредственного) (цит. по Демьянков, 2005). По мере того, как
мы рассуждаем и говорим с целью обеспечения лучшего понимания сказанного,
происходит конструирование ментальных пространств, которые представляют
283

собой небольшие концептуальные упаковки. Это может быть ментальное
пространство времени, желания, возможности, идентификации и т.д. Ментальное
пространство – это единство элементов, строящееся фреймами. Хотя в каждый
момент речи мы находимся в одном пространстве, остальные как бы незримо
присутствуют в нашем сознании. В ходе дискурсивной деятельности человека
формируется интегрированное пространство. Интегрированное пространство не
только наследует роли и свойства исходных ментальных пространств, но
приобретает собственную структуру и новые свойства (Fauconnier, 2004).

Вернемся к нашему постулату о том, что культурный контекст определяет
дейктический и дискурсивный контексты.
Так, по результатам исследования Д.Тэнэн (I986) , культура определяет то,
когда говорить, что говорить, с какой скоростью говорить, где и как долго делать
паузы в разговоре. В основе всех этих прагматически релевантных черт
коммуникации лежат культурные стереотипы. В разных культурах определенные
черты дейктического контекста выстраиваются в различные иерархии. Так, в
японской культурной традиции на верхней ступени иерархии находится
социальный статус, именно он определяет выбор тональности ситуации,
регистра, стиля и т.д.
Особенности культурного контекста определяют нередко и специфику
построения дискурса. Например, K.Каплан (1972) приходит к выводу о том, что в
разных культурах существуют различные традиции построения абзаца.

Эти

различия необходимо учитывать при переводе с языка на язык.
Аналогично культурный контекст определяет выбор интеллектуального
стиля или регистра в различных культурах. Так, Галтунг (1979) выделяет
тевтонский стиль( грандиозные теории), саксонский стиль (небольшие теории,
ориентированные на эмпирические данные), галльский стиль(баланс между
грандиозными теориями и эмпирическими данными,) японский стиль(диффузное
соединение теорий)
284

Английский язык является типичным представителем саксонского стиля
научной аргументации; немецкий – тевтонского.
Таким образом, контекст в прагмалингвистике, являющийся своего рода
индексом

координат

для

говорящих,

представляет

собой

сложную

иерархическую структурированную категорию.
Понятие культурного контекста не является одномерным. В соответствии
с представлением, утвердившемся в антропологии, для каждой культуры
(субкультуры) существует иерархически организованный набор ценностей или
категорий, которые могут повторяться в других культурах, но в другой
конфигурации (Пацаева, 1990).
Правильность данного положения подтверждается нашим анализом картины
мира англоязычного общества последних десятилетий, который свидетельствует о
появлении новых и расширении традиционных субкультур, со своими системами
ценностных ориентаций, стереотипизации того, что такие хорошо и что такое
плохо, со своей системой стандартов. В разных культурах в субкультурах поразному происходит хранение знаний о поведенческих и коммуникативных
нормах. Каждая субкультура имеет свои стереотипизированные образцы, модели
концептуализации

мира,

концептуализации

ситуаций

общения.

Различия

субкультур идут как по линии концептуальной картины мира, так и по линии
ценностной картины миры со своей системой стереотипизированных образцов
концептуализации оценок. В основе ценностной картины каждой конкретной
культуры лежит своя система гештальтов. При этом один и тот же фрагмент в
картине

мира

по-разному

концептуализируется

и

обусловливается

представителями различных субкультур. Иными словами, психические процессы
являются культурно конструированными и поэтому могут варьироваться согласно
различиям в культурных значениях и практиках, при этом не отрицается
возможность универсальных психических процессов, но это имеет место по
причине определенной схожести культурных значений и практик.
Таким образом, в статье были рассмотрены основные направления и
достижения когнитивной антропологии, развитию которой в отечественной
285

когнитивной парадигме способствуют идеи замечательного ученого и прекрасного
организатора

науки

Л.C.

Виноградова.

когнитивной

антропологией

стоит

Очевидно,

задача

перед

разработки

и

отечественной
формирования

«дескриптивного фрейма исследований в этой области».

6. Мультимодульный дискурс как воплощение новой модели
порождения знаний87

Современное состояние развития общества и науки характеризуется
переходом к новой модели порождения знания. Мы попытаемся проанализировать
данную модель с точки зрения типов знания и способов его генерации.
Традиционная форма порождения знания, известная как модель 1, является
узкоспециальной, гомогенной, иерархической и определяется, как правило,
академическим сообществом (Fox, 2009).
Новая модель порождения знания, которая является междисциплинарной,
генерируется

в

прикладном

контексте

и

не

укладывается

в

ячейки

конвенциональной, дисциплинарной карты. Эта модель гетерогенна – она
объединяет множество навыков и умений и вовлекает разнообразные источники
знания. Она является мультипространственной (мультитопосной) и находится на
пересечении различных ментальных пространств. По своей сути новая модель
знания является мультимодапьной (мультимодусной) и вовлекает различные виды
знания: визуальное, вербальное, тактильное и т. д.
Данная модель, в отличие от традиционной, имеет гетерархическую
структуру, т. е. подвержена изменениям и не следует заранее определенной системе
организации знания (Nowotny, 2004, Gibbons, 2005, Polimeni, 2006, Pohl, 2008).

87

Впервые опубликовано в: Международный конгресс по когнитивной лингвистике: сб. мат-лов
29 сентября – 1 октября 2010 г. Тамбов: Издательский дом ТГУ им. Г.Р. Державина, 2010. стр
468-470

286

Вторая модель знания более рефлексивна, расплывчата и в большей мере
социально контекстуализирована, т. е. в большей мере социально ориентирована.
Она показывает, как социальные практики, такие как генерация знания и дискурса,
отражаются на социальных акторах (участниках социального взаимодействия).
Когнитивная

мегапарадигма, утвердившаяся

в современном научном

познании в последние десятилетия является своеобразным откликом на вызовы
времени. Вторая когнитивная революция, основывающаяся на достижениях в
области компьютерной техники, когнитивной психологии и лингвистики, заложила
основы перехода ко второй модели генерации знания.
Одним

из

относительно

новых

направлений

развития

когнитивной

лингвистики является социальная когниция. Для того, чтобы когнитивная наука
преодолела свою узость, она должна выйти за пределы «головы» участника
социального взаимодействия (Croft, 2009) и инкорпорировать в сферу своих
исследований лингвистическую и философскую прагматику и социолингвистику.
Речь идет о социально-когнитивной перспективе в языке. Одной из областей
социально-когнитивных

исследований,

где

наиболее

ярко

проявляется

необходимость в изучении перехода от модели 1 к модели 2, является институциональный дискурс или дискурс организации, являющийся по своей природе
мультимодальным (мультимодусным). Он представляет собой структурированный
набор текстов, как письменных, так и устных, а также визуальных репрезентаций и
культурных артефактов, которые воплощены в различных практиках конкретных
организаций. Изучение данного типа дискурса позволяет свести воедино,
систематизировать различные виды деятельности внутри организации по мере того,
как тексты, входящие в этот дискурс, создаются, распространяются и потребляются
(Grant, 2004).
Как известно, грамматические структуры и процессы, происходящие в
головном мозгу человека, являются проявлением общих социально-когнитивных
способностей, самыми важными из которых являются совместное действие,
координация и конвенция (Croft, 2009). Акт коммуникации представляет собой
совместное действие, которое требует определенного координирующего приема, и
таким приемом для коммуникации является конвенция, особенно лингвистическая.
287

Изучение

мультимодусного

институционального

дискурса

предполагает

исследование лингвистических конвенций, принятых в данной организации.

7. Когнитивные основы формирования значений
фразеологических единиц в современном английском языке88

Аннотация:
В статье рассматриваются некоторые аспекты концептуальных основ
формирования значений фразеологических единиц в современном английском
языке. Определяются корреляции между чисто языковыми особенностями
фразеологических единиц и структурами знания, лежащими в их основе.
Раскрывается связь между теорией концептуальной метафоры и теорией
концептуальной интеграции. Проводится анализ взаимодействия ментальных
пространств, формирующих фразеологические единицы, на основе qualia-структур.
Ключевые слова: концептуальная метафора, концептуальная интеграция,
ментальные пространства, фразеологическая единица, qualia - структура

Vera Zabotkina

Cognitive basis of the phraseological units semantics in modern English

Abstract:
The paper focuses on the conceptual basis of phraselogical units in modern
English. The main emphasis are on the correlation between linguistic specificities of

Впервые опубликовано в: В.И. Заботкина «Когнитивные основы формирования
значений фразеологических единиц в современном английском языке» / «Актуальные
проблемы изучения комплексных языковых знаков» Материалы международной научной
конференции к 100-летию заслуженного деятеля науки доктора филологических наук,
профессора А.В. Кунина 22-23 апреля 2009 года, Москва: ИПК МГЛУ «Рема», 2009г. С. 6264
88

288

phraseological units and mental structures underlying them. The interconnection between
the theory of conceptual metaphor and the theory of conceptual blending is presented.
The paper concentrates on the analysis of interaction between mental spaces represented
by qualia-structures in the meanings of phraseological units.
Keywords: conceptual metaphor, conceptual blending, phraselogical units, qualiastructures.

Мы исходим из понимания фразеологической единицы, как единицы
когниции и коммуникации. Основы подобного подхода были заложены А.В.
Куниным в его работах, посвященных особому типу значения фразеологических
единиц в отличии от значения слова и морфемы.
Когнитивный подход к анализу фразеологических единиц (ФЕ) предполагает
прежде всего необходимость установления когнитивного контекста или области
значения, которая лежит в основе данной единицы и определенным образом ее
структурирует, необходимо показать какие участки этой области «схвачены»
знаком, то есть смоделировать фрейм.
Сообразно когнитивным установкам, как считает Е.С. Кубрякова, следует,
изучая ФЕ, выявить те корреляции, которые складываются и существуют в системе
языка между чисто языковыми (лингвистическими) особенностями ФЕ и теми
структурами знания, которые ими передаются, т.е. учитывая конкретный характер
обнаруживаемых в этом анализе корреляций. При таком соотнесении ФЕ и их
когнитивных аналогов, обнаруживается первая примечательная черта указанных
единиц: их гетерогенность гетерохронность, их принципиальная разнородность,
разноплановость, неотождественность. С когнитивной точки зрения она может
трактоваться как воплощенность во ФЕ разных структур и разных форматов
знания. [6].
Концептуальный анализ ФЕ может осуществляться в двух формах:
1)определение того концепта и/или концептуального объединения, которое
выражено отдельно взятой ФЕ; 2) анализ участия определенной ФЕ или группы
289

таких ФЕ в передаче какого-либо более «высокого» концепта (например, разного
рода эмоций – радости, гнева, ужаса и т.д.) [6: c.58]
Концептуальная метафора позволяет вскрыть глубинные процессы и
причины, определяющие концепты более высокого уровня, тем самым доказывая,
что каждая ФЕ представляет собой не просто альтернативное средство выражения
определенного прямого значения слова или словосочетания. Так, концептуальная
метафора «ANGER IS HEATED FLUID IN A CONTAINER», лежащая в основе
таких идиом, как: «blow your stack», «hit the ceiling», «flip your lid», позволяет
понять: a)причину гнева – внутренне давление, b)внешнее выражение гнева –
непреднамеренное, с)форму этого явления – неконтролируемая. Употребление
слов,

напрямую

выражающих

концепт

гнева,

таких

как

«разозлиться»,

«разгневаться», не позволяет слушающему инферировать информацию о причинах,
намерениях и способах выражения гнева. [cf. 11: c. 718]
ФЕ выполняют важную когнитивную роль, они обеспечивают ускоренный
доступ к понимаю высказывания. Так говорящий используя, фразу «John flew off
the handle when he saw a messy kitchen», передает яркий образ Джона, выходящего
из себя при виде неубранной кухни. Слушающий с легкостью инферирует смысл
ФЕ «flew off the handle» в силу существования концептуальной метафоры «ANGER
IS ANIMAL BEHAVIOR» (cf. jump down someone’s throat)
Исходя из того, что при образовании ФЕ, как правило, задействуются две и
более концептуальные области, необходимо рассмотреть все эти области (домены),
определить

целевые

и

источниковые

домены

и

проанализировать

их

взаимодействие, выявить направление и характер концептуального проецирования
(метафорического, метонимического или метафтонического), на основе чего
выводятся основные концептуальные схемы (модели), лежащие в основе ФЕ.
Очевидно, можно говорить об определенной взаимосвязи между типом ФЕ и
типом концептуального проецирования, лежащего в основе их образования. Так, в
основе формирования зооморфных ФЕ лежит концептуальная метафора (ср.
примеры

выше),

а

формирование

значения

ФЕ

цвета

основывается

преимущественно на концептуальной метонимии [9] Например:
290

«BLUE STANDS FOR UNEXPECTEDNESS» (e.g. «out of the blue», «bolt from
the blue»)
«RED STANDS FOR JOY AND FESTIVAL» (e.g. «to paint the town red», «the
red carpet»
«RED STANDS FOR THE LACK OF MONEY» (e.g. «to be in the red»)
На более высоком уровне абстракции в основе формирования любой
комплексной

единицы

концептуальной

языка

интеграции

лежит

универсальная

(концептуальная

когнитивная

метафора,

операция

метонимия

и

метафтонимия являются лишь частными проявлениями данной когнитивной
операции), Теория концептуальной интеграции Фоконье и Тернера [13,14]
разделяет много общих аспектов с теорией концептуальной метафоры. Например,
обе теории рассматривают метафору как концептуальное явление, а не как чисто
лингвистический феномен, обе теории прибегают к системному проецированию
языка образных схем и инференциальных структур между концептуальными
доменами; обе теории рассматривают ограничение на это проецирование и т.д.
Однако между двумя теориями существуют и значительные различия. Если в
теории концептуальной метафоры мы имеем дело с двумя доменами, то в теории
концептуальной интеграции с 4 ментальными пространствами. Эти пространства,
как известно, включают в себя два исходных ментальных пространства; родовое
пространство, представляющее собой концептуальную структуру, разделяемую
обоими исходными ментальными пространствами; блэнд (интегрированное
пространство), в котором взаимодействуют элементы, поступающие из двух
исходных ментальных пространств. Теория концептуальной метафоры определяет
метафору как явление со строгой однонаправленностью проецирования из
источникового в целевой домены, в то время как в теории концептуальной
интеграции возможны различные векторы проецирования. Анализ посредством
концептуальной метафоры, как правило, имеет дело с устоявшимися метафорами и
способами их образования, в то время как теория концептуальной интеграции часто
фокусируется на концептуальных инновациях, которые могут возникнуть
спонтанно. Ментальные пространства, как правило, являются подвижными,
динамичными структурами, в то время как домены – это стабильные устоявшиеся
291

структуры знаний. Основное различие между концептуальной метафорой и
концептуальной интеграцией заключается прежде всего в том, что в теории
концептуальной метафоры мы имеем дело с доменами, а в теории концептуальной
интеграции с ментальными пространствами, которые представляют собой,
определенный участок знаний определенного домена[12].
Как указывалось в наших предыдущих работах, соотношение между
концептуальной интеграцией, концептуальной метафорой и лингвистической
метафорой может быть представлено следующим образом:


Два исходных ментальных пространства представляют собой:

источниковый и целевой домены, соотносящиеся с tenor и vehicle в
традиционных терминах Ричардса;


Общее

родовое

пространство

представляет

собой

схематизированную концептуализацию, которая отражает общие черты
между двумя доменами (соответствует ground в традиционных терминах
Ричардса);


Интегрированное пространство (метафорический блэнд) состоит

из элементов, унаследованных из двух исходных ментальных пространств.
Метафорический бленд представляет совершенно новую самостоятельную
структуру со своим собственным содержанием.
Рассмотрим известный пример, заимствованный из работы

Дж. Грейди.

“This surgeon is a butcher”[12]
Теория концептуальной интеграции позволяет объяснить, то каким образом
слушающий/читающий приходит к заключению о некомпетентности хирурга, как о
его основном качестве. Данная инференция возникает следующим образом: из
ментального пространства, которое совпадает с целевым доменом «surgery»
(«хирургия»), наследуются в блэнд такие элементы, как личность оперируемого,
личность оперирующего и, возможно, детали обстановки операционной. Из
второго ментального пространства, соотносящегося с источниковым доменом
«butchery»

(«скотобойня»)

наследуются

элементы

«личность

мясника»

и

сопутствующий вид деятельности. Оба ментальных пространства имеют общее
292

родовое

пространство,

в

котором

содержится

информация

о

человеке,

использующем острый инструмент с целью совершения определенного действия
над другим существом. В блэнде, концепт мясника интегрируется с концептом
хирурга. Помимо наследования информации из двух исходных ментальных
пространств блэнд развивает свою собственную эмерджентную структуру и
содержание, которое является результатом противопоставления элементов из двух
исходных пространств. Так из ментального пространства «butchery» проецируются
отношения «средство – конечный результат», несовместимые с отношениями
«средство – конечный результат» ментального пространства «surgery».
В пространстве «butchery» конечная цель заключается в том, чтобы убить
животное и отделить его мясо от костей. В противоположность этому конечная
цель в пространстве «surgery» заключается в том, чтобы излечить пациента. В
интегрированной

ментальном

пространстве

«средство»

из

«butchery»

интегрируется с конечной целью с «конечным результатом» из пространства
«surgery». Несовместимость средств, используемых мясником и целью хирурга,
ведет к умозаключению о «некомпетентности» хирурга.
Таким образом, теория концептуальной интеграции позволяет проникнуть на
более глубинном уровне в процессы наследования и инферирования информации, и
позволяет определить то, как инференция становится референцией.
Каждое из ментальных пространств структурируется фреймом, внутри
которого выделяются слоты определенного типа. В данной статье- структура
фрейма значения ФЕ представлена набором четырех типов слотов, разработанных
на основе понятия «QUALIA структура» Д.Пустейовского, которая отражает
основные аспекты значения слова: формальный, конститутивный, агентивный,
целевой/телический [16: c.70].
Значение слов структурируется на основе четырех генеративных факторов,
или qualia ролей, которые отражают то, как люди понимают предметы и отношения
между ними.
Согласно Дж. Пустейовскому подобная структурация происходит как
следствие осознания говорящим четырех главных свойств обозначенного объекта.
[Ср. 5: с.9]. Эти свойства представлены в qualia –структуре в виде четырех
293

элементов: 1. формальный, отражающий принадлежность предмета к категории,
которая отличает предмет в рамках более обширного домена; 2. конститутивный,
отражающий отношения между объектом и его составными частями; 3. телический,
отражающий функцию предмета (действие совершенное предметом или действие,
совершенное над предметом); 4. агентивный, отражающий факторы, вовлеченные в
создание предмета.
Упрощенное

схематичное

описание

qualia

–структуры

может

быть

представлено в следующем виде.

294

CONST = what x is made of
FORMAL = what x is
QUALIA=

TELIC = function of x
AGENTIVE = how x came into being

(русский перевод)
КОНСТ.= из чего сделан x
ФОРМАЛЬНЫЙ = что есть x
QUALIA=

ТЕЛИЧЕСКИЙ= функция x
АГЕНТИВНЫЙ = происхождение x

Для примера рассмотрим существительные «rock» и «chair» [17: c.57]. С
точки зрения принадлежности к определенной категории (формальный слот) они
могут быть охарактеризованы соответственно как натурфакт и артефакт. Главным
отличием скалы от стула является различие в их функциях (телический слот).
Функциональность играет существенную роль в процессе индивидуализации
артефактов, но не натурфактов. Это отражается в грамматическом поведении
лексических единиц.
Мы можем сказать «a good chair» или «enjoy the chair», так как эти
выражения отражают специфическую цель, для которой данный артефакт был
создан. Однако мы не можем сказать «a good rock» и «enjoy the rock». Так как,
функциональность скалы (телический слот) не определена.

Хотя и «chair» и

«rock»являются физическими объектами, они отличаются способом создания
(агентивный слот) - артефакты создаются людьми, натурфакты развиваются
природой. Таким образом, qualia-структура репрезентирует концептуальную
295

структуру слова. Каждый из перечисленных элементов может открывать свой
фрейм (подфрейм) знаний. [2]
Для удобства анализа концептуальная структура слова может быть
представлена в виде макро-фрейма, каждое отдельное значение слова представляет
собой фрейм, а каждый из четырех перечисленных элементов может быть
представлен в виде слотов, которые могут активизироваться в процессе создания
новой лексической единицы, нового значения слова, новой ФЕ.
Мы отдаем себе отчет в том, что набор качественных атрибутов объекта, его
сущностных характеристик, лишь условно может быть сведен к четырем типам
этих атрибутов, и в след за Е.В. Рахилиной и Е.С. Кубряковой, нам кажется, что
лучше учитывать более широкий круг «существенных, глубинных характеристик,
связанных с образами конкретных объектов в конкретном языке» [7: c. 3, 5: c.9]
Однако, методика анализа на основе qualia-структуры была успешно
применена в ряде работ по когнитивной неологии [2, 10] и может быть
рекомендована в качестве одного из видов концептуального анализа ФЕ.
Слоты фреймов ментальных пространств взаимодействуют. Это может быть
либо перенос определенного концептуального содержания из одного ментального
пространства в другое, либо содержание слотов одного ментального пространства
высвечивает

и

профилирует

содержание

определенного

слота

в

другом

пространстве, либо происходит сведение содержания нескольких слотов одного
исходного

ментального

пространства

в

один

слот

другого

ментального

пространства, либо происходит введение нового содержания в слот одного из
пространства, либо потеря содержания исходного слота одного из пространств. Все
виды взаимодействия фреймов ментальных пространств можно свести к четырем
основным типам:
1. Индукция (введение нового концептуального содержания слота);
2. Редукция (удаление, элиминация концептуального содержания
слота);
3. Субституция (замена содержания слота).
296

4. Профилирование, высвечивание

содержания

слота. (Ср. с

основными когнитивными операциями, описанными А.Н. Барановым и
Д.О. Добровольским) (Баранов, 2008).
В процессе образования ФЕ имеет место концептуальная интеграция двух
или более уровней. Особенно часто это наблюдается в метафорическом типе
концептуальной интеграции в соответствии с двумя уровнями метафоризации как
отдельных составляющих ФЕ, так и всей идиомы в целом.
Рассмотрим процесс концептуальной интеграции, имеющий место при
образовании новой ФЕ «climate canary» - people likely to be first affected by bad
influence of climate changes (люди наиболее подверженные вредному влиянию
изменений климата).89 Данный процесс происходит в два этапа (Шток, 2008).
На первом этапе формирования значения ФЕ происходит взаимодействие
между двумя исходными пространствами «toxic enviroment» и «a bird canary», в
результате которого, образовался новый метафорический блэнд - a person most
susceptible to changes in the environment. (человек наиболее подверженный
вредному влиянию изменений, происходящих в окружающей среде). Базой для
данного блэнда являются определенные ассоциации с работой в угольных шахтах.
Шахтеры брали с собой канареек, т.к. известно, что канарейки более чувствительны
к воздействию таких вредных и опасных газов как метан или угарный газ, чем
человек. Когда концентрация данных газов достигала определенного уровня,
который еще не был жизненно-опасным для людей, но являлся смертельным для
птиц, канарейки переставали щебетать и погибали, что служило для шахтеров
сигналом о надвигающейся опасности.
В ходе второго этапа процедуры концептуального слияния, взаимодействие
устанавливается между исходным пространством «climate» и пространством
«canary», в новом метафорическом значении, указанном выше.
В результате концептуального взаимодействия двух исходных пространств
«climate» и «canary», концептуальное содержание слотов первого исходного
пространства «climate» (FORMAL: natural phenomenon, CONSTITUTIVE: weather

89

Данный пример и схема заимствованы из работы Н.А. Шток [10]

297

conditions, AGENTIVE: natural kind, TELIC: change), полностью проецируется в
один из слотов второго исходного пространства, а именно в конститутивный слот
(CONSTITUTIVE: susceptibility to weather changes).

Затем происходит проецирование концептуальной информации из двух
ментальных пространств в блэнд. Из второго ментального пространства «canary»
проецируется полностью вся концептуальная информация, включающая в себя
концептуальное

содержание

CONSTITUTIVE: susceptibility

трех

слотов

FORMAL:

person,

environment,

to changes, TELIC: to be affected. Из первого

ментального пространства («climate») вся концептуальная информация из всех
четырех

слотов

(FORMAL:

natural

phenomenon,

CONSTITUTIVE:

weather

conditions, AGENTIVE: natural kind, TELIC: change) индуцируется в один из
298

конкретных слотов блэнда, а именно в его конститутивный слот. Таким образом, в
данном

случае

первый

компонент

выполняет

функцию

конститутивного

модификатора, т.к. привносит в результатирующую структуру информацию о
специфике конститутивного компонента и об особенностях объекта в целом. 90
Одним из основных аспектов теории фразеологии, как известно, является
соотнесение универсального и культурно- национального в значении ФЕ.
Когнитивный подход к этой проблеме предполагает рассмотрение теории
прототипов. «Прототип (типовой образ) соответствует некоторой универсальной
или культурно-национальной форме знания, он корреспондирует с понятием и
формирует смысл и условия референции» [8: с. 95]. Но сам типовой образ, как
полагает В.Н. Телия – это только «тема» для лексического значения, это то, что
ассоциировано со знанием о свойствах объекта из мира «Действительное» в тех или
иных диспозициях, «упакованных» как категориальные фреймы. «Это знание и
есть облигаторное «ядро» содержания концепта «значение». Для суждений, так или
иначе связанных с предикацией признака, необходимы сведения, «насыщающие»
типовой образ за счет знания о его «предрасположенности» входить в те или иные
связи и отношения в том или ином положение дел в мире «Действительное». Эти
знания вычерпываются из типового образа и из его контекстуальной экстенсии» [8:
с. 99].
Однако анализ прототипа (типового образа) во фразеологии представляет
собой предмет отдельной статьи.
Таким

образом,

в

статье

были

рассмотрены

некоторые

аспекты

концептуальных основ формирования значений фразеологических единиц в
современном английском языке. Определены корреляции между чисто языковыми
особенностями фразеологических единиц и структурами знания, лежащими в их
основе. Раскрыта связь между теорией концептуальной метафоры и теорией
концептуальной интеграции. Проведен

анализ взаимодействия ментальных

пространств, формирующих фразеологические единицы, на основе qualia-структур.

90

В данном случае анализ был проведен без учета родового пространства, т.к. оно не является реливантым для цели
нашего анализа. Аналогичный подход был применен в работах О.К. Ирисхановой [3]

299

8. Cognitive-pragmatic approach to lexicological studies91

Abstract: The paper postulates a close interconnection between cognitive
and pragmatic factors in lexicological studies. This approach is demonstrated
through the analysis of the changes in the conceptual world view of the Englishspeaking community for the past thirty years and the way these changes have
been recorded in the new lejds. I am trying to analyse changes in the basic
concepts and categories; new concepts that have been imbedded into both
traditional and novel domains. Special attention is paid to pragmatic constraints
on categorisation and verbalisation.

Key words: concepts, domains, prototypes, pragmatic constraints, common
conceptual world view, categorisation, new words.

1. INTERCONNECTION BETWEEN COGNITIVE AND PRAGMATIC
PARADIGMS.

In the situation of polyparadigmatism in present day linguistics there is a growing
tendency towards the setting up of a new megaparadigm (Kubryakova, 1989, 1995),
which accumulates recent developments of separate paradigms on the basis of some
common features. The two leading paradigms of the past few decades which have
contributed most of all to the new megaparadigm are pragmatic and cognitive ones.
The interconnection between cognitive and pragmatic paradigms has become a
subject of interest for many linguists. D.Sperber and D.Wilson (Sperber, 1986) reject the
existence of a special pragmatic module and think it to be the constituent of the cognitive
91

Впервые опубликовано в: Proceedings of the 16th International Congress of Linguists, ISBN 0 08
043 438X
To cite this paper: ZABOTKINA, Vera 1997. Proceedings of the 16th International Congress of
Linguists. Pergamon, Oxford, Paper No. 0384

300

one. They view the study of pragmatics as that of the general cognitive principles and
abilities involved in utterance interpretation. A.Kasher's point of view is close to that of
D.Sperber and D.Wilson
He considers pragmatics to be part of the theoretical study of cognition (Kasher,
1991). Kasher states that his main concern is "how well do theories of pragmatics fare
with a general psychological conception of the nature of the human mind." J.Nuyts has
suggested his own cognitive-pragmatic linguistic theory in which he holds the view that
cognitive and pragmatic aspects are neither opposed nor complimenting each other but
rather represent two dimensions of one and the same phenomenon (Nuyts, 1992).
The convergence of pragmatic and cognitive aspects of linguistic studies is rooted
in the concept of "interpretant", introduced by Ch.Pierce (Pierce, 1934) and assigned to
the sign-object diad as its third member. The "interpretant" has always been somewhat of
a murky concept. It has been understood differently by different linguists. Some of them
equate it with the relevant context in which communication takes place (Givon, 1989).
Others identify "interpretant" with the mind of, the interpreter; a thought or concept
(Morris, 1938). Citing Pierce, Morris also defines "interpretant" as a set of shared habits
and rules of usage (Morris, 1938). This double nature of interpretant laid the ground for
the development of a cognitively based theory of communication.
Another feature that unites cognitive and pragmatic approaches to language studies
is the principle of inference, which has become a leading principle of both cognitive and
pragmatic studies. It is the principle of inference that underlies the theory of implicatures
by Paul Grice (Grice, 1989) and the theory of conceptual semantics by R.Jackendoff
(Jackendoff, 1983; 1987; 1990; 1997). "Code theories", which treat utterances as
encoding messages, have been replaced by inferential theories, which treat utterances
merely as pieces of evidence about the communicator's intentions (Wilson, 1997). In the
process of communication the hearer tries to understand (to infer) the intention of the
speaker. There has appeared a term "inferential communication" (Sperber, 1986).

301

2. THE MAIN PROBLEMS OF LEXICOLOGY IN THE VIEW OF
COGNITIVE — PRAGMATIC APPROACH.
In lexicological studies the cognitive and pragmatic aspects are closely
interconnected. A comprehensive survey of the state-of-the-art in English Lexicology
with emphasis on pragmatic, cognitive, textual and procedural aspects is found in the
book by L.Lipka (Lipka, 1992) But many questions remain unanswered. Special attention
should be paid to cognitive and pragmatic mechanisms underlying the dynamics of the
English lexicon.
The proper choice of a word is subject to pragmatic constraints determined by the
context. At the same time the language users must have knowledge of the context as
relevant conditions of the appropriate use of a linguistic sign. Our hypothesis is that for
communication to be successful, the speaker and the hearer need common pragmatic and
cognitive space. This is created by a common conceptual world-view (CWV). So, the
users of the language should be involved in the process of "co-wording the world" (Mey,
1996) in accordance with the parameters of pragmatic context. Pragmatic context is
constituted by three levels: 1) general cultural world view (knowledge of the real world
including society and culture), 2) deictic context (the context of the situation), and 3)
discourse context (shared prior text) (Givon, 1989). The most important role is played by
the first level - the cultural world view which corresponds to the conceptual world view.
As soon as CWV is subject to change we think it important to-analyse the changes in the
CWV for the past 30 years.
The cognitive-pragmatic approach to lexicological studies based on the analysis of
the dynamics of the English CWV raises the following questions: Which concepts have
been most frequently used in the process of categorisation of the past few decades? Have
there been changes in the list of basic concepts and categories? Has anything changed in
the process of categorisation? Have there been changes in the prototypes? Which way of
verbalisation has been most active for the past few decades? Which word-formation
means and meanings have been most actively involved in the process of transformation of
conceptual structures into the real linguistic signs? What is the role of pragmatic factors
302

in the process of conceptualisation? What are the main pragmatic constraints on
categorisation? What is the interconnection between cognitive and pragmatic factors in
the process of the new word formation?
In the present paper we will try to answer some of these questions concentrating
mostly on interconnection and interdependence of cognitive and pragmatic parameters
involved in the changes of lexicon. The material for analysis has been drawn from one of
the most reliable and representative reference books on new words (Barnhart, 1980,
1990).

3. CHANGES IN THE CONCEPTUAL WORLD VIEW OE THE ENGLISHSPEAKING SOCIETY FOR THE PAST THIRTY YEARS AND THEIR RECORD
IN THE LEXICON.
For the past three decades the list of the basic concepts of human society ("the
alphabet of human thought") has not been changed greatly (cf.: the list suggested by
R.Jackendoff (Jackendoff, 1983): "thing", "place", "time", "direction", "action",
"manner", "amount", "smell", etc.). But some of these concepts have been expanded or
changed. Take, for example, the concepts of space and time. The concept of space can be
viewed from different points of view. It may be: 1) physical space in its continuity and
three-dimensional qualities; 2) mental space as a sum of mental representations
corresponding to any sphere of human knowledge; 3) language space as a special kind of
space including linguistic categories and the whole language system, e.g. parts of speech,
synonymic and antonymic sets, etc (cf. Kubryakova, 1997).
Mental and language spaces are closely interconnected. As L.Vygotsky pointed
out, there are several processes taking place in space and time between the idea and the
pronounced word: transition from the idea to its signals, then from vague senses to the
inner speech (lingua mentalis) and then from inner speech to outer speech (pronounced
word) (Vygotsky, 1982). Presently, time necessary for all these processes is getting

303

shorter die to brain-storming, collective thinking, and think tank activities. So, the time of
crystallisation of the concept and its further verbalisation is contracting.
The concept of physical space has also changed due to improved communication
and world networking, e.g. telecommuting - the practice of working at home being
connected to one's office through computer; telebanking - bank transactions made from
home computer. Cf.: "The office blocks will be deserted as the workers telecommute in
the suburbs" (Safire, 1986). As a result of the changes in the concept of time for the past
thirty years new conceptual metaphor has appeared: time is a solid structure which can be
deformed or distorted. For example, time-warp - an imaginary discontinuity or distortion
in the flow of time. The concept of time as a physical entity having form can be
illustrated by such examples as time-frame - defined period of time in which something is
planned to happen, window spaces of spare time in a schedule or timetable; cf. time-slot,
time-slice
Apart from changes in the basic concepts, there have appeared new concepts which
have been embedded into both traditional and new domains. As it is well known, frames
and domains can have different levels of embedding. For example, the new concept acid
fog, heat islands, energy belt, urban forest, have been embedded into the new domain of
environmental protection. The above-mentioned telecommuting, teleshopping, have been
embedded into the new domain of computerisation. But the number of new domains is
quite limited. The prevailing tendency is embedding new concepts into traditional
domains. Here differentiation according to different levels of embedding is more vividly
demonstrated. For example, in the social domain the concept of communitarism (life in
"global village") has become a hyponym (sub-domain) in regard to the whole social
domain, and a hyperonym for the concept of "collective responsibility", which in its turn
serves a hyperonym domain for the sub-concept "neighbourhood watch" (an organised
programme of vigilance by ordinary citizens in order to help the police combat crime in
their neighbourhood; crime prevention achieved by this method). That means that one of
sub-concepts of the domain can in turn be a domain itself. Concepts within domains and
domains themselves are related by conceptual contiguity (Blank, 1997).
304

The traditional domain of criminal activities has been enriched by the new concept
of "gungsta" (collective criminality) which has become a separate sub-domain
functioning as a hyperonym for a group of such sub-concepts as steaming (activity of
passing rapidly in a gang through public place, robbing bystanders by force of number),
wolf-pack (a group of marauding young people engaged in mugging) and wilding (a kind
of violent robbing), cf. jamming, drive-by, side-walking. So we can speak about changes
in the prototype of the criminal. The boundaries of the category are expanded, and the
feature ("collective" character of criminal activity) which was at the periphery of the
category has moved to the centre of the category.
The domain of health care has been enriched by the new concept "a complex of
syndromes", which in its turn has become a hyperonym domain for such sub-concepts as
"the 20th century syndrome" (a complex of syndromes based on stress and strain of the
20century), "agoraphobia" (a complex of fears - fears of open spaces, bridges, crowds in
the shops, etc.), "tight/sick building syndrome" (a complex of allergies caused by
artificial materials used in modern construction works).
Among other traditional domains most actively enriched by new concepts mention
should be made of Money and Finance, Politics, Music, Arts, Drug Abuse
Pragmatically relevant factors are becoming more active in the process of wording
the world It is manifested in the growing anthropocentrism. This leads to a more detailed
categorisation and sub-categorisation of the phenomenon homo sapiens in all his/her
hypostases homo faber, homo loquens, homo ludens, homo agens. For the past few
decades the most active hypostases turned out to be: 1) homo ludens - a playing person:
e.g. couch potato, cacooner (a person who spends most of his time at home watching
TV), mouse potato (a person who spends most of the time playing with the computer),
cyberserfer, and 2) homo agens - acting person: e.g. do-it-yourselfer, do-it-y our self ism,
all-at-once-ness (when many things are performed at the same time), life-boat ethics;
hard-liner, bridge-builder, gut-lifer (tough advisory), etc.
Activisation of pragmatically relevant factors in the process of conceptualisation
and verbalisation is manifested in the increased role of such parameters of wide
305

pragmatic context as social, professional status of the speakers, age, ethnic identity and
gender. Every social, professional, age, sex and ethnic group has their own CWV. On the
one hand, one and the same object of reality will be categorised and verbalised differently
by the representatives of the above-mentioned groups. On the other hand, one and the
same linguistic unit is perceived differently by the representatives of various groups. For
example, the representatives of the elderly generation in the US would use ice-box and
wireless in reference to refridgerator and radio, while the younger generation would use
respectively fridge and boombox (Satire, 1986)
Another manifestation of the increased role of pragmatically relevant parameters is
emergence of the concept of "political correctness" which can be regarded as a new
domain with several sub-domains formed according to the above-mentioned parameters
of pragmatic context. For example, according to the parameter of gender the sub-domain
"feminism" has been most active in the past few decades as a result of which the
abolishment of sexism in the English language took place. E.g. stewardess has been
oustered by flight-attendant, house-wife - by homemaker, fisherman - by fisher, fireman by firefighter. According to the parameter of age old person has been replaced by goldenager and senior citizen, elderly person - by silver- ager. According to the professional
parameter: hairdresser has become hairologist, garbage collectors - sanitation engeneer
or sanitation personnel, prison has become correctional facility and prison guard correctional officer. The examples of politically correct lexical units in the field of ethnic
identity are well-known: Afro-American, Afro-Caribbean, non-white, coloured.
4. COGNITIVE AND PRAGMATIC FACTORS INVOLVED IN THE
PROCESS OF NEW WORDS FORMATION.
There is a subtle interconnection between cognitive and pragmatic factors involved
in the process of new words formation. What comes first, cognition or pragmatics, when
wc try to create new words? The reasons for creation of new words are mostly pragmatic
ones. Take for example, the postulates of classical rhetorics, the predecessor of
pragmatics, about the reasons for the creation of new tropes: (a) the necessity to name
things no yet named, (b) the need for emphasis, (c) the need for beauty (Blair, 1845). So
306

we can speak about the triad necessity, emphasis and beauty as the main pragmatic
motive underlying the creation of new words. But of course there are cognitive factors
involved here. The necessity to name the unknown definitely carries additional cognitive
impulse. As it is well-known, a new word is a way of introducing new concepts (Leech,
1981). Cognitive factors are involved here but the priority is given to pragmatically
relevant ones.
Now if we turn to the act of birth of a new word we cannot fail to see the shift of
priorities, the change in the distribution of roles between cognitive and pragmatic factors.
Here cognitive factors come to the fore. It is common knowledge that to name something
it is necessary first to identify the referent, to define its place in the cognitive system of
the speaker and to categorise it. Then comes the operation of sub-categorisation
(comparison with other members of the same category) and only after that the search for
a name starts. Here again pragmatic factors are actively at work. As we mentioned in our
earlier publication (Zabotkina, 1997b), the pragmatics of new words encodes the original
and unique psychological intention of the speaker. It also encodes the modality of
unexpectedness and surprise as well as the component of intensity. The operations of
categorisation and sub-categorisation are performed by a personality belonging to one of
the professional, social, ethnic and sex groups and the choice of the proper name will
depend upon one- of these pragmatically relevant parameters. Apart from it, the
emotional state of the creator of the new word can also affect the process of naming the
new concept. For instance, when the two American physicists discovered a new quality of
an elementary particle they were charmed by the harmony that this quality brought to the
world of elementary particles. So they chose the existing form "charm" as a name for the
new quality. The new word absorbs the pragmatic features of its "mother" context, i.e. the
context in which it was born
Later, when the word goes through the process of conventionalisation (acceptance
by the society) and lexicalisation (acceptance by the linguistic system), it absorbs the
additional pragmatic features of the context of its recurrent use. But cognitive factors are
also heavily involved in the process of conventionalisation. The operation of inference is
taking place whenever a new word is perceived by the hearer. The meaning of the new
307

word should be infered by the hearer in accordance with the cognitive frames already
existing in his/her cognitive structure. He or she should search for a proper frame into
which the new information should be integrated. There exists a threshold of novelty
beyond which no operation of inference can take place. If the new information has
absolutely no connection with the existing cognitive system, a break in communication
takes place. The new word should be recognisable by the cognitive system of the hearer.
So, there should be a balance between new and old information for the successful
operation of inference.
The cognitive-pragmatic approach to lexicological studies must aim at the analysis
of those cognitive structures which store knowledge about pragmatically relevant
conditions of appropriate choice and use of lexical items.

9. Когнитивные механизмы образования новых метонимических
значений92

Данная статья выполнена в русле когнитивной неологии, активно
разрабатываемой в последние десятилетия (Zabotkina, 1997a, 1997b, 2003).
Основные вопросы, которые решает когнитивная неология, заключаются в
следующем:

какие

именно

фрагменты

действительности

подвергаются

концептуализации в последние десятилетия? Подвергаются ли изменениям базовые
концепты и категории, а также прототипы? Каким образом происходит
наследование информации при образовании новых значений? Какова роль
инференции в порождении новых значений? Каким образом инференция
становится

референцией?

Как

происходит

процесс

концептуального

проецирования? Каковы когнитивные различия между процессом метафорического
и метонимического проецирования? Какова роль концептуальной интеграции при
образовании новых значений и какие типы концептуальной интеграции лежат в
92

Впервые опубликовано в: Вестник МГЛУ № 532: Теория и практика лексикологических
исследований, 2007. – С. 74-80.

308

основе различных видов новой лексики? Каковы основные пропозиционные
модели,

составляющие

основу

образования

новых

слов?

Какие

типы

идеализированных когнитивных моделей преобладают в образовании тех или иных
типов неологизмов?
Данная статья является определенным вкладом в развитие теории
когнитивной неологии и посвящена исследованию концептуальных основ развития
новых значений существительных по метонимическому типу, появившихся в
английском языке за последние 40 лет. В последние десятилетия в значительной
мере активизировалось исследование метонимии с когнитивной точки зрения. В
метонимии стали видеть ключ к пониманию процессов мышления. Когнитивный
подход к метонимии предписывает рассматривать ее как один из принципов
организации обыденного мышления и определенный способ концептуализации и
категоризации действительности (Lakoff, 1980, Taylor 1989, Panther, 2003, Mendoza,
2003). Поэтому исследование процесса порождения новых слов и изменения
значений по метонимическому типу на концептуальном уровне может пролить свет
на проблему организации незатронутых ранее фрагментов системы человеческого
сознания.
Основу концептуальной метонимии составляет процесс метонимического
проецирования, осуществляемый в пределах одной идеализированной когнитивной
модели. Опираясь на концепцию З. Ковечеша и Г. Раддена (Kövecses, 1998), мы
рассматриваем метонимию как когнитивный процесс, в котором один концептисточник обеспечивает ментальный доступ к другому концепту-цели в пределах
одного домена, или идеализированной когнитивной модели (ИКМ).
Идеализированная

когнитивная

модель

является

когнитивным

отображением фрагмента действительности на основе отношений между целым и
его частями, что позволяет представить ее на макроуровне в виде набора
суперординантных концептов ЦЕЛОЕ, ЧАСТЬ и ОТНОШЕНИЕ. Эти концепты
формируют

основу

трех

основных

метонимических

пропозиций

ЦЕЛОЕ

ОТНОСИТСЯ К ЧАСТИ, ЧАСТЬ ОТНОСИТСЯ К ЦЕЛОМУ И ЧАСТЬ
ОТНОСИТСЯ К ЧАСТИ, которые специфицируются с помощью концептов
базисного уровня, строящих основания различных идеализированных когнитивных
309

моделей.

Все модели базисного уровня делятся на две группы исходя из

специфики отношений между моделью как целым и ее частями и, соответственно,
типом метонимических проекций. В первую группу входят модели, основанные на
двух проекциях:
а) Источник ЦЕЛОЕ → цель ЧАСТЬ (т.е. модель проецирования целого на
ее часть), что в канонических терминах звучит как TOTO→PARS. Таким образом,
общая схема будет выглядеть следующим образом:
TOTO

PARS

Источник

Цель

Например, ИКМ “Объект и его части”: Ginnie Mae – 1) nickname for the
Government National Mortgage Association; 2) a stock certificate used by this agency.
Основу переноса здесь составляет проекция ОРГАНИЗАЦИЯ - ПРОДУКТ
ДЕЯТЕЛЬНОСТИ. Ее концептуальный каркас формирует пропозиция ЦЕЛОЕ
ОТНОСИТСЯ К ЧАСТИ, которая специфицируется в виде указанной проекцииметонима, входящего в состав более крупной ИКМ. Под метонимом мы понимаем
концептуальную единицу, встроенную в наше сознание и определяющую
регулярное направление изменения значения по метонимическому типу. Таким
образом, концептуальный каркас нового метонимического значения формируется
на основе неоперационных и операционных когнитивных моделей в виде цепочки
“пропозиция – метоним - ИКМ”;
б) Источник ЧАСТЬ → цель ЦЕЛОЕ (т.е. проецирование части на целое):

PARS
Источник

TOTO
Цель

310

Например, ИКМ “Категория и ее признак”, основанная на проекции
ПРИЗНАК-ОБЪЕКТ, пропозиционально представленной как ЧАСТЬ ОТНОСИТСЯ
К ЦЕЛОМУ: tube - a can (or bottle) of beer or lager [from the tubular shape of a can or
bottle], где в качестве метонимического источника выступает визуальный признак
формы. Другими примерами подобной проекции могут служить ИКМ “Категория и
ее члены”: bomb – nuclear weapons and the potential threat they impose (метоним
ЧЛЕН КАТЕГОРИИ - КАТЕГОРИЯ); ИКМ “Событие”: sick-out - an organized
absence of employees from their jobs on the pretext of being sick, to avoid the legal
penalties that may result from a formal strike, где физическое состояние (болезнь) как
предлог прогула служащих выступает частью целого сценария “Забастовка (нового
типа)” (метоним ЧАСТЬ СЦЕНАРИЯ - ЦЕЛЫЙ СЦЕНАРИЙ).
Во вторую группу входят модели, основанные на проекции Источник
ЧАСТЬ 1 – цель ЧАСТЬ 2, т.е. на проецировании одной части на другую,
пропозиционально

представленной

как

ЧАСТЬ

ОТНОСИТСЯ

К

ЧАСТИ

(PARS→PARS):

TOTO
PARS 1
Источник

PARS 2
Цель

К примеру, ИКМ “Каузация”, базирующаяся на проекции ПРИЧИНАСЛЕДСТВИЕ: slim –AIDS, где следствие предстает в виде признака - худобы,
вызванной заболеванием СПИД. Сюда же относятся ИКМ “Функциональные
отношения” (plastic money – credit cards (метоним ФУНКЦИЯ - СУБЪЕКТ), где с
помощью единицы “пластиковые деньги” на передний план выдвигается
функционирование кредитной пластиковой карточки как денежного средства);
ИКМ “Отношения обладания” (freebee – 1) something obtained free of charge, smth
gratis; 2) one who gets or gives smth free of charge (метоним ОБЛАДАЕМОЕ ОБЛАДАТЕЛЬ)) и другие ИКМ.
311

Все рассмотренные единицы образованы в результате одноступенчатой
метонимической проекции и, как показал анализ, развитие значения происходит в
пределах метонима в составе одной ИКМ. Однако среди новых слов встречается
немало

единиц

называемую

вторичной номинации, которые представляют собой так

“двойную” метонимию. Попытаемся представить ее

в виде

унифицированной схемы на основе анализа неологизма acrylic – 1) acrylic resin; 2)
a paint made with an acrylic resin as the Источник, used especially in art; 3) a painting
done with acrylics. Представим процесс развития значения в упрощенном виде:
acrylic resin → a paint → a painting, что схематизируется следующим образом:

ЦЕЛОЕ 1
ЧАСТЬ 1

ЧАСТЬ 2

ЦЕЛОЕ 2

Как видно, промежуточное значение в цепочке имеет двойственную природу,
выступая как целое по отношению к первой части и как часть по отношению к
второму целому. Опишем это вновь, но на сей раз с точки зрения взаимоотношения
между источником и целью:

resin
ИСТОЧНИК 1

paint

painting

ЦЕЛЬ 1

ЦЕЛЬ 2

ИСТОЧНИК 2

Как видно из схемы, промежуточное значение двойственно, оно
представляет собой одновременно цель первого метонимического проецирования и
312

источник второго. Опираясь на полученные результаты, теперь предпримем
попытку глубже проникнуть в природу метонимического проецирования с учетом
сложных процессов функционирования метонимов в рамках взаимодействующих
друг с другом идеализированных когнитивных моделей на примере неологизма
slammer - prison, jail [from the ‘slamming’ of the prison cell door]. “Громкое
хлопанье” представляет собой динамичный признак двери тюремной камеры
(которая, в свою очередь, символизирует заточение), что концептуализируется в
виде метонима ПРИЗНАК – СУБЪЕКТ, входящего в состав ИКМ “Категория и ее
признак”. “Дверь тюремной камеры” является частью тюремного здания, что
представляет собой метоним ЧАСТЬ – ЦЕЛОЕ, входящий в состав ИКМ “Объект и
его части”. Следовательно, схематически этот процесс можно представить в
следующем виде:
slamming

cell door

prison

ПРИЗНАК

СУБЪЕКТ

ЦЕЛОЕ

ЧАСТЬ

Схема показывает, как при переключении с одной ИКМ на другую
промежуточный концепт при смене своей роли-цели на роль-источник меняет свой
категориальный признак (происходит его первичная перекатегоризация). Заметим,
что в случае метонимов с участием субъекта метонимия высвечивает его различные
экзистенциональные признаки исходя из контекстуальной потребности. Анализ
значения новых существительных показал, что

субъект может

выступать в

следующих ролях:

313

При

переключении

на

другую

модель

происходит

смена

экзистенционального признака субъекта. Так, в случае acrylic субъект-холоним
превращается в субъект-мероним;

в slammer субъект-носитель признака

превращается в субъект-мероним; в Arica (a system of consciousness-raising and selfrealization, originally developed in Chile [named for the city in northern Chile where the
first institute using this system was established]) учреждение как субъект-обитатель
превращается субъект-производитель. В случае метонимов без участия субъекта
можно говорить в целом о первичной (в пределах первой ИКМ), а затем и
вторичной перекатегоризации (в пределах второй ИКМ): Schengen (an agreement on
boarder controls signed in Schengen, Luxembourg, in June 1985) – 1) МЕСТО СОБЫТИЕ (город – встреча на высшем уровне); 2) СОБЫТИЕ=ПРИЧИНА СЛЕДСТВИЕ (РЕЗУЛЬТАТ) (встреча – договор). В целом в ходе метонимического
развития значения таких единиц перекатегоризация происходит трижды: 1) в
первой ИКМ (МЕСТО - СОБЫТИЕ); 2) на стыке двух ИКМ (СОБЫТИЕ ПРИЧИНА) и 3) во второй ИКМ (ПРИЧИНА - СЛЕДСТВИЕ). Схематично
представить когнитивный принцип развития метонимического значения на основе
многоступенчатой проекции можно следующим образом:

314

PARS 1

TOTO 1

TOTO 2

Источник 1

Цель 1

Цель 2

PARS 2
Источник 2

Как показала выборка, “двойная” метонимия наблюдается и в пределах
одной ИКМ, являясь результатом поэтапного профилирования нескольких
концептов-частей, лежащих в ее основе: toot - 1) cocaine; 2) a snort of cocaine; 3) a
tube for snorting: ОБЪЕКТ ДЕЙСТВИЯ-ДЕЙСТВИЕ-ИНСТРУМЕНТ в пределах
ИКМ “Действие” (перекатегоризация происходит дважды). Представим этот
процесс в виде схемы:

TOTO
PARS 1
Источник 1

PARS 2

PARS 3

Цель 1

Цель 2

Источник 2

Таким образом, анализ когнитивных механизмов образования нового
метонимического значения выявил наличие как одноступенчатых, так и
многоступенчатых метонимических проекций. В случае одноступенчатой проекции
развитие значения происходит в пределах одного метонима в составе одной ИКМ.
В случае же многоступенчатой проекции она осуществляется либо в пределах
одной ИКМ при профилировании иной ее части с привлечением другого (других)
метонимов, либо при переключении на другую ИКМ с активизацией входящих в

315

нее метонимов. Процесс переключения с метонима на метоним и с одной ИКМ на
другую сопровождается процессом перекатегоризации промежуточных концептов.

10. Dynamics of the time concepts in the English and German cultures93

The basic set of time concepts is not static. The time concepts and their features
change together with varying historical environment, and reflect the socio-cultural
experience of a particular speaking community.
The paper aims at analyses of cognitive shifts in the time concepts in English and
German cultures within the three main macroconcepts of time: Christian, monetary, and
technocentric ones. We concentrate on the dynamics of the main macroconcepts of time,
represented by the basic conceptual metaphors TIME IS THE GIFT OF GOD, TIME IS
MONEY, TIME IS A VIRTUAL ENTITY.

1. Christian macroconcept of time.

Christian macroconcept of time has been for many centuries central in the
conceptual world view of the English and German speaking communities. Christian
doctrine has conceptually shaped the experience of the public consciousness; it has
predetermined everyday activities, way of life, moral and ethical values as well as the
general directions of the cultural development (Barchatova, 2000, 3).
Christianity brought into the conceptual world view of the English and Germanspeaking communities a Christian macroconcept of time with its central notion of the
time as the gift of God given to an individual and to the world for salvation, for inheriting
the everlasting life in the Kingdom of Heaven. The mental space of the "gift of God / die
Gottesgabe" is extremely large, in fact, it includes the whole Universe created by God -

93

Впервые опубликовано в: Zabotkina V., Konnova M.: Dynamics of the time concepts in the English
and German cultures // Europaeische Begegnungen. Beitraege yur Literaturwissenschaft, Sprache,
Philosophie. Festschrift fuer Joseph Kohnen. Saint Paul. Luxemburg, 2006 – p. 545-558

316

with "man", "life", "time", "world" as its constituent elements. In Christianity nothing is
considered more important than a human being, since, as theologian A. Schmeman
defined it, God Himself became Son of Man in order to show that our calling is divine,
that the whole world for the man is God's gift, given for the fulfillment of his divine
destiny.
The unity of time, man and life in Christian temporal notions is manifested by the
etymology of the words world / die Welt, which have common Germanic origin and
occurred as the translation of the Latin noun saeculum in its Christian meaning "world,
worldly life" (with.partly retained original temporal meaning of "age, lifetime of a single
generation"). Analysis of the lexeme world shows that it is a composition of two root
morphemes *wer-("man") and *alds ("generation", "age"- a noun, derived from the
adjective with the meaning "old" / "alt"). In total it means "the age of people", as in oldEn. werold, weorold, oldhigh-Ger. weralt, old-Icelandic verold (Stepanov 1997, 100;
Gurevitch 1998, 89). This etymology may be explained by Saint Augustine's statement
that all the centuries of human history are made up of human lives. The temporal
meaning of the lexeme world / die Welt - "world as time and time as world" (Averintsev,
1977, 263) shows close integration of the concepts of time and human life.
The basic conceptual metaphor of time in the Christian macroconcept is TIME IS
THE GIFT OF GOD. A wide range of its linguistic manifestations is found both in the
Holy Scriptures and in English and German literary and non-literary sources: we’ll
analyze only a few of them.
In the 91 psalm God promises to those that believe in Him: "With long life I will
satisfy him" (Ps. XCVI) - "Ich gebe ihm ein langes, erfulltes Leben" (Ps. 91)94:
In the book of the Kings God tells Solomon what will the obedience to God and to
him: "I will lengthen thy days" (I Kings III. 14) - "dann schenke ich dir auch ein langes
Leben" (1 Konige 3, 14);

94

Cited according to The New Testament (1998). The Authorized or King James Version, Cambridge; Die
Heilige Schrift des Alten und Neuen Testamentes (1971). Paul Pattloch Verlag Aschaffenburg; Die Bibel in
heutigem Deutsch. (1989) Deutsche Bibelgesellschaft Stuttgart.

317

In his First Epistle General Saint John the Apostle writes about Gods’s mercy:
"...he shall ask, and he shall give him life" (I John 5, 16) - "so bete er, und er wird ihm das
Leben geben" (1 Johannes 5, 16).
Christian perception of human lifetime as God's gift is often reflected in the form
of wishes. Thus, in the "Epistle Dedicary", placed before the text of the famous “King
James' Bible" of 1611, the translators wrote: "The Lord of heaven and earth bless Your
Majesty with many happy days" (The New Testament, 1998, lvii).
The implementations of the TIME IS THE GIFT OF GOD conceptual metaphor
institute a characteristic feature of Christians' everyday prayers. For instance, one of the
evening prayers of Ch. Dickens included the following request: "We humbly pray
Almighty Father that Thou wilt prolong our lives for many years" (Dickens, 1935, 226).
Here too, the length of human lifetime is conceived of as thoroughly dependent on God'
mercy.
In Great Britain's national anthem, written in the form of a prayer of the whole
British nation and as such reflecting time's comprehension by the whole British
community, the "gift of God" metaphor is realized in the verse:"God save the Queen: and
her victorious, Happy and glorious, Long to reign over us" (Hueber, 1958). In this
metaphor Her Majesty the Queen herself as well as her happy, glorious, victorious reign
lasting a long period of time appear as sent by God.
In American English the instantiation of the conceptual metaphor of time is
presented by such contemporary American proverb as "A moment of time is a moment of
mercy", with the time conceived of as bestowed by merciful God.
Among contemporary German temporal idioms there is a variety of linguistic
manifestations of the ZEIT IST DIE GOTTESGABE conceptual metaphor, e.g. "Alle
Tage, die Gott gibt" ("All the days that God gives") meaning "immer \ ways" (Rohrich
1978, 1056), "der Tag des Herrn" ("the day of the Lord") meaning “Sonntag / Sunday”
(Melzer, 1965, 353). The poetic examples of this conceptual metaphor are the following
verses by Jochen Klepper (1903-1942), Rud. Al. Schroder (1878-1962) and Agnes
Miegel (1879-1964): "Der du die Zeit in Handen hast" "Thou hast time in Thy hands",
"Deine Zeit und alle Zeit / Stehn in Gottes Händen" ("Your time and the whole time are
in God's hands") (Melzer, 1965, 353), "Jeden Tag, den uns Gott gegeben, Müssen wir
318

ringen um unser Leben" („Every day that God has given to us we must struggle for our
life").

2. Monetary macroconcept of time.

Gradual deviation from Christian doctrine during late Middle Ages, Renaissance
and Reformation resulted in disregard of the initially well understood spiritual value of
time as a divine gift of merciful God: "This was a society that had experienced and could
not forget the great pandemic known as the Black Death (1347-1350) ... The Europeans
of these centuries saw death as standing close by ... The imminence of death made the use
of time a crucial concern...Sacred time! Time to save, in both senses of the word 'save',
for the time saved (from the pursuit of material things etc.) and well spent was the coin of
salvation, but... merchants already understood that time was money". They began "to
watch the time, and assign things by time, to devote oneself to business and never lose an
hour of time" (Landes, 1983, 90-91).
Time became one of the three main factors to shape European progress - together
with work and money (Ganslandt, 1991, 99). After the industrial revolution "time
became the basic medium and resource for the new industries and for the novel social
value of productivity.-Time was referred to as a resource, the more efficient use of which
could lead to increased productivity. As a result, time became a major dimension around
which society was organized" (Kellerman, 1989, 41). Time became со-modified. With
the introduction of the division of labour principle labour became abstract, emptied of
content, sold as abstract units of time (Giddens, 1987, 152). Money grew into the
"universal standard of value of all things" (ibid, 1981, 130) and time in a market-driven
system began to equal money (Toffler, 1981. 51). This led to the gradual "privatization of
time" which "was a major stimulus to the individualism that was an ever more salient
aspect of Western civilization... As such it was...key to personal achievement and
productivity" (Landes, 1983, 89). For, as M.McCormack, founder of a billion-dollar
company, formulated it, "it is your time, after all, and you have to take the lead it isn't
squandered" (McCormack, 1991, 3).
319

The use of time to increase one's own individual material wealth resulted in the
gradual shift in the source domain of the TIME IS THE GIFT OF GOD / ZEIT IST DIE
GOTTESGABE conceptual metaphor. The source domain "gift of God" was ousted by
the new source domain "the property of an individual" or "commodity". This was the
conceptual background for shaping of the monetary macrocmcept of time. The new
conceptual metaphor TIME IS A COMMODITY / ZEIT IST DIE WARE was quickly
spreading and by the 17th century had become conventionalized. A categorical shift took
place: the concept of time passed from the category "divine donation / die Gottesgabe" to
the category' of "possession / das Eigentum".
In the United States the establishment of the slave-trade system with people
constituting a commodity, led to human lifetime being conceptualised as an object either
bought or sold. Hence the development in 18th century by the word time of a new
meaning ("the unexpired time of an indentured servant, or the time of a slave permitted to
seek outside employment on condition that he pays a stipulated amount to his owner")
and its frequent use in word combinations of "trade" semantics:
— with verbs buy / sell: "He was a slave to a gentleman who allowed him to buy
his time" (The Atlantic, 1965, April); "This Young man wrote to Mr. Samuel Carpenter,
and other Quakers of Philadelphia, ... who came forthwith to Virginia, and bought his
time and brought him to Philadelphia last year" (1705 Boston News-Letter 5 Nov. 2/1);
— with the noun balance in its economics-related meaning: "I have for a sale a
very likely yellow woman, ... [with] between five or six years to serve. The balance of
her time will be sold very low" (Mathews, 1951: 1735); Note, that in the above examples
it is neither a person, nor his / her labour but his / her time that is bought as a commodity.
In the course of time the TIME IS A COMMODITY metaphor evolved into the
TIME IS MONEY / ZEIT IST GELD conceptual metaphor.
Monetary time concept spread widely during the 17 lh-19lh centuries, accompanying
the gradual development of the market-driven economy. Thus, in 1831 there occurred a
word combination time bill - "a bill of exchange which contains a definite or
determinable date for payment in contract to a demand or right bill", in 1853 - time
deposit - "another term for a savings account or certificate of deposit in a commercial
320

bank", in 1863 - time draft - "a draft payable at a definite time in the future", in 1927 time payment -"an installment payment" (Mathews, 1951: 1735).
In contemporary English temporal component is crucial for verbalizing a variety of
banking transactions, cf.: old law expression "time is of the essence" /"time is the essence
of the contract" (Morris, 1977, 566; Black, 1990). Consequently lexeme time is
frequently used in combinations with words of the trade or banking semantic field: time
money - "money loaned for a definite period"; time sharing - "form of property
ownership; a compound annual rental paid in advance"; time utility – "the usefulness a
commodity or service has at a point of time"; time value - "the imputed monetary value of
an option": time-bargain - "an agreement to buy or sell stock at future time"; time-bill - "a
bill of exchange"; time-charter - "a specific and express contract"; time preference - "a
preference for present as opposed to future consumption"; time value of money "relationship determined by the mathematics of compound interest between the value of a
sum of money at one point in time. Time value of money can be illustrated by the fact that
a dollar received today is worth more than a dollar received a year from now because
today's dollar can be invested and earn interest as the year elapses"; time-credit, timedeposit, time-draft, time-order, time- policy. This group includes also numerous terms
with the words day, date, year etc.. cf.: day order, day trade (day trading), value date,
day-to-day money (Woffel, 1993, 1131; Holder, 1995, 374, 399; Black, 1990; Rubin,
2000, 521; Friedman, 2000; Downing, 2000, 122; Green, 1987, 157).
Among slang expressions of American English the word year acquires the
meaning of "a banknote; a dollar. Thus '5 years' = a $5 bill or five dollars". To compare,
the word yearling, used in financial sphere, means, "a stock issued by British municipal
authorities, maturing within a year" (Wentworth, 1967, 591; Green, 1987, 602).
Monetary concept of time is so deeply conventionalised in the English-speaking
community that it has lost its initial metaphorical character and time is literallyconceived of as being equal to money. A vivid example of this is the following passage
from the book by Mark H. McCormack "The 110% Solution. Using Good Old American
Know-How to manage your Time, Talent and Ideas": "When was the last time when you
assigned a dollar value to an hour of your time? When was the last time you flew from
N.Y. to L.A. and ... considered the dollar value of those hours on the road? If you were
321

kept waiting for a doctor's appointment, would you bill the doctor for your time? ... That
is what I mean by time is money'" (McCormack, 1991, 29).
The monetary macroconcept of time can also be represented by the TIME IS A
RESOURCE conceptual metaphor, where time is conceived of as one of the most
important economic resources, though "time, unlike other economic resources cannot be
accumulated" (Linder, 1970, 2). Time serves as the basis for labour and payment
measurement, thus justifying the use of time lexemes with words of the conceptual field
of labour management, cf.: time management - "managing the use of daily schedules for
the purpose of achieving maximum productivity, maximum time utilization, not wasting
time" (Friedman, 2000, 696). This definition presents time as being utilized like material
resources, cf.: "Sensible utilization of the world's resources must be given priority"
(CIDE 1603). Workweek - "normal number of days and hours in an organisation's weekly
work schedule...Organisations design their workweek to accommodate their needs"
(Friedman, 2000, 751). The verb's to design main non- metaphorical meaning is
connected with making or drawing plans for material objects (cf.: "Who designed this
building?"). Turnaround time - "time it takes to get a job done and deliver the output,
once the job is submitted for processing... In most cases a short turnaround time is
economically advantageous, making the most efficient use of time and materials"
(Friedman, 2000, 711). Man-hour - "unit of labour or productivity that one person
produces in one hour's time" (Friedman, 2000, 406). Time and a half - "payment of the
basic wage plus 50% extra - for overtime or similar bonus payment; thus double time:
double the basic rate, two and a half-time etc." (Green, 1984, 286).
Metaphor TIME IS A RESOURCE provides conceptual basis not only for
financial terms, but also for some of the sociological ones, cf.: "cultures with time
surplus" (cf. the non-metaphorical usage: "The world is now producing large food
surpluses" (CIDE, 1998: 1469)), "time scarcity" (cf. the non-metaphorical use: "Scarce
resources should be used sensibly" (CIDE, 1998: 1262)), "time affluence culture" (cf. the
non-metaphorical meaning of the adjective affluent: "having a lot of money or
possessions" (CIDE, 1998: 22)), "time famine culture" (Linder, 1970, 2).
Time comprehended within the frame of monetary macroconcept retains the
characteristic semantic features it has obtained at earlier stages of conceptualisation, the
322

main being "spatial order". A kind of conceptual blending is taking place. Mental space
of "spatial order" blends together with the mental space of "money". This blend provides
conceptual basis for the formation of the financial terms, cf.: time spread / calendar
spread / horizontal spread / spread - "option strategy in which an investor buys and sells
Put option and Call option contracts with the same exercise price but with different
expirations dates" (Downes, 1998, 649). Here time is conceived of as horizontal space or
line, on which expirations dates are placed. Long-term debt, long-term debt ratio, longterm financing, long-term gain, long-term investor, long-term liabilities, long-term loss /
short-term bond fund, short-term debt, short-term gain, short-term loss, short-term
investment - in all these word combinations the term gains a spatial feature of being either
short, cf.: "assets expected to be converted into cash within the normal operating cycle
(us. 1 year)" or long, cf.: "bond with maturity of 10 years or longer" (Downes, 1998, 336337, 566-567).
In the German-speaking community ZEIT IST DIE WARE, ZEIT IST GELD
metaphors date back to Reformation period. In 1524 M. Luther for the first time used the
expression auf Zeit verkauffen / Kauf auf Zeit with meaning "'sell on credit": "auff borgen
und zeyt theurer verkeuffen denn umb bahr gellt" ("to sell more expensive on credit and
on time than for cash"). Afterwards this usage became conventionalized. Various
derivatives, such as Zeithandel, Zeitgeschaft, Zeitkauf (Schirmer, 1911, 213) were
recorded in the dictionaries. The expression "aussehen wie die teure Zeit" (literally "to
look as expensive time") with the meaning „blass und abgemagert aussehen" („to look
pale and exhausted") dates back to 1700. From 1920 onwards in the students', pupils' and
soldiers' speech such phrases as "keine Zeit haben", "viel Zeit haben" (literally "to have
no time", "to have plenty of time") were used in the meaning "to be well off', "to be
poor", as well as the expression "mal sehen, ob ich Zeit habe" (literally "to see whether
one has got the time") meaning "to check if one has got money". In these examples the
lexeme Zeit is used as a euphemistic substitution of the word Geld. From 1950 the word
Zeit is used together with the adjective krumm, adopted from the trade sphere as the
element of the word combination "krumme Preise" ("dishonest, suspicious prices"). The
contemporary meaning of the combination krumme Zeit is "odd time, the minute index of
which cannot be devided into 5 or 10" (Kupper, 1996, 940). Among the contemporary
323

banking, law and finance terminology composite words with the roots of temporal and
monetary meaning are prevailing, cf.: das Tagegt\d, der Tagdohn, der Tagesausweis. die
TYzgeeinnahme, der Tagewen, der Tagespre\s, der Tagtsverdienst, das Fagesgeschaft
(Herbst, 1989, 880-881).
Despite the general process of substituting the egocentric economic (monetary)
macroconcept of time for the Christian macroconcept of time, the latter cannot be
completely ousted even from the sphere of banking. This is confirmed by the analysis of
English and German banking expressions "days of grace" ("a privilege to defer payment
of a note, acceptance, draft, or other time instrument after the indicated maturity for a
number of days" (Rubin, 2000, 207)), "grace period" ("period after the date the premium
is due during which the premium can be paid without no interest charged" (Rubin, 2000,
207)), "Gnadenfrist" ("letzter Aufschub, der jmdm. gewahrt wird" („the latest
postponement that given a person") (Duden, 1996, 620)).
The structure of the word combination days of grace resembles the expression
Year of Grace, meaning „Year of Our Lord, a year of the Christian era" (Brewer 1998).
Their formal likeness indicates that the combinations days of grace, grace period /
Gnadenfrist could have occured as its calque. Lexemes grace / die Gnade were
associated by the Christians primarily with God: cf. its contemporary definitions both in
English and in German: "grace - approval or kindness, esp. (in the Christian religion) that
is freely given by God to all human beings"; hence the expressions divine grace, state of
grace, Good gracious (CIDE, 1998, 615); "die Gnade - verzeihende Güte Gottes" ("God's
forgiving mercy") (Duden, 1996, 620). The derived temporal meaning of the word grace
- "a period of time left or allowed before something must be done" (CIDE, 1998, 615)
could have initially occurred as an implementation of the TIME IS THE GIFT OF GOD
conceptual metaphor. Time of the postponement might have been conceived of as given
by merciful God through the people (e.g., a creditor) "in addition" to the allowed period.
With the development of trade and banking the word combination days of grace /
Gnadenfrist began to be frequently used in the context of financial transactions in its
already narrowed meaning of "deferment of payment". Now the monetary semantic
feature is dominating in the meaning of the combination, yet the initial semantic
component of "divine mercy" has not disappeared completely.
324

The process of conceptual metaphors shift is accompanied by conceptual blending
occurring at different stages and levels of conceptualisation. Time comprehended within
the frame of monetary macroconcept retains its characteristic features of 'special order',
which it obtained at an earlier stage of conceptualisation. We can speak about conceptual
blending of two mental spaces: ' divine mercy' and 'money'.

3. Virtual macroconcept of time.

The

ever-growing

demand

for

further

timesaving

has

assisted

the

telecommunications revolution, which began in the 60s (Kellerman, 1989, 43).
Now computer technology is "so ubiquitous that it is as important as safe drinking water
and electricity" (The Economist, 2000, January 8-14, 18). For the past four decades "the
new information technologies...through the combination of telecommunications, fast
transportation, and computerized flexible production systems" (Castells, 2003, 74) have
changed the traditional time concepts. Computers "increase communication efficiency by
allowing the instantaneous transmission of large amounts of information over long
distances" (Wessells, 1990, 27). As J. Ury points out, new machines and technologies
"dramatically compress or shrink time-space. These technologies carry people,
information, money, images and risks, and flow within and across national societies in
increasingly brief moments of time" (Urry, 2003, 115). Consequently, "modern electronic
communications have influenced the social significance of the present in terms of its
speed, form and distance" (Kern, 1983, 6).
Due to the ongoing process of globalization the whole planet is being rapidly
"connected in global networks of the information and images that travel throughout the
world instantly" (Castells, 2003, 74-75). "The most fundamental aspect of globalization is
the pervasive compression of time and space, affecting the way we think, feel and act,
introducing speed and proximity as defining attributes of our daily human experience"
(Falk, 2003, 425). Information technology is said to have annihilated time, which
disappears in the simultaneity of electronic communication, instant messaging, and
information retrieval (Newman, 2002).
325

Linguistic manifestations of the changes in time concepts due to the rapid
technological development are connected with the new conceptual time feature "virtuality". For instance, before the wide-spread use of the Internet day trading ("the
practice of buying stocks or other securities and reselling them within a day") was
possible only by spending all your time at the stockbroker's office; otherwise you would
not see market results quickly enough to act upon them. Nowadays, day trading can be
carried out on line (Downing, 2000, 122). On line trading is uninterruptedly carried out in
real time throughout the planet for 24 hours. The attribute day, which in the analyzed
word combination might have been initially interpreted as "the light period of the 24-hour
cycle", loses its original meaning while "adapted to machine requirements" (Toffler,
1981, 52).
In the sentence "Billions of dollars later Y2K is on the run" (Newsweek, 2000,
January 10, 43) the computer neologism Y2K (the year 2000) occurs in contextual unity
with the metaphoric phrase Billions of dollars later. Semantic combinability in this
sentence is violated and time is associated and counted not in minutes or days but in
dollars. The semantic anomaly of this utterance is based on the close conceptual
interconnection between economy and computer technologies: that is the sphere of
computer systems where the language users substitute monetary units for traditional units
of time.
Central conceptual metaphor organizing time comprehension in the new
technocentric age is the TIME IS A VIRTUAL ENTITY / ZEIT IST VIRTUELLES
WESEN metaphor.
Analysis allowed us to single out the following prototypic features of time in the
new concept: time is "simultaneous", "instant", "accelerating", "solid",
"cyclical".
On the lexical level the most frequent attribute of time - "simultaneity"— is
also verbalized by the adjectives synchronous, bisynchronous, concurrent. quasi-parallel.
On the morphemic level "simultaneity" is verbalized by the prefix multi-, the initial
quantitative meaning ("having many") of which has extended under the influence ol the
semantic field of computer technologies and acquired a new temporal feature
"simultaneously many / gleichzeitig mehrere" in the neologisms multitasking, multiuser.
326

multicast. Conceptual attribute "acceleration" on the lexical level is manifested by the
adjective dynamic and the noun acceleration within various multicomponential terms
(e.g., accelerator board, accelerator card, dynamic adaptive routing, dynamic address
resolution (Brauner, 1997, 3)). Such prototypical characteristic feature or time as
"instant" is manifested in special computer terms containing the adjective instant (e.g.,
IM - instant messaging (Hinner, 2001, 188)), and the adverb immediately. "Cyclic
recurrence" is the dominant conceptual component in the meaning of the lexemes,
characterizing the rhythm of computer systems: cycle time, frequency, Frequenz.The
conceptual characteristics "solidity" has developed into the technocentric temporal
macroconcept due to the influence of TIME IS A SOLID STRUCTURE / ZEIT IST
EINE DICHTE STRUKTUR conceptual metaphor. Initially this metaphor occurred
within the TIME IS A RESOURCE metaphor, as illustrated by the following passage
from T. Carlstein's article "Innovation, Time Allocation and Time-Space Packing":
"innovations affect the packing of activities in a limited population time-budget... Timesaving innovations ... reduce the time requirements for various tasks and projects and thus
generate slots in the habitual time-budget, gaps which are then filled with other
activities" (Carlstein, 1978, 152). Linguistic implementations of the TIME IS A SOLID
STRUCTURE metaphor - the word combinations time slot, time slice - were borrowed by
the cyberlanguage from the everyday language but were immediately specified as
characterizing extremely .short periods of time. Temporal "substance" is so "tightly
packed with information", that "slots" necessary to allocate additional information are
made by "cutting the time- through" (as during the non-metaphorical process of cutting)
and dividing it.
Among instantiations of the new conceptual metaphor TIME IS A VIRTUAL
ENTITY / ZEIT VIRTUELLES WESEN there are lexemes naming new temporal
concepts, Y2K/Y2k (and numerous combinations with it, cf. Y2K compliant, Year 2000
Prob Y2K consulting industry, the Millennium Bug, Y2K cooperation center, Y2K optin.
The noun Millennium (das Millennium), phrase Year 2000 (Jahr-2000). Language in
Millennium (das Millennium), Year 2000 (Jahr-2000) initially had only one meaning of
"time period / date" but in the course of metonymic transfer they came to conceptualize
and verbalize specific technological phenomenon - updating of computer software due to
327

the millennial change of the year digits from 1999 to 2000. These words have as well
acquired negative connotations due to the possible spread breaks in software (hence the
phrases Y2K troubleshooter, Y2K-related faih Y2K alarm, Y2K-repair industry).
Conclusions.
The time conceptual dynamics in English and German is based on the categorial
shifts, accompanied by changes in the source domains of the conceptual metaphors and
the process of conceptual blending.
In the Christian macroconcept of time, human lifetime is conceived of on basis of
the two main conceptual metaphors: TIME IS THE GIFT OF GOD / ZEIT IST DIE
GOTTESGABE and ETERNAL LIFE IS THE GIFT OF GOD / EWIGES LEBEN IST
DIE GOTTESGABE. The spiritual value of time as God's gift determins its
conceptualisation as the most valuable human treasure. Gradual deviation of Christian
doctrine during Renaissance and Reformation results in the foregrounding of a new
egocentric economic (monetary) macroconcept of time. The basis for time perception in
this age is created by the following conceptual metaphors: TIME IS A COMMODITY,
TIME IS MONEY, TIME IS A RESOURCE. In the new technocentric age the time is
conceptualized through the following conceptual metaphors: TIME IS A VIRTUAL
ENTITY / ZEIT IST VIRTUELLES WESEN, which are shared by the whole
postindustrial world. There appears new conceptual time feature - "virtuality", while
perception of time as something "solid", "simultaneous” and "accelerating" proves that
English and German speakers conceive of time as being "compressed". The processes of
"monetarization" and "virtualization" leads to gradual oblivion of the spiritual value of
the time and may make human life devoid оf its true meaning.

328

11. Концептуальный анализ динамики метафор времени в
английском языке95
Целью настоящей статьи является проследить концептуальную динамику
представлений о времени носителей английского языка посредством анализа
категориальных сдвигов по линии области источника в следующих метафорах:
ключевой метафоре христианского понимания времени TIME IS GIFT OF THE
GOD; метафорах экономической модели времени TIME IS A RESOURCE,
TIME IS A COMMODITY, TIME IS MONEY; метафоре техноцентричной
модели времени TIME IS A VIRTUAL ENTITY.
Концептосфера

времени

не

является

статичной,

но

подвергается

динамическим трансформациям. На динамику представлений о времени оказывает
влияние человеческий опыт, общий культурный фон, ценностные ориентации
общества. Целевая сфера в метафоре времени описывается целым рядом сфер
источника,

которые

метафорически

структурируют

различные

стороны

осмысляемого понятия в силу его подобия нескольким аналогам.
Единое понимание времени у представителей англоязычного социума
сложилось

под

влиянием

христианского

вероисповедания.

Универсальное,

инвариантное содержание концепта времени, раскрытое для всей христианской
лингвокультуры в канонических христианских текстах Священного Писания и
Священного Предания, находит в английском языке свое национально-культурное
выражение

и

получает

субъективную,

аксиологически

маркированную

интерпретацию в реализациях концептуальной метафоры time is gift of the god,
где время осмысляется как бесценный дар Божий.
Центральное положение во фрейме 'Дар' занимает концепт 'Податель [дара]'.
Для христиан Подателем всех даров материальных и духовных, самой жизни
является Творец всей вселенной, Господь: "Creator... who gives time and takes
95

Впервые опубликовано в: Заботкина В.И. Коннова М.Н. Концептуальный анализ динамики
метафор времени в английском языке // Концептуальный анализ языка: современные
направления исследования: Сборник научных трудов РАН, Институт языкознания. –М., 2007.
С. 204-215

329

it again" (The Interpreter's Dictionary of the Bible, 1962: 647); Their springs and
summers came to me // As love- gifts from an unseen Giver /.../ What shall I render
to my God //For fifty years of loving-kindness? (Farningham, 1907: 270).
Представление о времени, как даре Божием, впервые возникает в
Священном Писании и Предании, как, например: 1. В Псалтири: "Не asked life of
thee; thou gavest it to him, length of days for ever and ever" [Ps. 21, 4]. 2. В Новом
Завете: "Nevertheless he...gave us rain from heaven and fruitful seasons" [Acts: 14, 17].
3. В "Исповеди" Аврелия Августина: "At your nod the moments fly by. From them
grant us space for our meditations on the secret recesses of your law" (Chadwick, 1991:
222).
Однако образ времени-дара не ограничивается произведениями сугубо
религиозного

дискурса.

Он

характерен

для

оригинальных

англоязычных

произведений, среди которых строки частной корреспонденции, стихотворения,
современные работы социологической и даже языковедческой тематики: "May God
bless her and you and grant you many years of peace and love" (Wordsworth, 1967:
550); "God speed you, ancient father, // And give you a good daye" (Percy, 1857: 308);
"...time was still understood as being 'God given'" (Held, 1998: 211), "One of our
major cultural models of life is that each of us is allotted a certain fixed time on earth"
(Lakoff, 1989: 34-35).
В аксиологических концептах раскрываются представления о том, что
христианин понимает время как бесценный дар, данный для борьбы с грехом, для
развития талантов и творчества, для любви и добра.
Среди аксиологических концептов фрейма Дар первостепенное значение
имеет концепт 'Ценность [дара]. "Время осознается как ценность, когнитивным
основанием которой являются пропозиции, связанные с этическими убеждениями
в культуре какого-либо социума" (Лебедько 2002, 187). Этот концепт выражается в
языке преимущественно экспрессивно и эмоционально окрашенными лексемами с
общей антропоцентричной ассоциативной семой 'то, чем дорожат', например:

330

"To-day the last Sunday of the Church's year and her services all tend to remind us of the
preciousness of time" (Ribblesdale, 1930: 99-100);
"A religious outlook meditates on the sacramental value of each moment for
eternity" (New Catholic encyclopedia, 2003: 79).
С пониманием ценности времени неразрывно связано представление о том,
для чего даруется человеку время на земле, которое составляет концепт
'Назначение [дара].' В христианской модели времени в основании этого концепта
лежит стремление христианина к святости и память о смерти, ибо, по слову
Евангелия, только очищенное покаянием сердце способно воспринять дар жизни
вечной: "The time is fulfilled, and the kingdom of God is at hand: repent ye, and believe
the gospel" [St. Mark 1: 15]. Наиболее ярко среди оригинальных англоязычных
произведений эта мысль отражена в молитвах, напр.: "Honour and praise be given to
thee, О Lord God Almighty, ...for sparing us so long, and giving us so large a time of
repentance" (Stevenson, 1979: 1735).
Истинное покаяние всегда приводит к изменению образа жизни, поэтому
существуют различные возможности реализации концепта 'Назначение [дараТ: 1)
труд во славу Божию: "Thus, most gracious prince, I beseech our good Lord God to
send your majesty long life and good health, to God's glory...аnd the wealth of this noble
realm" (Crawford, 1994: 204); 2) дела на благо ближнего: "1 pray God to give me life
to finish these works which I trust will live and do good" (Wordsworth, 1967: 470); 3)
спасение души: "It [time] is given to man so that he can seize the opportunity and not
pass up salvation" (The Interpreter's Dictionary of the Bible, 1962: 648).
С пониманием истинного предназначения времени неразрывно связано
желание правильно его использовать. Основанием для возникновения концепта
'Использование [дараТ стали слова св. апостола Павла в Послании к Ефесянам:
"See then that ye walk circumspectly, not as fools, but as wise, Redeeming the time
because the days are evil [Ephesians 5: 15-16]. Христиане осознают, что за каждый
прожитый день они должны будут дать отчет Богу. Здесь мотивом бережного и
осторожного отношения ко времени является опасение напрасно потратить часть
331

полученного драгоценного дара: "duty... to manage it [time] with the utmost
diligence" (Adam, 1990: 113).
Понимание того, что время жизни является непрерывной милостью Божией,
рождает чувство благодарности к Творцу, которое можно обозначить концептом
'Отношение 1к Подателю]'. В анализируемых источниках этот концепт выражен
посредством слов семантического поля "благодарность": "We shall do nothing but
eat and make good cheer, // And praise God for the merry year..." (Stevenson, 1979:
183); "The motivation given by the canons and their commentators is gratitude towards
a benevolent God, and joyful celebration of Christ's Resurrection. The modality is gift:
the Sabbath was made for man" (Baun, 2002: 4).
Наряду с вышеперечисленными концептами в структуре источ- никового
фрейма 'Дар' был выделен находящийся на периферии концепт 'Получатель [дара].'
в роли которого выступает мир/человек: "Human beings are allotted their appointed
span of life" (Bromiley, 1988: 853); "Temporality is the God-given form of existence for
the creature world" (The Interpreter's Dictionary of the Bible, 1962: 647).
Можно заключить, что в христианском понимании отношение человека ко
времени определяют ценностные приоритеты. Восприятие земного мира как
ступеньки к миру небесному вызывает стремление христианизировать все стороны
жизни, сделать веру определяющей в отношении к людям, труду, богатству.
Земное подчиняется небесному, временный земной отрезок бытия воспитывает
душу для Вечной Жизни (Сурова, 2000: 147).
Отход Западной Европы от христианства, начавшийся с церковным
расколом 1054 года и усилившийся в эпоху Возрождения, приводит к
постепенному забвению духовной ценности времени, как данного человеку Богом.
С отходом от христианства постепенно изменяется понятие о цели человеческого
существования. Новое, эгоцентричное отношение к жизни предлагает вместо
блаженства вечного "блаженство" временное, земное, быстро преходящее.
Центром

становится

человек,

стремящийся

к

самоутверждению,

которое

возможно, прежде всего, за счет "правильного" использования времени. И если
первоначально рачительное использование времени имеет моральный смысл, то
332

впоследствии на первый план выдвигаются экономические соображения, которые
стимулируют увеличение ценности времени сугубо в денежном эквиваленте на
производстве, а вскоре и во всем сообществе.
Изменение в образе мыслей приводят к постепенному категориальному
сдвигу в сфере источника концептуальной метафоры времени. Из фрейма области
источника 'Дар' удаляется центральный концепт "Податель [дара]'. Как следствие,
происходит нарушение всех отношений внутри сферы источника: в центр фрейма
выдвигается периферический концепт 'Получатель [дара]', который становится
ключевым концептом нового источникового фрейма - концептом 'Владелец'.
Концепт 'Обладание', присутствовавший во фрейме 'Дар', становится переходным
звеном в процессе образования новой концептуальной метафоры TIME IS A
RESOURCE, для которой характерен иной набор концептов.
В

центре

находится

концепт

'Владелец',

которым

становится

че-

ловек/общество: "the school bell structures secular time, a time that no longer belongs
to God but to a human collective" (Adam, 1990: 106); "The time which used to belong
to God alone was the property of man" (Le Goff, 1980:51).
Человек распоряжается 'Ресурсом' времени: "...in a businessman's civilization
believing 'time is money', social time is like raw material to be harnessed by capital"
(New Catholic Encyclopedia, 2003: 79); "Time, unlike other economic resources,
cannot be accumulated" (Linder, 1970: 2).
Центральное место занимает также концепт 'Стоимость.' пришедший на
смену концепту 'Ценность': "money is made by providing the most output per unit of
input and that includes the input of time" (Stalk, 1990: 149).
На область времени проецируется целый ряд концептов, связанных с
областью 'Ресурс': 1). Концепт 'Потребление': "We...only end up exploiting and
devaluing each other's time" (Rifkin, 1987: 11-12); 2). Концепт 'Дефицит' указывает
на ограниченное или недостаточное количество ресурса для достижения цели: "It
is commonly perceived that... there is an increasing shortage of time" (Southerton, 2003:
6); 3). Концепт 'Изобилие' обозначает достаточное/большее количество ресурса,
чем необходимо для достижения цели: "Cultures with a Time Surplus...Cultures with
333

a superfluity of time are to be found in the poorest countries" (Linder, 1970: 17); 4).
Концепт 'Эффективность' обозначает наиболее успешное и рациональное
использование ресурса: "The social demand for more efficient time-use brought about
technological innovations to satisfy this demand" (Kellerman, 1989: 42); 5). Концепт
'Напрасная трата' обозначает разницу между фактическим потреблением и идеальным потреблением ресурса: "wasted time does not litter the floor like wasted
material" (Stalk, 1990: 149-150); 6). Концепт 'Сбережения' обозначает разницу
между фактическим потреблением и большим потреблением ресурса, которое
могло бы иметь место: "...periods of rest...are seen above all as reserves which may be
drawn upon for purposes of rationalization" (Held, 1998: 217); 7). Концепт 'Контроль'
объединяет представления об управлении ресурсом: "technology dictated temporality modes to a large degree, it was turned into 'applied time control"' (Kellerman, 1989:
42).
Концепт 'Стоимость', занимающий центральное место в структуре фрейма
'Ресурс', становится переходным звеном в процессе возникновения двух, связанных
отношением метонимии, концептуальных метафор времени: метафоры TIME IS A
COMMODITY и метафоры TIME IS MONEY.
Центральным концептом области источника в концептуальной метафоре
TIME IS A COMMODITY является концепт 'Торговля'. Впервые представление о
времени как о товаре возникает в Европе в связи с вопросом о ростовщичестве,
которое длительное время понималось как торговля временем (Noonan, 1957). Об
этом убеждении свидетельствуют, в частности, слова Джона Дунса Скота (ум.
1308), профессора теологии в Оксфорде: "Other rationales for the usury prohibition
are indicated in two rules by which usury may always be determined. The first is that
any sale of time is uswy" (Noonan, 1957: 61). Широкое распространение
концептуализация времени как товара для торговли получает в XVIII-XIX вв. в
США, где, в связи со сложившейся системой работорговли, время человеческой
жизни, онтологически не имеющее денежного эквивалента, продавалось и
покупалось: ср. "I have for a sale a very likely yellow woman, ... [with] between five or
six years to serve. The balance of her time will be sold very low"; "He was a slave to a
334

gentleman who allowed him to buy his time" (The Atlantic, 1965, April), (Mathews,
1951: 1735). Понимаемое как товар, время стало стандартным, заменимым,
покупаемым: "Linear time is commodified time, because time is money" (Oian, 2004:
191).
Концептуальная метафора TIME IS MONEY лежит в основе осмысления
времени как денег, одного из видов материальных ресурсов. В английском языке
выражение Time is money впервые встречается в 1572 году в произведении
английского автора Уилсона "Discourse upon Usuary" (Mieder, 1992: 599), и в
дальнейшем получает широкое распространение. В XIX веке слово time начинает
использоваться для обозначения финансовых операций: time bill (1831) "вексель, содержащий установленную для его оплаты дату"; time deposit (1853) "временной вклад"; time draft (1863) - "временной чек". В этот же период
выражение on time приобретает новое значение - "в кредит" (Mathews, 1951:
1735).
Время,

концептуализируемое,

как

ресурс

и

товар,

приобретает

характеристики материального объекта. Возникает концептуальная метафора TIME
IS A SOLID OBJECT (Липилина, 1998: 99), в которой время, наполненное
событиями, понимается в виде физического тела, обладающего плотностью. Время
осмысляется как имеющее конкретные очертания и формы, как некий жесткий
каркас, структурирующий существование человека и общесгва: "Organisation
within a time- grid of calendars and clocks facilitates precision" (Adam, 1990: 106).
Время приобретает определенное физическое строение: "one of the fastest- spreading
innovations during the 1970's was 'flextime

(Toffler, 1981: 246)]. Время,

обладающее плотностью, может подвергаться внешнему воздействию: а) может
быть разделено на более мелкие фрагменты: "What time we do have is chopped up
into tiny segments" (Rifkin, 1987: 11); б) может быть сжато или деформировано:
"the compression in both time and space that result..." (Taylor, 2003: 3); в) может
быть вытянуто или расширено: "The metropolis gives the appearance of stretching
time, lengthening and expanding it" (Paolucci, 1998: 271); в) во временной ма

335

терии могут быть проделаны отверстия: "Men more commonly expressed a right to
leisure and created time slots for leisure outside the home" (Steward, 2000: 67).
Представление
воздействию,

о

прежде

времени
всего

как

способном

уплотнению

и

подвергаться
деформации,

внешнему
становится

концегггуальным основанием для формирования во второй половине XX века
нового

техноцентричного

образа

времени.

Использование

множества

компьютерных систем приводит к резкому сокращению, "сжатию", компрессии
времени и пространства (Urry, 2003: 115).
Возникает новая концептуальная метафора TIME IS A VIRTUAL ENTITY, в
которой

на

концептуальную

область

времени

проецируется

свойства

и

характеристики, присущие области компьютерных технологий.
Как

источник

времени

воспринимаются

заложенные

в

компьютер

программы: "...computer...can represent time symbolically, communicate a sense of
time that is not necessarily the time, and thereby produce virtual time" (Strate, 1996:
359). Время уподобляется явлению технического порядка: "Digital time is...time as a
sequence of numbers" (Strate, 1996: 356). Возникают новые темпоральные
концепты компьютерного времени: "Many people first experience the difference
between the worlds of computime and clock time when playing video games..." (Rifkin:
1987, 16); "...the cyberspace that is associated with computing and computer- mediated
communication has a counterpart: cybertime" (Strate, 1996: 352). Виртугльное время
компьютерных технологий приобретает новые прототипичные характеристики: 1)
'абстрактность' (оторванность виртуального времени от природных ритмов и
человеческого существования): "The new 'computime' represents the final abstraction
of time and its complete separation from human experience and the rythms of nature"
(Rifkin 1987: 15); 2) 'высокая скорость': "cybertime is quicktime, based on the
hyperspeed of the nanosecond" (Strate, 1996: 359); 3) 'одновременность': "The meter of
our day is more likely to be synchronized to the network and its internal asynchronicity"
(Hassan, 2003: 235); 4) 'мгновенность': "Timeless time...may take form of compressing
the occurrence of phenomena, aiming at instantaneity..." (Castells, 2004: 125); 5)
'фрагментарность': "Each involves novel ways in which different times, of intensively
336

commodified future, nanosecond instantaneity, the hyper-fragmentation of time" (Urry,
2002: 21). Под влиянием компьютерных технологий меняется понимание сущности
времени - высказывания носителей языка свидетельствуют об изменении и даже
исчезновении времени: "Network time constitutes a new and powerful temporality that
is beginning to displace, neutralize, sublimate...other temporal relationships" (Hassan,
2003: 235); "cybertime is nontime" (Strate, 1996: 357); "The instantaneity of electronic
speed is commonly said to annihilate distance...but it also annihilates duration..."
(Strate, 1996: 357).
Анализ концептуальной динамики метафор времени в английском языке
позволяет сделать вывод о том, что движение концептов осуществляется как по
вертикали - из одной источниковой зоны в другую, так и по горизонтали - в
результате проецирования новых концептов источниковой зоны на целевую зону
времени. Происходит переход от христианской метафоры TIME IS GIFT OF THE
GOD к экономическим метафорам TIME IS RESOURCE/COMMODITY/ MONEY/
SOLID OBJECT и техноцентричной метафоре TIME IS A VIRTUAL ENTITY,
сопровождающийся проецированием меняющихся концептов источниковой зоны
на целевую зону времени. Таким образом, концептуальная динамика метафор
времени отражает смену ценностных установок членов языкового сообщества.

337

Раздел II. Семиотические аспекты когнитивных
лингвистических исследований

1. Конвенциональность vs креативность в лексиконе (когнитивнодискурсивный подход)96

Данная статья выполнена в русле когнитивно-дискурсивной парадигмы,
заявленной Е. С. Кубряковой в книге «Части речи с когнитивной точки зрения»
(Кубрякова, 1997). Мы исходим из понимания значения слова как когнитивнокоммуникативной сущности; соответственно, изменение значения представляет
собой изменение как в коммуникативно-прагматическом, так и в когнитивном
аспектах значения слова. Однако, прежде чем перейти к рассмотрению
креативности и конвенциональности в процессе развития новых значений,
остановимся на некоторых общетеоретических вопросах, связанных с основным
концептом, лежащим в основе дихотомии «конвенциональность - креативность», аналогией.
Е. С. Кубрякова в «Размышлениях об аналогии» рассуждает о том, в чем
следует усматривать новаторство говорящего - в новой комбинаторике известных
знаков, или уже в самом о тб о р е ( р а з рядка наша. - В. 3.) языковых средств и
существующего инвентаря, предлагает новый ракурс рассмотрения инноваций в
языке, сосредоточив внимание на механизмах процессов аналогии.
Основываясь на идее Г. Пауля (Пауль, 1960, 17) об аналогии как решении
пропорционального уравнения и на знаменитом квадрате Гринберга как методе
обнаружения морфологической членимости однотипных форм (Гринберг, 1963,
81), Е. С. Кубрякова предлагает выделить три типа словообразовательных
процессов: 1) ориентирующийся на уникальный или почти уникальный
96

Впервые опубликовано в: Конвенциональность vs креативность в лексиконе (когнитивнодискурсивный подход) // Сборник «С любовью к языку». М., Институт языкознания РАН,
2002 г.

338

лексический образец; 2) ориентирующийся на определенную модель отношений
словообразовательной производности, то есть регулярную корреляцию между
образованиями; 3) ориентирующийся на модель перехода от синтаксической
конструкции к ее свернутому аналогу, универбу (Kubryakova, 1978). При этом
отмечается сложность и неоднозначность аналогии. С одной стороны, она является
регламентирующим началом, ориентирующимся на правило. С другой стороны,
аналогия может иметь и реформаторский характер, когда она преобразует
существующие формы и перестраивает их.
Так, например, в речи ребенка аналогия - проявление творческого начала
(Kubryakova, 1978, 46). Очевидно, аналогия является креативной, когда слово
создается по малым или уникальным образцам. Например: all-at-onceness состояние, при котором множество дел делается одновременно. Когда же создание
новой единицы идет по большим стереотипным продуктивным моделям, это
конвенционально. Новаторство и творчество начинается тогда, когда человек
усматривает новые схемы и связи, новые сети отношений.
При

всей

креативности

семантической

деривации

словообразование

выигрывает с точки зрения воспринимающего, так как новая форма фокусирует
внимание слушающего в большей мере, чем уже известная форма, каким бы новым
содержанием она не наполнялась.
Перейдем к рассмотрению вопроса конвенциональности и креативности при
семантической деривации. На наш взгляд, в данном случае в основе дихотомии
«конвенциональность - креативность» помимо аналогии лежит еще один концепт «нарушение». При этом мы отдаем себе отчет в том, что так же как не всякая
аналогия конвециональна, так и не всякое нарушение креативно.
Любое изменение значения (кроме чистой метонимии и синекдохи)
основывается на аналогии. Даже такие виды семантической деривации, как
расширение и сужение, по модели вид - род и род - вид в основе своей имеют
аналогию. Так, в хрестоматийных примерах сужения древнеанглийское deor (дикое
животное) - deer (олень) и расширения - mete (пища) и meat (мясо), нельзя не
увидеть того факта, что, находясь в гипогиперонимических отношениях,
представители вида и рода имеют общую часть значения.
339

При этом мы отдаем себе отчет в том, что аналогия (сходство) при метафоре
отличается от сходства при сужении и расширении значения. Метафора, с точки
зрения формальной логики, есть высказывание образования отношения подобия в
модусе фиктивности (Жоль, 1984; Телия, 1988а), передаваемом с помощью
логической связки «как если бы». Эта связка может принимать различные оттенки
значения: от модуса сравнения (как) в идентифицирующих метафорах (типа box телевизор) и концептуальной метафоры, служащей порождению новых понятий
за счет предикации логически несовместимых сущностей с помощью оператора
«как если бы», до ослабленного модуса фиктивности в художественной
литературе. Разница заключается также и в том, что при явных метафорах происходит резкий скачок имени с одного денотата на другой.
Аналогия как основа метафоры может быть как денотативной, так и
ассоциативной. В первом случае речь идет о визуальном сходстве, во втором сходство имеет имплицитный, завуалированный характер. Значительную роль при
этом играет инферентный слот во фрейме исходного значения. При метафоризации
не

следует

обязательно

искать

новых

схем,

свойственных

словарным

определениям двух слов. Здесь речь идет скорее об образовании общих
ассоциаций, зачастую трудно определимых, ибо метафора зарождается на базе
расплывчатых понятий, которыми оперирует человеческое познание.
Представление о расплывчатых понятиях хорошо согласуется с идеей
фреймов, то есть всей информацией об обозначаемом, которая и обусловливает
нечеткость контуров в семантике лексемы или ее отдельного лексикосемантического варианта (ЛСВ) (Kittay, 1987). Различие между метафорой и
расширением (сужением) значения заключается также и в том, что в метафоре
присутствует образная внутренняя форма - признак, участвующий в создании
вторичных наименований как tertium comparationis (Телия, 1986, 59).
Благодаря метафоре происходит концептуализация нового фрагмента
действительности по аналогии с уже сложившейся системой понятий. Аналогии,
основанные на ключевых метафорах, позволяют применить знания и опыт,
приобретенные в отдельной области, для решения проблем в другой сфере.
340

Однако в теории контроверзы метафора может рассматриваться как
противоречие (Маккормак, 1990, 361). Действительно, при образовании любого
нового значения, в том числе и метафорического, происходит нарушение
референтной отнесенности слова, то есть нарушаются семантические связи между
знаком и обозначаемым референтом. Иными словами, возникает семантическая
аномалия. Однако, данный тип нарушений - это лишь одно звено в цепочке
нарушений, имеющих место при образовании новых значений. Исходя из того, что
метафора - это не только семантический процесс, но и когнитивный, при ее
образовании происходят нарушения, по своей природе являющиеся когнитивными.
Метафора отвергает принадлежность объекта к тому классу, в который он на
самом деле входит, и утверждает включенность его в категорию, к которой он не
может быть отнесен на рациональном основании (Арутюнова, 1990б, 17).
Источник метафоры - сознательная ошибка в таксономии объектов. Метафора
работает на категориальный сдвиг (Ортега-и-Гассет, 1990, 74; Ricoeur, 1978, 150).
Она основывается на категориальной ошибке (Риккер, 1990, 441), причем эта
ошибка намеренная.
Иначе говоря, происходит перекатегоризация концептов, в результате чего
под «крышу знака подводится новый концепт или набор концептов, сведенных в
единый гештальт» (Кубрякова, 1990), меняется когнитивная структура как
отдельного ЛСВ, так и всей лексемы в целом. При этом, как известно, между
семантическими и когнитивными процессами существуют отношения зависимости
первого

от второго:

когнитивный.

в основе семантического процесса

Рассматриваемые

изнутри

метафоры

лежит процесс

функционируют

как

когнитивные процессы, с помощью которых мы углубляем наши представления о
мире и создаем новые гипотезы. «Рассматриваемые извне, - отмечает Маккормак, они функционируют в качестве посредников между человеческим разумом и
культурой. Новые метафоры изменяют повседневный язык и одновременно
меняют способы нашего восприятия и постижения мира» (Маккормак, 1990, 360).
Напомним положение Е. С. Кубряковой о том, что акт номинации, с точки
зрения ономасиологического подхода (предвестника когнитивного подхода),
предполагает две различные операции: 1) для того, чтобы назвать что-либо,
341

необходимо идентифицировать референт, определить его место в когнитивной
системе говорящего и отнести его к определенной категории; 2) далее идет
операция сравнения данного референта с другими подобными ему в данной
категории (классе), в результате выделяются характеристики, отличающие данный
референт от ему подобных. Иными словами, происходит сначала общая
категоризация, затем субкатегоризация. Далее происходит поиск тела для
обозначения данного концепта или группы концептов.
В памяти говорящего идет поиск канонической формы для обозначения
данного референта: если такой формы не находится, автор генерирует новую
форму, соответствующую данному пучку признаков (Кубрякова, 1986, 59). Однако,
если находится уже существующая каноническая форма для выражения нового
значения, мы имеем дело с развитием семантической деривации.
Естественно, помимо когнитивных и семантических процессов при
образовании новых значений имеют место изменения и прагматические, то есть
изменения по линии «знак - пользователь».
Новое значение слова появляется в результате его употребления в
нетипичной ситуации, в новом контексте, в новом дискурсе. Как писал Г. Пауль,
первый шаг в изменении значения слова - это отклонение в его употреблении
(Пауль, 1960). Таким образом, изменение значения словарной единицы начинается
с дискурса, с нарушения коммуникативно-прагматических норм. Мы попытаемся
проанализировать

соотношение

конвенциональности

и

креативности

во

взаимодействии с различного рода инференциями, имеющими место при развитии
новых значений традиционных слов.
Как известно, когнитивная операция инференции - это «получение выводных
знаний в процессе обработки информации и / или языка» (Кубрякова, 1996а, 33).
Без понимания инференции и ее роли в мыслительной деятельности человека
установить природу полисемии кажется просто нереальным (Кубрякова, 1996а, 16).
Принцип инференции является ведущим принципом как когнитивной лингвистики,
так и прагмалингвистики (ср: теория концептуальной семантики Рея Джекендоффа
(Jackendoff, 1997) и теория импликатур Грайса (Grice, 1975)). В лингвистике
последнего десятилетия появился термин «инференциальная коммуникация»
342

(Sperber, 1986). В процессе общения слушающий пытается понять (инферировать,
вывести) интенцию говорящего. На смену лингвистики декодирования приходит
лингвистика инференции.
Однако, как отмечает Е. С. Кубрякова, если инференция на уровне
понимания текста уже привлекала к себе внимание лингвистов, то такие явления,
как

регулярная

полисемия,

и

разрешение

случаев

многозначности

и

двусмысленности в тексте, нуждаются в пересмотре (Кубрякова, 1996а, 16).
Анализируя выводные знания в процессе образования новых значений, мы
пришли к выводу о том, что инференция может основываться как на сходстве, так
и на противопоставлении.
Попытаемся

проанализировать

процесс

конвенционализации

прагматических инференций, которые слушающий извлекает из контекста
нетипичного употребления слова. Говорящий как бы приглашает слушающего
осуществить операцию инференции и, соответственно, произвести определенные
когнитивные усилия по распознаванию тех новых смыслов, которые возникают у
слова в результате употребления его в новом контексте.
Таким образом, как указывалось выше, креативность при семантической
деривации основывается на нарушении или отклонении. Для примера приведем
слово aggressive, которое в последние годы приобрело в английском языке новое
значение

active,

energetic,

enterprising

(активный,

энергичный,

предприимчивый). Однако первое употребление этого слова в несвойственном ему
контексте было обнаружено в 1930 г. в одной из канадских газет в Ванкувере. Там
было помещено объявление, приглашающее на работу aggressive clothing
salesman (агрессивного (предприимчивого) продавца одежды). Двадцатью годами
позже, в 1956 г., в еще одной из канадских газет появилось объявление о вакансии
со следующим комментарием: «only aggressive men need apply». Таким
образом, был сделан первый шаг к изменению значения. Мы можем говорить о
появлении нового варианта значения слова «aggressive». Очевидно, читающий
должен был произвести операцию инференции, чтобы установить новый смысл
слова aggressive. Потребовалось еще 40 лет, чтобы это значение закрепилось,
стало общепризнанным и было зарегистрировано в словарях английского языка.
343

Аналогичный процесс конвенционализации прагматической инференции,
появившейся в результате нетипичного употребления слова в новом для него
контексте, представляет слово adult. Как известно, новый ЛСВ, зафиксированный
в

американских

словарях,

является

эвфемизмом

и

имеет

значение

«pornographic». Первое отклонение в употреблении нейтрального слова «adult» в
новом прагматическом контексте зафиксировано в 1958 г. в журнале «New Musical
Express», где в разделе объявлений было упомянуто о «unusual adult photo
sets», предназначаемых в качестве «free exciting offer».
Данные

примеры

демонстрируют

креативность

авторов

подобных

инноваций, которые со временем становятся общепризнанными, разделяемыми
всеми членами общества. Таким образом, оттенки значения, появившиеся в
результате отклонения в употреблении, превращаются в узуально закрепленное
значение слова. При первом отклонении в употреблении слова мы имеем дело с
микродинамикой, то есть с изменениями на уровне отдельного значения (ЛСВ);
когда же эти новые смыслы полностью закрепляются и оформляются в структуре
лексемы в качестве дополнительного ЛСВ, добавившегося к существующим ЛСВ,
мы имеем дело с макродинамикой, то есть с изменением на уровне семантической
структуры всей лексемы.
При этом необходимо различать два вида инференции - прагматическую и
когнитивную. Прагматическая инференция, как указывалось выше, возникает в
контексте. Когнитивная инференция имеет место при наследовании информации
из исходного значения (ЛСВ) в новое значение (ЛСВ), что вскрывается в
результате анализа когнитивного механизма развития новых значений при
полисемии. Как известно, когнитивную структуру всей

лексемы

можно

представить как единый макрофрейм, состоящий из нескольких фреймов, лежащих
в основе каждого отдельного ЛСВ. В свою очередь, во фрейме отдельного ЛСВ
выделяются следующие слоты в соответствии с теорией Д. Пустейевского: 1)
конститутивный, лежащий в основе денотативной части значения; 2) инферентный,
лежащий в основе всех ассоциаций, связанных с денотатом; 3) формальный,
отражающий

категориальную

принадлежность

денотата;

4)

телический,

отражающий действия, совершаемые объектом или над объектом.
344

При метафоре информация наследуется, как правило, из инферентного слота
или /и телического слота исходного значения в конститутивный слот нового
значения. В результате инференция становится референцией. Так, при образовании
нового значения слова bird «an attractive girl or woman» информация наследуется
из инферентного слота (нечто хрупкое, нежное, привлекающее внимание) и из
телического слота (за птицами обычно наблюдают). Аналогичные процессы
когнитивной инференции произошли при образовании нового значения слова dog
(a traitor, a betrayer). Информация наследовалась (инферировалась) из телического
слота, отражающего такие действия собаки-ищейки как выслеживание, поиск по
следу.
При расширении и сужении значения наследование информации происходит
преимущественно из конститутивного слота исходного значения в конститутивный
слот нового значения. Таким образом, между прагматической и когнитивной
инференцией существует тесная взаимозависимость и взаимосвязь.
Из всего вышеизложенного можно сделать вывод о том, что креативность и
конвенциональность не исключают друг друга, а находятся в тесных отношениях
взаимозависимости. Новый оттенок значения слова, созданный в результате
креативности инноватора, должен пройти процесс конвенционализации, чтобы
стать полноценным ЛСВ в семантической структуре слова.

2. Семиотические аспекты представления знаний в семантической
структуре слова97

Целью данной статьи является выявление взаимосвязи между структурами
знания, репрезентируемыми словом и центральным понятием семиотики –
интерпретантой.
97

Впервые опубликовано в: Семиотические аспекты представления знаний в семантической
структуре слова // Проблемы представления (репрезентации) в языке. Типы и форматы знаний:
Сб. науч. трудов / РАН. Отв. ред. Кубрякова Е.С. - М.-Калуга: Издательство «Эйдос», 2007.

345

Репрезентация вслед за Е.С. Кубряковой трактуется нами в качестве
ключевого

понятия

когнитивной

науки,

относящегося

как

к

процессу

представления (репрезентации) мира в голове человека, так и к единице подобного
представления, стоящей вместо чего-то в реальном или вымышленном мире и
потому

замещающей

это

что-то

в

мыслительных

процессах.

Последнее

определение указывает на знаковый или символический характер репрезентации и
связывает исследование репрезентации с семиотикой (Jorna, 1990:17), т.е.
заставляет предположить существенность для данной единицы не только ее
содержания, но и способа ее представления в психике человека (Кубрякова, 1996б,
157).
Мы исходим из положения Е.С. Кубряковой о том, что понятие
репрезентации должно быть существенно расширено и обогащено: и за счет
понимания роли образов в нашем сознании, и за счет понимания роли физического
и социального окружения человека, и за счет включения данных о работе всех
органов чувств с их ощущениями и эмоциями, и, наконец, за счет понимания того,
что человек делает – не с концептами в его мозгу, а с реальными вещами в
реальном мире и как он взаимодействует с реальными людьми вокруг него.
(Кубрякова, 2004б)
Как

известно,

одним

из

основных

свойств

знака

является

его

интерпретируемость. Обобщая основные черты знака, Р. Якобсон подчеркивает тот
факт, что знак должен быть, с одной стороны, перцептуально воспринимаемым, а с
другой стороны, интерпретируемым (Jakobson, 1971). Как отмечает Е.С. Кубрякова,
в свойствах знака заложена его материальность и интерпретируемость (Кубрякова,
2001). Таким образом, центральным понятием семиотики становится понятие
«интерпретанта». Как известно, этот термин был введен Ч. Пирсом в качестве
третьего члена семиотической диады «означаемое – означающее» (Pierce, 1934).
Сам Ч. Пирс по-разному понимает интерпретанту. В одних случаях он
отождествляет ее с контекстом (знак становится знаком только в определенном
контексте). В других случаях интерпретанта понимается Пирсом как набор правил
346

употребления. И в том и в другом случае интерпретанта рассматривается как чисто
прагматическая составляющая акта семиозиса. В современной лингвистике эта
точка зрения поддерживается Т. Гивоном (Givon, 1989).
С

другой

стороны,

Ч.

Моррис,

цитируя

Аристотеля,

определяет

интерпретанту как общие знания о предмете (концепт), т.е. как когнитивную
категорию (Morris, 1938). Эта двойная природа интерпретанты и заложила базу для
развития

когнитивно-ориентированной

теории

коммуникации.

Именно

интерпретанта является связующим звеном между когнитивистикой и семиотикой.
В

лингвистике

уже

предпринимались

попытки

классифицировать

интерпретанту по различным основаниям. Так, Ю.С. Степанов предложил
различать интерпретанту по денотату и сигнификату (Степанов, 1982). Е.С.
Кубрякова предлагает ввести словообразовательную интерпретанту, которая бы
фиксировала способ представления семантики производного слова и указывала на
непосредственный источник его мотивации, а также на операцию по его
преобразованию (Кубрякова, 2001).
Нам

представляется

возможным

ввести

понятие

прагматической

интерпретанты, которая несет информацию об ограничениях на употребление
знака в зависимости от основных параметров широкого прагматического контекста.
При этом нельзя забывать о четвертом компоненте семиозиса – интерпретаторе, т.
е. человеке, генерирующем новые знания с его статусными характеристиками,
возрастом, этнической принадлежностью, гендером и со всем социальным
окружением. Иными словами, прагматическая интерпретанта являет собой
определенный прагматический код знака. (Zabotkina, 1997a).
Слово впитывает в себя черты контекстов его употребления. Оно несёт в
своей концептуальной структуре следы его многократного употребления в
различных типах контекста. Напомню в этой связи известное положение Пирса о
различных типах интерпретанты. Речь идёт о:
3.

непосредственной интерпретанте (immediate interpretant)

4.

динамической интерпретанте (dynamic interpretant)

5.

конечной интерпретанте (ultimate/normal interpretant)
347

Мы считаем возможным соотнести непосредственную интерпретанту с
контекстом акта порождения слова. Динамическая интерпретанта может быть
соотнесена с широким социокультурным контекстом, в который включается
инновация в процессе конвенционализации. Конечной стадией в процессе
конвенционализации неологизма является его вхождение в систему языка. Речь
идёт о том типе контекста, который соотносится с пирсовским Ultimate или Normal
Interpretant.
Рассмотрим роль прагматической интерпретанты в процессе активизации
различных структур знания, репрезентируемых словом.
Обратимся к анализу концептуальной структуры, лежащей в основе
полисемантичного слова. Как правило, концептуальная структура построена по
принципу радиальной категории. Каждое отдельное значение слова представляет
собой отдельные фрейм, соотносящийся к определенной концептосферой.
Остановимся кратко на понимании термина фрейм. Вслед за В. З.
Демьянковым (Кубрякова, Демьянков, 1996:179-180) мы считаем возможным
сгруппировать основные понимания термина фрейм следующим образом.
Основополагающим является понимание фрейма по Филлмору, в концепции
которого это система выбора языковых средств – грамматических правил,
лексических единиц, языковых категорий, - связанных с прототипом сцены. Кроме
связей внутри фрейма, есть еще и межфреймовые отношения, существующие в
памяти как результат того, что разные фреймы включают один и тот же языковой
материал, а элементы сцен сходны, определяются одним и тем же репертуаром
сущностей, отношений или субстанций, а также контекстов употребления в жизни
человека (Fillmore, 1975a:124). Важным для нашего исследования является
понимание фрейма как схемы, сценария и когнитивной модели как системы
категорий, структурированных в соответствии с мотивирующим контекстом.
Мотивирующий контекст – корпус пониманий, структура практик или история
социальных установлений, на фоне которых нам кажется постижимым создание
конкретных категорий в истории языкового коллектива (Fillmore, 1975a:119).
Формально фрейм представляют в виде структуры узлов и отношений.
Вершинные уровни фрейма фиксированы и соответствуют вещам, всегда
348

справедливым по отношению к предполагаемой ситуации. Ниже этих узлов –
терминальные узлы, или слоты. Родственные соотнесенные фреймы связаны
фреймовыми

системами.

Фреймы

хранятся

с

некоторым

значением

«по

умолчанию» (default meaning) при каждом терминальном узле. Возможны подмены
этих значений по ходу работы с фреймом (Минский, 1979). Каждый терминальный
узел может указывать на условия, которым должно отвечать его заполнение. Часто
такое заполнение представляется как подфрейм – вложенный фрейм.
Схемы,

или

контуры

(frameworks)

понятий

соединены

в

систему,

придающую связность тому или иному аспекту человеческого опыта. Эта
структура может содержать элементы, одновременно являющиеся частями других
таких контуров. В некоторых случаях область опыта, на которую накладывается
такой фрейм, представляется только как прототип. (Fillmore, 1975a:123, цит. по
Кубрякова, Демьянков, 1996:179).
Рассмотрим структуру представления знаний в слове big. Прилагательное big
в различный своих значениях входит в такие фреймы, как 1. размер, 2. степень, 3.
важность, 4. щедрость, 5. успех, 6. влияние, 7. амбициозность. По мере
развертывания дискурса активизируется один из фреймов концептуальной
структуры этого слова.
Все вышеупомянутые фреймы образуют в концептуальной структуре слова
определенную

взаимосвязанную

радиальную

сеть,

которая

представлена

следующим образом (см. рис. 1).

349

Рис.1
ВОЗРАСТ

ПОПУЛЯРНОСТЬ/УСПЕХ

ПОПУЛЯРНОСТЬ/УСПЕХ

ФИЗИЧЕСКАЯ ВЕЛИЧИНА

СТЕПЕНЬ

ВАЖНОСТЬ

(Объем, размер)

ВЛИЯНИЕ
АМБИЦИОЗНОСТЬ

ИНТЕНСИВНАЯ ДЕЯТЕЛЬНОСТЬ

ВЫСОКОМЕРИЕ

ЩЕДРОСТЬ

ЭНТУЗИАЗМ

Как видно из схемы, фрейм «энтузиазм» является производным от фрейма
«интенсивная деятельность».

Фрейм «высокомерие» является производным от

фрейма «амбициозность».
С точки зрения категоризации все фреймы могут быть разделены на фреймы
базового

уровня,

суперординантного

и

субординантного

уровня.

Все

перечисленные выше фреймы относятся к базовому уровню. На субординантном
уровне находятся фреймы амбициозности, интенсивной деятельности, щедрости,
которые в свою очередь порождают новые фреймы нижестоящего уровня, такие
как высокомерие, энтузиазм.
Важно отметить, что фреймы связаны между собой различными типами
проецирования. Так фрейм «физическая величина» (объём, размер) связан с
350

фреймом «важность» отношениями метафорического проецирования: большой
размер и важная позиция человека объединены отношениями X is like Y in respect
to Z.
Фрейм «популярность/успех» связан с фреймом «важность» отношениями
метонимического

проецирования,

ибо

важная

позиция

сопровождается

известностью, популярностью.
Аналогичным образом фрейм «влияние» связан с фреймом «важность»
посредством метонимического проецирования, ибо важная позиция связана с
наличием влияния.
Фрейм

«интенсивная

деятельность» связан

с

фреймом

«энтузиазм»

гипонимическими отношениями (X is a kind of Y), ибо энтузиазм – это один из
видов интенсивной деятельности. Интенсивная деятельность, направленная на
других ведёт к развитию в структуре значения фрейма «щедрость», который также
связан с интенсивной деятельностью гипонимическими отношениями. Эти два
фрейма соотносятся как со-гипонимы В качестве третьего со-гипонима можно
рассматривать

фрейм

«амбициозность»,

который

рядоподобен

фрейму

«интенсивная деятельность», но в данном случае это деятельность, направленная
на себя. Фрейм «высокомерие» связан с «амбициозностью» отношениями
концептуального сужения.
Важно отметить то, что в качестве прототипа выступают не один, а два
фрейма: «физическая величина» и «степень», ибо big может относиться к чемулибо, что имеет определённую степень величины, превышающую «норму». Фрейм
«норма» присутствует аморфно в структуре слова big (как и во всех
параметрических прилагательных). Он как бы незримо входит во все описанные
выше фреймы).
Таким образом, лингвистические формы подключают нас к различного рода
сетям, существующим

в когнитивной

системе говорящего/слушающего

и

активизируют различного рода последовательные и параллельные операции связи.
Как указывается в нашей предыдущей работе (Заботкина, 2008), в последние
годы получает развитие теория динамической семантики. Согласно этой теории,
языковая единица рассматривается как подвижный, динамичный конструкт.
351

По мнению лингвистов - когнитологов, язык не репрезентирует значение, а
лишь

помогает

сконструировать

значение

в

определенном

контексте

в

соответствии с определенными культурными моделями и исходя из определенных
когнитивных ресурсов (Fauconnier, 2004).
Как отмечает Фоконье, форма несет в себе лишь семантический потенциал и
указывает на концептуальную структуру (указывает на источниковую и целевую
области и представляет схему проецирования из одного ментального пространства
в другое), однако реальное значение возникающее в дискурсе строится по мере
развертывания дискурса.
Более подробный анализ слова big см. в статье «К вопросу о когнитивной
неологии».
Тем самым прагмалингвисты и когнитологи доказали идею о том, что
традиционное утверждение «форма имеет значение ex tempore» не является
абсолютно правильным. Как известно, будучи употребимым в нетипичном
контексте, слово развивает новый оттенок (вариант значения).В свете последних
теорий этот вариант значения называется индивидуальной прагматической
инференцией (Traugott, 2002). Когда индивидуальные прагматические инференции
воспринимаются другими говорящими и становятся общеизвестными, они как бы
кристализируются и превращаются в общеизвестные (общеупотребительные)
инференции и затем семантизируются в новое системное значение слова.
Схематически
индивидуальная

этот

процесс

можно

прагматическая

представить

инференция

-

следующим

→

образом:

общеупотребительная

прагматическая инференция - → новое системное значение со своей собственной
концептуальной

структурой,

которая

добавляется

к

уже

существующей

концептуальной структуре полесемантичного слова.
Таким образом, с одной стороны, прагматическая интерпретанта является
средством активизации определенных структур знания, которые репрезентирует
слово, с другой стороны, прагматический контекст является основным источником
формирования новых значений слова и стоящих за ним структур знания. Фреймы
активизируемые

прагматической

интерпретантой

связаны

различными
352

отношениями проецирования, с одной стороны, и различными иерархическими
отношениями, с другой.

3. О соотношении когнитивных и семиотических аспектов
лингвистических исследований98

Вопросы связи когнитивной науки с семиотикой привлекают внимание
ведущих лингвистов как в России, так и за рубежом (Кубрякова, 2001).
Одним из основных свойств знака является его интерпретируемость.
Обобщая основные черты знака, Р. Якобсон подчеркивает тот факт, что знак
должен быть, с одной стороны, перцептуально воспринимаемым, а с другой
стороны, интерпретируемым (Jakobson, 1971). Как отмечает Е. С. Кубрякова, в
свойствах знака заложена его материальность и интерпретируемость (Кубрякова,
2001б 285). Таким образом, центральным понятием семиотики становится понятие
«интерпретанта». Справедливо считается, что понятие интерпретанты являет собой
пример одного из наиболее сложных терминов всей семиотической теории
(Степанов, 1983).
Как известно, этот термин был введен Ч. Пирсом в качестве третьего члена
семиотической диады «означаемое — означающее» (Pierce, 1931).
Сам Ч. Пирс по-разному понимает интерпретанту. В одних случаях он
отождествляет ее с контекстом (знак становится знаком только в определенном
контексте). В других случаях интепретанта понимается Пирсом как набор правил
употребления. И в том и в другом случае интерпретанта рассматривается как
чисто прагматическая составляющая акта семиозиса. В современной лингвистике
эта точка зрения поддерживается Т. Гивоном (Givon, 1989).
98

Впервые опубликовано в: О соотношении когнитивных и семиотических аспектов
лингвистических исследований // Языкознание: взгляд в будущее. Калининград, 2002 г. (0,4
п.л.) С. 155-163

353

С

другой

стороны,

Ч.

Моррис,

цитируя

Аристотеля,

определяет

интерпретанту как общие знания о предмете (концепт), т. е. как когнитивную
категорию (Morris, 1938). Эта двойная природа интерпретанты и заложила базу
для развития когнитивно-ориеш ированной теории коммуникации. Именно
интерпретанта

является

связующим

звеном

между

когнитивистикой

и

семиотикой.
Еще одной чертой, объединяющей эти два аспекта лингвистических
исследований, является принцип инференции, который считается ведущим как в
когнитивистике, так и в прагматике (как одной из составляющих семиотики).
Именно принцип инференции лежит в основе импликатур Поля Грайса (Grice,
1989). Этот же принцип является ведущим в концептуальной семантике Рея
Джекендоффа (Jackendoff, 1983, 1990, 1997). Теории декодирования, которые
рассматривают высказывания в качестве закодированных посланий, уступают
место теориям инференции, которые трактуют высказывания как выражения
намерений участников коммуникации. В процессе коммуникации слушающий
пытается понять (вывести знание) о намерениях говорящего. Появился термин
«инференциальная коммуникация» (Sperber, 1986).
Вопрос о том, что первично в дихотомии когнитивистика — семиотика,
занимает умы многих отечественных и зарубежных лингвистов. Многие из них,
однако, концентрируются лишь на одном измерении семиотики — прагматике.
Так, ведущий прагмалингвист Европы, президент международной ассоциации
прагмалингвистов Джеф Ферсхьюерен включает когнитивистику в прагматику.
С другой стороны, в современной лингвистике бытует мнение о том, что
прагматическое значение в своей основе является категорией когнитивной
лингвистики (Marmaridou,

2000). JI. Торнбург и К. Пантер пытаются

интегрировать прагматические явления в русло когнитивистики (Thornburg,
1997). В рамках известной всем теории релевантности Д. Шпербера и Д. Уилсон
весь процесс коммуникации может быть объяснен единым когнитивным
принципом — принципом релевантности (Sperber, 1986). Близкую точку зрения
высказывает А. Кашер, который рассматривает прагматику как часть теории
354

когнитивистики и утверждает, что самое важное в современной лингвистике —
это изучить то, как теории прагматики согласуются с общей психологической
концепцией природы человеческого мышления (Kasher, 1991).
Одна из известнейших теоретиков американской когнитивистики Ив
Свитстер успешно показала, как когнитивные структуры позволяют снять
прагматическую двусмысленность (Sweetser, 1990). Более того, ей удалось
доказать, что когнитивные структуры лежат в основе адекватного употребления
языковых знаков в контексте, т. е. когнитивистика первична по отношению к
прагматике.
Более сбалансированную точку зрения на соотношение когнитивистики и
прагматики занимает С. Мармариду, которая проводит исследование когнитивных
аспектов прагматического значения, с одной стороны, и прагматических аспектов
когнитивных моделей, с другой.
В известной теории Я. Нуитса предлагается когнитивно-прагматическая
концепция, в которой выдвигается положение о том, что когнитивные и
прагматические аспекты не могут быть рассмотрены в противопоставлении друг
другу или как дополняющие друг друга. Оба аспекта представляют два измерения
одного и того же явления (Nuyts, 1987a).
Мы придерживаемся точки зрения Е. С. Кубряковой, которая развивает
когнитивно-дискурсивный подход к языковым явлениям, учитывающим реальную
взаимосвязь когнитивных и прагматических структур (Кубрякова, 1995). В наших
предыдущих работах мы писали об этой взаимосвязи при анализе акта порождения
нового слова (Zabotkina, 1997a, 1997b).
Возвращаясь к понятию «интерпретанта», объединяющему когнитивистику
и семиотику, напомним о том, что в лингвистике уже предпринимались попытки
классифицировать интерпретанту по различным основаниям. Так, Ю. С. Степанов
предложил различать интерпретанту по денотату и сигнификату (Степанов, 1982,
1983, 1984, 1985). Е. С. Кубрякова предлагает ввести словообразовательную
интерпретанту, которая бы фиксировала способ представления семантики
355

производного слова и указывала на непосредственный источник его мотивации, а
также на операцию по его преобразованию (Кубрякова, 2001).
Нам

представляется

возможным

ввести

понятие

прагматической

интерпретанты, которая несет информацию об ограничениях на употребление
знака в зависимости от основных параметров широкого прагматического
контекста,

к

которым

относятся

статусные

характеристики

участников

коммуникации, возраст, этническая принадлежность, тендер и т. д. Иными
словами,

прагматическая

интерпретанта

являет

собой

определенный

прагматический код знака.
Как известно, одной из задач прагматики является выявление того, как
основные черты широкого прагматического контекста кодируются на уровне
системы. Остановимся на анализе одной из составляющих прагматической
интерпретанты знака — гендере. Рассмотрим ограничения, которые накладывает
тендер на концептуальные метафоры в английской и русской культурах.
Как известно, прагматический контекст — явление многоуровневое. Как
указывалось в наших предыдущих публикациях, в его структуре выделяются
следующие уровни:
4)

Общекультурный

уровень

—

концептуальная

картина

мира

определенного исторического периода;
5)

Дейктический уровень, представленный дейктическим контекстом:

а) отношения говорящего — слушающего; социальный, профессиональный
статусы,

возраст,

пол,

этническая

принадлежность,

цели,

задачи,

взаимообязательства и пр.,
б) дейксис речевой ситуации: ты и я, это и то, здесь и там, теперь и тогда.
3. Дискурсивный контекст (текст), содержащий знания, полученные из
предшествующего текста (Givon, 1989).
Гендерный параметр является одним из составляющих дейктического уровня
прагматического контекста. В лингвистике понятие гендер трактуется как набор
соглашений, которыми общество трансформирует биологическую сексуальность в
356

продукт человеческой активности (Воронина, 1997; Кириллина, 1999). Тендерные
отношения являются важным аспектом социальной организации, они фиксируются
в языке и накладывают отпечаток на речевое поведение личности и процессы ее
языковой социализации. При этом наблюдается тесная взаимосвязь между
общекультурным и дейктическим уровнями контекста, которые накладывают
ограничения на когнитивные структуры. Для того, чтобы коммуникация была
успешной, говорящий и слушающий должны находиться в едином когнитивном и
коммуникативном пространстве.
Как писал Ч. Пирс в письме Виктории Вельби, между говорящим и
слушающим должна быть коминтепретанта (Pierce, 1934). Иными словами, концептуальные картины мира говорящего и слушающего должны пересекаться и тем
самым создавать общее пространство. Особое значение это приобретает при
сравнении двух культур.
Когнитивные модели, коими являются концептуальные метафоры, могут
быть

либо

универсальными,

либо

культурно-специфическими.

Вопрос

о

соотношении универсального и культурно- специфического имеет давнюю
историю. Начиная с Аристотеля и Платона, которые являлись «универсалистами»,
культура понималась как цивилизация. Позднее же универсалистские взгляды были
развиты представителями феноменологического направления в философии и
психологии. Так, Гуссель говорил об универсальности ментальных структур, К.
Юнг — о психологическом единстве человечества, Хайдегер и Ясперс писали о
единой протокультуре и фундаментальных корнях. После того, как закончился
период эволюционной школы в культурологии, «в культуре стали подчеркивать не
столько момент развития, прогресса (отчасти он стал связываться с родственным
понятием цивилизации), сколько внутреннее устройство культуры. Впервые о
национальной специфике культуры заговорил Гердер, затем Вильгельм фон
Гумбольдт, позднее Боаз, А. Л. Кребер, основатель функциональной школы
Малиновский.
В 1952 г. А. Л. Кребер и К. Клакхон собрали и прокомментировали
несколько десятков определений культуры» (Kröber, 1957).
357

Очень важным для задач прагмалингвистики является определение
культуры, данное П. Сорокиным (Степанов, 1992), где он акцентирует внимание на
связях между личностью, обществом и культурой: «Структура социокультурного
взаимодействия, если на нее посмотреть под несколько иным углом зрения, имеет
три аспекта, неотделимых друг от друга: 1) личность как субъект взаимодействия,
2) общество как совокупность взаимодействующих индивидов с его социокультурными отношениями и процессами и 3) культура как совокупность значений,
ценностей и норм, которыми владеют взаимодействующие лица, и совокупность
носителей, которые объективируют, социализируют и раскрывают эти значения»
(Сорокин, 1992). Это определение наиболее релевантно для нашего исследования,
так как вскрывает взаимосвязь между двумя уровнями прагматического контекста:
общекультурным и дейктическим. В рамках этого взаимодействия мы и
рассмотрим тендерные концептуальные метафоры в современном английском и
русском языках.
Концептуальные метафоры понимаются нами вслед за Дж. Лакоффом как
конвенциональные когнитивные структуры, основывающиеся на отношениях
проецирования из источникового домейна в целевой домейн (Lakoff, 1980). Исходя
из утверждения М. Тернера о том, что значение заключено не в словах, а в схемах,
данных нашему сознанию, мы рассматриваем концептуальные метафоры как
неотъемлемую часть культурной парадигмы носителей языка (Turner, 1999).
Концептуальные

метафоры

моделируют

лексическое

значение

на

пропозициональном уровне или на уровне гештальт-структуры, в зависимости от
того, являются ли концептуальные метафоры логическими-или образными
схемами.
В современной англо-американской культуре выделяются такие тендерные
концептуальные метафоры, как WOMEN ARE SWEET THINGS (DESSERT).
Данная когнитивная схема лежит в основе таких метафорических образований, как
cake, crumpet, cookie, cupcake, рaпсаке, pastry, (cherry) pie, poundcake, pumpkin (pie,
tart), pumpkin, muffin, tart, tartlet-lette, ср. с новыми метафорами cookie, dish, jelly.

358

Все перечисленные выше примеры применяются по отношении к молодой
привлекательной женщине.
Как отмечает К. Хайнс, данная концептуальная метафора прошла
следующую эволюцию: ей предшествовала концептуальная метафора PEOPLE
ARE OBJECTS (Hines, 1996). Затем эта метафора была дополнена стереотипом
WOMEN ARE SWEET (ср. слова известной песенки «What are the little girls made of
/ Sugar and spice and everything nice). Важно отметить, что в англо-американской
культуре не любой десерт может стать частью концептуальной метафоры WOMEN
ARE SWEET THINGS, а лишь тот, который концептуализируется как кусочек,
который можно отрезать. Такие сладкие блюда, как custard, ice-cream cone, mousse
не могут выступать в качестве правого члена данной концептуальной метафоры. В
русской культуре данная концептуальная метафора ограничена не по параметру
пола, а по параметру возраста, так как русские люди употребляют «сладкие» слова
по отношению к детям. В данном случае можно говорить о концептуальной лакуне
в тендерном пространстве русской культуры.
Иногда концептуальные метафоры совпадают в двух культурах на уровне
домейнов, но отличаются на уровне членов домейнов. Рассмотрим в качестве
примера концептуальную метафору WOMEN ARE FURRY ANIMALS. В
английском языке данная когнитивная схема реализуется в виде новых значений
английских существительных fox, mink (привлекательная женщина). В русской
культуре

данная

метафора

реализуется

в

значении

мышка,

кошечка,

употребляемых с легкой иронией. Следует отметить, что данные метафоры
ограничены в употреблении рамками мужского дискурса, они несут положительную прагматическую окрашенность только в рамках мужского разговора.
Женщины же воспринимают метафоры, подобные fox, mink с отрицательной
коннотацией. В данном случае речь идет о дивергенции прагматики говорящего и
прагматики слушающего. Иными словами, мы имеем дело с амбивалентностью
концептуальных метафор. Отсутствие совпадения на уровне членов домейнов в
двух культурах во многом определяется спецификой национально-куль- турных
ассоциаций. Так, концептуальная метафора WOMEN ARE FURRY ANIMALS
359

отличается в английской и русской культуре не только на уровне членов домейнов,
но и по эмоциональной окраске. Например, кошечка в русской культуре несет
положительную коннотацию, слово же cat в английской культуре явно отрицательно окрашено. Напомним в этой связи фразеологические выражения to whip the cat,
whipping cats, пословицы cat knows whose beard (lips) she licks', cat shuts its eyes
while it steals cream\ honest is the cat when the meet is upon the hook (when the milk is
away)\ what the good wife spares, the cat eats. He случайно в последние десятилетия
в английском языке появилось новое сложное слово fat-cat означающее
«преуспевающий бизнесмен, делающий свое состояние за счет других».
Рассмотрим в качестве примера различия тендерных концептуальных
метафор на уровне членов домейна еще одну концептуальную метафору WOMEN
ARE BIRDS. В английском языке данная когнитивная структура лежит в основе
таких образований, как bird, chicken (привлекательная женщина), crow (стареющая
непривлекательная женщина). В русской культуре данная концептуальная метафора реализуется с отрицательным прагматическим зарядом в словах курица,
ворона. Однако последнее может употребляться не только по отношению к
женщине, но и по отношению к мужчине. Таким образом, тендерные метафоры,
категоризирующие женщин в англоамериканской культуре с позиции мужчин,
тяготеют к положительному полюсу на оценочной шкале. Подобные же тендерные
метафоры в русской культуре тяготеют в большей мере к отрицательному полюсу.
Рассмотрим концептуальные метафоры англо-американской и русской
культур, категоризирующие мужчин и ограниченные в употреблении женским
дискурсом.

В

англо-американской

культуре

преобладают

отрицательно

прагматически заряженные метафоры. Например, MEN ARE ANIMALS / BEASTS.
Реализациями этой метафоры являются новые значения слов wolf £ео/(большой
мускулистый мужчина), bacon (полицейский), ham (плохой актер), pig, особенно во
фразе male schauvinist pig. В русском языке данные метафоры реализуются через
такие слова, как медведь, козел, баран и т. д. Хотя последние два слова
амбивалентны с точки зрения тендера — они могут употребляться как женщинами
по отношению к мужчинам, так и мужчинами по отношению к мужчинам.
360

Анализ приведенных выше метафор

с точки

зрения когнитивных

механизмов наследования информации при образовании новых значений
показывает, что они образуются за счет операций инференции (семантического
вывода) из ассоциативного подфрейма исходного значения. Однако в данной
статье мы не ставим своей целью рассмотрение когнитивных механизмов,
лежащих в основе развития новых значений английских существительных.
Таким образом, мы попытались проанализировать взаимосвязь между
когнитивными

структурами

и

тендерной

составляющей

прагматической

интерпретанты знака. Анализ проводился на примере метафор, ограниченных в
употреблении по параметру тендера в двух культурах — англо-американской и
русской.
Cognitive and semiotic aspects of linguistic studies
The paper postulates a close interconnection between cognitive and semiotic
aspects of linguistic studies. This approach is demonstrated through the analysis of
the interpretant which was introduced by C. Peirce as a third member of semiotic
diad. The paper concentrates on the notion of pragmatic interpretant which can be
viewed as a pragmatic code of the word carrying the information about the
constraints imposed on lexical choices by the parameters of wide pragmatic context
such as the speaker's social status, age, ethnic identity, gender, etc. I am trying to
highlight the gender-imposed constraints on conceptual metaphors in English and
Russian.

4. Концептуальные основы образования значений
фразеологических единиц, содержащих компонент «цвет», в
современном английском языке99

Впервые опубликовано в: Заботкина В.И., Шевченко Е.В. Концептуальные основы образования
значений фразеологических единиц, содержащих компонент «цвет», в современном английском
языке // Вопросы когнитивной лингвистики № 4, 2007 г. С. 21-30
99

361

Проблема изучения цветообозначений, являющихся междисциплинарным
объектом исследования,

рассматривается нами

с позиций

когнитивных

механизмов и моделей, лежащих в основе образования значений фразеологических
единиц, в состав которых входят цветообозначения.
В нашей статье мы опираемся на положение Е.С. Кубряковой о том, что при
когнитивном

анализе

фразеологических

единиц,

необходимо

установить

когнитивный контекст или область знания, которая лежит в основе этих единиц и
определенным образом их структурирует, показав, какие участки этой области и
каким образом «схвачены» знаком, то есть смоделировать фрейм (Кубрякова 2000,
41).
Основами фразеологической номинации считаются метафора (метонимия)
и символ. Метафора (метонимия) путем переосмысления выражает языковое
значение, выполняя характеризующую функцию. Фразеологическая метафора
является средством параморфной модели, позволяющей представить систему
языковых знаков с помощью схемы, принадлежащей к иной сфере опыта, где
данный элемент представлен более очевидно. Рождение метафоры связано с
понятийной системой носителей языка и всегда опирается на ассоциативно-образные
представления о мире, принятые среди членов того или иного языкового
сообщества. Метафорические выражения являются реализацией концептуальных
метафор (см. работы М. Джонсона, Дж. Лакоффа (Лакофф, 1981); М. Тернера; Е.
Маккормака; П. Рикёра; Л.А. Липилиной, Т.В Симашко (Симашко, 1993) и М.Н.
Литвиновой). С когнитивной точки зрения метафора и метонимия рассматриваются
как концептуальные процессы, ключевую роль в которых играет понятие домена.
Основное различие между метонимией и метафорой заключается в том, что в
процесс метафорического проецирования вовлечены две абстрактные области, в то
время как в случае с метонимией в этот процесс вовлечено проецирование в
пределах одной области (Goossens, 1995).
Метафоры

(метонимии)

являются

одним

из

продуктивных

средств

образования ФЕ, которые в свою очередь раскрывают значение концептуальной
метафоры (метонимии) в повседневной речи. По мнению З. Ковечеша и П. Сабо,
когнитивный взгляд на метафору (метонимию) дает возможность рассматривать
362

идиомы, застывшие метафоры, аллегории, аналогии как различные проявления
схожих, а возможно, и идентичных концептуальных структур (Kövecses, 1996),
несмотря на то, что с лингвистической точки зрения было бы неправильно не
признавать функциональные различия между двумя типами риторических фигур.
Концептуальные метонимии, как и метафоры, структурируют не только язык,
но и наше восприятие, отношение, мысли и действия, их «корни – в нашем
опыте» (Lakoff, 1980). Основа концептуальных метонимий зачастую оказывается
более прозрачной, чем основа значения некоторых метафорических концептов,
поскольку

обычно

последние

основываются

на

наших

непроизвольных

ассоциациях.
Символ, как основа фразеологической номинации, передает общие идеи,
имеющие широкую соотнесенность. В отличие от метафоры, символ создается за
счет

фоновых

знаний

и

определяется

социальными,

национальными,

культурологическими, религиозными и другими факторами. Наиболее наглядно
символику

цвета

и

процесс

наделения

цветообозначений

символическим

значением, можно проследить именно во фразеологии, поскольку устойчивость,
воспроизводимость,

национально-культурная

специфика

цвета

создают

предпосылки для закрепления его символического значения в идиомах. В данной
статье мы попытаемся рассмотреть, каким образом знания о цветовом восприятии
репрезентируются в языке, и в частности в структуре значений фразеологических
единиц.
Если говорить об изучении процессов отражения цветовых ощущений в
языке, то оно является естественным следствием значимости цветового зрения,
которое, в свою очередь, рассматривается разными науками о человеке (Василевич,
2007). Вместе с тем, среди перцептивных признаков, «зафиксированных человеком
в ходе концептуализации и категоризации мира, на первое место по своей
значимости выдвигаются зрительные, визуальные признаки, а среди них важное
место занимают признаки цвета» (Мичугина, 2005: 5).
Интерес к данной группе слов со стороны лингвистов вызван более
специфической причиной: заманчиво описывать те лексические группы, которые
представимы как системы (Фрумкина, 1984). В исследованиях А. Вежбицкой
363

указано, что в английском языке определенное количество слов, описывающих
цвета, основано на парадигме сходства (“look-like”) (Wierzbicka, 1990). Например:
gold and silver подразумевают наличие блеска, rosy предполагает нечто свежее,
живое и милое (как розы). Grey, pink, purple or beige (серый, розовый, фиолетовый и
бежевый) концептуализируются как «воображаемые смешения», black, white or red
(черный, белый и красный) такими смешениями не являются. Это доказывает, тот
факт, что даже самый небольшой набор цветообозначений из «основных 11» (по
известной теории Б. Берлина и П. Кея (Berlin, 1969)) не является семантической
универсалией.
Цвет не является универсальным концептом. Существуют языки, не
имеющие слова «цвет», а также слов для наименования конкретных цветов. Однако
основные «цветовые концепты» (первые семь в схеме Берлина и Кея) основаны на
определенных универсальных прототипах, которые играют основополагающую
роль для человеческого опыта. Эти прототипы следует рассматривать не как
«примеры» или «модели», то есть то, на что похож данный объект, а скорее как
точки референции – то, о чем данный объект заставляет нас думать. Например,
если рассматривать наиболее естественный и часто встречающийся образец
«черного», то это, очевидно, будет «уголь». Но если искать наиболее естественные
точки референции, то они будут где угодно, – в самом представлении о «ночи» (но
не об угле) (Wierzbicka, 1992: 222).
Семь

основных

«воображаемые

цветообозначений,

смешения»,

построены

которые
на

не

представляются

универсальных

как

особенностях

человеческой жизни и среды: концепты ‘темный’ и ‘светлый’ (‘белый’ и ‘черный’)
объединяют противопоставление дня и ночи; концепт ‘красный»’ включает в своей
референции концепт крови (а также огня); ‘желтый’ напоминает о солнце,
‘зеленый’ - о том, что растет из-под земли, ‘синий’ – о небе (или о воде);
‘коричневый’ воспринимается как цвет земли. Семантическая структура даже семи
основных цветообозначений –white, black, red, yellow, blue, green (белый, черный,
красный, желтый, синий, зеленый) в английском языке основана на узнаваемой
семантической схеме: если мы видим предмет, похожий на Х, мы можем вспомнить
об Y, где Y – это небо (для «синего»), то, что растет из-под земли (для «зеленого»),
364

солнце (для «желтого»), кровь и огонь (для «красного») и земля (для
«коричневого»).С другой стороны для каждого народа цвет – одно из средств
осмысления мира (и ословливания, естественно), т.к. цвет служит обозначением
наиболее важного и заметного в природе, в мире окружающих вещей и в самом
человеке (посинеть от холода, покраснеть от злости, побелеть от страха).
При изучении цветообозначений важно учитывать, что физиологические
механизмы цветовой системы являются определяющим и стабилизирующим
фактором репрезентации цвета, но категоризация цвета является гибким
процессом, обусловленным воздействием когнитивных факторов, т.е. фокус
исследования должен смещаться на понимание механизмов, связывающих внешний
мир и ментальные представления человека.
В процессе дискурса мы постоянно возвращаемся к одним и тем же
референтным сущностям, которые фиксируются в виде устойчивых выражений,
являющихся результатом интеграции ментальных пространств, что очень важно
учитывать при анализе ФЕ. Концептуальная интеграция, которая лежит, по мнению
Ж. Фоконье и М. Тернера, в основе всех когнитивных процессов, применяется к
очень

широкому

спектру

явлений

–

от

грамматических

конструкций,

фразеологизмов и метафор до дизайна, живописи, музыки, математики, социальных
явлений и даже теории эволюции (Fauconnier, 2002). По их мнению, языковое
значение строится не из готовых стереотипных когнитивных моделей, а из
структур знаний, возникающих в режиме реального времени.
Операция

концептуальной

интеграции,

когда

лингвокреативность

представлена как способность интегрировать разные ментальные пространства в
процессе построения нового языкового значения в дискурсе (Fauconnier, 1997),
лежит

в

основе

когнитивных

механизмов,

вызывающих

метафорические

употребления цветообозначений.
Основа теории концептуальной интеграции заключается в том, что создание
нового значения представляет собой не столько управление заранее заданными
ментальными

репрезентациями,

сколько

активный

процесс

установления

разнообразных связей между ментальными пространствами, в которых происходит
365

интеграция различных аспектов информации – как долговременной, так и
сиюминутной.
Само интегрированное пространство, несмотря на то, что является
результатом некоторого когнитивного усложнения, определенной концептуальной
перестройки (Кубрякова 2002), остается компактным и удобным в применении
(Ирисханова 2002, 2004). Этому способствует, как полагают Ж.Фоконье и М.
Тернер, концептуальная компрессия существенных связей между несколькими
ментальными пространствами внутри одного интегрированного пространства
(Fauconnier, 2002). Компрессия существенных связей, сопровождающая слияние
ментальных пространств, а также возможность задействовать в данном процессе
разноплановые концептуальные образования, приводит к чрезвычайной гибкости
интегративных процессов, лежащих в основе речевого творчества. Последнее
означает, что конечный результат концептуальной интеграции точно предсказать
невозможно. Концептуальную интеграцию, отмечает О.К. Ирисханова со ссылкой
на Ж.Фоконье и М. Тернера, нужно рассматривать не как конкретный
семантический прогноз, а скорее как общий принцип продуктивного творческого
мышления (Ирисханова 2004).
При этом фразеологические единицы следует рассматривать как результат
концептуальной интеграции, т.е. как «застывший» продукт концептуального
слияния ментальных пространств.
Рассмотрение механизма концептуальной интеграции при образовании
фразеологического значения единиц, содержащих компонент «цвет», необходимо
предварить анализом символики некоторых цветообозначений, входящих в состав
интересующих нас ФЕ. В основном на символику основных цветообозначений
повлияло физиологическое восприятие разных цветов, исторические события,
культурные традиции, соотнесение цветообозначений с конкретными реалиями,
окрашенными в эти цвета.
Зеленый цвет противопоставлялся красному как женское начало мужскому,
причем считалось, что зеленый цвет возник из красного. Зеленый цвет – цвет
непостигаемых первозданных океанических глубин. Как символ моря и воды цвет
символизирует омовение, духовную чистоту, очищение. Однако данная символика
366

не представлена в наших ФЕ, содержащих цветовой компонент «green». В то время
как мысль А. Вежбицкой
референции

концепт

о том, что «концепт ‘зеленый’ включает в своей

растительности

–

свежий,

молодой,

неувядающий»

(Вежбицкая, 1990), находит подтверждение в следующих наших примерах: green as
grass, green belt, приобретая также значение «цвести», «процветать»: flourish like
the green bay tree.
Красный цвет является амбивалентным, с одной стороны он связан с
активным мужским началом, это цвет жизни, энергии, импульса, эмоций, страсти,
любви, радости, праздничности, жизненной силы, здоровья, физической силы и
молодости. С другой стороны он является символом огня, войны, агрессии,
опасности, Одно из значений красного цвета связано, во-первых, с чисто
физиологической реакцией организма, вызванной чувством стыда или смущения, а
иногда – гнева, а во-вторых – с психологическим признаком, ассоциирующимся с
чем-либо недостойным, неприличным, безнравственным, позорящим (red faced, red
as a beetroot/fire, go/blush red, have a red face, give someone a red face). Красный цвет
присутствует во фразеологических сочетаниях как символ опасности (red alert, red
flag, red light, Red List, give a red light, see the red light), отрицательных эмоций (red
flag, red flag (red) before a bull, red-hot, see red).
Негативный аспект в символизме красного цвета уходит корнями в
египетскую мифологию, где красный цвет был цветом бога войны Сета. Как цвет
возбуждения, он также связан со сферой секса, например с фаллическим культом
Приана в Древней Греции и с «блудницей в багряном» (scarlet woman). Чаще,
однако, символизм этого цвета носит позитивный характер.

В первобытных

ритуалах охра (красная минеральная краска) использовалась, чтобы «вписать
жизнь» в мертвых, изобразить умерших людей полными жизни и энергии. Даже в
христианстве, где красный цвет – в основном символ самопожертвования Христа,
он был также цветом эмблемы воинов Господа – крестоносцев, кардиналов (red hat)
и паломников. Праздники и дни святых отмечены в календаре красным цветом, что
стало основанием для появления выражения red letter day. т.е. «красный» является
символом радости (red letter day, to paint the town red).
367

Синий цвет символизирует бесконечность, вечность и истину, преданность,
веру, чистоту, целомудрие, духовную и интеллектуальную жизнь – ассоциации,
которые возникли во многих древних культурах и выражают общую мысль о том,
что синий цвет неба – наиболее спокойный и в наименьшей мере «материальный»
из всех цветов. Деву Марию и Христа часто изображают одетыми в синее. Этот
цвет является атрибутом многих небесных богов, таких как Амон в Древнем
Египте, Греческий Зевс, Гера (Oxford English Dictionary, 1972-1986). «Blue»
изначально является символом двух стихий - моря и неба (blue water/the blue:
открытое море, океан; under the blue: под открытым небом). Другое символическое
значение – меланхолия, прослеживается в группе фразеологизмов, где «blue» имеет
значение плохого настроения, тоски, грусти (in a blue mood/to feel blue, to have the
blues/blue devils, to cry the blues, blue study, to be in the blues, to give somebody blue).
«Синий» является символом чего-то недосягаемого, непостижимого, далекого,
непонятного (By all that’s blue!, into the wide blue yonder, disappear into the blue,
once in a blue moon, out of the blue).
В результате анализа материала мы определили два вида проецирования,
лежащих в основе концептуализации концепта ‘цвет’ в современном английском
языке. Речь идет о метафорическом и метонимическом проецировании. Как показал
анализ, преобладающим типом концептуализации цветообозначений и их
вербализации

во

фразеологических

единицах

является

метонимизация.

Метафоризация менее характерна для английских ФЕ с концептом цвет. Среди ФЕ,
содержащих концепт ‘green’, нами выделены следующие концептуальные
метонимии и метафоры:
Концептуальные метонимии:

GREEN STANDS FOR INEXPERIENCED

(green hand: an inexperienced person, a novice (неопытный, новичок)), GREEN
STANDS FOR VEGETATION (THE PART FOR THE WHOLE metonymy) (green belt
: an area of fields and woodlands around a town (зеленый район)), GREEN STANDS
FOR ENVY (green with envy/go green with envy: extremely envious of something that
another person has/ does (очень завидовать)), GREEN STANDS FOR (EXTRA)
MONEY (greenshoe: the right of a general partner in a limited partnership to raise
additional money without the legal requirement to issue a new prospectus (право
368

партнера

в

обществе

с

ограниченной

ответственностью

собирать

дополнительные средства на издание проспекта)), GREEN STANDS FOR LACK
OF DANGER (THE PART FOR THE WHOLE metonymy) (green light: signal of traffic
light; (Am. coll.) official permission (for construction works) ( зеленый свет;
разрешение на строительство)).
Концептуальная метафора: GREEN IS YOUNG (green horn: a verdant
youngster (юнец)).
Концепт ‘red’, представлен следующими концептуальными схемами:
Концептуальные метонимии: RED STANDS FOR DANGER/WARNING (red
alert: to be warned that there may be an emergency, in order to be ready to deal with it
(воздушная тревога, боевая готовность)), RED STANDS FOR EMBАRASSEMENT
(red-faced: having red cheeks because of being embarrassed or ashamed about
something (покраснеть от стыда)), RED STANDS FOR ANGER (red flag: anything
that arouses anger (все, что вызывает гнев)), RED STANDS FOR BLOOD (THE
PART FOR THE WHOLE metonymy) (red-handed: having hands red with blood; in the
act or fresh from the scene of crime; bloody, violent (actions) (пойманный на месте
преступления, с окровавленными руками; кровавые, жестокие деяния)), RED
STANDS FOR LACK OF MONEY (THE PART FOR THE WHOLE metonymy) (red
cent: a very small amount of money (жалкие гроши)), RED MARKS IMPORTANCE
(red-carpet treatment: VIP treatment (прием важных гостей); roll out red carpet: to
accord a hearty welcome to VIP (оказать теплый прием важным гостям); и др.
Концептуальные метафоры:

RED / SCARLET IS PASSION / SEX (red-

blooded male: passionate, vigorous or virile young man, full of sexual and physical
energy (страстный мужчина); red-hot: flaming, fiery, sexy, passionate, burning
(страстный, сгорающий от желания);), RED IS HOT (red with heat; hot enough to
glow; very hot, as red-hot iron; very ardent, extreme; very excited, as with anger or
enthusiasm (раскаленный до красна (как раскаленное железо)), RED IS COOL (red
dwarf: any star that is cool, faint and small. Red dwarfs burn slowly, and have estimated
life-times of 100 billion years. They may be the most abundant type of star, but they are
difficult to see because they are so faint (красный карлик)).
В основе концептуализации цвета ‘blue’, лежат следующие схемы:
369

Концептуальные метонимии: BLUE STANDS FOR SKY (THE PART FOR
THE WHOLE metonymy) (the blue: the sky (небо); bolt from the blue: as a thunderbolt
from a blue sky (как гром среди ясного неба); the blue blanket: blue sky, under the sky),
BLUE STANDS FOR SEA/OCEAN (THE PART FOR THE WHOLE metonymy) (the
blue: the sea, ocean (море); blue water: the open sea), BLUE STANDS FOR
ANXIETY/ANGER (blue funk: a state of fear and anxiety (страх, раздражение)),
BLUE STANDS FOR UNEXPECTEDNESS (bolt from the blue: a sudden and
unexpected event, esp one of an unpleasant or catastrophic nature (как гром среди
ясного неба)), BLUE STANDS FOR ABSTRACT THINGS (THE PART FOR THE
WHOLE metonymy) (into the wide blue yonder: journey to a faraway place which is
unfamiliar or mysterious (путешествие в далекое, загадочное место)), и др.
Таким образом, становится очевидно, что большинство цветов, входящих в
состав представленных ФЕ, развивают свое переносное значение на основе тех
прототипов, которые издавна вызывает тот или иной цвет в нашем сознании: green
– молодость, неопытность; red – кровь, опасность, огонь, возбуждение; blue –
вода, небо, недостижимое, грусть; black – темнота, грязь, зло; grey – нечеткость,
тень; golden – большая ценность; white – свет, снег, чистота, непорочность.
Как

указывалось

выше,

в

основе

выделенных

нами

механизмов

концептуального проецирования при образовании значений ФЕ с компонентом
«цвет», лежит процесс концептуальной интеграции. Необходимо отметить, что
концептуальная интеграция является операцией более высокого уровня по
сравнению с метафорой. Вслед за Дж. Тэйлором (Taylor, 2002) и В.И. Заботкиной
(Заботкина 2005, 2007) мы рассматриваем соотношение между метафорой и
концептуальной интеграцией следующим образом:
-

два

исходных

ментальных

пространства

представляют

собой

источниковый и целевой домены, соотносящиеся с tenor и vehicle в традиционных
терминах Ричардса;
-

общее родовое пространство представляет собой схематизированную

концептуализацию, которая отражает общие черты между двумя доменами
(соотносится с ground в традиционных терминах;
370

- интегрированное пространство состоит из элементов, унаследованных из
двух исходных ментальных пространств. Метафорический (метонимический) бленд
представляет совершенно новую самостоятельную структуру. При этом в значении
ФЕ, являющихся результатом метафоризации или метонимизации, некоторые
элементы исходного пространства стираются, а другие выделяются, становятся
основным значением фразеологических единиц. Таким образом, фразеологическая
единица не рассматривается как комбинация входящих в ее состав лексических
элементов, напротив, идиома сама по себе является «номинативным знаком»,
интегрирующим в себе метафорически переосмысленные представления об
объекте, процессе, явлении.
Анализ фразеологических единиц с компонентом «цвет» с точки зрения
теории концептуальной интеграции позволил выявить несколько групп ФЕ,
которые

являются

результатом

концептуального

слияния,

проходившего

различных уровней.
К первой группе можно отнести такие ФЕ как blue flu (синий грипп), green
thumb (умелый садовод), have green fingers (владеть садоводческим искусством),
blueblood (аристократ), red neck (деревенщина) и т. д. – с точки зрения
концептуальной интеграции здесь мы можем наблюдать концептуальное слияние
первого уровня (когда I исходное пространство (в нашем случае компонент «цвет»)
участвует в процессе интеграции в прямом значении, при этом II исходное
пространство является результатом метонимизации).
Например, идиомы blue flu (organised absence of people in blue (policemen and
firemen) on the pretext of sickness) и yellow flu (organized absence (of people in yellow
busses (pupils)) on the pretext of sickness) представляют собой интеграцию двух
концептуальных пространств БОЛЕЗНЬ и ОПРЕДЕЛЕННАЯ ГРУППА ЛИЦ
(полицейские/школьники).

При

этом

наследуется

ментальная

структура

концептуального пространства БОЛЕЗНЬ, которая предполагает, что в случае
болезни, человек отсутствует на работе, а также ментальная структура
пространства ОПРЕДЕЛЕННАЯ ГРУППА ЛИЦ (по цвету одежды полицейских
или пожарных или по цвету транспорта, на котором школьников доставляют в
школу), предполагающая, что эта группа людей объединена между собой родом
371

своей

деятельности.

Перенесение

указанных

ментальных

структур

на

интегрированное пространство выражается в значении данных идиом: blue flu –
«синий

грипп»

(официально

необъявленная

организованная

забастовка

полицейских, которые не выходят на работу, ссылаясь на грипп). Yellow flu –
организованный прогул занятий в школе учениками, якобы вследствие болезни
гриппом. При этом первое исходное пространство (цвет) участвует в процессе
интеграции в прямом значении, а второе исходное пространство (зд. «грипп»)
является результатом метонимизации концептуального пространства «absence»
(отсутствие, прогул).
Аналогичным образом в результате концептуального слияния ментального
пространства ЗЕЛЕНЫЙ МИР/РАСТЕНИЯ и ЧАСТЬ ТЕЛА (ПАЛЕЦ) возникает
интегрированное пространство УМЕЛЫЙ САДОВНИК (green thumb), на основе
родового пространства УМЕНИЕ РАБОТАТЬ РУКАМИ В САДУ, при этом
компонент «зеленый» входит в состав данного бленда в своем прямом значении, а
второе пространство является результатом метонимизации по модели ЧАСТЬ –
ЦЕЛОЕ.
Вторая группа ФЕ (наиболее многочисленная) представлена идиомами, в
составе которых компонент «цвет» употреблен в переносном значении: a white hope
(верный претендент на победу), brown face (пожилой человек), green hand
(новичок), white boy (фаворит, любимчик), white forehead (привлекательный
человек), black swan (большая редкость), golden deeds (благородные поступки),
black spot (неприятное место, участок дороги с повышенной опасностью) и т.д.
Такие идиомы являются результатом концептуального слияния второго уровня (I
исходное пространство (цвет) является результатом переосмысления – в данном
случае

метафоризации,

II

исходное

пространство

является

результатом

метонимизации), а интегрированное пространство содержит в себе элементы как I
исходного пространства, так и II исходного пространства.
Например, ФЕ a white hope (талантливый человек, верный претендент на
победу)

является

результатом

интеграции

I

ментального

пространства

УВЕРЕННЫЙ и II ментального пространства НАДЕЖДА. При этом I ментальное
пространство уже является результатом интеграции пространств

СВЕТЛЫЙ и
372

ХОРОШИЙ, результатом чего является бленд УВЕРЕННЫЙ (в символике белого
цвета присутствует значение «уверенный, надежный»). Сама ФЕ a white hope
представляет собой результат метафоризации компонента «цвет» и метонимизации
второго компонента, входящего в ее состав.
Две идиомы red blindness и green blindness, обладающие одинаковым
значением (daltonism), представляют собой интегрированное пространство двух
концептов: СЛЕПОТА и ЦВЕТ. При этом в интегрированное пространство вошли
только отдельные слоты из фрейма их значений – «невозможность увидеть» и
«красный/зеленый», что и отражено в толковании этих ФЕ: дальтонизм –
невозможность отличить красный от зеленого, т.е. red blindness/ green blindness не
проявляется полной слепотой, или не способностью видеть объекты данного цвета
вообще; человек в состоянии определить их размер и форму, но он не в состоянии
обозначить, какого они цвета.
Идиома to bleed someone white – (take away (almost) everything sb possesses,
often by drastic, unfair, or deceptive means; to take all smb’s money) имеет значение –
разорить, обобрать до нитки. Однако прямое значение выражения – «обескровить»,
to bleed – истекать кровью, пускать кровь. Фигуральное значение выражения
основано на понимании концептуального пространства КРОВЬ – основной
источник и носитель жизни с перемещением того же значения на концептуальное
пространство ДЕНЬГИ, а также на объединении значений концептуальных метафор
BLOOD IS A VITAL RESOURCE и MONEY IS A VITAL RESOURCE, что приводит
к интегрированному концептуальному пространству, сводимому к структуре
“money is blood”, т.е. деньги – такой же необходимый для жизни ресурс, как и
кровь. Здесь можно отметить и фактор олицетворения «денег», метафорического
придания им человеческих качеств, это отражается в метафорах и устойчивых
словосочетаниях (to have money to burn/to have life to burn; to be in the money/ to be
in the mood; smart money; money talks; getting blood out of stone/get money from stone).
Интеграция этих концептуальных пространств иллюстрируется и следующей
ФЕ: буквальный перевод идиомы to bleed red ink (to have severe financial problems) –
в долгах как в шелках – «истекать (кровоточить) красными чернилами».

В

основе выражения лежит идиома – to be in the red (red ink) (to owe money) –
373

фамилии должников было принято записывать красными чернилами. При этом
интегрированное пространство наследует структуру ментального пространства
глагола ‘bleed’ (истекать кровью, терять жизненные силы, источник жизненных
сил) и ментального пространства to owe money, и получает новое значение
«отсутствие денег истощает жизненные запасы». При этом полученное смешанное
пространство основано на

концептуальной схеме MONEY IS A VITAL

RESOURCE.
Подобный

механизм

интеграции

второго

уровня

имеет

место

при

образовании идиомы to climb into the black (start to be profitable) – процветать. В
основе данного значения лежит концептуальная схема BLACK STANDS FOR
PROSPERITY, которая является основой таких ФЕ как (get, go) into the black, be in
the black и предполагает понимание того, что наличие денег (прибыли) позволяет
человеку находиться «на плаву», занимать более высокое положение, чем те, у кого
денег нет. Это же концептуальное значение переносится на ментальное
пространство глагола ‘climb’
выбираться)

–

таким

с послелогом ‘into’ (взбираться, карабкаться,

образом,

интегрированное

пространство

наследует

ментальную структуру обоих концептов: «процветание» и «выкарабкаться»,
объединяя их в одной ФЕ со значением «начать приносить прибыль/получать
прибыль», подразумевая, что быть «без прибыли» означает «быть на дне». В основе
лежит тот факт, что фамилии лиц, не имеющих задолженностей, было принято
записывать в банковских книгах черными чернилами.
Кроме того, мы также можем говорить о случаях концептуального слияния
третьего уровня, когда происходит двойной процесс интеграции пространств.
Для примера рассмотрим ФЕ blue chips – stocks and shares which are
considered relatively safe to invest in while also being profitable. Данный фразеологизм
является переосмыслением уже существовавшего выражения (самая дорогая
фишка в покере, которая имеет голубой цвет) по метафорическому типу. Процесс
концептуальной интеграции при образовании данного метафорического значения
(акции компании с самым высоким рейтингом) происходит следующим образом:
первый уровень:
I исходное пространство – голубой
374

II исходное пространство – фишка
III родовое пространство – надежность («голубой» часто символизирует
надежность, спокойствие).
Второй уровень:
I исходное пространство – самая дорогая фишка
II исходное пространство – акции компании
IV интегрированное пространство – наиболее популярные акции ведущих
компаний, имеющие высокий курс и считающиеся безопасными для вложения.
Таким образом, метафорический бленд представляет совершенно новую
самостоятельную структуру. При этом компонент безопасный инферируется из
символики голубого цвета.
ФЕ grey eminence: первым значением данной идиомы является «серый
кардинал»,

образованным

при

концептуальном

слиянии

первого

уровня.

Произошла интеграция концептов СЕРЫЙ (СКРЫТЫЙ) и ВЫСОКИЙ ЧИН
(КАРДИНАЛ). Однако дальше этот бленд претерпел еще один процесс интеграции
пространств

–

интегрированное

в

результате

метафоризации

пространство

«влиятельное

появляется
лицо,

новый

политик,

бленд

–

действующий

негласно».
В

заключении

следует

отметить,

что

фразеологические

единицы,

образованные в результате концептуальной интеграции, представляют собой
конечный

продукт

Образование

ФЕ,

сложного

процесса

содержащих

слияния

компонент

ментальных

«цвет»,

пространств.

представляет

собой

многоступенчатую операцию, включающую в себя несколько этапов слияния.
Интегрированное пространство, наследуя роли и свойства нескольких исходных
пространств, приобретает собственную структуру и новые свойства, в результате
чего хотя оно и является

результатом когнитивного усложнения, остается

компактным и удобным в применении.

375

Российский государственный университет им. И. Канта. Поступила в
редакцию:

V.I. Zabotkina, E.V. Shevchenko

THE CONCEPTUAL BASIS OF MEANING FORMATION IN
IDIOMS CONTAINING COLOUR-TERMS

The article focuses on the problem of colour-terms
conceptualization and cognitive mechanisms of meaning formation in
English colour-idioms. Conceptual blending is viewed as the main
cognitive operation underlying the creation of idioms. Several levels
of conceptual blending are to be distinguished.

376

Раздел III. Гендерные аспекты знания
1. Gender inequality in university management in Russia100
Women make up more than 60% of the total university staff in Russia, but of the
top positions, only 10% are in the hands of women. The background to this, and the
occurrence of hidden discrimination are discussed, and the reasons why it is important to
have women in university management are presented. Finally, the author suggests some
ways of future action.

The University management in Russia seems to be an exclusive men’s club. There
are seven hundred Universities in Russia, and only about 10 of them are headed by
women rectors, among them the rectors of St.Petersburg University and the Moscow
Linguistic University. But the tradition of feminine academic management in Russia
dates back to the times of Catherine the Great: the first president of the Russian Academy
of Sciences was Duchess C.Dashkova, a close friend of Catherine.
At present, according to official data women in Russia make up more than
60% of the total university staff. There are no gender-based rules of recruitment and
hiring. However when it comes to the university management the situation is not so
optimistic. The proportion of women in top positions is very low (about 10%).
Management is higher education is definitely a male-dominated area in Russia; there is a
‘glass ceiling’ for women that it is an invisible but impenetrable obstacle that prevents
them from achieving promotion. The way ahead seems clear, no apparent barriers exist
but it simply is not possible to progress along it.

The following questions will be touched on:
 Why are there so few women in top positions in higher education in Russia?
 Does hidden discrimination in university management occur? If so, what are
it’s possible manifestations?
 Why should women be more actively involved in university management?
Впервые опубликовано в: Hidden gender inequality in University management in Russia // Hard
work at the Academy. Helsinki, 1999
100

377

 What should be done?

Women are systematically denied access to power on the grounds that they are not
capable of holding it. Power is based on knowledge (scientia potentia est) and the irony
here is that women are made to feel that they deserve such treatment because of
inadequacies in their own intelligence and/or education (Lakoff, 1989). The view was
that the mind was masculine and nature feminine, says Dr.Jan Harding, who works with
the Faweet Society to promote women in science. It was not thought that women were
equipped for science, but they appeared to have access to some other form of knowledge.
So it was thought that they must get that knowledge from the devil. The notion of power
for men is different from that for a woman. Men’s power is predominately based on
dictatorship; very few men in the history of civilization possessed charismatic power.
With the women it is quite the opposite-the majority of women-leaders have had strong
charisma.
Gender discrimination in Russia is deeply rooted in the concept of
domesticity: patriarchal authority has always been very strong in this country, and women
have always belonged to their husbands.
At the moment, in Post-Soviet Russia there is a discrepancy between the
official course towards democratization aiming at equal rights and possibilities for both
sexes, on the one hand, and the actual discrimination of women, on the other hand. One
can speak about a historical paradox: the transition to democracy is accomplished at the
expense of increased discrimination of women. Fewer and fewer women maintain their
managerial positions in Russian political and cultural life. The only sphere where women
can hope to maintain their job positions is the sphere of business.
On January 8, 1996 the Russian Government adopted the official document
“Conception of improvement of women’s position in Russian Federation”.
According to this conceptions the woman’s rights are part of the human right. Full
and equal involvement of women in political, economic, social and cultural life at the
federal, regional and international levels must become the main objective of the State
policy. But despite this conception there is a hidden discrimination of women at all levels
and in all spheres of life in Russia.
378

Forms of discrimination in university management are, inter alia, non-motivated
firing or sexual abuse on the part of the manager. The discrimination can be openly
violent or hidden. But in any case it is violent in regard to the personality of woman, it is
a threat to her personal security. About 45% of university women staff encounter
discrimination during the enrollment procedure and firing.

The following groups of women are most profoundly discriminated against:
 Women in their pre-retirement age – 77%
 Pregnant women – 65%
 Invalids – 56%
 Single – 52%
 Victims of sexual harassment – 36%
These data are according to Sillaste and Kozhamzharova (Sillaste, 1997).

In Russia we can observe a traditional attitude to the study of social discrimination
of women. First, it has always been viewed as a purely legislative problem. But it is well
known that the situation de juro can differ from that de facto.
Second, traditionally social discrimination of women has been studied from
the psychological point of view at the microsocial family level. The analysis is normally
based on the biological differences between sexes as well as on different cultural patterns
if men’s and women’s behavior.
All societies distinguish between women’s work and men’s work.
Traditionally the concept of a man has been that of a provider and a protector. The
women’s lot was three ‘K’: Küche, Kinder, Kirche.
From the point of view of the ‘comfortable concentration camp’, the
masculine world of competitive achievement looked glamorous and exciting for
housewives. Women began to demand access to the allegedly ‘creative’, ‘fulfilling’ work
enjoyed by men (Lash, 1997). Women want to make their contribution not as housewives
but as citizens. What matters is a life-long commitment to society.
379

Traditionally it is supposed that women are more altruistic because of child
nurturing, whereas men are more egoistic. Women pay more attention to their
appearance: what seems to be self-centered efforts are really aimed at the opinions of
others. It is no wonder, Robin Lakoff writes, women lack identity and feel they have no
place of their own. In every aspect of life, a woman is identified in terms of the man she
relates to.
Men are in fact the vain sex, and they often do things purely for their own
satisfaction, not caring nearly so mach how it will look to others. Thus surely, it is true
egocentricity. A strong personality in general, a mark of egocentricity is valued in men
much more than in women. For these reasons women are supposed to be not very
successful in business or politics where both vanity and eccentricity of certain sorts can
be marks of distinction rather than objects of ridicule (Lakoff, 1994:24)
Both legislative and psychological approaches allow to shed light only on
some particular aspects of women’s discrimination. But it is only the sociological
approach that provides a deeper insight into the whole problem. At present in Russia the
most advanced approach to the problem is demonstrated in the socio-gender studies.
The empirical basis of these studies is provided by the results of research of
the international association ‘Women and development’ headed by Galina Sillaste in
1991-1996. The concrete problems studied were: women and democracy, women-marketconversion, women in Russian society, and labour, employment, and unemployment
(Sillaste, 1997).

Why then should women be more actively involved in the managerial teams
of universities?
 To begin with, women have better rapport with the subordinates. According
to Tannen (Tannen, 1990), men’s talk is a report talk. For most women, the language
of conversation is primarily a language of rapport, a way of establishing connections
and negotiating relationships. Emphasis is placed on displaying similarities and
matching experiences. For most men, talk is primarily a means to preserve
independence and negotiate and maintain status in a hierarchical social order. This is
380

done by exhibiting knowledge and skill, and by holding center stage (Tannen,
1990:76).
From the psychological point of view men and women have essentially
different selves. Men define themselves in separation, while women define
themselves in relation to other people. The masculine model of behavior is that of
dedication to abstracted principles. The feminine model of behavior is nurturance of
personal relationship (Lash, 1997).
 Women are more polite. Politeness involves an absence of strong statement.
Women’s speech is ddevised to prevent strong statement. Women are involved in
cultural upbringing of their children more than men. Men are mostly dedicated to their
work, women are in charge of the transfer of cultural heritage to younger generation.
 Women promote cooperation and consensus in a subtler way than men.
These ends are better served by morality of caring and sharing than by morality of
rights and rules.
 There is a conventional contrast between the expressive orientation of
women and the instrumental orientation of men.

Carol Gilligan in her book In a different voice (Gilligan, 1982) proposed a new
model for women that proceeds in the opposite direction from altruism to egoism.
Women need to learn what men have to unlearn; a healthy regard for their own interests.
It may seem paradoxical. Women are person-oriented , interested in their own mental
states and respective status; men are object-oriented, interested in things in the outside
world.
Men enter into bonding relationship and form relationship of camaraderie in a way
that they do not with women nor do women really with one another. But there is no
paradox (Lakoff, 1989:82). In looking at each other’s psyches, and reactions to one
another, women retain their individuality; they are not fused into a group. There is not
necessarily a sense of cooperation in this process, but rather a sense that each individual
is keeping track of the other individuals. In this sense women’s greater ability to express
and share emotions is less to be ascribed to camaraderie than to separateness. But when
needed women can come and work together. Men on the other hand are not so much
381

concerned what’s going on in another’s minds, but rather on how the group can work as a
whole to get something done. This leads to the submerging of everyone’s feelings and
some gruffness of reaction.
 Women have the so called sixth feeling, intuition. I am sure the Chechen war
would not have broken out if President Yeltsin had had a clever woman in his team.

The last question to be raised in my paper is what should women do to achieve and
maintain top positions in higher education in Russia. What is necessary in the analysis of
the degree of discrimination that is the scale and the forms of limitation of women’s
rights in management. This will provide the possibility to study the mechanism of
integration of women into the whole system of management.
The objective of fight against gender inequality is to reach gender symmetry
in university management. The main thing is to eliminate the threat to women’s security.
The women should have equal rights to realize their potential as mothers, educators, and
managers. To solve these problems a special mechanism is needed on both national and
international levels. A special committee under the auspices of CRE (Association of
European Universities) should be created. To keep abreast of tomorrow’s world Russian
women should join the European Network on Gender Equality in Higher Education and
devise action plans.

382

Раздел IV. Межкультурная коммуникация и перевод

1. Прагмалингвистические основы межкультурной коммуникаци101

В статье рассматриваются прагмалингвистические основы межкультурной
коммуникации.

Анализируется

взаимодействие

между

общекультурным

и

дейктическим уровнями широкого прагматического контекста, в соотнесенности с
универсальными и культурно-специфическими особенностями коммуникации.
The article concentrates on the pragma-linguistics basis of intercultural
communication. We explore the interconnection between cultural and deictic levels of
wide pragmatic contexts in relation to universal and culture-specific features of
communication.
Для успешного контакта двух культур необходимо, чтобы две системы
знаний либо полностью совпадали (что является исключительным случаем), либо
имели tertium comparationis, либо были переводимы одна в другую. Нам
представляется, что в качестве tertium comparationis межкультурного общения
может выступать широкий прагматический контекст. Успешная межкультурная
коммуникация предполагает со-знание, совместное знание. Это в значительной
степени продукт социализации человека, усвоения им хранимого языком
общественного опыта. 1,с.26
Понятие «контекст» в прагмалингвистике включает различные аспекты:
вербальный

и

невербальный,

историко-культурный,

психологический,

социальный и т.д. Понятие контекста реализуется в виде дискурса как
определенной последовательности речевых актов, связанных в глобальные и
локальные

текстовые

структуры,

в

виде

«фонового

знания

о

мире»,

организованного посредством фреймов, сценариев, хранящихся в семантической
памяти индивида и т.д. 4

101

Впервые опубликовано в: Прагмалингвистические основы межкультурной коммуникации //
Вестник РГУ им. И. Канта. Серия «Филологические науки», 2006 г. №2

383

Как видно из всего сказанного, контекст в понимании прагмалингвистов не
является понятием, соотносимым только с текстом, а служит для обозначения
условий коммуникации. Именно в этом значении и будет далее употребляться этот
термин.
Один из методологических принципов, о которых мы всегда должны
помнить, пишет Т.ван Дейк, заключается в том, что понятие прагматического
контекста является теоретической и когнитивной абстракцией разнообразных
физико-биологических и прочих ситуаций 2, с.19. Необходимо отметить, что
типизированный прагматический контекст является структурированным. В нем
можно выделить несколько подтипов.
Мы

признаем

три

разновидности

прагматического

контекста:

I)

дейктический контекст, включающий в себя а) отношения говорящего и
слушающего

(цели,

вид

речевого

акта,

социальный

статус,

общие

взаимообязательства), б) дейксис речевой ситуации: я и ты, здесь и там, сейчас и
тогда; 2) общий дискурсивный (текстовой) контекст – знания, разделяемые
говорящими и слушающими, полученные из предшествующего текста (дискурса) ;
3) общекультурный контекст – общие знания о физической и культурной
вселенной. Данные знания могут быть зафиксированы (закодированы) в
конвенциональных нормах поведения и общения,

а также в лексиконе

определенного общества 10, с.324.
Мы полагаем, что все три вида контекста образуют иерархию, на верхней
ступени которой находится общекультурный контекст. Он пронизывает как
дейктический, так и дискурсивный контексты.
Рассмотрение

культурного

контекста

с

неизбежностью

предполагает

обращение к проблеме универсального и специфического в культуре. Данный
вопрос уходит корнями в проблему соотношения сознания и языка, впервые
поставленную Аристотелем, который рассуждает об универсальности отношений
между миром и сознанием и отсутствием универсальности в отношении между
сознанием и языком. В более поздние времена сторонники феноменологического
384

подхода говорили об универсальности содержания, скрытом в любой частной
культуре. Они исходили при этом либо из утверждения об универсальности
структур сознания (Гуссерль), либо из постулата о психологическом единстве
человечества (Юнг), либо из уверенности в наличии некоего фундаментального
основания, осевой «изначальности» культуры, по отношению к которым все ее
разновидности – лишь частности или шифры (Хайдегер, Ясперс).
Этот взгляд был оспорен Гердером, предложившим антропологическое
понимание культуры, и который заявил, что нет ничего более ошибочного, чем
употребление термина «культура» по отношению ко всем временам и народам. ( В
интерпретации современных социолингвистов, исходящих из данного определения
культуры, каждое общество имеет свою собственную культуру, а

различные

подгруппы общества могут иметь свою собственную субкультуру). Данная точка
зрения характерна для многих немецких романтиков и известна каждому лингвисту
благодаря работам В.фон Гумбольдта о языке как особом мировидении (ср. с
термином «гений языка» у французских лингвистов). Позже эти идеи были развиты
в теориях культурологов, антропологов, занимающихся анализом контактов
культур – Б.Малиновского 12, Крёбера, Уорфа, E.Сэпира 14, Работы этих
ученых были насквозь пронизаны функционализмом и тем самым заложили основы
современной прагматической интерпретации культурного контекста.
Вернемся к нашему постулату о том, что культурный контекст определяет
дейктический и дискурсивный контексты.
Так, по результатам исследования Д.Тэнэн (Tannen, I986) , культура
определяет то, когда говорить, что говорить, с какой скоростью говорить, где и как
долго делать паузы в разговоре. В основе всех этих прагматически релевантных
черт коммуникации

лежат

культурные стереотипы. В разных

культурах

определенные черты дейктического контекста выстраиваются в различные
иерархии. Так, в японской культурной традиции на верхней ступени иерархии
находится социальный статус, именно он определяет выбор тональности ситуации,
регистра, стиля и т.д.

385

Особенности культурного контекста определяют нередко и специфику
построения дискурса. Например, K.Каплан 11 приходит к выводу о том, что в
разных культурах существуют различные традиции построения абзаца. Эти
различия представлены графически:
Английский язык

Романские языки

Семитские языки

Восточные языки

Русский язык

Эти различия необходимо учитывать при переводе с языка на язык.
Аналогично культурный контекст определяет выбор интеллектуального
стиля или регистра в различных культурах. Так, Галтунг 9 выделяет
тевтонский, саксонский, гальский, японский стили и представляет различия
графически:

386

саксонский

тевтонский

гальский

(небольшие

грандиозные

(в балансе)

(диффузное

теории,

теории

между

соединение)

ориентирован

грандиозными

ные на

теориями и

эмпирически

эмпирическими

е данные)

данными

японский

Английский язык является типичным представителем саксонского стиля
научной аргументации; немецкий – тевтонского.
Таким образом, контекст в прагмалингвистике, являющийся своего рода
индексом координат для говорящих, представляет собой сложную иерархическую
структурированную категорию.
Понятие культурного контекста не является одномерным. В соответствии с
представлением,

утвердившемся

в

антропологии,

для

каждой

культуры

(субкультуры) существует иерархически организованный набор ценностей или
категорий, которые могут повторяться в других культурах, но в другой
конфигурации 3, с.139.
Правильность данного положения подтверждается нашим анализом картины
мира англоязычного общества последних десятилетий, который свидетельствует о
появлении новых и расширении традиционных субкультур, со своими системами
ценностных ориентаций, стереотипизации того, что такие хорошо и что такое
плохо, со своей системой стандартов. В разных культурах в субкультурах поравному происходит хранение знаний о поведенческих и коммуникативных
387

нормах. Каждая субкультура имеет свои стереотипизированные образцы, модели
концептуализации

мира,

концептуализации

ситуаций

общения.

Различия

субкультур идут как по линии концептуальной картины мира, так и по линии
ценностной картины миры со своей системой стереотипизированных образцов
концептуализации оценок. В основе ценностной картины каждой конкретной
культуры лежит своя система гештальтов. Все указанные различия находят свое
отражение на уровне лексикона. При этом один и тот же фрагмент в картине мира
по-разному концептуализируется и ословливается представителями различных
субкультур.
Обычно, когда говорят о специфике культуры определенного языкового
сообщества,

имеют

в

виду

национальную

специфику.

Среди

факторов,

формирующих уникальность национального сознания обычно указывают на
исторически

сложившиеся

экономические,

общественно-политические,

географические, климатические и физико-антропологические особенности людей,
принадлежащих к данной национальной культуре 3, с.139.
В настоящий момент, когда происходит коммуникативное и культурное
сближение наций, возможно вернее будет говорить об изменении в иерархии
прагматических

параметров,

определяющих

специфичность

культуры.

Национальный параметр, который по логике вещей должен занимать высшую
ступень в этой иерархии, как правило, сочетается с такими параметрами, как
социальный,

профессиональный,

возрастной,

гендерный,

этнический.

В

результате одинаковые субкультуры в разных национальных сообществах
имеют одинаковые прагматические нормы. Именно в этом проявляется связь
культурного и дейктического контекстов.
Таким образом, можно говорить о том, что каждый индивид имеет свою
систему ценностных ориентаций, стереотипов, стандартов и идеалов, свою картину
мира, определяемую уровнем его культуры и свой собственный идеолект. Он
впитывает в себя стереотипы, стандарты и ценностные ориентиры, принятые в
упомянутых подгруппах общества, в которые он входит.

388

Каждый, язык окрашивает через систему своих значений и их ассоциаций
концептуальную модель мира в национально-культурные цвета 6, с.176.
Присущая языку национально-культурная семантика, является, с одной
стороны, продуктом коммуляции сведений, - и в этом случае можно говорить о
культурнонакопительной (или культуроносной) функции языка; с другой
стороны, язык сам приобщает своих носителей к своей национальной культуре –
такова его культуроприобщающая функция 1, с.26.
Наконец общенациональная культура народа входит в общечеловеческую
культуру с универсальными представлениями о добре и зле, любви и ненависти.
Во всех человеческих культурах существуют общие концепты, Так, по
мнению

Ю.С.

Степанова,

очевидно,

имеется,

например,

некий

концепт

«приветствия», общий для человеческой культуры вообще, по отношению к
которому

сравниваемые

разнокультурные

жесты

являются

различными

реализациями, воплощениями 5, с.284.
Таким образом, можно говорить о реальности общечеловеческой культуры,
не зависящей от генетических и прочих индивидуальных черт различных культур.
В подтверждении этому Ю.С.Степанов приводит высказывание основоположников
христианства:
«Нет иудея, ни эллина, нет раба, ни свободного, ни мужчины, ни женщины,
ибо все вы – одно во Христе Иисусе. (Ап. Павел. К Галатам, 3, 28) по 5, с.284.
Слово, являясь частью культуры, фиксирует отражение реального мира и
несет в себе определенный культурный код.
В этой связи мне хотелось бы напомнить высказывание Фридриха Шлегеля о
том, что «Различные эпохи в древнейшем языковом созидании образуют именно
различные ступени культуры в процессе развития человеческого духа. И язык
вообще как нить воспоминания и традиции, соединяющая все народы друг с
другом в их последовательности, это как бы общая память и великий орган
воспоминания всего человеческого рода» 7.
Таким

образом,

диалектическое

взаимодействие

универсального

и

специфического в культуре выражается в значении слова. Универсально значение
389

языкового знака в том смысле, что он соотнесен с некоторым фрагментом
реального мира и, независимо от способа соотнесения, несет в себе знание об этом
фрагменте. Однако универсальность «разворачивается» на фоне специфического
культурного фрагмента значения, которые определяет способ реализации знания о
мире.

2. Картина мира и лексикон: Культурологический аспект102

Рассмотрение
неизбежностью

слова

в

предполагает

коммуникативно-прагматической
обращение

к

понятию

парадигме

"культура".

с

Процесс

коммуникации будет успешным лишь в том случае, когда между собеседниками
существует понимание, основывающееся на существовании широкого контекста,
определяемого культурой. Иными словами, культуру можно рассматривать как
общие фоновые знания о мире участников коммуникации. Данные знания могут
проявляться на уровне общих поведенческих и коммуникативных конвенций, они
также могут быть закодированы на уровне лексикона [1. С.324]. В свою очередь,
рассмотрение культурологического аспекта слова предполагает обращение к
картине мира103.
Общепринятым стало положение о слове как о "памятнике культуры",
"зеркале жизни нации" [2. С.7]. Данное положение восходит к постулату
В.Гумбольдта о том, что характер народа разного мировосприятия отражается в
значении слова [3. C.I8l]. Как известно, значения составляют фундамент языковой
картины мира, которая, в свою очередь, существует как часть общей (глобальной)
концептуальной картины мира [4. C.143].
Один из важных моментов бытия общей картины мира заключается в ее
культурной трансляции и введении в сознание индивидов [4. С.57]. Строго говоря,
у каждого индивида каждой конкретно-исторической эпохи имеется своя
102

Впервые опубликовано в: Картина мира и лексикон: культурологический аспект // Сб. научн.
тр. МГЛУ № 375 М., 1992 г.
103
Ср,: "Понятие картины мира органически влилось в современную культурологию и
семиотику" [ 4. С.18].

390

собственная

картина

мира.

Она

синтезируется

им

в

результате

его

непосредственных контактов с миром, из научного материала культуры, в которой
заложены все известные образцы и варианты картин мира на базе интуиции о мире,
которые

пробуждаются

в

человеке

под

влиянием

культуры

или

актов

жизнедеятельности. При этом, однако, образ мира отдельного человека отличается
от образа мира, запечатленного в общей картине мира его времени лишь нюансами
[4. С.58].
В настоящей статье попытаемся ответить на следующие вопросы,
освещающие взаимосвязь между культурологическим аспектом концептуальной
картины мира и его отражением в языковой картине:
1. Какова онтология культурного компонента слова?
2. Каков семантический статус данного компонента в структуре значения
слова?
3. Как соотносятся понятая "культурно-универсальное" и "культурноспецифическое" в структуре словозначения?
4. Какова динамика культурного компонента в концептуальной картине мира
и в системно-структурном аспекте языкового значения?
Для адекватного ответа на вопрос о сущности культурного компонента
обратимся к понятию "культура". В классическом понимании термин "культура"
синонимичен "цивилизации" и по контрасту противопоставляется варварству.
Возрожденная в эпоху Ренессанса классическая концепция культуры была развита
просветителями и ассоциировалась с их взглядом на человеческую историю как на
прогресс и саморазвитие.
Этот взгляд бал оспорен Гердером, который заявил о том, что нет ничего
более ошибочного, чем употребление слова "культура" по отношению ко всем
временам и народам. Он предложил антропологическое понимание культуры, в
соответствии с которым каждое общество имеет свою собственную культуру я
различные подгруппы общества могут иметь сбою собственную культуру [5, б].
Это означало, что национальный язык и культура являются манифестацией
особого национального духа и менталитета. Данная точка зрения разделялась
391

многими немецкими романтиками и широко известна благодаря работам В.фон
Гумбольдта о языке как особом мировидении нации [ 3, б]. Позже эти идеи были
развиты в теории Уорфа и Сэпира [7, 8 ]. Таким образом, основной проблемой
понятая

"культура"

является

вопрос

о

соотношении

универсального

и

специфического. Данный вопрос уходит корнями в проблему соотношения
сознания и языка, впервые поставленную Аристотелем, который рассуждал об
универсальности

отношений

между

миром

и

сознанием

и

отсутствием

универсальности в отношении между сознанием и языком [9. С.70].
В более поздние времена сторонники феноменологического подхода
говорили об универсальности содержания, скрытом в любой частной культуре,
исходя либо из утверждение об универсальности структур сознания (Гуссерль),
либо из постулата о психологическом единстве человечества (Юнг), либо из
уверенности

в

наличии

некоего

фундаментального

основания,

осевой

"изначальности" культуры, по отношению к которым все ее разновидности - лишь
частности или шифры (Хайдегер, Ясперс) [10. С.152].
Нам представляется, что вопрос о соотношении универсального и
специфического

в

культуре

необходимо

рассматривать

как

проявление

диалектического закона об общем и частном. Напомним в этой связи постулат
В.фон

Гумбольдта

об

индивидуальности

как

единстве

различий.

"Она

(индивидуальность - В.З.) заметна только тогда, когда в той части, в которой один
язык отличается от всех остальных, удается усмотреть обусловленное и
одновременно обусловливающее единообразие" [ 3. С.370]. Это, в свою очередь,
связано с рассмотрением культуры в двух измерениях: на синхронной оси речь
идет о ситуации плюрализма культур в мире, на диахронной оси культура
рассматривается как процесс генезиса человечества" [4. С.18].
Культурный компонент слова кодирует концепты, понятия, явления
культуры нации. Традиционно, когда говорят о культурно-специфическом в языке,
имеют в виду национальную специфику. Однако, по-видимому, речь должна идти о
целом комплексе параметров, определяющих специфику культуры определенного

392

общества. Речь идет о таких факторах, как территориальный, этнический,
социальный, профессиональный, возрастной, гендерной, региональный и т.д. 104
Именно эти параметры определяют систему ценностных ориентации
традиционных

норм,

стереотипов',

стандартов

и

идеалов

определенной

субкультуры. Анализ картины мира англоязычного общества (преимущественно
американского) последних десятилетий свидетельствует о появлении новых и
расширении традиционных субкультур. При этом, как правило, специфика
субкультуры определяется не одним, а сразу несколькими параметрами. Так, по
этническому параметру, сопровождаемому социальным, выделяется культура
чернокожих (Black Culture). Соответственно можно привести примеры слов с
культурным компонентом, специфичным для данной субкультуры. Это такие лексические единицы, как woofing, signifying, dozen (обмен оскорблениями в адрес
родственников, особенно матерей), bad (в значении "good")105 whittle, paddy, honky
(пренебрежительные обозначения белого человека).
По профессиональному параметру выделяется субкультура радиолюбителей,
использующих шкалу определенной частоты для местной коммуникации. Эта
субкультура со своим собственным языком наиболее широкое распространение
получила среди автолюбителей и профессиональных водителей. Самой яркой
субкультурой, выделяемой по профессиональному параметру, является культура
джазовых

музыкантов.

В

данном

случае

профессиональный

параметр

сопровождается этническим: как правило, основная масса джазистов - это афроамериканцы. В настоящее время наблюдается "диффузия" субкультур» джазовых
музыкантов. Многие слова, маркированные данной культурой, перешли в
общеупотребительный стандарт. Например: nitty-gritty (практические детали), cool
(самоконтроль), особенно в выражениях to get down to nitty-gritty, to loose one's cool,
to blow one's cool.

104

Здесь представляется необходимым напомнить о модели социальной дифференциации языка
У.Лабова, в основе которой лежит существование двух видов социальной вариативности:
стратификационной (по вертикали) и ситуационной (по горизонтали) [ П].
105
Африканист Д.Дэлби связывает происхождение данного значения со спецификой африканских
языков, в которых часто для описания крайних степеней положительного употребляются слова с
отрицательным значением [I2. С.170].

393

По социальному параметру наряду с традиционным делением на культуры
высшего, среднего и рабочего класса, появляются новые субкультуры, такие, как
yuppie (молодые, преуспевающие служащие среднего класса с четкой установкой
на достижение успеха в карьере)
По параметру гендера выделяется феминистская культура со своим
лексиконом (lib - освобождение от дискриминации, libber, libbie - участник
движения женщин за свои права).
По параметру возраста выделяется молодежная субкультура, которая
появилась в 60-е годы как контркультура.
Все приведенные выше примеры несут в себе культурные компоненты,
отражающие специфику картины мира современного американского общества.
Однако при всем разнообразии субкультур существует некая культура нации и
шире - культура определенной социальной системы, определенной цивилизации.
Ибо, как известно, каждая цивилизация, социальная система характеризуется
своими особым восприятием мира [ 13, С.17], своей картиной мира.
Таким образом, онтология культурного компонента слова определяется с
одной стороны, спецификой картины мира конкретной эпохи, конкретной
социальной

системы,

конкретной

национальной

культуры

и

конкретной

субкультуры, а с другой стороны - универсальностью общечеловеческих
ценностей.
"Каков же лингвистический статус культурного компонента? С каким
аспектом словозначения он соотносится? Лингвистический статус культурного
компонента слова определяется тем, какой аспект культуры фиксирует слово непосредственные понятия, категории и объекты культуры или культурные
ассоциации, связанные с означаемым, то есть фоновые знания. В первом случае
культурный компонент соотносится с ядром значения, с его денотативным и
сигнификативным аспектами. Во втором случае он коррелирует с созначением, с
его коннотациями (импликационалом и эмоционалом).
Важным представляется также рассмотрение вопроса о том, с каким
аспектом словозначения соотносятся понятия "культурно-универсальное" и
"культурно-специфическое". Ядро значения (интенсионал) большинства слов
394

является носителем универсального, ибо, как правило, интенсионал отражает
концепты, общие для всех наций определенной исторической эпохи. Именно
благодаря тому, что интенсионалы слов разных языков соотносятся с одним и тем
же фрагментом в концептуальной картине мира, возможен адекватный перевод с
одного языка на другой. Однако во всех языках существуют слова, интенсионалы
которых являются чисто национальными. Речь идет о словах, называющих реалии,
понятия, отсутствующие в других национальных культурах. Например, в русском
не существует эквивалентов английских privacy, efficiency (Ср. в этой связи
ксенизмы - заимствования, отражающие экзотические явления и объекты,
существующие в стране-источнике и отсутствующие в принимающем языке).
Особого внимания в аспекте соотношения универсального и специфичного в
культурном компоненте заслуживает импликационал значения. Как правило,
данный аспект значения является национально-специфическим, ибо несет в себе
культурные

ассоциации,

связанные

с

денотатом

в

каждой

конкретной

национальной культуре. Так, в странах Латинской Америки так же, как и в Древнем
Египте, кошка является сакральным животным. В китайской и германской
культурах кошка имеет отрицательный импликационал (Ср. old cat, a whipping cat,
to whip the cats и т.д.). В русской культуре имплицационал данного слова скорее
нейтрален.

Однако

импликационалы

некоторых

слов

несут

ассоциации,

являющиеся универсальными, стереотипными для всех наций определенной эпохи.
Это, как правило, относится к словам ушедших эпох: историзмам, библеизмам,
различным эвфемеризмам.
Наконец, культурный компонент может входить в эмоционал значения, то
есть в ту часть значения, которая разными лингвистами - в разные времена
назывались feeling, tore, emotive valeur. Речь идет прежде всего об экспрессивно
окрашенных и эмоционально- оценочных значениях слов, формированию
оценочной

семантики

которых

предшествует

национально-культурная

стереотипизация того, "что такое хорошо и что такое плохо". Национальнокультурный
ословливания

компонент
ассоциаций

эмоционала

является

имплинационала.

результатом
Если

актуализации,

импликационал

несет

ассоциации, связанные с денотатом, то эмоционал несет эмоции, закрепленные за
395

словом. Однако во всех языках выделяется группа эмоционально- окрашенных
слов, эмоционалы которых имеют одинаковую оценку. Это связано с тем, что
ценностные картины мира различных наций могут совпадать в определенных
секторах или точках.
Таким образом, семантический статус культурного компонента не является
жестко закрепленным за одним конкретным аспектом словозначения. Культурный
компонент может соотноситься с любым из аспектов значения слова. Иногда он
может входить одновременно и в ядро значения, и в созначение.
Последний вопрос, поставленный в данной статье, касается динамики
культурного компонента. Культурные компоненты ядра значения подвержены
изменениям вместе с расширением концептуальной картины мира. Динамика же
культурных

компонентов

коннотативного

аспекта

отражает

изменения

в

аксиологической картине мира. Одно и то же слово в разные эпохи исторического
развития может нести отрицательную или положительную оценку в зависимости от
национально-социально-культурно-профессиональной
процессе

исторического

развития

человечества

стереотипизации.
растет

число

В

номинаций,

называющих новые понятия и направления культуры. Так, процесс экспериментирования, охвативший западное искусство в 60-е годы нашего столетия,
вызвал появление новых видов и направлений, сосуществующих с традиционным
искусством: minimal art, minimalism (искусство, упрощающее, разлагающее на
элементарные части форму и цвет); soft art (вид искусства, использующий мягкие
материалы). В 70-е годы появляются conceptual art, process art, В 80-е годы
появилось computer art.
Однако на протяжении всей история английского языка слова, называющие
явления культуры, значительно уступали в количественном отношении словам,
нагруженным определенными культурными ассоциациями. При этом важно
рассмотреть, каким образом культурный компонент данного типа фиксирует
"просвечивающий в языке характер, создающий особое мировидение" [3. С.170].
Можно говорить о динамике культурного компонента не только в плане его
соотнесенности с изменениями в картине мира, но и в системно-структурном
плане. При этом необходимо дифференцировать различные уровни анализа. На
396

уровне отдельного лексико-семантического варианта (ЛСВ) может происходить
движение данного компонента из одного аспекта значения в другой. На уровне
всей лексемы динамика культурного компонента может проявиться в появлении
нового ЛСВ, на уровне лексико-семантической группы (ЛСГ) - появление нового
члена группы. На уровне всей лексической системы определенного синхронного
среза - появление новых ЛСГ, новых синонимических рядов и расширение
традиционных. Таким образом, культурный компонент в значении слова подвержен
изменениям как по линии внешних факторов, так и по линии внутрисистемных
параметров.
Из всего вышеизложенного можно сделать вывод о том, что между картиной
мира, культурой и словом существует сложная диалектическая взаимосвязь.
Концептуальная картина мира формируется под влиянием культуры, она отражает
конкретную культуру конкретной эпохи. Слово, с одной стороны, является частью
культуры, с другой стороны, оно фиксирует отражение реального мира и несет в
себе определенный культурный код, декодирование которого происходит в
процессе коммуникации.

3. The pragmatics of new words and their translation from English into
Russian106

This paper is part of a larger work on the semantics and pragmatics of new words
in English and is devoted to the study of the pragmatic characteristics of a new word in
relation to its semantics. The study focuses on the problem of the pragmatic code of a
new word in English and its translation into Russian. The main problem an interpreter
(translator) faces is the absence of one-to-one sets of correspondence between two
106

Впервые опубликовано в: The pragmatics of new words and their translation from English into
Russian // Trends in Linguistics. Studies and Monographs 101. Language History and Linguistic
Modelling. A Festschrift for Jacek Fisiak on his 60th Birthday. Mouton de Gruyter, 1997.

397

languages - both as regards "semantics" (sign-referent relations) and "pragmatics" (signuser relations). A referent-orientated part of word-meaning (its semantic block) plays a
crucial role in the process of translation, although one shouldn't underestimate the userorientated aspect of meaning.

1.1.

The pragmatic spectrum of a word

In Russian linguistics the pragmatic components have always been associated with
connotational meaning (Kiselyeva, 1978; Nikitin, 1988). I think it a limitation to reduce
the pragmatic spectrum to the evaluative, emotional and expressive components of
meaning. In my view the pragmatic spectrum of a word comprises a wider range of
components, which encode the regular features of the contexts of its recurrent usage (cf.
Levinson, 1989), such as the social and professional status of the speakers, their age,
gender, ethnic identity, their emotional attitude, their intentions, the tenor of the situation,
the register, the style, etc. In other words the pragmatic code of a word renders
information about when, where and with what purpose the word is used. Words absorb
the features of context of their prior use. For instance, such words as blue-eyed, whitie,
Mr Charley, apart from naming a referent (a white person) carry pragmatic information
about the constraints on their use - they are ironically used in reference to the African
Americans. The pragmatic aspect of meaning is a kind of programme, prescribing the
rules of adequate choice and the use of appropriate words in specific situations. The
pragmatic block of meaning correlates with the third member of semantic relations - the
interprétant (Pierce, 1931). At the moment this concept is enjoying a period of
renaissance. Various linguists define interprétant differently. Following T. Givôn (Givon,
1989), I think the interprétant is to be correlated with the idea of a context, in which a
sign is used and interpreted by the members of the speaking community. The context
within which a human language is perceived and translated into another language may be
viewed as communicative space having a hierarchial structure of several levels (cultural
context, deictic context and discourse context). The top of the hierarchy is occupied by
the cultural context - the shared (generic) world-view context representing shared
knowledge of the physical and cultural universe. "If understanding a language entails
398

understanding the culture's world-view, then cross-language translation is possible only to
the extent that cross-cultural translation is possible." (Givon, 1989). The next level is
represented by shared deictic context: 1) Speaker-hearer relations, goals, speech-act
values, social status, mutual knowledge and mutual obligations; 2) Deixis of the speech
situation, you and I, this and that, here and there, now and then. The shared discourse
(text) context — the knowledge shared by speakers and hearers due to prior transactioned
information (the "memory stored" discourse) (cf. Givôn 1989) - occupies the third level.
In my view it is the cultural and deictic contexts that are encoded in word meaning, while
discourse context is a decoding one by nature. The roots of the pragmatic aspect of
meaning can be traced back to L. Wittgenstein's theory of meaning as usage
(Wittgenstein, 1953). However, his postulate about word meaning being determined
entirely by its use seems inadequate. The user-orientated part of meaning shouldn't be
over-estimated. It is incorporated into the structure of word-meaning, the core part of
which is the referent (concept) orientated block. My theoretical position is closer to K.
Biihler (Bühler, 1934), who distinguished the relationship of the sign to extralinguistic
reality, to the speaker/hearer and to the addressee. According to Biihler the sign is used:
1) for the representation of the referents; 2) for the expression of the sender who employs
it; 3) for the appeal to the addressee. The last two functions are performed by the
pragmatic components of meaning. Before analysing the pragmatics of new English
words, let me shed some light on the problem of the semantic aspect of English neologisms.

1.2. The semantic aspect of a new word and its translation

It's common knowledge that the new word is a way of introducing new concepts
(Leech, 1981). Translation of new words into English entails enquiry into the problem of
changes in the conceptual world-view (CWV) of Anglo-American society for the past 25
years and the record of the above mentioned changes on a linguistic map. The contrastive
study of the problem should result in recording the discrepancies between the linguistic
maps of English and Russian. A preliminary study of the problem has made it possible to
propose the following hypotheses; 1. The conceptual world-view (CWV) of Anglo399

American society and of Russian society coincide in most sectors because of certain
common shared values characteristic of the present historical epoch. 2. Some sectors of
the Anglo-American CWV are not present in the Russian CWV as part of an EastEuropean cultural context. This absence can be accounted for by specific factors relating
to the very different economic, political and cultural background of Russian society. 3.
Both Anglo- American the CWV and Russian the CWV may be deficient in some
respects and common sectors can be lacking some concepts. For instance, the concepts
connected with the environment are very limited or absent in the Russian CWV.
Translation of such word-groups as cost/ benefit analysis — i. e. the analysis of the cost
of the construction of purifying installations as weighed against the benefits of a cleaner
environment — is a challenge for the translator. The same difficulties arise in the process
of the translation of computer terms, which are part of the every day lexicon of any
westerner, e. g. computer-monitoring, telecommuting, bio-computer, CNC, etc. One of
the problems of the translation of referential meaning is connected with the variation in
the relations between the CWV as a reflection of reality and a linguistic map as a record
of this reflection. One and the same fragment in a CWV can be recorded on the linguistic
map by two lexical units, one of which is a neologism. In the course of time a new word
ousts the existing one. For instance, in the US the word slums has been replaced by ghetto
and later, in the 80's — by inner city. Exercise classes has been replaced by workouts,
sweat suits by warm-ups, luncheonette by coffee shop, etc. The translator/interpreter
should be very sensitive to such changes on the linguistic map of English. All the above
mentioned examples illustrate the problems of translation of the referent-orientated part
of meaning. The translation of user-orientated meaning presents greater problems.

1.3. The pragmatic meaning of new words and their translation

The difficulties of translation of pragmatic meaning can be accounted for partially
by the absence of or deficiency in pragmatic zones in the dictionary definitions specifically, in the dictionaries of new words. The postulate about the pragmatics of a
new word may seem paradoxical, containing a contradictio in adjecto. The pragmatic
components of a word's meaning, as mentioned above, encode conventional features of
400

the context of the word's recurrent use, whereas the idea of the new word suggests nonconventionality, unexpectedness, freshness of context of its use. But there is nothing
paradoxical about the pragmatics of new words. The new word has its own pragmatics
which is manyfold: 1) The birth of a new word is often pre-determined by pragmatic
factors. Take for example, the postulates of classical rhetorics, the predecessor of
pragmatics, about the reasons for the creation of new tropes: (a) the necessity to name
things not yet named, (b) the need for emphasis, (c) the need for beauty (Blair, 1845). 2)
The very act of christening a referent by a new word depends on pragmatically relevant
factors (the communicative intentions of the speakers, their emotive state, etc.), so in the
very act of a new word's birth its semantics is absorbing the pragmatic parameters of its
mother context. 3) In the process of conventionalisation of a new word the pragmatically
relevant characteristics of the receivers are at work. The pragmatic code of a new word is
more heavily loaded than that of a conventional one. Apart from the pragmatic
components mentioned above, the pragmatics of new words encodes the original and
unique psychological intention of the speaker. It also encodes the modality of
unexpectedness and surprise as well as the component of intensity. Some new words
become vogue or buzz words — i. e. words very intensively used for some period of
time. These words undergo the process of linguistic fashion. The pragmatic component of
"unexpectedness" is connected with the pragmatics of the speaker, while the component
of "surprise" is hearer-orientated; it implies the reaction of the addressee to the innovation. It is not always possible to define strictly the type of modality in relation to the
pragmatics of the speaker or the hearer. (This is quite in accordance with the theory of
dialogue by M. Bachtin and M. Voloshi- nov). In the process of communication the
speaker becomes the hearer. What is important here is not the dialogue per se, but the
polyphonic nature of all the utterances and every word in the language. The translator is
faced with the problem of rendering these types of modality — arousing an adequate and
equivalent type of modality - reaction in the addressee. The interpreter has to translate the
pragmatics of the sender into the pragmatics of the addressee. Choosing an adequate
equivalent in the receiving language, the translator must take into account the pragmatic
specificity of the receiver, his or her personal deixis, the tenor of the situation, etc. For
example, when the speaker uses the word awesome in it's new meaning fine, excellent,
401

pleasing (US and Canadian slang used admiringly by teenagers), he/she is trying to
evaluate (to assess) the object of speech highly. But at the same time, the speaker is
trying to impress the hearer by the unexpectedness of the usage of the negative term to
describe a positive extreme. The translator/interpreter is faced with the task of rendering
the modality of unexpectedness which is based in this case on the semantic process of
enantiosemia (the change of the appraiser's mark into its opposite). To translate the
pragmatics of the word awesome the interpreter must have additional information about
the addressee and about the situation. So in the informal situation, when the addressee is a
teenager, the interpreter must use the Russian word potryasniy or krutoy. If the addressee
is a middle-aged person, the interpreter should use potryasayuschiy or pervoclassniy. The
personality of the interpreter/translator is also a carrier of certain pragmatic
characteristics which affect the choice of an adequate equivalent. If the interpreter is a
young man, he will prefer to use the word from the subculture of youth. If the interpreter
is a middle-aged person he/she will tend to use a more moderate equivalent. Apart from
the age parameter as one of the constituents of the personal deixis of the interpreter, the
educational parameter is also of great importance for the effective choice of a proper
Russian equivalent. The knowledge of a shared cultural context helps the interpreter to
render properly the pragmatics of new words. The translator should be familiar with the
main types and styles of the leading magazines and newspapers. Thus the word
outrageous which has undergone the same semantic development as the word awesome
and has developed a new meaning - shocking, daring, is often used in the American
press. Here is an example from the New Yorker. "R Court Hay", celebrity columnist for
the National Enquirer, a star and producer of his own celebrity interview show on
Channel C, local cable TV station: "The invitation was first-class. All the important
media people were there. The narrated slide show of Elvis was outrageous." (The New
Yorker, 1978, Decembr 27). Given the fact that the New Yorker is one of the most
prestigious magazines of Northern America, with a highly educated readership, the
translator should choose an adequate expressive variant from the speech of educated
Russians (something like potryasa-yuschey). The background knowledge of the
translator/interpreter should help him in rendering the hidden pragmatic implications of a
new word's meaning. For instance, Christmas tree "legislative bill that provides benefits
402

for various special interest groups, especially because of the numerous amendments not
directly related to the main part of the proposed law". For the translation to be effective
the translator/interpreter should know additional negative pragmatic implications about
this kind of bill - too many amendments can kill the bill. In this case the professional
parameter of both interpreter and addressee is important. If the latter is a lawyer, there is
no need for the interpreter to make explicit the hidden meaning of the Christmas tree. But
if the addressee is ignorant in legal matters then the translation should be more detailed.
So the process of translation of the pragmatic aspect of new words implies interaction of
three types of pragmatics: the pragmatics of the sender, the pragmatics of the addressee,
the pragmatics of the translator. When all these types are interacting successfully the
desired pragmatic effect of the utterance is achieved. The pragmatic components don't
form a separate part of word-meaning. They are incorporated into the parts of meaning
which have already been singled out by other linguists - the intentional, the implicational,
the emotional (Nikitin, 1988). The pragmatic components of "intentional" present no
difficulty for the interpreter as long as they are explicitly expressed in the dictionary
definition. What the translator should be very sensitive to is pragmatic components of the
implicational (stereotyped associations) and of the emotional (emotive value, feeling,
tone) levels. To translate such words as dozen, woofing, signifying (an exchange of insults
directed against relatives, especially mothers) adequately, the interpreter should know
that the pragmatic components of these words encode the restrictions on their usage
according to such contextual parameters as age, ethnic identity, sex. These words are used
by young African-American boys during games. The words bird and fox in the meaning
of attractive girl or woman are restricted in use to male groups. As the field study has
shown women perceive these words as insults. Such words as awesome, to bliss out (to
experience intense bliss), to funk (to swing pleasurably to agreeable music), head (a drug
addict), to horse around (to break out laughing) are restricted in usage according to the
parameter of age - they are used by American teenagers. The pragmatic components of
emotion level are usually explicit — they may be expressed by evaluative, emotive
suffixes or by emotionally coloured words in definitions, e. g., preppie (a pupil of
preparatory school). The suffix ylie, which has developed a pejorative meaning, encodes
the pragmatic information about an ironical attitude to the students of such schools. The
403

word is often used for the negative characteristics of political leaders. Sometimes a
translator can't find an adequate equivalent to render irony. In this case he/she resorts to
transliteration. This is often the case with such words as yuppie, yumpie, muppie (middleaged urban professional people); ruppie (young urban Republican); guppie < = green and
yuppie (ecologically-minded yuppie); rumpie (rural upwardly mobile people); bluppie
(black urban professional people). The words yuppie and yumpie are currently used in the
Russian press without translation. Sometimes the new word is pragmatically stigmatised
according to several contextual parameters of its usage. The pragmatic components may
be incorporated into both implicational and emotional aspects of meaning. So the
translations of pragmatic components from English into Russian is an extremely
complicated task for the interpreter. A variety of pragmatically relevant factors at work
present quite a challenge for a Russian translator.

4. Pragmatics and semantics of new euphemisms in English107

1. Introduction

This paper concentrates on the problem of interconnection between the pragmatics
of a word and its semantics. Euphemisms present perfect material for the analysis of this
kind of interdependence and interconnection. Special emphasis will be paid to the
pragmatic principles (maxims) underlying the choice and use of euphemisms.
However, before I begin the analysis proper, I would like to examine the problems
associated with trying to define the evolving science that we call “Pragmatics”.
For the past ten years the boundaries of this branch of science have been expanded
to include cognitive aspects of communication. Pragmatics is defined as a science on the
intersection between several interconnecting spheres both within and outside the
cognitive sciences: cognitive psychology, cultural anthropology, philosophy, logics,
theory of action, sociology etc (Green, 1989, Wilson, 1997).
107

Впервые опубликовано в: Pragmatics and semantics of new Euphemisms in English // Bilding
Knuskap, Demokrati: Lund, Student’s Literatur, 1995

404

According to D. Crystal pragmatics is defined as the study of language from the
point of view of the users, especially of the choices they make, the constraints they
encounter using language in social interaction and the effects their use of language has on
the other participants in an act of communication (Crystal, 1985). It is not difficult to
trace the origins of this definition back to Morris (Morris, 1938).
The key notions of pragmatic theory are “the user” who makes a choice as to a
linguistic sign according to the parameters of the context—such as status, age, sex, etc—
and then uses it to achieve a certain desired effect. So a pragmalinguist should study the
three actions of the speaker in the process of communication: (1) the choice; (2) the use;
(3) the effect on the cognitive and emotional field of the hearer.
All these three actions are closely interconnected and usually take place simultaneously. However it is the initial choice of an appropriate language unit that is the
leading member of this triad. It is the exercise of this choice that is the crucial stop, for,
once selected, words are used almost instantaneously whether appropriate or not, whether
effective in achieving the desired outcome or not.
It is in the process of “choice” that the linguistic personality of the speaker is most
vividly revealed. A thorough pragmatic study requires the analysis of this personality in
all its hypostases.
Homo faber (creative man), homo loquens (speaking man), homo ludens (playing
man), homo sociologicus, homo psychologicus, homo agens (acting man) which
combines all the hypostases listed above.
Any word properly chosen will have the desired pragmatic effect (either cognitive
or emotional, negative or positive). But there is a group of words the choice of which is
predetermined by the desire of the speaker to affect the addressee only in a positive way.
These words attract our attention because of the contradiction between, on the one hand,
negative extensional semantics, (referent orientated) and, on the other hand, the positive
emotive impact of the word used (With the pragmatic intention of avoiding words that
have an unpleasant or taboo reference).
It is common knowledge that euphemising is the habit of avoiding an unpleasant or
taboo reference by substituting some indirect word for the blunt direct one.
405

2. The Pragmatic Principles underlying the use of Euphemisms

The main motive for employing euphemisms is politeness, modesty, delicacy,
decency, the desire to hide the negative essence of the thing meant. In this case one of the
main principles of pragmatics—“The Politeness Principle” (PP) (Leech, 1983) is at work.
The “PP” includes four maxims:

(i)

the Maxim of Tact

(ii) the Maxim of .Generosity
(iii) the Maxim of Approbation; and
(iv)

the Maxim of Modesty.

(v)
This principle was introduced as an addition to the Cooperative Principle (CP) as
expounded by H.P. Grice. Apart from the “PP” J. Leech also introduced the “Pollyanna
Principle”, (postulating that participants in the conversation will prefer pleasant topics of
conversation to unpleasant ones) and the “Irony Principle”. All these principles are united
under the term “Interpersonal Rhetoric”. Robin Lakoff, working along the same lines,
introduced three Rules of Politeness (Lakoff, 1973b).
Unlike J. Leech, R. Lakoff doesn't supplement or complement the Cooperative
Principle of Grice – but rather opposes it – i.e. the speaker and hearer are more likely to
resort to the Rules of Politeness rather than the Cooperative Principle (which is based on
the assumption that the speaker will say what he/she believes to be true).
The three Rules of Politeness are as follows:

(i)

Don't impose your opinion

(ii) Give the addressee the opportunity to choose a response
(iii) Be friendly.

406

In my opinion the prime motive for creating euphemisms is dictated by the maxims
of “tact” and “modesty” and by the “Pollyanna Principle” in J. Leech's system and by the
principle of “friendliness” in Lakoff's system.
In contrast euphemisms may be viewed as units of language breaking the maxims
of “quality” in Grice's C.P. (i.e. do not say what you believe to be false). They don't meet
the conditions of truthfulness, they don't tell the truth about the referent. Breaking the
maxim of “quality” is often a norm for conversations between educated people—i.e. they
try to avoid harsh direct words.
Different cultures are characterised by various degrees of “directness” of
expression and therefore by various degrees of euphemisation. The norms of politeness in
different cultures are different.
For instance in Japanese culture “interdependence” is valued more highly than
“autonomy”. Thus to the Japanese the ability to foresee the consequences of one's actions
and words is one of the greatest virtues. The Japanese culture may be called “the culture
of the considered appraisal”. For the past 30 years the number of euphemisms in English
has increased tremendously, while in Russian we can track very few new euphemisms.
It would be wrong to postulate that the creation of euphemisms is necessitated
exclusively by the principle of politeness. There are other pragmatic factors involved in
the process of euphemisation which will be analyzed later. However it is very probable
that the influence of the politeness factors has been the main reason for the creation of the
majority of new euphemisms.
Thus there have appeared a group of euphemisms softening various types of
discrimination (e.g. ethnic origin, disabilities, age, etc). The low esteem in which ageing
is held in a youth orientated society (BDNE, 1980) has necessitated the coinage of such
words as “aged” or “ageing”, “elderly”, “mature”, “middlescence” (period of life between
40 and 65) patterned on adolescence and senescence, third age (period of life after 65),
senior citizen, senior citizenship, etc. In informal situations golden ager (a pensioner) is
often used by analogy with silver ager (a middle aged person).
The politeness principle also underlies the creation of euphemisms softening
discrimination according to ethnic or racial origin. So to avoid giving offence by
reference to the colour of a black person's skin the following euphemisms have been
407

coined: coloured, non-white, member of a minority group, Afro-American, AfroCaribbean, etc.
The same maxim of “tact” governs the employment of euphemisms to describe
physical or mental disorders, e.g. the backward student has become the “under-achiever”,
the retarded has become “learning disabled” or sometimes “special”; partially deaf people
have become “hearing impaired”.
Another pragmatic motive for employing euphemisms within the framework of PP
is based on the professional parameters of the language user. There would appear to be a
desire to upgrade or raise the worth of a position or occupation or institution by changing
its common name to one that is felt to confer greater dignity or importance or status
(BDNE, 1980, 181).
In the 1960’s both barbers and hairdressers were renamed hair stylists. In the
1980’s this euphemism began to be used only in reference to a barber. Later the word
hairologist was chosen as a more appropriate descriptive term.
During the 1960’s garbage collector was upgraded to “sanitation engineer”. In
British English the development was from “dustman” or “bin men” to “refuse collector”
to “sanitation personnel”.
A prison guard has been renamed as a “correctional officer” and a prison is now a
“correctional facility”; a place of solitary confinement is now an “adjustment centre”. In
Great Britain “reform schools” in the 60’s were known as “borstals” or “approved
schools” and were later renamed “detention centres”.
To abolish sex discrimination in a job title many of them have been changed. The
U.S. Department of Labor has revised its Dictionary of Occupational Titles with
corrections in titles having sex and/or age connotations.
The latest revisions in the DOT, as it is called, include the following types of
changes. Sex stereotyped language with certain exceptions, language such as “man”,
“woman” or “lady” and suffixes that denote sex, such as “-ess” have been removed from
Dictionary's job titles and titles changed to neuter ones: e.g. “public relations man”
changed to “public relations practitioner” or “shoe repairman” changed to “shoe
repairer”. Excepted titles include those (a) for which sex or age is a bona fide
occupational requirement: e.g. the jobs of Leading Lady, Leading Man, and Juvenile and
408

(b) whose titles have been fixed by legislation, international treaties, or other binding
agreements, such as in the case of “master”, “able seaman” and other marine occupational
titles which are identified both by United States codes and international treaties, or
“masseur” and “masseuse”, whose sexual duality has been established by an
administrative ruling. “Master” is to be eliminated, with the exception of job titles
covered by legislation. “Yardmaster” has been changed to “yard manager”. (Note: In
church circles, the term “choir master” is being replaced by “choir director”.)
Another government agency which has made official changes in the language it
uses is the Bureau of the Census, which has changed the terms for 52 of its 441 work
categories in an effort to eliminate sex stereotyping.
Here are some examples:

Old

New

credit men

credit and collection managers

newsboys

newspaper carriers and vendors

foremen

blue-collar worker supervisors

telephone linemen and slicers

telephone

line

installers

and

repairers
furnace men

furnace tenders

motormen

rail vehicle operators

fishermen

fishers

busboys

waiter’s assistants

firemen

firefighters

chambermaids

lodging quarters cleaners

charwomen

building interior cleaners

airline stewardesses

flight attendants

laundresses

launderers

maids and servants

private household cleaners

409

The growing awareness of the extent to which choice of words may result in
discrimination is found in the passage by state legislatures of general statutes which
establish that existing laws which refer to “men” are applicable to women to the same
degree. In the state of Connecticut, further efforts have been made to “sex-neutralize” the
laws by writing new legislation in such a way as to use the forms “wo/ man”, “s/he”, or at
least “his/her” or “widow/widower”.
Pension laws are being amended to include the word “widower” as well as
“widow” (The Harper Dictionary of contemporary usage, 1987).
On the other hand they also demonstrate the function of the maxim of “tact”. A
cense of delicacy or prudishness has always been a prime motive for employing
euphemisms in sexual matters. Despite today's liberalising trends in these matters, direct
reference to sexual activities and functions are still frowned upon in polite society. It is
the Maxim of Modesty that is at work here. The pornography theatres, sex shops etc are
often referred to as “adult”, e.g. adult literature or videos. A sexual affair is called a
relationship and unmarried lovers living together are “live-in friends”, room mates,
cohabitees, or simply “partners”.
So the use of the maxims of the PP is pragmatically bound and is based on such
parameters of the wide pragmatic context as social, professional status of the language
user, i.e. their age, sex, ethnic identity, etc.
Apart from PP there are other pragmatic principles underlying the formation of
new euphemisms. Many of them are created from the fear rooted in superstition. In this
case it is the principle of “tabooing” that is at work. To avoid mentioning “death”, the
metaphoric phrase to “Buy the Farm” has been introduced, the term “extreme unction”
has been used in the Catholic Church with its suggestion of being at the extreme point of
death; the sacrament of penance has been renamed “rite of reconciliation”, and the
“confessional” has been supplemented by a “room of reconciliation”. The word moon
child was coined to avoid mentioning the name of a dreadful disease for those who were
born under the sign of Cancer (BDNE, 1980, 181).
Euphemisms can also serve as manipulating devises in political and military
propaganda. In this case we may speak about the “Regulatory Principle”. The Nazis put
euphemisms to diabolical use when they coined such terms as “the final solution” for the
410

mass extermination of the Jews. (Compare the use of the phrase “ethnic cleansing” in
Bosnia today.)
The Vietnam war produced such euphemisms as body count for the numbers killed
in combat and “pacification” for the destruction of an area to eliminate guerilla activity.
(BDNE, 1980, 181).
In the United States underhanded political activities having serious consequences
were referred to as “dirty tricks” i.e. shameful secrets that might embarrass the
Government if revealed. This gave a new definition or meaning to the phrase “family
jewels” (BDNE, 1980, 181).
As regards the different stages of economic development, a series of softer, more
euphemistic words have evolved: from poor—to backward—to under developed—to
Third World/Fourth World. (In reference to the poorest and least developed countries in
Africa, Asia and Latin America).
The same regularity principles aimed at manipulating public consciousness have
governed the creation of euphemisms designed to conceal the negative phenomena of
social life. Thus in the 1970's in the US there appeared a euphemism for homeless
people—i.e. a “shopping bag lady” (a vagrant homeless and often elderly woman who
roams the streets carrying her possessions in a shopping bag). Later on there appeared
new word combinations such as “street people” and “street person”.
So the use of euphemisms in politics is serving the purpose of concealing the true
negative consequences of various policies, thereby achieving a positive propaganda
effect.
Special attention should be paid to the euphemisms of the “sociolects” (social
jargon)—the pragmatic reason for their use is the intention to hide the actual truth about
the activities of a sub-culture from the outsiders and to convey meaning to insiders. Such
words as “contract” (underworld slang – an assignment to kill someone for payment; a
“hit” – a planned murder, especially one carried out by a mobster) function as code words
among mobsters. (Though the phrase “contract killer” has now seeped into the
mainstream, dominant culture.)
In the same way new meanings have evolved for words such as pot, herb, grass,
smoke (marijuana), smack, horsey, joints, brown sugar, scag (heroin) and they serve as
411

code words for drug fraternity (users, pushers, dealers etc). For the past three decades
there have appeared about 50 new words and meanings associated with drugs and related
activities. It has been suggested that these words have been created by the drug dealers to
conceal their illegal activities.
Despite the fact that all the euphemisms of sociolects are restricted in use to the
members of a particular sub-culture, they are penetrating the dominant culture because of
the vast coverage given to such negative activities by the mass media (press, TV, radio,
etc).
All the above mentioned pragmatic principles lie in the domain of the pragmatics
of the speaker who is making a proper choice with the intention to achieve a desired
effect on the hearer. The impulse of the creation of a new euphemism is generated by the
speaker. It is determined by an intention to effect both the cognitive and emotional fields
of the hearer, with the help of an appropriate softening device.
It is not by chance that I tried to emphasise in the introduction the importance of
the “choice” in the pragmatic triad: choice —> use —> effect. A coherent pragmatic
study implies not only the analysis of the speaker’s role, but also the research of the
hearer's reaction. So in the next section I will concentrate on the last member of the triad.

3. The Pragmatics of the Addressee

A cartoon in Esquire showed an elderly person shouting a satiric response at a
television set:
“Call me ‘Gramps’, call me ‘old foggy’ – call me anything except a ‘senior
citizen’”. (Safire, 1988, 171)
A similarly negative reaction, on the part of the elderly, is aroused by the word
“geezer”. In the 19th century the word “guiser” (one dressed in the guise of a commoner)
meant an old person, particularly an old woman. Later the word acquired and then
partially dropped a connotation of eccentricity. Now it is used to refer to an old person –
usually a man.
412

This euphemism is now used in the phrase “geezer power”—and is patterned on
“grey power” (the power of the elderly to assert their rights), which, in turn, was coined
in the 1970's in the wake of the emergence of black power. Similarly the “Black Panther”
was soon joined by the “Grey Panther” - i. e. a member of an increasingly vocal
organisation which was set up to protect and promote the interests of the elderly.

I resent being referred to by a punk as an 'old geezer'. Don't get in my
way. (Safire, 1984, 123)

Or: If I choose to join groups which will help me collect what I have
assumed to be due to me for the last forty five years, I do not wish to be
considered to be part of geezer power. (Op. cit. 1979)

The analysis of the effect of euphemisms on the addressee shows that it depends
on:

(i)

the type of discourse; and

(ii) to whom the euphemism is directed.
For example in “he-world” discourse (talk about the third person) the euphemism
will have a positive effect.
In “you-world” discourse (e.g. a direct address to an elderly person) two variants
are possible – having both positive and negative pragmatic effects. It appears that in the
case of a negative reaction by the hearer the “Irony Principle” of L. Leech is at work.
The Irony Principle is, in fact, a second order principle, which builds upon, or
exploits, the principle of politeness. (Leech, 1983, p. 82) Irony typically takes the form of
being too obviously polite. Sometimes the elderly consider euphemisms to be the ironic
coinages of humorists.

413

e.g. A humorist has called our condition 'middlescence' – but we will
stick with the original put down – middle aged. (New York Post, 1979,
February 10, p. 15)

It is common knowledge that the Irony Principle promotes antisocial use of
language, and as J. Leech puts it “the IP is dysfunctional; it enables the participant in
conversation to bypass politeness” (Leech, 1983, p. 144). In our case the IP is working in
the opposite direction, when the irony is not on the speaker's side, but is hearer-induced.
So we have tried to shed some light on the problem of pragmatics of the speaker
though it is not our main aim. The main goal is to trace the connection between
pragmatics and semantics of new euphemisms. So we shall pass over to the semantic
aspect of euphemisation.

4. Semantic aspect of new euphemisms

The enquiry into the semantic aspect of euphemisms opens up the following
questions:
1.
2.

What serves as the semantic basis for the euphemisation?
What semantic processes are at work on the level of word meaning when

the euphemism is created?
3.

What are the main parameters determining the ability of a word for

euphemisation?

From the semantic point of view the process of euphemisation is based on the
discrepancy between the positive or neutral emotional of the name and the negative essence of the referent named. The main distinguishing feature of
euphemisation is indirectness. From a psychological point of view the process
involves setting up associative links between direct detonatum (the direct meaning of
which is under taboo) and associative denotatum. Here the implicational part of meaning
rendering all types of traditional associations is actively involved.
414

So the informative two-dimensional nature of a euphemism serves as a perfect
semantic basis for the creation of the desired positive effect. In other words, negative
implicational and sometimes intensional of the direct name are in conflict with the
positive implicational, emotional and intensional of the substitute name.
A paradoxical feature of euphemisms is that when the character or meaning of
what they describe catches up with the euphemism itself they loose their character as
substitutes and come to denote the very same unpleasant fact or denotatum they were
meant to disguise. At this point the change of meaning is taking place and here we deal
with another paradox: a euphemism has a positive pragmatic meaning in the utterance,
but in the aspect of semantics we deal with the opposite process – pejoration. The
originally neutral or positive word acquires negative connotations. From the point of view
of denotational meaning (intentional) rhetaphorical and metonymical transfers,
hyponimisation (specialisation), hyperonimisation (generalisation) of meaning are at
work.
E.g. “herb” and “grass” for marijuana present an example of hyponimisation. Their
synonyms “pot” and “smoke” are results of metonymical transfer. (For the past few years
metonymy has been very active as a semantic basis for euphimisation. e.g. South—less
industrialized countries in the world).
After the word has changed its meaning and has become a direct name of
unpleasant using it should be replaced by a new euphemism. As a result long synonymic
rows spring up in the language, especially in sociolects, where euphemisms serve as code
words for the insiders and cover words for the outsiders (Cf. smack, horsey, joints, brown
sugar, scag for heroin).
The analysis of the main parameters of the word determining its ability to serve as
a euphemism has brought to life the following traditional postulates.
1. The more abstract the meaning of the word is the greater are its chances to be
used as a euphemism. The abstract character of a word meaning creates a neutral
impression of the negative thing it names. Thus during the Vietnam war American
politicians used such word as “defoliation” to refer to chemical stripping of leaves
from foliage as military tactics (cf. “pacification” mentioned above).
415

2. The second parameter affecting the word's involvement in the process of
euphemisation is the richness of its semantic structure. The more polysemantic the
word is, the greater is its euphemistic potential. A rich semantic structure serves as a
sort of veil covering the unpleasant essence of the phenomenon named.

Conclusions

We have tried to shed some light on the pragmatics of new euphemisms in English
with the relation to the semantic basis for the creation of new softening (disguising)
pragmatic effect.
We tried to concentrate on the pragmatic aspect of euphemisation as soon as the
birth of euphemism is dictated by the pragmatic reasons. In the act of christening of a
thing by a new euphemism, however, the cognitive facts are also at work. In the very act
of birth of a new euphemism the word's semantics absorb the features of its mother
context. As a result pragmatic elements are incorporated into the word's semantics.
The paradoxical feature of euphemism is a conflict between positive pragmatic
effect in the utterance and negative semantic process in the word's meaning.
The pragmatic charge of a euphemism is created on the basis of the contradiction
in its semantics — discrepancy between negative mening of the word naming direct
denotatum and positive or neutral implicational, emotional or intentional of the words
naming associative denotatum.

5. Language policies at Russian Higher Education Institutions108

108

Впервые опубликовано в: Language policies in higher education in Russia // Council of Europe
publications, Strasbourg, 2002 (0,4 п.л.)

416

In the situation of growing unification of European Higher Education (Bologna
process) knowledge of languages becomes not only an instrument for maintaining
European cultural heritage but also a catalyst for further cooperation and unification.
"More than 200 indigenous languages and several hundred migrant languages in
Europe can be seen as a source of enrichment rather than a barrier to communication"
(opening speech by G. Mazza at the seminar "Languages of our neighbors" at Fromburg
and Kaliningrad).
Russia being a part of Europe and a member of Council of Europe is involved in
the general process of reforms in European Educational System. Language policies at
Russian Universities are predetermined by the so called humanitarisation of Higher
Education. Apart from conveying competence in the students' chosen academic
disciplines the University should provide linguistic skills both in native and foreign
languages as well as some cultural background. I would like to start with native language
competence at Russian Universities.

Higher education institutions in Russia and students' knowledge of their
native language.

The official language of instruction at all Russia Universities is Russian. The
exception is autonomous Republics (Tatarstan, Mordovia, Chuvashia, Bashkirtostan),
where some subjects are taught in minority languages. In order to test native language
competence of our students for their expression in Russia every Higher Education
Institution has introduced an entrance examination in the Russian language for all the
applicants. The applicants are required to write either an essay or a transposition. A board
of the examiners makes an evaluation of each essay. The competition is very stiff. Once
the applicants are admitted to the University, their native language competence needs
further development as a part of their higher education.
In order to provide our students with the necessary skills of communication and
expression their thoughts in a clear unambiguous and concise manner many Universities
in Russia have introduced a two-semester course of Russian (2 hours per week, 35 weeks)
at all the faculties. Most of the classes concentrate on proper way of oral communication
417

at an appropriate level of linguistic formality. Sometimes at some Universities the
students undergo training in written expression, especially in business letter-writing (e.g.
letters of complaint, requests, apologies etc.). Language competence in the sense of
ability to express complex issue clearly orally and in writing should be a criterion for
assessment at all Russian Higher Education Establishments.

Foreign language training for specialists at Russian Universities.

Russia has a strong tradition of successful foreign language training. At the
moment every classical University in this country trains specialists in foreign languages
and literature. Take for example Kaliningrad State University which has catapulted into
the top 10 Universities of Russia with the strongest faculty of Foreign languages. This is
to a great extent thanks to a very successful 3 year TEMPUS project "International
initiative to modernize and restructure the English language teaching and teacher-training
at Kaliningrad State University". The consortium included Nene University College at
Northampton (UK) and National University of Ireland (Galway). As a result the whole
educational culture has been changed at the Faculty of Foreign languages at Kaliningrad
State University. The results of the project have been disseminated throughout the whole
region and most of Russia. New textbooks and teaching materials have been devised for
both specialists and non-specialists (e.g. textbooks in English on Transportation systems,
Fishery, Energy, Agriculture in exclave area of Russia).
With the looming enlargement of EU and Russia's joining WTO the demand for
the specialists in foreign languages has been growing every day. Russia is facing a great
problem: we do not have enough interpreters and translators to assist trade organizations
joining WTO. So, many Russian Universities have shifted their priorities: instead of
training teachers of foreign languages and literature they have to train more interpreters
and translators. Special Departments of interpreting and translation have been opened at
many Russian Universities. An interpreter is a mediator between the two cultures. He/she
is a carrier of a foreign culture. That is why a lot of attention is paid now to cultural
aspects of interpretation/translation. The conceptual world views of different cultures do
not coincide, they overlap and the greater the common overlapping area is, the more
418

successful is the translation . The task of the interpreters is to reach the greater degree of
this conceptual and cultural overlap. What is needed at Russian universities is a new
generation of text books on translation, more cooperation with the translation service of
the commission of EU and with the Council of Europe.

Foreign language training for non-specialists at Russian Higher Education
Institution.

A course of foreign language is an integrated part of study program in every
discipline at Russian Universities. Most of Russian Universities aim at giving students
specialized competence relevant to their discipline in a foreign language they already
know well, rather than offering them an opportunity to learn new languages, though
sometimes the University caters to the interests of those students who would like to learn
a new language. About 80% of Russian students study at the moment English as their
foreign language. 20% - German or French. Kaliningrad region due to its geopolitical
position and history differs from other regions of Russia. Here the proportion is different.
About 65% of students study English and 35% - German. Apart from it many of English
speaking non-specialists take German as their second foreign language. The course of
foreign language lasts 6 semesters (340 academic hours). The main emphasis has been on
reading and translation of the specialized texts in the particular field of studies
(chemistry, mathematics, geography etc.). So the main focus was on specialized
competence relevant to their discipline. The system has proved to be a failure as far
communication is concerned. Our students have excellent knowledge of grammar and
special vocabulary, but they can not communicate with their peers from other countries or
with the foreign guest-professors.
The present day situation asks for the changes in the curriculum of foreign
language teaching for non-specialists. The reforms outlined in the context of the Bologna
Process serve as catalyst for promotion of better knowledge of foreign languages among
higher education graduates.
In the situation of intense internationalization of many Russian Universities and
the increase of East-West students' mobility many Russian students feel the real need for
419

adequate command of foreign language. It is a dangerous chimera to get the nonspecialists reach native-like command of language. Nobody is expecting from nonspecialists near-native skills of foreign language. But the real-life motivation is getting
very strong that the majority of our students are trying to get listening, reading, speaking
and writing skills permitting them to participate in international exchange programmes.
Another factor serving as a catalyst for higher level of proficiency in foreign
language is competition at the labour market. The alumni of Russian Universities with
good command of foreign language are more competitive and can hope for better
employment.
The new conception of Foreign language training for non-specialists at Russian
Higher Education Institutions has been approved by the Council on Foreign languages
under the auspices of the Ministry of Education of Russia this year. It presupposes an
increase in the number of academic hours for the course of Foreign languages (the present
day limit of 340 hours has been extended to 460 hours). Some universities extend the
course for 8 semesters (instead of standard 6 semesters). Some most progressive Rectors
introduce state examinations in English (e.g. St. Petersburg University of Finance).
Another new feature of foreign languages curriculum for non-specialists is more
emphasis on general English (German, French) which should go parallel to specialized
languages (ESP). The class should last two academic hours and should be provided not
less than twice a week. It is clear that the adoption of the new conception cannot solve all
the problems of foreign language teaching for non-specialists.

One of the main problems of Russian universities is lack of adequate textbooks.
The situation looks better as far as humanities are concerned but when it comes to
sciences and technology the textbooks drastically need updating. The students of
geography, chemistry, biology, mathematics, technology use the textbooks which are
thirty years old. Because of this drastic situation the Council on Foreign languages under
the auspices of Ministry of Higher Education has announced this year a competition for
the best textbooks for non-specialists (10 nominations). We try to turn all our "P"
(problems) into "P" (possibilities).
420

A very important question is that of balance between higher education provision in
native language and widely spoken foreign language(s). At the moment very few Russian
universities have developed courses in English. For instance Kaliningrad State University
provides a course of mathematics in English. Some courses are provided in English at
Novgorod State University. And we cannot join Bologna Process unless we provide a
number of courses in English. Which is a great problem for Russian professors who were
educated during a Soviet era and have no adequate language competence. What we are
doing now at our University is providing courses of English/German for the deans and
heads of the departments.

Foreign language can be compared to a third eye. It provides more vision, more
understanding and more tolerance to other cultures. A seminar on "Languages of our
neighbors" organized by Council of Europe in Fromburg (Poland) and Kaliningrad
(Russia) can serve an example of demonstration of tolerance to other cultures and
languages. It was a seminar promoting linguistic diversity in a particular region of Europe
at the border of Russia and Poland. The participants of the seminar discussed the
problems of teaching Swedish, Polish and Lithuanian at Kaliningrad Sate University as
well as the problems of Polish and Lithuanian minorities in Kaliningrad region.

A specific issue concerns the certification of foreign language competence.
Traditionally Higher Education Institutions in Russia certify their students' competence
on the basis of examinations (written or viva voce) assessed by institution teachers or
external examiners. But this policy excludes students' self-assessment which is part of
learner-centered approach adopted by most advanced Universities. In this situation the
initiative of Council of Europe's modern languages division to create the European
language portfolio is most praiseworthy. It has been received most enthusiastically in
Russia. Russia has adopted the existing model of European language portfolio to its
national context. At the moment there has been developed language portfolio for
secondary schools in Russia and for linguistic Departments at the Universities. The work
has been coordinated by the specialists from Moscow State Linguistic University. Several
regions of Russia have been involved in implementation of the pilot project on "European
421

language competence and European language portfolio for Russia", aimed at
harmonization of Russian and European criteria of assessment of foreign language
competence (the regions involved in the project are: Moscow, St. Petersburg, Tula,
Volgograd, Nizniy Novgorod, Altai, Stavropol and Primorskiy regions). What is lacking
at the moment is Russian ELP for non-specialists.
To keep abreast of tomorrow's world we should try to provide each student with
the instrument necessary for personality development. This instrument is foreign
language which should cultivate tolerance and promotion of cultural and linguistic
diversity in Europe and elsewhere.

422

Список использованной литературы

423
View publication stats