ИЗДАТЕЛЬСТВО «НАУК А»

V
Главная редакция восточной литературы Москва 1987
Издание 2-е
исправленное и дополненное

ББК 84.35 Кит Ю12
Перевод с китайского
Е. И. ЛУБО-ЛЕСНИЧЕНКО, Е. В. ПУЗИЦК0Г0 и В. Ф. СОРОКИНА
Ответственный редактор и автор послесловия Б. Л. РИФТИН
Юань Кэ
Ю12 Мифы древнего Китая. Пер. с кит. Послесловие Б. Л. Рифтина. Худож. Л. П. Сычев. Главная редакция восточной литературы издательства «Наука». М., 1987.
527 с. с ил.
Книга известного ученого, профессора Юань Кэ — наиболее полное и авторитетное собрание материала по мифологии, верованиям и легендам древнего Китая. В обширном послесловии Б. Л. Рифтина, наряду с теоретическими вопросами, рассматривается история изучения китайских мифов в мировой синологии.
іл 4703000000-001 „ „ 0/ ос тл
—0ГЗ(02) -87 без °^ъявления ЬЬп о4.оэ Кит
© Главная редакция восточной литературы издательство «Наука», 1987.

ПРЕДИСЛОВИЕ
В 1924 г. Шэнь Яньбин в работе «Исследование китайских мифов» писал: «Мифы Китая не только не собраны в специальной книге, но и отдельные записи их, разбросанные в древних сочинениях, крайне отрывочны, поэтому составить свод китайских мифов трудно». За последние 20-30 лет ученые провели немало исследований в этой области, по целине проторили дорогу, по которой уже можно идти вперед, но никто еще не систематизировал древние китайские мифы и не опубликовал их в виде отдельной книги, а проделать это очень важно и необходимо.
В детские и юношеские годы я любил сказки, мифы, легенды — эти образцы устного народного художественного творчества. Когда же впоследствии я познакомился с материалом по мифологии в древних книгах, то был поражен богатством и красотой мифологических образов, но одновременно не мог не сожалеть о лапидарности сведений. Поэтому в конце концов я решился, несмотря на несовершенство своих знаний, собрать воедино мифы и дать более или менее систематизированное и законченное изложение их. Так получилась книга «Мифы древнего Китая», выпущенная в 1950 г. издательством «Шанъу инынугуань» («Коммерческое издательство»). Хотя в этой маленькой книжечке и были недостатки и ошибки, но она каждый год переиздавалась, так как была нужна читателям, и к концу 1955 г. вышло уже шесть изданий. В те годы мне часто хотелось найти время, чтобы дополнить и исправить ее, но в силу разных обстоятельств это желание долго не могло осуществиться. И только в прошлом году, побуждаемый читателями, получив поддержку и одобрение издательства, я осуществил свое желание, переработав всю книгу заново.
Книга в новом варианте почти в четыре раза больше первого издания, в котором многие главы и параграфы вообще отсутствовали, а те, что мною сохранены, в настоящем издании значительно отличаются от прежних — можно сказать, что они не просто переписаны, а как бы заново переплавлены. Кроме старых материалов, перенесенных в эту книгу, в нее добавлены новые, в несколько раз превышающие своим объемом те, что были привлечены для первого издания. В комментариях к книге приведено не менее тысячи фрагментов мифов, а если считать и те, что использованы, но не отмечены в примечаниях, то их гораздо больше. Нужно было собрать эти осколки мифов, расположить их в определенной
5

последовательности, исследовать, очистить от наслоений, устранить противоречия, отбросить то, что было привнесено от себя историками, философами, авторами сочинений о бессмертных, вернуть мифам их первоначальный облик, поставить каждый миф на соответствующее место, пропустить их через печь искусства и сердце автора, чтобы выплавить кристаллическую массу; этот труд был воистину сложен и труден. Я попытался все это сделать, но, конечно, получилось недостаточно хорошо, разве что, сравнивая это издание с прежней маленькой простенькой книжечкой, можно сказать, что сделан еще один шаг вперед.
Когда заново перерабатывалась эта книга, я не только добавил много новых материалов по мифологии, но и включил в нее многочисленные повествования о бессмертных и легенды. Прежде я не решался так широко привлекать этот материал, впоследствии же, извлекая мифы, легенды, повествования о бессмертных, включенные в «Вопросы к небу» великого поэта Цюй Юаня, я понял, что эти жанры не следует разделять так решительно, ведь в устных повествованиях древних людей все они, несомненно, были взаимосвязаны и слиты воедино. Поэтому я расширил рамки маленькой книги, включив в нее некоторые исторические предания и сказания о бессмертных, и тем самым как бы продлил эпоху мифов, раздвинул границы мифологии и соприкоснулся со смежными областями, в результате чего даже в некоторых философских притчах обнаружил мифологический материал: таковы, например, история о фантастической рыбе и птице из философского трактата «Чжуан-цзы» или история о том, как Хуан-ди потерял черную жемчужину, повествование о бессмертном Мяо Гушэ и многие другие, которые я включил в свое изложение.
Расширяя содержание книги, отыскивая материал, касающийся легенд и сказаний о бессмертных и дополняя разделы о мифах, я не включал, разумеется, всего, что попадало под руку, но проводил соответствующий отбор. К примеру, в легендах приходилось по возможности избегать близости к истории; из повествований о бессмертных мною выбраны лишь рассказы о деяниях бессмертных древности: Чисун-цзы, Нин Фэн-цзы, Пэн-цзу, Ши-мэня, Сяофу, Ванцзы Цяо и др., но не включены все рассказы о бессмертных, собранные в «Жизнеописаниях знаменитых бессмертных» («Ле сянь чжуань») и «Жизнеописаниях бессмертных» («Шэньсянь чжуань»). Если же в мое повествование иногда и включаются некоторые короткие рассказы о постижении пути бессмертных, то об этом либо говорится с иронией, либо развенчиваются пустые построения их сочинителей, и тут достаточно ясно видны авторское отношение к этому материалу и разница в его использовании мною по сравнению с мифологическими рассказами.
Древние обычаи и обряды, такие, как сжигание на солнце шаманки во время моления о дожде, шумные шествия с целью отогнать моровое поветрие, пение и пляски перед храмами богов во время принесения жертвы с молением о даровании детей правителю,— все очень интересны и тесно связаны с мифами, поэтому, не
6

боясь многословия, я включил в книгу их описания. Когда же в мифах речь заходит о прекрасных горах и реках нашей отчизны, знаменитых памятниках и древних руинах, то я также сознательно расширял описания и усиливал краски.
В переработанном издании сняты некоторые ненужные рассуждения и добавлено много литературных пассажей и описаний; я отказался от одних построений, которые были недостаточно обоснованы, и более полно выразил другие свои мысли и гипотезы. Это особенно заметно в разделах, посвященных легендам о временах, следующих за эпохой Ся, например в изложении истории Ван-хая и Ван-хэна, встречи Цзян-тайгуна с Вэнь-ваном и др., где элементы авторского домысла делают повествование более живым и художественным. Однако эти домыслы и предположения все же базируются на определенном фундаменте, а не являются плодом безудержной фантазии.
Некоторые товарищи побуждали меня написать книгу, содержанием которой было бы изложение мифов в художественной форме, а не составлять ее, как сейчас, из отдельных фрагментов, то пересказывающих миф, то комментирующих его. Я благодарен им за добрые пожелания автору и за размышления о литературе. В будущем, возможно, попробую это сделать и наберусь смелости написать такую книгу. Но сейчас, при предварительной собирательской работе, составляя мифы из разрозненных осколков, если бы я отказался от этой формы изложения, то многое оказалось бы невключенным. Принятая же форма изложения дает возможность, оставаясь в строгих рамках, чувствовать себя довольно свободно, поэтому я и пользуюсь ею.
Комментарии и тексты, приведенные в конце книги, отняли у меня не меньше времени и сил, чем основной текст. Они приложены для того, чтобы показать, на каком материале строилось повествование, правильно ли он расположен, верно ли понят (некоторые цитаты и комментарии дополняют основной текст). Одновременно я преследовал цель возбудить у молодежи интерес к исследованию древней мифологии и вовсе не ради пустого комм:ентаторства и цитатничества включил их в книгу. Стремясь и к тому чтобы комментарии были краткими, я из пространных текстов включал лишь выборочные цитаты. Вначале вместо пропусков были многоточия, но оказалось, что их слишком много, они мешают глазу, занимают много места, и при переписке пришлось выкинуть их, кроме тех случаев, где приводится несколько цитат из разных частей источника. Это, как я полагаю, не затруднит отыскания соответствующих мест в первоисточнике и в понимании приведенного материала.
И наконец, тем, что эта книга завершена, я в значительной мере обязан руководству Сычуаньского университета и некоторым товарищам из библиотеки, особенно сотрудникам библиотечного абонемента, которые так охотно помогли мне, за что я приношу им свою благодарность.
Октябрь 1956 гг. Чэнду
7

Хотя книга по просьбе читателей публиковалась несколько раз, в ней все еще немало недостатков и ошибок, поэтому перед этим изданием я вновь критически просмотрел ее. Чтобы сохранить старые матрицы, я не вносил больших изменений, а провел только незначительную редактуру. Однако в общей сложности мною было внесено не менее ста с лишним крупных и мелких изменений — от нескольких иероглифов до исправлений в несколько сот знаков. Были учтены ценные замечания редактора, критики и поправки читателей. Были исправлены также опечатки в иероглифах и знаках препинания, и на душе стало спокойнее. Единственно, что беспокоит меня, это ограниченность моих знаний и построений, невысокий уровень использованных мною изобразительных средств и то, что я не смог достичь задуманного совершенства. Остается лишь надеяться, что, продолжая упорную исследовательскую работу, я смогу в .будущем продвинуться еще на один шаг.
Юань Кэ
Пекин, канун праздника 1 октября 1959 г.

МИФЫ
ДР£Б-Н€ГО
К'ИТАЯ

ГЛАВА I
ВВЕДЕНИЕ
I
то такое миф? На этот вопрос ответить нелегко. С древних времен в нашей стране не было даже самого слова «миф», оно пришло к нам из других стран лишь в новейшее время. Само слово «миф» очень легко вводит в заблуждение, так как оно включает в себя понятие удивительного и необычайного. Многие считают, что мифы — это плод человеческой фантазии, не имеющий ничего общего с действительностью. Это глубокое заблуждение. У нас в стране не много работ, посвященных мифологии, поэтому для разъяснения, что такое миф, мы приведем слова Горького о том, что мифология «в общем является отражением явлений природы, борьбы с природой и отражением социальной жизни в широких художественных обобщениях» 1. Это высказывание объясняет происхождение мифов, а также то, что в их основе лежит реальная жизнь, а отнюдь не пустой вымысел.
О 	теснейшей связи мифов с реальной жизнью Горький далее говорит: «Крайне трудно представить двуногое животное, которое тратило все свои силы на борьбу за жизнь, мыслящим отвлеченно от процессов труда, от вопросов рода и племени» 2. Поэтому, когда мы изучаем истоки возникновения мифов, вопрос о специфическом содержании, заключенном в каждом из мифов древности, и другие подобные вопросы нельзя отрывать от реальной жизни людей того времени, их труда и борьбы и выдвигать ни на чем не основанные домыслы.
Позволю себе остановиться на истоках мифов. История развития общества говорит нам, что первобытные люди вступают в историю «еще как полуживотные, еще дикие, беспомощные перед силами природы, не осознавшие еще своих собственных сил; поэтому
10

они были бедны, как животные, и ненамного выше их по своей производительности» 3.
Таким образом, хотя при первобытном строе отсутствовала эксплуатация человека человеком, первобытные люди сами были рабами природы. В те далекие времена в нужде и трудностях борьбы за существование они еще не отделяли себя от окружающей природы. В течение длительного времени первобытные люди ни о самих себе, ни об окружающей их природе не имели связных представлений, и лишь постепенно у них начали складываться весьма ограниченные, наивные представления о себе и об окружающем их мире. В процессе социального и культурного развития, когда, по выражению Горького, «руки учат голову, затем поумневшая голова учит руки, а умные руки снова, уже сильнее, способствуют развитию мозга» \ первобытные люди своим воображением начали наполнять окружающий мир сверхъестественными существами, добрыми духами и дьявольскими силами.
Разнообразные явления природы, например, ветер, дождь, гром, молния, большие лесные пожары, движение солнца и луны, радуга, облака, зори и др., вызывали у первобытных людей чувство глубокого изумления. Не будучи в состоянии объяснить эти явления, первобытные люди считали их одушевленными силами — духами; причем не только солнце, луну и т. п. они считали духами, но считали духами даже растения и животных, вплоть до насекомых, например саранчу, и поклонялись им 5. Это так называемый анимизм. Из этих невежественных представлений возникли первые мифы и первобытная религия, которые, в свою очередь, проявляясь в сознании людей, познающих в процессе труда окружающий мир, определенным образом отражали низкий уровень производительных сил первобытного общества.
Для первобытного общества характерно, с одной стороны, отсутствие эксплуатации человека человеком, а с другой — низкий уровень производительных сил. Первобытные люди, угнетенные тяжелой борьбой с природой за свое существование и стремясь преодолеть трудности, часто слагали энергичные и воодушевляющие песни, воспевающие труд и героев труда. Они воспевали Паньгу, который топором отделил небо от земли, Нюйва, создавшую людей и починившую небо расплавленными пятицветными камнями, Суйжэня, научившего людей добывать огонь из дерева при помощи трения, Шэнь-нуна, научившего людей распознавать целебные травы, Ван-хая, приручившего животных, Хоу-цзи, научившего людей возделывать землю, Гуня и Юя, обуздавших потоп, и др. Все эти герои, своей трудовой доблестью облегчавшие жизнь людей, пользовались наибольшим почитанием. Они были духами и вместе с тем людьми, о которых как раз и говорил Горький, называя их мастерами своего дела, учителями людей и их товарищами по труду 6.
Из мифа мы узнаём о многих знаменитых героях, которые научили людей пахать, изобрели земледельческие орудия, повозку и лодку, лук, стрелы и другое оружие для защиты от врагов; при¬
11

думали музыку и танцы, музыкальные инструменты и т. д. Эти изобретения и открытия, о которых рассказывается в преданиях, свидетельствуют об уме и трудолюбии наших далеких предков.
С разложением первобытного общества и появлением частной собственности возникает деление на классы и эксплуатация человека человеком. С этого времени человечество вступает в новый продолжительный период своего существования — эпоху классового антагонизма.
Уже в очень давние времена люди мечтали о возможности летать по воздуху — так появилась сказка о «ковре-самолете»; мечтая быстро передвигаться по суше, люди создали сказку о «сапогах-скороходах». Подобные мифы возникли в разных странах. В нашей мифологии тоже есть легенды и сказания о людях из страны Чанби — Страны долгоруких, о летающей телеге из страны Цигу — Страны людей со странными конечностями, об усмирителе наводнения Юе, превратившемся в медведя, чтобы пробиться сквозь гору Хуаньюанынань, о семи сестрах — бессмертных феях, соткавших за одну ночь десять кусков парчи, тонкой, как облака, и другие увлекательные истории, созданные примитивной, наивной фантазией, но заключавшие глубокий социальный смысл.
Среди мифов древнего Китая есть еще особые сказания о жизни в земле обетованной, в краю бессмертных, где можно не сеять и не пахать, а иметь пищу, не ткать, а носить одежду, т. е. счастливо жить, не трудясь. В мифе о стране Чжунбэй — Стране Крайнего Севера рассказывается, что жители ее пьют воду из волшебного источника Шэньфэнь в священных горах и им не надо трудиться, чтобы быть сытыми и одетыми. Может показаться, что эти мифы характеризуют китайцев как людей ленивых, однако в действительности это типичный прием, при помощи которого эксплуатируемые в древние времена высмеивали эксплуататоров и выражали свой протест. Давно появилась у людей мечта об облегчении тягот труда. Боги создавались людьми в соответствии с их трудовыми представлениями, и первоначально их назначение заключалось в том, чтобы воодушевлять людей в труде. Но когда общество разделилось на классы, то правители несправедливо стали считать этих героев труда своими предками, вознеся их на девятое небо. Один из них стал Верховным владыкой — Шан-ди, другие превратились в грозные и страшные божества на небе, и рабы поклонялись и молились им. Боги были призваны подавлять протест народа, внушать людям страх и беспрекословное повиновение.
Чем могущественнее был рабовладелец, тем выше он возносил своих предков — духов на небесах. Но и в народе рождалось желание противостоять этим богам, и народный гений создавал своих богов, подобных Прометею в греческой мифологии, а в китайской — Хоу-и, который стрелой мог попасть в солнце, и усмирителю потопа Гуню, тайком похитившему у Верховного владыки сижан — «саморастущую землю», и продолжателю его дела Юю. Если же нужно было усилить войско «мятежников», древними людьми создавались образы великанов — Чию, Куафу, Синтяня,
12

которые, подняв знамя протеста, боролись с угнетателями и были готовы умереть, но не покориться.
В этих мифах непосредственно отражалась борьба между угнетенными и угнетателями в классовом обществе. Поэтому мифы отражали мир людей и, по существу, являются сказаниями о людях. Они возникли как надстройка над определенным общественным базисом и являются художественными произведениями, выражающими идеологию определенного общества.
Мифы, созданные народом в глубокой древности, основывались не на отвлеченных идеях, а на конкретных потребностях и стремлениях, возникавших в его трудовой деятельности, и потому мы считаем, что истоки мифов — в труде.
2
Нам известно несколько древних цивилизаций мирового значения: китайская, индийская, греческая и египетская. Каждая из них имела богатую мифологию, причем наиболее полно сохранились мифы греков и индийцев. К большому сожалению, китайские мифы в значительной степени утрачены, и от них сохранились лишь разрозненные осколки, которые, будучи рассеяны в сочинениях древних авторов, не представляют какой-либо системы и не могут соперничать с мифологией Древней Греции.
Л у Синь в «Краткой истории китайской повествовательной прозы» говорит о причинах того, почему китайская мифология сохранилась лишь в незначительных фрагментах.
Во-первых, предки китайского народа жили в бассейне реки Хуанхэ, где природа не баловала их своими дарами. Они очень рано начали возделывать землю. Жизнь их была трудной, и главным для них была практическая деятельность, а не размышления о фантастическом, поэтому они не смогли на основе древних преданий создать монолитные большие произведения.
Во-вторых, со времен Конфуция изучалась лишь этика, наставления о семейных устоях, об управлении государством и умиротворении Поднебесной, а древние фантастические предания о божествах и сверхъестественном решительно отвергались Конфуцием и его учениками. Поэтому позднее, когда конфуцианская идеология стала господствующей в Китае, мифы постепенно стали рассматриваться конфуцианцами как часть истории.
Третья причина в том, что добрые и злые духи у древних четко не различались. Хотя они и выделяли небесных богов, духов земли и души умерших, но в их представлениях души умерших могли превращаться в небесных и земных духов. При таком смешении человеческого и божественного, когда еще сохранялись первобытные верования, но уже появлялись новые предания, старые вытеснялись и умирали. «Новые» же предания, именно в силу того, что они были новыми, не могли стать популярными, поэтому они тоже почти не сохранились.
Из этих трех причин первая несколько дискуссионна, вторая
13

же — превращение мифов в часть истории — одна из основных причин гибели китайских мифов. И на этом следует остановиться подробнее.
Историзация мифов, заключавшаяся в стремлении очеловечить действия всех мифологических персонажей, была главной целью конфуцианцев. Стремясь привести мифологические предания в соответствие с догматами своего учения, конфуцианцы немало потрудились для того, чтобы превратить духов в людей, а для самих мифов и легенд найти рациональные объяснения.
Так мифы стали частью традиционной истории. При записывании мифов на бамбуковых дощечках их первоначальный смысл искажался, а люди стали доверять только тому, что было записано. И постепенно мифы, передававшиеся из уст в уста, стали исчезать.
Примеров этому можно привести очень много: так, согласно мифическому преданию, Хуан-ди — Желтый владыка *7 — имел четыре лица, а в результате ловкого толкования Конфуцием этого мифа получилось, что Хуан-ди послал в четырех направлениях четырех чиновников управлять прилегающими землями 8. Или, например, Куй первоначально, согласно «Книге гор и морей» («ІИань хай цзин») 9, был странным существом с одной ногой, а в «Книге исторических преданий» («Шуцзин») в разделе «Установления Яо» он превратился в чиновника, ведавшего музыкой при государе Шуне. Ай-гун, князь государства Лу, которому была
не совсем ясна эта легенда, спросил Конфуция: «Говорят,
Куй одноногий. Действительно ли у него была только одна нога?» «Выражение ,,Куй и цзу“*10,— незамедлительно ответил Конфуций,— вовсе не следует понимать как ,,Куй одноногий44,
* Здесь и далее цифрами со звездочкой обозначены комментарии редактора русского издания Б. Л. Рифтина.
14

оно значит: „Людей, подобных Кую, и одного было бы достаточно"» п.
Можно сомневаться в том, происходила ли действительно эта беседа, но она дает представление о том, как конфуцианцы толковали содержание мифов. На этом примере видно их стремление рассматривать миф как историческую реальность.
В течение длительной человеческой истории мифы испытывали всевозможные превратности судьбы, и в результате различных изменений и переосмыслений немало ценного в них было утрачено, а то, что история создавалась из переработанных мифов, нельзя считать и для нее счастливым обстоятельством.
Вплоть до Ло Би, жившего в XII в., во времена сунской династии, и написавшего книгу «Древнейшая история» («Лу ши»), продолжался процесс переосмысления содержания мифов. При написании этой книги автор использовал много мифов, однако все они были превращены в исторические события. Даже предание из книги «Хуайнань-цзы» о стрелке И, который победил дикого кабана и уничтожил змея, обработано так, что кабаны и змеи, вопреки всему, там изображены как люди 12.
Все это достаточно определенно объясняет, почему искажались и исчезали мифы.
В чем же причина исторического переосмысления мифов? При более глубоком рассмотрении этого вопроса становится очевидным, что переосмысление мифов было вызвано стремлением объяснить содержание мифов в соответствии с интересами господствующих классов. То, что в мифах не совпадало с его интересами, не получало широкого распространения, и, напротив, то, что служило его интересам, беспрепятственно и сознательно распространялось в народе. Представители господствующих классов превратили героев труда, чьи образы были созданы народом в мифах и преданиях, в своих предков, вознесли их на небеса и мечтали, чтобы деяния их были записаны в анналах истории и окружены царственным ореолом, а деяния героев устных преданий трудового народа рассматривались бы как «неизящные», о которых
15

даже «говорить неудобно тому, кто носит чиновничий пояс» 13. Поэтому «исправление» Конфуцием облика четырехликого Хуанди и одноногого Куя, безусловно, вызвало одобрение представителей господствующих классов.
Хун Синцзу (1090—1155) в дополнениях и комментариях к «Вопросам к небу» Цюй Юаня приводит миф из книги «Хуайнань-цзы», общий смысл которого сводится к следующему.
После того как Юй обуздал наводнение, он, превратившись в медведя, пробрался на гору Хуаньюаньшань. Его жена из рода Тушань, перепугавшись и застыдившись, убежала в сторону горы Сунгаошань. Юй нагнал ее у подножия этой горы, но она превратилась в камень. Впоследствии из этого камня родился их сын Ци.
Мы уверены, что этот очень интересный миф не подвергся сколько-нибудь значительной переделке и сохранил свой первоначальный облик. Однако отсутствие в дошедшем до нас тексте «Хуайнань-цзы» этого мифа может быть объяснено только тем, что он как «вульгарный» был исключен из этой книги «господами, носящими чиновничий пояс». Их редакторские топоры и секиры подвергли совершенно неисторическую по своему содержанию книгу «Хуайнань-цзы» тщательной переделке и переработке в соответствии с желанием господствующих классов.
Не только «Хуайнань-цзы», но и более раннюю книгу «Чжуан-цзы» постигла такая же участь. Книга «Чжуан-цзы» дошла до нас уже не в первобытном виде, многие из ее глав утрачены. Основываясь на «Предисловии к толкованию классических книг» Лу Дэмина, можно сказать, что раздел «Цзапянь» *14 из книги «Чжуан-цзы» по своему содержанию во многом был похож на «Книгу гор и морей» и еще какую-то книгу гаданий и толкований снов. Чрезвычайно пестрая по содержанию, она не нашла одобрения у последующих поколений, и значительная часть ее погибла. Кроме того, мне кажется, что многое из этой книги было сознательно выброшено «учеными».
В сохранившихся до наших дней мифах, кроме той большей их части, которую господствующие классы включили в свою родословную, превратив их героев в «истинных богов», имеется еще немало «злых и коварных божеств», мифы о которых Горький называет «богоборческими». Таковы образы стрелка И, Гуня, Чию, Куафу, Синтяня и др., которые постоянно не давали покоя высокопоставленным ученым. Что делали эти «ученые», если узнавали о распространении какого-либо «мятежного» мифа, который, разумеется, мог повлиять на положение правителей? Лучше всего было, считали они, «исправить» его и превратить в историческую реальность. «Богоборческие мифы» на страницах истории принимали иной вид. Стрелок И, уничтоживший чудовищ, чинивших вред людям, в истории выступает как низкое животное, погрязшее в разврате, не совершавшее никаких добрых дел 15; Гунь, укравший у небесного правителя сижан, чтобы остановить наводнение, в истории фигурирует как строптивый, не подчинившийся приказу свыше и не совершивший благих дел 16. Трудно сказать, совершал
16

ли Чию добрые дела. Первоначально он был лишь богом-мятежником. Когда же его образ появился на страницах исторических сочинений, ему приписали массу преступлений и дурных дел. А правители последующих поколений даже делали его изображения на кубках в знак предостережения от жадности 17. «Исправление» мифов и превращение их в мнимую историю делалось для того, чтобы привести их в полное соответствие с интересами правящих классов. Естественно, что мифы терялись и исчезали. К счастью, осколки мифов сохранились благодаря поэтам и философам. Однако сохранение мифа как такового вовсе не было их целью. Когда поэты использовали мифологические образы, они лишь стремились с их помощью глубже раскрыть свой замысел и неизбежно приукрашивали и переделывали их. Поэтому Лу Синь не без основания говорил, что «поэты — враги мифов» 18. То же самое можно сказать и о философах, которые использовали мифы с целью пояснить свою мысль; они неизбежно искажали первоначальный облик мифа, приводя его в соответствие с толкованием той или иной части своего учения.
Например, в главе «Сяояою» книги «Чжуан-цзы» есть описание превращения рыбы кунъ и птицы пэн. Без глубокого анализа этого отрывка всякий считает его только притчей, а не мифом. На самом же деле он напоминает один из древних мифов. Или описания страны рода Хуасюй в главе «Хуан-ди» трактата «Ле-цзы» и страны Чжунбэй в главе «Тан вэнь» *19 — это красивые мифы, однако философская обработка сделала их сухими и неинтересными.
Поэты и философы тем не менее сохранили немало осколков мифов. Какой богатый материал оставил нам Цюй Юань в «Элегии отрешенного», «Девяти напевах», «Дальнем путешествии» — в этих красивых стихах и поэмах! Особенно прекрасны его «Вопросы к небу» с их удивительной фантазией, поднимающейся к небосводу и спускающейся на землю, объемлющей все, что только есть в мире. Как жаль, что, ограниченный стихотворной формой, да к тому же только вопросами, поэт оставил нам произведение, которое трудно толковать. Если даже первый комментатор «Чуских строф» Цюй Юаня — Ван И, живший 1800 лет назад, не избежал произвольных толкований и во многом опирался на собственные домыслы, то последующие поколения привнесли еще больше спорного и неясного, придерживаясь совершенно неверных толкований. Однако если мы не пожалеем времени и изучим их, то сможем в общем отыскать ключ к ним, и уже немало ученых добились успеха в этом направлении. Если не считать «Бесед и суждений» («Луньюй»), записанных учениками Конфуция, где, кроме фразы «учитель не говорит о чудесных силах и духах», действительно не найдешь ничего связанного с мифологией, то в философских сочинениях «Мо-цзы», «Чжуан-цзы», «Ханьфэй-цзы», «Весны и осени Люя», «Хуайнань-цзы», «Ле-цзы» можно найти немало мифов. Даже из таких конфуцианских трактатов, как «Мэн-цзы» или «Сюнь-цзы», можно извлечь осколки некоторых древних ле¬
17

генд. Сюнь-цзы в главе «Фэйсян» («Отрицание физиогномики») своего трактата «Сюнь-цзы» при описании внешнего облика святых правителей и мудрых сановников древности (некоторые из них были просто божествами) включает много материалов, интересных для мифолога. Конечно, больше всего мифов сохранилось в даосских трактатах «Хуайнань-цзы» и «Ле-цзы». Хотя последнее сочинение — подделка цзиньских авторов (III — IV вв. н. э.) *20, но оно сравнительно недалеко отстоит от древности. Тогда еще немало мифов бытовало в народе и встречалось в записях; их-то и включили в трактат «Ле-цзы», возможно, обработав, но едва ли придумав полностью (ведь те, кто подделывал книги, должны были добиться доверия современников, и если бы они придумывали все от себя, то никто бы им не поверил), поэтому нам следует доверять мифологическим элементам «Ле-цзы», как имеющим определенную ценность.
3
Единственным сохранившимся до наших дней сочинением, содержащим значительное количество материалов по древнекитайским мифам, является «Книга гор и морей» *21, состоящая из восемнадцати цзюаней. Раньше создание ее приписывалось императору Юю и его помощнику Бо-и, фактически же автор ее неизвестен. Она создавалась разными людьми в различные времена. Ее центральная часть «Уцзаншань цзин» («Пять книг гор»), можно с уверенностью сказать, является произведением эпохи Восточного Чжоу и начала периода Весен и Осеней, т. е. VIII —VII вв. до н. э. «Хайнэйвай цзин» («Книги земель внутри морей и за морями»), включающие восемь глав, созданы, по-видимому, в период Весен и Осеней и Борющихся царств, т. е. в V—III вв. до н. э., «Хуан цзин» ( «Книга пустынь» ), из четырех глав, и «Хайнэй цзин» («Книга земель внутри морей»), из одной главы, видимо, написаны в начале династии Хань, т. е. на рубеже н. э. Мифы, рассказанные в этом произведении, представляя собой разрозненные отрывки, сохранили, однако, свой первоначальный облик.
«Уцзаншань цзин», сокращенно называемая просто «Книга гор» — «Шань цзин», содержит в себе описания растений и животных, знаменитых гор и величайших рек Китая, а также населявших их злых и добрых духов. Многообразные сведения, сообщенные в ней, сейчас уже проверить невозможно. Поскольку в конце каждого раздела следует перечисление приносимых в жертву петухов, нефрита, зерна и т. д., можно заключить, что это была, по-видимому, книга молений и заклинаний, которой пользовались шаманы.
Разделы «Книги о том, что в морях и за морями» и «Книга пустынь», вместе называемые «Хай цзин» — «Книга морей», содержат описания различных удивительных перевоплощений духов и описания внешнего облика и обычаев народов далеких стран. Их стиль в общем одинаков с «Книгой гор», но текст не отличается
18

такой связностью. Как могло так случиться? Думаю, что ответ на этот вопрос можно найти, исследуя связи между рисунками и текстом в «Книге гор и морей».
Первоначально, в древние времена, в «Книге гор и морей» имелись иллюстрации, которые, по всей вероятности, соответствовали важнейшим местам книги, и поэтому ее еще называли «Изображения гор и морей». В качестве доказательства этого можно привести слова из стихотворения поэта IV в. Тао Юаньмина: «...рассматриваю ,,Изображения гор и морей44». Однако связи между иллюстрациями и текстом в «Книге гор» и «Книге морей» различны, и это требует дополнительного исследования. По-видимому, «Книга морей» первоначально состояла из рисунков, потом появился текст, причем он служил лишь пояснением к рисункам. «Книгу гор», напротив, следует рассматривать как книгу, первоначально состоявшую из связного текста, в которую лишь впоследствии были включены иллюстрации. Наилучшим доказательством этого является то, что в дошедшем до нас тексте «Хайнэйвай цзин» мы часто встречаем выражение «и юэ» («также говорят»): «Жена Повелителя дождя — Юй-ши жила к северу от него, она имела черное человечье тело, в каждой руке держала по змее; в левом ухе — зеленая змея, а в правом — красная».
«Также говорят: [живет она] к северу от десяти солнц, черное человечье тело, человечье лицо, в каждой руке по черепахе» («Хайвай дун цзин»). «Таоцюань похожа на собаку, зеленая, ест людей, начиная с головы; Цюнци напоминает тигра, но с крыльями, поедает людей, начиная с головы, а они [прикрываются от него] распущенными волосами, живет к северу от Таоцюань. Также говорят: „...начиная с ног44» («Хайнэй бэй цзин»).
Когда Лю Сю (I в. до н. э. — I в. н. э.) редактировал это сочинение, уже было два или более различных текстов, с разными рисунками и соответственно с различными пояснениями: например, «змея» вдруг превратилась в «черепаху», а выражение «ест людей, начиная с головы» превратилось в «...начиная с ног». Но расхождения были незначительны. Би Юань, который в середине XVII в. комментировал «Книгу гор и морей», писал: «Рисунки к разделам „Хайвай цзин44 и „Хайнэй цзин44 и есть [то, что было изображено] на треножнике [императора] Юя». Это в общем верно, когда мы говорим о ранних временах — об изображениях, распространенных в начальные годы периода Борющихся царств, однако позднее появились совершенно очевидные расхождения. Би Юань далее отмечал: «Рисунки с объяснениями в последующих пяти разделах „Дахуан цзина44, по-видимому, и есть те рисунки, которые распространялись во времена династии Хань». Многие с этим согласны, однако если мы сравним «Хайвай цзин» и «Хайнэй цзин», то увидим значительные расхождения в тексте. Би Юань по поводу этих различий постоянно замечает: «Это, по-видимому, поясняет то-то из такого-то раздела „Земель за морями44»... «Это, по-видимому, поясняет то-то из такого-то раздела „Земель внутри морей44».
19

С нашей точки зрения, дело отнюдь не в пояснениях, а в том, что рисунки, распространявшиеся в начале династии Хань, сильно отличались от тех, которые были раньше. А поскольку текст создавался в соответствии с рисунком, то естественно, что эти две книги приобрели различный вид. Однако, так как в разделе «Книга гор» тексты более, чем в остальных частях, соответствуют изображениям, мы можем предположить, что сначала появился текст, а только затем рисунки к нему.
«Книга морей», сохранившаяся до наших дней, дает очень много материалов по древнекитайской мифологии и является настоящей сокровищницей для исследования мифов древнего Китая. Так как в ней за основу были взяты рисунки, а текст — лишь пояснение к ним, то неизбежно встречаются расплывчатость и недосказанность. Например, в разделах «Земли внутри морей» и в «Книге пустынь» мы читаем:
«На горе Шэу — Змеи-шаманки стоит человек, держащий в руке кубок (?). Он обращен лицом к востоку. Эта гора еще зовется Гуйшань — Черепашьей. Си-ванму сидит, опираясь на столик для жертвоприношений, в волосах у нее украшение шэн *22. К югу от нее три синие птицы, что приносят ей пищу. К северу от Куньлуньсюй есть человек по имени Тайханбо, он держит в руках копье...» («Хайнэй бэй цзин»).
«За Восточным морем — великая пропасть. Это страна Шаохао. От Шаохао здесь родился Чжуаньсюй. Он выбросил его цитру и гусли. Есть гора Ганыпань — Сладкая гора. Из нее течет река Ганынуй — Сладкая река и берет начало источник Ганьюань — Сладкий источник. К юго-востоку от большой пустоши есть гора Пимудицю. За Восточным морем посреди большой пустыни стоит гора Даянь, откуда выходят солнце и луна...» («Дахуан дун цзин»).
Действительно, этот текст соответствует рисункам, абзацы самостоятельны и совершенно не связаны между собой. В самом последнем разделе, «Хайнэй цзине» («Книга земель внутри морей»), мы обнаруживаем, что области, рассматриваемые в ней, обозначены произвольно, без какой-либо последовательности: с востока на запад, с запада на юго-запад, на юг, на север. В тексте много непонятного, недосказанного: например, в «Хайвай нань цзине» («Книга южных морей за морями») говорится: «Государство трех племен мяо находилось на восток от реки Чишуй — Красной реки, люди там ходят гуськом (?)». По такому описанию трудно представить, что за этим кроется. А в разделе «Хайвай дун цзин» («Книга восточных земель за морями») говорится: «Хунхун — Радуги находились на север от них, каждая из них имела две головы». Облик этих странных существ мы тоже не можем представить себе *23.
В разделе «Дахуан дун цзин» («Книга Великих пустынь Востока») сказано: «Была разноцветная птица, напоминающая
деревню (?) и бросающая песок. Только с Дицзюнем она вела дружбу». Это выражение также трудно объяснить. В разделе
20

«Дахуан нань цзин» («Книга Великих пустынь Юга») сказано: «Был дух, который назывался Иньиньху... Жил на далеком юге, выпускал и загонял обратно ветер»; или еще: «Был человек по имени Шии... жил на северо-западе, наблюдал за [изменениями] величины солнца и луны».
Аналогичных примеров можно привести немало. Когда такой текст пояснял рисунки, такие неясности не имели значения, достаточно было взглянуть на изображения — и все становилось ясным, поэтому нет ничего странного в том, что Тао Юаньмин с удовольствием и интересом рассматривал «Изображения гор и морей». Однако, после того как древние изображения были утрачены и до нас дошел лишь пояснительный текст, неизбежно приходится бродить в потемках.
Несмотря на все сказанное выше, «Книга гор и морей» представляет собой произведение, сохранившее для исследователей наибольшее количество мифологического материала. Многие специально занимались изучением памятника, однако их исследования были бессистемны, да и сам текст «Книги гор и морей» очень отрывочен. Никто не рассматривал его с точки зрения изучения мифов, а такое исследование было бы весьма важно, так как очень помогло бы в систематизации древнекитайских мифов.
Следует еще отметить., что «Книга гор и морей» даже среди древних книг является весьма трудной для понимания, в ней иногда нелегко объяснить смысл текста, а провести глубокое исследование, естественно, еще труднее. Поэтому работа по исследованию древнего текста и комментированию (особенно это касается раздела «Книга морей») весьма полезна. В настоящее время существуют два комментария к «Книге гор и морей»: «Комментированный текст к ,,Книге гор и морей41» Би Юаня (1730—1797) и «Комментарии и толкования к ,,Книге гор и морей44» Хао Исина (1757 — 1825). Обе эти книги, сохранившие древние комментарии Го Пу (276—324), очень неплохи, причем в последней из них встречаются весьма глубокие толкования. До появления двух этих работ уже имелась работа У Жэньчэня «Обширные комментарии к ,,Книге гор и морей44» (1667), содержащая исключительно богатый материал. К сожалению, она стала библиографической редкостью.
В те времена у комментаторов при изучении мифов не было определенной точки зрения (тогда, разумеется, еще не знали самого термина «миф»), поэтому всем им присущ один общий недостаток: они не избежали искушения все необычайное, сказочное сделать возможным и реальным. Например, в разделе «Хайвай бэй цзин» («Книга северных земель за морями») сказано: «Приближенный Гунгуна зовется Сянлю, [имеет] девять голов». Совершенно ясно, что речь идет о девятиглавом чудовище. Би Юань же стремится истолковать это следующим образом: «По-види¬
мому, выражение ,,девять голов44 означает девять человек», т. е. создать исторически правдоподобное явление.
Или еще в разделе «Хайнэй цзин» («Книга земель внутри морей») сказано: «Имелось дерево с зелеными листьями, с тем¬
21

но-красным стволом. Оно цвело черными цветами, приносило желтые плоды и называлось цзяньму. Тай хао юань го, то, что сделал Хуан-ди». К словам «тай хао юань го» есть комментарий Го Пу: «Имеет смысл: ,,Фуси проходил под ним44». Хао Исин дает следующее толкование: «Сказано: ,,Фуси родился в Чэнцзи, отойдя недалеко, он без труда прошел мимо него44». Оба эти толкования не разъясняют смысла выражения «юань го». Основываясь на нашем исследовании, мы считаем, что «го» (букв, «проходить») имеет более широкий смысл, а все выражение означает: «По цзяньму поднимались на небо и спускались на землю» (см. гл. II, разд. 4, где говорится о небесных лестницах). Подобное объяснение логичнее двух упомянутых выше. Мною приведены эти два примера лишь для того, чтобы объяснить следующее: глубокое и детальное изучение «Книги гор и морей», проведенное на базе научного исследования, представляется необходимым.
4
Многочисленные народности, населявшие территорию древнего Китая, находились в тесном соприкосновении друг с другом, мифы этих народностей постоянно контаминировались между собой. Древние мифы записывались в Китае в течение весьма продолжительного времени — начиная с эпохи Восточного Чжоу до периодов Вэй, Цзинь и Шести династий (VIII в. до н. э. — VI в. н. э.), что составляет более тысячи лет. Нечего и говорить, что время, равно
как и те, кто записывал мифы, наложило на них свой отпечаток. Поэтому исследовать и реконструировать по отдельным осколкам древние китайские мифы и воссоздать их первоначальный облик, несомненно, весьма трудно. Кроме того, сами мифы постоянно изменялись и развивались. Это хорошо видно на примере эволюции мифа о Си-ванму: она, судя по описаниям в «Книге гор и морей», первоначально была жестоким духом «с хвостом барса, зубами тигра и всклокоченными волосами», насылавшим болезни и ведавшим наказаниями. Три синие птицы приносили ей пищу. В «Жизнеописании государя Му» рассказывается о том, как чжоуский My-ван, восседая на колеснице, запряженной восемью прекраснейшими скакунами, отправился на гору
22

Яньшань повидать Си-ванму и там с ней сочинял стихи и пел песни*24.
По-видимому, Си-ванму в то время была царицей в человеческом облике. В более позднем трактате «Хуайнань-цзы» говорится: «Стрелок И попросил у Си-ванму лекарство бессмертия», и она вдруг превратилась из злого духа в доброго. В «Старинных историях о ханьском государе У-ди» («Хань У гуши»), приписываемых Бань Гу, Си-ванму обретает иное значение — она превращается в «Ван-му» — Царицу-мать, Владычицу Запада *25. Здесь имеется лишь некоторое упрощение имени. Что же касается трех птиц, то их описание не подверглось каким-либо изменениям. В несколько более позднем сочинении «Жизнеописание ханьского У-ди» («Хань У нэйчжуань»), которое также приписывается Бань Гу, образ Си-ванму еще более приукрашен — она изображается в виде прекрасной женщины «тридцати с лишним лет», «красотой покорявшей мир», а три синие птицы, которые раньше приносили ей пищу, превращаются в веселых и красивых служанок. Разница между образами Си-ванму «с хвостом барса, зубами тигра и всклокоченными волосами», жившей в горной пещере, и Ванмуцарицей — такая же, как между небом и землей!
Подобные изменения были следствием намеренного искажения и приукрашивания мифа литераторами и не могут рассматриваться как результат его естественного развития и эволюции *26. Однако не следует пренебрегать тем влиянием, которое оказывали эти исправления и приукрашивания на мифы. Каждый из мифов, претерпевший подобные исправления, в свою очередь, превращался в источник новых народных мифов. Например,
Си-ванхму в народном предании — это не злой дух с «хвостом барса и зубами тигра», а прекрасная хозяйка Запада.
В «Книге гор и морей» говорится только о Си-ванму, а в «Книге о чудесном и необычайном» («Шэнь и цзин») появляется Дун-вангун, не кто иной, как супруг одинокой Си-ванму.
Первоначально я считал, что это всего лишь выдумка литераторов, и не придавал этому какого-либо значения. Однако недавно я прочитал народное предание местности Санься *27 о^
Пике божественной девы, опубликованное Тянь Хайянем, где Дун-вангун, вопреки моим пред¬
23

ставлениям, выступает в роли духа-супруга Си-ванму. Это, невольно удивив, заставило меня задуматься: был ли Дун-вангун первоначально создан литераторами, а затем уже проник в фольклор или его образ возник на основе уже бытовавших в народе устных преданий? Вопрос заслуживает изучения, ибо исследовательская работа по мифологии не может быть успешной без детального и тщательного изучения эволюции мифов.
При работе над мифами следует еще обратить большое внимание на то, как из мифов выделить суеверия.
Чжоу Ян говорит: «Безусловно, мифы и суеверия первоначально отражали определенные примитивные представления древних людей о мире, отражали их веру в сверхъестественные силы. Однако значение мифов и суеверий различно. Суеверия, которые не имеют отношения к сверхъестественным силам, следует просто отбросить; многие же мифы часто носили активный характер по отношению к окружающему миру и нередко были подлинно народны, а суеверия, пассивные по своей природе, нередко отражали интересы господствующих классов. Это различие между мифами и суевериями очень рельефно отражается в их различном отношении к человеческой судьбе.
В мифах часто выражался протест человека против покорности судьбе, а суеверия, напротив, проповедовали фатализм, возмездие, заставляя людей верить в то, что все заранее предопределено и самое лучшее — склонить голову перед судьбой.
Поэтому и сами духи, управляющие судьбой, были различны. Персонажи мифов часто смело выступали против могущества духов, например, Сунь Укун *28 выступил против Нефритового императора Юй-хуана *29, Ню-лан (Волопас) и Чжи-нюй (Ткачиха) — против царицы-матери — Ванму *30. Суеверия же проповедовали бессилие человека перед духами и таким образом делали людей рабами духов, готовыми принести себя в жертву. Мифы всегда воодушевляли людей, призывая их освободиться от рабства и стремиться к жизни, достойной человека.
Суеверия, воспитывая в людях чувство рабской покорности, приукрашивали оковы рабства. В этом заключается причина того, почему мы, выступая против суеверий, восхваляем мифы» 31. Таким образом, мифы — совсем не то, что суеверия *32. Однако в мифах в большей или меньшей степени имеются элементы суеверий, которые составляют их органическую часть, и их невозможно отделить от мифов. Например, в древних мифах немало удивительных преданий о чудесном рождении великих деятелей. Так, в «Книге песен» в стихотворении «Темная птица» говорится о том, что «небо послало темную птицу спуститься на землю и породить Шана». В сунской энциклопедии «Императорское обозрение годов Тай-пин» («Тай-пин юйлань») в цзюани 78 приведены следующие слова из книги «Ши хань шэнь у» (примерно рубеж нашей эры): «Появились огромные следы на берегу Лэйцзэ,
Хуасюй наступила на них и [после этого] родила Фуси». Все эти предания содержат много элементов суеверий. Однако Фуси и
24

шанский первопредок Се являлись в глазах древних людей истинными героями, и несмотря на то что в преданиях, воспевающих героев, содержатся некоторые элементы суеверий, их следует рассматривать как мифы. Они отличаются от тех «мифов», которые создавались в последующие времена специально для того, чтобы воспеть чудесное происхождение императоров и князей. Эти два вида мифов следует отличать друг от друга. Кроме того, появление чертей и духов нельзя считать только результатом влияния суеверий. Необходимо обращать внимание на то, проповедуется ли с помощью образа того или иного духа покорность судьбе или же, напротив, перед нами образ духа-противоборца, выступающего против судьбы. Таким образом часто выражалась ненависть древних к своим правителям. Мо-цзы в главе «Мингуй-пянь» («Духовидение») своего трактата «Мо-цзы» приводит рассказ о том, как Ду-бо превратился в духа отмщения и убил чжоуского Сюаньвана. Такие персонажи можно рассматривать как мифологические, однако следует очень осторожно проводить столь тонкую работу по разграничению суеверий и мифов.
Мне хочется также сказать несколько слов о различиях между мифами и легендами, между мифами и сказаниями о бессмертных.
Что такое мифы и что такое легенды? Дать точное определение, в чем их различие, очень трудно. Обычно мы не можем провести строгого разграничения между теми и другими, так как сами легенды возникают из мифов. Но в общем можно сказать, что мифы постепенно эволюционируют, главные персонажи в них очеловечиваются, а поступки их записываются в виде людских деяний,— так создается легенда. Предание обычно повествует о могучих героях древности, подобных стрелку И, поймавшему дикого кабана и перерубившему змея, или небесных влюбленных, подобных Ткачихе и Волопасу, которые раз в год встречаются на мосту из сорочьих хвостов, или же, наконец, о «культурных героях», например, о Паньгу, или о ботине-шелкопряде.
Легенды, формируясь в процессе развития цивилизации, постепенно отбрасывали все сверхъестественное, присущее мифам, и заимствовали то, что более или менее соответствовало реальному в представлении людей. Благодаря этому мы можем видеть, как чаяния народа приобретали характер реальности, как совершался переход людей от сравнительно низкого уровня культуры к более высокому этапу ее развития.
Различия же между мифами и сказаниями о бессмертных мы можем выяснить на примере легенды о Паньгу. Об этом герое Сюй Чжэн в «Исторических записях о трех правителях и пяти императорах» («Сань у ли цзи») говорит, что Паньгу родился в хаосе, когда небо и земля напоминали куриное яйцо. Неожиданно небо и земля отделились друг от друга: ян, светлое и чистое, стало небом, инь, темное и мутное, стало землей. После этого небо стало каждый день подниматься вверх на один чжан, а земля за день становилась толще на один чжан и сам Паньгу за день вырастал на чжан. Прошло восемнадцать тысяч лет, и небо подня¬
25

лось высоко-высоко, а земля стала плотной и толстой. И сам Паньгу стал высоким-превысоким.
В этом рассказе, несмотря на наслоения фантазии, можно различить облик первобытной легенды, еще не потерявшей характера прекрасного мифа. Однако, попав в сочинения даосов, он превратился в подлинную чепуху. Так, например, в «Записках о первых бессмертных» («Юаныни шанчжэнь чжунсянь цзи») имеется запись, смысл которой заключается в следующем.
Когда земля и небо еще не были разделены, Паньгу, назвавший себя Небесным царем — Тянь-ваном, путешествовал среди этого хаоса. Когда же небо и земля разделились, Паньгу поселился во дворце Юйцзин — на горе Нефритовой столицы, где питался небесной росой и пил воду из подземных ключей. Через несколько лет в горном ущелье из собравшейся там крови родилась девушка невиданной красоты, имя которой было Тайюань-юйнюй, что значит «Первая нефритовая дева». Спустившись с горы погулять, Паньгу увидел ее, и они поженились; он привел ее во дворец, где они остались жить. У них родился сын, которого они назвали Тянь-хуан — Небесный император, и дочь Цзюгуан-сюаньнюй — Божественная дева девяти лучей, и т. д. и т. п. Разве все это не измышления даосов? Такого рода сочинения мы обычно называем сянъхуа — «сказания о бессмертных». В сяньхуа, как и в даосском учении, на первый план выдвигается достижение счастья для одного человека. Поэтому в сяньхуа не могли появиться такие персонажи, как Нюйва, Гунь, Юй и подобные им герои мифов, готовые пожертвовать собой ради других. По этому признаку мифы легко отличить от сяньхуа. Однако сяньхуа, которые входят в состав мифов, трудно отделить от последних. Например, надо полагать, что в рассказ из «Хуайнань-цзы» о стрелке И, который просил лекарство бессмертия у Си-ванму, и Чанъэ, укравшей это лекарство и убежавшей на луну, вкраплены элементы сяньхуа, а мы по-прежнему причисляем его к мифам. С другой стороны, сяньхуа, повествующие о деяниях бессмертных, весьма часто и по содержанию, и по стилю близки к мифам и отличаются от тех рассказов о бессмертных, которые подверглись переделке даосов. Такие сяньхуа при их исследовании и изучении мы должны рассматривать в рамках мифологии.
Ниже я попытаюсь объяснить, зачем же нужно исследовать мифы.
Мифы созданы на заре истории человеческого общества. По мифам мы можем судить, каковы были представления и суждения у трудовых людей древности: как они представляли мироздание, как воспевали народных героев, каким образом стремились улучшить свою жизнь, как прославляли труд и борьбу, и т. д. Кроме того, исследуя мифы, мы еще лучше поймем, как надо любить жизнь и свой народ.
Представляя сами по себе весьма большой интерес, мифы оказали значительное влияние на литературу и искусство, придав им особую прелесть и свежесть. Скульптура древних греков
26

прекрасна именно своей теснейшей связью с мифами. То же самое можно сказать о таких мифологических персонажах, как Таоте, Куй, Куй-дракон, Куй-феникс, водяной и однорогий драконы, об удивительных птицах и зверях, изображения которых украшали треножники и сосуды эпох Инь и Чжоу. Мифологические представления наложили свой отпечаток на эти произведения искусства. Великий Цюй Юань в «Элегии отрешенного», в «Вопросах к небу», в «Девяти напевах», скорбя о гибели царства Чу, обращается к образам героев мифов. Его поэзия, подобно египетской стенной росписи и индийскому эпосу, насыщена элементами мифологии.
Но следует иметь в виду, что мифы, не будучи историческими свидетельствами, лишь в какой-то мере смогли отразить историю. Разумеется, абсурдно во всех персонажах мифов видеть древних властелинов и правителей, однако в равной степени неправильно пренебрегать содержанием мифов, в известной степени имеющих исторический характер, ибо в них мы можем обнаружить отражение исторической действительностй. Например, борьба между Хуан-ди и Чию — это имевшее место на Центральной равнине столкновение жителей монгольского плато и племен южной части Тихого океана, история о горе Куньлунь и Си-ванму — это возникновение культурных связей между племенами ся (протокитайцами) и племенами цян (прототибетцами).
В мифах отражается и национальный характер. Так, китайские мифы в какой-то мере отражают особенности китайской нации. Наш народ с гордостью может говорить о героях древних мифов. Повествующие о необычайной выносливости и силе, о разнообразных чаяниях народов, китайские мифы выражают дух самоутверждения наших далеких предков. В самом деле, для нас, их потомков, это прекрасные образцы для подражания. Изучая мифы, мы можем понять истоки нашего национального характера, увидеть в нем хорошие и дурные черты. Хорошие следует развивать, а дурные — лечить, и это будет, несомненно способствовать нашему социалистическому строительству.

КАК СОЗДАВАЛСЯ МИР
1
©
мог донести до нас рассказы об изначальных временах? Как можно судить о той поре, когда земля еще не отделилась от неба? Кто мог проникнуть взором в глубь тогдашнего хаоса и различить, что вращалось в том круговороте?
Из бескрайней тьмы возник свет — почему он возник? Силы Инь и Ян, соединившись, дали начало жизни. Что породило их и как они возникли? Девять слоев имеет небесный свод — кто их создал? Кто мог быть первым строителем этого величественного сооружения?» \
Две тысячи триста лет тому назад поэт Цюй Юань в одном из своих знаменитых стихотворений вопрошал о том, как возникли небо и земля, как образовалась вселенная и кто отделил небо от земли.
В его «Вопросах к небу» отразились мифы и легенды древности, фрагменты которых содержатся в ранних философских трактатах. Цюй Юань только ставит вопросы, но не отвечает на них, записи в древних книгах также крайне скудны и лаконичны, и нам, живущим более двух тысяч лет спустя, очень трудно восстановить подлинный облик древнейших мифов.
Вот притча, подобная древнему мифу, из книги «Чжуан-цзы», немного более ранней, чем приведенное выше стихотворение. Ее содержание таково: «Владыку Южного моря звали Шу — Быстрый, владыку Северного моря звали Ху — Внезапный, а владыку Центра — Хуньдунь — Хаос. Шу и Ху часто ради развлечения навещали Хуньдуня, Хуньдунь встречал их необычайно приветливо
28

и предупредительно. Однажды Шу и Ху задумались о том, как отплатить ему за его доброту. Каждый человек, сказали они, имеет глаза, уши, рот, нос — семь отверстий в голове для того, чтобы видеть, слышать, есть и обонять. Но Хуньдунь не имел ни одного из них, и жизнь его не была по-настоящему прекрасной. Самое лучшее, решили они, просверлить в нем несколько отверстий. Взяли Шу и Ху орудия, подобные нашим топору и сверлу, и отправились к Хуньдуню. Один день — одно отверстие, семь дней — семь отверстий. Но бедный Хуньдунь, которого лучшие его друзья так издырявили, горестно вскрикнул и приказал долго жить» 2. Эта притча с некоторым комическим оттенком содержит мифологическую концепцию сотворения мира. Хотя Хуньдунь, в котором Шу и Ху, олицетворявшие быстротечность времени, просверлили семь отверстий, умер, но в результате возникли вселенная и земля.
В «Книге гор и морей» рассказывается, что в западной части гор Тянь-Шань жила священная птица, напоминавшая своим видом желтый мешок; она могла краснеть и тогда становилась похожей на огненно-красный шар, у нее было шесть ног и четыре крыла, но не было у нее ни ушей, ни глаз, ни рта, ни клюва; она понимала песни и пляски; звали ее Ди-цзян 3.
Ди-цзян — это то же, что и Ди-хун, то же, что и Хуан-ди — Верховный владыка Центра. Поэтому в притче из трактата «Чжуан-цзы» он выступает уже как Небесный владыка Центра. Некоторые считают Хуньтуня сыном Хуан-ди, но это предание, по-видимому, возникло в более поздние времена 4.
Но как бы там ни было — самим ли Небесным владыкой был Хуньтунь или же его сыном,— темный, бесформенный хаос не нравился никому, кроме даосов, которые проповедовали «возврат к природе», «пассивное восприятие», «управление без действия» и т. п. Вследствие этого в преданиях последующих поколений Хуньтунь превратился в нечто неприятное. В «Книге о чудесном и необычайном» («Шэньи цзин») говорится, что Хуньтунь — это дикий зверь, похожий одновременно и на собаку и на бурого медведя, имеющий глаза, но ничего не видящий, имеющий уши, но ничего не слышащий. Глаза его незрячи, и поэтому он передвигается с большим трудом. Но стоит кому-нибудь забрести в его края, как он тотчас же почует это. Столкнется с добродетельным человеком — и в дикой ярости набрасывается на него, а если встретится со злым насильником, то, низко припадая, кивая головой и махая хвостом, начинает ластиться к нему. Такой подлый характер был у него от природы. Когда ему нечего делать, он, кружась, с удовольствием кусает свой собственный хвост, задирает голову, смотрит на небо и громко хохочет 5. Из этого предания можно заключить, что слово «хуньтунь» воспринималось тогда явно как нечто отрицательное.
Общеизвестный миф о возникновении вселенной записан в книге «Хуайнань-цзы», созданной во II в. до н. э. В глубокой древности, когда еще не было ни неба, ни земли, мир представлял
29

собой мрачный, бесформенный хаос. И в этом мраке постепенно появились два великих духа — Инь и Ян, которые с огромным усилием начали упорядочивать мир. Впоследствии Инь и Ян разделились, и установилось восемь главных направлений в пространстве *6. Дух Ян стал управлять небом, дух Инь — землею. Так был создан наш мир 7.
Этот миф, с явным философским оттенком, не представляет большого интереса с точки зрения мифологии.
Более интересен для нас миф о небесном духе Цзюйлине (букв. «Гигантский дух»). Говорят, что он появился одновременно с первоначальной субстанцией, его же именуют истинной матерью девяти начал. Был он настолько всемогущ, что смог создать горы и долины, пустить большие и малые реки 8, поэтому его можно считать первотворцом. Говорят, происходил он из верховьев реки Фэныпуй9 и первоначально был духом реки. Издревле реку Хуанхэ преграждала гора Хуашань, Цзюйлин, «сотрясая ее руками и ударяя ногами», расколол ее пополам, и река потекла прямо. По сей день еще сохранились на горе Хуашань следы, похожие на отпечатки рук и ног Цзюйлина 1 .
Можно предположить, что для подобного предания даосы избрали излюбленный ими образ духа реки и сделали его первотворцом, отделявшим небо от земли. Благодаря такому искусственному приукрашиванию от мифа не осталось и следа.
Когда речь заходит о духе реки Цзюйлине, невольно вспоминается еще одно древнее предание — о двух ленивых супругахвеликанах, которые прокладывали русла для разлившихся вод.
Согласно преданию, когда небо и земля были только что созданы, на земле начался потоп, и поэтому Верховный владыка послал великана Пуфу и его супругу усмирить разлившиеся воды. Оба они не имели себе равных, ростом были в тысячу ли и почти столько же в обхвате. Эти два огромных толстяка, конечно же, очень мало заботились о порученной им тяжелой работе и выполняли ее без всякого усердия, лишь бы поскорее закончить. Русла рек, которые они проложили, в одних местах были вырыты глубоко, в других — мелко, где засорены, а где запружены,— одним словом, вся работа пошла насмарку. Поэтому спустя много лет трудолюбивому Юю вновь пришлось усмирять разлившиеся воды. Небесный владыка, разгневанный нерадивостью супругов, в наказание оголил их тела и, совершенно обнаженных, поставил рядом друг с другом посреди обширной пустыни на юго-востоке. Ни в холод, ни в жару они не пили и не ели, лишь небесной росой утоляли голод и жажду. И только тогда, когда очистилась вода в Хуанхэ, им было разрешено «вернуться к своим обязанностям».
Согласно преданию, чтобы очистить воды Хуанхэ, нужно было прервать связь реки с морем и. Разумеется, это было делом неосуществимым, и поэтому супруги-великаны навечно остались обнаженными стоять в пустыне под палящими лучами солнца 12.
В истории о супругах Пуфу иногда проступает облик древнего мифа. Деятельность этих двух персонажей, упорядочивавших
30

воды, также несколько напоминает деятельность первотворца вселенной. Однако, к сожалению, записанное о них сказание нам представляется незаконченным.
Вот еще один миф, о Гуй-му — Матери бесов. Гуй-му, жившую на горе Сяоюй у Южного моря, называли еще Гуй-гу-шэнь. У нее была голова тигра, ноги дракона-луна, брови как у четырехпалого дракона-мана, глаза как у водяного дракона, облик ее, таким образом, был удивительно причудлив. Она породила небо, землю и чертей и была способна родить сразу десяток чертей, утром рождала, а вечером проглатывала их, как лакомство 13. Этот персонаж чем-то напоминает первотворца всех вещей, но, к сожалению, будучи бесовкой, съевшей своих детей, что весьма неэтично, она так и осталась «матерью бесов».
Говоря о мифических первотворцах вселенной, нельзя не вспомнить о духе Чжулуне — Драконе со свечой с горы Чжуншань, рассказ о котором записан в древней «Книге гор и морей». Этот дух с лицом человека, телом змеи, с красной кожей был ростом в тысячу ли. У него были удивительные глаза, напоминавшие два оливковых дерева. Когда он закрывал глаза, они превращались в две прямые вертикальные щели 14. Стоило ему лишь приоткрыть их, как в мире наступал день, а когда он закрывал их, на землю спускалась ночь; стоило ему подуть, как появлялась пелена красных облаков, падал хлопьями обильный снег и наступала зима; дыхнет — и тотчас красное солнце начинало палить, плавились металлы и камни и наступало лето. Он лежал свернувшись, как змея: не ел, не пил, не спал и не дышал, но вздохнет — и дует ветер на все десять тысяч ли. Светом свечи, которую Чжулун держал во рту, он мог освещать высочайшие сферы неба и глубочайшие пласты земли 15, где царил вечный мрак. А так как он всегда держал во рту свечу и освещал мрак в небесных воротах на севере, то его еще называли Чжуинь *16 — Освещающий мрак 17.
Чжулун и в самом деле похож на первотворца 18. Однако, сохранив явные черты живого существа, он все-таки не смог, подобно другим знаменитым небесным духам, превратиться в человека 19. Он не стал в глазах людей первотворцом и остался лишь духом одной из гор, несмотря на свой удивительный облик и необычайную силу. Можно сказать, что ему действительно не повезло.
2
Кто сотворил небо и землю?
Прежде чем говорить об этом, я позволю себе рассказать одно предание об удивительном и отважном псе, который уничтожил врага и в награду получил в жены прекрасную принцессу.
Рассказывают, что в древние времена, когда правил Гаосиньван 20, у его жены неожиданно заболело ухо. Ровно три года не прекращались боли, сотни лекарей пытались вылечить ее, но безуспешно. Потом из уха выскочил маленький, напоминающий гусеницу шелкопряда, золотистый червячок длиною около трех
31

вершков, и болезнь тотчас же прошла. Княгиня очень удивилась, посадила этого червячка в тыкву-горлянку и прикрыла блюдом. И кто бы мог подумать, что червячок под блюдом превратится в прекрасного пса, покрытого шерстью-парчой с ослепительно блестящими разноцветными узорами? А так как он появился в тыкве-горлянке под блюдом, ему дали имя Паньгу *21. Гаосиньван, увидев Паньгу, очень обрадовался и с этого времени не отпускал его от себя ни на шаг. В то время князь Фан-ван неожиданно поднял мятеж. Гаосинь-ван испугался за судьбу государства и обратился к сановникам со словами: «Если найдется человек, который принесет мне голову Фан-вана, я отдам ему в жены свою дочь».
Сановники знали, что войско у Фан-вана сильное, победить его трудно, и не решались отправиться навстречу опасности. Рассказывают, что в тот же день Паньгу исчез из дворца и никто не знал, куда он убежал. Искали несколько дней подряд, но не нашли никаких следов, и Гаосинь-ван был очень опечален.
Тем временем Паньгу, оставив дворец Гаосинь-вана, прямехонько направился в военный лагерь Фан-вана. Увидев Фан-вана, он завилял хвостом и завертел головой. Фан-ван чрезвычайно обрадовался и, обратившись к своим сановникам, сказал:
— Боюсь, что Гаосинь-ван скоро погибнет. Даже его собака бросила его и прибежала служить мне. Посмотрите, это принесет мне успех!
Фан-ван устроил большой пир по случаю счастливого предзнаменования. В тот вечер Фан-ван хватил лишнего, захмелел и заснул в своем шатре. Воспользовавшись этим, Паньгу подкрался к нему, вцепился ему зубами в горло, отгрыз голову и стремглав бросился обратно во дворец. Увидел Гаосинь-ван, как его любимый пес с головой врага в зубах вернулся во дворец, обрадовался безмерно и приказал дать псу побольше мелко нарубленного мяса. Но Паньгу только понюхал блюдо, отошел прочь и с печальным видом улегся в углу комнаты. Паньгу перестал есть и все время лежал без движения, а когда Гаосинь-ван звал его, он не вставал на зов. Так продолжалось три дня.
Гаосинь-ван не знал, что и делать, и наконец спросил Паньгу:
— Пес, почему ты ничего не ешь и не подходишь ко мне, когда я зову тебя? Неужели ты думаешь получить в жены мою дочь и рассердился на меня за то, что я не сдержал своего обещания? Не в том дело, что я не хочу сдержать обещания, но ведь пес и в самом деле не может взять в жены человека.
Паньгу неожиданно сказал человечьим голосом:
— Не печалься об этом, князь, а только посади меня на семь дней и семь ночей под золотой колокол, и я смогу превратиться в человека.
Очень удивился князь, услышав такие слова, но исполнил эту просьбу и посадил его под золотой колокол, чтобы посмотреть, произойдет ли превращение.
Прошел день, второй, третий... Наступил шестой день. Добрая княжна, с нетерпением ожидавшая свадьбы, из опасения, что пес
32

умрет от голода, тихонько приподняла колокол, чтобы посмотреть на Паньгу. Тело Паньгу уже превратилось в человеческое, и только голова все еще была собачьей, но превращение тотчас же прекратилось и голова уже не могла стать человеческой. Паньгу выбежал изпод колокола, накинул на себя одежды, а княжна надела шапку в форме собачьей головы. Они стали мужем и женой. Потом Паньгу со своей женой ушел в Южные горы и поселился в пещере среди диких гор, где никогда не ступала нога человека.
Княжна сняла дорогие и красивые одежды, надела простое крестьянское платье, принялась безропотно трудиться, а Паньгу каждый день уходил на охоту. Так они и жили в мире и счастье. Через несколько лет у них родились три сына и дочь. Однажды они, взяв детей, отправились во дворец навестить тестя и тещу. А так как у детей еще не было имен, то они попросили Гаосинь-вана дать им имена. Старшего сына после рождения положили на блюдо, и поэтому его назвали Пань— Блюдо, второго сына после рождения положили в корзину и назвали его Лань — Корзина. Младшему сыну никак не могли придумать подходящего имени. Вдруг небо разверзлось и загрохотал гром, поэтому его назвали Лэй — Гром. Когда дочь стала взрослой, ее выдали замуж за отважного воина, и она получила его фамилию — Чжун — Колокол. Впоследствии люди из этих четырех родов — Пань, Лань, Лэй и Чжун — переженились между собой и от их сыновей и внуков возник народ, среди которого все почитали Паньгу как общего предка 22.
Это проявилось, в частности, в эпизоде с топором. В книге Чжоу Ю «Сказание о сотворении мира» («Кайпи яньи»), написанной в конце XVI — начале XVII в., говорится: « [Паньгу] вытянулся, толкая небо дальше ввысь, а землю вниз. Все же между небом и землей оставалась перемычка. Тогда он взял в левую руку долото, в правую руку — топор и принялся долбить долотом и рубить топором. И так как обладал он волшебной силой, то в конце концов сумел отделить небо от земли» (глава I, «Паньгу отделяет небо от земли»).
Итак, у Паньгу появляется не только топор, но и долото; следовательно, он овладевает двумя могучими орудиями труда. «Принялся долбить долотом и рубить топором» — в этом развитии мифа о Паньгу романтически и в то же время реалистически отражена великая мысль о том, что все на земле создано трудом.
Это же предание с теми или иными изменениями распространено среди народностей Южного Китая — яо, мяо, ли и др.
Известно, что люди народности яо приносят жертвы Паньгу, называя его Пань-ваном — князем Пань. По их представлениям, жизнь и смерть людей, долголетие, богатство и бедность — все находится в его власти. Всякий раз, когда случается засуха, яо молятся Пань-вану 23, выходят с его изображением на поля и обходят посевы.
У народности мяо также имеется предание о Пань-ване, напоминающее рассказ о сотворении мира из Ветхого завета. Народ мяо воспевает его как создателя различных орудий и вещей 24. В период
2 Заказ 908
33

Троецарствия (III в. н. э.) Сюй Чжэн написал «Исторические записи о трех правителях и пяти императорах» («Сань у ли цзи»), в которые включил легенды о Паньгу, распространенные среди народностей Южного Китая. Добавив философские элементы из древних классических книг, а также и свои собственные домыслы, он изобразил его творцом вселенной, отделившим небо от земли во времена всемирного хаоса, и превратил его в общего предка всех китайцев.
Как же в конце концов были отделены земля и небо, как создавалась вселенная? В китайской мифологии есть ответ и на этот вопрос.
Согласно преданиям, в то время, когда еще земля и небо не отделились друг от друга, вселенная представляла сплошной хаос и по форме напоминала огромное куриное яйцо. В нем зародился наш первопредок Паньгу. Он вырос и заснул, тяжело дыша, в этом огромном яйце. Прошло восемнадцать тысяч лет, прежде чем он проснулся. Приоткрыл глаза, чтобы осмотреться, но увы! — ничего не увидел: вокруг него был сплошной черный и липкий мрак, и сердце его наполнилось тоской. Не найдя выхода из этого яйца, Паньгу схватил невесть откуда взявшийся огромный топор и с силой ударил им мрак перед собой. Раздался оглушительный грохот, какой бывает, когда трескаются горы,— хуа-ла! — и огромное яйцо раскололось 25. Все легкое и чистое тотчас же поднялось вверх и образовало небо, а тяжелое и грязное опустилось вниз и образовало землю. Так небо и земля, представлявшие вначале сплошной хаос, благодаря удару топором отделились друг от друга. После того как Паньгу отделил небо от земли, он, опасаясь, что они вновь соединятся, уперся ногами в землю и подпер головой небо. Так он и стоял, изменяясь вместе с ними. Каждый день небо становилось выше на один чжан, а земля становилась толще на один чжан и Паньгу вырастал на один чжан.
Прошло еще восемнадцать тысяч лет — небо поднялось очень высоко, земля стала очень толстой, а тело Паньгу также выросло необычайно. Какого же роста стал Паньгу? Говорят, что его рост равнялся девяноста тысячам ли. Как высочайший столб, стоял великан Паньгу между небом и землей, не позволяя им вновь превратиться в хаос 26. Так стоял он, один-одинешенек, поддерживая небо и упираясь в землю, и не заметил за этой тяжелой работой, как прошли целые эпохи. Наконец небо и земля, видимо, стали достаточно прочными, и Паньгу мог более не опасаться, что они соединятся вновь,— ему ведь тоже надо было отдохнуть. В конце концов он, подобно всем людям, упал и умер. Вздох, вырвавшийся из его уст, сделался ветром и облаками, голос — громом, левый глаз — солнцем, правый — луной, туловище с руками и ногами — четырьмя странами света и пятью знаменитыми горами, кровь — реками, жилы —дорогами, плоть — почвой, волосы на голове и усы — звездами на небосклоне, кожа и волосы на теле — травами, цветами и деревьями, зубы, кости, костный мозг и т. п.— блестящими металлами, крепкими камнями, сверкающим жемчугом и
34

яшмой, и даже пот, выступивший на его теле, казалось бы совершенно бесполезный, превратился в капли дождя и росу. Одним словом, Паньгу, умирая, всего себя отдал тому, чтобы этот новый мир был богатым и прекрасным 27.
Существуют и другие предания о волшебной силе и превращениях Паньгу. По одной версии, слезы, вытекшие из его глаз, превратились в реки, вздох — в порывы ветра, голос — в раскаты грома, блеск глаз — в молнии. Рассказывают, что ясная погода бывает тогда, когда Паньгу радуется, а стоит ему рассердиться, как небо заволакивается тяжелыми дождевыми тучами 28.
Существует еще одно удивительное предание о том, что Паньгу имел голову дракона и туловище змеи. Когда он вдыхал — поднимались ветер и дождь, а когда выдыхал — гремел гром и сверкала молния, открывал глаза — наступал день, закрывал — опускалась ночь,— почти так же, как это делал дух Чжулун с горы Чжуншань, описанный в «Книге гор и морей» 29.
При всех расхождениях в описании Паньгу общим является то, что все люди почитали его как первопредка, отделившего небо от земли. Предание рассказывает, что в Южном море есть могила Паньгу длиной триста ли. А еще есть рассказ о стране Паньгу, в которой все жители носили фамилию Паньгу, и т. п. 30.
3
Мы рассказали о том, как были сотворены небо и земля. Но как же появились люди на земле?
Сравнительно ранней версией о появлении людей является версия о том, что люди, как об этом уже говорилось раньше, произошли в результате взаимодействия двух великих духов, Инь и Ян.
После того как были созданы небо и земля, из оставшихся грубых частиц они сотворили животных, птиц, рыб и насекомых, а из чистых частиц — людей 31. Этой версии никто не верил, и в конце концов она исчезла бесследно, не оставив сколько-нибудь значительного следа.
Согласно более позднему преданию, люди произошли из паразитов, ползавших по телу Паньгу, когда он «лежал на смертном одре», а ветер их развеял повсюду 32. Эта версия, разумеется, еще более возвеличивала заслуги Паньгу, однако одновременно ущемляла человеческую гордость и поэтому также не получила широкого распространения.
Согласно еще более позднему преданию, у Паньгу была жена. Она, как и полагается, родила ему сыновей, от них и пошел род человеческий 33. Но и эта версия не получила широкого признания и исчезла, так как лишала образ Паньгу фантастичности.
Еще существует удивительное и прекрасное сказание о том, как небесные божества сообща создали людей: Хуан-ди разделил людей на мужчин и женщин, Шанпянь сделал уши, глаза, рот и нос, Санлинь — руки и ноги. Следует упомянуть и о Нюйва участвовавшей в этой совместной работе, но что она создала — не ясно 34.

Миф о том, как духи сотворили людей, в самом деле очень интересен, но, к сожалению, записи о нем в древних книгах весьма скудны, и о духах Шанпань и Санлинь нам ничего не известно. Мы совершенно не знаем, при каких обстоятельствах их совместными усилиями были созданы люди. Поэтому этот миф также не получил широкого распространения. Напротив, миф о сотворении людей одной богиней Нюйва 35 среди всех ранее упомянутых мифов пользовался наибольшим доверием, так как он, будучи необычным и вместе с тем близким пониманию людей, составил богатую поэтическую часть китайской мифологии.
Когда речь заходит о Нюйва, вспоминается и герой другого — предания — Фуси, которого еще называют Паоси, Баоси и т. д. Все эти имена встречаются в древних книгах как разнописи.
Фуси является также одним из знаменитых героев среди наших предков. По преданиям, он и Нюйва первоначально были братом и сестрой 36 или в более поздних записях — мужем и женой 3 . Достоверность этого «древнего уже в древности» предания подтверждается рельефами на камне и керамических кирпичах эпохи Хань, а также преданиями, распространенными среди народностей Юго-Западного Китая — мяо, яо, и, тун и др. В резьбе но камню и кирпичу эпохи Хань мы часто видим Фуси и Нюйва, имеющих голову человека и туловище змеи. Фуси и Нюйва изображаются до пояса в виде людей в головных уборах и в халатах, а ниже пояса — в виде змеи (иногда дракона) 38, с крепко переплетенными хвостами и лицами, обращенными друг к другу, или же спиной друг к другу. Фуси держит в руках угольник, Нюйва — циркуль. На некоторых изображениях он держит солнце, в которое вписана золотая ворона, а у нее в руках луна с изображением жабы 39. Некоторые изображения украшены облаками, среди которых парят крылатые посланцы неба с человеческими головами и змеиными телами 40. Встречаются рельефы, на которых изображен маленький мальчик с искривленными ногами, который тянет двух взрослых за рукава*41,— это изображение символизирует семейное счастье 42.
После изучения этих изображений не остается никаких сомнений в том, что Фуси и Нюйва в древних преданиях изображались мужем и женой. Эти изображения и записи в древних книгах позволяют нам с уверенностью сказать, что, согласно китайской мифологии, род человеческий пошел от небесных божеств — полулюдей-полуживотных 43.
Они были обожествленными первопредками и позже превратились в духов-охранителей. В древности люди часто делали на могилах и в храмах изображения Фуси и Нюйва, чтобы умерший под их защитой мог спокойно наслаждаться радостями потустороннего мира 44.
Миф о том, что брат с сестрой — Фуси и Нюйва вступили в брак и положили начало роду человеческому, зафиксирован в книге танского автора Ли Жуна «Описание неповторимого и странного» («Ду и чжи»). Там мы читаем: «В старину, когда вселенная была
38

только что создана, жила Нюйва со своим братом на горе Куньлунь, людей же в Поднебесной еще не было. Решили они стать мужем и женой, но устыдились. Тогда брат повел сестру на вершину Куньлуня и произнес заклинание: „Если небу угодно, чтобы мы поженились, пусть дым устремится столбом ввысь; если нет,— пусть дым рассеется41. Дым поднялся столбом. Тогда сестра приблизилась к брату, сплетя из травы веер, чтобы прикрыть лицо. Так произошел и ныне существующий обычай, который предписывает на свадьбе невесте держать веер.
Кроме эпизода с веером, отражающего подчиненное положение женщины в более поздние времена, эта запись является весьма ценной, так как сохраняет облик древнего мифа и соответствует сказаниям о браке Фуси и Нюйва, поныне бытующим у национальных меньшинств Юго-Западного Китая.
Интересны предания, распространенные среди народностей Юго-Западного Китая — яо и мяо. Согласно этим преданиям, Фуси и Нюйва также не только супруги, но и родные брат и сестра, вступившие в брак. В разных местностях эти предания несколько отличаются друг от друга 45. Ниже мы приводим предание народа яо, записанное в г. Лочэн уезда Юнсянь провинции Гуанси.
...Вот-вот должен был разразиться ливень, туч становилось все больше, ветер крепчал, в небе грохотал гром. Дети очень перепугались, а те, кто еще работал в поле, не спешили вернуться домой да и не очень-то беспокоились, потому что всем известно, что летом часто бывают грозы и в этом нет ничего удивительного.
В тот день один мужчина взял мох из высохшей канавы и полез чинить крытую древесной корой крышу, чтобы она не протекала. В это время двое его детей, мальчик и девочка, в возрасте немногим более десяти лет, играли на улице и смотрели, как их отец работает. Закончив работу, он позвал детей, и они вошли в дом. И в это время хлынул дождь. Отец и дети закрыли двери и окна и в маленькой теплой комнате радовались домашнему уюту. Дождь становился все сильнее, завывал ветер, раскаты грома усиливались, как будто бог грома Лэй-гун разгневался и, чтобы внушить страх людям, хотел ниспослать на них тяжелое бедствие.
Отец как будто предвидел приближение большого несчастья и поставил давно приготовленную железную клетку под карниз крыши, открыл ее, а сам, взяв в руки рогатину для охоты на тигров, бесстрашно встал около клетки.
Небо почернело от сплошных туч, грозные раскаты грома раздавались один за другим. А смелый человек, спрятавшись под карнизом, был спокоен. Вслед за вспышкой молнии и мощным ударом грома, подобным звуку обрушившейся горы, Лэй-гун, с синим лицом, держа в руках деревянный топор, быстро спустился, взмахивая крыльями, глаза его излучали яркий свет.
Храбрец, притаившийся под карнизом, увидев Лэй-гуна, мгновенно схватил рогатину и бросился на него. Зацепив за пояс, запихнул его в клетку и втащил ее в дом.
39

— На этот раз я поймал тебя, что ты теперь можешь сделать? — насмешливо спросил его мужчина.
Лэй-гун понуро опустил голову и ничего не ответил. Человек позвал своих детей посмотреть на плененного Лэй-гуна. Дети сначала очень испугались при виде этого странного синеликого бога, но вскоре привыкли к нему.
На следующее утро отец отправился на рынок за ароматными палочками *46, намереваясь убить Лэй-гуна и приготовить из него еду. Перед уходом он наказал своим детям:
— Ни в коем случае не давайте ему пить.
Когда он ушел, Лэй-гун притворно застонал, прикинулся, что тяжело страдает, и сказал:
— Мне очень хочется пить, дайте мне чашку воды.
Мальчик, который был постарше, сказал Лэй-гуну:
— Не дам, отец не велел давать тебе воды.
— Если не можешь дать чашку, дай хоть глоток, ужасно хочется пить!
Мальчик не соглашался:
— Нет, не могу, узнает отец, будет ругать меня.
— Тогда зачерпни из котла хоть несколько капель,— настойчиво упрашивал Лэй-гун,— а то я совсем умираю от жажды!
Он закрыл глаза и разинул рот в ожидании.
Девочка, видя страдания Лэй-гуна, почувствовала в своем добром сердце жалость к нему и подумала, что, с тех пор как отец запер его в клетку, прошли уже день и ночь и за это время Лэй-гун не выпил ни капли воды. В самом деле жаль его! И она сказала брату:
— Давай дадим ему несколько капель.
Брат подумал, что от нескольких капель ничего плохого не произойдет, и согласился. Они вышли на кухню, зачерпнули из котла немного воды и вернулись, чтобы напоить ею Лэй-гуна.
Выпив воды, Лэй-гун повеселел и с благодарностью сказал:
— Спасибо вам! Теперь выйдите ненадолго из комнаты.
40

Дети в страхе выбежали, и тотчас же раздался оглушительный грохот: это Лэй-гун, сломав клетку, вылетел из дома, торопливо вырвал изо рта зуб и, передав его детям, сказал:
— Возьмите его скорее, посадите в землю, и, если случится беда, вы сможете спрятаться в его плодах.
После этого снова загремел гром и Лэй-гун взлетел на небо. Дети стояли как вкопанные и смотрели ему вслед.
Через некоторое время, накупив благовоний и всего необходимого для приготовления из Лэй-гуна еды, вернулся домой отец. Он с удивлением увидел сломанную клетку, из которой исчез Лэйгун. Быстро разыскав детей, расспросил их, что произошло, и понял, в чем дело. Почувствовал он, что приближается большая беда, но не стал наказывать неразумных детей, а взялся за работу — не разбирая ни дня, ни ночи, начал мастерить железную лодку, чтобы спастись от беды.
Дети же, играя, посадили в землю подаренный Лэй-гуном зуб. И странно — не успели они это сделать, как из глины появился нежный зеленый росточек. Он на глазах стал расти, и в тот же день появилась завязь, а на следующий день утром дети увидели на нем огромный плод — это была невиданная по величине тыква-горлянка. Брат и сестра вернулись домой, взяли нож и пилу, отпилили верхушку тыквы, и то, что они увидели внутри, могло бы испугать любого: внутри горлянки тесными рядами росли бесчисленные зубы. Но дети не испугались, повырывали эти зубы и выбросили их, а сами залезли в полую тыкву, и оказалось, что места в ней как раз столько, чтобы поместиться им обоим. Они перетащили тыкву в укромное место, чтобы прятаться в ней.
На третий день, как только отец закончил мастерить железную лодку, погода внезапно резко переменилась: со всех сторон подул жестокий ветер, ливень хлынул с неба, как из перевернутого таза, на земле забурлили потоки воды, будто промчался табун диких коней. Исчезли холмы, высокие горы окружила вода; поля, сады, жилища, леса и деревни — все покрыло бескрайнее море.
41

— Дети! Прячьтесь скорее! — стараясь перекричать дождь и ветер, крикнул отец.— Это Лэй-гун устроил наводнение, чтобы отомстить нам!
Дети быстро забрались в тыкву-горлянку, а отец сел в свою железную лодку. Вскоре поток подхватил ее, и волны начали бросать ее то на восток, то относить на запад.
Вода все прибывала и почти достигла небосвода. Храбрец, смело управляя железной лодкой под ветром и дождем среди бушующих волн, приплыл прямо к небесным воротам. Он встал на носу лодки и начал стучать в ворота. Громкие звуки «пэн-пэн!» разнеслись по небосводу.
— Откройте скорей и впустите меня! — кричал он, громко стуча кулаками.
Дух неба испугался и приказал духу вод немедленно отогнать воды. Приказание было исполнено, и через несколько мгновений дождь прекратился и ветер стих. Вода спала на тысячу чжанов, и, как и прежде, появилась суша. Когда наводнение прекратилось, смельчак вместе со своей лодкой упал с неба на землю. Железная лодка разбилась на мелкие кусочки. И бедного храбреца, вступившего в борьбу с Лэй-гуном, постигла такая же участь — он разбился насмерть.
Дети же, сидевшие в тыкве-горлянке, остались в живых. Тыква была упругой, и, упав на землю, она только подпрыгнула несколько раз, но не разбилась. Брат и сестра выбрались из нее целыми и невредимыми.
Во время потопа все люди на земле погибли. В живых остались только эти двое детей. У них не было имени, а так как они спаслись в тыкве-горлянке, их назвали Фуси. Фуси — это то же, что и Паоси, т. е. «тыква-горлянка». Мальчика назвали «братец-тыква», а девочку — «сестрица-тыква» 47.
Род человеческий на земле прекратился, остались лишь смелые мальчик и девочка, которые начали трудиться и зажили весело и беспечно. В те времена небо и земля не были так далеки друг от друга, а небесные ворота были всегда открыты. Брат и сестра часто, взявшись за руки, поднимались по небесной лестнице играть в небесный дворец.
Прошли годы, дети выросли и стали взрослыми. Брат надумал жениться на сестре, но та не согласилась и сказала:
— Как можно? Мы ведь с тобой родные брат и сестра!
Брат просил снова и снова, сестра не смогла ему отказать и
предложила:
— Попытайся меня догнать, если догонишь, то я согласна и мы поженимся.
Она была ловкой и быстрой, и он долго гонялся за ней, но так и не смог поймать. Тогда в голове брата возник хитрый план: он неожиданно обежал стороной, и запыхавшаяся сестра, не ожидая этого, столкнулась с ним лицом к лицу и оказалась в его объятиях. Вскоре они стали мужем и женой.
Прошло некоторое время, и женщина родила комочек мяса.
42

Муж и жена очень удивились, разрезали его на мелкие кусочки, завернули их и вместе со свертком стали подниматься по небесной лестнице в небесный дворец, чтобы развлечься. Но на полпути неожиданно налетел порыв сильного ветра, разорвал сверток, и кусочки мяса разлетелись во все стороны. Упав на землю, они превратились в людей. Тот, который упал на листву деревьев, получил фамилию Е (Лист), упавший на дерево — фамилию Му (Дерево); по названию предмета или места, куда падал кусочек мяса, давали фамилию человеку. Так в мире вновь появились люди 48. Супруги Фуси возродили человеческий род, и они, в сущности, мало чем отличаются от первотворца Паньгу, а вполне возможно, что Фуси и Паньгу — один и тот же мифологический образ 49.
4
Выше мы кратко пересказали миф о Фуси и Нюйва и о происхождении людей. Сейчас мы изложим отдельно мифы о Фуси и мифы о Нюйва, так как в древних книгах, созданных до циньской и ханьской династий, то есть до III в. до н. э., Фуси и Нюйва вовсе не связаны между собой.
Сначала остановимся на мифе о Фуси, и вопрос, как по представлению древних китайцев произошли люди, станет совершенно ясен.
Мифов о Фуси, сохранившихся до наших дней, очень немного, и наш рассказ основывается на отдельных разрозненных материалах.
Рассказывают, что в сотнях тысяч ли к северо-западу от Китая находилась процветающая страна и называлась она Страной рода Хуасюй.
Эта страна была так далеко, что ни пешком, ни в повозке, ни на лодке до нее нельзя было добраться и можно было только «направляться туда в мыслях». В той стране не было ни правителей, ни вождей, люди не имели ни стремлений, ни страстей, следовали лишь своим естественным желаниям, и поэтому все жили очень долго, красиво и весело. Жители этой страны могли ходить по воде и не тонуть, проходить через огонь и не сгорать, летать по воздуху так же свободно, как и ходить по земле. Облака и туманы не мешали им видеть, раскаты грома не тревожили их слуха. Люди страны рода Хуасюй были и людьми, и божествами одновременно, их можно было считать земными бессмертными 50.
В этой райской стране жила девушка. У нее не было имени, и все ее звали Хуасюй-ши (урожденная Хуасюй). Однажды она отправилась на восток погулять к красивому, заросшему травой и деревьями огромному Озеру грома — Лэйцзэ *5Т и увидела на берегу след ног какого-то великана. Удивилась и шутки ради наступила на этот след. Ступила и тотчас почувствовала какое-то волнение, после чего она забеременела и родила мальчика, которого назвала Фуси 52.
Что же это за великан, оставивший свои следы на берегу Озера
43

грома? Об этом в древних книгах ничего не сказано. Но мы знаем что это был Лэй-шэнь — дух Болота грома, существо с человечье! головой и телом дракона 53. Кто же, кроме Лэй-шэня, мог оставит] следы в тех местах? Кроме того, у легендарного Фуси также былс «лицо человека и тело змеи» или «тело дракона и голова человека». Поэтому можно говорить о кровном родстве между Фуси и Лэйшэнем, то есть предполагать, что Фуси в мифах и в самом деле считался сыном божества 54.
Фуси, будучи сыном божества и женщины из райской страны, от рождения уже был божеством. Одним из доказательств этого является то, что он мог по небесной лестнице свободно подниматься на небо и спускаться на землю. Мы уже рассказывали о том, как Фуси и его сестра поднимались на небо. Но что же это была за лестница? Позвольте рассказать и об этом.
Конечно, эту лестницу не создали руки человека, подобно тем лестницам, по которым мы поднимаемся. В мифах говорится о лестницах в виде гор и лестницах-деревьях. Появились они сами собой. Представления древних были наивны и просты, и им казалось, что духи и бессмертные поднимались на небо и спускались вниз, «не оседлав облако и не взнуздав тучу» *55, а шаг за шагом поднимались на небо и спускались на землю по горам или лестницам-деревьям.
Это было нелегким делом. Надо было знать, где находятся такие горы или деревья, по которым можно забраться прямо к небесному дворцу, да и надо было уметь взбираться по этим лестницам. Например, всем известно, что гора Куньлунь — Нижняя столица 56 Небесного властителя — Тянь-ди, а ее высочайшая вершина доходит до небесного дворца 57. Однако дело обстоит не так просто. По преданию, подножие горы окружено глубокой и стремительной рекой Жошуй — Слабая вода 58 и огненными горами, поэтому взобраться на нее чрезвычайно трудно 59. Подниматься по лестнице-дереву также нелегко, и в древних книгах говорится, что свободно подниматься и спускаться по небесным лестницам могли только духи, бессмертные да еще шаманы.
На небо, помимо Куньлуня, вели и другие горы. Ведь бессмертный Богао поднялся на небо по горе Чжаошань, что к востоку от горы Хуашань и реки Циншуй 60. А в Западной пустыне была гора Дэнбао, по которой прямо в небесный дворец поднимались шаманы, чтобы узнать волю богов и передать ее людям61.
Лишь одно дерево цзянъму доходило до самого неба. Хотя деревья санъсан 62 и сюньму, что росли за Северным морем 63, и дерево фусан, которое росло за Восточным морем 64, и дерево жому в Западной пустыне 65, и другие были высотой в несколько десятков или тысяч чжан и даже тысяч ли, однако в древних книгах не говорится, можно ли было по ним добраться до неба.
Дерево цзянъму росло на юго-западе на равнине Дугуан, где, считалось, находился центр неба и земли. Это было удивительное место: чего только там не росло — рис, просо, бобы, пшеница, зерна их были белые и гладкие, будто лоснящиеся от жира. А сеять
44

их можно было в любое время — будь то зима или лето. Там пели волшебные птицы луань, кружились в танце птицы фэн *66, собирались самые разные птицы и звери, потому что деревья и травы зеленели в Дугуане зимой и летом. И дерево долголетия — линшоу, похожее на бамбук, чей крепкий ствол мог служить посохом старцу 67, там цвело прекрасными благоухающими цветами. Одним словом, это был райский сад на земле . Некоторые считают, что он находился на месте Чэнду в современной провинции Сычуань 69. И по географическому положению, и по описанию пейзажа это действительно несколько напоминает Сычуань.
Дерево цзяньму росло посередине сада, находившегося, как мы уже говорили, в центре неба и земли. В полдень, когда солнце освещало его вершину, от дерева не было никакой тени. Если около этого дерева громко кричали, то звуки терялись в пустоте и эхо не повторяло их . Дерево цзяньму было очень странным на вид: его тонкий длинный ствол врезался прямо в облака, на нем не было ветвей и только на верхушке имелось несколько изогнутых и кривых веток наподобие каркаса зонта; корни дерева были тоже изогнутыми и переплетались между собой 71. Это дерево обладало еще одной особенностью: его эластичная и прочная кора отделялась, как женский пояс или кожа желтой змеи 72.
По небесной лестнице — тонкому, уходящему прямо в облака стволу,— находившейся в центре неба и земли, духи разных мест поднимались на небо и спускались на землю 73. Фуси поднялся на небо именно по этому дереву, и вполне возможно, что он был первым, кто воспользовался этим деревом как небесной лестницей . Одно это уже показывает его волшебную силу.
Согласно преданию, Фуси создал музыкальный инструмент сэ — гусли 75 — и прекрасную мелодию цзябянь. У гуслей сэ первоначально было пятьдесят струн, но случилось так, что однажды Фуси попросил святую Су-нюй из пустыни вблизи Дугуана сыграть ему на этих гуслях. Ее исполнение мелодии цзябянь вызвало у него глубокую печаль, и он просил прервать музыку, однако своевольная Су-нюй его не послушалась. Тогда Фуси сломал инструмент пополам, и у сэ осталось лишь двадцать пять струн 76, а мелодия стала менее печальной. Поэтому сэ в последующие времена имели девятнадцать, двадцать три и, самое большее, двадцать пять струн. То, что Фуси смог все же заставить столь своевольную Су-нюй играть для него, также говорит о Фуси как о действительно необычайном и удивительном персонаже китайской мифологии 77.
В мифах и легендах древности Фуси выступает как верховный владыка Востока. Его помощником был дух дерева, по имени Гоуман. Гоуман, с квадратным лицом и телом птицы, держал в руках циркуль и вместе с Фуси управлял веснами 78. Он носил белое одеяние и восседал на двух драконах 79. Рассказывают еще, что Гоуман, хотя был сыном владыки Запада Шаохао из рода Цзиньтянь 80,
45

стал помощником Фуси — владыки Востока 81. Его имя было Чун, а люди называли его Гоуман, что значит «весенние травы и деревья причудливы и извилисты» 82, и имя Гоуман стало, таким образом, символом весны и жизни. Есть предание о том, что в эпоху Чуньцю в царстве Цинь жил мудрый правитель по имени Му-гун, который умел подбирать себе умных сановников. Однажды в царстве Чу за пять бараньих шкур он выкупил некоего Боли Си и назначил его на самый высокий пост в государстве. Он был очень добр к людям. Простил, например, триста кочевников из страны Цися, которые угнали и съели его прекрасных скакунов. В благодарность за такое милосердие кочевники помогли ему разбить войско царства Цзинь и захватить в плен цзиньского правителя И У 83. Небесный владыка за эти добрые поступки приказал духу Гоуману продлить ему жизнь на девятнадцать лет84. Этим верховным владыкой, несомненно, был владыка Востока Тайхао, или Фуси.
У Фуси была прекрасная дочь по имени Фу-фэй. Переправляясь через реку Лошуй, она утонула и превратилась в духа реки Лошуй 8 . Поэты воспели ее красоту в одах и гимнах. О ней мы расскажем подробно в главе «История стрелка И и его жены Чаньэ».
Фуси очень много сделал для народа, об этом написано в исторических сочинениях. Рассказывают, что он начертал восемь
триграмм: = цЯНЬ означало небо, ЕЕ кунъ — землю,
Е-Е кань — воду, НЕ ли — огонь, - — гэнъ — горы,
— ЧЖЭНЪ — гром, — СЮНЪ — ветер, = дуй — болота.
Эти несколько знаков обнимали разнообразные явления вселенной, и люди использовали их для записи различных событий своей жизни 86. В исторических сочинениях также говорится о том, что Фуси впервые сплел из веревок сети и научил людей ловить рыбу 87. Его приближенный Ман (по-видимому, тот же Гоуман), подражая ему, сделал силки и научил людей ловить птиц 88. Все это облегчило жизнь людей.
Одцако, пожалуй, самой большой заслугой Фуси было то, что он дал людям огонь, чтобы они могли жарить и варить мясо и избавиться от болей в животе. В известных нам древних исторических книгах не говорится определенно, кто научил людей пользоваться огнем: это приписывается и Суйжэню 89, и Фуси 90, и даже Хуанди 91. Фуси еще называли Паоси, что значит «мясо, жаренное на огне», или «мясо для кухни» (Хуанфу Ми — 215—282, «Хронологические записи об императорах и правителях» — «Диван шицзи»), «перестали питаться сырым мясом» (Ван Цзя, «Записи о забытых событиях» — «Ши и цзи»). Слово «Цаоси» (букв, «жареное мясо»), в сущности, выражает идею применения огня. Суйжэнь научил людей пользоваться огнем прежде всего для того, чтобы готовить пищу.
46

Фуси в китайской мифологии является сыном Лэй-шэня — духа грома — и одновременно верховным владыкой Востока, который ведал веснами и ростом деревьев. Какие явления возникали от ударов молнии в деревья? Нет никакого сомнения, что в результате этого начинались пожары, возникало большое пламя. Таким образом, само появление Фуси с его обязанностями духа огня очень легко отождествить с появлением огня на земле. Поэтому мы считаем, что применение огня нужно прежде всего связывать с именем Фуси, что вполне обоснованно. Огонь, который добыл Фуси, был, по-видимому, природным огнем, возникшим в результате пожара в лесу после грозы. Открытие же способа добывания огня трением, приписываемое Суйжэню, было сделано явно позже .
О 	получении огня при помощи трения имеется очень интересное предание. Рассказывают, что в глубокой древности на западе обширной пустыни находилась страна Суймин. Она была расположена в таком месте, куда не достигали ни лучи солнца, ни свет луны, а так как жители этой страны не видели солнца, то они не знали ни дня, ни ночи. В этой стране росло дерево суйму. Оно было необычайно велико, с очень извилистым стволом, кривыми ветвями, свернутыми листьями и занимало огромное пространство. Как-то один мудрец отправился путешествовать и зашел очень далеко, как раз в те места, где не было ни солнца, ни луны, то есть оказался в стране Суймин. Он решил немного отдохнуть под этим причудливым и огромным деревом суйму. В стране Суймин не было солнечного света, там, как в большом лесу, казалось, царил полный мрак, но, приглядевшись внимательно, можно было убедиться, что это совсем не так. В лесу всюду зажигались прекрасные огоньки, как будто сверкали блестящие жемчужины и разнообразные драгоценные камни, освещавшие все вокруг. Люди страны Суймин круглый год, не видя солнца на небе, трудились и отдыхали, ели и спали при свете этих прекрасных огоньков.
Этот мудрец захотел узнать причину возникновения этих огоньков, и оказалось, что появлялись огоньки оттого, что большие птицы, напоминавшие птиц-рыболовов, с длинными когтями на лапах, черной спинкой и белым брюшком били своими короткими и твердыми клювами по стволам деревьев (по-видимому, они склевывали насекомых). Ударят, клювом по дереву — вспыхнет яркий огонек. И мудрецу внезапно пришла в голову мысль, что так же можно и людям добывать огонь. Он отломил несколько веточек с дерева суйму, взял маленькую ветку и начал ею как бы сверлить большую, и действительно — вспыхнул огонек, но пламени от него не было 93. Мудрец стал отламывать ветки других деревьев, вновь и вновь пытаясь получить огонь. Он употреблял все больше и больше усилий, и в конце концов от вращения ветки появился сначала дымок, а затем и пламя — ветка загорелась, и был добыт настоящий огонь.
Вернувшись в свою страну, он передал людям способ добывания огня трением. Теперь люди могли добывать огонь тогда, когда он
47

им понадобится, а не ждать грозы. Отныне им не нужно было охранять костер круглый год, опасаясь, что он погаснет. И люди назвали человека, который открыл способ добывания огня трением, именем Суйжэнь, что значит «добывший огонь тре-
94
нием»
В последующие эпохи после Фуси, как нам известно, на югозападе существовала страна Ба, Согласно преданию, от Фуси родился Сяньняо, от Сяньняо родился Чэнли, от Чэнли — Хоучжао, который и стал родоначальником народа страны Ба.
Страна Ба находилась недалеко от тех мест, где росло дерево цзянъму. А поблизости была страна рода Люхуансинь, занимавшая территорию в триста ли в окружности. Она была отделена от страны Ба горами и реками, удалена от мирской суеты и была чистой, как обитель бессмертных. Страна Ба, судя по описаниям, почти не отличалась от нее 95.
5
Первое упоминание о Нюйва мы находим в «Вопросах к небу» Цюй Юаня, где говорится: «Кем был тот, кто создал самое Нюйва?» 96. Этот вопрос очень странен, потому что если Нюйва создавала людей, то кто же создал ее? Ван И в комментариях к Цюй Юаню, основываясь на другой легенде, обрисовывает образ Нюйва. По его словам, она имела голову человека и тело змеи . Это совпадает с изображением ее в предмогильном храме У Ляна, но он не говорит, какого пола была Нюйва 98. В самом раннем китайском словаре под
иероглифом ва дается следующее объяснение: «Ва — женщина-
99
дух, в древние времена сотворившая все вещи в мире» ,— по существу, лишь из этого объяснения мы узнаем, что Нюйва была женским божеством.
Наделена она была исключительной божественной силой и в один день могла совершить семьдесят перевоплощений 10°. Можно предположить, что она имела определенное отношение к созданию человеческого рода 101. Здесь мы не будем касаться вопроса о ее перевоплощениях, а лишь перескажем историю о том, как она создала людей.
В те времена, когда земля отделилась от неба, хотя на земле уже были горы, реки, трава и деревья и даже птицы и звери, насекомые и рыбы, на ней еще не было людей, и поэтому мир был просторен и тих. По этой земле бродил великий дух — Нюйва. В сердце своем она ощущала ужасное одиночество и понимала, что, для того чтобы оживить землю, необходимо еще что-то создать.
Как-то раз присела она на берегу пруда, взяла горсть желтой глины, смочила ее водой и, глядя на свое отражение, вылепила нечто вроде маленькой девочки. Как только она поставила ее на землю, вдруг — и сказать-то странно — эта маленькая фигурка ожила, закричала «уа-уа» и радостно запрыгала. Ей дали имя Жэнь — «человек».
■48

Первый человек был очень маленьким, но, согласно преданию, его создала богиня. Он отличался от летающих птиц и от четвероногих животных, да и держался он как хозяин вселенной. Нюйва была очень довольна своим творением и, продолжая это дело, вылепила из глины множество человечков обоего пола. Голые человечки, окружив Нюйва, танцевали и радостно кричали. Затем они в одиночку и группами разбежались в разные стороны.
Удивившись и успокоившись, Нюйва продолжала свою работу. Из-под ее рук на землю продолжали падать живые человечки, и, слыша вркруг себя смех окружавших ее людей,.она уже не чувствовала себя столь одинокой, потому что мир был заселен ее сыновьями и дочерьми. Желая заселить всю землю этими разумными маленькими существами, Нюйва трудилась очень долго и, еще не выполнив желаемого, очень устала. В конце концов она взяла нечто вроде веревки, по-видимому, это была сорванная с горного обрыва лиана 1 2, опустила ее. в топь и, когда та покрылась жидкой желтой глиной, стряхнула эту глину на землю. В местах, куда падали кусочки глины, появлялись кричащие «уа-уа» и радостно прыгающие маленькие человечки.
Так она упростила свою работу — тряхнет веревкой, и сразу появляется множество живых человечков. Вскоре на земле повсюду были видны следы людей 103.
На земле появились люди, и, казалось бы, труд Нюйва мог этим завершиться. Однако она задумалась, что еще можно сделать, чтобы продолжался род человеческий,— ведь люди умирали, а создавать их всякий раз заново было слишком утомительно. Поэтому она, соединив мужчин и женщин, заставила их самих продолжать свой род и возложила на них обязанности по воспитанию детей. Так стал продолжаться род человеческий, и день ото дня людей становилось все больше и больше 104.
Нюйва установила для людей форму брака и стала самой первой свахой. Поэтому последующие поколения почитали ее как богиню сватовства и бракосочетания105. Люди приносили жертвы этой богине, причем церемонии в ее честь были необычайно пышными: за городом в поле строили алтарь, воздвигали кумирню и во время праздника приносили ей в жертву свиней, быков и баранов106. Из года в год во втором месяце весны юноши и девушки, собравшись вместе около кумирни, развлекались и веселились. Каждый, найдя себе по сердцу пару, мог без каких-либо обрядов свободно вступить в брак. Под открытым небом при свете звезд и луны они сооружали шалаши, ковер из зеленой травы служил им постелью, и никто не мог препятствовать их взаимоотношениям107.
Это было, что называется, «соединение по воле неба». Во время этих встреч исполнялись красивые песни и танцы, посвященные богине, и молодые люди могли веселиться сколько хотели108. Те, у кого не было сыновей, приходили к храму просить мужское потомство. Так Нюйва стала не только богиней бракосочетания, но и богиней, дарующей детей109.
В каждом царстве подобные жертвоприношения совершались
49

в разным местах, то в горах или лесах, как, например, в тутовом лесу — Санлинь в царстве Сун, или на озерах и реках, например на озере Юньмэн в царстве Чу, и т. д., одним словом, в какой-либо красивой местности1*0. На алтаре, обыкновенно вертикально, стоял камень, к которому люди относились с чрезвычайным почтением. Значение этого символа связано с широко распространенным в древние времена фаллическим культом111.
После того как Нюйва создала род человеческий и установила систему брачных отношений между людьми, она в течение многих лет жила в полной безмятежности. Неожиданно дух воды Гунгун и дух огня Чжужун неизвестно из-за чего подрались и нарушили счастливую и спокойную жизнь людей.
Гунгун слыл на небе злым духом, имел человеческое лицо и тело змеи, на голове его росли красные волосы, он был невежественный и злой112. Его помощник по имени Сянлю имел девять голов с человеческими лицами и синее змеиное тело, был жесток и жаден113. У Гунгуна еще был сподвижник по имени Фую, помогавший ему творить зло. Как выглядел Фую при жизни, мы не знаем, известно лишь, что после смерти он, превратившись в бурого медведя, прибежал в дом цзиньского правителя Пин-гуна, лег за пологом и, внимательно подсматривая оттуда, в конце концов так напугал хозяина, что тот заболел114.
У Гунгуна имелся еще сын без имени, который был не лучше других. Этот сын умер в день зимнего солнцестояния, превратившись после смерти в злого беса, напускавшего на людей наваждения. Этот бес ничего не боялся, кроме красных бобов. Умные люди знали это и, чтобы избежать его наваждений, каждый год в день зимнего солнцестояния варили из бобов похлебку. Увидев эту еду, он немедленно убегал115.
Из всего окружения Гунгуна только его сын Сю был хорошим. Нрав у него был мягкий, он не имел никаких пороков, любил бродить и любоваться знаменитыми горами и реками, и везде, куда можно было добраться в повозке, на лодке или пешком, виднелись следы его беззаботных и веселых путешествий.
Люди с благодарностью относились к нему и после его смерти почитали его как бога путешествий116. В древние времена люди всякий раз, отправляясь в путь, приносили ему жертву, выставляли вино и угощение, чтобы испросить у него безопасности и благополучного пути отъезжающему, и этот образ назывался цзудао или цзуцзянь — проводы117. Во время борьбы Гунгуна и Чжужуна, надо полагать, Сю находился в дальнем странствии и не принимал в ней участия. Но и без него силы у Гунгуна были очень велики, так как вместе с ним бились девятиглавый Сянлю с телом змеи, превратившийся после смерти в медведя Фую, а также тот самый сын-бес, который боялся красных бобов. Однако в древних книгах имеются лишь краткие записи об этом событии и неизвестны подробности битвы, поэтому мы не можем описать ее. Известно лишь, что эта битва была чрезвычайно жестокой и с неба она перешла на землю. Стихии воды и огня по сущности
50

своей несовместимы, поэтому нет ничего удивительного в том, что Гунгун — дух воды, как говорится в одной из легенд,— сын Чжужуна, обычно восседавшего на колеснице из облаков, запряженной двумя драконами118, в конце концов начал битву со своим отцом — духом огня Чжужуном.
Гунгун и его помощники сели на огромный плот и, вздымая высочайшие волны, поплыли по реке, чтобы напасть на Чжужуна. Все водяные существа большой реки, видимо, служили ему боевыми конями. Дух огня, не сдержав гнева, направил на них всепожирающее пламя и изрядно опалил полководца и его воинов. В конечном счете добро победило зло — дух огня, выразитель светлого начала, победил, а зловредный и воинственный дух воды, олицетворение мрака, потерпел поражение.
Для воинства духа воды, потерпевшего поражение, обстоятельства сложились весьма печально. Нетерпеливый Фую не переводя дыхания бежал до самой реки Хуайшуй, сын-бес, который боялся красных бобов, по-видимому, сразу же после поражения испустил дух, девятиглавый Сянлю остался жив, но, исполненный стыда, бежал в северную часть гор Куньлунь и там поселился, прячась от людей. Гунгун, видя, что из его затеи ничего не получилось, пал духом, от обиды решил покончить с собой и стал биться головой о гору Бучжоу, что находится на западе, но остался жив и, придя в себя, отправился к великому Юю, чтобы помешать ему усмирить потоп. Когда он ударил головой о гору, земля и . небо изменили свою первоначальную форму, и миру стало угрожать великое бедствие 119.
Прежде гора Бучжоу служила опорой, на которой покоилось небо, а от удара бога воды Гунгуна она сломалась 120 и одна из сторон земли разрушилась, часть небосвода отвалилась и на небе возникли большие зияющие проемы, а на земле — черные и глубокие провалы.
Во время этих потрясений горные леса охватил огромный жестокий пожар, воды, хлынувшие из-под земли, затопили сушу, и земля превратилась в сплошной океан, волны которого вздымались до неба. Люди не могли спастись от настигавшей их воды, а им еще угрожала гибель от различных хищных животных и птиц, которых потоп выгнал из лесов в горы. Это был настоящий ад.
Нюйва, видя, как страдают ее дети, очень опечалилась. Не зная, как наказать злого зачинщика, которому не суждено было умереть, она принялась за тяжелый труд по починке неба. Работа ей предстояла большая и трудная. Но ради счастья людей Нюйва, горячо любившая своих детей, не испугалась трудностей и смело взялась за дело.
Прежде всего она собрала множество камней пяти различных цветов, расплавила их на огне в жидкую массу и ею заделала отверстия в небе *121.
51

Посмотришь внимательно — вроде бы есть некоторая разница в расцветке неба, однако издали их цвет не отличается от цвета неба.
Для того чтобы впредь не опасаться обвала, Нюйва убила огромную черепаху, отрубила у нее четыре ноги, которые поставила вертикально у четырех сторон земли как подпорки, поддерживающие небосвод наподобие шатра. Эти подпорки были очень прочными, и поэтому можно было не опасаться, что небо вновь рухнет. Позднее она поймала на Центральной равнине черного дракона, долгое время творившего зло, и убила его. Она изгнала злых и хищных зверей и птиц, пугавших людей. Потом сожгла тростник, сгребла пепел в кучи и преградила дорогу потопу. Великая Нюйва избавила своих детей от бедствий и спасла их от полной гибели122.
6
Хотя Нюйва и хорошо починила небосвод, она не смогла сделать его таким же, каким он был прежде. Рассказывают, что северо-западная часть небосвода немного перекосилась, поэтому солнце, луна и звезды стали в своем движении клониться в сторону этой части небосвода и заходить на западе. На юго-востоке земли образовалась глубокая впадина, и воды всех рек устремились в ее сторону, и там образовались моря и океаны123.
Моря и океаны в древности легко возбуждали воображение людей. Фантастические очертания облаков, несущихся по небу, и бескрайние, с изменчивой окраской, огромные пространства воды люди населили удивительными, необыкновенными и прекрасными существами. Мы не будем здесь рассказывать о дворце Хайлун-вана — Дворце морского царя драконов, о духах-устрицах — дочерях царя драконов, о черепахах-оборотнях и волшебных змеях. Лишь кратко перескажем две легенды об огромном крабе и о человеке-рыбе.
Жил в море огромный, размером в тысячу ли, краб. Таких огромных крабов редко приходится видеть людям! Скорее всего этот краб был такого размера, что занял бы целую телегу. Уже только по своим размерам он представлял нечто удивительное, но людям этого было мало, и они превратили его в мифологический персонаж.
Некогда жил один купец. Однажды отправился он на судне в море по своим торговым делам. Неизвестно, сколько прошло дней, как вдруг он увидел в безбрежном море маленький островок, поросший изумрудно-зелеными деревьями. Купец очень удивился и велел морякам пристать к острову. Все выпрыгнули на берег и привязали судно. Затем нарубили веток и разожгли костер, чтобы сварить еду. Но вода еще не успела закипеть, как они почувствовали, что островок задвигался и деревья стали погружаться в воду. Перепутанные люди в смятении бросились к судну, перерубили канат и, спасая жизнь, поплыли прочь от тонущего островка. Присмотрелись — а это огромный краб, которому огонь костра опалил панцирь124.
52

Еще интереснее легенда о человеке-рыбе. В наиболее ранней записи легенды говорится, что человека-рыбу еще называли линъюй, что значит «рыба-холм». У нее было лицо человека, а тело рыбы, человечьи руки и ноги. Она могла выходить из воды и передвигаться по суше. Поэтому-то ее еще называли сухопутной рыбой. Этот персонаж фактически то же самое, что и рыба-дракон, на котором ездила женщина-колдунья и о котором речь пойдет в главе «История стрелка И и его жены Чанъэ» 12 . Этот получеловекполурыба первоначально был очень жестоким существом, но позднейшие легенды превратили его в прекрасную нимфу.
Рассказывают еще, что в южных морях живут люди-рыбы, называемые цзяожэнь — нимфы. И хотя они живут в море, но, как и в прежние времена, часто садятся за ткацкие станки и ткут. Глубокой и тихой ночью, когда море спокойно и нет волн, когда светят луна и звезды, на берегу слышен исходящий из глубины моря шум ткацких станков. Это ткут нимфы. У цзяожэнь, как и у людей, есть души, они могут плакать, и каждая их слезинка превращается в жемчужину126.
По другому преданию, люди-рыбы очень похожи на людей — у них такие же брови, глаза, рот, нос, руки, ноги. Все они — и мужчины и женщины — необычайно красивы, с тонкой белой кожей, напоминающей нефрит, а их волосы, похожие на конские хвосты, достигают пяти-шести чи в длину. Стоит им выпить немного вина, и тело их розовеет, как цветы персика, и они становятся еще прекрасней. Когда у прибрежных жителей умирала жена или муж, они ловили человека-рыбу, поселяли в маленьком пруду и наре-
и и 127
кали ее своей женой или мужем
Есть еще предание о том, как один чиновник отправился в Корею и увидел там на прибрежной отмели лежащую женщину, на локтях которой росли красные, как пламя, волосы. По-видимому, это тоже была человек-рыба128.
Все эти предания о людях-рыбах очень близки по содержанию к знаменитой сказке Андерсена «Русалочка». Вообще таких преданий очень много. Море всегда будило человеческую фантазию, и будь то в древности или в наше время, в Китае или в других странах — всюду возникало много похожих по сюжету легенд.
Море породило у древних такое, например, сказание. Наблюдая, как воды рек беспрерывно, днем и ночью, текут в море, они задумывались над тем, не угрожает ли это морю: хотя море и велико, однако разве не может оно переполниться и все затопить? Как тогда быть? В ответ на этот трудный вопрос возник миф, согласно которому в восточной части залива Бохай, далеко-далеко от берега находится огромная бездонная пропасть, называемая Гуйсюй. Воды всех рек, морей, океанов и даже Небесной реки (Млечного Пути) текут в нее, чем и поддерживается постоянный уровень воды в море129. И люди успокоились: раз есть такая бездонная пропасть, то чего же горевать?
В бездне Гуйсюй, согласно преданиям, плавало пять священных гор: Дайюй, Юаньцзяо, Фанху, Инчжоу, Пэнлай.

Высота и окружность каждой из этих гор равнялась тридцати тысячам ли, расстояние между ними составляло семьдесят тысяч ли, на вершинах гор были ровные пространства в девять тысяч ли, на них высились золотые дворцы с лестницами из белого нефрита. В этих дворцах жили бессмертные. И птицы и звери там были белого цвета, повсюду росли нефритовые и жемчужные деревья. После цветения на деревьях появлялись нефритовые и жемчужные плоды, которые были хороши на вкус, и те, кто их ел, становились бессмертными130. Бессмертные одевались в белые одежды, на спине у них росли маленькие крылья131. Маленьких бессмертных часто можно было видеть свободно, подобно птицам, летящими над морем в голубой лазури неба. Они летали от горы к горе, навещая своих родственников и друзей. Их жизнь была веселой и счастливой.
И лишь одно обстоятельство омрачало их жизнь. Дело в том, что пять священных гор плавали в море, не имея под собой твердой опоры. В спокойную погоду это не имело большого значения, но когда поднимались волны, горы перемещались в неопределенных направлениях, и для бессмертных, перелетавших с горы на гору, это создавало много неудобств: они думали быстро долететь куда-то, а путь их неожиданно удлинялся; направляясь к какой-либо горе, они обнаруживали, что там ее уже нет, и ее приходилось искать, что задавало работу голове и отнимало много сил. Все жители страдали от этого и наконец, посовещавшись, отправили нескольких посланцев с жалобой к Небесному владыке. Он не придал значения этим пустячным жалобам, но подумал: а вдруг в одно прекрасное утро волны отнесут эти не имеющие опоры горы к Северному пределу132 и они там потонут? — тогда бессмертные останутся без своего жилища. Об этом стоило подумать, и Небесный владыка приказал богу Северного моря Юйцяну немедленно придумать, как помочь бессмертным.
Бог моря Юйцян, родной внук 133 Небесного владыки, был одновременно и богом ветра134. Когда он являлся в образе бога ветра, это было страшное божество с лицом человека и телом птицы, из ушей у него свисали две синие змеи, а еще двух он топтал ногами135. Стоило ему взмахнуть огромными крыльями, как поднимался страшный ураган. Ветер нес болезни и мор; у тех, кого он настигал, появлялись язвы, и они умирали136.
Когда же Юйцян являлся в образе бога моря, он был сравнительно добрым и, подобно «сухопутным рыбам», имел тело рыбы, руки, ноги человека и восседал на двух драконах137. Почему же у него было тело рыбы? Дело в том, что первоначально он был рыбой в большом Северном море и звали его Кунь, что значит «рыбакит»138. Кит был огромен, нельзя даже сказать во сколько тысяч ли длиной. Он мог неожиданно превратиться в птицу пэн, огромного злого феникса139, который был так велик, что одна лишь его спина простиралась на несколько тысяч ли. Разгневавшись, он улетал, и оба его черных крыла затмевали небо наподобие простершихся до горизонта туч. Каждый год зимой, когда течения в морях
54

меняют свое направление, он из Северного моря отправлялся в Южное, из рыбы превращался в птицу, из бога моря — в бога ветра. И когда поднимался ревущий и стонущий, леденящий и пронизывающий до костей северный ветер, это означало, что дует превратившийся в огромную птицу бог моря — Юйцян. Когда он превращался в птицу и вылетал из Северного моря, то одним взмахом крыльев вздымал громадные, доходившие до неба морские волны высотою в три тысячи ли. Подгоняя их ураганным ветром, Юйцян взбирался на облако в девяносто тысяч ли. Полгода он летел на этом облаке на юг и, лишь достигнув Южного моря, опускался, чтобы немного передохнуть140.
Вот этому-то богу моря и богу ветра Небесный владыка и приказал найти подходящее место для бессмертных с пяти священных гор.
Юйцян незамедлительно послал в пропасть Гуйсюй пятнадцать громадных черных черепах, чтобы они головами поддерживали пять священных гор. Одна черепаха держала на голове гору, а две другие поддерживали ее. Так в течение шестидесяти тысяч лет по очереди несли они свои обязанности. Но черепахи, державшие священные горы, выполняли эту работу очень недобросовестно: держат они гору, держат, но вдруг найдет на них что-то — и они всей компанией, шлепая лапами во воде, начинают весело приплясывать. Эта бессмысленная игра, разумеется, причиняла бессмертным некоторые беспокойства, однако по сравнению с прошлым, когда ветер и волны свободно носили их горы по морю, это было пустяком141. Бессмертные радовались безмерно и так, счастливо и спокойно, прожили несколько десятков тысяч лет. Но вот свалилось на них огромное несчастье — великан из страны Лунбо безжалостно напал на них.
Страна Лунбо — Страна великанов находилась за десятки тысяч ли к северу от горы Куньлунь 142. Люди этой страны, по-видимому, происходили от драконов, поэтому-то их и называли «лун-бо» — родственники драконов. Говорят, что среди них жил один великан, который затосковал от безделья и, взяв с собой удочку, отправился к большому океану, что за Восточным морем, ловить рыбу. Только он ступил ногами в воду, как оказался в местности, где были расположены пять священных гор. Сделал несколько шагов — и обошел все пять гор. Забросил удочку раз, другой, третий и вытащил шесть голодных, давным-давно ничего не евших черепах. Недолго думая, взвалил он их себе на спину и побежал домой. Дома он содрал с них панцири, накалил их на огне и стал гадать по трещинам. Две горы — Дайюй и Юаньцзяо — потеряли таким образом опоры, и волны унесли их к Северному пределу, где они и потонули в великом океане. Мы уже никогда не сможем узнать, сколько бессмертных металось по небу со своим скарбом в поисках нового пристанища.
Небесный владыка, узнав об этом, разразился могучим громом, используя свои мощные волшебные силы, превратил страну Лунбо в совсем маленькую страну, а жителей в низкорослых, чтобы впредь не ходили они в чужие земли и не творили зла.
55

Ко времени Шэнь-нуна 143 жители этой страны стали такими крохотными, что уж меньше и нельзя, но людям того времени они все еще представлялись великанами ростом в несколько десятков чжанов144.
Из пяти священных гор в Гуйсюе потонули только две, а черепахи, державшие на головах другие три горы — Пэнлай, Фанчжан (ее еще называли Фанху) и Инчжоу, стали более добросовестно выполнять свой долг после того, как их проучил великан из страны Лунбо. Они держали свою ношу ровно, и с этих пор не было слышно о каких-либо несчастьях.
Однако после того как великан из страны Лунбо напал на священные горы, слава о них быстро распространилась по свету. Когда люди на земле узнали, что недалеко в море находится место, где возвышаются столь прекрасные и таинственные горы, все захотели побывать на них. По-видимому, случалось это так: неожиданно налетавший ветер пригонял близко к священным горам рыбачьи суденышки. Жители гор приветливо встречали трудолюбивых гостей издалека. Затем, пользуясь попутным ветром, рыбаки благополучно возвращались на своих суденышках домой. И вскоре в народе стало распространяться еще более интересное сказание об этих священных горах, а также и о том, что у жителей тех гор хранится лекарство, дающее бессмертие людям.
Эта легенда в конце концов стала известна правителям и властелинам, богатство и могущество которых было беспредельно. Они предавались всем радостям и развлечениям земной жизни и боялись лишь духа смерти, который мог неожиданно появиться и все у них отобрать. Услышав же, что на священных горах есть снадобье бессмертия, они затрепетали от желания добыть его и, не жалея денег и сокровищ, начали снаряжать один за другим большие корабли, снабжали их провиантом и посылали даосов в море к священным горам, стремясь любыми средствами заполучить самую большую в мире драгоценность — снадобье бессмертия.
В период Борющихся царств (IV—III вв. до н. э.) Вэй-ван и Сюань-ван, правители царства Ци, Чжао-ван, правитель царства Янь, Цинь ПІи-хуан — Первый циньский император, ханьский император У-ди и другие также пытались достать это снадобье, но безуспешно. Все они умерли, как обычные люди, так и не раздобыв его и даже не увидев очертаний священных гор!145. Увы! Увы! Невежественные и алчные владыки!
А люди, которые возвращались после тщетных поисков эликсира бессмертия, рассказывали, что они и в самом деле видели где-то вдали священные горы, похожие на плывущие по краю неба облака. Однако стоило им приблизиться, как ослепительно сверкающие священные горы погружались в морскую пучину, причем с корабельных мачт можно было ясно различить на них и бессмертных, и деревья, и птиц, и животных. Стоило же еще немного приблизиться к ним, как неожиданно налетал порыв ветра и кораблям не оставалось ничего другого, как повернуть обратно. Так они и не могли подплыть к этим горам146.
56

Вероятно, бессмертные не хотели принимать у себя посланцев от господ правителей и властелинов, а может быть, это всего-навсего прекрасный вымысел, сочиненный даосами, пытавшимися достигнуть священных гор,— и только147. Одним словом, это всего лишь легенда и ничего достоверного нам не известно.
Вернемся к нашей предыдущей теме и продолжим рассказ о Нюйва. Как мы уже рассказали, она потратила много сил, чтобы починить небо, выровнять землю и избавить человечество от бедствий. Люди вновь заселили землю, времена года следовали в обычной последовательности, без каких-либо нарушений: летом, как полагается, было тепло, зимой — холодно.
Рассказывают, что к этому времени часть диких зверей давно уже погибла, а те, что остались, были постепенно приручены и стали друзьями человека. Наступила для людей счастливая жизнь,
без печалей и забот: стоило только захотеть и через мгновение
человек получал лошадь или вола148; на обширных просторах росли съедобные растения, не нужно было их выращивать, а есть можно было вволю. То, что не могли съесть, оставляли на краю поля, и никто этих запасов не трогал. Если рождался ребенок, его клали в птичье гнездо, висевшее на дереве, и ветер качал гнездо, как люльку. Люди могли таскать тигров и барсов за хвосты и наступать на змей, не опасаясь укусов149. По-видимому, это было время еще более древнее, чем «золотой век», который впоследствии рисовался в воображении людей.
Нюйва сама радовалась, видя, что ее детям живется хорошо. В преданиях сказано, что она еще создала для них музыкальный инструмент шэнхуан{Б0. В сущности, это был губной органчик шэн с тоненькими листочками-язычками хуан; стоило только подуть, как из него лились звуки. Он имел тринадцать трубочек, которые были вставлены в полую половину тыквы-горлянки, и по форме напоминал хвост феникса151. Нюйва подарила его людям, и жизнь их стала еще веселее.
У народов мяо и тун в Юго-Западном Китае до сих пор распространена игра на шэне, будто бы созданном Нюйва. Его называют лушэн («тростниковый шэн»), он отличается от древнего шэна лишь материалом, из которого его изготовляют. В древности его делали из тыквы-горлянки, а сейчас из выдолбленного дерева, да и трубочек стало меньше. Но в целом он сохраняет свои древние черты. Известно, что на лушэне в древности играли во время веселых сборищ, которые тесно связаны с чистой юношеской любовью. Каждый год во втором или третьем весеннем месяце, когда цветут персики и сливы, а небо безоблачно, ночью при ярком свете луны люди выбирали среди полей ровное место, которое называли лунной площадкой; юноши и девушки надевали праздничные одежды, собирались на этой площадке, играли на шэне веселые мелодии, становились в круг, пели и танцевали «лунные
1 52
танцы» .
Иногда танцевали парами: юноша шел впереди, играя на лушэне, а девушка следовала за ним, звеня колокольчиками. Так они
57

кружились в танце всю ночь без устали. Если их чувства были взаимны, они могли, взявшись за руки, уйти от остальных в какоелибо укромное место153. Как похожи эти танцы на пляски и песнопения юношей и девушек, которые исполнялись в древности перед храмом высшего божества бракосочетания! Ведь создание шэна первоначально было тесно связано с любовью и бракосочетанием154.
Закончив свою работу для человечества, Нюйва решила наконец отдохнуть. Этот отдых мы называем смертью, но это вовсе не бесследное исчезновение. Она, подобно Паньгу, превратилась в различные вещи и существа. Так, например, в «Книге гор и морей» говорится о том, что кишки Нюйва превратились в десять святых155, поселившихся на равнине Лигуан; их поэтому назвали Нюйва-чжи чан («Кишки Нюйва»). Если только из одних ее кишок получилось десять святых, то можно только предположить, в какие удивительные вещи превратилось все ее тело.
По другим вариантам, великая Нюйва вовсе не умерла, а, закончив трудиться для людей, села в колесницу грома, запряженную двумя летающими драконами — фэйлун, и белым безрогим драконам — байчи приказала прокладывать ей путь, змеям же велела лететь за колесницей, над которой плыли желтые тучи. Все духи и демоны небесные и земные шумной толпой последовали за ней. На колеснице она поднялась прямо на девятое небо, прошла сквозь небесные ворота и, представ перед Небесным владыкой, рассказала о всех своих свершениях. После этого она тихо и спокойно, подобно отшельнику, ушедшему от мира, жила в небесном дворце, не кичилась своими заслугами и не ослеплялась славой. Свои заслуги и славу приписала она великой природе, считая, что все свои деяния она совершила следуя влечению естества и что для людей она сделала настолько мало, что и говорить об этом не стоит 156. Люди из поколения в поколение вспоминали с благодарностью эту великую матерь людей, любвеобильную и добрую Нюйва, слава которой «дошла и до девятого неба и до Желтого источника под землей»157, и ее образ навеки остался в сердцах людей.

•н
I
еизвестно, сколько прошло времени после смерти Нюйва, как появился великий Янь-ди — бог солнца*. Вместе со своим правнуком, богом огня Чжужуном2, он управлял на юге землями в двенадцать тысяч ли 3 и назывался верховным правителем Юга. Рассказывают еще, что он был братом Хуан-ди, поэтому каждый из них ведал половиной Поднебесной. Братья были очень разными, и впоследствии между ними произошло сражение у Чжолу, которое было настолько кровопролитным, что палицы воинов, острые, как волчьи зубы, плавали в потоках крови4.
В следующей главе мы расскажем, что представляла собой битва при Чжолу. А что Янь-ди — Властелин солнца и Хуан-ди — единоутробные братья, то это, видимо, верно, так как об этом говорится во многих сочинениях.
Янь-ди был очень милосердным, и если уж говорить о его «гуманных деяниях», то он, пожалуй, сделал больше, чем Хуанди. Когда он появился на земле, людей уже было много, а пищи, доставляемой природой, не хватало. Милосердный Янь-ди научил людей сеять злаки и своим трудом добывать средства к жизни. В те времена люди трудились сообща, помогая друг другу, не было ни рабов, ни хозяев, урожай делили поровну, и отношения между людьми были такие же, как между братьями и сестрами. Чтобы злаки росли, Янь-ди заставил солнце давать достаточно света и тепла, и с этих пор люди не беспокоились об одежде и пище. Все с благодарностью вспоминали его заслуги и почтительно называли Шэнь-нуном — Божественным земледельцем5. По преданию, он имел голову быка и туловище человека. Это, вероятно, означало
59

его особые заслуги в земледелии: он в течение тысячелетий подобно буйволу помогал людям пахать землю6.
Рассказывают, что в той местности, где появился на свет властелин солнца и земледелия Янь-ди, сразу же, без вмешательства людей, сами по себе, забили девять ключей, сообщавшихся между собой. Если зачерпнуть воды из одного, то в восьми других вода колебалась7. Говорят также, когда он пожелал научить людей сеять хлеба, с неба упало множество зерен, которые он собрал и посеял на вспаханном поле. Из них выросли злаки, употребляемые людьми в пищу8.
Об этом есть еще более красивое предание: в те далекие времена в небе пролетела красная птица, держа в клюве девять колосьев. Зерна упали на землю, а Янь-ди собрал их, посеял и вырастил высокие и сильные хлеба. Они не только спасли людей от голода, но и оказались вечнорастущими9.
Каковы бы ни были эти предания, все они говорят о том, что люди во времена Шэнь-нуна уже научились сеять злаки.
Янь-ди был не только покровителем земледелия. Он был и богом-исцелителем, потому что солнце — источник силы. Предание гласит о том, что Янь-ди пользовался волшебной «красной плетью», чтобы определять целебные травы. Ударит красной плетью и видит, ядовитые ли это травы или нет, помогают ли они против лихорадки или жара,— свойства трав обнаруживались сами собой, и он ими лечил людские недуги10. Другое предание говорит, что он пробовал на вкус различные целебные травы, чтобы определить их свойства, и за один лишь день отравлялся семьдесят раз11. Еще одно народное предание гласит, что Шэнь-нун перепробовал множество трав и в конце концов, когда попробовал траву, вызывающую сильное отравление, умер, пожертвовав жизнью для блага людей12. До сих пор в народе относятся с опаской к ползучему растению с маленькими желтыми цветами, вьющемуся по стенам и изгородям. И ныне говорят, что яд этой травы настолько силен, что от него умер даже Шэнь-нун.
О том, как Шэнь-нун пробовал лекарства, говорится в романе Чжоу Ю «Сказание о сотворении мира»: «Рассказывают, будто у Шэнь-нуна тело было из прозрачного нефрита и можно было видеть все его внутренности; и это правда. Как иначе удавалось бы избавлять его от смертельной опасности, когда он пробовал по двенадцати ядов в день? Но вот рассказывают, будто Янь-ди пробовал лекарства и спасался от всех ядов, но проглотил сороконожку, каждая нога которой превратилась в червяка, червяки же тоже начали размножаться и Янь-ди, не сумев побороть их, умер...» («Это явная нелепость, ложная версия!» — комментарий Вань Цзычэна.)
Этот несколько взбалмошный автор Чжоу Ю наивен: из двух одинаковых народных преданий одному он почему-то верит, другому — нет. Все же спасибо ему за то, что он довольно точно записал сказание о Шэнь-нуне, бытовавшее в народе свыше трех столетий назад.
60

Люди не забыли, что Янь-ди отдал жинь ради блага народа. Поэтому до нас дошли оба предания о том, как он определял лекарства плетью и на вкус.
Говорят, что на холме Фуган в местности Тайюань провинции Шаньси еще сохранился сосуд-треножник, из которого ПІэнь-нун пробовал лекарства, а на горе Чэнъян можно найти места, где Шэнь-нун плетью определял лекарственные свойства растений. Эта гора называется также Шэньнунъюань — Источник Шэнь-нуна, или гора Яоцао — Гора целебных трав13.
Бог солнца Янь-ди видел, что у людей достаточно одежды и пищи, но жизнь их все еще трудна. Поэтому он создал для народа рынки, где люди выменивали друг у друга необходимые им вещи. Тогда еще не было часов и не знали никакого способа счета времени, поэтому они не умели определять время, предназначенное для обмена. Не могли же люди, бросив трудиться, весь день проводить на рынке! Янь-ди научил их счету времени, установив исходной точкой самого себя, или, точнее, подвластное ему солнце. Когда солнце достигало зенита, на рынке начиналась торговля. Проходило некоторое время, и люди расходились. Вскоре они убедились, что такой счет времени точен и прост, и очень обрадовались14.
Сейчас существует не много мифов о самом Янь-ди. Сохранилось лишь только то незначительное, что рассказано выше с добавлением исторических элементов. Но о его потомках, и в особенности о его дочерях, имеются интересные сказания.
Рассказывают, что у него был внук по имени Болин. Он вступил в любовную связь с прекраснейшей женщиной на свете — Анюй юаньфу, женой У Цюаня, которая забеременела и через три года родила трех сыновей: Гу, Яня и Шу. Шу сделал мишень для стрельбы из лука, Гу и Янь смастерили чжун — колокол и создали различные песенные мелодии. Мы не знаем, как выглядели Янь и Шу, а про Гу говорят, что у него была заостренная голова и нос, смотрящий в небо13.
Еще упоминают о стране Хужэнь, где все жители походили на человека-рыбу, описанную нами во второй главе. Лица у них были человечьи, а туловища рыбьи. Они имели только руки и не имели ног, а нижняя часть туловища напоминала рыбий хвост. Они могли передвигаться на облаках, управлять дождем, легко подниматься на небо и спускаться с него на землю. Говорят, это были прямые потомки Янь-ди16.
Знаменитыми потомками Янь-ди и вышеупомянутого бога огня Чжужуна были также бог воды Гунгун, бог земли Хоу-ту, Емин, создавший двенадцатилетний годовой цикл и другие17.
По одному тому, что у Янь-ди было столько славных потомков, можно судить о его величии.
Предание также гласит, что у Янь-ди было три дочери, судьбы их были совершенно различными.
У одной из дочерей не было имени, и называли ее просто Шао-нюй — «младшая дочь» Янь-ди. Но в легендах говорится, что
61

и другие его дочери также назывались Шао-нюй, или Цзи-нюй — «младшие дочери». Вообще неясно, которая из дочерей была старше, которая младше. По всей вероятности, «шаонюй» — это общее название молодой девушки и необязательно обозначало младшую из дочерей. Как бы там ни было, самое интересное в предании то, что безымянная дочь Янь-ди, последовав за знаменитым бессмертным древности, удалилась от мира.
Этот бессмертный по имени Чисун-цзы во времена Янь-ди управлял дождями18. Чтобы закалить свое тело, он часто принимал лекарство шуйюй — водяной нефрит, т. е. горный хрусталь19.
Долго закалял себя Чисун-цзы, и наконец он мог уже прыгать в большой огонь и жечь самого себя20. В бушующем пламени его тело то поднималось вверх вместе с дымом, то опускалось, в конце концов и плоть его переродилась, и кости стали другими — он превратился в бессмертного, отправился на гору Куньлунь и поселился в каменном доме, в котором некогда жила Си-ванму. Всякий раз при приближении дождя и ветра его необычайно легкое тело возносилось над обрывистыми склонами высоких гор и летело туда, куда дул ветер. Безымянная младшая дочь Янь-ди завидовала бессмертным и последовала за Чисун-цзы. Впоследствии, вероятно закалив себя тем же способом, она, как и Чисун-цзы, стала бессмертной и вместе с ним ушла в далекие края21.
Другая дочь Янь-ди, по имени Яо-цзи, умерла, едва достигнув совершеннолетия, не успев выйти замуж. Душа этой полной горячих чувств девушки отлетела на гору Гуяо и превратилась в драгоценное растение с необычайно густой и пышной листвой, а когда на нем опадали желтые цветы, то появлялись плоды, похожие на плоды повилики, и тот, кто съедал их, был любим22.
Янь-ди, скорбя о ранней смерти Яо-цзи, назначил ее богиней облаков и дождя горы Ушань — Горы шаманов. По утрам она превращалась в красивое утреннее облако, которое свободно и беззаботно блуждало над горными хребтами и ущельями. С наступлением сумерек она становилась порывистым вечерним дождем, изливая свою печаль горам и рекам. В конце периода Борющихся царств, когда чуский правитель Хуай-ван, путешествуя по местности Юньмэн, остановился в башне Гаотан, эта бессмертная, полная горячего порыва, прибежала в башню средь бела дня и излила свою любовь спавшему полуденным сном Хуай-вану. Хуай-ван, проснувшись, вспомнил свой странный и печальный сон и построил в честь Яо-цзи храм вблизи башни Гаотан, назвав его храмом Чжаоюнь — Храмом утреннего облака.
Впоследствии сын чуского Хуай-вана Сян-ван однажды забрел в эти места, услышав это предание о своем отце, и позавидовал ему. Но в тот же вечер ему приснился совершенно такой же удивительный и грустный сон. Во время царствования чуского правителя Сян-вана придворный поэт Сун Юй (III в. до н. э.) по поводу этих двух странных снов написал две оды. Одну из них он назвал «Ода о башне Гаотан» («Гаотан фу»), другую — «Ода о фее» («Шэньнюй фу»)23.
62

Этот миф в последующие века дал начало сказанию о том, как фея Яо-цзи помогала великому Юю усмирять потоп. Даос Ду Гуантин (850 — 933) в книге «Записки о бессмертных из Юнчэна» («Юнчэн цзи сянь лу») пишет об этом так.
Госпожа Юньхуа по имени Яо-цзи, двадцать третья дочь Ванму, постигла даосское искусство управлять ветром, совершенствовать свой дух и летать, принимая облик иных существ. Однажды, возвращаясь с Восточного моря, она пролетала над рекой. Перед ней открылась гора Ушань с ее вздымающимися пиками, темными лесистыми ущельями, похожими на алтари огромными камнями. Долго не могла она оторвать взора от этого зрелища. Как раз в это время под горой остановился великий Юй. Вдруг налетел неудержимый ветер, затряслись скалы, осыпались склоны ущелий. Тогда Юй приблизился к госпоже и с поклоном попросил у нее помощи. Она повелела служанке передать Юю письмена, с помощью которых он мог бы призывать бесов и духов, а также приказала своим духам Куанчжану, Юйюю, Хуанмо, Дай, Гэнчэню и Тунлюю помочь Юю дробить камни, отводить воды, убирать завалы и расширять теснины, чтобы проложить новые русла рек. Юй откланялся, благодарный.
Впоследствии Юй хотел проведать ее на вершине утеса, но она в мгновение ока превратилась в камень. Говорят еще, что она то плавно улетала и рассыпалась тучами, то легко останавливалась и изливалась вечерним дождем; обращалась то в скользящего дракона, то в парящего аиста, словом, принимала тысячи видов и форм. Юю подумалось, что она не настоящий небожитель, а хитрый оборотень. Он сказал об этом Тунлюю, тот ответил: «Госпожа Юньхуа — дочь Цзинь-му (Ванму). Она не обычной смертной природы, а порождение благородного духа. Среди людей она человек, среди тварей становится тварью. Что для нее эти тучи и дожди, драконы и аисты, летящие лебеди и возносящиеся фениксы!» Юй согласился с этим. Когда он вновь пришел к ней, перед его взором возникли облачные терема и нефритовые террасы, великое множество нефритовых дворцов и узорчатых ворот. Прислуживали чудесные существа, имен которых он даже не знал; волшебные львы сторожили ворота, небесные кони влекли колесницу, а ядовитые драконы и изрыгающие молнии чудища охраняли ее. Госпожа спокойно восседала на яшмовой террасе. Юй отдал ей земной поклон и попросил раскрыть истинное учение. Она распорядилась, чтобы служанка Линжунхуа подала ящичек из пурпурной яшмы и достала оттуда чудесные письмена. Юй с поклоном взял их и удалился. После этого с помощью Гэнчэня и Юйюя он отвел воды, расчистил реки и завершил свой подвиг. (Рассказ приведен в сокращении.)
Хотя в этом изложении мифа сильно влияние даосских легенд, все же чувствуется его народное происхождение. Так как рассказывалось, что Юй возле горы Ушань, которая в древних книгах считалась обиталищем феи, усмирял потоп, то люди, как это часто бывало, соединили оба эти предания.
63

Наконец, есть еще одна история, рассказывающая о третьей дочери Янь-ди, по имени Нюйва * 4. Эта история по своей трогательности превосходит две предыдущие и всегда производит глубокое впечатление.
Рассказывают, что Нюйва отправилась однажды на прогулку по Восточному морю. К несчастью, на море разыгралась буря и она погибла в волнах, а душа ее превратилась в птицу цзинвэй, несколько напоминавшую по своему облику ворона. У нее была пестрая голова, белый клюв, красные лапки, жила она на севере, на горе Фацзю — Горе горлицы. Глубоко скорбя о том, что ее молодая жизнь так безжалостно загублена морской пучиной, она постоянно приносила маленькие камешки и веточки с Западных гор и бросала их, надеясь засыпать огромное море25. Подумать только, какая трогательная стойкость была у маленькой птички, стремившейся, сбрасывая с небесной высоты маленькие веточки и камешки, засыпать бушующее море! Какое сердце не тронет образ этой безвременно погибшей девушки, кого не восхитит ее наивное и непреклонное упорство! Она действительно достойна называться дочерью властелина-солнца, и ее образ, как солнце, бесконечно древен и вместе с тем всегда близок нам. В стихотворении поэта Тао Юаньмина «Читаю „Книгу гор и морей44 есть такие строки: «Цзинвэй в клюве носит веточки, чтобы засыпать безбрежное море». Скорбя и преклоняясь перед ее образом, говорит об этом поэт.
По преданию, эта птичка на берегу моря стала женой буревестника. Их потомки женского пола были похожи на цзинвэй, а мужского — на буревестника. И по сей день в Восточном море указывают место, где цзинвэй дала клятву не пить воду там, где когда-то утонула Нюйва. Поэтому ее еще называют іииняо или чжиняо, а также юаньцинь *26, в народе же ее зовут динюйцяо — «птица — дочь властелина»27.
2
Спустя некоторое время после Янь-ди появился великий бог по имени Хуан-ди — Желтый владыка, мифы о котором мы изложим в специальной главе. А сейчас поговорим о небесном властелине Запада — Шаохао и властелине Севера — Чжуаньсюе.
Рождение Шаохао было весьма необычным. Согласно преданию, его мать Хуанъэ была небесной феей. Она жила в небесном дворце и усердно ткала полотно, частенько засиживаясь до глубокой ночи. Однажды она, устав от работы, отправилась на деревянном плоту прогуляться по Серебряной реке (Млечному Пути). Обычно она доплывала вверх по течению до дерева цюнсан, которое росло на берегу Западного моря. Это было огромное тутовое дерево высотой в десять тысяч чжанов. Листья его были красные, как у клена, ягоды — будто блестящие пурпурные кристаллы, крупные и сочные. Это дерево приносило плоды всего лишь один раз в десять тысяч лет, и тот, кто съедал его плод, мог жить значительно дольше, чем ему предназначалось природой. Хуанъэ очень любила
64

кружиться под этим тутовым деревом. В те времена жил один юноша, выделявшийся своим обликом среди обычных людей и называвший себя сыном Бай-ди — Белого государя. В действительности то была звезда, которая ярко светит по утрам в восточной части неба и называется Циминсин — Утренней звездой или Цзиньсин — Золотой звездой * . Юноша спускался с неба к воде, играл на цитре и пел песни, веселился и шутил с Хуанъэ. Постепенно между ними зародилась взаимная любовь, и однажды, развлекаясь, они забыли о возвращении домой. Юноша вскочил на деревянный плот Хуанъэ, на котором она плыла по Серебряной реке, и вдвоем они приплыли к морю, освещенному луной. Они сделали мачту из ветви коричного дерева, из ароматных трав сплели флажок и прикрепили его к мачте. Вырезав из нефрита горлицу, они укрепили ее на самой вершине мачты, чтобы она могла показывать направление ветра во все четыре времени года. Предание гласит, что птица-флюгер, которую впоследствии стали устанавливать на мачтах или крышах домов, происходит от этой нефритовой горлицы. Так двое сидели бок о бок на плоту, играя на гуслях, сделанных из лучших пород дерева — тунгового и катальпы. Как только она начинала петь, он вторил ей, и радость их была беспредельна. Впоследствии у Хуанъэ родился сын — плод их любви — по имени Шаохао, которого еще называли Цюнсан-ши — Рожденный у дерева цюнсан29.
Когда сын вырос, он отправился за Восточное море и основал там страну Шаохао. Эта страна была расположена где-то около бездны Гуйсюй, т. е. там, где возвышались пять священных гор, о которых мы рассказали в предыдущей главе30.
Страна, им основанная, была непохожа на другие страны. Его сановниками и чиновниками являлись различные птицы, можно сказать, что это было царство птиц. Чиновники — ласточки, балабаны, перепела, голуби и фазаны — поочередно управляли временами года, а самым главным управителем был феникс. Пять других птиц вершили все дела в стране. Каждый раз, когда на небе собирались тучи и нужно было, чтобы пошел дождь, голубь выгонял свою супругу из гнезда, а после дождя, когда прояснялось, он зазывал ее обратно. Если голубь может держать в подчинении супругу, то он, безусловно, способен выполнить свой сыновний долг в отношении родителей, и поэтому Шаохао повелел ему ведать просвещением31. Орлу за его внушительный вид и строгий характер было поручено управлять войсками. Кукушка, выхаживавшая на тутовом дереве семерых птенцов, ежедневно по утрам спускалась вниз за пищей, а по вечерам поднималась вверх,— уравновешенная по характеру, она управляла строительными работами; должна была сама строить жилища и прокладывать каналы, чтобы избежать несправедливости и ссор32. Сокол, внушительный и храбрый, беспристрастный и бескорыстный, ведал законами и налагал наказания. Маленькая короткохвостая птичка с пятнистой, словно вышитой шейкой, без отдыха ворковавшая весь день с утра до вечера, представляла доклады трону. Пять фазанов ведали плотницкими
3 Заказ 908
65

работами, обработкой металлов, гончарным, кожевенным и красильным делами. Девять куропаток ведали посевами и сбором урожая33. Как было интересно в этом птичьем царстве, когда птицы собирались у трона для обсуждения государственных дел! Вокруг все было пестро от разноцветных порхающих птиц, повсюду слышалось сплошное разноголосое птичье щебетание.
Шаохао сидел в центре тронного зала. Нам точно неизвестно как он выглядел, в древних книгах нет ясных описаний его облика. Судя по тому, что его называли Чжи, вероятно, это была хищная птица, похожая на сокола 34. Став во главе своих единоплеменников, он создал на востоке птичье царство. В древних книгах говорится, что он «сделал птиц чиновниками», однако чиновниками
“ЭК
их назвали лишь впоследствии .
В то время, когда Шаохао правил в птичьем царстве на востоке, его племянник Чжуаньсюй, впоследствии ставший властелином Севера и некоторое время бывший верховным владыкой Центра (речь о нем пойдет в следующем разделе), прибыл сюда, чтобы встретиться с Шаохао и помочь ему в управлении страной 36. Он был талантливым юношей, но по молодости сверх меры любил игры и развлечения. Его дядя Шаохао специально для развлечений племянника сделал музыкальные инструменты: цитру цинь и гусли сэ. Когда племянник вырос и возвратился домой, Шаохао бросил ненужные музыкальные инструменты в огромную впадину за Восточным морем. И вот что удивительно: в тихую лунную ночь, когда по изумрудному морю не ходят волны, из глубины впадины доносились печальные и мелодичные звуки цитры и гуслей. И спустя очень много лет люди, плававшие по морю, с удивлением иногда слышали таинственную музыку 37.
Неизвестно, сколько лет прошло с тех пор, как Шаохао создал на востоке птичье царство, но в конце концов он вернулся на родину, на запад. В птичьем же царстве оставил сына по имени Чжун, с лицом человека и туловищем птицы, назначив его духом чудесного дерева, дав ему имя Гоуман 38, и подчинил его правителю Востока Фуси. Сам же, взяв с собой другого сына, по имени Гай или Жушоу 39, который был духом металла и находился в его подчинении, стал правителем Запада, управляющим страной в двенадцать тысяч ли 40.
Обязанности отца и сына были, пожалуй, довольно легкими. Шаохао жил на горе Чанлю, обычно наблюдая за тем, как исчезало солнце, уходя на запад, и как его лучи отражались на востоке. Жушоу, живя на горе Юшань, недалеко от горы Чанлюшань, занимался почти тем же, что и его отец.
После захода солнца открывался безбрежный небосвод, и красное отражение солнечных лучей охватывало полнеба. Поэтому Шаохао называли еще Юань-шэнем — Духом круга, а Жушоу — Хунгуаном, Алум блеском 41.
Рассказывают еще, что у самого края земли, на берегу Западного моря, находилось огромное тутовое дерево, около которого некогда гуляла мать Шаохао со своим любимым. На вершине этого
66

дерева висели в ряд десять красных, как цветы лотоса, солнц. Эти солнца но очереди ходили по небу. Своим ослепительным блеском они освещали землю 42, очаровывая людей. Видимо, и Шаохао с Жушоу, наблюдая за отсветом заходящего солнца, каждый день могли любоваться прекрасным зрелищем.
Жушоу кроме уже названной работы ведал еще наказаниями на небе. Говорят, что во времена Весен и Осеней существовало небольшое царство Го, правителем которого называют Чоу. Однажды ночью ему приснился странный сон. Как будто на ступеньках у западной стороны храма предков стоял святой воинственного вида с лицом человека, когтями тигра, белой шерстью на теле и с большим топором в руках. Правитель Чоу затрепетал от страха и обратился в бегство. Тогда он услышал голос святого: «Стой! Небесный владыка приказал мне открыть твою столицу для войска царства Цзинь!» Правитель Чоу от испуга не мог сказать ни слова и лишь беспрерывно отвешивал поклоны. Проснувшись, он немедленно позвал астролога по имени Инь и попросил его растолковать, предвещает ли этот сон беду или удачу.
Астролог Инь, подумав, сказал:
— Человек, которого вы видели во сне, несомненно, Жушоу — дух, ведающий небесными наказаниями. Раз уж он вам приснился, будьте осторожны. Благополучие правителя целиком зависит от того, как он управляет страной.
Правитель Чоу и в самом деле очень плохо правил страной, но в душе он надеялся, что астролог Инь сочтет его сон за доброе предзнаменование. Правдивые слова омрачили его, и он, разгневавшись, заключил астролога в тюрьму, а сам приказал собрать всех сановников и чиновников, чтобы те поздравили его с удивительным сном. Незадачливый правитель надеялся таким образом дурное предзнаменование обратить в счастливое.
Сановник Чжоу Чжицяо, видя, что правитель так глуп, что даже не в силах сдержать своих чувств, сказал одному из своих родственников:
— Я давно уже слышу, как многие говорят, что царство Го скоро погибнет, но только сейчас я убедился, что это действительно так. Посмотрите, как глуп наш правитель. Увидел какой-то странный сон, не разобравшись как следует, почему он ему приснился, перепугался и заставил людей поздравлять его с этим сном, то есть, другими словами, поздравить с тем, что к нам вторгнутся войска крупного государства. Как будто, создав видимость мира, можно спастись от беды. До чего же он неразумен! Я больше не собираюсь сидеть здесь сложа руки и ждать гибели государства, уж лучше бежать отсюда подальше. И рассудительный Чжоу Чжицяо, взяв с собой своих родственников, бежал в царство Цзинь. Спустя шесть лет цзиньский правитель Сянь-гун, выступив против царства Юй, вторгся и в царство Го. Так погибло царство Го, а вслед за ним исчезло и царство Юй 43.
Жушоу беспощадно осуществил приказ Небесного владыки о наказании правителя царства Го. Он не стыдился того, что, будучи
67

одним из знаменитых сыновей Шаохао, творил дела, совершенно противоположные делам своего старшего брата Гоумана — духа дерева, ведавшего еще и жизнью людей.
Среди потомков Шаохао было очень много знаменитостей. Например, его сын по имени Бань изобрел лук и стрелы 44, Бэйфа, сосланный на юг в царство Цзили в местность Миньюань, стал главным духом Миньюаня 45. На севере, за морем, находилась страна Имуго — Страна одноглазых. Там жили люди странного вида: посередине лица у них имелся лишь один глаз. Согласно преданию, они также были потомками Шаохао 46. Кроме того, Гаояо, который во времена Яо помогал ему в управлении государством, Бо-и, помогавший Юю в борьбе с потопом, Тайтай, дух воды в реке Фэнынуй,— все они, согласно преданиям, потомки Шаохао 47.
Пословица гласит: «Десять пальцев по длине различны». Так и среди детей и внуков Шаохао не было похожих друг на друга. Например, Цюнци — самый выдающийся из потомков Шаохао, по преданию, был свирепым зверем, напоминавшим тигра. По бокам у него росли крылья, он мог летать и понимал язык людей, часто он бросался с высоты небес вниз, чтобы схватить человека и съесть его. Он обладал странной манерой поедать людей: увидев дерущихся, обычно съедал невиноватого. Услышав о каком-либо честном человеке, он откусывал ему нос, и, напротив, услышав о какомлибо очень плохом человеке, он убивал зверя и дарил его злодею 48. Вообще трудно было понять это странное существо.
Однако в некоторых книгах говорится, что Цюнци в действительности был не так уж плох. В древние времена накануне восьмого дня двенадцатого месяца по лунному календарю в императорском дворце совершалась торжественная церемония изгнания злых духов — дано. Из семей чиновников отбирали сто двадцать
мальчиков в возрасте от десяти до двенадцати лет. Таких мальчиков именовали чжэнъцзы* 4У. Головы им повязывали красными платками, а самих одевали в черные одежды из тонкого шелка. В руках они держали большие бубны и, громко ударяя в них, следовали за магом — фансянши. Маг был наряжен грозным царем бесов, на голове — большая маска, четыре золотые сверкающие пластинки изображали глаза, спину прикрывала медвежья шкура. Одетый в черную куртку и красную юбку, он шествовал впереди всех, держа в правой руке копье, а в левой — щит. За ним следовали двенадцать ряженых, волосатых, с рогами, напоминавших каких-то необыкновенных зверей. Среди них находился и Цюн-
68

ци. В его обязанности входило вместе с другим зверем, по имени Тэнгэнь, поедать насекомых и гадов, приносивших вред человеку. Так называемые насекомые и гады были очень ядовитыми. Кого тут только не было — ящерицы, пиявки, навозные жуки, золотистые шелковичные черви и т. д. Говорят, они были специально созданы, чтобы вредить людям. Цюнци и Тэнгэнь клали различных насекомых и гадов в коробку, где они поедали друг друга, и тот, кто оставался последним, считался вреднейшим для человека 5 , а Цюнци и Тэнгэнь должны были уничтожать этих тварей.
Эта процессия во главе с сановниками и дворцовой прислугой, за которыми следовали дети, проходя по императорскому двору, пела особые песни, устрашавшие нечисть. Примерный их смысл таков:
Злой дух, злой дух,
Не беснуйся.
Нас двенадцать святых,
Каждый смел, с нами не совладаешь.
И пощады от нас не жди.
Одним махом выметем гадов, людям вредящих.
Изжарим тело слабое твое,
Ноги и руки оторвем,
На куски изрубим,
Вырвем твои легкие и печень, и желудок, и кишки.
Пока с нами незнаком,
Убирайся быстро вон.
Промедлишь — схватим тебя и съедим!
Когда песни кончались, маг — фансян-ши и двенадцать «зверей» начинали прыгать и плясать, и все шумно вторили им. Шествие трижды обходило двор. Затем зажигались факелы, чтобы спровадить духа моровых поветрий * 51 к главным воротам, где тысяча стражников, держа факелы, выгоняла его за ворота императорского дворца и пять отрядов всадников, каждый в тысячу человек, в свою очередь, принимали у стражников факелы и гнали его до берега реки Лошуй, где и бросали факелы в реку. Считалось, что злые духи вместе с факелами погрузились в воду, и все после этого, спокойные и довольные, возвращались домой 52. Судя по этому народному обряду, Цюнци, недобрый потомок Шаохао, в действительности вовсе не был таким уж плохим, иногда он бывал даже полезен людям.
3
Почти в одно время с Шаохао появился великий дух Чжуаньсюй — небесный владыка Севера. Чжуаньсюй был потомком Хуанди. В «Книге гор и морей» говорится: «Лэй-цзу, жена Хуан-ди, научившая людей разводить шелковичных червей, родила Чанъи. Чанъи, видимо, совершил на небе какое-то преступление, и его сослали на землю в Жошуй (в современной провинции Сычуань). У него родился сын Ханьлю * 53, довольно странный с виду: шея длинная, уши маленькие, лицо человека со свиным рылом, тело единорога — цилиня, обе ноги срослись вместе и напоминали ко¬
69

пыто свиньи. Он взял себе в жены Энюй из рода Наоцзы, которая родила Чжуаньсюя. Обликом Чжуаньсюй немного напоминал своего отца 54.
Шаохао создал на востоке, за морем, птичье царство, и юный Чжуаньсюй однажды от нечего делать зашел к Шаохао и остался помогать дяде управлять государством. Когда же вырос, то вернулся в Срединное царство и стал небесным владыкой Севера. Ему подвластен был Юйцян, дух моря и ветра, о котором мы упоминали в первой главе. Юйцян, он же Юаньмин, приходился дядей Чжуаньсюю 55, но он нисколько не роптал, что был в подчинении у талантливого племянника. Дядя и племянник совместно управляли на севере заснеженной и холодной пустыней в двенадцать тысяч ли 56.
Хуан-ди — владыка Центра — был высочайшим правителем в царстве богов 57. По-видимому, как раз в то время, когда он спокойно восседал на троне, на него неожиданно напал Что, а с ним народ мяо * 58, о чем мы расскажем в следующей главе. Война длилась несколько лет. В конце концов Чию был убит и мир восстановлен. Однако на душе у Хуан-ди было тягостно, ему надоело выполнять обязанности Верховного владыки. Обратив внимание на деловитость Чжуаньсюя, он передал ему высочайший трон и власть над духами 59. Чжуаньсюй вступил на высочайший трон и проявил такой талант в управлении вселенной, что далеко превзошел своего прадеда.
Он прежде всего сделал одно большое дело — послал великих духов Чжуна и Ли перерезать дороги, связывающие небо и землю.
Хотя небо и земля и раньше отделялись друг от друга, но на небо можно было взобраться по небесным лестницам (о которых мы рассказали во второй главе). Небесные лестницы, конечно, предназначались святым, отшельникам и колдунам. Но кроме них на земле было много смелых и умных людей, которые благодаря своей храбрости и смекалке ухитрялись взбираться по ним прямо в Небесный дворец. Поэтому в период Весен и Осеней чуский князь Чжао-ван спросил сановника Гуань-Шэфу: «Я читал в книге ,,История Чжоу14 (,,Чжоушу“), что Чжун и Ли перерезали путь между небом и землей и с тех пор для людей нет сообщения между землей и небом. Как это понять? Если бы Чжун и Ли не перерезали дорогу, то смогли бы тогда все люди подниматься на небо?» 60. Этот прямой вопрос помогает восстановить подлинный облик древнего мифа. По мифологическим представлениям, в те времена между небом и землей существовал путь и люди могли свободно передвигаться по нему. Когда им было тяжело, они восходили прямо на небо и излагали свои жалобы богам; боги тоже могли в любое время спускаться, чтобы развлечься в мире людей. Разграничение между людьми и богами не было очень строгим 61.
Но, к несчастью, на небе, как говорится в некоторых книгах, появился злой дух по имени Чию. Пользуясь случаем, он тайно спустился на землю и стал подстрекать людей к мятежу. Вначале народ мяо, живший на юге, отказался подчиниться ему 62, и Чию жестоко
70

наказал народ мяо, чтобы принудить его следовать за собой. Много, много прошло времени. Народ мяо только подвергался жестокому обращению, но все видели, что того, кто творил добро, карали, а того, кто зло,— одаривали. Так постепенно в народе восторжествовало зло, и Чию поднял народ мяо на мятеж против Хуан-ди. Этот мятеж, возглавлявшийся Чию, был необычайно жестоким, наверное, оттого, что мятежники помогали Чию овладеть священным троном Верховного владыки. Согласно преданию, погибло множество людей и души невинно убитых отправились к Верховному правителю с жалобами. Хуан-ди повелел провести расследование. И действительно, выяснилось, что злодеяния мяо очень велики. Пытаясь защитить добрых людей, Хуан-ди тотчас же послал небесное воинство на землю, чтобы покарать мяо. Чию был казнен, а люди мяо уничтожены. Оставшиеся немногочисленные потомки уже не могли объединиться в единый народ. Так свершилась небесная кара Верховного владыки.
Престол Верховного владыки наследовал Чжуаньсюй. Мятеж заставил его призадуматься, и он понял, что если не установить разграничений между богами и людьми, если те и другие будут продолжать жить вместе, то будет много зла и трудно избежать появления второго Чию. И тогда-то Чжуаньсюй приказал своим внукам — великому духу Чжуну и великому духу Ли — перерезать дорогу между небом и землей, чтобы люди не могли подниматься на небо, а духи — спускаться на землю 63. И хотя в жертву была принесена свобода духов и людей, во вселенной были установлены порядок и спокойствие, и, по общему признанию, это было правильное решение.
С тех пор великий дух Чжун стал управлять небом, а великий дух Ли — землей 64. У духа Ли, как только он прибыл на землю, появился сын по имени Е. У него было человечье лицо, но не было рук, а на макушке росли две ноги. Он был приставлен к Небесным воротам Уцзи на горе Жиюэшань — Горе солнца и луны на крайнем западе Великой пустыни, куда уходили солнце и луна, и там помогал отцу управлять движением солнца, луны, звезд 65. Так же, как и Емин, внук Янь-ди в седьмом колене, Е стал богом времени. С этих пор духи и люди больше не жили вместе; свет и тьма последовательно чередовались и, как гласит предание, в мире людей и на небе наступило спокойствие.
После того как было прервано сообщение между небом и землей, небесные духи все же иногда спускались на землю, но люди уже не могли подниматься на небо. Расстояние между людьми и богами сразу стало очень большим: боги сидели высоко-высоко в облаках и, принимая жертвоприношения людей, были глухи к их страданиям и бедствиям, оставив их со своими слезами и стенаниями. Постепенно среди людей возникло неравенство. Часть людей изо всех сил стремилась взобраться повыше и править на земле, а большинство оставалось внизу, превратившись в рабов меньшинства. К людям пришли различные несчастья, и землю постепенно покрыла сплошная тьма.
71

Из некоторых легенд известно, что Чжуаньсюй очень заботился о соблюдении ритуалов. Рассказывают, что это он установил такой порядок, по которому мужчинам оказывалось уважение, а на долю женщин оставалось лишь пренебрежение: если женщина встречала мужчину, она должна была уступить ему дорогу, в противном случае ее тащили на перекресток, где шаманы под звуки колокола и каменного гонга наказывали ее, изгоняя из нее злого духа 66. Бедная женщина, проученная таким образом, естественно, становилась настороженной и при встрече с мужчиной бежала от него, словно от черта. Установившие этот обычай очень радовались, полагая, что это самый подходящий способ подчинить женщин.
Есть еще предание о том, что в те времена брат и сестра поженились и стали мужем и женой. Чжуаньсюй в пылу гнева сослал нарушителей обычаев в глушь гор Кунтуншань, где они, обнявшись, умерли в глубоком ущелье от голода и жажды. Неожиданно прилетела священная птица, может быть, это был Юйцян, дух моря и одновременно дух ветра. Увидев, как умерли двое влюбленных, он сжалился над ними: принес в клюве траву бессмертия и ею прикрыл их. Прошло семь лет, и к ним вернулась жизнь, но тела их уже срослись, и когда они ожили, то превратились в странного человека с двумя головами, четырьмя руками и четырьмя ногами. Их дети и внуки были похожи на родителей, и эти странные люди стали родоначальниками рода мэншуан 67, то есть сросшихся.
Люди, по-видимому, не питали добрых чувств к Шан-ди — Верховному владыке, установившему чрезвычайно строгие порядки и сложные церемонии, а его непочтительные сыновья, согласно преданиям, были много хуже своего отца. Говорят, у него было три сына, которые умерли вскоре после рождения. Один из них отправился жить в Цзяншуй, превратившись в духа лихорадки, распространявшейся по всему свету. После встречи с ним человека начинало бросать то в жар, то в холод. Другой отправился жить в Жошуй, превратившись в злого духа гор, рек, деревьев и скал. Он был похож на трехлетнего ребенка с красными глазами, длинными ушами и черно-красным телом, с прекрасными черными, как вороново крыло, волосами. Он очень любил подражать человечьему голосу и завлекать людей68. Третий сын превратился в чертенка и поселился в углу человеческого жилья. Он навлекал на людей различные болезни и пугал маленьких детей в доме 69. Все трое вредили людям, они-то и были теми духами моровых поветрий, которых, как об этом говорилось раньше, изгоняли маги фансян-ши.
Обряд изгнания из дворца болезней был величественным. В народе он также обставлялся не менее торжественно. Восьмого дня двенадцатого месяца по лунному календарю крестьяне, наряженные могучими силачами, ударяя в маленькие поясные барабаны, под предводительством богатыря в маске дьявола изгоняли нечистую силу, приносившую людям болезни и несчастья 70.
У Чжуаньсюя был еще сын по имени Таоу, который славился беспримерной жестокостью. Его звали также Аохэнь (Заносчивый
72

и свирепый) и Наньсюнь (Неукротимый). Судя по его именам, можно представить себе его отношение к людям. Этот Таоу, как гласит предание, был поистине лютый зверь. Он был похож на тигра, причем намного превосходил его по размерам. Тело его покрывала длинная, более двух чи, шерсть, лицо у него было человечье, лапы тигра, а пятачок свиньи. Длина его от клыков до хвоста составляла один чжан восемь чи. Повинуясь своему дикому и хищному нраву, он совершал безрассудные поступки, и никто не мог обуздать его .
Среди детей Чжуаньсюя был еще один, которого называли Бедный бес. В «Записках о небе» («Тяньчжун цзи»), цзюань 4, цитируются «Записки о временах года» («Суйши цзи»): «У Гаояна (Чжуаньсюя) был сын. Он был тощ, любил носить лохмотья, питался одной кашицей и умер на улице в последний день первого месяца. Люди в этот день варят кашицу, выбрасывают ненужное платье и устраивают молебны на улицах; это называется ,,проводы Бедного беса41». Это предание показывает, насколько не нравился людям Чжуаньсюй. Не удивительно, что живший в конце ханьской эпохи поэт Цай Юн (133—192) назвал его «чумным божеством». Ведь даже его помощник Юйцян (Сюаньмин), дух Северного моря и одновременно бог ветра, тоже, в сущности, был демоном, насылавшим болезни.
Потомки Чжуаньсюя, как и других небесных государей, расселились очень широко. Например, на Южной равнине было две страны — Цзиюйго и Чжуаньсюйго 72, на Западной равнине находилась страна Шушиго /3, на севере страны Шучуйго и Чжунлуньго 74 — их создали многочисленные потомки Чжуаньсюя. Кроме того, на равнинах запада существовало еще одно племя, называвшееся саньмянь-иби — трехликие и однорукие, которые также были потомками Чжуаньсюя. Эти странные люди жили долго 75.
Среди потомков Чжуаньсюя наиболее известен Пэн-цзу, праправнук Чжуаньсюя. Его отец, Лу Чжун, женился на девице по имени Нюйкуай из рода Гуйфан. Она была беременна три года и никак не могла разродиться. Ей пришлось сделать ножом надрез под левой подмышкой. Так родились три сына, а когда вскрыли с правой стороны,— появились еще трое , и Пэн-цзу был одним из этих детей.
Предание гласит, что некий человек по имени Цзянь и по прозванию Кэн прожил более восьмисот лет — со времени Яо и Шуня вплоть до первых лет династии Чжоу, но он тем не менее сетовал перед смертью на то, что жизнь его была слишком коротка! 77 Почему он прожил так долго? Прежде всего потому, что он был потомком Небесного владыки, и это, естественно, одна из причин столь долгой жизни. Однако не все потомки Чжуаньсюя были столь долговечны. Вероятно, были и другие причины долголетия Цзянь Кэна.
Рассказывают, что Пэн-цзу к концу династии Инь уже было семьсот шестьдесят семь лет, но он не выглядел старым и немощным. Иньский правитель, завидуя Пэн-цзу, послал узнать у него секрет долголетия. Пэн-цзу сказал:
73

— Способ продления жизни, конечно, есть. Однако мои познания в этом очень слабы, и я не смогу раскрыть секрета долголетия. Что же касается меня самого, то, когда я еще не появился на свет, мой отец умер и мать кормила меня до трех лет, а затем тоже умерла и я остался сиротой. Когда вспыхнул мятеж племени цюаньжун *, я отправился в Западный край и провел там более ста лет. С молодых лет по сей день у меня умерло сорок девять жен, погибло пятьдесят четыре сына. В моей жизни было немало горя, которое сильно подорвало мой дух. Если к этому прибавить, что и в детстве я был слаб здоровьем да и питался не очень хорошо — посмотрите, как я худ, пожалуй, скоро уже покину этот мир,— о каком же средстве продления жизни я могу рассказать?!
Пэн-цзу печально вздохнул и тотчас исчез. Прошло еще семьдесят с лишним лет, и, говорят, кто-то видел этого «собравшегося умирать» Пэн-цзу на западной границе Страны зыбучих песков медленно ехавшим на верблюде78. Пэн-цзу не захотел выдать секрета своего долголетия, и люди строили всевозможные догадки. Некоторые считали, что он принимал лекарство из гриба коричного дерева; другие видели секрет его долголетия в умении глубоко дышать 79. Однако это не так. Просто он умел готовить прекрасный фазаний суп. Этот суп он преподнес Небесному владыке, которому тот показался очень вкусным, и он пожаловал Пэн-цзу восемьсот лет жизни. Однако жизнелюбивый Пэн-цзу перед смертью испытывал необычайное сожаление, считая, что не пожил вдоволь и что его жизнь оборвалась в самом расцвете 80.
Лаотун и царевич Чанцинь, потомки Чжуаньсюя, также получили известность. Лаотун был сыном Чжуаньсюя. Его очень мелодичный голос напоминал звучание каменного гонга и колокола 81. Царевич Чанцинь был внуком Лаотуна, который поселился за Северо-Западным морем на горе Яошань 82, где сочинял прекрасные песни.
Они, несомненно, унаследовали музыкальный талант от самого Чжуаньсюя, любившего музыку. Чжуаньсюй как владыка не был совершенен, однако как любитель музыки он обладал высокими достоинствами и был редким ее ценителем.
Еще в юности он поселился за морем на востоке и там на него произвели сильное впечатление прекрасные песни многоголосого хора птиц. Впоследствии его дядя Шаохао специально подарил ему для развлечения цитру цинь и гусли сэ, и после этого он еще более полюбил музыку. Став Верховным владыкой, он с огромным удовольствием вслушивалсй в звуки ветра, напоминавшие звонкую музыкальную мелодию. Поэтому Чжуаньсюй приказал дракону, летающему в небе, создать музыкальные мелодии, подражая музыке ветров восьми сторон света, под названием «Песни облаков». Чтобы порадовать своего прадеда Хуан-ди, ушедшего на покой, он преподнес ему эти песни.
Усердствуя в создании песен, он назначил дракона-свиныо — чжуполуна музыкальным наставником. Это был крокодил длиной около двух чжанов, с короткой пастью и четырьмя ногами; спи¬
74

на и хвост его были покрыты твердой и толстой чешуей, был он ленив, любил поспать и обычно отдыхал с закрытыми глазами. Если же кто-либо задевал его, то он не очень-то церемонился с обидчиком. Хотя он был полным профаном в музыке, но, получив приказ Верховного владыки, он ловко перевернул свое огромное неуклюжее тело, распластавшись, лег позади дворца и стал бить хвостом по своему белому, блестящему, выпуклому животу: «Дун-дун, дун-дун!» Звуки были так прекрасны, что Чжуаньсюй, слушая их, испытал огромное удовольствие 83. Слава об этом животном быстро распространилась среди людей, однако люди оценили не его музыкальные способности, а музыкальные свойства его кожи, и поэтому, к сожалению, род его и его потомки попали в большую беду: люди их ловили и сдирали с них кожу для барабанов. Четкие и громкие звуки таких барабанов удивительно возбуждающе действовали на людей, и будь то на войне, или во время жертвоприношений, или во время веселья, люди не расставались с барабанами. А этих драконов-свиней день ото дня становилось все меньше и меньше 84.
Подобно другим небесным владыкам, Чжуаньсюй, как гласит предание, тоже умер, и после смерти с ним произошло удивительное превращение. Когда с севера подул сильный ветер, подземная вода под действием ветра выступила на поверхность и залила землю. В это время змеи превратились в рыбу, и мертвый Чжуаньсюй благодаря этому превращению прилип к телу одной из рыб и ожил. У ожившего Чжуаньсюя одна половина тела была как у человека, а другая — как у рыбы. Это странное существо называлось юйфу (рыба-женщина). Смысл этого превращения, видимо, состоял в том, что рыба, став его женой, снова вернула его к жизни. Согласно преданию, с Хоу-цзи — предком народа чжоу — произошло такое же превращение: он воскрес в своей могиле и одна половина его тела напоминала рыбу 85.
4
Мы уже говорили, что, после того как великие духи Чжун и Ли, вызванные Чжуаньсюем, перерезали дороги между небом и землею, духи и люди отдалились друг от друга. Постепенно и между людьми появились различия: меньшая часть людей карабкалась вверх, а большая часть, угнетаемая ими, опускалась все ниже и ниже. Занявшие высокое положение стали как бы божествами на земле. Несмотря на то что в эти времена еще не было шкатулки с несчастьями 86, подобной той, которую в качестве приданого бог дал людям, как это рассказывается в древнегреческом мифе, тем не менее среди людей уже тогда появились разнообразные несчастья. В воображении людей день ото дня рождалось все больше и больше удивительных птиц и животных, которые приносили с собой бедствия. Горные леса и водные просторы населялись многочисленными и всесильными духами. Жизнь людей была полна горестей и страха, светлые и темные стороны уже переплелись воедино в этом мире.
75

Например, предание рассказывает о змее с шестью ногами и четырьмя крыльями, которую называли фэйи. Как только ее видели в небе, на земле тотчас начиналась страшная засуха 87. Или о существе, по виду напоминавшем быка, но полосатого, как тигр, по прозвищу Линлин. Его появление всегда сопровождалось сильнейшим наводнением 88. Рассказывают еще о звере фэй, похожем на быка с белой головой, одним глазом и змеиным хвостом. Перейдет он реку — река пересохнет, а по траве пройдет — трава завянет. Стоило ему только появиться, как повсюду в Поднебесной начинался мор 89. Прилетала иногда и птица, похожая на журавля, сама зеленая, с красными полосами, белым клювом и одной ногой, звали ее бифан. Там, где ее видели, обычно вспыхивало удивительное пламя . Появлялась и другая птица, похожая на змею, с четырьмя крыльями, шестью глазами и тремя ногами, звали ее суанъюй; куда бы она ни прилетала, там обязательно начиналось общее смятение 91. Еще говорили о звере, напоминавшем лису с белым хвостом, длинными ушами, и звали его шилан; его появление предвещало войну 92. А когда на землю какого-либо царства опускалась пятицветная птица с человечьим лицом и длинными волосами, то это царство погибало 93. Легенды об удивительных птицах и животных, с которыми люди связывали свои беды, существовали в каждой местности. Человеческая жизнь была тяжела, а птиц и животных люди превращали в символы несчастий.
Естественно, что слагались легенды и об удивительных существах, не вредящих людям, например о диком звере хуань, жившем на горе Сюныпань и своим обликом напоминавшем барана, но без рта. Еще удивительнее то, что его невозможно было умертвить 94. Или, например, о необычайном существе, родившемся за Южным морем, имевшем три сросшихся зеленых тела, звали его шуаншуан95. Таким же странным существом являлся и маленький зверек фэйту — летающий заяц с мышиной головой, обитавший на севере в горах, где был расположен Небесный водоем. Это существо летало по небу, а крыльями ему служила шерсть на спине 96.
Кроме этих зверей и птиц, были и такие, что не только не вредили людям, а, напротив, приносили им пользу, причем большинство из них, и это главное, исцеляло болезни. Например, была одноглазая четырехкрылая птица сяо с собачьим хвостом; согласно преданию, тот, кто съедал ее, вылечивался от болей в животе 97. Говорят, что у больного, съевшего рыбу цзао, напоминавшую карпа, но с двумя куриными лапами, рассасывалась опухоль 98. Человек становился храбрым, если носил пояс из кожи футо — существа, напоминавшего барана с девятью хвостами и четырьмя глазами на спине ". Мясо птицы данху, похожей на фазана, у которой росли усы по обе стороны головы, заменявшие ей крылья, исцеляло глазные болезни 10°. А мясо сюаньгуй — вертящейся черепахи излечивало мо-
76

золи на ногах 101; стоило отведать летающих рыб, 102 и человек переставал бояться грома; отведавшие мяса большой, похожей на человека обезьяны 103 приобретали способность быстро бегать. Мясо птицы циту предохраняло от нечисти 104. Зверей, обладавших чудодейственной силой, было много, но найти их было нелегко.
Птиц и зверей, мясо которых человек употреблял в пищу, было тоже немало: чжухуай 105 и пяоэ 106 с Северных гор, цюнци 107 с Западных гор и гудяо 108 с Южных гор, сецзюй 109 и сицяо 110 с Восточных гор, сицюй 111 с Центральных гор — все они по своему внешнему виду были необычны и обладали жестоким нравом. Они издавали звуки, похожие на плач младенца, и люди их убивали.
К растениям люди относились с любовью, потому что они приносили много пользы. Например, на горе Шаоши росли деревья дисю, у которых было по пять ветвей, раскинувшихся в разные стороны наподобие расходящихся дорог; их листья напоминали листья тополя, цвели эти деревья желтыми цветами и приносили черные плоды. По преданию, стоило съесть сваренный из их листьев и плодов суп, как человек становился спокойным и его трудно было рассердить 112. А на горе Чжунцюй росли деревья хуайму, похожие на дикие груши, с круглыми листьями и красноватыми плодами, похожими на древесную тыкву-папайю. Тот, кто съедал этот плод, приобретал необыкновенную силу — мог вырывать деревья и сокрушать горы из. На горе Шаосиншань росла трава гаи с красными стеблями и белыми цветами, с листьями как у подсолнечника и плодами, напоминавшими дикий виноград. Глупые, отведав этой травы, становились умными 114. На горе Дакуй росла трава ланду, на вид такая же, как тысячелистник, но вся покрытая длинным пухом, цвела зелеными цветами, а ее плоды были белыми. Люди, съевшие похлебку из этой травы, долго жили, а еще эта трава излечивала болезни желудка 115. От нарывов помогала трава хуангуань 116, росшая на горе Чжушань. Растение янтао 1 7 с горы Фэншань уничтожало опухоли; съевший растение цзибо 118 с горы Миньшань мог не опасаться холода. Отравившимся рыбой давали траву май с горы Цзяньшань 119 и другие. Их насчитывалось такое множество, что всех не перечислить.
В каждой местности происходили удивительные вещи: на горе Сюншань имелась пещера вроде медвежьей берлоги, из которой часто появлялись бессмертные. С наступлением лета медвежья пещера открывалась сама собой, а как только приходила зима, закрывалась. Если же пещера неожиданно открывалась зимой, то неизбежно начиналась большая война 12°. Или, например, был некий дух Гэн-фу, о котором мы расскажем ниже. Жил он на горе Фэншань. Там было девять колоколов; каждый год, как только выпадал иней, они начинали тихонько звенеть сами собой 121.
Еще рассказывают о птице ту, жившей на горе Няошутунсюэшань — Горе с норой птицы и мыши, с желто-черным оперением. Или о мыши ту, ничем не отличавшейся от обычных домашних мышей, только хвост был чуть-чуть покороче. Эта птица и мышь вместе выкопали на горе нору глубиной около четырех чи, в
77

которой жили вдвоем в полном согласии: птица выходила наружу добывать пищу, а мышь в норе ведала домашним хозяйством и жили они как любящие супруги 122. Когда у них родилась дочь, они вместе кормили ее до тех пор, пока она не стала взрослой 1 3.
Большинство духов, населявших горы, реки, леса и болота, были злыми, и люди боялись их. Добрых же духов было мало. На/ пример, таким был водяной дух
I Тяньу, живший в долине Чаоян —
I 	^у//. Долине, обращенной к солнцу:
J каждая из его восьми голов имела лицо точь-в-точь как у человека, Пт jj кроме того, у него было восемь ног,
Л десять хвостов и туловище тигра,
W а шкура зеленая с желтыми под-
падинами 124. Горный дух Товэй с w&jlw горы Цзяошань — Горы дикой
лошади, обликом походивший на человека, но с рогами барана и когтями тигра, любил прогуливаться в омутах рек Суйшуй и Чжан-шуй; когда он появлялся, тело его излучало яркий блеск 125; ему, по-видимому, не очень-то нравилось, когда вблизи оказывались люди. Дух Цзимэн жил на горе Гуаншань — Горе блеска. Это было удивительное существо с телом человека и головой дракок на, которое часто погружалось в
^ источник Чжанъюань, каждое его ^ * гг появление обязательно сопровож-
А далось ураганом и ливнями 126.
А На горе Пинфэн жил дух Цзяочун
VgVl с человечьим телом, но с двумя
головами, он был царем всех жалящих насекомых, поэтому обе головы его служили гнездами, где пчелы могли откладывать мед 127; при виде людей он тотчас же убегал подальше. Что же до излучавшего блеск духа Гэн-фу, который часто бродил у Цинлйнчжиюань — Чистого и холодного омута, что вблизи Фэншань — Горы изобилия, то царство, где он появлялся, погибало 128. В реке Яошуй жил безымянный дух, похожий на быка с восемью ногами, двумя головами и лошадиным хвостом. Где он
78

« 129
появлялся, начинались воины . Он возбуждал страх в людях, но сам обычно не осмеливался нападать на них.
Среди всех злых духов и чертей, подобных тем, которые были заключены в шкатулке Пандоры, еще были добрые духи — Тайфэн и маленький небесный правитель по имени Ди-тай, которые приносили людям успокоение и вдохновение. Записи в древних книгах, касающиеся истории о Дитае, очень отрывочны и лаконичны, и известно о нем немного, и только по некоторым его поступкам мы можем установить, что он вел себя как человек. Его деяния охватывали лишь очень небольшую, узкую полоску земли на Центральной равнине, где находились совсем не высокие горы. Можно отметить, что жил он по соседству с духом счастья Тайфэном. Если попытаться быть более точным, то эта местность была где-то в пределах современной провинции Хэнань 130. Взгляните на гору Сююйшань — и вы увидите на ней необычайные, покрытые разноцветными узорами камни, круглые и блестящие, как перепелиные яйца, их называли «шашки Ди-тая». Согласно преданию, эти камни использовались им для молитв и жертвоприношений духам всех стран света. Эти камни были волшебными, люди приносили их домой, варили из них похлебку и ели ее, после чего могли не опасаться бесовского наваждения и нечистой силы. В местности, расположенной недалеко от горы Сююйшань — Горы, дарующей благословение, возвышалась гора Гучжуншань — Гора барабана и колокола. Рассказывают, что Дитай, ударяя в колокол и барабан, зазывал к себе духов всех стран света 131. В некотором отдалении от этих двух гор стояла гора Гаоцяньшань, с нее стекал прозрачный и холодный ручей Дитайчжицзян — Живительная влага Ди-тая. Если человек выпивал этой
79

студеной воды, то он мог не опасаться сердечных недугов ,32. По деяниям Ди-тая видно, что он считался маленьким небесным правителем, милосердным и добрым, несколько напоминавшим сюйского Я-вана, который жил во времена чжоуского Му-вана; и хотя Ди-тай отдалился от людей, он все же заслужил большую любовь у них. Добрый дух Тайфэн был главным духом горы Хэшань — Горы согласия (т. е. горы Дуншоуян-шань) 133. По виду он не отличался от людей, в нем не было ничего необычайного, только сзади торчал тигриный хвост или, по другим версиям, воробьиный,— нам кажется, что наиболее подходящим для него был бы воробьиный хвост, который придал бы его первоначальному доброму облику несколько комический штрих. Он мог своей волшебной силой растрогать небо и землю, вызвать тучи и наслать дождь. Однажды он вызвал сильнейшую бурю, из-за которой Кун Цзя, жестокий правитель династии Ся, заблудился во время охоты. Об этой истории мы еще поговорим, сейчас я хочу лишь рассказать о нем и цзиньском правителе Пин-гуне, жившем во времена Весен и Осеней. Пин-гун и его знаменитый музыкант ІПи-куан приехали к реке Куайшуй. Неожиданно они увидели кого-то, мчавшегося на колеснице, запряженной восемью белыми конями. Приблизившись к ним, тот соскочил со своей колесницы и последовал за колесницей Пин-гуна. Пин-гун оглянулся и заметил, что у незнакомца тело дикой кошки, а сзади волочится лисий хвост. Пин-гун, перепугавшись, спросил у Ши-куана, что это за удивительное существо.
Ши-куан ответил:
— Думаю, что это дух счастья Тайфэн с горы Шоуян. Посмотрите на его красное лицо, по-видимому, он приходил к духу горы Хотайшань выпить вина, а сейчас возвращается, и то, что вы встретили его у реки Куайшуй,— счастливое предзнаменование: вас ждет удача 1 4.
Из этой истории можно заключить, что этот добрый дух приносил людям счастье, поэтому люди хорошо относились к нему. Ему нравилось жить на южном склоне горы Фушань, недалеко от горы Хэшань — Горы согласия. Когда он появлялся, его окружало яркое сияние — это был отнюдь не тот зловещий свет, который исходил от злого духа Гэн-фу. Это был свет любви и беспредельного счастья 135, свет надежды доброго китайского народа. С помощью этого света поскользнувшиеся люди могли вновь подняться и встать, а попавшие в затруднительное положение могли продолжать борьбу.

ГЛАВА IV
ВОЙНА ЖЕЛТОГО ВЛАДЫКИ С ЧИЮ
ТТ
1
омните, мы уже говорили, что Хуан-ди — Желтый владыка был великим духом, появившимся в мире несколько позднее Янь-ди. Слово хуанди *, записанное в древних книгах, соответствует ху ант янь-шанди (августейший верховный владыка неба) 2. Иероглиф ди мы встречаем в «Шицзине» — «Книге песен», «Шуцзине» — «Книге исторических преданий» и «Ицзине» — «Книге перемен», а также в надписях на костях, бронзовых колоколах и треножниках в значении «верховный владыка» 3. Хуан *4, в свою очередь, является определением к ди и подчеркивает блеск и величие владыки. Например, в одном стихотворении «Книги песен», в разделе «Большие оды», сказано: «Хуан — это шанди (Верховный владыка)». В разделе «Малые оды» говорится: «был Хуан-шанди». В «Гимнах царства Лу» сказано: «хуан хуан хоуди» (августейший правитель). Все эти эпитеты подчеркивают идею необычайного величия Шан-ди. В древности правители царств никогда не называли себя ди 5. Только в чжоускую эпоху появляется титул ван — царь, князь; начиная с Вэнь-вана, У-вана и вплоть до последнего Нань-вана, погибшего под ударами царства Цинь, все правители были ванами. В конце эпохи Борющихся царств многие своевольные удельные князья, не удовлетворяясь титулом вана, стали бесцеремонно называть себя ди — владыками. Правитель княжества Цинь стал считать себя владыкой Запада, правитель Чжао— Центра, а правитель Янь — владыкой Севера. Впоследствии Цинь Ши-Хуан, объединив весь Китай и стремясь сделать свой титул более пышным, присвоил себе титул хуанди (августейший император). В последующие эпохи ди стал обычным титулом земных правителей — «император».
81

Прежде чем начать рассказ о Хуан-ди, следует сказать о том, что он самым тесным образом был связан с горным массивом Куньлунь.
Рассказывают, что на Куньлуне стоял величественный и прекрасный дворец Хуан:ди. Это была нижняя столица Хуан-ди, где он проводил время в развлечениях. Во дворце всеми делами ведал небесный дух по имени Луу, весьма свирепый с виду: у него было лицо человека, туловище и когтистые лапы тигра и девять хвостов. Одновременно он еще управлял небесными сферами, разделенными девятью стенами, и был хранителем сокровищ в парке духов. А за дворцовой утварью и одеждой присматривали красные фениксы 6. Хуан-ди в свободное от служебных забот время частенько с удовольствием спускался в эти места 7.
Если он находился в приподнятом настроении, то отсюда отправлялся на северо-восток, к Горе у Реки акаций — Хуайцзяншань, расположенной за четыреста ли от дворца. Здесь были знаменитые висячие сады — сюаныгу (пинпу или юаныгу). Это был самый большой парк на земле. Он был расположен очень высоко, как будто висел в облаках, и поэтому получил такое название. Стоило Хуан-ди подняться вверх, как он тотчас оказывался в своем небесном дворце 8, но об этом читатель уже знает из истории о Фуси. Ведал этим парком небесный дух по имени Инчжао — конь с человечьим лицом и крыльями на полосатой, как у тигра, спине. Этот дух обычно с громким рычанием летал по небу, кружа над четырьмя морями. Если оттуда смотреть на юг, то ночью видны снежные шапки Куньлуньских гор, блестящие и сверкающие, и очертания прекрасного величественного дворца Небесного владыки, вырисовывающегося на фоне этого сияния; на западе — большое озеро Цзиц зэ, окруженное густыми зелеными деревьями, серебристый блеск которого сливался с ночным небом. Это было место, где обитала душа Хоу-цзи, предка народа чжоу. На севере возвышались величавые скалистые горы Чжупишань, в которых жили Хуайгуй и Лилунь, над их вершинами постоянно кружили могучие ястребы и коршуны. На востоке виднелись обрывистые зубчатые горы Хэншань высотою около четырех чжанов, там собирались духи Юцюнгуй, жившие на их склонах. Кроме того, Хэншань были обиталищем коршунов и ястребов.
Предание рассказывает, что в этих горах жила огромная птица, по-видимому хищная, у которой как-то родилось четверо птенцов. Когда они подросли и покрылись густыми перьями, а крылья их окрепли, они разлетелись к четырем морям. Мать понимала, что их дом — обширные небо и степи и не пыталась их удержать в гнезде, она лишь жалобно причитала, провожая своих любимцев, улетавших в разные стороны. Ее скорбный плач сотрясал землю, как будто это был плач всех матерей, провожавших своих любимых детей в далекий путь 9. Кругом было так красиво! Прямо под висячими садами из-под земли бил родник. Вода в нем была так чиста, что и соринки не найдешь, и холодна — до костей пробирала. Называли его Яошуй — Яшмовая вода, он впадал прямо в Яочи — Яш¬
82

мовый пруд, что поблизости от гор Куньлунь. Яшмовые воды охранял безымянный небесный дух, похожий на быка, с восемью ногами, двумя головами и конским хвостом; голос его напоминал звуки горна, и там, где его видели, начиналась война 10.
Куньлунь окружала со всех сторон яшмовая ограда. С каждой стороны было по девять колодцев и по девять ворот , внутри ограды среди скал — дворец Хуан-ди, окруженный пятью стенами с двенадцатью башнями 12. На самом высоком месте рос рисовый колос высотою четыре чжана и в пять обхватов; на запад от него росли жемчужное дерево, нефритовое дерево, жили там феникс и птица луанъ, головы которых обвивали змеи, ногами они попирали других змей, а с их грудок свешивались красные змеи. На восток от колоса росли дерево шатан и дерево лангань. На дереве лангань вырастал прекрасный нефрит, похожий на жемчуг, величайшей ценности, который служил пищей этим птицам. Хуан-ди специально послал трехглавого духа Личжу со сверкающими глазами, чтобы он поселился на дереве фучан, что рядом с деревом лангань, и охранял его. Личжу лежал на дереве, и три его головы по очереди засыпали и просыпались. Глаза его светились ярким светом и могли видеть каждую пушинку в темное осеннее время. Днем и ночью он зорко следил за малейшим движением около дерева лангань; если появлялся кто-либо, наделенный небесным талантом, он не осмеливался даже тронуть его 13.
К югу от громадного рисового колоса росло темно-красное дерево, здесь жили орел и ядовитая змея, шестиглавый дракон и невиданное чудище шижоу — «зрячая плоть». На север от него росли бирюзовое, яшмовое, жемчужное и черное нефритовое деревья. На них зрели жемчуг и красивая яшма, а на дереве узорного нефрита рос разноцветный пятнистый нефрит. Там же росло дерево бессмертия. Вкусивший его плоды жил вечно. На деревьях жили фениксы и птица луанъ, головы которых прикрывали щиты. А из земли бил родник с чистой и прозрачной водой, прозванный Лицюань — Сладкий источник, вокруг него росли причудливые деревья и цветы. Он всем был хорошо известен, как и Яшмовый пруд на горе Куньлунь. Расскажем теперь и о самом удивительном — о шижоу 14.
Шижоу часто упоминается в «Книге гор и морей». Всегда, когда речь заходит о знаменитых горах и реках или о могилах знаменитых правителей древности, рассказывается и об этом чудище. Что же это такое? Оказывается, что это живое существо, совершенно лишенное костей и конечностей, представлявшее собой только ком мяса, несколько напоминавший печень быка, но с парой маленьких глаз. Это странное существо люди считали самой прекрасной пищей, так как, согласно преданию, его мясо нельзя было съесть без остатка: съешь кусок, а на этом месте вырастает такой же, и шижоу вновь обретает прежнюю форму 15. Для великих предков, покоившихся в земле, оно служило никогда не истощающейся пищей, и если это чудище было под рукой, то не приходилось задумываться, чем наполнить желудок. О нем всегда мечтали пу¬
83

тешествующие — взяв его с собой, незачем было бы брать в дорогу множество продуктов. О подобных существах мы встречаем записи и в других книгах. Так, рассказывают, что в области Юсе была корова шаогэню *16. Отрезали от нее несколько цзиней мяса, а через день оно снова вырастало. Ее тело было черного цвета, рога тонкие и длинные — более четырех чи. По меньшей мере через каждые десять дней нужно было отрезать у нее мясо, иначе она могла погибнуть. По преданию, в стране юэчжи разводили также овец с необычайно толстым и жирным хвостом, который весил около десяти цзиней, люди отрезали этот хвост и готовили из него пищу. И самое интересное — через некоторое время у этих овец вновь вырастал такой же хвост 17.
Сейчас мы на время оставим этих удивительных животных и вернемся к Куньлуню. Это был действительно необычайно высокий хребет, не имевший себе равных. Его пики громоздились один над другим и напоминали крепостные стены, которые возвышались девятью рядами. Его высота от подножия до наивысшей вершины, как рассказывают, достигла одиннадцати тысяч ста четырнадцати бу (шагов) двух чи и шести цуней 18. Внизу у подножия хребта протекала глубокая река Жошуй — Слабая вода. Хребет кольцом опоясывали огненные горы, на них росли деревья, никогда не сгоравшие дотла. День и ночь горели они, но даже ураган не мог раздуть огонь сильнее, а ливень, льющий как из ведра, не мог погасить его. Это мощное пламя испускало яркий блеск, освещая стоявший на вершине гор Куньлунь необычайно величественный прекрасный дворец Хуан-ди. В этом огромном пламени жила мышь, величиной, однако, поболее быка, а весом в тысячу цзиней, ее шерстинки, достигавшие длины в два чи, были тонки, как шелковые нити. Эта мышь, обитавшая среди огня, была красного цвета, но стоило ей выйти из пламени, она становилась белой как снег. Выйдя из огня, мышь обливала себя водой и издыхала, и тогда ее шерсть стригли, пряли нить и ткали ткань, а потом шили из нее
84

одежду. Эту одежду никогда не надо было стирать, а если она пачкалась, нужно было лишь бросить ее в огонь, и она вновь становилась чистой, как новая, и люди ее называли хохуаньбу — «ткань, которую стирают в огне» ,9. Во дворце на Куньлуне имелись огромные ворота, обращенные на восток — Кайминмэнь — Ворота рассвета, они первыми встречали лучи восходящего солнца. Перед воротами обитал зверь-дух по имени Кайминшоу, с таким же крупным туловищем, как у тигра, с девятью головами, каждая из которых имела человечье лицо. Он стоял с грозным видом на скале перед воротами, охраняя дворец — «обитель всех духов» 20.
Среди дворцов, посещаемых Хуан-ди, был еще дворец на горе Цинъяошань (в современном уезде Синьань, провинции Хэнань). Эта гора была сравнительно невелика, и на ней, скрытый от всех, стоял другой дворец Хуан-ди 21; управляющим в нем был дух по имени Уло, с человечьим лицом, пятнистой, как у барса, шкурой, белыми зубами, уши его украшали золотые серьги, голос его звучал мелодично, как звон нефритовых подвесок — «цзин-дон!». Словом, вид его был неплох. И на память нам сразу же приходит горный бес из «Девяти напевов» Цюй Юаня 22. Согласно «Книге гор и морей», эта местность особенно привлекала женщин, так как в ее окрестностях водилась птица с зеленым туловищем, светло-красными глазами и красным хвостом, напоминавшая дикую утку; женщина, отведавшая ее мяса, могла ожидать рождения ребенка. Там же росла трава сюньцао с граненым стеблем, цвела она желтыми цветами и приносила красные ягоды — тот, кто отведывал эти ягоды, становился очень красивым 23. И можно предположить, что Уло — это образ очаровательной женщины-духа, напоминавшей по внешнему виду горного беса. В «Девяти напевах» есть несколько строчек, описывающих внешность и нрав некой красавицы. Мне кажется, что это относится и к духу Уло с горы Цинъяошань.
В далеких горах Востока живет прекрасная дева,
Одетая в листья смоковниц,
С поясом из повилики,
Очи ее лукавы,
Прелестна ее улыбка,
Ласково ее сердце И красота чудесна.
В упряжке — красные барсы,
За нею следуют лисы,
В магнолиях колесница,
Флаг — из веток корицы.
Вся в цветах ароматных И ароматных травах —
Она их подарит людям,
Милым ее сердцу.
(Она поет.)
«В глухой бамбуковой чаще Живу я, не видя неба,
Дорога ко мне опасна,
85

И прихожу я поздно,
И одиноко ночью Стою на горной вершине. Внизу подо мною тучи И облака клубятся,
Туманы и днем и ночью,— Темно впереди и пусто,
И вдруг налетает ветер,
И ливень шумит во мраке...
Я ради тебя осталась,
Забыла домой вернуться. Кончается год. Кто знает, Останусь ли я красивой? Собрать чудесные травы Хочу я в горах Востока,
Где громоздятся камни И пуэрарии вьются.
Я недовольна тобою — Вернуться домой забыла. Найдешь ли ты, милый, время, Чтобы меня вспомнить?» .
По другим записям, это горный дух, насылающий иней. С таким толкованием из «Книги гор и морей» 25 не все согласны, но это объяснение появилось очень давно, и вряд ли оно было лишено оснований.
Неподалеку от Куньлуня на горе Мишань были залежи мягкого белого нефрита, из которого била фонтанчиком мягкая как воск, белая и блестящая паста; ею-то и питался ежедневно Хуанди.
Остатками пасты поливали даньму — киноварное дерево, и раз в пять лет на нем распускались разноцветные благоухающие цветы, а потом созревали ароматные плоды — все разные на вкус. Хуан-ди перенес прекрасные нефриты с горы Мишань и посадил их на солнечном склоне горы Чжуншань, и там тоже выросло множество твердых и прозрачно чистых, влажно блестящих и крупных, свер-
86

кающих всеми цветами прекрасных нефритов. И тогда духи и бесы, земные и небесные, стали лакомиться ими.
Если людям удавалось добыть кусочек этого красивого нефрита, они вырезали из него украшения и носили их на поясе. Говорили, что такие украшения защищали от наваждений и бесовских чар 26.
Хуан-ди любил путешествовать по Куньлуню. Однажды он приехал туда с реки Чишуй — Красной реки и, уже собравшись возвращаться, по неосторожности уронил свою самую любимую черную блестящую жемчужину где-то вблизи Красной реки. Обеспокоенный потерей, тотчас послал он умнейшего из небесных духов по имени Чжи *27 отыскать драгоценность. Тот обыскал все, но не нашел и следа жемчужины, вернулся с пустыми руками и доложил Хуан-ди о неудаче. Тогда Хуан-ди послал духа Личжу, что лежал на дереве фучан и стерег нефритовое дерево лангань. Хоть и было у него три головы и шесть глаз, каждый из которых излучал удивительный свет, но и он не нашел жемчужины. Ничего не оставалось Хуан-ди, как послать на поиски самого сильного из небесных духов по имени Чигоу. Обыскал все вокруг Чигоу и, потеряв надежду, возвратился — негде ему было применить свою силу в столь тонком деле. И вот в конце концов послал Хуан-ди духа Сянвана, известного в царстве духов своей беспечностью и рассеянностью.
Сянван беззаботно полетел к берегу Красной реки, бросил беглый рассеянный взгляд —ха! — вот уж поистине говорится: «Один износил железные туфли, да ничего не нашел, другой сразу все приобрел, не приложив усилий»,— черная сверкающая жемчужина преспокойно лежала в густой траве. Сянван подобрал ее, прилетел к Хуан-ди и вернул ему драгоценность.
Хуан-ди, увидев беспечного и рассеянного Сянвана, так быстро отыскавшего жемчужину, воскликнул, не сдержав своих чувств:
— Ай! Никто не мог отыскать, а Сянван сразу же нашел. Поистине удивительно! 28
И Хуан-ди поручил беречь свое самое дорогое сокровище способному и удачливому Сянвану.
«Способный и удачливый» Сянван, взяв жемчужину, беспечно бросил ее в свой широкий рукав и каждый день, как и прежде, неторопливо летал без дела в разных направлениях. Об этом узнала одна девица из рода Чжэньмэн, придумала хитрость и выкрала жемчужину. Разгневанный Хуан-ди учинил расследование и послал небесных духов схватить девушку. А та, испугавшись наказания, проглотила жемчужину, прыгнула в реку Вэньчуань (ныне это река Миньцзян в провинции Сычуань) и превратилась в чудище с телом дракона и лошадиной головой, которое назвали Цисян — Удивительный облик. С этих пор она стала духом реки Миньчуань. Рассказывают, что когда великий Юй боролся с потопом и наводнениями и строил дамбы, то он начал свою деятельность с реки Вэньчуань и она помогала ему 29.
По другой версии, Хуан-ди так и не нашел своей черной жем¬
87

чужины, оброненной на берегу реки Чишуй, но там, где он ее потерял, выросло излучавшее сияние дерево, немного похожее на кипарис с жемчужинами вместо листьев. По обеим сторонам от главного ствола выросло еще по стволу — издали как будто хвост кометы, и прозвали это дерево саньчжушу — Тройное жемчужное дерево .
2
Хуан-ди был не только верховным владыкой, но, по преданию, и верховным правителем Центра. У каждой страны света — Востока, Запада, Юга и Севера — также были свои верховные правители. В первой и второй главах книги мы уже кратко рассказали об этих четырех правителях. Сейчас мы вновь вернемся к ним. Верховным владыкой Востока был Тайхао, а его помощником — дух дерева Гоуман, который держал в руках циркуль и ведал весной. Верховным владыкой Юга был Янь-ди, а его помощником — дух огня Чжужун, державший в руках коромысло весов и управлявший летом. Верховным владыкой Запада был Шаохао, а помогал ему дух металла Жушоу, державший в руках плотничий угольник и управлявший осенью. Владыкой Севера был Чжуаньсюй, его помощником — дух воды Сюаньмин, т. е. тот же Юйцян, дух моря и ветра, в руках он держал гири и управлял зимой. Сам же Хуан-ди жил в центре небесных дворцов, его помощником был дух земли Хоу-ту, который держал в руках веревку и управлял всеми частями света. По картинам, изображающим царство богов, видно, как прекрасно управлялась вселенная, без единого изъяна, в точном соответствии с идеалом 31.
Прежде чем стать божеством Центра, Хуан-ди боролся и одержал победу над божествами четырех стран света. В утерянном сочинении автора III в. н. э. Цзян Цзи (цитируется по «Императорскому обозрению годов Тай-пин», цз. 79) говорится:
«Вначале Хуан-ди, заботясь о жизни народа, не любил войн, но боги, титуловавшиеся цветами стран света, совместно строили против него козни, так что пограничные города жили в постоянной тревоге и жители их не расставались с кольчугами. Хуан-ди вздохнул и сказал: ,,Когда государь в опасности, народ неспокоен; когда властитель теряет государство и у подданных новый хозяин, причина бед заключается не в чем ином, как в попустительстве разбойникам. Ныне я поставлен править народом, но четыре разбойника противятся, то и дело собирают войска44. Тогда он поднял свое войско, чтобы уничтожить четырех владык».
Хотя этот рассказ и похож на историческую запись, на самом деле он лишь миф, приобретший историческую окраску. Выражение «пять богов» появилось уже в эпохи Весен и Осеней и Борющихся царств (например, в «Веснах и Осенях Янь-цзы» и у Цюй Юаня). Под пятью государями там, конечно, подразумевались не императоры-люди, а верховные правители пяти стран света. Число пять отражает, очевидно, новый порядок во вселенной, установлен¬
88

ный Хуан-ди после разгрома четырех богов. В приведенной выше фразе Цзян Цзи «титуловавшиеся цветами стран света» из-под исторического покрова проглядывает подлинный облик мифа. Ведь все небесные владыки, включая Хуан-ди, действительно имели в своем имени тот или иной цвет: владыка Центра — Хуан-ди именовался Желтым, владыка Востока Тайхао — Зеленым, владыка Юга Янь-ди — Красным, владыка Запада Шаохао — Белым, владыка Севера Чжуаньсюй — Черным. В этих наименованиях сказалось, конечно, лишь эстетическое восприятие древними стран света, а не какие-либо исторические факты. Так что у Цзян Цзи записано, по сути дела, древнее предание. В книге «Сунь-цзы» (ранее приписывалась Сунь У, жившему в период Весен и Осеней, ныне доказано, что написана Сунь Бинем в период Борющихся царств) говорится, что «именно благодаря разделению армии на четыре части Хуан-ди победил четырех богов» (гл. «Син цзюнь»). Это наиболее раннее упоминание данного мифа. Однако, к сожалению, Сунь-цзы говорит об этом лишь в связи со своей стратегией «четырех армий» и нс приводит никаких подробностей.
Обликом Хуан-ди был весьма необычен,— по преданию, у него было четыре лица 32, это было очень удобно для него как для верховного правителя Центра, так как он мог одновременно наблюдать за всеми четырьмя странами света *33. Всякое событие, где бы оно ни происходило, не могло укрыться от его взора, и он был самым справедливым судьей всех своевольных духов, по вине которых возникали ссоры, часто переходившие в кровопролития. Например, сын Чжулуна, духа горы Чжуншань, с человечьим лицом и туловищем дракона по имени Гу, и другой дух, Циньпэй, тайно убили на юго-востоке гор Куньлуня духа Баоцзяна, или, иначе, Цзуцзяна. Когда об этом стало известно Хуан-ди, он страшно разгневался и немедленно направил посланца на землю, чтобы убить их в местности Яояй на восточном склоне горы Чжуншань и тем самым отомстить за бедного Баоцзяна. Однако эти два злодея не утихомирились: Циньпэй превратился в большую птицу-рыболова с твердым красным клювом и белой головой, с когтями тигра и черными узорами на спине, напоминавшую орла, с голосом, подобным утреннему крику лебедя. Когда она появлялась, начиналась жестокая война. Гу также превратился в птицу цзюнь, напоминавшую сову с прямым, твердым клювом, с красными когтями и белой головой, с желтыми узорами на спине, с голосом почти таким же, как у огромной птицы-рыболова; в том месте, где она появлялась, наступала жестокая засуха 34.
Еще можно рассказать о небесном духе Эрфу со змеиным телом и человечьим лицом. У него имелся слуга по имени Вэй, который был злым и все время подстрекал своего господина тайно убить другого небесного духа — Яюя, имевшего тоже змеиное тело и человечий лик. Хуан-ди, узнав об этом, немедленно приказал схватить негодяя, доставить связанным на гору Шушушань, что на Западе, надеть на его правую ногу колодку, скрутить руки, а самого привязать к большому дереву на вершине горы. Так он был
89

наказан за свое преступление 35. По другой версии, он через несколько тысячелетий был освобожден людьми из каменной темницы 36. Что же до безвинно убиенного Яюя, то Хуан-ди пожалел его: приказал перенести останки Яюя на гору Куньлунь и велел шаманам У-пэну, У-ди, У-яну, У-ли, У-фаню и У-сяну снадобьем бессмертия вернуть его к жизни 37. В конце концов он воскрес, однако тотчас убежал, бросился в пучину реки Жошуй у подножия Куньлуня и, совершенно изменив свой нрав 38, превратился в удивительное существо, поедавшее людей. О нем мы еще расскажем в главе «История стрелка И и его жены Чанъэ».
Величественный и всеми почитаемый Хуан-ди был высшим властителем в царстве духов. Все подчинялись его приказаниям, все признавали его власть. Он управлял не только царством небесных духов, но и царством бесов, над которым властвовал подчиненный ему Хоу-ту 39. Хуан-ди заставил двух братьев, Шэньту и Юйлэя, взять под свое покровительство бесов, бесцельно бродивших в мире людей. Эти два брата жили на горе Таодушань — Персиковой столицы, что около Восточного моря. Здесь росло огромное персиковое дерево, ветви его кроны отбрасывали тень на целых три тысячи ли. На верхушке этого дерева сидел золотой петух. Когда первый солнечный луч попадал на него и он слышал крик нефритового петуха, жившего на дереве фусан, он также начинал петь вместе с ним 40. В это время духи Шэньту и Юйлэй стояли с воинственным видом среди ветвей с северо-восточной стороны в преддверии обители бесов и наблюдали за тем, как бесы возвращались из мира людей (говорят, что они выходят только вечером и, не дожидаясь первого крика петухов, скрываются). Если среди бесов появлялся особенно жестокий и коварный, безрассудно обижавший добрых людей, то эти два брата с ним не церемонились и, связав его тростниковой веревкой, отправляли связанного на съедение огромному тигру, жившему на горе. Таким образом, же-
90

стокие бесы, побродив по земле, не осмеливались совершать чтолибо безрассудное. Поэтому-то, когда человеку исполнялось тридцать лет, его близкие вырезали из персикового дерева фигурки двух духов, символизировавшие духов Шэньту и Юйлэя, которые держали в руках тростниковую веревку. Изображения ставились по обе стороны дверей, а на самих дверях рисовали огромного тигра, который охранял дом от бесовского наваждения. Иногда для упрощения на дверях рисовали этих двух братьев или же, еще проще, писали только их имена, и говорят, что это оказывало такое же действие. Так они превратились в традиционных популярных в народе духов — стражей дверей 41. Были еще и другие духи дверей, которые изображались в виде полководцев, державших в руках оружие: один именовался Цинь-цзюнь — Полководец Цинь, а другой Хушуай — Главнокомандующий Ху. По преданию, танский император Тай-цзун во время болезни, увидев беса и перепугавшись, позвал двух полководцев — Цинь Шубао и Ху Цзиндэ и приказал им охранять вход в спальню, и бесы больше не появлялись. Впоследствии эти полководцы стали духами дверей в аристократических домах, но они не связаны с народными духами Шэньту и Юйлэем 42.
На стражей дверей Шэньту и Юйлэя были несколько похожи еще шестнадцать духов с Южной равнины. У всех у них были маленькие лица, красные плечи, руки перекручены одна с другой. Они по ночам охраняли Хуан-ди, ходили дозором и следили, не совершает ли ночью кто-либо из дьяволов и бесов дурных дел, оберегая сладкий сон старого Хуанди в одном из его дворцов.
Днем они скрывались, а ночью появлялись вновь.
Люди называли их еюшэнь — «духи, бродящие в ночи». И если ночью на равнине кто-либо сталкивался с ними, то все знали, что это духи несут свою службу, и никто не удивлялся этому 43.
91

Однажды Хуан-ди отправился путешествовать к горам Хэншань, что к востоку от горы Куньлунь. И неожиданно на берегу моря встретил духа-зверя по прозвищу Байцзэ, который был необычайно умен и умел говорить по-человечьи. Ему были ведомы все духи небесные и бесы земные. Он знал наперечет всех оборотней (в которых превратились неприкаянные, бродячие души), живущих среди гор, лесов, рек и озер. Он мог, не перепутав, назвать, какие оборотни, духи и чудовища живут на такой-то горе, какие оборотни и драконы водятся в такой-то реке, какие шутки творит нечистая сила на дорогах и что за оборотни и духи-волки бродят по могилам. Хуан-ди стало грустно и обидно, что он, правитель вселенной, не изучил всего так подробно, как Байцзэ. Поэтому повелел он нарисовать карту, изобразить на ней всех духов, которых назвал Байцзэ, а сбоку сделать подписи и пояснения. Всего получилось одиннадцать тысяч пятьсот двадцать названий. С тех пор Хуан-ди стало очень удобно управлять всей нечистой силой 4 .
У Хуан-ди, так же как и у других небесных императоров, было множество детей и внуков. Одни стали небесными духами, а другие сошли в мир людей и дали начало новым народам. Например, дух моря Юйху *45 с птичьим туловищем, человечьим лицом и двумя желтыми змеями, свисающими из ушей, был сыном Хуан-ди, его сын Юйцзин (он же Юйцян) был тоже духом моря. Один из них управлял Восточным морем, а другой Северным . Укравший с неба волшебную саморастущую землю сижан, чтобы усмирить великий потоп, великий дух Гунь был внучатым племянником Хуанди 47, Чжуаньсюй — правнуком Хуан-ди 48, Чжун и Ли, прервавшие путь между небом и землей, были внуками Хуан-ди в пятом колене 49, собачьи жуны 50, северные ди 51, народ мяо 52 и народ мао, или волосатые 53,— все эти народы тоже потомки Хуан-ди, так что Хуан-ди — это общий предок людей и богов, и это объясняет, почему он рисуется в мифах столь великим.
Великий Хуан-ди, рассказывает легенда, встретился с духами и бесами всей Поднебесной на Великой западной горе — Ситайшань. Он восседал на драгоценной колеснице, запряженной слонами, шестерка драконов летела следом. Птица бифан, похожая на аиста, с человечьим лицом и белым клювом, с красными пятнами на синем оперении, с одной ногой, умевшая кричать только «бифан-бифан», правила колесницей. Всюду, где она появлялась, вспыхивал таинственный огонь 54. Чию со стаей волков и тигров прокладывал ему путь. Позади них Юй-ши — Повелитель дождей и Фэн-бо — Хозяин ветров сметали с дороги пыль. Хозяина ветров звали Фэйлянь, у него была птичья голова с парой рогов, тело оленя со змеиным хвостом и пятнистое, как у барса 55.
Повелитель дождей имел имя Пинхао, иногда его еще звали Пинъи, внешностью он напоминал шелкопряда. Такой вот маленький, а достаточно было одного его знака, чтобы небо покрылось тяжелыми тучами и в мгновение ока полил проливной дождь, как из опрокинутого таза 56.
92

Все остальные бесы и духи также следовали за колесницей Хуан-ди. У некоторых из них были птичьи тела и драконьи головы, у других — лошадиные с человечьим лицом, у третьих — человечье лицо, но змеиное туловище, у четвертых туловище походило на восьминогую свинью со змеиным хвостом... удивительные чудовища, и все разные 57. Фениксы плясали в небе, а крылатые змеи припадали к земле. Можно только представить себе, какое это было величественное зрелище!
Возрадовался Хуан-ди и сочинил музыку, получившую название цинцзюэ. Она была печальной, волнующей и поистине могла «тронуть небо и землю, взволновать духов и бесов» 58.
Цзиньский князь Пин-гун, живший в период Весен и Осеней, очень любил музыку. Когда он устроил пир на башне Шии в честь навестившего его вэйского князя Лин-гуна, то услышал, как музыкант Ши-Цзюань, сопровождавший гостя, заиграл печальную мелодию — циншан. Она не понравилась ему, и он спросил своего музыканта ПІи-куана:
— Неужели циншан и в самом деле самая печальная музыка?
— Цинчжи еще печальнее, — ответил музыкант.
Пин-гун приказал сыграть и эту мелодию. Ши-куан, взяв цитру, заиграл, и тотчас с юга прилетели шестнадцать черных с красным отливом аистов, выстроились на башнях городских ворот, вытянули шеи, расправили крылья и стали петь и танцевать, в такт музыке. Все гости были очень довольны, а больше всех князь Пин-гун. Он поднял кубок с вином за здоровье Ши-куана и спросил у него:
— Это и есть самая печальная мелодия?
— Все-таки она не сравнится с цинцзюэ.
Тогда князь велел Ши-куану сыграть и цинцзюэ. Тот пояснил, что эта музыка исполнялась, когда Хуан-ди встретился с бесами и духами на горе Ситайшань, и ее нельзя играть просто так — можно навлечь беду. Князь настаивал, и музыканту пришлось подчиниться. Он снова взял цитру и заиграл. Только тронул струны, как на северо-западе появились тучи и обложили все небо. Ударил по струнам во второй раз — налетел страшный ветер и полил дождь. Капли дождя были крупные, словно градины. Ураган снес с домов черепицу, а занавеси и полог на башне изорвал в клочья, опрокинул на пол блюда с яствами и котел с супом с пиршественного стола и даже сплющил их. Испуганные гости разбежались в разные стороны. Пин-гун со страху забрался в угол галереи. После этого в царстве Цзинь три года стояла ужасная засуха, Пин-гун тяжело заболел и слег. Разве можно простым смертным слушать небесную музыку? 59.
3
Огромным событием во времена Хуан-ди была война с Чию. О ней уже шла речь выше. Ведь именно Чию, ведя за собой стаи волков и тигров, прокладывал Хуан-ди дорогу к горе Тайшань. Почему же он вдруг затеял войну с Хуан-ди?
93

Согласно моим недавним разысканиям, очень возможно, что Чию пошел войной на Хуан-ди («Книга гор и морей», разд. «Дахуан бэй цзин») с целью отомстить за Янь-ди. Борьба между Хуан-ди и Янь-ди — одна из самых больших войн в китайской мифологии, не меньшая по значению, чем воспетая Гомером Троянская война. Так, в книге «Гуй цзан» говорится: «Некогда бог сражался с Яньди на равнине Чжолу. Перед боем он обратился к прорицательнице Сянь, та ответила: „Поистине есть на нем вина!“. В «Веснах и Осенях Люя»: «Оружие известно с давних пор, Хуан-ди пришлось прибегнуть к воде и огню». В «Хуайнань-цзы»: «Хуан-ди удалось схватить Янь-ди благодаря пожару». В «Исторических записках» Сыма Цяня говорится: «Хуан-ди обучил медведей, леопардов, барсов и тигров для битвы с Янь-ди на равнине Бань-цюань; лишь после трех сражений смог он осуществить свои намерения». Следовательно, записи предания об этой войне появлялись с Борющихся царств вплоть до династий Цинь и Хань. «Новая история» сообщает даже о том, что битва Хуан-ди с Янь-ди была настолько жестокой, что «палицы плыли в потоках крови». После того как Яньди был разбит и отступил с войском на юг, появился «его потомок» Чию («Дуньцзя кайшань ту» в издании «Фрагменты из утерянных книг, собранных печатней Юйханынаньфан»). Чию выступил под именем Янь-ди (об этом сообщает «Древнейшая история» Ло Би в «Биографии Чию»), чтобы отомстить за него. «История Чжоу» в гл. «Чанмай» рассказывает: «Чию изгнал Хуан-ди (он же Янь-ди), начал бой на берегу Чжолу, но попал в безвыходное положение». Сообщение о том, что Чию изгнал Янь-ди — явная ошибка, вызванная, очевидно, тем, что он принял имя последнего. Куафу, который сражался бок о бок с Чию и был позднее убит Инлуном, был потомком Янь-ди. («Книга гор и морей», разд. «Хайнэй цзин»: «Янь-ди родил Яньцзюя, Яньцзюй родил Цзебина, Цзебин родил Сици, Сици родил Чжужуна, Чжужун родил Гунгуна, Гунгун родил Хоу-ту»; там же, разд. «Дахуан бэй цзин»: «Хоу-ту родил Синя, Синь родил Куафу»). Синтянь, который, по сообщению из «Хайвай си цзина», «боролся с Хуан-ди из-за власти над духами и продолжал плясать, держа в руках щит и копье», даже после того, как ему отрубили голову, был приближенным Янь-ди. Гунгун боролся с правнуком Хуан-ди Чжуаньсюем «из-за власти над богами и в гневе ударился о гору Бучжоу» («Хуайнань-цзы», гл. «Тянь вэнь»), он также был потомком Янь-ди. Итак, все эти персонажи, связанные с Янь-ди, один за другим поднимались на борьбу с Хуан-ди или его потомками; нетрудно понять, что они сражались не ради удовлетворения собственного честолюбия, а во имя одной общей цели — вернуть территории и власть, утраченные тем или иным сонмом богов. Очень возможно поэтому, что борьба между Чию и Хуан-ди является продолжением и даже важнейшим этапом борьбы между Хуан-ди и Янь-ди. В этом смысле и следует понимать текст настоящего и следующего разделов.
В глазах некоторых людей Чию — злое небесное божество, в действительности же это название племени храбрых великанов 60.
94

Это племя жило на юге, и люди его считались потомками Яньди 61. В древних книгах говорится: у Чию было восемьдесят один или семьдесят два брата, каждый из них был страшен и необычен, имел медную голову с железным лбом, звериное тело, коровьи копыта, четыре глаза и шесть рук, все братья умели говорить почеловечьи 62. Сам же Чию, согласно народным преданиям, имел человечье тело, коровьи копыта, четыре глаза и шесть рук. Рассказывают также, что на голове у Чию рос крепкий и острый рог, а когда волосы за ушами вставали торчком, они напоминали мечи и трезубцы 63. Некоторые считают, что у Чию было восемь рук и восемь ног 64, словом, всюду говорится по-разному. Можно сказать, что Чию относился к необычному племени, которое состояло то ли из богов, то ли из людей, но все же, судя по легендам, они были более похожи на волов, но можно поверить и тому, что это — потомки Янь-ди с человечьим телом и головой вола.
Удивителен не только внешний вид Чию, еще удивительнее то, чем он питался. Его обычной пищей были песок, камни и куски железа 65. Он был искусен в изготовлении различного оружия: остроконечных копий, прочных и острых трезубцев, гигантских топоров, крепких щитов, легких луков и стрел. Все это он делал своими руками 66. Кроме того, он был наделен, и об этом стоит сказать прежде всего, божественной силой, намного превосходившей силы людей. По-видимому, обладая исключительными способностями и огромной выносливостью, он не мог быть смиренным и сдержанным, и у него однажды зародилась дерзкая мысль: у всеми уважаемого верховного владыки отобрать престол и самому занять его. Когда Хуан-ди собрал на горе Ситайшань добрых и злых духов Поднебесной, Чию тоже явился, чтобы проявить покорность, но как знать, не было ли у него уже тогда мысли разузнать о силах противника. Вернувшись домой, прикинул в уме, что хотя у Хуанди и немало сил, но дело ведь не в этом: если взяться по-настоящему за оружие, то еще неизвестно, кто победит.
Перед тем как начать борьбу за престол, Чию решил сперва отобрать престол у своего предка Янь-ди, укрепить свое могущество, а уж там, подумал он, будет видно. И действительно, он поднял своих братьев, у которых давно чесались руки, и, ведя за собой толпы призраков и злых духов гор, рек, деревьев и скал, внезапно напал на старого бога. Дух солнца Янь-ди обладал божественной силой, да кроме того его военачальником был дух огня. Однако он не был готов к отпору врагам — ведь Чию напал так внезапно и нагло. Кроме того, гуманный Янь-ди боялся, что война принесет людям бедствие, и поэтому уступил юг Чию и бежал на север в Чжолу. Так легко, без труда, престол повелителя Юга оказался в руках Чию. Завладев им, Чию, будучи потомком Янь-ди, «исправляя имена* и говоря о покорности», сам стал именовать
* «Исправление имен» — один из конфуцианских принципов, заключавшийся в том, что имя (наименование) должно соответствовать сущности вещи, или качествам того, кто носит данное имя (примеч. пер.).
95

себя Янь-ди 67. Замыслы этого самозваного Янь-ди были велики и обширны, он не успокоился на ничтожном положении небесного правителя одной из сторон света, он по-прежнему считал своей главной целью захват престола верховного владыки Центра — Хуан-ди. Мы уже говорили выше, что живший на юге народ мяо вел свой род от Хуан-ди и славился своей храбростью. Чию, чтобы усилить свои войска и осуществить свои коварные планы, как раз и выбрал этот народ. Всяческими способами подстрекал он народ мяо подняться вместе с ним против Хуан-ди и в конце концов добился того, что этот отважный народ пошел за ним68.
Понимая, что время благоприятствует ему, Чию повел свое войско: медноголовых и железнолобых братьев, храбрый и воинственный народ мяо, злых духов гор, рек, деревьев и скал и всякую нечисть — и, сокрушая все на своем пути, подошел к знаменитому древнему полю брани — Чжолу (в современном уезде Чжолу провинции Хэбэй).
А бежавший туда Янь-ди, видя, что Чию с юга пришел воевать на север, вынужден был собрать свое войско и сразиться с ним в Чжолу. Но Янь-ди не мог противостоять силе Чию и послал гонца к Хуан-ди с просьбой о помощи 69. Тот в это время безмятежно жил во дворцах и висячих садах Куньлуня. Но вот он узнал, что Чию двинул большое войско и вынудил его брата Янь-ди бежать в Чжолу. Чжолу было подвластно Хуан-ди, поэтому всем стало ясно, что Чию хочет отвоевать у верховного владыки его трон. Можно себе представить, как испугался и разгневался Хуанди. В древних книгах говорится: «Сперва речами о гуманности и долге он пытался урезонить Чию 70, но упрямый Чию не поддался на это, и Хуан-ди ничего не оставалось, как начать с ним войну».
Не было другой войны, равной этой по жестокости. В войске Чию, как мы уже говорили, было около восьмидесяти его медноголовых братьев с железными лбами, народ мяо, злые духи рек, гор, деревьев и скал и прочие оборотни и бесы. В войске Хуан-ди кроме богов и злых духов четырех сторон света были всякие звери: обычные медведи и бледно-желтые с головой, похожей на лошадиную, сычуаньские медведи, барсы, хищные звери сю, похожие на леопардов, ягуары и тигры; возможно, что на его стороне были и некоторые племена. Действительно, собрались, что называется, достойные противники, ни один не думал уступать другому. А так как Чию назвался именем Янь-ди, то некоторые люди считали, что идет война не между Хуан-ди и Чию, а между Хуан-ди и Янь-ди. Получилась сплошная путаница71.
Когда началась битва, стало ясно, что преимущество на стороне Чию. Правда, у Хуан-ди была огромная армия диких зверей, которая стремительно нападала на неприятельские позиции, на его стороне были добрые и злые духи четырех сторон света и некоторые народы, но он не мог по настоящему противостоять Чию, и его войско потерпело подряд несколько поражений 72. Обстановка стала весьма сложной.
96

Однажды, когда враги сошлись на поле брани в жестокой схватке, Чию, окружив войско Хуан-ди, каким-то никому не известным колдовством напустил такой густой туман на небо и землю, что нельзя было разобрать, где север и где юг, где восток и где запад. В этом безбрежном белом тумане медноголовые и железнолобые воины Чию и он сам с рогом на голове выглядели еще страшнее. Они то возникали из тумана, то исчезали, то появлялись, то словно тонули; кого бы не увидели — всех тотчас убивали. В войске Хуан-ди жалобно ржали кони, кричали люди; тигры попрятались, волки сбежали.
— Вперед! На врага! — громко воскликнул Хуан-ди, стоя на боевой колеснице и воинственно размахивая мечом.
— Вперед! На врага! — вторили ему добрые и зль*е духи всех четырех сторон света, и крики их сливались в единый мощный клич; рычали тигры и медведи. Все хотели поскорее вырваться из этого страшного, опасного тумана.
Добрые и злые духи четырех сторон света, однако, не могли ничего поделать, не находил выхода из создавшегося положения и Хуан-ди; это был словно не туман, а огромное покрывало из белого полотна, накрывшее и небо, и всю землю.
Хуан-ди в унынии хмурил брови. Один из его сановников, по имени Фэн-хоу, маленький, очень умный старик, сидел на боевой колеснице, слегка прикрыв глаза, и, казалось, дремал. Когда Хуан-ди спросил у него, почему он спокойно дремлет в самое напряженное время битвы, Фэн-хоу открыл глаза и отчетливо сказал:
— Разве я сплю? Я ищу выход!
И действительно, этот маленький старик думал, как вырваться из тумана. Почему ручка ковша Большой Медведицы всегда показывает на север независимо от времени и всяких изменений? Вот если бы тоже изобрести такую штуку, чтобы куда бы ты ни повернулся, на восток или на запад, она всегда указывала бы одно и то же направление. А раз будет известно одно направление, то можно будет определить и остальные три,— разве это не решит дело? Думал он, думал — и вдруг придумал замечательный способ. Он, употребив свои необычайные способности, смастерил «колесницу, указывающую на юг». Впереди на колеснице стоял маленький железный человек с рукой, протянутой как раз на юг. Благодаря этому Хуан-ди и смог вывести свои войска из сплошного тумана 73.
Как мы уже рассказывали, в войске Чию были призраки, злые духи гор, рек, деревьев и скал, всякие оборотни и черти — эта нечисть могла издавать удивительные звуки, завораживавшие людей. Слыша их, люди становились беспомощными и глупыми, теряли разум, шли туда, куда манили их эти звуки, и становились жертвой оборотней и злых духов. Духов можно было разделить примерно на три вида: призраки чимэй, с человечьим лицом, звериным телом и четырьмя ногами 74; духи шэнь-хуэй — также с человечьим лицом, звериным телом, но только с одной рукой и одной ногой, испускающие звуки такие же, какие бывают при зевоте 75, еще одни — злые духи гор, рек, деревьев и скал — напоминали трех-
4 Заказ 908
97

летних детей с красно-черным телом, длинными ушами, красными глазами, черными, как вороново крыло, блестящими длинными волосами: эти любили, подражая человеческой речи, заманивать к себе людей 76. Злые духи всех этих видов были духами вредными, и войска Хуан-ди проплутали из-за них очень долго, что, понятно, плохо отразилось на ходе битвы. Только позже Хуан-ди каким-то образом узнал, что хотя все эти призраки и злые духи любят заманивать людей удивительными звуками, но сами они больше всего на свете боятся рева дракона. Тогда он приказал воинам взять сигнальные бычьи и бараньи рога и дуть в них так, чтобы раздавались звуки, напоминающие рев дракона. Звуки эти пронеслись над полем, оборотни и черти из войска Чию задрожали, похолодели, словно опьянели или их одурманили, и тотчас утратили свои волшебные чары. Войска Хуан-ди ринулись вперед и потеснили врага 77.
У Хуан-ди и на самом деле был волшебный дракон по имени Инлун, у которого было два крыла, и жил он на южном склоне горы Сюнлитуцюшань 78, он мог накапливать воду и изливать ее дождем. Вот Хуан-ди и подумал: «Чию может напускать большой туман, а мой Инлун может послать сильный ливень, а ведь ливень страшнее большого тумана! К тому же, когда явится Инлун, все призраки и злые духи совсем уж не смогут творить свои козни». Хуан-ди послал гонца призвать на помощь Инлуна на поле брани.
Инлун, как только прилетел, сразу же вступил в бой с Чию. Он расправил крылья, взлетел ввысь и там разложил на особой подставке дождевые тучи. Но кто мог знать, что он плохо установил подставку, а Чию давно уже пригласил духа ветра Фэн-бо и хозяина дождя Юй-ши, чтобы они первыми проявили свою силу. И вот поднялся небывало свирепый ветер и хлынул дождь, казалось, что борются между собой два шамана: великий и малый. Инлун уже не мог проявить свои таланты. Бешеный ветер и ливень обрушились на войско Хуан-ди, воины падали с ног и в конце концов разбежались в разные стороны.
98

Хуан-ди наблюдал за битвой с вершины небольшой горы. Он видел, что Инлун не в состоянии помочь делу и что все его надежды напрасны. Тогда он призвал на помощь свою дочь, которая повсюду следовала за его армией.
Дочь Хуан-ди звали Ба, она жила на террасе Гунгуна, что на горе Сикунынань, часто надевала темную одежду, была вовсе не красивой и, как говорят, даже плешивой 79. Но в ней было много сильного жара, пожалуй даже более сильного, чем в современных печах, где плавят чугун. Только появилась она на поле брани, так и сказать удивительно,— в тот же миг и ветер и ливень прекратились, даже следов их не осталось, а в небе прямо над головой засветилось яркое, горячее солнце, и стало еще жарче, чем было до дождя. Братья Чию пришли в ужас, а дракон Инлун, улучив момент, бросился вперед и стал крушить врагов. Так были перебиты несколько братьев Чию и часть народа мяо.
Однако небесная дева Ба, оказав отцу услугу, по-видимому потратив слишком много сил или под воздействием колдовства, уже не смогла, к сожалению, подняться на небо, а навсегда осталась жить на земле. Там, где она поселилась, на тысячу ли вокруг были лишь безводные облака и не выпадало ни капли дождя. Люди, страдавшие от такой засухи, ненавидели ее и прозвали Хань-ба — Демон засухи и постоянно изобретали хитрости, чтобы изгнать ее. Она скиталась повсюду, преследуемая людьми, нигде не встречая радушного приема. Позже внук первопредка рода Чжоу — Хоуцзи (божества пяти злаков, о котором речь пойдет в следующей главе) по имени Шуцзюнь рассказал Хуан-ди, что Хань-ба нигде не встречает хорошего приема, и тогда отец повелел ей поселиться к северу от Красной реки — Чишуй и приказал жить вечно на этом месте и не блуждать по свету. Но Хань-ба, уже привыкшая бродить среди людей, не могла усидеть на одном месте. Она часто тайком убегала, «носилась в разных направлениях», а люди снова страдали от засухи, которую она приносила с собой. Но людям уже стало намного легче, так как у нее появилось определенное местожительство. Прежде чем выгнать ее, они, тщательно прорыв каналы, рвы и арыки, обращались к ней с молитвой: «Богиня! Уходи к себе домой на север от Красной реки». Говорят, от таких заклинаний ей в конце концов стало совестно и она вернулась в свой дом, да так и умерла там 80.
Чию обладал способностью летать по небу и ходить по самым опасным горным хребтам. Хотя он потерял несколько братьев и часть народа мяо, однако у него осталось еще много воинов, он не пал духом, и его мощь по-прежнему возрастала.
Хуан-ди все печалился о том, что у него нет возможности расправиться со злыми мятежниками и что его воины после столь долгой битвы упали духом.
Но в конце концов и он придумал хороший способ — сделал необычайный
99

боевой барабан из особого материала, чтобы поднять дух своих воинов и одолеть врагов.
На горе Люпошань в Восточном море жил дикий зверь, которого звали Куй, он походил на быка, но без рогов, тело его было пепельно-синего цвета, у него была только одна нога. Он мог свободно ходить по морю, и каждый раз, когда он выходил в море, тотчас же поднимался сильный ветер, начинал хлестать ливень. Глаза его излучали яркий блеск, подобный солнцу или луне. Когда он разевал пасть, то раздавался рев, похожий на раскаты грома.
Это одноногое животное жители страны Юэ называли еще шаньцао. Говорили, что у него человечье лицо, тело обезьяны и он умеет говорить по-человечьи 81. По-видимому, это другой вариант того же мифа. На свое несчастье, Куй приглянулся Хуан-ди, и тот послал людей изловить Куя. Со зверя содрали шкуру, высушили ее и натянули на барабан.
Теперь, когда появился барабан, не хватало только палочек. Тут Хуан-ди вспомнил о боге грома Лэй-шэне, который жил в Лэйцзэ — Озере грома. Лэй-шэнь, которого называли еще Лэйшоу — Зверь-гром, был чудовищем с телом дракона и головой человека 82. Частенько беззаботно забавляясь, он хлопал себя по животу, и каждый хлопок разносился по небу громовым раскатом.
Некогда мать Фуси, урожденная Хуасюй, наступила на его след и родила Фуси, так что Лэй-шэнь считался на небе одним из известных небесных духов. Однако Хуан-ди было необходимо одолеть врагов, и он послал людей, которые схватили Лэй-шэня, и Хуан-ди без лишних разговоров убил его, вытащил из него самую большую кость и сделал палочку для барабана. Теперь был барабан, была и палочка. Когда Хуан-ди ударил костью Лэй-шэня по барабану, сделанному из кожи Куя, раздался грохот посильнее грома; говорят, его можно было услышать даже за пятьсот ли 83. Притащили этот барабан на боевые позиции, ударили девять раз подряд — и в самом деле загудели горы, откликнулись им долины, изменился цвет земли и неба, воспрянули духом воины Хуан-ди, а Чию и его воинство перепугались насмерть. От страха не мог больше Чию ни летать, ни ходить. Под оглушительные удары барабана воины Хуан-ди стали теснить войско Чию и одержали великую победу. Было схвачено и перебито немало братьев Чию 84 и множество людрй мяо.
На этот раз поражение Чию было крайне тяжелым. На поверку оказалось, что и коней, и воинов не осталось и половины. Воины заволновались, понимая, что, не сдавшись в плен, они все погибнут. Но сдаться в плен — это позор, и никто не захотел сдаться. И тогда кто-то предложил призвать на помощь с севера племя великанов куафу . Этот совет понравился всем, и тотчас же был послан гонец на север 86.
100

4
Люди из племени куафу были потомками великого духа Хоуту 87, правителя царства тьмы Юду 88. Оно находилось в местности Бэйхай, и жили там черные птицы, черные змеи, черные барсы, черные тигры и черные лисы с пушистыми-препушистыми хвостами. Была там и большая черная гора, на которой жили черные люди 89. Это и было царство тьмы, которое называли Юду. Городские ворота в Юду сторожил знаменитый трехглазый великан Ту-бо с головой тигра. Он изгибал свое огромное, как у вола, тело, потрясал блестящими, крепкими и острыми рогами, растопыривал толстые, окровавленные пальцы и гонялся за бедными, жалобно стонущими духами — душами умерших, которые в страхе разбегались и прятались от него 90.
Вид его был поистине страшен! Можно себе представить, какова же была мощь самого владыки царства тьмы.
Племя куафу жило на горе, которая называлась Чэндуцзайтянь, в большой пустыне на севере. Люди этого племени были огромного роста и обладали величайшей силой, из ушей у них свешивались по две желтые змеи и в руках они сжимали еще двух. Но были они добры и миролюбивы. Жил среди них один великан, который совершил на первый взгляд немного глупое, но «удивившее небо и тронувшее землю» деяние. Этот смельчак из племени куафу однажды загорелся великим желанием догнать солнце, посостязаться с ним в беге. И действительно, он помчался по равнине огромными шагами, подобно ветру, вдогонку за уходившим на запад солнцем. В мгновение ока он пробежал тысячу ли и в конце концов настиг солнце в долине Юйгу, то есть в Юйюани. Там высится гора Яньцзышань, о которой некогда вздыхал великий поэт Цюй Юань, и там как раз заходит солнце91.
Огненно-красный шар был перед ним. Этот смельчак оказался в его лучах, радостно расправил богатырские плечи, намереваясь схватить солнце. Но он целый день бежал и сильно устал, да и солнце жгло его так, что на сердце стало печь и во рту пересохло. Лег он тогда на землю и стал пить воду из рек Хуанхэ и Вэйшуй — в один миг пересохли обе реки, а свою жажду все же не утолил. Побежал он на север, чтобы попить воды Великого озера — Дацзэ. Озеро, называвшееся еще Ханьхай — Широкое море, находилось к северу от Яньмэныпань — Горы гусиных ворот и имело в окружности тысячу ли 92. Туда слетались птицы высиживать птенцов и менять оперение, и там били родники, водой которых великан, преследовавший солнце, хотел утолить жажду. Но он умер на полпути, так и не достигнув Великого озера. Словно гора, упал он на землю, и грохот от его падения разнесся по равнине, потряс горы и реки. Перед смертью он бросил палку, которую держал в руке, и она превратилась тотчас в густую зеленую рощу персиковых деревьев с сочными плодами, которыми смогли утолять жажду те, кто вслед за ним пустился бы догонять солнце 93.
Он умер, но память о нем осталась в мире людей в названии
101

горы Куафушань. Говорят, что она находится в уезде Юаньлин провинции Хунань и зовется еще гора Чэнцзяшань — Гораподставка, ее восточные склоны доходят до уезда Персикового источника Таоюаньсянь. На вершине горы лежат три огромных камня, словно три рта в иероглифе пинъ *94. Как передают в народе, на них этот Куафу ставил большущий котел, чтобы вскипятить воду, когда он, состязаясь в беге с солнцем, захотел пить 95. Конечно, это прибавлено добрым народом куафу, ведь он бежал на север, чтобы утолить жажду водой из Ханьхая,— не мог же он повернуть обратно на юг, да и не было у него времени кипятить воду. Разве мог он найти такой огромный котел, который бы вместил воду Ханьхая? Это предание не внушает доверия. Более старое предание помещает гору Куафушань между провинциями Шэньси и Хэнань, и это выглядит более правдоподобно.
Комментатор «Книги гор и морей» Хао Исин пишет, что гора Куафушань называлась еще горой Цинынань и находилась на юго-востоке уезда Линбаосянь провинции Хэнань и соединялась с горой Тайхуашань провинции Шэньси. Северный склон горы покрыт лесом в несколько сот ли в окружности, там почти сплошь растут персиковые деревья, усыпанные плодами, поэтому-то и лес получил название Таолинь — Персиковый лес. В древности там находилась знаменитая застава Таолиньсай96. Когда чжоуский князь У-ван разгромил Чжоу Синя и в Поднебесной установился мир, он отпустил на волю ненужных коров и лошадей, поэтому здесь развелось много диких животных. Хотя эти кони, потомки славных скакунов, закаленных в сотнях битв на полях брани, одичали и стали непослушными, они все же сохранили некоторую покорность от своих героических предков. Рассказывают, что во времена чжоуского Му-вана знаменитый кучер Цзао-фу отыскал там драгоценных коней Хуалю, Луэр, Даоли и других и преподнес их в дар любившему путешествовать князю. My-ван велел запрячь восемь скакунов в свою колесницу и отправился по Поднебесной. Проехав десять тысяч ли, он достиг западной окраины горы Куньлунь и встретился с царицей Си-ванму, которая жила там в горной пещере в окружении птиц и зверей . Но об этом мы расскажем ниже.
А еще говорят, что люди Чию отправились к племени куафу просить помощи. Люди куафу не проявили интереса к войне, но некоторые решили, что это подходящий случай заступиться за слабого, и так они оказались в водовороте битвы 98.
Получив помощь, Чию воспрянул, словно костер, в который подложили хворост, стал подобен тигру, у которого выросли крылья. Снова попытался он померяться силами с войском Хуан-ди.
Когда в бой вступили люди из племени куафу, пришлось призадуматься Хуан-ди, да только так и не пришло ему в голову ничего подходящего. К счастью, появилась женщина с человечьей головой и туловищем птицы по имени Сюань-нюй. Это была фея, изучившая на небесах магическое искусство. Она научила Хуан-
102

ди военному искусству, и с этих пор он стал располагать войска так, что их нельзя было застигнуть врасплох ". Хуан-ди раздобыл красную, как огонь, медь с горы Куньушань и, раскалив ее, выковал меч, который быстро потемнел, но излучал сияние и был прозрачен, как кристалл, он мог разрезать нефрит, словно глину 00. Узнал Хуан-ди законы войны, получил чудесное оружие, и вмиг приободрилось его войско.
Хоть и храбры были Чию и люди куафу, но они обладали только силой, не могли противостоять хитроумным планам Хуанди и в конце концов были разбиты. В последнем бою остатки отрядов Чию и куафу оказались окруженными воинами Хуан-ди. И вот в это-то время на поле брани показал свою волшебную силу Инлун: он парил в небе и с устрашающим криком «га-га» кидался на воинов Чию и великанов куафу и тех, кто не мог спастись от него бегством, убивал 101. Воины Хуан-ди окружили врага и схватили медноголового и железнолобого Чи, про которого говорили, что силы у него хватало, чтобы вырывать горы, а дух его мог
1 02
«окутывать всю землю» .
Жаль только, что имевший большие заслуги Инлун, как и дух засухи небесная дева Ба, соприкоснувшись с нечистью, уже не смог вновь подняться на небо. Его хозяин позабыл о нем и о своей дочери, и пришлось ему поселиться на юге среди гор и болот, отчего там до сих пор много дождей 103. А в тех местах, где поселилась дева засухи, дожди совсем прекратились. В небесном дворце не стало Инлуна и стало некому управлять дождями. Только позже люди придумали средство против засухи: каждый раз, когда начиналась засуха, люди собирались вместе, наряжались Инлуном и исполняли ритуальные танцы. Говорят, что это помогало и выпадали обильные дожди 104.
Желтый владыка не мог простить Чию, так как тот был воплощением десяти тысяч зол, и казнил его в Чжолу. Все опасались, что он может убежать во время казни, и не посмели снять с его рук и ног колодки. Их сняли, только когда он умер, и окровавленные бросили в голой степи. Колодки тотчас же превратились в кленовый лес с кроваво-красными листьями, который и по сей день, как гласит легенда, жалуется на несправедливость приговора 105.
По другой версии, Чию отступал, терпя поражение, и наконец дошел до Цзичжоу и только там был схвачен Хуан-ди. Ему отрубили голову и бросили ее в одну сторону, а тело — в другую. Поэтому то место и называется Цзе — «разделять», а в нынешней провинции Шаньси и сейчас есть уезд Цзесянь. Поблизости от него — соленое озеро в окружности около ста двадцати ли, тоже называемое Цзе, вода в нем красноватого цвета, и в народе говорят, что это кровь казненного Чию 106. Тело его и голову, чтобы из них не возродилась нечистая сила, перевезли в Шаньдун и похоронили в разных местах — в уездах Шоучжансянь и Цзюйесянь — и насыпали два могильных кургана. В уезде Шоучжансянь зарыли, по-видимому, голову Чию, и есть там холм высотой семь чжанов. В древности жители этих мест каждый год в десятом месяце при-
103

носили жертвы Чию. Рассказывают, что в это время из могилы Чию выбивалась струйка красноватого тумана и поднималась прямо к облакам, словно красный стяг повисал над могилой. Люди так и называли его «стяг Чию». И все знали: герой, потерпевший поражение, не может смириться с позором, его гнев не утих и дух обиды возносится к небу. В уезде Цзюйесянь зарыто тело Чию, и эту могилу называют «курганом плеча и бедра». Величины она такой же, как первая, только ничего удивительного в этом месте не происходит 107.
Рассказывают еще, что при династии Цзинь (III —V вв.) в Цзичжоу нашли разрозненные кости огромного скелета, крепкие, словно медь или железо, и все решили, что это кости Чию. Говорят еще, что кто-то нашел зуб Чию, достигавший двух цуней в длину, такой крепкий, что как его только не колотили, но так и не смогли расколоть.
Игры с боданием, созданные в эпоху Хань, позднее, при династии Цзинь в III —V вв. были дополнены еще «играми Чию»: люди по двое, по трое надевали на головы бычьи рога и начинали бодать друг друга, изображая, по-видимому, бой Чию с врагами 108.
По преданию, удивительное чудовище, изображенное на жертвенном сосуде эпох Инь — Чжоу, и есть Чию. У этого животного страшная, отвратительная голова и нет туловища, справа и слева к голове прилеплено по крылу, издали напоминающему ухо. Люди назвали его Таоте — ненасытное чудовище. Именно из-за такой прожорливости у него в конце концов и осталась только одна обрубленная голова *109. Точно так же в некоторых книгах высмеиваются люди, про которых говорят: «Ел человека, да не съел, сам раньше погиб» ‘10. Это вот и произошло с Чию, Хуан-ди отрубил ему голову, а позднейшие правители изобразили ее на треножнике, чтобы устрашать непокорных и строптивых сановников и князей. Кусочки мяса, прилепленные на манер ушей, как можно предположить, изображали крылья, некогда выросшие у Чию за спиной.
104

Благодаря им он «перелетал через пустоту и переносился через пропасти» 1П, являя тем самым свое могущество.
В некоторых других книгах рассказывается, что Таоте был волосатый человек, живший в пустынях Юго-Запада, со свиным рылом, жадный и злой. Он любил копить деньги и терпеть не мог тратить их, не любил трудиться да еще к тому же воровал зерно — плоды человеческого труда; обманывал слабых, но боялся сильных, увидев толпу людей, быстро прятался, встретив одинокого человека, нападал на него 112. Хотя по облику он и не похож на чудовище Таоте, изображенное на древних сосудах и треножниках, но по своему характеру напоминает его и, видимо, является одним из перевоплощений известного злодея Чию, о котором говорится на страницах официальных историй.
Хуан-ди победил Чию, отрубил злодею голову, но и этого было ему мало. Чтобы дать выход гневу, переполнявшему его сердце, он решил истребить и народ мяо, поднявший мятеж и заключивший союз с Чию пз. Но народ нельзя уничтожить. Воистину, как пишут древние поэты, высохшую и пожелтевшую осеннюю траву в степи, несмотря на то что она суха и мертва, даже степной огонь не может спалить дотла, и стоит только вновь подуть весеннему ветру, как мгновенно вся степь снова зеленеет 114. Народ, если он полон стремления к жизни, так же крепок!
Поэтому, когда вместо Хуан-ди верховным небесным правителем стал Чжуаньсюй, сила южных мяо опять возродилась, и он, боясь, что мяо вновь поколеблют его трон, послал великих духов Чжуна и Ли перерезать дороги на небо, а сам рассудил, что теперь он сможет спать без забот на высокой подушке. Однако впоследствии сыновья верховного владыки — Тянь-ди, спустившиеся в мир людей и получившие название Тянь-цзы — Сыны неба, денно и нощно беспокоились о том, как им противостоять этому храброму и непокорному южному народу,— то ли растрогать добродетелью 115, то ли послать войска и подавить силой 116.
Спокойствие или смуты на земле часто непосредственно влияют и на царство богов. В такой критический момент Шан-ди не мог не вмешаться в дела земные и послал небесное воинство и полководцев помочь южным мяо 117. Люди мяо, как и другие народы, считались потомками богов, а Хуан-ди, усмиряя мятеж Чию, был слишком жесток и поэтому возбудил у мяо глубокую, как море, ненависть. Многие драгоценные страницы исторических сочинений потрачены на описание этой кровавой борьбы. Хорошо, что сегодня, когда уже «пропел петух и наступил рассвет», все эти мрачные воспоминания навсегда канули в далекое прошлое.
5
После того как Хуан-ди казнил Чию, он сочинил в честь победы в этой войне «Мелодию барабана гангу» в десяти частях, которые назывались «Испугаться раскатов грома и землетрясения», «Содрогание при виде свирепого тигра», «Рев Куя», «Борьба орла
105

с коршуном» и т. д. 118. По этим названиям видно, какой воинственной и мужественной была эта музыка, и ее исполняли во время пиров под звуки специально сделанного огромного барабана, что придавало ей особенную торжественность. Под барабанную дробь воины пели победные песни и танцевали во дворце, имитировали схватки с врагами и уничтожение противника, и можно себе представить, как радовался Хуан-ди, сидя на троне в центре большого зала, слушая музыку и любуясь танцами.
Как раз во время всеобщей радости и веселья, что называется, «на парче добавились узоры»: с неба спутилась Цань-шэнь — богиня шелководства, с лошадиной шкурой на плечах. В руках у нее было два мотка шелковых нитей: один желтый, словно золото, другой белый, как серебро. Она приблизилась к Хуан-ди и преподнесла их ему в дар 1 . Цань-шэнь некогда была прекрасной девушкой, да вот оказалась в лошадиной шкуре. Шкура приклеилась к ее телу, словно пустила корни, давно уже приросла к ней, и невозможно было снять ее. Если Цань-шэнь потянет легонько шкуру за края и завернет в нее все свое тело, то тотчас превращается в шелковичного червя с головой, напоминающей лошадиную 120, а при желании могла она выплюнуть изо рта бесконечно длинную, тонкую и блестящую шелковую нить. На северной равнине у трех тутовых деревьев высотою около ста чжанов с блестящими стволами и без ветвей она, согнувшись, переходит от дерева к дереву, днем и ночью исторгая шелковую нить. Люди так и назвали впоследствии эту местность Оусычжие — Равниной шелковых нитей 121. Но почему же такая красивая девушка оказалась в лошадиной шкуре, превратилась в шелкопряда и стала богиней шелководства? Об этом рассказывает народная легенда.
В древние времена один человек отправился в далекий путь и очень долго не возвращался. Дома у него не осталось никого, кроме маленькой дочери и коня, которого девочка сама выходила. Скучно стало девочке дома, часто вспоминала она своего отца. И однажды шутя сказала коню, привязанному в конюшне: «Конь, а конь, вот если бы ты мог привести домой отца, я бы непременно вышла за тебя замуж».
Услышал конь эти слова, вздыбился, порвал веревку, выскочил из конюшни, проскакал галопом через двор. Он мчался несколько дней и ночей, пока не добрался до того места, где был ее отец. Отец девушки увидел, что их конь прибежал из родных мест за тысячу ли, удивился и обрадовался. Ухватился он за гриву и вскочил на коня, а тот сразу же повел себя как-то странно: глядел только в сторону дома и, вытянув голову, печально ржал. «Конь прибежал издалека да еще так странно себя ведет, не иначе как дома что-то случилось»,— подумал отец и немедля помчался на коне в родные места.
Вернулся он домой, а дочь ему и рассказала: ничего не случилось дома, только вспомнила она про отца, а конь понял человеческое желание и поскакал, чтобы привести его. Ничего не сказал отец и остался жить дома и, обрадованный тем, что его конь так
106

умен и чуток, стал давать ему самый лучший корм. Только конь не очень-то охотно ел свою роскошную пищу. Каждый раз, когда он видел в воротах двора маленькую девочку, становился сам не свой, начинал беспрерывно ржать и вздыбливаться.
Отец удивился и тайком спросил у своей дочери:
— Скажи-ка, отчего это конь при виде тебя начинает вздыбливаться и ржать? — Дочь рассказала всю правду, как она в тот раз шутя говорила с конем. Отец помрачнел и сказал:
— Вот беда, нельзя тебе несколько дней выходить во двор!
Отец любил коня, но мог ли он допустить, чтобы конь стал его
зятем? И чтобы уменьшить страдания животного, он подкрался тайком с луком и стрелами к конюшне и застрелил его. Потом содрал с него шкуру и разложил ее во дворе сушиться на солнце.
В этот день он отправился куда-то по делам, а дочь стала играть во дворе возле шкуры вместе с соседскими девочками. Увидев шкуру коня, она рассердилась, стала пинать ее ногами и ругаться:
— Ах ты, скотина, все еще думаешь, что я стану твоей женой? Содрали с тебя шкуру, так тебе и надо!
Не успела она договорить, как шкура вдруг подпрыгнула, обернула ее и, кружась словно вихрь, понеслась вон со двора. Один лишь миг — и она исчезла далеко в степи. Подружки, увидев это, затряслись от страха, перепугались насмерть, никто из них не знал, что предпринять, чтобы спасти ее. Все ждали возвращения отца, чтобы рассказать ему о случившемся.
Отец обыскал все окрестности, но не нашел даже тени дочери. Через несколько дней среди ветвей и листьев большого дерева он увидел свою дочь в конской шкуре, превратившуюся в живое существо, похожее на большого извивающегося червя, медленно покачивающего лошадиной головой и исторгающего изо рта длинную, блестящую и тонкую шелковую нить. Любопытные люди примчались поглядеть на это странное существо и назвали его цань — «шелкопряд», потому что оно прядет шелковые нити, а дерево назвали сан — «тутовник», и еще потому что сан означает «смерть», и люди хотели этим сказать, что на том дереве была загублена молодая жизнь 122.
Так появился нынешний шелкопряд. А потом девочка превратилась в богиню шелководства, но конская шкура так и осталась на ней навеки.
Хуан-ди победил Чию, и богиня шелководства сама преподнесла Хуан-ди сделанные ею шелковые нити, поздравив его с победой. Владыка, увидев тонкие красивые нити, стал хвалить их и повелел людям соткать из них ткань, легкую и тонкую, как небесные облака, прозрачную, как вода в горном потоке. Как не похожа она была на простое полотно! Сановник Хуан-ди Бо-юй сшил из нее одеяние, и сам Хуан-ди приказал из нее сшить ему парадную одежду и шапку 123. Жена его Лэй-цзу — Небесная государыня, самая уважаемая женщина и в мире людей, и среди богов стала разводить шелкопрядов, чтобы они, подобно своей богине, приносили красивые шелковые нити, чтобы ткать много-много шелковой
107

материи, легкой и мягкой, как плывущие облака или струящаяся вода 124. Лэй-цзу начала разводить шелкопрядов, люди повсюду стали подражать ей, и расплодилось шелкопрядов великое множество. Их становилось все больше и больше, и скоро на богатой земле наших предков не осталось места, где бы люди не знали шелководства. Собирание тутовых листьев, кормление шелкопрядов, тканье шелков стали постоянным занятием женщин древнего Китая.
Этот поэтический и прекрасный труд породил трогательные легенды о стремлении к свободе, любви и счастью: «Историю Ню-лана (Волопаса) и Чжи-нюй (Ткачихи)» и «Историю почтительного сына Дун Юна и Седьмой небесной феи» 125.
Рассказывают, что ткачиха Чжи-нюй была внучкой Тянь-ди — Небесного владыки; другие утверждают, что она была внучкой Владычицы Ванму, в конце концов это не так важно. Она была небесной феей, жила на восточном берегу Серебряной реки — Млечного Пути, и ткала на своем ткацком станке прекрасные слоистые облака из удивительного волшебного шелка. Облака постоянно меняли свой цвет, и их все называли небесными одеждами, потому что они прикрывали небо. А небо, как и человек, тоже должно одеваться, хотя лазурно-голубое, словно раздетое донага, ясное небо тоже имеет свою прелесть. Кроме Чжи-нюй — Ткачихи, небесные одежды ткут еще шесть молоденьких фей, сестры Ткачихи — небесные мастерицы, но Чжи-нюй — самая усердная, самая трудолюбивая из них.
А по другую сторону от прозрачной и блестящей Серебряной реки — мир людей. И жил в нем пастух, которого звали Ню-лан — Волопас. Родители его рано умерли, вот и приходилось ему терпеть попреки да побои жены старшего брата. Не выдержал Ню-лан, отделился от брата. Дали ему старого вола, и зажил он сам по себе.
Изо всех сил трудился юноша, да и старый вол помогал ему. Ню-лан распахал кусок пустыря, поросшего колючками да терновником, засеял его, построил домик. За год-другой все наладил, так что можно было жить, хотя и с трудом. Только ведь, кроме старого вола, который не умел говорить, в холодном доме не было никого — невесело жилось юноше.
Но вот однажды старый вол вдруг заговорил человечьим голосом и поведал своему хозяину, что Чжи-нюй вместе с другими феями пойдет к Серебряной реке купаться, и велел в это время подкрасться и унести ее одежду, сказав, что тогда он сможет сделать ее своей женой. Изумленный Ню-лан послушался старого вола, отправился в нужное время к берегу Серебряной реки, спрятался в зарослях тростника и стал поджидать, когда придет Чжинюй со своими подружками.
Прошло немного времени, и Чжи-нюй с небесными феями пришла купаться к Серебряной реке. Сняли свои легкие одежды, прыгнули в чистый поток, и в тот же миг на зеленовато-серебристой поверхности реки словно расцвели белые лотосы. Ню-лан выскочил из тростника и выхватил из кучи платьев, сложенных на траве на
108

берегу реки, одежду Чжинюй. Испуганные феи выскочили из реки, в спешке набросили свои одежды и, словно птицы, разлетелись в разные стороны. А на берегу Серебряной реки осталась только бедная Чжи-нюй, которая не могла убежать. Ню-лан сказал ей, что он вернет платье, как только она согласится стать его женой, Чжи-нюй стыдливо прикрыла грудь распущенными волосами, да делать нечего, кивнула головой в знак согласия (на самом деле у нее уже давно родилась любовь к этому немного грубоватому, но мужественному юноше). Так она стала женой Волопаса.
После женитьбы муж продолжал пахать землю, а жена ткать, счастливо и прекрасно зажили они. Вскоре у них родились сын и дочь. Супруги были рады: будет кому позаботиться о них, когда придет старость.
Но небесный император и Ванму, узнав об их женитьбе, пришли в ярость и послали одного из богов схватить Чжи-нюй и привести ее в небесный дворец. Ванму, опасаясь, что посланный не проявит должного усердия, сама отправилась проследить за ним.
Горестно было расставаться Чжи-нюй с мужем и детьми, да пришлось отправиться во дворец в сопровождении небесного посланца. Опечаленный Ню-лан посадил детей в корзины, перекинул их через плечо и ночью отправился догонять жену. Он думал перебраться через чистую Серебряную реку и достичь самого небесного дворца, да только кто мог знать, что там, где прежде была Серебряная река, уже и следов от нее не осталось. Поднял Ню-лан голову, смотрит — а Владычица Ванму уже перенесла реку на небо. В синем ночном небе видна Серебряная река, прозрачная, чистая, сверкающая, но в мир людей и богов пролегли теперь уже разные дороги, и нельзя простому смертному достичь Млечного Пути.
Ню-лан, вернувшись домой вместе с сыном и дочерью, стал горестно причитать и бить себя в грудь; отец и дети, собравшись вместе, плакали. И тут второй раз молвил старый вол из стойла человечьим голосом:
— Ню-лан, Ню-лан! Я скоро умру. Сдери тогда с меня шкуру, накинь себе на плечи, и ты сможешь подняться в небесный дворец.
Только успел старый вол произнести эти слова, как тут же упал и испустил дух. А Ню-лан накинул на себя его шкуру, посадил, как и в первый раз, детей в корзины и помчался на небо. А чтобы одна корзина не перевешивала другую, взял попавшийся под руку черпак для навоза и бросил в одну из них.
109

Поднялся Ню-лан в небо, вихрем пронесся среди сияющих звезд. Вот уже и Серебряная река видна вдалеке, и как будто уже можно разглядеть Чжи-нюй на том берегу. Радостно вглядывался Волопас, а дети махали руками и дружно кричали:
— Мама, мама!
Но как только они приблизились к Серебряной реке и хотели перейти ее, откуда-то с высоты небес вдруг протянулась большая женская рука. Это Владычица Ванму выдернула из головы золотую шпильку, провела ею вдоль Серебряной реки, и прозрачная гладь тотчас же превратилась в бурлящую Небесную реку...
Волопас только горько плакал, глядя на Небесную реку, и слезы его струились потоком, подобно водам этой реки. Что он мог придумать?
— Отец, давай вычерпаем Небесную реку черпаком для навоза,— настойчиво твердила маленькая наивная дочка, и она, вытирая слезы, не сводила своих глазенок с отца.
— Да, мы вычерпаем ее,— согласился без колебаний печальный Волопас.
Он и в самом деле взял черпак и раз за разом стал настойчиво вычерпывать воду из Небесной реки, пока не выбился из сил. Мальчик и девочка помогали отцу. Их решимость и стойкость, их любовь к родителям тронули в конце концов холодные сердца сурового небесного владыки и Владычицы Ванму. Поэтому они позволили супругам встречаться один раз в год вечером седьмого числа седьмой луны на мосту, который построили сороки из своих хвостов. Встретятся они на сорочьем мосту и жалуются на свое горе. Чжи-нюй, увидев Ню-лана, не может сдержать слез печали, и в это время на земле часто моросит мелкий дождь. Женщины жалеют ее и говорят, вздыхая:
— Опять плачет сестрица!
А Ню-лан с детьми так и живет с тех пор на небе, и смотрят муж с женой издали друг на друга через Небесную реку. Если уж совсем станет им грустно, то и у них есть выход — писать и передавать письма друг другу, обмениваясь новостями.
По обеим сторонам Небесной реки, напоминающей белый шелк, в ночном осеннем небе среди множества звезд мы и сейчас можем увидеть две большие сверкающие звезды — Волопаса и Ткачихи. Прямо за Волопасом две маленькие звездочки — его дети: сын и дочь. Еще дальше — четыре, образующие параллелограмм; говорят, что это ткацкий челнок, который Чжи-нюй бросила своему мужу. А неподалеку от Чжи-нюй три небольшие звезды, составляющие равнобедренный треугольник,— это воловий кнут, который Ню-лан бросил жене. Они привязывали письма к челноку и кнуту и так передавали вести друг другу. Поистине скорее могли высохнуть море или истлеть камень, чем ослабеть их любовь! 126
После сказания о Чжи-нюй появилась история Ци-сяньнюй и юноши Дун Юна. Ци-сяньнюй тоже была небесной ткачихой, она была самой младшей среди сестер Чжи-нюй. Заела ее тоска на небесах, и она тайком спустилась в мир людей. По дороге встретила
110

Дун Юна, почтительного сына, нанявшегося работником в дом богача Фу, чтобы на заработанные деньги похоронить отца. Фея полюбила его, попросила Туди, божество земли, поженить их, пригласила в свахи старую акацию, и под сенью ее ветвей стала женой Дун Юна.
Они поженились и пришли вдвоем работать в дом богача Фу. Только в бумаге о найме было записано: «без скота, без семьи», а сейчас неожиданно явился с женой, вот Фу и не соглашался оставить ее. Молодожены долго просили и спорили и наконец порешили на том, что они соткут за одну ночь десять кусков облачной парчи. Если смогут это сделать, то трехлетнюю работу Фу заменит ста днями, не смогут — к трем годам прибавит еще три. Цисяньнюй тотчас согласилась, а Дун Юн совсем загрустил.
В тот же день Ци-сяньнюй уговорила мужа пораньше вечером лечь спать, а сама зажгла наньсян — «курительную свечу, зажигаемую в трудные времена», которую ей подарили сестры перед тем, как она спустилась в мир людей. Аромат свечи тотчас же достиг небес, сестры услышали мольбу младшей сестренки и принялись за дело: потянули небесные нити и начали ткать основу. Искусные мастерицы-ткачихи небесных дворцов соткали за одну ночь десять кусков узорной блестящей парчи, расшитой облаками.
На другой день супруги отдали облачную парчу хозяину. Можете себе представить, как он изумился. А когда минуло сто дней, они с радостью распрощались с хозяином и вернулись домой: таков был уговор, и хозяин не мог больше задерживать супругов. По дороге Ци-сяньнюй сказала Дун Юну, что она ждет ребенка. Услышал это муж, и радости его не было предела. Они мечтали о семье, о том, чтобы трудиться и счастливо жить, о том, что он будет землю пахать, а она шелк ткать.
Однако, когда небесный владыка узнал, что Ци-сяньнюй спустилась в бренный мир, «разгневалось его драконье сердце». Немедля повелел он бить в барабан и колокола и передать дочери, чтобы она к полудню вернулась в небесный дворец, а если ослушается, то пошлет он небесное воинство схватить ее, а Дун Юна прикажет изрубить на десять тысяч кусков. Так легко был разрушен прекрасный сон о счастье. Ци-сяньнюй испугалась за жизнь мужа, и произошло горестное расставание с Дун Юном у той старой акации, под сенью которой они стали мужем и женой.
Прежде крикнет Дун Юн — откликнется ему старая акация, а теперь кричи тысячу раз, хоть десять тысяч,— молчит. Прямотаки как немое бревно! Навеки разлучили любящих супругов. Может ли быть во вселенной трагедия печальней? Но Ци-сяньнюй и Дун Юн все же уговорились, что на будущий год, когда распустятся лазоревые цветы персика, под старой акацией она передаст ему сына. В конце концов Дун Юн, потеряв сознание, рухнул на землю и вознесся к ней на небо вслед за посланцем небес |27.
111

6
В битве при Чжолу племя великана Чию было полностью истреблено. И только племя куафу продолжало еще существовать. Оно-то и создало царство Бофу . О нем упоминается в трактате «Ле-цзы», в сказании о великане, который передвинул гору в стране племени куафу.
В Северных горах жил девяностолетний старик, которого люди называли Юй-гун — Глупый дед. Прямо напротив его дома стояли две большие горы — Тайханшань и Ванъушань, и ему было очень неудобно каждый раз обходить их. Он позвал всех своих домашних — и взрослых, и юных — и стал держать совет.
— До чего надоели эти горы, совсем закрыли нам дорогу. А что если мы перенесем их в другое место?
— Конечно, конечно! — закричали сыновья и внуки Юй-гуна.
Только Сяньи, жена старика, была порассудительнее. Услышала она, что муж собирается передвинуть горы, и говорит ему:
— Опомнись, старик, в твои-то годы, пожалуй, даже такой холмик, как Куйфу, и тот с места не сдвинуть, а ты хочешь передвинуть горы. Ну ладно, допустим, ты сдвинешь их, а куда же ты денешь столько камней и глины?
Глупые внуки Юй-гуна сказали:
— Отнесем к заливу Бохай, разве это не выход?
Все одобрили их предложение и порешили, что будут перетаскивать гору, и тотчас начали работу. Одни копали, другие таскали в корзинах глину, а собранные комья глины и камни перетаскивали к заливу Бохай. У их соседки вдовы из рода Цзинчэн был мальчик, родившийся уже после смерти мужа, у него только-только выпали молочные зубы и стали расти настоящие. Увидел он, что все трудятся с таким усердием, и вприпрыжку побежал помогать.
Люди, что носили землю к заливу Бохай, шли туда больше полугода, все уже сменят ватные куртки на легкие рубашки, а они только возвращаются. Увидел Чжи-соу — Мудрый старец из Хэцюя, как они трудятся, посмеялся над ними и отправился к Глупому деду, чтоб урезонить его.
— Утихомирься, старый, в твои-то годы, когда человек, точно свеча под ветром, вот-вот погаснет, что ты можешь сделать с этими горами?
— Прошу тебя, не нужно столько слов. Я погляжу, ты еще глупее, чем та вдова или неразумные дети. Разве ты не понимаешь, что умру я,— так ведь есть сыновья, умрут сыновья — останутся внуки, у внуков родятся дети. Если мы из поколения в поколение будем трудиться, так чего уж там бояться, что не сровняем гору!
Ничего не ответил Мудрый старец, потому что не нашел слов, чтобы возразить ему. А слова Глупого деда случайно услыхал некий Небесный дух, сжимавший в руке змею *12 . Испугался он, что действительно так и будет и от обеих гор ничего не останется, и поспешил доложить об этом Небесному владыке. Но Небесного
112

владыку тронула решимость Юй-гуна, и он послал двух сыновей из рода Куаэ взвалить на плечи эти горы и перенести одну из них в ІИодун, а другую — на юг в Юннань. Прежде эти горы стояли
I ^0
рядом, а отныне раздельно: одна на севере, а другая на юге .
Два сына Куаэ — это, по-видимому, сыновья из рода куафу: и те и эти — великаны, обладающие огромной силой, да и имена их весьма сходны, так что стоит прислушаться к такому предположению 131. Ведь и старик Юй-гун, решивший передвинуть горы и тотчас же взявшийся за дело, по своему духу и решимости близок Куафу, гнавшемуся за солнцем.
После Чию за трон верховного владыки боролся с Хуан-ди
Синтянь ,32. Первоначально это был безымянный великан, но
из-за того, что он боролся за трон, Хуан-ди отрубил ему голову,
вот его и назвали Синтянь — Небом казненный. Мы не знаем во
всех подробностях его историю, известно только, что Хуан-ди
казнил его на горе Чанъяншань и что голова его была зарыта там
же. Обезглавленный Синтянь в страшном гневе сделал из своих
сосков глаза, из пупа — рот, взял, как и прежде, в левую руку щит,
в правую — топор и пустился без передышки кружиться в воинст1
венном танце .
Через несколько тысяч лет, в IV в. н. э., великий поэт Тао Юаньмин в стихотворении «Читаю ,,Книгу гор и морей44» писал: «Синтянь плясал со щитом и топором, смелость и воля его будут жить вечно». Великан был обезглавлен, но проявил такую неукротимость боевого духа, что любые восхваления его отнюдь не будут чрезмерны.
Люди создали различные легенды об изобретениях Хуан-ди, победившего Чию и его приближенных. Согласно одной легенде, Хуан-ди изобрел повозку и лодку («Хань шу» — «История династии Хань»), согласно другим, выплавил двенадцать больших бронзовых зеркал («Хуан-ди нэйцзин» — «Трактат Хуан-ди о внутреннем»), согласно третьим, научил людей строить дома, в которых можно было укрыться от ветра, дождя и холода (Лу Цзя, «Синь юй» — «Новые беседы»), согласно четвертым, изобрел котел и глиняный горшок для варки пищи ( «Гуши као» — «Разыскания по древней истории»), согласно пятым — самострел (там же). Еще говорят, что он придумал игру в ножной мяч (Лю Сян, «Бе лу» — «Отдельные записки») и велел четырехглазому Цанцзе придумать письмена («Хуайнань-цзы»), приказал Линлуню создать музыку («Люй-ши чуньцю» — «Весны и Осени Люя»), а Данао — установить шестидесятилетний цикл (Ло Би, «Лу ши» — «Древнейшая история»), Лэй-гуну и Ци-бо поручил написать медицинские книги (Хуанфу Ми, «Ди-ван шицзи» — «Хронологические записи об императорах и правителях»). Из этих легенд, которые мы не будем пересказывать подробно, видно, что Хуан-ди стал почти всемогущим умельцем. Откуда у него оказалось столько свободного времени, чтобы заниматься этими делами?
С двумя сановниками — Фэнхоу и Чанбо, один из которых нес на спине книги, а другой меч, он беззаботно отправился в путе¬
113

щ.ш /■ \Ѵ Ш~
шествие. Много земель они обошли; и в Цинцю, и в Дунтине, и у гор Эмэйшань и Ванъушань — всюду оставили свои следы 134. Самыми интересными были удивительные происшествия в Великой пустыне на западе. Утром они отправились туда, а вечером уже вернулись обратно. В мгновение ока пронеслись они десять тысяч ли: боги хотя и путешествовали по земле, но и в этом весьма отличались от людей.
Великую западную пустыню называли еще Хуаньлю — Поток, потому что песок там был чрезвычайно легким и мелким и двигался словно водный поток. Только ступи ногой — и провалишься в бездонную глубину. По-видимому, это и есть Люша — Зыбучие пески, о которых в стихотворении Цюй Юаня «Призывание души» 135 сказано:
Повсюду там зыбучие пески,
Вращаясь, в бездну льются громовую *136 —
и которые описаны впоследствии в романе У Чэнъэня «Путешествие на Запад» («Си ю цзи») в эпизоде о том, как дух песка Ша-сэн создал реку Зыбучих песков длиной восемьсот ли, чтобы люди попадали в эту ловушку. Когда там начинался ветер, казалось, что поднялся непроглядный туман, в котором летало множество крылатых драконов, рыб и черепах; у простых смертных это вызывало ужас, а у святых лишь удивление. В Зыбучих песках росло удивительное дерево шицюй, каменный лотос, крепкий и легкий, на нем было сто листков, а раз в тысячу лет распускался только один цветок. Листья его были зелеными, и, когда они раскачивались на ветру и заслоняли склоны Зыбучих песков, дерево было необычайно красиво *137.
Хуан-ди повсюду путешествовал, а людей послал в горы Шоушань добывать медь и переносить ее к подножию горы Цзиншань, чтобы отлить из нее треножник в память о победе над Чию, а вовсе не для того, чтобы варить в нем снадобье бессмертия, как предполагают некоторые 138. Ведь Хуан-ди был верховным владыкой и ему не к чему было, подражая даосам позднейших времен, искать лекарство бессмертия и стремиться к вечной жизни. После битвы при Чжолу и казни Чию Хуан-ди некоторое время еще оставался в мире людей, но потом вернулся на небо. Вот поэтому-то некоторые и считают, что Хуан-ди сперва на земле постиг великий Путь (Дао), а потом уже стал бессмертным.
114

А еще рассказывают, что Хуан-ди долго отливал драгоценный треножник под горой Цзиншань. Получился он огромный, высотой один чжан и три чи, а вместимостью больше, чем даже глиняный чан на десять даней зерна. На треножнике был вырезан дракон, парящий в облаках, по-видимому Инлун, добрые и злые духи четырех сторон света да различные удивительные птицы и необыкновенные звери 139. Хуан-ди установил драгоценный треножник у подножия горы Цзиншань и устроил по этому случаю большой пир. В назначенный час собрались все небесные божества и народы со всех концов света, духов и людей было видимо-невидимо, стоял невероятный шум и гомон.
В самый разгар пира неожиданно появился волшебный дракон, покрытый блестящим золотым панцирем, высунулся до половины из облаков и спустил свой ус прямо на драгоценный треножник. Хуан-ди понял, что это посланец из небесного дворца зовет его вернуться на небо, и вместе с сошедшими в мир людей божествами, которых было более семидесяти, тотчас поднялся в облака и, сидя верхом на драконе, стал подниматься в небесную высь. Правители мелких царств и простой народ, видя, что Хуан-ди оседлал дракона и поднялся ввысь, хотели последовать за ним, да не смогли вскочить на спину дракона, а только, толкаясь и давя друг друга, уцепились за драконьи усы. Усы не выдержали, оборвались и все, в отчаянии хватаясь друг за друга, упали на землю. И даже драгоценный лук Хуан-ди, висевший на усах дракона, люди стащили вниз. Правители царств и простые люди, попадавшие на землю, горько причитали, обхватив руками драгоценный лук и драконов ус. Впоследствии этот лук стали называть ухао — «темный плач», а местность, где все произошло,— Динху, что значит «драконов ус на треножнике». (В некоторых книгах вместо ху — «усы» пишется знак ху «озеро», но это не поддается никакому толкованию 14°.) Что же до усов дракона, то говорят, что из них выросла трава, которую теперь называют лунсюйцао — «трава драконов ус» 141.
Впоследствии возникли подобные же легенды о поисках бессмертия *142, и среди них легенда о том, как Ванцзы Цяо — царевич Цяо экзаменовал Цуй Вэньцзы.
Рассказывают, что Цуй Вэньцзы учился у царевича Цяо постижению пути бессмертных. Как-то царевич Цяо решил испытать его, действительно ли он постиг всю глубину учения, и, превратившись в белую цикаду, взял в лапки чашу с лекарством, после чего, петляя, выскочил из комнаты, чтобы поднести чашу Цуй Вэньцзы. Тот же страшно испугался, схватил попавшееся под руку копье и принялся колотить странное создание. Чаша с лекарством упала на пол и разбилась, белая цикада исчезла, только на земле осталась пара туфель царевича Цяо. Цуй Вэньцзы испугался, что и туфли тоже превратятся во что-нибудь, и накрыл их бамбуковой корзиной, но из корзины раздался птичий крик. Приподнял корзину, и оттуда выскочила пара птиц, расправила крылья и унеслась в небо 143. Так все учение Цуй Вэньцзы оказалось пустой затеей. Пришлось ему сделать флажок * 144 из красной материи и отправиться торговать
115

лекарствами. Говорят, что его пилюли и травы вылечили немало больных во время мора 145. А про царевича Цяо существует предание о том, что он был наследником чжоуского князя Лин-вана, носил имя Цзинь 146 и любил играть на губном органчике — шэне, подражая крику фениксов. Он очень давно начал постигать путь бессмертия у даоса Фуцю-гуна. Однажды он сел верхом на белого журавля на вершине горы Коушишань, поднял руки, попрощался со своими домашними, и только через много дней исчез его след в небе 147.
Рассказывают еще, что при династии Хань был в Хуайнани князь Лю Ань, увлекавшийся учением о бессмертных. К нему неожиданно явились восемь старцев с белыми усами и бровями, которых так и называли ба-гун — восемь старцев, чтобы преподать ему это учение. Он настолько постиг учение о Дао (Пути) что сделал сам пилюли бессмертия, принял одну и вместе с восемью старцами средь бела дня поднялся на небо. Пилюли свои он оставил дома в глиняной чаше, их склевали куры и съели собаки, и в миг исчезли. Только с неба доносилось кудахтанье да тявканье собак в облаках 148.
История Тан Гунфана, очень похожая на предыдущую, произошла будто бы во времена Ван Мана, немного позже истории хуайнаньского князя. Рассказывают, что он тоже сделал пилюли бессмертия, проглотил одну из них и вознесся на небо. Его собака и курица тоже отведали этих пилюль и тоже поднялись в небеса, курица кудахтала в небе, собака тявкала в облаках,— им повезло так же, как и животным хуайнаньского князя. Новое в легенде — это рассказ о том, что в доме осталась только крыса, которой не досталось чудесного лекарства бессмертия. Так как крыса была вредной тварью, то Тан Гунфан специально спрятал от нее пилюли, и она не смогла вознестись на небо. Рассвирепела крыса, и с тех пор каждый раз к концу месяца, когда мрак совсем скрывает луну и ей становится совсем тяжко, у нее от злости начинается рвота и она исторгает из себя целиком желудок и кишки, а к следующему месяцу у нее вырастают новые внутренности. Говорят, что эта несчастная крыса из дома Тана передала свои удивительные свойства своему потомству. Люди с тех пор стали называть этих крыс таншу — «крысы Тана» 149. Эти легенды любопытны, но и только. Ведь из истории совершенно ясно, что хуайнаньский князь Лю Ань покончил с собой, потому что кто-то донес на него, обвинив в измене. Он испугался наказания и перерезал себе горло 15°.

ГЛАВА V
МИФИЧЕСКИЕ ПРАВИТЕЛИ ДИ-ЦЗЮНЬ, ДИ-КУ И ШУНЬ
а территории Китая в древности жили различные народности. У каждого народа были свои верховные правители, божества, которых они почитали, свои бесы и свои мифы. Различные народы, религии и культуры с течением времени изменялись и смешивались, число божеств и злых духов увеличивалось, мифы, передаваемые из поколения в поколение, переделывались в историю, усложнялись, порой противоречили друг другу. Одно и то же деяние приписывали нескольким людям, один человек мог превратиться сразу в нескольких. Конкретным примером того, как один персонаж воплощается в нескольких образах, служит легенда о правителях Ди-цзюне, Ди-ку и Шуне.
Ди-цзюнь — верховный владыка, почитаемый восточными иньцами (не следует смешивать его с восточным божеством Фуси, о котором говорилось выше). Иероглиф цзюнь, которым записыва¬
ется его имя, в надписях на костях изображался как ^7 или
Существует множество начертаний этого иероглифа, но в целом они сходны с приведенными выше. Некоторые считали, что в первом случае изображена человекообразная обезьяна 1, другие на основании второго изображения предполагали, что это фантастическое существо с головой птицы и туловищем человека 2. Мы же придерживаемся иного толкования.
Взгляните на второй знак — как будто нарисована птичья голова, и даже клюв явно выступает вперед. Первый знак — то же, но в упрощенной форме. Хотя птичий клюв у него не столь явно
117

заметен, но это тот же самый иероглиф. Очевидно, верхняя часть знака представляет собой изображение птицы, а не зверя.
Предположение, что нижняя часть знака изображает туловище человека, отпадает, так как сзади пририсовывается короткий
хвост. В варианте
явно заметен хвост, загнутый кверху.
Скорее всего можно предположить, что это туловище обезьяны.
Иногда иероглиф имеет другое написание — ^ . Создается впечатление, что какое-то существо держит в руке палку и, по-видимому, у него только одна нога 3. На голове его в предыдущих знаках заметно некоторое раздвоение, возможно, так изображены рога 4. Можно полагать, что почитаемое иньцами божество Ди-цзюнь имело птичью голову с рогами, обезьянье туловище и лишь одну ногу. Божественный первопредок иньцев — странное существо, двигавшееся по земле, прихрамывая, с согнутой, как лук, спиной и с палкой в руке.
Ди-цзюнь, породивший Ци — предка иньского народа и предка чжоусцев Хоу-цзи, и есть Ди-ку. Он же пахал на слонах землю у подножья горы Лишань, а позднее стал императором и правил под именем Шуня 5. Все знают, что Шунь был зятем императора Яо. Ди-ку, по преданию, был отцом Яо 6. Шунь и Ди-ку — одно лицо, бывшее одновременно и отцом, и зятем одного человека. Такие усложнения и противоречия часто возникали в то время, когда древние мифы превращали в исторические предания. Поэтому не имеет смысла приводить здесь подробные и скучные разыскания некоторых ученых о том, как Ди-цзюнь, Ди-ку и Шунь могли стать одним человеком. Достаточно рассмотреть мифы о них. Читатели, познакомившись с мифами, сами смогут судить об этом.
Расскажем прежде о Ди-цзюне. Как говорилось, он был верховным правителем, которого почитали обитавшие на востоке иньские племена. Он обладал таким же могуществом, как и Хуан-ди — верховное божество, почитаемое чжоусцами. Впоследствии чжоусцы победили иньцев, и поэтому Хуан-ди считался более могущественным и мифов о нем сохранилось больше.
С течением времени Хуан-ди стали считать историческим лицом — из небесного правителя он превратился в земного, и о нем сложили еще больше преданий. Хуан-ди стал общим предком богов и людей и затмил славу Ди-цзюня. Ди-цзюнь был верховным владыкой побежденного народа, величие его, естественно, померкло, и поэтому большая часть мифов о нем погибла, остались лишь немногочисленные, не связанные между собой отрывки. Но они все-таки дают представление о могуществе и величии Ди-цзюня в те отдаленные времена.
По преданию, у Ди-цзюня было три жены. Одну из них звали Эхуан. Она считалась родоначальницей Страны трехтелых — Санынэньго. Люди в этой стране имели одну голову и три туловища. Фамилия их была Яо; питались они пятью злаками * 7, а барсы,
118

тигры и медведи были у них на посылках8. Эта жена — самая неприметная, остальные же две были необычными.
Вторая — Сихэ — божество солнца. Она породила десять сыновей-солнц. В Сладком источнике — Ганьюань, за Юго-Восточным морем, она омывала прохладой и сладкой водой новорожденных сыновей-солнц, чтобы каждый из них был чистым и сверкающим и мог бы выполнять свои обязанности, когда наступит его черед 9. Третьей женой Ди-цзюня была Чанси — богиня луны, у которой было двенадцать дочерей-лун. Она, как и Сихэ, купала своих дочерей где-то в Западной пустыне 10.
В Восточной пустыне, вблизи места обитания духа Шэбиши с человечьим лицом, песьими ушами и звериным туловищем, жили красивые разноцветные птицы с пышным оперением, которые кружились в танце. В те времена Ди-цзюнь часто спускался с неба и дружил с пестрыми птицами. Когда он бывал в хорошем настроении, то, ковыляя на одной ноге и опираясь на палку, танцевал вместе с ними. На земле у Ди-цзюня было два алтаря, которыми ведали эти птицы 11.
Почему же Ди-цзюнь дружил с этими разноцветными птицами? Это долгая история. Оказывается, пестрые птицы были трех видов: одни назывались хуанняо, другие — луанъняо и третьи — фэнняо І2. В древних преданиях все они назывались фениксами — фэнхуан. Они были похожи на петуха с длинными разноцветными перьями. Фениксы «когда хотят — едят и пьют, когда хотят — поют и танцуют». Стоит им появиться на земле, как в Поднебесной наступает мир и спокойствие 13. (У Конфуция, жившего в беспокойное время, встречается горестное восклицание: «А фениксы не появляются!» * 14. По этому восклицанию мы можем представить себе, как их чтили.) Эти птицы, которых так почитали, жили на востоке, в Стране благородных — Цзюньцзычжиго и парили за четырьмя морями. Как говорится в книгах, даже сам Хуан-ди никогда не видел фениксов и очень хотел взглянуть на них. Он спросил своего сановника Тяньлао, как выглядят фениксы. Тяньлао, вероятно, тоже их никогда не видел и сказал Хуан-ди, что «спереди феникс напоминает лебедя, со спины он похож на единорога цилиня. У него шея змеи, хвост рыбы, окраска дракона, туловище черепахи, горло ласточки, петушиный клюв» 15. Из описания феникса видно, что он превратился в необычайное и волшебное существо, совмещающее признаки птиц, зверей, гадов и рыб. Сначала же в фениксе не было ничего мистического. Иероглиф фэн, обозначающий феникса, в надписях на костях изображался как S . За исключением его верхней части, которая требует особого
объяснения, он представлял собой изображение павлина. Иногда нижняя часть иероглифа писалась сложнее — с изображением
берегах Хуанхэ водились слоны и носороги, эти птицы встреча¬
кружков на хвосте
Китае в те времена, когда на
119

лись в большом количестве. Впоследствии климат изменился, и они постепенно исчезли. А не были ли они именно теми пестрыми птицами, друзьями Ди-цзюня, к которым он спускался с неба?
Среди мифов иньцев есть еще рассказ о том, как Цзяньди, проглотив яйцо ласточки, родила Ци — родоначальника иньского племени. Ди-цзюнь, бывший божественным первопредком иньцев, как это видно по изображениям, имел голову ласточки. Ласточка была священной птицей, почитаемой на востоке. Люди приукрашивали ее, и в их воображении она становилась похожей на феникса-павлина. Поэтому поэт Цюй Юань в поэме «Вопросы к небу», рассказывая историю, как Цзяньди проглотила яйцо ласточки и родила Се — родоначальника иньцев, пишет о ласточке, а в поэме «Скорбь отрешенного» — о фениксе 16. Очевидно, феникс в представлении древних одновременно был ласточкой. Таким образом, верховный владыка Востока Ди-цзюнь с головой ласточки состоял в родстве с пестрыми птицами, жившими в Восточной пустыне. И нет ничего удивительного, что он спускался к ним с неба, дружил и танцевал с ними.
О Ди-цзюне кроме мифа о его дружбе с пестрыми птицами известен только один рассказ. В нем говорится, что в Северной пустыне был холм Вэйцю, имеющий в окружности триста ли. На южном склоне холма росла бамбуковая роща, принадлежавшая Ди-цзюню. Бамбук в лесу был так велик, что из одного его коленца можно было сделать две лодки 17. Такой бамбук, по преданию, рос и в Южной пустыне. Он назывался тичжу — «бамбук слез» и достигал в высоту нескольких сот чжанов, в поперечнике — три с лишним чжана, а толщина его древесины составляла восемь-девять цуней, и из него также можно было делать лодки. Вероятно, это тот же вид бамбука 18. Подтверждается это и тем, что само название бамбука — тичжу — позволяет связать его с помещенным в конце этой главы рассказом о красивом пятнистом бамбуке.

Мифов о потомках Ди-цзюня сохранилось больше. По преданию, Ди-цзюнь породил не только солнце и луну и дал начало многим государствам на земле, но и оставил еще многочисленное потомство. Сыновья и внуки Ди-цзюня основали много стран в восточных землях великой пустыни. Например, страна Чжунжун, Страна дум — Сыю, Страна белого народа — Байминь и Страна чернозубых — Хэйчи созданы его потомками. В Стране дум мужчины и женщины жили двумя обособленными группами. Мужчины не брали жен. Женщинам также не нужны были мужья. Потомство появлялось у них чудесным образом. Стоило им лишь посмотреть друг на друга, как это делают белые лебеди, и у них сразу появлялись дети ,9. На Южной равнине потомки Ди-цзюня основали страну Сань-шэнь — Страну трехтелых и страну Цзили.
В Стране трехтелых было большое квадратное озеро, куда обычно приходил ІПунь совершать омовения (вероятно, в мифах имелся в виду не Шунь, а Ди-цзюнь 20). В Западной пустыне находилась страна Западное Чжоу. Ее тоже основал Ди-цзюнь. Ди-цзюнь породил Хоу-цзи и Тайси, а Тайси породил Шуцзюня. Когда Хоу-цзи принес с неба на землю зерна злаков, Шуцзюнь, заменив своего отца и дядю, посеял их, приручив для вспашки земли диких быков. Впоследствии потомки Шуцзюня и образовали царство Западное Чжоу 21.
Среди потомков Ди-цзюня было много способных и мудрых людей, они многое изобрели: Фаньюй выдолбил лодку, Цзигуан смастерил из дерева повозку, Яньлун — цитру и гусли, восемь его сыновей, имен которых мы не знаем, создали песни и танцы. Самым богатым на выдумки и искусным умельцем из них был Ицзюнь, который выдумал множество вещей 22. Таким образом, времена Ди-цзюня легенды считают началом древней цивилизации.
Среди потомков Ди-цзюня особого внимания заслуживает Ицзюнь. Имя его было Чуй. За его смекалку и мастерство люди прозвали его Искусным Чуем. Он был знаменитым мастером во времена Яо 23 и изобрел множество необходимых вещей, чтобы принести счастье людям. Однако, по преданию, при династии Чжоу на треножниках встречалось изображение Ицзюня с отрубленными пальцами во рту. Это якобы должно было означать, что чудесное мастерство и выдумка не нужны и они могут лишь увести людей на ложный путь 24. Неизвестно, истинна ли эта история. Если это правда, то не подтверждает ли она, что правящий класс уже в те времена боялся, что мастера, создающие предметы искусства и
121

утварь, умнеют день ото дня и в будущем смогут причинить неприятности своим правителям? Разговоры о «приоритете духовной культуры» и в древности и в настоящее время неразрывно связаны с «политикой управления глупым народом».
2
Выше мы говорили, что Ди-ку и Ди-цзюнь были первоначально воплощением одного и того же божества. Поэтому понятно, что мифы о них сходны. В древних записях о Ди-ку говорится как о получеловеке-полубоге. Однако во многих источниках он предстает перед нами как небесное божество — верховный правитель Востока Ди-цзюнь.
По преданию, он родился чудесным образом и сам сказал, что его имя Цзюнь 25 (отсюда и пошло имя Ди-цзюнь — Правитель Цзюнь). Он был странным существом с птичьей головой и туловищем обезьяны. Известно также, что он был потомком Хуан-ди 26. Когда Ди-ку был правителем на земле 27, а его брат Чжуаньсюй 28 — властителем неба, оба они очень любили слушать музыку. Чжуаньсюй заставлял летящего дракона подражать напеву ветров восьми направлений и создал восемь мелодий. Он велел кайману лечь на спину и хлопать себя хвостом по животу, чтобы раздавались громкие звуки. Ди-ку же у себя на земле приказал главному музыканту Сяньхэю создать мелодии цзючжао — «девять призывов», люле — «шесть рядов», люин — «шесть цветений» и др. Своему музыканту Ючую он велел изготовить барабан гу и барабанчик тао, колокол чжун, каменный гонг цин, флейты гуань и чи, окарину сюань и другие музыкальные инструменты. Затем он приказал одним играть на этих инструментах, а другим стоять рядом и хлопать в такт. Когда заиграла музыка, посланный Ди-ку феникс тяньди (букв, «небесный фазан») расправил красивые крылья и стал весело кружиться и танцевать во дворце 2 . Такая музыка, конечно, была гораздо более совершенной, чем та, которая получалась, когда кайман бил себя хвостом по животу.
Танцы фениксов невольно ассоциируются с танцами пятицветных птиц, с которыми дружил в Восточной пустыне Ди-цзюнь. Можно предположить, что это два различных варианта одной и той же легенды.
Крупным событием во времена Ди-ку был мятеж Фан-вана, или собачьих жунов (об этом мы уже говорили). Большей частью оно связывается с именем Фан-вана, так как, по сведениям древних книг, Ди-ку тоже был из рода Фан 30. Эта междоусобная борьба напоминает распри между его сыновьями или борьбу Шуня со своим братом Сяном, о которой будет рассказано ниже. Мы уже знаем, что нет ничего странного в том, что одно и то же предание излагается в двух-трех различных вариантах.
Одного из сыновей Ди-ку звали Яньбо, другого Шичэнь. Они жили в дремучем лесу среди гор, своевольничали и не хотели ни в чем уступать друг другу. Целыми днями они дрались палками и пускали в ход копья, приговаривая, что «если ты не изобьешь меня,
122

то уж я-то тебя убью». Их отец, Ди-ку, просто не знал, что с ними делать. В конце концов он послал Яньбо в Шанцю и велел ему управлять сверкающей звездой Саньсин (букв. «Три звезды»), называвшейся также Синьсу — Звездой сердца или Звездой Шан. Это была звезда влюбленных, символ чистоты и верности в любви. Шичэня послали в Дася и поручили ему управлять западной звездой Шэньсин (Созвездие Орион). Братья были разделены и больше не встречались. Лишь после этого, как говорится, «ветер утих и волны спали» и не было больше ссор 31. Звезды, которыми они управляли, также не встречались: когда одна зажигалась на востоке, на западе другая заходила. В стихах Ду Фу говорится: «Люди при жизни не видят друг друга и движутся, как звезды Шэнь и Шан». И по сей день недружных братьев люди называют Шэнь и Шан.
У Ди-ку была вторая жена из рода Цзоуту. По преданию, после того как Хуан-ди убил Чию, он переселил добрых людей в местность Цзоуту, а злых — на север, в холодные и пустынные места. Эта жена Ди-ку была лучшей из лучших. Кода она шла, то не касалась земли, а плыла в воздухе, управляя ветром и взнуздав облака, подобно людям из страны Хуасюй. Она была удивительной женщиной, получеловеком и полубогом, и постоянно парила между реками Ишуй и Лошуй. Ди-ку полюбилась эта порхающая девушка, и он взял ее в жены. Ей часто снилось, что она глотает солнце. Вслед за таким сном она рожала сына. Всего она видела восемь таких снов и родила восемь сыновей. Все называли их обычно восемью божествами 32. В рассказе нет ничего оригинального. Он связывается с мифом о рождении десяти солнц у Сихэ, жены Ди-цзюня, и восемью сыновьями Ди-цзюня — сочинителями песен и танцев.
После того как Ди-ку «очеловечился» и стал одним из древних властителей, у него, по преданию, появилось еще четыре жены. Старшую жену звали Цзян Юань. Она была из рода Ютай и родила Хоуцзи. Вторую жену звали Цзяньди. Она была из рода Юсун и родила Се. Третья, по имени Цинду, из рода Чэньфэн, родила государя Но. Четвертая жена, Чанъи из рода Цзюйцзы, родила государя Чжи 33. У Чанъи было то же самое имя, что и у Чанси — жены Ди-цзюня, родившей сыновей-лун. Это еще раз подтверждает, что Ди-ку и Ди-цзюнь — одно и то же лицо. Четыре сына, рожденных четырьмя женами Ди-ку, были незаурядными. Некоторые из них стали прародителями народов, как, например, Се, считавшийся предком иньской народности, или Хоу-цзи — предок народности чжоу. Другие наследовали отцовский престол и стали земными правителями, как государи Чжи и Яо 34.
О земных правителях и их прародительницах преданий не сохранилось, но известны интересные мифы «о рождении первопредков» .
Сначала расскажем миф о рождении Се — первопредка иньцев.
По преданию, у Юсуна было две дочери: старшую звали Цзяньди, а младшую — Цзяньцзы 35. Обе сестры были очень красивы. Жили они в девятиярусной яшмовой башне. Каждый раз во время
123

еды окружающие их люди били в барабаны и играли на музыкальных инструментах. Однажды небесный правитель послал к ним ласточку. Ласточка пролетала над ними, кружилась и кричала «и-и-и». Сестры поймали понравившуюся им птичку и посадили в нефритовый ларец. Через некоторое время они открыли ларец, заглянули, а ласточки и след простыл. Она улетела на север и больше не возвращалась. А в ларчике остались два яичка. Сестры загрустили и стали петь: «Ласточка, ласточка улетела! Ласточка, ласточка улетела!» По преданию, это была самая ранняя северная песня 36.
Яйца, снесенные ласточкой, проглотила Цзяньди. После этого она зачала и родила основателя иньского народа — Се. Есть другой рассказ, согласно которому она вместе с двумя девушками купалась в реке и увидела черную птицу, т. е. ласточку, которая оставила яйцо. Цзяньди проглотила яйцо и родила Се 37. Хотя отдельные подробности в этих рассказах и не совпадают, но смысл их одинаков. Во всех рассказах говорится, что прародитель йньцев произошел от черной птицы — посланца небесного правителя 38. Поэтому потомки почтительно называли своего прародителя Черным князем 39. Впоследствии Се помогал великому Юю усмирять потоп, а государь Шунь поручил ему наблюдать за нравами 40.
Миф о рождении первопредка народа чжоу — Хоу-цзи — не столь наивен, как предыдущий. В нем заметны следы человеческого горя.
По преданию, дочь Ютая — Цзян Юань однажды вышла погулять в поле. Возвращаясь домой, она заметила чей-то очень большой след. Она удивилась и, шутя, решила посмотреть, на сколько ее нога меньше, чем след великана. След был такой большой, что ее нога поместилась в отпечатке большого пальца, и в это время она испытала какое-то странное чувство. Вскоре по возвращении она зачала и вслед за этим родила сильного, крепкого и красивого мальчика.
Мальчик был очень несчастлив, вероятно потому, что у него не было отца. Люди обращались с ним грубо и однажды забрали его насильно у матери и бросили в глухом, узком переулке, чтобы коровы и овцы затоптали его. Но коровы и овцы не погубили ребенка, а ухаживали за ним и поили его молоком. Люди, увидев, что мальчик не умер, завели его в дремучий лес. Но и в лесу он не погиб. Хоу-цзи встретил людей, которые пришли туда рубить деревья, и дровосеки стали заботиться о нем. В конце концов люди, рассердившись, выбросили его на жестокий мороз, но прилетевшие небесные птицы прикрыли его своими крыльями и согрели. Людям показалось это столь необычным, что их сердца смягчились, и они побежали туда взять мальчика, но птицы уже разлетелись, а красный от мороза ребенок лежал на снегу, шевеля ручками и ножками и горько плача. Людям волей-неволей пришлось унести ребенка с собой и отдать матери на воспитание 41. Так как мальчика несколько раз бросали, то его прозвали Ци — Брошенный. По преданию, Ци стал родоначальником народа чжоу. Он с детства любил земле¬
124

делие, а когда вырос, то научил людей сеять злаки. Поэтому потомки называли его Хоу-цзи — Князь-просо.
Хоу-цзи с детства, играя, любил собирать в поле зерна пшеницы, проса, бобов, гаоляна, семена тыквы и косточки фруктов и сажал их в землю. Созревавшие злаки и фрукты были вкусней, крупней, слаще и ароматней, чем дикорастущие. Когда Хоу-цзи стал взрослым и сделался опытным земледельцем, он начал изготовлять из дерева и камней простейшие сельскохозяйственные орудия и учить своих близких обрабатывать землю. Раньше люди жили охотой и сбором диких плодов, но людей становилось больше, еды не хватало, жить стало труднее. Видя успехи Хоу-цзи, окружающие постепенно поверили ему. Сначала землю стали обрабатывать родичи его матери — люди из рода Ютай, а потом об этом узнал и государь Яо. Он предложил Хоу-цзи ведать земледелием и руководить всеми полевыми работами. Шунь, ставший правителем после Яо, пожаловал Хоу-цзи область Тай, где особенно умели выращивать урожай 42.
У Хоу-цзи был младший брат по имени Тайси. У Тайси был сын Шуцзюнь. Они оба были искусны в земледелии. Шуцзюнь при обработке земли стал использовать волов вместо людей, что значительно продвинуло дело. Но об этом мы уже рассказывали.
После смерти Хоу-цзи, в память о его заслугах, похоронили в красивой местности среди гор и рек 43, называвшейся Дугуанской равниной. Она находилась вблизи небесной лестницы Цзяньму, по которой божества спускались на землю. Земля в Дугуане была очень плодородной, там произрастали различные злаки, и зерна риса были белые, как жир. Там пели птицы луань, танцевали фениксы и происходили различные чудеса. Все это, вероятно, было связано со славой и чудесными деяниями Хоу-цзи.
В сердцах людей Хоу-цзи остался славным и великим. Люди искренне преклонялись перед этим далеким предком, любившим труд и направлявшим их к счастливой жизни 44.
3
Прежде чем говорить о Шуне, расскажем сперва историю о государе Яо. Предания о Яо и Шуне связаны между собой, так как Шунь был зятем Яо и унаследовал его престол. Яо знаменит как скромный и простой правитель, заботившийся о народе. Таково было о нем всеобщее мнение.
По преданию, Яо жил в хижине, крытой камышом. Столбы и балки в ней были сделаны из неотесанных стволов, подобранных в горах, питался он отваром из диких трав и вареным неочищенным рисом, носил грубую одежду из пеньки, а в холодное время накидку из оленьей шкуры. Посудой ему служили глиняные чашки. И в последующие времена, когда люди слышали, что император Яо жил такой простой жизнью, полной труда, они невольно вздыхали и говорили: «Наверное, даже у привратника жизнь лучше, чем была у Яо!» 45.
125

Как же Яо заботился о народе? Рассказывают, что если в стране был кто-нибудь голоден, то Яо обязательно говорил: «Это я виноват, что ему нечего есть». Если в стране у кого-нибудь не было одежды, то Яо обязательно говорил: «Это я виноват, что ему нечего надеть». Если в стране кто-нибудь совершал преступление, то Яо обязательно говорил: «Это я довел его до преступления» 46. Яо брал на себя ответственность за всех. Поэтому, когда во время его столетнего пребывания на троне произошла страшная засуха, а за засухой последовало великое наводнение, народ продолжал по-прежнему всей душой почитать доброго правителя и ни в коей мере не сетовал на него.
Предания говорят, что во дворце Яо — в той самой камышовой хижине — однажды появилось десять счастливых предзнаменований: трава, которой кормят лошадей, превратилась в рис, во двор прилетели фениксы и т. д.47. Нет необходимости перечислять все подробно, упомянем лишь о двух.
На ступенях каменной лестницы выросло дерево. Называлось оно минцзя или лицзя и имело интересную особенность. В начале месяца на дереве каждый день вырастало по одному стручку. Таким образом, к середине месяца на дереве появлялось пятнадцать стручков. А со второй половины месяца стручки начинали опадать, и к концу месяца их не оставалось. Если в месяце было двадцать девять дней, то оставшийся на верхушке стручок засыхал и не опадал. С началом следующего месяца все повторялось снова. Людям достаточно было посмотреть на стручки, чтобы узнать, какой сегодня день. Это дерево, появление которого считалось счастливым предзнаменованием, было живым календарем, помогавшим Яо в его делах 48.
Было еще одно удивительное растение. Оно выросло на кухне и называлось many. Его листья были похожи на веер. При каждом движении возникал свежий ветер, который прогонял мух и комаров и в жару сохранял от порчи припасы. Для экономного Яо такое растение было очень кстати 49.
Не только сам Яо был хорошим правителем — все, кто окружал его, были мудрыми сановниками. Так, например, Хоу-цзи ведал земледелием, Чуй — ремеслом, Гаояо отправлял правосудие. Куй владел музыкой, Шунь — просвещением, Ци — военными делами, и т. д. . Чтобы не рассказывать обо всех подробно, ограничимся преданиями о судье Гаояо и главном музыканте Куе.
Внешность Гаояо была очень странной: лицо у него было темнозеленое, как у только что срезанной тыквенной корки, лицо длинное и вытянутое, как лошадиная морда 51. Он был мудрым и неподкупным судьей и сразу же разбирался в любом запутанном деле 52. Откуда же у него были такие таланты? По преданию, он держал необычного однорогого барана сечжая, который оказывал ему большие услуги. У барана росла длинная зеленая шерсть, он был очень крупным и напоминал медведя. Летом он жил на берегу озера, а зимой в сосновом лесу. Он был прямодушен и справедлив. Увидев ссорящихся, он бодал виноватого 53. Поэтому Гаояо с лошадиным
126

лицом и держал этого чудесного барана. Во время разбора дела Гаояо достаточно было пригласить спорившие стороны во дворец и приказать барану бодать виноватого — и сразу становилось ясно, кто прав, кто виноват. Все это ускоряло и упрощало разбор дела. Гаояо больше всего на свете ценил барана сечжая — своего помощника и всегда заботился о нем 54. Конечно, если его баран ошибался в чем-либо, то ему было трудно немедленно установить его ошибку.
Куй, ведавший музыкой, по преданию, был одноногим 55. Вероятно, существовала какая-то связь между ним и одноногим быком Куем, жившим на Горе волн — Люпошань в Восточном море 56. Куй создал мелодию, воспроизводящую журчание горных рек и потоков, и назвал ее дачжан — «большая пьеса». При звуках этой мелодии люди успокаивались и беспричинные ссоры прекращались 57. Куй ударял по камням и каменным пластинам и извлекал такие ритмичные звуки, что, слыша их, звери и птицы начинали прыгать и танцевать 58.
Яо управлял страной много лет. К концу его правления жители страны Чжичжи подарили ему чунмин — птицу с двойными зрачками. Ее называли так потому, что в каждом ее глазу было по два зрачка. Она была похожа на петуха, пела как феникс. Она сбрасывала с себя все свое оперение и возносилась ввысь совсем оголенной. Птица чунмин могла изгонять нечистую силу и прогонять волков, тигров, барсов и шакалов. Питалась она лишь нефритовой пастой. После того как птица поселилась у Яо, она по-прежнему часто улетала к себе на родину и иногда не возвращалась по нескольку лет. Все очень ждали ее возвращения, чистили и мели дворы, чтобы достойно встретить ее. Если она долго не возвращалась, люди вырезали ее изображение из дерева или выплавляли из металла и вывешивали его на воротах. Злые духи и оборотни, увидев это изображение, пугались и убегали далеко прочь .
В то время на Хуайшани — Горе акаций жил старик по имени Воцюань, собиравший целебные травы. Он часто пробовал лекарство бессмертия, и поэтому все его тело обросло белыми волосами, а оба глаза стали квадратными. Хотя лет ему было много, он оставался крепким и сильным и мог остановить мчавшегося коня. Старик видел, что Яо с утра до вечера занят государственными делами, похудел 60, ходит удрученный 61. Воцюаню стало жаль Яо. Он собрал на горе семена сосны, дал их правителю и рассказал, как их надо есть. Яо тронула доброта старика, и он взял у него семена. Но Яо был очень занят государственными делами, и ему некогда было даже есть их. По преданию, другие люди, которые ели семена этих сосен, дожили до двухсот-трехсот лет. Яо же прожил всего сто лет с небольшим 62.
Всю свою жизнь и помыслы Яо отдавал народу, но в то время все же были люди, недовольные его неустанными трудами. Говорят, жил тогда один старик, ему было уже за восемьдесят. Он играл в цзижан, бросая на дороге палки. Эта игра состояла в том, что брали две палки, заостренные с одной стороны и напоминавшие сапож¬
127

ные колодки. Одну палку ставили на землю, отходили на тридцатьсорок шагов и кидали в нее другой, а затем смотрели, что получалось. Эта игра напоминала европейские кегли или русские городки. Старик прекрасно играл в эту игру и всегда добивался успеха. Однажды один из зрителей сказал с укором: «Сколь велика благодать нашего правителя Яо, которая простирается и над этим стариком». Услышав эти слова и считая их несправедливыми, старик ответил: «Я не понимаю, о чем ты говоришь. Каждый день я начинал работать с восходом солнца и отдыхал лишь тогда, когда солнце пряталось за гору. Я сам вырыл колодец, чтобы пить из него воду, сам пахал поле, чтобы иметь для себя пропитание. Скажи, в чем заключаются благодеяния Яо по отношению ко мне?» Тот не нашелся, что ответить 63.
Яо постепенно старел. Его сын Даньчжу — Киноварно-красный был очень непочтителен. Яо не хотел, чтобы весь народ страдал из-за его сына. Поэтому он особенно внимательно относился к способным людям в Поднебесной и искал среди них самого мудрого, чтобы уступить ему престол. Яо услышал, что самый известный мудрец — это Сюй Ю из Янчэна. Тогда он еще ничего не знал о Шуне. Яо сам поехал навестить Сюй Ю, чтобы объявить ему о своем намерении уступить ему престол. Но Сюй Ю был человеком возвышенного образа мыслей и, не желая наследовать престол, убежал и поселился на берегу реки Иншуй, у подножия горы Цзишань. Яо послал людей просить его управлять Девятью областями. Сюй Ю надоело слушать эти предложения, поэтому он поспешил на реку Иншуй и начал промывать уши. Его друг Чао-фу, гнавший в это время теленка на водопой, увидел, что Сюй Ю моет уши. Он удивился и спросил, в чем дело. Сюй Ю ответил:
— Яо хочет, чтобы я стал правителем Девяти областей, но мне надоело слышать эти докучливые предложения и поэтому я пришел промыть себе уши.
Чао-фу хмыкнул и сказал:
— Довольно, братец. Если бы ты постоянно жил в ущельях и горах и хотел, чтобы люди об этом не знали, то тебя никто бы и не тревожил. Ты же нарочно скитался повсюду, создал себе славу, а теперь моешь уши. Мой теленок не станет здесь пачкать морду! — И он повел скотину пить воду вверх по течению 64.
Говорят, на горе Цзишань (в уезде Дэнфэнсянь провинции Хэнань) и сейчас можно видеть могилу Сюй Ю. У подножия горы до сих пор есть пустошь «Откуда увели теленка» — Цяньнюсюй. На берегу реки Иншуй бьет родник Дуцюань — Телячий источник. На камнях по сей день видны телячьи следы; говорят, сюда Чаофу пригонял теленка на водопои .
4
Однажды слепой старец Гу-соу 66 увидел странный сон. Ему приснился феникс с зерном риса в клюве. Феникс дал Гу-соу съесть это зернышко и сказал, что его имя Цзи и он явился, чтобы у
128

Гу-соу было потомство. Проснувшись, Гу-соу очень удивился странному сну 67. Сыну, родившемуся у него впоследствии, он дал имя Шунь * 68. По преданию, глаза Шуня были не такие, как у всех. В каждом глазу у него было по два зрачка, и поэтому его называли еще Чунхуа — Двойной блеск 69. Этот рассказ напоминает нам легенду о птице чунмин, которую привезли императору Яо из страны Чжичжи. У птицы в каждом глазу было тоже по два зрачка, по виду она напоминала петуха, а голос у нее был как у феникса. Между этими двумя легендами, очевидно, существует какая-то связь.
Вскоре после рождения Шуня его мать умерла. Гу-соу женился во второй раз, и у него родился сын, которого назвали Сян (букв. «Слон») 70. Рассказывают, что брат Шуня — Сян — был человеком. Но вполне возможно и то, что Сян был слоном с громадной головой, длинным хоботом, большими ушами, острыми бивнями и диким, неукротимым нравом. Весьма вероятно, что его так и представляли.
Слоны живут в жарком поясе. Но в древности они встречались в Китае на берегах Хуанхэ. В «Веснах и Осенях Люя» говорится: «Народ шан приручал свирепых диких слонов. Когда появилась угроза со стороны восточного царства, Чжоу-гун послал туда войско и прогнал врагов на юг до самой Янцзы» 71. Эта цитата служит доказательством того, что народ шан приручал слонов и использовал их во время сражений. Дополнительное подтверждение этому
дают надписи на костях, где иероглиф «слон» пишется так:
Здесь ясно выражена самая характерная черта слона — хобот. В гадательных надписях о выборе места для посевов встречаются записи о ловле слонов. Все это показывает, что слоны в иньский
слона, которого ведет человек. Наличие такого иероглифа показывает, что народ шан приручал слонов с глубокой древности, может быть еще до приручения быков и лошадей.
Шунь был божеством — прародителем народа шан. В древности несомненно существовали сказания о том, как он приручал диких слонов. Отзвуки древних мифов сохранились в современной народной легенде, повествующей о том, что великий Шунь пахал на слоне 72. В «Вопросах к небу» Цюй Юаня говорится: «Младший брат, прирученный Шунем, все же часто вредил людям. Почему же он, искупавшись в собачьей моче, успокоился и перестал вредить людям?» 73. Укрощение дикого слона преобразовалось в мифах в укрощение Шунем своего брата. Этот пример хорошо показывает, как изменялись древние сказания. Попадая в исторические сочинения, сказания иногда сохраняли черты, которые были присущи им еще в первобытную эпоху. Например, в «Истории династии Хань» сказано: «Шунь пожаловал Сяну земли в Юби» 74. Юби — это название местности, но в то же самое время юби означает «имеющий хобот». В древних мифах о младшем брате Шуня —
период встречались еще довольно часто. Иероглиф изображает
129
5 Заказ 908

Сяне повествуется как о диком, свирепом слоне, который часто приносил людям зло. А затем его приручил Шунь — легендарный первопредок иньского народа. Наиболее ранние варианты мифов не сохранились, и мы можем говорить только о мифах более позднего времени.
Шунь родился и вырос у реки Гуйшуй (на юге нынешнего уезда Юнцзисянь провинции Шаньси). Внешность Шуня была самой обыкновенной, только в каждом глазу у него было по два зрачка. Он был среднего роста, с темной кожей, усов и бороды у него не было 75. В юности он прославился почтительным отношением к родителям 76. Отец Шуня — Гу-соу — был человек неумный и не отличался справедливостью. Глуповатый Гу-соу любил детей от второй жены, а Шуня, рожденного первой женой, считал бельмом на глазу. Мачеха Шуня тоже была не из добрых, сварливая, жить с ней было трудно. Младший брат Сян мало чем отличался от матери. Он был очень грубым и высокомерным, и у него не было ни капли почтительности, которая должна отличать младшего брата 11. У Шуня была еще сводная сестра по имени Си. Характер у нее тоже был тяжелый, но она была более человечна и не так жестока, как другие 78. В таком семействе жил рано лишившийся матери Шунь. Он перенес много страданий и горестей, но, несмотря на это, прославился у себя на родине сыновним почтением. Его поведение было достойно похвалы. Сыновняя почтительность Шуня была искренней и горячей, ничего ложного в ней не было.
По преданию, родители постоянно жестоко избивали Шуня. С глазами, полными слез, Шунь терпеливо переносил побои. Если же боль становилась невыносимой, он убегал в поле, плакал и звал покойную мать 79.
Со своим несносным братом Сяном он обходился в высшей степени вежливо и внимательно. Если Шунь видел, что Сян радовался, то и он начинал радоваться. Видя, что Сян печален, Шунь становился грустен: он знал, что после капризов Сяна обязательно будут неприятности 80. Шунь заботился о своем младшем брате как только мог, чтобы заслужить расположение мачехи и чтобы его меньше били. Но это не помогало. Жестокая мачеха решила извести Шуня. Глупец Гу-соу и Сян помогали ей. Шунь не мог больше жить в родном доме. Он ушел и поселился у горы Лишань, близ реки Гуйшуй. Он построил тростниковую хижину, вспахал немного земли и жил в печали и одиночестве81. Шунь часто видел кукушку, весело летавшую с птенцами. Птичка-мать приносила с собой пищу и кормила на дереве своих птенцов. Это было дружное и любящее семейство. Шунь думал о том, что он сирота, рано потерявший мать и терпевший от мачехи жестокие побои, и незаметно для себя он слагал печальные песни .
Недолго Шунь обрабатывал землю у горы Лишань. Крестьяне тех мест были растроганы его добродетелью и наперебой начали уступать ему свои поля. Через некоторое время Шунь переселился на Озеро грома — Лэйцзэ, где занялся рыболовством. Вскоре местные рыбаки также стали наперебой предлагать ему свои участки
130

на озере. Затем Шунь стал гончаром в Хэбине. Прошло немного времени, и, ко всеобщему удивлению, оказалось, что глиняные сосуды, изготовленные в Хэбине, самые красивые и прочные. По соседству с Шунем стали селиться люди. Через год в этом месте образовалось маленькое поселение, еще через год оно превратилось в большой поселок, а через три года там выросла столица . Такие чудеса даже трудно себе представить.
В это время Яо, желая уступить свой престол, разыскивал в Поднебесной мудрецов. Все старейшины говорили Яо, что Шунь достоин избрания, так как он мудр, знаменит своей сыновней почтительностью и обладает всеми талантами. Тогда Яо отдал Шуню в жены двух своих дочерей, Эхуан и Нюйин 84. Он поселил Шуня вместе со своими девятью сыновьями, чтобы убедиться, действительно ли он так талантлив, как о нем говорят. Яо подарил ему одежду из волокон пуэрарии и цитру, приказал соорудить для него несколько амбаров и подарил ему стадо коров и овец. Так простой крестьянин Шунь сделался зятем правителя и внезапно стал знаменитым и богатым. Отец и мачеха, видя, что Шунь, издавна вызывавший у них ненависть, вдруг возвысился, стал богатым и знатным, начали завидовать и негодовать 85.
Шунь к своему семейству не питал никакой злобы. Он с молодыми женами пришел навестить родителей, принес им подарки и обращался с ними так же почтительно и с любовью, как раньше, не кичась своим богатством 86. Жены Шуня не были заносчивыми, хотя и происходили из знатного рода. Они выполняли все домашние работы, ухаживали за свекровью и были примерными невестками 87. Но все это не рассеяло злобы семейства Шуня. Скорее наоборот, известность Шуня усилила ее до крайности. Особенно неистовствовал младший брат Сян, который воспылал вожделением к красивым женам Шуня и постоянно мечтал захватить их.
По обычаю того времени после смерти старшего брата его жены переходили к младшим братьям. Зная этот обычай, коварный Сян замыслил убить брата и удовлетворить свои желания 88. Мать Сяна сочувствовала сыну. Убийство Шуня было ее давнишним желанием, так как Шунь не был ее родным сыном и внушал ей неприязнь. Глупый Гу-соу никогда не питал особых симпатий к Шуню, завидовал его богатству и согласился принять участие в темных замыслах. Они решили придумать что-нибудь, чтобы убрать Шуня и захватить его имущество. Они, как крысы, шептались дома ночи напролет, придумывая, как осуществить свой черный замысел. Маленькая сестра Шуня — Си, вероятно, не имела прямого отношения к этим кровавым планам. Но она завидовала счастью брата и в душе тоже желала гибели его семье.
— Братец, отец просит тебя прийти завтра утром помочь ему починить амбар. Приходи пораньше! — сказал однажды вечером Сян, зайдя в дом к Шуню.
— Хорошо, завтра утром приду обязательно,— весело ответил Шунь, собирая в кучу пшеницу у ворот.
131

Когда Сян ушел, Эхуан и Нюйин, выйдя из дому, спросили Шуня, что случилось.
— Отец просит меня прийти завтра утром помочь ему починить амбар,— отвечал Шунь.
— Ты не должен идти, они хотят сжечь тебя.
— Это невозможно,— испугался Шунь,— ведь просил отец, и если не пойду, то что же я скажу потом?
Эхуан и Нюйин, подумав, ответили:
— Ну ладно, иди. Только завтра утром сними старую одежду. Мы дадим тебе новую, и тогда тебе нечего бояться.
Эти две девушки из богатого рода где-то научились волшебству 89. Они умели предсказывать будущее, обладали чудесными талисманами и решили использовать свою волшебную силу, чтобы спасти любимого человека.
На другой день сестры достали из сундука яркую разноцветную одежду с узорами, изображавшими птиц. Шунь облачился в нее и отправился помочь отцу чинить амбар. Злодеи, видя, что Шунь перед смертью надел узорную одежду, про себя потихоньку посмеивались, но казались приветливыми. Его ласково встретили, подставили ему лестницу и послали его на прогнивший амбар. Шунь забрался на крышу и, ничего не подозревая, начал трудиться. Злодеи тотчас же убрали лестницу, собрали у амбара кучу хвороста и подожгли его.
— Отец, отец, что вы там делаете? — закричал испуганный Шунь, стоя на крыше и не зная, как спуститься.
— Сынок,— ехидно откликнулась мачеха,— отправляйся прямо в небесный дворец, а твои жены будут жить с нами!
— Ха, ха, ха...— глупо смеялся отец, одобрительно качая головой.
Сян, раздувая огонь, весело хохотал:
— Ха, ха, ха... Теперь тебе оттуда не слезть — разве только ты улетишь на небо!
Амбар со всех сторон был объят пламенем, а Шунь, бегая по крыше, обливался от страха холодным потом. Он совсем забыл, зачем он надел новое платье. Шунь напрасно просил этих злых людей о помощи, и ему оставалось теперь лишь протянуть руки к небу и взывать в отчаянии: «О небо!..» И, о чудо, через мгновение объятый дымом и пламенем Шунь превратился в большую птицу и с криком устремился в небо. Злые люди, видя необыкновенное превращение, от страха словно окаменели.
Злодеи не могли примириться с тем, что они не убили Шуня, и попытались погубить его во второй раз.
На этот раз к Шуню пришел сам слепой отец.
— Сынок, домашние сделали большую глупость и просят у тебя прощения.
Сидя у дверей и стуча палкой по ступеням, он без всякого смущения сказал:
— Теперь я хочу попросить тебя помочь вычистить колодец. Обязательно приходи, иначе ты огорчишь отца.
132

— Не беспокойся, отец, я завтра обязательно приду,— ответил ласково Шунь.
Когда отец ушел, Шунь рассказал о его просьбе своим женам, и те сказали ему:
— И на этот раз дело нечисто. Однако это неважно. Ты иди.
Наутро они дали Шуню одежду с драконами, чтобы он надел
ее под свое старое платье. В случае опасности надо было только снять старое платье, и чудеса произойдут сами собой.
Шунь, следуя совету своих жен, надел под старую одежду платье с драконами и пошел помогать слепому отцу чистить колодец. Злые люди, видя, что на Шуне нет чудесного платья, втайне радовались тому, что на этот раз незадачливый Шунь обязательно погибнет.
Шунь взял лопату и попросил спустить его на веревке в колодец. Как только он спустился, веревка оборвалась и сверху полетели камни и комья глины. Шунь вначале растерялся, а затем, придя в себя и не обращая внимания на сыпавшиеся сверху камни, снял старую одежду и превратился в прекрасного дракона, покрытого чешуей. Дракон поплыл по подземным источникам и через
и QQ
другой колодец выплыл наружу .
Злодеи, завалив колодец, топтали землю ногами, радостно крича и прыгая. Считая, что их враг наконец мертв и их мечты сбылись, вся семья с шумом пошла к дому Шуня, собираясь забрать его жен и имущество. Сестра Си тоже пошла с ними поглядеть, что будет.
Услышав печальную весть и не зная, правда это или нет, жены Шуня, закрыв лицо руками и полные глубокой печали, пошли в задние покои. Радостный Сян, добившийся исполнения своих желаний, договаривался с матерью о разделе имущества брата.
— Ведь эту мысль подал я, — сказал он, открыв свой безобразный, как у жабы, рот и оживленно размахивая руками,— но из имущества мне ничего не надо, пусть скот, земля и дом отойдут родителям. Я хочу лишь цитру, лук и его жен, чтобы они... хи, хи, хи, жили со мной 91.
Вслед за этим Сян схватил со стены цитру Шуня и, исполненный радости, заиграл на ней. Мачеха и слепой отец радостно ходили по дому, щупая и выбирая вещи. Плач овдовевших жен стал тем временем еще жалобнее. Только тогда у Си заговорила совесть, и она поняла, какое жестокое и низкое дело совершили ее родные. Она знала, что мертвого не спасешь, и стыд мучил ее все сильнее. В это время, как ни в чем не бывало, вошел в дом Шунь. При появлении воскресшего Шуня все в доме окаменели от страха. Затем, убедившись, что это человек, а не призрак, Сян, сидевший на постели Шуня и игравший на его цитре, очень неохотно и с издевкой сказал:
— Братец, я сейчас как раз думал о тебе и очень горевал.
Шунь ответил:
— Да, я знаю, что ты думал обо мне.
133

Больше не было сказано ни слова. Шунь, искренний от природы, несмотря на испытания, сохранил по-прежнему почтительность и любовь к родителям и брату, как будто ничего не случилось 92. Только его сестра после этих событий раскаялась и искренне полюбила старшего брата и его жен 93.
5
Маленькая Си стала внимательно следить за поступками домашних, так как она боялась, что те сделают еще что-нибудь плохое старшему брату и его женам. Она волновалась не зря. Злодеи, досадуя, что Шунь не погиб, не успокоились и придумали новый коварный план: пригласить Шуня в гости и, напоив, убить его. Как только Си проведала о новой хитрости, она побежала к своим золовкам и рассказала обо всем.
Жены Шуня выслушали ее и весело сказали:
— Спасибо! Теперь иди домой, мы сами знаем, что предпринять.
Вскоре пришел Сян и с важным видом пригласил Шуня в гости:
— Мы чувствуем себя очень виноватыми за прошлое. Теперь отец и мать специально приготовили вина и закусок и просят тебя обязательно прийти завтра утром. Они хотят помириться с тобой.
После ухода брата Шунь забеспокоился и обратился к своим женам:
— Что же делать? Идти или не идти? Не знаю, что за хитрость они придумали на этот раз.
— Как же не идти,— сказали ему жены.— Если не пойдешь, родители обидятся на тебя. Иди, иди.
Они вынули из сундука с приданым порошок и дали его Шуню с наказом:
— Возьми это снадобье, смешай его с собачьим калом и умойся им. Тогда ты можешь пить завтра вино — ручаемся, все будет в порядке. На кухне для тебя уже подогрета вода.
Шунь послушался своих жен, умылся приготовленным зельем и на другой день в новом платье отправился к родителям.
Злодеи притворились любезными, встретили Шуня очень приветливо и подали на стол богатое угощение. Все уселись и стали пить вино. А приготовленный заранее остро отточенный топор был спрятан в углу у дверей. За столом, уставленным яствами, то и дело раздавались смех и возгласы:
— Пей до дна... Пей... Пей!
Шунь не заставлял себя долго уговаривать и раз за разом опустошал кубки и чаши с вином. Он столько пил, что все те, кто уговаривал его выпить, сами валялись пьяными, их речи стали бессвязными, а Шунь по-прежнему сидел прямо и пил, как ни в чем не бывало.
Было выпито несколько кувшинов вина, съедены все закуски,
134

и на столе не осталось никаких угощений. Злодеи с вытаращенными глазами смотрели на то, как Шунь вытер губы, вежливо поблагодарил родителей и, держась прямо, ушел, а сверкающий топор так и остался лежать возле дверей 94.
Со слов своих дочерей и сыновей Яо знал, что Шунь именно такой почтительный и талантливый юноша, какого он искал, и решил, что ему можно передать престол. Но Шуню сначала надо было научиться управлять государством, и Яо назначил его чиновником при дворе. Шунь занимал различные должности и отлично справлялся со своими обязанностями. Яо подверг Шуня еще одному испытанию перед тем, как передать ему престол.
Во время сильной грозы Шунь должен был пойти в глухой горный лес и потом сам выбраться оттуда. В древних записях говорится, что Шунь, идя по лесу, совершенно не испытывал страха. Ядовитые змеи при виде его уползали, тигры, барсы, шакалы и волки не осмеливались причинить ему вреда. Вскоре разразилась страшная гроза с сильным ветром. В лесу стало очень темно, яркие молнии чередовались с ударами грома, со всех сторон призраками стояли деревья с распростертыми, как руки, ветвями. Деревья, деревья, деревья... Как распознать, где тут север, где запад, где юг, где восток? Смелый и сообразительный Шунь сумел выбраться из лесу, не заблудившись, и встретился с людьми, ожидавшими его на дороге .
В некоторых книгах сказано, что Шунь перед каждым новым испытанием советовался с женами. По преданию, он поступил так же и перед тем, как пойти в лес 96. О том, как жены помогли ему, в древних книгах не упоминается, мы можем лишь гадать об этом. Вероятно, они дали ему какой-либо талисман, и он благополучно вернулся. Но то, что он один вошел в дремучий лес без малейшего страха, невольно вызывало уважение.
Шунь выдержал последнее испытание, и Яо передал ему свой престол. Став правителем, Шунь сел в колесницу со стягом государя и поехал в родную деревню, чтобы встретиться со своим отцом, Гу-соу. Как и раньше, Шунь был учтив с отцом и почтителен. Слепой отец лишь только тогда понял, что у него действительно хороший сын и все, что он совершал по отношению к сыну,— преступная ошибка. Отец чистосердечно раскаялся и примирился с сыном 97. Жестокому и своевольному брату Шунь пожаловал местность Юби и сделал его удельным князем. Лишь после этого Сян почувствовал любовь и великодушие своего брата. Постепенно он изменился к лучшему и стал хорошим человеком 98.
Шунь, как и Яо, правил несколько десятков лет и сделал очень много для блага людей. Потом он, подобно императору Яо, передал трон не своему сыну Шанцзюню ", увлекавшемуся лишь пением и танцами, а Юю, который прославился тем, что усмирил потоп. Это говорит о величии и бескорыстии Шуня..
С ранних лет Шунь очень любил пение и музыку. Поэтому Яо, отдавая Шуню своих дочерей в жены, подарил ему цитру. Став Сыном неба *100, Шунь приказал главному музыканту Яню
135

прибавить восемь струн к пятнадцатиструнным гуслям, изготовленным его отцом, Гу-соу. Главному лекарю Чжи он велел исправить мелодии «девять призывов», «шесть цветений», «шесть рядов», созданные главным музыкантом Сяньхэем во времена Ди-ку 101. Мелодию «девять призывов» 102 исполняли в сопровождении флейты сяо и губного органчика шэна и называли ее еіце сяошао (мелодии для флейты). Стоило зазвучать этой музыке, как везде наступало веселье и казалось, что поют небесные птицы. Говорят, даже фениксы, услышав чудесную мелодию, прилетали к Шуню 103. Поэтому впоследствии Конфуций, слыша эту мелодию, не мог удержаться от одобрения: «Мелодия шао и красива,
и приятна. А мелодия г/, созданная чжоуским князем У-ваном, хотя и красива, но не столь приятна и не может так растрогать человека, как шао» 104. Сам Шунь, когда жил в одиночестве, очень любил играть на пятиструнной цитре и петь сочиненную им песню «Южный ветер»:
С юга дует свежий ветер,
Он поможет избавить народ от забот,
С юга дует ветер как раз вовремя,
Он поможет увеличить народное богатство 105.
В конце жизни Шунь поехал осматривать южные земли и по дороге скончался на равнине Цанъу 106. Печальная весть вызвала такую скорбь у людей во всей стране, будто они лишились родителей 107. Жены Шуня, делившие с ним все тяготы жизни, скорбели так, что сердца их разрывались от горя. Они тотчас же направились на юг. По дороге они не переставали горько плакать и не глядели на удивительные селения и красивые пейзажи, встречавшиеся на пути. Их горькие слезы падали на стволы бамбука. От их слез на деревьях оставались крапинки. Поэтому с тех пор на юге и растет пятнистый бамбук, называющийся «бамбук фей реки Сян» 108. При переправе через реку Сян поднялась буря. Лодка опрокинулась, они утонули и стали феями этой реки 10 . Осенью, когда ветер кружил опавшие листья деревьев, на сердце у фей становилось радостно. При легком ветерке они выходили прогуляться на отмель. Издалека можно было видеть блеск их красивых глаз, вызывающий грусть у людей 110. Если у них было плохое настроение из-за горестных воспоминаний, они входили в воды реки, тотчас поднимался ветер и начиналась буря. Появлялось множество удивительных существ, похожих на людей. Одни стояли на змеях, другие со змеями в руках носились по волнам; в дождливом небе с криком летали стаи необычных птиц П1.
После смерти Шуня люди положили его останки в глиняный гроб и похоронили на южном склоне горы Цзюишань в местности Цанъу. С горы стекало девять ручьев. Все они были очень похожи один на другой, из-за этого люди, приходившие на гору, часто сбивались с пути. Поэтому гора и называлась Цзюишань — Гора девяти сомнений 112. На горе водились необычные звери и птицы, среди них самым страшным было животное вэйвэй, которое называ¬
136

ли еще иначе янъвэй или вэйшэ из. Это была двуглавая змея. Говорят, стоило человеку увидеть ее, как он тотчас же умирал. В период Весен и Осеней в царстве Чу мальчик Сунь Шуао встретил двуглавую змею. Он подумал: «Я обязательно умру, ведь человек, увидевший такую змею, должен умереть. Но зачем умирать другим людям, которые увидят ее после меня? Как можно допустить, чтобы это чудовище продолжало губить людей?» Отважный мальчик поднял с земли камень и стал колотить змею. Чудовище издохло. Мальчик вырыл яму и закопал змею, чтобы никто ее больше не видел. Самым удивительным в этой истории было то, что Сунь Шуао после этого случая не умер. Он вырос и стал в царстве Чу первым министром, заслужившим любовь народа 114. Очевидно, настоящему храбрецу это чудовище не могло причинить никакого вреда. Временами двуглавая змея появлялась из-под земли в фиолетовом одеянии и красных шапках. По преданию, правитель княжества, увидевший такую змею, мог стать владыкой Поднебесной ,15. Так, в период Весен и Осеней циский князь Хуань-гун увидел во время охоты двуглавую змею в халате и красных шапках. Когда охотничья колесница с грохотом проезжала мимо змеи, она подняла обе свои головы. Хуань-гун решил, что это оборотень, и испугался. Он спросил первого министра Гуань Чжуна * 16, правившего колесницей, не заметил ли тот чего-либо. Гуань Чжун, следивший за упряжкой, ответил:
— Нет, ничего не видел.
Вернувшись во дворец, Хуань-гун начал размышлять о происшедшем. Чем больше он думал, тем больше боялся и даже заболел. Через некоторое время мудрец из княжества Ци по имени Хуанцзы Гаоао нанес визит Хуань-гуну. Рассказывая Хуань-гуну историю о злых духах, он упомянул про вэйшэ. Князь, услышав слово шэ — «змея», тотчас спросил, как она выглядит. Мудрец описал ему змею, точь-в-точь такую же, как тот видел, и затем сказал:
— Если князь увидит такую змею, он станет правителем всей Поднебесной.
У Хуань-гуна невольно прояснилось лицо, он улыбнулся и сказал:
— Значит, это ее я видел на охоте!
Настроение у него сразу улучшилось* и болезнь прошла сама собой 117. Это и была змея вэйшэ, приносившая счастье одним и горе другим, которая водилась у Горы девяти сомнений, где был похоронен великий Шунь.
По преданию, весной и осенью к этой горе приходил огромный слон с длинным хоботом и большими ушами обрабатывать жертвенное поле Шуня 118. Это Сян приходил из своего владения Юби, чтобы принести жертвы у могилы Шуня. Люди около могилы построили беседку и назвали
137

ее Битин — Беседка хобота, а божество, которое покровительствовало Сяну,— божеством беседки 119. Здесь легенды о Сяне и о слоне вновь переплетаются между собой.
По преданию, кроме упоминавшихся ранее Эхуан и Нюйин у Шуня была еще одна жена, по имени Дэнби-ши. Дэнби-ши родила ему двух дочерей — Сяомин и Чжугуан. Они жили в озере около реки Хуанхэ. Ночью от них исходило сияние *120, освещавшее окрестности на добрую сотню ли 121. Эта легенда напоминает легенду о двух женах Ди-цзюня, родивших солнце и луну. Она свидетельствует о том, что Шунь был скорее небесным божеством, чем земным правителем. Поэтому некоторые считают, что Дэнби-ши была первой женой Шуня и жила в его доме до того, как Яо женил его на своих дочерях. Но вопрос этот не совсем ясен, так как здесь два различных предания соединились в одно 122. По некоторым книгам, у Шуня было девять сыновей 123. Из них мы знаем имя упомянутого выше Ицзюня (оно сходно с именем внука Ди-цзюня). Ицзюнь получил удел Шан и назывался еще шанским Ицзюнем 124. Имена остальных сыновей нам неизвестны. Мы знаем лишь то, что они, подобно шанскому Цзюню, любили только пение и танцы 125, и неудивительно поэтому, что они не могли справиться с государственными делами. По преданию, потомки Шуня основали две пограничные страны. Одна была расположена в Восточной пустыне и называлась страной Яоминь *26, другая — страна Чжиго — находилась в Южной пустыне. У людей Чжиго была желтая кожа, они очень метко стреляли из лука и убивали змей. Они не обрабатывали землю и не ткали тканей, а пользовались дарами природы. В их стране пели птицы луаньняо и танцевали фениксы. Страна Чжиго была сущим раем на земле 127.

ИСТОРИЯ СТРЕЛКА И ЕГО ЖЕНЫ ЧАНЬЪЭ
днажды, как говорит предание, во времена правления Яо на небе появились сразу десять солнц. На земле началась страшная засуха. И опечалился тогда великий правитель.
Зной сжигал посевы и так накалил землю, что плавились камни и металлы. В жилах людей чуть не закипала кровь, было невозможно дышать, иссякли съестные припасы. Люди страдали от жестокого голода *.
Десять солнц были детьми Сихэ — жены восточного небесного божества Ди-цзюня. Они жили в Тангу — Кипящей долине за Восточным морем. Это место называлось иначе Янгу — Долина света или Вэньюаньгу — Долина теплых источников 5 и находилось к северу от Страны чернозубых. Десять солнц обычно омывались в море, поэтому вода там бурлила и клокотала, как кипяток. В бурлящем море росло громадное дерево фусан 3 в несколько тысяч чжанов высотой и толщиной в тысячу чжанов.
На этом дереве и жили десять сыновей-солнц. Девять солнц находились на верхних ветвях и одно — на нижних. Они появлялись на небе по очереди: когда одно солнце возвращалось, другое заменяло его 4. Они ездили в колеснице, которой правила сама Сихэ. И хотя солнц было девять, люди видели на небе всегда лишь одно. Вероятно, такой порядок был установлен родителями солнц.
Сияние, исходившее от солнц, было умеренным и приятным. По преданию, на верхушке фусана весь год сидел нефритовый петух. Когда ночь начинала рассеиваться и наступал рассвет, нефритовый петух расправлял крылья и громко кукарекал. За нефритовым петухом начинал кричать золотой петух на большом
139

персиковом дереве на горе Таодушань — Горе персиковой столицы. Злые духи и привидения, услышав крик, поспешно возвращались на Таодушань. Они проходили через ворота духов, и в это время за ними наблюдали братья Шэньту и Юйлэй . Вслед за золотым петухом кричали каменные петухи знаменитых гор и потоков, а затем и все петухи Поднебесной. После этого с рокочущим шумом начинался морской прилив и появлялось очередное, чисто вымытое солнце 6. Его мать, Сихэ, правила колесницей, запряженной шестью драконами, быстрыми, как вихрь 7.
Время, когда солнце выходило из Янгу, омывалось в озере Сяньчи — Соленом озере и перебиралось с нижних ветвей дерева на верхушки, называлось «приближение утра». Затем солнце достигало верхушки дерева, садилось в колесницу, приготовленную матерью, и отправлялось в путь. Это время называлось «ранний рассвет». Время прохождения солнца через Кривой холм — Цюйа называлось «полный рассвет». И для всех мест, через которые проходило солнце, существовали особые названия, указывающие на время суток. Сихэ сопровождала сына до Бэйцюаня — Печального источника, где она останавливала колесницу. Это место называлось Синьчэ, что значит «остановка колесницы». Оставшийся путь сын проделывал самостоятельно, но Сихэ продолжала следить за ним. Сидя в колеснице, она смотрела, как ее сын двигался к Юйюани и, проходя Мэнгу — Закрытую долину, бросал последние сверкающие лучи на вязы и туты на побережье. Лишь тогда в ночной прохладе возвращалась она на пустой колеснице сквозь облака и рой звезд в Янгу, чтобы на следующий день начать путешествие снова и сопровождать другого сына 8.
Десять сыновей-солнц под наблюдением матери каждый день по очереди выходили совершать свой строго определенный путь. Порядок не менялся со времени его возникновения, и все сыновья чувствовали материнскую заботу. Но путь повторялся изо дня в день в течение многих лет и всем надоел. Однажды вечером сыновья-солнца собрались на ветвях дерева фусан и стали шептаться. На следующее утро они вылетели вместе, не желая садиться в надоевшую колесницу. Радостно резвясь, сыновья-солнца разлетелись по всему безбрежному небосводу. Мать, сидя в колеснице, в волнении кричала на них, однако озорные и непослушные сыновья не обращали внимания на крики матери. Собравшись вместе, пользуясь неограниченной свободой и предаваясь необузданному веселью, они установили для себя новый порядок. Каждый день они поднимались вместе, больше не желая разлучаться.
Можно себе представить, какой был яркий свет, когда землю освещали сразу десять солнц, которые, наверное, считали, что на обожженной земле им тоже радуются. Они не предполагали, что все живые существа ненавидели их всей душой. Голодные, страдающие от жары люди не могли больше переносить ужасный зной десяти солнц, каждый день поднимающихся на небосводе. По обычаям того времени, люди на холме около хижины правителя
140

поместили под палящие лучи солнц колдунью по имени Нюйчоу 9. Считалось, что это должно вызвать дождь 10.
Колдунья Нюйчоу обладала необыкновенными способностями. Она путешествовала по Девяти пределам на однорогой рыбе-драконе — лунъюй. Эту рыбу называли еще рыба-черепаха — беюй, у нее было четыре ноги, и она напоминала саламандру, но была гораздо больше и свирепее. Эта громадная рыба жила в море, но могла жить и на суше. (Это и была удивительная рыба-холм линъюй, о которой говорится в «Книге гор и морей», в разд. «Хайнэй бэй цзин» п, или рыба-кит линъюй из «Вопросов к небу» Цюй Юаня 12.) Она была такой большой, что, по преданию, могла проглотить лодку. Спину и живот рыбы покрывали острые шипы. Они служили страшным оружием в борьбе с врагами. Как только рыба появлялась на поверхности моря, начинал дуть свирепый ветер и поднимались большие волны .
Нюйчоу верхом на страшной рыбе летела по небосводу над девятью пределами среди облаков и туманов 14. Кроме рыбы-дракона, у нее был огромный краб 15, что жил в Северном море, спина у него была шириной тысячу ли. Он тоже был в услужении у Нюйчоу.
Толпа почерневших и похудевших людей собралась под палящими лучами солнца на равнине. С флагами в руках, с паланкином из веток и лиан, ударяя в колокола и гонги, толпа двинулась к холму правителя. Нюйчоу надела зеленую одежду, приняла облик духа засухи и села в разукрашенный паланкин. Она подняла свое худое и лоснящееся лицо, покрытое каплями пота, и, устремив глаза ввысь, начала бормотать заклинания. По дрожащему от страха голосу и беспокойному выражению глаз можно было видеть, что в душе у нее страшное предчувствие боролось со смутной надеждой.
Люди, дойдя до вершины холма, стали плясать и кричать, ударяя в каменные гонги и колокола. Колдунью, одетую богиней засухи, посадили на циновку на вершине холма и оставили там одну под палящими лучами. Люди разошлись в разные стороны и, ожидая, когда произойдет чудо, скрылись в пещерах или в тени деревьев, наблюдая, чтобы колдунья не убежала от невыносимого зноя. Прошел час, другой, а на небе, озаренном десятью солнцами, не появлялось ни малейшего облака. Колдунья, сидя на циновке под обжигающими лучами, несмотря на свои сверхъестественные способности, не знала, куда ей деваться. Вначале было видно, как она, вся покрывшись потом, сидела, шепча заклинания. Затем она вытянула шею, приоткрыв рот и с трудом глотая воздух. После этого она подняла руки, закрыв широкими рукавами голову и лицо. Это не соответствовало ритуалу моления о дожде, и ее хотели заставить опустить рукава, но она начала качаться вправо и влево, как пьяная, и неожиданно упала на землю. Ее свело судорогой, и больше она не шевелилась. Прибежавшие люди убедились, что знаменитая колдунья Нюйчоу была умерщвлена раскаленными лучами десяти солнц. Закрывая перед смертью лицо рукавами,
141

она хотела показать, что больше не в состоянии переносить палящий зной 16.
После смерти Нюйчоу люди почти потеряли надежду на избавление, они не знали, что делать с десятью солнцами на небе. Они лишь произносили пустые угрозы. Люди страдали не только от засухи и страшного зноя. Свирепые животные яюй, цзочи, цзюин, дафэн, фэнси, сюшэ убежали из горящих лесов и кипящих рек и озер и стали нападать на людей 1 . Жизнь стала невыносимой, люди громко жаловались на свои страдания и чувствовали, что дальше так жить нельзя.
В это время правитель Яо жил в простой тростниковой хижине, питался неочищенным рисом и отваром из диких трав и, по-видимому, как и все люди, страдал от голода. Яо испытывал не только физические, но и моральные мучения. Он любил свой народ, как своих детей, и думал, как избавить его от нестерпимых страданий. Эта задача легла тяжким бременем на плечи Яо. Но что он мог сделать, как и все остальные, с этими ужасными светилами? Ничего, кроме молитв и обращений к Верховному владыке. Смерть колдуньи еще больше удручила его. Трудно было даже представить, как велики были его печаль и заботы.
Молитвы Яо, конечно, достигали ушей верховного божества Ди-цзюня. Вероятно, Ди-цзюнь запретил своим детям выкидывать злые шутки. Но могли ли слова остановить их, ведь его сыновья обладали божественной силой и привыкли к озорству! Наказывать их по законам небесного царства ему было жалко, на свободе же они могли натворить множество бед. Небесному царству сыновья Ди-цзюня не могли причинить много зла. Однако молитвы, доносившиеся с земли, начинали надоедать богам, и Ди-цзюнь наконец понял, что люди находятся в тяжелом положении. Недовольство началось даже в самом небесном царстве. Тогда Верховный владыка послал на землю к людям искусного стрелка по имени И. Дицзюнь надеялся, что И усмирит сыновей и поможет Яо избавить страну от бедствия 18.
Существует много подтверждений тому, что И (или, как его называют во многих книгах, Хоу-и) был искусным стрелком из лука. Имя его вызывало восторг и поклонение позднейших поколений и стало символом меткой стрельбы из лука. По преданию, И мог попасть стрелой в любую летящую птицу 19. Говорят, что, когда он натягивал лук и готовился стрелять, даже юэсцы, что жили на морском побережье и не знали лука, наперебой старались достать для него стрелы или мишень 20. Из преданий известно, как метко И умел стрелять. Такая необычайная меткость объяснялась особенностями телосложения И, ибо у него от рождения левая рука была длиннее правой, и это было большим преимуществом при стрельбе 21.
Перед тем как отправить И к людям, Ди-цзюнь подарил ему красный лук и колчан красивых белых стрел, очень прочных и острых. Записи в древних книгах весьма кратки, и нельзя точно установить, какой наказ Ди-цзюнь дал стрелку И. Можно предпо-
142

дожить, что И должен был отнестись снисходительно к сыновьямсолнцам. Ему следовало попугать их и лишь в крайнем случае проучить, легко ранив одного-двух. Ди-цзюнь, конечно, не хотел, чтобы искусство И принесло несчастье его детям 22.
2
По велению Ди-цзюня И со своей женой Чанъэ спустился на землю. Чанъэ, или, в другом иероглифическом написании, Хэнъэ 23, была небесным божеством и имела какое-то отношение к богине луны Чанси 24. Некоторые же считают, что она была земной девушкой. Спустившись с женой на землю, И отправился к Яо, который сидел в своей хижине в глубокой печали. Как только Яо узнал, что И прислан с неба Верховным владыкой, его печаль сменилась радостью, и он повел И и его жену показать, как живут люди. Палящие лучи десяти солнц продолжали обжигать несчастных. Многие из них умерли, а остальные были на грани смерти — только черная кожа да кости. Но стоило им услышать, что к ним спустился с неба стрелок И, как они вновь обрели силы. Со всех сторон шли люди к хижине правителя и, собравшись на площади, громко просили стрелка И избавить их от страданий.
Подобно герою греческих мифов Гераклу, совершившему двенадцать подвигов, стрелок И по повелению небесного правителя и по просьбе народа начал совершать свои подвиги.
Самым трудным было обуздать десять солнц, светивших на небе 25. Народ уже собрался на площади и в нетерпении шумом и криками побуждал И вместе с Яо выйти к ним. И посочувствовал людям, проникся жалостью к ним и возненавидел солнца. Несмотря на повеление небесного правителя, он решил как следует проучить его сынков, чтобы раз и навсегда положить конец неприятностям.
Стрелок вышел на середину площади, снял из-за спины красный лук, вынул из колчана белую стрелу, натянул тетиву до отказа, прицелился в огненный шар на небе и выпустил стрелу. Вначале ничего не было заметно, но прошло мгновение — и огненный шар в вышине беззвучно лопнул и полетел вниз, рассыпая вокруг себя золотые перья 26. Что-то сверкающее с треском упало на землю. Люди подбежали и увидели огромную трехногую золотую ворону, пронзенную стрелой. Это и было одно из солнц 27. Люди посмотрели на небо и увидели, что там осталось лишь девять солнц, и почувствовали, что стало прохладнее. Радости их не было предела. Стрелок И решил довести до конца начатое дело. Он вновь и вновь без устали натягивал лук, и стрелы летели в солнца, которые, дрожа от страха, разбегались в разные стороны. Стрелы летели со свистом, как быстрые птицы, а на небе беззвучно лопались огненные шары. Все небо было заполнено струями пламени, в воздухе парили бесчисленные золотые перья, и на землю падали трехногие вороны. Ликующие крики людей звучали по всей земле, радуя сердце стрелка.
143

Яо стоял на земляной насыпи и наблюдал за полетом стрел. И вдруг он понял, что нельзя убивать все солнца. Тогда он послал человека, чтобы тот потихоньку вытащил одну из десяти стрел из колчана И. Так на небе осталось одно солнце. У этого озорного сынка от страха побелело лицо, и люди начали над ним смеяться 28.
Зло, которое приносили десять солнц, было устранено, но свирепые звери, причинявшие людям множество бед, еще оставались на земле. Стрелок И уничтожил и их.
Самым свирепым зверем в то время был яюй, живший на Центральной равнине. Яюй походил на быка: у него было красное туловище, человечье лицо и лошадиные ноги. Его пронзительный голос напоминал плач ребенка. Яюй пожирал людей. Нам неизвестно, как много зла причинял он людям, но одно его имя всех приводило в трепет 29. В некоторых легендах говорится, что у яюя было
30 31
человечье лицо и туловище змеи или же голова дракона и когти тигра32. Это было страшилище. Яюй сначала был небесным божеством. Но по какой-то причине божество Эрфу со своим приближенным Вэем задумали убить яюя. Колдун с горы Куньлунь спас ему жизнь, и он бросился в реку Жошуй, где превратился в странное животное с головой дракона, туловищем быка, лоша-
33
диными ногами и когтями тигра .
В главе «Война Желтого владыки с Чию» уже упоминалось о яюе. Там говорилось, что яюй уже был один раз убит. Здесь мы с ним встречаемся снова как с противником И. Краткие записи в древних книгах не сообщают никаких подробностей о битве стрелка И с яюем. Можно только предположить, что раз у И хватило мужества справиться с солнцами, то он мог уничтожить и это чудовище. Он убил чудовище и избавил людей еще от одной напасти 34.
Следующий подвиг И совершил, приехав на юг к пустоши Чоухуа, где убил 35 чудовище цзочи — клык-бурав. Одни говорили, что это человек 36, другие — что это зверь 3 . Вероятно, это было чудовище со звериной головой и человечьим телом. Из его пасти торчал клык, похожий на бурав цзо длиной пять-шесть чи. Никто из людей не осмеливался приблизиться к цзочи, боясь его страшного оружия. Цзочи приносил людям много вреда. Стрелок И взял лук, подаренный ему небесным правителем, и бесстрашно вступил в борьбу с чудовищем. Сначала цзочи схватил копье, чтобы поразить И. Но, увидев, как метко И стреляет из лука, растерялся, бросил копье и взялся за щит, чтобы защитить себя от стрел. Смелый И не дал чудовищу приблизиться и поразил его стрелой, пронзившей щит 38.
После этого И направился на север, к реке Сюншуй, чтобы убить чудовище цзюин. По-видимому, цзюин * был зверем с девятью головами, из каждой пасти он мог извергать огонь и воду. Можно себе представить, сколько вреда он причинял людям. Придя
* В наименование этого мифического существа входит слог цзю, означающий «девять» (примеч. пер.).
144

туда, И сразу стал биться с чудовищем. Цзюин был очень свирепым, но не смог победить стрелка И и в конце концов был убит и брошен в волны реки Сюншуй 39.
Вскоре после этих событий на севере неожиданно обрушилась гора Силушань. Среди обломков горы И нашел удивительно твердый и красивый нефритовый перстень, посланный небом. Стрелок надел перстень на большой палец правой руки, чтобы удобнее было натягивать тетиву. Раньше у него был для этого перстень из слоновой кости. Но его, конечно, нельзя было даже сравнить с найденным, это было естественное кольцо из целого куска красивого необработанного нефрита. Стрелок И получил подарок небес и стал еще сильнее 40. На обратном пути он проходил мимо озера Цинцю — Озера зеленого холма, где повстречал птицу дафэн — «большой ветер», весьма свирепого нрава. Дафэн была огромным фениксом; по-видимому, так называли больших павлинов, которые водились на китайской равнине в древние времена. При полете птицы ветер, возникавший от взмаха ее крыльев, мог опустошить окрестности. Птица была символом ветра и, по преданию, могла разрушать человеческие жилища. Поэтому павлин и ветер в древние времена обозначали одним и тем же иероглифом: дафэн, что одновременно означает и «большой ветер», и «большой павлин».
Стрелок И знал, что птица очень быстро летает, и боялся, что не сможет сразу насмерть поразить ее стрелой, а улети она с вонзенной стрелой, ее уже догнать было невозможно. Птица залечила бы рану и стрелку снова пришлось бы бороться с ней. Поэтому И специально привязал к концу стрелы веревку, сплетенную из зеленого шелка, спрятался в лесной чаще и, дождавшись, когда хищная птица пролетала у него над головой, пустил стрелу и попал птице прямо в грудь. Веревка, привязанная к стреле, не дала птице улететь. Стрелок притянул птицу к земле и разрубил мечом на несколько кусков. Так люди были избавлены и от этого зла 41.
145

Затем И снова отправился на юг, к озеру Дунтинху, где жил огромный удав, часто поднимавший на озере громадные волны. Он опрокидывал лодки, проглатывал рыбаков и рыбачек. Никто не знал, сколько людей проглотил удав. Людям, жившим у озера, он причинял бесчисленные страдания. Такие огромные змеи водились во многих местах. Например, на горе Дасянь жил огромный змей длиной в сто чжанов. Спина его была покрыта длинной и жесткой щетиной. Голос его был похож на удары колотушки 42. На горе Чуньюйуфэншань жил другой змей с красной головой и белым туловищем. Он ревел, как бык. Там, где он появлялся, начиналась сильная засуха . Гигантского удава из озера Дунтин звали башэ. У него было черное туловище и зеленая голова. Удав мог заглотать целого слона, три года он переваривал его, а затем выплевывал кости. По преданию, эти кости помогали от болей в сердце и животе 44.
Стрелку И пришлось нелегко, когда он встретился с таким противником. Но у него было повеление небесного правителя избавить людей от напастей, и поэтому он не испугался. И сел в лодку и отправился по громадным волнам озера Дунтинху на розыски змея. Долго он искал его, и наконец вдалеке высунулась голова. Змей, поднимая громадные, как горы, волны, поплыл к лодке И. Он высоко поднял голову, высовывая красный, как пламя, язык. И поспешно схватил лук, прицелился и выпустил одну за другой несколько стрел. Все стрелы попали в цель, но змей не был убит и продолжал плыть к лодке. И вытащил меч и вступил в рукопашную схватку со змеем среди волн, вздымавшихся к небу. Змей был разрублен на несколько кусков. Вонючая кровь, хлынувшая из него, окрасила воду. Прибрежные рыбаки громкими радостными криками приветствовали возвращение И 45.
Останки огромного змея вытащили из воды. По преданию, из его костей образовался холм Валин, или Бацю, что возвышается над озером Дунтинху на юго-западной окраине уездного городка Юэян 46.
Стрелку И оставалось совершить последний подвиг — отправиться в Санлинь — Тутовый лес и поймать там громадного кабана. В древних книгах не сказано, где находился этот лес. Известно лишь, по преданию, что позднее, во время семилетней засухи, Тан-ван совершил там моление о дожде 47. Основываясь на этом, можно предположить, что эта местность находилась где-то на Центральной равнине. Кабан, что жил в лесу, назывался фэнси. У него были длинные клыки и острые когти, силой и свирепостью он превосходил быка. Кабан портил посевы, пожирал людей и домашних животных. Люди из окрестных мест натерпелись от него и ненавидели его. Теперь он, наконец, должен был понести наказание. И пустил несколько стрел, которые вонзились кабану в ногу,
146

он не смог убежать, и стрелок поймал его живым. Все люди ликовали 48.
Так народ был избавлен от семи бед. Люди Поднебесной благодарили И за его подвиги и пели гимны в его честь. Образ И навсегда запечатлелся в сердцах людей как образ величайшего героя. Яо тоже выразил ему свою глубокую признательность. А сам И был весел и доволен, зная, что он выполнил все повеления небесного правителя. Он зарезал пойманного в Тутовом лесу кабана, мелко изрубил его, сварил мясо и принес его в жертву небесному правителю, чтобы порадовать его, но тот разгневался, и это было для И полной неожиданностью 49.
Почему же небесный правитель рассердился на И? Скорее всего из-за убийства солнц. Из десяти солнц — сыновей небесного правителя И убил девять. Этот подвиг И был великим благодеянием для людей, но Небесный владыка не мог ему простить гибели сыновей, сначала он очень печалился, а потом возненавидел стрелка. Нет ничего странного в том, что он был недоволен этим героем.
В древних книгах почти отсутствуют описания последующих подвигов И. На долю исследователей мифов остаются одни лишь догадки.
Можно предполагать, что И остался на земле и больше не поднимался на небо. Возможно также, что после убийства солнц небесный правитель изгнал его. Его жена Чанъэ, которая спустилась в мир людей вместе с ним, тоже перестала быть божеством. Очевидно, поэтому последующие предания, посвященные И, в значительной степени «очеловечивают» его.
Отношения И и Чанъэ в это время, вероятно, ухудшились. Чанъэ, бывшая раньше божеством, не могла теперь вернуться на небо. В этом был виноват И. Разница между божествами и людьми очень велика, и Чанъэ не могла перенести того, что из небожительницы она превратилась в обычную смертную. Большее горе трудно представить, не могло вместить ее маленькое женское сердце столь большую печаль и досаду, она постоянно обижалась на мужа и упрекала его. Удрученному и невеселому И трудно было сносить беспрестанные упреки жены, и ему пришлось уйти из дому и начать бродячую жизнь. Рискуя жизнью, И спасал людей от бед, совершал великие подвиги, но Небесный владыка изгнал его.
Стрелок И был очень одинок, даже дома у него не было. Тогда, наверное, еще не изобрели вино, а то бы он каждый день заливал вином свою тоску. Чтобы хоть немного рассеять грусть, он носился в колеснице по равнинам со своими слугами или охотился в горных лесах. Сильный свистящий ветер развеивал его печаль. Воодушевление, которое он испытывал при схватке со зверями, на время смягчало его горе. Вот так и бродил в безделии И день за днем, и слава его среди людей несколько померкла 50.
147

3
Во время одного из путешествий, к счастью, а может быть и к несчастью, И встретился с богиней Ло-пинь. Ло-пинь, или Фу-фэй 51, была дочерью Фуси. Она утонула при переправе через реку Лошуй и стала феей этой реки 52. Она славилась красотой, поэты возносили ей восторженную хвалу и в ее честь складывали гимны. Цюй Юань так описывает Фу-фэй в знаменитой поэме «Скорбь отрешенного»:
На облако воссевшему Фэнлуну *53 Я приказал найти дворец Фу-фэй,
Я снял венок для подкрепленья просьбы,
Послал Цзяньсю *54 просить ее руки.
Фу-фэй сперва как будто сомневалась,
Потом с лукавством отказала мне,
По вечерам она в Цюнши уходит *55,
А утром моет волосы в Вэйпань *56.
Фу-фэй красу лелеет горделиво,
Усладам и забавам предана,
Она хоть и красива, но порочна,
Так прочь ее! — Опять пойду искать 57.
Перевод А. Ахматовой
Цао Чжи в оде «Фея реки Ло» пишет о ней: «Она грациозна, как летящий лебедь или парящий в облаках красавец дракон. Если смотришь на нее издали,— видишь сияние, подобное солнцу, поднимающемуся на небе в утреннем тумане. Если смотришь на нее вблизи,— она подобна белому лотосу, который распускается на зеленой волне. Все пропорции ее тела — образец гармонии и совершенства. Ее плечо как выточенное, ее талия будто стянута блестящей тканью. У нее прелестная длинная шея и кожа белая, как жир. Ей не надо румян для украшения, и с красотой ее ничто не сравнится. Высокое и черное, как вороново крыло, облако прически, тонкие изогнутые брови, красные ароматные губы, ослепительно белые зубы, кокетливые яркие глаза и на щеках две маленькие ямочки, трогающие до глубины души...» 58.
Стрелок И повстречал Фу-фэй, когда она гуляла со своей свитой на берегу реки Лошуй. Девушки-феи собирали на отмели волшебный черный гриб линчжи, подбирали в прибрежном лесу перья зимородков или скользили по зеленым волнам, собирая жемчужины. На середине реки из воды выпрыгивали рыбы, а над волнами реяли птицы. Казалось, что они тоже играют и веселятся вместе с ними. В тот ясный осенний день все феи радовались и веселились. Лишь одна Фу-фэй не принимала участия в веселых играх подруг и грустно стояла на прибрежном утесе, любуясь одинокими соснами и осенними хризантемами 59. На душе у нее была скорбь, улыбка ее была печальной, как лунный свет тихой ночью, когда луну окутывают плывущие пепельно-серые облака. Почему же богиня была так печальна, одинока и не веселилась вместе со своими подружками?
148

Фу-фэй была женой речного духа Хэ-бо 60, его звали еще Бинъи или Фэнъи 61. По преданию, Хэ-бо утонул, переправляясь через реку, и стал духом 6 . В другом предании говорится, что, проглотив волшебное лекарство, он упал в реку и сделался бессмертным 63. Хэ-бо был очень красив: высокого роста, с белым лицом, имелся у него хвост, как у рыбы линъюй из Северного моря 64. Он любил ездить на колеснице, запряженной драконами, с навесом из листьев лотоса и развлекаться с девами Девяти рек 65. Цюй Юань ярко описал привольную жизнь Хэ-бо в оде «Повелителю рек»:
Дух! Палаты твои
Чешуей серебристой покрыты,
Твой дворец — из жемчужин,
Ворота — из раковин красных.
О, зачем, повелитель,
Живешь ты в воде постоянно,
Оседлав черепаху,
Летающих рыб догоняешь,
Играешь с наядами в реках И плывешь по быстрым потокам? 66.
Перевод А. Гитовича
Хэ-бо вел разгульный образ жизни, поэтому неудивительно, что в поздних народных преданиях говорится, что каждый год брал он себе новую жену.
В эпоху Борющихся царств в местности Е царства Вэй (современный уезд Линьчжан провинции Хэнань) был обычай отдавать девушек в жены Хэ-бо. Старейшины 67 и княжеский управитель этой местности каждый год выманивали у народа миллионы монет. На двести-триста тысяч устраивали ежегодную «свадьбу», а остальные деньги завязывали себе в пояс. Из дома в дом ходила шаманка, выбирая жену для Хэ-бо. Найдя подходящую девушку, она объявляла ее невестой Хэ-бо. Жертве давали деньги в приданое, купали ее, одевали в новые шелковые одежды и помещали во «дворец воздержания». Там она жила больше десяти дней, питаясь вином и мясом. К свадьбе несчастную девушку красиво наряжали. Родственники в ее честь приносили жертву на берегу реки. Мать плакала, обнимая ее в последний раз. Уложив ее на узорчатую кровать с циновками, несколько человек относили кровать на берег реки и бросали в воду. Какое-то время узорчатая кровать держалась на воде, а затем волны захлестывали ее, и она постепенно погружалась в воду. Звуки музыки на берегу сливались с жалобными криками, доносившимися с середины реки. Несчастная навсегда уходила из родного дома и отправлялась на встречу со своим безжалостным супругом. Каждая семья, в которой были красивые девушки, боялась, что шаманка выберет их дочь в жены Хэ-бо. Девушки из окрестных мест разбегались, города пустели. Всем хотелось избавиться от этого ужасного обычая. Но все боялись, что Хэ-бо разгневается, устроит наводнение и погубит безвинных людей, поэтому покорно терпели и повиновались.
В то время правителем местности Е стал Симэнь Бао. Зная об
149

этом бедствии народа, он решил искоренить этот отвратительный обычай и сказал старейшинам:
— Когда придет время жениться Хэ-бо, обязательно сообщите мне. Я тоже хочу участвовать в проводах новой невесты.
Все с готовностью обещали известить его. В назначенный день Симэнь Бао пришел пораньше. Вслед за ним пришли старейшины и другие чиновники — устроители церемонии. Люди удивились, что правитель уезда принимает участие в празднике, и пришедших поглазеть было больше, чем в былые годы. Явилась и семидесятилетняя шаманка, выбравшая жену для Хэ-бо. За нею стояли с десяток молодых шаманок — ее учениц. Симэнь Бао сказал:
— Пусть приведут новую невесту Хэ-бо. Посмотрим, красива ли она.
Шаманки вывели из шатра плачущую горькими слезами девушку. Симэнь Бао посмотрел на нее, покачал головой и сказал:
— Нехорошо. Она некрасива. Пусть главная шаманка возьмет на себя труд пойти поговорить с Хэ-бо, а после этого выберем красивую девушку и пошлем ему.
Он приказал притащить отчаянно упиравшуюся шаманку к реке и кинуть ее в воду. Через некоторое время Симэнь Бао, нахмурив брови, сказал:
— Прошло уже полдня, а шаманка все не возвращается. Надо послать за ней ее учениц.
И люди бросили в воду сначала одну, а потом еще трех молодых шаманок. Немного погодя Симэнь Бао сказал:
— И шаманка, и ее ученицы — женщины. Боюсь, что они чтонибудь перепутали. Пусть пойдут старейшины и там все объяснят.
Бросили в воду старейшин. Собравшиеся на берегах реки люди замерли от страха. Симэнь Бао, согнувшись в почтительном поклоне, стоял на берегу. Распорядители церемонии стояли за ним как окаменевшие. Они тряслись от страха, не зная, дойдет ли очередь
150

и до них. Музыка на берегу реки давно смолкла. Две-три тысячи человек стояли молча, было слышно лишь, как полощутся на ветру знамена. Тогда Симэнь Бао сказал:
— Шаманки и старейшины не возвращаются. Как быть? Пусть распорядители и начальники узнают, в чем там дело.
Негодяи, услыхав его слова, задрожали от страха. Никто из них не хотел идти в гости к Хэ-бо. Они побледнели, упали на колени перед Симэнь Бао и начали кланяться, разбивая лбы до крови, лица их стали белыми, как у покойников. Симэнь Бао, подумав, сказал:
— Я вижу, вы не хотите встречаться с Хэ-бо. Тогда прекращайте церемонию и возвращайтесь домой.
После этих событий никто не решался посылать жен для Хэ-бо, и этот ужасный обычай перестал существовать 68.
Хэ-бо поднял страшные волны, чтобы показать всем свой гнев. Но Симэнь Бао оказался сильнее его. Не успел Хэ-бо шевельнуть рукой, как Симэнь Бао уже послал свой народ выкопать двенадцать канав. Речная вода пошла на крестьянские поля и вместо вреда принесла пользу, и гнев Хэ-бо пропал даром 69. Люди умнее богов — эта мысль ясно выражена в предании. Та же мысль видна и в другом рассказе о Хэ-бо, где говорится о его дурном характере.
В эпоху Весен и Осеней в городе Учэне царства Лу (на юго-западе нынешнего уезда Фэйсянь провинции Шаньдун) жил храбрый человек по имени Таньтай Мемин, по прозвищу Цзыюй. Его внешность была безобразна, но он отличался добродетельным поведением и был учеником Конфуция. Конфуций, увидев его, решил сначала, что проку от него не будет, но позже убедился, что Таньтай Мемин очень толковый, и правители многих царств весьма ценили его. Тогда Конфуций сказал: «Если выбирать людей по их словам, то можно ошибиться в Цзайюе». (Цзайюй тоже был учени-
151

ком Конфуция. Он очень любил красивые слова, но поведение его оставляло желать лучшего.) Если выбирать людей по их внешнему виду, то можно ошибиться в Цзыюе 70.
Эти слова сохранили свое значение до настоящего времени.
Однажды Таньтай Цзыюй с регалией би из белой яшмы, стоившей тысячу слитков серебра, переправлялся через Хуанхэ в Яньцзине (к северу от современного уезда Яньцзэсянь провинции Хэнань). Хэ-бо каким-то образом узнал об этом и решил присвоить себе ценную регалию. Когда лодка была на середине реки, он послал божество волн Ян-хоу 71, чтобы тот поднял огромные волны. Двум драконам он приказал сжать с двух сторон лодку, опрокинуть ее и отнять регалию. Таньтай Цзыюй разгадал коварную уловку, но не испугался. Несмотря на волны и ветер, он встал на борту лодки и громким голосом закричал:
— Если кто-нибудь хочет иметь мою регалию, то меня надо как следует попросить об этом. А если кто-нибудь захочет захватить ее силой, то ничего из этого не выйдет.
Он выхватил из-за пояса свой меч и, размахивая направо и налево, стал крушить драконов.
В одно мгновение оба дракона были убиты на середине реки. Ян-хоу, увидев, что ничего не вышло, унял ветер и волны и скрылся. После того как стих ветер и улеглись волны, лодка спокойно пересекла Хуанхэ.
После переправы Таньтай Цзыюй вытащил драгоценную регалию и с пренебрежением кинул ее в реку со словами:
— Бери!
Ко всеобщему изумлению, регалия, коснувшись поверхности воды, отскочила обратно и попала опять к нему в руки. Он снова сказал:
— Бери! — снова кинул регалию в реку.
Но она снова вернулась к нему. Три раза бросал он нефритовый диск, и три раза он возвращался. Вероятно, Хэ-бо, столкнувшись с таким безразличием к сокровищу, устыдился принять дар. Таньтай Цзыюй, увидев, что Хэ-бо не хочет принимать регалию, положил ее на камень, разбил на мелкие кусочки и разбросал их в знак того, что причиной борьбы для него была не регалия, а нечто более ценное 72.
Хэ-бо, который вел разгульную жизнь и имел дурной характер, не мог питать искренних чувств к своей жене, мог в любое время изменить ей. Фу-фэй устала слушать его лживые клятвы. Печаль, подобно змее, и днем и ночью гнездилась в ее сердце, причиняя ей горькую боль. Поэтому она держалась в стороне от подруг, играющих на волнах, и одиноко стояла на утесе. В это время И встретился с Фу-фэй. Один был знаменитым героем, другая — несравненной красавицей. У них были общие горести, они не смогли обрести домашний очаг. Естественно, что между ними вскоре возникла взаимная симпатия.
Эти отношения, возникшие между И и Фу-фэй, служили им утешением, поддерживая И в его горемычной жизни. Но можно пред¬
152

положить, что эта любовь возбудила волнения в обоих семействах. Хэ-бо мог, выступая в роли примерного мужа, упрекать Фу-фэй в неверности (о самом себе он, конечно, не говорил). Чанъэ продолжала постоянно изводить И слезами и бранью. Сладостный напиток любви стрелку И и Фу-фэй приходилось пить вместе с горьким вином ревности.
У Хэ-бо — речного духа — было в распоряжении много воинов и чиновников. Об обычных солдатах-креветках и крабах-полководцах не стоит даже и говорить. Можно упомянуть лишь о его главных слугах, таких, как дракон чжуполун. (Это он, как говорилось выше, забавлял музыкой небесного властителя.) Люди называли его «посланцем Хэ-бо». Были у Хэ-бо черепаха, называемая «приближенная Хэ-бо», и каракатица — «служанка Хэ-бо» 73. Они часто выходили на поверхность, собирали различные «политические» новости и любовные сплетни и докладывали Хэ-бо. Наиболее предприимчивым был «посланец Хэ-бо». Он принимал облик человека и ездил с важным видом верхом на белом коне с красной гривой. На нем была белая одежда, а на голове красовалась черная шапка. За ним следовало двенадцать детей, мчавшихся как ветер на конях по воде. Иногда они скакали по берегам рек, и след конского копыта тотчас же наполнялся водой. В тех местах, где они проносились, начинался ливневый дождь. К сумеркам «посланец Хэ-бо» вместе с детьми, бывшими на самом деле рыбками и креветками, возвращался обратно в реку 74. Стараниями этих служителей водного царства и чинились помехи любовной связи И с Фу-фэй.
Хэ-бо узнавал от своих посланцев много такого, что ранило его душу и вызывало гнев. Не обуздав своей злобы, он решил пойти и проверить все сам, но он боялся отважного героя И, убившего девять солнц, и не осмелился появиться открыто, а превратился в белого дракона и стал плавать по реке. Но он выдал себя тем, что поднял громадные волны, затопившие речные берега и погубившие безвинных людей. Стрелок И скоро понял, что это — Хэ-бо, разгневался на его поведение, недостойное правителя речного царства, выпустил стрелу и угодил Хэ-бо прямо в левый глаз.
Жалкий Хэ-бо умел обольщать женщин, но битвы побаивался. Онг горько заплакал и, широко раскрыв свой единственный уцелевший глаз, побежал жаловаться небесному властителю:
— Властитель! Убей И, он всех обижает!
— Почему И выбил тебе глаз? — спросил небесный властитель.
— Я... я...— стал невнятно бормотать Хэ-бо,— когда я превратился в белого дракона и резвился на реке, то И...
Небесный властитель давно уже знал обо всем. Он не испытывал симпатии к недостойному речному духу и нетерпеливо прервал его речь:
— Не трать зря слов. Кто велел тебе вылезать на поверхность и превращаться в дракона, вместо того чтобы спокойно жить в водном царстве,— ведь дракона всегда может подстрелить человек? Причем же здесь И?
Хэ-бо, как говорится, «напоролся на гвоздь», вернулся домой
153

и, конечно, опять затеял перебранку с женой. Фу-фэй, вероятно, почувствовала себя виноватой перед мужем, потерявшим глаз. Она любила И, но ей пришлось порвать с ним, чтобы в обеих семьях воцарилось спокойствие. Иначе их любовь могла превратиться в трагедию. В «Вопросах к небу» говорится: «Небесный правитель послал на землю И, чтобы тот избавил людей от бед и напастей. Почему же И стрелял в Хэ-бо и завладел его женой Фу-фэй? 75» Поэт Цюй Юань в своих стихах высказывает сомнение в достоверности легенды о том, что И захватил Фу-фэй, чтобы на ней жениться. Поэтому мы предполагаем, что между И и Фу-фэй была лишь любовная связь, которая прекратилась после несчастного случая с Хэ-бо.
4
После возвращения И домой между ним и Чанъэ временно воцарился мир, но отношения их по-прежнему были плохими из-за происшедших событий. И провинился перед небесным властителем и не мог вернуться на небо вместе с женой. Чанъэ ведь была небесной феей и очень горевала, что путь на небеса ей закрыт. Она боялась, что после смерти попадет в подземное царство Юду, где будет вместе с духами и чертями вести печальную и мрачную жизнь. И тоже не хотел попасть в подземное царство, так как он все же был божеством, и ему было страшно и стыдно жить среди чертей. Шло время, и каждый день приближал его к этой участи. Смелого И начинал охватывать страх, и он понял справедливость упреков своей жены. И решил найти способ, который избавил бы их от угрозы смерти. Тогда вновь между ним и его женой возродилась бы любовь — вечная весна.
Как-то И узнал, что на западе, на горе Куньлунь, живет богиня по имени Си-ванму, у которой хранится эликсир бессмертия. Стрелок И решил добраться до Си-ванму, невзирая на расстояние и трудности пути, и попросить у нее эликсир.
Последующие поколения считали Си-ванму Владычицей Запада, хотя и немолодой, но с добрым характером. Иероглифы, обозначающие имя Си-ванму, буквально означают «Владычица Запада». Малограмотные даосы создали множество всяких небылиц, подтверждающих эти предположения. Но они не соответствуют истине. Люди первоначально представляли Си-ванму удивительным божеством, насылавшим мор и ведавшим наказаниями, кроме этого она умела свистеть. Изображали ее с хвостом барса, зубами тигра, длинными всклокоченными волосами и с нефритовой заколкой на голове 76. Сейчас невозможно установить, было ли это божество мужского или женского пола. Заколки считаются женским головным украшением, но в первобытные времена мужчины тоже носили их. Ведь и серьги у первобытных народов носили и мужчины и женщины. По преданию, это божество жило в мрачной пещере очень простой жизнью. Три синие птицы прислуживали ему и по очереди приносили пищу 77. Иероглифы ванму, означавшие «вла-
154

дычица», нефритовая заколка — шэн, синие птицы — все это атрибуты женщины. Божество Си-ванму с течением времени стало представляться людям мягким и женственным, хотя в действительности оно таковым не было.
Три синие птицы, приносившие божеству пищу, жили к западу от горы Куньлунь, на горе Саньвэйшань. У горы было три вершины с высокими, до облаков, пиками, и поэтому ее называли Саньвэй, что означает «Три вершины» 78. Одна из птиц называлась Дали —
155

Большая, другая Шаоли — Маленькая и третья Цинняо — Синяя. Они были свирепыми и сильными, искусно летавшими, с синим оперением, красными головами и черными глазами, а вовсе не маленькими, нежными птичками 79. На горе Санвэйшан они расправляли крылья для полета, а взлетев, сразу же преодолевали тысячу ли и прилетали в мрачную пещеру Юйшань — Нефритовой горы, где жила Си-ванму. Из острых когтей они выбрасывали пойманных ими птиц и животных, служивших пищей для их повелительницы, обладавшей к тому же еще и тигриными клыками. Священная птица, ковылявшая на трех лапах, постоянно находившаяся при Си-ванму и прислуживавшая ей, выносила наружу оставшиеся после еды кучи костей и шкур 80. Если у Си-ванму было хорошее настроение, то она выходила из своей пещеры, становилась над пропастью и, запрокинув голову, протяжно свистела, эхо отзывалось в горах и долинах. Перепуганные орлы и коршуны метались по небу, а тигры и барсы, поджав хвосты, без оглядки бежали, чтобы скрыться в чаще. Происходило то, о чем записано в книгах: «Тигры и барсы собирались в стада, вороны и сороки в стаи» 81.
Почему же Си-ванму, насылавшая мор и ведавшая наказаниями, по преданию, имела снадобье бессмертия? Человеческая жизнь зависела от болезней и наказаний. Си-ванму могла отнять жизнь, но могла и подарить ее. И в древнегреческих мифах бог солнца Аполлон не только распространял болезни, но и исцелял их. Поэтому все люди верили, что у Си-ванму хранится снадобье бессмертия, и счастливец, добывший и проглотивший его, может жить вечно.
У Си-ванму действительно могло храниться снадобье бессмертия. Вспомним, что на горе Куньлунь росло дерево бессмертия. На нем зрел плод, и тот, кто его съедал, жил вечно 82. Лекарство Сиванму было сделано из этих плодов 83. В период династии Хань Си-ванму часто изображали державшей в руках что-то напоминавшее ветвь дерева. Одни говорили, что это цзяхэ — счастливый злак 84, а другие — что это саньчжу — тройное жемчужное дерево 85. Вероятнее всего, это было дерево бессмертия. Оно, как и другие деревья, дарующие долголетие, цвело и приносило плоды только один раз за несколько тысяч лет 86. Плодов было немного, и поэтому снадобье было исключительно ценным и редким. Если использовали все лекарство, то для того, чтобы вновь достать его, требовалось очень долгое время.
Кто же не мечтал о бессмертии и кто не хотел бы выпить драгоценное лекарство? Но люди не могли добраться до тех мест, где пребывала Си-ванму. Иногда она находилась около Яочи — Нефритового пруда на вершине горы Куньлунь 87, в другой раз — на богатой прекрасным нефритом горе Юйшань к западу от горы Куньлунь . Бывало, что она жила в западном краю земли на горе Яньцзы, где садится солнце 89. Она постоянно меняла свое местопребывание, и ее было очень трудно разыскать. Не так просто было обыкновенным людям достичь и вершины горы Куньлунь. Подножие горы окружала пучина реки Жошуй — Слабая вода. Достаточ¬
156

но было перышку упасть на воду, и оно сразу тонуло, а лодка с людьми и подавно. Куньлунь окружали огнедышащие горы. Огонь в них горел не переставая и днем и ночью, и все, что попадало туда, сгорало. Кто мог преодолеть такие препятствия? И хотя ходили слухи, что Си-ванму владеет снадобьем бессмертия, но никогда ни один человек не достигал заветной цели.
Благодаря своей чудесной силе и несгибаемой воле стрелок И благополучно проник через огненное и водное кольцо и взобрался на вершину горы Куньлунь. Там И увидел страшного стража ворот, которого звали Кайминшоу — Зверь, открывающий рассвет, с девятью головами, ростом в четыре чжана. Это место, по преданию, находилось на высоте одиннадцати тысяч ли ста четырнадцати шагов двух чи и шести цуней. Никто, кроме И, не мог и помышлять о том, чтобы забраться туда 90.
По счастливому стечению обстоятельств Владычица Запада — Си-ванму находилась в это время в своей недоступной пещере около Нефритового пруда. Стрелок И рассказал ей о своих несчастьях и объяснил цель своего прихода. Си-ванму почувствовала симпатию к герою, совершившему столько подвигов для народа. Она приказала своей служанке — трехногой священной птице — принести тыкву-горлянку, наполненную снадобьем. Трехногая птица принесла тыкву, спрятанную в укромном уголке мрачной пещеры. Сиванму торжественно передала ее И со словами:
— Этого достаточно, чтобы вам с женой получить бессмертие. Если все содержимое примет один человек, то он сможет вознестись на небо и стать божеством. Если его выпьют два человека, то они станут бессмертными на земле.
Богиня дала строгий наказ И, чтобы он обращался со снадобьем очень бережно, так как у нее его больше не осталось91.
И вернулся домой очень довольный. Тыкву-горлянку он отдал на хранение жене, решив, что они примут снадобье вместе во время праздника. Он не хотел снова подниматься на небо, так как жизнь там мало чем отличалась от земной, и был доволен уже тем, что не попадет в подземное царство. У Чанъэ намерения были иные. Она вспоминала, что была небесной феей, и ей казалось, что если теперь она не попадет на небо, то всегда будет зависеть от мужа. Чанъэ считала, что муж должен сделать так, чтобы она опять стала богиней. Чудесное снадобье не только давало бессмертие, но имело еще волшебное свойство возносить людей на небо. А что если обмануть мужа и одной проглотить его? Обидишь его, конечно, но... Чанъэ решила не ждать праздника, а воспользоваться временем, когда И не будет дома, и потихоньку принять самой все лекарство. Но она боялась, что таким поступком может навлечь беду, и у нее не хватило храбрости. Она решила сначала пойти погадать к колдунье по имени Юхуан.
Юхуан жила в окрестностях столицы в пещере на небольшом холме. Колдунья достала панцирь черной черепахи, прожившей, по преданию, тысячу лет; вынула несколько десятков стеблей засохшей травы. Рассказывают, что это был тясячелистник, который
157

караулила тысячелетняя черепаха. У тысячелистника были высокие, густые стебли и корни длиной более чжана. Гадание с панцирем черепахи и тысячелистником сбывалось девяносто девять раз из ста. Юхуан положила траву в панцирь, опустилась на колени, взяла его двумя руками и, бормоча что-то, стала трясти его, словно сито. Затем она высыпала траву на низенький каменный столик, стоявший перед ней, и начала ворошить ее своим тонким пальцем с длинным желтым ногтем 92. Прикрыв глаза, она говорила нараспев:
— Поздравляю госпожу с великим счастьем, большой удачей. Есть одна очень умная и сообразительная женщина, она одна уйдет на далекий запад, а в мире будет беспорядок. Иди, не надо бояться. Тебе выпало предопределение, и тебя ждет великое процветание.
Чанъэ, выслушав слова колдуньи, решилась. Выбрав вечер, когда И не было дома, она взяла тыкву-горлянку и проглотила все лекарство.
И вдруг стали происходить чудеса. Чанъэ почувствовала, что ее тело стало легким, ноги отделяются от земли, и она через окно вылетела наружу прямо в синее ночное небо над пепельно-белой равниной. На небе сияла круглая луна, окруженная золотыми звездами. Чанъэ устремилась вверх... Куда же ей лететь? Чанъэ подумала, что, если она полетит в небесный дворец, боги ославят ее: ведь она бросила мужа. А каково ей придется, если она сумеет добраться до небесного дворца? Она решила, что самое лучшее — укрыться на время в лунном дворце, и устремилась прямо к нему. Долетев до лунного дворца и не успев передохнуть, вдруг почувствовала, что с ее телом происходят изменения. Спина уменьшилась в размерах, живот и поясница начали разбухать, рот у нее расширился, глаза увеличились, шея и плечи сблизились, и на коже появились большие, как монета, бородавки. Чанъэ от испуга хотела закричать, но голос у нее пропал. Она хотела убежать, но могла только медленно прыгать, приседая на корточки. Что же произошло? Прекрасная небожительница, ранее превосходившая всех красотой, из-за своей корысти превратилась в отвратительную жабу 93. Вот какое «процветание» предсказала ей обманщица-колдунья!
Такова суть древней легенды «О том, как Чанъэ улетела на луну». Поздние предания более снисходительны к Чанъэ. В них го-, ворится, что она, прилетев в лунный дворец, не превратилась в жабу или какое-либо другое существо. Но она не знала, что в лунном дворце окажется так пусто и безлюдно. Там был только белый заяц 94, который круглый год толок в ступке снадобье бессмертия, да росло коричное дерево. Лишь много лет спустя на луне появился Уган, стремившийся к бессмертию. За свои проступки он был послан в лунный дворец срубить коричное дерево: он рубил дерево, а оно вновь срасталось, и никак ему не удавалось срубить его 95.
Чанъэ пала духом и потеряла всякую надежду на лучшее, но сделать она ничего уже не могла. И чем дольше она жила в лунном дворце, тем все печальнее становилось ее одиночество. Ей оставалось только вспоминать о семейном счастье и о доброте мужа. Если
158

бы она не была такой себялюбивой и они оба приняли снадобье бессмертия, то вечно бы жили на земле. Может быть, в той жизни было бы мало счастливых и радостных дней, были бы и волнения, но разве это не лучше, чем быть бессмертным божеством в лунном дворце и жить там в тоске и одиночестве? Мысли ее часто возвращались в мир людей. Чанъэ раскаялась, ей очень хотелось вернуться домой, признать свою вину, попросить у мужа прощения и молить его, чтобы он любил ее по-прежнему. Но все было тщетно, и ей ничего другого не оставалось, как жить вечно в лунном дворце, никогда не спускаясь на землю. «О краже чудесного снадобья зачем горевала Чанъэ? Лазурное море, синее небо и думы каждую ночь» 96. Этими словами поэт выразил Чанъэ свои сочувствие и иронию. Постоянное одиночество стало суровым наказанием для неверной жены, обманувшей мужа и убежавшей от него.
Стрелок И вернулся в тот вечер домой и обнаружил, что его жены нет, а на полу валяется пустая тыква. Он сразу понял, что случилось. Гнев, печаль, обманутые надежды, как ядовитые змеи, обвили его сердце. Он взглянул в окно: жена его возносилась на небо, усеянное звездами, в поисках счастья только для себя одной .
5
После этих событий И как-то переменился: он стал думать о том, что в аду не так уж плохо, что на небе царит несправедливость, а на земле обман. Охваченный отчаянием, он уже не боялся смерти, как раньше, а ждал ее, как лучшего друга. Поиски снадобья бессмертия больше не занимали его. Каждый день он продолжал ходить на прогулки и охотиться, чтобы как-то скоротать остаток жизни.
Перенесенные испытания наложили на него свой отпечаток. Чуть что-нибудь не так, он сразу же вскипал гневом. Слуги видели, что характер их хозяина изменился, и понимали, конечно же, почему это произошло. Скорбь И была, в сущности, недугом, для врачевания которого на земле не было лекарства. Скорбь порождала гнев, а от его гнева страдали ни в чем не повинные люди.
Слуги сочувствовали несчастному И, но им надоедало постоянно выслушивать брань и терпеть побои. Многие разбежались, а те, кому убежать было некуда, прятались в укромных местах. И сердился из-за плохого отношения к нему слуг, но не задумывался о причинах этого, и гнев его унять было невозможно.
Один из его слуг, по имени Фэнмэн 98, умный и смелый, нравился И, и он решил научить его искусно стрелять из лука. И сказал ему:
— Если хочешь научиться искусно стрелять из лука, то прежде всего ты должен научиться не моргать. Сначала пойди научись этому, а потом приходи ко мне.
Фэнмэн вернулся домой и целыми днями лежал, запрокинув голову, под ткацким станком своей жены. Педали станка двига¬
159

лись, а Фэнмэн, не моргая, смотрел на них. Через некоторое время он не моргал даже в том случае, если к его глазам подносили острое шило. Фэнмэн прибежал к И и сообщил ему о своих успехах. Но И ответил:
— Учиться стрелять еще рано. Теперь ты должен научиться видеть маленькую вещь как большую, а не различимую глазом — как вполне отчетливую. Пойди научись этому, а потом приходи.
Фэнмэн, вернувшись домой, разыскал крохотный волосок от бычьего хвоста, привязал к нему вошь, повесил волосок у южного окна и каждый день учился разглядывать ее. Через десять дней ему показалось, что вошь начинает увеличиваться. Затем стало казаться, что вошь выросла до размеров колеса от колесницы. Он смотрел на другие предметы, и ему казалось, что они стали как горы и холмы. Фэнмэн рассказал И о своих успехах. На этот раз И обрадовался и сказал:
— Вот теперь ты можешь учиться стрелять из лука!
Стрелок И передал Фэнмэну все свое искусство. Впоследствии
Фэнмэн стрелял из лука почти так же хорошо, как сам И. Он стал знаменит во всей Поднебесной, и когда говорили о лучших стрелках из лука, то имена И и Фэнмэна произносили вместе ". И был очень рад, что у него есть такой талантливый ученик, но у Фэнмэна не было выдержки, и он не радовался тому, что учитель стреляет лучше, чем он. По преданию, однажды шутки ради И устроил состязание в стрельбе с Фэнмэном. Как раз в это время по небу пролетала стая гусей. И велел Фэнмэну стрелять первым. Фэнмэн выстрелил подряд три раза, три головных гуся с жалобным криком упали вниз. Люди посмотрели и убедились, что все стрелы попали им в головы. Тем временем испуганные гуси разлетелись во все стороны. Тогда И, не целясь, выстрелил три раза, и три других гуся упали на землю. Все стрелы тоже попали в головы гусей. Тогда Фэнмэн понял, что учитель стреляет гораздо лучше, чем он, и ему нелегко сравняться с ним в умении. Фэнмэн начал завидовать И; с каждым днем зависть его становилась сильнее, и мысли о том, как бы причинить вред И, постоянно бродили у него в голове.
Однажды после полудня И верхом на лошади возвращался с охоты. Вдруг он увидел, что на опушке леса мелькнула человеческая тень, и в него полетела стрела. И быстро схватил лук и выстрелил. Послышался треск: обе стрелы столкнулись в воздухе, выбили сноп искр и, кувыркаясь, упали на землю. Вслед за первыми с каждой стороны полетело еще по стреле. Они тоже столкнулись и упали на землю. Так, раз за разом, было выпущено девять стрел. Стрелы у И кончились, и в это время он увидел, что невдалеке стоял Фэнмэн с торжествующим видом. У него осталась еще одна стрела, и он прицеливался прямо в горло И.
Не успел И приготовиться к защите, как свистящая стрела с быстротой падающей звезды полетела к цели. Чуть отклонившись в сторону, стрела попала И прямо в рот. И упал с лошади, перелетев через голову, и лошадь остановилась.
Фэнмэн, считая, что И уже мертв, приблизился, улыбаясь и
160

крадучись, чтобы посмотреть на его мертвое лицо, но только подошел, как И раскрыл глаза и неожиданно сел.
— Ты напрасно учился у меня столько времени,— смеясь, сказал И и выплюнул стрелу.— Разве ты не знаешь, что я умею перекусывать стрелы? Чтобы научиться этому, надо долго-долго тренироваться .
— Простите меня,— ослабевшим голосом, чуть не плача, сказал Фэнмэн, уронив лук, упав на колени и обхватив ноги И.
— Иди и больше этого не делай.— И презрительно махнул рукой, вскочил на коня и умчался 101.
Фэнмэн хотел тайно погубить И, но потерпел неудачу, а после того как И великодушно отпустил его, Фэнмэн не осмеливался вредить ему. Он боялся отважного И, и, кроме того, его мучила совесть. Ненависть тлела в его душе, как и раньше, но подходящего случая для осуществления подлых намерений не представлялось. Тем временем И с каждым днем становился несноснее. Слуги не могли больше терпеть жестокое обращение хозяина. Даже Фэнмэн боялся, что утратит свое привилегированное положение в доме учителя и, как и другие, будет подвергаться оскорблениям. Оскорбления И заглушили в нем голос совести, а всеобщее недовольство слуг усилило его ненависть, и Фэнмэн понял, что пришла пора отомстить учителю и хозяину, и решил устранить мешавшие препятствия.
Много усилий для этого не требовалось. Фэнмэн тайно подстрекал слуг поднять бунт против хозяина. Недовольные слуги так же легко поддались на уговоры, как огонь охватывает сухой хворост. Ловушка, предназначенная для И, была расставлена надежно.
Однажды ясным утром все верхом и в колесницах, обгоняя ветер, гонялись по полю за зайцами и лисицами. Лай собак, ржание коней, крики людей разносились по окрестным холмам и долинам. Все были в радостном, хорошем настроении, стрелок И тоже на время забыл о своем горе. Рабы под предводительством заговорщика принесли из леса большую дубину из персикового дерева и
ударили ею что было сил по незащищенной голове И, который
102
держал в руках поводья .
Так бесславно погиб герой. Подвиги его сохранились в памяти народа, хотя жизнь его была несчастливой, а смерть глупой. После смерти И народ почитал его как божество Цзунбу.
Словом цзунбу, вероятно, раньше обозначалось два жертвенных обряда: цзи и фу. Жертвоприношение цзи посвящалось духу наводнения и засухи, фу — духу, который причинял бедствия людям или домашнему скоту. Считалось, что обряды устраняли бедствия.
И при жизни отгонял от людей зло, и поэтому, совершая эти жертвоприношения, люди предназначали их и стрелку И. Впоследствии в каждом доме его стали почитать как божество, отгоняющее
I гп
нечисть .
Божество Цзунбу, по-видимому, напоминало главаря всех чертей в Поднебесной и следило, чтобы злые силы не могли вредить людям. Во многом оно было похоже на Чиго и Чжун Куя, о которых рассказывают позднейшие предания.
6 Заказ 908
161

Как говорит легенда, Чиго был великаном. Он жил на юго-востоке, ростом был в семь чжанов. На голове носил большую маску цзифу — петушиный гребень. Что такое цзифу — неизвестно. На гадательных костях иероглиф, обозначающий демона ци, пишется
как
, это изображение человека с большой маской на голове.
В дворцовом парке маг фансян-ши, прогонявший демонов и окруженный толпой детей, носил такую же маску (см. гл. Ill, § 2). Но на маске фансян-ши было четыре отверстия для глаз, а у Чиго лишь два. Чиго носил красную одежду с белым поясом, его лоб обвивала красная змея. Она держала в пасти свой хвост. Эта странная тварь питалась бесами и пила только росу. Утром Чиго съедал три тысячи бесов, а вечером — триста. Его звали Шисе — Поедающий нечисть, Туньсе-гуй — Демон, глотающий нечисть, или Хуанфу-гуй — Де-
104
мон желтого отца
О 	Чжун Куе предание говорит следующее. Однажды танский император Мин-хуан *105 заболел жестокой лихорадкой. Во время приступа болезни он видел сон. Ему приснился большой демон, прогоняющий маленького беса. Маленький бес был в темно-красном платье и коротких штанах. Одна нога у него была в сандалии, другая босая. Он стащил коричневый мешочек-амулет с ароматными травами, принадлежавший красавице Ян-гуйфэй, и нефритовую флейту Мин-хуана, обошел дворцовую террасу и побежал. Большой бес был в синем халате, в шапке, на ногах у него была пара коротких сапог. Засучив рукава, он погнался за маленьким бесом, схватил его, выковырял ему оба глаза и проглотил его живьем.
Мин-хуан не удержался и спросил беса:
— Кто ты такой?
Тот ответил ему:
— Мое имя Чжун Куй. При жизни я провалился на экзаменах и покончил с собой. Я дал обет очистить для Вашего величества Поднебесную от всякой нечисти.
Мин-хуан проснулся и почувствовал, что его болезнь прошла. Он рассказал о своем сне знаменитому художнику У Даоцзы и велел ему написать картину «Чжун Куй хватает беса». У Даоцзы взял кисть и нарисовал все так, как рассказывал император. Картина была полна жизни. Казалось, что художник видел беса своими глазами. Люди в Поднебесной узнали об этой истории и стали рисовать изображение Чжун Куя, хватающего беса. На Новый год его изображение вешали в доме, чтобы отгонять нечистую силу 106.
Многие не верят этим преданиям. В «Записках о мастерстве» («Као гун цзи») иероглифы чжун и куй, соединенные вместе, означают «палица». В древности в царстве Ци большую палку называли чжункуй. С помощью палицы чжункуй отгоняли злых духов. В более поздние времена ее очеловечили, создали забавную легенду о Чжун Куе, хватающем чертей 107.
Это правильная точка зрения. Вспомним о большой персиковой дубине, от которой погиб стрелок И. Его убили, согласно преданию,
162

палкой, вырезанной из персикового дерева, поэтому все бесы в Поднебесной боятся персикового дерева 10 . Это подтверждает мнение о том, что И был главой всех демонов в Поднебесной. Ясно, что раз глава чертей был убит палкой, вырезанной из персикового дерева, то и остальные черти должны больше всего бояться персикового дерева. Это предание несколько похоже на более позднее о Чжун Куе, хватающем демонов. Чжун Куй — глава чертей, погибший от палки, и в то же время сам воплощение этой палки. Существует правильное мнение, что И был предшественником Чжун Куя 109. Предания о Чиго имеют некоторую связь с преданиями об И и Чжун Куе. Вероятно, Чиго — это измененное название Чжун Куя.
Стрелок И избавил людей от напастей, и после его смерти люди стали почитать его как божество Цзунбу. В сердцах людей И занял большое место. Слова о том, что «у народа есть глаза», очень верны.

ГЛАВА VII
ГУНЬ И ЮЙ УСМИРЯЮТ потоп
тт
1
равление Яо было несчастливым: после великой засухи наступило великое наводнение. В исторических записях говорится, что наводнение во времена Яс продолжалось около двадцати двух лет 1 и захватило весь Китай.
Положение было ужасным. Суша стала бескрайним водным простором, людям негде было жить. Они спасали детей и стариков и метались повсюду, бросаясь то на восток, то на запад. Одни поднимались в горы, чтобы укрыться в пещерах, другие забирались на верхушки деревьев и учились вить гнезда, как птицы . Вода затопила всю землю, и все злаки погибли. Лишь пышно разрастались деревья и травы да размножались звери и птицы. Зверей стало так много, что они начали вытеснять людей с жилых мест. Несчастные люди принуждены были бороться не только с холодом и голодом, но и с множеством диких зверей и птиц.
Но разве они могли справиться со зверями? Люди, не погибшие от голода и холода, находили смерть в когтях свирепых животных и птиц. Народу с каждым днем становилось все меньше, и в местах, куда наводнение еще не дошло или откуда оно временно отступило, оставались только дикие звери и птицы 3.
Правителю Яо печаль жгла сердце. Но он не знал, как избавить народ от горя. Яо собрал наместников четырех частей 4 государства и удельных князей и обратился к ним:
— Я спрашиваю вас, что будет с людьми, если нынешний потоп поднимется к небу и затопит холмы и горы? Народ не сможет даже влачить жалкое существование. Кто же сумеет укротить наводнение и избавит нас от беды?
164

— Надо позвать Гуня, и все будет в порядке,— сказали наместники и князья.
Яо покачал головой и возразил:
— Боюсь, что Гунь не справится. Он считается только со своим собственным мнением, а мнения других для него не существуют.
— Только он один годится для этого дела,— ответили сановники.
— Хорошо,— пришлось Яо согласиться,— пусть Гунь попытается.
Гуня послали на борьбу с наводнением. Девять лет Гунь пытался усмирить стихию, но ничего не добился 5.
Почему Гуню не удалось усмирить потоп? В древних книгах есть об этом такие записи. Характер у Гуня был дурной, поступки его безрассудны 6, и он не знал, с чего начать. Для защиты от наводнения он насыпал земляные дамбы 1. Но они не остановили наводнение, вода разливалась все шире и поднималась все выше. Гунь потерпел неудачу. В конце концов Яо (некоторые считают, что Шунь) казнил Гуня на горе Юйшань — Горе птичьих перьев 8.
Шунь, правивший после Яо, приказал усмирить наводнение сыну Гуня — Юю. Помня неудачу отца, Юй не возводил дамб, а начал рыть каналы 9.
Этот способ оказался удачным — вода спала, и народ избавился от страданий. После этого Шунь уступил престол Юю, и Юй положил начало династии Ся.
Исторические предания, приведенные выше, во многом отличаются от мифов о Гуне и Юе, которые мы сейчас расскажем.
Вполне вероятно, что в глубокой древности в Китае происходили сильные наводнения. В надписях на костях иероглиф, обозначавший понятие «прежде», изображался таким образом: рисовали солнце, а над ним или под ним бурлящие волны. Очевидно, что в далекие времена произошло ужасающее наводнение и люди не могли его забыть. Легенды о потопе существуют у многих народов мира.
Природные изменения, происходившие в древние времена на земле, вызывали наводнения повсюду. Человеческий род вплоть до нашего времени сохранил память об этих потопах. Точно установить время, когда был потоп, невозможно. В китайской истории сказано, что наводнение произошло в период Яо и Шуня, т. е. более четырех тысяч лет тому назад. Но так это было или нет,— сказать трудно.
Не будем вдаваться в подробности этого, рассмотрим теперь мифы о Гуне и Юе.
Кто такой Гунь? Судя по историческим записям, Гунь был князем, удел его находился в местности Чун (ныне восточная часть уезда Юньсянь провинции Шэньси) І0. Поэтому его называли еще чунским князем. В мифах же Гунь изображается как белый конь, который будто бы был внуком Хуан-ди. Его отца звали Ломин, а отцом Ломина был сам Хуан-ди п. Мы знаем, что Хуан-ди был
165

небесным правителем, а следовательно, и Гунъ был одним из верховных небесных божеств.
В мифах наивно говорится о причинах потопа. Считается, что люди на земле перестали верить в праведный путь, стали совершать дурные поступки и этим вызвали гнев небесного правителя. В виде предупреждения небесный правитель наслал на них наводнение 12.
Этот миф напоминает раздел «Сотворение мира» в Ветхом завете, где говорится, что Иегова, увидев зло, совершаемое народом на земле, ниспослал на землю потоп, чтобы уничтожить род человеческий 13.
Но наводнение приносило столько мучений народу, что люди вызывали жалость, несмотря на их прегрешения. Они страдали от настигавшей их воды и от голода. Нечего было есть, негде было жить, надо было спасаться от ядовитых гадов и свирепых зверей, а ослабевшим людям приходилось еще бороться с болезнями. Как страшны были горестные, безутешные дни времен потопа!
Среди большого числа божеств, пребывавших на небесах, только бог Гунь испытывал глубокую жалость к страданиям людей. Он решил спасти народ от наводнения, чтобы люди, как и раньше, могли наслаждаться спокойной жизнью. Гунь был недоволен жестокостью своего деда. Он не раз умолял и увещевал его простить людям их грехи и забрать разбушевавшиеся воды в небесный дворец. Разгневанный владыка не только не принял во внимание просьбы Гуня, но даже отругал его за неразумные речи. Мы знаем, что каким бы ни был правитель — земным или небесным, но это все же правитель, и поэтому неудивительно, что у Гуня с дедом произошло столкновение.
Видя, что просьбы и уговоры не дают никаких результатов, Гунь решил сам бороться с наводнением и спасти народ от бедствия. Это было нелегко, так как вода залила всю землю. Гунь видел, что сам, своими силами, он ничего не сможет сделать, и эта мысль печалила его. Как раз во время этих раздумий он встретился с совой и черной черепахой. Они спросили Гуня, почему он печален и невесел. Гунь объяснил им причину своей тоски.
— Усмирить наводнение — это вещь нетрудная,— сказали в один голос сова и черепаха.
— Но как это сделать? — поспешно спросил Гунь.
— Ты знаешь, что в небесном дворце есть сокровище, которое называется сижан — саморастущая земля.
— Слышал, но не знаю, что это такое.
— Сижан — это кусок земли, который может увеличиваться беспредельно 14. Он кажется не больше обычного комка. А если бросить его на землю, этот маленький кусочек сразу же вырастает и образует горы и дамбы. Этой землей можно засыпать воды, и потоп прекратится.
— А где хранится сижан?
— Это самая ценная вещь небесного правителя. Мы можем узнать, где она лежит. А разве ты хочешь ее украсть?
166

— Да,— ответил Гунъ,— я готов сделать это!
— А ты не боишься, что дед тебя жестоко накажет?
— А ну его,— ответил Гунь и невесело рассмеялся 15.
Что и говорить, сижан, как самая большая драгоценность, хранился в тайном и недоступном месте у небесного правителя и охранялся свирепыми духами. Но Гунь, стремясь спасти народ от бедствия, сумел достать его.
Раздобыв сижан, Гунь тотчас же спустился на землю и начал строить дамбы, чтобы спасти народ от наводнения. Сижан был волшебный, из этого маленького кусочка вырастали горы и дамбы. Наводнение стало спадать, вода высыхала и впитывалась в землю, постепенно следы наводнения совсем исчезли, и перед взором открывался сплошной зеленый луг. Люди, жившие на верхушках деревьев, начали вылезать из своих гнезд; жившие в горах стали выходить из пещер. На их иссохших лицах опять появились улыбки, они испытывали глубокую благодарность и любовь к Гуню. Люди уже готовились продолжать свои прерванные занятия на многострадальной земле. Но, к несчастью, как раз в это время верховный император Шан-ди узнал, что его драгоценный сижан украден. Можно себе представить, как рассердился правитель вселенной! Он вскипел злобой, узнав, что в небесном государстве появился бунтовщик, тем более что это был его собственный внук. Он тотчас послал на землю бога огня Чжужуна, который на Горе птичьих перьев убил Гуня и забрал сижан 16. Как говорит пословица: «Для горы в девять жэней не хватило одной корзины». Надежды людей не сбылись: они по-прежнему страдали от голода и холода, оплакивали свое несчастье и жалели Гуня, пожертвовавшего для них жизнью.
В греческой мифологии можно найти параллель подвигам Гуня в образе Прометея, укравшего для людей божественный огонь. Зевс в наказание приковал его к скале в Кавказских горах и приказал свирепому коршуну выклевывать его печень, а ветру, снегу и дождю разрушать его тело. Прошло много времени, прежде чем Геракл — герой из мира людей — освободил Прометея 17.
Под горой Юйшань, где был убит Гунь, очевидно, подразумевается гора Вэйюй, северный склон которой никогда не освещался солнечными лучами 18. На южном склоне горы в Яньмэни — Воротах дикого гуся в древности жил священный драконстраж по прозвищу Чжулун — Дракон со свечой. Во рту он держал восковой светильник и освещал им северный склон горы вместо солнца 19. Страшный ад Юду, где, по преданию, души мертвых находили свое последнее пристанище, вероятно, находился в окрестностях этой горы 20. Это были мрачные и унылые места. Именно здесь Гунь пал жертвой.
Горевал ли он перед смертью? Конечно. Досада его была глубокой и сильной не потому, что он лишался жизни. Он с самого начала решил посвятить свою жизнь людям. Он горевал потому, что его деяния не были завершены и его намерения не сбылись. Народу, страдавшему от голода и холода, снова грозило наводнение. Вер¬
167

ховный владыка отобрал сижан. Разве мог Гунъ спокойно заснуть вечным сном, зная об этом?
У Гуня было большое и любвеобильное сердце, душа его не покидала тела, а тело его не разлагалось три года 21. В его чреве возникла даже новая жизнь — это был его сын Юй 22. Гунь взрастил в себе новую жизнь, чтобы сын смог продолжить и завершить его дело. Юй рос в чреве отца, и через три года он уже превосходил Гуня своей чудесной силой 23.
Верховный владыка узнал о том, что труп Гуня не сгнил даже за три года. Он испугался, что Гунь превратится в оборотня и станет бороться с ним, и послал одного из богов с волшебным мечом удао, чтобы тот изрубил тело Гуня на куски 24. Посланец небес поспешил исполнить приказание, добрался до Горы птичьих перьев и вспорол живот герою.
Но произошло великое чудо. Из распоротого живота Гуня вылез дракон. Это был Юй 25. На голове у него росла пара крепких, острых рогов 26.
Он винтом взвился вверх, а тело Гуня превратилось в какоето животное, которое уплыло в Юйюань — Пучину птичьих перьев, находившуюся около горы. О превращении Гуня существуют различные легенды. Некоторые считают, что Гунь превратился в бурого медведя 27. Но бурый медведь не мог погрузиться в пучину. Другие утверждают, что Гунь стал трехлапой черепахой . Это предположение более вероятно, непонятно только, почему смелый бог Гунь, укравший у верховного владыки сижан для спасения людей, превратился в трусливую черепаху.
Есть еще одна легенда о том, что Гунь, потерпев неудачу в борьбе с наводнением, утопился в этой пучине и превратился в черную рыбу — сюанъюй. Что такое «черная рыба» — не совсем ясно, но написание иероглифа сюань — «черный» — как-то связывается с именем Гуня * . Об этой рыбе говорится, что она «раздувает усы,
звенит чешуей, рассекает громадные волны, веселится и играет с водяным драконом» 30. Наконец, следует еще упомянуть о том, что в комментариях к «Книге гор и морей» приводится высказывание из книги «Начало гаданий» («Кайши»): «После смерти
тело Гуня сохранялось три года. Его изрезали ножом, и он превратился в желтого дракона» 31.
Эта версия кажется нам наиболее логичной. Такие представления существовали в древние времена. Обычно в мифах небесный конь превращается в белого дракона 32. И сын Гуня Юй тоже был драконом.
В «Вопросах к небу» Цюй Юань высказал еще одно предположение: будто бы тело Гуня превратилось в желтого медведя и он отправился на запад, за гору Цюншань, просить шаманов оживить его 33. В той местности было много шаманов 34. Например, на горе Линшань, где произрастали волшебные травы, жило десять шаманов: У-сянь, У-цзи, У-пань, У-пэн, У-гу, У-чжэнь, У-ли, У-ди, У-се, У-ло. Они занимались тем, что искали лекарственные травы на вершине и у подножия горы 35. В восточной части местности
168

Кайминшоу, у горы Куньлунь, тоже жили шаманы: У-пэн, У-ди, У-ян, У-люй, У-фань и У-сян. Они собирали волшебные травы около дерева бессмертия 36 и готовили снадобье бессмертия. В тех местах нашел исцеление яюй 37, некогда убитый богом Эрфу. Гунь, превратившийся в желтого медведя, отправился к западным шаманам, чтобы они воскресили его. По пути на запад он видел страдающий от наводнения народ, не имевший ни кровли, ни одежды, ни пищи. На сердце у Гуня было очень тяжело, он вернулся и начал уговаривать людей сеять черное просо, чтобы как-то прокормиться, а горные травы 38 все выполоть. Гунь, даже мертвый, превратившийся в животное, постоянно думал о народе. Поэтому великий поэт Цюй Юань в своих стихах выразил ему свою глубокую симпатию:
Был Гунь чрезмерно прям, и вот несчастье Его настигло под Юйшань в степи 39.
Перевод А. Ахматовой
* * *
Славился прямотою Бо-гунь — и он попытался Рек укротить теченье,
Но не имел успеха 40.
Перевод А. Гитовича
В этих стихах поэт сравнивает переживания Гуня со своими собственными.
Допустим, что Гунь превратился в желтого дракона, который погрузился в пучину. Этот дракон, по нашему представлению, передал свою чудесную силу сыну, а сам стал обычным драконом, ничего божественного в нем уже не было. Сведений о дальнейшей судьбе Гуня, после того как он уплыл в бездну, не сохранилось. Весь смысл его дальнейшего существования состоял в том, что он мог видеть собственными глазами, как его сын продолжал его дело и спасал людей, тонувших в море страданий.
2
Новорожденный дракон Юй не испугался отцовской неудачи. Он обладал чудесной силой, и все его помыслы были направлены на то, чтобы завершить дело отца.
Верховного правителя, сидевшего на высоком драгоценном троне, охватывал страх. Ведь из вспоротого чрева Гуня неожиданно появился Юй. А если вспороть Юя, то не породит ли он тоже какоенибудь существо? Мятежные помыслы бунтовщика могут распространиться с быстротой пожара, и остановить их невозможно. Испуганный император со временем стал раскаиваться в том зле, которое он совершил. Он решил не наказывать людей так жестоко и утихомирить потоп. Кроме того, доброе сердце, подумал он, иногда бывает крепче алмаза, и, возможно, ему не справиться с
169

Юем. Поэтому когда Юй пришел к Верховному владыке — Шанди просить сижаНу то умудренный опытом Верховный владыка сразу же уступил его просьбам. Он дал ему сижан и приказал спуститься на землю, чтобы усмирить потоп . На помощь Юю послал он дракона Инлуна, прославившегося тем, что он убил ненавистного Чию.
Получив повеление верховного правителя, Юй с Инлуном и другими большими и малыми драконами спустился на землю и начал борьбу с наводнением. Драконы должны были прокладывать путь воде: Инлун прокладывал путь главному потоку, остальные драконы — боковым.
В это время разгневался бог вод Гунгун. В начале потопа Шанди послал бога вод наказать людей за грехи. Гунгуну представлялся случай проявить свое волшебство, а теперь вдруг, когда он еще не показал всей силы, ему повелели всего-навсего прекратить потоп. Не выйдет! Шан-ди же не обратил никакого внимания на просьбы Гунгуна, и это его обидело, он отныне решил строить козни везде, где было возможно. Он так стал действовать, что вода затопила Кунсан 42, расположенный возле нынешнего города Цюйфу провинции Шаньдун, т. е. самую восточную оконечность Китая. Итак, вся Центральная равнина превратилась в огромное озеро, которое достигло крайнего востока Китая. Люди испытывали на себе гнев водяного бога, многие из-за наводнения превратились в рыб и креветок. Юй, видя бесчинства Гунгуна и зная, что увещеваниями ничего не добьешься, решил применить силу. Чтобы быстрее усмирить воды, надо было остановить их подъем и убить злого демона. Юй решил вступить в битву с Гунгуном.
Была ли эта битва ожесточенной? В древних книгах нет описаний ее, поэтому и мы не можем ничего сказать. Только в одном предании говорится, что Юй собрал перед битвой у горы Гуйцзи всех богов. Бог Фанфэн-ши опоздал, и Юй убил его за то, что тот не выполнил своего долга. Спустя две тысячи лет, в период Весен и Осеней, Фуча, правитель царства У, напал на царство Юэ, окружил Гуйцзи, где находился юэский князь Гоу Цзянь. Битва была настолько ожесточенной, что даже горы разрушились. В одной из разрушенных гор была обнаружена кость, не походившая ни на человеческую, ни на кость животного. Она была такой громадной, что еле уместилась на телеге. Мудрого Конфуция спросили, не знает ли он, чья это кость. Философ поведал всем это предание, и люди узнали, что найденная кость принадлежала Фанфэн-ши 43. Юй вместе с божествами всей Поднебесной хотел расправиться с Гунгуном. Можно представить, какой силой и мощью обладал Юй. Понятно, что Гунгун не мог соперничать с ним и вскоре обратился в бегство 44.
По преданию, гора Гуйцзи раньше называлась Маошань — Тростниковой. Юй совещался на этой горе с богами о битве с Гунгуном и усмирении потопа, поэтому ее стали называть Гуйцзи, что значит «собраться на совет» 45. Но Фанфэн-ши, с его над¬
170

менным и чванливым нравом, не выполнил своих обязательств и поплатился за это. В последующие времена население Юэ (современная провинция Чжэцзян) сохраняло свои древние обычаи. Каждый год в определенное время в честь бога Фанфэн-ши юэсцы совершали жертвоприношения, исполняли древние мелодии, трубили в бамбуковые трубы длиной три чи, которые испускали воющие звуки. В ритм музыке в священном храме танцевали три человека с распущенными длинными волосами 46.
После того как Гунгун обратился в бегство, Юй смог приняться за свое дело. Он действовал умнее, чем его отец. С помощью сижана он сооружал дамбы, чтобы преградить дорогу воде. Он приказал большой черной черепахе следовать за ним с сижаном на спине 47. Так он засыпал самые глубокие потоки и расширил участки суши, на которых могли жить люди 48. Где насыпи были наиболее высокими, образовались четыре знаменитые горы, существующие и в настоящее время. Юй прокладывал еще реки и каналы. Он приказывал Инлуну ползти, чтобы хвост его волочился по земле. По направлению, указанному хвостом Инлуна, прорывались реки и каналы 49. Реки доходили до Восточного океана, они сохранились и по сей день.
Усмиряя потоп, Юй дошел до Хуанхэ. Он стоял на высокой скале и наблюдал за силой течения и вдруг увидел длинное существо с белым лицом и туловищем рыбы, ныряющее в волнах. Существо назвалось речным духом. Это был, конечно, Хэ-бо. Он дал Юю мокрый зеленый камень, затем повернулся и исчез в волнах. Юй внимательно осмотрел камень. На поверхности его кривыми линиями был нанесен какой-то тоненький, как нить, узор. Умному Юю не пришлось обращаться к другим за советом. Он взглянул и сразу понял, что на камне был план борьбы с наводнением. Глядя на следы, оставленные хвостом Инлуна, и на план, нарисованный на камне, Юй продолжал бороться с потопом и был уверен в успехе .
Юй пользовался не только нанесенной на камень «картой рек». По преданию, у него было еще одно сокровище — нефритовая пластинка.
Юй прокладывал проход через Лунмэныпань — Гору драконовых ворот и случайно зашел в огромную пещеру. В ней было очень темно; чем дальше шел Юй, тем становилось темнее, и скоро уже нельзя было сделать ни шагу. Юй зажег факел и пошел вперед. Вдруг он увидел мерцающий свет, и это мерцание наполнило всю пещеру. Внимательно всмотрелся и заметил большую черную змею длиной десять чжанов. На голове у нее были рога, во рту она держала «жемчужину, светящуюся в ночи». Змея поползла впереди, указывая Юю путь, Юй бросил факел и пошел вслед за черной змеей. Через некоторое время он подошел к освещенному помещению, похожему на зал. Люди, одетые в черные одежды, толпились вокруг божества с человечьим лицом и змеиным туловищем, сидящего в центре. Юй догадался, кто это, и спросил:
171

— Уж не Фуси ли вы, сын Хуасюй?
— Да,— ответил тот,— я Фуси, сын богини девяти рек * 51 Хуасюй.
Они почувствовали симпатию друг к другу. При Фуси тоже был потоп. Поэтому он выразил глубокое уважение Юю, выполнявшему великий труд, и решил помочь ему. Фуси вытащил из-за пазухи нефритовую пластинку и подарил ее Юю. По форме она напоминала бамбуковую планку длиной один чи и два цуня. Фуси объяснил, что ею можно измерять небо и землю. После этой встречи Юй всегда носил пластинку при себе, чтобы укреплять землю и усмирять воду 52.
По преданию, Гора драконовых ворот некогда была большой и соединялась с горой Люйляншань. Она стояла на границе нынешних провинций Шэньси и Шаньси и преграждала дорогу Хуанхэ, так что река не могла течь дальше и поворачивала вспять. Воспользовавшись случаем, бог рек затопил гору Мэнмэнынань в верхнем течении реки 53. Юй прокладывал русло Хуанхэ от горы Цзиши — Горы каменных куч (в современной провинции Цинхай) и, дойдя до этого места, с помощью своей сверхъестественной силы разделил гору на две части, чтобы река текла между двумя отвесными скалами, напоминавшими створки ворот. Это место и назвали Лунмэнь, что значит «Драконовы ворота». Теперь вода падала с отвесной скалы и устремлялась потоком. По преданию, морские и речные рыбы собирались под этими скалами и соревновались в прыжках в высоту. Та, которая перепрыгивала через пороги, превращалась в дракона и возносилась к небу. Рыбы, прыгнувшие невысоко,, только разбивали себе носы и возвращались ни с чем 54. Говорили еще, что в окрестностях Лунмэня был ручей Лиюйцзянь — Ручей карпов, в нем водилось много карпов. Они выходили из своих нор и плыли три месяца против течения до Лунмэня. Сумевшие преодолеть течение становились драконами, неудачники набивали себе шишки и возвращались восвояси 55.
В нескольких сотнях ли вниз по течению от Драконовых ворот находилось ущелье Саньмэнься — Ущелье трех ворот. По преданию, Саньмэнься прорубил тоже Юй. Он разделил гору, задерживавшую реку, образовавшиеся рукава потекли тремя потоками через горы 56. Каждые ворота имели свое название: Ворота бесов, Ворота духов и Ворота людей. С обрывистого берега Хуанхэ можно видеть, как громадная река широко несет свои волны, и чем дальше на восток, тем стремительнее течение. В ущелье Саньмэнься река разделяется двумя островами на три рукава с очень быстрым течением. Затем эти три потока, зажатые скалами, вновь сливаются в один поток, который проходит через узкую щель шириною не более ста двадцати метров и наполняет все ущелье грохотом. В этих строчках дается описание Саньмэнься. (В настоящее время в этом ущелье сооружена гигантская электростанция.) В ущелье и сейчас можно увидеть следы борьбы Юя с наводнением. В окрестностях ущелья находятся семь каменных
172

колодцев. По преданию, их вырыл Юй, чтобы добыть воду для питья, когда он прорубал ущелье Саньмэнься. Поэтому ущелье называется еще Цицзинсаньмэнь, что значит Ущелье семи колодцев и трех ворот. В скале у Ворот духов есть два больших углубления, превосходящих отверстие колодца, а по форме напоминающих след лошадиного копыта. Они называются Следы лошадиных копыт. По преданию, Юй скакал на коне через ущелье Саньмэнься, прокладывая путь в Дичжу, и эти следы были оставлены передними копытами коня Юя. У ущелья Саньмэнься есть храм Юя. Раньше плывущие по течению реки кормчие делали у храма остановку, возжигали благовония, молясь Юю; пускали фейерверки, досыта наедались и напивались. Только после этого они вновь садились в лодку, стрелой летели между скалами в рокочущем и стремительном потоке. Иногда лодка вмиг разбивалась о скалы. Поэтому местные жители говорили: «В Дяньтоуцзе (Маоцзиньду) кормчих зовешь — не дозовешься; вдовьего плача слушаешь — не наслушаешься». Сколько крови и слез о смелых людях многих поколений скрыто в этих словах! 57
Усмиряя потоп, Юй три раза доходил до горы Тунбо (на югозападе современного уезда Тунбосянь провинции Хэнань). Там постоянно дули сильные ветры, гремел гром, грохотали камни, стонали деревья, и Юй не мог справиться со стихией. Он знал, что во всем этом виноваты разъяренные чудовища и оборотни, и призвал духов Поднебесной для борьбы с ними. Тех, которые не очень-то хотели помогать, Юй заточил в темницу. Совместными усилиями божества поймали чудовище учжици между реками Хуайшуй и Гошуй. Оно умело искусно вести разговоры, по виду напоминало обезьяну, у него была белая голова и зеленое туловище, высокий лоб и низкая переносица, белоснежные зубы, а глаза испускали сверкающие золотые лучи. Оно было сильнее, чем девять слонов, вместе взятых. Шея у него была длиной сто чи, а тело вертким и легким. Его поймали, но оно все время прыгало и подскакивало, ни на мгновение не оставаясь спокойным. Юй не знал, что делать с ним, и приказал небесному божеству Тунлюю усмирить его. Но тому не удалось укротить чудовище. Тогда Юй поручил это Умую, но тот тоже потерпел неудачу. Наконец, укротить чудовище велели Гэнчэню. Множество духов рек и гор сбежалось с криками, чтобы посмотреть на это зрелище. Гэнчэнь большим трезубцем начал колоть чудовище. Оно смирилось лишь после того, как получило много ран. Гэнчэнь заковал шею чудовища в цепи и вдел ему в нос колокольчик. Это происходило у подножия горы Гуйшань — Черепаховой горы в современном уезде Хуайиньсянь провинции Цзянсу. С этого времени борьба Юя с потопом пошла успешно и река Хуай могла спокойно течь в море 58.
Юй, борясь с наводнением, дошел до Горы шаманов — Ушань и до Тройного ущелья — Санься. Один из драконов, прокладывавших водные пути, ошибся, неправильно проложил русло и прорубил ущелье. Оно оказалось совершенно ненужным. Юй рассердился и на горном обрыве казнил бестолкового дракона в назидание
173

другим. До настоящего времени в уезде Ушаньсянь сохранились названия Цокайся — Неправильно проложенное ущелье и Чжаньлунтай — Терраса, где был казнен дракон 59.
Юй совершил подвиг. В этом деянии ему помогали и божества, и люди. Особенно старалось божество Бо-и, или, в другом написании, Бои. Он был потомком божества — ласточки, а может, и сам был ласточкой. Бо-и часто приводил с собой людей, зажигал факелы, выжигал разросшийся после наводнения кустарник и прогонял диких зверей 60, чтобы народ мог спокойно работать. Он знал повадки и понимал язык диких зверей и птиц . После усмирения потопа Бо-и помогал Шуню укрощать птиц и зверей, и многие из них были приручены им. Правитель Шунь был им очень доволен, дал ему в жены девушку из рода Яо и пожаловал ему фамилию Ин. По преданию, Бо-и был предком князей царства Цинь. Он породил двух сыновей, одного из них звали Далянь, другого Жому.
Даляня звали еще Няосу-ши, буквально «Из рода с птичьими обычаями». Его потомки Мэн Си и Чжунъянь говорили на человечьем языке, но тела у них были птичьи 62. Это доказывает то, что они были потомками божества.
3
Юй все время усмирял воды и поэтому к тридцати годам остался неженатым. Однажды, проходя мимо горы Тушань (на северо-западе современного уезда Шаосин провинции Чжэцзян) 63, он подумал: «Лет мне уже немало, что-то ждет меня в будущем?». Как раз в это время мимо него пробежала белая девятихвостая лисица, взмахнув своими хвостами, пушистыми, как метелочки. Девятихвостая лисица происходила из страны Цинцю, что недалеко от восточной страны Цзюньцзыго — Страны благородных. Такая лисица, как и дракон, феникс и цилинь, приносила счастье 64. Как только Юй увидел лисицу, он сразу вспомнил известную народную песню. Смысл ее был таков: «Кто увидит девятихвостую лисицу, тот станет правителем, кто женится на девушке с горы Тушань, у того будет счастливая семья». Юй подумал: «Я увидел девятихвостую лисицу... Может быть, сбудется то, о чем говорится в песне, и я здесь, на горе Тушань, женюсь?»
На горе Тушань жила очень изящная и красивая девушка по имени Нюйцзяо 65. Она сразу ему очень понравилась, и он решил взять ее в жены. Но он не успел сказать ей о своих чувствах, так как спешил на юг бороться с потопом. Нюйцзяо узнала, что Юй любит ее, и тоже воспылала любовью к великому герою, которого почитали все люди. Она послала на южный склон горы Тушань служанку, чтобы та ожидала возвращения Юя. Нюйцзяо ждала долго, а Юй все не возвращался. В тоске и печали она сложила песню «Ах, как долго жду любимого!».
По преданию, это самая ранняя южная песня. Говорят, что от нее ведут свое происхождение песни о «наслаждениях без раз-
174

врата» в разделе «Нравы царства» в «Книге песен» 66. Но так ли это, сказать трудно.
Закончив борьбу с наводнением на юге, Юй вернулся. Служанка Нюйцзяо встретила Юя на южном склоне горы и сообщила ему о горячей любви своей хозяйки. Все, что передала служанка, было известно Юю. Те же самые слова хотел и он сказать Нюйцзяо. Они чувствовали глубокую взаимную любовь, хорошо понимали друг друга, изощренные церемонии и обряды им были не нужны, и они скоро поженились в Тайсане 6 .
Уже через четыре дня после женитьбы 68 Юй покинул свою молодую жену, чтобы продолжить борьбу с наводнением. Он отправил Нюйцзяо в свою столицу — Аньи (северо-восточнее современного уезда Цзесянь провинции Шаньси). Нюйцзяо никак не могла привыкнуть к жизни в столице и постоянно мечтала о родных краях. Юй, узнав о ее печали, решил позаботиться о своей молодой жене. Он приказал построить башню к югу от Аньи. Нюйцзяо могла в одиночестве и тоске смотреть с вершины башни на далекий дом, расположенный в нескольких тысячах ли. Говорят, фундамент башни сохранился до сих пор 69.
Но грусть Нюйцзяо по дому и любимому с каждым днем становилась все сильнее. Когда Юй вернулся ненадолго домой, Нюйцзяо решила просить у него позволения следовать за ним. Юю пришлось, скрепя сердце, согласиться.
Борьба с наводнением происходила у горы Хуаньюань (юговосточнее современного уезда Яньшисянь провинции Хэнань). Гора была очень крутой и обрывистой. Горные дороги были извилистыми. Сквозь гору пробивался поток. Юй сказал своей жене:
— Работа здесь нелегкая, и надо приложить все силы, чтобы ее выполнить. Я повешу на склоне горы барабан. Как только ты услышишь звук барабана, принеси мне еду.
— Хорошо,— ответила Нюйцзяо.
Юй подождал, пока жена ушла, покачался из стороны в сторону, превратился в черного медведя, заросшего шерстью, и стал изо всех своих медвежьих сил прорывать проход в горе. Он так рьяно работал своей мордой и всеми четырьми лапами, что камни разлетались во все стороны. Один камень, отброшенный медведем, случайно задел барабан, висевший у края обрыва. Жена Юя услышала звук барабана и быстро приготовила мужу корзинку с завтраком. Юй продолжал работать, не обращая внимания на то, что происходит вокруг, забыв о своем страшном облике. Жена увидела медведя — ей и в голову не пришло, что это ее муж, она испугалась, закричала, бросила корзину с едой и побежала прочь. Услышав крик жены, Юй перестал работать и бросился за ней, чтобы объяснить ей все. Она испугалась и побежала еще быстрее. Так они бежали друг за другом до подножия горы Сунгаошань (сейчас зовется Сушань, в северной части уезда Дэнфэнсянь провинции Хэнань). Дальше Нюйцзяо не могла бежать и превратилась в камень. Юй рассердился, видя это превращение, и, обращаясь к камню, громко крикнул:
175

— Верни мне сына!
Кусок камня, обращенный к северу, отвалился, и Юю явился мальчик, которого назвали Ци. Слово ци значит «расколоться» 70.
Юй, усмиряя наводнение, обошел Девять областей и все царства Поднебесной. На востоке он дошел до Фуму, или Фусана,— места, где восходит солнце. Он дошел и до Цзюцзиня — Девяти бродов и Пустоши темных баранов — Цинцян, где купался в сверкающих лучах восходящего солнца. Он был и в Цзаныиусо, где деревья, как тучи, заслонили небо, на горе Мэньтяньшань, откуда, взобравшись на вершину, можно было рукой потрогать небо. Он дошел до Страны чернозубых — Хэйчи, Долины птиц — Няогусян и до Синих холмов — Цинцюсян, где водились девятихвостые лисицы. На юге он добрался до Цзяочжи — нынешнего Вьетнама. Он посетил еще страны Суньпу и Сюймань, горы Даньсу, Цишу, Фэйшуйпяопяо и гору Цзюян. Уже по названиям видно, какой там был жаркий климат*71. Он побывал в стране Юйжэньго — Стране крылатых, стране Ложэньго — Стране обнаженных, стране Бусыго — Стране неумирающих. Предание гласит, что Юй, прибыв в страну Ложэньго, снял с себя одежду и вошел в пределы страны обнаженным; надел же одежду, лишь покинув эту страну. Так он проявлял свое уважение к нравам и обычаям других стран 72. На западе он достиг горы Саньвэйшань — Горы трех опасностей, обиталища Си-ванму и ее трех птиц. Он заходил на гору Цзицзинынань — Золотую гору, где кучами громоздились золотые самородки, на гору Ушань — Гору шаманов, где пребывала душа Яо-цзи, дочери правителя Янь-ди, и дух Яоцзи вызывал облака и дождь. Юй посетил страну Ибисаньмяньго — Страну людей с одной рукой и тремя лицами, достиг местопребывания небожителей, которые питались только росой и воздухом. На севере он посетил страну Жэньчжэн — Страну истинных вещей, Страну собачьих жунов — Цюаньжун, страну Куафу, гору Цзишуйшань — Водяную и гору Цзи-
176

шишань — Каменную. Он был на море Сяхай и на горе Хэншань. Нельзя установить точно, где находятся эти места. Можно лишь предполагать, что они находились в пустынных местностях крайнего севера. Он встречался с Юйцяном — божеством ветра. Юйцян одновременно был и богом Северного моря, с человечьим лицом и птичьим туловищем 73.
После встречи с Юйцяном в Северном море Юй решил вернуться домой. Но в пустынной снежной равнине он сбился с дороги и отправился еще дальше на север. Шел он долго и вдруг стал замечать, что перед ним необычная местность. Он видел только высокий голый гребень горы. На вершине его не было ни деревца, ни даже травинки, и не видно было ни птиц, ни зверей. Юй удивился, поднялся на вершину горы, чтобы обозреть окрестности. За горой лежала плоская, голая равнина. Целая паутина маленьких, извилистых потоков переплеталась на ней. По берегам ручьев лежали и сидели мужчины и женщины, старые и молодые.
Некоторые из них пели, другие танцевали, третьи пригоршнями пили воду из ручьев. Кое-кто пил воду, стоя прямо в ручье. Было видно, как некоторые пошатывались и были навеселе, они падали на землю и засыпали мертвым сном, не ведая мирских забот. Люди продолжали петь, танцевать и играть, каждый веселился как хотел, и никто не обращал внимания на перепившихся.
Удивленный Юй спустился с горы, чтобы познакомиться с местными обычаями. Он узнал, что это страна Чжунбэй — страна Крайнего Севера. Очертания ее напоминали жернов. Естественными границами страны служили невысокие сопки, окружавшие ее. В центре страны находилась Гора-сосуд — Хулиншань. Она была похожа на громадный кувшин для засолки или мочения овощей. Из этой огромной горы вытекал поток, разделявшийся на равнине на множество ручьев. Поток назывался Шэньфэнь — Божественная влага. Вода в нем была ароматной, сладкой и обладала еще одним драгоценным качеством — ею можно было насытиться. Несколько глотков воды из потока утоляли голод и жажду. Выпьешь побольше — опьянеешь и будешь спать десять дней беспробудно. Там было не слишком жарко и не холодно, не было ни ветров, ни дождей, ни инея, ни снега. Весь год был похож на вечный весенний день.
Люди там не заботились ни об одежде, ни о еде. Никто не ткал и не пахал землю. Люди не трудились, и никто никого не угнетал. Все вели жизнь радостную и беспечную: ели, спали, после пробуждения снова ели. Жили там по сто лет: стоило вытянуть ноги, как человек уже оказы¬
177

вался на небесах. Гостеприимные люди пригласили прибывшего к ним Юя испить из потока Шэньфэнь. Юй попробовал знаменитый напиток и убедился, что он очень приятен. Но он не кончил усмирять потоп и беспокоился о своем народе, страдающем от воды и огня. Жизнь в стране Крайнего Севера была радостной, но разве мог Юй оставаться там? Не прошло и двух дней, как он распрощался с этими простыми людьми и отправился к себе на родину и.
Неустанно трудясь, Юй наконец одолел наводнение. Воды улеглись, но оставалось еще много других дел. Приближенный Гунгуна, изгнанного Юем, был ненасытным чудовищем с змеиным туловищем и девятью головами. Звали его Сянлю. Девятью головами он хватал пищу с девяти гор. Самым ужасным было то, что стоило ему чихнуть, как появлялось большое озеро. Вода в нем была неприятной и горькой. Люди, отведавшие этой воды, могли умереть, звери и птицы не могли жить поблизости. После усмирения потопа Юй, пользуясь своей чудесной силой, убил Сянлю. Народ был избавлен еще от одного зла. Из тела огромного девятиглавого чудовища водопадом полилась вонючая кровь. Там, куда она попала, не могли расти злаки. Из чудовища вылилось еще много жидкости с таким неприятным запахом, что поблизости нельзя было жить. Юй забросал ее землей. Он делал это три раза, но все три раза жидкость снова просачивалась. Тогда Юй решил оставить там озеро, но соорудил башню, чтобы подавить нечистую силу. Эта башня находилась на северном склоне горы Куньлунь 75.
После усмирения потопа Юй решил измерить поверхность земли. Он приказал сделать это своим подручным — богам Тайчжану и Шухаю. Один шел с востока на запад и насчитал двести миллионов тридцать три тысячи пятьсот ли и семьдесят пять шагов, другой шел с запада на восток и насчитал столько же, ни на шаг больше, ни на шаг меньше. Таким образом, земля, на которой мы живем, во времена Юя была квадратной, подобно куску соевого творога. Пучин и озер размерами более трехсот жэней 76 насчитывалось двести миллионов тридцать три тысячи пятьсот пятьдесят девять. Чтобы засыпать их, Юй употреблял сижан. В некоторых местах он насыпал лишку, и там образовались знаменитые горы 77. В «Книге гор и морей» есть несколько фраз о Шухае. Там говорится, что когда Юй приказал Шухаю измерить землю, у Шухая в правой руке были бамбуковые дощечки длиной около шести цуней, называвшиеся «дощечки для подсчета». По ним он вел счет, а левой рукой он указывал на север страны Цинцюго — Страны зеленых холмов 78.
4
После усмирения потопа люди стали жить радостно и спокойно и все благодарили Юя за его подвиги. Правители всех стран уважали и почитали его, и все хотели, чтобы он стал им¬
178

ператором. Правитель Шунь решил уступить престол Юю за его заслуги. Перед своим уходом он подарил Юю в награду за его усердие кусок черного нефрита. Верхняя часть нефрита была квадратной, а нижняя круглой, назывался он юаньгуй 79.
Говорят также, что нефрит был подарен Юю Небесным владыкой 80. Усмиряя наводнение, Юй дошел до западной реки Тао и встретил там великана, который дал ему этот нефрит. Некоторые утверждают, что великан был, вероятно, Чанчэн — дух горы Ийму, что недалеко от Зыбучих песков. Божество по виду напоминало человека, но у него был длинный хвост барса. Оно было воплощением девяти небесных добродетелей и потому имело право, как и небесный правитель, подарить Юю нефритовый скипетр юаньгуй . Судя по этим двум легендам, очевидно, Шунь был небесным правителем.
У Юя был волшебный конь по имени Фэйту. Он мог за один день проскакать тридцать тысяч ли. Конь был покорен его добродетелью, сам явился во дворец и стал служить ему. По преданию, у Юя было еще одно животное — цзюэти. Раньше оно принадлежало Хоуту. Цзюэти, наверное, тоже предназначалось для верховой езды82. Позднее фэйту и цзюэти стали нарицательными именами для хороших скакунов. Небесный правитель в знак симпатии подарил Юю этих двух дивных коней, приходивших без зова. Юй скакал на лошадях, стремясь поскорее усмирить наводнение, и число его бессмертных деяний беспрестанно росло. Согласно преданию, верховный правитель подарил Юю небесную деву Шэн-гу, чтобы она заботилась о нем в старости 83.
Сделавшись императором, Юй собрал всю бронзу и металл, преподнесенные ему правителями Девяти областей, и у подножия горы Цзиншань, где некогда Хуан-ди изготовил треножник, он тоже отлил девять громадных треножников. Некоторые говорили, что один треножник могли сдвинуть с места только девяносто тысяч человек 84. На треножниках были изображены нечисть и злые духи всех стран света. Люди, видевшие изображения бесов, при встрече со всякой нечистью были уже осторожнее. Путники в лесах и на озерах, встретившись с оборотнями-деревьями, духамикамнями и другими злыми силами, могли избежать напасти 85. Девять треножников были выставлены перед воротами дворца, чтобы каждый мог смотреть на них. Они стали для людей как бы помощниками, очень полезными в путешествиях 86.
Юй половину своей жизни провел борясь со стихией, он исходил всю страну, взбираясь на горы и переходя вброд реки. Он видел, что духов, оборотней и другой нечисти там немало, и знал, как трудно людям бороться с ними в далеких путешествиях. Но Юй был небесным божеством, поэтому сам он легко справлялся с нечистью. Если бы люди ничего не знали о духах, то они погибали бы при встрече с ними. Юй, заботясь о народе, придумал поместить на треножниках изображение всех духов в мире. Стоило людям взглянуть на них, как они уже знали, в какой стороне какие оборотни живут.
179

Отправляясь путешествовать, они брали с собой на всякий случай амулеты. Юй изготовил треножники не для украшения, а чтобы научить людей распознавать нечисть. Затем треножники переходили от одной династии к другой: от Ся к Инь, от Инь к Чжоу. Постепенно значение их как указателей для путешественников сошло на нет. Императоры спрятали треножники в сокровищницы, они передавались по наследству и стали просто дворцовым украшением 87.
Девять священных треножников вызывали большое любопытство у различных честолюбивых людей. Во времена Весен и Осеней чуский князь Чжуан-ван напал с войском на лухуньских жунов и дошел до столицы чжоуских императоров — Лои. Чжоуский Дин-ван послал чиновника Вансунь Маня с визитом вежливости к Чжуан-вану. На пиру чуский Чжуан-ван расспрашивал о размерах и весе треножников. Находчивый Вансунь Мань язвительно заметил в разговоре:
— Вся сила в добродетели, а не в треножниках.
Честолюбивому и непокорному Чжуан-вану пришлось вернуться домой несолоно хлебавши 88. В конце периода Борющихся царств циньский князь Чжаосян-ван напал на Западное Чжоу и увез в Цинь священные треножники, о которых некогда мечтал чуский Чжуан-ван. Из-за того, что толпа людей тащила их на плечах, подымала на шестах, охала и вздыхала, взывая к небу, один из треножников на середине пути поднялся ввысь, долетел до реки Сышуй (в настоящее время в провинции Шаньдун и Цзянсу), упал в реку и исчез. Из девяти захваченных треножников осталось восемь 89.
Впоследствии правнук Чжаосян-вана — Цинь Ши-хуан — захватил шесть царств и стал императором всего Китая. Однаж-
180

ды он поехал на восточное побережье искать бессмертных и, не найдя их, возвращался через Пэнчэн. Он вспомнил о треножнике, затонувшем в реке Сышуй, и послал тысячи людей отыскать его, но, найдя его, они не могли его вытащить. Впоследствии и остальные восемь треножников пропали неизвестно куда 90. На рельефах предмогильного храма У Ляна в уезде Цзясян провинции Шаньдун можно видеть яркое изображение того, как циньский император заставлял людей вытаскивать из реки тренож¬
181

ник. На изображении видно, как множество людей с моста и из-под него с напряжением тянут треножник из воды. Из появившегося над водой треножника вылетает дракон. Вытянув голову, он перекусывает веревку, люди падают друг на друга, и треножник снова погружается в воду. На рельефе как раз изображен момент, когда веревка разорвалась. Запечатленная сцена отражала недовольство людей ханьского периода жестокостями Цинь Ши-хуана, высмеивала его желание приобрести символ власти, которую он впоследствии все-таки потерял91. Юй, изготовивший треножник, чтобы люди могли распознавать нечисть, даже не предполагал, что треножники станут символом императорской власти.
О Юе в народе рассказывалось еще следующее. При усмирении потопа Юй сам трудился с корзиной и лопатой. Он шел впереди, не обращая внимания на ветер и дождь, и вел за собой весь народ. Он расчищал реки, прокладывал протоки и наконец победил потоп, причинявший людям столько бед. В общей сложности Юй находился вне дома тринадцать лет. Много раз он проходил мимо дома, слышал детский плач, но он не мог зайти, потому что был занят. На руках и ногах у него образовались твердые мозоли, ногти отполировались до блеска, а на ногах и на груди не росло ни одного волоска. Он был еще не старым, а выглядел изможденным от работы в сырости и испарениях. Юй с трудом ходил по дороге, хромал и ноги у него заплетались. Казалось, он подпрыгивает или танцует, как шаман во время камлания. Много лет его пекло солнце и обвевал ветер, кожа у него почернела. Он был худой, с длинной шеей и ввалившимся ртом. По виду его никак нельзя было принять за императора. Но был ли в Поднебесной во все последующие времена хоть один человек, который бы не возносил хвалы Юю? Некоторые даже говорили:
— Если бы не Юй, то мы все, вероятно, превратились бы в рыб
92
и креветок .
Юй своими деяниями завоевал любовь и уважение людей, и разве могут несколько цзиней бронзы воплощать «императорские права»? Мифы и предания о захвате треножников и их потере не имеют никакого отношения к Юю. В них ясно выражена насмеш-
„ 94
ка над никчемной деятельностью тиранов .
Став правителем, Юй сделал для народа много полезного. Однажды он отправился на юг осматривать владения. Дойдя до горы Гуйцзи (место, где он собирал на совет богов Поднебесной и женился на Нюйцзяо), он заболел и умер. Похоронили его там же 94. Некоторые говорили, что Юй не умер; на земле остался только его труп, а сам он вознесся на небо и, как и прежде, остался божеством. Как бы то ни было, в последующие времена на горе Гуйцзи можно было видеть большую пещеру, которая называлась Пещера Юя. Народное предание рассказывает, что Юй ушел в эту пещеру 95. Говорят также, что к тому месту, где находилась могила Юя, постоянно прилетали птицы, чтобы весной с корнем выдергивать сорную траву, а осенью склевывать семена 96. Еще
182

в одном удивительном предании говорится, что птицы, уничтожавшие сорняки подле могилы Юя, «выстраивались по росту, в их поведении был строгий порядок и прилетали они в определенное
97
время» .
По преданию, Гунь и Юй, борясь с наводнением, использовали не весь сижан. Его куски остались в различных частях Китая — в Хубэе 98, Хунани ", Аньхое 10°, в Сычуани 101.
Большая часть этих легенд не стала настоящими мифами, смешалась с суевериями, и поэтому о них не стоит упоминать. Скажем только, что среди целебных трав было одно любопытное растение. Оно называлось юйюйлян — «объедки Юя». По преданию,
однажды во время борьбы с наводнением Юй выкинул остатки
102
пищи в реку, они проросли и превратились в растение , которое растет в прудах или расщелинах камней. Из этой травы получают тонкий порошок желтоватого цвета, похожий на муку. Лекарство называют еще тайиюйлян — «объедками Тайи» и применяют при кровотечении 103. Существует еще одно растение — цзыжанъгу, произрастающее на песчаной почве на берегу моря. Его плоды по вкусу напоминают пшеницу. Они созревают в седьмом месяце и тоже называются «объедками Юя» 10 .
В стране Шу, или в области Шу, кроме мифов о подвигах Гуня и Юя в далекие времена существовала легенда о чудесном превращении правителя Ван-ди в птицу и о борьбе Ли Бина и его сына с наводнением. Вот эти легенды.
В стране Шу в глубокой древности первым знаменитым правителем-ваном был Цаньцун (Цань — букв, «шелкопряд», цун — «заросли».— Примеч. ред.). Он научил людей заниматься шелководством. На черепашьих костях иероглиф шу обозначался как
тверждается то, что в древности в Сычуани было развито шелководство. В те времена народ жил очень просто, у людей не было постоянного жилья, и они кочевали вместе со своим правителем. На новом месте Цаньцун сразу устраивал базар, где торговали шелковичными коконами 105. У сородичей Цаньцуна была одна особенность: глаза их располагались не горизонтально, а вертикально. После смерти Цаньцуна похоронили в каменном гробу. Впоследствии люди называли погребения с каменными гробами «могилы людей с поперечными глазами». После Цаньцуна страной Шу правил Богуань, после него — Юйфу. По преданию, столица, основанная Юйфу, находилась сначала в Цюйшане (в настоящее время уезд Шуанлюсянь провинции Сычуань), а затем ее перенесли в Пи (сейчас уезд Писянь провинции Сычуань). Во время охоты в горах Цзяньшань (сейчас уезд Гуаньсянь провинции Сычуань) Юйфу вознесся на небо и стал небожителем 106.
Прошло много лет после вознесения Юйфу на небо, и вот
5
или
, изображая шелковичного червя. Этим под-
183

однажды человек по имени Ду Юй спустился с неба и попал в местность Чжути (юго-западнее современного уезда Ибиньсянь провинции Сычуань). Там он встретил девушку по имени Ли, только что вышедшую из прибрежного колодца. Эти два чудесных существа, созданные небом, поженились. Ду Юй объявил себя правителем Шу под именем Ван-ди и по-прежнему считал Пи столицей 107.
Во время своего царствования Ван-ди заботился о народе. Он научил людей вовремя сеять злаки, убеждая их в необходимости строго придерживаться сезонов и не опаздывать с работой на полях. В то время в стране Шу очень часто случались наводнения. Ван-ди хотя и жалел людей, страдавших от разливов, но не знал, как уничтожить это зло.
Как-то люди увидели, что по реке против течения плывет тело мужчины. Всем показалось странным, что тело плывет не по течению, а против него, и его выловили. Ко всеобщему удивлению, он ожил и сказал, что он уроженец царства Чу, а зовут его Белин. Оц оступился, упал в воду и из Чу доплыл до этого места. Вероятно, родные и друзья уже повсюду ищут его. Ван-ди услышал, что река принесла необычного человека. Ему показалось тоже это очень странным, и он приказал привести его к себе. При встрече они понравились друг другу. Ван-ди понял, что Белин не просто очень умный человек, но он отлично знает природу воды. В стране Шу в те времена постоянно бывали наводнения. Поэтому Ван-ди решил использовать этого человека и назначил его первым министром в Шу 108.
Вскоре после назначения Белина разразилось большое наводнение. Скопившаяся вода не могла пройти через горы Юйлэй (в настоящее время горы Юйшань в уезде Гуаньсянь провинции Сычуань) и вырвалась наружу. Это наводнение было почти такое же большое, как и во времена Яо. Люди, тонувшие в волнах, испытывали все мучения, какие только можно было себе представить. Ван-ди призвал на помощь Белина. Тот проявил весь свой талант. По его приказу люди в этой горе проделали сквозной проход, чтобы отвести воду в русло реки Миньцзян и разлить ее многочисленными потоками по всей равнине. Угроза затопления прошла, и народ снова зажил спокойной жизнью 109. Есть еще один вариант, в котором говорится, что Белин сделал проход не в горе Юйшань, а в горе Ушань. Ущелье в горе Ушань было слишком узким, и скопившиеся воды Янцзы вызвали в Шу громадное наводнение. Оно улеглось лишь после того, как Белин расширил проход в горе Ушань мо. В награду за его заслуги Ван-ди уступил ему престол. Белин объявил себя императором Каймин-ди. Его звали еще Цун-ди. Сам Ван-ди удалился в Западные горы и стал жить там в уединении. Эти события произошли во втором месяце весны, когда в полях кукует кукушка. Люди помнили о своем бывшем правителе и становились печальными, слыша, как жалобно кукует кукушка 111.
Почему же люди, слушая кукушку, начинали грустить? Об
184

этом рассказывают два разных предания. Первое говорит, что пока Белин усмирял наводнение, Ван-ди вступил в тайную связь с его женой. Когда Белин вернулся, Ван-ди почувствовал угрызения совести, убежал в глухие горы и там уединился. После смерти Ван-ди его душа превратилась в кукушку. Несмотря на свой дурной поступок, он все-таки был хорошим правителем, любившим народ. Поэтому люди, заслышав кукование, с грустью вспоминают о Ван-ди 112.
В другом предании говорится: «Некогда кукушка не куковала, а только иногда издавала какие-то звуки. Они не были печальными. Ду Юй решил уступить свой престол Белину, а сам удалился в горы. Белин, воспользовавшись случаем, захватил его жену. Ду Юй в горах узнал об этом, но он ничего не мог сделать, ему оставалось только печалиться и плакать целыми днями. Перед смертью Ду Юй излил свои жалобы кукушке на горе Сишань, говоря:
— Кукушка, пусть люди услышат о страданиях Ду Юя.
После этого кукушка улетела в царство Шу, где дни и ночи плакала и скорбела, так что у нее из клюва пошла кровь» пз.
Содержание этих рассказов расходится. Первое предание более древнее, последнее, вероятно, основано на стихах танского поэта Ли Шанъиня «Ван-ди весной изливает свои чувства кукушке». Но оба предания повествуют о споре между Ду Юем и Белином, возникшем из-за любви. В обоих преданиях говорится, что Белин был победителем. Все питали симпатию к неудачливому Ван-ди, потерпевшему поражение.
В деревнях распространены две легенды о Ван-ди, превратившемся в птицу. Крестьяне деревни Кукушка (Дуцзюаньцунь) уезда Писянь говорят: «Кукушка — это воплощение Князя-кукушки, который составил календарь». Они считают, что Князь-кукушка и есть Ван-ди, или Ду Юй. Они рассказывают, что Ван-ди заботился о народе и научил людей заниматься хлебопашеством. После смерти он продолжал беспокоиться о народе, и поэтому его душа превратилась в кукушку. Каждый раз, когда наступает праздник поминовения, или сезон хлебных дождей, или «начало лета», или «малое изобилие» и т. д., кукушка летает среди полей и кукует. Люди, слыша ее кукование, говорят: «Это наш Ван-дикукушка» — и начинают подгонять друг друга: «Уже время, торопись сеять» или «Пора, скорей высаживай рассаду». Эту птицу называют еще дуюй, ванди, или «птица, которая торопит пахать», или же «птица, которая торопит работать» 1 4.
Ду Юй уступил престол Белину. Последнему наследовали его сыновья и внуки, и, таким образом, до императора Каймин-ди сменилось двенадцать поколений. Каймин-ди изменил титул «ди» («император») на титул «ван» («царь») и перенес столицу из Пи в Чэнду. В то время могущественное государство Цинь задумало подчинить себе царство Шу. Но Шу было гористым и неприступным. И тогда коварный циньский князь Хуэй-ван пошел на хитрость. Он приказал соорудить пять каменных быков и велел каждый день класть под них кусочки золота. Потом он распустил
185

ложные слухи о том, что эти быки волшебные и из-под них каждый день выгребают кучи золота. Слухи дошли и до ушей князя Шу. Жадный правитель захотел завладеть быками и послал чиновника попросить их у Хуэй-вана. Хуэй-ван был очень доволен и охотно согласился. Теперь надо было придумать, как провезти через горы этих больших и тяжелых быков. В то время в Шу жили пять могучих богатырей по прозванию Пять молодцов. Они, по-видимому, были братьями. Правитель Шу приказал Пяти молодцам проложить дорогу через горы. И они построили Дорогу золотых быков. По ней перевезли пять каменных быков, думая, что они полны золота. Получив быков и убедившись, что они не дают золота, правитель Шу разгневался, но сделать ничего не мог, и ему пришлось их вернуть обратно с обидными словами в адрес циньцев — «восточные пастухи». Люди Цинь, слыша эти слова, смеялись и говорили в ответ:
— Хотя мы и пастухи, но мы успокоимся только тогда, когда захватим царство Шу.
Циньский Хуэй-ван знал, что правитель Шу не только жаден, но и очень сластолюбив. Напасть на Шу все еще было не так просто, несмотря на то что Дорога золотых быков была проложена. Хуэй-ван решил еще раз обмануть правителя Шу. Он послал в Шу чиновника с поручением передать правителю, что в Цинь есть пять девушек, славящихся своей красотой, и что он хочет подарить их правителю. Как только правитель узнал, что ему дарят красивых девушек, он забыл старую вражду и снова попался в ловушку. Он приказал Пяти молодцам отправиться в Цинь и привезти этих знаменитых красавиц. Пять молодцов, получив повеление, поехали в Цинь, взяли с собой девушек и отправились в обратный путь. Они дошли до Цзытуна и тут увидели громадную змею, вползавшую в пещеру. Один из них схватил змею за хвост и начал изо всех сил ее вытягивать из пещеры, чтобы убить и избавить людей от зла. Змея оказалась очень сильной, и один человек не мог с ней справиться. Тогда все пятеро братьев начали с громкими криками помогать ему вытаскивать змею, которая постепенно стала вылезать из пещеры. Братья очень обрадовались, но вдруг произошло чудо. Раздался ужасающий грохот, задрожала земля, обрушились горы, и все вокруг заволокло пылью. Пять молодцов, пытавшихся спасти народ от зла, и пять красавиц, которых они везли из Цинь, задавило насмерть. Большая гора раскололась на пять скал. На вершине каждой скалы лежал плоский камень, служивший как бы надгробием каждому молодцу. Правитель Шу, услышав об этом несчастном случае, был необычайно огорчен и расстроен. Он горевал не о смерти храбрецов, а о том, что ему не удалось насладиться красавицами. Он поднимался на эти горы, горевал об утрате и приказал назвать эти пять гор Могилами пяти жен. На вершинах он соорудил беседки под названием «Мечты о женах» и «Думы о женах» и совсем забыл о Пяти молодцах, которые ему верно служили. Но народ не забыл их и, отбросив все эти «мечты и думы о женах», назвал горы Могилами Цяти молодцов.
186

Как только циньский Хуэй-ван услышал о гибели Пяти молодцов и о печали правителя Шу, он возликовал, так как Шу уже не внушало ему опасений. Вскоре по Дороге золотых быков он послал большую армию, напал на Шу, убил правителя и быстро покорил всю страну И5. Кукушка, в которую перевоплотилась душа Ван-ди, видела своими глазами гибель родного царства, но ничего не могла поделать и стала еще более печальной. Лишь весной, когда распускаются персики и сливы, при весеннем ветре и яркой луне слышно кукование:
— Лучше бы вернуться! Лучше бы вернуться!
Люди Шу слышат это кукование и знают, что их бывший правитель Ван-ди беспокоится о родном крае И6.
Миф о том, как император Ван-ди превратился в птицу, еще и сейчас можно услышать в Сычуани.
В древние времена в реке Миньцзян жил отвратительный дракон. Каждый год, когда созревали хлеба, он вызывал наводнение, заставлял людей бежать, а сам поедал посевы и скот. У дракона была младшая сестра, добрая и отзывчивая. Она не в силах была смотреть на страдания людей и поплыла вниз по течению в Цзядин. Своей волшебной силой она раздвинула сомкнувшиеся горы, чтобы потоки воды могли пройти сквозь них. Злой дракон узнал про поступок сестры, загнал ее на Гору пяти тигров и запер в железной клетке. А сам по-прежнему продолжал устраивать бури и чинить вред людям.
В то время жил молодой охотник по имени Ду Юй. Он видел, как страдали люди от наводнений, и решил непременно помочь им. Повсюду он всех расспрашивал, как усмирить воды. Как-то в горах ему встретился старик и сказал: «Хочешь утихомирить воды — убей сперва злого дракона, потом пойди в горы и спаси его сестру, и только тогда узнаешь, что делать дальше».
Охотник взял палку и пошел сражаться с драконом. Он так его избил, что чудовище больше не могло сражаться и осталось лежать на песчаной отмели. Потом Ду Юй отправился к Горе пяти тигров и освободил сестру дракона. Она обрадовалась его желанию спасти людей и стала помогать усмирятъ воды. Люди в благодарность за заслуги сделали Ду Юя своим правителем, а сестра дракона стала его женой.
У Ду Юя был один коварный сановник, с которым раньше они охотились вместе. Когда Ду Юй сделался правителем и получил в жены добрую и красивую сестру дракона, сановник стал завидовать ему и думать, как бы захватить престол и забрать себе красавицу жену.
Как-то этот негодяй отправился в горы на охоту, смотрит — а перед ним злой дракон, уползающий в горы залечивать раны. Недолго думая, он сговорился с драконом, вернулся домой и сказал Ду Юю:
— Злой дракон хочет помириться с вами обоими, он зовет вас на несколько дней в горы развлечься.
Сестра дракона понимала, что братец ее что-то замышляет, и
187

всеми силами отговаривала мужа, но тот, человек простодушный, хотел помириться с драконом и отправился один в горы.
Как только охотник появился в горах, дракон тотчас же схватил его и запер в железную клетку. А негодный сановник, когда узнал, что Ду Юй схвачен, тут же завладел престолом и пытался уговорить сестру дракона выйти за него замуж. Но она поклялась, что скорее умрет, чем покорится ему. И он заточил ее в мрачное подземелье.
А Ду Юй в железной клетке думал о людях, вспоминал любимую жену и в конце концов умер с горя. Его душа превратилась в птичку, выпорхнула из клетки, прилетела в родную страну, стала кружить возле подземелья, где была заточена сестра дракона, и печально кричать:
— Гуй Вэнъ ян, Гуй Вэнъ ян! Вернулся на северный берег реки Вэнь! Вернулся на северный берег реки Вэнь!
«А здесь и есть северный берег Вэнь,— подумала женщина.— Не иначе как мой муж умер и его душа вернулась в образе птички,— так печально она кричит». Обернулась и сказала:
— Коль ты мой любимый, сядь ко мне на голову.
Птичка подлетела к ней и уселась ей на волосы. Сестра дракона поняла, что не ошиблась, и горько заплакала.
Так она горевала и убивалась, что вскоре тоже умерла с горя. Ее душа превратилась в птичку, и обе они улетели вместе.
Хотя нынешнее сказание о том, как Ван-ди превратился в птицу, значительно отличается от варианта, зафиксированного в древних книгах, но заметно, что оно развивалось из древнего, и следы этой эволюции можно отыскать.
Государство Шу погибло; к счастью, народу не пришлось испытывать больших страданий. Вскоре, во время правления циньского Чжао-вана, правителем стал человек по имени Ли Вин. Как и Ван-ди, он очень заботился о народе и сразу же после прибытия в Шу сделал много полезного. Самым главным его деянием была борьба с наводнением. Ли Вин использовал речную воду для орошения и сумел оросить десять тысяч цинов крестьянской земли. Народ из поколения в поколение пользовался этим благодеянием Ли Бина.
Предание говорит о том, что, когда Ли Вин вступил в управление областью Шу, дух реки Янцзы каждый год выбирал себе в жены двух молодых девушек. Он был сладострастен и жаден, как и Хэ-бо. Если ему что-нибудь приходилось не по вкусу, он поднимал громадные, до неба, волны, вызывая наводнение. Людям жилось очень тяжело. Каждый год, согласно обычаю, приходилось давать деньги устроителям свадьбы и выбирать девушек для сладострастного речного божества. Ли Вин узнал о безобразиях водяного и сказал устроителям свадьбы:
— В этом году не надо брать денег, я сам пошлю дочерей духу реки Янцзы.
Ко дню свадьбы Ли Вин пышно нарядил двух своих дочерей и приготовился отправить их на дно. На берегу реки был воздвигнут
188

трон для духа реки, на алтаре стояли курильницы с благовонияіми, вино и фрукты. У алтаря целая толпа музыкантов, одетых в разноцветные одежды, била в барабаны и дула во флейты, создавая шум и веселье. Ли Бин с полной чашей вина подошел к трону и, преподнеся чашу, сказал:
— Я почитаю за честь ближе познакомиться с тобой. О великий бог, господин реки, прошу показать свой лик, чтобы я мог преподнести тебе чашу вина.
Однако трон оставался пустым и безмолвным. Ли Бин немного помолчал и снова сказал:
— Еще раз прошу выпить чашу!
Затем он поднял свою чашу и опустошил ее одним глотком. Чаши с вином перед троном оставались полными. Ли Бин рассердился и громко закричал:
— Хозяин реки, если ты так презираешь людей, я хочу драться с тобой не на жизнь, а на смерть.
Он вытащил из-за пояса меч и неожиданно исчез. Музыканты перестали играть, и все столпившиеся вокруг люди перепугались до смерти. Через мгновение стало видно, что на горном обрыве яростно дерутся два быка. Вскоре оба быка исчезли, и опять появился Ли Бин, по лицу его струился пот. Тяжело дыша, он подошел к подчиненным и сказал:
— Я бился с божеством и очень устал. Мне нужна ваша помощь, и тогда я смогу победить. Но смотрите внимательно. Бык с белой лентой, повернувшийся к югу,— это я.
Он опять превратился в серого быка и вступил на обрыве в смертельный бой с речным богом, тоже превратившимся в серого быка. Люди побежали на обрыв и мечами и копьями начали наносить удары быку без белой ленты. И, наконец, дух реки в образе быка был убит слугами Ли Бина. Так народ избавился от угрозы наводнений117.
Это предание сравнительно раннее. Позднее появился рассказ о том, как Ли Бин, приняв облик быка, погрузился в реку для сражения с драконом. Но божество в
189

образе дракона внезапно взмыло вверх, и Ли Бин потерпел неудачу. Затем он поднялся на берег, отобрал несколько сот сильных воинов, вооруженных луками и стрелами, и сказал им:
— Как только я превращусь в быка и вступлю с духом реки в битву, он тоже превратится в быка. Я привяжу себе на туловище шелковую белую ленту, чтобы вы могли отличить меня от него, а вы бейте быка, на котором не будет ленты.
Ли Бин пронзительно крикнул и бросился в воду. В то же мгновение раздались удары грома и завыл ветер, небо и земля стали одного цвета. Когда все затихло, было видно, как в воде ожесточенно сражаются два быка. Один был опоясан длинной белой лентой. Воины начали стрелять из луков в быка без ленты, и злой дух реки был убит118.
И теперь у западных ворот уездного города Гуаньсянь есть башня Доуцзитай — Башня дерущихся петухов, которая еще называется Доуситай — Башня дерущихся носорогов, и это, видимо, и есть ее настоящее название. По преданию, здесь в далекие времена Ли Бин приказал войску и народу взять луки и помочь ему убить злого дракона. В предании более позднего времени говорится, что божество Янцзы превратилось в дракона119.
По преданиям, дракона захватили живьем. Люди боялись, что он будет бесчинствовать, поэтому его заковали в железные цепи и приковали к проходу, который прорубил Ли Бин, чтобы отвести воды. Там был глубокий омут, в котором круглый год не высыхала вода. После заточения дракона омут назвали Фулунтань — Пучиной укрощенного дракона120.
Боролся со всякой нечистью и широко известный в народе Эрлан-шэнь, которого звали еще Гуанькоу Эр-лан. По преданию, он был вторым сыном Ли Бина. (Эр-лан и означает «второй сын».— Примеч. ред.) Он очень любил верховую езду, охоту и был необычайно смелым. Ли Бин нарядил Эр-лана девушкой, собираясь отправить его вместе с дочерью на дно реки к речному божеству. Эр-лан вместе со своими семью товарищами спустился под воду, чтобы убить дракона121. Семь товарищей назывались Семью мудрецами с горы Мэйшань. К сожалению, имена их не сохранились. Вероятно, они были знаменитыми охотниками и жили в горах и лесах122. Здесь приведены только отдельные фрагменты мифов о божестве Эр-лане. Эти мифы более позднего происхождения, чем мифы о Ли Бине. Но связь между мифами об отце и сыне просуществовала вплоть до сунского времени123.
Миф о том, как Ли Бин боролся с чешуйчатым драконом, продолжал эволюционировать и после эпохи Сун и постепенно превратился в сказание о том, как Эр-лан заковал в цепи злого дракона. Мы знаем, что Эр-лан — второй сын Ли Бина, но никто не слыхал о его старшем сыне или о третьем сыне (если даже они иногда и упоминаются, то заметно, что они не входят в сказание органически). Этот славный второй сын всегда действует в одиночку. Как же он попал в сказание, развившееся из мифа? Тут можно строить только догадки — вроде того, что эта версия связана с записью
190

в книге «Описание обычаев», где говорится, что дух реки «каждый год требовал себе в жены двух девушек», и Ли Бин, «когда пришло время, нарядил своих дочерей, чтобы бросить их в реку». Сначала сказители так и рассказывали, что Ли Бин нарядил своих дочерей, будто желая отдать их духу реки, а сам задумал хитрость. Впоследствии, по-видимому чувствуя, что это слишком опасно — девушкам не пристало участвовать в кровавом бою,— их превратили в двух сыновей, наряженных красавицами, предназначенными в жены божеству. Отсюда уже один шаг до того, чтобы из «двух сыновей» получился «второй сын». В «Кратких жизнеописаниях имевших заслуги в возведении дамбы в Дуцзяне» (автор Цянь Мао, предположительно вторая половина XIX в.) говорится: «Второй сын... нарочно нарядился красавицей и был выдан за чешуйчатое страшилище; все вошли в храм и стали угощаться вином...»
Ли Бин укротил божество реки или, по другой версии, заковал в цепи дракона. Затем он в Байшаю, около Терема яшмовой девы, изготовил три каменные статуи, поставил их в середине реки и договорился с ее божеством, что во время засухи вода в реке не будет опускаться ниже ног этих статуй, а во время половодья — подниматься выше их плеч. По указаниям Ли Бина люди плели бамбуковые корзины, нагружали их камнями и складывали камни поперек реки. Так они построили большую дамбу, которую назвали Цзяньянь или Цзиньти — Золотая дамба. В плотине справа и слева были проходы, и река разделялась на протоки Пицзян и Цзяньцзян.
В древности область Шу была плодородной и цветущей равниной, простиравшейся на тысячу ли. Люди были избавлены от наводнений и засухи, водой они орошали поля и не знали голода. Это место называлось Лухай — Осушенным морем или Тяньфу — Небесным округом124.
На берегу Янцзы на горе народ соорудил храм «Поклонения добродетели», чтобы почтить заслуги Ли Бина и его сына. Каждый год в конце весны и начале лета, когда заканчивали высаживать рисовую рассаду, люди зажигали в храме курительные свечи и совершали жертвоприношения. В жертву приносили баранов. Иногда их число доходило до пятидесяти тысяч в год. Это позволяет судить о процветании храма125. Люди преклонялись перед мужеством и доблестью мифического Ли Бина, и многие называют в его честь своих сыновей Бинъэр — сын Бина126.

ГЛАВА VIII
В
УДИВИТЕЛЬНЫЕ ЖИТЕЛИ ДАЛЬНИХ СТРАН
I
предыдущей главе рассказывалось, что Юй, усмиряя наводнение, объездил Девять пределов и все страны Поднебесной. Во время путешествий он видел множество удивительных людей и странных вещей. По преданию, Юй и его помощник Бо-и создали «Книгу гор и морей». В ней они и описали все, что видели1. Это предание, конечно, недостоверно, но предположим, что Юй на самом деле путешествовал и доходил до самых дальних морей. Во время своих путешествий он посещал удивительные страны и описал их в «Книге гор и морей». Поэтому мы и расскажем об этих странах.
Английский писатель XVIII в. Д. Свифт написал книгу «Путешествия Гулливера», в которой рассказывается о странствиях Гулливера, плававшего по морям и совершившего опасные путешествия в отдаленные, удивительные страны. Самые интересные из его путешествий — это посещение Страны великанов и Страны лилипутов. Мы тоже начнем с легенд о великанах и карликах.
По преданию, в Восточном море, недалеко от горы Даяньшань — Горы больших речей, где восходят солнце и луна, находится гора Богушань — Гора долины волн, на которой расположена Страна великанов. На горе был Храм великанов, где они собирались на совет. Один из великанов любил сидеть там на корточках, раскинув огромные, длинные руки2. Другой любил кататься в море по громадным волнам на маленькой лодке, выдолбленной из ствола дерева. Но, наверное, она была намного больше, чем боевые корабли, на которых в древности сражались наши предки3.
Великаны пребывали в чреве матери тридцать шесть лет. У новорожденных младенцев волосы на голове были белыми, и они
192

уже рождались могучими титанами. Потомки драконов, они могли летать на облаках, еще не умея ходить4.
В древних книгах есть много рассказов о великанах. В мифе о «Нюйва, починившей небосвод», говорится о великанах страны Лунбо, которые поймали на крючок шесть голодных черепах, державших на головах горы. Эти великаны, вероятно, были прародителями всех великанов. Впоследствии небесный правитель рассердился на них и решил укоротить их. Но, согласно записям, он не смог этого сделать, и они остались ростом в тридцать чжанов. Великаны из восточной страны Тяожэнь были вровень с ними5. Надо еще упомянуть о Фанфэн-ши, которого казнил великий Юй на горе Гуйцзи: только одна его кость еле умещалась на колеснице. Он был небесным божеством и предком позднейших великанов. Конфуций говорил: «В периоды Юй, Ся и Шан * 6 Фанфэн-ши называли Ванман, в период Чжоу * 7 Чанди, а теперь его называют просто великаном»8. Какого роста был Чанди? Предание гласит, что когда он ложился, то занимал площадь в девять му. Потребовалась огромная повозка, чтобы отвезти его отрубленную голову, и все-таки его брови свисали над передним брусом телеги9.
На небе тоже жил великан, охранявший вход в небесные покои. У него было девять свирепых голов, и он мог выдергивать деревья, как травинки. В гневе он вырывал большие деревья тысячами. В аду, под землей, был великан Ту-бо, охранявший вход в Юду — Столицу тьмы. На голове у него были острые рога. Согнув громадное тело в девять изгибов, он вытягивал руки, залитые кровью, и загонял в ад черные души10. Судя по этим легендам, великаны были и в раю, и в подземном царстве, и в мире людей.
Карлики, по-видимому, жили только на земле, так как сведений о том, что они были на небе или под землей^ нет. За Южным морем была Страна Цзяояого — Страна пигмеев. Самые высокие люди там были ростом три чи, а самые маленькие — всего лишь несколько цуней.
Они, как и мы, носили одежду и шапки и жили в пещерах. Карлики были очень сообразительными и изобретали разные хитроумные вещи. По преданию, они преподнесли императору Яо несколько стрел моюй, изготовленных ими самими, что говорит об их мастерстве11. Возделывая поля, карлики очень боялись, что их схватят свирепые белые журавли. Но, к счастью, люди из соседней страны Дацинь, здоровенные детины — десяти чжанов ростом12, помогали карликам прогонять журавлей, и карлики не прекращали трудиться13.
В «Книге гор и морей» содержатся сведения о карликах цзюньжэнь и цзинжэнь. Их, вероятно, можно отождествить с карликами, упомянутыми выше14. О карликах цзюньжэнь имеется любопытный рассказ. По преданию, на горе Иныпань — Серебряной горе росло дерево-женщина. Как только небо начинало светлеть, на ветвях дерева появлялись маленькие голые дети. После восхода солнца эти дети спускались на землю, начинали бегать и резвиться. После того как солнце заходило за гору, дети скрывались под землей и
7 Заказ 908
193

больше не появлялись, а на следующий день на ветвях дерева рождались новые дети15.
Там также рассказывается о стране Дашиван у Западного моря. На прибрежных скалах в этой стране росли деревья с зелеными ветвями и красными листьями. На таком дереве рождалось много маленьких детей ростом шесть-семь вершков, они висели, приросшие к веткам, наподобие перевернутых луковиц. Увидев людей, они начинали смеяться и болтать руками и ногами. Стоило только их снять с дерева, как они сразу же умирали16. Вероятно, эти карлики цзюньжэнь питались грибом жоучжи, который приносил людям долгую жизнь и отдалял старость. У Чэнъэнь в романе «Путешествие на Запад» называет эти грибы плодами жэнынэня и описывает, как ими питался свиноподобный Чжу Бацзе * 17.
В книге «Чжуан-цзы» есть притча о том, что на левом роге улитки существовала страна Чуши, а на правом роге — страна Маньши. Правители обеих стран постоянно устраивали между собой жестокие битвы из-за территории. На границах находилось бесчисленное количество погибших воинов. Победившая сторона преследовала побежденных в течение полумесяца до полного их истощения, и после этого победители с песнями возвращались домой18. Карлики, о которых мы говорили выше, по сравнению с карликами из «Чжуан-цзы» кажутся просто гигантами вроде Цзюй Уба19.
Рассказы о великанах и карликах всегда проникнуты идеей долголетия. По преданию, на западе, за морем, находилась страна Ху — Страна лебедей. Рост мужчин и женщин этой страны не превышал семи цуней, они были очень вежливыми: завидят человека — и отвешивают низкий поклон; жили они до трехсот лет. Люди там двигались со скоростью ветра и за день могли пройти тысячу ли. Карлики очень боялись морских лебедей, так как лебеди проглатывали их живьем, но они продолжали жить в животах лебедей. Лебеди, проглотившие карликов, жили триста лет и могли за день пролетать тысячи ли20. В мифические времена срок жизни и в триста лет считался небольшим. Великаны страны Лунбо, о которых говорилось выше, жили по восемнадцать тысяч лет. Карлики страны Чии21, что у горы Юаньцзяо, по преданию, жили до девяти тысяч лет. Жизнь их «была бесконечна, как небо».
Во многих необычайных странах за морями жили люди, обладающие бессмертием или долголетием.
Например, на востоке, в стране Цзюньцзыго — Стране благородных, жили долголетние. Кроме мяса домашних и диких животных они употребляли в пищу приготовленные на пару цветы муцзинъ — красные, фиолетовые и белые. В своих стихах древние поэты тоже упоминали о них:
Девушка вместе со мной в колеснице сидит.
Цветок муцзинъ мне напомнила цветом ланит22.
Можно представить, какими красивыми были эти цветы! Но очень недолговечны: распустившись утром, они, словно девушки,
194

утратившие молодость, увядали, не дожив до вечера. Странно, что пища, изготовленная из таких недолговечных цветков, приносила долголетие жителям страны Цзюньцзыго — Страны благородных. Здесь дело, по-видимому, заключалось не в цветах, а в том, что люди из этой страны были исполнены гуманности,' любви и добродетели, а в легендах говорится, что все гуманные и добродетельные живут долго .
О жителях Страны благородных рассказывалось много любопытного. Одежда и шапки, которые они носили, были у них очень аккуратные, на поясе висел меч. У каждого жителя было в услужении два полосатых тигра. Все жители были скромны, вежливы и никогда не затевали ссор. Тигры тоже были ручными и смирными, как наши домашние кошки. Рынки там были переполнены, но никакого беспорядка и сутолоки не было, хотя люди и тигры сновали взад и вперед. По этому поводу Конфуций некогда печально говорил: «Так как мое учение в Китае неосуществимо, я хотел бы уплыть в море на плоту, чтобы прибыть в область Цзюи, где его можно осуществить»24. Благородные жили в области Цзюи, и Конфуций, вероятно, хотел поехать как раз в эту страну, чтобы им проповедовать свои идеи.
На западе тоже было немало стран, жители которых обладали долголетием. Например, в стране Сюаньюань, у горы Цюншань, самый короткий срок жизни был не менее восьмисот лет. Жители, по-видимому, были потомками Хуан-ди — с человечьими лицами и змеиными туловищами и хвостами, закрученными вокруг головы. Их облик почти не отличался от облика богов25. Поблизости находился холм Сюаньюань, четыре змеи лежали, свернувшись, охраняя его со всех сторон. Стрелки из лука не осмеливались направлять свои стрелы на запад, потому что там находился холм Сюаньюань — священная земля Хуан-ди26.
На западе же было две страны, где водились необычные животные. Люди, ездившие на них верхом, жили очень долго. Одна из них называлась страной Байминь — Страной белых людей. У жителей этой страны все тело было белое, и даже волосы на голове были белыми. Там жили звери чэнхуан, по виду они походили на лисиц, на спине у них росло по два рога. Они бегали так быстро, как птицы в полете, и назывались еще фэйхуан — «летающие желтые». Отсюда пошло выражение — «фэйхуан взмывает вверх и достигает цели». Люди, которым выпало счастье ездить на них, жили по две тысячи лет27.
Другая страна называлась страной Цзигун — Страной одноруких. Она находилась на крайнем западе, в сорока тысячах ли от заставы Юймэньгуань — заставы Яшмовых ворот, и ее иногда называли страной Цигуго — Страной одноногих. Какое из этих названий считать правильным, остается неясным. По преданию, жители этой страны умели делать различные хитроумные приспособления для ловли зверей и птиц. Они умели мастерить летающие колесницы. Во времена иньского правителя Тана такая колесница долетела до местности Юйчжоу и была уничтожена тамошним
195

правителем. Только спустя десять лет, когда подул восточный ветер, вновь была изготовлена такая же колесница. На ней прилетевшие жители Страны одноногих могли вернуться к себе. Поэтому можно предположить, что, имея только одну ногу, они выдумывали различные приспособления, чтобы восполнить этот недостаток. Имелись сведения, что у этих людей было по три глаза, что им, очевидно, помогало в труде. Они обычно ездили на белых в яблоках конях цзилян, что значит «счастливые и добрые». Кони были с красной гривой, шея напоминала петушиный хвост и глаза блестели, как золото. Те, кто ездил на них, жили тысячу лет. В этой стране водились также необычные птицы с двумя головами и оперением красно-желтого цвета28.
Жители некоторых стран не просто долго жили, а вообще были бессмертны. Например, в Южной пустоши жил чернокожий народ бессмертных — бусыминь. В этой стране была гора Юаньцю.— Круглый холм. На горе росло дерево бессмертия ганьму — «сладкое дерево». Достаточно было съесть его плод, чтобы стать бессмертным. Под горой протекал Чицюань — Красный источник. Глоток воды из этого источника давал долголетие29. Поэтому люди там жили не зная смерти. В Западной пустоши находилась страна Саньмяньиби — Страна трехликих и одноруких. Жители ее были потомками Чжуаньсюя. По преданию, они тоже были бессмертными 30. Существовала еще страна Хужэнь, жители которой могли подниматься на небо и спускаться на землю. Это были потомки Янь-ди, с человечьими лицами и рыбьими туловищами. Они или жили бесконечно долго, или были бессмертными31.
Самой любопытной страной, где жили бессмертные, можно считать страну Уци — Страну людей без потомства в Северо-Западной пустыне. Но как могла существовать страна, если жители ее не имели детей? Люди в этой стране жили в пещерах и вели самый простой образ жизни. Иногда они питались одним воздухом, иногда мелкой рыбешкой, которую ловили в реках, иногда употребляли в пищу землю и глину. Они не разделялись на мужчин и женщин. После смерти их тела закапывали в землю, но сердце у них продолжало биться. Через сто двадцать лет они оживали и выходили наружу, чтобы снова наслаждаться радостями жизни. За жизнью у них следовала смерть, за смертью — жизнь, а сама
смерть была долгим сном, поэтому их можно считать бессмертными. Страна Уци процветала, хотя потомства у ее жителей
- Q О
не было .
В древности долголетие и бессмертие были заветной мечтой людей. Они стремились достичь этого различными способами: пили росу и каждый день делали дыхательные упражнения, обратясь лицом к солнцу. Некоторые принимали растительные или минеральные снадобья, приготовленные, например, из хризантем,
196

нефрита, золота, киновари и т. д. Некоторые пытались сделать свое тело таким легким, чтобы захотел — и полетел. Для этого они не ели даже злаков, а глотали лишь воздух и питались лекарством бессмертия, а иногда еще изучали алхимию. Самые нетерпеливые сжигали себя на огне или закалывались мечом, чтобы душа улетела на небо, обрела бы бессмертие и наслаждалась в небесных садах радости33. Все эти способы достижения долголетия (кроме дыхательной гимнастики) обычно давали противоположный эффект и приводили к преждевременной смерти.
Самым простым способом считалось достижение долголетия при помощи снадобья бессмертия. Было известно, что такое волшебное снадобье существует в мире, и казалось, что его можно изготовить, чтобы сделать людей счастливыми. К сожалению, хотя в древних книгах был уже раскрыт секрет этого эликсира, но изготовление его оказалось настолько сложным, что не слышно, чтобы кто-нибудь добился успеха.
Так, например, в книге Гэ Хуна «Бао Пу-цзы» в главе «Сяньяопянь» — «Снадобья бессмертия» есть много рецептов изготовления снадобья бессмертия. По преданию, в глухих горах можно встретить карликов ростом семь-восемь вершков. Они сидят в колеснице или ездят верхом. Карлики называются жоучжи — «мясные грибы». Встречу с ними нельзя упускать. Надо при помощи колдовства молча обойти их сзади ковыляющей походкой и схватить. Затем необходимо содрать с карлика целиком кожу и проглотить его. Вскоре после этого можно надеяться средь бела дня вознестись на небо.
В другом месте говорится, что надо взять жабу, которая прожила десять тысяч лет, и летучую мышь, которая прожила тысячу лет, высушить их в тени, растолочь в порошок и принимать внутрь,— тогда можно прожить до сорока тысяч лет.
В книгах рассказывается, что существует фэншэншоу — «зверь, рожденный ветром», напоминающий барса. Он величиной с кошку, а все тело у него зеленого цвета. Фэншэншоу живет в больших лесах у Южного моря, и его ловят сетями. В огне он не горит. Можно сжечь несколько возов хвороста, который сгорит весь, а зверь останется целым и невредимым, даже ни одна шерстинка на его шкуре не опалится. Мечом его не проткнешь — меч его не берет. Если бить по нему железным молотом, то будто ударяешь по кожаному мешку. Его можно было убить, только ударив несколько тысяч раз по голове. Но и тогда у зверя имелось последнее средство выжить. Уже мертвым он раскрывал пасть против ветра и ждал, чтобы ветер попал к нему в пасть. Через мгновение он снова оживал и стремительно убегал. Но если в краткий миг успеть заткнуть ему ноздри пахучей травой чанпу, растущей на камнях, то зверь умирал; у него вынимали мозг, смешивали его с цветами хризантемы и принимали определенное количество этого средства в точно установленное время. Если принять десять цзиней такого снадобья, то можно прожить до пятисот лет34. Подобными описаниями лекарства бессмертия заполнены книги.
197

О рецептах повествуется серьезно, хотя, читая их, невозможно удержаться от улыбки. Но в будущем настоящее лекарство бессмертия будет открыто и станет известно повсюду, и тогда сбудется самая заветная мечта людей.
2
Юй, усмиряя наводнение, посетил различные страны Девяти пределов. Кроме стран великанов, карликов и бессмертных, о которых мы уже рассказывали, он побывал еще и в других, где водилось много удивительных животных. Обо всем этом тоже стоит рассказать. Сначала расскажем о странах, где жили люди с необычайной внешностью, а затем о странах, где жили люди с необыкновенными природными способностями. Такое разделение весьма условно, так как в странах людей с необычной внешностью были и люди с необыкновенными способностями, и наоборот.
За морем, если двигаться с юго-запада на юго-восток, прежде всего окажешься в стране Цзесюн — Стране твердогрудых 35. Люди там имели одну характерную особенность: кости у них на груди выдавались вперед, как кадык у мужчин. Поблизости водились птицы бииняо, похожие на дикую утку, с красно-зеленым оперением. У них было по одному крылу, по одному глазу и по одной ноге. Они могли летать по небу лишь соединившись по двое, а поодиночке могли лишь ковылять по земле крошечными шажками. Поэтому они всегда летали и отдыхали парами. Люди считали их символом счастливого супружества. Поэт Во Цзюйи так вспоминает об этих птицах в поэме «Вечная печаль»: «В небе хотел бы я сделаться птицей бииняо» *36.
Если двигаться от Страны твердоруких на восток, то, пройдя несколько стран, попадешь в страну Цзяоцзин — Страну людей с переплетенными ногами. Жители этой страны были ростом не более четырех чи, ноги у них были кривые и переплетенные между собой. Если они ложились, то встать без посторонней помощи уже не могли. Так, некрасиво ковыляя и хромая, они ходили по земле. Но считали это в порядке вещей, и нормальная походка людей, прибывших из других стран, казалась им некрасивой 37.
Недалеко от Страны людей с переплетенными ногами находилась страна Сяоян. В этой стране жили дикари, не то звери, не то люди. Ростом они были больше чжана, и называли их глупыми великанами. У них было человечье лицо и черное, словно лак, тело, сплошь покрытое длинными волосами. Ноги у дикарей сгибались в обратную сторону, и они бегали быстро, как ветер. Нрава были жестокого: ловили и ели людей. Люди страны Сяоян подстерегали в горах одиноких путников, раскрывали песью пасть, выворачивая до лба огромные губы.
— Хэ-хэ-хэ,— глупо хохотали они, а насмеявшись вдоволь, пожирали свою добычу.
Зная об этом, умные люди придумали такой способ: надевали на руки полые бамбуковые стволы. Дождавшись, когда схватив¬
198

шее их чудовище начнет смеяться, они выхватывали из ствола кинжал и пригвождали кроваво-красную губу ко лбу. После этого уже легко захватывали живьем чудовище, у которого даже глаза и нос были закрыты губой.
Чудовище, ничего не понимая, продолжало сидеть, крепко держа в лапах бамбуковые трубки, пока его не захватывали в плен. Поэтому жителей страны Сяоян и называли глупыми великанами, что вполне соответствовало истине. По преданию, женщины Сяоян испускали жидкость, от которой человек мог заболеть 38.
В окрестностях страны Сяоян водились очень любопытные животные синсин, с песьим туловищем и человечьим лицом. Глаза и носы у них выглядели очень строгими. Эти звери были очень умны и могли разговаривать по-человечьи. При виде людей они скрывались. Синсин могли окликать людей по именам и фамилиям. Чтобы поймать животное, люди в глухих горах ставили несколько кувшинов с вином, около них несколько чашек и черпаков и деревянные сандалии, а сами прятались и следили за тем, что произойдет. Животные, увидев расставленные вещи, догадывались, что люди поставили какие-то ловушки, и начинали всячески бранить людей, перебирая всех родственников до восьмого колена. Они ругались так долго, что у них пересыхало горло и им необходимо было чего-нибудь выпить. Тем временем винный аромат достигал их ноздрей. Синсин боялись попасть в ловушку, но жажда заставляла их чуть-чуть попробовать, чтобы убедиться, не таится ли в вине что-нибудь опасное. Самые смелые из них подходили поближе к кувшинам, вытягивали руку и обмакивали палец. Потом в ход шли черпаки, а затем и чашки. Синсин из чашек и черпаков с гамом и криком пили вина столько, сколько могли. Они опустошали до дна все кувшины. А напившись, обнаруживали на земле деревянные сандалии. Все наперебой кидались надевать их, разыгрывая из себя людей, но, не пройдя и трех-пяти шагов, спотыкались и падали на землю. Спрятавшиеся вблизи люди выбегали и крепко связывали их веревками .
К востоку от страны Сяоянго находилась страна Фаныпэго — Страна людей с языками навыворот. По преданию, у жителей этой страны языки росли в обратном направлении — к горлу. Поэтому, когда они разговаривали между собой, другие не понимали 40.
Если двигаться от Страны людей с языками навыворот еще к востоку, то попадешь в страну Шихуэйго — Страну свинорылых. У жителей этой страны лица напоминали свиное рыло. Поблизости находилась еще страна Цзочиго — Страна людей с зубамисверлами, у жителей которой один зуб выдавался изо рта на три
199

чи и напоминал сверло. Были они свирепы. Вероятно, это были потомки чудовища Цзочи, которого во времена Яо в Южной пустоши убил стрелок И 41.
Еще далее к востоку находилась страна Саныпоуго — Страна трехголовых. У обитателей этой страны на туловище росло три головы. Вид у них был весьма страшен 42.
К востоку от них находилась страна Чанбиго — Страна длинноруких. Там жили существа с туловищем как у обычных людей, но руки их были необыкновенной длины. Одни говорили, что их руки доставали до земли, другие — что их длина была три чжана. Длиннорукие обычно ловили на берегу моря рыбу. С руками длиной в три чжана было, конечно, очень удобно заниматься рыболовством. Поэтому можно было часто видеть, как они руками вытаскивали из моря бьющуюся рыбу 43.
На этом описание южных стран, где жили люди с необычайной внешностью, заканчивается. На востоке было три страны, где тоже жили странные люди. Ближе всех находилась страна Хэйчи — Страна чернозубых. У жителей этой страны, бывших потомками Ди-цзюня, зубы были черны, как черный лак. Вблизи страны находилась Тангу — Кипящая долина, где некогда пребывало десять солнц. Чернозубые питались рисом, как и мы, но готовили приправу из змей 44. Вероятно, потому, что эта страна находилась вблизи Страны благородных, Ли Жучжэнь в романе «Цветы в зеркале» описывает чернозубых страны Сюаньгуго как людей, хорошо разбирающихся в литературе и церемониях. Две чернозубые девушки — студентки, начав рассуждать о «Книге песен» и «Книге истории», поставили в затруднительное положение ученых, прибывших из Китая 45.
Если отправиться из этой страны на север, то, пройдя Тангу, прибудешь в страну Сюаньгуго — Страну темноногих. У жителей этой страны ноги и бедра были черными. Они жили на берегу моря, одежду делали из рыбьей кожи и питались буревестниками 46. Неподалеку от них жило племя юйшице (букв, «наложницы Повелителя дождя») 47. Люди этого племени были необычными существами — не то люди, не то духи; им покорялись змеи; телом были черные и в каждой руке держали по змее. Иногда они держали в руках черных черепах с лапами и головой, втянутыми в панцирь. На левом ухе у них висела зеленая змея, на правом — красная 48.
Далее к северу находилась страна Маоминьго — Страна волосатых. У ее жителей лицо и тело было покрыто волосами, твердыми, как наконечники стрел. Все они маленького роста, жили в петцерах и круглый год не носили одежды .
Закончив описание восточных заморских стран, обратимся к северу.
На северо-востоке находилась страна Цичжун50 — Страна людей, ходивших на цыпочках. Жители ее отличались высоким ростом и большими ногами. При ходьбе они становились на пальцы и не касались пятками земли. Говорят еще, что ступни у них
200

были выворочены, так что если они шли на юг, то их следы показывали на север. Поэтому их еще называли «люди с пятками навыворот» 51.
На запад от них находилась страна Цзюйин — Страна людей, державших завязки. По преданию, ее жители все время руками держали у подбородка завязки от шапки, по-видимому чтобы ее не сдул ветер, что очень смешно. Разбирая значение иероглифов, можно предположить, что это была Страна людей, которые держались за зоб * 52. При болезни зоб увеличивается и может достичь размеров миски. Зоб был большой обузой, он болтался в разные стороны, мешал двигаться, и его приходилось постоянно придерживать рукой. Такое объяснение более вероятно. На юге этой страны росло дерево синьму. По преданию, оно было высотой тысячу ли и упиралось в небосвод 53.
Еще дальше к западу протянулась страна Бофу, или Куафу. Жители этой страны были потомками великана Куафу, некогда состязавшегося в беге с солнцем. Они были очень высокого роста, с зеленой змеей в правой руке и желтой змеей в левой. На востоке страны рос персиковый лес с пышной кроной и множеством свежих плодов. Этот лес вырос из палки, которую Куафу, догонявший солнце, кинул перед смертью на землю. В лесу росло два дерева, но он казался огромным до бесконечности 54.
Недалеко от страны Куафу находилась страна Неэр — Страна длинноухих, у ее жителей были длинные, до плеч, уши. Во время ходьбы они их придерживали руками, как люди в Стране зобатых придерживали зоб. Каждому жителю этой страны прислуживало по два полосатых тигра 55. Страна длинноухих была расположена у Северного моря — Бэйхай, где жили три божества. Один из них был богом Северного моря и ветра — Юйцян, с человечьим лицом и птичьим туловищем. О нем мы уже рассказывали. Второго звали Цзюфэн — Девятиглавый феникс. У него было птичье туловище и девять голов с человечьими лицами. У третьего бога — Цянляна — было человечье туловище, голова тигра, четыре копыта и необычайно длинные руки. Во рту и в передних копытах он держал по змее. Жили эти божества на горе Бэйцзитяньгуй — Небесный столб Северного предела 56.
У Северного моря водилось много странных существ. На горе Шэшань — Змеиной горе водилось много пестрых птиц, напоминавших фениксов, назывались они иняо. Они слетались стаями в сотни тысяч и застилали небо и солнце. Это было величественное зрелище. Там находилась еще гора Юду, она служила входом в Юду — Столицу тьмы. На ее вершине жили черные птицы, черные змеи, черные барсы, черные тигры, черные лисицы и всякие другие черные звери. С этой горы можно увидеть черную гору с причудливыми очертаниями, на которой жили черные люди. Оттуда была видна страна Даюго — Страна великой тьмы, жители ее ходили голыми, жили в мрачных горных пещерах и круглый год не видели солнечных лучей. Там же жили люди с красными до колен ногами, как будто были обуты в красные сапоги. Еще были там
201

богатыри с человечьими туловищами и лошадиными ногами, покрытые длинной шерстью. Это были жители страны Динлин. Они хлестали сами себя нагайками по ногам и носились по степи быстрее ветра с криками «га, га, га!», как дикие гуси в осеннем небе 57.
Если от Северного моря двигаться на запад, то попадаешь в страну Учан — Страну безутробных. Обитатели ее были высокого роста, но в животе у них не было кишок. Съеденная ими пища не переваривалась, а сразу проскакивала наружу. В последующие времена авторы романов предполагали, что съеденная пища, вышедшая наружу, съедобна. Безутробных они разделяли на несколько рангов и считали, что люди более низкого ранга ели отходы пищи людей, стоявших выше, а под конец ее съедали собаки. Но это слишком уж злая насмешка 58.
Далее к западу находилась страна Шэньму — Страна людей с запавшими глазами. Питались они рыбой и в руке постоянно держали рыбу, как бы намереваясь ее съесть 59.
К западу от них находилась страна Жоули — Страна мягкотелых (иначе Июли или Люли). У ее жителей не было костей и они имели по одной руке и ноге. Руки и ноги у них были мягкими, как кусок мяса, и гнулись в разные стороны. Они были потомками длинноухих 60.
Еще дальше к западу лежала страна Иму — Страна одноглазых. У ее жителей только один глаз посредине лица. Фамилия их была Вэй. По преданию, это потомки Шаохао. Страну их ошибочно называли Гуйго — Страной бесов, только потому, что вид у ее жителей был отвратительный, а фамилия Вэй означала «свирепый» 61. Поблизости водилось много ужасных чудовищ и оборотней, один вид которых заставлял людей дрожать от страха.
Один из зверей назывался таоцюанъ — саранча-собака. Он напоминал собаку, тело его было зеленого цвета. Это чудовище питалось людьми и начинало пожирать их с головы. Другой зверь назывался цюнци и был похож на тигра с крыльями, и все тело его покрывали иглы, как у ежа. Он также пожирал людей, начиная с головы, иногда он их пожирал с ног, так как люди защищались от него своими волосами. Там водились черные пчелы и красные мотыльки, размерами превосходящие слона. Там жили еще дикари, которых называли цзяо. Тело их было полосатое, как у тигра, а ноги очень крепкие. Встречались там и странные оборотни тафэй с человечьим лицом и звериным, зеленого цвета, туловищем. Были и призраки мо с человечьим телом, черной головой и вертикальными глазами. Еще жили там странные люди жуп с человечьей головой и тремя рогами. Встречались там и странные духи цзюйбичжиши с кривой шеей, голова у них с длинными спутанными волосами свисала на грудь. Руки у них были как бы обрублены и их тело напоминало гладко выструганный ствол.
202

Похоже, что они находились в непримиримой вражде с духами и во время битв наносили им раны, как свирепые волки 62.
На этом описание северных стран, где жили люди с необычной наружностью, можно считать законченным. Из западных стран прежде всего надо упомянуть страну Чанцзяого — Страну длинноногих. У жителей этой страны ноги были необычайной длины, говорят, до трех чжанов. Рассказывают, будто кто-то видел, что длинноногие с длиннорукими на спине ходили в море ловить рыбу. Можно себе представить это зрелище! А как завидовали им люди! По преданию, некоторые номера циркачей возникли в подражание людям Страны длинноногих 6 .
В этой стране водились пестрые птицы куанняо — «бешеные», или куанмэнняо — «птицы безумных снов(?) », с ярким оперением и с хохолком на голове 64.
Далее к югу было еще несколько стран, например другая страна Чанбиго — Страна одноруких. У жителей этой страны была одна рука, один глаз и одна ноздря. В стране водились желтые, полосатые, как тигры, лошади, у которых тоже был один глаз и одна передняя нога .
Еще южнее, в стране Санынэньго — Стране людей с тремя туловищами, жили потомки Ди-цзюня 66. У них была одна голова и три туловища. Поблизости находилась гора Иншань, на которой водились большие черные змеи. Они могли проглотить оленя целиком. На горе шаманов была уединенная пещера, где хранилось восемь сортов снадобья бессмертия небесного правителя. На западном склоне горы жил разноцветный феникс, он все время летал над горой, охранял зелье, наблюдал за черной змеей горы Синшань и не позволял ей совершать злых дел .
3
На свете много было стран, где жили удивительные люди. Рассказ о них начнем с обитателей южных заморских земель.
На крайнем юго-западе лежала страна Юйминьго — Страна крылатых. Там обитали люди с вытянутыми головами, красными глазами и птичьим клювом. Волосы у них были белые, а за спиной росли крылья, и они могли летать, правда, совсем недалеко. Они, как птицы, вылуплялись из яиц. В их стране водились красивые птицы, похожие на фениксов, с длинными яркими перьями. Крылатые питались яйцами этих птиц и потому сами походили на небожителей 68.
Вблизи Страны крылатых находилась страна Луаньминьго — Страна яйцекладущих. Жители этой страны, как и крылатые, рождались из яиц и сами несли яйца. Записи о них очень кратки, поэтому неизвестно, как они выглядели. Можно только предположить, что они чем-то отличались от крылатых, раз это были
и 0 Q
жители другой страны .
К юго-востоку от этих двух'стран была страна Хуаньтоуго, или Хуаньчжуго. У ее жителей были клювы и крылья, и они выглядели
203

почти так же, как и крылатые. Но они не могли летать, как те, и крылья служили им лишь опорой, словно костыли. Люди Хуаньтоу, опираясь на крылья, бродили группами по морскому побережью, вылавливая из моря клювами рыб и креветок. По преданию, сам Хуаньтоу некогда служил у Яо. Он совершил тяжелый поступок и убежал к Южному морю, где покончил с собой. Яо, пожалев его, послал туда его сына для совершения жертвоприношений. Сыну, по-видимому, надо было как-то питаться, он стал ловить рыбу, и поэтому потомство его и приобрело такой вид 70.
Говорили еще, что люди Хуаньтоу — потомки бога Гу ня. Неизвестно, почему они бежали к Южному морю и основали там свою страну. Вероятно, есть какая-то связь между казнью Гуня, разгневавшего небесного правителя, и переселением его потомства. Жители этой страны питались кроме рыбы еще и зерном, в том числе черным просом. Когда Гунь после казни превратился в бурого медведя, он отправился на запад искать воскрешения и по дороге уговаривал людей сеять черное просо 71. К югу, невдалеке от страны Хуаньтоу, лежала страна Яньхого — Страна огнедышащих. У жителей этой страны была черная кожа, они походили на обезьян и могли изрыгать огонь 72.
Вблизи Страны огнедышащих находилась страна Лого — Страна голых. Люди там ходили обнаженными круглый год 73. Во время борьбы с потопом Юй, вступив в эту страну, из уважения к их обычаям снял с себя все одежды. В предыдущей главе мы уже рассказывали об этом.
Если отправиться далее к северо-востоку, то попадешь в страну Саньмяого — Страну трех мяо, еще ее называли Саньмаого — Страной трех волосатых или просто страной Мяоминь — Страной народа мяо. По легенде, мяо были потомками Хуньдуня, Цюнци и Таоте, которые соответственно были потомками Ди-хуна, Шаохао и Цзиньюнь-ши. Эти племена некогда восстали из-за того, что Яо передал престол Шуню. Яо убил их вождей, а остальных переселил к Южному морю. Так образовалась страна Саньмяо. Жители ее не отличались от обычных людей. Лишь под мышками у них росли небольшие крылья, но летать они все-таки не могли 74.
Еще дальше на восток лежала страна Чжи, жители ее были потомками императора Шуня. У него был сын Уинь, который переселился в Чжи, и его потомки образовали целую страну. У жителей этой страны была желтая кожа. Они искусно охотились на змей, стреляя в них из лука 75.
Недалеко от Чжи находилась страна Юйминь. Ее обитатели питались просом и диковинными гадами. Гадов называли по-разному: юй, или дуаньху, или шэгунчун. Они были очень ядовитыми и водились в горных потоках на юге. Гады юй напоминали черепах длиной два-три чи и причиняли много вреда тем, кто на них охотился. Рассказывали, что их рот был как самострел, они плевали в людей ядом, от которого сгибались ноги, начинались жар, судороги, болела голова, а на коже появлялись нарывы. При легком от¬
204

равлении человек долго болел, при тяжелом непременно умирал. В «Книге песен» гады юй сравниваются с оборотнями 7 . Из этого сравнения видно, как много вреда причиняли они. Но жители страны Юйминьго не только не боялись ядовитых гадов, а даже охотились за ними и ели их. Поэтому их называли юйминь — народ юй. Они действительно были необычными: охотились не только за гадами юй, но и за разными змеями. Убитых змей ели, содрав с них кожу 77.
К востоку от страны Юйминьго находилась страна Гуаньсюнго — Страна людей с дырявой грудью, у жителей которой в груди было круглое отверстие. Как же оно появилось? По преданию, Юй, усмиряя потоп, собрал всех небесных божеств на горе Гуйцзи. Бог Фанфэн-ши опоздал, и Юй убил его. Когда же вода спала, с неба стали спускаться два дракона, которые везли посланца Юя, чиновника Фань Чэнгуана, он намеревался посмотреть, что делается в разных заморских странах. Направляясь к Южному морю, чиновник пролетел мимо племени фанфэн. Два приближенных Фанфэнши ненавидели Юя за то, что он убил их правителя. Когда они увидели, что к ним на драконах летит помощник Юя, они вскипели гневом и, не дожидаясь, пока «дорогой» гость спустится на землю, схватили луки, прицелились и выстрелили. После этого раздался грохот, в мгновение ока поднялся сильный ветер, загремел гром и полил ливень. Драконы, несшие Фань Чэнгуана, устремились ввысь и исчезли. Оба стрелявших уставились в небо, от страха их лица из синих стали черными. Они поняли, что навлекли на себя беду, и решили покончить жизнь самоубийством, не дожидаясь, пока их убьют,— вытащили из-за пояса ножи и, вонзив их себе в грудь, упали на землю мертвыми. Юй, узнав об этом, оценил их верность и преданность. Он приказал вытащить из них ножи и посыпать их раны порошком из трав бессмертия. И произошло чудо: в мгновение ока они ожили. Но в их груди все же осталось большое отверстие. Это отверстие не заросло и у их детей и потомков, заселивших Страну людей с дырявой грудью78. Сквозное отверстие выглядело некрасиво, но, по преданию, люди извлекли из этой своей особенности выгоду: при передвижении им не нужен был паланкин. Они брали бамбуковый шест, продевали его через грудь, и два человека несли третьего. Это было удобно и спокойно, хотя и очень необычно 79.
Таково описание южных стран, где жили необычные люди. Теперь перейдем к странам, расположенным на востоке.
Описание их мы начнем со страны Сыюго — Страны правящих тьмой. Жители страны Сыюго были потомками Ди-цзюня. Они
205

питались просом и мясом диких зверей и делились на два клана: мужской (думающие о мужах) и женский (думающие о женах). Мужчины не брали жен. Женщины тоже обходились без мужей. Стоило им лишь внимательно посмотреть друг на друга, подобно белым лебедям, чтобы у них родились дети 80.
К северу от страны Сыюго находилась страна Цинцю — Страна зеленых холмов. Жители ее питались злаками, одевались в шелка и ничем не отличались от нас. В этой стране водились девятихвостые лисицы. Появление этих лисиц считалось счастливым предзнаменованием — в Поднебесной воцарялись мир и спокойствие 81.
Далее к востоку располагалось еще несколько стран и среди них страна Лаоминьго — Страна трудолюбивых. У ее жителей лицо, руки и ноги были черными. Они всегда находились в состоянии смятения, что бы они ни делали — ходили, стояли, сидели, лежали,— все время они были неспокойны. У них был озабоченный вид, даже если никаких дел у них не было. Поэтому их прозвали трудолюбивыми, а постепенно это название стало относиться ко всей их стране. Они питались растениями и плодами деревьев. В тех местах водились двуглавые птицы 82.
К северу от трудолюбивых было две страны, где жили тоже удивительные люди. Одна из стран называлась страна Гушэго. Она находилась на острове небожителей — Легушэ, что недалеко от острова бессмертных — Пэнлая. На севере и востоке ее окружало море, на юге и западе окаймляли высокие горы. Страна Гушэго лежала как раз среди гор, окруженных реками, и природа ее была очень живописна 83; населяли ее бессмертные, которые не питались злаками, а только вдыхали свежий воздух и пили росу. Душа их была чистой, как вода в глубоком роднике, а сами они — красивыми, как юные девы. Ничто не могло вредить им, они жили в свое удовольствие на прекрасном острове, вечно молодые и бессмертные, бездельничали, любуясь морскими рыбами и крабами. Такая бесконечная жизнь, несомненно, однообразна, но бессмертные, по-видимому, думали иначе 84.
Далее, на крайнем северо-западе, лежала страна Цюаньжунго, или Цюаньфэнго — Страна песьеголовых. У жителей этой страны были песьи головы и человечьи туловища. По преданию, они были потомками Хуан-ди. У праправнука Хуан-ди Лунмина родились две белые собаки, которые явились прародителями всех песьеголовых. Они питались мясом и поклонялись божеству, похожему на лошадь, но без головы и с красным туловищем. Называлось оно жунсюанъванши — «труп жунского князя Сюань-вана» 85. Рассказывают также, что они были потомками дракона-собаки Паньху. Во время правления Гаосинь-вана Паньху совершил подвиг, убив Фан-вана, и Гаосинь-ван отдал ему в жены свою любимую дочь. Все мужское потомство Паньху имело человечьи туловища и песьи головы, дочери же были очень красивыми. Жена его, учтиво преклонив колени, подносила мужу вино и угощения. В этой стране водились белые в яблоках кони цзилян — «счастливые», с золотыми
206

глазами и пламенной гривой. Тот, кто ездил на них, мог прожить тысячу лет86. На них ездили и жители западной заморской Страны одноногих, о чем мы уже рассказывали.
Перейдем теперь к западным странам. На крайнем западе лежала страна Сушэньго. Жители ее обитали в пещерах, у них не было одежды, и они одевались в кабаньи шкуры. Зимой обмазывали тело салом диких зверей слоем толщиной в несколько фэней, чтобы защититься от холода и ветра. В этой стране росло дерево сюнчан. По преданию, когда в Китае всходил на престол мудрый правитель, на этом дереве вырастала мягкая, но крепкая кора, из которой можно было изготовлять одежды. Такая одежда была прочней и согревала лучше, чем кабанья шкура. Если не было такого правителя, то людям приходилось по-прежнему носить одежды из шкур. Эти люди искусно стреляли из луков длиной четыре чи и были очень воинственны 87.
Если двигаться от страны Сушэнь к югу, то, пройдя еще две страны, попадешь в страну Воминьго — Страну людей, живущих на плодородных землях. В этих местах были тучные и плодородные поля, повсюду пели птицы луань и танцевали фениксы. Среди птиц и зверей царили мир и согласие. Там было множество яиц фениксов, которыми питались местные жители. Питьем им служила сладкая роса, падавшая с неба. Такая пища была необычайно вкусна и полезна для здоровья, и люди не старились 88. Эти люди, обладавшие долголетием и жившие на плодородных землях, воистину были любимцами небес!
Еще дальше на юг лежала страна Нюйцзыго — Страна женщин, и среди ее населения не было ни одного мужчины. Достигшие совершеннолетия девушки отправлялись купаться на Хуанчи — Желтый пруд, после чего они зачинали потомство. Если рождался мальчик, то года через три его умерщвляли; оставляли только одних девочек 89. Чуть-чуть южнее находилась страна Усяньго — Страна шаманов. Все ее жители были шаманами, самыми знаменитыми из них были: У-сянь, У-цзи, У-пань, У-пэн, У-гу, У-чжэнь, У-ли, У-ди, У-се, У-ло. В правой руке они держали синюю змею, а в левой красную. На горе Дэнбао они собирали целебные травы. В этой стране водилось страшное животное бинфэн, похожее на кабана, покрытое черной щетиной и с двумя головами — спереди
90
и сзади .
С юга к Стране шаманов примыкала страна Чжанфуго — Страна мужчин. Там не было ни одной женщины. Одежда у них была всегда в порядке, а на поясе висел меч. Они были олицетворением мужской доблести и имели внушительный вид. Почему в этой стране жили одни мужчины? По преданию, в период Инь правитель Тайу отправил Ван Мэна с его людьми к Си-ванму — Владычице Запада, чтобы достать у нее лекарство бессмертия. Они дошли до этих мест, но у них кончился провиант. Идти дальше они не могли, и им пришлось поселиться среди гор и лесов, они начали есть плоды деревьев, из коры стали делать себе одежду. Так возникла Страна мужчин. Жен у них не было, но каждый из них
207

мог породить из своего тела двух детей. Эти дети при рождении представляли собой тени, а когда они переставали быть бесплотной тенью, мужчины, породившие их, умирали. Говорили также, что эти дети рождались у них из подмышек91.
Неподалеку от них находилась страна Шоумаго. Жители ее были потомками великого божества Наньюэ. Они, стоя под солнцем, не отбрасывали тени, а когда кто-нибудь из них кричал, ничего не было слышно. Климат там был очень жаркий, и обычные люди стремились поскорей оттуда уехать 92. Поблизости в реках жили две шаманки. Одну из них звали Нюйцзи, другую Нюйци. Нюйци держала в руках рыбу и угря, а Нюйцзи — доску для рубки жертвенного мяса 93.
На крайнем западе, южнее Шоумаго, была страна Мэнняого (иначе Мэншуго). Обитатели ее имели человечьи головы, птичьи туловища с трехцветным оперением (красным, желтым, синим) и могли разговаривать по-человечьи. Они были потомками бога Бо-и, помогавшего Юю усмирять потоп. По преданию, Мэн Си, потомок Бо-и (у которого уже тогда было птичье туловище и который знал язык людей), вместе с последовавшими за ним фениксами отправился в эти места, чтобы основать свою страну. Там росло много бамбука высотой до тысячи чжанов. В бамбуковом лесу фениксы вили гнезда и ели плоды деревьев. Этими плодами питался и Мэн Си. Так возникла страна Мэн — Страна птиц, которую следовало бы называть страной Мэнси 94.

горы Сунгаошань превратилась в камень, камень раскололся и оттуда вышел Ци. В «Книге гор и морей» часто встречается его имя и говорится, что Ци был рожден от божества и земной женщины, и хотя он не был божеством в полном смысле этого слова, но был героем с божественными способностями. Внешность его была необычной: с ушей его свисали две темные змеи, он ездил на двух драконах, и три слоя облаков поддерживали его. В левой руке он держал зонт из перьев, в правой руке у него был нефритовый браслет. Пояс его украшал нефритовый полудиск Как величествен был его вид! По преданию, три раза он поднимался в небо на летающих драконах в гости к Небесному владыке 2. На небе он украдкой записал небесные мелодии цзюбянъ и цзюгэ и, изменив их, распространил среди людей, приказав музыкантам впервые проиграть эти мелодии на равнине Даму на высоте шестнадцать тысяч чи 3. Музыка всем понравилась, и потом на основе этих мелодий Ци создал музыку для представлений с песнями и танцами и велел певцам и танцовщицам, взяв в руки бычьи хвосты, разыграть представление в полях Далэ, что к северу от горы Даюньшань 4. Он катался на драконах и ездил на облаках, раскрыв зонт и держа в руке браслет, и без дум и забот смотрел издали на это представление сквозь дымку облаков, гор и деревьев, невольно отбивая такт мелодии браслетом о нефритовый полудиск. Так у людей появились новые, более сложные мелодии. Вероятно, после этого они перестали пользоваться старыми монотонными губными органчиками — шэнами Нюйва.

У Ци был чиновник Мэн Ту — получеловек-полубожество. По преданию, он был чиновником в Ба (восточная часть провинции Сычуань). При отправлении правосудия он не обращал внимания на то, как от яростного спора краснели лица и набухали шеи. Стоило ему произнести заклятие и внимательно посмотреть на судившихся, как на одежде виновного проступали кровавые пятна. Он приказывал схватить преступника и устанавливал, в чем его вина. Его приговоры по сравнению с решениями глупых чиновников, не ставивших ни во что человеческую жизнь, отличались высокой справедливостью 5. Когда Мэн Ту умер, его похоронили на вершине горы У 6. Впоследствии у подножия этой горы в память о его заслугах был воздвигнут храм, названный храмом Мэн Ту 7. После Ци престолом в течение более десяти поколений владели его потомки, и в конце концов престол перешел в руки Кун Цзя, который не занимался государственными делами, а проводил время в поклонении божествам и бесам, в пирах, охоте и развлечениях с женщинами. Могущество династии Ся с каждым днем ослабевало. Вассальные князья стали проявлять непослушание, однако глупый правитель Кун Цзя ничего не замечал и целые дни лишь развлекался 8.
Больше всего Кун Цзя любил охоту. Однажды он с большой свитой, в сопровождении всадников и колесниц, с соколами и собаками отправился охотиться к горе Дунъянфушань. На горе жило доброе божество Тайфэн. Оно очень невзлюбило глупого правителя за его беспорядочную жизнь и вызвало сильный ветер, поднявший песок и камни. Небо и земля потемнели, Кун Цзя и его свита сбились с дороги и потеряли друг друга.
Правитель с несколькими слугами добежал до простой хижины, расположенной у горного ручья, чтобы спрятаться от бури. В хижине только что родился мальчик, родственники и соседи пришли поздравить хозяина. Вдруг они увидели, что входит сам правитель Кун Цзя. Все тотчас же приветствовали его. Кто-то сказал:
— День, когда родился этот ребенок, счастливый. В этот день сюда пришел правитель, в будущем у ребенка во всех делах будет счастье и удача.
Ему возразили:
— Хотя день и счастливый, но сомнительно, чтобы ребенка можно было охранить от позднейших бед.
Кун Цзя, услышав это, рассердился и громко сказал:
— Глупые разговоры! Дайте этого ребенка мне, и посмотрим, кто осмелится причинить ему вред.
Ветер прекратился, Кун Цзя вскочил на коня и вместе со свитой и охраной вернулся во дворец. Вскоре после этого он забрал ребенка на воспитание. Мальчик вырос и стал взрослым. Кун Цзя решил назначить его чиновником, показав этим, что если он захочет, то сможет дать человеку счастье, а захочет — принесет горе. Но вдруг произошло чрезвычайное событие, разрушившее все планы Кун Цзя.
210

Однажды этот юноша забавлялся во дворце в оружейном зале. Неожиданно поднялся сильный ветер, который стал рвать тяжелый полог. Балки здания перестали служить опорой и с грохотом обрушились на подставку для оружия. Перепуганный юноша хотел убежать, но падающий топор ударил его по лодыжке и отрубил ему ногу.
Кун Цзя не дал юноше никакого образования и ничему его не научил, он только вырастил из младенца взрослого человека. Чиновник с двумя ногами еще может иметь внушительный вид в глазах народа, а одноногий чиновник не имеет даже и этого. Юноша стал калекой, и Кун Цзя, который хотел назначить его чиновником, чтобы показать свое могущество, не смог ничего сделать. Он назначил юношу, с трудом передвигавшегося, привратником.
Вздыхая, Кун Цзя говорил:
— Никак не ожидал, что произойдет такая беда, поистине такова судьба!
Кун Цзя сочинил мелодию и назвал ее «Песнь о рубящем топоре». По преданию, она была первой песней на Востоке Китая 9.
Кун Цзя еще очень любил кормить драконов. Драконы обладали божественными качествами. Юй — основатель династии Ся,— по преданию, сам был драконом и с помощью драконов усмирял потоп. После усмирения потопа с неба спустились два священных дракона, чтобы поздравить его. В одном предании говорится, что еще во времена императора Шуня жители страны Наньсюнь выловили в подземных потоках пару драконов — самца и самку, обросших шерстью, и преподнесли их Шуню.
Шунь поместил их в драконовом дворце и приказал кормить и заботиться о них. Потом, когда он уступил престол Юю, два дракона тоже перешли к Юю 10. Из этих преданий видно, что древние связывали правителей Ся с драконами. Кун Цзя очень любил драконов, и как-то ему тоже удалось достать пару драконов — самца и самку п. Но он не знал их привычек, а только удобно устроил их и кормил досыта. Он хотел найти людей для наблюдения за драконами, но нигде не мог отыскать подходящих. Лишь спустя много времени нашелся некто Лю Лэй, который несколько дней обучался у смотрителя драконов его искусству, но владел им далеко не в совершенстве.
Лю Лэй был потомком императора Яо. Семья его постепенно обеднела, сам он ничего не умел делать и поэтому отправился на обучение к смотрителю драконов. Предка его — Хуаньлун-ши — звали еще Дун Фу. Он занимал при императоре Шуне должность смотрителя драконов 12. Поэтому потомков его называли Хуаньлунши — смотрители драконов. Лю Лэй учился этому искусству всего несколько дней, узнал совсем немного, но, будучи человеком хвастливым, вошел в доверие к Кун Цзя. Глупый правитель поверил лжи и назначил Лю Лэя ухаживать за драконами, пожаловав ему титул императорского управителя драконов. Так отпрыск опустившегося знатного рода снова вознесся на вершину.
211

Поскольку у Лю Лэя не было ни знаний, ни опыта, вскоре самка дракона издохла. На его месте любой испугался бы, но Лю Лэй приказал вытащить из пруда мертвого дракона, счистить с него чешую, выпотрошить внутренности, изрубить на мелкие куски и сварить в огромных котлах-треножниках на пару. Приготовленное кушанье он преподнес Кун Цзя, говоря, что оно изготовлено из убитого им зверя. Кун Цзя, отведав блюдо из «дикого зверя», которое преподнес ему любимый чиновник, убедился, что оно вкусно. Он попробовал еще раз, и ему понравилось еще больше. Затем он велел показать ему драконов, чтобы полюбоваться и позабавиться с ними, и увидел всего одного дракона-самца. Дракон был чуть живой. Кун Цзя спросил, почему не привели самку, но получил уклончивый ответ. Так повторялось много раз. В конце концов Кун Цзя, разгневавшись, потребовал, чтобы немедленно привели самку. Но она была уже съедена и, конечно, не могла воскреснуть. Лю Лэй не мог больше морочить голову правителю и, перепугавшись, ночью вместе с семьей бежал в Лусянь (в настоящее время уезд Лушань провинции Хэнань). Там он укрылся и больше не осмеливался показываться на глаза правителю 13.
Самка издохла, Лю Лэй убежал. Оставался больной и слабый дракон-самец, для которого надо было найти смотрителя. Кун Цзя снова начал поиски подходящего человека. Наконец он нашел человека, умеющего ухаживать за драконами, по имени Ши-мэнь. Он был учеником чародея Сяо-фу, питался цветами персика и сливы и мог, подобно древним бессмертным Чисун-цзы и Нин Фэнцзы, сжечь самого себя в огне и в дыму вознестись на небо. По преданию, он занимался починкой сандалий на небе и починкой сандалий на рынке в Западном Чжоу и десятки лет соплеменники о нем ничего не слыхали. Сяо-фу, обучив своему ремеслу ученика Лян Му *, расстался с ним и поднялся на гору Саньляншань. На горе он зажег множество костров и в огненном сиянии вознесся на небо 14.
По образу жизни учителя можно было догадаться и о способностях его ученика. Поэтому вскоре после того, как Ши-мэнь приступил к своим обязанностям, больной дракон стал опять живым и веселым. Он начал снова резвиться, и люди радовались при виде свернувшегося кольцом дракона. Кун Цзя вначале был очень доволен Ши-мэнем.
У Ши-мэня было много достоинств, но характер у него был крутой и вспыльчивый. Он требовал, чтобы все делалось так, как он прикажет. Он походил на военачальника, сидящего в шатре посреди войска и отдающего приказы, которые надо беспрекословно выполнять. Он не походил на Лю Лэя, который с почтительным видом и приятным выражением лица выслушивал приказы. У Ши-мэня из-за дракона постоянно происходили стычки и нелады с Кун Цзя. Ши-мэнь не любил глупых речей, даже если они исхо¬
* Му — букв, значит «мать», возможно, что речь здесь идет не об ученике, а об ученице (примеч. ред.).
212

дили от правителя. Он отказывался их слушать, что вызывало крайнее недовольство самолюбивого правителя, не терпевшего возражений.
Кормление драконов было развлечением для Кун Цзя, но теперь оно постоянно вызывало у него гнев. Однажды Ши-мэнь стал беспощадно высмеивать его нелепые рассуждения. Тогда правитель, больше не сдерживаясь, вскипел гневом и тотчас приказал людям схватить Ши-мэня и отрубить ему голову. Тот повернулся к нему и, смеясь, сказал:
— Ты волен отрубить мне голову, но ты проиграл, во всем проиграл.— И с гордым видом вышел вслед за стражниками.
Вскоре была принесена его голова, залитая кровью. Кун Цзя, боясь, что душа Ши-мэня может сделаться привидением во дворце, приказал унести его труп из столицы и закопать в отдаленном пустынном месте. Как только тело было погребено, подул сильный ветер и полил дождь. Едва ветер и дождь стихли, как загорелись все окрестные леса. Яркое сияние пламени освещало небо. Люди бросились тушить пожар, но огонь не унимался. Кун Цзя наблюдал из своего дворца за пожаром, и в душе у него родился страх. Не зная, какие еще чудеса совершит безвинно убитый чародей, он сел в колесницу и отправился за город, чтобы обратиться к его духу с мольбой больше не творить чудес.
После молитвы огонь немного спал. У Кун Цзя отлегло от сердца, в колеснице, сопровождаемый свитой, он отправился в обратный путь. Перед дворцом начальник охраны открыл дверцу колесницы и предложил правителю выйти. Но тот продолжал сидеть молча, не шевелясь, и глаза его неподвижно смотрели в одну точку. Начальник охраны посмотрел внимательно и убедился, что Кун Цзя мертв 15.
2
Вскоре после смерти Кун Цзя на престол взошел его внук, а по другим сведениям сын Люйгуй 16, известный под именем Цзе-вана.
Сяский Цзе-ван обладал крепким телосложением, величественной осанкой и огромной силой. Он с легкостью мог одной рукой сломать твердый олений рог и разогнуть железный крюк. В воде он храбро сражался с драконами, на суше мог, голыми руками драться с волками, шакалами, барсами и тиграми 17. Он был похож на героя, но под этим геройским обликом скрывалась гнилая душа.
По преданию, ради своего удовольствия он, не ставя ни во что жизнь людей, не считаясь с деньгами, возвел великолепный дворец Яотай — Яшмовая башня І8. В нем были собраны редкие вещи и красавицы со всей Поднебесной, он окружил себя танцорами, актерами, шутами и карликами и приказывал исполнять сладострастные танцы, сопровождавшиеся музыкой. Он не совершил ни одного праведного поступка, а только и знал, что пил вино и развлекался с красавицами во внутренних покоях, веселился с танцо-
213

рами и шутами. Во дворце у него был пруд, наполненный вином. В пруду могла свободно плавать лодка. При ударе барабана три тысячи человек подползали к пруду на четвереньках и, вытянув шеи, как волы, начинали пить вино. Некоторые, перепившись, с криками падали в пруд и тонули. Сам Цзе-ван вместе со своей любимой наложницей Мэй-си, глядя на это зрелище, смеялся до
19
слез и не находил в нем ничего предосудительного .
Кроме знаменитой Яшмовой башни, у Цзе-вана были другие дворцы и парки. По преданию, у него был Дворец вечной ночи, построенный в темном, уединенном ущелье. Цзе-ван часто проводил там дни и ночи напролет, веселясь с бесстыдными юношами и девушками знатных семейств. Иногда он не покидал его в течение многих месяцев, совершенно не занимаясь государственными делами. Однажды ночью в ущелье неожиданно подул свирепый ветер, поднявший такую густую пыль, что она заглушила звуки музыки и затмила яркое сияние светильников. За короткое время тучи песка засыпали все ущелье вместе с дворцом 20, но Цзе-вана по счастливой случайности там не оказалось. Вероятно, это было
214

предупреждение, ниспосланное ему небом. Но он и не думал раскаиваться.
Как и прежде, он искал лишь удовольствий и развлечений, своевольничал и совершал безрассудные поступки. Наложница Мэй-си любила слушать треск разрываемого шелка 21. По приказу Цзе-вана из сокровишницы приносили множество узорных тканей и разрывали их кусок за куском, чтобы доставить ей удовольствие. Одна из наложниц Цзе-вана превратилась в дракона с торчащими зубами и когтями, к которому было страшно приблизиться. Внезапно она могла снова превратиться в очаровательную женщину; все боялись ее, но Цзе-ван не придавал этому значения и очень ее любил. Девица-оборотень каждый день требовала себе в пищу человека, и Цзе-ван выполнял ее просьбу. Он велел звать ее Цзяо-це, что значит Наложница-дракон. По преданию, она могла предсказывать ему, что ожидает его — счастье или беда 22.
У Цзе-вана был мудрый сановник по имени Гуань Лунфэн. Он часто упрекал Цзе-вана за его безнравственное поведение. Однажды сановник вызвал гнев своего безрассудного правителя. Тот приказал схватить его и убить 23. На службе у Цзе-вана был, кроме того, И Инь. Сначала он служил у иньского князя Тан-вана, но Тан-ван не давал ему важного поста, и тогда И Инь стал главным поваром у Цзе-вана 24. Однажды, когда в Яшмовой башне собралась компания, чтобы предаться разнузданным увеселениям, И Инь поднял кубок и, увещевая Цзе-вана, сказал:
— Вы, правитель, не хотите слушать моих слов и поэтому своими глазами увидите, что страна рано или поздно придет к гибели.
Цзе-ван в гневе ударил кулаком по столу. Затем, подумав немного, захохотал и стал ругать И Иня:
— Твои колдовские речи одурманивают народ. Я в Поднебесной, как солнце на небе. Кто видел, чтобы солнце можно было уничтожить? Меня можно будет уничтожить лишь тогда, когда будет уничтожено солнце. Ха, ха, ха... Лжешь, просто лжешь 25.
Цзе-ван называл себя небесным отцом 26. В речах он уподоблял свою страну солнцу на небе, а на самом деле считал солнцем только себя. Он не имел никакого представления о том, как ненавидел его народ, которому он причинил столько страданий. Каждый, с проклятием указывая на солнце, говорил: «Ты, проклятое солнце, почему ты не умерло раньше? Я охотно бы умер, если бы знал, что и ты тогда умрешь» .
И Инь видел, что безрассудный правитель упорствует в своих заблуждениях, потеряв представление о том, что творится вокруг. Поэтому он с тяжелым сердцем вернулся домой. Идя по улице, при свете луны он увидел подвыпивших горожан. Держась за руки, они шли, шатаясь во все стороны. Пьяными голосами они пели странную коротенькую песню:
Почему бы не уехать в Бо?
Почему бы не уехать в Бо?
Бо ведь тоже достаточно велик!
215

Там и сям из темных переулков доносилась та же песня. И Инь, услышав ее, испугался и удивился. Он подумал: «Бо — это столица Тан-вана. Почему же люди поют ,,уехать в Бо“? Может быть, потому, что Тан-ван настоящий мудрый правитель и пользуется симпатией народа ся? Даже народ ся стремится к нему». Возвратясь домой, И Инь с удивлением услышал, как в окрестных переулках люди взволнованно пели песню:
Пробуждайся! Пробуждайся!
Наша судьба определилась!
Отринем мрак, устремимся к свету,
И тогда разве останутся горе и несчастье?
Как только И Инь услышал песню, он сразу все понял. Песню, вероятно, пели люди для него самого. И то, что он оставил Тан-вана и стал служить у Цзе-вана, было большой ошибкой. Раньше И Инь не занимал большой должности, но Тан-ван был умным правителем и, может быть, в будущем повысил бы его. И Инь обдумал все это и решился. Он всю ночь собирал вещи и, как только рассвело, приказал подать тележку, запряженную мулами, и покинул Цзоучэн 28 — столицу сяского Цзе-вана, отправился обратно в столицу Тан-вана — город Бо 29.
У Цзе-вана был приближенный по имени Фэй Чан. Однажды он прогуливался по берегу Хуанхэ и увидал, что на небе одновременно появилось два солнца. Солнце на восточном берегу излучало яркое сияние, лучи его играли, освещая облака. Чем выше поднималось солнце в небе, тем больше оно сияло. Солнце на западе было красным и тусклым, окруженное пепельными, похожими на клочки ваты, облаками. Вскоре оно совсем закатилось. В это время на небе раздался удар грома. Фэй Чан, увидев это чудо, вспомнил старинную пословицу «На небе не бывает двух солнц, на земле не бывает двух правителей» и в душе испугался. Затем он спросил водяного бога Хэ-бо:
— Какое из этих солнц олицетворяет Инь и какое Ся?
— Западное солнце — это Ся,— ответил ему Хэ-бо,— а восточное — Инь.
Так Фэй Чан узнал, что мощь династии Ся сходит на нет и страна погибнет. Пословица говорит: «Тот, кто понимает ход событий,— герой». Он забрал домочадцев и убежал к Тан-вану 30.
Рассказывая об И Ине, мы упоминали, что он сначала был на службе у Тан-вана, но его там не оценили. Существует еще один любопытный рассказ о нем.
По преданию, на востоке была маленькая страна Юсиньго. Однажды девушка из этой страны пошла с корзинкой собирать тутовые листья и в лесу неожиданно услышала детский плач. Она отправилась на поиски и обнаружила в дупле старого тутового дерева здорового розового голого ребенка, который шевелил ручками и ножками и громко плакал, широко раскрыв рот. Девушка очень удивилась. Она взяла ребенка на руки и отнесла его к правителю страны. Правитель приказал главному повару взять
216

его на воспитание и послал людей, чтобы они узнали, откуда он взялся. Вскоре посланцы вернулись и доложили, что мать ребенка жила на берегу реки Ишуй. Она однажды ночью увидела во сне божество, которое сказало ей:
— Когда появится на воде ступка для обдирки риса, иди к восточному берегу и ни в коем случае не смей оборачиваться.
На следующий день действительно по воде приплыла ступка для обдирки риса. Женщина поспешила сообщить своим соседям то, что сказало ей божество. Согласно его наказу, надо было переправиться на восточный берег. Соседи, поверив ее словам, пошли за ней. Некоторые решили, что она говорит чепуху, и остались дома. Женщина, пройдя около десяти ли, забеспокоилась о своей деревне и, не зная, что там произошло, не удержалась и обернулась. Она увидела, что ее родные места залиты безбрежной водой и свирепые волны, готовые все поглотить, следуют за ней по пятам. Она испугалась, подняла руки и хотела закричать, но не смогла произнести ни звука. Женщина превратилась в старый дуплистый тутовник. Дерево стояло посреди реки и сопротивлялось наводнению. Через несколько дней девушка, собирая тутовые листья, обнаружила в дупле младенца. Соседи, убегавшие с матерью ребенка от наводнения, подтвердили достоверность этой истории. Так как мать ребенка жила на берегу реки Ишуй, то его назвали И Инь31.
Мальчика воспитывал повар. Когда И Инь вырос, он помогал на кухне,, а потом сделался главным поваром. Он усердно учился и, прочитав множество книг, стал образованным человеком. Вскоре его назначили учителем при дворе, и он обучал дочь правителя 32. Через некоторое время Тан-ван, путешествуя на востоке, услышал, что дочь юсиньского правителя очень красива и умна, и попросил отдать ее ему в жены. Юсиньский князь, зная, что Тан-ван — мудрый правитель, был очень рад этому браку и, согласно обычаям того времени, отдал дочь, а с ней и приданое. И Инь давно хотел служить у Тан-вана, чтобы наконец найти достойное применение своим способностям, но подходящего случая не представлялось. И Инь воспользовался отъездом дочери правителя и попросил, чтобы его послали в свите невесты. Юсиньский правитель не очень-то ценил этого найденного в дупле тутового дерева странного юношу, у которого не росли ни брови, ни усы, ни борода 33, и поэтому дал согласие 34.
И Инь в свите своей ученицы прибыл к Тан-вану. Но там заинтересовались только его поварским мастерством, а не талантом учителя. Этот юноша маленького роста с кожей черного цвета 35, ловко управляясь с котлами и треножниками, мастерски готовил угощения. Его стряпня вызывала бурное одобрение Тан-вана и всех гостей. Довольный правитель приказал позвать молодого повара. Тан-ван беседовал с И Инем на различные темы, начиная от приготовления редких блюд и вплоть до управления страной. И Инь говорил красноречиво и свободно 36. Тан-ван понял, что юноша очень талантлив, и впоследствии отличал его от других
217

поваров. Но время проходило, и И Инь, видя, что Тан-ван не предлагает ему другую, более высокую должность, обиделся и убежал к Цзе-вану. У Цзе-вана он тоже был всего лишь поваром. В то время безрассудное поведение правителя Ся причиняло людям много горя. Народ роптал, восточная страна Инь день ото дня крепла, и поэтому помыслы всех устремлялись к мудрому правителю Тан-вану. И Инь, поразмыслив о своем положении, покинул Цзе-вана и вернулся к Тан-вану.
3
Первопредок иньцев — Се — был сыном Цзяньди — девушки из рода Юсун, которая зачала его, проглотив яйцо ласточки. По преданию, Се совершил много подвигов, помогая Юю усмирять потоп. Император ПІунь назначил его ведать просвещением и пожаловал ему во владение местность Шан (в настоящее время уезд Шансянь провинции Шэньси). Позднее правитель Чэнтан уничтожил государство Ся и назвал свою династию Шан. Свою столицу он основал в Бо (в настоящее время юго-западнее уезда Шанцюсянь провинции Хэнань). После Чэнтана сменилось более десяти правителей, и престол перешел к Паньгэну. За это время иньцы несколько раз меняли свою столицу, в последний раз ее перенесли в Инь (в настоящее время западнее уезда Яныписянь провинции Хэнань), после чего вся страна тоже стала называться Инь. Поэтому Инь — это то же самое, что и Шан.
За шесть-семь поколений до правителя Тан-вана иньцы' кочевали по восточной степи и занимались скотоводством. В то время у них был знаменитый правитель по имени Хай. Он часто гонял гурты волов и овец, чтобы продать их народу юи (или юху) 37, обитавшему на севере. Так как Хай был правителем иньцев, то его называли Ван Хай, т. е. князь Хай. Ван Хай был умелым скотоводом. Он любил сам ходить за коровами и овцами, поэтому скот у него всегда был крепким, тучным и стада быстро увеличивались. Люди учились у него разводить скот. Вскоре после начала его правления бесчисленные стада коров и овец заполнили горы и долины 38. Ван Хай увидел, что стада возросли и жизнь народа стала лучше. Тогда он начал советоваться со своим младшим братом Ван Хэном, чтобы отогнать часть скота пастись на север и начать обмен с народом юи, у которого скота было мало. И Ван Хай решил обменять часть стад на изделия из бронзы, зерно, красивые шелка и т. п. Ван Хэн одобрил этот план, народ тоже был согласен. С большим стадом отборных быков и овец, которых погоняли крепкие, сильные парни, братья отправились на север к стране Юи.
Юи, по преданию, находилась на территории нынешнего уезда Хусянь провинции Шэньси. Инь от Юи отделяла река Хуанхэ. Божество Хэ-бо было в хороших отношениях с правителями обеих стран. Поэтому Ван Хай и Ван Хэн с помощью Хэ-бо без всяких потерь переправили свои стада через бурную, опасную реку.
Когда правитель Юи по имени Мянь-чэнь услышал, что с восто¬
218

ка прибыли знатные гости с большими стадами, он обрадовался и вышел их встречать, сопровождаемый толпой народа. Знатные гости решили отдохнуть, смыть пыль дальней дороги, а потом уже начать разговор о торговле. В гористой стране Юи не было недостатка в изысканных кушаньях и винах, приятной музыке и танцах. Братья провели в Юи много месяцев. Они наслаждались в чужой стране едой, питьем, беззаботной жизнью и за это время изрядно потолстели, так что даже ребра у них на груди нельзя было прощупать сквозь слой жира.
У могучего Ван Хая от рождения был очень хороший аппетит. Он без всяких церемоний поглощал все съедобное и на загородных пирушках, и на торжественных пирах. Поэтому Ван Хая обычно изображали в виде обжоры, который держит в руках большую недоваренную птицу и откусывает ей голову 39. Глядя на это изображение, можно себе представить, какой он производил хруст, разгрызая крепкими зубами мясо и кости. Ван Хэн тоже любил поесть, но у него были и другие пристрастия, и он не тратил всю свою энергию на поглощение пищи.
Жадными глазами он высматривал красивых девушек. В конце концов он установил, что самая красивая из всех — это легкомысленная жена Мянь-чэня. Распутник Ван Хэн, научившийся толковать о чувствах и рассуждать о любви, пустил в ход все свои средства и начал наступление. Жена Мянь-чэня была легкомысленна, да и не очень любила своего старого мужа, поэтому домогательства Ван Хэна пришлись ей по душе, и вскоре оба уже встречались в сумерках. Но приторные сладости быстро приедаются. Женщина скоро раскусила Ван Хэна, порхавшего, как мотылек, от цветка к цветку, и он ей надоел. В то же время простой и искренний Ван Хай с густыми бровями и большими глазами, немногословный, который на пиру, сидя неподвижно, как колода, готов был проглотить волка и тигра, а в свободное время заботливо ухаживал за баранами и быками и собирал дикие травы, хмуря брови и поглядывая по сторонам, вызывал у нее живое любопытство. Женщина стала отдаляться от Ван Хэна и домогаться внимания Ван Хая. Ее приемы были очень изощрены, и тот, не имевший никакого опыта, в конце концов оказался пленником ее любви. Ван Хай в любви, как и в еде, стремился насытиться вволю. Подстрекаемый страстью, он был похож на тигра, вырвавшегося из клетки, и никто не смел надеть на него узду. Видя такие пламенные чувства, женщина потеряла рассудок и начала совершать глупости. Пылкие страсти трудно скрыть, и вскоре окружающие узнали об их связи, только старый правитель Мянь-чэнь по-прежнему, как говорится, спал на своем барабане.
Раньше всех узнал об этом Ван Хэн. В его груди забушевало пламя ревности. Он и не предполагал, что брат сможет незаметно захватить его любимую; не думал также, что тот ничего не знал об их связи. Ван Хэн расспросил брата о подробностях их свиданий и решил, что брат сознательно намекает на его связь. Но Ван Хэн боялся силы брата, и ему приходилось притворно улыбаться,
219

хотя в душе он возненавидел его так, что был готов загрызть собственными зубами.
У правителя Юи был молодой телохранитель, тоже задетый этой любовной связью. До приезда двух чужеземцев у него были какие-то отношения с правительницей, но к тому времени все давно кончилось. Молодой воин, оскорбленный в своих чувствах, видел, что чужеземцы позорят их. Он решил тайно доложить об этой связи старому правителю, но у него не было никаких доказательств. Пословица говорит: «Если тебе не удастся убить тигра, то сам от тигра пострадаешь». Поэтому ему оставалось лишь втайне ревностно следить за любовниками. Все свободное время он, спрятав оружие, наблюдал за братьями, надеясь найти подходящий случай для отмщения.
Потерпевшие неудачу Ван Хэн и молодой телохранитель быстро обнаружили, что у них общая печаль. Они решили действовать сообща и договорились избавиться от соперника. Ван Хэн решил убить брата. Юноша тоже хотел отомстить сопернику и, кроме того, показать чужеземцам, что нельзя обижать маленький народ. Ван Хэн и молодой телохранитель стали союзниками. Ван Хэн, хорошо зная своего брата, следил за надвигающимися событиями с некоторыми угрызениями совести. Юноша хотел довести дело до конца и, ничего не боясь, сам хотел застигнуть любовников врасплох. Однажды ночью, когда заходившая луна светила тусклым светом, Ван Хэн послал слугу за юношей и сказал ему:
— Пора! Ван Хай со свитой вернулся с охоты и пьяный, шатаясь, прошел в задние ворота дворца. Пора приниматься за дело!
Юноша утвердительно кивнул головой. Затем, не тратя лишних слов, спрятал под одежду остро отточенный топор и прошел в задние ворота. Этот путь был ему хорошо знаком, он легко перелез через дворцовые стены и направился прямо к спальне правительницы. Он заглянул в окно и увидел при слабом свете восковой свечи, что на кровати лежит могучий мужчина, даже не снявший одежду и не сбросивший туфли, и спит крепким сном, громоподобно храпя. В сердце юноши вскипел гнев, он толкнул незапертую дверь и вошел в покои. Схватив обеими руками топор, он взмахнул им и ударил по черной толстой лоснящейся шее. Кровь хлынула, словно темная река. Он ударил еще два раза и отделил голову от туловища. Этот чужеземный князь с отрубленной головой и полуоткрытыми глазами все еще выглядел внушительным и красивым; его мертвое тело было овеяно духом степи, опаленной небесными лучами, с пасущимися на ней бесчисленными стадами баранов и волов. Ослепленный ревностью юноша, взмахнув топором, разрубил голову по губам на две части, отделив верхние и нижние челюсти, а потом еще нос и глаза. Несколько взмахов топора — и отлетели в стороны руки и ноги. Отрубленные части тела в беспорядке валялись на окровавленном ложе, ставшем жертвенным алтарем этой трагической любви 40.
Убийца торопливо стер покрывалом следы крови с рук, тела и с топора и выбежал из спальни, намереваясь бежать из дворца.
220

Но не успел он выскочить из покоев, как позади раздались испуганные крики служанки: «Убили!» — и вслед за этим из парка выбежало несколько вооруженных стражников, совершавших ночной обход. Без особых усилий они схватили юношу, отняли топор и повели его к старому Мянь-чэню, находившемуся в полной растерянности. Он вскочил с брачного ложа вместе с женой, которая, оставив своего любовника, находилась уже вместе с ним.
После расспросов выявились истинные обстоятельства дела. Старый правитель Мянь-чэнь вскипел гневом. Тотчас же последовал приказ — забрать стада Ван Хая вместе с пастухами. Вслед за этим правитель повелел выслать Ван Хэна, который тоже был не без греха, за пределы страны. Пробравшемуся во дворец смелому мстителю следовало бы отрубить голову, но он был полон верности своему господину, и его освободили от наказания. Оставалось уладить самый щекотливый вопрос: что делать с правительницей? Несколько дней подряд она плакала, оправдывалась и умоляла, и старый правитель пришел к выводу, что во всем виноваты чужеземцы, а не его жена, и гнев одного дня постепенно утих — как говорится, со временем и лед растает, и снег исчезнет.
Изгнанный Ван Хэн, оставшись в одиночестве и не зная, что делать, вернулся в родные места. Он рассказал народу о происшедших событиях, «подлив масла и добавив уксусу». Люди, услышав его рассказ, возмутились. Убийство правителя было оскорблением для всех, не говоря уже о потере стад. Ван Хэна избрали правителем, были назначены военачальники и приведены в порядок войска. Все приготовились идти отомстить Юи.
Но Ван Хэн раздувал народный гнев лишь для того, чтобы получить престол. Совесть его была неспокойной, и он не хотел идти в поход на север, боясь, что обнаружится его участие в убийстве брата, и он знал, что тогда может потерять не только престол, но и жизнь. Поэтому он начал успокаивать людей, заверяя всех, что сначала он сам поведет переговоры с правителем Юи о возвращении стад. Вести в поход войско, по его мнению, нужно будет лишь в том случае, если переговоры провалятся. Народ не одобрял слишком мягкую политику, но новый правитель стоял на своем, и все нехотя повиновались.
Ван Хэн с несколькими приближенными во второй раз отправился в Юи. Правитель Юи боялся разгневать могущественных соседей, поэтому встреча знатных гостей была еще более вежливой и торжественной, чем в прошлый раз. Ван Хэн успел лишь заикнуться о возвращении стад, как весь скот с пастухами был возвращен. После возвращения богатств у него закружилась голова. Просыпаясь среди ночи, с тоской думал, что быки и овцы — общие и их придется раздать людям. Он предпочитал быть знатным гостем на чужбине, чем правителем бедной равнинной страны и жить в войлочной юрте: на чужбине есть изысканные вина и яства, красивые песни и танцы и, кроме того, рядом живет его прежняя любовь. О лучшей жизни распутник не мог и мечтать. Поэтому Ван Хэн решил совершить увеселительную поездку по всей стране
221

и никогда не произносил слов «пора возвращаться домой». Правитель Юи не знал, что и делать с этим бездельником. Он предоставил событиям идти своим чередом и удовлетворялся тем, что богатство Ван Хэна в его стране увеличивалось и так же тратилось, так что никто не был в убытке. Так прошло несколько лет.
Иньцы, видя, что Ван Хэн долго не возвращается, решили, что случилось несчастье, и поспешили во избежание беспорядков в стране выбрать правителем сына Ван Хэна — Шан Цзявэя41. Шан Цзявэй был молод, но талантлив и мудр. Он видел, что юисцы сначала убили его дядю и захватили стада, а теперь удерживают его отца, и решил идти туда со всем войском, чтобы покончить с насильниками.
Огромная армия подошла к берегам Хуанхэ. Было решено просить божество реки Хэ-бо помочь переправить войска на другой берег. Эта просьба поставила Хэ-бо в затруднительное положение, так как у него были дружеские отношения с народом юи. С одной стороны, он не мог допустить, чтобы с его друзьями юисцами случилась беда, но ведь просили-то его помочь тоже друзья, не оказать помощи тоже нельзя. Наконец Хэ-бо нехотя позволил войску Шан Цзявэя переправиться через Хуанхэ.
Когда правитель Юи услышал, что Шан Цзявэй вместе с большой армией явился мстить, он пришел в смятение. Думая, что это вызвано длительным отсутствием Ван Хэна, он поспешил отправить послов, чтобы те все объяснили. Шан Цзявэй, слыша объяснения, и верил и не верил, а тем временем войско, как стрела, спущенная с тетивы, стремительно двигалось вперед. Повод для вторжения был, и иньцы, ни о чем более не заботясь, начали захватывать пограничные земли и умножать трофеи. Поэтому Шан Цзявэй, не тратя лишних слов, приказал казнить прибывших посланцев и продолжал двигаться вперед.
Беспомощный престарелый правитель Юи совсем не был готов к войне. Только после того как враг приблизился, он кое-как начал готовиться к обороне. Его необученное войско не могло сравниться с отважными наездниками равнин. После нескольких схваток войско Юи было наголову разбито, столица захвачена и старый правитель Мянь-чэнь убит. Как только войско вошло в столицу, Шан Цзявэй послал людей разыскать своего отца, Ван Хэна, но найти его не удалось. Вероятно, этот бездельник, который навлек гибель на страну, в сумятице был убит разгневанными юисцами. Шан Цзявэй, охваченный печалью и гневом, поверил, что его отец был действительно пленен, и стал попустительствовать убийствам, насилию и грабежам.
Маленькая страна была разорена так, что не осталось ни одного жилища. Повсюду были только странные дикие птицы, которые сидели на деревьях, смотрели на лежавших на земле мертвецов, хлопали крыльями и громко каркали 42.
Молодой правитель Шан Цзявэй, уничтожив Юи, упоенный победой, с триумфальными песнями возвращался домой. Речной бог Хэ-бо не осмеливался в чем-либо возражать своему могу-
222

щественному приятелю и помог ему переправить на другой берег Хуанхэ войско, трофеи и пленных. Лишь дождавшись ухода Шан Цзявэя, Хэ-бо с грустью отправился взглянуть, что произошло с его друзьями, потерпевшими поражение. То, что он увидел, заставило бы всех содрогнуться от ужаса: поля заросли сорняками и терновником, цветущая столица превратилась в груду битой черепицы. Уцелело лишь несколько человек, живших среди развалин. Страна перестала существовать. Хэ-бо пожалел несчастных друзей, собрал оставшихся в живых и переселил их в другое место, где они дали начало другому народу. Они стали называться яоминь 43 или инминь. По преданию, у них были птичьи лапы. От них потом пошли люди страны Цинь 44.
После победы над Юи страна Инь стала усиливаться и процветать. Через шесть-семь поколений после Шан Цзявэя правителем стал Чэн-тан. Он основал столицу в Бо, и при нем страна Инь стала могущественным государством на востоке. Впоследствии, когда иньцы уничтожили Ся и захватили Поднебесную, то в память о заслугах далеких предков в честь Ван Хая, Ван Хэна и Шан Цзявэя совершались пышные жертвоприношения, особенно щедрые в честь Ван Хая, который разводил скот и нашел ужасную смерть в чужой стране. На гадательных костях его даже называли «высоким предком» и в жертву ему приносили до трехсот быков 45. Жители степей не забывали и Хэ-бо, оказавшего им помощь во время войны, и регулярно приносили ему в жертву лучшие вина и баранье мясо 46.
4
Чэн-тан (Тан-ван) был сыном иньского правителя Чжугуя. Ростом он был девять чи: с белым, расширяющимся книзу лицом, густыми усами и бородой, он выглядел величественно и необычно 47. Тан-ван был не только красив. Он был добр и милосерден. Однажды во время охоты он увидел человека, расставившего вокруг силки для птиц и твердившего заклинание:
— Птицы, спускающиеся с неба, птицы, вылезающие из нор,— всё попадайте в мои силки!
— Так не годится. Ведь в таком случае все прилетающие птицы попадут в твои силки. Разве кто-нибудь, кроме сяского Цзе, может так поступать? — спросил Тан-ван и приказал этому человеку убрать силки с трех сторон и оставить их только с одной стороны и научил его такому заклинанию:
Раньше сети плел только паук, Теперь научились и люди. Вольные птицы!
Летите куда хотите.
Хотите вправо, хотите влево, Хотите парите, хотите садитесь. Но не ищите сами смерти, Попав в мои силки.
223

По преданию, к югу от реки Ханьшуй в то время было много маленьких стран. Жители сорока с лишним земель 48, слыша, что милосердие Чэн-тана простирается даже на птиц и зверей, с радостью ему подчинились.
Цзе-ван не чувствовал нависшей над ним серьезной угрозы и по-прежнему занимался гнусными забавами и развлечениями, совершая самые невероятные поступки. Он выпустил из дворцового парка тигров прямо на рыночную площадь, заполненную народом. Видя, как люди в панике разбегаются, он весело хохотал. Если подданные осмеливались упрекать его за самодурство, он наказывал их, а иногда и просто отрубал головы. Число наказанных и казненных росло день ото дня. Тан-ван, слыша об этом, очень горевал и послал людей выразить соболезнование безвинно пострадавшим. Цзе-ван разгневался на Тан-вана за этот поступок, считая, что тот нарочно привлекает симпатии людей на свою сторону, намереваясь свергнуть его. Коварный сановник Чжао Лян предложил Цзе-вану издать указ, в котором тот в пышных выражениях, не вызывающих у людей подозрений, приглашал Тан-вана к себе в столицу. Как только он прибыл, Цзе-ван, не тратя лишних слов, посадил его в тюрьму Чжунцюань в башне Сятай. Башня Сятай была построена правителями Ся для особо важных преступников. По преданию, она находилась на юге теперешнего уезда Юйсянь провинции Хэнань и называлась также Цзюньтай. Поскольку в название тюрьмы входит слово цюань — «источник», то вероятно, это была подземная тюрьма, залитая водой. Вполне возможно, что привыкший к богатой жизни и не знавший горя Тан-ван вскоре бы умер там. Однако посланцы из страны Инь привезли с собой много дорогих вещей и драгоценностей, чтобы подкупить и высших, и низших чиновников. Сам Цзе-ван тоже любил драгоценности, и при виде денег у него разбегались глаза. Недолго думая, он легко выпустил Тан-вана из тюрьмы 49.
Вскоре после освобождения Тан-вана Цзе-ван приказал своему полководцу Бяню напасть на маленькую страну Миныпань на югозападе. После вторжения громадного войска Миныпань потерпела поражение и вместе с просьбой принять капитуляцию послала двух красивых девушек. Одну из них звали Юань, а другую Янь. Цзе-ван очень их полюбил и приказал вырезать имена девушек на самых красивых кусках нефрита, которые он всегда носил на поясе. Его бывшая любимая наложница Мэй-си к тому времени, вероятно, постарела и была уже не так красива, как раньше. Цзеван поступил с ней как с выброшенным старым платьем, переселив ее во дворец покинутых наложниц на берегу реки Лошуй. Мэй-си была оскорблена такой жестокостью. Она вспомнила время, когда И Инь, будучи главным поваром, питал к ней нежные чувства, и решила воспользоваться этим, чтобы отомстить ненавистному Цзе-вану. Мэй-си тайком послала человека к И Иню и стала сообщать ему добытые из разных мест важные государственные тайны. И Инь в то время получил от Тан-вана важное назначение, исполняя в государстве Инь должность первого министра. Его често¬
224

любие жаждало удовлетворения, и он мечтал помочь Тан-вану захватить всю Поднебесную. Поэтому он был очень рад получать от Мэй-си сведения, постоянно посылал к ней людей с богатыми
СП
подарками, и связь между ними не прекращалась .
Вскоре разврату и бесчинствам Цзе-вана был положен конец. Дождавшись времени жатвы, Тан-ван собрал большое войско со всех частей страны. Войска против Цзе-вана он вел сам, сидя в колеснице со стягом и держа в руках боевой топор51. Колесницей правил Фэй Чан, перешедший на его сторону 52. Вслед за ним ехал в колеснице И Инь. В то время союзниками Цзе-вана были три его вассала: Вэй, Гу и Куньу. И Инь и Тан-ван составили план, по которому предполагалось сначала уничтожить одного за другим союзников и лишь затем всеми силами напасть на Цзе-вана 53.
Цзе-ван был в полной растерянности. С одной стороны, он собирал немногочисленных воинов, а с другой — слишком поздно хватившись, начал совершать жертвоприношения, надеясь с помощью богов разбить врага и защитить страну 54. Но после двух-трех схваток в ущелье, которое было воротами в страну, пал его главнокомандующий Гэн.
Гэн с копьем в одной руке и со щитом в другой с грозным видом охранял Чжаншань. Никак нельзя было предположить, что Тан-ван одним взмахом меча отрубит ему голову. Обезглавленный Гэн поднялся с земли, но его обуял страх, он повернулся и пустился бежать. Лишь добежав до Ушань — Горы шаманов, он остановился и, спрятавшись в укромное место, не осмеливался более оттуда выходить 55.
Войско Тан-вана, не встречая сопротивления, быстро подошло к столице сяского Цзе-вана. К Тан-вану явилось божество и объявило ему волю небесного правителя:
— Небесный правитель приказал мне помочь тебе в сражении. Войска в столице уже в полном смятении. Ты быстро поведешь армию на город и одержишь победу. Когда увидишь в северо-западной части города большой огонь, начинай наступление.
Сказав это, божество в мгновение ока исчезло. Тан-ван стал раздумывать, не был ли это бог огня Чжужун, имевший человечье лицо и туловище дикого зверя. Он еще сомневался, как вдруг к нему прибежали люди с криком:
— В северо-западной части столицы Ся вспыхнул пожар!
Тан-ван вышел из шатра и увидел, что пламя за высокой городской стеной озаряет черный ночной небосвод. Он понял, что ему действительно являлся бог огня Чжужун, и поспешил отдать приказ атаковать город всеми силами, включая даже только что сдавшиеся войска Ся. Вскоре считавшиеся неприступными стены и рвы города были преодолены войском Тан-вана 56.
Цзе-ван в большой спешке вместе с любимыми наложницами, среди которых была и Мэй-си, покинул охваченную паникой столицу и отправился в Минтяо (в настоящее время уезд Аньисянь провинции Шаньси), что в нескольких сотнях ли от столицы Цзе, которая, как говорят, находилась в юго-западной части уезда
8 Заказ 908
225

Гунсянь провинции Хэнань. Тан-ван с семьюдесятью военными колесницами и шестью тысячами отборных солдат быстрым маршем устремился вперед, чтобы преследовать Цзе-вана вплоть до Минтяо . Оба войска столкнулись в сражении, и армия Цзе-вана, не выдержав напора, была разбита наголову. Кони и люди топтали друг друга; кроме раненых и бежавших, никто не уцелел. Цзе-ван с остатком войска, с Мэй-си и другими любимыми наложницами сел в старые лодки и, плывя по какой-то загадочной реке на юг, доплыл до Наньчао. По преданию, Наньчао находилось на территории нынешнего уезда Чаосянь провинции Аньхой. В его окрестностях было озеро Чаоху. Неизвестно, каким образом Цзе-ван со своими людьми на лодке смог приплыть туда из Шаньси 58. Силы постаревшего Цзе-вана иссякли, и вскоре после прибытия он умер с тоски. Перед смертью он в гневе сказал окружающим: «Я очень сожалею, что в свое время не убил Чэн-тана в башне Сятай. Лишь из-за него я оказался в таком печальном положении» 59. Он не подумал о том, что кроме Тан-вана был народ, терпевший от него множество мучений и желавший свести с ним счеты.
Тан-ван, уничтожив Ся, получил власть над всей Поднебесной. Однако вскоре после того, как он взошел на трон Сына неба, началась ужасная засуха, длившаяся семь лет подряд. Вода в реках иссякла, от жары плавились камни и песок, народ испытывал страшные мучения. Все молили о дожде, но дождя не было. Прорицатели, совершив гадание, объявили:
— Пусть принесут в жертву человека, и только тогда будет надежда, что пойдет дождь.
— Дождь необходим для народа, и если для того чтоб он полил, нужно принести в жертву человека, то пусть им буду я 60,— сказал Тан-ван.
Он надел одежду из грубого полотна и с пучком легко воспламеняющегося белого камыша в руках, в белой колеснице, которую везли белые кони, поехал к священному алтарю иньского народа в Санлинь — Тутовый лес, чтобы самому помолиться Верховному владыке о ниспослании дождя 61.
Люди тащили треножник, несли знамена, играли на музыкальных инструментах. Колесница Тан-вана медленно ехала вслед за ними. По дороге шаманы громкими голосами возносили моления о дожде 62. Доехав до Тутового леса, Тан-ван увидел море людей. Перед алтарем заранее была приготовлена большая куча хвороста, в жертвенном тазу пылал яркий огонь, несколько шаманов совершали камлание перед алтарем. Он слез с колесницы, молча пошел к алтарю, опустился на колени и стал страстно молиться:
— Если виноват во всем я, то народ не должен страдать за мои грехи. Если виноват народ, то пусть его вина ляжет на меня.
После моления главный жрец вытащил из рукава ножницы, срезал у него волосы и ногти и кинул их в жертвенный огонь. Тан-ван, конечно, мог сравниться с Мосе — женой Гань Цзяна из царства У. Она, желая помочь своему мужу выплавить драгоценные мечи, самоотверженно кинулась в огненную печь. Вспыхнуло яркое пла¬
226

мя, и выплавленные мечи блестели, как лед, испускали яркое сияние. Один меч был назван Гань Цзяном, другой — Мосе 6 . Однако добиться у правителя, чтобы тот принес в жертву свои волосы и ногти,— вещь нелегкая. Ведь правители удовлетворяют свои прихоти за счет людского пота и крови, а для народа они не пожертвуют и волоска.
Потом двое шаманов подхватили Тан-вана и втащили на высоченную кучу хвороста. Тан-ван низко наклонил голову, слегка прикрыл глаза и торжественно стал ждать, когда наступит время и шаманы подожгут хворост со всех сторон 64.
Это было тяжелое и томительное ожидание. В небе над головой стояло красное солнце и не было ни тени облачка. Десятки тысяч людей, собравшихся в Тутовом лесу на моление о дожде, невольно стали беспокоиться за судьбу мудрого правителя. Но вот протрубил рог, и шаманы зажгли факелы от огня в жертвенном блюде; они протанцевали несколько кругов вокруг костра и бросили факелы к его подножию. Языки пламени лизнули сухой хворост и охватили всю кучу. Казалось, что пучок белого тростника, привязанный к Тан-вану, с которого ручьем лил пот, вот-вот вспыхнет. Но, по счастливой случайности или потому, что в самом деле «искренняя мольба достигла неба» и судьба потомков божественной птицы тронула старого Верховного владыку, свершилось чудо. Порыв бешеного ветра пригнал с северо-востока тучи, они вмиг затянули все небо, и капли дождя, каждая величиной с соевый боб, упали на землю. На небе засверкали молнии, раздался гром, и хлынул дождь. Безмерно обрадовавшиеся люди прыгали под дождем, кричали, ловили струи дождя руками и хлопали себя по лбу. Тан-ван поднял голову, устремил взгляд в небеса, густые брови его расправились: он увидел, что тучи всех четырех морей собрались в небе и дождь, примчавшийся из-за тысячи ли, с шумом полил, как из опрокинутого таза. От семилетней засухи не осталось и следа. Дождь затушил и огонь в жертвенном тазу, и загоревшийся хворост, остались только струйки синего дыма. Обрадованные люди от всей души пели хвалебные песни, а шаманы сняли с костра гуманного Тан-вана, который готов был отдать свою жизнь за людей... 65.

ГЛАВА X
ПОЗДНИЕ ЛЕГЕНДЫ (продолжение)
1
ft
онец династии С я был омрачен правлением безрассудного тирана Цзе-вана; последние годы династии Инь были омрачены правлением жестокого князя Чжоу Синя. История князя Чжоу Синя повторяет историю Цзе, лишь в иной форме; аналогичны не только сами события, совершенно похожи и все действующие в них лица: у Цзе была наложница Мэй-си, у Чжоу — Дацзи, обе они, согласно преданию, «были порочны» и явились причиной гибели и самих тиранов, и их государств. Противником Цзе был Чэн-тан, а противниками Чжоу были Вэнь-ван и У-ван. У Чэн-тана, покаравшего Цзе, был помощник — мудрый И Инь, у Вэнь-вана и У-вана, покаравших Чжоу, был преданный помощник Люй-ван (или Цзян-тайгун), который верно служил им обоим. Но самое удивительное совпадение состоит в следующем: Цзе взял в свое время в плен Чэн-тана и заточил его в башню Сятай, а впоследствии отпустил его; Чжоу тоже сначала схватил Вэнь-вана и заточил его в подземной тюрьме Юди, но в конце концов освободил его. Все это наводит нас на мысль: не есть ли это варианты одного и того же предания? Весьма возможно, что сравнительно более близкая по времени и исторически более достоверная история Чжоу была использована для объяснения истории правителя Цзе — личности более далекой и туманной.
Несмотря на то что обе истории в общих чертах одинаковы, в деталях они довольно сильно расходятся. Поэтому после того, как мы рассказали историю Цзе, изложим теперь и историю князя Чжоу Синя.
Внешне Чжоу и Цзе трудно различить. У обоих осанка была
228

величественная, оба высокого роста, и ни в храбрости, ни в воинственности никто не мог с ними сравниться. Без оружия вступали они в единоборство с дикими зверями и могли перетянуть телегу, запряженную несколькими быками. Оба они могли поднять под крышу тяжелую балку, могли вынуть подгнивший столб и заменить новым. Оба они обладали мудростью древних людей. Когда они хотели доказать что-нибудь, речь их лилась рекой, и никто не мог переспорить их. Знаний их хватало на то, чтобы отвергать все советы, их образованность помогала им оправдывать свои ошибки. Они были заносчивы и самодовольны сверх меры, на людей они смотрели свысока. Среди их подданных не было ни одного человека, к которому они относились бы с уважением, потому что всех людей они считали ниже себя 1. Чжоу в своем восхвалении дошел до того, что провозгласил себя небесным правителем 2. Чжоу наслаждался всеми благами жизни. Безжалостный, он нещадно заставлял людей работать на себя; десятки тысяч рабов трудились на него. Семь лет они строили в его столице Чаогэ башню Лутай — Оленью башню, длиной три ли и высотой тысячу ли. Этажей, галерей и балконов в ней было без счета. С высоты башни казалось, будто тучи и облака лежат внизу 3. Отделанные нефритом дворцы Цингун и Цюнши, построенные по приказу Чжоу, были еще больших размеров 4.
В этих дворцах Чжоу поселил красивых женщин, которых насильно забирали из простых семей. Отовсюду привозили туда скакунов и породистых собак. Затем Чжоу разбил сады, воздвиг огромные павильоны и беседки со множеством дорогих птиц и редких диких зверей. Чжоу вместе с порочной, бесстыжей и льстивой знатью предавался в этих дворцах и парках необузданному разврату. Он приказывал наполнить пруд вином, развесить на деревьях куски мяса и раздеться догола всем мужчинам и женщинам. Они с хохотом гонялись друг за другом между деревьями. По его приказу музыкант Ши-цзюань сочинил несколько новых непристойных песен, которые сопровождались разнузданными танцами. Вся эта компания с утра до ночи пила и ела, ни о чем не заботясь. Прогнившая до мозга костей знать проводила все свое время только в развлечениях 5.
Чжоу боялся, что люди будут осуждать его, поэтому он специально ввел жестокое наказание паогэ, которому подвергались все, кто осмеливался роптать или перечить ему. Наказание состояло в том, что бронзовый столб мазали маслом и клали на раскаленные угли, после чего велели «преступнику» босыми ногами шагать по нему. Столб был горячий и скользкий, и человек, не пройдя и нескольких шагов, падал и сгорал на раскаленных углях, а Чжоу, его фавориты и любимая наложница смотрели эту жестокую казнь и смеялись, это забавляло их 6.
Обычно, не понимая смысла древнего выражения, записывали название этого наказания как паоло — «медленное сожжение», полагая, что оно заключается в том, что человека привязывают к раскаленному бронзовому столбу.
229

Чжоу был необыкновенно жестоким человеком. Настроение у него часто менялось, он был то грустным, то веселым. Порой без всякой причины он мог убить человека.
Рассказывают, что однажды повар приготовил для него медвежьи лапы, но они оказались недожаренными. Чжоу разгневался и убил его 7. Еще рассказывают, что как-то утром Чжоу стоял на башне Лутай и от нечего делать смотрел по сторонам. Вдруг он увидел на берегу Цишуй, протекавшей в окрестностях Чаогэ, босого старика, который собирался перейти реку вброд, но в нерешительности ходил взад и вперед, как будто он был в затруднении. Чжоу попросил придворных объяснить ему причину странного поведения старика, и один из них объяснил ему:
— У стариков мало костного мозга, поэтому по утрам они боятся холода. Потому-то этот старик никак не может решиться войти в холодную воду.
Чжоу внезапно проявил любопытство и немедленно приказал своим телохранителям, жестоким, как волки и тигры, схватить старика. Как только старика привели, Чжоу на глазах у всех разрубил топором его ногу, из которой полилась ручьем кровь. Он хотел проверить, действительно ли у стариков мало костного мозга 8.
Родственник Чжоу — наследник иньского князя Бигань — был прямым и честным человеком. Видя, что Чжоу погряз в разврате и забыл о справедливости, он часто по-хорошему увещевал его. Своими советами он довел Чжоу до того, что тот в порыве гнева закричал:
— Я слышал, что в сердце мудреца семь отверстий. Посмотрим, так ли это! — И тотчас приказал слугам увести Биганя и вытащить его сердце 9.
У князя Цзю-хоу была красивая и добродетельная дочь. Чжоу потребовал, чтобы она стала его наложницей. Но девушка не захотела стать его игрушкой, и Чжоу в порыве гнева приказал убить ее. Затем он велел убить и ее отца, приказав разрубить его на куски и приготовить мясной соус. Когда Чжоу собирался казнить отца и дочь, сподвижник Цзю-хоу — Ао-хоу, который был таким же честным и храбрым, как Бигань, явился к Чжоу и выступил в защиту справедливости. Он потребовал, чтобы Чжоу помиловал невинных. Гнев тирана был подобен грому, он убил Ао-хоу, осмелившегося ему противоречить. После этого он приказал отделить его мясо от костей, разрубить, на куски и высушить.
Когда Си-бо Чан (Си-бо — Повелитель Запада, тогдашний титул, Чан — имя князя. — Примеч. ред.), т. е. будущий чжоуский князь Вэнь-ван, услыхал об убийстве Цзю-хоу и Ао-хоу, он понял, что бесполезно идти увещевать Чжоу, и только тайно вздыхал. Но о настроениях Вэнь-вана узнал сановник Чун-хоу Ху, который и сказал князю Чжоу:
— Вы должны остерегаться Си-бо. Он притворяется хорошим человеком, чтобы подкупить сердца людей, поэтому князья и склоняются на его сторону. Когда до него дошли слухи, что вы убили
230

Цзю-хоу и Ао-хоу, он начал стенать и охать. Боюсь, как бы это не принесло вам вреда.
Как только Чжоу услышал эти слова, он приказал немедленно схватить Си-бо и заточить его в тюрьму Юли 10. Это была самая большая тюрьма при иньской династии (на севере уезда Танъинь нынешней провинции Хэнань). Тюрьма была вырыта глубокоглубоко в земле, с окнами на крыше. Даже если бы выросли крылья, то вылететь из нее было невозможно п.
Когда Вэнь-вана заточили в тюрьму Юли, его сановники Тайдянь, Хунъяо, Сань Ишэн, Наньгун Гуа, которых называли «четыре преданных друга Вэнь-вана» 12, немедленно поехали в Юли повидать своего приятеля. Преодолев много трудностей, они наконец попали в эту мрачную тюрьму и повидались с Вэнь-ваном. Но так как при свидании присутствовали тюремщики, следившие, как тигры, и ни на минуту не сводившие с них глаз, они не смогли поговорить о деле, ради которого прибыли. Мудрый Вэнь-ван, увидев, что время свидания уже подходит к концу, а они так ни о чем и не договорились, сделал несколько условных знаков своим друзьям. Сначала он подмигнул им правым глазом, что означало: «Чжоу большой любитель женщин, надо найти красавицу и подарить ему». Потом он взял лук и постучал им по животу, что означало: «Чжоу мечтает о сокровищах, разыщите-ка несколько драгоценностей и поднесите ему». В заключение Вэнь-ван быстро потопал по полу ногами, что значило: «Торопитесь! Если будете медлить, боюсь, что трудно будет сохранить мне жизнь». Друзья Вэнь-вана. поняли тайные знаки, успокоенные вернулись домой и принялись за дело 13.
В это время старший сын Вэнь-вана Во Икао — заложник при иньском дворе — служил у Чжоу колесничим. В те далекие времена вассальные князья, чтобы доказать свою верность Сыну неба, посылали ему заложников. Императоры боялись измены подданных, поэтому постоянно держали при себе детей вассальных князей. Вот поэтому Бо Икао и был заложником у Чжоу.
Тиран Чжоу, едва начав сомневаться в верности Вэнь-вана, приказал посадить его в тюрьму. Более того, он приказал бросить в огромный котел и заживо сварить его сына Бо Икао, веселого, честного и преданного юношу. Потом Чжоу велел поднести эту похлебку Вэнь-вану и со злорадством сказал своим приближенным:
— Святой человек не станет есть суп, сваренный из мяса его сына.
Однако посланные вернулись и сообщили, что Вэнь-ван без колебания съел его. Чжоу ликовал:
— Кто говорил, что Си-бо мудрец? Съел похлебку из мяса собственного сына и ничего не почувствовал. Ха, ха! Вонючий пес — вот он кто!
С тех пор Чжоу ослабил надзор за Вэнь-ваном, считая его просто старым, безвредным дураком 14.
После того как Хунъяо, Сань Ишэн и другие друзья Вэнь-вана
231

вернулись на родину, они быстро собрали много денег и отправились на поиски красавицы и разных редкостей. Красавицу они разыскали в стране Юсиньго. Еще в древности Чэн-тан во время путешествия на восток тоже добыл себе красавицу в Юсини и там же нашел мудрого сановника И Иня. Затем Чэн-тан добился того, что народ в княжестве Инь стал процветать, и он основал новую династию. На этот раз красавицу подарили распутному Чжоу; ниже мы увидим, чем все это кончилось. Друзья Вэнь-вана нашли еще цюаньжунского скакуна. Это был необыкновенный конь пятицветной масти; его глаза сверкали, как золото, а грива переливалась, как яркий петушиный хвост. Вот отсюда-то и пошло название «петушиная колесница» 15. Говорили, что тот, кто сможет объездить его и останется цел, проживет тысячу лет. В стране Линыпиго они поймали необыкновенно редкого зверя цзоуюй, или цзоуу. Он был с тигра и похож на него, только хвост его был в три раза длиннее тела. Шерсть у него была пяти ярких цветов. На этом диковинном звере можно было за один день проскакать тысячу ли 16. Друзья Вэнь-вана привезли множество необыкновенных зверей из разных мест, черную яшму, огромные раковины, шкуры и все это поднесли Чжоу 17.
У Чжоу был любимец — сановник по имени Фэй Чжун. Когда все дары были доставлены в столицу, заговорщики сначала подкупили Фэй Чжуна, чтобы он подготовил Чжоу к принятию даров, и только после этого отправились с подарками ко двору. Чжоу был очень жаден, но больше всего он любил женщин. Сидя посреди большого зала, он с радостью смотрел на дары, разложенные перед ним, и на красавицу и никак не мог оторвать от нее взора. Она действительно была красоты бесподобной. Чжоу не мог сдержать своей радости и сиял от счастья.
— Она одна стоит того, чтоб за нее отпустить Си-бо. Зачем же еще так много подарков? Ха-ха-ха,— засмеялся он.
Вэнь-ван был освобожден из подземной тюрьмы, и ему разрешили вернуться на родину 18. Это было все равно что водяному дракону разрешить вернуться в море, а тигру в дикие горы. Судьба иньского тирана Чжоу была решена.
2
Чжоуский Вэнь-ван был потомком Хоу-цзи, того самого, что был брошен на льду и который был рожден Цзян Юань после того, как она, гуляя однажды по полю, наступила на след великана.
По преданию, Вэнь-ван был высоким, темнокожим, с близорукими глазами разного цвета 19.
Вернувшись домой, он думал только о мучительной смерти сына и о зверствах и несправедливостях Чжоу. Вэнь-ван очень страдал от того, что все в Поднебесной должны терпеть жестокость тирана, и не мог спокойно ни есть, ни спать.
Прежде всего Вэнь-ван решил навести порядок в своем уделе и тайно объединиться с остальными князьями, чтобы, дождавшись
232

удобного момента, собрать большое войско и призвать к ответу Чжоу за все его преступления. Он хотел избавить народ от зла и отомстить за сына.
Хотя среди сановников Вэнь-вана и были такие мудрецы, как Хунъяо, Тайдянь, Наньгун Гуа, Сань Ишэн, ему не хватало человека, который стал бы ближайшим помощником во всех государственных и военных делах. Вэнь-ван все время думал о том, что необходимо найти мудреца; даже во сне несколько раз видел, как какой-то человек манит его рукой и улыбается ему. Однажды Вэнь-вану явился во сне небесный правитель, одетый в черный халат. Правитель стоял у брода Линхуцзинь. А за его спиной Вэнь-ван увидел старика с седыми усами и бровями. Небесный правитель обратился к Вэнь-вану:
— Чан, дарю тебе хорошего учителя и помощника, его зовут Ван.
Вэнь-ван поспешно поклонился старику, старик поклонился в ответ. И в этот же момент он проснулся . Странный сон! Как будто он давно уже слышал, что есть какой-то великий мудрец, но кто он и где его искать — не знал. Поэтому, отправляясь со своей свитой на охоту, каждый раз втайне надеялся встретить этого мудреца. Однажды перед охотой Вэнь-ван приказал своему летописцу Бяню совершить гадание, и Вянь нараспев произнес:
Если пойдешь охотиться к реке Вэйшуй,
Получишь большую добычу.
Это будет не дракон,
И не тигр, и не медведь.
Ты получишь мудреца,
Небо подарит тебе помощника.
Вэнь-ван очень обрадовался и, следуя указаниям летописца Бяня, с большой свитой, на лошадях, с соколами и сворами собак отправился на охоту к реке Вэйшуй в Паньси. В дремучем лесу у зеленого омута он увидел старика с серебристыми усами и бородой, одетого в синее. Старик сидел на охапке белого тростника, на голове у него была плетеная бамбуковая остроконечная шляпа. Он спокойно удил рыбу 21. Ни ржанье лошадей, ни скрип повозки, ни крики людей его нисколько, казалось, не испугали, как будто он находился в другом мире. Близорукий Вэнь-ван прищурился, стараясь разглядеть старика, и — кто бы мог подумать! — он увидел того же старика, который явился ему во сне. Вэнь-ван поспешно выпрыгнул из колесницы, почтительно приблизился к старцу и заговорил с ним.
Старик ничуть не смутился и не удивился, отвечал ему непринужденно, как будто ничего особенного не происходило. Вэньван разговаривал со стариком недолго, даже тень от тутового
дерева не сдвинулась с места, но окончательно убедился, что это
22 u
и есть тот мудрец , превосходивший всех своими талантами и глубокой ученостью, которого он так долго искал. Вэнь-ван сердечно обратился к нему:
233

— Учитель, мой покойный отец часто мне говорил: «Будет время, и к нам придет святой мудрец, и тогда народ Чжоу добьется процветания». Может быть, вы и есть тот человек? Мы давно уже мечтаем вас увидеть.
Вэнь-ван пригласил старика сесть в специально для него приготовленную колесницу, сам занял место кучера, и они вместе вернулись в столицу Цишань. По приезде Вэнь-ван просил старика стать его учителем и пожаловал ему титул «тайгун ван» — «долгожданный министр» (ван в его имени означает «смотреть вдаль [в ожидании] ») 23. Настоящая фамилия старика была Цзян, поэтому его часто называли Цзян-тайгун. Его предки помогли Юю справиться с потопом, за что получили удел в местности Люй. Поэтому его называли еще Люй-шан или Люй-ван. Но вообще-то Цзянтайгун был безродный бедняк и неудачник. Будучи талантливым, он мечтал, чтобы кто-нибудь использовал его знания и способности, но большая часть его жизни прошла в бедности и неудачах. Рассказывают, что Цзян-тайгун резал коров в Чаогэ, потом торговал съестным в Мэнцзине 24. Возможно, и в других местах он занимался такими же мало достойными его делами. Когда пришла старость, он удалился на берег реки Вэйшуй, построил хижину и стал жить рыбной ловлей. Он проводил дни, думая только о том, где достать кусок хлеба, но в глубине души у него все еще жила надежда встретить когда-нибудь мудрого князя, вроде Вэнь-вана, который вытащит его из нищеты и даст ему возможность проявить свои таланты и выполнить свое высокое назначение .
Однако шли годы, а он продолжал ловить рыбу в реке Вэйшуй. Время проходило зря, его усы и борода из седоватых стали совсем белыми. На камне, на том месте, где он опускался на колени при ловле рыбы, образовались две глубокие впадины, а князя все не было 2 . В конце концов старик утратил даже призрачную надежду, которая еще жила в нем, и приготовился смириться с жизнью. И как раз в это время, когда его тело высохло, а огонь в сердце погас, в этом глухом углу, среди лесов и гор, он услышал вдруг лай собак, ржанье лошадей и людские голоса. Он почувствовал, что это, может быть, то, чего он ждал всю жизнь. Искра, которая вот-вот должна была погаснуть, в одно мгновение вспыхнула в его сердце и разгорелась в огромное пламя. Когда он увидел, что смуглый высокий князь, сопровождаемый свитой в богатых одеждах, приближается к нему, его сердце бешено забилось. Но Цзянтайгун считал, что не следует обнаруживать своего волнения, поэтому он собрал всю силу воли и выдержку, которую он воспитывал в себе в течение десятков лет, и, подавив волнение, заставил себя держаться так, как будто ничего особенного не произошло. Близорукий Вэнь-ван был без памяти рад, что мудрец наконецто нашелся, и не заметил, как много напряженной сдержанности было во внешне спокойном поведении старика. Эта драматическая встреча завершилась взаимным соглашением. Вэнь-ван побеседовал с Люй-шаном и убедился в его образованности и умении управлять государством. Это действительно был тот мудрец, кото¬
234

рого он искал. По пути во дворец Вэнь-ван, который сидел впереди и правил лошадьми, что по обычаям того времени являлось самым большим проявлением почтительности и уважения, не мог видеть, что у взволнованного старика, сидевшего у него за спиной, горячие слезы текут и текут из глаз, увлажняя грудь, бороду и усы.
О встрече Цзян-тайгуна с Вэнь-ваном существует еще одна легенда, которая рассказывает, что тайгун был беден и не имел никаких средств к существованию. Поэтому жена выгнала его из дому, и он стал торговать мясом в Чаогэ. Мясо часто портилось, и никто не хотел покупать его. В конце концов Цзян-тайгун встретил Вэнь-вана, который оценил его и помог ему 27.
А еще рассказывают, что, когда Вэнь-ван был заточен в Юли, к нему прибыли Сань Ишэн и Хунъяо с друзьями, они советовались с Вэнь-ваном и, условившись обо всем, отправились в разные стороны на поиски красавицы и редких вещей, чтобы подкупить ими тирана Чжоу. После того как Вэнь-ван был выпущен на волю, он познакомился с Цзян-тайгуном и постепенно оценил его таланты 28.
Что касается истории о том, как мудрец ловил рыбу на берегу реки Вэйшуй, то существуют и другии версии. Одна из них рассказывает, что он три дня и три ночи подряд удил рыбу, но ничего не поймал и так рассердился, что начал срывать одежду и швырять ее на землю. Тогда какой-то крестьянин дал ему совет, как ловить. Леску нужно выбирать очень тонкую, а приманку насаживать такую, чтобы нравилась рыбе; во время ловли полагается сидеть спокойно и молча — рыбак должен быть очень терпеливым и осторожно забрасывать наживку, чтобы не спугнуть рыбу. Цзян-тайгун последовал совету крестьянина и скоро поймал карася, а потом карпа. Вспоров живот карпу, он обнаружил свиток, на котором было написано: «Люй-ван получит удел в княжестве Ци» 29.
Другая версия гласит, что старик ловил рыбу без наживки. Пятьдесят шесть лет подряд он ловил рыбу, но не поймал ни одной (как он был терпелив!), но в конце концов ему удалось поймать большого карпа, в брюхе которого лежала воинская печать30.
О том, что произошло после того, как Вэнь-ван встретил тайгуна, тоже существуют удивительные предания. Вскоре после прибытия во дворец Вэнь-ван приказал Цзяну отправиться в Гуаньтань в качестве мелкого чиновника. Прошел год, и он завел в Гуаньтане такие порядки и водворил такое спокойствие, что даже ветер в этой местности стал покорным и никогда не свистел в ветвях. Однажды Вэнь-вану во сне двилась красавица, которая с плачем преградила ему дорогу. На вопрос Вэнь-вана, о чем она плачет, она ответила:
— Я дочь духа горы Тайшань и жена владыки Восточного моря. Сейчас я направляюсь к свекрови, но чиновник из Гуаньтаня задерживает меня и не пускает дальше. Дело в том, что, стоит мне тронуться в путь, как налетает настоящий ураган и ливень, а это
235

может повредить репутации чиновника. Все станут думать, что он совершил какую-то ошибку и должен принять наказание от Небесного владыки. Не знаю, что и делать...
Вэнь-ван проснулся удивленный и, призвав к себе Цзян-тайгуна, спросил о значении этого сна. Тот не знал, что ответить, но в тот же день прибыл гонец с донесением о том, что сильный ветер и большой дождь движутся со стороны Гуаньтаня, которой управлял Цзян-тайгун. После этого Вэнь-ван повысил Цзян-тайгуна и назначил его командующим войском 31.
3
После того как Цзян-тайгун стал советником Вэнь-вана, Вэньван присоединил к своему уделу несколько небольших соседних княжеств и перенес свою столицу из Цися (в современной провинции Шэньси на севере уезда Цишань) в Фэн (в современной провинции Шэньси к востоку от уезда Эсянь). Влияние чжоусцев распространилось на восток еще на несколько сотен ли, и над Чаогэ, столицей тирана Чжоу, нависла угроза. Какой-то человек (в местности к северу от современного уезда Цисянь в провинции Хэнань) пытался предостеречь Чжоу, но поглупевший Чжоу вопреки всем ожиданиям ответил ему:
— Разве не по приказу неба я стал императором? Что может мне сделать Вэнь-ван?
И он по-прежнему предавался разврату и ни на что не обращал внимания 32. Вскоре после переноса столицы Вэнь-ван умер, и власть унаследовал его сын У-ван, по имени Фа. Цзян-тайгун остался наставником в государстве Чжоу 33.
У-ван, так же как и отец, был близоруким 34, с «двойными» зубами (может быть, это значило, что позади обычных зубов у него вырос еще второй ряд), что являлось, согласно преданию, признаком твердости характера35. Рассказывают, когда У-ван был еще наследником, он больше всего любил есть карасей, но его наставник не давал ему, говоря, что карась — пища недостойная, она никогда не кладется на жертвенный стол и ее нельзя подавать такому знатному лицу, как наследник 36. У-ван был упрям, и хотя не осмелился открыто перечить учителю, но тайно приказал приносить ему эту рыбу.
Вскоре после того как У-ван стал князем, он собрал войско и пошел в поход против тирана Чжоу Синя. Цзян-тайгун одобрил его решение. Перед самым выступлением войск У-ван приказал главному придворному летописцу совершить гадание. Было получено следующее предсказание: «Свершится большое зло». И военачальники, и чиновники заколебались. Вдруг отважный Цзян-тайгун вышел из толпы, смахнул рукавом с жертвенного стола черепаший панцирь и гадательную траву тысячелистник и в гневе стал топтать их ногами.
— Мертвые кости, высохшая трава! Разве могут сказать они, что предвещает добро, а что — зло? В поход! В поход! Что может
236

помешать успеху нашего правого дела?! 37 — громовым голосом прокричал он.
Увидев такую решимость своего главного советника, У-ван обрадовался и отдал трем армиям приказ немедленно выступать. Когда сановники и военачальники увидели, что ни князь, ни его наставник ничего не боятся, воодушевленные, они немедленно вернулись в лагерь и приступили к приготовлениям. К тому времени Вэнь-ван был уже мертв, но еще не был похоронен. И вот У-ван отдал приказ сделать чучело и, нарядив его в одежды отца, усадить в боевую колесницу. От имени Вэнь-вана он созвал князей, чтобы пойти войной на Чжоу Синя 38. Все князья в Поднебесной поддержали предложение У-вана, и только Бо-и и Шу-ци — сыновья правителя маленького царства Гучжу — были несогласны.
Родные братья, они столько раз уступали друг другу отцовский престол, что им обоим пришлось в конце концов бежать в соседнее княжество. Там они услышали, что Вэнь-ван заботится о всех стариках, и решили найти у него убежище. Но не успели они прибыть в царство Чжоу, как узнали, что Вэнь-ван умер и У-ван, не дожидаясь похорон отца, во главе всех войск хочет идти войной против иньского тирана Чжоу.
Благородные мужи не одобряли выступления У-вана и в день, когда тот отправлялся в поход, преградили ему путь, схватив лошадей под уздцы, и стали его публично увещевать. Они обвиняли У-вана в том, что он негуманен и непочтителен к памяти отца. Телохранители У-вана, услышав эти дерзкие речи, бросились к безумцам, но Цзян-тайгун крикнул стражникам:
— Пусть они уйдут, это хорошие люди!
У-ван отдал приказ, чтобы братьев придержали, пока он и армия пройдут мимо 39. Так начался поход. Войско У-вана направилось на восток. Почти не встречая сопротивления, оно быстро достигло Лои (в современной провинции Хэнань, на западной окраине города Лояна). Когда армия уже была готова начать переправу через Мэнцзинь, внезапно погода испортилась. Солнце скрылось, стало холодно, пошел снег с дождем. Продвигаться было нельзя, пришлось разбить лагерь под Лои. Сильный снег шел непрерывно десять дней. Все кругом стало белым, как серебро. Снегу навалило высотою более чжана.
Однажды утром неизвестно откуда прибыло пять колесниц. В каждой сидел сановник в полном облачении. Вслед за колесницами ехали на крупных конях два всадника. Колесницы остановились у ворот лагеря. Сановники выразили желание повидаться с У-ваном.
«Это опять прибыли послы князьков. Видно, они хотят присоединиться к нам и участвовать в войне»,— подумал У-ван и решил, что не стоит торопиться принимать их. Но как только тайгун выглянул за ворота, он воскликнул:
— Надо их принять! Посмотрите, кругом снег такой глубокий, они прибыли на лошадях и в колесницах, а следов нигде не видно. Боюсь, что это не обычные люди.
237

У-ван посмотрел и убедился, что так оно и есть. Он изумился и решил немедленно принять гостей, но он не знал, кто эти духи и откуда они явились. Боясь допустить какую-нибудь оплошность в обращении с ними, он находился в нерешительности. А тайгун придумал хитроумный план. Он тотчас выслал за ворота слугу и приказал ему поднести гостям по чашке горячего рисового отвара и обратиться к ним с такой речью:
— Наш князь занят важным делом и не может немедленно выйти к гостям. Но сейчас холодно, поэтому он посылает вам рисовый отвар, чтобы вы немного согрелись. А я не знаю, кому из вас я должен поднести первому.
Тогда всадники, сопровождавшие колесницы, начали представлять всех по очереди:
— Сначала следует подавать ему, это владыка Южного моря, йотом владыке Восточного моря, потом владыке Западного моря, потом владыке Северного моря. Потом духу Желтой реки Хэ-бо. А после них подавайте нам. Один из нас — дух ветра Фэн-бо, а другой — повелитель дождя Юй-ши.
После того как посланный подал им всем по очереди горячий отвар, он вернулся в лагерь и доложил обо всем Цзян-тайгуну.
— Вот теперь вы можете их принять! Те, которые сидят в колесницах,— это духи четырех морей и владыка реки Хуанхэ. А всадники — это духи дождя и ветра. Духа Южного моря зовут Чжужун, духа Восточного моря — Гоуман, духа Северного моря — Юаньмин, а духа Западного моря — Жушоу, духа реки Хуанхэ зовут Фэньи, имя повелителя дождей Юн, духа ветров зовут И. Пусть теперь телохранители называют их имена и приглашают по очереди,— сказал Цзян-тайгун.
У-ван расположился в походном шатре и начал прием. Телохранители по очереди приглашали гостей войти. Сначала назвали имя Чжужуна, потом Гоумана, затем остальных. Духи, услышав, что их называют по именам, удивились, переглянулись и пришли в восхищение:
— Как мудр этот князь! Он еще не видел наших лиц, а уже знает наши имена.
Духи почтительно поклонились У-вану, У-ван — духам. Кончив все церемонии, У-ван обратился к ним с вопросом:
— Великие духи! В такую плохую погоду вы прибыли сюда издалека. Что вы хотите сообщить мне?
Духи отвечали:
— Небу угодно возвысить Чжоу и уничтожить Инь. Мы прибыли, чтобы дать вам в помощь духа реки Хуанхэ и Повелителя дождя. Назначьте их на какие-нибудь должности, и они помогут вам во время войны 40.
У-ван и Цзян-тайгун были очень довольны. Они устроили их в лагере и использовали для выполнения самых различных поручений.
Когда наступила ясная погода, У-ван повел свои войска дальше. Ночью они начали переправу через брод Мэнцзинь. Вода в реке
238

была спокойна, на небе неподвижно стояли белые облака; светила луна, и было ясно, как днем. Войска восьмисот удельных князей сели в лодки, лодки быстро двигались, и воины, сидевшие в них, пели о том, как они перебьют всех врагов и добудут себе победу.
Когда лодки достигли середины реки, откуда-то появился рой крупных пчел, похожих на красных птиц. Пчелы опустились на лодку У-вана. У-ван очень обрадовался, ведь это была хорошая примета, и приказал нарисовать этих пчел на своем боевом знамени. Впоследствии, уже после того как победа была одержана, лодку, в которой сидел в тот вечер У-ван, стали называть в честь этого события «пчелиная лодка» 41.
Переправа окончилась, воинственный дух и воодушевление воинов возрастали. Вскоре армия подошла к Чаогэ, столице тирана Чжоу Синя, и в тридцати ли южнее столицы, в Муе, был разбит лагерь. На рассвете следующего дня У-ван в присутствии всех восьмисот удельных князей привел войска к присяге 42. Когда Чжоу Синь услышал, что армия У-вана уже близка, он сам возглавил свои войска и поехал навстречу врагу.
И вот воины обеих сторон и колесницы расставлены в боевом порядке. Мечи сверкают, и дух смерти уже витает над полем. Еще не начался бой, а уже тысячи хищных птиц, похожих на ястребов, начали кружить над армиями; из птичьих голодных глоток вырывались хриплые крики. Все предвещало жестокую битву, в которой
4Q
падут многие и много прольется крови .
Армия У-вана боролась за правое дело, за то, чтобы уничтожить тирана и обеспечить мир и покой народу. Воины его, готовые пожертвовать жизнью, не ведали страха. Отряды сычуаньцев из Ба и Шу были настроены особенно воинственно. Готовясь к бою, они трубили в горны, пели, исполняли военные танцы. Все ликовали. Они шли на врага без малейшего страха, словно шли не в бой, а на пир 44. Настроение воинов Чжоу Синя было совсем иным, в основном это были рабы. Чжоу не хватало воинов, и он заставлял рабов защищать его от врага. Воины Чжоу Синя видели, что наступили последние дни тирана,— откуда же могло появиться у них желание отдать за него свою жизнь?
У-ван, держа позолоченный топор в левой руке и бунчук с белым буйволиным хвостом в правой, отдавал приказания, а его воины, подобно неисчислимому табуну коней, ринулись вперед. Армия тирана распалась, как обваливается земля и разбивается черепица 45. Чжоу Синь изо всех сил бил в барабан, но не мог остановить бегущих рабов, которые к тому же начали поворачивать копья против него самого. Они понимали, что, когда Чжоу Синь — их мучитель — будет убит, они станут свободными 46.
В этой битве У-вану не пришлось даже прибегнуть к помощи духов — бога ветров и бога дождей. Было ясно, что победа уже на его стороне.
Когда тиран Чжоу Синь убедился в своем бессилии, он поспешно бежал в столицу, поднялся на Оленью башню, надел платье,
239

украшенное драгоценными камнями (оно было приготовлено заранее), зажег огонь и в нем погиб.
Среди драгоценностей, нашитых на его одежду, было пять нефритов «небесная мудрость». Они не только не сгорели в огне, но и сохранили труп Чжоу Синя. Когда его нашли, он был мертв, но на теле его не было ожогов 47.
Это самое распространенное предание о смерти Чжоу Синя. Другие рассказывают, что он и обе его любимые наложницы повесились в кипарисовом лесу, около Оленьей башни 48, а некоторые говорят, что после разгрома и падения столицы тиран все еще думал о сопротивлении, но даже близкие не поддержали его. Он один уничтожил несколько рядов противника, но в конце концов, обессиленный, погиб49.
Как бы там ни было, но каждое из этих преданий говорит о тяжелой и трагической смерти жестокого правителя Инь. Когда нашли труп Чжоу Синя, У-ван приказал отрубить ему голову и, насадив ее на древко знамени, выставить напоказ 50.
В этом месте у читателя может появиться сомнение, а нет ли в этой истории еще одного действующего лица, не сыгравшего еще своей роли? Да, на сцене еще не появлялась Дацзи, любимая наложница Чжоу Синя, о которой упоминалось выше.
Автор намеренно расположил материал в такой последовательности, чтобы не рассеивать внимание читателя, к тому же она не самое главное действующее лицо. Сейчас расскажем коротко и о ней.
Согласно преданию, она происходила из княжеского рода Юсу. Так как Юсу выступил против тирании Чжоу Синя, князь Чжоу пошел на него войной, во время которой девушка была взята в плен и стала рабыней 51. Ее ум и красота обратили на себя внимание Чжоу, который, чтобы снискать ее любовь и расположение, старался доставить ей все удовольствия и блага жизни, и поэтому еще нещаднее тиранил народ. Естественно, что она в глазах людей стала причиной всех бедствий. Но это не совсем справедливо. Ее роль в трагедии, приведшей к гибели династию Инь, была небольшой. Даже если бы никакой Дацзи не было вовсе, это не могло бы существенно изменить судьбу Чжоу Синя. Поэтому мы не упоминали о ней. Кончила она так же, как Чжоу Синь. У-ван приказал отрубить ей голову и насадить ее на древко маленького белого знамени52. Но когда ей отрубали голову, она была уже мертва.
По другой версии она с еще одной наложницей (вероятно, это была красавица из Юсини, которую Вэнь-ван подарил тирану) повесилась в саду 53. Однако хватит о ней. Она была рабыней и фавориткой и, сойдя таким образом со сцены, искупила свою вину.
Последним эпизодом этой трагедии была смерть стариков Бо-и и Шу-ци. После того как чжоуский У-ван уничтожил Инь и стал властителем Поднебесной, оба старика отказались есть хлеб У-вана и бежали в горы Шоуяншань. Там они жили в уединении, питаясь папоротником и слагая песни; в них они выражали свои чувства 54.
240

Однаждыу собирая папоротник, они встретили женщину, которая подбежала к ним и спросила:
— Я слышала, что вы мудрецы и что во имя своих принципов вы отказались есть хлеб дома Чжоу. Это хорошо! Но ведь эти дикие овощи тоже принадлежат Чжоу, почему же вы едите их?
Старики были уязвлены и смущены и не смогли ответить, но в конце концов решили, что не стоит придавать большого значения словам невежественной женщины, и, успокоившись, по-прежнему продолжали собирать папоротник, чтобы утолить голод 55. Так они жили, и неизвестно, сколько прошло времени, когда в горы пришел человек по имени Ван Моцзы. Вместо невежественной и глупой женщины перед стариками предстал образованный сановник, который задал им тот же самый вопрос, что и женщина:
— Разве вы оба не едите пищу дома Чжоу и разве вы не живете в горах, принадлежащих Чжоу? А если это так, то что скажут люди?
У стариков не было иного выхода, как отказаться и от папоротника и приготовиться к голодной смерти. Но обстоятельства часто оборачиваются совсем неожиданно. Старики голодали уже семь дней, когда небесный правитель, увидев их твердость и решимость, был растроган и послал белого оленя, чтобы он кормил их своим молоком. Еле живые, они начали пить молоко, и постепенно к ним вернулись и жизненные силы, и бодрость духа. Так прошло еще много дней. Однажды, в тот момент, когда они, стоя на коленях, с аппетитом тянули молоко, им вдруг обоим пришла в голову одна и та же мысль: «Какой же жирный этот олень! Хорошо бы отведать его мяса». Но так как олень был волшебный, он сразу понял их мысли и, боясь погибнуть от рук злодеев-мудрецов, перестал приходить кормить их. Есть пищу дома Чжоу старики не могли, а ничего другого у них не было, так они и умерли голодной смертью 56.
4
Чжоуский У-ван победил Чжоу Синя и стал править всей Поднебесной. Его власть перешла по наследству к его сыновьям и внукам, и к тому времени, когда она была в руках его правнука Чжао-вана, могущество и слава династии начали клониться к упадку. В то время на юге существовала страна Юэшан, зависевшая от Поднебесной. Рассказывают, что там было приготовлено несколько белых фазанов для отправки Чжао-вану в качестве дани, но так как дорога была опасная и дальняя, фазаны не могли быть доставлены вовремя. И тогда Чжао-ван, очень любивший путешествовать, решил сам вместе со свитой отправиться на юг, чтобы получить фазанов. В тех краях, через которые проезжал правитель, народ терпел большие неудобства и притеснения из-за знатных гостей, и всем это очень надоело. Больше всего пострадали чусцы, и вот онито придумали план, как отомстить дорогим гостям. Когда через некоторое время Чжао-ван и его свита, веселые, возвращались домой с фазанами и зайцами и подъехали к реке Ханьшуй, погода внезапно изменилась, стало темнеть. Похоже было, что вот-вот пой¬
241

дет дождь или что-то произойдет. Фазаны и зайцы начали кричать и беспокойно метаться в своих клетках. Чусцы уже заранее приготовили для знатных гостей красивые лодки и, причалив к берегу, ждали. Путешественники, боясь, что дождь намочит их одежды, толкаясь, поспешно расселись по лодкам и укрылись под их навесами.
По-прежнему было пасмурно, но дождь не начинался. Лодки отчалили. Но как только они достигли стремнины на середине реки, раздался страшный треск, сопровождаемый криками ужаса: лодки Чжао-вана и его приближенных одна за другой развалились на части. Люди, роскошные колесницы, кони, фазаны и зайцы — все очутилось в воде и было подхвачено волнами. В этом и состояла хитрость чусцев — они приготовили для Чжао-вана и его свиты клееные лодки, и едва они достигли середины реки, как клей растворился в воде.
Возница Чжао-вана Синь Юйми был длиннорукий и обладал необычайной силой, он плыл, рискуя жизнью, пока не отыскал своего захлебнувшегося, полумертвого хозяина. Одной рукой поддерживая Чжао-вана, другой рассекая волны, Синь Юйми переплыл Ханьшуй. Выбравшись на берег, он увидел, что, увы, глаза Чжао-вана закатились, и он уже окоченел. За верность своему господину Синь Юйми впоследствии получил награду от удельных князей. Чжао-вана унесли, но так как он погиб, попав в ловушку, то говорить об этом считали неприличным. Поэтому не рассылали даже извещений о его смерти, а сколотили гроб и тайно похоронили его 57.
После смерти Чжао-вана престол перешел к его сыну Маню. Это и был хорошо известный в истории My-ван, любивший путешествия и развлечения еще больше, чем его отец.
Однажды к нему с крайнего запада прибыл чародей по имени Хуажэнь, т. е. Человек, искусный в превращениях. Он был очень искусен: мог прыгать в огонь, не опалив ни одного волоска, мог висеть в воздухе над землей и не падать, мог перенести город с востока на запад, мог свободно проходить сквозь стены. My-ван отнесся к нему как к духу, сошедшему с неба, и принял его с величайшим уважением. Однако этот удивительный человек не проявлял ни малейшей благодарности по отношению к Му-вану, который дал ему роскошные покои, изысканную еду, музыку, красавиц. Он считал, что все это слишком низменно для него.
Однажды Хуажэнь, пригласил Му-вана к себе. Держась за рукав Хуажэня, My-ван вместе с ним взвился вверх прямо к облаку, которое стояло как раз посреди неба. Они поднялись на это облако, и Хуажэнь ввел Му-вана в свой дворец, сверкавший золотом, яшмой и жемчугами. My-ван смотрел, слушал, пробовал — все было необыкновенным, не тем, к чему привыкли люди. Когда он посмотрел вниз на свой дворец, то тот показался ему кучей истлевших бревен и глины.
Потом Хуажэнь пригласил Му-вана посмотреть другие места, но My-ван не увидел ничего, кроме переливающихся красок и раз-
242

ноцветных бликов: слух его услаждала мелодичная музыка, в глазах у него поплыли разноцветные круги, а душа была в смятении. My-ван не посмел долго оставаться во дворце Хуажэня и попросил его проводить обратно. Хуажэнь толкнул Му-вана и тот упал вниз, на землю, и в тот же миг проснулся, открыл глаза и огляделся.
Оказалось, что он спокойно сидит в дворцовом зале, вокруг него лишь свита — те самые люди, которых он только что видел; даже вино, налитое в чаши, еще не отстоялось и еда на столе не успела
243

остыть. My-ван обратился к своим приближенным с вопросом, не отлучался ли он только что куда-нибудь. Ему ответили, что он никуда не уходил, а лишь был в забытьи. Хуажэнь, сидевший рядом с Му-ваном, заметил:
— Это наши души странствовали, тела же наши не двигались с места.
Этот случай заставил Му-вана еще больше полюбить странствия. Он надеялся, что, быть может, в других местах будет еще интереснее. My-ван совсем забросил государственные дела и перестал заботиться о народе. Однажды он приказал запрячь в свою колесницу восемь скакунов и отправился в путешествие по всей Поднебесной 58. История этих скакунов необычна. Знаменитый кучер Цзао-фу добыл их в горах Куафушань, сам объездил и подарил Му-вану. Эти дикие кони происходили от тех боевых коней, которых У-ван отпустил в горы Куафушань после разгрома Чжоу Синя, поэтому они при всей дикости нрава сохранили воинственный дух своих предков 59. Цзао-фу не только был искусен в управлении лошадьми, но знал и как кормить их. Все восемь скакунов Му-вана были вскормлены им. Имена этих скакунов были Хуалю — Рыжий черногривый, Луэр — Зеленое ухо, Чицзи — Рыжий быстроногий, Байси — Белая жертва, Цюйхуан — Огромный буланый, Юйлунь — Превосходящий колесо, Даоли — Быстроногий вороной, Шаньцзы — Сын гор 60.
В некоторых книгах им дают другие, но столь же прекрасные имена. Рассказывают, что некоторые из них на скаку не касались ногами земли, другие мчались быстрее, чем птица, и за одну ночь могли проскакать десять тысяч ли. У некоторых на спине росли крылья, и они могли летать. Приписывали им и иные сверхъестественные качества 61. My-ван приказал поместить скакунов на острове Восточного моря в окрестностях Лунчуани — Протоки дракона. Там росла «драконова трава». Даже обыкновенная лошадь, поев этой травы, могла за один день проскакать тысячу ли. Можно вообразить, сколько же мог проскакать волшебный скакун. Про эту волшебную траву в древности говорили: «Один пучок драконовой травы превращает лошадь в волшебного скакуна» 62.
Искусству править лошадьми Цзао-фу научился у своего учителя Тайдоу. Тайдоу устанавливал на земле несколько шестов (расстояние между ними было такое маленькое, что можно было только просунуть ногу), и Цзао-фу должен был пробегать между ними так, чтобы не только не свалить ни одного шеста, но даже ни одного из них не задеть. Цзао-фу учился три дня и настолько стал искусен в этом, что учитель похвалил его:
— Ты очень понятливый, тебя легко учить.
И он рассказал ему обо всех приемах управления колесницей. Получив наставления Тайдоу, Цзао-фу тщательно обдумал их, начал прилежно упражняться и в конце концов стал самым лучшим колесничим 63.
Итак, когда My-ван собрался объехать Поднебесную, он приказал Цзао-фу запрячь для него в колесницу эту восьмерку скакунов
244

и, выбрав счастливый день, отправился в путь в сопровождении многочисленной свиты. Путь его шел с севера и поворачивал на запад. В горах Янъюйшань он встретил речного духа Хэ-бо, на горе Куньлунь осмотрел дворец Хуан-ди. Люди из племени чиу — красных воронов подарили ему красавицу, в Хэйшуй — Черной воде он раздал земли людям Страны долгоруких в награду за то, что они хорошо его встретили.
В конце концов он очутился на крайнем западе, в горах Яньцзышань, в месте, куда заходит солнце. Там он встретился с долгожданной Си-ванму 64. My-ван поднес Си-ванму белую нефритовую пластинку гуй, черную регалию би и несколько кусков цветного шелка. Богиня почтительно приняла подарки, поклонилась и поблагодарила его. На второй день My-ван устроил пир у Яочи — Яшмового пруда 65 в честь Си-ванму. Звероподобная богиня Сиванму, внешность которой ранее описывали так: «всклокоченные волосы со шпилькой, хвост барса, зубы тигра...», к этому времени совсем изменилась. Еще бы, ведь, с тех пор как И ходил к ней за снадобьем бессмертия, прошло уже более тысячи лет. За это время богиня успела приобрести вполне приятную наружность и научиться хорошим манерам. Перед началом пира она прочитала изящные стихи в честь хозяина — Му-вана. My-ван был очень рад и ответил ей одой. Оба они испытывали удовольствие от общения друг с другом. После пира My-ван запряг колесницу и поднялся на вершину горы Яньцзышань. Там он велел установить каменную плиту и вырезать на ней крупными иероглифами: «Гора Си-ванму». Рядом с камнем он своими руками посадил ясень. При расставании Сиванму опять прочитала стихи, выражавшие горечь от предстоящей разлуки с гостем и надежду на новую встречу 66. Так они расстались...
Когда My-ван возвращался с горы Яньцзышань домой, один человек подарил ему искусного ремесленника по имени Янь-ши. My-ван подозвал его и спросил, что он умеет делать. Янь-ши ответил:
— Я могу сделать все, что вы захотите. Сейчас у меня уже готова одна вещь, не желаете ли взглянуть на нее?
— Ладно, принеси ее как-нибудь с собой, я посмотрю,— сказал Му-ван.
На следующий день Янь-ши и еще какой-то странно одетый человек явились к Му-вану. Му-ван спросил у Янь-ши:
— Кто это?
— Это человек, которого я сам смастерил,— ответил с поклоном Янь-ши,— он умеет петь и разыгрывать сцены.
Му-ван очень удивился. Как он ни присматривался к незнакомцу, он не смог увидеть в нем ничего такого, что отличало бы его от обыкновенного человека. Сказать, что это не настоящий человек, а кукла, было бы опрометчиво. Му-ван решил сначала понаблюдать, как он будет играть, а потом уже сделать вывод. И вот он приказал своей любимой наложнице Чэн-цзи и другим приближенным прийти послушать пение и посмотреть на игру удивительного человека.
245

Гость начал разыгрывать пьесу, пел, танцевал, качал головой и двигал худенькими ручками и ножками, подпевая в такт. Танцевал он очень выразительно, ни разу не сбившись с ритма, так что ни у кого не создалось впечатления, что это не живой человек. Чем больше My-ван смотрел, тем больше начинал сомневаться. «Может быть, это все-таки живой человек»,— думал он.
Пьеса уже близилась к концу, как вдруг все заметили, что актер слишком внимательно смотрит на наложниц Му-вана, ни на минуту не сводит с них глаз, подмигивает им и всячески старается выразить им свои чувства.
В этот момент My-ван перестал сомневаться. Он пришел в страшную ярость и приказал схватить Янь-ши, который осмелился так одурачить его, и отрубить ему голову. Янь-ши задрожал от страха, схватил актера, который все еще продолжал назойливо выставлять напоказ свои чувства, отвинтил ему голову, оторвал руки и ноги и вскрыл грудную клетку. Оказалось, что все было сделано из кожи, дерева, лака, раскрашено цветными красками и искусно склеено. Все внутренности — кишки, сердце, желудок, печень, легкие, почки, а также все ребра, мышцы, кости, кожа, волосы, зубы, конечности — все, что на первый взгляд было как у настоящего человека, в действительности же оказалось искусно сделанным ремесленником. И когда все эти отдельные детали были вновь собраны вместе, получился человек, тот самый актер, который только что заигрывал со зрителями.
My-ван был изумлен. Он приказал вынуть у игрушки сердце, и вот чудесный человек перестал петь, потом у него извлекли печень и он ослеп — хотя глаза его оставались широко открытыми, но он не мог уже ориентироваться и различать страны света. Когда же вытащили почки, ноги его перестали двигаться и он не мог сделать ни шагу. My-ван был чрезвычайно доволен и радостно воскликнул:
— Искусство человеческих рук дошло до того, что может состязаться с великой природой! Можно даже сказать, что ты «отобрал свой талант у неба».
После этого My-ван отдал распоряжение, чтобы изготовили колесницу, такую же красивую, как его собственная, и в ней он повез талантливого мастера к себе на родину 67. По пути домой он посетил и осмотрел много красивых мест. Он останавливался там, где хотел. Но однажды до него дошел слух, что на юге сюйский князь Янь-ван поднял восстание, очевидно, намереваясь напасть на Лои. Перепуганный My-ван поспешно передал управление колесницей искусному Цзао-фу и с небольшим отрядом отборной конницы помчался спасать династию. Не щадя коней, они делали более тысячи ли в день. Однако сюйский Янь-ван, выступивший так решительно, с такой же быстротой повернул обратно. Едва завидев крылатых коней Му-вана, сюйский Янь-ван перестал бить в барабаны, опустил знамена, укрылся в горах и больше уже не показывался. Волнение легко вспыхнуло и так же легко прекратилось. Когда беспорядки были улажены, My-ван, чтобы отметить
246

заслуги Цзао-фу, дал ему в удел город Чжаочэн. Так Цзао-фу стал родоначальником будущих князей удела Чжао 68.
Сюйский Янь-ван поднял мятеж. Но почему же он, начав как тигр, кончил как змея? Легенда объясняет и это.
Рассказывают, что во дворце правителя страны Сюй (древний город к северу от уездного города Сысянь в провинции Аньхой) забеременела одна женщина. К концу десятого месяца она родила комок мяса, по форме похожий на яйцо. Обитатели дворца решили, что это дурное предзнаменование, и выкинули его на берег. Недалеко от этого места жила старая вдова. У нее была собака по кличке Хуцан. В этот день собака, прибежав на берег реки, увидела яйцо, взяла его в рот и принесла домой. Дома она начала согревать его своим телом. Прошел день, второй, и вдруг — о чудо! — из яйца вылупился маленький мальчик. Родившись, он лежал на земле, как щенок, поэтому ему дали имя Янь — Лежащий лицом вниз. По другой версии, это имя ему дали потому, что он родился без костей 69. Необыкновенный ребенок остался жив, и в конце концов женщина из дворца, родившая яйцо, узнала о нем и взяла его к себе. Мальчик вырос, стал умным и добрым. Его сделали наследником престола, и он правил под именем Янь-вана. Правление его было гуманным, он жил в дружбе с соседними государствами, народ поддерживал его, а большинство удельных князей в Поднебесной восхваляло его. Государство, которым он управлял, день ото дня становилось сильнее.
Янь-ван ни в чем не походил на Му-вана, которого не интересовали государственные дела и который думал только об удовольствиях и развлечениях. У Янь-вана была только одна слабость — он любил необыкновенные вещи. То он приказывал нырнуть в глубины реки и достать ему удивительных рыб, то посылал людей далеко в горы ловить редких зверей, а потом держал их в своем дворце. Во всем этом он находил удовольствие и отдых в свободное от дел время 70. Но это пристрастие не мешало ему управлять государством. Когда My-ван уехал на запад и очень долго не возвращался, все дела империи были окончательно запутаны его глупыми и нерадивыми чиновниками, а страна сюйского Янь-вана крепла день ото дня. И вот сюйскому Янь-вану пришла в голову мысль воспользоваться благоприятным моментом и захватить престол Му-вана. Начав заниматься благоустройством своей страны, сюйский Янь-ван сначала действовал очень осторожно. Под предлогом того, что в стране нет удобных путей сообщения, он приказал прорыть канал между землями Чэнь и Цай (оба удела находятся на территории современных провинций Аньхой и Хэнань), чтобы в будущем воспользоваться им для похода на север. Но как только начали рыть канал, из земли выкопали красный лук и пучок красных стрел. Сюйский Янь-ван счел это небесным даром и счастливым предзнаменованием, и его решение стать Сыном неба вместо Му-вана еще более окрепло. Когда удельные князья из княжеств, расположенных вдоль реки Янцзы и Хуанхэ, услышали о том, что сюйский Янь-ван нашел волшебный лук и стрелы, они решили, что у него
247

уже достаточно оснований стать Сыном неба, и постепенно стали примыкать к нему. Вскоре тридцать шесть уделов были на его стороне, и сюйский Янь-ван решил поднять войска и направиться на север, чтобы напасть на Чжоу.
Хотя эта мысль давно не давала покоя сюйскому Янь-вану, у него не хватало духу осуществить ее, и, даже выступив в поход, он не осмеливался действовать открыто. Вот это и дало возможность Му-вану с огромной быстротой примчаться с запада и спасти свой престол.
Когда Янь-ван увидел, что My-ван силен и свиреп, он понял, что прольется много крови и что народ снова будет бедствовать. Гуманный от природы, сюйский Янь-ван не посмел подвергать свой народ тяжелым испытаниям из-за того, что он и My-ван соперничают друг с другом в борьбе за Поднебесную. Поэтому он посчитал за благо отступить, едва столкнувшись с войсками Му-вана. Отходя с боями, он дошел до Пэнчэна (у подножия Дуншань — Восточной горы в уезде Уюаньсянь). В конце концов он скрылся в глухих горах и больше не вступал в сражение с отрядами Му-вана. Так окончилось это храброе восстание, которое сюйский Янь-ван начал как тигр, а кончил как змея.
Однако рассказывают, что народ не отвернулся от него и вместе с ним в горы ушло несколько десятков тысяч человек. Гору, где поселился Янь-ван, стали называть сюйской горой — Сюйшань. Янь-ван поселился в пещере в неприступном месте и прожил там до самой смерти. После смерти князя в пещере установили его изображение. Оно обладало чудодейственной силой, и люди часто приходили сюда молиться. Память о Янь-ване осталась в веках .
Что же до Му-вана, то он не дождался исхода войны, потому что воины, отправившиеся вместе с ним на юг, вдруг начали перерождаться. Знатные превратились в обезьян и белых журавлей, простые — в песок, глину и насекомых 72. Это значило, по-видимому, что многие воины пали в этой победоносной войне и не вернулись домой. Превратился ли в кого-нибудь сам My-ван, об этом в легендах не говорится. Если основываться на исторических документах, то он жил еще очень долго, умер в кругу своей семьи и в число переродившихся не попал. Он не заслужил перерождения после смерти, но зато при жизни успел получить много удовольствий.
Во время поездки по стране в каждом уделе ему подносили драгоценности. Самыми известными из них были кинжал кунъу, режущий нефрит, подаренный западными варварами сиху, и вечно полный кубок, светящийся в ночи. Кинжал кунъу длиной один чи мог разрубать нефрит, как кусок глины.
Кубок из белого нефрита вмещал три шэна вина. Как только наступал вечер, он весь начинал лучиться. Во время ночного пира кубок ставили в зале, и, как только начинало светать, кубок наполнялся ароматной и сладкой росой 73. Тот, кто пил эту росу, мог продлить себе жизнь. My-ван часто пил эту росу, и поэтому, несмот¬
248

ря на то что много времени провел в утомительных поездках и вел беспорядочную жизнь, ему удалось дожить до глубокой старости вопреки всем предположениям.
5
После смерти Му-вана престол перешел к его потомкам и через несколько поколений попал в руки Ли-вана. К этому времени чжоуское государство пришло в еще больший упадок. Ли-ван, жадный и жестокий, в конце концов был изгнан своим народом и умер от старости где-то на чужбине. Его сын Сюань-ван, унаследовавший Поднебесную, согласно единодушному признанию всех историков, был достаточно разумен и несколько укрепил положение династии. Но процветание длилось недолго. Ошибки Сюань-вана вернули все в прежнее состояние. Сам Сюань-ван совершал неблаговидные поступки, которые подорвали его репутацию, и, согласно преданию, он трагически погиб от руки «мстительного злодея». История его гибели такова.
Рассказывают, что сановником при его дворе был правитель удела Ду (в современной провинции Шэньси, на юго-востоке уезда Чанъань) по имени Хэн. Его называли еще Ду-бо. У Сюань-вана была наложница по имени Нюйхан, которой нравился молодой и красивый Ду. Она захотела вступить с ним в преступную связь, но честный Ду сначала мягко, а потом в очень резкой форме отказал ей. Разгневанная женщина пошла с плачем к Сюань-вану и оклеветала Ду:
— Этот мерзавец Хэн, как я его ненавижу! Он осмелился среди бела дня грубо приставать ко мне!..
Когда Сюань-ван услышал об этом, он не стал разбираться, правда ли это, поверил всему и пришел в ярость. Приказал схватить Ду и посадить его в темницу в Цзяо ( в современной провинции Хэнань, к югу от уезда Шаньсянь), повелев чиновникам Сюэ Фу и Сыгун Ци учинить Ду допрос и сказав, что он успокоится только тогда, когда Ду-бо будет казнен 74.
Ду уже собирались казнить, хотя расследование и не доказало его вины. В то время один из его друзей, тоже служивший чиновником при дворе, узнав, какому несправедливому обвинению подвергся Ду, возмущенный и разгневанный, смело пошел к Сюаньвану, чтобы опровергнуть обвинение, выдвинутое против друга. Цзо Жу — так звали чиновника — долго уговаривал Сюань-вана, однако упрямый правитель не хотел слушать укоров и, в свою очередь, обвинил заступника:
— Так вот ты какой? Выступаешь против своего господина и покрываешь друга!
— Говорят, если князь поступает справедливо, а друг несправедливо, то следует подчиниться князю и наказать друга. Но если друг поступил правильно, а князь неправ, нужно стать на сторону друга и пойти против князя,— ответил Цзо Жу.
Сюань-ван, услышав такие речи, рассердился и воскликнул:
249

— Какой ты храбрый! Если ты немедленно откажешься от своих слов, я дарую тебе жизнь, если не откажешься,— я казню тебя.
Цзо Жу холодно засмеялся:
— Я слышал, что в древности рыцари не искали глупой смерти, но и не изменяли своим убеждениям, чтобы сохранить себе жизнь. Умирать так умирать! Пусть я своей смертью докажу, что мой друг Ду не совершил никакого преступления! Пусть моя смерть будет свидетельством того, что убийство Ду — ваша ошибка!
Сюань-ван тотчас же, без лишних проволочек, казнил невинного Ду. Цзо Жу понял, что Сюань-ван и впредь намерен злоупотреблять своей властью и не способен слушать увещеваний. Вернувшись домой, он покончил жизнь самоубийством 75. А еще говорят, что Ду перед смертью гневно сказал:
— Князь убивает меня, но я чист и не совершал преступления. Если после смерти люди перестают сознавать что-либо, то ничего не поделаешь. Но если и после смерти человек сохраняет способность думать и действовать, то не пройдет и трех лет, как я заставлю князя понять, что он казнил безвинного.
Время течет, как вода. Три года прошли незаметно, и люди забыли о предсмертных словах Ду-бо. Но день расплаты пришел. Однажды Сюань-ван собрал удельных князей, чтобы отправиться на охоту в болота Путянь (в современной провинции Хэнань, на юго-западе уезда Чжунмоусянь). Несколько сотен колесниц в сопровождении десятков тысяч слуг собрались в болотах. Знамена, флажки, бунчуки закрыли все окрестности. Вдруг ровно в полдень появилась необычная колесница. Она была белая с запряженными в нее белыми конями. В ней сидел человек, одетый во все красное, в красной шапке, в руках у него был красный лук и красные стрелы. Все сразу узнали в нем князя Ду, казненного ровно три года тому назад. Он нисколько не изменился за это время, только лицо у него было таким, будто он собирался кого-то убить. Люди со страха бросились в разные стороны. Колесницы и лошади беспорядочно смешались. Ду погнался за колесницей Сюань-вана. Когда Сюань-ван

обернулся и увидел Ду, он побледнел. Сюань-ван уже собрался натянуть тетиву и выстрелить из лука в безвинно загубленную, неуспокоившуюся душу, быстрая, как ветер и молния, колесница Ду обогнала колесницу Сюань-вана. Лук у Ду был как полная луна, а стрелы — как падающие звезды; со свистом вылетела стрела и попала прямо в сердце Сюань-вана. Сюань-ван схватился обеими руками за торчащую стрелу, глаза и нос его скривились на сторону, тело качнулось назад, потом вперед, и он упал на свой лук и больше уже не двигался. Подул слабый ветер, и белая колесница в мгновение бесследно исчезла. Колесницы удельных князей, как муравьи, расползшиеся в разные стороны, стали опять собираться, и князья увидели Сюань-вана, пронзенного стрелой и только что испустившего дух. Его тело еще было теплым. Потом его унесли, осмотрели и установили, что, после того как стрела попала в него, он мучился недолго, так как стрела пронзила позвоночник 76.
После смерти Сюань-вана правителем стал его сын Ю-ван. В то время вся власть при дворе была в руках рода Инь-ши и все дела в государстве были в плачевном состоянии. Народ ненавидел его, но боялся, как ядовитую змею, и, затаив злобу в душе и прикусив язык, не смел сказать ни слова 77. Инь-ши — это был огромный род. В течение нескольких поколений ни один человек из этого рода не отделялся, чтобы жить самостоятельно. Даже слуги и рабы — их было несколько тысяч человек — все ели вместе с хозяевами в одной кухне. Согласно преданию, в каком-то году был неурожай и даже этот знатный род ощутил голод. Тогда к столу перестали подавать белый рис, собрали все котлы и треножники и стали в них варить жидкую кашицу. Когда весь род ел эту кашу, то раздавалось такое чавканье, что было слышно на несколько десятков ли вокруг.
Однажды, как раз перед самым началом обеда, посчитали людей и вдруг обнаружили, что не хватает тридцати человек. Искали повсюду, пока наконец не нашли их на дне большого котла, где они скребками и мотыгами соскребали кашу со стенок котла 78. Таким многочисленным был этот могущественный род Инь-ши.
Из-за того что Инь-ши запустил дела, народ не мог спокойно жить. Появились странные слухи, которые дожили до последующих поколений, например, что реки Цзиншуй, Вэйшуй и Лошуй, которые вытекали с горы Цишань, вдруг пересохли и сама гора Цишань, которая была залогом счастья народа Чжоу, рухнула , что несколько хороших быков превратились в огромных тигров, а стадо баранов — в стадо волков. Волков было так много, что пришлось построить город Билан — Город, куда прячутся от волков на южном берегу реки Лошуй, чтобы можно было укрыться от них 80. Эти бедствия, по преданию, считались предзнаменованиями скорой гибели государства.
Летописцы древности старательно записали все эти мифы и предания в исторических анналах.
В этих хрониках можно прочитать еще одну историю, согласно которой люди приписывали все беды в государстве жалкой
251

одинокой женщине но имени Бао Сы, считая, что она, а также Мэй-си, которая жила при правителе Цзе во время династии Ся, и Дацзи, наложница иньского правителя Чжоу,— это «три ноги треножника» и что эти женщины привели к гибели три династии. В действительности эта женщина, которую называли «причиной гибели государства», была и более несчастной, и менее виновной, чем две другие.
Бао Сы — любимая наложница Ю-вана — была безродной сиротой. Во дворец князя ее отдал один человек из княжества Бао, который таким путем откупился от какого-то наказания. Подобно тысячам других женщин-рабынь, прислуживавших во дворце, она вначале не привлекала ничьего внимания. Но вот однажды,— когда это случилось, неизвестно,— Ю-ван, любитель красавиц и жадный до удовольствий, прогуливаясь по женским покоям, наткнулся на нее, и она приглянулась ему. Ю-ван, как говорится, поднял этот прекрасный цветок из мрачной долины прямо на синие облака, но ее нисколько не радовали ни богатство, ни роскошь, ни любовь Ю-вана, чужого ей человека. Она всегда была печальна, тосковала и чувствовала себя очень одинокой и беззащитной в этом мире. Ведь у нее не было ни отца, ни матери, ни братьев и она ничего не знала о своем происхождении. Привыкший к льстивым улыбкам и угодливости женщин, Ю-ван, глядя на эту необыкновенно красивую, но замкнутую девушку, почувствовал, что в ней есть что-то необычное, и его любовь стала еще сильнее. Она родила Ю-вану сына по имени Бо-фу 81.
В то время государыней была Шэнь-хоу, дочь князя из удела Шэнь. У нее был взрослый сын по имени Ицзю. Ицзю давно уже был объявлен законным наследником. Когда родился Бо-фу, Ю-ван решил разжаловать Шэнь-хоу, убить наследника и сделать государыней свою любимую наложницу Бао Сы. Рассказывают, что однажды Ю-ван и наследник Ицзю гуляли в парке. Ю-ван как будто нечаянно выпустил из клетки тигра, надеясь, что он съест Ицзю. К счастью, наследник оказался храбрым. Он крепко уперся ногами в землю и, глядя в упор на тигра, громко прикрикнул на него. Этот окрик очень походил на тот, с которым к нему обращались его укротители. И тигр, который уже выпустил когти и оскалил зубы, прижал уши, покорно лег на землю и не смел шевельнуться. Ю-вану на этот раз не удалось избавиться от наследника 82. Но через некоторое время он все-таки лишил государыню титула и изгнал наследника. Государыней он сделал Бао Сы, а наследником объявили Бо-фу. Один из придворных историков, Бо Ян, видя, что при дворе все идет кувырком, начал внимательно просматривать хроники и в одной из них обнаружил короткое предание, из которого ему стало ясно, что государыня Бао Сы «была оборотнем». Он не удержался от громкого восклицания:
— Смута наступила! Государство Чжоу обречено на гибель, спастись нельзя! 8 .
Рассказывают, что много-много лет тому назад, когда судьба династии Ся уже была предрешена, неожиданно с неба спустились
252

два дракона — самец и самка. В большом зале во дворце государя у всех на виду они переплели свои хвосты и сказали, что они некогда были князем и княгиней из царства Бао. Правитель и сановники испугались и не знали, что же им делать с этими странными драконами: убить их, или выгнать, или будь, что будет? Погадали на костях — результат был неблагоприятный. Тогда одному человеку пришла в голову блестящая идея: он предложил попробовать собрать их семя. Погадали, и ответ был: «Великая удача». Тогда перед этими драконами положили нефрит, кожу, коня, нефритовый скипетр гуй, круглый нефритовый диск би и шелк, написали свое пожелание на бамбуковой планке и, помолясь перед драконами, испросили их согласия. Это имело благоприятный исход. Драконы сразу же исчезли, а на земле осталось немного семени, которое по приказу сяского правителя собрали в коробочку и спрятали. Коробка перешла от династии Ся к Инь, от Инь к Чжоу. Сменились три династии, но никто не осмелился заглянуть в нее. Наконец чжоуский Ли-ван в последние годы своего правления из любопытства открыл коробку, и это повлекло за собой большие бедствия. Семя дракона растеклось по залу, оно было грязным и вонючим. Пытались соскрести, но не смогли. Тогда Ли-ван приказал голым женщинам громко крикнуть на это семя и таким образом изгнать нечистую силу. Но как только они крикнули, семя собралось в кучку и превратилось в большую черную черепаху, которая побежала в задний дворец. Люди в том дворце, увидев ее, в панике разбегались в разные стороны, только одна девочка, лет семи-восьми, у которой менялись зубы, не успела убежать и столкнулась с этой черепахой. Когда она стала взрослой, она забеременела и в срок родила девочку. Так как ребенок был неизвестного происхождения, то женщина испугалась и выбросила его за дворцовую стену. К этому времени Ли-ван уже умер, и Сюань-ван унаследовал престол 84.
За два года до того, как случились эти события, по улицам города ходили мальчишки и пели такую песенку:
Лук из горного тута И колчан из бобовой ботвы Принесут беду Чжоу.
Эта детская песенка распространилась повсюду и дошла до дворца. Даже Сюань-ван знал ее. Он был очень удивлен и, стараясь разгадать ее смысл, тайно приказал расследовать причину этой «беды».
И вот однажды какой-то человек из деревни пришел со своей женой продавать луки из тутового дерева и колчаны, сплетенные из бобовой ботвы. Они долго кричали:
— Купите луки из горного тута! Купите колчаны из ботвы!
Тайные шпионы Сюань-вана, услышав эти крики, сразу же побежали и доложили ему обо всем. Сюань-ван приказал схватить супругов и убить их. Кто-то пожалел двух деревенских людей, которых должны были убить, и потихоньку шепнул им, чтобы они
253

бежали из города. Перепуганные супруги быстро собрали непроданные луки и колчаны, подняли свои коромысла и, спотыкаясь и толкая друг друга, побежали прочь из города. Некоторое время они бежали куда глаза глядят. Они хотели всего-навсего выбраться из столицы, но попали в запретный дворцовый парк, где долго блуждали и не могли из него выйти. Уже начало темнеть, вскоре стало совершенно темно, и затем наступила ночь. Супруги очень торопились, но вдруг услышали где-то неподалеку плач младенца. Они пошли на плач и стали искать ребенка. И вот у стены нашли несчастную брошенную девочку. При свете луны и звезд увидели, что девочка красива. Они очень растрогались и, хотя сами находились в опасности, решили взять с собой несчастного ребенка, превратив корзину с коромыслом, на котором несли луки и колчаны, в удобную колыбель для девочки. Девочка заснула и больше уже не плакала, а на ее личике появилась счастливая улыбка. Супруги по очереди несли коромысло, но еще долго плутали, пока не рассвело, и, смешавшись с толпой у городских ворот, выбрались наконец из столицы. Они отправились на юго-запад и пришли в царство Бао (в современной провинции Шэньси, на юго-востоке уезда Баочэнсянь). Им не на что было жить, и они продали себя сановнику по имени Бао Сюй в рабство. Девочка выросла среди рабов и тоже стала рабыней. У нее не было фамилии, и так как она принадлежала хозяину по фамилии Бао, ее стали называть Бао Сы.
Потом Бао Сюй переехал в столицу, где занял какой-то чиновничий пост. Случилось так, что он нарушил императорский указ и был посажен в тюрьму. И тут он вспомнил о своей рабыне Бао Сы, которая уже выросла и стала еще красивее, и попросил разрешения откупиться ею от наказания. Его просьба была удовлетворена. Бао Сы отправили во дворец государя, а Бао Сюя выпустили из тюрьмы.
Найдя в хрониках эти сведения о происхождении Бао Сы, придворный историк Бо-ян решил, что она оборотень, который вышел из дворца, а потом опять оказался там. Нет нужды говорить, что здесь много фантастического, внесенного старым ученым, охваченным справедливым гневом 85.
В Бао Сы, если смотреть на нее глазами Бо-яна, действительно можно было найти что-то от оборотня. Самым ярким доказательством этого являлось то, что она не любила смеяться. Император ее любил, дал ей высокое положение и большое богатство, обходился с ней внимательно и почтительно. Казалось, она должна была бы веселиться и смеяться даже во сне, но на ее лице никогда не появлялось и тени улыбки. Государь испробовал тысячу разных способов и сотни планов, чтобы заставить ее рассмеяться, но все его попытки были тщетны. С точки зрения простых людей, это можно было объяснить, только приписав ей колдовские чары. И через тысячи лет нам тоже нелегко разгадать эту загадку. Кто может понять радость и горе, спрятанные в глубине сердца раба? Быть может, это было вызвано надоедливой любовью или позором унижения, кото-
254

рое она испытала? Трудно ответить, как было на самом деле, и не нужно пытаться найти отгадку.
Итак, Ю-ван всяческими способами хотел заставить Бао Сы засмеяться, но всегда терпел неудачу. Впоследствии он придумал способ, который показался ему очень мудрым, а на самом деле был очень недальновидным.
Он приказал зажечь на сторожевой башне сигнальный огонь и громко бить в барабаны. Тогда и на всех других таких башнях зажгли огни и забили в барабаны. Настоящее название сторожевой башни — башня сигналов о бедствии. Если сигнальный огонь о бедствии зажигали днем, то огонь называли также «волчий дым», так как для разжигания его брали волчий помет. По преданию, дым даже на ветру поднимался прямо вверх и его можно было видеть на очень большом расстоянии. Вечером зажигали обычный сигнальный огонь: на башне устанавливали «журавль», на журавль вешали железную клетку, а в клетку клали хворост. Когда хворост зажигали, получался факел высотой до облаков. От столицы и до самых границ — всюду на главных дорогах строили такие сигнальные башни, и на каждой башне сидел наблюдатель. Если на границе становилось неспокойно, то известие об этом передавалось в столицу, а если в столице возникали беспорядки, то об этом сообщалось на окраины. Эту систему передачи сигналов государственной важности преступный Ю-ван превратил в забаву.
Когда загорелся сигнал бедствия, князья, увидев огонь, быстро собрали свои отряды и, хотя они и не знали, что случилось в столице, выступили из всех областей на помощь правителю. Когда же они прибыли в столицу, то выяснилось, что там ничего не случилось. Это было похоже на то, как будто маленький мальчик расшевелил муравейник, отнял у муравьев пищу, которую они тащили к себе, и заставил их повсюду искать ее. И вот они, толкаясь, сбиваются в кучу, выясняют, в чем дело, а затем, недовольные и разочарованные, разбегаются в разные стороны. Увидев все это, Бао Сы, которую Ю-ван, чтобы развеселить ее, взял с собой на сторожевую башню, громко расхохоталась. Представьте только себе, как на перекрестках больших дорог смешивались кони и люди, знамена перепутывались, командиры громко кричали, воины галдели и злились! В одном направлении сошлось несколько отрядов и получился затор, возникли скандалы и столкновения. Неразбериха была такая, что кони и люди смешались и не могли разойтись друг с другом. И в то же самое время верхом на лошадях прибыли разведчики из пограничных отрядов. Они соорудили площадки на деревьях, спрятались и высматривали оттуда врага. Это действительно было очень смешно, поэтому-то Бао Сы расхохоталась. Глупый правитель, увидев очаровательную, несравненную улыбку красавицы, обрадовался тому, что нашел способ развлекать ее и себя. И потом каждый раз, когда он хотел заставить Бао Сы засмеяться, он приказывал зажечь огонь на сигнальной башне. Однако с каждым разом одураченных князей приходило все меньше и меньше, и смех Бао Сы с каждым разом тоже становился менее ве¬
255

селым. В конце концов наступил такой день, когда человека, устроившего эту глупую комедию, постигло жестокое наказание.
Шэнь-хоу, дядя бывшей жены государя Ю-вана, был очень влиятельным князем. Его чрезвычайно разгневало то, что Ю-ван без всякой причины выгнал жену и неоднократно замышлял убийство наследника Ицзю. Когда Ю-ван назначил негодяя Шифу из царства Го первым министром, возникло всеобщее недовольство. Шэнь-хоу воспользовался этим и объединил племена западных и, цзэн и собачьих жунов и выступил в поход против Ю-вана. Ю-ван затрепетал от ужаса и поспешно приказал зажечь сигнальные огни, чтобы вызвать подкрепление. Но ни один воин не пришел на помощь. Ю-ван, бежавший вместе с Бао Сы на восток, был убит у подножия горы Лишань (в современной провинции Шэньси, на юго-востоке уезда Линьтунсянь), а Бао Сы была захвачена в плен племенем собачьих жунов и отправлена на запад. Остальные князья вместе с Шэнь-хоу поддержали наследника Ицзю и провозгласили его Сыном неба. Его назвали Пин-ван. Чтобы избежать беспокойств со стороны племени собачьих жунов, которое с каждым днем становилось все могущественнее, Пин-ван перенес столицу из города Хаоцзин на восток, в Лои. С того времени государство Чжоу пришло в еще больший упадок. Название его существовало, но в действительности династия уже погибла. Позже, с эпохи Весен и Осеней, начинается период сравнительно подробных исторических записей. Эпохе мифов и преданий приходит конец 86.

КОММЕНТАРИИ
ГЛАВА I 1
1. М. Г о р ь к и й. Советская литература.— Полное собрание сочинений в 30 томах, Т. 27, М., 1953, с. 299.
2. Там же.
3. Ф. Энгельс. Анти-Дюринг.— К. Маркс и Ф. Энгельс. Сочинения. Изд. 2. Т. 20, с. 183.
4. М. Г о р ь к и й. Советская литература.— Полное собрание сочинений в 30 томах. Т. 27, с. 304.
5. Так, африканские бушмены почитают бога Кагнь и называют себя его потомками; между тем этот величественный бог Кагнь является не чем иным, как саранчой.
6. М. Горький. Советская литература.— Полное собрание сочинений в 30 томах. Т. 27.
*7. Здесь и далее китайский термин ди по традиции переводится как «император», «государь», хотя в этом и есть элемент модернизации. Как предполагает известный японский исследователь древнекитайской письменности Ката Цунэката, знак ди представляет собой изображение алтаря для жертвоприношений Небу — см.: Ката Цунэката. Кандзи-но кигэн (Происхождение китайских иероглифов). Токио, 1957, с. 712. Уже в глубокой древности ди стало чем-то вроде почетного титула для душ умерших правителей, соответствующего понятию «божественный предок», «священный предок». С эпитетом шан — «высший», «верховный» он означал Верховного владыку. Именно в этом смысле он и употреблен в данном случае. С объединением в III в. н. э. Китая в единую империю термин ди был заимствован для обозначения государя, императора.
8. См. примеч. 32 к гл. IV.
9. Разные части «Книги гор и морей», по мнению исследователей, были созданы в разные эпохи. Как считает автор, разд. «Уцзаншань цзин» («Книги гор пяти сторон света») относится к VIII —VII вв. до н. э., разд. «Хайвай сы цзин» («Книги земель, находящихся за морями») — к V—III вв. до н. э., «Хайнэй сы цзин» («Книги земель внутри морей») — к концу III —II вв. до н. э., «Дахуан сы цзин» («Книги великих пустынь») и «Хайнэй цзин» («Книга земель внутри морей») — к концу III в. до н. э. — началу I в. н. э. (В изданном в 1977 г. русском переводе этого памятника, выполненном Э. М. Яншиной, эти части названы каталогами, а сам памятник — «Каталогом гор и морей».— Примеч. ред.)
*10. Выражение «Куй и цзу» в силу того, что иероглиф цзу имеет два значения — «нога» и «достаточно», может быть понято двояко. На этом основывается приведенная выше интерпретация Конфуцием этого выражения, как «(подобных) Кую и одного достаточно».
11. Хань Фэй-цзы (? — 233 г. до н. э.), «Хань Фэй-цзы» гл. «Вай Чжу шо».
12. См. комментарии к книге Ло Би «Древнейшая история» (Лу ши, 1165 г.), «Хоуцзи», разд. 10.
*13. Имеются в виду придворные чиновники, носившие красный шелковый пояс.
9 Заказ 908
257

*14. В некоторых изданиях трактат «Чжуан-цзы» делится на три части: «Нэйпянь» (букв. «Внутренняя») — основную теоретическую часть, «Вайпянь» (букв. «Внешняя») — поясняющую положения первой части и «Цзапянь» — разъясняющую на конкретных примерах положения предыдущих частей. В последнюю часть входят главы 23 — 33. В русском издании «Чжуан-цзы» (в кн. «Атеисты, материалисты, диалектики древнего Китая». Пер. и комм. Л. Д. Позднеевой. М., 1967) это деление отсутствует.
15. См. «Комментарий Цзо» («Цзо чжуань», автором по традиции считается Цзоцю Мин, VI —V вв. до н. э.), 4-й год правления Сян-гуна.
16. См. «Книгу исторических преданий» («Шуцзин»), разд. «Яо дянь». Вопрос о датировке «Книги исторических преданий» весьма сложен. Очевидно, она не была создана одним человеком. Возможно, верхняя граница создания книги относится к XIV в. до н. э., нижняя — ко II в. до н. э.
17. См. «Древнейшую историю», ч. «Хоуцзи», разд. 4, «Жизнеописание Чию».
18. См.: Л у Синь. Краткая история китайской художественной прозы (Чжунго сяошо ши люэ). Гл. 2 — «Мифы и предания».— Полное собрание сочинений (Лу Сюнь цюань цзи). Пекин, 1957, т. 8, с. 11 — 17.
*19. В русском переводе Л. Д. Позднеевой (в кн. «Атеисты, материалисты, диалектики древнего Китая») эти главы названы «Желтый предок» и «Вопросы Испытующего».
*20. Вопрос о датировке трактата «Ле-цзы» крайне сложен и дискуссионен, мнения о времени его создания колеблются в пределах от IV—III вв. до н. э. до III —IV вв. н. э. Юань Кэ считает его подделкой, принадлежащей автору IV в. н. э. Чжан Чжаню.
*21. Как уже говорилось выше, в русском переводе Э. М. Яншиной эта книга издана под названием «Каталог гор и морей» (М., 1977).
*22. Шэн — особый род заколки для волос, напоминающий спицу с насаженными с обеих сторон круглыми дисками.
*23. Юань Кэ не учитывает здесь материалов древнего изобразительного искусства. На рельефах рубежа нашей эры, например, радуга представлена в виде дракона, изогнутого как дуга и имеющего с обоих концов по голове.
*24. Подробнее об этом см.: Б. Р и ф т и н. «Жизнеописание Сына неба Му» как литературный памятник.— Историко-филологические исследования. К семидесятипятилетию акад. Н. И. Конрада. М., 1967, с. 350—357.
*25. Русский перевод: Бань Гу, «Старинные истории о ханьском У-ди — государстве Воинственном».— Пурпурная яшма. Китайская повествовательная проза I —VI вв. М., 1980, с. 44—84.
*26. Данные сравнительной мифологии, и в частности изучение древнегреческой мифологии, показывают, что движение от «странных» образов к пластическим есть характерная черта развития мифологии разных народов и что Юань Кэ не прав, видя здесь лишь творчество литераторов. Об этом же свидетельствует и дальнейший текст самого Юань Кэ.
*27. См. журн. «Хун янь», 1956, № 10; впоследствии эта легенда была перепечатана в сб. «Санься миньцзянь гуши» («Народные сказки местности Санься»), сост. Тянь Хайянь (Пекин, 1957). Русский перевод этого варианта дан нами в приложении, см. с. 367—371.
*28. Царь обезьян — Сунь Укун — главный персонаж народных легенд, драм и романа У Чэнъэня (XVI в.) «Путешествие на Запад» (рус. пер., т. I —IV, М., 1959).
*29. Нефритовый император Юй-хуан (или Юй-ди) — верховное божество в поздней народной мифологии. Образ Юй-хуана сложился, видимо, в VII—X вв.
*30. Легенда о Волопасе и Ткачихе изложена Юань Кэ в гл. IV, § 5.
*31. Чжоу Ян. Реформировать и развивать национальное театральное искусство.—«Вэньи бао» («Литература и искусство»). 1952, № 24.
*32. Оценку этих взглядов Юань Кэ см. в Послесловии к настоящей книге.

ГЛАВА II
1
1. Цюй Юань (ок. 340—278 гг. до н. э.), «Вопросы к небу». Перевод основан на переложении поэмы Цюй Юаня «Вопросы к небу» на современный язык, сделанном Го Можо и опубликованном в «Жэньминь вэньсэю», 1953, № 5.
2. Чжуан Чжоу (369 г. до н. э. —?), «Чжуан-цзы», гл. «Ин ди ван»: «Божество Южного моря зовется Шу, божество Северного моря зовется Ху, божество Центра зовется Хуньдунь; Шу и Ху часто встречались у Хуньдуня, и тот обходился с ними очень хорошо. Задумали Ши и Ху отблагодарить Хуньдуня за его доброту и говорят: «У всех людей есть семь отверстий, чтобы видеть, слышать, есть и дышать, и только у него нет ни одного. Давай-ка попробуем, сделаем дырки и ему!» Каждый день они сверлили по отверстию, но Хуньдунь умер».
3. «Книга гор и морей», разд. «Си цы сань цзин»: «В небесных горах есть волшебная птица, с виду похожая на желтый мешок, алая, как огонь, с шестью ногами и четырьмя крыльями; не различишь у нее ни лица, ни глаз, но умеет петь и плясать. Она-то и есть Ди-цзян».
4. Примечание Би Юаня (1730—1797) к «Ди-цзян» в «Книге гор и морей», разд. «Си цы сань цзин»: «Имя Цзян [в древности] читалось так же, как Хун». В комментариях к «Веснам и Осеням» («Чунь цю») об этом сказано: «У Ди-хуна был недостойный сын, которого всюду прозвали Хуньдунь». В своде комментариев к «Историческим запискам» («Ши цзи») Сыма Цяня (135 г. до н. э.— 86 г. до н. э.), разд. «У ди бэнь цзи», приводятся слова Цзя Куя (30—101): «Дихун — то же, что Хуан-ди». Заметим, что приводимая Би Юанем цитата из комментария к «Веснам и Осеням» отражает, по-видимому, позднейшее предание, древности же было свойственно отождествлять Хуан-ди с Хуньдунем.
5. «Книга о чудесном и необычайном» («Шэнь и цзин»; по традиции приписывалась Дунфан Шо (154—93 гг. до н. э.), в действительности же это подделка, созданная примерно в V—VI вв. н. э.): «К западу от Куньлуня водится зверь, по обличью — собака с длинной шерстью и четырьмя ногами, похожими на медвежьи, но без когтей. Есть у него глаза, но он не видит, ходить не умеет, есть уши, но он не слышит, зато чует приближение человека. В брюхе у него нет внутренностей, есть лишь прямая кишка, и вся его пища проходит насквозь. На добродетельных людей он бросается и бодает их, к злодеям льнет. Таким уж его создало небо! Зовется же он Хуньдунь. От нечего делать часто кусает свой хвост и хохочет, вертясь и задрав голову».
*6. Восемь направлений — бафан: север, запад, юг, восток и соответственно северо-восток, северо-запад, юго-восток и юго-запад.
7. Л ю Ань (179 —122 гг. до н. э.), «Хуайнань-цзы», гл. «Цзиншэнь»: «В давние времена, когда еще не было ни земли, ни неба и в глубокой тьме блуждали бесформенные образы, из хаоса возникли два божества. Они создали небо и землю, и тогда отделились женское (инь) и мужское (ян) начала и определились восемь стран света». Комментарий Гао Ю (по-видимому, II —III вв. н. э.): «Два божества — это Инь и Ян».
8. В примечаниях к «Древнейшей истории», ч. «Цянь цзи», разд. 3, цитируется «Дунь цзя кай шань ту» (приблизительно I в. н. э.; впоследствии была утеряна): «Цзюйлин родился вместе с первоначальной субстанцией (юаньци), он же именуется «Истинной матерью девяти начал» («Цзю юань чжэнь му)». Кроме того, в «Литературном изборнике» («Вэнь сюань»), в комментариях Ли Шаня (? — 689 г. н. э.) к «Оде о Западной столице» («Сицзин фу»), цитируется та же книга: «И был Цзюйлин Ху, который овладел знанием законов земли, мог создавать горы и ручьи, прокладывать путь рекам».
9. «Древнейшая история», ч. «Цянь цзи», разд. 3: «Цзюйлин происходил из седалища реки Фэнь». Комментарий: «Седалище реки Фэныпуй — ее верховье, так как местность там выпуклая, словно ягодицы»
10. Ли Даоюань (? - 527 г. н. э.), «Книга вод» с комментариями («Шуйцзин чжу»), разд. «Хэшуй»: «Прежде гора Хуаюэ преграждала путь Хуанхэ и той приходилось обтекать гору; Цзюйлин, божество реки, раскачивая гору руками, колотя ее ногами, разломил ее надвое. Следы его ладоней и ног сохранились поныне».
259

11. В настоящее время, когда проводится обуздание Хуанхэ, воды реки можно сделать прозрачными, но древним эта мысль казалась абсолютно неосуществимой.
12. «Книга о чудесном и необычайном»: «В юго-восточной стороне в Большой пустоши живут Пуфу; и он и жена ростом по тысяче ли, и такова же окружность их живота. Когда небо только-только утвердилось над землей, оно послало супругов прокладывать русла рек. Те ленились и не хотели как следует потрудиться; тогда они были осуждены стоять рядом на юго-востоке, муж с обнаженным срамом, жена с неприкрытыми чреслами, не пить и не есть, а только глотать небесную росу. Когда вода в Хуанхэ станет чистой, супруги будут опять посланы прокладывать русла и охранять берега рек. В наидревнейшие времена, когда эти двое прокладывали русло реки Хуанхэ, они сделали его где глубоким, где мелким, где узким, где порожистым, поэтому Юй должен был снова заняться Хуанхэ, дабы вода в ней не застаивалась. Небо покарало супругов, заставив их стоять, прислонившись друг к другу. А для того, чтобы вода в Хуанхэ очистилась, нужно отделить реку от моря, тогда вода сама по себе станет прозрачной».
13. Ж э н ь Фан (460—500 гг.), «Описание удивительного» («Шу и цзи», следует заметить, что уже после Жэнь Фана в эту книгу вносились значительные добавления): «На Южном море в горах Сяоюй есть Гуй-му — Мать бесов, которая рождает небо, и землю, и бесов. За один раз она рождает десять бесов. Утром родит, вечером пожрет. Идентичен ей дух Гуй-гу — Бесовка, доныне известный в Цанъу; у него голова как у тигра, ноги — как у дракона, брови — как у мана, четырехпалого дракона, глаза — как у цзяо, водяного дракона».
14. «Книга гор и морей», разд. «Дахуан бэй цзин»: «[У Чжулуна] глаза поставлены вертикально, и веки, смыкаясь, образуют прямую линию». Это место истолковывается согласно комментарию Би Юаня.
15. Ц ю й Ю а н ь, «Вопросы к небу»: «Что освещает Чжулун в краю, куда не доходит солнце?» В дополнительных комментариях Хун Синцзу (1090—1155) приводится цитата из сочинения «Ши хань шэнь у» (примерно I в. н. э.; впоследствии утеряно): «Небо обрывается на северо-западе, там нет жизненных начал, ничто не возникает и не исчезает; поэтому там есть дракон с чудесным огнем в пасти, освещающий небесные врата».
*16. Чжу — букв, «свеча», инь — «темнота». Э. М. Яншина предлагает переводить это имя как Дракон-Светильник.
17. «Книга гор и морей», разд. «Дахуан бэй цзин»: «За Северо-Западным морем, к северу от реки Чишуй, есть гора Чжанвэйшань, а на ней — дух с лицом человека и с телом змеи, только красного цвета. Глаза его поставлены вертикально, и веки, смыкаясь, образуют прямую линию. Смежит веки — наступает тьма, откроет — наступает свет. Он не ест, не спит, не дышит, может вызывать ветер и дождь; он освещает великую тьму, и зовется он Чжулун». Там же, в «Хайвай бэй цзин», читаем: «Духа горы Чжуншань зовут Чжу инь. Когда глаза его смотрят,— наступает день, когда сомкнуты,— наступает ночь. Когда он дует,— наступает зима, когда втягивает воздух,— наступает лето. Он не пьет, не ест, не дышит; дыхание же его рождает ветер. Ростом он в тысячу ли. Лицо у него человечье, тело змеиное, цвет красный. Живет он под горой Чжуншань». По всей видимости, в обоих случаях речь идет об одном и том же духе, что и отражено в нашем изложении.
18. Д у н С ы ч ж а н (1586—1628), «Пространные записи о различных вещах» («Гуан бо у чжи»), цз. 9, содержат цитату из утерянного сочинения Сюй Чжэна (примерно III в. н. э.) «У юнь ли нянь цзи»: «У государя Паньгу голова дракона и тело змеи. Когда он вдыхает воздух,— рождаются ветер и дождь, когда дует,— гром и молния. Когда открывает глаза, наступает день, когда закрывает,— ночь». Из сказанного ясно, что внешний вид и функции Паньгу и Чжулуна с горы Чжуншань почти идентичны. Поэтому мы и делаем вывод о том, что Чжулун «наделен многими чертами творца всего сущего».
19. См. ниже, где речь будет идти о Фуси и Нюйва с человечьими головами и змеиными телами.
2
20. 	Гаосинь — он же Ди-ку из рода Гаосинь; миф о нем будет изложен в гл. V. *21. Панъ — по-китайски «блюдо», гу — «тыква».
260

22. Этот рассказ излагается по материалам «Записок о поисках духов» («Соу шэнь цзи») Гань Бао (IV в. н. э.), «Описанию южных варваров» в «Истории Поздней Хань» («Хоу Хань шу») Фань Е (V в.), «Собранию рисунков, посвященных небу, земле и людям» («Сань цай ту хуэй») Ван Ци (примерно XVI в.) и др., а также устных преданий народности шэ (ветвь народа яо; см.: Шэнь Цзоцянь, «Обследование народности шэ» в журн. «Дунфан цзачжи» — «Восток»,— т. 21, № 7), причем за основу взяты последние. Все эпизоды в нашем рассказе соответствуют преданиям шэ, только вместо «нападения цюаньжунов на границу», о котором говорится в преданиях, взят эпизод бунта Фан-вана из «Записок о поисках духов», как более близкий к первоначальному облику древнего мифа. Ниже прилагаем текст песни народности шэ «Собака-государь» (помещена в «Спорных вопросах древней истории» — «Гу ши бянь». Т. 7. Ч. I. Шанхай, 1941, с. 172).
В изначальные времена, когда правил страной Гаосинь-ван,
Он однажды поехал развлечься, посмотреть на поля.
Императрица же три года страдала от боли в ухе,
И вот лекарь извлек оттуда золотого червячка длиной в три цуня (вершка). Извлекли золотого червячка длиной в три цуня И положили на золотое блюдо, чтобы он вырос.
По три раза на день смотрели, как он растет,
И вот превратился он в пса-дракона длиной в два чжана.
Превратился в пса-дракона длиной в два чжана,
Разрисованного рядами разноцветных пятен;
Так красивы были разноцветные пятна,
Что император повелел назвать его Золотым драконом.
Послал он сватом вана покорившегося племени Просить у императора его дочь в жены.
Третья дочка была умна и добра,
Поместила она пса в золотой колокол, чтоб он преобразился.
Поместила в золотой колокол, чтоб он преобразился,
И через семь дней должен он был превратиться в человека.
На шестой день императрица пришла посмотреть;
Подняли колокол — а голова еще не стала человечьей,
Голова пса-дракона, туловище человека —
Таким он посватался к дочери императора.
Волю императора никто не вправе изменить;
Так пошло начало родов Лань, Лэй и Пань.
Родилось [у новобрачных] три сына, красивых и статных,
Пошли в императорский дворец выбирать им фамилии.
Старший сын лежал на блюде и получил фамилию Блюдо — Пань. Средний сын лежал в корзине, поэтому его назвали Корзина — Лань, Младшему сынишке был всего год,
Когда его принесли во дворец императора выбирать фамилию,
В ту пору в тучах грохотал бог грома,
Поэтому и записали ему фамилию Лэй — Гром.
Правил государь страной в Гуандуне в древние времена,
Росли в его дворце трое сыновей,
Взял он им в жены дочерей ссыльных,
Зять (?) же получил фамилию Чжун — Колокол.
23. Л ю С и ф а н ь, «О племенах, обитающих за хребтом Улин» («Лин бяо цзи мань», Пекин, 1934): «Все яо поклоняются Паньгу и называют его Пань-ваном. Они верят, что Пань-вану подвластны жизнь и смерть человека, его долголетие, его богатство или бедность. Во время засухи устраивают моления в честь Пань-вана, носят по полям его [изображение], чтобы он видел посевы».
24. Чан Жэнься в «Исследованиях рисунков на каменных саркофагах из Шапинба» (журн. «Шовэнь юэкань» — «Ежемесячник письменности», цз. 1, № 10—11) приводит «Песнь о Пань-ване»:
Начнем рассказ о Пань-ване,
Начнем с того, как Пань-ван сделал плуг;
261

Сделал плуг, но не пускал его в ход,
А на площадке за домом ростки хлебов грелись на солнце. Начнем рассказ о Пань-ване,
Начнем с того, как Пань-ван посадил рами;
Посадил рами, а дети и внуки его пряли,
Поколения его потомков пряли нежные многоцветные нити. Начнем рассказ о Пань-ване,
Начнем с того, как Пань-ван создал ткацкий станок;
Создал ткацкий станок, наткал тонкого полотна,
На том полотне узоры — как ивовый пух.
25. Эпизод с топором заимствован из народных преданий.
26. В энциклопедии «Императорское обозрение годов Тай-пин» («Тай-пин юй лань», X в.), цз. 2, цитируется утерянное впоследствии сочинение автора III в. н. э. Сюй Чжэна «Сань у ли цзи»: «Небо и земля пребывали в хаосе, подобном содержимому куриного яйца, тогда-то и родился Паньгу. Спустя восемнадцать тысяч лет начала создаваться вселенная, чистое начало ян образовало небо, мутное начало инь образовало землю. Паньгу же находился в середине и менял свой облик по девять раз в день. На небе стал он духом, на земле — святым. Небо каждый раз поднималось на один чжан и земля становилась толще на один чжан, и Паньгу тоже вырастал на чжан в день. Так продолжалось восемнадцать тысяч лет, пока небо не поднялось очень высоко, земля же опустилась очень низко, а Паньгу не вытянулся до огромных размеров. Потому-то земля отстоит от неба на девяносто тысяч ли». (В популярной книге «Мифы и предания в новом изложении» — «Шэньхуа гуши синьбянь», Пекин, 1963, с. 22 — Юань Кэ добавляет интересную цитату из мифологической эпопеи Чжоу Ю, XVI в., «Сказание о начале мира» — «Кайти яньи», где говорится: «Паньгу вытянулся и небо постепенно стало подниматься вверх, а земля тотчас опустилась вниз. Однако небо и земля все-таки были связаны между собой. Тогда Паньгу взял в левую руку долото, а в правую топор. Он рубил топором, бил долотом, и поскольку он обладал божественной силой, то в конце концов земля и небо разделились» — гл. I «Паньгу отделяет небо от земли».— Примеч. ред.).
27. В «Толковании истории» Ма Су (1620—1673) («И ши»), цз. 1, цитируется «У юнь ли нянь цзи»: «Перворожденный Паньгу перед самой смертью преобразился: его дыхание стало ветром и облаками, голос — громом, левый глаз — солнцем, правый глаз — луной, его конечности и костяк — четырьмя сторонами света и пятью великими горами, кровь — реками, жилы и вены — складками на земле, мясо — почвой на полях, волосы — звездами, растительность на теле — травами и деревьями, зубы и кости — золотом и нефритом, семя и костный мозг — жемчугом и каменьями, пот — дождем и росой».
28. Ж э н ь Фан, «Описание удивительного»: «Мудрецы прежних веков говорили, что из слез Паньгу образовались реки, из дыхания — ветер, из голоса — гром, из зрачков — молния. В древности говорили, что, когда Паньгу радуется, стоит ясная погода, когда гневается — пасмурная».
29. См. примеч. 18 к данной главе.
30. Жэнь Фан, «Описание удивительного»: «Ныне в Наньхае — Южном море есть храм Паньгу в триста с лишним ли в окружности; в народе говорят, что на этом месте похоронена душа Паньгу. В Наньхае есть также государство Паньгу, все жители которого и ныне носят фамилию Паньгу».
3
31. «Хуайнань-цзы», гл. «Цзиншэнь»: «И родились из хаоса два духа, создавшие небо и землю... Из мутной субстанции образовались твари, из чистой — человек».
32. В «Толковании истории» Ма Сю, цз 1, цитируется «У юнь ли нянь цзи»: «Насекомые, жившие на его (Паньгу) теле, под воздействием ветра превратились в людей» (букв, «простолюдинов», «крестьян»).
33.. Ж э н ь Фан, «Описание удивительного»: «Паньгу и его жена положили начало Инь и Ян».
262

34. «Хуайнань-цзы», гл. «Шолинь»: «Хуан-ди создал мужские и женские ор¬
ганы, Шанпянь создал уши и глаза, Санлинь создал руки, потому-то и стали возможны семьдесят превращений Нюйва». Комментарий Гао Ю: «Хуан-ди —
в древности божество неба... Шанпянь и Санлинь — тоже имена божеств».
35. См. цитату из Ин Шао (примерно II в. н. э.), «Основные сведения о нравах и обычаях» («Фэнсу тунъи», другое название — «Фэнсу тун»), в «Императорском обозрении годов Тай-пин», цз. 78. О том, как Нюйва создавала людей, будет рассказано в следующем разделе.
36. В «Древнейшей истории» Ло Би, ч. «Хоу цзи», разд. 2, цитируется «Фэнсу тунъи»: «Нюйва была младшей сестрой Фуси».
37. Стихотворение Лу Туна (? — 835 г. н. э.) «Подружившись с Ма И»: «Женой Фуси была Нюйва когда-то».
38. Изображение Фу^и и Нюйва с телом дракона можно увидеть в книге Чан Жэнься «Исследования по изобразительному искусству эпохи Хань» («Хань хуа ишу яньцзю», Шанхай, 1955), табл. 39— «Рисунки с ханьских гробниц в Наньяне, провинция Хэнань» (2).
39. См. В э н ь Ю. Сборник изображений эпохи Хань из Сычуани («Сычуань Ханьдай хуасян сюаньцзи»). Пекин, 1956, табл. 44.
40. См.: Чан Жэнься, Исследования по изобразительному искусству эпохи Хань, табл. 26 — «Изображения из предмогильного святилища семьи У в уезде Цзясянсянь провинции Шаньдун» (5).
*41. Описывая древние изображения Фуси и Нюйва, Юань Кэ основывается на очень небольшом количестве произведений: на известных еще с XVIII в. шаньдунских рельефах могильного комплекса семьи У (Улянцы) и некоторых сычуаньских находках. К настоящему времени обнаружено уже около ста изображений этих первопредков (часть из них найдена в 70-х годах) в настенной живописи эпохи Хань, среди ханьских рельефов ряда местностей, а также на шелковых полотнищах в Синьцзяне (VI — VIII вв.); такое обилие нового материала показывает сложную эволюцию изображений Фуси и Нюйва и различную меру зоо- и антропоморфности в их портретах в зависимости не только от времени создания или от местной художественной традиции, но в гораздо большей степени от избранного жанра. Так, недавно найденные цветные настенные «портреты», созданные даже ранее рельефов на камне первых веков нашей эры, дают более антропоморфизированные изображения Фуси и Нюйва. Обилие нового материала позволяет усомниться в верности трактовки и фигуры соединяющего их мальчика (на некоторых рельефах это уже не мальчик, а настоящий гигант или странный безмерный толстяк, прижимающий к себе Фуси и Нюйва. Скорее всего эта фигура символизирует человечество, порожденное божественными первопредками. Подробнее об этом см.: Б. Л. Р и ф т и н. От мифа к роману. Эволюция изображения персонажа в китайской литературе. М., 1979, с. 24—79.
42. Ж у н Г э н, «Расшифровка изображений из предмогильного святилища У Ляна»: «В первой группе справа изображен Фуси, слева — Нюйва; ее лицо плохо сохранилось, тело такое же, как у Фуси, хвост тоже обвивается вокруг и касается правой фигуры. Между ними нарисован маленький мальчик, руками он тянет их за рукава, ноги подняты, как при ходьбе».
43. В «Толковании истории» Ма Сю, цз. 3, цитируются «Разыскания по древней истории» («Гу ши као») Цзяо Чжоу (201—270), впоследствии утерянные: «Фуси определил, что при заключении браков дарятся две оленьи шкуры». Там же приводится цитата из «Основных сведений о нравах и обычаях»: «Нюйва вознесла молитвы божеству, прося сделать ее свахой; так стали заключаться браки». Из этих и других подобных высказываний очевидно, что оба они занимались всем, что связано с продолжением человеческого рода, и сами наверняка должны были считаться прародителями людей.
44. Чан Жэнься, «Исследования по изобразительному искусству эпохи Хань», гл. 1.
45. См.: В э н ь Идо. Разыскания о Фуси. Прил. Таблица I.— Полное собрание сочинений (Вэнь Идо цюаньцзи). Т. 1. Шанхай, 1948, с. 62—67.
*46. Ароматные курительные палочки (сян) в Китае принято зажигать во время всевозможных молений и церемоний.
В книге «Мифы и предания в новом изложении», с. 42, Юань Кэ высказывает предположение, что, вероятно, Лэй-гун в этом предании — родной брат хозяина
263

дома. По-видимому, Лэй-гун плохо относился к последнему, и тот проучил его. Тогда Лэй-гун решил в отместку устроить потоп. Все приготовления хозяина дома (постелил мох на крыше, приготовил железную клетку и т. п.) в ожидании Лэйгуна показывают, что хозяин дома заранее придумал хитрый план, чтобы поймать духа грома.
47. Вэнь Идо в «Разысканиях о Фуси» справедливо указывает, что «Фуси» означает «тыква», а «Нюйва» — «тыква женского пола». Эти имена, очевидно, находятся в связи с древним преданием о том, как Фуси с сестрой прятались в тыкве от потопа. Но это еще не означает, что сами Фуси и Нюйва представлялись в образе тыкв. Весьма сомнительно поэтому содержащееся в «Разысканиях о Фуси» указание на то, будто «китайцы полагали, что Фуси и Нюйва суть тыквы». Исторические источники свидетельствуют, и это подтверждают древние изображения, в храмах и на гробницах, что и Фуси и Нюйва представлялись «с лицом человека и телом змеи» или «с телом дракона и головой человека». Как можно было бы объяснить такие изображения, если бы Фуси и Нюйва были тыквами? (Вместе с тем гипотеза Вэнь Идо, хотя ее и нельзя считать доказанной, хорошо согласуется с широко распространенными у ряда народов Восточной и особенно Юго-Восточной Азии мифами о чудесном рождении первопредков из тыквы. Как показал в своем исследовании Г. Г. Стратанович — «Этногенетические мифы об исходе из яйца или тыквы у народов Юго-Восточной Азии», в сб. «Этническая история и фольклор». М., 1977 — подобные мифы зафиксированы в основном у материковых земледельческих народов, знавших «дозлаковое» огородничество — разведение разного рода тыкв.— Примеч. ред.)
48. Изложено на основании предания народа яо, сообщенного Чан Жэнься в статье «Исследование изображений на каменных саркофагах из Шапинба», журн. «Шовэнь юэкань» («Ежемесячник толкования письмен»), т. 1, № 10 — 11. Люй Чжэньюй («Чжунго шэхуэй шиган» — «Очерк истории китайского общества».— Пекин, 1962, доп. изд., цз. 12, с. 51) также сообщает бытующий в местности Уган провинции Хунань миф о происхождении людей, напоминающий вышеприведенный: «В древние времена был потоп, волны вздымались до неба и все люди утонули. Остались только Дунынань лаожэнь — Старец с Восточной горы и Наныпань сяомэй — Девушка с Южной горы. Они были единоутробными братом и сестрой, но для продолжения рода людского поженились. Все ныне живущие — их потомки».
49. Чан Жэнься в «Исследовании изображений на каменных саркофагах из Шапинба» говорит: «Имя Фуси в древности не имело определенного начертания и записывалось различными, сходными по звучанию иероглифами. Имена Фуси и Паньху — двусложные. По-видимому, Фуси и Баоси, Паньгу и Паньху суть одно и то же. Как ханьцы, так и мяо считают себя потомками Паньгу; у обоих народов эти мифы наверняка имеют общее происхождение». Ныне установлено, что в мифе о Паньху говорится о том, что Лэй-гун прогремел громом и сын получил фамилию Лэй. В мифе о Фуси тоже говорится, что «возле Лэйцзэ (Озеро грома) появился след гигантской ноги. Хуасюй наступила на него и родила Фуси» (см. ниже). Это, а также приведенный в настоящем разделе рассказ о Лэй-гуне, его зубе и т. д. подтверждает, что Лэй-гун действительно имел прямое отношение к продолжению человеческого рода и что оба мифа, по-видимому, имеют общее происхождение.
4
50. «Ле-цзы» (была подделана Чжан Чжанем примерно в IV в. н. э. Однако бесспорно, что в книгу вошло много достоверных сведений из сочинений, созданных в доциньские времена, т. е. до III в. до н. э.), гл. «Хуан-ди»: «Страна рода Хуасюй находится к западу от Яньчжоу, к северу от Тайчжоу и отстоит от царства Ци неизвестно на сколько десятков миллионов ли; туда не добраться ни на лодке, ни на колеснице, ни пешком, можно лишь устремиться мечтой. В том государстве нет начальников и старших, все подчинено естественности; люди там не имеют дурных наклонностей и живут по законам природы. Они не радуются жизни и не страшатся смерти, поэтому там нет умирающих преждевременно, они ничего не хотят для себя и ничего не раздают другим, поэтому не знают любви и ненависти; они никому не изменяют и ни к кому не склоняются, а потому никому не вредят и не приносят пользы. Никто ни о чем не жалеет, ничего не опасается,
264

в воде они не тонут, и огонь их не обжигает, меч и плеть их не ранят, от укусов не чувствуют зуда, по воздуху они ходят, как по твердой земле, в пустоте спят, как в лесной чаще, туча и туман не застилают их взоры, гром не тревожит их уши, прекрасное и уродливое не оставляют следа в их сердцах, горы и долы не задерживают их шагов — они движутся, как небожители». Шэнь Яньбин в «Основах изучения китайских мифов» («Чжунго шэньхуа яньцзю АВС». Шанхай, 1928— 1929) говорит: «Этот миф в сильной степени философизирован». По этой причине мы в тексте привели лишь ту часть мифа, которая сохранилась в первоначальном виде. Описанные в нем люди весьма напоминают «святых Маогушэ», о которых говорил Чжуан-цзы.
*51. Цзэ по7китайски имеет несколько значений: «болото», «пруд», иногда «озеро». Не исключено, что Лэйцзэ может означать и «Озеро грома».
52. В «Императорском обозрении годов Тай-пин», цз. 78, цитируется «Ши хань шэнь у»: «Возле Лэйцзэ появился след гигантской ноги, Хуасюй наступила на него и родила Фуси». Хуасюй следует понимать не как имя этой женщины, а как географическое название или название рода. Точно так же жена Юя звалась Тушань, потому что Юй взял ее из местности Тушань. В «Записях о забытых событиях» («Ши и цзи»; по традиции приписывается Ван Цзя, приблизительно IV в. н. э., однако в действительности эта книга была подделана Сяо Ци, ок. VI в. н. э.) тоже подтверждается: «Есть остров Хуасюй, по нему бродила Мать-небожительница». Предание об этом острове и рассказ Ле-цзы о «Стране рода Хуасюй», очевидно, находились в какой-то связи.
53. «Книга гор и морей», разд. «Хайнэй дун цзин»: «В озере Лэйцзэ живет дух грома с телом дракона и головой человека».
54. Наличие кровного родства подтверждается также приведенными в предыдущем разделе народными преданиями мяо, яо и других национальных меньшинств. Вэнь Идо в «Разысканиях о Фуси» пишет: «Соперник, которого обуздывает глава семьи (рода?), часто оказывается братом последнего». В ряде преданий в роли такого соперника выступает Лэй-гун, значит, и глава семьи и его дети принадлежат к тому же роду, что и Лэй-гун. В собранных Чэнь Чжиляном «Рассказах сишаньских яо» глава семьи, по имени Бубай, «живет на небесах и ведает громами и дождем», а его соперник Лэй-ван (Князь грома) «живет на земле» (см. Вэнь Идо, «Разыскания о Фуси», табл. 1). Это доказывает существование тесных родственных связей между Фуси и духом грома.
* 55. В поздних сказаниях герои-бессмертные обычно мчатся по небу, оседлав облака и взнуздав тучи.
56. «Книга гор и морей», разд. «Хайнэй си цзин»: «Меж морей, на северо-западе, лежит гора Куньлунь, то — нижняя столица Верховного божества».
57. «Хуайнань-цзы», гл. «Ди син»: «Кто с гор Куньлунь поднимется на вдвое большую высоту, достигнет горы Лянфэн — Прохладного ветра и обретет бессмертие; кто поднимется еще вдвое выше, достигнет Сяньпу — Висячих садов и обретет чудесные способности, научившись управлять ветром и дождем; кто поднимется еще вдвое выше, достигнет неба, обиталища Тай-ди — Верховного владыки и станет духом». В этом отрывке путь от Куньлуня до неба изображен весьма подробно и четко. В сцене расставания под акацией из спектакля хуанмэйского театра (Хуанмэйский театр — особая местная разновидность традиционного китайского театра провинции Аньхой.— Примеч. ред.) «Встреча с небожительницей» Седьмая фея говорит Дун Юну: «Сударь, вы видите два этих камня, один выше, другой пониже? Они напоминают лестницу, по которой жена взберется на небо». Здесь сохранено предание о небесной лестнице.
* 58. Свое название эта река получила потому, что ее воды не способны были нести на поверхности никакие предметы, даже легкое перышко шло ко дну.
59. «Книга гор и морей», разд. «Дахуан си цзин»: «Внизу гору Куньлунь окружает глубь Жошуй — Слабой воды, перед ними Яньхо — Огнедышащая гора — что ни бросишь в нее, все сгорает».
60. «Книга гор и морей», разд. «Хайнэй цзин»: «На восток от горы Хуашань и реки Циншуй есть гора, именуемая Чжаошань. Некто по прозванию Богао поднимался по ней до неба и спускался оттуда». Прежние объяснения, будто Богао, «порхая среди облаков, прилетал и улетал с этой горы», ошибочны. «Поднимался и спускался» нельзя понимать как «прилетал и улетал», да еще «порхая среди облаков».
265

61. «Книга гор и морей», разд. «Хайвай си цзин»: «Страна Усянь ( букв. «Страна шаманки Синь») помещается на горе Дэнбао, там шаманы поднимаются и спускаются». Старинное примечание — «ходят туда собирать целебные травы» — не вполне верно. Всякий раз, когда в «Книге гор и морей» и в «Хуайнань-цзи» говорится «поднимаются и спускаются», всегда имеется в виду «на небо». Так, в «Книге гор и морей» о горе Чжаошань прямо говорится, что Богао поднимался по ней к небу и спускался оттуда. В «Хуайнань-цзы» о дереве цзяньму тоже говорится, что «с его помощью боги по своему желанию поднимались и спускались»,— опять-таки на небо и с неба. Цель же этих путешествий на небо и обратно — «возвещать земле священную волю» и «доносить до неба чувства людей», в то время как «сбор целебных трав» был лишь попутным занятием. Сбор трав никогда не являлся главным занятием шаманов.
62. «Книга гор и морей», разд. «Хайвай бэй цзин»: «Дерево саньсан лишено ветвей, ствол его достигает ста жэней».
63. «Книга гор и морей», разд. «Хайвай бэй цзин»: «Дерево сюньму высотой в тысячу ли».
64. «Книга гор и морей», разд. «Хайвай дун цзин»: «В Тангу растет дерево фусан». «Заметки о десяти островах» («Ши чжоу цзи»): «Фусан достигает нескольких тысяч чжанов».
65. «Хуайнань-цзы», гл. «Ди син»: «Жому находится западнее цзяньму; на его вершине десять солнц, чей блеск освещает землю».
* 66. Луанъ и фэн — чудесные птицы, их изображения на древних рельефах напоминали то павлинов, то петухов. Обычно принято переводить эти названия словом «феникс», хотя понятия луанъ и фэн не имеют такого смыслового значения, которое характерно для феникса как птицы, возрождающейся из пепла.
67. У Жэньчэнь в «Обширных комментариях к «Книге гор и морей» («Шань хай цзин гуанчжу», 1667 г.),, разд. «Хайнэй цзин», приводит цитату из «Ю-ши и цзянь»: «Дерево линшоу нетрудно срезать, может служить посохом старцу».
68. «Хуайнань-цзы», гл. «Ди син»: «Дерево цзяньму растет в Дугуане». «Книга гор и морей», разд. «Хайнэй цзин»: «На юго-западе возле реки Хэйшуй находится равнина Дугуан — центр Поднебесной. Отсюда родом Су-нюй — Пречистая дева. Растут там привольно наливные (букв.: «жирные».— Примеч. пер.) бобы, рис, просо и гаолян. Все злаки тут сами произрастают и зимой и летом. Распевают там птицы луанъ и танцуют птицы фэн, приносит плоды дерево линшоу (чудесного долголетия), всяких трав и деревьев там множество, и собираются там стада зверей. Травы же эти ни зимой, ни летом не сохнут».
69. Заметим, что Дугуан иногда называется Гуанду; так, в комментариях к «Историческим запискам» Сыма Цяня в разделе «Анналы Чжоу» указывается, что правильное написание — Гуанду.
В сочинении Чан Цзюя (примерно IV в. н. э.) «Описание государств в области Хуаян» («Хуаян го чжи»), разд. «Шу чжи»: «Уезд Гуанду в тридцати ли к западу от главного города был основан во втором году правления Юань-шо династии Хань», т. е. имеется в виду современный уезд Шуанлюсянь вблизи Чэнду. Ян Шэнь (1488—1559) в «Дополнительных комментариях к «Книге гор и морей» («Шань хай цзин бу чжу»): «Гуанду у Хэйшуя — нынешний город Чэнду». Это, по-видимому, верно.
70. «Хуайнань-цзы», гл. «Ди син»: «Цзяньму растет в Дугуане, среди дня не дает тени, закричишь — не слышно звука. Видимо, там центр Поднебесной».
71. «Книга гор и морей», разд. «Хайнэй цзин»: «Есть дерево под названием цзяньму, высотой в сто жэней, без ветвей, [только на верхушке] есть девять сучьев, а у корня — девять отростков».
72. «Книга гор и морей», разд. «Хайнэй нань цзин»: «Потянешь его (цзяньму) — кора сползает лентой, напоминающей желтую змею».
73. «Хуайнань-цзы», гл. «Ди син». «По цзяньму... поднимаются и спускаются все небесные владыки».
74. «Книга гор и морей», разд. «Хайнэй цзин» в толковании Го Пу (276 — 324 гг.): «У дерева цзяньму... проходил Тайгао (Фуси)». Это толкование если не ошибочно, то по меньшей мере неясно. Если Фуси только проходил возле дерева, какой смысл специально отмечать это? Скорее всего он, как и «все небесные владыки», «поднимался и спускался по нему». В истории говорится, что Фуси «стал
266

править вслед за небом и был первым из царей» («История династии Хань» Бань Гу; «Хронологические записи об императорах и правителях» Хуанфу Ми), значит, и в мифологии он должен был быть первым человеком, поднявшимся и спустившимся по дереву цзяньму.
75. Ц ю й Юань, «Великий призыв», примечание Ван И: «Фуси изготовил гусли сэ и создал мелодию цзябянъ».
76. Сыма Цянь, «Исторические записки», разд. «Фэн чань шу»: «Тайди повелел Су-нюй играть на пятидесятиструнных гуслях, та играла печально; Тай-ди запретил, но она не остановилась, тогда он разломал их пополам». Янь Шигу в примечании к «Истории Хань» говорит, что Тай-ди означает Тайхао, т. е. Фуси. Отметим, что это не противоречит приведенным в примеч. 57 словам «Хуайнань-цзы» об «обиталище Тай-ди», поскольку в книге Хуайнань-цзы речь идет о небесных владыках вообще, а здесь конкретно об одном из них — Фуси.
77. В энциклопедическом словаре «Цы хай» под словом «Гусли-сэ» сообщается: «В книге “Лишу тунгу“ (“Пояснения обрядникам“) приводятся старинные рисунки и пояснения: “Разновидность гуслей ясэ имела 23 или 19 струн, а сунсэ — 25».
78. «Хуайнань-цзы», гл. «Тянь вэнь»: «Востоку [из стихий] соответствует дерево, его божество — Тайхао (Фуси), которому помогает Гоуман; у Гоумана в руке циркуль, ему подвластна весна».
79. «Книга гор и морей», разд. «Хайвай дун цзин»: «На востоке Гоуман, с телом птицы и лицом человека, восседает на двух драконах». Примечание Го Пу: «Дух дерева с квадратным лицом, в белой одежде».
80. О Шаохао из рода Цзиньтянь будет рассказано в следующей главе.
81. Люй Бувэй(? — 235 г. до н. э.), «Весны и Осени Люя» («Люй-ши чунь цю»), разд. «Мэн чунь цзи», примечание Гао Ю: «Гоуман — отпрыск Шаохао, по имени Чжун, был помощником божества дерева и после смерти стал духом — покровителем деревьев».
82. Комментарий к «Книге обрядов» («Ли цзи», разд. «Юэ лин» («Ли цзи» была написана последователями Конфуция примерно в IV в. до н. э., но добавления в нее делались до II в. до н. э.): «Гоуман — чиновник, в ведении которого находились деревья; молодое дерево обычно кривое (гоу) и с острыми (май) побегами, отсюда и пошло его прозвание».
83. См.: Сыма Цянь. «Исторические записки», гл. «Цинь бэнь цзи».
84. В примечаниях Го Пу к «Книге гор и морей», разд. «Хайвай дун цзин», цитируется книга Мо Ди (468—376 гг. до н. э.) «Мо-цзы»: «Некогда циньский князь Му-гун отличался светлой добродетелью, и Верховный владыка повелел Гоуману в награду продлить его жизнь на девятнадцать лет». В нынешнем тексте «Мо-цзы», в гл. «Мин гуй ся», стоит «Му-гун из Чжэн». Но поскольку о «светлой добродетели» Му-гуна из царства Чжэн ничего не известно, правильнее принять первый вариант, где говорится о Му-гуне из царства Цинь.
85. С я о Т у н (501 — 531), «Литературный изборник» («Вэнь сюань»), примечания к поэме Цао Чжи (194—232) «Фея реки Ло»: «Фу-фэй, дочь Фуси, утонула в реке Ло и стала ее феей».
86. «Книга перемен» («Ицзин», комментарии «Сицы чжуань»; по традиции приписывалась Конфуцию, однако в действительности была создана ок. IV в. до н. э.): «Баоси (Фуси) начертал восемь триграмм, с помощью которых он постиг магическую силу духов и расположил по родам десять тысяч вещей».
87. В а н Ф у (I — II вв. н. э.), «Рассуждения неизвестного» («Цяньфу лунь»), разд. «У дэ чжи»: «[Фуси] сплел из веревок сеть, дабы ловить рыбу».
88. У Ма Су в «Толковании истории», цз. 3, цитируются «Родословия» — «Ши бэнь» (сочинение, по-видимому, III в. н. э.), впоследствии утерянное; сохранившиеся фрагменты его были собраны различными авторами; в данном случае имеется в виду текст, составленный Чжан Шуцуем): «Некий Ман сделал сети». Примечание: «Слуга Фуси».
89. Бань Гу (32—92), «Беседы в зале Белого тигра» («Бо ху тун»), разд. «Хао»: «Кто такой был Суйжэнь? Он добыл огонь трением дерева о дерево и научил людей варить пищу. Он насытил людей, улучшил их природу, отвратил гнилое и удалил ядовитое — вот кто такой был Суйжэнь».
90. В «Толковании истории», цз. 3, цитируется «Хэ ту тин фу цзо» (ок. I в. н. э.; впоследствии утеряно): «Фуси, совершая жертвоприношение в Боню, буравил дерево и добывал огонь».
267

91. «Императорское обозрение годов Тай-пин», цз. 79, приводит слова из книги «Гуань-цзы» (памятник составлен в IV—II вв. до н. э.; отредактирован Лю Сяном в I в. н. э.): «Хуан-ди с помощью трения добыл огонь и стал варить мясную пищу, тогда люди перестали болеть животом».
92. В древних исторических преданиях Суйжэнь иногда упоминается до Фуси, иногда после него. По логике развития событий он должен был жить после Фуси.
93. Так подсказывает здравый смысл, потому что, если бы суйму давало настоящий огонь, дерево давно бы сгорело.
94. В примечании к «Древнейшей истории», разд. «Фахуэй», ч. 1, цитируются «Записи о забытых событиях» Ван Цзя: «В стране Суймин не знают времен года, не различают дня и ночи; там есть огненное дерево суйму, раскинувшееся на десять тысяч цинов. Птица — сова (в пятом примечании к разделу «Цянь цзи» той же книги это место читается: «птица, похожая на скопу») — клюет дерево и извлекает из него сверкающий огонь. Тут мудреца осенило, он взял ветку дерева и, вращая ее, добыл огонь. Его прозвали Суйжэнь».
Этот рассказ из «Записей о забытых событиях» (отсутствующий в нынешнем тексте этой книги) приводится также в «Императорском обозрении годов Тай-пин» и «Толковании истории», но цитата из «Древнейшей истории» более близка к оригиналу. Так, в двух остальных книгах последняя фраза читается: «взял маленькую ветку и стал буравить ею дерево». Это, конечно, более логично, чем сверлить дерево его же ветвью, но в мифах сплошь и рядом встречаются явления, необъяснимые с точки зрения обычной логики. В своем изложении мы использовали оба варианта, чтобы показать развитие мифа.
95. «Книга гор и морей», разд. «Хайнэй цзин»: «На юго-западе есть страна Ба. Тайхао родил Сяньняо, Сяньняо родил Чэнли, Чэнли родил Хоучжао, а Хоучжао стал первым жителем Ба. Еще есть страна рода Люхуансинь, земли ее простираются на триста ли в окружности, оттуда извергается пыль». Последнюю часть фразы Го Пу истолковывает: «Речь идет о богатстве и процветании». Хао Исин (1757 — 1825) комментирует так: «Пыль извергается из земли потому, что жители ее многочисленны и шумны». Янь Шэнь в «Дополнительных комментариях к ’’Книге гор и морей“» пишет: «Речь идет о том, что земля эта чиста от пыли и избавлена от сутолоки». Приведя цитату из «Книги гор и морей» относительно страны Люхуансинь и комментарии Го Пу, Хао Исина и Ян Шэня, я встал на сторону толкования Яна. Между тем все эти авторы неправильно понимают иероглифы чэнь-ту как пыль.
В 1959 г. я обнаружил в Пекинской библиотеке экземпляр «Книги гор и морей», отредактированный Сунь Синъянем (XVIII в.). В нем на верхних полях имеется пометка Цзян Чжижана (младший современник Сунь Синъяня) к разбираемому месту: «Иероглифы чэнь-ту — очевидно, описка — вместо чжу». Я установил, что это действительно так и что описка произошла еще до Го Пу. Ханьские переписчики, пользовавшиеся бамбуковыми дощечками, разорвали иероглиф чжу (лось) на два иероглифа: чэнь и ту (пыль). Следовательно, в стране Люхуансинь водились лоси — животные, нередко встречавшиеся и в древнем Китае. Они упоминаются и в других разделах «Книги гор и морей», например, при описании Страны великанов в разделе «Дахуан бэй цзин», где говорится о желтоголовых змеях, поедающих лосей, или в «Дахуан нань цзин». Правильность этой догадки подтверждает и то, что в танской энциклопедии VII в. «Сведения по искусствам и словесности, расположенные по разделам» («И вэнь лэй цзюй», цз. 6) встречается такая же иероглифическая ошибка.
5
* 96. Буквальный перевод строк, посвященных Нюйва в «Вопросах к небу», таков: «Нюйва имеет тело, кто сделал и смастерил ее?» Перевод этот условен, так как в китайском языке местоимения не фиксируют пол деятеля, и с такой же правомерностью можно было бы перевести не в женском, а в мужском роде. В 1973 г. Го Можо предложил принципиально новую интерпретацию этой фразы. Он считает, что вместо слова ю — «иметь», стоящего перед иероглифом ти — «тело», у Цюй Юаня написан вместо сходного иероглиф хуэй со значением «дождевой червь». Отсюда первая фраза понимается им теперь как «У Нюйва тело червя» (см.: Го Можо. Таоду, Нюйва, Цзялин.— «Вэньу» — «Материальная культура»,— 1963, № 1, с. 3).
268

Хотя это толкование и нельзя считать окончательно доказанным, однако оно придает фразе Цюй Юаня определенный логический смысл.
97. Примечание Ван И (точные даты жизни неизвестны, по-видимому первая половина II в. н. э.) к «Вопросам к небу»: «У Нюйва была человечья голова и змеиное тело».
98. Дело в том, что в некоторых источниках Нюйва изображается существом мужского пола. Так, в «Родословиях», гл. «Син ши» (дополнительные комментарии к тексту, составленному Чжан Шуцуем), читаем: «Небесный император пожаловал Ва, младшего брата главы рода Нюй, землей по южному берегу реки Жушуй; позднее он стал императором и получил имя Нюй-хуан» — букв. «Женщина-государь» (цитируем по Вэнь И-до, «Разыскания о Фуси»). Хотя в данном случае перед нами явная выдумка, все же пол Нюйва нуждается в уточнении.
99. Словарь «Толкование знаков» («Шо вэнь») Сюй Шэня (30—124): «Ва — священномудрая дева древности, созидательница всех вещей».
100. «Книга гор и морей», разд. «Дахуан си цзин», примечание Го Пу: «Нюйва — божественная дева и владычица (ди) древности, с лицом человека и телом змеи,— за день могла семьдесят раз менять свой облик».
101. «Хуайнань-цзы», гл. «Шо линь»: «Хуан-ди создал мужское и женское начала, Шанпянь создал глаза и уши, Санлинь создал руки, потому-то Нюйва и могла семьдесят раз менять свой облик». Изменения облика Нюйва, по всей вероятности, были связаны с рассказом о том, как различные божества создавали человека, но, к сожалению, сведения об этом утрачены. В тексте данного раздела я пишу о том, что Нюйва «может совершать по семьдесят превращений в день». Это не совсем верно. Толкование иероглифа хуа как «превращение» основано на комментариях Го Пу к «Книге гор и морей». При внимательном исследовании мне представилось более правильным понимать хуа так, как это отражено в словаре «Толкование знаков» Сюй Шэня, а именно «рождать, творить». К тому же число семьдесят не следует понимать буквально, оно просто указывает на множественность. Теперь становится понятной фраза из «Хуайнань-цзы» о том, что «Нюйва порождала людей, а другие божества помогали ей — создавали руки, ноги, глаза, уши и половые органы». Толкование же Го Пу возникло позднее, в IV в. н. э., а не принадлежало ханьским конфуцианцам.
102. См. рассказ «Починка неба» в «Старых легендах, рассказанных по-новому» Лу Синя (см.: Л у Синь. Повести. Рассказы. М., 1971, с. 333—341). Обстоятельства дела подсказывают, что то была лиана, а не веревка.
103. В «Императорском обозрении годов Тай-пин», цз. 78, цитируются «Основные сведения о нравах и обычаях» Ин Шао: «В народе говорят, что, когда отделились небо и земля, людей еще не существовало. Нюйва стала лепить людей из лёсса, но работа была такая большая, что она не поспевала. Тогда она опустила в глину веревку и, стряхивая ее, создавала людей. Богатые и знатные — это те, кого она слепила из лёсса, а бедные, низкие и заурядные пошли от веревки».
104. В «Толковании истории», цз. 3, цитируются «Основные сведения о нравах и обычаях» Ин Шао: «Нюйва вознесла молитвы и высватала мужа для дочери; так стали заключаться браки».
105. Л о Би, «Древнейшая история», ч. «Хоу цзи», разд. 2: «Так как она [Нюйва] была первой свахой, впоследствии, когда возникло государство, ее стали почитать как богиню Гаомэй». (Гаомэй означает принесенные жертвы с молением о даровании потомства.— Примеч. ред.)
106. «Книга обрядов: («Ли цзи»), гл. «Юэ лин»: «Во второй весенний месяц совершают большие жертвоприношения богине Гаомэй».
107. «Чжоуские ритуалы» («Чжоу ли»; по-видимому, были созданы в IV — III вв. до н. э., впоследствии были отредактированы Лю Синем — (? — 23 г. н. э.), цз. 14, разд. «Мэй ши»: «В месяц середины весны собираются мужчины и женщины, и в это время им не возбранялось убегать». (Фраза эта представляет некоторые сложности для перевода. Употребленные в тексте слова «нань» и «нюй» могут означать как «мужчины и женщины», так и «юноши и девушки». Некоторые древние тексты наводят на мысль, что, возможно, здесь речь идет о «собраниях полов», в которых принимали участие как состоящие в браке, так и молодые люди, еще не вступившие в брак. Древние комментаторы «Чжоуских ритуалов» предлагают понимать это место так, что «если родители не женили своих детей, то те сами убегали и это не возбранялось» — см. «Чжоу ли» — в серии «Тринадцать
269

классических книг». Т. 2. Пекин, 1957, с. 514. Об убегании как синониме свободного общения сообщается и в других памятниках. См. об этом подробно в кн.: Н. Мацок и н. Материнская филиация в Восточной и Центральной Азии. Владивосток, 1910, вып. I, с. 15—16, 21, где говорится об аналогичных весенних сборищах у малых народов Китая.— Примеч. ред.)
108. Вэнь Идо, «Анализ предания о фее из Гаотана» (Полное собрание сочинений, т. I), примеч. 56: «В оде ”Бигун“ из раздела ’’Гимны царства Лу“ в ”Шицзине“ читаем: ’’Широко разливается танец вань“.» Бигун был храмом Гаомэй, следовательно, при молениях Гаомэй исполнялся танец вань. Этот танец был весьма чувственным, из чего можно заключить, что моления Гаомэй носили эротический характер.
109. «Книга песен» («Шицзин»), разд. «Большие оды», песня «Шэн минь»: «...дабы избавиться от бесплодия». Комментарий: «Для того, чтобы избавиться от бесплодия и обрести потомство, древние обязательно обращались к Цзяомэй». Цзяомэй — то же, что и Гаомэй; это название (цзяо означает «пригород») возникло потому, что храмы Гаомэй воздвигались за чертой города.
110. Мо Ди, «Мо-цзы», гл. «Мин гуй»: «Урочище Цзу в Янь, так же как алтари земли и злаков в Ци, Санлинь в Сун и Юньмэн в Чу, было местом, где собирались мужчины и женщины». Вэнь Идо считает, что Санлинь в Сун и Юньмэн в Чу были центрами поклонения Гаомэй. Мы принимаем его толкование.
111. См. Вэнь Идо, «Анализ предания о фее из Гаотана», и Го Можо, «Толкование терминов “цзу“ и “бм“» в его книге «Исследование надписей на панцирях черепах и костях» («Цзягу вэньцзы яньцзю»).
112. В комментариях в «Книге гор и морей», разд. «Дахуан си цзин», цитируется «Гуйцзан» (по мнению Го Можо, была составлена ок. IV в. до н. э.; впоследствии утеряна), гл. «Ци ши»: «У Гунгуна лицо человека, тело змеи и красные волосы»: «Книга о чудесном и необычайном», разд. «Сибэйхуан цзин»: «В Северо-Западной пустыне есть человек, упрямый и глупый, как животное, зовут его Гунгун».
113. «Книга гор и морей», разд. «Хайвай бэй цзин»: «Слугу Гунгуна зовут Сянлю, у него девять голов с человечьими лицами и тело змеи, цвета же он темного». (В тексте знак цин, обозначающий зеленый, синий, серый и просто темный цвет.— Примеч. ред.)
114. «Древнейшая история», ч. «Хоу цзи», разд. 2: «Гунгун тогда сделал Фую своим помощником». В комментариях приводится цитата из утерянного сочинения, примерно IV в. до н. э., «Цзичжун союй»: «Цзиньский князь Пин-гун увидел во сне красного медведя, заглядывавшего к нему за ширму. Встревоженный этим, князь поспешил к Цзычаню за разъяснением. Тот ответил: «В древности помощника Гунгуна звали Фую. Потерпев поражение от Чжуаньсюя, он утопился в реке Хуай...»,
115. «Древнейшая история», ч. «Хоу цзи», в примечании к разд. 2 цитируются «Записи о временах года в землях Чу округа Цзинчжоу» («Цзин Чу суйши цзи») Цзун Линя, примерно середина VI в. н. э.: «У Гунгуна был недостойный сын, умерший в день зимнего солнцестояния. Он обратился в беса ли, который боится красной фасоли, поэтому оберегаются от него кашицей из нее».
116. «Основные сведения о нравах и обычаях» Ин Шао: «Сына Гунгуна звали Сю; он очень любил дальние странствования и осмотрел все места, куда можно доплыть на лодке, доехать в колеснице или дойти пешком. Поэтому его стали почитать как божество путешествий».
117. «Комментарий Цзо», 7-й год Чжао-гуна: «Увидел во сне Сян-гуна, совершающего обряд цзу». Примечание: «Цзу — моление божеству дорог»; «История династии Хань» Бань Гу, «Жизнеописание Лю Цюйли»: «Полководец второй армии Ли Гуанли готовился вести войска против сюнну; первый министр устроил для него обряд цзу и проводил до моста Вэйшуй». Примечание: «Цзу — моление перед проводами в путь, сопровождаемое пиром».
118. «Книга гор и морей», разд. «Хайвай нань цзин»: «Чжуюн (Чжужун) имеет тело животного и лицо человека, восседает на двух драконах»; там же, разд. «Хайнэй цзин»: «Чжужун родил Гунгуна».
119. «Исторические записки», добавления Сыма Чжэня (VII—VIII вв. н. э.) — «Основные записи о трех властителях»: «В последние годы ее [Нюйва] правления один из владетелей по имени Гунгун обладал умом, но любил действовать силой, был тираном, а не достойным правителем. Приплыв по воде на деревянных [плотах],
270

он вступил в бой с Чжужуном. Не сумев победить его, он в гневе ударился головой о гору Бучжоу и умер. От удара обломилась небольшая подпорка и угол земли повредился». (Перевод основан на толковании Юань Кэ. Другое понимание этого отрывка дано у Р. В. Вяткина и В. С. Таскина — см.: Сыма Цянь. Исторические записки (Ши цзи). Т. 1, М., 1972, с. 346.— Примеч. ред.) Насколько можно судить на основании исторических данных, первоначально миф о войне между Гунгуном и Чжужуном олицетворял спор воды и огня. Поскольку с Гунгуном связаны и другие предания, мы говорим, что он не умер от удара о гору.
120. 	«Книга гор и морей», разд. «Дахуан си цзин», примечание Го Пу: «В книге ”Хуайнань-цзы“ говорится: ’’Некогда Гунгун воевал с Чжуаньсюем за право зваться богом; в гневе он ударился головой о гору Бучжоу, и от этого оборвался устой неба и надломилась подпорка земли“. Поэтому гора эта поныне стоит с изломом, с пустотой». Из этого ясно, что гора Бучжоу (букв, «неполная») получила свое название после истории с Гунгуном. Сказания о том, как Гунгун ударился головой о гору и небо наклонилось на северо-запад и как Нюйва пришлось чинить небосвод, первоначально были, по-видимому, самостоятельными мифами. Впервые их объединил философ Ван Чун (27 — ок. 97 гг.), сказавший, что Нюйва чинила небосвод потому, что он был поврежден Гунгуном (Ван Чун, «Критические суждения», гл. «Тянь тянь»). Вслед за ним танский автор Сыма Чжэнь в дополнительном разделе к «Историческим запискам» — «Основные записи о трех властителях» также соединил эти мифы. Эту точку зрения первоначально принял и я. Сейчас мне это представляется не вполне обоснованным. Миф о починке неба должен был возникнуть раньше сказания о Гунгуне. В главе «Лань мин» в книге «Хуайнань-цзы» прямо сказано: «В древние времена четыре предела обрушились и девять материков раскололись». Значит, катастрофа земли и неба произошла от естественных причин, а не связывалась в сознании древних с Гунгуном. Размеры катастрофы были также грандиозными — она захватила четыре предела и девять материков, тогда как от удара Гунгуна всего лишь «небо наклонилось на северо-запад и земля откололась на юго-востоке» (там же, гл. «Тянь вэнь»). Особенно подтверждает этот взгляд фраза из главы «Лань мин» о том, что Нюйва «отрубила ноги гигантской черепахе, чтобы подпереть четыре предела». Ведь если бы «небо наклонилось на северозапад», было бы достаточно подпереть один предел. Следовательно, миф о починке неба нужно поставить перед мифом о Гунгуне, что я и сделал в написанной недавно для юношества книге «Мифы и предания в новом изложении» («Шэньхуа гуши синьбянь», Пекин, 1963).
* 121. Этот миф о починке неба расплавленными камнями наводит на мысль о наличии в древнекитайской мифологии своеобразной каменной модели мира. Другие отголоски подобных представлений мы находим в средневековых китайских новеллах, где часто упоминаются каменные жилища волшебных героев, в которых вся утварь тоже сделана из камня.
122. «Хуайнань-цзы», гл. «Лань мин»: «В давно прошедшие времена четыре предела обрушились, девять областей [Китая] откололись друг от друга, небо покрывало не все сущее, земля несла на себе не все живущее. Пламя горело не угасая, волны вздымались непрестанно, свирепые звери пожирали подданных, хищные птицы уносили старых и слабых. Тогда Пюйва расплавила разноцветные камни и починила ими небосвод, отрубила ноги гигантской черепахе, дабы с их помощью утвердить четыре предела, убила черного дракона, чтобы помочь жителям Цзичжоу (Китая?), собрала золу тростника и преградила ею дорогу водам потопа».
6
123. «Хуайнань-цзы», гл. «Тянь вэнь»: «Некогда Гунгун в гневе ударился головой о гору Бучжоу, от этого надломилась подпорка неба и оборвался устой земли. Небо наклонилось на северо-запад, поэтому солнце, луна и звезды движутся в ту сторону; в земле образовалась пустота на юго-востоке, поэтому водные потоки и пыль устремляются туда». (В приводившемся выше, в коммент. 120, тексте этой же цитаты, заимствованной из комментариев Го Пу, скорее всего знаки тянь — «небо» и ди — «земля» ошибочно переставлены, так как речь идет о подпорках — чжу, букв, «столбах» — неба и вэй — «канатах» (?) — от вэй — «привязывать», на которых держится земля.— Примеч. ред.)
124. «Книга гор и морей», разд. «Хайнэй бэй цзин»: «Большой краб обитает
271

в море». Примечание Го Пу: «По-видимому, краб в тысячу ли». Би Юань пишет: «В книге ’’История Чжоу44 (“Чжоу шу“; ок. VI в. до н. э.), гл. ”Ван хуэй“, читаем: ”На юге моря есть большие крабы“». Кун Чао (ок. IV в. н. э.) комментирует это место: «В южной части моря есть крабы величиной с повозку». Ян Шэнь в «Дополнительных комментариях к ’’Книге гор и морей“» пишет: «В книге ’’Описание удивительных вещей Линнани“ (’’Линнань иу чжи“; ни автор, ни точная дата написания не известны; первое упоминание о ней встречается в ’’Императорском обозрении годов Тай-пин“, 1020 г.) сказано: ’’Некогда один купец плыл по морю и увидел остров с гаванью, поросший густым лесом. Он причалил судно, высадился на остров и развел костер у самого берега. Когда пища сварилась наполовину, лес погрузился в воду, купец еле успел обрубить канат и отплыть. Посмотрел внимательно — то был большой краб44».
125. «Книга гор и морей», разд. «Хайнэй бэй цзин»: «У линъюй — рыбыхолма человечье лицо, руки и ноги, но тело рыбы; обитает она в море»; в разд. «Хайвай си цзин»: «Дракон-рыба — лунъюй живет к северу [от Долины плодородия], на суше, похожа на дикую кошку и называется также ся (рак). Одна волшебница-шаманка (в некоторых изданиях «Книги гор и морей» вместо этого говорится: «божественный мудрец».— Примеч. ред.), сидя на ней верхом, объезжает просторы всех девяти областей».
126. Г а н ь Б а о, «Записки о поисках духов»: «В Южном море живет цзяожэнь. Она обитает в воде, подобно рыбе, и не оставляет ткацкого станка; когда она плачет, из ее глаз капает жемчуг».
127. Линь Кунь (ок. XIV в.), «Разные записи из кабинета искренности» («Чэнчжай цза цзи»): «Рыба хайжэнъ (букв, ’’морской человек44) похожа на человека, все у нее — брови, глаза, рот, нос, руки и ноги — точь-в-точь как у прекрасной девушки. Кожа ее бела, как нефрит, когда же она выпьет немного вина, становится как цветок персика. Волосы ее как лошадиная грива длиной пять-шесть чи. Вдовцы и вдовы, живущие на морском побережье, часто ловят ее и держат в прудах».
128. «Книга гор и морей», разд. «Хайнэй бэй цзин», комментарий Хао Исина: «Ча Тун, отправившись с миссией в Корё, увидел в дюнах женщину, у которой изпод локтя росли красные волосы. Звали ее жэньюй — человекорыба; очевидно, это то же, что и линъюйь.
129. «Ле-цзы», гл. «Тан вэнь»: «На восток от Бохая, невесть за сколько миллионов ли, лежит огромная пропасть. Нет у нее дна, и если даже влить туда все воды восьми стран света и девяти областей земли и весь поток Млечного Пути, там ничего не прибудет и не убудет».
130. По представлениям древних, жемчуг и нефрит были драгоценными снадобьями, приносящими людям бессмертие. Например, Хуан-ди питался пастой из нефрита, о чем будет рассказано в главе IV «Война Желтого императора с Чию».
131. По рельефам эпохи Хань видно, что небожители — сянь действительно изображались с крыльями.
132. В оригинале «Ле-цзы» это место читается так: «Небесный владыка испугался, что [гора] уплывет к Западному пределу». Но Западный предел находится за материком и уплыть к нему невозможно. Поскольку в дальнейшем тексте упоминается Северный предел, полагаем, что и здесь следует читать «к Северному пределу».
133. «Книга гор»; разд. «Дахуан дун цзин»: «Хуан-ди родил Юйху, Юйху родил Юйцзина». Примечание Го Пу: «Он же Юйцян». Как будет показано в четвертой главе, Хуан-ди был небесным божеством.
134. «Хуайнань-цзы», гл. «Ди син»: «Юйцян порождает ветер бучжоу».
135. «Книга гор и морей», разд. «Хайвай бэй цзин»: «На севере Юйцян с лицом человека и телом птицы, вместо серег у него две синие змеи, и еще две синие змеи под его стопами». (В тексте стоит слово цин, которое, как уже говорилось выше, может быть переведено и как зеленый, и как темный. Э. М. Яншина предлагает переводить «зеленые змеи». См. «Каталог гор и морей», с. 100.— Примеч. ред.)
136. «Весны и Осени Люя», гл. «Ю ши»: «С северо-запада дует пагубный ветер»; «Исторические записки», разд. «Люй шу»: «Ветер бучжоу дует с северозапада, он убивает все живое».
137. «Книга гор и морей», разд. «Хайвай бэй цзин»; Го Пу в примечании приводит цитату: «На севере Юйцян с черным телом, с руками и ногами, восседает на паре драконов». Цитата, по-видимому, взята из «Комментариев к Чжуан-цзы»
272

(«Чжуан-цзы шивэнь»). Но нам представляется, что «черное тело» стоит здесь ошибочно, вместо «рыбьего тела». Если бы речь шла о цвете тела, упоминание о руках и ногах теряло бы смысл. Так, в разд. «Хайвай дун цзин» говорится, что у Юйшице «было тело черное и лицо человечье», о руках же и ногах не упоминается, так как их наличие предполагается само собой. В данном же случае существование рук и ног подчеркивается именно потому, что тело у Юйцяна было не человечье. Как божество ветра, Юйцян имел птичье тело, в качестве же морского божества Юйцян должен был иметь тело рыбы. Второе имя Юйцяна было Юаньмин (см. примечание Го Пу к разд. «Хайвай бэй цзин»), а большая рыба кунъ, о которой рассказывает Чжуан-цзы в главе «Сяояо ю», живет в море Бэймин. Значит, морской бог Юйцян был рыбой. Сходство по написанию иероглифов «рыба» и «черный» делает ошибку в тексте весьма вероятной.
138. «Чжуан-цзы», гл. «Сяояо ю»: «В море Бэймин есть рыба, имя ей кунъ». В толкованиях Лу Дэмина (556—627) приводятся слова Цуй Чжуаня (даты жизни неизвестны): «Кунъ, судя по всему, кит». Юйцян именовался также Юйцзин. Это не оставляет сомнений в том, что морской бог представлялся в образе северного кита (кит по-китайски цзин.— Примеч. пер.).
139. См. В э н ь Идо, «Истолкование тянь в “Вопросах к небу” Цюй Юаня» (Вэнь Идо, «Полное собрание сочинений», т. 2).
140. «Чжуан-цзы», гл. «Сяояо ю»: «В море Бэймин есть рыба, имя ей кунъ, величина же куня — много тысяч ли. Она превращается в птицу, которую называют пэн, спина ее простирается на многие тысячи ли. Когда она взлетает в гневе, крылья ее подобны свисающим с неба тучам. Когда море приходит в движение, эта птица переселяется в Наньмин. Переселяясь в Наньмин, пэн вздымает волну в три тысячи ли и, поддерживаемый и колеблемый ею, взмывает ввысь на девяносто тысяч ли, летит шесть месяцев и лишь тогда отдыхает».
141. Цюй Юань, «Вопросы к небу»: «Что может успокоить несущих на себе горы черепах, когда они бьют по воде ногами?» В комментариях Ван И приводится цитата из «Жизнеописаний бессмертных» («Лесянь чжуань»); сочинение по традиции приписывается Лю Сяну, в действительности было создано в V— VI вв.): «Огромные волшебные черепахи несут на спине гору Пэнлай; что же может успокоить их, когда они пляшут и играют посреди моря и бьют ногами?» Миф о том, что огромная черепаха несет на себе гору, следует понимать так, что несет она не на спине, а на голове. Этим еще более подчеркивается гигантский размер черепахи. Ошибочное толкование возникло по вине Ван И (89—158), неправильно прокомментировавшего строку из «Вопросов к небу» Цюй Юаня, воспользовавшись контекстом из «Жизнеописаний бессмертных». Между тем в «Ле-цзы» (хотя эта книга, по-видимому, более поздняя подделка) правильно изложен этот миф. Еще более интересен комментарий к данному тексту, написанный Чжан Чжанем (III — IV вв. н. э.) и демонстрирующий богатство фантазии древних: «Итак, каждая черепаха несет на голове гору высотой и в окружности по тридцать тысяч ли, и шесть таких черепах влекутся одним крючком, а люди Лун-бо могут взвалить их на спины, просверливать дырки в панцире и гадать — значит, эти люди должны быть более миллиона ли ростом. В сравнении с ними рыба кунь и птица пэн не более как вошь или блоха, комар или москит. И чего же не может тогда вместить великая пустота!»
142. «Книга гор и морей», разд. «Дахуан дун цзин». Хао Исин в комментариях приводит цитату из «Хэ ту юй бань» (ок. I в. н. э.; ныне утеряна): «Пройдя на север от Куньлуня девяносто тысяч ли, доберешься до жителей страны Лунбо».
143. В оригинале «Ле-цзы» сказано «Фуси и Шэнь-нуна», однако этот Фуси не совпадает по времени с тем Фуси, о котором мы говорили выше. Поскольку нам нужно лишь определить эпоху, будем говорить об одном Шэнь-нуне.
144. «Ле-цзы», гл. «Тан вэнь»: «Там [в Гуйсюе] есть пять гор; первая называется Дайюй, вторая — Юаньцзяо, третья — Фанху, четвертая — Инчжоу, пятая — Пэнлай. Эти горы имеют высоту и окружность по тридцать тысяч ли, а плато на их вершинах тянутся на девять тысяч ли в длину, расстояние же между соседними горами — семьдесят тысяч ли. Башни и перила на них из золота и нефрита, звери и птицы сплошь белого цвета, всюду рощи жемчужных и нефритовых деревьев, плоды же их отменного вкуса и избавляют от старости и смерти. Живут там одни святые и мудрецы, днем и ночью летают они друг к другу в неисчислимом множестве. Горы постоянно двигались вместе с приливными волнами и никогда
273

не стояли на месте. Святые и мудрецы на это сердились и пожаловались богу. Тот испугался, что горы уплывут к Западному пределу и обиталища мудрецов исчезнут. Тогда повелел он Юйцяну послать пятнадцать гигантских черепах, чтобы они воздели головы и подняли горы и сменяли друг друга через каждые шестьдесят тысяч лет. Тогда-то горы остановились. А один великан из страны Лунбо в несколько шагов дошел до гор, закинул удочку и выловил подряд шесть черепах, взвалил себе на плечи, вернулся в Лунбо и стал поджаривать их панцири для гадания. Тут горы Дайюй и Юаньцзяо уплыли к Северному пределу и утонули в Великом море, так что несчетной тьме святых и мудрецов пришлось переселиться. Верховный владыка (ди) разгневался и ужал земли страны Лунбо, сделав ее крошечной, и укоротил жителей этой страны; все-таки во времена Фуси и Шэнь-нуна они были в несколько десятков чжанов ростом».
145. Так, в «Исторических записках» Сыма Цяня, разд. «Фэн чань шу», читаем: «Ши-хуан доехал на юге до Сяншаня, затем поднялся на гору [Гуйцзи], а потом отправился по морю в надежде найти чудесное лекарство на трех священных горах, что в середине моря. Ничего не найдя, он прибыл в Шацю, где и скончался».
146. Сыма Цянь, «Исторические записки», разд. «Фэн чань шу»: «Со времени государей Вэй-вана, Сюань-вана и Яньского Чжао-вана посылались в море люди, чтобы отыскать священные горы Пэнлай, Фанчжан и Инчжоу. По преданию, они находятся в Бохае, и кто доберется туда, найдет там святых и лекарство бессмертия. Издали они подобны тучам, когда же приблизишься, горы уходят в воду; хочешь подплыть, но ветер гонит прочь, так никто и не добрался до гор. Не было среди властителей такого, кто бы не мечтал о них».
147. Сыма Цянь, «Исторические записки», разд. «Фэн чань шу»: «[Ли] Шаоцзюнь доложил государю (ханьскому У-ди): «Ваш раб плыл по морю и видел Ань Ци-шэна; тот ел финики величиной с тыкву». Таково одно из преданий, о которых идет речь.
148. «Хуайнань-цзы», гл. «Лань мин»: «[Нюйва] починила небо, выправила четыре предела, высушила воды потопа, выпрямила земли Цзичжоу, истребила злых тварей и гадов, дала жизнь народу. Приветливой стала весна, солнечным лето, губящей (?) осень, завершающей (год?) зима. В те времена люди зажили без забот, радостно, приравнивая себя то к лошадям, то к коровам».
149. «Хуайнань-цзы», гл. «Бэнь цзин»: «Во времена Жунчэна люди ходили по дорогам в строгом порядке по старшинству, клали младенцев в гнезда на деревьях, оставляли лишнее зерно на краю поля; тогда можно было безбоязненно дергать за хвост тигров и леопардов, наступать ногой на змей». Хотя речь здесь идет о Жунчэне, а не о Нюйва, мы используем это предание, поскольку в обоих случаях отражено представление древних об утверждении порядка на земле.
150. «Родословия», гл. «Цзо пянь»: «Нюйва изготовила шэнхуан».
151. Чжан И (III в. н. э.), «Бо я ши юэ»: «Шэн изготовляется из тыквыгорлянки и имеет тринадцать трубок, расположенных слева».
Недавно я получил письмо от Ши Минъюна из Центрального института национальностей по вопросу о форме губного органчика из тыквы (душэна): «...на юго-западе, в местах, населенных народностью лаху, мы видели «тыквенный шэн, названный так потому, что его воздушный резервуар сделан из тыквы-горлянки. Мне подумалось: может быть, это и есть древний душэн? Резервуар его сделан из выдолбленной тыквы, похожей на пузатый сосуд с узким горлом, причем из целой, а не из половинки. В дно воткнуты бамбуковые трубки, а в горлышке просверлено отверстие, в которое дует музыкант. В отличие от древнего іиэна у него лишь три трубки. У народностей лису, тай, кава тоже есть шэны, отличающиеся от описанного лишь количеством трубок. У лили шэн имеет четыре трубки, у лаху — пять, у тай — три, у кава — всего-навсего одну трубку. Эти шэны сохранили в своем облике больше древних черт, чем шэны мяо и тун, и в общем весьма похожи на описания в старинных трактатах...» Это весьма ценное, основанное на непосредственном наблюдении описание дополняет и уточняет приведенные в моей книге сведения о «тростниковом шэне».
152. Лю Сифань в кн. «О племенах, обитающих за хребтом Улин» цитирует «Краткие сведения о землях к югу от Гуйчжоу» («Цянь нань ши люэ»,— автор неизвестен, по-видимому XIX — начало XX в.): «Выбирают ровную площадку, именуемую лунной, и мужчины и женщины в красивых одеждах играют на шэнах из тростника, поют и танцуют».
274

153. Там же цитата из «Путешествия по Юньнани и Гуйчжоу» («Дянь Цянь юцзи»,—автор неизвестен, по-видимому XIX — начало XX в.): «У мяо есть обычай: каждый год весной мужчины и женщины, нарядно одетые, вместе танцуют при луне. Мужчины идут впереди и начинают дуть в тростниковый шэн, женщины сзади отвечают звоном колокольчиков, и так они кружатся целый день, не преступая приличий. Вечером же каждый уходит с тем, кого любит; они дразнят друг друга, смеются, поют и расходятся только с рассветом». (Подробно об этих обычаях у мяо см. в кн.: Н. М а ц о к и н. Материнская филиация в Восточной и Центральной Азии. Вып. 2.— Материнская филиация у тибетцев, мяоцзы, лоло и таи. Владивосток, 1911, с. 81—96.— Примеч. ред.)
154. М а Г а о (ок. X в. н. э.) «Комментарии к “Китаю в древности и современности”» («Чжунхуа гу цзинь чжу»): «Вопрос: почему в давние времена, когда еще не знали законов гармонии, был изобретен шэнхуан? Ответ: Нюйва, сестра Фуси... создала людей и изобрела музыку как символ их появления на свет». Толкование, что целью создания музыки было способствовать размножению человеческого рода, вполне справедливо.
155. «Книга гор и морей», разд. «Дахуан си цзин»: «Есть десять духов, именуемых ’’Кишки Нюйва“... обитают они на равнине Лигуан».
156. «Хуайнань-цзы», гл. «Лань мин»: «[Нюйва] восседает на громовой колеснице, в середине впряжен крылатый дракон — Инлун, по бокам — безрогие драконы... Желтые тучи украшают ее колесницу, белый дракон летит впереди, змея следует позади. Так она несется в высях, среди бесов и духов, поднимается на девятое небо, видится с Верховным владыкой (ди) у врат Линмэнь и погружается в спокойствие и отдохновение у ног великого предка. И она не выставляет напоказ свои заслуги, не возвышает свой голос, таит в себе путь совершенных людей и следует естественному закону неба и земли».
157. «Хуайнань-цзы», гл. «Лань мин»: «Заслуги же ее [Нюйва] доходят до девяти небес вверху и до Желтого холма [преисподней] внизу». Мы лишь изменили несколько слов.
ГЛАВА III
1
1. Б а н ь Гу, «Беседы в Зале Белого тигра», разд. «У син»: «Янь-ди есть солнце».
2. «Книга гор и морей», разд. «Хайнэй цзин»: «Тинъяо, жена Янь-ди и дочь Чишуй (Красной реки), родила Яньцзюй (Живущего в огне), Яньцзюй родил Цзебина, Цзебин родил Сици, Сици родил Чжужуна».
3. «Хуайнань-цзы», гл. «Ши цзэ»: «На крайнем юге земли в двенадцать тысяч ли подвластны Чи-ди и Чжужуну». Примечание Гао Ю: «Чи-ди — он же Янь-ди, сын Шаодяня, прозванный Шэнь-нуном; он есть божество огня и обитает на юге».
4. В «Толковании истории» Ма Су, цз. 5, цитируется «Новая книга» («Синь шу»): «Янь-ди и Хуан-ди были единоутробными братьями, хотя и от разных отцов, каждый из них обладал половиной Поднебесной. Хуан-ди следовал Пути (Дао), а Янь-ди не хотел его слушать, поэтому они вступили в бой на равнине Чжолу. Крови лилось столько, что в ней плавали палицы». В современном тексте «Синь шу», гл. «Чжи бу дин», стоит «сводный брат». Очевидно, позже показалось неудобным писать, что у одной женщины были дети от разных отцов, хотя это соответствует обычаям наших древних предков. Иероглиф у в последней фразе употреблен не в обычном значении «пестик для толчения» или «валек для выколачивания одежды», а в смысле боевой палицы.
5. Бань Гу, «Беседы в Зале Белого тигра», разд. «Хао»: «В древности все люди питались мясом птиц и зверей. Ко времени Шэнь-нуна людей стало так много, что птиц и зверей стало не хватать. Тогда Шэнь-нун, будучи божеством, просветил людей, научил их возделывать землю и извлекать из нее пользу, за то и прозвали его Шэнь-нуном — Божественным земледельцем».
6. В «Толковании истории» Ма Су, цз. 4, цитируются «Хронологические записи об императорах и правителях» («Ди ван шицзи») Хуанфу Ми: «Янь-ди, он же Шэнь-нун, был с телом человека и головой быка».
275

7. Ли Даоюань, «Книга вод с комментариями», разд. «Ляо шуй»: «Когда родился Шэнь-нун, сами собой открылись девять колодцев, причем, если брали воду из одного, в остальных вода тоже колебалась».
8. В «Толковании истории» Ма Су, цз. 4, цитируется «История Чжоу» («Чжоу шу»): «Во времена Шэнь-нуна небо пролилось на землю просом; Шэнь-нун тотчас вспахал землю и посеял семена. После этого взошли злаки и налились колосья».
9. Ван Ц з я, «Записи о забытых событиях»: «В ту пору (при Янь-ди) летала алая птица с девятью колосками злаков в клюве; она роняла их на землю, а Янь-ди подбирал и сажал в почву. Вкусивший их достигал бессмертия».
10. Гань Б а о, «Записки о поисках духов» («Соу шэнь цзи»), цз. 1: «Шэньнун ударял красной плетью по стеблям трав и узнавал все их свойства — есть ли в них яд, приносят ли они холод или жар».
И. «Хуайнань-цзы», гл. «Сю у»: «Шэнь-нун пробовал все травы на вкус и однажды за день отравился семьдесять раз».
12. По словам Вэнь Тяньфэна, это народное предание провинции Сычуань. Трава дуаньчан — «рвущая кишки» называется также егэ или гоувэнь — «крючок в горле», см. Ли Шичжэнь. Свод лекарственных растений («Бэньцао ганму»). Тао Хунцзин (452—536) пишет: «Последнее название произошло оттого, что эта трава, подобно крючку, раздирает горло. Есть и другое толкование: будто она, как крючок, вытягивает кишки и рвет их».
13. «Описание удивительного»: «На холме Шэньфуган близ Тайюани еще существует треножник, из которого Шэнь-нун пробовал травы. В горах Чэнъяншань есть место, где Шэнь-нун ударял травы плетью; оно носит название Шэньнунъюаньяоцаошань — Гора, где Шэнь-нун выявлял травы».
14. Ван Фу, «Рассуждения неизвестного», гл. «У дэ чжи»: «Тогда Шэнь-нун стал устраивать по полудням базары: собирались отовсюду люди, привозили со всей Поднебесной товары, обменивали их и возвращались, получив требуемое».
15. «Книга гор и морей», разд. «Хайнэй цзин»: «Болин, внук Янь-ди, спознался с Анюй юаньфу, женой У Цюаня. Юаньфу была беременна три года и родила Гу, Яня и Шу. [Шу] смастерил мишень для стрельбы из лука, Гу и Янь начали изготавливать колокола-чжуны и сочинять для них мелодии»; Ло Би, «Древнейшая история», ч. «Хоуцзи», разд. 4: «У Гу была острая голова и задранный кверху нос».
16. «Книга гор и морей», разд. «Дахуан си цзин»: «Есть страна Хужэнь, у жителей ее лицо человека и тело рыбы. Внук Янь-ди по имени Линцзя родил Хужэня, который мог подниматься на небо и спускаться на землю».
17. «Книга гор и морей», разд. «Хайнэй цзин»: «Тинво, жена Янь.-ди и дочь Чишуй (Красной реки), родила Яньцзюя, Яньцзюй породил Цзебина, Цзебин породил Сици, Сици породил Чжужуна... Чжужун породил Гунгуна... Гунгун породил Хоу-ту, Хоу-ту породил Емина, Емин породил двенадцать сыновей, которые получили наименования по годам [двенадцатилетнего цикла]. (Текст здесь не совсем ясен. По-видимому, имеются в виду божества двенадцатилетнего годового цикла, в тексте буквально: «Е-мин родил годы: десять и еще два». Комментаторы толкуют это как «двенадцать сыновей, именовавшихся по названиям годов». Э. М. Яншина, переводя «родил десять и два года», в комментариях говорит о том, что «Земля [т. е. Хоу-цзи] порождает двенадцатилетний цикл» — («Каталог гор и морей», с. 129 и 213.— Примеч. ред.)
18. В оригинале: «Чисун-цзы при Шэнь-нуне был повелителем дождя». Кем был «повелитель дождя» — божеством или человеком? Разумеется, божеством. Но здесь он, очевидно, был человеком, иначе ему незачем было бы глотать «водяную яшму» и стремиться стать бессмертным — сянем. Поэтому мы и переводим «чиновник, ведающий дождями». Но в таком случае и Шэнь-нун — Янь-ди становится не богом, а одним из правителей древности. В мифах нелегко провести грань между людьми и богами, ибо люди нередко наделялись и божественными функциями.
19. «Книга гор и морей», разд. «Наньшань цзин»: «На горе Тантин много водяного нефрита». Примечание Го Пу: «Водяной нефрит — нынешний горный хрусталь; его глотал Чисун-цзы».
20. В «Жизнеописаниях бессмертных» в этом месте говорится: «Мог входить в огонь и сжигать себя». В нынешнем тексте «Записок о поисках духов», цз. 1, это же предание излагается противоположным образом: «Мог войти в огонь и не сгореть». В этом небольшом, казалось бы, изменении отразилось то, что потомки перестали понимать, каким путем их предки мечтали достичь святости. Самосожжение
276

было одним из важнейших способов превращения обычного человека в святого (конечно, сначала нужно было сделать некоторые приготовления, например, принять водяной нефрит, ит.п.). Представление о том, что через самосожжение можно стать святым, по-видимому, возникло под влиянием обычая сжигать трупы, распространенного у некоторых народностей Западного Китая (см.: Вэнь Идо, «Разыскания о бессмертных» — Полное собр. соч., т. 1). Огненное погребение означает стремление к бессмертию души, сжигая же себя, люди надеялись обрести и телесное бессмертие. Впоследствии эта идея перестала быть понятной, и слова «сжечь себя» были заменены на «не сгореть».
В «Жизнеописаниях бессмертных» имеется также предание о Нин Фэн-цзы, весьма сходное с преданием о Чисун-цзы. Оно очень интересно, причем связь с огненным погребением выражена в нем еще яснее. «Нин Фэн-цзы жил во время Хуан-ди и был у него главным мастером гончарного дела. Однажды ему повстречался необычного вида человек, который умел брать в руки огонь и выпускать разноцветный дым. После он научил этому Фэн-цзы. Фэн-цзы накопил много огня и сжег себя. Когда дым рассеялся, его кости лежали среди пепла невредимыми. Люди похоронили его на горе Нинбэйшань, потому-то он и прозывается Нин Фэн-цзы».
21. «Жизнеописания бессмертных»: «Чисун-цзы был при Шэнь-нуне повелителем дождя, глотал водяной нефрит (в «Записках о поисках духов» сказано «порошок ледяного нефрита») и научил этому Шэнь-нуна, мог входить в огонь и сжигать себя. Часто поднимался на гору Куньлунь и останавливался в каменном жилище Си-ванму, поднимался и опускался вместе с ветром и дождем. Дочь Янь-ди последовала за ним, тоже стала святой, и они исчезли вместе».
22. «Книга гор и морей», разд. «Чжун цы ци цзин»: «Еще в двухстах ли к востоку стоит гора Гуяо, на которой умерла дочь [Янь]-ди и превратилась в чудесную траву. Листья этой травы густые, цветы желтые, плоды как у повилики, съевший ее будет нравиться людям».
23. У Сяо Туна в «Литературном изборнике» помещена поэма Сун Юя (ок. 290 г. до н. э.— ок. 223 г. до н. э.) «Гаотан», примечание к ней гласит: «В книге “Жизнеописания старцев из Сянъяна” (“Сянъян цицзю чжуань”) читаем: “Дочь Чи-ди — Красного государя звали Яо-цзи. Она скончалась, не успев выйти замуж, была похоронена на южном склоне горы Ушань и стала поэтому прозываться Ушаньской девой. Чуский князь Хуай-ван, гуляя возле Гаотана, заснул днем, и ему приснилось, что он встретился с феей, назвавшей себя Ушаньской девой. Царь осчастливил ее своей любовью, а позднее построил к югу от горы Ушань башню, назвав ее башней утренних облаков. Потом, когда настало время князя Сян-вана,.он опять гулял возле Гаотана». Ср. поэмы Сун Юя «Гаотан» и «Фея» в «Литературном изборнике» Сяо Туна.
Миф о встрече с феей Яо-цзы изложен по поэме Сун Юя «Фея», помещенной в «Литературном изборнике». Однако в тексте перепутаны очень похожие иероглифы ван и юй, вследствие чего неясно, кто видел второй сон: Сун Юй или сын Хуайвана Сян-ван? Известный ученый XI в. Шэнь Ко («Бу би тань», цз. 1) пытался доказать, что это был Сун Юй. Но его мнение не было принято во внимание, и все продолжали считать, что речь идет о Сян-ване. Так думал и я, но, специально исследовав этот вопрос, пришел к противоположному выводу, который и обосновал в статье «о подделке “Феи“ Сун Юя и о смысле предания о гаотанской деве» («Гуанмин жибао», 19 августа 1962 г.).
* 24. Следует отличать от богини Нюйва, о которой говорилось выше. Слог ва в данном случае пишется другим иероглифом, имеющим значение «девушка», «красавица», «дитя».
25. «Книга гор и морей», разд. «Бэй цы сань цзин»: «В двухстах ли далее на север находится гора Фацзю, поросшая деревьями кудрани. Там есть птица, похожая на ворону, но с пестрой головой и красными лапами. Сама выкрикивает свое имя — цзинвэй. А была она младшей дочерью Янь-ди по имени Нюйва. Она плыла по Восточному морю и утонула там, превратившись по смерти в цзинвэй. Она постоянно носит [куски] дерева и камни с Западных гор, чтобы завалить Восточное море».
*26. Слог ши в имени Шиняо значит «клятва», слог чжи в имени Чжиняо — «воля», юань в имени Юаньцинь — «скорбь», «обида»; няо и цинь имеют одинаковое значение — «птица». Поэтому эти имена имеют соответствующее смысловое значение: «птица, [верная] клятве», птица [сильной] воли», «птица [великой] скорби».
277

27. «Описание удивительного»: «Некогда дочь Янь-ди утонула в Восточном море и превратилась в цзинвэй. Сочетаясь с буревестником, она выводит птенцов, причем самки похожи на цзинвэй, а самцы — на буревестника. Поныне на Восточном море известно то место, где она утонула и поклялась не пить более тамошней воды. Ее зовут также ’’поклявшейся14, ’’устремленной44 или ’’обиженной птицей44, а в народе ее прозвали “птица — дочь государя44».
2
*28. И то и другое — китайские названия планеты Венеры.
29. Ван Цзя, «Записи о забытых событиях»: «Хуанъэ, мать Шаохао, обитала в нефритовых покоях, ночью она ткала, а днем иногда плавала на плоту по безбрежным просторам вплоть до Цюнсана. И вот однажды сошел на воду юноша необычайный, в наружности которого не было ничего от мирской суеты, и назвался сыном Бай-ди -г- Белого государя. Они с Хуанъэ веселились и шутили, исполняли пленяющую слух музыку и забыли о возвращении. Цюнсан же есть берег Западного моря, где растет одинокое тутовое дерево высотой в тысячу сюней; листья его красные, ягоды растут гроздьями, плодоносит оно раз в десять тысяч лет, а кто поест плодов, долго не стареет. Плавая по морю, сын Бай-ди и Хуанъэ поставили мачту из ветви коричного дерева, повесили парус, сплетенный из душистой кумаруны, укрепили на верхушке мачты вырезанного из яшмы голубя, который, как говорили, хорошо распознает погоду. По этому образцу и ныне изготовляются флюгера. Сын Бай-ди и Хуанъэ сидели бок о бок, касались перстами резных тунфэнских гуслей-сэ, Хуанъэ нежно пела под их звуки, а он вторил песне. Когда Хуанъэ родила Шаохао, она дала ему имя Цюнсан, или Санцю (Тутовый холм)».
30. «Книга гор и морей», разд. «Дахуан ду цзин»: «За Восточным морем есть большая пропасть, то страна Шаохао». Го Пу в своем примечании указывает, что об этой пропасти говорится и в книге «Ши хань шэнь у»: «На востоке изливается в бездонное ущелье». Бездонное ущелье — это уже упоминавшийся Гуйсюй.
31. В «Комментариях к ’’Стихам44» («Ши шу») Лу Цзи (261—303) сказано: «Голубь в пасмурную погоду прогоняет свою пару, а в ясную зовет обратно. Об этом есть поговорка: голубь гонит голубку, значит, дело к дождю».
32. «Комментарий Цзо», 17-й год Чжао-гуна: «Начальником работ была Кукушка». Примечание: «Кукушка все делит поровну, поэтому так назвали начальника работ, который делит воду и землю». Объяснения этому находим в комментариях Мао Хэна (конец III — нач. II в. до н. э.): «Кукушка кормит своих детей по утрам снизу вверх, а по вечерам сверху вниз и всех оделяет поровну». Поэтому чиновника, ведавшего общественными работами, и называли Кукушкой.
33. «Комментарий Цзо», 17-й год Чжао-гуна: «Осенью Тань-цзы прибыл на аудиенцию, и царь пировал с ним. Чжао-цзы спросил тогда: ’’Почему это Шаохао наделял чиновников птичьими именами?44 Тань-цзы ответил: ’’Когда-то Хуан-ди пришел к власти под благим знаком облаков, поэтому своих чиновников он именовал названиями облаков. Янь-ди пришел под благим знаком огня, поэтому он именовал своих чиновников названиями огня... Когда мой предок Шаохао Чжи воцарился, появился феникс, поэтому Шаохао счел его благим предзнаменованием и дал своим чиновникам имена птиц. Так, Феникс стал следить за календарем, Ласточка — за равноденствиями, Сорокопут — за солнцестояниями, Воробей отвечал за начало [весны и осени], Золотой фазан — за завершение [весны и осени]. Чжуцзю (здесь и далее — разновидности голубей.— Примеч. пер.) отвечал за образование, Цзюйцзю — за военные дела, Шицзю — за общественные работы, Гуцзю — за общие дела, Шуанцзю пресекал разбой. Эти пять цзю должны были держать народ вместе. Пять чжи (фазанов) отвечали за пять видов плотничных работ — следили за изготовлением орудий и утвари, проверяли меры длины и объема, с тем чтобы у всех все было одинаково. Девять ху (виды куропаток) отвечали за девять отраслей сельского хозяйства и удерживали народ от распутства44».
34. Иероглиф чжи, которым обозначается имя Шаохао, в древности был равнозначен иероглифу чжи из выражения «хищные птицы» (см.: Сыма Цянь, «Исторические записки», гл. «Бай Гуй чжуань»: «...бросились подобно диким зверям и хищным птицам»).
35. Рассказ о том, как Шаохао «давал своим чиновникам наименования по именам птиц» (см. примеч. 33), не вызывает доверия: ведь приведенные в том же
278

«Комментарии Цзо» сведения о том, будто Хуан-ди давал своим чиновникам имена облаков, Янь-ди — имена огня и т. д., абсолютно ничем не подтверждаются, и только в мифе о Шаохао мы действительно имеем подробное перечисление птиц и их обязанностей. Очевидно, в свое время существовал красивый миф о том, как Шаохао основал птичье государство. Тань-цзы, считавший себя потомком Шаохао, сохранил смутное воспоминание об этом мифе, но придал ему историческую окраску.
36. В «Толковании истории» Ма Су, цз. 7, цитируются «Хронологические записи об императорах и правителях» Хуанфу Ми: «Чжуаньсюй на десятом году от рождения стал помогать Шаохао, а на двадцатом вступил на престол». По сообщению «Древнейшей истории» Ло Би, Шаохао являлся внуком Хуан-ди, а по сведениям «Книги гор и морей», Чжуаньсюй — правнуком. Поэтому я и пишу, что он и Чжуаньсюй были дядей и племянником.
37. «Книга гор и морей», разд. «Дахуан дун цзин»: «Возле глубокой впадины за Восточным морем Шаохао воспитывал государя Чжуаньсюя и забросил туда его цитру и гусли».
38. См. примеч. 83 к гл. II.
39. Примечание Вэй Чжао (середина III в. н. э.) к «Речам царств» («Го юй» по традиции приписывается Цзоцю Мину, VI—V в. до н. э.), разд. «Цзинь юй»: «У Шаохао был сын Гай, он же [дух] Жушоу».
40. «Хуайнань-цзы», гл. «Шицзэ»: «На крайнем западе двенадцать тысяч ли земли подвластны Шаохао и Жушоу».
41. «Книга гор и морей», разд. «Си цы сань цзин»: «На горе Чанлю живет Бай-ди — Белый государь Шаохао... Там находится дворец ,,круглого11 духа Вэя. Этот дух повелевает заходом солнца... На горе Юшань живет дух Жушоу. Когда солнце спускается на западе, его сияние становится круглым, за ним-то и следует дух Хунгуан (Алый блеск)». Хао Исин комментирует это место: «Очевидно, ’’круглый дух“ — это Шаохао, а Хунгуан — Жушоу». (Здесь дан буквальный перевод. В основном тексте Юань Кэ предполагает, что это название духа связано с круглой формой заходящего солнца и его сиянием, но об этом говорится в связи с Хунгуаном, а не с Шаохао. Э. М. Яншина без всяких доказательств почему-то переводит не «круглый дух», а «бог облаков» — «Каталог гор и морей», с. 44. Из текста «Книги гор и морей», приведенного Юань Кэ в сокращении, не совсем все-таки ясно, идентифицируется ли Шаохао с «круглым» духом Вэем или нет.— Примеч. ред.)
42. Ван Цзя, «Записи о забытых событиях»: «На берегу Западного моря растет одинокое тутовое дерево высотой в тысячу сюней»; «Хуайнань-цзы», гл. «Ди син»: «Жому находится западнее цзяньму, на его вершине десять солнц, чей блеск освещает землю».
43. «Речи царств», разд. «Цзинь юй»: «Го-гуну приснилось, что в западном углу храма стоит дух с лицом человека, белыми волосами и когтями тигра, держащий в руках алебарду. Гун в страхе направился прочь, дух же сказал: ,,Не уходи! Владыка (ди) отдал повеление войскам Цзинь подступить к твоим вратам“. Гун отдал земной поклон и проснулся. Призвал главного астролога Иня погадать о значении сна, тот сказал: ,,Судя по вашим, государь, словам, то был Жушоу — небесный дух, ведающий наказаниями. Решения неба определяются действиями правителей". Гун велел заточить его в темницу, а жителям повелел поздравлять государя со счастливым сном. Чжоучжицяо сказал своим родичам: ,,Все говорят, что удел Го скоро погибнет, и ныне я уверился в этом. Может ли быть большее заблуждение, чем ежели государь по неразумию поздравляет себя с тем, что на него нападает крупное царство? Он ушел со всем своим родом в Цзинь, а через шесть лет Го прекратило существование».
44. «Книга гор и морей», разд. «Хайнэй цзин»: «Шаохао родил Баня; Бань впервые смастерил лук и стрелы».
45. «Книга гор и морей», разд. «Дахуан нань цзин»; «В стране Цзили есть пучина Миньюань. Шаохао родил Бэйфа, Бэйфа спустился [с неба?] в пучину Миньюань и стал там обитать».
46. «Книга гор и морей», разд. «Хайвай бэй цзин»: «Страна одноглазых расположена далее на восток»; там же, разд. «Дахуан бэй цзин»: «Есть человек с одним глазом посреди лица; говорят, что это сын Шаохао по фамилии Вэй и что питается он просом».
279

47. О Гаояо и Бои см. в «Древнейшей истории» Ло Би, ч. «Хоуцзи», разд. 7. О Тайтае см. в «Комментарии Цзо», 1-й год правления Чжао-гуна.
48. Сыма Цянь, «Исторические записки», гл. «У ди бэнь цзи»: «У Шаохао был недостойный сын, прозванный в Поднебесной Цюнци (,,до крайности странный“)»; «Книга о чудесном и необычайном»: «На северо-западе есть зверь, похожий на тигра, но с крыльями, способный летать. Он набрасывается на людей и пожирает их, знает человеческий язык. Услышав, что люди спорят между собой, он пожирает того, кто прав. У людей верных и честных от отгрызает носы. Людям же, творящим зло и неправду, он приносит в дар убитых им зверей. Зовут его Цюнци, питается он также птицами и зверями».
*49. Чжэньцзы собственно и значит «отрок», «юноша», но одновременно этот термин употреблялся для обозначения мальчиков, специально отобранных для церемонии изгнания демонов поветрия и мора.
50. Ли Шичжэнь, «Основы фармакологии» («Бэньцао ганму»), разд. «Гучун», ч. 2: «Тот, кто создал ядовитых гадов, положил в сосуд разных насекомых, чтобы они пожирали друг друга, и взял уцелевших из их числа»; там же: «Ядовитых гадов много, поэтому на юге встречаются яды ящерицы, навозного дубляка, саранчи, золотого шелкопряда...»
*51. Выше автор говорит о церемонии дано как об обряде изгнания злых демонов и всякой нечисти вообще. Здесь же он употребляет более конкретный термин юйгуй — демон эпидемий, дух моровых поветрий. Изгнание этого духа и было основной целью шаманской в своей основе церемонии дано.
52. Фань Е, «История Поздней Хань», разд. «Ли и чжи»: «В день накануне Сяньла проводится дано — «великое изгнание злых духов». Обряд заключается в том, что из родственников евнухов отбирают сто двадцать мальчиков в возрасте от десяти до двенадцати лет, именуемых чжэньцзы. Все они в красных платках и черных платьях, с большими барабанами-тао в руках. (Тао — особый тип барабана, имеющий вид бочонка с ручкой посередине и с двумя шариками, подвешенными с каждой стороны. При повертывании шарики бьют в барабан.— Примеч. ред.)
Маг — фансян носит маску с четырьмя золотыми глазами, на нем медвежья шкура, черная верхняя одежда и красная поддевка, в одной руке копье, в другой щит. Двенадцать евнухов изображают (?) животных, на них одежда с шерстью и рогами. Придворные чипы ведут процессию в запертую часть двора, дабы изгнать злых бесов. Евнухи поют, чжэньцзы им вторят: „...Цюнци и Тэнгэнь пожирают гадов, они посылают двенадцать духов, чтобы прогнать зло. Они сожгут ваши [бесовские] тела, оторвут вам конечности, разрежут на куски ваши туловища, вырвут внутренности. Если вы не скроетесь, вы станете их пищей“. Затем маг фансян с двенадцатью животными танцует, с криками трижды обходит кругом [дворец], а потом пять отрядов конницы берут факелы, увозят их и бросают в реку Лошуй».
3
*53. В разных случаях это имя записывается по-разному. Возможно, что оно должно произноситься Цяньхуан.
54. 	«Книга гор и морей», разд. «Хайнэй цзин»: «Хуан-ди взял в жены Лэйцзу, от них родился Чанъи, который был изгнан [с небес] в Жошуй, и от него родился Ханьлю. У Ханьлю была высоко посаженная голова, маленькие уши, лицо человека, рыло свиньи, чешуйчатое тело, сросшиеся ноги, кабаньи копыта. Он взял в жены Энюй, дочь Наоцзы, и от них родился Чжуаньсюй. Комментатор Би Юань, ссылаясь на словарь «Шо вэнь», замечает, что иероглиф чжуань имеет значение «настороженный облик», и отсюда делает вывод, что Чжуаньсюй получил свое имя, очевидно, оттого, что походил на своего отца. (Этимология имени Чжуаньсюй весьма сложна. Различные ученые по-разному объясняют значение сочетания чжуаньсюй. Кроме приведенного существуют и другие толкования. По одному из них, восходящему к средневековым комментариям, это имя означает «истинный человек», «человек, следующий по истинному пути»; современный японский ученый Мори Ясутаро расшифровывает это имя как «первопредок», «первый государь», другой японский исследователь, Тодо Акиясу, считает, что это имя означает «человек с ровной, словно выточенной из нефрита, головой». Ни
280

одну из этих точек зрения, однако, нельзя считать окончательно доказанной.— Примеч. ред.)
55. «Книга гор и морей», разд. «Дахуан дун цзин»: «Хуан-ди родил Юйху, Юйху родил Юйцзина». Примечание Го Пу: «Юйцзин и есть Юйцян». Следовательно, последний был на поколение старше Чжуаньсюя.
56. «Хуайнань-цзы», гл. «Шицзэ»; «На крайнем севере простираются двенадцать тысяч ли земли, подвластной Чжуансюю и Юаньмину».
57. «Хуайнань-цзы», гл. «Тянь вэнь»: «Повелитель срединной земли —
Хуан-ди; с веревкой в руках он правит всеми четырьмя сторонами».
* 58. Вопрос о том, являлись ли упоминаемые в древнекитайских памятниках мяо предками современного народа мяо, живущего в Китае и некоторых других сопредельных странах, остается дискуссионным.
59. Согласно исторической традиции, Чжуаньсюй был преемником Хуан-ди на царском престоле, в мифах же он выступает великим божеством, «прерывающим пути между землей и небом». Такой труд вряд ли был под силу божеству одной страны света, значит, он должен был обладать качествами правителя вселенной. С другой стороны, имя Хуан-ди звучит так же, как слово хуанди — «император», что расшифровывается как «верховный повелитель августейшего неба» и связано с Юй-хуан дади (Нефритовым государем) позднейших преданий. Следовательно, он был «вечным правителем вселенной». О том, чтобы его функции передавались другим, ничего не известно, поэтому мы говорим лишь, что он «на время уступил свой трон правителя центрального неба ЧжуаньсюЮ».
60. «Речи царств», разд. «Чу юй»: «Чжао-ван спросил у Гуань Шэфу: Как понять слова в книге „Чжоу шу“ о том, что Чжун и Ли прервали путь между небом и землей? А если бы не они, люди могли бы подниматься на небо?»
61. Гун Цзычжэнь (1792—1841), «Продолжение сборника Динъаня» («Динъань сюй цзи»), цз. 2, разд. «Гуй жэнь-чжи цзи тай гуань»: «Когда только что появились люди, небо сообщалось с ними и они сообщались с небом. Утром и вечером люди могли подниматься на небо, утром и вечером небо могло с ними разговаривать».
62. «Книга истории», разд. «Люй син»: «Люди мяо не послушались наставлений». Прежние комментаторы истолковывали: «Правители мяо вслед за Чию творили зло и не воспитывали народ добром». Это явно натянуто. По-видимому, речь идет о том, что люди мяо не выполняли наставлений Чию.
63. «Книга истории», разд. «Люй син»: «Когда Чию учинил смуту, он увлек простой народ, который предался грабежам, всяческим насилиям, порокам и убийствам. Люди мяо не послушались наставлений (Чию), тогда он пустил в ход наказания и стал истреблять невинных. Народ начал [следовать за ним], постепенно ум его затмился, [в народе] начался разброд, исчезло доверие в сердцах и стали заключать договоры. Только тот объявлялся чистым перед правителем, кто творил зло и убивал. Верховный владыка увидел, что от народа исходит не аромат добродетели, а смрад наказаний. Жалея невинно убитых, государь ответил силой на зло, истребил людей мяо, чтобы и потомства их не осталось. И было поведено Чжуну и Ли прервать путь между небом и землей, чтобы по нему не спускались и не поднимались». В этом отрывке фактически объединены мифы о Хуан-ди и Чжуаньсюе. «Истребил людей мяо» Хуан-ди, а «прервал путь между небом и землей» Чжуаньсюй.
64. «Речи царств», разд. «Чу юй»: «Чжуаньсюй... назначил повелителя Юга Чжуна править небом и духами и повелителя огня Ли — править землей и людьми».
65. «Книга гор и морей», разд. «Дахуан си цзин»: «В центре Большой пустоши находится Гора солнца и луны — Жиюэшань, стержень неба. В Небесные ворота Уцзи входят солнце и луна. И есть дух с лицом человека, без рук, с растущими из головы ногами, по имени Сюй [Е]. Чжуаньсюй породил Лаотуна, Лаотун породил Чжуна и Ли. Верховный правитель повелел Чжуну отправиться на небо, а Ли — на землю; на земле Ли породил Е, который стал жить на крайнем западе и регулировать движение солнца, луны, планет и звезд».
Из текста «Книги гор и морей», разд. «Дахуан си цзин», неясно, что именно повелел Чжуаньсюй сделать Чжуну и Ли. Го Пу отказался комментировать это место, нам тем более трудно сказать что-либо Определенное. Однако Вэй Чжао (204—273) так объясняет сходное место в «Речах царств» (разд. «Чу юй»):
281

«Чжун мог поднять небо, а Ли мог опустить землю». Очевидно, так же следует понимать спорные глаголы в «Книге гор и морей». Можно заключить, что сначала земля и небо располагались довольно близко друг к другу, тогда Чжуаньсюй послал духов Чжуна и Ли и они своими огромными руками подняли небо повыше, а землю опустили пониже, чтобы связь между ними прекратилась. Миф о том, как Чжуаньсюй «повелел Чжуну и Ли прервать связь между небом и землей» («Книга истории», разд. «Люй син», см. также выше примеч. 63), верно отразил процесс классовой дифференциации в период зарождения классового общества. В последующие времена духи, которые ранее были, по выражению Горького, «учителями» и «соратниками» людей, по мере того как возвышались рабовладелицы, поднимались все выше на небо.
66. «Хуайнань-цзы», гл. «Ци су»: «По законам государя Чжуаньсюя женщину, которая не уступила дорогу мужчине, очищали на перекрестке улиц». Чжуан Куйцзи (1760—1813), ссылаясь на комментарии к «Императорскому обозрению годов Тай-пин», говорит, что «очищение» означает совершение обряда избавления от скверны.
67. Г а н ь Б а о, «Записки о поисках духов», цз. 14: «Некогда в роде Гаоян было двое рожденных от одной матери, которые стали мужем и женой; верховный правитель изгнал их в пустошь Кунтун, они обнялись и умерли. Волшебная птица прикрыла их травой бессмертия. Через семь лет мужчина и женщина возродились: у них было одно тело, две головы, по две пары рук и ног. Они положили начало роду мэншуан».
68. Сюй Шэнь, «Толкование знаков»: «Ванлян — дух рек и гор. Хуайнань-ван говорил, что Ванлян по виду похож на трехлетнего ребенка, цветом черный и красный, с красными глазами, длинными ушами и красивыми волосами». Примечание Вэй Чжао к «Речам царств», разд. «Лу юй»: «Ванлян, дух гор, умеет подражать человечьему голосу и тем завлекает людей».
69. Ван Чун, «Критические суждения», гл. «Цзечу»: «Некогда у Чжуаньсюя родилось три сына, родились и умерли, один поселился в реке Цзяншуй и стал духом лихорадки, другой поселился в реке Жошуй, это был Ванлян, третий — в углах жилищ и насылал мор». Сходная версия приводится и в «Записках о поисках духов» Гань Бао, цз. 16, различия между ними невелики. Согласно утерянному сочинению «Ливэй доу вэйи» (примерно I в. н. э.; см. в серии «Уцелевшие отрывки из книг, собранные печатней «Юиханынан фан»), сяогуй— «маленький черт» должно означать сяоэргуй — «бес маленьких детей».
70. Ц з у н Линь, «Времена года в землях царства Чу области Цзинчжоу» («Цзин Чу суйши цзи»): «Восьмой день двенадцатой луны есть день лажи; поселяне тогда бьют в подвешенные на поясе барабаны, надевают маски и, изображая богатырей, изгоняют болезни». (В тексте цзиньган лиши — букв, «алмазные богатыри», так в буддийских сочинениях называли грозных стражей дверей буддийских храмов, огромные фигуры которых должны были наводить страх на всякую нечисть.— Примеч. ред.)
71. «Книга о чудесном и необычном», разд. «Сихуан цзин»: «В Западной пустыне водится зверь, похожий на тигра, но крупнее; шерсть у него длиной два чи, лицо человека, лапы тигриные, кабанье рыло, длина от клыков до хвоста один чжан восемь чи. Он бесчинствует по всей пустыне, зовут же его таоу — ,,упрямый“, аохэнъ — „ свирепый44 или нанъсюнь — „непокорный44». В «Веснах и Осенях» говорится, что у Чжуаньсюя был недостойный сын по имени Таоу».
72. См. «Книгу гор и морей», разд. «Дахуан нань цзин».
73. Там же, разд. «Дахуан си цзин».
74. Там же, разд. «Дахуан бэй цзин».
75. «Книга гор и морей», разд. «Дахуан си цзин»: «Там есть люди с тремя лицами и одной рукой, потомки Чжуаньсюя: эти трехликие люди бессмертны».
76. «Родословия», гл. «Ши син»: «Лу Чжун взял в жены девицу из рода Гуйфан по имени Нюйкуай, которая принесла ему шесть сыновей. Она носила их в чреве, но три года не могла разрешиться. Тогда ей разрезали правый бок — оттуда вышли три ребенка; разрезали левый бок — оттуда тоже вышли три ребенка».
77. Ц а й Ю а н ь, «Вопросы к небу», комментарий Ван И: «Пэн-цзу дожил до восьмисот лет и все-таки сожалел, что мало жил».
78. Гэ Хун (284 — 363), «Жития бессмертных» («Шэньсянь чжуань»):
282

«Пэн-цзу носил фамилию Цзянь, посмертное имя Кэн и был правнуком Чжуаньсюя. К концу династии Инь ему уже было от роду 767 лет, но он еще не одряхлел. Ван велел служанке расспросить Пэн-цзу о пути [достижения долголетия], тот ответил: ”Я родился после смерти отца, в три года лишился матери, во время набегов цюаньжунов сто с лишним лет провел в изгнании на западе. К тому же с юности до старости я похоронил 49 жен, лишился 54 сыновей, много раз страдал и горевал, дух мой удручен и кровь в жилах высохла. Боюсь, не жилец я на этом свете! Познания мои поверхностны и недостойны распространения44. Затем он ушел неизвестно куда. Спустя семьдесят с лишним лет люди говорили, что его видели на западе Страны зыбучих песков».
79. Л ю С я н. «Жизнеописание бессмертных»: «Пэн-цзу постоянно питался коричным деревом и грибом долголетия и хорошо владел своим дыханием». (В основном тексте книги Юань Кэ трактует гуйчжи как одно снадобье, нам же представляется более логичным говорить о двух: о коричном дереве — гуй и чудесном грибе, дарующем долголетие,— чжи.— Примеч. ред.)
80. Ц ю й Юань, «Вопросы к небу»: «Пэн-цзу приготовил фазана — как вкушал его бог? Получив такое долголетие, на что он роптал?» Комментатор Ван И неправильно полагал, что под «богом» имеется в виду Яо. Мы в своем понимании этого текста исходим из трактовки Вэнь Идо («Чу цы цзяо бу») и замечания Ван И, приведенного в примеч. 77 к настоящей главе.
81. «Книга гор и морей», разд. «Сицы сань цзин»: «Дух Цитун... его голос похож на звук колокола». Примечание Го Пу: «Цитун или Лаотун — сын Чжуаньсюя».
82. «Книга гор и морей», разд. «Дахуан си цзин»: «За Северо-Западным морем есть гора Яошань, а на ней человек, которого звали царевич Чанцинь. Чжуаньсюй родил Лаотуна, Лаотун родил Чжужуна, Чжужун родил царевича Чанциня; он поселился на горе Яошань и начал слагать музыку и песни».
83. «Весны и Осени Люя», гл. «Гу юэ»: «Государь Чжуаньсюй происходил из Жошуя, реально же жил в Кунсане. Закрылось [облаками?] небо, подул навстречу ветер, звук его был то шумен, то печален, то звонок. Государю Чжуаньсюю понравились эти звуки, и он повелел летучему дракону создать „музыку восьми ветров44, назвал ее „Несущей облака44 и преподнес Верховному владыке (Шан-ди). Затем повелел кайману стать предводителем оркестра; кайман лег навзничь и стал бить себя хвостом по брюху, причем звук был красив».
84. «Литературный изборник», Ли Сы (280—208 гг. до н. э.), «Послание к Цинь Ши-хуану»: «Установил барабан из чудесного каймана». Комментарий: «Из кожи каймана можно изготовлять барабаны».
85. «Книга гор и морей», разд. «Дахуан си цзин»: «Есть наполовину высохшая рыба, зовется ”рыба-жена“. С севера налетел ураган, все небо превратилось в сплошной водный поток, в это время змея превратилась в рыбу и стала рыбойженой. Чжуаньсюй умер и опять ожил». Комментарий Го Пу: «Хуайнань-цзы говорит: могила Хоу-цзи находится на запад от цзянъму, сам же он умер и воскрес, превратившись наполовину в рыбу. Очевидно, здесь речь идет о том же». Истолкование текста принадлежит Хао Исину.
86.
Имеется
в в
87.
См.
«Книгу
88.
См.
там
же,
89.
См.
там
же,
90.
См.
там
же,
91.
См.
там
же,
92.
См.
там
же,
93.
См.
там
же,
94.
См.
там
же,
95.
См.
там
же,
96.
См.
там
же,
97.
См.
там
же,
98.
См.
там
же,
99.
См.
там
же,
Книгу гор и морей», разд. «Сишань цзин» разд. «Дун цы эр цзин». разд. «Дун цы сань цзин». разд. «Си цы сань цзин». разд. «Бэй цы сань цзин». разд. «Чжун цы цзю цзин». разд. «Дахуан си цзин». разд. «Нань цы эр цзин». разд. «Дахуан нань цзин». разд. «Бэй цы сань цзин». разд. «Бэй цы эр цзин». разд. «Бэйшань цзин». разд. «Наньшань цзин».
283

100. См. так же, разд. «Си цы сы цзин».
101. «Книга гор и морей», разд. «Наншань цзин»: «Юаньгуй (или сюанъгуй) похожа на черепаху, но с птичьей головой и змеиным хвостом. Голос ее похож на треск раскалываемого дерева. Нося ее на поясе, предохраниться от глухоты, кроме того, ею можно лечить мозоли на ногах» (см. очень интересное объяснение Цзян Шаоюаня в приложении к его «Исследованию о путешествиях в древнем Китае» («Чжунго гудай люйсин-чжи яньцзю», Шанхай, 1935).
102. См. «Книгу гор и морей», разд. «Чжун цы сань цзин».
103. См. там же, разд. «Наныпань цзин».
104. См. там же, разд. «Си цы сань цзин».
105. См. там же, разд. «Бэйшань цзин».
106. См. там же, разд. «Бэй цы эр цзин».
107. См. там же, разд. «Си цы сы цзин».
108. См. там же, разд. «Нань цы эр цзин».
«Дун цы сы цзин».
«Дун цы сы цзин», а также Цюй Юань, «Вопросы к небу»: «Где живет сидуй?» Сидуй — то же, что сицяо.
111. См. «Книга гор и морей», разд. «Чжун цы сы цзин».
112. См. там же, разд. «Чжун цы ци цзин».
113. См. там же, разд. «Си цы сы цзин».
114. См. там же, разд. «Чжун цы ци цзин».
115. См. там же.
116. См. там же, разд.
117. См. там же, разд.
118. См. там же, разд.
См. там же, разд.
109. См. там же, разд.
110. См. там же, разд.
119.
«Сишань цзин».
«Чжун цы шии цзин».
«Чжун цы ци цзин».
«Чжун цы эр цзин».
120. Там же, разд. «Чжун цы цзю цзин»: «На Сюншань — Медвежьей горе есть медвежья пещера, в которую постоянно ходят сверхъестественные существа (букв, «духи» — шэнь)', летом она открыта, зимой закрыта. Если же она открывается зимой, значит, непременно будет война».
121. Там же, разд. «Чжун цы шии цзин»: «На горе Фэншань есть девять колоколов, по их звону узнают о выпадении инея».
* 122. Следует пояснить, что само название горы в переводе означает «гора с пещерой, в которой живут птица и мышь». Названия птицы и мыши, звучащие одинаково, пишутся различными иероглифами.
123. Там же, разд. «Си цы сы цзин»: «В 220 ли на запад находится гора Няошутунсюэ» (букв. «Гора с пещерой, где живут вместе птица и крыса»). Комментарий Го Пу: «Крыса эта, именуемая ту, похожа на домашнюю, но с более коротким хвостом, а птица, тоже называемая ту (в оригинале стоят разные, но омонимичные иероглифы.— Примеч. ред.), похожа на голубя, но поменьше и желто-черного цвета. Нора уходит вглубь на три-четыре чи, крыса живет внутри, птица — снаружи». В «Книге вод с комментариями» Ли Даоюаня, разд. «Юйгун шань шуй цзэ ди соцзай», приводится цитата из Ду Яньда (даты жизни неизвестны; впервые его имя упоминается в VI в. н. э.): «Живут в одной норе, помогают друг другу вскармливать потомство, пока не подрастет».
124. «Книга гор и морей», разд. «Хайвай дун цзин»: «Дух Чаоянской долины — речное божество по имени Тяньу; у этого зверя восемь голов с человечьими лицами, восемь ног и хвостов, все сине-желтого цвета». В разд. «Дахуан дун цзин» говорится о нем: «Тело тигра с десятью хвостами».
125. Там же, разд. «Чжун цы ба цзин»: «Далее, в 150 ли на северо-восток, есть гора Цзяошань, на ней живет дух Товэй. У него человечье лицо, бараньи рога, тигриные когти; он часто погружается в пучины рек Суй и Чжан, и каждый раз при его появлении виден свет».
126. Там же, разд. «Чжун цы ба цзин»: «Далее, в 130 ли на восток, находится гора Гуаншань, на ней живет дух Цзимэн; у него тело человека и голова дракона, он часто погружается в пучину Чжан, и каждый раз при его появлении бушует ветер и льет дождь».
127. Там же, разд. «Чжун цы лю цзин»: «Высшая точка [гор] Гаоди называется гора Пинфэн... там живет двухголовый дух, похожий на человека, по имени Цзяочун (букв. «Гордый червь»). Он имеет жало и служит обиталищем пчел».
128. Там же, разд. «Чжун цы шии цзин»: «Далее, в 300 ли на юго-восток,
284

есть гора Фэншань, на ней живет дух Гэн-фу. Он часто погружается в пучину Цинлин (Чистоты и прохлады), при этом каждый раз испускает свет. Его появление предвещает гибель государству». (Гэн-фу — букв. «Отец пахоты», однако действительно ли это божество земледелия, не совсем ясно. Ли Шань, например, комментируя это имя в «Литературном изборнике», писал, что Гэн-фу — это демон засухи.— Примеч. ред.)
129. Там же, разд. «Си цы сань цзин»: «И есть река Яошуй, чьи струи журчат; в ней живет небесный дух, похожий на быка, но с восемью ногами, двумя головами, конским хвостом. Его появление означает, что в этом месте начнется война».
130. По мнению Би Юаня, гора Сююй, где Ди-тай устраивал моление духам, находится в нынешнем уезде Линбао провинции Хэнань, гора Гучжун (букв. «Гора барабанов и колоколов»), где он устраивал пиршества в честь духов,— в уезде Лухунь той же провинции, гора Гаоцянь, из которой бьет родник — «эликсир Ди-тая»,— в уезде Нэйсян, а гора Хэшань, на которой живет добрый дух Тайфэн,— в уезде Мэнцзинь провинции Хэнань.
131. «Книга гор и морей», разд. «Чжун цы ци цзин»: «Высшая точка гор Кушань называется гора Сююй, на ней есть камни, именуемые ’’шахматы Ди-тая“. По виду они похожи на яйца перепелки, и с их помощью возносились моления духам. В 300 ли на восток находится гора Гучжун, на которой Ди-тай устраивал пиршество в честь духов».
132. Там же, «Чжун цы шии цзин»: «Далее, в 50 ли на юго-восток, находится гора Гаоцянь. На ней есть источник с очень холодной и прозрачной водой, называемый ’’эликсир Ди-тая“. У испившего такой воды утихает боль в сердце».
133. «Книга вод с комментариями», «Хэ шуй»: «В ,,Книге гор и морей44 сказано, что на горе Хэшань не растут травы и деревья, но много нефрита и яшмы, а подвластна она доброму духу Тайфэну. Хуанфу Ми в ,,Хронологических записях об императорах и правителях44 полагает, что эта гора и есть Восточная Шоуяншань».
134. В «Обширных записях годов Тай-пин», цз. 291, приводится цитата из «Цзи чжун со юй»: «Цзиньский князь Пин-гун приехал на реку Куай и увидел человека с телом дикой кошки и лисьим хвостом, восседающего на колеснице, в которую были впряжены восемь скакунов. Тот слез с колесницы и последовал за повозкой гуна. Гун спросил Ши-куана, он ответил: „Существо с телом дикой кошки и хвостом лисы зовется духом горы Шоуян; он возвращался с горы Хотайшань, где пил вино, и встреча с ним у реки Куай предвещает вам радость44».
135. «Книга гор и морей», разд. «Чжун цы сань цзин»: «Далее, в 20 ли к востоку, находится гора Хэшань, которая подвластна духу счастья, Тайфэну. Он похож на человека, но с хвостом тигра (комментарий Го Пу: ,,В других текстах с хвостом воробья44), любит жить на южном склоне горы Фушань, и при его появлении сверкает свет. Тайфэн может приводить в движение пары неба и земли (комментарий Го Пу: «Это значит, что он может собирать тучи и посылать дожди ») ».
ГЛАВА IV
1
1. «Весны и Осени Люя», гл. «Гуй гун»: «Презираю за то, что уступаю Хуан-ди». Би Юань указывает, что в одном из минских изданий этой книги, подготовленном Лю Жучуном, вместо хуан — «желтый» стоит хуан — «великолепный» и что эти иероглифы в древности могли заменять друг друга.
2. «Книга истории», гл. «Люй син»: «Хуан-ди ясно вопросил людей земли»; «Ши хун (?) инь»: «Да отвратит Хуан-ди от нас поражения и да охранит наше Чжоу и все окрестные страны». В обоих случаях под «Хуан-ди» понимается верховное божество августейшего неба.
3. «Гадательные надписи» (имеются в виду надписи, найденные в Аньяне в начале XX в.): «Пусть в этой второй луне государь не посылает дождя!» «Книга песен», песня «Сюань няо»: «Древле государь повелел У и Тану». «Чжоуская книга перемен» («Чжоу и»), разд. «И»: «Ван принес жертву государю». Везде под государем (ди) следует понимать Небесного владыку.
285

* 4. Слово «хуан» имеет значение «желтый». В старом Китае желтый цвет был цветом императора.
5. Исключение составляют два государя конца династии Инь, которых звали Ди-и и Ди-синь.
6. «Книга гор и морей», разд. «Си цы сань цзин»: «В четырехстах ли на юго-запад находится хребет Куньлунь, там — нижняя столица владыки (ди). Управляет ею дух Луу, похожий на тигра, с когтями, с девятью хвостами, но с человечьим лицом... Там есть птица чунь, которая ведает одеяниями государя». В «Жизнеописании князя Му» («Му тяньцзы чжуань», ок. IV в. до н. э.) говорится: «Сын неба Му поднялся на выси Куньлуня, чтобы посмотреть на дворец Хуан-ди». Из этого явствует, что «Владыка» — это Хуан-ди.
7. «Чжуан-цзы», гл. «Тянь ди»: «Хуан-ди гулял на северном берегу Чишуй, поднимался на хребет Куньлунь».
8. См. примеч. 57 к гл. II.
9. Оуян Сюнь (557—641), «Собрание сведений, расположенных по родам» («И вэнь лэй цзюй»), цз. 90, цитирует Ван Су (195—245) «Домашние речения Конфуция» («Кун-цзы цзя юй»): «Конфуций, будучи в Вэй, услышал неутешные рыдания. Янь Хуэй сказал: „Слышал я, что птица с горы Хэншань выводит четырех птенцов. Когда у них вырастают крылья, она отправляет их по одному в сторону каждого из четырех морей. Провожая их, она плачет вот так же горько44».
10. См. «Книгу гор и морей», разд. «Си цы сань цзин».
11. Там же, разд. «Хайнэй си цзин»: «На Куньлуне с каждой стороны по девять колодцев с оградой из нефрита и по девять ворот».
12. «Хуайнань-цзы», гл. «Ди син». Комментарий Гао Ю: «[На Куньлуне] пять стен и двенадцать башен».
13. «Книга гор и морей», разд. «Хайнэй си цзин»: «Восточнее Каймина... растет дерево фучан, на нем человек с тремя головами, который то и дело ложится и встает, наблюдая за деревом ланганъ». Комментатор Хао Исин, приводя отрывок из Чжуан-цзы, сообщает имя этого человека — Личжу. (Ланганъ — чудесное дерево, плоды которого будто бы напоминают жемчужины.— Примеч. ред.)
14. См. «Хуайнань-цзы», гл. «Ди син», а также описание Куньлуня в «Книге гор и морей», разд. «Хайнэй си цзин».
15. «Книга гор и морей •>, разд. «Хайвай нань цзин»: «Там есть зрячая плоть». Комментарий Го Пу: «Кусок мяса, напоминающий коровью печень, с двумя глазами. Будучи съеденным, он вновь возрождается в прежнем виде».
* 16. ІПао по-китайски значит «немного», гэ — «резать», ню — «корова».
17. Чжан Чу (1781 — 1847), «Трактат о Сычуани» («Шу дянь», отпечатан в 1876 г.), цз. 9, статья «Корова, от которой можно отрезать [мясо]». «Описание всех вещей» («Бо у чжи», сочинение Чжан Хуа, 232—300 гг., оригинал был утерян, и оно вновь было составлено из фрагментов) сообщает, что в области Юэсе есть коровы, от которых можно понемному отрезать мясо, и через день оно опять нарастает. По словам «Предания о стране Ли» («Ли го чжуань»; время создания неизвестно; книга утеряна), в этой стране есть коровы черного цвета с тонкими рогами длиной свыше четырех чи, которые нужно обрезать раз в десять дней, иначе корова подохнет. Кроме того, «Сведения о редкостях из Лянчжоу» («Лянчжоу и у чжи»; время создания неизвестно; книга утеряна) сообщают, что у народа юэчжи есть бараны с хвостами весом по десять цзиней, их отрезают и едят, а хвосты вырастают вновь. (По всей вероятности, имеются в виду неизвестные китайцам овцы гиссарской породы с особо большим курдюком, которые и сейчас распространены в Таджикистане. Курдюк бывает так велик, что овце трудно самой нести его; тогда к хвосту животного подвязывают специальную тележку, чтобы оно могло передвигаться.—Примеч. ред.)
18. См. «Хуайнань-цзы», разд. «Ди син».
19. Гань Б а о, «Записки о поисках духов», цз. 13: «Горы Куньлунь — вершина земли, нижняя столица небесного государя, поэтому снаружи они ограждены глубью Жошуй и окружены огненными горами. На этих горах прямо в пламени живут птицы и звери, произрастают деревья и травы, из которых [делают] омытую огнем ткань»; «Книга о чудесном и необычайном», разд. «Наньхуан цзин»: «За Наньхуан есть огненная гора, на которой растет бессмертное дерево; дни и ночи горит огонь, ураган его не сбивает, ливень не гасит. В огне живет крыса весом в тысячу цзиней; у нее тонкая, словно шелк, шерсть длиной более
286

чем два чи, причем в огне крыса ярко-красная, а выйдя из огня, становится белой. Если ее облить водой, сразу умирает. Ее шерсть можно прясть, а вытканную из нее материю использовать; если запачкается, ее очищают, кидая в огонь».
20. «Книга гор и морей», разд. «Хайнэй си цзин»: «Горы Куньлунь — местонахождение сонма духов. У зверя Каймин большое тело, как у тигра, но у него девять голов с человечьими лицами. Он стоит на Куньлуне, обратившись на восток». Би Юань замечает: «Речь идет о звере у ворот Каймин».
21. Там же, разд. «Чжун цы сань цзин»: «Гора Цинъяо есть сокровенная столица государя». По аналогии с «нижней столицей» и «садом Пинпу» здесь, очевидно, тоже имеется в виду Хуан-ди.
22. См. там же. Заметим, что тонкая талия, белые зубы, уши с серьгами и сладкозвучный голос — все это указывает на принадлежность к женскому полу, а иероглиф шэнь — на связь с миром духов, из чего можно заключить, что речь идет о красавице-бесовке вроде «горного духа» (у Цюй Юаня).
23. См. там же.
24. Цюй Юань, «Горному духу». Нами принято толкование Вэнь Хуайша (см.: Вэнь Хуайша, «Девять напевов Цюй Юаня в переводе на современный язык» — «Цюй Юань цзю гэ цзинь и»). Можно видеть, что во многом «горный дух» напоминает Уло. Во-первых, у них «белые зубы» — поэтому «прелестна улыбка», «тонкая талия» — поэтому «чудесна красота» (точнее, «утонченна, грациозна».— Примеч. пер.), а «красные барсы» явно произошли от «барсовых узоров». Во-вторых, горный дух рвет «чудесные травы», чтобы сохранить красоту своей молодости; подобно этому, растущая невдалеке от Уло трава сюнь тоже способствует «улучшению цвета лица». В-третьих, «милый», которого ждет горный дух, конечно, не обыкновенный человек, а небесный дух более высокого ранга и отношения между ними напоминают отношения между Уло и и Хуан-ди. Поэтому я подозреваю, что рассказы об Уло и горном духе суть варианты одного предания.
25. Ян Шэнь в «Комментариях и дополнениях к ,,Книге гор и морей“» пишет: «В ,,Хуайнань-цзы“ читаем: „Яшмовая девушка с Цинъяо есть дух, ниспосылающий иней“. Очевидно, это домысел, основанный на данном предании (об Уло)». В современном тексте «Хуайнань-цзы» это место читается: «Появилась дева Цин (Синяя), ниспосылающая иней и снег».
26. См. «Книга гор и морей», разд. «Си цы сань цзин».
* 27. Чжи собственно и значит «мудрый», «всеведущий».
28. «Чжуан-цзы», гл. «Тянь ди»: «Хуан-ди гулял на северном берегу Чишуй, поднимался на гору Куньлунь, потом повернул на юг и стал возвращаться, но потерял свою черную жемчужину. Послал Чжи искать ее,— не нашел; послал Личжу искать ее — и он не нашел; послал Чигоу искать ее — он тоже не нашел; тогда послал Сянвана — Сянван нашел ее. Хуан-ди воскликнул: „Удивительно! Как это Сянван сумел найти ее?“»
Рассказ о том, как Хуан-ди потерял черную жемчужину, по всей вероятности, является не просто притчей, а древним мифом. Он рассказан позднее и в «Хуайнаньцзы», гл. «Жэнь цзян». При этом там добавлен персонаж Цзюэцо (по объяснению ханьского автора Гао Ю,— «тот, кто ловко подбирает вещи»), а Сянван превращен в Хухуана. Если бы настоящий рассказ был только притчей, авторы «Хуайнань-цзы» могли бы прямо заимствовать ее из «Чжуан-цзы», а не давать свой вариант предания.
29. В «Трактате о Сычуани», цз. 2, ст. «Цисян»: «В „Шу тао у“ Чжан Танъина (1029—1071) говорится: „Как рассказывают историки древности, дочь Чжэньмэна украла черную жемчужину Хуан-ди, утопилась в реке и, превратившись в цисян, стала речным духом“». В «Жизнеописании Желтого владыки» («Хуан-ди чжуань»; дата создания неизвестна; сочинение утеряно) говорится: «Сянван получил ее, но она вновь была украдена дочерью Мэна по имени Цисян. Она утопилась в море и стала божеством». «Единое обозрение династии Цин» («И тун чжи»; составлено под редакцией Хэ Куня в 1764 г.) цитирует «Книгу гор и морей»; «В местности Вэньчуань появился дух с головой лошади, телом дракона; когда Юй прорывал русла рек, дух помогал ему».
30. «Книга гор и морей», разд. «Хайвай нань цзин»: «Тройное жемчужное дерево растет у реки Чишуй; по виду похоже на кипарис, другие говорят — на хвост кометы, только вместо иголок жемчужины». Комментатор Хао Исин пола¬
287

гает, что рассказ Чжуан-цзы о жемчужине, потерянной Хуан-ди, происходит отсюда, но мне представляется, что сказание о жемчужине очень давнего происхождения (конечно, у Чжуан-цзы ему придан философский оттенок), а рассказ о дереве трех жемчужин, возможно, произошел как раз от предания об утерянной жемчужине.
2
31. См. «Хуайнань-цзы», гл. «Тянь вэнь».
32. Ш и Ц з я о (ок. IV в. до н. э.), «Ши-цзы» (фрагменты), цз. 2: «Цзы-гун спросил Конфуция: „В древности говорили, что у Хуан-ди было четыре лица, правда ли это?“»
* 33. По другой версии, зафиксированной в книге Хуанфу Ми «Хронология государей и князей», у Желтого императора было не четыре лица, а четыре глаза.
34. См. «Книгу гор и морей», разд. «Си цы сань цзин». Отметим, что, поскольку Чжуншань и Куньлунь связаны с деяниями Хуан-ди, упоминаемый в тексте «государь» также должен быть Хуан-ди.
35. Там же, разд. «Хайнз си цзин»: «У Эрфу был слуга Вэй; этот Вэй вместе с Эрфу убил Яюя. Тогда государь заковал его на горе Шушушань, надел колодку на правую ногу, вывернул назад руки, скрутил их волосами, привязал к дереву на горе северо-западнее Кайти». Комментатор Хао Исин пишет: «В комментариях Ли Шаня к „Ци мин“ Чжан Се вместо ,,государь“ сказано „Хуан-ди“, но это его интерполяция». На самом же деле это вовсе не интерполяция. Шушушань находится к северо-западу от Кайти. Кайти называется также Цзитоу — Гора-заколка (по словам Би Юаня) или Цзитоу — Петушиная гора. В «Исторических записках» Сыма Цяня, в гл. «У ди бэнь цзи», есть слова о том, что Хуан-ди «на западе доходил до Кунтуна, поднимался на гору Цзитоу», из чего видно, что недалеко от Цзитоу действовал Хуан-ди. (Первые слоги — цзи — в обоих топонимах пишутся разными иероглифами. Судя по фонетику, иероглиф кай из названия Кайти и цзи из названия Цзитоу — Гора-заколка в древности читались одинаково. — Примеч. ред.)
36. Комментарии Го Пу в «Книге гор и морей», разд. «Хайнэй си цзин»: «Ханьский император Сюань-ди послал людей в область Шанцзюнь добывать камни, в пещере они нашли человека без обуви (?), [руки] были вывернуты назад и связаны сзади волосами, на одной ноге была колодка. Спросили о нем у чиновников, но те ничего не знали. Лю Цзычжэн (более известен под именем Лю Сян; 79—8 гг. до н. э.) ответил в соответствии [с книгой], Сюань-ди был очень удивлен. С этого времени стали наперегонки изучать „Книгу гор и морей“».
37. См. «Книгу гор и морей», разд. «Хайнэй си цзин».
38. Там же, разд. «Хайнэй нань цзин»: «У Яюя голова дракона, он живет в водах Жошуй и пожирает людей».
39. Ц ю й Ю а н ь, «Призывание души»: «Душа, не спускайся в столицу Мрака — Юду, там у Ту-бо девять рогов». Комментарий Ван И: «Ту-бо — один из князей Хоу-ту». Из этого явствует, что Хоу-ту считался правителем столицы Мрака, т. е. загробного мира.
40. Цзун Линь, «Времена года в землях Чу области Цзинчжоу»: «На горе Таодушань растет большое персиковое дерево, раскинувшееся на три тысячи ли, а на нем золотой петух, который поет при восходе солнца».
41. Ван Ч у н, «Критические суждения», гл. «Дин гуй»: «В „Книге гор и морей11 сказано также: „Посреди океана есть гора Душо, на ней большое персиковое дерево, раскинувшееся на три тысячи ли. Меж его ветвей на северо-востоке находятся врата бесов, через которые проходят все бесовские сонмы. У врат стоят двое духов. Одного зовут Шэньту, другого — Юйлэй. Они проверяют каждого из бесов, и, если увидят зловредного, связывают его тростниковой веревкой и отдают на съедение тиграм. Впоследствии Хуан-ди ввел обряды и установил время изгнания бесов. Чтобы избавиться от наваждений, нужно поставить две человеческие [статуи] из персикового дерева, нарисовать на дверях Шэньту, Юйлэя и тигра, а также повесить тростниковую веревку“» (в нынешнем тексте «Книги гор и морей» это место отсутствует). Ср. также: Цзун Линь, «Времена года в землях Чу области Цзинчжоу».
42. «Компендиум о духах в трех религиях» («Сань цзяо соу шэнь дацюань», сочинение XIV—XV вв.; автор неизвестен), разд. 7: «По преданию, танский
288

государь Тай-цзун лежал, будучи нездоров, и услышал за дверью вой бесов. Государь рассказал об этом сановникам. Цинь Шубао выступил вперед и попросил: ’’Разрешите мне и Ху Цзиндэ в полном вооружении караулить возле ваших дверей14. Тай-цзун дал согласие, и ночь действительно прошла спокойно. Тогда он повелел живописцам повесить на вратах дворца портреты обоих сановников. Нечисть перестала являться. Потомки заимствовали этот обычай, и так возникли ,,духи дверей44».
43. «Книга гор и морей», разд. «Хайвай нань цзин»: «В этой степи [по повелению] Владыки (ди) по ночам [всем] ведают духи, коих дважды по восемь, со сросшимися руками, маленькими личиками и красными плечами». (Как считали некоторые средневековые комментаторы, речь здесь идет о двух группах братьев-бесов, бродящих в полях по ночам, отсюда, возможно, и выражение «дважды по восемь». По предположению Хао Исина, вместо знака цзянь — «плечи» здесь должен стоять сходный по написанию знак мэй — «брови».— Примеч. ред.)
Комментатор Ян Шэнь добавляет: «Подобные существа иногда можно встретить ночью на юге, среди инородцев. Их называют „ночными духами44 и встреч с ними не пугаются». Заметим, что шестнадцать духов живут к западу от бифан, волшебной птицы Хуан-ди, неподалеку от тройного жемчужного дерева с реки Чишуй, так что «государь» в приведенном тексте — несомненно Хуан-ди.
44. Ма Су, «Толкование истории», цз. 5, цитирует Ван Гуана (точные даты жизни неизвестны, жил между VII —IX вв.), «Анналы Сюань-юаня»: «[Хуан]-ди поднялся на гору Хэншань, на берегу моря встретил чудесного говорящего зверя байцзэ, расспросил его о духах и бесах в Поднебесной и повелел нарисовать то, о чем зверь рассказал». Об этом есть сведения и в «Юнь цзи ци цянь» (Чжан Цзюньфан, X—XI вв.; книга создана в 1008—1016 гг.): «Издревле чистая субстанция и духи умерших порождают [духов и бесов], всего их 11 520 видов. Об этом рассказал байцзэ, а государь повелел сделать рисунки».
* 45. Чтение первого иероглифа неизвестно. Он встречается только в имени бога моря в «Книге гор и морей» (см. словарь «Чжунхуа да цзыдянь», с. 2395). В переводе чтение дано условно.
46. См. «Книга гор и морей», разд. «Дахуан дун цзин».
47. Там же, разд. «Хайнэй цзин»: «Хуан-ди родил Ломина, Ломин родил Байма — Белого коня, это и был Гунь». Знак «ло» в имени Ломин означает «белый конь с черной гривой», «мин» значит «светлый».— Примеч. ред.)
48. См. гл. Ill, разд. 3.
49. «Книга гор и морей», разд. «Дахуан си цзин»: «Чжуаньсюй породил Лаотуна, Лаотун породил Чжуна и Ли». Чжуаньсюй был правнуком Хуан-ди, следовательно, Чжун и Ли являются потомками Хуан-ди в пятом поколении.
50. Там же, разд. «Дахуан бэй цзин»: «Хуан-ди породил Мяолуна, Мяолун породил Юнъу, Юнъу породил Нунмина, Нунмин породил белых собак — кобеля и суку, от них и пошли цюаньжуны (букв, «собачьи жуны».— Примеч. ред.)».
51. Там же, разд. «Дахуан си цзин»: «Внука Хуан-ди звали Шицзюнь, от него пошли народы — северные ди».
52. Там же, разд. «Дахуан бэй цзин»: «Чжуаньсюй породил Хуаньтоу, от которого пошли люди мяо».
53. Там же: «Есть Страна волосатых людей, их фамилия И». Комментарий Хао Исина: «В „Речах Цзинь44 (раздел „Речей царств44.— Примеч. ред.) говорится, что сыновья Хуан-ди образовали двадцать пять родов, из них четырнадцать человек получили фамилии, общим числом двенадцать. В их числе есть и фамилия И».
54. См. там же, разд. «Си цы сань цзин», а также разд. «Хай вэй нань цзин».
55. Цюй Юань, «Скорбь отрешенного» («Лисао»): «Следом мчится
Фэйлянь». Комментарий Ван И: «Фэйлянь — дух ветра Фэн-бо». Добавление Хун Синцзу: «По словам Цзинь Чжо, у Фэйляня туловище оленя, голова воробья, рога, хвост змеи, узоры на шкуре, как у барса».
56. Цюй Юань, «Вопросы к небу»: «Пинхао посылает дождь». Комментарий Хун Синцзу: «Как видно из „Книги гор и морей44, Пинхао живет к востоку от моря, современники зовут его Юй-ши — Повелитель дождя, Янь Шигу указывает, что Пинхао зовется также Пйнъи». В «Императорском обозрении годов Тай-пин», цз. 2, цитируется «Дунь цзя кай шань ту»: «На южном пике
10 Заказ 908
289

гор Хошань живут Юнь-ши — Повелитель облаков и Юйху — Тигр дождя». Жун (ни имя, ни годы жизни не известны, приблизительно III —VI вв.) поясняет: «Хозяин облаков похож на шелковичного червя длиной шесть цуней... Тигр дождя [тоже] похож на шелковичного червя, длиной семь-восемь цуней». Очевидно, таким представляется облик Пинъи.
57. Описание всех этих божеств см. в «Книге гор и морей», разд. «Уцзан шань цзин».
58. «Ханьфэй-цзы», гл. «Ши го»: «Некогда Хуан-ди на горе Тайшань собрал духов и бесов. Он восседал на колеснице, запряженной слонами и сопровождаемый шестью драконами. Колесницей правила бифан, спереди восседал Чию, Фэн-бо — Дух ветра подметал дорогу. Юй-ши — Повелитель дождей поливал ее, тигры и волки бежали впереди, духи и бесы следовали сзади, крылатые змеи стелились по земле, фениксы парили в небе. При этом-то собрании духов [Хуан-ди] и создал музыку цинцзюэ».
59. Там же. Когда цзиньский Пин-гун заставил Ши-куана сыграть цинцзюэ, «тот подчинился и ударил по струнам (?), разорвался полог балдахина, разметались кушанья и утварь, обрушилась черепица , в галерее. Гости разбежались, а перепуганный князь спрятался в опочивальне. После этого в Цзинь была большая засуха, земля три года была красной [от зноя], а Пин-гун заболел задержанием мочи».
3
60. См. III энь Яньбин, «Основы изучения китайских мифов».
61. Л о Би, «Древнейшая история», ч. «Хоуцзи», разд. 4, «Чи-ю чжуань»: «Чию из рода Баньцюань является потомком Янь-ди по линии рода Цзян».
62. «Императорское обозрение годов Тай-пин», цз. 78, цитируются «Изображения драконов, рыб и рек» («Лун юй хэ ту», I в. н. э.; книга утеряна): «У Чию был 81 брат, все со звериными туловищами, медными головами и железными лбами, но могли говорить по-человечьи»; Жэнь Фан, «Описание удивительного»: «У Чию было 72 брата».
63. Там же: «В народе говорят, что [у Чию] тело человека, копыта быка, четыре глаза и шесть рук. Во времена Цинь и Хань говорили также, что у Чию волосы на висках словно мечи и копья, а на голове рога».
64. См. цитату из «Гуй цзан» в «Толковании истории» Ма Су, цз. 5.
65. «Изображение драконов, рыб и рек»: «[Чию] ест песок и камни»; Жэнь Фан, «Описание удивительного»: «[Чию] ест куски железа».
66. Ма Гао, «Комментарии к ,,Китаю в древности и современности44»: « [Чию] создал мечи, трезубцы, боевые палицы и большие луки»; С у Э (примерно вторая половина IX в.), «Повествование г-на Су» («Су-ши яньи»): «Чию создал пять видов оружия — топоры, пики, трезубцы и два вида секир». Поскольку толкования расходятся, мы просто назвали несколько распространенных видов оружия. Современный автор Лю Минжу в статье «Разыскания о картине сражения Хуан-ди с Чию, обнаруженной в задней комнате предмогильного святилища У Ляна» (см. журн. «Чжунго вэньхуа яньцзю хуэйкань» — «Исследования по китайской культуре»,— 1942, № 2) пишет, что в задней комнате на третьем камне в третьем слое есть рисунок «чудовища, полузверя-получеловека, стоящего вертикально, но имеющего голову барса и когти тигра, на голове у него лук, в одной руке копье, в другой меч, левой ногой наступил на самострел, [пальцами] правой сжимает секиру. Вид у него крайне свирепый». Вывод автора, что это изобретатель оружия Чию, заслуживает доверия.
67. «Анналы Чжоу», гл. «Чан май»: «Чи-ди (Янь-ди) разделил функции между двумя высшими сановниками, повелел Чию поселиться в Шаохао (.?), дабы наблюдать за четырьмя странами света. Чию преследовал Янь-ди до склона Чжолу и забрал все без остатка»; Л о Б и, «Древнейшая история» ч. «Хоуцзи», разд. 4, «Чию чжуань»: «Чию изгнал государя [Юйвана], поселился возле Чжолу, захватил власть и принял имя Янь-ди». Заметим, что в первоначальном варианте мифа Чию изгонял самого Янь-ди, а не его потомка Юйвана.
68. См. примеч. 63 к гл. III.
69. «Анналы Чжоу», гл. «Чан май»: «Чи-ди (Янь-ди) перепугался, сказал Хуан-ди, тот схватил Чию и убил его в Чжунцзи, на равнине, получившей назва¬
290

ние Цзюэпэй. Из этого видно, что Янь-ди, обиженный Чию, действительно обращался за помощью к Хуан-ди.
70. «Императорское обозрение годов Тай-пин», цз. 79, цитирует «Изображения драконов, рыб и рек»: «Хуан-ди не мог удержать Чию путем гуманности и справедливости».
71. Сыма Цянь, «Исторические записки», гл. «У ди бэнь цзи»: «[Хуанди] обучил черных и бурых медведей, барсов, леопардов, ягуаров и тигров и вступил в битву с Янь-ди на равнине у Баньцюань». Цзян Гуаньюнь в «Исследовании этнологии китайцев» полагает, что под Янь-ди здесь подразумевается Чию, который прогнал Янь-ди и нарекся его именем. (Переводчики «Исторических записок» Сыма Цяня на русский язык Р. В. Вяткин и В. С. Таскин предлагают свое, историзованное понимание этой фразы. Они считают, что Хуан-ди лишь «обучал [воинов, как] черных и бурых медведей...» —Сыма Цянь. Исторические записки. Т. 1. М., 1972, с. 133. Такой перевод, может быть и более уместный в историческом контексте, все-таки снимает здесь последние «следы» мифа.— Примеч. ред.)
Целиком контекст здесь таков: «Владетельные князья нападали друг на друга, терзали народ, а Шэнь-нун обратился к оружию, чтобы покарать тех, кто не являлся с дарами, и все владетельные князья прибыли ко двору с изъявлением учтивости и покорности. Только одного Чию, отличавшегося наибольшей жестокостью, никак не удавалось покарать. Янь-ди решил урезать в правах и владениях и напасть на владетельных князей, те стали переходить на сторону Сюаньюаня. Сюаньюань, совершенствуясь в добродетели, поднял войска... обучал черных и бурых медведей, леопардов, барсов, ягуаров и тигров и вступил в битву с Янь-ди на равнине у Баньцюань; после трех сражений он утвердил свою волю. Чию поднял бунт, ослушался высочайших повелений, тогда Хуан-ди собрал войска владетельных князей и вступил с Чию в бой на равнине Чжолу, после чего схватил и убил Чию».
Этот «историзированный» миф изложен у Сыма Цяня довольно-таки путанно: то Янь-ди «не может покарать» князей, «терзающих народ», то «решает напасть» на них; сначала говорится, что самым свирепым был Чию, которого никто не решался покарать, затем тут же выясняется, что Янь-ди «решил напасть на владетельных князей»; не успел Хуан-ди сразиться с Янь-ди на равнине у Баньцюань (Чжолу), как он на том же месте сражается с Чию. Поэтому некоторые считали, что здесь под Янь-ди подразумевается Чию, прогнавший Янь-ди и принявший его имя. Ранее я тоже придерживался этого взгляда, но теперь считаю, что в «Исторических записках», несмотря на все противоречия (которые очень нередки в книгах, использовавших народные предания), все же в основном миф изложен верно. Война Хуан-ди с Чию отлична от войны Хуан-ди с Янь-ди, хотя и произошла в том же месте. И хотя Чию впоследствии, быть может, прикрывался именем Янь-ди, здесь каждый из них выступает собственной персоной.
72. «Императорское обозрение годов Тай-пин», цз. 15, цитирует «Военное искусство Хуан-ди и Юаньнюй» («Хуан-ди Юаньнюй чжаньфа», V —VI вв.): «Хуанди девять раз бился с Чию, но ни разу не победил».
73. Там же цитируется Юй Си (281—356), «Лес стремлений» («Чжи линь»): «Хуан-ди бился с Чию на равнине Чжолу, Чию напустил густой туман, не расходившийся три дня, все воины заблудились. Тогда Хуан-ди повелел Фэн-хоу сделать, по примеру Большой Медведицы, приспособление, указывающее страны света. Тот изготовил ’’колесницу, указывающую юг“ и Чию был пойман»; «История Сун», разд. «Юй фу чжи»: «На колеснице, указывающей юг, находилась фигурка святого, рука которого всегда была обращена к югу, как бы ни поворачивалась колесница».
74. Сыма Цянь, «Исторические записки». В комментариях к «У ди бэнь цзи» цитируется Фу Цянь (середина II в. н. э.): «У чимэя лицо человека, туловище зверя и четыре ноги; любит обманывать людей».
75. «Книга гор и морей», разд. «Си цы сы цзин»: «На горе Ганшань... много сверхъестественных зверьков — хуэй. У них лицо человека, тело зверя, по одной ноге и руке, голос похож на зевок». Примечание Го Пу: «Хуэй тоже разновидность чимэя».
76. См. примеч. 68 к гл. III.
77. Д у Ю (735—812), «Всеобщее уложение» («Тун дянь»): «Чию во главе чимэев напал на Хуан-ди в Чжолу, Хуан-ди повелел трубить в рога, подражая голо¬
291

су дракона, чтобы отразить Чию»; Л о Би, «Древнейшая история», ч. «Хоу цзи», разд. 4: «Тогда Чию послал ванлянов, чтобы навязать свою волю князьям».
78. «Книга гор и морей», разд. «Дахуан дун цзин»: «В северо-восточном углу Великой пустоши есть холм Сюнли, на его южной оконечности живет Инлун». Примечание: «Инлун — крылатый дракон».
79. См. там же, разд. «Дахуан бэй цзин», комментарий Би Юаня.
80. Там же.
81. «Речи царств», разд. «Лу юй», примечание Вэй Чжао: «У Куя одна нога, лицо человека, туловище обезьяны, он умеет говорить. Люди зовут его шаньцзао».
82. «Книга гор и морей», разд. «Хайнэй дун цзин»: «В Лэйцзэ есть дух грома, у него тело дракона и голова человека, бьет ”по животу, как по барабану44». У Сыма Цяня в комментариях к «У ди бэнь цзи» в «Исторических записках» цитируется Ли Тай (618—652), «Обширные записки о землях» («Ко ди чжи»): «Бьет по животу — получается гром».
83. См. «Книгу гор и морей», разд. «Дахуан дун цзин», и комментарий Го Пу.
84. У Жэньчэнь (XVII в.) в «Пространных комментариях к «Книге гор и морей» («Шань хай цзин гуан чжу») в комментариях к разделу «Дахуан бэй цзин» цитирует «Биографию Гуан Чэн-цзы»: «У Чию была медная голова, он умел глотать камни, летать по воздуху, проходить через опасные места. Тогда изготовили из шкуры быка Куя барабан, ударили девять раз, Чию не смог больше летать и его убили». (Имя быка пишется здесь совсем другим иероглифом, чем имя одноногого мифического существа.— Примеч. ред.)
85. Би Юань в примечании к «Книге гор и морей», разд. «Хайвай бэй цзин», пишет, что страна Бофу — то же, что страна Куафу. Значит, Куафу — имя племени, а не одного человека.
86. «Книга гор и морей», разд. «Дахуан дун цзин»: «Инлун... убил Чию и Куафу»; «Дахуан дун цзин»: «Убив Чию, Инлун убил затем и Куафу». Так как Куафу упоминается вместе с Чию, можно заключить, что они были призваны ему на помощь в борьбе с Хуан-ди.
4
87. «Книга гор й морей», разд. «Дахуан бэй цзин»: «Хоуту родил Синя, Синь родил Куафу».
88. См. примеч. 39 к данной главе.
89. См. «Книгу гор и морей», разд. «Хайнэй цзин», и комментарий Го Пу.
90. Ц ю й Юань, «Призывание души»: «Там у князей по девяти рогов, острее их рога всего на свете, их спины толсты, пальцы их в крови, и за людьми они гоняться любят — трехглазые, с тигриной головой, и тело их с быком могучим схоже» (пер. А. Ахматовой; в тексте дано иное толкование отдельных строк).
91. Ц ю й Юань, «Элегия отрешенного»: «Я повелел Сихэ ослабить поводья и не спешить в Яньцзы». Примечание Ван И: «Яньцзы — гора, за которую заходит солнце, под ней река Мэншуй, посреди глубь Юйюань».
92. «Книга гор и морей», разд. «Дахуан бэй цзин»: «Есть Дацзэ — Большое озеро, каждая сторона которого в тысячу ли, птицы там сбрасывают перья». В разд. «Хайнэй си цзин» о нем говорится, что «птицы выводят там птенцов и сбрасывают перья; находится к северу от гор Яньмэнь». Хао Исин полагает, что это озеро Ханьхай, о котором в «Исторических записках» Сыма Цяня и «Истории династии Хань» Бань Гу говорится, что птицы сбрасывают там перья.
93. См. «Книгу гор и морей», разд. «Дахуан бэй цзин» и «Хайвай бэй цзин», а также примечание Би Юаня.
* 94. Иероглиф пинъ состоит из трех квадратов, каждый из которых в отдельности является иероглифом со значением «рот».
95. 	Словарь «Море слов» («Цы хай»), статья «Куафу»: «Название горы на северо-востоке уезда Юаньлин провинции Хунань, на границе с уездом Таоюаньсянь, в народе называется Чэнцзяшань». В «Записях о событиях при дворе и вне его» («Чао е цянь цзай», традиция приписывает авторство Чжан Чжо, однако он умер между 742 и 755 гг., а в книге упоминаются события первой половины IX в.; по-видимому, в книге были сделаны позднейшие интерполяции и окончательную ее редакцию следует отнести ко второй половине IX в.) говорится: «Гора Куафушань расположена на востоке области Чэньчжоу, на ней стоят три камня. Старое
292

предание гласит, что, когда Куафу состязался в беге с солнцем, он здесь кипятил воду, причем треножник его стоял на этих трех камнях».
96. См. «Книгу гор и морей», разд. «Чжун цы лю цзин».
97. См. Ли Даоюань, «Книга вод с комментариями», разд. «Хэшуй».
98. См. примеч. 86 к данной главе.
99. «Императорское обозрение годов Тай-пин», цз. 15, цитирует «Хуан-ди юаньнюй чжаньфа»: «Хуан-ди девять раз сражался с Чию и не мог победить, вернулся на гору Тайшань и три дня и три ночи пребывал в тумане и тьме. Явилась к нему женщина с лицом человечьим и телом птицы, Хуан-ди принялся кланяться, распростерся ниц, не осмеливаясь подняться. Дева сказала: «Я Юаньнюй (Сюаньнюй), скажи, чего ты хочешь?» Хуан-ди ответил: «Я, недостойный, хочу побеждать во всех сражениях». Тогда она научила его приемам боя». В этом отрывке Хуан-ди изображен обычным земным государем, а образ его слишком приземлен; очевидно, даосы придали народной легенде несвойственный ей мистический оттенок. Мы привели лишь краткий пересказ отрывка.
100. «Книга гор и морей», разд. «Чжун цы эр цзин»: «На горе Куньу много красной меди». Комментарий Го Пу: «Эта гора дает медь, красную, как огонь; сделанное из нее лезвие режет нефрит, словно глину»; Ван Цзя, «Записи о забытых событиях»: «В горе Куньу много красного, как огонь, металла. Некогда Хуан-ди, воюя с Чию, размещал здесь свое оружие. Сделав углубление в сто чи, все не достигаешь источника, виден лишь блеск, как у звезды. В земле много киновари, если же из медной руды отлить меч, он получается темно-зеленым и острым».
101. См. «Книгу гор и морей», разд. «Дахуан бэй цзин».
102. Сыма Цянь, «Исторические записки», гл. «У ди бэнь цзи».
103. См. «Книгу гор и морей», разд. «Дахуан бэй цзин».
104. Там же, разд. «Дахуан дун цзин».
105. Там же, разд. «Дахуан нань цзин»: «На горе Суншань растет дерево, называемое клен. Клен есть то, во что превратились снятые с Чию колодки». Комментарий Го Пу: «Когда Хуан-ди поймал Чию, он заковал его и убил. Потом снял с него колодки, и они превратились в дерево».
106. Л о Би, «Древнейшая история», ч. «Хоу цзи», разд. 4: «Говорят, что после сражения он схватил Чию в Чжунцзи и казнил, и это место стало именоваться Цзе»; Шэнь Ко (1029—1093), «Рассуждения с помощью кисти из Мэнси» («Мэнси би тань»): «В соленом озере в Цзечжоу соль ярко-красного цвета, в народе ее называют кровью Чию».
107. См. цитату из книги Ван Сяна «Императорское обозрение» («Хуан лань»; написана в 220—226 гг.) в «Толковании истории» Ма Су, цз. 5.
108. См. Жэнь Фан, «Описание удивительного».
* 109. Иногда людоед-чудовище таоте изображается в виде одного желудка — символа ненасытности.
НО. «Весны и осени Люя», гл. «Сянь ши»: «На чжоуском треножнике изображен таоте. У него есть голова, но нет туловища, он пожирал людей, не зная пресыщения, но кара за злодейство постигла и его».
111. 	Л о Би, «Древнейшая история», ч. «Хоу цзи», разд. 4, «Чию чжуань», примечание: «Во времена Ся, Шан и Чжоу на ритуальных сосудах часто изображали Чию как предостережение жадным и злым. Он похож на крылатое животное»; Сыма Цянь, «Исторические записки», гл. «У ди бэнь цзи»: «У Цзиньюня был недостойный сын, жадный до еды и выпивки, любивший взятки и подношения. По всей земле его звали Таоте». В комментарии приводятся слова Цзян Сюаня (точные даты жизни неизвестны; жил не позднее VI в. н. э.): «Цзиньюнь имел фамилию Цзян, был потомком Янь-ди; во времена Хуан-ди цзиньюнь — это чиновничья должность». (Цзиньюнь — букв, значит «Красное облако», так будто бы при Хуан-ди, который использовал для наименования чинов слово «облако», назывался глава военного приказа. Приведенная фраза из Сыма Цяня может быть понята и несколько иначе. Р. В. Вяткин и В. С. Таскин считают, например, что Цзиньюнь здесь название рода, а не должность конкретного человека — см.: Сыма Цянь, Исторические записки, т. I, с. 144.— Примеч. ред.). Но Чию как раз был «потомком Яньди»; кроме того, его изображение напоминало таоте с чжоуского треножника. Так как, по преданию, «его голова была отделена от туловища», а «мудрецы рисовали его на сосудах, дабы предостеречь жадных» («Жизнеописание Чию» в «Древнейшей истории» Ло Би), мы считаем, что Чию и есть таоте.
293

112. «Книга о чудесном и необычайном»: «На юго-западе есть волосатые люди, у них кабаньи [головы], жадны и свирепы, любят копить ценные вещи, но не едят зерна. Сильные среди них отнимают все у слабых и старых, боятся толпы и нападают на одиночек». В комментариях к гл. «У ди бэнь цзи» из «Исторических записок» Сыма Цяня приводится более удачный вариант: «...копят вещи, но ими не пользуются, любят отнимать зерно у людей».
113. См. «Книгу исторических преданий», гл. «Люй син».
114. Б о Цзюйи (772—846), «Трава» («Цао»): «Редко растет в степи трава, каждый год цветет и увядает. Но степному пожару ее не спалить — подул весенний ветер, и трава вырастает вновь».
115. «Книга исторических преданий», гл. «Да Юй мо»: «Через тридцать дней люди мяо ослушались повелений. Государь [Шунь] далеко распространил влияние культуры и морали, устроил для хозяев и гостей танцы со щитами и опахалами. Через семьдесят дней властители мяо явились [с повинной]».
116. «Свод фрагментов из ’’Хронологических записей об императорах и правителях“ Хуанфу Ми» («Ди ван шицзи цзицзяо»; составлен Сун Сянфэном на рубеже XVIII—XIX вв.), ч. 2: «Среди властителей были непокорные мяо, правившие южными варварами. Яо пошел на них походом и одержал верх на берегу Даныпуй».
117. «Мо-цзы», гл. «Фэй гун», ч. 3: «В древности мяо подняли большой мятеж, небо повелело покарать их. Юй сам взялся выполнить это благое повеление и пошел походом на мяо».
5
118. См. цитату из «Гуй цзцн» в «Толковании истории» Ма Су, цз. 5.
119. См. цитату из «Неофициального жизнеописания Хуан-ди» («Хуан-ди нэйчжуань», ни автор, ни время создания не известны; сочинение утеряно); там же.
120. В «Энциклопедическом компендиуме» («Боу хуэйбянь») цитируется сочинение Дай Чжи (ок. середины XIII в.) «Шу пу цань ма тун бэнь»: «Как сообщается в танском сочинении ”Чэн цзи и“, во многих сычуаньских храмах есть статуи женщины в лошадиной шкуре; ее зовут «тетушка с лошадиной головой» и почитают как покровительницу шелководства». По этой же причине духа шелкопрядения в народе называют лошадиным бодисатвой.
121. См. «Книгу гор и морей», разд. «Хайвай бэй цзин».
122. См. Гань Б а о, «Записки о поисках духов», цз. 14.
123. «Родословия», гл. «Цзопянь»: «Бо-юй сшил одежду». Примечание Сун Чжуна: «Слуга Хуан-ди»; «Бамбуковые анналы» («Чжу шу цзи нянь»): «[Хуанди] первым изготовил шапки и платья».
124. Л о Би, «Древнейшая история», ч. «Хоу цзи». 5: «Первая наложница [Хуан-ди] звалась Лэй-цзу, из рода Силин; она начала разводить шелкопрядов, поэтому ее почитают покровительницей шелководства».
125. Почему эти два рассказа приведены в разделе о Хуан-ди? Потому, что Хуан-ди — небесный бог и имеет отношение к шелководству. Возможно, что такие персонажи позднейших народных сказаний, как Тянь-ди, Ванму, Юйхуан-дади, Ванму-няннян, являются трансформацией Хуан-ди и Лэй-цзу, только им придан более отталкивающий облик, они символизируют собой конкретных представителей господствующих классов.
126. Минский автор Фан Инцзин (1555—1606) в «Обширных комментариях к гл. ”Юэлин“ из ’’Книги обрядов44» («Юэ лин гуан и») цитирует «Мелкие заметки» («Сяошо») Инь Юня (473—531): «К востоку от Млечного Пути была Ткачиха, дочь небесного бога. Круглый год она трудилась, ткала из облаков небесное платье. Богу стало жаль ее, одинокую, и он отдал ее в жены Волопасу, что жил к западу от Млечного Пути. Выйдя замуж, она перестала ткать, бог рассердился, велел ей вернуться и впредь видеться с мужем раз в год». Это сравнительно ранняя запись сказания о Волопасе и Ткачихе, приведенный же в тексте рассказ основан на обработке фольклорной легенды (ср. статьи Ай Цина, Ма Шаобо и др. в журн. «Синь сицюй» — «Новая драма» — цз. 2, № 5, специально посвященном легенде о Ткачихе и Волопасе).
Наиболее ранним из относительно полных изложений легенды о Волопасе и Ткачихе следует, пожалуй, считать одно из «Девятнадцати древних стихотворений» (стихотворение десятое):
294

Далеко, далеко
в выси неба звезда Пастух,
И светла, и светла
ночью Дева, где Млечный Путь.
И легки, и легки
взмахи белых прекрасных рук.
И снует, и снует
там на ткацком станке челнок.
День пройдет, а она
не успеет соткать ничего,
И от плача ее
слезы падают, точно дождь.
Млечный Путь — Хань-Река
с неглубокой прозрачной водой —
Так ли непроходим
Меж Ткачихою и Пастухом?
Но ровна и ровна
полоса этой чистой воды...
Друг на друга глядят,
и ни слова не слышно от них!
(пер. Л. Эйдлина)
В «Книге песен», в оде «Великий восток», тоже говорится:
Горит на небе звездная река И, видя нас, свой не умерит жар.
Ткачихи уток в целый день пройдет На семь делений весь небесный шар.
Хоть семь делений в день она пройдет,
Она в подарок шелка не соткет...
(пер. А. Штукина)
Однако здесь есть только намек, но нет самой легенды.
У Цзюнь (469—520) в «Продолжении записей Ци Се» («Сюй Ци Се цзи») передает эту легенду в косвенном изложении, причем делает это весьма живо, как будто все происходило на самом деле: «Чэн Удин из Гуйяна достиг святости, но обычно пребывал среди людей. Вдруг он говорит младшему брату: ”В седьмой день седьмой луны Ткачиха должна переправиться через Небесную реку, все святые возвращаются в свои дворцы; меня уже давно вызвали, больше медлить нельзя, так что давай попрощаемся44. Брат спрашивает: ”А зачем Ткачихе переправляться через Небесную реку? И зачем тебе возвращаться?44 Тот отвечает: ’’Ткачиха должна навестить Волопаса, я же через тридцать лет вернусь44. На следующее утро Удин исчез. С тех пор люди говорят, что в седьмой день седьмой луны Ткачиха выходит замуж за Волопаса».
Во «Временах года в землях Чу в области Цзинчжоу» Цзун Линя не только пересказана сама легенда, но и описаны обычаи, связанные с седьмым днем седьмой луны: «Вечером седьмого дня седьмой луны, когда Ткачиха встречается с Волопасом, женщины украшают волосы цветными нитями, закалывают их брошками с семью отверстиями или втыкают золотые, серебряные или поддельные украшения и расставляют на столах во дворе вино, закуски, фрукты. Считается счастливым предзнаменованием увидеть на тыкве паутину».
«Записки о нравах и обычаях» («Фэнсу цзи»; автор и время написания неизвестны) дополняют легенду рассказом о «сорочьем мосте»: «В седьмой вечер, когда Ткачиха переправляется через Млечный Путь, сороки образуют мост. Рассказывают, что в этот вечер сороки почему-то начинают плавать в воде; оказывается, они составляют мост, чтобы помочь Ткачихе».
В «Описании всех вещей» мы читаем следующее: «Старые предания гласят, что Млечный Путь сливается с морем. Не так давно люди, жившие у моря, заметили, что
295

каждый год в восьмой луне в определенные дни приплывает и уплывает плот. Один человек, движимый любопытством, соорудил на этом плоту навес, положил запас провизии, сел на плот и уплыл с ним. Через десять с лишним дней ему показалось, что небесные светила стали светить ему сзади, а потом разница между днем и ночью вообще исчезла. Еще через десяток дней он вдруг оказался перед крепостными стенами, за которыми виднелись высокие постройки, а внутри много женщин за ткацкими станками. Затем появился мужчина, приведший быка на водопой. Пастух этот спросил удивленного пришельца: ’’Зачем пожаловали сюда?“ Тот человек рассказал все как было и спросил, куда он попал. Пастух ответил: ’’Когда вернетесь, поезжайте в Сычуань к Янь Цзюньпину и спросите у него“. Так и не сойдя на берег, человек вернулся в обычный срок. Потом он поехал в Сычуань, разыскал Янь Цзюньпина, и тот сказал: ”В такой-то год, месяц и день посторонняя звезда вторглась в созвездие Волопаса44. Подсчитали — оказалось, в то самое время человек на плоту приплыл к Млечному Пути».
В «Императорском обозрении годов Тай-пин», цз. 8, тоже излагается это предание, но более примитивно; очевидно, в «Описании всех вещей» оно подвергалось обработке. Во всяком случае, изложение здесь ведется стройно, оригинально, можно предположить, что над народной легендой поработал какой-либо литератор.
Другой небезынтересный рассказ мы находим в том же «Императорском обозрении годов Тай-пин», цз. 8, где цитируется «Лес собранного» («Цзи линь»): «Некогда один человек отыскивал истоки реки. Увидел стирающую женщину, спросил у нее, та сказала, что это Небесная река (Млечный путь). Он взял у нее камешек и вернулся. Обратился к Янь Цзюньпину, тот объяснил: ’’Этот камешек Ткачиха подкладывает под свой ткацкий станок44».
На основе этих двух преданий поэт Сун Чживэнь (? —712 г.) написал стихотворение «Светлая река»: «Светлую реку (Млечный путь) можно видеть, но нельзя к ней приблизиться. Как хотелось бы сесть на плот и найти туда дорогу, а потом захватить камень, поддерживающий станок Ткачихи, и, вернувшись, навестить прорицателя в Чэнду!».
Так легенда о Волопасе и Ткачихе, возникшая в народе, постепенно обогащалась и совершенствовалась под пером поэтов и прозаиков.
127. В буддийском сочинении «Лес жемчужин из сада законов» («Фа юань чжу линь»; закончено в 668 г.) приводится цитата из «Жизнеописания почтительных сыновей» Лю Сяна: «Дун Юн, в детстве лишившись матери, по бедности пошел в батраки и трудился в поле, отца посадил на тележку и возил за собой. Когда отец умер, продал себя богачу, чтобы устроить похороны. По дороге встретил девушку, которая сказала: ’’Хочу быть вашей женой44. И вместе с ним отправилась в дом богача. Тот спросил, кто эта женщина. Дун Юн ответил: ’’Моя жена. Хочет помогать отрабатывать долг44. Хозяин сказал: ’’Сотки — триста больших кусков шелка, и отпущу тебя44. Через десять дней она кончила работу. Когда они вышли за ворота, она сказала Дуну: ”Я небесная дева, небо послало меня помочь вам отработать долг44. С этими словами она исчезла». В нынешнем тексте «Записок о поисках духов» Гань Бао, цз. 1, тоже есть этот рассказ, но в нем, вопреки народной легенде, хозяин оправдывается, поэтому мы его не приводим. Наша версия основана на сюжетах местных драм «Обручение небесной девы» (жанр хуанмэй) и «Под сенью ив» (сычуаньская драма).
128. «Книга гор и морей», разд. «Хайвай бэй цзин»: «Страна Бофу лежит на восток от Неэр». Примечание Би Юаня: «В ’Хуайнань-цзы“ в гл. ”Ди синь сюнь“ нет такой страны, но упоминаются Куафу и Даньэр. Поскольку куа и бо фонетически близки и говорится о стране к востоку от Неэр, то ясно, что здесь речь идет о стране Куафу».
* 129. В древнекитайской «Книге гор и морей» упоминается целый ряд божеств, шаманов и героев, сжимавших в руках по змее, в частности и в приведенном выше описании великанов из племени куафу говорилось, что они сжимают в каждой руке по желтой змее. Не исключено, что и здесь имеется в виду какой-либо герой из этого же племени.
130. См. «Ле-цзы», гл. «Тан вэнь».
131. Ш э н ь Ян ь-б и н, «Основы изучения китайских мифов», гл. V.
132. «Книга гор и морей», разд. «Хайвай си цзин»: «Синтянь и Верховный владыка (ди) начали тогда борьбу за священный [трон]». Хотя Хуан-ди и не назван здесь прямо, речь явно идет о нем, потому что ситуация та же, что и в случае с Чию,
296

а гора Чанъяншань лежит неподалеку от могилы Сюаньюаня, средоточия могущества Хуан-ди.
133. Там же: «Синтянь и бог начали тогда борьбу за священный [трон], бог отсек ему голову и закопал в горе Чанъяншань, но тогда его сосцы сделались глазами, пуп — ртом и он, держа в руках щит и секиру, пустился в пляс». Имя Синтянь записывается также и как Синъяо, что Би Юань считает правильным, ссылаясь на танскую стелу в храме Дэнцысы (точной датировки нет). Однако это не так. Как видно из «Императорского обозрения годов Тай-пин», цз. 555, и стихотворения Тао Юань-мина (365—427) «Читаю ’’Книгу гор и морей», правильно писать Синтянь, но в другом начертании, нежели в вышеприведенном тексте.
В «Книге гор и морей», разд. «Хайвай си цзин», читаем: «Синтянь оспаривал у государя власть над духами: он — приближенный Янь-ди, государь же — Хуанди». В «Древнейшей истории» Ло Би, ч. «Хоуцзи», разд. 4, говорится, что «Янь-ди повелел Синтяню сочинить музыку ’’Иду за плугом44 и песню ’’Урожайный год...44. Хотя имя Синтянь приводится здесь в несколько ином начертании, речь идет о том же персонаже, как свидетельствует «Императорское обозрение». Запись в «Древнейшей истории» сравнительно позднего происхождения, но она наверняка основана на более ранних, ныне утраченных источниках. Это подтверждается, между прочим, тем, что гора Чанъяншань, где Синтянь «сложил свою голову», называется в преданиях также местом рождения Янь-ди. Так, в апокрифическом сочинении рубежа нашей эры «Чуньцю вэй. Юань мин бао» (издание в серии «Юйхань шаньфан») рассказывается: «Аньдэн, наложница Шаохао, гуляла в Хуаяне. На горе Чанъян она зачала от головы священного дракона и родила Шэнь-нуна (Янь-ди)». Разве это не подтверждает связь между двумя мифами и версию о том, что Синтянь был приближенным Янь-ди?
134. Гэ Хун (284—368), «Баопу-цзы», гл. «Ди-чжэнь».
135. Ц ю й Юань, «Призывание души»: «Душа, не ходи на Запад, на Западе сыпучие пески раскинулись без края, без границ».
* 136. См. Ц ю й Юань. Стихи. М., 1954, с. 128.
137. См. Ван Ц з я. «Записи о забытых событиях».
138. Ц у й Бао (III —IV в. н. э.), «Комментарии на древнее и современное» («Гу цзинь чжу»): «В мире говорят, что [Хуан-ди] готовил эликсир из киновари на горе Цзояныпань, стал бессмертным и верхом на драконе поднялся на небо». По-видимому, этот рассказ есть вариант сказания об отливке треножника на горе Цзиншань.
139. Юй Ли (503—561), «Записи о треножниках» («Дин лу»).
140. См. Сыма Цянь, «Исторические записки», разд. «Фэн чань шу». Предание об отливке Хуан-ди треножника, очевидно, связано с успехом Хуан-ди в борьбе с Чию, а не с приготовлением эликсира бессмертия. Из того, что дракон «встретил» Хуан-ди, уже видно, что последний возвращался на небесный престол, а не просто достиг бессмертия, как это говорится у Цуй Бао в «Комментарии на древнее и современное» со ссылкой на Сунь Сингуна (точные даты жизни неизвестны, повидимому, современник Цуй Бао). Кроме того, в «’’Книге вод44 с комментариями» в разделе «Хэшуй» мы читаем: «Дракон опустил усы в треножник, Хуан-ди ухватился за них и сел на дракона. Поэтому стали называть это место Динху — Треножник с усами». Название же «Озеро треножника» необъяснимо.
141. См. Цуй Бао, «Комментарии на древнее и современное». (Лунсюйцао — китайское название рогоза японского.— Примеч. ред.)
* 142. Скорее появление подобных легенд шло в обратном порядке. Как нам представляется, сперва могли появиться легенды о даосах, искавших снадобье бессмертия, а потом, после того как Хуан-ди был признан в качестве патриарха даосского учения, аналогичные сюжеты могли быть присоединены и к образу Хуан-ди.
143. См. Ц ю й Юань, «Вопросы к небу» (в русском переводе А. Адалис этих строк нет,— Примеч. ред.) В комментарии Ван И цитируются «Жизнеописания бессмертных» (в современном тексте это место отсутствует): «Цуй Вэньцзы изучил искусство бессмертия у Ваньцзы Цяо. Цяо превратился в белую цикаду (?) и подал Цую эликсир. Цуй от неожиданности испугался и ударил его копьем, тот выронил эликсир. Цуй присмотрелся — на полу туфля Цяо. Положил ее в комнате, прикрыл старой корзиной. Вдруг туфля превратилась в большую птицу, издающую звуки.
297

Цуй приоткрыл корзину, чтобы посмотреть, а она вспорхнула и улетела». В толковании текста принимаем версию Вэнь Идо (Полное собрание сочинений, т. 2).
* 144. В старом Китае торговцы разными товарами имели свои своеобразные отличительные знаки, у бродячих торговцев каждой профессии были еще и свои музыкальные инструменты, игрой на которых они привлекали покупателей.
145. См. «Жизнеописания бессмертных».
* 146. Чжоуский Лин-ван правил в VII в. до н. э. Ванцзы Цяо значит буквально царевич Цяо, нередко это сочетание воспринимается как фамилия и имя и пишется по-русски как Ван Цзыцяо, что едва ли верно. В дополнение к изложенной Юань Кэ легенде следует сказать, что уже в 70-е годы в Буцю под Лояном были найдены изображения царевича Цяо, относящиеся примерно к II —I вв. до н. э. На них он изображен в виде крылатой человекоптицы, покрытой перьями. Так, видимо, представляли этого персонажа в древности. В более поздних легендах, приводимых в «Жизнеописаниях бессмертных» («Лесянь чжуань»), он имеет уже вполне антропоморфный облик. Легенды о нем недавно специально исследованы китайским археологом Сунь Цзоюнем в статье «Толкование настенных росписей в могильнике, найденном в Буцю под Лояном» (журн. «Вэнь у» «Материальная культура»,— 1977, № 6, с. 21-22).
147. См. «Жизнеописания бессмертных».
148. См. «Жизнеописания бессмертных», цз. 4, разд. «Лю Ань».
149. «’’Книга вод“ с комментариями», разд. «Мянынуй».
150. См. Сыма Цянь, «Исторические записки», гл. «Хуайнань Хэншань лечжуань».
ГЛАВА V I
1. Го Можо в работе «Развитие концепции ’’небесного пути“ в доциньское время» («Сянь Цинь тяньдао гуань-чжи цзиньчжань») пишет: «Иероглиф куй обозначает название животного». В словаре «Толкование знаков» («Шовэнь») говорится: «Куй — это жадное животное, также зовется мухоу (мать-обезьяна), похоже на человека. Мухоу — то же, что михоу. Вероятно, это орангутанг».
2. См.: У Ц и ч а н. Третье продолжение к разысканиям о первых иньских ванах и гунах по гадательным костям.— «Яньцзин сюэбао». Т. XIV. 1933, декабрь.
3. Ван Говэй (1877—1927), в работе «Новые данные по древней истории» («Гуши синь чжэн»), говорит: «Цзюнъ — это то же самое, что куй». В словаре «Шовэнь» говорится: «У животного куй одна нога, поэтому смысловой частью знака является его нижняя часть. Следовательно, Цзюнъ тоже был одноногим».
4. Цзюнъ — то же, что Куй. В комментариях Мэн Кана (примерно III в. н. э.) к «Жизнеописанию Ян Сюна» в «Истории династии Хань» Бань Гу говорится: «У Куя есть рога, лицо человечье, он является демоном неурожая». Кроме того, в комментариях Сюэ Цзуна (III в. н. э.) к «Оде о восточной столице» в «Литературном изборнике» читаем: «Куй имеет рога». Поэтому можно считать, что у Цзюня также были рога.
5. Хуанфу Ми, «Хронологические записи об императорах и правителях»: «Когда Ди-ку родился, он обладал божественными и необычайными способностями. Сам себя он называл Цзюнь». Цзюнь в «Книге гор и морей» именуется Ди-цзюнь (владыка Цзюнь). Комментарий Го Пу к словам из раздела «Дахуан дун цзин» той же книги: «Ди-цзюнь породил Чжунжуна» — гласит: «Иероглифы цзюнь и шунъ (здесь дано современное чтение, отличное от древнего.— Примеч. ред.) имеют одинаковое чтение».
6. В «Родословной ванов, хоу и знатных мужей» («Шибэнь ван хоу дайфу пу» (по-видимому, один из вариантов древнекитайских «Родословий» — «Шибэнь», упоминается в разделе «Описание книг» в «Истории династии Суй» — «Суй шу», составленной в VII в.; впоследствии это сочинение было утеряно.— Примеч. ред.) сказано: «Когда Ди-ку женился второй раз, он взял девушку из рода Чэньфэн по имени Цинду. Она родила правителя Яо».
*7. «Пять злаков» — рис, просо, ячмень, пшеница, соевые бобы. Есть и дру¬
298

гие расшифровки этого понятия. Обычно это выражение обозначает все зерна и бобы, годные в пищу.
8. «Книга гор и морей», разд. «Дахуан нань цзин»: «Существуют люди с тремя туловищами. Людей Страны трехтелых породила Эхуан, жена Ди-цзюня. Они носят фамилию Яо (другое написание, чем правитель Яо.— Примеч. ред.), питаются просом и им прислуживают четыре птицы». В записях о странах, основанных потомками Ди-цзюня, в «Книге гор и морей» обычно говорится: «Им прислуживают четыре птицы, барсы, тигры, бурые и черные медведи» или: «Им прислуживают четыре птицы». Это очень странно. Вероятно, первоначально вместо слов «четыре птицы» стояло «ласточка — сюаньняо», которая считалась главой всех птиц и зверей. И не потому ли потомкам Ди-цзюня прислуживали все животные, что сам Ди-цзюнь находился в родстве с ласточкой и мог превращаться в нее?
9. «Книга гор и морей», разд. «Дахуан нань цзин»: «За Юго-Восточным морем в Ганыпуе живет женщина по имени Сихэ. Там она купает солнца в Ганьюани. Сихэ — жена Ди-цзюня. Она родила десять солнц».
10. «Книга гор и морей», разд. «Дахуан си цзин»: «Есть женщина, которая омывает луны. Жена Ди-цзюня Чанси родила двенадцать лун и принялась их омывать».
11. «Книга гор и морей», разд. «Дахуан дун цзин»: «Существует божество с человечьим лицом, песьими ушами и звериным туловищем по имени НІэбиши. Еще есть пятицветные птицы, которые становятся друг против друга и кружатся в танце. Только Ди-цзюнь спускался к ним с неба и дружил с ними. Ди-цзюнь устроил два жертвенных алтаря. Разноцветные птицы следили за ними». Перевод дан на основании комментария Хао Исина, хотя и ему не все ясно.
12. «Книга гор и морей», разд. «Дахуан си цзин»: «Разноцветные птицы бывают трех видов, одни называются хранило — августейшие птицы, другие — феникс-луань, третьи фэнняо — просто птица-феникс».
13. «Книга гор и морей», разд. «Нань цы сань цзин»: «На горе Даньсюэ — Пещеры киновари — живут птицы. По внешнему виду они напоминают петуха, разноцветные и с узорами. Их зовут фэнхуан — феникс. Эти птицы, когда хотят,— едят и пьют, когда хотят — поют и танцуют. Их появление возвещает тишину и спокойствие в Поднебесной».
* 14. «Беседы и суждения», гл. «Цзы хэн»: «Феникс не появляется, и река не посылает карты. Конец мне!» (П. С. Попов. Изречения Конфуция. СПб., 1910, с. 49). Здесь содержится намек на мифологический рассказ о Фуси, которому будто бы вышедший из реки конь-дракон поднес изображение восьми магических триграмм.
15. Хань И н (середина II в. до н. э.), «Хань ши вай чжуань», цз. 8: «Когда Хуан-ди взошел на престол, во всей вселенной установились мир и спокойствие. Правитель никогда не видел фениксов и задумывался о том, как они выглядят. Както призвал Тяньлао и спросил его: ’’Как выглядят фениксы?“ Тяньлао ответил: ’’Спереди как лебедь, сзади напоминает единорога цилиня. У него шея змеи и хвост рыбы, узоры дракона, туловище черепахи, подбородок ласточки и петушиный клюв...».
16. Ц ю й Юань, «Вопросы к небу»: «Ди-ку супруге был не люб, и в башне стала жить Цзяньди,— подарок птицы почему в восторге скрыла на груди?» (пер. А. Адалис; Ц ю й Ю а н ь. Стихи. М., 1956, с. 84; букв.: «Цзяньди на башне, Ди-ку почему же? Ласточка принесла дар, почему же радуется женщина?»); «Лисао» («Скорбь отрешенного»): «Там, на горе с террасою дворцовой, увидел я юсунскую Цзяньди... Свой дар принес юсунской деве феникс. Увы! Ди-ку меня опередил» (пер. А. Ахматовой; Ц ю й Юань. Стихи, с. 41, 42).
17. «Книга гор и морей», разд. «Дахуан бэй цзин»: «[Вэй] цю имеет в окружности триста ли. К югу от холма находится бамбуковая роща Ди-цзюня. Бамбук такой громадный, что годится на лодки».
18. «Книга о чудесном и необычайном» («Шэньи цзин»): «В Южной пустоши растет ’’бамбук с крапинками44 высотой несколько сот чжанов, в обхвате три чжана шесть чи и толщиной восемь-девять цуней. Из него можно делать лодки».
19. «Книга гор и морей», разд. «Дахуан дун цзин». После описания страны Сыю следует комментарий Го Пу: «Говорят, что людям стоит только подумать и возбудиться, как их ци (жизненное начало) взаимопроникают. Они не соединяются, но рождают детей. Чжуан-цзы рассказывают, что у белых лебедей подобные нравы.
299

Они лишь смотрят друг на друга, не двигаются и возбуждаются». Хао Исин считает, что в трактате Чжуан-цзы вместо ху — «лебедь» должно быть ни (видимо, птица, похожая на дикого гуся.— Примеч. ред.)
20. «Книга гор и морей», разд. «Дахуан нань цзин»: «Есть люди с тремя туловищами. Людей Страны трехтелых породила Эхуан, жена Ди-цзюня. Там находится квадратный омут, где Шунь совершал омовения».
21. «Книга гор и морей», разд. «Дахуан си цзин»: «Существует страна Западное Чжоу. Там человек по имени Ди-цзюнь начал обрабатывать землю. Ди-цзюнь породил Хоу-цзи. [Хоу]-цзи принес с неба хлебные злаки. Его младший брат по имени Тайси породил Шуцзюня. Шуцзюнь, заменив отца и Хоу-цзи, сеял эти злаки и начал пахать землю». В разд. «Хайнэй цзин» говорится: «Это Шуцзюнь начал пахать с помощью быков».
22. «Книга гор и морей», разд. «Хайнэй цзин»: «Ди-цзюнь породил Юйхао, Юйхао породил Иньляна, Иньлян породил Фаньюя, который начал мастерить лодки. Фаньюй породил Сичжуна, Сичжун породил Цзигуана, который начал делать повозки из дерева. От Ди-цзюня родился Яньлун, Яньлун изобрел гусли и цитру. У Ди-цзюня было восемь сыновей. Они первыми стали петь и танцевать. Ди-цзюнь породил трехтелого, от него родился Ицзюнь, которого стали называть Цяо Чуй — Искусный Чуй. Он изобрел для людей множество хитроумных вещей».
23. «Книга гор и морей», разд. «Хайнэй цзин»: «Ицзюня стали называть Искусный Чуй». В другом месте говорится: «Есть гора Буцзюй. Искусный Чуй похоронен на ее западном склоне». Комментарий Го Пу: «Чуй — это искусный мастер при Яо».
24. «Хуайнань-цзы», гл. «Бэнь цзин»: «На чжоуских треножниках изображен Чуй, во рту он держит свои пальцы. Это указывает на то, что большое мастерство не имеет применения».
2
25. Сун Сянфэн, «Свод фрагментов из ’’Хронологических записей об императорах и правителях44», цз. I: «Когда Ди-ку родился, он обладал божественными и сверхъестественными способностями, сам сказал, что его имя Цзюнь». (Следует отметить, что иероглиф цзюнь здесь пишется несколько иначе, чем в других случаях в имени Ди-цзюнь.— Примеч. ред.)
26. Сыма Цянь, «Исторические записки», гл. «У ди бэнь цзи»: «Ди-ку по прозвищу Гаосинь был правнуком Хуан-ди».
27. Древние императоры, описанные в мифах или в истории, выступают как очеловеченные божества или обожествленные люди. Поэтому довольно трудно определить, кто из них человек^ а кто божество. Однако для удобства повествования нельзя было не провести какого-то разделения, и поэтому правители до Чжуаньсюя отнесены к божествам, а начиная с Ди-ку — к людям. Ди-ку считается человеком по следующим причинам: во-первых, среди правителей пяти частей неба (конечно, это предание сравнительно позднее) для него уже нет места и, во-вторых, после него влияние реальной истории в сказаниях становится гораздо более ощутимым.
28. Согласно «Историческим запискам» Сыма Цяня, Чжуань-сюй был внуком Хуан-ди, а по «Книге гор и морей» он был его правнуком. Там, где это возможно, мы основываемся на «Книге гор и морей». Что касается Ди-ку, то в «Книге гор и морей» о его генеалогии ничего не написано и ее можно извлечь лишь из «Исторических записок». Хуан-ди и Чжуаньсюй являются братьями из одного рода. Такое объяснение как будто более удачно, так как оно не следует историческим шаблонам.
29. «Весны и Осени Люя», гл. «Гуюэ»: «Ди-ку приказал Сяньхэю создать песенные мелодии цзючжао, люин, люле. Ючуй изготовил барабаны тао и гу, колокол чжун, каменный гонг цин, флейты чуйлин и гуань, окарину сюань, флейту чи. Вслед за тем Ди-ку приказал людям хлопать в ладоши, бить в барабаны, ударять по колоколам и гонгам, дуть в флейты... а фениксам и птицам тяньди танцевать».
30. Цяо Чжоу, «Разыскания по древней истории (фрагменты)»: «Говорили, что Гаосинь-ши (т. е. Ди-ку) имел фамилию Фан. Он управлял, используя магическую силу дерева».
31. «Цзо-чжуань», 1-й год Чжао-гуна: «Некогда Гаосинь имел двух сыновей. Старшего звали Янь-бо и младшего Шичэнь. Они жили в огромном лесу и могли не встречаться, но каждый день, взяв щит и копье, они шли друг на друга. Правитель
300

ничего не мог поделать с ними и в конце концов переселил Янь-бо в Шанцю управлять созвездием (так как там жили люди шан, то и созвездие называли Шан), Шичэня переселил в Дася управлять западной звездой Шэнь...»
32. В а н Ц з я, «Записи о забытых событиях»: «Жена Ди-ку происходила из рода Цзоуту. Когда Сюаньюань (Хуан-ди) устранил бедствия, навлеченные Чию, то лучших людей своего народа он переселил на земли Цзоуту, а плохих — в Юбэй. [Одна] девица ходила не касаясь ногами земли, парила в облаках. Ди-ку встретил ее и взял в жены, когда она гуляла возле рек Ишуй и Лошуй. Ей часто снилось, что она глотает солнце, и каждый раз после этого она рожала сына. Она видела восемь таких снов и родила восемь сыновей. Люди называли их восемью божествами».
33. «Родословия ванов, хоу и знатных мужей»: «Первая жена Ди-ку была из рода Ютай, ее звали Цзян Юань. Она родила Хоу-цзи. Другая жена была из рода Юсун, ее имя было Цзяньди. Она родила Се. Третья жена была из рода Чэньфэн, ее имя было Цинду. Она родила Яо. Четвертую жену из рода Цзюйцзы звали Чанъи. Она родила Чжи».
34. Сыма Цянь, «Исторические записки», гл. «У ди бэнь цзи»: «После смерти [Ди-ку] на престол вступил Ди-чжи. Он не был добродетельным. После его смерти на престол вступил его младший брат Фансюнь. Он и был назван правитель Яо».
35. «Хуайнань-цзы», гл. «Ди син»: «Юсун жил к северу от [горы] Бучжоу. Старшую его дочь звали Цзяньди, а младшую Цзяньцзы».
36. «Весны и Осени Люя», гл. «Инь чу»: «В роде Юсун было две дочери. Они жили в девятиярусной башне. Когда они ели, непременно били в барабаны. Правитель приказал ласточке полететь и посмотреть на них. Ласточка красиво пела и очень понравилась девушкам, они стали наперебой ловить ее и посадили в нефритовую шкатулку. Спустя короткое время они приоткрыли ее, чтобы посмотреть на птичку. Ласточка, оставив два яичка, улетела на север и больше не возвращалась. Девушки сложили песню, которая кончалась словами: ’’Ласточка, ласточка улетела“. Эта песня положила начало северным мелодиям».
37. Сыма Цянь, «Исторические записки», гл. «Инь бэнь цзи»: «Мать иньского Се — Цзяньди — была из рода Юсун. Она была второй женой Ди-ку. Как-то три женщины пошли купаться и увидели, как пролетевшая ласточка уронила яйцо. Цзяньди проглотила это яйцо и родила Се».
38. «Книга песен», разд. «Шан сун», песня «Сюаньняо»: «Небо приказало ласточке сюаньняо спуститься на землю и породить Шан».
39. «Книга песен», разд. «Шан сун», песня «Чан фа»: «Князь-ласточка правил умело. Получив маленькую страну, он ею успешно управлял. Получив большую страну, он успешно правил и там». Комментарий Чжу Си: «Сюань-ван (Черный князь) — это Се. Говорят, ласточка, спустившись с неба, породила его».
40. Сыма Цянь, «Исторические записки», гл. «Инь бэнь цзи»: «Се вырос и имел много заслуг, помогал Юю в борьбе с потопом. Правитель Шунь поручил Се наблюдать за нравами». (Юань Кэ приводит цитату в сокращении; см.: Сыма Цянь. Исторические записки. Т. I, М., 1972, с. 166; китайский оригинал см.: С ым а Цянь. Ши цзи. Т. I. Пекин, 1963, с. 91.— Примеч. ред.)
41. Сыма Цянь, «Исторические записки», гл. «Чжоу бэнь цзи»: «Цзян Юань вышла в поле и увидела след великана. Ей стало весело и радостно, и она захотела наступить на него. Поставив ногу, она почувствовала дрожь в теле, как при беременности, и через некоторое время родила сына»; «Книга песен», разд. «Да я», песня «Шэн минь» («Рождение народа»): «[Хоу-цзи] бросили в узком переулке, но овцы и быки заботились о нем. Его бросили на холодный лед, но птицы укрыли его своими крыльями. Когда птицы улетели, Хоу-цзи заплакал». Первый рассказ, содержащийся в «Исторических записках», более правдоподобный, в «Книге песен» — более живой.
В «Книге песен», в песне «Рождение народа», говорится: «Сперва родился, как барашек» (согласно толкованию комментатора Чжэн Сюаня). В «Собрании комментариев и толкований к „Книге песен“ трех ученых» приводятся слова Тао Юаньшуня: «Когда сын в утробе матери, то он как бы в рубашке, когда он рождается, то прежде разрывает пелену... Только у ягнят эта „одежда“ остается целой, и уже потом на земле мать разрывает ее... Хоу-цзи родился в рубашке, поэтому и говорят о нем, что он родился, как ягненок». Сказано очень ясно. Хоу-цзи потому-то и выбросили, что он родился в рубашке и был подобен странно¬
301

му комочку мяса. В «Описании всех вещей» рассказывается, что сюйский князь Янь-ван после рождения тоже был выброшен потому, что его мать родила «яйцо». И только потом, когда его схватила собака, он «вылупился» и превратился в ребенка.
42. Сыма Цянь, «Исторические записки», гл. «Чжоу бэнь цзи»: «[Цзян Юань] вначале хотела бросить ребенка, и поэтому его назвали Ци — Брошенный. Когда он был еще ребенком, у него обнаружились стремления необыкновенного человека. Во время игр и прогулок он любил сажать деревья, коноплю и бобы. Конопля и бобы были прекрасными. Когда он стал взрослым, то полюбил пахоту и земледелие. Народ начал подражать ему. Правитель Яо, услышав о Ци, назначил его наставником земледелия и пожаловал ему удел Тай. Он получил прозвание Хоу-цзи».
43. «Книга гор и морей», разд. «Хайнэй си цзин»: «Могила Хоу-цзи окружена горами и реками».
44. Согласно недавним записям, существует еще такая народная легенда относительно рождения Хоу-цзи. В исследовании Цуй Инкэ «Легенды и факты о Цзян Юань и предположение о местонахождении ее могилы» (Цзян Юань-чжи чуаныно хэ шилюэ цзи ци муди-ды цзядин) говорится: «Рассказывают, что, когда государыня Цзян была молодой девушкой, она как-то раз одна пошла в поле собирать хворост, после того как выпал снег. Но после сильного снегопада все поле было засыпано, так что ступить было некуда. На снегу были свежие следы больших ног. Она пошла по ним, ступая след в след. Так как это были следы божества, она от этого понесла. Когда пришло время разрешиться от бремени, мать приказала ей сесть на мула и уехать рожать в поле. В это время мул тоже собрался рожать. Она испугалась, что это задержит ее в дороге, и золотой иголкой зашила матку мула. Поэтому у мулов никогда не бывает детенышей. После родов Цзян Юань кинула младенца в пруд. Хотя стоял шестой месяц, пруд вдруг покрылся льдом, и ребенок не утонул, а затем прилетевшие птицы прикрыли ребенка. Этот ребенок и был правитель Цзи (т. е. Хоу-цзи.— Примеч. ред.)». См. «Спорные вопросы древней истории», т. 2, ч. 1.
3
45. «Ханьфэй-цзы», гл. «У ду»: «Хотя Яо был правителем Поднебесной, зимой он носил оленью шкуру, а летом — пеньковую одежду. Камыш [на его крыше] не был подрезан, столбы не отесаны. Питался он грубым просом и отваром из диких трав и растений. Его жизнь нельзя было сравнить даже с жизнью привратника; там же, гл. «Ши го»: «Яо ел из глиняной посуды и пил из глиняных чашек».
46. Лю Сян (77—6 гг. до н. э.), «Сад высказываний» («Шо юань»), разд. «Цзюньдао»: «Яо заботился обо всей Поднебесной, и если кто-нибудь был голодным, то он говорил, что он голоден из-за него (Яо); если кто-нибудь страдал от холода, то он говорил, что тот мерзнет из-за него; если кто-нибудь совершал преступление, то Яо говорил, что он виноват в его преступлении».
47. Жэнь Фан, «Описание удивительного»: «Так как Яо был гуманным правителем, то в один день было десять счастливых предзнаменований; трава во дворце превратилась в злаки, во дворе поселились фениксы, на дворцовых ступеньках выросло ,,календарное дерево“, в кухне выросло дерево many» и др.
48. М а Су, «Толкование истории», цз. 9, цитирует «Тянь Цю-цзы» (вторая половина IV в. до н. э.): «Когда Яо стал правителем, во дворе выросло дерево минцзя. Оно служило ему календарем».
49. Словарь «Шовэнь»: «Шапу — благовещая трава. Во времена Яо росла на кухне, прогоняла жару и охлаждала помещение».
50. Лю Сян, «Сад высказываний»: «Во времена Яо Шунь ведал просвещением, Ци — военными делами, Хоу-цзи — земледелием, Куй — музыкой, Чуй — ремеслом и Гаояо отправлял правосудие».
51. С ю н ь-ц з ы (313—238 гг. до н. э.), «Сюнь-цзы», гл. «Фэй сян»: «Лицо Гаояо по цвету напоминало ободранную тыкву». Комментарий: «Оно было подобно тыкве с ободранной кожурой, темно-зеленого цвета».
52. Бань Гу, «Рассуждения в зале Белого тигра», разд. «Шэн жэнь»:
302

«У Гаояо был птичий клюв. Он считался очень правдивым и разбирал судебные дела по совести, так, что все становилось ясным».
53. Л о Б и, «Древнейшая история», гл. «Юй лунь», 4, в параграфе «Сечжай» приводятся слова из «Суши яньи»: «У сечжи (сечжи то же, что сечжай.— Примеч. ред.) зеленая шерсть, четыре ноги, похож на медведя, он очень преданный. Когда видит ссору, бодает виновного. Когда слышит спор, то бодает неправого». (В сохранившемся тексте эти слова отсутствуют.)
54. Ван Ч у н, «Критические суждения», гл. «Ши ин»: «Сечжай — это однорогий баран, он обладал умением распознавать виновного. Когда Гаояо отправлял правосудие и сомневался в чьей-то виновности, то приказывал барану бодаться. Он бодал виноватого, а невинного не трогал. Поэтому Гаояо почитал барана и всегда заботился о нем».
55. «Ханьфэй-цзы», гл. «Вай чу шо»: «Князь Ай-гун спросил у Конфуция: ,,Я слышал, что Куй был одноногим. Правда ли это?“»
56. Некоторые говорят, что Куй, ведавший музыкой при Яо и Шуне, и есть тот Куй, который упоминается в «Книге гор и морей» и о котором говорится, что он жил на горе Люпошань в Восточном море (см. «Спорные вопросы древней истории», т. VII, ч. I, предисловие Ян Куаня). Эти слова имеют основание, и поэтому я говорю, что между ними существовала какая-то связь.
57 Сун Сянфэн, «Свод фрагментов из „Хронологических записей об императорах и правителях14», разд. 2: «Куй, подражая звукам горных потоков, создал мелодию дачжан и в Поднебесной воцарился мир».
58. «Книга исторических преданий», гл. «Яодянь»: «Куй сказал: ’’Вот
я ударяю камнем о камень, и все звери начинают танцевать44».
59. Ван Ц з я, «Записи о забытых событиях»: «Когда Яо находился на троне уже семьдесят лет, из страны Чжичжи ему преподнесли чунмин (букв, «двойной свет») — птицу с двойными зрачками, которую называли также шуанцин — «двойные зрачки». По внешнему виду она напоминала петуха, а пела как феникс. Когда наступало время линять, она сбрасывала свое оперение и улетала голой. Она могла биться со злыми зверями — волками и тиграми, и при ней нечисть, напасти и всякое зло не могли вредить людям. Ее кормили нефритовой пастой, иногда она прилетала в год по нескольку раз, иногда не возвращалась в течение нескольких лет. Все люди подметали и убирали свои дома в надежде, что чунмин прилетит. Когда птица перестала прилетать, люди вырезали ее изображение из дерева или отливали из бронзы. Если эти изображения повесить между воротами и дверями, то оборотни и злые духи сами убегут прочь и покорятся».
60. Фу Шэн (260—? до н. э.), «Большой комментарий к „Книге исторических преданий44» («Шан шу да чжуань»), фрагменты, цз. 5: «Брови у Яо были словно иероглиф ба — „восемь44».
61. «Хуайнань-цзы», гл. «Сю у»: «Яо похудел и высох».
62. «Жизнеописания бессмертных»: «Воцюань собирал целебные травы на горе Хуайшань. Его тело обросло волосами, глаза стали квадратными. Он мог летать и очень быстро ходил. Старик оставил Яо семена сосны, но у Яо не было времени есть их. Те, кто их съедал, доживал до двухсот-трехсот лет».
63. Хуанфу Ми (215—282), «Жизнеописания великих мужей» («Гаоши чжуань»): «Во времена правителя Яо в Поднебесной царил мир и народ не был отягощен делами. В то время старик восьмидесяти с лишним лет играл на дороге в игру цзижан. Наблюдавшие сказали ему: Сколь велика добродетель нашего правителя!».. Старик ответил: „Я начинал работать с восходом солнца и отдыхал только после заката. Я сам вырыл колодец, чтобы пить, я обрабатывал поле, чтобы есть. В чем же заключается добродетель Яо по отношению ко мне?44».
64. X у а н ф у М и, «Жизнеописания великих мужей»: «Яо уступил Поднебесную Сюй Ю, но Сюй Ю отказался от правления, убежал прочь и в уединении, на северном берегу реки Иншуй под горой Цзишань, обрабатывал землю. Яо опять предложил ему править Девятью областями, Сюй Ю не захотел слушать об этом и на берегу реки Иншуй промывал уши. В это время его друг Чао-фу вел теленка на водопой и, увидев, что Сюй Ю моет уши, спросил о причине. Тот ответил: „Яо хочет предложить мне управлять Девятью областями. Мне неприятно слышать эти слова, и потому я мою уши44. Чао-фу возразил ему: „Если бы ты спрятался среди высоких берегов и глубоких ущелий, то кто бы мог видеть тебя? Ведь ты скитался
303

повсюду, желая создать себе славу, а теперь пачкаешь воду, и мой теленок не станет ее пить“,— и повел теленка вверх по течению».
65. Ли Д а о ю а н ь, «’’Книга вод44 с комментариями», разд. «Иншуй»: «На горе Цзишань находится могила Сюй Ю, это место пожаловал [для могилы] Яо. Под горой находится пустошь Цяньню — Телячий источник. Это и было местом, куда Чао-фу водил теленка. На камне сохранились следы».
4
66. В имени Гу-соу иногда вместо иероглифа соу — «старец» пишется иероглиф соу — «слепец».
67. В «Жемчужном лесу сада законов» («Фаюань чжулинь»), цз. 4, цитируются «Жизнеописания почтительных сыновей» Лю Сяна: «Отец Шуня ночью лег спать и во сне увидел феникса. Феникс назвал себя Цзи — Петух. Во рту он держал зернышко риса, чтобы кормить себя. Говорят, что Цзи заботится о потомстве. По внешнему виду он похож на феникса. Гадание по соннику Хуан-ди предсказало, что потомство [Гу-соу] будет знатным».
*68. Этимология имени героя до сих пор вызывает споры. Иероглиф шунь, которым оно записывается, значит «вьющееся растение», «вьюнок»; отсюда, может быть, можно сделать вывод о связи этого имени с растительным тотемом, хотя доказать такое предположение трудно. Л. Д. Позднеева переводит имя Шунь как Ограждающий (см.: Л. Д. Позднеева. Атеисты, материалисты и диалектики древнего Китая. М., 1967, с. 389), не приводя никаких доводов в пользу такого толкования. Японский исследователь Тодо Акиясу, основываясь на средневековых китайских комментариях, истолковывает имя Шунь как «Зоркий» — см.: Тодо Акиясу. Кандзи то бунка — Китайская иероглифика и культура — Токио, 1966, «Предисловие», с. 1). Такое объяснение представляется более логичным.
69. С у н С я н ф э н, «Свод фрагментов из ,,Хронологических записей об императорах и правителях44», 2: «Фамилия Шуня была Яо. (Здесь Яо пишется иначе, чем имя правителя.— Примеч. ред.). В глазах у него были двойные зрачки, поэтому его звали Чунхуа, т. е. Двойной блеск».
70. Сыма Цянь, «Исторические записки», гл. «У ди бэнь цзи»: «Отец Шуня был слепец Гу-соу. Когда мать Шуня умерла, отец женился еще раз, у него родился Сян».
71. «Весны и Осени Люя», гл. «Гу юэ»: «Шанцы приручали слонов. Когда нависла угроза со стороны восточных и, Чжоу-гун послал войска против них и прогнал и в земли к югу от Янцзы».
72. Например, в «Изображениях 24 примеров сыновней почтительности с объяснениями» («Эршисы сяо ту шо»), издававшихся различными печатями, рисовали великого Шуня, обрабатывающего поле. Он в самом деле там пашет на слоне с длинным хоботом и большими ушами.
73. Ц ю й Юань, «Вопросы к небу»:
Шунь приручал младшего брата,
А в конце концов это обернулось против него же.
✓ Зачем торговал собаками и свиньями...
Согласно толкованию Вэнь Идо, слова «торговал собаками и свиньями» следует понимать как «умывался собачьей мочой». Подробно об этой истории будет говориться в следующем разделе данной главы.
74. Кроме того, в «Истории поздней Хань» Фань Е в «Жизнеописании Юань Шао» («Юань Шао чжуань») сказано: «Сянъао под конец получил удел Юби». В «Истории Троецарствия» («Сань го чжи») Чэнь Шоу (233—297), разд. «Вэй шу», в «Жизнеописании юэлинского вана Мао» («Юэлин ван Мао») сказано: «Некогда Сян причинял много зла, но великий Шунь все же пожаловал ему удел Юби» и т. д. В объяснении к гл. «У ди бэнь цзи» в «Исторических записках» Сыма Цяня говорится: «Мэн-цзы сказал: „Пожаловали ему Юби44». Отсюда можно видеть, что сходные сведения о пожаловании Сяну удела Юби содержатся во многих книгах.
75. «Хуайнань-цзы», гл. «Сю у»: «У Шуня была темная кожа». «Философы
304

из рода Кун» («Кун-цунцзы», авторство но традиции приписывалось Кун Фу, 264—208 гг. до н. э., в действительности это более поздняя подделка. Современные ученые Гу Ши и Ло Гэньцзэ считают автором подделки Ван Су — 195 — 256 гг.) разд. «Цзюй вэй», 7: «Ростом Шунь был в шесть чи. Он обладал необычной внешностью, на лице и шее у него не было волос. Шунь был мудрецом».
76. С ы м а Ц я н ь, «Исторические записки», гл. «У ди бэнь цзи»: «В двадцать лет Шунь прославился своей сыновней почтительностью».
77. «Книга истории», гл. «Яо дянь»: «Отец [Шуня] был глупым, мать — неискренней, а брат Сян — заносчивым».
78. В «Жизнеописаниях знаменитых женщин» («Ленюй чжуань») Лю Сяна говорится, что у Шуня была младшая сестра Си, в «Древнейшей истории» Ло Би ее зовут Кэшоу, в «Родословиях» («Ши бэнь», написанных между III в. до н. э. — III в. н. э. и ныне утерянных, сохранились лишь отдельные фрагменты, собранные Чжан Цуйшу, Цинь Цзямо и др.) ее имя пишется Кошоу и говорится «Кошоу рисовала». Это написание, по-видимому, правильно. Ван Чжаоюань в «Дополнительных комментариях к ’’Жизнеописаниям знаменитых женщин44» говорит: «Имя младшей сестры Шуня было Кошоу, в простонародных книгах два иероглифа соединили по ошибке в один, а потом ошибочно стали писать похожий знак си». Это неплохое объяснение. В «Древнейшей истории» Ло Би, ч. «Хоуцзи», 11, комментарий гласит: «Гу-соу был слепым. Водэн рано умерла, и Соу женился еще раз. У него родился Сян и девочка по имени Кэшоу, т. е. Си. Си видела зло, которое причиняли Шуню ее домашние, и в конце концов пожалела его и пришла к полному согласию со своими старшими невестками. Поэтому и говорится, что она не была такой плохой».
79. «Древнейшая история» Ло Би, ч. «Хоуцзи», 11: «Обычные побои Шунь терпел, а от больших избиений убегал»; «Книга истории», разд. «Да Юй мо»: «[Шунь] уходил в поле и там в слезах взывал к небесам и к родителям».
80. «Мэн-цзы», гл. «Вань чжан»: «Если Сян был печален, то [Шунь] тоже печалился, если Сян радовался, то [Шунь] тоже радовался».
81. У Пин и Юань Кан (20—70), «История гибели Юэ» («Юэ цзюй шу»), разд. «У нэйчжуань»: «У Шуня был родной отец и неродная мать. Мачеха хотела убить Шуня, и он ушел обрабатывать землю к горе Лишань».
82. «Древнейшая история» Ло Би в комментариях к ч. «Хоуцзи», 11, цитирует Ц а й Юна (132—192), «Игру на цитре» («Цинь цао»): «Шунь обрабатывал землю у горы Лишань и грустил по своим родителям. Он смотрел, как голубь порхал вместе с матерью и как они кормили друг друга, загрустил еще больше и сложил песни».
83. Сыма Цянь, «Исторические записки», гл. «У ди бэнь цзи»: «Шунь обрабатывал землю у горы Лишань. Жители Лишани стали уступать ему свои поля. Затем он ловил рыбу в озере Лэйцзэ, и жители Лэйцзэ стали уступать ему свои места [для рыбной ловли]. Потом он был гончаром в Хэбине, и Хэбинская посуда стала непревзойденной. Через год там был уже поселок, через два — город и через три — столица».
84. ЛюСян, «Жизнеописания знаменитых женщин», разд. «Ююй эр фэй»: «У Ююя (т. е. Шуня) было две жены. Они были дочерьми правителя Яо. Старшую звали Эхуан, а младшую Нюйин».
85. Сыма Цянь, «Исторические записки», гл. «У ди бэнь цзи»: «В двадцать лет Шунь прославился своей сыновней почтительностью. Когда ему было тридцать лет, правитель Яо спросил, можно ли его привлечь [к управлению]. Со всех концов страны все рекомендовали ему Шуня. Тогда Яо дал ему в жены двух своих дочерей, чтобы они наблюдали за ним в домашних делах, и поселил с ним девять сыновей, чтобы они смотрели за ним вне дома. Яо, кроме того, пожаловал Шуню одежду из тонкой пеньки и цитру, построил для него амбары и хранилища и дал коров и овец. Но, несмотря на это, Гу-соу хотел его убить».
86. Цюй Юань, «Вопросы к небу»: «Что ж Яо сразу на двух женился от родни тайком?» — Когда Шунь женился на девушках, он жил отдельно от семьи, и поэтому Яо не интересовался его родителями. Однако впоследствии произошли события, связанные с починкой амбара и очисткой колодца. Поэтому здесь и говорится: «Пришел с молодыми женами навестить родителей и обращался с ними так же хорошо, как и раньше». Это обычное явление в человеческих отношениях. Но когда они помирились, все-таки не жили вместе, и лишь тогда,
305

когда Сян заваливал колодец, он находился во дворце Шуня. Текст «Исторических записок» в этом месте неясен, и поэтому здесь дается лишь общий пересказ.
87. Сыма Цянь, «Исторические записки», гл. «У ди бэнь цзи»: «Дочери Яо не осмеливались подчеркивать свое знатное происхождение и проявлять высокомерие. Они прислуживали Шуню и были весьма примерными женами».
88. Этот обычай существовал у многих первобытных народов. Например, в «Исторических записках», в гл. «Описание сюнну» («Сюнну чжуань») говорится, что у сюнну (гуннов) после смерти мужа жены переходят к его брату. В темных замыслах против Шуня Сян был главным действующим лицом. Злобный и завистливый Сян хотел взять лишь жен Шуня, цитру и лук.
89. По основному смыслу древней легенды Яо, без сомнения, был небесным правителем, а его жены были дочерьми небесного правителя. Поэтому они могли предсказывать будущее и обладали чудесными предметами, вроде драконовых платьев, вытканных птицами.
90. С ы м а Ц я н ь, «Исторические записки». В комментариях к гл. «У ди бэнь цзи» цитируется Сяо Янь (464—549), «Всеобщая история» («Тун ши»; ныне утеряна): «Гу-соу послал Шуня починить амбар. Когда Шунь сообщил об этом женам, те сказали ему: ,,Когда тебя охватит огонь, сороки сделают тебе платье, птицы выполнят работу и уйдут“. Таким образом, Шунь, поднявшись на амбар, смог избежать опасности. Шунь должен был идти чистить колодец и сообщил об этом своим женам. Те сказали ему: ,,Сними свое платье, надень платье, сделанное драконами, и отправляйся44. Когда он залез в колодец, Гу-соу с Сяном начали заваливать его землей. Однако Шунь вышел из другого колодца».
Об этих событих рассказывается также в «Жизнеописаниях знаменитых женщин» Лю Сяна и разделе «Фу жуй чжи» в «Истории Сун» («Сун шу») Шэнь Юэ (441 — 513). В этих книгах, однако, говорится, что во время события с починкой амбара «Шунь улетел» или «Шунь надел платье, сделанное птицами, и улетел». Отсюда следует, что он должен был превратиться в птицу и только тогда мог «улететь». По аналогии с этим можно заключить, что Шунь, надев одежду, сделанную драконами, должен был превратиться в дракона и только тогда смог «выплыть из воды» или выйти сбоку. Ясного описания, где было бы сказано, в кого он превратился — в птицу или в дракона, нет. Может быть, для того времени это значило уже потерю величия?
91. «Мэн-цзы», гл. «Вань чжан»: «Сян сказал: ,,Мысль засыпать Дуцзюня (т. е. Шуня) принадлежит мне, но пусть быки и овцы [достанутся] родителям, амбары и хранилища тоже им, а моими пусть будут щит и копье, цитра и лук и жены, чтобы они держали в порядке мой дом44».
92. Сыма Цянь, «Исторические записки», гл. «У ди бэнь цзи»: «Как только Сян поселился в доме Шуня и начал играть на его цитре, Шунь вошел в дом и увидел его. Сян испугался, веселье его пропало, и он сказал: ,,Я думал о тебе, Шунь, и как раз сейчас хотел выразить свою грусть44. Шунь ответил: ”В самом деле, тебе близки также чувства!44 После этого Шунь по-прежнему продолжал ухаживать за Гу-соу и еще больше любить своего младшего брата, проявляя усердие».
93. Лю Сян в «Жизнеописаниях знаменитых женщин», разд. «Ююй эр фэй», пишет, что младшая сестра Шуня — Си — после событий с починкой амбара, расчисткой колодца и угощения вином начала «жалеть его и была в дружбе с его женами», хотя раньше она была холодной и безразличной к нему. В комментариях к «Древнейшей истории» Ло Би говорится: «По преданию, каждый раз, когда Гу-соу и Сян хотели убить Шуня, его младшая сестра Гошоу (т. е. Си) избавляла его от опасности» и т. д. Здесь слишком большая разница в ее поведении и характере, и поэтому если мы укажем, что она «подружилась с женами брата» после события с расчисткой колодца, то это будет ближе к истине.
5
94. Л ю Сян, «Жизнеописания знаменитых женщин», разд. «Ююй эр фэй»: «Гу-соу пригласил Шуня выпить вина, чтобы убить его, когда он опьянеет. Жены дали Шуню снадобье, чтобы тот, смешав его с собачьим калом, помылся им. Шунь пошел в гости, целый день пил вино и не опьянел. Младшая сестра Си
306

пожалела Шуня и стала дружить с его женами». Перевод сделан на основании комментария Вэнь Идо к «Чуским строфам».
95. «Книга истории», гл. «Яо дянь»: «Чтобы пройти испытание, древний правитель Шунь должен был идти в гористые места, сильный ветер, гром и дождь могли сбить его с пути»; Ван Ч у н, «Критические суждения», гл. «Луань лун»: «Шунь, обладая священной добродетелью, пошел в гористые дикие места. Тигры и волки не тронули его, гады и змеи не причинили вреда».
96. Лю Сян, «Жизнеописания знаменитых женщин», разд. «Ююй эр фэй»: «Шунь, получивший уже высокие должности и бывший гостем Четырех ворот, был послан в дремучий лес и гористые места. Яо испытывал его сто раз, и в каждом деле он советовался с женами».
97. Сыма Цянь, «Исторические записки», гл. «У ди бэнь цзи»: «Шунь, взойдя на престол и подняв стяг правителя, с благоговением и почтением продолжал служить родителям»; «Древнейшая история» Ло Би, ч. «Хоуцзи», 11: «Шунь запряг пять драконов и в первый день года прибыл к дому [Гу-соу], поэтому [Гу-соу] примирился с сыном».
98. Сыма Цянь, «Исторические записки», гл. «У ди бэнь цзи»: «Шунь пожаловал брату Сяну титул удельного князя — чжухоу». В объяснении к тексту сказано: «Мэн-цзы говорит: ,,Пожаловал ему Юби“». Тот факт, что Сян после смерти Шуня приходил к нему на могилу, доказывает, что Сян под влиянием Шуня исправился.
99. «Древнейшая история» Ло Би, ч. «Хоуцзи», И: «Шанцзюнь очень
любил песни и танцы».
*100. Сын неба (Тянь-цзы) — название государя в древнем и средневековом Китае.
101. «Весны и Осени Люя», гл. «Гу юэ»: «Когда Шунь взошел на престол, он приказал Яню сделать гусли, добавив к цитре, принадлежавшей Гу-соу, восемь струн. Так появились двадцатитрехструнные гусли. Кроме того, Шунь приказал Чжи несколько изменить мелодии цзючжао, люле и люин, чтобы прославить добродетель правителя».
102. Сыма Цянь, «Исторические записки», гл. «Ся бэнь цзи»: «Таким образом Юй наслаждался музыкой цзюшао». В комментарии «Соинь» говорится: «Шунь любил сяошао — мелодию для флейты». В «Ле-цзы», в гл. «Чжоу My-ван», сказано: «Для увеселения его (т. е. Шуня) играли чэнъюнь, люин, цзюшао у чэньлу». Комментарий говорит: Щзюшао — это музыка Шуня».
103. «Книга истории», гл. «И цзи»: «Когда исполнялись девять частей мелодии сяошао у с неба спустились фениксы, чтобы принять участие в обряде». В комментарии указывается: «Шао —название музыки Шуня, слово сяо указывает на то, что использовались тонкие (духовые ?) инструменты».
104. «Беседы и суждения» («Лунь юй», V—IV вв. до н. э.), гл. «Ба и»: «Учитель сказал: „Мелодия шао (т. е. мелодия Шуня) очень красива и очень приятна. А мелодия у (т. е. чжоуского У-вана) хотя и очень красива, но не столь приятна41».
105. В «Толковании истории» Ма Су, цз. 10, приводятся слова Ши-цзы: «Правитель Шунь играл на пятиструнной цитре и пел песню „Южный ветер“. В ней говорилось: „С юга дует теплый ветер. Он поможет [мне] устранять заботы моего народа. Южный ветер дует вовремя. Он поможет умножить богатства моего народа44».
106. Сыма Цянь, «Исторические записки», гл. «У ди бэнь цзи»: «Шунь поехал на юг осматривать владения и скончался в пустоши Цанъу»».
107. «Книга истории», гл. «Яо дянь»: «Через двадцать восемь лет император [Яо] скончался, и народ носил по нему траур, как по родному отцу». Это относится и к Шуню.
108. «Описание всех вещей», разд. «Ши бу»: «Двух дочерей Яо, бывших женами Шуня, называли госпожами реки Сян. После смерти правителя Шуня жены так плакали, что бамбук, окропленный их слезами, стал пятнистым»; Ван Сян цзи н (XVI —XVII вв.), «Каталог ароматных трав» («Цюнь фан пу»): «Пятнистый бамбук в земле У называют бамбуком фей реки Сян».
109. Ли Даоюань, «„Книга вод44 с комментариями», разд. «Сян шуй»: «Когда Шунь умер, его жены последовали за ним и утонули в реке Сянцзян. Их души ушли в глубины озера Дунтин и [часто] появлялись на берегах рек Сяо и Сян».
307

110. Цюй Юань, «Девять напевов»: «Дитя бога спускается на северный берег и смотрит на меня черными глазами с глубокой печалью. Чуть-чуть колышется осенний ветер, и на волны озера Дунтин падают листья».
111. «Книга гор и морей», разд. «Чжун цы шиэр цзин»: «На горе у озера Дунтин живут две жены правителя. Когда они выходят, то поднимается сильный ветер и льет проливной дождь. Тогда появляется много странных духов, похожих на людей, стоящих на змеях, со змеями в обеих руках и много необычных птиц».
112. «Критическое собрание фрагментов родословий правителей и ванов», 2: «[Шунь] скончался в Минтяо в возрасте ста лет. Его тело положили в гроб из обожженной глины и похоронили на южном склоне горы Цзюишань в местности Цанъу».
113. «Книга гор и морей», разд. «Дахуан нань цзин»: «В пустоши Цанъу были похоронены Шунь и Шуцзюнь. Там водились вэньбэй, лиюй, чицзю, инцзя, вэйвэй (комментарий Го Пу объясняет, что вэйвэй — то же самое что и вэйшэ), медведи, слоны, тигры, барсы, волки, шижоу — „зрячая плоть11».
114. Ван Ч у н, «Критические суждения», гл. «Фусюй»: «Когда Сунь Шуао, первый министр царства, был мальчиком, он, увидя двуглавую змею, убил ее и закопал в землю. Вернувшись домой, он сказал своей матери: ,,Я слышал, что тот, кто увидит двуглавую змею, умрет“. Мать ответила: ,,Я слышала, что небо обязательно вознаграждает того, кто в тайне совершает добрые дела“. Шуао не только не умер, а сделался первым министром Чу».
115. «Книга гор и морей», разд. «Хайнэй цзин»: «Есть дух, лицо у него человечье, тело змеи. Туловище его раздвоено подобно оглоблям, справа и слева — головы. Оно носит фиолетовую одежду и красные шапки. Его зовут янъвэй. Если князь встретит его и отведает его мяса, то он будет властителем Поднебесной».
*116. Гуань Чжун — видный политический деятель и философ древнего Китая (VII в. до н. э.), известный более под именем Гуань-цзы. Этим именем назван и приписываемый ему трактат, в котором разрабатывается учение об экономическом развитии страны.
117. «Чжуан-цзы», гл. «Дашэн»: «Охотясь на озере, Хуань-гун увидел беса. Вернувшись, он почувствовал себя плохо и заболел. Циский мудрец Хуанцзы Гаоао сказал: „Князь сам себе навредил, разве злые духи и оборотни могут причинить вред князю?“ Хуань-гун спросил: ’’Разве существуют злые духи?“ Тот ответил: “В пустошах водится панхуан, в озерах — вэйшэКнязь спросил: „Как выглядит вэйшэ?44 Хуанцзы ответил: „У вэйшэ фиолетовая одежда и красные шапки. Услышав грохот колесницы, оно злится, приподнимает свои головы и привстает. Тот, кто увидит его, станет правителем41. Хуань-гун сразу же, засмеявшись, сказал: „Так это его я видал44. Не прошло и дня, как неизвестная болезнь прошла».
118. Ван Ч у н, «Критические суждения», гл. «Оу хуэй»: «Шунь был похоронен в Цанъу, и слон для него вспахал поле».
119. Сыма Цянь, «Исторические записки», гл. «У ди бэнь цзи», комментарий цитирует «Описание земель» («Ко ди чжи»): «Битиншэнь в шестидесяти ли к северу от уезда Индаосянь. По древнему преданию, Шунь был похоронен у [горы] Цзюи. Туда приходил Сян, и впоследствии там воздвигли храм, который назвали Битиншэнь — храм Духа беседки хобота».
*120. Об этом свидетельствуют их имена: Сяомин означает Светящая в ночи, а Чжугуан — Свет свечи.
121. «Книга гор и морей», разд. «Хайнэй бэй цзин»: «Жена Шуня Дэнби-ши родила [дочерей] Сяомин и Чжугуан. Они жили в большом озере около Хуанхэ. Эти дочери владели волшебством. От них исходило сияние на сто ли вокруг».
122. Цюй Юань, «Вопросы к небу»: «Ведь в отчем доме юный Шунь отлично жил холостяком» (Цюй Юань, «Стихи», с. 83). Толкование этого текста Вэнь Идо в «Комментариях и дополнениях к „Чуским строфам44» такое же, как и толкование Го Можо: «Очевидно, жены Шуня жили в его доме. Почему же говорят, что он был одиноким?» В то время были уже две версии. В одной говорилось, что Шунь «был холостяком», в другой — что он «был женат». Поэтому Цюй Юань и высказывает сомнение. Сам он скорее склоняется ко второй версии. Однако последняя является результатом смешения двух различных мифов.
123. «Весны и Осени Люя», гл. «Цюй сы»: «У Шуня было девять сыновей».
124. «Бамбуковые анналы» («Чжушу цзинянь», древний текст утерян; текст,
308

которым мы располагаем, составлен в XIV —XVI вв.): «Когда правителю Шуню было двадцать девять лет, он пожаловал своему сыну Ицзюню удел в Шан (Ицзюнь, он же Шанцзюнь)».
125. «Древнейшая история», ч. «Хоуцзи», 11. Цитируются «Записки о Корее» («Чаосянь цзи»; автор и время составления неизвестны; поскольку «Записки» цитируются в «Древнейшей истории», следовательно, они были написаны до середины XII в.): «У Шуня было восемь сыновей. Они придумывали песни и танцы». Это высказывание сходно с цитатой из «Книги гор и морей», разд. «Хайнэй цзин», о том, что у «Ди-цзюня было восемь сыновей, которые положили начало песням и танцам».
126. «Книга гор и морей», разд. «Дахуан дун цзин»: «Правитель Шунь породил Си. От Си пошла страна Яоминь». (Яоминь возможно истолковать как «страна раскачивающихся людей».— Примеч. ред.)
127. «Книга гор и морей», разд. «Хайвай нань цзин»: «Страна Чжи расположена на востоке. Люди там желтые. Они владеют луком и бьют змей»; там же, разд. «Дахуан нань цзин»: «Правитель Шунь породил Уиня, от него произошли чжи, или учжи. У народа учжи была фамилия Пань. Они не пряли, не ткали, но имели одежды. Они не сеяли и не собирали урожая, но питались злаками. Там было много поющих и танцующих птиц: птицы луаньняо пели и фениксы танцевали».
ГЛАВА VI
1
1. «Хуайнань-цзы», гл. «Бэнь цзин»: «Во времена Яо десять солнц взошли разом. Они сожгли хлеба и посевы, иссушили травы и деревья, и людям было нечего есть»; Цюй Юань, «Призывание души»: «Там десять солнц всплывают в небесах и расплавляют руды и каменья». Перевод сделан в соответствии с комментариями Вэнь Идо в «Комментариях и дополнениях к ,,Чуским строфам14».
2. Янгу упоминается в «Книге исторических преданий», гл. «Яо дянь». Вэньюаньгу упоминается в «Книге гор и морей», разд. «Дахуан дун цзин». Это и есть Тангу.
3. «Записки о десяти сушах» («Ши чжоу цзи», по традиции авторство приписывается Дунфан Шо, в действительности подделка V—VI вв. н. э.): «Фусан находится в Изумрудном море. Это дерево имеет в высоту несколько тысяч чжанов и в окружности тысячу с лишним чжанов».
4. «Книга гор и морей», разд. «Хайвай дун цзин»: «на Тангу растет фусан, где омываются десять солнц. [Это место] находится к северу от Страны чернозубых. В воде растет громадное дерево. Девять солнц живут на его верхних ветвях и одно — на нижних»; там же, разд. «Дахуан дун цзин»: «На Тангу есть дерево фу. Когда одно солнце приходит, другое уходит».
5. «Времена года в землях Чу в области Цзинчжоу»: «На горе Таоду растет большое персиковое дерево. Крона его простирается на три тысячи ли. На дереве живет золотой петух. Когда солнце встает, от кричит. Под деревом находятся два божества. Одного зовут Юй, другого — Лэй. Они держат в руках тростниковые веревки, чтобы хватать и убивать злых духов».
6. «Книга о чудесном и необычайном»: «В безбрежном океане поднимаются и опускаются в море солнца. На горе Фусан живет яшмовый петух. Он кричит [первым], вслед за ним — золотой петух, за золотым петухом — каменный. Вслед за каменным петухом кричат все петухи Поднебесной. После этого начинается прилив».
7. Цюй Юань, «Элегия отрешенного»: «Я приказал Сихэ замедлить бег [солнца]». Комментарий Ван И: «Сихэ — это возничий солнц». Дополнительный комментарий Хун Синцзу: «Солнца ездят в колеснице, запряженной шестеркой драконов. Сихэ управляет ими».
8. «Хуайнань-цзы», гл. «Тянь вэнь»: «Время, когда солнце выходит из
Тангу, омывается в Сяньчи и проходит по дереву фусан, называется „приближение утра“. Время, когда оно достигает верхушки фусан и начинает свой путь, называется „ранний рассвет*4. Когда оно достигает Ацюй, то это называется „полный
309

рассвет41. Когда солнце доходит до Бэйцюань, где остается его мать и отдыхают кони (это место в дополнительных комментариях Хун Синцзу к ,,Элегии отрешенного“ цитируется следующим образом: ’’Остается Сихэ и отдыхают шесть драконов44), — это место называется „остановка колесницы44. Время, когда солнце доходит до Юйюаня, называется „ранние сумерки44, а когда доходит до Мэнгу,— ’’полные сумерки44».
9. Нюйчоу, упоминаемую в разд. «Хайвай си цзин» «Книги гор и морей» (см. также разделы «Дахуан дун цзин» и «Дахуан си цзин»), я считаю шаманкой по следующим причинам.
Во-первых, в древности, когда молили о дожде, устраивали сожжение шаманов на солнце или на костре. Шаманила обычно женщина. Ее наряжали демоном засухи и пекли на солнце или жгли на костре, считая, что так можно прогнать демона засухи и заставить небо ниспослать дождь. Десять солнц жгли Нюйчоу, которую уложили на связки бамбука. А ведь и одного солнца достаточно, чтобы убить человека.
Итак, это была шаманка, которая должна была испечься на солнце и умереть.
Во-вторых, что Нюйчоу была шаманкой, подтверждает и то, что перед сожжением на солнце ее одели в темное платье, как у духа засухи.
В разд. «Хайвай си цзин» говорится: «Зверь лунъюйлин живет к северу. Там есть божественный шаман, который ездит на нем по девяти пустошам». Лунъюй, по-видимому, то же, что линъюй. В разд. «Хайнэй бэй цзин» об этом животном говорится вслед за крабом. Кроме того, там сказано, «У Нюйчоу был большой краб». Это свидетельствует о том, что Нюйчоу не была обычным человеком. Но краб не является атрибутом божества, а гораздо более подходит для шаманки.
10. В древности при молении о дожде существовал обычай выставлять колдунов под палящее солнце или сжигать их. В «Чуньцю фань лу», гл. «Моление о дожде», сказано: «Весной, во время засухи, было моление о дожде. Выставили под палящее солнце колдуна и истощенных людей». «Цзо-чжуань», 21-й год Си-гуна: «Летом была большая засуха. Гун (т. е. луский князь Си) решил сжечь шамана и истощенных людей». Подробнее об этом см.: Чэнь Мэнцзя. Мифы и шаманство в эпоху Шан.— «Яньцзин сюэбао». Т. 12.
11. «Книга гор и морей», разд. «Хайвай си цзин»: «Лунъюйлин живет к северу. По внешнему виду он похож на дикую кошку. Другие называют его ся — „краб44. Там живет божественный шаман, который ездит на нем по девяти пустошам». В старых изданиях вместо слов «божественный шаман» было слово «божество». Би Юань считает, что должно быть «божественный шаман». Я следую его толкованию. Что касается слов «другие называют его ся», то комментарий гласит: «Некоторые считают его похожим на ся. Говорят, что он похож и на ниюй и имеет четыре ноги». В «Эръя» (VI —II вв. до н. э.) говорится, что ни больших размеров называют ся. В «Основах фармакологии» сказано: «Некоторые называют ниюй человекорыбой». В разд. «Хайнэй бэй цзин» говорится, что «у линъюя — лицо, руки и ноги человечьи, а туловище — рыбье. Оно живет в море» — воистину человек-рыба. Поэтому «лунъюя еще называют лунли». В «Литературном изборнике» комментарий Ли Шаня к «Оде о Янцзы» цитирует эту книгу. Линъюя иногда еще называют линли (см. комментарий Ван И к «Вопросам к небу» Цюй Юаня). Лин и лун — фонетические варианты одного и того же знака, в результате изменения мифа из одного существа получилось два.
12. В «Книге гор и морей» в разд. «Хайвай си цзин» говорится: «Лунъюйлин живет», а следует читать: «Лунъюй живет на холме» (слово лин значит «холм»; видимо, здесь перестановка слов.— Примеч. ред.). В разд. «Хайнэй бэй цзин» сказано: Линъюй имеет человечье лицо, руки и ноги и рыбье туловище и живет в море». Похоже, что это животное могло жить и на холмах, почему его и назвали линъюй.
13. «Книга гор и морей», разд. «Хайнэй бэй цзин», комментарий Хао Исина:
«„Записки о начальном учении44 („Чу сюэ цзи“) Сюй Цзяня (659—729), цз. 30, цитируют „Книгу гор и морей44, где говорится: „У линъюя на брюхе и на спине шипы как на водяном орехе, с тремя углами44». В «Выписках из книг Северного зала» («Бэй тан шу чао») Юй Шинаня (558—638), цз. 137, также цитируется «Книга гор и морей»: «Линли глотает лодки». «Императорское обозрение
годов Тайпин», цз. 938, также цитирует это место: «Линъюй глотает лодки». Вероятно, это все взято из комментария Го Пу, а ошибочно приписано самому
310

памятнику. В нынешнем тексте оно отсутствует. Цюй Юань, «Вопросы к небу»: «Где живет линъюй?» В дополнениях и комментариях Хун Синцзу цитируется «Книга гор и морей»: «В западном море близ горы Легушэ живет линъюй, у нее человечье лицо и руки, а туловище рыбье. Когда она появляется, то поднимается ветер и волны». Вероятно, это другой вариант текста «Книги гор и морей».
14. Г о П у, «Пояснения к иллюстрациям ,,Книги гор и морей“: «У драконарыбы лунъюй — один рог. Она похожа на лицзюйлин. Когда наступает время, она выходит наружу. Божество ездит на ней и летает, как утка, над Девятью краями, поднимаясь вверх на облаках».
15. «Книга гор и морей», разд. «Дахуан дун цзин»: «У Нюйчоу есть большой краб».
16. «Книга гор и морей», разд. «Хайвай си цзин»: «Десять солнц убили своим зноем Нюйчоу. Это произошло к северу от Чжаньфу. Она правой рукой закрыла свое лицо. Десять солнц находились на небе, а Нюйчоу сидела на горе»; там же, разд. «Дахуан си цзин»: «Существует человек, одетый в темную одежду, он рукавами закрывает лицо. Его зовут Нюйчоу». Так изображается боязнь солнц. То, что Нюйчоу умерла от палящего солнца при молении о дожде и шаманском обряде сожжения на солнце, не вызывает сомнения.
17. 	«Хуайнань-цзы», гл. «Бэнь цзин»: «Во времена Яо чудовища яюй, цзочи, цзюин, дафэн, фэнси и сюшэ — все вредили народу».
18. Цюй Юань, «Вопросы к небу»: «Правитель послал на землю стрелка И, чтобы тот избавил от страданий сяский народ». Согласно комментарию Ван И, имеется в виду небесный правитель Дицзюнь, который подарил И красный лук и белые стрелы, чтобы тот помог людям на земле.
19. «Чжуан-цзы», гл. «Сан гэн чу»: «Как только воробей пролетал мимо И, тот обязательно поражал его».
20. «Хань Фэй-цзы», гл. «Шолинь», ч.2: «Когда И брал подъяремник, хватал нарукавники, держал лук и натягивал тетиву, юэсцы наперебой помогали ему».
21. «Хуайнань-цзы», гл. «Сю у»: «У И левая рука была длиннее [правой], и это помогало ему при стрельбе из лука».
22. «Книга гор и морей», разд. «Хайнэй цзин»: «Дицзюнь преподнес И красный лук и белые стрелы, чтобы он помог людям на земле».
2
23. «Хуайнань-цзы» гл. «Лань мин»: «Однажды И выпросил у Си-ванму лекарство бессмертия. Чанъэ украла его и улетела на луну». Комментарий Гао Ю: «Чанъэ — это жена И».
24. Относительно Чанъэ Чжуан Дацзи говорит: «Во многих книгах первый иероглиф пишется хэн. Лишь в ,,Илинь“ — ,,Лес смысла44 -- чан, а в комментариях к ’’Литературному изборнику44 употреблен чан в значении «часто, постоянно». Во времена Хуайнань-вана (т. е. при ханьском императоре Вэнь-ди по имени Кэ) употребление иероглифа хэн было табуировано и поэтому в ,,Илинь“ он был изменен». Отсюда можно сделать вывод, что имя Чанъэ первоначально было Хэнъэ, а в связи с запретом иероглифа хэн оно было изменено на Чанъэ. Хун Исюань говорит: «В словаре ,,Шовэнь“ иероглиф чан, употребляющийся только для записи имени жены стрелка И, отсутствует. Он был изобретен в последующее время». Хэн и чан имеют то же самое значение — «часто», «постоянно». Богиня луны Чанси, родившая двенадцать лун, в древности иногда писалась как Шанъи или Чанъи. В «Веснах и Осенях Люя», в гл. «У гун», говорится: «Шанъи управляла лунами». В комментарии Би Юаня сказано: «Шанъи или Чанъи. В древности и читали как хэ. В последующее время стало употребляться более просторечное Чанъэ». Отсюда следует, что Чанси — то же самое, что и Чанъэ. Рассказы о рождении лун и бегстве на луну сходны между собой, и поэтому возможно, что мифы о жене Дицзюня и жене И представляют собой варианты одного и того же мифа. Поэтому и говорится, что Чанъэ сначала была небесной богиней и имела какую-то связь с богиней луны Чанси.
25. Хотя первым подвигом И, согласно «Хуайнань-цзы», было уничтожение цзочи, но самой насущной необходимостью было застрелить солнце. Я думаю, что автор дает такую последовательность исходя из стилистических норм, не имея в виду ничего другого.
311

26. Ц ю й Юань, «Вопросы к небу»: «Где стрелой сбил солнце И? И где вороны той перо?»
27. «Хуайнань-цзы», гл. «Цзин шэнь»: «На солнце живет колченогий ворон». Комментарий Гао Ю: «Под колченогим, видимо, имеется в виду сидящий на корточках, его называют еще трехлапым вороном. В последующее время его называли или трехлапым вороном, или солнечным, или золотым вороном».
28. Цюй Юань, «Вопросы к небу». Комментарий Ван И: «Глядя вверх, И стрелял в десять солнц и попал в девять. Девять воронов на солнцах умерли и их перья посыпались вниз».
29. «Книга гор и морей», разд. «Бэйшань цзин»: «Есть зверь, обликом похож на быка, с красным туловищем, лицо человечье, ноги лошадиные. Зовут его яюй. Голос у него как у ребенка. Ест людей».
30. «Книга гор и морей», разд. «Хайнэй си цзин»: «У яюя змеиное туловище и человечье лицо».
31. «Книга гор и морей», разд. «Хайнэй цзин»: «У яюя голова дракона».
32. «Эръя», разд. «Ши шоу»: «Яюй напоминает рысь. У него тигриные когти».
33. См. гл. IV, разд. 2.
34. «Хуайнань-цзы», гл. «Бэнь цзин»: «[И] стрелял на небе в десять солнц, а на земле убил яюя».
35. «Хуйнань-цзы», гл. «Бэнь цзин»: «Яо послал И в пустошь Чоухуа уничтожить цзочи». Комментарий Гао Ю: «Чоухуа — это название Южного озера».
36. «Книга гор и морей», разд. «Дахуан нань цзин»: «Есть человек, которого называют Цзочи — Клык-бурав».
37. «Хуайнань-цзы», гл. «Бэнь цзин». Комментарий Гао Ю: «Цзочи —
название зверя».
38. «Книга гор и морей», разд. «Хайвай нань цзин»: «И бился с цзочи в пустоши Шоухуа. (Иероглифы чоу и шоу похожи между собой и в древности читались, видимо, одинаково.— Примеч. ред.) И поразил его стрелой в местности к востоку от бездны Куньлунь. Стрелок И взял лук и стрелы, а цзочи схватил щит, другие говорят — копье». Комментарий Го Пу: «Цзочи — это человек. Его зубы подобны бураву и имеют в длину пять-шесть чи».
39. «Хуайнань-цзы», гл. «Бэнь цзин»: «[И] убил цзюина в верховьях реки Сюншуй». Комментарий Гао Ю: «Цзюин — это чудовище, [извергающее] огонь и воду. Оно причиняло вред людям».
40. В «Императорском обозрении годов Тай-пин», цз. 805, цитируется «Суй Чао-цзы» (III в. до н. э.): «Во времена чжоуских правителей Ю-вана и Ли-вана, когда обрушилась гора Цзилу, небо пожаловало И перстень. Затем он был ранен, и, таким образом, счастье стало бедой». Содержание этого рассказа не очень ясно. Здесь говорится, что И жил во времена Ю-вана и Ли-вана, и это непонятно (т. е. явный анахронизм.— Примеч. ред.). Из этого рассказа взята лишь основная суть о преподнесении И перстня. Неизвестно также, где находится гора Силу. На севере есть горы Сишань и Сигуншань, о которых, вероятно, и говорится в предании. Поэтому и предполагается, что это происходило на севере.
41. «Хуайнань-цзы», гл. «Бэнь цзин»: «И подстрелил стрелой с веревкой птицу дафэн на озере Цинцю». Комментарий Гао Ю: «Дафэн — это хищная птица. Она могла причинять вред человеческим жилищам».
42. «Книга гор и морей», разд. «Бэйшань цзин»: «На горе Дасянь живет змея, которую зовут чаншэ. Ее шерсть похожа на щетину и голос напоминает удары колотушки».
43. «Книгагор и морей», разд. «Бэйцы сань цзин»: «На горе Чуньюйуфэн живет большая змея. У нее красная голова и белое туловище. Ее шипение напоминает рев быка. Ее появление означает, что в этих местах будет великая засуха».
44. Цюй Юань, «Вопросы к небу»: «И какова величина змеи, глотающей слона?» (пер. А. Адалис; Цюй Юань. Стихи. М., 1956, с. 80); «Книга гор и морей», разд. «Хайнэй цзин»: «Змея глотает слона и через три года выплевывает его кости. Благородные мужи принимают их как лекарство, и у них не бывает болезней сердца и желудка».
45. «Хуайнань-цзы», гл. «Бэнь цзин»: «[И] разрубил на куски громадную змею на озере Дунтин».
46. «Древнейшая история», разд. «Хоуцзи», 10; в комментарии цитируется
312

«Цзян-юань цзи» — «Записки о реках и источниках» (автор и время написания неизвестны; впервые упоминается в XII в.): «И убил змею на озере Дунтин. Ее кости были подобны холмам, отсюда пошло название Балин (Змеиный холм)».
47. «Хуайнань-цзы», гл. «Бэнь цзин», комментарий Гао Ю: «Санлинь — Тутовый лес — это лес в тутовых горах Саншань, где Тан молился о дожде во время засухи». (Перевод сделан в соответствии с комментарием Юань Кэ.— Примеч. ред.)
48. «Хуайнань-цзы», гл. «Бэнь цзин»: «[И] поймал фэнси в Тутовом лесу — Санлине».
49. Ц ю й Юань, «Вопросы к небу»: «Лук с перламутровой резьбой смерть кабану фэнси принес,— чем мясо жертвы Хоу-и по вкусу небесам пришлось?» (пер. А. Адалис; Цюй Юань. Стихи, с. 81).
50. Цюй Юань, «Скорбь отрешенного»: «Беспутный Хоу-и, любя охоту, всегда стрелял усадебных лисиц». При переводе учтен дополнительный комментарий Вэнь Идо.
Имеется еще одно предание, примыкающее к рассказу о беспутном времяпрепровождении И. В «Цзочжуань», 28-й год Чжао-гуна, записаны слова матери Шу Сяна: «Некогда у Южэнь-ши родилась дочь, очень красивая, с пышными черными волосами. Ее назвали Сюаньци. Куй, ведавший музыкой, взял ее в жены. Она родила Бо-фэна, у которого было сердце свиньи. Он был жадным, ненасытным и постоянно сердился. Его назвали Фэнши (ши — свинья. — Примеч. ред.). Стрелок И убил его, и Куй не стал приносить ему жертвы». Фэнши, застреленный И, в этом рассказе является сыном Куя — Бо-фэном, «у которого было сердце свиньи». Здесь Фэнши очеловечен. Хоу И не только убил Бо-фэна и уничтожил страну Куя, но отобрал жену Куя, Сюаньци,— эту черноволосую красавицу (ее имя буквально означает черная жена, сюань — черный цвет с красным отливом, по древнекитайским понятиям цвет неба.— Примеч. ред.). Откуда известно, что Хоу-и захватил жену Куя — Сюаньци? В «Древнейшей истории», разд. «Хоуцзи», 13, говорится: «Чжо коварно захватил жену И — Чуньху и собирался убить И».
У Цюй Юаня в «Вопросах к небу» сказано: «Чжо женился на Чуньху, и поэтому Сюаньци таила черные замыслы». Гу Цзеган и Тун Шуе в «Трех очерках по истории Ся» (см. «Спорные вопросы древней истории», т. 7, ч. 2) говорят: «Здесь в „Цзочжуань41) Сюаньци — то же самое, что и Сюаньци, упоминаемая в „Вопросах ц небу“,— Чуньху означает Черная лисица, она же Сюаньци — Черная жена». Это все вполне вероятно. Согласно «Древнейшей истории» и «Вопросам к небу», Хоу-и действительно уничтожил страну Куя и захватил его жену Сюаньци.
Но Хоу-и после уничтожения страны и захвата чужой жены сам начал «пожинать плоды». В «Цзочжуань»; 4-й год Сян-гуна, записаны слова Вэй Цзяна цзиньскому князю Дао-гуну: «Ханьчжо — это оклеветанный сын Бо-мина. Бо-мин Хоухань прогнал его. Хоу-и принял Ханьчжо к себе, доверял ему, давал важные поручения и сделал его первым министром. Вскоре возникли неприятности: Ханьчжо вступил в любовные отношения с его женой. (Вероятно, он завел любовную связь с Сюаньци, которую Хоу-и отнял у Хоу-куя, и она, желая отомстить Хоу-и за убийство сына, вступила с Ханьчжо в заговор, намереваясь убить Хоу-и). Они занимались подкупами, обманывали народ и, задумав убить И во время охоты, плели интриги, чтобы захватить страну его и подчинить всех. Когда И вернулся с охоты, слуги убили и сварили его и решили накормить им его же детей. Дети, ничего не зная, все съели и умерли в .Цюнмэне». Таким образом, развязка была трагической.
Легенды о том, как Хоу-и застрелил Фэнши и захватил себе в жены его мать Сюаньци и о том, как Хоу-и застрелил Хэ-бо и захватил его жену Лопинь, а также о том, как Ханьчжо убил Хоу-и и Фэнмэн убил И, близки между собой и, вероятно, представляют вариации одного и того же мифа. Однако в первой легенде божество И представляется недобрым и очень глупым, и, как говорят некоторые, этот миф, порожденный племенными распрями (см.: Ян К у а н ь. Введение к древ¬
нейшей истории Китая.— Спорные вопросы древней истории, т. 7, ч. 1, с. 371), не носит облика древности и не включен в текст.
313

3
51. Ц ю й Юань, «Вопросы к небу», комментарий Ван И: «Лопинь — это божество вод. Ее звали Фу-фэй. И мечтал завязать связь с божеством реки Лошуй Фу-фэй».
52. «Литературный изборник», комментарий к оде «Фея реки Ло»: «Фу-фэй — дочь Фуси. Она утонула в реке Ло и стала богиней реки».
*53. Фэнлун — Повелитель облаков.
*54. Цзяньсю — один из приближенных Фуси.
*55. Цюнши — в древнекитайской мифологии гора на крайнем Западе.
*56. Вэйпань — в древнекитайской мифологии река, будто бы берущая начало в горах Яньцзышань.
57. См. Цюй юань, «Скорбь отрешенного».
58. См. «Литературный изборник», Цао Чжи, ода «Фея реки Ло». (Русский перевод см.: Цао Чжи. Семь печалей. М., 1973, с. 141 —149.— Примеч. ред.)
59. См. описание там же.
60. Цюй юань, «Вопросы к небу»: «Правитель послал на землю стрелка И, чтобы тот избавил от страданий народ ся. Зачем же он застрелил Хэ-бо и женился на его жене Ло-пинь?» По смыслу стихов убийство Хэ-бо и женитьба на Лопинь — это одно и то же событие. Иероглиф би — «его» вполне ясно указывает, что Лопинь первоначально была женой Хэ-бо. Если бы Хэ-бо и Ло-пинь не имели никакого отношения друг к другу, то этот иероглиф был бы ни к чему. Некоторые считают, что имеется в виду Ло-бо, божество реки Ло, но это большая натяжка.
61. «Книга гор и морей», разд. «Хайнэй бэй цзин», комментарий Го Пу: «Бинъи — он же Фэнъи». «Хуайнань-цзы» говорит, что Фэнъи при переправе утонул в реке. Это и есть Хэ-бо.
62. В комментарии к «Девяти напевам» Цюй Юаня цитируется «Баопу-цзы», гл. «Шигуй»: «Фэнъи в начале восьмого месяца, в день гэн, переправляясь через реку, утонул. Небесный правитель дал ему титул Хэ-бо — Повелитель реки».
63. «Книга гор и морей», разд. «Хайнэй бэй цзин»: «У Бинъи человечье лицо»; Дуань Чэнши (? — 863 г.), «Мелкие заметки из Юяна» («Юян цзалу»): «У Бинъи человечье лицо, но рыбье туловище»; «Описание всех вещей» («И вэнь»): «[Хэбо] — как человек, но с рыбьим туловищем».
64. «Чжуан-цзы», гл. «Да цзун ши»: «Фэнъи принял лекарство для того, чтобы плавать в реках»; Лу Дэмин (556—627) в комментарии цитирует Сыма Бяо (точные даты жизни неизвестны; жил не позднее VII в.): «В ”Цин лэн чжуань“ (точные даты неизвестны, по-видимому V—VI вв.) говорится: «Фэнъи — это уроженец местности Тишоу волости Тунсян в Хуаине. Он принял восемь даней эликсира, чтобы стать водяным бессмертным. Он и есть Хэ-бо».
65:. Цюй Юань, «Повелителю рек»: «С девушками он проезжает Девять рек. Поднимается ветер, вздымая свирепые волны. Им вода колесницею служит и лотосы балдахином. Два дракона в упряжке и два по краям проплывают». По старому толкованию, знак «девушки» переводится здесь как «ты», «тобой». Вэнь Идо считает, что он обозначает молодых девушек, гуляющих вместе с Хэ-бо (Вэнь Идо. Полное собрание сочинений. Т. 1, статья «Цзю гэ гу цзюй сюань цзе»). Автор следует Вэнь Идо.
66. Цюй Юань, «Повелителю рек». По-моему, «Девять напевов» в основном являются словами благодарности мужчин и женщин, их трудно переводить. Здесь для сохранения смысла употреблен способ изложения от третьего лица. Использовались работы Вэнь Хуайша («Перевод “Девяти напевов44 Цюй Юаня на современный язык») и Цюй Юэюаня («Современное чтение “Чуских строф44»).
67. «История династии Хань», «Анналы императора Гао-ди»: «Были выдвинуты люди старше пятидесяти лет, обладающие высокими моральными качествами, чтобы предводительствовать народом для свершения добрых дел. В каждом поселке назначали старейшину — саньлао. Из сельских старейшин выбирали одного уездного старейшину — саньлао». Согласно этому тексту, старейшины — саньлао — занимались воспитанием народа в деревнях и уездах.
68. Ли Д а о ю а н ь. «“Книга вод44 с комментариями» (раздел «Чжочжаншуй»): «К западу от Цзимо, в северном Течении реки Чжаншуй, во времена Борющихся царств обычно шаманка выбирала жену для Хэ-бо, и на берегу совершались жертвоприношения. Во времена вэйского Вэнь-ди правителем Е был Симэнь Бао. Он
314

договорился со старейшинами: ’’Когда будут посылать жену для Хэ-бо, прошу известить меня об этом. Я хочу проводить девушку44. Те ответили: «Хорошо». Когда наступило время, старейшины и чиновники собрали налог с населения на миллион монет. Шаманка ходила по деревням и, выбрав красивую девушку, объявила ее женой Хэ-бо. На свадебные подарки девушке было истрачено тридцать тысяч. Ее выкупали и нарумянили, как полагается для свадьбы. [Симэнь] Бао пошел посмотреть на нее. Старейшины, шаманки, чиновники, простой народ — все собрались на это зрелище. За семидесятилетней шаманкой следовали десять молодых учениц. Бао подозвал невесту и нашел, что она некрасива. Он приказал старухе пойти и доложить Хэ-бо, и старуху толкнули в реку. Через некоторое время он сказал: ’’Почему она так долго не возвращается?44 Вслед за этим он приказал кинуть в реку учениц шаманки и старейшин. Затем Бао, наклонившись [над водой], спросил: ’’Почему же не возвращаются старейшины?44 — и решил послать за ними устроителей церемонии. Те начали бить поклоны так, что у них хлынула кровь, и просили не посылать более жен для Хэ-бо. Хотя после этого прекратились ужасные жертвоприношения, но место сохранило название Цзимо — ’’дорога жертвоприношений44. См. подробнее: Сыма Цянь, «Исторические записки», гл. «Жизнеописания ловких ’’говорунов44», «Биография Симэнь Бао» с добавлениями Чу Шаосуня.
69. Сыма Цянь, «Исторические записки», гл. «Жизнеописание Симэнь Бао»: «Симэнь Бао послал народ выкопать двенадцать канав, чтобы вода Хуанхэ орошала крестьянские поля, и все поля были увлажнены».
70. С ы м а Цянь, «Исторические записки», гл. «Жизнеописание Конфуция и его учеников».
71. Ф а нь Е, «История Поздней Хань», гл. «Жизнеописание Ян Сюна»: «О чистые волны, похоронившие Ян-хоу, разве я виноват в том, что они появились?» В комментарии сказано: «Ин Шао (II в. н. э.) говорит: ”Ян-хоу в древности был князем. Провинившись, он утопился в реке и сделался божеством волн44».
72. «Описание всех вещей», разд. «Ивэнь»: «Таньтай Цзыюй переправлялся через Хуанхэ. При нем была регалия — би — ценой в тысячу серебряных монет. Хэ-бо захотел овладеть ею и послал Ян-хоу поднять волны, а двух водяных драконов — теснить по бокам лодку. Цзыюй в левой руке держал регалию биу а в правой, схватив меч, атаковал драконов и убил их. Переправившись через реку, он три раза бросал би в Хуанхэ, но Хэ-бо выходил из воды и возвращал регалию. Тогда Цзыюй разбил эту регалию и ушел». См. также «Исторические записки», где в комментарии к «Жизнеописаниям Конфуция и его учеников» цитируется «Описание всех земель» («Ко ди чжи»).
73. Су Э, «Суши янь и»: «Люди на востоке Янцзы называют каймана ’’посланцем Хэ-бо44. Черепаху — бе некоторые называют ’’приближенной Хэбо44, а каракатицу ’’служанкой Хэ-бо44».
74. «Книга о чудесном и необычайном»: «В Западном море на воде живет человек. Он ездит на белой лошади с красной гривой. На нем белая одежда и пурпурная шапка. За ним следуют двенадцать мальчиков. Лошади мчатся по Западному морю подобно летящим [птицам] и ветру. Этого человека называют ’’посланцем Хэ-бо“. Иногда он выходит на берег, и там, где ступит конь, появляется вода. В той стороне, где они проходят, дождь льется потоками. Вечером они возвращаются в реку».
75. Ц ю й Юань, «Вопросы к небу»: «Правитель послал на землю стрелка И, чтобы тот избавил от страданий народ ся. Зачем же тот застрелил Хэ-бо и женился на его Лопинь?» Комментарий Ван И: «Хэ-бо превратился в белого дракона и стал плавать вдоль берега реки. Стрелок И увидал его и, пустив стрелу, выбил ему левый глаз. Хэ-бо побежал жаловаться небесному правителю: ’’Убей ради меня И!44 Небесный правитель спросил его: ’’Как же случилось, что тебе в глаз попали стрелой?44 Хэ-бо ответил: ”Я на время превратился в белого дракона и вышел погулять44. Небесный правитель сказал ему: ’’Если бы ты вел себя как подобает божеству, то разве мог бы И причинить тебе вред? А ты стал животным, и человек смог тебя застрелить. Если бы все было так, то в чем же тогда виноват И?44»
315

4
76. «Книга гор и морей», разд. «Си цы сань цзин»: «Си-ванму своим обликом похожа на человека, но у нее хвост барса и зубы тигра. Она любит свистеть. В растрепанных волосах торчит заколка-шан. Она ведает карами, посылаемыми по воле неба, и пятью наказаниями». Комментарий Го Пу: «Она ведает стихийными бедствиями, наказаниями и жестока».
77. «Книга гор и морей», разд. «Хайнэй бэй цзин»: «Си-ванму опирается на стол и носит на голове заколку шэн (чжан). К югу от нее живут три зеленые птицы, которые приносят ей пищу».
78. «Книга гор и морей», разд. «Си цы сань цзин»: «Еще дальше к западу, в 220 ли, находится гора Саньвэй. Там живут три синие птицы». Толкование Хао Исина: «В ’’Комментариях к ’’Историческим запискам*1 цитируется ’’Описание всех земель**, где говорится: ”На горе Саньвэй имеются три пика. Поэтому она и называется Саньвэй (Три вершины)“».
79. «Книга гор и морей», разд. «Дахуан си цзин»: «Существуют три синие птицы с красными головами и черными глазами. Одну зовут Дали, другую — Шаоян и третью — Цинняо». Комментарий Го Пу: «Они прислуживают Сиванму». Из всего этого можно вывести заключение, что они были свирепыми птицами.
80. «Книга гор и морей», разд. «Хайнэй бэй цзин»: «К югу живут три синие птицы, которые приносят Си-ванму пищу». Комментарий Го Пу: «Есть еще и трехногая птица, которая прислуживает».
81. Слова: «Тигры и барсы собирались стадами, вороны и сороки сбивались в стаи» — взяты из «Жизнеописания Сына неба Му» («Му тянь-цзы чжуань»), где есть стихи, которые Си-ванму пела князю Му. Хотя она и рассказывает, что живет в пещере в диком месте, но вид ее во многом стал привлекательней и мягче. Конечно, это результат эволюции легенды о Си-ванму.
82. «Книга гор и морей», разд. «Хайнэй си цзин»: «К северу от Каймин находится древо бессмертия».
83. Пояснение к иллюстрации «Книги гор и морей»: «Все вещи существуют временно, человеческая жизнь — подобие временного пребывания, древо бессмертия по своему долголетию затмевает небо и землю. Если просишь лекарство у Си-лао — Западной старухи, получишь ли его, как И?».
84. См.: В э н ь Ю. Собрание рельефов ханьского времени из провинции Сычуань, объяснение к табл. 84 и 99.
85. См. Чан Жэнься, «Изучение искусства ханьского времени», гл. 10.
86. Это подобно позднейшим рассказам о персиках бессмертия Си-ванму.
87. «Жизнеописание Сына неба Му»: «В день ичоу государь встретился с Си-ванму над Яшмовым прудом — Яочи»; согласно тому же тексту, Яшмовый пруд находится около горы Яныпань. По более ранним преданиям, он находился около горы Куньлунь (см. гл. 4, разд. 1).
88. «Книга гор и морей», разд. «Си цы сань цзин»: «Далее к западу в 350 ли
находится гора Юйшань. Там живет Си-ванму». Комментарий Го Пу: «На
этой горе много нефрита, поэтому она называется Юйшань (Нефритовая гора)».
89. «Жизнеописание Сына неба Му»: «Государь поднялся на гору Яныпань и сказал: ’’Это гора Си-ванму“. Комментарий: «Яныпань — это гора Яньцзы, где заходит солнце. Говорят, что там живет Си-ванму».
90. «Книга гор и морей», разд. «Хайнэй си цзин»: «В море находится бездна Куньлунь. Это подземная столица небесного правителя. Никто, кроме Жэнь И, не смог подняться на ее скалистую вершину».
91. «Хуайнань-цзы», гл. «Лань мин»: «И выпросил у Си-ванму эликсир бессмертия. Чанъэ украла его и вознеслась на луну. И был очень опечален, но не смог последовать за ней». По этой фразе можно предположить, что все было так, как описано нами.
92. В древности гадание производилось или на черепахе, или на тысячелистнике, или на том и другом. Оно заключалось в том, что жгли панцирь черепахи или кидали стебли тысячелистника. В действительности кроме этого было много сложнейших процедур. Описывать их нелегко, да и к тому же нет особого смысла. Здесь рассказывается, что стебли бессмертника клали в панцирь чере-
316

пахи, трясли его и т. д. Конечно, это был чистейший обман, нечего и говорить, что шаманы обманывали людей.
93. «Толкование истории». В цз. 13 цитируется «Лин сянь» («Наставление
души») Чжан Хэна (78—139): «Чанъэ — это жена И. Она украла снадобье бессмертия Си-ванму и решила принять его. Собираясь вознестись на луну, она отправилась гадать к Юхуан. Та сказала ей: «Знамения благоприятны.
Есть проницательная женщина. Она пойдет на запад. Не надо бояться, не надо страшиться. Будет великая удача». После чего Чанъэ поселилась на луне и превратилась в жабу». Автор основывается на том, что после слов «Хуайнаньцзы», гл. «Лань мин»: «И выпросил у Си-ванму снадобье бессмертия. Чанъэ украла его и вознеслась на луну»,— в тексте «Чу сюэ цзи», где цитируется это место из «Хуайнань-цзы», далее следует: «Чанъэ стала жить на луне, превратилась в жабу и сделалась духом луны» (в дошедшем до нас тексте «Хуайнаньцзы» эти слова отсутствуют). Отсюда видно, что легенда о вознесении Чанъэ на луну и превращении ее в жабу имеет древнее происхождение.
94. Ф у Сюань (217—278), «Подражание «Вопросам к небу»: «Кто живет на луне? Там белый заяц толчет снадобье».
Миф о Чанъэ, укравшей лекарство бессмертия, был записан впервые вовсе не в книге «Хуайнань-цзы». По всей вероятности, он был зафиксирован уже в книге «Гуйцзан», созданной в период Борющихся царств (403—291 гг. до н. э.) и впоследствии утерянной. В «Литературном изборнике» в комментарии к «Жертвенной речи памяти Янь Гуанлу» цитируется следующая фраза из «Гуйцзан»: «Некогда Чанъэ приняла снадобье бессмертия Си-ванму, тотчас
улетела на луну и превратилась в ’’духа луны“. Чжан Хэн в «Наставлении душе» приводит рассказ о том, как Чанъэ гадала у Юхуан, а затем унеслась на луну и превратилась в жабу. Янь Кэцзюнь (1762 — 1843), составляя «Полное собрание текстов трех древних эпох, династий Цинь, Хань, периода Троецарствия и Шести династий», считал этот миф идущим из «Гуйцзан», и в этом сказалась его начитанность. Цитаты из «Гуйцзан», приводимые в различных книгах, очень похожи и по смыслу, и по форме. Это доказывает, что миф о Чанъэ, бежавшей на луну и превратившейся в жабу, был известен уже в период Борющихся царств или несколько ранее. На каменных рельефах и кирпичах эпохи Хань (206 г. до н. э.— 220 г. н. э.) часто изображается Чанъэ в виде жабы с пестом в руках, толкущей лекарство, а также другие картины изготовления лекарств бессмертия. Чан Жэнься в статье «Изучение изображений на каменных саркофагах из Шапинба» («Шовэнь юэкань», цз. II, № 10 — 11) пишет: «Сравнительно небольшой саркофаг... на задней стороне вырезаны два человека и жаба, которая стоит на двух лапах, как человек, она толчет, в руках у нее пест». Это один из примеров. У танского поэта Ли Шанъиня (813—858) в стихах «Посылаю вдаль» есть такие строки: «Чанъэ толчет лекарство и устали не знает. Яшмовая дева стрелы мечет и не хочет отдохнуть».
Здесь прямо говорится, что Чанъэ толчет снадобье.
У другого поэта, Чэнь Тао, в стихотворении «Хайчан глядит на луну» сказано: «Вдове (т. е. Чанъэ) должно быть холодно, толчет лекарство и грустит во тьме». Поэт говорит о тьме и печали: труд ее был нелегким. Так, по-видимому, сурово наказала ее фантазия древних за кражу снадобья и бегство на луну.
95. Д у а н ь Ч э н ш и, «Мелкие заметки из Юяна»: «В древности говорили, что на луне растет коричное дерево и живет жаба. В книгах, повествующих о необычных вещах, написано, что лунное дерево корица — гуй — высотой пятьдесят чжанов. Под ним живет человек. Он постоянно рубит это дерево, но оно опять срастается. Человека зовут У Ган. Он стремился стать бессмертным, но за проступки был послан рубить это дерево».
96. См. Ли Шанъинь, «Чанъэ».
97. «Хуайнань-цзы», гл. «Лань мин»: «И выпросил у Си-ванму снадобье бессмертия. Чанъэ украла его и унесла на луну. И был очень опечален, но не мог последовать за ней».
5
98. 	«Мэн-цзы», гл. «Ли лоу», 2: «Фэнмэн учился стрельбе из лука у И Комментарий Чжу Си: «Фэнмэн — это слуга И».
317

Хотя Чжу Си в комментарии к книге «Мэн-цзы» утверждает, что «Фэнмэн был слугой в доме И», это весьма сомнительно. Откуда философ XI в. мог знать, что, согласно древнему мифу, Фэнмэн был слугой И? По всей вероятности, из записи в «Цзо-чжуань» под четвертым годом правления князя Сян-гуна: «[И] вернулся с охоты, слуги убили и сварили его». А так как у Мэн-цзы сказано, что «Фэнмэн учился стрельбе из лука у И», то комментатор и утверждает, что тот был домашним слугой И. «Слуги» — это явно толпа рабов, а не один человек. Из сказания видно, что убийство Фэнмэном стрелка И — это поступок одного человека, движимого завистью, а отнюдь не коллективное возмущение толпы рабов. Да и Мэн-цзы рассказывает эту историю для того, чтобы предостеречь от выбора плохих друзей («выбирая друга, непременно бери прямодушного»), если же это отношения хозяина и рабов, то о какой дружбе может идти речь?
99. «Сюнь-цзы», гл. «Чжэн лунь»: «И и Фэнмэнь (здесь его имя написано другими иероглифами, поэтому читается не мэн, а мэнь.— Примеч. ред.) были лучшими стрелками в Поднебесной»; «Хуайнань-цзы», гл. «Шолинь»: «Если в цель попадали сто раз подряд, это означало, что И и Фэнмэн демонстрируют свое искусство».
100. Пересказ этого отрывка основан на новелле «Побег на луну» из «Старых легенд в новой редакции» Лу Синя. (См.: Л у Синь. Повести и рассказы.— «Библиотека всемирной литературы». М., 1972, с. 341—351.— Примеч. ред.)
101. «Ле-цзы», гл. «Тан вэнь»: «Ганьин в древности был искусным стрелком. Фэйвэй учился стрелять из лука у Ганьина и своим мастерством превзошел своего учителя. Цзичан в свою очередь учился стрельбе из лука у Фэйвэя. Фэйвэй сказал ему: «Ты должен вначале научиться не моргать, и лишь после этого можно будет говорить о стрельбе из лука». Цзичан вернулся домой и лег на спину под ткацким станком своей жены и смотрел на челнок. Через два года он не моргал, даже если к его глазу подносили острие шипа. Он доложил об этом Фэйвэю, который сказал: «Это еще не все. Я не удовлетворюсь, пока ты не научишься смотреть. Когда ты сможешь видеть малое как большое и неотчетливое как вполне различимое, скажи мне». Цзичан повесил у окна на волоске от бычьего хвоста вошь, зашел с южной стороны и смотрел на нее. Через десять дней она стала казаться больше, а через три года она стала такой же большой, как колесо телеги. Когда он смотрел на другие предметы, они казались холмами и горами. Он сказал об этом Фэйвэю. Фэйвэй подпрыгнул, ударил себя в грудь и сказал: «Ты достиг своего». Затем Цзичан выучился всему, что знал Фэйвэй, и решил, что только один человек в Поднебесной может сравниться с ним. Он решил убить Фэйвэя. Они встретились в пустоши и выстрелили друг в друга. Стрелы столкнулись наконечниками и упали на землю, не поднимая пыли. Фэйвэй выпустил все свои стрелы первым. У Цзичана еще оставалась одна стрела. Когда он выпустил ее, то Фэйвэй ловко подставил под нее конец палочки терновника. После этого они оба заплакали, отбросили луки, поклонились друг другу до земли и решили, что один из них будет считаться отцом, а другой — сыном. Они поклялись на крови никогда не передавать свое искусство другим». Согласно сведениям из «Весен и Осеней Люя», гл. «Тин янь», «Цзао-фу некогда учился у Дадоу, а Фэймэн некогда учился у Ганьина». Фэнмэн был, по-видимому, также учеником Ганьина. Отсюда видно, что это предание в древности имело разные варианты. Так как история Цзичана с Фэйвэем и история Фэнмэна и И аналогичны, в тексте мы использовали этот вариант.
102. «Мэн-цзы», гл. «Ли лоу», 2: «Фэнмэн учился стрельбе из лука у И. Он решил, что в Поднебесной только И превосходит его в умении, и убил И»; «Цзочжуань», 4-й год Сян-гуна: «И возвращался с охоты, но слуги убили и сварили его»; «Древнейшая история», разд., «Хоуцзи», 13: «И возвращался с охоты, когда Панмэнь (Фэнмэн) схватил персиковую палицу и убил его».
103. «Хуайнань-цзы», гл. «Фань лунь»: «И избавил Поднебесную от беды. Когда он умер, то стал божеством Цзунбу». В «Собрании комментариев» («Цзи цзе») цитируются слова Сунь Ижана: «Цзунбу — это, по-видимому, упоминаемое в «Чжоули», разд. «Дан чжэн», жертвоприношение юн и жертвоприношение главы рода фу». Комментарий Чжэна сообщает: «Юн называется еще Юйюн — это божество наводнения и засухи. Фу — это божество, причиняющее вред людям и скоту. Так же называются жертвоприношения для избавления от
318

напастей и от несчастий. И мог устранять зло, поэтому жертвенную пищу отдавали ему».
104. 	«Книга о чудесном и необычайном»: «На юго-востоке живет человек. Он обходит всю Поднебесную. Рост его семь чжанов, и окружность живота равна его росту. На голове у него маска цзифу и цитоу. Он носит красную одежду с белым поясом. Его лоб обвивает красная змея с хвостом в пасти. Он не ест и не пьет, лишь утром проглатывает три тысячи злых духов, а вечером — триста. Он питается ими и пьет росу. Его зовут Чиго. Другие называют его Шисе (Пожирающий нечисть). Даосы называют его Туньсегуй (Глотающий демонов) или Чихуанфу. Теперь его зовут Хуанфугуй».
*105. Мин-хуан (Просветленный государь) — посмертный титул императора Сюань-цзуна (правил с 712 по 756 г.).
106. Шэнь Ко, «Дополнения, записи, рассуждения»: «Некогда в императорских покоях было изображение Чжун Куя, нарисованное У Даоцзы. В объяснении к рисунку был дан текст танского времени: «Однажды император Мин-хуан в годы правления под девизом Кай-юань беседовал с У Лишанем. Затем он вернулся во дворец, заболел лихорадкой и болел больше месяца. Однажды ночью во сне увидел двух бесов — большого и маленького. Маленький стащил у Тайчжэнь (Ян-гуйфэй) ароматный мешочек-амулет и флейту из лучшего нефрита, обошел дворцовую террасу и побежал. Большой бес схватил маленького, выковырял ему глаза и проглотил их. Император спросил большого беса: «Ты кто?» Тот ответил: «Меня зовут Чжун Куй. Я не мог сдать экзамены на ученую степень и поклялся очистить для вас Поднебесную от нечисти и зла». Когда император проснулся, то лихорадка прошла и здоровье улучшилось. Он сообщил художнику У Даоцзы о своем сне и сказал: «Попробуй нарисовать для меня этот сон». У Даоцзы, получив повеление, нарисовал картину так хорошо, как будто он сам все видел, и представил ее императору. Император очень обрадовался и составил эдикт. По эдикту полагалось в начале года рисовать изображение Чжун Куя, чтобы прогнать нечисть и злых духов».
107. «Записки о мастерстве» («Као гун цзи»; VII—VI вв. до н. э.), разд. «Юйжэнь»: «Вырезают на палице голову Чжун Куя». В комментарии сказано: «Уроженцы Ци называют палицу чжункуй». Юй Чжэнсе (1775—1840 гг.) в «Гуй сы цунь гао» говорит: «Предания о Шэньту и Юйлэе обязаны своим возникновением персиковой палице». Таким образом, предания об И и Чжун Куе, предводителях демонов, восходят к одному и тому же источнику.
108. «Хуайнань-цзы», гл. «Цюань янь»: «И был убит персиковой палицей». Комментарий Сюй Шэня (I —II вв. н. э.): «И был убит большой персиковой палицей, поэтому черти с тех пор боятся персика».
109. См.: Гу Цзеган, Тун Шуе. Три очерка по истории Ся.— «Спорные вопросы древней истории», т. 7, ч. 2, с. 230.
ГЛАВА VII
1
1. В «Книге истории», разд. «Яо дянь», написано, что Гунь усмирял наводнение «девять лет, но не добился результатов». В «Исторических записках», гл. «Ся бэнь цзи», сказано: «Юй жил вне дома тринадцать лет. Проходя мимо своих ворот, он не решался в них заходить». В общей сложности получается двадцать два года.
2. «Мэн-цзы», гл. «Тэн Вэнь-гун», 2: «Во времена Яо воды повернули вспять и затопили весь Китай. Повсюду поселились змеи и драконы, и людям негде было жить. Жившие в низинах сооружали гнезда, жившие в горах селились в пещерах».
3. «Мэн-цзы», гл. «Тэн Вэнь-гун», 1: «Во времена Яо произошло громадное наводнение, вода залила всю Поднебесную. Повсюду цвели пышным цветом травы и деревья. Быстро размножались звери. Хлебные злаки не созревали. Звери и птицы вытесняли людей, а следы птиц и зверей пестрели по всему Китаю».
4. «Книга истории», разд. «Яо дянь»: «Государь сказал: «О Сыюэ!» Ком¬
319

ментарий Чай Чэня (1167 — 1230): «Сыюэ (букв, «четыре горы») — это название должности. Имеющий эту должность управлял всеми делами удельных князей четырех гор».
5. «Книга истории», разд. «Яо дянь»: ”0 Сыюэ! Наводнение огромно и причиняет большие разрушения. Оно достигло гор и залило холмы. Воды вздымаются до неба. Народ на земле стонет от горя. Есть ли талантливый человек, который мог бы бороться с этим злом?“ Все сказали: ’’Это может сделать Гунь!“ Государь ответил: ”Увы, это невозможно. Он нарушает повеления и оскорбляет членов рода“. Правители сказали: ’’Однако испытайте его и после можете делать с ним все, что угодно». Государь сказал Гуню: ’’Иди и будь почтителен“. Гунь трудился в течение девяти лет, но его деяния не увенчались успехом».
6. «Речи царств», разд. «Чжоу юй», 2: «Ючунский Бо-гунь повсюду проявлял свои дурные намерения»; «Мо-цзы», гл. «Шан-сянь», 2: «Некогда Бо-гунь, старший сын правителя, отбросил прочь заслуги и добродетель правителя».
7. «Книга истории», разд. «Хун фань»: «Гунь возводил дамбы для защиты от наводнения»; «Речи царств», разд. «Лу юй», 3: «Гунь сооружал дамбы для борьбы с наводнением».
8. «Цзо-чжуань», 7-й год Чжао-гуна: «Некогда на горе Юй-шань Яо казнил Гуня»; «Речи царств», разд. «Чжоу юй», 3: «Шунь в наказание казнил Гуня».
9. «Речи царств», разд. «Лу юй», Г. «Бо-юй», учитывая прошлые неудачи, изменил методы и начал проводить реки и расчищать заторы».
10. Между титулами бо и хоу существенной разницы нет. Записи в некоторых книгах о том, что император разделял удельных князей на пять степеней — гун, хоу, бо, цзы, и панъ, не очень достоверны.
11. «Книга гор и морей», разд. «Хайнэй цзин»: «Хуан-ди породил Ломина, Ломин породил Белого коня, это и был Гунь».
12. «Книга истории», разд. «Да юй мо»: «Великое наводнение вселило в меня страх».
13. «Ветхий завет», «Сотворение мира», 6: «И видел Господь, что велико развращение человека на земле и что все мысли и помышления сердца их были зло во всякое время, и раскаялся Господь, что создал человека на земле, и воскорбел в сердце своем... Я наведу на землю водный потоп, чтоб истребить всякую плоть, в которой есть дух жизни, под небесами: все, что есть на земле, лишится жизни».
' 14. «Книга гор и морей», комментарий к разд. «Хайнэй цзин»: «Говорят,
что сижан — это земля, которая сама по себе может увеличиваться, и поэтому сижан способен преграждать потоки».
15. Ц ю й Юань, «Вопросы к небу»: «Когда сова и черепаха соединились вместе, то как же Гунь послушался их советов?» Я считаю, что Гунь украл сижан по совету совы и черепахи, так как вслед за этим говорится: «Если он выполнял эту работу по своему желанию, то почему Небесный правитель наказал его?» Гунь, строя дамбы, мог добиться успеха, только имея сижан, и поэтому он послушался их (сову и черепаху). В добавлениях и комментариях Хун Синцзу сказано: «Гунь нарушил повеление правителя и не повиновался ему, почему ж он поддался соблазнам совы и черепахи?» Это близко к тому, что говорится у Лю Цзунъюяня (773—818) в «Ответах небу» («Тянь дуй»): «Когда преуспевающий старший сын своими подвигами создал сушу, почему он не довел до конца работу и что внушали ему сова и черепаха?» По толкованию Го Можо: «Как мог Гунь допустить, чтобы рыбы и птицы разрушили его защитные дамбы?» (см. в журн. «Жэньминь вэньсюэ», 1953, № 5 перевод на современный язык «Вопросов к небу» Цюй Юаня). Я не согласен с этим толкованием, потому что в переводе получается противоречие: говорится, что были прорваны дамбы и сооружения, и тут же — что добился успеха. Вначале хэ переводится как «мог», а затем этот же иероглиф переводится как «почему». Однако следует переводить как «почему» или «зачем».
16. «Книга гор и морей», разд. «Хайнэй цзин»: «Гунь украл у правителя сижан для того, чтобы преградить путь наводнению. Он нарушил повеление правителя, и тот приказал Чжужуну убить Гуня в Юйцзяо».
17. См. Чжэн Чжэньдо, «Вэньсюэ даган» («Очерк литературы»), гл. 1, «Мифы Греции».
18. «Хуайнань-цзы», гл «Ди син», комментарий Гао Ю: «Гора Вэйюй на¬
320

ходится на темном склоне северной оконечности земли. Там никогда не видно солнца».
19. «Хуайнань-цзы», гл. «Ди син»: «Чжулун живет в Яньмэни, прикрытой с севера горой Вэйюй, там никогда не видно солнца». Комментарий Гао Ю: «Дракон держит во рту светильник, чтобы освещать великую Тьму».
20. Гора Юйшань, или Вэйюйшань, находится на «темном склоне северной оконечности земли, где не видно солнца, Юду — Столица мрака находится в Северном море. Люди и звери там черные» («Книга гор и морей», разд. «Хайнэй цзин»).
21. «Книга гор и морей», комментарий Го Пу к разд. «Хайнэй цзин» цитирует «Кайши» — раздел из книги «Гуйцзан» (так как ханьского императора Цзин-ди звали Ци, то раздел книги из-за табу был переименован из «Кайши» в «Циши» — ци значит то же, что и кай — «открывать, начинать»): «После смерти труп Гу ня в течение трех лет не разлагался».
22. «Книга гор и морей», разд. «Хайнэй цзин»: «Юй вышел из чрева Гуня».
Относительно рождения Юя существуют и другие предания. Так, у Юань
Кана (II в. н. э.) в «Веснах и Осенях уделов У и Юэ» («У Юэ чуньцю»), в разделе «Неофициальное жизнеописание юэского князя У-юя»), сказано «Гунь женился на девушке из рода Юсинь, по имени Нюйси. Она была в расцвете сил и здоровья, но у нее не было детей. Однажды она развлекалась на горе Дишань и вдруг почувствовала, что странно возбуждена. Оказалось, что она забеременела. Она вскрыла себе бок и родила Гао Ми. Он жил у западных цянов в местности Шиню. Шиню находится в Шу, в Сычуани».
В «Толковании истории», цз. 11, цитируется «Дунь цзя кай шань ту»: «В древности жил великий Юй. Он был потомком Нюйва в девятнадцатом поколении. Дожив до 360 лет, он поднялся на гору Цзюишань и улетел. Через 3600 лет, когда Яо приводил в порядок Поднебесную, возникло громадное наводнение, из-за которого гибли люди. Юй пожалел людей и превратился в источник у горы Шиню. Нюйди, набирая из него воду, нашла камень, похожий на жемчужину. Он ей понравился, и она проглотила его, понесла и через четырнадцать месяцев родила сына. Когда он вырос, то хорошо знал все источники и родники. Он сменил своего отца, Гуня, борясь с наводнением. Яо знал, что его подвиги соответствуют знаниям великого Юя об источниках, и пожаловал ему прозвище Юй». Последний рассказ интересен и необычен.
23. Цюй Юань, «Вопросы к небу»: «Он долго лежал покинутым на горе Юйшань. Почему он не разлагался в течение трех лет? Гунь породил Юя из своего чрева. Как был он превращен?»
24. «Книга гор и морей», комментарий к разд. «Хайнэй цзин» цитирует «Гуй цзан», разд. «Кайши»: «Казнили его (т. е. Гуня) мечом у дао».
25. См.: Ян К у а н ь. Введение в древнейшую историю Китая.—Спорные вопросы древней истории, т. 7, ч. 1, с. 358.
26. С ю й Ш э н ь, «Толкование знаков»: «Цю — ’’рогатый дракон“»,
«Объяснение и установление чтения знаков к словарю ”Шовэнь“» («Шовэнь тун сюнь дин шэн»): «Однорогий дракон называется цзяо, двурогий — цю, и безрогий — чи».
27. «Речи царств», гл. «Цзинь юй»: «Некогда Гунь нарушил повеление правителя и был казнен на горе Юйшань. Он превратился в бурого медведя и погрузился в пучину Юйюань».
28. «Цзочжуань», 7-й год Чжао-гуна, объяснение текста: «Иероглиф сюн означает «медведь», он читается также най и означает «трехлапая черепаха»; Сыма Цянь, «Исторические записки», гл. «Сябэнь цзи», комментарий: «Гунь взошел на гору Юйшань, превратился в желтую черепаху и погрузился в бездну Юйюань. В иероглифе най три точки внизу означают три лапы». Шу Чжи (261 — 300) в «Фа мэн цзи» говорит: «Трехлапая черепаха называется най...»
*29. Поскольку одно из написаний иероглифа гунь представляет собой соединение юй — «рыба» со знаком сюань — «черный».
30. См. Ван Цзя, «Записи о забытых событиях», разд. «Ся Юй».
31. См. «Книгу гор и морей», разд. «Хайнэй цзин», комментарий Го Пу.
32. «Чжоуские установления», разд. «Сягуань соу жэнь»: «Конь выше
восьми чи зовется драконом».
11 Заказ 908
321

33. 	Цюй Юань, «Вопросы к небу»: «Когда Гунь заканчивал свое путешествие на запад, как он пересек горы? Он превратился в желтую черепаху. Как же колдуны оживили его?» См. также: Тан Лань. Новое объяснение выражения «Когда Гунь заканчивал свое путешествие на запад».— Спорные вопросы древней истории, т. 7, ч. 2, с. 320.
*34. Поскольку в китайском языке нет показателей рода, то возможно, что речь идет не о колдунах, а о колдуньях, шаманках.
35. «Книга гор и морей», разд. «Дахуан си цзин»: «Существует гора Линшань. Десять шаманок поднимаются на нее и спускаются с нее. Там растет множество целебных трав».
36. «Книга гор и морей», разд. «Хайнэй си цзин»: «К северу от Каймин растет дерево бессмертия».
37. См. примеч. 37 к гл. IV.
38. Цюй Юань, «Вопросы к небу»: «Они оба сеяли черное просо, и земля, заросшая камышом, стала плодородной». В тексте использован перевод Го Можо.
39. Ц ю й Юань, «Скорбь отрешенного»: «Был Гунь чрезмерно правдив и забыл о теле своем, и вот несчастье постигло его в пустоши Юй».
40. Ц ю й Юань, «Девять элегий. Печальные строки»: «Славился прямотою Гунь, и он попытался рек укротить течение, но не имел успеха».
2
41. «Книга гор и морей», разд. «Хайнэй цзин»: «Правитель приказал Юю, закончив распределение земли, установить Девять областей».
42. «Хуайнань-цзы», гл. «Бэнь цзин»: «Во времена Шуня Гунгун взбурлил воды, и они подошли к Кунсану».
43. «Речи царств», разд. «Лу юй», 2: «Когда царство У напало на царство Юэ, обрушилась гора Гуйцзи. Там была найдена кость, которая едва поместилась на телеге. Уский князь послал людей приветствовать Конфуция и спросить его об этой кости. Тот ответил: «Я слышал, что некогда Юй собирал все божества у горы Гуйцзи. Фанфэнши опоздал, был убит и обезглавлен. Это его кость с трудом поместилась на телеге».
44. «Сюнь-цзы», гл. «Чэнсян»: «У Юя имелось множество заслуг. Он
прекратил наводнение, избавил народ от зла и изгнал Гунгуна».
45. «История падения Юэ» («Вай чжуань цзи ди»): «Яо как только появился, то сразу стал печалиться о народе и спасать его от воды. Прибыв в Даюэ, поднялся на гору Маошань и созвал совет. Добродетельных он наградил, заслуженных пожаловал титулами. После этого Маошань стали называть Гуйцзи (Собраться на совет)».
46. Жэнь Фан, «Описание удивительного»: «В Юэ существует обычай совершать жертвоприношение богу Фанфэну (букв. «Защищающий от ветра»). При этом играют древние мелодии Фанфэна и дуют в бамбуковые флейты длиной три чи, издающие звуки, похожие на вой. Тогда же три человека танцуют с распущенными волосами».
47. Ван Ц з я, «Записи о забытых событиях»: «Юй, напрягая все силы, прокладывал каналы, отводил потоки и сравнивал холмы. Перед ним волочил свой хвост желтый дракон. За ним на спине тащила цинни (зеленую глину) черная черепаха». Цинни — то же самое, что и сижан.
48. Цюй Юань, «Вопросы к небу»: «Бездонных рек разлив — потоп!
Где Юй взял землю для запруд? Тонули девять округов. Как насыпь вырастил он тут?» (пер. А. Адалис).
49. Цюй Юань, «Вопросы к небу»: «Что чертил на земле Инлун? Где текут моря и реки?» Комментарий Ван И: «Когда Юй усмирял наводнение, то священный дракон чертил хвостом по земле, указывая путь потокам».
50. «Ши-цзы» (фрагменты), цз. 2: «Во время усмирения наводнения Юй пошел созерцать Хуанхэ. Там он увидел, что из реки вышел человек с белым лицом и рыбьим туловищем и сказал: «Я дух реки». Ясно, что это был Хэ-бо...» Эта же цитата с некоторыми изменениями приводится в «Толковании истории», цз. И.
322

*51. По-видимому, имеются в виду девять рек в Восточном Китае, упоминаемые в главе «Юй гун», древнейшей «Книги истории».
52. В а н Ц з я, «Записи о забытых событиях»: «Юй сверлил проход через гору Лунгуань, называемую также Лунмэнь — Ворота драконов. Он вошел в уединенную пещеру. Там был такой мрак, что идти было невозможно. Тогда Юй взял с собой огонь. В пещере находился зверь, похожий на кабана, со светящейся жемчужиной во рту. Она сверкала, как светильник. Еще была там зеленая собака, которая с лаем бежала впереди, указывая дорогу. Юй, сделав десять ли, потерял представление о дне и ночи. Когда он почувствовал, что начинает светать, идущие впереди кабан и собака превратились в людей, одетых в пурпурную одежду. Он увидел также божество со змеиным туловищем и начал с ним беседовать. Божество вручило Юю нефритовую пластинку длиной в один чи и два цуня. Она служила для измерения неба и земли. Юй пользовался пластинкой, приводя в порядок землю и воды. Божеством со змеиным туловищем и был Сихуан». В «Императорском обозрении годов Тай-пин», цз. 869, где цитируется этот отрывок, указывается, что жемчужину держала во рту черная змея. Это, вероятно, ближе к древнему мифу.
53. «Весны и Осени Люя», гл. «Ай-лэй»: «В глубокой древности гора Лунмэнь не была разделена и не отделялась от горы Люйлян. Хуанхэ выходила из Мэнмэня, переполнялась через край и поворачивала назад. Холмы, плодородные земли, равнины, плоскогорья — все было затоплено. Это и было Великое наводнение».
54. Синь Ши (примерно II в. н. э.), «Записки о трех Цинях» («Сань цинь цзи»): «Речные и морские рыбы собираются у горы Лунмэнь. Та, что прыгнет выше всех, превращается в дракона. Те, которые недопрыгнут, остаются с разбитыми головами и высохшими жабрами».
55. 	«’’Книга вод“ с комментариями», «Хэшуй»: «К югу от Хуанхэ протекает ручей Лиюйцзянь (Ручей карпов). Пройдя через него на восток, попадешь к началу Цюнси. Там его истоки». В «Эръя» говорится»: «Рыба чжанъ — это осетр. На третий месяц она выходит из пещеры Гу и поднимается вверх по течению до Лунмэня. Те, кому удается пройти, становятся драконами, неудачники разбивают лбы и возвращаются».
56. «’’Книга вод“ с комментариями», разд. «Хэшуй»: «Чжичжу — это
название горы. Когда Юй усмирял наводнение, он вырубил в горе русло реки. Течение реки разделилось на три потока. Поэтому место это получило название Саньмэнь (Трое ворот)».
57. См.: X у а Ш а н ь. Заметки о Саньмэнься.— «Синь гуаньча». 1955, № 16.
58. «Обширные записи годов Тай-пин», цз. 467, статья «Ли Тан»: «При усмирении наводнения Юй три раза доходил до горы Тунбошань. Там дул резкий ветер и гремел гром, грохотали камни и стонали деревья. Ту-бо заваливал потоки, Тяньлао послал войско, но работа не удавалась. Юй рассердился, собрал множество духов и приказал владыкам гор Куйлуну, Тунбо и другим с почтением выслушать его повеление. Затем Юй схватил Хунмэн-ши, Чжаншан-ши, Доулу-ши и Лилоу-ши. После этого он захватил божество рек Хуай и Го по прозвищу Учжици, которое было необыкновенно искусно в разговоре. Оно рассказывало о глубоких и мелких местах рек Янцзы и Хуайхэ и их ширине. Божество походило на обезьяну. У него был сморщенный нос и высокий лоб, зеленое туловище и белая голова, золотые глаза и белоснежные зубы, шея длиной сто чи. Силой оно превосходило девять слонов. Оно наносило удары, прыгало, быстро бегало и было очень ловким. Нельзя было долго слушать его и долго смотреть на него. Юй препоручил его Тунлюю, но тот не смог укротить Учжици. Тогда его отдали Умую, но тот тоже ничего не смог сделать. Наконец, его препоручили Гэнчэню и тот укротил его. Духи деревьев, божества рек, гор и камней в большом количестве собрались вокруг них. Гэнчэнь ударил божество копьем, заковал в цепи, вдел в нос металлический колокольчик и притащил его к подножию горы Гуйшань в Хуайинь. После этого река Хуайхэ спокойно потекла в море». Хотя все это фантазия новеллиста, однако в периоды Сун и Юань эта история была широко распространена в народе, исполнялась на сцене и рассказывалась. Поэтому она приведена здесь.
59. «Хроника уезда Ушань» («Ушаньсянь чжи»; составитель и редактор Ли Юлян; книга отпечатана в 1893 г.), цз, 30: «Башня Чжаньлунтай воздвигну¬
323

та в восьмидесяти ли к юго-западу. В ущелье Цокайся один камень стоит отдельно. По преданию, здесь князь Юй проводил потоки. Один дракон проложил неправильный путь и был казнен. Поэтому ущелье и называется Цокайся — Неправильно проложенное, а башня — Чжаньлун — Казненный дракон».
60. «Мэн-цзы», гл. «Тэн Вэнь-гун», 1: «Шунь поручил Бо-и управлять огнем. Бо-и жег кустарник на горах и у озер, и звери разбегались в укромные места».
61. Бань Г у,«История династии Хань», разд. «Дили чжи»: «Бо-и понимал зверей и птиц»; Ф а н ь Е, «История поздней Хань», гл. «Цай Юн чжуань»: «Бо-и, кроме того, говорил на птичьем языке». Имя Бо-и записывалось различными иероглифами.
62. Сыма Цянь, «Исторические записки», гл. «Цинь бэньцзи»: «Предком Цинь была Нюйсю, потомок правителя Чжуаньсюя. Когда Нюйсю ткала, ласточка кинула ей яичко. Нюйсю проглотила его и родила Дае. Дае женился на девушке [из рода] Шаодянь по имени Нюйхуа. Она родила Дафэя, который помогал Юю приводить в порядок воды и землю. Когда работы закончились, правитель Шунь дал ему в жены красивую девушку из рода Яо. Дафэй с почтением принял ее и помогал Шуню приручать птиц и зверей. Он приручил много зверей и птиц, и его стали называть Бои. Шунь пожаловал ему фамилию Ин. Дафэй породил двух сыновей. Одного звали Далянь, и он стал родоночальником рода Няосу-ши, другого — Жому, и он стал основателем [рода] Фэй-ши. Правнуков Даляня звали Мэн Си и Чжунъянь. У них было птичье туловище, но говорили они на человечьем языке».
3
63. Относительно того, где находится гора Тушань, мнения расходятся. Одни считают, что она находится в уезде Басян в провинции Сычуань (см. «Описание Сычуани» — «Шудянь»,— цз. 2, разд. «Тушань ши цзян чжоу»). Другие помещают ее в уезд Хуай-юань провинции Аньхой (см. «Древнейшую историю», ч. «Хоуцзи», 12, комментарий, а также «Всеобщее описание цинской империи» — «Цин и тун чжи»). Третьи придерживаются мнения, что она находится в уезде Сунсянь провинции Хэнань (см.: Ян К у а н ь. Введение к древнейшей истории Китая.— Спорные вопросы древней истории, т. 7, ч. 1, с. 352). Согласно мифам, гора Тушань находилась вблизи Гуйцзи в Юэ (см. «Историю падения Юэ», разд. «Вайчжуань цзиди»), так как указывается, что Страна Зеленых холмов — Цинцю, где жила девятихвостая белая лисица, которая явилась в качестве счастливого предзнаменования Юю, находилась недалеко от этой горы.
64. На керамических кирпичах ханьского времени часто встречаются девятихвостые лисицы, дерево бессмертия, трехногая священная птица, нефритовый заяц, толкущий снадобье бессмертия, и другие персонажи, входящие в окружение Сиванму. Известно, что они были благожелательными символами (см. В э н ь Ю, «Сборник рельефов ханьского времени из провинции Сычуань», табл. 84, 85 и 99).
*65. Нюйцзяо и значит «Изящная девушка».
66. «Весны и Осени Люя», гл. «Инь чу»: «Юй много путешествовал (в ’’Литературном изборнике41 в комментариях к ”Оде о южной столице44 и к ”Оде о столице У44 говорится: ’’Путешествовал по воде44). В Тушани он увидел девушку. Он не успел встретиться с ней и поехал осматривать южные земли. Тогда девушка приказала служанке встретить Юя на южном склоне горы Тушань. Затем она сложила песню: ”Ах, как долго жду любимого44». Эта песня была первой южной мелодией. Чжоу-гун и Чжао-гун, собирая песни, поместили ее в разделы «Чжоу нань» и «Чжао нань» — «Песни к югу от Чжоу» и «Песни к югу от Чжао» в «Книге песен».
67. В «Веснах и Осенях уделов У и Юэ» в «Неофициальном жизнеописании юэского вана Уюя» говорится: «Юй в тридцать лет еще не был женат. Он боялся, что, достигнув преклонного возраста, нарушит установленные правила, и сказал: «Я женюсь, когда это будет необходимо». В это время белая девятихвостая лисица пробежала мимо Юя. Юй сказал: «Белый цвет — это цвет моей одежды. Девять хвостов служат доказательством звания вана. В тушаньской песне говорится: «Медленно шествует белая лисица, помахивая девятью хвостами. Я живу в Цзяи и пришел гостем, чтобы стать князем. Обзаведемся семьей, построим дом, и я создам тебе процветание. Когда встречаются два достойных человека, они будут счастливыми». Йоэтому Юй женился в Тушани на девушке по имени Нюйцзяо».
324

68. «Книга истории», разд. «Ицзи»: «[Юй], женившись в Тушани, пробыл дома лишь дни синь, жэнъ, гуй, цзя и думал только о продолжении работы по устройству земли». Комментарий: «Синь, жэнъ, гуй и цзя — это обозначение четырех дней. Юй, женившись в Тушани, через четыре дня отправился усмирять воды».
69. Ли Даоюань, «’’Книга вод“ с комментариями», разд. «Сушуй»: «Аньи — это столица Юя. После того как Юй женился на девушке из Тушани, она постоянно думала о родной стороне. Он построил башню, чтобы оттуда она могла смотреть на свою родину». До настоящего времени сохранился фундамент, по-видимому, этой башни у южных ворот города.
70. Ц ю й Юань, «Вопросы к небу»: «Юй вкладывал в работу все свои силы. Он спустился вниз и осмотрел вокруг землю. Как он нашел тушаньскую девушку, с которой возлег в Тайсане? Девушка стала его женой и дала потомство. Почему у них была склонность к разным блюдам, когда они наскоро утоляли голод утром?» Слова «утренний голод» — намек на любовную связь и не имеют отношения к тому, что Юй выбрал слишком поспешно неподходящую жену. По-видимому, здесь заключен намек на это. В дополнениях и комментариях Хун Синцзу цитируется «Хуайнаньцзы»: «Когда Юй усмирял наводнение и прорубал проход через гору Хуаньюаньшань, он превращался в медведя. Он сказал своей жене из Тушани: «Когда захочу есть, ударю в барабан, и ты, услышав звуки, приходи». Бросая камни, Юй по ошибке попал в барабан. Его жена, увидев, что Юй вдруг превратился в медведя, испугалась и убежала. Добежав до подножия горы Сунгаошань, она родила Ци. Юй сказал: ’’Верни моего сына“. Камень с северной стороны раскололся, и родился Ци». В «Суй Чао-цзы» этот рассказ изложен проще. Там нет истории с камнем, ударившим в барабан.
*71. Фэйшуйпяопяо означает «кипящая вода», цзюян — «девять солнц».
72. «Весны и Осени Люя», гл. «Гуйинь»: «Когда Юй попал в Страну обнаженных — Лого, то он сам вошел туда обнаженным, а покидая ее, оделся».
73. «Весны и Осени Люя», гл. «Цю жэнь»: «Юй на востоке дошел до земли Бому, до пустоши Цзюян и Цинцян, где восходит солнце, а также до места Цзуаныну и горы Миньтянь. Он дошел до Долины птиц — Няогу, Зеленых холмов — Цинцю и Страны чернозубых — Хэйчи. На юге он дошел до стран Цзяочжи, Суньпу и Сюймань, а также до гор Даньсу, Цишу, Фэйшуйпяопяо и Цзюян. Он посетил страны крылатых, обнаженных и бессмертных. На западе он достиг страны Саньвэй, был у подножия горы Ушань, где люди пьют росу и дышат чистым воздухом. Был на Горе, где копится золото — Цзицзинь, в Стране людей с одним плечом и тремя лицами. На севере он достиг Страны прямодушных, дошел до края моря Сяхай, взошел на гору Хэньшань, был в Стране собачьих жунов, пустоши Куафу, а также месте обитания Юйцзяна и на горах Цзишуй и Цзиши».
74. «Ле-цзы», гл. «Тан вэнь»: «Юй, усмиряя наводнение, заблудился и, потеряв дорогу, попал в страну, называемую Чжунбэй (Крайний Север). Не было там ни ветра, ни инея, ни дождя, ни росы. Не водились ни птицы, ни животные, ни рыбы, не росли ни травы, ни деревья. Она повсюду была ровной и окружена высокими горами. В центре страны находилась гора Хулин, похожая на бутыль. Из отверстия на вершине вытекала бурлящая вода, которую называли шэнъфэнь. Запах воды был приятнее, чем у орхидей и пряностей, и вкусом она превосходила вино и мускус. Источник разделялся на четыре рукава, которые стекали с горы и растекались по всей стране. Климат там был мягким. Мужчины и женщины жили вблизи воды. Они не пахали, не сеяли и умирали лишь в столетнем возрасте, не старясь преждевременно и не болея. Они любили музыку и, держась за руки, по очереди пели песни, и целый день не смолкали их голоса. Когда уставали и чувствовали голод, они пили воду шэньфэнь, и силы возвращались к ним. Если они выпивали ее слишком много, то пьянели и не просыпались десять дней».
75. «Книга гор и морей», разд. «Дахуан бэй цзин»: «Слуга Гунгуна по имени Сянъяо имел девять голов, змеиное туловище и мог скручиваться кольцом. Он объедал Девять земель. Этот девятиглавый змей извергал из себя жидкость, и из нее образовывались озера и ручьи. Это приносило несчастья и бедствия, и животные не могли там жить. Юй, усмирив наводнение, убил Сянъяо. Его кровь была смрадной, и там, где она пролилась, не могли расти злаки. Из него вылилось еще много воды, так что на этом месте жить было невозможно. Юй завалил это место землей в три жэня, но вода трижды просачивалась так, что образовала озеро. Поэтому Юй устроил там жертвенники всем божествам на северном
325

склоне горы Куньлунь». Рассказ о Сянъяо см. также в разд. «Хайвай бэй цзин», где это существо названо Сянлю.
76. Жэнь в древности был равен семи или восьми чжоуским чи.
77. «Хуайнань-цзы», гл. «Ди син»: «Юй приказал Дачжану идти от восточной оконечности земли до западной. Всего оказалось двести миллионов тридцать три тысячи пятьсот ли и семьдесят пять шагов. Шухаю было приказано идти от северной до южной оконечности земли. У него оказалось также двести миллионов тридцать три тысячи пятьсот ли и семьдесят пять шагов. Пучин и озер площадью более трехсот жэней насчитывалось двести миллионов тридцать три тысячи пятьсот и еще девять (омутов). Юй с помощью ситу (сижана) заваливал бурлящие воды. В тех местах образовывались знаменитые горы».
78. «Книга гор и морей», разд. «Хайвай дун цзин»: «Правитель приказал Шухаю мерить шагами расстояние от восточной оконечности земли до западной. Шухай в правой руке держал дощечку для подсчета, а левой рукой показывал на север Зеленых холмов — Цинцю. Некоторые говорят, что это Юй приказал Шухаю».
4
79. Сыма Цянь, «Исторические записки»: «Правитель [Шунь] подарил Юю скипетр сюаньгуй из черного нефрита, чтобы объявить Поднебесной об успешном завершении [работ]».
80. «Бамбуковые анналы», добавления и комментарии Шэнь Юэ (441—513): «Когда Юй усмирил наводнение, небо пожаловало ему скипетр юаньгуй (сюаньгуй), чтобы прославить его деяния».
81. «Книга гор и морей», разд. «Си цы сань цзин»: «Горой Лому управляет божество Чанчэн — воплощение девяти добродетелей. По внешнему виду оно напоминает человека, но с хвостом барса. (Перевод сделан на основании комментария Би Юаня.) На горе много нефрита, под горой много малахита и нет воды». В толковании Хао Исина говорится: «В «Книге вод» с комментариями» сказано, что Юй на западе дошел до реки Таошуй. Там он встретился с высоким человеком и получил от него черный нефрит. Вероятно, этот человек и был тем божеством».
82. «История [Ранней] Сун» («Сун шу»), разд. «Фу жуй чжи»: Фэйту — это имя священного коня. Он за один день может пробежать тридцать тысяч ли. Юй, усмиряя наводнение, трудился много лет и спас народ от бед. Небо оценило его добродетели и послало ему [этого коня]». В другом месте сказано: «Цзюэти — это животное, принадлежащее Хоу-ту». Оно могло разговаривать. Цзюэти появлялось в стране, правители которой отличались гуманностью и сыновней почтительностью. Когда Юй усмирил наводнение, оно пришло к нему».
83. Л и Д а о ю а н ь, «’’Книга вод“ с комментариями», разд. «Цзянь-цзян шуй»: «Под горой [Гуйцзи] находится храм Юя. В храме есть изображение Шэнгу. Когда Юй усмирил наводнение, небо пожаловало ему богиню Шэн-гу. Это и есть ее изображение».
84. «Планы борющихся царств» («Чжаньгоцэ»; существуют различные мнения об авторстве и времени создания этой книги, по всей вероятности, она была создана между III и II вв. до н. э. трудом ряда ученых; впоследствии, после редактуры Лю Сяна, она приобрела вид сочинения, написанного одним человеком), разд. «Дунчжоу цэ»: «Когда Чжоу победило Инь, оно захватило девять треножников — динов. Один треножник тащили девяносто тысяч, а девять треножников — восемьсот десять тысяч человек».
85. «Цзочжуань», 3-й год Сюань-гуна: «Некогда Ся обладал всеми добродетелями. Из меди, преподнесенной в качестве дани, было отлито девять треножников с изображениями отдаленных областей и различных существ. Они были изображены, чтобы люди знали добрых божеств и злых духов. Поэтому, когда люди путешествовали по рекам, озерам, горам и лесам, они не сталкивались и не соприкасались с ними, привидения и злые духи не могли нанести им вреда. Имея эти изображения, можно было находиться в согласии с небом и землей и стать удачливым».
86. См. Цзян Шаоюань, «Исследования о путешествиях в древнем Китае», с. 7.
87. Б а н ь Гу, «История династии Хань», разд. «Цзяо сы чжи»: «Юй собрал медь с девяти округов и выплавил девять треножников — динов. Когда госу¬
326

дарство Ся пришло в упадок, треножники перешли к Инь. После Инь они перешли к Чжоу. Когда Чжоу клонилось к упадку, треножники перевезли к Цинь. Когда слава династии Цинь померкла и святилище Сун погибло, треножники утонули, и больше их не было видно».
88. «Цзочжуань», 3-й год Сюань-гуна: «Чуский князь атаковал лухуньских жунов и, дойдя до Ло, расположился со своим войском на границе Чжоу. Дин-ван послал Вансунь Маня вознаградить чуского князя. Чуский князь начал расспрашивать о величине и весе треножников. Вансунь Мань ответил: ’’Все дело в добродетели, а не в треножниках44».
89. Сыма Цянь, «Исторические записки», гл. «Ся бэнь цзи», комментарий: «На девятнадцатый год правления чжоуского Нань-вана циньский Чжаован захватил девять треножников. Один из них улетел и упал в реку Сышуй. Остальные восемь попали к Цинь».
90. Сыма Цянь, «Исторические записки», гл. «Цинь бэнь цзи»: «Шихуан, возвращаясь [в столицу], проехал через Пэнчэн. Там он постился, молился и совершал жертвоприношения. Он пожелал, чтобы из реки Сышуй вытащили чжоуский треножник, и послал туда тысячи человек. Они ныряли в воду и разыскивали треножник. Однако его не достали».
91. См. Чан Жэнься, «Изучение ханьской живописи», объяснение к табл. 29.
92. «Цзочжуань», 1-й год Чжао-гуна: «Лю-цзы (Дин-гун) сказал: «Подвиг Юя прекрасен! Добродетель его известна далеко. Если бы не Юй, мы были бы рыбами!».
93. Изложение этого отрывка основывается на «Хуайнань-цзы», «Веснах и Осенях Люя», «Хронологических записях об императорах и правителях», «Шицзы», «Исторических записках» и др. книгах.
94. Сыма Цянь, «Исторические записки», гл. «Ся бэньцзи»: «На десятый год правитель Юй отправился на восток осматривать владения. Доехав до Гуйцзи, он скончался».
95. Сыма Цянь, «Исторические записки». В комментариях к «Предисловию историка» цитируется Чжан Янь (III в. н. э.): «Юй отправился осматривать владения и, дойдя до горы Гуйцзи, скончался. В горе есть пещера. В народе говорят, что Юй вошел в эту пещеру».
96. Ли Даоюань, «‘‘Книга вод” с комментариями», разд. «Цзянь-цзян шуй»: « [Юй] скончался в Гуйцзи и был там погребен. Туда прилетали птицы выпалывать сорную траву. Весной они выдергивали корни трав, а осенью выклевывали сорняки».
97. См. разд. «Неофициальное жизнеописание юэского вана У Юя» в «Веснах и Осенях царств У и Юэ».
98. Ню Сю, «Гу шэн» (примерно XVII в.): «Сижан был зарыт под дворцом Юя в Цзинчжоу». Цзинчжоу находится на юге уезда Цзянлин совр. провинции Хубэй.
99. См. ЛюЦзунъюань, «Записки о сижане в монастыре Лунсин в Юнчжоу» («Юнчжоу Лунсинсы сижан цзи»). В настоящее время Юнчжоу — это юго-запад уезда Линлин провинции Хунань.
100. «Книга гор и морей», комментарии к разд. «Хайнэй цзин»: «Во времена [правления] ханьского императора Юань-ди земля в Линьхуае и Юйсяне выросла в длину на пять-шесть ли и в высоту на два чжана. Это было что-то наподобие сижана». Юйсянь в настоящее время — северо-запад уезда Сысянь провинции Аньхой.
101. Ч ж у М у (примерно XII в.) в «Географическом обозрении» («Фанъюй шэнлань») говорит, что «на северо-западе местности Жэныпоу провинции Сычуань есть участок земли. Когда идешь по нему, чувствуешь, что земля там мягкая и упругая».
102. Ж э н ь Ф а н, «Описание удивительного»: «В настоящее время среди лекарственных растений есть растение “объедки Юя”. По преданию, когда-то Юй при усмирении наводнения выкинул объедки в реку. Они проросли и стали целебной травой».
103. В «Основах фармакологии» Ли Шичжэнь говорит: «“Объедки Юя“ растут среди камней в прудах и озерах и похожи на желтый порошок.
Они растут в горных ущельях и называются еще “объедками Тайи”».
327

104. «Описание всех вещей», разд. «Ицаому»: «В море есть растение ши. Его плоды съедобны и напоминают пшеницу. Оно созревает на седьмой месяц. В народе его называют “диким зерном” или “объедками Юя”».
5
105. Хуан Сюфу (примерно X—XI вв.), «Речи гостя из Тростникового павильона» («Маотин кэ хуа»): «В Шу существовала торговля шелковичными коконами. По преданию, в древности правителем Шу был Цаньцун-ши. У народа тогда не было постоянного местожительства. Люди следовали за Цаньцуном и селились там, где торговали. Таков был их обычай».
106. Чан Ц з ю й (примерно IV в. н. э.), «Записки о странах к югу от горы Хуа» («Хуаян гочжи»), разд. «Шучжи»: «У Цаньцуна зрачки были расположены поперек. Он первый объявил себя ваном. После его смерти и внутренний и наружный гробы для него сделали из камня. В дальнейшем население его страны следовало этому обычаю. Поэтому погребения с каменными гробами в просторечье называют “могилами людей с поперечными глазами”. Следующим правителем был Богуань, за ним Юй. Он охотился в горах Юйшань и внезапно познал путь бессмертных».
107. «Императорское обозрение годов Тай-пин», цз. 888, цитирует ныне утерянные «Анналы ванов Шу» («Шуван бэньцзи») Ян Сюна (53 г. до н. э.— 18 г. н. э.): «Некогда жил человек по имену Ду Юй. Он спустился с неба в местности Чжути. В то время там жила девушка по имени Ли. Она вышла на землю из колодца близ реки и стала женой Ду Юя. Ду Юй объявил себя ваном Шу. Он управлял [страной] из города Пи, что у горы Вэнынань».
108. Л о Би, «Древнейшая история», разд. «Юйлунь», «Ду Юй, Белин»: «Когда Белин умер, его тело поплыло по реке. Люди из Цзин [чжоу?] искали его, но не нашли. Он доплыл до Шу, там вышел из воды и встретился с Ван-ди. Ванди назначил его первым министром».
109. «Императорское обозрение годов Тай-пин», цз. 888, цитирует «Анналы ванов Шу»: «То время, когда у горы Юйшань разлились воды, было подобно наводнению при Яо. Ван-ди не смог усмирить наводнение. Он приказал Белину прорубить Юйшань, и после этого народ смог жить на суше».
110. Ли Даоюань, «“Книга вод” с комментариями», разд. «Цзян шуй»: «Было время, когда ущелье горы Ушань [было узким] и воды не могли пройти. [Ван-] ди приказал Белину прорубить в Ушани проход для воды. После этого в Шу появились места для поселения на суше».
111. Чан Цзюй, «Записи о странах к югу от горы Хуа», разд. «Шу чжи»: «[Ван-ди] отрекся от престола в пользу Каймина и удалился в уединение в Западные горы. Это произошло во втором месяце, когда кукуют кукушки, поэтому жители Шу грустят, когда кукует кукушка».
112. С ю й Ш э н ь, «Толкование знаков»: «Шуский ван Ван-ди вступил в связь с женой первого министра. Затем он почувствовал угрызения совести, бежал прочь и превратился в кукушку. Поэтому когда жители Шу слышат крики кукушки, то говорят, что это Ван-ди». «Записи о Чэнду» («Чэнду-цзи», автор и время написания неизвестны; само сочинение утеряно. В книге Ван Мо «Выписки из географических сочинений эпох Хань-Тан» цитируются «Записи о Чэнду» («Чэнду-цзи») Лу Цю, но неизвестно, то же это сочинение или другое): «Ду Юй умер и его душа превратилась в птицу, которую назвали цзюань — кукушка».
ИЗ. Цитируется по работе Ян Лую «Относительно преданий и сказок о кукушке и предварительный разбор этих преданий» (не опубликовано). Автор говорит: «На западе Сычуани этот рассказ был широко распространен. До освобождения один человек напечатал свои путевые записки, где об этом говорилось в общих чертах».
114. Заимствовано из той же неопубликованной работы Ян Лую.
115. Чан Цзюй, «Записи о странах к югу от горы Хуа», разд. «Шу чжи»: «Хуэй-ван обрадовался и изготовил пять каменных быков. Каждый день позади них сыпали золото и говорили, что это золото от быков. Жители Шу были очень обрадованы и выпрашивали для себя этих быков. Когда Хуэй-ван уступил их, за быками послали Пять молодцов. Когда оказалось, что быки золота не дают, все рассердились и вернули их. Хуэй-ван узнал, что шуский князь любит женщин, и про¬
328

сватал ему пять девушек. Встретить их из Шу послали Пять молодцов. Возвращаясь домой и доехав до Цзытуна, они увидели, что в расщелину вползла большая змея. Один из них схватил змею за хвост и начал вытаскивать, но ничего не мог сделать. Тогда все пятеро, помогая друг другу, начали вытаскивать ее с громкими криками. Но вскоре гора рухнула и придавила Пять молодцов и пять девушек. Затем гора раскололась и образовалось пять вершин. Шуйский ван очень расстроился, поднялся на эти вершины и приказал их назвать Могилы пяти жен. В память о них он соорудил беседку Думы о женах. Сейчас эти горы называются Могилой Пяти молодцов. Осенью на пятый год правления Шэнь-вана воины Цинь, пройдя по Дороге каменных быков, напали на Шу. Шуский ван попытался в Цзямине оказать сопротивление, но потерпел поражение и бежал в Уян. Там он был убит циньскими воинами, и род Каймин прекратился».
116. X у Ц з э н (примерно IX в. н. э.), «Стихи, воспевающие историю» («Юн ши ши»): «Ду Юй был некогда правителем Шу. Превратившись в птицу, он летал над развалинами древних городов. Каждый год в месяц цветения персиков он прилетает и кричит. По-видимому, он жалуется весеннему ветру на гибель страны».
117. В «Императорском обозрении годов Тай-пин», цз. 882, цитируется «Описание обычаев»: «После того как циньский Чжао-ван завоевал Шу, он приказал Ли Бину управлять страной. В то время в реке Янцзы жило божество. Оно каждый год забирало себе в жены двух молодых девушек. Правители собирали с народа для устройства свадьбы миллион монет. Ли Бин сказал: “Не надо брать денег. Я пошлю своих дочерей”. Когда наступил срок, его дочерей нарядили, чтобы опустить их в реку. Ли Бин направился к трону божества и, подняв вино и совершив возлияния, сказал: “Могу ли приблизиться к тебе? О божество, владыка реки, яви свой лик, чтобы я мог поднести вино». Ли Бин опрокинул чашу, однако река продолжала нести свои воды, как и раньше. Он рассердился и сказал: “Если господин реки так презирает нас, пусть сразится со мной”. Он вытащил меч и неожиданно исчез. Прошло много времени, и вдруг на обрыве люди увидели двух дерущихся быков. Через мгновение опять появился Ли Бин и сказал своим подчиненным: “Бык, повернувшийся к югу, с белой лентой,— это я”. И опять вступил в борьбу. Его помощник заколол быка, стоявшего мордой к северу. Божество Янцзы испустило дух, и бедствия прекратились».
118. «Описание Шу» («Шу дянь»), цз. 5, «Игра в бой быков»: «В “Обширных записях годов Тай-пин” цитируются “Записи о Чэнду”, где сказано, что Ли Бин был правителем округа Шу. Там жил дракон, который каждый год причинял бедствия; и можно было видеть, как он появляется на поверхности. Ли Бин, приняв облик быка, вошел в воду, чтобы убить дракона. Но божество реки в образе дракона взмыло вверх, и Ли Бин не смог одержать победы. Тогда он вышел, отобрал несколько сот храбрых солдат с мощными луками и большими стрелами и договорился с ними: “Я, как и раньше, превращусь в быка. Божество реки также должно превратиться в быка. Для того чтобы меня отличали, я повяжусь белой шелковой лентой. А вы убейте быка без ленты”. Вслед за этим он дико завыл и вошел в воду.' Через мгновение загрохотал гром, поднялся вихрь и небо и земля стали одного цвета. Когда все улеглось, стало видно, что на воде борются два быка. Один Из них был обвязан длинной белой лентой. Воины разом пустили стрелы в божество, и оно подохло. После этого воды больше не причиняли бед населению Шу».
119. «Описание земель уезда Гуаньсянь» («Гуаньсянь сянтучжи»; автор неизвестен; издано в 1907 г.): «Башня дерущихся петухов находится в западной части города. В этом месте правитель Ли приказал населению взять луки и стрелы и помочь уничтожить злого дракона. Другие называют ее Башней дерущихся носорогов».
120. В «Дополнениях к “Описанию уезда Гуаньсянь”» («Гуаньсянь чжи чжиюйцзи») цитируются «Записки об усмирении наводнения» («Чжи шуй цзи»; автор неизвестен; время написания примерно XVII—XIX вв.): «Правитель Шу с сыном связали ноги дракона в Лидуе. Это место было названо Пучиной укрощенного дракона; «Описание земель уезда Гуаньсянь»: «У Лидуя находится глубокая пучина; по преданию, в этом месте заковали злого дракона».
121. Цянь Мао, «Краткие жизнеописания имевших заслуги в возведении дамбы в Дуцзяне» («Ду цзян янь гун сяо чжуань», издано в 1910 г.): «Эр-лан был вторым сыном Ли Бина. Он очень любил верховую езду и охоту. Вместе с семью товарищами он казнил дракона. Он также царядился девушкой, чтобы выйти
329

замуж за животное линь, и поэтому вошел [с ним] в храм, уговаривая его выпить вино».
122. Л о Ц з ю н ь, «Собрание сведений об уезде Гуаньсянь» («Гуаньсянь вэньчжэн», 1932, разд. «Записи об усмирении наводнения Ли Гуном и его сыном»): «Эрлан получил повеление от отца и убил дракона. Ему помогли семь товарищей. По преданию, они были семью мудрецами с горы Мэйшань».
123. «Записи бесед философа Чжу Си» («Чжу-цзы юй лу»; книга составлена примерно в XIII в.): «В Шу есть храм Гуанькоу Эр-лана. В то время это был храм Ли Бина. Теперь там появляется много духов. Еще считают, что это храм его второго сына».
124. Ли Даоюань, «“Книга вод” с комментариями», разд. «Цзяншуй»: «В этом месте Ли Вин сделал большую дамбу и, преградив течение реки, завалил ее землей. В плотине справа и слева были проходы. Эта дамба была названа Цзяньбэн. Река разделялась для того, чтобы через протоки Пицзян и Цзяньцзян могли проходить лодки. На западе, в Байшаю, под Юйнюйфан, он высек из камня три статуи, поставил их в середине реки и вырезал на них требование бог жеству реки: “При засухе вода не должна опускаться ниже уровня их ног, а при половодье не должна подниматься выше их плеч”. Поэтому жители Шу пользовались водой для орошения и не знали голода и неурожая. Тучные поля тянулись на тысячу ли. Из поколения в поколение их земли называли Осушенным морем или Небесным округом».
125. «Описание земель уезда Гуаньсянь», цз. 2: «В храме Чундэмяо каждый год, когда кончают высаживать рассаду, жители Шу курят благовония, возжигают светильники и совершают жертвоприношения Ли-вану. Во времена Тан и Сун в жертву Ли-вану приносили баранов. Перед храмом, у реки, жили семьи мясников. Количество жертвенных баранов в год доходило до пятидесяти с лишним тысяч».
126. Ли Даоюань, «“Книга вод” с комментариями», разд. «Цзяншуй»: «Жители Шу почитали его (Ли Бина) мужество и доблесть и поэтому всех силачей называли Бин-эр, т. е. сыновьями Ли Бина».
ГЛАВА VIII
1
1. «Книга гор и морей», предисловие Лю Сю (он же Лю Синь; ? — 23 г. н. э.): «Юй разделил землю на Девять пределов. Он установил плодородие различных земель и дань с них. Вместе с Бо-и разделил вещи на хорошие и дурные и создал “Книгу гор и морей”».
2. «Книга гор и морей», разд. «Дахуан дун цзин»: «В середине громадной пустоши находится гора Даянь. Оттуда восходят солнце и луна. Еще есть гора Богу, где расположена Страна великанов. В ней есть площадь, называемая Храм великанов. Там сидит один великан на корточках, вытянув обе руки».
3. «Книга гор и морей», разд. «Хайвай дун цзин»: «Страна великанов расположена к северу от нее. Там живут великаны. Один великан сидит и гребет в лодке». Текст истолкован согласно комментарию Хао Исина.
4. «Описание всех вещей», разд. «Вай го»: «В стране великанов ребенка в чреве носят тридцать шесть лет. Дети рождаются с белой головой и с младенческого возраста могучие и громадные. Они умеют ездить на облаках, но не умеют ходить и похожи на драконов».
5. «Книга гор и морей», разд. «Дахуан дун цзин»; в комментариях Го Пу цитируется «Хэ ту юй бань»: «К северу от горы Куньлунь за девяносто тысяч ли находится страна Лунбо. Там люди ростом тридцать чжанов... К востоку от нее страна Тяожэнь. Люди там ростом тридцать чжанов пять ли».
* 6. Периодом Юй в древности называли время правления мифического государя Шуня (традиционные даты 2257—2208 гг. до н. э.). Ся — древнейшая легендарная династия (XXI—XVII вв. до н. э.), Шан (или Инь) — первая исторически засвидетельствованная династия (XVII—XI вв. до н. э.).
*7. Период династии Чжоу — XI — III вв. до н. э.
8. 	«Речи царств», раздел «Лу юй», 2: «Гость спросил: “Что сохраняет Фан-
330

фэн-ши?” Конфуций ответил: “Ванман-ши (он же Фанфэн-ши.— Примеч. ред.) был князем. При Юй, Ся и Шан его называли Ванман, при Чжоу — Чанди. Теперь его называют великаном”».
9. «Книга гор и морей», разд. «Дахуан дун цзин». В комментариях Го Пу цитируется «Хэ ту юй бань»: «Когда Чанди ложился, то занимал девять му. Когда ему отрубили голову, брови свисали с телеги».
10. Ц ю й Юань, «Призывание души»: «Вернись, душа, душа, вернись! Душа, не торопись взойти на небо... Девятиглавцы рыщут в небесах, в день вырывая девять тысяч елей... Душа, вернись, вернись, душа! Не опускайся и в Столицу мрака. Там изгибается Ту-бо девятью изгибами. Острей его рога всего на свете. Его спина толста, и пальцы в крови, и за людьми гоняться любит он» (пер. А. Ахматовой с некоторыми уточнениями).
11. «Бамбуковые анналы»: «Весной на двадцать девятый год правления Яо карлики прибыли ко двору и преподнесли [стрелы] моюй».
12. «Описание всех вещей», разд. «Необычные люди»: «В “Хэ ту юй бань” говорится, что люди в стране Дацинь ростом десять чжанов».
13. «Книга гор и морей», разд. «Хайвай нань цзин»: «Страна Чжоуяо расположена к востоку от нее. Там люди очень маленькие и носят шапки и пояса». Комментарий Го Пу: «Люди там ростом три чи. Они живут в пещерах, хитроумны и искусны». Толкование Хао Исина: «В комментариях к “Историческим запискам” цитируется ‘Описание всех земель’ (‘Ко ди чжи’), где говорится, что Страна карликов находится к югу от страны Дацинь. Люди там ростом всего лишь три чи. Когда они обрабатывают землю, то боятся, что их съедят журавли. Люди из Дацинь помогают им. Это и есть страна карликов».
14. «Книга гор и морей», разд. «Дахуан дун цзин»: «Существует Страна карликов — Цзинжэнь»; там же, разд. «Дахуан нань цзин»: «Есть Страна карликов-цзюньжэнь».
15. У Жэньчэнь в «Обширных комментариях к “Книге гор и морей”» (разд. «Дахуан нань цзин») цитирует «Описание Южного Юэ» («Наньюэ чжи»). В «Истории династии Суй» («Суй шу»), в разделе «Описание классиков и других сочинений», упоминается «Наньюэ чжи» Шэня. В книге Ван Мо «Выписки из географических сочинений эпох Хань-Тан» упоминается «Наньюэ чжи» Шэнь Хуайюаня; по-видимому, это одна и та же книга. Сведений о жизни Шэнь Хуайюаия не имеется; возможно, он жил в III—V вв. н. э.): «На горе Иньшань растет дерево-женщина. На рассвете на нем рождаются дети. Когда восходит солнце, они начинают ходить. Когда солнце садится, они умирают, а когда солнце восходит, появляются снова».
16. Ж э н ь Фан, «Описание удивительного»: «Страна обжор — страна Дашиванго находится в Западном море. На камнях там растет много деревьев с красными листьями и зелеными ветками. На них рождаются маленькие дети ростом шесть-семь вершков. При виде людей они начинают смеяться и болтать руками и ногами. Их головы соединены с ветвями. Если ветку оторвать, то ребенок умирает».
*17. См.: У Чэнъэнь. Путешествие на Запад. Т. 1, М., 1954, гл. 24, 25, с. 416-443.
18. «Чжуань-цзы», гл. «Цзэян»: «На левом роге улитки находится страна Чу-ши, а на ее правом роге — страна Мань-ши. Жители этих стран постоянно устраивают между собой сражения из-за спорной территории. Число павших доходит до нескольких десятков тысяч. Победившие преследуют побежденных, бегущих на север, в течение пятнадцати дней и лишь после этого возвращаются».
19. Имя великана, жившего во времена Ван Мана.
20. «Книга о чудесном и необычайном»: «За Западным морем находится Страна лебедей — страна Хуго. Мужчины и женщины там ростом семь вершков. Они от природы вежливы, любят классические книги и соблюдают ритуалы. Тамошние жители живут триста лет. Ходят, словно летают. За один день они могут пройти тысячу ли. Ничто не может причинить им вреда. Они боятся только морских лебедей, которые при встрече глотают их, но они даже [в желудках лебедей] живут в течение трехсот лет. [Проглоченные], они не умирают, и лебеди могут пролетать по тысяче ли не останавливаясь».
21. Относительно страны Чии в комментариях Хао Исина к разд. «Хайвай нань цзин» «Книги гор и морей» сказано: «В “Записках о начале учения” (“Чу
331

сюэ цзи”), цз. 19, цитируются “Записи о забытых событиях” Ван Цзя: “У горы Юаньцзяошань находится страна Той. Жители ее ростом три чи живут по девять тысяч лет”. Вероятно, “Той” — это другое обозначение страны Чжоужао. В нынешнем тексте ^Записей о забытых событиях” написано “страна Ичи”. Первоначально, вероятно, была “страна Чии”, а по ошибке написали “страна Той”. Чии, Цзяяо и Чжоужао — это варианты одного и того же названия».
22. «Книга песен», разд. «Песни царства Чжэн»: «Девушка вместе со мной в колеснице сидит, сливы цветок мне напомнила цветом ланит» (Пер. А. Штукина).
23. «Книга гор и морей», разд. «Хайвай дун цзин»: «Страна благородных — Цзюньцзыго находится к северу. Жители ее носят одежду, шапку и на поясе меч. Питаются они мясом зверей. По бокам у них идут два тигра в качестве слуг. Люди очень вежливы и никогда не ссорятся. Там растет трава сюнъхуацао, которая утром зазеленеет, а вечером гибнет».
24. «Книга гор и морей», разд. «Хайвай дун цзин», комментарии Хао Исина: «“Толкование знаков” говорит, что восточные и большого роста, обычаи у них гуманные и поэтому они отличаются долголетием. [Там] есть Страна благородных неумирающих — Цзюньцзы бусы. Конфуций говорил: “Так как здесь дао неосуществимо, то я хочу поехать в Цзюи (т. е. к Девяти и). Сяду на плот и поплыву в море, а там все осуществится”».
25. В древности многие небесные правители и божества представлялись с человечьим лицом и змеиным туловищем, как, например, Хуан-ди, Нюйва, Фуси, Гунгун, Эрфу, Яюй и др.
26. «Книга гор и морей», разд. «Хайвай си цзин»: «Страна Сюаньюань находится близ горы Цюншань. Самый короткий срок жизни там восемьсот лет. У жителей ее человечье лицо и змеиное туловище с хвостом, закрученным на голове. Гора Цюншань находится к северу от нее. Там не осмеливаются стрелять из лука в западном направлении, так как боятся попасть в холм Сюаньюань. Подножие холма обвивают четыре змеи».
27. «Книга гор и морей», разд. «Хайвай си цзин»; «Страна белых людей — Байминь находится к северу от того места, где живут драконовые рыбы. У ее жителей белое тело, ниспадающие на спину волосы. Там водятся звери чэнхуан, похожие на лисицу с рогами на спине. Тот, кто ездит на них, живет по две тысячи лет».
28. «Книга гор и морей», разд. «Хайвай си цзин»: «Страна Цигун — Страна одноруких» (в “Хуайнань-цзы”, гл. “Ди син”, написано: “Страна одноногих — Цигу” находится к северу. У людей там одна рука и три глаза. Там есть мужчины, есть и женщины. Они ездят на пятнистых лошадях. Водятся птицы с двумя головами, бока которых красно-желтого цвета, [они сопровождают жителей] с двух сторон». Комментарий Го Пу: «Пятнистые лошади — это цзилян»; там же, разд. «Хайнэй бэй цзин»: «Существуют пестрые лошади с белыми туловищами и красной гривой. Глаза у них как золото. Их зовут цзилян. Тот, кто на них ездит, живет тысячу лет»).
29. «Книга гор и морей», разд. «Хайвай нань цзин»: «Бессмертные — бусыминъ живут к востоку. У жителей там черная кожа, и они бессмертны». Комментарий Го Пу: «Существует гора Юаньцюшань. На ней растет древо бессмертия. Тот, кто отведает его [плодов], будет жить долго. Там течет Красный источник — Чицюань. Тот, кто напьется из него, не стареет»; там же, разд. «Дахуан нань цзин»: «Существует Страна бессмертных. Жители ее имеют фамилию Э. Они питаются [плодами] сладкого дерева».
30. «Книга гор и морей», разд. «Дахуан си цзин»: «Существуют трехликие люди. Это потомки Чжуаньсюя. У них три лица и одна рука. Они не умирают».
31. «Книга гор и морей», разд. «Дахуан си цзин»: «Существует страна Хужэнь. У жителей ее человечье лицо и рыбье туловище. Внук Янь-ди, по имени Линцзя, породил хужэнь. Они могут подниматься и спускаться с неба».
32. «Книга гор и морей», разд. «Хайвай бэй цзин»: «Страна людей без потомства — Уциго находится к востоку от Страны длинноногих — Чангу. У жителей ее не бывает потомства». Комментарий Го Йу: «Жители ее живут в пещерах и питаются землей. Они не знают деления на мужчин и женщин. Когда они умирают, то их хоронят, но сердце у них не засыхает. Через сто двадцать лет они снова ожи¬
332

вают»; там же, разд. «Дахуан бэй цзин»: «Люди без потомства — цзиуминъ питаются воздухом и рыбой» (перевод дан в соответствии с толкованием Хао Исина).
33. См.: Вэнь Идо. Разыскания о бессмертных.—Полное собрание сочинений. Т. 1.
34. Г э X у н, «Баопу-цзы», гл. «Сянь яо»: «Если взять рыбу, прожившую десять тысяч лет, и летучую мышь, высушить их в тени, размолоть в порошок и принять внутрь, то можно прожить до сорока тысяч лет. В горах можно увидеть карликов, ездящих на колесницах или верхом на лошадях. Рост их семь — восемь вершков. Если схватить такого карлика и проглотить, то станешь бессмертным. Зверь фэншэншоу (букв, “зверь, рожденный от ветра”.— Примеч. ред.) живет в больших лесах у Южного моря — Наньхай. Чтобы поймать его, ставят сети. Затем собирают несколько телег хвороста и сжигают его. Хворост сгорает, но зверь остается нетронутым. Если рубить или колоть его ножом, нож его не берет. Когда бьешь по нему, то кажется, что ударяешь по кожаному мешку. Его можно убить, только ударив по нему несколько тысяч раз железным молотом. Уже будучи мертвым, он открывает рот против ветра и ждет, когда туда попадет ветер, затем оживает и убегает. Он умирает только тогда, когда ему затыкают нос травой чанпу, растущей на камнях. Надо смешать его мозг с цветами хризантемы и принять внутрь. Приняв десять цзиней, можно прожить пятьсот лет».
2
35. «Книга гор и морей», разд. «Хайвай нань цзин»: «Страна твердогрудых — Цзесюнго находится к юго-западу. У ее жителей грудь выступает вперед. На востоке водятся птицы бииняо, красно-зеленого цвета. Две такие птицы соединяются крыльями».
*36. Перевод поэмы см.: Б о Ц з ю й и. Лирика. М., 1965. В пер. Л. Эйдлина эти строки звучат следующим образом:
Так быть вместе навеки, чтоб нам в небесах птиц четой неразлучных лететь (с. 189).
37. «Книга гор и морей», разд. «Хайвай нань цзин»: «Страна людей с переплетенными ногами — Цзяоцзинго находится к востоку. У жителей ее переплетенные ноги».
38. «Книга гор и морей», разд. «Хайнэй нань цзин»: «Страна Сяоян находится к западу от Бэйцюй. У ее жителей человечье лицо и длинные губы. У них черное тело, покрытое волосами, а колени вывернуты назад. При виде людей они смеются (перевод сделан согласно толкованию и исправлению Ван Няньсуня, 1744 — 1832 гг., и Хао Исина) и левой рукой хватаются за трубку». Мифы о Сяоян затем смешались с легендами о фэйфэй (см. «Литературный изборник», «Ода о столице У» — «У ду фу»: «Фэйфэй смеются, и их ловят»). Лю Куй (III —IV вв. н. э.) в комментариях приводит цитату из «Описания удивительных вещей» («И у чжи»).
39. «Книга гор и морей», разд. «Хайнэй нань цзин»: «Синсин понимают человеческие имена. Они представляют собой животных, похожих на свинью, но с человечьим лицом»; Фань Е, «История Поздней Хань», разд. «Синань и чжуань»: «Из Аймоу выходят синсин», со ссылкой на комментарии Ли Сяня (651—684), который цитирует «Наньчжун чжи». Автор и время написания этого произведения неизвестны. В свободном оглавлении «Выписок из географических сочинений Ханьской и Танской эпох» Ван Мо (книга сохранилась лишь частично) упоминается «Наньчжун чжи» Вэй Ваня, которую я не видел, и не знаю, то же это сочинение или нет. Годы жизни Вэй Ваня также неизвестны.
40. «Книга гор и морей», разд. «Хайвай нань цзин»: «Страна людей с языками навыворот находится к востоку» (перевод дан в соответствии с другим названием, приводимым в «Хуайнань-цзы», гл. «Дисин»).
41. Относительно Стран свинорылых и людей с зубом-сверлом в «Книге гор и морей» сведений нет. Они добавлены на основании книги «Хуайнаньцзы».
42. «Книга гор и морей», разд. «Хайвай нань цзин»: «Страна трехголовых — Саныпоуго находится к востоку. У ее жителей одно туловище и три головы».
333

43. «Книга гор и морей», разд. «Хайвай нань цзин»: «Страна длинноруких — Чанбиго находится к востоку. Жители ее ловят в воде рыбу, вытаскивая каждой рукой по рыбине».
44. «Книга гор и морей», разд. «Хайвай дун цзин»: «Страна чернозубых — Хэйчиго находится к северу. У ее жителей черные зубы. Они питаются рисом и едят змей, красная и черная змеи всегда сопровождают их».
*45. См.: Ли Жучжэнь. Цветы в зеркале. М.—Л., 1959, с. 157—175.
46. «Книга гор и морей», разд. «Хайвай дун цзин»: «Страна темноногих — Сюаньгу находится к северу. Жители ее носят одежду из рыбьей кожи и питаются буревестниками».
47. Юйшице — букв, «наложницы Повелителя дождя».
48. «Книга гор и морей», разд. «Хайвай дун цзин»: «Юйшице находится к северу. Люди там черные. В каждой руке они держат по змее. В левом ухе у них зеленая змея, в правом — красная. Другие говорят, что в каждой руке они держат по черепахе».
49. «Книга гор и морей», разд. «Хайвай дун цзин»: «Страна волосатых — Маоминь находится к северу. У ее жителей тело поросло шерстью».
50. В «Книге гор и морей», в разд. «Хайвай бэй цзин», говорится, что если идти «за море с северо-восточного края до северо-западного», то первой страной будет Страна безногих. В противоположность этому в «Хуайнань-цзы», в гл. «Ди син», первой по порядку названа Страна людей, ходящих на цыпочках — Цичжунго. Относительно ее местоположения в «Книге гор и морей» сказано: «За морем, от северо-западного края до северо-восточного». Би Юань в комментарии считает, что, вероятно, в «Хуайнань-цзы» перечисление стран «идет от северо-запада к юго-востоку». В действительности «Хуайнань-цзы» не ошибается, а ошибается сам Би Юань.
51. «Книга гор и морей», разд. «Хайвай бэй цзин»: «Страна людей, ходящих на цыпочках — Цичжун, находится к востоку от Страны людей, держащих завязки — Цзюйин. Жители ее высокого роста, с большими ногами».
*52. Иероглиф, обозначающий «зоб», похож на знак «завязка».
53. «Книга гор и морей», разд. «Хайвай бэй цзин»: «Страна людей, держащих завязки, находится к востоку. Жители ее одной рукой держат завязки (в комментарии Го Пу говорится, что ее жители все время одной рукой держат завязки шапки; некоторые считают, что вместо иероглифа ин — “завязки” должен быть иероглиф ин — “зоб”). На юге Страны людей, держащих завязки, растет дерево синьму высотой тысячу ли».
54. «Книга гор и морей», разд. «Хайвай бэй цзин»: «Страна Бофу находится к востоку от Страны длинноухих — Неэр. Ее жители высокого роста. В правой руке они держат зеленую змею, в левой — желтую. На востоке страны находится лес Дэн линь, в котором всего два дерева».
55. «Книга гор и морей», разд. «Хайвай бэй цзин»: «Страна длинноухих находится к востоку от Страны безутробных — Учанго. Каждому ее жителю прислуживают два полосатых тигра. Люди там обеими руками придерживают свои уши».
56. «Книга гор и морей», разд. «Дахуан бэй цзин»: «Существует страна Даньэр. Жители ее носят фамилию Жэнь. Там живет божество с человечьим лицом и птичьим туловищем. Его зовут Юйцян. На большой равнине находится гора Бэйцзитяньгуй. Туда стекают морские воды. Там живет божество с девятью человечьими головами и птичьим туловищем. Его зовут Цзюфэн. Еще там живет божество со змеями во рту и в передних лапах. Оно имеет голову тигра, человечье туловище, четыре копыта и длинные передние лапы. Его называют цянлян».
57. «Книга гор и морей», разд. «Хайнэй цзин»: «В Северном море находится гора Шэшань. На ней живут пестрые птицы. За один миг в своем полете они затмевают небо. Эти птицы называются иняо. Там есть гора Юду — Столица мрака. На ней живут черные птицы, черные змеи, черные тигры, черные лисицы с пушистыми хвостами. На горе Даюань живет народ юаньцю. Существует страна Даю — Великий мрак, там живут красноногие. У жителей страны Динлин ноги ниже колен покрыты волосами. У них лошадиные копыта, и они хорошо бегают».
58. «Книга гор и морей», разд. «Хайвай бэй цзин»: «Страна безутробных находится к востоку от Страны людей с глубоко запавшими глазами — Шэньмуго. Жители ее высокого роста и не имеют утробы» (см. также: Ли Жучжэнь, Цветы в зеркале, с. 142).
334

59. «Книга гор и морей», разд. «Хайвай бэй цзин»: «Страна людей с глубоко запавшими глазами находится к востоку. У жителей ее поднята одна рука»; там же, разд. «Дахуан бэй цзин»: «Существуют люди, которые питаются рыбой. Их называют народом с глубоко посаженными глазами».
60. «Книга гор и морей», разд. «Хайвай бэй цзин»: «Страна Жоули находится к востоку от Страны одноглазых — Имуго. У жителей ее одна рука и одна нога с коленкой навыворот и ноги сгибаются вверх», там же, разд. «Дахуан бэй цзин»: «Существует страна Июли. У некоторых ее жителей нет костей. Они являются потомками большеухих — жителей страны Даньэр».
61. «Книга гор и морей», разд. «Хайвай бэй цзин»: «Страна одноглазых находится к востоку. У жителей ее только один глаз в середине лица»; там же, разд. «Дахуан бэй цзин»: «Существуют люди с одним глазом. Некоторые говорят, что их фамилия Вэй. Они являются потомками Шаохао»; там же, разд. «Хайнэй бэй цзин»: «Страна чертей находится к северу от Эрфучжиши. У ее жителей на лице только один глаз».
62. «Книга гор и морей», разд. «Хайнэй бэй цзин»: «Зверь таоцюань зеленого цвета и похож на собаку. Он поедает людей, начиная с головы. Зверь цюнци похож на тигра с крыльями. Тоже ест людей, начиная с головы. Иногда его жертвы прикрывались от него волосами. Он живет к северу от зверя таоцюань. Некоторые говорят, что он [поедает] с ног. Там живут пчелы, похожие на саранчу, и насекомые чжуэ, похожие на мотыльков. (Комментарий Го Пу: “В ’’Чуских строфах” относительно их сказано: “Черные пчелы величиной с чайник и красные мотыльки величиной со слона”.) Цяо — это люди, полосатые, как тигры. Ноги у них с большими икрами. У тафэй человечье лицо и звериное туловище. Они зеленого цвета. Цзюйбичжиши — это люди с переломленной шеей и распущенными волосами. У них нет одной руки. У призраков мо человечье тело, черная голова и поперечные глаза. Жуны — это люди с человечьей головой и тремя рогами...»
63. «Книга гор и морей», разд. «Хайвай нань цзин»: «Страна длинноногих на¬
ходится к северу от Сюнчан. У них волосы ниспадают на спину, еще их называют чанцзяо — длинноногими». Комментарий Го Пу: «Эту страну еще называют
Юцяого. Нынешние акробаты и маски напоминают этих жителей».
64. «Книга гор и морей», разд. «Дахуан си цзин»: «Существуют разноцветные птицы, с хохолками на голове. Их называют куанняо». Комментарий Го Пу: «В словаре “Эрья” их называют куанмэнняо — “птицы безумных снов”».
65. «Книга гор и морей», разд. «Хайвай си цзин»: «Страна одноруких находится к северу. У жителей ее одна рука, один глаз и одна ноздря. Там водятся желтые лошади, полосатые, как тигры. У них один глаз и одна передняя нога».
66. «Книга гор и морей», разд. «Хайвай си цзин»: «Страна трехтелых — Саньшэньго находится к северу от сяского владыки Ци. У ее жителей одна голова и три туловища»; там же, разд. «Дахуан нань цзин»: «Существуют люди с тремя туловищами. Жителей страны трехтелых породила Эхуан, жена Ди-цзюня».
67. «Книга гор и морей», разд. «Дахуан нань цзин»: «Есть гора Синшань, на ней водится черная змея, которая питается лосятиной. Там есть гора Ушань. На ее западном склоне живет желтая птица. [На горе] имеется зелье небесного правителя для восьми постов. Желтая птица (хуанняо) на горе Ушань управляет той черной змеей».
3
68. «Книга гор и морей», разд. «Хайвай нань цзинь»: «Страна крылатых — Юйминьго находится к юго-востоку. У жителей ее вытянутые головы и на теле растут крылья». (В средневековых преданиях небожители — бессмертные шэньсяни часто изображались летающими по небу на журавлях. Весьма вероятно, что они, подобно Ванцзы Цяо, о котором рассказывалось выше, представлялись древним китайцам людьми-птицами.— Примеч. ред.)
69. «Книга гор и морей», разд. «Дахуан нань цзин»: «Существует Страна яйцекладущих — Луаньминь. Жители ее вылупляются из яиц».
70. «Книга гор и морей», разд. «Хайвай нань цзин»: «Страна Хуаньтоуго находится к югу. У жителей ее человечий облик, но есть крылья и птичий клюв. Они ловят рыбу. Иногда эту страну называют Хуаньчжуго». Комментарий Го Пу: «Хуаньтоу был чиновником Яо. Он совершил проступок, бросился в Южное море и
335

утонул. Яо пожалел его и послал его сына к Южному морю совершить ему жертвоприношения».
71. «Книга гор и морей», разд. «Дахуан нань цзин»: «У Гуня была жена Шицзин. Сына Шицзин звали Яньжун. От него родился Хуаньтоу. У Хуаньтоу было человечье лицо, птичий клюв и крылья. Он питался рыбой из моря и ходил, опираясь на крылья; в пищу употреблял черное просо, латук и цзюян». Цюй Юань, «Вопросы к небу»: «Когда была преграждена дорога на запад, как Гунь пересек горы? Он превратился в бурого медведя. И как же колдуны оживили его? Они сеяли черное просо, и камышовые заросли стали плодотворным полем. За что был так унижен Гунь и таскал в поток камни?»
72. «Книга гор и морей», разд. «Хайвай нань цзин»: «Страна Яньхого — Страна огнедышащих находится к югу. Ее жители черные, и тело у них звериное. Они изрыгают огонь изо рта».
73. Страна обнаженных в «Книге гор и морей» отсутствует. Описание ее взято из «Хуайнань-цзы».
74. «Книга гор и морей», разд. «Хайвай нань цзин»: «Страна трех мяо — Саньмяого находится к востоку от реки Чишуй — Красной воды. Жители ее походят на людей». Комментарий Го Пу: «Когда Яо уступил престол Шуню, вожди Саньмяо отказались признавать его. Правитель убил их. Народ юмяо поднял мятеж и ушел к Южному морю. Они и основали страну Саньмяого».
75. «Книга гор и морей», разд. «Хайвай нань цзин»: «Страна Чжи находится к востоку. Жители ее желтокожие и хорошо умеют стрелять из лука в змей».
76. См. «Оду о вероломном друге» («Ши цзин», пер. А. А. Штукина, с. 267— 299.— Примеч. ред.).
77. «Книга гор и морей», разд. «Дахуан нань цзин»: «Существует гора Юйшань. Там находится страна Юйминь. Жители ее носят фамилию Сан. Они питаются просом, стреляют гадов юй и едят их. Кроме того, там есть люди, которые стреляют из лука в желтых змей. Жителей этой страны называют “народ юй”». «Описание всех вещей», разд. «И чун»: «Юй водятся в горных ложбинах к югу от реки (Янцзы?). Они (?) стреляют водой и имеют панцирь. Длиной три вершка. Рот у них словно самострел. Они дуют на человеческую тень, и в соответствующих местах на теле появляются нарывы, которые не излечиваются, и человек умирает». См. также: Г а н ь Б а о, Записки о поисках духов, цз. 12.
78. «Описание всех вещей», разд. «Вайго» «О стране людей с дырявой грудью — Чуаньсюнго»: «Когда Юй приводил в порядок Поднебесную, он собрал на пустоши Гуйцзи всех вождей. Фанфэн-ши опоздал и был убит. Добродетель Ся восторжествовала, и с неба спустились два дракона. Юй приказал Фань Чэнгуану управлять ими, объездив на них все области, посмотреть, что делается вокруг, и вернуться. Направляясь к Южному морю, он пролетел мимо [племени] фанфэн. Два приближенных Фанфэн-ши схватили тушаньские пики и, увидев посланца Юя, воспылали гневом и пустили в него стрелы. Внезапно поднялся ветер, загремел гром и полил ливень. Драконы устремились вверх и исчезли. Чиновники испугались, пронзили себе сердца и умерли. Юй пожалел их, вытащил из них ножи и оживил их травой бессмертия. От них пошел народ с дырявой грудью».
79. «Книга гор и морей», разд. «Хайвань нань цзин»: «Страна людей с дырявой грудью находится к востоку. У жителей ее в груди отверстие».
80. «Книга гор и морей», разд. «Дахуан дун цзин»: «Существует Страна управляющих мраком — Сыю. Ди-цзюнь породил Яньлуна. От Яньлуна родился Сыю. Сыю породил сыши — думающих о мужьях. Сыіии не женятся, а сынюй — думающие о женщинах не выходят замуж. Они питаются просом и дикими зверями. Им прислуживают четыре птицы».
81. «Книга гор и морей», разд. «Хайвай дун цзин»: «Страна Зеленых холмов — Цинцюго находится к северу. У лисиц там четыре ноги и девять хвостов».
82. «Книга гор и морей», разд. «Хайвай дун цзин»: «Страна трудолюбивых — Лаоминьго находится к северу. Ее жители черного цвета». Комментарий Го Пу: «Там живет птица с двумя головами».
83. «Книга гор и морей», разд. «Хайнэй бэй цзин»: «Легушэ находится среди моря, рек и потоков. Страна Гушэго находится среди моря и относится к Легушэ. На юге и на западе ее окаймляют горы».
84. «Ле-цзы», гл. «Хуаи-ди»: «Гора Легушэ находится среди моря, рек и потоков. На горе живут люди-духи. Они вдыхают ветер, пьют росу и не питаются
336

злаками. Душа их подобна воде в источнике, они красивы, как молодая девушка».
85. «Книга гор и морей», разд. «Дахуан бэй цзин»: «Существуют люди, которых называют цюаньжуны — собачьи жуны. Хуан-ди породил Мяолуна, Мяолун породил Жунъу, Жунъу породил Лунмина, Лунмин породил двух белых собак — кобеля и суку, от которых пошли цюаньжуны. Они питаются мясом. Там живет красный зверь, похожий на лошадь, но без головы. Его зовут жунсюаньванши — труп жунского князя Сюань-вана». Комментарий Го Пу: «Это имя божества собачьих жунов».
86. «Книга гор и морей», разд. «Хайнэй бэй цзин»: «Страна Цюаньфэнго называется еще Страной цюаньжунов — Страной собачьих жунов. Жители ее похожи на собак. Там женщина совершает жертвоприношение, преклонив колено, и подносит [вино] и еду. Там есть пестрые лошади с белым крупом, красной гривой и глазами как золото. Их называют цзилян. Если ездить на них, то можно прожить тысячу лет». Комментарий Го Пу: «Когда Паньху убил Жун-вана, Гаосинь отдал ему в жены красавицу дочь. Она породила мужчин-собак и женщин-красавиц. От них пошла страна Гоуфэн» (гоу и цюань имеют одно и то же значение — «собака».— Примеч. ред.).
87. «Книга гор и морей», разд. «Хайвай си цзин»: «Страна Сушэнь находится к северу от Страны белых людей — Байминьго. Там растет дерево сюнчан. Ранее, когда сменялся правитель, с дерева сдирали [кору]». Комментарий Го Пу: «Там обычно не носят одежду. Когда в Китае восходит на престол мудрый правитель, с этого дерева сдирают кору и делают из нее одежды».
88. «Книга гор и морей», разд. «Хайвай си цзин»: «В Стране людей, живущих на плодородных землях — Воминьго, поют птицы луань и танцуют фениксы. Люди там питаются яйцами фениксов, пьют сладкую росу и удовлетворяют все свои желания. Все животные там живут стадами и в мире»; там же, разд. «Дахуан си цзин»: «В Стране людей, живущих на плодородных землях, живет народ воминь».
89. «Книга гор и морей», разд. «Хайвай си цзин»: «Страна Нюйцзыго— Страна женщин находится к северу от страны Усянь. Там женщины парами живут около воды». Комментарий Го Пу: «Там есть пруд Хуанчи — Желтый пруд. Женщины заходят в него купаться. Когда они выходят, оказываются беременными. Если у них рождается мальчик, то через три года его убивают».
90. «Книга гор и морей», разд. «Хайвай си цзин»: «Страна Усяньго находится к северу от Нюйчоу. Жители ее в правой руке держат черную змею, в левой — красную. Колдуны спускаются и поднимаются по горе Дэнбаошань. Зверь бинфэи живет на востоке страны Усянь. Он черного цвета и похож на вепря с головами спереди и сзади».
91. «Книга гор и морей», разд. «Хайвай си цзин»: «Страна Чжанфуго — Страна мужчин находится к северу от Вэйняо. Жители ее носят одежду, шапку и меч на поясе».
92. «Книга гор и морей», разд. «Дахуан си цзин»: «Существует страна Шоума. Наньюэ женился на девушке из Чжоушани по имени Нюйцянь. Нюйцянь родила Цзигэ. Цзиге породил Шоума. Если даже жители Шоума стоят прямо, то тени у них все равно нет. Когда они кричат, то ничего не слышно. Там стоит такая жара, что невозможно передвигаться».
93. «Книга гор и морей», разд. «Хайвай си цзин»: «Нюйцзи и Нюйци живут к северу. Они обе живут между двух рек. Нюйци держит в руках угря, а Нюйцзи доску для рубки жертвенного мяса».
94. «Книга гор и морей», разд. «Хайвай си цзин»: «Страна Мэнняо находится к востоку от страны Мого. У птиц этой страны оперение красного, желтого и зеленого цветов. Они смотрят на восток». Комментарий Хао Исина: «В ’’Описании всех вещей11 сказано: ”У жителей страны Мэншуго человечья голова и птичье туловище. Их первым правителем был Чжа-ши, который приручал птиц. Во времена сяского правителя Ся-хоу они начали есть яйца. Мэн Шу ушел оттуда, и за ним последовали фениксы1*». Относительно Мэн Няо, или Мэн Шу, в «Исторических записках» (гл. «Цинь бэньцзи») написано, что «Мэн Си, у которого было туловище птицы и который знал человеческий язык», был потомком Бо-и в пятом поколении. Иероглифы си и шу по звучанию близки между собой. В «Императорском обозрении годов Тай-пин», цз. 916, где цитируется «Всеобъемлющая картина земель» («Ко ди ту»; ни автор, ни время написания неизвестны, сочинение утеряно; по всей вероятности, было создано в III в. н. э.), дано другое написание иероглифа си.
337

В «Книге гор и морей», разд. «Хайвай си цзин» сказано: «Страна Мемэнняо лежит к северу от Страны людей с горбом спереди. Там живут синие птицы с красными хвостами». Мемэнняо, или же Мэнняо,— это название страны, а не название птицы (такое толкование могло возникнуть, так как няо означает «птица»). Хао Исин в комментариях к разд. «Хайнэй си цзин» в «Книге гор и морей» пишет: «Мемэнняо, по-видимому, то же, что и Мэнняо, так как звучание мемэн близко к мэн». Это весьма вероятно.
ГЛАВА IX 1
1. «Книга гор и морей», разд. «Дахуан си цзин»: «Есть человек, в ушах у него две темные змеи. Он ездит на двух, драконах. Его зовут сяский правитель Кай (или Ци)»; там же, разд. «Хайвай си цзин»: «Сяский правитель Ци ездит на двух драконах. Три ряда облаков нависают над ним. В левой руке у него зонт из перьев, в правой он держит кольцо — хуань, на поясе у него висит нефритовый полудиск — хуан».
2. «Книга гор и морей», разд. «Дахуан си цзин»: «Кай (Ци) три раза гостил на небесах». В комментарии Го Пу к разд. «Хайвай си цзин» цитируется «Гуй цзан», гл. «Чжэн му цзин»: «Сяский правитель Ци на летающих драконах поднимался на небо. О счастье!»
3. «Книга гор и морей», разд. «Дахуан си цзин»: «[Кай] узнал мелодию ’’Девять напевов44 (цзюбянь) и ’’Девять песен44 (цзюгэ), чтобы передать их на землю. В Долине небесных таинств — Даму, на высоте двух тысяч жэней. Кай первым пропел цзючжао — ’’Девять призывов44». В комментарии к «Древнейшей истории» Ло Би цитируется старый текст «Бамбуковых анналов» (имеется в виду текст «Бамбуковых анналов», созданный примерно в конце III в. н. э. и впоследствии утерянный): «На девятый год правления Ци танцевали цзюшао». (Цзючжао и цзюшао, видимо, разное написание одного и того же названия.— Примеч. ред.).
4. «Книга гор и морей», разд. «Хайвай си цзин»: «Сяский правитель Ци в пустоши Далэ танцевал танец с девятью хвостами. Это происходило к северу от горы Даюнь». Перевод сделан на основании толкования Чэнь Мэнцзя в работе «Мифы и шаманство в эпоху Шан» (журн. «Яньцзин сюэбао», т. 20), где поясняется, что, по-видимому, речь идет о танце с хвостами быков в руках.
5. «Книга гор и морей», разд. «Хайнэй нань цзин»: «Чиновник сяского правителя Ци по имени Мэн Ту ведал божествами в Ба (иероглиф ба добавлен нами на основании текста из разд. ’’Цзяншуй44 — Ли Даоюань, «’’Книга вод44 с комментариями»). Жители Ба просили отправлять правосудие в присутствии Мэнту. У кого на одежде появлялась кровь, того хватали, и он просил пощады».
6. Л о Би, «Древнейшая история», ч. «Хоу цзи», 13, комментарий: «На западном склоне горы Данынань находится место погребения Мэн Ту. В настоящее время гора Данынань называется Ушань».
7. «Описание уезда Ушань» («Ушань сяньчжи»), цз. 17: «Храм Мэн Ту находится на юге уезда, у подножия горы Ушань».
8. Сыма Цянь, «Исторические записки», гл. «Ся бэнь цзи»: «Правитель Кун Цзя, вступивший на престол, любил ворожбу, [почитал] духов, людей и небесных духов и в делах был распущен и беспорядочен. Добродетели рода Ся-хоу пришли в упадок, и владетельные князья восстали против него».
9. Весны и Осени Люя», гл. «Инь чу»: «Сяский правитель Кун Цзя находился в поле у горы Дунъянфушань. Подул сильный ветер, и все вокруг потемнело. Кун Цзя, сбившись с пути, зашел в хижину. У хозяина ее как раз в это время родился ребенок. Один из присутствующих сказал: ’’День, когда пришел правитель,— это счастливый день. Этот ребенок несомненно будет счастливым44. Другие возразили: ’’Вряд ли. Он, конечно, будет несчастлив”. Правитель, возвращаясь, взял ребенка с собой, сказав: ’’Пусть он будет моим сыном, и кто тогда осмелится причинить ему зло?44 Ребенок вырос и стал взрослым человеком. Однажды полог заколебался, балки сломались и топор отрубил ему ногу. После этого он стал привратником. Кун Цзя тогда сказал: ”Увы, какая беда, поистине — судьба!44 Затем он сочинил ’’Йеснь о рубящем топоре44, которая была первой песней на востоке».
338

10. М а С у, «Толкование истории», цз. 11, цитирует «Записи о забытых событиях» Ван Ц з я: «[Во времена Яо] страна Наньсюнь поднесла двух драконов: самца и самку, обросших шерстью. Они были помещены во Дворце разведения драконов. В эпоху Ся разведение драконов продолжалось и этим делом ведал целый род». (В современном тексте «Записей...» это место отсутствует.)
11. У Сыма Цяня в «Исторических записках» говорится, что во времена Кун Цзя «с неба спустились два дракона». В «Цзочжуань», 29-й год Чжао-гуна, также говорится, что «небесный правитель пожаловал ему ездовых драконов — двух с Хуанхэ и двух с реки Ханьшуй». Дракон является счастливым предзнаменованием, даром небес и т. д., поэтому это не сообразуется с «развратным поведением» глупого правителя Кун Цзя. Не исключено, что составители произвели изменение текста, и так как нельзя опереться на народные предания, то мы не развиваем эту тему.
12. «Цзочжуань», 29-й год Чжао-гуна: «Некогда в царстве Лю был правитель Шу-ань. У него был потомок Дун Фу, который очень любил драконов и занимался их разведением у правителя Шуня. Шунь пожаловал ему фамилию Дун и назвал его Хуаньлун — Смотритель драконов».
13. С ы м а Цянь, «Исторические записки», гл. «Ся бэнь цзи»: «Когда правитель Кун Цзя взошел на престол, с неба спустились два дракона. Кун Цзя не знал, как их кормить, и у него не было смотрителя драконов. Когда род Таотана пришел в упадок, среди его потомков был [некий] Лю Лэй, который учился ухаживать за драконами у Смотрителя драконов. Он стал служить у Кун Цзя. Кун Цзя пожаловал ему фамилию Юйлун-ши — ’’Императорский управитель драконов44. Вскоре самка дракона подохла и ею накормили сяского правителя. Когда правитель осведомился о ней, Лю Лэй испугался и бежал». В толковании к тексту сказано: «В ’’Цзочжуань44 говорится: ”[Лю Лэй] бежал в Лусянь44».
14. «Жизнеописания бессмертных»: «Сяо-фу был уроженцем Цзи-чжоу. В молодости он на рынке в Западном Чжоу занимался починкой туфель. В течение нескольких десятков лет люди о нем ничего не знали. Потом все удивились, что он не постарел. Любопытные хотели овладеть этим искусством, но ничего не могли добиться. И только Лян Му усвоил его способ овладения огнем. Затем Сяо-фу поднялся на вершину горы Саньляншань, попрощался с Лян Му, зажег несколько десятков костров и вознесся. В городах Западного [Чжоу] ему поклонялось много народа».
15. «Жизнеописания бессмертных»: «Ши-мэнь был учеником Сяофу. Он питался цветами и персика и сливы и мог владеть огнем. Он был наставником драконов у Кун Цзя. Кун Цзя не следовал его желаниям, убил его и закопал в отдаленной пустоши. В то утро поднялся ветер, полил дождь, как бы встречая его, потом стих и загорелся лес в горах. Кун Цзя отправился в храм и обратился к нему с молением. На обратном пути князь умер».
2
16. Согласно «Историческим запискам» Сыма Цяня и «Бамбуковым анналам», Цзе был правнуком Кун Цзя. Однако в «Толковании истории» Ма Су, цз. 14, цитируется «Хэ ту ши кай ту» (утерянное сочинение, примерно I в. н. э.): «Кун Цзя, увидев, что Фэи-ши держит на руках маленькую девочку Мэй-си, сказал ей, чтобы эту девочку сделали наложницей наследника Люйгуя (т. е. Цзе)». Следовательно, Цзе был сыном Кун Цзя.
17. «Хуайнань-цзы», гл. «Чжу шу»: «Цзе мог сломать [олений] рог и выпрямить крюк. Он вязал железо и скручивал медь, колотушкой забивал большого жертвенного быка, в воде убивал черепах и кайманов, на суше валил медведей». (Другой вариант перевода: «...вытягивал железо в тонкую проволоку, мог передвинуть [тяжелое] большое знамя».— Примеч. ред.)
18. Л ю С я н, «Новое предисловие» («Синь сюй»), разд. «Цы шэ»: «При сооружении Яотай — Яшмовой башни Цзе расточал народный труд и тратил народные богатства».
19. Л ю С я н, «Жизнеописания знаменитых женщин», «Ся Цзе Мэй-си» («Мэй-си сяского Цзе»): «Цзе забыл обряды и обязанности и развратничал с женщинами. Он разыскивал красивых девушек и собирал их во внутренних покоях. Там были собраны актеры, певцы и карлики. Они показывали странные представ¬
339

ления и толпились около хозяев. Там исполнялась возбуждающая музыка. День и ночь вместе с Мэй-си и другими дворцовыми девушками Цзе пил там вино. Он сделал пруд, наполненный вином. При ударе барабана три тысячи человек начинали пить [из пруда] вино, как волы. Они пьянели и тонули. Мэй-си смеялась и находила в этом удовольствие».
20. «Описание всех вещей», разд. «Ивэнь»: «Во времена сяского Цзе в глухом ущелье находился Дворец вечной ночи. Цзе пировал там с юношами и девушками десять раз по десять дней и не занимался государственными делами. С неба подул сильный ветер, который нес песок, и за один вечер все ущелье с дворцом было засыпано».
21. «Критический текст ’’Хронологических записей об императорах и правителях“», разд. 3: «Мэй-си любила слушать треск разрываемого шелка, и для нее специально рвали шелк».
22. Ж э н ь Фан, «Описание удивительного»: «Во дворце сяского Цзе женщина превратилась в дракона. К ней нельзя было приблизиться. Внезапно она вновь стала женщиной. Она была очень красивой и ела людей. Цзе назвал ее ’’Наложница-дракон”. Она предсказывала ему счастье и беду».
23. «Хань ши вай чжуань»: «У Цзе был пруд, наполненный вином. Гуань Лунфэн увещевал его. Цзе заточил Гуань Лунфэна в темницу и убил его».
24. Сыма Цянь, «Исторические записки». В гл. «Инь бэнь цзи» говорится: «Тан выдвинул И Иня и назначил его управлять государственными делами. И Инь покинул Тана и уехал в Ся». Это место, вероятно, ошибочное. Слова «покинул Тана и уехал в Ся» и «назначил его управлять государственными делами» противоречат друг другу, и им не следует верить. Заслуживает внимания лишь факт, что И Инь покинул Тана и уехал в Ся. В «Хань Фэй-цзы» говорится, что И Инь «давал Тану семьдесят советов, но тот их не принял». Это ближе к истине.
25. Лю С я н, «Новое предисловие», разд. «Цы шэ»: «И Инь, зная, что воля неба исполнится, поднял кубок и начал увещевать Цзе: ”Вы не слушаете моих слов, а гибель уже наступает”. Цзе стукнул кулаком, встал и, помолчав немного, захохотал: ’’Как смеешь ты говорить эти колдовские слова! Я в Поднебесной подобен солнцу на небе. Как можно уничтожить солнце? Я погибну лишь тогда, когда погибнет солнце!”»
26. Ц з я И (201 — 169 гг. до н. э.), «Новая книга» («Синь шу»), разд. «Да чжэн» (1): «Цзе сам называл себя Сыном неба». Согласно «Толкованию истории» Ма Су, в этом месте стояло «небесным отцом».
27. «Книга истории», гл. «Тан ши»: «Если бы это солнце умерло, тогда бы и мы умерли».
28. Сыма Цянь, «Исторические записки», гл. «Ся бэнь цзи», комментарий «чжэнъи»: «Город Цзоучэн был местом пребывания Цзе».
29. «Большой комментарий к ’’Книге истории”» («Шан шу да чжуань»), гл. 2: «Сясцы пили вино. Пьяные держались за трезвых, и трезвые поддерживали пьяных. Все они хором пели:
Почему бы не поехать в Во?
Почему бы не вернуться в Во?
Во ведь тоже достаточно велик!
И Инь пошел в переулок и в глубине его услышал песню:
Пробуждайся! Пробуждайся!
Наша судьба определилась!
Отбросим мрак, устремимся к свету.
И разве останутся тогда горе и несчастье?
И после этого И Инь покинул Ся и уехал к Тану».
30. 	«Описание всех вещей», разд., «Ивэнь»: «Фэй Чан во время сяского Цзе, находясь на берегу Хуанхэ, увидел два солнца. Восточное солнце, излучая яркое сияние, поднималось. Солнце на западе было тусклым и опускалось. Вдруг раздался удар грома. Фэй Чан спросил у Фэн И: ’’Какое из них олицетворяет Инь? И какое Ся?” Фэн И ответил: ’’Западное — это Ся, а восточное — Инь”. После этого Фэй Чан вместе со слугами и домочадцами направился в Инь».
340

31. «Весны и Осени Люя», гл. «Бэнь вэй»: «Девушка из Юсинь собирала тутовые листья и в дупле тута нашла ребенка. Она отнесла его к правителю, и тот приказал повару воспитать его. Когда он спросил о происхождении ребенка, ему ответили, что мать ребенка жила на берегу реки Ишуй. Забеременев, она увидела во сне божество, которое сказало ей: ’’Когда на воде появится ступка, иди на восток и не оборачивайся41. На следующий день она увидела на воде ступку. Она сказала об этом соседям и, пройдя на восток десять ли, оглянулась посмотреть на свою деревню и увидела, что все залито водой. В то же мгновение она превратилась в тутовое дерево. Поэтому правитель приказал назвать ребенка И Инь».
32. «Мо-цзы», гл. «Шан сянь»: 2: «И Инь был личным слугой дочери [Ю]синьши и одновременно поваром».
33. См. «Сюнь-цзы», гл. «Фэй сян»: «У И Иня не было усов и бровей».
34. С ы м а Цянь, «Исторические записки», гл. «Инь бэнь цзи»: «Имя И Иня было Ахэн. Ахэн хотел служить Тану, но не знал, как [устроиться к нему], тогда он сделался слугой у девушки из рода Юсинь и стал носить на себе сосуды дин и кухонные доски цзу. [Начав] рассуждать с Таном о вкусе [пищи], он дошел до [бесед] о путях правления». Данные «Исторических записок» о том, что И Инь был в свите невесты, близки к истине, а то, что он сам хотел уехать, вполне согласуется с «Вопросами к небу» Цюй Юаня и «Веснами и Осенями Люя», гл. «Бэнь вэй». Трудно объяснить предания о том, что Чэн-тан завидовал мудрости И Иня и просил Юсинь-ши отпустить его, но не получил разрешения, а также то, что Чэнтан просил его взять жену, и то, что впоследствии И Инь «покинул Тана и уехал к Ся» или «пять раз приезжал к Тану и пять раз к Цзе».
35. «Описание всех вещей», разд. «Ивэнь»: «И Инь был черный и маленького роста».
36. См. «Весны и Осени Люя», гл. «Бэнь вэй».
3
37. Юи — то же, что юху. См. У Ц и ч а н, «Три продолжения к ’’Разысканиям о первых ванах и гунах по иньским гадательным костям44» (журн. «Яньцзин сюэбао», т. 14).
38. «Родословия», разд. «Цзопянь»: «Хай занимался тем, что разводил быков». Выражение фуню, по Ван Говэю, означает «бык, запряженный в повозку». См. его «Разыскания о первых ванах и гунах по иньским гадательным костям» в сб. «Гуаньтан цзи линь». Однако это выражение соответствовало муню (пуню), означало «пасти волов» и, что вероятно, не включало в себя значения «тащить повозку», как думал Ван Говэй. Логичнее предположить, что для кочевого народа значение, связанное со скотоводством и быстрым размножением скота, было более важно, чем значение «тащить повозку».
39. «Книга гор и морей», разд. «Дахуан дун цзин»: «Некоторые говорят, что Ван Хай обеими руками держит птицу и откусывает ей голову».
40. «Книга гор и морей», разд. «Хайнэй бэй цзин»: «У трупа Ван Цзые были отрублены руки и ноги, разрублены грудь, голова и челюсти». Японский ученый Огава Такудзи считает, что в имени по ошибке поставлен иероглиф е — «ночь» вместо иероглифа хай (см. «Исследования географических названий в ’’Жизнеописании князя Му“» («”Му тяньцзы чжуань44 димин као»). По-видимому, это так.
41. Сыма Цянь, «Исторические записки», гл. «Инь бэнь цзи»: «После смерти Чжэня на престол вступил его сын Вэй». В комментарии (соинь) сказано, что чжэнъ — то же самое, что и хай. Однако, согласно «Разысканиям о первых ванах и гунах по иньским гадательным костям» Ван Говэя, между Ван Хаем и Шан Цзявэем был еще Ван Хэн. У Цичан в «Трех продолжениях к ’’Разысканиям о первых ванах и гунах по иньским гадательным костям44», основываясь на «Вопросах к небу» Цюй Юаня, считает, что Шан Цзявэй был сыном Ван Хэна, а не Ван Хая. Здесь я следую ему.
42. Цюй Юань, «Вопросы к небу»: «Хай наследовал добродетель Цзи. Его отец был значительным человеком. Так почему он погиб в Юи и лишился пастухов, быков и овец? Когда его окружали развлечениями и танцами со щитами и перьями, почему она тосковала по нему? Отчего его бока и кожа стали такими жирными? Почему пастух из Юи пошел встречать их? Когда он нанес удар по постели, то ушла ли она? Хэн наследовал добродетель Цзи. Каким образом он вернул назад пастухов
341

и быков? Почему он, уйдя в Юи просить милости, остался там и не вернулся назад? Ханьвэй следовал по его стопам, и юисцы были неспокойны. Почему он занимался грабежом и убийствами и упивался мщением? Хай с младшим братом занимались развратом. Почему младший брат хотел убить старшего и стал заниматься обманом, чтобы наследовать старшему брату?» «Книга гор и морей», разд. «Дахуан дун цзин»: «Ван Хай доверил рабов и волов юисцам и Хэ-бо. Юисцы убили Ван Хая и присвоили себе его рабов и скот». Го Пу в комментарии цитирует «Древний текст ’’Бамбуковых анналов44»: «Иньский правитель Хай гостил в Юи и развратничал. Правитель страны Юи, Мяньчэнь, убил его и труп разрубил на части. Поэтому иньский правитель Цзявэй с помощью Хэ-бо напал на Юи, разгромил его и убил их правителя Мяньчэня». (Переводчица «Книги гор и морей» на русский язык
Э. 	М. Яншина считает, что Юи — это тоже имя человека, а Хэ-бо здесь принимает за бога реки — согласно традиционным комментариям, Хэ-бо здесь имя человека. Перевод этого места у Э. М. Яншиной имеет совершенно другой вид, т. к. у нее получается, что волы и рабы принадлежали духу реки Хэ-бо — см. «Каталог гор и морей», с. 112.— Примеч. ред.)
Основное содержание истории о правителях Хае и Хэне, содержащееся в древних письменных источниках, приведено выше. Но тексты очень кратки, а стихи не вполне ясны. Написать полный и детальный рассказ на основании их очень трудно. Я попытался это сделать. Ниже следует мое объяснение вышеприведенных записей, главным образом стихов.
Прежде всего я считаю, что вопросы в «Вопросах к небу» являются одним, цельным сюжетом. Вначале в стихах рассказывается о рождении Се — первопредка иньцев: «Когда Цзяньди была в башне, то как [Ди-ку] полюбил ее? Когда ласточка принесла свой дар, то как обрадовалась девушка?» Далее говорится о том, что Чэн-тан приобрел И Иня: «Подался на восток Чэн-тан и на землю Юсинь вступил... искал слугу, нашел жену, не сам ли озадачен был?» В стихах дается также история Ван Хая и Ван Хэна. Здесь очевидны как развитие сюжета, так и последовательность: «Хай наследовал добродетель Цзи. Его отец был значительным человеком. Так почему он погиб в Юи и лишился пастухов, быков и овец?» Это то же самое, о чем рассказывает «Книга гор и морей»: «Ван Хай поручил свой скот юисцам и Хэ-бо. Юисцы убили Ван Хая и захватили его слуг и скот». Хэ-бо «находился в дружественных отношениях» не только с Юи (см. «Книгу гор и морей», разд. «Дахуан дун цзин», комментарий Го Пу), но состоял в таких же отношениях и с Ван Хаем. Поэтому Ван Хай со «слугами и стадом» доверил себя Хэ-бо. Таким образом, здесь указывается, что Хэ-бо помог Ван Хаю со стадом и слугами переправиться через Хуанхэ (отсюда можно сделать вывод, что речь здесь идет все-таки, возможно, о духе реки.— Примеч. ред.).
«Когда кругом него танцевали со щитами и перьями, то как заботились о нем? Как его бока и кожа стали такими жирными?» Го Пу в комментариях к «Книге гор и морей» цитирует «Древний текст ’’Бамбуковых анналов44»: «Ван Хай гостил в Юи и развратничал». Когда в Юи принимали знатного гостя, то, вне сомнения, его услаждали искусными песнями и танцами, а еда и питье были в изобилии. Слова «заботились о нем» и «закармливали его» говорят об этом. Знатного гостя — нахлебника Ван Хая, который «держит обеими руками птицу и откусывает ей голову», принимали внимательно и с большим старанием. От избытка веселья и радостей он стал распутничать.
«Почему пастух из Юи пошел встречать их? Когда он нанес удар по постели, то ушла ли она? Какая судьба его постигла?» Это то же самое, о чем говорится в «Древнем тексте ’’Бамбуковых анналов44»: «Юиский правитель Мяньчэнь убил и выбросил его». Исходя из смысла стихов, в этой истории можно выделить несколько моментов.
1. С кем Ван Хай занимался развратом? Го Можо в переводе на современный язык «Вопросов к небу»Цюй Юаня говорит, что с женой князя Юи. По нашему мнению, это правильно. Если бы это было не так, он не навлек бы на себя такой беды.
2. Кто указал на то, что необходимо убить Ван Хая? Это не был, вероятно, «юиский князь Мяньчэнь», а скорее Ван Хэн, который «стал заниматься обманом, чтобы наследовать старшему брату».
3. Когда братья оспаривали одну женщину, кто из них был первым и кто последним? Ван Хэн был первым, Ван Хай последним. Ван Хэн, который «изменился до того, что стал заниматься обманом», несомненно, сам домогался женщины.
342

«Занимающийся скотоводством Ван Хай», который «держит обеими руками птицу и откусывает ей голову», был великодушным и, очевидно, пассивной стороной в связи с женой Мяньчэня.
4. 	Каково место в этой любовной истории «пастуха из Юи», совершившего убийство? Глядя на это злодейское убийство, можно решительно и безусловно предположить, что он не был наемником, которого подослали, или слугой, а, вероятно, человеком заинтересованным и любившим. Вопрос: «Какая судьба его постигла?» — объясняет это. Вероятно, он был бывшим любовником, у которого братья отняли женщину.
«Хэн унаследовал добродетель Цзи. Каким образом он вернул пастухов и быков? Почему он, уйдя в Юи просить милости, остался там и не вернулся назад?» Слова «ван ин бань лу» трудно объяснить. Перевод Го Можо «пошел в Юи и просил милости», вероятно, близок к истине. Однако Го Можо трактует слова «бу данъ хуанъ лай» как «не хотел мстить за брата», что, по-видимому, не очень подходит. Слова «хуанъ лай» означают «возвращаться», а все выражение, вероятно, означает «остаться», «не вернуться».
«Хуньвэй последовал по его стопам, и юисцы были неспокойны. Почему он занимался грабежом и убийствами и упивался мщением?» Слова «цзунъ цзи» означают «следовать по стопам» Ван Хэна, т. е. отправиться разыскивать скот. «Бу нин» означает, что юисцы испугались и были неспокойны. Го Можо переводит это как «о мире не мечтал совсем», что, вероятно, тоже не подходит.
Что касается выражения «фанъ няо цуй цзи фу цзы сы цин», то перевод «почему он занимался грабежом и убийствами и упивался мщением?» правилен. Из слов «упивался мщением» можно сделать вывод, что Ван Хэн был убит в Юи.
«Хай с младшим братом развратничали оба. Почему младший брат хотел убить старшего и занимался обманом, чтобы наследовать старшему брату?» Го Можо вслед за комментатором Ван И считает, что здесь рассказывается история Сяна и Шуня, хотя это, вероятно, не так. Исходя из данных У Цичана («Три продолжения к «Разысканиям о первых ванах и гунах по иньским гадательным костям”») и Чэнь Мэнцзя («Мифы и шаманство в шанскую эпоху»), это история Ван Хая и Ван Хэна. Если говорить о том, что Ван Хай и Ван Хэн «сообща занимались развратом», то здесь иероглиф бин — «сообща» понятен. Однако если речь идет о Сяне и Шуне, то выражение «они развратничали оба» явно непонятно. Сян домогался жен Шуня, и поэтому можно считать, что он «занимался развратом», но можно ли утверждать это же самое о Шуне? Таково мое понимание «Вопросов к небу».
43. «Книга гор и морей», разд. «Дахуан дун цзин»: «Хэ[-бо] пожалел Юи. Юи скрылся, но затем появился вновь и ^ снов ал царство в Стране зверей, которыми он и питался. Эту страну назвали Яоминь». Комментарий Го Пу: «Говорят, что юисцы издавна находились в хороших отношениях с Хэ-бо. Шан Цзявэй, мудрый иньский ван, прибыл с войском, чтобы утвердить справедливость и наказать виновных. Поэтому Хэ-бо не мог не помочь ему уничтожить Юя. Затем он пожалел юисцев и помог уцелевшим перейти в другое место, где они образовали страну Яоминь».
44. «Книга гор и морей», разд. «Хайнэй цзин»: «Существует страна Инминь, у жителей ее птичьи лапы. Еще существует Фэнши». У Цичан в «Трех продолжениях к ’’Разысканиям о первых иньских ванах и гунах по гадательным костям“» считает, что инминъ — это то же самое, что и яоминь, а фэнши — это ошибочное написание знаков ванхай. Его доводы вполне убедительны. Слова, содержащиеся в разд. «Дахуан дун цзин»: «Правитель Шунь породил Си, а Си породил народ яоминь», подтверждают это. Мэн Си — предок циньцев — имел «птичье тело и знал язык людей». Он был потомком Бо-и, бывшего воплощением ласточки — сюанъняо. История Бо-и и Шуня — не что иное, как варианты одного и того же мифа о родоначальнике-божестве. Поэтому потомок Шуня — Си и потомок Бо-и — Мэн Си, о которых говорится в гл. «Цинь бэнь цзи» в «Исторических записках» Сыма Цяня, являются одним и тем же лицом. Таким образом, народ яоминь — это и есть народ инминь с птичьими лапами (обратите внимание на то, что Ин — это фамилия правителей Цинь). В этом нет никакого сомнения.
45. Ло Чжэньюй, «Иньские надписи» («Инь сюй шуци»), ч. «Хоу бянь», 1916, цз. 1, № 21, 13: «День гуймао... гадаю могучему высокому предку Ван Хаю.— Возлияние вином...»; там же, 43, 28, № 1: «Гадаю у Ван Хая, триста быков».
343

46. 	Л о Ч ж э н ь ю й, «Иньские надписи», ч. «Цяньбянь», 1911, цз. 1, 32, 6: «Жертвоприношение Хэ, одна жертва, зарываю — две жертвы»; Л ю Э, «Собрание черепашьих панцирей Теюня» («Теюнь цзан гуй«), 1903, 96, 4: «Жертвоприношение Хэ, возлияние вином».
4
47. «Описание всех вещей», разд. «И вэнь» : «У Тана была белая кожа и много волос»; «Критический текст ’’Хронологических записей об императорах и правителях“», разд. 4: «У Чэн-тана [лицо] расширялось книзу и сужалось кверху, кожа была белая, на лице росли волосы, ростом был девять чи».
48. Лю С я н, «Новое предисловие», разд. «Цза ши»: «Тан увидел человека, который твердил заклинания и со всех четырех сторон ставил силки. Он приговаривал: ’’Падайте с неба, вылезайте из земли, приходите со всех сторон и попадайтесь в мои силки“.
Тан сказал: “Эй, так истребишь всех! Кто, кроме Цзе, поступает так?” Затем Тан убрал его силки с трех сторон, ставил их только на одной стороне и научил его заклинанию: “Раньше плел сети только паук, теперь научились и люди. Кто хочет налево,— пусть летит налево, кто хочет направо,— пусть летит направо, кто хочет вверх,— пусть летит вверх, кто хочет вниз,— пусть летит вниз. Я ловлю тех, кому уготовлена такая судьба”. В землях к югу от реки Хань, услышав об этом, сказали: “Добродетель Тана простирается даже на животных и птиц”,— и сорок стран подчинились ему».
49. «Критический текст “Хронологических записей об императорах и правителях”», разд. 3: «[Цзе] выпустил тигра на рынок; видя его, все пугались»; там же, разд. 4: «Сяский Цзе не имел моральных принципов. Тан послал людей увещевать его. Цзе заточил Тана в тюрьму Сятай, но затем освободил его». М а С у, «Толкование истории», цз. 14, цитирует «Тайгун цзинь гуй»: «Цзе разгневался на Тана и по наущению льстивого чиновника Чжао Ляна пригласил его [к себе] и заточил в башне Цзюньтай, поместив в Чжунцюань, где он был близок к смерти. Но Тан подкупил всех, и Цзе вскоре освободил его». В «Вопросах к небу» Цюй Юаня также упоминается Чжунцюань, правда, название это написано иначе.
50. М а Су, «Толкование истории», цз. 14, цитирует «Бамбуковые анналы»: «Правитель Цзе приказал Бяню взять Минынань. Две девушки из Миныпани были подарены Цзе. Одну из них звали Вань, другую Янь. Правитель полюбил этих девушек и вырезал их имена на красивом нефрите. Он отправил свою первую наложницу на берег Ло, ее звали Мэй-си. Она вступила в сношения с Пнем, чтобы погубить Ся». В нынешнем тексте «Бамбуковых анналов» слова «вступила в сношения с И Инем» отсутствуют.
51. Сыма Цянь, «Исторические записки», гл. «Цинь бэнь цзи»: «Фэй Чан во времена сяского Цзе покинул Ся и перешел в Шан. Там он стал возничим Тана и в Минтяо нанес поражение Цзе».
52. Сыма Ц я н ь, «Исторические записки», гл. «Инь бэнь цзи»: «Тан поднял войска и стал во главе удельных князей. И Инь последовал за Таном. Тан, взяв в руки секиру, сам покарал род Куньу, а затем напал на сяского Цзе».
53. «Книга песен», разд. «Шан сун», «Гимн царю Чэн-тану и его предкам»: «Он покарал Вэй и Гу, а затем Куньу и сяского Цзе».
54. Цюй Юань, «Вопросы к небу»: «Всегда супы из лебедей — верховному владыке дар, и в чашах яшмовых всегда Цзе-ван их в жертву приносил!.. Наследник именитых Ся, за что же он низложен был?» (Цюй Юань, «Стихи», с. 84). Старое объяснение этого текста не соответствует истине. В настоящее время следуют толкованию Го Можо.
55. «Книга гор и морей», разд. «Дахуан си цзин»: «Существует человек без головы. Он стоит, держа в руках копье и щит. Его зовут “Труп сяского Гэна” — Сягэн-чжи ши. Чэн-тан, напав на сяского Цзе у горы Чжаншань, победил его и под горой отрубил ему голову. Гэн поднялся, безголовым пошел [замаливать] свою вину и скрылся в горе Ушань».
56. «Мо-цзы», гл. «Фэй гун», ч. 2: «Небесный владыка замыслил разрушить столицу Ся. Вскоре появилось божество, которое сказало: “Династия Ся пришла в полный упадок. Иди напади на нее. Я должен послать тебя нанести Ся удар. Я получил приказ от неба, небо приказало Чжужуну зажечь пожар в столице Ся,
344

в ее северо-западном углу”. Тан, желая добиться победы, поднял даже воинов Цзе и вместе с удельными князьями пошел на Бо».
57. «Весны и Осени Люя», гл. «Цзянь сюань»: «Иньский Тан с семьюдесятью лучшими колесницами и шестью тысячами воинов, готовыми к смерти, напал на царство Чэн, достиг Миньтяо и продолжал двигаться в столицу Ся».
58. Лю С я н, «Жизнеописания знаменитых женщин», гл. «Сяцзе Мэйси»; «Тан получил повеление и напал на него. Битва произошла в Миньтяо. Войско Цзе не смогло выиграть битвы, и Тан погнался за ним по пятам. Цзе с Мэйси и другими наложницами поплыл в одной лодке по течению к морю и нашел смерть у горы Наньчао».
59. Сыма Цянь, «Исторические записки», гл. «Ся бэнь цзи»: «Цзе добежал до Минтяо и в изгнании умер. [Перед смертью] он сказал приближенным: “Я сожалею, что не убил Тана в башне Сятай, я бы не дошел до нынешнего состояния”».
60. «Критический текст “Хронологических записей об императорах и правителях”», разд. 4: «После того как Чэн-тан напал на Цзе, семь лет стояла страшная засуха. Иньский астролог, погадав, сказал: “Необходимо моление с человеческой жертвой”. Тан ответил: “Я прошу дождь для народа, если необходима человеческая жертва, то пусть это буду я сам”».
61. «Ши-цзы» (фрагменты), цз. 1: «Чтобы спасти [народ] от засухи, Тан сел в белую колесницу, запряженную белыми конями, надел холщовое платье, подпоясался белым камышом и, принося себя в жертву, отправился совершать моление в пустоши Санлинь».
62. Лю С я н, «Сад рассказов», разд. «Цзюнь дао»: «Во времена Тана великая засуха продолжалась семь лет. Река Лошуй уменьшилась, потоки иссякли, песок раскалился, и камни трескались от жары. Тогда Тан приказал людям принести треножник — дин. И обратился с заклинанием к горам и рекам, чтобы получить наставления».
63. «Записи о землях У» («У ди цзи»): «Князь У по имени Холюй велел Гань Цзяну выплавить меч. Железо не плавилось, тогда Мосе бросилась в печь, и металл тотчас потек. Были сделаны два меча, мужской назвали Гань Цзян, а женский — Мосе».
64. «Критический текст “Хронологических записей об императорах и правителях”», 4: «После того как Тан одержал победу над Цзе, в течение семи лет продолжалась великая засуха. Иньский астролог произвел гадание и получил ответ: “Необходимо принести человеческую жертву”. Тан сказал: “Я прошу дождя для народа, и если надо принести человеческую жертву, то пусть это буду я”. После этого он начал поститься, остриг волосы и обрезал ногти для того, чтобы принести себя в жертву. Это моление происходило на святилище в Тутовой роще — Санлинь. Вскоре пошел сильный дождь над площадью в несколько тысяч ли».
65. «Литературный изборник» в комментариях к оде «Сысюаньфу» цитирует «Хуайнань-цзы»: «Во времена Тана семь лет была большая засуха. Гадали. Необходимо было принести человеческую жертву небу. Тан сказал: “Я сам совершу жертвоприношение для народа. Почему бы мне самому не выполнить его?” Затем велел людям собрать хворост, обрезал волосы и ногти, сам очистился и встал на кучу хвороста, чтобы сжечь себя в жертву небу. Огонь только начал разгораться, как полил сильный дождь».
ГЛАВА X
1
1. Сыма Цянь, «Исторические записки», гл. «Инь бэнь цзи»: «Император Чжоу был находчив и быстр, сразу разбирался во всем, что видел и слышал, талантами и силой превосходил других людей, голыми руками укрощал диких зверей. Знаний у него хватало, чтобы отвергать советы, красноречия было достаточно, чтобы приукрасить ложь. Он кичился перед подданными своими талантами, славой. Вознеся себя над Поднебесной, он считал всех людей ниже себя».
2. Ц з я И, «Новая книга», разд. «Да чжэн», ч. I: «Чжоу сам именовал себя Небесным правителем».
3. Лю С я н, «Новое предисловие», разд. «Цы шэ»: «Чжоу построил Лутай.
345

Работа продолжалась семь лет. Длина Лутай три ли, высота тысяча чи. [Там наверху] можно вблизи наблюдать облака и дождевые тучи».
4. «Критический текст “Хронологических записей об императорах и правителях”», разд. 4: «Чжоу соорудил Цингун, построил Цюнши и Яотай и украсил их дорогим нефритом».
5. Сыма Цянь, «Исторические записки», гл. «Инь бэнь цзи»: «Тогда Чжоу приказал Ши-цзюаню сочинить новые непристойные песни, северные сельские танцы и разнузданную музыку... Усердно собрал собак, лошадей и редких зверей, заполнив ими все дворцовые помещения. Еще больше расширили парки и башни в Шацю и поместили там великое множество диких зверей и редких птиц. [Чжоу] пренебрежительно относился к душам умерших и небесным духам. Он устраивал в Шацю увеселительные сборища: [велел] наполнить пруд вином, развесить на деревьях куски мяса. Заставил там обнаженных мужчин и женщин гоняться друг за другом и устраивал оргии на всю ночь».
6. Л ю С я н, «Жизнеописания знаменитых женщин», «Дацзи»: «Чжоу ввел наказание паоло. Смазывали жиром медный столб, под ним помещали раскаленные угли, приказывали преступнику идти по нему. Человек падал в огонь, тогда Дацзи смеялась».
Относительно паоло в комментариях к «Историческим запискам» (к гл. «Инь бэнь цзи») приводится цитата из Цзоу Даныпэна: «Ло произносится также гэъ. В «Истории династии Хань» Бань Гу в гл. «Гу Юн чжуань» употребляется выражение паогэ. Отсюда можно заключить, что паоло сначала писалось как паогэ. Паоло появилось в результате того, что последующие поколения, забыв первоначальный смысл этого выражения, изменили его.
7. «Толкование истории» Ма Су, цз. 19, цитирует Чань-цзы (философ, примерно III в. до н. э.; сочинение, названное его именем, утеряно): «Из-за того что медвежья лапа не сварилась, Чжоу убил повара».
8. Ли Даоюань, «“Книга вод” с комментариями», разд. «Цишуй»: «Цишуй берет начало северо-западнее Чаогэ, течет на юго-восток. Старик ранним утром собирался перейти реку, вздыхал, будучи в затруднении. Чжоу спросил о причине. Приближенные ответили: “У стариков недостаточно костного мозга, поэтому по утрам они чувствуют холод”. Чжоу тогда отрубил ногу старика, чтобы посмотреть мозг».
9. С ы м а Цянь, «Исторические записки», гл. «Инь бэнь цзи»: «[Бигань] часто останавливал и увещевал Чжоу. Чжоу в гневе воскликнул: “Я слышал, что у мудрецов в сердце семь отверстий”. Разрезал Биганя и посмотрел его сердце».
10. Там же: «У Цзю-хоу была красивая дочь, которую он ввел [во дворец] Чжоу. Но дочь Цзю-хоу не любила распутства. Чжоу разгневался, убил ее, разрубил на куски и сварил в уксусе. Э-хоу храбро вступил с ним в спор, стыдил и осуждал его, тогда Чжоу приказал [убить] его и завялить [мясо]. Си-бо Чан, узнав об этом, тяжело вздохнул. Чун-хоу Ху рассказал об этом Чжоу. Чжоу заточил Си-бо в Юли».
11. Л и Даоюань, «“Книга вод” с комментариями», разд. «Даншуй»: «Река Юшуй вытекает из источника Ханьданю на северо-востоке уезда Дапъинь... отсюда — название Юли». Бэнь Идо в «Собраниях комментариев к “Чжоуи”» («Чжоуи ичжэн лэйцзуань») пишет: «В древности тюрьму рыли под землей, поэтому окна были наверху, подобно сегодняшним отверстиям в потолке (тяньчуан — “небесные окна”); не потому ли в древних сочинениях тюрьму в Инь называют юли (от ю — “окно”)?»
12. См. «Описание всех вещей», разд. «Жэнь мин као».
13. «Толкование истории» Ма Су, цз. 19, цитирует «Записки о древней и новой музыке»: «Вэнь-ван был заточен в Юли. Тайдянь, Хунъяо, Сань Ишэн, Наньгун Гуа отправились навестить Бэнь-вана. Вэнь-ван сощурил правый глаз, как бы говоря, что Чжоу любит красавиц, погладил себя по животу, давая этим понять, что Чжоу любит драгоценности, затопал ногами, приказывая им поторопиться. Тогда они отправились в разные стороны, чтобы найти все это и поднести Чжоу».
14. «Критический текст “Хронологических записей об императорах и правителях”», разд. 5: «В то время, когда Чжоу заключил в темницу Бэнь-вана, старший сын [последнего], Бо Икао, был заложником в Инь и служил колесничим при Чжоу. Чжоу сварил из него суп и велел поднести Вэнь-вану, говоря: «Мудрец не станет
346

ведь есть суп из собственного сына». Вэнь-ван съел его. Чжоу воскликнул: «Кто сказал, что Си-бо мудрец? Он съел суп из собственного сына и даже не понял этого!»
Легенда о том, как чжоуский князь Вэнь-ван был заточен в подземелье и съел бульон из мяса собственного сына, так излагается в «Полностью иллюстрированном сказе — пинхуа о походе У-вана против Чжоу Синя» («Цюань сян У-ван фа чжоу пинхуа»), напечатанном при династии Юань между 1321 и 1323 гг. (Подробно об этом сочинении на русском языке см.: Б. Р и ф т и н. «Пинхуа о походе У-вана против Чжоу Синя».— Жанры и стили литератур Китая и Кореи. М., 1969, с. 104— 117.— Примеч. ред.)
«Цзичан (т. е. Вэнь-ван) распрощался с тремя людьми (сановниками Фэй Мэном, правителем Танчжоу и начальником тюрьмы Фэн Сюном) и стряхнул с себя тяготы тюремной жизни. Он вскочил на коня и помчался прочь. Выехав из Юли, Цзичан слез с коня и погладил его рукой. Князя стошнило, кусок мяса тотчас же превратился в зайчонка. Цзичан громко зарыдал. И по сей день в четырех ли от Танъиня есть Курган выплюнутого сына».
По-видимому, это написано на основании народных легенд. Рассказ о том, как чжоуский Вэнь-ван выплюнул собственного сына и тот превратился в зайца, косвенно указывает на жестокость иньского князя Чжоу Синя, казнившего невиновных и поднесшего отцу похлебку из мяса собственного сына. Писатель XVI в. Сюй Чжунлинь использовал эту легенду в своем романе «Возвышение в ранг духов» («Фэн шэнь яньи»).
15. «Толкование истории» Ма Су, цз. 19, цитирует «Шесть расположений» («Лю тао»). В современном тексте это место отсутствует: «У скакуна собачьих жунов пегий круп, алая грива, глаза, как золото, холка, как петушиные перья». Го Пу в комментарии к «Книге гор и морей», разд. «Хайнэй бэй цзин», пишет: «Шея, как петушиный хвост». Отсюда появилось выражение «петушиная колесница».
16. «Книга гор и морей», разд. «Хайнэй бэй цзин»: «В стране Линьшиго есть редкостный зверь, телом большой, похож на тигра, пятицветный, хвост длиннее тела. Его называют цзоуу, за один день на нем можно проскакать тысячу ли». Го Пу в «Стихотворных подписях к рисункам к “Книге гор и морей”» («Шаньхайцзин ту цзань») пишет: «Удивительный зверь пятицветный, хвост длиннее тела».
17. «Хуайнань-цзы», гл. «Дао ин»: «Тогда Сань Ишэн с тысячами монет отправился искать диковинные и драгоценные вещи в Поднебесной, достал цзоуюй — “петушиную колесницу”, изделия из черной яшмы, сто связок больших раковин, черного леопарда, бурого медведя, зеленого пса, белого тигра, тысячу пятнистых шкур и все это поднес Чжоу».
18. Сыма Цянь, «Исторические записки», гл. «Чжоу бэнь цзи»: «Хунъяо и другие приближенные [Си-бо], горюя о нем, нашли красавицу из рода Юсинь, скакуна в яблоках у племени лижун, девять четверок коней у рода Юсин и другие диковинные вещи. Через любимца правителя Инь, Фэй Чжуна, поднесли все Чжоу. Тот очень обрадовался и воскликнул: “Даже одна из этих вещей стоит свободы Сибо, а тут даров так много!” И он помиловал Си-бо».
2
19. Сыма цянь, «Исторические записки», гл. «Кун-цзы шицзя»: «[Вэньван] был очень черный, большой, глаза словно смотрели на баранов». Современный филолог Ма Сюйлунь в книге «“Чжуан-цзы” с комментариями» («“Чжуан-цзы” и чжэн»), цз. 17, с. 1 — 2, пишет: «Собрание комментариев к “Историческим запискам” (“Ши цзи цзи цзе”) цитирует Ван Су (195—256): «“Смотреть на баранов” значит “далеко”». Ван Су, комментарий к «Домашним речениям Конфуция» («Кун-цзы цзя юй»): «...“смотреть на баранов44 значит “быть дальнозорким”». Лю Си (П в. н. э.) в «Толковании имен» («Ши мин») говорит: «Ван — “смотреть вдаль” читается май, т. е. “видеть бесконечно далеко”. Ван ян — это, по-видимому, полуповтор слов и значит “смотреть”». Это объяснение вполне приемлемое. Поскольку дальнозоркий — это манман, то Вэнь-ван, по-видимому, был близоруким, тогда все становится понятным. Ма Сюйлунь на основе «Книги обрядов» («Лицзи») трактует это как «прекрасные глаза», что не соответствует смыслу.
20. При династии Цзинь была установлена стела, на которой была вырезана родословная тайгуна Люй-вана, в ней сказано: «Вэнь-ван увидел во сне Небесного
347

государя. Одетый во все черное, он совершал моление у брода Линху. Государь сказал: “Чан, вручаю тебе Вана”. Вэнь-ван дважды поклонился, тайгун дважды поклонился» (цит. по: Л у Синь. Краткая история китайской повествовательной прозы.— Собрание сочинений, т. 8, с. 15).
21. «Шесть расположений»: «Вэнь-ван собирался на охоту. Историограф Вянь совершил гадание, ответ был такой: “Когда будешь охотиться на северном берегу реки Вэй, получишь крупную добычу. Это будет не дракон, не тигр и не медведь. Счастливое предзнаменование сулит тебе князя, небо дарит тебе наставника”. Тогда Вэнь-ван сел в охотничью колесницу, запряженную конями, и, когда он охотился около Вэй, он наконец увидел тайгуна, который сидел на тростнике и удил рыбу».
22. Г э X у н, «Баопу-цзы», гл. «Цин цзянь»: «Когда Вэнь-ван встретился с Люй-шаном, тень от тутового дерева еще не передвинулась, а он уже понял, что перед ним — наставник».
23. Сыма Цянь, «Исторические записки», гл. «Ци тайгун шицзя»: « [Вэньван] побеседовал с ним и очень обрадовался: “Мой отец говорил когда-то: “Когда мудрец прибудет в Чжоу, там наступит расцвет”. Вы действительно и есть тот самый человек, я давно уже вас жду и надюсь”. Поэтому его стали называть тайгун ван — “долгожданный министр”. [Вэнь-ван] усадил его с собой в колесницу, и они вместе вернулись домой. [Вэнь-ван] сделал его наставником».
24. «Разыскания по древней истории» (фрагменты): «Люй-ван когда-то
резал быков в Чаогэ, торговал съестным в Мэнцзине».
25. Сыма Цянь, «Исторические записки», гл. «Ци тайгун шицзя»: «Люйшан, ловя рыбу, поймал на удочку чжоуского Си-бо».
26. Л и Д а о ю а н ь, «“Книга вод” с комментариями», разд. «Вэй-шуй»: «Речка Паньеци течет справа от Вэйшуй и вливается в эту реку. В речке есть омут под названием Цыцюань. Это и есть то самое место, где тайгун ловил рыбу. Закинув удочку, он становился на колени и бросал приманку. Два следа от его колен сохранились и по сей день».
27. Цюй Юань, «Скорбь отрешенного»: «Люй-ван рубил ножом, но, встретив Вэнь-вана, возвысился». Хун Синцзу комментирует это так: «Когда Люй-шана выгнала жена, он продавал мясо в Чаогэ. Мясо начинало пахнуть, и его не покупали».
28. Сыма Цянь, «Исторические записки», гл. «Ци тайгун шицзя»: «Чжоуский Си-бо был заключен в Юли, Сань Ишэн и Хунъяо узнали и призвали Люй-шана. Они втроем добыли для Си-бо красавицу и редкостные вещи и поднесли все это князю Чжоу, чтобы выкупить Си-бо. Си-бо получил возможность вернуться в свой удел».
29. В комментарии к разд. «Родословная дома циского тайгуна» «Исторических записок» Сыма Цяня приводится отрывок из «Сада рассказов» Лю Сяна (в современном тексте это место отсутствует): «Люй-ван удил рыбу около реки Вэй три дня и три ночи, а не наловил даже на одну еду. Тогда ван в гневе сорвал с себя одежду и шапку. На берегу был один крестьянин, удивительный человек древности, он посоветовал Люй-вану: “Когда снова будешь забрасывать удочку, сделай, чтоб леска была тонкой, а наживка приятно пахла, закидывай осторожно, чтобы не распугать рыбу”. Ван сделал так, как тот сказал. В первый раз он вытащил карася, потом вытащил карпа. Он вскрыл рыбе брюхо и вынул письмо, в нем было написано: “Люй-ван получит удел в Ци”».
30. «Толкование истории» Ма Су, цз. 19, пересказывает трактат Фу Лана (примерно IV в. н. э.), «Фу-цзы»: «Тайгун Цзюань ловил рыбу в протоке Иньси. Не брал наживки, прошло пятьдесят шесть лет, а он не поймал ни одной рыбы. Потом поймал большого карпа, и в животе у него была воинская печать».
31. Г а н ь Б а о, «Записки о поисках духов», цз. 4: «Вэнь-ван сделал тайгуна правителем Гуаньтаня. Прошел год, и теперь даже ветер не пел в ветвях. Вэнь-ван увидел во сне очень красивую женщину. Она с плачем преградила ему дорогу. Он спросил о причине [ее слез]. Она отвечала: “Я дочь духа горы Тайшань, меня выдали замуж за духа Восточного моря. Я хочу отправиться к мужу, но правитель Гуаньтаня преградил мне путь, его добродетели не дают мне двигаться. Когда я мчусь, сразу же поднимается буря и начинается дождь, а ведь буря и дождь могут повредить его репутации”. Проснувшись, Вэнь-ван призвал тайгуна, чтобы расспросить его. В этот день действительно был ураган, и он двигался от того города,
348

которым управлял тот. Тогда Вэнь-ван с поклоном просил тайгуна стать главнокомандующим». Очень похожа на историю встречи Вэнь-вана с тайгуном более ранняя по времени история о встрече Фу Юэ с У-дином. У-дин — один из мудрых ванов династии Инь. Он увидел во сне, что небо послало ему мудреца, одетого в одежду узника, с цепями на ногах. Когда У-дин проснулся, он приказал живописцам нарисовать портрет такого мудреца и велел искать его повсюду. Наконец на севере, в окрестностях Фуяни, нашли человека по имени Юэ. Он давно лишился отца и матери, был беден настолько, что ему было не на что жить, спина у него была согнутая, с небольшим горбом. Как арестант, он строил дамбы, защищавшие дороги от речных вод, и этим жил. Его назначили первым министром Инь и стали называть Фу Юэ (по названию местности, где его нашли.— Примеч. ред.). После того как Фу Юэ умер, его дух, по преданию, поднялся на небо, взобрался на звезду Дунвэй и вскочил на хвост созвездия Стрельца. Он превратился в маленькую звездочку, которая помещается между звездой Дунвэй и созвездием Стрельца и которую назвали звезда Фуюэ.
В «Вопросах к небу» Цюй Юаня сказано: «Юэ занимался строительством в Фуяни, У-дин без колебаний использовал его». В «Дальнем путешествии» («Юань ю», приписывается Цюй Юаню) сказано: «Удивительный Фу Юэ вверился звезде, он завидовал тому, что Хань Чжун достал одну». Из этого упоминания можно видеть, что предание о Фу Юэ весьма древнее.
3
32. 	«Книга исторических преданий» («Си-бо кань ли»): «После того как Си-бо покорил племя ли, Цзуинь, встревоженный этим, прибежал к вану и доложил ему. Ван сказал: “Но разве я от рождения не получил приказа от неба?!”»
33. Сыма Цянь, «Исторические записки», гл. «Чжоу бэнь цзи»: «[Вэньван] перенес столицу из Цися в Фэн. В следующем году скончался Си-бо. Наследный принц Фа вступил на престол и стал зваться У-ван. После того как У-ван занял престол, тайгун Ван стал его наставником».
34. Бань Гу, «Беседы в Зале Белого Тигра», разд. «Шэн жэнь»: «У-ван глядел на баранов» (см. коммент. 19 к гл. X.— Примеч. ред.).
35. Комментарий к «Чжоуским анналам» в «Исторических записках» цитирует «Весны и Осени», разд. «Юань мин бао»: «У У-вана сдвоенные зубы, что означает твердость характера».
36. Ц з я И, «Новая книга», разд. «Ли»: «Некогда чжоуский Вэнь-ван сделал тайгуна Вана наставником наследного принца Фа. [Фа] очень хотел попробовать сушеную рыбу, но тайгун не разрешил, говоря: “В соответствии с обрядами сушеная рыба не кладется даже на жертвенный стол. Как же можно нарушить обряд и подать ее наследнику?”».
37. В а н Ч у н, «Критические суждения», гл. «Бу ши»: «Перед тем как напасть на Чжоу, У-ван [велел] совершить гадание на сухой траве. [Ответ был]: “Идете против [воли неба]”, потом гадали на щите черепахи, [ответ]: “Большое зло”. Тайгун расшвырял траву, растоптал щит черепахи, закричал: “Мертвые кости, сухая трава! Как могут они знать добро и зло!”».
38. Цюй Юань, «Вопросы к небу»: «У-фа убил иньского [князя], о чем [он] горевал? Усадил труп (изображение отца) в колесницу. Почему он поторопился?» Ван И объясняет: «Здесь сказано о том, что, напав на Чжоу, У-ван поместил в колесницу “пристанище духа” отца и объявил, что наследник Фа хочет осуществить небесную кару и избавить народ от зла». Хун Синцзу добавляет: «Ши (труп) — это изображение (образ, воплощение) духа. Его изображал человек». Объяснение Хуна правдоподобно. Автор следует толкованию Хун Синцзу.
39. 	Сыма Цянь, «Исторические записки», гл. «Бои лечжуань»: «Когда У-ван пошел походом на восток против Чжоу [Синя], Бо-и и Шу-ци, схватив под узцы его коня, принялись увещевать его. Приближенные хотели убить их, но тайгун сказал: “Они справедливые люди!” И их увели, поддерживая под руки».
40. 	Количество духов — духи четырех морей, дух Хуанхэ и дух дождей — не соответствует указанному числу семь (пять колесниц и два всадника). Но в связи с тем что в древнем тексте имеется какой-то пропуск, было бы неудобно произвольно его восполнить.
Юй Шинань, «Выписки из книг в Северном зале» («Бэйтан шучао»),
349

144, цитирует «Золотую шкатулку тайгуна» («Тайгун цзинь гуй»): «У-ван напал на Чжоу около столицы Лои. Пасмурная погода, холод, дождь и снег не прекращались уже более десяти дней. Снег лежал на земле слоем в один чжан с лишним. Утром в день цзя-цзы прибыли неизвестно откуда пять вельмож в колесницах, впереди них ехали два всадника, они остановились перед княжескими воротами и выразили желание увидеться с У-ваном. У-ван хотел было им отказать, но Шанфу сказал: “Это не годится! Снег глубок — чжан с лишним, но ни от колесниц, ни от всадников нет следов. Боюсь, что это божества!” Тогда главный министр послал человека вынести им чашку рисовой кашицы. Тот отворил ворота и впустил пять колесниц и тех двух всадников со словами: “Князь у себя и сейчас еще не может выйти, но погода очень холодная, поэтому он посылает горячей кашицы. Но я не знаю, кто среди вас старший, а кто младший, с кого мне начинать?” Всадники сказали: “ Первому поднеси князю Южного моря, потом владыке Восточного моря, потом владыке Западного моря, после него властелину Северного моря, а потом уж божеству Хуанхэ и Повелителю дождя — Юй-ши”. Когда с рисом было покончено, посланный рассказал обо всем тайгуну. Тайгун сказал У-вану: “Теперь гостей можно принять! Прибывшие в пяти колесницах и два всадника — это владыки четырех морей, божество Хуанхэ и божество дождей. Владыку Южного моря зовут Чжужун, Восточного моря — Гоуман, Северного моря — Сюаньмин, Западного моря — Жушоу, хозяина Реки зовут Фэнъи, бога дождя — Юн, хозяина ветров — И. Прошу пригласить их, обращаясь к каждому по имени”. У-ван тогда сел в зале наверху, распорядитель, стоя перед нижними воротами, пригласил войти Чжужуна. Духи были изумлены, они переглянулись и выразили свое восхищение. Чжужун поклонился, У-ван спросил у него: “День сегодня пасмурный, а вы прибыли издалека, что вы желаете преподать нам?” Духи отвечали: “Небо решило покарать Инь и утвердить Чжоу. И мы прибыли, чтобы принять от вас приказ, хотим поручить хозяину ветров и богу дождей занять у вас подходящие для них должности”» В фантастическом романе Сюй Чжунлиня «Возвышение в ранг духов», где описывается, как Цзян-тайгун использовал на службе духов и бесов и как духи помогли Чжоу уничтожить Шан, эти описания основаны на данных мифологических материалах.
41. Ван Ц з я, «Записки о забытых событиях»: «Чжоуский У-ван отправился на восток, на Чжоу. Ночью переправился через [Желтую] реку. Облака светили, как днем. Войско из восьмисот родов было в полной готовности и пело.. Крупные пчелы, похожие на красных птиц, слетелись [вдруг] на лодку вана, вот почему птицы были изображены на его знаменах. На другой день У-ван отрубил голову Чжоу [Синю]. Он назвал свою лодку “лодкой пчел”».
42. Сыма Цянь, «Исторические записки», гл. «Чжоу бэнь цзи»: «У-ван пошел походом на восток на Чжоу, переправился через Мэнцзинь и в день цзя-цзы на заре подошел к Муе вблизи [столицы] Шан, там он дал клятву».
43. Ц ю. й Юань, «Вопросы к небу»: «Коршуны слетелись в стаю. Кто заставил их собраться?» Ван И комментирует: «Цанняо — это коршуны, цуй значит “собираться в стаю”. Здесь имеется в виду, что, когда У-ван напал на Чжоу, полководцы были храбры, как коршуны, собравшиеся в стаю. “Кто же велел У-вану собрать их?”». В этом толковании не все верно, но когда говорится, что цанняо — это птицы из рода коршунов, то это действительно так.
44. Чан Ц з ю й, «Описание стран к югу от гор Хуа», разд. «Ба чжи»: «Когда чжоуский У-ван напал на Чжоу [Синя], с ним была армия царств Ба и Шу. Воины из Ба мужественные и храбрые, с песнями и воинственными плясками они вторглись [в Инь]».
45. «Хуайнань-цзы», гл. «Тай-цзу сюнь»: «В левой руке У-ван держал желтую секиру, в правой — белый бунчук, которым он подавал сигналы. Войско Чжоу [Синя] было разбито наголову и бежало. Это был полный разгром!»
46. Цзя И, «Новая книга», разд. «Лянь юй»: «Чжоу хотел сразиться с У-ваном. Он выстроил своих воинов. Всеми способами он старался их воодушевить, бил в барабан, но они не шли в наступление. Они повернули свои мечи, собираясь направить их против Чжоу».
47. Сыма Цянь, «Исторические записки», гл. «Чжоу бэнь цзи»: «Чжоу бежал, вернулся [в столицу], поднялся на террасу Лутай. Он надел на себя одежду с жемчугами и нефритом, бросился в огонь и погиб». К этому тексту имеется комментарий. «Чжоу шу» говорит: «Вечером в день цзя-цзы Чжоу взял пять нефритов
350

“небесная мудрость”, опоясал себя ими и сжег сам себя». Пояснение: «Нефрит “небесная мудрость” — это самый лучший из нефритов. Он нашил эти нефриты [на одежду] повсюду, чтобы предохранить себя [от огня]. Всего сгорело четыре тысячи нефритов; обычные нефриты расплавились, но нефриты “небесная мудрость” остались, поэтому тело Чжоу не сгорело полностью».
48. Ц ю й Юань, «Вопросы к небу»: «Бо-линь удавился веревкой. Что было причиной?» Го Можо переводит это место так: «Почему повесились Чжоу-ван и его наложницы?» Такая трактовка близка к истине. Но даже если это и так, то перед нами всего лишь еще одно предание о смерти Чжоу, и нельзя на основании этого предания отрицать версию о том, что «Чжоу погиб в огне». В гл. «Инь бэнь цзи» «Исторических записок» Сыма Цяня ясно сказано: «Чжоу надел свое платье, [украшенное] драгоценными нефритами, бросился в огонь и сгорел». И если последующие поколения записали это место другими словами: вместо фу — «броситься в огонь» написали «цзы фань» — «сам себя сжег в огне», это не значит, что они ошибались.
49. Ц з я И, «Новая книга», гл. «Лянь юй»: «Чжоу бежал, укрылся в храме, но погиб, один сражаясь за свою жизнь. Приближенные не захотели ему помочь».
50. Сыма Цянь, «Исторические записки», гл. «Чжоу бэнь цзи»: « [У-ван] желтой секирой отрубил голову Чжоу и привесил ее к большому белому знамени».
51. «Речи царств», разд. «Цзинь юй», 1: «Иньский Синь пошел походом на Юсу. Но ему дали Дацзи, которая обворожила его. Она стала его любимой женой». «Бамбуковые анналы»: «В девятом году правления Ди-синя войска царя напали на царство Юсу, захватили Дацзи и вернулись».
52. Лю С я н, «Жизнеописания знаменитых женщин», «Инь Чжоу Дацзи»: «У-ван тогда осуществил небесную кару, отрубил голову Дацзи, привесил ее к маленькому белому знамени. Он считал, что Чжоу погубила именно эта женщина».
53. «Чжоу шу», гл. «Кэ Инь»: «У-ван отправился туда, где находились обе эти женщины, но оказалось, что они повесились». Кун Чао комментирует: «Две женщины — это Дацзи и еще одна наложница».
54. С ы м а Цянь, «Исторические записки», гл. «Бо-и лечжуань»: «У-ван уже умиротворил иньцев, и вся Поднебесная признала Чжоу, но Бо-и и Шу-ци считали это позором для себя. Будучи верными долгу, они отказались есть просо Чжоу, укрылись на горе Шоуяншань, собирали побеги папоротника и питались ими. Они слагали песни до тех пор, пока не умерли с голоду».
55. «Разыскания по древней истории» (фрагменты): «Бо-и и Шу-ци укрылись на горе Шоуяншань, собирали побеги папоротника и питались ими. Пришла деревенская женщина, которая сказала им: “Вы считаете справедливым не есть просо Чжоу, но ведь эта трава и эти деревья тоже принадлежат Чжоу!” Тогда они умерли с голоду».
56. Ма Су, «Толкование истории», цз. 20, цитирует «Жизнеописания знаменитых мужей» («Ле ши чжуань»): «Когда У-ван напал на Чжоу, И и Ци не последовали за ним. Они укрылись на горе Шоуяншань, рвали побеги папоротника и питались ими. В это время Ван Моцзы пришел на гору и поставил их в затруднительное положение, сказав: “Вы не едите просо Чжоу, но укрылись в горах, принадлежащих Чжоу, и едите побеги, принадлежащие Чжоу. Как же это так?” Оба после этого перестали есть побеги. Прошло семь дней, и небо послало белую олениху, чтобы она поила их своим молоком. У них родилась корыстная мысль: “Мясо этого оленя наверняка ароматно”. Олениха догадалась об их намерениях и больше не приходила. И тогда они оба умерли от голода».
4
57. Ц ю й Юань, «Вопросы к небу»: «Правитель Чжао много путешествовал. Он двигался на юг. Какая выгода в том, что он встретил того белого фазана?» Ван И комментирует: «Здесь говорится о том, что Чжао-ван нарушил волю Чэнвана и отправился путешествовать. На юге он достиг Чу. Чусцы утопили его, и он не вернулся. Когда Юэшан-ши решил поднести правителю Чжао в дар белых фазанов, их невозможно было доставить из-за того, что добродетель уже покинула Чжао-вана. Тогда он сам захотел отправиться встретить и принять фазанов». Подробности см. в «Бамбуковых анналах», в разделе «Анналы Чжоу» «Исторических
351

записок» Сыма Цяня, в гл. «Инь чу» «Весен и Осеней Люя» и в «Хронологических записях об императорах и правителях» Хуанфу Ми.
58. «Ле-цзы», гл. «Чжоу My-ван»: «Во время правления чжоуского Му-вана из далекой западной страны прибыл чародей-волшебник. Ван отнесся к нему так, как если бы перед ним был дух, и служил ему, как служил бы своему государю. Но чародей считал, что дворец вана слишком беден для него, пища вана отвратительна и груба и ее нельзя взять в рот, наложницы из княжеского гарема уродливы и не стоят того, чтобы приближаться к ним. Через некоторое время волшебник пригласил вана совершить вместе прогулку. Ван ухватился за рукав чародея, и они взвились в небо и там остановились. Потом они отправились ко дворцу чародея. Дворец был украшен золотом, серебром, жемчугом и яшмой. Он возвышался над облаками и дождевыми тучами, и не было ясно, служили ли они ему опорой. Издали он казался скоплением облаков. Все, что видели глаза вана, слышали его уши, обонял его нос и осязал его рот, было не такое, как в мире людей. Ван наклонился и посмотрел вниз на свои дворцы и беседки, и они показались ему комьями земли и кучами травы. Чародей позвал его пойти дальше. Они прибыли туда, где над головой не было видно ни солнца, ни луны, а внизу не было видно ни рек, ни морей. Все освещалось таким ярким светом, что ван не мог смотреть, ослепленный лучами и блеском. Звуки и эхо, которые доносились отовсюду, оглушали вана, он ничего не слышал, мысли и чувства пришли в смятение, он стал умолять чародея вернуть его [на землю]. Волшебник толкнул князя, и тот как будто упал в пустоту. Князь очнулся — оказалось, что он сидит в своем дворце, на прежнем месте, ему прислуживают все те же люди. Перед ним было вино, которое еще не отстоялось, и закуски, которые не остыли. Ван спросил, откуда он сейчас возвратился. Приближенные отвечали, что он [никуда не уходил], только сидел задумчивый и молчаливый. Чародей заметил: "Наши души странствовали, а наши тела оставались без движения“. Князю это очень понравилось, он забросил государственные дела, не радовался своим министрам и наложницам, а лишь втайне мечтал о далеких странствиях».
59. См. гл. IV, разд. 4.
60. См. «Жизнеописание Сына неба Му» («Му-тяньцзы чжуань») и «Ле-цзы», гл. «Чжоу Му-ван».
61. Ван Ц з я, «Записи о забытых событиях»: «Ван [велел] запрячь восемь скакунов-драконов. Первого звали Цзюеди — Отрывающийся от земли, он мчался не касаясь земли, второго звали Фаньюй — Порхающий: когда он мчался, то обгонял летящих птиц. Третьего звали Бэньсяо — Скачущий в поднебесье: за одну ночь он пробегал десять тысяч ли. Четвертого звали Чаоин — Обгоняющий тень: он двигался, поспевая за [движением] солнца. Пятого звали Юйхуэй — Сверкающий: вся шерсть у него сверкала и переливалась. Шестого звали Чаогуан — Обгоняющий свет: за один прыжок он покрывал расстояние, равное десяти теням. Седьмого звали Тэнъу — Взвившийся туман: он мчался на облаке. Восьмого звали Цзяи — Крылатый: у него были настоящие крылья».
62. «Описание удивительного»: «Лунчуань на острове Дунхайдао — место, где князь Му содержал восемь скакунов. На острове росла трава, которую называли лунчу — “драконова трава". Конь, которого кормили это травой, мог за день проскакать тысячу ли. Древняя пословица гласит; “Один пучок драконовой травы превращает коня в волшебного скакуна-дракона"».
63. «Ле-цзы», гл. «Тан вэнь»: «Тогда Тайдоу установил столбики и сделал дорогу как раз так, что помещалась нога. Он считал шаги и устанавливал столбики так, чтобы можно было бежать, перешагивая с одного на другой. Потом он быстро пробежал взад и вперед, ни разу не споткнувшись и не оступившись. Цзаофу проучился три дня и овладел этим мастерством. Тайдоу, вздыхая, сказал: “Как вы ловки! Как быстро вы этим овладели! Всякий, кто учится управлять колесницей, должен быть таким же ловким"».
64. «Жизнеописание Сына неба Му»: «В день моу-инъ Сын неба отправился на запад. Как птица примчался он в горы Янъюй, где была столица духа Желтой реки Уи. В счастливый день синь-ю Сын неба поднялся на гору Куньлунь, чтобы осмотреть дворец Желтого государя. Человек из ’племени чиняо (чиу?) — красных птиц — по имени Цзихао подарил императору женщину... Сын неба дал Чангуну в удел [земли] по реке Сихэ в Хэйшуе... В день гуй-хай [он] прибыл в страну Си-ванму».
352

65. Относительно Яшмового пруда — Ялчи предания обычно говорят, что он находился на горе Куньлунь. «Книга гор и морей», разд. «Си цы сань цзин»: «Среди рек есть Яошуй, вода в ней светлая и прозрачная». В «Исторических записках» Сыма Цяня в «Описании Ферганы» («Давань чжуань») приводятся хвалебные строки. В «Описании царствования Юя» сказано, что в Куньлуне есть Яочи — сладкий источник. «Жизнеописание Сына неба Му» помещает его поблизости от горы Яньшань, т. е. горы Яньцзышань. Здесь мы следуем этой версии, хотя она несколько противоречит разделу 1 гл. IV.
66. «Жизнеописание Сына неба Му»: «В день и-чоу император угощал вином Си-ванму на берегу Яочи. Си-ванму спела императору песенку, он ответил ей. Потом император поднялся на гору Яньшань и там записал свои деяния на камне. Он посадил там акацию, а на [краю камня] написал: “Гора Си-ванму”. Вернувшись с горы Си-ванму, он погрузился в печаль и прочитал об этом стихи».
67. «Ле-цзы», «Танвэнь»: «Чжоуский My-ван отправился на запад осматривать свои владения. Он возвращался обратно и еще не достиг [пределов] Срединного царства. По дороге ему подарили мастера по имени Янь-ши. “Что ты умеешь?” — спросил My-ван. “Я попробую сделать все, что вы прикажете,— отвечал мастер,— но у меня уже есть кое-что сделанное, хочу, чтобы вы сначала взглянули”. На другой день Янь-ши пришел к князю и тот спросил: “Кто пришел с тобой?” — “Ваш подданный сделал этого искусного актера”,— отвечал Янь-ши. My-ван с удивлением посмотрел на него. Тот быстро шагал, смотрел то вверх, то вниз, был [как] настоящий человек! Когда мастер дотронулся до его щеки, он начал петь и не сбивался с мотива. Взял его за руку — начал танцевать в такт. Ван, Шэн-цзи и другие наложницы наблюдали за ним. Перед самым концом представления певец стал строить глазки наложницам, стоявшим слева и справа от императора. Император страшно разгневался и решил немедленно казнить Янь-ши. Янь-ши перепугался, быстро разобрал на части актера и показал князю. Весь он был сделан из кожи, дерева, клея и лака и раскрашен белой, черной, красной и синей [красками]. My-ван только теперь успокоился и с восхищением воскликнул: “Мастерство человека теперь можно сравнить с мастерством природы!” Приказал подать вторую колесницу, усадил его, и они вместе вернулись в [Срединное царство]».
68. С ы м а Цянь, «Исторические записки», гл. «Цинь бэнь цзи»: «Сюйский Янь-ван поднял мятеж. Цзао-фу был колесничим у Му-вана. Они быстро помчались в Чжоу, делая за один день по тысяче ли, чтобы усмирить мятеж. My-ван пожаловал Цзао-фу город Чжаочэн. Род Цзао-фу с этих пор стал носить фамилию Чжао».
69. «Ши-цзы» (фрагменты), цз. 2: «У Янь-вана были мускулы, но не было костей».
70. Там же: «Сюйский Янь-ван любил необыкновенное. Он погружался в пучину и доставал удивительных рыб, углублялся в горы и привозил удивительных зверей. Всех их он помещал в своем дворце».
71. «Описание всех вещей», разд. «Ивэнь»: «Во дворце государя Сюя одна женщина забеременела и родила яйцо. Это сочли дурным предзнаменованием, и яйцо выбросили на берег реки. У одной вдовы была собака по кличке Хуцан. Она нашла выброшенное яйцо и принесла его в пасти домой. Она стала согревать его своим теплом, и из яйца вылупился мальчик. Когда он появился на свет, то лежал лицом вниз, поэтому ему дали имя Янь — Лежащий лицом вниз. Во дворце прослышали про это и, изменив запись, забрали его. Он вырос, стал мудрым и гуманным и унаследовал царство государя Сюя. С тех пор как он стал править в своей стране, он решил связать всю страну водными путями. Он стал рыть каналы между царствами Чэнь и Цай и нашел красный лук и стрелы. Он стал называться сюйский Янь-ван. По рекам Цзян (Янцзы) и Хуайхэ тридцать шесть удельных князей покорились ему. Когда чжоуский ван услышал об этом, он послал колесницу, запряженную четверкой лошадей, она в один день достигла Чу. Чусцам было приказано напасть на Янь-вана. Янь-ван был гуманен, он не хотел подвергать свой народ опасностям и бедам. Разбитый чусцами, он бежал к подножию горы Дуншань в уезде Уюань у города Пэнчэн. За ним последовало несколько десятков тысяч человек. Впоследствии эту гору стали называть горой Сюйшань — горой Сюя. На вершине горы соорудили каменное строение. Здесь совершались чудеса, и люди приходили сюда на поклонение». Это место существует и поныне.
72. «Императорское обозрение годов Тай-пин», цз. 74, цитирует «Баопу-цзы»: «Чжоуский My-ван отправился походом на юг, и вся его армия переродилась.
12 Заказ 908
353

Благородные превратились в обезьян и журавлей, а простой люд — в насекомых и песок». В нынешнем тексте «Баопу-цзы», в гл. «Ши чжи», написано: «Три армии за одно утро переродились: благородные превратились в журавлей, простые люди — в песок».
73. 	М а Су («Толкование истории», цз. 26) цитирует «Шичжоу цзи» — «Записки о десяти сушах» (в современном тексте это место отсутствует): «Во времена чжоуского Му-вана западные ху подарили ему клинок кунъу, легко рубящий нефрит, и вечно полный кубок, сверкающий в ночи. Клинок был длиной один чи, а кубок вмещал три шэна. Клинок разрубал нефрит, словно глину, кубок из белоснежной яшмы светился ночью. Когда темнело, кубок ставили посреди зала, и было светло как днем; он наполнялся росой. Напиток был сладок и ароматен. Он мог оживить человека».
5
74. Ма Су («Толкование истории», цз. 27) цитирует «Весны и Осени Чжоу», («Чжоу чуньцю»): «Князь — правитель страны Дуго, по имени Хэн,— был сановником при дворе чжоуского государя. Наложница Сюань-вана Нюйхан хотела вступить с ним в связь, но он не согласился. Тогда Нюйчжэнь пожаловалась на него Сюань-вану: “Хэн пытается потихоньку сблизиться со мной”. Сюань-ван поверил этому и заточил правителя Дуго в Цзяо. Он послал Сюэ Фу и Сыгун Ци убить Дубо — Князя страны Ду».
75. Л ю С я н, «Сад рассказов», разд. «Ли цзе»: «Цзо Жу был другом Ду-бо, оба были подданными Сюань-вана. Сюань-ван собирался казнить Ду-бо, хотя тот и не был виновен. Цзо Жу вступил с ваном в спор, девять раз повторил князю, что Ду-бо невиновен, но тот не согласился с ним. Князь сказал: “Отдаляющийся от князя и пристрастный к другу — это ты!” Цзо Жу отвечал: “Я слышал, что если князь поступает правильно, а друг идет ему наперекор, то следует послушать князя и осудить друга, но если друг прав, а князь неправ, то нужно последовать за другом и выступить против правителя”. Князь разгневался: “Если откажешься от своих слов, то будешь жить, а если нет, то умрешь!” — “Я слышал, что мужи древности зря не изменяли своим принципам до самой смерти и не отказывались от своих слов, чтобы спасти жизнь,— сказал Цзо Жу,— пусть я своей смертью докажу, что вы, князь, ошибаетесь, убивая невинного Ду-бо”. Ван убил Ду-бо. Цзо Жу умер из-за него».
76. «Мо-цзы», «Мин гуй», 2: «Чжоуский Сюань-ван казнил своего подданного Ду-бо, который был невиновен. Ду-бо сказал: “Вы, князь, убиваете меня, но я невиновен! Если после смерти человек теряет разум, тогда ничего не поделаешь, но если умерший сохраняет память, то не пройдет и трех лет, как я дам возможность князю узнать об этом!“
На третий год после этого чжоуский Сюань-ван созвал удельных князей и отправился с ними на охоту в Путянь. Колесниц было несколько сотен, свиты — несколько тысяч человек. Они заполнили все поле. В полдень появился Ду-бо на белой колеснице, запряженной белыми лошадьми, в красной одежде и шапке, с красным луком и красными стрелами, он погнался за Сюань-ваном и выстрелил в его колесницу. Стрела пронзила сердце вана и перебила позвоночник. Князь упал на свой лук и умер».
77. «Книга песен», разд. «Сяо я», «Цзенаныпань»:
Как высоки вы, южные горы,
Скалы теснятся высоко в синь...
К вам весь народ устремляет взоры,
Царский наставник, великий Инь!
Горе сердца сжигает, как пламя,
Вымолвить слово мешает страх...
(Пер. А. Штукина)
Чжу Си комментирует: «Эти стихи написаны Цзя-фу. Он обличает [Ю-]вана в том, что он, использовав на службе Инн, довел дело до бунта».
78. «Императорское обозрение годов Тай-пин», цз. 470, цитирует «Описание всевозможных бесов и духов» («Цза гуй шэн чжи» — утерянное сочинение
354

V—VI вв. н. э.): «Во времена Чжоу род Инь был знатным и процветающим. В течение нескольких поколений [семьи] не делились. Вместе питались несколько тысяч человек. В голодное время расставляли треножники и большие котлы и варили жидкую рисовую похлебку. Звуки чавканья были слышны на расстоянии нескольких десятков ли. [Однажды] перед самой едой недосчитались тридцати человек. Они залезли в котел и соскребали кашу со дна. Котел был глубокий, поэтому люди их и не увидели».
79. «Бамбуковые анналы»: «На второй год Ю-вана реки Цзин, Ло и Вэй пересохли, а гора Цишань рухнула».
80. «Описание удивительного»: «Во времена чжоуского Ю-вана быки превратились в тигров, а бараны — в волков. К югу от реки Ло было укрепление Билан — Спасающее от волков. Когда бараны превратились в волков, они стали поедать людей, поэтому и построили укрепление, чтобы спрятаться от них».
81. Сыма Цянь, «Исторические записки», гл. «Чжоу бэнь цзи»: «На третий год своего правления Ю-ван увидел в гареме Бао Сы и полюбил ее. Она родила Бо-фу».
82. Ма Су («Толкование истории», цз. 30) цитирует утерянное сочинение IV в. н. э. «Мелкие заметки из древних текстов» («Гу вэнь со юй»): «Ю-ван хотел убить наследника Ицзю и сделать наследником Бо-фу. Он выпустил на Ицзю тигра, но Ицзю громко закричал на зверя, и тот, прижав уши, послушно лег».
83. Сыма Цянь, «Исторические записки», гл. «Чжоу бэнь цзи»: «Главный астролог Бо-ян при дворе Чжоу прочитал записи историографов и воскликнул: ‘‘Династия Чжоу уже погибла! Зло уже совершилось! Ничего нельзя поделать!”».
84. «Речи царств», разд. «Чжэн юй»: «Когда династия Ся уже клонилась к упадку, два духа из рода Бао превратились в драконов, которые соединились во дворце вана и сказали: ‘‘Мы два князя из рода Бао”. Император велел совершить гадание, чтобы узнать, следует ли их убить, или прогнать, или оставить. Ответа не было. Тогда стали гадать о том, не следует ли попросить у них семя и сохранить его. Был получен благоприятный ответ. Тогда расставили перед ними шелк и яшму и написали свою просьбу. Драконы исчезли, а семя осталось. Его спрятали в шкатулку и передавали из поколения в поколение, но ни при Инь, ни при Чжоу ее не раскрывали. В последний год правления Ли-ваиа ее раскрыли, чтобы посмотреть. Семя растеклось по всему двору, и никак нельзя было избавиться от него. Ван послал полуодетых женщин криком отпугивать нечисть. Семя превратилось в черепаху, которая уползла во дворец. Во дворце была одна девочка, у которой еще не сменились все зубы. Она увидела черепаху. А когда девочке закололи волосы шпильками (т. е. когда ей исполнилось пятнадцать лет.— Примеч. ред.), она забеременела и в правление Сюань-вана родила. Так как она родила не от мужчины, то испугались и выбросили ребенка». Вместо «два дракона соединились во дворце» Сыма Цянь в «Исторических записках» пишет «остановились во дворце», что же касается того, что слово ли объясняется в собрании комментариев как «выплюнутая слюна», то это неверно.
85. В основном тексте говорится: «Князь Сюань-ван тотчас же послал стражников схватцть и убить странных супругов», но в приведенных материалах есть ошибочное толкование. Так, приводятся слова Ван И из комментария к «Вопросам к небу» Цюй Юаня: «Схватить, притащить и казнить их на рынке». В действительности же надо основываться на словах из «Речей царств», гл. «Чжэн юй», где сказано: «Стрелявших из лука тогда же наказывать (лу) на дороге». Однако лу нельзя толковать здесь как «убивать», лу соответствует ляо и значит «связывать». Следовательно, и выражение из комментария Ван И надо понимать так: «Сюань-ван велел схватить странную пару, связать их и послать на тяжелые работы на дорогу». Лу, возможно указывает на телесные наказания в древности. Слова из «Речей царств» надо понимать как «наказание на дороге».
Цюй Юань, «Вопросы к небу»: «Что притащили на рынок и расхваливают колдуны? О чем они кричат? Кто накажет Чжоуского Ю-вана? Где он раздобыл эту Бао Сы?» Ван И комментирует: «Когда-то, еще до чжоуского Ю-вана, дети пели песенку: ‘‘Лук из дикого тута и колчан из тростника погубят государство Чжоу”. И вот некие муж с женой продавали на рынке все это. Их посчитали за оборотней, схватили и потащили, чтобы казнить на площади, но ночью перед казнью супруги убежали. По дороге они услышали, как плачет ребенок, брошенный той наложницей из гарема, пожалели и подобрали его. Потом они бежали в княжество Бао. Впослед¬
355

ствии кто-то из рода Бао провинился и Ю-ван хотел наказать его. Но Бао откупился, отдав Ю-вану эту девочку. Это и была Бао Сы».
86. 	Сыма Цянь, «Исторические записки», гл. «Чжоу бэнь цзи»: «Бао Сы не любила смеяться. Ю-ван хотел рассмешить ее. Он перепробовал десять тысяч способов, но она не смеялась. Ю-ван велел зажечь дневные и ночные сигнальные огни на вышках и бить в большие барабаны. [Обычно], когда неприятель подступал [к границам страны], зажигали сигнальные огни, и все удельные князья являлись [с войском]. И сейчас все они прибыли, но врага не было. Бао Сы громко рассмеялась. Ю-ван обрадовался этому и несколько раз зажигал огни, пока, наконец, все не перестали им верить...
Когда Ю-ван сделал министром Ши-фу из царства Го, все люди в стране были недовольны... А потом он устранил старшую жену, из рода ІПэнь, и убрал наследника. Отец старшей жены князь Шэнь-хоу разгневался и вместе с царством Цзэн, западными и, племенем собачьих жунов напал на Ю-вана. Ю-ван зажег огни, призывая на помощь войска, но войска не пришли. Ю-ван был убит у подножия горы Лишань. Затем [напавшие] схватили Бао Сы, забрали все богатства дома Чжоу и ушли. Князья договорились с Шэнь-хоу и возвели на престол Ицзю — наследника Ю-вана. Это и был Пин-ван. Ему вверили заботу о жертвоприношениях рода Чжоу. Когда Пин-ван взошел на престол, он перенес столицу на восток, в Лои, чтобы укрыться от разбойничьих набегов жунов».

ПРИЛОЖЕНИЯ
МИФОЛОГИЧЕСКИЕ ПРЕДАНИЯ В СОВРЕМЕННЫХ ЗАПИСЯХ (Перевод Б. Л. Рифтина)
КАК ФУСИ И НЮЙВА СОЗДАЛИ ЛЮДЕЙ
Очень-очень давно, не знаю уж чем, провинились люди перед небесным правителем Юй-хуаном — Нефритовым государем. Несколько дней злился Нефритовый государь, а потом придумал, как отомстить им. Он велел Духу ветра Фэн-бо и Повелителю дождя Юй-ши спуститься на землю и поднять такую бурю, чтобы все дома людей повалить, а потом такой ливень устроить, чтобы вся земля на три ли под воду ушла. Люди заволновались и устремились к высоким местам; те, что на равнинах жили, на деревья взобрались. Кто мог думать, что ветер будет дуть все свирепей и свирепей, а дождь хлестать все сильнее и сильнее. И трех дней не прошло, как безбрежная вода залила все кругом до горизонта и скрыла под собой людей.
Так что же,— все утонули и прервался род человеческий? Нет, оказывается не все люди под водой погибли. Остались Фуси и его сестра Нюйва, их один бессмертный шэньсянь спас, не дал им утонуть. Вот как это было.
Фуси и Нюйва были работящими, добрыми, встретится им голодный человек — всегда дадут что-нибудь, помогут. Об этом узнал один небесный бессмертный. Услыхал он, что Нефритовый государь собирается отдать приказ утопить всех людей, принял облик нищего и спустился в мир людей. Подошел к воротам дома Фуси и стал просить подаяние. Фуси и Нюйва гостеприимно приняли его, как всегда своих бедных братьев принимали, дали ему одежды и денег. Увидел бессмертный шэньсянь, что они и вправду добрые люди, и решил спасти их. Он отдал им свою бамбуковую корзину и сказал:
— Дарю вам эту корзину, а вы храните ее хорошенько. Если случится потоп, залезайте в нее оба — тогда не потонете.
Только Фуси взял в руки корзину, как нищий тотчас же исчез. Поняли Фуси и Нюйва, что это был спустившийся в мир людей бессмертный, и поспешно стали кланяться да на небо поглядывать.
Прошло несколько дней, и впрямь наступил потоп. Фуси и Нюйва, помня совет шэньсяня, забрались в плетенную из бамбука корзину и поплыли по разлившейся воде. Вода подымалась все выше и выше — и бамбуковая корзина подымалась все выше и выше, вода опускалась — и корзина опускалась, словно лодочка. А когда вода отступила, бамбуковая корзина легонько опустилась на землю. Фуси и Нюйва вылезли из нее, оглянулись: ай-я! Во всей Поднебесной только они вдвоем, брат с сестрой, и остались. Что делать? Стал Фуси с сестрой советоваться: а не вылепить ли нам людей из глины, чтобы не прервался род людской на земле? Обрадовалась Нюйва, согласилась. Накопали они глины, замесили ее, подлив воды, и принялись лепить людей.
Кто мог знать, что только примутся они за дело, как явится к ним Матушка-земля — Диму няннян и скажет сердито:
— Хотите человечков из глины делать? Нет ничего проще! Да только сразу вы мне урон нанесли. Ведь вам сколько глины надо, а где мне самой глины взять, чтобы яму, которую вы выроете, засыпать? Нет, раз уж решили продолжить род людской, должны вы, брат с сестрой, стать мужем и женой!
357

После этих слов неприятно стало у них на сердце. Да делать нечего, пришлось, как говорится, сдержав гнев да проглотив язык, отказаться пока от своих намерений.
Только Фуси не бросил мысль о том, чтобы человечество возродить. Думал он так, прикидывал этак, видит, хоть и не очень-то хорош совет Матушки-земли, да ничего другого не придумаешь. И вот. однажды сказал он об этом своей младшей сестрице. Услыхала Нюйва его слова, покраснела от стыда, сжалась вся — ничего не ответила. Семь дней, семь ночей они про то толковали, а потом Нюйва и говорит Фуси:
— Если нужно нам стать мужем и женой, так это нетрудно. Я побегу, а ты догоняй. Догонишь — поженимся, не догонишь — ничего не выйдет.
Фуси подумал: «Я мужчина, а она женщина. Неужели я не догоню ее!» И согласился.
Вот пустились они бежать. Нюйва впереди бежит, Фуси сзади догоняет. Кто мог знать, что Нюйва бегает так быстро! Пустилась она вокруг большой горы, Фуси за ней вокруг горы побежал, семь раз гору обежал,— все никак сестру не догонит. Видит, черепаха выползла, кивнула ему и говорит:
— Ты в другую сторону беги, тогда догонишь.
Повернул Фуди в другую сторону и тут же столкнулся с Нюйва, обнял ее. Так вот и догнал.
А Нюйва страшно рассердилась на черепаху за то, что она эту хитрость Фуси подсказала. Как пнет ее ногой, так весь панцирь ей и раздавила. Фуси подумал: черепаха мне помогла, а теперь у нее панцирь раздавлен, даже глядеть жалко. Соберу-ка я его по кусочкам. Стал он обломки собирать и составил весь панцирь. Не верите — взгляните: и по сей день у черепахи по линиям на спине видно, что ее панцирь из обломков собран! Починил Фуси черепахе панцирь, хотел с Нюйва свадьбу справить. Кто мог знать, что Нюйва опять не согласится!
— В тот раз,— говорит,— тебе черепаха помогла, это не в счет. Давай еще раз состязаться. Видишь, жернова лежат, бери на спину верхний камень, а я возьму нижний. Затащим их на вершину той большой горы, а потом вниз спустим. Если жернова внизу опять соединятся, то мы поженимся, а коли нет, так ничего не выйдет.
Взвалили они на спину по жернову и полезли к вершине. Спустили оттуда вместе оба жернова и сами вдогонку за ними к подножию горы побежали поглядеть. Сказать и то удивительно: оба жернова у подножия горы один на другом лежат. Нечего было больше сказать Нюйва. Так и стали они мужем и женой.
Прошло после этого сто дней, и родила Нюйва комочек мяса. Посмотрел на него Фуси и расстроился. Схватил нож и давай рубить-крошить мясной комок. И вот что удивительно^ каждый кусочек мяса тут же в человечка превратился. Посчитал их Фуси — ровно сто человек вышло. Повсюду бегают, повсюду прыгают. Одни к реке побежали, другие на деревья забрались. Тут брат с сестрой и стали им фамилии придумывать: тем, кто к реке побежал, дали фамилию Хэ, что значит Река; тем, кто на персиковые деревья залез, — Тао, то есть Персик; тем, кто на сливовые,—Ли, значит Слива... По тем местам, где их остальные дети поселились, они и фамилии получили. Так вот и вышло потом сто фамилий. С тех пор в Поднебесной снова род людской возродился.
(Журнал «Минъцзянъ вэнъсюэ», 1964, № 3)
КАК ФУСИ НАУЧИЛ ЛЮДЕЙ РЫБУ ЛОВИТЬ
После того как Фуси вместе с сестрой создали человечество, людей на земле день ото дня становилось все больше. Тогдашние люди не были похожи на нынешних. В те времена не знали земледелия. С утра и до поздней ночи люди охотились на диких животных, ели их мясо и пили их кровь. Мало убьют зверей — еды им вдоволь не достанется. Совсем никого не убьют — в животах пусто будет. Еду в те времена нелегко было добыть.
Фуси видел все это, и на душе у него было тяжко. «Если так всегда будет, много людей умрет от голода»,— думал он. Прикидывал так, прикидывал эдак, думал три дня и три ночи, да так и не придумал, как быть с едой для детей и внуков. На четвертый день пришел он к реке. Бродит по берегу, думает. Ходил, ходил, вдруг поднял голову — глядь, большой, жирный карп из воды выпрыгивает, высоко так под¬
358

прыгивает. Тут и второй карп выпрыгнул, за ним третий. Стал Фуси присматриваться. Подумал: «Большие карпы, жирные, поймай да ешь, чем плохо?» Решил он так и спустился к реке, чтобы схватить рыбину. Много сил не затратил, поймал прямо руками большого, жирного карпа. Очень обрадовался Фуси, унес карпа домой.
Узнали дети и внуки Фуси, что он рыбу поймал, прибежали обрадованные, стали с расспросами приставать. А Фуси разорвал рыбу на части и каждому по кусочку раздал. Попробовали — понравилось. «Раз рыба вкусная, давайте теперь ее ловить, вот и будет нам подспорье»,— сказал Фуси.
Дети и внуки его, конечно, согласились и тотчас побежали к реке. Пробыли там от полудня до вечера, и почти каждый поймал по рыбине. А были и такие, что по три и даже по четыре исхитрились схватить. Радости людей не было предела. Принесли они рыбу домой и с удовольствием съели. Фуси тотчас же послал гонцов с письмом к тем своим сыновьям и внукам, которые жили в других местах, советуя им тоже рыбу ловить.
Не прошло и трех дней, как все дети и внуки Фуси научились рыбу ловить. Только, как говорится, со всяким хорошим делом много мороки. На третий день явился царь драконов Лун-ван со своим первым министром — черепахой и злым голосом говорит Фуси:
— Кто тебя звал рыбу ловить? Вон сколько вас, людей, так всех моих драконовых сыновей и внуков переловите! Немедля брось это дело!
Но Фуси не испугался слов Лун-вана, а спокойно так, с достоинством, в свою очередь спросил его:
— Ты не разрешаешь нам ловить рыбу, что же тогда нам есть?
— Что вам есть? А мне какое дело? Я не разрешаю вам рыбу ловить! — сердито сказал Лун-ван.
— Ладно! Не разрешаешь ловить рыбу, не будем. Только смотри, нечего будет есть — станем воду пить, всю воду подчистую выпьем, все твои водяные твари передохнут.
Лун-ван, вообще-то говоря, может только слабых обманывать, а сильных боится. Услышал он слова Фуси, перепугался. Вдруг Фуси, его дети и внуки и вправду всю воду выпьют, чего доброго, и сам не спасешься! Вроде бы и согласен разрешить людям рыбу ловить, да трудно назад свои слова взять. Как говорится, и вперед идти тяжело, и назад отступить трудно. Черепаха — его первый министр — подползла к его уху, тихонько так шепчет:
— Смотрите, люди-то эти руками рыб хватают. Поставьте им такое условие: если они всю воду не выпьют, пусть рыбу ловят. Только не разрешайте ловить ее руками. А без рук они ни одной рыбы не поймают. Так и можно будет и драконьих детей и внуков сохранить, и вашу, государь-дракон, жизнь сберечь. Пусть они все глаза у реки проглядят — вот хорошо-то будет!
Выслушал Лун-ван совет черепахи, и понравился он ему. Расхохотался он, повернулся к Фуси и говорит:
— Если не выпьете воду дочиста, то можете рыбу ловить. Но только запомните одно условие: не хватать рыбу руками. Если согласны, на том и порешим, чтобы больше ни у вас, ни у меня никаких обид не было.
Фуси подумал-подумал и согласился:
— Ладно!
Лун-ван решил, что ему удалось провести Фуси и, радостный, вместе со своим министром-черепахой отправился обратно. А Фуси тоже забрал своих детей и внуков и к себе пошел. Вернулся домой, стал думать, как без рук рыбу ловить. Думал весь вечер, на другой день до самого обеда думал — все не мог ничего придумать. После обеда улегся он под деревом, стал в небо глядеть да думать.
Видит, между двумя ветками паук паутину плетет. Слева нить пропустит, справа нить продернет, вот и готова круглая сеть. Закончил паук свое дело, отбежал в уголок, спрятался. Вскоре летавшие поодаль комарики да мухи все в сеть попали. Тогда паук спокойно вылез из своего уголка и принялся за еду.
А Фуси, когда он глядел, как паук плел свою сеть, вдруг осенило. Он побежал в горы, отыскал лианы и свил из них веревку. Потом, словно паук, плетущий паутину, сделал грубую сеть. После этого он срубил две палки, смастерил из них крестовину, привязал к ней сеть, потом приделал к крестовине длинный шест, и все было готово. Он отнес снасть к реке и забросил в воду. Фуси стоял на берегу и тихонько ждал. Прошло немного времени, Фуси потянул сеть вверх — ай-я! — в сети тре¬
359

пыхались и прыгали рыбы. Способ этот и впрямь оказался удачным. Рыбы попалось в сети куда больше, чем когда ловишь ее руками, и людям теперь не нужно было стоять в воде. Фуси передал секрет плетения сетей своим сыновьям и внукам. И с тех пор все его потомки знали, как ловить сетью рыбу, и не испытывали больше нехватки в еде. И по сей день люди ловят рыбу сетями.
А Лун-ван, увидев, что Фуси стал ловить рыбу сетью, изошел злобой, потому что люди теперь ловили рыбу не хватая ее руками. Царь драконов раскаялся в своих словах, но брать их назад ему было неловко: еще рассердишь Фуси и его сыновей и внуков, а те и вправду возьмут да и выпьют всю воду в реке. Сидит Лун-ван в своем дворце, беснуется, глаза его чуть из орбит не вылезают. Потому-то люди и стали рисовать царя драконов с вытаращенными глазами. А его черепаха-министр, увидев, что государь так разволновался, решила еще что-нибудь для него придумать. Разве могла она знать, что только заберется она Лун-вану на плечо, приблизится к его уху да рот раскроет, как Царь драконов ударит ее и она упадет в тушечницу, что стоит перед Лун-ваном на столе. Перевернулась черепаха в тушечнице два раза и окрасилась в черный цвет. С тех пор черепахи черные-пречерные, это все оттого, что первого министра — черепаху Лун-ван тогда в тушечницу сбросил.
(Журнал «Миньцзянь вэнъсюэ», 1964, М3)
КАК ЯО ДОЧЕРЕЙ ЗАМУЖ ВЫДАВАЛ
У государя Яо было две дочери, старшая — Эхуан — приемная, младшая — Нюйин — родная. Обе сестры красивыми выросли, умом других превосходят. Яо очень любил их, каждый раз, когда Яо отправлялся объезжать свои владения, Эхуан и Нюйин вместе с отцом ехали.
А когда Яо собрался уступить свой престол Шуню, он решил и дочерей отдать ему в жены. Недаром потом говорили: «Две дочери Яо — две жены Шуня». Узнали девушки, что их вместе за Шуня замуж отдадут, и очень обрадовались. Только жена Яо опечалилась. Она все думала, как бы так сделать, чтобы ее родная дочь Нюйин стала старшей женой, а приемная — Эхуан — наложницей. Государь Яо никак на это не соглашался. Придумал он три задачи, чтоб определить, кто из дочерей талантливей, проворней, умней, — та и будет главной. Делать нечего, пришлось жене согласиться.
Первая задача была — бобы сварить.
Дал Яо каждой дочери по десять зерен бобов, по пять цзиней хвороста. Которая первая сготовит, та и победит.
Старшая, Эхуан, за много лет привыкла обед готовить. Плеснула в котел немного воды, как говорится, воды стакан, а дров — телега, прошло совсем немного времени, бобы сварились, а хворост еще остался. Младшая, Нюйин, наоборот сделала, воды в котел много налила, воды — много, дров — мало, дрова сгорели, а вода так и не закипела. Нечего и говорить, что бобы и вовсе не сварились. Жена Яо с трудом перенесла это, да сказать нечего.
Вторая задача — подошвы простегать.
Велел Яо своей жене принести две подошвы и дратву. Дал каждой дочери по подошве и по куску дратвы. Кто скорее простегает — та и победила.
Старшей, Эхуан, часто приходилось туфли шить, дело привычное, сноровки не занимать. Порезала она дратву на короткие отрезки, один кусок кончится, второй берет, и полдня не прошло, подошва прошита, да так ровно-ровно, и красиво, и прочно. А Нюйин стала длинной-длинной дратвой прошивать, хлопотно это, да и дратва то и дело в узелки завязывалась, за полдня и полподошвы не прошила, да и то, что получилось,— наперекосяк, стежки редкие, глаз не радуют. Государь Яо ничего не сказал, а жена разозлилась, стала втайне прикидывать, что бы такое придумать.
Перед тем как дочерей к Шуню отправить, Яо третью задачу задал: которая из дочерей быстрее до горы Лишань, где Шунь жил, доберется, та и победит.
Тут жена Яо и вмешалась:
— Эхуан — старшая, ей прилично на колеснице ехать, трех коней впряжем, красивей будет, Нюйин — младшая, ей прилично и на муле верхом ехать, пусть одна отправляется, так проще.
Государь Яо, конечно, понял, в чем тут дело, хотел было поспорить, да время отправлять дочерей пришло, не успел. Пусть уж так едут.
360

Скачет Нюйин на самке мула, узкими тропинками вперед спешит, а сестра Эхуан медленно на колеснице едет. Да вот незадача, проехала Нюйин полпути, мулица вдруг жеребиться надумала.
— Чтоб ты сдохла,— рассердилась Нюйин,— не вовремя жеребишься, такое важное дело из-за тебя расстраивается, не будет больше у тебя детенышей!
Поэтому с тех пор у мулов и не бьшает детенышей. А место то называется Лоцзюйцунь — Деревня, где родился муленок. Но это уже после его так назвали.
А в это время Эхуан на своей колеснице подоспела. Эхуан увидела, что с младшей сестрой такое дело приключилось, тотчас же сошла с колесницы, взяла Нюйин за руку и к себе посадила, так они вместе к Шуню и поехали.
А Шунь их обеих в жены взял, но не стал одну старшей женой звать, другую — младшей, одну — женой, другую — наложницей. Сестры дружно всеми силами ему помогали Поднебесной управлять и много добра людям сделали.
(Журнал «Минъцзянъ вэньсюэ», 1981, №4)
БЕССМЕРТНЫЙ ВЕЛИКИЙ ШУНЬ
Великий Шунь в древние времена был добрым государем. Прежде чем он сел на престол, его несколько раз пытались извести, но каждый раз не могли сжить со свету.
Почему Великий Шунь столько терпел? А дело было вот в чем. Когда его мать умерла, его слепой отец взял в дом новую жену. Новая жена родила сына, которого назвали Сян, то есть Слон. Сян был очень гордым, люди так и звали его — Сянъао, Сян Гордый. Вырос он с черным сердцем: только и думал, как бы ему над людьми стать, чужое добро захватить. Частенько он с матерью советовался, как бы Шуня извести. Пословица гласит: «Раз есть мачеха, есть и пасынок». А слепой его отец полный дурак был — вскоре он по той же дорожке пошел, что и его новая жена и ее сын.
Вот однажды мачеха и говорит Шуню:
— Шунь, а Шунь! Слишком много нас в доме, а поле совсем крошечное. Оглянуться не успеешь, как еда вся вышла. И решили мы с твоим отцом: иди-ка ты на гору Лишань целину подымать. Справишься за три года — возвращайся. А не сумеешь...
Не успела мачеха договорить, как слепой отец Шуня стукнул палкой оземь и сердито сказал:
— Не подымешь целину — помирай на чужбине!
Услышал Шунь эти слова и понял, что семья хочет извести его: гора Лишань огромная, разве за три года ее вспашешь? Однако Шунь все-таки согласился. А в душе подумал: «На земле люди умирают с голоду, но не случалось, чтобы умирали от усталости». Придется подымать целину. Надо напрячь все силы, и только. Когда Шунь собрался уходить, Сянъао вывел из хлева больного вола и дал брату сломанный плуг — ясно, что хотел навредить Шуню. Но Шунь не сказал ни слова, поднял сломанный плуг, потянул за собой больного вола и ушел.
Пришел Шунь к горе Лишань, а там и клочка хорошей земли нет. Вся гора заросла кустарником и буйными травами. Смастерил он себе у подножия горы навес из тростника, взял нож и стал срезать кустарник да траву. Починил плуг, подлечил больного вола. Много месяцев так трудился, пока наконец принялся землю пахать.
Больше полугода прошло. Сидит Сянъао дома, ничего не делает. Решил как-то к горе Лишань сходить, поглядеть, как Шунь целину подымает. Идет по дороге и думает: «Такая огромная гора, наверняка он и травинки не выдернул!» Кто бы мог подумать, что Шунь уже полгоры распахал! На распаханной земле семена посеял. Злаки выросли зеленые-презеленые. Шунь как раз землю пахал, когда брат пришел. Радостно стал его в дом звать, угощать. Увидел Сянъао, что стол вином да закусками уставлен, неприятно стало у него на душе. Раз-раз, съел все угощение, даже спасибо не сказал, ушел.
Пришел домой, лицо вытянулось. Мать его спрашивает:
— Ты что такой невеселый?
Сянъао сердито матери рассказал во всех подробностях, что он там, на горе Лишань, видел. Мать спрашивает:
— Что теперь делать думаешь?
361

Санъяо почесал голову, подумал и говорит:
— Есть выход! Все зерно, что он на горе соберет, мы отберем. А ему оставим совсем немного, чтобы в два дня один раз поесть. Будет полудохлый от голода, тогда поглядим, как он дальше пахать станет.
Услышали это слепой отец и мачеха и велели Сянъао так и сделать. Осенью Сянъао все зерно, что Шунь собрал, мешок за мешком, домой перевез, а Шуню чутьчуть зерна оставил. А Шунь по-прежнему изо всех сил трудится. Великий Шунь трудиться хорошо умел, с людьми приветлив был, увидит, что человек хлопочет, всегда поможет. Потому и взрослые, и дети — все любили его. Из дальних краев люди сюда перебираться стали, с Шунем вместе жить. Не так много времени прошло, глядь — заброшенная гора Лишань в оживленный город превратилась. Шуню зерна не хватает — кто ему мешок принесет, кто корзину. Шуню и не съесть всего.
В это время и привалило Шуню счастье. Царь Яо состарился, видит — девять сыновей у него, а все недостойные, с великими делами не справятся. Взял он двух своих дочерей, Эхуан и Нюйин, и отправился вместе с ними в путь, жениха им искать. Хотел найти добродетельного и способного зятя, чтоб управление страной ему передать.
И вот добрался Яо до горы Лишань. Разузнал все про Шуня, а потом позвал его самого и стал о великих делах Поднебесной расспрашивать. Много говорил Шунь, хорошо на все вопросы отвечал. Очень он государю Яо понравился. Решил Яо, что Шунь — самый подходящий для него человек, и отдал ему в жены обеих своих дочерей. Тут же и свадьбу справили. Сам Яо домой отправился, чтобы с гражданскими и военными сановниками о передаче своего трона посовещаться, а дочерей с Шунем вместе поселил.
Сянъао услыхал эту новость и даже зубами заскрипел. Думал так, думал эдак, придумал-таки хитрый план. Позвал свою мать и стал ей на ухо что-то нашептывать. А мать, не дождавшись, пока Сянъао договорит, головой закивала, торопить сына стала, чтобы скорей шел.
Сянъао со всех ног помчался к горе Лишань. Подошел к Шуню и участливо так говорит:
— Братец, устал ты тут целину подымать. Нам всем без тебя плохо. Жизнь сейчас лучше стала. Мать с отцом послали меня, чтобы я тебя домой привел. Целину теперь можно и не распахивать.
Сянъао не стал дожидаться, пока Шунь ему ответит, бросился в дом брата, стал его вещи собирать. А Шунь, узнав, что мачеха и отец велели брату его домой привести, решил, что те и впрямь подобрели. Радостно собрал все вещи и со своими женами Эхуан и Нюйин в обратный путь отправился. Народ, что на горе Лишань поселился, никак с Великим Шунем расстаться не мог, толпой далеко-далеко провожать его отправился.
Когда Шунь вошел в дом, слепой отец и мачеха притворились, что очень ему обрадовались, достали хорошего вина, вкусных закусок, чтобы угостить его. Кроме того, еще ему с женами отдельный домик выделили. На другой день рано утром, только-только позавтракать успели, мачеха и говорит Шуню:
— Не знаю, с чего бы это, вода в колодце невкусной стала. Знаешь пословицу: «Прочистишь колодец три раза, и вода вкусной станет». Надо бы почистить колодец.
Шунь согласился, тотчас взял мотыгу, прихватил корзину и стал спускаться в колодец. А Сянъао, как увидел, что старший брат в колодец полез, тут же стал приготовленные заранее камни и черепицу в колодец бросать, весь колодец и завалил. Да еще взял две корзины глины, сверху все замазал и ногами утрамбовал. Потом весело к дому брата побежал. Бежит и думает: «Вот повезло, теперь обе невестки-красавицы мои, да еще того гляди и государем стану». Чем больше он о том думал, тем слаще у него на сердце становилось. Подошел к дверям Шуня, а тут дверь — пэк! — как стукнет его по голове! От неожиданности Сянъао навзничь упал, глазами в небо уставился. Мог ли он думать, что из дверей Шунь выйдет! Увидел Шунь, что Сянъао на земле лежит, и спрашивает:
— Братец, давно ли ты пришел? Что не заходишь, почему на земле лежишь?
А Сянъао при виде Шуня подпрыгнул с испуга, вскочил с земли и, даже глину
с себя не стряхнув, бросился наутек.
Как же это произошло? Оказывается, бог местности Ту-ди узнал, что Сянъао задумал погубить Шуня, и когда Шунь спустился в колодец, он его под землей вывел и домой проводил. А Сянъао решил, что он средь бела дня привидение встретил.
362

Не удался этот план Сянъао, он придумал другой. Выпучил свои злодейские глазки и говорит отцу с матерью:
— Не падайте духом! Утопить его не удалось, так огнем его сожжем! Иди, мать, позови его, пусть отец ему скажет, что у амбара крыша прохудилась, надо, мол, перекрыть ее. Только он на крышу залезет, мы лестницу уберем, внизу огонь разожжем, хворост вокруг сарая раскидаем, поглядим, куда он убежит!
Услышал слепой отец, что Шуню смерть в огне уготована, сперва не мог такое вынести, долго рта не раскрывал. Но Сянъао и жена так на него насели, что он в конце концов согласился.
На другой день, как только Шунь на крышу поднялся, внизу пламя занялось. Заметался Шунь, а возле него рыжебородый старец оказался, велел ему глаза зажмурить. Зажмурился Шунь, а старец поднял его за шиворот и легко перенес обратно к нему в комнату. Этот рыжебородый старец, оказывается, был дух огня Хо-шэнь. Узнал он, что Шуню грозит жестокая гибель, и поспешил спасать его.
А Сянъао, мачеха и слепой отец втроем у амбара стоят, глядят, как огонь все сильнее разгорается, вмиг весь амбар спалило дотла. Решили они, что уж на этот раз Шуню не удалось спастись, и были очень довольны. Сянъао побежал в комнату брата, думал с невестками породниться, не ожидал, что дверь у Шуня будет плотно прикрыта. Подбежал к ней Сянъао, изо всех сил как толкнет — бин-бан! — поскользнулся и упал, на собачьем дерьме растянулся, на лбу шишку с гусиный зоб набил. А Шунь услыхал шум у дверей, выглянул, видит — Сянъао лежит, жалобно стонет. Бросился Шунь его подымать. Подымает и говорит:
— Братец пришел, вот и хорошо, зачем же только сразу земные поклоны бить?
Позвал Шунь своих жен Эхуан и Нюйин, велел вина и закусок принести, брата
угощать. А Сянъао увидал Шуня, изумился, перепугался, стыд его мучит, злоба снедает. Поднялся с земли, даже не отряхнулся, поскорей наутек бросился.
Вбежал он в дом, а мать и спрашивает:
— Сынок, ты что так быстро вернулся? Все ли в порядке?
А Сянъао заплакал:
— Какое там в порядке!
И рассказал матери все, что случилось. А мать со злобой и говорит:
— Чтоб ему башку отрубили, нельзя его живым оставлять! Скорей еще чтонибудь придумай!
Сверкнул Сянъао хитрыми глазками и говорит:
— Так сделаем: я его завтра позову к себе вина выпить, а стол позади комнаты поставлю, в пристройке, где колодец. Я колодец сверху циновкой прикрою, на циновку стул поставлю и скажу ему, чтобы он на тот стул сел. А под стулом-то дыра, как он сядет, так в колодец и провалится. Тут мы дыру и завалим. Поглядим, сможет ли он опять выбраться.
Мать обрадовалась, затараторила:
— Годится, годится! Так и сделаем!
На другой день Шунь собрался было идти работать, а к нему Сянъао вбегает:
— Братец, очень я перед тобой виноват. Пословица говорит: «Конь спотыкается, человек ошибается». Натворили мы дел, вот я и пришел перед тобой извиниться, прощения просить. Мать с отцом вина да закусок приготовили, зовут тебя, братец, посидеть с ними за угощением.
Проговорил он так, руки на груди сложил, поклон совершил. А Шунь от природы добрый был, услыхал он такие слова, не стал долго думать, радостно, весело с братом отправился.
Увидали мачеха и отец, что Шунь идет, навстречу поспешили. Длинные речи говорят, короткие речи произносят, любовь к сыну выказывают. Потом усаживать Шуня повели. Одно место ему уступают, другое, все норовят, чтоб он на тот стул, что над колодцем стоит, сел. Шунь все стеснялся садиться, трижды отказывался, дважды другим место уступал. Тут Сянъао не выдержал, чуть не взорвался. Подмигнул он матери, и взяли они Шуня за руки да силой на тот стул усадили. Сказать и то странно: усадить усадили, а стул стоит себе крепко на колодезной дыре и не проваливается.
Сянъао видит, что Шунь спокойно, ровнехонько на стуле сидит, как ни в чем не бывало, и сердце у него прямо волдырями пошло. Смотрит на Шуня, ничего понять не может. Вытянул он тогда ногу под столом, приподнял легонько циновку, а под циновкой-то драконья голова величиной с меру для зерна. От страха у Сянъао из
363

трех цуш-хунъ две сразу отлетели, из семи душ-ло пять душ улетели *. Бросился он на землю да так ползком из комнаты и уполз. Мать его не поняла, что случилось, и вслед за ним выбежала.
Л что на этот раз произошло? Оказывается, когда они колодец циновкой накрыли, царь драконов Лун-ван узнал, что они опять Шуня извести задумали, и свою голову под циновку подставил. Потому-то Великий Шунь в колодец и не провалился.
После этого случая Сянъао и его мать поняли, что Шуня им не загубить, и не осмеливались больше вредить ему. А потом, когда Шунь стал государем, он ничуть обиды не таил, а послал людей, чтоб его слепого отца, мачеху и Сянъао к нему привели, да еще дал Сянъао чиновничью должность.
(Журнал «Минъцзянъ вэньсюэ», 1964, М3)
КАК ВЕЛИКИЙ ЮЙ «КНИГУ ВОД» ПОЛУЧИЛ
Город Сучжоу своими каналами славится, маленькие мостики над текущей водой переброшены, такой городок прелестный. А если захотите узнать, почему там так много каналов, так придется рассказ начать с истории о том, как Великий Юй потоп усмирял.
В прежние времена в местах подле озера Тайху каждый год наводнения случались. Как весенняя вода придет, так народу беда: дома порушит, людей загубит, а оставшимся в живых деваться некуда. Отправился тогда Великий Юй с двумя своими помощниками воды усмирять. Прошел год, а воды по-прежнему разливаются, второй год на исходе, а незаметно, чтобы вода отступила. Юй туда-сюда носится, к местности приглядывается, водные пути ищет, всякие способы придумывает, чтобы выход найти. Сам день ото дня все тощее становится. Полмесяца назад обоих его помощников потоком унесло, остался он один; как говорится, «перед заброшенным храмом одна палка от стяга торчит».
Вот однажды Великий Юй находился за день, голодный и усталый присел отдохнуть на камень. Вынул из сумы две засохшие лепешки. Только собрался перекусить, вдруг с порывом ветра донесся до него тяжелый вздох. Поднял голову, а перед ним на камне седовласый старец ничком лежит, одежда на нем наполовину красная, наполовину черная, глаза закрыты, дышит тяжело. «Это все от того, что он никак воды не усмирит»,— подумал Юй, и раскаяние его взяло. Быстро поднес он лепешку к лицу старика и сказал:
— Утолите хоть сперва немного голод, уважаемый!
Старик поел лепешки, приободрился и просительно так проговорил:
— Есть у меня, старика, одно дело, не подскажешь ли, как быть?
Увидел старик, как Юй головой кивнул, и продолжил:
— В овечье стадо волк забрался, что тут, по-твоему, надо делать?
Юй подумал и ответил:
— Чтобы не потерять овец, надо поскорее выгнать его.
— Как ты мудр, как ты мудр,— рассмеялся старик, — ждет тебя удача.
Потом проглотил еще кусок лепешки и сказал:
— Съел кусок твоей лепешки, помогу тебе книгой из трех свитков, отправляйся поскорей в лесную пещеру, добудешь книгу — все поймешь.
Подивился Юй таким странным словам, только хотел обо всем подробно расспросить, а старца уже нет — ни следа, ни тени не осталось. Кусок лепешки, что старик на глазах у Юя проглотил, целехонький на камне лежит. Взял его Юй в руки, чтобы разглядеть, — вот диво! — кусок лепешки в сверкающий белый нефрит обратился. Еще больше подивился Юй, пригляделся, а на прекрасном камне с обеих сторон замысловатые знаки, похожие на земляных червей, вырезаны. Слева глядел Юй, справа рассматривал, с трудом все-таки на одной стороне прочитал: «Расчищай русло, веди воду, все сто рек потекут в море», а на другой: «Будешь усердно и честно трудиться, раскроются пред тобой металлы и камни». Тут только Великий Юй понял, что это бессмертный шэньсянь ему путь указал! И отправился он к горе Лес¬
* По традиционным китайским представлениям, у человека имеется десять душ. Три из них, называемые хунь и символизирующие духовное начало, находятся в печени, а семь, символизирующих материальное начало,— в легких. Со смертью человека сперва отлетают души хунь, а потом исчезают души по.
364

ной хижины, чтобы «Книгу вод» добыть, день и ночь туда стремился. Только где она, гора Лесной хижины? Где эта «Книга вод»? Сколько гор перевалил Великий Юй, сколько рек перешел, всюду расспрашивал, на девятью девять — восемьдесят один холм, восемьдесят одну вершину поднимался, семью семь — сорок девять дней и ночей повсюду искал. Все свои сухари съел, всю воду выпил, а так ничего и не нашел. Подошел он однажды к воротам своего собственного дома. В животе от голода бурчит, тут еще собака выбежала, на него залаяла, будто в дом зовет поесть, а из дома запах риса и овощей доносится. Но Великий Юй не вошел в ворота, все думал — как воды укротить.
Нашел он потом себе двух новых учеников, и втроем стали они советоваться, как быть. В конце концов добрались они до Западной дунтинской горы в Сучжоу. Эта гора как раз посреди озера Тайху возвышается, со всех сторон водой окружена, поэтому зовется еще Баошань — Охваченная водой гора. Пики у нее острые торчат, красота необыкновенная. Самый высокий пик называется Пяомяофэн — Туманный пик. Стал Юй со своими учениками эту гору обшаривать, одну пещеру нашли, потом другую, один хребет, потом другой, напоследок у Туманного пика еще одну пещеру отыскали. Она-то и называлась Пещерой лесного дома. Уже потом назвали ее еще Девятый рай в Поднебесной. Отверстие ее чернотой зияет, глубину не измеришь. Белые летучие мыши взад-вперед летают, странные какие-то букашки свистят. Внутри темно, не поймешь, что там на самом деле.
— Я в пещеру войду. Если не вернусь обратно, то все дела с усмирением вод на вас останутся.
Стали тут ученики наперебой первыми идти проситься. Спорили, спорили, а потом все вместе, втроем, ощупью вперед пошли. Шагов так через тысячу в темноте пещеры вдруг светлое пятнышко показалось. Пошли они на свет, чем дальше двигаются, тем светлее. А дорожка узкая, извилистая, зигзагами, двигались они по ней, ползком ползли, шагом шли, падали, опять ползли, подымались, опять падали. Наконец, до дна пещеры добрались. Кто мог знать, что тут свет вдруг исчезнет? Стали руками водить — перед ними высокая, отвесная каменная стена. Оба ученика досаду сдержать не могут, только вздыхают да стонут. А Великий Юй терпеливо все руками шарит да шарит. Нащупал-таки в каменной стене закрытую каменную дверцу, а на ней большой каменный замок. «Если не взломать этот замок,— подумал Юй, — то внутрь и комар не пролетит».
Пока он раздумывал, вдруг перед глазами свет блеснул: оказывается, это у Юя на груди прекрасный нефрит, в который лепешка превратилась, лучами засверкал. Взял его Юй в руки, потер, поглядел, а он по величине точно как замочная скважина. Не иначе как это и есть ключ к каменному замку. Вставил он его в скважину, «чжичжи, гэ-гэ», заскрипела тут каменная двустворчатая дверь и постепенно на обе стороны распахнулась. Хэ! А за ней огромная каменная комната, еще дальше — восьмиугольный павильон из белого нефрита, в павильоне круглый стол белого нефрита, подле — три каменные скамеечки, на столе маленький узелок. Быстро, большими шагами подошел Юй к столу, развязал узелок, а в нем книга из трех свитков. На книге древние письмена, два знака в глаза бросились: «Шуй чи» — «Водяной аршин». Раскрыл первый свиток, в начале его вдоль и поперек водные пути нарисованы. Раскрыл второй — картины высоких и низких горных хребтов, третий густо-густо иероглифами испещрен, знаки все такие витиеватые — не поймешь смысла. Стал Юй, затаив дыхание, книгу рассматривать, вдруг какое-то мычание раздалось, только звук затих — из водной пучины, что подле беседки была, рогатое чудище показалось, пасть разинуло, на Юя бросилось. Заметался Юй, не знает, куда спрятаться. Схватил свой прекрасный нефрит и со всей силы швырнул в чудовище. И вот чудеса! Проглотила тварь нефрит и тотчас же закивала головой, завиляла хвостом, распласталась на земле, садись, мол, мне на спину.
Расхрабрился Юй, вместе с учениками на чудище уселся. Только расселись, вскочило оно на ноги и помчалось прочь.
Так и вынесло Юя к горе Тяньтай. Встретил он там седовласого старца, который, знак за знаком, стал ему «Книгу вод» объяснять, а Юй слушал внимательно. Разобрался он в сути дела, понял, что, если с водяной бедой борешься, непременно надо водам где-то проход давать, а где-то воды скапливать. Потому-то он после не только озеро Тайху соорудил, но и уговаривал людей русла рек прорыть, воду в море отвести. Сучжоу — место низкое, словно дно у котла. Чтобы это дно сохранить, Великий Юй специально для сучжоусцев такую вещь придумал: побольше каналов
365

прорыть, все равно что котел на сто ножек поставить. Так и для урожая лучше, и от засухи предохранит, и от разлива. Сучжоусцы послушались Великого Юя, взялись все вместе и прорыли сотни и тысячи больших и малых каналов. А потом уже много-много лет их в порядок приводили и превратили Сучжоу в город на воде, про который давно сказано: «Прибыл государь в Сучжоу и видит — люди все к рекам притулились».
(Рассказал Чэнь Лаотай. Из сб. «Сучжоу-ды чуаныио» — «Сучжоуские
легенды», Шанхай, 1982, с. 125—129).
КАК ЮЙ ТРИЖДЫ МИМО СВОЕГО ДОМА ПРОХОДИЛ
Только Юй с Тушань-ши в Тайсане поженились, на четвертый день получил он повеление государя Шуня потоп усмирить. Как ушел, тринадцать лет не возвращался. С древности говорят: «Трижды мимо своего дома проходил, да не
зашел».
Первый раз мимо своих ворот Юй утром прошел, совсем близко был. Еще издалека услыхал, как его мать, Сюцзи, ругается:
— Отец воды усмирял, под горой Юйшань погиб. Сын воды усмиряет, четыре года не возвращается. Отец — идиот, а сын — круглый дурак!
Тут из дома детский плач донесся. Мать Юя опять ругаться принялась:
— Хоть с трех лет до старости голоси, а все равно отца не дозовешься! Хочешь плакать, иди к отцу, не береди бабушкино сердце!
А потом послышался голос Тушань-ши, это она ребенка утешала. А мать Юя еще пуще ругаться стала:
— Только замуж вышла, через четыре дня и муж ушел. За четыре года не отыскался, не показался. Только и название-то молодая жена, а на деле — при живом муже вдова.
Слышно было только, как Тушань-ши тяжко вздыхает.
Думал было Юй в дом войти, голос подать, да побоялся сердитой матери: втянет в перебранку, не отвяжешься. Усмирять воды — дело важное. Как можно из-за семейных дел время терять? И он потихоньку от ворот пошел.
Второй раз Юй мимо своего дома в полдень проходил. Накануне ночью Юй все о доме думал, тоска его одолевала. Еще не рассвело, а он верхом домой помчался. Скачет, скачет, в животе от голода урчит. К полудню на холмик невдалеке от дома поднялся. Юй остановил своего белого коня с высокой холкой, глянул — над домом белый, как молоко, дымок вьется. Подумал: раз над очагом дымок виден, значит, дома все тихо, спокойно. Тут еще петух прокричал, голос его далеко окрест разнесся, ясно слышно, как поросята хрюкают. Успокоился Великий Юй, отлегло у него от души. Стал пальцы загибать, считать, сколько лет, как родные места покинул, «спиной к родному колодцу повернулся»,— получилось семь лет.
Тут из дома вдруг веселый смех его матери, Сюцзи, раздался, а затем и возбужденный голос ее:
— Внучек, а если твой отец вернется да не узнает тебя, как быть?
— Не узнает, побью его.
— Зачем же его бить? — услыхал Великий Юй нежный голос своей жены.
— А он разве не заслужил, если своего сына не узнает,— пронзительно и капризно закричал мальчик,— побью, жив останется!
— Золотко,— мать Юя сказала,— характер у тебя точно как у бабушки! — и опять засмеялась.
А Юй задумался: «Прошлый раз мимо дома проходил — ругань, плач, вздохи — а я все-таки не зашел, в этот раз дома все в порядке, зачем заходить?»
Объехал он вокруг дома и помчался дальше потоп усмирять.
Третий раз проходил он мимо своих ворот иод вечер. Было это еще через четыре года. В тот день он недалеко от дома водные пути прокладывал, вот и подумал, не заглянуть ли домой. С тех пор как он во второй раз мимо дома проходил, уже три или четыре года прошло. Сегодня он но своим водным делам недалеко оказался, вот и захотелось поглядеть, как там и что. Да как назло погода не задалась: в полдень тучи заклубились, гром загрохотал, ливень хлынул, словно у Небесной реки дно прохудилось! А Великий Юй, голодный, все вперед едет, торопится. К вечеру только родные ворота показались. Обрадовался Юй: отдохну дома, погляжу на родных, уж
366

десять лет как с ними расстался, просушу одежду, поем — вот будет хорошо, приятно.
Подъехал на своем коне Юй почти к самым воротам, глянул — под козырьком крыши девятилетний мальчик мотыжкой из-под галереи воду отводит, путь ей прокладывает. Увидал мальчик незнакомца и пронзительно, перекрывая шум дождя, закричал:
— Эй, дяденька, не видел ли ты моего отца?
А Великий Юй нарочно спрашивает:
— А кто твой отец?
— Да Великий Юй. Дяденька, отнеси ему письмо, пусть он домой вернется нас проведать, поможет мне канавку вдоль галереи прорыть.
Тут из дома послышался голос матери Юя:
— Ах ты чертенок! Не мели языком! Твой отец в Поднебесной потоп усмиряет, только сейчас у него дело на лад пошло, а ты его домой зовешь канавку копать.
За ней и жена Юя голос подала:
— Бабушка правду говорит, пусть отец сперва потоп усмирит, а потом домой возвращается.
— Ладно,— подхватил высоким голоском мальчик,— пусть отец воды усмирит, а потом домой придет.
Услыхал эти слова Великий Юй, обрадовался:
— Хорошо,— сказал он мальчику,— непременно твои слова Великому Юю передам!
Повернулся Юй, вскочил на коня, и вынес его нетерпеливый конь обратно на дорогу.
Тринадцать лет прошло, как Юй воды усмирять отправился, сколько гор исходил, сколько рек пересек, повсюду свои следы оставил. А про то, как Юй три раза мимо дома своего проходил, а ни разу не зашел, до сих пор такие стихи повторяют:
Первый раз к воротам подошел — брань услыхал,
Второй раз к воротам подошел — смех услыхал,
Третий раз мимо ворот проходил — устное письмо унес,
Только когда потоп усмирил, вернулся домой.
Записано от Ли Сянгэна и др. (жури. «Минъцзянъ вэнъсюэ», 1981, №4).
ПИК БОЖЕСТВЕННОЙ ДЕВЫ
Почему люди в Санься из рода в род восхваляют божественную деву и приносят ей жертвы?
Рассказывают, в самые древние времена Владычица Запада Си-ванму родила двадцать третью дочь. Кожа у нее была белая и нежная, как соевый твирог, стан тонкий и гибкий, словно ветка ивы. Владычица очень пеклась о ней, боялась, как бы порыв ветра ее не сдул, как бы легкий ветерок не переломил. Не позволяла она дочери ни резвиться на небе, ни гулять в мире людей на земле. Она назвала ее Яо-цзи — Нефритовая дева и целыми днями держала взаперти подле Нефритового пруда — Яочи.
Яо-цзи была красивая, умная и от природы бойкая. Могла ли она, словно синие птицы *, сидеть взаперти подле Нефритового пруда? Ей хотелось и в небеса, и на моря и океаны, и она нередко тайком убегала, чтобы порезвиться, потанцевать на плывущих облаках, попеть в красивых садах бессмертных, искупаться в широкой Небесной реке. В общем, побывала она во всех чудесных местах, куда могут попасть бессмертные. Все забавы бессмертных она перепробовала. Только вот на моряхокеанах да в мире людей еще не было ее следов.
Когда ее отец, Дун-вангун, узнал о ее похождениях, он тотчас же рассказал все Си-ванму. А та сразу же отправила к Нефритовому пруду своего слугу Хуанмо — Желтого дьявола, чтобы тот привел Яо-цзи.
И вот Яо-цзи предстала перед Си-ванму, и мать стала строго расспрашивать ее:
* Синие птицы — служанки Си-ванму, см. с. 316 настоящей книги.
367

— Кто разрешил тебе убегать из Ночи?
— Я сама убегала.
— Разве Ночи — плохое место для тебя?
— Яочи — это как клетка, я не хочу, словно птичка, целыми днями сидеть там взаперти, помирать от тоски!
Си-ванму поняла, что у Яо-цзи крепкий характер, что нелегко ее переломить, и сказала Дун-вангуну:
— Давай пошлем ее к какому-нибудь строгому магу-наставнику, пусть поучится у него.
Дун-вангун согласно кивнул, и Си-ванму вмиг запрягла свою облачную колесницу и отвезла Яо-цзи в храм Пурпурной чистоты к владыке бессмертных. Саньюань-сяньцзюню. А Яо-цзи как раз хотелось учиться, и в храме Пурпурной чистоты она охотно за науку принялась. Саньюань-сяньцзюнь так обрадовался ей, словно сокровище нашел, и все свое искусство чудесных превращений без утайки ей передал.
После того как Яо-цзи этим искусством овладела, Си-ванму назначила ее дамой Высшего дворца облачных цветов, повелев ей управлять и обучать бессмертных отроков и нефритовых дев. Да еще послала с ней вместе служанок и верных своих приближенных: Юйюя, Хуанлю, Даит Гэнчэня и Тунлюя. Яо-цзи обучила чудесному искусству превращений всех своих слуг и служанок, а также подвластных ей бессмертных отроков и нефритовых дев. Все вместе они наслаждались радостной и беспечной жизнью, словно сидели под легким весенним ветерком. Когда Яо-цзи, ее слуги и служанки познали искусство превращений, им не захотелось больше вечно охранять Дворец облачных цветов. Они понаделали целую кучу фигурок и оставили их во дворце, а сами, вскочив на облака и взнуздав туманы, отправились резвиться к Восточному морю — Дунхай, где никогда еще не бывали.
Добрались они до Восточного моря и увидали в огромном, безбрежном голубом море красную вечернюю зарю и ее бесчисленные дорожки, услыхали, как рокочут морские волны. Превратились они в разноцветных драконов, китов, рыб и устриц и вволю порезвились и попрыгали, а потом, собравшись вместе, отправились в хрустальный дворец царя драконов Восточного моря — Дунхай Лун-вана. Лун-ван принял их, как дорогих гостей, и они полюбовались его коралловым троном, украшенным жемчугом головным убором, агатовым столом, яшмовым ковром. Лун-вана Восточного моря пленила красота Яо-цзи, и он стал просить ее выйти за него замуж.
Но Яо-цзи не понравилось море, ей не хотелось жить у царя драконов. А почему? Да потому, что она увидела, как Лун-ван каждый день подымает сердитые морские волны, насылает бешеный ветер и бурю, разрушает поля и сады, заглатывает плавающие по морям суда и путешественников и приносит людям много бед и несчастий. Поэтому она простилась с Лун-ваном и вместе со своими слугами и служанками, бессмертными отроками и нефритовыми девами вышла из моря. Вскочив на облака, они унеслись на Запад.
Перелетели они десять тысяч рек и тысячу гор, подлетели к Горе шаманов — Ушань и увидали двенадцать драконов, которые, выпустив когти, играя, гонялись друг за другом в небесах. Драконы подняли страшный ветер, от его порывов потемнело небо и наступил мрак на земле. Вихрь поднимал в небо людей и скот и бросал их оземь так, что они или разбивались насмерть, или получали увечья. Деревья, дома и посевы — все было побито летящими камнями и песком.
Яо-цзи и в Восточном море была недовольна царем драконов, а сейчас, когда увидела, как бесчинствуют эти двенадцать драконов, тотчас же остановила свое облако, вытянула руку, выставила вперед палец, и на небесах загрохотал гром, от которого затряслось небо и задрожала земля, а двенадцать драконов упали замертво.
Прошло немного времени. Небо прояснилось, воздух стал чистым, и в мире людей наступили покой и тишина. Но тела убитых драконов забили русло Янцзы и образовали гору Чуншань и хребет Лэнлин. Одна вершина была выше другой, а самая высокая упиралась в небо. Казалось, будто множество острых пик воткнуто в белые облака.
Опять начались беды в мире людей. Мчащимся днем и ночью водам Янцзы теперь не было открытого пути. Река замедлила свой бег, свой танец и песню, вода стала скапливаться в грустц и скорби, повернула вспять и устремилась на поля и сады, в города, горы и леса. Вскоре и вся теперешняя провинция Сычуань превратилась в безбрежное море.
Как раз в это время появился знаменитый герой, усмиритель вод Великий Юй.
368

После того как Юй усмирил Хуанхэ, заставил ее течь мимо горы Тушань (судя по записям в древних книгах, это теперешняя гора Наньшань в Чунцине), он, довольный, поспешил к Горе шаманов — Ушань.
Вообще-то Великому Юю довольно было, как говорится, тронуть своего коня, как освобождался путь для воды и она могла течь свободно. Но тут горы громоздились так высоко, вода бурлила так свирепо, что все его орудия и способы не помогли. Забеспокоился Великий Юй, поднялся на вершину горы Чицзяшань — Красной кольчуги, к воротам Куймэнь, покачался из стороны в сторону и превратился в бурого медведя. Плюх — и прыгнул в воду.
Много времени боролся бурый медведь со стихией, да только те ядовитые драконы превратились в крепкие, прочные горы, так что медведь только в кровь ободрал нос и губы. Но горы остались горами, вода — водой, и чем дальше, тем она подымалась все выше и выше.
Еще сильнее забеспокоился Юй, взошел на самую вершину горы Чицзяшань и закричал громким голосом, призывая своего могучего помощника, бурого вола. Увидел бурый вол, как бурлит река, и бросился в воду, стал рогами гору толкать — думал реке путь проложить. Много времени бодал он гору, но драконы те ядовитые превратились в крепкие камни, погнулись только могучие рога бурого быка, а горы так и остались горами, воды так и остались водами, чем дальше, тем выше подымаются, вот-вот вершину горы Чицзяшань затопят.
Совсем взволновался Юй, не знает, что делать. Сидит грустно на вершине горы, смотрит на бурлящие воды и вздыхает, ума не приложит, как русло реки освободить.
А божественная дева Яо-цзи на облаке стоит. Увидела она, как печален мир людей, как грустит Юй, и послала ему на помощь шестерых своих слуг: Хуанлю, Юйюя, Куанчжана, Дай, Гэнчэня и Тунлюя. Спустились они на землю, встретились с Юем, принялись тотчас же являть свое чудесное искусство. Призвали они великое множество небесных воинов и небесных полководцев, принялись громом камни крушить, молниями песок да глину в стороны разбрасывать, огнем морскую траву жечь. Воинство Юя стало русло реки прокладывать, землю выжимать. Много времени прошло, пока они русло реки в Санься пробили, хлынули туда запертые воды, вмиг туда устремились, запели радостную песню и помчались вприпляс к Восточному морю.
А Великий Юй только от Желтого дьявола — Хуанлю узнал, что это божественная дева Яо-цзи послала ему помощь. Бросился он к Горе шаманов — Ушань деву искать, чтобы поблагодарить ее. Думал, погляжу, что это за богиня, не иначе как три головы у нее и шесть рук. А Яо-цзи узнала, о чем думает Юй, и когда он поднялся на гору Ушань, вдруг превратилась в прозрачный синий камень. Камень перед Юем стоит, а он ищет на востоке, смотрит на запад, никак найти Яо-цзи не может.
А синий камень вдруг превратился в струйку синего дыма, поднялась струйка в небо и стала синим облаком. Стоит облако у Юя над головой, а Юй ищет на востоке, смотрит на запад, никак найти Яо-цзи не может.
Вдруг из тучи мелкий дождь полил, в дракона превратился, пляшет дракон на вершине горы Ушань, а Юй ищет на востоке, смотрит на запад, никаких найти Яоцзи не может. А плывущий дракон уже в белого журавля превратился, беспечно летает, парит над ущельями и домами. А Юй ищет на востоке, смотрит на запад, никак найти Яо-цзи не может.
Запыхался Юй, весь потом обливается. На сердце неспокойно. А рядом с ним Тунлюй стоит, улыбается.
— Видно, лукавая и колдовская она женщина? — спрашивает у него Юй.
Рассмеялся Тунлюй:
— Да это все потому, что ты не знаешь секретов превращений. Разве ты не видишь, что синий камень, белое облако, мелкий дождик, плывущий дракон, белый журавль — это все ее превращения?
— Где же мне тогда найти Яо-цзи, чтобы поучиться у нее? — стал допытываться Юй.
Тунлюй указал пальцем на вершину горы и сказал:
— Далеко — у края неба, близко — перед глазами ее священный дворец.
Поднял Юй голову, глянул — а на только что голой блестящей вершине вдруг
появились терема из облаков и террасы из туч, чудесный дворец из нефрита со свирепыми львами у входа. Небесные скакуны показывали туда дорогу, и Юй вместе
369

с Тунлюем вошел во дворец. Видит — божественная дева сидит на сверкающем драгоценностями троне, охраняют ее Зеленый дракон — Цинлун и Белый тигр — Байху. Юй изумился, бросился благодарить ее и просить обучить своей науке.
Божественная дева пригласила Юя сесть и ласково сказала ему:
— Ты умеешь укрощать воды, но тебе надо еще научиться понимать законы превращения вещей. Ведь если не знаешь, что переехать через море можно на летающей лодке, перейти через топи — на грязевых лыжах, по равнине ехать на телеге, а по горной дороге — в паланкине, и на сухой земле намучаешься, и в воде захлебнешься. Хочешь сотни и тысячи гор пробить, просторные русла тысячам рек проложить — много сил должен иметь.
Долго божественная дева наставляла Юя, так что у него пот по спине потек. Тогда позвала она свою служанку Жунхуа, раскрыла красный нефритовый ларец, вынула оттуда свиток желтого шелка и поднесла его Юю:
— Этот драгоценный свиток даст тебе много знаний да еще научит, как изгонять тигров и барсов, укрощать змей и драконов. Нужно очень много божественной и людской силы, чтобы расчистить русла всех девяти рек. Потому я вновь велю своим слугам Чэнчэню и Юйю помочь тебе усмирять потоп.
Юй принял драгоценный свиток желтого шелка, поблагодарил божественную деву и вместе с Чэнчэнем и Юйюем спустился с горы, смастерил лодку, грязевые лыжи, телегу и паланкин. Пользуясь знаниями из драгоценного свитка и вместе с людьми много лет трудился Юй, пока русла всех девяти рек не расчистил.
А божественная дева Яо-цзи на прекрасной остроконечной горе Ушань порезвилась несколько дней, собралась было на Западное небо вернуться, да осталась и прожила там несколько тысяч лет. И вот почему. Стояла как-то раз божественная дева на вершине горы Ушань на огромном камне вроде жертвенного алтаря и глядела вдаль. Вдруг видит, одноместные лодчонки в самых опасных местах плывут у верхнего порога, подле Куйся, и нижнего, у отмели Цинтань. Лодочники изо всех сил работают шестами, хотят из водоворота выбраться, кричат, зовут на помощь. В конце концов надежду потеряли и поглотила их страшная вода у опасной отмели. Пригляделась Яо-цзи и увидела, что на пути в Санься на семьсот ли в реке осталось больше тысячи вертикально стоящих, поперек лежащих, высоко торчащих, низко сидящих больших да малых камней. Из них-то и получились опасные и страшные отмели, пороги, запруды и преграды. Разевают они огромную, словно у злого духа, пасть и жадно глотают несущиеся лодки вместе с путешественниками.
Божественная дева немедля позвала с небес стаи волшебных птиц и велела им летать над длинным — в семьсот ли — ущельем и поручила им встречать и провожать лодки, провожать снующие взад и вперед суденышки по трудно различимым водным путям и охранять жизнь лодочников и путешественников.
Но и после этого на сердце у божественной девы было неспокойно. По утрам и вечерам стояла она на вершине горы Ушань и неотрывно глядела в ущелье. Теперь она разглядела множество злых тигров и барсов, которые стаями рыскали по горам. Люди в страхе прятались в каменные пещеры и не смоли выйти оттуда, чтобы пахать и сеять. Тогда Яо-цзи поспешно позвала своих слуг и велела им каждый день отгонять тигров и барсов.
Радости людей не было предела. Они вышли из пещер и принялись кто поле сеять, кто хворост рубить. Но тут божественная дева обнаружила, что в тех горах мало дождя выпадает, а потому и урожай плохой.
Тотчас же поднялась Яо-цзи в небо, пригнала тучи и пролила их дождем, чтобы земледельцы хороший урожай собрали.
Стали люди богато жить. Только воздух в ущелье нездоровый, люди часто болели. Отправилась тогда божественная дева на берег реки, что текла под горой, и посеяла там целебные травы, чтобы люди меньше страдали от болезней.
Так вот божественная дева хлопотала-хлопотала да в хлопотах и позабыла про Западное небо; о себе самой забывала, дня и ночи не различая, на вершине Горы шаманов стояла, ради людей караул несла. Много-много лет прошло, и превратилась она в прекрасный, небывалой красоты Пик божественной девы — Шэньнюйфэн, а ее слуги и служанки превратились в пики поменьше: Ванся — Любование зарей, Цуйпин — Изумрудная ширма, Цинъюнь — Легкое облачко, Сунлуань — Сосновый пик, Сяньцзи — Собрание бессмертных, Цзюйхэ — Стая журавлей, Цзинжи — Чистое солнышко, Шаншэн — Подымающийся ввысь, Циюнь — Подымающееся облако, Сифэн — Гнездо на ветру, Шэнцюань — Источник мудреца,
370

Дэнлун — Взошедший на дракона. Все эти пики, словно ширмы, окружают Пик божественной девы. Уже много тысяч лет отдают они свою молодость и счастье ущелью Санься, его горам и водам.
А народ в Санься вечно помнит божественную деву. Люди почтительно называют ее Мяоюн чжэньжэнь — Святая искусница. В ее честь построили храм Нинчжэньгуань — Храм средоточия святости, который называют еще Шэньнюймяо — Храмом божественной девы. Подле храма большой плоский камень, на нем-то обычно и стояла Яо-цзи, глядя вдаль. Рядом с камнем заросли бамбука. Будто метлы, склоняет он верхушки и все время сметает с камня пыль и сухие листья, чисто сметает, не дает ему загрязниться.
(«Санься миньцзянь гуши» — «Сказки Трех ущелий». Сост. Тянь Хайянь. Пекин, 1957)

ПОЯСНЕНИЯ К ИЛЛЮСТРАЦИЯМ
Источниками иллюстраций послужили следующие памятники искусства:
1. Рельефы на каменных плитах предмогильного святилища (цытана) Сяотаншань. Провинция Шаньдун, не позже 129 г. н. э.
2. Рельефы на каменных плитах, собранных на месте кладбища семейства У. Собрание называется условно Улянцы (по имени одного из захороненных У Ляна; святилище, посвященное ему, ниже обозначается как цытан У Ляна). Провинция Шаньдун, между 147 и 167 гг. н. э.
3. Рельефы на каменных плитах в подземной гробнице в уезде Инань, провинция Шаньдун. По предположению Цзэн Чжаоюй, не позже 193 г. н. э., хотя дата эта дискуссионна. Некоторые ученые датируют третьим и даже четвертым столетием.
4. Группа рельефов на керамических плитах и кирпичах, найденных в провинции Сычуань. Предположительно II в. н. э.
5. Рельеф на крышке каменного саркофага, найденного близ Лояна, провинция Хэнань. Период Северная Вэй, 386—535 гг. н. э.
Все эти изобразительные материалы известны нам главным образом по репродукциям эстампажей и отчасти по реконструкциям, опубликованным в 1827 г. в Китае в сборнике «Свод изображений на металле и камне» («Цзинь ши со») и воспроизведенным в труде Э. Шаванна «Археологическая экспедиция в Северном Китае».
Ввиду плохой сохранности большинства рельефов их воспроизведения плохо читаются, а порой и совсем непонятны без кропотливой дешифровки. Поэтому в данном издании пришлось отказаться от репродуцирования оригиналов и прибегнуть к их графической интерпретации. С этой целью были применены следующие методы:
транскрипция — более или менее точная передача оригинала языком графики;
вариация — передача оригинала с некоторыми изменениями в целях лучшей читаемости образа, причем изменения производились по линии обобщения формы, отбора элементов изображения и их адаптации к книжной странице;
реконструкция — передача оригинала с восполнением утраченных мест путем использования других материалов данной стилистической группы;
композиция по мотивам — более или менее свободная трактовка сюжета с использованием элементов разных рельефов.
СПИСОК КНИГ, ИСПОЛЬЗОВАННЫХ ДЛЯ ИЛЛЮСТРАЦИЙ
1. Chang Renxia. Handai huihua xuanji. Beijing, 1955.
(Чан Жэнься. Избранные образцы рисунка эпохи Хань. Пекин, 1955.)
2. Zen g Zhaoyu, Jiang Baogeng, Li Zhongyi. Yinan gu huaxiangshi mu fajue baogao. Shanghai, 1956.
(Цзэн Чжаоюй, Цзян Баогэн, Ли Чжунъ и. Отчет о раскопках древней могилы с каменными рельефами в Инани. Шанхай, 1956.)
3. Liu Zhiyuan. Sichuan Handai huaxiangzhuan yishu. Beijing, 1958. (Лю Чжиюань. Искусство керамического рельефа эпохи Хань в Сычуани.
Пекин, 1958.)
4. Wang Ziyun. Zhongguo gudai shikehua xuanji. Beijing, 1957.
(Ван Цзыюнь. Избранные произведения резьбы по камню в древнем Китае. Пекин, 1957.)
5. Chen Y a n. Lidai dongwu wenyang cankao. Shanghai, 1960.
372

(Чэн Янь. Сборник материалов по животному орнаменту всех времен. Шанхай, 1960.)
6. 	Chavannes Ё. Mission archeologique dans la Chine Septentrionale. T. 1. Ph., 1913.
7. Abe Capek. Chinesische Steinbilder. Praha, 1962.
8. X a p а д а Ёсито. Кан Рокутё-но фукусёку. Токио, 1937.
(Харада Ёсито. Костюм периодов Хань и Шести династий. Токио, 1937.)
9. «Wenwu» (Журнал «Материальная культура»).
В комментариях к иллюстрациям в скобках первая цифра указывает на порядковый номер источника из данного списка, вторая цифра обозначает номер таблицы, рисунка (римская) или страницы (арабская).
АННОТИРОВАННЫЙ СПИСОК ИЛЛЮСТРАЦИЙ
Рисунки на шмуцтитуле.
Верх. Чередующиеся маскароны львов (опускающиеся волосы гривы) и тигров (торчащие вверх бакенбарды). Оберегают вход из передней камеры Инаньской гробницы [Шаньдун, II(III —IV?) в. н. э.] в среднюю, где расположены главные изображения на исторические темы.
Транскрипция (2. XXIX).
Низ. Зеленый дракон, дух-хранитель Востока, и Белый тигр, дух-хранитель Запада, поменявшиеся местами.
Вариация на темы инаньских рельефов.
ГЛАВА I
Над буквицей на с. 10 Белый тигр, дух-хранитель Запада.
Вариация. Инаньский рельеф (2.XXXV).
К с. 14—25. Начиная справа: Чжужун, Шэнь-нун, Хуан-ди, Чжуансюй, Гаосинь, Но, Шунь, Юй. Герои мифов представлены в образе исторических персонажей — древних государей.
Транскрипция. Цытан У Ляна, 151 г. н. э., плита № 1 (I. XIV).
К с. 14. Куй, ведавший музыкой при императоре Шуне, в образе одноногого мифического чудовища.
Транскрипция. Чжоуская бронза (5.Ѵ).
К с. 22 — 23. Си-ванму и Дун-вангун. Си-ванму сидит на вершине горы, окутанной облаками (стилизованное изображение), а по бокам на двух пиках пониже лунные зайцы толкут порошок для изготовления снадобья бессмертия. Все три пика по форме совпадают с начертанием китайского иероглифа шань — ”гора“. Внизу между зубцами гор шагает тигр — дух Запада; среди гор, на которых восседает Дунвангун и крылатые ”коллеги“ лунных зайцев, вероятно, ассоциирующиеся с антиподом Луны Солнцем, шагает дракон — дух Востока.
Изображение Си-ванму помещено к западу от входа в гробницу, Дун-вангуна — к востоку.
Здесь кстати будет отметить, что вопрос расположения изображений Си-ванму и Дун-вангуна на стенах ханьских погребальных сооружений имеет большое значение для реконструкции этих памятников. Например, еще Шаванн полагал, что восстановление цытана у Ляна с традиционной ориентацией на юг было произведено ошибочно, поскольку Владычица Запада Си-ванму оказалась на восточной стене. Свое предположение Шаванн подкрепляет указанием на то, что львы, которые сторожили вход на кладбище семейства У, смотрели на север (6. 117—118, 123).
О связи изображений на стенах ханьских памятников с их ориентацией по странам света см.: W. F а і г b а n k. The offering shrines of Wu Liang Tz’u.— «Harvard Journal of Asiatic Studies». 1941, v. VI, № 1, c. 1 — 36; см. также наши пояснения ниже.
Вариации изображения на каменных плитах, украшающих вход в Инаньскую гробницу (2, VI, XXV и XXVI).
373

ГЛАВА II
Над буквицей на с. 28 изображен дракон с упомянутого выше фриза, однако повернутый вправо от читателя в целях адаптации к странице.
Вариация (2.XXIX).
К с. 36. Фуси и Нюйва.
По варианту изображения на плитах Улянцы, репродуцированному Чапеком (7.21).
К с. 37. Фуси и Нюйва.
Этот рельеф вместе с предыдущим ярко иллюстрирует процесс философского переосмысления мифов.
В Улянцы Фуси держит в руке угольник, а Нюйва — циркуль. Оба инструмента символизируют порядок, установленный этими мифическими супругами (или братом и сестрой) на земле (китайское слово ”гуйцзюй“ — ”порядок“ состоит из морфем ”гуй“ — ’’циркуль44 и — ’’угольник44).
На сычуаньских керамических плитах Фуси изображен держащим солнечный диск с изображением золотого ворона, а Нюйва — лунный диск с жабой, в которую была превращена Чанъэ за то, что украла у мужа, мифического стрелка И, снадобье бессмертия (3.LXX). Это, вероятно, связано с представлением о них как о воплощении мужского и женского начал природы (сил ян и инь). Но так как графический эмблемой мужской силы служит круг, а женской — квадрат, атрибутом Фуси должен быть не угольник, а циркуль, угольнику же место в руке Нюйва. Именно такое распределение этих инструментов мы видим на сычуаньских рельефах конца II в. н. э. и на саркофаге, созданном двумя веками позже в Хэнани. Такая трактовка образа, конечно, больше соответствует философской концепции, чем более ранняя, шаньдунская.
Шаньдунский вариант также противоречит описанию в гл. IV данной книги, где говорится, что помощник Фуси Гоуман держал в руках циркуль, а помощник владыки Запада Жушоу — угольник.
Реконструкция. Рельеф на крышке каменного саркофага, найденного близ «Полна, IV-VI вв. н. э. (4. VII).
В связи с рельефом на лоянском саркофаге интересно отметить, что кроме жабы там изображен еще и заяц со ступкой и пестиком, тоже ассоциирующийся со снадобьем бессмертия. Таким образом, перед нами образное воплощение графического символа диалектики бытия — «тайцзиту», круга, разделенного S-образной линией на две запятые. В центре светлой запятой — темный кружочек, а в центре темной — светлый. Так и тут. На диске солнца Золотой ворон. Хоть и золотой, но все же ворон, ассоциирующийся с черным цветом, со смертью («у» — «черный»). А на диске луны — царицы ночи, мрака, смерти — жаба и заяц, ассоциирующиеся со снадобьем вечной жизни.
К с. 40—41. Картина грозы. На левом рисунке в лодке, плывущей в облаках, сидит божество грома «Пэй-гун и бьет в барабан. На правом рисунке женские фигуры с сосудами в руках — божества дождя, юйши. Дракон с головой спереди и сзади, по толкованию Э. Шаванна, изображает блеск молнии. Чан Жэнься считает, что это радуга. Фигурки с молотком и зубилом в руках, по Шаванну,— духи молнии, а по Чан Жэнься,— духи ударов грома. Первое толкование представляется более убедительным. Возможно, образ навеян работой каменотеса, из-под зубила которого летят искры.
Вариация. Улянцы, задний цытан, плита № 3 (7.VII).
К с. 45. Птица с лицом человека.
Транскрипция. Инань, передняя камера (2.XXIX).
К с. 51. Чудовище.
Транскрипция. Инань, передняя камера (2.XXIX).
ГЛАВА III
К с. 68. Дух. По толкованию Сунь Цзоюня,— Чию.
Sun Zuoyun. Ping «Ѵіпап gu huaxiangshi mu fajue baogao» — «Kaogu tongxun», 1957, № 6, c 77—87. (Сунь Ц з о ю н ь. Об «Отчете о раскопках древней могилы с каменными рельефами эпохи Хань в Инани»).
374

Транскрипция. Инань, передняя камера (2.XXXIII).
К с. 76. Одноногая птица. По виду напоминает птицу Бифан, вызывающую пожары.
Транскрипция. Инань, средняя камера (2.LXV).
К с. 78, 79. Диковинные существа.
Композиция по мотивам инаньских плит.
ГЛАВА IV
К с. 81. Белый тигр, дух-хранитель Запада.
Вариация. Инань, передняя камера, фриз северной стены (2.XXIX). Подробнее см. объяснение к с. 33.
К. с. 84. Восьмиголовоё чудовище. В «Цзинь ши со» отождествляется со злым водяным духом Тяньу (см. гл. Ill, с. 78), однако его внешний вид не совсем совпадает с описанием Тяньу: ног не восемь, а три, хвостов не десять, а один. Для того чтобы походить на Кайминшоу, этому духу не хватает только одной головы. Его функция — охранять вход на кладбище — тоже близка к функции стража восточного входа во дворец Хуан-ди.
Вариация. Южная стена восточного пилона у входа на кладбище семейства У (6. № 1197 и 7.31).
Еще см. аналогичное девятиголовое чудовище на фризе доугуна центральной колонны средней камеры Инаньской гробницы (2.LXII).
К с. 86. Уло-шэнь. Дух, управляющий тайным дворцом Хуан-ди.
Композиция по мотивам ханьских рельефов.
К с. 90, 91. Дракон, дух-хранитель Востока, и тигр, дух-хранитель Запада.
Транскрипция. Изображение на саркофаге Ван Хуэя, найденном в Сикане (1.XXXIII).
Красная птица, дух-хранитель Юга, и Черный воин (черепаха в объятиях змеи), дух-хранитель Севера.
Изображения Зеленого дракона (Цинлуна), духа-хранителя Востока, Белого тигра (Байху), духа-хранителя Запада, Красной птицы (Чжуцяо), духа-хранителя Юга, и Черного воина (Сюаньу), фактически черепахи в объятиях змеи, символизирующих брачный союз Земли и Неба, Начало начал, духа-хранителя Севера (а Север ассоциируется с Зимой, когда в день зимнего солнцестояния совершается таинство зарождения Света в недрах Мрака),— это постоянный мотив декора древних культовых сооружений и культовой утвари. Все четыре духа известны под общим названием Сы шэнь.
Эти изображения обычно строго ориентируют положение цытанов, гробниц и саркофагов по странам света. Например, к востоку от входа в Инаньскую гробницу под владыкой Востока Дунвангуном изображен дракон (см. объяснения к с. 22— 23), а к западу под Владычицей Запада Си-ванму — тигр. К сожалению, издатели отчета о раскопках Инаньской гробницы допустили просчет, упустив из виду, что весь разворот будет восприниматься читателем как единое целое и создастся впечатление, будто дракон оказывается к западу от входа (ориентированного на юг), а тигр — к востоку (2, XXV и XXVI). Истинное их расположение удостоверяется и подписями под иллюстрациями, и фотографией с реальных рельефов (2.VI).
Традиционную ориентацию всех Четырех духов можно увидеть на базе колонны, поддерживающей свод передней камеры той же гробницы. На восточной стороне — дракон, на западной — тигр, на южной — птица, на северной — черепаха в объятиях змеи (2.XLIV, XLV).
Однако бывают случаи, когда ориентация изображений Сы шэнь усложняется. Примером тому служит северная стена той же передней камеры Инаньской гробницы, в которой проделано два входа в среднюю камеру, где сосредоточены наиболее почитаемые изображения. Эта стена по замыслу строителей должна была служить последним заслоном на пути проникновения нечистой силы к центру гробницы, и поэтому вся она сплошь покрыта изображениями-оберегами (ср. пояснение к шмуцтитулу). К востоку от входов извивается Зеленый дракон, обращенный пастью к входам, т. е. к Западу, а к западу от входов —Белый тигр, обращенный пастью к Востоку (2.XXXII). К сожалению, расположение иллюстраций в отчете о раскопках опять перепутано. Здесь особенно важно, чтобы дракон был слева от входов (справа
375

от читателя), а тигр —справа, поскольку это поможет сопоставить эти изображения с фризом, находящимся как раз над ними (2.XXIX), где тигр, нарушая традицию, оказывается над драконом, изображенным внизу, т. е. на Востоке, а дракон над тигром, т. е. на Западе. Таким образом, создается впечатление, будто дракон из нижнего, восточного угла перелетел в верхний, западный, а тигр из нижнего, западного,— в верхний, восточный. Пути их скрестились в центре стены, исключив тем самым всякую возможность проникновения в святилище склепа какой бы то ни было нечисти. Думается, что именно таков был ход мысли создателей инаньских рельефов, решившихся на фризе нарушить традиционную ориентацию Цинлуна и Байху.
По мотивам ханьских рельефов.
К с. 98. Божество созвездия Большой Медведицы, ставшее впоследствии покровителем литературы.
Транскрипция. Улянцы (8.XI, рис. 2).
К с. 99. Дух с человечьим лицом и звериным телом (видимо, чимэй).
Транскрипция. Инань, задняя камера (2.LXXVI).
К с. 100. Таоте. Маскарон чудовища как бы анфас, на самом деле составленный из двух профильных изображений. Ясно различимы нос с волютой на конце, нижняя челюсть с острым клыком, одна нога и задранный вверх хвост. Над глазом рог, а перед ним символическая надстройка (расшифровку см.: Peter С. Swann. Art of China, Korea and Japan. N.-Y. 1964, fig. 14).
Интересен также магический ромб (квадрат) на лбу, может быть представляющийся слиянием четырех женских символов, символов владычиц четырех стран света (А. А. Серкина. Опыт дешифровки древнейшего китайского письма. М., 1973, с. 30, 97 и рис. 1—6). Весь маскарон, по мнению некоторых исследователей, символизирует поглощение жертвы первопредком.
Транскрипция. Чжоуская бронза (5.1).
К с. 109. Небесная Ткачиха.
Транскрипция. Сяотаньшань (9. 1962 г., № 3, с. 24).
К с. 114. Цанцзе — изобретатель письмен.
Вариация. Инань, средняя камера (2.LII).
К с. 116. Головорукое чудовище с топором.
Транскрипция. Инань, фриз северной стены передней камеры (2.XXIX).
ГЛАВА V
Над буквицей на с. 117 пернатый человек (юйжэнь).
Вариация. Инань, северный отрезок западной стены передней камеры (2.XXXVII).
К с. 120. Солнце (слева) и луна (справа). Характерно, что образ солнца мужской (ян), а луны — женский (инъ). На диске солнца золотой ворон, на диске луны — жаба. Ср. с рис. на с. 37 и с объяснением к нему. Расположение изображений (солнце слева, а луна справа от зрителя) говорит о том, что рельеф ориентирован на север.
Вариация. Изображение на сычуаньских керамических рельефах (3.LXXI, LXXII и 21).
К с. 121. Трехтелое чудовище. В «Цзинь ши со» толкуется как образ жителя Царства трехтелых. Однако, согласно описаниям, у трехтелых была одна голова, здесь же мы видим три. Кроме того, на других рельефах встречается то же чудовище со средней фигурой, отделенной и как бы танцующей, или вовсе без нее, что заставляет сделать вывод, что перед нами не одно существо, а два, причем верхнее имеет образ человека, иногда крылатого, а нижнее скорее напоминает чудовище бинфэн, о котором говорится на с. 207, гл. VIII данной книги.
Вариация реконструкции в «Цзинь ши со» (6. № 1197).
К с. 137. Змея с двумя человечьими головами.
Транскрипция. Инань, передняя камера (2.XXIX).
ГЛАВА VI
К с. 145. Стрелок И. Птицы, сидящие на дереве фусан, символизируют солнце.
Композиция по мотивам рельефов Улянцы.
К с. 146. Чудовище.
376

Транскрипция. Инань, передняя камера (2.XXIX).
К с. 150. Фея реки Ло.
Композиция но мотивам рельефа Улянцы.
К с. 151. Водяное божество. По предположению Шаванна,— бог реки Хуанхэ Хэ-бо.
Вариация. Улянцы, задний цытан, плита № 1 (1.ХІХ).
К с. 155. Си-ванму. Интересно, что в Сычуани, где на рельефах владык Востока и Запада изображаются Фуси и Нюйва, нет изображений Си-ванму и Дун-вангуна в той же роли. Здесь владычество Си-ванму распространяется и на Восток и на Запад, о чем говорят фигуры дракона и тигра по бокам ее трона. Ср. дракона Дун-вангуна и тигра Си-ванму на инаньском рельефе (с. 22, 23).
Животные, изображенные внизу, тоже ассоциируются с двумя противоположными силами: трехногая птица — с солнцем, а заяц, держащий в лапах гриб бессмертия линчжи, и жаба — с луной. Иногда по бокам подобных рельефов со стороны дракона изображается солнце, а со стороны тигра — луна.
Вариация изображения на сычуаньской керамической плите (3.LXVII и 21 — фото подобного рельефа с солнцем и луной по бокам).
ГЛАВА VII
К с. 176. Юй и девятихвостая лисица.
Композиция по мотивам ханьских рельефов.
К с. 177. Диковинное животное.
Транскрипция. Инань, средняя камера (2.LXII).
К с. 180. Фэйту, чудесный конь Юя.
Композиция по мотивам Улянцы.
К с. 181. Поиски треножника Юя.
Вариация. Улянцы, левый цытан, плита № 3 (1.ХѴІІ).
К с. 189. Схватка крылатого быка с птицеголовым драконом.
Вариация. Инань, средняя камера (2.LXVIII).
ГЛАВА VIII
К с. 196. Птица с двумя человечьими головами.
Транскрипция. Инань, передняя камера (2.XXIX).
К. с. 199. Птица бииняо.
Транскрипция. Инань, средняя камера (2.LXII).
К с. 202. Свинорылый (?).
Транскрипция. Инань, средняя камера (2.LXI).
К с. 205. Житель Страны людей с дырявой грудью.
По мотивам рельефов Сяотаншань.
ГЛАВА IX
К. с. 214. Две женщины ползут на коленях. На их спинах восседает тиран Цзе-
ван.
Вариация. Цытан У Ляна, плита № 1, реконструкция в «Цзинь ши со» (6. № 1198).
ГЛАВА X
К. с. 243. По толкованию в «Цзинь ши со», в облаках восседает Си-ванму. Одна из крылатых служанок подносит ей ветвь дерева трех жемчужин. Ниже, тоже в облаках, колесница Си-ванму, в которую запряжен крылатый конь.
Внизу, по предположению Э. Шаванна,— My-ван, приехавший навестить богиню. Справа — сопровождающий его военачальник.
Вариация. Улянцы, задний цытан, плита № 2 (1.ХХ).
К с. 250. Колесница Ду-бо.
Вариация сычуаньского керамического рельефа (З.ХЫХ).
Л. П. Сычев

Б. Л. Рифтин
О китайской мифологии в связи с книгой профессора Юань К э
В 1892 г. в Петербурге вышла в свет небольшая книга профессора Восточного факультета Петербургского университета С. М. Георгиевского «Мифы и мифические воззрения китайцев». Это было первое в мире исследование по китайской мифологии. Ни в самом Китае, ни в других странах эта интереснейшая область китайской культуры не привлекала тогда к себе какого-либо внимания. Прошло еще целое десятилетие, прежде чем китайская мифология стала предметом специального рассмотрения у себя на родине, в соседней Японии и других странах, и более семидесяти лет, прежде чем на русском языке появилось новое, более полное изложение китайских мифов, принадлежащее профессору Юань Кэ. Сейчас эта книга издается в нашей стране во второй раз.
Китайская мифология в том виде, как мы ее знаем сейчас, есть целый комплекс, состоящий из древнекитайской, даосской, буддийской и поздней народной мифологии. Каждая из этих мифологий представляет собой определенную систему, все эти системы взаимосвязаны между собой. Даосская мифология широко использовала образы древних преданий, а поздняя народная мифология, которую обычно определяют как синкретическую, активно вбирала в себя представления и образы даосской и буддийской систем. Предлагаемая русскому читателю книга Юань Кэ посвящена только древним мифам.
Китайские мифы поражают наше воображение смелостью и неожиданностью фантазии их создателей. Хуньдунь — Хаос — бесформенная, но живая масса, в которой друзья этого персонажа пытаются просверлить отверстия, чтобы дать приятелю возможность видеть и слышать, как люди. Шижоу — зрячая плоть — не менее удивительное существо, похожее на печень зверя, но обладающее зрением. Таковы архаические образы китайской мифологии.
Даже если мы обратимся к героям, имевшим вроде бы человеческий облик и действовавшим уже в человеческом обществе, то и в их описаниях обнаруживаем черты птиц и зверей, причем даже одновременно. Скорее всего это отражение иной, чем, скажем, в
378

Древней Греции, более архаической стадии мифологического, а значит и художественного мышления. Общее направление развития от страшных звероподобных чудищ, несущих на себе печать тотемистических верований, к полулюдям-полузверям вроде Фуси и Нюйва, изображаемых на рельефах рубежа нашей эры в виде людей с хвостами дракона или змеи, а затем и к полностью антропоморфным героям и даже будто бы реальным историческим деятелям — вот путь развития древнекитайских мифологических образов.
К сожалению, древние мифологические представления китайцев и соответственно сами мифы сохранились лишь в лаконичных разрозненных фрагментах, подобных осколкам древней вазы, сложить и склеить которые — дело опытного археолога и реставратора. Таким «реставратором» и выступил автор этой книги Юань Кэ. Как всякое сравнение, сравнение его труда с работой реставратора древней вазы не совсем точно. Реконструировать древнейшие китайские мифы чрезвычайно сложно, потому что сохранившиеся фрагменты не похожи на осколки глиняного сосуда, первоначальный смысл в них, как правило, искажен позднейшими напластованиями, трансформирован под влиянием философских и исторических воззрений разных веков, а сам миф нередко только глухо упоминается. Большинство мифических героев под кистью книжников давно превратились в будто бы реальных «исторических» деятелей древнейших эпох. Этому процессу способствовал сравнительно быстрый переход китайцев от мифопоэтического объяснения окружающего мира к рационалистическому, нашедшему свое яркое выражение в учении Конфуция, отвергавшего все непонятное и мистическое.
Автор этой книги, профессор Института литературы Академии общественных наук провинции Сычуань Юань Кэ, родился в Сычуани в 1916 г. Печататься начал в студенческие годы, когда учился у известного литератора, друга основоположника современной китайской литературы Лу Синя, профессора Сюй Шоушана. Под его руководством Юань Кэ и написал свою первую литературоведческую работу «Исследование четырех знаменитых произведений китайской прозы», которая частично была опубликована в известном журнале «Дунфан цзачжи». В 1946 г. Юань Кэ уехал со своим учителем на Тайвань, где некоторое время работал редактором, там же он написал и свой первый труд по древнекитайской мифологии «Божества в ’’Книге гор и морей44», публиковавшийся с продолжением в местном журнале «Тайвань вэньхуа» в 1948—1949 гг. Тогда же Юань Кэ пишет и публикует свои сатирические сказки, критикуя гоминьдановский Китай (часть из них была переиздана в КНР в 1956 г.). Весной 1949 г. он возвращается в Сычуань, где сперва преподает в Чунцине, в Академии художеств Юго-Западного Китая, а потом много лет, вплоть до начала «культурной революции», является сотрудником Чунцинского отделения Союза китайских писателей, отдавая все свои силы изучению древнекитайских мифов.
379

В 1950 г. в Пекине в издательстве «Шанъу иныпугуань» выходит небольшая книжка Юань Кэ «Мифы древнего Китая», которая вызвала большой интерес читателей и неоднократно переиздавалась. Сам же автор продолжал изучение древних источников и к 1957 г. подготовил новое, в четыре раза превышающее по объему первую книгу, издание «Мифов древнего Китая». Этот расширенный вариант издавался в последующие годы с некоторыми исправлениями много раз 1.
Все эти годы основные усилия ученого были направлены на систематизацию сохранившихся фрагментов мифов, в систематизации автор видел и элемент исследования 2. Работа эта представляла огромную трудность, ибо «материалы по древней мифологии рассыпаны по каноническим конфуцианским книгам, историческим сочинениям, трактатам философов и сборникам произведений различных писателей. К тому же еще некоторые сведения необходимо было извлечь из комментариев к древним книгам, из средневековых энциклопедий и цитат из древних сочинений, приводимых в различных комментариях, и из сохранившихся разрозненных фрагментов давно утерянных книг. Да и в самих источниках встречаются пропуски иероглифов, перестановки слов, всякие приписки, иногда основной текст оказывается загнанным в комментарии или же комментарии — записанными как основной текст... Все это требует тщательного сопоставления и исправления. Да еще скрытый смысл текста, ошибки старых комментаторов или путаница в комментариях вызывают необходимость новых, более точных толкований» 3. Эти слова Юань Кэ, как нам кажется, хорошо передают те трудности, с которыми он столкнулся в своей работе.
Юань Кэ во многом помогли, конечно, работы его предшественников — китайских исследователей мифологии. Но нам не известно ни одной книги, где было бы использовано такое количество древних источников, как у Юань Кэ. И то, что автор дает изложение древних мифов и в комментариях приводит все фрагменты из древних книг, на основе которых он строит свое изложение, делает книгу одинаково полезной и для широких кругов читателей, и для специалистов.
Книга сразу же привлекла внимание читателей и критики и даже вызвала подражания. Так, Сюй Цзюньхуэй, автор небольшой книжки «Древние мифические сказания Китая», пишет в предисловии, что, увидев книгу Юань Кэ, он тоже решил написать популярные рассказы на мифологические сюжеты 4.
В 1960 г. вышло в свет третье, дополненное и исправленное,
1 Последнее издание: Юань К э. Чжунго гудай шэньхуа (сюдин бэнь). Пекин, 1981.
2 См.: Юань К э. Шэньхуа луньвэнь цзи (Сборник статей по мифологии.— Далее — Ю а н ь К э. Сборник...). Шанхай гуцзи чубаньшэ, 1982. Предисловие, с. 3.
3 Ю а н ь К э. Сборник... с. 46.
4 См.: Сюй Цзюньхуэй. Чжунго гудай шэньхуа гуши. Шанхай вэньхуа чубаньшэ, 1957.
380

издание книги. Одновременно Юань Кэ создает и более популярное изложение мифов для юношества, которое издается в 1961 г. под названием «Мифы и легенды в новом изложении», оно включает и некоторые материалы, отсутствовавшие в «Мифах древнего Китая».
Труд Юань Кэ обсуждался в китайской прессе. В 1959 г. в газете «Гуанмин жибао» появились большая и весьма критическая статья Гань Цзяна5 и несколько позже — обстоятельный ответ Юань Кэ. Критик подошел к труду Юань Кэ как к научному исследованию, считая, что автор должен был расположить все мифы в строгом соответствии с этапами развития первобытного общества. Как правильно объяснил потом Юань Кэ, перед ним стояла задача дать художественное изложение мифа, поэтому он не мог ломать исторически сложившиеся мифологические сюжеты, менять их последовательность и переставлять эпизоды.
Гораздо более серьезной представляется рецензия Мэн Чжоу 6 на издание 1960 г. Мэн Чжоу отмечает удачное изложение мифов о Гуне и Юе, усмиривших потоп, о древних «правителях» Шаохао и Чжуаньсюе и т. д. Но, как и Гань Цзян, он не согласен с той последовательностью, в которой Юань Кэ излагает мифы о происхождении мира. Рецензент высказывает и свое мнение о причине раннего забвения древнекитайских мифов, видя ее в сложности письма в рабовладельческом Китае. Именно поэтому, утверждает Мэн Чжоу, до нас дошло слишком мало текстов эпохи рабовладельческого строя, а когда Китай вступил в период феодализма, то развитие культуры ушло слишком далеко от первобытного общества и мифы уже почти не записывались. Думается, что это мнение не лишено оснований. Не со всеми, однако, утверждениями Мэн Чжоу о книге Юань Кэ мы можем согласиться — например, с тем, что большинство героев мифов, по всей вероятности, были реальными персонажами.
Книга привлекла к себе внимание в Японии, и в 1959 г. появился перевод ее с кратким послесловием Такабатакэ Юдзуру, в котором труд Юань Кэ оценивается исключительно высоко. Одновременно группа литераторов, возглавляемая Инада Такаси, создала труд «Мифы и предания Китая» 7. Некоторые главы книги целиком основаны на работе Юань Кэ. Положительно отозвался о книге Юань Кэ и японский профессор Окуно Синтаро 8.
В 1965 г. вышел русский перевод «Мифов древнего Китая»
5 Гань Цзян. «Чжунго гудай шэньхуа». пипань (Критический разбор «Мифов древнего Китая»).— «Гуанмин жибао». 1. II. 1959. В 1982 г. Юань Кэ писал, что он так и не знает, кто был автором этой статьи, скрывшимся под псевдонимом Гань Цзян, и справедливо видит в этой разносной статье «веяние тогдашней эпохи» (см.: Юань К э. Сборник... Предисловие, с. 4).
6 Мэн Чжоу. Пин «Чжунго гудай шэньхуа» (Рецензия на «Мифы древнего Китая»).— «Гуанмин жибао», 18. XII. 1960.
7 Тюгоку-но синва дэнсэцу (Мифы и предания Китая). Сост. Инада Такаси. Токио, 1959.
8 См.: «Нихон докусё симбун», 20.VI.1960. *
381

Юань Кэ, получивший положительный отзыв специалистов 9. Сейчас эта книга с некоторыми исправлениями и дополнениями издается во второй раз.
В отличие от своих предшественников Юань Кэ в теоретической части (главным образом в гл. 1) основывается не на работах ученых Запада, а на высказываниях М. Горького. Однако иногда автор отталкивается от некоторых не совсем верных утверждений писателя. Как известно, Горький всячески сближал миф и сказку, резко противопоставляя их религиозным воззрениям и суевериям. На таких же позициях стоит и Юань Кэ (см. гл. I). Эти свои взгляды Юань Кэ подробно развил уже после выхода данной книги в специальной статье «Происхождение мифов и их связь с религией», опубликованной в 1964 г. О ней можно было бы и не говорить сейчас, если бы она не была в 1982 г. перепечатана в сборнике статей Юань Кэ 10. Как утверждает китайский исследователь, «только после того, как появилась первобытная религия, появились первобытные мифы», он видит «истоки первобытного мифа в первобытной религии» п. С этой точкой зрения, хотя Юань Кэ и не отождествляет первобытный миф с религией, трудно согласиться. В советской науке установилось мнение, наиболее подробно обоснованное в трудах Е. М. Мелетинского, о синкретическом характере первобытной идеологии. В архаическом обществе «в самом порождении и функционировании мифов практические потребности и цели, безусловно, преобладают над умозрительными, в то же время мифология скрепляет еще слабо дифференцированное синкретическое единство бессознательно-поэтического творчества, первобытной религии и зачаточных донаучных представлений об окружающем мире»,— пишет Е. М. Мелетинский, подчеркивая далее, что «признание специфической связи мифологии с идеологическим синкретизмом несовместимо... и с вульгарно-социологическими попытками противопоставить мифологию в качестве религиозного феномена первобытному искусству или в качестве поэтического феномена — первобытной религии, ибо мифология составляет ’’почву и арсенал44 ранних форм как религии, так и поэзии» 12. Как подчеркивает другой исследователь — С. А. Токарев, сама мифотворческая деятельность разума, судя по преданиям аборигенов Австралии и некоторых других народов, сохранявших в недавнем прошлом архаические формы жизни, «не заключает в себе ничего религиозного» ,3. Неточность взглядов Юань Кэ, как нам кажется, основана на недостаточном внимании к истории первобытного мышления и первобытной религии, к известной недифференци-
9 См.: «Archiv Orientalni», 1966, vol, 34, № 4, с. 621 — 624.
10 Юань К э. Шэньхуа-ды циюань цзи ци той цзунцзяо-ды гуаньси,— «Сюэ-
шу яньцзю» (шэхуэй кэсюэбань). 1964, № 5; см. также: Юань К э. Сборник... с 55 72.
и Ю а н ь К э. Сборник... с. 62, 68.
12 К. М. Мелетинский. Поэтика мифа. М., 1976, с. 163 — 164.
13 С. А. Токарев. Религия и мифология.— Мифы народов мира. Т. 2. М., 1982, с. 377.

рованности, синкретичности первобытного мышления. Как утверждает Юань Кэ, «у первобытных людей сперва появляются неотчетливые религиозные представления, а из этих неотчетливых религиозных представлений постепенно рождаются имеющие в своей основе форму вещей или существ первобытные божества, потом только эти первобытные божества антропоморфизируются, наделяются человеческим характером и сознанием и появляются так называемые мифы, выражающие людские стремления и надежды» 14  15.
Во введении к своей книге Юань Кэ пишет: «Божества создавались людьми в соответствии с их трудовыми представлениями, и первоначально их назначение заключалось в том, чтобы воодушевлять людей в труде». С этим высказыванием также трудно согласиться, так как в основе его лежит явно упрощенное представление о мышлении первобытных людей, о соотношении мифа и обряда, мифа и трудовых процессов, не говоря уже о том, что в этом случае следовало бы говорить не о божествах, а о культурных героях, которым приписываются важнейшие деяния и добывание благ — изобретение огня, орудий труда, очищение земли от страшных чудовищ и т. п. Необходимо подчеркнуть, что в образах культурных героев олицетворялась сила племени, идеализировалась активная творческая деятельность родоплеменного коллектива. «Культурный герой древнее бога, он порождение первобытно-синкретической мифологии, более близкой поэтическому творчеству, чем религиозному»,—отмечает Е. М. Мелетинский .
Разбирая вопрос о соотношении мифов и суеверий (под последними в данном случае, видимо, надо понимать древние религиозные представления), Юань Кэ утверждает: «...мифы совсем не то, что суеверия» — и приводит в качестве примера суеверий мифы о так называемом непорочном зачатии, корни которого «уходят в глубочайшую древность — в эпоху, когда господствовал групповой брак, делающий факт физиологического отцовства не только недостоверным и неочевидным, но и просто безразличным» 16. Думается, что в данном случае мы еще не имеем дела с суеверным представлением, которое возникает много позже, уже в историческую эпоху, и с которым связаны предания о чудесном рождении реальных исторических деятелей, например Александра Македонского. На недостаточный историзм Юань Кэ в этих вопросах уже указывалось в рецензии Мэн Чжоу 17.
Спорным представляется и толкование Юань Кэ мифа о Стране Крайнего Севера — Чжунбэйго, обитатели которой могут не трудиться, а «быть сытыми и одетыми». «Может показаться, что этот миф характеризует китайцев как людей ленивых, однако в дейст¬
14 Ю а н ь К э. Сборник... с. 63.
15 Е. М. М е л е т и н с к и й. Происхождение героического эпоса. М., 1963, с. 30.
16 С. А. Токарев. Что такое мифология? — «Вопросы истории и атеизма». Вып. X, Л., 1962, с. 370.
17 См.: «Гуанмин жибао», 18.XII.1960.
383

вительности он является обычным приемом, при помощи которого эксплуатируемые в древние времена высмеивали эксплуататоров и выражали протест против них». Критик Мэн Чжоу видит здесь типично даосские представления и считает, что этот миф не имеет никакого отношения к народной фантазии. Вероятнее всего, это древний миф, отражающий мечты первобытного человека, вся жизнь которого проходила в тяжелой борьбе за существование.
С некоторой излишней социологизированностью взглядов автора связано и положение о создании народом своих богов в противоположность богам, созданным эксплуататорами. Если следовать Юань Кэ, то получается, что более древние герои типа стрелка И, умиротворителей потопа Гуня или Юя были созданы уже в эпоху классового общества. В действительности это типичные образы культурных героев, появившиеся явно еще при первобытнообщинном строе. Речь, видимо, должна идти о том, что народные массы в эпоху рабовладения продолжают сохранять более архаические образы, отражающие коллективную мощь племени и рода. Создание же народных религий, противопоставленных официальной церкви,— дело гораздо более позднего времени. Автор подошел к этому вопросу слишком упрощенно.
Юань Кэ местами, увлекшись повествованием, теряет ту дистанцию, которая должна быть между автором — человеком XX в.— и древними сказаниями, отсюда рационалистические замечания о невозможности того или иного деяния древнего мифического героя. Редакция местами сократила эти несозвучные общему изложению фразы.
Книга выиграла бы, если бы автор ввел в нее больше сравнительного материала, в частности, если бы он обильнее привлекал как мифы родственных китайцам народов, так и типологически близкие мифы Древней Греции, Египта и других стран.
Перевод книги на русский язык был начат по второму изданию 1957 г., исправлен и дополнен по новейшему изданию 1960 г. Кроме того, для русского издания 1965 г. проф. Юань Кэ прислал свои добавления и исправления — результат непрекращающейся работы автора над источниками по древнекитайской мифологии. При подготовке данного (второго русского) издания вновь была проведена сверка текста по новому китайскому изданию 1981 г.
При переводе книги переводчики и редакция столкнулись со многими трудностями. Например, в китайском языке отсутствует грамматическое понятие рода. В связи с этим было крайне сложно дать перевод в тех случаях, когда неизвестно, какого пола тот или иной мифический персонаж. В таких случаях пришлось основываться на более поздней интерпретации пола героя. Большую сложность представляло и транскрибирование имен мифологических героев. В книге приводится огромное количество источников. Для удобства читателей большинство названий переведено на русский язык и лишь незначительное число их дано в транскрипции. Сказанное относится и к многочисленным географическим названиям, тем более что речь идет по большей части не о реальных
384

названиях современной географии, а о фантастических, условных названиях гор и рек. При этом рядом оставлена и транскрипция.
В связи с изменением написания китайских имен в новом русском издании все имена пишутся не через дефис, а слитно, дефис же оставлен в тех случаях, когда мы имеем дело не с именем (как, например, Фуси, Чжуаньсюй и т. п.), а со своеобразным «титулом», вроде Си-ванму (Владычица Запада) или Хуан-ди (Желтый государь), в таких случаях все классификационные морфемы, соответствующие в позднейшие эпохи титулам, степеням родства и т. п., отделяются от основного корня дефисом.
Для исследователя мифологии большое значение всегда имеет датировка источника, из которого почерпнуты сведения. Имеем ли мы запись мифа, сделанную задолго до нашей эры, или же перед нами изложение средневекового автора — все это отнюдь не праздный вопрос. В китайском издании эти сведения отсутствовали.
Редакция обратилась к автору книги с просьбой датировать все упоминающиеся в книге памятники. Проф. Юань Кэ любезно прислал необходимые данные. О времени создания ряда упомянутых в комментариях сочинений в науке есть различные точки зрения, в книге всюду принята та датировка, которой придерживается автор.
Во всех китайских изданиях книги и в японском переводе отсутствуют иллюстрации. В книгах, написанных под влиянием работы Юань Кэ (например, Сюй Цзюньхуэя или Инада Такаси), иллюстрации сделаны современными художниками в стиле «этнографических» картин, изображающих жизнь первобытного человека. Думается, что это дисгармонирует с поэтическим содержанием книги и нарушает ее единство. Поэтому редакция обратилась к художнику Л. П. Сычеву, большому знатоку искусства Китая, с просьбой сделать реконструкции изображений мифических героев, относящихся к последним векам до нашей эры либо к первым векам нашей эры. Художником написаны и специальные «Пояснения к иллюстрациям» с указанием источников и метода работы.
Юань Кэ реконструирует в своей книге китайскую мифологию в главном на основе древних письменных источников. Он почти совсем не пользуется данными изобразительного искусства, живой фольклорной традиции китайцев и родственных им народов. Последнее объясняется тем, что в годы, когда создавались «Мифы древнего Китая», о живом бытовании мифологических преданий у китайцев еще не было известно, многочисленные изображения древних мифических персонажей были также обнаружены в 50 — 70-е годы. Вот почему мы сочли необходимым в новом издании русского перевода книги как-то восполнить эти пробелы, рассказав читателю о том, как изображали китайцы своих первопредков в литературе и искусстве и как трансформировались древние мифы в поздней фольклорной традиции. Наиболее интересные из опубликованных записей мифологических преданий даны в переводе в приложении к тексту книги Юань Кэ. Следует подчеркнуть, что
385
13 Заказ 908

их первая публикация в Китае также связана с именем этого неутомимого исследователя и популяризатора китайских мифов.
В книге Юань Кэ древнекитайская мифология дана в целом изолированно от мифопоэтического творчества других, особенно родственных и соседних народов. В послесловии мы попытались хотя бы кратко восполнить этот пробел, показав, что многие мифологические темы и сюжеты имеют прямые соответствия в мифологии других народов Восточной Азии.
По книге Юань Кэ у читателя может создаться впечатление, что перед ним едва ли не первая работа в этой области. Вот почему представляется целесообразным дать в послесловии очерк истории изучения китайской мифологии, тем более что оно началось именно у нас в стране. Критического обзора того, что сделано в этой области китайскими, японскими, русскими и некоторыми западными учеными, до сих пор еще нет, и беда многих авторов, пишущих о китайской мифологии, в том, что они работают в неведении относительно трудов их предшественников.
К книге приложена библиография работ на русском, китайском, японском и европейских языках. Бесспорно, что, как всякий первый опыт, библиография неполна, но мы надеемся, что она может оказаться полезной тому, кто заинтересуется древнекитайской мифологией.
НОВЫЕ ЗАПИСИ МИФОЛОГИЧЕСКИХ ПРЕДАНИЙ
Когда в начале 60-х годов готовилось первое издание русского перевода книги Юань Кэ, в науке еще ничего не было известно о живом бытовании преданий о героях древнекитайских мифов. Но вот в № 3 китайского журнала «Миньцзянь вэньсюэ» ( «Фольклор») за 1964 г. появилась подборка преданий, записанных в провинции Сычуань, предваряемая небольшой вступительной статьей Юань Кэ. По его сообщению, когда китайские фольклористы отправились собирать материал в уезд Чжунцзян провинции Сычуань, которой отнюдь не был известен как место, связанное с деяниями героев древних мифов, им неожиданно удалось записать шесть бытующих в народе сюжетов: «Как Фуси и Нюйва создали людей», «Как Фуси научил людей ловить рыбу», «Как Шэнь-нун травы пробовал», «Как Желтый государь создал одежду», «Бессмертный Великий Шунь», «Побег Чанъэ на луну», причем первый и шестой сюжеты были записаны в нескольких вариантах. Кроме того, по сведениям Юань Кэ, в том же районе бытуют еще предания «О том, как Паньгу небо от земли отделил», «Как Великий Юй, усмиряя воды, уничтожил девять оборотней и восемнадцать чудищ», «Как Ду Юй превратился в птицу» и другие, которые в тот раз не удалось записать. Три из зафиксированных текстов были опубликованы в том же номере журнала. В последние годы в том же журнале, «Миньцзянь вэньсюэ», и других изданиях появились новые записи аналогичных преданий.
386

Особенно много интересных записей сделано в последние годы в провинции Хэнань, в пределах так называемой Центральной равнины. Здесь в разных уездах собрано множество преданий о начале мира, о первой супружеской паре, о потопе, починке небосвода, об «изготовлении» первых людей из глины, о борьбе Гунгуна и Чжужуна, о Желтом государе и Владычице Запада, о стрелке И и его жене Чанъэ, о мудром Яо и Великом Юе. Все эти записи опубликованы в макете дополненного издания «Сказок провинции Хэнань», подготовленного группой фольклористов Хэнаньского пединститута 18, и, к сожалению, для нас недоступны.
Совсем недавно, когда в уездах Хайянь и Хайнин провинции Чжэцзян стали собирать старинные ритуальные песни жанра саоцзыгэ, неизвестного в других местностях Китая, фольклористы обнаружили и песнь «Князь Фуси» («Фуси-ван»), представляющую собой изложение мифа о первопредках и начале мира 19.
Тексты эти представляют бесспорный интерес, что легко продемонстрировать на примере предания «Как Фуси и Нюйва создали людей». В нем первопредки действуют во время потопа, подобно тому как это зафиксировано в фольклоре большинства живущих на территории Южного и Юго-Западного Китая малых народов. В мифах этих народов (мяо, яо и др.), например в предании народа яо, пересказанном в § 3 гл. II книги Юань Кэ, описывается очень сходная ситуация. В сычуаньском варианте потоп не случайное бедствие, как в известных нам вариантах древних мифологических преданий китайцев, он посылается верховным владыкой Нефритовым государем — Юй-хуаном за грехи, совершенные людьми. Фигура Юй-хуана не встречается в книге Юань Кэ. Этот образ поздней китайской мифологии, сложение которого относят примерно к X в. н. э., он часто встречается в китайских народных сказках и попал в этот текст явно из той же традиции. Представление же о потопе как о наказании за грехи, характерное для библейских версий сюжета, здесь также вторичное и позднейшее наслоение, которое, однако, едва ли попало в данную версию из христианских сказаний, усиленно распространявшихся в старом Китае миссионерами. Не случайно в предании глухо говорится о том, что рассказчик не знает точно, в чем провинились люди перед Верховным владыкой.
В отличие от преданий мяо, яо и других народов Юго-Западного Китая, в которых наводнение непосредственно насылает Громовник (у хунаньских мяо он называется Косо), в этом китайском варианте устроителями наводнения являются Дух ветра — Фэн-бо и Повелитель дождя — Юй-ши, образы которых восходят к древне¬
18 Разбор этих сюжетов дан в статье: Чжан Чжэньли. Чжунъюань гудянь шэньхуа любянь чу и (Предварительные соображения о бытовании и трансформации классических мифов Центральной равнины).— «Миньцзянь вэньсюэ луньтань». 1983, № 4, с. 3—13. (Далее — Чжан Чжэньли. Предварительные соображения...)
19 Текст песни с некоторыми сокращениями опубликован в приложении к статье: С и ц з я. Саоцзыгэ чу тань (Предварительные разыскания о песнях саоцзыгэ).— «Миньцзянь вэньсюэ луньтань». 1983, № 3, с. 56 — 57.
387

китайской мифологической системе. Бессмертный шэньсянь, который предупреждает Фуси и Нюйва о приближающемся потопе,— типичный персонаж поздней народной мифологии и соответственно народных сказок, в которых он выполняет функцию «доброго волшебника», появляясь часто именно в обличье нищего старца. Старец в сказках обычно дарит герою чудесный предмет, пользуясь которым герой может избежать опасности,— в данном случае он дарит Фуси и Нюйва корзину, в которой они впоследствии и спасаются во время потопа, плавая в ней, как в лодке (заметим, что плетенная из бамбука корзина весьма напоминает плетеные лодочки, которыми до сих пор пользуются, например, во Вьетнаме; к сожалению, у нас нет сведений об их распространении в Сычуани). Таким образом спасаются, как и в сказаниях мяо, яо и других малых народов Китая, только брат и сестра — Фуси и Нюйва. Далее все действие развивается в традиционном для подобных сюжетов плане: оставшиеся в живых брат и сестра вступают в брак, так как на свете не осталось больше людей, и как бы повторно дают начало человеческому роду.
Подобный сюжет зафиксирован в фольклоре китайцев в тайскую эпоху (его приводит Юань Кэ в том же § 3 гл. II). Однако в записи танского автора Ли Жуна отсутствует тема потопа, там есть лишь тема инцеста (брака брата и сестры), причем сестра зовется Нюйва, а брат имени не имеет. Действие отнесено ко временам, «когда вселенная была только что создана», и, следовательно, речь идет о создании человеческого рода в первоначальном виде. В разбираемом позднем варианте, как и в мифах мяо, яо и других народов Китая, инцест происходит после «конца света» и дает начало уже новому поколению людей.
Инцест связан «с нарушением экзогамии и вообще брачных табу. Поскольку возникновение экзогамии есть основное направление социогенеза, то нарушение экзогамии есть основное направление хаоса, который еще в большей мере, чем другие нарушения табу, способен провоцировать и космический хаос (иногда это представляется таким образом, что космический хаос, например в виде потопа, посылается как наказание за инцест и другие нарушения табу)» 20  *. Во многом аналогичную ситуацию мы находим и в данном тексте, но как бы в сюжетно перевернутом виде: потоп предшествует инцесту, он — причина, вынуждающая брата и сестру стать мужем и женой. Потоп описывается здесь как наказание за неизвестные грехи, и, это видимо, не случайно, так как грех сюжетно не предшествует потопу, а спровоцирован им. Вступлению в брак в нашем тексте предшествует неудачная попытка вылепить людей из глины 2!. Здесь нетрудно увидеть переосмысление общеизвест¬
20 	Е. М. Мелетинский. Об архетипе инцеста в фольклорной традиции.— Фольклор и этнография. У этнографических истоков фольклорных сюжетов и образов. Л.. 1984, с. 59.
2‘ В хэнаньских вариантах, судя по изложению в указанной выше статье Чжан Чжэньли, брат и сестра лепят людей из глины уже после вступления в брак.
388

ного древнекитайского мифа, изложенного в книге Юань Кэ (гл. II, § 5), о том, как Нюйва вылепила людей из глины. Рассказчик стремится как-то примирить два совершенно разных варианта возникновения человечества: создание людей первопредком из глины и непосредственное рождение их от вступивших в брак первопредков. Первое представление, стадиально, видимо, более раннее, здесь переосмысляется в связи с более поздними рационалистическими воззрениями.
Бесспорный интерес представляет и следующая часть предания «Как Фуси и Нюйва создали людей»: состязания героев перед вступлением в брак. Саму идею бракосочетания подает здесь некое мифическое существо Диму няннян (Матушка земля) — персонификация земли, божество поздней народной мифологии, упоминания о котором встречаются весьма редко. Образ этот, однако, имеет в своей основе, бесспорно, весьма архаические представления о прародительнице земле.
В записи танского автора Ли Жуна Нюйва и ее брат пребывают в полном одиночестве, инициатором брака и продолжения рода там является брат героини. Однако и этот танский вариант не отражает архаического состояния сюжета. В преданиях мяо, например, мысль о женитьбе и продолжении рода исходит от сестры, а не от брата 22. В этом нетрудно заметить следы так называемой материнской филиации, столь характерной для мяо и других народов Юго-Западного и Южного Китая, сохранивших целый ряд пережитков материнского рода 23.
В анализируемом варианте мифологического предания идею вступить в брак подсказывает божество, что само по себе, видимо, следует рассматривать как уже некую третью, наиболее позднюю стадию в развитии сюжета, именно стадию, а не единичный случай, поскольку и в некоторых записях преданий мяо подобный совет героям дают различные святые (даос Золотая рыбка, дух планеты Венеры, даос Золотая черепаха и т. п.) 24. Можно предположить, что в других вариантах этого сюжета совет мог исходить и от шэньсяня, давшего героям корзину, в которой они спасаются от гибели во время потопа.
Характерной особенностью сюжетов об инцесте у народов ЮгоЗападного и Южного Китая является описание своеобразных гаданий с целью выявления знаков того, следует ли героям соединиться. Знаки эти связаны обычно с определенной эротической
22 См.: Лин Шуньшэн, Жуй И ф у. Сянси мяоцзу дяоча баогао (Доклад об обследовании мяо западной части уезда Сянтань \в Хунаниі). Шанхай, 1947, с. 245.
23 См.: Н. М а ц о к и н. Материнская филиация у народов Восточной Азии. Вып. 2. Владивосток, 1912, с. 81 — 96.
24 См.: В э н ь Идо. Фуси као (Разыскания о Фуси).— В э н ь Идо. Шэньхуа юй ши (Мифы и поэзия). Пекин, Гуцзи чубаньшэ, 1957, с. 62, 64. В преданиях китайцев провинции Хэнань в этой роли выступают чаще всего каменный лев, иногда — каменный человек, черепаха, странное дерево и некий первопредок Жэньцзянь чжэншэнь («Истинный дух среди людей»), см.: Чжан Чжэньл и. Предварительные соображения... с. 4—5.
389

символикой: в тексте тайского времени это дым, который должен устремиться к небесам; в позднем сычуаньском варианте, о котором идет речь, это сперва состязания в беге (Фуси должен догнать свою сестру Нюйва), а затем спускание с горы ^вух жерновов, которые должны лечь у подножия один на другой243. В этих гаданиях, видимо, отразились переосмысленные архаические представления о брачных испытаниях, которым подвергается юноша перед вступлением в брак. Обращает на себя внимание и сам характер «испытания» с жерновами. Аналогичный мотив довольно постоянен для различных вариантов сюжета о потопе и инцесте именно у мяо и родственных им яо. Вэнь Идо, изучавший мифы о Фуси в начале 40-х годов, приводит ссылки на восемь вариантов мяо и пять яо, известных к тому времени, в которых герои спускают сверху именно жернова 25. Вместе с тем и в китайском варианте жернова фигурируют не случайно. Это подтверждается упоминанием аналогичной ситуации в шаманских песнопениях о женитьбе Фуси и Нюйва, исполнявшихся до конца 40-х годов в восточной части провинции Сычуань 26  27, а также в предании об инцесте, бытующем в уезде Шанцю провинции Хэнань 2/.
Предание, записанное в Сычуани, заканчивается тем, что Нюйва рождает бесформенный комочек мяса. Этот мотив также весьма характерен для аналогичных преданий об инцесте после потопа у мяо и яо. В некоторых преданиях мяо и яо женщина рождает даже вообще жернов (или жернова?), которые потом разбивают на кусочки, и кусочки, в свою очередь, превращаются в детей. Дети дают начало и разным родам или соседним народам. В сычуаньском предании Нюйва рождает ровно сто бесформенных комочков и эти дети дают начало ста фамилиям 28. Следует пояснить, что еще в древнем Китае существовало представление о «байсин» (ста фамилиях). Это выражение означало просто множество людей, однако в некоторых текстах упоминается и о том, что во времена мифических правителей Яо и Шуня «сто фамилий [уже] не родственники» 29, т. е., видимо, разошлись достаточно далеко. И хотя
24а Любопытно, что в аналогичном мифе цзинпо (начинов Юньнани) брат и сестра сами скатываются с гор и попадают друг другу в объятия. См.: Цзиньпоцзу миньцзянь гуши (Народные сказки цзиньпо). Сост. Оу Куаньбо. Куньмин, Юньнань жэньминь чубанынэ, 1983, с. 7.
25 См.: Вэнь Идо. Разыскания о Фуси, с. 62—65; Лин Шуньшэн и Ж у й И ф у. Доклад об обследовании мяо... с. 245.
26 См.: Юань К э. Гу шэньхуа сюань ши (Избранные древние мифы с толкованиями). Пекин, Жэньминь вэньсюэ чубанынэ, 1979, с. 49.
27 См.: Чжан Чжэньли. Предварительные соображения... с. 4.
28 Особый вариант этого мотива мы находим в предании уезда Чжанъян про¬
винции Хэнань, где брата зовут Ху Юйжэнь (Ху — Нефритовый человек), а сестру Ху Юйцзе (Ху — Нефритовая сестрица). Вступив в брак, они лепят людей из глины. Потом люди разбредаются по земле, получают родовые фамилии по месту поселения (Хэ — Река, Гоу — Овраг, Линь — Лес и т. п.) и дают начало «ста фамилиям».— См.: Чжан Чжэньли. Предварительные соображения...
с. 4-5.
29 См.: Морохаси Тэцудзи. Дай Кан-ва дзитэн (Большой китайскояпонский словарь). Т. 8, Токио, 1955, с. 55.
390

сычуаньское предание скорее всего явление позднее, не исключено, что в нем нашло отражение какое-то весьма раннее представление о ста родах предков нынешних китайцев. Недаром и по сей день народ в Китае называется «лао байсин» («почтенные сто фамилий»), а книга, содержащая перечень всех фамилий (а их немногим более 400),— «Книгой ста фамилий».
Интересно, что в некоторых средневековых источниках зафиксирован обычай, имевший место в императорских дворцах в эпохи Тан и Сун, согласно которому по случаю свадьбы изготовлялся шелковый полог с вышитыми на нем ста детьми (сыновьями), что явно было символическим пожеланием многочисленного потомства 30  31. Аналогичная тема была популярна и на китайских народных картинах, которые носили в этом случае название «бай цзы ту» — «картина ста сыновей». Выражение «бай цзы» — «сто сыновей» зафиксировано еще в ханьских комментариях к «Книге песен» ( «Шицзин»), что свидетельствует о его бесспорной древности и возможной связи с древней мифологией.
В сычуаньском предании о Фуси и Нюйва есть еще одна любопытная деталь, которая, казалось бы, имеет косвенное отношение к самому сюжету. Мы имеем в виду эпизод с черепахой, подсказавшей Фуси, как нагнать Нюйва. Рассердившись на нее, Нюйва пнула черепаху ногой и раздавила ей панцирь, а Фуси в знак благодарности собрал ей панцирь из обломков. В предании этот микроэпизод завершается чисто этиологической концовкой: вот почему у черепахи панцирь весь в трещинах. Из древних источников известно, что, по некоторым вариантам мифа, именно во времена мифического Фуси появилась божественная черепаха с начертанными на ее спине (т. е. панцире) письменами 3 . Не следует забывать и о том, что в глубокой древности китайцы гадали именно по трещинам на панцире черепах. В негативном отношении Нюйва к черепахе можно увидеть и дальний отголосок приведенного Юань Кэ известного мифа о том, как Нюйва отрубила ноги гигантской черепахе, чтобы подпереть рушащийся небосвод (см. § 6, гл. II).
Появление черепахи в роли советчика в сычуаньском предании не случайно, поскольку в территориально далекой от Сычуани чжэцзянской ритуальной песне аналогичный совет дает тоже черепаха, названная сперва просто белой, а затем Царем черепах. В ритуальной песне прослеживается то же отрицательное отношение героини (в этом тексте она именуется Си-нюй, т. е. Дева Си) к черепахе. Си-нюй ловит ее и накрывает черным тазом. Царя черепах спасают вороны, которые разбивают таз на куски. И хотя в песне нет этиологической концовки, нетрудно увидеть аналогию между черным тазом и панцирем, между черепками таза и обломками панциря в сычуаньском варианте. Напомним, что в некото¬
30 См.: Тайпин юйлань (Императорское обозрение годов Великого спокойствия). Т. I, Пекин, Чжунхуа шуцзюй, 1960, с. 364.
31 Любопытно, что на портрете Фуси художника XIII в. Ма Линя у ног героя тоже изображена черепаха.
391

рых преданиях народа мяо об инцесте совет героям дает даос Золотая черепаха — явно поздний антропоморфный персонаж, заместивший более раннего зооморфного.
Итак, что же перед нами — древнее мифологическое предание, сохранившееся до наших дней в глухом районе далекой провинции Сычуань, или предание, сочиненное уже в относительно поздние времена, возможно не без влияния письменной традиции? Ответить на этот вопрос не так-то легко. Анализируя сычуаньское предание, мы обращались к живому фольклору мяо и яо — народов, родственных китайцам, но сохранивших архаические формы жизни и фольклора, а также к сюжетам, записанным в последние годы в Хэнани. Можно было бы предположить, что предание это заимствовано сычуаньцами у соседей, скорее всего у мяо, частично живущих в той же провинции Сычуань, где американский синолог Д. Грэхэм записал мифологическое предание мяо об инцесте, совершенном первыми людьми (братом и сестрой) после потопа 32. Брат и сестра там, правда, зовутся Ми Лон и Ту Ньи, однако известно, что и у мяо есть варианты мифов, в которых герои носят имена, реконструируемые как Фуси и Нюйва 33. Но публикации ритуальной песни о Фуси и его женитьбе на сестре, а также сведения о записанных недавно многочисленных хэнаньских преданиях об инцесте первопредков дают основания полагать, что китайцы в отдельных районах, далеких от культурных центров, причем не связанных между собой, могли сохранить в живом бытовании архаические сюжеты древних мифов.
Обращает на себя внимание и тот факт, что в чжэцзянской ритуальной песне о женитьбе Фуси на своей младшей сестре нет темы потопа, Фуси и его сестра там — первые люди на земле, жившие во времена хаоса, когда еще не было ни зверей, ни птиц, ни деления на день и ночь, на инь и ян, когда царь Паньгу еще не восседал на престоле. В этом плане ритуальная песня близка к версии танского автора Ли Жуна, о которой мы говорили выше, и, возможно, отражает более древнюю стадию мифа о Фуси и Нюйва, чем сычуаньское предание.
Ритуальная песня, о которой мы уже не раз упоминали, по целому ряду деталей стоит особняком среди произведений о Фуси и
32 См.: D. Graham. Songs and Stories of the Ch’uan Miao. Wash., 1954, c. 179.
33 Жуй Ифу, специально исследовавший предания мяо о потопе и инцесте, цитирует автора XVII в. Лу Цыюня, который писал, например, что мяо при зимних жертвоприношениях приглашают шаманов и ставят таблички с именами Фуси и Нюйва. Тот же Лу Цыюнь свидетельствует, что Божественная матрона, которой приносят жертвы женщины народа мяо, есть Нюйва. Сам же Жуй Ифу идентифицирует имя первопредка мяо (в некоторых преданиях) Ви-і с Фуси, расшифровывая это имя, исходя из данных языка мяо, как «нервопредок».— См.: Жуй Ифу. Мяоцзу-ды хуншуй гуши юй Фуси, Нюйва-ды чуаиьшо (Сказание о потопе у народа мяо и предания о Фуси и Нюйва).— «Жэньлэйсюэ цзикань». 1938, т. I, № 1, с. 169 и 175. Интересные разыскания Жуй Ифу требуют, однако, дополнительной проверки; так как он пользовался нередко записями, сделанными на китайском языке, без указания реального произношения на языке мяо.
392

Нюйва. Особенность этого варианта не только в отсутствии упоминаний о потопе, но и в необычной концовке песни. Си-нюй рождает не ребенка, не бесформенный комочек мяса, который следует разрубить (как в сычуаньском варианте), а огромную змею. Не исключено, что за этим стоит представление о змеином облике Фуси и его супруги, хорошо известном по древним рельефам.
Фуси разрубает змею на части, устанавливая таким образом порядок на земле. Он рубит ее надвое, и светлое, небесное начало ян отделяется от темного, земного начала инь. Затем разрубает на четыре части и устанавливает четыре сезона года, потом — на восемь частей, и появляются четыре стороны света и восемь направлений (северо-восток, северо-запад и т. д.), затем рубит на двенадцать частей, и появляются двенадцать «земных ветвей», которые легли в основу двенадцатилетнего цикла, деления суток на двенадцать частей и т. п. «Зубы змеи стали кораллами и агатами, кости — дорогами и горами, кровь змеи окропила всю землю и ”научила“ девушек выходить замуж. Кожа с брюха змеи превратилась в ноля и земли». Из текста песни, однако, не ясно, как появились на земле люди. Это или недостаток публикации (она дана с некоторыми сокращениями), или же дефект памяти певца, от которого производилась запись. В целом же ритуальная песня о князе Фуси являет собой совершенно новый вариант мифа о творении, в нем соединены мотив инцеста и первотворения по типу, описанному в мифе о Паньгу, из частей тела которого после его смерти образовались солнце и луна, горы и реки и т. д. Не исключено, что змея в этой версии есть скрытый символ первозданного хаоса, а ее разрубание знаменует борьбу Фуси с этим хаосом.
Типологической параллелью этому сюжету может служить древнеиндийский миф об Индре, образ которого соотносится с образом индоевропейского бога грома. Индра побеждает змееподобного Вритру, а затем расчленяет его надвое. При этом одна часть Вритры становится луной, а другая — чревом живых существ. Как пишет В. Н. Топоров, «победа Индры над Вритрой приравнивается к космогоническому акту перехода от хаоса к космосу» 34. Если добавить, что, согласно древнекитайскому мифу, изложенному в книге Юань Кэ (§ 4, гл. II), Фуси считался сыном бога грома, то аналогия эта будет выглядеть еще более очевидной и помогающей увидеть лежащие в основе этой ритуальной песни универсальные древние представления о борьбе бога грома со змеем.
Если вернуться вновь к сычуаньскому преданию о Фуси и Нюйва, то следует сказать, что миф о потопе и происходящем после него инцесте единственной уцелевшей пары — брата и сестры зафиксирован у целого ряда народов Южного Китая, Юго-Восточной Азии, включая Тайвань и Филиппины, и у бхилов в Индии. Рассмотрение различных вариантов в целом приводит исследователей к выводу о том, что указанный миф «относится к эпохе единства всех аустроазиатов, т. е. к периоду энеолита, когда предки мунда пере-
34
В. Н . Топоров. Вритра.— Мифы народов мира. Т. 1, М., 1980, с. 253.
393

шли в Северо-Восточную Индию» 35. Как предполагает Б. Б. Парникель, «бытование этих мифов, с одной стороны, среди горных племен Филиппин, куда они могли попасть через Тайвань с одним из миграционных потоков древних юэ, а с другой стороны, в Центральной Индии у бхилов, в части своей являющихся, вероятно, потомками мундаязычных племен, позволяет думать, что сюжет этот действительно мог возникнуть среди аустроазиатов или аустронезийцев, древних обитателей территории между устьями Сицзяна и Янцзы, и лишь позднее распространился на север, повлияв на формирование китайского мифа о брачном союзе и родственных связях Фуси и Нюйва, ранее мыслившихся совершенно независимыми друг от друга первопредками» 36.
То, что миф об инцесте Фуси и Нюйва не является исконным, а возник позднее, может быть подтверждено неустойчивостью данной супружеской пары. В танском варианте Ли Жуна действуют Нюйва и ее безымянный брат, имя Фуси там не упоминается. В чжэцзянской ритуальной песне, наоборот, героиня не носит имя Нюйва, в хэнаньских преданиях в большинстве случаев речь идет о безымянных героях; в этой провинции вообще записаны тексты, в которых в брак вступают Паньгу и его сестра, первопредок Ху Юйжэнь и его сестра, некто Цижэнь (Человек, [возникший из] эфира ?) и его младшая сестра Нюйва 37. В предании о Ху Юйжэне и его сестре Нюйва упоминается, но как одна из детей, вылепленных этими первопредками из глины 38. Все эти данные, а также данные приводимых ниже тибетского (юньнаньского) и вьетнамского преданий о Нюйва свидетельствуют о позднем прикреплении у китайцев архаического сюжета об инцесте после потопа к образам Фуси и Нюйва. Прикрепление это произошло, по всей вероятности, уже в средние века и так и не закрепилось окончательно во всех районах Китая. Дополнительные подтверждения относительно позднего соединения Фуси и Нюйва мы находим в записанном в начале 60-х годов в Тибетском автономном районе Дицин провинции Юньнань, лежащей южнее Сычуани, мифологическом предании, на сей раз об одной Нюйва 39  *.
35 Я. В . Ч е с н о в. Историческая этнография стран Индокитая. М., 1976, с. 257.
36 Б. Б. П а р н и к е л ь. О фольклорном сродстве народов Юго-Восточной Азии.— Традиционное и новое в литературах Юго-Восточной Азии. М., 1982, с. 32.
37 Согласно этому варианту, Цижэнь — третий сын старейшины Поселка Среднего неба на горе Среднего неба — Чжунтяньшань. Его старшие братья — Гунгун (в древних текстах божество вод) и Чжужун (божество огня).
38 Все сведения о хэнаньских вариантах заимствованы из упоминавшейся выше статьи Чжан Чжэньли (с. 4).
39 Запись была опубликована только в 1979 г. в издаваемом ограниченным тиражом «Сборнике материалов по литературе народов Юньнани» («Юньнань минь-
цзу вэньсюэ цзи», вып. 13), в научный же оборот предание было введено в 1981 г.,
когда проф. Чжун Цзинвэнь перепечатал текст со своими комментариями в приложении к статье «Лунь миньцзучжи цзай гудянь шэньхуа яньцзю-шан-ды цзоюн» («Роль этнографии в изучении классических мифов на примере новых материалов — предания ’’Матушка Нюйва чинит небосвод41») в «Бэйцзин шифань
394

Текст этот записан от тибетцев, причем, как сообщили Чжун Цзинвэню участники тогдашней экспедиции, все старики тибетцы в данном районе знают это предание и умеют рассказывать его * 40. Вместе с тем известно, что тибетское население данной местности имеет определенные связи и с проживающими там же китайцами и представителями других народностей. К сожалению, Чжун Цзинвэнь не дает никаких сведений о том, известно ли это предание дицинским китайцам. Вообще текст этот не похож на записи, сделанные в Сычуани или Хэнани — он очень архаичен. Нюйва в нем представлена матриархальной хозяйкой-прародительницей, действующей в одиночку. Она создает из глины людей (или одного человека), ведет их в лес и показывает, какие звери и насекомые будут им друзьями (заяц, пчела), а каких надо опасаться (тигр, барс). Ребенок (?) убежал с зайцем в лес и исчез. Потом через сколько-то лет Нюйва в лесу встретила девочку, поинтересовалась у нее, что она тут делает, и услышала в ответ: «Слушаю, как река поет». И тогда, поняв, что у ребенка нет игрушки, Нюйва изобрела губной органчик — шэн. Но однажды Нюйва увидала, что один из ее детей заснул и умер. Испугавшись, что так они все умрут, она посоветовала им соединиться парами и разбрестись в разные стороны. Так появились люди в разных местностях.
Далее в предании рассказывается, что однажды на дороге встретились дух огня и дух воды и затеяли драку. Дух огня оказался побежденным и со злости ударился о гору Бучжоу. Гора обломилась, упала в Небесную реку (Млечный Путь), и из нее потекла вода. В это время появилось какое-то чудовище в облике дракона и стало поедать людей. А тут еще вода стала прибывать и затоплять землю. Дети и внуки Нюйва стали просить ее избавить их от страшного дракона. Три дня и три ночи боролась с ним Нюйва и одолела дракона. А затем принялась чинить небо. Ее попытка залатать небо глиной или построить деревянные запруды не удалась, но потом на берегу моря Нюйва встретила огромного краба, который сам предложил ей отрубить его «ноги» и подпереть ими небо. Нюйва подперла длинными ногами краба восточный край, а короткими — западный, вот теперь небосвод наклонен к западу, и солнце заходит в этой стороне. Уже потом Нюйва отыскала разноцветные камни. Она залатала ими небо, а потом землю, но на южную сторону земли камней не хватило, вот почему южная сторона ниже северной и реки беспрерывно текут на юг. Починив небо, Нюйва умерла.
В этом тексте многое уже знакомо нам из отрывочных записей мифа о Нюйва в древних сочинениях. Достаточно заглянуть в книгу Юань Кэ, чтобы убедиться, что и изготовление людей из глины, и изобретение губного органчика, и починка неба, и под-
дасюэ сюэбао». 1981, № 2, (перепечатано в «Избранных статьях по фольклору Чжун Цзинвэня») см.: Чжун Цзинвэнь. Миньцзянь вэньсюэ луньвэнь сюань. Чанша, Хунань жэньминь чубаньшэ. Т. I, 1982.
40 	См.: Чжун Цзинвэнь. Роль этнографии в изучении классических мифов... с. 9 (здесь и далее страницы даны по журнальному варианту).
395

порка четырех концов земли ногами гигантской черепахи (здесь краба), и уничтожение страшного дракона — все это известные подвиги Нюйва, зафиксированные в памятниках в основном II в. до н. э.— II в. н. э. Однако в отличие от древних памятников здесь все факты ее деятельности выстроены в определенной последовательности. Как справедливо пишет Чжун Цзинвэнь, в этом тексте не заметно ни историзации, ни приспособления древнего мифа к философским задачам автора, ни литературного приукрашивания. Нет здесь и влияния народной сказочной традиции. Есть в нем и целый ряд мелких новых деталей. Например, Нюйва (подобно Матушке земле — Диму няннян в сычуаньском тексте) советует ее детям разбиться на пары и вступить в брак, но тут нет ни мотива инцеста, столь популярного у малых народов Юго-Западного Китая, ни соответственно потопа как наказания, хотя о потопе и говорится, но лишь в связи с тем, что оказалась запруженной Небесная река. Новым является и мотив починки земли, что едва ли объясняется просто стилистической симметрией (починка неба естественно дополняется и починкой земли), поскольку об этом деянии Нюйва говорится и в записанном Чэнь Цзюнем в уезде Чжунцзян провинции Сычуань предании «Святая матушка Нюйва чинит небо и землю». Согласно этому неопубликованному тексту, любезно присланному нам проф. Юань Кэ, в древние времена небо во многих местах обрушилось и в нем образовалось бесчисленное количество дыр, так что даже солнце и луна боялись совершать свой путь по небу. Одновременно и на земле появились широкие трещины, из которых на поверхность стала выходить вода, затопившая всю землю. Во время наводнения погибло много людей. Тогда Нюйва отправилась искать синие блестящие камни, соответствующие по размерам дырам в небе. Возьмет камень, дунет, и дыра в небе заделана. Эти камни стали сверкать по ночам, и люди назвали их звездами. После этого Нюйва принялась приводить в порядок землю. Поскольку, создавая мир, Паньгу сделал землю совершенно плоской, то водам нелегко было течь. Нюйва взяла на юго-востоке камни и глину и насыпала на северо-западе, чтобы не только залепить трещины в земле, но и чтобы воды текли на восток к морю. Неслучайный характер мотива починки земли прародительницей Нюйва в сычуаньском и юньнаньском (тибетском) преданиях подтверждается и наличием этого мотива в предании «Брат и сестра», записанном в уезде Шанцю провинции Хэнань, в котором рассказывается о починке как неба, так и земли после потопа (один из первопредков чинит небо, а другой — землю) 41.
В записанном в Юньнани тибетском предании есть и любопытная местная деталь. Там говорится, что у Нюйва не хватило камней, отчего южный край земли получился ниже северного и все реки теперь текут на юг. Описанная ситуация соответствует ландшафту именно северо-западной части Юньнани, где бытует это предание, а не общекитайскому представлению, согласно которому все
41 	См.: Чжан Чжэньли. Предварительные соображения... с. 3.
396

реки текут на восток, что отражено в пересказанном выше сычуаньском предании.
Проф. Чжун Цзинвэнь как будто бы не сомневается, что тибетская версия сохранила первоначальный облик древнего мифа. Трудно сказать, так ли это, слишком уж совпадают основные подвиги героини с описанными в древних книгах (там, например, говорится, что Нюйва зачинила небосвод именно разноцветными камнями, и в этом устном варианте — то же), создается впечатление, что в основе этого варианта лежат все-таки книжные знания, несколько преображенные народной фантазией, смущает и полное отсутствие обычного в таких случаях сказочного влияния. И уж совсем неясно, почему этот миф бытует именно у тибетцев, в мифологии которых хотя и есть некое персонифицированное женское начало, именуемое Клумо, из частей тела которого образовались небо, земля, планеты и т. п.42, но оно весьма напоминает образ демиурга Паньгу, о котором рассказывает Юань Кэ в гл. II (§ 2), а не Нюйва. Представления о Клумо и о Паньгу являют собой особый тип мифов, в которых все сущее образуется из частей тела первопредка-прародителя в отличие от мифологического представления о создании мира и людей из глины, земли, дерева и т. п. В тибетском варианте предания о Нюйва мы находим как раз второй тип, незнакомый, судя по известным нам материалам, тибетской традиции, что свидетельствует о заимствовании предания от китайцев. Можно надеяться, что призыв проф. Чжун Цзинвэня к сотрудникам Юньнаньского университета продолжить экспедиционную работу и записать другие подобные тексты, не останется без внимания, и тогда новые полевые материалы помогут раскрыть загадку этого текста. А пока разобранный вариант свидетельствует, так же как и изложенный нами сычуаньский, о святой матушке Нюйва, о том, что образ Нюйва мог сложиться в древности в Юго-Западном Китае отдельно от образа Фуси и что их соединение в божественную пару первопредков могло произойти позднее, во время складывания общекитайской мифологической системы, не без влияния мифологических представлений соседних племен и народов.
Образ Нюйва встречается не только в фольклоре тибетцев Юньнани, но и в мифологических преданиях вьетов, которые называют ее Ны Ао, что фонетически соответствует китайскому Нюйва. Вьетское предание существенно отличается и от соответствующих китайских мифов, и от мифологических преданий мяо — яо и других народов Южного Китая. Некоторые архаические детали в нем сосуществуют с переосмысленными и ослабленными мифологическими мотивами древнего типа. Ны Ао действует там не одна, а в паре с гигантом Ты Тыонгом (в китайском произношении — Сысян, его имя этимологизируется как «Четыре сезона», и хотя в предании об этом нет ни слова, можно думать, что он считался «создателем»
42 	См.: Н. Л. Жѵковская. Ламаизм и ранние формы религии. М., 1977. с. 20-21.
397

времен года) 43. Необычность этих героев подчеркивается гигантскими размерами их половых органов (равными 3 мау, т. е. около 1 га — у Ны Ао и 14 шестам у Ты Тыонга) — черта явно очень архаичная 44. Во вьетском предании нет мотива инцеста, ничего не говорится и о родстве героя и героини. Изложение сюжета начинается с того, что Ты Тыонг решил посвататься к Ны Ао, но она предложила, чтобы каждый из них насыпал по горе. Если гора Ты Тыонга будет выше, то она согласится выйти за него замуж. Ты Тыонг стал насыпать гору на севере, а она на юге. Но когда Ты Тыонг нес землю, у его коромысла оборвалась веревка и часть земли просыпалась, образовав девять холмов. Когда Ны Ао и Ты Тыонг поднялись на его гору, то увидали Восточное море и соседние страны, а когда забрались на насыпанную Ны Ао, то смогли разглядеть все четыре края земли. Ты Тыонг проиграл состязание, и Ны Ао сровняла его гору с землей. Ее же гора сохранилась в провинции Хатинь (Северная часть Центрального Вьетнама). Ны Ао велела незадачливому жениху насыпать другую гору, и он создал множество гор, протянувшихся с юга на север. Потом Ны Ао согласилась выйти за Ты Тыонга замуж, и они договорились о дне свадьбы. Жених отправил сто человек с подарками к живущей за рекой невесте, но, когда они были на середине реки, небо ниспослало тьму, и плыть далее было невозможно. Ты Тыонг выручил своих людей, соорудив из своего детородного органа мост, но когда его посланцы дошли до середины «моста», с ароматной куритель-
« 44а
нои свечи, которую держал в руках один старец , упала искра, «моста» не стало, и пятьдесят человек, которые не успели выбраться на берег, оказались в воде 45. Увидев это, Ны Ао скинула одежду, и стало светло, как днем. Она вытащила из воды тонувших людей, дрожащих от холода, и согрела теплом своего тела (причем, как поясняет вьетнамский автор, неприличным способом). Ны Ао
43 Теперь, после публикации чжэцзянской ритуальной песни о Фуси, в которой говорится, что он установил четыре времени года, можно предположить и возможную связь между Ты Тыонгом и Фуси.
44 Любопытно, что если у самих китайцев представление о предках как о великанах сохранилось только применительно к некоторым нецентральным персонажам (Куафу и др.), то у мяо герои-первопредки характеризуются именно как гигантские существа.
44а Согласно древневьетнамским обычаям в свадебной процессии, отправля¬
ющейся за невестой, непременно должен участвовать старец, несущий в руках зажженную курительную свечу.
45 	Число «сто» здесь явно не случайно (ср. сто детей Фуси и Нюйва в сычуаньском предании). У вьетов также зафиксировано представление о ста молодцах — первых людях, родившихся из яиц. Половина из них расселилась на равнинах и в приморских районах, став вьетами, а вторая половина поднялась в горы, дав начало малым народам страны (см.: История Вьетнама. Пер. с Вьетнам. М., 1983, с. 20). Думается, что и в данном предании сто человек, посланных с подарками, и были этими первыми людьми. Характерно, что не все сто, а ровно половина из них оказалась в воде и была спасена Ны Ао. Об участи тех пятидесяти, которые успели перебраться по мосту ранее, в предании ничего не говорится, но, видимо, их ожидала другая судьба. Скорее всего мы имеем дело с контаминацией различных версий мифов о начале мира.
398

рассердилась на Ты Тыонга за то, что он не сумел как следует устроить свадьбу 46.
Если сравнить это предание с известными китайскими мифами о Нюйва и различными преданиями о паре первопредков в сказаниях мяо, яо и других малых народов Восточной Азии, то легко заметить, как трансформировались у вьетов многие мотивы. Исчез мотив инцеста, хотя остались своеобразные брачные испытания, о которых в тексте предания рассказано не до конца. Нет мотива гадания с помощью спускаемых с гор мельничных жерновов, но зато наличествует более древний мотив строительства гор, свидетельствующий о землеустроительной функции героев. Горы постоянно упоминаются и в связи с еще одним брачным испытанием, предлагаемым героиней: бегом наперегонки вокруг горы, причем в чжэцзянской ритуальной песне — вокруг Куньлуня (мировой горы древнекитайской мифологии). В той же песне, как уже говорилось, из костей разрубленной Фуси змеи образовались горы, так что и там герой выступает как бы создателем гор. Едва ли случайно на картине Ма Линя первопредок Фуси изображен на фоне высокой горы. Стоит отметить, что и в бытующем в провинции Хунань предании об оставшихся после потопа брате и сестре, которые совершают инцест, один из героев именуется Старцем с Восточной горы. (См. комм. 43 к гл. II книги Юань Кэ.) В основе всех этих описаний лежит, видимо, характерное для мифологии многих народов представление о связи первопредков с мировой горой.
Как мы говорили, во вьетском варианте нет мотива инцеста, но есть какое-то наказание в виде ниспосланной Небом тьмы. Можно думать, что в более ранних вариантах это было наказание именно за кровосмесительство. Нет во вьетнамском предании и потопа, его заменяет тьма, а спасение людей из воды функционально адекватно спасению человечества во время потопа. Можно также предположить, что опущенный во вьетнамской публикации способ, которым согревала людей Ны Ао, метафорически символизирует акт рождения и здесь нашли свое отражение древние представления о Ны Ао как о прародительнице человечества.
Данное предание стоит в фольклоре вьетов особняком. Вьетнамский ученый Нгуен Данг Ти, давший его изложение, правда, указывает, что у банаров (горных кхмеров) есть сюжет, несколько напоминающий этот, но познакомиться нам с ним не удалось46а. Сам же вьетнамский вариант свидетельствует, что мифы о Нюйва были в древности широко распространены в южных областях совре¬
46 	См.: Nguyen Dang Chi. Lu’ o’c Khao ve than thoai Viet-nam. (Исследования по мифологии Вьетнама). Ha-noi, 1956, c. 78—80. Сходный, но более короткий вариант опубликован в кн.: Hoang Т г о n g Mien. Viet Nam Van hoc toan thu’. 1. Van ch’u’o’ng truyen khaii. Than thoai (Свод вьетнамской литературы. Устная литература. Мифы). Saigon, 1959, с. 80.
46а Вэнь Идо тоже упоминает банарский вариант, но, судя по его статье, речь там идет о спасшихся во время потопа в большом ящике брате и сестре (См.: Вэнь Идо. Разыскания о Фуси, с. 67).
399

менного Китая (включая, возможно, и области, населенные древними юэ — предками части современных вьетов). Дальнейшее обследование фольклора Восточной и Юго-Восточной Азии, может быть, даст новые данные для реконструкции древнейших образов китайской мифологии.
Среди записанных в 60 —80-х годах мифологических преданий есть еще одно, посвященное Фуси, одному из его культурных деяний,— изобретению рыболовных сетей. Деяние это было приписано ему еще в древних книгах. Юань Кэ ссылается на трактат I — II вв., где говорится, что Фуси сплел из веревок сеть для ловли рыбы. В более позднем (IV в.) трактате «Бао Пу-цзы» Гэ Хуна говорится о том, что «Фуси взял в наставники паука и смастерил сеть» (гл. «Дуйсупянь»). Записанное в Сычуани предание разрабатывает ту же тему, но делает это во многом в духе народной сказки. В основе предания — конфликт между царем драконов Лунваном, который не разрешает людям ловить рыбу руками, и Фуси, который находит выход, придумав рыболовные сети. Лун-ван (образ которого сложился в Китае, видимо, только в первых веках нашей эры) и его министр-черепаха — типичные персонажи китайских народных сказок. Похожа на сказочную и этиологическая концовка предания, объясняющая, почему черепахи в Китае черные.
Лун-ван, но уже в роли своеобразного чудесного помощника, фигурирует и в сычуаньском предании «Бессмертный Великий Шунь». Древние мифы о Шуне известны нам с большими подробностями, чем, например, о Фуси. Они весьма обстоятельно изложены и в древних сочинениях, особенно в «Исторических записках» Сыма Цяня. Благодаря сохранившемуся в пещерной библиотеке Дуньхуана списку «Бяньвэнь (сказа) о почтительном сыне Шуне» мы знаем теперь, что и в средние века в танском Китае традиция рассказов о Шуне была вполне живой, и можем высказать предположение, что, поддерживаемые постоянно письменными источниками (предания о Шуне входили в школьную «программу» в старом Китае), эти сюжеты вполне могли дожить до наших дней. Конечно, не следует думать, что записанное в начале 60-х годов предание о мифическом государе Шуне сохраняет облик древнейших представлений о нем. Сюжет развивается здесь в чисто бытовом плане (основная коллизия типично сказочная) — конфликт между злой мачехой и пасынком, заместившим обычную в таких случаях падчерицу.
В предании «Как Яо дочерей замуж выдавал» все строится на коллизии приемная дочь — неродная мать, представляющей в конечном счете ослабленный вариант конфликта между мачехой и падчерицей. Думается, что второе предание возникло в позднее время по аналогии с первым, известным по крайней мере две тысячи лет. Первое предание, о соперничестве Шуня и его сводного брата Сяна, тоже не является древнейшим мифом. Согласно предположению Юань Кэ, высказанному им в специальной статье, опубликованной после появления его книги «Мифы древнего Ки¬
400

тая», в основе рассказа о борьбе Сяна и Шуня лежит древнейшее предание о борьбе охотника Шуня со слоном (Сяном) 47.
Вообще в записанных сейчас преданиях отражается уже самая последняя стадия развития этого образа. Образ популярного героя прошел в своем развитии целый ряд этапов: от зооморфного первопредка, имевшего облик птицы (или, по другой версии, дракона — может быть, именно поэтому дракон в предании «Как Яо дочерей замуж выдавал» помогает герою), к антропоморфному персонажу — охотнику на диких зверей, затем уже к прилежному пахарю и отсюда к почтительному сыну и далее к идеальному правителю, преемнику столь же идеального Яо 48.
Кроме преданий о Яо и Шуне в последние годы записан ряд произведений об отношениях Яо с его непутевым сыном Даньчжу. В версии уезда Фаньсянь провинции Хэнань Даньчжу пытается убить отца, заманив его в прекрасный новый дворец, но мудрого Яо не так-то легко провести. Он сам запирает сына во дворце, а дворец засыпает землей (на манер гробницы), так что коварный Даньчжу гибнет сам. В предании, бытующем в долине реки Даньцзян (та же провинция Хэнань), рассказывается, как Яо удалось перевоспитать сына, отправив его в дальние земли. Видя, как тяжело живется местным жителям, Даньчжу переменился к лучшему: научил людей охоте и рыболовству, а во время потопа вступил в борьбу со злым драконом и погиб, заслужив всеобщее уважение. В его честь реку и назвали Даньцзян (концовка, типичная для топонимической легенды).
В книге Юань Кэ всего одна фраза о Даньчжу: «Его (Яо) сын Даньчжу был очень непочтителен». Однако новые работы Юань Кэ дают более обширный материал об этом герое. Выясняется, что, согласно древним записям мифа, Даньчжу был сослан на реку Даныпуй, где жили южные варварские племена. Древние сочинения упоминают и о том, что Даньчжу был казнен (или убит в бою?) своим отцом. И вместе с тем есть намеки на то, что люди за что-то почитали Даньчжу (например, упоминание в «Книге гор и морей» о том, что он был похоронен в одной могиле со своим отцом) 49. Можно думать, что в долине реки Даньцзян, куда, согласно мифу, был сослан Даньчжу, могли сохраниться и отголоски каких-то более ранних мифов о нем, в которых Даньчжу рисовался культурным героем, а не непочтительным сыном в духе поздних конфуцианских сочинений.
Ряд поздних преданий посвящен усмирителю потопа Великому Юю. Они во многом представляют собой пересказы древних мифов. Одно из них как бы расшифровывает или, точнее, иллюстрирует
47 См.: Юань К э. Гуаньюй Шунь Сян доучжэн шэньхуа-ды яньбянь (Эволюция мифа о борьбе Шуня и Сяна).— «Цзянхай сюэкань». 1964, № 2 (перепечатано в кн.: Юань К э. Сборник... с. 139—152).
48 Подробнее см.: Б. Л. Р и ф т и н. От мифа к роману. М., 1979, с. 147 — 171.
49 См.: Юань К э. Избранные древние мифы с толкованиями, с. 233—239; его же. Шэньхуа сюань ши бай ти (Сто избранных мифов с переводом). Шанхай гуцзи чубаньшэ, 1980, с. 138.
401

древнюю пословицу «Юй трижды мимо своего дома прошел, да ни разу не зашел». Предания «Как великий Юй „Книгу вод“ получил» и «Пик божественной девы» несут на себе следы топонимических легенд, однако первое из них моделировано по образцу древних рассказов о небесных предначертаниях. Вспомним историю о том, как первопредку Фуси явилась черепаха (в некоторых поздних версиях конь-дракон) с начертанными на спине линиями, послужившими прообразом магических «восьми триграмм» (багуа), или пересказываемое Юань Кэ предание о том, как дух реки Хуанхэ поднес Юю план усмирения потопа (Юань Кэ основывается на фрагментах книги «Ши-цзы», созданной в IV в. до н. э.).
В одной из недавних своих статей Юань Кэ упоминает и другие предания о Великом Юе. Так, в апокрифическом сочинении рубежа нашей эры «Хэ ту цзян сян» зафиксировано предание об «истинных письменах» самого Юя, спрятанных им на горе Дунтиншань посреди озера Тайху. Князь царства У по имени Хэлюй послал человека за этими письменами, тот принес один свиток, но князь не смог разобрать хитроумные знаки и обратился к Конфуцию. Мудрец ответил словами детской песенки, содержащими предостережения. Хэлюй испугался и повелел вернуть свиток на место. Через несколько веков это же предание было повторено в трактате Гэ Хуна (III —IV вв.), но с характерным для авторадаоса добавлением, что сочинение Юя содержало рецепты снадобья бессмертия.
Одновременно с этим преданием в ряде сочинений III —IV вв., например в «Записках о горе Гуйцзи» Хэ Сюня и в одноименной книге Кун Линфу, оказался зафиксированным и рассказ о том, как Юй перед усмирением потопа отправился к горе Ваньвэйшань, находящейся южнее горы Гуйцзи, чтобы раздобыть спрятанные там Желтым государем «золотые пластинки с нефритовыми письменами» . Только прочитав их, Юй понял, как бороться с потопом 50.
В сучжоуском предании «Как Юй „Книгу вод“ получил», записанном совсем недавно, Великий Юй, как явствует из заглавия, получает «Книгу вод» 51, которая хранится в пещере той самой горы Дунтиншань на озере Тайху, что упоминается в предании рубежа нашей эры. Только в древнем рассказе Юй сам хранил там свои письмена, а в позднем варианте географические названия сохранились, но сюжет повторяет тему преданий, зафиксированных в других памятниках.
В упоминавшемся уже трактате «Ши-цзы» говорилось, что план усмирения потопа был поднесен Юю духом реки Хуанхэ — чело¬
50 См.: Юань К э. Гудай шэньхуа-ды фачжань цзи ци лючуань яньбянь (Развитие древних мифов, их распространение и эволюция).— «Миньцзянь вэньсюэ луньтань». 1982, № 1, с. 18.
51 В оригинале — «Шуйцзин». Сочинение с таким названием действительно существовало в древнем Китае, оно приписывалось то Сан Циню, жившему при династии Хань, то знаменитому комментатору Го Пу. До нас дошел только вариант под названием «’’Книга вод“ с комментариями», составителем которого считается Ли Даоюань (V в.), однако из текста сучжоуского предания ясно, что «Книга вод», полученная Юем, не имеет прямого отношения к реальному сочинению.
402

векорыбой с белым лицом. В сучжоуском предании дух — хозяин реки как бы «раздвоился» на рогатое водяное чудище, которое, надо полагать (в предании не сказано прямо), владеет этой книгой, и бессмертного старца. В начале текста старец говорит Юю, где искать книгу, а потом растолковывает ее.
Говоря об образе старца и его роли, стоит вспомнить обычную для китайских сказок фигуру неизвестно откуда появляющегося и мгновенно исчезающего старца — бессмертного (шэнъсяня), функционально сходного с добрым волшебником (а чаще волшебницей) европейских сказок, дарящим герою волшебное средство или чудесное оружие. Известны и многочисленные старинные китайские предания о поднесении старцем небесных или иных книг, с помощью которых герой совершает соответствующие подвиги или откуда он черпает свою удивительную мудрость 52  53. В сучжоуском предании в трансформированном виде можно обнаружить и другие древние мотивы. Юй с учениками входит в темную пещеру, и вдруг через тысячу шагов впреди появляется какое-то светлое пятнышко, что это такое — из текста не совсем ясно. Юань Кэ в своей книге (комментарии к § 2 гл. VII) приводит цитату из «Записей о забытых событиях», приписываемых Ван Цзя (IV в. н. э.), но созданных, видимо, на два века позже. Из этой цитаты видно, что тогда существовало предание о том, как Юй, войдя в темную пещеру, увидел зверя со светящейся жемчужиной во рту. Можно предположить, что и в более ранних вариантах сучжоуского предания свет распространялся от аналогичного чудесного источника. В предании VI в. рассказывалось о том, как Юй получил в пещере от божества со змеиным туловищем и лицом человека нефритовую пластинку, своеобразный «аршин» для измерения неба и земли. В позднем же варианте рассказывается, что стоило Юю раскрыть книгу, как в глаза ему бросились два знака — шуй чи — «водяной аршин». Далее о значении этих знаков ничего не говорится, но, видимо, это «реликт» представления о чудесном аршине, используемом для измерения уровня вод во время борьбы с
S3
потопом .
Предание «Пик божественной девы» было записано ранее других, еще в 50-е годы. Оно тоже содержит мотив получения в дар от божества (божественной девы Яо-цзи — дочери Владычицы Запада Си-ванму) драгоценного свитка, благодаря которому Юй обретет, видимо, магическое знание и научится очищать землю от
52 В «Истории династии Хань» историографа I в. н. э. Бань Гу излагается, например, предание об известном сановнике и полководце Чжан Ляне (? — 189 г. до н. э.), которому некий таинственный старец после предварительных испытаний поднес книгу под названием «Законы войны тайгуна». В пьесе Ли Вэньвэя (XIII в.) на тот же сюжет старец сам говорит, что он послан на землю Небесным государем, а подаренная книга состоит из трех свитков (как и «Книга вод» в сучжоуском предании). Подробнее см.: Б. Л. Р и ф т и н. Историческая эпопея и фольклорная традиция в Китае. М., 1970, с. 82 — 83.
53 Использованное сказителем слово «шуй чи» означает «уровень», т. е. простейший прибор для определения ровной поверхности, здесь же мы переводим это сочитание буквально, по аналогии с текстом древнего предания.
403

всякой нечести (змей, драконов) и страшных зверей (тигров, барсов) 54. Вообще же вариант этот посвящен не столько Великому Юю, сколько божественной деве Яо-цзи. В нем очень сильно даосское влияние и мало что сохранилось от архаических мифов. В целом же можно констатировать, что новые записи мифологических преданий и ритуальных песен, сохранившихся в живом бытовании до наших дней, дают очень интересный материал как для реконструкции древних мифов, так и для понимания закономерностей их эволюции в феодальную эпоху.
НЕКОТОРЫЕ ОБЩИЕ ТЕМЫ В МИФОЛОГИИ КИТАЙЦЕВ И СОСЕДНИХ НАРОДОВ
Древнекитайская мифология не представляет собой какой-то замкнутой системы, многие ее образы родились, видимо, в глубокой древности на основе мифологических представлений, общих для целого ряда народов Восточной, Центральной, Юго-Восточной, а иногда и Южной Азии. Вопрос этот еще не исследован, и здесь нет возможности говорить о нем подробно. Одни и те же темы поразному разрабатываются в мифологии народов этих регионов, но в основе их нередко можно увидеть одни и те же древнейшие мифологические представления. Так, Юань Кэ подробно пересказывает древнекитайский миф о стрелке И, сбившем своими стрелами девять из десяти взошедших одновременно на небе солнц и избавившем мир от страшной засухи. Образа стрелка И, как такового, мы не находим в фольклоре соседей китайцев, но образ мифического стрелка в «лишние» солнца отмечен у ряда народов, у которых есть архаическое представление о множестве солнц. У народа чжуан на Юге Китая до сих пор бытует песня о Тэкане, который совершил подвиг, аналогичный подвигу стрелка И. У чжуанцев в песне — двенадцать солнц по числу месяцев, и Тэкан тоже, как и стрелок И, хотел застрелить все светила, но народ стал умолять его оставить одно солнце, чтобы зрели злаки и было тепло людям 55. Народ мяо сохранил песню о стрельбе героя Ян Я в солнца, которые светят вместе с лунами. В песне мяо подробно рассказывается о том, как были выкованы из золота солнца и из серебра луны, как оставшиеся после стрельбы одно солнце и одна луна испугались
54 	Очень возможно, что в более ранних вариантах этого предания Юй получал свиток от самой Си-ванму. На такое предположение наводит не только описание дворца, где живет Яо-цзи, но и трона, на котором она сидит (явно не по чину), а также то, что охраняют ее Зеленый дракон и Белый тигр,— последний обычно изображался на древних рельефах рядом с Си-ванму в качестве духа Запада. Любопытно, что в хэнаньских преданиях рассказывается о получении «волшебной книги», «картины с изображением духов» и т. п. именно от Си-ванму. Правда, получает их не Юй, а Желтый государь (см. Чжан Ч ж э н ь л и. Предварительные соображения... с. 7).
5' См.: Тэкан шэ тайян (Тэкан стреляет в солнце).— «Миньцзянь вэньсюэ». 1960, № И, с. 81-83.
404

и не хотели больше выходить на небо, пока их не позвал петух 56. По другой, более поздней, легенде мяо этот подвиг совершил Чжан Голао (бессмертный, образ которого мяо заимствовали из даосской мифологии) 57. Есть этот же миф и у народа буи, где солнц также двенадцать. В некоторых версиях у буи тема стрельбы в солнца связана со сказанием о потопе, в других, например в песнях «Двенадцать солнц», «Будин стреляет в солнца», эта связь не прослеживается 58. В разных версиях герои носят разные имена: Ван Цзян, Нянь-ван, Будин, Лэцзя, но деяния их однотипны.
Распространение мифа о стрельбе в солнца не ограничивается народами Южного и Юго-Западного Китая, он зафиксирован и у малых народов Тайваня09, и в фольклоре народов нижнего течения Амурао9а (единственный известный нам случай общности мотивов мифологии тунгусо-маньчжурских народов, китайцев и других родственных им малых народов). В сильно трансформированном виде отголоски этого мифа зафиксированы и у монголов, где он превращен в этиологическое предание о происхождении сурка-тарбагана. (Некий меткий стрелок из лука по имени Тарва хвалился во время засухи, что может сбить взошедшие на небо три солнца — по другим вариантам, пять — поклявшись, что, если солнце останется в небе, он превратится в зверька, который не пьет воды, не ест сухой травы и живет в темной норе. Он попал только в два солнца и, как не сдержавший клятву, превратился в тарбагана 60.) По другой монгольской версии, недавно опубликованной в КНР, в небе разом светило двенадцать солнц. Одиннадцать из них
56 См.: Ян Я шэ жи юэ гэ (Песнь о Ян Я, стрелявшем в солнца и луны).— «Миньцзянь вэньсюэ», 1961, № 6, с. 52 — 58. В других вариантах эпических песен мяо герой именуется Санчжа (см.: Древние песни мяо. Сост. Тянь Бин, с. 109—111) или Чанчжа (см.: Эпос народа мяо. Пер. и коммент. Ма Сюэляна и Цзинь Даня, с. 93—100), но основное содержание мифа то же.
57 См.: Лин Шуньшэн, Жуй И ф у. Доклад об обследовании мяо... с. 247—248. (Не исключено, конечно, что Чжан Голао в песне мяо не имеет никакого отношения к образу даосского святого и мы имеем дело с простым совпадением имен.)
58 См.: Хэ Ю й. Синань шаошу миньцзу цзи ци шэньхуа (Национальные меньшинства Юго-Запада и их мифы). Пекин, Синь шицзи чубанынэ, 1951, с. 76 — 77. Ван Цинніи и др. Буицзу вэньсюэ ши (История литературы буи). Гуйян. Гуйчжоу жэньминь чубаньшэ, 1983, с. 37—39.
59 См.: Линь Хэнли. Тайвань тучжо миньцзу шэ жи шэньхуа-чжи фэньси (Анализ мифов местных народов Тайваня о стрельбе в солнца).— «Миньцзусюэ яньцзюсо цзикань». 1962, цзюань 13, с. 99 — 114.
,9а У орочей, например, демиург Хадау сбивает стрелой двух из трех взошедших на небо сестер-солнц. (См.: Орочские сказки и мифы. Новосибирск, 1966, с. 192 — 193). В фольклоре нанайцев аналогичный подвиг совершает культурный герой Надо, который прячется в вырытую им яму и стреляет в солнца, убивая два из трех, взошедших на небо. (См.: Е. Е г k е s. Chinesisch-Amerikanische Mythenparallelen.— «T’oung рао» Vol. XXIV, 1926, c. 44).
80 Приношу благодарность монгольскому фольклористу Д. Цэрэнсодному, любезно познакомившему меня с записанными им вариантами данного предания. Впервые этот сюжет в очень краткой версии был записан в Урге Г. Н. Потаниным в 1879 г. Тот же путешественник дает лапидарное изложение и сходного тувинского варианта о стрельбе из лука в три солнца. (См.: Г. Н. Потанин. Очерки Северо-Западной Монголии. Т. 4. СПб., 1883, с. 179).
405

сбил меткий стрелок Уйн, за что также был наказан Верховным владыкой, который повелел придавить его горой. Впоследствии на том месте, где был погребен герой, выросла целебная трава. Считается, что в нее-то и превратился Уйн а. Характерно, что во всех монгольских версиях стрелок наказан и оказывается потом зарытым в землю. Это дает исследователям основание предполагать хтонический характер данного образа у монголовь . (Ср. зарывание в землю и в упомянутой нанайской версии.)
Как свидетельствует Н. А. Невский, предания о двух солнцах и стрельбе в них весьма широко распространены среди всех тайваньских племен, «в особенности среди племен тайял (атайял) и его ответвлений. В некоторых преданиях даже говорится о двух солнцах и двух лунах, а в некоторых об одном громадном солнце, которое после выстрела раскололось на две части: большую — солнце и меньшую — луну. По одним преданиям, оба солнца светили беспрерывно и страшный жар сжигал все растущее, по другим же преданиям, год нестерпимой жары и дня сменялся годом ужасного холода и ночи» 61. В предании, записанном в 1927 г. Н. А. Невским у тайваньских цоу (небольшое гаошаньское племя), рассказывается о некоем Оадзымы, одном из членов племени, который вызвался уничтожить лишнее солнце выстрелом из лука и тем самым восстановить обычный порядок на земле. Характерно, что в предании в уста героя вложены слова именно о ликвидации дисгармонии. «Я должен заставить солнце сделать такими же, [как раньше], его действия...», а не о стрельбе из лука. Он попал стрелой в самую середину солнца. И тогда наступил мрак, поскольку оставшееся невредимым солнце скрылось, чтобы ухаживать за подстреленным и только через некоторое время стало показываться на небосводе, увеличивая свое пребывание на небе. Постепенно порядок следования светила восстановился, а подстреленное солнце не стало показываться днем, а стало появляться на небе только ночью. Это и есть луна 62.
Если сравнить это предание с мифом о стрелке И, то нетрудно заметить, что в основе обоих рассказов лежит одно и то же представление о нескольких появившихся на небе солнцах, т. е. о нарушении извечной гармонии в природе и восстановлении ее. Все же подробности здесь различны. У китайцев, например, нет мифа о том, что луна — это раненое солнце, нет и утверждения о том, что несколько солнц появились тогда, когда небо опустилось и стало очень низким, или что кровь раненого солнца «стала как бы морем»
60а Гу Д э м и н. Чжунго шаошу миньцзу шэньхуа сюань (Избранные мифы национальных меньшинств Китая). Сибэй миньцзу сюэюань яньцзюсо. [Б. г., б. м.], с. 22-29.
606 С. Ю. Неклюдов. Эрхий — мерген.— Мифы народов мира. Т. 2. М., 1982, с. 669.
61 Н. А. Н е в с к и й. Материалы по говорам языка цоу. М.— Л., 1935, с. 78 (со ссылкой на: J. S а у а ш а, К. О n і s h i. Seiban densetsu shli. Taihoku, 1928, c. 492-520).
62 См.: H. А. Невский. Материалы по говорам языка цоу, с. 76.
406

(морской водой). Но есть зато еще одна архаическая деталь, которая роднит древнекитайский миф и предание народа цоу. У цоу считается, что после смерти Оадзымы превратился в птичку оадзымы, по щебетанию которой люди цоу гадают, отправляясь на охоту 63. Из сохранившихся фрагментов мифа о стрелке И мы не узнаем, что стало с героем после смерти. Но анализ иероглифа, которым записывается его имя (верхняя его часть представляет собой изображение двух крыльев), наводит на мысль о существовании представления об И как о птице 64.
Тайваньские цоу — прямые потомки протоиндонезийцев. Существует мнение, что они переселились на Тайвань с материка (из районов Южного Китая) в эпоху позднего палеолита. Миф о стрелке И, как считают китайские ученые, сложился в глубокой древности у племен восточных гг, которые, по-видимому, представляли собой ветвь аустронезийских племенных объединений, живших на побережье Тихого океана в районе п-ова Шаньдун. Сейчас трудно сказать, где именно зародилось мифологическое представление о нескольких одновременно взошедших на небе солнцах и истреблении лишних светил. Едва ли мы имеем здесь простое типологическое сходство сюжетов. Скорее всего, зародившись у племен, населявших побережье Тихого океана, этот миф (а точнее, некое ядро сюжета, некая мифологема) попал и к народам, живущим к северу (на Амуре), и к народам, ушедшим далеко на юг (на остров Тайвань). Заметим, что само представление о множестве солнц распространено гораздо шире, чем миф о стрельбе в лишние светила. Судя по данным, приведенным в упоминавшейся выше статье Э. Эркеса, оно известно и американским индейцам, и батакам на Суматре.
Сравнивая все эти мифы, нетрудно заметить одну стадиальную особенность: в китайском мифе И, спущенный на землю по приказанию Верховного небесного владыки Ди-цзюня,— искусный стрелок, т. е. некое божество, посланное помочь людям. В сохранившем архаические черты эпосе малых народов Китая стрелок еще не небесное божество, а живущий на земле типичный культурный герой. В архаическом предании тайваньских цоу, сохранивших формы соседско-родовой общины (сравнительно недавно они занимались только охотой), Оадзымы — вообще, судя по записи Н. А. Невского, простой член родо-племенного коллектива, в образе которого черты культурного героя выражены еще недостаточно четко. При типологическом сопоставлении видно, что китайский миф об И, зафиксированный за несколько веков до начала нашей эры, отражает более позднюю ступень развития мифологии, чем предания соседних народов.
63 См. там же, с. 79.
64 Современный исследователь Сяо Бин приводит, к сожалению без точной ссылки, мнение известного археолога и исследователя древних изображений Сунь Цзоюня о том, что И превратился в солярную золотую птицу.— Сяо Бин. Тайян-ды цзысунь (Дети и внуки солнца).— «Миньцзянь вэньсюэ луньтань». 1983, № 4, с. 17.
407

С циклом мифов о стрелке И связано и предание о его жене Чанъэ, похитившей у мужа снадобье бессмертия и улетевшей на луну, где она с тех пор и живет в одиночестве, подле огромного коричного дерева (кроме того, существует представление о живущей на луне жабе — по некоторым версиям, в нее превратилась сама Чанъэ — и зайце, толкущем в ступе снадобье бессмертия) 65. Мы не находим в фольклоре народов Азии полного соответствия мифу о бежавшей на луну Чанъэ. Единственное известное нам исключение — народ яо, у которого наряду с мифом о стрельбе Гэхуая в десять солнц, известен и миф о стрельбе охотника Яла в луну. Яла смог лишь оббить стрелами неровные края раскаленной луны и сделать ее круглой, но не сумел уменьшить ее жар. Тогда по предложению своей жены Ниэ он прикрепил к стреле сотканный ею кусок ткани, на котором она успела вышить их дом, самою себя, коричное дерево, белого зайца и белого барана (овцу?). Яла сумел набросить на луну ткань, которая стала защищать землю от палящих лучей. Однако вышитая на ткани Ниэ позвала настоящую Ниэ, и та улетела на луну, где они слились в одно существо. Затем Ниэ бросила мужу свою длинную косу, и он поднялся по ней на луну: она стала ткать свою парчу под коричным деревом, а он — присматривать за бараном и зайцем . Миф этот напоминает китайский и, возможно, развился под его непосредственным влиянием, тем более, что у родственных яо народов — мяо и шэ подобный сюжет не записан.
Вместе с тем поверья о живущей на луне женщине зафиксированы, например, у нивхов в нижнем течении Амура и на Сахалине и у сибирских татар (в обоих случаях это персонаж отрицательный; у нивхов — женщина-сплетница, у татар — женщина, отправленная на луну за дурное поведение) 66. У вьетов известен миф о трикстере Куое, улетевшем на луну с деревом баньяном, считавшимся у вьетов священным. Представление о растущем на луне огромном дереве зафиксировано и у некоторых тибето-бирманских народов. Не исключено, что возникшее у древних китайцев предание о Чанъэ, похитившей снадобье и улетевшей на луну, возникло на основе архаического представления о дурной женщине на луне, распространенного к северу от древнекитайских земель, и о растущем на луне дереве и «полете» на луну, известного у народов, обитавших к югу. Подробное выяснение генезиса этого образа, как и многих других персонажей, описанных в книге Юань Кэ, дело
65 В 50-х годах китайский санскритолог Цзи Сяньлинь высказал мысль о за¬
имствовании представления о лунном зайце из древней Индии (см.: Chi Н s і е п1 і п. Indian Literature in China.— «Chinese Literature», 1958, № 4);
найденный в начале 70-х годов в кургане Мавандуй рисунок на шелке, датируемый II в. до н. э., где изображен заяц на лунном серпе, говорит о том, что подобное мифологическое представление существовало у китайцев еще до знакомства с индийской культурой.
Гу Д э м и н. Избранные мифы национальных меньшинств Китая, с. 112-115.
66 См.: В. В. Иванов'. Лунарные мифы.—Мифы народов мира. Т. 2, М., 1982, с. 78.
408

будущего, здесь же мы хотели только наметить возможный путь исследования и показать общность в одних случаях образов героев, в других — самих мифологических представлений у древних китайцев и их соседей.
ДРЕВНЯЯ МИФОЛОГИЯ В ЛИТЕРАТУРЕ И ИСКУССТВЕ
В Греции и Риме, Египте и Индии мифы на протяжении веков питали творчество поэтов и художников, мастеров чеканки и лепки. Аналогичную в известной мере картину можно было наблюдать и в Китае. До сих пор неизвестно точно, в какой форме бытовали мифы древних китайцев. По традиции, начало которой положили японский историк китайской литературы Сионоя Он и основоположник современной китайской литературы Лу Синь, древнекитайские мифы рассматриваются обычно в истории китайской прозы как непосредственная основа прозаического творчества. Однако в фольклоре многих народов, соседних китайцам, например яо, мяо, шэ и других, сохранивших до наших дней весьма архаические формы общественных отношений и устного народного творчества, имеется большое количество поэтических произведений на сходные мифологические сюжеты. Так, у мяо в юго-восточной провинции Гуйчжоу записано четыре цикла так называемых «песен о древности», или «песен о древней истории», как их называют в народе. Один из этих циклов рассказывает о начале мира (об отделении неба от земли, об установлении столба, поддерживающего небо, о выплавке из золота солнца и изготовлении из серебра луны), другой — о великом потопе и женитьбе оставшихся в живых брата и сестры 67, т. е. посвящен тем же сюжетам, которые мы находим в мифологии собственно китайцев (ханьцев). По аналогии можно предположить, что в древнейшие времена и у китайцев были аналогичные песни мифологического характера — своеобразный мифологический эпос, который не дошел до нас. Возможно, существовали лишь отдельные песни о мифологических героях. Косвенным свидетельством в пользу подобной гипотезы может служить и сохранившийся в составе древнекитайской «Книги песен» («Шицзин»), включающей, как считается в современной науке, произведения XI—VII вв. до н. э., гимн Хоу-цзи — Государю Просо, научившего людей, согласно мифу, сеять злаки 68. Эта песня в «Шицзине» единственная, что не значит, конечно, что в текстах других песен нет упоминаний о мифических героях, например Великом Юе, усмирителе потопа, но это именно упоминания, а не развернутые описания их подвигов.
Однако после «Книги песен», которая, по преданию, составлена
67 См.: Древние песни народа мяо.
68 См.: «Ода Государю-зерно» — Шицзин. Пер. А. А. Штукина (Серия
«Литературные памятники»). М., 1957, с. 353, а также: Э. М. Яншина. Следы мифологических несен эпического характера в древнем Китае. — Теоретические проблемы изучения литератур Дальнего Востока. М., 1977, с. 15—21.
409

самим Конфуцием и которая, таким образом, была обработана в духе присущего ему рационализма, мы не имеем практически текстов чисто мифологических песен,— т. е. таких, которые были бы повествованием о героях и подвигах мифических первопредков 69.
Особняком в этом ряду стоят творения первого известного нам по имени китайского поэта — Цюй Юаня (IV—III вв. до н. э.), стихи которого дают обильный материал для реконструкции мифов. Однако стихи его не похожи на архаические песни народа мяо, это творения высокообразованного художника, полные сомнений в истинности мифологического объяснения мира. Его знаменитая поэма «Вопросы к небу» содержит более ста семидесяти риторических во многом вопросов, значительная часть которых имеет самое непосредственное отношение к китайским мифам. Вот характерный пример — четверостишие, полное скепсиса (если здесь уместно употребить это современное слово) к известным мифологическим рассказам об усмирителе потопа Великом Юе:
Бездонных рек разлив — потоп! —
Где Юй взял землю для запруд?
Тонули девять округов...
Как насыпь вырастил он тут?
Его последователь Сун Юй тоже не целиком верил в это объяснение мира. А начиная с ханьской эпохи (конец III в. до н. э.— III в. н. э.) поэты в основном лишь украшали свои стихи упоминаниями имен мифических героев. Иногда, правда, мифопоэтическое осмысление мира вдруг давало новую вспышку, находя воплощение в каком-либо стихе или поэме. Так, у Цао Чжи, жившего в III в. н. э., среди многих весьма реалистичных стихов вдруг появляется тонкая лирическая поэма «Фея реки Ло», полная тоски о призрачной встрече с хозяйкой реки, что «хризантемы осенней прекрасней». Считается, что поэма написана Цао Чжи в память о любимой женщине — государыне Чжэн, старшей невестке поэта, которую Цао Чжи сравнивает с Фу-фэй — дочерью Фуси, считавшейся феей реки Ло. Он уделяет особое внимание описанию ее неземной красоты, и это его поэтическая цель, так что все остальные мифические персонажи — Нюйва, Фэнъи и другие — упоминаются лишь в свите феи реки Ло. Ясно, что это отнюдь не произведение мифологического характера.
Иное было в прозе, философской и повествовательной. Древние философы, главным образом IV—III вв. до н. э., часто обращались к общеизвестным тогда мифам, чтобы пояснить свои взгляды на то, как управлять государством и как должен вести себя человек; философы-даосы, последователи учения Лао-цзы, особен¬
69 	Мы оставляем в стороне упоминавшуюся выше ритуальную песню «Князь Фуси», записанную недавно в Чжэцзяне, поскольку ее генезис далеко не ясен; не исключено, конечно, что подобные песни существовали и в древности.
410

но Чжуан-цзы, Хуайнань-цзы, Ле-цзы, донесли до нас многие мифологические образы. На их сочинения часто ссылается и автор данной книги. Конфуцианцы стремились подправить мифы, выхолостить из них все необычное и дать им сухое рационалистическое толкование (об этом подробно говорит Юань Кэ в гл. I), доказывали нелепость мифов с точки зрения нового, рационального осмысления мира. Выступал против остатков мифологического мышления и наивный материалист Ван Чун (I в. н. э.), который в своих «Критических суждениях» писал: «...говорят, что И стрелял в десять солнц и поразил их стрелами, но солнце — это огонь. Разве можно, стреляя в огонь, потушить его? Явная нелепость!» Едва ли он думал, что некоторые мифы сохранятся для потомков именно благодаря тому, что он упомянул их в своем критическом труде.
Но полного исчезновения мифов древности не произошло. Представители конфуцианства — одного из основных учений средневекового Китая, переосмыслив образы мифических героев и превратив их в деятелей истории, стали использовать их для проповеди своего учения. Мифические Яо, Шунь, Юй стали считаться идеальными правителями древности, которым должны были подражать последующие поколения. Однако принципиально новых рассказов об их подвигах не появляется.
Древняя мифология превратилась в историю и жила уже как часть традиционной истории Китая. Вот потому-то теперь, реконструируя систему древних мифов, очень трудно очистить их от этих исторических наслоений. Древние божества часто выступают как правители и обозначаются термином ди — «император», их помощники и окружение воспринимаются как сановники, хотя все действие отнесено к далекому мифологическому времени, когда не было и не могло быть подобной иерархии, напоминающей развитое рабовладельческое или феодальное общество.
Эти обработанные, историзованные мифы продолжали жить в сочинениях историков и философов. Когда в 104 г. до н. э. великий китайский историограф Сыма Цянь пишет свои «Исторические записки», он начинает их с главы «Оновные записи о деяниях пяти императоров», а само изложение — с рассказа о Хуан-ди, мифическом Желтом государе, который представлен у Сыма Цяня как фигура вполне реальная, как правитель, обладавший от роду необыкновенными способностями. Однако за образом будто бы реального государя у Сыма Цяня легко угадывается мифический культурный герой, который «упорядочил пять стихий, насадил пять видов злаков, успокоил народ, навел порядок в четырех частях страны, обучил черных и бурых медведей, барсов, леопардов, ягуаров и тигров и сразился с Янь-ди на поле у Баньцюань» . Вместо вои-  7070 	С ы м а Цянь. Исторические записки. Пер. и коммент. Р. В. Вяткина и В. С. Таскина. Т. I, М., 1972, с. 133. Чтобы придать тексту «немифологический» характер, русские переводчики в соответствии с традиционными комментариями после слова «обучил» добавили в скобках «воинов как» и тем самым как бы перевели изложение в метафорический план.
411

нов у Хуан-ди были дикие звери, и это наводит на предположение о том, что и сам Желтый государь в далекие времена мыслился как некий зооморфный первопредок. У Сыма Цяня же и он, и другие мифические герои (Чию, Чжуаньсюй, Яо, Шунь и т. п.) представлены как реальные, исторические правители китайской древности. Характерно, однако, что великий историограф начал свое повествование с Хуан-ди, оставив за бортом истории более ранних по традиционной генеалогии первопредков — таких, как Фуси, Нюйва или Шэнь-нун. По-видимому, он сомневался в реальности их существования. Но характерно, что этот пробел его «Истории» был восполнен комментатором VIII в. н. э. Сыма Чжэнем, который написал главу «Основные записи о трех владыках», т. е. о Фуси, Нюйва и Шэнь-нуне.
С тех пор (а до нас дошли печатные издания «Исторических записок» начиная с конца XII в.) эта глава веками помещалась в начале книги 71. И хотя Сыма Чжэнь не мог нарушить традицию и сохранил некоторые мифические черты в описании облика своих героев, указав, например, что Нюйва «имела тело змеи и голову человека», он представил и Фуси, и Нюйва, и Шэнь-нуна, а также Гунгуна и некоторых других мифических героев в виде будто бы реальных правителей глубокой древности, сменявших один другого. Поставив первым в этом ряду Фуси, а лишь затем прародительницу Нюйва, он вынужден был уже не упоминать о ее основном подвиге — создании людей, иначе было бы непонятно, кем же правил государь Фуси. Обойти молчанием другие ее подвиги он не мог, и поэтому получилось, что реальная вроде бы правительница латала дыру в небосводе расплавленными цветными камнями. В XI в. литератор Ло Би сделал даже попытку составить своеобразный псевдоисторический свод «Лу ши» — «Древнейшую историю», в которой мифологические персонажи представлены в качестве исторических деятелей.
Одновременно с официальной (с эпохи Хань) конфуцианской традицией в Китае развивалась и традиция даосская. Возникнув первоначально как учение натурфилософское, даосизм на рубеже нашей эры и в первые ее века стал превращаться в систему религиозную, вбирая в себя элементы древних мифологических представлений, шаманизма, а затем и буддийских верований (считается, что храмовая обрядность даосов была создана во многом по образцу буддийской). Характерной особенностью религиозного даосизма стало учение о бессмертных (сянь, шэньсянь), своеобразных святых. Даосы активно использовали и некоторые образы древнекитайской мифологии, включив в свой пантеон мифического Желтого государя или Владычицу Запада Си-ванму. При этом произошла значительная трансформация и самих образов, нередко затрагивающая самую их основу. Так, Си-ванму, мыслившаяся в древнейшую эпоху как страшное хтоническое женское божество, превращается
71 	В русском переводе «Исторических записок» Сыма Цяня она дана в приложении (т. I, с. 345—348).
412

у даосских писателей первых веков н. э. в совершенно иной, по характеру чисто даосский, персонаж. В «Жизнеописании Си-ванму» Хуань Линя (II в. н. э.) она — жена Повелителя Востока Дунвангуна, родившаяся, как и он, из «первичного» эфира. Тем самым они оказываются первопредками рода человеческого, что не подтверждается никакими другими мифологическими источниками. Поясним попутно, что и образ Дун-вангуна, впервые зафиксированный в текстах начала нашей эры, создан (в народе или в даосских сочинениях) по образцу Си-ванму, как парное дополнение к «одинокой» Владычице Запада. Сама же Владычица из страшного звероподобного существа, которому прислуживали три синие птицы, добывавшие ей еду (об этом пишет Юань Кэ в § 4 гл. II), превратилась в небесную красавицу лет тридцати, которую сопровождают в ее выездах шестнадцати-семнадцатилетние служанки в синих одеждах (знак, оставшийся от синих птиц!). Так, во всяком случае, описывается Си-ванму в «Частном жизнеописании ханьского императора У-ди», приписываемом Бань Гу (I в. н. э.).
Трансформировавшись в святых даосских верований и книг, с одной стороны, и в исторических деятелей ранней истории и конфуцианских сочинений — с другой, мифические герои глубокой древности вошли и в поздний народный синкретический пантеон, сложившийся в Китае, как предполагают некоторые ученые, к XII—XIV вв. В этом пантеоне, где едва ли не главенствующее место занимают боги — покровители различных ремесел и социальных групп, оказался, например, Божественный земледелец Шэнь-нун, но уже не столько в качестве древнего культурного героя, научившего людей возделывать землю и сеять злаки, а как святой-покровитель медицины (так были переосмыслены предания о том, что Шэнь-нун первым определил, какие травы обладают целебными свойствами). На поздних народных лубочных картинах можно увидеть Шэнь-нуна вместе с Фуси и Желтым государем, почитаемыми также в качестве покровителей медицины, хотя, например, Желтому государю молились и как божеству планеты Тусин (Сатурн), и как покровителю портных (или, по другой версии, архитекторов). Так сохранялись в народной синкретической религии образы древних культурных героев.
В период ханьской династии (видимо, параллельно с актуализацией древних мифологических образов в складывающейся системе религиозного даосизма) появляется и еще ряд текстов, в которых также происходит актуализация древней мифологии. Мы имеем в виду так называемые вэйшу или, по принятой в европейском китаеведении терминологии, китайские апокрифические книги. Книги эти были как бы своеобразным неофициальным дополнением к сочинениям конфуцианского канона. Они сохранились лишь в отдельных фрагментах, но и по ним видно, что особое внимание в этих сочинениях уделялось преданиям о чудесном рождении мифических героев и описанию их удивительного внешнего облика. Не исключено, что подобный интерес к мифологической генеалогии в эту эпоху объясняется выдвижением на общест¬
413

венную арену нового слоя правящей прослойки, которая нуждалась в обосновании своего права на власть, а по тогдашним понятиям такое право обосновывалось главным образом древней родословной, возводящей соответствующую фамилию к древнейшим культурным героям. К сожалению, эти тексты в меньшей мере были использованы Юань Кэ в его книге, чем другие.
С конца династии Хань (начало III в. н. э.) в китайской литературе, видимо не без влияния даосизма и буддизма, начинает развиваться и особая ветвь прозаической литературы, получившая в XVI в. наименование «рассказы об удивительном». В это время составляются многочисленные сборники коротких рассказов (нам известно более 30 названий), в которых в лаконичной форме — от нескольких фраз до нескольких абзацев — даны своеобразные средневековые изложения удивительных случаев, типа мифологических быличек. Среди них мы находим не только рассказы о встрече человека с духами и оборотнями, но и отдельные записи древних мифов. Например, «Записки о поисках духов» Гань Бао (IV в.) открываются лаконичной записью, всего из двух фраз, о Божественном земледельце Шэнь-нуне, который стегал травы чудесным кнутом, распознавая, какие из них полезные, а какие ядовитые.
Среди этих сборников были и такие, которые строились по подобию древней «Книги гор и морей». «Книга гор и морей» — сочинение в китайской литературе совершенно уникальное. Это фактически основной источник наших знаний о мифах древних китайцев. Существуют разные взгляды на время и место ее сложения. Ясно, что она не была написана мифическим Великим Юем и его помощником Бои, как считалось по традиции, и не сочинение одного человека, а плод коллективного творчества множества древних авторов. Ясно также, что ее сложение происходило веками, по мнению Юань Кэ — с V по II в. до н. э., а местом ее написания были земли древнекитайского царства Чу 72, того самого, где жил и творил великий поэт Цюй Юань, стихи которого, как говорилось выше, также являются важнейшим источником по древнекитайской мифологии. Таким образом, эту мифологию мы реконструируем преимущественно по данным чуских источников. Царство же Чу было весьма специфическим в ряду других древнекитайских царств. Основной слой его населения в древнейшую эпоху составляли племена мань — предки позднейших народов мяо и яо 73, а правители его практически не признавали политической власти чжоуских государей. Сильное культурное влияние древнекитайских царств хотя и стало ощущаться здесь с VII —VI вв. до н. э. 74, но и до начала нашей эры здесь давали себя знать сильные местные тради-
72 См.: Юань К э. «Шань хай цзин» сецзо-ды ши ди цзи пяньму као (Разыскания о времени и месте написания «Книги гор и морей», а также делении ее на разделы).— Чжунхуа вэньши луньцун. Т. 7. Шанхай гуцзи чубаныиэ, 1978, с. 171.
73 См.: Р. Ф. И тс. Этническая история юга Восточной Азии. Л., 1972, с. 176.
74 См.: М. В. Крюков и др. Древние китайцы. Проблемы этногенеза. М., 1978, с. 279-280.
414

ции, более архаические, чем у собственно китайцев, и во многом выросшие на шаманской основе. Соединение местной народной культуры с письменной культурой китайцев и дало, видимо, тот необычный сплав, который мы находим и в поэзии Цюй Юаня, и в «Книге гор и морей» — памятниках, стоящих все-таки особняком в общем ряду древнекитайских письменных источников. Сам жанровый характер «Книги гор и морей» достаточно сложен для истолкования. Как представляется автору этих строк, «Книга гор и морей» — образец древнего геомантического, т. е. своеобразного географогадательного сочинения. Так, во всяком случае, квалифицировал эту книгу историограф I в. н. э. Бань Гу, поместивший ее в подраздел «синфа» (описания местностей, городов, строений, людей и т. п.) раздела гадательных книг 75. Бань Гу оставил нам классифицированную библиографию древних сочинений, включив ее в свой основной труд — «Историю династии Хань». Сами же отрывочные записи «Книги гор и морей» (значительная их часть приведена Юань Кэ в комментариях к основному тексту его книги) весьма напоминают надписи на гадательной (мы бы сказали, скорее, шаманской) картине на шелке, найденной у города Чанша, бывшего в древности центром чуской культуры. На этом шелке по краям изображены различные мифические существа (трехглавый человек с рогами, бык с человечьим лицом и т. п.), а в центре помещены надписи, часть из которых по манере выражения и стилю весьма сходна с записями «Книги гор и морей».
По образцу «Книги гор и морей» в первых веках нашей эры были составлены «Записи о десяти сушах» («Ши чжоу цзи»), «Описание божественного и удивительного» («Шэнь и цзин») — сочинения, состоящие из фантастических, с нашей точки зрения, преданий, многие из которых также были использованы Юань Кэ для реконструкции древних мифов.
От мифологических рассказов III —VI вв. тянется уже прямая нить к китайской литературной новелле чуаньци эпохи Тан (VII — X вв.) и более позднего времени, но практически новелла эта основана не на образах древних мифов, а на так называемой низшей мифологии — рассказах об оборотнях, духах-хозяевах стихий и т. п., не говоря уже о пришедших в тогдашнюю прозу чисто бытовых сюжетах.
Древнекитайская мифология оказалась почвой лишь для создания некоторых книжных эпопей XVI—XVIII вв. Эпопеи эти строились обычно на сочетании устного народного сказа и исторической, летописной традиции. Постепенно были созданы эпопеи практически о всех правивших в Китае династиях, включая и легендарную династию Ся. Появились эпопеи и о сотворении мира. Нам известно «Сказание о начале мира» («Кайпи яньи») Чжоу Ю (XVI — XVII вв.). В то же время чиновник и литератор Чжун Син (ум. в 1625 г.) создает «Повествование о династии Ся» («Ю Ся
75 	Подробнее см.: Б. Л. Р и ф т и н. Мифология и развитие повествовательной прозы в древнем Китае.— Литература древнего Китая. М., 1969, с. 25 — 26.
415

чжуань») и «Повествование о династии Шан» («Ю Шан чжуань» ), ему же приписывается и эпопея «Повествование о событиях от Паньгу до Яо и Шуня» («Паньгу чжи Тан Юй чжуань»). В этих книгах древние мифические герои в соответствии со средневековыми синкретическими верованиями нередко представлены в окружении персонажей из других, поздних пантеонов. Так, в эпопее Чжоу Ю первопредок Паньгу, отделивший небо от земли, действует одновременно с буддой Шакьямуни, бодисатвой Гуаньинь (Авалокитешвара) и владыками трех сфер (Неба, Земли, Людей), образы которых едва ли относятся к древней мифологии. Сопоставление текстов этих эпопей (за исключением книги о Паньгу, с которой нам ознакомиться не удалось) с древними памятниками, особенно с «Книгой гор и морей», показывает чисто книжный характер эпопей XVI в.— их авторы черпали материал не из устных преданий, а из письменной традиции. Конечно, это не значит, что они просто составляли свои эпопеи из цитат. Они творчески перерабатывали материал, исходя из требований законов принципиально нового повествовательного жанра. При этом происходила перегруппировка персонажей, своеобразная циклизация их вокруг какоголибо из главных действующих лиц, объединение персонажей, в древних памятниках абсолютно между собой не связанных. В повествование вводятся бытовые детали, добавляются отсутствующие в древних текстах мотивировки действий персонажей, красочные описания боев и поединков, сделанные в манере исторических и героических эпопей, придумываются портреты мифических персонажей, которые строятся по средневековым фольклорно-эпическим трафаретам. Однако мифические герои в этих эпопеях выглядят, как правило, великанами (реликт древнейших представлений), в основном антропоморфными. Так, дочь Шэнь-нуна, птица Цзинвэй, в «Сказании о начале мира» описывается как красавицапринцесса, при виде которой «луна скрывается за облаками и стыдно становится цветам» 7б. В целом же можно сказать, что позднесредневековые эпопеи представляют собой плод уже индивидуальной, авторской обработки образов мифологических героев и соответствующих сюжетов в тесной связи с законами жанра «многоглавного романа» (чжанхуэй сяошо) и не могут служить для реконструкции древних мифологических сюжетов.
В известной мере древняя мифология использовалась и романистами последующих веков. Так, главный герой знаменитого романа Цао Сюэциня «Сон в красном тереме» (XVIII в.) Цзя Баоюй является перевоплощением камня, оставшегося у Нюйва после починки небосвода. Мифологическая тема составляет как бы глубин-
щ_, 7 Оу
ныи слои в этом многоплановом произведении
76 	Подробнее см.: Б. Р и ф т и н. От мифа к роману. М., 1979, с. 296—306; о н ж е. Древнекитайская мифология и средневековая повествовательная традиция (статья в печати).
Подробнее об этом смотри в специальном исследовании американского синолога А. Плакса: А. Н. Р 1 а k s. Archetype and Allegory in the Dream of the Red Chamber. Princeton University Press, 1976.
416

По-иному использует древнюю мифологию, в основном по записям «Книги гор и морей», и знаменитый прозаик XIX в. Ли Жучжэнь в своем сатирическом романе «Цветы в зеркале», где приключения героя-торговца в чудесных заморских странах напоминают нам путешествие Гулливера, с той только разницей, что названия удивительных стран заимствованы китайским романистом из древней мифологии. Из «Книги гор и морей» взяты им названия стран — Чернозубых, Свинорылых, Трехголовых, Черноногих и многих других. Позаимствовав из древнего сочинения название и саму идею необычного мифического царства, Ли Жучжэнь каждый раз развивал тему, описывая с чисто сатирическими целями жителей этих стран. Как отмечают исследователи, в романе дается сатира на быт и нравы современного прозаику Китая под видом жизни и нравов мифических стран.
Традицию использования древней мифологии в сатирических целях продолжил и развил на новой во многом основе великий Лу Синь — в 1922 — 1935 гг. он опубликовал цикл рассказов, составивших сборник «Старые легенды в новой редакции». Позаимствовав сюжеты из мифологии (из преданий о Нюйва, создавшей людей из глины и починившей небосвод,— «Починка неба»; о стрелке И и его жене Чанъэ — «Побег на луну»; о деяниях Великого Юя — «Покорение потопа»), Лу Синь создал совершенно новые произведения, в которых древний миф изложен с позиций современного человека, а древние культурные герои представлены тоже как бы современными по уровню мышления людьми. Он помещает героев в несвойственное древнему мифу бытовое окружение, показывает их горести и беды. Гордый покоритель стихии, великий стрелок И, сбивший своими стрелами девять из десяти солнц, взошедших разом на небосклоне, описывается Лу Синем как неудачливый усталый охотник, который подстрелил воробья и трех ворон (намек на мифологическое представление о солнце как о золотом вороне). И приносит эту добычу домой, где его тут же начинает бранить разлюбившая жена: «Опять, опять лапша с вороньей подливкой!»
Лу Синь не зря назвал свой сборник «Старые легенды в новой редакции». Первоначально рассказы из этого сборника были задуманы писателем как попытка, «вооружившись теорией Фрейда... проследить на примере сотворения человека и возникновения литературы истоки творчества» ‘7, но в процессе работы они превратились в ироническое повествование, полное сатирических намеков на тогдашних критиков Лу Синя. Так, считается, что рассказ о стрелке И и вероломстве его ученика Фэн Мэна, покушавшегося на жизнь учителя (об этом см. § 5 гл. VI книги Юань Кэ), есть намек на неблагодарность и подлость литератора Гао Чанхуа, который был поддержан Лу Синем в начале творческого пути, а потом порвал с ним и выступил с клеветой на бывшего наставника.  7777 	Л у Синь. Предисловие.— Л у Синь. Повести и рассказы. Пер. с кит. М., 1971, с. 331.
14 Заказ 908
417

Традицию Лу Синя в этом направлении продолжил и Юань Кэ, который, как уже говорилось, в конце 40-х годов создал ряд произведений на мифологические темы. «В те времена (речь идет о гоминьдановском Китае),— вспоминал в 1956 г. Юань Кэ,— говорить было очень трудно. Воспевать свет, нападать на все отвратительное можно было, только используя скрытые формы выражения. Так были написаны эти сказки. Хотя они и названы сказками, но не предназначались специально для маленьких читателей, напротив, большая часть их создана для взрослых, не утративших детской души» 78.
Среди этих сказок есть, например, повествование «Куафу и его народ» 79. Куафу, как известно из древних источников (см. § 2 гл. VIII настоящей книги), пытался догнать солнце. Основываясь на сюжете этого мифа, автор написал своеобразную символическую сказку, очень похожую на легенду о Данко у Горького. Куафу в ней — правитель Страны мрака. В этой стране полно всяких гадов, и в темноте слышно только чавканье то ли зверей, поедающих людей, то ли людей, жующих звериное мясо. И вдруг на горизонте показывается луч света. Куафу зовет свой народ за собой. Тысячи людей бегут к солнцу, но черная туча закрывает его от людей, обрушивает на них ливень. Люди ропщут, часть их поворачивает обратно. А туча вызывает на помощь четырех братьев из Дворца снега: иней, снежинки, град и снежную крупу. В конце концов солнце все же прорывается сквозь тучи, но Куафу и его соплеменники никак не могут догнать его. Им мешают высокие горы, глубокое море, однако они все бегут и бегут вперед к свету. На пути им встречается Персиковая роща, и изголодавшиеся люди остаются в ней, не желая бежать дальше. Предводитель бежит один, но падает от усталости и умирает (что точно соответствует древнему мифу, согласно которому Куафу умирает в местности Таолинь — Персиковая роща). Видя гибель своего вожака, все бросают сладкие плоды и продолжают его путь к солнцу. Так и люди, живущие в странах, где царит мрак, стремятся к свету, и никакие преграды не могут остановить их.
Юань Кэ сделал из мифа аллегорическую сказку-притчу, в которой расцветил скупые записи древних книг многими придуманными им подробностями.
В ином, сатирическом ключе обработал он предание о карпах, превратившихся в драконов. Сказка эта называется «Лунмэнь» ( «Ворота дракона») 80. Желая стать драконами, карпы, чтобы перепрыгнуть через высокие пороги, пускаются на хитрость — приделывают к хвостам пружины. Им удается совершить задуманное, и они, превратившись в маленьких драконов, блаженствуют на небесах, пряча свои пружины в особые мешочки. Но когда моло¬
78 Юань К э. Яньлюй (Стая диких гусей). Ханькоу, Чанцзян вэньи чубаньшэ, 1956, с. 53.
79 Там же, с. 17-23.
80 Там же, с. 24—32.
418

дой карп, не пожелавший следовать их примеру, после многолетних попыток переплывает через пороги и сразу становится большим драконом, их всех разоблачают и сбрасывают с небес обратно в реку, где им предстоит умереть вместе с обычными карпами.
Как и в первом случае, заимствовав сюжетную схему из мифологического предания, Юань Кэ развил ее, добавив многочисленные подробности уже сатирического характера, вроде рассказа о карпе, штудирующем трактат под названием «Искусство превращения в дракона на литературной арене», или истории о пружинах в мешочках.
Параллельно с таким нетрадиционным использованием мифологических сюжетов в 30-х годах и позже делались попытки изложения мифов в жанре традиционного многоглавного романаэпопеи. В 1935 г., например, Чжун Юйлун издает свою эпопею «Сказание по древнейшим мифам» 81, в 1954 г. аналогичную работу проделывает историк Чэнь Чжичан, которая попыталась соединить древние мифы с новейшими историко-этнографическими представлениями о первобытном обществе, изложив их тоже в форме традиционного романа 82.
Интерес к мифологии в наше время виден и в создании традиционных драм на мифологические сюжеты. Так, в театре пекинской музыкальной драмы цзинцзюй в 50 —60-х годах большой популярностью пользовалась пьеса «Чанъэ улетает на Луну», которая была создана за несколько десятилетий до этого виднейшими актерами страны Мэй Ланьфаном, Чэн Яньцю и др.
Образы древнекитайской мифологии довольно широко использовались и писателями других стран. В Японии, Корее, Вьетнаме к ним обращались обычно как к хрестоматийным примерам тех или иных деяний, наряду с образами героев собственной местной мифологии. Иногда устами персонажа какого-либо произведения пересказывалось целое древнекитайское предание, как, например, в знаменитой «Повести о доме Тайра» — японской эпопее XIII в.
Герой повести князь Сигэмори сзывает своих воинов, чтобы проверить, придут ли они к нему по первому зову в трудную минуту. Явилось больше десяти тысяч. И князь рассказывает им о древнекитайском правителе Ю-ване, который не раз приказывал зажечь огни на сторожевых башнях, означающие сигнал бедствия. По этому знаку в столицу спешили со всех сторон отряды воинов на помощь Ю-вану, а тот хотел лишь позабавить красавицу Бао Сы (см. у Юань Кэ гл. X, § 5). В японской эпопее история эта имеет любопытный мифологический конец, которого нет ни у Юань Кэ, ни в использованных им источниках: когда столица Ю-вана пала, а сам он был убит (в японской эпопее, в отличие от китайского предания, не кочевниками, а мятежниками), Бао Сы «обернулась лисицей и скрылась» 83. Не исключено, что японский автор
81 Чжун Юйлун. Шангу шэньхуа яньи. Пекин, Чжунхуа шуцзюй, 1935.
82 Чэнь Чжичан. Чжунго шангуши яньи (Сказание о древнейшей истории Китая). Шанхай вэньи чубаньшэ, 1954.
83 Повесть о доме Тайра. Пер. И. Львовой. М., 1982, с. 102 — 103.
419

пользовался неизвестным нам вариантом китайского предания либо заимствовал конец из другой древней легенды о жестокосердной красавице Дацзи, которой был увлечен правитель Чжоу Синь и которая была будто бы лисой-оборотнем.
Если здесь древнее китайское предание передано анонимным средневековым автором почти без изменений, то в поздней японской литературе мы имеем пример блестящего творческого использования китайского сюжета. В 1814—1841 гг. в Японии печатается роман знаменитого прозаика Бакина «Жизнеописание восьми псов, потомков Сатоми из Нансо». Блестящий знаток китайской литературы, Бакин позаимствовал рассказ о мифическом государе Гаосине и собаке Паньху, или Паньгу (см. § 2 гл. II книги Юань Кэ), но перенес действие в Японию XV в. Замок могущественного феодала Сатоми Ёсидзанэ осажден вражескими войсками. Надежд на спасение мало, и тогда Ёсидзанэ обещает в жены свою дочь-красавицу тому, кто принесет ему голову вражеского предводителя. Голову врага приносит пес Яцуфуса. Ёсидзанэ побеждает вражеское войско и должен выполнить свое обещание. Он отправляет свою дочь Фусэхимэ вместе с Яцуфусой в горную пещеру, где через год у них должны были родиться дети. Нетрудно заметить, что эта завязка романа точно повторяет древнее предание, изложенное в «Записках о поисках духов» Гань Бао. Далее, однако, в японском романе действие развивается по иному руслу, но главными действующдми лицами являются сыновья пса и красавицы, рожденные чудесным образом в разных местах страны, куда упали бусинки от четок Фусэхимэ. Имена всех восьми детей начинаются со слова ину — «пес». В древнем предании в образах дочери Гаосиня и пса Паньху прослеживаются черты первопредков, поскольку их дети дали начало целому сонму различных родов. Как заметила Т. И. Редько, писавшая об этом романе, «Фусэхимэ и Яцуфуса в известном смысле сродни мифическим героямпервопредкам. Они — родоначальники нового поколения доблестных рыцарей и благородных мужей, призванных восстановить гармонию в мире на основе неукоснительного соблюдения священных заповедей конфуцианской морали» 84.
Роман Бакина — характерный пример творческого использования древнекитайской мифологии с национальной адаптацией заимствованного сюжета и его сложного развития в соответствии с законами жанра авантюрно-фантастического романа. Китайское предание оказалось здесь основой нового, авторского мифотворчества японского писателя, мыслившего в категориях средневековой мифопоэтической системы.
Известны случаи использования древних китайских преданий и в европейской литературе. Видный швейцарский писатель XX в. Герман Гессе (1877 — 1962) создал переработку того же предания о Бао Сы, введя в повествование ряд новых художественных дета¬
84 	Т. И. Редько. Японская литература.—История всемирной литературы. Т. 6 (готовится к печати).
420

лей. Так, из китайского предания о том, как правитель Ю-ван, желая рассмешить красавицу Бао Сы, повелел зажечь сигнальные огни и бить в барабаны, Г. Гессе убрал непременную деталь всех вариантов — сигнальные огни, но развил тему сигнальных барабанов. Он добавил, например, такую подробность: пока строили специальные башни для больших барабанов, чтобы звук ударов одного долетел до следующего и все барабаны передали сигнал как бы по цепочке, один из строителей сделал из глины модель пограничного сооружения: в каждой его башенке стоял маленький глиняный стражник, а вместо барабана висел крохотный колокольчик 85. В остальном же рассказ Гессе весьма близок к китайским источникам, хотя сама манера рассказа, внимание к ряду деталей и подробностям соответствуют современной европейской традиции.
Как известно, мифология обычно питает своими образами не только словесное, но и изобразительное искусство. Не составляет в этом смысле исключения и Китай, однако влияние мифологии на изобразительное искусство здесь неизмеримо слабее и более ограничено хронологическими рамками, чем, например, в Европе. Древнейшая бронза дает нам образы некоторых мифологических персонажей, главным образом прожорливого чудовища таоте (см. рис. 18 в книге Юань Кэ). На бронзовых сосудах, так же как и на еще более ранней керамике, обнаружено немало различных странных личин, но нет таких, которые удалось бы с большей или меньшей степенью достоверности отождествить с древними мифическими героями.
С начала эпохи Хань (с 206 г. до н. э.) мифология потоком врывается в изобразительное искусство (так, во всяком случае, можно сказать, исходя из дошедших до нас памятников). Погребальные сооружения — гробницы, предмогильные храмы — и другие здания украшаются в ту эпоху рельефами на камне и на больших керамических кирпичах с портретами мифических персонажей. Совершенство их изображения наводит на мысль, что эти портреты появились не вдруг, что им предшествовала неведомая нам теперь многовековая традиция.
О традиции этой мы можем только строить различные предположения, ссылаясь на едва ли достоверную запись жившего во II в. н. э. Ван И — комментатора стихов Цюй Юаня, который писал, что Цюй Юань будто бы однажды забрел в храм предков чуских государей и осмотрел предмогильные святилища с изображениями неба, земли, всевозможных духов и древних героев и что именно по этим изображениям и были созданы его «Вопросы к небу». Если это сообщение автора, жившего на шесть веков позже поэта, верно, то можно предположить, что в царстве Чу подобные изображения уже существовали в IV в. до н. э.
Из других письменных источников известно, что во дворце, построенном сыном ханьского императора Цзин-ди (правил со
85 	Русский перевод под названием «Император Ю» помещен в кн. «Восток — Запад. Исследования. Переводы. Публикации». М., 1982, с. 227 — 231.
421

156 по 141 г. до н. э.) к востоку от г. Цюйфу в Шаньдуне, также были изображения мифических первопредков. Подобные упоминания в древних источниках весьма редки. В них говорится о распространенности изобразительных портретов первопредков в далеких друг от друга частях древнего Китая.
Наиболее часто встречаются на рельефах и керамических кирпичах изображения первопредков Фуси и Нюйва, они обнаружены главным образом в Шаньдуне, соседней провинции Цзянсу и далекой от них Сычуани, т. е. в землях периферийных по отношению к центральным столично-административным районам ханьского Китая. Объяснить это можно, на наш взгляд, сохранением архаических традиций и верований в Шаньдуне и прилегающих к нему цзянсуских землях. Популярность же мифологических сюжетов в Сычуани, по всей вероятности, связана с частым для дальних районов, заселенных переселенцами (а эти земли были заселены китайцами только в IV в. до н. э.), сохранением и особой консервацией принесенных ими с собой верований и обычаев. В центральных административных районах тогдашнего Китая древнейшие мифологические представления, по всей вероятности, разрушались быстрее, особенно под воздействием конфуцианского рационализма. К тому же находившееся ранее на этой территории царство Цинь никогда не было хранителем древнекитайских традиций. Если высказанное нами предположение верно, то можно сделать вывод, что к рубежу нашей эры изображения мифических первопредков и иных персонажей (стрелка И, Владычицы Запада Си-ванму, мятежника Чию и т. п.) были уже явлением архаическим, сохраняющим традицию предшествовавших времен.
Какова была эта традиция, сказать трудно, хотя широкое развитие археологических раскопок в Китае последних десятилетий все время дополняет наши знания и по древнему искусству, а значит, и по древней мифологии.
Когда китайский поэт и филолог Вэнь Идо писал в 1940 г. свою работу об образе Фуси, он привлек для исследования известные в то время рельефы — их было менее десяти, теперь же обнаружено более ста. Кроме рельефов были найдены и образцы настенной росписи. В 1953 г. в Шаньдуне на стене одного из могильных сооружений было открыто цветное изображение Фуси, относимое археологами к рубежу II —III вв. н. э., а несколько лет назад на стене одного из вскрытых могильников в провинции Хэнань под Лояном (т. е. в том самом районе, где почти нет находок рельефов с мифологическими сюжетами) археологи увидели крупные портреты Фуси и Нюйва, которые датируются периодом Западной Хань (206 г. до н. э.— 26 г. н. э.), т. е. временем, предшествующим изготовлению большинства известных рельефов.
Особо следует сказать об удивительной находке начала 70-х годов вблизи города Чанша, где в могильнике II в. до н. э., в кургане Мавандуй, среди множества прочих ценнейших предметов был обнаружен ритуальный (похоронный?) стяг в форме буквы Т с чрезвычайно интересными рисунками мифологического харак-
422

тера. В верхней части стяга посередине, между солнцем и луной, изображена женщина, сидящая в характерной древнекитайской позе (по всей вероятности, в такой позе шаманы во время жертвоприношений изображали умерших предков, она зафиксирована в древнем начертании иероглифа ши, имеющего сейчас значение «труп»). Из-под длинного халата женщины виден змеиный хвост. Он окружает ее, извиваясь петлями 86. На солнечном диске по левую руку женщины нарисована птица, по правую — серп луны с жабой на нем и зайцем, стоящим рядом на задних лапах. Под ними — ухватившаяся за серп луны женщина, которую можно идентифицировать с Чанъэ. Положение женской фигуры со змеиным хвостом соответствует традиционному расположению мирового древа на рисунках (часто шаманских) у многих народов мира 87. Вместе с тем из сравнительной мифологии известно, что змей в архаических мифологических системах эквивалентен мировому древу как звено, связывающее небо и землю 88.
Выше мы уже говорили о записанном недавно ритуальном гимне «Князь Фуси», в котором сестра (и одновременно жена) Фуси рождает змея, функционально соответствующего мировому змею в мифологиях других народов. Можно предположить, что изображенная на похоронном стяге женщина — прародительница Нюйва, которая, по всей вероятности, была культурным героем в мифологии древних чусцев. Недаром именно ее, а не Фуси упоминает поэт царства Чу Цюй Юань в своих «Вопросах к небу» 89.
Если же обратиться к рассмотрению рельефов и изображений на керамических кирпичах эпохи Хань, подавляющее большинство которых создано позднее мавандуйского стяга, то нетрудно заметить, что первопредки на них за редчайшим исключением представлены в виде двух зооморфных существ с человечьими лицами, обычно с руками, но со змеиными или драконьими хвостами, в большинстве случаев перевитыми (признак супружеской близости Фуси и Нюйва). В одной руке они, как правило, держат диски солнца (Фуси) и луны (Нюйва), а в другой какие-то орудия (он — циркуль, она — угольник, или она — губной органчик-шэн, а он — предположительно барабанчик-тао, немного напоминающий
86 При всей симметричности изображения бросается в глаза то, что по одну сторону от женской фигуры, где нарисовано солнце, на уровне ее плеч изображены три птицы, а по другую, где луна, — только две. Это отражает древнекитайские представления о том, что левая сторона связана с силами света ян (солнце), которым соответствуют нечетные числа, а правая — с силами тьмы инъ (луна) и четными числами.
87 См.: В. В. Иванов и В. Н. Топоров. Исследования в области славянских древностей, с. 23.
88 Там же, с. 154.
89 Рассмотрение различных точек зрения и обоснование нашего взгляда см.: Б. Р и ф т и н. От мифа к роману, с. 75—78. Ср. также появившуюся уже после выхода книги статью старейшего китайского фольклориста Чжун Цзинвэня «Мавандуй Хань му бохуа-ды шэньхуаши ии» («Значение картины на шелке из Ханьской могилы кургана Мавандуй для истории мифологии») [«Чжунхуа вэныпи луньцун» (Сборник статей по истории и литературе Китая), 1979, № 2], в которой автор высказывает предположение, что на рисунке изображен Фуси.
423

молоток). Заглянув в описания этих первопредков в древних памятниках, приведенные в книге Юань Кэ, мы с удивлением обнаружим, что в письменных источниках нет ни слова ни о связи Фуси и Нюйва с солнцем и луной, ни об угольнике и циркуле 90, ни о музыкальных инструментах как их атрибутах, хотя там и говорится, что Нюйва изобрела шэн. Зато в рельефных и живописных портретах мы не найдем никаких признаков бычьих голов или, за редчайшим исключением, реликтов птичьего облика Фуси. Только из средневековых текстов (танского времени, т. е. VII—X вв.) мы узнаем, что Фуси и Нюйва — супружеская пара.
Вообще изображения мифических героев, и особенно Фуси и Нюйва, показывают, что версии, зафиксированные в письменных памятниках и в изобразительном искусстве, заметно отличаются друг от друга в деталях, причем изобразительные версии нередко отражают стадиально более ранние представления, чем источники письменные (это отмечено на материале и других народов).
Рельефы и живопись дают нам материал и для некоторых важных предположений о деяниях культурных героев, не описанных в древних сочинениях. Например, в гл. II книги Юань Кэ говорится об изображениях Фуси и Нюйва с солнцем и луной в руках, но автор никак не комментирует эту деталь, ибо древние сочинения не дают для этого материала. Можно предположить, конечно, что Фуси держит солнце как символ мужской силы ян, а Нюйва — луну как эмблему женской силы инь, но фольклор малых народов Китая, сохранивший в живом бытовании архаические сказания о прародителях рода человеческого, дает нам сюжет об изготовлении первопредками солнца и луны. Так, у народа шэ, который сохранил весьма архаический образ жизни, демиург Гаосинь (в качестве правителя-вана он упоминается у Юань Кэ в § 2 гл. II) изготовляет шары — светила из веток и вешает их на небе91; у народа мяо солнце из золота, а луну из серебра в одних вариантах предки изготовляют коллективно 92, в других их делают два предка — Цегун и Дангун 93.
Стадиально эти песни более поздние, чем сказания о Гаосине, изготовившем светила из прутьев. В архаическом эпосе народа ачан, живущего в провинции Юньнань и относящегося к наиболее древним насельникам этих мест, светила изготовляет, демиург Чжэпама. Он лепит солнце из золотого песка (в отличие от демиургов мяо, которые его выплавляют), а луну — из серебряного и потом несет их под мышками, шагая по Серебряной реке (Млеч¬
90 В письменных текстах эти атрибуты приписываются помощникам культурных героев. В даосском трактате «Хуайнань-цзы», например, циркуль — атрибут духа дерева Гоумана, помощника владыки Востока Тайхао, т. е. Фуси.
91 См.: Шэцзу миньцзянь гуши (Сказки народности шэ). Сост. Чэнь Вэйцзюнь. Ханчжоу, Чжэцзян жэньминь чубаныпэ, 1979, с. 3.
92 См.: Эпос народа мяо, с.-68—92.
93 См.: Древние песни народа мяо, с. 83 — 115.
424

ному Пути) 94. По аналогии можно предположить, что и в каком-то не дошедшем до нас варианте китайского мифа Фуси и Нюйва, как первопредки-демиурги, мыслились создателями солнца и луны. Заметим, что устойчивая связь этих героев с небесными светилами прослеживается в изобразительном искусстве вплоть до VII—VIII вв., к которым относятся многочисленные рисунки на шелке или холсте, найденные при раскопках могил в Синьцзяне (эти изображения опять-таки сохранились не в центральной части страны, а на самой периферии танского Китая).
Древние рельефы и рисунки, изображающие Фуси и Нюйва с солнцем и луной, наводят на мысль о том, что соединение этих персонажей в брачную пару смоделировано по типу чрезвычайно распространенного в мифологии разных народов близнечного мифа. Этот миф, как известно, «всегда связан с системами бинарных символических противопоставлений, в которые входит оппозиция солнце — месяц» и для которых характерен мотив женитьбы солнца и луны 95. Заметим, правда, что, кроме соображений типологического характера, у нас нет данных, подтверждающих распространенность близнечного мифа в древнем Китае. Решение этого вопроса осложнено и обязательным указанием в китайских терминах родства на то, являются ли брат или сестра старшими или младшими по отношению друг к другу. Судя по памятникам искусства, соединение Фуси и Нюйва в супружескую пару, происшедшее не позднее II в. до н. э., не выдержало испытания временем, поскольку в послетанское время устанавливается традиция раздельного изображения Фуси и Нюйва (что не мешает бытованию в фольклоре преданий об инцесте брата и сестры). Вопрос этот абсолютно не изучен, но кажется, что портретов Фуси сохранилось больше, чем изображений Нюйва. Это легко объяснить устойчивым представлением о нем как о государе, наличием его культа как бога-покровителя и т. п.
На поздних портретах Фуси, появившихся уже в эпоху Сун, один из которых, как уже говорилось, принадлежит кисти Ма Линя (ум. ок. 1250 г.), пропадает зооморфный признак первопредка — змеиный хвост, а на смену солнечному диску приходит другой атрибут Фуси — восьмиугольное изображение багуа, мистических восьми триграмм (сочетаний цельных и прерванных линий), изобретателем которых он считается. На картине Ма Линя ноги Фуси накрыты шкурой тигра. Едва ли это прихоть средневекового художника. Известно, что еще совсем недавно на бумаж¬
94 См.: Чжэпама хэ Чжэмима (Чжэпама и Чжэмима). Сказитель Чжао Аньсянь, пер. Ян Ешэна. Куньмин, Юньнань жэньминь чубанынэ, 1983, с. 3—5.
95 См.: В. В. И в а н о в, В. Н. Т о п о р о в. Исследования в области славянских древностей, с. 21. Любопытно, что в фольклоре народа яо, мифология которого во многом близка к китайской, зафиксирован сюжет о женитьбе солнца и луны, в целом ряде деталей совпадающий с мифом китайцев о браке Фуси и Нюйва (например, с разобранным выше сычуаньским вариантом). См. «Женитьба солнца и луны».— Г у Д э м и н. Избранные мифы национальных меньшинств Китая, с. 125 — 130. Герои этого мифа солнце и луна, спустившиеся с небес и вступившие в брак с целью возрождения погибшего во время потопа человеческого рода.
425

ных иконах Фуси изображался попирающим свирепого тигра 96. Генезис этой традиции не совсем ясен.
С началом ксилографии древние мифические герои нередко изображались на гравюрах. Таковы, скажем, многочисленные иллюстрации к «Книге гор и морей», принадлежащие, видимо, художникам XVI—XVII вв., и иллюстрации к поэмам и стихам Цюй Юаня, к книжным эпопеям на мифологические темы или некоторым даосским сочинениям, дающие своеобразную, интересную, но совершенно иную трактовку образов древних мифических героев, непохожую на ту, которую мы находим в искусстве первых веков нашей эры.
Впоследствии, уже в XX в., художники снова стали обращаться к героям древних мифов, чтобы прославить силу и мощь народа. Известны картина Сюй Бэйхуна о Великом Юе, созданная еще в 20-е годы, некоторые скульптурные изображения 50—60-х годов. В конце 70-х — начале 80-х годов мифологическая тема вновь возродилась в китайском искусстве — и на огромных декоративных панно, и в традиционной храмовой скульптуре, и в народной глиняной игрушке. Автору этих строк довелось в 1981 г. посетить мемориальный храм мифического государя Шуня на горе Тысячи будд в Цзинани. Шунь изображен там рыхлящим землю (см. изложенное Юань Кэ предание о том, как он пахал землю у подножия горы Лишань), рядом — две его жены, дочери государя Яо. Все фигуры созданы уже после «культурной революции» и, как представляется, в не совсем традиционной манере (хотя в Цзинани и раньше был храм этого героя с его изображениями).
Особо следует сказать об изображении предков человечества в народной игрушке уезда Хуайян провинции Хэнань, где, как уже говорилось, зафиксированы в устном бытовании многие мифологические сюжеты. Хуайян — это место, где в древности находилось царство Чэнь и где будто бы была столица мифического первопредка Фуси. Там же находится и могильный курган Фуси, подле которого еще в эпоху Хань (III в. до н. э.— III в. н. э.) был сооружен храм Фуси. Впоследствии возник целый комплекс строений, сохранившийся и поныне. Среди прочих там есть и храм прародительницы Нюйва. При храмах издавна делают игрушки, и в частности забавных глиняных «обезьянок с человечьими лицами» (жэнъмяньхоу). Считается, что это изображения тех человечков, которых вылепили из глины Фуси и Нюйва 97. По мнению собирателя народных игрушек художника Ли Цуньсуна, сам тип этих изображений очень древний, о чем свидетельствует их цвет: они раскрашены черно-желтыми полосами. Весьма возможно, что игрушки эти повторяют какие-то древние ритуальные фигурки (на
96 См.: Чжу Тяньшунь. Чжунго гудай цзунцзяо чу тань (Предварительные разыскания о древней религии Китая). Шанхай жэньминь чубаньшэ, 1982, с. 221.
97 См.: Ван Цзиньдун. Гулао чуньпу-ды Хэнань миньцзянь ишу (Древнее и бесхитростное народное искусство провинции Хэнань).— «Гуанмин жибао», 29.11.1984.
426

животах у обезьянок изображен крупно женский детородный орган — символ воспроизводства жизни на земле).
Встает вопрос о том, почему предки человечества представлены здесь именно в обезьяньем облике. В китайских источниках нет упоминаний об обезьяньих предках, однако подобные мифы зафиксированы, например, у некоторых племен восточных и юговосточных районов Тибета, у качинов, народа тибето-бирманской группы, а также у буи, у которых есть миф об оставшихся после потопа двух братьях, женившихся на обезьянах и давших продолжение человеческому роду. И тибетцы, и качины, и буи живут достаточно далеко от Хэнани, так что здесь нет оснований думать о непосредственном влиянии фольклора данных народов. Остается предположить, что в каких-то утраченных вариантах древнекитайских мифов мог быть сюжет о происхождении людей от брака человека с обезьяной (отсюда, видимо, и «обезьянки с человечьими лицами»).
ИЗУЧЕНИЕ ДРЕВНЕКИТАЙСКОЙ МИФОЛОГИИ
Первое исследование древнекитайской мифологии, как уже говорилось выше, появилось в России в 1892 г. Это была книга С. М. Георгиевского «Мифические воззрения и мифы китайцев».
Как видно из заглавия книги, автор разграничивал мифы и мифические воззрения, понимая под последними некую мировоззренческую основу, «слагаемую всей массой народа» и предшествующую появлению собственно мифов, т. е. рассказов о деяниях мифических персонажей. Так, по справедливому замечанию русского ученого, только после того как у древних китайцев возникло представление о видимой «скособоченности» звездного неба, мог появиться миф о боге вод Гунгуне, который, потерпев поражение в битве с духом огня Чжужуном, с досады стал биться головой о гору, служившую опорой небу. Она надломилась, и часть небосвода разрушилась и перекосилась. Георгиевский впервые дал классификацию китайских мифов. Он подробно рассматривает древние представления народа об образовании мира, космогонические мифы, сказания о необычном рождении древних правителей и т. п. Ученый изложил астральные, солярные, лунарные мифы китайцев, мифы о «феноменах земной атмосферы», как он их назвал, т. е. о громе, метеорах, радуге, заре, молнии и т. п., а также различные мифологические представления о душе, о добрых и злых духах, о богах-охранителях, защищающих домашний очаг или спасающих людей от всяких болезней.
Автор правильно понял многие проблемы китайской мифологии, например соотношение в ней даосских и древнекитайских элементов. Однако книге Георгиевского свойственны определенные методологические недостатки: смешение сведений из источников, относящихся к различным эпохам, переоценка (вслед за Вундтом) роли сновидений и других «психологических» факторов в формировании мифов, объяснение многих мифологических сю¬
427

жетов затемненностью первоначального смысла слова. Такое объяснение давали мифу еще древние греки. В XII в. к этому же взгляду в Китае пришел известный философ Чжу Си, основоположник неоконфуцианства. В XIX в. немецкий ученый Макс Мюллер вновь возродил эту теорию, уже на более глубокой филологической основе. Видимо, именно эти взгляды и воспринял Георгиевский. Богатая материалом, его книга остается полезной и по сей день.
В начале XX в. к исследованию древнекитайских мифов обратились японские и европейские китаеведы. Под влиянием западной науки японский историк Сиратори Куракити стал с новых, критических позиций исследовать факты древнекитайской истории и пришел к выводу, что и мудрый правитель Шунь, и его жены, и брат Сян, и его предшественник добродетельный государь Но, и Великий Юй — все это герои не реальной истории, а мифологических преданий. Свои взгляды, передовые для того времени, он высказал в статье «Исследование древних преданий Китая», опубликованной в 1909 г. 98  99 100. Работа Сиратори Куракити вызвала резкую критику со стороны ученых-традиционалистов, придерживавшихся конфуцианских взглядов на этих геров как на идеальных деятелей золотого века китайской древности. Они не просто критиковали молодого историка, но и зло высмеивали его взгляды. Сиратори Куракити ответил своим критикам, выступив в 1912 г. с новой небольшой заметкой «Высшая критика ’’Книги исто-
и OQ о
рии » , в которой он доказывал, что все записи в древних книгах
есть продукт поздней эпохи и основаны на распространенных в эпоху Чжоу натурфилософских взглядах о пяти первоэлементах, представлениях о 28 созвездиях и т. п. Сиратори Куракити продолжал и дальше развивать свои идеи, доказывая мифологический характер сведений о древнейшем периоде китайской истории. В 1930 г. он завершил большую работу «Критика древней истории Китая», которая, однако, была опубликована лишь много лет спустя І0°.
Европейские синологи, обратившиеся к проблемам древнекитайской мифологии в первый период ее изучения (начало XX в.), были заняты проблемой происхождения образа Владычицы Запада Си-ванму, всерьез обсуждая вопрос о том, не выведена ли под этим именем в китайских мифах царица Савская. В этой области западноевропейские исследователи отставали и от русских, и от японских ученых. Только через тридцать лет после Георгиевского английский синолог Э. Т. Вернер выпустил большой том «Мифы и легенды Китая» 101, в котором, как это ни странно, древнейшие китайские мифы почти совсем не представлены. Вернер основы¬
98 См.: Сиратори Куракити дзэнсю (Полное собрание сочинений Сиратори Куракити). Т. 8. Токио, Иванами сётэн, 1970, с. 381 — 392.
99 Там же, с. 393-398.
100 Там же, с. 399—544.
101 Е. Т. С. Werner. Myths and Legends of China. L., 1922; 2d ed.-L., 1924; N. Y., 1932.
428

вался только на четырех источниках, один из которых, причем основной,—это роман «Возвышение в ранг духов» («Фэншэнь яньи»), написанный Сюй Чжунлинем в XVI в. Два других источника — даосские обработки различных преданий о бессмертных, которые еще Георгиевский считал необходимым отделять от подлинно мифологических источников. И только четвертая книга — «Записки о поисках духов» Гань Бао (IV в. н. э.) — содержит ряд мифологических сюжетов в поздней интерпретации. Не отделив позднейшего, авторского, от древних народных вариантов, Вернер включил в свою книгу и буддийские сюжеты, которые уж совершенно не относятся к подлинно китайской мифологии. Пускаясь в рассуждения об истоках китайской мифологии, Вернер проповедует давно отброшенное учеными даже в его годы вавилонское происхождение китайских мифов: они-де были занесены в Китай примерно около 820 г. до н. э. Если, по мнению автора, первобытные мифы были занесены в Китай, то потом они создавались почему-то главным образом во время древних войн, а затем лишь после появления буддизма в Китае в I —II вв. н. э. Все эти суждения крайне несостоятельны. Например, период конца Инь и начала Чжоу выделен английским синологом только потому, что он описывается в фантастическом романе «Возвышение в ранг духов». «Я думаю,— ядовито писал китайский литератор ІПэнь Яньбин, известный под псевдонимом Мао Дунь,— господин Вернер не знал, что основной источник китайских мифов, на который он обратил внимание, роман ’’Возвышение в ранг духов“, был создан на рубеже юаньской и минской эпох, иначе бы он написал, что большая часть китайских мифов, а то и все они, были собраны литератором из устного бытования всего лишь шестьсот лет назад» 1 .
Столь же фантастичны и нелепы и другие положения Вернера, вроде утверждений о застое в сознании китайского народа, происшедшем в какие-то весьма отдаленные от нашей эры времена. В связи с этим якобы и не была создана в Китае столь богатая мифология, как в Греции или Северной Европе.
К сожалению, эта книга долгие годы пользовалась незаслуженной известностью и популярностью у многих западных мифологов, не знакомых с трудами китайских и японских ученых, написанными позднее.
В 1932 г. появляется новая работа Вернера — объемистый «Словарь китайской мифологии» 1 3. Прошло восемь лет с того времени, когда ІПэнь Яньбин дал критику первой книги Вернера, но английский автор по-прежнему смешивал древние мифы с позднейшими авторскими обработками и буддийскими и даосскими сказаниями, совершенно не использовал ни древние источники,  102 103102 М а о Дунь. Чжунго шэньхуа яньцзю (Исследования китайских мифов).— Мао Дунь. Шэньхуа цза лунь (Разные статьи по мифологии).— Шанхай, Шицзе шуцзюй, 1929, с. 73.
103 Е. Т. С. Werner. A Dictionary of Chinese Mythology. Shanghai, 1932.
429

ни работы китайских и японских ученых, созданные за годы, прошедшие со времени появления его первого труда. Главный недостаток его полезного во многом словаря — почти полное забвение именно древнекитайской мифологии.
В Китае одним из первых к изучению древних мифов обратился Лу Синь. В «Краткой истории китайской художественной прозы», опубликованной в 1923 г., он выделяет главу «Мифы и легенды», где ставит вопрос о происхождении мифов, решая его с материалистических позиций, о гибели первобытной мифологии китайцев, об источниках для изучения древней мифологии.
Лу Синь основывался на распространенных в то время взглядах так называемой антропологической школы 104  105, последователи которой считали, что мифы возникли как средство объяснения непонятных первобытному человеку явлений окружающей природы. Писатель касался и сложных проблем эволюции мифа. Он считал, что главным героем мифа является божество, но постепенно это божество начинает приближаться по своему характеру к образу человека, и появляются персонажи типа полулюдей-полубогов, а затем уже древних героев. Эта схема, выработанная на известном Лу Синю древнекитайском материале, где заметна явная постепенная антропоморфизация и историзация персонажей, может быть в известной мере принята лишь во второй своей части. Представление же о том, что в начале героями мифа были божества, не подтверждается, как мы уже говорили выше в связи с разбором взглядов Юань Кэ, данными современной науки, оперирующей большим материалом, собранным у разных народов, в недавнем прошлом сохранявших весьма архаический образ жизни. После Лу Синя стало традицией в историях китайской литературы отводить место и для рассмотрения древней мифологии.
Специально исследованию древней мифологии посвятил свои работы Шэнь Яньбин. Желание написать работу об отечественной мифологии возникло у него именно после знакомства с английскими книгами по китайскому фольклору, не удовлетворявшими элементарным научным требованиям 10 .
Шэнь Яньбин пишет большую статью, в которой приводит фрагменты древних мифов и старается истолковать их с помощью сравнительно-исторического метода, сопоставляя китайские мифы с древнегреческими, индийскими и скандинавскими. Этнографический подход дает возможность исследователю оспорить многие традиционные точки зрения. Так, он справедливо считает, что образ Нюйва древнее образа мифического государя Фуси, хотя в некоторых письменных памятниках утверждается, что Нюйва наследовала Фуси. Именно в новизне подхода к традиционным образам, в критическом отношении к источникам и материалу, в
104 Подробно взгляды Лу Синя на миф рассмотрены в статье: М а Ч а н ъ и. Лу Сюнь лунь шэньхуа (Лу Синь о мифах).— Миньцзянь вэньсюэ луньцун (Сборник статей по фольклору). Пекин, Чжунго миньцзянь вэньи чубанынэ, 1981, с. 120—152.
105 М а о Дунь. Исследования китайских мифов, с. 67.
430

стремлении использовать опыт сравнительной мифологии и заключается положительная сторона исследования.
На эту статью сразу же обратил внимание Лу Синь. В письме к студентам, заинтересовавшимся мифологией, он отмечает положительные стороны исследования, правильность критики европейских авторов, но указывает, в частности, на недостаточное знание источников самим Шэнь Яньбином. Лу Синь предлагает делить все источники на три группы в зависимости от времени их создания: сочинения, написанные в период от глубокой древности до конца Чжоу (255 г. до н. э.) и содержащие древние мифы, сочинения периода Цинь-Хань (III в. до н. э.— III в. н. э.), в основе своей связанные с шаманизмом, но содержащие уже элементы даосских учений, и сочинения периода Шести династий (IV— VI вв. н. э.), в большинстве своем заполненные даосскими сказаниями о бессмертных, которые не относятся к древней мифологии 106.
Через пять лет после опубликования первой работы Шэнь Яньбина появляются одновременно две его книги: «Основы исследования китайской мифологии» 107 и более популярный, уже упоминавшийся сборник «Разные статьи по мифологии». Автор излагает мифы народов мира, пытается определить место китайских мифов (в частности, о сотворении мира) в ряду мифов других народов и показать их общность с мифами других стран (объясняя ее, правда, с помощью психологической теории Э. Лэнга, считающего, что общность мифов разных народов определяется общностью психического склада людей в эпоху мифотворчества, а не условиями материальной жизни). Вообще на Шэнь Яньбина, как и на Лу Синя, большое влияние оказали идеи антропологической школы 108.
Особое внимание Шэнь Яньбин уделяет причинам быстрого исчезновения древнекитайской мифологии. Исследователь выдвигает две причины раннего исчезновения мифов. Во-первых, переработка мифов в историю и превращение мифических героев в исторических, а во-вторых, отсутствие великих деяний, способных всколыхнуть душу всего народа и вдохновить поэтов мифологической эпохи 109. Если первая причина представляется бесспорной, то вторая вызывает сомнения, так как мифы, как правило, не воспроизводят определенные исторические события.
Критикуя абсурдную теорию прагматиста Ху Ши, который считал, что развитая мифология может быть только у жителей
106 См.: Лу Сюнь цюань цзи (Полное собрание сочинений Лу Синя). Т. 9. Пекин, 1958, с. 342-343.
107 Сюаньчжу [Шэнь Яньбин]. Чжунго шэньхуа яньцзю АВС (Основы изучения китайских мифов). Шанхай, Шанъу иньшугуань, 1928. Недавно все работы Мао Дуня по мифологии были переизданы в КНР: Мао Дунь. Шэньхуа яньцзю (Исследования мифов). Тяньцзинь, Байхуа вэньи чубаныпэ, 1981.
108 Подробный разбор работ Мао Дуня по мифологии см. в статье: М а Ч а н ъ и, Ши лунь Мао Дунь-ды шэньхуа гуань (Опыт разговора о взглядах Мао Дуня на мифологию).— «Миньцзянь вэньсюэ». 1981, № 5, с. 77—89.
10 Сюаньчжу. Основы изучения китайских мифов. Т. 1, с. 12.
431

тропического пояса, а в Китае основные мифы созданы населением юга, исследователь выдвигает точку зрения о наличии трех областей, в которых в древнейшую эпоху происходило складывание местных мифологических систем и образов. Шэнь Яньбин выделяет северные мифы (о потопе, о Гунгуне, бодавшем гору Бучжоу, о Нюйва, починившей небо и создавшей людей, о войне Желтого государя с Чию и т. п.), мифы центральных областей (в основном известные нам по творчеству Цюй Юаня и других чуских поэтов) и южные мифы, к которым автор относит цикл о Паньгу, сложившийся у малых народов Южного Китая и затем постепенно распространившийся на север. И хотя с конкретным делением мифов по областям мы не можем теперь согласиться (ср. сказанное выше об образе Нюйва или о потопе), но сама постановка вопроса о наличии местных мифологических традиций и о важности изучения мифов малых народов Южного Китая остается актуальной и по сей день. Вместе с тем Шэнь Яньбин предостерегал ученых от чрезмерного увлечения исследованием отдельных местных традиций, считая, что не следует переоценивать особенности культуры тех или иных древнекитайских областей, так как мы имеем дело все-таки с единым комплексом, сложившимся в древние времена.
Почти одновременно с литераторами к мифологии обратились и некоторые китайские ученые из Школы критики древней истории, возглавлявшейся известным профессором Гу Цзеганом. Представители этого направления, близкого к взглядам Сиратори Куракити, считали, что освещение древнейшего периода в истории Китая следует критически пересмотреть, отделив мифы от реальных событий и фактов. Сомневаясь в традиционных и общепринятых еще в начале XX в. утверждениях древних историографов и философов, Гу Цзеган решил критически пересмотреть источники. Его особенно заинтересовал образ Юя, победителя потопа. Он пришел к выводу, что в древнейших текстах Юй предстает перед нами как бог-демиург — творец неба и земли. В следующих текстах он уже самый ранний правитель среди людей, еще позже ему приписываются черты князя землепашцев, и на последнем этапе потомки и последователи Юя все превращаются в его сподвижников по. Блестящее знание древних текстов дало возможность. Гу Цзегану и его последователям пересмотреть некоторые принятые точки зрения. Многие выводы и наблюдения этих ученых заслуживают внимания, но Гу Цзегану, как и другим авторам, не хватало необходимых этнографических знаний, без которых невозможно решить сложнейшие вопросы мифологии, не говоря уже о том, что исследователь не был знаком с марксистской методологией, в частности с работами Ф. Энгельса о первобытном обществе.
Хотя Гун Цзеган и критиковал старые нелепые концепции, он преувеличивал значение письменных источников. Например, от-  110110 Гу Цзеган. Гу ши бянь (Спорные вопросы древней истории). Т. I. Пекин, Пушэ, 1926, Авторское предисловие, с. 52.
432

сутствие имени того или иного героя в каком-либо памятнике вовсе не обязательно свидетельствует о том, что в момент создания памятника этот образ был неизвестен. Доказательства Гу Цзегана иногда весьма прямолинейны, он не всегда учитывает образность древнего мышления. Так, основываясь на сообщении «Книги гор и морей» о том, сколько тысяч ли пришлось исходить Юю во время борьбы с потопом, и зная из других источников, сколько лет боролся герой со стихией, он делает арифметический подсчет и приходит к выводу, что столь быстро могло двигаться лишь божество.
В 20-х годах интерес к китайской мифологии, к подлинно научному ее изучению пробуждается в Европе и в Японии. Сначала к мифологии обращается крупнейший французский синолог Анри Масперо, который публикует исследование об отражении мифов и легенд в «Книге исторических преданий» — «Шуцзине» П1. Автор выступает против историзации мифологических героев старыми китайскими учеными, пытается выявить первоначальный облик мифа, используя для этого данные более поздних авторов (что вызвало впоследствии малообоснованную критику со стороны известного шведского синолога Б. Карлгрена), а также данные мифологии тайских народов Индокитая.
Через два года после работы Масперо появляется исследование немецкого китаеведа Эдуарда Эркеса Ті2. Он проводит параллель между мифом о стрелке И и известными мифами о множестве солнц у народов бассейна Тихого океана от батаков до американских индейцев, а также некоторых других народов. Его работа отличается глубиной и историчностью подхода к материалу. Он первым обратил внимание на сходство некоторых мифологических представлений китайцев с мифами народов, живущих к северу от них, и в частности с сибирской мифологией. Исследование этого сюжета в 30-е годы продолжил Менхен-Хэлфен, сопоставивший мифы о стрелке И и о Геракле 111 * 113. К сожалению, оба эти важнейшие направления в исследовании китайских мифов не получили до сих пор достойного продолжения — и распространение однотипных мифологических представлений в Восточной, Центральной, Северной Азии и Америке, и типологическое сопоставление отдельных образов в отдельных мифологических системах еще ждут своих исследователей, вооруженных новыми материалами и новыми методами.
В 20-е годы исследование китайской мифологии активно продолжается и в Японии. Появляются исследования известного историка идеологии Цуда Сокити (1883—1961), заложившего в 10-х годах основы изучения национальной японской мифологии.
111 Н. М а s р е г о. Legendes mythologiques dans le Chou King.— «Journal Asiatique», CCVI, 1921, c. 1 — 100.
E. E г k e s. Chinesisch-Amerikanische Mythenparallelen.— «T’oung Рао». Vol. XXIV. 1926, c. 32-53.
113 	O. Manchen-Helfen. Herakles in China.— «Archiv Orientalni». Vol. 7. 1935, n 1-2, c. 29-34.
433

В 1929 г. он публикует исследование древнекитайских мифов о начале мира 114, в следующем году разыскания о представлениях древних китайцев о небе и Верховном владыке 1І5. Основной пафос его работ сходен со школой Гу Цзегана, развернувшей свою работу в последующие годы, они также направлены против традиционной конфуцианской точки зрения на мифологических героев как на реальных правителей древности.
Выявляя мифологические сюжеты в древних памятниках, Цуда Сокити опирается на теоретические работы представителей антропологической школы (Тэйлора, Фрезера, Лэнга) и указывает на сходство ряда китайских мифологических героев и представлений с мифами других народов (например, образа Паньгу и древнеиндийского Пуруши).
В эти же годы к проблемам китайской мифологии обращается и Сиратори Киёси (1893—1972), сын Сиратори Куракити. Его привлекают легенды о непорочном зачатии иньских и чжоуских государей, образ дракона в китайской мифологии 116 и некоторые другие темы. Используя большой материал о культе дракона из древних и средневековых источников, о различных типах драконов, Сиратори Киёси приходит к выводу о том, что культ дракона в древнем Китае был тесно связан с молениями о ниспослании дождя, что фантазия китайцев поместила дракона на небесах, подобно своеобразному верховному владыке, к которому обращались с просьбой о дожде. Идея вызывания дождя с помощью симпатической магии лежит, по его мнению, и в основе обычая древних китайцев выращивать и содержать дома в различных сосудах мелких тварей (лягушек, змей и т. п.), которые рассматривались как некие мистические существа, связанные с дождем.
Из японских исследователей китайской мифологии, писавших в 10—20-х годах, следует назвать еще Огава Такудзи и Фудзита Тоёхати. Различен подход этих ученых к китайским мифам, он часто обусловлен их узкой специальностью, но общим для обоих является отличное знание древних источников, попытки прояснить мифологические сюжеты, затемненные учеными-конфуцианцами на заре китайской истории.
Огава Такудзи, специалист по исторической географии Китая, пришел к мифологии от изучения географических сочинений, наполненных сообщениями о чудесах и чудовищах. В 1912 — 1913 гг. он сделал попытку вернуть древним историческим рассказам китайцев первоначальную форму мифа. Он исследовал «Книгу гор и морей», «Жизнеописание сына неба Му» и другие древнейшие географические сочинения, которые одновременно являются и сво¬
114 См.: Цуда Сокити. Сина кайбяку сэцува-ни цуйтэ (Относительно китайских преданий о начале мира).— «Тоё гакухо». 1920, т. 11, с. 529 — 546.
115 Цуда Сокити. Кодай Сина-ни окэру тэн оёби дзётэй-но каннэн (Представление о небе и верховных правителях в древнем Китае).— «Тохо гаку хо». 1922, т. 2, № 3.
116 См.: Сиратори Киёси. Тацу-но кэйтай-ни цуйтэ-но косацу (Разыскания об образе дракона).— «Тоё гакухо». 1934, т. 21, № 2, с. 241—270.
434

дами древних мифов. Впоследствии он написал специальные работы, как-то: «Сказание о начале мира и великом потопе в Китае», «Гора Куньлунь и Си-ванму» и др. Показывая, как конфуцианцы пытались превратить миф в историю, автор привел довольно большой сравнительный материал из греческой и шумеро-аккадской мифологии. Такие аналогии помогли исследователю доказать мифологичность материала, а иногда, хотя, может быть, и не всегда убедительно, указать на первые фольклорные связи, например на проникновение сказания о Си-ванму с Запада 117. Едва ли он прав, однако его осторожные формулировки, как и все исследование, значительно логичнее того, что писал в начале XX в. немецкий ученый А. Форке, серьезно утверждавший, что царь Му путешествовал к царице Савской, которая и есть Си-ванму. В работах Огава Такудзи заметна определенная двойственность. Автор понимает, что рассматриваемые им древние записи суть изложение мифа, но как географ он все-таки пытается совершенно точно локализовать топонимику мифов. Неудивительно, что доказательства его вызывают недоверие 118.
Другой японский исследователь, Фудзита Тоёхати, известен своими работами тоже в области исторической географии Китая, главным образом исследованиями связей древнего Китая с Индией и странами Южных морей. Его работы по мифологии Китая касаются связей образов китайской мифологии и индийских вед. Исследователь исходит из весьма сомнительной посылки о том, что китайская мифология не достигла полного развития, потому что китайцы были больше склонны к реальным знаниям, чем к фантазии. Он не отрицает, что у них были свои мифы, но считает, что часть мифов была заимствована из Индии. В качестве доказательства японский исследователь приводит, как нам представляется, недостаточно убедительные сопоставления китайского мифа о горах, которые поддерживают на спинах , (по толкованию Юань Кэ, на головах) плавающие в море черепахи, с мифом о горе Мандара, которая была, по «Махабхарате», взвалена на спину черепахи. Однако Фудзита Тоёхати приводит и иные доводы. Так, он считает, что, поскольку в «Книге песен», где собраны песни различных царств чжоуской эпохи, нельзя отыскать следов мифов, распространенных в последующие века, эти мифы занесены извне 119. Мы не отрицаем возможности влияния одной мифологии на другую, но доказательства должны быть более солидными и убедительными, в противном случае в силу общности фольклорных мотивов различных стран и народов легко «доказать» самые невероятные влияния и заимствования. А почти полное отсутствие мифологических элементов в «Книге песен» может объяснять-
117 См.: Огава Такудзи. Куньлунь юй Си-ванму (Куньлунь и Си-ванму).— Гу ши яньцзю (Исследования по древней истории), сост. Вэй Цзюйсянь. Т. 2, ч. 2. Шанхай, Шанъу иньшугуань, 1934, с. 684.
118 См. там же, с. 685 (Замечания составителя сборника Вэй Цзюйсяня).
119 См.: Фудзита Тоёхати. Чжунго шэньхуа као (Разыскания по китайской мифологии).— Исследования по древней истории, т. 2, ч. 2, с. 604.
435

с я и позицией конфуцианцев, ее составлявших и редактировавших, и тем, что мифы, возникшие много раньше лирической поэзии, могли излагаться, например, в прозаических сказаниях, как это и было у многих народов.
Идзуси Ёсихико (1896—1942) был первым японским ученым, целиком посвятившим себя исследованию древнекитайской мифологии. Ученик Цуда Сокити и Сиратори Куракити, он задался целью очистить древние мифы от позднейших элементов политической идеологии различных древнекитайских школ, в трудах которых они сохранились, а также от наслоений, связанных с различными моральными воззрениями древних авторов. Примером исследований первого типа могут служить его работы «Разыскания в связи с преданием о Волопасе и Ткачихе», «Разыскания, « 120 касающиеся предании о китайских государствах и правителях» ,
второго — «Мифы о чудесном рождении в древнем Китае», «Разыскания о небесных конях» и т. п. Идзуси Ёсихико подробно исследовал и представления китайцев о мифических животных: драконе, фениксе, единороге-цилине, о священных журавлях, на которых в легендах летали бессмертные — шэньсяни; ему же принадлежит исследование китайских мифов о потопе, которые он, основываясь на работах Фрезера, сопоставляет с аналогичными преданиями других народов мира. Пытаясь найти реальную основу, на которой возникли эти мифы, Идзуси Ёсихико обращается к естественной истории и изучает записи о разливах рек в древнем Китае, составив таблицу всех наводнений в стране с 185 г. до н. э. по 900 г. н. э. Так же обстоятельно исследует он в отдельной статье и предания о демоне засухи Ба и молениях о дожде, сопоставляя мифологический материал с реальными историческими фактами, и вновь прилагает таблицу всех имевших место в Китае засух за тот же период.
Идзуси Ёсихико первым из японских ученых, занимавшихся китайской мифологией, стал кроме письменных источников привлекать для исследования и древние изображения мифических персонажей, что было подхвачено его последователями.
В середине 30-х годов в Шанхае вышла необычная книга Цзян Шаоюаня «Исследования древних китайских путешествий» 120 121, на которую несколько раз ссылается Юань Кэ. По ее заглавию едва ли можно подумать, что эта работа касается проблем мифологии. Однако это так. Изучив «Золотую ветвь» Дж. Фрезера, а также фундаментальное исследование французского синолога Марселя Гранэ «Танцы и легенды в древнем Китае», Цзян Шаоюань создал вышеназванный труд, дав ему подзаголовок: «С особым вниманием к проблемам магии и религии». Автор пы¬
120 После смерти все его работы были собраны и изданы отдельным томом: И дзуси Ёсихико. Сина синва дэсэцу-но кэнкю (Исследования китайских мифов и преданий). Токио. Тюо коронся, 1943 (второе, дополненное издание — Токио, 1973).
121 Цзян Шаоюань. Чжунго гудай люйсин-чжи яньцзю. Шанхай, Шанъу иныиугуань, 1935.
436

тается по-новому, отбросив традиционные комментарии филологов древности и средневековья, прочитать древние трактаты, особенно те, в которых содержатся сведения о странствиях мифических героев, об амулетах-оберегах из нефрита, которыми пользовались древние китайцы, отправляясь в дальнюю дорогу, и которые поздние комментаторы приняли за жертвенные сосуды из нефрита. Поскольку считалось, что в пути человека повсюду подстерегают чудовища, Цзян Шаоюань подробнейшим образом исследует представления о всевозможных чертях, дьяволах, злых духах, а также злых и ядовитых существах, во множестве упоминаемых в древних сочинениях, и особенно в «Книге гор и морей». Исследователь дает определенную классификацию этих сверхъестественных существ, показывая и места их «обитания» (горы, реки, лес, болота, могилы у дороги, постоялые дворы и т. п.). Необычная книга Цзян Шаоюаня стоит особняком среди прочей литературы по мифологии, она не потеряла своего значения благодаря обилию цитируемого и тщательно комментированного материала, извлеченного из древних источников (но, к сожалению, никак не соотнесенного с изображениями странных существ на китайской бронзе эпох Инь и Чжоу или на рельефах, стенных росписях и картинах на шелке эпохи Хань), и своему, особому, нетрадиционному взгляду на исследуемый материал.
Одновременно с развитием общественных наук в самом Китае шло и развитие исследований по мифологии. Этому способствовало как изучение этнографии и фольклора национальных меньшинств, так и появление специальных книг о развитии мифологии на Западе. Работы археологов, находки произведений ханьского искусства и необходимость научной интерпретации их сюжетов также стимулировали развитие исследований.
Популярная книжка Линь Хуэйсяна «О мифах» 122 давала читателю обзор различных теорий происхождения мифов. Автор близок к антропологической школе и излагает материал в соответствии с идеями Тэйлора, в частности, сопоставляя мифы о небесных явлениях у разных народов земли. Книга Линь Хуэйсяна была полезна тогдашнему читателю именно как краткое, хотя и неглубокое, изложение некоторых аспектов мифологической теории Запада и основных мифов народов мира. Однако автор почти совсем не использует в ней данные китайской мифологии.
В 1936 г. печатается обстоятельное исследование Чэнь Мэнцзя «Мифы и шаманство в эпоху Шан» 123, хотя и исходящее из неверных теоретических посылок (деление мифов на естественные и искусственные, утверждение о превращении реальной истории в миф), но содержащее большой фактический материал и интересное стремление выделить мифы одной, древнейшей, эпохи в связи с шаманизмом.
122 Л и н ь X у э й с я н. Шэньхуа лунь. Шанхай. Шанъу иньшугуань. 1933.
123 Ч э н ь Мэнцзя. Шандай-ды шэньхуа юй ушу.— «Яньцзин сюэбао». 1936, т. 20, с. 485-576.
437

Известный поэт, блестящий критик и ученый-филолог Вэнь Идо, пожалуй, первым подошел к изучению китайской мифологии одновременно и как литературовед-фольклорист, и как этнограф, и как филолог-лингвист, знаток древнего языка и письменности.
Первое, что отличает работы Вэнь Идо,— это обилие материала из фольклора народов Юго-Западного и Южного Китая (мяо, яо и др.). Он опирался во многом на опубликованную в 1938 г. работу Жуй Ифу «Сказание о потопе у народа мяо и предания о Фуси и Нюйва» и привлек для исследования данные археологии, произведения искусства, фольклор самых различных народов.
Вэнь Идо создает несколько исследований китайской мифологии. Наиболее значительное из них — «Разыскание о Фуси», в котором ученый по-новому освещает многие вопросы китайской мифологии, показывая, что нельзя доверять лишь самым древним текстам, слишком лаконичным и превратно истолкованным составителями, когда речь идет о мифологических образах. Это может показаться странным, но, как убедительно доказывает Вэнь Идо, зачастую как раз не самые древние тексты дают нам представление о первоначальном облике мифа. Исследователь приводит пример о Фуси и Нюйва. По древним записям, они вроде бы братья, в более поздних памятниках о них говорится как о брате и сестре и уже в еще более поздних — как о муже и жене. Материалы археологических раскопок, легенды об этих же персонажах, записанные совсем недавно у народов Юго-Западного Китая, и факты сравнительной этнографии — все это дало возможность Вэнь Идо убедительно реконструировать миф о Фуси и Нюйва как повествование о брате и сестре, которые остались в живых после потопа, стали мужем и женой и дали продолжение человеческому роду 124  125.
Попутно Вэнь Идо по-новому толкует и образ дракона. Исследователь доказывает, что он возник как тотемический образ первопредка у многих народов Китая, отличающийся в деталях, но одинаковый в своей основе: всюду в основе его мы находим представление о змее. Недаром ведь и на древних барельефах Фуси и Нюйва изображаются как существа с человеческими головами и туловищем змеи (иногда дракона). Вэнь Идо ищет еще более ранний этап в древних верованиях китайцев и показывает, что наиболее архаическим было представление о божестве, выступающем целиком в зверином облике, и что, следовательно, в образах Фуси и Нюйва мы имеем уже второй этап развития этих
w 1 9S
представлении .
124 Вэнь Идо. Шэньхуа юй ши (Мифы и поэзия). Пекин, Гуцзи чубаньшэ, 1956, с. 3—68. Недавно была опубликована неоконченная заметка Вэнь Идо о Владыке Востока Тайи, в которой он доказывал идентичность Тайи и Фуси и высказал предположение, что Фуси — общий предок человечества в преданиях народа мяо. «Продвигаясь с севера на юг, чусцы покорили мяо и восприняли верования покоренных»,—делает вывод Вэнь Идо. См.: Вэнь Идо. Дун-хуан Тайи као (Разыскания о владыке Востока Тайи).— «Вэньсюэ ичань». 1980, № I, с. 3—6. Заметим, что предположение о том, что Фуси был героем мифов мяо, впервые высказанное Жуй Ифу, еще нельзя считать доказанным.
125 В э н ь Идо. Мифы и поэзия, с. 17.
438

В небольшом исследовании «Дракон и феникс» Вэнь Идо дает толкование образа феникса, доказывая, что если дракон был тотемом племен ся, то феникс был тотемом племен инь 126.
Следует отметить новаторский характер работ Вэнь Идо, высокий научный уровень и плодотворность комплексного историкофилологического и фольклорно-этнографического метода исследования. Труды Вэнь Идо до сих пор остаются одними из лучших в этой области.
Вэнь Идо писал свои исследования в конце 30-х — начале 40-х годов. Примерно в это же время (в 1939 г.) к мифологии обратился и китайский историк Сюй Сюйшэн, который написал книгу «Легендарный период древней истории Китая». Интерес у Сюй Сюйшэна к проблемам мифологии и древнейшей истории возник, как он сам пишет в предисловии, еще в 20-е годы, после появления работ Гу Цзегана 127. Автор обращается к проблемам древнейшей истории Китая, пытаясь отделить чисто мифологические элементы от исторических, найти в мифологических сказаниях отражение реальных исторических событий жизни древнейших племен и восстановить, хотя бы в общих чертах, наиболее ранние периоды китайской истории. Книга Сюй Сюйшэна (первое ее издание вышло в 1943 г.) — серьезное научное исследование. Особое внимание автор обращает на возможность реконструкции древнейших родо-племенных союзов на территории Китая, подробно исследует миф о потопе, пользуясь для сопоставлений книгой Дж. Фрезера «Фольклор в ’’Ветхом Завете11». Сюй Сюйшэна особенно заинтересовала проблема исторической последовательности различных преданий, в частности о древнейших мифических правителях. Пафос его исследования в выяснении связи того или иного мифа с определенным родо-племенным союзом.
Сюй Сюйшэн, так же как и Вэнь Идо, выступает против традиционного взгляда, согласно которому только из древнейших памятников можно извлечь достоверные факты для исторического или филологического исследования.
Сюй Сюйшэн понимал, что мифы и сказания, отраженные в поздних записях, не обязательно были созданы в ту эпоху, когда оказались зафиксированными в письменных источниках, а гораздо раньше, и ко времени записи могли пройти длинный путь развития. Так, разбирая проблему Фуси и Нюйва, он говорит об отражении матриархальной стадии в образе Нюйва и трансформации этого мифа уже при патриархате. Заметим попутно, что раздел этот менее интересен, чем исследование Вэнь Идо, которого автор даже не упоминает.
Книге Сюй Сюйшэна, в которой мы находим множество интересных интерпретаций мифов, свойственны и весьма существенные методологические недостатки. Как замечает сам автор, он не был
126 См. там же, с. 69.
127 См.: Сюй Сюйшэн. Чжунго гуши-ды чуаньшо шидай. Пекин. Кэсюэ чубаньшэ, 1960.
439

еще знаком с трудами классиков марксизма, когда писал эту книгу, а испытал некоторое влияние идей «функционалиста» Б. Малиновского — представителя новейшего направления социологической теории мифа, понимающей миф как непосредственное отражение связи первобытного общества с окружающей средой и как «сопереживаемую реальность» и обоснование социальной практики. Хотя Сюй Сюйшэн и не принял целиком взгляды Б. Малиновского, но влияние их чувствуется в книге.
Пытаясь подправить традиционный взгляд на мифических героев как на исторические личности, Сюй Сюйшэн утверждает, что речь в большинстве случаев идет не об отдельных личностях, а о руководимых героем родах или племенных союзах. Автор недостаточно учитывает образную природу мифологии, и это мешает ему понять всю сложность древнейшей мифологической системы. Несмотря на эти недостатки, книга Сюй Сюйшэна, вновь переизданная в расширенном виде в 1960 г., представляет интерес для всех изучающих древнюю мифологию Китая.
Одновременно с изучением мифологии в Китае разработка проблем китайской мифологии продолжалась в 30—40-е годы и в Японии, и в Европе. Из японских исследований этого времени необходимо отметить серьезную книгу профессора университета в Осака Мори Микисабуро 128. Автор дает своеобразные «жизнеописания» основных героев древнекитайских мифов (Фуси, Дахао, Нюйва, Шэнь-нуна и т. д.), затем излагает космогонические и этиологические мифы. Специальная глава отведена более поздним образам духов-охранителей (стражам дверей, духу очага). Заключает книгу глава «Мифы и китайская культура». Мори Микисабуро приводит точки зрения Лу Синя, Ху Ши, Шэнь Яньбина по вопросу о судьбе древних мифов и дает им критическую оценку. Он становится целиком на сторону Шэнь Яньбина, когда тот критикует ученых, смотрящих на китайскую мифологию как на неразвитую. Однако он подмечает и слабые стороны концепции Шэнь Яньбина (неясность понятия «поэт мифологической эпохи» и т. п.). Мори Микисабуро указывает на то, что положение Шэнь Яньбина об историзации мифов конфуцианскими учеными, высказанное в довольно лаконичной форме, было более подробно разработано еще в самом начале XX в. в трудах японских историков Сиратори Кураёси и Найто Конан. Мори Микисабуро полагает, что образованные слои древнекитайского общества способстововали забвению мифов ввиду своей приверженности рационализму, и видит в этом одну из основных причин историзации мифов. Эти древние «интеллигенты» относились к мифам с пренебрежением и грубо отвергали их.
Мори Микисабуро излагает и свои интересные соображения по поводу того, почему китайские мифы не сложились в большую развитую систему и не оказались объединенными в эпической
128 	Мори Микисабуро. Сина кодай синва (Древние мифы Китая). Токио, 1944.
440

поэзии. Исследователь говорит главным образом о двух факторах. Во-первых, об обширности территории Китая по сравнению с территориями других стран, например Греции, государств Северной Европы, где были созданы крупные мифологические эпосы. Автор высказывается об этом более чем осторожно, но думается, что его предположение о том, что на обширной территории Китая мифы не смогли сложиться в комплекс, заслуживает внимания. Вовторых, Мори Микисабуро говорит о слабости «национального единства» китайцев в эпоху сложения мифов, видя в этом причину относительной бедности дошедшей до нас китайской мифологии.
Вместе с тем книга японского ученого страдает некоторой традициональностью изложения материала, которая особенно видна при сравнении его труда с работами китайских исследователей, писавших в те же годы. Автор как-то совсем обходит вопросы этнографического и фольклорного порядка, не затрагивает и основных проблем культуры первобытного общества, без которых нельзя правильно понять и истолковать миф. Обратимся, например, к мифу о Фуси и Нюйва, который анализировали Вэнь Идо и Сюй Сюйшэн. Уже одно то, что Мори Микисабуро ставит на первое место Фуси, затем Дахао, его помощника, а уже потом Нюйва — более древний матриархальный образ, свидетельствует о недостаточной историчности взглядов автора. Не все его толкования убедительны. Например, он говорит, что причина выбора разноцветных камней, которыми Нюйва починила небосвод, лежит в поклонении камням, характерном для древнего Китая. Не опираясь на этнографический материал и не используя мифологические сказания народов Юго-Западного Китая об этих героях, исследователь отмечает лишь, что Фуси и Нюйва — это образы создателей вселенной. А что касается их изображения в виде полулюдей-полузмей и мифа о браке Фуси и Нюйва, то японский мифолог считает это поздней версией, придуманной в начале нашей эры.
Традиционность точки зрения японского автора проявляется и в том, что хотя он и говорит о некоторых мифах как об очень древних, однако утверждает, что многие из них были созданы между V —I вв. до н. э. 129  130, т. е. фактически время фиксации мифа считает временем его создания. Несмотря на это, жаль, что серьезная работа японского исследователя осталась незамеченной в ки-
« I Qf)
тайской и европейской науке .
В 30—40-е годы продолжает развиваться и европейское китаеведение. Если в 30-е годы еще появляются весьма поверхностные работы, вроде книги Хэнце 131, объясняющей китайские мифы
129 См. там же, с. 3.
130 Лишь в 1972 г. ее краткое изложение на китайском языке дал Ван Сяолянь в статье «Исследование китайской мифологии японскими учеными» — она перепечатана в кн.: Ван Сяолянь. Чжунго-ды шэньхуа юй чуаныпо (Китайские мифы и предания). Тайбэй, Ляньцзин чубанынэ гунсы. 1977, с. 285—288.
131 С. Н е n t z е. Mythes et symboles lunaires (China, Ancienne). Antwerpen, 1932.
441

с позиций давно устаревшей мифологической школы (Юй — солнце, его жена — луна и т. п.), то в 40-е годы выходят серьезные исследования о древнекитайской культуре. В 1942 г. увидели свет два тома труда «Местные культуры в древнем Китае» немецкого ученого В. Эберхарда 132, уехавшего из фашистской Германии в Турцию и продолжавшего свою работу в стенах Анкарского университета. Труд Эберхарда — не специальное исследование по мифологии, но касается многих вопросов, связанных с ней. Развивая свои взгляды о большом значении местных культур и местного колорита в китайской культуре вообще и фольклоре в частности, автор пытается прикрепить и мифологических персонажей к отдельным местным культурам. Происходит обратное тому, что делали все ученые до Эберхарда, стремившиеся связать осколки китайских мифов в единую систему. Различные божества оказываются у немецкого синолога отнесенными к различным культурам: так, великан Куафу, догонявший солнце,— к тибетской культуре. Нюйва — одновременно к тибетской и сычуаньской культуре земель Ба и т. п. Как это часто случается с исследователем, выдвинувшим новую точку зрения, Эберхард слишком увлекся в стремлении точно локализовать всякое явление. Мори Микисабуро, говоря об обширности территории древнего Китая, указывает, что связь между отдельными частями страны в древности была не так уж затруднена географическими условиями. Следовательно, нельзя и переоценивать значение местного начала в том или ином явлении. Надо иметь в виду, что до нас дошли (особенно по мифологии) разрозненные осколки в весьма разновременных и разнохарактерных памятниках, по которым трудно дать локализацию древних мифов. Не всегда четко разделяя материал в хронологическом отношении, занимаясь только вопросами локализации, Эберхард нередко упускает из виду вопросы исторического развития образа, хотя и нельзя сказать, что он совершенно игнорирует его. Эберхард рассматривает подъем китайской цивилизации как результат слияния различных культурных компонентов, которые, по его мнению, в древности сильно отличались как этнически, так и регионально. Нельзя не видеть в теории Эберхарда положительного зерна, но нельзя и полностью доверять ей, так как она представляет собой крайность, обратную теориям тех ученых, которые рассматривают древнекитайскую культуру как единое целое.
Взгляды на вопросы китайской мифологии были высказаны Эберхардом и несколько лет спустя в связи с работой известного шведского синолога Б. Карлгрена «Легенды и культы в древнем Китае» 133. Б. Карлгрен провел кропотливое историко-филологическое исследование древних текстов в связи с развитием культа
132 W. Eberhard. Localkulturen im alten China. Bd I. Leiden, 1942; Bd II. Peking, 1942.
133 B. Karlgren. Legends and Cults in Ancient China.— «Bulletin of the Museum of Far Easten Antiquities». Slockholm, 1946, N 18, c. 199—365.
442

предков. Однако с теоретическими его посылками мы не можем согласиться. Б. Карлгрен придерживается старой теории, считавшей героев мифов обожествленными реальными историческими персонажами. Эта точка зрения в этнографии близка и к взгляду древнекитайских авторов на мифические образы как на исторические, так что сама основа исследования Карлгрена во многом традиционна. Б. Карлгрен подошел к специфическим вопросам мифотворчества как текстолог. Он разделил все древние тексты на так называемые свободные, относящиеся к периоду Чжоу, в которых мифические герои упоминаются спорадически вне зависимости от какой-либо общей тенденции, и «систематизированные» тексты позднечжоуского времени и особенно ханьской эпохи, написанные в соответствии с определенной философской теорией (по Карлгрену, главным образом с теорией пяти элементов). По мнению исследователя, для изучения мифов следует привлекать только «свободные» (читай доханьские) тексты. Карлгрен стоит на точке зрения, прямо противоположной выводам Вэнь Идо, который показал, что нередко поздние памятники фиксируют более архаическую стадию мифа. К аналогичным выводам пришел на ином, более широком материале и В. Эберхард.
Шведский ученый утверждает, что мифы в чистом, древнем виде существовали и записывались лишь в связи с их отношением к культу предков крупных родов эпохи Чжоу, так как этих персонажей многие знатные дома периода Чжоу считали своими предками. Когда же в конце III в. до н. э. началось разрушение старого социального строя, то культы предков больших домов потеряли свое практическое значение. Тогда память о героях мифов и сказаний оказалась отделенной от практики культа. Вот тут-то, по Карлгрену, и был открыт путь для фантазии и «антикварных» спекуляций ханьских авторов. Думается, что прав В. Эберхард, который в своей рецензии на это исследование писал, что на рубеже III —II вв. до н. э. уже не было необходимости в таком разработанном родовом древе, так как появилась новая аристократия. И начиная с этого времени комментаторы могли снова вернуть героям божественный облик и излагать миф в первоначальном варианте 134. Добавим к этому от себя, что авторы более позднего времени ставили перед собой и совершенно иные эстетические задачи, например описание необычного, удивительного, и поэтому им не нужно было превращать миф в историю. Следовательно, точка зрения Б. Карлгрена мало что дает для исследования и реконструкции древнекитайской мифологии.
Б. Карлгрен придерживается традиционной старокитайской точки зрения, фактически отождествляя время создания мифа и время его письменной фиксации. В действительности же чжоуские авторы брали миф из фольклора, в котором он мог просуществовать уже много столетий. На это также указывает В. Эберхард. Вообще подход Карлгрена к мифологии, осуществляемый с пози¬
134 	См.: «Artibus Asiae», 1946, vol. IX, с. 364.
443

ций текстолога, чрезвычайно механистичен. Так, исходя из того что миф о разом взошедших на небе десяти солнцах известен нам по записи в трактате «Хуайнань-цзы» (II в. до н. э.), шведский ученый считает его творением эпохи Хань. Однако приведенный нами выше материал фольклора малых народов Китая и сопредельных стран свидетельствует о рождении этого архаического мифа задолго до этого времени.
В особенности резко нападает В. Эберхард на положение Карлгрена о мифических героях как реально существовавших личностях (по Карлгрену, древние китайцы представляли своих героев сверхчеловеками, но не совершенными богами и не простыми смертными). Немецкий синолог пишет по этому поводу: «Если бы эта точка зрения была правильной, то китайская мифология представляла бы величайшее исключение, когда-либо известное в мировой этнографии. Китайцы должны были бы вначале создать своих героев и только потом сделать из них богов и даже животных» 135. Правильно подмечая слабые стороны концепции Б. Карлгрена, В. Эберхард настаивает на своей теории локальных культур. «Сравнивая структуру [локальной] культуры с характером и содержанием мифов, мы можем раскрыть изменения, происшедшие в мифах, и реконструировать их первоначальную форму»,— пишет он, указывая на важность изучения в связи с вопросами китайской мифологии прототайской, протоиндонезийской и прототюркской культур 136  137.
В 50—60-е годы ни в Европе, ни в Японии не появлялось специальных больших монографий по китайской мифологии. Исключение представляет труд К. Финстербуш «Отношение ’’Книги гор и морей“ к изобразительному искусству», изданный в ГДР в 1952 г. 13 . Автор проделала большую и кропотливую работу, выбрав и переведя на немецкий язык значительное количество фрагментов из «Книги гор и морей» и связав эти описания с фантастическими изображениями в древнекитайском искусстве. К монографии приложен индекс всех упоминаемых в «Книге гор и морей» мифологических существ, народов, стран и т. п. с переводом названий и прозвищ. Но книге К. Финстербуш присущ один общий для большинства работ по китайской мифологии недостаток — автор не использовала в ней работы своих предшественников. Здесь он особенно заметен. Автор не упоминает в списке литературы ни одной работы современного китайского исследователя, так же как и японских авторов.
Сама «Книга гор и морей» известна исследовательнице лишь с комментариями Го Пу и Би Юаня, тогда как еще в 1924 г. А. Масперо ссылался на комментарии У Жэньчэня, Ян Шэня и на два комментария Хао Исина. Из книги Юань Кэ, в частности, видно,
135 Там же, с. 360.
136 Там же.
137 К. F і n s t е г b u s с h. Das Verhaltnis des Shang-hai-djing zur bildenden Kunst. Berlin, 1952.
444

как много дают исследователю толкования старых китайских ученых. Прав был Менхен-Хельфен, который указывал в своей рецензии, что тема эта не так уж нова в западной синологии и что автору следовало ознакомиться и со многими исследованиями (например, А. Масперо, Б. Карлгрена, Ф. Вотербари), и с переводом большей половины «Книги гор и морей» на французский язык, сделанным Росни и изданным в 1891 г. в Париже. І38. К чести К. Финстербуш следует сказать, что дальнейшие ее работы сделаны более основательно, с достаточно широким использованием китайских и западных исследований. Забегая несколько вперед, скажем, что после монографии о «Книге гор и морей» и ее отношении к изобразительному искусству немецкая исследовательница создала чрезвычайно ценный каталог ханьского искусства (рельефов на камне и изображений на керамических кирпичах), состоящий из собственно каталога сюжетов и большого, отлично изданного альбома ханьского искусства139  140. И хотя работа К. Финстербуш не является исследованием по мифологии, она бесспорно полезна каждому, кто занимается этой темой. Заметим, что подробного каталога в самом Китае не создано до сих пор, хотя необходимость в нем постоянно ощущается (труд же К. Финстербуш, судя по всему, еще не оценен китайскими исследователями).
Среди последних японских работ по китайской мифологии необходимо отметить интересную книгу Каидзука Сигэки «Рождение богов» 14°. Автор, профессор Киотоского университета, подошел к китайским мифам как историк и археолог, книга его нетрафаретна, в ней много интересных попыток выяснить историческую основу мифов, есть сведения об идентичности некоторых образов китайских и японских мифов. Автор широко использует работы китайских ученых.
Из статей того времени по китайской мифологии на Западе выделяется очерк крупного историка-китаеведа Д. Бодде, написанный для книги «Мифология древнего мира». Д. Бодде дал научный и в то же время популярный очерк китайской мифологии (из-за небольшого объема он ограничился изложением лишь космогонических мифов), предпослав ему интересное введение об общих проблемах исследования китайской мифологии. Американский ученый подчеркивает принципиальное отличие древнекитайской мифологии от пантеона поздних народных божеств различных религий и местных культов. Автор выступает и против утверждения, что в Китае нет мифологии или есть только мифы, созданные
138 «Orientalistische Literaturzeitung», 1954, № 11 — 12, с. 548—552. При об¬
щей положительной оценке книги на ограниченность материала указывает и китайский искусствовед Вэнъ Ю в предисловии к составленному им альбому рельефов эпохи Хань из Сычуани. См.: Вэнь Ю. Сычуань Ханьдай хуасян сюань цзи (Избранные картины эпохи Хань в Сычуани). Пекин, 1956, Предисловие автора, с. 4 — 5.
139 К. Finsterbusch. Verzeichnis und Motivindex der Han Darstellungen. Bd. 1. Wiesbaden, 1966; Bd. 2. Wiesbaden, 1971.
140 Каидзука Сигэки. Ками-гами-но тандзё. Токио, 1963.
445

индивидуальными литераторами. Он присоединяется к взгляду, согласно которому герои китайских мифов не являются историческими персонажами, показывает различный подход конфуцианских и даосских авторов к мифологическим героям, подчеркивая, что даосские писатели включают в сочинение мифологический намек, как правило, «только для философского или литературного эффекта, а не потому, что даосские авторы действительно верят в миф» М1.
Говоря о различиях текстов чжоуского и ханьского времени, Д. Бодде справедливо подчеркивает народность, фольклорность материалов ханьских авторов. В связи с этим исследователь подробно разбирает и спор между Б. Карлгреном и В. Эберхардом. Склоняясь к точке зрения В. Эберхарда на то, какие источники более достоверны и важны для исследователя древнекитайской мифологии, Бодде справедливо советует держаться «золотой середины», не впадая в крайности «локализации» В. Эберхарда, с одной стороны, и механистического историко-филологического подхода Б. Карлгрена — с другой 141 142.
Конечно, есть вопросы, по которым нам трудно согласиться с американским исследователем. Так, едва ли можно признать, что миф о Юе, отражающий, очевидно, переход к земледельчеству,— самый древний из китайских космогонических мифов, изложенных исследователем.
Следовало бы показать, когда, в какую эпоху мог быть создан тот или иной миф (в зависимости от того, какой этап истории человечества он отражает). В целом очерк Д. Бодде несомненно удачен и полезен, ибо отличается четкостью и обилием оригинального материала. В библиографии Д. Бодде упомянул и книгу Юань Кэ, подчеркнув ценность многочисленных цитат из древних памятников. Однако, хотя статья Д. Бодде и появилась в 1961 г., автор ссылается лишь на первый вариант работы Юань Кэ, представляющий собой брошюрку, а не на расширенное в четыре раза издание 1957 г. Из библиографии почему-то выпали работы японских исследователей, труды Шэнь Яньбина, Вэнь Идо и некоторых других китайских исследователей.
В 60-х годах к мифологии Китая обратились и советские авторы. Мы имеем в виду статью Э. М. Яншиной «О некоторых изображениях на рельефах ханьских погребений» 143. Автор рассматривает различные мифологические сюжеты, дошедшие до нас в изображениях на могильных рельефах (III в. до н. э.— III в. н. э.). Особенно подробно изучаются тотемические изображения и рельефы Фуси и Нюйва. Работа основана на исследованиях современных китайских ученых, дает большое количество извлечений из первоисточников. Автор статьи дает интересное объяснение тому, по-
141 D. В od d е. Myths of Ancient China.— Mythologies of the Ancient World, ed. by S. N. Kramer. N. Y., 1961, c. 369—408. (рус. пер.: «Мифологии древнего мира». M., 1977, с. 366-404).
142 Там же, с. 375.
143 «Вестник древней истории». 1961, № 3, с. 76.
446

чему образ Нюйва появляется лишь в сочинениях ханьской эпохи (что само по себе неточно): «В процессе превращения конфуцианства во ІІ-І вв. до н. э. в официальную религию ханьской рабовладельческой империи появляется тенденция использовать в борьбе с местными аристократическими культами народные верования в интересах господствующей идеологии» 144  145. К сожалению, автор никак не доказывает это положение, которое, если оно будет обосновано, может объяснить, почему в ханьских источниках мы находим больше фольклорного материала, чем в доханьских. Э. М. Яншина считает, что на ханьских рельефах Нюйва «выглядит не полноценным героем, а парой, придатком к Фуси» Оснований для такого утверждения недостаточно.
В 50—60-х годах китайские исследователи сделали много в области изучения своего классического наследия. К сожалению, вопросам мифологии в эти годы уделялось сравнительно мало внимания. Были переизданы исследования Вэнь Идо, появилось расширенное издание книги Сюй Сюйшэна, написаны интересные статьи, например «Относительно легенд о стрелке И» Ху Няньи, «Цюй Юань и древние мифы» Ху Сяоши, «Поговорим о древних мифах» Ли Даньяня и некоторые другие. Мифологии касаются и авторы историй литератур. В одних она занимает меньшее место, например, в «Истории китайской литературы», написанной коллективом Института литературы, или «Истории китайской литературы» под редакцией Ю Гоэня и других видных профессоров, созданной коллективом Пекинского университета, в других — большее, например, в книге «Китайская литература» профессора Ян Гунцзи 14били в «Истории китайского фольклора», написанной в основном студентами Пекинского пединститута 147.
Перечисленные выше статьи разбирают главным образом конкретные вопросы китайской мифологии. Ху Няньи, например, доказывает, что миф о стрелке И отражает изобретение лука и борьбу с населявшими землю гадами и дикими зверями. Он приводит интересные данные о различных вариантах мифа, об эволюции его и об отношении к образу стрелка И различных авторов: одни, следуя народной традиции, возвышали его образ, другие, исходя из конфуцианских принципов, толковали его как правителя, увлекшегося охотой и забывшего о делах управления 148. (Чтобы как-то оправдать это противоречие, была даже изобретена теория о двух разных И.) Статья Ху Няньи дает наиболее подробное исследование одного из важнейших образов китайской мифологии, однако в ней видны и следы старой теории, считавшей, что герои мифа суть реальные люди — предки. Автор пишет:
144 Там же, с. 77.
145 Там же, с. 71.
146 Ян Гунцзи. Чжунго вэньсюэ. Т. 1, Чанчунь, 1957, с. 17—43; 89 — 98.
147 См.: Чжунго миньцзянь вэньсюэ ши. Бэйцзин шифань дасюэ бяньсе. Пекин, 1958, с. 33—55.
148 См.: Ху Няньи. Гуаньюй Хоу И-ды чуаныно.— «Вэньсюэ ичань» цзэнкань. 1957, вып. 4.
447

«Возможно, что И — это старейшина какого-либо рода в древности, возможно, в действительности и был такой человек, но это. не есть предмет нашего исследования» 149  150 151. Думается, что у нас нет оснований считать стрелка И, стоящего в одном ряду с образом Геракла, реальным лицом, это типично собирательный, обобщенный образ древнего героя, олицетворяющего собой мощь племени. Примерно так и понимаются все эти мифологические образы в «Истории китайской литературы» Пекинского университета и в «Истории китайского фольклора».
Важно отметить, что все работы 50—60-х годов исходят из трудовой теории происхождения искусства. Они связывают миф с реальной действительностью, нередко, правда, слишком прямолинейно, в чем сказывается влияние вульгарного социологизма. Например, авторы «Истории китайского фольклора» пишут, что раз «в действительности были люди и были змеи, то только так мог быть создан образ Нюйва с человечьим лицом и туловищем змеи» 15°. К сожалению, авторы не показывают, что Нюйва в представлении древних была водяным божеством. Вообще в работах тех лет заметна явная тенденция обойти образ Фуси и его отношение к образу Нюйва. Ни в «Истории китайского фольклора», ни в историях литературы Пекинского университета и Института литературы Фуси вообще не упомянут.
Из положительных тенденций, проявляющихся в работах тех лет, нельзя не отметить стремление связать миф не столько с той эпохой, когда он был записан, сколько с тем периодом в развитии человечества, когда он мог возникнуть. Об этом говорят, например, авторы «Истории китайского фольклора», рассматривая миф о починке неба. Одновременно авторы большинства работ считают возможным подчеркнуть романтизм (а иногда и реализм) мифов.
«Основа мифа — это реализм, а форма — романтизм» ,— пишут авторы «Истории китайского фольклора», поясняя, правда, что под реализмом они понимают здесь отражение в мифах жизни первобытного человека, полной борьбы с природой. Думается, что использовать эти конкретно-исторические литературоведческие понятия применительно к мифологии явно не стоит, ведь миф отражает принципиально иную стадию образного мышления. Видимо, с недостаточным пониманием исторического движения художественного мышления связано и утверждение этих авторов о том, что превращение образа Си-ванму из страшного чудовища в прекрасную царицу — Владычицу Запада есть результат редактирования и искажения мифа господствующими классами.
В коллективной работе Института литературы раздел о мифах написан более четко и без таких упрощенных взглядов, хотя и там ощущаются отголоски старой теории, считавшей мифических
149 Там же, с. 51.
150 История китайского фольклора. Т. 1, с. 35.
151 Там же, с. 36. К сожалению, такое неисторическое использование термина «романтизм» применительно к древним мифам наблюдается и в многочисленных китайских работах последних лет.
448

героев реальными персонажами (в написании принимал участие Ху Няньи).
Общий же недостаток работ, перечисленных нами выше, проявился в невнимании авторов к этнографическим данным, к сравнительной мифологии, которыми широко пользовался Вэнь Идо, а отсюда и отсутствие убедительных объяснений многих мифологических сюжетов, не всегда четкое понимание того, какой миф создан раньше, а какой мог возникнуть позже, и т. д. Заметим, что сейчас в Китае, кажется, уже никто серьезно не относится к этой созданной студентами «Истории китайского фольклора», несущей на себе явную печать своего времени.
В начале 60-х годов в изучении мифологии в Китае наметился определенный сдвиг. Интересные работы по древней мифологии опубликовал Ли Гуансинь. Он доказывает, например, матриархальность образа Хоу-цзи — Князя просо, пытается реконструировать древнейшую форму мифа. Аналогичную попытку восстановить древний облик мифа предпринял и Юань Кэ в своей статье 1964 г. «Эволюция мифа о борьбе Шуня и Сяна», показывая, что Шунь в древнейших преданиях изображался охотником на
1 S9
слонов .
С 1965 г. в преддверии так называемой «культурной революции» всякое исследование древней мифологии, как и других гуманитарных дисциплин, в КНР было свернуто. Через некоторое время и автор этой книги проф. Юань Кэ, как и сотни тысяч других интеллигентов, был отправлен на перевоспитание в «школу седьмого мая», где ему было поручено пасти уток на берегу пруда 152 153. Прячась от палящего солнца под копной рисовой соломы или под деревом, он мечтал о том, чтобы когда-нибудь вернуться к любимым занятиям мифологией. Он даже сочинил стихи, в которых были такие строки: «Старый конь изможден, но воля еще крепка. // Когда же вернется он к старым своим занятиям?»
В 1972 г. Юань Кэ смог приехать из деревни домой в Чэнду и был направлен в Подготовительную комиссию творческого комитета. «Слово ’’подготовительная41, естественно, означало, что там не предполагалось никакой работы — единственным видом работы были собрания с целью учебы» 154. Впоследствии Юань Кэ был назначен на работу в Исследовательский литературный кабинет, все сотрудники которого обязаны были заниматься «исследованием» так называемых «образцовых» пьес. Других тем не существовало, но Юань Кэ попросил разрешения заняться составлением «Китайского мифологического словаря». Через какое-то время ему в виде особой милости было позволено небольшую часть времени посвящать этой работе. Юань Кэ мог понемногу продолжать свое занятие любимым делом. Ниже мы еще скажем
152 Юань К э. Гуаньюй Шунь Сян доучжэн шэньхуа-ды яньбянь.— «Цзянхай сюэкань», 1964, № 2.
153 Обо всем этом Юань Кэ рассказал впоследствии в «Заметках к ’’Словарю китайских мифов“».— «Цышу яньцзю». 1979, № 1.
154 Там же, с. 118.
15 Заказ 908
449

о том, во что вылилась его работа тех лет. Факт тот, что с 1965— 1966 по 1978 г. в КНР не появлялось никаких научных исследований в интересующей нас области, как и в других сферах литературоведения, этнографии, фольклористики.
Работа над изучением древнекитайской мифологии в это время продолжалась тайваньскими учеными, а также отдельными исследователями — китайцами, живущими в других странах. Особенностью работ тайваньских исследователей мифологии является довольно частое обращение к фольклору малых народов Тайваня, а также народов, населяющих острова Южных морей. Наиболее серьезные работы публиковались в трудах местного Института истории и языка и ученых записках Института этнографии, а также в некоторых других журналах. Не имея возможности дать здесь подробный обзор тайваньских исследований 60 —70-х годов, мы остановимся только на некоторых из них.
В 1962 г. в трудах Института истории и языка, например, было опубликовано «Исследование древнего китайского мифа о десяти солнцах» 155. Его автор Гуань Дунгуй обращает внимание на две, по его мнению, принципиально различающиеся версии мифа о десяти солнцах. По одной, солнца ежедневно сменяют друг друга, по другой — появляются разом на небе. Гуань Дунгуй не обнаружил древних текстов, где соединялись бы обе версии в пределах одного повествования. Он считает, что предание о появившихся одновременно на небе десяти солнцах родилось на базе более раннего мифа о последовательно сменяющих друг друга десяти светилах. В свою очередь, представление именно о десяти солнцах он связывает со счетом дней по декадам, принятым у древних иньцев. (Добавим, что, как уже говорилось выше, ни у соседних народов, имеющих миф о множестве солнц и уничтожении лишних светил, цифра десять не фигурирует.) Отсюда Гуань Дунгуй делает вывод, что сам миф о десяти солнцах не относится к числу наиболее ранних и зародился, по-видимому, у иньских племен, поклонявшихся солнцу и считавших своего первопредка рожденным от яйца небесной птицы (по мнению исследователя — солнечного ворона). Попутно Гуань Дунгуй рассматривает и вопрос о дереве фусан, на котором, согласно мифу, живут вороны-солнца, пытаясь доказать, что тутовое дерево (сан) было священным именно у иньцев. Широко используя древние источники, исследователь приводит и ряд интересных аналогий из мифологии древнего Востока, касающихся культа солнца и представлений о солнце как о птице.
Исследование темы «солнечного дерева» — фусан продолжено и в работе другого исследователя, Чэнь Бинляна,— «Два примера нового толкования древнекитайских мифов» 156, в которой он, не
155 Гуань Дунгуй. Чжунго гудай ши жи шэньхуа-чжи яньцзю.— «Чжунъян яньцзююань лиши юйянь яньцзюсо цзикань». Тайбэй, 1962, цз. 23, с. 287-329.
156 Ч э н ь Б и н л я н. Чжунго гудай шэньхуа-ды синь ши лян цзэ.— «Цинхуа сюэбао». Тайбэй, 1969, цз. 7, № 2, с. 206—232.
450

ссылаясь на Гуань Дунгуя, приходит к тому же выводу о сакральном значении тутового дерева у иньцев и о возникновении мифа о дереве фусан, с которого начинают свой путь по небу солнца, у тех же иньских племен. Исходя из предположения о солярном характере мифологии иньцев, Чэнь Бинлян пытается по-новому интерпретировать и образы усмирителей потопа Гуня и Юя, предания о которых, как считает исследователь, также зародились у иньцев. Ученый рассматривает этих героев как солярных божеств, не отрицая и их связи с водной стихией. Не все аргументы Чэнь Бинляна достаточно убедительны — едва ли, например, трехлапость черепахи, в которую превратился после смерти Гунь, имеет тесную связь с трехлапостью ворона-солнца (ведь и на луне, согласно мифическим воззрениям китайцев, живет трехлапое существо — жаба); наличие среди чудесных помощников Юя птиц едва ли, как нам кажется, дает основание считать его самого божеством в птичьем облике, а следовательно, солярным божеством. В отличие от первой части статьи, касающейся почитания тутового дерева, вторая представляется малоубедительной.
В своей работе Чэнь Бинлян кратко говорит и о некоторых существенных недостатках исследований китайских мифов. Он справедливо критикует тех, еще многочисленных, китайских ученых, которые относятся к древним преданиям как к фактам реальной истории и исследуют их именно в этом плане, разыскивая, например, где находилась мировая гора Куньлунь. Справедливо и замечание Чэнь Бинляна о чрезмерном увлечении ряда исследователей тотемизмом, в котором они видят разгадку всех неясных вопросов, полагая, что все упоминаемые в мифах животные или растения почитались в качестве тотемов. Не менее верно и утверждение о некритическом использовании аналогий — о том, что при некотором сходстве китайских мифов с иноземными эти ученые сразу же делают вывод о заимствовании их китайцами у других народов.
Последние слова Чэнь Бинляна относятся к многочисленным, но весьма фантастическим работам тайваньской исследовательницы Су Сюэлинь, которая большинство образов и сюжетов древнекитайской мифологии выводит из мифологии Ближнего Востока, главным образом из Вавилона, считая, что они пришли в Китай через Южную Азию (т. е. Индию) 157.
Следует упомянуть и целый цикл работ тайбэйского профессора Ду Эрвэя, в которых он почти всю древнекитайскую мифологию связывает с почитанием луны. Как справедливо заметил автор, скрывшийся под псевдонимом Иньшунь фаши (Буддийский наставник Иныпунь), Ду Эрвэй идет не от материала к теории, а от теории, вычитанной в немецких сочинениях по этнографии
157 	Более развернутую критику ее работ см. во введении к кн.: Иньшунь фаши. Чжунго гудай миньцзу шэньхуа юй вэньхуа-чжи яньцзю (Исследование мифов и культуры древних народностей Китая). Тайбэй, Хуаган чубань гунсы, 1975, с. 38-46.
451

(уже достаточно устаревших), к китайскому материалу. Обнаружив совершенно случайно, что туземцы острова Палау (в Тихом океане) называют луну «кулинг», а древние персы называли ее «гуррах», он делает из этого вывод, что священная гора Куньлунь в китайских мифах тоже этимологизируется как Лунная гора, а следовательно, многочисленные странные животные и растения, упоминаемые в «Книге гор и морей», суть образы лунной мифологии, связанной с идеей Лунной горы. Змеи же, столь часто упоминаемые в этом источнике, по его мнению, отождествляются с луной потому, что серп луны напоминает по форме изогнувшуюся змею 158. Думается, приведенных примеров достаточно, чтобы дать представление об этих далеких от науки работах профессора Тайбэйского университета. Его книги подверглись критике и в упоминавшейся работе Инынунь фаши и, более обстоятельно, в специальной статье Ван Сяоляня, в которой вскрыта теоретическая почва (работы А. Куна, М. Мюллера, П. Эренрейха и других сторонников истолкования мифологии как отражения представлений древних о луне 159  160) его гипотезы.
Из более серьезных работ по древнекитайской мифологии, изданных в 70-е годы в Тайбэе, отметим уже упомянутые книги Инынунь фаши и Ван Сяо-ляня.
Инынунь фаши отталкивался от работ Гу Цзегана и его Школы критики древней истории, с которой он во многом не согласен, как не согласен и с критиками работ Гу Цзегана, поскольку и Гу Цзеган и его противники, споря о том, являлся ли Великий Юй человеком или неким божеством (в зооморфном облике), не понимали, что само разделение на людей и божеств в древнекитайской культуре произошло не сразу, а в результате развития общества 16°. Стараясь внести больший историзм в изучение проблем древней мифологии, Иныпунь фаши предлагает свой метод систематизации материала в связи с четырьмя основными племенными объединениями, почитавшими в качестве своих тотемов (хотя тайваньский автор и не пользуется этим словом) соответственно барана, птицу, рыбу и дракона. В первую группу он включает предков тибетцев, мяо, яо и других южных народов, почитавших как барана, так и иных животных (оленя, быка, медведя, тигра). Фольклор этих племен исследователь считает наиболее архаическим и наименее доступным для изучения из-за плохой сохранности материала. Из мифологических персонажей, образы которых описывает в своей книге Юань Кэ, с этой группой племен Иныпунь фаши связывает бунтаря Чию, которого он рассматривает как бога войны (первона¬
158 На этих идеях построена, например, книга Ду Эрвэя «Система мифов ’’Книги гор и морей44» (Д у Э р в э й. «Шань хай цзин» шэньхуа ситун. Тайбэй, Сюэшэн шуцзюй, 1976).
159 См.: Ван Сяолянь. Гуаныой Ду Эрвэй боши-ды Чжунго шэньхуа (О китайских мифах доктора Ду Эрвэя).— Ван Сяолянь. Китайские мифы и предания, с. 299—329. Там же помещен и ответ Ду Эрвэя, целиком отвергающего справедливую критику Ван Сяолянем «Системы мифов ’’Книги гор и морей44», изданной впервые в 1960 г. (в нашем распоряжении имеется лишь издание 1976 г.).
160 См.: Иньшунь фаши. Указ, соч., с. 23.
452

чально оружия) племен цзян, в исторические времена населявших царство Ци на п-ве Шаньдун.
Ко второй группе родов, поклонявшихся священным птицам, Инынунь фаши относит род Фэн, чтивший феникса (фэнхуана), род Ин, почитавший хищных птиц (коршунов, ястреба), и род Цзы, чтивший «священную птицу» — сюаньняо (обычно переводится как «ласточка»). С этими родами исследователь связывает образы первопредков Тайхао (часто ассоциируется с Фуси), Шаохао (Ди-цзюнь), их потомков и помощников, ассоциирующихся с ветром или птицей.
С древними племенами юэ Инынунь фаши связывает роды, почитавшие рыб, змей и других земноводных и украшавших свои тела татуировкой, напоминавшей чешую. В качестве мифических героев именно этих племен автор рассматривает Чжуаньсюя и усмирителей потопа Гуня и Юя — первопредков сясцев, по его мнению,— а также целую ветвь предков Шуня, которых он считает божествами племени юй. Было ли слово «юй» названием племени — вопрос спорный, Юань Кэ, например, еще в 1964 г. предположил, что этот частый эпитет к имени Шуня означает «охотник». Иныпунь фаши никак не обосновывает свою точку зрения.
С родо-племенным объединением сюаньюань связаны образы Желтого государя, почитаемого в чжоуской традиции (особенно в генеалогии, разработанной в царстве Лу — на родине Конфуция) как первопредка, которому наследуют уже другие мифические герои покоренных чжоусцами племен, присоединенные к этой классификации позднее: Чжуаньсюй, Яо, Шунь, Ди-ку и др.
Таковы вкратце основные положения книги Иныпунь фаши, в которой, кроме того, подробно рассматриваются и образы мифических животных: дракона, феникса, единорога и черепахи, а также происхождение некоторых менее значительных образов древнекитайской мифологии. И хотя построения автора далеко не всегда могут выдержать научную критику и требуют тщательной филологической и исторической проверки, его книга представляется нам полезной, так как стимулирует дальнейшие разыскания о связи образов героев древнекитайских мифов с определенными родо-племенными объединениями предков современных китайцев.
В отличие от рассмотренной выше работы книга уже упоминавшегося Ван Сяоляня «Китайские мифы и предания» представляет собой не монографию, а сборник статей по проблемам древнекитайской мифологии, в том числе и таким еще недостаточно разработанным, как древние верования и предания, связанные с камнями, как предания о Стране женщин в древних памятниках, миф о Куафу, догонявшем солнце, изучение китайской мифологии в Японии.
Книга открывается статьей «Мифы и поэзия», в которой Ван Сяолянь излагает свои взгляды на эволюцию мифов (используя примеры из античной мифологии и мифологии народов древнего Востока), отмечает связь определенных циклов с конкретными этапами человеческого общества — например, связь преданий
453

о героях-пахарях, а также мифологических представлений о дожде, ветре, облаках (тучах), земле, сезонах года и затем уже о деревьях и растениях, используемых человеком (тутовое и персиковое деревья, конопля и др.), с развитием сельского хозяйства 1 1. В этой же статье Ван Сяолянь высказывает свое мнение о судьбе древнекитайских мифов, считая, что они по ряду причин претерпели существенные изменения: часть их вошла в сознание и мораль, политику и учения об обществе (что видно по «Книге истории» и «Беседам и суждениям»), часть — в религиозную философию (в книгах Лао-цзы, Чжуан-цзы, Хуайнань-цзы), часть — в историю («Книгу истории», летопись «Цзо-чжуань», «Исторические записки» Сыма Цяня), часть — в литературу («Книга песен», «Чуские строфы»), часть — в практическую философию (учение Мо-цзы) и часть оказалась зафиксированной в «Книге гор и морей», «Жизнеописании Сына неба Му» 161 162. И хотя это деление кажется нам несколько механическим, не учитывающим в должной мере сложность бытования мифов, в нем есть рациональное зерно.
В статье «Миф и поэзия» Ван Сяолянь стремится вскрыть первоначальный смысл ряда традиционных образов китайской классической поэзии, в которых на первый взгляд трудно увидеть следы мифологического мышления. Так, рассматривая генезис поэтического символа сломанная ветка ивы — расставание, исследователь приходит к выводу, что этот традиционный символ не просто сложился на основе зафиксированного с эпохи Хань обычая ломать на прощание ветвь ивы, а связан с архаическим представлением о Люгу — Долине ив как о месте, куда садится солнце. В мифах эта долина ассоциируется и с Омутом перьев (Юйюань) — местом, где был казнен Гунь, неудачно пытавшийся усмирить потоп. Отсюда Ван Сяолянь делает вывод о связи ивы с загробным миром (куда не попадает солнце). Затем следует вывод о дереве, подле которого собираются души умерших (ср., например, название похоронной колесницы — «ивовая колесница»), и далее высказывается предположение о том, что ива почиталась в качестве дерева, отгоняющего нечистую силу, а также дерева, связанного с поверьями о дожде и Повелителе дождя.
Не все приводимые Ван Сяолянем ассоциативные связи бесспорны, но сама попытка отыскать мифологические корни поэтических символов представляется новаторской и плодотворной.
Нетрафаретно рассматривает исследователь и миф о великане Куафу, которого он связывает с представлениями о мире мрака (т. е. загробном мире), а его деда Хоу-ту считает управителем Столицы мрака — Юду. И хотя опять же далеко не все сопоставления и доказательства в работе достаточно убедительны, статья Ван Сяоляня дает интересный материал для понимания древнекитайских мифологических представлений о загробном мире, который, согласно его исследованию, в доханьский период китайцы представ¬
161 См.: Ван Сяолянь. Китайские мифы и предания, с. 3.
162 См.: там же, с. 13.
454

ляли в виде огромного северного моря, где живут великан, поддерживающий рукой землю, и черепаха, держащая на спине землю. Великан же этот ассоциировался с духом моря Юйцяном, а также с Повелителем дождей Юйши и с Куафу.
Ван Сяолянь — ученик японского профессора-мифолога Митараи Масару, вот почему в свою книгу китайский исследователь включил и сделанный им перевод статьи своего учителя об образах Чжуаньсюя, Хуан-ди и других персонажей древних преданий.
В 60 —70-е годы в Японии продолжалось усиленное изучение древнекитайской мифологии. Особенно много сделали в эти годы Мори Ясутаро, Митараи Масару, Каидзука Сигэки, Сиракава Сидзука, Хаяси Минао и ряд других ученых.
Статьи Мори Ясутаро, профессора Киотоского женского университета, были собраны и изданы им в 1970 г. отдельной книгой под названием «Предания о Желтом государе. Исследование мифов древнего Китая». В 1974 г. она была переведена на китайский язык Ван Сяолянем 163. Работы Мори Ясутаро — это смелые реконструкции древнейших мифологических представлений китайцев, сделанные путем сложных отождествлений и различных фонетических сближений нередко весьма далеких понятий. В молодости Мори Ясутаро много лет работал в лавке, где реставрировали старинные картины, и он сравнивает свои разыскания с работой реставратора, собирающего древнюю картину либо каллиграфическую надпись из отдельных сохранившихся лоскутков шелка или клочков бумаги. Мори Ясутаро исследовал целый ряд образов: бога огня Чжужуна, духа реки Фэн И, Желтого государя — Хуан-ди, Великого Юя, правителя Шуня и т. д. Во всех случаях японский исследователь стремится вскрыть глубинные ассоциации, лежащие в основе того или иного образа. Так, изучая генезис образа Чжужуна, он доказывает, что Чжужун, судя по этимологии иероглифа жун, которым записывается второй слог его имени, мыслился как небесная змея, спускаемая на землю в виде молнии. В образе древнего царя Тана (о котором рассказывается в § 4 гл. IX книги Юань Кэ) Мори Ясутаро находит следы солярного божества, а в образе тирана Цзе (см. тот же параграф книги Юань Кэ) — следы представлений о страшном летнем громе. Также в виде божества грома в облике дракона первоначально почитался, по мнению японского исследователя, и Желтый государь, превратившийся потом в антропоморфное божество, вознесенное на небо.
Далеко не все доказательства и отождествления Мори Ясутаро могут быть нами приняты, нередко он дает неточные фонетические реконструкции, сближает без достаточных оснований весьма далекие понятия или предполагает без доказательств ошибки в древних текстах; некоторые его построения напоминают солярную теорию происхождения мифов, сформулированную еще в прошлом веке
163 	См.: Мори Ясутаро. Чжунго гудай шэньхуа яньцзю (Исследования древних мифов Китая). Тайбэй, Дипинсянь чубаньшэ, 1974.
455

М. Мюллером 164. Однако само стремление японского ученого вскрыть глубинные пласты мифологических представлений древних китайцев, а также целый ряд оригинальных его разысканий, бесспорно, интересны.
Профессор Хиросимского университета Митараи Масару в течение многих лет занимается изучением древнекитайских мифов, ему принадлежит целый ряд статей об образах главнейших героев мифов — Желтого государя, мудрых правителей Яо, Шуня, Юя и т. п. Если особенностью работы Юань Кэ является стремление воссоздать общую картину древнекитайской мифологии, то пафос исследований Митараи Масару — в установлении особенностей родо-племенных мифических героев и божеств. Те же самые герои, о которых пишет Юань Кэ, оказываются у Митараи Масару соотнесенными с определенными древнекитайскими родами. Одновременно японский исследователь стремится реконструировать и древнейший облик персонажей, а также определить, в какой местности зародился культ того или иного из них и в качестве кого они почитались в древнейший период. Анализируя образ Желтого государя, например, Митараи Масару доказывает, что первоначально Желтого государя представляли в драконьем облике и поклонялись ему как водному божеству. Культ его был распространен на п-ове Шаньдун и в северной части современной провинции Цзянсу. Одновременно японский исследователь высказывает предположение о том, что некоторые другие персонажи древних мифов, например Бо-и или Шао-хао, имели функции, сходные с функциями Желтого государя, и что все они первоначально были водными божествами 1 .
Аналогичным образом построены и другие статьи Митараи Масару, результаты которых как бы подытожены им в недавно опубликованной на английском языке статье «Миф и история. Китайский вариант» 166. В ней он пишет, что все знаменитые мифические персонажи (он называет их божествами), например Желтый государь Хуан-ди, Шаохао, Чжуаньсюй, Яо, Шунь, Юй и др., в древнейшую эпоху почитались как духи предков или божествапокровители отдельных родов, причем в тот период еще не существовало представления о них как о верховных владыках. Так, по мнению японского автора, Яо первоначально почитался в качестве духа — предка рода Ци, а Шунь — рода Яо (пишется иначе, чем имя Яо.—Б. Р.), причем рода весьма слабого. Только потом, когда более могущественный род Чэнь распространил свое влияние на земли рода Яо, его правители «стали похваляться своим происхождением от Шуня». Шунь, который изображен в книге Юань Кэ в своем позднем облике почтительного сына, а в упоминавшей¬
164 См. критику отдельных положений Мори Ясутаро в нашей книге «От мифа к роману», с. 96—98, 187—193.
165 См.: Митараи Масару. Ко-тэй дэнсэцу-ни цуйтэ (Относительно преданий о Желтом государе).— «Хиросима дайгаку бунгаку бу киё». 1969, т. 29, № 1.
,66Mitarai Masaru. Myth and History. The Chinese Case.— «East Asian Civilizations. New Attempts at Understanding Traditions». 1962, N 1, c. 148—154.
456

ся выше его статье о борьбе Шуня и Сяна — в качестве охотника на слонов, по мнению Митараи Масару, первоначально почитался как водное божество. А поскольку на берегах рек и озер во множестве селились птицы и звери, а также произрастали всевозможные растения, Шунь превратился в божество, ведающее ростом птиц, зверей и растений. Затем якобы Шунь уже в человеческом облике превратился в правителя (?) местности Люй, наблюдающего за жизнью животных и растений, и позднее — в аграрное божество. В другой версии он превратился в «крестьянина», но не простого землепашца, а мудрого крестьянина, занявшего потом престол правителя (именно в этой ипостаси он и описан в книге Юань Кэ).
Здесь нет возможности изложить подробно и проанализировать работы Митараи Масару, в которых, при некоторой их гипотетичности, нельзя не видеть интересную попытку дальнейшего углубления в сложный генезис образов древнекитайской мифологии. Подчеркнем лишь еще, что японский исследователь резко выступает против распространившейся с 40-х годов среди ряда китайских исследователей точки зрения на древнейших героев мифов как на реальных вождей племен или племенных объединений.
В последние десятилетия известность в Японии получили и работы по древнекитайской мифологии Сиракава Сидзука и Хаяси Минао. Сиракава Сидзука — автор ряда исследований по истории древнекитайской письменности, особенно надписей на черепашьих панцирях и костях, а также бронзе — в 1975 г. выпустил книгу «Китайские мифы» 167, в которой он дает обзор основных мифических циклов в соответствии с особенностями местной культуры древнего Китая. Автор начинает свою книгу с сопоставлений общих особенностей японской и китайской мифологии, сохраняя и далее этот сопоставительный аспект. К сожалению, однако, сопоставления, как и общая система доказательств, автором не развернуты (в отличие от Митараи Масару), и когда, например, Сиракава Сидзука пишет, что в образе Шуня сохраняются следы солярного божества, напоминающего богиню японского пантеона Аматерасу 168, мы должны просто верить автору на слово. Вместе с тем как специалист по древнему письму и древнейшей культуре Китая Сиракава Сидзука в отличие от своих предшественников обращает особое внимание на древнейшие обряды, связанные с отправлением культа, и отражение некоторых из них в древних начертаниях иероглифов.
Сиракава Сидзука пытается соотнести образы древних мифических героев с различными археологическими культурами на территории Китая и с жившими там родами и племенами. Рассматривая, например, мифы о потопе как наиболее архаическую часть цикла сотворения мира, он относит к водным божествам Великого
167 Сиракава Сидзука. Тюгоку-но синва. Токио, 1975.
168 Там же, с. 33.
457

Юя, Гунгуна, а также Фуси, Нюйва и И Инн. При этом Юй, по его мнению, есть образ мифологии сяских племен. Гунгун — божество рода Цзян, по-видимому, относящегося к тибетскому племени цян, а Фуси и Нюйва — к мифологии древних мяо. Образы Юя и Гунгуна исследователь соотносит с культурой Яншао, Фуси и Нюйва — с так называемой цюйцзялинской культурой, а И Иня с культурой Гуйшаня 169  170. По мнению японского исследователя, Юй представлялся древним китайцам в облике рыбы или человекорыбы, что он соотносит с изображением странного человеческого лика на цветном керамическом блюде, найденном при раскопках памятников яншаоской культуры. Сиракава Сидзука считает, что предания о Гунгуне, Гуне, Юе и И Ине зародились в западной части современной провинции Хэнань, тогда как образы Фуси и Нюйва и связанное с ними предание о потопе возникло в землях по течению реки Ханьшуй 17°.
Эти и подобные им любопытные предположения рассыпаны во множестве по страницам книги Сиракава Сидзука, жаль только, что они нигде не подкреплены соответствующими доказательствами. Читатель, знакомый уже с книгой Юань Кэ, о которой положительно отзывается и японский ученый, а также с некоторыми нашими дополнениями, изложенными в связи с анализом предания о Нюйва, едва ли согласится, например, с безоговорочным отнесением Нюйва и Фуси к фольклору древних мяо, тем более что, как говорилось, само соединение этих героев в супружескую пару есть, видимо, результат весьма поздней стадии развития китайской мифологии.
Если Сиракава Сидзука перешел к изучению китайской мифологии от исследования древней письменности, то другой современный японский ученый, профессор Киотоского университета Хаяси Минао, пришел к этой теме в связи с исследованием древнекитайской археологии, точнее, изучением изображений на древней утвари, найденной в Китае во время различных раскопок. Именно поэтому Хаяси Минао интересуют не столько общеизвестные образы мифических героев, вроде Фуси, Нюйва, Желтого государя или Яо и Шуня, исследованием которых занимается Митараи Масару, сколько мир странных существ, известных по иньской или чжоуской бронзе или рельефам и картинам эпохи Хань. Особо занимает его, например, найденная в начале 40-х годов и опубликованная в 1944 г. неким Цай Цзисяном чуская картина на шелке с оригинальными рисунками периода Борющихся царств (475—221 гг. до н. э.). Еще в 1964 г. в журнале «Тохогаку хо» (т. 36) он публикует общие разыскания об этом рисунке, подчеркивая важность его для реконструкции образа Чжуаньсюя — мифического государя, от которого, согласно сообщению Сыма Цяня, вели свой род чусцы. Эту же тему он продолжает и в работе 1970 г., посвященной изображению две¬
458
169 Там же, с. 60.
170 Там же, с. 69.

надцати божеств на том же чуском шелке 17 *. Хаяси Минао обоснованно рассматривает этот шелк как шаманский рисунок, а затем пытается последовательно идентифицировать странные фигуры духов с соответствующими описаниями в «Книге гор и морей» и других письменных памятниках. Впоследствии он публикует подробное разыскание об образах демонов, изображенных на различных предметах и памятниках рубежа нашей эры 171 172, продолжающее его исследования аналогичных странных образов иньской эпохи.
В целом японскими учеными сделано очень много для изучения коренных и глубинных проблем древнекитайской мифологии. В Японии, как считает Ван Сяолянь, даже сложились две школы в изучении проблем мифологии древнего Китая — одна из них связана с Токийским университетом, а другая с Киотоским, однако в большинстве случаев, особенно в прежние десятилетия, этими проблемами ученые занимались попутно, в связи с другими филологическими или историческими исследованиями. Результаты же этих исследований, как замечает тот же Ван Сяолянь, и особенно высказываемые японскими учеными гипотезы чрезвычайно отличны друг от друга, а то и прямо противоположны 173. В справедливости этих слов легко убедиться, если вспомнить хотя бы приведенные выше предположения о первоначальном характере образа мудрого Шуня.
В 60—70-х годах изучение китайской мифологии продолжалось и в нашей стране. Можно даже сказать, что в советской синологии наметилось несколько направлений в изучении этой специфической области древнекитайской культуры. Так, И. С. Лисевич создал ряд работ, которые мы назвали бы научно-фантастическими, поскольку он пытается доказать, что в образах героев древнекитайских мифов (Желтый государь, Чию и др.) запечатлены воспоминания о появлении в далекие времена на земле, а также на территории Китая космических пришельцев. Думается, что нет необходимости подробно анализировать здесь эти работы, их названия читатель найдет в приложенной к данной книге библиографии, а критику отдельных положений в нашей работе «От мифа к роману».
Молодой новосибирский исследователь В. В. Евсюков обратился к исследованию древнекитайской мифологии в связи с расшифровкой семантики орнамента расписной керамики культуры Яншао (V—III тысячелетия до н. э.). Как видно из книги Юань Кэ и обзора других работ по китайской мифологии, вся древняя мифологическая система обычно реконструируется на основе письменных памятников, созданных не ранее VIII — VI вв. до н. э.,
171 См.: Хаяси Минао. Чоса сюдзудо Со хакусё-но дзюнисин-но юрай (Происхождение двенадцати божеств по чуской картине на шелке, найденной в Чанша).— «Тохогаку хо». 1970, № 42.
172 X а я с и Минао. Кандай кисин-но сэкай (Мир злых духов в эпоху Хань).— «Тохогаку хо». 1974, № 46.
173 См.: Ван Сяолянь. Китайские мифы и предания, с 296.
459

а главным образом в IV—I вв. до н. э. и первых веках нашей эры. Привлекаемые, да и то только некоторыми учеными, например Хаяси Минао, данные изобразительного искусства относятся примерно к тому же I тысячелетию до н. э. О том, каковы были мифические воззрения предков китайцев более раннего времени, вопрос вообще не ставился.
В. В. Евсюков попытался реконструировать их, исходя из рисунков на яншаоской керамике. В частности, он обратил внимание на целую серию изображений второй половины III тысячелетия до н. э., на которых четко прослеживается деление пространства на три части, причем в средней зоне центральное место занимает антропоморфная фигура, представленная в напряженной позе. Руки и ноги фигуры в ряде случаев изображены многосуставными, голова в нескольких случаях обозначена кругом или кругом с точкой, но чаще всего она отсутствует. Евсюков предлагает видеть в этих композициях не только представление о членении мира на три части (Верхний — небесный, Средний — земной и Нижний — подземный), но и зарождение мифа, аналогичного более позднему мифу о демиурге Паньгу, отделившем небо от земли 174. Добавим к этому, что многосуставность ряда фигур, на наш взгляд, есть как бы прообраз более поздних представлений о четырех, шести или восьми руках мифических героев (мудрый основатель династии Шан-Инь царь Тан, мятежник Чию и др.), а иногда и многоногих, вроде того же Чию, у которого, судя по некоторым текстам, было восемь ног. Как считает В. В. Евсюков, «то обстоятельство, что в ряде изображений фигура представлена расчлененной, а часто и безголовой, свидетельствует о том, что сюжет выражает идею умерщвления через разъятие на части» 175  176. Эта идея резонно соотносится исследователями с мифологическими представлениями, согласно которым микрокосм и макрокосм мыслятся тождественными, т. е. голова отождествляется с солнцем (недаром она изображается в виде круга с точкой посередине, что соответствует древнейшему начертанию иероглифа «солнце», или даже с лучами), а низ туловища соответствует земле и Нижнему миру — от этих представлений остается один шаг до цельного мифа о рождении мира из тела первопредка типа Паньгу.
Особенно подробно разработан В. В. Евсюковым вопрос об изображении лягушей (черепах) на яншаоских сосудах 1 6. Исходя из того, что лягушка на них почти всегда вписана в круг или более светлый овал, исследователь высказывает предположение, что мы имеем здесь дело с отголоском лунарного мифа. Судя по приводимым Юань Кэ (гл. VI, § 4) цитатам из сочи¬
174 См.: В. В. Евсюков. Семантика орнамента расписной керамики культуры Яншао. Автореф. канд. дис. Новосибирск, 1984, с. 6—7.
175 Там же, с. 7.
176 См.: В. В. Евсюков. Лунарный миф в росписи Яншао.— «Известия Сибирского отделения АН СССР». Серия общественных наук. 1983. Вып. 1, с. 135 — 140.
460

нений II в. до н. э., китайцы считали, что на луне живет трехлапая жаба-чанъ, в которую будто бы превратилась Чанъэ, жена стрелка И. В. В. Евсюков высказывает предположение, что представление о лягушке (жабе, иногда черепахе) как о существе, связанном с луной, зародилось у предков китайцев за несколько тысячелетий до того, как оно было использовано в развитом мифе о Чанъэ и зафиксировано в письменных памятниках.
В 70-х годах над китайской мифологией продолжали трудиться и другие советские исследователи. Э. М. Яншина, еще в 1965 г. защитившая кандидатскую диссертацию на тему «Мифология древнего Китая», подготовила и издала русский перевод основного источника для изучения древнекитайской мифологии — «Книги гор и морей» 177  178. С переводом ряда мест этого памятника трудно согласиться — в нем много небрежностей и прямых ошибок (вот почему переводчики книги Юань Кэ и ее редактор не сочли нужным приводить многочисленные цитаты из «Книги гор и морей» по переводу Э. М. Яншиной), ряд этимологий имен мифических персонажей и топонимов странен и не доказан, немало ошибок в транскрипции. Однако появление этой книги все-таки следует считать полезным, так как она помогает ориентироваться в сложном тексте памятника, а ряд нетрадиционных комментариев к «Книге» может быть полезен изучающим древние мифы, хотя пользоваться ими следует также критически. Предисловие к переводу дает подробную картину истории памятника, его датировку (конец III — начало II в. до н. э.), при этом Яншина справедливо предлагает рассматривать саму «Книгу гор и морей» в качестве свода.
В 1980 г., уже посмертно, была опубликована и небольшая статья этнографа Г. Г. Стратановича, посвященная этимологии имени Фуси 17 . Анализируя различные иероглифические знаки, которыми в разных памятниках записано имя Фуси, исследователь приходит к выводу, что в одних случаях оно означает «творящий таинство почитания Неба», в других — «руководитель обряда приготовления пищи из мяса жертвенного животного», а в третьих, когда в имени слог «си» (в современном чтении) записывается знаком со значением «игра», «действо»,— «руководитель таинства обряда игрищ». Здесь нет возможности дискутировать на тему о том, какая из этих этимологий верна, тем более что существуют и другие предположения, например, что имя Фуси означает «ковш из тыквы-горлянки» (Вэнь Идо), но думается, что некоторые мысли, высказанные в статье советского этнографа, не лишены интереса, хотя бы как основание для дальнейших разысканий.
В 1979 г. вышла книга автора данного послесловия «От мифа к роману. Эволюция изображения персонажа в китайской лите¬
177 Каталог гор и морей (Шань хай цзин). Предисл., пер. и коммент. Э. М. Яншиной. М., 1977.
178 Г. Г. С т р а т а н о в и ч. Фуси.— Ономастика Востока, М., 1980, с. 272 —
276.
461

ратуре», в которой главным образом на основе не использованных Юань Кэ апокрифических сочинений рубежа нашей эры, где даны странные портреты мифических персонажей, сделана попытка реконструировать древнейшие мифологические представления и показать движение мифологического образа от зооморфного к зооантропоморфному и далее к целиком антропоморфному. При этом оказалось, что многие герои, которые действуют на страницах книги Юань Кэ в их позднем, человеческом обличье, первоначально мыслились в птичьем или драконьем облике, что, прежде чем превратиться в легендарных идеальных или, наоборот, деспотических правителей, они были в представлении древних китайцев совсем иными персонажами. В книге «От мифа к роману» рассмотрены портретные изображения Фуси и Нюйва, включая и иконографический материал, Шэнь-нуна и Хуан-ди, Гуня и Юя, Яо и Шуня. Автором исследован также вопрос о влиянии портретов древних мифологических героев на изображение облика исторических деятелей (главным образом основателей династии), изучены особенности изображения тех же древних мифических персонажей в китайских книжных эпопеях (на примере «Сказания о начале мира» Чжоу Ю).
Впоследствии автор продолжил свои изыскания об использовании древней мифологии в других позднесредневековых эпопеях в уже упоминавшейся статье «Древнекитайская мифология и средневековая повествовательная традиция». Автору этих строк принадлежит также ряд статей и заметок по китайской мифологии (древней, даосской, народной) в энциклопедии «Мифы народов мира», в которых наряду с материалом, собранным Юань Кэ, даны сведения из других источников, а также китайских, японских и европейских авторов.
В последние десятилетия к китайской мифологии стали обращаться и советские специалисты по фольклору и сравнительной мифологии. Данные ее широко используются, например, в теоретических работах Е. М. Мелетинского, Вяч. Вс. Иванова, В. Н. Топорова и других ученых, в том числе и в общих статьях в энциклопедии «Мифы народов мира».
В 60—70-е годы на европейских языках также появились отдельные работы, касающиеся древнекитайской мифологии. Среди них выделяются статьи Герхарда Шмитта из ГДР, пришедшего к изучению древнекитайской мифологии от занятий древней фонетикой. Его диссертация, защищенная в Берлине в 1962 г., была посвящена проблемам фонологии архаического китайского языка. Затем, в 1970 г., он выпустил интересную монографию о «Книге Перемен» с точки зрения отраженных в ней духовных понятий, в которой дана интерпретация ряда мифологических терминов 179. Одновременно с работой над этой книгой Г. Шмитт начал публиковать статьи по проблемам мифологии, первой из которых была
179 	См.: G. S с h m i 11. Sprache der «Wandlungen» auf ihrem geistesgeschichtlichen Hintergrund. B., 1970.
462

вышедшая в 1963 г. небольшая работа «Ветер — феникс» с подзаголовком «Тотем и табу». Сама идея идентичности понятий фэн — «ветер» и фэн — «феникс» в древнем Китае не является столь уж оригинальной, об этой ассоциативной связи писали и раньше китайские и японские исследователи. Но Г. Шмитт впервые подошел к этой проблеме с фонетической точки зрения, показав, что когда в конце эпохи Хань (II в. н. э.) китайские комментаторы стали обозначать чтения иероглифов с помощью «системы разрезания» (фаньце) так, чтобы от первого иероглифа бралась инициаль, а от второго финаль, то начали использовать не случайные сочетания, а уже привычные пары знаков, созданные в глубокой древности с целью табуирования священных понятий. Так, слово «ветер», читавшееся как plium, обозначалось с помощью p[imer] + [g]liam, что есть имя божества ветра, читающееся в современном языке как Фэйлянь. Развивая свою мысль, немецкий исследователь показывает, что и ветер представлялся древним китайцам в качестве одушевленного существа, которому приносились жертвы 180  181.
И хотя вопрос о словесных табу в данной работе Г. Шмитта не представляется нам достаточно доказанным, сам подход к мифологическим понятиям с учетом реконструкции древних чтений и выявления серии родственных слов и понятий на основе фонетического сходства кажется весьма продуктивным, конечно в сочетании с данными древних источников, хорошим знатоком которых показал себя автор из ГДР.
Следующая работа Г. Шмитта — «Шунь как феникс — ключ к предыстории Китая» — как бы продолжает исследование той же темы. В ней на основе тщательного изучения древнейших источников автор приходит к выводу, что древние китайцы первоначально представляли себе Шуня в облике феникса. О следах птичьей ипостаси Шуня писали и раньше, например Митараи Масару, работа которого осталась, видимо, неизвестной Г. Шмитту, но немецкий исследователь выстраивает собственную оригинальную систему доказательств, этимологизируя, например, место рождения Шуня Чжуфэн буквально как «Все фениксы», место смерти героя Минтяо (в современном значении — «Поющая ветвь») — как «Поющая птица» или Феникс. Шунь был погребен в Цанъу, что означает «Зеленый платан», т. е. дерево, на котором, согласно мифологическим представлениям китайцев, обычно гнездится феникс. Исследователь этимологизирует и имена жен Шуня, дочерей мудрого Яо, как «жена феникса» или «госпожа феникс» ш. Г. Шмитт рассматривает и связь представлений о фениксе с музыкой и самого Шуня с музыкой, а также целый ряд других признаков, характеризующих одновре¬
180 См.: G. Schmitt. Der Wind als Phonix. Totem und Tabu.— «Mitteilungen des Institut fur Orientforschung». B., 1963, Bd. IX, Hf. 2/3, c. 385—386.
181 G. S c h m i 11. Shun als Phonix — ein Schliissel zu Chinas Vorgeschichte.— «Altorientalische Forschungen». 1, Berlin, 1974.
463

менно феникса и Шуня, например, связь этих образов с древнейшим календарем.
Столь же обстоятельна и работа Г. Шмитта о боге земледелия Шэнь-нуне 182, которую он рассматривает как продолжение своего исследования о Шуне, изображаемом в поздних легендах в качестве пахаря. Автор связывает генезис образа Шэнь-нуна с примитивным подсечно-огневым земледелием, которое представляет собой развитие идеи охоты с помощью огня (факелов). Г. Шмитт анализирует и тексты из «Книги песен», давая подробнейшее толкование всех мест, где упоминаются Шэнь-нун, земледелие, жертвоприношения духам земли и урожая. Насколько нам известно, в настоящее время немецкий ученый готовит труд о мифологии царства Чу, в котором дает свое, оригинальное толкование не только ряду чуских текстов, но и найденных на территории этого царства древних изображений, в частности картины на шелке из кургана Мавандуй, а также о связях древнекорейской и древнекитайской мифологий.
Роли мифологии в сложении древнекитайской философии посвятил свою диссертацию сотрудник Берлинского университета им. Гумбольдта (ГДР) У. Лау. Его заинтересовал вопрос о том, как из мифологических представлений рождаются исторические взгляды китайцев и как мифология отражается в древнем ритуале 18 а.
По-иному строится работа западноберлинского синолога Вольфганга Мюнке, названная им «Классическая китайская мифология» 183. Книга это состоит из введения, занимающего около 70 страниц, и словаря китайской мифологии, причем в «классическую мифологию» входят почему-то статьи о персонажах, образы которых сложились явно в средневековый период (например, восемь даосских бессмертных, фея Ма-гу и др.). Статьи о мифических героях или группах мифов (например, «Солярные мифы», «Лунарные предания») написаны как отдельные разыскания с большим количеством цитат из древних источников, графическим анализом иероглифов, которыми записываются имена персонажей или топонимы, ссылками на мнение Б. Карлгрена и некоторых других, главным образом европейских, ученых. В книге немало неожиданных толкований и всяких гипотез, вроде того, что Великий Юй первоначально мыслился в женском облике и считался праматерью, богиней земли или что имя Яо значит «Мировая гора» (японские ученые расшифровывают знак Яо как «высокий человек», «самый высокий сре-
182 G. Schmitt. Der «Gottliche Jater» als Erfinder des Pflanzenanbaus.— Abhandlunden und Berichte des Staatlichen Museums fur Volkerkunde. Dresden. Bd. 37, Berlin, 1979.
182a U. L a u. Ethnographisch — historische Untersuchungen zu den Vorstellungen altchinesischer Philosophen (3—5 Jh. v. u. z.) liber die Ur- und Friihgeschichte. B., 1981. (По диссертации написано несколько статей, находящихся в печати).
183 М iinke W. Die klassische chinesische Mythologie. Stuttgart, 1976.
464

ди людей», причем Тодо Акинсу, например, считает, что древнейшее начертание этого знака представляет собой изображение человека, несущего какие-то высокие предметы 184. Следует сказать, что графический анализ иероглифов — а на нем строятся многие выводы В. Мюнке — сделан автором путем элементарного рассечения иероглифов без учета древних начертаний, без использования китайской и японской литературы по истории иероглифики, например специального словаря «Происхождение иероглифов» Като Цунэката, и других исследований. Этимологии В. Мюнке более чем проблематичны, дефиниции вроде утверждения о том, что стрелок И — б о г охоты, далеко не бесспорны.
В целом же своеобразный словарь В. Мюнке вызывает к себе достаточно настороженное отношение и никак не может претендовать на роль действительного словаря древнекитайской мифологии, которым могли бы пользоваться все, кто сталкивается с героями китайских мифов.
В последние годы китайской мифологией начали заниматься и в странах, не имевших ранее традиции ее изучения. Так, к этой теме обратились польские синологи Т. Жбиковский и М. Кюнстлер, опубликовавшие статьи о космогонии, о сотворении мира в китайской мифологии, об образе Фуси и мифах о потопе в Китае. В 1981 г. в Варшаве вышла небольшая книга М. Кюнстлера «Китайская мифология» 185, иллюстрированная старинными гравюрами из ксилографических изданий рисунков к «Книге гор и морей» и фотографиями ханьских рельефов. Книга эта, рассчитанная на широкие читательские круги, дает сведения о всех основных мифологических героях древнекитайских мифов. Излагая их, польский автор пользовался и книгой Юань Кэ.
С возобновлением в 1972 г. выпуска журнала «Вэньу» («Материальная культура»), а затем «Каогу» («Археология») в Китае вновь стали публиковаться отдельные материалы по мифологии — без этого нельзя было объяснить найденные в те годы древние изображения, как, например, уже упоминавшийся стяг из кургана Мавандуй. Однако это были не специальные исследования, а большей частью короткие заметки о новых находках либо расшифровки обнаруженных сюжетов (часто без достаточных доказательств).
По-настоящему новый этап изучения мифологии начался в КНР с конца 70-х годов. Выше мы уже рассказывали о том, как Юань Кэ в это время начал вновь обрабатывать собранные им раньше материалы по древней мифологии. В начале 1979 г. в Пекине в издательстве «Народная литература» вышла небольшая книжка Юань Кэ «Избранные китайские мифы» 186, представляю¬
184 См.: Тодо Акинсу. Кандзи то бунка (Китайская иероглифика и культура). Токио, 1066, с. 69—70.
185 К й n s 11 е г М . J . Mythologia chinska. Warszawa, 1981.
186 Юань К э. Чжунго шэньхуа сюань. Пекин, Жэньминь вэньсюэ чубаньшэ, 1979.
16 Заказ 908
465

щая собой популярное изложение древних преданий, предназначенное для детей. Напомним, что книга эта появилась тогда, когда процесс восстановления знакомства с древней культурой только-только начинался после многих лет нигилистического отношения к ней в ходе «культурной революции».
В конце того же года в том же ведущем издательстве вышел подготовленный Юань Кэ большой том под названием «Избранные древние мифы с толкованиями» 187, получивший положительную оценку в печати 188  189. Новая книга Юань Кэ и похожа и одновременно не совсем похожа на ту, которая была написана, в 50-е годы и издается сейчас вторично на русском языке. Она представляет собой подборки цитат из древних памятников (во многом тех же, что и в комментариях к «Мифам древнего Китая»). Подборки эти сделаны так, чтобы дать сводку всех материалов об основных мифических героях и некоторых специфических сюжетах (например, войне Желтого государя с Чию). В отличие от предыдущих работ в книгу включены отдельные древние предания (о мечах, о верной жене Хань Пина — приближенного князя Кан-вана, правителя царства Сун, которая предпочла смерть бесчестию). Эти сюжеты, как справедливо отметил рецензент Ван Сыюй, едва ли следует включать в круг древних мифологических сюжетов. Каждая цитата прокомментирована Юань Кэ с языковой точки зрения, что чрезвычайно важно, так как чтение древних текстов, созданных в основном до нашей эры, представляет собой значительную трудность. После каждой подборки цитат следует небольшое, а иногда и довольно значительное по объему разыскание о соответствующем мифическом герое или сюжете. Причем в этих разысканиях широко используется и новый материал — как записи бытующих в Сычуани мифических преданий, о которых мы подробно говорили выше, так и произведения фольклора мяо, яо, чжуан и других народов страны. Здесь же читатель найдет и новые сведения об упоминании древних героев в поздних шаманских песнопениях, о существовании храмов в их честь. Использование этого материала помогает по-новому истолковать ряд мест в древних памятниках, например цитату из «Книги гор и морей» о дереве Цзяньму — своеобразном мировом древе, по которому, как доказывает Юань Кэ, первопредок Фуси поднимался на небо
I ЯЧ
и опускался на землю .
При составлении своей книги Юань Кэ использовал около ста древних и средневековых сочинений, а также некоторые работы современных авторов (Вэнь Идо, Мао Дуня, Чан Жэнься и др.). При этом он внес и ценные добавления в прежние толкова-
187 Ю а н ь К э. Гу шэньхуа сюань ши. Пекин, 1979.
188 См.: Ван Сыюй. Игэ кэгуй-ды чанши. Ду Юань Кэ-ды «Гу шэньхуа сюань ши» (Драгоценная попытка — «Избранные древние мифы с толкованиями» Юань Кэ).— «Гуанмин жибао», 21.1. 1981.
189 См.: Юань К э. Гу шэньхуа сюань ши, с. 56. Традиционно это место еще со времен Го Пу (III —IV вв.) толковалось как «Фуси проходил под ним ]деревом]».
466

ни я отдельных образов. Так, обнаружив в трактате философа Ван Чуна слова о том, что при затяжных ливнях приносили жертвы Нюйва, Юань Кэ высказал интересное предположение о том, что и одно из основных деяний Нюйва — починка неба — было предпринято для предотвращения потока воды с небес, почему Нюйва и стала впоследствии почитаться «божеством, повелевающим наступлением ясной погоды после дождя» 190. В целом же новая книга Юань Кэ, рассчитанная на читателей, интересующихся древнекитайской мифологией (ее тираж составил 30 тысяч экземпляров и был быстро раскуплен), во многом дополняет и продолжает его «Мифы древнего Китая».
В следующем, 1980 г. в Шанхайском издательстве древней литературы вышел еще один том, подготовленный Юань Кэ — «Книга гор и морей с исправлениями и комментариями» 191. Если другие древние сочинения, например «Беседы и суждения», «Мэн-цзы», «Чжуан-цзы», «Ле-цзы», были откомментированы современными китайскими учеными еще в 40—50-х годах, то за «Книгу гор и морей», кажется, не брался в наше время ни один китайский комментатор. Юань Кэ принялся за эту работу еще в начале 60-х годов. Сопоставив 16 различных изданий памятника, начиная с ксилографа 1181 г., и все известные сейчас комментарии, Юань Кэ не просто создал сводный текст со сводом старинных комментариев, а дал свое толкование целого ряда темных мест «Книги», основанное на многолетнем изучении древних мифов и понимании особенностей их структуры, чего нельзя было сказать, естественно, о комментаторах прошлых веков. При этом, приводя старинные комментарии, Юань Кэ нередко опровергает их, давая свои разъяснения. Считается, что в древности «Книга гор и морей» была снабжена многочисленными иллюстрациями (или даже что сам текст был написан как пояснения к рисункам), которые потом были утеряны. Впоследствии, к XVI — XVII вв., появились новые иллюстрации с изображениями описанных в книге чудищ, попытки нарисовать героев китайских мифов делались и японскими художниками. В подготовленном Юань Кэ новом издании памятника воспроизведено 150 позднесредневековых изображений различных персонажей, а приложенный к книге указатель дает возможность быстро найти необходимые сведения. Все это свидетельствует о продуманном характере нового издания основного источника для изучения древнекитайской мифологии, осуществленного Юань Кэ.
Планомерно проводя работу по популяризации древней мифологии своего народа, Юань Кэ в том же, 1980 г. издает предназначенную для широкого читателя книгу «Сто избранных мифов с переводом» 192. Книга эта похожа на «Избранные древние мифы
190 Там же, с. 28. Ван Сыюй в рецензии приводит строку из стихотворения Ли Хэ (VIII — IX вв.), подтверждающую предположение Юань Кэ.
191 «Шань хай цзин» цзяо чжу. Шанхай гуцзи чубаньшэ, 1980.
192 Юань К э. Шэньхуа сюань и бай ти. Шанхай гуцзи чубаньшэ, 1980.

с толкованиями». Это как бы популярный ее вариант: все основные цитаты из древних памятников даны там и в оригинале, и в переводе на современный китайский язык, что облегчает знакомство с текстами молодым читателям или людям, не искушенным в тонкостях древнего языка. Переводы эти, однако, не академические, они скорее напоминают перевод — изложение с включением отдельных сведений из других источников либо собственных пояснений Юань Кэ. Так же как и в «Избранных древних мифах», после текстов следуют разыскания и объяснения составителя, в которых местами можно найти и новые интересные мысли — свидетельство непрекращающейся работы Юань Кэ над древними текстами. (Например, доказательство того, что фамилия Цзы, полученная предком шанцев Ци, означает не «ребенок», как это следовало бы из современного значения соответствующего иероглифа, а «ласточка», поскольку этот знак в древнейших надписях на черепашьих костях и бронзовых сосудах по начертанию напоминает птицу с расправленным хвостом: все это, в свою очередь, хорошо согласуется с преданием о рождении Ци из яйца ласточки) 1 .
В 1982 г. то же Шанхайское издательство древней литературы опубликовало новую книгу Юань Кэ — «Сборник статей по мифологии», на которую мы неоднократно ссылались выше. Как пишет в предисловии сам автор, до начала 1964 г. его главным занятием была систематизация древних мифов, которая хотя и включала элемент исследования, но не была исследованием по преимуществу. В 1964 г. друзья стали советовать Юань Кэ заняться исследованием древних мифов. Он задумал написать более десяти статей, но смог завершить лишь семь-восемь из них, да и то опубликовать их в то время было весьма сложно. А после начала так называемой «культурной революции» Юань Кэ «запихал неопубликованные рукописи как попало в кухонный шкаф или в сундук» и у него «не было никакого желания перечитывать их» 193 194.
Изданный теперь сборник составили статьи нескольких типов. Две из них посвящены разысканиям, связанным с «Книгой гор и морей» (они были опубликованы впервые в историко-филологических сборниках в 1978 — 1979 гг.), четыре — общим вопросам изучения древних мифов, в том числе уже разобранная нами выше работа 1964 г. о связи мифологии и религии, статьи о развитии и эволюции мифов, о влиянии древнекитайской мифологии на позднейшую литературную традицию. Вошла в книгу и статья 1964 г. о борьбе Шуня и Сяна, представляющая собой оригинальное исследование, о котором мы тоже говорили ранее, а также работа, посвященная мифу о побеге Чанъэ на луну — в ней Юань Кэ высказывает предположение о развитии этого мифа из архаических представлений о жене верховного владыки Дицзюня по имени Чанси, которой приписывалось рождение двенадцати
468
193 См. там же, с. 119.
194 Ю а н ь К э. Сборник... Предисловие, с. 3.

лун. Интересна мысль Юань Кэ о постепенной поэтизации образа Чанъэ в творчестве танских и более поздних авторов. Фактически значение этой статьи шире ее заглавия. В ней рассматривается почти весь комплекс лунарных мифов древнего Китая.
Появившиеся в последние годы книги Юань Кэ — «Избранные древние мифы с толкованиями», «Сто избранных мифов с переводом» — представляют собой как бы переходную ступень от последовательного изложения древних мифов в виде некоего свода, каким являются получившие известность и неоднократно переиздававшиеся «Мифы древнего Китая», к новой работе — большому «Словарю китайских мифов и легенд», который недавно завершен автором и готовится к изданию. Первоначально Юань Кэ предполагал включить в него статьи, посвященные лишь героям древней мифологии, но впоследствии пришел к выводу, что в словарь необходимо включить и статьи о персонажах более поздних народных легенд и преданий, о различных сказочных образах и даже некоторых обычаях. Первый вариант предисловия и образцы отдельных статей уже опубликованы, и они дают основание надеяться, что готовящийся к печати словарь будет чрезвычайно полезен. Расширение сферы статей словаря привело Юань Кэ к мысли поставить вопрос о сфере китайской мифологии, о мифе в широком и узком смысле, чему посвящены самые последние его статьи 1982—1984 гг. 195, вызвавшие дискуссию среди китайских ученых.
Если в 50—60-е годы Юань Кэ был едва не единственным исследователем древнекитайской мифологии в своей стране, то в конце 70-х — начале 80-х годов ситуация существенно изменилась. Как пишет сам Юань Кэ, сейчас в Китае изучением этих проблем занимается около 30 ученых 196. Этими исследователями опубликовано такое большое количество различных статей, что в данном послесловии нет возможности дать даже их краткий обзор (мы постарались по возможности включить эти работы в библиографию). Здесь же мы хотели бы упомянуть лишь вышедшие в эти годы книги и отдельные статьи, опубликованные в различных фольклорных журналах и университетских вестниках.
В 1980 г. гуанчжоуский фольклорист Тань Дасянь выпустил небольшую книгу «Исследование китайских мифов» 197, в которой дал популярное изложение основных мифологических циклов, а также рассмотрел ряд общих вопросов: причины плохой сохранности древнекитайских мифов, принципы их классификации, особенности вариантов (включая и поздние народные
195 Юань К э. Цун ся и-ды шэньхуа дао гуан и-ды шэньхуа (От мифа в узком смысле слова к понятию «миф» в широком смысле).— «Миньцзянь вэньсюэ луньтань». 1982, № 3; е г о же. Цзай лунь гуан и шэньхуа (Еще раз о мифе в широком смысле слова).— «Миньцзянь вэньсюэ луньтань». 1984, № 3.
196 См.: Юань Кэ. Во хэ шэньхуа (Я и мифы).— «Жэньминь жибао», 6.IX.1983.
197 Тань Дасянь. Чжунго шэньхуа яньцзю. Сянган, Шанъу инынугуань, 1980.
469

легенды, например чжэцзянское предание о Шэнь-нуне, имевшем прозрачный живот из хрусталя) 1 8.
Книга Тань Дасяня в целом носит компилятивный характер (автор во многом основывается на работах Мао Дуня 20-х годов), однако она интересна тем, что в ней делается попытка сопоставить, хотя и без достаточно глубокого анализа, варианты древнекитайских мифов с преданиями о начале мира и культурных героях народов Южного и Юго-Западного Китая, причем ряд приводимых исследователем текстов взят из малотиражных местных изданий, недоступных зарубежным ученым.
В совсем ином ключе написаны книги Чжу Фанпу — «Древнекитайские мифы и историческая действительность» 198 199  200 и Чжу Тянынуня — «Предварительные разыскания о древней религии Китая» 20°.
Книга покойного исследователя Чжу Фанпу построена в традиционной манере с преобладанием источниковедческих разысканий. Это подборки цитат из древних источников об основных персонажах древнекитайской мифологии (Гунь, Юй, Шэнь-нун, стрелок И, Желтый государь, Яо, Шунь и т. д.), а также по отдельным темам (потоп, лунарные мифы и т. п.). В книге использовано более 150 источников, из которых автор извлек около тысячи фрагментов, имеющих отношение к мифологии.
Нередко автор предлагает новые толкования уже известных текстов. Так, приводя цитаты из «Книги гор и морей» с описанием Владычицы Запада Си-ванму, Чжу Фанпу пытается дать свое толкование понятия ванму. Он предлагает для морфемы ван не привычное значение «князь», «царь», «владыка», а «божество» (в качестве доказательства он ссылается на комментарии к трактату «Сюнь-цзы», в которых поясняется, что «бай ван» — букв, «сто владык» — означает «сто божеств»). Слог же му в этом случае, по его мнению, ошибочно записан иероглифом му — «мать», «матушка», этот знак стоит здесь вместо другого, в древности читавшегося совершенно также, со значением «барс». Следовательно, и все сочетание Си-ванму должно означать «Божественный барс с запада». Отсюда уже Чжу Фанпу делает вывод, что в «Книге гор и морей» дано описание изображения тотема «племени барса» (моцзу). Дав такое толкование термину Си-ванму, автор книги идет и дальше, доказывая, что гора Куньлунь, на которой, согласно мифам, живет Владычица Запада и в которой мы склонны видеть аналог мировой горы, есть реальная гора Цилянынань в Северо-Западном Китае. Согласно древним комментариям, «цилянь» есть транскрипция гуннского слова «небо»,
198 Жаль, что Тань Дасянь не обратил внимания на более ранний вариант того же предания, зафиксированный в эпопее Чжоу Ю «Сказание о начале мира», где говорится, что у Шэнь-нуна тело было из прозрачного нефрита.
199 Чжу Фанпу. Чжунго гудай шэньхуа юй ши ши. Чжунчжоу шухуашэ, 1982.
200 Чжу Тяньшу нь. Чжунго гудай цзунцзяо чу тань. Шанхай жэньминь чубаньшэ, 1982.
470

и, следовательно, Цилянынань означает «Небесные горы» 201. Развивая свою концепцию, Чжу Фанпу высказывает мысль о том, что путешествие стрелка И к Си-ванму за снадобьем бессмертия имеет реальную основу: И — племенное божество рода ин из объединения восточных и, род этот переселился на Запад и стал жить по соседству с племенами мо, тотемным божеством (а впоследствии главой племени) которых была якобы Си-ванму. Таким образом, миф этот является отражением контактов между двумя племенами 2 . И хотя эта гипотеза не представляется нам приемлемой, она, как и ряд других, высказанных в богатой материалом книге Чжу Фанпу, может натолкнуть исследователей на дальнейшие разыскания касательно генезиса образов героев древнекитайской мифологии.
Книга Чжу Тяньшуня, как видно из заглавия, не является специальной работой по мифологии, задача ее автора — исследовать древние религиозные воззрения. Но поскольку воззрения эти во многом связаны с мифологическим мышлением, то в поле его зрения оказываются и предания о десяти солнцах, и образы божеств ветра, дождя, грома, молнии, духа Хуанхэ — Хэ-бо, Божественного земледельца — Шэнь-нуна, бога проса Хоу-цзи, духов гор, а также культурных героев: Фуси, Нюйва, Великого Юя и др. Подход к фактам мифологии с позиции истории ранних религиозных воззрений, бесспорно, плодотворен, так как во многих случаях дает возможность показать историческое развитие тех или иных мифологических представлений, например, образа Фуси от культурного героя — изобретателя сетей и силков до повелителя Востока и растительности, покровителя власти императоров и князей 203. Пафос книги Чжу Тяньшуня — в показе постепенного обожествления тех или иных понятий (например, неба) или различных героев, при этом его, как правило, не интересуют мифы и мифические сюжеты как таковые, поскольку они не относятся к теме исследования. Однако касаясь их попутно, например мифа о рождении десяти солнц в связи с сакрализацией солнца и обрядами поклонения ему, автор книги высказывает весьма наивные взгляды, вроде того что миф о десяти светилах и о стрельбе в лишние солнца есть отражение воспоминания о первопредке, который будто бы привел племя из слишком жаркого района обитания в прохладные места и заслуга которого была отражена в мифе об уничтожении стрелами девяти солнц 204. К сожалению, автор не учитывает в таких случаях ни материал, который дают мифы соседних народов (о чем говорилось выше в связи с книгой Юань Кэ), ни, главное, особенностей архаического художественного мышления, без знания которых трудно дать объяснение сюжетам древних мифов. Сказанное, однако,
201 См.: Чжу Фанпу. Указ, соч., с. 145—149.
202 См. там же, с. 161.
203 См.: Чжу Тяньшунь. Указ, соч., с. 221—222.
204 См. там же, с. И.
471

не значит, что книга Чжу Тяньшуня бесполезна для изучающих древнекитайскую мифологию, читатель найдет в ней немало интересных фактов из области древних верований, помогающих объяснить особенности и детали многих мифов.
В 1983 г. в Шанхае вышла еще одна книга по древнекитайской мифологии — «Подробные беседы о древнейших мифах». Ее автор — историк Фэн Тяньюй, представитель среднего поколения китайских ученых. Работа эта представляет собой научно-популярную книгу, в чем-то и похожую и непохожую на труд Юань Кэ. В ней тоже изложены основные циклы древнекитайских мифов, этому посвящена вторая часть книги, первая же содержит теоретическое введение, в котором автор рассуждает о зарождении мифов и их особенностях, о «распространителях» мифов, о связи определенных героев и циклов с той или иной местностью, о причинах того, почему мифы в Китае не получили достаточного развития, и т. п.
Как заметил в предисловии к этой книге Юань Кэ, ее особенность — постоянное обращение Фэн Тяньюя к мифам других народов, главным образом древних греков, но также и ёгиптян, индийцев, австралийских аборигенов и др., что помогает выявить некоторые общие закономерности развития мифотворчества 205. Заметим, что, пожалуй, никто из китайских ученых после Мао Дуня и Вэнь Идо не пользовался столь широко фактами мифологии других народов при рассмотрении национальной мифологии, и в этом бесспорная положительная сторона книги.
Как историк Фэн Тяньюй обращает особое внимание на соотношение тех или иных мифов с соответствующей стадией развития общества, высказывая, например, предположение о том, что миф о создании людей из лёсса (аналог глины в мифах других народов), очевидно, появился в пору изобретения гончарного производства. В подходе к мифу у Фэн Тяньюя чувствуется и представление о разностадиальности мифа. Так, он справедливо подмечает, что миф о начале мира не является наиболее архаическим, а возникает позднее других, скорее всего в последний период развития родового общества 206.
Любопытен раздел и о «распространителях» (чуаньбочжэ) мифов, в качестве которых, по мнению Фэн Тяньюя, в древнем обществе выступают шаманы, певцы и музыканты при вождях племен или представителях рабовладельческой знати (тут, по словам автора, применительно к Китаю мы не имеем прямых свидетельств), строители и всякого рода мастера (речь идет о тех, кто изображал мифических персонажей на колоннах зданий и гробниц, расписывал храмы и т. п. 207), древние летописцы, фило¬
205 См.: Юань К э. Сюй (Предисловие)Фэн Тяньюй. Шангу шэньхуа цзунхэн тань. Шанхай вэньи чубаныыэ, 1983, с. 8.
206 См. там же, с. 8.
207 К сожалению, автор упустил из виду своеобразные шаманские рисунки типа найденного под Чанша и подробно изученного Хаяси Минао, а также некоторыми китайскими исследователями.
472

софы и литераторы, а также авторы неофициальных исторических сочинений, которые, в отличие от придворных историографов, нередко фиксировали мифы и древние предания, мало интересовавшие историографов.
Однако не со всеми положениями книги Фэн Тяньюя мы можем согласиться. Так, не будучи литературоведом, автор явно не учитывает исторический характер терминов «реализм» и «романтизм» (ошибка, свойственная многим китайским работам 50 — 60-х годов) и видит, например, реализм в «Шицзине», а романтизм — в «Чуских строфах», т. е. в поэзии Цюй Юаня и его последователей. Он идет и дальше, противопоставляя активный романтизм древних мифов «пассивному романтизму феодальных суеверий и рассказов о бессмертных — шэньсянях» ,— фэн Тяньюй исходит из слов Горького, не учитывая, что Горький употребил эти понятия в своей речи в метафорическом плане и что в советской науке давно уже установился чисто исторический взгляд на эти термины, связанные с конкретными явлениями литературы XIX в.
Нельзя согласиться и с отнесением к мифам (шэньхуа), пусть даже при самом расширительном толковании этого термина, фактически всех произведений китайской литературы III — начала XX вв., в которых действуют добрые и злые духи, лисицы-оборотни и т. п. Далеко не всегда эти литературные произведения с элементами фантастики вообще имеют отношение к мифу, в них гораздо больше сказочных мотивов. Кстати, проблема, движения от мифа к волшебной сказке вообще выпала из поля зрения автора. Встречаются в книге утверждения, с которыми трудно согласиться, вроде того, что особенностью мифа является антропоморфизация. Это свойство образов именно китайских мифов, но оно не характерно, например, для более архаической мифологии народов Крайнего Севера или американских индейцев; странным и недоказанным представляется утверждение о том, что одноногий бык — Куй сперва был тотемом племени инь, а потом превратился в общегосударственный тотем царства Шан — Инь, приняв облик ненасытного чудовища таоте 208 209. Это не подкрепленное доказательствами положение противоречит исследованиям ряда китайских и японских ученых, показавших, что тотемом иньцев была птица. Об этом свидетельствует, в частности, и разбираемое самим Фэн Тяньюем мифологическое предание о зачатии предка иньцев от яйца ласточки.
В книге попадаются отдельные наивные рассуждения, связанные с несколько прямолинейными попытками найти всюду реальную основу мифологической фантазии (например, с попыткой
208 	Там же, с. 23. Автор, однако, признает наличие в древнейших мифах и элементов «пассивной фантазии», которые потом могли развиться в консервативные, фаталистические мотивы (с. 25).
2 См. там же, с. 35.
473

выяснить, что принимали древние люди за следы великанов — окаменевшие следы древних пресмыкающихся или иных гигантских животных или просто ямки, образовавшиеся в результате выветривания горных пород). К счастью, не эти мелкие недостатки определяют лицо книги Фэн Тяньюя, бесспорно интересной и не зря рекомендованной читателям проф. Юань Кэ, который считает необходимым объединить усилия китайских исследователей разных поколений, чтобы добиться успехов в изучении мифологии, и который возглавил недавно созданное Общество изучения китайской мифологии.
А определенные успехи уже есть. Достаточно указать хотя бы на целый цикл специальных статей, опубликованных Сяо Бином в вестниках различных университетов Китая и в журналах по фольклору. Большая часть его работ посвящена реконструкции мифических представлений, отраженных в поэзии Цюй Юаня, т. е. фактически чуской мифологии. Особенностью исследований Сяо Бина является широкое привлечение данных древнейших надписей на гадательных костях и бронзе, а также фактов из мифологии других народов (греческой, египетской, скандинавской и т. д.) для реконструкции древнейших образов китайской мифологии. При этом ученый стремится показать и все сложные взаимодействия мифологических представлений различных племен, населявших территорию Китая 210  211.
Целый комплекс проблем солярной мифологии исследован Сяо Бином в статье «Дети и внуки солнца» 21!. Сопоставляя образы и сюжеты древнекитайских мифов с японскими, корейскими, а также греческими, иранскими, индобуддийскими мифами и преданиями, автор приходит к выводу, что целый ряд героев древнекитайских мифов (Чжуаньсюй, стрелок И, Тайхао, ПІаохао, Ци) являются солярными божествами различных племен. В статье исследуются и некоторые важнейшие фольклорные представления: зачатие от солнечного луча, мотив бросания нежеланного младенца в поле и выкармливания его животными или чужими людьми, ассоциативная связь между солнечным лучом и полетом стрелы; выясняется наличие трех поколений солярных божеств (Ди-цзюнь — стрелок И — дети И; Ди-ку — Ци — Чжаомин; Тайхао — Шаохао — Бань), аналогичное трем поколениям персонажей греческой мифологии. При этом оказывается, что в древнекитайской мифологии можно обнаружить следы той же сюжетной схемы, особенно в мифах о стрелке И, которую евро¬
210 См., например, его статью «Цзюхэ-чжи шэнь цзи ци ци Лопинь» (Божество девяти рек и его жена Лопинь).— «Чжэнчжоу дасюэ сюэбао». 1980, № 2, с. 34—40. В этой работе Сяо Бин доказывает, что Хэ-бо, обычно считающийся духом Хуанхэ, первоначально был божеством Девяти рек (Девять протоков нижнего течения Хуанхэ) у восточных и, входивших в состав иньского племени, а впоследствии, с распространением культуры восточных и на юг, на территорию Чу, оказался включенным в пантеон чусцев.
211 Сяо Бин. Тайян-ды цзы сунь.— «Миньцзянь вэньсюэ луньтань». 1983, № 4, с. 14-20.
474

пейские исследователи находят в древнегреческой мифологии (типологическое сходство с преданиями о Геракле).
Далеко не со всеми утверждениями Сяо Бина можно согласиться, в частности с предположением о том, что матерью И была богиня солнца Сихэ или богиня луны Чанси; некоторые исходные положения представляются и вовсе неприемлемыми, например утверждение, что И был реальным героем позднего периода первобытной эпохи, который уничтожил племена или роды, почитавшие солнечную птицу 21 , или присоединил их к своему племени. Тем не менее работа Сяо Бина, бесспорно, прокладывает новые пути в изучении древнекитайской мифологии.
Принципиально новым направлением в изучении китайской мифологии следует признать анализ мифологических преданий, сохранившихся в устной традиции. Начало этой работе было положено Юань Кэ в 1964 г. и с успехом продолжено сейчас Чжан Чжэньли, исследовавшим целый ряд записей устных вариантов мифов из провинции Хэнань (на его статью мы неоднократно ссылались выше). Чжан Чжэньли подчеркивает, что невнимание к бытующим в народе мифам отрицательно сказывается на исследовании древнекитайской мифологии, резко ограничивая сферу ее изучения * 213  214. В своей работе он ставит и ряд новых проблем, важных для понимания бытования мифологических преданий в различные эпохи. Таковы, например, вопросы трансформации мифа в религиозное предание, с одной стороны, и бытовизации мифа — с другой, или «локализации» древних мифов, превращения их в местные, топонимические предания, в которых деяния героев связываются с той местностью, где бытует повествование2 . Как справедливо замечает Чжан Чжэньли, фольклорные материалы дают возможность дополнить и по-новому интерпретировать фрагменты мифов, сохранившиеся в древних памятниках.
К числу интересных работ последних лет следует отнести и статью Юань Кэ «Развитие древних мифов, их распространение и эволюция», на которую мы также уже ссылались. В ней автор делает попытку по-новому рассмотреть движение мифологических образов, процесс постепенного обрастания древних мифов новыми мотивами (например, присоединение мотива потопа к мифу об инцесте первопредков — брата и сестры), «расслоение» одного мифологического предания на два с прикреплением вариантов к разным периодам (Нюйва как усмирительница потопа во вре¬
2,2 Сяо Бин в этом пункте разделяет старые точки зрения китайских ученых (Ли Сюаньбо, Го Можо), утверждавших, что десять солнц, «разом взошедших на небе»,— это метафорическое обозначение десяти одновременно правивших царей.
213 См.: Чжан Чжэньли. Предварительные соображения о бытовании и трансформации классических мифов Центральной равнины, с. 9.
214 Чжан Чжэньли ссылается в качестве примера на хэнаньский вариант сюжета о Волопасе и Ткачихе, в котором Волопас — юноша по имени Жун родом из деревни Тутовая роща к западу от города Наньян, а Ткачиха — небесная фея, научившая наньянских девушек шелководству.

мена сотворения мира и Нюйва, теперь уже женщина из рода Тушань, жена Великого Юя, жившая будто бы в царствование мудрого Яо и помогавшая мужу усмирять потоп). Особое внимание Юань Кэ обращает на трансформацию древних мифов в даосские предания. Пафос же всей статьи — в обосновании идеи постоянного развития мифологических тем и образов, которое не всегда учитывается исследователями древнекитайской мифологии, а также в попытке связать происхождение определенных образов и сюжетов с конкретными этапами развития человеческого общества, например мифа о стрелке И с раннепатриархальным обществом, «в котором воспевались герои мужчины, покорявшие природу»; рождение Юя из живота его отца Гуня — с переходным периодом от матриархального общества к патриархальному и с возникшим тогда обычаем кувады, согласно которому муж имитировал роды жены 2І5.
В целом же можно сказать, что начиная с 1979 г. в Китае стало уделяться большое внимание исследованию древних мифов и сделан бесспорный шаг вперед в этой интереснейшей области китайской культуры. Вместе с тем далеко не все старые недостатки уже изжиты. До сих пор бытует в среде исследователей взгляд на мифических персонажей как на реальных лиц глубокой древности или, в несколько подправленном виде, как на воплощение конкретного родо-племенного коллектива. В новейшей брошюре историка Хуан Чунъюэ, например, можно прочитать: «...Яньди и Желтый государь являются не конкретными людьми, а персонификацией или представителями известного родо-племенного коллектива», но далее утверждается, что Великий Юй был вполне реальным историческим персонажем 216.
Явно недостаточно внимания уделяется китайскими учеными современной теории мифа и вопросам сравнительно-типологического их изучения. Можно надеяться, что здесь окажутся полезными теоретические работы советских ученых последних лет, знакомство с которыми в Китае только начинается (появились переводы статей А. Ф. Лосева, С. С. Аверинцева, переводится, насколько нам известно, книга Е. М. Мелетинского «Поэтика мифа»). Мало, а главное, недостаточно систематично привлекаются для сопоставления данные мифологии родственных китайцам и соседних с ними народов (китайские исследователи с 20-х годов гораздо чаще ссылаются на греческую, египетскую, скандинавскую мифологию, чем на мифологию мяо, яо или других народов Восточной и Центральной Азии). Очень заметно и неполное в большинстве случаев знание литературы вопроса (даже многочисленных работ китайских исследователей). Работы же японских исследователей практически вообще не используются. (Только сов¬
215 	См.: Юань К э. Развитие древних мифов, их распространение и эволюция, с. 14, 16.
2,6 См.: Хуан Чунъюэ. Хуан-ди. Яо. Шунь хэ да Юй-ды чуаныно (Предание о Желтом государе, Яо, Шуне и Великом Юе). Пекин, Шуму вэньсянь чубанынэ, 1983, с. 3. 27.

сем недавно Юань Кэ в предисловии к книге Фэн Тяньюя в самой общей форме упомянул о достижениях японских исследователей китайских мифов.) Знакомство с исследованиями, появившимися в других странах, тоже только-только начинается.
Книга Юань Кэ и обзор работ по китайской мифологии, опубликованных в Китае, Японии и других странах, показывает, что в целом учеными разных направлений сделано немало для реконструкции и истолкования мифов древнего Китая. При этом бросается в глаза чрезвычайная пестрота и противоречивость полученных выводов. Одни и те же факты, особенно из области древней письменности, нередко интерпретируются прямо противоположным образом. На концепцию авторов работ накладывает отпечаток, как правило, узкая специализация ученого (историк, археолог, географ и пр.). Нетрудно заметить, что при обилии работ, созданных историками, археологами, отчасти литературоведами, практически очень мало исследований, в которых мифология рассматривалась бы как архаический пласт словесного искусства, развивающегося по законам первобытного художественного сознания, искусства синкретического в своей основе. И уж совсем нет пока работ синтетического плана, в которых китайская мифология реконструировалась бы на основе системного изучения данных фольклора, литературы, искусства, древней письменности, языка, мышления, ритуалов, археологии с использованием сравнительно-исторического метода и приемов типологического анализа. Будем надеяться, что такие работы в ближайшем будущем все же появятся и исследователи будут опираться в них на богатый фактический материал древних письменных памятников, который собрал и систематизировал Юань Кэ в своей книге «Мифы древнего Китая» и других новейших работах.

БИБЛИОГРАФИЯ ПО ДРЕВНЕКИТАЙСКОЙ МИФОЛОГИИ*
На русском языке
1. Георгиевский С. М. Мифические воззрения и мифы китайцев. СПб., 1892.
2. М а ц о к и н Н. П. Мифические императоры Китая и тотемизм.— Сборник статей профессоров и студентов к XVIII годовщине Восточного института. Владивосток, 1917.
3. Стрелок И (миф в литературной обработке китайского писателя Чжу Юйлиня). Перевод Б. Рифтина.—«Восточный альманах». Вып. I. М., 1957.
4. Яншина Э. М. О некоторых изображениях на рельефах ханьских погребений.— «Вестник древней истории». 1961, № 3.
5. Стратанович Г. Г. О ранних верованиях древних китайцев (тотемизм).— «Краткие сообщения Института народов Азии». № 61. М., 1963.
6. Я н ш и н а Э. М. Богоборческие мотивы в древнекитайской мифологии.— Там же.
7. Ю а н ь К э. Мифы древнего Китая. Пер. с кит. Е. И. Лубо-Лесниченко, Е. В. Пузицкого, В. Ф. Сорокина. М., 1965.
8. Р и ф т и н Б. Л. Изучение китайской мифологии и книга профессора Юань Кэ.— Там же. См. также № 474.
9. Федоренко Н. Т. Тематическое своеобразие китайской мифологии.— Историко-филологические исследования. Сборник статей к 75-летию академика Н. И. Конрада. М., 1967.
9а. Л и с е в и ч И. С. Моделирование мира в китайской мифологии и учение о пяти первоэлементах.— Теоретические проблемы восточных литератур. М., 1969.
10. Р и ф т и н Б. Л. Мифология и развитие повествовательной прозы в древнем Китае.— Литература древнего Китая. М., 1969.
11. Деопик Д. В. Элементы южной традиции в китайском мифе.—Третья научная конференция «Государство и общество в Китае». Тезисы и доклады. Вып. 1. М., 1972.
12. Яншина Э. М. Миф об отделении неба от земли (К вопросу о сюжетосложении в китайской мифологии).— Теоретические проблемы изучения литератур Дальнего Востока. М., 1974.
13. Ч ж а о Н ю л а н ь. Историзация китайских мифов в «Шуцзине».—Московский государственный институт международных отношений. Научные труды. Вопросы языка и литературы (Восточные языки). М., 1973.
14. Л и с е в и ч И. С. Древние мифы о Хуан-ди и гипотеза о космических пришельцах.— «Азия и Африка сегодня». 1974, № 11.
* Библиография составлена по хронологическому принципу. Составитель приносит глубокую благодарность сотрудникам Пекинской библиотеки за библиографическую информацию о китайских исследованиях последних лет, а также Т. И. Редько за помощь в работе над японским разделом библиографии.
478

15. Л и с е в и ч И. С. Древние мифы глазами человека космической эры.— «Советская этнография». 1976, № 2.
16. Сычев Л. П. Китайский декор как часть единой системы космогонических символов.— Государственный музей искусства народов Востока. Научные сообщения. Вып. IX. М., 1977.
17. Бодде Д. Мифы древнего Китая.— Мифологии Древнего мира. М., 1977.
18. Я н ш и н а Э. М. Следы мифологических песен эпического характера в древнем Китае.— Теоретические проблемы изучения литератур Дальнего Востока. М., 1977.
19. Р и ф т и н Б . Л. От мифа к роману. Эволюция изображения персонажа в китайской литературе. М., 1979.
20. Е в с ю к о в В. В. К интерпретации некоторых антропоморфных изображений неолитического искусства Восточной Азии.— Рериховские чтения. 1979. Новосибирск, 1980.
21. Риф тин Б. Л. Китайская мифология.—Мифы народов мира. Т. 1. М., 1980. См. также № 362.
22. Стратанович Г. Г. Фуси.— Ономастика Востока. М., 1980.
23. Лисевич И. С. Субстрат реальности в мифе о стрелке И.— Теоретические проблемы изучения литератур Дальнего Востока. Тезисы X научной конференции. М., 1982.
23а. Евсюков В. В. Лунарный миф в росписи Яншао.— «Известия Сибирского отделения АН СССР». Серия общественных наук. Вып. 1. 1983.
236. Евсюков В. В., Комиссаров С. А. Бронзовая модель колесницы эпохи Чуньцю в свете сравнительного анализа колесничных мифов.— Новое в археологии Китая. Исследования и проблемы. Новосибирск, 1984.
На европейских языках
24. К і п g s m і 1 1 Т. W. Some myth of the Shiking.— «Journal of the North China branch of the Royal Asiatic Society». 1896, № 31.
25. Moor de. Essai sur les legendes chincises consernant Fo-hi, Kong-kong, Niuva, Shin-nong et Tchi-yeou. Precede d’un coup d’oeil sur la religion primitive des chinois et sur l’introduction du christianisme en Chine. [Paris?] 1901.
26. F о г k e A. Mu wang und die Konigin von Saba.—«Mitteilungen des Seminars fur orientalische Sprachen». 1904, Bd. 7.
27. Giles H. Who was Si Wang Mu.— «Adversaria Sinica». Shanghai, 1905, № 1.
28. F о г k e A. Si wang mu.— «Mitteilungen des Seminars fiir orientalische Sprachen». 1906, Bd. 9.
29. К i n g s m i 1 1 T. W. Siwangmu and K’wenlun.— «Journal of the North China branch of the Royal Asiatic Society». 1906, № 37.
30. G г a n e t M. Le Depot de l’enfant sur le sol. Rites anciens et ordalies mythiques.— «Revue archeologique». 1922, t. XIV, serie 5 (перепечатано в кн.: Granet M. Etudes sociologiques sur la Chine. P., 1953).
31. W e r n e r E. T. C. Myths and legends of China. L., 1922; L., 1924; N. Y., 1932.
32. Maspero H. Legendes mythotogiques dans le Chou King.— «Journal Asiatique», 1924, t. CC1X.
33. Erkes E. Chinesisch-amerikanische Mythenparallelen.— «T’oung Рао». 1926, vol. XXIV.
34. G г a n e t M. Danses et legendes de la Chine ancienne. Vol. 1 — 2. P., 1926; 2 ed., P., 1959.
35. Granet M. Fetes et chansons anciennes de la Chine. P., 1929 (англ. пер. см. № 37).
36. E r k e s E. Spuren chinesischer Weltschopfungsmythen.— «T’oung pao». 1931, vol. XXVIII.
37. Granet M. Festivals and songs of ancient China. Transl. by E. Edwards. L., 1932.
38. H e n t z e C. Mythes et symboles lunaires (Chine ancienne). Antwerpen, 1932.
39. W e г n e r E. T. C. A dictionary of Chinese mythology. Shanghai, 1932.
40. Rousselle E. Drache und Stute: Gestalten der mythischen Welt chinesischer Urzeit.— Eranos-jahrbuch. Zurich, 1934; Chinesische-Deutscher Almanach. Frankfurt-am-Main, 1935 (англ. пер. см. № 63).
479

41. О. Ма n с h е n-H е 1 f е n. Herakles in China.— «Archiv Orientalni». 1935, vol. 7, № 1 — 2.
42. Izushi Yoshihiko. A study of origin of the chi-lin and the feng-huang.— «Memoirs of the Research Department of the Toyo bunko». Tokyo, 1937, № 9.
43. Erkes E. Zur Sage von Shun.— «T’oung pao». 1938, vol. XXXIV.
44. Erkes E. The god of death in ancient China.— «T’oung pao». 1940, vol. XXXV.
45. 	'Erkes E. Spuren einer kosmogonischen Mythe bei Laotse.— «Artibus
Asiae». 1940, № 8.
46. Eberhard W. Lokalkulturen im alten China. T. 1. Die Lokalkulturen des Nordens und Westens. Leiden, 1942.
47. E Ь e г h a r d W. Lokalkulturen im alten China. T. 2. Die Lokalkulturen des Siidens und Ostens. Peking, 1942 (дополненный англ. пер. см. № 62).
48. Erkes Е. Eine P’an-ku-Mythe der Hsia-zeit? — «T’oung pao». 1942, vol. XXXVI.
49. К a r 1 g r e n B. Legends and cults in Ancient China.— «Bulletin of the Museum of Far Eastern Antiquities». № 18, Stockholm, 1946, (rev. by W. Eberhard.— «Artibus Asiae». 1946, vol. IX).
50. К r i e g C. W. Chinesische Mythen und Legenden. Zurich, 1946.
51. Kim Chewon. Han dynasty mythology and the korean legend of Tan gun.— «Archives of the Chinese art. Society of America». 1948—1949, № 3.
52. H e n t z e C. Mythologische Bildsymbole im alten China.— «Studium generale». 1953, № 6.
53. H e n t z e C. Tod, Auferstehung, Weltordnung. Das mythische Bild im altesten China.— Grossasiatischen und zirkumpazifischen Kulturen. Bd. 2. Zurich, 1955.
54. Hentze C. Le symbolisme des oiseaux dans la Chine ancienne.— «Sinologica», 1957-1958, Bd. V.
55. Cheng T e-k’u n. Ch’ih-Yu. The god of war in Han art.— «Oriental art». 1958, N. S. Vol. 4, № 2.
56. В о d d e D. Myths of Ancient China.— S. N. Kramer (ed). Mythologies of the Ancient World. N. Y., 1961 (рус. nep. cm. № 17).
57. Danckert W. Musikgotter und Musikmythen Altchinas.— «Zeitschrift fur Ethnologie». 1963, № 88.
58. F r a n к e H. Indogermanische Mythenparallelen zu einem chinesischen Text der Han Zeit.— Marchen, Mythos, Dichtung: Festschrift zum 90 Geburstag Friedrrich von der Leyens. Miinchen, 1963.
59. S c h m i 11 G. Der Wind als Phonix. Totem und Tabu.— «Mitteilungen des Institute fur Orientforschung». Berlin, 1963, Bd. 9, Hf. 2/3.
60. Rosenkranz G. Das All und der Mensch im chinesischen Mythos.— Festgabe fur Hans Schomerus zum 65. Geburstag am 20.3.1967. Karlsruhe — Durlach, 1967.
61. Christie A. Chinese mythology. L., 1968 (нем. пер.: Chinesische
Mythologie. Ubertragen von E. Schindel. Wiesbaden [1968]).
62. E b e r h a r d W. The local cultures of South and East China. Transl. from the German by A. Eberhard. Leiden, 1968.
63. R.ousselle E. Dragon and mare, figures of primordial Chinese mythology.— The mystic vision: papers from Eranos Yearbuchs. Princeton, 1968.
64. Schmitt G. Spriiche der «Wandlungen» auf ihrem geistesgeschichtlichen Hintergrund. Berlin, 1970.
65. Allan S. The identities of Taigong Wang in Zhou and Han literature.— «Monumenta Serica». 1972—1973, Bd. 30.
66. Schmitt G. Shun als Phonix — ein Schliissel zu Chinas Vorgeschichte.— «Altorientalische Forschungen». 1, Berlin, 1974.
67. К ii n s 11 e r M. J. Kosmogonia chinska.— «Euhemer». Warszawa, 1975, № 96.
68. M ii n к e W. Die klassische chinesische Mythologie. Stuttgart, 1976.
69. Zbikowski T. Stworzenie swiata w mitologii chinskiej.— «Euhemer». Warszawa, 1977, № 95.
70. К ii n s 11 e r M. J. Fu-hi — antropogeneza i potop w mitologii chinskiej.— «Euhemer». Warszawa, 1978, № 110.
71. Kiin s tier M. J. Z mitologii chinskiej.— «Przeglad Orientalistyczny». 1979, № 109.
480

72. Schmitt G. Der «Gottliche Jater» als Erfinder des Pflanzenanbaus.— Abhandlungen und BeTichte des Staatlichen Museums fiir Volkerkunde. Dresden. Bd. 37. Berlin, 1979.
73. A 1 1 a n S. The Heir and the Sage: Dynastic Legend in Early China. Chinese materials center. Asian library series. Taipei, 1981.
74. Kiinstler M. J. Mythologia chihska. Warszawa, 1981.
75. Mitarai Masaru. Myth and History. The Chinese Case.— «East Asian Civilization. New Attempts at Understanding Traditions». 1982, № 1.
76. Mitarai Masaru. On the legends of the Yellow Sovereign.— «East Asian Civilizations. New Attempts at Understanding Traditions». 1983, № 2.
На китайском языке
77. Mi Hui. Gudi gansheng-zhi shenhua.— «Jingbu zazhi». 1913, 3 juan, № 6. (Ми X у э й. Мифы о непорочном зачатии древних государей).
78. L i Z е go n g . Shizu-di dansheng yu tuteng. Shanghai, 1924.
(Ли Ц 3 э г a h. Рождение первопредков и тотемизм).
79. Shen Y a n b i n g. Zhongguo shenhua yanjiu.— «Xiaoshuo yuebao». 1925, 16 juan, № 1.
(Ш энь Яньбин. Исследование китайских мифов).
80. Gu Jiegang den bian. Gu shi bian. 1—5 ce. Peijing, 1926 — 1935; 6 — 7 ce. Shanghai, 1938—1941.
(Гу Цзеган и др. Спорные вопросы древней истории).
81. Cha Shiyuan. Zhong-гі shenhua-zhi bijiao.— «Xiaoshuo shijie». 1927, 16 juan, № 14.
(Ча Ш и ю a h ь. Сравнение китайских и японских мифов).
82. Huan Zhongqin. Yu zai Zhongguo xinanbu-zhi chuanshuo ji yu Du Yu chuanshuo-zhi bijiao.— «Yuyan lishixue yanjiusuo zhoukan». 1928, 5 juan, № 59-60.
(Хуан Чжунцинь. Сравнение сказаний о Юе у народностей ЮгоЗапада и преданий о Ду Юе).
83. Li Yinguang. Gun-di zuizhuang-di lun.— «Zhongda yuyan lishi yanjiusuo zhoukan». 1928, 5 ji, № 53—54.
(Ли Иньгуан. Рассуждения о преступлении Гуня).
84. W u Е п у и. Xia Yu kao.— «Dongbei daxue zhoukan». 1928 (?), № 55.
(У Э h ь ю Й. Разыскания о сяском Юе).
85. Yang Y и п г u. Yao Shun-di chuanshuo.— «Zhongda yuyan lishi yanjiusuo zhoukan». 1928, 5 ji, № 59—60.
(Ян Ю h ь ж у. Предания о Яо и Шуне).
86. Yu Yongliang. Xinan minzu qiyuan-di shenhua-panhu.— «Yuyan lishixue yanjiusuo zhoukan». 1928, 3 juan, № 35—36.
(Ю й Ю h л я h. Мифы о происхождении юго-западных народностей — паньху).
87. Zhang Shoulin. Guanyu «Sang»-di shenhua yu chuanshuo-di diandian didi. — «Chenbao fukan», 1928.2.16—23.
(Чжан Шоулинь. Мифы и предания о тутовом дереве).
88. Zhao Jingshen. Taiyang shenhua yanjiu.— «Wenxue zhoubao».
1928, № 5.
(Чжао Цзиншэнь. Исследование солярных мифов).
89. Zhong Jingwen. «Xinan minzu qiyuan-di shenhua — panhu» shuhou.— «Yuyan lishixue yanjinsuo zhoukan». 1928, 3 juan, № 35 — 36.
(Чжун Цзинвэнь. Послесловие к статье «Мифы о происхождении юго-западных народностей — паньху»).
90. Ding Xuexian. Guanyu Gun Yu zuizhuan-di taolun.— «Zhongda yuyan lishi yanjiusuo zhoukan». 1929, 7 ji, № 81.
(Дин Сюэсянь. Дискуссия о преступлении Гуня и Юя).
91. «Faguoren-zhi yanjiu jidong shenhua».— «Dagongbao wenxue fukan», 1929.7.15. (Французские исследования по мифологии Дальнего Востока).
92. Feng Chegjun. Zhongguo gudai shenhua-zhi yanjiu.—«Guowen zhoubao».
1929, 6 juan, № 9-17.
(Фэн Чанцзюнь. Исследование древних мифов Китая).
481

93. Mao Dun. Shenhua zalun. Shanghai, Shijie shuju, 1929.
(Мао Дунь [Шэн ь Я н ь б и н]. Разные статьи по мифологии).
94. Xuanzhu. Zhongguo shenhua yanjiu ABC. 1,2 ce. Shanghai, Shijie shuju 1928—1929 (Shan — xia ce).
(Сюньчжу [Шэнь Яньбин]. Основы изучения китайских мифов).
95. Yang Yunru. Jiang xing-di minzu he Jiang-taigong-di gushi.— «Yuyan lishixue yanjiusuo zhoukan». 1929, 7 juan, № 81.
(Я н Ю h ь ж у. Народы с фамилией Цзян и предания о Цзян-тайгуне).
96. Z h о n g Jing wen. Da Mao Dun xiansheng guanyu «chuci» shenhuadi taolun.— «Minsu», 1929, № 86—89.
(Чжун Цзинвэнь. Ответ Мао Дуню в связи с обсуждением вопроса о мифах в «Чуских строфах»).
97. G а о Chongyuan. Zhongguo gushi-shang Yu zhi shui-di bianzheng.— «Wuda wen zhe jikan». 1930, 1 juan, № 4.
(Гао Ч у н ъ ю а н ь. Споры относительно усмирения потопа Юем в древней истории Китая).
98. G u J i е g a n g. Hongshui-zhi chuanshuo ji zhi shui den-zhi chuanshuo.— «Shixue nianbao». 1930, 1 juan, № 2.
(Гу Ц 3 e г a h. Сказания о потопе и предания об усмирении вод).
99. Yang W е n w е i. Jiang-taigong-di gushi.— «Minsu». 1930, № 101.
(Ян Вэньвэй. Предания о Цзян-тайгуне).
100. Chen Во. Xi-wangmu yu xirong.— «Qinghua zhoukan». 1931, 36 juan,
№ 4 — 5.
(Чэнь Во. Си-ванму и западные жуны).
101. Gao Chongyuan. Zhongguo gu shi-shan Yu zhi hong shui-di bianzheng.— «Wuda wenzhe jikan». 1931, 1 juan, «N*2 4. (Г а о Ч у н ъ ю а н ь. Критический разбор сказания об усмирении потопа Юем в древнекитайской истории).
102. Huang Shi. Zhongguo guanyu zhiwu-di shenhua chuanshuo.— «Qingnian jie». 1931, 2 juan, № 2.
(Хуан Ши. Китайские мифы и легенды о растениях).
103. Chen Во. Xi-wangmu yu Niu-lang Zhi-nii-di gushi.— «Wenxue yuekan». 1932, 3 juan, № 1.
(Чэнь Во. Си-ванму и сказание о Волопасе и Ткачихе).
104. D е у о u. Yangzijiang silan ji hongshui-di chuanshuo.— «Dongfang zazhi».
1932, 29 juan, № 2.
(Дэю. Разливы Янцзыцзяна и предания о потопе).
105. S h і g u. Yao Shun chuanshuo-zhi yanbian.— «Jimei zhoukan». 1932, 11 juan, № 4.
(Ш игу. Эволюция преданий о Яо и Шуне).
106. S h i g u. Yao Shun chuanshuo-zhi qiyi. — «Jimei zhoukan». 1932, № 5.
(Ш игу. Варианты преданий о Яо и Шуне).
107. W u Н а п. Xi-wangmu chuanshuo.— «Qinghua zhoukan». 1932, 37 juan, «№ 1. (У Хань. Предания о Си-ванму).
108. J і п у о u. Fujian shenhua yanjiu-di di yi ye.— «Fujian wenhua». 1932, 1 juan,
№ 6.
(Цзинью. Первая страница в изучении фуцзяньских мифов).
109. Z h a n g Changgong. Zhongguo gudai shuishen-di chuanshuo.— «Minjian yuekan». 1932, 2 juan, № 3.
(Чжан Чангу н. Предания о божествах вод в древнем Китае).
110. Ding D i j i a. Cong Jiang Yuan chuanshuo kuijian Zhou chu shehui.— «Shehui zazhi». 1933, 3 juan, № 5—6.
(Дин Д и ц з я. Раннечжоуское общество по преданию о Цзян Юань).
111. Yang Kuan. Pangu chuanshuo shitan.— «Guanghua daxue banyuekan».
1933, 2 juan, № 2.
(Ян К у а н ь. Опыт исследования преданий о Паньгу).
112. Yang Kuan. Yu zhi shui chuanshuo-zhi tuice.— «Minsu». 1933, № 116 — H8.
(Ян К у а н ь. Некоторые предположения, касающиеся преданий об усмирении вод Юем).
ИЗ. Jiang Liangfu. «Shi» yu «shenhua»-di xiehou.— «Qingnian jie». 1933, 4 juan, № 4.
482

(Цзян Лянфу. Неожиданная встреча истории и мифологии).
114. Y i f u. Zhongguo yuanshi shenhua chuanshuo-zhi yanjiu.— «Guozhuan jikan».
1933, 5 yue.
(И ф у. Исследование первобытных мифов и преданий Китая).
115. Zhong Jingwen. Guanyu Zhongguo-di zhiwu qiyuan shenhua.— «Minzhong jiaoyu jikan». 1933, 3 juan, № 1.
(Чжун Цзинвэнь. Китайские мифы о происхождении растений и животных).
116. Zhong Jingwen. Zhongguo shenhua-zhi wenhuashi jiazhi. — «Qingnian jie». 1933, 4 juan, № 1.
(Чжун Цзинвэнь. Ценность китайских мифов для истории культуры).
117. Feng Jiasheng. Hongshui chuanshuo-zhi tuice.— «Yugong banyuekan».
1934, 1 juan, № 2.
(Фэн Цзяшэн. Гипотеза относительно преданий о потопе).
118. Fujita Т о j е h a t i. Zhongguo shenhua kao.—Gushi yanjiu. Wei Juxian bian. Shanghai, Shangwu yinshuguan, 1934, 2 Ji, xia ce.
(Фудзита Тоёхати. Разыскания по китайской мифологии).
119. Gu Tie. Zhongguo minzu-di shenhua yanjiu.— «Zhongyuan wenhua». 1934, 11 yue — 1935, 3 yue.
(Гу Те. Исследование мифов народов Китая).
120. Itimura Sanjiro. Zhongguo gudai chuanshuo-zhi pipan.— «Qinghua zhoukan». 1934, 41 juan, № 6.
(И Тимура Сандзиро. Критический разбор древних преданий Китая).
121. Itimura Sanjiro. Zhongguo shanggu chuanshuo-zhi piping.— «Xueshu jikan». 1934, 1 juan, № 2.
(И Тимура Сандзиро. Критика древнейших китайских преданий).
122. Ogawa Takuji. Tiandi kaipi ji hongshui chuanshuo — Gushi yanjiu. Wei Juxian bian. Shanghai, Shangwu yinshuguan, 1934, 2 ji, xia ce.
(Огава Такудзи. Предания о начале мира и потопе).
123. Ogawa Takuji. Kunlun yu Xi-wangmu.— Tong shang.
(Огава Такудзи. Куньлунь и Си-ванму).
124. Wei Juxian. Tiandi kaipi yu Pangu chuanshuo-di tanyuan.— «Xue yi».
1934, 13 juan, № 1.
(Вэй Цзюйсянь. Разыскания об истоках преданий о начале мира и Паньгу).
125. Gengnan. Zhongguo gudaishi-shang-di lixiang diwang — Yao Shun ji qi chuanshuo.— «Luoluo». 1935, 2 juan, № 7.
(Гэннань. Идеальные правители древнекитайской истории Яо и Шунь и предания о них).
126. G и о Y u n q i. Zhongguo shige-zhong Ghang-e shenhua-di youlai ji yanbian.— «Xingjian yuekan». 1935, 6 juan, № 3.
(Го Юньци. Происхождение мифа о Чанъэ в китайской поэзии и его эволюция).
127. Q і u-x і n g f u-z h a i z h u. Xia Yu-di shenhua.— «Yue feng». 1935, 11 yue, № 4.
(Цюсинфучжа й-ч ж у. Мифы о сяском Юе).
128. Wen Y i d u о. Gaotang shennii chuanshuo-zhi fenxi.— «Qinghua xuebao».
1935, 11 juan, № 1.
(Вэнь Идо. Анализ сказания о гаотанской фее). См. также № 169.
129. Chen Mengjia. Shangdai-di shenhua yu wushu.— «Yanjing xuebao».
1936, 20 juan.
(Чэнь Мэнцзя. Мифы и шаманство в эпоху Шан).
130. Cheng Jing. Zhongguo-di Yi yu Xila-di Hekelisi.— «Anda jikan». 1936, 1 juan, № 3.
(Чэн Ц 3 и h. Китайский стрелок И и греческий Геркулес).
131. Chen Zhiliang. Yu sheng Shiniu kao.— «Yugong banyuekan». 1936, 6 juan, № 6.
(Чэнь Ч жил ян. Разыскания о рождении Юя в Шиню).
132. GuJiegang, Yang Xiangkui. San huang kao. Xafo yanjing xueshe. Beiping, 1936.
(Гу Цзеган, Ян Сянкуй. Разыскания о Трех правителях).
483

133. L а о g a n. Yu zhi shui gushi-zhi chufadian ji qita.— «Yugong banyuekan». 1936, 6 juan, № 6.
(Л а о г а и ь. Откуда произошли предания об усмирении потопа Юем).
134. Liu В е i d о u. Shenhua yanbian ji qi yingxiang.— «Peiping chenbao. Lishi zhoukan». 1936.12.16, № 12.
(Лю Б э й д о у. Эволюция мифов и их влияние [на литературу]).
135. Liu В е i d о u. Yi.— «Peiping chenbao. Lishi zhoukan». 1936, 10.17, № 3. (Лю Б э й д о у. Стрелок И).
136. Matsumura Take о. Zhongguo shenhua chuanshuo duan lun.— «Yi feng». 1936, 4 juan, № 1.
(Мацумура Такэо. Коротко о мифах и преданиях Китая).
137. Ye D е j u n. «Shan hai jing»-zhong she-di chuanshuo.— «Minsu». 1937, No 116-118.
(E Дэцзюнь. Предания о змеях в «Книге гор и морей»).
138. Rui Y i f u. Miaozu-di hongshui gushi yu Fuxi Niiwa-di chuanshuo.— «Renleixue jikan». 1938, 1 juan, № 1.
(Ж у й И ф у. Сказания о потопе у народа мяо и предания о Фуси и Нюйва).
139. Wang Xipeng. Minzu wenxue-di shenhua.— «Huangzhong». 1938, 6 juan, № 2.
(Ван Сипэн. Мифы в национальной литературе).
140. Xu Zhongshu. Ва miaozu hongshui gushi yu Fuxi Niiwa-di chuanshuo.— «Renleixue jikan». 1983, 1 juan, № 1.
(Сюй Чжуншу. Послесловие к статье «Сказания о потопе у народа мяо и предания о Фуси и Нюйва»).
141. Wen Y i d u о. Jiang Yuan li daren ji kao.— «Zhongyang ribao. Shixue». 1940, № 72.
(ВэньИдо. Разыскания о том, как Цзян Юань наступила на след великана). См. также № 169.
142. Sun Zuoyun. Chiyou kao.— «Zhong-he yuekan». 1941, 2 juan, JY° 5. (Сунь Цзоюнь. Разыскания о Чию).
143. Huang Z h i g a n g. Da Yu yu Li Bing zhi shui-di guanxi.— «Shuowen yuekan». 1942, 3 juan, № 9.
(Хуан Чжиган. Связь между преданиями об усмирении потопа великим Юем и Ли Бином).
144. Liu Mingshu. Han Wulianci Huaxiang-zhong Huang-di Chiyou gu zhan tu kao.— «Zhongguo wenhua yanjiu huikan». 1942, 2 juan.
(Лю M и h ш у. Разыскания об изображении древней битвы Хуан-ди с Чию на рельефах ханьского храма Улянцы).
145. S u b a i. Zhuanxu kao.— «Liu Ri tongxuehui jikan». 1943, № 6.
(С у б а й. Разыскания о Чжуаньсюе).
146. Sun Zuoyun. Feilian kao. Zhongguo niaozu-zhi yanjiu.— «Guoli huabei bianyiguan guankan». 1943, 2 juan, № 3.
(Сунь Цзоюнь. Разыскания о Фэйлянь. Из исследований о народностях, почитавших птиц, в Китае).
147. Wen Y i d u о. Cong ren shou she shen xiang tandao long yu tuteng.— «Renwen kexue xuebao», 1943.
(Вэнь И д о. От изображений существ с человечьей головой и телом змеи к дракону и тотему). См. также № 169.
148. Sun Zuoyun. Hou yi chuanshuo congkao.— Xia shi she, miao, zhu, bie si bu zu-zhi douzheng.— «Zhongguo xuebao». Beijing, 1944, 1 juan, № 3, 4, 5. (Сунь Цзоюнь. Разыскания относительно преданий о Хоу И.— К вопросу о борьбе племен змеи, свиньи, птицы и черепахи в эпоху Ся).
149. Si W е i z h i. Yindai feng-zhi shenhua.— «Zhongguo wenhua yanjiu huikan». 1948, 8 juan.
(С ы В э й ч ж и. Миф о ветре в эпоху Инь).
150. Chen Y и р i. Tan Niu-lan Zhi-nii-di gushi.— «Wenhui bao», 1950.8.20. (Чэнь Юйпи. Сказание о Волопасе и Ткачихе).
151. Rui Y i f u. Fuxi Niiwa.— «Dalu zazhi». 1950, 1 juan, № 12.
(Жуй И ф у. Фуси и Нюйва).
152. Yuan К е. Zhongguo gudai shenhua. Shangwu yinshuguan, 1950.
(Юань К э. Мифы древнего Китая).
484

153. Lao Weihan. Ri-di shenhua ji haidao-di zhuiqiu.— «Taiwan fengwu». 1952, 2 juwan, № 2.
(Лао Вэйхань. Стрельба в солнца и поиски островов в море).
154. Lii Shuang. Liie tan Zhongguo-di shenhua yu chuanshuo.— «Guangming ribao», 1954.4.12.
(Л ю й III у a h. Коротко о китайских мифах и легендах).
155. Yang Gongji, Gong Mu. Lun Zhongguo yuanshi wenxue.— «Wenxue congkan». 1954, № 1; 1955, № 2.
(Ян Гунцзи, Гун My. О первобытной литературе в Китае).
156. Fan N i n g . Niu-lang Zhi-nii gushi-di yanbian.— «Wenxue yichan zengkan». Beijing, 1955, 1 ji.
(Ф a h ь Нин. Эволюция сюжета о Волопасе и Ткачихе).
157. Hu Xiaoshi. Chuci-zhong-di shenhua.— «Yu hua». 1956, № 1.
(X у С я о ш и. Мифы в «Чуских строфах»).
158. S u X u е 1 і п. Kunlun-zhi mi. Taibei, Zhongyang wenhua gongyingshe, 1956.
( Су Сюэлинь. Загадка Куньлуня).
159. Wan J i u h e. Ruhe tongguo shenhua renshi Zhongguo yuanshi shidai renmen yu ziran-di douzheng.— «Dongbei shifan daxue kexue jikan». 1956, № 6. (Вань Цзюхэ. Как из мифов узнать о борьбе людей первобытной эпохи с природой).
160. Xu Ping. Jian ping Yuan Ke «Zhongguo gudai shenhua».— «Wenyibao». 1956, № 1.
(С ю Й Пин. Критические замечания о книге Юань Кэ «Мифы древнего Китая»).
161. Zhao Guangxian. Shangzu-di shangdi yu zuxian.— «Zhengming».
1956, № 6.
(Чжао Гуансянь. Верховные правители и предки шанцев).
162. «Zhongguo gudai shenhua» zuozhe Yuan Ke lai xin.— «Wenyibao». 1956, № 2. (Письмо Юань Кэ — автора «Мифов древнего Китая»).
163. Hu N і а п у i. Guanyu Нои Yi-di chuanshuo.— «Wenxue yichan» zengkan.
1957, № 4.
(X у Няньи. Предание о стрелке И).
164. Hu Xiaoshi. Qu Yuan yu gu shenhua.— «Yu hua». 1957, № 1, 2.
(X у С я о ш и. Цюй Юань и древние мифы).
165. Li Qian. Liie lun Zhongguo gudai shenhua.— «Xin jianshe». 1957, № 10. (Ли Цянь. Коротко о древних мифах Китая).
166. Luo Yonglin. Shi lun Niu-lang Zhi-nii.— «Minjian wenxue jikan». 1957, № 2.
(Ло Юнлинь. О Волопасе и Ткачихе).
167. Ouyang Fanhai. Qu Yuan he Gun.— «Guangming ribao», 1957.1.13., (Оуян Фаньхай. Цюй Юань и Гунь).
168. S u X u е 1 і п. She гі yu she yue.— «Daxue shenghuo». Taibei, 1957, 3 juan,
№ 8.
(Су Сюэлинь. Стрельба в солнце и стрельба в луну).
169. Wen Y i d u о. Shenhua yu shi. Beijing, Guji chubanshe, 1957.
(Вэнь Идо. Мифы и поэзия).
170. Yuan К е. Zhongguo gudai shenhua (zengding ben). Beijing, Shangwu yinshuguan, 1957.
(Ю a h ь К e. Мифы древнего Китая.— Дополненное издание).
171. Tan Danjiong. Long feng chengxian.— «Wen xing». 1958, 2 juan. (Тань Даньцзюн. Дракон и феникс как благопожелательные символы).
172. Y а п у о n g. Man tan wushan shennii.— «Guangming ribao», 1958.2.16. (Я h ь ю h. О богине горы Ушань).
173. Gan Jiang. «Zhongguo gudai shenhua» pipan.— «Guangming ribao», 1959.2.1.
(Г a h ь Ц 3 я h. Критический разбор «Мифов древнего Китая» [Юань Кэ]).
174. Du Е г w е i. Guren duiyu leishen-di guannian.— «Dalu zazhi». 1959, 18 juan, № 48.
(Д у Э p в э й. Представления о боге грома у древних людей).
175. Li Danyang! Man tan gudai shenhua.— «Guangming ribao», 1959.8.6. (Ли Даньян. О древних мифах).
485

176. Yang Mingzhao. Sichuan zhi shui shenhua-zhong-di Xia Yu.— «Sichuan daxue xuebao». 1959, № 4.
(Ян Минчжао. Сяский Юй в сычуаньских мифах об усмирении потопа).
177. Yuan К е. Guanyu «Zhongguogudaishenhua» pipan, da Gan Jiang xiansheng.— «Guangming ribao», 1959.5.17.
(Юань К э. Ответ Гань Цзяну в связи с критикой «Мифов древнего Китая»).
178. Zhang Guangzhi. Zhongguo shi shenhua-zhi fengxi yu gu shi yanjiu.— «Minzu yanjiusuo jikan» Taibei, 1959, 8 juan.
(Чжан Гуанчжи. Анализ китайских мифов о начале мира и исследования древней истории).
179. Zheng Qingmao. Zhongguo sansbu shenhua chuanshuo yanjiu.— Taida zhongwensuo shuoshi lunwen. Taibei, 1959.
(Чжэн Цинмао. Исследование китайских мифов и преданий о дереве Сан).
180. Du Е г w е i. Zhong-xi xingxiang shenhua bijiao yanjiu.— «Wen shi zhe xuebao». Taibei, 1960, 9 juan.
(Д у Э р'в э й. Сравнительное изучение мифов о звездах в Китае и на Западе).
181. Me п g Zhou. Ping «Zhongguo gudai shenhua».— «Guangming ribao», 1960.12.18.
(Мэн Чжоу. Критика «Мифов древнего Китая» [Юань Кэ]).
182. Sun J і а л і- Hong shui chuanshuo yu Gonggong.— «Taiwan fengwu», 1960, № 1. ’
(Сунь Цзяци. Миф о потопе и Гунгун).
183. Wen Chongyi. Jiu ge-zhong He-bo-zhi yanjiu.— «Minzuxue yanjiusuo jikan». Taibei, 1960, 9 juan.
(Вэнь Чунъи. Исследование образа Хэ-бо в «Девяти песнях» Цюй Юаня).
184. Xu Xusheng. Zhongguo gushi-di chuanshuo shidai (zengding ben). Beijing, Kexue chubanshe, 1960.
(Сюй Сюйшэн. Легендарный период древней истории Китая).
185. Yuan К е. Zhongguo shenhua (wenxue xiao congshu). Beijing, Renmin wenxue chubanshe, 1960.
(Юань К э. Китайские мифы. Библиотечка литературы).
186. Zhang Haipeng. Shen-nong yu Hou-ji.— «Hefei shifan xueyuan xuebao».
1960, № 5-6.
(Чжан Хайпэн. Шэнь-нун и Хоу-цзи).
187. Ding Shan. Zhongguo gudai zongjiao yu shenhua kao. Longmen lianhe shuju. 1961.
(Дин Шань. Разыскания о древней религии и мифах Китая).
188. Du Е г w е i. Kunlun shenhua yiyi-di faming.— «Xiandai xueren». Taibei,
1961, № 1.
(Д у Э p в э й. Открытие смысла мифов о горе Куньлунь).
189. Li Guangxin. Guanyu gudai shenhua chansheng-di shidai wenti-di tantao.— «Xueshu yuekan». 1961, № 10.
(Ли Гуансинь. К вопросу о времени зарождения древних мифов).
190. Li Guanxin. Jiu ge Dong-huang Taiyi yipianti chu tan.— «Yangzhou shifan xueyuan xuebao». 1961, № 11.
(Ли Гуансинь. Предварительные разыскания о песне «Повелитель Востока» из «Девяти песен» Цюй Юаня).
191. Wen Chongyi. Jiu ge-zhong-di shui-shen yu Hua-nan-di long zhou sai shen.— «Minzuxue yanjiusuo jikan». Taibei, 1961, 11 juan.
(Вэнь Чунъи. Водяные божества в «Девяти песнях» Цюй Юаня и божество состязаний драконовых лодок в Южном Китае).
192. Yuan К е. Shenhua gushi xin bian. Beijing, Zhongguo qingnian chubanshe, 1961.
(Юань К э. Мифы и предания в новом изложении).
193. Zhang Qinian. Guanyu gudai shenhua chansheng-di shidai wenti-di taolun.— «Yangzhou shifan xueyuan xuebao». 1961, № 11.
486

(Чжан Цинянь. Относительно дискуссии о времени зарождения древних мифов).
194. Du Е г w е i. Kunlun wenhua yu bu si guannian. Taibei, Huaming shuju, 1962. (Д у Э p в э й. Куньлуньская культура и представления о бессмертии).
195. Feng Н u a. Ji Xinjiang xin faxian-di bohua Fuxi Niiwa xiang.— «Wen wu».
1962, № 7-8.
(Ф э h X у а. Об изображении Фуси и Нюйва на шелке, обнаруженном в Синьцзяне).
196. Gao Heng, Dong Zhian. Shanggu shenhua chulun.— «Shandong daxue xuebao (yuwen)». 1962, № 1.
(Гао Хэн, Дун Чжиань. Предварительные рассуждения о древнейших мифах).
197. Guan Donggui. Zhongguo gudai shi ri shenhua-zhi yanjiu.— «Zhongyang yanjiuyuan lishi yuyan yanjiusuo jikan». Taibei, 1962, 23 juan.
(Гуань Дунгуй. Исследование древнего китайского мифа о десяти солнцах).
198. Kang Р е і с h u. Shuo long (shang, xia).— «Dalu zazhi». 1962, 25 juan, № 8, 9.
(Кан Пэйчу. О драконе).
199. Liu Н u i s u n. Yi tu tuan ren he lian shi bu tian — guanyu «Nuwa-shi»-di shenhua chuanshuo.— «Fujian ribao», 1962.5.19.
(Лю Хуэйсунь. Люди, сделанные из глины, и починка небосвода расплавленными камнями. Относительно мифов и преданий о Нюйва).
200. Q i n g у и п. Chang-e ben yue-di kaozhen.— «Guangming ribao», 1962.9.8. (Цинъюнь. Разыскания о мифе «Чанъэ бежит на луну»).
201. S h а о Haiqing. Shi lun shenhua.— «Donghai», 1962, № 12.
(Ш ao Хайцин. Попытка разговора о мифах).
202. W u Z е у u. Gonggong chu Buzhou shuzhen.— «Guangming ribao», 1962.6.11. (У Ц 3 э ю й. Комментарии к мифу о Гунгуне, ударившемся о гору Бучжоу).
203. Yuan К е. Song Yu «Shen nii fu»-di dinghua he Gaotan-nii gushi-di yuyi.— «Guangming ribao», 1962.8.19.
(Ю a h ь К э. Ошибки в «Оде божественной деве» Сун Юя и скрытый смысл истории о Гаотанской деве). См. также № 379.
204. Zhang Guangzhi. Shang-Zhou shenhua-zhi fenlei.— «Minzuxue yanjiusuo jikan». Taibei, 1962, 14 juan.
(Чжан Гуанчжи. Классификация мифов эпох Шан и Чжоу).
205. Zhao Tiehan. Shaohao-shi yu fengniao tuteng.— «Dalu zazhi» tekan, Taibei, 1962, № 2.
(Чжао Техань. Шаохао и тотем-феникс).
206. Zhan Guangnian. «Gonggong bu si» ji qita.— «Wen yi bao». 1962, № 12. (Чжан Гуаннянь. Миф о бессмертии Гунгуна и др.).
207. Gao Heng, Dong Zhian. Shanggu shenhua. Beijing, Zhonghua shuju.
1963.
(Гао Хэн, Дун Чжиань. Древнейшие мифы).
208. Не Liankui. Gui-di wenhua diwei.— «Zhongyang yanjiuyuan minzu yanjiusuo jikan». Taibei, 1963, 16 juan.
(Хэ Лянькуй. Место «культуры черепах»).
209. Li Y a n. Long chongbai-di qiyuan.— «Xueshu yanjiu» (shehui kexue ban). Kunming, 1963, № 3.
(Ли Янь. Происхождение поклонения дракону).
210. Q i J u s h е n g. Da Yu zhi shui-zhi yanjiu.— «Guoli zhengzhi daxue xuebao». Taibei, 1963, № 7.
(Ци Цзюйшэн. Исследование мифа об усмирении потопа Великим Юем).
211. Wang Guangyi. Zhurung yu Peng-zu.— «Dalu zazhi». Taibei, 1963, 26 juan, № 4.
(Ван Гуанъи. Чжужун и Пэн-цзу).
212. Yang Guoyi. Gonggong chuanshuo shishi tan yuan.— «Wenshi». Beijing, 1963, № 3.
(Ян Гои. Поиски исторической основы предания о Гунгуне).
213. Jang Ximei. «Jin yu» Huang-di chuanshuo yu Qin Jin lianyin-di gushi.— «Dalu zazhi». 1963, 26 juan, № 26.
487

(Я н С и м э й. Предания о Хуан-ди в «Речах царства Цзинь» и предания о браках между Цинь и Цзинь).
214. Zhang Guangzhi. Shang — Zhou shenhua yu meishu-zhong suojian ren yu dongwu.— «Minzuxue yanjiusuo jikan». Taibei, 1963, 14 juan.
(Чжан Гуанчжи. Мифы периодов Шан и Чжоу и изображения людей и животных в произведениях искусства).
215. Hu Houxuan. Jiaguwen shanzu niao tuteng-di yuji.— «Lishi luncong». 1 ji, Beijing, Zhonghua shuji, 1964.
(Ху Хоусюань. Следы представлений шанцев о тотеме-птице по надписям на гадательных костях).
216. Liu Changhuai. Liie tan long-di shizuozhe he moter.— «Xueshu yanjiu» (shehui kexue ban). Kunming, 1964, № 3.
(Лю Чанхуай. Коротко о прообразе дракона и его модели).
217. Su Shangyao. Shenhua yu Zhongguo shenhua.— «Zhongyang ribao», Taibei, 1964.8.11; 1964.8.12.
(С у Шанъяо. Мифы и китайские мифы).
218. Wen Chongyi. Jiu ge-zhong-di shang-di yu ziran shen.— «Minzuxue yanjiusuo jikan». Taibei, 1964, 17 juan.
(Вэнь Чунъи. Шань-ди и боги природы в «Девяти песнях» Цюй Юаня).
219. Yuan К е. Guanyu Shun Xiang douzhen shenhua-di yanbian.— «Jianghai xuekan». 1964, № 2.
(Юань К э. Эволюция мифа о борьбе Шуня и Сяна). См. также № 379.
220. Yuan Ке. Man tan minjian liuxing-di gudai shenhua.— «Minjian wenxue». 1964, № 3.
(Юань К э. О бытующих в народе древних мифах).
221. Du Е г w е i. Feng lin gui long kao shi. Taibei, Shangwu yinshuguan. 1966. (Д у Э p в э й. Толкование образов феникса, единорога, черепахи и дракона).
222. Ling Chunsheng. Kunlunqiu yu Xi-wangmu.— «Minzuxue yanjiusuo
jikan». Taibei, 1961, 22 juan.
(Лин Чуньшэн. Гора Куньлунь и Си-ванму).
223. S u X u е 1 і п. Lun jiu ge shao Siling.— «Shida xuebao» Taibei, 1966, № 1. (Су Сюэлинь. О Малом повелителе жизни в «Девяти песнях» Цюй Юаня).
224. Su X u е 1 i n. Shun-di gushi yu Yindu shishi.— «Chengda xuebao». Taibei,
1967, № 2.
(Су Сюэлинь. Предания о Шуне и индийский эпос).
225. Wen Chongyi. Chu-di shenhua yu zongjiao.— «Chu wenhua» (Minzusuo zhuankan 12), Taibei, 1967.
(Вэнь Чунъи. Чуские мифы и религия).
226. Yang Ximei. Gu taote minzu kao.— «Minzuxue yanjiusuo jikan». 1967, 24 juan.
(Ян С и m э й. Разыскания о древней народности таоте).
227. Zhou Ziqiang. Gu fenghuang yu Nanyang fengniao-di yanjiu.— «Minzuxue yanjiusuo jikan». Taibei, 1966, 22 juan.
(Чжоу Цзыцян. Древний феникс и птица-ветер в странах Южных морей).
228. Ding X i u. Fenghuang yu fengniao.— «Minzuxue yanjiusuo jikan». Taibei,
1968, 25 juan.
(Дин Сю. Феникс и птица-ветер).
229. Su X u е 1 i n. Не-bo yu shuizhu.— «Dongfang zazhi». Taibei, 1968, 1 juan,
№ 2.
(Су Сюэлинь. Хэ-бо и хозяин вод).
230. Chen Bingliang. Zhongguo gudai shenhua-di xin shi liang ze.— «Qinghua xuebao». Taibei, 1967, 7 juan, № 2.
(Чэнь Бинлян. Два примера нового толкования древнекитайских мифов).
231. Liu Linyuan. Jiaguwen-zhong-di «gun» zi yu houshi shenhua-zhong-di Fuxi Niiwa.— «Zhongyang yanjiuyuan Lishi yuyan yanjiusuo jikan». Taibei,
1969, 41 juan, № 4.
(Лю Л и н ь ю а н ь. Знак «гунь» в надписях на гадательных костях и обр.азы Фуси и Нюйва в поздних мифах).
488

232. Li Zongtong. Yan-di yu Huang-di-di xin jieshi. — «Zhongyang yanjiuyuan Lishi yuyan yanjiusuo jikan». Taibei, 1969, 39 juan (1).
(Ли Цзунтун. Янь-ди и Хуан-ди — новое толкование).
233. Su X u е 1 i n. Xiang-jun yu Xiang-furen.— «Chengda xuebao». Taibei,
1969, № 4.
(Су Сюэлинь. Хозяин реки Сян и фея реки Сян).
234. Xu Gaoruan. Kunlunqiu he hongshui shenhua.— «Zhonghua zazhi». Taibei, 1969, 7 juan, № 11.
(G ю й Гаожуань. Мифы о горе Куньлунь и потопе).
235. Zhang Shouping. Jiu ge-zhi pian ming, pian ci, zhang jie ji qi gui-shen guan.— «Zhengda xuebao». Taibei, 1969, 20 juan.
(Чжан Ш о у п и и. Название песен, разделы и подразделы в «Девяти песнях» Цюй Юаня и его представления о божествах и духах).
236. Zhang Shouping. Jiu ge suosi-zhi shen kaoshu.— «Huagang xuebao». Taibei, 1969, № 5.
(Чжан Шоупин. Божества, которым приносили жертвы, по «Девяти песням» Цюй Юаня).
237. Zhou Shi. Cang-jie shuanshuo hui kao.— «’’Wenxue nianbao“ lunwen fenlei huibian». Xianggang, 1969.
(Чжоу Ши. Разыскания касательно преданий о Цанцзе).
238. Li S h е п f u. Chuanshuo-zhong-di Pangu-shi.— «Dongfang zazhi». Taibei,
1970, 3 juan, № 3.
(Ли Ш э h ь ф у. Образ Паньгу в преданиях).
239. Li J i а f u. Chuanshuo-zhong-di Pangu-shi.— «Dongfang zazhi fukan». Taibei, 1970, 3 juan, № 9.
(Ли Ц 3 я ф у. Образ Паньгу в преданиях).
240. Sun Longji. Yu shenhua-di yanjiu.—Taida Lishisuo shuoshi lunwen. Taibei, 1970.
(Сунь Лунцзи. Исследование мифов о Юе).
241. Su Xue 1 i n. Dong-jun yu ri-jun. «Chengda xuebao». Taibei, 1970, № 5. (Су Сюэлинь. Повелитель Востока и солярное божество).
242. Yang Yinzong. Jiu ge Не-bo kao.— «Jianshe». Taibei, 1970, 18 juan,
№ 12.
(Ян Иньцзун. Разыскания о Хэ-бо по «Девяти песням» Цюй Юаня).
243. Y i d е. Caozu-di hongshui chuanshno.— «Zhongyang ribao», Taibei, 1970.1.30. (И д э. Предания народа цао о потопе).
244. Li J і а f u. Zhongguo gudai shenhua.— «Zhong-he yuekan». Taibei, 1971, № 34. (Ли Цзяфу. Древние китайские мифы).
245. Pi S h u m i n. Niu-lang Zhi-nu shenhua-di xingcheng.— «Nanyang daxue xuebao» (sheke renwen-zhi bu), 1971, № 5.
(Пи Шуминь. Формирование мифа о Волопасе и Ткачихе).
246. Shen Mingzhang. Woguo gushi shenhua yu chuanshuo-di jin shi.— «Zhongden jiaoyu». Taibei, 1971, 22 juan, № 3.
(Шэнь Минчжан. Новое толкование мифов и преданий в нашей древней истории).
247. Yang Yinzong. Jiu ge Xiang-jun jian kao.— «Jianshe». Taibei, 1971, 19 juan, № 11; 12.
(Ян Иньцзун. Разыскания о Повелителе реки Сян по «Девяти песням» Цюй Юаня).
248. Y u d a i. Xi-wangmu kao.— «Zhongguo dizheng». Taibei, 1971, № 36.
(Ю й д а й. Разыскания о Си-ванму).
249. Su X u e 1 i n. «Shi jing»-li-di shenhua.— «Wenyi fuxing». Taibei, 1972, 31 juan.
(Су Сюэлинь. Мифы в «Шицзине»).
250. Wang Xiaolian. Riben xuezhe-di Zhongguo gudai shenhua yanjiu.— «Dalu zazhi». Taibei, 1972, 45 juan, № 1. См. также № 279.
(Ван Сяолянь. Исследования японских ученых по древнекитайской мифологии).
251. Du Zhengs'heng. Shi lun Xian Qin shidai-di Cheng-Tang chuanshuo. — «Dalu zazhi». Taibei, 1973, 47 juan, № 2.
(Ду Чжэншэн. О преданиях о Чэн-тане доциньской эпохи).
489

252. Guo Моги о. Taodu. Niiwa. Jialing.— «Wenwu». 1973, № 1.
(Го M о ж о. Персиковая столица. Нюйва. Курган Цзялин).
253. Xu X и е j і. Lun Niiwa.— «Shi hui». Taibei, 1973, № 3.
(Сюй Сюэцзи. О Нюйва).
254. Fang Shanzhu. Kunlun tianshan yu taiyang-shen.— «Dalu zazhi». Taibei, 1974, 49 juan, № 4.
(Фан Шаньчжу. Небесные горы Куньлунь и солярные божества).
255. Gu Tianhong. Zhongguo shenhua yanjiu shumu.— «Shuping shumu». Taibei, 1974, № 19.
(Гу Тяньхун. Библиография исследований по китайской мифологии).
256. Mori Yasutaro. Zhongguo gudai shenhua yanjiu. Wang Xiaolian yi. Taibei, Dipingxian chubanshe, 1974.
(Мори Ясутаро. Исследование древних мифов Китая).
257. «Yuanshi geyao yu shenhua».— «Zhao хіа». 1974, № 12.
(«Первобытные песни и мифы»).
258. Yue Hengjun. Zhongguo yuanshi bianxing shenhua shi tan.— «Zhong-wai wenxue». Taibei, 1974, 2 juan, № 8, 9.
(Ю э Хэнцзюнь. Попытка изучения первобытных трансформированных китайских мифов).
259. Zheng Hengxiong. Shenhua-zhong-di bianxing: Xila yubu yu Shennong shenhua bijiao.— «Zhong-wai wenxue». Taibei, 1974, 3 juan, № 6. (Чжэн Хэнсюн. Трансформация мифов: греческий герой и Шэнь-нун).
260. Chao Tiehan. Gu shi kao shu. Zhengzhong shuju. Taibei, 1975.
(Чжао T e x a h ь. Разыскания по древней истории).
261. Gu Tianhong. Xilakelisi he Yi-di bijiao yanjiu.— «Zhong-wai wenxue». Taibei, 1975, 4 juan, № 7.
(Гу Тяньхун. Геракл и стрелок И).
262. Mitarai Masaru. Zhuanxu yu Qianghuang, Changyi, Qingyang, Yigu, Huangdi — guanyu Yingzu-di zushen xipu.— «Dalu zazhi». 1975, 51 juan, № 5. См. также № 279 и 480.
(Митараи Macapy. Чжуаньсюй и Цяньхуан, Чанъи, Цинъян, Игу, Хуан-ди. К вопросу о системе божеств рода Ин).
263. Yinshun fashi. Zhongguo gudai minzu shenhua yu wenhua-zhi yanjiu. Taibei, Huagan chuban gongsi, 1975.
(Иньшунь фаши. Исследование мифов и культуры древних народностей Китая).
264. Yu Tianzong. Zhongguo gudai shenhua-di jingshen.— «Zhong-wai wenxue». Taibei, 1975, 3 juan, № 8.
(Ю й Тяньцзун. Дух древнекитайских мифов).
265. Yuan Dexing. Taotie wen-di jieshuo.— «Gugong jikan». 1975, 9 juan,
№ 2.
(Ю ань Дэсин. Определение орнамента с таоте).
266. Yue Hengjun. Beiju yingxiong zai Zhongguo shenhua-zhong-di zaoxiang.— «Zhong-wai wenxue». Taibei, 1975, 4 juan, № 3.
(Ю э Хэнцзюнь. Образы трагических героев в китайской мифологии).
267. Zou Lang. Shenhua. Zhongguo shenhua.— «Dahua wanbao». Taibei, 1975.5 22-26.
(Ц 3 о у Лан. Мифы. Китайские мифы).
268. Chen Pengxiang. Zhong-Xi wenxue-li-di huo-shen yanjiu.— «Zhongwai wenxue». Taibei, 5 juan, № 2.
(Чэнь Пэнсян. Исследование образа бога огня в китайской и западной литературе).
269. Lao Long. Lishi-shang-di Niiwa.— «Xin sheng bao». Taibei, 1976.11.30. (Л а о Лун. Образ Нюйва в истории).
270. «Shenhua — Zhonghua minzu tongnian-di yimian jingzi».— «Shandong daxue xuebao». 1976, № 5.
(Мифы — зеркало детства китайской нации).
271. Wang Zhongfu. Huang-di zhi qi chuanshuo shi shi.— «Lishi xuebao». Taibei, 1976, № 4.
(Ван Чжунфу. Опыт толкования преданий об изобретении орудий Хуан-ди).
490

272. Zhang Guangyuan. You Xiong-shi Huang-di.— «Gugong jikan». 1976, 10 juan, № 1.
(Чжан Гуанъюань. О Желтом государе из рода Юсюн).
272а.Z heng Wenguang. Cong woguo gudai shenhua tansuo tianwenxue-di qiyuan — «Lishi yanjiu». 1976, № 4.
(Чжэн Вэньгуан. Разыскания о начале астрономии по материалам наших древних мифов).
273. Zhu Jiefan. Gudai jiutouniao-di chuanshuo.— «Shu fang zazhi». Taibei, 1976, 10 juan, № 1.
(Чжу Цзефань. Древние предания о девятиголовых птицах).
274. Du Е г w е i. Zhongguo gudai zongjiao xitong. Taibei, Xuesheng shuju, 1977. (Д у Э p в э й. Древнекитайская религиозная система).
275. Gu Tianhong, Chen Huihua. Cong bijiao shenhua dao wenxue. Taibei, Dongda tushu gongsi, 1977.
(Гу Тяньхун, Чэнь Хуэйхуа. От сравнительной мифологии к литературе) .
276. Hu Houxuan. Jiaguwen suojian shangzu niao tuteng-di xin zhengju.— «Lishi luncong», Beijing, 1977, № 1.
(Ху Хоусюань. Новые доказательства, касающиеся представлений шанцев о птице-тотеме, обнаруженные на гадательных костях).
277. Li J i a q i. Du «Zhongguo-di shenhua yu chuanshuo» (Wang Xiaolian).— «Dalu zazhi». Taibei, 1977, № 109.
(Ли Ц 3 я ц и. Читая «Китайские мифы и предания» Ван Сяоляня).
278. Liu Canglang. Gudai Zhongguo shenhua-di yanjiu fangxian.— «You shi yuekan». Taibei, 1977, 45 juan, № 1.
(Лю Ц a h л a h. Направление исследования древнекитайских мифов).
279. Wang Xiaolian. Zhongguo-di shenhua yu chuanshuo. Taibei, Lianjing chuban shuye gongsi, 1977.
(Ван Сяолянь. Китайские мифы и предания).
280. Xi Song. Tu shuo gudai Zhongguo shenhua (Kua-fu zhui ri).— «Xiandai wenxue». Taibei, 1977, № 1.
[Си Сун. Рассуждение с иллюстрациями о древнекитайских мифах (Миф о Кауфу, преследовавшем солнце)].
281. Yang Ximei. Zai lun Yao Shun shanrang chuanshuo. —«Shi huo yue kan». Taibei, 1977, 7 juan, № 6, 8—9.
(Ян С и m э й. Еще раз о предании о том, как Но уступил трон Шуню).
282. Zhu Jiefan. Niu-lang Zhi-nii shenhua chuanshuo.— «You shi wen yi». Taibei, 1977, 46 juan, № 2.
(Чжу Цзефань. Мифы и предания о Волопасе и Ткачихе).
283. Ма Changyi. Cheng shensi ег shi yi ren hua — shenhua-di xingxiang siwei chu tan.— «Wen yi lun cong». 1978, № 5.
(M a 4 a h ъ и. Проявление мифологического мышления и движение к антропоморфизации — предварительное разыскание о мифологическом образном мышлении).
284. Wang Xiaolian. Bu si yu zai sheng — yueliang shenhua-zhi 2.— «Zhongguo shibao», 1978.5.26.
(Ван Сяолянь. Бессмертие и воскрешение — лунные мифы. 2).
285. Wang Xiaolian. Buzhou-zhi shan — Gonggong shenhua.— «Zhongguo shibao», 1978.5.22.
(Ван Сяолянь. Гора Бучжоу — миф о Гунгуне).
286. Wang Xiaolian. Dongting ро hi — Xiangfei-di shenhua.— «Zhongguo shibao», 1978.7.3.
(Ван Сяолянь. Волны озера Дунтин — миф о фее реки Сян).
287. Wang Xiaolian. Piao yu shi.— Yan Fengluzhuan yu Jingwei shenhua.— «Zhongguo shibao», 1978.8.16.
(Ван Сяолянь. Красота и клятва.— Жизнеописание Янь Фэнлюя и миф о Цзинвэй).
288. Wang Xiaolian. Wushan-zhi yun — dinii shenhua-zhi yi.— «Zhongguo shibao», 1978.7.24.
(Ван Сяолянь. Тучи над горой Ушань — из мифов о дочери верховного правителя).
491

289. Wang Xiaolian. Yong jie yu hui gui — yueliang shenhua-zhi yi.— «Zhongguo shibao», 1978.5.29.
(Ван Сяолянь. Вечное похищение и возвращение — лунные мифы.
I).
290. Wang Xiaolian. Zao ren zhu hun — Niiwa shenhua.— «Zhongguo shibao», 1978.5.8.
(Ван Сяолянь. Создание людей и учреждение браков — миф о Нюйва).
291. Wang Xiaolian. Zhanzhan jiang shui — Chiyou-di shenhua.— «Zhongguo shibao», 1978.8.26.
(Ван Сяолянь. Глубока вода в реке — миф о Чию).
292. Wang Xiaolian. Zhengzha zai heian hundun-zhong-di shen Pangu shenhua.— «Zhongguo shibao», 1978.5.1.
(Ван Сяолянь. Миф о Паньгу, боровшемся во мраке с Хаосом).
293. Wang Zhongfu. Shen-nong-shi chuanshuo shi shi.— «Zhao Tiehan jinian lunwen ji». Taibei, 1978.
(Ван Ч ж у н ф у. Попытка толкования преданий о Шэнь-нуне).
294. Xi Song. Tu shuo gudai Zhongguo shenhua (Niiwa bu tian).— «Zhongguo shi bao», 1978.5.8.
(Си С у h. Рассуждение с иллюстрациями о древнекитайских мифах — Нюйва чинит небо).
295. Xi Song. Tu shuo gudai Zhongguo shenhua (Shui-xian-di gushi).— «Zhongguo shi bao», Taibei, 1978.6.6.
(Си С у h. Рассуждение с иллюстрациями о древнекитайских мифах. Предания о водяных духах).
296. Xiao Bing. Jiang Yuan qi zi wei tuteng kaoyan yishi kao.— «Nankai daxue xuebao». 1978, № 4—5.
(С я о Вин. Является ли миф о том, как Цзян Юань бросила сына, отражением обряда тотемистического испытания?).
297. Yang Baihua. Yuanshi laodong shige yu shenhua chuanshuo.— «Nanjing shiyuan xuebao». 1978, № 4.
(Ян Б а й x у а. Первобытная трудовая поэзия, мифы и предания).
298. Yang Ximei. Lun Yao Shun shanrang chuanshuo.— «Zhao Tiehan jinian lunwen ji». Taibei, 1978.
(Ян Симэй. Предания о том, как Яо уступил престол Шуню).
299. Zhou Jianming. Zhongguo gudai-di shenhua chuanshuo.— «Changsha wen yi». 1978, № 4.
(Чжоу Цзяньмин. Древнекитайские мифы и предания).
300. Z h о u z h i. Chumin-di xiangxiang.— «Tianjin wen ji». 1978, № 3.
(4 ж о ч ж и. Образное представление первобытных людей).
301. Chen Youqin. Cong zhongkui dao Zhong Kui.— «Sixiang zhanxian». 1979, № 4.
(Чэнь Ю ц и н ь. От чжункуя к Чжун Кую).
302. Gu Jiegang. Chang-e gushi-zhi yanbian.— «Shulin». 1979, № 5.
(Гу Ц 3 e г a h. Эволюция преданий о Чанъэ).
303. Gu Jiegang. «Zhuang-zi» he «Chu ci»-zhong-di Kunlun he Penglai liangge shenhua xitong-di ronghe.— «Zhonghua wenshi luncong». Shanghai guji chubanshe, 1979, № 2.
(Гу Цзеган. Контаминация систем двух мифов о горе Куньлунь и острове Пэнлай в «Чжуан-цзы» и «Чуских строфах»).
304. Li Fengmao. Zhongguo gudian xiaoshuo yanjiu shumu — shenhua chuanshuo.— «Zhongguo gudian xiaoshuo yanjiu zhuan ji». 1. Taibei, Lianjing chuban shiye gongsi, 1979.
(Ли Ф э h m а о. Библиография исследований китайской повествовательной прозы — мифы и предания).
305. Lin Geng. «Тіап wen»-zhong suojian Xia wanchao-di lishi chuanshuo.— «Beifang luncong». 1979, № 6.
(Линь Г э н. Исторические предания о правителях династии Ся по «Вопросам к небу» Цюй Юаня).
306. Shi Fangya. Xi-wangmu-di yanbian.— «Zhongguo gudian xiaoshuo yanjiu zhuan ji», 1, Taibei, Lianjing chuban shiye gongsi, 1979.
(Ши Фанъя. Эволюция Си-ванму).
492

307. Sun Zuoyun. Lun Chu ci «Tian wen» duiyu woguo shanggushi yanjiu-di gongxian. — «Kaifeng shiyuan xuebao» (She ke). 1974. № 4.
(Сунь Цзоюнь. О ценности «Вопросов к небу» из сборника «Чуские строфы» для изучения древнейшей истории нашей страны).
308. Wang Bomin. Mawangdui yihao Han mu bohua bing wu «Chang-е ben yue».— «Kaogu». 1979, № 3.
(Ван Боминь. На картине на шелке из ханьской могилы № 1 кургана Мавандуй отсутствует «Чанъэ, убегающая на луну»).
309. Wu Shizhen. Liie lun gudai shenhua-di qiyuan.— «Gansu shida xuebao». 1979, № 1.
(У Ш и ч ж э н ь. Коротко о происхождении древних мифов).
310. Wu Zengde, Zhou Da о. Gudai-di taiyang shenhua yu Han huaxiangshi.— «Guangming ribao», 1979.4.18.
(У Цзэндэ, Чжоу Дао. Древние солярные мифы и ханьские рельефы на камне). *
311. Xiao Bing. «Chu ci. Jiu ge. Dong-jun» xin jie. — «Nanjing shiyuan xuebao». 1979, № 1.
(С я о Вин. Новое толкование песни «Повелитель Востока» из «Девяти песен» Цюй Юаня).
312. X і а о Bing. Donghuang taiyi he taiyang-shen — «Chu ci. Jiu ge. Donghuang taiyi» xin jie.— «Hangzhou daxue xuebao». 1979, № 4.
(С я о Вин. Великий повелитель Востока и солярные божества).
313. Xiao Bing. Lun «Jiu ge» zhu shen-di yuanxing he erchongxin.— «Anhui daxue xuebao». 1979, № 3.
(С я о Вин. Об изначальном облике божеств, упоминаемых в «Девяти песнях» Цюй Юаня, и их двойственной природе).
314. Xiao Bing. Pengxian: shui-shen — «Chu ci. Li sao» xin jie.— «Xiamen daxue xuebao». 1979, № 3.
(С я о Вин. Пэнсянь — божество вод. Новое толкование «Ли сао» Цюй Юаня).
315. Yuan К е. Gu shenhua xuan shi. Beijing, Renmin wenxue chubanshe,
1979. 	(Юань К э. Избранные древние мифы с толкованиями).
315а.Y u а п К е. «Zhongguo shenhua cidian» tiji. — «Cishu yanjiu». 1979, № 1. (Юань К э. Заметки к «Словарю китайских мифов»).
316. Yuan К е. Zhongguo shenhua duiyu houshi wenxue-di yingxian.— «Wenyi luncong». 1979, № 7.
(Ю a h ь К э. Влияние китайских мифов на литературу позднейших эпох).
317. Yuan К е. Zhongguo shenhua xuan. Beijing, Renmin wenxue chubanshe,
1979.
(Ю a h ь К э . Избранные китайские мифы).
318. Zhong Jingwen. Mawangdui Han mu bohua-di shenhuashi yiyi. — «Zhonghua wenshi lun cong». 1979, № 2.
(Чжун Цзинвэнь. Значение картины на шелке из ханьской могилы кургана Мавандуй для истории мифологии).
319. Zhou Shiqi. Mawangdui Han mu bohua ri yue shenhua qiyuan kao.— Tong shang.
(Чжоу 111 и ц и. Разыскания о происхождении мифов о солнце и луне по материалам картины на шелке из ханьской могилы кургана Мавандуй).
320. Gao Guofan. Gonggong shenhua liie tan.— «Xueshu yuekan». 1980, № 12. (Гао Гофань. Коротко о мифе о Гунгуне).
321. Gao Guofan. Kuafu shenhua liie tan.— «Nanjing daxue xuebao» (zhexue shehui kexue). 1980, № 1.
(Гао Гофань. Коротко о мифе о Куафу).
322. Liu Dunyuan. Cong Kui dian yue dao Kui wangliang — Zhongguo gudai shenhua yanjiu pianduan.— «Wen shi zhe». 1980, № 6.
(Лю Д у н ь ю а н ь. От Куя — распорядителя музыки к Кую-чудовищу).
323. N i е Hongyin. Guanyu Yi-di shenhua chuanshuo-di yanbian.— «Minjian wenxue». 1980, № 7.
(He Хунъинь. Об эволюции мифов и преданий о стрелке И).
324. Tan Daxian. Zhongguo shenhua yanjiu. Hong Kong, Shangwu yinshuguan,
1980.
493

(Тань Дасянь. Исследование китайских мифов).
325. Wen У i d и о. Dong-huang Taiyi kao.— «Wenxue yichan». 1980, № 1.
(В э h ь Идо. Разыскания о владыке Востока Тай-и).
326. Xiao Bing. Feng yi, ditai, Zhongyang-zhi shen.— «Tian wen» xin jie.— «Zhongguo gudian wenxue yanjiu luncong». Changchun, Jilin renmin chubanshe, 1980.
(С я о Вин. Пчелы, муравьи, дитай и божество Центра).
327. Xiao Bing. Ji-fei he xiaochen — «Tian wen»-zhong Yi Yin he Shang Tang-di gushi.— «Qiu shi xuekan». 1980, № 1.
(С я о Вин. Цзи-фэй и Сяочэнь).
328. Xiao Bing. Jiu he-zhi shen ji qi qi Luo-bin — «Chu ci. Jiu ge. Не-bo» xin jie.— «Zhengzhou daxue xuebao». 1980, № 2.
(С я о Вин. Божество девяти рек и его жена Ло-бинь — новое толкование «Песни Хэ-бо» из «Девяти песен» Цюй Юаня).
329. Xiao Bing. Mawangdui bohua yu Chu ci Yun-zhong-jun yu Ying-long.— «Zhejiang shifan xueyuan xuebao». 1980, № 2.
(С я о Вин. Рисунок на шелке из кургана Мавандуй и образы Повелителя облаков и дракона Инлуна).
330. Yan К е. Chang-e ben yue shenhua chu tan.— «Nanchong shiyuan xuebao».
1980, № 4.
(Юань К э. Предварительные разыскания относительно мифа о Чанъэ, убежавшей на Луну). См. также № 379.
331. Yuan К е. Shenhua xuan yi bai ti. Shanghai guji chubanshe, 1980.
(Ю a h ь К э. Сто избранных мифов с переводом [на современный китайский язык]).
332. Bai Chongren. Zhongguo shanggu shenhua-di minzu tedian chutan.— «Minjian wenxue luncong». Beijing, Zhongguo minjian wenyi chubanshe,
1981.
(Бай Чунжэнь. Предварительные разыскания о национальных особенностях древнейших китайских мифов).
333. Feng Tianyu. Guanyu gudai shenhua-di duanxiang.— «Wuhan shifan xueyuan xuebao». 1981, № 1.
(Фэн Тяньюй. Некоторые суждения о древних мифах).
334. Li J i n g j i a n g. Shi lun shenhua-zhong-di shen.— «Minzu wenxue yanjiu». 1981, № 3.
(Ли Цзинцзян. О божествах в мифах).
335. Li Z h i q i n. Lun yuanshi shenhua-di meixue jiazhi.— «Jinzhou shifan xueyuan xuebao» (zheshe). 1981, № 2.
(Ли Ч ж и ц и н ь. Об эстетической ценности древних мифов).
336. М a Changyi. Lu Xun lun shenhua.— «Minjian wenxue luncong». Beijing, Zhongguo minjian wenyi chubanshe, 1981.
(M а Чанъи. Лу Синь о мифах).
337. Ма Changyi. Renlei xuepai yu Zhongguo jindai shenhuaxue.— «Minjian wenyi jikan». Shanghai wenyi chubanshe, 1981, № 1.
(M а Чанъи. Антропологическая школа и изучение китайской мифологии в 20—30-х годах).
338. Ма Changyi. Shi lun Мао Dun-di shenhuaguan.— «Minjian wenxue». 1981, № 5.
(M а Чанъи. О взглядах Мао Дуня на мифологию).
339. Мао Dun. Shenhua yanjiu. Tianjin, Baihua wenyi chubanshe, 1981.
(Мао Дунь. Исследования мифов).
340. Mei Feng, Xin Ren. Cong shenhua chuanshuo kan miao han liang zu-di lishi yuanyuan guanxi.— «Minjian wenxue». 1981, № 8.
(Мэй Фэн и др. Связи исторического происхождения двух народов — хань и мяо по мифам и легендам).
341. Non g Xueguan. Guanyu Panhu shenhua.— «Minzu wenxue yanjiu». 1981, № 3.
(Нун Сюэгуань. Относительно мифа о Паньху).
342. Qian Mingci. Shenhua yu yuanshi zongjiao yuan yu yige tong yiti. — «Beijing shifan daxue xuebao». 1981, № 2.
(Цянь Минцы. Об общем происхождении мифов и первобытной религии).
494

343. Song J i e. «Yi she jiu гі» qian tan.— «Beijing shifan xueyuan xuebao».
1981, № 2.
(С у и Ц 3 e. Некоторые соображения о мифе «И стреляет в девять солнц»).
344. Tang Bingzheng. Cong Qu fu kan gudai shenhua-di yanhua.— «Sichuan shiyuan xuebao» (she ke). 1981, «N*2 2.
(Тан Бинчжэн. Эволюция древних мифов по поэзии Цюй Юаня).
345. Wang S і у u. Yige kegui-di changshi — du Yuan Ke-di «Gu shenhua xuan shi».— «Guangming ribao», 1981.1.21.
(Ван С ы ю й. Драгоценная попытка — «Избранные древние мифы с толкованиями» Юань Кэ).
346. Wu В i n g’a n. Liie tan shizu zuxian chuanshuo.— «Minjian wenyi jikan». Shanghai wenyi chubanshe. 1981, № 1.
(У Бинъань. Коротко о преданиях о первопредках).
347. Wu Shizhen. Gudai shenhua tedian chu tan.— «Gansu shida xuebao». 1983, № 3.
(У Ш и ч ж э н ь. Предварительное рассмотрение особенностей древних мифов).
348. Wu Shizhen. Shenhua bian yi.— «Lanzhou daxue xuebao». 1981, № 4. (У Ш и ч ж э н ь. Объяснение смысла мифов).
348а.X ianxian. Shenhua qian tan.— «Yi tan». 1981, № 2.
(Сяньсянь. Некоторые соображения о мифах).
349. Xiao Bing. Yun-zhong-jun shi xuanyuanxing — «Chu ci. Jiu ge. Yun-
zhong-jun» xin jie.— «Wenxue pinglun congkan». Beijing, 1981, 9.
(Сяо Б и h. Повелитель облаков — звезда Сюаньюань.— Новое толкование песни «Повелитель облаков» из «Девяти песен» Цюй Юаня).
350. Xiong Chuanxin. Mawangdui yihao mu fei yi bohua yu Chuguo fengsu
he shenhua.— «Chu feng». 1981, 1.
(Сюн Чуаньсинь. Картина на шелке из ханьской могилы № 1 кургана Мавандуй и обычаи и мифы Чуского царства).
351. Xuangong. Niiwa — «Haerbin wenyi». 1981, 3.
(Сюаньгун. Нюйва).
352. Yang Guo den. Niu-lang Zhi-nii gushi-di yuanliu.— «Yi tan». 1981, № 3. (Ян Го и др. Происхождение предания о Волопасе и Ткачихе).
353. Yuan Ke. Man tan Zhongguo shenhua yanjiu yu «Shan hai jing».— «Sichuan tushuguan». 1981, JV“ 1.
(Ю a h ь К э. Некоторые рассуждения об исследовании китайских мифов и «Книге гор и морей»).
354. Yuan К е. «Zhongguo shenhua chuanshuo cidian» zhaichao.— «Shehui kexue zhanxian». 1981, № 3.
(Юань К э. Выписки из «Словаря китайских мифов и легенд»).
355. Bai Chongren. Liie tan shenhua he yuanshi zongjiao-di guanxi.— «Minjian wenxue lunwen xuan». Changsha, Hunan renmin chubanahe,
1982.
(Бай Чунжэнь. Коротко о связи мифологии и первобытной религии).
356. Chao Jingshen. Guanyn Niu-lang Zhi-nii-di chuanshuo.— «Minjian wenxue congtan». Changsha, Hunan renmin chubanshe, 1982.
(Чжао Цзиншэнь. Относительно предания о Волопасе и Ткачихе).
357. Cheng Qiang. Gun Yu zhi shui shenhua-di chansheng he yanbian.— «Minjian wenyixue luncong». Beijing shifan daxue chubanche, 1982.
(Чэн Ц я h. Зарождение и трансформация мифа об усмирении потопа Гунем и Юем).
358. Gao Guofan. Jingwei shenhua xinjie.— «Wenxue pinglun congkan». Beijing. 1982, J\P° 13.
(Гао Гофань. Новое толкование мифа о Цзинвэй).
359. Gong Weiying. Jian Di jie-mei shi Hang ren hai shi san ren? — «Xuan niao slieng Shang» shenhua-zhong-di yige wenti.— «Shehui kexue yanjiu». 1982, No 1.
(Гун Вэйин. Сестёр Цзянь и Ди было двое или трое? Один из вопросов, касающихся мифа о черной птице, родившей основателя династии Шан).
360. Gong Weiying. «Yi she jiu гі» shenhua chuanshuo-di yuanshi mianmao.— «Renwen zazhi». 1982, № 3.
495

(Г у н В э й и н. Первоначальный вид мифа «И стреляет в девять солнц»). № 3.
360а.К и е г b а n-w а і 1 і. «Хі-wangmu» xin као.— «Xinjiang shehui кехие». 1982, № 3.
(К у p б а н-в а л и. Новые разыскания о Си-ванму).
361. Li D е f a n g. Shi lun Хі-wangmu shenhua-di yanbian.— Minjian wenyixue luncong. Beijing shifan daxue chubanshe, 1982.
(Ли Д э ф a h . Опыт рассмотрения эволюции мифа о Си-ванму).
362. Li F u q i n g. Zhongguo shenhua.— «Minjian wenxue luntan». 1982, № 2. (Б. Рифтин. Китайская мифология).
363. Liu К u i 1 i. Shenhua ji shenhuaxue.— «Minjian wenxue luntan». 1982, № 3. (Лю К у й л и. Миф и мифология).
364. Liu Y а о m i n. Gudai ri shi chuanshuo yu «Tian wen».— «Sixiang zhanxian», 1982, № 2.
(Лю Я о м и н ь. Древние предания о солнечных затмениях и «Вопросы к небу» Цюй Юаня).
365. Luo - Y i h u i. Zhongguo shenhua jian lun.— «Jinan xuebao» (zhe she). 1982, № 4.
(Л о И x у э й. Коротко о китайских мифах).
366. Qian М і n g с і. Shenhua yu chuan shi shishi xiao yi.— «Minjian wenxue luntan». 1982, № 1.
(Цянь Минцы. Значение мифов и эпических сказаний о начале мира).
367. Qu Y u w е i. Shenhua-di moli yu xinshang.— «Minjian wenxue». 1982, № 11. (Цюй Ю й в э й. Магическая сила и прелесть мифов).
368. Та о L і f а п. Shi lun Pangu shenhua.— «Shan cha». 1982, № 5.
(Tao Лифань. Относительно мифа о Паньгу).
369. Т u Y u a n j i. Cong muxizhi guodu dao fuxizhi-di yichang dou zi-zhi zheng — guanyu Zhou chu sheng min shenhua-di jieshi.— «Minjian wenxue luntan». 1982, № 2.
(Ту Юаньцзи, Споры о похищении детей в период перехода от матриархата к патриархату — толкование мифов начала династии Чжоу).
370. Т u Y u a n j i. «Gun hua huanlong» kaoshi.— «Minjian wenyi jikan», Shanghai wenyi chubanshe. 1982, № 3.
(Ту Юаньцзи. Разыскания, касающиеся мифа о том, как Гунь превратился в желтого дракона).
371. Wang Zhe n. «Shan hai j i n g» yi shu-zhong you guan mu xi shizu shehui-di shenhua shixi.— «Zhongzhou xuekan». 1982, № 2.
(Ван Чжэнь. Опыт анализа мифов, отражающих матриархальное общество, в «Книге гор и морей»).
372. W и В i n g’ а п. Hongshui gushi-zhong-di fei xueyuan hunyin guan.— «Minjian wenxue lun wen xuan». Hunan renmin chubanshe. Chansha, 1982.
(У Бинъань. Некровнородственные браки в преданиях о потопе).
373. Xiao Bing. Zhuanxu kao.— «Huo ye wenshi congkan». 1982, № 173. (С я о Б и н. Разыскания о Чжуаньсюе).
374. Yang Кип. Guanyu shenhuaxue yu minzuxue-di jige wenti. —«Minjian wenyixue luncong». Beijing shifan daxue chubanshe, 1982.
(Ян К у и ь. О некоторых вопросах изучения мифов и этнографии).
375. Yuan К е. Cong xia yi-di shenhua dao guang yi-di shenhua — «Zhongguo shenhua chuanshuo cidian» xu.— «Minjian wenxue luntan». 1982, № 3. (Юан ь К э. От мифа в узком смысле к понятию «миф» в широком смысле.— Предисловие к «Словарю китайских мифов и преданий». Фрагменты).
376. Yuan К е. Cong xia yi-di shenhua dao guang yi-di shenhua — «Zhongguo shenhua chuanshuo cidian» xu.— «Minjian wenxue luntan». 1982, № 3.
(Юа нь К э. От мифа в узком смысле к понятию «миф» в широком смысле.— Предисловие к «Словарю китайских мифов и преданий»).
377. Yuan К е. Gudai shenhua-di fazhan ji qi liuchuan yanbian.— «Minjian wenxue luntan». 1982, № 1.
(Юань К э. Развитие древних мифов, их распространение и эволюция).
378. Yuan К е. Shenhua lingyu-li fanying-di jieji douzhen.— «Xiangtan daxue shehui kexue xuebao». 1982, zenkan.,
496

(Ю а н ь К э. Отражение классовой борьбы в сфере мифологии).
379. Yuan К е. Shenhua lunwen ji. Shanghai guji chubanshe, 1982.
(Юань К э. Сборник статей по мифологии).
380. Yuan К е. «Zhongguo shenhua chuanshuo cidian» fanli he cimu xuankan.— «Cishu yanjiu». 1982, № 1.
(Ю a h ь К э. «Словарь китайских мифов и преданий»: вводные замечания и образцы статей).
381. Zhao Dongshuan. Yuanshi-di shehui shengho shi yuanshi shenhua chuanzuo-di xianshi jichu.— «Keshan shizhuan xuebao» (zhe she). 1982, № 3.
(Чжао Дуншуань. Жизнь первобытного общества — реальная основа создания первобытных мифов).
382. Zhong Jingwen. Lun minzuzhi zai gudian shenhua yanjiu-shang-di zuoyong — yi «Niiwa niangniang bu tian» xin ziliao wei lizheng.— «Minjian wenxue lunwen xuan». I juan. Changsha, Hunan renmin chubanshe, 1982. (Чжун Цзинвэнь. Роль этнографии в изучении классических мифов на примере новых материалов предания «Матушка Нюйва чинит небосвод»).
383. Zhu Fangpu. Zhongguo gudai shenhua yu shi shi. Zhongzhou shuhuashe, 1982.
(4 ж у Ф а н п у. Древнекитайские мифы и историческая действительность) .
384. Zhu Tianshun. Zhongguo gudai zongjiao chu tan. Shanghai renmin chubanshe, 1982.
(4 ж у T я н ь ш у н ь. Предварительные разыскания о древней религии Китая).
385. Zhu Y і с h u. Lun shenhua-di chansheng.— «Sixiang zhanxian». 1982, № 2. (4 ж у И ч у. О зарождении мифов).
386. Feng Tianyu. Shanggu shenhua zongheng tan. Shanhai wenyi chubanshe, 1983.
(Ф э h Тяныой, Подробные беседы о древнейших мифах).
387. Gong Weiying. «Chang-е ben yue» yinyou shi xi — jian yu Yuan Ke xiansheng shangque.— «Nanchong shiyuan xuebao» (zhe she). 1983, № 1. (Гун В э й и н. Анализ причин побега Чанъэ на луну).
388. Huang Chongyue. Huang-di. Yao. Shun he Da Yu-di chuanshuo. Beijing, Shumu wenxian chubanshe, 1983.
(Хуан Чунъюэ. Предания о Желтом государе, Яо, Шуне и Великом Юе).
389. Li Z е n g 1 i n. Tantan women-di shanggu shenhua — yi «Niiwa bu tian», «Jingwei tian hai» wei li.— «Xiamen daxue xuebao» (sheke). 1983, № 2.
(Ли Цзэнлинь. О наших древнейших мифах).
390. Liu Wenying. Guanyu tian gai, tian zhu chuanshuo-di bijiao yanjiu.— «Zhongyang minzu xueyuan xuebao». 1983, № 1.
(Лю Вэньин. Сравнительное изучение мифов о небесной крыше и небесной опоре).
391. Sun Xuen. Guanyu «Niu-lang Zhi-піі» shenhua gushi-di jige wenti.— «Xiaogan shizhuan xuebao» (zhe she). 1983, № 2.
(Сунь С ю й э и ь. Некоторые вопросы, касающиеся мифов и преданий о Волопасе .и Ткачихе).
392. Т u Shi, Т u Yuanji. Cong shenhua kan «j i u» zi-di yuanshi yiyi. — «Minjian wenxue luntan». 1983, № 3.
(Ту Ши, Ту Юаньцзи. Первоначальное значение знака цзю — «девять» по материалам мифов).
393. Xiao Bing. Taiyang-di zi sun.— «Minjian wenxue luntan». 1983, № 4. (С я о Вин. Дети и внуки солнца).
394. X і а о Bing. Xionghui. Yinglong he yushe — Zhongguo he Meizhou yige shenhua wenxue yinzi-di bijiao.— «Huaiyang shizhuan xuebao» (sheke). 1983, № 1.
(С я о Вин. Змей сюнхуэй, дракон Инлун и крылатые змеи — сравнение мифологем Китая и Америки).
395. Yuan К е. Guanyu «Chang-е ben yue» yinyou — da Hong Weiying tongzhi.— «Nanchong shiyuan xuebao» (zhe she). 1983, № 2.
17 Заказ 908
497

(Ю а н ь К э. О причине побега Чанъэ на луну — ответ товарищу Хун Вэйину).
396. Yuan К е. Wo yu shenhua.— «Renmin ribao», 1983.9.6.
(Юань К э. Я и мифы).
397. Zhang Longqi. Zhu shen-di fuhuo — shenhua yu yuanxing piping.— «Du shu». 1983, № 6.
(Чжан Лунци. Воскрешение божеств — мифы и критика их прообраза).
398. Zhang Zhenli. Zhongyuan gudian shenhua liubian chu yi.— «Minjian wenxue luntan», 1983, № 4.
(Чжан Чжэньли. Предварительные соображения о бытовании и трансформации классических мифов Центральной равнины).
399. Zen g Bairong. Chang-e shi shui-di laopo.— «Beijing wanbao», 1983.6.30. (Цзэн Байжун. Чья жена Чанъэ?).
400. Wu Shizhen. Shenhua fazhan he yanbian-zhong-di jige wenti — jian yu Yuan Ke xiansheng shangque.— «Minjian wenxue luntan». 1984, № 3.
(У Ш и ч ж э н ь. Некоторые вопросы развития и эволюции мифов — к дискуссии с Юань Кэ).
40Qa. Y i Z h о n g 1 i а n. Niu-lang Zhi-nii gushi xulun.— «Chufeng», 1984, № 1 (11). (И Чжунлянь. Введение в изучение сказания о Волопасе и Ткачихе).
401. Yuan К е. Zai lun guang yi shenhua.— «Minjian wenxue luntan». 1984, № 3. (Ю a h ь К э. Еще раз о мифе в широком смысле слова).
402. Zhou Ming. Shi lun shenhua fanchou-di xiayixing he guangyixing.— «Lanzhou daxue xuebao». 1984, № 2.
(Чжоу Мин. О мифологии в узком и широком смысле слова).
На японском языке
403. Shiratori Kurakichi. Shina kodensetsu kenkyu.— «Тоуо jiho». 1909, № 131.
(Сиратори Куракити. Исследование древних преданий Китая).
404. Shiratori Kurakichi. Shosho-no koto hihan.— «Тоа kenkyu». 1912, vol. 2, № 4.
(Сиратори Куракити. Высшая критика «Книги истории»).
405. Nomura Kakujo. Bunkenjo-yori mitaru Konron shiso-no hatten.— «Shidaku zasshi». 1918, vol. 29, № 5 — 6.
(Номура Какуё. Развитие представлений о горе Куньлунь по письменным источникам).
406. Suzuki Тога о. Soju-ni kansuru densetsu.— «Shina gaku», Kyoto, 1921, vol. 1, № 9.
(Судзуки Тора о. Предания о тутовом дереве).
407. Tsuda Sokichi. Shina-no kaibyaku setsuwa-ni tsuite.— «Тоуо gaku ho», 1921, vol. 11, № 4.
(Цуда С о к и т и. Относительно китайских преданий о начале мира).
408. Tsuda Sokichi. Kodai Shina-ni okeru ten oyobi jotei-no kannen.— «Тоуо gaku ho». 1922, vol. 12, № 3.
(Цуда Сокити. Представления о небе и верховных правителях в древнем Китае).
409. Fujita Toyohachi. Shina-ni tsutafuru ni-san-no myth-ni tsuite.— Shiratori hakase kanreki kinen Toyoshi ronso. Tokyo, 1925.
(Фудзита Тоёхати. О двух-трех мифах, бытующих в Китае).
410. Shiratori Kiyoshi. In Shu-no kansei densetsu-no kaishaku.— «Тоуо gaku ho». 1925, vol. 15, № 4.
(Сиратори Киёси. Толкование сказаний эпох Инь и Чжоу о непорочном зачатии).
411. Tsuda Sokichi. Taiitsu-ni tsuite.— Shiratori hakase kanreki kinen Toyoshi ronso. Tokyo, 1925.
(Цуда Сокити. Относительно Тайи).
412. Shiratori Kiyoshi. Kodai Shina-ni okeru shinhan-noi ikkeishiki.— «Тоуо gaku ho». 1926, vol. 16, № 3.
(Сиратори Киёси. Одна из форм священного испытания в древнем Китае).
498

413. Ohashi Ay a. Seiobo densetsu-ni tsuite.— «Kambungaku kenkyu».
(O x а с и А я. Относительно преданий о Си-ванму).
414. Shiratori Kiyoshi. Kanryu-shi, Goryu-shi-ni tsuite-no okusetsu.— «Toyo gaku ho», 1933—1934, vol. 21, № 2.
(Сиратори Киёси. Гипотеза относительно родов Хуаньлун-ши и Юйлун-ши).
415. Shiratori Kiyoshi. Tatsu-no keitai-ni tsuite-no kosatsu.— «Toyo gaku ho». 1933-1934, vol. 21, № 3.
(Сиратори Киёси. Разыскания относительно образа дракона).
416. Kobayashi Т а і с h і г о. Кокі ко.— «Shinagaku». 1942, vol. 10. (Кобаяси Таитиро. Разыскания о Гаомэй).
417. Mori Yasutaro. Insho soshin ko.— «Shinagaku». 1942, vol. 10.
(Мори Ясутаро. Разыскания о божествах-первопредках шан-иньцев).
418. Nakajima Seimei. Shina kodai Kozui densetsu-no seiritsu.— «Shinagaku». 1942, vol. 10, № 3.
(Накадзима Сэймэй. Создание древних китайских сказаний о потопе) .
419. Mori Mikisaburo. Shina kodai shinwa. Tokyo, Daigado, 1944; Tokyo, 1969.
(Мори Микисабуро. Древние мифы Китая).
420. Hayashi Minao. Tei Shun ko.— «Kokotsugaku». 1946, № 46.
(Хаяси Мина о. Разыскания о государе Шуне).
421. Kobayashi Taichiro. Joka to Kannon.— «Bukkyo geijutsu». 1948, № 1-2.
(Кобаяси Таитиро. Нюйва и Гуаньинь).
422. Mitarai Masaru. Konron densetsu-no kigen.— Hiroshima bunrika daigaku sigaku-ka kyoshitsu.— «Shigaku kenkyu kinen ronso». 1949, 10 jugatsu. (Митараи Macapy. Возникновение легенд о Куньлуне).
423. Kato Joken. Fuso-no gogen-ni tsuite.— «Shigaku zasshi». 1951, vol. LX, № 7.
(Като Дзёкэн. Относительно происхождения понятия «фусан»).
424. Mitarai Masaru. Ногаі, Hojo, Eishu densetsu-no yurai.— «Shigaku kenkyu». 1951, № 8 (46).
(Мираи Macapy. Происхождение легенд об островах Пэнлай, Фанчжан, Инчжоу).
425. Sugimoto Naojiro, Mitarai Masaru. Kodai Chugoku-ni okeru taiyo setsuwa — toku-ni Fuso densetsu-ni tsuite.— «Minzokugaku kenkyu». 1951, № 3-4.
(Сугимото Наодзиро, Митараи Macapy. Предания о солнце в древнем Китае — легенда о фусане).
426. Uehara Jundo. Shinto Utsurui-ni tsuite.— «Toho shukyo». 1951, № 1. (Уэхара Дзюндо. Относительно Шэньту и Юйлэя).
427. Okazaki Seiro. Sekichurin to U-no seitan.— «Kodaigaku». 1952, № 1—4. (Окадзаки Сэйро. Лес Шиню и рождение Юя).
428. Hatano Shikanosuke. Nihon, Chugoku-no chisui setsuwa.— «Yimbun gaku». 1953, № 9.
(Хатано Сиканосукэ. Предания об усмирении потопа в Японии и Китае).
429. Hayashi Minao. In, Shu doki-ni arawareru tatsu-ni tsuite.— «Tohogaku ho», Kyoto, 1953, vol. 23.
(Хаяси Минао. Дракон на бронзовых сосудах эпох Инь и Чжоу).
430. Imai Usaburo. Kotei-ni tsuite.— «Kambungakukai kaiho» (Tokyo bunridai). 1953, № 14.
(Имаи Усабуро. О Желтом государе).
431. Matsumoto Nobuhiro. Kodai Chugoku-no kisetsusai to densetsu to-no kankei.— «Shigaku», 1953, № 1.
(Мацумото Нобухиро. Связь преданий с сезонными жертвоприношениями в древнем Китае).
432. Mitarai Masaru. So-no shinwa densetsu.— «Miyazaki daigaku kaigaku kinen rombunshu». 1953, 7 jugatsu.
(Митараи Macapy. Мифы и предания царства Чу).
499

433. Mori Yasutaro. Shun-no samazama so.— «Kyoto joshi daigaku kiyo». 1953, № 6.
(Мори Ясутаро. Различные изображения Шуня).
434. Shigesawa Toshiro. Shinno densetsu-no bunseki.— Kansai daigaku tosei gakujutsu kenkyujo. «Toyogaku kenkyujo ronso». 1953, № 12. (Сигесава Тосиро. Анализ преданий о Шэнь-нуне).
435. Shimotome Akira. Seiobo setsuwa-no hensen.— «Toyama daigaku bunri gakubu bungaku kiyo». 1953, № 3.
(Симотомэ Акира. Эволюция сказаний о Си-ванму).
436. Yamazaki Michio. Ghugoku shinwa no ni ruikei to waga kosetsu.— «Tokyo gakugei daigaku kenkyu hokoku», 1953, №'3.
(Ямадзаки Мити о. Два типа китайских мифов и наши древние предания) .
437. Kato Joken. Chugoku kodai-no shukyo to shiso. Kyoto, 1954.
(Като Дзёкэн. Идеология и религия древнего Китая).
438. Mizuno Seiichi. Kan-no Shiyu gi-ni tsuite. Bu-shi shi gazo-no kai.— Kyoto daigaku jimbun kagaku kenkyujo soritsu nijugo shunen kinen rombunshu. Kyoto, 1954.
(M и д 3 у н о С э й и т и. Относительно представлений о Чию в эпоху Хань — толкование изображения в предмогильном храме семьи У).
439. Sugimoto Naojiro, Mitarai Masaru. Shinsan densetsu ya Kikyo densetsu.— «Tohogaku ronshu». 1954, № 2.
(Сугимото Наодзиро, Митараи Macapy. Предания о священных горах и о Гуйсюе).
440. Numajiri Masataka. Gei-ni tsuite-no ikkosatsu.— «Nihon daigaku Mishima kyozobu kenkyu nempo». 1955, № 1.
(Нумадзири Масатака. Разыскания о стрелке И).
441. Kumagai Osamu. Fukki-ni tsuite.— «Shigaku kenkyu». 1956, № 61. (Кумагаи Осаму. Относительно Фуси).
442. Mineyoshi Masanori. U bo don yoku ji sei U ko.— «Kokugakuin daigaku kambungakukai kaiho». 1956, № 9.
(Минэёси Масанори. Разыскания о том, как мать Юя проглотила траву и родила Юя).
443. Kumagai Osamu. Fukki ко.— «Shigaku kenkyu». 1957, № 67. (Кумагаи Осаму. Разыскания о Фуси).
443а. М ori Mikisaburo. Shinwa densetsu.— «Zusetsu sekai bunkashi taikei». Kadokawa shoten. 1958, № 15.
(Мори Микисабуро. Мифы и предания).
444. Tanaka Katsumi. Seiobo-no rekishi.— «Gakugei techo». 1958, № 6. (Танака Кацуми. История Си-ванму).
445. Unno Kazutaka. Konron-no suisetsu-no chiri shiso shiteki kosatsu. «Shirin». 1958, vol. 41, № 5.
(Унно К а д 3 у t а к а. Разыскания по истории географической мысли в связи со сказанием о реках Куньлуня).
446. Inada Takashi. Chugoku-no shinwa densetsu. Tokyo, Kawade shobo shinsha, 1959.
(Инада Такаси. Мифы и предания Китая).
447. Hayashi Mina о. In Shu jidai-no ibutsu-ni arawasareta kishin.— «Kokogaku zasshi». 1960, vol. 46, № 2.
(X а я с и Мина о. Изображения злых духов, обнаруженные на предметах, сохранившихся от эпох Инь и Чжоу).
448. Kumagai Osamu. Shiyu Ко.—Shigaku kenkyu. Hiroshima daigaku sanjunen kinen ronso, 1960.
(Кумагаи Осаму. Разыскания о Чию).
449. Okuno Shintaro. Shohyo «Chugoku kodai shinwa».— «Nihon dokusho shimbun», 20.VI.1960.
(Окуно Синтаро. Рецензия на «Мифы древнего Китая» Юань Кэ).
450. Kaizuka Shigeki. Kamigami-no tanjo. Tokyo, 1963.
(Каидзука Сигэки. Рождение богов).
451. Hayashi Mina о. Hoo-no zuzo-no keifu.— «Kokogaku zasshi». 1966, vol. 52, № 1.
500

(X а я с и Мина о. Система изображений феникса).
452. Mori S h і к а / о. Jitsugetsu-no shutsunyuzuru yamauama.— Takahashi sensei kanreki kinen Toyo gaku ronshu. Tokyo, 1967.
(Мори Сикадзо. Горы, где восходят и заходят солнце и луна).
453. То d о Akiyasu. Kanji to bunka. Tokyo, 1967.
(Тодо Акиясу. Китайская иероглифика и культура).
454. Mitarai Masaru. Tei Shun-no densetsu-ni tsuite.— «Hiroshima daigaku bungakubu kiyo». 1968, vol. 28, № 1.
(Митараи Macapy. Относительно преданий о государе Шуне).
455. Mi и га Saburo. Shinno densetsu-no bunseki to saireishiki-no syo.— Ine to saigi. Tokyo, 1968.
(Миура Сабур о. Анализ преданий о Шэнь-нуне и церемония жертвоприношений с отведыванием еды).
456. Ogawa Tamaki. Shinwa-yori shosetsu-e. Chugoku-no rakuen hyosho.— Ogawa Tamaki. Chugoku shosetsushi-no kenkyu. Tokyo, Iwanami shoten, 1968. (Огава Тамаки. От мифа к повествовательной прозе. Образ рая в Китае) .
457. Mitarai Masaru. Tei Gyo-no densetsu-ni tsuite.— «Nihon Chugoku gakkai ho». 1969, № 21.
(Митараи Macapy. Относительно преданий о государстве Яо).
458. Mitarai Masaru. Kotei densetsu-ni tsuite.— «Hiroshima daigaku bungakubu kiyo». 1969, vol. 29, № 1.
(Митараи Macapy. Относительно преданий о Желтом государе).
459. Hayashi Mina о. Chosa shutsudo So hakusho-no junishin-no yurai.— «Toho gaku ho». Kyoto, 1970, № 42.
(Хаяси Мина о. Происхождение двенадцати божеств по чуской картине на шелке, найденной в Чанша).
460. Hayashi Mina о. In chuki-ni yurai suru kishin.— «Toho gaku ho». Kyoto, 1970, № 41.
(Хаяси Мина о. Злые духи, появившиеся в середине эпохи Инь).
461. Mori Yasutaro. Kotei densetsu. Kodai Chugoku shinwa-no kenkyu. Hoyu shoten, 1970.
(Мори Ясутаро. Предания о Желтом государе. Исследования мифов древнего Китая). См. также № 256.
462. Sanaka So. Koshoku shi ko.— «Kogakukan ronso». 1970, vol. 73, № 2. (С а н а к a Со. Разыскания о жертвоприношениях Хоу-цзи).
463. Shiratori Kurakichi. Shina kodaishi-no hihan.— Shiratori Kurakichi zenshu. Vol. 8. Tokyo, Iwanami shoten, 1970.
(Сиратори Куракити. Критика древней истории Китая).
464. Suzuki Takeyuki. Hanko setsuwa-no kosatsu (jo).— «Toyo bungaku kenkyu». 1970, № 18.
(Судзуки Такэюки. Разыскания о предании о Паньху).
465. Tetsui Yoshitoshi. Fukki, Joka-no densetsu-ni tsuite.— «Shinagaku kenkyu». 1970, № 35.
(Тэцуи Еситоси. Относительно преданий о Фуси и Нюйва).
466. Kobayashi Noboru. Kyoyu, Soho setsuwa ko.— «Fuirosofia» (Waseda daigaku). 1971, № 59.
(Кобаяси Нобору. Разыскания о преданиях о Сюй Ю и Чао-фу).
467. Mitarai Masaru. Shinno to Shiyu.— «Toho gaku». 1971, № 41. (Митараи Macapy. Шэнь-нун и Чию).
468. Shimotome Akira. Seiobo kenkyu.— «Toho bunka daigaku kangakukai shi». 1971, № 9.
(Симотомэ Акира. Исследование о Си-ванму).
469. Tochio Takeshi. Seiei-no densetsu to sono shiryo.— «Sakuramibayashi daigaku chugoku bungaku ronso». 1971, № 2.
(Тотио Такэси. Предание о птице Цзинвэй и относящиеся к нему материалы).
470. Yamaguchi Yumiko. Seiobo to Konronsan — sono ketsugo katei-o kentosuru.— «Kambungakukai gakuho» (Kokugakuin daigaku). 1971, № 16.
(Ямагути Юмико. Си-ванму и гора Куньлунь).
501

471. Mitarai Masaru. Taiko to Fukki.—Suzuki hakase koki kinen «Toyogaku ronso». Meitoku shuppansha, 1972.
(Митараи Macapy. Тайхао и Фуси).
472. Mitarai Masaru. Tei Shun to Chin.— «Hiroshima daigaku bungakubu kiyo». 1972, vol. 32, № 1.
(Митараи Macapy. Государь Шунь и Чэнь).
473. Mori Yasu taro. Kokurei (Shinno).— «Kyoto daigaku jimbun ronso»,
1972, № 20.
(Мори Ясутаро. Дух зерна (Шэнь-нун) ].
474. R i f t i n B. Chugoku-ni okeru shinwateki sozai-no keisho. En Ka «Chugoku kodai shinwa»-ni furete.— «Bungaku», 1972, vol. 40, № 3.
(Рифтин Б. Наследование тематики мифов в Китае. По поводу «Мифов древнего Китая» Юань Кэ).
475. Tetsui Yoshitoshi. Hyoi densetsu-ni tsuite.— «Tohogaku». 1972, № 43.
(Тэцуи Ёситоси. Относительно предания о Фэн И).
476. Tetsui Yoshitoshi. Kotei to Shiyu-no toso densetsu-ni tsuite.— «Toho shukyo». 1972, № 39.
(Тэцуи Ёситоси. Относительно предания о войне Желтого государя с Чию).
477. Yamaguchi Yumiko. Konron-no kyo to Fushu-no yama.— «Kokugakuin zasshi». 1972, vol. 73, № 3.
(Ямагути Юмико. Холм Куньлунь и гора Бучжоу).
478. Izushi Yoshihiko. Shina shinwa densetsu-no kenkyu. Tokyo, Chuokoronsha, 1973.
(Идзуси Ёсихико. Исследование китайских мифов и преданий).
479. Kim Jae-biing. Ransei shinwa-no bumpu ken.— «Кап», 1973, vol. 2, № 7. (К им Ч э Бун. Сфера распространения мифов о рождении из яйца).
480. Mitarai Masaru. Sengyoku to Kanko, Shoi, Seiyo, Iko, Kotei. Ei sei zoku-no kamigami-no keifu-ni tsuite.— «Hiroshima daigaku bungakubu kiyo».
1973, vol. 32, № 1.
(Митараи Macapy. Чжуаньсюй и Цяньхуан, Чанъи, Цинъян, Игу, Хуан-ди. К вопросу о системе божеств рода Ин). См. также № 262 и 279.
481. Taniguchi Yoshisuke. Shu-no shiso shinwa-no seiritsu to henshitsu.— «Ritsumeikan bungaku». Kyoto, 1973, № 331—333.
(Танигути Ёсисукэ. Сложение мифов о первопредках дома Чжоу и их трансформация).
482. Hayashi Mina о. Kandai kishin-no sekai.— «Tohogaku ho», Kyoto, 1974, № 46.
(Хаяси Мина о. Мир злых духов в эпоху Хань).
483. Kaizuka Shigeki. Chugoku shinwa-no kigen. Tokyo, Kadokawa shoten,
1974,
(Каидзука Сигэки. Происхождение китайских мифов).
484. Kimijima Hisako. Joga hongetsu ko — getsujoshin to Kaguya-hime-no shoten.— «Musashi daigaku jimbungakukai zasshi». 1974, vol. 5, № 1—2. (Кимидзима Хисако. Разыскание о Чанъэ, бежавшей на луну,— о вознесении на небо лунной девы и Кагуя-химэ).
485. Kominami Ichiro. Seiobo to Tanabata densho.— «Toho gaku ho». Kyoto, 1974, № 46.
(Коминами Итиро. Си-ванму и старинные обычаи, связанные с праздником Ткачихи).
486. Mitarai Masaru. Коп, U densetsu-no seiri. — «Hiroshima daigaku bungakubu kiyo». 1974, № 33.
(Митараи Macapy. К реконструкции преданий о Гуне и Юе).
487. Abe Michiko. So-no shinwa-no keito-ni kansuru hitoshiron.— «Chugoku ko tairiku bunka kenkyu». 1975, № 7.
(Абэ M и t и к о. Опыт рассмотрения системы чуской мифологии).
488. Itoh Michiharu. In-dai-no shukyo to shakai. «Totetsumon-no kanata» hosei.— «Shirin». 1975, vol. 58, № 2.
(Ито Митихару. Религия и общество в эпоху Инь. Добавления и исправления к статье «Другая сторона орнамента таоте»).
502

489. Kumagaya Osamu. Kasho oyobi Kasho-shi-rio kuni-ni tsuite.— «Asia bunka». 1975, vol. 10, № 4.
(Кумагая Осаму. О Хуасюй, а также о стране рода Хуасюй).
490. Mitarai Masaru. Koshoku-no densetsu. Chugoku kodai-no kokurei-ni tsuite.— «Hiroshima daigaku bunkakubu kiyo». 1975, «N2 34.
(Митараи Macapy. Предание о Хоу-цзи. К вопросу о древнем духе зерна в Китае).
491. Murayama Shichiro. Hakuetsu-no shiso densetsu to Nihon shinwa.— Kodai Nihon to Tonan Asia, 1975.
(Мураяма Ситиро. Сказания о первопредках племен байюэ и японские мифы).
492. Shirakawa Shizuka. Chugoku-no shinwa. Tokyo, Chuokoronsha, 1975. (Сиракава Сидзука. Китайские мифы).
493. Tetsui Yoshitoshi. Chugoku shinwa tori-no mochifu — soshin to tenchi sozo-no baai.— «Tohogaku», 1975, № 50.
(Тэцуи Еситоси. Мотив птицы в китайской мифологии. Божествапредки и обстоятельства сотворения неба и земли).
494. Tetsui Yoshitoshi. Konron d^nsetsu-ni tsuite-no hitoshiron.— «Toho shukyo». 1975, № 45.
(Тэцуи Еситоси. Опыт рассмотрения преданий о горе Куньлунь).
495. Tetsui Yoshitoshi. Uchu sozo shinwa-no mochifu-ni okeru nitchu shinwa.— «Asia bunka». 1975, vol. 10, № 4.
(Тэцуи Еситоси. Мотивы мифов о сотворении вселенной в китайской и японской мифологии).
496. Yasui Kozan. Kotei setsuwa to isho.— «Zenshaku kambun taikei geppo». Kyoto, 1975, № 19.
(Я с у и К о с а н. Предания о Желтом государе и апокрифические книги). 497.1 to h К і у о s h i. Chugoku shinwa to Nihon shinwa.— «Gengo», 1976, vol. 5, № 1.
(Ито К и ё с и. Китайские мифы и японские мифы).
498. Mitarai Masaru. Kanto, Tanshu, Gyo, Go, Chokin-ni tsuite.— Chugoku kodai-ni okeru taiyoshintachi.— Obi hakase taikyu kinen «Chugoku bungaku ronshu». 1976.
(Митараи Macapy. О Хуаньдоу, Даньчжу, Яо, Ао, Чанцинь — солярных божествах китайской древности).
499. Mitarai Masaru. Jokushu, Hakui, Gemmei, Gembu — Ei sei zoku-no kamigami-ni tsuite.— «Hiroshima daigaku bungakubu kiyo». 1976, № 36. (Митараи Macapy. Жушоу, Бои, Сюаньмин, Сюаньу — божества рода Ин).
500. Mori Yasutaro. Juka-no iso to Kotei.— «Kyoto joshi daigaku ronso». 1976, № 25.
(Мори Ясутаро. Необычный облик Чунхуа и Желтый государь).
501. Nakabayashi Fumiaki. Kishin-no seikaku-ni kansuru ikkosatsu — «Reiki»-no chushin to shite.— «Daito bunka daigaku kankaishi». 1976, № 15. (Накабаяси Фумиаки. Разыскания о характере злых духов, главным образом по материалам «Книги обрядов»).
502. Shirakawa Shizuka. Chugoku-no kodai bungaku (1). Shinwa kara Soji-e. Tokyo, Chuokoronsha, 1976.
(Сиракава Сидзука. Древняя литература Китая (1). От мифов к «Чуским строфам»).
503. Shirakawa Shizuka. Shinwa to kyoten — Chugoku tetsugakushi-no tembo to mosaku. Sobunsha, 1976.
(Сиракава Сидзука. Мифы и классические книги).
504. Takahashi Hide о. Shirakawa Shizuka «Chugoku-no shinwa» (sho — hyo).— «Umi». 1976, vol. 76, № 1.
(Такахаси Хидэо. Рецензия на кн. Сиракава Сидзука «Китайские мифы»).
505. Taniguchi Yoshisuke. Tohaku yuki-no monogatari. Chugoku kodaino setsuwa-no hensen.— «Ritsumeikan bungaku». 1976, № 373—374. (ТанигутиЁсисукэ. Сказание о духе умершего Ду-бо. К эволюции древних преданий Китая).
503

506. Tetsui Yoshitoshi. Kodai Chugoku-ni okeru tori-no sei shikan.— «Minzokugaku kenkyu». 1976, vol. 41, № 2.
(Тэцуи Ёситоси. Представление о птице как о священном существе в древнем Китае).
507. lei Makoto. Tatsu-no kigen-ni tsuite.— «Nimatsu gakusha daigaku jimbun ronso». 1977, № 21.
(И э и M а к ото. Относительно происхождения образа дракона).
508. Ishida Hiroshi. Taiko Hogi-no ikkosatsu — shinwa to rekishi to-no aida.— «Kambungakukai kaiho». 1977, № 23.
(Исида Хироси. Разыскания о Тайхао Баоси. Между мифом и историей).
509. Mitarai Masaru. Jokan Bi to In ocho-no senko keifu.— «Hiroshima daigaku bungakubu kiyo». 1977, № 37.
(Митараи Macapy. Шан Цзявэй и генеалогия правителей эпохи Инь).
510. Taniguchi Mitsuru. Shukuyu shoshi derisho-no seiritsu.— Tohoku daigaku bungakukai «Bunka». 1977, vol. 40, «N*2 3—4.
(Танигути Мицуру. Становление традиции Чжужуна).
511. Tamura Kazuchika. Joka ко — kobaishin tosite-no seikaku-o chushinni.— Nimatsu gakusha daigaku soritsu hyaku shunen kinen «Nimatsu gakusha daigaku rombun-shu». Chugoku bungaku-hen, 1977.
(T амура Кадзутика. Разыскания о Нюйва, главным образом о характере ее как божества бракосочетаний).
512. Matsuda Minoru. Igyo sangaku-jin shoko. «Sangaikyo»-o chusin tosite.—«Kambungakukai kaiho». 1978, № 22.
(M а ц у д а Минору. Разыскания о духах гор необычной формы, главным образом по материалам «Книги гор и морей»).
513. Mitarai Masaru. Jokan Bi to In ocho-no senko keifu (zoku).— «Hiroshima daigaku bungakubu kiyo». 1978, № 38.
(Митараи Macapy. Шан Цзявэй и генеалогия правителей эпохи Инь. Продолжение).
514. I t о Kiyoshi. Nihon shinwa to Chugoku shinwa. Gakuseisha, 1979.
(Ито Киёси. Японские мифы и китайские мифы).
515. Itoh Michiharu. In, Shu-no seidoki to kamigami.— «Nihon bujutsu kogei». 1979, 8 jugatsu (408).
(Ито Митихару. Бронзовые сосуды эпох Инь и Чжоу и божества).
516. Mitarai Masaru. Tei Koku ко — In oshitsu-no shiso-mei-ni tsuite.— Mori Mikisaburo hakase shoju kinen «Toyogaku ronshu». Hako shoin, 1979. (Митараи Macapy. Разыскание о государе Ди-ку).
517. Mitarai Masaru. Konbi to Hancho. In oshitsu-no shiso-no shiso densetsu.— «Hiroshima daigaku bungakubu kiyo». 1979, № 39.
(Митараи Macapy. Хуньвэй и Фаньняо. Предания об основателях Иньского дома).
518. Nakahachi Masakazu. Kodai shinwa-ni okeru rakuen — Kosen-o chushin tosite.— «Tohogaky». 1979, № 58.
(Накахати Масакадзу. Представление о рае в древних мифах, главным образом о Желтом источнике).
519. Nakahachi Masakazu. Shinwa to Ro So.Kodaijin-no shukyo taiken-ni tsuite.— Mori Mikusaburo hakase shoju kinen «Toyogaku ronshu». Hako shoin, 1979.
(Накахати Масакадзу. Мифы и учение Лао-цзы и Чжуан-цзы. Религиозный опыт древнего человека).
520. Nakano Miyoko. Konron, tsuki naname naran to su.— Chugokujin to henkyo oyobi sono henkyokan.— Nihon oyobi Nihonjin (Shinshun tokubetsu go), 1979.
(Накано Миёко. Гора Куньлунь. Исключительно о луне).
521. Okubo Taka о. «Kosen»-no go-no ikkosatsu.— Kaga hakase taikan kinen «Chugoku bunshitetsugaku ronshu». Tokyo, Kodansha, 1979.
(Окубо Така о. Разыскание о термине «Желтый источник»).
522. Sufukawa Kan. Konronsan to shosen-zu.— «Toho gaku ho». Kyoto, 1979, № 51.
(С у ф у к а в а К а н. Гора Куньлунь и картина вознесения в бессмертные).
504

523. Wang X i а о 1 i a n. Ко Ketsugo-ni tsuite — «Koshiben»-o chushin to suru shinwa kenkyu (1).— «Bunri ronshu» (Seinan gakuindai). 1979, vol. 19, № 2. (Ван Сяолянь. О Гу Цзегане. Изучение мифов — основное содержание «Спорных вопросов древней истории»).
524. Egashira Hiroshi. Kosen-ni tsuite — «Saden» minzokuko sono iti. — Ikeda Suetoshi hakushi koki kinen toyogaku ronshu», 1980.
(Эгасира Хироси. Относительно Желтого источника.—Из разысканий по этнографии в «Цзочжуани»).
525. Ito Seiji. Fusyuku to senso — «Sankaikyo»-no kenkyu.— Ikeda Suetoshi hakushi koki kinen «Toyogaku ronshu», 1980.
(Ито Сэйдзи. Шаманы и война — исследование «Книги гор и морей»),
526. Inahata Koichiro. Sengyoku to sono byoei-o meguru densyo-ni tsuiteno noto.— «Chugoku bungaku kenkyu», 1980, № 6.
(Инахата Коитиро. Относительно преданий о Чжуаньсюе и его потомках) .
527. Inoi Makoto. Kengu Shyokujyo aikai densetsu kigen.— «Nishogakusha daigaku ronshu», 1979.
(Иной Макото. Генезис преданий о встрече Волопаса и Ткачихи).
528. Kurihara Keisuke. Kodai kan minzoku-ni okeru tyurigami-ni kosei-no haikei.— «Daito bunka daigaku kiyo — Jinbun kagaku», 1980, № 18. (Курихара Кэйсукэ. Основа, на которой сложилось поклонение духу жилища у древних китайцев).
529. Kurosu Shigehiko. «Shinoi На Ji»-no kosei to genjutsusei.— «Daito bunka daigaku kangakkai-shi», 1980, vol. 19.
(Kypocy Сиг э хико. Реалистичность и композиция предания о Бао Сы и Чжоуском Ю-ване).
530. Mitarai Masaru. Giku-no shigenteki seikaku — kodai Chugoku taiyo-no guosha densetsu — «Hiroshima daigaku bungaku bu kiyo», 1980, vol. 40. (Митараи Macapy. Первоначальный характер образа Сихэ — предание о вознице солнца в древнем Китае).
531. Tan i no Noriyuki. Joka, Fukki shinwa keito ko.— «Tohogaku». 1980, № 59.
(Танино Нориюки. Разыскания о системе мифов о Нюйва и Фуси).
532. Tetsui Yoshihiro. Naka-ni tsuite-no shinwagakuteki iti shiron.— Ikeda Suetoshi hakushi koki kinen «Toyogaku ronshu». 1980.
(Тэцуи Ёсихиро. Опыт разговора о «центре» в китайской мифологии).
533. Chubachi Masakazu. Chugoku kodai-no dobutsugami suhai-ni tsuite — «Tohogaku», 1981, vol. 62.
(Тюбати Масакадзу. О поклонении духам животных в Китае).
534. Kawakami Yoshiro. Bafushi to Nogu-no yama — «Nihon Chugoku gakkaiho», 1981, vol. 33.
(Каваками Ёсиро. Фанфэн-ши и гора Фэнъюй).
535. Suzuki Kenji. Shinwa. Densetsu. Mukashibanashi.— Chugoku bunkashi — kindaika to dento. 1981.
(Судзуки Кэндзи. Миф. Предание. Сказка).
536. Ikeda Suetoshi. Kodai Chugoku-no jiboshin-ni kansuru ikkosatsu.— Ikeda Suetoshi. Chugoku kodai shukyoshi kenkyu. Tokyo, 1981.
(Икэда Суэтоси. Разыскание относительно божества Матушки земли в древнем Китае).
537. Ito Seiji. Chugoku kodai-no sangakugami saishi — «Sankaikyo»-no kenkyu.— Matsumoto Nobuhiro sensei tsuito ronbun. 1982.
(Ито Сэйдзи. Жертвоприношения духам гор в древнем Китае).
538. Ito Seiji. «Sankaikyo» to tama.— «Chugoku kodaishi kenkyu», 1982, № 5. (Ито Сэйдзи. «Книга гор и морей» и нефрит).
539. Matsuoka Mas a k a. Hingyo densetsu — «Sankaikyo»-о jiku tosite.— «Chugoku bungaku kenkyu», 1982, № 8.
(Мацуока Масака. Предания о человеко-рыбах — сквозная тема «Книги гор и морей»).
540. Hayashi Mina о. Iwayuru tatatsubun wa nani-o hyo-wa shita mono ka.— «Toho gakuho». Kioto, 1984, vol. 56.
(X а я с и Минао. Что означает так называемый орнамент «таоте»).
505

ОСНОВНЫЕ РАБОТЫ О «КНИГЕ ГОР И МОРЕЙ»
КАК ИСТОЧНИКЕ ДЛЯ ИЗУЧЕНИЯ МИФОЛОГИИ
На русском и европейских языках:
541. Каталог гор и морей. Шань хай цзин. Предисловие, перевод и комментарий Э. М. Яншиной. М., 1977.
542. Rosny de L. Chan hai king. P., 1891.
543. Finsterbusch K. Das Verhaltnis des Schan-hai-djing zur bildenden Kunst. Berlin, 1952 (rev. by O. Manchen — Halfen in «Orientalistische Literaturzeitung». 1954, № 11/12).
544. Schiffeler J. W. The legendary creatures of the Shan hai ching. Taipei, 1978.
На китайском языке:
545. Hu Q i n f u. Cong «Shan hai jing»-di shenhua suo dedao-di gu shi guan.— Zhongguo daxue gongxue wenxue jibu kan. Juan 1, № 1.
(X у Циньфу. Взгляд на древнюю историю сквозь мифы «Книги гор и морей»).
546. Zhong Jingwen. «Shan hai jing» shenhua yanjiu-di taolun ji qita.— «Minsu». 1930, № 92.
(Чжун Цзинвэнь. Дискуссия об изучении мифов «Книги гор и.морей» и другие вопросы).
547. W u Н а п. «Shan hai jing»-zhong-di gudai gushi ji qi xitong.— «Shixue nianbao». 1931, № 3.
(У Хань. Древние сказания в «Книге гор и морей» и их система).
548. Zheng Dekun. «Shang hai jing» ji qi shenhua.— «Shixue nianbao». 1932, № 4.
(Чжэн Дэкунь. «Книга гор и морей» и ее мифы).
549. Wei J и х i a n. «Shan hai jing»-di yanjiu.— Gu shi yanjiu. Wei Juxian bian. 2 Ji, shang ce. Shanghai, Shangwu yinshuguan, 1934.
(Вэ й' Цзюйсянь. Исследование «Книги гор и морей»).
550. Gu Tie. Zhongguo gudai-di shen zhi — du «Shan hai jing» suibi — «Zhongyuan wenhua», 1935, № 22.
(Гу Те. Древние божества Китая. Заметки при чтении «Книги гор и морей »).
551. Yuan К е. «Shan hai jing» -li-di zhushen — «Taiwan wenhua». 1948—1949. (Юань К э. Божества в «Книге гор и морей»).
552. Men g Wentong. Liie lun «Shan hai jing»-di xiezuo shidai ji qi chandiyu — «Zhonghua wenshi luncong». 1 ji. Beijing, Zhonghua shuju, 1962. (Мэн Вэньтун. Коротко о времени написания «Книги гор и морей» и месте ее создания).
553. Yuan К е. «Shan hai jing» xiezuo-di shi di ji pianmu kao.— «Zhonghua wenshi longcong». Fukan hao. Shanghai guji chubanshe, 1978.
(Ю a h ь К э. Разыскания о времени и месте написания «Книги гор и морей», а также о ее делении на разделы и главы). См. также № 379.
554. Yuan К е. Liie lun «Shan hai jing»-di shenhua.— «Zhonghua wenshi longcong». Shanghai guji chubanshe, 1979, № 2.
(Юань К э. Коротко о мифах «Книги гор и морей»). См. также № 379.
555. Yuan К е. «Shan hai jing» jiao zhu. Shanghai guji chubanshe, 1980. (Юань К э. «Книга гор и морей» с исправлениями и комментариями).
555. Zhang Minghua. Dui wo guo gudai shenhua guibao-di tansuo — jieshao Yuan Ke «Shan hai jin jiao zhu».— «Du shu». 1982, № 2.
(Чжан Минхуа. Ценное разыскание о древних мифах нашей страны — о «Книге гор и морей» с комментариями Юань Кэ).
556. Yuan К е. Zhongguo shenhua yanjiu he «Shan hai jing».— «Wen shi zhishi». 1983, № 5.
(Юань К э. Изучение китайской мифологии и «Книга гор и морей»).
557. Yuan К е. Guanyu «Shan hai jing» jiao yi-di jige wenti.— «Sixiang zhanxian». 1983, № 5.
(Ю a h ь К э. Некоторые вопросы редактирования и перевода «Книги гор и морей»).

ТАБЛИЦА КИТАЙСКИХ МЕР, ВСТРЕЧАЮЩИХСЯ В КНИГЕ
Жэнь — мера длины, равная около 2,5 м
Му — мера длины, равная 1,16 га (в древности * ок. 225 м2)
Ли — мера длины, примерно 0,5 км (в древности ок. 400 м)
Фынь — мера длины и площади, равная 0,1 цуня, 0,01 чи, 0,1 му Цзинь — мера веса, около 0,5 кг (в древности 228—258 г)
Цинь — мера площади, около 6 га
Цунь — мера длины, равная 3,2 см (в древности 2,4—2,7 см)
Чжан — мера длины, в совр. исчислении 3,2 м (в древности 1,9 —3,4 м) Чи — мера длины, равная 32 см (в древности 24—27 см)
Шэн — мера объема, равная 1,04 л (в древности 0,19—0,34 л)
До III в. н. э.

УКАЗАТЕЛЬ ИМЕН, ИМЕН МИФОЛОГИЧЕСКИХ ПЕРСОНАЖЕЙ И МИФОЛОГИЧЕСКИХ ОБРАЗОВ
Аверинцев С. 476.
Адалис А. 297, 299, 312, 313, 322 Ай-гун 14, 303 Ай Цин 294
Александр Македонский 383
Аматерасу 457
Андерсен 53
Ань Ци-шэн 274
Аньдэн 297
Анюй юаньфу 61, 276
Ао-хоу 230, 231
Аохэнь 72
Аполлон 156
Ахматова А. 148, 169, 292, 299, 331 Ахэн 341
Ба 99, 103, 436 ба-гун 116 багуа 425
Бай-ди 65, 278, 279 Байма 289 Байси 244 Байху 370, 375, 376 Байцзэ 92, 289 байчи 58 Бакин 420
Бань 68, 233, 279, 474 Бань Гу 23, 258, 267, 270, 275, 292, 298, 302, 324, 326, 349, 403, 413, 415 Бао Сы 252, 254-256, 355, 356, 419— 421
Бао Сюй 254
Баоси (Фуси) 38, 264, 267 Баоцзян 89 башэ 146 бе 315
Белин 184, 185, 328 беюй 141
би 152, 245, 253, 315 Би Юань 19, 21, 259, 260, 272, 280, 285, 287, 288, 292, 296, 297, 310, 311, 326, 334, 444 Бигань 230, 346 бииняо 198, 333, 377 бинфэн 207, 337, 376 Бинъи 149, 314 Бинъэр 191, 330
Бифан 375
бифан 76, 92, 289, 290 Бо-гунь, см. Гунь 169, 320 Бо-и (Бои) 18, 68, 174, 192, 208, 237, 240, 280, 324, 330, 337, 343, 349, 351, 414, 456 Бо Икао 231, 346 Бо-линь 351 Бо-мин 313 Бо-фу 252, 355 Бо-фэн 313
Бо Цзюйи 198, 294, 333 Бо-юй 107, 294 Бо-ян 252, 254, 355 Богао 44, 265, 266 Богуань 183, 328 Бодде Д. 445, 446 Боли Си 46 Болин 61, 276 Бубай 265 Будин 405 бусыминь 196, 332 Бэйфа 68, 279 Бэньсяо 352 Бянь 224, 344, 348
Ва 269
Ван Говэй 298, 341 Ван Гуан 289
Ван-ди 183-185, 187, 188, 328 Ван И 17, 48, 267, 269, 273, 282, 283, 288, 289, 292, 297, 309-312, 314, 315, 322, 343, 349-351, 355, 421 Ван Ман 116, 331 Ван Мо 328, 331, 333 Ван Моцзы 241, #351 Ван Мэн 207 Ван Няньсунь 333 Ван Су 286, 305, 347 Ван Сыюй 466, 467 Ван Сян 293 Ван Сянцзин 307 Ван Сяолянь 441, 452—455, 459 Ван Фу 267, 276
Ван Хай 7, 11, 218-221, 223, 341-343 Ван Хуэй 375
508

Ван Хэн 7, 218-223, 341-343 Ван Цзиньдун 426 Ван Цзые 341
Ван Цзыцяо (Ванцзы Цяо) 298 Ван Цзя 46, 265, 268, 276, 278, 279, 293, 297, 301, 303, 321-323, 332, 339, 350, 352, 403 Ван Цзян 405 Ван Ци 261 Ван Цинши 405 Ван Чжаоюань 305
Ван Чун 271, 282, 288, 303, 307, 308, 349, 411, 467 ванлян 282, 292 Ванман 193, 331 Ванман-ши (Фанфэн-ши) 331 Ванму (Ванму-няннян) 23, 24, 108 — 110, 294
Вансунь Мань 180, 327
Вань 344
Вань Цзычэн 60
Ванцзы Цяо 6, 115, 297, 298, 335 Венера 278
Верховный владыка 12, 29, 30, 71, 72, 74, 75, 81, 142, 143, 170, 226, 227, 257, 265, 267, 274, 275, 281, 283, 296, 387, 406, 434 Вернер Э. 428, 429 Водэн 305
Волопас (Ню-лан) 24, 25, 108, НО, 258, 294-296, 436, 475 Вотербари Ф. 445 Воцюань 127, 303 Вритра 393 Вундт 427 Вэй 89, 144, 288 Вэй (сын Шаохао) 279 Вэй (сын Чжэня) 341 Вэй-ван 56, 274 Вэй Вань 333 Вэй Цзюйсянь 435 Вэй Цзян 313
Вэй Чжао 279, 281, 282, 292 вэйвэй 137, 308 вэйшэ 137, 308
Вэнь-ван 7, 81, 228, 230-237, 240, 346- 349
Вэнь-ди 311, 314
Вэнь Идо 263
-265
, 269,
270,
273,
277,
283,
298,
304,
307-
309,
313,
314,
333,
346,
389,
390,
399,
422,
438,
439,
441,
443,
446,
447,
449,
461,
466,
472
Вэнь Тяньфэн 276 Вэнь Хуайша 287, 314 Вэнь Ю 263, 316, 324, 445 вэньбэй 308
Вяткин Р. В. 271, 291, 293, 411
Гай 66, 279 ган (трава) 77
Гань Бао 261, 272, 276, 282, 286, 294, 296, 336, 348, 414, 420, 429 Гань Цзян 226, 227, 345, 381 Ганьин 318 ганьму 196 Гао-ди 314 Гао Ми 321 Гао Чанхуа 417
Гао Ю 259, 263, 267, 275, 286, 287, 311 — 313, 320, 321 Гаомэй 269, 270
Гаосинь-ван 31, 33, 206, 260, 261, 300, 337, 373, 420, 424 Гаосинь-ши (Ди-ку) 300 Гаоян (Чжуаньсюй) 73, 282 Гаояо 68, 126, 127, 280, 302, 303 Георгиевский С. 378, 427—429 Геракл 143, 167, 433, 448, 475 Гессе Г. 420, 421 Гитович А. 149, 169 Го-гун 279
Го Можо 259, 268, 270, 298, 308, 322, 342-344, 351, 475
Го Пу 21, 22, 266-269, 271-273, 276, 278, 281, 283-286, 288, 291-293, 298-300, 308, 310-312, 314, 316, 321, 330-332, 334-338, 342, 343, 347, 402, 444, 466 Гомер 94
Горький М. 10, И, 16, 257, 282, 382, 418, 473 Гоу Цзянь 170
Гоуман 45, 46, 66, 68, 88, 238, 267, 350, 374, 424 Гошоу 306 Гранэ М. 436 Грэхэм Д. 392 Гу 61, 225, 276 Гу (сын Чжулуна) 89 Гу (вассал Цзе-вана) 61, 225, 276 Гу Дэмин 406, 408, 425 Гу-соу 128-131, 135, 136, 304-307 Гу Цзеган 313, 319, 432-434, 439, 452 Гу Ши 305
Гуань Дунгуй 450, 451 Гуань Лунфэн 215, 340 Гуань-цзы (Гуань Чжун) 137, 308 Гуань ПІэфу 70, 281 Гуаньинь (Авалокитешвара) — 416 Гуанькоу Эр-лан 190, 330 гудяо 77
гуй (дерево) 316 гуй (скипетр) 245, 253 Гуй-гу-шэнь 31, 260 Гуй-му 31, 260 Гулливер 192, 417 Гун Цзычжэнь 281
Гунгун 21, 50, 51, 61, 94, 99, 170, 171, 178, 270, 271, 276, 322, 325, 332, 387, 412, 427, 432, 458 Гунь 11, 12, 16, 26, 92, 164-169, 183
509

204, 289, 319-322, 336, 381, 384, 451, 453, 454, 458, 462, 470, 476 Гэ Хун 197, 282, 297, 333, 348, 400, 402 Гэн 225, 344 Гэн-фу 77, 78, 80, 284 Гэнчэнь 63, 173, 323, 368, 369 Гэхуай 408
Дадоу 318 Дае 324
Дай 63, 368, 369
Дай Чжи 294
Дали 155, 316
Далянь 174, 324
Данао ИЗ
Дангун 424
Данко 418
данху 76
даньму 86
Даньчжу 128, 401
Дао-гун 313
Даоли 102, 244
дафэн 142, 145, 311, 312
Дафэй 324
Дахао 440, 441
Дацзи 228, 240, 252, 346, 351, 420 Дачжан 326 Ди-и 286
Ди-ку 117, 118, 122, 123, 136, 260, 298- 301, 342, 453, 474 Ди-синь 286, 351 Ди-тай 79, 80, 285 Ди-хун 29, 204, 259 Ди-цзюнь 20, 117-123, 138, 139, 142, 143, 200, 203, 205, 298-300, 309, 311, 335, 336, 407, 453, 468, 474 Ди-цзян 29, 259 Ди-чжи 301
Диму няннян 357, 389, 396 Дин-ван 180, 327 Дин-гун 327 дисю 77 Доулу-ши 323
Ду-бо 25, 249-251, 354, 377 Ду Гуантин 63 Ду Фу 123 Ду Эрвэй 451, 452 Ду Ю 291
Ду Юй 184, 185, 187, 188, 328, 329, 386
Ду Яньда 284
Дуань Чэнши 314, 317
дуаньху 204
Дун-вангун 23, 24, 367, 368, 373, 375, 377, 413
Дун Сычжан 260
Дун Фу 211, 339
Дун Юн НО, 111, 265, 296
Дунфан Шо 259, 309
Дунхай Лун-ван 368
Дуцзюнь 306
душэн 274
Дэнби-ши 138, 308
Е 43, 71, 281 Евсюков В. 459, 460 Емин 61, 71, 276 еюшэнь 91
Жбиковский Т. 465
Желтый- государь (Хуан-ди) 352, 387, 402, 404, 411-413, 432, 453, 455, 456, 458, 459, 466, 470, 476 Жому (сын Бо-и) 174, 324 жому (дерево) 44, 266, 279 жоучжи 194, 197 Жуй Ифу 389, 390, 392, 405, 438 Жуковская Н. 397 жун 202, 335 Жун 475 Жунтван 337 Жун Гэн 263 жунсюаньванши 206, 337 Жунхуа 370 Жунчэн 274 Жунъу 337
Жушоу 66, 67, 88, 238, 279, 350, 374 Жэнь 48 Жэнь И 316
Жэнь Фан 260, 262, 290, 293, 302, 322, 327, 331, 340 жэньмяньхоу 426 жэньюй 272
Зевс 167
И (дух ветра) 238, 350, 351 И (стрелок) 15, 16, 23, 26, 139, 142-148, 152-154, 157, 159-163, 200, 245, 311-319, 374, 376, 384, 387, 404, 406-408, 411, 417, 422, 433, 447, 448, 461, 465, 470, 471, 474-476 И Инь 215-218, 224, 225, 228, 232, 340- 342, 344, 458 И У 46
Иванов Вяч. Вс. 408, 423, 425, 462 Идзуси Ёсихико 436 Иегова 166 Ин 174
Ин Шао 263, 269, 270, 315 Инада Такаси 381, 385 Индра 392
Инлун 94, 98, 99, 103, 115, 170, 171, 275, 292, 322 инцзя 308
ЛЛ и UMi*Q Л X /
Инь 25, 28, 30, 35, 259, 262, 423
Инь, правитель 240, 344, 354, 355
Инь, астролог 67, 279
Инь-ши 251
Инь Юнь 294
Иньиньху 21
Иньлян 300
510

Иныиунь фаши 451—453 иняо 201, 334 Итс F. Ф. 414 Ицзю 252, 256, 355, 356 Ицзюнь 121, 138, 300, 309
Кагнь 257 Надо 405 Кай 338
Каймин 287, 328, 329 Каймин-ди 184, 185 Кайминшоу 85, 157, 375 Кан-ван 466
Каидзука Сигэки 445, 455 Карлгрен Б. 433, 442—446, 464 Ката Цунэката 257, 465 Клумо 397 Конрад Н. 258
Конфуций 13, 14, 16, 17, 119, 136, 151, 152, 170, 193, 195, 257, 267, 286, 288, 299, 303, 315, 322, 331, 332, 347, 379, 402, 410, 453 Косо 387 Кошоу 305 Крюков М. 414 куанмэнняо 203, 335 куанняо 203, 335 Куанчжан 63, 369
Куафу 12, 16, 94, 102, ИЗ, 201,' 292, 293, 398, 418, 442, 453-455 Куй 14-16, 27, 100, 126, 127, 292, 302, 303, 313, 373 Куй-бык 127, 473 Куй-дракон 27 куй (животное) 298 Куй-феникс 27 Куйлун 323 Кун А. 452 Кун Линфу 402 Кун Фу 305
Кун Цзя 80, 210—213, 338, 339
Кун Чао 272, 351
кунь 17, 54, 273
Куньу 225, 344
куньу 248, 354
Куой 408
Кэшоу 305
Кюнстлер М. 465
лангань 83, 87, 286 ланду 77 Лань 33, 261 Лао-цзы 410, 454 Лаотун 74, 281, 283, 289 Лау У. 464 Ле-цзы 265, 411 ли (бес) 270
Ли (дух) 70, 71, 75, 92, 105, 281, 282, 289
Ли (девушка) 184, 328 Ли Бин 183, 188-191, 329, 330
Ли-ван 249, 253, 312, 330, 355 Ли Вэньвэй 403 Ли Гуанли 270 Ли Гуансинь 449 Ли Гун 330 Ли Даньянь 447
Ли Даоюань 259, 275, 283, 293, 304, 307, 314, 325-328, 330, 338, 346, 348, 402
Ли Жун 38, 388, 389, 392, 394
Ли Жучжэнь 200, 334, 417
Ли Сы 283
Ли Сюаньбо 475
Ли Сянгэн 367
Ли Тай 292
Ли Хэ 467
Ли Цуньсун 426
Ли Шанъинь 185, 317
Ли Шань 259, 285, 288, 310
Ли Шичжэнь 276, 280, 327
Ли Юлян 323
Лилоу-ши 323
Лилунь 82
Лин-ван 116, 298
Лин-гун 93
Лин Шуньшэн 389, 390, 405
Линжунхуа 63
Линлин 76
Линлунь ИЗ
Линцзя 276, 332
линчжи 148
линшоу 45, 266
линъюй 53, 141, 149, 272, 310, 311
линь 330
Линь Кунь 272
Линь Хуэйсян 437
Линь Хэнли 405
Лисевич И. 459
лицзюйлин 311
лицзя 126
Личжу 83, 87, 286
лиюй 308
Ло Би 15, 94, ИЗ, 257, 263, 269, 276, 279, 280, 290, 292-294, 297, 303, 305-307, 328, 338, 412 Ло-бо 314 Ло Гэньцзэ 305 Лопинь 148, 313-315, 474 Ло Цзюнь 330 Л о Чжэньюй 343, 344 Ломин 165, 289, 320 Лосев А. Ф. 476 Лу Дэмин 16, 273, 314 Лу Синь 13, 16, 258, 269, 318, 348, 379, 409, 417, 418, 430, 431, 440 Лу Тун 263 Лу Цзи 278 Лу Цзя ИЗ Лу Цыюнь 392 Лу Цю 328 Лу Чжун 73, 282
511

луань, луаньняо 45, 83, 119, 138, 266, 299, 309, 337
Лун-ван 359, 360, 364, 368, 400 лунли 310 Лунмин 206, 337 лунсюйцао 115 лунчу 352
лунъюй 141,. 272, 310, 311
лунъюйлин 310
Луу 82, 286
Луэр 102, 244
Львова И. 419
Лэй 33, 261, 264, 309
Лэй-гун 39—42, ИЗ, 263—265, 374
Лэй-цзу 107, 108, 280, 294
Лэй-шоу 100
Лэй-шэнь 44, 47, 100
Лэнг Э. 431, 434
Лэцзя 405
Лю Ань 116, 259
Лю Жучун 285
Лю Куй 333
Лю Лэй 211, 212, 339
Лю Минжу 290
Лю Си 347
Лю Синь 269, 330
Лю Сифань 261, 274
Лю Сю 19, 330
Лю Сян 113, 268, 273, 283, 288, 296, 302, 304-307, 326, 339, 340, 344- 346, 348, 351, 354 Лю Цзунъюань 320, 327 Лю-цзы 327 Лю Цзычжэн 288 Лю Цюйли 270 Лю Э 344 Люй Бувэй 267 Люй-ван 234, 235, 347, 348 Люй Чжэньюй 264
Люй-шан (см. также Цзян-тайгун) 234, 348
Люйгуй 213, 339 люле 122, 300, 307 Лян Му 212, 339
Ма Гао 275, 290 Ма-гу 464
Ма Линь 391, 399, 425 Ма Су 262, 263, 267, 275, 276, 279, 289, 290, 293, 294, 301, 307, 339, 340, 344, 346-348, 351, 354, 355 Ма Сюйлунь 347 Ма Сюэлян 405 Ма Чанъи 430, 431 Ма Шаобо 294 Малиновский Б. 440 Ман (Гоуман?) 46, 267 ман (дракон) 260 ман (трава) 77 Мань 242
Мао Дунь (см. Шэнь Яньбин) 429—431, 466, 470, 472 Мао Хэн 278 Маркс К. 257 Масперо А. 433, 444, 445 Мацокин Н. 270, 275, 389 Мелетинский Е. 382, 383, 388, 462, 476 Менхен-Хэлфен 433, 445 Ми Лон 392 Ми-фэй 410 Мин-хуан 162, 319 Минтяо 462
Митараи Масару 455—458, 463 минцзя 126 михоу 298 мо 202
Мо Ди (Мо-цзы) 25, 267, 270, 454 Мори Микисабуро 440—442 Мори Ясутаро 280, 455, 456 Морохаси Тэцудзи 390 Мосе 226, 227, 345 моюй 193, 331
Му-ван 22, 80, 102, 242-249, 286, 316, 352-354, 377, 434, 435, 454 Му-гун 46, 267 мухоу 298 муцзинь 194 Мэй Ланьфан 419
Мэй-си 214, 215, 224-226, 228, 252, 339, 340, 344, 345 Мэн 287 Мэн Кан 298 Мэн Няо 337
Мэн Си 174, 208, 324, 337, 343
Мэн Ту 210, 338
Мэн-цзы 304, 307, 318
Мэн Чжоу 381, 383, 384
Мэн Шу 337
Мюллер М. 428, 452, 456
Мюнке В. 464, 465
Мянь-чэнь 218, 219, 221, 222, 342, 343 Мяо Гушэ 6 Мяолун 289, 337 Мяоюн чжэньжэнь 371
най 321
Найто Конан 440 Нань-ван 81, 327 Наньгун Гуа 231, 233, 346 наньсюнь 73, 282 Наньюэ 208, 337 Наоцзы 280 Нгуен Данг Ти 399
Небесный владыка 29, 67, 73, 74, 82, 112, 147, 179, 209, 236, 272, 285 Небесный государь 403 Небесный дух 112 Небесный царь 26 Невский А. 406, 407 Неклюдов С. 406 ни 310
512

Нин Фэн-цзы 6, 212, 277 Низ 408 ниюй 310 Нунмин 289
Ны Ао (Нюйва) 397—399 Ню-лан 24, 108-110 Ню Сю 327 Нюй-хуан 269
Нюйва И, 26, 35, 38, 39, 43, 48-52, 57-59, 64, 209, 260, 263, 264, 268- 271, 274, 275, 277, 321, 332, 357, 358, 374, 377, 379, 386-399, 410, 412, 416, 417, 422-426, 430, 432, 438-442, 446-448, 458, 462, 467, 471, 475, 476 Нюйди 321
Нюйин 131, 132, 138, 305, 360-363
Нюйкуай 73
Нюйси 321
Нюйсю 324
Нюйхан 249, 354
Нюйхуа 324
Нюйцзи 208, 337
Нюйцзяо 174, 175, 182, 324
Нюйци 208, 337
Нюйцянь 337
Нюйчжэнь 354
Нюйчоу 141, 142, 310, 311
Нянь-ван 405
Няосу-ши 174
Оадзымы 406, 407 Огава Такудзи 341, 434, 435 Окуно Синтаро 381 Оу Куаньбо 390 Оуян Сюнь 286
Пандора 79, 283 Панмэнь 318 панхуан 308
Пань, Пань-ван 33, 261, 262, 309
Паньгу И, 25, 26, 32-35, 43, 58, 260- 262, 264, 386, 392-394, 396, 397, 416, 420, 432, 434, 460 Паньгэн 218
Паньху 206, 264, 337, 420
паогэ 229, 346
паоло 229, 346
Паоси (Фуси) 38, 42, 46
Парникель Б. 394
Пин-ван 256, 356
Пин-гун 50, 80, 93, 270, 285, 290
Пинхао 92, 289
Пинъи 92, 289, 290
Плакс А. 416
Позднеева Л. 258, 304
Попов П. 299
Потанин Г. 405
Прометей 12, 167
Пуруши 434
Пуфу 30, 260
пэн 17, 54, 273
Пэн-цзу 6, 73, 74, 282, 283 пяоэ 77
Редько Т. 420
Рифтин Б. 14, 258, 263, 347, 357, 401, 403, 415, 416, 423 Росни 445
Савская, царица 428, 435 сан 107, 450 Сан Цинь 402
Санлинь 35, 38, 263, 269, 270 Санцю 278 Санчжа 405
Сань Ишэн 231, 233, 235, 346-348
саньсан 45, 266
саньчжу 156
саньчжушу 88
Саньюань-сяньцзюнь 368
Сатоми Ёсидзанэ 420
Свифт Д. 192
Се 25, 120, 123, 124, 218, 301, 342 Серкина А. 376 сецзюй 77
сечжай (сечжи) 126, 127, 303 Си 130, 131, 133, 134, 305, 306, 309, 343 Си-бо Чан 230-232, 346-349 Си-ванму 22-24, 26, 27, 62, 102, 154- 157, 176, 207, 245, 277, 311, 316, 317, 324, 352, 353, 367, 368, 373, 375, 377, 385, 403, 404, 412, 413, 422, 428, 435, 44, 470, 471 Си-гун 310 Си-лао 316 Си-нюй 391, 393 Сигэмори 419 Сидуй 284
сижан 12, 92, 166-168, 170, 171, 178, 183, 320, 322, 326, 327 Симэнь Бао 149—151, 314, 315 синсин 199, 333
Синтянь 12, 16, 94, 113, 296, 297
Синъяо 297
Синь 94, 292, 351
Синь Ши 323
Синь Юйми 242
синьму 201
Сионоя Он 409
Сиракава Сидзука 455, 457, 458
Сиратори Киёси 434
Сиратори Кураёси 440
Сиратори Куракити 428, 432, 434, 436
ситу (сижан) 326
Сихуан 323
Сихэ 119, 123, 139, 140, 292, 299, 309, 310, 475
Сици 94, 275, 276 сицюй 77 сицяо 77, 284 Сичжун 300 Соу 305
513

Стратанович Г. 264, 461 Су-нюй 45, 266, 267 Су Сюэлинь 451 Су Э 290, 315 суаньюй 76
Суйжэнь 11, 46—48, 267, 268 суйму 47, 268
Сун Сянфэн 294, 300, 303, 304
Сун Чживэнь 296
Сун Чжун 294
Сун Юй 62, 277, 410
Сунь Бинь 89
Сунь Ижан 318
Сунь Сингун 297
Сунь Синъянь 268
Сунь У 89
Сунь У кун 24, 258
Сунь Цзоюнь 298, 374, 407
Сунь-цзы 89
Сунь Шуао 137, 308
Сы шэнь 375
Сыгун Ци 249, 354
Сыма Бяо 314
Сыма Цянь 94, 259, 266, 267, 271, 274, 278, 280, 288, 291-294, 297, 298, 300-302, 304-308, 315, 321, 324, 326, 327, 338-341, 343-353, 355, 356, 400, 411, 412, 454, 458 Сыма Чжэнь 270, 271, 412 Сын неба 135, 352 сынюй 336 Сысян 397 Сычев Л. 377, 385 сыши 336 Сыю 336 Сю 50, 270
Сюань-ван 25, 56, 206, 249-251, 253, 274, 301, 337, 354, 355 Сюань-гун 326, 327 Сюань-ди 288 Сюань-нюй 102 Сюань-цзун 319 сюаньгуй 76, 284, 326 Сюаньмин 73, 88, 350 сюаньняо 301, 343, 453 Сюаньнюй 293 сюаньпу 82 сюаньу 375 сюаньци 313
Сюаньчжу (Шэнь Яньбин) 431
Сюаньюань 291, 297, 301
сюаньюй 168
Сюй 353
Сюй Бэйхун 426
Сюй Сюйшэн 439—441, 447
Сюй Цзюньхуэй 380, 385
Сюй Цзянь 310
Сюй Чжунлинь 347, 350, 429
Сюй Чжэн 25, 34, 260, 262
Сюй Шоушан 379
Сюй Шэнь 269, 282, 319, 321, 328
Сюй Ю 128, 303, 304 сюнчан 207, 337 сюнь 287 Сюнь-цзы 18, 302 сюньму 44, 266 сюньхуацао 332 сюцзи 366 сюшэ 142, 311 Сюэ Фу 249, 354 Сюэ Цзун 298 ся 272, 310 Ся 326 Ся-хоу 337
Сян 122, 129-135, 137, 138, 304-308, 343, 361, 400, 401, 428, 449, 457, 468
Сян-ван 62, 87, 277, 287
Сян-гун 258, 270, 313, 318
Сянлю 21, 50, 51, 178, 270, 326
Сянъао 304, 361—363
Сянъяо 325, 326
Сянь 94
Сянь-гун 67
Сяньи 112
Сяньняо 48, 268
сяньхуа 26
Сяньхэй 122, 136, 300 Сяо Бин 407, 474, 475 Сяо Тун 267, 277 Сяо-фу 6, 212, 339 Сяо Ци 265 Сяо Янь 306 сяогуй 282 Сяомин 138, 308 сяоэргуй 282
Тай-ди 265, 267 Тай-цзун 91, 289 Тайгао (Фуси) 266 Тайдоу 244, 352 Тайдянь 231, 233, 346 Тайи 438 тайиюйлян 183 Тайтай 68, 280'
Тайси 121, 125, 300 Тайу 207
Тайфэн 79, 80, 210, 285 '
Тайханбо 20
Тайхао 46, 88, 89, 267, 268, 424, 453, 474
Тайчжан 178 Тайчжэнь 319 Тайюань-юйнюй 26 Такабатакэ Юдзуру 381 Тан (Тан-ван, см. также Чэн-тан) 146, 195, 215-218, 223-227, 285, 313, 340, 341, 344, 345, 455, 460 Тан Гунфан 116 Тан Лань 322 таншу 116
Тань Дасянь 469, 470
514

Таиь-цзы 278, 279
Таньтай Мемин (Таньтай Цзыюй) 151, 152, 315
Тао Хунцзин 276
Тао Юаньмин 19, 21, 64, 113, 297
Тао Юаныпунь 301
Таоте 27, 104, 105, 204, 293, 376
Таоу 72, 73, 282
таоцюань 19, 202, 335
Тарва 405
Таскин В. 271, 291, 293, 411 тафэй 202, 335 Тинво 276 тичжу 120 .
Тинъяо 275
Ткачиха 24, 25, 108, НО, 258, 294-296, 376, 434, 475 Товэй 78, 284 Тодо Акинсу 280, 304, 465 Токарев С. 382 Топоров В. 393, 423, 425, 462 ту (мышь, крыса) 77, 284 ту (птица) 77, 284 Ту-бо 101, 193, 288, 323, 331 Ту Ньи 392 Ту-ди 111, 362 Ту Шуе 313, 319 Тунбо 323
Тунлюй 63, 173, 323, 368—370
Туньсе-гуй 162, 319
Тушань-ши 265, 366
Ты Тыонг 397—399
Тэйлор Э. 434, 437
Тэкан 404
Тэнгэнь 69, 280
Тэнъу 352
Тянь Вин 405
Тянь-ван 26
Тянь-ди 44, 105, 108, 294 Тянь Хайянь 23 Тянь-хуан 26 Тянь-цзы 105, 307 тяньди 122, 300 Тяньлао 119, 299, 323 Тяньу 78, 284, 375
У-ван 81, 102, 136, 228, 236-241, 244, 285, 307, 347, 349-351 У Ган 317 У-гу 168, 207 У Даоцзы 162, 319
У-ди (ханьский император) 23, 56, 274, 413
У-ди (шаман) 90, 168, 169, 207 У-дин 349
У Жэньчэнь 21, 266, 292, 331, 444 У-л и 90, 168, 207 У Лишань 319 У-ло 168, 207, 287 У-люй 169
У Лян 48, 181, 263, 290, 372, 373, 377 У-пань 168, 207 У Пин 305
У-пэн 90, 168, 169, 207
У-се 168, 207
У-сян 90, 169
У-сянь 168, 207
У-фа 349
У-фань 169
У-цзи 168, 207
У Цзюнь 295
У Цичан 298, 341, 343
У Цюань 61, 276
У-чжэнь 168, 207
У Чэнъэнь 114, 192, 258, 331
У Юй 327
У-ян 90, 169
удао 168, 321
Уинь 204, 309
Уган 158
Уйн 406
Умую 173, 323
Уло-шэнь 85, 375
учжици 173, 323
Уюй 324
Фа 236, 349 Фан 300
Фан-ван 32, 122, 206, 261 Фан Инцзин 294 Фансюнь 301
фансян-ши 68, 69, 72, 162 Фанфэн, Фанфэн-ши 170, 171, 193, 205, 322, 330, 331, 336 Фань Е 261, 280, 304, 315, 324 Фань Чэнгуань 205, 336 Фаньюй 121, 300, 352 Финстербуш К. 444, 445 Форке А. 435 Фрезер Дж. 434, 436, 439 Фрейд 3. 417 Фу (дерево) 309 Фу 111, 318 Фу Лан 348 Фу Сюань 317
Фу-фэй 46, 148, 149, 152-154, 267, 314
Фу Цянь 291 Фу Шэн 303 Фу Юэ 349
Фудзита Тоёхати 434, 435 фусан 44, 90, 139, 140, 266, 309, 376, 450, 451
Фу си 22, 24, 38, 39, 42, 43-48, 66, 82 100, 117, 148, 172, 260, 263-269,
273-275, 299, 314, 332, 357-360,
374, 377, 379, 385-394, 397-400,
402, 410, 412, 413, 422, 423-426,
430, 438-441, 446-448, 453, 458, 461, 462, 465, 466, 471 Фусэхимэ 420 і
515

футо 76
Фуцю-гун 116
Фуча 170
Фую 50, 51, 270
фэй 76
Фэй Мэн 347
Фэй Чан 216, 225, 340
Фэй Чжун 232, 347
Фэйвэй 318
фэйи 76
фэйлун 58
Фэйлянь 92, 289, 463 фэйту 76, 179, 326, 377 фэйфэй 333 фэйхуан 195 фэн 45, 266, 463
Фэн-бо 92, 98, 238, 289, 290, 357, 387 Фэн И 340, 455 Фэн Мэн 417
Фэн Тяньюй 472—474, 477
Фэн-хоу 97, 113, 291
Фэн-цзы 277
Фэн-ши 313, 339
Фэнлун 148, 314
Фэнмэн 159—161, 313, 317, 318
фэнняо 119, 299
фэнси 142, 146, 311, 313
фэнхуан 199, 299
фэншэншоу 197, 333
Фэнъи 149, 314, 350
Фэньи 238, 410
Хадау 405 Хай, см. Ван Хай хайжэнь 272 Хайлун-ван 52 Хань-ба 99 Хань Ин 299 Хань Пин 466 Хань Фэй-цзы 257 Хань Чжун 349 Ханьвэй 342 Ханьлю 280 Ханьмо 69 Ханьчжо 313
Хао Исин 21, 22, 102, 268, 272, 273, 279, 283, 286-289, 292, 299, 300, 316, 326, 330-333, 337, 338, 444 Хаяси Минао 455, 457—460, 472 Хо-шэнь 363 Холюй 345
Хоу-и (см. также И) 12, 142, 313 Хоу-куй 313
Хоу-ту 61, 88, 90, 94, 101, 179, 276, 288, 292, 326, 454
Хоу-цзи И, 75, 82, 99, 118, 121, 123— 126, 232, 276, 283, 300-302, 409, 449, 471
Хоучжао 48, 268 хохуаньбу 85 Ху 28, 29, 259
Ху Няньи 447, 449 Ху Сяоши 447 Ху Цзиндэ 91, 289 Ху Цзэн 329 Ху Ши 431, 440 Ху Юйжэнь 390, 394 Ху Юйцзе 390 Хуа Шань 323 Хуажэнь 242—244 Хуай-ван 62, 277 Хуайгуй 82 хуайму 77
Хуайнань-ван (Хуайнань-цзы) 282, 283, 311, 314, 411, 454 Хуалю 102, 244 хуан 338
Хуан-ди 6, 14, 16, 22, 27, 29, 35, 46, 59, 64, 69-71, 74, 81-100, 102-107, 113-115, 118, 119, 122, 123, 165, 179, 195, 206, 245, 259, 263, 268, 269, 272, 275, 277-281, 285-294, 296, 297, 299-301, 304, 320, 332, 337, 373, 375, 385, 411, 412, 455, 456, 462 Хуан Сюфу 328 Хуан Чунъюэ 476 хуаньгуань 77 Хуанлю 368, 369 Хуанмо 367, 368 хуанняо 119, 299, 335 Хуанфу-гуй 162, 319 Хуанфу Ми 46, 113, 267, 275, 279, 285, 288, 294, 298, 303, 352 Хуанцзы Гаоао 137, 308 Хуанъэ 64, 65, 278 хуань 76, 338 Хуань-гун 137, 308 Хуань Линь 413 Хуаньлун-ши 211, 339 Хуаньтоу 204, 289, 335, 336 Хуасюй, Хуасюй-ши 24, 43, 100, 172, 264, 265 Хужэнь 276 Хун Исюань 311
Хун Синцзу 16, 260, 289, 309—311, 320, 325, 348, 349 Хунгуан 279 Хунмэн-ши 323
Хунъяо 231, 233, 235, 346—348 Хуньвэй 343
Хуньдунь 28, 29, 204, 259, 378
Хухуан 287
Хуцан 247, 353
Хушуай 91
хуэй 291
Хуэй-ван 185—187, 328 Хэ 344
Хэ-бо 149-154, 171, 188, 216, 218, 222, 223, 238, 245, 313-315, 322, 342, 343, 377, 471, 474 Хэ Кунь 287
516

Хэ Сюнь 402 Хэ Юй 405 Хэлюй 402 Хэн 249, 342, 354 Хэнце К. 441 Хэнъэ 143, 311
Цай Цзисян 458 Цай Юн 73, 305 Цанняо 350 Цанцзе 113, 376 цань 107 Цань-шэнь 106
Цаньцун, Цаньцун-ши 183, 328
Цао Сюэцинь 416
Цао Чжи 148, 267, 314, 410
Цегун 424
цзао 76
Цзао-фу 102, 244, 246, 247, 318, 352, 353 Цзе, Цзе-ван 213-216, 218, 223-226, 228, 252, 339-341, 344, 345, 377, 455
Цзебин 94, 275, 276 Цзи 128, 302, 304, 341-343 Цзи-нюй 62 Цзи Сяньлинь 408 цзибо 77
Цзигуан 121, 300 Цзигэ 337 цзижан 303
цзилян 196, 206, 332, 337
цзинвэй 64, 277, 278, 416
Цзимэн 78, 284
Цзин-ди 321, 421
Цзинь 116, 279
Цзинь Дань 405
Цзинь Чжо 289
Цзиньсин 65
Цзиныонь 293
Цзиньюнь-ши 204
цзиуминь 333
цзифу 162, 319
Цзихао 352
Цзичан 347
Цзо Жу 249, 250, 354
Цзоу Данынэн 346
цзоуу 323, 347
цзоуюй 232
Цзоцю Мин 258, 279
цзочи 142, 144, 200, 311, 312
цзу 341
Цзуинь 349
Цзун Линь 270, 282, 288, 295 Цзунбу 161, 163, 318 Цзуцзян 89 Цзы-гун 288 цзыжаньгу 183 Цзычань 270, 318 Цзыюй 151, 152, 315 Цзэн Чжасюй 372 Цзю-хоу 230, 231, 346
цзюань 328 цзюбянь 209, 338 цзюгэ 209, 338 Цзюгуан-сюаньнюй 26 Цзюеди 352
цзюин 142, 144, 145, 311, 312
Цзюй Уба 194
цзюйбичжиши 202, 335
Цзюйлин 30, 259
цзюнь 89, 298
Цзюнь 122, 138, 298, 300
Цзюфэн 201, 334
цзючжао 122, 300, 307, 338
цзюшао 307, 338
цзюэти 179, 326
Цзюэцо 287
цзюян 336
Цзя Баоюй 416
Цзя И 340, 345, 349-351
Цзя Куй 259
Цзя-фу 354
цзябянь 45, 267
Цзяи 352
Цзялин 268
Цзян 293
Цзян Гуаньюнь 291 Цзян Сюань 293
Цзян-тайгун 7, 228, 234—238, 350
Цзян Цзи 88, 89
Цзян Чжижан 268
Цзян Шаоюань 284, 326, 436, 437
Цзян Юань 123, 124, 232, 301, 302
Цзянь 73, 283
Цзянь Кэн 73
Цзяньди 120, 123, 124, 218, 299, 301, 342 цзяньму 22, 44, 45, 48, 266, 267, 279, 283, 466
Цзяньсю 148, 314 Цзяньцзы 123, 301 цзяо (дракон) — 260, 321 цзяо (дикари) 202 Цзяо-це 215 Цзяо Чжоу 263 цзяожэнь 53, 272 Цзяомэй 270 Цзяочун 78, 284 цзяхэ 156
ци (жизненное начало) 299 ци (демон) 162
Ци 16, 118, 120, 124, 126, 176, 209, 210, 302, 321, 325, 335, 338, 351, 474 Ци-бо 113
Ци-сяньнюй НО, 111 Цижэнь 394 цилинь 69, 174, 299 Циминсин 65 Цин 287
Цинду 123, 298, 301 Цинлун 370, 375, 376 цинни 322 Цинняо 156, 316
517

цинцзюэ 93, 290 цинчжи 93 циншан 93 Цинь 324 Цинь-цзюнь 91 Цинь Цзямо 305
Цинь Ши-хуан 56, 81, 180, 182, 283
Цинь Шубао 91, 289
Циньпэй 89
Цисян 87, 287
цисян 287
Цитун 283
цитоу 319
циту 77
Цуда Сокити 433, 434, 436 Цуй Бао 297
Цуй Вэньцзы 115, 297, 298 Цуй Инкэ 302 Цуй Чжуань 273 Цун-ди 184 Цэрэнсодном 405 Цзюань 348 цю 321
Цюй Юань 6, 16, 17, 27, 28, 48, 85, 88, 101, 114, 120, 129, 141, 148, 149, 154, 168, 169, 259, 260, 267-269,
273, 282-284, 287-289, 292, 297,
299, 304, 305, 308-315, 320-322,
324, 331, 336, 341, 342, 344, 348-
351, 355, 410, 414, 415, 421, 423, 426, 432, 447, 473, 474 цюнсан (Цюнсан-ши) 64, 65 цюнци 19, 68, 69, 77, 202, 204, 280, 335 Цюнши 313 Цянлян 201, 334 Цянь Мао 191, 329 Цяньхуан 280 Цюй Юэюань 314 Цюйхуан 244
Цяо, царевич 115, 116, 298 Цяо Чжоу 300 Цяо Чуй 300
Ча Тун 272 Чай Чэнь 320 Чан 348
Чан Жэнься 261, 263, 264, 316, 317, 327, 374, 466
Чан Цзюй 266, 328, 350 Чанбо ИЗ Чангун 352 Чанди 193, 331 чанпу 197, 333
Чанси 119, 123, 143, 299, 311, 468, 475
чанцзяо 335
Чанцинь 74, 283
Чанчжа 405
Чанчэн 179, 326
чаншэ 312
Чанъи 69, 123, 280, 301, 311
Чанъэ 26, 139, 143, 147, 153, 154, 157— 159, 311, 316, 317, 374, 386, 387, 408, 417, 419, 423, 461, 468, 469 чань 461 Чан-цзы 346 Чао-фу 128, 303, 304 Чаогуан 352 Чаоин 352 Чапек А. 374 Чеснов Я. 394 Чжа-ши 337 Чжан Голао 405 Чжан И 274 Чжан Лян 403 Чжан Се 288 Чжан Танъин 287
Чжан Хуа 286 Чжан Хэн 317 Чжан Цзюньфан 289 Чжан Цуйшу 305 Чжан Чжань 258, 264, 273 Чжян Uwr) 9Q2
Чжан Чжэньли 387-390, 394, 396, 404, 475
Чжан Чу 286 Чжан Шуцуй 267, 269 Чжан Янь 327 Чжаншан-ши 323 Чжаншань 225 чжань 323 Чжао Аньсянь 425
Чжао-ван 56, 70, 188, 241, 242, 274, 281, 327 329 351
Чжао-гун 270, 278, 280, 300, 313, 320, 321, 324, 327, 339 Чжао Лян 224, 344 Чжао-цзы 278 Чжаомин 474 Чжаосян-ван 180
Чжи 66, 87, 123, 136, 287, 301, 307 Чжи-нюй 24, 108—110 Чжи-соу 112 чжиняо 64, 277 Чжо 313 Чжоу-ван 351 Чжоу-гун 129, 304, 324 Чжоу, Чжоу Синь 102, 228—241, 244, 248, 251-253, 256, 276, 293, 345- 347, 349-351, 355, 420 Чжоу Чжицяо 67, 297 Чжоу Ю 33, 60, 262, 415, 416, 462, 470 Чжоу Ян 24, 258 Чжу Бацзе 194 Чжу Му 327
Чжу Си 301, 317, 318, 330, 354, 428
Чжу Тяньшунь 426, 470—472
Чжу Фанпу 470, 471
Чжуан-ван 180
Чжуан Дацзи 311
Чжуан Куйцзи 282
518

Чжуан-цзы (Чжуан Чжоу) 259, 265, 273, 288, 299, 300, 411, 454 Чжуаньсюй 20, 64, 66, 69 — 75, 88, 89, 92, 94, 105, 122, 196, 270, 271, 279- 283, 289, 300, 324, 332, 373, 381, 385, 412, 453, 455, 456, 458, 474 Чжугуан 138, 308 Чжугуй 223
Чжужун 50, 51, 59, 61, 88, 94, 167, 225, 238, 270, 271, 275, 276, 283, 320, 344, 350, 373, 387, 427, 455 Чжуинь 31, 260
Чжулун 31, 35, 89, 167, 260, 321 Чжун 33, 66, 70, 71, 75, 92, 105, 261, 267, 281, 282, 289 Чжун Куй 161-163, 319 Чжун Син 415
Чжун Цзинвэнь 394—397, 423
Чжун Юйлун 419
Чжунжун 298
чжункуй 162
Чжунъянь 174, 324
чжуполун 74, 153
чжухуай 77
Чжуцяо 375
чжуэ 335
Чжэн 410
Чжэн Сюань 301, 318 Чжэн Чжэньдо 320 Чжэнь 341 чжэньцзы 68 Чжэпама 424 чи (дракон) 321 Чи-ди 275, 277, 290 Чиго 161-163, 319 Чигоу 87, 287 Чимэй 97, 291
Чисун-цзы 6, 62, 212, 276, 277 Чихуанфу 319 Чицзи 244 чицзю 308
Чию 12, 16, 17, 27, 70, 71, 92-100, 102— 105, 107, 112-114, 123, 170, 272, 281, 290-293, 296, 297, 301, 374, 412, 422, 432, 452, 459 460, 466 Чоу 67
Чу Шаосун 315 Чуй 121, 126, 302 Чуйлин 300 Чун 46
Чун-хоу 230, 346 чунмин 127, 303 Чунхуа 129, 304 чунь 286 Чуньху 313 Чэн-ван 351
Чэн-тан (см. также Тан) 218, 223, 224, 226, 228, 232, 341, 342, 344, 345 Чэн Удин 295 Чэн-цзи 245 Чэнли 48, 268
чэнхуан 195, 332
Чэнчэнь 370
чэнъюнь 307
Чэн Бинлян 450, 451
Чэнь Вэйцзюнь 424
Чэнь Лаотай 366
Чэнь Мэнцзя 310, 338, 343, 437
Чэнь Тао 317
Чэнь Цзюнь 396
Чэнь Чжилян 265
Чэнь Чжичан 419
Чэнь Шоу 304
чэньлу 307
Ша-сэн 114
Шаванн Э. 372-374, 377
Шакьямуни 416
Шан 24, 123, 293, 301
Шан-ди 12, 72, 81, 105, 167, 170, 283
Шан Цзявэй 222, 223, 341, 343
Шанпянь 35, 38, 263, 269
Шанфу 350
Шанцзюнь 135, 307
Шанъи 311
шаньцао 100
шаньцзао (Куй) 292
Шаньцзы 244
шао 307
Шао-нюй 61, 62 шаогэню 84 Шаодянь 275 Шаоли 156
Шаохао 20, 45, 64-70, 74, 88, 89, 202, 204, 267, 278-280, 290, 297, 335, 381, 453, 456, 474 Шаоцзюнь 274 Шаоян 316 шапу 126, 301 шатан 83 ши 328
Ши-куан 80, 93, 285, 290 Ши Минъюн 274 Ши-мэнь 6, 212, 213, 339 Ши-фу 356 Ши-хуан 274, 327 Ши-цзы 307 Ши-цзюань 93, 229, 346 Ши Цзяо 288 шижоу 83, 308, 378 Шии 21, 93 шилан 76 шиняо 64, 277 Шисе 162, 319 Шифу 256 Шицзин 336 Шицзюнь 289 шицюй 114
Шичэнь 122, 123, 300, 301 Шмитт Г. 462—464 Шоума 337
Штукин А. 294, 332, 336, 354, 409
519

Шу 28, 29, 61, 186, 187, 259, 276 Шу-ань 339 Шу Сян 313
Шу-ци 237, 240, 349, 351 Шу Чжи 321 шуанцин 303 шуаншуан 76 шуйюй 62
Шунь 14, 73, 117, 118, 121, 122, 124 — 126, 128-138, 165, 174, 179, 204, 211, 218, 294, 300-309, 322, 324, 326, 330, 336, 339, 343, 360-364, 366, 373, 386, 390, 400, 401, 411, 412, 416, 426, 428, 449, 453, 455- 459, 462-464, 468, 476 Шухай 178, 326
Шуцзюнь 99, 121, 125, 300, 308 Шэбиши 119, 299 шэгунчун 204 шэн (украшение) 20, 316 Шэн-гу 179, 326 Шэн-цзи 353 шэнь 284 Шэнь 123, 301 Шэнь-ван 329 Шэнь Ко 277, 293, 319 Шэнь-нун И, 56, 59-61, 273-277, 291, 297, 373, 386, 412-414, 416, 440, 462, 464, 470, 471 Шэнь-хоу 252, 256, 356 Шэнь Хуайюань 331 шэнь-хуэй 97 Шэнь Цзоцянь 261 Шэнь Юэ 306, 326
Шэнь Яньбин (Мао Дунь) 5, 265, 290, 296, 429-432, 440, 446 шэньсянь 335, 403 шэньту 90, 91, 140, 288, 319 шэньфэнь 325
Э-хоу 346
Эберхард В. 442—444, 446 Эйдлин Л. 295, 333 Энгельс Ф. 257, 432 Энюй 70, 280 Эр-лан 329, 330 Эренрейх П. 452 Эркес Э. 407, 433 Эрлань-шэнь 190 Эрфу 89, 144, 169, 288, 332 Эхуан 118, 131, 132, 138, 299, 300, 305, 335, 360-363
Ю-ван 251, 252, 255, 256, 312, 354-356, 419, 421 Ю Гоэнь 447 Юань 224 Юань-ди 327 Юань Кан 305, 321 Юань Шао 304
Юань Кэ 258, 262, 263, 271, 279, 283,
298, 301, 313, 378-391, 393, 395- 397, 399-404, 408, 411, 413-415, 417-421, 424, 426, 430, 435, 436, 444, 446, 449, 452, 453, 455-459,
461, 462, 465-469, 471, 472, 474- 477
Юань-шэнь 66 юаньгуй (животное) 284 юаньгуй (скипетр) 179, 326 Юаньмин 70, 238, 273, 281 Юаньнюй 291, 293 юаньпу 82 юаньцинь 64, 277
Юду, подземное царство 101, 154, 167, 193, 201, 288, 321, 454 Южэнь-ши 313 Юи 342, 343 юй 204, . 205, 336
Юй И, 12, 16, 18, 19, 26, 30, 51, 63, 68, 87, 124, 135, 164, 165, 168-180, 182, 183, 192, 193, 198, 204, 205, 208, 209, 211, 218, 234, 260, 265, 287, 294, 301, 307, 309, 319, 321 — 328, 330, 336, 364-370, 373, 377, 381, 384, 386, 387, 401-404, 409- 411, 414, 417, 426, 428, 432, 433, 442, 446, 451-453, 455, 456, 458,
462, 464, 470, 471, 476 Юй-гун 112, ИЗ
Юй-ди (Юй-хуан) 258 Юй Ли 297 Юй Си 291
Юй-хуан 24, 258, 281, 357, 387 Юй Чжэнсе 319
Юй-ши 19, 92, 98, 238, 289, 290, 350, 357, 387, 455 Юй Шинань 310, 349 Юйван 290 Юйлун-ши 339 Юйлунь 244
Юйлэй 90, 91, 140, 288, 319 Юйфу 75, 183 Юйхао 300
Юйху 92, 272, 281, 290 Юйхуан-дади (Юй-ди) 294 Юйхуэй 352
Юйцзин 92, 272, 273, 281 Юйцзян 325 Юйцзяо 320
Юйцян 54, 55, 70, 72, 73, 88, 92, 177, 201, 272-274, 281, 334, 455 Юйшице 273, 334 Юйюй 63, 368—370 юйюйлян 183 Юйюн 318 Юн 238, 350 Юнъу 289 Юньмэн 270 Юньхуа 63 Юсинь-ши 341 Юсун 123, 301
520

Ютай 124
Юхуан 157, 158, 317 Юцюнгуй 82 Ючуй 122, 300 Юэшан-ши 351 Ююй 305
Я-ван 80 Яла 408
Ян 25, 28, 30, 35, 259, 262, 423 Ян-гуйфэй 162, 319 Ян Гунцзи 447 Ян Ешэн 425
Ян Куань 303, 313, 321, 324 Ян Лую 328 Ян Сюн 298, 315, 328 Ян-хоу 152, 315
Ян Шэнь 266, 268, 272, 287, 289, 444 Ян Я 404, 405 Янгу 309 янтао 77
Яншина Э. 257, 260, 272, 276, 279, 342, 409, 446, 447, 461
Янь 61, 81, 135, 224, 247, 276, 307, 344, 353
Янь-ван 246—248, 302
Янь Гуанлу 317
Янь-ди 59-62, 64, 71, 81, 88, 89, 94-96, 176, 196, 275-279, 290, 291, 293, 297, 332, 411, 476 Янь Кэцзюнь 317 Янь Хуэй 286 Янь Цзюньпин 296 Янь-ши 245, 246, 253 Янь Шигу 267, 289 яньвэй (вэйшэ) 137, 308 Яньлун 121, 300, 336 Янь-бо 122, 123, 300, 301 Яньцзюй 94, 275, 276 Яо 68, 73, 118, 121, 123, 125-129, 131, 135, 138, 139, 142-144, 147, 164, 165, 174, 184, 193, 200, 204, 211, 283, 294, 298-307, 309, 311, 312, 319, 320, 322, 324, 324, 328, 331, 335, 336, 339, 360, 362, 373, 387, 390, 400, 401, 411, 412, 416, 426, 428, 453, 456, 458, 462-464, 470, 476 Яо-цзи 62, 63, 176, 277, 367-371, 403, 404
Яцуфуса 420
Яюй 89, 90, 288, 332
яюй 142, 144, 169, 311, 312

СОДЕРЖАНИЕ
Юань Кэ. Предисловие . 5
МИФЫ ДРЕВНЕГО КИТАЯ
Глава I. Введение . . . . . 10
1. Миф не есть пустая фантазия. Связь происхождения мифов с трудом. Появление божеств-богоборцев 10
2. Причины того, что китайские мифы сохранились лишь в осколках. Историзация мифов. Сохранение и Исправление мифов поэтами
и философами 13
3. «Книга гор и морей» как наиболее богатый древний источник
материалов по мифологии. Рисунки и текст «Книги гор и морей». Необходимость глубокого и тщательного изучения текста памятника .* . 18
4. Эволюция и развитие мифов. Мифы и суеверия. Миф и легенда.
Миф и сказание о бессмертных. Зачем нужно изучать мифы? 22
Глава II. Как создавался мир . . ... .... 28
1. О чем вопрошал Цюй Юань в стихотворении «Вопросы к небу»?
Как Шу просверлил Хуньтуню семь отверстий. Боги тьмы и света управляют небом и землей. Цзюйлин создает горные потоки, прокладывает русла рек. Как были наказаны ленивые супруги, усмирявшие наводнение. Гуй-му проглатывает своих сыновей. Дракон, держащий свечу, с горы Чжуншань 28
2. Сказание о драконовой собаке Паньху. От Паньху к Паньгу. Пань-
гу отделяет небо от земли. Божественная сила Паньгу и его превращение. Паньгу и дракон, держащий свечу. Место погребения Паньгу 31
3. Боги создают людей. Фуси и Нюйва на ханьских картинах. Зато¬
чение и бегство бога грома. Великая роль одного зуба. Фуси и Нюйва прячутся в тыкве-горлянке от потопа. Женитьба брата и сестры. Откуда пошли люди? 35
4. Страна Хуасюй. След великана у Болота грома. Лестницы на
небо. Дерево в пустоши Дугуан. Бог дерева и одновременно божество жизни. Гоуман.. Творения и изобретения Фуси. Древняя легенда о добывании огня трением. Потомки Фуси 43
5. Нюйва делает людей из желтой глины. Нюйва устанавливает
систему бракосочетания. Веселое торжество перед храмом богов во время принесения жертвы с молением о даровании детей правителю. Борьба бога вод Гунгуна и бога огня Чжужуна. Нюйва чинит небосвод 48
6. Большой краб и рыба-холм. Пять священных гор в Гуйсюй. Бог моря и ветра Юйцян. Смех великанов из страны Лунбо. Предание о горах бессмертных. «Золотой век» древности. Губные органчики и тростниковые шэны. Лунные пляски. Десять полубогов
из Лигуана. Нюйва уходит на покой 52
522

523
Глава III. Как создавался мир (продолжение) 59
1. Бог солнца Янь-ди учит людей сеять злаки. Вклад Янь-ди в медицину и фармакологию. Потомки Янь-ди. Младшая дочь Янь-ди, преследовавшая Чисун-цзы, становится бессмертной. Утренние облака и вечерний дождь на Горе шаманов. Цзинвэй засыпает море 59
2. Миф о рождении Шаохао. Княжество интересных птиц. Цитра
и гусли, выброшенные в море. Божественные обязанности Шаохао и Хаошоу. Правитель Чоу получает заслуженное наказание. Потомки Шаохао. Церемония великого изгнания болезней. Цюнци поедает мелких гадов 64
3. Чжуаньсюй и Юйцян. Чжуаньсюй велит Чжуну и Ли прервать
сообщение между небом и землей. Чжуаньсюй — знаток обрядов. Потомки Чжуаньсюя и их духи. Тайна долголетия Пэн-цзу. Чжуаньсюй велит чжуполуну исполнять музыку. Удивительное превращение, происшедшее с Чжуаньсюем после его смерти . . 69
4. Начало разделения людей и богов. Удивительные птицы и стран¬
ные звери приносят людям несчастья. Странные, но безвредные существа. Лекарственные растения и животные — сюйсюн, цзючжун и туту. Духи и бесы гор, лесов, рек и болот. Добрый небесный правитель Ди-тай. Древнее божество Тайфэн 75
Г лава IV. Война Желтого владыки с Чию 81
1. Желтый владыка и слово «хуанди» — владыка. Столица пра¬
вителя в горах Куньлунь. Сад в облаках. Зрячая плоть. Огненная мышь и ткань, которую стирают в пламени. Очаровательная богиня Уло. Сянван находит жемчужину, потерянную Желтым владыкой. Дочь Чжэньмэна крадет жемчужину. Сокровище превращается в тройное жемчужное дерево 31
2. Верховные правители пяти стран света. Гу и Цинъу замышляют
убить Баоцзяна. Наказание Вэя — сановника Эрфу. Божества Шэньту и Юйлэй. «Дух, бродящий по ночам». Зверь байцзэ, знающий все дела духов и бесов неба и земли. Потомки Желтого владыки. Желтый владыка на горе Ситайшань собирает добрых и злых духов Поднебесной. Цзиньский князь Пин-гун слушает музыку 88
3. Различные легенды о Чию. Чию изгоняет Янь-ди и поднимает народ мяо против Желтого владыки. Войска Чию и Желтого владыки стоят друг против друга. Желтый владыка прорывается сквозь большой туман. Злые духи и демоны боятся услышать стенания дракона. Боевые заслуги духа засухи и Инлуна.
Люди прогоняют духа засухи. Удивительный боевой барабан . 93
4. Стражи подземного царства. «Куафу догоняет солнце». Следы, оставшиеся после смерти Куафу. Сюаньцюй передает военное искусство Желтому владыке. Желтый владыка убивает Чию.
«Бой быков» — Чию и Таоте. Скорбь детей Верховного владыки 101
5. Победная мелодия «ган-гу». Богиня-шелкопряд преподносит
шелк. Сказка о лошади-шелкопряде. Вклад Желтого владыки и Лэй-цзу в развитие шелководства. Сказание о Волопасе и Ткачихе. История почтительного сына Дун Юна и небесной феи . 105
6. «Юй-гун передвигает горы». Синтянь с отрубленной головой. Легенды об изобретениях Желтого владыки. Следы путешествий Желтого владыки. Драгоценный треножник, выплавленный под горой Цзиншань. Желтый владыка на драконе поднимается на небо. Ванцзыцяо испытывает Цуй Вэньцзы. «Петух
поет в небе, собака лает в облаках» 112
ГлаваѴ. Мифические владыки Ди-цзюнь, Ди-ку и Шунь 117
1. Как выглядел Ди-цзюнь, судя по надписям на черепашьих панцирях и костях. Жены Ди-цзюня: богиня солнца и богиня луны.
Как Ди-цзюнь подружился с разноцветными птицами. Разноцветные птицы, феникс и ласточка. Бамбуковая роща Ди-цзюня. Потомки Ди-цзюня. Искусному Чую негде применить свое мастерство 117

524
2. Ди-ку велит фениксу тяньди танцевать. Братья, дерущиеся це¬
лыми днями. Жена Ди-ку, проглотившая во сне солнце. «Небо послало черную птицу, она спустилась, и родился Шан». Ребенок, брошенный на льду. Хоу-цзи учит людей сеять хлеба. Место погребения Хоу-цзи 122
3. Яо, питающийся похлебкой из диких овощей и кашей из грубо¬
го риса. Деревья миньцзя и шапу. Волшебный баран разбирает судебное дело вместо Гаояо. Музыка одного Куя. Птица с двойными зрачками, изгоняющая нечисть. Бессмертный Воцюань. Рассуждения старца, играющего в городки. Сюй Ю и Чао-фу . . 125
4. Странный сон слепого старца. Шунь и Сян. Горе сироты. Шунь
становится зятем Сына неба. Замыслы злодеев. Огромная птица вылетает из огня. Дракон, спрятавшийся на дне колодца. Добрый старший брат и коварный младший 128
5. Еще один злой замысел провалился. Шунь проходит испытания Яо. Доброе сердце побеждает злые. Шунь играет на пятиструнной цитре и поет южные мелодии. Смерть Шуня. Старая ненависть у реки Сянцзян. История вэйшэ. Божество Битин. Сяомин и Чжу-
гуан — потомки Шуня — погубили И 134
Глава VI. История стрелка И и его жены Чанъэ 139
1. Беда, принесенная Яо десятью солнцами. Как жили вначале солнца. Матушка Сихэ провожает любимых сыновей выполнять дневную работу. Злая проделка детей. Волшебное искусство и талант шаманки. Удивительная церемония моления о дожде. Злое солнце сожгло шаманку. Ди-цзюнь посылает бога И избавить людей от бед 139
2. И стреляет в десять солнц. И убивает чудовище июя. Борьба с зубами-сверлами. И уничтожает Цзюина. Дафэн умирает от руки И.
И разрубает гигантского удава. Стрелок И ловит огромного кабана. Верховному владыке не нравится мясо кабана, поднесенного стрелком И. Стрелок И не ладит с женой. И отправляется
в путешествие 143
3. И встречается с Ми-фэй. Как поэты описывали Ми-фэй. Почему горевала Ми-фэй. Бродящий без дела бог Желтой реки. «Женитьба бога реки», или как Аньтай Цзыюй посрамил бога реки. Переполох в двух семьях. Соглядатаи бога реки. И стрелой выбивает
богу реки левый глаз 148
4. Блудный сын возвращается домой. Тень бога смерти. Легенда
о хозяйке Запада. Слабая вода и гора Куньлунь в пламени. И получает у хозяйки Запада бессмертие. Юхуан предсказывает судьбу Чанъэ. «Чанъэ бежит на луну» — прекрасная бессмертная превращается в отвратительную жабу. Холодные годы в лунном дворце 154
5. Стрелок И идет по пути к гибели. Фэнмэн учится у И стрельбе
из лука. Тайная стрела на опушке темного леса. Заговорщики погубили И. Чиго, Чжун Куй, Цзунбу — предводители десяти тысяч бесов 139
Глава VII. Гунь и Юй усмиряют потоп ... ... .... 164
1. Исторические записи о потопе. Гунь, пожалевший народ. План
совы и черепахи. Гунь крадет у Верховного владыки сижан, чтобы усмирить потоп. Бог огня Чжужун убивает Гуня. Рождение рогатого дракона Юя. Легенды о превращениях Гуня. Гунь отправляется лечиться на запад. Вздохи поэтов 164
2. Юй получает приказ Верховного владыки. Юй собирает богов и
прогоняет Гунгуна. Бог Желтой реки преподносит Юю карту усмирения потопа. Фуси дарит Юю нефритовую дощечку. Карпы прыгают через ворота дракона. Следы деятельности Юя в Ущелье трех ворот. Ю покоряет Учжици. Неправильно прорубленное ущелье и Башня казни дракона. Бои и его дети-птицы и внукиптицы 169

525
3. Девятихвостая белая лисица — символ счастья. Юй женится на девушке из рода Тушань. Медведь под горой Сюаньюаньшань и камень под горой Сунгаошань. Юй объезжает Девять пределов и десять тысяч стран. Деревья бессмертных на крайнем севере. Юй убивает девятиглавое чудовище сянлю. Данчжан и Шу-
хай измеряют поверхность земли 174
4. Небесный правитель дарит Юю жезл и волшебного коня. Юй вы¬
плавляет девять треножников, чтобы научить людей распознавать зло и нечисть. Как первый циньский император вылавливал драгоценный треножник в реке Сышуй. Юй устал, усмиряя потоп. Смерть Юя. Где рассыпался сижан. Объедки Юя 178
5. Правители Цаньцун и Юйфу. Удивительный труп, плывущий против течения. Белин усмиряет наводнение. Легенда о том, как правитель Ван-ди превратился в птицу. Золотые быки, силачи и прекрасные девушки. Ли Бин уничтожает водяного дракона.
О божестве Элане. Пышные жертвоцриношения, устраиваемые народом в честь Ли Бина и его сына 183
Глава VIII. Удивительные жители дальних стран . 192
1. 	Легенды о великанах и их стране. Из Страны карликов в Страну жэнынэня. Борьба родов Чу и Мань. Великаны и карлики, обладающие долголетием. Страна благородных. Страна Сюаньюань. Зверь чэнхуан из Страны белых и пятнистые кони из Страны одноногих. Страна трехликих и одноруких и Страна людей с человечьим лицом и туловищем рыбы. Страна не имеющих потомства, где люди умирают и воскресают вновь. Поиски эликсира бессмертия 192
2. Страна твердогрудых и Страна однокрылых птиц. Страна людей с вывернутыми ногами. Великаны из страны Сяоян. Умные обезьяны попадаются на удочку. Страна людей с языками навыворот.
Страна свинорылых и Страна людей с зубами-сверлами. Страна трехголовых. Страна длинноруких. Страна чернозубых знатоков книг и обрядов. Страна черноногих и племя полубогов Юйшицзе.
Страна волосатых. Страна людей, ходящих на цыпочках. Страна придерживающих завязки. Дерево синьму. Страна потомков Куафу. Страна длинноухих. Боги Северного моря и другие удивительные места. Страна безутробных. Страна людей с глубоко запавшими глазами. Страна людей без костей. Страна бесов и нечисть, водящаяся поблизости от нее. Страна длинноногих. Страна одноруких. Страна людей с тремя туловищами. Желтые птицы
и черные змеи с горы Иншань 198
3. Страна крылатых и Страна яйцекладущих. Страна крылатых.
Страна изрыгающих огонь. Страна голых. Страна трех мяо. Страна потомков Шуня. Люди, питающиеся ядовитыми гадами. Почему у людей в стране Гуаньсюн дыра в груди. Удивительные мужчины и женщины из страны Сыю. Страна зеленых холмов, где живет девятихвостая лисица. Страна занятых. Бессмертные из страны Гушэ. Страна Паньгу и собачьих жунов. Страна Сушэнь и необычное дерево сюнчан. Радости людей Страны плодородия. Страна женщин. Страна шаманов. Страна мужчин. Страна Шоума и две шаманки, живущие в ее окрестностях. Люди страны Мэнняо, живущие вместе с фениксами 203
Глава IX. Поздние легенды . 209
1. На пустоши Далэ сяский Ци пишет новую пьесу. Мэн Ту и кровавая одежда. Правитель Кун Цзя подобрал и воспитал сына простых людей. «Песнь о рубящем топоре». Дракон и династия Ся. Лю Лэй накормил Кун Цзя мясом дракона. Кун Цзя не принимает
шест Шимэня. Смерть Кун Цзя 209
2. Сяский Цзе ведет беспутную жизнь. Песчаная буря заносит дворец вечной ночи. Наложница дракона-людоеда. Песни горожан

в Внчэне. Два солнца одновременно поднимаются над Желтой рекой. Ребенок в дупле тута. Государство Юсинь присылает невесту. И Инь показывает Тан-вану свои кулинарные способности 213
3. Возвышение рода Инь. Ван Хай и Ван Хэн гонят скот в Юи на
продажу. Картина обжорства Ван Хая. Братья затевают борьбу из-за женщины. Труп Ван Хая, изрубленный на семь частей на окровавленном ложе. Ван Хэн требует от правителя Юи вернуть оставшийся скот. Бог Желтой реки помогает Шан Цзявэю уничтожить Юи. Бог Желтой реки переселяет людей Юи. Сыны степей просят бога реки отведать ароматных вин и бараньего мяса . . 218
4. Князь Тан-ван повелел убрать силки с трех сторон. Тан-ван заключен в Сятае. Потерявшая любовь Мэйси вступает в связь с И Инем. Тан-ван отрубает голову сяскому полководцу Гэну. Бог огня Чжужун сжигает столицу сяского Цзе. Последние дни бесславного пути тирана. Тан-ван в Тутовой роще молится о дожде ^23
Глава X. Поздние легенды (продолжение) .... ... . .
ZZo
1. Схожесть преданий о Цзе и Чжоу Сине. Внешность, сила и таланты Чжоу Синя. Пруд с вином и лес мяса. Жестокое наказание — огненный столб. Зверства тирана. Чжоуский Вэнь-ван в темнице Юли. Отец выпивает бульон, сваренный из мяса сына. Красавица
из страны Юсинь спасает от беды Си Бо 223
2. Близорукий Вань-ван. Великий мудрец, приснившийся князю.
Летописец Бянь гадает Вэнь-вану. Князь на берегу реки Вэй встречает Цзян-тайгуна. Жизнь Цзян-тайгуна, полная неудач. Различные легенды о встрече мудреца и князя. Дочь божества гор жалуется Вэнь-вану 232
3. Цзян-тайгун одобряет поход У-вана против Чжоу Синя. Бо-и и Щу-ци противятся походу. Божества четырех морей, бог реки и повелитель дождей приходят на помощь. Восемьсот удельных князей лунной ночью переправляются через Хуанхэ. Стаи ястребов собираются над полем брани. Конец тирана. Дацзи. Смерть
двух мудрецов с горы Шоуяншань 236
4. Чжоуский князь Чжао-ван отправляется на юг встретить белых фазанов. Трагедия клееной лодки. Фокусник пробуждает у Мувана интерес к путешествиям. Цзао-фу объезжает восемь скакунов. My-ван встречается с хозяйкой Запада на горе Яньцзы. Волшебное мастерство Янь-ши. Миф о рождении сюйского князя Яньвана. Чжоуский My-ван усмиряет «мятеж» сюйского Янь-вана.
Меч, рубящий яшму, и бокал, сверкающий в ночи, из Куньу . . 241
5. Безвинно убитые. Чжоуский Сюань-ван не внемлет увещеваниям Цзо Жу. Дух умершего Ду-бо убивает стрелой Сюань-вана. Большой котел рода Инь. Бао Сы — любимица чжоуского Ю-вана. Наследник Ицзю пугает тигра. Миф о двух странных драконах. Деревенские старик и старуха, продававшие лук из горного тута и колчан из бобовой ботвы. Удивительная судьба сироты Бао Сы.
Игра с сигнальными огнями. Трагическая развязка и конец эпохи хмифов и легенд 249
Комментарии . . . 257
К главе I . . 257
К главе II 259
К главе III 275
К главе IV 285
К главе V 298
К главе VI 309
К главе VII 319
К главе VIII 330
К главе IX 338
К главе X 345
52о

Приложения 357
Мифологические предания в современных записях
(Перевод Б. Л. Рифтина) 357
Как Фуси и Нюйва создали людей 357
Как Фуси научил людей ловить рыбу 358
Как Яо дочерей замуж выдавал 360
Бессмертный Великий Шунь . . . : 361
Как Великий Юй получил «Книгу вод» 364
Как Юй трижды мимо своего дома проходил 366
Пик божественной девы 367
Л. П. Сычев. Пояснения к иллюстрациям 372
Б. Л. Рифтин. О китайской мифологии в связи с книгой Юань Кэ . . . . 378
Новые записи мифологических преданий 386
Некоторые общие темы в мифологии китайцев и соседних народов 404
Древняя мифология в литературе и искусстве 409
Изучение древнекитайской мифологии 427
Библиография по древнекитайской мифологии (Составил Б. Л. Рифтин) . . 478
Таблица китайских мер, встречающихся в книге 507
Указатель имен, имен мифологических персонажей и мифологических образов 508

Юань Кэ
МИФЫ ДРЕВНЕГО КИТАЯ
Редактор И. С. Смирнов Младший редактор Г. А. Бурова Художник Л. П. Сычев Художественный редактор Э. Л. Эрман Технический редактор М. В. Погоскина Корректоры Л. М. Кольцина и Н. В. Морозова
ИВ № 15813
Сдано в набор 16.07.85. Подписано к печати 08.10.86. Формат 60Х 901 /16- Бумага книжно-журнальная «Сыктывкар». Гарнитура обыкновенная новая. Печать офсетная. Уел. п. л. 33. Уел. кр.-отт. 33. Уч.-изд. л. 42,78. Тираж 75 000 экз. Изд. № 5159. Зак. 908. Цена 3 р. 70 к.
Ордена Трудового Красного Знамени издательство «Наука»
Москва К-31, ул. Жданова, 12/1 Ордена Ленина типография «Красный пролетарий» 103473, Москва И-473, Краснопролетарская, 16