ѵШ
1

ш

Ш'-М
lof

Полное собраніе сочиненій и письма

Гюи де-Мопасана.

Моппешіъ. ,\Ш.

Т-ііо „Проснѣщсиіо" въ Сиб.

П а м я т н и к ъ
(Въ

Гюи

паркѣ Монсо,

де-Мопасану.
въ

Парижѣ.)

Всемірная библіотека.
Собранія сочиненШ знаменитыхъ

русскихъ и иностранныхъ писателей.
Въ »ту серію входятъ слѣдующія
собранія

сочиненій:

А . С . П у ш к и н а , подъ редакціей П. О. Морозова и В. В. Каллаша;
М . Ю . Л е р м о н т о в а , ПОДЪ редакціей Аре. И. Введенскагоі
H . В . ГОГОЛЯ, подъ редакціей В. В. Каллаша;
И. А . К р ы л о в а , подъ редакціей В. В. Каллаша;
А . В . К о л ь ц о в а , подъ редакціей Аре. И. Введенскаго;
А . Н . О с г р о в с к а г о , подъ редакціей M. И. Писарева;
Н . Г . П о м я л о в с к а г о , съ біограф. очерк. Н. А. Благовѣщенскаго;
С . Т . А к с а к о в а , подъ редакціей А. Г. Горнфельда;
С Г . Т а н а , подъ наблюденіемъ а в т о р а ;
ОЛЬГИ Ш а п и р ъ , подъ наблюденіеъ а в т о р а ;
Н . я . С о л о в ь е в а , съ портретомъ автора;
А . А . П о т ѣ х и н а , подъ наблюденіемъ автора;
С . В . М а к с и м о в а , съ біограф. очеркомъ П. В . Быкова;
П. М . Н е в ѣ ж и н а , подъ наблюденіемъ автора;
Г е о р г а Б р а н д е с а , съ предисловіемъ M. В. Лучицкой;
Э л и з ы О р ж е ш к о , подъ редакціей С. С. Зелинскаго;
Ч а р Л Ь З а Д и к к е н с а , СО вступит, статьей Д. П. Сильчеоскаго;
П о и Д е - М о п а с а н а , съ критико-біографическ. очерком I. J . А. Венгеровой;
Э д г а р а П о , съ критико-біографическ. очеркомъ M. А.Энгельгардта;
Э м и л я З о л а , подъ редакц. и со вступ. статьями Ѳ. Д. Батюшкова
и Е. В. Аничкова.

Полное собраніе сочиненій и письма

Гюи де-Мопасана.
Съ иллюстраціями и критико-біографическ. очеркомъ

3. А. Венгеровой.

Томъ тринадцатый.

Бродячая жизнь.—Въ странѣ еоднца.
Переводъ съ французскаго М. А. Энгельгардта и О. Ф. В.

•KS*

С.-Петербургъ.
Книгоиздательское Товарищество

„Просвѣщеніе",

З а б а л к а н с к і й просп., с о б . д . № 7 5 .

С.-Петербургъ.
Типо-лит. Т - в а „ П р о с в ѣ щ е н і е " .

З а б а л к а н с к і й пр., с. д . № 7 5 .

.1910.

ОглавленІе.
Стр.

Б р о д я ч а я жизнь.

2011141565

Бумага безъ примѣси древесной массы (веленевая).

|ГадУд.рств.„и,н
„

сое Р

имени
И. ЛЕНИНА

ЧЬЬц-гО

Пѳрѳв. M. A. Энгѳльгардта.

I. Х а н д р а
И. Ночь
III. Итальянское
побережье
IV. Сицилія
V. Изъ Алжира в ъ Т у н и с ъ
VI. Т у н и с ъ
VII. В ъ К э р у а н ъ
Въ странѣ солнца.

3
9
19
38
88
97
116

Перев. О. Ф. В

В ъ странѣ солнца
Провинція Оранъ
Бу-Амама
Провинція Алжиръ
Дзаръ-ѳзъ
Страна кабиловъ. Б у ж и
Констаптина
На в о д а х ъ
Бретань, іюль 1882 ..
.
Крезо

.*

161
179
193
205
227
275
297
303
317
341

Приложеніе.
Памятникъ Гюи дѳ-Мопасану.
со, в ъ ІІарижѣ.)

.

.

( В ъ

_ -

парк* Мон• •• •

Бродячая жизнь.

Моиасаиъ.

XIII.

!

Хандра.
Я покинулъ Парижъ и даже Францію, потому
что Эйфѳлѳва башня въ кондѣ концовъ слишкомъ
надоѣла мнѣ.
Е е не только было видно отовсюду, но она и
попадалась всюду, сфабрикованная изъ всевовможныхъ матеріаловъ, выставленная во всѣхъ витринахъ, — нѳизбѣжный и мучительный кошмаръ.
Впрочемъ, не только она внушила мнѣ неодолимое желаніе пожить нѣсколько времени одному,
но и всё, что творилось вокругъ нея, въ ней, на
ней, въ окрестностяхъ.
Какъ могли всѣ гаэеты толковать намъ о новой архитектурѣ по поводу этого металличѳскаго
остова: вѣдь архитектура, въ наше время наименѣе понимаемое и наиболѣе забытое иэъ всѣхъ
искѵсствъ, есть, быть можѳтъ, и самое эстетическое, самое таинственное, самое идейное искусство ?
За нимъ то преимущество, что въ тѳчѳніе вѣковъ оно, такъ сказать, символиэируеть каждую
эпоху, резюмируетъ, в ъ неболыпомъ числѣ памятниковъ, обравъ мыслей, чувства и мечты расы и
цивилизаціи.
Нѣсколько храмовъ н нѣсколько церквей, нѣсколько двордовъ и нѣсколько замковъ заключаютъ
въ себѣ почти всю исторію искусства въ мірѣ, вы-

Гюи ДВ-МОПАСАИЪ.

важаютъ для нашихъ глазъ лучше, чѣмъ книги
^ М О И ^ Й линій и прелестью орнаментовъ, все
Ho CT fl 0 страшиваю,ЭПкакое ваключеніе вы не дуть
о нашемъ n o * Ä
если ближайшее возсташе
п р пячнесетъ эту высокую и тощую пирамиду ивъ

ИВЯ

Z i ï Z T Z U ,
беэобразный и г и г а н т е ^
скелетъ подножіѳ котораго сдѣлано какъ оудто
для чудовищной циклопической построй«». а увѣнчивается смѣшнымъ и жалкимъ профилемъ фаНо°, Й г Г о р я т ь , это рѣшѳніѳ проблемы, п у с т ь
такъ —- но вѣдь оно ни къ чему нѳ послужило! и я п р е д п о ч е л ъ бы этой ненужной затѣѣ возобвоL e r n e наивной попытки построить вавилонскую
башню,
предпринятой въ X I I вѣкѣ архитекторами

брИ

С " о и Г э т И у изящную башню в ъ восемь
J S S
м р а м о р н ы х / колонвъ, наклонившуюся,
какъ будто она вѣчно собирается упасть, идея доказать ошеломленному потомству, что - О Т
жести только пустой предразсудокъ ивженеровъ и
Г
монументы 1 могутъ обходиться безъ н е г о и
й«тт. вс? же таки, прекрасными и привлекать,
послѣ семи вѣковъ с у щ е с т в о в а т ь больше изумленпосетителей, чѣмъ Эйфелева башня будетъ
ппимѳкать черезъ семь мѣсяцевъ, представляетъ,
конечно проблему - т а к ъ какъ проблема-то здѣсь
есть - ' б о л ѣ е оригинальную, чѣмъ проблема этой
гигантской уродины, раскрашенной на удивленш

П И З

" " " д о з н а ю что по другой версіи кампаныья наклонилась ' сама собою.
Кто знаѳтъ? Прекрасный памятникъ хранить свою тайну, вѣчно спор; о Г ъ Р Ѣ с Г а У п о себѣ Эйфелева башня мало
яанимаетъ меня. Она была только маякомъ ме" о і г о
празднества, какъ принято говорить,

Н У Ю В

БРОДЯЧАЯ

ЖИЗНЬ.

5

воспоминаніе о которомъ преслѣдуетъ меня, точно
кошмаръ, точно осуществившееся видѣніѳ безобразнаго зрѣлища, какимъ является въ главахъ
брезгливаго чѳловѣка веселящаяся толпа.
Я не стану критиковать колоссальное политическое предпріятіе, — всемірную в ы с т а в к у , , —
показавшее міру, именно въ тотъ момѳнтъ, когда это
нужно было сдѣлать, силу, жизненность, дѣнтельность и неистощимое богатство удивительной страны: Франціи.
Выставка доставила грандіозное удовольствіе,
грандіозное развлѳчѳніе, грандіозный примѣръ народамъ и буржуазіямъ. Они веселились отъ души.
Устроено было хорошо, и принято хорошо.
Я только убѣдился, съ пѳрваго же дня, что
этого рода удовольствія не для меня.
Осмотрѣвъ, съ глубокимъ восхищѳніѳмъ. галлерѳю машинъ и фантастическихъ открытій современной науки, механики, физики и химіи; убѣдившись, что танецъ живота забавенъ только въ странѣ, гдѣ потрясаютъ голыми лсивотами, a другіе
арабскіе танцы очаровательны и живописны лишь
въ бѣлыхъ ксурахъ Алжира, я сказалъ сѳбѣ, что
въ концѣ концовъ посѣщеніѳ, время отъ времени,
выставки, утомительно, но интересно, а отдохнуть
отъ него можно дома или у друзей.
Но я не пред став ля лъ себѣ, во что превратится
Парижъ, когда его заполонитъ вселенная.
Съ утра улицы полны, по тротуарамъ струятся
толпы, точно разлившіеся потоки. В с е это устремляется на выставку, или съ выставки, или опять
на выставку. Вереницы экипажей тянутся, какъ
вагоны безконечнаго поѣзда. Свободнаго не найдешь; ни одинъ извозчикъ нѳ соглашается везти
васъ никуда, кромѣ выставки, или къ своему двору, когда ѣдетъ перемѣнить лошадь. В ъ клубахъ
нѣтъ экипажей. Они работаютъ теперь на иностраннаго растакуэра; въ ресторанахъ не сыщешь

свободнаго столика; не найдешь и пріятѳля, который обѣдалъ бы дома или согласился обѣдать у
васъ.
Когда приглашаешь его, онъ принимаете приглашѳніе подъ условіемъ обѣдать на Эйфелевой
башнѣ. Тамъ веселѣе. И всѣ, точно сговорившись, твердятъ одно и то же, такъ что вамъ приходится и завтракать и обѣдать тамъ изо дня въ
день.
_
В ъ этой жарѣ, въ этой пыли, въ этой вони, въ
этой толпѣ развязной и потной черни, среди гряаныхъ бумажекъ, всюду валяющихся и летающихъ,
среди испареній съѣстного и вина, расплесканнаго
по скамьямъ, въ атмосферѣ дыханій трехсотъ тысячъ ртовъ, распространяющихъ запахи проглоченной ими пищи, въ толкотнѣ, въ суетнѣ, въ водоворотѣ этихъ разгоряченныхъ тѣлъ, этого пота
всѣхъ народовъ, распускающихъ своихъ блохъ по
стульямъ и дорожкамъ, можно, я понимаю, отвѣдать разъ или два, съ отвращеніемъ и любопытствомъ, скверной стряпни временныхъ ресгорановъ;
но меня поражало, какъ можно обѣдать ежедневно
в ъ этой грязи и въ этомъ гвалтѣ, какъ дѣлало хорошее общество, деликатное общество, избранное
общество, утонченное и щепетильное общество,
фыркающее обыкновенно на толпу, которая работаете и отзывается человѣческой усталостью.
Это, Впрочемъ, свидѣтельствуетъ, совершенно
опредѣленно, объ окончательномъ торжествѣ демократіи.
Т-,
Нѣтъ болѣе кастъ, расъ, бѣлой кости. Петь
только богатые и бѣдные. Другой классификащи
не существуете для современнаго общества.
Впрочемъ, устанавливается аристократы иного
порядка, которая, по единодушному признанно
всѣхъ, торжествовала на этой всемірной выставки,
аристократія науки или, вѣрнѣе, научной промышленности.

Что до искуссТвъ, то они исчезаютъ; самая
воснріимчивость къ нимъ изсякла въ избранномъ
слоѣ націи, смотрѣвшемъ безъ протеста на ужасающіѳ орнаменты центральнаго купола и нѣкоторыхъ сосѣднихъ построекъ.
Современный итальянскій вкусъ торжествуете
у насъ, и зарава такъ сильна, что даже уголки,
отведенные художникамъ, на этомъ вѳликомъ народномъ и буржуазномъ баэарѣ, принимали характеръ ярмарочной рекламы.
Я бы, впрочемъ, вовсе не протестовалъ противъ водворенія и царства учѳныхъ, если бъ характѳръ ихъ творчества и ихъ открытій не вынуждалъ меня констатировать, что это прежде всего
ученые торговцы.
Это не ихъ вина, быть можетъ. Но можно подумать, что движеніе человѣческаго ума стиснуто
между двумя непереходимыми стѣнами: промышленностью и торговлей.
В ъ началѣ цивилизаціи душа человѣческая ринулась къ искусству. ІІотомъ словно какое-то завистливое божество сказало ему: „Я запрещаю тебѣ думать объ этихъ вещахъ.
Но думай единственно о своей животной жиэни, и я позволю тебѣ сдѣлать массу открытій".
И въ самомъ дѣлѣ, нынѣ какъ будто угасло
заманчивое и мощное волненіѳ вѣковъ искусства,
зато пробуждаются умы совершенно другого порядка, которые изобрѣтаютъ всякаго рода машины,
удивительные аппараты, механизмы такой же
сложности, какъ живыя тѣла, или, комбинируя вещества, достигаютъ поразительныхъ и изумительныхъ результатовъ. И все для того, чтобы служить физическимъ нуждамъ чѳловѣка или убивать
его.
Идеальныя концѳпціи, равно какъ и чистая,
безкорыстная наука, наука Галилея, Ньютона, Паскаля, точно запрещены для насъ, и наше вообра-

жѳніѳ, повидимому, все болѣѳ и болѣѳ увлекается
мечтою объ открытіяхъ, полезныхъ для существоН о развѣ геній того, кто однимъ скачкомъ
своей мысли перенесся отъ паденія яблока къ великому закону, управляющему мірами, не кажется
развившимся изъ зародыша болѣе божественного,
чѣмъ проницательный умъ американская изобрѣтателя, чудодѣйственнаго творца электрическихъ
звонковъ, приборовъ для записыванія голоса и
освѣтительныхъ аппаратовъ?
Не въ этомъ ли тайный порокъ современной
души, клеймо посредственности въ ея торжествѣ?
Быть можетъ, я ошибаюсь безусловно.
Ьо
всякомъ случаѣ, эти вещи интересуютъ, но не задѣваютъ за живое насъ, раздражительныхъ рабовъ
грезы объ изящной красотѣ, которая преслѣдуетъ
насъ и портить намъ жизнь.
Я почувствовалъ, что мнѣ пріятно было бы еще
разъ увидѣть Флоревцію, и уѣхалъ.

ВаН

IL
Ночь.
Выходя изъ порта Каннъ въ три часа утра,
мы еще могли собрать остатокъ слабыхъ бризовъ,
выдыхаемыхъ заливами къ морю в ъ теченіѳ ночи.
Потомъ лѳгкій вѣтеръ съ открытаго моря понесъ
яхту на всѣхъ парусахъ къ итальянскому берегу.
Это судно въ двадцать тоннъ, все бѣлое, съ
едва замѣтнымъ золотымъ ободкомъ, охватывающимъ его, кавъ тонкій шнурокъ, надѣтый на лебедя. Паруса изъ тонкаго новаго полотна, подъ
августовскимъ солнцемъ, разсыпающимъ огоныси
по водѣ, точно серѳбристыя шелковыя крылья, развернувшіяся въ синемъ небѣ. Три кливера, лѳгкіе
трехугольники, закругляемые вѣтромъ, стремятся
впѳрѳдъ, а большой фокъ слабо полощется подъ
флагштокомъ, поднимающимъ, на высотѣ восемнадцати метровъ надъ палубой, свою верхушку, сверкающую въ небѣ. Задній парусъ, бизань, точно
заснулъ.
Скоро и всѣ задремали на палубѣ. Мы на Срѳдиземномъ морѣ, лѣтомъ послѣ полудня. Послѣдній бризъ улегся. Свирѣпоѳ солнце заполонило
небо и превратило море въ мягкую голубоватую
гладь, безъ движенія и безъ ряби, ' тоже уснувшую
подъ мѳрцающимъ пушкомъ тумана, который кажется пбтомъ воды.

Несмотря на пологъ, который я велѣлъ растянуть надъ палубой, для защиты отъ солнца, подъ
полотномъ такъ жарко, что я спускаюсь въ салонъ
и ложусь на диванъ.
Внутри всегда свѣжо. Судно, глубоко сидящее,
построено для плаванія въ сѣверныхъ моряхъ и
борьбы съ непогодой. В ъ этомъ маленькомъ пловучемъ жилищѣ могутъ жить, правда, тѣсновато,
шесть-семь человѣкъ экипажа и пассажировъ, а
въ каютѣ, за общимъ столомъ, усядутся восемь
человѣкъ.
Яхта внутри отдѣлана панелями изъ сѣвернои
сосны, полированными, въ рамкахъ тиковаго дерева, и оживляется мѣдными ручками, скобами,
подсвѣчниками, всякаго рода мѣдными издѣліями,
желтыми и яркими, роскошью яхтъ.
Какъ чудна эта перемѣна послѣ парижскаго
гвалта! Я больше ничего не слышу, — ничего, ничего. Каждыя четверть часа матросъ, дремлющш
у румпеля, откашливается и плюетъ. Неболыше
часы, висящіе на деревянной перегородкѣ, издаютъ легкій шумъ, и онъ кажется громаднымъ въ
этомъ бѳзмолвіи неба и моря.
И это крошечное тиканье, которое одно возмущаѳтъ необъятный нокой стихій, внезапно родить
во мнѣ поразительное ощущеніе безконечиыхъ пустынь, гдѣ ропотЪ міровъ, замирающій на разстояніи нѣсколькихъ метровъ отъ ихъ поверхности,
остается неслышнымъ в ъ міровомъ молчаніи!
Кажется, частица этого вѣчнаго покоя міровыхъ
пространствъ спускается и распространяется по
неподвижному морю въ этотъ душный лѣтній день.
Это нѣчто подавляющее, неодолимое, усыпляющее,
одуряющее, точно прикосновеніе безконечной пустоты. Всякая воля замираетъ, всякая мысль останавливается, сонъ овладѣваетъ тѣломъ и душой.
Вечерѣло, когда я проснулся. Легкое дуновеніе сумеречнаго вѣтра, впрочемъ совершенно не-

ожиданное, двинуло насъ впередъ еще до заката
солнца.
Мы были довольно близко отъ берега, передъ
городомъ Санъ-Рѳмо, безъ надежды его достигнуть. Другіе — деревни или городки, разбросанные
у подножія высокаго сѣраго горнаго кряжа, походили на кучи бѣлья, разостланнаго для просушки
на берегу. Легкій туманъ курился по склонамъ
Альпъ, скрадывая рѣзкія очертанія долинъ и взбираясь ісъ вершинамъ, гребни которыхъ рисовались
огромной зубчатой линіей на розовомъ и лиловомъ небѣ.
Но спустилась ночь, горы исчезли, огни эасвѣтились на уровнѣ воды вдоль берега.
г Добрый
запахъ кухни распространился изъ
нѣдръ яхты, смѣшиваясь съ добрымъ и свѣжимъ
запахомъ морского воздуха.
Пообѣдавъ, я растянулся на палубѣ. Этотъ
спокойный день плаванія ирочистилъ мой умъ,
какъ губка потускнѣвшее стекло; и восиоминанія
толпою поднялись въ моей душѣ, воспоминанія о
жизни, которую я только что оставилъ, о людяхъ,
которыхъ я зналъ, наблюдалъ или любилъ.
Быть одному, на водѣ, подъ открытымъ небомъ, въ теплую ночь, — нѣтъ состоянія, которое
бы такъ располагало мысль къ полету, воображеніе къ блужданію. Я чувствовалъ себя возбужденнымъ, отзывчивымъ, какъ будто нанился хмельного вина, или надышался эфира, или полюбилъ
женщину.
Легкая ночная свѣжесть смачивала кожу едва
ощутимой влагой соленаго тумана. Сладкая дрожь
этой освѣжительно-теплой воздушной бани пробѣгала по членамъ, проникала въ легкія, наполняла
блажѳнствомъ тѣло и душу въ ихъ неподвижности.
Счастливѣе или несчастнѣе прочихъ тѣ люди,
которые воспринимаютъ впечатлѣнія всей поверх-

ностью своего тѣла, а не только глазами, ртомъ,
обоняніѳмъ или ушами?
Рѣдкая и, можѳтъ быть, опасная способность, —
эта нервная и болѣзненная возбудимость кожи и
всѣхъ органовъ, создающая волненіе изъ малѣйшихъ физическихъ впечатлѣній, и, соотвѣтственно
температурѣ вѣтра, испареніямъ почвы, яркости
дня, приносящая вамъ страданія, печали и радости.
Не быть въ состояніи войти въ тѳатръ, потому
что прикосновеніе толпы неизъяснимо волнуетъ
весь организмъ, ни въ бальную залу, потому что
пошлое веселье и круженіе вальса раздражаетъ,
какъ оскорбленіе, чувствовать себя огорченнымъ
до слѳзъ или веселымъ безъ причины въ зависимости отъ украшеній, обой и распредѣленія свѣта
въ помѣщѳніи, и получать иногда, в ъ силу извѣстной комбинаціи воспріятій, физическое удовлетвореніе, совершенно недоступное для людей грубой организаціи, — счастье это или несчастье^
Не знаю; но если нервная система не обладаетъ способностью чувствовать до боли или до
экстаза, она даѳтъ намъ только срѳднія впѳчатлѣнія, только вульгарныя радости.
Этотъ морской туманъ ласкалъ меня, какъ счастье. Онъ разстилался по небу, и я съ наслажденіемъ смотрѣлъ на звѣзды, окутанныя ватой, слегка
поблѣднѣвшія на темномъ и бѣлѳсоватомъ небосклон^ Берега исчезли въ этихъ парахъ, колыхавшихся надъ водою, и окружавшихъ каждую
звѣзду сіяніемъ.
Точно какая-то сверхъестественная рука упаковала міръ въ тонкіе хлопья, чтобы отправить
его въ невѣдомое путешѳствіе.
И вдругъ, сквозь этотъ снѣжный сумракъ, пронеслась по морю, невѣдомо откуда взявшаяся, отдаленная музыка. Мнѣ показалось, будто какойто воздушный оркестръ, носящійся въ простран-

ствѣ, вздумалъ дать концѳртъ. Звуки слабые, но
ясные, очаровательной чистоты, разливали въ ночной тиши оперную мелодію.
Подлѣ меня раздался голосъ.
— Да, — говорилъ матросъ, — вѣдь сегодня
воскресенье: это музыка въ общѳственномъ саду
въ Санъ-Ремо.
Я слушалъ, до того удивленный, что считалъ
себя жертвой прелестной грезы. Слушалъ долго,
съ безконечнымъ восхищеніѳмъ, ночную пѣснь,
улетавшую въ пространство.
Но вотъ, посреди одного изъ номеровъ, звуки
точно выросли, усилились и устремились къ намъ.
Это былъ такой фантастичѳскій и поразительный
эффектъ, что я всталъ и прислушался. Да, музыка приближалась, съ каждой секундой становясь
яснѣе и громче. Приближалась ко мнѣ, но какимъ образомъ? На какомъ волшебномъ челнѣ?
Приближалась такъ быстро, что я невольно съ
волнѳніѳмъ всматривался въ темноту; и вдругъ
меня охватила теплая и напоенная ароматами дикихъ травъ струя воздуха, меня обдало крѣпкимъ
запахомъ миртъ, мяты, цитронѳллъ, иммортелей,
мастики, лавенды, тимьяна, обжигаѳмыхъ лѣтнимъ
солнцемъ въ горахъ.
Это поднялся береговой вѣтѳръ, насыщенный
испареніями берега и уносившій въ открытое море,
смѣшивая ее съ запахомъ горныхъ растеній, эту
блуждающую мелодію.
Я задыхался, до того опьяненный ощущеніями,
что дѣйствіе этого упоенія сбивало съ толку мои
чувства. Я ужъ и самъ не зналъ, дышу ли я музыкой, или слышу благоуханія, или сплю въ
ввѣздахъ.
Этотъ цвѣточный вѣтеръ понесъ нашу яхту
въ море, испаряясь въ темнотѣ. Музыка понемногу ослабѣла, потомъ умолкла, межъ тѣмъ какъ
судно уходило среди тумановъ.

Я нѳ могъ уснуть и спрашивалъ себя, какимъ
образомъ современный поэтъ, изъ школы такъ называемыхъ снмволистовъ, выра8илъ бы смутную
нервную вибрацію, только что испытанную мною
и, какъ мнѣ кажется, непередаваемую яснымъ
языкомъ. Конечно, нѣкоторые изъ этихъ трудолюбивыхъ выразителей многообразной чувствительности артиста съ честью рѣшили бы задачу, передавъ въ гармоническихъ стихахъ,
иолныхъ
умышленно звонкихъ созвучій, непонятныхъ и
тѣмъ не мѳнѣе воспринимаѳмыхъ, эту невыразимую смѣсь душистыхъ звуковъ, звѣзднаго тумана
и морского вѣтра, развѣвающаго музыку въ ночной темнотѣ.
Мнѣ вспомнился сонетъ ихъ великаго патрона
Бодлэра:
Природа в ѣ щ і й храмъ, г д ѣ отъ колоннъ живыхъ
Порой раздастся з в у к ъ какихъ-то словъ нѳвнятиыхъ;
Срѳдь символовъ в с е г д а мы броднмъ неионятныхъ,
Сочувствіе ловя во в з о р а х ъ и х ъ нѣмыхъ.
В ъ нераздѣлимости глубокой и неясной,
К а к ъ эхо дальнее в ъ у щ е л ь я х ъ темныхъ горъ,
Цвѣтовъ и з а н а х о в ъ , и з в у к о в ъ стройный хоръ
Сливается в ъ одной гармоніи прекрасной.
Какъ тѣло дѣтское, есть чистый ароматъ,
В ъ немъ нѣжность музыки, в ъ немъ зелень л у г о в а я , —
Другой же ядовитъ, роскошѳнъ и богатъ,
Намъ безконѳчности р а з г а д к у обѣщая,
К а к ъ мускусъ и бензой, к а к ъ л а д а н а у г а р ъ ,
Поетъ восторги онъ и хмельный ч у в с т в а жаръ.

Развѣ я не почувствовалъ только что до мозга
костей значеніе загадочнаго стиха:
Цвѣтовъ и з а н а х о в ъ , и з в у к о в ъ стройный хоръ.

И не только в ъ природѣ они находятъ созвучіе другъ другу, но и въ насъ находятъ его и
сливаются иногда
В ъ нераздѣлимости глубокой и неясной,

какъ говоритъ поэтъ, въ силу взаимодѣйствія органовъ.
Это явленіе, впрочемъ, иавѣстно. мѳдикамъ. Не
далѣе какъ въ нынѣшнемъ году появился рядъ
статей, въ которыхъ оно описывается подъ названіемъ: цвѣтной слухъ.
Докаэано, что если у очень нервныхъ и возбудимыхъ людей какое-нибудь чувство получаѳтъ
толчокъ, волнующій его слишкомъ сильно, то дѣйствіе этого впечатлѣнія сообщается, какъ волна,
сосѣднимъ чувствамъ, которыя воспроизводятъ его
каждое на свой ладъ. Такъ, музыка у нѣкоторыхъ
существъ вызываетъ пвѣтовыя впечатлѣнія. Стало
быть, это нѣчто въ родѣ заразы ощущѳнія, пре^
образуѳмаго каждымъ затронутымъ мозговымъ аппаратомъ соотвѣтственно его нормальной функціи.
Такъ объясняется знаменитый сонетъ Артюра
Рембо о цвѣтахъ гласныхъ, истинный символь
вѣры, принятый школою символистовъ. ,
„А" черный, бѣлый „Е", „И" красный, „ У " зеленый,
„О" синій, я проникъ в а ш ъ тайный с м ы с л ъ и д у х ъ :
„А", черный бархатный корсетъ блестяіцихъ мухъ, Чей рой жужяситъ, гнильѳмъ и смрадомъ привлеченный.
„Е", чистота паровъ, полотенъ бѣлый с л ѣ д ъ ,
Вершины ледниковъ, мантильи трепетъ зыбкій;
„И" сгустокъ кровяной, р у м я н ы х ъ у с т ъ улыбка,
Когда и х ъ тронетъ г н ѣ в ъ иль покаянный бредъ.
„ У " , циклы в ѣ ч н ы ѳ , морей з е л е н ы х ъ вой,
Л у г о в ъ просторъ и тишь, божественный покой
Чела алхимика, морщинъ его глубокихъ.
„О", грозная труба, послѣдній, страшный зовъ,
Движенье ангеловъ бѳзмолвныхъ и міровъ,
Омега, ясный взоръ красавицъ синеокихъ.

Правъ ли онъ, или не правъ? Для рабочаго,
разбивающаго щебень на дорогѣ, даже для многихъ нашихъ великихъ людей этотъ поэтъ сумасшѳдшій или шарлатанъ. Для другихъ — онъ открылъ и выразилъ безусловную истину, хотя эти

изслѣдоватѳли н е у л о в и м ы е
воспрштій должны
всегда болѣе или менѣе расходиться насчетъ оттѣнковъ и образовъ, которые могутъ быть вызваны
въ насъ таинственными вибращями гласныхъ или
° Р К Е с л и наука — нынѣшняя — признала, что музыкальный ноты могутъ, дѣйствуя на извѣстные
организмы, вызывать двѣтовыя впечатлѣнія, если
с о л ь можѳтъ быть краснымъ, ф а лиловымъ иди
зѳлѳнымъ, то почему тѣ же самые звуки не могутъ вызвать вкусовыхъ ощущеній во рту, обонятельныхъ въ носу? Почему бы утонченнымъ и
слегка истеричнымъ натурамъ не воспринимать каждаго впечатлѣнія всѣми своими чувствами заюазъ и почему также символистамъ не дѣлиться
восхитительными впечатлѣніями съ существами
ихъ расы, съ неизлѣчимыми и привилегированными поэтами? Это собственно вопросъ артистической патологіи, а не подлинной эстетики.
Развѣ нельзя допустить, что нѣкоторые изъ
этихъ интересныхъ писателей, невропатовъ по призванію дошли до такой отзывчивости, что всякое
впечатлѣніе выэываетъ у нихъ родъ созвучнаго
отклика со стороны всѣхъ восиринимающихъ способностей?
„ „Ä
И не это ли выражаетъ ихъ причудливая поэзія звуковъ, которая, оставаясь невидимому непонятной, пытается въ самомъ дѣлѣ пропѣть полную гамму ощущеній и выразить скорѣе извѣстнымъ сочетаніемъ словъ, чѣмъ ихъ рацюнальнымъ
согласованіемъ и общепринятымъ значеніѳмъ, непередаваемый смыслъ, темный для насъ, ясный
І ѣ л о Ъ в ъ томъ, что художники исчерпали всѣ
рессурсы, нѣтъ у нихъ въ запасѣ невысказанного
невѣдомаго, волненій, образовъ - ничего. За время
истекшее съ древности, всѣ цвѣты съ ™
пом
сорваны. И вотъ, въ своемъ безсилш, они смутно

ДЛЯ

чувств у ютъ, что человѣку, пожалуй, еще возможно
расширить предѣлы своей души и своихъ ощущеній. Но разумъ ограниченъ пятью оградами, на
крѣпкихъ цѣпяхъ, чуть-чуть пріоткрытыми, которыя называются пятью чувствами, и эти-то пять
оградъ люди, увлеченные новымъ искусствомъ, потрясаютъ нынѣ изо всѣхъ силъ.
Разумъ, слѣпоѳ и трудолюбивое Невѣдомоѳ, не
можетъ ничего познать, ничего понять, ничего открыть иначе какъ при посрѳдствѣ чувствъ. Они
его единственные поставщики, единственные посредники между нимъ и Міровой Природой.
Онъ
можетъ работать только на основаніи доставленныхъ ими справокъ, а они съ своей стороны могутъ собирать ихъ только сообразно своимъ качествам^ своей чувствительности, своей силѣ и своей
тонкости.
Слѣдовательно, цѣнность мысли, очевидно, зависитъ непосредственно отъ дѣнности органовъ, а
ея размѣры ограничены ихъ числомъ.
Впрочемъ, Тэнъ мастерски разработалъ и развилъ эту идею.
Чувствъ у насъ пять, только пять. Они отісрываютъ намъ — истолковывая ихъ — нѣкоторыя
свойства окружающей матеріи, которая можетъ,
которая должна скрывать въ себѣ безконечное количество другихъ явленій, недоступныхъ нашему
J
воспріятію.
Иредположимъ, что человѣкъ былъ бы созданъ
безъ ушей; онъ жилъ бы тѣмъ не менѣе почти
такъ же, какъ нынѣ, но для него природа была бы
нѣма; онъ бы не подозрѣвалъ о существованіи звуковъ и музыки, вибрацій, преобразуемыхъ слѵJ
хомъ.
Но если бъ онъ былъ надѣленъ другими органами, могущественными и деликатными, также одаренными этой способностью преобоазовывать въ
нервныя воспріятія дѣйствія и атрибуты всего
Мопасанъ.

XIII.

2

неизвѣданнаго, что окружаѳтъ насъ, — насколько
разнообразнѣѳ была бы область нашихъ повнаній
и нашихъ впѳчатлѣній.
Въ эту-то неприступную область пытается проникнуть кансдый художникъ, истязая, насилуя,
истощая механизмъ своей мысли. Тѣ, которые погибли отъ разстройства мозга, Гейне, Бодлэръ, Бальзакъ, Байронъ, скиталецъ, искавшій смерти, не
способный примириться съ несчастіѳмъ быть великимъ поэтомъ, Мюссе, Жюль де-Гонкуръ и столько
другихъ, развѣ не надорвались они всѣ тѣмъ
же усиліемъ опрокинуть матеріальную ограду, замыкающую умъ чѳловѣческій?
Да, наши органы питаютъ гѳній артиста и господствуютъ надъ нимъ. Ухо творить музыканта,
глазъ порождаетъ художника. Всѣ участвуютъ въ
отцущеніяхъ поэта. У романиста, вообще говоря,
преобладаете зрѣніѳ. Преобладаетъ до такой степени, что при чтеніи всякаго выработаннаго и
сѳрьезнаго произведенія нетрудно опредѣлить физическія качества и особенности зрѣнія писателя.
Преувеличеніе деталой, ихъ важность или мелочность, ихъ выступаніѳ на первыіі планъ и ихъ спедіальный характеръ даютъ возможность точно опредѣлить всѣ степени и раяличныя формы близорукости. Координація цѣлаго, пропорціональность линій и перспективъ, предпочитаемая мелочному наблюденію, даже упусканіе изъ вида тѣхъ мѳлкихъ
особенностей, которыя часто характеризуютъ людей и ореду, не указываетъ ли Нее это на широкій, но бѣглый взглядъ дальнозоркаго?

III.

Итальянское побережье.
Все небо окутано облаками. Зарождающійся
день спускается сѣрѳнькій сквозь туманы, поднявшіеся ночью и проотирающіѳ свою мрачную стѣну,
мѣстами болѣе плотную, мѣстами бѣлую, между зарею и нами.
Сердце сжимается отъ смутной боязни, что,
быть можетъ, до самаго вечера они будутъ одѣвать пространство своимъ траурнымъ поісрываломъ;
то и дѣло поднимаешь глаза къ небу съ тоской
нетерпѣнія, почти съ нѣмой мольбою.
Но по свѣтлымъ полоскамъ между ихъ густыми
массами догадываешься, что свѣтило надъ ними
озаряегь голубое небо и ихъ снѣжную поверхность.
Надѣѳшьоя. Ждешь.
Мало-по-малу они блѣднѣютъ, рѣдѣютъ, словно
таютъ. Чувствуешь, что солнце ихъ жжетъ, гложетъ, давитъ своимъ огнемъ, и что громадный облачный потолокъ, слишкомъ слабый, подается,
гнется, трескается и разсыпаѳтся подъ чудовищной
тяжестью свѣта.
Среди облачныхъ массъ загорается точка, блѳснулъ свѣтъ. Брешь пробита, лучъ проскользаетъ
въ нее, косой и длинный, и падаетъ, расширяясь.
Будто пожаръ врывается въ это отверстіе съ неба.
Это пасть, которая разверзается, ростетъ, пылаетъ,
2*

съ горящими губами, и выплѳвываѳтъ на волны
каскадъ золотого свѣта.
Тогда, въ тысячѣ пунктовъ разомъ, туманный
сводъ разбивается, разсыпаѳтся, пропускаетъ въ
тысячи трещинъ сверкающія стрѣлы, которыя дождемъ сыплятся на воду, разливая на говизонтѣ
лучезарное веселье солнца.
Воздухъ освѣжился за ночь; тренетъ вѣтѳрка,
только тренетъ, ласкаетъ море, заставляете нѣжной щекоткой, чуть-чуть вздрагивать его голубую
и струйчатую кожу. Иередъ нами, на каменистомъ
конусѣ, широкомъ и высокомъ, который точно выходитъ изъ волнъ и прислоняется къ берегу, карабкается островерхій городокъ, окрашенный въ
розовую краску людьми, какъ горизонтъ побѣдоносной зарей. Кое-гдѣ мелькаютъ красивыми пятнами голубые дома. Подумаешь, это любимое
мѣстопрѳбываніе какой-нибудь принцессы изъ „Тысячи и одной ночи".
Это Порто-Мауриціо.
Кто видѣлъ его съ моря, тому лучше не выходить на берегъ.
Я, однако, вышелъ.
Внутри развалина. Дома точно искрошились
вдоль улиць. Цѣлая часть города, сползшая къ
берегу, быть можетъ, вслѣдствіе землетрясенія, одѣваѳтъ сверху дониэу скалу обвалившимися и растрескавшимися стѣнами, развалинами старыхъ мазанокъ, въ которыхъ свободно гуляѳть вѣтеръ. А
розовая окраска, казавшаяся такой милой издали,
когда
она гармонировала
съ
зарождающимся
днѳмъ, превращается на отихъ развалинахъ, на
этихъ лачугахъ въ безобразную мазню, выцвѣтшую,
побурѣвшую подъ солнцемъ и размытую дождями.
А по улицамъ, по извилистымъ переулкамъ,
полнымъ щебня и пыли, стоитъ вонь, невыразимая,
но объяснимая, если взглянуть на подножіѳ стѣнъ,
такая крѣпкая, такая ѣдкая, такая пронзительная,

что я возвращаюсь на яхту, чувствуя, что у меня
все переворачивается внутри и глаза точно выпачканы.
А между тѣмъ этотъ городъ — главный пунктъ
провинціи.
Онъ точно знамя нищеты, которое
встрѣчаешь, ступивъ на итальянскую почву.
Противъ него, по ту сторону того же залива,
Онѳлья, тоже грязнѣйшій и вонючій городишка,
но не такого зловѣще-нищенскаго вида и болѣе
оживленный.
В ъ воротахъ королевской коллегіи, растворенныхъ настежь по случаю вакацій, старуха чинитъ
грязный матрацъ.
Мы входимъ въ портъ Савону.
Группа гигантскихъ фабричныхъ и заводскихъ
трубъ, ежедневно питаѳмыхъ четырьмя или пятью
огромными англійскими пароходами, нагруженными
углемъ, извергаютъ въ небо изъ своихъ громадныхъ пастей гигантскіѳ клубы дыма, тотчасъ же
падающаго на городъ чернымъ дождемъ сажи, которую вѣтеръ разносить изъ квартала въ кварталъ,
точно какой-то адскій снѣгъ.
Не заходите въ этотъ портъ, любители-мореходы, желающіе сохранить незапятнанными бѣлые
паруса вашихъ корабликовъ.
Савона все-таки мила, на итальянскій ладъ, съ
своими узкими, забавными улицами, гдѣ толпятся
суетливые торговцы и прямо на землѣ навалены
фрукты, ярко красные томаты, круглыя тыквы, виноградъ черный и желтый, прозрачный, точно напоенный свѣтомъ, наскоро очищенные кочны салата, листья котораго усыпаютъ мостовую въ та-,
комъ изобиліи словно огороды взяли приступомъ
городъ.
Возвращаясь на яхту, я неожиданно замѣчаю,
у самой пристани, на неаполитанской баланчеллѣ,
громадный столъ, занимающій всю палубу, а на
немъ что-то странное, какъ будто угощеніе убійцъ.

Кроваво-красные, придавая всему судну свой
оттѣнокъ, и съ перваго взгляда напоминая объ
убійствѣ, рѣзнѣ, растѳрзанномъ мясѣ, красуются
пѳрѳдъ тридцатью смуглолицыми матросами десятковъ шесть или сотня разрѣзанныхъ пурпурныхъ
арбузовъ.
Подумаешь, что эти веселые люди пожираютъ
сырьемъ кровавое мясо, будто хищные звѣри въ
клѣткахъ. Это пиръ. Приглашены сосѣдніе экипажи. Всѣ довольны. Красные колпаки на головахъ не такъ красны, какъ мякоть арбузовъ.
Когда совсѣмъ стемнѣло, я снова отправился
въ городъ.
Звуки муэыки заставили меня пройти его весь.
Я нашелъ аллею, по которой тихонько шли группы
буржуазіи и народа, на вѳчерній концертъ, даваемый два-три раза въ недѣлю муниципальнымъ
оркестромъ.
Эти оркестры, въ этой музыкальной землѣ,
даже въ маленькихъ городкахъ не хуже, чѣмъ въ
нашихъ лучшихъ театрахъ. Я вспомнилъ о томъ,
который слышалъ ночью съ палубы моего судна и
о которомъ сохранилъ воспоминаніе, какъ о самой
нѣжной ласкѣ, когда-либо испытанной мною.
Аллея выходила на площадь, сливавшуюся съ
пляжемъ, и тамъ, у самой воды, оркѳстръ игралъ
что-то въ полутьмѣ, которую не могли раэсѣять
рѣдкія желтыя пятна газовыхъ рожковъ.
Волны, довольно тяжелыя, несмотря на то, что
вѣтѳръ совсѣмъ упалъ, катились къ берегу, вторя
своимъ монотоннымъ и правильнымъ шумомъ живому пѣнію муэыкальныхъ инстрѵментовъ ; а съ
фіолетоваго, почти лоснящагося неба, усѣяннаго
золотой пылью безчислѳнныхъ звѣздъ, падала на
насъ темная, легкая ночь. Она одѣвала своимъ
прозрачнымъ сумракомъ молчаливую, чуть слышно
шепчущую толпу, которая тихонько прогуливалась
вокругъ музыкантовъ или сидѣла на скамьяхъ на-

бережной, на большихъ камѳньяхъ, разбросанныхъ
вдоль берега, на огромныхъ брѳвнахъ, сложенныхъ
на зѳмлѣ подлѣ высокаго деревяннаго остова строившагося судна, съ еще незабранными боками.
Не знаю, красивы ли женщины Савоны, но
знаю, что онѣ прогуливаются по вечерамъ простоволосый и всѣ съ вѣерами въ рукахъ. Прелестно
это безмолвное трепетанье плѣнныхъ крыльевъ,
бѣлыхъ, нестрыхъ или черныхъ, чуть видныхъ,
дрожащихъ, точно огромныя ночныя бабочки, удерживаемыя между пальцами. У каждой женщины,
въ каждой группѣ, гуляющей или отдыхающей,
встрѣчались эти илѣнныя крылья, порывавшіяся
улетѣть, и, казалось, освѣжали возцухъ, примѣшивали къ нему что-то кокетливое, что-то женское,
отчего легче дышится мулсской груди.
И вотъ, среди этого трепета вѣеровъ, среди
всѣхъ этихъ ненокрытыхъ волосъ, я преглупо замечтался, точно вспомнилъ о волшебныхъ сказкахъ, какъ бывало въ коллеясѣ, въ холодномъ дорт у а р , когда, ложась спать, я вспоминалъ о ромаяѣ, проглоченномъ подъ прикрытіемъ пюпитра
въ классѣ. Такъ иногда, въ глубинѣ моего состарѣвшагося сердца, отравленнаго недовѣріемъ, просыпается наивное сердечко мальчика.
Одно изъ прекраспѣйшихъ зрѣлищъ въ мірѣ:
Генуя съ моря.
В ъ глубинѣ залива городъ поднимается, точно
выходитъ изъ волнъ, у подножія горъ. Вдоль обоихъ береговъ, которые окружаютъ его, точно запирая, охраняя, лаская, пятнадцать городковъ, его
сосѣди, вассалы, слуги, отражаютъ и купаютъ въ
водѣ свои свѣтлыѳ домики. Это, налѣво отъ Генуи,
Коголето, Арѳнцано, Вольтри, Пра, Пѳльи, СестриПоненте, Санъ Піеръ д'Арена; а направо — Стурла,
Кварто, Квинто, Нерв и, Больяско, Сори, Рекко,
Камольи, послѣднее бѣлое пятно на мысѣ ПортоФино, эамыкаюиіемъ заливъ на юго-востокѣ.

Генуя возвышается надъ своимъ огромнымъ
портомъ на первыхъ отрогахъ Альпъ, который
иоднимаются за нею, изгибаясь и вытягиваясь гигантской стѣной. На молѣ высокая четырехугольная башня, маякъ, называемый „Фонаремъ", имѣетъ видъ громадной свѣчи.
Сначала проникаешь въ переднюю гавань, огромный бассейнъ, превосходно защищенный отъ вѣтровъ, гдѣ сяуетъ, въ ожиданіи практики, цѣлая
флотилія буксирныхъ судовъ ; потомъ, обогнувъ
восточную дамбу, вступаешь въ главный портъ,
полный людьми и судами, красивыми южными и
восточными судами, очаровательныхъ оттѣнковъ,
тартанами, баланчеллами, магонами, фантастически
разрисованными, съ фантастическимъ расположеніемъ парусовъ и мачтъ, съ голубыми и позолоченными мадоннами, съ фигурами святыхъ, или
какихъ-то диковинныхъ животныхъ, которыя также
оказываются священными покровителями.
Вся эта флотилія съ добрыми мадоннами и талисманами, выстроилась вдоль набережной, обративъ внутрь бассейна свои неровные и остроконечные носы. Затѣмъ являются, распредѣленные
по компаніямъ, могучіе желѣзные пароходы, узкіе
и высокіе, съ колоссальными и стройными формами. Попадаются также среди этихъ морскихъ
пилигримовъ совершенно бѣлыѳ корабли, болыніе
трехмачтовые суда или брики, одѣтые, какъ арабы,
въ ослѣнительно бѣлоѳ покрывало, по которому
екользятъ лучи солнца.
Если нѣтъ ничего красивѣѳ входа въ эту гавань, то нѣтъ ничего грязнѣе входа въ этотъ городъ. Бульваръ на набережной,— грязное болото, а
узкія, оригинальныя улицы, стиснутыя точно корридоры между двумя извилистыми линіями непомѣрно высокихъ домовъ, то и дѣло возбуждаютъ
тошноту своими эловонными испареніями.
Генуя, какъ и Флорѳнція, и еще въ большей

степени Венеція, производить впечатлѣніе аристократическая» города, попавшаго во власть черни.
Здѣсь вспоминаешь о суровыхъ синьорахъ, которые сражались или торговали на моряхъ, а ватѣмъ, на деньги, добытыя отъ своихъ побѣдъ, отъ
своихъ завоеваній или отъ своей торговли, строили
удивительные мраморные дворцы, которыми еще
окаймлены главныя улицы.
Когда проникаешь въ эти великолѣпныя жилища, безобразно разукрашенныя потомками великихъ гражданъ самой гордой изъ республикъ, когда
сравниваешь стиль, дворы, сады, портики, внутреннія галлереи, все это декоративное и пышное
устройство, съ варварской роскошью лучшихъ отелей современная Парижа, съ дворцами милліонеровъ, знаюшихъ толкъ лишь в ъ дѳньгахъ, не способныхъ представить себѣ, не способныхъ даже
пожелать новаго въ дѣлѣ красоты, ни вызвать его
къ жизни своимъ золотомъ, тогда начинаешь понимать, что истинная утонченность ума, чутье рѣдкой красоты малѣйшихъ деталей, совершенства пропорций и линій исчезли въ нашемъ демократи8ироізанномъ обществѣ, состоящѳмъ изъ богатыхъ финансистовъ, лишенныхъ вкуса, и выскочѳкъ безъ
традицій.
Оно даже любопытно: отмѣтить банальность
современная (стиля).
Зайдите въ старинные генуэзскіе дворцы, вы
увидите вереницу валъ съ галлереями и колоннадами и мраморныхъ лѣстницъ невыразимой красоты, раэлично эадуманныхъ и расположѳнныхъ
истинными художниками, для людей съ утонченнымъ и требовательнымъ вкусомъ.
Загляните въ старинные замки Франціи, вы
найдете въ нихъ тѣ же стрѳмленія къ непрестанному обновленію стиля и орнаментовъ.
А потомъ зайдите въ богатѣйшіе дома соврем е н н а я Парижа, вы будете любоваться въ нихъ

старинными рѣдкостями, тщательно занумерованными, ванесенными въ каталогъ, выставленными
подъ стекломъ, сообразно ихъ стоимости, определенной, засвидѣтельствованной экспертами, но вы
ни разу не будете поражены оригинальнымъ и новымъ изобрѣтѳніѳмъ въ различныхъ частяхъ самаго
жилища.
Архитектору поручаютъ выстроить красивый
домъ въ нѣсколько милліоновъ и предлагаютъ отъ
пяти до десяти процентовъ съ общей смѣты, смотря по количеству художественнаго труда, который
онъ обязуется внести въ свой планъ.
Обойщику, уже на другихъ условіяхъ, поручаютъ отдѣлку. Такъ какъ эти промышленники
знаютъ прирожденную некомпетентность своихъ
кліентовъ и не рискуютъ предлагать имъ что-либо
еще неизвѣстное, то и довольствуются почти тождественнымъ вослроивведеніемъ того, что уже дѣлали для другихъ.
Посѣтивъ эти древнія и благородный лшлища,
полюбовавшись нѣсколькими картинами, въ особенности тремя чудными вещами творца шедевровъ,
котораго называютъ Ванъ-Дейкомъ, в ъ Генуѣ остается только по смотр ѣть Кампо-Санто, современное
кладбище, муэей погребальной скульптуры, быть
можетъ, самый курьезный, самый поразительный,
самый зловѣщій и самый комическій музей въ мірѣ.
Обходя громадную четырехугольную галлерею, окаймляющую открытый дворъ, который могилы бѣдняковъ покрываютъ снѣгомъ бѣлыхъ плитъ, все время
идешь мимо вереницы мраморныхъ буржуа, оплакивающихъ своихъ покойниковъ.
Вотъ загадка! В ъ исполненіи этихъ фигуръ
обнаруживается замѣчательное мастерство, подлинный талантъ художественнаго ремесла. Матеріалъ
платьевъ, сюртуковъ, панталонъ воспроизведенъ
поразительно живо. Я видѣлъ тамъ муаровый туалѳтъ, складки котораго расположены до невѣроят-

ности естественно. Но какъ безжалостно потѣшны,
чудовищно ординарны, возмутительно пошлы эти люди, оплакивающіе возлюбленныхъ родствѳнниковъ !
Кого тутъ винить? Скульптора, который не
сумѣлъ подмѣтить въ физіономіи своихъ моделей
ничего, кромѣ вульгарности современнаго буржуа,
не сумѣлъ уловить въ нихъ отблескъ высшей человѣчности, которую такъ хорошо улавливали старые фламандскіѳ мастера, иэображая самые ординарные и самые безобразные типы своей расы?
Или, быть можетъ, самого буржуа, котораго низменная демократическая цивилизація перекатывала,
какъ морской прибой гальку, обгладывая, стирая
его характерный особенности, такъ что въ результ а т этой обработки онъ потерялъ послѣдніе признаки оригинальности, которой нѣкогда природа
надѣляла каждый общественный классъ.
Кажется, генуэзцы очень гордятся этимъ поразительнымъ музеемъ, сбивающимъ съ толку критику.
Отъ порта Генуи до оконечности Порто-Фино —
ожерелье изъ городковъ, вереница домиковъ на
берегу, между лазурью моря и веленью горъ. Юговосточный вѣтеръ заставляетъ насъ лавировать.
Онъ слабъ, но дуѳтъ порывами, которые накрениваютъ яхту, заставляютъ ее рваться впередъ, точно
горячую лошадь, при чемъ два бѣлыхъ бугра вскипаютъ подъ носомъ, какъ пѣна морского чудовища.
Потомъ вѣтеръ стихаетъ, судно успокаивается и
продолжаетъ свой путь, то приближаясь къ итальянскому берегу, то удаляясь отъ него. Около двухъ часовъ шкиперъ, наблюдавшій въ бинокль за парусами
и галсами другихъ судовъ, чтобы определить по
нимъ силу и направлѳніѳ воздушныхъ тѳченій въ этой
мѣстности, гдѣ каждый заливъ порождаетъ легкій
или крѣпкій вѣтеръ, a перѳмѣны погоды наступаютъ такъ же быстро, какъ нервные припадки у жѳнщинъ, внеэапно заявляѳтъ мнѣ:

— Сударь, надо бы убрать большой парусъ;
вонъ тѣ двѣ шкуны убрали свои. Вѣтѳръ тамъ
здорово крѣпчаѳтъ.
Команда отдана; и длинный вздутый парусъ
спускается съ верхушки мачты, скольэитъ, обвисшій и плоскій, трепеща какъ подстрѣленная птица,
вдоль фока, почуявшаго близкій шквалъ.
Волненія не было.
Лишь кое-гдѣ вскипали
барашки; но вдругъ я увидѣлъ вдали, перѳдъ нами, совершенно бѣлую воду, бѣлую, какъ будто
на ней разостлали простыню. Она двигалась, приближалась, бѣжала къ намъ и когда линія бѣлыхъ
хлопьевъ находилась уже всего за нѣсколько сотъ
метровъ отъ насъ, всѣ паруса на яхтѣ внезапно
рвануло вѣтромъ, который мчался по поверхности
моря, неистовый и бѣшеный, выщипывая изъ
него пухъ, какъ рука выщипываетъ пухъ лебедя.
И весь этотъ пухъ, сорванный съ воды, эта эпидерма пѣны, прыгала, металась, разлеталась клочьями подъ невидимымъ наиоромъ свистящаго шквала.
Мы тоже, легши на бокъ, черпая бортомъ волны,
взбиравшіяся на палубу, съ натянутыми вантами,
съ трещавшими снастями, помчались въ дикомъ
бѣгѣ, охваченные головокружѳніемъ, бѣшенствомъ
скорости.
ІІоистинѣ это единственное въ своемъ
родѣ упоеніе, невыразимо возбуждающее, — держать обѣими руками, напрягая всѣ мускулы, отъ
колѣнъ до шеи, длинный лселѣзный брусъ, который
наиравляетъ сквозь бурю, этого бѣшенаго и инертнаго, послушнаго и безжизнѳннаго звѣря, сдѣланнаго изъ дерева и полотна.
Это неистовство атмосферы длилось менѣе часа;
и когда Средиземное море снова приняло свою
прекрасную голубую окраску, вѣтеръ стихъ такт
мгновенно, что мнѣ показалось, будто небо развеселилось. Гнѣвъ утихъ, утро перестало капризничать, и веселый смѣхъ солнца широко разлился
въ пространствѣ.

Мы приближались къ мысу, на краю котораго
я эамѣтилъ, у подошвы берегового обрыва, въ лощинѣ, къ которой, казалось, приступа не было
ни откуда, церковь и три дома. Богъ мой, кто
лее тамъ живетъ? чѣмъ занимаются эти люди?
Какъ сообщаются они съ другими смертными? неулюли только при помощи двухъ маленькихъ челновъ, лелгавшихъ на узкомъ прибрежьи.
Но вотъ мы за мысомъ. Берегъ продолжается
до Порто-Венере, у входа въ заливъ Спѳція.
Вся эта часть итальянскаго побережья невыразимо
очаровательна.
В ъ глубинѣ широкаго и глубокаго залива, открывающегося передъ нами, виднѣются Санта Маргерита, потомъ Рапалло, Кьявари. Подальше Состри Леванте.
Яхта, повернувъ на другой галсъ, скользила на
разстояніи двухъ кабельтововъ отъ прибрежныхъ
скалъ, и вдругъ, въ концѣ мыса, который мы
только что обогнули, передъ нами внезапно открылась уэѳнькая бухта, скрытая, почти невамѣтная
съ моря, осѣненная деревьями, соснами, оливами,
каштанами.
Крошечная деревушка Порто-Фино
развертывается полумѣсяцемъ вокругъ этого тихаго
бассейна.
Мы медленно плывемъ по узкому проходу, соединяющему съ открытымъ моремъ эту восхитительную и естественную гавань, и проникаемъ въ полукружіѳ домовъ, увѣнчанное лѣсомъ, яркая и
свѣжая зелень котораго отражается вмѣстѣ съ домами въ кругломъ эеркалѣ спокойныхъ водъ, на
поверхности которыхъ дремлютъ нѣсколысо рыбачьихъ судовъ.
Одно изъ нихъ направляется къ намъ.
Въ
нѳмъ какой-то старикъ; онъ привѣтствуетъ насъ,
поздравляѳтъ съ пріѣздомъ, указываетъ пристань,
самъ отвоэитъ канатъ на берегъ, возвращается,
предлагаетъ намъ свои услуги, совѣты, все, что

намъ потребуется, наконѳцъ знакомитъ насъ съ
этой рыбачьей деревушкой. Это начальникъ порта.
Никогда, быть можетъ, я не испытывалъ такого блаженства, какъ при входѣ въ этотъ зеленый уголокъ, никогда не испытывалъ такого сильнаго и освѣжающаго чувства покоя, умиротворенія, прѳкращенія бевплодной сутолоки, въ которой
бьется жизнь, какое охватило меня, когда шумъ
бросаемаго якоря подскаэалъ всему моему восхищенному существу, что мы останавливаемся здѣсь.
Восемь дней я разъѣзжаю въ лодкѣ.
Яхта
стоить неподвижно посреди крошечнаго и спокойнаго рейда, а я рыскаю в ь челнокѣ вдоль бѳреговъ, забираюсь въ гроты, гдѣ море ворчитъ въ
глубинѣ нѳвидимыхъ омутовъ, навѣщаю островки,
извилистые, причудливые, которые оно осыпаѳтъ
бѳзчисленными влажными поцѣлуями при каждой
волнѣ, и подводные камни, окаймленные гривой морскпхъ водорослей. Я люблю смотрѣть, какъ подо
мною колышатся, въ переливахъ непримѣтной волны, эти длинныя красныя или эеленыя растенія, въ
чащѣ которыхъ путаются, прячутся, скользятъ несмѣтныя семьи едва вылупившихся крошечныхъ
рыбокъ,
Точно сѣмена серебряныхъ булавокъ,
которыя живутъ и плаваютъ.
Когда я поднимаю глаза на прибрѳжныя скалы, то замѣчаю группы голыхъ ребятишекъ, съ
бронзовыми тѣлами, удивлѳнныхъ появленіемъ нѳвѣдомаго бродяги.
Имъ тоже нѣтъ числа; это
какъ будто другое порождѳніе моря, племя молоденькихъ тритоновъ, вчера родившихся и карабкающихся на гранитные берега, хлебнуть воздуха
пространства Ихъ эамѣчаешь во всѣхъ разсѣлинахъ, по всѣмъ утѳсамъ выдѣляются на фонѣ итальянского неба ихъ хорошенькія и хрупкія фигурки,
точно бронзовыя статуэтки. Иные сидятъ, свѣсивъ
ноги, на краю большихъ камней, отдыхая между
двумя прыжками.

Мы покинули ГІорто-Фино и отправились въ
Санта-Маргерита. Это не гавань, а просто валивъ,
невполнѣ защищенный моломъ.
Здѣсь земля такъ плѣнитѳльна, что эаставляетъ
почти забыть о морѣ. Городъ прикрытъ двумя
горами, сходящимися подъ угломъ. Ихъ раздѣляетъ долина, идущая къ Генуѣ.
По обоимъ ея
склонамъ безчисленныя тропинки между камѳнпыхъ стѣнокъ, вышиною въ метръ, перекрещиваются, поднимаются, спускаются, извиваются, узкія,
каменистая, то въ видѣ рытвинъ, то въ видѣ
лѣстницъ, раздѣляя безчисленныя поля или, вѣрнѣѳ, садики оливковыхъ и фиговыхъ деревьевъ,
обвитыхъ красноватыми лозами. Сквозь обожженную листву винограда, взбирающеюся на деревья,
виднѣются, насколько хватитъ глазъ, синее море,
бурые мысы, бѣлыя деревни, сосновыя рощи по
склонамъ и сѣрыя гранитньтя вершины. Перѳдъ
домиками, попадающимися тамъ и сямъ, женщины
плѳтутъ кружева. Во всей этой области, впрочѳмъ,
не найдется двери, передъ которой не сидѣли бы
двѣ-три кружевницы, 8анимающіяся этимъ наслѣдственнымъ ремесломъ, перебирая своими легкими
пальцами бѣлыя и черный нити, намотанныя на
коротенькія желтыя деревяшки, которыя безостановочно прыгаютъ и пляшутъ въ ихъ рукахъ.
Женщины часто красивы, рослыя, съ гордой осанкой, но неряхи, не думаютъ о туалѳтѣ, ни о кокетствѣ. Многія сохраняютъ еще слѣды сарацинской крови.
Однажды, въ какой-то деревушкѣ, мимо меня
прошла такая красавица, какой я, кажется, еще и
не видывалъ.
В ъ тяжелой рамѣ темныхъ волосъ, падавшихъ
по обѣ стороны лба въ нѳбрежномъ и торонливомъ
безпорядкѣ, овальное и смуглое лицо восточной
женщины, дочери мавровъ, горделивую осанку которыхъ она сохранила; но флорентинское солнце

позолотило ѳя кожу. Глаза — что sa глаза!
продолговатые и непроницаемо черные, оъ бѳзпрѳдметнымъ ласкаюіцимъ взглядомъ, съ такими густыми и длинными рѣсницами, какихъ мнѣ еще
не случалось видѣть. А кожа вокругъ этихъ глазъ
такого страннаго оттѣнка, что если бъ я не видѣлъ
ее среди бѣла дня, то могъ бы подумать, что
тѣнь подведена искусственно, какъ у свѣтскихъ
женщинъ.
Когда встрѣчаешь подобный созданія въ лохмотьяхъ, то готовъ схватить ихъ и унести, хотя
бы для того только, чтобъ нарядить ихъ, сказать
имъ, что они прекрасны и восхищаться ими!
Пусть себѣ они не понимаютъ тайны нашей
экзальтаціи: глупыя, какъ всѣ кумиры, они околдовываютъ, какъ кумиры; они созданы только для
того, чтобы ихъ любили до изступленія и прославляли словами, достойными ихъ красоты!
Если бъ, однако, мнѣ пришлось выбирать между прѳкраснѣйшимъ изъ живыхъ существъ и
женщиной, нарисованной Тиціаномъ, которую я
снова увидѣлъ недѣлю спустя въ залѣ трибуны, во
Флоренціи, я выбралъ бы женщину, нарисованную
Тиціаномъ.
Флоренція, которая манитъ меня, какъ городъ,
гдѣ въ прѳжнія времена я всего бы охотнѣе поселился, которая невыразимо чаруетъ мои глаза и
мое сердце, привлекаетъ меня, кромѣ того, почти
чувственно этимъ изображеніемъ лежащей женщины, чудной грезой плотской прелести. Когда я
думаю объ этомъ городѣ, до того полномъ чудѳсъ,
что къ концу дня возвращаешься в ъ изнеможеніи
отъ видѣннаго, какъ охотникъ отъ ходьбы, передо
мною внезапно встаетъ лучезарнымъ видѣніемъ,
среди
тѣснящихся
воспоминаній, длинное полотно, гдѣ покоится эта крупная женщина, съ безстыднымъ жестомъ, нагая и бѣлокурая, оживленная и спокойная.

Потомъ, послѣ нея, послѣ этого воплощенія
всей обольстительной мощи человѣческаго тѣла,
являются кроткія и стыдливыя дѣвы : прежде всего
рафаэлевскія. Мадонна съ птичкой. Мадонна вѳликогерцогская, Мадонна делла Седіа, и другія,
дѣвы до-рафаэлѳвскаго періода, съ невинными чертами, съ свѣтлыми волосами, идеальныя и мистическія, и дѣвы матеріалистовъ, цвѣтущія здоровьемъ.
Когда прогуливаешься не только по этому единственному городу, но и по всей этой странѣ, Тосканѣ, гдѣ люди Возрожденія разбрасывали шедевры полными пригоршнями, то спрашиваешь
себя съ изумленіемъ, что же такое представляла
изъ себя экзальтированная и плодотворная, опьяненная красотой, безумно творческая душа этихъ
поколѣній, пожираемыхъ артистической лихорадкой. В ъ церквахъ маленькихъ городковъ, куда
заходишь посмотрѣть вещи, не указанный въ путеводитѳляхъ, открываешь на стѣнахъ, запрятанный
на хорахъ, безцѣнныя картины великихъ и скромныхъ мастеровъ, которые не продавали своихъ полотенъ въ Америку, въ то время еще не открытую,
и жили въ бѣдности, безъ надежды разбогатѣть,'
работая для искусства, какъ благочестивые ремесленники.
И вѣдь эта раса, чуждая слабости, не оставила
ничего посредственная. Тотъ же отблескъ неувядаемой красоты, воспроизводимой кистью худолсниковъ, рѣзцомъ ваятелей, отражается въ каменныхъ линіяхъ на фасадѣ зданій. Церкви и часовни полны изваяній Лукка делла Роббіа, Донателло, Микель Анджело; ихъ бронзовыя двери
сработаны Бонаннусомъ и Джованни ди Болонья.
Когда придешь на площадь Синьоріи, то находишь подъ однимъ и тѣмъ же портикомъ Лоджіа
дѳи Ланци похищеніе сабинянокъ и Геркулеса,
убивающаго центавра, работы Джованни ди БоМопасанъ.

XIII.

3

лонья; ІІерсѳя съ головой Медузы Бенвѳнуто Чел
лини; Юдифь и Олоферна Донателло. Нѣсколько
лѣтъ тому назадъ тамъ же находился Давидъ Микѳль Андясело.
Но чѣмъ сильнѣѳ оньяняютъ, чѣмъ болѣе покоряютъ чары этого путешествія въ лѣсу произведен! й искусства, тѣмъ неотвязнѣе преслѣдуетъ
страпное чувство недовольства, которое вскорѣ
примѣшивается къ радости созерцанія. Оно происходить вслѣдствіе удивительнаго контраста пошлой, не понимающей того, что она видитъ, толпы
съ мѣстностыо, которую она населяетъ. Чувствуешь'
что деликатная, гордая и утонченная душа стараго, исчезнувшаго народа, который усѣялъ эту
землю шедеврами, не волнуѳтъ головъ въ крѵглыхъ шляпахъ шоколаднаго цвѣта, не одушевляѳтъ
равнодушныхъ глазъ, не экзальтируетъ вульгарныхъ желаній этого насѳленія,
разучившагося
мечтать.
Возвращаясь къ морю, я остановился въ Пизѣ
чтобы взглянуть еще разъ на соборную площадь.'
Кто можетъ объяснить чарующую и грустную
прелесть нѣкоторыхъ городовъ, почти умершихъ?
Пиза одинъ изъ нихъ. Едва вступишь в ъ нее,
какъ душу охватываетъ меланхолическая истома'
какое-то безсильное желаніе уйти и остаться лѣнивое стремленіѳ бѣжать и наслаждаться 'безъ
конца кроткимъ уиыніемъ ея воздѵха, ея неба, ея
домовъ, ея улицъ, въ которыхъ обитаетъ самое
тихое, самое пасмурное, самое молчаливое населѳніе въ мірѣ.
Жизнь, повидимому, оставила ее, такъ же какъ
море, которое удалилось, осушивъ ея гавань, когдато знаменитую, a нынѣ превратившуюся въ равнину, на которой уже выросъ лѣсъ между новымъ
оерегомъ и покинутымъ городомъ.
Арно катитъ черезъ него свои желтыя воды
въ слегка извилистомъ руслѣ, между двумя высо-

кими стѣнами, поддерлсивающими двѣ главныя
улицы, окаймленныя домами, тоже желтоватыми,
отелями и немногочисленными скромными палаццо.
Только построенная на самой наберелшой, прерывая ея извилистую линію, маленькая капелла
Санта Маріа делла Спина, во французскомъ стилѣ
X I I I вѣка, поднимаетъ надъ самой водой свой профиль, изукрашенный орнаментами, точно рака для
мощей. Подумаешь, увидѣвъ ее надъ рѣкой, что
это крошечная готическая прачешная пресвятой
Дѣвы, гдѣ ангелы стираютъ по ночамъ затасканные наряды мадоннъ.
Но по Віа Санта Марія попадаешь на плошадь
Собора.
Для людей, которыхъ еще трогаютъ красота и
мистическая мощь памятниковъ, не найдется конечно на землѣ мѣста болѣе поражающаго и волнующаго, чѣмъ эта обширная поросшая травою
площадь, окруженная высокими оградами, внутри
которыхъ разбросаны въ такихъ различныхъ положеніяхъ, Соборъ, Кампо-Санто, Баптистерій и
Падающая Башня.
Когда выйдешь на это пустынное и дикое
поле, окруженное старинными стѣнами, и передъ
глазами встанутъ эти четыре великія мраморный существа, такихъ неожиданныхъ очертаній,
окраски, гармоническаго и гіышнаго изящества, останавливаешься, порайонный удивленіемъ, потрясенный восторгомъ, какъ передъ самымъ рѣдкимъ и
грандіознымъ зрѣлищемъ, какое только можетъ
предложить взгляду человѣческое искусство.
Но вскорѣ Соборъ привлекаетъ и поглощаетъ
все вниманіѳ своей невыразимой гармоніей, неотразимой мощностью своихъ пропорцій и великолѣпіемъ своего фасада.
Это базилика X I вѣка въ тосканскомъ стилѣ,
вся изъ бѣлаго мрамора, съ черными и цвѣтными
3*

инкрустаціями. Передъ этимъ совершенствомъ романо-итальянской архитектуры не испытываешь
ошеломляющего впечатлѣнін, которое производятъ
некоторые готическіе соборы своей дерзкой высотой, изяществомъ своихъ башенъ,
колоколенъ.
Всего каменнаго кружева, окутывающаго ихъ и
громадной несоразмѣрностью высоты и основанія
По безупречная пропорціональность, невыразимая прелесть линій, формъ и фасада, украшеннаго внизу пилястрами и аркадами, вверху четырьмя галлереями колоннъ, становящихся все
меньше и меньше съ каждымъ этажѳмъ, до такой
степени з а х в а т ы в а ю т и плѣняютъ, что очарованіе этого памятника остается въ душѣ, какъ впечатлѣніе восхитительной поэмы, какъ пережитое
волненіе.
*
Безполезно описывать эти вещи, надо ихъ видѣть, и видѣть подъ этимъ небомъ, подъ этимъ
классическимъ небомъ, совсѣмъ особенной синевы
на которомъ медленно плывущія облака, сбившіяся
на горизонтѣ въ серебристыя массы, кажутся скопированными природой съ картинъ тосканскихъ
мастеровъ. Вѣдь эти старые мастера были реалистами^ насквозь пропитанными итальянской атмосферой; и только тѣ, кто подражалъ имъ подъ
французскимъ солнцемъ, остаются мнимыми художниками, ремесленниками живописи.
За соборомъ Кампанилья, вѣчно склоненная
какъ будто падающая, издѣвается надъ врожденнымъ намъ чувствомъ равновѣсія, а противъ нея
Баптистѳрш округляетъ свой коническій куполъ
передъ вратами Кампо Санто.
На этомъ древнемъ кладбищѣ, фрески котораго
считаются интереснѣйшими образчиками живописи
простираются восхитительные крытые переходы'
полные чарующаго и грустнаго изящества, а въ
центрѣ двѣ старыя липы скрываютъ подъ своей
зеленой одеждой такое множество сухихъ вѣтвей

что, когда подуетъ вѣтеръ, онѣ издаютъ странный
шумъ, точно сталкиваю щіяся кости.
Дни проходятъ. Лѣто кончается. Мнѣ хочется
посѣтить еще одну страну, гдѣ люди оставили воспоминанія, болѣѳ изглаженныя временемъ, но толю вѣчныя. Да, эти люди, и только они, сумѣли
завѣщать своей родинѣ всемірную выставку, которая будетъ привлекать посѣтителей изъ вѣка въ
вѣкъ.

IV.

Сицилія.
Во Франціи увѣрены, что Сицилія страна дикая, недоступная и даже опасная для туристовъ.
Время отъ времени, какой-нибудь тѵристъ, пользующійся рѳпутаціѳй смѣльчака, отважится побывать въ Палермо и, вернувшись, объявляете, что
это очень интересный городъ. Вотъ и все. Чѣмъ
лее собственно интересны ІІалермо и Сицилія вообще? Этого у насъ толкомъ не знаютъ.
По
правдѣ сказать, это просто вопросъ моды. Этотъ
островъ, жемчужина Средиземнаго моря, не входить въ число странъ, которыя принято посѣщать,
знакомство съ которыми признакъ хорошаго вкуса,
которыя, какъ Италія, входятъ въ курсъ образования хорошо воспитаннаго человѣка.
Между тѣмъ Сицилія въ двухъ отношеніяхъ
должна бы была привлекать путешественниковъ,
такъ какъ ея естественный красоты и ея художествениыя красоты столь же своеобразны, какъ
замѣчательны.
Извѣстно, какъ плодородна эта
земля, которая была прозвана житницей Италіи,
служила предметомъ вожделѣнія чуть ли не всѣхъ
народовъ, одинъ за другимъ завоевывавшихъ ее,
заставила сражаться и умирать столько людей,
точно желанная красавица. Подобно Испаніи, это
страна апельсинныхъ рощъ, цвѣтущая земля, ВОЗ-

духъ которой весною превращается въ сплошное
благоуханіе; и каждую ночь она зажигаетъ надъ
морями чудовищный маякъ Этны, величайшаго изъ
европейскихъ вулкановъ. Но вотъ что, прежде
всего, дѣлаетъ изъ нея страну единственную въ
мірѣ, которую необходимо посмотрѣть: вся она изъ
конца въ конецъ, представляете странный и божественный музей архитектуры.
Архитектура мертва въ настоящее время, в ъ
этомъ вѣкѣ, вгірочемъ все еще артистическомъ, но,
каясется, утратившемъ способность создавать красоту при помощи камней, тайну очаровывать линіями, чувство изящества въ сооружѳніяхъ. Мы,
повидимому, уже не понимаемъ, уясе не знаемъ,
что простая пропорціональность линій стѣны можетъ вызвать въ душѣ то же ощущеніѳ артистической радости, то яге тайное и глубокое волненіе,
что и шедевръ Рембрандта, Веласкеца или Веронеза.
Сицилія имѣла счастье поочередно попадать во
власть народовъ, одаренныхъ творчествомъ, приходившихъ то съ Сѣвера, то съ Юга и усѣявшихъ
ея территорію безконечно разнообразными произведеніями, въ которыхъ перемѣшиваются, въ неожиданныхъ и очаровательныхъ сочетаніяхъ, самыя противоположный вліянія. Отсюда родилось
спеціальное искусство, неизвѣстное въ другихъ мѣстахъ, въ которомъ господствуем арабское вліяніе,
среди греческихъ и даже египетскихъ воспоминаній, въ которомъ суровость готическаго стиля, принесеннаго норманнами, смягчается удивительнымъ
искусствомъ византійской орнаментики и декораціи.
И какое восхитительное счастье разыскивать,
въ этихъ превосходныхъ памятникахъ спеціальный
отпечатокъ каждаго искусства, различать то деталь
египетскаго происхожденія, какъ, напримѣръ, копьевидную стрѣлку, принесенную
арабами,
своды
рельефомъ или, вѣрнѣе, навѣсомъ, напоминающіе

Р
Ъ
в е ѣ
эти
™™
памятники, которые несмотря на принадлежность къ р а з н ы м Г э ц о м і ъ н

С Т н Г и Т ' ИМѢЮІЪ °ДИН" и
«еГрак
л Р и х о д и ш ь къ заклюS
S
он7™Ѳ
л

«

TOT

"

си

«нлійскі/^яльГяегВо

Г"

М0ЖН0 н а й ™
и
пеликолѣпнѣйшіѳ
L ™ » Г
сохраниишіеся памятники древне-гве- = р х и т е к т У р ы , среди пейзажей
несравненной

Г и с Ш е с т в і я К У и Р ^ 1 с Г й В
Г ^ н о Т ^ Г и Г
ключешя всякаго рода, битвы, в с т р о й " н а р х о в ъ
но, въ особенности, сраженія Наполеона Т и К г я '

на спинѣ, и одѣтъ въ кокетливую пеструю сбрУую:

каждый кусочекъ кожи украшенъ красной шерстяной бахромой H маленькими бубенчиками. Эти
размалеванныя тѳлѣжки разъѣзжаютъ но улицамъ,
забавный и разнообразный, и привлекаютъ взоръ и
вниманіе, какъ ребусы, которые хочется разгадать.
Форма Палермо очень своеобразна. Городъ,
расположенный въ обширной котловинѣ, окруженной голубовато-сѣрыми, мѣстами красноватыми, горами, дѣлится на четыре части двумя большими
длинными улицами, лересѣкаюіцимися въ центрѣ.
Съ этого перекрестка видишь съ трехъ сторонъ
горы вдали, въ концѣ громадныхъ корридоровъ
домовъ, а съ четвертой море, синее пятно, ярко
синее, которое кажется совсѣмъ близкимъ, точно
городъ свалился въ него.
Одно желаніѳ томило мою душу въ день пріѣзда. Мнѣ хотѣлось видѣть ІІалатинскуго капеллу,
о которой я наслышался, какъ о чудѣ изъ чудесъ.
Палатинская капелла, прекраснѣйшая изъ капеллъ въ мірѣ, самая удивительная религіозная
игрушка, пригрезившаяся человѣческой мысли и
исполненная руками художника, заключена въ тяжеломъ сооруженіи Королевскаго Дворца, древней
крѣпости, построенной норманнами.
Эта капелла не видна снаружи. Когда войдешь
во дворецъ, поражаетъ прелсде всего изящество
внутренняя двора, окруженнаго колопнами. Прекрасная лѣстшща съ прямыми поворотами создаетъ
неожиданную и чрезвычайно эффектную перспективу. ІІротивъ входныхъ дверей дрѵгія двери,
разверзаюіціяся въ противоположной стѣнѣ дворца,
обращенной къ далекимъ окрестностямъ, открывают!, внезапно узкій и глубокій горизонтъ, точно
бросаютъ мысль въ безконечныя области и безграничный мечты, черезъ это стрѣльчатое отверстіе,
неодолимо приковывающее глазъ къ голубымъ вершинамъ горъ, виднѣющимся далеко, далеко, надъ
огромной равниной а п е л ь с и н н р г в - р е и * ^ — ^

ЯшішГ
СССР

/

При входѣ въ капеллу сначала останавливаешься, пораженный чѣмъ-то мощнымъ, чему покоряешься, еще не понимая. Красота, яркая и спокойная, захватывающая и неотразимая, этой маленькой церкви, безусловно совершѳннѣйшаго произведения, какое только молено себѣ представить,
приковываетъ васъ къ мѣсту пѳрѳдъ этими стѣнами, покрытыми мозаикой на золотомъ фонѣ, который мерцаетъ тихимъ свѣтомъ, озаряя все зданіе тусклымъ сіяніемъ и увлекая мысль къ библейскимъ и божественнымъ пейзалсамъ, гдѣ видишь
на огненномъ небѣ всѣхъ, причастныхъ къ жизни
Богочеловѣка.
Рѣзкость впечатлѣнія, производимая) этими сицилійскими памятниками, зависитъ отъ того, что
съ перваго взгляда въ нихъ больше поражаетъ декоративное искусство, чѣмъ искусство архитектуры.
Гармонія линііі и пропорцій здѣсь только рамка
для гармоніи оттѣнісовъ.
В ъ нашихъ готическихъ соборахъ испытываешь
впечатлѣніе суровое, почти печальное. Ихъ громадность импонируетъ, ихъ величіе поражаетъ, но
не плѣняетъ. Здѣсь, вы покорены, взволнованы
чѣмъ-то почти чувственнымъ, что краски прибавляюсь къ красотѣ формъ.
Люди, которые задумали и создали эти церкви,
лучезарныя и тѣмъ не менѣѳ темныя, конечно
имѣли совершенно другое представленіе о религіозномъ чувствѣ, чѣмъ архитекторы нѣмѳцкнхъ
или французскихъ соборовъ; ихъ оригинальный
геній заботился, главнымъ образомъ, о томъ, чтобы
свѣтъ проникалъ въ эти чудесно разукрашенные
нефы неощутимо, незамѣтно, чтобы онъ крался въ
нихъ, чуть касаясь стѣнъ, порождая таинственные
и очаровательные эффекты, и создавая впечатлѣніе, будто онъ исходить отъ самихъ стѣнъ, отъ
золотых'!» небесъ, населенныхъ апостолами.
Палатинская капелла, построенная въ 1132 ко-

ролемъ Рожеромъ II, въ готическомъ норманскомъ
стилѣ, — маленькая базилика въ три нефа. Длина
ѳя только 33 метра, ширина 13 метровъ, стало
быть это базилика-игрушка.
Два ряда удивительныхъ мрамориыхъ колоннъ,
всѣ разнаго цпѣта, ведутъ подъ куполъ, откуда
смотритъ на васъ колоссальный Христосъ, окруженный ангелами съ распростертыми крыльями.
Мозаика, образующая фонъ боковой лѣвой капеллы — поразительная картина. Она изображаетъ
святого Іоанпа, проповѣдующаго въ пустыкѣ. Представьте себѣ произведете Пювисъ де-Шаванна,
но болѣе колоритное, болѣе мощное, болѣе наивное,
менѣѳ сочиненное, созданное вдохновеннымъ художникомъ во времена пламенной вѣры. Апостолъ говорить, обращаясь къ нѣсколькимъ лицамъ. За нимъ
пустыня, а вдали голубоватыя горы, тѣ самыя горы,
съ мягкими очертаніями, теряющимися въ туманѣ,
которыя такъ хорошо знакомы всѣмъ, кто бывалъ
на Востокѣ. Надъ святымъ, вокругъ святого, позади
святого золотое небо, истинное небо чудесъ, гдѣ,
кажется, присутствуешь самъ Еогъ.
Возвращаясь къ выходу, останавливаешься передъ каѳедрой, простымъ четырехугольником!, изъ
ржаваго мрамора, окаймленнымъ бѣлымъ мраморнымъ фризомъ съ мелкими мозаическими инкрустаціями, на четырехъ колоннахъ, украшенныхъ
тонкой рѣзьбой. Дивишься тому, что можетъ сдѣлать вкусъ, чистый вкусъ худолшика, изъ такихъ
скудныхъ матеріаловъ.
Внрочемъ, весь удивительный эффектъ этихъ
церквей, зависитъ отъ смѣшенія и противоположности мраморовъ и мозаикъ. Это ихъ отличительная черта. Весь низъ стѣнъ, бѣлый и украшенный только мелкими рисунками, тонкимъ каменнымъ узоромъ, рельефно выдѣляетъ, своей умышленной простотой, богатство и яркость картинъ,
покрывающихъ верхнюю часть.

Но и въ этихъ мѳлкихъ узорахъ, окаймляющихъ
цвѣтнымъ кружевомъ низъ стѣны, открываешь
восхитительныя вещицы величиною въ ладонь,
въ родѣ, напримѣръ, двухъ павлиновъ, подцерживающихъ крестъ на скрещенныхъ клювахъ.
Во многихъ церквахъ Палермо встречаешь
тотъ же типъ украшеній. Мозаики Марторано,
пожалуй, даже еще болѣѳ замѣчательны, чѣмъ
мозаики Палатинской капеллы, но нигдѣ, ни въ
одномъ памятнике, не встрѣчаѳмъ того дивнаго
ансамбля, который дѣлаетъ единственнымъ этотъ
божественный шедёвръ.
Я медленно возвращаюсь в ъ отель ІІальмъ,
обладающій однимъ изъ лучшихъ садовъ въ городѣ,
типичнымъ садомъ теплыхъ странъ, полнымъ огромныхъ и причудливыхъ растеній. Какой-то туристъ,
сидящій на скамейкѣ, въ нѣсколько минутъ разсказываетъ мнѣ происшествія этого года, затѣмъ
переходить къ исторіямъ прошлыхъ лѣтъ, и, между
прочимъ, замѣчаетъ въ одной фразѣ:
— Это было, когда здѣсь жилъ Вагнеръ.
— Я удивляюсь: — здѣсь въ этомъ отелѣ?
— Ну да. Здѣсь онъ дописывалъ „Парсиваля"
и правилъ его корректуру.
И я узнаю, что знаменитый германскій маэстро
провелъ въ Палермо цѣлую зиму и уѣхалъ всего
за несколько мѣсяцевъ до своей смерти. Какъ и
всюду, онъ проявилъ здѣсь свой невыносимый
характеръ, свою невѣроятную гордость, и оставилъ
о сѳбѣ намять, какъ о самомъ неуживчивомъ изъ
людей.
Мнѣ эахотѣлось взглянуть на помѣщеніе, которое занималъ этотъ геніальный музыкантъ; мнѣ
казалось, что онъ должѳнъ былъ оставить въ немъ
что-нибудь свое, что мнѣ удастся найти предмѳтъ,
который онъ любилъ, кресло, столъ, за которымъ
онъ работалъ, какой-нибудь слѣдъ его пребыванія,
нризнакъ маніи или привычки.

Сначала я не увидѣлъ ничего, кромѣ прекраснаго отельнаго помѣщенія. Мнѣ разсказали, какія
перемѣны онъ внесъ въ обстановку, указали, на
самой серединѣ комнаты, мѣсто большого дивана,
который онъ устлалъ яркими матеріями съ золотымъ шитьемъ.
Но я отворилъ дверцу шифоньерки съ зеркаломъ.
Восхитительный и сильный ароматъ разлился
изъ нея, какъ ласка вѣтерка, пронесшагося надъ
поляной, заросшей розами.
Хозяинъ отеля, сопровождавшій меня, сказалъ:
— Сюда онъ складывалъ свое бѣлье, смочивши
его розовой эссенціей. Теперь этотъ запахъ никогда не выйдетъ.
Я вдыхалъ это благоуханіе цвѣтовъ, запертое
въ ящикѣ, забытое въ немъ, плѣненноѳ; и мнѣ
казалось, будто я действительно нашелъ частицу
самого Вагнера, въ этомъ ароматѣ, который онъ
любилъ, частицу его желаній, частицу его души,
въ этой крохотной детали тайныхъ и завѣтныхъ
привычекъ, которыя составляютъ интимную жизнь
человѣка.
Потомъ я отправился бродить по городу.
Сицильяяѳцъ менѣѳ всего похолсъ на неаполитанца. Неаполитанецъ изъ простонародья всегда
на три четверти полишинель. Онъ жестикулируешь, кипятится, волнуется безъ причины, изъясняется жестами столько же, сколько словами,
сопровождаешь мимикой все, что говорить, выказываетъ себя любезнымъ ивъ интереса, милымъ
изъ хитрости настолько же, насколько и по натурѣ,
и отвѣчаетъ учтивостями на непріятныя замѣчанія.
Но въ сицильянцѣ уже много арабскаго. Онъ
обладаетъ важной осанкой, несмотря на итальянскую живость ума. Его прирожденный гоноръ,
любовь къ титуламъ, характеръ его гордости и
самая наружность также приближаютъ его болѣе

къ испанцамъ, чѣмъ къ итальянцамъ. Но вотъ
что постоянно, лишь только вступишь на сицилійскую почву, производить впечатлѣніѳ настоящего
Востока: тѳмбръ голоса, носовой звукъ уличныхъ
криковъ.
Всюду слышишь пронзительную арабскую ноту, которая точно спускается изъ лба въ
горло, тогда какъ у насъ, па Сѣверѣ, поднимается изъ груди ко рту. И заунывное, монотонное и тихое пѣніе, которое слышишь, проходя
мимо открытой двери дома, напоминаетъ, по ритму
и акценту, пѣніе всадника въ бѣломъ бурнусѣ,
ведущаго караванъ путешественниковъ, черезъ безконечныя пространства голыхъ пустынь.
В ъ тѳатрѣ же сицильянецъ становится чистѣйшимъ итальянцемъ и для насъ очень любопытно
присутствовать, в ъ Римѣ, Неаполѣ или ІІалермо,
на представленіи оперы.
Всѣ впечатлѣнія публики разряжаются въ тотъ
самый момѳнтъ, когда она ихъ испытываетъ. Нервная выше всякой мѣры, одаренная столь нее деликатнымъ, сколько чувствитѳльнымъ слухомъ, любящая музыку до безумія, вся толпа превращается
въ какого-то вибрирующаго звѣря, который чувствуешь, а не разеуяедаетъ. На протяяюніи пяти
минуть она восторженно апплодируѳтъ и бѣшѳно
свищетъ одному и тому исѳ актеру; трѳнещетъ отъ
радости и гнѣва и если фальшивая нота выскользнешь изъ горла пѣвца, дикій, неистовый, пронзительный крикъ вырывается изъ всѣхъ ртовъ разомъ.
Когда мнѣнія раздѣлятся, свистки и апплодисменты
смѣшиваются. Ничто не ускользнетъ незамѣченнымъ отъ внимательной и трепетной толпы, которая еяіеминутно выражаетъ свое чувство, а иногда,
охваченная внѳзапнымъ гнѣвомъ, начинаетъ рычать,
точно стая хищныхъ звѣрей въ звѣринцѣ.
В ъ настоящую минуту „ К а р м е н ъ * восхищаетъ
сицилійскій народъ, и съ утра до вечера всюду слышишь на улицахъ напѣвъ пресловутаго „Тореадора".

Улицы въ ІІалермо не представляютъ ничего
особеннаго. Онѣ широки и красивы въ богатыхъ
кварталахъ, а въ бѣдныхъ таковы же, какъ всѣ
узкія, извилистыя и лшвописныя улицы восточныхъ
городовъ.
Женщины въ лохмотьяхъ яркихъ цвѣтовъ, красныхъ, синихъ, желтыхъ болтаютъ, у пороговъ,
посматривая на васъ своими черными глазами,
сверкающими изъ-иодъ лѣса темныхъ волосъ.
Иногда передъ конторой оффиціальной лотереи,
которая функціонируетъ постоянно, какъ церковная
слуясба, и приносить государству большіе доходы,
случается наблюдать забавную и типичную сцену.
Противъ конторы помѣщается мадонна въ своей
нишѣ, прикрѣпленной къ стѣнѣ, съ лампадкой,
теплящейся у ея ногъ. Изъ конторы выходить
человѣкъ съ лотерейнымъ билетомъ въ рукѣ, опускаетъ монетку въ освященную круяску, которая
разѣваетъ свою маленькую черную пасть передъ
статуей, потомъ крестится той самой номерованной
бумажкой, которую только что прѳпоручилъ вниманію Мадонны, уплативъ впередъ милостыню.
Иногда останавливаешься передъ витриной съ
видами Сициліи, и обращаешь вниманіѳ на странную фотографію, изображающую подземелье, полное мертвецовъ, скелетовъ, скалящихъ зубы, причудливо одѣтыхъ. Подъ ней написано: „Кладбище
капуциновъ".
Что это такое? Если спросить объ этомъ у
обитателя Палермо, онъ отвѣтитъ съ отвраіценьемъ:
— Не ходите смотрѣть эту гадость. Ужасная,
дикая вещь; но, къ счастію, она скоро исчезнетъ.
Впрочемъ, тамъ уже нѣсколько лѣтъ не хоронятъ.
Трудно добиться болѣѳ подробныхъ и болѣо
точныхъ свѣдѣній, такъ какъ большинство сицильянцѳвъ, повидимому, питаютъ крайнее отвращеніе
къ этимъ нѳобычайнымъ катакомбамъ.
Но вотъ что мнѣ, все-таки, удалось узнать.

Почва, на которой построѳнъ монастырь капуциновъ, обладаѳтъ страннымъ свойствомъ настолько
ускорять разложеніѳ мертваго тѣла, что чѳрезъ
годъ на костяхъ остаются только клочья черной,
сухой, прилипшей кожи, иногда съ волосами.
Гробы ставятъ въ маленькіе погреба, вмѣщающіе отъ восьми до десяти покойниковъ; а по истеченіи года открываютъ гробъ и вынимаютъ мумію,
ужасную мумію, бородатую, искаженную, которая
точно воетъ, точпо корчится въ страшньіхъ муісахъ.
Потомъ её подвѣшиваютъ въ одной изъ главныхъ
галлерей, гдѣ семья навѣщаетъ её время отъ времени. Люди, желающіѳ быть сохраненными этимъ
способомъ сушки, заявляюсь о своей волѣ передъ
кончиной, и остаются навсегда выстроенными въ
рядъ подъ этими мрачными сводами, точно предметы, хранимые въ музеяхъ, за елсегодную плату,
вносимую родственниками.
Если родственники
перестаютъ платить, покойника зарываютъ безъ
церемоній, обычнымъ способомъ.
Мнѣ захотѣлось немедленно посѣтить эту зловѣщую коллекцію покойниковъ.
У воротъ маленысаго скромнаго на видъ монастыря меня встрѣчаетъ старый капуцннъ въ коричневой рясѣ, и ведетъ, ни слова не говоря, зная
напередъ, что хотятъ видѣть иностранцы, являющіеся въ это мѣсто.
Мы проходимъ черѳзъ бѣдиую капеллу и медленно спускаемся по широкой каменной лѣстницѣ.
И вдругъ, я замѣчаю передъ нами огромную галлерею, широкую и высокую, вдоль стѣнъ которой
размѣщено цѣлоѳ населѳніе скелетовъ, въ нелѣпыхъ и странныхъ одеждахъ. Одни подвѣшены
рядышкомъ въ воздухѣ, другіе лежать на каменныхъ полкахъ, распололсенныхъ пятью рядами отъ
пола до потолка. Вотъ цѣлый рядъ мертвыхъ,
стоящихъ на землѣ, тѣсный рядъ: отвратительныя
головы точно разговариваютъ между собою. Иные

изъѣдены омерзительной плѣсеныо, которая еще
болѣе обезображиваетъ ихъ кости и челюсти, иные
сохранили волосы, иные кончикъ усовъ, иные
клокъ бороды.
Одни смотрятъ вверхъ своими пустыми глазами, другіе внизъ; тѣ злобно смѣются, тѣ искажены болью, и всѣ, кажется, обезумѣли отъ нечеловѣчѳскаго ужаса.
И они одѣты, эти мертвецы, эти бѣдныѳ мертвецы, безобразные и смѣшные, одѣты своими семьями, которыя вынули ихъ изъ гробовъ, чтобы помѣстить въ этомъ улсасающемъ собраніи. Почти
всѣ носятъ нѣчто в ъ родѣ черной рясы съ канюшономъ, иногда закинутымъ на голову. Но есть
и такіе, которые шшелали одѣться наряднѣе; и
жалкій скелетъ въ расшитой фескѣ и халатѣ богатаго буржуа, лежащій на спинѣ, какъ будто спитъ
ужасающимъ и комическимъ сномъ.
У каждаго повѣшена на шеѣ карточка съ имѳнемъ
покойника
и датой его смерти.
Отъ
этихъ датъ дродгь пробираетъ до мозга костей.
Есть такія: 1 8 8 0 — 1 8 8 1 — 1 8 8 2 .
Такъ вотъ человѣкъ, то, что было чѳловѣкомъ
какихъ-нибудь восемь лѣтъ тому назадъ. Оно —
это самое — лсило, смѣялось, говорило, ѣло, пило,
было полно радости и надежды. А теперь! Передъ этой двойной линіей существъ, которымъ
нѣтъ названія, нагромождены гробы и ящики,
роскошные гробы изъ чернаго дерева, съ мѣдными
украшѳніями и маленькими окошечками, чтобъ
заглянуть внутрь. Можно принять ихъ за чемоданы, сундуки дикарей, купленные на ісакомъ-нибудь базарѣ тѣми, которые отправляются въ послѣднеѳ странствіѳ, какъ говорилось въ старину.
Но вправо и влѣво открываются новыя галлерей, нродолжающія безъ конца это громадное подземное кладбище.
Вотъ женщины, еще болѣе нелѣпыя, чѣмъ
Мопасанъ.

XIIL

4

мужчины, потому что ихъ нарядили кокѳтливѣе.
На васъ смотрятъ головы въ крѵжевныхъ чепчикахъ съ лентами, бѣлоснѣжныхъ чепчикахъ, обрамляющихъ черныя, гнилыя, изъѣденныя странной работой земли лица. Руки, похожія на корни
срубленнаго дерева, высовываются изъ рукавовъ
новаго платья, чулки на костяхъ ногъ кажутся
пустыми. Иногда на покойницѣ только башмаки,
слишкомъ, слишкомъ большіе башмаки для этихъ
жалкихъ сухихъ ногъ.
Вотъ молодыя дѣвушки, беаобразныя молодыя
дѣвушки, въ бѣлыхъ платьяхъ, съ металлическими
вѣнчиками, символомъ невинности, на лбу. Подумаешь, это старухи, старыя старухи, такъ онѣ
гримасничаютъ. А нмъ по шестнадцати, по восемнадцати, по двадцати лѣтъ. Какой ужасъ!
Но мы в ходи м ъ въ галлерею, полную стеклянныхъ гробиковъ — здѣсь дѣти. Не окрѣпшія
кости не устояли противъ разложенія. Тутъ ничего толкомъ не разглядишь, такъ они исковерканы, искрошены и обезображены, бѣдные ребятишки. Но слезы все-таки подступаютъ къ глазамъ,
такъ какъ матери надѣли на нихъ тѣ самые костюмчики, которые они носили въ послѣдніе дни своей жизни. И онѣ приходить сюда навѣщать ихъ,
своихъ дѣтей!
Часто рядомъ съ трупомъ повѣшена фотографія, изображающая его такимъ, какимъ онъ былъ
при лсизни, и нѣтъ ничего поразительнѣе, ничего
страшнѣе этого контраста, этого сближенія, мыслей, вызываемыхъ въ насъ этимъ сравненіемъ.
Мы проходимъ по галлереѣ болѣе мрачной,
болѣѳ низкой, повидимому, отведенной для бѣдныхъ. Вотъ, въ черномъ углу, ихъ подвѣшено
штукъ двадцать подъ кругльшъ окошкомъ, черезъ
которое ихъ продуваетъ вѣтромъ. Они въ черныхъ саванахъ, стянутыхъ на ногахъ и на шеѣ,
и прислонены другъ къ другу. Кажется, будто

они дрожатъ, хотятъ бѣжать, кричать: „Помогит е ! " Точно экипажъ потонувшаго корабля, еще
не разбитаго вѣтромъ, въ бурыхъ просмоленныхъ
блузахъ, надѣваемыхъ матросами въ бурю, все
еще потрясаемый улгасомъ послѣдней минуты, когда море поглотило ихъ.
Вотъ отдѣленіѳ духовныхъ лицъ. Большая почетная галлерея! На первый взглядъ они ужаснѣѳ всѣхъ, въ своихъ свящѳнныхъ облаченіяхъ,
черныхъ, красныхъ и фіолетовыхъ.
Но когда
всматриваешься въ нихъ, странныя и злоиѣщѳ комическія позы вызываютъ нервный и неудерлшмый
смѣхъ. Тѣ иоютъ; другіе молятся. Имъ приподняли головы и скрестили руки. Голые черепа
прикрыты скуфьями, которыя то сдзинуты ухарски на-бекрень, то съѣхали на носъ. Это карнавалъ смерти, которому придаешь еще болѣе шутовской характеръ мишурная роскошь священническихъ облаченій.
Время отъ времени, говорятъ, то та, то другая
голова скатывается на землю, такъ какъ мыши перегрызаютъ шейныя связки. Мыши водятся тысячами въ этой кладовой человѣческихъ костей.
Мнѣ указали человѣка, умершаго въ 1882 г.
За нѣсколько мѣсяцевъ до смерти, веселый и здоровый, онъ былъ здѣсь въ сонровонсденіи друга и
самъ выбралъ еѳбѣ мѣсто:
— Я буду здѣсь, — сказалъ онъ, смѣясь.
Теперь другъ приходитъ одинъ и по цѣлымъ
часамъ смотритъ на неподвижный скелетъ, поставленный въ указанномъ мѣстѣ.
В ъ извѣстныѳ праздничные дни катакомбы капуциновъ открыты для публики. Однажды какойто пьяница заснулъ въ этомъ мѣстѣ п проснулся
ночью. Онъ кричалъ, вопилъ, обезумѣвъ отъ ужаса, метался по галлѳреямъ, отыскивая выходъ. Но
никто его не слышалъ. Утромъ его нашли у
входной двери, — онъ такъ внился в ъ ея рѣшѳт4*

ку, что лишь послѣ долгихъ усилій удалось его
оторвать.
Онъ сошелъ съ ума.
Съ этого дня у дверей повѣсили большой коЛОІСОЛЪ.

Послѣ этого зловѣщаго посѣщенія мнѣ захотѣлось видѣть цвѣты, и я велѣлъ извозчику везти
меня на виллу Таска, сады которой, расположенные среди апельсинной рощи, полны удивительныхъ
тропическихъ растеній.
Возвращаясь въ Палермо, я ѵвидѣлъ налѣво
отъ себя, на склонѣ холма, городокъ, а на вершинѣ развалину. Это городокъ Монреале, а р у и н а —
Кастелаччіо, послѣднее убѣжише сицилійскихъ разбойниковъ, какъ мнѣ разсказывали.
Превосходный поэтъ Теодоръ де-Банвиль написалъ трактатъ о французской просодіи, который
слѣдовало бы выучить наизусть всѣмъ, кто имѣетъ
претензію подобрать хоть пару риѳмъ. Одна изъ
главъ этой превосходной книги озаглавлена: „Поэтическія вольности"; вы поворачиваете страницу
и читаете:
— „Ихъ нѣтъ".
Такъ пріѣзжающіе в ъ Сицилію спрашиваютъ
иногда съ любопытствомъ, иногда съ безпокойствомъ: „Гдѣ лее разбойники?", и слышать ото
всѣхъ: „Ихъ больше н ѣ т ъ " .
В ъ самомъ дѣлѣ, ихъ больше нѣтъ уясе лѣтъ
пять или шесть. Благодаря тайному покровительству нѣкоторыхъ крупныхъ землевладѣльцевъ, которымъ они часто оказывали услуги, не упуская,
впрочемъ, случая взять съ нихъ выкупъ, они
могли дерлсаться въ горахъ Сициліи до прибытія
генерала Палавичини, нынѣшняго коменданта Палермо. Но онъ прѳслѣдовалъ ихъ съ такой энергіей, что вскорѣ они перевелись всѣ до единаго.
Правда, въ Сициліи часто случаются воорулсенныя нападенія и убійства, но это преступленія

общаго характера, совершаемыя единичными злоумышленниками, а не организованными шайками,
какъ прежде.
В ъ общемъ, Сицилія такъ же безопасна для
туриста, какъ Англія, Франція, Германія и Италія, и охотники до приключеній à la Фра-Діаволо
должны искать ихъ гдѣ-нибудь въ другихъ мѣстахъ.
Правду сказать, человѣкъ почти въ полной безопасности всюду, кромѣ большихъ городовъ. Ежели счесть всѣхъ путешественниковъ, захваченныхъ
и ограбленныхъ разбойниками въ глухихъ мѣстностяхъ, убитыхъ дикими племенами въ пустыняхъ,
и сравнить приключенія, имѣвшія мѣсто въ областяхъ, слыву щихъ опасными, съ тѣми, которыя
произойдутъ въ теченіе мѣсяца въ Лондонѣ, Парижѣ или Нью-Іоркѣ, то видно будетъ, какъ невинны эти яко бы опасныя страны.
Мораль: если васъ манятъ нападенія и удары
ножемъ, отправляйтесь въ Парижъ или Лондонъ,
а не въ Сицилію. В ъ этой странѣ молено бродить
по дорогамъ днемъ и ночью безъ конвоя и оружія;
встрѣчаѳшь только людей, полныхъ благодушной
привѣтливости къ иностранцамъ, за исключеніемъ
нѣкоторыхъ почтовыхъ и телеграфныхъ чиновниковъ.
Послѣднее замѣчаніѳ, впрочемъ, относится
только къ чиновникамъ Катаны.
Итакъ, на одной изъ высотъ, окружающихъ Палермо, стоить въ полугорѣ знаменитый своими
древними памятниками городокъ Монреале; и
здѣсь-то, въ окрестностяхъ этого высоко забравшагося городка, орудовали послѣдніѳ разбойники Сициліи. Сохранился обычай ставить часовыхъ вдоль
всей дороги, которая туда ведетъ. Хотятъ ли этимъ
напугать или успокоить путника? Не знаю.
Солдаты, разставлѳнныѳ на всѣхъ поворотахъ
дороги, напоминаютъ легендарнаго часового в ъ
французскомъ военномъ министерств'!!. Десять лѣтъ
подъ рядъ, неизвѣстно зачѣмъ, ежедневно ставили

солдата на часахъ въ корридорѣ, вѳдущемъ въ
квартиру министра, съ приказаніѳмъ нѳ подпускать проходящихъ близко къ стѣнѣ. Наконецъ,
какой-то министръ, съ пытливымъ умомъ, смѣнившій на этомъ посту пятьдесятъ прѳдшѳствѳнниковъ.
проходившихъ мимо часового безъ всякаго вниманія, освѣдомился о причинѣ этой охраны.
Никто не могъ объяснить ея, ни глава кабинета, ни начальники отдѣленій, приклеенные къ
своимъ кресламъ въ теченіѳ полустолѣтія. Наконецъ,
какой-то приставь съ хорошей памятью,
быть можетъ писавшій свои мемуары, припомнилъ,
что часовой поставленъ здѣсь потому, что когдато стѣыа была перекрашена заново, и супруга
одного изъ министровъ, не зная объ этомъ, выпачкала объ нее платье, проходя по корридору.
Краска высохла, но часовой остался.
Такъ и тутъ: разбойники исчезли, но часовые
остались на дорогѣ въ Монреале. Она извивается
по склону горы, эта дорога, и приводить, наконецъ, въ городъ, очень оригинальный, очень живописный, и очень нечистоплотный. Улицы лѣстницами, вымощены точно зубьями.
Мужчины
новязываютъ головы краснымъ платкомъ на испанскій манеръ.
Вотъ соборъ, громадное зданіе, длиною болѣе
ста метровъ, в ъ формѣ латинскаго креста, съ
тремя абсидами и тремя кораблями, раздѣленными
восемнадцатью колоннами изъ восточнаго гранита
съ подножіемъ изъ бѣлаго мрамора на квадратномъ цоколѣ сѣраго мрамора. ІІорталъ, поистинѣ
удивительный, обрамляетъ великолѣпныя бронзовый ворота работы Б о н а н н у с а ,
Пизанскаго
г р а ж д а н и н а (Bonannus, civis Pisanus).
Внутренность этого зданія вмѣщаетъ самое законченное, самое роскошное и самое поразительное, что только молшо видѣть по части мозаики на золотомъ фонѣ.

Эти мозаики, громаднѣйшія въ Сициліи, занимаютъ стѣны сплошь на пространствѣ въ ш е с т ь
тысячъ четыреста метровъ.
Попытайтесь
представить себѣ эти громадный и пышныя декораціи, наполняющія всю церковь баснословной
исторіей Ветхаго Завѣта, Мессіи и Апостоловъ.
На золотомъ небѣ, образующемъ вокругъ кораблей фантастическій горизонтъ, выдѣляются фигуры, больше человѣческаго роста: пророки, возвѣщающіе о Богѣ, Христосъ пришедшій, и тѣ, которые ясили вокругъ него.
В ъ глубинѣ хора огромная фигура Христа, похожаго на Франциска I, господствуем надъ всей
церковью, и наполняетъ и подавляетъ ее, — такъ
громадно и мощно это странноо изображеніѳ.
Жаль, что потолокъ, разрушенный пожаромъ,
возстановленъ крайне неумѣло. Рѣзкій тонъ позолоты и черезчуръ яркихъ красокъ въ высшей
степени нѳпріятенъ для глазъ.
Подлѣ самаго собора входъ въ старинный монастырь бенедиктинцевъ.
Пусть
тѣ, кто
любитъ монастыри,
посѣтятъ этотъ, они забудутъ почти всѣ видѣнныѳ
раньше.
Какъ не обожать монастыри, эти спокойный
мѣста, уединенныя и прохладный, какъ будто придуманныя для того, чтобы мысль рождалась и текла,
превращаясь въ рѣчь, глубокая и ясная, пока тихими шагами прогуливаешься подъ длинными, меланхолическими аркадами.
Какъ хорошо они приспособлены, чтобы зарождать мечту, эти камениыя аллеи, эти аллеи маленысихъ колоннъ, окрулсающія садикъ, на которомъ
глазъ отдыхаѳтъ, не возбуждаясь, не увлекаясь,
не останавливаясь!
Но монастыри нашихъ странъ иногда носятъ
отпѳчатокъ суровости, черезчуръ монашеской, черезчуръ печальной, — дшке самые красивые, на-

примѣръ, Санъ-Вандриль въ Ирландіи. Они сжиыаютъ сердце и омрачаютъ душу.
Побывайте въ уиыломъ монастырѣ картезіанцевъ въ Вернѣ, въ дикихъ горахъ Морѳса. Тамъ
холодъ пронизываетъ до мозга костей.
Напротивъ, чудесный монастырь Монреале производить на душу такое отрадное впечатлѣніѳ, что
въ немъ хотѣлось бы остаться навсегда. Онъ
очень
великъ, правильной квадратной формы,
носить печать нѣжнаго и милаго изящества; и кто
не видалъ его, тотъ не имѣетъ понятія о томъ,
что такое гармонія колоннады. Совершенная пропорціональность, невѣроятная стройность этихъ легкихъ
колониъ, разставленныхъ понарно и все разныхъ —
однѣ покрытыя мозаикой, другія голыя, однѣ украшены изваяніями несравненной тонкости, другія
простымъ каыеннымъ узоромъ, который обвивается
вокрѵгъ нихъ, какъ вьющееся растеніе — удивляютъ взглядъ, потомъ чаруюгъ его, околдовываютъ, порождаютъ ту артистическую радость, которую вещи абсолютно совершеннаго вкуса вызываютъ въ дѵшѣ при посредствѣ глазъ.
Эти миловидныя четы колоннокъ увѣнчиваются
капителями прелестной работы, и толсе разными.
Здѣсь одновременно — вещь довольно рѣдкая —
наслаждаешься удивительнымъ эффектомъ цѣлаго
и совершенствомъ деталей.
Глядя на этотъ шедевръ граціозной красоты,
невольно вспоминаешь стихъ Виктора Гюго о
греческомъ художникѣ, который сумѣлъ влолшть
нѣчто
Прекрасное, к а к ъ свѣтлая у л ы б к а ,
В ъ н ь м ы я очертанья Иропилей.

Эта божественная колоннада заключена въ высокія стѣны, очень ветхія, съ стрѣльчатыми сводами; вотъ все, что остается нынѣ отъ монастыря.

Сицилія родина, истинная, единственная родина
колоннадъ. Всѣ внутренніе дворы старыхъ дворцовъ и старыхъ домовъ Палермо заключаютъ удивительные образчики, которые были бы славны
вездѣ, и только здѣсь, среди этого обилія памятниковъ, остаются незамѣчѳнными.
Маленькій монастырь церкви Санъ Дясіованни
дельи Эремити, одной изъ древнѣйшихъ норманскихъ церквей восточнаго характера, хотя не такъ
замѣчателѳнъ, какъ мопастырь Монреале, но все
лю выше всего, что я знаю въ этомъ родѣ.
Выйдя изъ монастыря, попадаешь въ садъ,
откуда открывается видъ на всю долину, полную
цвѣтущихъ апѳльсинныхъ рощъ. Непрерывное благоуханіе доносится отъ этого ароматнаго лѣса,
опьяняетъ душу и смущаетъ чувства. Неопределенное и поэтическое желаніѳ, которое всегда тревожить духъ человѣческій, которое бродить кругомъ, манящее и неуловимое, кажется, вотъ-вотъ
осуществится. Этотъ ароматъ охватываетъ васъ
внезапно, смѣшивая нѣжное ощущеніе благоуханій
съ артистической радостью духа, и повергаетъ васъ
на нѣсколько мгновеній въ блаженное состояніе
тѣла и души, близкое къ счастью.
Я поднимаю глаза на высокую гору, господствующую надъ городомъ, и замѣчаю на ея вершинѣ
развалину, которую видѣлъ наканунѣ. Пріятель,
который сопровождаешь меня, распрашиваетъ ясителей, и намъ отвѣчаютъ, что этотъ старинный
замокъ былъ самымъ послѣднимъ притономъ сицилінскихъ разбойниісовъ. До сихъ поръ почти никто
не заглядываешь въ эту древнюю крѣпость, называемую Кастеляччіо. Да и дорога туда неизвѣстна,
такъ какъ замокъ стоить на почти неприступной
вершинѣ. Мы лселаемъ отправиться туда. Одинъ изъ
обитателей Палермо, знакомящій насъ съ достопримѣчательностями своей родины, во что бы то ни
стало желаетъ снабдить насъ проводникомъ и, не

найдя такого, на котораго можно бы было положиться, обращается за содѣйствіѳмъ къ полиціи, не
предупредивъ насъ объ этомъ.
Вскорѣ, полицейскій агентъ, о профессіи котораго мы не имѣемъ понятія, отправляется съ нами
на гору.
Но онъ самъ колеблется и беретъ, въ пути,
помощника, новаго проводника, который должѳнъ
вести пѳрваго. Потомъ оба принимаются распрашивать встрѣчныхъ крѳстьянъ, женщинъ съ осликами. Наконѳцъ, какой-то священникъ совѣтуетъ
идти все прямо. Мы взбираемся, а за нами проводники.
Дорога становится почти невозмояшой. Нужно
карабкаться на скалы, подниматься на рукахъ. И
долго это тянется. А палящее солнце, солнце Востока, припекаетъ насъ въ самую маковку.
Наконецъ, мы взбираемся на вершину, среди
грандіознаго и пышнаго хаоса громадныхъ камней,
торчащихъ изъ земли, сѣрыхъ, голыхъ, круглыхъ
или остроконечныхъ, обступающихъ дикій полуразвалившійся замокъ, точно какое-то странное
каменное войско, далеко во всѣ стороны раскинувшееся подъ его стѣнами.
Видъ съ этой вершины одинъ изъ самыхъ поразительпыхъ, какіе только можно найти. Вокругъ
горы, съ ея щетиной утесовъ, зіяютъ глубокія долины, окаймленныя другими горами, уходящими
въ глубь Сициліи безконечной панорамой пиковъ и
вершинъ.
ІІередъ нами море; у нашихъ ногъ
Палермо. Городъ окруженъ апельсиннымъ лѣсомъ,
который называють Золотой Раковиной, и эта полоса темной зелени тянется у подножія горъ, сѣрыхъ, красноватыхъ, до того голыхъ и красочныхъ,
что кажется, будто солнце ихъ обожгло, оголило и
вызолотило.
Одинъ изъ нашихъ проводниковъ исчезъ. Другой слѣдуеть за нами въ развалины. Онѣ живописно одичали и очень обширны.
Чувствуешь,

вступая въ нихъ, что тутъ никто не бываетъ.
Всюду почва, прикрывающая пустоты, гудитъ подъ
ногами ; мѣстами видны входы въ иодземелья.
Проводникъ разсматриваетъ ихъ съ любоиытствомъ
и сообщаешь намъ, что разбойники жили въ нихъ
всего нѣсколько лѣтъ тому назадъ. Это было ихъ
лучшее убѣжище, и самое страшное. Когда мы
собираемся спуститься съ горы, является первый
проводникъ; но мы отказываемся отъ его услугъ
и безъ труда находимъ тропинку, очень удобную,
по которой могла бы пройти женщина.
Сициліанцы, кажется, находятъ забавнымъ преувеличивать и умнолтть исторіи о бандитахъ,
чтобы пугать путешественниковъ ; и понынѣ еще
туристы бояться посѣщать этотъ островъ, такой же
безопасный, какъ Швейцарія.
Вотъ одно изъ послѣдиихъ приключѳній, поставленныхъ на счѳтъ бродягамъ, злоумышленникамъ.
Я ручаюсь за его истинность.
Очень извѣстный палермскій энтомологъ, г.
Рагуза, открылъ новый видъ жесткокрылыхъ, который долго смѣшивали съ Polyphylla Olivieri. Нѣмецкій ученый, г. Краацъ, признэвъ его принадлелсность къ другому виду, захотѣлъ получить
нѣсколько экземпляровъ и написалъ своему сицилійскому другу, г. ди Стефани, который въ свою
очередь обратился къ г. Длгузеппе Миралья съ
просьбой поймать для него нѣсколько штукъ этихъ
насѣкомыхъ. Но они куда-то исчезли съ этого
берега. В ъ это самое время, г. Домбардо Марторана, изъ Трапани, сообщилъ г, ди Стефани, что
ему удалось поймать болѣѳ пятидесяти полифиллъ.
Г. ди Стефани поспѣшилъ увѣдомнть объ этомъ
г. Миралья слѣдующимъ письмомъ!
„Дорогой Длсузеппе,
„Полифилла
О л и в ь е р и , провѣдавъ о
твоихъ смертоносныхъ замыслахъ, рѣшилъ пере-

мѣнить мѣстожительство, и укрылся на берегу Трапани, гдѣ мой другъ Ломбардо захватилъ въ плѣнъ
уже болѣе пятидесяти штукъ".
Затѣмъ, происшествіе принимаетъ траги-комическій характеръ эпической невѣроятности.
Кажется, въ это время въ окрестностяхъ Трапани скитался разбойникъ, по имени Ломбардо.
Г. Миралья бросилъ письмо своего друга въ
корзину. Слуга выбросилъ содержимое корзины
на улицу, мусорщикъ подобралъ его и вывезъ
вмѣстѣ съ прочимъ мусоромъ въ поле. Какой-то
крестьянинъ увидѣлъ почти неизмятый листокъ
голубой бумаги, поднялъ его и сунулъ въ карманъ,
изъ предосторожности или просто изъ инстинктивнаго влеченія къ скопидомству.
Прошло нѣсколько мѣсяцевъ, когда этотъ чѳловѣкъ былъ вызванъ зачѣмъ-то въ квестуру и тамъ
случайно выронилъ изъ кармана письмо. Жандармъ подобралъ его и отнесъ судьѣ, который
былъ пораженъ словами: с м е р т о н о с н ы е
замыслы, перѳмѣнить м ѣ с т о ж и т е л ь с т в а ,
з а х в а т и л ъ в ъ п л ѣ н ъ , Л о м б а р д о . Крестьянинъ былъ арестованъ, допрошенъ, посаженъ въ
секретную. Онъ ни въ чемъ не сознался. Его
задержали въ тюрьмѣ, и началось строгое слѣдствіе. Чиновники опубликовали подозрительное
письмо, но такъ какъ опи прочли „Петронилла
Оливьери" вмѣсто „Polyphylla", то энтомологи не
обратили на него вниманія.
ЬІаконецъ, разобрали подпись г, ди Стефани,
который былъ вызванъ къ слѣдователю. Его объясненія не были приняты. Г. Миралья, въ свою
очередь вызванный, разъяснилъ, наконецъ, загадку.
Крестьянинъ просидѣлъ въ тюрьмѣ три мѣсяца.
Такимъ образомъ о^нимъ изъ послѣднихъ си-

цилійскихъ разбойниковъ былъ лсукъ, извѣстньтй
въ ученомъ мірѣ подъ названіемъ P o l y p h y l l a
R a g u s а.
Самая безопасная вещь въ мірѣ путешествовать
по этой страшной Сициліи, — въ экипажѣ, верхомъ, даже пѣшкомъ. Впрочемъ, всѣ наиболѣе
интересныя экскурсіи могутъ быть цѣликомъ продѣланы въ экипаясѣ. Первая, которую слѣдуетъ
предпринять, это экскурсія въ храмъ Сегесты.
Всѣ поэты воспѣвали Грецію, образъ которой
каждый носитъ въ своей душѣ; каждый видитъ ее
въ мечтахъ такою, какъ ему хочется.
Для меня Сицилія осуществила эту грезу; она
показала мнѣ Грецію; и когда я думаю объ этой
артистической землѣ, мнѣ представляются высокія
горы мягкихъ, классическихъ очертаній, а на ихъ
вершинахъ храмы, строгіе храмы, быть можетъ,
немного тяжеловѣсные, но удивительно величавые,
которые встрѣчаешь повсюду на этомъ островѣ.
Всѣ видѣли Пестумъ и любовались тремя пышными развалинами, брошенными на этой голой равнинѣ, которая продолжается вдали моремъ и замыкается, съ другой стороны, широкимъ кругомъ голубоватыхъ горъ. Но если храмъ Нептуна лучше
сохранился и если онъ болѣѳ чистаго стиля (такъ
говорить), чѣмъ сицилійскія развалины, то эти послѣднія расположены среди такихъ дивныхъ, такихъ неоясиданиыхъ пейзажей, что производить ни
съ чѣмъ въ мірѣ не сравнимое впечатлѣніе на душу.
Выѣхавъ изъ Палермо, попадаешь сначала въ
обширный лѣсъ апельсинныхъ деревьевъ, извѣстный подъ названіемъ Золотой Раковины; потомъ
желѣзная дорога направляется вдоль берега, вдоль
бурыхъ горъ и красныхъ скалъ. Затѣмъ она поворачиваетъ внутрь острова и вы сходите на станціи
Алькамо-Калатафими.
Отсюда путь лежитъ по области, взбудораженной, точно море, чудовищными и неподвижными

волнами. Ни рощъ, ни деревьевъ, только виноградники и поля ; дорога идетъ между двумя непрерывными рядами двѣтущихъ алоэ. Подумаешь, они заранѣе сговорились возносить къ небу, въ одинъ и
тотъ же годъ, почти въ одинъ и тотъ лее день,
огромную и причудливую колонну, которую такъ
часто воспѣвали поэты. Беэъ конца, докуда хватить глазъ, видишь ряды этихъ растеній, воинствѳнныхъ, плотныхъ, колючихъ, вооруясенныхъ и
одѣтыхъ въ броню, точно ноднимаюіцихъ свои боѳвыя знамена.
Послѣ двухчасовой, приблизительно, ѣзды, внезапно замѣчаешь двѣ высокія горы, связанный отлогимъ, въ формѣ полумѣсяца, склономъ ; а посреди этого полумѣсяца профиль греческаго храма,
одного изъ тѣхъ мощныхъ и прекрасныхъ памятниковъ, которые этотъ божественный народъ воздвигалъ своимъ человѣческимъ богамъ.
Нужно, сдѣлавъ длинный обходъ, обогнуть одну
изъ этихъ горъ, тогда снова увидишь этотъ храмъ,
улсе съ фасада. Теперь кажется, будто онъ прислоненъ къ горамъ, отъ которыхъ въ дѣйствительности его отдѣляетъ глубокая лощина : но онѣ развертываются за нимъ, и надъ нимъ, охватываютъ
его, окрулсаютъ, и какъ будто оберегаютъ, ласкаютъ.
А онъ удивительно выдѣляется со своими тридцатьюшестыо дорическими колоннами, на широкомъ зеленомъ коврѣ, который служить фономъ этому
громадному памятнику, стоящему, одинъ-одинешенекъ, среди безграничнаго простора полей.
Чувствуешь, при видѣ этого грандіознаго и
простого пейзаяга, что здѣсь можно было поставить только греческій храмъ, и что его можно
было поставить только здѣсь. Мастера декораціи,
иаучившіе человѣчество искусству, показываютъ,
особливо въ Сициліи, какимъ глубокимъ и утонченнымъ пониманіемъ эффектовъ и обстановки они
обладали. Я сѳйчасъ буду говорить о храмахъ

Джпрдженти. Храмъ же Сегесты былъ, кажется,
помѣщенъ у подножія этой горы гѳніальнымъ чѳловѣкомъ, которому свыше былъ указанъ единственный пунктъ, гдѣ его долясно было поставить.
Онъ одинъ оживляѳтъ весь необъятный пейзажъ;
дѣлаетъ его одушевленнымъ и божественно нрекраснымъ.
На вершинѣ горы, которую нѵлсно обогнуть
пѣшкомъ, чтобы попасть въ храмъ, находятся
остатки театра.
Когда посѣщаѳщь страну, которую населяли или
колонизировали греки, достаточно отыскать ихъ
театры, чтобы найти лучшіѳ виды. Если они помѣщали свои храмы именно в ъ такихъ мѣстахъ,
гдѣ они могли произвести наибольшій эффектъ,
наилучше украсить горизонтъ, то театры, напротивъ, строились ими въ такихъ пунктахъ, гдѣ
глазъ можетъ быть порадованъ наилучшими видами.
Театръ Сегесты, на вершинѣ горы, находится
въ центрѣ амфитеатра горныхъ высотъ, окружность котораго достигаетъ, по крайней мѣрѣ, полу тораста-дв у хсотъ километровъ. За этими горами
виднѣются другія вершины, а прямо передъ нами
широкимъ заливомъ раскидывается среди зѳленыхъ
высотъ голубое море.
На другой день послѣ посѣщенія Сегесты можно
съѣздить посмотрѣть Селинунтъ, огромную груду
повалившихся колоннъ, лежащихъ то рядами, какъ
шеренга убитыхъ солдатъ, то хаотическими кучами.
Эти развалины гигантскихъ храмовъ, самыя
обширныя въ Европѣ, наполняютъ цѣлую равнину
и покрываютъ также берегъ въ концѣ ея. Онѣ тянутся вдоль побережья, длинной полосы блѣднаго
песка, гдѣ виднѣются нѣсколько разбитыхъ рыбачьихъ лодокъ, но не замѣтно и признаковъ
жилья самихъ рыбаковъ. Впрочемъ, эта безформенная груда камней можетъ интересовать только

археологовъ да поэтичестеія души, которыя волнуетъ всяісій слѣдъ прошлаго.
Но Джирджѳнти, древній Агригѳнтъ, находящейся также, какъ Селинунтъ, на юленомъ берегу
Сициліи, нредставляетъ самое удивительное собраніе храмовъ, какое только молено видѣть.
На гребнѣ длиннаго бугра, каменистаго, голаго
и краснаго, огненно-краснаго, безъ травинки, безъ
деревца, господствующего надъ моремъ, прибрежной
полосой и гаванью, три великолѣпные храма, видимые снизу, выдѣляются своими громадными каменными силуэтами на голубомъ небѣ тѳплыхъ странъ.
Они точно стоять въ воздухѣ среди велшеолѣпнаго и унылаго пейзажа. Все мертво, изеушено и
желто вокругь пихъ, передъ ними и за ними.
Солнце сожгло, изъѣло землю. Солнце ли, впрочемъ, такъ изглодало почву или тотъ глубокій
огонь, который вѣчно пылаетъ въ венахъ этого
острова вулкановъ ? В ъ самомъ дѣлѣ, кругомъ
Длсирдженти, во всѣ стороны простирается странная
область залелеей сѣры. Здѣсь все пропитано сѣрой,
земля, каменья, песокъ, — все.
Они лее, храмы, вѣчныя леилища боговъ, умершихъ, какъ ихъ братья люди, стоятъ на своемъ
дикомъ холмѣ, на разстояніи около полукилометра
дрѵгъ отъ друга.
Вотъ, во-первыхъ, храмъ Юноны Лацинійской,
гдѣ находилась когда-то знаменитая картина Зевксиса, изображавшая Юнону, для которой натурщицами служили пять красивѣйшихъ дѣвушекъ
Акрагаса.
Затѣмъ храмъ Согласія, одинъ изъ наилучше
сохранившихся памятниковъ древности, такъ какъ
служилъ церковью въ средніѳ вѣка.
Далѣе остатки храма Геркулеса.
И, наконепъ, гигантскій храмъ Юпитера, прославленный Полибіемъ и описанный Діодоромъ,
построенный въ У вѣкѣ и содержащій тридцать-

восемь полуколоннъ, въ шесть съ половиной мѳтровъ въ обхватѣ каждая. В ъ бороздкѣ такой колонны можетъ помѣститься стоймя человѣкъ.
Сидя на краю дороги, пролегающей у подошвы
этого поразитѳльнаго берега, погружаешься в ъ
мечты передъ этими дивными памятниками величайшаго изъ народовъ художниковъ. Кажется, видишь передъ собою весь Олимпъ, Олимпъ Гомера,
Овидія, Виргилія, Олимпъ очаровательныхъ боговъ, плотскихъ, страстныхъ, какъ мы, созданныхъ
какъ мы, поэтически олицѳтворявшихъ всѣ нѣжныѳ
порывы нашего сердца, всѣ грезы нашей души,
всѣ инстинкты нашей чувственности.
Вся древность вовстаетъ на фонѣ этого античнаго неба. Глубокое и странное волненіе охватываешь васъ, хочется преклонить колѣни передъ
этими священными остатками, передъ этими остатками творчества учителей нашихъ учителей. Конечно, эта 8емля Сицилія — земля божественная по
преимуществу, такъ какъ если въ ней находишь
послѣднія леилища Юноны, Юпитера, Мѳркурія или
Геркулеса, то въ ней же встрѣчаешь и самыя замѣчательныя христіанскія церкви, какія только
есть въ мірѣ. И воспоминаніе, которое оставляютъ
въ васъ соборы Чефалу или Монреале, равно какъ
и Палатинская капелла, это единственное въ мірѣ
чудо, еще сильнѣѳ и живѣѳ воспоминанія о грѳческихъ памятникахъ.
В ъ концѣ холма храмовъ Джирджѳнти начинается удивительная страна, которая калеется царствомъ Сатаны, такъ какъ если, какъ думали некогда, діаволъ обитаетъ въ обширной подземной
области, полной расплавленной сѣры, въ которой
онъ кипятить грѣшниковъ, то его таинственное
жилище находится именно въ Сициліи.
Сицилія доставляете почти всю сѣру, потребляемую въ мірѣ. Сѣрныя копи считаются т ы с я ч а м и на этомъ островѣ подзѳмнаго огня.
Мопасанъ.

ХШ.

5

Но сначала, въ нѣсколькихъ киломѳтрахъ отъ
города, встрѣчаѳшь странный холмъ, называемый
Маккалуба, состоящій изъ глины и известняка и
покрытый маленькими конусами въ два-три фута
высотой. Подумаешь, это какіе-то волдыри, чудовищная болѣзнь природы ; такъ какъ изъ всѣхъ конусовъ вытекаетъ теплая грязь, точно отвратительный гной почвы, иногда же они выбрасываютъ
камни на значительную высоту и странпо пыхтятъ,
выпуская газы. Они какъ будто ворчать, грязные,
противные, крошечные прокаженные ублюдки вулкановъ, лопнувшіѳ нарывы.
Затѣмъ мы отправляемся посѣтить сѣрныя копи.
Мы углубляемся въ горы. Передъ нами истинная
страна отчаянія, жалкая земля, которая кажется
проклятой, осужденной самою природой. Открываются долины, сѣрыя, желтыя, камѳнистыя, зловѣщія, отмѣченныя гнѣвомъ Божіимъ, носящія характеръ вѳличаваго одиночества и нищеты.
Замѣчаѳшь, наконецъ, тамъ и сямъ, дрянныя
постройки, очень низенькія. Это и есть сѣрныѳ заводы. Ихъ насчитываютъ, кажется, болѣе тысячи
въ здѣшнемъ краѣ.

ВОЙДЯ ВЪ ОГраДу ОДНОГО И8Ъ нихъ, видишь
прежде всего странный холмикъ, сѣроватый и дымящійся. Это настоящій источникъ сѣры, приготовленный человѣческимъ трудомъ.

Вотъ какъ ее добываютъ. Сѣра, извлеченная
изъ копей, черноватаго цвѣта, смѣшана съ землею,
съ извѳстнякомъ и проч., и представляетъ изъ
себя нѣчто въ родѣ камня, жесткаго и хрупкаго.
Е е складываютъ въ высокую кучу, въ серѳдинѣ
которой зажигаютъ огонь. Затѣмъ, медленный, непрерывный, глубокій жаръ обжигаетъ, въ теченіе
цѣлыхъ нѳдѣль, сердцевину этой искусственной
горы и выдѣляетъ чистую сѣру, которая плавится
и льется, какъ вода по небольшому ясолобу.
Полученный такимъ способомъ продукта еще

разъ обрабатываютъ въ котлахъ, гдѣ онъ кипитъ
и окончательно очищается.
Копь, изъ которой извлекаютъ сѣру, похояса
на всѣ копи. ІІо узкой лѣстиицѣ, съ огромными и
неровными ступенями, спускаются въ колодезь,
просверленный въ залеяси сѣры. Галлереи, расположенныя въ нѣсколько этаясей, — сообщаются
медсду собою огромными отверстіями, которыя проводятъ воздухъ въ самыя нижнія. Тѣмъ не менѣе
внизу задыхаешься; задыхаешься отъ удушливыхъ
испарѳній сѣры и невыносимой лсары, отъ которой
дѣлается сердцѳбіеніѳ и потъ льетъ градомъ.
Время отъ времени встрѣчаешь на крутыхъ
лѣстницахъ группы дѣтей съ корзинками руды.
Они задыхаются и хрипятъ, бѣдныѳ ребятишки,
подъ тяжестью своей ноши. Имъ по десяти-двѣнадцати лѣтъ, и они продѣлываютъ по пятнадцати
разъ въ сутки это убійственноѳ путешествіѳ, получая су за каждый спускъ. Они малы, тощи,
яселты, съ огромными свѣтящимися глазами, съ
тонкими чертами и губами, изъ-за которыхъ выглядываютъ зубы, такіѳ ate блестящіѳ, какъ взглядъ.
Эта возмутительная эксплоатація дѣтей одна
изъ самыхъ тялшлыхъ вещей, какія только случается видѣть.
Но есть на протшюположномъ берегу острова,
или, точнѣе, въ нѣсколысихъ часахъ разстоянія
отъ этого берега, такое изумительное явленіе природы, что, глядя на него, забываешь о ядовитыхъ
копяхъ, гдѣ убиваютъ дѣтей. Я говорю о Волкано,
фантастическомъ сѣрномъ цвѣткѣ, распустившемся
на просторѣ моря.
Отправляемся изъ Мессины въ полночь, на
грязномъ пароходѣ, гдѣ пассаясиры перваго класса
не находятъ даже скамеѳісъ, чтобы присѣсть на
палубѣ.
Вѣтеръ не шелохнетъ; только движѳніѳ судна
тревожить спокойный воздухъ, уснувшій на водѣ.

Берега Сициліи и берега Калабріи разливаютъ
такой сильный ароматъ апельсинныхъ деревьевъ,
что весь проливъ надушенъ, точно спальня женщины. Вскорѣ городъ исчезаетъ вдали, мы проходимъ между Харибдой и Сциллой, горы понижаются за нами, и изъ-за нихъ выступаѳтъ приземистая и снѣжная вершина Этны, которая при
свѣтѣ полной луны кажется закутанной въ серебряное покрывало.
Потомъ вздремнешь немного, убаюканный монотоннымъ шумомъ винта, чтобы проснуться при
пѳрвыхъ лучахъ родящагося дня.
Вотъ, передъ нами Липарскіе острова. Первый, налѣво, и послѣдній, направо, выбрасываютъ
въ небо густой бѣлый дымъ. Это Волкано и
Стромболи. Мелсду этими двумя вулканами — Липари, Филикури, Аликури, и нѣсколысо очень низенькихъ островковъ.
Вскорѣ пароходъ останавливается передъ островкомъ и городкомъ Липари.
Нѣсколько бѣлыхъ домовъ у подошвы высокаго
зеленаго берега. Больше ничего, нѣтъ и гостиницы, потому что ни одинъ иностранецъ не заглядываетъ на этотъ островъ.
Онъ плодороденъ, очарователенъ, окруженъ
удивительными скалами, причудливой формы, темнокраснаго, нѣжнаго цвѣта. На немъ цѣлебныѳ
источники, когда-то привлекавшіѳ много посетителей; но еиископъ Тодазо велѣлъ разрушить построенный здѣсь термы, чтобы избавить свою
страну отъ наплыва и вліянія иностранцевъ.
Липари заканчивается на сѣверѣ странной бѣлой горой, которую подъ болѣѳ холоднымъ небомъ
можно бы было принять за снѣговую. Изъ нея
добываютъ пемзу для всего міра.
Но я нанимаю лодку къ Волкано.
Влекомая четырьмя гребцами, она идетъ вдоль
плодороднаго берега, засаженнаго виноградниками.

Отраженія красныхъ скалъ въ голубомъ морѣ производить странный эффектъ. Вотъ уэкій проливъ,
раздѣляющій оба острова. Конусъ Волкано выходить изъ волнъ, точно затопленный почти до самой верхушки вулканъ.
Это дикій островокъ, площадью около 20 километровъ, вершина котораго достигаѳтъ 4 0 0 метровъ высоты. Чтобы добраться до него, надо обогнуть другой островокъ, Волканелло, внезапно вышедшій изъ моря sa 2 0 0 лѣтъ до P. X . и соединенный съ своимъ старшимъ братомъ узкой полосой земли, которую волны валиваютъ въ бурные
дни.
Вотъ мы и въ мелкой бухтѣ, передъ дымящимся кратеромъ. У его подиожія домъ, въ которомъ живетъ англичанинъ; кажется, онъ спитъ
теперь, иначе бы мнѣ не пришлосъ взобраться на
вулканъ, разработываемый этимъ промышленникомъ; но онъ спитъ, и я иду чѳрезъ огородъ, потомъ чере8ъ виноградники, владѣніе англичанина,
потомъ черезъ цѣлый лѣсъ цвѣтущаго испанскаго
дрока. Точно громадный желтый шарфъ вокругъ
остраго конуса, вершина котораго тоже ослѣпительно желтая въ лучахъ яркаго солнца. Я начинаю взбираться по узкой тропинкѣ, которая извивается среди пепла и лавы, вверхъ, внизъ и снова
вверхъ, крутая, скользкая и лсесткая. Иногда
попадаются неподвилсныѳ каскады сѣры, излившейся черезъ трещину, какъ въ Швейцаріи видишь
потоки, падающіѳ съ вершинъ.
Точно какіе-то волшебные ручьи, застывшій
свѣтъ, солнечныя струи.
Наконецъ, я достигаю, на вершинѣ, широкой
площадки вокругъ главнаго кратера. Земля дрожитъ, и передо мною, изъ отверстія величиною въ
человѣческую голову, съ силой вырывается огромный снопъ пламени и пара, а съ губъ этой пасти
течетъ жидкая сѣра, позолоченная огнемъ. Она

образуетъ вокругъ этого фаитастическаго источника желтое озерцо, которое скоро твердѣетъ.
Дальше, другія трещины также изрыгаютъ бѣлыѳ пары, тяжело поднимающееся въ голубой атмосферѣ.
Я опасливо пробираюсь по теплому пеплу и лавѣ
къ краю главнаго кратера. Болѣѳ поразительнаго
зрѣлища не видалъ глазъ чѳловѣческій.
На днѣ этого громаднаго котла, называемаго
„1а Fossa" (Яма), шириною около 500, а глубиною около 2 0 0 метровъ, съ дѳснтокъ огромныхъ
трещинъ и зіяющихъ круглыхъ отверстій съ гроз'нымъ шумомъ изрыгаютъ огонь, дымъ и сѣру.
Спускаешься по стѣнамъ этой пропасти и подходишь къ самому краю бѣшеныхъ пастей вулкана.
В с е желто вокругъ меня, подъ моими ногами и на
мнѣ, — ослѣнительной желтизны. Все желто : почва,
высокія стѣны и самое небо. Желтое солнце льетъ
въ эту ревущую бездну свой жгучій свѣтъ, отъ котораго въ жарѣ этого котла сѣры больно, какъ отъ
ожога. Видишь, какъ кипитъ желтая лсидкость,
какъ осѣдаютъ странные кристаллы и пѣнятся
сверкающія кислоты на багровыхъ губахъ очаговъ.
Англичанииъ, что спитъ у подошвы горы, собираѳтъ, разрабатываетъ и продаѳтъ эти кислоты,
эти жидкости, все, что извергаешь кратеръ; такъ
какъ за все это, оказывается, платятъ деньги, большая деньги.
Я возвращаюсь медленно, истомленный, задыхаясь, полузадушенный невыносимыми испареніями
вулкана; и скоро, взобравшись опять на вершину
конуса, виясу острова Липари, разсыпанныѳ по
морю.
Передо мной возвышается Стромболи ; а за
мною, гигантская Этна смотритъ издали на своихъ
дѣтей и внуковъ.
Возвращаясь въ лодкѣ, я замѣчаю островокъ,
спрятавшійся эа Липари. Лодочникъ называѳтъ

его „Салина". Оказывается, что эдѣсь выдѣлываютъ вино Мальвазію.
Мнѣ захотѣлось выпить въ самомъ источникѣ
бутылку этого знаменитаго вина. Точно сѣрный
сиропъ. Настоящее вино вулкановъ, густое, липкое, золотистое и до такой степени пропитанное
сѣрой, что вкусъ ея остается во рту до вечера:
чортово вино.
Возвращаюсь на томъ лее грязномъ пароходѣ,
который привезъ меня сюда. Сначала гляжу на
Стромболи, круглую и высокую гору, вершина которой курится, a основаніе погружено въ воду.
Это просто огромный конусъ, выходящій изъ воды.
По бокамъ его лѣпятся нѣсколько домовъ точно
морскія раковины на скалѣ. Потомъ мои взоры
обращаются къ Сициліи, куда я возвращаюсь, и
уже не могутъ оторваться отъ Этны, которая скорчилась на ней, подавляетъ ее своей чудовищной
тяжестью, громадная, высоко поднимая свою снѣжную вершину надъ остальными горами острова.
Онѣ, эти огромныя горы, калсутся карликами
въ сравненіи съ нею; и сама она кажется низкой, — до такой степени она широка и грузна.
Чтобы оцѣнить размѣры этого тяжеловѣснаго гиганта, надо видѣть его съ открытаго моря.
Налѣво показываются гористые берега Калабріи
и Мессинскій проливъ открывается, какъ устье
рѣки. Войдя въ него, вскорѣ достигаешь гавани.
Городъ не представляетъ ничего интереснаго.
В ъ тотъ асе день вы отправляетесь по лселѣзной
дорогѣ въ Катанью. Дорога идетъ по восхитительному берегу, огибаетъ причудливые заливы, вокругъ которыхъ разбросаны у бухтъ, на прибрежныхъ пескахъ, бѣлыя деревушки. Вотъ Таормина.
Чѳловѣку, который, собираясь пробыть въ Сициліи только одинъ день, епросилъ бы : — Что слѣдуетъ посмотрѣть? — я отвѣтилъ бы, не колеблясь :

— Таормину.
Это только пейважъ, но пейзажъ, соѳдиняющій
все, что только можѳтъ на зѳмлѣ плѣнять глазъ,
душу и воображеніе.
Деревня лѣпится на большой горѣ, точно скатилась съ ея вершины, но по ней проходишь, не,
останавливаясь, хотя здѣсь имѣются кое-какіе хорошенькіе остатки прошлаго, и спѣшишь къ греческому храму, чтобы полюбоваться оттуда закатомъ солнца.
Я говорилъ, по поводу театра Сегесты, что
греки умѣли выбирать, съ чутьемъ несравненныхъ
декораторовъ, надлежащіе пункты для постройки
своихъ театровъ, мѣста, созданный для восхищенія эстетичѳскаго чувства.
Таорминскій театръ расположенъ такъ удивительно удачно, что, навѣрноѳ, въ цѣломъ мірѣ не
найдется другого подобнаго пункта. Войдя въ
ограду, осмотрѣвъ сцену, единственную, которая
дошла до насъ въ хорошемъ состояніи, взбираешься
по обвалившимся и заросшимъ травою ступенямъ,
предназначавшимся когда-то для публики, которой
умѣщалось тутъ тридцать-нять тысячъ человѣкъ,
и смотришь.
Видишь сначала руину, печальную, пышную,
обвалившуюся, съ уцѣлѣвшими еще, прелестными
колоннами изъ бѣлаго мрамора, увѣнчанными капителями; затѣмъ, черезъ стѣны, эамѣчаешь подъ
собою необъятное море, берегъ, тѳряющійся на горизонтѣ, усѣянный огромными скалами, окаймленный золотыми песками, оживленный бѣлыми деревушками; а тамъ, направо, возвышаясь надо всѣмъ,
господствуя надо всѣмъ, заполняя своей массой
полнеба, Этна, одѣтая снѣгомъ и дымящаяся.
Гдѣ теперь народы, которые сумѣли бы создать
что-нибудь подобное? Гдѣ люди, которые сумѣли
бы построить для забавы толпы зданія такія, какъ
это?

Эти люди, люди прошлаго, обладали душой и
глазами, непохожими на наши, и въ ихъ ясилахъ
текло вмѣстѣ съ кровью нѣчто исчезнувшее: восторженная любовь къ прекрасному.
Но мы отправляемся обратно въ Катанью, откуда я хочу подняться на вулканъ.
Время отъ времени онъ показывается между
двухъ горъ, увѣнчанный неподвижнымъ облакомъ
паровъ, выходящихъ изъ кратера.
Всюду кругомъ насъ почва бурая, цвѣта бронзы. Поѣздъ мчится по берегу, залитому лавой.
Чудовище, однако, далеко отсюда, километровъ
за 36 или 40. Только тутъ начинаешь нонимать,
какъ оно громадно. Изъ своей черной и необъятной пасти оно изрыгало, время отъ времени, потоки огненной смолы, которая струилась по ея отлогимъ или крутымъ склонамъ, наполняя долины,
погребая деревни, затопляя людей, какъ рѣка, и
угасая въ морѣ, заставляя его отступать. Они
образовали утесы, горы, ущелья, — эти потоки,
медлительные, тѣстообразные, красные, принимавшіѳ темный оттѣнокъ отвѳрдѣвая; они разостлали,
вокругъ исполинскаго вулкана, страну черную и
причудливую, всю въ трещинахъ, в ъ буграхъ,
исковерканную, неправдоподобную, распланированную по прихоти изверясѳній и ужасающей фантазіи раскаленной лавы.
Иногда, Этна остается спокойной въ теченіе вѣковъ, выдыхая только въ небо тяжеловѣсный дымъ
своего кратера. Тогда, подъ дождемъ и солнцемъ,
лавы древнихъ потоковъ, разсыпаются, превращаются въ родъ пепла, песчаной и черной земли, на
которой произрастаютъ деревья оливковыя, апѳльсинныя, лимонныя, гранатники, виноградъ, хлѣба.
Какъ зеленъ, какъ миловиденъ, какъ очарователенъ Ачи-Реали среди апельсинныхъ и оливковыхъ рощъ. Только иногда замѣчаешь сквоэь деревья широкій черный потокъ, устоявшій передъ

врѳмѳнѳмъ,
сохранившій
формы, свойственный
всему бурному, необычайные контуры переплетающихся животныхъ, исковерканныхъ членовъ.
Вотъ Катанья, большой и красивый городъ,
весь построенный на лавѣ. Изъ оконъ Грандъ
Отеля мы видимъ всю вершину Этны.
Прежде чѣмъ подняться на нее, сообщимъ въ
нѣсколькихъ строкахъ ея исторію.
Древніе сдѣлали изъ нея кузницу Вулкана.
Пиндаръ описываетъ изверженіе 476, но Гомеръ
не упомипаетъ о ней, какъ о вулканѣ. Однако
еще въ до-историческую эпоху она заставила бежать Сикановъ. Всѣхъ изверлсеній насчитывается
около восьмидесяти.
Самыми сильными были извѳржѳнія 396, 126
и 122 до P. X., затѣмъ изверясенія 1169, 1329,
1537, а въ особенности 1669, которое изгнало
2 7 , 0 0 0 человѣкъ изъ ихъ жилищъ и значительную
часть ихъ погубило.
Тогда-то внезапно выросли изъ-подъ земли двѣ
высокія горы, Монте-Росси.
В ъ 1693 г. изверженіе, сопровождавшееся страшнымъ землѳтрясѳніемъ, разрушило сорокъ городойъ
и погребло подъ развалинами около 100,000 человѣкъ. В ъ 1755 г. другое извѳрженіѳ снова причинило уясасныя опустошѳнія. Изверженія 1792,
1843, 1852, 1865, 1874, 1879 и 1882 гг. тоже были
силыіыя и губительныя. Лава то извергается изъ
главнаго кратера, то пробиваетъ себѣ выходы въ
5 0 — 6 0 метровъ шириною въ бокахъ горы и льется
изъ этихъ трѳщинъ на равнину.
В ъ 1879 году 26 мая лава, выходившая сначала изъ кратера 1874 г., вскорѣ брызнула изъ
новаго конуса въ 170 метровъ вышиною, поднятаго ея напоромъ на высоту около 2,450 метровъ.
Она быстро спустилась, пересѣкая дорогу изъ Лингуаглосса въ Рондаццо, и остановилась у рѣки
Алысантара. Площадь этого потока 2 2 , 8 6 0 гекта-

ровъ, хотя извержѳніе длилось не болѣе десяти
дней.
В ѣ течѳніе этого времени кратеръ на вершинѣ
извергалъ только густые пары, песокъ и пепелъ.
Благодаря чрезвычайной любезности г. Рагуза,
члена альпійскаго клуба и собственника ГрандъОтеля, мы имѣли возможность съ величайшею легкостью совершить восхожденіе на этотъ вулканъ, —
восхолсденіѳ нѣ сколько утомительное, но отнюдь
не опасное.
Сначала мы отправились въ экипажѣ въ Николози, черезъ поля и сады, полные дѳревьевъ, выросшихъ на измельченной лавѣ. Время отъ времени дорога перерѣзаетъ огромные потоки; почва
повсюду черпая.
Послѣ трехчасовой ѣзды съ легкимъ подъемомъ
въ гору достигаешь послѣднѳй деревни у подошвы
горы, Николози, расположенной уже на высотѣ въ
700 метровъ и на разстояпіи 14 километровъ отъ
Катаньи.
Здѣсь приходится оставить экипажъ и запастись
проводниками, мулами, одѣялами, шерстяными чулками и перчатками, a затѣмъ двинуться дальше.
Четыре часа пополудни. Палящіе лучи солнца
восточныхъ странъ падаютъ на эту странную землю, нагрѣваютъ ее и обяшгаютъ.
Животныя бредутъ медленно, тяжелой походкой, в ъ облакѣ пыли, поднимающемся вокругъ
нихъ. Послѣднее, навьюченное багажемъ и провіантомъ, ежеминутно останавливается, повидимому,
въ отчаяніи отъ того, что приходится еще разъ
предпринимать это утомительное и безполезное
путешествіѳ.
Теперь вокругъ насъ виноградники, разведенные на лавѣ, молодые и старые. За ними слѣдуѳтъ пустырь, лавовый пустырь, заросшій цвѣтущимъ дрокомъ, золотой пустырь; потомъ мы пересѣкаемъ громадный потокъ 1882 г. и останавли-

ваемся въ изумлѳніи пѳрѳдъ этой огромной рѣкой,
черной и неподвижной, кипящей и окаменѣлой,
явившейся съ высоты, съ вершины, которая дымится такъ далеко, далеко, за двадцать километровъ отъ насъ. Она, эта рѣка, струилась по долинамъ, огибала инки, пересѣкала равнины, а теперь
вотъ она передъ нами, внезапно остановившаяся
въ своѳмъ бѣгѣ, когда изсякъ источникъ ея огня.
Мы поднимаемся, оставляя влѣво Монтѳ-Росси
и открывая безпрестанно другія горы, безчисленныя, называемый проводниками „сыновьями Этны",
выросшія вокругъ чудовища, которое носить, такимъ образомъ, цѣлоѳ ожерелье вулкановъ. Ихъ
насчитывается около 3 5 0 , чѳрныхъ потомковъ стараго дѣда, и многіе изъ нихъ достигаютъ высоты
Везувія.
Мы пересѣкаемъ тощій лѣсъ, тоже выросшій
на лавѣ, какъ вдругъ поднимается вѣтеръ. Сначала это сильные и неожиданные порывы, за которыми слѣдуютъ спокойные промежутки, потомъ бѣшеный, почти непрерывный ураганъ, который поднимаетъ и несетъ густые клубы пыли.
Мы дѣлаѳмъ привалъ подъ стѣной лавы и
остаемся здѣсь до ночи. Надо идти, хотя буря
продолжается.
Мало-по-малу насъ начинаѳтъ пробирать холодъ, пронизывающій горный холодъ, который леденить кровь и парализуетъ члены. Онъ точно
спрятался, притаился въ вѣтрѣ; онъ колетъ глаза
и кусаѳтъ кожу своими ледяными зубами. Мы подвигаемся впѳредъ, закутавшись въ одѣяла, бѣлыѳ,
какъ арабы, въ перчаткахъ, опустивъ капюшоны,
подгоняя муловъ, которые плетутся гуськомъ, спотыкаясь, по каменистой тропинкѣ.
Вотъ, наконецъ, Каза дель Боско, хижина, въ
которой живутъ пять-шесть дровосѣковъ. Проводникъ объявляѳтъ, что при такомъ ураганѣ невозможно продолжать путь, и мы просимъ гостѳпрім-

ства на ночь. Люди встаютъ, разводятъ огонь и
уступаютъ намъ два тощихъ матраца, набитыхъ,
каясѳтся, только блохами. Вся хижина дрожитъ и
трясется отъ порывовъ бури, и вѣтеръ бѣшено
врывается въ щели расшатанныхъ черепицъ крыши.
Мы не увидимъ восхода солнца съ вершины
горы.
Послѣ нѣсколькихъ часовъ отдыха, безъ сна,
мы снова трогаемся въ путь. Наступилъ день,
вѣтеръ стихаетъ.
Теперь вокругъ насъ простирается черная, изрѣзанная ущельями мѣстность, отлого поднимающаяся къ области снѣговъ, которые ослѣпительно
сверкаютъ у подошвы послѣдняго конуса, въ триста метровъ высоты.
Хотя солнце поднимается на безоблачномъ синемъ небѣ, но холодъ, лсестокій холодъ горныхъ
высотъ сводить пальцы и обжигаетъ кожу. Наши
мулы гуськомъ плетутся по извилистой тропинкѣ,
направляющейся по капризу лавы.
Вотъ первая снѣжная поляна. Е е мы обходимъ, сдѣлавъ крюкъ. Но за ней вскорѣ слѣдуетъ
другая, которую нужно перейти. Животныя медлятъ, пробуютъ снѣгъ копытомъ, подвигаются осторожно. Вдругъ я испытываю впѳчатлѣніе, будто
проваливаюсь въ бездну.
Переднія ноги моего
мула пробили твердую корку и ушли въ снѣгъ по
самую грудь. Животное бьется въ испугѣ, выкарабкивается, снова проваливается всѣми четырьмя
ногами, снова вылѣзаетъ на поверхность, и такъ
безъ конца.
У другихъ то же самое. Намъ приходится слѣзать, успокаивать муловъ, помогать имъ, тащить
ихъ. Каждую минуту они проваливаются по брюхо
въ этотъ бѣлый и холодный мохъ, въ которомъ
наши ноги тоже тонутъ иногда по колѣна. Между
этими полосами снѣга, наполняющаго долины, мы
снова встрѣчаемъ лаву, огромныя равнины лавы,

подобныя громаднымъ полотнищаыъ чѳрнаго бархата, блистаюпіаго на солнцѣ такъ жѳ ослѣиитѳльно, какъ снѣгъ. Это п о я с ъ п у с т ы н и , мертвая область, точно одѣтая въ трауръ, вся въ чѳрномъ и бѣломъ, ослѣпительная, страшная и величественная, незабываемая.
Послѣ четырехчасовой ходьбы и усилій мы достигаѳмъ Каза Инглезе, маленькаго каменнаго домика, окруженнаго льдомъ, почти погребеннаго
подъ снѣгомъ у подошвы послѣдняго конуса, который возвышается за нимъ, огромный и прямой,
увѣнчаниый дымомъ.
Здѣсь, обыкновенно, проводятт» ночь на соломѣ,
чтобъ видѣть восходъ солнца съ окраины кратера.
Мы оставляемъ здѣсь муловъ и начинаемъ карабкаться на эту неприступную стѣну изъ отвердѣвшаго пепла, который осыпается подъ ногами; а
ухватиться не. за что, удерясаться не на чѣмъ, и
черезъ два шага въ трѳтій сползаешь обратно.
Идешь, задыхаясь, отдуваясь, втыкая лселѣзный
наконечникъ палки въ мягкую почву, то и дѣло
останавливаясь.
При остановкѣ приходится втыкать палку между ногами, чтобы не съѣхать обратно, такъ какъ
склонъ до того крутъ, что на немъ нельзя дерясаться даже сидя.
Нужно около часа, чтобы пройти эти триста
метровъ. Уже нѣсколько времени сѣрные пары
захватываютъ намъ дыханіе. Мы замѣчаемъ то
справа, то слѣва огромные клубы дыма, выходящіе
изъ трещинъ почвы; намъ попадаются большіе
камни, обжигающіе руку. Наконѳцъ, мы достигаемъ узкой площадки. Передъ нами медленно
поднимается густое облако, точно бѣлый занавѣсъ,
растущій, выходящій изъ земли. Мы дѣлаемъ еще
нѣсколько шаговъ, закрывая ноздри и ротъ, чтобъ
не задохнуться отъ сѣры, и вдругъ, подъ ногами
у насъ, разверзается громадная, улсасающая про-

пасть, около п я т и километровъ въ окружности.
Съ трудомъ различаешь сквозь удушливые пары
противоположный край этой чудовищной ямы, въ
1,500 метровъ шириною, отвѣсныя стѣны которой
спускаются въ таинственную и грозную область
огня.
Звѣрь спокоѳнъ. Онъ спить въ глубинѣ, въ
самыхъ нѣдрахъ. Только тяжелый дымъ поднимается изъ гигантской трубы въ 3,312 метровъ
вышиною.
Вокругъ насъ еще болѣѳ странное зрѣлшцѳ.
Вся Сицилія закрыта туманами, которые останавливаются у ея береговъ, окутывая только землю,
такъ что мы стоимъ въ небѣ, среди морей, надъ
облаками, высоко, высоко, такъ что Средиземное
море, простирающееся всюду, куда хватить глазъ,
кажется продоллсеніемъ голубого неба.
Лазурь
окружаетъ насъ со всѣхъ сторонъ. Мы стоимъ на
удивительной горѣ, выходящей изъ облаковъ и
погруженной въ небо, которое простирается надъ
нашими головами, подъ нашими ногами, всюду.
Но мало-по-малу облака, заетилающія островъ,
поднимаются вокругъ насъ, и вскорѣ огромный
вулканъ оказывается въ кругу облаковъ, въ облачной пропасти. Теперь мы, въ свою очередь, находимся на днѣ бѣлаго кратера, откуда видно только
голубое небо, высоко надъ головой.
В ъ другіе дни, говорить, зрѣлище бываетъ
иное.
Ояшдаютъ восхода солнца, которое появляется
изъ-за береговъ Калабріи. Они бросаютъ тѣнь на
море, далеко, до подножія Этны, темный и колоссальный силуэтъ которой закрываешь всю Сицилію
своимъ громаднымъ треугольникомъ, умаляющимся
по мѣрѣ того, какъ солнце восходить. Тогда открывается панорама въ четыреста километровъ
въ діаметрѣ и 1,300 въ окружности: на сѣверѣ
Италія и Липарскіе острова съ двумя вулканами,

которые какъ будто привѣтствуютъ своего отца,
на югѣ Мальта, чуть видная. Суда въ Сицилійскихъ гаваняхъ кажутся насѣкомыми, ползающими
по морю.
Александръ Дюма-отецъ оставилъ очень удачное
и восторженное онисаніѳ этого зрѣлища.
Мы спускаемся обратно, то на спинѣ, то на
ногахъ, съ крутого конуса, и вскорѣ вступаемъ
въ поясъ густыхъ облаковъ, окружающихъ вершину. Послѣ часовой ходьбы сквозь туманы, мы,
наконецъ, минуемъ ихъ и обрѣтаемъ, подъ нашими
ногами, зеленый, зубчатый островъ, съ его заливами, мысами, городами, а кругомъ — огромное
синее море.
Вернувшись въ Катанью, мы отправляемся на
другой день въ Сиракузы.
Этимъ страннымъ и очаровательнымъ городкомъ нужно заканчивать экскурсію въ Сицилію.
Онъ былъ знаменит! не менѣѳ болыпихъ городовъ;
царствованія его тирановъ такъ же достопамятны,
какъ царствованіе Нерона; онъ производить вино,
прославленное поэтами; на берегахъ рѣчки Анапо,
впадающей въ его заливъ, растѳтъ папирусъ, хранитель человѣческой мысли; и въ стѣнахъ его заключена одна изъ прекраснѣйшихъ Венѳръ міра.
Люди проходятъ материки пѣшкомъ, чтобы поклониться какой-нибудь чудотворной статуѣ,- я же
отправился на поклоненіе Вѳнѳрѣ сиракузской!
В ъ альбомѣ одного путешественника я видѣлъ
фотографію этой величественной мраморной самки;
и я влюбился въ неё, какъ влюбляются въ ясенщину. Она-то, быть можетъ, и заставила меня
предпринять это путешествіе; я говорилъ о ней
и мѳчталъ о ней то и дѣло еще прежде, чѣмъ её
увидѣлъ.
Но мы пріѣхали слишкомъ поздно, чтобы попасть въ муэей, ввѣренный попечѳніямъ профессора Франчѳско Саверіо Кавалари, современнаго

Эмпедокла, который спускался въ кратеръ Этны,
чтобъ выпить тамъ чаіпку кофе.
Остается только пройтись по городу, построенному на островкѣ и отдѣленному отъ земли тремя
стѣнами, между которыми проходятъ три морскіѳ
рукава. Городовъ маленькій, миловидный, усѣвшійся на берегу залива съ своими садами и бульварами, спускающимися къ самымъ волнамъ.
Потомъ мы отправляемся въ Латоміи, огромныя
ямы подъ открытымъ небомъ, которыя были сначала каменоломнями, а потомъ превратились въ
тюрьмы, гдѣ, послѣ пораженія Никія, плѣнные
афиняне восемь мѣсяцѳвъ изнывали отъ голода,
жаясды, удушливой жары и вонючей грязи.
В ъ одной изъ нихъ, Райской Латоміи, вы замѣчаете, въ глубинѣ пещеры, странное отверстіе,
называемое Ухомъ Діонисія, который, по преданію,
слушалъ, черезъ эту дыру, жалобы своихъ плѣнниковъ. Впрочемъ есть и другія объясненія. Некоторые ученые инженеры утверясдаютъ, что эта
пещера, сообщавшаяся съ театромъ, служила подземной залой при представленіяхъ, дѣйствіе которыхъ она усиливала своимъ удивительнымъ резонансомъ; такъ какъ малѣйшіе звуки получаютъ въ
ней поразительную отчетливость.
Самая любопытная иэъ Латомій безспорно Латомія капѵциновъ, обширный и глубокій садъ,
раздѣленный сводами, арками, огромными скалами
и заключенный среди бѣлыхъ утесовъ.
Немного подальше находятся катакомбы, площадь которыхъ занимаетъ двѣсти гектаровъ; в ъ
нихъ г. Кавалари открылъ одинъ изъ прекраснѣйшихъ христіанскихъ саркофаговъ.
Затѣмъ возвращаешься въ скромный отель на
высокомъ берегу моря и долго мечтаешь, глядя на
красный и синій глазъ корабля, стоящаго на
якорѣ.
Такъ какъ
нашемъ посѣщѳніи дано знать
Мопасанъ.

XIIL

6

завѣдующему музеемъ, то съ наступлѳніѳмъ утра
намъ немедленно о т к р ы в а е т е двери нрелестнаго
маленькаго дворца, въ которомъ помѣіцаются коллекціи и предметы искусства, принадлеясащіе городу.
Войдя в ъ музей, я увидѣлъ ее в ъ глубинѣ залы, прекрасную, какой она рисовалась мнѣ въ мечтахъ.
У ней нѣтъ головы, не х в а т а е т е руки; но никогда еще форма человѣческая не являлась мнѣ
такой восхитительной и волнующей.
Это не опоэтизированная жепщина, не идеализированная женщина, не божественная и величественная женщина, какъ В е н е р а Милосская, это
ягенщина, какая она есть, ясенщина, какой ее любишь, какой ея воясделѣешь, какой ее ж е л а е й ь
стиснуть въ объятіяхъ.
Она полная, съ высокой грудью, съ могучими
бедрами и нѣсколько массивными ногами; это
плотская Венера, и, видя ее стоящей, хочется,
чтобы она легла. Отбитая рука закрывала груди;
оставшеюся рукой она нриподнимаетъ покрывало,
закрывая имъ, съ обворожительнымъ жестомъ,
свои самыя таинствѳнныя прелести.
В с е тѣло
исполнено, задумано, направлено к ъ этому движенію: всѣ линіи сходятся къ нему, в с я мысль сосредоточивается в ъ немъ. Этотъ простой и естественный жесте, полный стыдливости и безстыдства,
который прячѳтъ и показываешь, закрываотъ и
разоблачаетъ, привлекаете и скрываѳтъ, — опредѣляетъ, кажется, в с е положеніе женщины на
землѣ.
И мраморъ живетъ.
Хочется прикоснуться къ
нему, въ увѣренности, что онъ будетъ подаваться
подъ руками, какъ тѣло.
Бедра, в ъ особенности, оживлены и прекрасны.
Во всей своей прелести развертывается волнистая
и полная линія женскихъ спинъ, идущая отъ за-

тылка до пятъ и показывающая въ контурѣ плѳчей, в ъ постепенно убывающей округлости бедеръ
и в ъ легкой кривизнѣ икры, утончающейся къ лодыжкамъ, всѣ модуляціи человѣческой прелести.
П р о и з в е д е т е искусства только тогда совершенно, когда въ одно и то же время является символомъ и точнымъ выраясеніѳмъ реальности.
В е н е р а Сиракузская — женщина и въ то же
время символъ плоти.
Передъ головой Жоконды испытываешь какоето навожденіе любви энервирующей и мистической.
Бываютъ и яшвыя ясенщины, глаза которыхъ пор о ж д а ю т въ в а с ъ эту грезу неосуществимой и
таинственной нѣясности. В ъ нихъ ищешь чего-то,
скрытаго за тѣмъ, что видишь, потому что онѣ
какъ будто содерлсатъ и выраясаютъ частицу неу л о в и м а я идеала. Мы преслѣдуемъ его, никогда
не достигая, во в с ѣ х ъ неолшданпостяхъ красоты,
которыя, какъ намъ калсется, содержать мысль,
въ бездонной глубипѣ взгляда, хотя это только
оттѣнокъ раду ясной оболочки, в ъ очарованіи улыбки, хотя оно зависитъ отъ складки губъ и блеска
эмали зубовъ, въ граціи, двиясеніи, порожденном!,
случайностью и гармоніей формъ.
Т а к ъ поэты, бе8силыіые срыватели
звѣздъ,
всегда
томились
жаждой
мистической
любви.
Е с т е с т в е н н а я экзальтація поэтической души, обостряемая артистическимъ возбужденіемъ, застав л я е т е эти избранный существа мечтать о туманной любви, безконечно нѣжной, экстатической, ненасытной, чувственной, но не плотской, до такой
степени деликатной, что малѣйшій пустякъ можетъ
вызвать ея исчезновеніе, неосуществимой и сверхчоловѣческой. И эти поэты, быть можетъ, единственные мужчины, которые никогда не любили
женщины, настоящей женщины, съ костями и
плотью, съ ея женскими достоинствами, съ ея
женскими недостатками, съ ея женскимъ умомъ,
ß*

ограничѳннымъ и очароватѳльнымъ, съ ея женскими нервами, и съ ея волнующей женственностью.
Всякое созданіе, передъ которымъ разгорается
ихъ мечта, есть символъ существа таинственнаго,
но волшебнаго: существа, которое воспѣваютъ эти
пѣвцы иллюзій. Она, эта живая, обожаемая ими,
есть нѣчто въ родѣ раскрашенной статуи, образъ
божества, передъ которымъ преклоняетъ колѣна
народъ. Гдѣ этотъ богъ? Кто этотъ богъ? В ъ
какой части неба обитаетъ незнакомка, которой
они всѣ поклонялись, эти безумцы, отъ перваго
мечтателя до послѣдняго? Какъ только они прикоснутся къ рукѣ, которая отвѣчаетъ на ихъ пожатіе, душа ихъ улетаетъ въ невидимой грезѣ,
далекая отъ плотской реальности.
Женщину, которую они обнимаютъ, они преображаютъ, дополняютъ, передѣлываютъ своимъ поэтическимъ искусством-!,. Не ея губы они цѣлуютъ, а воображаемый уста. Не въ глубинѣ ея
голѵбыхъ или черныхъ глазъ теряется ихъ восторженный взглядъ, а в ь чемъ-то невѣдомомъ и
непознаваемомъ ! Глазъ ихъ любовницы только
стекло, за которымъ они стараются разсмотрѣть
рай идеальной любви.
Но если нѣкоторыя загадочный женщины могутъ сообщить нашимъ душамъ эту рѣдкую иллюзію, то другія только будятъ въ нашихъ лшлахъ
бурную любовь, дающую начало нашей расѣ.
Венера Сиракузская совершенное выраженіе
этой мощной красоты, здоровой и простой. Этотъ
удивительный торсъ, изъ паросскаго
мрамора,
есть, говорятъ, та самая Венера Каллипига, описанная Атенеемъ и Лампридіемъ, которую Геліогабалъ подарилъ сиракузянамъ.
У ней нѣтъ головы! Что за валшость! Символъ сдѣлался только болѣе полнымъ. Это тѣло
женщины, выражающее всю реальную поэзію ласки.

Шопенгауэръ говорить, что природа, желая
продолжить родъ, создала ловушку изъ воспроизвѳдѳнія.
Эта мраморная форма, которую можно видѣть
въ Сиракузахъ, дѣйствительно ловушка людей,
угаданная древнимъ худоясникомъ, лсенщина, которая прячетъ и показываетъ одуряющую тайну
жизни.
Такъ это ловушка? Тѣмъ хуже! Она манить
губы, привлекаешь руку, предлагаете поцѣлуямъ
осязаемую реальность удивительнаго тѣла, упругаго и бѣлаго, округл аго и твердаго и восхитит е л ь н а я въ объятіяхъ.
Она божественна, не потому, что выражаѳтъ
какую-либо мысль, а только потому, что прекрасна.
Восхищаясь ею, вспоминаешь бронзовая Сиракуэская барана, лучшую вещь въ Палермскомъ
музеѣ, который тоже, кажется, воплощаетъ въ
себѣ всю животность міра. Могучій звѣрь лежитъ,
поджавъ ноги и повѳрнувъ голову влѣво. И эта
голова животнаго кажется головой бога, бога скотскаго, н е ч и с т а я и великолѣпнаго. Лобъ широкій
и курчавый, глаза далеко разставлѳнныѳ, носъ
горбомъ, длинный, крѣпкій и голый, съ изумительнымъ выралсеніемъ животности. Рога, откинутые
назадъ, падаютъ, закручиваются и извиваются, отгибая свои острые концы подъ тонкими ушами,
которые сами походятъ на пару роговъ. И взглядъ
звѣря пронпзываетъ васъ, тупой, жестокій, наводящій тревогу.
Чувствуешь хищника, приближаясь къ этой бронзѣ.
Кто лее эти два удивительные художника, сумѣвпііѳ выразить, въ двухъ такихъ различныхъ
образахъ, простую красоту живой твари?
Вотъ двѣ единственный статуи, оставившія во
мнѣ, какъ живы я существа, страстное желаніе
увидѣть ихъ вповь.
Нередъ уходомъ я еще разъ окидываю этотъ

мраморный крупъ прощальнымъ взглядомъ, какъ
любимую женщину, когда съ ней разстаешься, и
немедленно сажусь въ лодку, чтобы поклониться,
но долгу писателя, папирусамъ Анапо.
Переплываешь заливъ и замѣчаешь на плоскомъ
и голомъ берегу устье крошечной рѣченки, почти
ручья, куда и направляется лодка. Теченіе быстрое, такъ что бороться съ нимъ трудно. То на
веслахъ, то отталкиваясь шестомъ, скользимъ по
водѣ, которая быстро струится мѳлсду двухъ береговъ, заросшихъ маленькими, желтыми, яркими
цвѣтами, золотыхъ береговъ.
Вотъ камыши, которые мы задѣваемъ по пути,
а они наклоняются и поднимаются, потомъ синіе,
ярко-синіе ирисы, надъ которыми вьются безчисленныя стрекозы, съ прозрачными, перламутровыми и трепещущими крылышками, величиной съ
колибри. Теперь по обоимъ берегамъ растутъ гигантскіѳ репейники и огромные вьюнки, опутывающіе какъ наземныя растенія, такъ и камыши, растущіе. въ водѣ.
Подъ нами, въ глубинѣ рѣчки, цѣлый лѣсъ
большихъ, волпистыхъ травъ, которыя шевелятся,
колышатся и какъ будто плывутъ по теченію потока, заставляющаго ихъ двигаться.
Потомъ Анапо отдѣляется отъ древняго Ціанэ,
своего притока. Мы продоллсаемъ двигаться меяоду берегами, отталкиваясь шестомъ. Ручей из
вивается, открывая прелестные виды, цвѣтущія и
кокетливыя перспективы. Наконедъ, показывается
островокъ, заросшій странными деревцами. Тонкіе трехгранные стволы, вышиной въ девять-двѣнадцать футовъ, нѳсутъ на верхушкѣ круглые пучки нитей, зеленыхъ, длинныхъ, тонкихъ и гибкихъ, какъ волосы. Подумаешь, человѣческія головы, брошенныя въ священную воду источника
однимъ изъ боговъ, обитавшихъ здѣсь нѣкогда,
превратились въ головы. Это древній папирусъ.

Крестьяне называютъ этотъ камышъ parruca.
Вотъ и еще заросли, цѣлый лѣсъ. Онѣ дрояеатъ, шепчутся, наклоняются, смѣідиваются своими космами, толкаются, и, кажется, говорить о
невѣдомыхъ и далекихъ вещахъ.
Не странно ли, что почтенное деревцо, которое сохранило для насъ мысль умершихъ, которое
было хранителемъ генія человѣческаго, несетъ на
своемъ тщѳдушномъ тѣлѣ такую нее густую и косматую гриву, какую носятъ поэты?
Мы возвращаемся въ Сиракузы на закатѣ
солнца и находимъ въ гавани только что прибывшій пакетботъ, который сегодня же вечеромъ
повезетъ насъ въ Африку.

У.

Изъ Алжира въ Тунисъ.
1.
На набережныхъ Алясира, на улицахъ туземныхъ деревень, на равнинахъ Те л ля, въ горахъ
Сагеля или среди песковъ Сахары, всѣ эти тѣла,
въ длинныхъ, точно монашескихъ, одѳждахъ, съ
головами, окутанными тюрбаномъ, концы котораго
свѣшиваются на спину, эти строгія черты, эти неподвижные взгляды какъ будто принадлежать представитѳлямъ одного и того же суроваго религіознаго ордена, распространеннаго на половинѣ зёмного шара.
У нихъ даже походка свящѳнниковъ ; жесты
проповѣдующихъ апостоловъ; осанка мистиковъ,
исполненныхъ преврѣнія къ міру.
Мы въ самомъ дѣлѣ находимся среди людей, у
которыхъ религіо8ная идея господствуетъ надо
всѣмъ, заглушаетъ все, регулируѳтъ дѣйствія, опутываѳтъ совѣсть, управляетъ мыслью, преобладаешь надъ всѣми интересами, всѣми эанятіями,
всѣми волнѳніями.
Религія — великая вдохновительница ихъ дѣйствій, ихъ души, ихъ достойнствъ и ихъ недостатковъ. Черезъ нее, для нея они бываютъ добры,
храбры, нѣжны, вѣрны, такъ какъ сами по себѣ

они, кажется, не могутъ быть ничѣмъ, не обладаютъ ни однимъ качествомъ, которое не было бы
имъ внушено или предписано ихъ вѣрой. Пытаясь опредѣлить самопроизвольную или примитивную натуру араба, мы убѣждаѳмся, что она, такъ
сказать, пересоздана его вѣрой, Кораномъ, ученіемъ Магомета. Никогда никакая другая религія
не воплощалась такъ въ людяхъ.
Пойдемъ же, посмотримъ, какъ они молятся въ
своей мечети, въ бѣлой мечети, которая виднѣется
тамъ, въ концѣ набережной Алжира.
На первомъ дворѣ подъ аркадою маленькихъ
колоннъ, зѳленыхъ, синихъ и красныхъ, сидя на
корточкахъ или поджавъ ноги, люди разговариваютъ
вполголоса съ спокойной важностью жителей Востока. Противъ входа, в ъ квадратной комнаткѣ, похожей на часовню, кади вершитъ судъ. Истцы дожидаются на скамьяхъ, арабъ, стоя на колѣняхъ, говорить, а судья окутанный, почти скрытый складками
своихъ одеждъ и огромнымъ тюрбаномъ, изъ-подъ котораго виднѣется только часть его лица, смотритъ
на челобитчика спокойно и строго, и слушаетъ его.
Стѣна съ рѣшѳтчатымъ окномъ отдѣляѳтъ эту комнату отъ комнаты женщинъ, созданій менѣе благородныхъ, чѣмъ мужчина, которыя не могутъ явиться предъ лицо кади и дожидаются своей очереди,
чтобы излоясить свою жалобу черезъ это окошечко
исповѣдальни.
Солнце, которое заливаетъ потоками огня бѣлоснѣжныя стѣны этихъ маленькихъ строѳній, похожихъ на гробницы марабутовъ, и дворъ, куда
старая арабская женщина выбросила дохлую рыбу
на радость цѣлаго полчища пестрыхъ кошекъ, —
играешь внутри на бурнусахъ, на сухихъ бурыхъ
ногахъ и на безстрастныхъ лицахъ. Подальше
видна школа, у фонтана, гдѣ бѣжитъ вода подъ
дѳрѳвомъ. Все тутъ, в ъ этой тихой и мирной
оградѣ: религія, правосудіе, просвѣщеніѳ.

Разувшись, я вхожу въ мечеть и иду по коврамъ, среди свѣтлыхъ колоннъ, правильные ряды
которыхъ наполняютъ этотъ молчаливый, обширный и низѳнькій храмъ толпою широкихъ столбовъ. Они дѣйствительно, очень широки и обращены одной стороной къ Меккѣ, чтобы каждый
правовѣрный могъ, ставши передъ столбомъ, ничего не видѣть, ничѣмъ не развлекаться и, обратившись къ священному городу, погрузиться въ
молитву.
Иные лелсатъ, простершись ницъ; другіѳ, стоя
въ прѳдписанныхъ позахъ, бормочутъ формулы Корана; иные, наконецъ, исполнивъ эти рѳлигіозныя
обязанности, бесѣдуютъ, сидя на полу вдоль стѣнъ,
такъ какъ мечеть не только мѣсто молитвы, но и
мѣсто отдыха, гдѣ проводить время, гдѣ живутъ
по цѣлымъ днямъ.
Все просто, все голо, все бѣло, все тихо, все
мирно въ этихъ убѣжищахъ вѣры, такъ не похожихъ на паши декоративныя церкви, оживленныя,
когда онѣ полны, шумомъ слулсбы, движеніемъ присутствующих^ пышностью цѳремоній, пѣніемъ священныхъ гимновъ, и становящаяся, когда онѣ пусты, такими печальными, такими унылыми, что нагоняютъ тоску, что кажутся комнатой умирающаго,
холодной каменной комнатой, гдѣ еще мучится
Распятый.
Безпрестанно входятъ арабы, простые, богатые,
носилыцикъ изъ порта и бывшій шейхъ, благородный, въ шелковистомъ ослѣпительно бѣломъ бурнусѣ. Всѣ, съ босыми ногами, дѣлаютъ одинаковыя тѣлодвилсенія, молятся одному и тому же Богу,
съ одинаковой, восторлсенной и простой вѣрой, безъ
позы и разсѣянія. Сначала они стоятъ, поднявъ
голову, держа руки съ открытыми ладонями на
высотѣ плечей, въ умоляющей позѣ. Потомъ руки
падаютъ вдоль тѣла, голова наклоняется; они передъ властелиномъ міра въ позѣ, выралшющей по-

корность. Потомъ руки соединяются на животѣ,
какъ будто связанный. Это плѣнныѳ, подвластные
волѣ господина. Въ заключеніе они кладутъ несколько земныхъ поклоновъ, очень быстро, безъ
малѣйшаго шума. Присѣвъ сначала на пятки и
положивъ ладони на ляжки, они наклоняются впередъ, прикасаясь лбомъ къ полу.
Эта молитва, всегда одна и та же, начинающаяся чтеніемъ первыхъ стиховъ Корана, повторяется пять разъ въ сутки вѣрными, которые
доллшы передъ молитвой омывать себѣ руки, ноги
и лицо.
В ъ тишинѣ храма слышно только журчаніо воды, текущей на другомъ внутреннемъ дворѣ, откуда проходить свѣтъ въ мечеть. Тѣнь смоковницы,
растущей надъ фонтаномъ омовеній, бросаетъ зеленый отблескъ на первыя цыновки.
Мусульманскія лсенщины могутъ, какъ и мужчины, ходить въ мечеть, но почти никогда не ходятъ. Богъ для нихъ слишкомъ далекъ, слишкомъ
высокъ, слишкомъ важенъ. Онѣ не иосмѣютъ разсказывать ему о своихъ заботахъ, повѣрять свои
печали, просить у него малѳнькихъ услугъ, маленькихъ утѣшеній, маленькой поддержки противъ
семьи, противъ мулса, противъ дѣтей, — просить
всего, въ чемъ нуждается сердце лсенщины. Нуженъ болѣе скромный посредникъ между нимъ, такимъ великимъ, и ими, такими маленькими.
Этотъ посредникъ — марабутъ. Вѣдь и въ нашей
католической религіи имѣются святые и Дѣва Mapin, естественные ходатаи за робкихъ передъ Богомъ.
Итакъ, молящуюся арабскую женщину мы найдемъ у гробницы святого, въ маленькой часовнѣ,
гдѣ онъ погребенъ.
Пойдемъ ate туда.
Зауйя Абдельрахмана-эль-Ткальби самая оригинальная и самая интересная въ Аллсирѣ. „Зауйей"

называется маленькая мечеть при куббѣ (гробницѣ
марабута), къ которой иногда присоединяется школа
и высшіе курсы для ученыхъ мусульманъ.
Чтобы попасть въ эауйю Абдельрахмана, надо
пройти черезъ арабскій городъ. Это неописуемое
путешествіе въ гору, по лабиринту уличекъ, перепутанныхъ, извилистыхъ, между стѣнами мавританскихъ домовъ безъ оконъ. Дома эти почти соприкасаются наверху, такъ что полоска неба между
двухъ стѣнъ кажется неправильной и причудливой
арабеской. Иногда, длинный, извилистый и сводчатый корридоръ, крутой точно горная тропинка,
какъ будто ведѳтъ прямо въ небо, ослѣпитѳльная
лазурь котораго внезапно появляется, на поворотѣ
или въ кондѣ улицы, яркимъ солнечнымъ пятномъ
въ высотѣ.
Вдоль этихъ узкихъ корридоровъ сидятъ на корточкахъ, у стѣнъ, арабы, дремлющіѳ въ своихъ
лохмотьяхъ; другіѳ, набившись въ маленькую мавританскую кофейню, сидя на круглыхъ скамьяхъ
или на полу, всегда неподвижные, прихлебываютъ
кофе изъ маленькихъ фаянсовыхъ чашечекъ, съ
важностью придерлшвая ихъ двумя пальцами. В ъ
этихъ узкихъ улицахъ, по которымъ приходится
карабкаться, солнце, проскользнувъ случайно, на
перекресткѣ, узкой полоской или большимъ пятномъ, рисуетъ на стѣнахъ неожиданные уэоры
ослѣиительнаго блеска. В ъ полуоткрытая двери
виднѣются внутренніе дворы, отъ которыхъ вѣетъ
свѣжестью. Это все тѣ же квадратные колодцы,
окаймленные колоннадой, поддерживающей галлереи. Звуки тихой и дикой музыки доносятся иногда
изъ этихъ жилищъ, откуда выходятъ по временамъ
женщины, всегда попарно. Онѣ бросаютъ на васъ
изъ-подъ покрывалъ, окутывающихъ ихъ лица, печальный взглядъ, взглядъ плѣнницъ, и проходятъ
мимо.
В ъ головныхъ уборахъ въ формѣ куска матѳ-

pjii, стягивающаго чѳрепъ спереди и свободно падающаго сзади, какъ принято изобралсать Дѣву Марію, въ хаикахъ, окутывающихъ туловище, въ широкихъ полотняныхъ или бумажныхъ шароварахъ,
стянутыхъ у лодылсекъ, онѣ идутъ медленно, какъто неуклюже и нѳрѣшительно; и вы стараетесь
угадать ихъ фигуру, подъ одеждами, слегка обрисовывающими выпуклости тѣла. Синеватыя дуги
бровей, соединенныя полоской сурьмы, далеко продолясаются на висісахъ.
Вдругъ я слышу, что меня кто-то зоветъ. Оборачиваюсь, и замѣчаю, черезъ открытую дверь, на
стѣнахъ непристойныя картины, какія можно найти
въ Помпеѣ. Свобода нравовъ, расцвѣтъ, почти открыто, на улицѣ, проституціи, веселой, наивно смѣлой, сразу обнарулсиваетъ глубокую разницу между
европейской стыдливостью и восточной безсознательностыо.
Не забудѳмъ, что всего нѣсколько лѣтъ тому
назадъ запрещены на этихъ самыхъ улицахъ представленія Карагуссы, безстыясей и чудовищной пантомимы, на которую смотрѣли своими большими
черными глазами дѣти, невинныя и уже испорчѳнныя, смѣясь и апплодируя ненравдоподобнымъ, гнуснымъ и непередаваемымъ сценамъ.
По всей верхней части арабскаго города, среди
мелочныхъ, бакалейныхъ и фруктовыхъ лавокъ неподкупныхъ М'забитовъ, мусульманскихъ пуританъ,
которыхъ оскверняешь улсе простое прикосновеніе
другихъ людей, и которымъ, по возвращеніи на
родину, придется выдержать продолжительное очищѳніе, развертывается во всю торговля человѣческимъ тѣломъ, зазывающая кліентовъ на всѣхъ
языкахъ. М'забитъ, сидя на корточкахъ въ своей
лавочкѣ, среди разложенныхъ вокругъ него товаровъ, какъ-будто не видитъ, не знаетъ, не понимаетъ.
Направо отъ него испанскія женщины воркуютъ,

какъ горлицы, иалѣво арабскія женщины мяукаютъ,
какъ кошки. А онъ сидитъ среди нихъ, среди безстыдныхъ картинъ, намалеванныхъ для привлеченія носѣтителей, какъ факиръ, торгующій фруктами, загипнотизированный грезой.
Я сворачиваю направо, въ узѳнькій проходъ,
который точно впадаешь въ море, разстилающеѳся
вдали, за мысомъ Сантъ-Эженъ, и замѣчаю, въ
концѣ этого туннеля, въ нѣсколышхъ метрахъ подо
мною, игрушечную мечеть или, скорѣе, совсѣмъ
крошечную зауйю, маленькія постройки и маленькія гробницы которой — круглыя, четырехугольныя
или остроконечный — разсыпались вдоль лѣстницы,
идущей зигзагами съ террасы на террасу.
Входъ замаскированъ стѣною, построенной точно
изъ серебристаго снѣга, обрамленной зелеными
изразцовыми квадратиками, н снабженной отверстиями, сквозь которыя видна алжирская гавань.
Вхожу. Нищіе, старики, дѣти, лсенщины сидятъ на каждой ступенькѣ, протягивая руку, и просятъ милостыни по-арабски. Направо, въ маленькой постройкѣ, тоже увѣнчанной изразцами, помѣщаѳтся первая гробница, и въ открытую дверь
виднѣются правовѣрныѳ, сидящіѳ вокругъ могилы,
Нилсе закругляется ослѣпительный куполъ куббы
марабута Абдельрахмана, подлѣ тонкаго квадратнаго
минарета, съ вершины котораго призываютъ къ
молитвѣ.
А вотъ, вдоль лѣстницы, и другія могилы, болѣе скромныя, потомъ могила знаменитаго Ахмеда,
бея Константины, который отдалъ нлѣнныхъ французовъ на растерзаніе собакамъ.
Съ иослѣдней террасы, у входа къ марабуту,
видъ восхитителенъ. Соборъ Африканской Богоматери, вдали возвышается надъ мьтсомъ СантъЭлсенъ и надъ моремъ, которое сливается съ нѳбомъ на горизонтѣ. Ближе, направо, арабскій городъ, взбирающійся, рядами крышъ, до зауйи, и

еще выше, надъ нею, громоздящій свои мѣловыѳ
домики.
Вокругъ меня, могилы, кипарнсъ, смоковница и
мавританскіе орнаменты, обрамляющіе и увѣнчиваюіціе всѣ священныя стѣны.
Разуваюсь и вхоясу въ куббу. В ъ узкой передней комнатѣ ученый мусульманинъ, присѣвъ на
корточки, читаетъ какую-то рукопись, которую
дерлштъ обѣими руками у самыхъ глазъ. Книги,
пѳргаменты разложены вокругъ него на цыновкахъ.
Онъ не поворачиваетъ головы на мой приходъ.
Подальше я слышу шорохъ, шепотъ. При моемъ
приближеніи, всѣ женщины, усѣвшіяся вокругъ могилы, торопливо закрываютъ лица. Онѣ похожи
на болыпіѳ узлы бѣлья, въ складкахъ котораго
сверкаютъ глаза. Среди нихъ, въ этой пѣнѣ фланели, шелка, шерсти и полотна, спятъ или возятся
дѣти въ красныхъ, голубыхъ, зеленыхъ платьицахъ: это очаровательно и наивно. Онѣ у себя,
у своего святого, лшлиіце котораго онѣ разукрасили, — такъ какъ Богъ слишкомъ далекъ для ихъ
ограниченнаго ума, слишкомъ великъ для ихъ смиренія.
Онѣ обращаются не къ Меккѣ, а къ тѣлу марабута, и вручаютъ себя его непосредственному
покровительству, которое есть и остается покровительствомъ мужчины. Ихъ ясенскіе глаза, ихъ
кроткіе и печальные глаза, подчеркнутые двойной
линіей бѣлыхъ повязокъ, не умѣютъ видѣть нематеріальноѳ, знаютъ только вещественное. Мулсчина,
пока живъ, кормитъ ихъ, защищаешь, поддерживаешь; мулгчина лее замолвить за нихъ словечко передъ Богомъ послѣ своей смерти. И вотъ онѣ
здѣсь, у могилы, разубранной и разрисованной,
смахивающей немного на бретонскую кровать, раскрашенную, разубранную матеріями, шелками, флагами, уставленную подарками.
Опѣ шепчутся, разговариваютъ мелсду собою и

повѣряютъ марабуту свои дѣла, свои эаботы, свои
ссоры, лсалобы на мулса. Это интимная и пріятѳльская болтовня вокругъ мощѳй.
Вся часовня полна ихъ курьезными дарами;
стѣнными часами всѳвозможныхъ величинъ, которые идутъ, отбиваютъ секунды и отзваниваютъ
часы, хоругвями, люстрами всякаго рода, мѣдными
и хрустальными. Люстръ такое мнолсество, что
изъ-за нихъ не видно потолка. Онѣ висятъ одна
подлѣ другой, различной величины, какъ въ ламповомъ магазинѣ. Стѣны украшены изящными изразцами прелестнаго рисунка, преобладающее цвѣта
всегда зеленый и красный. ГГолъ устланъ коврами,
a свѣтъ падаетъ изъ купола, черезъ стрѣльчатыя
окна, расположенный группами, по три, при чемъ
среднее выше двухъ боковыхъ.
Это уже не суровая, голая мечеть, гдѣ Богъ
одинъ; это будуаръ, украшенный для молитвы рѳбячѳскимъ вкусомъ диісарокъ. Часто заходятъ сюда
ихъ любовники, назначить свиданіе, шепнуть словечко по секрету. Европейцы, говорящіе по-арабски,
завязываютъ здѣсь, иногда, связи съ этими созданіями, закутанными и неповоротливыми, показывающими только глаза.
Когда мужчины являются сюда поклониться марабуту, они не оказываютъ святому, обитателю этого
мѣста, такого исключите л ьнаго вниманія. Засви
дѣтельствовавъ свое почтѳніе гробницѣ, они поворачиваются къ Мекісѣ и славятъ Бога — такъ какъ
нѣтъ бога, кромѣ Бога — какъ повторяютъ они во
всѣхъ своихъ молитвахъ.

УІ.

Тунисъ.
Желѣзная дорога въ Тунисъ пересѣкаетъ пышную горную лѣсистую страну. Описывая огромный петли, она поднимается на высоту сѳмисотъ
восьмидесяти метровъ, откуда отрывается необъятный я великолѣпный пѳйзажъ, a затѣмъ, черезъ
Крумирію, проходить въ Тунисскую область.
Сначала тянется рядъ пустынныхъ горъ и долинь, гдѣ возвышались нѣкогда римскіе города.
Вотъ остатки Тагасты, родины блаженнаго Августина, отецъ котораго былъ декуріономъ.
Дальше Тубурсикумъ Нумидійскій, развалины
котораго покрываютъ цѣлую вереницу круглыхъ
зеленыхъ холмовъ. Еще дальше Мадавра, гдѣ родился Апулей, въ концѣ царствованія Транна. Не
перечтешь мертвыхъ городовъ, мимо которыхъ лежитъ путь въ Тунисъ.
Вдругъ, послѣ долгихъ часовъ пути, 8амѣчаешь
на равнинѣ высокія арки полуразрушеннаго акведука, мѣстами прѳрваннаго, который шѳлъ когда-то
отъ горы до горы. Это акведукъ Карфагена, о которомъ упоминаешь въ „ С а л а м б о " Флоберъ. Потомъ проѣзжаешь по окраинѣ красиваго селенія,
берегомъ ослѣпительнаго озера и, наконецъ, видишь передъ собою стѣны Туниса.
Вотъ мы и въ городѣ.
Мопасанъ.

XIII.

^

Чтобы судить о его общѳмъ видѣ, нужно подняться на сосѣдній холмъ. Арабы сравниваютъ
Тунисъ съ разостланнымъ бурнусомъ, и это сравненіе мѣткое. Городъ простирается на равнинѣ,
слегка волнистой и приподнимающей мѣстами края
этого большого пятна блѣдныхъ домовъ, надъ которымъ выступаютъ куполы мечетей и башни минарѳтовъ. Съ трудомъ различаешь, съ трудомъ
представляешь себѣ, что это дома, — такимъ плотнымъ, расползающимся и непрерывнымъ кажется
этотъ бѣлый лоскутъ. Вокругъ него три озера, которыя подъ жесткимъ солнцемъ Востока блещутъ,
какъ поляны стали. На сѣверѣ, вдали, Зебкраэръ-Буанъ; на западѣ Зѳбкра-Сельджумъ, виднѣющіеся ио ту сторону города; на югѣ, большое озеро
Багира или Тунисское; потомъ, возвращаясь къ
сѣверу, море, глубокій заливъ, въ свою очередь похожій на озеро въ рамкѣ отдалениыхъ
горъ.
Затѣмъ, повсюду вокругъ этого плоскаго города
грязныя, гнилыя болота, невообразимый поясъ
клоакъ съ разлагающимися нечистотами, голыя и
низменныя поля, по которымъ вьются, сверкая, какъ 8мѣи, извилистые ручейки. Это стоки
нечистотъ Туниса, струящихся подъ лазурнымъ небомъ. Онѣ текутъ безостановочно, заражая воздухъ, влача свои медлительныя и эловонныя струи
по насыщенной нечистотами ночвѣ въ озеро, которое онѣ уже наполнили цѣликомъ на всемъ его
протяжѳніи, такъ какъ лотъ опускается здѣсь въ
грязь на восемнадцать метровъ глубины: приходится искусственно поддерживать каналъ посреди
этой топи для прохода мелкихъ судовъ.
Но въ яркій солнечный день видъ этого города,
лежащего среди оверъ, на обширной равнинѣ, окаймленной вдали горами, изъ которыхъ самая высокая, Загъ-Уанъ, почти всегда увѣнчана облакомъ
зимою, — это, быть можетъ, самый поразительный

и привлекательный видъ, какой только можно найти
на африканскомъ берегу.
Спустимся съ нашего холма и войдемъ въ городъ. В ъ немъ три рѣзко различныхъ части:
французская, арабская, еврейская.
В ъ дѣйствительности Тунисъ не французскій и
не арабскій, a ѳврейскій городъ. Это одинъ изъ
тѣхъ немногихъ пунктовъ міра, гдѣ оврей кажется
у себя дома, какъ будто на родинѣ, гдѣ онъ хозяинъ почти открыто, гдѣ онъ обнарулсиваетъ спокойную увѣренность, хотя все еще не безъ опаски.
Его-то особенно интересно видѣть, наблюдать
въ лабиринтѣ этихъ узкихъ переулковъ, гдѣ двигается, волнуется, кишитъ самое колоритное, пестрое, разодѣтое, красочное, блистающее шелками
и нарядное населеніе на всемъ этомъ восточномъ
побережьѣ.
Гдѣ мы? въ арабской землѣ или въ ослѣиительной столицѣ Арлекина, Арлѳника артиста, друга
художниковъ, неподражаемая колориста, который
ради своей забавы костюмировалъ свой народъ съ
умопомрачительнымъ богатствомъ фантазіи. Онъ
этотъ божественный костюмеръ, навѣрное, побывалъ въ Лондонѣ, въ Парижѣ, въ Петербургѣ, и,
вернувшись полный презрѣнія къ странамъ Сѣвера, нарядилъ своихъ подданныхъ съ безукоризненнымъ вкусомъ и неистощимымъ воображѳніемъ.
Онъ не только придалъ ихъ одеждамъ изящныя,
оригинальныя и веселыя формы, но и примѣнилъ
для ихъ окраски всѣ оттѣнки, созданные, составленные, придуманные самыми тонкими акварелистами.
Только еврѳямъ онъ разрѣшилъ рѣзкіе тона,
запрещая, однако, черевчуръ грубыя сочѳтанія и
регулируя яркость ихъ костюмовъ съ осторожной
смѣлостью. Что до мавровъ, своихъ любимцевъ,
спокойныхъ купцовъ, сидящихъ на полу въ „сѵк а х ъ " , стройныхъ юношей или грузныхъ буржуа,
7*

медленно прогуливающихся по узкимъ улицамъ, то
ихъ онъ одѣлъ съ такимъ разнообразіемъ красокъ,
что глазъ, глядя на нихъ, пьянѣѳтъ, какъ дроздъ
отъ винограда. О ! для этихъ, для своихъ милыхъ
восточныхъ людей, для своихъ левантинцевъ, метисовъ турокъ и арабовъ, онъ составилъ коллекцію оттѣнковъ, такихъ милыхъ, такихъ мягкихъ,
такихъ у спо коител ьныхъ, такихъ нѣжныхъ, такихъ
блѣдныхъ, такихъ умирающихъ и такихъ гармоническихъ, что прогулка среди нихъ продолжительное наслаждѳніѳ для глазъ.
Вотъ кашмировыѳ бурнусы, колыхающіеся, какъ
волны свѣта, а тамъ пышные лохмотья нищеты,
рядомъ съ шелковыми джеббами, длинными туниками, достигающими до колѣнъ, и нѣжные жилеты,
плотно прилегающіе къ тѣлу подъ куртками, края
которыхъ усѣяны мелкими пуговками.
И въ этихъ джѳббахъ, этихъ курткахъ, этихъ
жилетахъ, этихъ хаикахъ перекрещиваются, смѣшиваются, накладываются другъ на друга самыя
нѣжныя краски. Все это розовое, лазурное, лиловое, цвѣта морской воды, цвѣта барвинковъ, цвѣта
сухихъ листьевъ, цвѣта семги, оранжевое, блеклосиреневое, цвѣта виннаго отстоя, сѣро-аспидное.
Это волшебная вереница красокъ, отъ самыхъ
блѣдныхъ оттѣнковъ до самыхъ яркихъ цвѣтовъ,
затопленныхъ однако въ такой массѣ болѣе скромныхъ тоновъ, что нѣтъ ничего грубаго, ничего кричащаго, ничего рѣзкаго вдоль улицъ, этихъ каналовъ свѣта, которыя извиваются безъ конца, стиснутыя между низенькими выбѣленными домами.
Эти узкіе проходы то и дѣло загораживаются
почти во всю свою ширину тучными фигурами
бока и плечи которыхъ, кажется, прикасаются къ
обѣимъ стѣнамъ при каждомъ колыханіи тѣла на
ходу. На головѣ у нихъ остроконечная шапка,
часто расшитая серебромъ или золотомъ, нѣчто
вродѣ колпака мага, съ шарфомъ назади, ниспа-

дающимъ на спину. На чудовищномъ тѣлѣ, зыбкой и разбухшей грудѣ мяса, болтаются блузы яркихъ цвѣтовъ. Ихъ бѳзобразныя ноги обтянуты
бѣлыми кальсонами, плотно пристающими къ кожѣ;
икры и щиколотки, заплывшія жиромъ, раздуваютъ
чулки, или, если онѣ в ъ парадномъ туалетѣ, какіето чехлы изъ золотой и серебряной парчи. Онѣ
грузно переступаютъ маленькими шагами, шаркая
туфлями, которыя достигаютъ только до половины
ступни, такъ что голыя пятки шлепаютъ по мостовой. Эти странныя разбухшія созданія — еврейки,
еврейскія красавицы!
Съ приближеніемъ брачнаго возраста, возраста,
въ которомъ богатые люди ихъ ищутъ, израильскія дѣвушки начинаютъ мечтать о полнотѣ, такъ
какъ чѣмъ тучнѣе женщина, тѣмъ больше чести ея
мужу, и тѣмъ больше у нея шансовъ выбрать его
по своему вкусу. В ъ четырнадцать, въ пятнадцать
лѣтъ эти стройныя и легкія дѣвченки чудо красоты, изящества и граціи.
Блѣдный, немного болѣзненный, лучезарной
нѣжности, цвѣтъ кожи; тонкія черты лица, нѣжныя черты древней и усталой расы, кровь которой
никогда не обновлялась ; темные глаза подъ ясными
лбами, которые давитъ черная, густая, тяжелая
масса всклоченныхъ волосъ, и гибкія движенія
этихъ дѣвушекъ, когда онѣ пѳрѳбѣгаютъ изъ дома
въ домъ, наполняютъ ѳврейскій кварталъ бѳэконѳчнымъ видѣніемъ малѳнькихъ Саломей, волнующихъ кровь.
Потомъ онѣ задумываются о муясѣ. Тутъ начинается невѣроятное откармливаніе, которое превращаете ихъ въ чудищъ. Онѣ пѳрѳстаютъ двигаться, и, принявъ утромъ пилюлю изъ травъ, возбуждающихъ аппетитъ, проводятъ цѣлыѳ дни въ
поѣданіи жирнаго тѣста, отъ котораго раздуваются
невѣроятно. Груди разбухаютъ, животы выпучиваются, крупы округляются, бедра раздаются, раз-

двигаѳмыя жировыми складками, щиколотки и запястья исчѳзаютъ подъ толстымъ слоѳмъ сала. А
любители являются, судятъ, сравииваютъ, восторгаются, точно на конкурсѣ откормленнаго скота.
Вотъ когда онѣ прекрасны, желанны, очаровательны,
эти громоэдкія невѣсты!
Эти-то диковинныя существа попадаются на
улицахъ, въ остроконечны х ъ иіапкахъ, называѳмыхъ к у ф і а , съ ниспадающими на спину бѳінк и р а м и , въ просторныхъ к а м и ц а х ъ , простыхъ
полотняныхъ или изъ ослѣпитѳльно яркаго шелка,
въ панталонахъ въ обтяжку, бѣлыхъ или вышитыхъ, и въ туфляхъ бѳзъ задковъ, называѳмыхъ
„саба", — существа несказанно поразительныя, съ
часто еще миловидными лицами на тѣлахъ гиппопотамовъ.
В ъ ихъ домахъ, легко доступныхъ, можно ихъ
видѣть въ субботу, священный день, день визитовъ
и парада, когда онѣ принимаютъ своихъ друзей
въ выбѣленныхъ комнатахъ, гдѣ сидятъ, одна подлѣ
другой, точно какіе-то символичѳскіе идолы, окутанный шелками и яркимъ тряпьѳмъ, богини изъ
мяса и металла, съ золотыми штиблетами на ногахъ, и золотымъ рогомъ на головѣ!
Богатство Туниса въ ихъ рукахъ или, вѣрнѣе,
въ рукахъ ихъ мужей, всегда улыбающихся, привѣтливыхъ и готовыхъ предложить свои услуги.
Безъ сомнѣнія, черезъ нѣсколько лѣтъ, сдѣлавшись
европейскими дамами, онѣ будутъ одѣваться пофранцузски, и, повинуясь требованіямъ моды, поститься, чтобъ похудѣть. Тѣмъ лучше для нихъ,
и тѣмъ хуже для насъ, зрителей.
В ъ арабскомъ городѣ самая интересная часть
кварталъ „Суковъ", длинныя улицы, подъ сводами
или навѣсами изъ досокъ, въ щели которыхъ солнце
проскользаетъ огненными лезвіями, которыя точно
перерѣзаютъ пополамъ прохожихъ и купцовъ. Это
базары, извили стыя и пересѣкающіяся галлѳреи,

гдѣ продавцы, по корпораціямъ, сидя среди своихъ
товаровъ въ маленькихъ крытыхъ лавочкахъ, энергично зазываютъ кліѳнтовъ или пребываютъ неподвияшыми въ нишахъ изъ ковровъ, разноцвѣтныхъ матерій, кожъ, уэдечекъ, сѣделъ, сбруи,
вышитой золотомъ или въ рамкѣ бабушъ, туфель
красныхъ и желтыхъ, нанизанныхъ въ видѣ четокъ.
У каждой корпораціи своя улица и вдоль галлереи видишь, раздѣленныхъ только перегородками,
всѣхъ рабочихъ одного и того же ремесла, повторяющихъ одни и тѣ же пріемы. Оживлѳніѳ, краски, веселье этихъ восточныхъ рынковъ не поддаются оиисанію, такъ какъ нельзя найти слова,
выражающія одновременно блескъ, шумъ и движеніе.
Одинъ изъ такихъ суковъ до того своеобразен!»,
что оставляѳтъ странное и неизгладимое впечатлѣніе, какъ фантастичѳскій сонъ. Это сукъ благовоній.
В ъ такихъ же тѣсныхъ клѣтушкахъ, до того
тѣсныхъ, что производить впечатлѣніѳ ячеекъ улья,
по обѣимъ сторонамъ темноватой галлереи, люди
съ прозрачнымъ цвѣтомъ лица, почти всѣ молодые,
въ свѣтлыхъ оделсдахъ, сидятъ неподвилшо, застывшіѳ въ позахъ буддійскихъ идоловъ, въ рамкѣ
длинныхъ восковыхъ свѣчѳй, висящихъ съ потолка,
образуя вокругъ ихъ головы и плечей мистическій
и правильный узоръ.
Свѣчи надъ головой, болѣе короткія, образуютъ
полукругъ надъ тюрбаномъ, другія, подлиннѣе, достигаютъ плечей; самыя длинныя спускаются вдоль
рукъ. Впрочемъ, симметрическая форма этой странной рамки слегка варьируетъ въ разныхъ лавочкахъ. Продавцы, блѣдные, неподвижные, безмолвные, сами кажутся восковыми фигурами въ восковой часовнѣ. Передъ ними, у колѣнъ и ногъ, на
такомъ разстояніи, чтобъ молено было достать ру-

кой, если явится покупатель, размѣщены всевозможный благовонія въ крошечныхъ ящичкахъ, крошечныхъ бутылочкахъ, крошѳчныхъ мѣшечкахъ.
оапахъ ладана и другихъ ароматовъ разливается, слегка одуряющій, изъ конца в ъ конецъ сука.
Нѣкоторые изъ этихъ экстрактовъ продаются
очень дорого, по каплямъ. Чтобы отсчитывать
ихъ, торговѳцъ пользуется комочкомъ ваты, которую вынимаетъ изъ собственнаго уха, a затѣмъ
вкладываетъ обратно.
® е Г » Р 0 М Ъ к в а р т а л ъ С У К 0 В Ъ запирается тяжелыми дверьми у входа въ галлереи, какъ драгоР
Цѣнный городъ, заключенный въ другомъ
Когда прогуливаешься по новьшъ улицамъ который кончаются въ болотѣ, у какого-нибудь ручья
п ѣ н Г ° ^ Т ° Ч а С Т ° С Л Ы Ш Й Ш Ь к а к о ѳ т о странное
наюш'ими Р ° В 0 Ж Д а Ѳ М 0 Ѳ г л у х и м и УДарами, напоминающими отдаленные пушечные выстрѣлы, которые прерываются на нѣсколько мгновеній, а затЁмъ возобновляются. Осматриваешься и замѣчаS a o 1 У Т Ь В ( И Д Н Ы Я н а д ъ з ѳ м е й , головы негровъ
обвязанный фулярами, носовыми платками, тюрбанами, тряпками. Эти головы тянутъ арабскій приПѢВЪ, а руки, вооруженныя колотушками, мѣрными
ударами убиваютъ, на днѣ траІшеи, щебень съ
Г Г * ™ ' К 0 Т 0 Р І , І Й п о с л У ^ и т ъ прочнымъ основа
ніемъ какого-нибудь новаго дома, сооружаемая на
этой почвѣ, жирной отъ нечистотъ
п т п ^ я Ж ? Я М Ы с < а р ы й Н Ѳ Г Р Ъ ' начальникъ этого
огряда рабочихъ, отбиваетъ тактъ, ухмыляясь какъ
стрТнЯНУЮ; п Т ; н Г Ы Ѳ Т 0 Ж Ѳ
ПРОДОЛ«^ свою
странную пѣсню, подъ аккомпаниментъ энепгичвскихъ ударовъ. Они быотъ съ жаромъ
S
скалятъ зубы на останавливающихсТпрохожихт
прохожіе тоже смѣются: арабы,Тотому что понимаютъ, другіе, потому что зрѣлище забавн^е
но
ѢѲ В С Ѣ Х Ъ н ѳ г Р а м ъ >
такъ какъ
£

— Ну же! бей!
И всѣ подхватываютъ, оскаливая зубы и нанося
три удара колотушкой:
— ІІо башкѣ собакѣ руми!
Нѳгръ восклицаешь, дѣлая жестъ, будто давитъ
кого-то :
— Ну ясѳ! бей!
Всѣ подхватываютъ:
— По башкѣ собаки юта!
Вотъ какъ строится ѳвропейскій городъ въ новомъ кварталѣ Туниса!
Этотъ новый кварталъ ! Когда подумаешь, что
онъ цѣликомъ построенъ на отвѳрдѣвшѳй грязи,
построѳнъ на неописуемой почвѣ, состоящей изъ
всѣхъ нечистотъ большого города, то спрашиваешь
себя, почему же населеніе не вымираѳтъ отъ всѳвозмоясныхъ болѣзней, всевозможныхъ лихорадокъ,
всевозможныхъ эпидемій. А глядя на озеро, которое мало-по-малу наполняютъ тѣ же городскія
изверженія, озеро, складъ нечистотъ, испаренія
котораго, въ жаркія ночи, возбуждаютъ тошноту,
не понимаешь, какъ еще существуетъ старый городъ, расположившейся возлѣ этой клоаки.
Вспоминаешь о больныхъ лихорадкой въ нѣкоторыхъ деревняхъ Сициліи, Корсики или Италіи,
о безобразномъ, уродливомъ населеніи, съ отвисшими животами, съ дрожащими членами, отравленномъ свѣтлыми ручьями и прекрасными прозрачными прудами, и приходишь къ убѣжденію, что
Тунисъ долженъ быть очагомъ чумной заразы.
Такъ нѣтъ же! Тунисъ здоровый, очень здоровый городъ. Зловонный воздухъ, которымъ въ
немъ дышишь, — живителенъ и успокоителенъ, это
самый у ми ротворяющій, самый благотворный для
возбужденныхъ нервовъ воздухъ, какимъ я когдалибо дышалъ. Послѣ департамента Ландъ, самаго
здороваго во Франціи, Тунисъ — мѣсто, гдѣ наименѣе
свирѣпствуютъ всѣ обычныя болѣзни нашихъ странъ.

Это кажется невѣроятнымъ, но. это фактъ. О,
современные медики, смѣхотворные оракулы, профессора гигіены, посылающіѳ своихъ паціѳнтовъ
дышать чистымъ воздухомъ высотъ или животворнымъ воздухомъ лѣсовъ, взгляните на гноища, въ
которыхъ утопаетъ Тунисъ; посмотрите на эту
землю, не защищенную, не осѣненную ни единымъ
деревцомъ, проживите годъ въ этой области, низменной сухой равнинѣ въ лѣтніе жары, громадномъ
болотѣ въ вимніе дожди, a затѣмъ посѣтите мѣстные госпитали. Они пусты!
Спросите статистиковъ, вы узнаете, что здѣсь
умираютъ такъ называемой — можетъ быть, неправильно — естественной смерти гораздо чаще
чѣмъ отъ вашихъ болѣзней. Тогда вы, можетъ
быть, зададите себѣ вопросъ, не современная ли
наука отравляете насъ своими успѣхами; не оказываются ли сточныя трубы, проходящія по сосѣдству съ нашимъ виномъ и нашей водой, источниками смерти, очагами и распространителями эпидемш, болѣѳ дѣятѳльными, чѣмъ ручьи нечистотъ
протекающіе подъ открытымъ небомъ въ Тунисѣ :
вы должны будете признать, что чистый воздухъ
горъ дѣйствуетъ не такъ успокоительно, какъ переполненное бактеріями дыханіе помойныхъ ямъ
этого города, и что сырость лѣсовъ опаснѣе для
здоровья и чаще порождаете лихорадку, чѣмъ сырость этихъ разлагающихся болотъ за сто миль отъ
какой бы то ни было рощицы.
В ъ самомъ дѣлѣ, безспорноѳ отсутствіѳ болѣзней въ Тунисѣ поразительно и можете быть объяснено только совершенною чистотой воды, которую пыотъ въ этомъ городѣ, что безусловно подтверждаете новѣйшія теоріи о способахъ распространена болѣзнетворныхъ зародышей.
Дѣйствитѳльно, вода Загъ-Уана, проведенная подземными трубами в ъ Тунисъ на разстояніи около
восьмидесяти километровъ, попадаете въ дома, ни

разу не вступивъ въ соприкосновеніе съ воздухомъ и, слѣдовательно, не захвативъ никакихъ зародышей болѣзни.
Удивленіе, возбужденное во мнѣ утверждѳніями
о здоровомъ климатѣ Туниса, заставило меня искать
случая посѣтить какой-нибудь здѣшній госпиталь,
и мавританскій врачъ, вавѣдующій главной мѣстной
больницей, разрѣшилъ мнѣ осмотрѣть ее.
Но, когда открылись болыпія ворота обширнаго
арабскаго двора, окаймленнаго галлереей съ колоннами, поддерживающей террасу, я былъ до того
пораженъ и взволнованъ, что и думать забылъ о
томъ, что привело меня сюда.
Вокругъ меня, по всѣмъ четыремъ сторонамъ
двора, въ узкихъ кѳльяхъ, за рѣшетками, какъ въ
тюрьмѣ, сидѣли люди, которые, увидѣвъ насъ,
встали и прильнули къ лселѣзнымъ брусьямъ своими изможденными, мертвенными лицами. Потомъ
одинъ изъ нихъ, иросунувъ руку сквозь брусья и
потрясая ею, прокричалъ какое-то ругательство.
Тогда и остальные заметались, точно дикіе звѣри,
и завопили, межъ тѣмъ, какъ на галлереѣ перваго
этажа, арабъ съ большой бородой, увѣшанный мѣдными ожерельями, небрежно свѣсилъ черезъ балюстраду руку, унизанную браслетами и перстнями.
Онъ съ улыбкой слушалъ этотъ гвалте. Это сумасшедший, спокойный и оставляемый на свободѣ,
который воображаете себя царемъ царей и мирно
царствуетъ надъ бѣшеными сумасшедшими, запертыми внизу.
Мнѣ захотѣлось обойти по порядку этихъ безумцевъ, страшныхъ и живописныхъ въ своемъ
восточномъ костюмѣ, болѣѳ любопытныхъ, но менѣе трогающихъ, быть можетъ, вслѣдствіе своей
странности, чѣмъ наши бѣдиые европейскіѳ помѣшанные.
В ъ келью перваго узника мнѣ позволили войти.
Какъ и большинство его товарищей, онъ доведенъ

до этого состояшя гашишемъ или, вѣрнѣе, кифомъ.
Онъ совсѣмъ молодъ, очень блѣдѳнъ, очень худъ
и что-то говорить мнѣ, глядя на меня неподвижными, мутными, огромными глазами. Что онъ говорить і Онъ просить у меня дать ему выкурить
трубочку и разсказываетъ, что отецъ его ждѳтъ
Время отъ времени онъ встаетъ, показывая
изъ-подъ своей джеббы и бурнуса тощія, какъ у
паука, ноги; и всякій разъ негръ, его сторожъ,
великанъ, съ лоснящейся кожей и огромными ё л ками, валить его опять на цыновку однимъ прикосновеніемъ къ плечу, способнымъ, кажется, раздавить бѣднаго галлюцината.
Сосѣдъ его какой-то желтый уродъ съ гримасои на лицѣ, испанецъ Рибейры, который сидитъ
на корточкахъ, цѣпляясь за рѣшетку, и тоже просить табаку или кифа, съ непрерывнымъ и угро3
жающимъ смѣхомъ.
*
В ъ слѣдующей клѣткѣ двое: еще курилыцикъ
гашиша, рослый арабъ съ мощными членами, который встрѣчаетъ насъ бѣшеными жестами, тогда
какъ его сосѣдъ, неподвижно сидя на корточкахъ
уставился на насъ прозрачными глазами дикой
кошки
Это человѣкъ рѣдкой красоты, съ черной
бородой короткой и курчавой, оттѣняющей удивительный блѣдный цвѣтъ кожи. Носъ тонкій лицо
« Г Х Г И З Я Щ Н 0 Ѳ ' безукоризненно правильное Онъ М'забитъ; сошелъ съ ума, найдя мертвымъ
своего сына, котораго искалъ два дня.
Дальше старикъ, который хѳхочетъ и кричитъ
намъ, приплясывая, какъ медвѣдь:
— Сумасшедшіе, сумасшедшіе, всѣ мы
сумасшедн^е.

ТЫ

'

бѳЙ

>

Всѣ

сѵма>

в с ѣ

по-арабски; но я понимаю
смыслъ его словъ: такъ ужасна его мимика, такъ
неотразимъ жестъ его пальца, направленная на
насъ.
овизжитъ

это

Онъ указываете на насъ, одного за другимъ,
и хохочете, такъ какъ онъ, сумасшедшій, увѣренъ,
что мы сумасшедшіе и повторяете:
— Да, да, ты, ты, ты сумасшедшій.
И, кажется, чувствуешь, какъ проникаете въ
душу дыханіѳ безумія, заразительная и ужасающая
эманація этого элобнаго помѣшаннаго.
Мы отходимъ, и я поднимаю глаза къ большому квадрату голубого неба надъ этой ямой осуждѳнныхъ. И передо мною является, попрежнему улыбаясь, спокойный и прекрасный, какъ магъ, властитель всѣхъ этихъ сумасшедшихъ, арабъ съ длинной
бородой, облокотившійся на перила, сверкая тысячами мѣдныхъ, желѣзныхъ и бронзовыхъ побрякушекъ, ключей, колецъ и булавокъ, которыми онъ
съ гордостью украшаете свое мнимое величество.
Пятнадцать лѣтъ онъ сидитъ здѣсь, этотъ мудрецъ, медленно прогуливаясь, съ спокойной и величественной осанкой, такой величественной, что
ему почтительно кланяются. Онъ же отвѣчаетъ,
тономъ властителя, нѣсколькими словами, которыя
значатъ: — Добро полсаловать; я радъ васъ видѣть. — Потомъ отворачивается и не замѣчаетъ
васъ больше.
Пятнадцать лѣтъ этотъ человѣкъ не ложился.
Онъ спитъ, присѣвъ на ступеньку, на каменной
лѣстницѣ госпиталя. Никогда не видали, чтобы
онъ прилете.
Иослѣ этого для меня потеряли всякій интѳресъ остальные больные, настолько немногочисленные, впрочемъ, что ихъ можно бы было перечесть
по пальцамъ, — въ обширныхъ бѣлыхъ палатахъ, изъ
оконъ которыхъ открывается великолѣпный видъ
на городъ, кишащій куполами мечетей и куббъ !
Я ухожу съ какимъ-то смутнымъ волненіѳмъ,
полный сожалѣнія, быть можете, эависти, къ нѣкоторымъ изъ этихъ галлюцинатовъ, лелѣющихъ
въ этой тюрьмѣ, несознаваемой ими, грезу, най-

дѳнную, въ одинъ прекрасный день, на днѣ маленькой трубки, набитой желтыми листьями.
Вечеромъ того же дня одинъ французскій чиновникъ, надѣленный снѳціальными полномочіями,
предложилъ мнѣ посѣтить нѣкоторые арабскіе веселые дома, куда доступъ для иностранцѳвъ крайне 8атруднителенъ.
Мы, впрочемъ, должны были взять съ собой
одного И8ъ агентовъ полиціи бея, безъ чего ни
одна дверь мѣстныхъ притоновъ, даже самаго ниэшаго раэбора, не отворилась бы передъ нами.
Арабскій кварталъ Алжира ночью полонъ оживленія. Тунисъ же точно вымираетъ съ наступленіемъ темноты. Узкія, извилистыя, неровный
улицы кажутся коридорами заброшеннаго города,
въ которомъ мѣстами забыли погасить газъ.
Мы забрались далеко въ этотъ лабиринтъ бѣлыхъ стѣнъ, и насъ пригласили зайти къ еврейкамъ, исполняюіцимъ „танецъ живота". Танецъ
этотъ бевобразенъ, и неизященъ, и интересенъ
только для любителей, способныхъ оцѣнить la
maestria артиста. Три сестры, три очень нарядныя дѣвицы, продѣлывали непристойныя тѣлодвиженія подъ благосклоннымъ надзоромъ мамаши,
огромнаго живого кома сала въ остроконечномъ
колпакѣ изъ золотой бумаги, которая, послѣ каждаго номера потрясеній животомъ, исполненнаго
ея дочерями, обходила посѣтителѳй, собирая на
расходы по содѳржанію дома. Вокругъ салона черезъ три полуоткрытый двери видны были три
комнатки съ низкими постелями. Я отворилъ четвертую дверь и увидѣлъ на постели женщину, которая показалась мнѣ красивой. На меня накинулись мать, танцовщицы, двое слугъ негровъ и
какой-то субъектъ, скрывавшійся до сихъ поръ за
занавѣской, откуда онъ смотрѣлъ, какъ его сестры
отплясывали передъ нами. Оказалось, что я вошѳлъ въ комнату его законной жены, которая была

беременна, невѣстки этихъ шутихъ, старавшихся,
но тщетно, сдѣлать насъ, хотя бы на одинъ вечеръ, членами своей семьи. Чтобы загладить грубость этого запрещѳнія войти, мнѣ показали ея
перваго ребенка, маленькую дѣвочку, трехъ или
четырехъ лѣтъ, улсе начинавшую исполнять „танецъ живота".
Я ушелъ, испытывая крайнее отвращеніе.
Затѣмъ меня провели, съ безчисленными предосторожностями, въ квартиру арабскихъ куртизанокъ высшаго разбора. Пришлось поставить караульныхъ въ концахъ улицы, вести переговоры,
грозить, такъ какъ если бы туземцы узнали, что
у нихъ былъ руми, онѣ были бы всѣми оставлены, опозорены, разорены. Я увидѣлъ эдѣсь толстыхъ смуглыхъ дѣвушекъ, не особенно красивыхъ,
въ конурахъ, загроможденныхъ зеркальными шифоньерками.
Мы собирались вернуться въ гостиницу, когда
агентъ мѣстной полиціи предложилъ сводить насъ
въ обыкновенный притонъ, домъ любви, куда
ему былъ открытъ доступъ, какъ представителю
власти.
Мы послѣдовали за нимъ ощупью въ кромѣшной тьмѣ какихъ-то незабываемыхъ перѳулковъ,
заяшгая спички, чтобъ не упасть и все-таки попадая въ ямы, натыкаясь руками и плечами на
стѣны домовъ, и различая иногда голоса, звуки
музыки, гомонъ дикаго веселья гдѣ-то за стѣнами,
глухой, какъ будто отдаленный и страшный по своей
таинственности и неясности. Мы были въ самомъ
центрѣ квартала разврата.
Останавливаемся передъ одной дверью ; мы
прячемся справа и слѣва, а агентъ стучитъ кулакомъ въ дверь и кричитъ какую-то арабскую
фразу, приказывая отворить.
Слабый, старушечій голосъ отвѣчаетъ изъ-за
двери; и мы начинаемъ различать звуки истру-

ментовъ и визгливое пѣніѳ арабскихъ жѳнщинъ
въ нѣдрахъ этого вертепа.
Не хотятъ отпирать. Агентъ сердится, выкрикиваетъ что-то скороговоркой, хрипло, гнѣвно.
Наконецъ, дверь пріотворяется, агентъ распахиваетъ ее, входить какъ въ завоеванный городъ и
великолѣпнымъ жестомъ побѣдителя какъ будто
говорить намъ: „Слѣдуйте за мною".
Мы слѣдуемъ за нимъ, спускаясь по тремъ
ступенькамъ, въ низенькую комнату, гдѣ спятъ,
вдоль стѣнъ, на коврахъ, четверо дѣтей, арабовъ,
младшихъ в ъ домѣ.
Какая-то старуха, туземная
старуха, — куча желтыхъ тряпокъ, навѳрченныхъ
на что-то копошащееся, изъ которыхъ высовывается невѣроятная физіономія татуированной вѣдьмы — все еще пытается не пускать насъ дальше.
Но наружная дверь заперта, и мы входимъ въ
первую комнату, гдѣ нѣсколько человѣкъ, которымъ не удалось попасть во вторую, загоралшваютъ входъ въ нее, слушая съ сосредоточѳннымъ
вниманіемъ странную и рѣэкую муэыку, доносящуюся оттуда.
Агентъ проходить впередъ, расталкивая завсегдатаевъ, и мы проникаѳмъ въ узкую, продолговатую комнату, гдѣ группы арабовъ сидятъ, поджавъ ноги, на лавкахъ вдоль обѣихъ бѣлыхъ стѣнъ.
У задней стѣны, на большой французской кровати, занимающей всю ширину комнаты, пирамида
арабовъ, сбившихся въ какую-то невероятную кучу,
груда бурнусовъ, изъ которой торчать пять головъ
въ тюрбанахъ. ІІередъ ними, въ ногахъ кровати,
на скамеечкѣ, лицомъ къ намъ, ва столикомъ
краснаго дерева, загроможденномъ стаканами, бутылками пива, чашками кофе и оловянными ложечками, сидятъ четыре женщины и тянутъ какую-то безконѳчную, заунывную южную мелодію,
подъ аккомпаниментъ инструментовъ, на которыхъ
играютъ нѣсколько музыкантовъ-евреевъ.

Онѣ разряжены точно для фееріи, какъ, принцессы изъ „Тысячи и одной ночи", и одна изъ нихъ.
дѣвушка лѣтъ пятнадцати, такой поразительной,
такой совершенной, такой рѣдкой красоты, что
озаряетъ это странное мѣсто, превращаешь его
въ нѣчто непредвидѣнноѳ, символическое, незабываемое.
Волосы поддерживаетъ золотая повязка, охватывающая лобъ отъ виска до виска. Подъ этой
прямой металлической полоской открывается пара
огромныхъ глазъ, съ неподвижнымъ, безучастнымъ,
бѳзпредметнымъ взглядомъ, продолговатыхъ, черныхъ, широко разставлѳнныхъ глазъ; а между ними иосъ идола надъ малѳнькимъ дѣтскимъ ротикомъ, который открывается для пѣнія и, кажется,
одинъ живетъ на этомъ лицѣ.
Это наружность
безъ нюансовъ, неолшданной, примитивной и великолѣпной правильности, созданная изъ такихъ
простыхъ линій, что онѣ кажутся естественными
и единственными формами, возможными для этого
человѣческаго лица.
В ъ любой физіономіи можно, кажется, замѣнить
какую-нибудь черту, какую-нибудь деталь другою,
взятою у другого лица. В ъ этой головѣ арабской дѣвушки нельзя было бы ничего измѣнить, до того типичны и совершенны ея черты. Этотъ прямой
лобъ, этотъ носъ, эти щеки, рельефъ которыхъ
незамѣтно сливается съ линіей, заканчивающейся
на подбородкѣ, обрамляя, въ безукоризненномъ
овалѣ смугловатаго тѣла, единственные глаза, единственный ротъ, возмолшыѳ здѣсь, прѳдставляютъ
идеалъ абсолютной красоты, которой восхищается
нашъ взглядъ, хотя наша мечта, быть можетъ, не
вполнѣ удовлетворится ею. Рядомъ съ ней другая
дѣвочка, тоже хорошенькая, но не исключительная,
бѣленькое кроткое личико, напоминающее тѣсто,
замѣшенное на молокѣ. Рамкой для этихъ двухъ
звѣздъ служатъ двѣ другія женщины, бестіальнаго
Мопасанъ.

XIII.

8

типа, съ низкими лбами, съ выдающимися скулами,
двѣ проститутки бродячихъ плѳмѳнъ, изъ тѣхъ
пропащихъ сущѳствъ, которыхъ кочевники разсѣваютъ по пути, подбираютъ, снова теряютъ, пока
не оставятъ ихъ въ хвостѣ отряда спаги, который
приводить ихъ въ городъ.
Онѣ поютъ, отбивая тактъ на дарбукѣ руками,
окрашенными въ красный цвѣтъ альканной, а еврейскіе музыканты аккомпанируютъ имъ на маленькихъ гитарахъ, тамбуринахъ и пискливыхъ флейтахъ.
Всѣ слушаютъ, молча, безъ
чавой важностью.

улыбки, съ вели-

Гдѣ мы? В ъ храмѣ какой-нибудь варварской
рѳлигш или въ публичномъ домѣ?
п у б л и ч н о м ъ
Да, мы въ публичномъ
домѣ, и ничто въ мірѣ не доставляло мнѣ такого
неожиданная, свѣжаго, колоритнаго впечатлѣнія
какъ посѣщѳніѳ этой длинной низенькой комнаты'
гдѣ разряженный, какъ будто для священнодѣйствія'
дѣвушки ожидаютъ каприза одного изъ этихъ важныхъ людей, которые даже во время своихъ оргій
повидимому, бормочатъ стихъ Корана
'
Мнѣ указываютъ на одного изъ нихъ, сидящаго
передъ миніатюрной чашечкой кофе, поднявъ къ
потолку задумчивые глаза. О н ъ - т Ѵ и есть обла
датель идола; почти всѣ остальные его гости Онъ
угощаетъ ихъ напитками, музыкой и лицезрѣніемъ
красавицы, пока не попросить р а з о й т и Ѵ п о до*
мамъ. Тогда они уйдутъ съ величавыми покло-

мп™™. Г Х 0 Р ° Ш Ъ С 0 б 0 й ' э т о т ъ з я а т ° к ъ красоты,
молодъ, высокъ ростомъ, съ прозрачной кожей
араба горожанина, которая кажется еще свѣтлѣе
- Ѣ П Т В 1 Ѳ к о ы т Р а с т а С'Ь черной бородой, шелковистой, слегка лоснящейся, рѣдкой на щеіахъ.
музыка умолкаетъ, мы апплодируемъ
Цпѵгіе
слѣдуютъ нашему примѣру. Мы сидимъ шГскамейкахъ въ кучѣ людей. Вдругь длинная чернад

рука хлопаетъ меня по плечу и чей-то голосъ,
странный голосъ туземца, коверкающаго французскую рѣчь, говорить мнѣ:
— Я не вдѣшній, французъ, какъ ты.
Я оборачиваюсь и вижу гиганта въ бурнусѣ,
одного изъ самыхъ высокихъ, самыхъ тощихъ,
самыхъ костлявыхъ арабовъ, какихъ я когда-либо
встрѣчалъ.
— Откуда же т ы ? — спрашиваю я сь изумлѳніемъ.
— Изъ Алжира!
— А ! ты, навѣрное, кабилъ.
— Да, мусью!
Онъ смѣется, въ восторгѣ, что я угадалъ его
происхожденіе, и говорить, указывая на своего
товарища:
— Онъ тоже.
— А ! отлично.
Это происходило во время перерыва, вродѣ антракта.
Женщины, съ которыми никто не говорилъ,
сохраняли нѳподвиясность статуй, и я началъ разговаривать съ моими алжирскими сосѣдями, при
помощи агента мѣстной полиціи.
Я узналъ, что они пастухи, землевладельцы
изъ окрестностей Бужіи, и что у нихъ имѣются
подъ бурнусами флейты мѣстнаго издѣлія, на которыхъ они играютъ по вечерамъ для собствѳннаго
удовольствія. Имъ видимо хотѣлось похвастаться
своими талантами, и они показали мнѣ двѣ тоненькія тростинки съ дырочками, простыя тростинки,
срѣзанныя ими гдѣ-нибудь на берегу ручья.
Я попроси л ъ, чтобы имъ позволили сыграть, и
вся публика тотчасъ умолкла съ безукоризненной
вѣжливостыо.
А х ъ ! какое удивительное и сладкое чувство
проникло въ мое сердце съ первыми нотами, легкими, странными, невѣдомыми,
неожиданными,
8*

двухъ тонѳнькихъ голосовъ этихъ двухъ тростинокъ, выросшихъ въ водѣ. Тонкіѳ, нѣжные, отрывистые, иорхающіе, — звуки, которые летали, гонялись другъ за другомъ, не соединяясь, не встрѣчаясь, не сливаясь ; пѣніе, которое вѣчно замирало,
вѣчно оживало, которое носилось, вилось вокругъ
насъ, точно отголосокъ души листьевъ, души лѣсовъ, души ручьевъ, души вѣтра, залетѣвшій вмѣстѣ
съ этими рослыми пастухами кабильскихъ горъ
въ публичный домъ тунисскаго прѳдмѣстья.

VII.

Въ Кэруанъ.
11 декабря.
Мы выѣзжаемъ изъ Туниса по отличной дороге, которая пролегаѳтъ сначала вдоль берега,
окаймляетъ, на неболыиомъ пространстве, озеро,
затемъ пѳрѳсѣкаѳтъ равнину. Широкій горизонтъ,
замыкаемый горами, гребни ісоторыхъ одѣты облаками, пусть, совершенно пусть; лишь кое-гдѣ
виднёются бѣлыя иятпа деревень и можно различить издали надъ неясной массой домовъ остроконечные минареты и маленькіе купола куббъ. В ъ
этой фанатической землѣ мы всюду встрѣчаемъ
ихъ, эти блестящіе маленькіѳ купола куббъ: на
плодородныхъ равнинахъ Алжира или Туниса, на
округленныхъ вершинахъ горъ, гдѣ они торчать,
какъ маяки; въ глубинѣ кедровыхъ и сосновыхъ
рощъ; по краямъ глубокихъ ущелій въ чащахъ
мастиковыхъ деревьевъ и нробковыхъ дубовъ ;
среди желтыхъ пустынь, между двумя финиковыми
пальмами, которыя склоняются надъ ними, одна
справа, другпя слѣва, бросая на молочно-бѣлый
куполъ легкую и тонкую тѣнь своихъ ваій.
В ъ нихъ лежать, какъ священное сѣмя, кости
марабутовъ, которыя оплодотворяютъ безграничную
область Ислама, выращиваютъ на ней, отъ Танжера до Томбукту, отъ Каира до Мекки, отъ Ту-

ниса до Константинополя, отъ Хартума до Явы,
самую могущественную, самую мистически-властную изъ рѳлигій, когда-либо покорявшихъ человѣческую совѣсть.
Маленькія, круглыя, одинокія и такія бѣлыя,
что отъ нихъ исходить свѣтъ, они въ самомъ дѣлѣ
похожи на божественный сѣмена, полною горстью
брошенныя въ міръ великимъ сѣятелѳмъ вѣры
Магометомъ, братомъ Аиссы и Моисея.
М ы Долго ѣдемъ, на четверкѣ лошадей, бѣгущихъ
крупною рысью, среди безконечныхъ равнинъ, засаженныхъ виноградомъ, засѣянныхъ хлѣбами, которые только еще начинаютъ всходить.
Но внезапно, прекрасная дорога, проведенная
нашимъ вѣдомствомъ путей сообщенія со времени
установленія французскаго протектората надъ Алжиромъ, прерывается.
Одинъ изъ мостовъ не
у стоя л ъ передъ послѣдними доясдями, оказался
слишкомъ маленькимъ, чтобъ пропустить массу
воды, хлынувшей съ горъ. Мы съ трудомъ спускаемся въ оврагъ, экипажъ перебирается на другую сторону, и снова везетъ насъ по отличной
дорогѣ, одной изъ главныхъ артерій Туниса, какъ
выражаются па оффиціальномъ языкѣ. Мы дѣлаемъ еще нѣсколько километровъ рысью, пока не
натыкаемся на другой мостикъ, который тоже не
выдержалъ напора водъ. Немного дальше, наоборотъ, мостъ остался одинъ не тронутымъ, въ видѣ
крошечной тріумфальной арки, тогда какъ дорога
размытая съ обѣихъ сторонъ, образуете двѣ пропасти вокругъ этой новешенькой руины.
Около полудня мы замѣчаемъ впереди странную постройку. На краю дороги уже почти исчезнувшей, большая куча жилищъ, примыкающихъ
другъ къ другу, вышиной немногимъ больше человѣческаго роста, а надъ нею непрерывный рядъ
сводовъ; нѣкоторыѳ изъ нихъ, повыше остальныхъ, выдаются надъ этимъ страннымъ поселкомъ

и придаютъ ему видъ собранія гробницъ. На верху
бѣгаютъ взъерошенныя бѣлыя собаки и лаютъ на
насъ.
Эта деревня называется Горомбаліей избыла
основана андалузскимъ мусульманиномъ, шейхомъ
Магометомъ Горомбали, изгнаннымъ изъ Испаніи
Иэабеллой Католической.
Мы эавтракаемъ въ этомъ мѣстѣ, ватѣмъ отправляемся дальше. Всюду вдали можно различить
въ бинокль римскія развалины. Сначала Вико Ауреліано, потомъ Сіаго, болѣе значительное, гдѣ
имѣются византійскія и арабскія постройки. Но,
меясду прочимъ, отличная дорога, главная артерія
Туниса, превратилась въ ужасную рытвину. Дождевая вода повсюду изъѣла ее, источила, продырявила. Отъ развалившихся мостовъ остались только
груды камней на днѣ овраговъ, или же мосты остались цѣлы, но вода, пренебрегая ими, проложила
себѣ путь въ другихъ мѣстахъ, прорывъ въ насыпяхъ министерства путей сообщенія траншеи шириною въ 50 метровъ.
Отчего же эта порча, эти руины? Ребенокъ,
съ перваго взгляда, поймете, въ чѳмъ дѣло. Всѣ
мосты, притомъ слишкомъ узкіе, оказываются ниже
уровня воды, когда наступаютъ дожди. И вотъ,
заливаемые потокомъ, влекущимъ съ собою ломъ
и сучья, они разрушаются, въ другихъ же мѣстахъ
капризный потокъ игнорируете ихъ, такъ какъ
они находятся внѣ его обычнаго течѳнія и, наперекоръ инясенерамъ, направляется своимъ прежнимъ нутѳмъ. Эта дорога отъ Туниса до Кэруана
представляете изумительное зрѣлище. Не только
она не помогаете движенію людей и экипажей, но
дѣлаетъ его невозможными создаете безчисленныя опасности. Уничтожили старую арабскую дорогу, которая была хороша, и замѣнили ее вереницей развалинъ, развалившихся арокъ, выбоинъ
и ямъ. Еще не кончивъ дороги, приходится все

в^ъРѲ1моГ.Ьв и т ь ремонтъ,

ПООЛѣ

к а ж д а г 0

И нѳ хотятъ сознаться

возобнонѳ же

Г г г - Ä Ä r i
S S S S S ™
Ä S S H S

~

i " s *".»•"•

••«"«

или коротенькую осла, тѳрзаютъ грудь лошади или
роются в ъ брюхѣ коровы. Вдали 8амѣчаешь другихъ, которыя бродить въ ноискахъ падали, нюхая воздухъ, взъѳрошивъ шерсть, вытягивая свои
8аострѳнныя морды.
Странно подумать, что эта почва, окаменѣвшая
въ тѳчѳніѳ двухъ лѣтъ подъ огнемъ нѳумолимаго
солнца, затопленная мѣсяцъ тому назадъ проливными дождями, превратится къ марту и апрѣлю
в ъ безконечный лугъ, заросшій травою въ ростъ
человѣческій и такимъ бѳзчислепнымъ множествомъ
цвѣтовъ, какого не встрѣтишь въ нашихъ садахъ.
Ежегодно въ періодъ дождей весь Тунисъ переходить, на протяженіи немногихъ мѣсяцѳвъ, отъ самаго ужасающаго бѳзплодія къ самому роскошному
плодородію. Ивъ Сахары, въ которой не встрѣтишь травинки, онъ внезапно, почти въ нѣсколько
дней, точно чудомъ, превращается въ ярко зеленую
Нормандію, — Нормандію, опьяненную тѳпломъ,
надѣляющую свои посѣвы такой силой жизни, что
они всходятъ, яселтѣютъ и созрѣваютъ на глазахъ.
Мѣстами она воздѣлываѳтся арабами, примѣняющими очень странные способы обработки.
Онп живутъ въ рѣдкихъ дерѳвняхъ, виднѣющихся въ дали, или въ гурбисахъ, шалашахъ,
сплѳтениыхъ изъ сучьѳвъ, или въ бурыхъ, остроконечныхъ палаткахъ, которыя прячутся, какъ
огромные грибы, въ сухихъ кустарникахъ и заросляхъ кактусовъ. Если послѣдняя жатва была
обильная, они рѣшаются заблаговременно подготовить пашню ; но если засуха довела ихъ почти до
голодной смерти, они обыкновенно ждутъ пѳрвыхъ
деждей, чтобы рискнуть остаткомъ сѣмянъ, или
занять сѣмѳна у правительства, которое ссужаетъ
ихъ безъ особенныхъ затруднѳній.
И вотъ, какъ только тяжелый осенній ливень
размягчить почву, они отправляются къ каиду,
владѣющему плодородной землей, или къ новому

европейскому зѳмлѳвладѣльцу, который бѳретъ за
аренду дороже, но эато не обворовываетъ ихъ, и
доставляете имъ болѣе строгое и неподкупное правосудіе, и указываютъ выбранныя ими земли, намѣчаютъ межи, и арѳндуютъ участки на одинъ посѣвъ, затѣмъ принимаются за обработку.
Тогда видишь удивительное врѣлищѳ. Всякій
разъ, когда изъ сухой, каменистой мѣстности попадаешь въ плодородную, вдали показываются неправдоподобные силуэты рабочихъ верблюдовъ, занряженныхъ въ плуги. Высокая фантастическая
фигура животнаго влачитъ, медлительно ступая,
тощее деревянное орудіе, которое подталкиваетъ
арабъ въ рубахѣ. Вскорѣ эти удивительныя группы
умножаются, такъ какъ приближаешься къ центру
плодородныхъ земель, охотно разбираѳмыхъ. Онѣ
движутся взадъ и вперѳдъ, мелькаютъ по всей равнине, обрисовывая неописуемый профиль животнаго, орудія и человѣка, точно слившихся въ одно
цѣлоѳ, въ одно апокалипсическое и торжественно-потешное существо.
Время отъ времени верблюдъ замѣняется коровой, осломъ, иногда женщиной. Я виделъ одну,
занряженную вмѣсте съ осликомъ и тащившую
плугъ рядомъ съ животнымъ, мѳжъ тѣмъ какъ
мужъ понукалъ и подгонялъ свою жалкую пару.
Борозда, проводимая арабомъ, не та красивая,
прямая и глубокая борозда, которую проводите
европейскій пахарь, a нѣчтовъродѣ фестона, который вьется по самой поверхности почвы, обходя
кустики ююбы. Никогда этотъ безпечный эемледѣлѳцъ не остановится и не нагнется вырвать сорное растеніѳ. Онъ обходитъ его, огибаете, какъ
некую драгоцѣнность, какъ нечто священное, стараясь не задѣть его извилистыми бороздами своей
пашни. Поэтому, его поля переполнены кустами,
изъ которыхъ иные такъ малы, что ихъ можно бы было вырвать рукою. Самое зрѣлище этой

смѣшанной культуры хлѣбовъ и кустарниковъ такъ
раздражаете глазъ, что хочется взять эаступъ и
очистить эти земли, по которымъ движутся, среди
зарослей ююбы, фантастическія тріады верблюдовъ, плуговъ и арабовъ.
В ъ этомъ спокойномъ равнодушіи, въ этомъ
почтѳніи къ растенію, взошедшему на Божей нивѣ,
сказывается восточный фатализмъ. Если этотъ
кустъ эдѣсь выросъ, значитъ, Богъ того хотелъ.
Зачемъ же уничтожать его, переделывать Его
дело? Не лучше ли обойти е г о ? Если оно разрастется такъ, что покроѳтъ все поле, то развѣ
нѣтъ другихъ земель ? Зачѣмъ брать на себя этотъ
трудъ, дѣлать лишнее тѣлодвиженіе, лишнее усиліѳ, прибавлять къ неизбежной работе лишнее
утомленіе, хотя бы самое незначительное?
У насъ, крестьянину страстный къ яѳмле, ревнующій ее больше, чѣмъ жену, накинулся бы съ
заступомъ на врага, проросшаго въ его полѣ, и
рубилъ бы упрямый корень безъ устали до тѣхъ
поръ пока бы не одолелъ его.
А здесь, какое ему дело? Никогда онъ также
не выбросите встречнаго камня, а всегда обойдете его. В ъ какой-нибудь часъ одинъ работникъ
могъ бы очистить поле отъ каменьевъ, которые то
и дело заставляютъ вилять плугъ. Но онъ ни за
что не сдѣлаетъ этого. Камень здѣсь лежите,
пусть онъ и остается адѣсь. Вѣдь это воля
Божія.
Засѣявъ выбранные ими участки, номады уходятъ, разыскивая въ другомъ месте пастбища для
своего скота и оставивъ одну какую-нибудь семью
беречь посевы.
Мы находимся теперь на эемлѣ громаднаго
имѣнія въ 140,000 гектаровъ, называемаго Энфида
и принадлежащего францу замъ. Покупка этого огромная владѣнія, проданная генераломъ КэйръЭддиномъ, бывшимъ министромъ бея, была одной

ИШаЮЩЙХЪ

фратоаго

ПрВ,ИНЪ

Обстоятельства,

™»*>я

сопровождавшія

отпвавилв^

генераломъ

эту

ПОКУПКУ

насчетъ дѣны,

нисскомъ эаконѣ и Х Г Т е Г л ь Г а ^

Н

уплатятъ ту же цѣну

если

™гь

тѴь

П

Ѵ~ГГ™

ж е

Ъ

Р ™ з а д Т ^

Ѳ

м

2 и ,

ѴГ

Ѳ

°

83

т и т ь

въ

СОб

°®'

°

ту л ѳ цѣн

^

ВЪ

г

е Ж І Г . в

О Д ѣ Л а Т Ь

« » „ н о ?

8Иту

точно и матѳріально такѵю яга
влаДльпем^ѳврѳѳмъ' Г Г Ч
—
ПР0СИЛЙ
У кади Я
р
В
^
А
^
Ä
горсть мѳлкихъ монѳтъ
Н ^ о н ^ отка^

камн^^^шлась^и^ш^я^іи в Г Г

ЛаЗѲЙ

'

заключалась въ томт, 1 !
Данномъ случаѣ. Она
рѣшила к у п и Т Ь \ ^ '
Французская компанія
гѳктаровъ нѳ всіо а я Г т т П Л ° Щ а Д Ь В ъ 1 4 0 > 0 0 0
ч е т е м ъ
мѳтръ шириною ПП J X и с к л ю Р
полоски
ВЪ
Ст
ииѣнія
Рзомъ
кимъ обра
р
' о н о У ж ѳ нѳ было смежнымъ съ

Z 11 °1 /Т

" Та"

сосѣдними; и французско-африканское общество,
несмотря на всѣ усилія его враговъ и правительства бея, сдѣлалось собственникомъ Энфиды.
Оно предприняло въ ней сѳрьѳзныя работы на
всѣхъ плодородныхъ участкахъ, насадило виноградники, деревья, основало поселки и раздѣлило
земли на правильные участки въ десять гѳктаровъ
каждый, чтобы арабы не затруднялись выборомъ
и не ошибались при указаніи границъ.
Два дня придется намъ ѣхать по этой тунисской
провинціи, чтобы добраться до ея противоположнаго
конца. Съ нѣкотораго времени дорога, простая
тропа среди зарослей ююбы, стала лучше, и намъ
улыбалась надежда засвѣтло поспѣть въ Бу-Фиша,
гдѣ мы должны были ночевать, какъ вдругъ мы
эамѣтили цѣлую армію рабочихъ всѣхъ расъ, трудившихся надъ эамѣной этой проѣзжей дороги
французскимъ шоссе, то есть вереницей опасностей; значитъ, намъ опять придется ѣхать шагомъ. Удивительные это рабочіе. Толстогубый
негръ,
съ
вылупленными бѣлками,
съ блестящими зубами, копаетъ землю подлѣ араба съ
тонкимъ профилемъ, волосатаго испанца, мароканца, мавра, мальтійца и французскаго землекопа, Богъ вѣсть какимъ вѣтромъ занесеннаго въ
эту страну ; есть тутъ и греки, турки, левантинцы
всѣхъ типовъ; и невольно задаешь себѣ вопросъ,
каковъ должѳнъ быть средній уровень честности,
нравственности и уживчивости этой орды.
Къ тремъ часамъ мы пріѣзлсаемъ въ самый обширный каравансарай, какой мнѣ случалось видѣть. Это цѣлый городъ, или, вѣрнѣе, деревня въ
одной оградѣ, окружающей три огромныхъ двора,
въ которыхъ ютятся въ маленькихъ лачуяскахъ
люди, булочники, башмачники, торговцы разнымъ
товаромъ, а подъ сводами скотъ. Нѣсколько чистыхъ каморокъ, съ постелями и цыновками, предназначаются для проѣзжихъ поважнѣе.

Со стѣны террасы, два бѣлыхъ серебристыхъ
голубя смотрятъ на насъ своими красными, блистающими какъ рубины, глазами.
Лошади напились, ѣдемъ дальше.
Дорога постепенно приближается къ морю
голубоватую полосу котораго мы замѣчаемъ на
горизонтѣ. На концѣ одного мыса появляется городъ, линія котораго, прямая, ослѣпительно блестящая въ лучахъ заходящаго солнца, точно бѣжитъ но водѣ. Это Гамма меть, называвшійся у
римлянъ Путъ-Путъ. Вдали, передъ нами, на равнинѣ, возвышается руина, которая, въ силу дѣйствія миража, кажется гигантской. Это также римская гробница, высотой всего въ десять метровъ
называемая Карсъ-эль-Менара.
Наступаешь вечеръ. Надъ нашими головами
небо остается голубымъ, но передъ нами простирается густая гряда фіолетовыхъ облаковъ, за которой скрывается солнце. Подъ нею тянется вдоль
горизонта и моря тонкая розовая лента, совершенно прямая, правильная, которая становится все
ярче и ярче по мѣрѣ того какъ невидимое свѣтило
спускается къ ней. Какія-то тяжеловѣсныя птицы
медленно пролетаютъ мимо; кажется, сарычи Впечатлѣніѳ вечера глубоко, оно съ неотразимой мощью
охватываешь душу, сердце, тѣло, въ этой дикой
степи, сохраняющей тотъ же характеръ до Кэруана, на разстояніи двухъ дней пути. Таково должно
быть, мнѣ думается, впечатлѣніе русскихъ степей
въ вечерній часъ. Намъ попадаются навстрѣчѵ
трое людей въ бурнусахъ. Издали я принимаю ихъ
за нѳгровъ, такіе они черные и лоснящіеся потомъ узнаю арабскій типъ. Это люди изъ Суфа
курьезная оазиса, почти погребенная въ пескахъ'
между Шоттами и Тугуртомъ. Вскорѣ вокругъ
насъ темная ночь. Лошади идутъ шагомъ. Но вошь
въ тѳмнотѣ бѣлѣѳтъ стѣна. Это управленіе сѣвернаго
района Энфиды, борджъ Бу-Фиша, нѣчто въ родѣ

квадратной крѣпости, защищенной глухою стѣной
и жѳлѣзными воротами противъ сюрпризовъ со
стороны арабовъ. Насъ ожидали.
Супруга управляющая, г-жа Моро, приготовила намъ очень хорошій обѣдъ. Мы таки сдѣлали 80 километровъ
на зло вѣдомству путей сообщенія.

12 деьабря.
Мы выѣзжаемъ на разсвѣтѣ. Заря розовая,
ярко розовая. Какъ опредѣлить ея оттѣнокъ? Я бы
скаэалъ, цвѣта семги, если бъ этотъ цвѣтъ былъ
ярче. Право, у насъ не хватаешь словъ для обозначѳнія всѣхъ< комбинацій тоновъ. Нашъ взглядъ,
вэглядъ современная человѣка, воспринимаѳтъ безконѳчную гамму оттѣнковъ. Онъ различаешь всѣ
сочетанія цвѣтовъ, всѣ ихъ степени, всѣ ихъ модификаціи подъ вліяніемъ сосѣднихъ предметовъ,
свѣта, тѣней, времени дня. А для называнія этихъ
тысячъ тонкихъ красокъ въ нашемъ распоряженіи
имѣется всего несколько словъ, простыхъ словъ,
употреблявшихся нашими предками для обозначенія немногихъ впечатлѣній ихъ наивныхъ глазъ.
Взгляните на новыя матеріи. Сколько неназываемыхъ тоновъ, промежуточныхъ меясду главными!
Для обозначенія ихъ остается только прибѣгать
къ сравненіямъ, который всегда неудовлетворительны.
То, что я видѣлъ въ это утро, въ тѳченіѳ нѣсколькихъ минутъ, я не сумѣлъ бы передать съ
помощью нашихъ существительныхъ, прилагательныхъ и глаголовъ.
Мы еще болѣе приближаемся къ морю или,
вѣрнѣе, къ обширному бассейну, который сообщается съ моремъ. Я различаю въ бинокль, въ
водѣ, фламинго, и выхожу изъ экипажа, чтобы подобраться къ нимъ иолзкомъ, прячась въ кустарникахъ, и поглядѣть на нихъ поближе.
Я подползаю. Вижу ихъ яснѣе. Одни ила-

ваютъ, другіѳ стоять на своихь длинныхъ ногахъ.
Это бѣлыя и розовыя пятна, плавающія на водѣ,
или огромные цвѣты, распустившіеся на тонкихъ
пурпуровыхъ стѳбляхъ, цвѣты, сгруппированные
сотнями на берегу и въ водѣ.
Точно клумбы
алыхъ лилій, изъ которыхъ, какъ изъ вѣнчиковъ,
поднимаются головы съ красными пятнами на тонкихъ, изогнутыхъ шеяхъ.
Я подползаю еще ближе, но вдругъ ближайшая
стая замѣчаетъ или чуѳтъ меня и обращается въ
бѣгство. Вотъ взлетаетъ одна, за ней и всѣ. Поистинѣ удивительное зрѣлище улетающаго сада,
всѣ клумбы котораго, одна за другой, поднимаются
въ небеса; а я долго слѣжу въ бинокль за розовыми и бѣлыми облачками, уносящимися вдаль,
къ морю, волоча за собой кроваво-красный ноги,
тонкія, какъ срѣзанныя вѣтки.
Этотъ бассейнъ служилъ нѣкогда притономъ
для судовъ обитателей Афродизія, страшныхъ пиратовъ, которые устраивали въ нѳмъ засады и
укрывались въ него отъ преслѣдователей.
Вдали виднѣются развалины этого города, гдѣ
Велизарій останавливался на пути въ Карфагенъ.
В ъ немъ сохранились еще тріумфальная арка,
остатки храма Венеры и огромная крѣпость.
Такимъ образомъ, на пространстве одной Энфиды
сохранились слѣды семнадцати римскихъ городовъ.
Тамъ на берегу находится Энгла, когда-то пышная
А у pea Цэлія Антонина, а если бы, вмѣсто того,
чтобы уклоняться къ Кэруану, мы продолжали
путь по прямой линіи, то увидѣли бы вечеромъ
на третій день пути среди абсолютно дикой равнины амфитеатръ Эджема, такихъ же размѣровъ,
какъ римскій Колизей, колоссальныя развалины,
вмѣщавшія 8 0 , 0 0 0 зрителей.
Вокругъ этого гиганта, который остался бы
почти неповрелсденнымъ, если бъ Гамуда, тунисскій бей, не разрушилъ его пушечными выстрѣ-

ламп, чтобъ выгнать укрывшихся въ немъ арабовъ, не желавшихъ платить подать, были найдены коѳ-какіе слѣды большого роскошнаго города,
обширныя цистерны и громадная коринфская капитель чистѣйшаго стиля изъ цѣльнаго куска бѣлаго мрамора.
Какъ развивалась исторія этого города, Туздриты
Плинія, Тиздруса Птолемея, относительно котораго
у исторпковъ нельзя найти ничего, кромѣ назван і я ? Чего не хватало ему, чтобъ стать знамениты мъ, разъ онъ былъ такъ великъ, многолюденъ и
богатъѴ Не хватало п у с т я к а . . .
Гомера!
Не будь Гомера, чѣмъ была бы Троя? кто
зналъ бы объ Итакѣ?
В ъ этой странѣ узнаешь своими глазами, что
такое исторія и, въ особенности, чѣмъ была Библія.
Понимаешь, что патріархи и всѣ легендарныя личности, такія грандіозныя въ книгахъ, такія импоіантныя в ъ нашемъ вообралѵеніи, были бѣдныѳ
люди, блулсдавшіе среди первобытныхъ племенъ,
какъ блѵждаютъ эти важные и простые арабы, сохранившіе еще античную душу и носящіѳ античный костюмъ. Только у иатріарховъ были поэтыисторики, воспѣвшіѳ ихъ жизнь.
Хоть разъ въ день обязательно встрѣтишь подъ
оливковымъ деревомъ или на опѵшкѣ кактусовой
рощи сцену „Бѣгства во Египетъ"; и улыбнешься,
вспоминая объ учтивыхъ картинахъ, изображающихъ Дѣву Марію на ослѣ, хотя, безъ сомнѣнія,
сидѣлъ на немъ Іосифъ, ея супругь, а она плелась
сзади тяжелой походкой, слѳіка согнувшись и неся
на спинѣ, завернутаго въ сѣрый отъ пыли бурнусъ,
круглаго, какъ булочка, младенца Іисуса.
Всего чаще, у каждаго колодца, мы встрѣчаемъ
Ревекку. На ней синее шерстяное платье, падающее пышными складками вокругъ тѣла, на ногахъ у щиколотокъ серебряные браслеты, на груди
олсорелье изъ пластинокъ того же металла, соедиМопасанъ.

XIII.

9

пенныхъ цѣпочками. Иногда она эакрываетъ лицо
при нашемъ приближѳніи; иногда же, если хороша
собой, поворачиваетъ къ намъ свѣлсеѳ, смуглое
личико и смотритъ на насъ большими черными
глазами. Это настоящая дѣвушка изъ Библіи, та
самая, что говорить о себѣ въ „Пѣсни Пѣсней":
„ ч е р н а я, н о к р а с и в а " ; та самая, что съ кувшииомъ на головѣ, показывая свои крѣпкія бронзовый нолски и спокойно, слегка покачивая свой
стройный станъ, поднимаясь по каменистой тропннкѣ, соблазняла ангѳловъ небесныхъ, какъ соблазняетъ и насъ, которымъ далеко до ангеловъ.
В ъ Алжирѣ и въ алжирской Сахарѣ всѣ женщины, городскія и кочѳвыхъ племенъ, носятъ бѣлыя одеяіды. В ъ Тунисѣ же горожане окутываются съ ногъ до головы въ покрывала изъ черной
кисеи, производящія странное впечатлѣніе на свѣтлыхъ улицахъ южпыхъ городковъ, a деревенскія
лсенщины носятъ синія платья изящнаго и свободиаго покроя, придающія имъ еще болѣе библейскій видъ.
Мы пересѣкаемъ теперь равнину, гдѣ всюду
встрѣчаются слѣды человѣческаго труда, такъ какъ
мы приближаемся къ центру Энфиды, Даръ-эльБею, переименованному въ Энфидавиль.
Вонъ деревья! Удивительно! Большія деревья,
хотя посажены всего четыре года тому назадъ.
Они свидѣтельствуютъ объ изумительномъ плодородіи этой почвы и ноказываютъ, какихъ результатовъ можетъ достигнуть правильная и серьезная
культура. Среди этихъ деревьевъ показываются
болыпія постройки, надъ которыми развѣвается
французскій флагъ. Это мѣстояштельство главнаго
управляющая и ядро будущая города. Вокругъ
этихъ строеній уяю образовалась деревня, и по
ионёдѣлыіикамъ бываотъ базаръ, на которомъ вершатся крупныя дѣла. Арабы толпами стекаются
сюда изъ очень отдаленныхъ пунктовъ.

В ъ высшей степени интересно изучать организацію этого громадная имѣнія, гдѣ интересы туземцѳвъ оберегаются такъ лее тщательно, какъ
интересы европейцевъ. Это образецъ аграрпаго
законодательства для странъ съ смѣшаннымъ населеніемъ, гдѣ разнообразіѳ и противопололшость
нравовъ требуютъ крайней осторояшости и предусмотрительности въ установлѳніяхъ.
Позавтракавъ въ этой столицѣ Энфиды, мы отправляемся посмотрѣть крайне любопытную деревню, пріютившѵюся на скалѣ, въ пяти кнлометрахъ отсюда.
Сначала мы идемъ виноградниками, потомъ
снова попадаемъ въ степь, обширныя пространства леелтой земли, усѣяниыя тощими кустиками
ююбы.
Грунтовыя воды имѣются почти всюду въ этихъ
равнинахъ на глубипѣ двухъ, трехъ, пяти метровъ,
такъ что при небольшой затратѣ труда ихъ мояшо бы
было превратить въ оливковыя рощи.
Но въ нихъ попадаются только, мѣстами, небольшія рощицы кактусовъ.
Вотъ происхолсденіе этихъ рощъ:
В ъ Тунисѣ существуетъ очень интересный обычай, такъ называемое п р а в о о я с и в л е н і я п о ч в ы , разрѣшающее каждому арабу завладевать необработанными землями и обработывать ихъ, ьъ
случаѣ отсутствія хозяина, который могъ бы воспрепятствовать этому.
Итакъ, арабъ, высмотрѣвъ участокъ, который
ему кажется плодороднымъ, сажаетъ на немъ олпвы
или, чаще, кактусы, неправильно называемые варварійскими фигами, и этимъ самымъ обезпечиваетъ себѣ половину урожая на все время, пока
посадка существуетъ. Другая половина принадлеяштъ собственнику земли, которому остается только
слѣдить за продажей плодовъ да получать свою
часть.

Арабъ, насадившій плантацію, долженъ заботиться о ней, ухаживать за ней, охранять ее отъ
воровъ и в сяк ихъ повреждѳній, какъ свою собственность, и елгггодно продавать плоды съ аукциона, чтобъ раздѣлъ былъ ровный. Почти всегда,
впрочемъ, онъ оставляетъ в^сь сборъ за собой,
уплачивая владѣльиу какъ бы арендную плату, не
определенную заранее и пропорціональную стоимости каждаго урожая.
Эти рощи кактусовъ имѣютъ фантастпческій
видъ. Закрученные стволы походятъ на тѣла драконовъ, на члены чудовищъ съ оттопыренной чешуей, усаженные колючками. Когда видишь такую
рощу ночыо, при свѣтѣ луны, легко вообразить
себя въ странѣ кошмаровъ.
Вся подошва крутой скалы, на которой расположилась деревня Такь-Рѵна, заросла этими высокими діавольскими растеніями.
Попадаешь въ
лѣсъ Данте. Чудится, будто они копошатся, шевелятъ своими большими листьями, круглыми, толстыми и вооруясенными огромными иглами, подбираются къ вамъ, чтобы схватить, задушить, разорвать васъ этими страшными когтями. Я не знаю
ничего, такъ располагающаго къ галлюцинаціямъ
какъ хаосъ громадныхъ камней и кактусовъ у подошвы этой горы.
Вдругъ, среди этихъ каменьевъ и растеній свирѣпаго вида, мы открываемъ колодезь, окр у ясенныіі лгенщинами, пришедшими за водой. Серебряныя украшенія на ихъ ногахъ и шеяхъ сверкаютъ
па солнцѣ. Замѣтивъ насъ, онѣ закрываютъ свои
смуглыя лица складками бѣлыхъ покрывалъ и,
приставивъ руку къ глазамъ, разсматриваютъ
насъ, пока мы нроходимъ мимо.
Тропинка крутая, едва доступная для муловъ.
Кактусы тоже взбираются по ея окраинамъ на
утесъ. Они какъ будто сопровождают насъ, окрулсаютъ, обходятъ, слѣдуютъ за нами и забѣгаютъ

впередъ. Высоко, на самой верхушкѣ, по обыкповенію, сіяетъ кѵполъ кѵббы.
Вотъ и деревня: груда развалииъ, разрушающихся стѣнъ, гдѣ не отличаешь жплыхъ лачугъ
отъ нежилыхъ. С т і н ы , еше уцѣлѣшпія, на сѣверъ
и на западъ, такъ нен а делены, что мы не рѣшаемея
подойти: кажется, онѣ рухнутъ отъ малѣйшаго
толчка.
Видъ съ вершины вѳликолѣпный. На югъ, на
востокъ, на западъ безконечная равнина, которую
море омываетъ на большомъ пр-угяжѳпіи.
На сѣверѣ горы, лысыя, красныя, зубчатыя, какъ пѣтушій гребень. Вдали Джебель-Загуанъ, возвышающійся надъ всей страной.
Это послѣднія горы на пути къ Кэруапу.
Эта деревушка Такъ-Рупа родъ арабской крѣпости, совершенно неприступной. „ Т а к ъ " , впрочемъ, и есть уменьшительное отъ Такешъ, крѣпость. Одна изъ главныхъ функцій ея жителей —
такъ какъ въ подобномъ случаѣ, нельзя говорить
о „занятіяхъ" — заключается въ храненіи въ
своихъ амбарахъ зерна, поручаемаго имъ кочевниками послѣ жатвы.
Вечеромъ мы возвращаемся ночевать въ Энфидавилль.

13 декабря.
Мы ѣдемъ сначала среди виноградниковъ франдузско-африканскаго общества, затѣмъ попадаемъ
на необъятную равнину, гдѣ бродятъ, по всѣмъ
направленіямъ, все тѣ же незабываемые призраки,
состоящее изъ верблюда, плуга и араба. Затѣмъ
почва становится без плодной, и я замѣчаю впереди, въ бинокль, обширный пустырь, усѣянный
огромными стоячими каменьями, по всѣмъ направленіямъ, вправо, влѣво, куда хватить глазъ.
Подъѣхавъ, узнаю долмены. Это некрополь невѣроятныхъ размѣровъ, занимающій сорокъ гектаровъ!

Каждая гробница состоитъ изъ чѳтырехъ каменныхъ плитъ. Три стоятъ, образуя стѣны, четвер
тая положена сверху въ видѣ крыши. Долгое
время всѣ раскопки, предпринимавшіяся управляющимъ Энфиды съ цѣлью открыть подземелья подъ
этими мегалитическими памятниками, оставались
тщетными. Только полтора или два года тому
назадъ, г. Гами, консерваторъ Паршкскаго этнографического музея, послѣ долгихъ поисковъ, нашелъ входъ въ эти подземныя гробницы, очень
искусно скрытый подъ слоемъ болынихъ камней.
Тамъ оказались кости и глиняные сосуды берберскаго происхожденія.
Съ другой стороны, г.
Манджавакки, управляющій Энфиды, указалъ, неподалеку, почти исчѳзнувшіѳ слѣды обширнаго
берберскаго города. Каковъ же долженъ былъ
быть городъ, если его кладбище занимало сорокъ
гектаровъ?
На Востокѣ, впрочемъ, часто поражаешься величиной пространства, отведеннаго предкамъ въ
этомъ мірѣ. Кладбища громадны, безчисленны.
Они попадаются всюду. Могилы въ городѣ Каирѣ
занимаютъ больше мѣста, чѣмъ дома. У насъ,
наоборотъ, земля стоить дорого, a исчезнувшіе не
считаются ни во что. Ихъ валятъ въ кучу, другъ
подлѣ друга, другъ на друга, другъ въ друга, въ
какомъ-нибудь уголкѣ за городомъ, въ предмѣстьи,
въ тѣсной оградѣ. Мраморныя плиты и деревянные кресты прикрываютъ поколѣнія, зарывавшіяся
тутъ въ теченіѳ вѣковъ. Это навозъ изъ труповъ
у городскихъ воротъ. Имъ едва даютъ время потерять свою форму въ землѣ, уже пропитанной
человѣческой гнилью, смѣшать свое разлолсившееся
тѣло съ этой трупной почвой; потомъ, такъ какъ
другіѳ являются непрерывно, а на сосѣднихъ поляхъ воздѣлываютъ овощи для лсивыхъ, разрываютъ заступомъ эту почву, пожирательницу людей, выкапываютъ попавшіясл кости, головы, ру-

ки, ноги, ребра самцовъ, самокъ и дѣтей, забытыхъ и перемѣшанныхъ въ кучу; выбрасываютъ
ихъ кучей въ канаву, и предлагаютъ новымъ покойникамъ, чьи имена еще извѣстны, мѣсто, украденное у другихъ, которыхъ улсе никто не знаетъ,
которыхъ небытіе поглотило цѣликомъ; такъ какъ
нулсно быть экономнымъ въ цивилизованныхъ обществахъ.
Выходя изъ этого древняго и н е о б ъ я т н а я
кладбища, мы замѣчаемъ бѣлый домъ. Это ЭльМанзель, южное управленіе Энфиды, гдѣ кончается
нашъ сегодняшній переѣздъ.
Такъ какъ сегодня мы долго сидѣли, болтая,
послѣ обѣда, то намъ пришло въ голову пройтись
немного передъ сномъ. Великолѣнный свѣтъ луны озарялъ степь и, проскальзывая меясду чешуями огромныхъ кактусовъ, придавалъ имъ сверхъестественный видъ стаи адскихъ звѣрей, растопыривавшихъ во всѣ стороны плоскіе круглые члены своихъ чудовищныхъ тѣлъ.
Когда мы остановились посмотрѣть на нихъ,
насъ поразилъ отдаленный, непрерывный, сильный
шумъ. То были безчпсленные голоса, пронзительные или низкіе, всевозможныхъ тембровъ, свистки,
крики, вопли, непонятный и ужасающій гулъ^обезумѣвшей толпы, фантастической, нереальной, которая сражалась гдѣ-то, не то на небѣ, не то на
землѣ. Прислушиваясь по всѣмъ направленіямъ,
мы наконецъ убѣдились, что этотъ шумъ доносится
съ юга. Тогда кто-то вокликиулъ:
— Да это птицы на озерѣ Тритонъ!
В ъ самомъ дѣлѣ, завтра мы будомъ проѣзжать
мимо этого озера, площадью въ 1 0 , 0 0 0 — 1 3 , 0 0 0 гектаровъ, которое арабы называютъ Эль-Кельбія
(сука). Нѣкоторые изъ совремѳнныхъ географовъ
видятъ въ немъ остатки древняго внутренняя
африканская моря, которое до сихъ поръ помѣщали
между шоттами Феджеджъ, Рарса и Мельриръ.

В ъ самомъ дѣлѣ, виновникомъ этого глухого,
но гулкаго, ночного шума былъ крикливый народъ водяныхъ птицъ, располоясившихся, точно
полчище разныхъ племенъ, по берегамъ озера, не
близко отъ насъ, на разстояніи 16 километровъ,
зато въ безчисленпомъ количествѣ. Тутъ птицы
всѣхъ породъ, всѣхъ формъ, зсѣхъ оиереній, отъ
плосконосой утки до длинноклюваго аиста; легіоны
фламинго и журавлей, флотиліи турпаповъ и рыболововъ, полки нырковъ, зуйковъ, куликовъ и чаекъ.
При мягкомъ свѣтѣ лупы, всѣ эти твари, радуясь
красотѣ ночи, вдали отъ человѣка, который не лшветъ подлѣ ихъ водяного царства, суетятся, кричать, болтаютъ, безъ сомпѣнія. на своемъ нтпчьемъ
языкѣ, наполняютъ лучезарныя небеса своими
пронзительными голосами, на которые откликается
только отдаленный лай арабскихъ собакъ или тявканье шакал овъ.

14 декабря.
Проѣхавъ еще нѣсколько равнинъ, воздѣлывае
мыхъ кое-гдѣ туземцами, но большею частью
остающихся совершенно некультурными, хотя и
вполнѣ годными для обработки, мы замѣчаемъ налево большое озеро Тритонъ. Но мѣрѣ приближенія къ нему на немъ показываются какъ будто
острова, многочисленные острова, то бѣлые то
черные. Это полчища птицъ, плавающихъ сплошными стаями.
По берегамъ прогуливаются, по
двое, по трое, огромные ягуравли, на своихъ высокихъ ногахъ. Другіе внднѣются на равнинѣ,
среди кустарниковъ, надъ которыми возвышаются,
тревоясно озираясь, ихъ головы.
Это озеро, глубиною отъ шести до восьми метровъ, совершенно высохло этимъ лѣтомъ, послѣ
пятнадцатнмѣспчной засухи, чего не случалось на
памяти человѣческой. Но, несмотря на свои значительные размѣры, оно наполнилось осенью въ

одинъ день, такъ какъ въ него стекаютъ всѣ дождевыя воды, выпадающія на горахъ центральной
области. Великое будущее процвѣтаніѳ этой области зависитъ отъ того, что въ ней нѣтъ, какъ
въ Алягиріи, рѣкъ, часто пересыхающихъ, но съ
постоянными руслами, дающими стокъ дождевой
водѣ, а только нѳболыпіѳ овраги, гдѣ самая
простая плотппа моясетъ эадерлсать воду. Уровень
ихъ всюду одинаковъ, и калсдый ливень, выпадающій въ отдаленныхъ горахъ, разливается по всей
равнипѣ, превращая ее на пѣсколько дней или на
нѣсколько часовъ въ огромное болото и отлагая,
при калсдомъ наводненіи, новый слой ила, который удобряетъ и оплодотворяешь ее, точно Египетъ безъ Нила.
Теперь мы въѣзжаемъ въ безграничную степь,
заросшую пятнами маленькой жирной сѣро-зеленой травки, до которой очень лакомы верблюды.
Оттого здѣсь и В И Д И Ш Ь повсюду, куда хватптъ
глазъ, огромныя стада дромадеровъ. Когда мы
проѣзлсаемъ среди нихъ, они смотрятъ на насъ
своими выпуклыми блестящими главами, и кажется, будто присутствуешь при началѣ міра, когда
Создатель нерѣшителыю бросалъ на землю, какъ
бы желая провѣрпть достоинство и результаты
своего сомнительная творенія, сѣмена безобразныхъ тварей, который потомъ постепенно уничтоясилъ, сохранивъ однако нѣсколько примитивныхъ типовъ на этомъ большомъ, заброшенномъ
материкі, Африке, въ пескахъ которой имъ забыты жирафъ, верблюдъ и дромадеръ.
А х ъ ! вотъ забавное и милое зрѣлише: самка
только что разрѣшилась отъ бремени верблюденкомъ, и возвращается въ таборъ, а за нею новорожденный, котораго подгониютъ хворостинами
двое арабскихъ ребнтишекъ, не достающихъ головами до его зада. У него, на высочайшихъ ногахъ, крошечное тѣльце съ птичьей шеей, несу-

щей голову съ удивленными глазами, которые всего какихъ-нибудь четверть часа созерцаютъ эти
новые предметы: свѣтъ, степь и матку, за которой онъ слѣдуетъ. Онъ однако идетъ какъ нельзя
лучше, свободно, не спотыкаясь, по этой неровной
почвѣ, и начинаетъ обнюхивать сосцы, такъ какъ
природа для того и создала такимъ высокимъ это
животное, насчитывающее нѣсколько минуть отъ
роду, чтобы оно могло доставать до брюха матери.
Вотъ другіе постарше, нѣсколышхъ дней, нѣсколысихъ
мѣсяцевъ, и совсѣмъ большіе съ
шерстью подъ цвѣтъ хвороста, у другихъ же свѣтлосѣрой или желтой, или черноватой.
Пейзажъ становится такимъ страннымъ, какого
я никогда не видывалъ. Вправо, влѣво, вырастаютъ изъ земли ряды камней, выстроившихся,
какъ солдаты, всѣ въ одномъ и томъ же порядкѣ,
въ одномъ и томъ лее направленіи, наклоненные
къ Кэруану, еще невидимому. Они какъ будто
маршируютъ, по-батальонно, эти камни, выстроившіеся одинъ за другимъ, прямыми линіями, на
разстояніи нѣсколышхъ сотъ шаговъ одна отъ
другой. В ъ такомъ видѣ они покрывають нѣсколько километровъ. Между ними нѣтъ ничего, кромѣ
глинистаго песка. Это одно изъ самыхъ курьезныхъ явленій въ мірѣ. Съ нимъ связана слѣдующая легенда.
Когда Сиди-Окба, со своими всадниками, прибыль въ эту зловѣщую пустыню, гдѣ разстилаются
теперь остатки священнаго города, онъ располоясился въ ней лагеремъ. Спутники его, удивленные остановкой въ этомъ мѣстѣ, совѣтовали ему
двинуться дальше, но онъ отвѣтилъ:
— Мы доляшы остановиться здѣсь и даже основать здѣсь городъ, потому что такова воля Божія.
Ему возразили, что здѣсь пѣтъ ни воды для
питья, ни лѣса и камней для постройки.

Сиди-Окба заставилъ ихъ умолкнуть, сказавъ.
— Богъ пошлетъ все, что нужно.
На другой день ему сообщили, что борзая собака нашла воду. Стали рыть въ этомъ мѣстѣ
и на глубинѣ шестнадцати метровъ нашли источникъ, питающій и нынѣ большой колодезь, увѣнчанный куполомъ, подъ которымъ цѣлый день ходить верблюдъ, приводя въ движеніѳ ручку насоса.
На слѣдующій день, арабы, посланные на развѣдки, сообщили Сиди-Окба, что они видѣли лѣсъ
на склонахъ сосѣднихъ горъ.
Наконецъ, на третій день, всадники, выѣхавшіѳ утромъ, вернулись во весь опоръ, крича, что
они встрѣтили камни, полчище идущихъ камней,
безъ сомнѣнія иосланпыхъ Боговъ.
Несмотря на это чудо, Кэруанъ выстроенъ почти цѣликомъ изъ кирпича.
Но вотъ равнина превратилась въ болото желтой грязи, въ которой лошади скользить, дергаютъ
экипажъ, не подвигая его вперѳдъ, выбиваются
изъ силъ и падаютъ. Они вязнуть въ этой клейкой грязи ио колѣна. Колеса уходятъ въ нее по
ступицу. Небо нахмурилось, моросить мелкіп
дождь, который заволакиваетъ горизонтъ. По временамъ дорога какъ будто улучшается, когда мы
взбираемся на вершину одного изъ семи пригорковъ, называемыхъ семью холмами Кэруана; затѣмъ снова превращается въ ужасающую клоаку,
когда мы спускаемся въ лощину. Внезапно экипажъ останавливается: одно изъ заднихъ колесъ
затянуло пескомъ.
Приходится слѣзать и идти пѣшкомъ. И вотъ
мы плетемся подъ дождемъ и яростнымъ вѣтромъ,
поднимаемъ съ каждымъ шагомъ огромную глыбу
грязи, которая заклеиваешь нашу обувь и обременяетъ ноги, дѣлая ходьбу изнурительной, попадаемъ
въ рытвины, задыхаемся, проклинаемъ южный хо-

лодъ и совершаѳмъ такое паломничество къ священному городу, которое верно зачтется намъ на
томъ свѣтѣ, если, паче чаянія, богъ пророка окажется настоящимъ Богомъ.
Какъ известно, у правовѣрныхъ семь хождеиій
въ Кэруанъ считаются равнымъ одному паломничеству въ Мекку.
После одного или двухъ кплометровъ этого
изнурительнаго странствія я замѣчаю въ тумапѣ,
далеко, впереди, тонкую и остроконечную башню,
чуть видную, едва отделяющуюся отъ тумана, верхушка которой исчезаешь въ облакахъ/ Это смутное и поразительное видѣніе мало-по-малу определяется, принимаешь болѣе отчетливую форму и
превращается въ большой минаретъ на фоне неба;
кругомъ, внизу, ничего не видно: ни города, ни
стѣнъ, пи куполовъ мечетей. Доясдь хлещетъ намъ
въ лицо, и мы медленно подвигаемся къ этому
сѣроватому маяку, возвышающемуся передъ пами,
какъ призракъ башии, который вошь-вошь исчезнетъ, слившись съ тумаиомъ.
Но вотъ, направо, обрисовывается зданіѳ съ
куполами: .что такъ называемая „мечеть цырюльника"; наконецъ, показывается и городъ, неясная,
неопределенная масса за сеткой дождя; а минаретъ калсется меньше, чемъ былъ минуту тому
назадъ, точно онъ для того и поднимался въ
облака, чтобы указать намъ дорогу въ городъ,
исполнивъ же эту обязанность, съеяшлся и ушелъ
въ свои стѣны.
О! какой печальный видъ у этого города, затер я н н а я въ степи, въ {.езплодной и унылой пустынѣ!
В ъ узкихъ, извилистыхъ улицахъ,'арабы смотрятъ
на насъ изъ-подъ навесовъ лавченокъ, а когда
встречаешь женщину, этотъ черный призракъ
среди стенъ, пожелтевшихъ отъ ливня, кажется
смертью, разгуливающей по городу.
Намъ
оказываешь гостепріимство тунисскій

губернаторъ Кэруана, Сп-Магометъ-эль-Марабутъ,
гёнералъ бея, знатный и благочестивый мусульман и н у три раза ходпвшій въ Мекку. Онъ ведетъ
насъ, съ предупредительною и важной учтивостью,
в ъ комнаты, предназначенный дчя гостей, гдѣ мы
находнмъ болыніе турецкіе диваны и превосходныя
арабскія покрывала, слѵжащія одѣялами на ночь.
В ъ знакъ особениаго уваженія, одинъ изъ сыновей генерала самъ приносить намъ все, что намъ требуется.
Мы обѣдаемъ у гражданская контролера и
французская консула, где находнмъ радушный и
милый пріемъ, который согреваешь и утешаешь
насъ после нашего печальная странствія.

15 декабря.
Еще затемно меня будитъ одинъ изъ моихъ
спутниковъ. Накануне мы решили прелгде всего
сходить въ мавританскую баню, а затемъ уже осматривать городъ.
На улицахъ улсѳ замѣчается двшкеніе, такъ
какъ на Востоке встаютъ до зари, и ясная бледная
полоска неба, виднеющаяся между домами, обещаешь
теплый, солнечный день.
Идемъ изъ улицы въ улицу, мимо колодца,
вокругъ котораго, подъ куполомъ, безостановочно
ходишь верблюдъ, накачивая воду, и входимъ въ
какой-то мрачный домъ, съ толстыми стѣнами, где
въ первую минуту ничего не видишь въ темноте
и слегка задыхаешься въ сырой и теплой атмосфере.
Потомъ замечаѳмъ арабовъ, дремлющихъ на
цыновкахъ; а хозяинъ, предложивъ намъ сначала
раздеться, вводитъ насъ въ паровыя бани, черныя
клетушки, въ родѣ казематовъ со сводами, куда
светъ брезжущаго утра проникаешь сверху въ маленькое окошечко и где того и гляди поскользнешься
и шлепнешься на мокромъ липкомъ полу.

Когда, послѣ в с ѣ х ъ опѳрацій массажа, мы выходимъ изъ бани, то точно пьянѣемъ отъ радости,
такъ какъ взошедшее солнце освѣщаетъ улицы и
передъ нами предстаетъ, бѣлый, какъ всѣ арабскіе
города, но болѣѳ дикій, болѣѳ рѣзко характерный,
сильнѣе отмѣченный фанатизмомъ, поражающій
своей не скрываемой бѣдностью, своей откровенной
и гордой нищетой, священный Кэруанъ.
Жители только что пережили страшный неурожай, и печать голода леяштъ, калеется, на самыхъ
домахъ. Здѣсь, какъ въ городкахъ центральной
Африки, торгуютъ всякой мелочью въ лавочкахъ
величиной съ коробку, гдѣ продавцы сидятъ, поджавъ ноги по-турецки. Вотъ финики изъ Гафзы
или Суфа, в ъ видѣ липкой глыбы, отъ которой
иродавецъ, сидящій на той лее доскѣ, отдираетъ,
сколько нужно пальцами. Вотъ овощи, иерецъ,
лепешки, а въ сукахъ, длинныхъ, извилистыхъ
базарахъ подъ сводами, матеріи, ковры, конская
сбруя, украшенная золотомъ и серебромъ, и безчисленное количество башмачниковъ, фабрикующихъ бабуши изъ желтой колен.
Мы отправляемся въ мечеть Длеама-Кебиръ
или Сиди-Окба, высокій мииаретъ которой господсгвуетъ надъ городомъ и пустыней, уединяющей
его отъ міра. Внезапно она является передъ нами
на поворотѣ улицы. Это громадное и тяжелое
зданіѳ, поддерлсиваѳмое огромными контрфорсами,
бѣлая масса, тяяселая, внушительная, неизъяснимой
и дикой красоты. Войця в ъ него, видишь прежде
всего великолѣпный дворъ, обнесенный двойной
галлереей на двухъ рядахъ изящныхъ римскихъ и
романскихъ колоннъ. Молено подумать, что находишься внутри п р е к р а с н а я и т а л ь я н с к а я монастыря. Собственно мечеть — направо, она сообщается съ двор ом ъ семнадцатью вратами съ
двойными створами, которыя мы просимъ открыть
преяеде, чѣмъ войти в ъ мечеть.

Я знаю в ъ мірѣ только три храма, которые
произвели на меня такое захватывающее и неожиданное впечатлѣніе, какъ это варварское и поражающее зданіе: Монъ-Санъ-Мишель, церковь Святого Марка въ Вѳнеціи и Палатинская капелла въ
Палермо.
Но то ироизведенія обдуманныя, разечитанныя,
удивительныя созданія великихъ архитекторовъ,
увѣренныхъ въ эффектѣ, безъ сомнѣнія благочестивыхъ, но преяеде всего художниковъ, которыхъ
любовь къ линіямъ, формамъ и декоративной красотѣ вдохновляла столько же или больше, чѣмъ
любовь къ Богу. Здѣсь совсѣмъ другое. Народъ
фанатическій, кочевой, умѣющій кое-какъ выводить
стѣны, придя въ землю, покрытую развалинами,
оставшимися отъ его предшественниковъ, подобралъ
то, что ему казалось прекраснѣйшимъ, и въ свою
очередь, руководимый высокимъ вдохновеніемъ, соорудила изъ этихъ остатковъ одинаковаго стиля и
типа, жилище своему Богу, жилище, созданное изъ
обломковъ развалившихся городовъ, но такое же
совершенное и такое же великолѣпное, какъ самыя
строгія творенія величайшихъ зодчихъ.
Передъ нами необъятный храмъ, похожій на
священный лѣсъ, такъ какъ сто двадцать четыре
колонны изъ оникса, порфира и мрамора поддерлсиваютъ своды семнадцати нефовъ, соотвѣтствующихъ семнадцати вратамъ.
Взглядъ останавливается, теряется в ъ этой глубокой чащѣ тонкихъ круглыхъ колоннъ, безукоризненно изящныхъ, представляющихъ гармоническую
смѣсь всевозможныхъ оттѣнковъ и увѣнчанныхъ
византійскими капителями, африканской и восточной школы, рѣдкой работы и безконечнаго разнообразія. Нѣкоторыя показались мнѣ совершенствомъ
красоты. Самая оригинальная изобраяеаетъ пальму,
закрученную вѣтромъ.
По мѣрѣ того какъ я

подвигаюсь впередъ

но

этому божественному жилищу, колонны какъ будто
перемещаются, обходятъ меня и образуютъ различный фигуры.
Въ нашихъ готическпхъ соборахъ огромный
эффекта достигается умышленной непропорціональностыо высоты и ширины. Наоборотъ, единственная въ своемъ родѣ гармопія этого н е в ы с о к а я храма
зависишь отъ пропорціональности и количества этихъ
легкихъ столбовъ, которые поддерлшваютъ зданіо,
наполияютъ его, населяютъ, дѣлаютъ тѣмъ, что
они есть, создаютъ его изящество и велнчіѳ. Ихъ
разноцветная толпа производить на глазъ впечатлѣніе безграничности, тогда какъ малая высота
храма вызываешь въ душѣ чувство тяжести. Храмъ
обширенъ, какъ міръ, и въ ыемъ чувствуешь себя
подавлепнымъ величіемъ Божіимъ.
Богь, внушившій мысль этого величественная
пронзведенія искусства, несомнѣнно Богь Корана,
а не евангельскій Богъ. Его остроумная мораль
не столько поднимается въ высь, сколько разстилается по землѣ, поражаешь насъ скорѣе своимъ
распространеніемъ, чѣмъ своею возвышенностью.
Всюду встрѣчаешь замѣчательныя детали. Комната султана, входившаго въ потайнѵю дверь, отгорожена рѣзной деревянной стѣной! Каеедра съ
панелями любопытной отдѣлки производить очень
эффектное впечатлѣніе, а михрабъ, указывающій
направленіе Мекки, восхитительная мраморная ниша
съ скульптурными украшеиіями, раскрашенная и
вызолоченная, превосходная стиля.
Рядомъ съ этимъ михрабомъ пара колоннъ,
между которыми съ трудомъ можетъ протиснуться
человѣческое тѣло. Арабы, которые могутъ пролѣзть между ними, излѣчиваются отъ ревматизма,
по словамъ однихъ; другіѳ же утверясдаютъ, что
они получаютъ награды болѣѳ идеальныя.
Противъ центральныхъ вратъ мечети, девятыхъ, возвышается, по ту сторону двора, мина-

ретъ. На вершину его ведутъ сто двадцать-девять
ступеней. Мы поднялись по нимъ.
Съ этой высоты Кэруанъ, разстилающійся у
иашихь ногъ, производить виечатлѣніе шахматной
доски изъ известковыхъ террасъ, надъ которой
возвышаются со всѣхъ сторонъ ослѣпительные куполы мечетей и куббъ. Кругомъ, куда хватить
глазъ, безг, аничная иселтая пустыня, а у самыхъ
стѣнъ мелькаюшь мѣстами зеленыя пятна кактусовыхъ рощъ. ІІейзалсъ безконечно пустой и грустный, болѣе тоскливый, чѣмъ сама Сахара.
Кэруанъ, кажется, былъ прелгде гораздо больше.
Называютъ имена исчезнувшихъ кварталовъ.
Именно: Драа-эль-Теммаръ, холмъ торговцевъ
финиками; Драа-эль-Уиба, холмъ торговцевъ хлѣбомъ; Драа эль-Керруйя, холмъ москателыииковъ;
Драа-эль-Гатранія, холмъ дегтярниковъ; Дербъ-эльМесмаръ, кварталъ торговцевъ гвоздями.
Стоящая одиноко, внѣ города, на разстояніи
одного километра, зауйя, плискорѣе — мечеть, СидиСагабъ (брадобрей пророка) издали обращаешь на
себя вниманіе; мы отправляемся къ ней.
Въ иротивопололсиость Джама-Кебиръ, изъ которой мы только что вышли, эта мечеть отнюдь
не внушительная вида, самая колоритная, самая
живописная, самая кокетливая изъ мечетей и самый совершенный образчикъ декоративная арабс к а я искусства, какой мнѣ когда-либо случалось
видѣть.
Но лѣстницѣ изъ старинныхъ изразцовъ восхит и т е л ь н а я стиля входишь въ маленькую переднюю
залу, вымощенную и украшенную въ томъ нее стилѣ.
За ней слѣдуетъ длинный, узкій дворъ, обнесенный
галлереей изъ арокъ въ формѣ подковы, поддерживаемыхъ римскими колоннами, стѣны которой, тоже покрытый изразцами удивительныхъ оттѣнковъ
и безконечнаго разнообразія, разливаютъ волны
золотистая солнечная свѣта, если войти сюда въ
Мопасапъ.

XIII.

1 0

яркій день. Большой квадратный дворъ, въ который входишь затѣмъ, тоже весь выложѳнъ изразцами. Свѣтъ заливаете, затопляетъ, обдаетъ огнемъ
этотъ обширный эмалевый дворецъ, гдѣ подъ пылающимъ небомъ Сахары горятъ и искрятся всѣ
узоры и краски восточной керамики. Вдоль верхняго края бѣгутъ фантастическія арабески, невыразимо изящныя. На этотъ волшебный дворъ выходятъ врата святилища, гдѣ помещается гробница
спутника и брадобрея пророка, Сиди-Сагаба, до
самой смерти хранившая на своей груди три волоска изъ его бороды.
Это святилище, украшенное правильными фигурами изъ чѳрнаго и бѣлаго мрамора съ подобающими надписями, полное толстыхъ ковровъ и драпировокъ, показалось мнѣ не такимъ нрекрасиымъ
и поразнтельнымъ, какъ два незабвенные двора,
черезъ которые мы прошли въ него.
Уходя, мы нроходнмъ черезъ третій дворъ, наполненный молодыми людьми. Это родъ мусульманской семинаріи, школа фанатиковъ.
Всѣ эти зауйи, которыми покрыта почва Ислама,
являются, такъ сказать, безчисленными зародышами
орденовъ и братствъ, мелсду которыми дѣлятся
частныя симпатіи правовѣрныхъ.
Самыя главныя въ Кэруанѣ (я не говорю о мечетяхъ, принадлежащихъ одному Богу): зауйя СиМагометъ-Элуани; зауйя Сиди-Абдъ-эль-Кадеръ-эдъДжилами, величайшая и наиболѣе почитаемаго изъ
святыхъ Ислама; зауйя этъ-Тиджани; зауйя СиХадидъ-эль-Крангани ; зауіія Сиди-Магометъ-бенъАиссы изъ Мекнеса, въ которой хранятся тамбурины, дарбуки, сабли, лсѳлѣзные наконечники и
другія принадлежности дикихъ церемоній Айссауйи.
Эти безчисленные ордена и братства Ислама,
напоминающіе во многихъ отношеніяхъ наши католическіе ордена, находящіеся подъ покровительствомъ уважаемыхъ марабутовъ и связанные съ

пророкомъ цѣиью благочестивыхъ ученыхъ, которыхъ арабы называютъ „Сельселатъ", получили
особенное распространеніѳ съ начала девятнадцатая
столѣтія и представляютъ самый грозный оплотъ
магометанской религіи противъ европейской цивилизаціи и европейскаго господства.
Подъ эаглавіемъ М а р а б у т ы и К у а н ы г. Риннъ
перечислилъ и описалъ ихъ по возмолсности полно.
Я нахожу въ этой книгѣ рядъ интерѳснѣйшихъ
замѣчаній объ ученіяхъ и практикѣ этихъ союзовъ.
Каждый изъ нихъ утверждаешь, что онъ хранить нерушимо пять заповѣдей пророка, и отъ
него самого получилъ указаніѳ единственная пути,
в е д у щ а я къ соединенно съ Вогомъ, что составляете конечную цѣль всѣхъ религіозныхъ усилій
мусульманина.
Несмотря на эту претензію на безусловную
ортодоксальность и чистоту доктрины, обычаи, ученія и тенденціи этихъ орденовъ и братствъ чрезвычайно расходятся.
Одни образуютъ могущественныя благочестивыя
ассоціаціи, руководимый учеными теологами, людьми строгой жизни, действительно выдающимися,
искусившимися какъ въ теоріи, такъ и въ дипломами, которая делаете ихъ опасными противниками въ спошеніяхъ съ нами, и съ редкимъ искусствомъ ведущими эти школы священной науки,
возвышенной морали и борьбы съ европейцами.
Другія представляютъ странныя скопища фанатиковъ или шарлатановъ, смахиваютъ на труппы рѳлигіозныхъ комедіантовъ, то экзальтированныхъ,
убелсдѳнныхъ, то чистыхъ фокусниковъ, эксилоатирующихъ глупость и веру людей.
Какъ я уже сказалъ, единственная цель всяк а я добрая мусульманина тесное общеніѳ съ Вогомъ. Различные мистическіе пріемы приводите
къ этому совершенному состоянію, и каждая ассоЮ*

ціація обладаетъ своимъ мѳтодомъ его достиженія.
Вообще говоря, этотъ методъ приводить послѣдователя-простеца въ состояніе полнаго отупѣнія,
которое дѣлаетъ изъ него слѣпое и послушное орудіѳ въ рукахъ вождя.
Во главѣ каждаго ордена стоитъ шейхъ, его
начальникъ:
„Ты будешь въ рукахъ твоего шейха, какъ
трупъ въ рукахъ омывающаго мертвыхъ. Повинуйся ему во всемъ, что онъ велитъ, ибо устами
его приказываешь самъ Богъ. Не повиноваться
ему, значить, навлекать на себя гнѣвъ Божій. Не
забывай, что ты его рабъ и что ты не долженъ
ничего дѣлать помимо его приказанія.
„Шейхъ человѣкъ, угодный Богу; онъ выше
всѣхъ другихъ тварей, и мѣсто его тотчасъ нослѣ
иророковъ. Не взирай же ни на что, кромѣ него,
всегда и всюду. Изгони изъ сердца твоего всякую мысль, кромѣ мысли о Богѣ или шейхѣ".
Слѣдующій рангъ послѣ этой священной особы
запимаютъ м о к а д д е м ы , викаріи шейха, проповѣдники ученія.
Наконецъ, простые члены ордена называются
к у а н а м и , братьями.
Итакъ, каждое братство, съ цѣлыо достичь состоянія галлюцинаціи, при которомъ человѣкъ сливается съ Богомъ, практикуешь свой спѳціальный
способъ моленія или, вѣрнѣе, свою гимнастику
одуренія. Это называется д и р к р ъ .
Почти всегда это очень коротенькое воззваніѳ
или, скорѣе, произнесете одного слова или одной
фразы, которая доллсна быть повторена безконечное число разъ.
ГІослѣдователи произносятъ, сопроволсдая свои
слова правильными движеніями головы и шеи
двѣсти, пятьсотъ, тысячу разъ подъ рядъ или имя
Бога, или формулу, которая повторяется во всѣхъ
ихъ молитвахъ: „Нѣтъ бога, кромѣ Бога", присо-

едпняя къ ней нѣсколько стиховъ, порядокъ которыхъ служить отлнчительнымъ призпякомъ ордена.
Неофитъ въ моментъ своего посвященія называется т а л а м п дъ, послѣ посвященія онъ становится м у р п д о м ъ , затѣмъ ф а к и р о м ъ , затѣмъ
с у фи, затѣмъ с а т о к ъ , затѣмъ м е д ъ - я г е д у б ъ
(вдохновенный, галлюцинатъ). На этой ступени
обнарулшЕается у него вдохновеніо или безуміе,
духъ разлучается съ матеріей и повинуется внушеніямъ какой-то мпстическоіі истерш. Съ этого
момента человѣкъ не принадлежить къ физической
жизни. Для него существуетъ только духовпая
лшзнь, и ему нѣтъ больше надобности соблюдать
предписанія культа.
Выше этого состоянія только т у и д ъ , высшее
блаженство, отоиедествленіе съ Богомъ.
Экстазъ такясе различается по степенямъ, очень .
любопытное описаніе которыхъ лаетъ Шейхъ-Снусси,
членъ ордена Келуатіа, визіонеровъ-истолкователей
сновидѣній. Легко замѣтить странныя сблиясенія,
которыя можно сдѣлать мелсду этими мистиками и
христіанскими.
Вотъ что пишетъ Шейхъ-Снусси:
„ . . . Посвященный пользуется затѣмъ проявленіемъ другихъ свѣтовъ, которые представляютъ для
него совершеннѣйшій изъ талисмановъ.
„Число этихъ свѣтовъ семьдесятъ тысячъ; оно
подраздѣляется на нѣсколько рядовъ и составляетъ
с е м ь с т у п е н е й , посредствомъ которыхъ достигается совершенное состояніе души. Первая изъ
этихъ ступеней человѣчность. На ней замечается
десять тысячъ свѣтовъ, воспринимаѳмыхъ лишь
тѣми, которые могутъ этого достигнуть: ихъ цвѣтъ
тусклый. Они перемѣшиваются одни съ другими.
Чтобы достигнуть второй ступени, нужно, чтобы
сердце освятилось. Тогда открываются десять тысячъ другихъ свѣтовъ, присущихъ этой ступени,
которая есть с т у п е н ь с т р а с т н а г о э к с т а з а ;

ихъ цвѣтъ свѣтло-голубой... Послѣ того достигаютъ
третьей ступени, которая есть э к с т а з ъ с е р д ц а .
На ней вид ять адъ и его атрибуты, и десять тысячъ другихъ свѣтовъ, цвѣтъ которыхъ такъ лее
красенъ, какъ цвѣтъ чистаго пламени... Эта ступень позволяетъ видѣть геніевъ и все имъ свойственное, тгкъ какъ сердце можетъ пользоваться
семыо духовными состояніями, доступными лишь
нѣкоторымъ посвященнымъ.
„Поднимаясь затѣмъ на слѣдуюіцую ступень,
видишь новыхъ десять тысячъ свѣтовъ, присущихъ
состоянію экстаза нематеріалыюй души. Эти свѣты желтаго, очень яркаго, цвѣта. В ъ нихъ замѣчаешь души пророковъ и святыхъ.
„Пятая ступень —ступень таинственнаго экстаза.
На ней созерцаешь ангеловъ и десять тысячъ другихъ свѣтовъ, ослѣпительно бѣлыхъ.
„Шестая — ступень экстаза наитія. На ней
видишь десять тысячъ другихъ свѣтовъ, цвѣта
ясныхъ зеркалъ. Достигнувъ этой ступени, испытываешь дивное восхищеніѳ духа, которому имя
э л ь - К а д и р ъ ; оно яге есть начало духовной жизни.
Только тутъ видишь нашего пророка Магомета.
„Наконецъ, достигнувъ седьмой ступени, которая есть блаженство, узришь десять тысячъ послѣднихъ скрытыхъ свѣтовъ. Они зеленые и бѣлые; но испытывают!, непрерывный превращенія:
такъ, они принимаютъ цвѣтъ драгоцѣнныхъ камней,
потомъ свѣтлый цвѣтъ, потомъ другой цвѣтъ, который не имѣетъ сходства ни съ какимъ другимъ,
не имѣетъ никакого подобія, нигдѣ не существуете, но распространенъ во всей вселенной... Достигнувшему этой ступени открываются свойства
Еожіи... Тогда какъ бы не иринадлелсишь къ
этому
міру.
Земныя
вещи исчезаютъ
для
васъ".
Развѣ это не семь замковъ святой Терезы и
семь цвѣтовъ, соотвѣтствующихъ семи степенямъ

экстаза? Чтобы достигнуть этого одурѣшя, Келуатіа примѣняютъ слѣдующіе спещальные пріемы.
* „Садятся, скрестивъ ноги, и повторяют*, въ теченіе нѣкотораго времени: „нѣте бога, кромѣ bora ,
обращая уста поочередно къ правому плечу и къ
сердцу, подъ лѣвую грудь. Потомъ произносить
обращеніе, которое заключается въ называнш имеиъ
божіихъ, выражающихъ идею его величія и его
могущества, именно слѣдующихъ десяти именъ,
въ томъ порядкѣ, какъ они указаны: Онъ, Справедливый, Живый, Неодолимый, Податель благъ,
Устроитель, Отверзающій для истины сердца ожесточенпыхъ, Единый, Вѣчный, Неизмѣняемыи .
Посвященные, послѣ каждаго обращеиія, должны
повторять, сто разъ подъ рядъ или больше, извѣстныя молитвы.
Начиная моленіе, они садятся въ кружокъ. іитаюшій обращеніе, при словѣ О н ъ , подается головой внутрь круга, поворачивая ее въ то лее время
вираво, затѣмъ отводить ее назадъ и влѣво. Одинъ
кто-нибудь начинаете О н ъ , другіе подхватываютъ
хоромъ, поводя головой вправо и влѣво.
Сравнимъ эти пріемы съ нріемами Квадріа.
Усѣвшись и скрестивъ ноги, они прикасаются
къ кончику правой ступни, затѣмъ къ главной
артеріи, называемой э л ь - К і а с ъ , которая окружаете внутренности, они кладуть открытую ладонь,
съ раздвинутыми пальцами на колѣио, обращаюсь
лицо къ правому плечу и говорите х а , потомъ къ
лѣвому и говорятъ х у , потомъ опускаютъ его и
говорятъ хи, Ііотомъ начин а юте сызнова. Важно
и необходимо, чтобы ироизносящій задерживался
на пѳрвомъ изъ этихъ именъ такъ долго, какъ
только позволить ему дыханіе; потомъ, когда онъ
очистился, онъ такъ же остановится на имени ьожіемъ, пока душа его не станете безупречной;
затѣмъ произнесете имя х у , когда личность его
расположена къ покорности; наконецъ, когда душа

достигла желанной степени совершенства, онъ можетъ высказать послѣднее имя х и " .
Эти молитвы, назначеніе которыхъ привести къ
исчезанію индивидуальности человѣка, поглощенной суіцествомъ Божіимъ (то есть, къ состоянію,
въ силу котораго достигается созѳрцаніѳ Бога и
Его атрибутовъ), называется у э р д ъ - д е б е р е д ъ .
Но изъ всѣхъ алжирскихъ братствъ, Аиссауа
безспорно наиболѣе интересуетъ иностранцевъ.
Извѣстны уясасающія радѣнія этихъ истерическихъ фокусниковъ, которые, образовавъ нѣчто въ
родѣ магнетической цѣпи и повторяя свои молитвы
приводятъ себя въ состояніе экстаза, въ которомъ
ѣдятъ колючіѳ листья кактусовъ, глотаютъ гвозди,
толченое стекло, жуютъ скорпіоновъ и змѣй. Часто они съ ужасными конвульсіями пожираютъ
живьемъ барана, шерсть, кожу, кровавое мясо,
оставляя только нѣсколько костей. Они втыкаютъ
желѣзныя острія себѣ въ щеки, въ животъ, и послѣ ихъ смерти вскрытіе часто обнаруживаешь всевозможные предметы въ стѣнкахъ ихъ желудка.
А между тѣмъ въ текстахъ Аиссаѵи встрѣчаются самыя поэгическія молитвы и самыя поэтическія наставленія, какія только есть у мусульманскихъ братствъ.
Я заимствую у г. Ринна всего нѣсколько фразъ:
„ІІророкъ сказалъ однажды Абѵ-Днрру-эль-Рифари: „О Абу-Диръ ! смѣхъ бѣдныхъ молитва, ихъ
игры восхваленіе Господа, ихъ сонъ милостыня".
„Шейхъ сказалъ также:
„Молиться и поститься въ одиночествѣ и не
имѣть состраданія въ сердцѣ есть, поистинѣ, лицемѣріе.
„Любовь есть наиболѣе полная степень совершенства. Кто не любитъ, тотъ не сдѣлалъ и перв а я шага къ совершенству. Есть четыре вида
любви: любовь разсудочная, любовь сердечная любовь душевная, любовь т а и н с т в е н н а я . . . "

Далъ ли кто-нибудь когда-нибудь болѣе полное, тонкое и прекрасное опредѣленіе любви?
Мы бы могли безъ конца приводить цитаты.
Но, рядомъ съ этими мистическими орденами,
вѣрными основнымъ полоясеніямъ ортодоксальной
мусульманской религіи, существуетъ секта диссидентовъ, Ибадиты или Бени-Мзабъ, представляющая очень любопытный особенности.
Бени-Мзабъ обитаютъ, къ югу отъ нашихъ алясирскихъ владѣній, въ самой безплодной части
Сахары, маленькой странѣ Мзабъ, которую они
сдѣлали плодородной съ помощью невѣроятныхъ
усилій.
Съ изумленіемъ находишь, въ маленькой республикѣ этихъ исламитскихъ пуританъ, управленіе, основанное на принципахъ соціалистической
обшины и въ то я;ѳ время организацію церкви,
какъ у шотландскихъ пресвитеріанъ.
Ихъ мораль сурова, нетерпима, непоколебима.
Они питаютъ отвращеніѳ къ пролитію крови, допуская его только для защиты вѣры. Половина
житейскихъ актовъ, случайное или умышленное
прикосновеніѳ ясенской руки, мокрая, г р я з н а я или
запрещенная предмета, — серьезные грѣхи, требующіѳ сиедіальныхъ и продоллгительныхъ омовеній.
Безбрачіе, которое ведетъ къ разврату, гнѣвъ,
иѣніе, музыка, игра, танцы, всѣ формы роскоши,
потребленіе табака, кофе въ публичныхъ мѣстахъ,
все это проступки, которые въ случаѣ упорства,
могутъ навлечь на виновная страшное отлученіе
называемое т е б р і а .
В ъ противоположность ученію большинства мусульманскпхъ конгрегацій, считающихъ благочестивыя упражненія, молитвы и мистическую экзальтацію достаточными для спасенія правовѣрнаго, каковы бы ни были его поступки, ибадиты утверясдаютъ, что вѣчноѳ спасеніѳ достигается лишь
святой жизнью. Они доводятъ до крайности со-

блюденіѳ прѳдписаній Корана, считаютъ еретиками
дервишей и факирову не вѣрятъ въ значеніе преда т е л ь с т в а передъ Богомъ, владыкой абсолютно и
непреклонно справедливымъ, пророковъ и святыхъ,
хотя и чтутъ ихъ память. Они отрицаютъ вдохновенныхъ и иллюминатовъ и не признаютъ даже
за имамомъ права миловать себѣ подобнаго, такъ
какъ Богъ одинъ можетъ быть судьею тяжести
грѣховъ и цѣны раскаянія.
Впрочему Ибадиты еретики, иринадлежащіе къ
древнѣйшей изъ ересей Ислама, и ведущіѳ свое
происхолсденіѳ отъ ассассиновъ Али, зятя пророка.
Ордена, насчитывающее въ Тунисѣ наибольшее
число послѣдователей, кромѣ Ассаиуа, кажется,
Тиджаніа и Кадріа; послѣдній основанъ Абдъ-эль-Кадеромъ-эль-Джинани, самымъ святымъ человѣкомъ
Ислама послѣ Магомета. Зауйи этихъ двухъ марабутовъ, которыя мы посѣтили послѣ зауйи Брадобрея, далеко устунаютъ по красотѣ и изяществу
двумъ вышеописапнымъ памятникамъ.

16 декабря.
Выѣздъ изъ Кэруана въ Суссу еще усиливаетъ
тоскливое виечатлѣніѳ, производимое священнымъ
городомъ.
За безконечными кладбищами, обширными полянами надгробныхъ камней, слѣдуютъ холмы
грязи, состоящіѳ изъ городскихъ отбросовъ, накоплявшихся вѣками; потомъ начинается болотистая
равнина, гдѣ часто наступаешь на маленысихъ чер е п а х у затѣмъ опять степь, гдѣ пасутся верблюды. Позади пасъ, городъ, купола, мечети, минареты возвышаются въ этой угрюмой пустынѣ, какъ
миралсъ, потомъ мало-по-малу удаляются и исчезаютъ.
Послѣ нѣсколысихъ часовъ ѣзды мы дѣлаемъ
первый привалъ подлѣ куббы, въ Сиди-Аханни, въ
оливковой рощѣ. Никогда я не видалъ, чтобы

солнце превращало бѣлый куполъ въ такое чудо
красокъ! Да точно ли онъ бѣлый? — Да, ослѣиительной бѣлизны, а между тѣмъ сВѣтъ такъ
странно разлагается на этомъ большомъ яйцѣ, что
на немъ различаешь цѣлую феѳрію таинственныхъ
оттѣнковъ, которые кажутся скорѣе призрачными,
чѣмъ реальными, и такими нѣлшыми, такими тонкими, такими исчезающими въ этой снѣлсной бѣлизнѣ, что ихъ различаешь не сразу, а когда глазъ
отдохнетъ отъ перваго ослѣпительнаго и рѣзкаго
впечатлѣнія. Тогда видишь улсе только эти краски,
безчисленныя, разнообразный, мощныя и въ то же
время почти невидимыя! Чѣмъ дольше смотришь,
тѣмъ отчетливѣе онѣ выступаютъ. Контуры расплываются золотыми волнами, которыя нѳзамѣтно
тонутъ въ свѣтло-лиловомъ фонѣ, легкому какъ
паръ, по которому пробѣгаютъ иногда сииеватыя
струйки. Неподвижная т і н ь вѣтки не то сѣрая,
не то зеленая, не то лселтая — не знаю. ІІодъ карнизомъ, пониже, стѣна кажется мнѣ фіолетовой ; и
я угадываю, что воздѵхъ вокругъ ослѣпительнаго
купола свѣтло-лиловый, а самъ куполъ кажется
мнѣ теперь почти розовымъ, да, почти розовымъ,
когда смотришь на него долго, и вслѣдствіе утомленія всѣ эти тонкіе и ясные цвѣта сливаются.
A тѣнь, тѣнь этой куббы на этой землѣ, какого
она оттѣнка? Кто можетъ его опредѣлить, указать,
нарисовать? Сколько лѣтъ потребуется намъ пріучать наши глаза и нашу мысль къ этимъ неуловимымъ краскамъ, столь повымъ для нашихъ органовъ, привыкшихъ къ атмосферѣ Европы, къ ея
эффектамъ и игрѣ; сколько времени нройдетъ
прелсдѳ, чѣмъ мы научимся понимать ихъ, различать и воспроизводить такъ, чтобы при взглядѣ на
полотно, гдѣ онѣ будугъ закрѣнлены кистью художника, зритель получалъ впечатлѣніѳ полной
правды ?
Мы въѣзжаемъ

теперь въ область мѳнѣе без-

плодную, гдѣ растутъ оливковыя деревья. В ъ Муреддинѣ. подлѣ колодца, пышная дѣвушка смотритъ на насъ, смѣясь и показывая зубы; а немного подальше, мы перегоняемъ элегантнаго буржуа изъ Суссы, который возвращается въ городъ,
верхомъ на ослѣ, въ сопровоягденіи негра, несущаго за нимъ ружье. Безъ сомнѣнія, онъ ѣздилъ
взглянуть на свою плантацію оливъ или впноградникъ. На дорогѣ, обрамленной деревьями, эта
группа представляетъ миленькую картинку. Онъ
еще молодъ, въ зеленой курткЬ и розовомъ яіилетѣ, отчасти закрытыхъ шелковымъ бурнусомъ,
окутывающимъ его плечи и бедра. Онъ сидитъ
по-женски на трусящемъ рысцою ослѣ, и барабанить по его брюху обЬими ногами, въ чулкахъ
безупречной бѣлизны и лакированныхъ туфелысахъ
безъ задковъ, которые Богъ вѣсть какимъ способомъ дерясатся на его ступняхъ.
А негритепокъ, весь въ красномъ, бѣжитъ, съ
рулсьемъ на плечѣ, посиѣвая, съ прыткостью дикари, за осломъ своего господина.
Вотъ Сусса.
Но я уже видѣлъ этотъ городъ! Да, да, было
у меня это лучезарное видѣніе давнымъ-давно, въ
ранніе годы моей жизни, въ коллеясѣ, когда я читалъ о крестовыхъ походахъ въ „ И с т о р і и Ф р а н ц і и " Бюретта. О! какъ давно я его знаю! Онъ
полонъ сарацинами, скрывающимися за этой длинной зубчатой стѣной, высокой, тонкой, съ башнями
и круглыми воротами, у подножія которой бродятъ
люди въ тюрбанахъ. О! эта стѣна, именно та,
которую рисуютъ въ книжкахъ съ картинками,
правильная и чистенькая, точно вырѣзанная изъ
картона. Какъ это мило, свѣтло и увлекательно!
Ради того только, чтобы взглянуть на Суссу,
стоило предпринять это длинное путѳшествіѳ. Боже! восхитительная стѣна, вдоль которой приходится ѣхать до моря, такъ какъ экипаяси не мо-

гутъ проѣзягать по ѵзкимъ, 8апутаннымъ улпцамъ
этого города прошлыхъ временъ. Она все тянется,
эта стѣна, тянется до самаго берега, все одна и
та же, зубчатая, увѣичанная четырехугольными
башнями, потомъ повор-ачиваетъ, слѣдуетъ бѳрегомъ, еще разъ поворачиваеть и продолжаетъ свой
обходъ, ни разу не измѣняя, хотя бы на протяженіи нѣсколышхъ метровъ, своего кокетливаго вида
сарацинской крѣпости. И безъ конца продолжается
она, какъ четки, въ которыхъ каясдоо зерно — зубецъ, калсдый десятокъ — башня, замыкая въ своемъ
ослѣпительномъ кругу, точно въ вѣнчикѣ изъ бѣлой бумаги, городъ, тѣснящійся въ этой оградѣ и
громоздяіцій свои выбѣленные домики между ниясней стѣной, омываемой моремъ, и верхней, рисующейся въ небѣ.
Осмотрѣвъ городъ, лабиринтъ удивительныхъ
перѳулковъ, и убѣдившись, что до заката солнца
остается еще часъ, мы отправляемся посмотрѣть
раскопки, производимыя нашими офицерами на
разстояніи десяти минутъ ходьбы отъ города, на
мѣстѣ некрополя Гадруметъ. Здѣсь найдены обширныя подземелья, въ которыхъ оказалось около
двадцати гробницъ и слѣды стѣнной живописи.
Этими раскопками мы обязаны офицерамъ, которые становятся въ этой странѣ отчаянными археологами, и могли бы оказать этой наукЬ огромный услуги, если бъ вѣдомство изящныхъ искусствъ
не ограничивало ихъ рвенія стеснительными мѣрами.
В ъ 1860 г. въ этомъ некрополѣ была найдена
чрезвычайно любопытная мозаика, изображающая
критскій лабиринтъ, съ минотаиромъ въ центрѣ,
и съ лодкой у входа, въ которой находятся Тезей
и Аріадна съ ея клубкомъ. Бей хотѣлъ помѣстить
ее въ своемъ музеѣ, но по дорогѣ она совершенно
разсыпалась. Мнѣ подарили фотографію съ наброска, сдѣланнаго г. Лармандомъ, рисовальщи-

комъ министерства путей сообщѳнія. Этихъ фотографій существуетъ только четыре, снятыя очень
недавно. Я не думаю, чтобы онѣ были гдѣ-нибудь
воспроизведены.
Мы возвращаемся въ-Суссу на закатѣ солнца,
и обѣдаемъ у гражданскаго контролера, человѣка
съ огромными свѣдѣніями по части нравовъ и обычаевъ этой страны, съ которымъ очень интересно
поговорить.
Изъ его квартиры виденъ весь городъ, каскадъ
четырехугольныхъ крышъ, выбѣленныхъ известью,
по которымъ бѣгаютъ черныя кошки и гдѣ замѣчаешь иногда призрачную фигуру въ свѣтлыхъ или
цвѣтныхъ оделсдахъ. Тамъ и сямъ высокая пальма поднимаете свою крону надъ домами, развертывая пучекъ зеленыхъ ваій на фонѣ бѣлыхъ
крышъ.
Потомъ, когда взошла луна, этотъ каскадъ превратился въ серебристую пѣну, катящуюся въ
море, въ осуществившуюся мечту поэта, въ неправдоподобное видѣніе фантастическаго города,
откуда свѣтъ поднимается къ небу.
Потомъ мы долго бродили по улицамъ. Одна
мавританская кофейня насъ соблазнила. Мы входимъ. Она полна людей, сиднщихъ на корточкахъ
или поджавъ ноги, на полу пли на лавкахъ, застланныхъ цыновками, вокругъ араба-сказочника.
Это лшрный старикъ съ лукавыми глазами, разсказывающій съ такой забавной мимикой, что она
одна способпа разсмѣшить. Разсказываетъ онъ забавную исторію обманщика, который выдавалъ
себя за марабута, но былъ изоэличенъ имамомъ.
Его наивные слушатели въ восторгѣ и слѣдятъ за
разсказомъ съ жаднымъ вниманіемъ, прерываемымъ
только взрывами смѣха.
Потомъ мы снова отправляемся бродить по ГОРОДУ ; У насъ не хватаете духа отправиться спать
въ эту ослѣпительную ночь.

В ъ одной узкой улицѣ я останавливаюсь передъ
красивымъ восточнаго стиля домомъ, въ открытая
двери котораго видна большая прямая лѣстница,
украшенная изразцами, и освѣщенная сверху до
низу невидимымъ свѣтомъ, свѣтовымъ П Ѳ І І Л О М Ъ ,
свѣтовой пылью, Богъ вѣсть откуда падающей.
ІІодъ этимъ неизъяснимымъ свѣтомъ, калсдая изъ
эмалированныхъ ступѳнекъ какъ будто лсдетъ когото, быть можетъ стараго пузатаго мусульманина,
но вѣрнѣе, сдается мнѣ, влюбленнаго. Никогда я
такъ хорошо не угадывалъ, не видѣлъ, не понималъ,
не чувствовалъ оясиданія, какъ передъ этой открытой дверыо, передъ этой пустой лѣстницей,
гдѣ бодрствовала невидимая лампа. Снаружи, на
освѣщениой луною стѣнѣ, виситъ одинъ изъ тѣхъ
болыпихъ закрытыхъ балконовъ, которые называются здѣсь б а р м а к л ы .
Но срединѣ два темныя
отверстія за богатой узорной рѣшеткой. Не тамъ
ли она, арабская Джульетта, ноджидаетъ съ замирающимъ сердцемъ, прислушивается и негодуетъ
на н а с ъ ? Можетъ быть, кто знаетъ? Но ея чисто
чувственная страсть не изъ тѣхъ, которыя рвутся
къ звѣздамъ въ нашихъ странахъ въ подобныя
ночи. В ъ этомъ краю, такомъ изнѣяшвающемъ и
теиломъ, такомъ илѣнительномъ, что въ немъ, на
островѣ Длсерба, родилась легенда о лотофагахъ,
воздухъ мягче, чѣмъ гдѣ бы то ни было, солнце
жарче, день свѣтлѣе, но сердце не умѣетъ любить.
Прекрасным! и пылкимъ женщинамъ чужда наша
нѣяшость. Ихъ простая душа не вѣдаетъ сантиментальныхъ волненій, и ихъ поцѣлуи, говорятъ,
не порождаютъ мечты.

Въ странѣ солнца.

Мопасанъ.

XIII.

11

Въ странѣ солнца.
Жизнь, такая длинная и такая короткая, становится иногда невыносимой. Она проходитъ, всегда
одинаковая, и въ концѣ ея пути — смерть.
Е е нельзя ни остановить, ни измѣнить, ни понять. И часто негодуешь и возмущаешься отъ сознанія ничтожности нашихъ усилій. Что бы мы
ни дѣлали, мы у мрем ъ ! Во что бы мы ни вѣрили,
что бы ни думали, что бы ни предпринимали —
мы умремъ. Кажется, что вотъ завтра умрешь, не
понявъ ничего, но съ отвращеніѳмъ къ тому, что
знаешь. Тогда чувствуешь себя подавленнымъ сознаніемъ вѣчной тщетности всего, безсиліемъ человека и однообразіемъ нашихъ поступковъ.
Встаешь, ходишь по комнатѣ, подходишь къ
окну. Люди въ домѣ черезъ дорогу завтракаютъ,
какъ завтракали вчера, какъ будутъ завтракать
завтра: отецъ, мать, четверо дѣтей. Три года тому
назадъ съ ними жила еще бабушка. Е я уже нѣтъ.
Отецъ изменился съ техъ поръ, какъ мы живемъ
другъ противъ друга. Онъ этого не замѣчаетъ.
У него довольный видъ, оиъ счастливъ. Глупѳцъ!
Они говорятъ о свадьбѣ, о чьихъ-то похоронахъ, потомъ о вкусномъ цыпленкѣ, потомъ о прислуге, оказавшейся нечестной. Они заняты тысячью
безсмысленныхъ и ненужныхъ вещей. Глупцы!
Квартира, въ которой они живутъ уже восемнадцать лѣтъ, мне противна и возмущаетъ меня.

Вотъ она — жизнь ! Четыре стѣны, двѣ двери,
окно, кровать, стулья, столъ — и больше ничего.
Тюрьма, тюрьма! Всякое жилище въ концѣ
концовъ становится тюрьмой!
О, уйти, убѣжать ! Уйти отъ знакомыхъ мѣстъ,
отъ людей, отъ одинаковыхъ движѳній въ опредѣленные часы, а главное, отъ однѣхъ и тѣхъ же
мыслей.
Когда устаешь, устаешь до слезъ съ утра до
вечера, до того, что не чувствуешь себя въ силахъ подняться за стаканомъ воды ; когда устаешь
отъ дружескихъ лицъ, слишкомъ привычныхъ, начинающихъ раздражать, отъ ненавистныхъ, благодушныхъ сосѣдей, отъ привычныхъ и однообразныхъ дѣлъ, отъ своего дома и улицы, отъ своей
прислуги, которая является съ нѳизмѣннымъ : „что,
баринъ, угодно къ обѣду ?" и уходить, отбрасывая
при каждомъ двияшніи вульгарнымъ ударомъ каблука подолъ своей грязной, обтрепанной юбки;
когда устаешь отъ своей слишкомъ привязчивой
собаки, отъ неизмѣнныхъ пятенъ на обояхъ, отъ
правильности часовъ ѣды, отъ сна все въ той ясѳ
постели, отъ всякаго дѣйствія, неизмѣнно повторяем а я каждый день, отъ самого себя, отъ звука собс т в е н н а я голоса, отъ постоянно повторяемыхъ словъ,
отъ уэкаго круга мыслей, отъ собственная отраженія въ зеркалѣ, отъ своего лица во время бритья,
когда причесываешься, — тогда нуясно уѣхать, окунуться въ новую и разнообразную жизнь.
Путеществіѳ — своего рода дверь, ведущая отъ
знакомой дѣйствительности въ неизвѣданную, которая кажется мечтой.
Вокзалъ! Гавань! Локомотивъ, который свиститъ
и выбрасываетъ первый клубъ дыма! Большое
судно, которое медленно проходить вдоль мола,
содрогаясь отъ нетерпѣнія, и исчезаетъ на горизонтѣ, спѣша къ далеки мъ берегамъ! Кто можетъ
смотрѣть на это безъ эависти, безъ того, чтобы въ

его душѣ не пробудилась лихорадочная жажда долгихъ путѳшествій ?
Мечтаютъ всегда о какой-нибудь любимой
странѣ. Одинъ о Швеціи, другой объ Индш, тотъ
о Греціи, а этотъ объ Японіи. Меня всегда неудержимо влекло въ Африку, — я чувствовалъ
болѣзненную тоску по нѳвѣдомой пустынѣ, точно
предчувствуя нарождающуюся страсть.
Я оставилъ ІІарижъ шестого іюля 1881 я д а .
Мнѣ хотѣлось увидѣть страну песковъ и солнца
въ разгарѣ лѣта, подъ палящимъ зноемъ, въ неистовомъ блескѣ солнца.
Всѣ знаютъ восхитительные стихи в е л и к а я
поэта Леконтъ де-Лилля:

Полдень, царь лѣта, распростертый н а д ъ равниной,
У п а л ъ , к а к ъ серебряный покровъ, с ъ высоты голубого
В с е замолкло. Неподвижный в о з д у х ъ н ы л а е т ъ и жжетъ.
Земля з а д р е м а л а в ъ о г н е н н ы х ъ одеждахъ.

Полдень въ пустынѣ, полдень надъ моремъ неподвижныхъ, безбрежныхъ песковъ, заставилъ меня
покинуть „ ц в ѣ т у щ і е б е р е г а С е н ы " , воспѣтые
м-мъ Дезульѳръ, отказаться отъ прохладнаго утренн я я купанья и зеленой тѣни лѣса, чтобы побывать въ знойной тишинѣ пустыни. Еще одно обстоятельство придавало въ то время особый интересъ Алжиріи : неуловимый Бу-Амама велъ тогда
фантастическую войну, вызвавшую столько глупыхъ толковъ, писаній и ноступковъ. Утверждали,
что мусульманское насѳлѳніе подготовляетъ всеобщее возстаніѳ, хочеть сдѣлать послѣднюю попытку освободиться и что сѳйчасъ же послѣ Рамазана война разгорится одновременно по всей
Алясиріи. Теперь именно было чрезвычайно интересно увидать арабовъ, попытаться проникнуть въ
ихъ душу; объ этомъ такъ мало заботятся колонизаторы.
,,
.
Флобѳръ какъ-то сказалъ: „Можно вообразить

сѳбѣ пирамиды, сфинксовъ, нѳ видавъ ихъ ; но невозможно представить сѳбѣ турецкаго цырюльника,
сидящаго на корточкахъ у своихъ дворѳй". Еще
интерѳснѣе, быть можетъ, было бы представить
себѣ, что думаешь этотъ цырюльникъ.

Море.

М о р е .

Марсель трепещешь подъ веселыыъ лѣтнимъ
солндемъ и какъ будто смѣется: громадныя кофейни расцвѣчены флагами; на лошадяхъ соломенный шляпы, точно въ маскарадѣ; люди захлопочѳны и галдятъ. Городъ кажется пьянымъ отъ
пѣвѵчаго говора, которымъ всѣ задорно щеголяютъ.
Внѣ своего города марселецъ вабавенъ и кажется
иностранцемъ, искажаю щимъ французскій языкъ.
Но въ самомъ Марселѣ, всѣ марсельцы въ совокупности нридаютъ своему говору чрезмѣрность,
переходящую въ насмѣшку надъ слушателемъ.
Чтобы всѣ такъ говорили — это ужъ слишкомъ!
Марсель потѣѳтъ на солнцѣ, какъ деревенская красотка, недостаточно слѣдящая за своей чистотой;
несеть чеснокомъ и еще тысячью другихъ вещей.
Слышится запахъ яствъ, которыми кормятся всѣ
эти негры, турки, греки, итальянцы, мальтійцы,
испанцы, англичане, корсиканцы, сами марсельцы
тоже, чортъ возьми, которые лежатъ, сидятъ, валяются, растянувшись на набережной.
Въ докѣ Жоліеттъ тяжелые пароходы выпускаютъ клубы дыма, повернувшись носомъ къ выходу изъ порта; на палубахъ толпятся люди, нагружая на пароходы тюки и товары.
Одинъ изъ пароходовъ „Абд-ель-Кадеръ", внезапно испускаетъ ревъ, свистка нѣтъ — его замѣнили звѣринымъ воемъ, исходящимъ изъ дымя-

щихся нѣдръ чудовища. Громадное судно отваливаешь отъ пристани, осторожно проходитъ между
своихъ, пока неподвижныхъ братьевъ и внезапно
охваченное рвеніемъ (капитанъ черезъ слуховую
трубу провричалъ въ глубину судна: „впередъ")
уносится въ море, оставляя за собой длинный
слѣдъ, въ то время какъ берега убѣгаютъ отъ
него, и Марсель сливается съ горизонтомъ.
Часъ обѣда. Иассажировъ мало.
Рѣдко кто
ѣдетъ въ Африку въ іюлѣ. В ъ копцѣ стола сидятъ полковникъ, инженеръ, докторъ, два алжирца
съ женами.
Говорятъ о странѣ, куда мы ѣдемъ, о томъ,
какой образъ управленія наиболѣе для нея подходящей. Полковникъ энергично требуетъ, чтобы
туда назначили в о е н н а я губернатора, распространяется о тактикѣ войны въ пустынѣ. Онъ утверждаешь, что телеграфъ для арміи не только не нуясенъ, но даже опасенъ. Должно быть онъ испыталъ какую-нибудь военную неудачу по винѣ телеграфа.
Инженеръ хотѣлъ бы отдать страну въ вѣдѣніѳ
г л а в н а я инспектора путей сообщенія, который
устроилъ бы каналы, шлюзы, провелъ бы дороги
и сдѣлалъ тысячу другихъ вещей.
Капитанъ не безосновательно высказываетъ
предположеніе, что наиболѣе подходящимъ управителемъ могъ бы быть морякъ, такъ какъ въ
Алжиръ молено попасть только съ моря.
Алжирскіѳ жители разсказываютъ о грубыхъ
промахахъ губернатора, всѣ смѣются и удивляются какъ можно
такъ попадаться впросакъ.
Затѣмъ все общество подымается на палубу. Кругомъ море, спокойное, безъ зыби, позолоченное
луннымъ свѣтомъ.
Тялселый пароходъ словно
скользитъ по морю, оставляя за собой длинный
бурлящій слѣдъ ; клокочущая вода кажется расплавленной огненной массой. Небо раскинулось

надъ нами, изеиня - черное, усѣянное звѣздами.
Минутами громадные клубы дыма, выходящіе изъ
трубы, застилаютъ ихъ. И сигнальный огонь на
верхушкѣ мачты тоже точно большая звѣзда, мелькающая среди другихъ звѣздъ.
Тихо: слышенъ
только стукъ винта въ глубинѣ парохода. Какъ
хороши эти спокойные вечерніѳ часы на палубѣ
быстро плывущая судна!
Весь слѣдующій день провожу погруженный въ
мысли, лежа подъ тентомъ. Кругомъ — океанъ.
Приходитъ опять ночь и снова день. Сплю въ
тѣсной каютѣ, похожей на гробъ. Просыпаюсь —
четыре часа утра.
Но что за нробуждѳніѳ! Узкая полоса земли, и
на ней, противъ насъ, бѣлое, все растущее пятно —
Алжиръ!

Алжиръ.

Алжиръ.
Неожиданная, обаятельная феерія!
Алжиръ
превзошелъ мои ожиданія. Какъ хорошъ этотъ бѣлоснѣжный городъ подъ ослѣшітѳльнымъ свѣтомъ !
Безконечная терраса, которую поддерживаютъ изящныя аркады, тянется вдоль порта. Надъ нею высятся болыиіе европейскіе отели и французскій
кварталъ; еще выше арабскій городъ: кучка бѣлыхъ причудливыхъ домиковъ, тѣсно прилѣпившихся другъ къ дружкѣ и раздѣленныхъ улицами,
похожими на свѣтлыя подземелья. Верхніе этажи
висятъ на балкахъ, выкрашеиныхъ въ бѣлый цвѣтъ.
Крыши касаются одна другой. Иногда попадаются
неожиданные спуски въ какія-то обитаемыя дыры;
таинственный лѣстницы ведутъ въ жилища, похожія на звѣриныя норы, гдѣ копошатся арабскія
семьи. Проходить женщина, строгая, закутанная
въ покрывало. Е я ноги обнажены, но видъ ихъ
мало волнуетъ, такъ какъ онѣ черны отъ уличной
пыли и пота.
Съ конца мола общая картина города удивительная: смотримъ съ восхищѳніемъ на блестящій
каскадъ домовъ, низвергающихся съ вершины горы
къ морю. Кажется, что это пѣна горнаго потока,
пѣна необыкновенной бѣлизны И мЬстами, гдѣ
пѣна словно гуще, блеститъ на солнцѣ мечеть.
Улицы кишатъ народомъ Пораясающаго вида.
Безчисленные нищіе одѣты просто въ рубашку,

или въ два сшитые иа нодобіѳ ризы ковра; иногда
на нихъ мѣшокъ, съ дырами для рукъ и головы;
руки и ноги всегда обнажены. Они снуютъ взадъ
и впѳрѳдъ, бранятся, дерутся; всѣ они оборванные,
грязные, вонючіѳ.
Татаринъ сказалъ бы, что отъ нихъ нѳсетъ
„туркомъ". Повсюду тутъ пахнѳтъ туркомъ.
Здѣсь цѣлая армія чернокожихъ мальчишекъ,
поиѣоь кабиловъ, негровъ, арабовъ и бѣлыхъ; целый муравейникъ чистилыциковъ саногъ, навязчивыхъ, какъ мухи, юркихъ и наглыхъ, порочныхъ
уже съ трѳхъ лѣтъ, хитрыхъ, какъ обезьяны. Они
бранятъ васъ на своемъ яэыкѣ и гонятся за
вами, выкрикивая ио-францувски: „чистить, господинъ".
Они говорятъ вамъ „ты", и съ ними вы тоже
на „ты". Впрочѳмъ здѣсь всѣ другъ съ другомъ
на „ты". Извозчикъ, котораго вы подзываете,
опрашиваешь: „Куда мнѣ везти т е б я " ? Обращаю
на это вниманіѳ парижскихъ кучѳровъ, которыхъ
здѣшніе превзошли въ фамильярности.
В ъ день моего пріѣзда мнѣ пришлось быть свидѣтелемъ незначительная происшествія, очень характерная однако для исторіи Алжира и его колонизаціи.
Я сидѣлъ передъ кафэ, какой-то негритенокъ
завладѣлъ моими ногами и съ бѣшеной энергіей
принялся чистить мою обувь. Прошло четверть
часа и башмаки блестели, какъ зеркало. Я далъ
мальчику два су. Онъ сказалъ: „raéci mosieu",
но не двинулся съ мѣста и сидѣлъ, съежившись у
моихъ ногъ, неподвижный, странно ворочая глазами, точно ему было не по себѣ.
Я сказалъ ему: „Проваливай,
мальчонка".
Онъ не отвѣтилъ и все сидѣлъ, не двигаясь. Но
вдругъ онъ сорвался съ мѣста, схватилъ въ охапку свой ящикъ и бросился бѣжать изо всѣхъ силъ.
Я замѣтилъ, что высокій негръ, лѣтъ шестнадцати,

отдѣлился отъ двери, эа которой онъ прятался и
бросился на моего чистильщика. Онъ догналъ его
въ нѣсколько прыжковъ, надавалъ оплѳухъ, затѣмъ
обыскалъ и отнялъ деньги, положилъ ихъ спокойно
сѳбѣ въ карманъ и, посмѣиваясь, вернулся на мѣсто ; несчастный ограбленный мальчикъ рѳвѣлъ
ужаснѣйшимъ образомъ.
Я былъ возмущенъ. Мой пріятѳль, сосѣдъ по
столу, офицѳръ африканской арміи сказалъ мнѣ:
— Оставьте, это особая, установившаяся здѣсь
іерархія. Пока они недостаточно сильны, чтобы
отнимать деньги у другихъ, они чистятъ сапоги.
Но какъ только они въ состояніи нападать на
младшихъ, они больше ничего не дѣлаютъ, а подстерегают ь чистилыциковъ и отбираютъ у нихъ
выручку. — Затѣмъ онъ прибавилъ, посмѣиваясь: —
Почти всѣ эдѣсь ноступаютъ точно такъ же.
Европейскій кварталъ въ Алжирѣ, красивый
только издали, вблизи представляешь собой образѳцъ н о в а я города, съ неподходящей къ климату
архитектурой. Какъ только сойдешь на берегъ,
въ глаза бросается грандіозная вывѣска алжирская
Skating-Ring'a. Съ первыхъ лее шаговъ васъ охватываетъ и стѣсняѳтъ ощущеніе не подходя щаго для
этой страны прогресса, грубое, неумѣлоѳ примѣненіѳ культуры, не соответствующей ни нравамъ,
ни людямъ, ни здѣшнему небу. Скорѣѳ мы кажемся варварами среди этихъ варваровъ. Они,
правда, грубы, но они у себя; ихъ многовековой
опытъ выработалъ обычаи, смыслъ которыхъ, мы,
кажется, еще не постигли.
Наполеонъ I I I сказалъ очень мудро (можетъ
быть, ему это подсказалъ какой-нибудь министръ),
что Алжиру нужны не побѣдители, а начинатели.
Но мы остались неумелыми, грубыми завоевателями, полными предвзятыхъ идей. Нравы, которые мы навязываемъ, парижскіе дома, наши обычаи становятся здѣсь грубыми прѳгрешѳніями проМоп&санъ.

XIII

12

тивъ искусства, противъ логики, отсутствіемъ пониманія. Все, что мы здѣсь дѣлаемъ, кажется безсмыслицей, вызовомъ этой странѣ, и даже нестолько
ея первоначальному насѳленію, сколько самой землѣ.
Нѣсколько дней спустя послѣ моего пріѣзда я
видѣлъ баль на открытомъ воздухѣ въ Мустафѣ.
Я точно очутился на ярмаркѣ въ Нельи. Лавочки
съ пряниками, стрѣльба въ цѣль, лотерея, игра въ
куклы и съ ножами, женщины-змѣи, приказчики,
тандующіе настоящую кадриль съ продавщицами;
и въ то же время, по ту сторону изгороди, у которой взимали плату за входъ, на широкой освѣщепной луной равнинѣ, гдѣ обыкновенно происход я т ѵченья, неподвижно лежали сотни арабовъ
въ своихъ бѣлыхъ лохмотьяхъ, серьезно прислушиваясь къ звукамъ пѣсенокъ, подъ которыя плясали французы.

Провинція Оранъ.

Провинція Оранъ.
Отъ Алжира до Орана — день ѣзды по желѣвной дорогѣ.
Сначала пересѣкаешь населенную,
тѣнистую равнину Митиджи. Е е обыкновенно показываютъ вновь прибывшимъ, чтобы убѣдить ихъ
въ плодородности нашей колоніи. Митиджа и Кабилія въ самомъ дѣлѣ прекрасныя страны. Но
Кабилія насѳленнѣе департамента Па-де-Кале. Митиджа скоро станетъ такой же населенной. Какая
же здѣсь еще возможна колонизація? Но я еще
вернусь къ этому вопросу.
Поѣздъ бѣжитъ. Исчезаютъ обработанный равнины; почва становится обнаженной и красной —
настоящая Африка. Горизонтъ расширяется, безплодный, выжженный. Мы ѣдемъ по безконечной
долинѣ Шелифа, окруженной пустынными, сѣрыми,
безплодными горами,' безъ деревца, безъ травки.
Кое-гдѣ линія горъ понижается, прерывается, какъ
бы для того, чтобы вполнѣ обнаружить страшную
бѣдность выжженной солнцемъ 8ѳмли. Безграничная, совершенно плоская равнина окаймлена вдали
едва замѣтной линіѳй холмовъ, теряющихся въ
дымкѣ. По врѳмѳнамъ на этихъ невоздѣланныхъ
хребтахъ мелькаютъ болыпія, совершенно кругл ыя,
бѣлыя пятна, точно громадныя яйца какой-то гигантской птицы. Это марабу, которыхъ выростили
въ честь Аллаха.
Иногда на этой огромной желтой равнинѣ по-

падаются группы дѳрѳвьѳвъ; нѣсколько высокихъ
загорѣлыхъ европѳйцѳвъ провожаютъ глазами поѣздъ, a невдалекѣ бѣлѣютъ, точно большіѳ грибы,
палатки, иэъ которыхъ выходятъ бородатые солдаты. Это зѳмледѣльчѳскій посѳлокъ подъ охраной
воѳннаго отряда.
Иногда на этой безплодной пыльной равнинѣ,
такъ далеко, что его едва можно различить, виднѣется легкій дымокъ, или облачко, которое бѣжитъ, стелясь по землѣ, и подымается къ небу.
Это всадникъ вздымаешь копытами лошади тонкую,
жгучую пыль. И каясдое облачко въ равнинѣ обоз н а ч а е м собой присутствіе человѣка, а если вглядѣться — различаешь едва замѣтное бѣлоѳ пятно
бурнуса.
Коѳ-гдѣ кочевье тузѳмцевъ. Съ трудомъ различаешь эти д у а р ы , расположенные у высохшаго
потока, въ руслѣ котораго дѣти пасутъ (какъ
странно звучитъ здѣсь это слово!) нѣсколько козъ,
нѣсколько овѳцъ и коровъ. Палатки изъ коричневаго полотна, обложенный сухимъ хворостомъ,
сливаются съ однообразной окраской почвы. У насыпи желѣзной дороги высокій стройный туземецъ,
съ черной кожей, голыми, упругими ногами, совсѣмъ безъ икръ, закутанный въ бѣлые лохмотья,
строгимъ взглядомъ слѣдитъ за иробѣгающимъ мимо
него желѣзнымъ звѣремъ.
Дальше караванъ кочевниковъ въ пути; онъ
подвигается, окруженный пылью, оставляя за собой
цѣлоѳ облако. Женщины и дѣти на ослахъ или на
неболынихъ лошадкахъ. Во главѣ каравана несколько всадниковъ. Есть что-то безконечно-благородное въ ихъ посадкѣ.
И такъ все время: на остановкахъ, почти каждый часъ, — европейскій посѳлокъ. Нѣсколько
домовъ, совершенно такихъ же, какъ въ Нантеррѣ
или Рюэль, вокругъ нѣсколько обожжепныхъ солнцемъ деревьевъ. Одно изъ нихъ украшено трех-

цвѣтными флагами по случаю 14 іюля. У дверей
важный жандармъ, совершенно такой же, какъ въ
Рюэлѣ или Нанторрѣ.
Жара невыносимая. Нельзя коснуться никакого
металлическая предмета, далее въ вагонѣ, до того
всѣ они накалены. Вода въ фляжкахъ обжигаетъ
ротъ. Воздухъ, проникаюіцій сквозь занавѣску. пышетъ, какъ изъ раскаленной печи. В ъ Орлеанвилѣ
станціонный тѳрмометръ показываешь выше 4 9 °
въ тѣни.
Въ Оранъ мы пріѣзжаемъ къ обѣду.
Оранъ — большой европейскій, коммерческій
городъ, скорѣѳ испанскій, чѣмъ французскій. Онъ
не особенно интересенъ. На улицахъ встрѣчаешь
красивыхъ черноглазыхъ дѣвушекъ съ кожей цвѣта
слоновой кости и очень бѣлыми зубами. Говорятъ,
что въ ясную погоду, на горизонте видны берега
Иснаніи, ихъ родины.
Стоитъ только ступить на африканскую почву,
чтобы неудержимо влекло все дальше къ югу. Я
взялъ билетъ въ Сайду и сѣлъ въ вагонъ узкоколейной желѣзной дороги, взбирающейся на выс о т нлоскогорія. Вокругъ этого города скитается
со своими всадниками неуловимый Бу-Амама.
Послѣ нѣсколькихъ часовъ ѣзды мы добираемся
до нияшихъ склоновъ Атласа. Поѣздъ подымается
съ трудомъ вверхъ, пыхтитъ, огибаѳтъ склоны безплодныхъ горъ, проходитъ мимо громадная озера;
оно образовалось отъ сліянія трехъ рѣкъ, покрывшихъ три долины. Его сдерживаешь знаменитая
плотина Габра. Эта колоссальная стѣна въ пятьсотъ метровъ длины выносить напоръ четырнадцати милліоновъ кубическихъ метровъ воды, разлитой по безграничной равнинѣ.
(Годъ спустя эта плотина прорвалась, потопивъ
нѣсколько сотенъ людей и разоривъ весь край.
В ъ это время по національной подпискѣ собирали
деньги въ пользу лсертвъ наводненія въ Венгріи

или Испаніи. Французское бѣдствіе прошло совсѣмъ нѳзамѣчѳннымъ.)
Затѣмъ мы проѣзжаемъ узкими ущельями, между двухъ горъ, которыя точно еще недавно обгорали, до того оголена и красна вдѣсь почва. Мы
огибаемъ утесы и скользимъ вдоль отвѣсныхъ
стѣнъ, дѣлаемъ обходы въ десять километровъ,
чтобы избѣжать прѳпятствія, потомъ полнымъ ходомъ мчимся по равнинѣ, но все еще точно по
привычкѣ выписываемъ зигзаги.
Наши вагоны совсѣмъ маленькіе, а паровозъ
не больше трамвайнаго. Иногда кажется, что онъ
выбился изъ силъ, до того онъ хрипитъ, стонетъ,
сердится, еле тащится — пѣшкомъ его обгонишь —
и вдругъ неистово бросается впѳредъ.
Вся эта страна выжженная, безплодная. Царь
Африки, солнце, великій, жестокій опустошитель,
уничтожилъ все живое, оставивъ только камни и
красную пыль, на которой ничего не растѳтъ.
Сайда—маленькій городъ, построенный наевропейскій ладъ; калюется, здѣсь живутъ одни генералы. Ихъ, по крайней мѣрѣ, десять, или двѣнадцать, и они появляются всегда вмѣстѣ, точно постоянно держать совѣты. Такъ и хочется спросить
ихъ: „А гдѣ сегодня Бу-Амама, генералъ?" Насѳленіе не питаетъ никакого уваженія къ мундирамъ.
Мѣстная гостиница заставляете желать многаго.
Я укладываюсь на соломенный тюфякъ въ комнатѣ
съ выбѣленными стѣнами. Жара невыносимая. Я
стараюсь уснуть, но, увы! не могу.
Окно, выходящее на маленькій дворикъ, открыто.
Слышенъ лай собакъ. Онѣ гдѣ-то далеко, очень
далеко, и лаютъ урывками, точно отвѣчая другъ
другу.
Но вотъ онѣ приближаются, вотъ онѣ уже у
самаго дома въ виноградникахъ, на улицахъ. Тутъ
можете быть пятьсотъ, тысяча разъяренныхъ, го-

лодныхъ псовъ. Они стерегли на высокихъ плоскогорьяхъ испанскія укрѣплѳнія.
Владѣльцы ихъ
убиты, или уѣхали. И вотъ эти животныя бродятъ
повсюду и мрутъ отъ голода. Они встрѣтили по
пути городъ и, какъ непріятель, осаждаютъ его.
Днемъ они забиваются въ овраги, спятъ подъ утесами, или въ горныхъ разсѣлинахъ, а съ наступленіемъ ночи отправляются въ Сайду за добычей.
Люди, которымъ приходится поздно возвращаться домой, идутъ съ револьверомъ въ рукѣ;
за ними вслѣдъ гонится двадцать-тридцать обнюхивающихъ ихъ желтыхъ собакъ, похожихъ на
лисицъ.
Ихъ лай становится нѳвыносимымъ, сводить
съ ума. Къ лаю присоединяются еще другіѳ звуки,
тихое завываніѳ — это приближаются шакалы.
Иногда слышится рѣзкій своеобразный крикъ гіены ;
она поддѣлывается подъ лай собакъ, чтобы приманить ихъ и растерзать.
Этотъ страшный вой продолжается безъ перерыва до самаго разсвѣта.
Сайда, до занятія ея французами, была защищена маленькой крѣпостью, построенной АбдельКадеромъ.
Новый городъ расположенъ въ долинѣ, окруженной голыми горами. Уэкая рѣка, которую легко
перескочить, орошаете окрестный поля, гдѣ растете прекрасный виноградъ.
Къ югу горы подымаются стѣной — это послѣднія ступени, ведущія на высокія плоскогорья.
Налѣво высится скала жгучаго краснаго цвѣта,
метровъ пятидесяти въ вышину. На самой верхушкѣ ея бѣлѣютъ развалины каменныхъ построѳкъ — все, что осталось отъ Сайды АбдельКадера. Если глядѣть на эту скалу издали, кажется, что она составляете часть горы, но если
взобраться наверхъ, то останавливаешься какъ вкопанный отъ неожиданности и восторга. Между

совершенно отвѣсными горами глубокое ущелье
отдѣляѳтъ крѣпость эмира отъ другихъ горъ. Вся
мѣстность скалиста, пурпурнаго двѣта и мѣстами
иэрыта выбоинами, по которымъ стекаютъ вимніѳ
дожди. По оврагу протекаешь рѣка среди олеандровой рощи, — если глядѣть сверху, то кажется,
точно. восточный ковѳръ, разостланный вдоль корридора. Цвѣточная скатерть кажется сплошной и
только кое-гдѣ прерывается пятнами зелени.
Въ эту долину спускаются по тропинкѣ, годной
только для козъ.
Рѣчка по мѣстнымъ понятіямъ (Уэдъ-Саида), а
по нашему ручей, бурлить среди камней подъ развѣсистыми кустами, переливается черезъ скалы,
пѣнится, клубится, лепечетъ. Вода въ ней очень
горяча, почти обяшгаеть. Огромные крабы съ необыкновенной быстротой ползутъ по берегу, подымая клешни при моемъ приблиясеніи. Болынія зеленый ящерицы проворно исчезаютъ въ листвѣ.
Кое-гдѣ мелькнѳтъ между камней змѣя.
Оврагъ суяшвается, какъ будто замыкается.
Сильный шумъ наверху заставляешь меня поднять
глаза: потревоженный орелъ вылетаетъ изъ своего
гнѣэда и сильными ровными взмахами крыльевъ
подымается въ синеву неба. Крылья его настолько
широки, что, каясется, касаются обѣихъ стѣнъ
ущелья.
Спустя часъ я снова на большой дорогѣ, ведущей по пыльному хребту въ Аинъ-ель-Хадясеръ.
Передо мной идетъ лсенщина, старуха, въ черной юбкѣ и бѣломъ чепцѣ, сгорбленная, съ корзиной на лѣвой рукѣ; въ правой у нѳя большой
красный эонтъ, которымъ она защищается отъ
солнца. Ж е н щ и н а — з д ѣ с ь ! крестьянка въ этой
унылой странѣ, гдѣ молено встрѣтить только высокую негритянку съ блестящей кожей, завернутую
въ синюю, красную или лшлтую ткань и оставляющую за собой запахъ, способный вызвать тош-

ноту у наиболѣе выносливаго человѣка. Старуха
устала и садится въ пыли, тяжело переводя дыханіе отъ невыносимаго зноя. Е я лицо все въ
морщинахъ, точно кусокъ сборчатой матеріи; какое у нея усталое, измученное лицо!
Я заговорилъ съ нею. Она оказалась эльзаской, которую послали съ четырьмя сыновьями,
въ эту печальную страну сейчасъ же послѣ войны. Она спросила меня:
— Вы оттуда?
Это „оттуда" невольно сжало мое сердце
Да.
Старуха заплакала. Успокоившись, она раясказала мнѣ свою несложную исторію.
Имъ обѣщали землю. Они пріѣхали сюда —
мать и дѣти. Трое сыновей умерло въ этомъ убійотвѳнномъ климатѣ. Остался одинъ, но онъ тоже
болѳнъ. На поляхъ ничто не родится, хотя земли
много: нѣтъ ни капли воды кругомъ. Старуха все
повторяла: „земля-то здѣшняя — пѳрегорѣвшая
зола! На ней и капустка не растетъ". „Не растетъ
капустка!" повторяла она. Видно, мысль о капустѣ
плотно засѣла у нея въ головѣ, воплощая идѳалъ
земного счастья.
Я никогда не видѣлъ ничего болѣе раздирающ а я душу, чѣмъ эта бѣдная эльзаска, очутившаяся на спаленной солнцемъ землѣ, на которой
не растетъ даже капуста. Какъ часто она, вѣрно,
вспоминаетъ оставленную родину, зеленую страну,
гдѣ протекла ея молодость.
Бѣдная старуха!
Прощаясь, она спросила меня: „А правда, что
намъ дадутъ землю въ Тунисѣ? Тамъ, говорить,
лучше. Ужъ не хуже, чѣмъ здѣсь. Тамъ, можетъ
быть, мой мальчикъ поправится".
То же самое могли бы сказать всѣ наши колонисты, поселившіѳся по ту сторону Телля.
Меня неудержимо тянуло все дальше и дальше,

Но страна была охвачена войной и одинъ я не
мои. отправиться въ путь. Мнѣ представился случай поѣхать съ обозомъ, отвозившимъ припасы
частямъ войскъ, расположеннымъ вдоль шоттовъ.
В ъ этотъ день дулъ Сирокко. Съ утра поднялся вѣтеръ, обдавая землю тяжелымъ, раэрушающимъ дыханіемъ. В ъ семь часовъ маленькій
поѣздъ двинулся въ путь, взявъ съ собой два
взвода пѣхоты съ офицерами, три вагона-цистерны
съ водой и инженеровъ кампаніи, такъ какъ за
послѣднія три недѣли поѣзда не доходили до конца
линіи и арабы могли за это время раэрушить
путь.
Паровозъ „Гіена"' с ь шумомъ трогается съ мѣста, направляясь прямо къ горѣ, точно хочетъ
пройти насквозь. Затѣмъ онъ неожиданно описываетъ кривую, углубляется въ узкую долину и,
сдѣлавъ крюкъ, проходить пятьюдесятью метрами
выше того мѣста, гдѣ былъ. Затѣмъ онъ снова
поворачиваетъ, описываетъ круги, одинъ за другимъ, все выше и выше, дѣлая зигзаги и, наконецъ, послѣднимъ болыиимъ обходомъ, достигаетъ
вершины.
ГІередъ нами просторный зданія, фабричныя
трубы — малѳнькій, опустѣвшій городъ. Это великолепный мастерскія франко-алжирской компаніи. До избіенія иснанцѳвъ здѣсь именно заготовляли альфу. Мѣстность называется Аинъ-эльХаджеръ.
Мы подымаемся все выше. Локомотивъ свиститъ, хрипитъ, замѳдляетъ ходъ и останавливается. Три раза онъ пробуете двинуться дальше,
но три раза это ему не удается. Онъ даете задній ходъ, чтобы подняться съ разбѣга, но снова
останавливается
посредине
слишкомъ
крутого
подъема.
Тогда офицеры велятъ солдатамъ выйти, и r è ,
разсыпавшись вдоль полотна, принимаются под-

талкивать поѣздъ. Мы медленно подвигаемся впѳредъ, со скоростью пешехода. Смехъ
Шутки.
Солдаты подтруниваютъ надъ машиной. Но вотъ
конецъ. Мы взобрались на плоскогорья.
Машинисте, высунувшись всѣмъ теломъ наружу, не сводить глазъ съ пути, который можетъ
оказаться разобраннымъ ; мы всѣ смотримъ на горизонте, внимательно всматриваясь всякій разъ,
когда въ отдаленіи показывается облачко пыли,
знакъ, что близится еще невидимый всадникъ.
Мы все вооружены ружьями и револьверами.
Иногда передъ самымъ поѣздомъ метнется испуганный шакалъ, подымается съ обглоданнаго
остова верблюда огромный ястребъ. Карфагенскія
куры, очень похожія на куропатокъ, прячутся въ
заросляхъ карликовыхъ пальмъ.
Около маленькой станціи Тафрауа расположились двѣ роты пехоты. Здесь было убито много
исианцевъ.
В ъ Кральфаллахѣ наскоро укрѣпляется рота
зуавовъ, устраивая траншеи изъ рельсъ, шпалъ,
телеграфныхъ столбовъ, кипъ альфы, — всего, что
попадется подъ руку. Здесь мы завтракаемъ. Три
офицера, еще совсѣмъ молодые, веселые люди —
капитанъ, лейтенанте и его помощникъ, угощаютъ
насъ кофе.
Мы снова пускаемся въ путь. Поѣздъ долго
ѣдетъ по безбрежной равнинѣ, покрытой альфой;
она придаете степи видъ спокойнаго моря. Сирокко становится нестерпимымъ, обдавая наши
лица жгучимъ воэдухомъ пустыни. Иногда на горизонте появляются какія-то смутныя очертанія.
Точно озеро, островъ, нѣсколько утесовъ надъ водой: это миражъ. Вотъ на склоне горы несколько
обозкженныхъ камней и человечѳскія кости: останки
какого-нибудь испанца. Невдалеке нѣсколько павшихъ вѳрблюдовъ, уже исклеванныхъ ястребами.
Мы проезжаемъ черезъ лѣсъ. Что за лѣсъ!

Окѳанъ песку съ рѣдкими кустами можжевельника,
напомикающаго гряды салата въ громадномъ огородѣ. Дальше мы будемъ лишены всякой растительности, кромѣ альфы, синеватаго тростника, растущаго круглыми кустами и покрывающаго все
пространство до самаго горизонта.
Иногда какъ будто показывается всадникъ и
сейчасъ же исчезаете. Быть можетъ, мы и ошиблись.
Мы пріѣзжаѳмъ въ Уэдъ-Фаллетъ, который
стоить въ угрюмой, пустынной равнинѣ. Отсюда
я отправляюсь пѣшкомъ, съ двумя спутниками,
дальше на югъ. Подъ невыносимымъ зноемъ мы
взбираемся на невысокій холмъ. Сирокко дышите
огнемъ. Отъ него поте сохнете на лицѣ, какъ
только появится, губы и глаза оболсжѳны, горло
пересохло. Подъ всякимъ камнемъ находишь скорпіоновъ.
Вокругъ остановившагося поѣзда, издали похожаго на большое черное животное, растянувшееся
на сухой землѣ, солдаты нагружаютъ повозки, высланный сосѣднимъ лагѳремъ.
Затѣмъ они медленно удаляются въ облакахъ
пыли, еле двигая ногами подъ нестерпимымъ, налящимъ зноемъ. Еще долго, долго видно, какъ
они уходятъ налѣво. Потомъ замѣтно только сѣрое облако пыли, подымающееся надъ ними.
Насъ теперь шесть человѣкъ возлѣ поѣзда. Ни
къ чему нельзя притронуться — все обжигаете.
Мѣдныя части вагоновъ кажутся раскаленными.
Вскрикиваешь, если случайно коснешься стали
оружія.
Нѣсколько дней тому назадъ племя резайна,
присоединяясь къ мятѳжникамъ, перешло іпоттъ,
до котораго намъ не пришлось добраться, такъ
какъ мы торопились въ обратный путь. Жара
была настолько велика во время перехода черезъ
это высохшее болото, что бѣглецы изъ-за недо-

статка воды потеряли всѣхъ своихъ муловъ; шестнадцать дѣтей погибло на рукахъ у матерей.
Локомотивъ свистите.
Мы покидаемъ УэдъФаллетъ. Замѣчательный эпизодъ войны прославилъ это мѣсто. Здѣсь была расположена колонна.
На стражѣ стоялъ отрядъ 15-го линейнаго полка.
Какъ-то ночью два араба послѣ десяти часовъ безпрерывной ѣзды явились на аванпосте со спѣшнымъ приказомъ отъ коменданта Сайды. По принятому обычаю, они махали факеломъ. Часовой,
только что прибывшій изъ Франціи, не зналъ обычаевъ и правилъ полевой службы на югѣ и но
былъ предупрежденъ своими офицерами, и потому
выстрѣлилъ по гонцамъ. Несчастные все-таки продолжали приближаться къ нему. Сторожевой посте
хватается за оружіе. Солдаты располагаются на
своихъ мѣстахъ и начинается страшная пальба.
Только послѣ того, какъ въ нихъ выпустили
сто пнтьдесятъ зарядовъ, арабы, наконецъ, повернули назадъ. Одинъ изъ нихъ былъ раненъ въ
плечо. На слѣдующій день они вернулись на главную квартиру и привезли обратно свои депеши.

Бу-Амама.

Мопасанъ.

XIII.

Бу-Амама.
Очень пропицателыіымъ былъ бы человѣкъ, который могъ бы сказать, даже теперь, что представлялъ собой Бу-Амама.
Этотъ неуловимый фокусникъ, который довѳлъ
до одурѳнія всю нашу африканскую армію, исчезъ
такъ безслѣдно, что невольно начинаешь сомневаться въ его существовали.
Офицеры, достойные довѣрія, думали, что знали
его и описывали мнѣ его по-своему; другія, не
менѣѳ уваягаемыя лица, убѣлсденныя, что видѣли
его, .изобралсали мнѣ его совершенно иначе.
Во всякомъ случаѣ этотъ бродяга былъ предводителемъ лишь небольшой шайки людей, которыхъ несомнѣнно голодъ принудилъ къ возстанію.
Эти люди дрались только для того, чтобы опустошить хлѣбныѳ амбары или ограбить обозъ. Надо
думать, что ихъ понудилъ къ этому исключительно
голодъ, а не вражда къ иностранцамъ, или рѳлигіозный фапатизмъ.
При нашей колонизаціонной системѣ, заключающейся въ томъ, чтобы разорять арабовъ, безлсалостно обирать ихъ, безпощадно преслѣдовать,
доводя ихъ до полной нищеты, мы увидимъ еще
не одно возстаніе.
Другой причиной этой войны было, вѣроятно,
присутствіе на плоскогорьяхъ испапцевъ, собирающих?» альфу.

В ъ этомъ окѳанѣ альфы, на этой угрюмой зеленоватой равнинѣ, неподвижно раскинувшейся
подъ раскаленнымъ небомъ, живетъ цѣлоѳ пломя,
орда темнокожихъ людей, авантюристовъ, которыхъ нужда или другія причины выгнали изъ
ихъ родины. Болѣѳ опасные и дикіе, чѣмъ арабы,
вдали отъ городовъ, отъ законовъ и власти, они,
говорить, вели себя такъ же, какъ ихъ предки въ
новооткрытыхъ земляхъ, — были жестоки, кровожадны и уясаснѣйшимъ образомъ обращались съ
кореннымъ населеніѳмъ.
Арабы отомстили по-своему.
Вотъ въ нѣсколышхъ чертахъ внѣшнія причины возстанія.
Два марабута открыто проповѣдывали возстаніе
среди одного гожнаго племени. Лейтенантъ Вайнбреннеръ быль отправленъ туда съ приказаніѳмъ
арестовать каида этого племени. Офицеръ имѣлъ
при себѣ конвой изъ четырехъ солдатъ. Онъ
былъ убитъ.
Тогда полковнику Иносанти поручили отомстить арабамъ за убійство и въ подкрѣпленіе ему
послали саидскаго агу.
ІІо дорогѣ отрядъ аги
Сайды встрѣтился съ отрядомъ трафіевъ, которые
также шли къ полковнику Иноеанти.
Между двумя племенами начались раздоры.
Трафіи измѣнили и перешли на сторону Бу-Амамы.
Здѣсь именно и произошло сралсѳніѳ при Шелалѣ,
о которомъ сотни разъ улсе говорилось.
Послѣ пораясенія полковникъ Иносанти, котораго, кажется, слишкомъ легкомысленно обвинило
общественное мнѣніе, пошел ъ форсированны мъ
маршемъ въ Крейдеръ, чтобы пополнить свою колонну, оставивъ противнику свободный путь, чѣмъ
тотъ и воспользовался.
Замѣтимъ любопытный фактъ: въ одинъ и
тотъ же день оффиціальныя депеши указывали
мѣстопребываніѳ Бу-Амамы въ двухъ мѣстахъ, от-

стоящихъ другъ отъ друга на сто пятьдесятъ километровъ.
Этотъ предводитель, пользуясь предоставленной
ему свободой, прошелъ въ двѣнадцати километрахъ
отъ Жеревилля, убилъ по дорогѣ бригадира БанЖ ара, посланнаго только съ нѣсколькими солдатами
въ возставшую страну для устройства телеграфнаго сообщенія, и затѣмъ направился къ сѣверу.
Вѣроятно, въ это же время, проходя черезъ территорію Хассасена и Гараровъ, онъ далъ приказаніѳ
этимъ плѳменамъ произвести избіеніѳ испанцевъ,
что и было исполнено нѣсколько позлее.
Наконецъ онъ прибыль в ъ Аинъ-Кетифа, а
черезъ два дня распололшлся лагеремъ въ ХасиТерсинѣ, всего въ двадцати-двухъ километрахъ
отъ Сайды. Тогда только встреволсенныя власти
предупредили вечеромъ 10 іюля франко-аллсирскую
компаиію, что край неспокоенъ и что слѣдуетъ
отозвать всѣхъ агентовъ. Поѣзда всю ночь шли
до конечнаго пункта, но все же въ теченіѳ нѣсколысихъ часовъ нельзя было собрать служащихъ,
разсѣянныхъ на территоріи въ сто пятьдесятъ километровъ. 11-го на разсвѣтѣ начались избіенія.
Они совершались главнымъ образомъ племенами
Хасасена и Гарара, возстановленными противъ испанцевъ, яшвшихъ на ихъ земляхъ. Несмотря на
все племена эти были оставлены въ покоѣ, подъ
предлогомъ не давать повода къ возмущенію, и
арабы перерѣзали около трехсотъ мужчинъ, женщинъ и дѣтей.
Арабскихъ всадниковъ, пойманныхъ съ награбленнымъ платьемъ испансісихъ лсенщинъ, запрятанныхъ подъ сѣдла, говорятъ, отпускали за неимѣніемъ достаточныхъ уликъ.
Итакъ, 10-го вечеромъ Бу-Амама расположился
лагеремъ въ Хаси-Терсинѣ, въ двадцати-двухъ
километрахъ отъ Сайды. В ъ то же время генералъ Серезъ телеграфировалъ губернатору, что

возставшій предводитель пытается пройти на
югъ.
Всѣ слѣдующіе дни дѳрзкій марабутъ грабилъ
сѳленія Тафраца и Кральфалахъ, нагружая верблюдовъ добычей и увозя съ собой на нѣсколько
милліоновъ товару и припасовъ. Онъ возвратился
снова
въ
Тирсинъ,
чтобы
пополнить
свои
силы; затѣмъ раздѣлилъ отрядъ на двѣ части, изъ
которыхъ одна отправилась
въ Аинъ-Кетифу.
Здѣсь ее остановило и ограбило племя шарауи
(колонна Брюнетьера).
Другой отрядъ, подъ начальствомъ Бу-Амамы
былъ стиснутъ отрядомъ генерала Детріе, стоявшего у Эль-Вайя и колонной Маларе, находившейся въ Ксаръ-эль-Крегифѣ, возлѣ Крейдера.
Нужно было пройти между ними, что было не
легко. Бу-Амама выслалъ часть своихъ всадниковъ къ лагерю генерала Детріѳ, который со всей
своей колонной иреслѣдовалъ ихъ до Аинъ-Сфизифы, далеко за шоттами, вполнѣ убѣжденный, что
гонится за марабутомъ. Хитрость удалась вполпѣ.
Дорога освободилась. На слѣдующій день послѣ
ухода генерала возставшій предводитель занялъ
его лагерь. Это было 14-го іюня.
ГІолковникъ Маларе, въ свою очередь, вмѣсто
того чтобы охранять Крейдерскій проходъ, перенесъ свой лагерь въ Кеаръ-эль-Крелифъ, на четыре километра дальше.
Бу-Амама сѳйчасъ же
выслалъ къ нему сильный отрядъ всадниковъ, продефилировавшихъ передъ полковникомъ, который
удовлетворился шестью пушечными выстрѣлами,
сдѣлавшимися легендарными. А въ то же время
цѣлый караванъ нагруженныхъ верблюдовъ спокойно прошелъ Крейдерскіе шотты, единственное
мѣсто, гдѣ была удобная переправа. Оттуда марабутъ предполагалъ отослать свою добычу къ Мограрамъ, въ четырехстахъ километрахъ къ югу
отъ Жеривилля.

Меня спросятъ, откуда у меня такія точныя
свѣдѣнья? Ото всѣхъ.
Они, конечно, будутъ
подвергаться сомнѣнію, одними касательно одного
пункта, другими — другого. Я не могу ничего
точно утверждать, такъ какъ изъ всѣхъ слышанныхъ мною версій, я лишь выбралъ наиболѣѳ
правдоподобныя.
В ъ этой странѣ невозможно добиться точньтхъ
свѣдѣній, даже относительно того, что происходило
или происходишь въ трехъ километрахъ отъ того
мѣста, гдѣ вы находитесь. Что касается воѳнныхъ
извѣстій, то кажется, что во время всей кампанш
ихъ доставлялъ какой-то злой шутникъ. В ъ одинъ
и тотъ-жѳ день нрисутстіе Бу-Амамы указывалось
въ шести различныхъ мѣстахъ, шестью начальниками отрядовъ, которые предполагали, что онъ
въ ихъ рукахъ. Полное собраніѳ оффищальныхъ
дѳпешъ, съ добавленіемъ тѣхъ, которыя посылались различными утвержденными правительствомъ
агентствами, составило бы весьма комичную коллекцію. Нѣкоторыя изъ нихъ, уже явно невѣроятныя, были задержаны въ бюро, въ Алжирѣ.
Остроумная карикатура, принадлежащая одному
колонисту, мнѣ кажется, хорошо рисуетъ положеніе вещей. Она изображаешь стоящаго передъ
пустыней стараго генерала, толстаго, усатаго, изукрашеннаго галунами. Онъ созерцаешь смущеннымъ взоромъ лежащую передъ нимъ безграничную голую и холмистую страну и бормочешь про
себя: „Они должно быть т а м ъ . . . гдѣ-ниоудь!
Затѣмъ, обращаясь къ своему адъютанту, неподвижно стоящему за его спиной, онъ говорить уже
увѣрѳннымъ тономъ: „Телеграфируйте правительству, что непріятѳль передо мной и что я отправляюсь за нимъ въ погоню".
Единственны я болѣѳ или менѣе точныя свѣдѣнья можно было получить отъ плѣппыхъ испанцевъ, бѣжавшихъ отъ Бу-Амамы. Мнѣ удалось

поговорить чѳрѳзъ переводчика съ однимъ изъ
нихъ и вотъ что онъ мнѣ раэсказалъ.
Его звали Блазъ-Рохо-Пелизарѳ. 10-го числа
вечеромъ онъ и его товарищи сопроволсдали обозъ
изъ семи повозокъ. По дорогѣ они нашли несколько разбитыхъ тѳлѣгъ, а подъ колесами убитыхъ возчиковъ. Одинъ изъ нихъ былъ живъ
еще. Они хотѣли оказать ему помощь, но были
застигнуты отрядомъ арабовъ.
Съ испанцами
было всего одно ружье. Они сдались.
Несмотря на это ихъ всѣхъ перебили за исключеніемъ Блаза-Рохо, котораго пощадили, вѣроятно, изъ-за его молодости и красоты. Извѣстно,
что арабы неравнодушны къ мужской красотѣ.
Его повели въ лагерь, гдѣ онъ наотѳлъ аругихъ плѣнныхъ. Ночью одного изъ нихъ убили
безъ всякой причины. Это былъ „механикъ" (онъ
тормозилъ повозки въ пути), звали его Доминго.
На слѣдующій день, 11-го, Блазъ узналъ, что
и другихъ плѣнныхъ убили ночью. Это былъ
день избіѳній. Весь день оставались на томъ же
мѣстѣ. Вечеромъ всадники привели двухъ женщинъ и ребенка.
12-го лагерь поднялся, и они шли цѣлый день.
13-го вечеромъ раснололшлись въ Дапятъ-Керебѣ.
14-го двинулись по направленію къ Ксаръ-Крѳлифѣ. В ъ этотъ день произошло сралсеніе съ Маларе. Плѣнникъ не слышалъ пушечныхъ выстрѣловъ. Это именно и подтверждаетъ предположен а , что Бу-Амама выслалъ только часть отряда
къ французской колоннѣ; другая же, охранявшая
добычу, часть, въ которой находился Блазъ, переходила шоттъ въ нѣсколькихъ километрахъ дальше, въ совершенно безопасномъ мѣстѣ.
В ъ продолженіе недѣли подвигались все зигзагами. По прибытіи въ Тисъ-Мулинъ возставшія
племена разошлись, уводя своихъ плѣнныхъ

Бу-Амама былъ очень милостивъ съ плѣнными,
въ особенности съ женщинами, которыхъ онъ помѣстилъ въ отдѣльной палаткѣ и велѣлъ охранять.
Одна изъ нихъ, красивая восемнадцатилѣтняя
дѣвушка, сошлась въ пути съ волсдемъ трафіевъ,
который грозилъ убить ее, если она станетъ сопротивляться. Но марабутъ отказался освятить
ихъ союзъ.
Блазъ-Рохо находился среди прислуги БуАмамы, котораго онъ, однако, не видалъ. Опъ
видѣлъ только его сына, руководившая военными
дѣйствіями. Ему было на видъ лѣтъ тридцать.
Это былъ высокій, худой блѣдный брюнетъ, съ
широко открытыми глазами и небольшой бородкой.
У него было двѣ гнѣдыхъ лошади. Одна изъ
нихъ принадлелсала, вѣроятно, раньше майору
Жаке. Плѣнникъ ничего не зналъ о дѣлѣ при
Крейдѳрѣ. Блазъ-Рохо бѣясалъ въ окрестностяхъ
Басъ-Ялы, но, не зная мѣстности, принужденъ былъ
идти вдоль высохшихъ рѣкъ. Послѣ трехсуточн а я перехода онъ добрался до Мархума. Съ БуАмамой было пятьсотъ всадниковъ, триста человѣкъ пѣхоты и кромѣ того караванъ верблюдовъ
для перевозки добычи.
В ъ теченіе двухъ недѣль послѣ избіѳній поѣзда шли днемъ и ночью по маленькой линіи
шоттовъ. Подбирали на каждомъ шагу несчастныхъ изувѣченныхъ испанцевъ, рослыхъ красивыхъ дѣвушекъ, обнаженныхъ, окровавленныхъ и
изнасилованныхъ. Всѣ мѣстные жители говорили,
что если бы военныя власти обладали небольшой
долей предусмотрительности, онѣ легко могли бы
предотвратить эту возмутительную бойню. Во всяко мъ случаѣ онѣ не могли справиться съ горстью
мятелшиковъ. В ъ чемъ, однако, причина безсилія
нашего усовершенствованная оружія передъ копьями и мушкетами арабовъ? Дѣло другихъ найти

и указать еѳ. Во веякомъ случаѣ, арабы обладаютъ однимъ преимуществомъ, съ которымъ мы
тщетно силились бы бороться. Они дѣти страны.
Поддерживая свое сутцествованіѳ нѣсколькими фигами и горстью муки, не испытывая утомленія
въ этомъ климатѣ, изнуряющемъ сѣверянъ, верхомъ на лошадяхъ, такихъ же малотребовательныхъ, какъ и они, и нечувствительныхъ къ жарѣ,
арабы дѣлаютъ въ день сто, даже сто тридцать
километровъ. Не имѣя ни багажу, ни обоза, ни
припасовъ, которые другіѳ тащатъ за собой, они
передвигаются съ поразительной быстротой, проходить меясду двухъ непріятельскихъ колонвъ, нападаютъ и грабятъ деревни, считающія себя въ
полной безопасности, уходятъ, не оставляя слѣдовъ,
и снова неожиданно появляются, когда думаютъ,
что они далеко.
При европейской войнѣ, какой бы ни была быстрота передвижѳнія, войско не молсетъ перейти
на другое мѣсто такимъ образомъ, чтобы этого
нельзя было узнать. Множество багажу фатально
замедляетъ движенія и указываете принятое направленіе.
Арабскій отрядъ, наоборотъ, оставляете не больше слѣдовъ, чѣмъ пролетѣвшая стая
птицъ.
Эти бродячіѳ всадники носятся вокругъ насъ
съ быстротой и прихотливостью полета ласточекъ.
Когда они атакуютъ, ихъ легко разбить и почти всегда ихъ побѣждаютъ, несмотря на ихъ
храбрость. Но зато немыслимо преслѣдовать ихъ,
никогда нельзя ихъ настигнуть, когда они убѣгаютъ. Поэтому они старательно избѣгаютъ встрѣчъ
и, вообще, довольствуются тѣмъ, что тревожать
наши войска.
Они ожесточенно стрѣляютъ, мчась бѣшенымъ
галопомъ - на своихъ тощихъ лошадяхъ, приближаясь въ вихрѣ развѣваюшихся бѣлыхъ лох-

мотьевъ, цѣлятся на полномъ ходу изъ своихъ
длпнныхъ дамасскихъ ружей и, описавъ кривую,
исчезаютъ такъ лее внезапно, какъ появились.
Время отъ времени только бѣлый узелъ скатывается съ лошади на землю и бьется, какъ раненая птица съ крыльями, обагренными кровью.

Провинція Алжиръ.

Провинція Алжиръ.
Алжирцы, настоящее жители Алжира изъ своей
страны, знаютъ только долину Митиджи. Они спокойно живутъ въ одномъ изъ самыхъ очаровательныхъ городовъ міра, заявляя, что арабы — народъ, которымъ нельзя управлять и что ихъ слѣдуетъ перебить или загнать нодальше въ пустыню.
Однако, изъ арабовъ они знаютъ только южный
сбродъ, тѣснящійся на улицахъ Аляшра.
В ъ кофейняхъ говорить о Лагуа, о Саидѣ или ЬуСаадѣ, такъ — словно они находятся на краю свѣта.
Сравнительно рѣдко встрѣчаешь офицера, который бы зналъ всѣ три провинціи. Офицѳръ
обыкновенно живетъ въ одномъ округѣ до тѣхъ
поръ, пока не возвращается во Францію.
Слѣдуетъ добавить, что путешѳствіе становится
весьма затруднительным^ какъ только начинаешь
отклоняться въ сторону отъ извѣстныхъ дорогъ на
югъ. Такое путешествіе можно предпринять только
съ помощью и поддержкой военныхъ властей. Начальники отдаленныхъ округовъ считаютъ себя
полновластными монархами. Ни одинъ незнакомый
человѣкъ не осмѣлится проникнуть въ ихъ округъ,
не рискуя попасться в ъ . . . руки арабовъ. Всякій
одинокій путешественник» неизмѣнно арестовывается, препровождается подъ конвоемъ къ ближайшему офицеру и въ сопровождены двухъ спаговъ отсылается на гражданскую территорію.

Но стоить только представить какую-нибудь
рекомендацію, и вы встречаете со стороны офицеровъ арабскихъ бюро самый радушный пріемъ, какой только можно сѳбѣ представить.
Живя одиноко, не имѣя вблизи никого, они
принимаютъ путешественника самымъ очаровательнымь образомъ. Живя въ одиночествѣ,- они не
мало читаютъ, всѣ они образованны, много знаютъ
и съ болыпимъ удовольствіемъ бесѣдуютъ.
Живя вдали отъ людей, въ обширной пустынной странѣ, съ горизонтомъ, уходящимъ въ безкоиѳчную даль, они ѵмѣютъ мыслить, какъ уединившіеся трулсеники.
Уѣхавъ, съ обычными во Франціи прѳдубѣждѳніями противъ этихъ бюро, я вернулся съ совершенно противополоясными взглядами на этотъ счетъ.
Именно благодаря нѣкоторымъ изъ этихъ офицеровъ, я могъ предпринять продолжительную экскурсію въ сторону отъ нзвѣстныхъ дорогъ, переходя отъ одного племени къ другому.
Рамазанъ только что начался. В ъ колоніи волновались, такъ какъ ждали всеобщаго возмущеиія
сейчасъ же по окончаніи этого магометанскаго
великаго поста.
Рамазанъ продолжается тридцать дней.
Во время этого періода ни одинъ слулситель
Магомета не долясенъ пить, ѣсть и курить отъ
восхода солнца до того часа, к о г д а г л а з ъ н е
молсетъ о т л и ч и т ь б ѣ л о й нитки о т ъ к р а с н о й .
Это строгое иредписаніе не исполняется буквально
и видишь не одну папироску еще до того, какъ
огненное свѣтило спрячется за горизонтъ и раныне
того часа, когда глазъ не смоясетъ отличить красной нити отъ черной.
За исключеніемъ этого, ни одинъ арабъ не позволить себѣ нарушить строгихъ предписаній поста
и иолнаго воздерлсапія. Мужчины, лсепщины, мальчика, начиная съ пятнадцати лѣтъ, и дѣвочки, до-

стигшія періода зрѣлости (приблизительно меясду
одиннадцатью и тринадцатью годами), проводятъ
весь день безъ пищи и питья. Не ѣсть еще не
трудно; но не пить въ такую уясасную лсару невыносимо. Во время этого поста ни для кого нѣтъ
снисхожденія. Къ тому же никто не осмѣлится и
просить о немъ, и, даже публичныя лсенщины,
уладъ-наили, которыми кишатъ всѣ арабскіѳ центры и болыпіѳ оазисы, постятся, какъ марабуты, а
молсетъ быть и больше марабутовъ...
И далее тѣ, которыхъ считаютъ воспринявшими
нашу цивилизацію, которые въ обычное время раздѣляютъ наши обычаи и взгляды и, повидимому,
готовы способствовать нашимъ начинаніямъ, съ наступленіемъ Рамазана становятся вдругъ до дикости фанатичными и до глупости ревностными.
Легко себѣ представить, до какой неистовой
экзальтаціи доходятъ ограниченные и упорные
люди, благодаря этому тялскому религіозному обряду.
В ъ теченіе цѣлаго дня эти несчастные размышляютъ
на пустой лселудокъ, глядя на проходящихъ мимо
руми, ихъ побѣдителей, которые ѣдятъ, пыотъ и
курятъ на ихъ глазахъ. И они убѣждаютъ себя,
что за убійство руми во время Рамазана они попадутъ прямо на небо и что наше владычество
приходить къ концу, потому что марабуты постоянно обѣщаютъ имъ загнать насъ въ море палочными ударами.
Во вромя Рамазана усиленно подвизаются айсауа, глотатели скорпіоновъ, пожиратели змѣй, религіозныо скоморохи. Вотъ этотъ людъ, нѣсколько
безболенпковъ и нѣсколько благородныхъ арабовъ —
единственные невѣрующіе изъ всего народа. Эти
исключенія чрезвычайно рѣдіси. Я могу привести
только одно. Одинъ изъ офицеровъ богарскаго
округа, отправляясь въ двадцатидневную экспедицію, потребовалъ отъ сопровождавшихъ его трехъ
спаговъ, чтобы они не исполняли Рамазана, такъ
Мопасанъ.

XIIÏ.

14

какъ люди, истощенные голодомъ нѳ могутъ быть
полезными въ пути. Двое солдатъ отказались, а
третій отвѣтилъ : „Лейтенантъ, я не исполняю Рамазана; я — благородный, не марабутъ".
Онъ, дѣйствительно, принадлежалъ къ „большому шатру" и происходилъ отъ одного изъ самыхъ старішныхъ и знатныхъ родовъ въ пустынѣ.
Со временъ оккупаціи края французами въ колоніяхъ установился обычай, который кажется
чрезвычайно страяпымъ, если подумать, какія ужасныя послѣдствія можетъ имѣть для насъ Рама'занъ.
Такъ какъ въ началѣ оккупаціи хотѣли лшть
въ согласіи съ побѣжденными, и такъ какъ для
того, чтобы привлечь ихъ на свою сторону нѣтъ
болѣе вѣрнаго средства, чѣмъ польстить ихъ рѳлигіозному чувству, то рѣшѳно было во все время
поста подавать пушечнымъ выстрѣломъ сигналъ къ
его наступленію.
Поэтому калсдоѳ утро, съ первыми проблесками
зари, выстрѣлъ изъ пушки даетъ знакъ о началѣ
поста и калгдый вечеръ, приблизительно спустя
двадцать минутъ послѣ захода солнца, во всѣхъ
городахъ, во всѣхъ укрѣпленіяхъ, всѣхъ пунктахъ,
эанятыхъ войсками, раздается другой выстрѣлъ, за
которымъ зажигаются тысячи паииросъ, начинаютъ
пить изъ тысячи кувшиновъ, и во всемъ Алжирѣ начинаютъ приготовлять безчисленныя блюда кусъ-куса.
Мнѣ довелось присутствовать въ большой алжирской мечети на религіозной церемоніи, которой
открывается Рамазанъ.
Зданіе имѣетъ очень скромный видъ со своими
стѣнами, выбѣленными известью и поломъ, устланнымъ толстыми коврами. Арабы торопливо входятъ
оосикомъ, со своею обувью въ рукахъ. Они размѣщаются правильными, широко отстоящими другъ
отъ друга, рядами, болѣе правильными чѣмъ солдатски ряды во время ученія. Обувь они ставятъ
передъ собой на землю, вмѣстѣ съ мелкими вещи-

цами, которыя они могли имѣть въ рукахъ. Стоять
опи неподвияшо, какъ статуи, съ лицами, обращенными къ маленькой часовнѣ, указывающей направлѳніѳ МекЕШ.
В ъ этой часовнѣ слуяситъ муфтій. Его старчѳскій тихій голосъ, блеющій и монотонный, тянетъ
грустный напѣвъ, который, разъ услышавъ, никогда не забудешь. Интонація часто мѣняется, и
тогда всѣ присутствующіе, однимъ ритмичнымъ движеніемъ, быстро и безшумно припадаютъ лбомъ къ
землѣ, остаются распростертыми нѣсколько секундъ
и подымаются такъ, что ни одинъ звукъ, ничто не
прерываешь ни на одно мгновеніе дрожащій голосъ
муфтія.
И такъ молящіеся безчисленное число разъ
опускаются и подымаются, съ поспѣшностью, безмолвіемъ и полояштельпо фантастической правильностью. Здѣсь не услышишь шепота, покашливаній
и стука отодвигаемыхъ стульевъ католическихъ
храмовъ.
Чувствуется, что дикая вѣра парить здѣсь, завладѣваѳтъ этими людьми, сгибаетъ и выпрямляешь
ихъ, какъ бумажныхъ паяцовъ. Эта молчаливая,
тираническая вѣра завладеваешь душой и тѣломъ,
дѣлаетъ неподвиясными лица.
Безграничное чувство увалсенія и вмѣсгѣ съ
тѣмъ ясалости охватываешь васъ при видѣ этихъ
тощихъ фанатиковъ. У нихъ даже пѣтъ -живота,
который мѣшалъ бы имъ простираться ницъ; они
исполняютъ религіозные обряды съ механической
точностью прусскихъ солдатъ на ученьи.
Стѣны мечети бѣлыя; ковры на полу красные.
Люди въ бѣломъ, синемъ или красномъ, иногда въ
платьяхъ другихъ цвѣтовъ, со всей пестротой ихъ
праздничнаго наряда. Всѣ они задрапированы въ
широкія одежды, у всѣхъ гордая осанка. Плечи и
головы освѣщены мягкимъ свѣтомъ, падающимъ
отъ люстръ.

Нѣсколько марабутовъ находятся на эстрадѣ.
Они повторяютъ напѣвы съ той лее интонаціѳй,
что и муфтій. Это длится безъ конца.
Именно по вѳчерамъ во время Рамазана, слѣдуетъ смотрѣть Касбахъ. Именѳмъ Касбахъ, что
значитъ цитадель, въ концѣ концовъ стали называть весь арабскій городъ. Такъ какъ днемъ постятся и спятъ, то живутъ ночью. В ъ маленькихъ
извилистыхъ, какъ горный тропинки, улицахъ, узкихъ и неправильныхъ, точно ходы, вырытые животными, безпрестанно поворачивающихъ и скрещивающихся, и въ которыхъ есть что-то до того
таинственное, что невольно понижаешь голосъ ; въ
этихъ заісоулкахъ движется населѳніе изъ
Тысячи и одной ночи".
Именно такое впечатлѣніѳ вы оттуда выносите
Путешествуешь по странѣ, о которой говорить намъ
султанша ПІѳхерезада. Вотъ низкія ворота, толстыя
какъ стѣны темницы, съ удивительными коваными
украшеніями; вотъ лсенщины, закутанный въ покрывала; въ полуоткрытыхъ дворахъ смутно мелькаютъ какія-то лица; изъ плотно закрытыхъ
словно сундуки съ секретными замками, домовъ
доносится неясный шумъ. У входа въ дома мужчины пыотъ и ѣдятъ, полулежа на землѣ.
Иногда группа лежащихъ людей занимаетъ всю
ширину улицы. Шагаешь черезъ ноги съ голыми
икрами, касаешься чьихъ-то рукъ, ищешь мѣста
куда бы поставить ногу среди узла бѣлыхъ лохмотьѳвъ, изъ котораго торчатъ головы и конечности.
Евреи пе закрываюсь своихъ жилищъ, служащихъ имъ лавками. Дома запретныхъ удовольствій
полны голосовъ и шума. Ихъ здѣсь столько, что
не пройдешь и пяти минутъ, не встрѣтивъ двѵхъ
л
J
или трехъ.
В ъ арабскихъ кофейняхъ вереницы людей, плотно
прижавшихся другъ къ другу, сидящихъ на скамьѣ,

приставленной къ стѣнѣ, или просто на полу,
пьютъ кофе изъ микроскопическихъ чашѳкъ. Они
сидятъ молча и нѳподвилсно, съ чашкой въ рукѣ,
которую подносятъ медленнымъ движеніемъ ко рту.
Ихъ свободно помѣщаѳтся двадцать человѣкъ
тамъ, гдѣ намъ вдесятеромъ было бы тѣсно.
А фанатики съ безмятежнымъ видомъ прогуливаются среди этихъ спокойныхъ, пыощихъ кофе
людей, проповѣдуя возстаніѳ и прѳдвѣіцая конѳцъ
рабства. Говорить, что первые симптомы болыпихъ
возстаній появляются въ ксарѣ (арабская деревня)
Букарари. Эта деревня находится по дорогѣ в ъ
Лагуа. Направимся туда. Когда смотришь съ безграничной долины Митиджи на Атласъ, то видишь
громадную трещину, пересѣкающую гору по направленію къ югу. Она какъ будто сдѣлана ударомъ
топора. Эту разсѣлииу зовутъ проходомъ ІПиффа.
Черезъ нее лежишь дорога в ъ Медеахъ, Букарари
и Лагуа.
Входишь въ ущелье. Дорога ведетъ вдоль узкой
рѣчки Шиффы. Все углубляешься в ъ узкое, дикое,
поросшее лѣсомъ ущелье.
Повсюду ручьи. Деревья покрываютъ отвѣсные
склоны, цѣпляются повсюду, какъ будто идутъ на
приступъ.
Ироходъ все суживается. Отвѣсныя скалы выглядишь угрожающе; небо виднѣется между вершинами только узкой полоской. Неояшданно на
крутомъ поворотѣ показывается маленькая таверна,
распололсенная у иоросшаго лѣсомъ оврага.
Это таверна „Обезьяньяго Ручейка".
У самаго входа вода журчишь и плещетъ въ
водоемахъ, наполняя свѣжестыо весь уголокъ, напоминающій спокойныя швейцарскія долины. Отдыхаешь, засыпаешь въ тѣни. Но вдругъ надъ
вами зашевелится вѣтка. В ы подымаетесь — и въ
густой листвѣ начинается поспѣшное бѣгство обезьянъ, прылски, кувырканье и крики.

С0ВСѢ™
ш е ^ ' з д Г о Г и Г ™ Ѵ
Ч»вьян,. B e e f л \ о Г В ; / Г л о л н й н Г ' Т Ь І С < ™

шитъ ИМИ. Нѣкотоппп пат

зяиномъ т а в е р Г ласковы

Т

населенъ, KR.
№ е н в н я х

всѣмъ колодая, п о Я ю м Г в » ™ с к о й н „ ы -

нѳмяого дичится
«о

П р о ш л о й Н Ѳ

путешествиями я

однако, дни,

ленты.

к о г д а

Р'Ітютъ•
« и ^

Е с л и бы в ы з н Х І

Д ѣ т ь на э т о й

Ѵ

аіикап^п/' , ? Т L ?

еще долго, дол 0 # Т а
бокимъ, лѣсъ рѣдѣѳтъ
постепенно о б і ^ ,

^

р і

Д«.

еже

Кажется

т

и х ъ

в о В ш , і и в и

сѳ

*>ѳбР™ыхъ

™ °

и х ъ

Д Т ^ 1І0Ды^ешься
Я м ѳ н ѣ ѳ ГЛУ"
Шли
^ р Г э т ? Г ' ' Г°РЫ

Р
это
Когда вы достигаете » « „ , „ „
У Ж 6 ноля,
в с т Р 4 " а е ™
нихъ д е р е в ь я " І о — * ° к
на
л г б ы '
нвы>
На ночлегъ ш о я ш Г ™ 1 '
иязы.
М
« н ь к о » бѣломъ г о р о д Г н а " ™ «
" >
»«•
Цузскія су-префектѵоы Чя ™ п о м и н а ю щ е м ъ ф р а н .
M
e
e
a
x
o
слѣды опустошителгжій' rf
«
» снова видны

лѣсомъ,
вающимъ

нТтакимъ ж а л м м Г Н О О Т И
повсюду

nrt„„™ '
1

оголен

СОЛНЦа

нымъ,

'

^
откры-

Ю Т ° Р а я
л о
будетъ с о Х ъ t X X a
Г ^ ' ,
Н ѣ т ъ
Ужо ничего живого в о к р у « ь
i Z ^
вается долина б е з і о п ™ Л
Налѣво открыб ѳ з ъ
с л 'л<>
травы. Она n p o c X Z T '
П0Х0Ж8Я
н а
огромный песчаный тазъ
тѣпь ползетъ но ней
о™ ? п е з а ш °
гигантская
« » ы и
иятномъ о ™ одного Р к о н Г Ъ , 6 ° Л Ь Ш І Ш г
ДРуг0Г0'
скользя по обнаженной земл™ T f l \ Л

~

Ä S

° -

°Дна, со-

Ä

.

мѣста. Она царитъ здѣсь, какъ таинственный зловѣщій духъ.
Я подымаю г л а з а : широко раскинувъ неподвижныя крылья, удаляется нарящій в ъ небѣ надъ
своими владѣніями громадный исхудалый коршунъ,
великій истребитель падали. А надъ нимъ царитъ
другой властѳлинъ громадной страны, которую онъ
убиваетъ — солнце, жестокое солнце.
Когда спускаешься къ Букарари, открывается
видъ на бозконечную долину Шелифа. Это во всей
ея неприглядности сама нищета, желтая нищета
земли. Она какъ будто вся в ъ лохмотьяхъ, какъ
старый несчастный арабъ, эта жалкая равнина, пересеченная грязнымъ русломъ рѣки безъ воды, которую до послѣдней капли выпилъ небесный огонь.
Здѣсь онъ побѣдилъ, в с е пожралъ, все обратилъ
в ъ пыль, все сжегъ, этотъ огонь, замѣняющій
здѣсь воздухъ и заполняющій горизонтъ.
Васъ
чѣмъ-то обвѣяло — в ъ другомъ мѣстѣ это былъ
бы вѣтеръ, a здѣсь это огонь. Что-то колышется
вдали на каменистыхъ гребняхъ горъ. В ъ другомъ
мѣстѣ это былъ бы туманъ — здѣсь и туманъ
огненный или, вѣрнѣе, видимый глазомъ жаръ.
Если бы земля не была выжжена до тла, эту
странную дымку можно было бы принять за паръ,
подымающійся отъ живого тѣла, когда его прижгутъ раскалѳннымъ лселѣзомъ. При этомъ все
имѣѳтъ странную окраску, ослѣпительную и въ
то же время мягкую — это цвѣтъ р а с к а л е н н а я
песка, к ъ которому примѣшивается лиловатый оттѣнокъ, ложащійся отъ словно расплавленная неба.
В ъ этой пыли нѣтъ никакихъ насѣкомыхъ, за
исключеніемъ муравьевъ. Тысячи маленышхъ сущ е с т в у которыя живутъ на нашей землѣ не могли
бы существовать в ъ этой раскаленной атмосферѣ.
В ъ особенно знойные дни даже мухи мрутъ какъ
на сѣверѣ съ наступленіемъ холодовъ. Здѣсь съ
трудомъ выращиваютъ куръ. Иногда видишь, какъ

S s 'ssrsm««

время.

ЛК1Я

комичныя в ъ

и

своей громадной побѣдо/
ж а л к ^ н е
вершинѣ пыльной горьі

с
0

-

то жѳ

Удится
к
Р

о

л

'

ь

тамъ яап

к о
Раво,на

с о б о й ^ е б о ^
вѣнчая
однообразную о к р а с к у ^ ™
Н
0
п
і
о
б
нѳтся къ небу большой L
°
Р
Р ѣ » , тяЬ Ш ° Ѳ СѲЛѲНІѲ ксаръ Букарари.
это ж
У подножія конуса П Ь Т і т
rr
а
К0Т0Р°МЪ
ложена эта большаГ L S *
распод
а
р
в ю и '
за изгибами х о л м Г Ж ^
скрывается
К
0
Л
Ь
К
0
шанная община.
Д°мовъ. Это смѣ-

арабРазъ на южной г р а в в Т
° Е 0 н а х о Д ™ я какъ
в ь пер Ѳ Х О Д Н О М Ъ n Z T ' e w Z T Д а л ь ш ѳ Т * л л я !
землями и великой п у с т ы н е Т ^ в и з и р о в а н н ы м и
Даетъ ему большое Ь о л и т * І Е г ° п о л о ж ѳ н і ѳ созкакъ Букарари какъ б ^ ? Ѳ С К 0 Ѳ з н а ч е н і ѳ , такъ
племена с ъ ^ т е л я м и Сахар ™ л Г *
всегда пульсомъ в о з с т а н Ш п ™ І І 0 Э Т 0 М У онъ былъ
™ в ъ « * возстанію, отсюда о Г Д а Р а З Д а ѳ т с я приС а м * * отдаленный ^ L " Э н п ° Р ^ Р о с т р а н я е т с я .
что происходить въ Букапапк ? И С Ь 1 л а ю т ъ Узнать,
Устремлены на него У Р Р * Г л а з а всей Алжиріи
CHTCH°S4So
отно.
Дятъ Она учредила т а м Г с а м о І ^ Н Ѳ М Ъ п р о й с * ° во ооразцу французских! ° а * ° с т о я т ѳ л ь н у ю общину

ряютъ здѣсь и интригуютъ по своему обычаю безъ
всякихъ стѣсненій.
У подошвы ксара въ двухстахъ или трехстахъ
метрахъ ниже, располояюна смѣшанная община,
управляемая гражданскимъ чиновникомъ, которому
даны громадный полномочія надъ пустынной, почти ненуждающейся
въ
надзорѣ, территоріей.
Однако онъ не можетъ вмѣшаться въ дѣйствія
мэра, своего сосѣда. Нанротивъ, на горѣ, находится Богаръ, гдѣ живетъ главный комаидиръ военнаго округа.
В ъ его распоряженіи наиболѣе
рѣшительныя мѣры, но въ ксарѣ онъ не можетъ
ничего сдѣлать, потому что ксаръ с а м о с т о я т е л ь н а я община.
Ксаръ между тѣмъ населенъ исключительно арабами. Къ этому опасному
пункту относятся съ особымъ почтеніемъ, наблюдая
въ то же время весьма внимательно за окрестностями. Здѣсь лѣчатъ болѣзнь по ея послѣдствіямъ,
а не по причинамъ!
Что же происходить?
Происходить то, что
если комендантъ и гражданскій чиновникъ живутъ
въ ладу, то они сообща учреждаютъ тайный надзоръ безъ вѣдома мэра и стараются секретно получать нулсныя имъ свѣдѣнья.
Не странно ли видѣть, что этотъ арабскій центръ,
признанный всѣми опаснымъ, пользуется большей
свободой, чѣмъ любой изъ нашихъ городовъ, въ
то же время какъ французу-путешественнику, не
имѣющему за собой покровительства вліятельныхъ
лицъ, буквально закрыть доступъ въ военные округа, лежащіѳ вблизи юга.
В ъ смѣшанной общинѣ имѣется таверна.
Я
провелъ въ ней ночь, настоящую ночь въ банѣ.
Казалось, воздухъ горѣлъ, раскаленный пламенемъ
Страшнаго суда. Онъ не двигался, точно застылъ
отъ жары.
Я поднялся съ первыми проблесками зари.
Поднялось солнце и съ ожесточеніемъ принялось

sa свою истребительную работу. ІІередъ моимъ
окномъ, выходящимъ на горизонтъ, уже раскаленный и безмолвный, ожидалъ маленькій незапряженный дилижансъ. На желтой дощечкѣ стояла
надпись: „Почта на югъ". Почта на ю г ъ ! Значить ѣдутъ еще дальше въ этомъ ужасномъ мѣсяцѣ августѣ.
Ю г ъ ! какое короткое, жгучее слово! Ю г ъ '
Огонь! У насъ на сѣвѳрѣ, теплые края зовутъ
полдневными странами. Но здѣсь — югъ.
Я смотрѣлъ на коротенькое слово, которое казалось мнѣ такимъ удивительными точно я никогда не видалъ его раньше. Мнѣ казалось, что
я нашелъ въ немъ скрытый, таинственный смыслъ.
Иногда знакомый слова, какъ знакомил лица, имѣютъ скрытое значеніе, которое какъ-то вдругъ
поймешь — неизвѣстно почему.
Югъ ! Пустыня, кочевники, неизвѣданныя земли,
потомъ негры новый міръ, какъ будто начало вселенной! Ю г ъ ! Какъ энергично звучитъ это слово
на границѣ Сахары.
ІІослѣ полудня я пошелъ осмотрѣть ксаръ. Букарари первая деревня, гдѣ встрѣчаешь уладъ-наилей
Васъ поражаетъ видь этихъ куртизанокъ пустыни.
Многолюдный улицы полны арабами, которые
лежать поперекъ дверей, поперекъ ѵлицъ, сидятъ
на корточкахъ, разговаривая вполголоса, или спятъ.
Ихъ свободный бѣлыя одежды подчеркиваютъ
оѣлизну стѣнъ. Ни одного пятна; здѣсь все бѣло.
НО неожиданно появится на порогѣ двери женщина съ пышной прической, вѣроятно ассирійскаго
происхожденія. прикрытой высокой золотой діадемой
На женщинѣ ярко-красное платье. Руки и щиколотки въ блестящихъ браслетахъ. Лицо съ прямыми чертами татуировано синими звѣздами. Вотъ
еще другія, много другихъ, съ такими же монументальными уборами: четырехугольное возвышеніе, по обѣ стороны котораго падаютъ тяжелыя

косы, закрывая уши и подымаясь назадъ, гдѣ онѣ
теряются въ темной массѣ волосъ.
Онѣ всегда носятъ діадемы, — нЬкоторыя богато изукрашены. Грудь ихъ покрыта оясерельями,
медалями, тяжелыми драгоцѣнностями. На двухъ
толстыхъ серебряныхъ цѣпочкахъ спускается на
нилшюю часть лсивота большой узорчатой замокъ
изъ того же металла; ключъ отъ него виситъ на
концѣ другой цѣпочки. Нѣкоторыя изъ дѣвушѳкъ
носятъ только узкіѳ браслеты. Это начинающія.
На другихъ, старшихъ, иногда надѣто драгоцѣнностей на сумму отъ десяти до пятнадцати тысячъ
франковъ. Я видѣлъ олсерелье в ъ восемь рядовъ,
составленное изъ двадцатифранковыхъ
монетъ ;
онѣ носятъ на сѳбѣ свои сбѳреженія, состояніе, заработанное долгимъ трудомъ. Браслеты на щикологкахъ сдѣланы изъ массивнаго серебра и имѣють значительный вѣсъ.
Какъ только у нихъ наберется серебра на
двѣсти-триста франковъ, онѣ относятъ его мозабитскимъ ювелирамъ, которые расплавляютъ серебро и возвращаютъ имъ его въ видѣ колецъ,
рѣзныхъ браслетовъ или же этихъ символическйхъ
замковъ. Того Rte происхожденія и діадемы. Ихъ
прически представляютъ собой сложное искусное
сплѳтѳніѳ косъ, требующихъ цѣлаго дня работы и
невѣроятнаго количества оливковаго масла. Поэтому
онѣ причесываются разъ въ мѣсяцъ и употребляютъ
всяческія усилія, чтобы въ часы любви не испортить это сложное сооруженіе, которое черезъ некоторое время начинаетъ издавать невыносимый
запахъ. Ихъ нуясно видѣть вечеромъ, когда онѣ
танцуютъ въ мавританскихъ кофейняхъ.
Городокъ вамираетъ.
Бѣлыя фигуры неподвижно лежать вдоль стѣнъ. Жгучая ночь усѣяна
звѣздами. Эти звѣзды блестятъ особымъ невиданнымъ мною блескомъ, блескомъ огненнаго брильянта, треиещущимъ, острымъ и живымъ.,.

Вдругъ на поворотѣ улицы васъ оглушаютъ
звуки торопливой, дикой музыки, размѣрѳнная
дробь барабановъ, которую покрываетъ рѣзкоѳ, продолжительное, одурманивающее завываніе флейты
въ которую неутомимо дуетъ громадный дѣтииа,
съ кожей цвѣта чернаго дерева, хозяинъ кофейни.
Передъ дверью кипа бурнусовъ — толпа арабовъ, которые, смотрятъ, но не входятъ, образуя
подвижное, свѣтлое пятно въ полосѣ падающаго
извнутри свѣта.
Внутри вы видите ряды бѣлыхъ фигуръ, неподвижно сидящихъ вдоль стѣнъ подъ низкой крышей.
На полу, присѣвъ на корточки, ждутъ уладъ-наили
въ своихъ яркихъ лохмотьяхъ, съ блестящими
украшеніями, татуированными лицами и высокими
прическами, напоминающими египетскіе барельефы
Мы входимъ.
Никто не двигается.
Чтобы
освободить для насъ мѣсто, по здѣшнему обычаю,
арабовъ расталкиваютъ, сбрасываютъ ихъ со скамей!
Они покорно уходятъ.
Остальные отодвигаются,
чтобы дать имъ мѣсто.
В ъ глубинѣ, на эстрадѣ, четыре тамбѵриниста
въ изступленныхъ позахъ неистово колотятъ по
натянутой кожѣ своихъ инструментовъ.
Хозяинъ, громадный негръ, прогуливается величественной походкой, свирѣпо играя на своей
оѣшеной флѳйтѣ, не зная отдыха и не чувствуя
усталости. Но вотъ подымаются двѣ уладъ-наили
становятся въ противоположныхъ концахъ свободн а я пространства между скамьями и начинаютъ
танцовать. Ихъ танецъ - родъ легкой походки,
сопровождаемой ритмичными ударами каблука, отъ
которыхъ звенятъ браслеты па ногахъ. При каждомъ ударѣ все тѣло никнетъ, какъ бы методически прихрамывая; кисти ихъ рукъ при каждомъ
колебанш подымаются до высоты глазъ и тихо поворачиваются съ быстрымъ, судорожпымъ движешемъ въ иальцахъ. Лицо, слегка повернутое, су-

рово и безстрастно, съ застывшимъ выраженіемъ,
сохраняетъ неподвиясность сфинкса, а скошенный
взглядъ слѣдитъ за волнообразными поворотами
пальцевъ, какъ будто очарованный плавными движеніями, иногда прерываемыми судорогами въ
пальцахъ.
Онѣ приближаются такъ другъ къ другу. Когда
онѣ встрѣчаются, ихъ руки сплетаются; опѣ вздрагиваготъ, отгибаютъ торсы, такъ что длинныя круясевныя вуали спускающіяся отъ головы до пять,
волочатся по землѣ. Онѣ прикасаются другъ къ
другу, поддаются назадъ и замираютъ въ красивой
позѣ влюбленныхъ голубокъ. Ихъ длинныя вуали
трепещутъ, какъ крылья. Затѣмъ онѣ неожиданно
выпрямляются, снова становятся безучастными и
расходятся.
Каждая изъ нихъ возвращается къ
ряду зрителей все той лее легкой, скользящей походкой.
Всѣ онѣ не красивы, но въ калсдои есть что-то
своеобразное. И ничто не можетъ дать представлѳиія объ этихъ присѣвшихъ на корточки арабахъ, среди которыхъ скользятъ медленными размеренными двилсеніями дѣвушки, покрытыя 8 0 Л 0 томъ и яркими тканями. Иногда онѣ слегка мѣняютъ движенія въ ихъ пляскѣ.
Раньше проститутки выходили исключительно
изъ племени уладъ-наиль. Этимъ путемъ онѣ зарабатывают, приданное.
Составивъ его, онѣ возвращаются домой, чтобы
выйти замужъ. При этомъ онѣ нисколько не тѳряютъ уваженія своихъ соплѳменниковъ : таковъ
здѣсь обычай. Теперь все еще дѣвушки изъ племени уладъ-наиль отправляются на сторону за
поисками богатства, но и другія племена поставляюсь проститутокъ въ арабскіе центры.
Владѣльцемъ кофейни, гдѣ онѣ показываются
и предлагаюсь свои услуги, бываетъ всегда негръ.
Какъ только этотъ предприниматель замѣтитъ вхо-

З п ^ Г 0 С Т р а Т В Ъ ' 0 Н Ъ п Р и м а Д ы в а ѳ т ъ ко лбу
серебряную пятифранковую монету, которая но^ 1 С Т Н ? / а К И М Ъ о б Р а з о м ъ приклеивается къ его
кожѣ. И онъ расхаяшваетъ по своему завѳденію
бішено вдувая воздухъ въ свою дикую флейту и
навязчиво показывая монету, которой онъ украсилъ
же л е п т у З Ы В а Л

ЭТЯМЪ

внести

посѣтитѳлѳй

такую

Куртизанки изъ племени уладъ-наиль, принадлежащих къ „большому шатру", вносятъ въ свои oîногТ
посѣтителямн благородство и деликатность, свойственныя ихъ происхожденію. Стоить
Г с т е І Т Г ™ Т 0 Л С Т ? Й К 0 В е Р ъ ' замѣняющій и л "
посгель, и служитель благородной проститутки отнесешь минутному любовнику, какъ только онъ
вернется къ себѣ понравившійся ему предмет^
L Z Ï ' КаКЪ и У
проститутокъ, бываютъ покровители, живущіе ихъ трудомъ Иногда
находятъ одну изъ нихъ утромъ на днѣ оврага
ограбленную, съ перерѣзаннымъ горломь
Тлоник™
T T увидитъ.
" 0
°На
никто не

ЛЮбила

'

нсчѳзъ

;

его

больше

СѢТИ Г ТР1 Ь ,Г" ІѲ ' В Ъ К о т о р о м ъ о н ѣ принимаюсь посѣтителеи, представляетъ собой узкую комнату съ
земляными стѣнами. В ъ оазисахъ п о З г ь дѣлается изъ нѣсколькихъ рядовъ т р о с т н и к въ icoторыхъ живутъ полчища скорпіоновъ. і о ж е состоишь изъ наваленныхъ другІ на друга ковровъ
Богатые арабы или французы для ночныхъ
вмѣп/Г

Л Ш 0 Т Ъ

П

°МѢщѳ^ѳ

0
ней и ^ я С " У Ж И Т е Л Я М И >
Ъ
П° СВ0ѲМу
™
1 Н Г для
служащихъ
отдыха.

мавританской

бани

п ѣдятъ въ
н а з н а ч е н ' е
дивановъ, '

я н

ІІЬЮТЪ

, J T T * 0 U * 0 G 1 > И З Ъ с б л а с т н н Р а в ° п ъ наводить
меня на очень щекотливую тему.
Наши взгляды, обычаи, наши инстинкты абсолютно отличаются отъ тѣхъ, которые в т р ѣ ч ^ ш ь
въ этой странѣ ; порокъ, о которомъ у насъ не

осмѣливаются говорить, настолько обычное здѣсь
явленіе, что больше не скандализируетъ европейце въ.
Вмѣсто того чтобы возмущаться, надъ нимъ
только подсмѣиваются.
Вопросъ очень рискованный, но который нельзя
обойти молчаніемъ, если хочешь набросать картину арабскихъ нравовъ и сдѣлать понятнымъ характеръ этого народа.
Здѣсь на каждомъ шагу встрѣчаешь противоестественное влеченіе между лицами одного иола,
которое рекомендовалъ Сократъ, другъ Алкивіада.
В ъ исторіи часто встрѣчаются примѣры этой
странной и грязной страсти; ей предавался великій
Цезарь; она была иостояннымъ явленіемъ среди
грековъ и римлянъ; Гѳнрихъ I I I ввелъ ее въ
моду во Франціи. Многихъ великихъ людей подозрѣвали въ подобномъ извращеніи. Но все лее
историческіе примѣры — только псключенія, тѣмъ
болѣе замѣтныя, чѣмъ они рѣясе. В ъ Африкѣ ненормальная любовь такъ глубоко вошла въ нравы,
что съ ней считаются наравнѣ съ естественнымъ
влеченіемъ.
Откуда, однако, подобное извращеніе?
Отъ нѣсколькихъ причинъ, вѣроятно.
Одна
изъ нихъ заключается въ малочисленности лсеніцинъ, разбираемыхъ богатымъ классомъ населенія.
Богатый арабъ содеряштъ четыре жены и столько
наложницъ, сколько можетъ прокормить. Можетъ
быть горячій климатъ возбуждаетъ чувственныя
ягеланія и притупляетъ у людей обладающихъ
сильнымъ темпераментомъ чувство нравственной
чистоты, извѣстную деликатность и врожденную
стыдливость, предохраняющую насъ отъ подобнаго
рода сношѳній.
Можетъ быть здѣсь нужно считаться съ наслѣдственной традиціей нравовъ Содома, наслѣдственной порочностью этого бродячаго народа, неспо-

собнаго къ цившшзаціи и оставшагося тѣмъ же,
какимъ былъ въ библейскія времена.
Позволено
ли мнѣ будѳтъ привести нѣсколько характерпыхъ
примѣровъ силы этой страсти надъ арабомъ.
В ъ Гамамѣ, при его открытіи, поступилъ баньщикомъ маленькій алжирскій негръ. Лобывъ нѣкотороѳ время въ Парижѣ, молодой чѳловѣкъ вернулся къ себѣ на родину. Вскорѣ послѣ его пріѣзда въ казармахъ нашли убитыми двухъ туземиыхъ солдатъ. Слѣдствіе выяснило, что ихъ убійцей былъ не кто иной, какъ бывшій банщикъ Гамама, который однимъ ударомъ покончилъ со своими любовниками. Между двумя солдатами установились интим и ыя отношенія; убійца открылъ
ихъ связь и, ревнуя одного къ другому, зарѣзалъ
ихъ обоихъ.
Подобные случаи здѣсь далеко нерѣдки.
Вотъ еще одна драма.
Одинъ молодой арабъ изъ „большого шатра"
былъ извѣстенъ въ своемъ округѣ привычками,
составлявшими бозстыдную конкурренцію уладънаилямъ. Братья нѣсколько разъ упрекали его не
за его нравы, а за его продажность. Такъ какъ
ОІІЪ не измѣнялъ своихъ привычекъ, они дали ему
восемь -дней срока, чтобы покончить со своей профессіей. Но онъ не обратилъ внимаігія на это
предостережете.
На девятый день его нашли,
мертвымъ на арабскомъ кладбищѣ, обнаясеннымъ,
съ покрытой головой. Когда открыли лицо, па лбу
увидѣли монету, втиснутую сильнымъ ударомъ каблука, а на ней небольшой черный камень.
Рядомъ съ драмой — комедія.
Одинъ офицеръ спагъ никакъ не могъ подыскать себѣ денщика. Солдаты, служившіе у него,
были до того грязно одѣты, нечистоплотны и неряшливы, что ихъ нельзя было держать. Однажды
утромъ къ нему является очень красивый, изящный и не глупый арабъ. Лейтенантъ рѣшилъ оста-

вить его у себя, Это была счастливая находка.
Онъ оказался работящимъ, чистоплотнымъ малымъ,
молчаливымъ, внимательнымъ и ловкимъ. Все шло
хорошо в ъ теченіѳ недѣли.
На девятый день
утромъ, возвращаясь со своей обычной прогулки,
лейтенантъ засталъ передъ своей дверью стараго
спага, который чистилъ ему сапоги. В ъ прихожей
другой спагъ. мелъ полъ; третій стлалъ постель;
четвертый вдали, въ конюшнѣ напѣвалъ что-то^, а
настоящій денщикъ, молодой Махмедъ, спокойно
сидѣлъ на коврѣ, покуривая папиросу.
Изумленный лейтенантъ позвалъ одного изъ
этихъ неожиданныхъ замѣстителей и спросилъ его,
указывая на другихъ:
— Какого чорта вы явились сюда?
Арабъ сейчасъ же отвѣтилъ:
— Лейтенантъ, насъ послалъ сюда туземный
офицеръ (ко всякому французскому офицеру нрикомандированъ подчиненный ему туэемный офицѳръ).
— Ахъ, туземный лейтенантъ. Но зачѣмъ же?
Солдатъ продолжалъ:
— Онъ, лейтенантъ, сказалъ намъ, „пойдите
къ лейтенанту и исполните всю работу за Магомета. Магометъ ничего не должѳнъ дѣлать, потому что онъ — жена лейтенанта".
Это тонкое вниманіе стоило туземному офицеру
двухъ мѣсяцевъ ареста.
Насколько этотъ порокъ вошелъ въ нравы араоовъ — доказываетъ то, что всякій плѣнникъ, который попадется въ ихъ руки, неминуемо становится
ихъ жертвой. Если арабовъ много, несчастный можетъ погибнуть отъ послѣдствій этой пытки сладострастія.
Когда судѳбныя власти констатируютъ убійство,
имъ часто при этомъ приходится констатировать
совершенное убійцей насиліе надъ трупомъ.
Есть еще много обычныхъ здѣсь фактовъ, наМопасанъ.

XIII.

^

столько бѳзстьтдныхъ, что я но могу ихъ привести
Однажды вечеромъ, незадолго до захода солнца,
возвращаясь изъ Букарари, я увидѣлъ трехъ уладън аил ей, двухъ въ красномъ, одну въ синемъ, стоявшихъ среди толпы мужчинъ, которые сидѣли по
восточному или лежали. И онѣ походили на божества, царящія надъ распростертой толпой.
У всѣхъ глаза были обращены къ форту Богаръ, лежащему на высокомъ обрывѣ по ту сторону
пыльной долины. Всѣ были внимательны и неподвижны, какъ будто ждали чего-то необычайная,
У всѣхъ въ рукахъ были папироски, должно быть,
только что свернутыя. Вдругъ небольшое облачко
дыма поднялось надъ крѣпостью и сейчасъ же папироски очутились у всѣхъ въ зубахъ, а отъ глухого, отдаленнаго удара слегка задрожала земля.
Это французская пушка возвѣщала побѣлсденнымъ
конецъ ежедневная воздерлсанія.

Дзаръ-эзъ.

Дзаръ-эзъ.
Однажды утромъ, когда я завтракалъ у капитана арабскаго бюро въ Богарѣ, одного изъ самыхъ
прѳдупредительныхъ и, по отзывамъ компетентныхъ лицъ, одного изъ самыхъ способныхъ офицеровъ на югѣ, рѣчь зашла о поручѳніи, которое
должны были выполнить два молодыхъ лейтенанта.
Нужно было сдѣлать длинный обходъ по территоріи округовъ Богара, Джельфа и Бу-Саида, чтобы
определить мѣстонахожденіе воды. Все еще ждали
общаго возстанія по окончаніи Рамазана и хотѣли
подготовить путь для экспедиціонной колонны, которая должна была проходить черезъ племена, населяющія эту часть страны. Еще не существуетъ
ни одной точной карты этой мѣстности.
Есть
только
нѣсколько
топографическихъ
съемокъ, сдѣланныхъ изрѣдка проѣзжающими здѣсь
офицерами, приблизитѳльныя указанія источников!»
и колодцевъ, замѣтки, наскоро набросанныя в ъ сѣдлѣ,
и рисунки, сдѣланныѳ на глазъ безъ какихъ бы
то ни было инструмѳнтовъ.
Я попросилъ позволѳнія присоединиться къ маленькому отряду. Согласіе было дано тотчасъ же
и самымъ любезнымъ образомъ.
Мы двинулись въ путь черезъ два дня.
Было три часа утра, когда спагъ разбудилъ
меня ударами въ дверь жалкой Букарарской гостиницы. Я открыл ь дверь: передо мной стоялъ

человѣкъ въ красной, расшитой черными шнурками,
курткѣ И широкихъ сборчатыхъ шароварахъ, заправленныхъ въ красныя кожаныя краги всадниковъ пустыни; это былъ арабъ средняго роста.
Его горбатый носъ былъ разсѣчѳнъ сабѳльнымъ
ударомъ и шрамъ обнажалъ лѣвую ноздрю. Его
звали Бу-Абдамахъ.
^
Онъ сказалъ мнѣ:
— Господинъ, твоя лошадь готова.
Я спросилъ:
— Лейтенантъ уже здѣсь?
Онъ отвѣтилъ:
— Сѳйчасъ будѳтъ.
Черезъ нѣкоторое время отдаленный шумъ пронесся въ обнаженной и темной долинѣ. Затѣмъ
показались и исчезли какіѳ-то тѣни и силуэты
Я
различилъ только странный очертанія и медленнѵю
поступь трехъ верблюдовъ, нагруженныхъ палатками, походными кроватями и другими немногочисленными предметами, которые мы брали съ собой въ двадцатидневное путешествіѳ но мѣстности
которую едва знали сами офицеры.
'
г я л л С Г Р ° / ° Н І Ш р а в л е н і ю Ф ° Р т а Еогаръ послышался
галопъ нѣсколышхъ всадниковъ и, наконецъ, показались два лейтенанта, отправлявшихся въ экспедицию съ ихъ эскортомъ изъ другого с л а г а й арабс к а я всадника, котораго звали Делисъ. Онъ происходи.™ изъ знатной туземной фамиліи, принадлежавшеи къ „большому шатру". Я сѣлъ на лошадь,
и мы двинулись въ путь.

Была еще совсѣмъ глухая,

точно неподвижная

Ш е л и Л я а П ^ т В Л Я Я С Ь н ѣ к о т ° Р ° ѳ в Р^мя вдоль долины
Шелифа, мы свернули -направо, въ ущелье какъ
разъ съ первыми проблесками зари
В ъ этомъ краѣ бываетъ только утро и вечеръсумерекъ не существуетъ. Почти никогда н е т дишь здѣсь великолѣпныхъ нависшихъ облаковъ
пурпурныхъ, съ изрѣзанными краями, пестрыхъ и

причудливыхъ, кроваво-красныхъ и огненныхъ, который расцвѣчиваютъ нашъ сѣверный горизонтъ
во время восхода или захода солнца.
Здѣсь сначала появляется неясный отблескъ,
который усиливается, разрастается и въ теченіе
нѣсколькихъ мгновеній захватываешь весь горизонтъ. Затѣмъ на верхушкѣ холма или надъ краемъ безконечной равнины появляется солнце, уже
такимъ, какимъ оно подымается по небу; но это
не красноватое и какъ будто заспанное солнце
нашихъ туманныхъ восходовъ.
Но самое -поразительное при солнечномъ восходѣ въ пустынѣ это — тишина.
Кто не знаешь у насъ перваго крика птицы,
задолго до разсвѣта, при едва свѣтлѣющемъ небѣ.
Потомъ съ другого дерева доносится отвѣтный
крикъ. За нимъ начинается несмолкающее смѣшеніе свиста, повторяющихся ритурнелей, высокихъ
нотъ, вмѣстѣ съ непрерывнымъ пѣніемъ пѣтуховъ,
весь этотъ шумъ пробуждающихся ясивотныхъ, веселое оживленіе въ листвѣ.
Здѣсь ничего этого нѣтъ. Огромное солнце подымается надъ опустошенной имъ землей и каясется, что оно смотритъ, какъ властелинъ, который хочешь узнать нѣтъ ли еще чего-нибудь живого. Ни крика животныхъ, за исключеніемъ ржанія лошадей, ни одного движенія, развѣ только,
когда ночуешь близъ колодца, и мимо него медленно и молчаливо проходятъ стада на водопой.
Жара сейчасъ же становится жгучей. Поверхъ
фланелевая капюшона и каски надѣваешь огромный „медоль", соломенную шляпу съ широчайшими
полями.
Мы медленно проходимъ вдоль долины. Насколько можетъ проникнуть взглядъ, все кругомъ
голо, сѣро-желтаго цвѣта, ж г у ч а я и великолѣпнаго. Кое-гдѣ въ рытвинахъ, гдѣ сохранилось немного стоячей воды, на онустѣвшемъ лолсѣ рѣки г

выдѣляются яркимъ, маленькимъ ігятномъ нѣсколько веленыхъ тростниковъ. Иногда въ складкѣ горы
два-три деревца указываютъ источникъ. Мы еще
не вступили въ безводную область, которую намъ
прѳдстоитъ скоро пересѣчь.
Мы подымаемся безконечно долго. Новыя маленькія долины впадаютъ въ ту, по которой мы
ѣхали: и по мѣрѣ того, какъ мы приближались
къ югу, горизонта слегка терялся въ знойной
дымкѣ, въ туманѣ, подымавшемся отъ разгоряченной земли. Онъ погружалъ даль въ голубоватые
и въ то же время слегка розовые, бѣловатые тона,
необычайной мягкости, и нѣжности въ сравненіи
пейз°ажа

ТеЛЬНЫМЪ

блѳскомъ

^кружающаго насъ

Наконецъ, мы достигли вершины горы и навстречу намъ показался каидъ Эль-Акхедаръ-бенълхія, у котораго мы должны были остановиться.
<-ъ нимъ было нѣсколько всадниковъ. Эль-Акхедаръ - - арабъ знаменитой крови, сынъ Бахъ-алиЛхія-Аисса, каида племени улудъ аланъ-берхи,
получившая прозвище „Бахъ-ага съ деревянной
? т в ѳ л ъ н а с ъ къ стоянкѣ, расположенной
невдалекѣ отъ источника, подъ тѣнью четырехъ
гигантскихъ деревьевъ, корни которыхъ омывались
водой, — это была единственная зелень на каменистыхъ сухихъ вершинахъ, охватившихъ весь горизонтъ насколько видѣлъ глазъ.
Намъ сейчасъ же подали завтракъ, въ которомъ каидъ не могъ принять участія изъ-за Рамазана.
Слѣдя за тѣмъ, чтобы ни въ чемъ не терпѣли
недостатка, онъ сѣлъ противъ насъ, рядомъ со
м В е Г Ъ ѵ , б я Г 0 М Ъ Э л ^ Х У э с ъ - Б е н ъ - Я х і я , каидо'мъ племени уладъ-аланъ-бершихъ. Я обратилъ вниманіе
КЪ
н а м ъ
м а л ь Ч 0 к а лѣтъ двѣнаДЦаіи. Это былъ тонкій, худощавый ребенокъ, на

обаятельную, гордую грацію котораго я уже обратилъ вниманіѳ нѣсколько дней передъ тѣмъ, въ
мавритансі:ой кофейнѣ въ Букарари, среди уладънаилей.
Меня поразила ослѣпительная бѣлизна одежды
этого маленькая х р у п к а я араба, его благородная
осанка и уваженіе, которое ему всѣ оказывали.
Я удивился, что ему позволяли въ его годы находиться среди проститутокъ. Мнѣ отвѣтили, что
онъ младиіій сынъ Бахъ-аги и пріѣхалъ сюда, чтобы
узнать жизнь и женщинъ!!!
Какъ далеки мы здѣсь отъ нашихъ французскихъ нравовъ!
Ребенокъ сейчасъ же узналъ меня и серьезно
протянулъ мнѣ руку. Такъ какъ въ его годы еще
не слѣдовало поститься, онъ присѣлъ къ намъ и
принялся отрывать своими маленькими худыми
пальцами куски жареной баранины. Мнѣ казалось,
что я понялъ изъ разговора его старшихъ братьевъ,
каидовъ, которымъ было лѣтъ по сорокъ, что они
подсмѣивались надъ е я присутствіемъ в ъ ксарѣ^,
освѣдомлялись откуда у него шелковый шейный
платокъ — не подарокъ ли ясен щи ны.
В ъ тотъ день мы могли отдохнуть въ тѣни
деревьевъ.
Я проснулся съ наступленіемъ вечера и взобрался на сосѣдній холмикъ, чтобы окинуть взглядомъ весь горизонтъ.
Солнце, готовое скрыться, было красно на оранжевомъ небѣ. И вевдѣ, съ сѣвера на югъ, съ востока на западъ, насколько проникалъ взглядъ,
хребты, возвышающіеся передо мной были окрашены
въ необыкновенно-яркій розовый цвѣтъ, похожій
на окраску перьевъ фламинго. Казалось, что присутствуешь при фееричномъ оперномъ апофеозѣ
поразительныхъ и невѣроятннхъ красокъ; что-то
противоестественное фальшивое и искусственное,
но въ то же время необыкновенно-красивое.

тто ® а ^ Ѣ д у Ю Щ І Й д ѳ н ь м ы спустились въ равнину
по ту сторону горы, въ безконечную равнинѴ по
2

®

ШЛ

?Г

W

ТРИ

несмотря на

Мы проходили по песчаной, вѣрнѣе
Z

что
покоытой

S S * ^
—
лошадей
Удивительны эти африканскія равнины.

а на с І о м 7 Г я Г Ы М И И П Л О С К И М ^ ^ к ъ паркетъ,
а на самомъ дѣлѣ постоянно пѳресѣчены В О З В Ы Ш А

ш т т ж
никогда

не

тегшргт. иогг

TXZZ7Z

А

мо

эг: г

ностн преслѣдомнія В т А І м Ы

пГ

;гн^гк0~егъ - —
Все

замі.тны,

Р И И Н

s

°

8

Т р №

—у;

время мы питались однимъ и тѣмъ « A

~ ; Г о Г

и

'

вдалИи о Т » д е Г

ses rr-

—
е

о ™

™
И

з Г

0 І

о Г

Ь

«
^

s
'

ЗДѢсЬ

^S^späe:

чего не ждешь. Необъятный пустынный пейзажъ,
спокойный и весь залитый свѣтомъ, удовлетворяете
глазъ, заполняете мысли, чувства и грезы, потому
что онъ законченъ, а б с о л ю т е н ъ и потому что
иначе его нельзя себѣ представить. И рѣдкая зелень раздражаете васъ какъ что-то рѣзкое, оскорбительное и неумѣстное.
Каждый день, въ тотъ же часъ, одно и то же
зрѣлище: огонь, пожирающій землю. И какъ только
зайдете солнце надъ безконечной равниной, подымается луна.
Понемногу тишина пустыни, съ каждымъ днемъ
все больше овладѣваетъ вами, проникаете ваши
мысли, какъ жестокое солнце, прожигающее кожу.
Хочется самому сдѣлаться кочевникомъ по примеру этихъ людей, которые безирестанно передвигаются изъ одного края въ другой, по безконечнымъ, похожимъ одна на другую, равнинамъ и
все же не покидая отечества.
Каждый день офицеръ высылаете виередъ туземнаго всадпика къ каиду, у котораго завтра мы
будемъ ѣсть и спать, чтобы тотъ заготовилъ въ
своемъ племени пищу для людей и животныхъ.
Этотъ обычай, замѣняющій здѣсь квартирную повинность въ городахъ Франціи, очень обременителенъ для туземцевъ, благодаря способу, по которому онъ примѣняется.
Сказать арабъ — значите, сказать воръ — и не
ошибиться.
Вотъ какъ все это здѣсь происходите: каидъ
обращается къ главѣ рода, требуя отъ него вынолненія этой повинности. Чтобы отдѣлаться отъ
налога и хлопотъ, глава рода откупается. Каидъ
забираете деньги и обращается къ другому, который продѣлываете то же самое. Но все же комунибудь приходится исполнить предписавіе.
Если у каида есть врагъ, налогъ падаете на
него.

Шѳйхи продѣлываютъ съ простыми апабя™
то же, что дѣлаютъ съ ними к а и д Г такимъ обра
Г ь Г \ - р Ы Й
долженъ обойтись ь ъ трРии Т

: Г о Т ъ й ж . с т о и т ъ
—
Невозможно измѣнить эту систему по птшчи
намъ, ь Которыя было бы слиш/омъ д о Т г ^ ^ с ь ' п р Т
ь п

Приближаясь к ъ лагерю видишь группу всалниковъ, двигающихся намъ н а в с т р ѣ ч у Т д и ъ изъ
К

в н ѳ з а п н о

рысь переходить в ъ галопъ

в ^ и Г Й и е Г а в ^ ' п КОТОраГ° б ѣ 1 с ^ р н Г ж П
:
вотныя не выдержали в ъ теченіе д в у х ъ минутъ

движешемъ

состоя™0»6"

останавливаете,

НИ

б Ш 0

п

дрожащее

Рои<™Деніе

живо™

араба,

его

„ Я ° Т 0 М Ъ к а и Д ъ садится на лошадь и п р о в о ж а в
P
путешественниковъ къ п р и г о т о в л е ^ й
~ a
Сѳбѣ
а Р а б с ™
палатки б Т л ы м Г ^ Г ^ ™
лизной
^
' /
£ К а Ю Щ И М И °слѣпительной бѣ-

Ьр-приподняты,

чтобы дать

своІдныГдо™.

Несмотря на эту предосторожность, д н е м * жара

в ъ иихъ невыносимая. Зато ночью въ нихъ спится
чудесно на роскошныхъ джебель-амурскихъ коврахъ, несмотря на то, что они кишатъ насѣкомыми.
Ковры — единственная роскошь богатыхъ арабовъ.
И х ъ бросаютъ въ кучу, одинъ на другой, изъ
нихъ дѣлаютъ цѣлыя возвышенія и относятся къ
нимъ съ безконечнымъ уваженіемъ, такъ что прежде,
чѣмъ взойти на коверъ, снимаютъ, какъ в ъ мечети,
обувь.
х
_
Какъ только гости усѣлись или, вѣрнѣе, улеглись на землѣ, каидъ велитъ подать кофе. Оно
здѣсь великолѣпио. хотя способъ приготовлены
очень простъ.
Е г о зцѣсь растираютъ вмѣсто того, чтобы молоть, прибавляюсь немного сѣрой амбры и кипятятъ в ъ водѣ.
Нѣтъ ничего смѣшнѣѳ арабской посуды.
Когда васъ принимаетъ богатый каидъ, его палатка украшается богатыми тканями, роскошными
подушками, замѣчательными коврами; затѣмъ на
старомъ жестяномъ подносѣ приносясь четыре отвратительныя, облупленныя и растресканпыя чашки,
вамъ каяіѳтся, что ихъ купили на внѣшнихъ бульварахъ Парижа. Чашки эти разныхъ величинъ,
самыхъ разнообразныхъ формъ. Здѣсь и англійскій фарфоръ, имитація японскаго, обыкновенный
фаянсъ, все что ни на есть уродливаго и безобразнаго изъ фаянсовыхъ издѣлій всего свѣта.
Кофе подается въ старомъ кувшинѣ отъ вина,
походной манеркѣ или в ъ старомъ оловянномъ,
искривленномъ и горбатомъ, точно больномъ, кувшинѣ.
Странный, наивный народъ, живущій в ъ первобытной простотѣ, точно на зарѣ человѣчества!
Они проходятъ по землѣ, не привязываясь к ъ
ней, нигдѣ не останавливаясь. Вмѣсто домовъ у

нихъ натянутыя на інѳсты тряпки; у нихъ нѣтъ
ни одной изъ тѣхъ вѳщѳй, безъ которыхъ жизнь
у насъ казалось бы невозможной. Ни постели, ни
простынь, ни столовъ, ни стульевъ, ни одной'изъ
тѣхъ необходимыхъ вещицъ, которыя дѣлаютъ
жизнь удобной. Ничего такого, куда можно было
бы спрятать вещи. Ни промышленности, ни искусства, никакихъ занятій. Они едва умѣютъ сшить
козлиныя шкуры, въ которыхъ сохраняютъ воду,
и при всѣхъ случаяхъ употребляютъ настолько неумѣлые пріемы, что не перестаешь удивляться.
Арабъ не умѣетъ далее заплатать дыръ въ своей
палаткѣ, когда ее рветъ вѣтеръ, — ихъ великое множество въ коричневатой ткани, черезъ которую
свободно протекаетъ дождь.
Они не привязаны ни къ землѣ, ни къ жизни, —
эти бродячіе всадники, которые кладутъ на М О Г И Л У
близкихъ большой камень, подобранный на соседней горѣ. Ихъ кладбища похожи на развалины
европейскаго дома.
У негровъ есть хижины, у лопарей норы, въ
которыхъ они зимуютъ, у эскимосовъ юрты; самые
дикіѳ изъ дикихъ народовъ устраиваютъ жилье
на поверхности земли или копаютъ въ землѣ
норы.
Всѣ они привязаны къ матери-землѣ.
Арабы проходятъ мимо, вѣчно бродятъ, безъ
любви къ землѣ, которой мы владѣемъ и дѣлаѳмъ
плодородной, которую мы любимъ всѣми фибрами
души. Они пролетаютъ бѣшенымъ галопомъ, равнодушные къ нашимъ заботамъ, точно спѣша къ
какой-то иѣли, которой никогда не достигнуть.
Они сохранили первобытные обычаи и наша дивилизащя скользить по нимъ, не оставляя слѣда.
Они пьютъ прямо изъ отверстія бурдюка, но чужестранцамъ подаютъ воду въ самыхъ невѣроятныхъ
сосудахъ, начиная съ лселѣзной кастрюли и кончая
манеркой съ проломаннымъ дномъ. Если бы имъ

попалъ въ руки цилиндръ, они навѣрно бы его
сохранили, чтобы предложить въ немъ воду генералу, проѣзжающему черезъ ихъ племя.
Вся арабская кухня состоитъ изъ четырехъ
блюдъ; порядокъ, в ъ которомъ они подаются, никогда не мѣняется.
Прелсде всего подаютъ баранину, жареную на
ввртѳлѣ.
Человѣкъ приносить на плечѣ цѣлаго барана,
насаженнаго на палку, вмѣсто вертела, и силуэтъ
ободранной ТУШИ, висящій въ воздухѣ, напоминаетъ
средпе-вѣковыя пытки. Очертанія животнаго вырисовываются страннымъ и зловѣщимъ образомъ
на красномъ фонѣ неба; его несетъ строгая фигура, задрапированная въ бѣлое.
Барана въ плоской, сплетенной изъ альфы, корзинѣ ставить посреди крулжа, образованная сидящими по-тѵ редки ѣ докам и. Употреблеше вилки
здѣсь неизвестно. Куски отрываютъ пальдами или
отрѣзаютъ маленысимъ туземнымъ ножомъ съ роговымъ черенкомъ. Поджаренная, хрустящая кожа
считается лакомствомъ. Е е отрываютъ оолыпими
кусками и грызутъ, запивая всегда мутной водой
или верблкшьимъ молокомъ, разбавленнымъ наполовину водой, или кислымъ молокомъ, перебродившим!, въ козлиной кожѣ, отъ которой сохраняется сильный привкусъ.
Арабы этотъ жалкій напитокъ называютъ „лебенъ".
Послѣ „entrée" слѣдуетъ въ чашкѣ, иногда въ
тазу или котелкѣ, нѣчто въ родѣ супа съ вермишелью. Основа этого блюда —желтоватая жидкость,
въ которой красный передъ соперничаете съ индѣйскимъ, сюда лее прибавляютъ смѣеь сухихъ толченыхъ абрикосовъ и финиковъ. Я не рекомендую
этого кушанья гастрономамъ.
Когда каидъ, угощающій васъ, очень щедръ,
за вторымъ блюдомъ слѣдуетъ х а м и : это замѣча-

тѳльноѳ кушанье. Можетъ быть, кому-нибудь интересно узнать редептъ этого блюда.
Его готовятъ изъ цыпленка или баранины.
Разрѣэавъ мясо на куски, его поджариваютъ
въ маслѣ. Затѣмъ, поливая мясо горячей водой,
получаютъ жидкій бульонъ (я думаю, что лучше
пользоваться бульономъ, приготовленнымъ эаранѣѳ).
Прибавляютъ сюда въ большомъ количествѣ красный иерецъ, немного индѣйскаго, соль, луковицы,
сушеные финики и абрикосы и варятъ все это,
пока финики и абрикосы совершенно не разварятся,
затѣмъ обливаютъ мясо этимъ соусомъ. Это вѳликолѣпиое блюдо.
Ѣда неизмѣнно заканчивается блюдомъ кусъкуса или кускуссу — національнаго арабскаго кушанья. Арабы приготовляютъ кусъ-кусъ, скатывая
рукой тѣсто такъ, что образуются маленькіѳ шарики, похожіѳ на охотничью дробь. Ихъ варятъ
особымъ образомъ, обдавая спеціально приготовленнымъ бульономъ. Я умолчу о способѣ приготовленія, чтобы меня не обвинили в ъ томъ, что я
говорю только о кухнѣ.
Иногда подаютъ еще очень вкусные слоеные
пирожки на меду.
Каждый разъ послѣ того, какъ вы пьете, каидъ
произносить: „ С а а ! " (за ваше здоровье!) Ему надо
отвѣтить : „Алла и сельмекъ !" Что равносильно нашему „Благослови васъ Богъ! "
Во время ѣды эти выраженія повторяются разъ
десять.
Каясдый день, къ четыремъ часамъ, мы устраиваемся въ новой палаткѣ, иногда у подножья горы,
иногда среди безконечной равнины. Но такъ какъ
вѣсть о нашемъ прибытіи успѣла уже оОлетѣть
все племя, то со всѣхъ сторонъ къ намъ приближаются маленькія бѣлыя точки. Это арабы приходить посмотрѣть на офицера и заявить ему жалобы. Почти всѣ верхомъ, но есть и пѣшіе. Мно-

гіе на низкорослыхъ осликахъ. Они сидятъ у самаго хвоста бѣгущихъ рысью животныхъ и ихъ
длинныя босыя ноги тащатся по землѣ. Сойдя съ
животныхъ, они усаживаются на корточкахъ возлѣ
палатки и неподвижно ждутъ, уставившись глазами въ одну точку. По знаку каида жалобщики
подходятъ.
Каждый офицеръ въ командировка чинить полновластный судъ.
Къ нему являются съ самыми невѣроятными
жалобами.
Ни одинъ народъ не сплетничаетъ,
ссорится, ябедничаетъ и сутяжничаетъ, какъ арабы.
Обнаружить истину, вынести справедливый приговоръ, объ этомъ здѣсь нечего и думать. Каждая
сторона приводить фантастическое число лжесвидѣтелей, которые клянутся прахомъ своихъ отцовъ
и матерей и подъ присягой подтверждают самыя
невѣроятныя выдумки.
Вотъ нѣсколько примѣровъ:
Одинъ кади (продажность мусульманскихъ чиновниковъ совершенно заслужено вошла въ пословицу) призываетъ къ себѣ араба и дѣлаетъ ему
такое предложеніе : „ты дашь мнѣ двадцать-пять
дуро и приведешь семь свидѣтелей,
которые
письменно подтвердить передо мной, что X . долженъ тебѣ семьцесять - пять дуро. Я заставлю его
заплатить тебѣ".
Арабъ приводить свидѣтелей, которые даютъ
показаніе и подписываются подъ нимъ.
Тогда кади вызываете къ себѣ X . и говорить
ему: „Ты дашь мнѣ пятьдесятъ дуро и приведешь
девять свидѣтелей, которые покажутъ, что Б . . .
(первый арабъ) долженъ тебѣ сто двадцать-пять
дуро; ты получишь и х ъ " . Второй арабъ приводить своихъ свидѣтелей.
Тогда кади снова зоветъ къ себѣ Б . . . и, опираясь на показанія семи свидѣтелей заставляете
второго араба заплатить ему семьдесять-пять. Но
Мопасавъ.

XIII.

^

/

X, в ъ свою очередь требуетъ уплаты долга, и располагая показаніями девяти свидѣтелей, кади заставляѳтъ перваго араба выдать втором^ сто двар
д в а
дцать-пять дуро.
*
К

L U

Т

?ДИ

В Ъ )

'

приходится

семьдесят

дУро

Ф а к т ъ не подлѳИ
НѲСМ0Тря н а
° т о арабы п о ™
никогда не обращаются къ нашимъ судьямъ по
той причинѣ, что ихъ нельзя подкупить
тогла
Ä
какъ кади за деньги все устроитъ
'
Кромѣ того арабъ чувствуешь непреодолимое
отвращеніе къ судейскнмІ формальностям*^ Всякая письменная процедура пугаетъ его: онъ испыт ы в а е м суевѣрный страхъ передъ бумагой на
которой можетъ быть написано имя Божіе или
ЛИ
какія-нибудь заклинанія.
'
В ъ началѣ французская владычества, каждый
ной бѵмдги
х о д и л и клочекъ H C S H
ной бумаги, они благоговѣйно подносили его къ
губамъ, a затѣмъ прятали въ какую-нибудь щель
Ф р а

тІІривѳденньій

o L a ? / Д Ѳ р Ѳ В а ' И Л И З а р ы в а л и в ъ землю
Этотъ
обычай повѳлъ за собой настолько частыя и
0 п т р ™

»жвдг-йг,^
ÄTMrasssös
Вотъ еще примѣръ а р а б с к а я вѣроломства-

въ

изъ сосѣдией Общины „ ПОСѲЛИВШІЙСЯ ТУТЬ чтобы
поправить свои заиуталньш дѣла.
Явился'cS
А
те.«,, обвиняющій его въ убійствФ
Чп
свидѣтелемъ нашелся второй Г т р е т і й
НаХГъ
набралось девяносто свидетелей, С і р ж д З й ъ
убіиство съ самыми точными уликами
Шиш»Л™
приговорили къ смертной К І З Н Г и' в р Г е л и въ
исполиеше нриговоръ. Черезъ н ѣ а д о р о е впемя
выяснилась невиновность казнениаго Т р а б ы но-

просту эахотѣли отдѣлаться отъ чужого чѳловѣка,
который стѣснялъ ихъ и не хотѣли, чтобы одинъ
изъ нихъ былъ опозорѳнъ.
Судебное разбирательство продолжается долгіе
годы, все же нельзя пролить свѣтъ на показанія
лжесвидетелей.
Тогда прибѣгаютъ къ простому
средству: сажаютъ въ тюрьму обѣ судящіяея стороны, ихъ семьи, а также и всѣхъ свидѣтелей. Черезъ нѣсколысо мѣсяцевъ ихъ выпускаютъ на свободу. Обыкновенно это средство успокаиваетъ ихъ
на цѣлый годъ. Затѣмъ они снова принимаются
за старое.
В ъ племени уладъ-алань, черезъ которое мы
проѣзжали, одно дѣло разбирается въ теченіе грехъ
лѣтъ и до сихъ поръ не могутъ найти проблеска
истины. Обѣ стороны время отъ времени помѣщаются подъ замокъ, а потомъ снова начинаюсь.
Вообще арабы всю свою жизнь обкрадываютъ
одинъ другого, обманываютъ другъ-друга и обмѣниваются ружейными выстрѣлами. Но случаи, въ
которыхъ дѣло дошло до употребленія пороха, тщательно скрываются отъ французской администраціи.
Когда мы остановились въ племени уладъмохтаръ, къ намъ явился высокій человѣкъ и попросилъ принять его въ госпиталь.
Офицеръ спросилъ, чѣмъ онъ боленъ. Тогда
арабъ раснахнулъ свою оделсду, и мы увидѣли на
высотѣ печени ужасную, уже старую и начавшую
гноиться, рану. Мы приказали ему повернуться:
на спинѣ противъ р а н е н а я мѣста огромная рана,
величиной въ дѣтскую голову. Когда надавливали
вокругъ раны, изъ нѳя выходили осколки раздробленной кости. Очевидно въ этого человѣка былъ
сдѣланъ выстрѣлъ.
Зарядъ попалъ въ грудь и
выйдя черезъ спину раздробилъ два или три
ребра.
Но онъ энергично отрицалъ это, протестовалъ
и клялся, что „это дѣло Боясье".

В ъ этомъ сухомъ климатѣ раны нѳ представляютъ серьезной опасности. Гніенія и разлолсенія, ироисходящпхъ оть микробовъ, здѣсь не бываетъ, таісъ какъ микробы размножаются только
въ сыромъ; если не умираюгь на мѣстѣ и не повреждены главные органы, то отъ ранъ всегда вылечиваются.
На слѣдующій день мы пріѣзжаемъ къ каиду
Абдель-Кадерь-бель-Хутъ. Онъ выскочка. Своимъ
племенемъ онъ управляете мудро. Здѣсь живутъ
спокойнѣе и меньше судятся.
Причина этого
спокойствія заключается въ томъ, что племя пользуется водой изъ источниковъ, расположенныхъ на
южныхъ ненаселенныхъ склонахъ д'Жабель-Гада.
Водой можетъ пользоваться все племя, а поэтому
не бываете отвода воды, что служить главнымъ
поводомъ для ссоръ и распрей на всемъ югѣ.
Здѣсь къ намъ явился еще одинъ арабъ, прося
помѣстить его в ъ госпиталь. Когда его спросили,
чѣмъ онъ боленъ, онъ приподнялъ гандуру: его
ноги были испещрены синими пятнами, мягкія
и дряблыя, какъ переспѣвшій плодъ. Палецъ при
надавливаніи уходилъ въ тѣло, какъ въ тѣсто, и
углубленіѳ отъ него не скоро исчезало. У несчастнаго были
налицо всѣ симптомы эастарѣлаго
сифилиса.
Когда у него спросили при какихъ
обстоятельствахъ онъ заболѣлъ, онъ поднялъ руку
и клялся памятью предковъ, что туте „Божье
дѣло".
Надо сознаться, что богъ арабовъ занимается
весьма странными дѣлами.
Выслушавъ всѣ жалобы, мы попробовали заснуть въ невыносимой духотѣ палатки.
Наступаетъ вечеръ. Мы обѣдаемъ. Глубокое
спокойствіе царить надъ сожженной землей. Вдали
принялись выть собаки дуаровъ и имъ отвѣчаютъ
шакалы.
Мы растянулись наковрахъ подъ небомъ, осы-

паннымъ звѣздами, — онѣ кажутся влажными, настолько ярокъ ихъ свѣтъ. Мы говоримъ еще долго,
долго. Всѣ воспоминанія всплываютъ и какъ-то
легко разсказываются въ эти теплыя, звѣздныя
ночи.
Вокругъ палатки офицера расположились на
вемлѣ арабы; дальше, въ одну линію стоять стреноженныя лошади. Каждую изъ нихъ сторожить
человѣкъ.
Лошади не могутъ лечь, онѣ всегда на ногахъ,
такъ какъ лошадь начальника не можетъ быть
уставшей. Какъ только лошадь пробуете лечь, къ
ней кидается арабъ и заставляете ее подняться.
Ночь близится къ концу. Мы вытягиваемся
на пушистомъ коврѣ. Внезапно просыпаясь, видишь вокругъ себя распростертыя бѣлыя фигуры
спящихъ арабовъ, похожихъ на мертвецовъ въ
саванахъ.
Однажды послѣ десятичасового перехода по жгучей пыли, какъ только мы расположились у источника съ мутной и солоноватой водой (которая
однако показалась намъ восхитительной), и я, было,
задремалъ, меня разбудилъ лейтенанте и спросилъ,
указывая на горизонте: „видите ли вы тамъ чтонибудь ? " Я посмотрѣлъ и сказалъ: „Да, какъ будто
маленькое сѣроѳ облако".
Офицѳръ улыбнулся:
„Садитесь и всмотритесь хорошенько въ это облако".
Я удивился и спросилъ: — почему?
Мой спутникъ отвѣтилъ: „Если я не ошибаюсь,
на насъ надвигается песчаная буря".
Было около четырехъ часовъ и температура
въ палаткѣ все еще стояла на 4 8 ° .
Воздухъ какъ будто замерь подъ нестерпимыми
косыми лучами солнца. Ни малѣйшаго движенія,
никакого шума за исключеніемъ движѳнія челюстей стреноженныхъ животныхъ, жующихъ ячмень,
и неуловимаго шепота арабовъ, готовящихъ ѣду въ
.ста шагахъ отъ насъ.

Но кромѣ паляшаго жара солнца чувствовался
еще другой зной, болѣѳ напряженный, болѣѳ удушливый, чѣмъ обдающее васъ пламя пожара. Это
не было горячее порывистое и повторяющееся дыханіе, огненныя ласки, предвѣщающія сироко, а
таинственное дыханіе атомовъ всего лсивущаго.
Я смотрѣлъ на облако, которое все больше разросталось, но точно такъ, какъ всѣ облака. Оно
стало грязно-бурымъ и высоко поднялось. Затѣмъ
оно разрослось въ ширину, какъ наши грозовыя
тучи. Во всемъ этомъ я не находилъ ничего необыкновенна™.
Наконецъ туча заволокла весь
югъ. В ъ основаніи она стала мутно черной, а ея
мѣдно-красная
верхушка казалась
прозрачной.
Сильный шумъ сзади заставилъ меня обернуться.
Арабы закрывали нашу палатку, наваливая на ея
края тяжелые камни. Всѣ суетились, бѣгали съ
тѣмъ встревоженнымъ видомъ, какой бываетъ на
полѣ сраженія во время атаки. Казалось, день
приходилъ къ концу — я посмотрѣлъ на солнце.
Оно было эатянуто желтой завѣсой и казалось
блѣднымъ круглымъ пятномъ, которое быстро исчезло.
Тогда мнѣ представилось удивительное зрѣлище.
Весь южный горизонтъ исчезъ ; огромная масса
облаковъ, достигающая зенита, быстро двигалась
на насъ, поглощая по пути всѣ предметы, съ каждымъ мгновеніемъ уменьшая поле зрѣнія и обволакивая все вокругъ. Совершенно инстинктивно
я спрятался въ палатку. Ураганъ лселтой огромной стѣной касался насъ. Эта стѣна надвигалась
со скоростью мчащагося поѣзда и сразу погрузила
насъ въ бѣшеный вихрь песка и вѣтра, неосязаемую обяшгающую бурю, слѣпяіцую и удушливую.
Наша палатка, придерлшваемая тяжелыми камнями
трепетала, какъ парусъ,
но устояла. Палатка
спаговъ, не такъ хорошо укрѣпленная, колебалась
нѣкоторое время, сильные порывы вѣтра вздували

полотно. Затѣмъ, внезапно сорвавшись съ эемли,
она скрылась въ двилсущейся мглѣ пыли, окружавшей насъ.
Сквозь песчаныя потемки в ъ десяти шагахъ
ничего не было видно. Мы вдыхали песокъ, мы
пили и ѣли его. Песокъ наполнялъ глаза, пудрилъ
волосы; онъ проникалъ за воротникъ, въ рукава,
въ сапоги.
.Жгучая жажда мучила насъ. Вода, кофе, молоко, все было полно песку, который хрустѣлъ
подъ эубами. Жареная баранина была посыпана
имъ, какъ перцемъ. Кусъ-кусъ казалось весь состоялъ изъ круиныхъ песчинокъ. Мука превратилась въ мелко-истолченный камень. Громадный
скорпіонъ залѣзъ къ намъ. Эти насѣкомыя хорошо
себя чувствуютъ во время урагана, который заставляете ихъ всѣхъ выползти изъ дыръ. Собаки
сосѣдняго дуара не выли въ этотъ вечеръ.
Наконецъ, къ утру все было кончено, и — великій, смертоносный тиранъ Африки — солнце величественно поднялось на прояснившемся горизонтѣ.
Мы двинулись въ путь немного поздно. Песчаное наводненіе нарушило нашъ сонъ.
Передъ нами вырисовывалась цѣпь ДжабельГеда, черезъ которую нужно было перевалить.
Направо открывалось ущелье. Мы пошли вдоль
хребта до ущелья и вошли въ него. Мы опять
нашли здѣсь альфу, ужасную альфу. Затѣмъ мнѣ
вдругъ показалось, что я различаю едва-замѣтный
слѣдъ дороги и колею отъ колесъ. Я остановился
въ изумленіи. Дорога — здѣсь? Что sa чудо? Я
получилъ объясненіѳ. ІІрежній каидъ этого племени, опьяненный примѣромъ европейцевъ, живущихъ въ Алжирѣ, захотѣлъ доставить себѣ роскошь — завести экииажъ въ пустынѣ. Но чтобы
имѣть экипажъ, нужно имѣть дороги, и вотъ этотъ
предпріимчивый владыка занялъ въ продолженіе
нѣсколькихъ мѣсяцевъ всѣхъ арабовъ, своихъ под-

данныхъ, работами по прокладкѣ дороги. Этимъ
нѳсчастнымъ, безъ лопать, безъ ломовъ, безъ инструментовъ, работавшимъ чаще всего голыми руками, удалось выровнять нѣсколько километровъ
дороги. Этого было достаточно ихъ повелителю,
который баловалъ себя прогулками по Сахарѣ въ
удивительномъ экипажѣ, въ обществѣ туэемныхъ
красавицъ, за которыми онъ посылалъ въ Джельфу
своего фаворита, шестнадцатилѣтняго араба.
Нужно видѣть эту общипанную, обглоданную
обнаженную мѣстность; нужно знать араба, его
невозмутимую серьезность, чтобы понять безконечный комизмъ этого кутилы съ ястребинымъ профилемъ, этого щеголя пустыни, катающаго босоногихъ кокотокъ въ таратайкѣ изъ неотесаннаго дерева, на разноколиберныхъ колесахъ, управляемой
е г о . . . любимцемъ. Это тропическое франтовство,
этотъ сахарскій кутежъ, этотъ шикъ въ дентрѣ
Африки показался мнѣ незабываемо-комичнымъ.
Нашъ отрядъ въ этотъ день былъ многочисленъ.
Кромѣ каида и его сына насъ сопровождали два
туземныхъ всадника и старый, тощій человѣкъ съ
крючковатымъ носомъ, бородой клиномъ, крысиной
физіономіей, подобострастными манерами, согнутой
спиной и лживыми глазами. Этотъ тоже былъ
когда-то каидомъ, но его уволили отъ должности
за лихоимство.
Между тѣмъ мы приблингались къ верхнему
концу ущелья.
Прямая скала закрывала намъ
видъ, но какъ только мы обогнули ее, меня поразила, вѣроятно, самая большая неожиданность изъ
всѣхъ, когорыя мнѣ предстояли въ пути.
Широкая равнина разстилалась передъ нами,
а ва ней озеро, огромное озеро, ослѣпительно-сверкающее на солнцѣ. Я не видѣлъ его противоположная края, терявшагося налѣво, за горизонтомъ ;
но его восточный край находился почти прямо
противъ меня.

Озеро в ъ этой мѣстности, въ центрѣ Сахары?
Оэѳро, о которомъ мнѣ никто не говорилъ, о которомъ не упоминаетъ ни одинъ изъ путегаествѳнниковъ? Не брежу ли я ?
Я оборотился къ лейтенанту:
— Что это за озеро? — спросилъ я его.
Онъ разсмѣялся и отвѣтилъ:
— Это не озеро, это соль. Всякій бы ошибился, настолько велика иллюзія. Это Себира, которую эдѣсь называютъ дзаръ'езъ (дзаръ-езъ-Кержи). Она имѣетъ, смотря по мѣсту, отъ пятидесяти до ста километровъ въ длину и отъ двадцати
до тридцати или сорока въ ширину. Цифры, конечно, приблизительныя, такъ какъ эта мѣстность
посещается рѣдко и мимолетно, какъ это дѣлаемъ
мы теперь.
Эти соляныя озера (ихъ два: другое болѣе на
востокъ) даютъ имя всей странѣ, которую вовутъ
дзаръ'езъ. Начиная отъ Бу-Саады, равнина носитъ
названіѳ Ходна, названная такъ по имени солянаго озера Мсила. Я съ восторженнымъ изумленіемъ смотрѣлъ на громадную соляную скатерть,
сверкавшую подъ неистовымъ солнцѳмъ этой страны. Вся эта ровная, кристаллическая поверхность
блестѣла, какъ гигантское зеркало, какъ стальная
доска; ослѣпленныѳ глаза не выносили блеска этого
страннаго озера, несмотря на то, что оно было в ъ
двадцати километрахъ отъ насъ, чему трудно было
повѣрить, настолько оно казалось мнѣ близкимъ
отъ насъ.
Мы спустились по другую сторону джабѳльГады и приблизились къ покинутому укрѣпленному
посту „у фонтана" (Борджи-эль-Хамамъ), гдѣ мы
долясны были остановиться послѣ сравнительно короткаго перехода.
Это зданіѳ съ амбразурами, выстроенное въ начале покоренія страны, съ цѣлью оккупировать ее
в ъ случаѣ возстанія, оставивъ здѣсь отрядъ въ пол-

ной безопасности, въ настоящее время пришло въ
полный упадокъ. Но крѣпостная стѣна еще довольно хорошо сохранилась, а въ нѣкоторыхъ помѣщеиіяхъ можно было пить.
Какъ во всѣ предыдущіѳ дни, передъ нами до
самаго вечера проходили арабы, приносившіѳ офицеру свои безконечно-запутанныя жалобы, выдуманныя съ единственной цѣлью поговорить съ
французскимъ начальствомъ.
Вокругъ насъ безпрестанно бродила сумасшедшая, Богъ знаетъ, откуда явившаяся, Богъ знаѳтъ,
чѣмъ лсивущая въ этихъ пустыниыхъ мѣстахъ. Стоило
выйти изъ палатки, чтобы увидѣть ее, скрюченную въ необычайныхъ позахъ, почти голую, отвратительную.
Любящіе поэтизировать путешественники много
говорили о томъ уваженіи, которое арабы питають
къ сумасшедшимъ. Вотъ какъ выражается это уваженіѳ: родные и х ъ . . . убиваютъ! Нѣсколько каидовъ, прилсатые къ стѣнѣ, сознались въ этомъ.
Нѣкоторые изъ этихъ несчастныхъ, благодаря
своему юродству, действительно доходятъ до святости.
Подобные примѣры встречаются не исключительно въ Африке. Обыкновенно же семья старается отделаться отъ сумасшѳдшихъ. И такъ
какъ, благодаря системе тузѳмныхъ начальниковъ,
все происходящее въ племѳнахъ остается скрытымъ для насъ, то мы и не подозреваемъ очень
часто объ этихъ исчезновеніяхъ. Я мало ходилъ
днѳмъ и поэтому могъ писать часть ночи. Къ
одиннадцати часамъ мнѣ стало очень жарко, и я
разложилъ ковѳръ передъ дверью палатки, чтобы
спать на открытомъ воздухе.
Полная луна заполняла пространство блестящимъ сіяніемъ, точно лакируя все, чего касался
ея светъ.
Горы, желтыя уже при солнечномъ свете, лселтыѳ пески, желтый горизонть, казавшійся еще

желтее, ласкаемые шафраннымъ сіяніемъ ночного
светила.
Внизу, передо мной, дзаръ-эзъ, громадное озеро
застывшей соли, казалось раскаленнымъ добела.
Отъ него исходилъ фантастичѳскій фосфорисцирующій светъ, реющій надъ озѳромъ, какъ сіяющая
феерическая дымка — что-то столь сверхъестественное, необычайно нежное, столь пленяющее
врѣніе и мысль, что я больше часа смотрелъ на
это эрелище, и не могъ заставить себя закрыть глаза.
А повсюду кругомъ меня, сіяя подъ ласковымъ
светомъ луны, бурнусы спящихъ арабовъ, казались огромными хлопьями снЬга.
Съ восхода солнца мы отправилиоь дальше.
Равнина, ведущая къ Себире, слегка поката и
усеяна редкой, порыжевшей альфой.
Старый арабъ съ крысиной физіономіѳй сталъ
во главе отряда, и мы быстрымъ шагомъ следовали за нимъ. Чѣмъ ближе мы подвигались къ
озеру, темь сильнее становилась иллюзія.
Какъ, неулсели передъ нами не озеро, не гигантское озеро? Налево отъ насъ оно занимало
все пространство между двумя горными цепями на
разстояніи тридцати — сорока километровъ. Мы
направлялись прямо къ краю, такъ какъ перейти
его нужно было въ самомъ узкомъ месте.
По другую сторону дзаръ-эза я различалъ чтото вроде холма, или скорее вала золотисто-желтаго цвета, который, казалось, отделялъ озеро отъ
горъ. По нашу левую руку эта линія следовала
за белой линіей соли вплоть до горизонта; по правую же руку простиралась безконечная голая равнина, стиснутая меягъ двухъ горъ, где, насколько
только проникалъ глазъ, я замѣчалъ все ту же
линію. Лѳйтенантъ сказалъ мне: „это дюны; эта
полоса песку тянется более чѣмъ на двести километровъ въ длину, при весьма различной ширине.
Завтра мы перевалимъ черезъ нее".

Почва становилась странной, была покрыта корой селитры, которая трескалась подъ ногами лошадей. Показались травы, тростники. Чувствовалось, что подъ корой земли была вода. Эта
равнина, замкнутая горами, орошаемая четырьмя
рѣками (пересыхающими), принимающая въ себя
бѣшеные зимніе ливни, была бы огромнымъ болотомъ, если бы уягасное солнце не высушивало ея.
Кое-гдѣ въ углубленіяхъ виднѣлись еще лужи солоноватой воды; бекасы взлетали передъ нами съ
характернымъ рѣзкимъ поворотомъ. Но вотъ неожиданно мы у берега Себиры. И мы пускаемся
по этому высохшему океану.
Все бѣло передъ нами, бѣлизны серебристаго,
искрящагося снѣга. И даже подвигаясь впередъ
по этой кристаллической поверхности, точно посыпанной соляной пылью, похожей на мелкій снѣгъ,
поддававшейся подъ ногами животныхъ, какъ подтаявшій ледъ, все еще получалась странная иллюзія разстилавшейся передъ глазами водной поверхности.
Одна только линія горизонта указывала привычному глазу, что иередъ нами не вода. Обыкновенно линія, отдѣляющая воду отъ неба, всегда
замѣтна, такъ какъ море бываѳтъ темнѣе неба,
или наоборотъ. Иногда, правда, линія сливается,
и море принимаете оттѣнокъ и неонредѣленность
голубого облака въ блѣдной лазури бѳзконечныхъ
далей. Стоите, однако, внимательно посмотрѣть
въ продолженіе нѣсколькихъ мгновеній, чтобы
всегда различить линію ихъ раздѣленія, какъ бы
она ни была неясна или окутана мглой. Здѣсь
ничего не было видно. Горизонте совершенно терялся въбѣломъ туманѣ, въ родѣ молочнаго пара,
непередаваемой нѣжности. Мы ищемъ эту границу земли то въ воздушномъ пространствѣ, то
видимъ ее гораздо ниже среди соляной равнины,
надъ которой парите странная, легкая дымка.

Bee время, что мы находимся надъ дзаръ-эзомъ, мы
имѣли ясное представленіе о разстояніяхъ и форм а х ъ ; но какъ только мы вступили на озеро;
всякая увѣренность въ окружающихъ насъ предметахъ исчезла. Мы очутились среди фантасмагорій миража.
То намъ казалось, что горизонтъ уходите безконечно далеко отъ насъ, то среди застывшаго
озера, бывшего только что однообразным^ плоскимъ и пустыннымъ, какъ-то внезапно появлялись громадныя причулливыя скалы, огромные
тростники, острова съ крутыми берегами.
По мѣрѣ того какъ мы подвигались впередъ,
эти странный видѣнья внезапно исчезали, пропадая какъ театральные эфекты и на мѣсіѣ груды
скалъ мы находили нѣсколысо маленькихъ камней. Тростники вблизи оказывались В Ы С О Х Ш И М И
травами, не больше пальца, принимавшими громадные разміры вслѣдствіе этого любопытиаго
оптическаго явленія. Крутые берега оказывались
легкими возвышеніями соляной почвы, а горизонтъ, казавшійся въ тридцати километрахъ отъ
насъ, замыкался въ ста метрахъ отъ насъ завѣсой колеблющагося тумана, который подымало неистовое солнце пустыни изъ раскаленнаго пласта
соли. Это продолжалось около часа, послѣ чего
мы подошли къ другому берегу.
Сначала это была маленькая равнина, изрытая
дождевыми потоками, покрытая корой засохшей
глины, смѣшанной съ селитрой. Мы поднялись на
пологій склонъ. Показались травы, за ними нѣчто въ родѣ тростника, затѣмъ мелкіе голубые цвѣты, похожіѳ на дикую незабудку, растущіѳ на высокому тонкомъ, какъ нитка стеблѣ, съ такимъ
сильнымъ запахомъ, что весь воздухъ былъ напоенъ ихъ благоуханіемъ. Этотъ чудесный запахъ подѣйствовалъ на меня освѣжающѳ, какъ
ванна. Мы глубоко его вдыхали и казалось, что

грудь расширяется, чтобы упиться этимъ восхититѳльнымъ воздухомъ,
Наконѳцъ показывается рядъ тополей, настоящей лѣсъ тростниковъ, другія деревья, а за ними
наши палатки, поставленный на границѣ песка,
который возвышался на восемь — десять метровъ
неправильными холмами, вздымавшимися, какъ
бурное море.
Жара становилась жестокой, усиливаемая, безъ
сомнѣнія, еще отраженіемъ Себиры. В ъ палаткахъ, настоящихъ баняхъ, нельзя было остаться
и едва мы слѣзли съ лошадей, пришлось отправиться за поисками тѣни подъ деревьями. Сперва
нужно было пройти чащу тростниковъ. Я щелъ
впереди и вдругъ запрыгалъ, закрнчалъ отъ радости. Я увидѣлъ виноградъ, абрикосовыя, фи говыя, гранатныя деревья, покрытый плодами, целый рядъ когда-то нроцвѣтавшихъ, а теперь занесенныхъ песками садовъ, принадлѳжавшихъ раньше агѣ-джельфы. Не будетъ жареной баранины
къ завтраку. Какое счастье! Не будетъ кусъ-куса!
Какой восторгъ! Виноградъ, фиги, абрикосы! Все
это еще не вполнѣ созрѣло, но это ничего не значить — мы все же устраиваемъ настоящую оргію,
послѣдствія которой пришлось почувствовать. Вода,
напримѣръ, заставляла желать многаго. Это была
грязь, въ которой плавали личинки. Ее, впрочемъ,
не пили.
Мы забрались въ чащу тростниковъ и заснули.
Я проснулся отъ ощущенія чего-то холоднаго;
громадная лягушка выпустила струю воды мнѣ въ
лицо. Въ этой странѣ надо быть всегда настороже и небезопасно спать такимъ обраэомъ въ зелени, въ особенности по близости песковъ, которые кишатъ лефаа, называемой иначе рогатой гадюкой. Укусы ея смертельны и дѣйствуютъ почти
моментально, агонія часто продолжается не более
часа. Этотъ гадъ очень медленъ въ своихъ дви-

женіяхъ и поэтому можетъ быть опасенъ только
тогда, когда наступишь на него или заснешь в ъ
соседстве съ нимъ. Если встретить его на дороге, то съ известной ловкостью и предосторожностью молено взять его руками, ухвативъ за шею
возле ушей. Я не решился, однако, испробовать
этотъ спортъ.
Это маленькое и ужасное лшвотное яшветъ въ
заросляхъ альфы, подъ камнями, всюду, где моясетъ найти себе пріютъ. Когда въ первый разъ
засыпаешь на голой земле, все думаешь объ этомъ
гаде, но потомъ уясе совершенно забываешь о
его существованіи.
Скорпіоновъ здесь совсемъ
презираюсь. Они такъ лее обычны здесь, какъ у
насъ науки. Когда недалеко отъ нашихъ палатокъ находили рогатую гадюку, ее окружали кольцомъ сухой травы и подлшгали. Обезумевшее
лшвотное, чувствуя себя погибшимъ, подымало
хвостъ, огибало имъ голову и убивало себя собственнымъ ядомъ. Меня уверяли по крайней мЬрѣ, что оно убивало себя: я ясе только виделъ,
какъ оно погибало въ огне.
Вотъ при какихъ обстоятельствахъ я увидЬлъ
въ первый разъ эту гадюку.
Однажды послѣ полудня, въ то время какъ -мы
проезяшли по огромной равнинѣ, покрытой альфой,
моя лошадь стала выказывать
явные признаки
безпокойства. Она опускала голову, храпела, останавливалась, какъ будто боясь каждаго кустика.
Долженъ сознаться, что я очень плохой ездокъ и
эти внезапный остановки заставляли меня сильно
опасаться за мое равновесіѳ. Кроме того я кая£дый разъ ударялся лшвотомъ о громадную луку
арабскаго седла. Лейтенантъ, мой спутнпкъ, смеялся
отъ всего сердца. Внезапно моя лошадь сделала
скачекъ и затѣмъ уставилась на что-то, чего я совершенно не видёлъ, упрямо отказываясь двинуться съ места.

Предвидя катастрофу, я слѣзъ съ лошади и началъ искать причину ея испуга. Передо мной
былъ тощій пучекъ альфы. Я'ударилъ на всякій
случай по немъ палкой; изъ него выскользнула
маленькая змѣя и быстро скрылась в ъ сосѣднемъ
кустѣ.
Это была лефаа.
Вечеромъ того же дня на голой и каменистой
равнинѣ моя лошадь снова шарахнулась в ъ сторону. Я спрыгнулъ на землю, увѣренный, что
сноЕа найду лефаа. Но я ничего не замѣтилъ.
Когда я пошѳвѳлилъ камень, изъ-подъ неговыползъ высокій, свѣтлый какъ песокъ и стройный
паукъ, поразительно подвижной, который скрылся
въ скалѣ, прежде чѣмъ я могъ его поймать. Подошедшій спагъ сказалъ, что это былъ „скорпіонъ - вѣтеръ", образное выраженіе,
характеризующее его подвижность. Я думаю, что это былъ
тарантулъ.
Разъ ночью что-то холодное коснулось меня, я
испуганно вскочилъ; но песокъ, палатка, все кругомъ тонуло въ темнотѣ, я различалъ только бѣлыя пятна заснувшихъ вокругъ насъ арабовъ.
Быть молгетъ я укушенъ лефаа, проскользнувшей
мимо моего лица? Или это былъ скорпіонъ? Откуда это холодное прикосновеніѳ къ моему лицу?
В ъ крайнѳмъ безпокойствѣ я поспѣшилъ зажечь
нашъ фонарь. Посмотрѣвъ на эемлю, съ ногой,
поднятой для удара, я увидѣлъ передъ собой чудовищную жабу, одну изъ т ѣ х ъ фантастическихъ
бѣлыхъ жабъ, которыхъ встречаешь въ пустынѣ.
Раздувъ животъ и разставивъ лапы, она смотрѣла
на меня. Противное животное должно быть встретило меня на своей обычной дорогѣ и натолкнулось на мое лицо.
Изъ мести я заставилъ ее выкурить папироску.
Она тутъ же издохла.
Вотъ какъ это дѣлаютъ: вы насильно откры-

ваетѳ ея узкую пасть и вводите одинъ конецъ свернутой изъ бумаги папиросы, залшгая другой.. Задыхающееся животное выдыхаетъ изо всѣхъ силъ
воздухъ, чтобы освободиться отъ этого орудія пытки, но несмотря на все поневоле вдыхаетъ дымъ.
Она пыхтите все сильнѣе, комично надуваясь и
до самаго конца все курнтъ, развѣ только, ктонибудь слгалится надъ ней. Обыкновенно лсаба
издыхаете, раздувшись какъ шаръ.
В ъ качестве спорта Сахары путешественникамъ часто показываюсь борьбу лефаа съ ураномъ. Кто у васъ не встречалъ на юге бедныхъ
маленькихъ ящерицъ, съ оторваннымъ хвостомъ,
бегушихъ вдоль старыхъ стЬнъ ? Спрашиваешь
себя, въ чемъ тайна этихъ отсутствуюшихъ хвостовъ? Но в ъ одинъ прекрасный день, читая въ
тѣми забора, вы замечаете, какъ внезапно выползаете изъ трещины улгъ и бросается на безобиднаго зверька, грѣюіцагося на солнце. Ящерица
удираетъ, но змея хватаетъ ее за длинный подвижной хвостъ и половипа его остается въ острыхъ
зубахъ врага, между тѣмъ какъ изувеченное лсивотное исчезаетъ въ. блилсайшей дыре.
Такъ вотъ уранъ — не что иное, какъ земной
крокодилъ, о которомъ говорить Геродотъ, родъ
большой ящерицы Сахары, — мстить ужасной
лефаа за свою расу.
Битва этихъ яшвотныхъ очень интересна. Она
происходить обыкновенно въ старомъ ящике отъ
мыла. В ъ него опускаютъ ящерицу, которая начинаете съ удивительной быстротой бегать въ немъ,
очевидно ища выхода. Но какъ только выпростаютъ
изъ маленькаго мешка лефаа, уранъ делается неподішлшымъ.
Только глаза его быстро-бысіро
двигаются. ЗатЬмъ онъ дѣлаетъ несколько движеній, какъ будто скользя къ врагу. Потомъ
ждете. Лефаа съ своей стороны наблюдаете за
ящерицей и, чувствуя опасность, приготовляется къ
Мопасаиъ.

ХИІ.

і 7

битвѣ. Вдругъ, выпрямляясь, бросается на врага.
Но уранъ уже далеко, убѣгая съ быстротой стрѣлы, едва замѣтный въ быстротѣ двнженія. Онъ
мгновенно возвращается и бросается въ свою очередь на врага.
Лефаа оборачивается и тянется къ немѵ своей
маленькой открытой пастью, готовясь поразить его
своимъ смертоноснымъ укусомъ. Но ящерица уже
успѣла ускользнуть, задѣвъ змѣю и, чѵвствуя себя
въ безопасности, смотритъ на нее изъ другого
конца ящика.
Такъ проходитъ четверть часа, двадцать минутъ, иногда больше.
Лефаа, выведенная изъ себя, начинаетъ злиться
кидается на врага, который все ускользаетъ, подвижной, какъ взглядъ, поворачивается, возвращается, останавливается, изнуряя своего врага и
затѣмъ, заранѣе уловивъ моментъ, кидается'на
змѣю съ такой быстротой, что вы видите только,
какъ судорожно бьется лефаа, стиснутая сильной
трехугольной челюстью ящерицы, которая хватаетъ
ее за шею, позади ушей, какъ разъ въ томъ мѣстѣ, за которое берутъ арабы.
Смотря на борьбу этихъ животныхъ въ старомь ящикѣ отъ мыла, вспоминаешь бой быковъ
въ величественныхъ циркахъ въ Иснаніи. Однако, опаснѣе потревожить этихъ маленькихъ зверей, чѣмъ подвернуться гнѣвно ревущему животному, вооруженному громадными рогами.
Сахарѣ часто встрѣчаешь отвратительную
на видъ змѣю, длиной часто болѣе к р а й не
шире мизинца. В ъ окрестностяхъ Бу-Саады это
безобидное животное внушаетъ арабамъ сѵевѣпный страхъ. Они убѣждоны, что э т а з м ѣ я к а к ъ
пуля пронизываетъ самыя твердыя тѣла и что не
возможно остановить ее, если она замѣтитъ какойнибудь блестяіцій предметъ.
Одинъ

арабъ

разсказывалъ

мнѣ,

что

такая

вмѣя пронизала тѣло его брата и тѣмъ же двшкеніемъ изогнула стремя. Понятно, что въ тотъ моментъ, когда онъ увидѣлъ змѣю, въ него попала
нуля.
В ъ окрестностяхъ Лагуа, наоборотъ, эти змѣи
совершенно не вызываютъ ужаса, и даже дѣти берутъ ихъ въ руки.
Мысль о всЬхъ этихъ оиасныхъ обитатѳляхъ
пустыни часто мѣшала мнѣ спать въ тростникахъ
Райнъ-Керджи. Малѣйшій шорохъ у моихъ ушей
заставлялъ меня вскакивать.
День приходилъ къ концу; я разбудилъ моихъ
спутниковъ, чтобы побродить въ дюнахъ въ ІІОИСкахъ за лефаа или песочной рыбы.
Животное, называемое песочной рыбой и которое арабы называютъ добъ — другой видъ крупной
ящерицы, живущей въ песісахъ и роющей въ нихъ
свои норы.
Мясо ея, говорятъ, довольно вкусно.
Мы часто видѣли ея слѣды, но ни раву не уда
лось ее найти.
В ъ пескахъ встрѣчаешь еще совсѣмъ маленькое
насѣкомое съ очень любопытными нравами: это
муравьиный левъ. Онъ вырываетъ воронку немного шире нятифранковой монеты соотвѣтственной
глубины и на днѣ ея устраиваетъ засаду.
Какъ
только какое-нибудь насѣкомое, паукъ, личинка,
или тому подобное начнетъ скользить по краямъ
его логовища, онъ бросаетъ въ него несокъ, оглушаетъ, ослѣпляетъ насѣкомое, заставляетъ его
опуститься на дно.
Тогда онъ овладѣваетъ своей
жертвой и съѣдаетъ ее.
Муравьиный левъ въ этотъ день былъ нашимъ
главнымъ развлеченіемъ.
Вечеръ принесъ съ собой жаренаго барана, кусъ-кусъ и кислое молоко.
Когда приближался часъ ѣды, я часто вспоминалъ
о Café Anglais.
Затѣмъ всѣ улеглись на коврахъ возлѣ палата
17*

ки — жаря нѳ позволяла оставаться внутри Впереди и сзади насъ мы имели нообычныхъ соседей: съ одной стороны зыбкій, какъ волнующееся
море, песокъ, а съ другой сплошная скатергь соли. точно спокойное море.
На слѣдующій день мы перешли черезъ дюны.
Казалось
что буря превратила океанъ въ горы
еастывшей песчаной ныли, безмолвная буря громадныхъ неподвижныхъ волнъ желтаго песку Онѣ
высоки, какъ холмы, эти неровныя, разіичныя
волны, которыя поднялись, какъ бушѵющіе морсшѳ валы но еще выше ихъ и струпч'атын, какъ
муаръ. И на это неистовое море, нѣмое и неподвижное, безиощадное солнце юга шлетъ свои неумолимые прямые лучи.
Надо подняться по горамъ золотистаго пепла
спуститься съ другой стороны, еще . взобраться,'
взбираться безъ конца, безъ отдыха и безъ
W
Лошади хрипятъ, проваливаются по колѣнй и
скользить, спускаясь по склонамъ этихъ удивиJ
тѳльпыхъ холмовъ.
Мы уже молчимъ, измученные жарой и томимые жаждоя, какъ вся эта горящая пустыня.
Иногда, говорить, въ этихъ песчаныхъ долинахъ
можно наблюдать явленіе, которое арабы считаютъ
предзиаменованіемъ смерти.
П П 5 Т О ' Ь 0 3 Л І
васъ, въ неопредѣленномъ направленш бьегъ барабань, таинственный барабань
оіы

°НЪ

°Ьетъ

отчетливо

'

то усиливаясь,

11 о п я т ь

продолжая

то

свою

До сихъ поръ еще, кажется, не выяснена
причина этого страннаго шума. Его приписы
ваютъ обыкновенно разросшемуся эхо, умноженному и повторенному благодаря неровностямъ дюнъ.
Этотъ звукь происходить, вероятно, отъ шелеста
песчинокъ, уносимыхъ ветромъ и .ударяющихся о
высохішя травы, такъ какъ замечено, Что это яв?

леніе происходить по близости неболыпихъ, выжженныхъ солнцемъ зарослей, отвердевшихъ, какъ
пергаментъ.;
Этотъ барабанный бой — родъ слухового миража. Какъ только мы вышли изъ дюнъ, мы увидели трехъ всадниковъ, которые галопомъ приближались къ намъ. Когда они находились приблизительно въ ста шагахъ отъ насъ, передній изъ
нихъ соскочилъ на землю и приблизился къ намъ,
слегка прихрамывая.
Это былъ человѣкъ лѣтъ шестидесяти, довольно
полный (что редко въ этой стране), съ жесткимъ
арабскимъ лицомъ и точно вырубленными, резкоочерченными почти свирепыми чертами.
На немъ былъ крестъ почетнаго легіона. Его
звали Си-Шерифъ-бенъ-Вавенди.
Онъ былъ каидомъ племени уладъ-дія.
Си-Щерифъ произнесъ длинную речь, сохраняя
при этомъ свой свирепый видъ, приглашая насъ
войти въ его палатку и принять угощеніе. В ъ
первый разъ мне предстояло попасть въ жилище
начальника кочевниковъ.
Богатые шерстяные ковры, нагроможденные
въ кучу, покрывали эемлю.
Развешанные по
стенамъ ковры маскировали стЬны палатки, другіе, растянутые надъ нашими головами, образовали
толстый, непроницаемый потолокъ. Нечто въ роде
дивановъ или скорее троновъ было покрыто роскошными тканями; перегородка изъ восточныхъ
матерій, разделяла палатку на двѣ неравныхъ
части: въ меньшей изъ нихъ, предназначенной для
женщинъ, мы различали по временамъ чей-то шепотъ.
В с е рели. Два сына каида сели рядомъ съ
ртцомъ, который время отъ времени подымался и
говорила что-то черезъ перегородку въ соседнее
отделеніѳ. Невидимая рука подавала дымящееся
блюдо, которое начальникъ сейчасъ же предлагалъ
намъ.

Мы слышали возню
тей около ихъ матерей.
щины? Онѣ несомнѣнно
незамѣтныя отверстія въ
могли ихъ видѣть.

и крикъ маленькихъ дѣКаковы были эти женсмотрѣли на насъ черезъ
перегородкѣ, но мы не

Арабская женщина большей частью не высока,
бѣла, какъ молоко, а лицомъ напоминаѳтъ молодого барана. Она стыдится только открывать свое
лицо: часто встрѣчаешь женщинъ изъ народа, который тщательно прикрываютъ лицо, но тѣло прикрыто только спереди и сзади двумя ниспадающими полосами шерстяной ткани, дающими возможность видѣть сбоку всю фигуру.
В ъ двадцать-пять лѣтъ эти несчастныя, который могли бы быть красивы, уже изуродованы,
истощены нѳпосильнымъ трудомъ.
Онѣ съ утра до вечера заняты различными работами, идутъ по воду за нѣсколько километровъ,
съ ребенкомъ эа спиной.
Онѣ выглядятъ старухами въ двадцать-пять
лѣтъ.
Ихъ лица, которыя удается иногда увидѣть
татуированы синими звѣздаяи по лбу, щекамъ и
подбородку. В ъ видахъ чистоты онѣ удаляютъ всѣ
волосы съ тѣла.
Очень рѣдко встрѣчаѳшь жѳнъ богатыхъ арабовъ.
Мы отправились сейчасъ послѣ ужина и вечеромъ были уже у соляного утеса Кхангъ-эль-Мелахъ. Это сѣрая, зеленоватая, синеватая гора, съ
металлическими отблесками и причудливыми очертаніями, гора соли. Воды болѣѳ соленыя, чѣмъ
воды океана, текутъ у ея подножья и, превращаясь въ паръ отъ безумнаго солнечнаго жара,
оставляютъ на землѣ бѣлую пѣну, похожую на
морскую, массу пѣнящейся соли.
Почвы не видно, такъ какъ она сплошь покрыта легкой пылью, точно какой-то гигантъ ра-

Стеръ въ порошокъ холмъ, чтобы разсыпать кругомъ пыль. Громадный глыбы, отдѣлившіяся глыбы
соли, лежали въ углубленіяхъ.
Говорятъ, что въ
этой необыкновенной горѣ вырыты глубокіѳ колодцы, населенные тысячами голубей.
На слѣдующій день мы прибыли въ Джельфу.
Джельфа — противный городокъ, построенный
на французскій ладъ, но населенный очень любезными офицерами, сдѣлавшими наше пребываніе въ
немъ очень пріятнымъ.
Иослѣ небольшой передышки мы снова пустились въ путь.
Опять началось наше длительное путешествіѳ
по безконечнымъ горнымъ равнинамъ.
По временамъ намъ встрѣчались стада: иногда
цѣлыя арміи барановъ, цвѣта Песка, иногда на
горизонтѣ вырисовывались странный лшвотныя, на
разстояніи казавшіяся маленькими и которыхъ
можно было принять по ихъ горбамъ и длиннымъ
щеямъ за стаю высокихъ индюковъ.
Приблизившись мы узнавали вѳрблюдовъ съ ихъ вздутымъ
по бокамъ, какъ двойной шаръ или бурдюкъ животомъ, въ которомъ помѣщается до шести-десяти
литровъ воды.
Они также были цвѣта пустыни,
какъ всѣ живын существа, рожденныя въ этихъ
лселтыхъ равнинахъ.
Левъ, гіѳна, шакалъ, ясаба, ящерица, скорпіонъ,
даже человѣкъ — всѣ носятъ на себѣ оттѣнки
выжясенной солнцѳмъ земли, начиная отъ горячаго
рыжаго цвѣта подвижныхъ дюнъ, до пыльно-сѣраго оттѣнка горъ. И маленысій полевой жаворонокъ
такъ сливается съ пылью дороги, что замечаешь
его только тогда, когда онъ подымается въ воздухъ.
Чѣмъ же живутъ звѣри въ этомъ безплодномъ краѣ?
Вѣдь они все лее существуктъ.
Во
время періода долсдей эти равнины на нѣсколько
недѣль покрываются травами; затѣмъ солнце въ
нѣсколько дней высушиваешь и сжигаешь быстро
выросшую растительность. И растенія сами при-

нимаютъ цвѣтъ почвы; они ломаются, крошатся,
стелятся по землѣ, какъ мелко-изрубленная едва
заметная солома. Но стада умѣютъ находить ее
и питаются ею. Они подвигаются впередъ въ поискахъ этой высохшей травы. Кажется, что они
ѣдятъ камни.
Что подумалъ бы нормандскій фермеръ, глядя
на эти пастбища?
Мы проход и мъ затѣмъ область, въ которой нѣтъ
даже птидъ. Колодцевъ нельзя было найти.
Мы смотримъ на двигающіеся вдали странные
столбы пыли, которые, какъ дымъ, то подымались
кверху, то наклонялись, то изгибались.
Они быстро неслись по землѣ, широкіе кверху и узкіе
въ основанш, достигая нѣсколькихъ метровъ въ
г
вышину.
Воздушные вихри подымаютъ и увлекаютъ ва
собой эти прозрачный, фантастическія облака —
единственное, что оживляетъ эту печальную пуВъ пятистахъ метрахъ отъ нашего маленькаго
отряда ѣхалъ всадникъ, служащій намъ проводникомъ въ угрюмой безлсизненной ПУСТЫНѢ. Минуть
десять онъ подвигается шагомъ, неподвижно сидя
ъ
сѣДлѣ
и нанѣвая на своемъ нарѣчьи тягучую
мелодпо со своеобразнымъ арабскимъ ритмомъ. Мы
также ѣдемъ шагомъ.
Но вдругъ онъ пошелъ рысью, его бурнусъ
развевается, а онъ неподвижно стоить въ стоеменахъ.
Мы тоже ѣдемъ рысью за нимъ, до тѣхъ
поръ пока онъ снова не замедляетъ шага.
Я спросилъ моего сосѣда: какъ это онъ нахоСреди г о л ы х ъ
Равнинъ безъ всякихъ
приметь^ Онъ отвѣтилъ: „Да вѣдь есть же кости
верблюдовъ". Действительно каждыя четверть часа намъ попадались обглоданные зверями, громадные, сожженные солнцемъ скелеты этихъ леивотныхъ, выдѣлявшіеся бѣлыми пятнами на пескѣ

Это была кость ноги, половина челюсти или часть
позвоночника.
— Откуда всѣ эти останки?
Мой сосѣдъ отвѣтилъ:
— Караваны оставляюсь на дорогѣ больныхъ
животныхъ, которыя не могутъ идти съ ними, а
шакалы не могутъ растаскать всего.
И въ тѳченіѳ нѣсколыспхъ дней продолясалось
наше путешествіе, монотонно, все за тѣмъ лее арабомъ, въ томъ же порндкѣ, все время въ сѣдлѣ;
мы почти не разговаривали.
Однажды, послѣ полудня, когда мы доллшы
были дойти до Бу-Саады, я увидѣлъ далеко передъ
нами темную массу, еще увеличенную миражемъ.
Форма этой массы удивила меня. При нашемъ приблшкеніи съ нея поднялись два коршуна.
Это
была падаль, еще влажная, несмотря на жару, какъ
будто лакированная гніющей кровью.
Сохранилась только грудь; остальные члены
были, должно быть, растасканы проягорливыми любителями падали.
— Передъ нами путешественники, — сказалъ
лейтенантъ.
Несколько часовъ спустя мы въЬхали въ оврагъ,
въ которомъ было жарко, какъ въ аду.
Его зазубренныя, какъ пилы, остроконечный
скалы, казалось негодовали и возмущались противъ
безлеалостнаго, жѳстокаго неба.
Здесь мы натолкнулись еще на одинъ трупъ.
Шакалъ, пожиравшій его, скрылся при нашемъ приближеніи.
Когда мы выходили изъ ущелья въ равнину,
мы натолкнулись на темную массу, которая зашевелилась къ намъ и медленно повернулась голова
на длинной шее, голова умирающаго верблюда.
Онъ лелсалъ на боку, молгетъ быть улсе два или
три дня, погибая отъ усталости и жажды.
Его
длинныя ноги, казавшіяся переломанными, не-

подвижными,

перепутались, вытянувшись на р а с

8еМЛѢП р И
Н а ш ѳ м ъ
—
приближении онъ
поднялъ голову, какъ маякъ: лобъ, изъѣденный
солнцемъ, превратился въ сплошную сочащуюся

н Т с ^ а ° І Ъ В З Г Д Ъ ІЮК0РН0 °ЛѢДЙЛЪ з а
Ж
не сіоналъ, не пытался встать.
Точно онъ В иС
М
е
р
Т
Ь
М
Н
0
Г
И
Х
Ъ
с
в
о
и
х
ъ
6
a
T
b
~
P
^ во время
долгихъ переходовъ по пустынѣ, хорошо зналъ
Н а с т а к
Г Р Д е м Ч 1 Ѳ ЛЮДеЙтерадь
и все
тутъ.
Мы оставили его за собой.
Обернувшись
черезъ нѣкоторое время, я еще видѣлъ ѴодыГаю'
п о к и "
™ н а і Н о а Д Ъ . о П е С К О М Ъ ДЛИННУЮ
Н ° п Р о в о ж а в ш а г о взглядомъ послѣднія
жнвыя существа, который ему суждено было в Т

МЫ уВ,ИдѢли собакУ'
къ
«Рывшуюся
к ™ » 1 \ * ОТКРЫТОЙ пастью, оскаленными клыками, не смѣя пошевельнуть лапой, она не отрьДВУХЪ
К 0 Р Ш У Н 0 В Ъ / оправлявшихъ
свои перья Г
нея
Оно бычтя И Д а Ш И Ѳ Я С М е Р т и н е в Д а л е к ѣ отъ
нея. ина была охвачена такимъ ужасомъ пепелт.

Z p r L Z ,
я

Г о о Г ,ПРИ

~

нее

Ж

™

~

Этого зрѣлиіца я никогда не забуду
в е х о ш ш ^ Т П0
равнинамъ, пе?ога™мъготгТеННЬІ?'
У ^есистыя,
выжженныя
солнцемъ горьг, не встрѣтивъ ни деревца ни тпавки
са темной

зелени,

точно цѣлое озеро почти чер-

ЛеЖЯЩеѲ Среди п е с к о в г
го
ю большой
большого пятна опять начинается пусты®, *ухо

та м

-

Г

"

Д М Ь

'

Д0

»

та, гди она сливается съ небомъ
Городъ спускается уступами къ садамъ
Но что это за города, эти селенія въ Сахарѣ!.

Скопленіе, нагроможденіѳ кубиковъ грязи, высушенной на солнцѣ. Всѣ эти четырехугольные домики изъ высушенной глины лѣпятся другъ къ
другу, оставляя между своими причудливыми рядами нѣчто въ родѣ узкихъ галлерей, переулковъ,
похожихъ на дороги протоптанныя лсивотными.
В е с ь городъ, весь этотъ ясалкій городъ выстроенный изъ грязи, напоминаетъ постройки какихъ-то
ясивотныхъ, жилища бобровъ что ли; безформенныя
постройки, сдѣланныя безъ инструментовъ, только
тѣми средствами, которыя природа дала низшимъ
существамъ.
Кое-гдѣ великолѣпная пальма распускаешь свою
корону въ двадцати футахъ надъ землей. Потомъ
неожиданно входишь въ лѣсъ съ дорожками, заключенными между высокими глинистыми стѣнами. Налѣво, направо цѣлоѳ племя финиковыхъ
пальмъ простираетъ свои широісіѳ зонты надъ садами, укрывая въ густой и прохладной тѣни хрупкую рощу фруктовыхъ деревьевъ. Подъ защитой
этихъ гигантскихъ пальмъ, которыя волнуются
отъ вѣтра, какъ огромные вѣера, растутъ виноградныя лозы, гранатовыя и абрикосовыя деревья, винныя ягоды и овощи, которымъ нѣтъ цѣны.
Рѣчная вода, сохраняемая въ обширныхъ резервуарахъ, распрѳдѣляется по участкамъ, какъ у
насъ свѣтильный газъ. Строгая администрация ведешь счетъ всѣмъ ясителямъ, которые при помощи
трубъ пользуются водой разъ или два раза въ недѣлю, смотря по величинѣ участка.
Состояніѳ
опредѣляѳтся числомъ финиковыхъ пальмъ. Эти
деревья, стражи всего живого, хранители жизненныхъ соковъ, безпрестэнно омываютъ свои корни
въ водѣ, а ихъ вершины купаются въ огненномъ
свѣтѣ солнца.
Долина Бу-Саады, приносящая воду садамъ,
прекрасна, какъ пейзажъ, который видишь во снѣ.
Она спускается, покрытая финиковыми и фиговыми

деревьями, громадными великолѣпными растеніями
между д в у х ъ горъ съ красными вершинами.
'

На берегу быстро текуш.ей рѣки аравитянки съ
закутанными лицами и обнаженными ногами моютъ Сѣлье, выплясывая н а немъ. Онѣ скатываютъ
его кучами и колотятъ ногами, граціозно покачиваясь ЕСѢМЪ тѢлОМЪ.
Р ѣ к а бѣжитъ вдоль оврага, бѣлситъ и поетъ.
Выйдя изъ оазиса, она в с е еще полноводна; по*
дальше ее ждетъ пустыня, желтая и изнемогающая
отъ жажды пустыня, которая , в ы п ь е т е ее сразу
у дверей садовъ, поглощая ее въ свои безплодные
пески.
•
Когда в ы подымаетесь при закатѣ солнца на
башню мечети, чтобы оглядѣть весь городъ, вамъ
открывается чрезвычайно странное зрѣлище.
Четырехугольный плоскія крыши образуютъ нѣчто
вродѣ каскада шашечныхъ квадратовъ,' или грязн ы х ъ платковъ.
Н а нихъ копошится население,
которое съ захрдомъ солнца в с е взбирается на
крыши своихъ хижинъ. На улицахъ никого нѣтъ
ничего не слышно. Но какъ только съ какого-нибудь высокаго мѣста вы окинете взглядомъ всѣ
крыши вы увидите на нихъ замѣчательное оживленіѳ. Готовятъ ужинъ. Группы дѣтей въ бѣлыхъ
лохмотьяхъ копошатся по угламъ; безформенный
комъ грязнаго бѣлья — арабская женщина варитъ
должно быть кусъ-кусъ или занята какимъ-нибудь
J
другимъ дѣломъ.
Наступаете ночь.
На крышахъ разстилаютъ
джебель-амурскіе ковры, заранѣе вытряхнувъ изъ
нихъ скоршоновъ, которыми кишатъ эти логовиша
оатѣмъ вся семья засыпаетъ на открытомъ воздухѣ
подъ сверкающимъ муравейникомъ звѣздъ.
Оазисъ Бу-Саады, хотя и не великъ, но одинъ
изъ красивѣйшихъ в ъ Алжирѣ. В ъ окрестностяхъ
охотятся на газелей, которыя водятся здѣсь в ъ
оолыиомъ количествѣ.
Тамъ встрѣчается много

ужасныхъ лефаа и отвратительныхъ длинноногихъ
тарантуловъ, тіши которыхъ вечеромъ иробѣгаютъ
по стѣнамь хилсинъ.
Этотъ ксаръ ведетъ довольно значительную
торговлю, такъ какъ онъ леягнтъ почти на дорогѣ
в ъ Мзабъ.
Мозабиты и евреи — единственные купцы, единственные торговцы и единственные предпріимчивые люди среди населенія этой части Африки.
•Когда приближаешься къ югу, еврейская раса вык а з ы в а е т е себя в ъ самомъ. непривлекателыюмъ
видѣ, который объясняете вамъ дикую ненависть
къ этимъ людямъ нѣкоторыхъ народовъ и даже
послѣднія.избіенія.
Европеискіе евреи, аллсирскіе
евреи, т ѣ евреи, которыхъ мы знаемь, съ которыми сталкиваемся ежедневно, паши друзья и наши
сосѣди — люди благовоснніанные, интеллигентные,
часто обаятельные.
Мы горячо Еозмушаемся, когда слышимъ, что
населеніе далекаго маленькаго горо;:ка передушило
или потопило нѣсколько сотенъ сыновъ Израиля.
Теперь я не удивляюсь больше, такъ какъ наши
евреи, совершенно не похожи на здѣшннхь.
В ъ Бу-Оаадѣ часто видишь и х ъ : < ии сидятъ на
корточкахъ въ своцхъ грязныхъ логовищахъ, жирные и отвратительные, поджидая араба,, какъ паукъ подяшдаетъ муху. Они подзываютъ его, стараются навязать ему иятнфранковую монету подъ
расписку, которую тотъ должепъ подписать. Арабъ
знаетъ, что ему грозить, колеблется, не хочетъ. Но
<желаніѳ выпить и другія лгеланія мучаютъ его.
Пятифранковая монета моясетъ доставить столько
наслалсденій !
Онъ уступаете наконецъ, берете монету и подписываете замасленную .бумажку.
Черезъ три мѣсяца онъ будете долженъ десять
франковъ, сто франковъ черезъ годъ, двѣсти черезъ три года.
Тогда еврей продаете его землю,

если она у него имеется, или же верблюда, лошадь, осла, все, что у него есть, наконецъ.
Сами начальники, каиды, аги и бахъ-аги попадаютъ въ лапы этихъ хищниковъ, которые являются бичемъ, язвой нашей колоніи и болыпимъ
препятствіемъ къ цивилизаціи и благоденствію
арабовъ.
Когда французская колонна идетъ усмирять
возмутившееся племя, толпа евреевъ слѣдуетъ за
ней, скупая по низкой цѣнѣ добычу, которую перепродаютъ арабамъ сейчасъ же послѣ ухода
войскъ.
Если въ какой-нибудь мѣстности захватить,
напримѣръ, шесть тысячъ барановъ, то что дѣлать съ ними?
Отвести ихъ въ города? Они передохнуть по
пути, потому что чѣмъ ихъ поить и кормить на
протяженіи двухъ или трехъ сотенъ километровъ
пути по обналсенной землѣ? И затѣмъ, чтобы
вести и охранять такой караванъ, нужно въ два
раза больше людей, чѣмъ ихъ имеется въ отрядѣ.
Убить и х ъ ? Какая жестокость и какая потеря?
И потомъ тутъ же евреи предлагаютъ по два
франка за барана, которому цѣна двадцать.
Казна все же получаетъ двѣнаддать тысячъ
франковъ.
Барановъ иродаютъ.
Черезъ недѣлю первые владѣльцы получаютъ
ихъ обратно за три франка съ головы. Возмездіе
французовъ приходится имъ не дорого.
Евреи — хозяева всего юга. Действительно
нѣтъ араба, у котораго не было бы долга, потому
что арабъ не любить платить. Онъ предпочитаете возобновить вексель въ сто или двѣсти франковъ, хотя бы сто на сто.
Если онъ выгадаете время, то ему кажется,
что онъ спасенъ.
Нулеенъ былъ бы спеціальный законъ, чтобы

упорядочить это невозмолсное положеніе. Евреи,
впрочѳмъ, на всемъ югѣ занимаются ростовщичествомъ въ самыхъ широкихъ размѣрахъ. Настоящее торговцы только мозабиты.
Когда вы пріѣзжаете въ какую-нибудь деревню
Сахары, вы сейчасъ же замечаете особую расу людей, завладѣвшихъ торговлей края; въ ихъ рукахъ лавки; они держать европейскіе мѣстные
товары ; они смышлены, дѣятельны, купцы въ душе. Большей частью это бени-мзабы или мозабиты. Ихъ прозвали „евреями пустыни".
Арабъ, настоящій арабъ, кочевникъ, который
считаетъ унизительнымъ всякій трудъ, презираете
купца мозабита. Но въ определенные сроки, онъ
является къ нему, чтобы сделать запасы въ его
лавке; онъ доверяете ему ценныя вещи, которыя
не молсетъ дерлсать при себе въ своихъ скитаніяхъ.
Мелсду ними установилось нечто вроде постояннаго соглашенія.
Мозабиты завладели почти всей торговлей северной Африки. Ихъ столько же въ нашихъ городахъ, какъ и въ селеніяхъ Сахары. Сколотивъ
состояніе, купецъ возращается въ Мзабъ, где онъ
вновь получаетъ политическія права, лишь исполнивъ нечто вродЬ обряда очищенія.
Эти арабы, которыхъ узнаешь по болЬе низкой и коренастой фигуре, чемъ у другихъ плѳмѳнъ, но широкому и плоскому лицу, по толстымъ
губамъ и глазамъ, глубоко сидящимъ подъ густыми
бровями, эти арабы — мусульманскіѳ еретики.
Они иринадлелсатъ къ одной изъ раскольничьихъ
секте севера Африки.
Некоторые ученые считаютъ ихъ прямыми последователями Кареджизима.
Родина этихъ людей можетъ быть самая своеобразная изъ всехъ местностей Африки. Ихъ предки,
изгнанные изъ Сиріи арміей пророка, поселились
въ Длсѳбель-Нефуссе, на западъ отъ варварійскаго

Триполи. Но, вытѣснешшѳ изъ всѣхъ мѣстъ, въ
которыхъ оии расположились, вызывая повсюду зависть своимъ развитіѳмъ и способностями, возбуждая недовѣріе своими еретическими вѣровапіями,
они основались, наконедъ, въ самой безплодной,
самой знойной и ужасной изъ местностей Африки.
Ее называюсь по арабски Раммада (согрѣтая)
и ІІІебка (сѣть), потому что она наиомииаетъ. громадную сѣть черныхъ скалъ и гротовъ.
Страна мозабитовъ находится въ ста километрахъ отъ Лагуа. Полковникъ І^оенъ, прекрасно
знающій весь югъ Африки, въ одной изъ своихъ,
чрезвычайно интересныхъ брошюръ, описываетъ
слѣдующпмъ обра;юмъ свой пріѣздъ въ Мзабъ:
„Приблизительно въ дентрѣ Шебки находится
нѣчто вродѣ цирка, образованнаго поясомъ пзвестковыхъ блестящих ь скалъ, круто спускающихся съ
внутренней стороны. Этотъ поясъ. прерывается на
сѣверо западѣ и на юго-востокѣ двумя проходами,
которые даютъ доступъ къ Уедъ-Мзабу. Эта котловина имѣетъ въ длину около восемнадцати километровъ и километра два в ъ ширину; в ъ ней
расположены пять городовъ, прпнад.іежащпхъ къ
молабитскому союзу и участки земли, на которыхъ
жители ра:воднтъ исключительно сады.
Если смотрІлъ извнѣ, съ сЬвера или востока,
этотъ поясъ скалъ представляетъ собой нагромоясденіе утесовъ, наваленныхъ одинъ г а другой въ
иолпомъ хаосѣ, — точно передъ вами огромное
арабское кладгиіце.
Сама природа каясется здѣсь мертвой. Ни слѣда
зелени, на которой моіъ бы отдохнуть взглядъ.
Даже хишныя. птицы и тѣ какъ будто избѣгаютъ
эти печальныя области. Только лучи неумолимаго
солнца отражаются на сѣровато бѣлыхъ стѣнахъ
скалъ и тѣни ихъ ложатся фантастическими узорами. Но какъ велико доллшо быть удивленіе, я
скалсу скорѣе энтузіазмъ, путешественника, кото?

рый достигъ гре5ия этой цѣпи горъ, когда о-гь
открываетъ вмутри котловины пять густо населенныхъ городовъ, окруженныхъ роскошной растительностью, выдѣляющейся темно-з^ленымъ пятномъ на красноватомъ ложѣ Уебъ-Мзаба.
Вокругъ него — голая пустыня, смерть, у его
ногъ — яаізнь и очевидный доказательства подвинувшейся впередъ культуры.
Мзабъ — республика, или скорѣѳ коммуна, вродѣ
той, что пробовали учредить парилсскіѳ революціонеры въ 1871 году.
Никто въ Мзабѣ не имѣетъ права оставаться
празднымъ, и ребенокъ, какъ только онъ въ состояніи ходить п посіггь что-либо, помогаетъ своему
отцу поливать садъ, постоянное и самое важное
ванятіѳ здѣшнихъ жителей. Съ утра по вечера
мулъ или верблюдъ таскаетъ въ кожаномъ сосудѣ
воду, которая сливается въ яголобъ, такъ хитро
придуманный, что не теряется ни одна капля драгоценной влаги.
В ъ Мзабѣ кромѣ того есть много плотинъ для
задерясанія долсдевыхъ водъ. В ъ этомъ отношеніи
Мзабъ опередилъ нашу Алжпрію.
Дождь! Это счастье, вѣрное благосостояніе,
обезпеченный
уроягай для мо.°абита.
Поэтому
какъ только упадутъ новыя капли дождя, родъ
сумасшествія овладѣваетъ яштелями. Они выбѣгаютъ на улицы, стрѣляютъ изъ руягей, поють,
бѣгутъ къ садамъ, къ олшвающей рѣкѣ, къ плотинамъ, поддержаніе которыхъ лелситъ на обязанности каждаго члена общины. Какъ только что-либо
угролсаетъ плотинѣ, все населеніе устремляется къ
ней.
Эти люди своимъ нѳустаннымъ трудомъ,
предпріимчивостью и умомъ превратили самый дикій и пустынный уголъ Сахары въ оживленный,
покрытый садами край, въ которомъ процвѣтаютъ
подъ солнцемъ семь городовъ. И надо сказать,
что мозабиты ревниво дороягатъ своей родиной и
Моиасааъ.

XIII.

18

закрываютъ насколько могутъ достунъ въ нее европѳйцамъ. В ъ нѣкоторыхъ городахъ, какъ напримѣръ Бени-Игемъ, никто изъ иностранцевъ не
имѣетъ права остаться хотя бы на одну ночь.
ІІолицейскія обязанности исполняются всѣми.
Никто не откажется помочь водворенію порядка,
если въ этомъ будетъ необходимость. В ъ этомъ
краѣ нѣтъ ни иищихъ, ни бѣдныхъ. Неимущихъ
кормить община.
Почти всѣ умѣютъ писать и читать. Повсюду
школы, обширныя общественный учрежденія. И
многіе изъ мозабитовъ, вернувшись домой послѣ
пребыванія въ нашихъ городахъ, владѣютъ французскимъ, итальянскимъ и испанскимъ языками.
Брошюра майора Коена содеряситъ множество
интересныхъ деталей изъ лсизни этого любопытнаго маленькаго народа.
В ъ Бу-Саадѣ, какъ во всѣхъ оазисахъ и городахъ, исключительно мозабиты занимаются торговлей, размѣномъ денегъ, содерясатъ всевозможныя
лавки и заняты различными профессіями.
Пробывъ четыре дня въ этомъ маленькомъ городке Сахары, я отправился назадъ къ морю.
Горы, которыя встрѣчаешь по дорогѣ къ прибреяшой полосе, имеютъ странный видъ. ОнЬ похожи на гигантскіѳ замки съ зубчатыми стЬнами,
тянущимися на много километровъ. Оне правильной четыреугольной формы, словно высечены съ
математической точностью.
Самая высокая изъ
нихъ съ плоской и, кажется, неприступной вершиной. По ея форме ее назвали „Билліардомъ".
Незадолго до моего пріезда двумъ офицерамъ удалось въ первый разъ взобраться на нее.
Они нашли на вершине две громадный римскія
цистерны.

Страна кабиловъ.

Бужи.

Страна кабиловъ.

Бужи.

Но вотъ мы въ наиболѣѳ населенной и-богатой
части Алжиріи. Страна кабиловъ гориста, покрыта
лѣсами и полями.
Выѣхавъ изъ Омалы, спускаешься къ большой
долинѣ Сахель.
Ііо ту сторону ея вырисовывается громадная
гора Джуржура. Е я самыя высокія, остроконечный
вершины сѣры, точно посыпаны пѳпломъ.
Всюду на нижележащихъ вершинахъ виднѣются деревни, похожія издали на кучи бѣлыхъ
камней. Отдѣльныя селенія лѣпятся по склонамъ
горъ.
Повсюду въ этомъ илодородномъ краѣ,
между европейцами и туземнымъ населеніѳмъ идетъ
жестокая борьба изъ-за обладанія землей.
Страна кабиловъ населеннѣе самаго густо-заселенна™ департамента Франціи.
Кабилъ не кочевникъ: онъ трудолюбивъ и ведетъ осѣдлую
жизнь. Тогда какъ у алжирца одна забота —
какъ бы ограбить кабила.
Различные способы употребляются для того,
чтобы выгнать и ограбить туземныхъ собственниковъ.
Какое-нибудь частное лицо, оставляя Францію,
отправляется въ бюро, завѣдывающее раздачей зѳмѳльныхъ участковъ ; здѣсь онъ испрашиваетъ концессію въ Алжир ѣ.
Ему подаютъ шляпу съ билетиками, изъ кото-

рой онъ вытягиваете номеръ, соотвѣтствующій
участку земли. Съ этого момента участокъ прииадлежитъ ему.
Онъ уѣзжаетъ. На мѣстѣ, в ъ туземной деревнѣ,
онъ находитъ цѣлую семью, пользующуюся переданнымъ ему владѣніемъ. Эта семья распахала
землю, сдѣлала доходнымъ участокъ, на которомъ
живетъ. Кромѣ него у нея ничего нѣтъ. Переселенецъ выселяетъ ее. В с я семья покорно уходить,
потомѵ что „ э т о ф р а н ц у з с к і й з а к о н ъ " .
Но
эти люди, лишенные всѣхъ средствъ къ сѵществованію, пдутъ в ъ пустыню, гдѣ становятся бунтовщиками.
Иногда, впрочемъ, приходятъ к ъ соглашенію.
Европейскій колонистъ, испугавшись ліары и
непривѣтливаго вида страны, входить въ переговоры съ кабиломъ, который становится его арендаторомъ. И туземедъ, оставшійся н а
своей
землѣ, отправляетъ в ъ скверный, какъ и в ъ хорошій годъ тысячу, тысячу пятьсотъ, двѣ тысячи
франковъ европейцу, вернувшемуся во Францію.
Это не хулсе, чѣмъ право табачной торговли.
Другая система.
Палата вотируетъ кредитъ в ъ сорокъ или пятьдесятъ милліоновъ на нужды колонизаціи Алжира.
Какъ употребятъ эти д е н ь г и ? Должно быть
построить плотины, засадятъ холмы, чтобы удержать воду, попытаются сдѣлагь плодородными безплодныя равнины?
Ничуть не бывало. Начнутъ экспропріировать
арабскія эемли. Но в ъ Кабиліи земля достигаете
большой цѣнности. В ъ лучшихъ мѣстахъ она дошла до тысячи шестисотъ франковъ за гектаръ.
Кабилы-собственники спокойно лшвутъ на обрабатываемыхъ ими земляхъ. Они богаты и не бунтуютъ; они просятъ только, чтобы ихъ оставили
в ъ покоѣ.
Что же происходить? Мы располагаемъ пятью-

десятью милліонами.
Кабилія — самая
лучшая
часть Алжиріи. И вотъ отъ кабиловъ отнимаютъ
землю в ъ пользу неизвѣстныхъ колонистовъ.
Но какъ производится эта экспроиріація ! Имъ
платятъ сорокъ франковъ за гектаръ земли, которая оцѣниваѳтся минимумъ в ъ восемьсотъ франковъ.
.
И глава семьи уступаетъ (это законъ), ничего
не говоря, уходить куда-нибудь съ лишенными работы мужчинами, съ женщииами и дѣтьми.
Эти люди не торговцы и ремесленники, а исключительно земледѣльцы.
Семья живетъ, пока х в а т а е т е той жалкой суммы
денегъ, которую ей выдали. ІІотомъ наступаете
нужда. Мужчины берутся за ружья и пристаютъ
къ какому-нибудь Бу-Амамѣ, вѣроятно для того,
чтобы доказать лишній разъ, что в ъ Алжирш необходимо военное управленіе.
Обыкновенно говорятъ т а к ъ : мы оставляемъ туземцевъ н а плодородпыхъ земляхъ, пока мало европѳйцевъ; когда появляются европейцы, мы экснроііріируемъ в ъ ихъ пользу земли первоначальныхъ владѣльцевъ. Прекрасно. Но когда вамъ не
х в а т и т ь плодородной земли, что вы тогда сдѣлаете/
Тогда мы сдѣлаемъ другія земли плодородными,
вотъ и все. Хорошо, но почему же вы не начали
съ этого, когда в ъ вашемъ распоряженш имѣется
пятьдѳсятъ милліоновъ? К а к ъ ! на вашихъ глаз а х ъ частньтя компаніи строятъ гигантскія плотины, чтобы снабдить водой цѣлые о к р у г а ; благодаря замѣчательньшъ работамъ способныхъ иішенеровъ вы знаете, что можно насадить лѣсъ на
нѣкоторыхъ вершинахъ, чтобы завоевать для земледѣлія цѣлыя мили у ихъ подошвы, вы знаете все
это и тѣмъ не менѣо не находите другого средства, какъ выселять кабиловъ!
Надо прибавить, что какъ только перевалишь
черезъ Телль земля становится голой, безплоднои,

почти не поддающейся обработкѣ. Только арабъ,
довольствующійся в ъ течепіе дня двумя горсточками муки и нѣсколькими винными ягодами, можетъ существовать в ъ этихъ пустынныхъ странахъ.
Европейцу здѣсь нечѣмъ прожить. И въ самомъ дѣдѣ остается весьма ограниченное количество земли годной для колонистов!,, если т о л ь к о . . .
не изгонять туземцевъ, что в ъ дѣйствительностп и
дѣлаютъ. В ъ общемъ всѣ, за исключеніемь очастлнвыхъ владѣльцевъ Митнлжской долины, т ѣ х ъ ,
что получили землю в ъ Кабиліи однимъ изъ ѵказанныхъ мною спосо'ювъ, и вообще всѣ переселенцы, за исключеніемъ поселившихся на узкой
прибрежной полосѣ земли, ограниченной Атласомъ,
всѣ они горько жалуются па свою судьбу. Алжирія молгетъ принять В( сьма ограниченное число
пришельцевъ. Иначе она не сможете ихъ прокормить.
J-добавокъ этой колоніей по нѣкоторымъ причинамъ очень трудно управлять.
Аллгирія. по величинѣ равная любому европейскому государству, состоите изъ весыиа раз.іичн ы х ъ областей, съ весьма различнымъ населеніемъ.
Но этого до сихъ порь н е могло понять еще ни
одно правительство.
Нулгно глубокое знаиіе каждаго края, чтобы
претендовать на управленіе пмъ; каждая область
нуждается в ъ осоіыхъ законахъ и постановленіяхъ
и каждая изъ нихъ требуетъ различныхъ мѣръ
предосторожности.
Но губернатору какой бы онъ ни бьтлъ, находится въ фатальномъ и абсолютномъ невѣдѣніи
в с ѣ х ъ особенностей и обычаевъ и только полагается на замѣняющихъ его на мѣстахъ администраторовъ.
Кто эти администраторы? Колонисты? Люди,
выросшіе в ъ странѣ, знакомые со всѣми ея потреб-

ноетлми? Нисколько! Это просто молодые люди,
пріѣхавшіе изъ Парижа въ свптѣ вице-короля.
И вотъ такой молодой невѣжда управляете
пятьюдесятью или ста тысячами людей. Онъ дѣлаетъ одну глупость за другой, и разоряете край.
Это вполиѣ естественно.
Бываютъ исключеиія. Иногда всевластный замѣститсль губернатора работаетъ, старается поучиться и поиять все. Ему нужно лі/гъ десять работы, а его смѣщаютъ черезъ шесть мѣсяцевъ.
Е г о отправляютъ по семейнымъ обстоятельствамъ,
личнымъ сообралгеніемъ, или какимъ-либо другпмъ причинамъ с ъ границы Туниса на границу
Марокко. Тамъ онъ пускаете в ъ ходъ нріемы, которые употрѳблялъ на прежнемъ мѣстѣ, у в і р е н н ы й
къ тому нее в ъ пріобрѣтепномъ опытѣ, примѣняетъ
TJI лее правила и способы къ совершенно различнымъ народностимъ.
Прежде всего не столько нулгенъ хорошій губернатору какъ хорошіе люди при немъ. Что бы
выйти изъ затрулненія и положить конецъ установившемуся скверному порядку, была сдѣлапа попытка основать школу, въ которой бы многимъ
молодымъ людямъ вбивали в ъ голову элементарные принципы управленія страной. Изъ этого
ничего не вышло. Окружающіе г. Альберта Греви
провалили этотъ проекте. Фаворитизмъ еще разъ
поГіѣдилъ.
Составъ администраторовъ пополнялся самымъ
страннымъ образомъ. Конечно среди нихъ встрѣчаются интеллигентные и дѣятельныѳ люди.
Наконецъ, правительство за недостаткомъ подходящихъ людей обращается къ отставпымъ офицерамъ арабскихъ бюро. Эти хоть знаютъ туземцевъ. Но трудно себѣ представить, чтобы съ переменой костюма сейчасъ лее измѣнились методы
управленія. Н е слѣдуетъ ихъ ретиво гнать со
службы, пока они носятъ мундиру и брать сей-

тукъ

ЖѲ

0браТН0

'

к а к ъ

т о л ь к о

одѣнутъ сюр.

они

Разъ я улсѳ затронулъ трудный вопросъ объ
управленш Алжиріей, я скажу еще несколько
Ъ 0 Д Т Ъ
Пунктѣ>
т Рѳбующемъ
быстраго
разрѣшенія. Это вопросъ о высшихъ туземныхъ
начальникахъ, являющихся единственными всемогущими администраторами той части нашей колоши, которая лежитъ между Теллемъ и пустыней.
ы а ч а л ѣ Французской оккупаціи всѣ тѣ вожди
которые давали наиболыпія гармоніи своей верности
облекались подъ титуломъ аги или бахъ-аги обВ Л а С Т Ь Ю н а д ъ п л е м е н а м и извѣстной тѳрриточи

Наши собственный силы оказались недостаточными и мы привлекали въ наше дѣло туземныхъ
вождей, заранѣѳ примирившись съ возможностью
предательства. Мѣра эта разумна, политична и
в ь оощемъ, дала прекрасные результаты,
некоторые аги оказали намъ существенный услуги и
благодаря имъ была сохранена жизнь быть можетъ
нѣсколькихъ тысячъ солдатъ.
Но оттого, что эта мѣра оказалась прекрасной
въ тотъ моментъ, не слѣдуетъ еще что она продолжаем быть безупречной, несмотря па всѣ изруемомъ

Время

-

— з и -

В ъ настоящее время присутствіе среди племенъ
туземныхъ властителей, которымъ арабы повинуТ0ЛЬК° И У в а ^ т ъ ,
Z L T » ™
является поППРИЛ? 0 п а с н 0 с т ь ю д л я н а с ъ и непреодолимымъ
преиятствіемъ для цивилизаціи арабовъ. Несмотря

n t l ' т р Т Ш в о е н ы ь , х ъ энергично отстаиваетъ
систему туземныхъ вождей противъ теиденцій
гражданскихъ властей, стремящихся устранить ихъ.
ѲРУСЬ о б ^ ж д а т ь
un
этотъ важный вопросъ:
но достаточно совершить путешествіе, которое
я предпринялъ, чтобы ясно увидѣть громад-

ныя неудобства настоящаго нолоясенія. Я просто приведу нѣсколько фактовъ. Бу-Амама могъ
продержаться такъ долго исключительно благодаря
поддеряскЬ аги Сайды.
Въ начале возстанія этотъ ага со своимъ племѳнемъ долженъ былъ присоединиться къ французской колонне. По дороге онъ встретилъ племя
трафи, вызванныхъ съ той же целью и присоединился къ нимъ,
Но ага Сайды обремененъ долгами, которые
онъ не можетъ уплатить. Какъ-нибудь ночью ему
пришла мысль сделать набегъ; онъ собралъ племя
и кинулся на трафи. Эти последніе, побитые при
первой стычке, затемъ оказались победителями и
ага Сайды долженъ былъ бежать со своими людьми.
Но такъ какъ ага Сайды нашъ союзникъ,
нашъ другъ, нашъ офицеръ, такъ какъ онъ представитель французской власти, то трафи были
убеждены, что вся исторія случилась не безъ нашего участія и, вместо того, чтобы присоединиться
къ французской колонне, они перешли на сторону
противниковъ и немедленно отправились къ БуАмаме, котораго уже не покидали, составляя главную его силу.
Примерь этотъ типиченъ, не правда ли?
A саидскій ага остался нашимъ вернымъ другомъ.
Онъ шелъ подъ нашимъ знаменемъ !
Указываютъ на одного известнаго агу, къ которому наши военныя власти относились съ величайшимъ уваженіемъ, благодаря тому вліянію, которымъ онъ пользуется среди большого числа племенъ.
Иногда онъ помогаетъ намъ, иногда изменяѳтъ,
смотря по тому, какъ ему удобнее. Считаясь отврыто союзникомъ французовъ, отъ которыхъ получилъ власть, онъ тайно покровительствуетъ всѣмъ
козстаніямъ. Следуетъ добавить, что онъ одина-

-

™

ОПЯТЬ

заодно съ н Ш І .

Е г о

^

П О

с , е

Г

доХа™ъ

безъ ею 'Z Е а Ш Н и 0 С л Ш я
нТобошГсь
Оезь ек> участія. Нашъ непоколебимый союзникъ
РаЗЪ
ft=?aeTn/r°
насъ о'
двойной И і р ѣ этого вождя. Мы ничего не слт,
' "°тамУ ™
онъ оказывалъ съ корысотыми

временно 0 бпТ' Н а Ш Л " Ъ Е О е , Ш ы т
Г0Т0ВЪ
и т з я т ь
и х ь
н а ™ ь
іамъ
ri»
spaю г п о в п ^ Ш е е С Я 0 0 0 0 0 6 п « " » е н і е , открытое
поьровптельство этому вождю, обезпечнваетъ его
ое опасность, несмотря па мшжество совершав?
мыхъ имъ преступлений.
woopiuue

ä ä ä

й^й?

л

удержнваетъ за свою с н и ^ о д и т ^ н

-

а

л

г

е

п

у

~

приходится закрывать глаза.

т\ а Т с т а Г

Тэтомъ
Р

S O B S

Д раМЪ

~

н

0

защищая интересы коловизаціи, устраивая фермы,
улучшая землю и т. д.
Кромѣ того, еще много другихъ, болѣѳ серьезныхъ неудобствъ является слѣдствіемъ существованія туземныхъ властителей-вождей. Чтобы отдать себе отчѳтъ въ этомъ, нуяшо хорошо изучить
теперешнее состояніе Аляшріи. Территорія и населеніе нашей колоніи рѣзко разделяется на несколько частей.
Прибрежныо города имѣютъ не больше спошѳній съ внутренней Аллшріей, чѣмъ Франція съ самой колоніей. Жители прибрежныхъ алясирскихъ
городовъ вѳдутъ осѣдлую ясизнь. На нихъ только
отзываются событія, происходящая в ъ глубине
страны, но ихъ вліяніѳ на арабскую территорію
совершенно ничтожно. Второй поясъ, Телль, отчасти занять европейскими колонистами.
Колонисте лее видитъ въ арабе исключительно врага,
у котораго оспариваетъ право на землю. Онъ ненавидите его инстинктивно, постоянно преследуете
и обираете, когда только молсетъ. Арабъ отвечаете ему темъ же.
Постоянная вралсда между арабами и переселенцами мЬшаетъ последнимъ оказывать на арабовъ какое-либо цивилизующее вліяніѳ. Но въ
этомъ еще полъ-беды. Такъ какъ европейскій элементе неуклонно стремится вытеснить туземный,
то не требуется много времени для того, чтобы
разоренный и лишенный земли арабъ укрылся гденибудь на юге. И вотъ необходимо, чтобы эти
побежденные соседи оставались всегда спокойными.
Поэтому нужно постоянно давать имъ чувствовать
нашу власть, нулено, чтобы наше вліяніѳ преобладало.
Что же происходить теперь?
Племена, разееянныя на громадномъ пространстве по всей стране, никогда не видятъ ѳвропейцѳвъ. Только офицеры арабскихъ бюро время отъ

времени объѣзжаютъ племена и довольствуются
іѣмъ, что спрашиваютъ каидовъ о всемъ происходящемъ въ племени. Но каидъ находится въ подчиненш у туземнаго начальника, аги или бахъаги.
ЛіСли этотъ начальникъ происходить изъ
в ^ Г 2 Г Р а ' ИЗЪ З н а т н а г 0 w
"очитаемаго
ВЪ нустынѣ, то его вліяніе неограниченно. Всѣ
з а н я т 1 / к ° п Г Н Г Т С Я ѲМУ' К а К Ъ 0НИ э т о
ДО
занятая края французами, и ничто изъ происходящего въ племени не доходить до свѣдѣнія военныхъ властей. Племя, такимъ образомъ, является
совершенно закрытымъ для насъ міромъ, благодаря
у в а к е н ш и страху передъ агой, который, слѣдуя
традиціямъ своихъ предковъ, занимается, какъ и
они, вымогательствами всякаго рода. Онъ здѣсь
господинъ, требуетъ все, что хоІетъ; требуетато
сіоіомт Д к С Г Ф р а Н К 0 В Ъ ; Д Ѳ Р ЖИТЪ себя, ОДНИМЪ
ТИраНЪ'
И
Такъ
к а к ъ еГ0
власть
исхоли^ 2оть насъ,
исходить
то прежній арабскій режимъ
сохраняется и при французскомъ уиравленіи
Птдолжается то же воровство среди начальников^ я
т. д., и т. д., не считая того, что мы здѣсь никакой роли не играемъ и не знаемъ состоянія страны
в е н т Г Т Т / Ь К ° б л а г ° № я та*™У
положенію
Заны
ТОМу> ч т о н ѳ
nnfrn!.
подозрѣваемъ о
подготовляющемся возстаніи вплоть до момента
когда оно разгорится.
Слѣдовательно существо
ваніе туземныхъ вождей на весьма долгое время
вл Г Г Г п ? Действительное и непосредственное
пия I ф р а н ц у з с к и х ъ в л а с т е й на племена, которыя и остаются для насъ закрытыми мірами
Лѣкарство' Вотъ оно. Почти всѣ эти вожди
В У Х Ъ ИЛИ Т Р Ѳ Х Ъ '
Д ^ ь г а х ъ Ю Ч ѲНужно
Н ѵ Т Д назначить
въ
деньгахъ.
имъ десять, двадцать

2 а 1 Т Ы Ш Ъ л
~
ренты, принимая во^шиманіе ихъ вліяніе и оказаниыя ими раньше услуги
но заставить ихъ при этомъ жить въ Алжирѣ или
1
И
другомъ приморскомъ городѣ

Нѣкоторые военные утверждаютъ, что за этой
мѣрой послѣдуетъ возстаніе. У нихъ есть основанія утверждать э т о . . . Другіе офицеры, ясивущіе
въ глубинѣ страны, увѣряютъ, наоборотъ, что этимъ
было бы достигнуто успокоеніе.
Это еще не все. Нулшо было бы замѣнить
этихъ людей граясданскими чиновниками, постоянно
ясивѵщими среди самихъ племенъ и дать имъ непосредственную власть надъ каидами.
Такимъ
образомъ, разъ главное преиятствіе устранено, цивилизація могла бы понемногу проникнуть въ эти
края.
Но полезныя реформы такъ яге медленно осуществляются въ Алясирѣ, какъ и во Франціи.
Проѣзжая по Кабиліи, я видѣлъ доказательства нашего полиаго безсилія, далее въ племенахъ,
живущихъ среди европейцев!».
Я направлялся къ морю вдоль узкой равнины,
ведущей изъ Бени-Мансура въ Булей. Странное
густое облако застилало вдали горизонта. Небо
надъ нами было того голубовато-молочнаго цвѣта,
который оно принимаетъ въ этихъ ясаркихъ странахъ. Но вдали темное, съ желтоватыми отблесками облако, не походившее ни на грозовую тучу
или туманъ, ни на песчаную бурю, проносящуюся
съ бѣшенствомъ урагана, своей сѣрой тѣнью облекало всю страну. Это густое тяжелое облако, внизу
почти черное, болѣе свѣтлоѳ кверху, загораяшвало,
какъ стѣна, широкую равнину. Затѣмъ въ ненодвиленомъ воздухѣ какъ будто почувствовался
слабый запахъ горящаго лѣса.
Но какой это долженъ былъ быть громадный
пожаръ, чтобы вызвать такую массу дыма?
Это въ самомъ дѣлѣ оказался дымъ. Горѣли
всѣ лѣса кабиловъ.
Скоро мы въѣхали въ удушливый полумракъ.
Скоро въ ста метрахъ отъ насъ ничего нельзя
было различить. Лошади тяжело дышали. Каза-

лось, наступплъ в е ч е р ъ и е д в а замѣтньтй в ѣ т е р ъ ,
тотъ вѣтерокъ, который е д в а ш е в е л и т ь листвѵ, погналъ к ъ морю плывущую тьму. М ы прождали
д в а часа в ъ какой-то деревнѣ в ъ ожнданіи извѣCTITT.
Затѣмъ нашъ маленысій экиоажъ двииѵлся
в ъ путь, когда настоящая ночь улге спустилась на
землю.
Слабый, еще отдаленный с в ѣ т ъ озарялъ небо
подоопо метеору. Онъ усиливался, все усиливался,
скорѣе кроваво красный, чѣмъ блестящій.
И вдругъ, при рѣзкомъ поворотѣ долины, мнѣ
показалось, что передо мной лежитъ громадный
ярко-освѣщенный городъ.
Это была гора, — она
уже вся обгорѣла. Кѵстарнпкъ успЬлъ погаснуть
а раскаленные до-красна стволы дубовъ и оливъ
стояли тысячами, точно огромные уголья. Они уже
не Д Ы М И Л И С Ь и издали походили*на г о р я щ : Е фонари, вытянѵвшіеся в ъ линію или разбросанные
в ъ одиночку. Они к а к ъ будто окаймляли какіе-то
площади, бульвары, извилистыя улицы, в ъ томъ
капризномъ без порядкЬ, правильности или смѣшен ш , которые вы наблюдаете, когда ночью смотрите
издали н а освѣпленный городъ.
По мѣрѣ того, какъ мы приближались к ъ пояеарищу свѣтъ становился в с е ослѣиительнѣе.
Въ
т е ч е н і е одного этого д н я огонь пробѣжалъ по л ѣ с у
двадцать километровъ.
Когда я увидѣлъ линію, о х в а ч е н н у ю огн^мъ я
былъ восхищенъ и пораженъ самымъ грознымъ и
захватывающимъ зрѣлищемъ изъ т ѣ х ъ , которыя
мнѣ довелось когда-либо видѣть.
Иожаръ к а к ъ
волна распространился сразу н а громадное пространство.
Онъ пожиралъ страну, д в и г а я с ь безостановочно и быстро. Кустарники пылали и гасли
Деревья, похожія на гигантскіѳ факелы, горѣли
медленнымъ огнемъ, кивая высокими огненными
султанами, а низкое пламя отъ п ы л а в ш и х ъ к у с т а р никовъ неслось быстро впередъ.

Всю ночь мы шли вдоль чудовищнаго костра.
Н а 8арѣ мы достигли моря.
Окруженный поя сомъ причудливыхъ г о р ъ , съ
странными, зубчатыми, необычными и плѣнитѳльными вершинами и покрытыми лѣсомъ склонами,
заливъ Бужи, голубовато-молочный и в ъ то же
время свѣтлый и необыкновенно прозрачный, зак р у г л я е т с я подъ небомъ, неподвижной, будто застывшей лазури.
Н а краю берега, влѣво, н а крутомъ склонѣ
горы, в е с ь утопая в ъ зелени, городъ спускается
к ъ морю, к а к ъ р у ч е е к ъ б ѣ л ы х ъ домовъ.
Вблизи городъ производить впѳчатлѣніе т ѣ х ъ
хорошенькихъ и н е в ѣ р о я т н ы х ъ оперныхъ городк о в ъ , которые представляешь себѣ иногда в ъ грёзахъ о несуществующихъ странахъ.
Т у т ъ есть
мавританскіѳ дома, французскіе дома и руины повсюду, руины, ісаісія видишь на первомъ планѣ дѳкорацій, передъ картонными дворцами.
При въѣздѣ, у самаго моря, на набережной,
к у д а пристаютъ океанскіѳ пароходы и гдѣ привязаны мѣстныя рыбачьи лодки, паруса которыхъ
похожи н а крылья, среди пейзалса, точно в з я т а г о
изъ какой-нибудь фееріи, в ы замѣчаете такія великолѣпныя развалины, что онѣ кажутся в а м ъ неестественными.
Это с т а р ы я сарацинскія ворота, сплошь заросшія плющемъ.
И среди поросшихъ лѣсомъ горъ — повсюду
руины, остатки римскихъ стѣнъ, обломки сарацинс к и х ъ памятниковъ, развалины арабскихъ сооружѳній. Прошелъ спокойный и палящій день, наступила ночь. Т о г д а вокругъ в с е г о залива поднялось
необыкновенное зрѣлищѳ.
По мѣрѣ того, к а к ъ
сгущались тѣни, другой с в ѣ т ъ , не похожій н а
дневной, завладѣлъ горизонтомъ. Пожаръ, к а к ъ
осаждающая армія, обступилъ городъ, сомкнулся
в о к р у г ъ него. Н о в ы е огни, зажлсенные кабилами,
Мопасанъ.

XIII.

19

внезапно появлялись одинъ за другимъ, чудесно
отражаясь в ъ спокойныхъ водахъ обширнаго залива, окруженнаго пылающими берегами.
Огонь то принималъ видъ гирлянды венеціанскихъ фонарей, то змѣи съ огненными кольцами,
ползущей, извиваясь по изгибамъ горъ, то вырывался огнѳннымъ потокомъ, какъ изверженіе В е зувія, съ пылающимъ центромъ и громаднымъ султаномъ краснаго дыма, смотря по тому, уничтожалъ ли пожаръ низкія заросли или высокіе лѣса.
Я прожилъ шесть дней в ъ пылающей странѣ,
a затѣмъ направился по несравненной дорогѣ, огибающей заливъ и идущей вдоль горъ. Надъ нею
высятся лѣса, и она высится надъ лѣсомъ и безбрежными песками, золотистыми песками, которые
омываются спокойными водами Средиземнаго моря.
Иногда пожаръ подходилъ къ дорогѣ.
Приходилось выскакивать изъ экипажа, чтобы принимать
съ дороги горящія деревья. Иногда четыре лошади мчались галопомъ мелсду д в у х ъ волнъ огня:
одна изъ нихъ спустилась в ъ глубину оврага, по
которому протекалъ ручей, другая взобралась до
вершины, пожирая гору и оголяя порыжевшую
землю. Выгорѣвшіе склоны, уже потухшіе и остывшіѳ, казались покрытыми траурной вуалью.
Иногда мы проѣзжали по нетронутымъ местнос т я м и Поселенцы, стоя у дверей, тревожно осведомлялись о двюкеніи огня, такъ же какъ во Франціи, во время прусской войны, спрашивали о передвиженіи непріятеля.
Мы видали шакаловъ, гіенъ, лисицъ, зайцевъ,
сотни другихъ еще бежали впереди пожарища,'
обезумевъ отъ страха передъ огнемъ.
На повороте долины я увидѣлъ н а пяти проводахъ телеграфа такую массу ласточекъ, что проволоки странно сгибались, образуя между столбами пять гирляндъ изъ птицъ.
Но кучеръ щелкнулъ своимъ длиннымъ бичѳмъ.

Облако птицъ поднялось, разсеялось в ъ воздухѣ, и
освоболсденныя толстыя железныя проволоки вытянулись, какъ тетива лука. Онѣ долго еще вздрагивали, волнуемыя медленными колебаніями, которыя мало-по-малу утихали.
Скоро мы вступили в ъ ущелья ПІабель-ѳль
Акра. Оставивъ море налево отъ насъ, мы въѣхали
в ъ разсѣлину горы. Этотъ горный проходъ — самый грандіозный изъ в с е х ъ , какіе только мне
приходилось видеть. Трещина часто суживается;
обнаженныя гранитныя скалы, красноватыя, бурыя
или голубы я, приближаются другъ к ъ другу, оставляя у подошвы только узкій проходъ для воды;
и дорога идетъ по небольшому карнизу, в ы с е ч е н ному в ъ самой скалѣ, надъ бѣгущимъ внизу потокомъ.
Видъ этого дикаго голаго и великолепнаго
ущелья меняется съ каждой минутой. Стены, которыя образуюсь его, подымаются иногда на двѣ
тысячи метровъ.
И солнце проникаетъ вглубь
этого колодца только в ъ то время, когда оно прох о д и т ь какъ разъ надъ нимъ.
При в ы х о д е изъ ущелья вы попадаете в ъ деревню Керрата. Жители ея в ъ теченіе недѣли
смотрятъ на черный дымъ пожара, выходяіцій изъ
ущелья, точно изъ гигантской трубы.
і
Алжирское управлѳніе высказалось уже после
случившагося несчастія, что бѣдствіе, которое легко
молено было бы предупредить, если бы выказали
больше энергіи и предусмотрительности, не было
дѣломъ кабиловъ.
Говорили также, что выгорѣвшіе леса имѣли не болѣе пятидесяти тысячъ гектаровъ.
В о т ъ дѳпеша су-префекта Филиппвилля :
„Я былъ увѣдомленъ изъ Жемманъ мэромъ и
администраторомъ о томъ, что всЬ лесныя концессіи выгорели и что огонь уничтожилъ всѣ дуары
19*

смѣшанной коммуны. Седѳнія Аинъ-Шѳршаръ, Гасту и Джендаль в ъ опасности.
В ъ Фидиппвиллѣ всѣ лѣсныя посадки сгорѣли.
Стора, С. Антуанъ, Вала, Дамремонъ едва не стали
жертвой огня.
В ъ Эль-Аррухѣ мало убытковъ, за исключеніемъ пятисотъ гектаровъ лѣса, сгорѣвшихъ в ъ
дуарахъ Уладъ - Мессаудъ, Газабра и Э л ь - Ш е диръ.
В ъ С. Шарлѣ выгорѣло приблизительно шѳстьсотъ гектаровъ между Уэдъ-Дѳбомъ и Уэдъ-Гуди
и восемьсотъ гектаровъ на сѣверо-востокѣ и югозападѣ. Фуражъ уничтоженъ.
В ъ Коло и Атія
ничего не уцѣлѣло. Концессіи Тессье, Лесепсъ,
Лева, Лефѳбръ, Сидеръ, Бессэнъ и т. д. уничтожены сплошь или частью. Погибло болѣе сорока
тысячъ гектаровъ государственныхъ лѣсовъ. Фермы
и дома Зерибана уничтожены огнемъ.
Насчитываютъ много человѣчѳскихъ жертвъ.
Сегодня утромъ мы похоронили трехъ зуавовъ,
пожертвовавшихъ своей жизнью при пожарѣ въ
Валэ. Убытки неисчислимы и не могутъ быть
опредѣлены дааш приблизительно.
Опасность большей частью уже миновала съ
истребленіѳмъ лѣсовъ. В ѣ т е р ъ также перемѣнилъ
направлѳніѳ и я думаю, что мы справимся съ поз д н и м и очагами пожара, а именно в ъ пмѣніяхъ
Бессена, Коло и въ Эстайя, около Робертвилля.
Вчера я послалъ сто пятьдесятъ солдатъ въ Колло,
приказавъ проходящему мимо океанскому пароходу
доставить ихъ на мѣсто".
Прибавимъ к ъ этому еще лѣсные пожары в ъ
Заремѣ, Филь-Фила, Фендекѣ и т. д.
Г. Биссернъ, арендовавшій на четырнадцать
лѣтъ лѣса в ъ Ель-Милія, пишетъ слѣдующеѳ:
„Мои служащіе выказали громадную энергію и
подвергались большой опасности. Два раза мы со-

владали съ пожаромъ. Но всѣ усилія н е привели
ни къ чему: пока мы тушили в ъ одномъ мѣстѣ,
арабы поджигали в ъ другомъ и, къ тому же, съ
разныхъ концовъ".
В о т ъ еще письмо одного землевладѣльца:
„Имѣю честь сообщить вамъ, что посреди ночи
съ воскресенья на понѳдѣльникъ, мой фермеръ
Рейпейръ, сторожившій мое имѣніе, находящееся
возлѣ поля для маневровъ, наблюдалъ четыре попытки поджога: на землѣ коммуны, в ъ нѣсколькихъ сотняхъ метровъ отъ моего имѣнія, выше
Дамремона и четвертый случай выше Валэ. Благодаря безвѣтрію, огонь не распространился".
Затѣмъ депеша изъ Джиджели:

Джиджели,

24

3 ч. 16 м.

августа
вечера.

„Огонь истребляетъ лѣсной участокъ Бени-Амрамъ, принадлежащій г Эдуарду Карпантье изъ
Джиджели.
Прошлой ночью было сдѣлано двадцать поджоговъ в ъ разныхъ пунктахъ.
Сторожъ, пришедшій
изъ рудниковъ в ъ Кавало, ясно видѣлъ очаги пожара.
Сегодня утромъ, почти на глазахъ каида Амаръбенъ-Габилесъ изъ племени бени-фугаль,
огонь
былъ пущенъ въ кантонѣ Мѳзрехъ. Четверть часа
послѣ этого онъ появился в ъ другомъ концѣ участка,
в ъ направлены, обратномъ вѣтру.
Наконецъ, в ъ то же время в ъ ч е т ы р е х с т а х ъ
шагахъ отъ группы, состоящей изъ каида и пятидесяти арабовъ его племени, опять противъ вѣтра,
разгорѣлся новый пожаръ.
Вполнѣ ясно, что поджоги сдѣланы туземнымъ
населеніѳмъ, по зараннѣе данному з н а к у " .

Прибавлю еще отъ себя, что, пробывъ шесть
дней в ъ горящей странѣ, я собственными глазами
видѣлъ въ теченіе одной ночи, какъ пламя появлялось въ восьми пунктахъ, среди лѣса, въ десяти
километрахъ отъ какого бы то ни было жилья.
Ясно, что если бы мы имѣли болѣе серьезный
надзоръ за туземными племенами, подобный нѳсчастія, повторяющіяся каждыя четыре-пять лѣтъ,
могли бы не случаться.
Правительство думаетъ, что исполняетъ все
возможное, если, съ приближеніемъ сильныхъ жаровъ, возобновляѳтъ инструкціи относительно сторожевыхъ постовъ, установленныхъ статьей 4 закона 17 іюля 1 8 7 4 г. Статья эта гласить следующее:
„Туземное населеніе, находящееся въ лѣсныхъ
участкахъ в ъ періодѣ съ 1-го іюля по 1 - е ноября,
обязывается, подъ страхомъ наказаній, перечисленн ы х ъ в ъ статьѣ 8, нести сторожевую службу, регулированную главнымь управленіемъ".
Подозрѣваютъ туземцевъ в ъ томъ, что они
поджигаютъ лѣса и поручаюсь имъ охранять эти
лѣса !
Н е правда ли, какая монументальная наивность !
Параграфъ, должно быть, исполняется в ъ точности. Каждый туземецъ, действительно находится
на овоѳиъ посту. Но только о н ъ . .
ноджигаетъ
его.
Другой параграфъ, впрочемъ, предписываетъ
спеціальный надзоръ, который долженъ нести офицеръ, назначаемый ежегодно правительствомъ.
Этотъ параграфъ почти никогда не выполняется.
Прибавимъ еще, что лесная администрація, самая надоедливая изъ в с е х ъ алжирскихъ администрацій, делаетъ все отъ нея зависящее, чтобы
довести до отчаянія туземцевъ. Наконецъ, чтобы

покончить съ вопросомъ о колонизаціи, я прибавлю, что правительство, желая облегчить пѳрѳселеніе, употребляетъ по отношенію къ арабамъ
единственный в ъ своемъ роде мѣры.
Какъ же колонистамъ не следовать примеру
правительства, т е м ь более, что это согласуется съ
и х ъ выгодами ?
Нужно прибавить, что за последніѳ годы способные и сведущіѳ в ъ вопросахъ зѳмледѣлія люди направили наши колоніи по новому, заметно
лучшему пути.
Алжирія становится продуктивной, благодаря
усиліямъ новнхъ пришельцевъ.
Новое населеніе
работаетъ уже не только изъ-за личныхъ выгодъ,
но и въ интерѳсахъ Франціи. Вполнѣ вероятно,
что земля в ъ рукахъ этихъ людей дастъ то, что
она никогда не могла дать въ рукахъ арабовъ;
верно и то, что первоначальное населеніе исчезнѳтъ понемногу. Нѳсомнѣнно, что исчезновеніе его
принесетъ пользу Алжиріи, но все же возмутительно, что оно происходить при существующихъ
условіяхъ.

Константина.

Константина.
Когда ѣдешь отъ Ш а б е т а до Сѳтифа, то кажется, что проѣзасаѳшь по странѣ золота. Хлѣба,
сжатые высоко, не подъ корень, какъ во Франдіи,
растоптанные стадами, примѣшиваютъ свѣтло-золотистый оггѣнокъ къ темно-красному цвѣту почвы
и придаютъ ей роскошный тонъ старой позолоты.
Сетифъ — самый отвратительный изъ в с ѣ х ъ
городовъ, какіе можно только встрѣтить. З а нимъ
до самой Константины приходится проѣзжать по
безконечнымъ равнинамъ. Б у к е т ы зелени, разбросанные кое-гдѣ, придаютъ имъ сходство с ъ сосновымъ столомъ, на которомъ разставлены нюренбѳргскія игрушечныя деревья.
А вотъ и Константина, необычайный городъ,
странная Константина, которую стережетъ Румель,
какъ змѣя, свернувшаяся у е я подошвы, фантастический Румель, Румель изъ поэмы, о которомъ
долженъ былъ, кажется, грезить Данте, адская
рѣка, текущая в ъ глубинѣ красной пропасти, точно
ее жясетъ вѣчноѳ пламя. Эта ревнивая, удивительная рѣка превращаете городъ въ островъ.
Она
окружаете его страшной извилистой пропастью,
съ яркими, причудливыми утесами, отвѣсными и
изрѣзанными.
Городъ, говорятъ арабы, нохожъ на разостланный бурнусъ. Они зовутъ его Бѳладъ-эль-Гауа,
городъ воздуха, городъ обрыва, городъ страстей.

Онъ господствуете надъ удивительными долинами,
усѣянными развалинами римскихъ сооруженій, акведуковъ съ гигантскими арками, которыя тонутъ
в ъ великолѣпной растительности. Надъ городомъ
высятся хребты Манзуры и Сиди Месида.
Этотъ городъ возвышается на скалѣ, охраняемый, какъ царица, рѣкой. Древнее изреченіѳ такъ
прославляетъ его: „Благословляйте, — говорить оно
его лситѳлямъ, — память вашихъ предковъ, построившихъ вашъ городъ на скалѣ: Всегда пометь воронь падаѳтъ на людей, а у васъ наоборотъ".
Улицы, кишащія народомъ, оживленнѣе, чѣмъ
въ Алжирѣ: онѣ кипятъ жизнью, по нимъ двигаются самые различные типы людей — арабы, кабилы, бискры, мозабиты, негры, закутанныя мавританки, красные спаги, турки въ синемъ, степенные кади, блестящіѳ офицеры.
Торговцы толкаюсь передъ собой ословъ, низкорослыхъ африкансісихъ осликовъ, ростомъ не
выше собаки, лошадей и мѳдлѳнныхъ, величественныхъ верблюдовъ.
Иривѣтъ мой еврейкамъ. Онѣ отличаются здѣсь
поразительной, строгой и обаятельной красотой.
Онѣ проходятъ мимо, скорѣе задрапированныя,
чѣмъ одѣтыя в ъ яркія ткани, необычайныхъ эффектовъ и оттѣнковъ, которыя придаютъ еще
больше прелести ихъ красотѣ. Руки ихъ обнажены по плечо, настоящія руки статуй; онѣ смѣло
подставляютъ ихъ солнцу,'какъ и свои спокойныя
лица,, съ чистыми и прямыми линіями. И кажется,
что солнце безсильно передъ этимъ блестящимъ
тѣломъ.
Но веселье Константины — это миніатюрноѳ
племя малеиькихъ, совсѣмъ маленькихъ дѣвочѳкъ.
Наряженныя, какъ для костюмированнаго бала,
одѣтыя въ волочащіяся синія или красныя шелковыя платья, съ длинными золотыми или серѳбрянными вуалями на головѣ, съ накрашенными

бровями, выведенными дугой надъ глазами, съ
выкрашенными ногтями, иногда съ татуированными звѣздами щеками и лбомъ, со смѣлымъ и
вызывающимъ взглядомъ, онѣ идуть маленькими
шажками, держась за руку какого-нибудь высокаго араба и уже прислушиваются къ восторженнымъ восклицаніямъ по ихъ адресу. Кажется, что
это маленькій народъ изъ сказки, цѣлое племя
маленькихъ красивыхъ жѳніцинъ. Эти дѣвчурки
уже яеенщины по костюму, по заботамъ о лицѣ и
по уже пробудившемуся кокетству. Онѣ кидаюсь
встрѣчнымъ вызывающіѳ взгляды, какъ взрослыя;
онѣ очаровываютъ, волнуютъ и возбуясдаютъ, какъ
что-то восхитительное и чудовищное. Словно передъ вами пансіонъ десятилѣтнихъ куртизанокъ,
сѣмѳна любви, которыя еще дадуть ростки . . .
Но вотъ мы передъ дворцомъ Хаджи-Ахмѳта ;
какъ говорясь, это одинъ изъ совершеннѣйшихъ
образцовъ арабской архитектуры.
Всѣ путешественники восхваляютъ его, сравнивая съ дворцами изъ „Тысячи и одной ночи".
В ъ немъ не было бы ничего замѣчательнаго,
если бы не внутренніе сады, придающіе ему красивый восточный характеръ. Нуженъ цѣлый томъ,
чтобы разсказать о жестокостяхъ, хищѳніяхъ и
гнусностяхъ того, кто построилъ этотъ дворецъ
изъ драгоцѣнныхъ матеріаловъ, забранныхъ изъ
богатыхъ жилищъ города и его окрестностей.
Арабскій кварталъ въ Константинѣ занимаетъ
половину города. Улицы, расположенныя по откосамъ, еще болѣѳ узкія и запутанный, чѣмъ въ
Алжирѣ, спускаются къ обрыву, в ъ которомъ протекаете Уедъ-Румѳль.
Раньше восемь мостовъ было переброшено черезъ пропасть, но теперь они превратились въ
ГРУДУ развалит».
Одинъ только, римской постройки, еще даете представленіе о томъ, какимъ онъ
былъ раньше.

Румѳль мѣстами исчезаетъ подъ прорытыми
имъ колоссальными сводами. На одномъ изъ нихъ
построѳнъ мостъ. Естественный сводъ, подъ которымъ течетъ вода, подымается на сорокъ-одинъ
метръ. Толщина его восемнадцать мѳтровъ.
Такимъ образомъ фундаментъ римскаго соорулсенія
былъ заложенъ в ъ пятидесяти-девяти метрахъ
надъ поверхностью воды.
Мостъ состоитъ изъ
д в у х ъ рядовъ арокъ, расположенныхъ надъ гигантскимъ естественнымъ сводомъ.
Теперь желѣэный мостъ съ однимъ пролетомъ
даетъ доступъ въ Константину.
Но нужно двинуться въ путь и ѣ х а т ь въ Бону, хорошенькій бѣлый городокъ, напоминающій
французскіе города на прибреясьи Средиземнаго
моря.
„Клеберъ" разводить пары, стоя у набережной.
Ш е с т ь часовъ. Солнце садится тамъ, за пустыней,
когда пароходъ выходить в ъ море.
Я стою на палубѣ до наступленія ночи, не
отрывая глазъ отъ земли, которая исчезаетъ в ъ
пурпурномъ облакѣ, в ъ апоѳеозѣ заходящаго солнца, в ъ золотисто-розовой пыли, разсыпанной на
широкой лазури спокойнаго неба.

На водахъ.
Дневникъ маркиза де-Розевейръ.

. . . .

1 2 і ю н я 1 8 8 0 . В ъ Лѳйкъ! Х о т я т ъ , чтобы я провелъ цѣлый мѣсяцъ в ъ Лѳйкѣ! Господи милостивый !
Цѣлый мѣсяцъ в ъ этомъ городѣ, который считается самымъ унылымъ, самымъ скучнымъ изъ
в с ѣ х ъ курортовъ. Что я говорю? Г о р о д ъ ! Какаято дыра, почти деревня. Однимъ словомъ, меня
осудили на мѣсяцъ каторги!
13 іюня я всю ночь думалъ объ этомъ путешествіи, которое приводить меня в ъ ужасъ.
Мнѣ остается только одно — я возьму съ собой женщину. Это, молгетъ быть, развлечетъ меня.
И потомъ изъ этого испытанія выяснится, достаточно ли я зрѣлъ для брака.
Цѣлый мѣсядъ наѳдинѣ, мѣсяцъ совмѣстной
жизни с ъ кѣмъ-нибудь, настоящей жизни вдвоемъ,
съ болтовней во всѣ часы дня и ночи.
Чортъ
возьми! Связаться съ лсѳнщиной на мѣсяцъ еще
не такъ ваясно, какъ свяэаться с ъ ней на всю
жизнь, но это уже гораздо труднѣе, чѣмъ выбрать
женщину на одинъ вечеръ. Я знаю, вѣдь, что
могу отправить ее, заплативъ нѣсколько сотъ франковъ ; но тогда я останусь одинъ в ъ Лейкѣ, а это
невесело !
Выборъ будетъ труденъ. Я не хочу ни кокетки
Мопасанъ.

XIII.

20

ни дуры. Нужно, чтобы я нѳ стыдился за нѳѳ и
нѳ былъ смѣшонъ. Я нѳ прочь, чтобы говорили:
„вѳзѳтъ жѳ маркизу Р о з е в е й р ъ " , но не хочу чтобы кто-нибудь могъ с к а з а т ь : „ А х ъ этотъ бѣдный
маркизъ Р е з е в е й р ъ " .
Итакъ, я требую отъ своей временной подруги
всѣхъ т ѣ х ъ качествъ, которыя искалъ бы въ
постоянной сиутницѣ жизни. Различіе между ними
то, какое бываѳтъ между новой вещью и вещью
пріобрѣтенной по случаю. Б а с т а ! Я еще подумаю
объ этомъ.
14 і ю н я . Б е р т а ! В о т ъ она подойдетъ. Двадцать
лѣтъ, красива, только что окончила консерваторію,
ищетъ ангажемента, будущая звѣзда.
Много выдержки, гордости, ума и . . . любви.
Вещь, пріобрѣтенная по случаю, но которая можетъ сойти за новую.
15 і ю н я .
Она свободна. У нея нѣтъ обязат е л ь с т в у ни дѣловыхъ, ни сердечныхъ. Она согласна.
Я самъ заказалъ ей в с ѣ платья, чтобы она не
имѣла вида кокотки.
2 0 і ю н я . Базель. Она спитъ. Я начну свои
путевыя замѣтки. Она очаровательна. Е я манеры,
движенія, походка, улыбка, голосъ — в с е измѣнилось, все безупречно. А прическа! Она дивна причесана — просто и красиво, какъ женщина, которая
не желаетъ обращать на себя вниманіе, нравиться
всѣмъ, женщина, назначеніѳ которой уже не въ
томъ, чтобы соблазнять съ перваго взгляда т ѣ х ъ ,
кто смотритъ на нее, но которая хочетъ незамѣтно нравится одному и только одному.
Это замѣтно во всей ея внѣшности.
Это подчеркнуто такъ ясно и такъ тонко, метаморфоза оказалась настолько полной и искусной,
что я предложилъ ей руку, какъ предложилъ бы
своей женѣ. Она приняла ее такъ непринужденно,
какъ если бы была моей женой. Оставшись съ гла-

зу на глазъ в ъ купэ, мы сначала сидѣли молча и
неподвижно. Потомъ она подняла вуалетку и улыбнулась . . . Ничего больше. А я боялся поцѣлуевъ,
комедіи нѣжностей, нѳизмѣнной и банальной игры
кокотокъ. Н ѣ т ъ она сдержалась. Она владѣетъ собой.
Потомъ мы болтали, какъ молодые супруги,
или какъ мало знакомые люди. Она часто улыбалась, глядя на меня. Теперь мнѣ уже хотѣлось
обнять ее. Но я оставался спокойнымъ.
На границѣ чиновникъ в ъ галунахъ неожиданно распахнулъ дверцу купэ и спросилъ меня:
— В а ш е имя, м - с ь е ?
— Маркизъ Розевейръ.
— В ы направляетесь?
— На воды въ Лейкъ, въ Вале.
Онъ записывалъ в ъ рѳгистръ. Затѣмъ спросилъ
еще :
— Эта дама ваша ж е н а ?
Что было д ѣ л а т ь ? что отвѣтить? В ъ нерѣшитѳльности я поднялъ на нее г л а з а : она была
блѣдна и смотрѣла куда-то вдаль. Я почувствовалъ, что могъ бы глубоко оскорбить ее. Да, наконецъ, я , вѣдь сдѣлалъ ее своей подругой на цѣлый мѣсяцъ,
Я отвѣтилъ: — Да.
Я в и д ѣ л ъ , какъ она вдругъ покраснѣла.
И я
былъ доволенъ этимъ.
Но в ъ отелѣ, по пріѣздѣ сюда, хозяинъ подалъ
ей списокъ пріѣзжихъ. Она сейчасъ же передала
его мнѣ, и я ионялъ, что она слѣдитъ за тѣмъ, что
я напишу.
Это былъ первый в е ч е р ь нашей близости ! Я написалъ : маркизъ и маркиза Розевейръ, проѣздомъ въ Л.
2 1 і ю н я . Ш е с т ь часовъ утра. Базель. Мы уѣзжаемъ въ Бернъ. Положительно, у меня счастливая рука.
2 1 і ю н я . Десять часовъ вечера. Странный день.
Я немного взволнованъ. Это глупо н смѣшно.

Во время путешествія мы мало говорили. Она
рано поднялась, — чувствовала себя усталой и
дремала.
Сейчасъ по пріѣздѣ въ Бернъ, мы захотѣли
вэглянуть на панораму Альпъ, которыхъ я еще
не видалъ. И мы пустились бродить по городу,
какъ молодожены.
Внезапно передъ нами открылась громадная
равнина, а дальше, дальше за ней покрытыя
льдомъ горы. Такъ, издали, онѣ не казались громадными, а между тѣмъ при взглядѣ на нихъ
дрожь пробѣгала по тѣлу. Ясное заходящее солнце освѣщало насъ. Жара была ужасная. Но горы
оставались холодными и бѣлыми, эти ледяныя горы.
Дѣвственница Юнгфрау подымала бѣлоснѣжные
склоны надъ толпой своихъ братьевъ. И на сколько проникалъ взглядъ, эти блѣдноголовые гиганты
толпились вокругъ нея, вѣчно нокрытыя льдомъ
вершины, которыя стали еще свѣтлѣе при отблескахъ умирающаго дня и казались посеребренными
на фонѣ вечерняго неба.
Ихъ неподвижная, громадная толпа вызывала
представленіѳ о какомъ-то новомъ, удивительномъ
мірѣ, о новооткрытыхъ областяхъ, мѳртвыхъ, застывшихъ, но манящихъ, какъ море, и полныхъ
таинственной, мощной прелести.
Воздухъ, ласкающій эти вѣчно скованныя льдомъ
вершины, казалось, доносился къ намъ и проходя
черезъ узкія, цвѣтущія долины не смѣшивался съ
плодотворнымъ воздухомъ земли. В ъ немъ было
что-то бѳзплодноѳ, терпкое и сильное, какая-то
особая прелесть недостижимыхъ областей.
Берта смотрѣла, какъ въ забытьи, не въ силахъ произнесть ни одного слова.
Вдругъ она взяла меня за руку и полгала ее.
Я самъ ощущалъ ту внутреннюю дрожь, тотъ
восторгъ, который охватываѳтъ насъ передъ нѳожиданнымъ зрѣлшцѳмъ. Я взялъ эту маленькую

дрожащую руку и поднесъ ее къ губамъ. И, право, я поцѣловалъ ее съ любовью.
Я до сихъ поръ немного взволнованъ.
Но
чѣмъ? ею или ледниками?
Лѳйкъ, десять часовъ вечера.
Все путешествіе сложилось прекрасно. Мы провели полдня в ъ Тунѣ, глядя на суровую стѣну
горъ, черезъ которую должны были перебраться
на слѣдующій день.
Съ восходомъ солнца мы переправились черезъ
Тунскоѳ озеро, можетъ быть самое красивое изъ
швейцарскихъ озеръ.
Насъ лсдали мулы. Мы сѣли на нихъ и двинулись въ путь.
Позавтракавъ въ какомъ-то маленькомъ городкѣ, мы начали медленно подыматься по лѣсному
ущелью, которое идетъ вверхъ среди окружающихъ его горъ.
Мѣстами у откосовъ какъ, будто спускающихся
съ неба, появлялись бѣлыя точки — хияшны, неизвѣстно какъ попавшія сюда. Мы переправлялись
черезъ потоки. Иногда межъ двухъ остроконечныхъ, покрытыхъ лѣсомъ вѳршинъ появлялась бѣлая пирамида, она казалась такой близкой, что
можно было бы достигнуть ее черезъ двадцать минутъ, а на самомъ дѣлѣ до нея нельзя было добраться въ сутки.
Порой мы пробирались черезъ хаосъ камней,
черезъ узкія равнины, заваленный обломками утесовъ, какъ будто двѣ горы столкнулись въ этомъ
мѣстЬ, оставивъ на полѣ битвы обломки своихъ
гранитныхъ членовъ.
Берта отъ усталости дремала на своѳмъ ослѣ,
иногда открывая глаза, чтобы посмотрѣть еще.
Она уснула, наконецъ, и я полдерживалъ ее
одной рукой, счастливый отъ этой близости, отъ
ощущенія нѣжной теплоты ея тѣла, сквозившей
черезъ платье.

Наступила ночь, а мы все еще подымались.
Мы остановились у дверей маленькой гостиницы, затерявшейся въ горахъ. И какъ мы спали,
какъ спали!
Съ восходомъ дня, я подбѣжалъ къ окну и невольно вскрикнулъ. Берта подошла ко мнѣ и
остановилась пораженная и очарованная. Мы провели ночь среди снѣговъ.
Вокругъ насъ, со всѣхъ сторонъ высились огромный, бѳзплодныя вершины, сѣрыѳ остовы которыхъ
выступали изъ-подъ бѣлыхъ плащей. Эти безлѣсныя, угрюмыя вершины подымались такъ высоко,
что казались неприступными.
Часъ спустя мы увидѣли на днѣ этой гигантской воронки изъ гранита и снѣга, мрачное черное озеро, безъ малѣйшѳй зыби. Мы долго шли
вдоль него. Проводникъ принесъ намъ нѣсколько
цвѣтковъ эдельвейса. Берта приколола ихъ къ
корсажу.
Внезапно ущелье расширялось передъ нами,
открывая удивительный горизонта : всю цѣпь Пьемонтскихъ Альпъ по ту сторону Роны.
Высокія вершины кое-гдѣ выдавались надъ
толпой другихъ горъ. То были — важный и тяжелый Роза, Сервенъ — крутая пирамида на которой погибло столько людей. Даяъ-ди Миди и сотпи другихъ бѣлыхъ вершинъ, блестѣвшихъ какъ
алмазы подъ яркимъ свѣтомъ солнца.
Но тропинка, по которой мы подымались, внезапно останавливалась у края пропасти и въ безднѣ, въ черномъ обрывѣ глубиной въ двѣ тысячи
метровъ, замкнутомъ со всѣхъ сторонъ отвѣсными
стѣнами дикихъ, темныхъ скалъ, на зеленомъ
коврѣ мы увидѣли какія-то бѣлыя точки, напоминавшія барановъ, пасущихся на лугу. Это были
дома Лейка.
Надобно было сойти съ муловъ — дорога становилась опасной. Тропинка спускается надъ про-

пастью, извивается, поворачиваетъ то въ одну, то
в ъ другую сторону, исчезаетъ и снова появляется,
но все время вьется надъ пропастью и надъ деревушкой, которая растетъ по мѣрѣ приближѳнія
къ ней.
Это мѣсго называется проходомъ Гемми и считается, если не самымъ красивымъ, то однимъ изъ
красивѣйшихъ проходовъ.
Берта опиралась на мою руку, вскрикивая отъ
страха и восхищенія, счастливая и испуганная,
какъ ребенокъ. Улучшивъ минуту, когда мы отстали отъ проводниковъ и скрылись 8а выступомъ
скалы, она поцѣловала меня, — я сжалъ ее въ
своихъ объятіяхъ.
Раньше я говорилъ себѣ:
В ъ Лейкѣ я дамъ понять, что я не съ женой.
Но всюду я называлъ ее своей женой, всюду ее
считали маркизой Розевейръ. Не могъ же я теперь
записать ее подъ другимъ именемъ.
И потомъ это глубоко оскорбило бы ее, а она
была такъ очаровательна!
Но я сказалъ ей:
— Милая моя, ты носишь мое имя, меня считаюсь твоимъ мужѳмъ. Я надѣюсь, что ты будешь
держать себя съ другими очень осторожно и сдержанно. Никакихъ знакомствъ, разговоровъ, никакихъ встрѣчъ. Пусть тебя считаютъ гордячкой, но
поступай такъ, чтобы я не долясенъ былъ потомъ
сонсалѣть о томъ, что сдѣлалъ.
Она отвѣтила:
— Не безпокойся, мой миленькій Рене.
26 і ю н я. В ъ Лейкѣ не скучно. Нѣтъ. Мѣсто
это дикое, но очень красивое.
Стѣна горъ вышиной въ двѣ тысячи метровъ,
съ которой низвергается сто потоковъ, похожихъ
издали на серебряную сѣтку; немолчный шумъ
струящейся воды; деревушка, затерянная въ Альпахъ, откуда видишь, точно со дна колодца, какъ

далекое солнце проходитъ по небу. Сосѣдній ледникъ, бѣлѣющій въ разеѣлинѣ горы, и эта долина,
которая испещренная ручейками, покрытая деревьями, полная свѣжести и жизни, спускается къ
Ронѣ и открываете на горизонтѣ видъ на снѣжныя вершины Пьемонта, — все это плѣняѳтъ и
восхищаете меня. Но, можетъ быть, если бы Берты здѣсь не было?
Она безупречна, эта дѣвочка, сдержанна и прилична, какъ никто. Я слышу, какъ говорятъ: какъ
хороша эта маленькая маркиза!
27 і ю н я . Первое купанье. Спускаешься прямо
изъ комнаты въ бассейнъ, въ которомъ мокнетъ
двадцать купальщиковъ, одѣтыхъ въ длипныѳ шерстяные халаты. Женщины и мужчины вмѣстѣ.
Одни ѣдятъ, другіѳ читаютъ, нѣкоторыѳ разговариваюсь. Они толкаюсь передъ собой маленькіе
пловучіе столики. Иногда играютъ въ веревочку,
что не всегда бываете прилично.
Если смотрѣть на насъ съ галлерей, окружаю щихъ бассейнъ, то мы похожи на большихъ жабъ
въ лохани. Берта пришла на галлерею, чтобы немного поболтать со мной. На нее всѣ смотрѣли.
28 і ю н я . Вторая ванна. Четыре часа въ водѣ,
черезъ восемь дней придется сидѣть по 8 часовъ.
Моими товарищами по купанью оказались : князь
банорисъ (изъ Италіи), графъ Левенбергъ (Австрія),
баронъ Самоэль (кажется изъ Вѳнгріи), около пятнадцати чѳловѣкъ менѣѳ титулованныхъ, но всѣ
благороднаго происхожденія. На водахъ всѣ люди — дворяне.
Они просяте меня одинъ 8а другимъ, чтобы я
прѳдставилъ ихъ Бѳртѣ. Я соглашаюсь, но стараюсь уклониться отъ этого. Меня считаюсь ревнивцемъ — вотъ что глупо!
29 і ю н я . Чортъ возьми! Ахъ, чортъ возьми!
Княгиня Ванорисъ сама подошла ко мнѣ, какъ
разъ тогда, когда мы входили. въ отель и выра-

зила жѳланіѳ познакомиться съ моей женой. Я
прѳдставилъ Берту, но просилъ ее избѣгать знакомства съ этой дамой.
2 і ю л я . Вчера князь почти силой заставилъ
насъ пойти къ нему на квартиру, гдѣ всѣ знатные
купальщики собираются къ чаю. Берта была несомненно лучше другихъ женщинъ. Но что делать?
3 і ю л я . Чортъ возьми, тѣмъ хуже — пусть
будете такъ!
Между этими тридцатью дворянами, по крайней
мере—десять самозванпыхъ. Среди этихъ шестнадцати или семнадцати женщинъ, можетъ быть,
только двенадцать действительно обвенчаны. А
изъ этихъ двенадцати найдется разве больше шести
бѳзупречныхъ ? тѣмъ хуже для этихъ дамъ, тѣмъ
хуже для в с ѣ х ъ ! Они, ведь, сами этого хотели.
10 і ю л я . Берта — царица въ Лейке!
Все
безъ ума отъ нея. Е е балуюсь, чествуютъ, ее
обожаютъ.
Она в ъ самомъ деле безнодобпо-изящна и
изысканно утончена.
Мне прямо таки
завидуютъ.
Княгиня Ванорисъ спросила меня:
— Скажите, гдѣ вы нашли такое сокровище?
Я чуть было не отвѣтилъ:
Первая награда въ консерваторіи, драматичѳскій классъ, ангаясирована въ Одеонъ, свободна
съ 5-го августа 1 8 8 0 !
Богъ мой, какую бы физіономію она скорчила.
2 0 іюля. Берта прямо поразительна. Ни одной
погрешности противъ такта или вкуса — просто
чудо!
10 а в г у с т а .
Парижъ. Кончено.
Тяжело на душе. Передъ отъездомъ я думалъ,
что все расплачутся.

Всѣ рѣшили поѣхать полюбоваться восходомъ
солнца съ Торнтона и вернуться ко времени нашего отъѣэда.
Мы двинулись въ путь къ полуночи, на мулахъ.
Проводники несли факелы, и длинный караванъ
потянулся по извилистымъ тропинкамъ сосноваго
лѣса. Затѣмъ мы шли черезъ пастбища, гдѣ бродятъ на свободѣ стада коровъ, и, наконецъ, поднялись въ область, гдѣ исчеэаетъ даже трава. Иногда
во мракѣ то справа, то слѣва можно было различить бѣлую массу, груды снѣга въ разсѣлинѣ
горы.
Становилось все холоднѣѳ. Кололо глаза и кожу.
Дулъ рѣзкій, сухой вѣтеръ, обжигая горло и принося ледяное дыханіѳ отъ покрытыхъ вѣчнымъ
льдомъ горныхъ вершинъ, раскинувшихся на сотню
миль.
Когда мы взобрались на вершину, было еще
темно. Распаковали припасы, чтобы выпить шамианскаго при восходѣ солнца.
Небо надъ нашими головами все болѣѳ и болѣѳ блѣднѣло. Была уже замѣтна пропасть, зіявшая у нашихъ ногъ, а в ъ нѣсколькихъ сотняхъ
метровъ пиднѣлась другая вершина. Весь горизонтъ
казался багровымъ и еще ничего нельзя было различить вдали.
Но вотъ, слѣва, мы увидѣли вдругъ огромную
вершину, Юнгфрау, потомъ еще и еще одну. Онѣ
всѣ появлялись одна за другой, точно подымались
съ просыпающимся утромъ. И мы въ изумленьи
стояли среди этихъ гигантовъ, въ пустынной странѣ
вѣчнаго снѣга. Внезапно передъ нами выросла
вся грандіозная цѣпь Пьемонта. Эта была вся
огромная область исполинскихъ горъ, покрытыхъ
льдами, простирающаяся отъ Риндергорна, тяжелаго, какъ и его имя, до едва замѣтныхъ очертаній патріарха Альпъ, Монблана.
Нѣкоторыя изъ нихъ стояли гордо и прямо,

другія точно присѣли къ зѳмлѣ, иныя поражали
бѳзформенностью своихъ очертаній, но всѣ были
одинаково бѣлы, словно какой-то богъ набросилъ
на холмистую землю дѣвственно чистое покрывало.
Нѣкоторыя вершипы казались такими близкими,
что можно было бы на нихъ прыгнуть, другія
были такъ далеко, что ихъ едва можно было замѣтить.
Небо стало краснымъ, и всѣ горы заалѣли.
Облака надъ ними, казалось, истекали кровью.
Зрѣлищѳ было великолепное, почти что страшное.
Но скоро нламенѣющШ небосклонъ поблѣднѣлъ, и
вся армія вершинъ яѳзамѣтно окрасилась въ
блѣдно розовый цвѣтъ, нѣяшый, какъ платье молодой дѣвушки.
Солнце появилось надъ снѣжной пеленой. Тогда
сразу вся толпа лѳдниковъ стала бѣлой, сверкающебѣлой, какъ будто весь горизонтъ наполнился толпой серебряныхъ куполовъ.
Дамы восторженно смотрѣли на это зрѣлище.
Онѣ вздрогнули отъ шума хлопнувшей пробки
шампанскаго. Князь Ванорисъ, передавая Бертѣ
бокалъ, воскликнулъ:
— За здоровье маркизы де-Розвейръ!
Всѣ подхватили: „За здоровье маркизы де-Розвейръ!"
Она выпрямилась во весь ростъ на своемъ
мулѣ и отвѣтила:
„Пью за здоровье всѣхъ моихъ друзей!"
Тремя часами позже въ долинѣ Роны, мы садились въ поѣздъ, отходящій въ Женеву.
Какъ только мы остались вдвоѳмъ, Берта, за
минуту еще счастливая и веселая, начала рыдать,
закрывъ лицо руками.
Я бросился передъ ней на колѣни:
— Что съ тобой, что съ тобой, скажи мнѣ, что
съ тобой?
Она прошептала сквозь слезы:

— З н а ч и т ь . . . значить к о н ѳ ц ъ . . . я нѳ могу
больше оставаться порядочной женщиной.
Право, я готовь былъ въ эту минуту совершить
глупость, величайшую глупость! Н о я ея не сдѣлалъ.
Вернувшись въ Парижъ, я разстался съ Бертой.
Потомъ, быть можетъ, я бы поддался этой слабости".
Дневникъ маркиза де-Розѳвейръ за слѣдующіе
два года не представлялъ никакого интереса. Но въ
записи 20 іюля 1883 мы нашли слѣдующія строки.
„20 і ю л я 1883. Флоренція. У меня мелькнуло
грустное воспоминаніе. Во время моей прогулки
въ Кассини какая-то дама останавливаете свою карету и подзываете меня. Это была княгиня Ванорисъ.
И какъ только я приблизился къ ней, она
крикнула :
— О, маркизъ, дорогой маркиэъ, какъ я рада,
что встрѣтила васъ! Скорѣе, скорѣѳ разскажитѳ
мнѣ, какъ поживаете маркиза. Это самая очаровательная женщина, которую я когда-либо встрѣчала.
Я былъ застигнуть врасплохъ, не зная, что
сказать, потрясенный до глубины души. Я пробормоталъ: Никогда не говорите со мной о
ней, княгиня, вотъ улге три года, какъ я ее потеря лъ.
Она полсала мнѣ руку.
— Какъ я сожалѣю васъ, мой другъ
Она уѣхала. Я вернулся домой грустный, недовольный, думая о Бертѣ, какъ будто мы только
что разстались.
Судьба такъ часто ошибается!
Сколько есть чѳстныхъ женщинъ, рождѳнныхъ,
чтобы стать кокотками, что онѣ и подтвѳрясдаютъ.
Бѣдная Берта! Сколько другихъ рождается,
чтобы быть вполнѣ ч е с т н ы м и . . . и о н а . . . болѣѳ
д р у г и х ъ . . . быть м о ж е т ъ . . . Впрочемъ . . . не будемъ думать объ э т о м ъ . . . "

Бретань, іюль 1882.

Бретань, іюль 1882.
Вотъ и сезонъ путѳшѳствій, ясное время, когда
ищешь новыхъ горизонтовъ, широкаго простора
синяго моря, на которомъ отдыхаетъ глазъ, успокаивается умъ, прохладныхъ поросшихъ лѣсомъ
долинъ, гдѣ иногда сердце умиляется, самъ не
знаешь, почему, когда съ наступленіѳмъ вечера
садишься на откосъ дороги, покрытый бархатистой
зеленью и смотришь, какъ у твоихъ ногъ вечернее солнце отражается въ лужицѣ темной воды,
вастывшей въ выбоинѣ, пробитой колесами повозокъ.
Я страстно люблю скитанія по свѣту, который
точно впервые открываешь, удивленіѳ, испытываемое при знакомствѣ съ обычаями, существованія
которыхъ и не подозрѣвалъ раньше, тотъ острый
ко всему, постоянный подъемъ мысли, жадную наблюдательность глаза.
Одно только портить мнѣ эти чудесныя странствованія. Это чтеніѳ путеводителей. Составленные
по километрамъ комми-вояжерами, съ отвратительными и всегда лживыми описаніями, съ неточными
указаніями и фантастическими свѣдѣніями о дорогахъ, всѣ эти путеводители, эа исключеніемъ одного
прѳвосходнаго нѣмецкаго, составляютъ утѣху рѳмеслѳнниковъ, предпринимающихъ увеселительныя
поѣздки въ Жоану и истинное несчастіѳ настоящихъ ходоковъ, идущихъ съ котомкой за плечами,

съ палкой въ рукѣ по тропинкамъ, вдоль бѳреговъ
и овраговъ.
Путеводители лгутъ, ничего не знаютъ, ничего
не понимаютъ, своей надутой и глупой прозой дѣлаютъ гадкими самыя красивыя мѣста.
Имъ
извѣстны только болыпія дороги и они не стоять
болыиаго, чѣмъ карта генеральнаго штаба, на которой еще не показаны плотины на Сенѣ, построенный тридцать лѣтъ тому назадъ.
А между тѣмъ какъ пріятно во время путешествія заранѣѳ знать мѣстность, въ которую направляешься! Какимъ счастливымъ, чувствуешь
себя, когда находишь книгу какого-нибудь чистосердѳчнаго бродяги, записавшаго кое-что изъ своихъ
впѳчатлѣній ! Это лишь намеки, которые подготовляютъ васъ къ знакомству съ мѣстностью. Иногда
и болѣѳ. Когда углубляешься въ Алжирію, доходя
до оазиса Лагу а, следуете постоянно, елседневно
перечитывать чудесную книгу Фромантена: „Лѣто
въ Сахарѣ". Книга открываете вамъ глаза, просветляете вамъ умъ, какъ будто еще больше освещаете эти долины, горы, жгучія пустыни, вскрыв а е т е самую душу пустыни.
Во Франціи повсюду имеются почти никому неизвестные, прелестные уголки. Не задаваясь целью
создать новый путеводитель, я хотелъ бы указать
несколько неболынихъ поездокъ, путѳшествій, длящихся десять — пятнадцать дней, которыя проделываютъ все ходоки, но совершенно нѳизвестныхъ людямъ мало подвижнымъ.
Никогда не следуетъ идти по болыпнмъ дорогамъ, надо ходить по тропинкамъ, спать въ овинахъ, есть хлебъ и пить воду, когда нельзя достать другой пищи, не бояться дождей, разстояній,
длинныхъ переходовъ, — такимъ путемъ вы проникнете въ самое сердце страны и откроете тамъ возле городовъ, где бродятъ туристы, тысячу нѳизвестныхъ
вещей, о которыхъ никто не подозреваете даже.

Бретань самая интересная изъ старыхъ провинцій Франціи. В ъ теченіе десяти дней можно
достаточно съ ней ознакомиться, чтобы определить ея характеръ — ведь у всякой страны, какъ
и у всякаго человека есть свой характеръ.
Пройдемъ ее въ вЬсколькихъ направленіяхъ,
отъ Ваннъ до Дуарненеца, вдоль берега, настоящего бретонскаго поберелсья, пустыннаго и низменнаго, усЬяннаго подводными камнями, где волны
всегда грозно ропщутъ, отвечая завываніямъ ветра
въ степи.
Морбиганъ — нечто въ родѣ внутренняго моря,
которое приливаете и отливаете въ связи съ океаномъ и простирается до порта Ваннъ. Его нужно
пересечь, чтобы выбраться на просторъ.
Оно полно острововъ, острововъ друидовъ, таинственныхъ и словно 8аколдованныхъ.
На нихъ находятся курганы, долмены и менгирье, камни, которые были чуть ли не богами.
Острововъ здесь, говорятъ бретонцы, столько,
сколько дней въ году. Морбиганъ — море символовъ ; вокругъ него возникли суеверія.
Вотъ главная прелесть страны: она родила
легенды. Здесь мертвыя древнія вѣрованія глубоко вросли въ гранитную почву. Старыя сказанія
вечны въ этой стране, и крестьянинъ такъ разсказываѳтъ вамъ легенду, возникшую пятнадцать
вековъ тому назадъ, какъ будто все это произошло
вчера, какъ будто его дедъ или отецъ видели
все это.
Туте есть подземелья, въ которыхъ мертвые
остаются такими, какими ихъ застигла смерть.
Они только высыхаютъ, потому что изсякъ источникъ крови. Такъ вечно живутъ воспоминанія въ
этомъ уголке Франціи, воспоминанія и даже образъ
мыслей цредковъ.
Я оставилъ Ваннъ въ день моего прибытія,
чтобы поветить историческій вамокъ Сусинію и
Иоиасань.

ХШ.

21

оттуда направился въ Локмаріакеръ и Карнакъ, а
затѣмъ, идя вдоль берега, въ Понъ-д'Аббе, Пенмаріиъ, Пуантъ-ди Ра, Дуарнанѳцъ.
Дорога шла вдоль берега Морбигана, затѣмъ
пролегала по безбрежной степи, изрѣзанной наполненными водой рвами, степи, въ которой не
видно ни одного жилья, ни одного дерева, ни
одного живого существа, густо заросшей тростниками, которые дрожатъ и свистятъ отъ бѣшенаго
вѣтра, проносящаго по небу разорванный, словно
стонущія облака.
Потомъ прошелъ мимо маленькой деревушки,
въ которой шатались три босоногихъ мерзкихъ
мужика и здоровенная дѣвка, лѣтъ двадцати, съ
черными отъ навоза ногами. И снова степь, голая, пустынная, болотистая, точно сливающаяся
съ океаномъ, сѣрая линія котораго, кое-гдѣ освѣіценная блѳскомъ пѣны, вытянулась вдали на горизонтѣ.
И посреди этого дикаго простора вздымаются
высокія руины. Четырехугольный замокъ, защищенный башнями, одиноко стоить между двумя
пустынями: степью и моремъ.
Этотъ старый замокъ Сусиніо, существующій
съ 13-го вѣка, очень извѣстенъ въ странѣ. Въ
немъ родился великій констабль Ришмокъ, отстоявшій Францію отъ англичанъ.
Дверей ужъ нѣтъ. Я вошелъ въ обширный,
пустынный дворъ, заваленный грудами камней отъ
развалившихся башенъ, и взобрался по остаткамъ
лѣстницъ, карабкаясь мѣстами по нроломаннымъ
стѣнамъ, цѣилнясь за плющъ, за глыбы гранита,
за все, что попадалось подъ руку, и, наконецъ,
достигъ вершины башни, съ которой я смотрѣлъ
на Бретань. Прямо передо мной невоздѣланная
равнина, сѣрый океанъ, шумяіцій подъ чернымъ
небомъ и повсюду степь! Тамъ, направо Морбиганъ со своими изрѣзанными берегами, а еще

дальше бѣлѣла земля Ваннъ, освѣщѳнная лучемъ
солнца, проскользнувшимъ какимъ-то образомъ
меясду двумя облаками. Потомъ еще дальше гигантскій мысъ — Киберонъ! И вокругъ насъ все
печально, меланхолично, гнетѳтъ душу.
Вѣтѳръ плакалъ, пробѣгая по угрюмымъ стѣпямъ. Вотъ я, наконецъ, въ древней, зачарованной странѣ. Чувствовалось, что среди этихъ стѣнъ,
среди этихъ жидкихъ тростниковъ, во рвахъ, полныхъ стоячей воды — всюду здѣсь рѣютъ легенды.
На слѣдующій день я прошелъ черезъ С. Жильдъ,
гдѣ, кажется, еще блуждаетъ приэракъ Абѳрара. В ъ
Порто-Новало, морякъ, переправившій меня черезъ
проливъ, разсказалъ мнѣ объ отцѣ-шуанѣ, о своемъ
старшемъ братѣ, шуанѣ, о дядѣ священникѣ, тоже
шуанѣ, о всѣхъ трехъ уже у м е р ш и х ъ . . . И его
вытянутая рука указывала на Киберонъ. В ъ Лакмаріакерѣ я вступилъ въ отчизну друидовъ. Какой-то бретонецъ показалъ мнѣ столъ Цезаря —
гранитную громаду, поддерживаемую колоссами, и
при этомъ говорилъ о Цезарѣ, точно самъ видѣлъ его.
Идя по берегу между степью и океаномъ, я
добрался, наконецъ, до вершины кургана, съ котораго я увидалъ каменныя поля Карнака. Они калеутся живыми, эти камни, вытянувшіеся въ безконечныѳ ряды, то гиганты, то совсѣмъ маленькіе,
четырехугольные, вытянутые, плоскіѳ, иногда напоминающее собой стройную фигуру, иногда пузатые.
Когда смотришь на нихъ нѣкоторое время, то кажется, что они шевелятся, наклоняются, ж и в у т ъ . . .
Порой стѣна нрерываетъ этотъ лѣсъ камней,
перескакиваешь черезъ нее, и снова тянется это
странное племя, точно ряды посаженныхъ вдоль
улицъ деревьевъ, словно ряды солдатъ, жуткое,
какъ призраки. Сердце начинаетъ усиленно биться,
и мысль, помимо вашей воли, уходитъ въ далекое
прошлое, теряется в ъ суевѣрныхъ сказаніяхъ.
21*

Я стоялъ неподвижно, пораженный, зачарованн ы й . . . Вдругъ неожиданный шумъ позади заставилъ меня моментально обернуться. Старикъ въ
черномъ, съ книгой в ъ рукѣ, поклонился мнѣ и
сказалъ: „Такъ вы пришли посмотрѣть на нашъ
Карнакъ?" Я постарался передать ему мой восторгъ и ужасъ, который онъ вызвалъ своимъ внезапнымъ появленіемъ. Онъ иродолжалъ: „Здѣсь
въ воздухѣ носится столько легендъ, что всѣ боятся,
не зная, чего. Вотъ ѵжъ пять лѣтъ, какъ я занимаюсь здѣсь раскопками, и, знаете, почти каждый
изъ этихъ камней имѣетъ свою тайну. Иногда мнѣ
кажется, что у нихъ есть и душа. Стоить мнѣ
вернуться на* бульвары — я подсмѣиваюсь надъ
своей глупостью, но какъ только я возвращаюсь
въ Карнакъ, я снова вѣрю, вѣрю безсознательно.
Не имѣя опредѣленной религіи, я вѣрю во в с е " .
И, топнувъ ногой, онъ прибавилъ: „это земля
вѣрованій; нельзя шутить надъ заглохшей религіей, потому что ничто не умираетъ. Мы здѣсь
среди друидовъ, сударь, будехмъ же уважать ихъ
вѣрованія!"
Солнце, исчезнувшее sa моремъ, окрасило небо
въ пурпуровый цвѣтъ; и кровавый отблескъ падаль на сосѣдніе камни.
Старикъ усмѣхнулся.
— Представьте себѣ, что эти жестокія вѣрованія
овладѣваютъ вами здѣсь съ такою силой, что у
меня самого было видѣніѳ! да что я ! Мнѣ явился
настоящій призракъ.
Вотъ на этомъ долменѣ,
разъ вѳчеромъ, в ъ этотъ же часъ, я вполнѣ ясно
видѣлъ чародѣйку Коридвенъ, — она кипятила волшебную воду".
Я остановилъ его, спросивъ, кто такая была
чародѣйка Коридвенъ.
Онъ возмутился:
— Какъ! В ы не знаете жены бога Г у , матери
Коригановъ!

— Нѣтъ, долженъ в ъ этомъ сознаться.
Если
это легенда — разскажитѳ мнѣ ее.
Я сѣлъ рядомъ съ нимъ на менгирѣ.
Онъ заговорилъ:
— Женою бога Гу, отца друидовъ, была чародѣйка Коридвенъ. Отъ нея у него было трое дѣтѳй: Моръ-Вро, дочь Крейцъ-Віу, самая красивая
во всемъ свѣтѣ дѣвушка и Аравинъ-ду, отвратительнѣйшее изъ созданій.
Коридвенъ, руководимая материнской любовью,
хотѣла оставить хоть что-нибудь этому сыну, такъ
обиженному судьбой, — она дала ему испить воды,
сообщившей даръ прорицанія.
Эта вода должна была кипѣть цѣлый годъ.
Волшебница поручила храненіѳ сосуда съ водой
слѣпому, по имени Могра и гному Г в і у .
Годъ улге приходилъ къ концу, когда сторожа
не досмотрѣли за водой и немного священной жидкости перелилось черезъ край. Три капли упали
на руку гнома; поднеся ее ко рту, онъ получилъ
даръ предсказывать будущее.
Сосудъ тотчасъ же самъ разбился. Появившаяся Коридвенъ бросилась на Гвіу, но тотъ
убѣжалъ.
Чтобы не быть пойманнымъ и бѣжать скорѣѳ,
онъ оборотился зайцемъ. Но волшебница превратилась въ борзую и погналась за нимъ. Она уже
было настигла его на берегу рѣки, но онъ, превратившись в ъ рыбу, скрылся подъ водой. Тогда вынырнула громадная выдра, которая едва не настигла его, и онъ спасся только обернувшись птицей. Но тотчасъ же громадный ястрѳбъ съ распущенными крыльями и разинутымъ клювомъ бросился на него изъ поднебесья — это была Коридвенъ.
Гвіу, дрожа отъ страха, превратился
въ пшеничное зерно и упалъ на кучу пшеницы.
Прибѣжала черная курица и проглотила его. Отомстивъ, Коридвенъ успокоилась, но скоро замѣтила,

что опять станетъ матерью. Зерно пшеницы развилось въ ней. Родился ребенокъ, котораго Г у
пустилъ на произволъ судьбы по водѣ въ колыбелькѣ изъ ивовыхъ прутьевъ. Ребенокъ былъ
спасенъ сыномъ короля Гуйдно, сталъ геяіемъ степи,
духомъ пустыни — корриганомъ.
Это отъ Коридвенъ произошли маленькія фантастическія существа, гномы, духи, которые водятся среди этихъ
камней. Говорятъ, они живутъ подъ ними, въ
щеляхъ, изъ которыхъ выходятъ по вечерамъ и
бѣгаютъ в ъ камышахъ. Если вы, сударь, останетесь подольше среди этихъ заколдованныхъ камней,
пристально всмотритесь въ какой-нибудь лежащій
на землѣ долмѳнъ, то вы услышите, какъ колеблется
эемля, увидите, какъ шевелится камень, и задрожите отъ страха, увидѣвъ голову смотрящаго на
васъ корригана, который нриподымаѳтъ его гранитную г л ы б у . . .
— Теперь пойдемъ обѣдать.
Наступила бурная ночь, безлунная и черная.
Протянувъ впередъ руки, я шелъ, наталкиваясь
на громадные торчащіе камни. И разсказъ, который я только что слышалъ, весь этотъ край, мои
мысли, все приняло такой сверхъестественный оттѣнокъ, что я совсѣмъ не удивился бы, увидавъ
нрошмыгнувшаго корригана.
На слѣдующій день я снова двинулся въ путь,
проходя степи, деревни, города — Лоріенъ, Кимперле, Кимперъ, такъ красиво расположенный въ
своей долинѣ.
Отъ Кимпера идетъ большая дорога; онъ подымается по побережью, пересѣкаетъ долины, проходятъ мимо угрюмаго, поросшаго травой озера и
приводить къ Понъ-д'Аббе, маленькому городку,
самому бретонскому изъ всей настоящей Бретани,
простирающейся отъ Морбигана до мыса Рацъ.
При входѣ въ городъ стоитъ старый замокъ
съ башнями; подошва его омывается водой пѳ-

чальнаго, наводящаго грусть пруда, надъ которымъ
носятся дикія птицы. Изъ него вытекаетъ рѣчка,
по которой прибрежные моряки могутъ добраться
до города.
По узкимъ улицамъ ходятъ люди въ широкополыхъ шляпахъ и въ чѳтырехъ курткахъ, одна
поверхъ другой: первая не длиннѣе кисти руки,
едва прикрываетъ лопатки, послѣдняя закрываетъ
верхъ панталонъ. Крупныя, красивыя и свѣжія
дѣвушки перетягиваютъ грудь суконнымъ жилетомъ, точно кирасой, который такъ сдавливаетъ
ихъ, что совершенно не подозрѣваешь, какія мощныя формы онъ уродуетъ. Причесываются онѣ
также очень странно: на вискахъ двѣ подвѣски,
вышитыя цвѣтнымъ, обрамляютъ лицо и скрѣпляютъ распущенные волосы, собранные наверху
головы подъ страннымъ чепцомъ, часто затканнымь
сёребромъ или золотомъ.
И снова дорога выходить изъ этого маленькаго
среднѳвѣкового и забытаго городка.
Она стелется по степи, усѣянной зарослями
тростника.
Кое-гдѣ три-четыре коровы пасутся
недалеко отъ дороги, всегда въ сопровождены барана. Первое время я в с е спрашивалъ себя, почему здѣсь не встрѣчаешь коровъ безъ барана.
Этотъ вопросъ безпокоилъ, преслѣдовалъ, не покидалъ меня. Ищешь по близости человѣка, чтобы
спросить его объ этомъ. Но найти его не легко —
здѣсь иногда проходишь недѣлю, скитаешься по
деревнямъ и не встрѣтишь человѣка, который бы
зналъ хоть слово по-французски. Наконецъ какой-нибудь кюре, читающій на ходу требникъ,
подвигаясь небольшими шагами, вѣжливо отвѣтитъ
вамъ, что баранъ предназначается на долю волка.
Баранъ стоитъ меньше коровы.
Такъ какъ
овладѣть имъ легче и бѳзопаснѣе, то волкъ предпочитаетъ барана. Но часто случается, что храбрый коровы образуютъ карре, чтобы защитить

неповиннаго товарища и подымаютъ на острые
рога воющаго звѣря, который вышѳлъ въ поиски
за живымъ мясомъ.
Волкъ ! Здѣсь встрѣчается легендарный волкъ,
наводившій на насъ въ дѣтствѣ такой ужасъ, белый волкъ, большой белый волкъ, котораго видали
всѣ охотники, но никто не убивалъ. Его никогда
не увидишь утромъ. Онъ появляется въ пять часовъ зимой, когда заходить солнце, пробираясь по
голымъ холмамъ, вырисовываясь на небе своимъ
длиннымъ силуэтомъ; скользить и куда-то исчеэаетъ.
Почему его никто не убиваете? А вотъ почему. Впрочемъ, это только предположеніе.
Охотники основательно завтракаютъ — отъ часу
до четырехъ. В ъ это время изрядно пьютъ и говорятъ о беломъ волкѣ. Когда встаютъ изъ-за стола —
его уже видятъ. Что жъ удивительнаго въ томъ,
что его не убиваютъ?
Я шелъ впѳредъ, по серому гранитному шоссе,
блестевшему при свете солнца. По обе стороны
лежала плоская, покрытая кустарниками равнина.
Кое-где громадный лежащій камень будить воспоминанія о друидахъ. Ветеръ дуетъ низко надъ
землей и свиститъ въ колючемъ кустарнике. Порою глухой шумъ, какъ далекій пушечный выстрелъ, колеблетъ почву, — я приближаюсь къ
Пенмаршу, а тамъ море вторгается въ пещеры,
отражающія звукъ. Волны, попадающія въ отверт я , потрясаютъ стѣны и въ бурные дни этотъ
гулъ доносится до Кимпера.
Уже давно видна полоса серыхъ волнъ, которыя какъ будто возвышаются надъ низменной
степью. Повсюду, разрывая волны, скалы, группы остроконечныхъ подводныхъ камней высовываютъ свои черныя головы,, окруженныя пеной.
А у самой воды несколько домовъ, которые какъ
будто зябнуть и ищутъ защиты за грудами кам-

ней отъ вѣчныхъ бурь открытаго моря и соляного
дождя. Высокій маякъ колеблется на фундаменте,
заложениомъ на скалахъ, омываемыхъ водой. Сторожа разсказываютъ, что иногда въ бурныя ночи
высокая башня качается, какъ судно; часы падаютъ циферблатомъ на землю, а предметы, развешенные на сгЬнахъ, соскакиваютъ съ гвоздей и
разбиваются.
Начиная отсюда до Конке — все места, гдѣ
часто разбиваются судна,
Точно здесь смерть
устроила засаду, смерть, отвратительная смерть
на море, гибель на воде.
Нѣтъ другого берега, который былъ бы такъ
опасенъ и губилъ столько людей.
В ъ глубине низкихъ рыбачьихъ хижинъ видишь старуху, копающуюся въ грязи рядомъ со
свиньями, высокихъ девокъ съ грязными голыми
ногами и парней не старше тридцати летъ. Отца
почти никогда нѣтъ, очень редко живетъ дома
старшій сынъ. Не спрашивайте о нихъ у старухи — она укажетъ рукой на море, бушующее
море, всегда готовое хлынуть на берегъ.
Но не только вероломное море пожираетъ этихъ
людей; у него есть могущественный и еще более
опасный сообщникъ, который въ ночной темноте
помогаете ему утолить жажду людского тела. Это
алкоголь.
Рыбаки знаютъ это и говорятъ: „когда бутылка
полна — видишь подводный камень, а какъ опустеете — его и не заметишь".
Побережье Пенмарша вызываете ужасъ. Сюда,
наверное, завлекали сбившіеся съ пути корабли,
привязавъ къ рогамъ стреноженной коровы (чтобы
она хромала) фонарь, обманчивый, мигающій с в е т е
котораго съ корабля принимали за огонекъ другого судна. Вотъ, напримеръ, огромная скала,
ставшая известной, благодаря ужасной драме.
Жена одного изъ последнихъ префектовъ Мор-

бигана сидѣла однажды на камнѣ, держа на колѣняхъ маленькую дѣвочку. Море, лежавшее нѣсколькими метрами ниже ихъ, казалось спокойнымъ, безопаснымъ, эаснувшимъ.
Вдругъ безшумно поднялась одна изъ тѣхъ
необыкновенныхъ волнъ, которыя зовутъ „глухими", набухла и, хлынувъ съ необыкновенной
силой, словно притаившійся убійца, на обѣихъ
женщинъ, унесла и поглотила ихъ въ одно мгновеніе. Таможенные досмотрщики проходившіе вдалекѣ увидѣли только розовый зонтикъ легко качавшійся на утихшемъ морѣ и голую скалу, съ которой струилась вода.
В ъ теченіе цѣлаго года адвокаты и доктора
спорили и тягались, чтобы рѣшить которая изъ
женщинъ унѳсѳнныхъ волной — мать или дочь,
умерла первой. Топили кошекъ съ котятами, собакъ съ щенками, кроликовъ съ ихъ выводкомъ,
чтобы разъяснить сомнѣніе, отъ котораго зависѣло рѣшеніе вопроса о крупномъ наслѣдствѣ. Состоите должно было ОТОЙТИ къ той или другой
семьѣ,1 смотря по тому, въ болыпомъ или въ маленькомъ тѣлѣ длилась больше агонія. Противъ
этого ужаснаго мѣста высится гранитный крестъ,
одинъ изъ тѣхъ, которые встрѣчаешь въ этомъ
набожномъ краѣ, гдѣ они такъ же многочисленны,
какъ ихъ предшественники долмены. Но этотъ
крестъ высится надъ страннымъ барельефомъ, аляповато и комично изображающимъ разрѣшеніѳ отъ
бремени Дѣвы Маріи.
Какой-то англичанинъ обратилъ вниманіе на
эту наивную скульптуру и покрылъ ее крышей,
чтобы предохранить отъ дѣйствія суроваго климата. Мы шли по берегу, безконечному берегу
Одіернскаго
залива.
Приходилось
переходить
вбродъ или переплыть двѣ рѣчонки, пробиться черезъ пески или остатки водорослей, находясь все
время между двумя пустынями-—одной неспокой-

ной, другой неподвиисной, между моремъ и ландами.
Но вотъ Одріенъ — малѳнькій печальный порть,
который только оживляется движеніемъ лодокъ, выходящихъ на ловлю сардинъ.
Утромъ, передъ уходомъ, намъ дали къ завтраку вмѣсто обычнаго кофе этихъ вкусныхъ рыбокъ, посыпанныхъ солью, свѣжихъ и пахучихъ —
настоящія морскія фіалки.
Я отправился къ мысу Рацъ — концу свѣта.
краю Европы. Все подымаешься и подымаешься
и вдругъ открываются два моря : налѣво океанъ,
направо Ламаншъ.
Здѣсь они встрѣчаются и здѣсь постоянно борются, сталкиваются своими разъяренными волнами, которыя опрокидываютъ корабли и проглатываютъ ихъ, какъ конфету.
О волны, сколько п е ч а л ь н ы х ъ исторій в ы знаете,
Глубокія волны, которыхъ т а к ъ страшатся колѣнопреклоненныя матери!

Нѣтъ больше деревьевъ, только пучки травы
на выдающемся въ море мысу. На самомъ концѣ
его два маяка и кругомъ, всюду другіе маяки, посаженные на скалы.
Одинъ изъ нихъ строятъ уже десять лѣтъ и
никакъ не могутъ окончить.
Озлобленное море
разрѵшаетъ работу людей по мѣрѣ того, какъ она
исполняется.
Вотъ напротивъ островъ Сенъ, священный
островъ, который смотритъ черезъ брѳстскій рейдъ
на своего опаснаго товарища, островъ Уессанъ,
виднѣющійся на горизонтѣ.
Кто видитъ У е с с а н ъ ,
Видитъ свою кровь, —

говорятъ матросы. Островъ Уессанъ самый неприступный изъ всѣхъ острововъ и моряки приближаются къ нему со страхомъ.

Высокій мысъ внезапно обрывается и отвѣсно
падаетъ в ъ воюющіе океаны.
Узкая тропинка
окружаѳтъ его, ползѳтъ по наклоннымъ гранитнымъ нлитамъ, извиваясь по гребню не шире ладони. И вдругъ оказываешься надъ ужасающей
пропастью, стѣны которой такъ черны, будто ихъ
вымазали черниломъ. Онѣ отражаютъ бѣшеный
шумъ морской битвы, происходящей у ваш ихъ
ногъ, въ глубинѣ этой дыры, которую назвали
адомъ. Несмотря на то, что я находился въ ста
метрахъ надъ моремъ, до меня все же долетали
брызги пѣвы; и, нагнувшись надъ пропастью, я
наблюдалъ бушующую воду, поднявшуюся точно въ
припадкѣ непонятнаго бѣшенства.
Это дѣйствительно адъ, который ни одинъ изъ
поэтовъ не описалъ.
Ужасъ охватилъ меня при мысли о людяхъ,
попавшихъ туда, захваченныхъ водоворотомъ, бросаемыхъ изъ стороны въ сторону, тонущихъ въ
этой бурѣ между четырьмя каменными стѣнами,
то выбрасываѳмыхъ на склоны горъ, то снова подхватываемыхъ волной, исчезающихъ и вновь появляющихся на клокочущихъ гиганскихъ волнахъ.
Я двинулся въ путь преслѣдуѳмый этими образами и сильнымъ вѣтромъ, бушующимъ вокругъ
одинокостоящаго мыса. Черезъ двадцать минутъ
я подошелъ къ маленькой деревушкѣ.
Старый свящевникъ читавшій свой требникъ
подъ защитой стѣны, поклонился мнѣ. Я спросилъ, гдѣ бы мнѣ остановиться на ночь, онъ попросилъ меня къ себѣ.
Когда часъ спустя мы сидѣли передъ домомъ
и говорили объ этомъ пустынномъ, наводящемъ
грусть краѣ, мимо насъ прошелъ маленькій босой
бретонецъ, — вѣтеръ трепалъ его длинные бѣлокурые волосы. Священникъ окликнулъ его на родномъ языкѣ и мальчуганъ подошелъ, сразу ставъ

вастѣнчивымъ, опустивъ глаза и не зная, куда
дѣть руки.
— Онъ скажешь вамъ духовный гимнъ, — сказалъ мнѣ священникъ ; — этотъ сорванецъ обладаѳтъ необыкновенной памятью и я надѣюсь добиться отъ него кое-чего.
Ребенокъ началъ бормотать непонятныя слова,
тѣмъ плаксивымъ тономъ, какимъ малеиькія дѣвочки повторяют!» басни.
Онъ говорилъ безъ внаковъ препинанія, произнося слоги, точно вся его рѣчь состояла изъ
одного слова, останавливаясь только на секунду,
чтобы перевести духъ, и опять принимался торопливо шептать.
Вдругъ онъ остановился. Это былъ конецъ.
Священникъ ласково потрепалъ его по щекѣ.
— Хорошо, можешь идти.
Плутишка сейчасъ же убѣжалъ.
Тогда мой
хозяинъ прибавилъ:
—
Онъ сказалъ вамъ древній гимнъ этого
края.
Я спросилъ:
— Древній гимнъ? Онъ извѣстенъ?
— О, совсѣмъ не извѣстенъ. Если вы хотите,
я вамъ переведу его.
И старикъ сильнымъ голосомъ, воодушевляясь
словно во время проповѣди и потрясая руками,
напыщенно продекламировалъ наивную и великолѣпную пѣснь, слова которой я 8аписалъ подъ его
диктовку.
Бретонская

пѣснь.

Адъ! Адъ! Знаете ли, что это, грѣшники?
#
*
*

Это горнило, в ъ которомъ пылаетъ багряное
пламя, горнило, рядомъ съ которымъ огонь куз-

ницы, раскаляющій
момъ !

плиты
*

горна,

кажется

ды-

*

*

Тамъ никогда не увидишь с в ѣ т а ! Огонь жжетъ,
и его не видно, какъ не видно жара лихорадки!
Никогда надежда не проникаетъ туда, ибо гнѣвъ
Божій запѳчаталъ в х о д ъ !
*

*

*

*

*

*

А потомъ вамъ отрѣжутъ головы, и вы все же
будете жить! Демоны станутъ бросать ихъ другъдругу, а вы все будете живы! Они станутъ поджаривать васъ на горящихъ угольяхъ, и вы увидите, какъ обгоритъ ваше тѣло. И все же вы
будете жить.
*

*

*

Бѵдутъ еще другія муки. В ы услышите богохульства, упреки, и р о к л я т ь я . . .

*

*

И сынъ отвѣтитъ е м у : „Проклятъ, проклятъ
будь, отецъ мой ! Это ты далъ мнѣ гордыню, и она
привела меня сюда".
*

*

И скажетъ дочь матери: „Тысяча проклятій
тебѣ, мать, тысяча проклятій тебѣ, сосудъ скверноты, за то, что ты дала мнѣ свободу и я покинула Б о г а ! "
*

В ы будете плакать во вѣки вѣковъ ; слезы
ваши вырастутъ в ъ море, и море это не будетъ
даже каплей воды для ада! Слезы ваши не потушатъ огня, а лишь поддерлгатъ пламя и вы услышите, какъ закипитъ мозгъ въ вашихъ костяхъ.
*

#

*

Огонь надъ вами, огонь вокругъ васъ ! В ы —
голодны ? — пожирайте огонь ! В ы изнываете отъ
жажды ? — Пейте изъ рѣки, полной сѣры и раскаленнаго яселѣза !
*

Отѳцъ скажетъ своему с ы н у : „Будь проклятъ,
сынъ плоти моей, для тебя я добывалъ добро мое
правдой и неправдой".

*

*

И мать не будетъ больше признавать дѣтей
своихъ и скажетъ: „Да будутъ прокляты мои дочери, да будутъ прокляты сыновья моихъ дочерей
и дочери моихъ сыновъ !"
*

*

*

И крики эти раздаются в ъ Вѣчности. И страданія эти будутъ вѣчны. И это пламя ! . . это
пламя!.. ГнѣвомъГосподнимъ зажженъ этотъ огонь!
Онъ будетъ пылать вѣчно, не ослабѣвая, не
дымя, всегда одинаково проникая въ ваши кости.
*
*
*

Вѣчность! Горе! Никогда не настать смерти,
никогда не утонуть в ъ морѣ страданій!
О, н и к о г д а ! Слово это больше, чѣмъ море,
о, никогда! О, ты полно стенаній, слезъ и жестокой боли.

О, никогда!
ты наводишь!

Ты

неумолимо! О, какой

ужасъ

Когда старый свящѳнникъ кончилъ, то сказалъ:
„не правда ли какъ это ужасно ? "
Мы слышали, какъ вдали неутомимыя волны
съ остервенѣніѳмъ кидались на зловѣщіе утесы.
Передо мной опять стояла ужасная пропасть, полная бѣшеной пѣны, мрачная и ревущая — настоящая обитель смерти.
И что-то въ родѣ мистическаго ужаса, заставляющаго дрожать кающихся, сдавило мнѣ сердце.
Я двинулся в ъ путь съ восходомъ солнца, разсчитывая попасть въ Дуарнанецъ до ночи.
Какой-то человѣкъ, говорившій по-француэски —
онъ четырнадцать лѣтъ плавалъ на казѳнныхъ корабляхъ, — присоединился ко мнѣ, когда я разыскивалъ тропинку, по которой ходятъ таможенные.
Мы спустились вмѣсгѣ къ заливу Погибшихъ,
одинъ берегъ котораго образуется мысомъ Рацъ.
Это громадный песчаный полукругъ, вызывающій незабываемую никогда меланхолію, какое-то
чувство безнокоящей васъ грусти, которое черезъ
пѣкоторое время возбуждаетъ у васъ желаніе уйти
отсюда, уйти подальше. Къ этому ужасному каменному побережью примыкаетъ голая долина съ
мрачнымъ прудомъ, бевъ тростниковъ, прудомъ,
который точно умеръ.
Кажется, что здѣсь — преддверіе ада.
Желтые и плоскіе пески простираются до громаднаго гранитнаго утеса, составляющагопереднюю часть
мыса Рацъ, о которую разбиваются бѣшеныя волны.
Издали мы замѣтили трехъ неподвижно-стоя щихъ людей, точно вбитые въ землю колья. Мой
спутникъ казался удивленнымъ, такъ какъ никто
не бываетъ въ этой уединенной маленькой бухтѣ.
Подойдя ближе, мы замѣтили около нихъ что-то
длинное, распростертое и какъ будто ушедшее в ъ

8емлю. Иногда они наклонялись надъ этимъ предметомъ, трогали его и снова выпрямлялись.
Это былъ мертвецъ, утопленникъ, матросъ изъ
Дуарненѳца, погибшій на прошлой недѣлѣ со своими четырьмя товарищами. Восемь дней ждали въ
этомъ мѣстѣ, куда теченіѳ выбрасываетъ трупы.
Онъ былъ первый, пришедшій на послѣднеѳ свиданіе,
Что-то другое занимало моего спутника, потому
что утопленникъ не рѣдкость в ъ этомъ краѣ.
Опъ подвелъ меня къ унылому пруду, велѣлъ
мнѣ нагнуться надъ водой и показалъ стѣны города Исъ.
Тамъ оказалось нѣсколько едва замѣтныхъ античныхъ каменныхъ стѣнъ.
Зат;,мъ я напился
изъ источника, представлявшаго собой тоненькую
струю воды, источника, самаго лучшаго, какъ онъ
мнѣ сказалъ, во всей странѣ. А потомъ онъ разсказалъ мнѣ легенду объ исчезнувшемъ городѣ,
какъ будто все это случилось недавно, произошло
на глазахъ его дѣда.
У добраго, слабаго короля была распутная дочь,
такая красавица, что всѣ видавшіе ее люди сходили съ ума по ней, и такая развратная, что отдавалась всякому, а потомъ приказывала сбросить
его съ сосѣдней скалы в ъ море.
Е я разнузданный страсти были неистовѣе лютыхъ волнъ океана и неукротимѣе ихъ.
Е я тѣло было, какъ костеръ, въ которомъ сгорали души. И ими сейчасъ нее завладѣвалъ Сатана.
Господь потерялъ, наконецъ, тѳрпѣніѳ и повѣдалъ святому старцу, жившему в ъ этой странѣ,
свое рѣшеніе.
Святой извѣстилъ короля.
Тотъ
не посмѣлъ наказать и запереть свою любимую
дочь, но предупредилъ ее о Божьемъ гнѣвѣ. Но
она не выслушала его словъ и предалась такому
распутству, что весь городъ сталъ подражать ей,
Мопаоанъ.

XIII.

22

сдѣлавшись убѣжищемъ разврата, и изъ него исчевъ всякій слѣдъ стыда и добродѣтели.
Однажды ночью Господь разбудилъ святого и
повѣдалъ ему, что насталъ часъ возмездія.
Святой бросился къ королю, который былъ единственнымъ чѳловѣкомъ во всей странѣ.
Король велѣлъ осѣдлать двухъ лошадей, одну
для себя, другую для старца. Послышался сильный шумъ, привѳдшій ихъ в ъ ужасъ, и они увидели, что море, колеблющееся и ревущее, надвигалось на поля. В ъ это время дочь короля показалась в ъ окнѣ и закричала: „Отецъ, неужели ты
покинешь меня на вѣрную смерть?"
Король посадилъ ее на крупъ лошади и они
умчались черезъ ворота города, въ то время когда
волны подходили къ другимъ.
Она скакали всю ночь, но волны неслись имъ
вслѣдъ, прибывая со страшнымъ гуломъ. И вотъ
ихъ полвучая пѣна касалась уже копытъ лошадей,
когда старецъ сказалъ королю: „Государь, сбросьте
вашу дочь съ коня, иначе вы погибли". А дочь
закричала: „Отецъ, отецъ, не покидайте меня!"
Но святой поднялся в ъ стременахъ, его голосъ
прозвучалъ какъ громъ и онъ возвѣстилъ: „Такова
воля Божія!" Тогда король оттолкнулъ дочь, которая уцѣпилась за него и сбросилъ ее съ лошади.
Волны подхватили ее и тотчасъ же стали отливать.
Унылый прудъ, скрывающій эти развалины —
гто вода, оставшаяся съ т ѣ х ъ поръ надъ нечестивымъ разрушеннымъ городомъ.
Такова легенда — исторія Содома въ переложеніи для дамъ.
Событіе, о которомъ разсказываютъ, какъ будто
оно произошло вчера, случилось, вѣроятно, въ четвертомъ вѣкѣ послѣ Рождества Христова.
Вечеромъ я добрался до Дуарненеца.
Это маленькій рыбачій городокъ, который сталъ

бы самымъ извѣстнымъ морскимъ курортомъ во
Франціи, если бы не былъ такъ уѳдиненъ.
Вся его прелесть и красота — въ заливѣ. Городъ стоить въ глубинѣ и какъ будто любуется
очаровательными изгибами и мягкими извилистыми
очертаніями береговъ, дальніѳ гребни которыхъ
заволакиваются легкой и прозрачной, синеватобелой дымкой, подымающейся съ моря.
На следующій день я отправился въ Кимперъ,
а вечеромъ лѳгъ спать в ъ Бресте, чтобы съ восходомъ солнца сесть въ парижскій поездъ.

Крезо.

Крезо.
Небо синее, синее, все залитое солнцемъ.
Поѣздъ только что миновалъ Моншанэнъ. Вдали
нередъ нами подымается туча, совсѣмъ черная,
непрозрачная, точно подымающаяся съ земли. Тяжелое, неподвижное облако, затемняетъ ясную лазурь дня.
Это дымъ Крезо. Приближаешься и вглядываешься: сто гигантскихъ трубъ выбрасываютъ в ъ
воздухъ струящіеся клубы дыма. Другія трубы,
пониже, выкидываютъ облака пара. В с е это смѣшивается, расплывается, виситъ надъ городомъ,
наполняетъ улицы, заволакиваѳтъ небо, 8атмеваетъ
солнечный свѣтъ. Почти совсѣмъ темно. Угольная пыль носится в ъ воздухѣ, колетъ глаза, эагрязняетъ кожу, мараетъ бѣлье. Дома черны, какъ
будто вымазаны сажей, стекла покрыты угольной
пылью.
Запахъ копоти, смолы, каменнаго угля
носится въ воздухѣ, сжимаѳтъ горло, давить на
грудь и иногда ѣдкій привкусъ желѣза, горячаго
металла, исходящій отъ этого огненнаго ада даже
ватрудняетъ вамъ дыханіе. В ы подымаете голову,
ищете чистаго, вольнаго воздуха, здороваго воздуха
подъ открытымъ небомъ. Но надъ вами носится
густое темное облако и отсвѣчиваютъ крошечными
гранями кусочки угля, носящагося въ воздухѣ.
Это — Крезо.
Отъ постояннаго глухого шума земля содрога-

ѳтся, шума, который состоять изъ тысячи отдѣльныхъ звуковъ, прѳрываѳмыхъ по временамъ страшнымъ ударомъ, толчкому потрясающимъ весь городъ.
Войдѳмъ въ заводь гг. Шнѳйдеръ.
Что за феерія! Это царство огня, здѣсь править Его Величество Огонь!
Огонь! Его видишь повсюду. Громадныя, выс о т , какъ горы зданія, вытянулись въ линію,
теряясь вдали. Они полны машинъ, которыя ворочаются, опускаются, подымаются, скрещиваются
и колышатся, свистятъ, скрипятъ и кричать. И
всѣ онѣ работаютъ благодаря огню.
То тамъ, то здѣсь костры, языки пламени, или
раскаленный глыбы желѣза передвигаются, выходятъ изъ печей, попадаютъ въ системы эубчатоку
выходятъ изъ нихъ, и возвращаются туда сотни
разъ, мѣняютъ форму и всегда при этомъ раскалены до красна. Ненасытныя машины пожираютъ
огонь, сверкающій огонь, дробятъ его, рѣжутъ, нилятъ, распластываютъ, вытягиваютъ, сворачиваютъ,
дѣлаютъ изъ него локомотивы, суда, пушки, тысячу различныхъ предметовъ, тонкихъ, какъ рѣяная работа артиста, чудовищныхъ, какъ творенья
гигантовъ, сложныя, грубыя, хрупкія, мощныя.
Попытаемся разсмотрѣть и разобраться во в с е м у
Мы входимъ направо, въ просторную гадлерею,
въ которой работаютъ четыре громадныя машины.
Онѣ медленно передвпгаютъ колеса, поршни^ стержни. Что онѣ дѣлаютъ? Не что иное, какъ вдуваютъ
воздухъ в ъ печи, гдѣ плавится металлу Это чудовищныя легкія колоссальныхъ ретортъ, которыя
мы сейчасъ увидимъ. Онѣ только дышать; он^
даютъ жизнь и помогаютъ переварить пищу дру«
гимъ чудовищамъ.
А вотъ и колоссальныя реторты — ихъ двѣ,
въ иротивоиоложныхъ концахъ другой галлереи
иузатыя, ревущія, онѣ величиной въ башню, и

выбрасываютъ такой столбъ пламени, что уже въ
ста мѳтрахъ отъ нихъ глаза с л ѣ п н у т у кожа горитъ и задыхаешься, какъ в ъ банѣ.
Кажется, что передъ нами разъяренный вулканъ.
Огонь, выходящій изъ отверстій, бѣлаго цвѣта, невыносимаго для глазъ. Нѣтъ ничего, что могло бы
дать иредставленіе о томъ, съ какой силой и шумомъ онъ выбрасывается.
Внутри плавится сталь, бессемеровская сталь,
изъ которой дѣлаютъ рельсы. . Сильный, красивый
и степенный молодой человѣкъ, в ъ большой черной фетровой шляпѣ внимательно слѣдитъ за уясаснымъ дыханіемъ. Онъ сидитъ передъ колесомъ,
похожимъ на корабельный штурвалъ и по временамъ поворачиваетъ его, какъ это дѣлаютъ лоцманы.
Сейчасъ же ярость бессемеровской груши увеличивается и она . выбрасываетъ цѣлый ураганъ
пламени — литейный мастѳръ еще увеличиваете
громадный притокъ воздуха, проходящаго черезъ
нее. И, какъ капитану человѣкъ этотъ безпрестанно подносить къ глазамъ бинокль, слѣдя за
цвѣтомъ пламени.
•
Онъ дѣлаетъ двюкеніе: приблилгаѳтся вагонетка
и выбрасываетъ металлъ. въ ревущій костеръ.
Литейщикъ еще всматривается в ъ . оттѣноку
приглядывается к ъ цвѣту ужаспаго пламени, чтобы
найти нужные ему признаки и, вдругъ, цовѳрнувъ
-другое, совсѣмъ маленькое колесо, переворачиваете
громадиую грушу. Она медленно ворочается, выбрасывая во все помѣщеніе, до самой крыши,
ослѣпительный снопъ искръ.. Она осторожно, словно
•кокетничающій .слону выливаете нѣсколько капель
жидкости въ лодставленную, форму и выпрямляется
-;СЪ ревомъ.
Раболій убираете вылившійся изъ бессемеровской груши огненный металлъ. Теперь зто только
красная .болванка, которую кладутъ подъ паровой
•МОЛОТЪ.:

•

,

•

;

F

- •

Молоть ударяѳтъ, сдавливаетъ, расплющиваешь
въ листѣ раскаленный металлъ, который тотчасъ же
охлаждаютъ водой. Е г о хватаютъ клещами и ломаютъ.
Помощникъ мастера разсматриваетъ изломъ и
кричитъ: „Лейте!"
Сейчасъ же груша снова опрокидывается и,
какъ слуга, наполняющій за столомъ стаканы, разливаетъ пылающей струей сталь, которую она
скрываешь въ своемъ чревѣ, въ пріѳмники, расположенные вокругъ нея.
Груша движется свободно, просто и естественно,
какъ живое существо. Чтобы пустить въ ходъ
эти фантастичѳскія машины, для того чтобы заставить ихъ исполнять свою работу, чтобы онѣ двигались, опускались, подымались, вертѣлись такъ
или иначе, достаточно тронуть рычаги не толще
трости, нажать кнопку, похожую на кнопку электрическаго звонка.
Словно какая-то сила, какой-то странный духъ
витаетъ здѣсь, легко управляя тяжелыми, но плавными движеніями этихъ удивительныхъ аппаратовъ.
Мы выходимъ. У насъ обожжены лица, глаза
воспалены.
Вотъ двѣ кирпичныя башни, стоящія на открытомъ воздухѣ—онѣ слишкомъ высоки, чтобы умѣститься подъ крышей. Невыносимый жаръ исходить отъ нихъ.
Человѣкъ, вооруженный желѣзнымъ ломомъ,
ударяетъ имъ въ основаніе, откалывая нѣчто въ родѣ
замазки, и пробирается все глубже. Скоро показывается слабое мерцаніѳ, свѣтящаяся точка.
Еще два удара и ручей, цѣлый огненный
потокъ, ринулся въ каналы, вырытые въ землѣ,
растекаясь и расходясь въ нихъ. Это чугунъ въ
расплавленномъ состояніи. Задыхаешься вблизи
этой ужасной рѣки, убѣгаешь и заходишь в ъ вы-

сокія эданія, гдѣ дѣлаютъ локомотивы и болыпія
машины для военныхъ кораблей.
Ничего не различаешь, ничего не понимаешь,
теряешь.голову: это лабиринтъ двигающихся рукоятокъ, колесъ, ремней, зубчатыхъ колесъ.
На каждомъ шагу видишь, какъ чудовища обрабатываютъ раскаленное или потемнѣвшее желѣзо.
Здѣсь пилы, отдѣляющія полосы, шириной въ
человѣка. Тамъ сверла проникаютъ въ глыбы
чугуна, пронизывая ихъ, какъ иголка сукно.
Дальше другая машина нарѣзываетъ пластинки
стали, словно ножницы бумагу.
Все это сразу въ ходу, съ различными движеніями, вся эта фантастическая стая злыхъ и рычащихъ звѣрей.
Повсюду видишь огонь: огонь подъ молотомъ,
огонь въ печи, огонь повсюду, вездѣ.
И надъ шумомъ колесъ, котловъ, наковаленъ,
всѳвозмояшыхъ механизмовъ — надъ всѣмъ этимъ
господствуютъ регулярно-повторяющіеся ужасные
удары, отъ которыхъ содрогается эемля. Это работаетъ большой молоть Крезо.
Онъ находится въ концѣ громаднаго зданія, гдѣ
помѣщается еще десять или двѣнадцать другихъ
молотовъ. Каждый изъ нихъ по временамъ опускается на раскаленную добѣла и испускающую
снопъ искръ глыбу, которая понемногу сплющивается, свертывается становится изогнутой, прямой
или плоской, смотря по яселанію человѣка.
Этотъ громадный молоть вѣситъ сто тысячъ
килограммовъ. Онъ опускается, словно гора на
ісусокъ стали, еще болѣе громадной, чѣмъ онъ самъ.
Съ каждымъ ударомъ ѵраганъ искръ разлетается
во всѣ стороны, и съ каясдымъ ударомъ все уменьшается толщина глыбы, обрабатываемой чудовищѳмъ. Онъ безпрестанно опускается и подымается
съ изящной легкостью, приводимый въ двиясеніе
человѣкомъ, слегка нажимающимъ тонкій рычагъ.

Й онъ наводитъ на мысль о тѣхъ страишыхъ
животныхъ, которыхъ, если вѣрить сказкамъ, укрощали дѣти.
Мы входимъ въ галлерею прокатныхъ станковъ.
Это еще болѣе странное зрѣлище. Красныя змѣйки
извиваются по землѣ: однѣ тонкія, какъ бечевки,
другія толщиной въ кабель. Словно здѣсь ползактъ
дождевые черви необычайной длины, а тамъ ужасные боа. Тутъ выдѣлываютъ проволоку, а тамъ
рельсы для желѣзныхъ дорогъ.
Люди съ глазами, прикрытыми металлической
сѣткой, и руками и ногами обмотанными кожей,
бросаютъ въ пасть машины все то же раскаленное
желѣзо. Машина подхватываетъ его, вытягиваѳтъ,
выбрасываетъ, снова подбрасываете, удлиняя вс®
больше и больше. И жѳлѣзо извивается, какъ
раненый гадъ, точно борется, но уступаетъ и все
вытягивается, вытягивается, каждый разъ выбрасываемое и снова подхватываемое стальными челюстями.
Вотъ рельсы. Четырехугольный кусокъ красной
стали, не можетъ устоять, выпячивается подъ усиліемъ машины, и въ нѣсколько секундъ становится
рельсомъ. Гигантская пила рѣжетъ его на точно
указанныхъ разстояніяхъ. За нимъ безъ конца
слѣдуютъ другіе, и ничто не останавливаете и не
замедляете этой уягасной работы.
Мы, наконецъ, выходимъ, черные, какъ кочегары, обезсиленные, съ ослабѣвшимъ зрѣніемъ.
Надъ нашими головами разстилаѳтся и тянется въ
небо густое облако угольной пыли и дыма.
О, хоть нѣсколько цвѣтковъ, лужайку, ручеѳкъ,
немного травы, на которой можно было бы прилечь, не думая ни о чемъ. И чтобы не было
другого шума, кромѣ журчанія воды и отдаленнаго
крика пѣтуха!

Каталогъ изданій
Книгоиздательскаго

Товарищества

„ПРОСВЪЩЕНІЕ".
С.-Петербургъ,

З а б а л к а н с к і й пр., с . д . №

75.

Сочиненія справочнаго характера.
4
Большая
Эпциклопедія.
Словарь общедост. свѣдѣній по всѣмъ отраел. знанія, подъ
общ. редакц. С. Я. Южанова.
10,000 рис., карть
в план, въ текстѣ и на 1000 отд. прил. — 220 в.
по БО к. или 22 т. въ роек, полукож. перепл. по
6 |>уб
.
Теографическій
апгласъ.
8* л. карть я
10 л. плановъ городовъ въ 8°. — 1 5 в. по 40 к., въ
роек, полукож. перепл.

133
7

Изящная литература.
Всемірная библіотека. Собр. соч. лучш. иностр. и русскихъ
писателей.
КрЫЛОвЪ,
И. А. 1 . 1 0 Редакція В. В.
Каллаіиа.
Худож. прил. — 4 т. по 75 к. въ изяіцн. кол. перепл.
Пугинииь,
А. С.4.8.10
Редакц я П. О.
Морозова
и В. В. Каллаша.
80 худож. прил — 8 т. 7 р.
60 к., въ изящн. кол. перепл
ЯОЛЪЦООЪ, А. В.
Редакція А. Я.
Вввденснага.
1 томъ. Цѣна 1 руб., въ изящн. кол. пѳр.-пл. . .
ЛермонтовЪ,
М. 10. М . 1 0 Редакц А. П. Введемемаго.
15 худож. прил. — 4 т. по 75 к., въ
изящн. кол. пѳрѳнл.
Тоголь,
Н.
В.
Рѳдакція В. В.
Каллаша.
SU худож. прил. - 9 т. 9 р., въ изящн. кол. аер.
ТаНЪ
В . Г. Съ портретомъ автора. 10 том. 10 руб.,
въ пзяіпн. коленкор, переп
Ольга
ЛІачирь.
Съ портретомъ автора. Ютом.
Цѣна 15 руб.. въ пгрепл
Максимовъ,
С> В.
Со вступительной статьей
Л. В. Быкова.
20 томовъ 20 руб., в ь изящн.
кол. гіереил
Цомяловскій,
IT. Г. 8 . 1 0 Портр и біогр. автора,
составл. Н. А. Благовгыненсмнмъ.
10-в изі)анів. — 2 т. 3 р., въ изящн. кол. перепл . . .
.
Осшровсній,
А. Н. 4 . 8 . 1 0 Ред. М. И.
Писарева.
Факсимиле, портреты автора и др. художприл. — 12 т. ім р. 20 к., въ изящн. кол. иеренл.
Лопгіьхипъ,
А. А. 4 . ö . 1 0 Ред. автора.
Иоргр.
и факсимиле его. —12 т. 12 р., в ь изящц. кол. пер,
Подробные иллюстрирован, каталоги высылаются, по требоваиію,
безолатно.

Невгъжипъ,
автора

Аксаковъ,

П.
M.
Съ портрет, и факсимиле
12 том. 18 руб., въ изящіі. пѳрѳыл. . .

С. Т.

Редакція л. Г.

Горпфелъда.

Портреты и худ. прид. в т. в р., въ нзящн. нер.
Н. Я. Соловьева,
Съ портр. автора. 2 т. по
1 р. 25 к., въ перепл
Чарльзь
Диккенсь.
Пѳр. съ англ.," оо вст'уп".
статьей Д. П. Сильчевскаго. 80 том. по 75 к., въ пер.
Теоргь
Врапдесъ.
Перев. съ датск. м. в.
лѵчицной.
20 том. по 75 коп., въ перепл
Элиза
Оржешко.
Перев. съ польск., подъ ред.'
С. С. Зелипскаго.
12 том. по 76 коп., въ перепл
Гюи
де-Мопасань.
ііереводъ съ франц., со
вступ. стат. а . А. Венгеровой.
15 т. 15 р., въ пѳр.
Эдгаръ
HО.
Иерѳв. съ англ., съ критико-біограф.
очерк. М. А. днгелъгардта.
3 т. 8 руб., въ пер.
Эмиль
Зола.
Перев. съ франц., подъ ред. и со
вступит, статьями Е. В. Аничкова и Ѳ. Д. Батюшкова. 30 т по 1 р. 50 к., въ перепл .
Театра
Еврипида.
Стихотворный переводъ
съ греческ., съ ввѳденіемъ и объяснит, статьями
И. Ѳ. Аннепсмаго.
1 т. 6 р., въ изящн. церенл.
Современная библіотека.

Стихоm вор еиія П. Я.
(ЯкубовичаМелыиина).
2 т. і т. ц. і p. so к; II т. ц. і р. 25

ДѵъвуШКи.
Сборн. разсказ. В. А. Лазаревского
Колымскіеразсказы.
Сборн. разск. в. г. Тан
На
mfJHi'Ptb.
Сборы, разск. а Г. Тана .
Жертвы
Дракона.
Ром.інъ в. г. тана.'
Княжна.
Романъ А. в. Амфитеатрова
Жаръ-щгътъ.
Фант, ро .. 4. в. Амфитеатрова
Черный
маски.
Пьеса Леониді
Андреева
Анфиса.
ГІьеса Леонида
Андреева.

Вратьн

гтпевскиго

Карамазовы.
За 3 тіма

Преступление
Достоев' кагп.

Изъ

и наказапІе.

За 2 тома

чужеземныхъ

Романъ Q. M. До

поэтовъ.

стиховъ К. Д. Вальмонта
. . . .
Цари
Биржи.
Романъ Вас. ' И
Данченко

Ститотворенія.

Ром. 'ѳ.'м
' с'борникъ
'Немировича

Д С. м'срежков'стго'.\ '

Король
биржи.
Романъ Э. Штнльгев'уэра '.
Райскій
уголокъ.
Романъ Э. Штильгсбауэра
Каспарь
Гаузеръ.
Ромапъ Я.
Вассермана
Восемь
племенъ.
Книга для юношества I
Тина, съ Ы, прилож. въ ^удиж. обложкѣ .

Подробные иллюстрирован, каталоги высылаются, по треоо^шю
безшіатно.
•

Соч, по исторіи, нсторін культуры, литератшмміскупдтря.
ИсторІЯЧеЛОвГЬЧестваСВсемірпая
исторін). 4. г Общ. ред. Г. Гелъмольта.
Пер. съ доп
изв. русск. ученыхъ. 2В0 пр,1Л. - ао в. по 50 к ' 9 *

И сто pin первобытной

P
Г 'пІ?,УРЧа'
1Іври допft
15î в. ппо
60 к., въ перепл.

Исторія

шьмецной

культуры,

соч

Р°Ф- И- и- Смирнова.

П

литературы

d

вреенгъйш.
врем, до настоящ.
времени.
I. а. 9
Соч. профф Фр. Фогта и М. Коха.
Пер. проф.
А. Л. Погодина. 15 в. по 50 к , въ перепл . .

Какъ англичане
сударств.

Въ

мысли

лучшаго

Ннжула.

будут.

Соч. акад

2-ое изд. Ц. з р., въ изящн. пер

теченіп

польской

(1863—1907

Л. Погодина.

Нсторгп

свои го-

Соч. акад. 11«. Ив

Цѣна 1 р. 25 к., въ роек, нолук. пер

поискахь

Ив. Ив.

1 лавнып

критикують

расходы.

Ннжула.

политич.

гг.).

с 0 ч. проф. А.

Цѣиа 8 р., въ изящп. перепл. .

искусства

впьхъ времена

и на-

родов*в.
Соч. проф. К. Вермана.
Пер. подъ ред.
А. И. Сомова. 60 в. по 40 к. или 3 т. в ъ перепл

Сокровища

искусства*

іоо геліогравюръ

разм. 61x38,5 сант. — 25 в. по 3 р., въ худож. пер.

Сочнненія по естествознанію и медицин*.
Вселенная

и че.говп>чество.

сочин.

Х 0 ф ' Г- Крамера.
Ііер. подъ ред. проф. А. О.
Догеля,
loo в. по 40 к. или 5 т. въ перепл. .
Мірозоанге,
общедост.
астрономы.
3 4, 6 10
Соч. д-ра В. Мейера.
ІІер. с * доп. и указ. по русск
астрой, л-pb проф. О. П. Глааенапа. 15 в. 7 7 м ,
въ перепл
'
Ист op ІЯ земли.
М . Ч ' в 'сочпненіе проф V
Неймаира.
Пер. съ дополн. по геолог. Россіи и
указаг. по русск. л-рѣ, подъ ред проф. А. А. Дностранцева.
30 вып. 12 р. 80 к , въ 2 перепл

Жизнь

Мейера.

Землп

природы.

U жизнь.

хТдЪпРр?,Дл.

Жизнь

Соч.

д-ра

Вильгельма

Нер. подъ ред. проф. Н. А. Геаехуса.

. Р"Л- "

растеній.

'

В П0 0 0 К

"

въ

29

Р°СК01п- иерепл

Соч. проф. Ф. Ватцелн.

Пео

вЯ„0Я50^Г2ГвРъ"ОперПеІ

К

в соч. про і л

ь:^ра

Ф 0 ™ - ' } 1 « ? " ? " ! * ™ . Пер. съ дополн., подъ вея
проф. И. и. Воронина. 30 В. 12 р. 80 к. илп 2 т. ВЪ п!р

Нроисхожденге

животнаго

міра. 4 5 в

Соч. проф. В. Гааке.
Пер. подъ ред. проф
Р
Вагнера.
15 в. 6 р. въ перепл. .

Жизнь животных*

Брэма.4.5.6

подъ ред профф. А. С. Догеля
н II. Ф.
«0 выпуск, по 35 коп., въ 3 перепл. .

ЮН
'

ю ттѳп;п'
ЛеегаЛта.

Подробные иллюстрирован.^кага^логи^высылаются, по требованію.

1.4
ЧеловЪЬКЪ.
Соч. проф. I. Ранне.
Пер. подъ рѳд.
проф. Д. А. Коропчевскаго. 80 в. 12 р. или 2 т. въ
перепл
Народовѵьдгьніе.8.9
Соч. проф. Фр.
Ратцмя.
Ііѳр. съ дои. проф. Д. А. Коропчевскаго. 1103 рис. п
62 худ. прпл. — 36 в, по 85 к. или 2 т. въ пѳрѳпл.
Красота
формъ
въ природѣ.
Соч. проф.
Ѳ. Генкелн.
Пер. подъ ред. гтроф А. С. Догеля. 100
Сольш. табл. съ опно. текстомъ. — 20 в. uo 1 р. и
1 дополи, вып. 50 к.,въ изящи. перепл
8.10
Африка.
Соч. проф. В. Сиверса и Ф. Гана.
Пер. проф. Д. А. Коропчевскаго.
15 в. по 50 к,, въ
перепл
АзІЯ.
Соч. проф. В. Сиверса.
Перев. подъ ред.
проф. А. II. Краснова. 15 вып. по 50 к., въ перепл.
ѴіЬверпая
Америка.
Соч. Д-ра 9.
Доперта.
ІІерев. проф. А. Л. Погодина. 14 вып. но 50 коп.,
въ перепл
Южная
и Средняя
Америка.
Соч. проф.
В. Сиверса.
Нерев. проф A. JI. Погодина. 14 вып.
по 50 коп. Въ роек, полукож. перепл
Австралия,
Океанія
и
ІІолярныя
страны.
Соч. профф. В. Сиверса
и В. Кюиенталя.
Пер. съ дополи, проф. А. Н. Краснова.
15 вып. по 50 к., въ перепл
Европа.
Соч. проф. А. Филиппсона.
Пер. съ
дополи, ст. о Россіи В. П. Воронцова. 15 вып. по
50 коп., въ перепл
Книга
о здоровомъ
и больномъ
человЧЪКІЪ. 8 . 1 0 Соч. проф. i f . a Boita.
Пер. съ нѣм.
Рис. и худ. прил. — 2 т. по 2 р., въ изящи. перепл
Новый
спосооъ
лгьченія.
Сочии. м. ллатеня. Перев. подъ ред. д-ра мед. А. П. З е л е н к о в а .
Около 600 рис., 63 прил. — 4 т. въ роек, перепл.

Популярно

- научные
естествознанию

алъбо.чы
картипъ
и
географги.

по

Альбомы
картины
1) по
зоологіпмлекопитающихъ.
К 6 . 1 0 Текста проф. в .
Маршалля.
Пер. Г. Г. Якобсона и Н. И. Зубовского, съ пред. проф. Ю. Н. Вагнера. 258 рис. Въ
перепл
2) по зоо.г.
птицъ.
М . в . 1 0 Текста проф. в.
Маршалля.
ІІер. Г. Г. Якобсона и Я. Н. Ну босскаго, съ пред. проф. Ю. 11. Вагнера. 288 рис. Въ
изяшв. кол. перепл
1 0 Текстъ проф.
3) по зоолог,
рыбъ.
К4.
в.
Маршалля.
И ер. Г. Г. Якобсона и H. Н. Зубовскою. 208 рис. Въ перепл. . . .
4.
8.1с
4) по зоол.
низгиихъ
мивошпыгъ
Текстъ гіроф В. Маршалля.
Пер. Г. Г. Якобсона. 292 рис. Въ изящи. кол. перепл
а 1 0 Т е к с т ъ д-ра
о) погеоърафіи
растеній.

Подробные иллюстрирован каталоги высылаются, по требованію,
безпдатно.

М. Кронфельда.
Пер. прив.-доц. А. Г. Генксля.
216 рис. Въ изящи. кол. перепл
5. в . 7. 1 0
по іеоірафіи
Европы.
Текстъ
д-ра А. Гейстбека.
Пер. съ доп. А. П. Нечаева,
съ пред. Д . А. Коропчевскаго. 283 рис. Въ изящи.
кол. перепл. . . .
7) по географіи
внгьевр.
странъ.5.6.7.10
Текстъ д-ра А. Гейстбека.
Пер. А. П. Нечаева, съ
пред. проф. Д. А. Коропчевскаго. 825 рис. Въ изящи.
кол. перепл
Школьный
атласъ
картинъ
изъ
8
10
„Жизни
животныхъ"
Брэма.
Отд. воол. 55 табл. Большой альбомъ in folio въ
папкѣ
6)

Р
]

j

j

1

Серія сочнненій „Промышленность н техника".
Исторгя
и
современная
техника
8 1 0 Пер.
строительнаго
искусства.
подъ ред. и съ дополи, проф. В. В. двалъда.
900
рис. и 14 прил. —10 в. по 50 к., въ полук. перепл.
Силы
природы
и ихъ
примпіненія.G.8.10
Пер. подъ ред. проф. II. А. 1'евехуса.
1000 рис.
и 3 прил. — 10 в. по 50 к., въ полукож. перепл.
Электричество,
его добываніе
и
примгънеш'я
въ
промышленности
и
9
mexHUKtb.
Пер. подъ ред. и съ дополнен,
проф. В. В. Ѵпо Сел ь цыпа.
900 рис. и 13 прил. —
10 в. по 60 к., въ полукож. перепл
Сельское
хозяйство
и
обработка
важтьйиіихъ
его продуктовъ.
Перев.
подъ ред. II съ дополи, профф. В. JL
Добровлянснаѵо и А. В. Влючарева
и др. 629 рис. и 9
прил. — 10 вып. по 50 коп., въ полукож. перепл.
6
Торное
дгьло
и металлургія.
Пер. съ
дополи, подъ ред. профф. II. В. Мушнетова
и
В. II. Баумана.
600 рис. и 12 прил. — 10 в. по
50 к., въ полукож. перепл
9 1 0 пер. съ дополн.
Технологія
металловъ.8
подъ ред. проф. А. В. Митинскаго.
1600 рис.
и 6 прил. — 10 в. по 50 к., въ полукож. перепл.

Обработка
камней
и земель
и
техно8
10
логия
химическ.
производствъ.
Переводъ подъ ред. проф. В. В. Эвальда.
600
рис. и 3 прил. — 1 0 вып. по 50 к., въ полук. перепл.
Обработка
волокнистыхъ
веществъ.
Пер. съ доп. подъ ред. проф. С. А.
Ганешина.
680 рис., о прнл,—10 в. по 50 к., въ полук. перепл.
Пути
сообщенія.
Пер. подъ ред. проф. н. и.
Митинскаго.
764 рис. и 14 прил. — 10 в. по
60 к., въ полукож. перепл
'

Подробные иллюстрирован, каталоги высылаются, но требованію
безплатно.

Мгроѳыя

сношенья

и ихъ

Р.

средства.

К.

Пер. подъ ред. проф. Н. А. Геаехуса.
285 рис.
и 8 прил. — 10 в. по 60 к., въ полукож. пѳрепл. .

МаНЬЧЖуріЯ.
Соч. А. Домбровснаго
и В.
Ворошилова.
Составл. по новѣйш. даннымъ. Ііриложенія (геогр.
карта, русско-китайскій словарь и пр.). Цѣна 1 р. 60 к.

Сибирь

и

ея

экономическая

будущность,

Соч. Кл. Оланьопа,
съ предисл. Фр. Пасеи. 15 иллюсгрир.
прилож. Цѣна 2 оуб., въ изящн. коленкор, пер. — 2 р. 60 к.
1 Соч. проф. Штандфусса.
1 Ж и з н ь бабоченъ.
Пер. в
_ доп. подъ ред. И. Я. Шсвырева. 200 рис. Цѣна въ изящн.
коленкор, перепл. — 8 р. 25 к.

Очерки

ивъ прошлаго

и настоящаго

Японіи.

Соч. Т. А. Еогдановичъ.
Составл. по новѣйш. источннкамъ, съ прилож. текста японской конституціи. 440 стр., 25
худож. прил. Цѣна 1 p. 25 к., въ изящн. кол. пер. — 1р. 75 к.
ЯПОНЦЫ
О ЯпоНІи.
Статьи о Японіи, сост. выд. японск.
дѣят. подъ ред. Отэда.
Пер. съ англ., подъ ред. съ пред. и
дополн. Д". И. трейдера.
Цѣна 3 р. 75 коп., въ роскошн.
нерѳплетѣ — б руб.

Кройка

женскаго

и

дѵътскаго

платья

по

способу
сосгпавленія
патрона-слгъпка.
Соч.
Вержъ.
ІІерев. съ франц. подъ ред. Е. Н. Яяжулъ. 189 рис. Роскош.
изданіѳ. Цѣпа 2 руб.
„Законный"
бракъ.
(Проблемы
брапа,
материнства, школы.)
Сборникъ статей Архимандрита
Михаила.
Цѣна 60 коп.
1 Изданіе рекомендовано
Уч. Ком-томъ М-ства Нар. Просе,
для фунд. и учен., старт, возр., библ. средн. учебн. заваденій М-ства.
2 Изданіе рекомендовано
Уч. Ком-то.нъ Собитв. Его Импер.
Величества К-рі- â«a фунд. библ. средн. учебн. aae. В-ства учр.
Имп. Марін.
8 Изданів
рекомендовано
Уч. Ком-томъ М-ства Земл. и
Гос. Им. для библ. подепд. М-ству учебн. зае-ній.
1 Изданіе
рекомендовано
Гл. Упр-мъ военнв-учебн. зав-ній
в*, библ. кад. корпусовь.
8 Изданіе
одобрено
Уч. Ком-томъ М-ства Народн. Пр. для
фунд. и учен., старш. возр., библ. средн. учебн. зав., для безпл.'учит.
«нем. м сем. и для безпл. нар. чит. и библ.
8 Изданіе
одобрено
Уч. Ком-томъ М-ства Земл. и Гос. Им.
для библ. подепд. М-ству учебн. зав-ній.
7 Изданіе
одобрено
Учебн. Ком-томъ Собств. Его Импер.
Величества К-ріи по учр. Имп, Мархи для учен, библ., ср. и стариі.
возр., ср. учебн. вав-ній и для библ. старш. возр. Маріинскихъ уч-щъ.
8 Изданіе
допущено
Уч. Ком-томъ М-ства Нар. Просе, es
библ. средн. учебн. вав-ній и «s библ. учит. инст. и семин., а
также въ учит. библ. гор. уч-щъ.
9 Изданіе
допущено
Уч. Ком-томъ М-ства Земл. и Гос. Им.
для библ. подепд. М-ству ср. учебн. зав-ній.
10 Изданіе
допущено
Уч. Ком-томъ М-ства Нар. Просе, въ
бевпл. нар. чшп. м библ.

Подробные иллюстрирован, каталоги высылаются, по требованіюл"
безплатно.
\
Типо-лпт. Т - в а „Просвѣіценіѳ".

Ѣ)

С'пб., Забалканскій пр., с. д. № 75- /