МЫ НАШ.
МЫ НОВЫЙ
МИР
ПОСТРОИМ
ВЕСЬ МИР НАСИЛЬЯ МЫ РАЗРУШИМ
ДО ОСНОВАНЬЯ, А ЗАТЕМ —
МЫ НАШ, МЫ НОВЫЙ МИР ПОСТРОИМ:
КТО БЫЛ НИЧЕМ, ТОТ СТАНЕТ ВСЕМ!
МЫ НАШ
МЫ НОВЫЙ
МИР
ПОСТРОИМ
РАССКАЗЫ, НОВЕЛЛЫ И ОЧЕРКИ
О СТАНОВЛЕНИИ II УКРЕПЛЕНИИ
СОВЕТСКОГО ГОСУДАРСТВА
ПОД РУКОВОДСТВОМ В. II. ЛЕНИНА
Шиацие второе
ИЗДАТЕЛЬСТВО
ПОЛИТИЧЕСКОЙ ЛИТЕРАТУРЫ
Москва • 1 9 7 V
ЗИП 1(092)
M9i
Составите, н, Л. Д. ДАВЫДОВ
Редактор I’,. II. СВЕТЦОВ
.X \ дои, ни к 11. 11. СИЛ А Г1111
1—2 3
307—69
Наша социалистическая
республика Советов будет
стоять прочно, как факел
международного социализма
и как пример перед всеми
трудящимися массами.
Там — драка, война,
кровопролитие, жертвы
миллионов людей,
эксплуатация капитала,
здесь — настоящая политика мира
и социалистическая республика
Советов.
ВМЕСТО ПРЕДИСЛОВИЯ
Это второе издание заключитель-
ной книги пятитомника рассказов о
соратниках и современниках В. И. Ле-
нина. Она завершает ранее выпущен-
ные сборники — «У истоков партии»,
«Партия шагает в революцию», «Све-
том ленинских идей», «Ленинская
гвардия планеты».
В книге помещено до пятидесяти
рассказов, новелл и очерков о победе
Октября, о начальных годах впервые
возникшей на шестой части мира, в
России, власти рабочих и крестьян.
О тех годах, когда у штурвала страны
Советов бессменную вахту нес Влади-
мир Ильич Ленин. Писатели и публи-
цисты, используя впечатляющие при-
меры и факты, показывают глубокие
связи вождя с трудящимися массами,
растущее единство и сплоченность на-
рода вокруг родной Коммунистической
партии, готовность советских людей
отдать все силы ради осуществления
ленинского плана построения социа-
лизма и коммунизма.
При подготовке настоящего, вто-
рого, издания книги в нее внесены
некоторые редакционные поправки,
сделаны сокращения, исправления не-
точностей. Выделен самостоятельный
раздел «Школа масштабом в страну».
Заново подобран иллюстративный ма-
териал.
Советская
власть
начинается
Он взвешивал
мир в течение ночи,
а утром:
— Всем!
Всем!
Всем это —
фронтам,
кровью пьяным,
рабам
всякого рода,
в рабство
богатыхМ огдапным,—
Власть Советам!
Земля крестьянам!
Мир народам!
Хлеб голодным!
Владимир М а я к о в с к ий
— С первым днем социалисти-
ческой революции! — поздравил Вла-
димир Ильич Ленин всех, кто был с
ним в то осеннее питерское утро.
Впервые в истории России и
всего человечества родилась новая,
Советская власть. Опа сломала госу-
дарственный аппарат насилия, экс-
плуатации, гнета и провозгласила
полными хозяевами страны рабочих
и крестьян.
Какие же ленинские декреты,
законы, порядки навсегда утвер-
дили свободу парода, его неотъемле-
мое право на мнр и землю, па труд
и плоды своего труда? Почему совет-
ский парод преисполнился волен н
решимостью строить социализм, со-
здавать бесклассовое коммунистиче-
ское общество?
Обо всем этом читатель узнает
из рассказов и очерков настоящего
раздела.
Зоя Воскресенская
ПЕРВЫЕ ДЕКРЕТЫ
Нод не гигом статей, под колонками планов,
Под декретом о мире, о хлебе — везде,
Прожигая бумагу, стояло «Ульянов»,
Точно луч путеводный в борьбе и труде.
сдвв Л го л о в Л1111 вс к 11П
Нужна была ленинская рука, чтобы включить рубильник револю-
ции. Восстание разворачивалось полтям ходом, строго но плану.
Центр Петрограда оцеплен. Мосты в руках восставших. Теперь
уже рабочие дружины решают вопрос: вздыбить мосты над Невой,
чтобы преградить путь контрреволюции, или предоставить их для ко-
лони рабочих, матросов, солдат?
Вокзалы захвачены красногвардейцами. Телеграф взят. Теле-
фонная станция в распоряжении Смольного, телефоны в Зимнем от-
ключены. Банковские сейфы под охраной рабочих. Радиостанция
готова передать весть о победе: «Всем. Всем».
Но победа будет полной, когда Временное правительство пре-
кратит свое существование, а пока оно заседает в пышном Малахи-
товом зале Зимнего дворца.
Подступы к Зимнему преграждают баррикады из штабелей
дров. Баррикады ощетинились дулами пулеметов. 1800 штыков
юнкеров, прапорщиков, казаков, ударного женского батальона
охраняют Зимний; 6 орудий и 2 броневика выставлены у входа
во дворец.
К Зимнему стягиваются революционные части Измайловского,
Павловского, Кексгольмского, Петроградского, егерского гвардей-
ских Полков, Ревельскнй ударный батальон, моряки Балтики, огря-
9
ды Красной гвардии. Созданы заслоны за линией оцепления, чтобы
не допустить прорыва контрреволюционных сил.	♦
В Зимнем заседало Временное правительство. Заседало послед-
ний раз.
В Смольном действовал Военно-революционный комитет — пер-
вый орган власти восставшего пролетариата.
Революционный ураган достиг наивысшего напряжения, но он
управляем, он страшен тем, против кого направлен. Направлен ле-
нинской рукой.
К утру 25 октября все ключевые позиции были в руках револю-
ционных частей.
Революция победила!
В 10 часов утра Ленни пишет воззвание «К гражданам России».
Десяток строчек вместил в себя результат борьбы дссяти-
летнй.
«Временное правительство низложено. Государственная власть
перешла в руки... Воспно-рево.ноционного комитета...
Дело, за которое боролся народ: немедленное предложение де-
мократического мира, отмена помещичьей собственности на землю,
рабочий контроль над производством, создание Советского прави-
тельства, это дело обеспечено.
Да здравствует революция рабочих, солдат и крестьян».
Владимир Ильич торопит со взятием Зимнего дворца. Пока
Временное правительство, пусть блокированное, отрезанное от вне-
шнего мира, заседает в Зимнем дворце, победу нельзя считать завер-
шенной. Временное правительство должно пасть до открытия съезда
Советов. Меньшевики и правые гэсеры используют съезд, чтобы по-
пытаться спасти Временное правительство. Дело революции решает-
ся сейчас нс съездом, а массами на улицах.
Вот почему Ленин каждые 15-20 минут посылает самокатчи-
ков к Зимнему
— Почему не начинается штурм?
— Не прибыли еще кронштадтцы... Не подошли миноносцы из
ФИНЛЯНДИИ...
Владимир Ильич торопит.
В 9 часов 40 минут вечера 25 октября, за час до открытия съез-
да, с Петропавловской крепости ударила пушка. За пей холостым
выстрелом из орудия «Аврора» дала сигнал к началу штурма Зим-
него.
Съезд открылся в 10 часов 40 минут вечера, но Зимний еще не
взят.
649 делегатов прибыло на съезд, из них 390 большевиков. Мень-
шевики и правые эсеры беснуются.
— Наши партийные товарищи в Зимнем дворце под обстрелом
самоотверженно выполняют свой долг министров,— сокрушается
Дан на трибуне съезда.
— Авантюра... Заговор...— оплевывают святое дело революции
меньшевики.
ю
—. Погибнем вместе с правительством, подставим свою грудь
под пули,— разрывает на себе рубашку меньшевик Абрамович.
Меньшевики объявляют декларацию протеста против «военного
заговора и захвата власти, устроенного большевиками». Требуют пе-
реговоров с Временным правительством.
Ленни все это предвидел.
«Переговоры» с Временным правительством уже ведут револю-
ционные полки и отряды Красной гвардии па Дворцовой площади.
Владимир Ильич не пошел на съезд. Он в Военно-революцион-
ном комитете руководит штурмом Зимнего — последним оплотом
контрреволюции. Руководит последним и решительным боем.
— Владимир Ильич, надо ли отвечать меньшевикам на их де-
кларацию? — спрашивает Свердлов.
— Непременно,— отвечает Владимир Ильич,— ответим взятием
Зимнего.
И снова самокатчик мчится на Дворцовую площадь и привозит
ответ:
— Штурм Зимнего начался!
В 2 часа 10 минут ночи на 26 октября в Военно-революциоиныи
комитет прибывает Антонов-Овсеенко:
— Зимний взят! Зимний взят! Временное правительство аресто-
вано и заключено в Петропавловскую крепость под верную охрану.
Керенский успел скрыться.
- Какие потери с нашей стороны при штурме Зимнего? — спра-
шивает Владимир Ильич.
— Шесть человек убито,— отвечает Антонов-Овсеенко, снимая с
головы кепку.
Владимир Ильич встает:
— Шесть героев. Честь и слава им! — Идите на съезд, сообщите
о взятии Зимнего,— говорит Владимир Ильич, восторженно тряся
Антонова-Овсеенко за плечи.
Зимний взят! Прения окончены!
«В Петербурге совершилась революция. Самая бескровная рево-
люция в истории человечества»,— летят депеши иностранных журна-
листов.
Меньшевики и правые эсеры покинули съезд под громкие воз-
гласы:
— Скатертью дорога! Изменникам революции нет места на
съезде!
Ушло несколько десятков человек. Теперь съезд — полномочный
представитель восставшего и победившего народа...
Яков Михайлович трогает Владимира Ильича за плечо:
— Владимир Ильич, вам пора отдохнуть.
— Да, да,— соглашается он,— теперь можно. Но где бы побли-
же к Смольному?
— Пожалуйста, ко мне на квартиру, я живу рядом,— пригла-
шает старый товарищ по партии, по эмиграции Владимир Дмитрие-
вич Бонч-Бруевич.— Надежда Константиновна уже ждет вас там.
И
Светает...
Владимир Ильич выходит из Смольного. По привычке, установив-
шейся за 110 дней подполья, сжимает виски, чтобы приладить па-
рик, и смеется звонко, раскатисто.
— Это просто восхитительно! — говорит он, сняв кепку и про-
ведя ладонью ио лысине.
Окружающие Смольный улицы похожи на растревоженный
муравейник, и весь Петроград походит иа военный лагерь.
— Как с газетами?—спрашивает Владимир Ильич.
— Все буржуазные газеты закрыты,— отвечает Бонч-Бруевич. -
Сегодня уже не выйдут. В редакциях произведен обыск, бумага рек-
визирована.
— Надеюсь, все сделано корректно и по закону, по закону но-
вой власти?—допытывается Владимир Ильич.
— Да, да, комиссары имели предписание Военно-революцион-
ного комитета.
Лицо Владимира Ильича оживленно.
— Удивительно бодрое утро, даже спать не хочется.
— Ну уж пет, спать, спать и спать,— говорит решительно Бонч-
Бруевич.
— Спать, спать!—этими словами встречает в коридоре Влади-
мира Ильича Надежда Константиновна.— Ни о чем сейчас и раз-
говаривать не буду.
— Ну, спать так спать,— покорно соглашается Владимир Ильич.
Он проходит в отведенную ему комнату, откидывает одеяло иа
кровати, снимает тяжелые башмаки и со стуком ставит их на пол.
Гасит свет. Сидит иа кровати и смотрит на яркую полоску пол
дверью: когда же наконец Владимир Дмитриевич угомонится?
А Бонч-Бруевич проверил замки на дверях, зарядил револьверы
и положил их под подушку, поставил рядом с диваном телефон, за-
писал главные телефоны, чтобы в случае чего немедленно звонить.
Владимир Ильич с нетерпением ждет.
Наконец светлая полоска юркнула в темноту.
Притаив дыхание, подрагивая не то от утренней свежести, не то
от радостного волнения, Владимир Ильич крадучись подошел к пись-
менному столу, покрыл абажур настольной лампы газетой и вклю-
чил свет. Прислушался — все спокойно. Выбрал из папки, лежавшей
на столе, самый лучший лист бумаги, осторожно обмакнул перо в
чернильницу. Под светом лампы кончик пера вспыхнул синим огонь-
ком. По привычке сдавил виски пальцами, ио парика не было. Вздох-
нул с облегчением.
Сверкающий кончик пера прикоснулся к бумаге и застыл.
«Как назвать?—думал Владимир Ильич.— Очень важно как
назвать?» Чуть постукивал пальцами о стол. Решение пришло сразу.
Уже глубже опустил перо в чернильницу, и на белом листке заискри-
лись синим светом слова:
12
«ДЕКРЕТ О ЗЕМЛЕ».
Первый закон Советской власти, власти рабочих и крестьян. На-
род победил в революции и должен немедленно почувствовать доб-
рые плоды ее.
Ниже, чуть отступя от края, Владимир Ильич выве.л крупную
цифру «1», отчеркнул се круглой скобкой.
Не отрывая пера от бумаги, быстро, четкими буквами написал:
«Помещичья собственность на землю отменяется немедленно без
всякого выкупа».
Поставил точку и зажмурился от нахлынувшего счастливого
ощущения.
Миллионы крестьян необъятной России. Еще вчера вы были
батраками, бедняками, помещичьими холопами; ваши клочки зем-
ли— худшие клочки — ютились возле огромных латифундий поме-
щиков. Земля, которую вы обрабатывали, поили и кормили, была в
плену, недоступна вам и так желанна и так нужна. Труженики де-
ревни, вы проснетесь утром свободными гражданами свободной
страны. Вся земля ваша, и кто трудится на ней, тот и пользуется ее
благам и.
На рассвете 26 октября 1917 года вековая мечта мужика, смут-
ная и часто неосознанная, жадно искавшая выхода из неволи, взры-
вавшаяся войнами под водительством Степана Разина, Емельяна Пу-
гачева, бунтами и расправами над барами и помещиками, была осу-
ществлена победившей революцией пролетариата.
И вот уже не мечта, не программа, которую надо отстаивать, а
выстраданный народом, отвоеванный большевиками незыблемый за-
кон. Закон на века!
Владимир Ильич взял листок бумаги за углы, приподнял его и
шепотком прочитал. Он чувствовал себя по-человечески счастливым
и не мог сидеть в одиночестве со своим счастьем.
Осторожно приоткрыл дверь, на цыпочках прошел через столо-
вую, в комнату, где спала Надежда Константиновна.
А она и не спит. Стоит у окна, закутавшись в платок. Повер-
нула к нему лицо, глаза сияют. И не удивилась, и не попрекнула,
что он не спит. Разве уснешь в такую ночь!
— О чем думаешь? — спросил Владимир Ильич.
— О многом... О счастье...
— Я тоже. Хочешь знать, как звучит первый закон новой вла-
сти? Я назвал его декретом.
— Декрет... декретум...— повторила Надежда Константиновна.—
Как во времена французской революции. Что ж, очень хорошо, хоть
и иностранное слово. Ну, о чем же он?
— Первые декреты Советской власти будут о мире и о земле.
Надежда Константиновна взяла пз рук Владимира Ильича ли-
сток. Стала читать шепотом, а потом, все более увлекаясь, уже
громким голосом.
— «...Земля... леса и воды, недра земли: руда, нефть, уголь —
становятся всенародным достоянием». Величественно!
1.3
— Это грандиозно, великолепно! — слышится голос позади.
Надежда Константиновна н Владимир Ильич оглянулись. На
пороге комнаты стоял Владимир Дмитриевич.
— С добрым утром! Поздравляю вас с первым днем социали-
стической революции! — Владимир Ильич идет ему навстречу, ши-
роко раскинув руки.
— Володя,— мягко говорит Надежда Константиновна,— мне
кажется, что тебе надо подумать о законе, который уже существу-
ет,— о восьмичасовом рабочем дне, а твой рабочий день прибли-
жается уже к 50 часам.
— Есть закон, но пет пока декрета,— смеется Владимир Ильич.
Бонч-Бруевич подошел к стене, на которой висел календарь,
оторвал сразу два листка: за 24 и 25 октября.
— Кстати,— схватил его за руку Владимир Ильич, осененный
какой-то мыслью,— вот вы заядлый курильщик, скажите-ка, можно
из такого листка скрутить «козью ножку»?
Владимир Дмитриевич повертел листок в руках.
— По-моему, можно.— И вопросительно взглянул на лукавое
выражение лица Владимира Ильича.
— Л ну-ка, скрутите, испытайте сами. Я, к сожалению, пе мас-
так крутить «козьи ножки».
«Что это задумал Владимир Ильич?» — недоумевал Владимир
Дмитриевич, ссыпая из разорванной папиросы табак на листок ка-
лендаря. Он довольно неумело свернул узенький «фунтик», всыпал в
него табак, лихо загнул кончик н нерешительно посмотрел на Вла-
димира Ильича.
— Курите, курите! На этот раз разрешаю.
Владимир Дмитриевич зажег самокрутку.
Даже Надежда Константиновна не могла понять, почему это
Ильич в такой момент вдруг заинтересовался способом изготовлять
«козьи ножки».
— Ну как, как? — нетерпеливо спрашивал Владимир Ильич.—
Курится?
— Вполне.
— Превосходно,— потирал с довольным видом руки Владимир
Ильич.— Скажите, а у вас на складе есть календари?
— К сожалению, очень много,— ответил Бонч-Бруевич,— и ки-
пы великолепных многокрасочных стенок к ним.
— Ну, стенки нам ни к чему, а вот календари архинеобходимы.
Сегодня мы примем Декрет о земле, напечатаем его в газетах, от-
дельными листовками. Сотни тысяч. Раздадим солдатам, пусть пове-
зут в деревню, прочитают крестьянам. Но но дороге они могут эти га-
зеты и листовки раскурить, будут рассказывать о декрете своими
словами, не точно, могут напутать. Так вот, пусть крутят себе «козьи
ножки» из' ваших календарей, а газеты с декретами доставят кре-
стьянам в целости. Очень удобная штука эти календари,— говори.!
Владимир Ильич, отгоняя табачный дым от лица.— И не пора ли
нам в Смольный?
14
...Вечернее заседание съезда Советов 26 октября было необыч-
ным. Революционный шторм очистил состав делегатов съезда от
меньшевиков, правых эсеров, от всех пособников буржуазии, как
свежий ветер выдувает полову из зерна.
Белоколонный актовый зал Смольного набит до отказа. Па
съезд явились участники восстания и штурма Зимнего.
Николай Александрович Емельянов протиснулся в зал и нашел
себе место на подоконнике, потеснив матроса. В зале слышался не-
стройный гул голосов, как в оркестре перед началом увертюры.
Емельянов поглядывал вокруг. Вот две женщины в красных платоч-
ках, обнявшись, что-то говорят друг другу. Говорят обе разом, на-
верно делятся впечатлениями вчерашнего дня. На выступе колонны
сидит Рахья. Он увидел Емельянова, машет ему рукой.
Матрос толкает Емельянова:
— Смотри, смотри, вон там, под второй люстрой, сидит жен-
щина в полосатой кофточке, в сарафане...
— Да, да, вижу. Это Надежда Константиновна, жена Влади-
мира Ильича. Я ее знаю.
— Я ее, чю ль, не знаю? — обиженно говорит матрос.— Мы с
пятого года знакомые. В шестом году я вот так же сидел на окне
в Народном доме графини Паниной. Ленин выступал там иод ви-
дом рабочего Карпова. Он тогда первый раз провозгласил: «Да
здравствует победоносная революция!» Вот и дождались. Вот
она и здравствует и не какая-нибудь, а социалистическая. Здо-
рово? А?
Ленин появился неожиданно. Он вышел на трибуну с группой
товарищей, подталкивая вперед себя Якова Михайловича.
— Ильич! Ура! — понеслось с первых рядов, и уже могучее
«Ура-а-а!», как прибойная волна, вернулось к трибуне. Поднялся
весь зал. В воздух полетели солдатские папахи. Вздрагивая лен-
точками, кружились и плавно опускались бескозырки. Крутились
под самым потолком приплюснутые, замасленные кепки.
Многоголосое, победное «Ура!», «Да здравствует Ильич!», «Да
здравствует Советская власть!».
Владимир Ильич стоял праздничный, счастливый. Он еле сдер-
живался, чтобы не вступить в эту победную ораторию, прославляю-
щую невиданный подвиг рабочего класса, солдат и матросов, пар-
тию большевиков.
Наконец Ленин поднял руку, призывая к тишине. Попросил
сесть. Но все продолжали стоять. Тишина наступила разом. Только
чуть позванивали хрустальные подвески на люстрах.
Первое слово новой власти —о мире.
— Вопрос о мире есть жгучий вопрос, больной вопрос совре-
менности,— начал Владимир Ильич.
— Что наболело, так наболело,— шепнул матрос Емельянову.
Николай Александрович кивнул головой и стиснул руку ма-
троса:
— Тсс...
— «Рабочее и крестьянское правительство, созданное револю-
цией...— торжественно читал слова Декрета о мире Владимир Иль-
ич,— предлагает всем воюющим народам и их правительствам начать
немедленно переговоры о справедливом демократическом мире».
Надежда Константиновна поймала себя па том, что она повто-
ряет про себя каждое слово Владимира Ильича, а оглянувшись, уви-
дела, что и рядом стоящие, не отрывая глаз от Ленина, шевелят гу-
бами, повторяя, словно клятву, слова декрета.
Каждое слово, каждая мысль вождя о мире, о земле, о созда-
нии подлинно народного правительства доходили и до сердца, и до
сознания, вызывая слезы радости.
...Съезд закончил свою работу в шестом часу утра 27 октября.
Владимир Ильич с товарищами протискивались сквозь запол-
ненные народом коридоры, вышли па площадь.
Грузовые машины, легковые автомобили набивались людьми.
Делегаты съезда разъезжались по фабрикам, заводам, казармам, ко-
раблям, чтобы рассказать о первых декретах своей родной Совет-
ской власти.
На площади перед Смольным пылали костры. Слышались пес-
ни. Вот тронулся грузовик, переполненный рабочими, работницами.
Это большевики с Выборгской стороны. Стоя в грузовике и держась
друг за друга, они пели:
Мы наш, мы новый мир построим:
Кто был ничем, rot станет всем!
Александр Блинов
УЧИТЬСЯ РОССИЕЙ
УПРАВЛЯТЬ!
И Ленин
отвечает.
На все вопросы отвечает .Пенни.
АНДРЕИ ВОЗНЕСЕНСКИЙ
Был поздний вечер. Выпавший в начале ноября снег по-хозяйски
обживался на улицах Екатеринбурга. Редкие прохожие, зябко по-
еживаясь, поспешно входили в подъезд здания с ярко освещенными
окнами, охраняемого красногвардейца мн. Липа собравшихся в зале
людей утомлены. Многие курили. За председательским столом Иван
Михайлович Малышев, признанный вожак местных большевиков,
молча, кивком головы отвечал на приветствия вновь входивших.
— Введение рабочего контроля на заводах,—информировал
присутствующих Малышев,— привело к открытому саботажу горно-
промышленников. Правления, находящиеся в Петрограде, приоста-
новили перевод денег на зарплату рабочим. Расчет их довольно про
стоп: остановить работу предприятия, вызвать недовольство рабо-
чих. Нам надо обдумать, как преодолеть саботаж буржуазии.
Наступило долгое молчание. Все знали, что нужны чрезвычай-
ные меры. Но какие? Что-то чертил в своем блокноте Александр
Григорьевич Белобородов, член областного Совела. Молча погла-
живал рыжеватую бороду секретарь областного комитета партии
Филипп Исаевич Голощекни, старейшин профессиональный рево-
люционер. Неторопливо скручивал новую папиросу, часто иокаш.ni-
вая, недавно прибывший иа Урал Иван Алексеевич Акулов. Опустил
в раздумье голову с седеющей гривой волос инженер Александр
Александрович Кузьмин. Складывал, а затем снова раскладывал
перед собой нсписаиные листы бумаги Петр Лазаревич Войков, сек
2 Заказ 28 78	17
ретарь областного бюро профсоюзов. Тихо переговаривались между
собой бывший матрос, а сейчас начальник Центрального городского
штаба формируемых отрядов Красной гвардии Павел Хохряков и
Клавдия Григорьевна Завьялова, дочь священника, порвавшая с
семьей и ставшая членом партии еще в 1904 году.
— Военные считают лучшим видом обороны наступление,— на-
рушил молчание Акулов.— Хозяева саботируют декреты Советской
власти, и у нас нет другого выхода, кроме национализации пред-
приятий...— Его слова прозвучали как выстрел.
— Национализация — мера революционная. Но на такую акцию
нельзя пойти без согласия правительства,— возразил Войков.
. — И ждать тоже нельзя,— воскликнул Кузьмин, взлохматив
свои пышные волосы.— Нельзя ждать! Пошлем представителя к
Свердлову. Товарищ Андрей лучше всех знает здешние дела... А мо-
жет, ему удастся повидаться и с Лениным.
Каждый пытался представить трудность положения пс только
сейчас, но и потом, в случае проведения национализации заводов,
иа которых работа.!и и жили сотни тысяч человек.
Ведь уральские заводы не могли существовать изолированно,
они были вплетены в сложную систему экономических артерий стра-
ны. А сердца, которое, подобно живому организму, посылало бы
все новые и новые порции крови, такого сердца в экономике не было.
Большинство участников совещания руководителей областных и го-
родских организаций поддержало предложение Кузьмина. В рево-
люционный Петроград незамедлительно выехал член Уральского
областного комитета партии и областного Совета Владимир Алек-
сандрович Воробьев, снабженный соответствующим мандатом и ин-
струкциями.
В эти дни в Смольном круглые сутки не прекращалась кипучая,
напряженная жизнь. В нижнем этаже разместились профессиональ-
ные союзы, центральный Совет фабрично-заводских комитетов, поч-
та, охрана На втором этаже, самом шумном,— редакции газет, Пет-
роградский комитет РСДРП (б) и Совет рабочих и солдатских депу-
татов. Тут же кабинет председателя ВЦИК. На третьем, напоминаю-
щем военный штаб,-- отделы Военно-революционного комитета, куда
доставляются донесения с фронта, приводят пленных, прибывают
связные. Здесь же рабочий кабинет В. И. Ленина.
В Смольный приходили и приезжали сотни представителей фаб-
рик и заводов, воинских частей, Советов, ходоки с мест. И уходили
отсюда с распоряжениями и декретами, ломающими устоявшиеся в
веках понятия, представления, традиции. Время не ждало. Много-
миллионная страна настойчиво требовала ответа па все новые и но-
вые вопросы. Завоевав Россию, большевикам предстояло научиться
ею управлять. Прежде всего и больше всего об этом думал Ленин.
Буквально иа второй день революции, 26 или 27 октября, он пи-
шет «Проект положения о рабочем контроле». Стройная система
контроля должна охватить все промышленные, торговые, банковские,
сельскохозяйственные, транспортные, кооперативные предприятия.
18
Ленин, считал это первым и необходимым шагом к социализму. Толь-
ко с помощью рабочего контроля можно было обуздать собственную
буржуазию, сломать старые производственные отношения, создать
условия для обучения трудящихся управлению производством.
— Владимир Ильич, ваш проект — это разрешение каждой
группе рабочих делать все, что угодно,— сказал «Лозовский.
— Сейчас главное заключается в том, чтобы контроль пустить
в ход,—настаивал Ленни.— Никаких преград инициативе масс. Ну-
жен опыт, опыт и опыт.
Уже на третий день после победы Октября Ленин принимал чле-
нов Президиума Центрального совета фабзавкомов Петрограда Мат-
вея Животова и Павла Амосова, пришедших со своим проектом соз-
дания высшего хозяйственного органа страны.
— А как вы хотите его назвать?—спросил Владимир Ильич.
— Всероссийский Совет Народного Хозяйства,— четко произ-
нес Амосов.
— Всероссийский Совет Народного Хозяйства... Пожалуй,
удачно,— согласился Ленин.
Спустя неделю газеты разносят ленинское обращение:
«Товарищи трудящиеся! Помните, что вы сами теперь уп-
равляете государством... Берите всю власть в руки своих Со-
ветов. Берегите, храните, как зеницу ока, землю, хлеб, фабрики, ору-
дия, продукты, транспорт — все это отныне будет всецел о вашим,
общенародным достоянием».
9 ноября, выступая на расширенном заседании Петроградского
Совета, В. И. Ленин сообщил, что необходимо как можно скорее
создать аппарат по управлению хозяйством страны и что подготовка
к созданию такого аппарата началась.
11 ноября на заседании Совета Народных Комиссаров Ленин
тщательно взвешивал каждое предложение старых партийных кад-
ровиков Оболенского (Н. Осинского) и Смирнова, которым было
поручено подготовить свои предложения о задачах и структуре выс-
шего экономического органа. Их проект предусматривал организа-
цию экономического комитета при Народном комиссариате торговли
и промышленности. Комитет должен состоять из секций по отраслям
промышленности, которые будут регулировать производство и снаб-
жение. Деловой аппарат управления, созданный монополиями, при-
соединить к соответствующим государственным учреждениям. Они
предложили национализировать в первую очередь каменноуголь-
ную, нефтяную, железорудную, металлургическую промышленность.
В проекте речь шла об использовании старых, буржуазных, органов
регулирования в интересах Советской власти.
— Ваш проект еще далеко не совершенен, но тут уже есть над
чем подумать,— подвел итоги обсуждения Владимир Ильич.— Ка-
кая нужна вам помощь?
— Расширить состав комиссии и предоставить нам официаль-
ные права для ознакомления с материалами, необходимыми для ра-
боты,— попросил Оболенский.
19
— Я недавно говорил с Савельевым. Он в свое время окончил
Лейпцигский университет. Его, пожалуй, можно включить третьим
в вашу комиссию, но не больше. Свяжитесь с товарищами из Цент-
рального Совета фабзавкомов, они работают над аналогичным про-
ектом и помогут вам.
Ленин дал понять, что привлечение к работе представителей
фабзавкома неминуемо столкнет чистую теорию с конкретной прак-
тикой, опытом рабочих.
— А как насчет офпциа.ibiioro названия? — напомнил Смирнов.
Ленин делает длинную паузу:
— Что, если мы временно назовем вашу комиссию Высшим эко-
ном 11 ч е с к им со ве гц а и 11 е м ?
Никто не возражал. Владимир Ильич подвинул к себе чистый
бланк с грифом Совета Народных Комиссаров и стал писать, повто-
ряя некоторые слова вслух. Написал и отдал секретарю.
— Если вы не против, тогда будем считать, что ваш маленький
корабль отправился в большое плавание, а вы его первые капитаны.
Попутного вам ветра,— напутствовал Ленин Оболенского и Смирнова.
На следующий день, 12 ноября, в печати публикуется постанов-
ление Совнаркома: «Сим т.т. Валериан Валерианович Оболенский,
Владимир Михайлович Смирнов и Максимилиан Александрович Са-
вельев уполномачиваются вести работы по организации Высшего
экономического совещания и поэтому имеют право на получение из
всех учреждений, как общественных, так и правительственных, спра-
вок, материалов и документов по вопросам народного хозяйства и
мер к его организации».
Ленин, Оболенский, Смирнов, Савельев, Животов, Амосов — все
они в эти дни искали, спорили, сомневались, чаще всего думали об
одном: как и каким создать высший экономический орган страны?
Лепин не считал себя пророком. В небольшом секретариате Пред-
седателя СНК так и не поняли, всерьез пли в шутку заявил Влади-
мир Ильич делегации рабочих, пришедшей в Смольный за советом,
как лучше наладить работу фабрики:
— Откуда мне знать. Попробуйте, а затем расскажите, что вы
сделали. Я постараюсь научиться на ваших промахах и ошибках.
Прибывший в конце ноября посланец с Урала с трудом разы-
скал кабинет Председателя ВЦИК. Яков Михайлович заметно об-
радовался приезду уральского гостя:
— Ну, ну, рассказывайте, как вы там живете.
Поведав новости последних месяцев, Воробьев изложил основ-
ную цель приезда в Петроград. Яков Михайлович па минуту заду-
мался. Обстановка была действительно трудной и решать что-либо,
не посоветовавшись с Лениным, Свердлов нс хотел.
— Пойдемте к Ильичу,— пригласил он Воробьева.
Выслушав своих собеседников, Владимир Ильич спросил:
— А что сами уральцы предлагают?
— Они считают, что заводы надо брать в руки рабочих и уста-
навливать рабочее самоуправление,— ответил Свердлов.
20
— Л как вы представляете рабочее самоуправление, организа-
цию работы, снабжение, сбыт? Вас не пугают предстоящие трудно-
сти? Как отнесутся к этому сами рабочие, технические специали-
сты? -задавал Воробьеву вопросы Лепин.
— Другого выхода, кроме национализации и рабочего самоуп-
равления, пет,— утверждал Воробьев.— Что касается производства
и сбыта, тс придется пойти па прямой обмен с Сибирью и европей-
ской частые страны. Сейчас нам нужнее всего хлеб.
Но Ленину хотелось узнать мнение уральцев с разных сторон.
Он повторил уже заданный вопрос:
— А вот технические специалисты, как они отнесутся к нацио-
нал изацип?
— Тс. кто с народом, будут работать, других придется пока за-
ставить.
— Яков Михайлович, как вы думаете, предложение уральцев
приемлемо в настоящий момент?
— Когда-то надо начинать, Владимир Ильич. И лучше всего...
начинать на Урале,— ответил Свердлов.
— Ну что ж, начинать так начинать. Пусть будет своеобразное
разделение труда. Пока мы думаем над экономической системой уп-
равления, уральцы будут накапливать практический опыт.
Лепин вышел из-за стола, подвинул стул к Воробьеву и стал вы-
спрашивать его об отношении уральских рабочих к Советской вла-
сти. Можно ли рассчитывать на поддержку Урала в случае борьбы
с контрреволюцией, с большим интересом вникал во все детали со-
общения о том, как рабочие Нязе-Пстровского завода, вопреки воле
хозяев, пустили уже несколько лет бездействовавшее предприятие.
Заканчивая беседу, Владимир Ильич вернулся иа свое место за
столом, написал небольшую записку и протянул ее делегату Урала:
— Передайте ее, пожалуйста, указанным товарищам. Они
сделают все, что надо.
Ленин снова поднялся из-за стола, подошел к Воробьеву и, креп-
ко пожимая руку, сказал:
— Вам будет чертовски трудно на первых порах, по ваш опыт
архнважен На нем станет учиться рабочий класс всей страны. Же-
лаю успеха! Считайте для себя проведение национализации заводов
самым ответственным заданием партии...— И к Свердлову:
— Яков Михайлович, дорогой мой, вы видите, что уральцы бе-
рут нас на буксир. Получается, что революция не хочет ждать, ко-
гда мы соблаговолим создать тот или иной комитет, комиссию.
— На Урале парод надежный. Что задумали, то сделают. При-
дется их только поддержать,— довольно пробасил Свердлов.
— Обязательно поддержим, а как же иначе?
Выйдя из кабинета Ленина в приемную, Воробьев не утерпел —
развернул и прочел ленинскую записку. В ней говорилось:
«Тов. Шляпникову и тов. Дзержинскому.
Податель сего, тов. Воробьев, делегат от Урала, имеет прекрас-
ные рекомендации от местной организации. Вопрос на Урале очень
21
острый: надо здешние (в Питере находящиеся) правления ураль-
ских заводов ар е с то в ат ь немедленно, погрозить судом (рево-
люционным) за создание кризиса на Урале и конфисковать все
уральские заводы. Подготовьте проект постановления поскорее.
Ленин.»
— Товарищ!—обратился он к секретарю Совнаркома Горбу-
нову.— Мне Владимир Ильич написал записку па имя товарищей
Шляпникова и Дзержинского. Товарищ Шляпников — парком труда,
а вот кто Дзержинский — не знаю...
— Феликс Эдмундович Дзержинский работает членом Колле-
гии Народною Комиссариата Внутренних Дел,— пояснил Горбунов.
Через день после беседы с Воробьевым Ленин присутствовал
в актовом зале Смольного. Шло обсуждение декрета ВЦИК о соз-
дании Высшего Совета Народного Хозяйства. Владимир Павлович
Милютин неторопливо прошел к трибуне, поправил очки, слегка на-
морщив лоб, и от имени созданной на предстоящем заседании ВЦИК
комиссии по рассмотрению проекта доложил о внесенных в него по-
правках. Существенной была лишь одна: представитель левых эсе-
ров предлагал создать ВСНХ не при Совнаркоме, а при ВЦИК.
Ленин решительно выступил против этой поправки.
— Высший Совет 1Чародного Хозяйства не может быть сведен
к парламенту, а должен быть таким же боевым органом для борь-
бы с буржуазией в экономике, каким Совет Народных Комиссаров
является в политике.
Присутствующие поддержали Ленина. Поправка левых эсеров
была отвергнута. Из 265 участников заседания против декрета голо-
совало всего 12 человек. Декрет стал законом. Это было 1 декабря
1917 года. Меньше месяца потребовалось для создания н определе-
ния функций высшего хозяйственного органа. Расчеты Оболенского
и Смирнова на привлечение буржуазных специалистов не оправда-
лись. Он был сформирован из представителей Всероссийского Совета
рабочего контроля, Центрального совета фабзавкомов, Петроград-
ского Совета профсоюзов, народных комиссариатов.
А пока шло формирование ВСНХ, поздним вечером 5 декабря
Лепин принимал ходоков с Урала каменщика Курлынина и слесаря
Андреева, посланных в Питер Центральным советом фабзавкомов
Богословского горного округа.
— Смотри, Михаил Ананьевич, здесь не так, как у Шляпникова
в Мраморном дворце, нет пи бархата, ни зеркал,— с некоторым удив-
лением проговорил Курлыннн, осматривая приемную Лепина. Но
ответить Андреев не успел. Ленин вышел из кабинета н сразу к ним:
— Здравствуйте! Я Ленин. Рассказывайте, письмо мне ваше
передали.
— Рабочие у нас не получают зарплату уже почти три месяца.
Правление саботирует работу, и пока мы нигде не можем добиться
ясности, что нам делать,— высказал наболевшее Курлыннн.
— А вы арестовали членов правления?
— Нет.
22
— Плохо, очень плохо. А что представляет ваш округ? Какие
у вас возможности перехода на выпуск мирной продукции? — инте-
ресовался Владимир Ильич.
— В наш округ входят Надеждинский, Сосьвинский, Богослов-
ский заводы, Пурьипские рудники, лесничество и Богословско-Сось-
винская железная дорога,— обстоятельно перечислял Андреев.— На
мирное производство мы можем перейти без особых хлопот. К при-
меру, на нашем Надеждинском заводе в рельсопрокатном цехе ни-
каких перемен не понадобится. Снарядную мастерскую переделаем
на механическую, а сортопрокатный может катать проволоку лю-
бого профиля...
— А вот как вы думаете? Передаст вам Советская власть за-
воды, будете вы их хозяевами, а опыта руководства у вас нет, дис-
циплина ослабнет. И пойдет все вкривь и вкось. Что же вы тогда
делать будете? -- Ленин испытующе посмотрел на собеседников.
— Не беспокойтесь, Владимир Ильич. Будет не хуже, чем у
хозяев,— заверил Курлынин.
— Так-то это так. Но вам все-таки придется написать обяза-
тельство СНК, и об этом обязательстве расскажите рабочим: заводы
будут работать не хуже, а лучше, чем раньше.— Желая ободрить ра-
бочих, Владимир Ильич добавил* -Вопрос о национализации заво-
дов округа решен. Предстоит вам научиться ими управлять.
Вскоре на Урале получили центральные газеты с декретом о
конфискации имущества акционерного общества Богословского
горного округа. По сути это был первый декрет о национализации,
опубликованный в печати. Написанный П. И. Стучкой (с припиской
А. Г. Шляпникова), отредактированный В. И. Лениным, он звучал
торжественно и убедительно:
«Ввиду отказа заводоуправления акционерного общества Бого-
словского горного округа подчиниться декрету Совета Народных Ко-
миссаров о введении рабочего контроля над производством, Совет
Народных Комиссаров постановил конфисковать все имущество
акционерного общества Богословского горного округа, в чем бы это
имущество ни состояло, и объявить его собственностью Российской
Республики.
Весь служебный и технический персонал обязан оставаться на
местах и исполнять свои обязанности.
За самовольное оставление занимаемой должности или за са-
ботаж виновные будут преданы Революционному суду.
Порядок управления делами общества в Петрограде и условия
передачи отдельных заводов, предприятий и отраслей во временное
ведение местных Советов рабочих и солдатских депутатов, фабрич-
но-заводских комитетов и подобных учреждений будут определены
особыми постановлениями народного комиссара торговли и промыш-
ленности».
Проект национализации округа был утвержден на заседании
СНК 6 декабря, а 9 декабря в Смольном состоялся первый органи-
зационный пленум ВСНХ. Совет избрал бюро в составе 15 человек.
23
Все они со стажем подпольной революционной борьбы, но никто ни-
когда не был ни министром, ни начальником департамента. Однако
нх знал и ценил Лепин. Николаи Антипов, Павел Амосов, Влас
Чубарь, Василий Шмидт — питерские рабочие, металлисты. Тут и
представители экономического отдела ВЦИК. И Петр Гермогснович
Смпдовпч. Находясь в эмиграции, он окончил Парижскую высшую
электротехническую школу, работал па заводах Бельгии, изучал
рабочее движение на Западе. Теперь ему предстояло возглавить
электротехническую промышленность страны.
Было решено: каждый член бюро постоянно работает в одном
из отделов ВСНХ, оперативное же руководство обеспечивает Пре-
зидиум.
Перед заседанием Лепин вызвал к себе Оболенского.
— Как вы, Валериан Валерианович, мыслите содержание ра-
боты бюро и Президиума в ближайшее время?
Боюсь, что ВСНХ при такой структуре превратится в анархи-
ческую коммуну, когда каждый член бюро по своему усмотрению бу-
дет решать дела огромной важности и миллионной стоимости.
— Согласен с вами. Коллеги ал ыюсть хороша в разумных пре-
делах. А как вы смотрите, если вас мы будем просить возглавить
вснх>
— Что вы, Владимир Ильич? — Оболенский в замешательстве
снял пенсне, протер нх и так и остался сидеть, держа в одной руке
пенсне, в другой — носовой платок.— У меня пет никакого опыта
для такого дела...
— А у меня разве есть опыт возглавлять правительство? Прихо-
дится, ничего нс поделаешь.— Ленин развел руками, показывая сво-
им жестом, что иного выхода пет.
Через два дня постановлением ВЦИК в дополнение к Положе-
нию о Высшем Совете Народного Хозяйства устанавливалось, что
председателем Совета назначается народный комиссар по органи-
зации и урегулированию производства. Первым председателем
ВСНХ стал В. В. Оболенский.
ВСНХ разместился в здании Народного комиссариата торговли
и промышленности на Тучковой набережной. Рабочего аппарата нс
было. А перед новым органом Советской власти возникали каждый
день сложные задачи. Но какие из них насущные? Необходим план
действий. Его сформулировал Ленин: национализация банков, пред-
приятий, аннулирование внутренних и внешних займов, введение все-
общей трудовой повинности, развитие потребительских обществ.
Это был резкий поворот в экономической политике.
— Вы считаете, Владимир Ильич, свой проект программой или
это проект закона? — спросил Милютин.
— Это проект закона,— без колебания ответил Ленин.
Бюро ВСНХ расчленило .лепинекие предложения по частям:
В. В. Оболенскому — вести подготовку национализации акционер-
ных предприятий; В. В. Шмидту — разработать вопросы трудовой
повинности; В. П. Милютину — заняться потребительскими обще-
24
ствами. Ленин нс возражал против такого подхода. Он умел счи-
таться с мнением товарищей ио партии. Главное сделано: цели
ВСНХ определены.
В середине февраля 1918 года Лепин получил толстый пакет
с Урала. Владимир Ильич внимательно читал прибывшие бумаги,
потом не выдержал, взял пх с собой и направился к Свердлову.
— Яков Михайлович, хотите познакомиться с очень и очень лю-
бопытными документами? — протягивая Свердлову пакет, спраши-
вал Ленин.
— Что-нибудь касающееся Урала?
— Угадали, удивительно быстро угадали! — Ленин был бодр и
оживлен, энергично ходил от окна к двери, поглядывая на Сверд-
лова, знакомящегося с документами.
— Уральцы молодцы. Национализировали почти все заводы,
сумели отколоть технический персонал от хозяев заводов и нала-
дить с ним деловое сотрудничество... Да они, смотрите, разработали
очень стройную экономическую систему,— откинувшись па спинку
стула, подытожил Свердлов.
— Все знают, Яков Михайлович, что вы неравнодушны к Ура-
лу. А разве Петроградский и Центральный советы рабочего контроля
не зажали в тиски правления уральских заводов в Питере, направив
туда своих представителей?
— Так-то это так. Но вы заметили, Владимир Ильич, с какой
тщательностью разработаны функции делового совета по управле-
нию предприятиями? Как хотите, а уральцы молодцы! Вполне спра-
вились с заданием ЦК!
Ленин подошел к письменному столу Свердлова, достал из
уральских бумаг какой-то листок и подал его Якову Михайловичу:
— Смотрите, здесь прейскурант обмена железа и промышлен-
ных изделий па хлеб. Железо всех сортов: 1 пуд обменивается па
1 пул 10 фунтов ржи и.in 1 пуд муки. Телега тяжелая — на 35 пудов
ржи или 31 пуд муки. Как думаете, цена подходящая?
— Вы знаете, Владимир Ильич, никогда не приходилось поку-
пать телегу.
Ленин засмеялся. Смеялся он заразительно, с трудом успокаи-
ваясь, вытирая платком глаза.
— Вы, Яков Михайлович, большой шутник. Но шутка эта очень
полезная. Сегодня от революционера требуется не только агитация
за революцию, но и знание самых необходимых для революции ве-
щей, например стоимости телеги.
Владимир Ильич опять засмеялся, а затем добавил:
— Передам эти материалы Оболенскому, надо, чтобы они бы-
стрее стали достоянием наших работников. Понемногу, как видите,
учимся управлять Россией.
Владимир Красильщиков
ОПЛАЧЕНО КРОВЬЮ
Не часто
Дается людям повод для таких
Высоких дел! Спеши творить добро!
ИОГАНН в. ГЕТЕ
За широкими зеркальными стеклами Верхних торговых рядов по-
прежнему сыпал серый дождичек. В сырой холодной мгле только
резкие полосы трамвайных путей, рассекавшие Красную площадь,
рисовались достаточно ярко. Тускло темнела кирпичная кладка
Кремлевской стены, там и здесь поклеванная пулями и осколками
год назад. Словно растворяясь в мутной пелене, высились белокамен-
ные стрелы на шатре Никольской башни. И уж вовсе едва угады-
вался в клочьях проносившихся облаков золотой орел над нею.
Цюрупа зябко поежился, вздохнул и, поправив сползавшее с
плеч пальто, вернулся к своему столу.
Первой в пачке только что принесенных бумаг лежала записка,
напоминавшая, что рассчитывать па уфимский хлеб в этом году не
приходится.
П-да-а... Уфимский хлеб!.. Кто-кто, а он, Александр Дмитриевич
Цюрупа, знал, как щедры нивы Уфимской губернии. А какой урожай
там собран! С потерей Украины и Кубани Уфимская губерния пре-
вращалась в одну из важнейших житниц страны: оттуда надеялись
получить несколько миллионов пудов зерна. И вот!..
Уфа! Та самая Уфа, где проведены едва ли не лучшие годы
жизни, где он встретил Машу, где родились их дет!.. Та Уфа, с
которой связано так много, что, пожалуй, можно считать ее второй
родиной, стала прибежищем контрреволюционного Государствеп-
26
лого совещания—там образована правоэсеровская всероссийская
директория.
Там осталась Маша... И дети.
Ничего. Не надо волноваться. Их не тронут — не посмеют.
Не посмеют?.. Л двадцать шесть товарищей из Баку! Среди них
были совсем-совсем юные, почти мальчики...
Потеряно Баку! Баку-у!.. В Архангельске «народный социалист»
Чайковский сформировал временное правительство Северной обла-
сти и уже прославился оригинальными виселицами — на плотах.
Почти вся Сибирь, с ее запасами зерна, муки, масла,— у Колчака.
Александр Дмитриевич порывисто встал, так, что бумаги неодо-
брительно зашелестели на столе, и снова подошел к окну. Дождь
все сыпал и сыпал, и не видно было ему конца, как не видно конца
мучениям, выпавшим на твою долю, на долю твоих сверстников и
товарищей: беспрерывные заговоры и мятежи, смерть близких, кровь
и слезы. Да что кровь? Пожалуй, самые страшные слова века —
«голодные дети». Голод... Против него есть только одно средство:
хлеб. Но именно хлеб как раз-то и труднее всего добывать сейчас.
Конечно, теперь положение куда легче, чем весной и летом, когда с
таким нетерпением ждали нового урожая. Только юг страны дал три
миллиона пудов хлеба и шесть миллионов пудов другого продоволь-
ствия. А всего во второй половине восемнадцатого года уже за готов
лено около семидесяти миллионов пудов хлеба — почти в два с по-
ловиной раза больше, чем в первой.
И все же — все же! Хлеба не хватает. Его не хватает не только,
чтобы дать изголодавшимся, измученным людям необходимый
паск,— его нет даже и для того, чтобы обеспечить населению
поддерживающую норму. («Поддерживающую»!—тоже страшное
слово.)
Между тем приходили и уходили люди. Цюрупа говорил с ними,
объяснял, что, где и как добыть, кому, куда отдать, отправить. При-
вычным росчерком распоряжался «увеличить замес отрубей до ше-
стидесяти процентов», «срочно, пока не прекращена навигация,
погрузить на баржи весь имеющийся подсолнечный жмых», «запре-
тить использование овса для фуражных целей», а сам все думал и
думал о Маше, о детях — о семье. Будто где-то не здесь, где-то да-
леко-далеко мелькали неправдоподобно вкусные, тошнотворно сыт-
ные слова: «полбенная крупа», «картофель», «сахарин». И его слегка
мутило от голода.
С этим чувством он свыкся в последние месяцы, даже смирился
с ним. Трудно вот только было от двенадцати до часу, перед самым
обедом. И оп особенно часто доставал свои тяжелые и теплые «Па-
вел Бурэ», разочарованно смотрел на узорчатые топкие стрелки, ко-
торые ни в какую не хотели двигаться, и, сердито щелкнув серебря-
ной крышкой, совал в карман.
Fla конец желанный час наступил. Александр Дмитриевич при-
встал, чтобы продеть руки в рукава накинутого пальто, и хотел
было отправиться в столовую, но вдруг внимание его задержала оче-
родная бумага из той же пачки па столе. Это была депеша от прод-
компссара из Вологды. Тот писал, что, несмотря пп па что, произ-
водство знаменитого масла в губернии продолжает оставаться на
достаточно высоком уровне, и слал в Москву иод падежной охра-
ной четыре вагона этого самого масла.
Четыре вагона вологодского масла!..
Неправдоподобно! Несбыточно, как сказка! .Александр Дмитрие-
вич с вожделением потер руки. «Обязательно выделим пудов десять
для кремлевской столовой! Хотя...» Тут он вспомни.!, как Николай
Александрович Семашко жаловался ему, что голод буквально косит
московских детишек, особенно в Симоновке и на других рабочих
окраинах.
«Ну, тогда, — решил Цюрупа,— довольно будет с пас и шести
и удов».
И опять вспомнился тот же Семашко: «Сколько бы мы ни да-
вали медикаментов, как бы пи старались насчет бинтов и ваты,
рапы бойцов в наших госпиталях не заживают от того, что пет глав-
ного лекарства: нс хватает жиров и белковой пищи, попросту говоря,
масла и мяса. Пустяковые потертости пог в этих условиях превра-
щаются в язвы, в рапы, которые не заживают месяцами и надолго
выводят из строя тысячи красноармейцев».
«Н-да-а... — заколебался Александр Дмитриевич. -Но ведь
имеем же мы право хоть раз поесть как люди!.. И так уж меня ску-
пым рыцарем товарищи зовут. И, честное слово, пс меньше им белки
и жиры нужны, чем бойцам!.. Хотя бы раненому Ленину... ну, да
все равно! Хватит для Кремля трех пудов! Или даже двух?»
Он помешкал, виновато оглянулся, точно кто-либо из товарищей
мог его видеть, и все так же, стоя, не присаживаясь, склонился к
столу — быстро-быстро накидал убористые, ровненькие и длиннень-
кие буковки: «Все четыре вагона масла до последней унции — дет-
ским приютам и госпиталям. Наркомпрод А. Цюрупа».
Пройдя по длиннейшим коридорам здания судебных установле-
ний, он миновал несколько лестниц п переходов, похожих иа ката-
комбы, и наконец очутился в темноватой комнате рядом с кухней.
Здесь было тепло и сыро: пар, поднимавшийся от мисок, котелков,
тарелок, оседал на сводчатом иотолке грузными каплями. Над раз-
нообразной, пестрой посудой с одинаковым усердием трудились на-
родные комиссары, служащие Совнаркома, ВЦИК и незнакомые
люди — посетители Кремля, делегаты, ходоки.
Александр Дмитриевич поздоровался с двумя венгерскими то-
варищами — Куном и Самуэли — и поспеши;! к раздаче.
Повариха выбрала из стопки, стоявшей перед пей, две тарелки
получше: в одну налила селедочный суп, зачерпнув с самого дна ка-
стрюли, в другую шлепнул а нолчернака пшенной каши.
Александр Дмитриевич бережно поставил тарелки па чисто от-
скобленные доски стола, сиял шапку и принялся за первое блюдо.
Он медленно погружал ложку и вел ее, как сачок, вдоль тончайшего
голубого узора по берегам тарелки, реквизированной, должно быть,
28
у кого-то, кто знал толк в фарфоре. Потом подцеплял ржавый кусо-
чек селедки, распаренный листок сушеного картофеля, морковную
стружку и ел не торопясь, по жадно, с явным удовольствием. Ел
молча, пи с кем не переговариваясь, замкнутый, неулыбчивый и,
казалось, безразличный ко всему вокруг. Покончив с последней
капелькой супа, он с сожалением вздохнул и пододвинул тарелку
с кашей.
В этот момент Тибор Самуэли повернулся к такой милой, сов-
сем-совсем юной Лизе — секретарю Свердлова — и лукаво сощу-
рился:
— Скажьите, пожьалуйста, как следует говорьить: «каща без
ничего» или «каща без всего»?
— По-моему,— оживился Цюрупа и вдруг так же лукаво по-
смотрел на них,— правильнее будет: «каша с ничем»!
Все сидевшие за столом невольно улыбнулись: одни с грустью,
другие иронически, но большинство просто так, весело.
— Скажите спасибо, что и такая-то есть! - мрачно бросил кто-
то из угла. — Вон что в «Известиях» сегодня пишут.
— Что'
— Да нет, нс здесь — на последней странице. Вот. Вот это.
Величайшее изобретение нашего века!..
Все так же не спеша действуя ложкой, Александр Дмитриевич
прислушался к тому, что читал человек в углу.
— «Инженером Константиновым изобретен новый способ вы-
работки сливок и молока из подсолнухов н орехов,— читал тот
надтреснутым тенорком, но громко, на всю столовую, и как-то слиш-
ком уж саркастически, не то с вызовом, не то с упреком, а скорее и
с тем и с другим.— Выработка молока будет обходиться очень не-
дорого и может быть налажена сейчас же». Во!
— Ну и что тут такого?
— Как что? Вам мало? Читайте тогда вот это.
— «Эпидемия испанской болезни»?
— Да нет! Вот. В разделе «Продовольственное дело». Вот,—
и снова стал читать: «Ежедневно выбрасываются такие вещи, ко-
торые можно было бы употребить как пищу». Да-с!.. «Теперь насе-
ление Москвы потребляет очень много картофеля почти единст-
венное средство питания». Спасибо индейцам! Что бы мы ели, если
б революция произошла до введения в России картофеля?!
— Нельзя ли без комментариев!?
— Пожалуйста! Читаю: «Картофель варится, и вода из него
обыкновенно выливается. Между тем эта вода, содержащая в себе
много картофельного сока, может служить вкусным супом — карто-
фельным бульоном: нужно только, чтобы он был чистым и не поза-
быть посолить его; для этого картофель, если он варится в мундире
(в шелухе), необходимо предварительно хорошенько промывать в
двух-трех водах». Не правда ли, как вкусно! Почти как в поваренной
книге госпожи Молоховсц!.. Дальше: «Этот бульон должен быть
гораздо питательнее обыкновенного картофельного супа: он крепче,
29
гуще, содержит бодьше сока картофеля». Да-с! Можно и без ком-
ментариев Можпо-с!..
Цюрупа смахнул со стола оставшиеся крошки хлеба и высыпал
их в рот. Потом он положил на колени большие костлявые руки, об-
тянутые желтой кожей, и сидел так, точно не в силах был под-
няться.
Между тем в углу опять зашумели.
— Ну? Что еще там? — как бы торопясь разрушить возникшую
неловкость, спрашивали того, кто только что читал газету.— Что
еще? Какие новости? Не успел просмотреть...
— Какие новости? 71а вот, пожалуйста, читайте сами.
И уже другой голос, будто перебивая сам себя, заспешил:
— Вчера днем в Смольном был задержан Роман Малиновский,
известный провокатор, бывший член Государственной думы...
Монахини Страстного монастыря обратились в аттестационную
комиссию по введению классового пайка с ходатайством о переводе
их из четвертой категории в высшую. Комиссия постановила пред-
ложить монахиням сорганизоваться в трудовую коммуну...
По приговору Порховской уездной чрезвычайной комиссии, как
убежденные контрреволюционеры, расстреляны /Хина Горцевская и
Иван Иванович Тидгеп, Дмитрий Медкушснко — как контрреволю-
ционер, Василин Васильев--за шпионство и председатель продо-
вольственного отдела Богданов -за растрату народных денег на
сумму пятнадцать тысяч восемьсот сорок девять рублей тридцать две
копейки...
Саратовскому Совдепу переводятся пятьдесят тысяч рублей па
превращение дома Н. Г. Чернышевского в музей его имени...
«Брянские известия» приводят состав комитета бедноты Авилов-
ского района. Состав образцовый. Вот он: отец Н. Ивановский, име-
ет один дом. П. Ф. Острокопытов, имеет два дома. М. Авилов, имеет
три дома, бывший служащий полиции. К). Д. Тайхер, жена генерала,
живет доходом с домов. С такой «беднотой» авиловцы не пропадут!..
В революционном трибунале рассматривалось дело бывшего со-
трудника ЧК П. Я. Березина по обвинению его в том, что реквизи-
рованные нм у некоего Васильева двести бутылок рому он не сдал
в отдел храни.ниц при ЧК, а передал распорядителю ресторана
«Вена» Се дул и и у...
- Да будет вам! Нашли что читать! -перебили его. - Как там
па Восточном фронте, под Бугурусланом?
— Подробности взятия Самары есть?
— Нет, вы только послушайте! — не унимался разошедшийся
чтец.—«Путем опроса содержателя и служащих ресторана выяснено,
что четыре дня спустя после реквизиции вина Березин со своими по-
мощниками в отдельном кабинете пили ром и коньяк, которые пода-
вались им туда в большом количестве!»
— А закусывали они,— вставил прежний чтец, тот, что сидел
в самом углу,— высокопитательным бульоном из картофеля! —
И, ехидно подмигнув, скорчил рожу.
30
Так что Александр Дмитриевич невольно улыбнулся. Сейчас
только он как следует разглядел этого витию из угла. Чистый боль-
шой лоб, чуть прикрытый прядью прямых смоляных волос, тонкие
злые губы, стремительно-длинные пальцы, не раз, должно быть, про-
бегавшие по клавишам рояля. И неожиданно — нелепо — сверх
всего этого: домотканая поддевка, добротные яловые сапоги. Не
иначе как попович или сельский учитель — обязательно эсер, оде-
тый ходоком.
Но тут массивная дверь скрипнула и распахнулась — стреми-
тельно вошел Ленин. За время своей работы в Наркомпродс Цю-
рупа еще не видел Владимира Ильича таким возбужденным. Всегда
подтянутый, подчеркнуто вежливый, он ин с кем не поздоровался
и с ходу словно выплеснул на всех распиравшую его радость:
— Товарищи! Только что Яков Михайлович по «Юзу» говорил
с Берлином. Революцию в Германии можно считать совершившейся.
Почти все привстали с мест. Кто-то крикнул:
— Ур-ра!
— Идем на Берлин!
— Даешь!
— В красный поход!
— Ур-ра!
Владимир Ильи’! улыбнулся и мягким, ио властным жестом
унял крикунов:
— Немцы и без пас хорошо стреляют. Я думаю, что они умеют
это делать. Главное сейчас не в этом.— И подсел к Цюрупе.— Глав-
ное слово за вамп, Александр Дмитриевич! Он обернулся к по-
варихе:— Можно мне супу? Пожалуйста,—И словно извиняясь: —
Чертовски хочется есть!
И пока ему наливали суп, он, примостившись на краешке лавки,
продолжал:
— Буржуазия несомненно пустит против германских рабочих
куда более страшное, чем пушки, тысячи раз испытанное средство.
Германские рябушппские будут душить революцию прежде всего
костлявой рукой голода. Точно так же, как русские рябушппские пы-
таются душить нашу революцию... Вы меня, батенька, понимаете?
— Кажется, начинаю, тяжело вздохнул Александр Дмит-
риевич.
— И прекрасно! Прежде всего удесятерим своп усилия ио за-
готовке хлеба. Постановим, что в каждом крупном элеваторе соз-
дается запас хлеба для помощи немецким рабочим.
«Что он, всерьез? — Цюрупа с недоумением поднял голову.-—
Ведь но хуже меня знает положение... Вчера Москва получила про-
дуктов, включая овес и жмых, всего восемьдесят пять вагонов. На
всю Москву — в тридцать, в сорок, во сто раз меньше, чем надо».
Владимиру Ильичу тем временем подали тарелку. Он было за-
нес ложку, но тут же приостановился, с наслаждением вспомнил:
— Три месяца назад смеялись, когда говорили, что в Германии
может быть революция, говорили, что только полусумасшедшие
31
большевики могут верить в немецкую революцию. Называли не
только вся буржуазия, но и меньшевики, и левые эсеры большеви-
ков изменниками патриотизму и говорили, что в Германии рево-
люции не может быть. Но мы знали, что там нужна наша помощь, и
для этой помощи мы должны были жертвовать всем, вплоть до тя-
желых условии мира...
— Л теперь и последней крохой хлеба! — раздраженно перебил
человек, сидевший в углу.
Ленин сразу насторожился, резко обозначились его крутые
сильные скулы.
— Да! Именно. Именно! — Он приподнялся, чтобы лучше ви-
деть оппонента.
Но тот не сробел:
— У самих брюхо пустое, так еще других кормить лезем!
Александру Дмитриевичу стало как-то не по себе, что вот и он
дума.ч о требовании Ленина пусть нс так прямолппсйпо-грубо, но
в общем-то примерно так же, как с самого начала несимпатичный
ему незнакомец. Но ведь и он, Ленин... Зачем перегибает палку? Ув-
лекается! Даст повод всей этой эсеро-меньшевистской своре! Разве
можно так? Надо же соизмерять возможности!
А Владимир Ильич уже отложил свою ложку, легко встал, по-
дошел к человеку, бросавшему едкие реплики, осмотре.ч его с пог
до головы, недобро прищурился. Под этим оценивающим, пронизы-
вающим взглядом тот не съежился, не засуетился, но, как видно
чувствуя свою внешнюю несуразность, поспешил объяснить:
— Я из Орла. С жалобой. Хотели по достоинству’ отметить
столетне со дня рождения Ивана Сергеевича Тургенева, а секре-
тарь Совдепа, этакий матросище в аршинных клешах, говорит: «Он
помещик, ваш Иван Сергеевич!» «Ну и что же?» - «А то, что.
стало быть, калсдипсц! Чешите подобру-поздорову, пока живы».
Это в Орле, на родине Тургенева, происходит!
Уперев руки в бока, Ленин закатился звонким смехом:
— Что же, так и говорит: «калединец»?! Как безгранично наше
«расейское» невежество!—На какое-то мгновение лицо его стало
печальным, он помрачнел и опять нахмурился.— Но об этом потом.
Вы вот тут изволили заметить насчет «брюха». А это — не пустяк.
Это, если хотите, уже целая политическая платформа. Да, да! И я,
знаете ли. как-то не очень доверяю политическим платформам, воз-
никшим на основе ’этого самого «брюха». Да, да! Я знаю: тысячи
раз нравы те, кто говорят, что русский народ измучен до предела,
что он на грани отчаяния.- И, оглянувшись, продолжал уже для
всех: - - Наша революция, между прочим, тем и отличается от всех
предыдущих, что опа сделана людьми, которые меньше всего думали
о собственном «брюхе».
— Несомненно! Несомненно!—торопясь, согласился озлоблен-
ный оппонент.— Но это все относится к вам, к вождям. А посмот-
рите, что творит наш «возлюбленный добрый народ»! В музыке ре-
волюции он слышит лишь одну ноту — «дай»! За кусок хлеба сто
32
раз перегрызет горло отцу родному, тысячу раз продаст душу богу,
черту, кому хотите!
— Н-да...— задумчиво произнес Ленин.— И все-таки... Все-таки!
Пролетариа) России не только со вниманием и восторгом следит за
событиями. Он ставит вопрос о том, чтобы напрячь все силы для по-
мощи немецким рабочим.
— На моих глазах,— возразил жалобщик из Орла,— в деревне
Козловы Дворики живьем закопали в землю продотрядовца. Он
кричал, что в Питере у него четверо голодных детей, а старуха, ко-
торая по возрасту годится ему в матери, подошла, сунула ему в рот
ком земли: «На вот, милай, кушай наш хлебушек!» Это — своему,
русскому, а вы хотите, чтобы немцу... Я не верю...
— А я верю,— резко перебил его Ленин.— Рабочий класс Рос-
сии был всегда интернационалистским не на словах, а на деле, в
отличие от тех мерзавцев,— героев и вождей II Интернационала,
которые либо прямо изменяли, вступая в союз со своей буржуазией,
либо старались отделываться фразами, выдумывая (подобно Каут-
скому, Отто Бауэру и компании) отговорки от революции, выступая
против всякого смелого, великого революционного действия, против
всякой жертвы узконациональными интересами во имя движения
вперед пролетарской революции.
— Это все умозрительные построения и, если извините, схола-
стика. А практика — это старуха, сующая в рот умирающему ком
земли. Я не верю.
— А я верю! — уже совсем жестко перебил Ленин, резко по-
вернул левую, недавно простреленную руку и сморщился от боли.—
Российский пролетариат поймет, что теперь от него потребуются
величайшие жертвы на пользу интернационализму.
— Несомненно!—с иронией воскликнул орловец.— Гарантия
тому — старуха, о которой я говорил, пьяный громила, утонувший
в зерне, которое не смог унести! Весь наш «великий добрый народ»!
— Именно! Именно!—отчужденно, с подчеркнутой холодной
деликатностью закивал Владимир Ильич.— Весь наш великий доб-
рый народ. Если помните, у Тургенева, о котором вы так печетесь,
есть стихотворение в прозе, которое, на мой взгляд, стоит многих
романов. Нищий мужик берет в дом сироту. Жена бранит его: ведь
в доме нет даже соли, чтобы посолить похлебку. «Ничего,— отве-
чает, как вы помните, мужик,— а мы ее и несоленую!»
— Но у этого мужика все же была какая-то, ну, корыстная,
что ли, надежда, что сирота вырастет и отплатит ему за добро. А у
вас? Вы же сами заявили недавно, что у немцев, по всей видимо-
сти, не Октябрь, а Февраль, то есть буржуазная революция. Где
же логика?
— Во-первых, если помните, в конце стихотворения, на которое
я сослался, Тургенев замечает: «Вчера я слышал, что Ротшильд по-
жертвовал на сирот тысячу франков. Далеко Ротшильду до того
мужика!» Это во-первых. Во-вторых, если уж вы так упорно тащите
меня на позицию «брюха», то пожалуйста! Извольте! Германская
3
Заказ 2878
33
революция уже дала нам столько, что даже всем имеющимся в на-
шем распоряжении хлебом мы не смогли бы этого оплатить: похаб-
ный Брестский мир теперь можно считать похороненным.
— Ну! Это еще как сказать!
— Знаете ли!..— Владимир Ильич вздохнул и устало развел
руками.— Очень трудно, даже невозможно убедить человека, ко-
торый не хочет убедиться.
— Что ж...— послышался тот же усталый голос из угла.— По-
живем — увидим.
— Владимир Ильич! Суп стынет,— напомнил Цюрупа.
— Что? Ах, да! Суп...— Ленин молча вернулся к столу и не-
хотя принялся за еду.
Третьего ноября в Киле восстали немецкие матросы. Четвер-
того— в Германии возникли первые Советы. Пятого — кайзеровские
войска на Западном фронте сдали вторую оборонительную линию.
Восьмого ноября Советы образованы в Гамбурге, а в Баварии про-
возглашена республика. Девятого — всеобщая стачка в Берлине,
император Вильгельм отрекся от престола, сформировано правитель-
ство Народных уполномоченных. Тринадцатого — ВЦИК аннулиро-
вал Брестский договор. Незадолго до этого, выполняя волю Ше-
стого Всероссийского съезда Советов, собравшегося в праздничные
дни первой годовщины Октября, ВЦИК «предписал направить два
маршрутных поезда с хлебом, по 25 вагонов каждый (в вагоне
1000 пудов), в распоряжение борющихся за диктатуру пролетариата,
за власть Советов рабочих и солдат в Германии. Направляя два
первых поезда революционным рабочим и солдатам красного Бер-
лина, Всероссийский ЦИК предписал местным Советам рабочих и
крестьян немедленно приступить к созданию особого фонда помощи
борющимся братьям рабочим и солдатам в Германии.
Председатель Всероссийского ЦИК
Свердлов».
Александр Дмитриевич спокойно отложил официальную бумагу:
все, что там было написано, само собой разумелось. Как только он
мог не сразу понять это?! Затмение какое-то нашло! Или усталость
сказалась? Или груда неотложных дел заслонила тогда горизонт?
С листка блокнота-семидневки его заторопила пометка, густо
обведенная красным карандашом: «6 ч. 30 м.— выступление на
митинге». Он осторожно опустил на место бронзовую крышку чер-
нильницы, поправил неровно стоявшее пресс-папье и поспешил в Со-
кольники.
В огромном, насквозь прокопченном цехе Александру Дмитрие-
вичу показалось темно и тесно. Подсолнечная лузга па замаслен-
ном полу из деревянных шашек. Сизые колечки от самокруток. За-
пах пота, мазута, сапог. Притихшие ремни трансмиссий. Неугомон-
ный говор сотен людей. Кумач на столе председателя. Графин.
34
Стакан. Карандаш. Словом, обычный митинг, один из тех, на кото-
рых ему уже приходилось не раз выступать.
— Слово имеет народный комиссар по продовольствию...
Сейчас сразу, с места в карьер завалят, задушат вопросами: где
наш хлеб? Сколько можно терпеть? Когда это кончится?! И нельзя
будет увильнуть, отвертеться, отделаться полуправдой.
Чувствуя, как горячо приливает к ушам кровь, Цюрупа поднялся
перед настороженно притихшими людьми, сдернул шапку и не пе-
реведя дыхания начал:
— Товарищи! Когда МК посылал меня к вам, мне дали кра-
тенький план: международный вопрос, внутреннее положение, поло-
жение на фронтах. Но мне думается, что сейчас все эти вопросы
вмещаются в один: хлеб, хлеб и еще раз хлеб.
— Правильно!
— Давай! — поддержали со всех сторон.
Цюрупа помедлил, с трудом взял дыхание и немного успоко-
ился:
— Позвольте прочесть вам один документ.— Достал из вну-
треннего кармана пиджака бумажку, развернул.— «За четырнадца
тое ноября в Москву прибыло грузов (в вагонах): муки пшенич
ной — восемь, ржи — шесть, овса—четыре, жмыхов — один, отру
бей—два, сена— пять, сельдей — пять, соли — четыре, патоки —
четыре, солода—два, крупы разной—семь, картофеля—двадцать
девять, овош.ей разных — девять, керосина — один и прочих продук-
тов — пять». И вот еще бумажка...
— Что ты нас бумажками кормишь?!
— Мы ими во как сыты!
— Что он нас бумажками кормит?! Ребята!..
Но Цюрупа возвысил голос над общим шумом:
— Завтра это напечатают во всех газетах! Слушайте! «Сем-
надцатого ноября будет отпускаться хлеб по купону от восьмого
октября хлебной карточки на два дня — семнадцатого и восемнадца-
того ноября—для лиц первой категории—один фунт...»
— Вдвое меньше! — ахнула в первом ряду молоденькая бледно-
лицая женщина.
— Братцы! Да что же это?
— «...второй,— упрямо продолжал читать Цюрупа,— три чет-
верти фунта...»
— Это на два-то дня!
— «...третьей — полфунта и четвертой — четверть фунта».
— Мать честная-родненькая!
Началось то, чего он ждал: зашумели, загудели все разом, так
что уже нельзя было разобрать отдельные выкрики. Только стена
из лиц, ходуном расходившаяся стена яростно обращенных на него
лиц была перед ним.
Александр Дмитриевич машинально достал платок, рассеянно
провел по лбу, выждал, когда хоть немного угомонятся самые рети-
вые глотки, поднял руку:
35
— Это все — внутреннее положение,— глуховато, но внятно за-
звучал под сводами цеха его голос.— Теперь перейдем к междуна-
родному. Первое и главное: революция в Германии, позволившая
нам освободиться от кабалы Брестского мира. Но с хлебом у них
еще хуже, чем у нас. А у нас, у Наркомпрода, нет столько, сколько
им надо. (Я уже обрисовал вам внутреннее положение.) Мы не мо-
жем столько дать... Может быть, вы дадите?
— Мы!?
— А у нас-то откуда?!
— На панелях выросло?!
— На станках уродило?!
— Загнул! — Послышался громкий свист.
— Тихо, товарищи! — сердито попросил Цюрупа и внезапно за-
кашлялся, покраснел, согнулся.
Вид его невольно вызвал сочувствие — немного притихли, так
что можно стало произнести следующую фразу:
— Дать хлеб немецкой революции — это наш долг.
И тогда опять:
— Больно много у нас долгов что-то!
— Сами пухнем! — И опять свист.
— Тихо! Тихо, товарищи! Я знаю человека, который думает не
так...
— Кто такой?!
— Ульянов-Ленин, Владимир Ильич...
Сразу возня и крики замерли, точно в комнату, где расшали-
лись дети, вдруг вошел взрослый.
— Владимир Ильич Ульянов-Ленин,— повторил Цюрупа,— по-
слал меня к вам и просил передать: будет у немецких рабочих
хлеб — будет жить революция, не будет хлеба — гибель молодой ре-
волюции неизбежна. Вот, товарищи! Таково наше международное
положение.
— Какая будет резолюция? — В воцарившейся тишине поднял-
ся председатель.
— Того и гляди сдохнем с голоду, а туда же! —точно жалуясь,
произнес пожилой, заросший серой щетиной рабочий из первого ряда
и знобко поддернул старую шинель, которая была ему велика.
Но — странное дело! —на этот раз мало кто, да и то как-то не-
охотно, откликнулся на его слова. Вот вперед выступила высокая
грузная женщина, туго перехваченная на пояснице серым пуховым
платком. Она стала рядом с Цюрупой, покосилась на него, отвер-
нулась и не спеша, зычным грудным голосом будто запела:
— У меня, товарищи, пятеро, мал мала меньше — горох. Му-
жик еще в шестнадцатом убитый. И вот что мне на них на всех
нынче отвалено.— Чуть ослабив платок, достала из-за пазухи акку-
ратно увязанный в застиранную салфетку узелок, осторожно раз-
вернула. Цюрупа увидел с десяток ровных — один к одному — ржа-
ных сухарей, верхний — с пригорелой коркой.— Можно, я вас спра-
шиваю, на это прожить? — И, не дожидаясь ответа, женщина тут же
36
сама себе отрубила: — Нет, нельзя, никак невозможно! Что же? По-
мирать детишкам?
— Мать сама недоест, недопьет, а детей накормит! — рассуди-
тельно, со значением подсказали ей из толпы.— Всеми правдами-не-
правдами, а накормит!
— Верно! — подхватила женщина, и курносое круглое лицо ее,
несмотря ни на что дышавшее здоровьем, осветилось улыбкой, хитро
сощурились глубоко посаженные глаза.— А Россия наша — всем ре-
волюциям мать! Так что,— она энергично отделила половину суха-
рей, бережно положила на стол к председателю,— вот моя какая
будет резолюция. Кто следующий?
Потом, на бесконечных митингах, в партийных и комсомольских
комитетах московских подрайонов, в завкомах и фабкомах Алек-
сандр Дмитриевич видел тысячи таких сухарей. Докрасна прока-
ленные бруски-пайки, ломтики от караваев деревенской выпечки,
привезенные в столицу, быть может, с риском для жизни, серые су-
хари из хлеба, полученного по детским карточкам, и засушенные
впрок овсяные лепешки. Их приносили завернутыми в две, в три
бумаги или в тряпицы, а потом перепаковывали в надежные фунти-
ки, стараясь не уронить ни крохи, перевязывали, увозили на товар-
ную станцию.
И вот уже подготовлен, вот уже отправлен в Германию еще
один — очередной—эшелон с продовольствием: четырнадцать ваго-
нов муки и вагон — целый вагон! — сухарей.
Возбужденный и довольный, в пальто нараспашку, Цюрупа вы-
шел с перрона Александровского вокзала, отыскал на площади бу-
ровато-зеленый «Штеер». Шофер высунул руку за дверцу, надавил
резиновую грушу рожка — машина квакнула, задрожала и рвану-
лась с места.
Из-за неплотно пригнанной фанерки, заменявшей дверное стек-
ло, потянуло стужей. Цюрупа запахнул пальто, подвинулся ближе к
шоферу.
В свете фар плясали и роились пушистые снежинки, неслась на-
встречу запорошенная Тверская. Трамвайные столбы, вывески, вы-
вески с бесконечными ятями и твердыми, как будто вопящими о своей
твердости, знаками на концах династических фамилий: «Елисеевъ»,
«Ханжонковъ», «Филипповъ»... Рысаки, едва переставляющие ноги,
но с добротными медвежьими полостями на лакированных санях...
И вдруг дугой на ветру кумачовое полотнище: «Хлеб — Либкнех-
ту!»— обоз — крепенькие заиндевевшие лошадки, розвальни, горба-
тые спины мешков, красноармеец с карабином...
Как хорошо! Как много все-таки уже удалось сделать! Ведь вся
работа по подготовке хлебных маршрутов выпала на ег®, наркома
Цюрупы, долю. И все эти дни он носился по элеваторам, мельницам,
складам — собирал, сколачивал вагон за вагоном, торопил, требо-
вал, спорил, ругался.
Дома, в полупустой кремлевской квартире, он кое-как разогрел
чайник, напился за весь день, но его продолжало знобить. Без вся-
37
кого удовольствия пожевал хлеб, с трудом отодрал половину ян-
тарной спинки вяленого леща.
Закусив немного, Александр Дмитриевич взял с вешалки пальто,
накинул на плечи и присел у окна. В лунной мути занималась пер-
вая метелица. Струистые косички сухого снега скользили по город-
ским крышам, разбегались по воздушным волнам, рушились в тем-
ные провалы улиц, исчезали во мгле.
Александру Дмитриевичу вдруг почудилось, что там, дальше, за
вьюжной мглой, он видит всю Россию — изнемогающую под мерт-
вящим саваном, но все-таки живую, борющуюся, дерзкую. Где-то
там, в этой сизой непролазной тьме, идут и идут по бескрайним по-
лям обозы. Притоптывают, отдуваются на ветру возницы. Дышат в
кулаки зазябшие красноармейцы, спешат, поторапливаются:
— Давай, давай!
Изголодавшийся Питер шлет свой хлеб красному Берлину. Ко-
строма, давно уже забывшая, как едят досыта, делится с немецкими
рабочими последним куском. Ярославль, превращенный в развалины
июльским мятежом господ эсеров, шлет Либкнехту зерно, которое
добыто с винтовкой в руках, оплачено кровью.
Вера Смирнова-Ракитина
ДА ЗДРАВСТВУЕТ НАРОД!
В организации здравоохранения и во всех связан-
ных с этим делом вопросах, впервые возникших в
России, Владимир Ильич принимал самое деятельное
участие.
ВЛ. БОНЧ-БРУЕВИЧ
...Первые дни Советской власти в Петрограде. Пока что революция
обошлась почти без жертв. Со всех концов страны поступают обна-
деживающие сообщения: власть мирным путем переходит в руки
Советов.
Но вот в Смольном начинают напряженно прислушиваться к
московским событиям. Революция натолкнулась на ожесточенное со-
противление московского гарнизона и юнкеров. Пять дней идут
тяжелые бои. Осложняется положение и в самом Питере. Керен-
ский и Краснов двигают на столицу войска, юнкера поднимают мя-
теж.
И в это тревожное время появляется постановление правитель-
ства о восьмичасовом рабочем дне.
Впервые в истории всего человечества в этом постановлении оп-
ределен такой короткий рабочий день, оговорены льготы для жен-
щин и подростков. Много лет назад, в преддверии Второго съезда
РСДРП, когда писался проект Программы партии, Ленин уже твер-
до стоял па той точке зрения, что революция должна делаться в пер-
вую очередь в интересах охраны рабочего класса от физического и
нравственного вырождения. Основное дело большевиков — забота о
сохранении сил и здоровья рабочих, главной производительной силы
человечества, о создании лучшей жизни для них, ради этого и дол-
жна вестись борьба.
39
Декрет вступил в силу немедленно, переданный по телеграфу
во все концы республики. Уже на второй день рабочие уходили с
предприятий, отработав только восемь часов.
— Пусть-ка теперь попробуют всякие керспские отменить то,
что дает народу Советская власть!—заметил как-то Владимир Иль-
ич.— Не выйдет...
Конечно, у большевиков на первых порах очень мало возможно-
стей уберечь здоровье народа. Мятежи и восстания побежденных,
военные действия против страны Советов на окраинах — это новые
сотни и тысячи больных и раненых, кроме тех, которые уже лежат
в госпиталях и больницах. Не зря в историческую ночь, с 25 на
26 октября 1917 года, Военно-революционный комитет принимает
решение о создании медико-санитарного отдела для помощи красно-
гвардейцам, революционным солдатам и матросам.
Нашелся и подходящий комиссар такого отдела — молодой
скромный военный врач Михаил Иванович Барсуков. Его грязно-се-
рая шинель, солдатская папаха с алой лентой, как у всех красных,
ничем не выделялись среди общей массы посетителей Смольного. Но
друзья обратили внимание Владимира Ильича на этого энергичного
фронтового врача. Ленин любил, доверял молодежи. Пригласил Бар-
сукова к себе.
— Я ведь тоже из медицинской семьи,— живо заметил Влади-
мир Ильич.— Дед — лекарь, брат — врач... Поработайте. Дело важ-
нейшее...
В медико-санитарном отделе всего восемь сотрудников. Обще-
ство русских врачей памяти Пирогова настроено явно враждебно.
Саботаж, напряженная обстановка. Больницы и госпитали неделями
остаются без врача. Некоторые просто приходится закрывать.
Медико-санитарный отдел рассчитывает только на силы врачей-
партийцев и на небольшое количество верных своему долгу врачей-
энтузиастов. Они не отказываются, тянут за десятерых. С совеща-
ния бегут на операции, с операций — на обходы, разыскивают меди-
каменты, перевязочные средства. Да еще надо держать связь с ок-
рестными населенными пунктами, руководить, советовать, помогать.
Много дел у женщин-врачей. Молодые, но уже проверенные пар-
тийные деятели — Вера Михайловна Бонч-Бруевич, Вера Павловна
Лебедева и их подруги взяли на себя заботу о матерях, детях, шко-
лах. С ними действует рука об руку Александра Михайловна Кол-
лонтай — первый нарком социального обеспечения.
Владимир Ильич еще в годы эмиграции прекрасно знал, что в
России нет единой медицинской системы, медицинских учреждений
смехотворно мало и они разбросаны по отдельным министерствам,
управлениям, земствам. На 150 миллионов населения — 23 тысячи
врачей. Большая часть из них — вольнопрактикующие, живущие в
городах. И только около 5 тысяч врачей — в земских больницах
и амбулаториях на... 100 миллионов крестьян!
Все надо в корне менять. Владимир Ильич, наравне с полити-
ческими и экономическими, много раз поднимал вопросы народного
40
здоровья. Немало было партийных постановлений по этому поводу,
во сейчас, когда партия пришла к власти, необходимы особые уси-
лия. Тем более, что это не только проблема: больной — врач — боль-
ница. Сюда входило все: и жилище, и бытовые условия, и питание,
и рабочее место, и длительность рабочего дня, и помощь заболев-
шему труженику и его семье...
И вот 1 ноября 1917 года публикуется широкая программа пол-
ного социального страхования рабочих. Через неделю — 8 ноября —
Владимир Ильич подписывает декрет «Об увеличении пенсии рабо-
чим, пострадавшим от несчастных случаев». Еще через неделю — о
передаче больничным кассам частных лечебных предприятий. 11 де-
кабря обнародовано «Положение о страховании на случай безрабо-
тицы». 22 декабря—декрет, получивший огромное значение, «О стра-
ховании на случай болезни». Этот закон положил начало осуществ-
лению в Советском Союзе бесплатной и общедоступной медицин-
ской помощи.
На третьем заседании только что созданного Совнаркома раз-
бирается записка медико-санитарного отдела о необходимости со-
здания Комитета по охране народного здоровья. Авторы ее — врачи
М. И. Барсуков, И. С. Вегер, А. И. Винокуров. А на пятом заседании
Совнарком слушает доклад Барсукова о создании единого медицин-
ского центра, и вскоре Председатель Совнаркома подписывает дек-
рет о Совете врачебных коллегий.
* *
*
Доктору Николаю Александровичу Семашко не удалось в июне
1917 года, когда проходили выборы в Московскую городскую думу,
проголосовать за список № 5, список большевиков.
Его не было в Москве, он только добирался до нее трудными во-
енными путями. Он еще бедовал в спокойном Стокгольме, где для
него не было другого приюта, кроме узкой койки в ночлежке для
эмигрантов. Только в августе появился в Москве этот крупный, плот-
ный мужчина, с узкой бородкой, с добрым русским лицом, в небо-
гатой заграничной одежде. Партия еще до того, как он получил раз-
решение на въезд в Россию, решила его направить на усиление мос-
ковской организации большевиков. Он с радостью вернулся в город
своей юности, в город, где прошли его студенческие трудные и вме-
сте с тем радостные годы. В сентябре, когда проходили выборы в
районные думы, он сам уже был в списке кандидатов. Октябрьскую
революцию Николай Александрович встретил па посту председателя
Пятницкой районной управы. Л ко времени переезда правительства в
Москву возглавлял отдел здравоохранения при Московском Совете.
Помощник Семашко по Мосздравотделу — Владимир Алексан-
дрович Обух. Товарищи любят этого веселого, неунывающего чело-
века, активного партийца с 1894 года. Был он врачом 1-й Градской
больницы и умелым конспиратором. Никакому шпику не приходило
в голову, что в квартире господина Обуха проживают непрописан-
41
пые жильцы, происходят подпольные собрания, чтение нелегальной
литературы, что там большевистская явка.
Еще один деятельный помощник Семашко — доктор Михаил Фе-
дорович Владимирский, он тоже в партии с 90-х годов. Пережил
аресты, ссылки, эмиграцию. Вернулся в Россию после Февральской
революции и в октябрьские дни уже входил в состав боевого партий-
ного центра по руководству восстанием в Москве. Москвичи знали
его рослую фигуру, волевое лицо. Помнили по выступлениям в Мо-
сковском Совете. Большая и ответственная работа и по благоустрой-
ству Москвы, и позже, как заместителя наркома внутренних дел,
вынудила его оставить любимую профессию врача, но все равно он
не охладел к медицине.
К этой тройке следует причислить Зиновия Петровича Соловь-
ева. Он учился в той же Симбирской гимназии, что и Ленин. Студен-
ческие годы его прошли в Казанском университете — там же слушал
лекции и Владимир Ильич. Окончив медицинский факультет, он
становится санитарным врачом. А революционная работа приводит
к гонениям, арестам, ссылке. Все же он сумел многое сделать в об-
ласти санитарной медицины.
Когда консервативные врачи объявили злостную забастовку и
бросили на произвол судьбы больницы и всю бедноту Хамовников,
Зиновию Петровичу Соловьеву, сколотившему врачебный актив,
многим помогла Людмила Сергеевна Боголепова. Она со своими то-
варищами заняла брошенные посты в районных и окраинных амбу-
латориях, сумела уговорить сестер, и Хамовнический район зарабо-
тал одним из первых.
В Сокольниках врач Иван Васильевич Русаков был членом Во-
енно-революционного комитета в октябрьские дни. А позже он помо-
гает восстанавливать нормальную жизнь в этом, тогда довольно
отдаленном районе советской столицы.
Есть и еще врачи — верные бойцы партии: Б. С. Вайсброд,
Н. А. Кост, А. Н. Сысин, А. П. Голубков и другие. Они-то и начали
широкую реформу здравоохранения.
Май 1918 года Владимир Ильич назвал непомерно тяжелым ме-
сяцем. Немцы нарушили мирный договор и снова начали наступле-
ние. Вспыхнул антисоветский мятеж чехословацкого корпуса. В стра-
не усилился голод. На почве голода и недоедания появилась холера.
Московские и петроградские врачи-большевики предлагают со-
здать Народный комиссариат здравоохранения. Они убеждены, что
сейчас, как никогда, нужен единый центр. Владимир Ильич поддер-
живает их инициативу. Проходит меньше месяца, и на V Всероссий-
ском съезде Советов 10 июля 1918 года принимается Конституция
РСФСР и в ее восьмой главе — «О Совете Народных Комиссаров»—•
появляется восемнадцатый комиссариат — Комиссариат здравоохра-
нения.
Единственно, на чем настаивает Владимир Ильич,— назначить
наркомом непременно Николая Александровича Семашко. Владимир
Ильич уверен в этом человеке.
42
По идее Ленина проект декрета о Наркомздраве публикуется
одновременно со списком крупных специалистов медицины, привле-
ченных в новые, советские медицинские учреждения. Такая публика-
ция оказалась весьма полезной. Ученые, до сих пор не сумевшие
преодолеть настороженности перед Советской властью, теперь охот-
но соглашались служить ей.
Незабываемый восемнадцатый. Тяжелый девятнадцатый. Стра-
на окружена кольцом блокады. Внутри кольца — гражданская
война.
Обшарпанные стены домов заклеены плакатами: «Все для фрон-
та!» Владимир Ильич не устает повторять: «...Всякая помощь, ока-
занная в тылу красноармейцам, немедленно превращается в усиле-
ние Красной Армии, в укрепление их настроения, в уменьшение
числа болезней и в увеличение наступательной способности».
Сам он полон заботы о раненых. Часто посещает госпитали.
В один из них Владимир Ильич поехал вместе с Надеждой Кон-
стантиновной. Торопились попасть засветло, чтобы обойти палаты,
поговорить с людьми. С электричеством было плохо, его едва хва-
тало на операционную и перевязочные. Но ради приезда Владимира
Ильича затеплились лампочки в коридорах и, когда в палатах на-
чало темнеть, налились тусклым светом маленькие стеклянные груши
под потолком...
Раненым, чтобы их не волновать, до последней минуты не гово-
рили, что ждут Ленина именно в этот день. Поэтому ходячие боль-
ные разбрелись по зданию, кто покурить в коридоры, благо там по-
светлело, кто поближе к печкам, кто в соседние палаты послушать
газеты.
Но Ленина узнали сразу, едва он вошел в первую же палату, к
лежачим.
— А вы легки на помине, Владимир Ильич,— улыбаясь заме-
тил раненый, с трудом приподнимая с подушки забинтованную го-
лову.— Только что нам в газете о положении на фронтах читали. Мы
о вас разговорились. Газеты-то нам мало... Мы настырные, все в под-
робностях знать хотим... Придется доложить...
Владимир Ильич усмехнулся и дружески положил руку на его
плечо.
— Что же, не возражаю. Кто это вас так?
— Генерал Юденич, чтоб ему пусто было... Как он там? Пятки-
то сверкают?
— Сверкают. Да и не только у него.
Владимир Ильич присел на краешек кровати. Все больные по-
вернулись к нему.
Он коротко рассказал о разгроме Юденича под Петроградом,
о положении на Юге. Советское наступление шло удачно. Армия Де-
никина оставляла то один, то другой населенный пункт.
— Так что если говорить о пятках,— засмеялся Ленин,— то,
пожалуй, генералу Деникину тоже пора готовить сало. А то не ус-
пеет смазать...
43
Из палаты перешли в столовую, но и там набилось столько на-
роду, что негде было сесть. Стояли прислонившись к стене, опираясь
на костыли, палки. Расспрашивали долго, обо всем: о войне, земле,
хлебе, будущем.
Владимир Ильич отвечал не торопясь, подробно, потом сам пе-
решел к расспросам.
— Меня допросили с пристрастием, а сами помалкиваете! Ну-ка
вот вы,— обратился Ленин к сидевшему перед ним раненому,— рас-
скажите, что вам из дому пишут. Плохо, говорите. Мякину едят?
Верно... Кое-где едят. И лебеду едят. Л у кулаков в ямах зерно
гниет... Фабричные рабочие последние вещички менять возят. Туго
приходится... Пока войну не кончим, легче не будет.
Разговор затянулся. Владимир Ильич с Надеждой Константи-
новной уехали поздно, пожав десятки рук, пожелав всем своим со-
беседникам быстрейшего выздоровления.
— В среду надо навестить Сокольнический госпиталь,— заметил
Владимир Ильич, выходя из машины у дверей кремлевской квар-
тиры.
* *
*
Тревожные вести. Отовсюду: из Петрограда, Саратова, Воро-
нежа, Ростова, Вятки, Оренбурга, Минска, Харькова, Пскова. Сып-
ной тиф! Возникшая в окопах империалистической войны, эта зараз-
ная болезнь распространилась по России. Что может быть страшнее
инфекции для страны голодной, измученной войной, окруженной
блокадой?
Владимир Ильич, верный своему принципу ничего не скрывать
от народа, первый говорит и пишет о надвигающемся бедствии: «Го-
лод становится все сильнее. Сыпной тиф превращается в самую гроз-
ную опасность. Необходимы героические усилия, а у нас делается
далеко и далеко не достаточно...
Спасти миллионы и десятки миллионов от голода и от тифа мо-
жно, спасение близко, надвинувшийся голодный и тифозный кризис
можно преодолеть и победить вполне. Отчаиваться нелепо, глупо, по-
зорно».
Вторая половина восемнадцатого года, девятнадцатый и двадца-
тый годы — изматывающая битва на два фронта. Военные действия
против интервентов и белых армий и война в тылу с гнусным насе-
комым, разносчиком инфекции. Подло мстит народу разрушенный,
разложившийся царский строй. Грязь, нищета, темнота, бескуль-
турье— все уподобилось минам замедленного действия.
Наркомздрав — под пристальным вниманием Владимира Иль-
ича, который настаивает на том, чтобы проводились в жизнь реко-
мендации ученых, развертывались лаборатории, институты. Органи-
зуются специальные санитарные городки, инфекционные больницы,
санпропускники, дезинфекционные камеры. Все пользующиеся же-
лезнодорожным транспортом проходят через пропускные пункты, в
44
квартирах больных обязательна тщательнейшая дезинфекция, нала-
живаются бани, больничные и госпитальные прачечные.
Целый ряд декретов остался на память о тех героических годах:
«О мероприятиях по сыпному тифу», «О снабжении бактериологиче-
ских институтов и лабораторий необходимыми для их работы мате-
риалами и инвентарем», «Об образовании особой Всероссийской ко-
миссии по улучшению санитарного состояния», «Об обеспечении се-
мейств лиц медицинского персонала, погибших на эпидемиях»,
«О санитарной охране жилищ»... Все шире санитарная пропаганда,
санитарное просвещение среди красноармейцев и мирного населе-
ния.
6 марта 1920 года Владимир Ильич выступил на заседании Мос-
совета. Говорил он корректно, сначала даже суховато, старался не
обижать людей, но чувствовалось, какое глубокое возмущение халат-
ностью, неумением, верхоглядством кипит в нем. С какой брезгливо-
стью повторял он слова: «грязь», «эпидемии», «насекомые», «запу-
щенность»!
— Прежде всего здесь у нас стоит на очереди задача очистить
Москву от той грязи и запущенности, в которую она попала.
Мечта Владимира Ильича о прекрасном городе будущего, где
будут жить здоровые творческие люди, мечта, которой он делился с
немногими, близкими ему по взглядам людьми, еще была очень да-
лека от реализации. Пока на очереди были самые прозаические ве-
щи: метлы, подводы и грузовики для вывоза мусора...
Началась основательная чистка древнего города. На улицах, еще
заваленных снегом, в переулках, где между сугробами вьется оледе-
нелая тропинка, во дворах, где почерневший снег прикрывает груды
отбросов, появились закутанные в платки, шали, в какие-то допотоп-
ные бурнусы и тулупы первые бойцы добровольных отрядов — войско
Чрезвычайной комиссии по очистке.
Здесь были и добровольцы, понимавшие необходимость уборки,
представлявшие, в какую клоаку превратятся улицы Москвы, едва
весеннее солнце унесет снежный покров, и перепуганные обыватели,
и мобилизованные на трудповинность буржуи. Командовали отряда-
ми исконные московские дворники, те, что не ушли в армию и не
сбежали от голода в родные деревни.
Лом, метла, лопата стали самыми популярными инструментами.
Разбирались десятилетиями не убиравшиеся чердаки и подвалы, са-
раи и кладовки, захламленные и забитые подъезды. Разносилось по
квартирам все, что могло дать хоть кое-какое тепло и могло быть
сожжено в печках. Но все равно в каждом дворе долго и дымно
тлели тряпки, опилки, обрывки бумаги, прелые листья.
Во всех концах Москвы во дворах и на улицах всю весну копо-
шились очистители. А когда сошел снег, нашлись и маляры, и плот-
ники, и кровельщики. Начали латать, подкрашивать (красить еще
было нечем), подколачивать.
И Москва повеселела. В рамах, вместо почерневшей фанеры, за-
светились окна, собранные из кусков стекла. Свежими заплатками
45
засияли крыши, уже не хлопали от ветра скособоченные двери и
ставни. Во дворах сушили вываренное в щелоке белье, выколачивали
пыль, открывали окна. Кончались годы унылого житья.
А как доволен был Владимир Ильич, когда узнал, что доктор
Обух, заведующий Мосздравотделом, сумел вымыть всех москвичей!
Энергичный Владимир Александрович раздобыл дрова, заставил по-
чинить и затопить московские бани. Каждому посетителю вручали
дорогой подарок — маленький кусочек мыла и мочалку. За неделю в
банях вымылось около 800 тысяч москвичей!
За делом очистки городов Владимир Ильич следит пристально
и придирчиво. Заставляет докладывать, как идут дела где-нибудь в
Кирсанове, в Воронеже, в Туле, в Сухиничах. Посылает телеграмму
Самарскому губисполкому с запросом: «Достаточно ли радикально
проводите очистку города? Прошу налечь на это и проверять чаще
фактическое исполнение. Не увиливают ли от трудповинности бур-
жуи и обыватели? Необходимо подтянуть изо всех сил. Предсовобо-
роны Ленин».
Наркомздрав должен быть, по мысли Владимира Ильича, не-
дреманным оком. Ему ведь поручено главное — здоровье народа.
Народ должен здравствовать!
Борис Могилевский, Вадим Прокофьев
ПОД ФЛАГОМ ЦЕНТРОСОЮЗА
Касаясь трех великих океанов,
Опа лежит, раскинув города,
Покрыта сеткою меридианов,
Непобедима, широка, горда.
КОНСТАНТИН СИМОНОВ
Иззябнувшая, полуголодная Москва. Вечерами не горят побитые фо-
нари. Поздний мартовский морозец сковывает гладким льдом лужи,
натаявшие за день. А днем яркое-яркое солнце, холодный ветер и
запахи весны.
Мальчишки ладят скворешни и пускают кораблики в звонких
ручьях. Дома стоят облупившиеся, закопченные дымом «буржуек».
Трубы торчат чуть ли не из каждого окна. На церкви Ваганьков-
ского кладбища черная труба забралась под самую маковку, и бо-
жий храм напоминает теперь ободранного беспризорника, лихо ку-
рящего козью ножку.
Голодно. Но люди не унывают. Театры полны. В опере артисты
не столько поют, сколько кашляют. Но это никого нс смущает.
Все надеются на весну: ранние овощи, летнее тепло. И мечтают,
что после разгрома Колчака и Деникина временная передышка пре-
вратится в постоянный мир.
Улицы городов Европы заполнили безработные. Прогорают бан-
ки. Промышленные и торговые компании терпят крах. Закрываются
заводы. Дорожает жизнь. Экономический кризис, как проказа, раз-
дирает капиталистический мир.
Английский премьер Ллойд Джордж откровенно признался в
парламенте, что силой оружия с большевиками справиться не уда-
47
лось. Л вот с помощью торговли он надеется «оздоровить обстановку
в России».
«Оздоровить» на языке Ллойд Джорджа означает «излечить
от большевизма». Недаром верховный совет Антанты согласен
восстановить торговые отношения с «русским народом». Именно
с «народом». Но, избави боже, не с большевистским правитель-
ством.
«Русский народ»? Кого это может обмануть? Во всяком случае,
не Ленина. Империалисты хотят и торговать с Россией и при этом
сохранить «честь мундира». Прекрасно, великолепно. Мы нм помо-
жем. У нас имеется кооперативный орган — Центросоюз. О, это учре-
ждение народное. Пусть Центросоюз пробьет экономическую бло-
каду. Во главе миссии Центросоюза поедет Красин. Нарком? Это
никого не касается.
Ленинская мысль ясна: Центросоюз — ширма. Она никого не
может обмануть. Да, да, ширма. Если угодно, она-то и нужна импе-
риалистам, чтобы была сохранена честь.
Но Леонид Борисович должен чувствовать себя не просто «крас-
ным купцом». Торговые сделки само собой. Он едет в Европу как
дипломат. Именно так. За границей прекрасно осведомлены о том,
какой пост занимает инженер Красин.
Мандат заготовлен. В нем Совет Народных Комиссаров дове-
ряет Леониду Борисовичу разрешение «всех вопросов, связанных с
предстоящим возобновлением торговых сношений, со всеми необхо-
димыми для сего правами, в том числе с правами по всем вышеиз-
ложенным вопросам принимать единоличные решения, от имени
Российской республики заключать всякого рода соглашения и до-
говоры со включением всех условий и гарантий, какие он найдет
нужными и для Российской республики приемлемыми».
Мало кому из дипломатов предоставлялись такие обширные
полномочия.
Перед отъездом Красин собрал членов миссии и рассказал о
беседе с Лениным.
— Пробить блокаду... Такова задача, поставленная Владими-
ром Ильичем.
От Петрограда до Финляндии — рукой подать. Не успели рас-
сесться по местам, как пожалуйста — граница. В вагон к Красину
поднялся... английский офицер. Очень вежливый. Руку к кепи — ка-
питан Френч. У Красина на языке вертится ядовитая шутка. Но, увы,
он плохо владеет английским. А не худо было бы осведомиться о
«финских родственниках» этого британского офицера. Поезд двинул-
ся дальше. Теперь торговую делегацию РСФСР эскортирует чуть ли
не целая воинская часть.
Ничего не скажешь, караул более чем почетный. Во всяком слу-
чае, он надежно оберегает жителей Финляндии от соприкосновения с
красными
На пристани Стокгольма полно народу. Рабочие шведской сто-
лицы приветствуют советских делегатов. Леонид Борисович ищет в
48
толпе родные лица. Вот они, вот! Машут руками, подпрыгивают от
радости. Дочки! Жена!.. Повисли на шее. Любовь Васильевна вол-
нуется, но старается завязать серьезный разговор. Какова цель при-
езда мужа? Красин шутит:
— Историю делать приехали, историю!..
Ногин и Клышко должны ехать в Копенгаген, где их уже под-
жидает Литвинов — представитель Наркоминдела в красинской мис-
сии. Леонид Борисович задержится в Стокгольме. Ведь наверняка
завтра же к нему пожалуют представители шведских фирм с пред-
ложениями. И если все пойдет успешно, деловой шум отсюда долетит
до Темзы, Берлина и там тоже найдутся здравомыслящие охотники
торговать с Россией.
Зашевелились шведские промышленники. Они хорошо нагрели
руки в годы мировой войны. Нейтральная Швеция поставляла обо-
рудование, сырье, продовольствие обеим воюющим сторонам. Но
война кончилась. Англия и Франция налаживают свое производство.
Шведам некому сбывать товары, возникла угроза сокращения про-
изводства. А тут русская делегация. 14 фирм объединились в кон-
церн, чтобы легче столковаться с русскими.
Между тем Красин уже успел один на один провести переговоры
с фирмой «А. В. Нюдквист и Хольм». Фирма взялась поставить за
шесть лет Советам 1000 паровозов. Первая брешь в блокаде. Красин
доложил об этом в Москву.
Депеша застала Ленина в рабочем кабинете. Он стоял у карты
России. Только что начался новый поход Антанты. Удар белополяков
нацелен на Киев. В Крыму еще не добит Врангель.
Снова война, кровь, разрушения. Мирная передышка окончи-
лась. Ленин еще раз читает красинскую телеграмму: 1000 парово-
зов за шесть лет... Не жирно. Но как они нужны сейчас, здесь, в
центре страны, на Украине, в Сибири — всюду! Паровозы — это и
хлеб, и топливо, это ожившие заводы...
Ленин отходит от карты. Немедленно телеграфирует Красину
согласие на сделку. Да, не забыл бы Леонид Борисович за парово-
зами предметы более скромные — пилы, косы, топоры.
Проходит короткий срок. Из Стокгольма — шифровка Чичерину,
для передачи Ленину:
«Купили в Швеции с доставкой в Ревель достаточное количество
пил и топоров. Кос больше полумиллиона получить не удастся... Ин-
струменты и машины закупили в размерах платежной способности.
Чтобы пользоваться кредитом, надо быть уверенным в возможности
экспорта, поэтому сообщите о состоянии торгового фонда. Главное
же — разработка плана вывоза хлеба на Новороссийск, хотя бы в
обмен на заграничные предметы широкого потребления».
Владимир Ильич доволен. Конечно, насчет Новороссийска Кра-
син несколько поспешил: хлеб придется пока вывозить иным путем.
Да и не так уж много хлеба может сейчас поставить русская де-
ревня для обмена на потребительские товары. Но косы — это очень
важно, без них урожая не соберешь, что бы там ни толковали неко-
4
Заказ 2878
49
торые умники из бывших спецов. В России сейчас выплавляется
4 процента металла, по сравнению с довоенным временем. Так что
и на косы не хватает.
Шведские промышленники были сами себе хозяева, политикам
приходилось труднее. Они все время вынуждены оглядываться на
Антанту. Но жалко упустить такой случай. Наконец политики на-
шли обтекаемую формулировку. Россия, конечно только в лице
Центросоюза (ни слова о Советском правительстве), получала право
вложить в шведский банк 25 миллионов крон золотом и закупить на
100 миллионов любых товаров. Центросоюз основывает свое торго-
вое представительство, и суда его в шведских портах имеют гаран-
тированные и равные права с другими государствами.
Советское золото, которое нигде не хотели принимать, нашло
дорогу в мировые банки.
15 мая 1920 года в Стокгольме был подписан торговый договор.
Хотело того или нет шведское правительство, но, подписав договор,
оно тем самым признало РСФСР де-факто. Ведь никого не могла
обмануть вывеска Центросоюза. И договор с советской стороны под-
писал не кто-нибудь, а член Советского правительства, нарком Кра-
син. Идея Ленина под флагом Центросоюза таранить блокаду ока-
залась жизненной.
В Копенгагене советскую делегацию буквально атаковали дело-
выми предложениями. Даже спокойный, уравновешенный Ногин ино-
гда выходил из себя. Сто предложений в день! Голова идет кругом.
Ногин уезжал в замок Гамлета, отдыхал на могиле датского принца
от датских дельцов.
Красин не имел на это времени. Изнуряющие, затяжные пере-
говоры с мистером Уайзом — председателем верховного экономиче-
ского совета Антанты, встречи с представителями Италии, которая
была не прочь за спиной «непобедимо-непримиримой» Франции за-
ключить торговую сделку с Россией. О датчанах и говорить не при-
ходится, они шли и шли нескончаемым потоком. Среди них было
немало мелких спекулянтов и крупных жуликов. Красину приходи-
лось распознавать каждого.
Итальянцам не терпелось. Они еще до приезда Красина догово-
рились с Литвиновым о кооперативной русско-итальянской торговле.
И только Красин успел появиться в Копенгагене, как была вырабо-
тана совместная русско-итальянская торговая конвенция. Она имела
силу договора, хотя ее срок был ограничен одним годом.
Советские делегаты приобрели популярность в иностранных де-
ловых кругах. Американские нефтяные акулы и те приплыли в Да-
нию. Нефть после войны пропитала всю международную политику.
А Советская Россия богата нефтью.
В свою очередь, советские делегаты и эксперты смогли по-
настоящему оценить прозорливость Владимира Ильича, который на-
значил руководителем миссии Красина. Торговец, финансист, знаток
европейской экономики и политики, к тому же умный и тонкий дип-
ломат. Имя этого выдающегося русского инженера, служившего в
50
свое время в концерне Сименса, не забыли ни в Скандинавии, ни в
Германии, его знали и деловые люди стран Антанты.
Многих дельцов удивляло: почему такой трезвый человек, как
Красин, вдруг заключает сделку, явно менее выгодную, чем та, ко-
торую ему предлагают другие фирмы? Они не могли понять, что в
каждой торговой сделке Леонид Борисович усматривал и опреде-
ленный политический смысл. Он выполнял указания Ленина, целе-
устремленно добивался главного — сломить блокаду. Деловой мир
Европы должен воздействовать на свои правительства, пусть торго-
вые сделки, бизнес приведут к политическому признанию Советского
государства.
Уже англичане, в соответствии с решением держав Антанты,
предлагают Леониду Борисовичу проследовать в Лондон, где засе-
дал тогда постоянный комитет верховного экономического совета.
Красин списался с Лениным, заручился его согласием и с Ноги-
ным и Клышко на английском миноносце поспешил к берегам
Темзы.
Лондон. Отель «Holland». Комфортабельный, по-английски чо-
порный. И в общем скучный. Но осматриваться и устраиваться как-
то поуютнее нет времени.
Завтра первая встреча с триумвиратом, управляющим Брита-
нией. От этой встречи зависит многое, и не один Красин готовится
к ней. И Ллойд Джордж, и Бонар Лоу, и Керзон. Ждут этой встречи
с нетерпением и некоторые посетители отеля — члены Англо-рус-
ского общества. Жалкие обломки прошлого, все еще всерьез обсу-
ждающие вопрос о государственном устройстве России... после свер-
жения большевиков. Ждут завтрашней встречи и держатели царских
займов, и бывшие владельцы русских предприятий, банков, рудни-
ков.
Но в Англии рабочих больше, чем хозяев, и они тоже ждут этой
встречи. В ответ на захват белополяками Киева лондонские докеры
не стали грузить пароход «Джолли Джордж» с английскими снаря-
дами для Пилсудского. «Руки прочь от Советской России!»
Даунинг-стрит. Резиденция премьер-министра. Здесь Ллойд
Джордж примет Красина. Это — знаменательное событие. Ведь из
России делегация выехала под скромным знаменем Центросоюза.
В Англии се принимают как правительственную. И сам премьер
взял па себя инициативу переговоров.
Красин доволен.
В кабинете премьера у камина стоят министр торговли Хорн,
министр финансов Бонар Лоу, министр иностранных дел лорд Кер-
зон н консерватор-парламентарий Хармсворс.
Ллойд Джордж первым поздоровался с Красиным и представил
Роберта Хорна, Лоу, Хармсворса. Керзон продолжал стоять, при-
жавшись к камину, с демонстративно заложенными за спину ру-
ками.
Красин подошел к лорду, протянул руку. Но министр не шелох-
нулся. Его глаза смотрели куда-то в потолок. Красин нахмурился.
51
В эту минуту ему хотелось сказать что-нибудь такое, как удар хлы-
ста. Но тут Ллойд Джордж произнес с раздражением:
— Лорд Керзон, будьте джентльменом!
Керзон вздрогнул. Неохотно сунул руку, молча отошел.
Когда все уселись, Красин сказал:
— Англичане пригласили советских делегатов в Лондон, зна-
чит, можно надеяться, что между Англией и РСФСР начнутся пере-
говоры и наладятся не только экономические, но и политические от-
ношения. Советское правительство стремится к этому.
Но такие отношения возможны лишь в условиях мира. Между
тем советский народ вынужден воевать с белопанской Польшей. А он
желает строить, торговать без всяких ограничений и запретов. И тор-
говать ему есть чем.
Обошлись без переводчика. Красин говорил по-английски. Ллойд
Джордж ставит предварительным условием переговоров прекраще-
ние антибританской пропаганды и возвращение английских военно-
пленных. Условия вздорные, особенно в отношении военнопленных:
ведь большая часть их уже вернулась домой. И все же встреча на
самом высоком уровне состоялась. Красин был уверен, что ему и
его коллегам придется еще не раз видеться с Ллойд Джорджем. Ра-
бота предстоит долгая и тяжелая.
Когда выпадали свободные часы, Красин любил гулять по Лон-
дону. В светлом костюме (июнь стоял теплый), с изящной тросточ-
кой, он выглядел типичным британцем, только что прибывшим от-
куда-то восточнее Суэца. На фоне бледнолицых обитателей англий-
ской столицы его лимонно-желтый цвет лица можно было принять
за легкий загар.
Сегодня Красина сопровождал в прогулке Ногин. Виктор Пав-
лович повел Леонида Борисовича каким-то запутанным лабиринтом
довольно грязных и узких улочек северо-восточной части города.
Наконец они выбрались на Саусгэт-Роод.
— Вот она, «социалистическая церковь»!
Красин увидел обычную английскую церквушку. Ничем не
примечательную. Узкие, стрельчатые окна, острая крыша с ба-
шенками. Да таких в этом семимиллионном городе, вероятно,
сотни.
Зашли внутрь. Ногин разволновался, и Красин понимал его.
В этом зале проходили заседания V съезда РСДРП в 1907 году.
— Вон там, у амвона, восседал Плеханов,— объяснял Ногин.—
Владимир Ильич обычно подсаживался к кому-либо из нас, больше-
виков. А Горький любил задние скамьи... Вон там, на хорах, одна-
жды появился мыльный король Иосиф Феле. Лондонские аборигены,
социал-демократы из России, Дейч и другие, долго искали человека,
который дал бы нашему съезду взаймы денег. Съезд оказался сов-
сем без средств. И нашли Фелса. Часа три просидел на хорах фабри-
кант. Прежде чем одолжить съезду 1700 фунтов, он хотел сам по-
смотреть на делегатов. А вдруг разбойники какие? Ничего, понра-
вились. Помню, в перерыве к нему поднялся Плеханов. Эдакий
52
барственный тамбовский дворянин, Фолс даже растерялся. Но день-
ги дал. Под расписку! Я до сих пор помню ее.
— Знаю, знаю. «Российская социал-демократическая партия.
Лондонский съезд. Май 1907 г. Церковь братства, Саусгэт-Роод...»,—
на память цитировал Красин.
Ногин подхватил:
— «Мы, нижеподписавшиеся, делегаты съезда РСДРП, настоя-
щим обещаем вернуть мистеру Иосифу Фелсу к первому января
1908 года или раньше семнадцать сотен фунтов стерлингов — сумму
займа, любезно предоставленного без процентов».
— Да, дорогой мой нижеподписавшийся, обещания нужно вы-
полнять...
— Чудак был этот Феле, царство ему небесное... Не захотел,
чтобы сей долговой документ подписал наш хозяйственник — Дейч,
потребовал все 300 подписей делегатов съезда. И моя, раба божь-
его, закорючка там стоит...
— Что же, нужно разыскать наследников мыловара. Владимир
Ильич несколько раз напоминал мне перед отъездом, чтобы мы рас-
платились, и как можно скорее. Л то ведь и впрямь неудобно, про-
срочен платеж на 12 лет.
Наследники обнаружились быстро. Леонид Борисович вручил
им 1700 фунтов стерлингов. И не без тревоги спросил, сохранилось
ли долговое обязательство?
Наследники подумали, что, видимо, русский должник требует
предъявления «векселя»,— не понимали, какой это бесценный доку-
мент для истории большевистской партии. Заемное письмо было в
сохранности.
На следующий день лондонские газеты оповестили жителей сто-
лицы о том, что большевики, как это ни удивительно, умеют дер-
жать слово.
...Ллойд Джордж хитрил. Ллойд Джордж вилял. Белопольские
войска уже наступали. Значит, можно оказывать давление на Со-
веты, требовать царские долги. Новое предварительное условие пе-
реговоров.
Красин ловко парировал: миссия Центросоюза уполномочена
вести только торговые переговоры. Что же касается долгов, вопрос
о них можно обсуждать лишь при общем политическом урегулиро-
вании.
Британский премьер, озираясь на консерваторов, клялся, что ни
о каких мирных переговорах с РСФСР и речи быть не может. Но в
Англии помимо консерваторов были другие силы. Рабочие и лейбо-
ристы хотели нормальных отношений с Россией.
В далекой Москве Ленин после ознакомления с положением на
фронтах ежедневно требовал депеши от Красина. Владимир Ильич
точно установил момент, когда всего легче припереть к стене скольз-
кого британского премьера. И, выполняя ленинскую директиву, Лео-
нид Борисович от имени Советского правительства вручил премьеру
меморандум: будут ли они продолжать переговоры и добиваться ре-
53
шения спорных вопросов или, пользуясь присутствием делегации в
Лондоне в качестве ширмы, продолжат неблаговидные махинации,
направленные на поддержку врагов Советского государства?
Ленин знал: Красин вручит меморандум, когда Красная Армия
перейдет в решительное наступление. И тут вдруг Ллойд Джордж,
буквально на следующий день после меморандума, ответил памят-
ной запиской. Вопрос о долгах решать не время. Начнутся мирные
переговоры, тогда и следует его поставить. Что касается пропаганды
и враждебных действий, от всего этого обе стороны должны воздер-
жаться. Заключим перемирие.
Миссия Центросоюза дала точно рассчитанный Лепиным ре-
зультат. Красин и Ногин возвращались на родину на быстроходном
миноносце «Вимьера», только что спущенном со стапелей, под эскор-
том еще пяти таких же однотипных кораблей.
В Москве Леонид Борисович пробыл недолго. После консульта-
ции с Лениным он срочно возвращается в Лондон.
4 августа 1920 года. Красин едва успел распаковать свои чемо-
даны в гостинице «Ферст-авеню отель», как последовало приглаше-
ние к Ллойд Джорджу.
Эта встреча проходила без соблюдения дипломатического эти-
кета.
Ллойд Джордж был немногословен.
Россия прекращает наступление на Варшаву. И пусть русские
учтут: английский флот стоит под парами, если наступление не будет
приостановлено, то... Слова «война» и «интервенция» произнесены не
были.
Но это уже нс предложение, а ультиматум!
Английские банки, частные фирмы получили строжайший за-
прет: никаких переговоров с советской делегацией.
Казалось, все усилия миссии Советов в главной столице капи-
талистической Европы пошли насмарку. Неужто снова война, снова
фронты, голод, страдания? На минуту у Красина опустились руки.
Он заперся в своем номере. Ему вдруг показалось, что напрасно он
теряет время здесь, в Лондоне, его место сейчас в хМоскве. Там он
будет полезнее. Он сумеет взвесить реальные экономические воз-
можности Антанты и Советской страны. Взвесить с тем, чтобы оты-
скать новые ресурсы для сражений.
Это были трудные дни для советских представителей.
Но они оказались еще более трудными для правительства Ллойд
Джорджа.
Как будто все рассчитано. Советы загнаны в тупик. У них нет
сил бороться, и неоткуда ждать помощи. Польша оправится, бри-
танский флот вновь войдет в Финский залив. Конечно, вслед за
Англией в Россию потянутся Франция, США. Все рассчитано.
Нет, не все!
Прежде чем предъявлять ультиматум Советской России, британ-
скому премьер-министру следовало бы проконсультироваться на сей
счет с английскими рабочими.
54
С 6 августа посланник Ленина в Лондоне подсчитывал уже не
ресурсы будущих противников, а количество стачек и демонстрации,
захлестнувших Англию: «Мир немедленно!», «Под суд Черчилля!»,
«Снять блокаду!» Иначе тред-юнионы, рабочие — члены лейборист-
ской партии предпримут «прямые действия». Ими будет руководить
специально созданный штаб — Совет действия. «Прямые дейст-
вия» — это забастовка.
Такого Англия еще не видывала.
Газеты всех толков и направлений, даже самые воинственные,
вдруг затрубили отбой. Красин читал и смеялся: господи, ну прямо-
таки агнцы эти керзоны, Черчилли, лоу. Они, оказывается, и «не по-
мышляли»!
Понадобилось еще несколько месяцев, пока наконец 16 марта
1921 года был подписан и торговый договор РСФСР с Англией. Важ-
ное задание Ленина было выполнено. С экономической блокадой
Советской России покончили.
Анатолий Баюкапский
ЭШЕЛОНЫ ИЗ ЕЛЬЦА
Дорогой товарищ Ленин,
У тебя забот не счесть.
Любим мы тебя и ценим.
Разговор серьезный есть.
САГИ ЖИЕНБАЕВ
Андрей Христофорович Бровкин сидел у окна вагона и задумчиво
смотрел вдаль Мимо пролетали буйные перелески, деревушки на
крутых взгорках, сверкали в пажитях живым серебром речушки. Но
на них не останавливался взгляд. Бровкин думал о другом. Он едет
за советом к Ленину.
Еще вчера в здании Елецкого Совнаркома клубами ходил махо-
рочный дым. Приезжие крестьяне испуганно жались к стенам. Еще
бы, здесь каждый второй был или народный комиссар, или член
ЦИК. Да, вчера выдался горячий вечерок. Наркомы спорили до хри-
поты. Потом напутствовали своего делегата.
— Узнай у Ильича, кто будет ремонтировать паровозы и на ка-
кие деньги? — в который раз повторял наркомпуть Шевелев.
— Нс забудь насчет дележки скота,— перебивал товарища нар-
комзем Бутов.
— У Ильича нет времени заниматься вашими колесами и дележ-
кой коров,— твердо проговорил предсовнаркома Иван Никитич
Горшков,— пусть Бровкин и Зайцев расскажут Ленину о нашей ра-
боте, а потом попросят совета, как лучше и в дальнейшем бороться
за Советскую власть.
На том и порешили.
«К Иль-ичу! К Иль-ичу!»— выстукивают колеса. О чем же он
начнет разговор с товарищем Лениным? Расскажет о том, как
56
ельчане готовят отпор врагу? А может быть, об организации сбора
хлеба?
Поезд подошел к столичному вокзалу в полдень. Выйдя из ва-
гона на шумную площадь, Андрей Христофорович огляделся по сто-
ронам. Деревянные будки и стены домов были заклеены плакатами
и листовками. Бровкин прочитал: «Рабочий и крестьянин — кровный
брат. На своем стой! Ни шагу назад!», «Все на фронт! Не место
праздности! Революция в опасности!»
По привокзальной улице прошел красноармейский отряд. Ор-
кестр играл «Марсельезу». Москва жила, Москва боролась.
Андрей Христофорович вскинул на плечо вещевой мешок, ощу-
пал в потайном кармане мандат и зашагал в город. Лишь через два
часа он разыскал своего земляка Александра Зайцева, приехавшего
в Москву другим поездом, и они направились в Кремль.
И вот ельчане в кабинете Ленина.
— Ну, товарищи, рассказывайте, в чем дело? — спросил Вла-
димир Ильич.
— Товарищ Ленин,— сразу же заговорил Бровкин,— Валуйки
заняты немцами и гайдамаками. Мы, ельчане, решили защищаться.
По решению Совнаркома и уездного комитета РКП (б) мобилизо-
вали всю буржуазию и послали ее рыть окопы, а рабочих воору-
жили.
Владимир Ильич удивленно приподнял правую бровь.
— Кто решил? Какой Совнарком?
— Понимаете, товарищ Ленин,— смутился Бровкин,— когда в
Москве образовался Совнарком и ВЦИК, то и мы...
Ленин улыбнулся.
— А кто же у вас председатель Совнаркома?
— Крестьянин Сергиевской волости Горшков.
— А какую должность вы занимаете?
— Народный комиссар здравоохранения.
Владимир Ильич засмеялся. А потом вдруг улыбка исчезла с
его лица.
— Зачем вам Совнарком?
Андрей Христофорович хотел было объяснить, но в это время
зазвонил телефон. Переговорив с кем-то, Владимир Ильич снова по-
дошел к карте и переставил флажки.
— Совнарком вам совсем не нужен. Вы мне лучше расскажите
вот что: как вы землю поделили?..
Беседа затянулась. Владимира Ильича интересовало все, но осо-
бенно ему понравился рассказ о создании в уезде культурных име-
ний. Ведь впервые в стране ельчане объединили крестьян и стали
сообща обрабатывать землю. Именно в этих культурных имениях и
увидел Ленин прообраз будущих совхозов.
Прощаясь, Владимир Ильич достал блокнот, написал что-то и
подал Бровкину.
— Обязательно зайдите в редакцию газеты «Известия ВЦИК»,
передайте мое письмо и расскажите им обо всем точно так же, как
57
мне,— сказал Владимир Ильич. Потом он позвонил Свердлову и
предупредил: сейчас к нему зайдут елецкие делегаты.
В коридоре Бровкин и Зайцев, не выдержав, развернули запи-
ску, прочитали: «Податели — представители Елецкого Совдепа.
Очень прошу поместить в газете интервью с ними. Образцовый уезд
по порядку, учету культурных имений и хозяйству в них, по подав-
лению буржуазии».
— Вот они, брат, дела-то,— гордо произнес Андрен Христофо-
рович,— пошли теперь к товарищу Свердлову.
Яков Михайлович также долго расспрашивал делегатов о де-
лах ельчан. А потом, взглянув на мандаты Бровкина и Зайцева, с
уди в л е и и ем произнес:
— Не поймешь, кто Россией правит. И Ленин — председатель
Совнаркома, и Горшков — председатель Совнаркома.— Тут же лицо
Якова Михайловича стало серьезным:—Вот что, поезжайте в Елец
и скажите Горшкову, чтобы он перестал валять дурака. Называйте
свою власть так, как по всей России...
На вокзале в Ельце делегатов встречало елецкое правительство.
В каждом взгляде Бровкин и Зайцев видели нетерпение, интерес.
— Ну, что сказал Ильич? — тормошил товарищей Иван Ники-
тич.
— Поедем в исполком, там и потолкуем,— загадочно произнес
Бровкин.
— В Совнарком! — поправил Горшков.
Бровкин и Зайцев многозначительно переглянулись. В здание
Совнаркома пришли в этот вечер и коммунисты, и левые эсеры во
главе со своим вожаком Наталией Рославец. Когда все собрались,
слово взял Андрей Христофорович:
— Владимир Ильич одобрил нашу работу с крестьянами. Очень
хорошо поддержал ельчан в разделе земли. Особенно интересовался
сохранностью культурных имений. Мы, товарищи, действуем пра-
вильно, но не всегда и не во всем.
— В чем промашка? — встревожился Горшков.
— Сейчас расскажу, но прежде выслушайте, как я искал Вла-
димира Ильича. Иду по кремлевскому коридору, а навстречу чело-
век с бородкой. Спросил у него, как, мол, отыскать товарища Лени-
на? «А кто вы такой есть?» — спрашивает. Говорю: нарком здраво-
охранения Бровкин. Удивился он и возражает: «Позвольте, нарком
здравоохранения — это я. Моя фамилия Семашко».
— Семашко? Так ведь это наш земляк — ельчанин! — не утер-
пел Горшков.— А что дальше?
— Еле разобрались мы с товарищем Семашко, кто же из нас
настоящий нарком здравоохранения. А потом и Владимир Ильич
удивился такому обороту дела. Не знал, не ведал, что в Ельце еще
один Совнарком имеется. Спросил: кто же в нем председатель?
— Сказал про меня, а? Ведь Ильич меня с семнадцатого года...
Поди, одобрил кандидатуру? — не понимая подвоха, разулыбался
Иван Никитич.
58
— Нет, не одобрил. Но Владимир Ильич — человек мягкий к
друзьям-коммунистам. Он постеснялся, а вот Яков Михайлович
Свердлов прямо сказал. Как это он сказал, Зайцев?
— Свердлов-то? Пусть, говорит, Горшков перестанет валять ду-
рака.
— Так и сказал? — привстал Горшков.
— Да. Принимай, как есть. И Владимир Ильич советует назы-
вать свою власть так, как опа зовется по всей России.
На мгновение в комнате воцарилась тишина. Иван Никитич па-
лил в стакан воды, залпом выпил. Утер рот ладонью.
— Надо ведь так промазать! — сказал сокрушенно и вдруг рез-
ко повернулся к Наталии Рославец:—А ведь это ты настаивала:
Совнарком, Совнарком.
— Мне кажется, зря вы сразу головы повесили, товарищи на-
родные комиссары,— вскинула свою красивую, начинающую седеть
голову Наталия Рославец,— не следует спешить с упразднением на-
шего Совнаркома. Преобразование его в исполком уронит авторитет
елецкой организации и повлечет за собой изоляцию трудящихся го-
рода от трудового крестьянства. Мы, левые эсеры...
— Довольно! — резко оборвал Горшков.— Решим так: название
сменим, а действовать будем по-прежнему, поскольку Владимир Иль-
ич одобрил нашу работу. Выходит, что дело не в форме, а в содер-
жании.
Спустя несколько минут уже трезвонили телефоны. По темным
улицам заспешили посыльные, передавая по цепочке, что созывает-
ся внеочередное общее собрание елецкой городской организации
РКП(б). На нем единодушно приняли постановление о реорганиза-
ции органов Советской власти в Ельце. А спустя несколько дней ель-
чане узнали: Владимир Ильич с большой похвалой отозвался об их
делах на четвертой конференции профессиональных союзов и фаб-
рично-заводских комитетов Москвы.
«...Я позволю себе привести тот пример,— сказал Лепин,— ко-
торый особенно жив в моей памяти, потому что мне пришлось слы-
шать вчера о том, что было в Елецком уезде. Там, благодаря орга-
низации Совдепа, благодаря тому, что там нашлись сознательные
рабочие и беднейшие крестьяне в достаточном количестве, удалось
закрепить власть бедноты. Когда у меня были с докладом первый
раз представители Елецкого уезда, я не поверил им, я подумал, что
люди прихвастнули, но мне подтвердили товарищи, специально по-
сланные из Москвы в другие губернии, что можно только приветст-
вовать их постановку дела, подтвердили, что в России есть такие
уезды, где местные Совдепы оказались на высоте задачи...
Когда они выгнали кулаков, они пошли в город Елец, торговый
город, и там для осуществления хлебной монополии не ждали дек-
рета, а помнили, что Советы есть власть, близкая к народу, что каж-
дый должен, если он революционер, если он социалист и, действи-
тельно, сторонник трудящихся, действовать быстро и решительно...
Им удалось то, что они собрали громадные излишки хлеба,— что нс
59
осталось ни одного дома в торговом Ельце, где бы буржуазия могла
пользоваться выгодой от спекуляции».
Ленинское одобрение придало елецким коммунистам силы. По-
всюду реквизировались хлебные излишки, создавались комитеты де-
ревенской бедноты, сельские Советы, ячейки РКП (б). На многих
дверях исполкомовских комнат можно было прочитать красноречи-
вые надписи: «Никого нет, все в деревне!» Члены Совдепа, активи-
сты действительно разъехались по волостям уезда.
Александра Зайцева послали в Извальскую волость. Оттуда по-
ступали тревожные вести о поджогах домов активистов, убийствах
членов комитета деревенской бедноты.
Провожая Зайцева в рискованную поездку, Иван Никитич
сказал:
— Ты был у Ильича, говорил с ним. Тебе и карты в руки. Дей-
ствуй. Донеси ленинское слово до крестьян, и они поймут тебя.
Вместе с Зайцевым в Извальскую волость Совдеп направил ав-
томашину с промышленными товарами. Перед началом митинга кре-
стьяне, не слушая кулацких шептунов, повалили в лавку, где были
сохи, бороны, гвозди, топоры и чугуны.
У прилавка стоял коммунист Зайцев.
— Прошу, товарищи, покупайте товары первой необходимости.
Видите эту машину — «Паккард»? Ее прислал Владимир Ильич Ле-
нин. Он же и о товарах для крестьян позаботился.
Крестьяне нерешительно мялись, поглядывали на кулаков, опа-
саясь подвоха. Было по всему видно, что здесь здорово поработали
враги Советской власти, запугали бедняков.
Наконец первым к прилавку протиснулся широкоскулый мужик
с окладистой бородой.
— Ну, милок, покажь мне борону!
— Фамилия? — поинтересовался Зайцев.
— Боев. А что?
Один из членов комитета бедноты заглянул в список, подал его
Зайцеву.
— У тебя, гражданин Боев, земельная обеспеченность превы-
шает среднюю норму. А товары мы привезли для тех, кто беден, кто
не жалеет хлеба для своих братьев по классу. Одним словом, у тебя
излишки, а у него от голода спадают штанишки. Посторонись! Кто
следующий?
И сразу будто что-то сломалось в толпе. Люди заулыбались,
заговорили, приблизились к прилавку.
— Мне гвоздей два фунта!
— Чугунок подай, чугунок...
— Борону возьмем на паях!
Все промышленные товары были проданы бедноте. А потом со-
стоялся митинг. На нем крестьяне Извальской волости постановили:
«Поддерживать всеми силами власть Советов. Немедленно присту-
пить на местах к организации союзов бедноты для борьбы с кула-
ками и капиталистами, которые обогащаются потом и кровью
60
трудящегося народа. Признать/ что наступил момент голода, кото-
рый грозит ужасающими последствиями... принять самые решитель-
ные меры к отобранию хлеба у кулаков и спекулянтов в пользу го-
лодных рабочих и крестьян».
Со всех волостей Елецкого уезда потянулись к станциям под-
воды, груженные хлебом. Ельчане отправили в столицу эшелон зер-
на. Это был самый лучший подарок голодающей Москве накануне
открытия Пятого съезда Советов.
И вот Москва. Пятый Всероссийский съезд Советов. Большой
театр. С волнением слушали ельчане речь вождя. И казалось, что
все, о чем говорил Ленин, относится именно к ним. С гордостью пе-
реглянулись делегаты Ельца, когда Владимир Ильич, говоря о здо-
ровых ростках в деревне, опять упомянул о Елецком уезде.
В перерыве Горшкова позвали на сцену:
— Расскажи, как елецкие большевики ведут борьбу с контрре-
волюцией.
Горшков начал было и осекся: мимо проходил Ленин. Он заин-
тересованно остановился и спросил Ивана Никитича:
— Так это вы и есть товарищ Горшков из Ельца?
— Да, Горшков,— подтвердил ельчании, а сам подумал: «На-
верное, сейчас про Совнарком вспомнит».
— Очень хочется узнать пообстоятельней, как идут у вас дела.
Но сейчас у меня не так-то много времени. Вот что, зайдите ко мне
завтра утром, перед съездом. Давайте условимся: придете к две-
надцати часам, напишете на листке бумаги, что вы Горшков из
Ельца, а на конверте — мне лично, и передадите письмо дежур-
ному.
Встретил Ленин Горшкова приветливо и как-то по-домашнему
просто. Усадил напротив себя и начал мягко расспрашивать, давно
ли Иван Никитич в партии, много ли приходится работать, как идут
дела в уезде. Как проводились обыски у местной буржуазии, кото-
рая прятала продовольствие.
Ободренный дружеским тоном, Иван Никитич рассказал Вла-
димиру Ильичу, что после подавления контрреволюционного восста-
ния в Аргамачской слободе исполком решил осуществить жесткую
диктатуру пролетариата, действуя по законам военного времени.
— Очень хорошо,— с каким-то особым удовольствием прогово-
рил Ленин.— А каким образом вы сумели все школы в уезде отре-
монтировать, где взяли материал?
— Собрали понемногу, Владимир Ильич,— ответил Горшков и
тотчас стал перечислять, сколько сумели отыскать, опять же у бур-
жуев и кулаков, стекла, краски, гвоздей и другого строительного ма-
териала. И все это было изъято не просто так, а по решению мест-
ных органов Советской власти и использовано на ремонт школьных
зданий, особенно в деревнях. Потом зашел разговор об образцовых
имениях. Когда ельчане прогнали помещиков, то во всех четырна-
дцати волостях крестьяне-бедняки под руководством большевиков
решили создать на базе помещичьих имений четырнадцать образ-
61
цовых хозяйств. Послали туда директорами лучших товарищей и
стали налаживать хозяйство.
— И не грабят помещичьи имения? — поинтересовался Ленин.
— Их охраняют.
— Кто же?
— Сами крестьяне.
Владимиру Ильичу, видимо, очень понравилась такая постанов-
ка дела.
— А хлеб у вас есть? Могли бы вы Москве прислать через не-
сколько дней хотя бы один эшелон? — спросил Ленин и тихо приба-
вил: — Детям не хватает.
— Могли бы,— твердо ответил Горшков.
— А как это сделать?
— Так, конечно, мы хлеб у крестьян не возьмем,— раздумчиво
проговорил Иван Никитич,— а вот обменять на что-нибудь можно.
Ну, скажем, на мануфактуру, плуги, бороны и другие вещи житей-
ского обихода.
— Можно и на вещи,— живо согласился Ленин.
Ленинское задание было выполнено и на этот раз. В Москву
ушло еще два эшелона елецкого хлеба.
Ефим Пермитин
МАНДАТ
В тяжелый час их укрепляла пера,
Сняв шлемы, белокуры и чисты,
Они стояли,
в дуло револьвера
Смотря глазами, полными мечты.
ЕВГЕНИЙ ВИНОКУРОВ
Облака то закрывали мартовское солнце, то вновь освобождали его.
Возможен был еще и снег и вьюги, но весна уже наступала с такой
же неотвратимостью, с какой после полуночи рождается новый
день.
В середине марта в городскую думу, когда охрипшие от усер-
дия кадеты, эсеры, алашординцы договаривали свои последние —
то воинственно-громовые, то путано-трусливые — речи, а растеряв-
шийся председатель директор реального училища Алифанов
от волнения все заседание простоял «столбом», с решительным
видом вошли члены Совдепа Яков Ушанов с товарищами и в ма-
лом, устьутесовском масштабе повторили петроградский разгон
Думы.
Кончилось двоевластие. Всеми делами города и уезда стал
руководить Совдеп.
История окончательно разделила устьутесовских кустарей, кре-
стьян-переселенцев, безземельных пахарей-мещан и иную прочую
бедноту с купечеством, баями, офицерством, старым чиновным миром,
с заносчивыми атаманцами станиц и казачьих поселков: два мира,
два лагеря...
— Хватит, отшептали в кулак, теперь пойдем в открытую!..
Теперь и пашенка и покосы у нас в кармане! — говорили
одни.
63
— На мою землю расейского грязного своего лаптя не ставь —
с ногой отъем!.. Блажной ваш Совдеп в вечном критическом моменте:
того нет, этого не бывало, сулил мир—дал гражданскую войну. Су-
лил хлеб — дал голод. Нечего с ним цацкаться—до разу кончить,
надежней будет...— огрызались другие.
Зрели заговоры. Коловертью кружилась, пенилась жизнь в за-
стойно-тихом, когда-то заштатном городишке, где все «идеалы» ком-
мерческих его владык упирались в свой каменный дом, лавку с това-
ром, а то и магазин па базаре.
...Председателю Устьутесовского Совдепа Ушанову, молодому
солдату-фронтовику, и его товарищам — первым местным большеви-
кам наизусть запомнились слова ленинской телеграммы:
«Петроград в небывало катастрофическом положении. Хлеба
нет, выдаются населению остатки картофельной муки, сухарей. Крас-
ная столица на краю гибели от голода. Контрреволюция поднимает
голову, направляя недовольство голодных масс против Советской
власти. Наши классовые враги, империалисты всех стран, стремят-
ся сдавить кольцом голодной смерти Социалистическую Республику.
Только напряжением всех сил советских организаций, только приня-
тием всех мер по немедленной погрузке, по экстренному продвиже-
нию продовольственных грузов можно спасти, облегчить положение.
Именем Советской Социалистической Республики требую немедлен-
ной помощи Петрограду. О всех принятых мерах телеграфируйте
компрод. Непринятие мер — преступление против Советской Социа-
листической Республики, против мировой революции.
Председатель Совнаркома Ленин».
Хлеб решал судьбу революции! А кулачество уперлось: «Раз-
верстка— терпежу нет! Бей продразверстчиков!»...
Устьутесовский Совдеп издал приказ о сдаче винтовок и револь-
веров по городу и уезду. Кое-кто принес заржавелое старье, сдал.
Большинство спрятали: «пригодится...»
Вместо упраздненной милиции создавалась Красная гвардия.
Поверженные думцы — баи, купечество, белые офицеры — нача-
ли открыто выступать против Совдепа:
— Их горсточка, нас — сила. Пока не окрепли — седлать коней
и рубить в капусту!..
Огненно-рыжий, с глазами фанатика, протоиерей Гагаев о том
же, лишь другими словами проповедовал с амвона.
Слухи о восстаниях в Москве, в Петрограде, о близком конце
Советской власти захлестывали и город и деревни.
— Зарывай хлеб, мори голодом, скорей сдохнут!..
И зарывали — гноили чистую, как слеза, отсортированную пше-
ницу, более дорогую для революции, чем золото.
Жгли хлеб в скирдах. Зерно перегоняли на самогон. Забивали
породистый скот. Обжирались, опивались.
— Я и колеса сливочным маслом готов мазать, только бы не
досталось большевикам...
64
—- Они об нас пекутся по евангелию: всех богатых бедными де-
лают, чтоб мы в царство социализма попасть могли...
Почва для контрреволюции в богатой алтайской деревне была
плодороднее чернозема: Совдеп ударил по собственникам, встал на
защиту бедняков.
...Яков Ушанов открыл форточку, сел и с наслаждением отки-
нулся на спинку стула. В душной, до сиза накуренной комнате за-
метно посвежело. За день он так устал, что кружилась голова.
Сидел не двигаясь, полузакрыв большие, синие, как у девушки,
глаза.
Узкоплечий, тонкий, по виду даже болезненно-хрупкий, но руки
крупные, сильные, мужичьи нервно комкали очередное подметное
письмо с угрозами... «Убьем, если не одумаешься... не прекратишь
контрыбуцый»...
Письмо было написано церковно-славянскими буквами.
— Решили напугать... Трусы,— по себе судят...
Положил в стол: «Надо передать Каргополову—для коллек-
ции».
И тотчас же забыл о письме. Перед глазами проплыл еще один
день напряженной работы Совдепа: заплаканные лица вдов-солда-
ток с зажатыми в руках «просьбами» о жилье, муке, о мануфактуре
«на рубашонки для малолетних сирот»... Еще слышались их голоса.
Проекты, сметы, акты, списки. Тряхнул головой. Прядь русых во-
лос упала на бледный лоб. За день выплыло столько неотложных
дел, столько обнаружилось прорех, что казалось, чем больше лата-
ешь, тем шире расползаются они.
И крепление дамбы на Иртыше и Ульбе: вот-вот половодье, и
вновь зальет окраинную бедноту. И ремонт электростанции: город
без керосина, без света. И необходимость бесшумного и срочного
ареста генерала Веденина, вокруг которого роем вьется казачье офи-
церство. И раздел выявленных земель между безземельными паха-
рями. И риддеровские рабочие, ропщущие, что чертомелят на кон-
цессионера Уркварта...
Но главное — телеграмма Ленина о хлебе: «...именем Советской
Социалистической Республики требую немедленной помощи Петро-
граду»— Ленин! Точно на экране, возникло незабываемое лицо
Владимира Ильича, вручающего ему мандат. Послышался его голос:
— На родину?
— На Алтай, товарищ Ленин...
Пытливые глаза Лепина, будто заглянувшие в самую глубину
его солдатского сердца, навеки запечатлелись ему. Но теперь лицо
Владимира Ильича было не усталое, а строгое, почти суровое, со
сдвинутыми бровями. Слегка склоненная к левому плечу голова уко-
ризненно качнулась: «И ты, молодой солдат Ушанов, растерялся,
устал?!»... В глазах Ленина вдруг загорелись лукавые искорки, и он,
приглушая их чуть приспущенными ресницами, с усмешкой загово-
рил: «А что же тогда мне прикажешь делать, товарищ Ушанов?!
К тебе просители из города и уезда, а ко мне — ходоки со всей Рос-
б
Заказ 2878
65
сии. У тебя старый генерал Веденин, а у меня Корниловы, Деникины,
Врангели, вся Антанта, тиф, холера, голодная, темная Россия во
вшах, в грязи!.. Где же твой хлеб?!»
Ушанов вскочил со стула, бешено закрутил ручку теле-
фона.
— Рябов? Это ты, Сергей?.. Докладывай, как в Обратном?..
Бунтуют, не дают?.. Продармейцев по амбарам запирают?! Ну, а
ты?.. Значит, зачинщиков взял за кадык... Правильно!.. Никакой
пощады кулачью!..
Рука крепко сжимала телефонную трубку, словно он держал
одного из обратненских богатеев, давних выходцев из Тавриче-
ской губернии, засевавших по сто и более десятин хлеба па хозяй-
ство.
—• Три обоза за день? И отправил?.. Молодец, Сережа!.. Не сда-
вай, ни на волос не сдавай. Продолжай отправку... Помни, Ленину
нс легко!.. Ну, будь здоров...
Осторожно положил трубку и вышел за дверь. Там при свете
керосиновой лампы немолодая, с серебром на висках машинистка
стучала на разбитом «Ундервуде».
— Анисья Борисовна, звони, гони курьера, поднимай даже с по-
стелей. Из Чека — Каргополова, из юридического — Шоки Баши-
кова. Из коммунхоза—Андрея Рокотова, начмила Машукова.
И обязательно, обязательно Николая Николаевича... Ну еще Кар-
манова... Вызовешь и можешь идти отдыхать: протокол напишет
Карманов...
Усталость как рукой сняло.
Будущее города и уезда вырисовывалось в радужных пер-
спективах. Грязный, ежевесенне наполовину затопляемый город
окольцован высокой дамбой. Центр и даже окраины — с каменными
тротуарами... Новый мост через Ульбу. Электрический свет во всех
домах...
— Уркварта — к дьяволу! Загремит Риддер! И серебро, и зо-
лото, и свинец, и медь — все несметные наши богатства потекут в на-
родные кладовые...
Но прекрасному этому будущему мешали и обратненские кула-
ки, не дающие хлеба Петрограду, и полчища Антанты, обложившие
со всех сторон Советское государство, и голод, и тиф.
Кровь, пульсируя, приливала к голове. Стало вдруг жарко.
Ушанов распахнул окно: погруженный в кромешную тьму, городиш-
ко спал, сонно перебрехивались собаки. Горевшую голову освежил
влажный апрельский воздух. С солнцепечных горных проталин ветер
донес робкий запах первых подснежников. Ушанов успокоился, мыс-
ли потекли ровнее. И даже нерадостная картина мертвецки спящего
деревянного городка не охладила пламенной мечты о близком бу-
дущем любимого края:
«Все равно одолеем, потому что всякая иная власть нам была
бы вечным рабством. Народ понял это, и потому одолеем!.. С Ле-
ниным народ одолеет все!..»
66.
И вновь с потрясающей яркостью перед Яковом Ушановым
встала незабываемая встреча с Владимиром Ильичем.
Яков только что прослушал краткосрочные курсы агитаторов и
в день получения мандатов попал в легендарный Смольный.
«Хотя бы издали посмотреть!»...
Увидеть Ильича — об этом мечтал Ушанов с того самого дня,
как полковой комитет с Юго-Западного фронта направил его в Пи-
тер на курсы.
Как всегда, в Смольном кишели люди, в большинстве солдаты.
Дружок-однополчанин, работавший курьером, провел Якова по
длинным коридорам и, взяв за руку, негромко сказал:
— Стань здесь, может, и подфартит: он завсегда тут проходит..
И гордость, что он, Яков Ушанов,— соучастник величайшего из
дел, какие только возможны на земле,— дела Ленина и что он
увидит его самого, переполнила душу Якова торжественной радо-
стью. Казалось, он вот только сейчас незримо поднялся на какой-то
новый рубеж, на какую-то новую высоту и понимания идей Ленина,
и готовности на любую жертву ради осуществления их.
И, как это часто бывает, рядом с высоким в душе человека
соседствует простое, житейское. Яков вспомнил рассказ весельчака-
связного Ганьки Коробова, хвалившегося, что он не только видел,
но и разговаривал с Ильичем: «Вот так, как мы с тобой!.. Если уда-
стся, обрати внимание, Яша, на его ботинки. На левом у него дыр-
ка. И кепочка и пиджачок тоже потертые. Известно, в государстве
нужда, а он только об народе, а об себе — ни-ни! Вот он какой наш
Ильич!..»
Легенда о дырке в ботинке Ленина облетела полк. Рассказ Галь-
ки Коробова и припомнился Якову Ушакову в часы ожидания Вла-
димира Ильича.
И действительно, увидев поспешно проходившего по коридору
Ленина, Яков так уставился па его ботинки, что Владимир Ильич
невольно остановился перед Ушановым.
— Здравствуйте, товарищ! Что это вы так смотрите на мок
ноги?..
Онемевший от радости Яков совершенно неожиданно выпалил:
— Наврал Ганька и о ваших ботинках, и о костюме, товарищ
Ленин.
— Что? Что? — спросил Ленин, улыбнувшись как-то так отече-
ски-тепло, что оцепеневший от радости Яков совершенно свободно
рассказал Владимиру Ильичу про Ганькину выдумку.
И как же весело, заразительно весело посмеялся над этим рас-
сказом Ленин!
В тот же день, выдавая мандаты группе курсантов, Ленин,
когда очередь подошла Якову Ушакову, поднял усталое лицо и
сказал:
— Так, значит, на родину?
— На Алтай, товарищ Ленин!—гордясь своей родиной—Ал-
таем, словно бы подчеркнул Ушанов.
67
Владимир Ильич и по лицу и по голосу признал Якова и сно-
ва — непонятно для других, но понятно для Якова — весело рас-
смеялся.
Вот и все, что произошло тогда. Но о встрече этой Яков вспоми-
нал очень часто. И, возможно, как и Ганька Коробов, он каждый
раз добавлял все новые и новые подробности. А в трудные моменты
пылким своим воображением Яков совершенно свободно вызывал
образ Владимира Ильича и мысленно советовался с ним по мно-
гим сложным вопросам жизни и работы в Совдепе.
* *
*
В большом зале каменного дома бывшего станичного атамана,
уставленном высокими—от пола до потолка — зеркалами и фику-
сами в зеленых кадках, забитом до отказа заговорщиками, стало
тихо
— Виноградский! Сам Виноградский говорить будет!..
— Га-а-спада! Лавр Георгиевич Корнилов психологически тон-
ко сказал: «Довольно слов! Мы слишком много говорим. Пора дейст-
вовать»...
— Правильно, господин войсковой старшина, пора от слов пере-
ходить к делу.
— Га-асс-па-а-да! Психологически это совершенно резонно: на-
ступила подходящая международная ситуация. Терпение здравомыс-
лящего человечества иссякло... Американский президент, господин
Вильсон, на весь мир заявил: «Цель моей жизни — уничтожение Со-
ветской России»...— Войсковой старшина Виноградский оглядел
собравшихся выпуклыми рачьими глазками и для придания боль-
шей значительности своему незначительному личику нахмурил бро-
ви. Он был лыс, рыж, веснушчат, мал ростом и хром на левую
ногу. Хромотой своей гордился: ранен на фронте. Гордился, что
ему, одному из старших по чину казачьих офицеров в городе, уда-
лось объединить вокруг себя белогвардейское офицерство, уряд-
ников, вахмистров, всю зажиточную верхушку Устьутесовской
станицы.
Говорил он, как ему казалось, с глубоким, тонким психологиз-
мом, с широким международным охватом.
— Гасспа-ада! Социальный большевистский ад ураганом про-
мчался над несчастной Россией, оставив после себя лишь пепел.
И пока этот ад угрожал только России, его терпели союзные дер-
жавы. Но, гаспада, смертоносные бациллы большевизма стали угро-
жать и международному благоденствию. И вот большевизму объяв-
лен всемирный крестовый поход. Беспощадный!.. Германия нахра-
пом забрала Украину, Белоруссию, Прибалтику. В марте сего года
англо-американские войска заняли Север. Совсем недавно англо-
японцы обрубили Дальний Восток. Юг зафлажили Корнилов и Алек-
сеев!.. Петроград— генерал Юденич! Чувствуете, га-а-спада, какие
68
успехи! В какк-о-ое кольцо взяли большевиков!.. Вот она, гаспада,
наивыгоднейшая ситуация: зверь смертельно ранен, и его необхо-
димо только добить!..
* *
*
— Я не знаю ваших политических убеждений, Алеша, но я
чувствую добрую вашу душу... Поэтому я и прибежала к вам,—
предупредить... Необходимо как можно скорее...
Всегда спокойное, ясное лицо Веры Стрешневой было взволно-
ванным. Прядь черных вьющихся волос выбилась из-под шляпки,
упала ей на висок, а она и не замечала.
— В чем дело, Вера? Успокойтесь, пойдемте в дом.
Подобрав подол платья, девушка быстро вбежала по ступенькам
крыльца и, с тревогой оглядев пустую комнату, села.
— Закройте дверь, Алеша!
Алексей закрыл дверь и сел рядом с Верой.
— Сегодня утром совершенно случайно,— шепотом заговорила
она,— занимаясь русским языком с сыном бывшего станичного ата-
мана Кошкарева, я услышала... узнала, что готовится переворот;
покушение на Ушанова, на вашего брата, на всех большевиков!..
В полдень, на митинге у собора... Есть такой Антон Рывак, анархист,
он будет агитировать за смену Совдепа. Предложит всем, кто за
смену, отойти направо, а кто против — налево... Да-да, кто против,—
налево...— Вера спешила. Руки ее судорожно комкали черную нитя-
ную перчатку.— А как только отойдут налево, их окружат, перестре-
ляют, порубят... самосудом... У них для этого и казаки рядом с пло-
щадью, в Касаткинском дворе будут в засаде. Вот — все!
Она торопливо поправила выбившуюся прядь волос.
— Спасибо, Вера!..—ошеломленный услышанным, Алексей не-
которое время сидел недвижимо, потом вскочил, заметался по ком-
нате: «В горкомхоз — к Андрею! Андрей сообщит Ушанову».
— Пошли, Верочка! Скорее, дорогая!
* *
*
Первая попытка контрреволюционного переворота в Устьутесов-
ске сорвалась.
Ночью по всем улицам города кто-то расклеил объявления о ми-
тинге. И хотя извещение было без подписи, обыватели в полдень
запрудили Соборную площадь и затаенно ждали, большой митинг
всегда сулил что-нибудь неожиданное. Город жил напряженной
жизнью. В воздухе чувствовалось что-то тревожное, предгрозовое.
Все сословия, кажется, собрались на Соборной площади: и куз-
нечная слобода — здоровенные, прокопченные угольной пылью, бе-
лозубые кузнецы в прожженных фартуках; и заульбинские пахари-
тяжкодумы; и юркие, быстроглазые торговцы-ларешники в куцых
бобриковых куртках, в потертых пальто; и недавние фронтовики в
помятых шинелишках и в «совдепках» — шапках-вязанках из серой
69
искусственной мерлушки. В стороне от них держались устьутесовские
«интеллектуалы»: дамы в шляпках, с зонтиками в руках, мужчины
в котелках и шляпах, с тросточками. Не видно было только ни быв-
ших офицеров, ни бывшего именитого купечества...
В самом центре людского водоворота —трибунка, и на ней пред-
седатель Совдепа Яков Ушанов, окруженный толпой рабочих.
Кончилось все неожиданно быстро и совсем не так, как замыс-
лили главари «Союза стального щита».
Первого же «виноградовца» сорвали с трибуны, и он, взмахнув
руками, под громкий смех и улюлюканье толпы, рухнул вниз, а на
его месте появился Яков Ушанов.
Юношески тонкий, синеглазый, он окинул заполненную народом
площадь внимательным взглядом и, отчетливо произнося каждое
слово, заговорил:
— Дорогие товарищи устьутесовцы! Не слушайте провокаторов,
утверждающих, что Советская власть подорвала всякую законность,
всякую охрану общества, что у нас анархия, что люди чувствуют
себя, как во время землетрясения,— без уверенности в завтрашнем
дне. Неправда! Трудящийся народ спокоен. Не спокойны лишь за-
клятые его враги...
Речь Ушанова прервал выстрел. Но стрелявший в оратора про-
махнулся — убил стоявшего рядом с Ушановым рабочего.
— Товарищи, сохраняйте спокойствие! — подняв руку и чуть
повысив голос, снова заговорил председатель Совдепа. Но его
слова вновь были неожиданно прерваны: взвод красногвардейцев
под командою комиссара Александра Машукова, предусмотри-
тельно размещенный в доме напротив, принял поднятую председате-
лем Совдепа руку за условный знак и дал залп холостыми патро-
нами.
И какой же поднялся крик в перепуганной смятенной толпе! Те-
ряя галоши, зонты, сумочки, шляпки и шляпы, метнулись с площади
устьутесовцы!..
Только на трибуне да вблизи нее маленьким островком стояли
вокруг убийцы и убитого устьутесовские большевики.
...Стрелял в Ушанова бывший прапорщик-артиллерист Иван
Иванков.
Промахнулся он только потому, что кто-то толкнул его в локоть
п потом вышиб у него из рук наган.
Иванкова схватили тут же, на площади. Раскидав повисших на
нем четырех красногвардейцев, он не побежал, а сорвал с большой
круглой головы фуражку и, бросив ее под ноги, сказал:
— Ведите расстреливать. Лучше умереть, чем так жить!..
Прапорщик Иванков был двухметрового роста и необъятно ши-
рок в груди. Все в Устьутесовске знали, что он необычайно силен
и бешен в гневе. Отец его имел небольшую кустарную мыловарню.
Еще в юности, повздорив с ним, сын схватил отца и бросил в котел
с клокочущим в нем вонючим салом. Старика спасли только новые
валенки и бараний тулуп. Перепуганный насмерть, он выскочил из
70
котла, с полгода проболел и умер. Умирая, будто бы простил сына
и сказал:
— В офицеры подавайся, Ваня: герой из тебя беспременно
выйдет. Уж коли отца родного не пожалел,— чуть на мыло нс
перевел, так врагам отечества от тебя пощады ни на рыбий волос
не будет...
И этот-то богатырь, Иван Иванков, добровольно отдался крас-
ногвардейцам. Они увели его в тюрьму.
На допросах у комиссара Красной гвардии Александра Машу-
кова и в трибунале у Фрола Каргополова Иванков молчал, никого
из соучастников не выдал, ни о чем не просил.
Сказал он всего лишь одну фразу: «Жалею, что промахнулся»...
И председатель ревтрибунала, и комиссар Красной гвардии на-
стаивали на немедленном расстреле. Ушанов молчал: он обдумывал,
как вернее обезоружить врага: «Устрашением?.. Расстрелять? Но
жестокость родит жестокость. Советская власть воюет высотой своих
идей, а не жестокостью и устрашением»...
— Молчишь! Но молчание твое, Яков, тоже ответ: значит, рас-
стрел!
— Иной раз милосердие — сильней, чем устрашение...
— Остерегайся, Яков, ложного милосердия,— сказал Каргопо-
лов.— Нельзя одной рукой бороться за Советскую власть, а другой
помогать врагам рушить ее. Я решительно настаиваю на немедлен-
ном расстреле!..
— Друзья! — Ушанов устало откинулся на стуле и полузакрыл
большие синие свои глаза.
И председатель ревтрибунала, сорокалетний солдат-фронтовик
с рыжеватой лобастой головой, Фрол Каргополов, и комиссар Крас-
ной гвардии, бывший прапорщик с только что наметившимися тем-
ными усиками, Александр Машуков, поняли, что сейчас Яков заго-
ворит об очень важном.
Яков Ушанов, как всегда в трудных обстоятельствах, решил
посоветоваться с Лениным.
Молчал он не менее минуты: «Ленин бы одобрил меня: Пвапков
не буржуй, не враг, он только не осознавший себя»...
Ушанов открыл глаза:
— Не в милосердии здесь дело, хотя не скрою — слова «карать»
и «применять насилие» для меня существуют лишь как самая необ-
ходимая и неизбежная мера.— Он улыбнулся так светло, что и су-
ровые его слушатели невольно заулыбались.— Немедленно расстре-
лять Иванкова—это значит сыграть на руку нашим врагам: уско-
рить неотвратимо надвигающиеся на нас грозные события. А мы еще
слабы с нашей горсточкой красногвардейцев, без пулеметов и даже
без достаточного запаса патронов... Врагов же у нас в каждом ка-
зачьем поселке сотни. А сколько их в станицах! А офицерни в го-
роде? И все слетаются, как воронье... Сегодня же снова буду просить
у губкома роту стрелков и хотя бы тысячу винтовок, чтоб воору-
жить весь актив. Главное — выиграть время. Молодое офицерство и
71
монархистами, да и нашим братом, большевиками, все время искус-
но оттиралось от рядовых солдат, от рабочих. Никто не пытался на-
править его в русло революции. Да, да, не пытался,— словно споря,
повторил Ушанов.— А попытаться необходимо...
Он снова откинулся на стуле, по привычке полузакрыл глаза, за-
думался и, как бы думая вслух, закончил разговор:
— Просто — голову срубить, мудрено — приставить. Завтра ве-
черком приведите Пванкова, я сам поговорю с ним...
Яков Ушанов — самоучка. С детства был вынужден помогать
отцу — сначала в поле, на арендованной у казаков десятине,
позже — по домашнему хозяйству: родители его содержали копееч-
ный заезжий двор. Как только мальчик постиг грамоту, он пристра-
стился к чтению. И, как все самоучки, читал много, жадно, без
разбора.
Общение с заезжей уездной беднотой рано обогатило его зна-
нием жизни. Еще больше дали солдатчина, фронт и особенно воз-
вращение с фронта через Петроград, где он прослушал краткосроч-
ные политические курсы и видел Ленина. В Устьутесовск двадцати-
четырехлетний большевик вернулся полный революционных дер-
заний.
Местные большевики считали Ушанова совестью Устьутесовского
Совдепа:
— Один у него недостаток — мягкосердечен...
...Среди просителей, толпившихся в приемной Совдепа, в даль-
нем углу стояла скромно одетая девушка, Нина Калитина,— невеста
арестованного Ивана Пванкова.
Бледное лицо ее было сильно заплакано. Безучастная к окру-
жающим, обезумевшая от горя, она ждала, когда опустеет приемная.
И хотя пришла она одной из первых, а просителей было много, Нина
долго не решалась попросить секретаршу впустить ее к председа-
телю Совдепа. Но секретарша, сама пережившая тяжелое горе, по
глазам девушки поняла все и пошла к председателю:
— Яков Васильевич, там невеста Пванкова. Пришла давно, а
не насмелится...
Девушка с минуту не могла вымолвить ни одного слова. Губы ее
тряслись, по лицу текли слезы.
— Яша! Товарищ Яков Васильевич!.. Пощадите! Он такой, та-
кой!.. Он только очень гордый и непомерно горячий. Вы же знаете,
он не из богачей...
Ушанов сидел в обычной своей позе, откинувшись на стуле, с
полузакрытыми глазами. Он хорошо знал Нину, подругу своей не-
весты Лизы Брейтовой. Не раз провожал их обеих из Народного
дома, катал по Иртышу на лодке. Так же как и Лиза, она долго
ждала с фронта своего Ивана.
«В такое время, как наше,— думал он,— милосердие действи-
тельно может обернуться изменой народу... Стрелял он не в меня, а
в революцию»... Усталое лицо Ушанова болезненно передернулось:
перед его глазами возник кудрявый, большеглазый атлет, с сильным
72
широкобровым лицом. «И такого богатыря превратить в кусок
мяса»...
Ушанов тряхнул головой и плотнее сомкнул глаза. «Нрав
Фрол — только расстрел! Иначе они будут мешать нам»...
«А может, и не прав?.. Кто виноват, что Иванковы слепы?»...
— Успокойтесь, Нина, прошу вас! — Ушанов встал н подошел
к девушке. Только сейчас он увидел, что за эти несколько дней Нина
Калитина постарела на много лет.— Я ничего не могу обещать вам.
Мы никогда не были жестокими, ио к жестокости нас вынуждает
борьба. У революции свои законы... Мы вынуждены, понимаете, вы-
нуждены!..— Ушанов сознавал, что его слова не могут утешить де-
вушку, но ничего другого сказать ей не мог.— Идет классовая
борьба. В ней, в этой борьбе, все сводится к одному — победить,
восторжествовать. Или мы буржуев или они нас...
*
*
Это был рискованный эксперимент, но Ушанов, как ему казалось,
продумал все до тонкости и решил пойти на него: он был убежден,
что разговор с Иванковым поможет ему раскрыть сердце врага, что
если Иванков все прочувствует и поймет, то не только сам нс пойдет
против них, но сумеет удержать и многих других.
Под усиленным конвоем арестованного привели в Совдеп.
Надвигался теплый, тихий вечер. После сырой, душной тюремной
камеры весенний воздух опьянил Иванкова. Он глубоко, жадно ды-
шал и затравленно озирался вокруг.
В приемной было пусто. Даже секретаршу отпустил Ушанов. Он
приказал конвойным красногвардейцам остаться и, широко распах-
нув перед Иванковым дверь, сказал:
— Пожалуйте!
С высоко поднятой головой, шагая старательно прямо, точно
пьяный, Иванков прошел на середину комнаты и стал. Ушанов за-
крыл за собою дверь и обошел Иванкова.
— Садиться не прошу, разговаривать будем стоя, потому что
разговор серьезный.
Иванков сорвал с большой кудрявой головы офицерскую фу-
ражку, взял ее в левую, вытянутую по швам руку за околыш и встал
во фронт.
Тоненький, узкоплечий, на две головы ниже Иванкова, предсе-
датель Совдепа подошел к нему вплотную. Умными, строгими и
одновременно какими-то наивно-доверчивыми, детскн-чистыми гла-
зами уставился в огромные бархатно-темные, с глубокими, тревожно
расширенными зрачками глаза Иванкова.
— Вчера вот здесь же у меня была ваша невеста Нина...
По суровому лицу Иванкова пробежали судороги.
— Она просила за вас...
7 о
— Не к чему о Нине!..— На лбу Пванкова, как капли росы,
выступил пот.— Не для того привели... И подходчик этот про себя
оставьте, гражданин Ушанов...
— Нет, отчего же. Нина — это радость, это честная, трудовая
жизнь и счастье...
— Не хочу я твоего счастья! Пне ххочу!..— сквозь стиснутые
зубы отрезал Пванков.
— Л чего ты хочешь? — придвинувшись вплотную к Иванкову,
все так же глядя ему в глаза, спросил Ушанов.
— Хочу умереть,— тихо, обмякшим голосом ответил тот.
— Это проще всего в твоем положении... Но... ты будешь жить!
Будешь жить! — повысив голос, сказал Ушанов. И, сказав это, по-
чувствовал, как расширилась его душа, как он точно разом перерос
этого великана, стал неизмеримо сильнее его.
— Ты хотел убить меня, а во имя чего?.. Во имя сгнившего на
корню капиталистического мира. Ты думаешь, что народ, вышедший
на борьбу за счастье человечества, за прекращение войн и всяче-
ского зла на земле, повернет вспять? Никогда! Народ почувствовал
свою силу и власть. И к прежнему хозяину в батраки не пойдет. Ты
хотел стать героем, но нельзя быть героем, сражаясь против кров-
ного своего народа. Ты стрелял не в меня, а в свой народ. Револю-
ция страшна потомственным генералам, помещикам, капиталистам.
Опа беспощадна к ним, потому что они не в силах понять нужды
простого народа. Но ты же наш человек, Иван, ты можешь стать
нужным народу! — Горячие тонкие пальцы Ушанова сжимали могу-
чую кисть руки Пванкова. Глотнув воздуха, он продолжал:—Не-
ужто ты думаешь, что можно победить Советскую власть? Да мы
сильней всей вашей сбродной белой накипи! И ты хотел убить меня
во славу этих смердящих мертвецов! И сам хотел умереть за них!
Конечно, нам не трудно убить тебя, но... мы думаем сохранить тебе
жизнь...
Ушанов видел, как но телу великана пробежала крупная дрожь,
но Пванков не обмолвился ни словом, ничем не выдал себя.
— Иди г' обдумай все, о чем мы говорили...— Ушанов открыл
дверь в приемную: — Товарищи, уведите его!..
...Алексей знал своего брата Андрея, романтика и добряка, и
был удивлен его возмущением, что Пванкова освободили вместе с
другими политическими заключенными по амнистии в честь проле-
тарского праздника Первое мая.
— Эго все Яков Васильевич! — возмущался Андрей.
— Но решение об амнистии вынесено краевым Советом Сибири,
а не лично Ушаковым,— заметил Алексей.
— То совсем другое дело! Освобождать же Пванкова—это уж
затея Якова... Ждать от Пванкова благодарности — все равно что
пытаться заставить волка жрать траву!..
Виноградовцы развили бешеную деятельность в городе и уезде:
«Союз стального щита» втягивал в свои ряды многие контрреволю-
ционные организации: степняков-алашординцев, «Украинскую раду»
74
из зажиточных пригородных переселенцев, обманутых националисти-
ческими лозунгами, богатых крестьян из близлежащих деревень и
почти всех бывших офицеров.
Радуя сердца лавочников и церковников, они разбрасывали по
городу листовки, порочившие работу Совдепа, сеявшие смуту. Вме-
сто подписи под листовками стояла печать, изображавшая щит с кре-
стом в центре.
Глубокая вера в высокую правду народного дела, в непобедп’
мую силу своих идей, чрезмерная занятость неотложными делами
как-то оттеснили у совдеповцев на второй план главный вопрос:
создание крупного, хорошо вооруженного отряда Красной гвардии.
И это была серьезная ошибка Устьутесовского Совдепа, умело
использованная вииоградовцами.
В ночь на 10 июня в Устьутесовске все, казалось, было спокойно.
В Народном доме гремела музыка, шли танцы: из сел па летние
каникулы съехались учителя, вернулись студенты, семинаристы —
молодежь веселилась.
Лиза Брсйтова затащила иа танцы и Ушанова:
— Ты что, совсем в монахи решил податься, Яшенька? Пойдем
хоть один разок потанцуем: подружки проходу не дают, говорят:
что у тебя и за жених, если на люди с тобой стыдится.— Лиза при-
жалась плечом к Якову, ласково заглянула ему в глаза.
— Ну если уж люди упрекают, пойдем...
Не успели они протанцевать и круга, как Лиза заметила, что
Нина Калитина как-то особенно тревожно смотрит на нее. С дро-
гнувшим вдруг сердцем Лиза тотчас подвела к ней Якова.
Нина, положив руку на плечо Ушанова, смеясь, громко ска-
зала:
— И со мной, Яков Васильевич!
Но лишь только они закружились в вальсе, девушка, склонив го
лову к плечу председателя Совдепа, прошептала:
— Немедленно уходи! Казаки... сегодня... Ваня пьяный сболт-
нул!..
Ушанов спокойно довальсировал с нею круг, остановился про-
тив дверей и, крепко пожав ей руку, негромко проговорил:
— Скажи Лизе, чтоб поостереглась,— сестренку поберегла.—
И не спеша вышел из Народного дома.
На улицах было тихо, лишь по-ночному перебрсхивались со-
баки. Чутко прислушиваясь к предательской тишине, изо всех сил
сдерживая шаги, Ушанов пошел в штаб Красной гвардии.
— Немедленно усиль патруль и тотчас же все в крепость! —
сказал он Машукову.— «Викторию» перегнать на Нижнюю при-
стань!.. Только спокойно, спокойно, Саша! Никакой паники!
...В крепости легли за толстым земляным валом: горсточка
в сотню штыков показалась Ушакову жалкой.
Прискакавший связной сообщил:
— Пароход угнан в Симпалатный... Паромы захвачены каза-
ками. Мост через Ульбу тоже... Крепость окружена...
75
— Спокойствие! Спокойствие, товарищ,— сдерживая волнение,
хрипловатым голосом сказал Ушанов и стал заряжать винтовку.
Защелкали затворами и красногвардейцы. И в ту же минуту
со стороны паромной переправы по кромке крепостного вала ударил
первый казацкий залп.
Тотчас такой же залп грянул и с другой стороны крепостного
вала—от моста через Ульбу. Пули с пчелиным звоном пронес-
лись высоко над головами. «Перекликаются стервятники,— действи-
тельно окружены!» — подумал Ушанов и, приподнявшись на локте,
сказал:
— Не спешите — пусть развиднеется: патроны зря не тратить.
Бить только на выбор, в первую очередь офицерню...
Пристрелочные залпы прекратились. Над крепостным валом на-
висла тревожная тишина. Лишь издали, от паромной переправы и
со стороны Ульбинского моста, слышался вороватый шорох движе-
ния казаков, накапливающихся у исходного рубежа. Красногвар-
дейцы напряженно вслушивались в эти надвигающиеся на них, как
градовая туча, шумы.
Легкий предутренний туманец как-то разом исчез-растаял, слов-
но смытый дохнувшим ветерком. Все предметы и впереди и вокруг
проступили преувеличенно отчетливо — так бывает после бессонной
ночи у охотничьего костра, на зорьке, когда каждая ветка лозы или
камышинка выступают словно вычерченные тушью.
С тем же ветерком от Иртыша, с пойменных лугов пахнуло све-
жестью текучей воды и цветущим разнотравьем. Рассветную ти-
шину резали напористые скрипы коростелей и пронзительные всхли-
пы перепелов. Но лежавшие на валу люди не ощущали, казалось, ни
речной свежести, ни луговых запахов цветов, не слышали голосов
птиц — все внимание их было сосредоточено на прибрежной полосе,
откуда надвигался враг.
Цепи белых, накопившиеся на берегу Иртыша под прикрытием
ночи и утреннего тумана, вдруг поднялись и молча двинулись на при-
ступ.
Дружный залп красногвардейцев прижал казаков к земле. Но
они тотчас же открыли беспорядочную стрельбу.
Схватка была короткой, но ожесточенной. И хотя силы были
явно неравные, обороняющиеся держались с отчаянной решимостью
до последнего патрона: знали — пощады не будет.
С каждой минутой положение ушановцев становилось все без-
надежней. Хорошо вооруженные, обученные военному делу казачьи
сотни под командой офицеров прорвались в пешем строю со стороны
Ульбы за крепостной вал и открыли огонь с фланга.
К Якову Ушакову, лежавшему на валу, подполз красногвардеец
и, перекрывая треск выстрелов, прокричал:
— Спасайся, Яков Васильевич, пока не поздно!.. Я знаю водо-
сток к реке,— на берегу плахи, бревна. Столкнем, и вниз по Иртышу,
к островам!..
76
Ушанов, потный, без фуражки,— над глазами его низко Свисали
влажные темно-русые пряди волос — в азарте боя удивленно по-
смотрел на красногвардейца и отрицательно покачал головой. Трое
красногвардейцев, прижимаясь к земле, переползли лысый обстре-
ливаемый бугор и скрылись в водостоке. Только они и спаслись из
всего красногвардейского отряда.
Кольцо наступающих сжалось, стрельба смолкла: у осажденных
кончились патроны.
Ушанов вскочил и, крикнув: «За мной, товарищи!» — с винтов-
кой наперевес бросился на казаков, уже густо усеявших весь кре-
постной вал. Следом за ним поднялась и жалкая горстка уцелевших
красногвардейцев. С победным ревом казаки сомкнулись вокруг них.
Кто-то выбил винтовку из рук Ушакова. На какую-то долю минуты
на крепостном валу воцарилась жуткая тишина, затем началась
рубка.
Обезоруженный Ушанов с ужасом смотрел на зверства казаков.
Ноги в коленях у него дрожали. Чтоб унять дрожь, он до крови за-
кусил губу. Это был не страх, а благородный ужас человека при
виде вырвавшихся из клеток зверей.
— Сымай сапоги! Гимнастерку! Сымай, говорю! Окровянишь,—
жалко...
Бородатый, густобровый казак с нашивками вахмистра тряс за
плечи совсем еще молоденького беловолосого красногвардейца.
Губы парня жалко кривились, лицо страдальчески дергалось. Пры-
гая на одной ноге, он силился стянуть сапог и нс мог. И тогда вах-
мистр ударом колена в пах опрокинул парня на землю и в один
миг сдернул с него новенькие яловочные сапоги. Негнущимися, не-
послушными пальцами красногвардеец долго не мог расстегнуть
ворот, и вахмистр тоже помог ему. Парень, словно ему было очень
зябко, топтался с ноги на ногу. В глазах у него была такая глу-
хая тоска, что даже вахмистр побоялся встретиться с ним взгля-
дом. Чтобы подбодрить и себя и его, с наигранным озорством
крикнул:
— Ну, а теперь держись крепше — полезу за душой, на рука-
вички сгодится!..— И, чуть присев, с Мясниковским выхрипом руба-
нул парня по беловолосой голове...
Ушакову казалось, что все это происходит в каком-то страшном
сне. Очнулся он, когда в кровавой свалке увидел возвышающуюся
над всеми кудрявхю голову Пванкова. С наганом в руке, раздвигая
всех, как тиран, Пванков перебегал от одного раненого к другому и
выстрелом в упор в голову добивал их. «Негодяй! И как только я
мог пощадить такого?!. Ведь гада Краснова тоже отпустили, пове-
рив «генеральскому» его слову. И Ленин предупреждал, указывал
на этот поучительный урок, почему-то забытый мною»...— горестно
вспомнил Ушанов и глубоко задумался.
Смолкли и одиночные выстрелы Пванкова, утихли стоны по-
следнего добитого раненого. Из-за гор выкатилось багровое, точно
залитое кровью, солнце и осветило картину боя на земляном
валу Устьутесовской крепости: длинный ряд раздетых догола трупов
красногвардейцев.
Несколько офицеров подвели к Ушанову обезоруженного, ра-
ненного в плечо комиссара Красной гвардии Александра Машукова,
поставили их рядом.
— Вас-то нам и надо, товарищи комиссары!..— крикнул Иван-
ков.
Глядя на своего товарища с разбитым, чугунно-черным лицом,
Ушанов негромко, словно не для него, а для себя, сказал:
— Прав оказался Фрол, а не я: нельзя миловать палачей!..
И, повернувшись к офицерам, закричал:
— Убивайте! Но народ, но Советскую власть не убьете!.. Нне-е
убье-ете!.. И ты, ты, сволочь!..— Собрав остаток сил, он плюнул в
лицо Пвапкову.
Янис Ниедре
ПРАВЫЙ СУД
А есть ли что правдивее па свете,
Как храбрый, независимый парод?
ФРИДРИХ ШИЛЛЕР
Ленин писал, склонившись над столом. Как почти всегда в поздние
рабочие часы, затягивавшиеся теперь за полночь, Владимир Ильич
занимался без пиджака.
У Петра Стучки создалось впечатление, что он явился слишком
рано. Наверно, курьер что-то напутал, велев ему немедленно спу-
ститься вниз из комнаты Особой следственной комиссии Военного
комитета, где он, Петр Иванович, рассматривал дела участников
контрреволюционного мятежа генерала Корнилова. Стучка остано-
вился в нерешительности, но Владимир Ильич кивком головы при-
гласил его подойти.
— Совет Народных Комиссаров счел целесообразным поручить
вам руководство Народным комиссариатом юстиции. Следует немед-
ленно принять бывшее министерство.
— Но, Владимир Ильич...
— Задание партии, батенька.— Ленин порывисто поднялся и
встал против Стучки.
— Но, Владимир Ильич, ведь Второй Всероссийский съезд Со-
ветов наркомом юстиции назначил товарища Ломова...
— Который все еще не приступил к работе. А у нас есть Петр
Иванович Стучка, который написал только что опубликованный де-
крет об уничтожении сословий и гражданских чинов и разработал
79
декрет о суде, уже поступивший в юридическую комиссию ВЦИК.
— Вы знаете, Владимир Ильич, этот декрет писал не один Стуч-
ка. К тому же у проекта появилось много противников. Не только
среди юристов старой школы, но и...
— Среди левых эсеров и даже среди товарищей большевиков.
Знаю, прекрасно знаю.— Ленин чуть подался вперед, бросив на со-
беседника беглый пытливый взгляд.— Хотя бы и так. Основной
принцип вашего декрета совершенно верен: революция должна со-
стоять не в том, чтобы новый класс командовал, управлял при по-
мощи старой государственной машины, а в том, чтобы он разбил
эту машину и командовал, управляя при помощи новой. И револю-
ция вовсе не опирается на правовые нормы, на «законность», соз-
данные свергнутыми господствующими классами в своих интересах...
Так что, батенька, надо идти работать в Комиссариат юстиции. Вер-
нее говоря, надо создать комиссариат на базе помещения бывшего
министерства юстиции. Ибо, как известно, чиновники юстиции тоже
объявили бойкот Советской власти.
— В комиссариате все-таки нужен еще кто-нибудь из комму-
нистов, юрист.— Петру Стучке было ясно, что отказываться не имеет
смысла.
— Кого Петр Иванович имеет в виду?
— Товарища Козловского. Вновь назначенного председателя
Революционного следственного комитета республики...
— Которого наши левые эсеры просто не переваривают. За
дело об отчуждении дворца Кшесииской, за подготовку закона о вы-
борах в Учредительное собрание. Ладно, подумаем...
На площади перед Смольным, точно в октябрьские дни, дымили
костры. Вокруг них сидели на корточках красногвардейцы и сол-
даты, протягивавшие к языкам пламени окоченевшие от ветра и хо-
лода руки. Гулким походным шагом мимо спешили отряды матро-
сов и красных латышских стрелков, в отсвете костров и холодных
звезд посверкивали примкнутые к винтовкам штыки. Видимо, опять
шли ликвидировать обнаруженное контрреволюционное логово или
патрулировать беспокойную городскую окраину.
— Понимаешь, он, контра проклятая, мне черт те что о каких-то
статьях кодекса толкует. Ему, говорит, закон гарантирует...— сквозь
гул шагов проходивших мимо стрелков Стучка услышал, как в
строю один боец возбужденно говорил другому.
...Еще дня три тому назад покинутое чиновниками здание ми-
нистерства юстиции, в котором гул пустоты не могли приглушить
ни раскиданные на полу кипы документов, ни красно-зеленая джу-
товая дорожка, тянувшаяся в коридоре перед просторными мини-
стерскими апартаментами, в какой-то мере уже вернуло себе облик
обжитого помещения.
Правда, большинство бывших кабинетов и канцелярий все еще
стояли запертыми. Огромное количество актов и дел лежало нава-
лом по углам комнат. И весь штат Наркомата юстиций Советской
России пока составляли: член коллегии, делопроизводитель (он же
80
заведующий канцелярией и машинист), пять старых курьеров, два
швейцара и уборщицы. Но по мрачному зданию уже сновало очень
много посетителей, приходивших по всяким судебным и правовым
делам.
— Гражданин генеральный прокурор (они по старой привычке
величали руководителя российского ведомства юстиции генераль-
ным прокурором), обращаю ваше внимание на факты вопиющего
нарушения правовых норм. Было объявлено, что никакие нарушения
революционного порядка допущены не будут, а на практике проис-
ходит обратное. Прошу принять заявление о конкретном случае.
За очень редким исключением, «объектом конкретного случая»
оказывался какой-нибудь уличенный в спекуляции торгаш, предпри-
ниматель или владелец тайного питейного заведения (продажа ал-
когольных напитков в послеоктябрьские дни сурово каралась).
Почти каждому такому посетителю Петр Стучка должен был
давать хоть короткое, но все же четкое толкование правовых прин-
ципов молодого Советского государства. И еще разъяснял, какие ста-
тьи из бывшего шестнадцатитомного Российского свода законов
практически применяются.
В то время в юридической комиссии ВЦИК обсуждался первый
вариант советского декрета о судах. После бурных дебатов наркому
пришлось представить второй вариант. В нем сохранилась общая
часть, требовавшая слома всех прежних юридических установлений
и институтов и отказа от старых кодексов, призванных охранять от-
жившие общественные порядки.
Но и этот проект декрета стал мишенью для ожесточенных на-
падок в юридической комиссии. Эсеровские правоведы подняли
вопль. Правовой нигилизм! Анархия чистейшей воды!
— Владимир Ильич, может, целесообразнее взять теперешний
текст обратно? Может, позволить, чтобы написал кто-нибудь из
них?..— высказал Стучка свое мнение Ленину.— Они оспаривают
каждую строку, направленную против принципов старой юрисдик-
ции. И если оказывается, что автором той или иной статьи был то-
варищ Козловский, то эсеровские юристы наглеют до цинизма. Не
хватает только, чтобы они заговорили на жаргоне сторонников
керенщины. В самом деле, может, целесообразнее передать состав-
ление проекта им?
— Отказаться от позитивной пролетарской программы? Отсту-
пить перед мелкобуржуазной стихией? Отложить обнародование де-
крета на неопределенное время?
Владимир Ильич, чтобы ускорить и облегчить прохождение де-
крета, согласился пустить его только через Совнарком. Так дело
пойдет быстрее. А пока Петр Иванович должен интенсивнее рабо-
тать над теорией советского права. И пропагандировать его в пе-
чати. Даже многим сведущим большевикам не ясно, что такое клас-
совый и что такое так называемый демократический суд, каково
значение пролетарской революции для суда. Надо писать много и
по-боевому. Писать точно и убедительно, в первую очередь самому.
6
Заказ 2878
81
23 ноября 1917 года декрет о суде был обнародован.
— Теперь самое главное требование, Петр Иванович, чтобы при-
нятый декрет как можно скорее вступил в силу,— сказал Владимир
Ильич и попросил Стучку поспешить с созданием новых судов. А где
позволяют условия, избрать народных судей.
— Создайте временный орган для борьбы с контрреволюцией —•
революционный трибунал,— подчеркнул Владимир Ильич,— это дело
первостепенное... С проектами декретов о гражданском состоянии,
браке, о расторжении брака и тому подобными вещами вас торопить
не будем. Насколько нам известно, вы с Козловским их уже со-
ставляете...
12 декабря в коалиционном Комиссариате юстиции (с 10 декаб-
ря наркомом юстиции РСФСР стал эсер Штейнберг, а Стучка — его
заместителем) обсуждались вновь разработанные социалистические
акты семейного законодательства: декрет о гражданском браке, рас-
торжении его, о детях и о введении книг актов гражданского состоя-
ния. Автор проекта большевик Козловский предпослал всем декре-
там традиционную общую вводную часть — декларацию о том, что в
социалистическом государстве семейное право неразрывно связано с
экономическими и социальными преобразованиями общества. Пре-
дусматривалось равноправие полов, равноправие брачных и внебрач-
ных детей, свобода развода по одностороннему заявлению.
— Невообразимо...— отозвался левый эсер Шрейдер.
— Невообразимо противно, правда? — Козловский не был бы
самим собой, если бы не поддел противника.
— Гражданин угадал,— отрывисто усмехнулся Шрейдер.
«Почему я уступил? Почему разрешил Козловскому доклады-
вать на коллегии? — сердился про себя Стучка.— Почему я дал эсе-
рам повод для нападок на него? Надо было стоять на своем, не усту-
пать. Проект декрета разработан, мол, под руководством предыду-
щего Наркомюста, поэтому моральный и законный долг его — само-
му докладывать на заседании».
Пока Стучка мысленно себя корил, слово взял нарком Штейн-
берг и конечно же поддержал своего коллегу — эсера. Пришлось
Петру Ивановичу прочесть целую лекцию. О русской буржуазной,
то есть Февральской, революции, которая не коснулась вопросов се-
мейного и брачного права. Буржуазная революция даже не сделала
попытки освежить семейное и брачное право, существовавшее при
самодержавии, улучшениями, внесенными в законы других капита-
листических стран. Разрабатывая свои акты, социалистическое рабо-
че-крестьянское правительство, разумеется, берет и все полезное из
того, что дала Великая французская революция, переоценивая,
конечно, и совершенствуя это. Исходя из предпосылки, что семья, ин-
ститут брака должны быть свободны от каких-либо ограничений и
стать в действительности свободным соглашением двух полов, мы
ввели принцип равноправия в делах брачных и внебрачных детей.
Таково требование трудящихся, огромного большинства населения.
Большевики такое требование защищают и от него не отступятся.
82
— Даже и тогда, когда другие правительственные партии бу-
дут против декрета?
— И тогда.
— Хотелось бы знать, что вы будете делать, если левые эсеры
ваш ультрареволюционный проект отвергнут? — высокомерно спро-
сил Штейнберг.
— Угрожаете? — спросил в свою очередь Стучка.
— Только уточняем...
Совет Народных Комиссаров принял декреты для обнародова-
ния. Прежде чем эсеры успели высказать свои принципиальные воз-
ражения, Владимир Ильич со свойственной ему железной логикой
мотивировал необходимость этих социалистических законов.
— Пусть кричат, что мы, не реформируя старый суд, сразу от-
дали его на слом. Мы расчистили этим дорогу для настоящего на-
родного суда, и не столько силой репрессий, сколько примером масс,
авторитетом трудящихся...
В Совете Народных Комиссаров противники революционного
законодательства сделали вид, что они и не собирались защищать
старое. Но как только декрет опубликовали, эсеровские юристы рез-
ко изменили свое отношение к большевистским членам коллегии ко-
миссариата. Они, конечно, были «товарищами» по работе, но... До
того и Стучка, и Козловский свободно и откровенно обсуждали с
ними текущие дела, спорили о текстах декретов и положений —
сотрудничали. Совместно читались донесения из губерний, реша-
лись текущие дела. Теперь о подобных коллегиальных отношениях
и думать нечего. Кто они друг другу? Чужие люди, встретив-
шиеся на привокзальной площади или в бульварной толчее. И
только.
Вдруг в комиссариате Козловскому перестали доставлять слу-
жебную почту. Начался необъявленный бойкот. Сотрудники сочли
себя вовсе не обязанными обслуживать отдельных членов коллегии.
Ведь ранги и чины в рабоче-крестьянском государстве отменены
декретом. Возмущенный Стучка пошел к Штейнбергу.
— Товарищ комиссар. Для одной части членов коллегии—для
представителей ведущей правительственной партии — в комисса-
риате созданы нетерпимые условия работы. Что это значит? Тайный
бойкот, что ли?
— Бойкот? — Штейнберг изобразил крайнее удивление.— Петр
Иванович любит резкие формулировки. Как же так можно? Я и
предположить не осмелился бы, чтобы против вас...
— Речь не обо мне одном. Нетерпимые условия созданы для
всей большевистской группы коллегии, и прежде всего для Козлов-
ского...
— Л, для Козловского? Видите ли...— Штейнберг притворился
смущенным и озабоченным.— Видите ли, против него выдвинуто
серьезное обвинение. Злоупотребления в комиссии по отчуждению
бывшего царского имущества. Есть сведения, будто он в своей пе-
реписке с представителями губерний преследует корыстные цели.
83
Говорят о его каких-то связях с офицерами, замешанными в корни-
ловском мятеже. И еще доносят...
— Абсурд! Я Козловского знаю еще с девятьсот седьмого года.
Бывал с ним почти ежедневно, работаю вместе в десятках комис-
сий.
— Разрешите напомнить,— съехидничал Штейнберг.— Козлов-
ский часто бывал вместе и с бывшим депутатом Государственной
думы Малиновским. Как теперь доказано, Малиновский служил в
царской охранке.
— Это грязная демагогия. Козловский — порядочный человек.
Кристально чистый революционер!
— Однако против него выдвинуты обвинения. Сотрудники реа-
гируют...
— Если выдвинуты обвинения, почему о них ничего не известно
нашей фракции?
— Партия левых эсеров не вмешивается в дела другой партии.
— В таком случае ответьте как юрист: кто вам дал право
осуждать человека, виновность которого перед революцией еще не
доказана?
— Петр Иванович, кажется, собирается отменять принципы,
выдвинутые самими большевиками. Сам товарищ Стучка ведь тре-
бовал записать в преамбулу декрета номер один, что великая ра-
боче-крестьянская революция ломает основы старого буржуазного
порядка, который зиждется на капиталистической эксплуатации
труда и вызывает необходимость до конца сломать старые юриди-
ческие установления и институты, старые кодексы законов и право-
вые нормы. Ведь в то время вы сами торопились с принятием новой
доктрины. Видимо, работники комиссариата ее и применяют...
— Мы требуем от вас прекратить демагогические выпады. Со-
ветская власть доверила нам общую работу, необходимы нормаль-
ные условия.
— Если бы это зависело от меня...
В последующие дни обстановка в комиссариате еще более ухуд-
шилась. В отделах на этажах возникали митинги. Эсеровские ора-
торы повторяли несуразные обвинения против Козловского и «в ин-
тересах революции» требовали прекращения всякого сотрудничества
с большевиками.
Коммунисты обсудили возникшее положение и поручили Петру
Стучке обратиться к Ленину.
— Владимир Ильич, партийная тройка Наркомюста просит вас
освободить ее от обязанности находиться вместе с бандой эсеров,—
сказал Стучка, не сдержав своего возмущения.
— Не согласен,— ответил Ленин.— Не со-гла-сен! Как раз на-
оборот. Надо остаться в эсеровском Наркомюсте. Продолжайте ра-
боту. Нигде нажим на нас буржуазной идеологии не силен так, как
в этой области. В истории, философии дело идет о вещах академиче-
ских, и буржуа готов здесь в конце концов проглотить горькую пи-
люлю, приготовленную для него рабочим классом. Но в области
84
права речь идет о святейшей из всех буржуазных ценностей—о ко-
шельке. Поэтому вам следует оставаться там, где вы находитесь.
Надо бороться до полного разоблачения клеветников. Иначе эсеры
вообразят себя победителями. А о создавшемся положении мы пого-
ворим в Совнаркоме.— Владимир Ильич сделал памятную запись в
настольном блокноте.— Я предложу назначить комиссию, которая
проверит «материалы» левых эсеров о товарище Козловском. В ко-
миссию введем и эсеров. За несколько недель, самое большее — за
месяц, она закончит расследование. А вы работайте! Работайте в
полную силу. Что теперь из начатых законодательных актов ближе
всего к завершению? Декрет о революционном трибунале? Хорошо,
очень хорошо! А декрет о комиссиях по делам несовершеннолетних?
Не забывайте, что социалистическое перевоспитание молодежи, борь-
ба с преступностью малолетних весьма актуальна...
После месяца работы назначенная Советом Народных Комисса-
ров комиссия по расследованию дела члена коллегии Наркомюста
М. Козловского пришла к единодушному заключению: выдвинутые
против него обвинения — сущая чепуха. Как только заключение ко-
миссии было представлено Совнаркому, Владимир Ильич позвонил
Петру Стучке.
— Поздравляю! Поздравляю большевистских юристов с побе-
дой! И с правильной тактикой. Заодно довожу до сведения, что се-
годня у меня опять был товарищ Дзержинский. Он очень интере-
суется декретом о революционном трибунале...
Осип Черный
ПОВОРОТ
Строка!.. И ею человек спасен.
Еще строка!.. Истории движенье...
Я чувствую руки его скольженье...
За мыслью мысль
векам бросает он.
ДАВИД КУГУЛЬТИНОВ
Все, кто ждал приема, переглядывались, несколько удивленные: в
этой большой, скупо обставленной комнате ждать почти не прихо-
дилось, каждому назначался срок, минута в минуту, и вскоре после
прибытия его приглашали войти в кабинет. А тут дежурный секре-
тарь лишь разводил в смущении руками.
— Не пойму, в чем причина. Владимир Ильич всегда так пунк-
туален...
— Может, никого и нет у Владимира Ильича?
— Я сам впустил, крестьянин у него сидит. Подождите, това-
рищи, скоро, наверно, выйдет.
Было ясно, что раз уж Ленин нарушил свой график и так дол-
го беседует с посетителем, значит, разговор действительно очень
важный.
Впрочем, то, с чем сюда обращались, недостаточно важным быть
не могло. Вопросы земельный или об угле, о Шатуре или транспор-
тах хлеба, о самоуправстве местных властей или неправильном рас-
пределении пайков — все отражало картину трудной жизни России.
Страна выходила из состояния войны разоренная, обескровленная и
голодная.
В каком бы направлении ее ни пересечь, признаки разорения
были видны повсюду. Эшелоны останавливались по многу раз, и
86
пассажиры сами ходили рубить в лес дрова для паровозной топки;
мешочники отбивались от продармейцев, пытаясь отстоять свое до-
стояние; детишки с бескровными лицами протягивали руки, прося
хлеба; черные-черные избы стояли без света; вокзальные помеще-
ния, ломящиеся от людей с котомками и мешками, застыли в оледе-
нелой стуже.
Но кто бы сюда ни прибыл, откуда бы ни добрался, какие бы
признаки сверхмыслимых лишений ни встретил на пути, в этой при-
емной, ожидая Ленина, ощущал не разболтанное, с перебоями,
биение времени, а, наоборот, ровное и упругое. Казалось, все, что
расшаталось и колеблется, тут получает вновь устойчивый и разме-
ренный ход.
Все, разумеется, исходило от нредсовнаркома. Поэтому и стре-
мились сюда ходоки из отдаленнейших уголков страны, чтобы пови-
дать Ленина и получить от него поддержку в самом насущном. Имен-
но это влекло сюда. Но и не только оно: каждый ожидал чего-то
большего, хотя и не признался бы в том. После разговора с Лени-
ным можно было ответить себе на самый острый вопрос: так ли все
затеялось основательно, что любые жертвы и тяготы оправдают
себя? Или одна только переменчивость царит в стране и в событиях,
которые ее ожидают, которые могут случиться завтра, или в другой
ближний день, пли хотя бы неближний, но все равно неминуемый,
придется все опять переиначивать и решать наново? Вот что, на-
верно, больше всего тревожило ходоков, отягощая их мысли.
Между тем человек, принимавший в своем кабинете, тоже искал
ответа на то сложное, трудно разрешимое, что предъявила жизнь.
Слушая посетителей, он то наклонялся вперед, чтобы быть ближе к
ним, то откидывался на плетеную спинку кресла, как бы охватывая
ситуацию из несколько большей дали, то начинал ходить по каби-
нету.
В ящиках его стола лежало достаточно писем и жалоб, рапортов
и донесений с сигналами бедствия. Но Ленин старался извлечь из
каждой беседы что-то новое. Ему нужна была истинная картина на-
родной жизни, и он смело вглядывался в нее, хотя она была без
сомнения трагичной.
Совсем недавно, на днях, попытку Свидерского смягчить остро-
ту положения с хлебом Владимир Ильич назвал просто глупостью.
На коллегии Наркомпрода тот попробовал заявить, что не так во-
все голодно, как об этом говорят. Надлежало сознаться прямо, что
хлеба нет, потому что не везут,— так было бы честней и полезней.
В приглаживании фактов страна не нуждалась. Она стояла на грани
катастрофы, но правды не скрывала.
Да, не везут, хотя в последнее время вагонов с зерном прибы-
вает больше. И вот чуть пороскошествовали, совершенно голодные
нормы выдачи заменили на несколько большие — и тиски кризиса
стали сжиматься опять.
Ленин требовал правды и от ближайших своих помощников, и
от тех, кто с котомкой за плечами, в дырявой, стоптанной обуви, с
87
самодельной палкой в руке и грузом ответственности являлись к
нему для беседы.
Сегодняшний разговор показался особенно важным; вот почему
Ленин, нарушив правила, задержал всех других посетителей.
Крестьянин села Фоминки Владимирской губернии, невысокого
роста, в очках, за которыми прятался наблюдательный, цепкий
взгляд, неширокий в плечах, что-то старался выпытать у Влади-
мира Ильича и на что-то желал намекнуть. Он уже был тут года
два назад, но в тот раз все принадлежало больше будущему, чем
текущему дню. Пришла, по его убеждению, минута поставить реб-
ром вопрос самый острый: быть или не быть дальше Советской вла-
сти? Он не решался на это, впрочем, и ходил вокруг да около. Ленин
сам помог ему.
— Выходит, Иван Афанасьевич, доверие к Советской власти
крестьянин утратил?
Чекунов вздохнул и даже плечами пожал.
— При том положении, какое сложилось на местах, вроде бы
так получается.
— Труднейших три года шагали нога в ногу, кровь за Со-
йотскую власть проливало крестьянство, а теперь... А? — Ленин
встал, отошел на шаг, ожидая ответа и смотря в упор на собесед-
ника.
Чекунов чуть прижмурился, подбирая ответ. Он вполне созна-
вал, с кем ведет разговор. Моргнув и раскрыв шире глаза, он ответил:
— Поверьте, ведь все приходится крестьянину отдавать: что
имеет и чего даже не имеет!
— Э-э, так не бывает,— возразил Ленин, не слишком, впрочем,
настойчиво.
— Поверьте, Владимир Ильич, все до последней рубахи!
— Но ведь война шла. Советская власть спасала крестьянство
от вешателей и белогвардейцев! Другого же выхода не было, как
брать у деревни все, что она могла дать стране.
Чекунов озабоченно тронул дужки очков и заметил, поддержав
слова осторожным жестом:
— А теперь положение другое и меры, значит, нужны тоже
новые.
— Это правильно, мы будем менять все в корне. Какие же меры
нужны, говорите?
Он вернулся к своему креслу, придвинул его ближе к крестья-
нину и сел. Видя такое внимание, Чекунов произнес свободнее:
— Для чего мужику, скажите, работать, если все под метелку
станут у него отбирать?
— По-вашему, как же надо?
— А по-моему, свободный оборот продуктов нужен: что с него
полагается, пускай отдаст, а остальное пускай пользует по своему
усмотрению.
— Рынки на местах?
— Ну и рынки, и продажа свободная, и все такое...
88
В мозгу Ленина происходила работа по отбору самого основ-
ного, политически самого важного. Чекунов говорил теперь без вся-
кого принуждения, даже увлекся такой редчайшей возможностью —
выложить перед главнейшим в стране человеком все, к чему пришел
на собственном опыте.
Продразверстка себя изжила и, без сомнения, тормозит эконо-
мический круговорот. Не так давно крестьянин Чернов из Сибири
высказал такие же соображения на приеме у председателя Совнар-
кома. Владимир Ильич слушал его с напряжением, вначале прикры-
вал устало глаза ладонью, а затем увлекся сам.
Чекунов выражал свои мысли еще яснее, с еще более широким
захватом, и Ленин, понимавший, в каком критическом положении
оказалась страна, слушал так, как будто впереди открывалась до-
рога надежная и необыкновенно широкая.
•— Что же, Иван Афанасьевич, за критику, если она справедли-
ва, не сердятся.
— Уж вы извините, от чистого сердца.
— Вы не член партии?
•— Нет, сочувствие имею, а состоять в партии не могу.
— Это почему же, постойте? — И Ленин несколько отодвинулся.
Чекунов, немного замявшись, ответил:
— По причине религиозности.
— A-а... В данном случае это нам не очень мешает. А взгляды
у вас полезные, толковые и даже близкие нам.
— Я ведь тоже этих шипящих, кулаков этих, терпеть нс могу.
У себя в уезде мы их растрясли как следует, чуть было они к вла-
сти не подобрались.
— Выходит, религия не помешала нисколько?
Чекунов знал, что идет на прием к безбожнейшему человеку, но
вот безбожие не помешало Ленину уловить в суждениях простого
крестьянина самое насущное.
Пускай простой крестьянин знал себе цену, но чем дальше раз
вертывалась беседа, тем интерес к нему Ленина воодушевлял все
больше. Он добивался приема, чтобы проверить самые опасные
свои подозрения: то ли власть утвердилась настолько, что ничего
менять больше не станет,— тогда конец, мужик от нее отвернется,
потеряет веру в нее; то ли Советская власть сама ищет пути к
мужику — тогда его, Чекунова, долг — сказать первому в стране
человеку, что и как думает обо всем крестьянин.
Ленин был рад разговору тоже. В маневре, который наметился,
который надо было проводить без промедления, необходимо было
принять в расчет все: и настроения крестьянства, и усталость рабо-
чих, и отсутствие в стране товаров, и голоса критиков слева и
справа.
Голос его собеседника звучал предостерегающе, но без уныния:
от Советской власти требовалось многое, зато она получала опять
поддержку крестьянства, которой чуть было не лишилась.
Чем больше затягивался .разговор, тем более бескорыстное
89
удовольствие испытывал Ленин: помимо всякого делового, важней-
шего тут еще была радость от общения с человеком такого ясного
ума и конкретной мысли.
То, что все знавшие Владимира Ильича отмечали впоследст-
вии,— врожденный его демократизм, то, что с каждым, с кем бы ни
сошелся, он здоровался за руку,— представляло лишь бросавшуюся
в глаза, но самую незначительную сторону его демократизма. Важ-
нее было то естественное равенство, которое он умел устанавливать
между собой и собеседником: кто бы тот ни был, как бы ни вы-
глядел — в онучах и лаптях или сапогах, в косоворотке или старень-
ком пиджаке,— Владимир Ильич проникал в самую суть его мыс-
лей. Свобода понимания роднила его с собеседником и делала
общение с первых минут простым и естественным.
— Могли бы вы письменно изложить то, что тут рассказали?
— Для какой цели, Владимир Ильич?
— «Правда» напечатала бы: это ведь всем интересно.
— Так-то оно так,— ответил Чекунов с сожалением,— да нет
возможности: понимаете, очки в поезде потерял!
— А те, что па вас? — спросил Ленин.
— Пятнадцать тысяч отдал, а пользоваться невозможно: дрянь.
Вот какая нынче продукция!
Тут скрыт был еще один корень вопроса — в продукции. Что
сможет приобрести крестьянин, если даже оставит себе деньги за
проданный хлеб? Какие там очки — колесной мази, гвоздей, вил,
ничего же нет!
Ленин, прищурясь, добродушно посмотрел на хитроумного со-
беседника: ладно, мол, мы хорошо понимаем друг друга — и пря-
мой намек понят, и косвенный.
— Что же, попробую вам помочь.— Он придвинул блокнот и
своим бисерным почерком стал что-то писать.— Вот с этим обра-
титесь к наркомздраву — прошу о содействии, авось найдет очки
поприличнее.
И он поднялся.
— Итак, до новой и скорой встречи, Иван Афанасьевич. Непре-
менно скорой! — сказал Ленин, провожая его до двери.
Он нажал кнопку и попросил вошедшего секретаря извиниться
перед теми, кто ждет его.
— Час поздний, но всех приму, так и скажите!
В тот февральский вечер двадцать первого года разговор с Че-
куновым оказался весьма своевременным: буквально в ближайшие
дни предстояло заседание Политбюро, на котором следовало при-
нять окончательные решения по вопросу о продразверстке и продна-
логе. Потому и затянулся разговор, что был такой исключительной
важности.
И не потому он был важен, что открывал для Владимира Ильича
нечто новое, прежде ему неизвестное. Пожалуй, значение его за-
ключалось в том, что он как бы подводил итог всему, что было из-
вестно и что уже нашло свое глубокое осмысление.
90
Тревожные сигналы о тяжелом положении деревни шли из раз-
ных углов страны. Сибиряки, тамбовцы, вологодцы, саратовцы, мо-
сквичи— все слали по этому поводу письма предсовнаркому. Ото-
всюду приезжали и делегаты, и ходоки, и работники губкомов, ко-
торым положение на месте было видно лучше всего. Они стремились
рассказать о том, что наболело у крестьян и что мешает им с преж-
ней верой в Советскую власть шагать рука об руку с рабочим клас-
сом и разделять с ним тяготы этих первых и самых тяжких лет.
Вег время VIII съезда Советов, в самом конце двадцатого года,
Владимир Ильич предложил провести специальное совещание бес-
партийных делегатов-крестьян. С неотрывным вниманием он слушал
выступления с мест и все время по ходу выступлении делал записи
Эти записи по его предложению были тут же разосланы всем чле-
нам ЦК и наркомам.
Из многих и многих встреч, бесед, совещаний становилось ясно,
что речь идет о судьбе революции: решался вопрос всемирной важ-
ности— сохранится ли союз рабочего класса с крестьянством или
трещина, появившаяся в последнее время, будет расширяться даль-
ше; быть ли государству нового типа только рабочим, то есть опи-
рающимся на меньшинство народа, или рабоче-крестьяпским, то
есть опирающимся на огромное его большинство.
Со своей поразительной способностью улавливать в частном об-
щее и политически самое важное, Ленин с особенной чуткостью
вслушивался в то, что говорили ему люди деревни.
Вот почему разговор с Чекуновым, человеком большого опыта
и широкого понимания, умным и независимым, так увлек Владимира
Ильича.
Закончив прием, он еще долго шагал по кабинету. Он рассеянно
подошел к столу, достал из среднего ящика ломтик черного хлеба,
так же рассеянно, продолжая свои размышления, съел этот крохот-
ный ломтик и опять начал шагать.
Много разных попыток делалось, чтобы победить его несговор-
чивость: рассчитывали, что, поглощенный делами, Владимир Ильич
не заметит, как ему подсовывают немного больше еды. Ио он заме-
чал все и в ответ лишь сердился. Ему, руководителю страны, где
миллионы людей терпели такие лишения, не подобало ставить себя
в лучшее положение. С особой придирчивостью Ленин следил за
тем, чтобы в квартире, примыкавшей к его рабочему кабинету, не
заводилось лишних продуктов.
Крестьяне присылали, случалось, хлеб, масло, сало в подарок.
Иной раз, как будто на пробу, ему доставляли фрукты разных сор-
тов. Ленин все отсылал в детские учреждения, не допуская для себя
ни изъятий, ни привилегий.
День, последовавший за приемом Чекунова, был рядовым днем
предсовнаркома, полным обычного напряжения. Такое же множе-
ство весьма сложных вопросов обступало руководителя страны, ис-
терзанной и голодной, всего лишь четыре месяца назад вступившей
в четвертый год своего небывалого существования.
91
Шла демобилизация армии, возвращение бойцов к мирной жиз-
ни протекало нелегко. После семи лет войны — империалистической,
а затем гражданской — они, возвращаясь в деревню, заставали не-
довольство, запустение, разруху. Деревня нуждалась во всем, даже
в хлебе, тут недалеко было до бунта. В городе рабочие, живя на
мизерных пайках, трудились из последних сил. Между тем задачи
стояли перед всеми большие, чем в годы войны: откачать в шахтах
воду, снабдить топливом паровозные топки, пустить в ход станки...
Жизнь в стране замирала — ее предстояло возродить, надежды усту-
пали место отчаянию — необходимо было вдохнуть бодрость в сердца.
Обыкновенный ситец стал редкостью, да не только ситец — соль,
керосин, спички. Чтобы крестьяне начали снабжать города хле-
бом, надо было снабдить деревню самым насущным. Но как было
снабжать, если промышленность не работала и города жили на ни-
щенской полуголодной норме? Тут был заколдованный круг, из кото-
рого надо было вырваться как можно скорее.
После долгого дня трудов Владимир Ильич прошел к себе в
квартиру. Надежды Константиновны еще не было. Не раз он просил
своего шофера, чтобы тот заехал за нею к окончанию рабочего дня.
Шофер не дожидался внизу, а шел прямо в кабинет. Это был уговор
между Лениным и его водителем, одна из невинных хитростей, ко-
торые Ленин любил. Он наклонялся к уху шофера и, как заговор-
щик, шептал:
— Подталкивать надо, подталкивать! Стойте перед ее глазами
молчаливым укором, а то она никогда не кончит занятий!
Время вернуться давно истекло, а Надежды Константиновны не
было. Пройдя на кухню, Владимир Ильич обнаружил на столе за-
писку: ага, вот что, два заседания подряд! История знакомая. Го-
воря по правде, не слишком ли заседаем? Обюрократились, сильно
обюрократились, и за это ругают нас справедливо.
Владимир Ильич стал искать, куда поставили для него еду.
Еды нигде не было. Он вздохнул, задумчиво тронул ладонью заты-
лок, что-то соображая, и уже собрался было сесть за работу. Но
тут вошла запыхавшаяся женщина, помогавшая в семье Ленина.
— Надежда Константиновна предупредила, что вы сегодня за-
держитесь. Да не позвонили же... Я ждала-ждала: раньше брать
еду — все простынет. А потом решила — схожу...
— Ничего, я только что пришел. А Надежда Константинов-
на?— спросил он и заглянул в кастрюлю.— Прекрасная еда! — во-
скликнул Владимир Ильич.— Превосходная!
Женщина с горечью усмехнулась: ну точно ребенок! Каша с ко-
нопляным маслом, два ломтика сыру и ломтик хлеба. И это для
человека, который работает день и ночь!
Владимир Ильич ел рассеянно, не думая о еде. Достав остро
отточенный карандаш, пододвинув к себе листки бумаги, он начал
писать Осинскому. В письме шла речь о крестьянине Чекунове, кото-
рый коммунистам сочувствует, однако в партию не идет, потому что
продолжает ходить в церковь.
92.
Охарактеризовав бегло, но точно своего вчерашнего собеседни-
ка, Владимир Ильич указал, что Чекунова необходимо поскорее
втянуть в работу, и тут же набросал несколько вариантов того, как
именно это сделать: создать тотчас же («вернее,— добавил Влади-
мир Ильич, точный во всем,— приступить к созданию») совет тру-
дового крестьянства или совет беспартийных крестьян; тотчас же
поручить Чекунову съездить в Симбирскую губернию, где имеются
излишки хлеба, привезти оттуда солидного трудового крестьянина,
сторонника трудовых крестьян и рабочих. Чекунов, да этот симбир-
ский крестьянин, да еще один, но из нехлебной губернии, составили
бы тройку стариков, желательно беспартийных, притом верующих,
которых можно будет ввести в состав коллегии Наркомзема или ко-
торым поручат другое, не менее ответственное дело.
Так разговор с бывалым крестьянином послужил толчком к ме-
роприятию, важному и назревшему именно в это время.
Закончив письмо, Владимир Ильич сидел некоторое время в
раздумье. Затем подошел к телефону и, позвонив Цюрупе, справился
о последних продовольственных сводках.
— За сегодняшний день еще не имеете? А за вчерашний, поза-
вчерашний? Важна тенденция. По вашим расчетам я вижу, что ме-
сяца на три резервов могло бы хватить. Так давайте попробуем,
пусть даже на три месяца. Ждать невозможно, нет: на носу посев-
ная. Партия должна дать крестьянину в руки надежное обещание,
твердый закон. Сея зерно, он должен знать, что не только страну
обеспечит, но и себя. Пускай будут излишки против твердого плана,
тем лучше: оставим ему для местного оборота. Только надо товары
бросить навстречу...
Надежда Константиновна вернулась поздно, усталая и первым
делом спросила, поел ли Владимир Ильич.
Он стал заботливо снимать с нее пальто.
— Сыт, сыт по горло! Вот только с чаем решил тебя подождать.
Он пил чай, настоенный на каком-то листе, и осторожно брал
наколотый мелко сахар. Время от времени Владимир Ильич опас-
ливо заглядывал в сахарницу и наконец объявил:
— Довольно, а то, пожалуй, весь паек переведем.
Такая осмотрительность никак не вязалась с широкой натурой
Ленина. Сердце у Надежды Константиновны сжалось, ей стало
больно при виде такого аскетического самоограничения. Однако она
хорошо знала непреклонность мужа. Притом пустой чай вприкуску
дополнялся таким живым и таким увлекательным разговором, что
почти невозможно было думать о том, что великий человек, взва-
ливший на себя немыслимую ответственность за страну, питается ни-
щенски.
...Ночью Владимир Ильич вдруг проснулся. Он повернулся на
бэк, прикрывая ладонью глаза и как бы оберегая сон: найти, каза-
лось, удобное положение — и снова удастся заснуть. Но сон не
шел, наоборот, отодвигался все дальше. Поняв наконец, что бороться
с мыслями бесполезно, Владимир Ильич осторожно спустил ноги и,
93
стараясь двигаться без всякого шума, вышел. На цыпочках он про-
шел на кухню: там работалось лучше.
Владимир Ильич зажег лампу и зажмурился от неяркого, чуть
мигавшего света. В квартире было значительно ниже тех четырна-
дцати-пятнадцати градусов, при которых он обычно работал. Дела-
лись попытки раздобыть побольше дров для Кремля. Комендант
Мальков получил даже шпалы однажды. Щеголяя добытым, он вы-
ложил их штабелями на площади. Но Ленин, наткнувшись на них,
устроил ему сильнейший разнос.
— Это что же такое?! Дороги стоят без ремонта, пути износи-
лись вконец, аварии тут и там, а мы станем жечь отборный строи-
тельный материал?! Прилично? Достойно ответственнейших пар-
тийных работников?!
Мальков попробовал было оправдать кое-как свой лихой по-
ступок, а кончил тем, что силами охраны в тот же день отгрузил
шпалы туда, откуда они были доставлены.
С топливом было плохо. Владимир Ильич зябко ежился. Он на-
кинул на плечи ватник и мало-помалу стал согреваться. Мысль его
снова работала напряженно.
Итак, продналог: набросать проект доклада для съезда партии
в начале марта. Пускай не все в деталях будет разработано — при-
дется еще посоветоваться, прикинуть, обдумать,— но съезд должен
дать понятную миллионам людей новую установку, обосновать и по-
казать ее правомерность. Крестьянин должен снова твердо поверить
в завтрашний день.
С трибуны съезда надо сказать с прямотой, которая не оста-
вила бы сомнений ни в ком, что момент, который переживает страна,
намного опаснее и острее, чем даже в пору войны с Деникиным и
Колчаком. Оппозиция затеяла дискуссию. Уместно ли при таком по-
ложении? Не слишком ли большая роскошь для партии? Дискуссия
о профсоюзах, спор о том, нужны ли концессии или не нужны... По-
жалуйста, критикуйте, партия не боится критики, но не упускайте
при этом конкретных предложений, здравых прежде всего. Поду-
мать только, «рабочая» оппозиция, это внутри партии большевиков!
Владимир Ильич работал почти до утра, он мысленно возражал
оппонентам. Нет, ни концессии, ни дух торгашества, который про-
никнет в товарные отношения, его не страшили. Он твердо верил и
знал: страна, которая сумела перенести такие неслыханные испы-
тания, сумеет подняться и на недосягаемые высоты.
Евгений Кригер
ОДИН ДЕНЬ
Умел из дня и даже часа
Он бездну времени извлечь.
ВЕРА ИНВЕР
Один день Владимира Ильича...
Когда готовишься к тому, чтобы рассказать об одном таком дне, вос-
становить по документам и воспоминаниям всю громаду дел, что
успевал выполнить Владимир Ильич в свои рабочие часы, то вскоре
начинаешь понимать: это задача, в сущности, неразрешимая.
Неразрешимая хотя бы потому, что титанический труд Ленина,
помимо тех поступков, решений, советов, дел, начинаний, которые
сегодня удалось бы восстановить и зафиксировать в памяти и на
бумаге, помимо реальных фактов рабочего дня Владимира Иль-
ича,— оставит скрытой от нас ту работу ума и сердца, что еже-
часно, ежеминутно совершалась в сознании Ленина. Он охватывал
в кипении повседневных забот всю жизнь страны, Европы, мира,
охватывал близкое и далекое, тогдашний вихревой день Революции
и ее будущее во всесветных, общечеловеческих масштабах.
О каком дне взяться рассказывать? Ведь каждый день Ленина,
от истоков его сознательной жизни до того мгновения, когда тяж-
кий недуг остановил его сердце,— каждый день Ленина был беско-
нечно многообразным, наполненным, емким, искрометным, огнен-
ным, как сама революция.
На каком же дне остановиться для хотя бы приблизительного,
конечно же неполного (я не знаю, кто отважился бы полностью
95
охватить рабочий день Ленина) рассказа о содержании работы Вла-
димира Ильича?
Но может быть, вспомнить такой денек, когда Владимир Ильич,
как и все рабочие, служащие, советские работники, мог бы отдох-
нуть, хоть на короткое время отвлечься от напряженного труда,—•
вспомнить его выходной день?..
Вернемся хотя бы к осеннему дню 7 ноября 1918 года.
То был особенный праздник в жизни нашей страны.
Подумайте только: первая годовщина Октябрьской революции,
первый юбилей молодого Советского государства — первого в мире
социалистического государства рабочих и крестьян!
Итак, 7 ноября 1918 года.
Праздник. Большой наш праздник...
Мне не удалось выяснить, заходил ли Владимир Ильич в этот
выходной день в свой рабочий кабинет в Кремле. Думается, все же
заходил. Ведь рабочий его кабинет находился в том же здании, где
жил Ленин, как всегда, скромно, в не очень-то приспособленном для
жилья помещении, в бывших так называемых кавалерских покоях.
Не забудем, что накануне, 6 ноября, Ленин, не считая всего много-
образия текущих дел, трижды выступал с речами о первой годов-
щине Октябрьской революции: сначала на заседании VI Всероссий-
ского Чрезвычайного съезда Советов рабочих, крестьянских, казачьих
и красноармейских депутатов, затем на торжественном заседа-
нии Всероссийского центрального и Московского советов профессио-
нальных союзов и, наконец, на вечере московского «Пролеткульта».
Не забудем также, что именно в те дни Владимир Ильич продол-
жал работу над чрезвычайно важным своим трудом «Пролетарская
революция и ренегат Каутский», важным тем более, что величайшую
опасность для революций, назревавших в странах Западной Европы,
Ленин видел в засилье реформистов в рабочем движении, извра-
щавших марксизм, отвергавших самую необходимость пролетарской
революции и диктатуры пролетариата.
Итак, праздник, выходной день.
Наконец-то Владимир Ильич отдохнет хоть немного. Может
быть, поедет за город, на природу, которую он так любил, чувство-
вал, понимал?.. Или просто проведет весь день в тишине, в кругу
семьи, за любимыми книгами, или, задумавшись, уйдя в себя, будет
слушать сонату Бетховена, прелюды Рахманинова, Скрябина?..
Нет.
В день первого юбилея Советской власти Ленин не мог, просто
не мог быть вдали от людей, народа, московских рабочих, красноар-
мейцев, представителей трудовой интеллигенции, тех из них, кто с
первых дней Октября сразу и безраздельно отдал свои знания, та-
лант, душевные силы справедливейшему делу социалистической ре-
волюции.
И хотя Владимир Ильич тогда не совсем еще оправился от
двух тяжелых ран, причиненных ему пулями эсерки-террористки
Каплан 30 августа, он провел этот свой особенный «выходной день»
96
Провозглашение Советской власти.
Художник R. Серов.
Вечером 25 октября (7 ноября) 1917 года громовой залп
крейсера «Аврора» возвестил начало новой эры —
эры Великой социалистической революции.
Декретъ о мирК
принятый единогласно на заскдаи1и Все-
росййскаго Съезда СовЪтовъ Рабочим».
Солдатских* и Крестьянских* Депутатов*
2в октября 1217 г.
a	»»»»*••»»*«•	»»lllHt|llllttllllilllW «НИйЩ» »»<ИЙ«М»
ДЕКРЕТЪ О ЗЕМгГБ
*Ии* II>1'11 .МИНИЙ» <* W 4 «^4^ ЕМ**	•*!
ЯИИ*Ш«£ И *»* » * •*
1м> ua.w<« »»«»»>>»»"» W*»IIMt. и .щ»»»...!
______________ _ .лймыяом» «и** к»»* «Г* **»» ••*•*• • «им*»
<*<:*«0* »*м“*М**Ы» »»и*«и»» м .лямиМЧ’-М*****»»!» « »«iw w
»* ч * <*» и ww»y*	*py **y*^
^,10 Ноября <28 октябре г. ст.) 1917	17L
удодокчЫ*'
Всеросс1йск1й БъЪздъ Сов1товъ Рабочихъ, Солдатсинхъ к Кресть-
янсиип» Депутатов!», постановляете
Образовать для упрадшмнЫ страной, inpen, до «чвьед Учр^’итизьнат-о Собраитя,
яремеяное paoow и крестьянское npwre/.&C'nio, которое брей, ййеноватьсй Cotft-
тоит» Народным, комиссаров^ thetAwaaHie отдйлькыин оградами госуйжпягжтой
!жизни поручается кониешм ь. составь которь|хъ долженг о&адечить нроадеш вь
|жкйнь нроводгл.здеинйй СтЛзгимъ претранмн, вг Шнтт ндин«‘нти ст. ыассовыви орггн
ризахийии pifmBVi.. работниц!», млтрпгонт», солдиг^ тф^пянт» М служшп^.Прааигель-
1<твмнная iwkcn» принадлежит» коладтн предоШт&тей ршъ комиосШ, т. е. Совету
। Народным» коиисхаривь
Первые декреты,
принятые
II Всероссийским
съездом Советов.
«Первое слово» о Советской власти.
Художник Н. Осенев.
Рабочий контроль.
Художник С. Бойм.
Солдаты возвращаются с фронта домой
после Брестского мира. 1918 г.
В. И. Ленин беседует с крестьянином И. А. Чекуновым.
Художник 11. Васильев.
Заседание волостного комитета бедняков (деревня Столбово
Гжатского уезда Смоленской губернии). 1918 г.
Продотряд, созданный из текстильщиков Иваново-Вознесенска,
перед отправкой в деревню за хлебом. 1918 г.
Привоз зерна но продналогу на ссыпной пункт
станции Макушено (ныне Курганской области). 1918 г.
В. И. Ленин среди делегаток I Всероссийского съезда
работниц и крестьянок.
Художник П. Пинкисевич.
7 ноября 1918 года — первая годовщина
Великой Октябрьской социалистической революции.
В. И. Ленин произносит речь на Красной площади.
В. И. Ленин
произносит речь
на открытии
временного памятника
К. Марксу и Ф. Энгельсу.
В. И. Ленин
открывает
мемориальную доску
на стене Кремля,
установленную
в память павших
за мир и братство
народов.
Выдача обеда детям. 1918 г.
Первые пионеры Москвы ведут беспризорников
в детский дом.
На субботнике. 1920 г.
Домовой комитет выдает жильцам
дрова. Петроград, 1920 г.
Первые «красные купцы» В. П. Ногин, Л. Б. Красин
и Н. К. Клышко прибывают в Стокгольм. Апрель 1920 г.
Первые советские
дипломаты в Генуе:
В. В. Воровский,
М. М. Литвинов,
Г. В. Чичерин. 1922 г.
Народный Номиссаръ
1	по
Министерству Финансово
Письмо В. И. Ленина в штаб Петроградского военного округа
об экстренной военной помощи оренбуржцам против
войск Дутова. 26 ноября (9 декабря) 1917 г.
Самарский комитет РКП (б) после освобождения города.
В центре за столом: Первый военный комиссар и начальник
политотдела 1-й армии В. В. Куйбышев и председатель
РВС Самары П. Л. Кобозев. Октябрь 1918 г.
Части 5-й армии, освободившие Казань от белогвардейцев,
проходят по улицам города. Сентябрь 1918 г.
Командир 24-й Железной дивизии Гая Гай
среди своих ординарцев. Самара, 1918 г.
Эшелон с бойцами готов к отправке на Восточный фронт.
Последние уточнения делают командир 25-й дивизии
В. И. Чапаев и командир 22-й дивизии С. П. Захаров.
На ступеньке вагона — поэт Демьян Бедный. 1919 г.
Командарм В. К. Блюхер (крайний слева)
с группой командиров частей на окраине Читы
после освобождения города от японских интервентов. 1920 г.
Первый Совет рабочих, крестьянских и солдатских
депутатов в освобожденном Владивостоке. 1922 г.
так, как ему больше всего было по душе. Он провел его в гуще па-
рода, в ликовании пролетарского праздника.
Пожалуй, он даже забыл на время о тучах, сгущавшихся все
более грозно на Западе перед революционной грозой (5 ноября
1918 года германское правительство, обвиняя советское представи-
тельство в Берлине в том, что оно содействует революционному дви-
жению в Германии, потребовало немедленного отъезда из Берлина
дипломатических и консульских представителей РСФСР). Ленин
умел всем существом отдаваться тому, чем живет народ, что радует
и веселит народ. А Москва, да и вся страна, от Балтики до тех ру-
бежей на востоке, где власть принадлежала трудящимся, страна жи-
ла праздником революции, суровым, голодным и все же прекрасным.
Я помню фотографию, вернее кинокадр: в день одного из рево-
люционных праздников нашего народа Владимир Ильич прикрепил
к воротнику пальто красную ленточку, сложенную в виде банта или
своего рода розетки... Не знаю, было ли так и в тот день 7 ноября
1918 года, когда Ленин открывал памятник Марксу и Энгельсу. Мы
все знаем лишь, что Ленин всегда всей душой радовался в дни ре-
волюционных народных праздников, бывал настроен особенно ве-
село, даже торжественно, не избегая таких маленьких, скромных
символов праздника, как эта красная ленточка на груди.
В одном из номеров «Известий» за декабрь 1966 года был впер-
вые в нашей печати опубликован редкий снимок Владимира Ильича.
Он снят в профиль. На нем зимнее пальто с каракулевым воротни-
ком и зимняя шапка. Выражение лица у Ленина как-то по-особен-
ному ясное, энергичное.
И, вспоминая осенний день 7 ноября 1918 года, я теперь вижу
Владимира Ильича именно таким, как он выглядит на этой замеча-
тельной фотографии. Впрочем, есть тому и достоверное свидетель-
ство. Большой художник, скульптор Сергей Коненков, рассказывая
о встрече с Лениным как раз в тот день, о котором идет речь, вспо-
минает: «На Владимире Ильиче было пальто с черным каракулевым
воротником и черная шапка-ушанка».
Как же Владимир Ильич начал тот день?
В праздничное ноябрьское утро Владимир Ильич отправился во
главе колонны делегатов VI съезда Советов на площадь Революции,
к тому месту, где должно было состояться открытие памятника
Карлу Марксу и Фридриху Энгельсу.
Там уже было многолюдно. Ведь так понятно было людям, горо-
жанам-москвичам, желание Ленина отметить первый юбилей РСФСР
благодарной памятью о тех, у кого учился в отрочестве Володя
Ульянов, чье учение Владимир Ильич отстоял затем в упорной борь-
бе против ревизионистов и реформистов всех мастей, чьи идеи, раз-
витые Лениным, легли в основу всей героической деятельности ле-
нинской партии!..
Обращаясь к людям, хорошо понимавшим настроение Влади-
мира Ильича в тот особенный день, Ленин говорил в своем высту-
плении на площади Революции:
7
Заказ 2878
97
•— Великая всемирно-историческая заслуга Маркса и Энгельса
состоит в том, что они указали пролетариям всех стран их роль, их
задачу, их призвание: подняться первыми на революционную борьбу
против капитала, объединить вокруг себя в этой борьбе всех трудя-
щихся и эксплуатируемых.
Мы переживаем счастливое время, когда это предвидение вели-
ких социалистов стало сбываться. Мы видим все, как в целом ряде
стран занимается заря международной социалистической революции
пролетариата. Несказанные ужасы империалистской бойни народов
вызывают всюду геройский подъем угнетенных масс, удесятеряют их
силы в борьбе за освобождение.
Так говорил Ленин. Речь его была краткой, взволнованной. Он
закончил ее словами:
— Рядом с нами поднимаются рабочие более передовых стран.
Их и нас ждут еще тяжелые битвы. В общей борьбе будет сломан
гнет капитала, будет окончательно завоеван социализм!
Сегодня мы вспоминаем действительно тяжелые, несказанно тя-
желые битвы, пережитые нашим народом в схватках с врагами
социализма, и, оглядываясь вокруг, видим нашу могучую, полную
молодых замыслов и мечтаний, кипучую, устремленную в будущее
страну, отстоявшую на крутых изломах истории ту правду, о кото-
рой говорил Ленин в своей речи на открытии памятника Марксу и
Энгельсу...
Что было потом? Владимир Ильич отправился отдыхать?
Нет. В тот же день, 7 ноября, он был на Красной площади, у
Кремлевской стены, где состоялось открытие мемориальной доски
борцам Октябрьской революции.
Это событие тесно связано с именем Сергея Тимофеевича Ко-
ненкова, народного художника СССР, крестьянского сына, ставшего
одним из выдающихся художников-скульпторов нашей страны и
всего мира. Он свидетельствует:
«14 апреля 1918 года был опубликован подписанный В. И. Ле-
ниным декрет о снятии памятников, воздвигнутых в честь царей и их
слуг, и выработке проектов памятников Российской социалистиче-
ской революции. В нем нашел выражение знаменитый ленинский
план монументальной пропаганды — план создания скульптур, обе-
лисков, украшения зданий монументальными надписями, барельефа-
ми, пропагандирующими идеи революции».
В осуществление этого плана и открывалась мемориальная
доска на Кремлевской стене.
Владимир Ильич живо интересовался всем процессом проекти-
рования и выполнения мемориальной доски.
Выполненная С. Т. Коненковым доска, сделанная из белого це-
мента, гипса, красочных покрытий, состояла из 49 частей. «Каждая
часть,— вспоминает Коненков,— специальным болтом должна была
быть прикреплена к соответствующему скрепу, вделанному в Крем-
левскую стену. Последние дни работы я буквально жил у Кремлев-
ской стены. Наконец все было готово».
98
Наконец все готово...
Начинается торжественная церемония открытия мемориальной
доски. Сергей Тимофеевич держал в руках шкатулку, где лежали
ножницы для разрезания ленты и выполненная им же деревянная
печатка для запечатания занавеса с надписью: «Московский Совет
рабочих и крестьянских депутатов». Владимир Ильич взглянул па
шкатулку, на печатку и сказал:
— А ведь это надо сохранить. Ведь будут же у нас своп музеи.
Передайте в Моссовет. Это надо сохранить...
И Ленин стал подниматься на помост, представлявший собой
нечто вроде трибуны. Кто-то хотел помочь ему, но по незнанию сде-
лал это слишком энергично, старательно, и тогда Владимир Ильич
шепнул ему:
— Осторожнее, пожалуйста, у меня еще болит плечо.
И, вероятно, улыбнулся, подбадривая смутившегося товарища.
Поднявшись на помост, разрезал красную ленту. Он сказал:
— Товарищи! История России за целый ряд десятилетий нового
времени показывает нам длинный мартиролог революционеров. Ты-
сячи и тысячи гибли в борьбе с царизмом. Их гибель будила новых
борцов, поднимала на борьбу все более и более широкие массы. Иа
долю павших в Октябрьские дни прошлого года товарищей досталось
великое счастье победы... Пусть их лозунг станет лозунгом нашим,
лозунгом восставших рабочих всех стран. Этот лозунг — «победа или
смерть».
...Ну вот, теперь, после двух выступлений на площадях Москвы,
перед народом, Владимир Ильич, вероятно, воспользуется своим пра-
вом выходного дня и пойдет отдыхать. Не правда ли?
Нет. В тот же день Ленин присутствовал на митинге-концерте
сотрудников Всероссийской чрезвычайной комиссии.
Я не смог добыть подробностей этого митинга-концерта. Ду
мается, Владимир Ильич был там весел и оживлен необычайно, од-
нако в своей речи он говорил о вещах серьезных:
— Товарищи, чествуя годовщину нашей революции, мне хочется
остановиться на тяжелой деятельности чрезвычайных комиссий...
Нам приходится, с одной стороны, учиться творческой работе, а с
другой — сломить сопротивление буржуазии. Финляндская белая
гвардия не постеснялась расстреливать рабочих, несмотря на ее «де-
мократичность». В глубоких массах укрепилась мысль о необходи-
мости диктатуры, несмотря на ее тяжесть и трудность... Для нас
важно, что ЧК осуществляют непосредственно диктатуру пролета-
риата, и в этом отношении нх роль неоценима. Иного пути к освобо-
ждению масс, кроме подавления путем насилия эксплуататоров,
нет. Этим и занимаются ЧК, в этом их заслуга перед пролетари-
атом.
...Итак, снова три выступления за день. В выходной праздничный
день...
Вот так и проводил большей частью свои выходные дни Влади-
мир Ильич.
99
Не буду приводить подробности остальной части дня 7 ноября
1918 года. В конце концов, мы уверены, Владимир Ильич все же
улучил необходимое времечко и в тот же день успел поработать и
над планом следующего дня, и над известной нам рукописью труда
«Пролетарская революция и ренегат Каутский».
Мне хочется вспомнить, что происходило день спустя—9 но-
ября.
Важнейшее событие, происшедшее в тот день, снова перекли-
кается с событиями уже описанного мною дня 7 ноября и с работой
«Пролетарская революция и ренегат Каутский».
Но зачем же мне пытаться описывать то, что пережил Ленин
9 ноября 1918 года, если сам Владимир Ильич скажет об этом го-
раздо лучше.
Последние строки уже упомянутой выше работы были напи-
саны Лениным именно 10 ноября. Вот эти строки:
«В ночь с 9 на 10 получены известия из Германии о начавшейся
победоносной революции сначала в Киле и других северных и при-
морских юродах, где власть перешла в руки Советов рабочих и сол-
датских депутатов, затем в Берлине, где власть тоже перешла в руки
Совета.
Заключение, которое мне осталось написать к брошюре о Каут-
ском и о пролетарской революции, становится излишним».
Думаю, на этом стоит закончить маленький рассказ об одном
дне Владимира Ильича.
Геннадий Горбунов
НА ОСОБОЙ ПРИМЕТЕ
Многим просто не верилось,
Что на месте руин
Станет родина Ленина
Краем гордых вершин.
АНДРЕЙ ПОКРОВСКИЙ
Третий раз в неурочное время на телефонную станцию вбежал че-
ловек с непокрытой головой, потной шевелюрой каштановых волос и
лихорадочным блеском карих глаз.
— Москву, барышня! — по-хозяйски скомандовал телефонистке.
Но она словно скисла, брезгливо облизнула перекошенные губы
и, вместо того чтобы вызвать Москву, жеманно крикнула:
— Пантелеймон Алексеевич!..
Из дверей вышел чиновник в пенсне с черным шнурочком, с
зализанными белобрысыми волосами. На ногах он чувствовал себя
нетвердо, но лицо изображало величие человека, думающего о себе
так, будто от него зависит судьба земного шара.
— Вы опять, господин Фурманов! — раздраженно повысил голос
чиновник.— Что вам угодно?
— Москву.
— На дворе полночь, а вам не спится.
— Я из Совета, срочно Москву!..
— А мы подчиняемся только Временному правительству, а не
Совету,— надменно отпарировал чиновник.
— Что?! — переспросил Фурманов, и правая рука его рванулась
к оттопыренному карману галифе.
Пантелеймон Алексеевич побледнел, растерянно кивнул телефо-
нистке:
10!
— Вызывайте.
Фурманов взял трубку, дожидаясь, пока его соединят с редак-
цией «Известий». Услышав знакомый голос, он нетерпеливо крикнул:
— Это я, Фурманов, из Иваново-Вознесенска! Скажите, что но-
вого?!
Телефонистка видела, как он преобразился, услышав ответ. Бро-
сив трубку на рычаг, Фурманов моментально исчез.
Это было в полночь 25 октября 1917 года. Город, прокопченный
гарью и копотью, пропахший зловоньем фабричных отбросов и по-
мойных ям, спал в своем лихорадочном, голодном сне. За октябрь
ткачи получили по два фунта ржаных отрубей да немногим более
солода или воблы. Вот уже пятый день, как 300 тысяч рабочих тек-
стильного края объявили всеобщую политическую стачку, требуя:
«Долой Временное правительство! Вся власть Советам!»
Город спал, и только в одном богатом особняке бывшего ману-
фактурного туза Полушина не умолкал шум. Здесь, в былых покоях
фабриканта, среди мраморных бюстов, бронзовых статуэток, гро-
мадных чучел медведей и разноперых птиц, заседал Иваново-Возне-
сенский Совет. Депутаты спорили, горячились и еще больше чадили
едучую махру: курили, превозмогая голод и бессонницу, в нетерпе-
ливом предчувствии долгожданных событий.
За председательским столом сидит высокий, жилистый Федор
Самойлов. Он ведет заседание Совета, чутко прислушиваясь не
столько к тому, что говорится в зале, сколько к шорохам за дверью.
Вдруг дверь распахнулась, словно се оторвало вихрем: па по-
роге стоял Дмитрий Фурманов.
— Товарищи! Временное правительство свергнуто!
Ивановские ткачи волей революции получили всю полноту вла-
сти. Нет, они не ждали этого часа сложа руки; они выстрадали его
на баррикадах, в тюрьмах, ссылках, они готовили его, не считаясь
с жертвами, готовили вместе с родным Ильичем, вместе с партией.
Издавна ивановские ткачи находились на примете у Владимира
Ильича. Он посылал им марксистскую литературу еще с первых дней
организации петербургского «Союза борьбы за освобождение рабо-
чего класса». Потом Ленин направил в Иваново-Вознесенск агента
«Искры» И. В. Бабушкина, не раз встречался с Ивановнами за гра-
ницей, учил их искусству подпольной работы, писал и говорил о них
всегда с нескрываемым восторгом.
Это они, ивановские ткачи, еще до всеобщей политической стач-
ки 1905 года, получившей высокую оценку вождя, создали на без-
вестной речке Талке первый Совет рабочих депутатов в России. И с
тех пор маленькая мелководная Талка, прятавшаяся от людских
глаз среди вековых сосен, березняка и ольшаника, приобрела широ-
кую славу. Ткачи впервые в России объявили свою власть в городе
и, подобно парижским коммунарам, держали ее 72 дня.
Руководители Совета оказались за тюремной решеткой, на ка-
торге и в ссылке, но суровая школа классовой борьбы на Талке не
прошла для них напрасно.
102
В семнадцатом, после свержения царя, они возвратились в свои
край. Фрунзе — в Шую, Киселев и Самойлов — в Иваново.
По опыту 1905 года ткачи создали Совет рабочих и солдатских
депутатов; большевики пользовались в нем безраздельным автори-
тетом. Уже к лету в городе было все подготовлено к провозглаше-
нию власти Советов. Ждали только сигнала из центра. Его и сооб-
щил Фурманов.
Но что же делать новой власти, когда в городе нет хлеба, нет
денег, на исходе топливо и каждое утро ткачи недосчитываются сво-
их товарищей, умерших от голода? За ответом посылается делегация
в Смольный, к Ленину.
* *
*
Зябко жмутся друг к другу приземистые домишки деревни Ав-
дотьино. Крыши их, словно измятые кепки, нахлобучены, съехали па
окна. Стены многих халуп напоминают изношенные меха гармошек.
Деревня — не деревня, слобода — не слобода. Жители но званию
считаются крестьянами, а ходят в рабочих блузах. Так уж издавна
повелось, что в деревнях близ Иванова жили текстильщики, основа-
тельно протоптавшие дорогу в город, на фабрики.
В один из таких домиков вернулся в вечерних сумерках, по не-
пролазной грязи Алексей Семенович Киселев, председатель штаба
революционных организаций. Пришел домой не один, а с товарища-
ми, захотевшими проводить его в дальний путь.
— Ты, Алексей, обязательно добейся разговора с Ильичем,— на-
казывал Федор Самойлов, председатель Совета.— Он радушно при-
нимал ивановцев в Польше и, должно быть, не забыл нас...
— Полагаю, что не забыл,— ответил Алексей Семенович.—
Только время-то уж очень горячее, все хотят к Ленину.
— А все-таки попытай,— настаивал Самойлов.
...Предъявляя свой мандат в Смольном, Алексей Семенович бес-
препятственно проходил от одного красногвардейского поста к дру-
гому, а сам думал о том, как его встретит Ленин. Узнает ли? Най-
дет ли время, чтобы поговорить с ним? Несколько лет назад он лично
встречался с Лениным, не раз беседовал с ним, но ведь с тех пор
много воды утекло.
Осведомившись у первого попавшегося красногвардейца, где на-
ходится кабинет Владимира Ильича, он поднялся на третий этаж и в
самом начале длинного коридора увидел, как из одной комнаты бы-
стро вышел Ленин, чем-то озабоченный и не в меру усталый. На
одно мгновение мелькнула мысль: «Надо ли беспокоить?» Но Ле-
нин шел навстречу, и Киселев сказал:
— Здравствуйте, Владимир Ильич!
Ленин остановился, окинул быстрым взглядом встречного и ско-
роговоркой произнес:
— Товарищ Киселев?! Откуда?!
103
Теперь уже надо было отвечать на вопросы, и Алексей Семено-
вич тут же, в коридоре, рассказал про все горести и беды текстиль-
ного края.
Взяв под руку Киселева, Владимир Ильич, беседуя, привел гостя
в свой кабинет.
— Значит, в первую очередь нужны деньги,— сказал Ленин, вы-
слушав посланца ткачей.— Что ж, поговорю с товарищем Менжин-
ским, он стоит во главе вновь организованной комиссии финансов.
А по вопросам продовольствия и кредитов поговорим с другими...
Пойдемте!
Они прошли в комнату Менжинского.
— Вот товарищ Киселев,— отрекомендовал Владимир Ильич,—•
делегирован к нам штабом революционных организаций Иваново-
Вознесенска. У них там скверное положение с денежными знаками,
необходимо оказать всяческое содействие.
Тут же Владимир Ильич попросил его соединить по телефону с
комиссаром продовольствия.
— Сейчас к вам придет товарищ Киселев,—сказал Ленин в
трубку.— Он из Иваново-Вознесенска. Помогите городу продоволь-
ствием.
Затем, взглянув на часы, Ленин распрощался с Киселевым, пре-
дупредив'
— Если будут какие-нибудь трудности, пожалуйста ко мне
опять, а теперь продвигайте все сами.
Через два дня Алексей Семенович уже докладывал на заседа-
нии Совета о результатах поездки. Денежные знаки получены, хлеба
не привез, ибо его нет и в Петрограде, зато заручился нарядами на
продовольствие в хлебные губернии в обмен на имеющиеся запасы
мануфактуры.
Но вскоре грянула гражданская война. Интервенты топтали со-
ветскую землю, внутренняя контрреволюция подняла голову, надо
было с оружием защищать завоевания Октября. За большевиками
ушли на фронт многие сыны и дочери текстильного края.
24 октября 1919 года Владимир Ильич напутствовал иваново-
вознесенских рабочих в Доме Союзов. Ткачи-коммунисты, сказал он,
«сумеют оказать благотворное влияние на крестьян в прифронтовой
полосе и принесут большую пользу в деле политической работы среди
казачества».
В тот же день, выступая перед слушателями Свердловского уни-
верситета, Ленин счел необходимым отметить высокую политическую
сознательность ивановцев:
— Сегодня я видел товарищей иваново-вознесенских рабочих,
которые сняли до половины всего числа ответственных партийных
работников для отправки на фронт. Мне рассказывал сегодня один
из них, с каким энтузиазмом их провожали десятки тысяч беспартий-
ных рабочих и как подошел к ним один старик, беспартийный, и ска-
зал: «Не беспокойтесь, уезжайте, ваше место там, а мы здесь за вас
справимся».
1С4
И на Первом Всероссийском учредительном съезде горнорабо-
чих Владимир Ильич заявил:
— Иваново-вознесе.нскне, питерские и московские рабочие пе-
ренесли за эти два года столько, сколько никогда не переносил никто
другой в борьбе на красных фронтах.
* *
*
Конец мая 1920 года. Все еще полыхает гражданская война.
В городе ткачей у магазинов извиваются очереди за гнилой картош-
кой и воблой. Фабрики давно застыли в молчании. Но упорно но-
сятся слухи о возрождении промышленности. Михаил Васильевич
Фрунзе двинул якобы эшелоны хлопка в Иваново-Вознесенск. В оче-
редях только и знают, что рассказывают о победах неистового Арсе-
ния в Средней Азии. До сих пор и речи не могло быть о возрожде-
нии фабрик: хлопок был отрезан, кадровые рабочие находились па
фронте, а теперь совсем другое дело.
Секретаря губкома партии Ольгу Афанасьевну Варенцову знали
и любили ткачи, шли к ней со своими нуждами, слезами, планами и
предложениями. Испытанная революционерка, побывавшая в 50 пред-
варительных, этапных, пересыльных и других царских тюрьмах, она
с молодых лет была подругой Надежды Константиновны Крупской,
встречалась с Лениным в 1900 году в Уфе, па квартире Аптекмана,
писала корреспонденции в ленинскую «Искру» и даже в уфимской,
вологодской и других ссылках умела сплотить вокруг себя револю-
ционеров.
Ольге Афанасьевне шел 58-й год, но она удивляла всех своей
подвижностью, задором, и крупные глаза ее, ясные, лучистые, при-
ветливо отзывались на все, что исходило из пытливого сердца тка-
чей. Слушая их, она загоралась мыслью о возрождении фабрик.
Вот бюро губкома слушает внеочередное заявление губпродко-
миссара Мануильского. Костистый, с короткими усиками на блед-
ном лице, он говорит крайне взволнованно, зовет к чрезвычайным
мерам:
— Запасов продовольствия нет. Надежды на получение нарядов
тоже нет. За месяц рабочим выдали по три фунта соли, до трех фун-
тов сахару и немного мыла. Дополнительно даем крахмал, имею-
щийся на фабриках для шлихтования пряжи.
— Этого делать нельзя! — вскакивая из-за стола, кричит пред-
седатель губисполкома Григорий Кузьмич Королев.— Раздать по-
следний крахмал, когда мы думаем о пуске фабрик!..
Ольга Афанасьевна, предчувствуя ненужную перепалку, стучит
маленьким кулачком по столу:
— Выход один: надо воскресить мертвые фабрики, дать людям
работу, а республике — советские ткани. Я прошу товарища Коро-
лева изложить намеченный план возрождения корпусов.
Григорий Кузьмич, в отличие от Мануильского плотный, кряжи-
стый, явился на бюро с математическими выкладками и расчетами.
105
В его руках шуршат листочки с цифрами, наметками, с аккуратными
записями высказываний Ленина о необходимости восстановить про-
мышленность. Он говорит спокойно и убедительно. Текстильные фаб-
рики губернии в упадке. Оборудование разворовывается или ржа-
веет. Скудные остатки хлопка гниют. Кое-кто припрятал и скрывает
сырье, краски, крахмал, топливо.
Григорий Кузьмич предлагает создать ударный комитет, собрать
воедино все, что распылено и разрознено, наметить фабрики, кото-
рые можно немедленно возродить.
Бюро губкома соглашается с Королевым. Ольга Афанасьевна
обещает переговорить с Лениным, и вскоре Королев становится во
главе ударного комитета по пуску первой очереди текстильных фаб-
рик. Григорий Кузьмич едет в Москву, к Ленину, опять за помощью,
как в свое время Киселев.
На этот раз Совет Труда и Обороны трижды обсуждал вопрос
о судьбе ивановских текстильных фабрик. Ивановны вне очереди по-
лучили торф, хлеб, кредиты, а по продовольственному снабжению
город ткачей был приравнен к Москве и Петрограду.
В октябре 1920 года Владимир Ильич на совещании председа-
телей уездных, волостных и сельских исполнительных комитетов Мо-
сковской губернии с радостью сообщил, что в Иваново-Вознесенской
губернии оживают фабрики, наводившие в течение ряда лет уныние
на рабочих.
Увы! Следующий год принес тяжелые осложнения. Острая не-
хватка продовольствия и топлива заставила свертывать промышлен-
ность. Ткачи встревожились. Они ни за что не хотели выпускать ини-
циативу из своих рук, тем более что работа пошла куда как не
плохо. И снова. Совет и губком партии решают посоветоваться с Ле-
нины м.
Кто же к нему поедет? Выбор пал на Григория Королева, пред-
седателя ударного комитета по пуску фабрик, руководителя губсов-
пархоза Ивана Короткова и губпродкомиссара Михаила Мануиль-
ского. Втроем они отправились в Москву. Это были друзья еще по
подполью. И называли они друг друга былыми подпольными клич-
ками.
В ивановском подполье было немало выразительных кличек, та-
ких, к примеру, как Громовой, Ермак, Одиссей, Отец. А вот Корот-
ков скрывался под необычным именем — Святой. В детстве его от-
дали на выучку в иконописную мастерскую. Мальчик на побегушках
испытал пинки и подзатыльники хозяина-богомаза и единственно
чему научился — растирать краски на яичных желтках.
Мальчик мечтал стать художником, но где там! Хозяин готовил
иконы «па ширпотреб», рекламируя их, как лекарство в аптеке: свя-
того Банпфация — от запоя, Василия-блаженного — от лихорадки,
Варвару-великомученицу — от зубной боли.
Став подростком, а потом юношей, Коротков все еще скитался
по иконописным мастерским, в которых без всяких книг понял, что
богомольцы ловко надувают народ «святым» товаром. В большевист-
106
ском подполье он стал толковым антирелигиозным пропагандистом.
В 1905 году, принимая Короткова на конспиративной квартире в пар-
тию, кто-то предложил, дать ему ироническую кличку Святой, так
она и утвердилась за ним.
В большевистском подполье Святой подружился с Фрунзе, Ва-
ренцовой и другими вожаками ткачей. Ему одному из первых по-
счастливилось видеть Ленина, и он, рассказывая об этом, заключал
с нескрываемой гордостью:
— Мы, ткачи, давно на примете у Ильича.
Остроумный Мануильский на это веско заметил:
— На примете у Ленина весь мир.
— Да,— отозвался Коротков,— это верно, а все-таки Ильич к
нам всего добрее.
В Москве начались хождения ивановцев в Главтекстиль, Глав-
топ, Наркомат путей сообщения, Наркомфин. Дела решались со
скрипом, а то и просто никак не решались.
Тогда ивановцы снова направились к Ленину. Владимир Ильич
принял их в полдень 9 апреля. С цифрами и фактами они поведали
ему о своих делах.
— Нам полагалось по плану дать 150 миллионов аршин ткани.
Выработали только 117 миллионов. Топлива получили половину
того, что было назначено.
— Чудо, настоящее чудо! — восклицает Ленин и тут же делает
быстрые записи на листке бумаги.— Иваново-вознесенскпс ткачи,
видимо, понимают, как бороться с голодом, нищетой и разрухой.
А все-таки расскажите, как же вы почти выполнили план при ос-
тром недостатке топлива?
Кто из троих докладывал Ленину, осталось невыясненным. Под-
робности, увы, стерты временем. Но несомненно, что Владимир
Ильич убедился: ивановские ткачи трудятся организованно, повыша-
ют производительность труда, чувствуют себя подлинными хозяе-
вами фабрик.
— Так я и предполагал!—обрадованно воскликнул Ленин.
Председатель Совнаркома подробно выспрашивал обо всем, что
его интересовало, делал записи.
Высокий, с отличным зрением, Мануильский, сидевший ближе
всех к Владимиру Ильичу, невольно видел, что пишет Ленин. Это
были наброски распоряжений в адрес ряда комиссариатов и глав-
ков. На листе, в столбик, появились слова: «Главтоп... НКфин...
НКпрод...» Затем: «Прошу назначить совещание, по возможности
сегодня же... с участием 3-х товарищей из Иваново-Вознесенска: Ко-
ролева, Короткова и Мануильского...
По вопросу об экстренных нуждах ударных фабрик Иваново-
Вознесенского района».
«Ах, если бы знали товарищи, что пишет Ленин!» — подумалось
Мануильскому.— «Сегодня же...» «Экстренные нужды ударных фаб-
рик...» Между тем Владимир Ильич встал из-за стола и зачитал свои
распоряжения вслух. Всем ясно, что короткие минуты, проведенные
107
в кабинете вождя, определяют на долгие годы счастливую судьбу
ткачей.
В тот же день Владимир Ильич поделился с секретарями пар-
тийных ячеек Москвы и столичной губернии своими впечатлениями
от беседы с Ивановнами:
— У меня сегодня был товарищ Королев из Иваново-Вознесен-
ска, из нашей наиболее промышленной, пролетарской, красной губер-
нии. Оп привел цифры и факты. В первый год работало не более
шести фабрик и ни одна не работала сплошь даже месяц. Это была
полная остановка промышленности. За этот же минувший год первый
раз пущены двадцать две фабрики...
Владимир Ильич передал подробно секретарям ячеек, сколько
произведено ткани, при какой нехватке топлива. И тут же раскрыл
секрет чуда, творимого ткачихами. Оно заключалось, по убеждению
Ленина, в повышении производительности и разумной организации
труда.
На следующий день по телефонограмме Ленина было собрано
специальнее совещание представителей Главтекстиля, Главтопа,
Наркомпрода и других комиссариатов и ведомств, призванных
оказать экстренную помощь текстильному цеху Советской дер-
жавы.
А еще через два дня—12 апреля 1921 года — Совнарком ре-
шил: «Признать по-прежнему работу иваново-вознесенских фабрик
ударной, со всеми вытекающими из этого последствиями».
Так заботился Ленин об ивановских ткачах. Он и впрямь не-
усыпно держал их у себя на особой примете.
* *
*
Как-то в Иваново приезжала группа кинематографистов для
съемки фильма «Товарищ Арсений». Воспроизводили старые време-
на, боевые дела вожака революционных ткачей — молодого Фрунзе.
И былую жизнь города с мрачными тупиками и переулками.
Актеров загримировали, но с натуральными съемками города
было трудно: город настолько преобразился, что прошлое его можно
было представить лишь по старинным фотографиям да воспомина-
ниям стариков.
По берегам речки, где некогда ютились лачуги, выросли жилые
массивы, а на всхолмье, словно дворец, утопающий в зелени, кра-
суется фабрика «Красная Талка», построенная в память давно ми-
нувших боев. Мерный рокот ее веретен подобен журчанию живитель-
ного родника.
Нет, не найдешь теперь в Иванове тех окраин и печальных улиц,
которые именовались царством ситца и чахотки. Ивановцы больше
прежнего славятся тканями, выпускают их в астрономических коли-
чествах. Они научились делать и мощные автокраны, и уникальные
машины, и еще многое. Но стерты с лица земли все Ямы и Голо-
даихи —от них не осталось и следа.
108
Всюду, куда ни глянешь, громоздятся жилые кварталы, здания
институтов, новые корпуса заводов и фабрик, и среди них гордость
ивановских текстильщиков — Камвольный комбинат, с микроклима-
том, лампами дневного освещения, первоклассной техникой.
А город оделся в зеленое убранство, породнился с волжской во-
дой и саратовским газом; он все строится, раздвигает свои могучие
плечи, словно хочет дотянуться до самой Москвы.
Каждое поколение ивановских ткачей выдвигало своих героев,
запевал социалистического соревнования в стране. Кто не знает Ев-
докию и Марию Виноградовых, Таисию Шувандину, Юлию Вечерову,
прядильщицу Марию Куликову? Теперь не напишешь истории на-
шей Родины без этих имен. Все они законные наследники револю-
ционных традиций ивановцев, потомки тех, кого напутствовал Ленин
на завоевание Советской власти и восстановление промышленности.
...На трибуну XXIII съезда КПСС поднимается молодая, энер-
гичная женщина. В лучистых глазах ее светится счастье за судьбу
родного края, и она говорит:
— Мы, рабочие, очень хорошо понимаем, что наш труд идет на
благо всего народа, помогает строить новые города, заводы и фаб-
рики... Мы видим, как растет, развивается и хорошеет наш город
Иваново — один из старейших текстильных центров страны, где
60 лет назад был создан первый в России Совет рабочих депутатов.
Это говорила ивановская ткачиха Зоя Павловна Пухова, деле-
гат съезда, ныне Герой Социалистического Труда и член Президиума
Верховного Совета СССР. Она стала инициатором соревнования ио
освоению нового оборудования.
Юбилейный 1967 год принес труженикам текстильного края не-
избывную радость: Ивановская область награждена орденом Ле-
нина.
Вера
СПЕШИТЕ, СЕСТРЫ!
Это Ленин сказал нам, что жизнь полна,
Это он научил понимать,
Что свободна и счастлива та страна,
Где свободна и счастлива мать.
САМЕД ВУРГУН
После Октябрьской революции Конкордия Николаевна Самойлова
не раз собиралась приехать в Москву, да дел навалилось великое
множество.
И вот теперь, в ноябре 1918 года, она наконец-то в Москве. При-
была из Петрограда на Всероссийский съезд работниц.
...Зал залит светом. Разноцветными огнями переливаются лю-
стры. Тяжелыми складками падает бархат знамен. Строгий ряд бе-
ломраморных колонн. Под высокими сводами перекатывается глу-
хой гул. В широко раскрытые двери вливаются делегатки. По крас-
ным дорожкам шаркают ноги в тупорылых ботинках и резиновых
ботах, сапогах и лаптях. Идут женщины. Молодые. Старые. Кресть-
янки. Работницы. В косынках, потертых шерстяных платках и засти-
ранных кофточках.
Напротив главного входа па возвышении президиум. Большой
длинный стол под красным сукном утопал в цветах. Конкордия Ни-
колаевна любуется цветами. Особенно хороши белые хризантемы,
пушистые, словно завитые. Слышатся радостные приветствия, шум-
ные, оживленные голоса. Колонный зал, строгий и чинный, каким
его знала Самойлова, напоминал потревоженный муравейник.
Сколько счастливых лиц, радостных глаз, смеющихся губ!
Самойлова заметила питерских делегаток, решила до начала
совещания побыть с ними. Покрепче прижала папку к груди и дви-
110
нулась сквозь поток. Ес перехватил Свердлов. Невысокий, худоща-
вый. С тонким умным лицом и усталым взглядом чуть выпуклых
глаз.
— Скоро начнем, Конкордия Николаевна,— пробасил он, по-
правляя высокую дужку пенсне.— С приветствием от Центрального
Комитета поручено выступить мне... Да, от съезда ждут многого.
Владимир Ильич мечтает научить каждую кухарку управлять го-
сударством.
— Научим, дайте срок!
Яков Михайлович взглянул на ее разгоряченное лицо, дружески
взял за локоть.
— Волнуетесь? Накопец-то в женском движении начинается пе-
риод бури и натиска.
— Бури и натиска! — повторил кто-то сзади.
Конкордия оглянулась, обрадовалась:
— А, Емельян! Как с докладом? Президиум приурочивает его
на третий день. Среди женщин религия имеет глубокие корпи. Да
не мне вам объяснять... Нужно доходчиво рассказать делегаткам
правду о религии, о том вреде, который она приносит в семью. Вся
история русской женщины-работницы...
— История, история...— перебил се Емельян Ярославский, по-
жевывая русый ус.— «Исторический путь — не тротуар Невского
проспекта, он идет целиком через поля, то пыльные, то грязные, то
через болота, то через дебри».
— «Кто боится быть покрыт пылью и выпачкать сапоги, тот не
принимайся за общественную деятельность»,— с улыбкой досказала
Самойлова.— Эти слова Чернышевского с юности люблю. И все же,
если вы сумеете донести до сердца русской работницы вред попов-
щины, то партия получит горячих сторонниц в борьбе за отделение
церкви от государства.
Емельян Ярославский слушал, покачивая крупной головой. Силь-
ные крутые плечи обтягивала черная косоворотка. В серых глазах
напряженное внимание. Вопросы религии его интересовали с дав-
них пор. Еще в якутской ссылке написал он немало статей по се
истории. И вот теперь доклад на этом съезде...
— Договорились — доклад за вами. Что слышно о Клавдии
Ивановне?
Конкордия знала, что Клавдия Ивановна Кирсанова, жена Яро-
славского, находилась где-то в отъезде. Жену он любил горячо в
сильно тосковал.
— На Северном Урале Кирсанова, в Надеждинске. Положение
там отчаянное: голод, беляки напирают. Недавно привез оттуда де-
тишек, а Клавдичка осталась. Сутками не выходит из Совета. Ко-
нечно, и в Надеждинске нужно кому-то работать, по плохо детиш-
кам без матери.
Самойлова смотрела на Ярославского с сожалением: знала,
детишек ему приходилось брать даже на артиллерийские маневры.
— Марьяна на деревья Нескучного сада поглядывает с зави-
111
стыо,— вновь заговорил Ярославский.— Да завидует, что липы уж
очень-то толстые. «Ишь как они разъелись!» Когда мы сумеем на-
кормить республику, накормить детишек?
— В Москве продовольственный отдел, как мне сказали, увели-
чивает хлебный паек на четверть фунта,— заметила Конкордия Ни-
колаевна.
— Увеличение пайка на сто граммов — проблема номер один,—
уточнил Свердлов, вновь появившийся из толпы.— Кстати, нужно
монастыри отдать под детские приюты.— Он вынул из кармана ма-
ленькую книжечку и тонким карандашом сделал запись.— А вот и
Надежда Константиновна приехала!
Надежда Константиновна Крупская, с мягкими добрыми гла-
зами, приветливо поздоровалась. Конкордия, знавшая ее с давних
пор, расстроилась, увидев, как похудела и осунулась она за дни бо-
лезни Владимира Ильича.
— Какой славный день! Радует, очень радует сегодняшний
съезд. Прошел уже год после Октябрьской революции, и пора при-
няться за подлинное раскрепощение женщин.— Крупская провела
рукой по седеющим волосам.
— Как Владимир Ильич? Будет ли на съезде? Делегатки при-
ехали из медвежьих углов, чтобы встретиться и послушать его.—
Конкордия заговорила оживленно, заглядывая в глаза Надежды
Константинови ы.
— К сожалению, он не очень-то хорошо себя чувствует. Но обе-
щал... Да, Конкордия Николаевна, мне тут показали стихи, посвя-
щенные пролетаркам. Написала их москвичка — работница Берсе-
невской фабрики. Передаю вам, как старому правдисту. Автор тут
где-то... Вон, стоит у третьей колонны.— Надежда Константиновна
кивнула женщине.— Поговорите, пожалуйста, ведь первый опус!
Крупская отошла. Свердлов исчез в толпе. Ярославского ото-
звали. Самойлова направилась к работнице, на которую ей указала
Надежда Константиновна.
Женщина стояла не одна. Рядом была Виноградова из петро-
градской делегации. Полпая, русоволосая, с приятным лицом и неж-
ными веснушками. Разговор шел неторопливый. Конкордию Никола-
евну этот разговор заинтересовал:
— У пас на Трубочном заводе только и слов что о декретах Со-
ветской власти. Ленин дал женщинам равноправие с мужчинами...
Как прочитала декрет, долго не могла отойти от заводской проход-
ной, где он был вывешен. Вот я, к примеру, питерская пролетарка.
Мужик всю империалистическую в окопах вшей кормил, с детишка-
ми одна маялась,— грустно рассказывала Виноградова.— Снимала
угол у сапожника, сырой, темный. Пришлось детишек в деревню к
свекрови отослать. Работала вместе с мужчинами, а получала гро-
ши!.. Теперь все изменилось: переселили меня в барскую квартиру.
Деньги получаю наравне с мужчинами! Детишек взяла из деревни.
Государство всю заботу о детях приняло на себя — ясли, детский
сад... Отдала я меньшого в садик, старшего — в школу...
112
— И мой пошел в школу!—отозвалась москвичка.— Могла ли
я подумать, что парнишка будет за партой сидеть! Прочитала в дек-
рете, что школу отделили от церкви, так и повела. До сих пор у меня
спина болит, как вспомню линейку, которой бил поп на уроках за-
кона божьего. Парнишка меня учит писать, вместе сидим вечерами.
На фабрике-то лишь восемь часов работаю. Восемь вместо один-
надцати! Пришла первая получка, бабы ревут от счастья: никогда
таких денег не получали. Равная оплата за равный труд! Парнишку-
то своего я рожала прямо в цехе... А теперь отпуска по беременно-
сти. Закон охраняет материнство!—Женщина восторженно подняла
руку.— Вот она, Советская власть!
— Тронулось темное бабье царство. Нам только подучиться, хо-
зяйками станем своего рабочего государства,— заметила Виногра-
дова.— Учиться, учиться нужно. В кружки ликбеза почти все жен-
щины записались.
— Я вот стихи сочинила. Знаешь, написала от самого сердца, а
чувствую — плохо, многое не так...
— А я выучусь и пойду библиотекарем — книжки раздавать
женщинам: пускай читают.— Милое лицо Виноградовой покраснело,
и веснушки стали заметнее.
Самойлова улыбнулась и обратилась к женщине, стихи которой
держала в руках:
— Ваши стихи передали мне...
— А можно их прочитать вам? — озадачила ее женщина.—
Умру, если не услышу ответа.
Конкордия Николаевна рассмеялась, махнула рукой:
— Читайте, что с вами поделаешь.
Женщина откашлялась. Лицо ее побледнело. Сжала руки, на-
чала читать мягким грудным голосом:
Трудиться нам не привыкать,
Труд страшен только барам,
Спешите ж, сестры, помогать
Героям-ком му и а рам!
Вперед, к всеобщему труду!
Вперед, к мечте заветной.
Скорее свалим с плеч нужду!
'.*Вперед же, к жизни светлой!
Женщина замолчала. Глаза ее с надеждой и беспокойством
смотрели на Самойлову. На лице ожидание, волнение, страх. Кон-
кордия Николаевна пожалела ее. Мягко положила руку па ее плечо,
взяла листок, пробежала глазами. Опа была в затруднении.
— Что ж, по мысли стихи интересные... Только вот форма за-
ставляет желать лучшего. Учиться нужно, непременно учиться. Стихи
оставлю у себя.
Прозвенел звонок. Съезд начинался. Самойлова заторопилась в
президиум, где уже сидели Н. К- Крупская, А. М. Коллонтай, Инесса
Арманд, Людмила Сталь.
8
Заказ 2878
113
В зале торжественная тишина. Вот они, делегатки, собранные
со всех уголков России! Скромные. Большинство из них в красных
косынках. С неизменными блокнотами в руках.
На трибуне пожилая женщина в глубоком трауре. Конкордии
Николаевне виден ее строгий профиль и седые локоны высокой при-
чески. Это Кистеннен, возглавляющая делегацию Финляндии. Гово-
рит она с волнением. Восстание в Финляндии, вспыхнувшее после ре-
волюции в России, подавлено. Белый террор проносится по стране
снежным ураганом. Тысячи замученных и обездоленных. Расстрелы
без суда и следствия. По суровым дорогам бредут нищие, голодные
дети, родители их за колючей проволокой концентрационных лаге-
рей. Братские могилы русских и финских коммунистов сровняли с
землей. Депутаты сейма в тюрьмах. Но рабочие Финляндии не те-
ряют надежды па будущее...
По рядам пронесся ропот возмущения. Делегатки поднялись. На-
ступила горькая минута молчания. Горькая минута памяти павших.
Высоким сильным голосом запела Конкордия, не отрывая глаз от
Кистеннен:
Вы жертвою пали в борьбе роковой
Любви беззаветной к народу,
Вы отдали все, что могли, за него,
За честь его, жизнь и свободу!
Под мраморными сводами ширится песня. Низко склонили го-
ловы делегатки. /Между тем па трибуну поднималась девушка. Лица
ее Самойлова разглядеть не могла за огромным букетом белых хри-
зантем. Девушка, поклонившись Кистеннен, протянула цветы. Кис-
теннсн прижала букет к груди. В зале зааплодировали.
Наступил четвертый день заседания. Конкордия Николаевна в
последний раз просмотрела записи. Вчера выступила с докладом
Коллонтай, а сегодня делала доклад опа и, как всегда, волновалась.
И еще одно обстоятельство беспокоило ее: возможный приезд на
съезд Ленина. Утром она переговорила с Надеждой Константинов-
ной. Уверенности не было. Владимир Ильич после ранения еще
не совсем поправился. А тут международное положение такое
напряженное. Дел уйма. Конкордия решила, что надежды почти
нет. Но в перерывах ей не давали прохода делегатки. Все ждали
Лен и на.
Конкордия тоже ждала. Ждала и волновалась. Вся история
женского движения неразрывно связана с Лениным. Как много сил
и внимания отдавал он женскому движению, какие надежды воз-
лагал на него! Сколько точности и деловитости было в его письмах
в дни создания журнала «Работница»! Самойлова тогда была в ред-
коллегии журнала, и переписка велась через нее. Ленин требовал,
настаивал на необходимости приобщить женщин к социалистиче-
скому движению. В этом—успех грядущей революции...
Конкордия Николаевна, отбросив карандаш, начала разгляды-
вать зал. В первом ряду все эти дни сидит пожилая крестьянка.
114
Ноги обуты в лапти, которые она первое время прятала. Кофта из
самотканой материи. На лице живой интерес. Не отрывает глаз от
оратора, аплодирует заскорузлыми руками. Рядом знакомая по-
этесса, как шутливо величала ее Самойлова. Она словно выросла за
эти дни. В «Правде» Конкордии удалось напечатать се стихи. Не
беда, что корявы строки,— человек крылья расправил! Будет учить-
ся. Какие еще вирши-то сотворит!..
Вдруг раздались бурные овации. Неистовые. Самозабвенные.
Ленин! Он вошел неприметно и пристроился возле крестьянки в лап-
тях, в первом ряду. Крайнее кресло оказалось свободным. Влади-
мир Ильич сидел в своей любимой позе, опустив руки в карманы
брюк, и внимательно слушал докладчика, Людмилу Сталь, наклонив
голову набок. Конечно же его узнали. Делегатки то и дело подни-
мались с мест. Аплодировали. Яростно. Радостно. Очевидно, Ленин
не хотел прерывать заседания. Наклонился к крестьянке, начал раз-
говаривать. Женщина зарделась от смущения, но слушала спокойно,
достойно... Рукоплескания не прекращались. Владимир Ильич вынул
из карманчика часы. Удивленно покачал головой и, поднявшись, на-
правился к трибуне. Поднял руку, приветствуя делегаток. Окинул
зал зорким взглядом, чуть опустив уголки губ. Овации нарастали.
Владимир Ильич с надеждой посмотрел в президиум. Самойлова
перехватила его взгляд, беспомощно развела руками.
— Ура товарищу Ленину!
— Да здравствует вождь мирового пролетариата!
Зал грохотал. Казалось, вот-вот рухнут белокаменные балконы,
облепленные делегатками. Красными маками вспыхивали косынки,
которыми размахивали женщины. Крупская стояла рядом с Конкор-
дией. Она тоже аплодировала, мягко улыбаясь.
Наконец Владимир Ильич показал залу часы и решительно за-
махал руками, требуя тишины. Лицо стало суровым. Крепкий рот
упрямо сжат. Взгляд острый. Тишина наступила неожиданно. Низко
перегнувшись через трибуну, словно пытаясь поближе рассмотреть
делегаток, Владимир Ильич начал говорить. Голос с легкой хрипот-
цой и приятной, едва заметной картавостью.
— Из опыта всех освободительных движений замечено, что ус-
пех революции зависит от того, насколько в нем участвуют женщины.
Советская власть делает все, чтобы женщина самостоятельно вела
свою пролетарскую социалистическую работу.— Владимир Ильич по
привычке заложил пальцы за вырезы жилета.— Положение Совет-
ской власти трудно постольку, поскольку империалисты всех стран
ненавидят Советскую Россию и собираются на нее войной за то,
что она зажгла пожар революции в целом ряде стран и сделала ре-
шительные шаги к социализму.
Конкордия Николаевна не отрывала от Владимира Ильича сво-
их восторженных глаз: как прост и как велик! Широкой ладонью
Ленин рубил воздух, говорил пламенно и страстно:
— До сих пор никакая республика не могла освободить женщи-
ну. Советская власть помогает ей. Наше дело непобедимо, так как
115
во всех странах поднимается непобедимый рабочий класс. Это дви-
жение означает рост непобедимой социалистической революции!
Все слушали внимательно. Вот она, великая программа вовле-
чения женщин в строительство социализма!
Владимир Ильич замолчал. Зал ответил шквалом оваций. Ора-
тор улыбался. Разгладились морщинки у глаз, заискрились глаза.
Он поднял руки и увлеченно аплодировал делегаткам. К трибуне бе-
жали женщины с пушистыми букетами. Хризантемы. Ленин сошел с
трибуны, принял цветы и тут же положил их на красное сукно в
президиум. Крепкий, широкоплечий, он быстро и дружелюбно отве-
чал на приветствия.
Вставай, проклятьем заклейменный,
Весь мир голодных и рабов!
Кипит наш разум возмущенный
И в смертный бой вести готов.
Величавая мелодия поплыла над залом. Пели делегатки. Пел
Владимир Ильич вместе с ними. Просто и строго.
Всероссийское совещание закончило работу. Делегатки разъез-
жались по стране, унося тепло ленинского сердца.
...Прав, бесконечно прав Ленин: начатое Советской властью
дело может быть двинуто вперед только тогда, когда вместо сотен
женщин по всей России в нем примут участие миллионы и миллионы
женщин.
Елена Кононенко
РАДИ ДЕТЕЙ
И снова вижу елку в Горках
Для деревенских малышей,
Старух в тулупах и опорках,
Приведших к Ленину детей.
ВИССАРИОН САЯИОВ
Не любить детей невозможно. Это все равно, что не любить соли не,
воздух, свежие ветви деревьев. Конечно, Ленин любил детей. Люди,
которым посчастливилось видеть Владимира Ильича среди детворы,
рассказывают о том, как светились ленинские глаза, когда он раз-
говаривал с детьми.
Волнуют воспоминания о самой последней встрече Ленина с дет-
ворой. Она произошла незадолго до смерти Владимира Ильича.
В Горках была елка для детей местных крестьян, рабочих совхоза,
служащих. Владимир Ильич был тяжело болен, ходить уже не мог
и все же велел привести его в зал. Дети расшалились, лезли к нему
на колени. Владимир Ильич в те дни страдал сильными головными
болями, Надежда Константиновна и Мария Ильинична пытались от-
странить ребят. Но Ленин запретил это делать, приближал к себе
детей, не сводил с них взора. Словно хотел наглядеться на них,
словно видел в них будущее, ради которого жил, дышал, боролся.
Ленин любил детей огромной, действенной любовью. Он посто-
янно думал о них, он хотел, чтобы они были здоровы, веселы, чтобы
они учились и росли строителями нового мира. Он постоянно думал
о том, как устроить жизнь, чтобы детям жилось легче и лучше. Он
думал об этом многие годы еще до Великой Октябрьской социали-
стической революции. Страдания детей трудящихся были предметом
117
глубоких размышлений великого создателя и вождя нашей Комму-
нистической партии.
Вот передо мной большой ленинский труд «Развитие капитали-
зма в России». Целые страницы посвящены тяжелому положению де-
тей и подростков, эксплуатируемых фабрикантами, купцами, кула-
ками. Читаешь эту работу В. И. Ленина, и перед тобой встают одна
за другой страшные картины из дореволюционного прошлого нашей
страны. Видишь измученных подростков Ахтырского уезда, работав-
ших на бурачных плантациях богатых крестьян. Они спят на соло-
ме, которая превратилась в грязную труху. Они болеют тифом, уми-
рают... Видишь бледных шести-семилетних ребятишек, которые тру-
дились на кустарном производстве сарпинки у фабрикантов Камы-
шинского уезда Саратовской губернии, получая по семи-восьми
копеек в день. Промыслы в селе Безводном Нижегородской губер-
нии: изготовление цепей, уд. Люди работали в духоте, воздух был про-
питан зловредными испарениями от накапливающегося лошадиного
кала. Дети тоже были заняты на этом производстве. Они завострп-
вали уды... Ювелирный промысел в Костромской губернии, тяжелая
жизнь в лапах хозяев этого промысла, купцов Путиловых, Мазовых,
Сорокиных, Чулковых. Семи-восьмилетние ребятишки, не разгибая
спины, полируют сережки... Тяжкая жизнь мальчиков на сапожном
промысле в Кимрах Тверской губернии. Маленькие страдальцы на
гребенном производстве, па щеточном, на беличьем промысле, под-
ростки— киотчики, иконописцы, ткачи скатертей, гончары — обо всем
этом читаешь в работе Ленина «Развитие капитализма в России»,
видишь, чувствуешь, как его все это заботило, волновало, вызывало
в нем протест, заставляло думать о том, как завоевать детям право
на счастье.
Не один раз, а множество В. И. Ленин с гневом говорит в сво-
их работах о буржуазии, которая загоняет малолетних детей на фаб-
рики, мучает их там.
В ленинской работе «Проект программы нашей партии» чита-
ешь о том, что рабочая партия должна требовать запрещения ра-
боты детей до четырнадцати лет и добиваться «всеобщего, светского,
дарового и обязательного образования». И вот в проекте программы
Российской социал-демократической рабочей партии, над которой
трудился великий Ленин, мы читаем: «...Российская социал-демокра-
тическая рабочая партия ставит своей ближайшей политической за-
дачей низвержение царского самодержавия и замену его республикой
на основе демократической конституции, обеспечивающей...» Далее
следуют разделы. Пункт 11 в разделе «В» гласит: «всеобщее даро-
вое и обязательное до 16 лет образование; снабжение бедных детей
пищей, одеждой и учебными пособиями за счет государства». В раз-
деле «Г» говорится о том, что партия требует запретить предприни-
мателям пользоваться наемным трудом детей. Вот она — ленинская
любовь к детям!
Пришел час рождения проекта программы РКП (б). И в своей
работе «Проект программы РКП (б)», в разделе «Основные задачи
118
диктатуры пролетариата в России», Лепин настойчиво пишет о та-
ких задачах партии: «1) Проведение бесплатного и обязательного
общего и политехнического (знакомящего в теории и на практике со
всеми главными отраслями производства) образования для всех де-
тей обоего пола до 16 лет. 2) Осуществление тесной связи обучения
с общественно-производительным трудом. 3) Снабжение всех уча-
щихся пищей, одеждой и учебными пособиями за счет государства».
В этих программных положениях нашей партии об охране здо-
ровья детей, о воспитании и образовании детей выражение гениаль-
ной мысли Ленина и биение его большого сердца. И с первых же лет,
с первых месяцев Советской власти наша Родина отдает все лучшее
детям. Нелегко тогда жилось нашей Родине, и все же, несмотря на
голод, холод, тиф, разруху, которую принесла империалистическая
война, несмотря на вооруженную интервенцию, забота о детях, ох-
рана материнства и младенчества были провозглашены первоочеред-
ной государственной обязанностью. Советская власть делала все,
что могла, чтобы снасти миллионы детских жизней.
В январе 1919 года Ленин подписал декрет об охране здоровья
детей, организации их питания, снабжения одеждой и медицинской
помощью. Совет Народных Комиссаров, возглавляемый Лениным,
утвердил Особый совет защиты детей. Вот опа—ленинская любовь
к детям!
Интересны, очень интересны воспоминания Надежды Констан-
тиновны Крупской: «В 1919 году был голод. И вот ярко сказалась за-
бота Ленина в это трудное время о детях, об их питании. К маю по-
ложение со снабжением ухудшилось. На 2-м заседании Экономиче-
ской комиссии Ильич ставит вопрос о помощи детям рабочих нату-
рой. В половине мая 1919 года положение было особенно тяжелое.
На Украине, на Кавказе, на востоке хлеба было много... но граж-
данская война отрезала возможность сношений, центрально-промыш-
ленные районы сильно голодали. Наркомпрос засыпали жалобами,
что нечем кормить ребят. 14 мая 1919 года па Петроград стала на-
ступать армия северо-западного правительства. 15 мая генерал Род-
зянко взял уже Гдов, стали наступать эстонские и финские бело-
гвардейские войска, начинались бои у Копорской губы. Волновался
Ильич за Петроград. Но характерно, что в это же время — 17 мая —
проводил он декрет о бесплатном детском питании (курсив мой.—
Е. Л.). В этом декрете говорилось о необходимости в целях улучше-
ния детского питания и обеспечения материального положения тру-
дящихся выдавать бесплатно всем детям до 14 лет, безотносительно
к категории классового пайка их родителей, притом в первую оче-
редь, предметы детского питания. Декрет относился к крупным фаб-
ричным центрам 16 неземледельческих губерний. 12 июня пришла
весть об измене гарнизона «Красной Горки». И тогда же, 12 июня,
Ильич подписывает постановление Совета Народных Комиссаров,
расширяющее действие декрета 17 мая о бесплатном детском пи-
тании...» (Курсив мой.— Е. К.) Вот она—ленинская любовь к
детям?
119
Я читаю ленинские «Письма из далека» и нахожу в них страст-
ные и твердые слова Владимира Ильича о том, «чтобы всякий ребе-
нок имел бутылку хорошего молока и чтобы ни один взрослый в бо-
гатой семье не смел взять лишнего молока, пока не обеспечены дети».
О дегях, которых необходимо во что бы то ни стало снабдить
молоком, читаешь и в ленинской статье «Удержат ли большевики го-
с у д а р ст в е н н у ю в л а ст ь ? ».
Детское питание, строительство яслей, детских садов, детских
здравниц, школ — вот о чем, думая о грядущих поколениях, заботил-
ся Ленин и учил, а порой и заставлял, других заботиться и требо-
вал строжайшего контроля за тем, чтобы первый кусок хлеба, пер-
вая кружка молока отдавались именно детям.
В ленинских сборниках встречаешь много выразительных рас-
поряжений, записок Владимира Ильича, отражающих его заботу о
детях.
Записка по прямому проводу наркомпроду Крыма, датирован-
ная 20 июня 1919 года:
«В связи с тяжестью продовольственного положения Великорос-
сии, громадным недостатком продуктов для питания детей, особенно
больных, предлагаю все имеющиеся в Крыму фруктовые консервы,
также сыр отправлять исключительно для питания больных детей се-
вера Великороссии в адрес компрода. О последующем срочно сооб-
щите.
Предсовобороны Ленин
Наркомпрод Цюрупа».
Письмо в Реввоенсовет Туркфронта, датированное 7 мая
1920 года:
«Прошу Вас, передайте мою благодарность тридцатому полку
Красных коммунаров Туркестанского фронта за присланные мака-
роны и муку, которые переданы мною детям города Москвы.
Председатель Совета Народных Комиссаров
В. Ульянов (Ленин)».
Когда Владимир Ильич узнал, что у Азербайджанского совета
народного хозяйства имеются запасы паюсной икры, он попросил от-
править икру в Москву для распределения среди детей и больных.
В августе 1919 года в Чароньском лесу Владимир Ильич встре-
тился с десятилетней девочкой, которая сидела на полянке под ел-
кой. Он разговорился с девочкой, угостил ее бутербродами. Девочка
сказала ему, что ее зовут Наташей, что ее отец, Игнат Васильевич
Цветков, работает в комитете бедноты. Девочка была смышленая.
Ленин спросил, любит ли она читать книжки. Наташа сказала, что
школа давно сгорела, а новую не построили, много раз ездили хлопо-
тать в уезд, а там обещают, да ничего пока не делают; отец говорит,
что, видно, придется дойти до самого Ленина. Шустрая девочка
спросила Владимира Ильича, не из Москвы ли он и не скажет ли он
Ленину, чтобы школу поставили. Владимир Ильич обещал передать,
записал в книжечку, а бойкой Наташе подарил карандаш. И вот
120
через пять дней в Чаронь прибыл инструктор Нарком проса п заявил,
что есть от Ленина предписание срочно строить школу. Он прочитал
вслух: «1) Необходимо, теперь же, не откладывая выяснить, почему
безобразно задерживается постройка школы в селе Чаронь Вилиц-
кой волости Курасовского уезда, и привлечь к строжайшей ответст-
венности виновных работников УОНО. 2) Обязать УОНО немедлен-
но приступить к постройке школы и обеспечить ее всем необходимым.
3) О принятых мерах срочно мне сообщить.
В. Ульянов (Ленин)».
В своей работе «Задачи пролетариата в нашей революции» Ле-
нин, говоря о замене полиции народной милицией и функциях этой
милиции, прежде всего называет попечение о беспризорных детях.
Не раз возвращался Владимир Ильич к этой задаче. И мы знаем,
какую огромную работу провела наша страна. Коммунистическая
партия по борьбе с детской беспризорностью.
Тотчас после Великой Октябрьской социалистической революции
по указанию Ленина лучшие дачи, дворцы, особняки были заняты
под детские учреждения. Но в конце 1921 года кое-где начали эти
детские учреждения теснить, выселять. Н. А. Семашко вспоминает в
своей статье «Ленин и здравоохранение в 1921 году»: «...Мы обра-
тились за защитой к Владимиру Ильичу в Совнарком. 13 мая 1921 го-
да Совнарком за подписью Ленина вынес постановление, которое
сразу упрочило жилищную базу детских учреждений». Этим поста-
новлением предусматривается, что принудительное выселение дет-
ских учреждений Наркомпроса и Наркомздрава «допускается лишь
в исключительных случаях в обстановке военных действий». Запре-
щается уплотнение детских учреждений, если они занимают норму,
установленную Наркомпросом совместно с Наркомздравом. Наобо-
рот, предписывается губисполкомам предоставлять для таких учреж-
дений «лучшие помещения в городах, населенных центрах и бывших
помещичьих имениях». Такие помещения должны быть в кратчайший
срок освобождены и переданы Наркомпросу и Наркомздраву для
детских нужд. Хозяйственным наркоматам предложено было сроч-
но произвести ремонт в таких помещениях... В декрете говорилось:
«Виновные в неисполнении сего декрета подлежат законной ответ-
ственности».
Волнующе-радостно читать выдержки из всех этих постановле-
ний. В них—дыхание огромной ленинской любви к детям.
Великий человек, вождь партии, руководитель Советской власти,
занятый огромным, важным делом, в самые ответственные дни ста-
новления нашего молодого Советского государства, окруженного со
всех сторон врагами, помнил решительно обо всем, что касалось ре-
бят. В мае 1919 года началась перевозка детей из северных губерний
на юг для размещения на лето в детских колониях. И вот Ленин нс
забывает написать записку (я ее нашла в 34-м Ленинском сборнике)
о том, чтобы санпоезда, которые перевозят детей, без задержки воз-
вращались, иначе не успеют вовремя перевезти.
121
Дети знали об этой заботе Ленина о них, чувствовали его лю-
бовь, часто писали ему письма.
«У нас в деревне все тебя зовут «наш Ильич», и мы тебя так
будем звать. Может, это нехорошо, так ты нас не ругай. Наши му-
жики повезли тебе дрова. Топи хорошенько, не зябни: еще при-
везем. Когда я озябну, я влезаю на печь, а у тебя, говорят,
такой печки нет. Так жарь сильнее «голланку»... Пришли нам по по-
клону.
Крестьянин деревни Деденева Петр Дуганов.
Мне скоро десять лет. К весне мне мамка сошьет шлем с крас-
ной звездой».
Можно представить себе, как радовали Владимира Ильича эти
бесхитростные излияния детской души, согретой заботой родной Со-
ветской власти.
Первые московские пионеры, ребята 1-го Краснопресненского
отряда, во время болезни В. И. Ленина — в конце декабря 1922 го-
да— начале января 1923 года — пошли навестить его. Доктора не
разрешили тревожить Владимира Ильича. Тогда ребята решили на-
писать Лепину письмо. Вот передо мной это письмо, найденное в ар-
хивах.
«Ласточки нового мира» — так сами себя назвали в письме к
Ленину горячие, воинствующие ребята с Красной Пресни.
«Мы, первые ласточки великого свободного детского движения,
смело пойдем на завоевание поставленных целей...» И они покля-
лись быть достойными отцов, которые свергли капиталистов. Они
поклялись вырвать детей рабочих из объятий улицы, расти крепкими
физически и духовно. Они сами были детьми, но детьми — борцами
за общее дело, первыми ласточками нового мира.
«...Живи и работай, старший брат, и помни, что по твоим сле-
дам в царство будущего пойдем мы, юные пионеры счастья проле-
тариата...»
Я представляю себе, как писали письмо эти мальчишки первого
пионерского отряда при 16-й типографии Красной Пресни, эта пер-
вая стайка «ласточек нового мира». Вообще-то говоря, они внешне
не очень походили на ласточек, эти вихрастые, угловатые ребята в
буденовках, в старых отцовских картузах, в стоптанных и дырявых
сапогах, а то и босые. Годы были трудные. Мальчишки собрались в
полуподвале с тусклыми окошками, где был первый пионерский
штаб, и там родилась их пламенная клятва Ленину. Писать они
были не мастера и потому до хрипоты спорили, жарко обсуждая
каждое слово: им хотелось, чтобы послание выглядело как можно
взрослее, солиднее, весомее. И чтобы там были необычные, возвы-
шенные слова. А слов таких они не знали и очень мучились. И когда
кто-то из них, постарше и пограмотнее, может быть Миша Стремя-
ков, а может быть Боря Кудинов, придумал «ласточек нового мира»,
все остальные замерли от восхищения, а потом закричали на весь
свой полуподвал:
— Ой, здорово! Записывай, Мишка, пока не забыли!
122
Ну, а все остальное Владимир Ильич прочел между строк: и
какой он родной им, и как они любят его, и как хотят, чтобы скорее
поправился, и что он, дорогой Ильич, может полностью на них, ре-
бят с Красной Пресни, положиться,— ничего, что они еще маловаты,
они готовы хоть сейчас ринуться в бой с контрреволюционной гид-
рой...
Ленин читал и радовался. Он относился к ребятам не только
как к птенцам, которых надо накормить и приласкать, он видел в
них завтрашний день, он хотел, чтобы из них росли борцы, строи-
тели нового мира.
И это тоже знали дети первых лет революции, первые юные ле-
нинцы, которых теперь миллионы.
Владимир Ильич Ленин радовался, когда слышал, как гремят
на улицах боевые песни советских школьников, очень радовался,
когда узнавал, что школьники, комсомольцы обучают к кружках лик-
беза неграмотных, стараются взять под свое влияние беспризорни-
ков, маленьких чистильщиков сапог, малолетних газетчиков и про-
давцов папирос. Радовался, когда узнавал, как помогают они бо-
роться с пьянством, суеверием, как посылают книжки в подшефные
деревни, как ходят по рабочим общежитиям и рассказывают о том,
как надо уничтожать тараканов, мух, и сами помогают их уничто-
жать. Ленин радовался, когда шустрые ребята помогали Народному
комиссариату рабоче-крестьянской инспекции собирать среди насе-
ления жалобы па неправильные действия кое-кого из местных вла-
стей.
Да, они здорово работали, эти первые ласточки нового мира,
полуголодные, полураздетые, не имеющие и десятой доли тех благ
и развлечений, которыми одарила Советская Родина нынешних де-
тей. Многие-мпогие из них превратились из ласточек в настоящих
орлов, и это не было волшебным превращением: ведь они были дети
Лепина!
Милое, славное письмо, вынырнувшее из архивов... Горячее ды-
хание этого письма живет в миллионах правнуков Ленина. Если бы
они писали письмо В. И. Ленину, они, нынешние ласточки нового
мира, самые первые ласточки весны коммунизма, могли бы расска-
зать много значительного из своей жизни. И как бы хотелось, чтобы
Владимир Ильич увидел нынешних советских детей, наших здоро-
вых, бодрых детей в школах, на стадионах, в пионерских лагерях, в
детских клубах и дворцах, в кружках юных конструкторов, юных на-
туралистов, юных космонавтов, в музыкальных, хоровых, балетных
студиях, на спортивных соревнованиях и на художественных олим-
пиадах!.. Ленинская партия, преодолевая все преграды на пути,
стремится вырастить из детей настоящих строителей коммунизма.
И зорко стоит на страже детского счастья, на страже завоеваний
Октября и мира во всем мире. Мира, который нужен всем детям
земли, как воздух, солнце и хлеб.
Коммунистическая партия, Советская Родина, побеждая все
трудности, добиваются счастья для детей, и дети наши в полной мере
123
воспользуются плодами трудов, всем, что было подготовлено поко-
лениями революционеров. И будут продолжать великое дело отцов
и дедов. Именно об этом Ленин так убежденно говорил в своей пла-
менной речи па Красной площади 1 мая 1919 года:
«Внуки наши, как диковинку, будут рассматривать документы
и памятники эпохи капиталистического строя. С трудом смогут они
представить себе, каким образом могла находиться в частных руках
торговля предметами первой необходимости, как могли принадле-
жать фабрики и заводы отдельным лицам, как мог один человек
эксплуатировать другого, как могли существовать люди, не зани-
мавшиеся трудом. До сих пор, как о сказке, говорили о том, что
увидят дети наши, но теперь, товарищи, вы ясно видите, что зало-
женное нами здание социалистического общества — не утопия. Еще
усерднее будут строить это здание наши дети».
Строят, товарищ Ленин! И построят. И защитят, если понадо-
бится. И сберегут. И передадут своим детям.
Революции
шаги
саженьи
В пас стреляли —
И не достреляли;
Били нас —
И не могли добить!
Эти дни,
Пройденные навылет,
Азбукою должно
заучить.
Эдуард
Багрицкий
Недруги Октябрьской револю-
ции предрекали Советской власти
неотвратимую гибель. Они указы-
вали даже сроки ее падения.
Не вышло. Просчитались, по не
угомонились враги. Подкупали бан-
дитов, устраивали покушения, стре-
ляли в Ленина и его соратников,
бросали бомбы, вредили.
Не помогло. Тогда попытались
задушить молодую республику Со-
ветов вооруженными до зубов пол-
чищами интервентов и белогвардей-
ских генералов, голодом, холодом,
разрухой...
Ничто не заставило вернуть в
кабалу народ, обретший свободу.
Из этого раздела читатель, уз-
нает о том, какой дорогой ценой!
сберегли свою свободу советские
люди. Как они доблестно и самоот-
верженно сражались на фронтах
гражданской войны. В ее пламени
большевистская партия, Ленин вы-
ковали непобедимую рабоче-кресть-
янскую Красную Армию, вырастили
выдающихся полководцев и коман-
дармов, героев неувядаемой славы.
Антонина Коптяева
НАКАЗ ВОЖДЯ
Знамена великих сражений,
Пожары гражданской войны...
Как смысл человечества, Ленин
Стоит на трибуне страны.
ЯРОСЛАВ СМЕЛЯКОВ
Ветер уже сорвал последние листья с тополей в роще за Сакмарой,
и, точно обмороженные, белели на сером небе голые вершины де-
ревьев, когда два неразлучных друга — Пашка Олиферов и Гераська
Ведякин сделали вылазку в степь за Маячную гору. Теперь попытка
разжиться за счет припасов суслика, а то и прихватить самого сон-
ного обитателя глубокой поры была не менее опасной, чем охота на
медведя. В Оренбурге то и дело грохотали отголоски стрельбы. На-
хмурились пригородные поселки.
— Сегодня митинг в паровозосборочном,— неожиданно откры-
вает Пашка своему дружку новость, подслушанную дома.— Дадут
рабочие наказ делегатам, которых отправляют к Лепину. Насчет во-
енной подмоги против Дутова... Денег еще забастовщикам будет
просить у Ленина стачечный комитет. И свою Красную гвардию
вооружают, винтовки раздобыли... Вот бы и нам с тобой в нее
попасть...
— Тоже мне, секреты все разводят! От нас-то чего таиться? —
роняет с досадой Гераська.— Начальником Красной гвардии вы-
брали на собрании в бандажном цехе Левашова, помощниками его —
Костю Котова, Панарина и Ефрема Калинина...
— Айда на митинг,— сказал Пашка, и они наперегонки пусти
лись бегом к заводу.
127
Паровозосборочный битком набит народом. Помощник Лева-
шова, начальника нелегально создаваемой Красной гвардии, Кон-
стантин Котов, в домике которого по ночам встречались подполь-
щики, начал читать наказ делегатам, и в огромном цехе водворилась
напряженно-чуткая тишина. Кому это посчастливится увидеть Ле-
нина? Как пройти через линию дутовского фронта, где на каждом
шагу заставы? Как пронести, скрыть при обыске дорогой документ?
Кузнец Иван Ильич Андреев предложил от стачечного комитета по-
слать с делегацией строгальщика токарного цеха Панарина.
26 ноября 1917 года посланцы Оренбурга, робея и радуясь, пе-
реступили порог кабинета Ленина в величественном здании Смоль-
ного... Как шел разговор, кто принимал в нем участие — затерялось
в вихре бурных событий. Не сохранились даже имена делегатов. Мы
знаем только фамилию Панарина да единственную его фотографию.
В последнее время оспаривается и то, что этот человек, с широким,
энергичным лицом, как бы укороченным спадающим на низкий лоб
гладким крылом темного чуба и широко раскинутыми усами, что
этот рабочий-строгальщик видел Ленина и своими руками передал
ему горькое и гордое послание оренбуржцев.
Теперь называют имена бузулукских машинистов Германа и Бе-
бина: будто они были у Ленина 26 ноября.
Но существеннее всего то, как Ленин откликнулся на просьбу
оренбуржцев. Выслушав их, он написал в штаб Петроградского во-
енного округа: Н. И. Подвойскому или В. А. Антонову-Овсеенко.
Маленькое письмецо, даже записка на случайном бланке со
штампом в верхнем углу «Народный комиссар по министерству фи-
нансов. Петроград. 26/XI 1917 г.»: «Податели — товарищи железно-
дорожники из Оренбурга. Требуется экстренная военная помощь
против Дутова Прошу обсудить и решить практически поскорее.
А мне черкнуть, как решите. Ленин».
Надо представить, с каким торжеством шли в штаб посланцы
Оренбурга с письмом от Ленина.
Сейчас, когда прошло полвека, по-прежнему поражает умение
Владимира Ильича кратко и ясно выражать свои мысли, способ-
ность его в двух-трех фразах поставить конкретную задачу, подска-
зать решение и подчеркнуть необходимость срочного ответа, не ос-
тавляя лазейки для волокиты. А в то тяжкое время только такое
руководство, внушавшее народу доверие к партии большевиков и
уверенность в своих силах, помогло преодолеть чудовищные труд-
ности и одержать победу.
Ответ из штаба не замедлил. Антонов-Овсеенко сообщил Ленину
о предстоящей посылке в Оренбург воинских частей из Петрограда,
Москвы, Красноярска и об отправке эшелона матросов и красно-
гвардейцев. В это время большевик Петр Алексеевич Кобозев, кото-
рый с 1915 года работал инженером на постройке Орской железной
дороги и вместе с братьями Коростелевыми и Цвиллингом создавал
партийную организацию в Оренбурге, был уже назначен Лениным
чрезвычайным комиссаром по борьбе с дутовщиной. Эти полномо-
128
чин Кобозев получил в ноябре 1917 года, когда Дутов стал диктато-
ром в Оренбуржье. Но уже всюду в Поволжье и на Урале начала
шевелиться «контра», и получить помощь на местах Кобозеву было
трудно.
Рабочие Оренбурга хорошо знали Петра Алексеевича: энергией
он отличался поистине неукротимой. Среднего роста, но крепкий,
крутолобый, с прямым смелым взглядом больших глаз и светлой
улыбкой в окладе короткой густой бороды, он привлекал сердца и
своей жизнерадостностью. Не ожидая помощи из /Москвы, чувствуя
на каждом шагу кипение враждебных сил, он, чудом увернувшись
от дутовской облавы в Оренбурге, сделал центром своей деятельно-
сти городок и станцию железной дороги Бузулук, закрывавших бе-
локазакам Дутова путь к Волге. Здесь он проводил митинги среди
демобилизованных солдат и железнодорожников, создавая отряды
Красной гвардии, побывал в Казани, Сызрани, Самаре, Кинели, но
там всюду были свои трудности. Угроза контрреволюции приковы-
вала надежные для Советов силы на местах. И Кобозев снова дей-
ствует в Бузулуке... Он проводит съезд рабочих-железнодорожников,
принимает на себя управление северной частью Ташкентской (Орен-
бургской) железной дороги, участвует в работе уездного съезда бат-
раков, где образован Совет батрацких депутатов. Весть о создании
Красной гвардии в Бузулуке разлетается по всему краю, и если в
войсках Дутова не было ни одного рабочего и крестьянина (попол-
нение в пехотные и казачьи части он брал только из офицеров и
добровольцев-интеллигентов), то к Кобозеву потянулся народ со
всей губернии. Это были одиночки и мелкие отряды, а Кобозев соз-
дал из них хотя и небольшую, но крепкую ударную группу.
Большой радостью для всех была серьезная победа над Дуто-
вым в Оренбурге: бежали из тюрьмы с помощью подпольщиков-
красногвардейцев большевики, захваченные в ноябрьские дни во гла-
ве с Александром Коростелевым и Самуилом Цвиллингом.
Таким же смелым и дерзким предприятием была переброска
оружия из Бузулука в Оренбург через линию дутовского фронта
для подпольной Красной гвардии. Ее осуществили большевик ма-
шинист Феодосий Кравченко с помощником Василием Толмачевым.
Они доставили рабочим Главных мастерских в тендере паровоза,
налитом водой, три пулемета, восемьдесят девять винтовок и спря-
танные в угле шесть тысяч патронов. Четыре раза вооруженные за-
ставы из юнкеров и казаков обыскивали в пути паровоз, но в тен-
дер посмотреть не догадались...
16 декабря был создан штаб Оренбургского фронта, а через не-
сколько дней Кобозев делает попытку первого наступления на
Оренбург. Оно чуть было не закончилось трагично для новичка в
военном деле Кобозева из-за предательства восставших против него
сызранских улан, но здесь-то и подоспели па выручку кронштадт-
ские моряки под командой мичмана Сергея Дмитриевича Павлова,
направленные в Оренбуржье Петроградским штабом по просьбе
Ленина, и артиллеристы с наводчиком Ходаковым, посланные из
9
Заказ 28 78
129
Самары председателем ревкома В. В. Куйбышевым. Сергей Павлов
становится командиром всех бузулукских отрядов, а Ходаков —•
«выручалой» рабочей пехоты и во втором походе на Оренбург, и в
многострадальном отступлении ее в Актюбинск летом 1918 года.
Вопрос об Оренбургском фронте несколько раз (с 16 по 24 декабря
1917 года) обсуждался на заседаниях Совнаркома.
Второе наступление на Оренбург, после разведки боем казачьих
укреплений на станции Сырт, входившей в дутовский укрепленный
район. Кобозев, Павлов и легендарный герой казахского народа Али-
бий Джангильдин, составлявшие Реввоенсовет войска, повели си-
лами до трех тысяч человек (против десятитысячной армии Ду-
това), Бузулукчане применили новую тактику боя с казачьей кон-
ницей: цепь наступающих поездов, поддерживающих друг друга с
самодельными бронепоездами впереди и позади эшелонов. Глубо-
чайший снег защищал эти поезда от нападения белоказаков со
стороны. Зима стояла в тот год необычно богатая снегами и лютыми
морозами, свирепость которых почувствовали не только плохо оде-
тые красногвардейцы и матросы, но и дутовские войска: после взя-
тия Сырта было обнаружено в окопах несколько сот замерзших ка-
детов и юнкеров.
В ночь на 18(31) января 1918 года Красная гвардия вошла в
Оренбург.
Темными глазами окон смотрели на идущих по заснеженным
улицам красногвардейцев особняки оренбургских богатеев. Зато ка-
ким бурным ликованием, веселыми криками, слезами радости встре-
чали избавителей рабочие, подпольщики и городская беднота! Это
был конец всеобщей героической забастовки, конец издевательствам,
пыткам, казням. Дутов скрылся в Верхне-Уральске, а потом бежал в
Тургайские степи.
22 января (4 февраля) 1918 года. Радиограмма: «Всем, всем.
...Оренбург взят Советскими властями, и вождь казаков Дутов раз-
бит и бежал...»
Но это был лишь первый этап борьбы. В паровозосборочном
цехе опять буря. Всех подхватило, сорвало и из домишек, и с ра-
бочих мест. Вот оно — клокотание разбуженной ярости, растрево-
женного народного гнева. Но как вдруг все затихли, ловя каждое
слово, падающее с трибуны.
Что в Туркестане свирепствовал голод, все знали. Знали о ре-
шении советских властей послать туда хлеб из Оренбурга и о том,
что в Соль-Илецке, где хотели его закупить, появились белогвардей-
ские банды. Части Красной Армии после взятия Оренбурга ушли
к Нижне-Уральску, где восстало уральское казачество (староверы и
кулаки); остальные красноармейцы охраняли от дутовцев линию
железной дороги. Чтобы навести советский порядок в илецких ста-
ницах, шгаб обороны организовал отряд из рабочих Главных желез-
нодорожных мастерских.
— Мы не советовали Цвиллингу ехать во главе отряда,— ска-
зал на митинге член ревкома Александр Коростелев.— Твое дело, го*
130
ворили мы, заниматься большой политикой. Но он решительно на-
стоял отправить с отрядом его, потому что подходящего командира
не нашлось. Самуил Моисеевич хотя и числился журналистом, но
предпочитал действовать винтовкой. Он звонил мне из Соль-Илецкт
и сказал, что настроение у нас, красногвардейцев, хорошее, что ка-
заки Мертвецовской станицы выразили сочувствие Советской власти
и признали ее. Говорил, что двинется с отрядом дальше и надеется
мирно уладить дело и достать хлеб для Туркестана. И вот из трех-
сот человек вернулся только один красногвардеец. Вчера, 2 апреля,
попав в засаду в станице Изобильной, все наши товарищи погибли в
неравном бою.
Народ ахнул, словно пошатнулся многоликой громадой. Закри-
чали, заплакали женщины: в отряде были свои, заводские, кровно
близкие люди.
Ленину о гибели отряда Цвиллинга доложил но прямому про-
воду Валериан Куйбышев:
— Оренбург просит Совет Народных Комиссаров помочь уни-
чтожить в корне авантюру Дутова, иначе снова образуется пробка,
которая погубит с голоду 12 000 000 жителей Туркестанского края.
Один отряд, посланный из Оренбурга к Илецку, окружен и пого-
ловно уничтожен; полагают, что погиб правительственный комиссар
Цвиллинг. Самара напряжет все силы, чтобы помочь Оренбургу, но
для окончательной ликвидации дутовщииы местных сил недостаточ-
но, необходима помощь из центра. Я окончил, жду ответа.
Ответ из Кремля:
«Сейчас же приму все меры для немедленного извещения воен-
ного ведомства и оказания вам помощи.
Ленин».
Но казаки, отслужив молебен в Изобильной и отблагодарив
бога за одержанную победу, рвались уничтожить всех большевиков.
На пасху, в ночь на 4 апреля, до полутора тысяч белоказаков
сделали налет на город. Сняв заставы, они вырезали в Форштадте
работников местного пригородного Совета и красноармейцев, на-
ходившихся в казарме — бывшем юнкерском училище, не пощадив
женщин и детей, приехавших к родным на праздник. Потом, захва-
тив дом Панкратова, где помещался ревком, белобандиты выкинули
из окон пятого этажа на улицу раненых матросов...
Когда раздались тревожные гудки заводов, белоказаки уже ус-
пели захватить полгорода. Только безудержная храбрость рабочих-
красногвардейцев помогла командирам разгромить банду и выгнать
ее из города в степь. Кровавое, бессмысленное зверство еще больше
ожесточило рабочих против дутовцев.
Передышка кончилась. Снова и снова на митингах сообщались
тяжелые, мрачные вести, обсуждались происки врагов, которые пы-
тались утопить в крови молодую Советскую республику. Мятеж
чехословацкого корпуса в июне 1918 года и появление Колчака
всколыхнули подонков реакции по всей стране. Когда белочехи и
131
белогвардейцы заняли Сызрань, Симбирск и Самару, взяли Казань,
захватив хранившийся там золотой запас России, перед партийными
и советскими организациями Оренбурга встал вопрос об эвакуации.
Нелегко было решиться на это, но из степей уже наступал Дутов, с
Бузулука — чехословаки и уральские казаки.
Надо сохранить силы для дальнейшей борьбы, решили рабочие
командиры и партийные руководители.
Побежали горячие злые денечки. Больше ста эшелонов ушло на
Актюбинск, увозя двадцатитысячную Красную Армию. Тяжко было
на душе у оренбуржцев: и город, отбитый с таким трудом, жаль ос-
тавлять, и родных людей страшно бросать на произвол врага. Но
надежду на возвращение они не теряли.
Неприветливо, сурово встречала эвакуированных пустынная, без-
лесная степь. Безводье. Пыльные бури, постоянные налеты белока-
заков, хотя Дутов, уверенный в полной победе, не преследовал отсту-
павших основными силами: подохнут и так с голоду вместе с турке-
станцами. Да и казаки неохотно шли на чужие для них земли.
Пройдя с боями до Актюбинска, красные отряды разделились:
рабочая делегация просила помощи против наседавших беляков, и
часть войск под командованием Краснощекова отправилась к осаж-
денному Орску. Шли пешком. Слесарь Олиферов и кузнец Ведякин
из Главных железнодорожных мастерских, зачисленные в Первый
Оренбургский рабочий полк, оказались соседями и в строю. Шагали
молча, задыхаясь от жары и пыли. Андрей Левашов, большерукий,
плечистый, с широкими, загнутыми кверху усищами, старался под-
бодрить пехоту шутками, но потом тоже примолк. Красногвардейцам
он казался подтянуто-бравым и в потрепанной походной одежде. По-
дружившись с ним еще в боях за Оренбург, они готовы были под
его командой хоть к черту на рога. Выражение «в огонь и в воду» тут
не подходило: всякий сунулся бы в воду, да не было ее, и еще казаки
испортили колодцы на пути; что касается огня, то уже притерпелись
к постоянным обстрелам. К тому же земля так накалялась от зной-
ного солнца, что подростки, которые увязались за взрослыми и шли
босиком, ступали по ней, будто по горячей сковороде.
Сначала казаки близко не подходили. Будто заманивая, над
дальними степными увалами, как воронье, кружилась вражеская
конница. Появлялась вдруг на горизонте, тонущем в пыльном маре-
ве, и, сгинув, возникала уже в другом месте.
— Ладно! Еще посчитаемся! — грозился командир полковой
артиллерии Ходаков, зорко посматривая, как пылили по проселку
его шесть орудий.
Подтянутые бока взмыленных лошадей напоминали о предстоя-
щей зиме, о травах, напрасно ожидавших косцов.
Под самым Орском, радуя сердца кавалеристов, показались
стога заготовленного сена, но вдруг повалил над ними черный дым,
буйно взвились желто-красные языки пламени. И сразу со всех сто-
рон навалились казаки. Пашке досталось вместе с другими красно-
гвардейцами тушить огонь, спасая фураж. Остальные вступили в
132
бой. И в Орске вовсю шла пальба: там тоже отбивали вражеские
атаки.
Так с боями и прорвались в Орск, и все повторилось, как в
Оренбурге в январе этого года: нескрываемая злоба богатеев, ра-
дость своей измученной рабочей братвы. Уверенности в полной
победе не было, но и растерянности не чувствовалось. Во время
передышек в роще на берегу говорливого Урала, где расположились
лагерем, зазвучали даже песни. Пели и про Дутова:
Ты, служитель царский верный,
враг народный и злодей,
окружившись бандой белой,
ищешь гибели своей.
По ночам казаки, изнуряя осажденных бессонницей, атаковали
беспрерывно, а Дутов все усиливал осаду, бросая под Орск свои
надежнейшие казачьи части — пластунов. То конные, то пешие на-
седали на рабочие полки, пытались обойти хитростью, предлагали
брататься. С утра до вечера рвались снаряды, но город все дер-
жался. В конце августа приехал сам Дутов и дал приказ: «Взять
Орск во что бы то ни стало». Целые сутки длилась канонада, потом
белые рванулись в атаку, однако встретили ожесточенное сопро-
тивление и отступили.
В это время красногвардейцы и услышали страшную весть: в
Москве тяжело ранен Ленин.
Крепко досталось после того сунувшимся в очередную атаку
белым, но на привале перед своими рабочие горе скрывать не могли
Отец Гераськи Федор Ведякин, как и многие, терзавшийся за-
ботами об оставленной в Оренбурге семье, теперь был артиллери-
стом у Ходакова. Охрипший и оттого еще более громкоголосый, при-
оглохший от громкой своей профессии кузнеца, а потом в течение
ряда лет наводчика боевого орудия, он просто оглушал товарищей:
— Эсерка стреляла! Вот до чего докатились, проклятые! Зря
мы терпели этих говорунов. Еще в одной партии с ними состояли!
Одна им за все награда: в петлю башкой.
И отовсюду летели к Ленину сердечные письма и телеграммы,
но обратные вести доходили смутно.
Беда за бедой: кончились боеприпасы, выходили из строя люти.
26 сентября получен приказ о наступлении па Оренбург, и высту-
пили, хотя красногвардейцы знали, что туда одним пробиться не-
возможно: вся надежда была на свою теперь Туркестанскую армию,
которая будет наносить главный удар с Актюбинска.
Ох и тяжко было покидать Орск, слыша за собой звон побед-
ных колоколов: орская буржуазия торжествовала, встречая Дутова
хлебом-солью, веселыми пирами. Даже у командира Левашова
сникли, опустились фельдфебельские его усы: представлял, какую
беспощадную расправу учинят белоказаки над теми, кто попадет
им в руки. В это время пленных не брали ни та, ни другая сторона,
но то, как лютовали дутовцы в занятом ими Орске, смутило даже
133
богатых обывателей. Найдя случайно отставших красногвардейцев,
казаки приволокли их на соборную площадь и перед собором сразу
после молебна устроили публичную казнь. Рабочим отрубали уши,
по суставам отсекали руки и ноги, вспарывали животы и только пос-
ле этого убивали. Даже купцы и помещики смутились и попросили
своего кумира — «спасителя родины», «борца за независимость ка-
зачества» прекратить такое истязание. Можно, дескать, попросту каз-
нить. На что Дутов — на деле ничтожная пешка Антанты — сказал:
— Мой суд знает только три вида наказания: смерть, смерть и
смерть.
Красногвардейцы в это время шли с боями в сторону Оренбур-
га: одна колонна — вниз по берегу Урала, по казачьим станицам,
другая — возле линии железной дороги к станции Сары. Кругом
все было сожжено. Лошади в обозе падали от надсады и бескор-
мицы. По ночам заморозки пробирали бойцов до костей.
Пашка Олиферов, увязавшийся-таки за взрослыми, до крови
набил ноги солдатскими ботинками, да и у тех подметки отвали-
лись. Федор Ведякин сам взял шефство над мальчишкой, приспосо-
бив его конюхом к упряжке лошадей, тащивших орудие. Но сидеть
на лошади в такую погоду день-деньской невмоготу, и жестокие
схватки в поселках Воронежском и Белошапочном были для маль-
чика как бы передышкой. Страшно, но зато тепло, даже жарко ка-
залось ему, когда он подтаскивал к орудию снаряды. А ночью Пашка
либо спал мертвецким сном, приткнувшись где попало, либо, свер-
нувшись в комок, чтобы не терять тепло, с трудом собранное под
лохмотьями одежды, как собачонка, не мигая, смотрел в огонь.
Сутки шел бой под станицей и селением Сарой. Население его
встретило красногвардейцев недружелюбно. Со станции Кувандык,
занятой белыми, слышались тревожные гудки.
Основные силы Туркестанской армии задержались из-за обо-
зов, и красногвардейцам, наступавшим на Оренбург с Орска, при-
шлось под давлением превосходящих сил белоказаков свернуть к
станице Ильинке, чтобы перейти Урал и добраться до железной до-
роги Оренбург — Актюбинск. Там рассчитывали встретить своих.
В густые сумерки шли среди гор Губерлинского ущелья. Из каж-
дого распадка и сверху и снизу велся обстрел. За каждым пово-
ротом могла ожидать засада.
В холодную погоду под прикрытием дыма от горевшей Ильин-
ки перебрели быстрый Урал и опять двинулись по степным увалам,
пока у станции Каратугай не увидели пестро и разно одетый народ
с красными бантами на шапках, рукавах, а то и в гривах коней.
Это оказались главные силы двигавшейся из Актюбинска, окреп-
шей и выросшей там Оренбургской армии, которая называлась
теперь Туркестанской. Командовал ею Георгий Васильевич Зи-
новьев.
Зима, как и в прошлом году, выдалась лютая, с морозами до
сорока градусов. В студеных степях, заметенных сугробами, свиреп-
ствовали вьюги. Среди плохо одетых красногвардейцев было много
134
обмороженных. Шли с боями, и надо было добывать топливо для
паровозов, потому что угля не хватало. Бойцы в ярко-красных
бухарских халатах, подпоясанных кто ремешком, а кто и веревкой,
в обуви, сшитой из кошмы, пилили бревна разрушенных домов, та-
щили к паровозу доски, выворачивали шпалы. Пашка тоже тру-
дился, похожий на ряженого, с отдувшейся пазухой: прятал таш-
кентские яблоки, полученные от актюбипцев (приберег по яблоку
для матери, сестер и Гераськи).
В последнем тяжелом бою под горой Мертвые Соли осколок
снаряда контузил его, вырвав иребольшущий клок из просторного,
роскошно полосатого халата, да еще простудился подросток, со-
всем слег. И в вагон его сунули как дохлого баранчика: он бредил,
плакал, звал Ленина, Гераську, мать. Горячими руками шарил во-
круг: искал яблоки.
23 декабря 1918 года председатель Совета Обороны В. И. Ле-
нин запросил главнокомандующего вооруженными силами респуб-
лики:
«Верно ли, что две недели назад издан Вами приказ о взятии
Оренбурга и, если это верно, почему приказ не приводится в ис-
полнение?»
31 января 1919 года Оренбургский губисполком телеграфировал
Ленину и Свердлову:
«Оренбургский губисполком только что вернулся на свой пост.
До сих пор находившийся в полном составе в рядах Туркестанской
армии и вместе с ней вошедший в Оренбург, приветствует ВЦИК и
Совнарком и выражает уверенность, что он, умудренный опытом
семимесячной борьбы с врагом, сплотивший за этот период вокруг
себя целую армию, овладевший совместно с другими войсками Орен-
бургом— ключом к Туркестану, будет представлять всегда самую
надежную опору рабоче-крестьянской власти».
Радостно встретили вернувшихся бойцов жены и детишки, из-
мученные нуждой и всякими преследованиями. Повеселела Наха-
ловка, по улицам которой как волки рыскали все лето и осень бело-
казаки. Но многие не вернулись домой, и во многих землянках жда-
ло победителей горе. С трудом волоча ноги, ослабевший после
болезни Пашка поплелся к Ведякиным, но и там полоснуло ушн
истошным криком: затоптали пьяные конники бежавшую через улицу
пятилетнюю Антониду, а самого Гераську, пытавшегося спасти се-
стренку, рассекли как лозу надвое.
Военная жизнь Пашки не кончилась. 24-я дивизия 1-й армии
после взятия Оренбурга пошла сразу на помощь Орску, 31-я Турк-
менская дивизия Зиновьева направилась к Уфе, и снова рабочие
входили в цехи с винтовками, ставили их в козлы возле станков и по
первому сигналу бежали отбивать казачьи налеты.
А тут под Орском изменил и перешел к белым полк из Баш-
кирии, открыв им дорогу на Оренбург. Двигавшийся из Сибири Кол-
чак в декабре 1918 года, из-за предательства троцкистов па восточ-
ном фронте захвативший силами генералов Ханжила и Гайды
135
Пермь, стал теснить Красную Армию по всей линии фронта: занял
Уфу, подойдя к Волге, создал опять угрозу Самаре. А с юга в это
же время начал наступление на Москву Деникин.
Ленин говорил, что колчаковщине помогли «родиться на свет
и ее прямо поддерживали меньшевики («социал-демократы») и эсе-
ры («социалисты-революционеры»)». «...Колчак — это представитель
диктатуры самой эксплуататорской, хищнической диктатуры поме-
щиков и капиталистов, хуже царской...»
В конце 1918 года до лета 1919 года Восточный фронт был глав-
ным фронтом гражданской войны. Окруженный в это время со всех
сторон Оренбург отбивало рабочее ополчение. Город, отвоеванный
после стольких кровопролитий, лихорадочно готовился к сдаче, но
рабочие категорически отказались оставить его: «Погибнем, а от-
сюда не уйдем».
Подошедших с юга белоказаков отделял от Оренбурга только
бурный в половодье Урал. Они вели обстрел, переругиваясь через
водный простор с защитниками города, пытались кое-где перепра-
виться, но их отбрасывали пулеметным огнем.
6 апреля 1919 года на общегородской профсоюзной конферен-
ции было вынесено постановление о мобилизации в Красную Армию
всех, кто мог держать в руках оружие, и рабочая круговая оборона
полностью вступила в свои права. Мобилизация оказалась почти
поголовной. Оружия не хватало. На целый полк, например, было
всего два пулемета, вместо винтовок — у многих берданки. Зато от-
ваги и решимости — с избытком. Особенно всех воодушевляло то,
что Ленин, выздоровев после ранения, уже работал, горячо поддер-
живая решение рабочих не оставлять Оренбурга, и Фрунзе телегра-
фировал командующему 1-й армией: «Реввоенсовет считает насущ-
ной необходимостью удержание Оренбургского района, а потому со-
кращение фронта вверенной вам армии за счет очищения Оренбурга
неприемлемо. Указываю вам на недопустимую пассивность левого
фланга вашей армии и вновь требую решительного, немедленного
наступления для обеспечения успеха действий Бузулукской ударной
группы».
Когда в апреле к Оренбургу придвинулся с северо-востока кол-
чаковский корпус генерала Бакича, а с юга подошли первый и вто-
рой казачьи корпуса, то положение фронта обороны многим показа-
лось безнадежным. А над Оренбуржьем уже сияла весна. Шумел на
реках стремительный ледоход. И на весь мир прогремели в эти ве-
сенние дни знаменитые бои на реке Салмыш и под хутором Беловом
на берегах Сакмары. Не прекращались бои на Меновом дворе и в
других пригородах Оренбурга. Рабочие полки первыми нанесли
сокрушительный удар колчаковцам, разгромив на переправе через
бешеный в разливе Салмыш прекрасно вооруженные, свежие силы
генерала Бакича. С большими потерями и с необыкновенным упорст-
вом. дрались они за хутор Белов, где каждая пядь земли по не-
скольку раз переходила из рук в руки. Не давая бойцам зря тратить
патроны, командиры подпускали врага почти вплотную.
136
277-й стрелковый полк с выборными командиром Юлиным и
двадцатидвухлетним комиссаром Михаилом Тереховым особо отме-
чен в рапорте Фрунзе ’Ленину и награжден за инициативу, принес-
шую 24—26 апреля 1919 года победу на Салмышс, почетным рево-
люционным Красным знаменем (войска Фрунзе перешли к реши-
тельному наступлению по всему фронту 28 апреля). Показательно,
что почти половина бойцов полка была в возрасте от шестнадцати
до восемнадцати лет.
Однако положение оренбургской обороны в связи с неудачным
наступлением на южных подступах стало опять тяжелым, особенно
после восстания казаков в районе Илецкого городка и взятия его бе-
лыми.
12 мая 1919 года Ленин телеграфировал М. В. Фрунзе:
«Знаете ли Вы о тяжелом положении Оренбурга? Сегодня мне
передали от говоривших по прямому проводу железнодорожников
отчаянную просьбу оренбуржцев прислать 2 полка пехоты и 2 кава-
лерии или хотя бы на первое время 1000 пехоты и несколько эскад-
ронов. Сообщите немедленно, что предприняли и каковы Ваши
планы».
22 мая Ленин снова напомнил Фрунзе:
«На мою телеграмму от 12 мая об Оренбурге до сих пор от
Вас ответа нет. Что значит Ваше молчание? Между-тем из Орен-
бурга по-прежнему идут жалобы и просьбы о помощи. Прошу впредь
более аккуратно отвечать на мои телеграммы. Жду ответа.
Ленин».
Ответ Фрунзе: «На Вашу телеграмму от 22 мая сообщаю сле-
дующее: по существу Вашего требования в отношении Оренбурга
все, что только позволяли сделать средства, находившиеся в моем
распоряжении, сделано. Должен доложить, что этих средств для
исчерпывающей помощи Оренбургу и одновременно с этим разре-
шения задач на основном, уфимском направлении совершенно не-
достаточно...»
А между тем правительства США, Англии, Франции, Японии и
Италии дважды декларировали в мае — июне 1919 года свое призна-
ние власти Колчака в России и готовность помочь ему. С их помощью
армия Колчака была доведена до трехсот тысяч штыков. И 29 мая
Ленин снова телеграфировал Реввоенсовету Восточного фронта:
«Если мы до зимы не завоюем Урала, то я считаю гибель революции
неизбежной».
Лишь к середине мая белоказаки, не сумев добиться в тяжелых
боях решительного успеха и сумев только придвинуться ближе к
Оренбургу, утратили боевой пыл, и действия их стали несогласован-
ными и вялыми. Зато начало разгораться восстание казачества в
районе Илека, и Колчак не зря ждал и требовал соединения орен-
бургских казаков с уральскими, чтобы ударить по правому берегу
Урала в тыл Красной Армии. Но для этого надо было уничтожить
оборонную группу в Оренбурге.
137
Военные историки пишут теперь, что в штабе белой армии воз-
никли тогда разногласия генерала Багина и его командующих пер-
вым и вторым казачьими корпусами. Много говорят об упадочном
настроении казачества, его стремлении к нейтралитету и возвраще-
нию на свои исконные земли и даже о революционности чуть ли не
большинства казаков. Говорят и спорят. Конечно, многие казаки
были на стороне Советской власти. Мы знаем целые кавалерийские
полки, сражавшиеся под красными знаменами, и никогда не забудем
таких казачьих командиров-большевиков, как Николай Дмитриевич
Каширин. Но удар белоказаков по Оренбургу весной 1919 года был
очень сильным, и если бы не упорство и героизм рабочих и не прямое
вмешательство Ленина, то капитуляция города явилась бы тем
прорывом, в который хлынули бы огромные силы колчаковцев и объ-
единенного казачества. Это очень осложнило бы положение армии
Фрунзе, наступавшего иа Урал с такими орлами, как Чапаев, и соз-
дало бы угрозу волжским городам, куда с юга наступал Деникин.
Не станем подробно описывать упорные бои, которые пришлось
еще вести армии Фрунзе с белогвардейщиной. Только в августе вой-
ска Туркестанского фронта вместе с гарнизоном Оренбурга разгро-
мили окончательно полчища Дутова.
Кумир буржуазии Дутов бежал в Семиречье, а оттуда — в Ки-
тай, где начал было собирать войско для нового похода в Орен-
буржье, но вскоре был убит.
...Зеленым оазисом лежит сейчас красавец Оренбург в при-
вольных степях на берегу Урала. Пышно разрослась Зауральная
роща, где было пролито столько крови, где белоказаки расстрели-
вали лучших защитников Советской власти. Достоин быть героем по-
эмы Бахтигорай Шафеев. Красавец юноша, бывший в двадцать лет
членом Оренбургского ревкома и председателем временного Ревво-
енсовета Башкиростана. Он был замучен и расстрелян дутовцами в
конце августа 1918 года. Он умер как герой, а сейчас на месте его
гибели в Зауральной роще шумит молодежными гуляньями город-
ской парк культуры и отдыха. От бывшего юнкерского училища, от
прекрасной набережной, где стоит монументальный памятник Чка-
лову, идут вниз с крутого берега Урала каменные лестницы. Ве-
черами здесь через пешеходный мост валом идет к парку отдыхаю-
щий народ. Веселые блики мирных огней играют вдоль моста на
поверхности широкой реки. Ветер уносит в степи звуки музыки и при-
носит из степей в город теплое дыхание спеющих хлебов. Оренбур-
жье — край хлебный. Оренбуржье — край знатных животноводов.
Оренбуржье — одна из богатейших геологических кладовых страны,
где пущены в ход гиганты цветной металлургии.
Бывшие Главные железнодорожные мастерские ныне превра-
щены в завод. На этом заводе идет большая реконструкция, и он
становится крупнейшим предприятием страны по ремонту тепловозов
и выпуску запасных частей для электрифицированных железных
дорог. Возле него возник целый город многоэтажных домов, где жи-
вут рабочие мастерских и пенсионеры — участники обороны Орен-
138
бурга. Славная революционными традициями Нахаловка называется
теперь «Красный городок». И вместо землянок отстроили себе же-
лезнодорожники веселые дачки.
Мы сидим на скамейке у нового каменного домика Ивана Кле-
ментьевича Башкатова, бывшего бойца подпольной, а потом и про-
гремевшей на весь мир Красной гвардии. Иван Клементьевич
рассказывает мне о героическом прошлом, и лицо его молодеет. Вон
там, на той стороне улицы, была полуземлянка Константина Ко-
това, помощника командира Андрея Левашова. А там, во дворе,
находилась в яме подпольная типография... Рядом сидит дружок и
товарищ Башкатова по оружию Иван Федорович Балахонов, не-
множко сутулится он, но все еще бодр и быстр в движениях.
— Много нас, бывших красногвардейцев, наберется здесь,— за-
думчиво говорит Башкатов.— Только успевай записывать: слесарь
Бочаров Семен, токарь Василий Пустотин, Власов Константин, Си-
лантьев Григорий, кузнец Иван Горбунов, маляр Григорий Богусо-
нов. Все с первых дней подполья винтовки дома прятали. А ведь за
винтовку-то сразу бы голову долой. Казачкй это умели! Но не убоя-
лись рабочие и дела Ленина не уронили, не выдали. Теперь мы уже
на пенсии. Живы традиции рабочего класса. Живем и мы.
Да, живы здесь благородные традиции рабочего класса. И зорко
смотрит со своего пьедестала на отвоеванный в боях город «дейст-
вительный почетный красноармеец 3-го Крепостного, бывшего 438-го
рабочего Оренбургского полка Владимир Ильич Ульянов (Ленин)».
Удостоверение его с приложением печати и подписями политначаль-
ника и командира полка имеет дату — 29 марта 1920 года. Местом
выдачи удостоверения обозначен город Оренбург.
Среди священных реликвий в местном музее хранится знамя
ВЦИК, выданное городу-герою Оренбургу за победу в гражданской
войне. И еще хранится письмо, которое писали Ленину красногвар-
дейцы и командиры его полка: «...Не одну темную ночь пришлось
пережить пролетариям, входившим в 438-й полк,— и в эти, казалось,
беспросветные ночи ярким лучом, путеводной звездой светило нам
Ваше имя. Оно воодушевляло нас на нечеловеческую борьбу, оно
вело нас по тернистому пути к прекрасному будущему».
Лучше, не скажешь!
Евгений Юнга
СКВОЗЬ ВРЕМЯ
Ну, а ты мне расскажешь,
Товарищ комбриг,
Как гремела «Аврора»...
МИХАИЛ СВЕТЛОВ
В этой главе лишь два факта, связанных с именем Ленина. И оба
они даются в повествовании от первого лица, хотя сами по себе эти
факты не столько биографические, сколько исторические. Ибо за
ними не только взгляды автора, пронесенные сквозь жизнь, но и
взгляды многих современников, не только моя судьба, но и судьбы
очень многих советских людей первого поколения, выращенного
победой Октябрьской революции.
В САМОМ НАЧАЛЕ
...Чем дальше по непроторенному пути уводит нас время, отме-
чая вехами примечательных событий жизнь народа, тем величест-
веннее вырисовывается картина сурового января 1924 года, тем силы
нее всякий раз, едва загляну в память, охватывают меня ощуще-
ния, возникшие в те дни.
«Незабвенная пора, золотое детство». Для меня, как и для мно-
гих сверстников, оно было свинцовым. И я провел его в скитаниях
и крайней нужде. Только окончилась гражданская война, интер-
венция, всюду разруха.
140
Не раз я убегал куда глаза глядят из детских домов, где не
могли в ту пору кормить досыта. Объездил на тормозных площад-
ках, буферах, подножках и крышах вагонов Украину, Крым и Кав-
каз в поисках лучшей доли. Побывал в каждом из черноморских
портов, даже в самых крохотных — настоящем морском захолустье.
Несколько месяцев кочевал на птичьих правах красноармейского
приемыша с 51-й Перекопской Краснознаменной имени московского
пролетариата стрелковой дивизией, когда ею командовал, сменив
слесаря Василия Блюхера, бородатый, с громовым голосом, извест-
ный всей стране матрос Павел Дыбенко, председатель знаменитого
Центробалта.
Дивизия очищала от петлюровско-махновских шаек Южную
Украину, билась в Балтских лесах с кулацкой бандой «батьки» За-
болотного. Своими глазами видел замученных бандитами бойцов —
рабочих продотрядов, распоротые животы, набитые пшеницей; по-
верх нее всегда лежали записки, издевательски повторявшие: «Прод-
разверстка выполнена».
В ноябре 1923 года мне исполнилось четырнадцать лет, и я смог
записаться в очередь палубных и машинных учеников на одесской
бирже труда в счет так называемой трехпроцентной брони подро-
стков. Еще два месяца я, как и десятки сверстников-очередников,
слышал изо дня в день из окошка регистратора:
— Для взрослых работы нема, не только для вас, байстрюков...
Порой мы дружно возмущались, и тогда регистратор в серд-
цах бросал нам:
— Можете жаловаться, кому понравится! Хоть самому Ленину!
Нема пароходов, нема и вакансий. А на «нема» не пошлешь...
Верно, пароходов на Черном и Азовском морях тогда насчиты-
валось всего тринадцать вместо двухсот, существовавших до рево-
люции. Остальные либо лежали на морском дне, либо ржавели со
взорванными механизмами у причалов, либо находились в загра-
ничных портах, угнанные белогвардейцами.
В середине января, когда температура в Одессе упала до два-
дцати четырех градусов ниже нуля, а море вокруг порта до гори-
зонта покрылось салом, я решил вновь попытать счастья и пустился
в морозную неизвестность. В пароотопительном отделении пассажир-
ского поезда Одесса — Киев доехал зайцем до станции Бирзула.
Здесь меня обнаружил проводник и выбросил. Но едва поезд тро-
нулся, я уцепился за подножку другого вагона. Проехал на ней до
Вапнярки—следующей узловой станции. Там уже сам отстал: надо
было отогреться и выпросить еды в набитом мешочниками вокзале,
чтобы продолжать путь.
Целую неделю, коченея на подножках вагонов, я упорно стре-
мился в одном направлении — в Москву, к Ленину, чтобы с его
помощью поступить на пароход и стать моряком, как был им в
свое время мой отец.
Увы! Надежда, помогавшая мне держаться за железные сту-
пеньки и поручни вагонных подножек, раскаленных морозом,
141
мгновенно погасла, когда я очутился в тепле и был, казалось, близок
к счастью.
Произошло это у Бахмача, между Киевом и Брянском. Пока по-
жилой проводник, запинаясь, медленно читал газету обступившим
его пассажирам, мне удалось проникнуть внутрь вагона и спрятаться
под нижней полкой. Никто не прогнал меня, хотя многие видели, что
я забрался туда: настолько все были потрясены горькой до ужаса
вестью.
— «Вчера, двадцать первого января,— читал прерывистым го-
лосом проводник,— в шесть часов пятьдесят минут вечера, в Горках
близ Москвы, скоропостижно скончался Владимир Ильич Ульянов
(Ленин)»...
В тот же миг воплем вырвалось у кого-то надо мной:
— Ведь он поправлялся!..
И опять в тишине голос проводника:
— «Ничто не указывало на близость смертельного исхода. За
последнее время в состоянии здоровья Владимира Ильича насту-
пило значительное улучшение. Все заставляло думать, что его здо-
ровье будет и дальше восстанавливаться. Совершенно неожиданно
вчера в состоянии здоровья Владимира Ильича наступило резкое
ухудшение. Несколько часов спустя Владимира Ильича не стало...»
Как иглой пронизало мозг после этих слов: «Владимира Ильи-
ча не стало...» Ленин умер!
В вагоне многие плакали. Неслышно, все еще боясь, что выго-
нят из тепла на мороз, безутешно заплакал я, со всей остротой вдруг
ощутив свое одиночество, свою беспомощность перед неизвестностью,
поджидавшей меня не только в Москве, но вообще на свете. Цели-
ком захватило ощущение непоправимой беды... Все, о чем я мечтал,
надеясь на помощь Владимира Ильича Ленина, сразу отодвинулось
за черту горизонта, за пределы досягаемого и возможного.
Ранним утром поток пассажиров вынес меня из-под стеклянных
сводов Брянского вокзала на площадь, в туманную от жестокой
стужи столицу. Тускло багровели костры посреди площади. На до-
мах расплывчато алели флаги с черной каймой. В тот момент Мо-
сква показалась мне таинственно-мрачной, как будущее, которое
нельзя было угадать или предвидеть. Было жутко, безнадежно то-
скливо, не по себе.
Подойдя к разведенному на мостовой костру, вокруг которого
топталась, чтобы согреться, группа людей в полушубках и валенках,
я услышал разговор постового милиционера с приезжим человеком.
— Как пройти к Ленину, товарищ? — спросил приезжий.
— А вот как.— Милиционер показал направление и уточнил:.—
Туда сейчас больше всего людей идет.
Услышаь это, я рванулся вдогонку уже уходившему от костра
человеку, но милиционер перехватил меня:
— Постой, оголец! Ты что, поморозиться хочешь? Двигай об-
ратно в зал ожидания!
— Да мне же к Ленину! — взмолился я.
142
Рука, цепко державшая мое плечо, опустилась.
— Понимаю, сынок,— совсем другим тоном проговорил мили-
ционер.— Не одному тебе, всем к нему надо. Л идти — полгорода.
И сегодня минус двадцать семь. Откуда приехал?
Я объяснил.
— Сирота, должно быть? — поинтересовались у костра.
— Все мы сейчас вроде него — сироты,— печально ответил за
меня милиционер и прибавил, обращаясь ко мне: — Видишь костры?
Их и держись. По всей Москве горят. Перебегай от одного к дру-
гому, не так прозябнешь.
С привычной отчаянностью беспризорника, изнывая, а то и во-
все изнемогая от нестерпимого холода, проникавшего сквозь легкую
изодранную одежонку и парусиновые туфли, я перебрался через Бо-
родинский мост на другую сторону Москвы-реки. И снова заспешил
в том единственном почти для всех направлении, куда ходко дви-
гались тысячи и тысячи молчаливых людей, с запавшими глазами,
сжатыми губами, седыми от инея бородами и усами как сосульки.
К Дому Союзов.
Туда шла в те дни не только вся Москва. Поезд за поездом
шесть суток подряд выплескивали на площади у девяти московских
вокзалов несметные толпы ходоков и делегаций со всех концов
страны. И эти толпы устремлялись в центр города. Еще на полдороге
два бесконечных людских потока неудержимо прокладывали себе
путь по извилистому руслу переулков и улиц, многократно опоясы-
вая Дом Союзов. Днем и ночью в настежь распахнутых дверях
клубился пар морозного дыхания. Будто две неиссякаемые реки, не-
укротимые никаким морозом, текли и текли мимо застывших, угрю-
мых, как все, красноармейцев в шлемах-шишаках. И на миг зами-
рали, словно упершись в непреодолимое препятствие,— там, где со-
всем по-живому отражая электрический свет, высился лоб Ленина,
где застыла у изголовья Крупская, где щемило до жгучих слез от
напевного плача оркестра.
Трижды в те дни я видел Ленина в Колонном зале, и сколько
потом ни тщился расширить в памяти свои зрительные впечатле-
ния, они остаются неизменными: необъятный лоб Ленина и непо-
движная, как бы олицетворяющая всю земную скорбь, Крупская.
...Четыре месяца спустя я оказался в рядах пионеров — учени-
ков Института трудового воспитания (или, как назывался он перед
тем, Института социального перевоспитания — школы-интерната,
куда в Москве определяли беспризорных подростков). Пионеры за-
полнили в тот день Красную площадь. Вместе с десятью тысячами
сверстников я повторял торжественное обещание, которое произно-
сил специально для нас с высоты дощатого ленинского Мавзолея
седой человек — большевик Феликс Кон, принимавший от имени
XIII съезда Российской Коммунистической партии в присутствии
всех делегатов нашу клятву — клятву нового поколения:
— «Я, юный пионер СССР, перед лицом своих товарищей тор-
жественно обещаю, что: буду твердо стоять за дело рабочего
143
класса и его борьбы за освобождение рабочих и крестьян всего мира.
Буду честно и неуклонно выполнять законы и обычаи юных пио-
неров и заветы Ильича...»
Смотрю с горки времени на события тех лет, где «каждый день
подобен году» и над которыми будто вырублены на скрижалях па-
мяти строки обращения II съезда Советов СССР: «Мы потеряли в
Ленине главного капитана нашего корабля. Эта потеря незаменима,
ибо во всем мире не бывало такой светлой головы, такого громад-
ного опыта, такой непреклонной воли, какие были у Ленина. Но мы
бесстрашно смотрим в грядущее. Рукой мастера провел Ленин наше
государство сквозь строй самых крупных опасностей. Дело прочно
поставлено на правильный путь. Сотни тысяч учеников Владимира
Ильича крепко держат великое знамя, миллионы сплачиваются во-
круг нас. И даже самой физической смертью своей отдал Ленин свой
последний приказ: «Пролетарии всех стран, соединяйтесь!»»
В шестнадцать мальчишеских лет, то есть с первых дней моего
трудового бытия среди моряков дальнего плавания — участников
революции и гражданской войны, я почувствовал себя в строю ле-
нинцев.
ПЕРВЫЙ СОВЕТСКИЙ АДМИРАЛ
— ...Значит, два задания? — переспросил секретарь парткома
Ленинградского порта и снова прочитал, теперь вслух, текст ко-
мандировочного удостоверения: — «Дано специальному корреспон-
денту в том, что ему поручено редакцией подготовить в номер,
посвященный двадцатилетию Советской власти, очерки о моряке —•
активном участнике Октябрьской революции и моряке дальнего пла-
вания, выдвинутом в участковую избирательную комиссию по вы-
борам в Верховный Совет СССР». Так вот, товарищ спецкор, сове-
тую побывать на теплоходе «Севзаплес». Там познакомьтесь с капи-
таном. Не ошибетесь. Сумеете оба задания воплотить, как говорится,
в одном лице.
Я отправился в порт, к причалу, откуда начинал когда-то свой
первый рейс дальнего плавания. Через час моторный катер доставил
меня на «Севзаплес».
Теплоход стоял посреди Барочного бассейна — одной из гаваней
Ленинградского порта, битком набитой судами под флагами разных
стран. Все это были океанские лесовозы,'пришедшие за балансами,
пропсами, баттенсами, капбалками, бордсами, слиперами и прочим
лесоматериалом. Барочный бассейн напоминал гигантский лесной
склад. Берега его желтели бессчетными рядами аккуратных штабе-
лей из множества шпал, бревен, досок любого размера и толщины,
а водное пространство от края до края представляло такие же ряды
штабелей, воздвигнутых на речных баржах-мариинках. Корпус каж-
144
дого лесовоза был с обоих бортов зажат плавучими штабелями, слов-
но исполинскими тисками.
На «Севзаплесе».погрузка трюмов уже закончилась. Вахтенный
матрос, критически-настороженно наблюдавший за мной, пока я
взбирался по шаткому и зыбкому штормтрапу, деловито предупре-
дил кого-то:
— Модест Васильевич! К нам...
В то же мгновение к поручням придвинулся человек высокого
роста, кряжистый, розовощекий, в костюме с нашивками капитана
и форменной фуражке с гербом — вымпелом Совторгфлота. Розовые
щеки смутили меня, я затруднился определить возраст капитана и
впоследствии был поражен, узнав, что этому моложавому, статному
моряку, избравшему после исключительных жизненных передряг
маятное бытие дальних плаваний на всех широтах, исполнилось
шестьдесят три года.
— Иванов,— назвал он себя, как только я взобрался на палубу.
В добродушно-внимательных глазах капитана промелькнули ис-
корки-лукавинки, едва он прочитал мое командировочное удостове-
рение.
— Пока я только выдвинут в участковую избирательную комис-
сию,— предупредил он и с места в карьер предложил: — Не хотите
ли взглянуть на свежий номер нашей стенгазеты? Утром вывесили
в красном уголке. Целиком посвящена предстоящим выборам в Вер-
ховный Совет. Что касается остального, к вашим услугам. Если су-
мею, постараюсь помочь.
Не теряя времени, он провел меня в красный уголок — простор-
ную, уютную по-домашнему каюту — и оставил одного перед кра-
сочно оформленной стенгазетой.
Несколькими минутами позже я был поглощен чтением заметок,
а одну из них даже усердно переписал. Вот она:
«Двадцать лет, казалось бы, тяжелой напряженной работы, а
на самом деле они прошли как миг для нас — современников и уча-
стников величайшей в истории пролетарской революции и создания
первого в мире государства рабочих и крестьян.
Странная была моя судьба: бывший морской офицер, командир
крейсера 1-го ранга «Диана», в Февральскую революцию выбранный
командами четырех крейсеров («Россия», «Громобой», «Аврора» и
«Диана») в начальники бригады, уволенный в отставку Керенским
за симпатию к большевизму, я революционным порядком остался
начальником бригады. А затем — вихрь событий: «Аврора» своим
выстрелом дала сигнал для взятия Зимнего дворца. Телеграмма то-
варища Ленина ко мне с предложением приехать немедленно в
Смольный. Только после беседы с Лениным, много времени спустя
я понял, что подобно легендарному царю Мидасу, который одним
своим прикосновением все обращал в золото, так соприкосновение
с Лениным всякого человека обращало в революционера.
У меня, как у всякого интеллигента, всегда были сомнения и ко-
лебания, но после встречи и беседы с Лениным осталось одно —
10 Заказ 2878	145
выполнить его предначертания, или, как говорят на флоте: «Есть так
держать!»
Конечно, я сам себе не судья, но мне думается, по пережитому
за двадцать лет, что этот лозунг мною выполнен.
Капитан теплохода «Севзаплес», Герой Труда
Модест Иванов».
— Модест Васильевич,— поинтересовался я, когда капитан вер-
нулся,— что значит «революционным порядком остался начальником
бригады»? Не подчинились Керенскому или другое?
Он усмехнулся:
— И то и другое. Не только ваш покорный слуга не подчинился,
но и вся бригада. Как только я возвратился из Петрограда — это
было в августе семнадцатого — и сообщил, что Керенский вызы-
вал меня телеграммой для того, чтобы объявить о моем увольнении
из флота, судовые комитеты трех крейсеров нашей бригады (чет-
вертый крейсер — «Аврора» — находился в Петрограде на ремонте)
созвали общее собрание команд кораблей. Приехали даже предста-
вители от подводного плавания, береговых команд и линкоров из
Гельсингфорса. А бригада наша стояла тогда в Або. На собра-
нии от меня потребовали рассказать обо всем, что было подписано
Керенским и объявлено мне его помощником по Морскому мини-
стерству правым эсером Лебедевым. Скрывать мне было нечего, и
после моего рассказа общее собрание — три тысячи человек — по-
становило: «Капитану первого ранга Модесту Иванову предложить
остаться начальником бригады, а всякого вместо него назначенного
другого выбросить за борт!» И специальная делегация повезла эту
резолюцию в Гельсингфорс, чтобы вручить из рук в руки командую-
щему флотом. Вот что означает «революционным порядком».
Иванов достал из сейфа кожаную папку.
— Пожалуйста, знакомьтесь.— И положил папку на стол.—
Что будет непонятно, спрашивайте, не стесняйтесь.
Первое, что я увидел, раскрыв папку, была фотокопия докумен-
та, написанного характерным почерком Ленина. Текст фотокопии,
датированный 29 октября (11 ноября по новому стилю) 1917 года,
гласил:
«Модесту Иванову. Капитану 1-го ранга. Гельсингфорс.
Просим немедленно приехать Петроград Смольный.
Председатель Совета Народных Комиссаров
Ульянов (Ленин)».
Сверху, над текстом, было написано, также рукой Ленина:
«Е. Ф. Розмирович. Послано ли? Пошлите это через радио-
станцию Центрофлота».
— Оригинал этой телеграммы Владимира Ильича, написанный
им собственноручно, хранится в Москве, в Институте В. И. Ленина
при ЦК ВКП(б),— объяснил капитан.— К оригиналу приложены
мои воспоминания о встрече с Лениным. Вот, взгляните на черновой
набросок, можете переписать.
146
Разумеется, я не преминул воспользоваться разрешением.
«...В 10 часов утра 29 октября (старый стиль) 1917 года, нахо-
дясь у себя в каюте* на крейсере «Россия», получил телеграмму от
В. И. Ленина. 30-го, сдав командование бригадой старшему после
меня командиру (им был капитан 2-го ранга Ильин, командир крей-
сера «Громобой»), выехал в Петроград, минуя высшее командова-
ние флотом, с которым был в натянутых отношениях. 1 ноября при-
был в Смольный. Там все кипело. Это был революционный котел,
куда и откуда сходились и расходились все волны революции.
На втором этаже в большой комнате наткнулся на Антонова-Ов-
сеенко, к которому и обратился, показав ему телеграмму. Он, ви-
димо, был очень занят и, дожевывая кусок черного хлеба, сказал мне:
— Идите к товарищу Ленину, он на третьем этаже.
Встречавшиеся по дороге смотрели на меня с недоумением. Вил
мой был не совсем обычный для Смольного в то время: я был в па-
радной форме капитана 1-го ранга.
Поднялся на третий этаж, где у комнаты № 31 стояли два ча-
совых с винтовками.
Когда вошел в комнату, то увидел, что она разделена пополам
перегородкой. В первой половине никого не было, а за перегородкой
кто-то говорил по телефону с Гатчиной. Это был момент, когда Ке-
ренскому удалось удрать после авантюрного похода на Петроград
вместе с Красновым, и Ленин как раз говорил по телефону с Ды-
бенко.
Пока я сидел на диване и размышлял об удивительных преврат-
ностях судьбы, прислушиваясь к телефонному разговору, в комнату
из коридора вошел человек. Спросив у меня, кто я такой, он на-
правился за перегородку, громко сказал: «Вас ожидает офицер» — и
тут же ушел обратно мимо меня в коридор.
Приблизительно минут через десять из-за перегородки вышел
человек небольшого роста, плотного телосложения, с большим вы-
пуклым лбом, плохо выбритый. На что я обратил сразу внимание,
это на глаза вошедшего, они светились острым умом.
Ленин!
Я встал. Мы поздоровались. Сели по обе стороны небольшого
стола.
— Вас прислал флот? — спросил Ленин.
— Да,— ответил я, зная, что меня рекомендовал Центробалт,
почему я и был вызван Лениным. Еще 27 октября я получил теле-
грамму из Центробалта, в которой мне предлагали принять участие
в организуемой Верховной морской коллегии. Причем дали час на
размышление, и я ответил согласием (впоследствии узнал, что в
Центробалте было бурное заседание, на котором моя кандидатура
прошла единогласно, после чего ее сообщили Ленину).
— Вы социалист? — спросил Ленин.
— Думаю, что да, только, конечно, неважный.
— Но во всяком случае вы читаете газеты? Интересуетесь раз-
вертывающимися событиями?
147
— Не только читаю и интересуюсь, но волею судеб, неожиданно
для самого себя, принимаю участие в событиях...
Ленин улыбнулся. Улыбка удивительно скрашивала его лицо.
— Но вы, надеюсь, против правительства Родзянко, Керенского
и так далее?
— Вообще я против всякого правительства, опирающегося толь-
ко на штыки!
На несколько минут водворилось молчание. Мне показалось,
что Ленин читает мои мысли. Я — морской боевой офицер. Полити-
кой никогда не занимался. В силу моего военного воспитания и срав-
нительно долгой боевой жизни на все чуждое военно-морскому делу
привык смотреть равнодушно. Ленин для меня вначале был просто
литератором, эмигрантом, живущим где-то за границей. Это был
штатский человек, и я, сидя с ним и беседуя, о нем почти ничего
толком не зная, почувствовал, что происходит что-то великое, на-
родное, во мне самом шел какой-то захвативший меня целиком внут-
ренний процесс.
— Не правительство, а народ будет штыками защищать все за-
воевания революции,— горячо проговорил Ленин.
Некоторое время мы смотрели друг на друга, после чего Ленин
сказал:
— Примите командование всеми морскими силами Петроград-
ского округа.
Я стал было отказываться, говоря, что моя бригада находится на
передовых позициях, там, где идет война с Германией, что я боевой
командир, а здесь в Петрограде и без меня справятся, тут фронт не-
большой. (Так я считал тогда, многое еще не понимая, и говорю об
этом сейчас потому, что из песни слова не выкинешь.)
Выслушав мои доводы, Ленин спросил:
— Где вы остановились?
— В Морском революционном комитете в Адмиралтействе.
— Да, да,— тут же вспомнил Ленин,— я же знаю, что вы имен-
но там остановились. Так вот...
Разговор наш затянулся.
— Пока не уезжайте, я вам дам знать,— сказал Ленин.
Мы простились, и я ушел из Смольного.
На другой день т. Вахрамеев, член Военно-морского революци-
онного комитета, сообщил мне, что Совет Народных Комиссаров по
предложению В. И. Ленина утверждает меня председателем Вер-
ховной морской коллегии. О чем и вышел декрет от 4 ноября
1917 года. Но ввиду того, что в это время контр-адмирал Верде-
ревский, исполнявший тогда обязанности морского министра, удрал
за границу, мне пришлось вступить в управление министерством, а
председатель Центробалта Дыбенко, этот богатырь, вышедший из
революционной матросской среды, был назначен народным комисса-
ром по военно-морским делам.
Затем по прямому поручению товарища Ленина я выехал на
флот в Гельсингфорс, чтобы убедить офицеров флота работать на
148
пользу революции и тем избежать кровопролития. Поездка была
трудной, но удачной. Сперва ко мне на линкор «Гражданин» явился
представитель Союза морских офицеров и заявил, что они не призна-
ют большевистскую власть. Конечно, я выпроводил этого представи-
теля, после чего, примерно через час, с «Кречета» — штабного
корабля Балтийского флота — прибыли все флагманы во главе с
комфлота Развозовым. Состоялось бурное совещание, на котором я
обрисовал положение дел. Результат совещания был положительным.
То, ради чего Владимир Ильич направил меня в Гельсингфорс, бы-
ло достигнуто: командование флотом, а с ним все военно-морские
специалисты признали Советскую власть...»
— Все? — усомнился я, припомнив многие факты, известные по
истории гражданской войны.
Модест Васильевич ответил:
— Понимаю ваше недоумение. В нашей первой беседе с Лени-
ным как раз и шла речь, что с их стороны может быть предпринят
тактический ход, желание выиграть время в свою пользу. Это Вла-
димир Ильич предвидел и предусмотрел, когда наставлял меня. Он
так и сказал, что адмиралы способны предавать не хуже Корни-
лова и что уже показали себя в своей готовности перед Моонзунд-
ским боем открыть фронт противнику. И объяснил мне, что они спо-
собны на все во имя своих классовых интересов. Возможно, они, учи-
тывая соотношение сил на флоте, попытаются схитрить. Нам важно
в свою очередь учесть это, нейтрализовать их в данный момент, что-
бы не отвлекать силы, нужные для победы Советской власти в дру-
гих местах. Вскоре ход событий подтвердил все, что сказал Ленин.
И Развозов, и немало других морских офицеров открыто перешли в
лагерь врагов революции. Но в ту мою поездку они были вынужде-
ны официально признать Советскую власть.
Капитан опять усмехнулся:
— Правда, подействовало и другое. Центробалт, возмущенный
их саботажем, пообещал, если они не перестанут артачиться, пере-
одеть их в брезентовую робу и послать на кочегарскую вахту — шу-
ровать в топках...
В папке я увидел пожелтевшую четвертушку бумаги, на кото-
рой рука писаря-профессионала старательно вывела:
«Выписка.
Постановлением I съезда Всероссийского Военного флота за
преданность народу и Революции, как истинные борцы и защитники
прав угнетенного класса, производятся:
Управляющий Морским министерством капитан 1-го ранга Мо-
дест Иванов в контр-адмиралы...
Председатель I съезда Всероссийского Военного флота (под-
пись). Секретарь съезда (подпись). Скрепил: Народный комиссар
Дыбенко.
21 ноября 1917 г. Петроград».
Озадаченный вид, с каким я вчитывался в эту выписку, не веря
своим глазам, весьма позабавил капитана.
149
— Что, странно читать такое постановление? — полюбопытство-
вал он.— Думаете, как, мол, возможно: революция, да еще в тот мо-
мент, когда упразднялись чины, отменялись ордена, ликвидировались
сословия и всякие привилегии, вдруг сама же ввела звание на фло-
те?.. В этом, молодой человек, логика истории. Вспомните две строч-
ки из «Интернационала». Первую: «Весь мир насилья мы разрушим».
И вторую: «Мы наш, мы новый мир построим». Так-то. Замечу, кста-
ти: это же, в очень деликатной форме, объяснил мне тогда в Смоль-
ном Владимир Ильич Ленин.
— Стало быть, Модест Васильевич, вы — первый советский
адмирал?	'
— Выходит, так,— произнес он.— Удостоен этого звания тем са-
мым съездом матросов-революционеров, перед которым спустя сут-
ки выступал Владимир Ильич. Наизусть помню, что сказал тогда Ле-
нин съезду: «...Нужно практически учиться управлять страной, учить-
ся тому, что составляло раньше монополию буржуазии. В этом
отношении во флоте мы видим блестящий образец творческих воз-
можностей трудящихся масс, в этом отношении флот показал себя
как передовой отряд...»
Помолчав, капитан прибавил в раздумье:
— Все, что в моих силах, отдаю нашему флоту.
Машинально перебирая бумаги в папке, я, к большому своему
удивлению, обнаружил среди них еще один листок, на первый взгляд
как бы случайно сюда попавший. Это было стихотворение.
— Вы пишете стихи?
Капитан засмеялся:
— В таком возрасте только Гёте писал стихи. Это — творчество
сына. Он работает здесь, в Ленинграде, на заводе.
Стихотворение под названием «Отцу» состояло всего из трех
строф:
Когда сплошной бушлатной лавой
В атаку шел матросский клеш
И океанскою октавой
Звучал матросский клич «Даешь!»,
Тогда отец мой был со всеми,
Кто революцию творил.
И Ленин вел его сквозь время,
Горящее огнем зари...
Отец, отец, тебе отвечу
На твой пытливый, нежный взгляд:
Как ты, иду заре навстречу!
Иду, вперед, а не назад!..
Нинель Громыко
ГЕРОЙСКОЕ ДЕЛО
И мысль, исхлестанная болью
Гражданских бедствий и войны,
Рвалась со всей людскою голью
На ленинские крутизны.
СЕРГЕЙ ГОРОДЕЦКИЙ
За окном штабного кабинета — пыльная самарская улица. Нето-
ропливо проехал извозчик. Седоков нет, он зло и лениво покрикива-
ет на мосластую лошаденку, которая и пустую-то пролетку везет с
видимым усилием.
А затем прошла торговка в пестрой косынке. Она визгливо и
усердно предлагает редким прохожим салат и лук, совсем такие, как
ранней весной на Пишпекском базаре. Будто нет фронта. Будто не
голодают северные и западные губернии страны. Будто не звучат
в небольшой комнатке штабюжфронта каждый день тревожные ра-
диосообщения, что в осажденном Уральске совсем-совсем иссякают
продукты. Но фабрики там работают. Держатся. Исчезла торговка.
Михаилу Васильевичу все слышится ее голос...
Вдумываясь в собственную судьбу, можно и с неловкостью по-
думать о себе, если тебе тридцать четыре, а ты уже командарм.
Командарм, хотя до этого не командовал даже взводом... Владимир
Ильич, наверно, улыбнулся бы, услышав эти мысли Фрунзе. Для
него существует молодость государства, а возраст людей он исчис-
ляет делами.
Шорох за спиной. Фрунзе обернулся.
Адъютант Сережа Сиротинский переступал с ноги на ногу.
— Тебе чего?
151
— Вы звали.
- А...
Карта пестрит красными, рыжими, синими точками. Уральск...
Все бы ничего, если бы колчаковцы не взяли Николаевск! А двадцать
восьмого июня Красная Армия оставила Царицын. Колчаковцев и де-
никинцев разделяют теперь какие-нибудь сто километров, и на их
пути — Уральск. Израненный кусочек скалы, с трех сторон омывае-
мый реками Уралом и Чаганом.
Об Уральске думает Ленин. На столе Михаила Васильевича
Фрунзе его телеграмма:
«Развитие успехов противника в районе Николаевска вызывает
большое беспокойство. Точно информируйте, достаточное ли внима-
ние обратили Вы на этот район. Какие вы сосредоточиваете силы и
почему не ускоряете сосредоточение? Срочно сообщите о всех мерах,
которые принимаете. Ленин».
Зашел кто-то из начальников штабов. Фрунзе оборвал его глад-
кий, обдуманный доклад.
— Не надо. Идите в «Оперупра». Я посмотрю телеграфный ма-
териал. Там обменяемся мнениями.
Начальник штаба с неохотой уходит. При прежнем командар-
ме любили обкатанные докладики, в которых было много субъек-
тивизма...
Сиротинский смотрит с ожиданием. Соломенные кудри свесились
на лоб, Сережа забыл, перед тем как войти в кабинет, придать
им расческой ту особенную форму, которая свойственна лишь его во-
лосам.
Сережа волнуется. Знает про телеграмму.
Однажды на привале, в пути на дальние огневые рубежи, Сер-
гей позволил себе заметить командарму: слишком прост. Его жестам,
отношению к людям, словам не хватает историчности...
Тогда долго смеялся Фрунзе. Вспомнил об этом сейчас, и сразу
стало легче.
С Уральском связь двумя путями: радио и самолеты—две ста-
ренькие, залатанные машины, что умеют перелетать через фронт.
К счастью, у белых нет зенитной артиллерии.
А четвертого дня чуть не пал Уральск. На рассвете двадцать
пятого мая боевая дружина города обнаружила белоказаков на юж-
ных улицах города. Больше двух полков их переправились через
Чаган. К рассвету успели окопаться!..
Радио, все время связывавшее Уральск со штабюжфронтом, не-
сколько раз замолкало. Нетрудно было понять, почему: белоказаки
устанавливали, где станция, направляли на эти дома ураганы шрап-
нели. Но радио замолкало ненадолго.
Осаде — пятьдесят восьмой день. Фрунзе очень хорошо пред-
ставлял себе, что происходит в городе. Не хватает медикаментов,
оружия... Нечего есть. Некуда класть раненых.
Донесения, которые доставляют авиаторы, написаны на утиль-
ной бумаге либо на той, что приготовлена была для кондитерского
152
производства. И в городе она не менее ценна, чем продоволь-
ствие...
Двадцать пятого мая белоказаков отбросили. Больше часа дли-
лась рукопашная... И не многие из казаков смогли вернуться на
прежний берег. Прихотливые Урал и Чаган опять берегут город, а се-
верная, не защищенная реками сторона выглядит сплошным полем
укреплений...
Иногда в наушниках радиостанций Фрунзе слышит голос пред-
седателя Уральского губревкома Пети Петровского и словно видит
перед собой его темные, очень живые глаза под черными прямыми
бровями, четкий, строгий рисунок губ, мальчишечьи оттопыренные
уши. Сын одного из старейших коммунистов в России, комиссар пол-
ка имени Гарибальди, он пришел в Уральск с частями отступающей
Красной Армии и теперь руководит защитой города. Губерния его —
Уральск да поселок Новенький, в семи километрах, пятачок совет-
ской земли в кольце сытого, экипированного, озверевшего врага... Не-
достаточное внимание обращено на этот район? Но где взять бое-
способные части, которые можно было бы противопоставить армиям
генералов Толстова и Савельева?
Ленин прав. Медлить нельзя.
Фрунзе кажется, что слышит голос Пети Петровского:
— Трудно. Держимся. Держимся, но трудно...
Пыль в Самаре — ничто, безвредный газ по сравнению с той,
что поднята над Уральском: там ее каждый день вздымают разрывы
снарядов и шрапнели. Там похороны убитых превращаются в новую
трагедию: белоказаки тайными путями умеют узнавать, когда и от-
куда выйдет процессия. Они стараются сделать огненным путь людей,
что провожают в последний раз своих товарищей...
Если бы не колчаковский фронт!.. Если бы в южной армии все
командиры и комиссары были на уровне!.. Если бы хватало боепри-
пасов! Ленин прав: медлить нельзя.
Есть еще оружие, которое может стать неиссякаемым, если им
пользоваться правильно,— слово.
Ответить Ленину, что сердце подсказывает? Но тогда кое-кто мо-
жет опять сказать Владимиру Ильичу, что Фрунзе — прожектер, не
обуздан в своих мечтаниях, беспредметный фантазер...
Только Ленину ли, который строит государство правды и мечты,
не понять Фрунзе?..
Фрунзе, склонясь над бюро, на большом белом чистом листе бу-
маги размашисто дописывает телеграмму Ленину: «Не позже чем че-
рез десять — четырнадцать дней Уральск и весь север области будут
очищены от белогвардейцев».
— Сережа! Отнеси на телеграф. И еще: срочно вызвать Ча-
паева, Фурманова...
Сережа аккуратно прикрыл за собой дверь, а Фрунзе позво-
лил себе роскошь: остаться одному несколько минуточек и поду-
мать.
153
Слово... Фрунзе верил в это магическое, может быть, не каж-
дому доступное оружие. Он считал, что словом, как никто, владеет
Ленин.
Слово и действие... Слово и личный пример... Иначе чем же объ-
яснить удивительный авторитет в полках Чапаева?..
Штабисты недолюбливают Василия Ивановича. Даже в Мо-
скву, в Академию генштаба, учиться отправили, чтобы только из-
бавиться. Чапаев из академии удрал... Когда Михаилу Васильевичу
доложили, что в часть вернулся Чапаев и хочет прийти к нему, он
не без трепета ожидал знакомства с человеком, о котором слышал
столько противоречивого. Стояли лютые морозы: самое время учить-
ся, а не воевать.
В кабинете появился невысокий человек, с добрым крестьянским
лицом, искринкой в светлых глазах, с виноватой улыбкой... Топ-
тался на пороге, сметая веником снег. Затем долго снимал башлык...
Фрунзе был партийным работником, командармом, но никогда не
был дипломатом и напрямик спросил Чапаева про те случаи, что
вызывали в армии противоречивые толки. Чапаев не смутился. От-
вечал задумчиво: «Было дело». «Да, подурили малость, верно это».
«Ну, а уж тут зря болтают. Что зря, то зря».
Слова Чапаева были бесхитростны, мысли точны. Точны и про-
сты... Может быть, именно тогда, не в первом бою, а при первой
встрече, Фрунзе понял, в чем завидная талантливость Чапаева: в
безыскусственности его, в предельной искренности его поступков,
мыслей, слов...
Чапаев уехал командовать Александрово-Гайской группой. Сей-
час он командир 25-й дивизии.
* *
*
Уральск... Поездку свою в Уральск Фрунзе хорошо помнил, хотя
она состоялась почти полгода назад: в первые дни после того, как
Фрунзе был назначен командующим армией. Санный путь до Ураль-
ска шел по сугробам, пересекал логи и станицы. Словно и мороз
на стороне белоказаков, мятежников: из-под брезента, что стоял
над санями наподобие шалаша, и под которым было чуточку теплей
от дыхания, не сразу решишься высунуться...
Ехали без охраны. На первых санях — Сиротинский и Каваллер,
на вторых — Новицкий и Фрунзе.
Казалось еще тогда, что Новицкий больше всего на свете боит-
ся потерять свои очки; он то и дело снимал их, грел в ладонях и в
то же время неторопливо, с удовольствием рассказывал не имеющие
никакого отношения к делу университетские истории...
Атмосферу непринужденности поддерживали сознательно: Фрун-
зе знал, что мятежники распускают слух, будто красные командиры
боятся своих людей.
154
Долгий путь заставил сделать несколько привалов. Красных ко-
мандиров не очень охотно принимали в куренях. Тем не менее кор-
мили...
В одной из станиц,' расположенной под синим степным небом,
ближе, чем другие, к селению Будалинскому, разместилось бывшее
«войсковое правительство» Уральска. Фрунзе знал, что руководит им
теперь, пр сути дела, Толстов, сделав из бывшего атамана, Фомиче-
ва, своего фуражира. Хозяин куреня, довольно пожилой, бледный ка-
зак, долго и внимательно смотрел, как Фрунзе играл с Каваллером в
шахматы. Каваллер выиграл и озорно, по-мальчишески смеялся, хло-
пая себя ладонями по ляжкам. Казак сурово заметил ему:
— Язви тебя, разве с начальством так можно?..
— Вот-вот,— пряча улыбку, поддержал казака Фрунзе.— Я ему
сколько раз говорил: нельзя начальство обыгрывать!
Казак тронул Фрунзе за локоть:
— Яс тобой хочу поговорить, господин красный генерал...
Сильвестром меня зовут.
Они вышли в небольшую боковушку, оставив Новицкого и Ка-
валлера с Сиротинским в горнице.
Сильвестр протянул Фрунзе пригоршню самосада.
— Не пользуешься, господин красный генерал?.. И то... Прибы-
ли-то от его никакой нету. Ты мне вот что скажи, господин красный
командир. Почто в нашей Расее крови столько льется?
Фрунзе медлил, подыскивая точный ответ. Видел перед собой
жилистые руки, хитроватые глаза и нетерпеливые сухие губы казака.
— Ты, Сильвестр, здешний?
— Уроженец тутошний. А бывалоча, на рудниках работал.
— Ну и как ты считаешь, верно мир-то устроен?
Сильвестр, так и не сунувший в нос табаку, бросил кисет на
комод.
— Да уж рази — верно!.. Люди что рыбы: каждый либо карась,
либо щука... Это в станице. А уж на рудниках... Я нужен был, покеда
не заболел. Силикоз. Как узнали, выперли меня, денег даже на до-
рогу не дали. Я еще казак. С мужиками они вовсе не считаются...
— Ну и как ты полагаешь, Сильвестр... Можно мир по-другому
устроить?..
— Да как тебе сказать, господин хороший... Из куреня вый-
дешь: кусочек степи — он твой. И кусочек неба тоже твой... А ну
как все потеряешь?
— А тебе не хочется жить так, Сильвестр... чтобы эти самые
кусочки... были только грошами в богатом твоем кошельке?.. И что-
бы ты знал: твой силикоз — и моя боль тоже?
Сильвестр прищурился:
— Так сказал Ленин?
— Я полагаю, Ленин в этом согласился бы со мной...
Сильвестр снова взялся за кисет.
— Чудно ты говоришь... Слово твое навроде самоцвета.
— Как тебя понимать?
155
— Не уралец ты, вот и не понимаешь. В рудниках камушки
такие встречаются. Вроде бы они и обыкновенные... А на свет вы-
несешь — горят. Светятся, как, скажи, из короны их вынули... Стой!
А про тебя говорят — немец ты?..
Улыбнулся Фрунзе.
— Молдавского я происхождения. «Фрунзе» — лист по-молдав-
ски. И песня такая есть: «Фрунзе верде» — «Лист зеленый»...
Сильвестр попросил тогда, чтобы его записали в Красную Ар-
мию. Хотя бы в рабочий батальон...
...Уральск. В Уральске Фрунзе назначил парад, по сути дела
смотр войск, и парад этот показал предельную неорганизованность
гарнизона. Фрунзе сказал об этом в штабе. Вечером его вызвали на
экстренное собрание командиров... Фрунзе сначала не хотел ехать,
понимал: собрание — отзвук партизанско-анархистского настроения
в частях, отзвук недавно прокатившихся по степи мятежей. Но пору-
ченец прискакал снова.
В большом помещении бывшей управы красные командиры и
комиссары примолкли, едва в дверях показался Фрунзе.
Слово взял некто маленький с юношеским и в то же время очень
нервным, резким румянцем на лице.
— Мы здесь... воюем. А какие-то приезжают из Самары. И со-
бирают нас для того, чтобы учить маршировать! Куда это годится?
Никуда не годится!
Даже Новицкого, Каваллера и Сиротинского Фрунзе не взял
с собой. Правильно ли сделал? Шумок, прокатившийся в большом
зале управы, не обещал ничего хорошего.
Фрунзе поднялся. Вежливо попросил слова у председателя со-
брания.
— Я здесь не командир армии,— сказал он.— Командир армии
на таком собрании присутствовать не должен. Я — член Коммуни-
стической партии России. Что я слышу? От подобного тона недалеко
и до угроз! А по поводу них я могу сказать лишь, что царский
суд дважды посылал меня на смерть, и у меня к ним вырабо-
тался иммунитет, если позволите мне такое выражение. Теперь о
деле.
Фрунзе говорил тогда о необходимости дисциплины, о знании
стратегии. О недопустимости детства, кичливости и самолюбования
собой и своими победами. А самовлюбленные люди еще прячутся кое-
где под красными знаменами. О том говорил, что сейчас куются не
только победы, но и люди, которые завтра, приведя в порядок и сдав
боевые доспехи, примутся строить новое государство. Эти люди не
должны бояться трудов и дисциплины.
Тишина переполненного зала проводила Фрунзе к выходу...
А после — фронт. Передовая, от которой так хотели уберечь
Фрунзе те же самые командиры и комиссары, которые чуть ли не
расправиться с ним собирались в здании городской управы.
— Зачем вам здешний фронт, Михаил Васильевич? Деревенька,
за которую мы будем биться, не стоит алтына!
156
Рубеж был из труднейших. Передовая дымилась, грохотала; сто-
ны, вскрики, кровь, еще не ставшие для Михаила Фрунзе привычны-
ми, заставили его подумать: может быть, и для тебя, товарищ пар-
тийный работник, станет ' последней деревушка, которая «не стоит
алтына»? Возникшее чувство было недолгим.
Пугало другое. Легко раненного красноармейца провожали то-
варищи в госпиталь чуть ли не вдесятером, а то и без всякого по-
вода стремились в тыл... Фрунзе остался рядом с ними. Разорвав-
шийся снаряд засыпал его землей, но, к счастью, не поранил ни од-
ним осколком. И вот даже раненых красноармейцев пришлось
уговаривать последовать за санитаром. Фрунзе перевязывал кого-то.
Ему кричали:
— Это не ваше дело, товарищ командарм!
— Ничего!—отвечал Фрунзе.— У меня отец — фельдшер!..
А после снова Уральск и прием, который не забудешь: счастли-
вые улыбки, дружеские слова, забота... И обратный путь: снова сан и.
лед Урала, мелькающие совсем близко в начинающемся буране кон-
ные «казачишки»...
— Удивительно вы умеете влиять на людей, Михаил Василье-
вич,— говорил на обратном пути Новицкий.
А ведь сейчас гарнизон, тот самый гарнизон, окруженный вра-
гом, насмерть дерется с противником!
Но прав Ленин: что-то упущено. Что же все-таки упущено?..
* *
*
Колышутся за окном штабюжармин листья вязов. Легкая пыль
по-прежнему стоит над Самарой.
30 июня уехали от Фрунзе Чапаев и Фурманов, командовать
25-й дивизией, которая теперь, по сути дела, часть особого назна-
чения.
Когда последний раз спал Михаил Васильевич? Трудно сказать!..
Поездки на фронт, и чтение депеш с фронта, и распоряжения, от-
данные в «Оперупра», в тот момент, когда, глядя на карту, удава-
лось взвесить силы и соотношения войск, и короткие, но важные раз-
говоры с людьми могли бы занять и «тридцать» часов в сутки, не
учи Михаил Васильевич себя и товарищей по-ленински беречь вре-
мя... Еще половины недели не миновало с тех пор, как ушла в Москву
последняя телеграмма Ленину, а радио передало в Уральск новые
слова Фрунзе:
«Наступление на Уральск началось. Ожидаю, что в ликвидации
противника примет участие и гарнизон Уральска, ударив в нужный
момент в тыл врагу по любому моему распоряжению.
Ревсовет Южгруппы, принимая во внимание факт более чем
двухмесячной геройской защиты Уральска, убежден, что доблестный
гарнизон его исполнит свой революционный долг до конца. Будьте
уверены, помощь и освобождение близки».
157
В небольшом помещении штабюжармии, где совсем не положе-
но быть командарму и где, тем не менее, чаще всего товарищи искали
Михаила Васильевича, на полу путаются телеграфные ленты. Они
сползают с небольшого столика, за которым сидит телеграфист и
работает ключом. Порой кажется, что шорох их заглушает писк зум-
мера.
Последние дни — ни ветерка. Нет пыли. За окном дышит зной-
ная Самара, иногда низко-низко пронесется над домами «Фарман»,
может быть летя из Уральска. Чем сегодня заправили его мотор
уральцы? Спиртом? Эфиром? Какое еще зелье нашли?.. Последний
раз сообщили: все, что может гореть, собрано даже в аптеках...
Михаил Васильевич надел наушники. У микрофона — Петров-
ский.
— Как дела? Как дела? — спрашивает Фрунзе.
— Хорошо,— отвечает Петя.— Радиограмма ваша доведена до
сведения войск...
Хорошо!.. У Петра еще находятся силы для мужественного от-
вета. Михаилу ли Васильевичу не знать, что в Уральске тиф и
малярия косят людей. Огонь разрешено вести, только подпустив
противника на близкое расстояние: мало снарядов и патронов.
«Хорошо» — это значит, что враг не прорвался в город.
«Хорошо» — это значит, что летает бронепоезд из Уральска до
поселка Новенького, что служит свою службу броневик, обстреливая
белых, и даже, судя по всему, бронированная подводная лодка, при-
думанная и построенная моряками, которых судьба забросила в
Уральск, по-прежнему уплывает вверх и вниз по Уралу, нанося бе-
локазакам немалый и неожиданный урон.
Если бы удалось забросить в Уральск хотя бы продовольствие!..
Пока что спасают гарнизон вера в свое дело да еще слово, которым
удается поддерживать друг друга. Даже дети принимают участие в
боях. Товарищи, перелетевшие фронт, рассказали о мальчике, ко-
торый однажды, подойдя к начальнику ЧК, попросил:
— Дяденька, дай сабельку кошечку зарезать.
Мальчик был голоден, зимой скитался где попало, тело его по-
крылось грязью, словно панцирем... Сейчас служит рассыльным в
ЧК, выполняет тонкие боевые поручения. А у чекистов немало ра-
боты: недавно белоказаки пытались даже переманить к себе команду
броневика и настолько были уверены в успехе, что вышли встречать
с хлебом-солью...
Это было в дни, когда Фрунзе очень тревожился за Уральск и
телеграфировал Ленину:
«Уральск уже пятьдесят дней выдерживает осаду. Необходимо
продержаться еще минимум две недели. Мужество же гарнизона ис-
текает».
Ленин, спустя некоторое время, выяснив, очевидно, обстановку,
ответил:
«Прошу передать уральским товарищам мой горячий привет ге-
роям пятидесятидневной обороны... Уральска, просьбу не падать ду-
158
хом, продержаться еще немного... Геройское дело защиты Уральска
увенчается успехом».
А теперь собственное обещание: освободить Уральск через де-
сять— четырнадцать дней. Резервы?.. Дисциплина, агитация, вме-
сте с четкой организацией, умелое распоряжение тем, что есть...
Михаил Васильевич покинул помещение, наполненное шорохом
телеграфных лент, стуком телеграфных ключей, фоническими гудками
полевых телефонов, помещение, где в углу на соломе спали сдавшие
смену телеграфисты. Ушел, чтобы прочитать документы, вызвать
людей и тем самым еще раз проверить, как выполняется приказ, под-
писанный им, но на самом деле как будто продиктованный Лениным.
Там было сказано:
«Ближайшими боевыми задачами ставлю:
а) 4-й армии при содействии особой группы, объединенной под
начальством начдива 25 Чапаева... разбить главные силы противни-
ка, действующие в районе Уральска, и соединиться с уральским гар-
низоном».
В приказе говорилось о том, что противник последнее время
стал использовать принцип «лавы»: окружения красных войск жид-
кими конными частями, заставляя открывать безрезультатный огонь
с огромных расстояний. Важно ответить на этот метод угадыванием
его, отвечать открытием огня только с близких позиций. А служба
дежурных частей? Охрана войск во время сна? Ведь последнее вре-
мя участились нападения белых ночью... Главное же внимание дол-
жно быть отдано особой группе Чапаева. Ей продвигаться по сте-
пи в сфере действия предприимчивого противника... Значит, склады
припасов должны быть в Бузулуке.
Значит, селения надо приводить в оборонительное состояние,
оставляя в них гарнизоны, таким образом создавать пути подвоза.
Чапаеву придать особые, дорожные отряды, тотчас тянуть пути свя-
зи и позаботиться о переправах: следом за Чапаевым пройдет бро-
неотряд. А пока... Сережа Сиротинский у дверей кабинета вытянулся,
ждет приказаний.
— Поедем на фронт? — Сережа умеет угадывать.
- Да!
Что-то заставило Фрунзе улыбнуться, вспомнив зимнюю поездку
в Уральск, на санях. Удалось все-таки добиться, чтобы командирский
верх не был оторван от красноармейского низа. Но это ли только
обеспечивает успех армии?
Слово — умное, тонкое, воистину чапаевское, что была бы без
тебя армия?..
...Мчался автомобиль по улицам Самары. Фрунзе с Сиротин-
ским и на этот раз ехали без охраны. Там, подальше, они пересядут
на коней, а пока можно отдыхать, доверив себя технике. В синеватом,
в измороси облаков небе опять показался аэроплан. Опять из Ураль-
ска?..
159
* *
*
Петровский едва успевал отвечать на вопросы:
— Когда будем хоронить?
— Что делать с заговорщиками?
— Верно ли, что Чапаевская дивизия уже совсем близко?..
Петровский вытирал ладонью лоб.
Пожалуй, когда тебе двадцать, нетрудно быть вдесятеро силь-
нее, чем ты есть... Но как быть вдесятеро умнее?.. И неужели, неуже-
ли когда-нибудь наступит время, в котором двадцатилетние опять бу-
дут иметь право на опеку мамы и папы?..
— Хоронить? Да, сейчас же. Заговорщиков — на усмотрение ЧК-
Остальные — под ружье. Да, на прорыв. На соединение с Чапаевым.
Женщин с собой не брать. Нельзя. Да, разведка Чапаева уже в Но-
веньком... Да, надо помнить, что до самого Каспия у нас еще враги.
На колчаковском фронте? Перелом. Правда.
...Несколько часов спустя вернувшиеся обратно вместе с чапаев-
цами кавалеристы уральского гарнизона мчались по улицам влаж-
ного, залитого горячими солнечными лучами города. Горожане сте-
кались на главную площадь.
Недавно прошла гроза, прибила к земле пыль.
Казачки стояли поодаль, обособленно, в своих пестрых платоч-
ках, опущенных низко на глаза. Они не грызли семечки, как бывало
очень часто, даже когда снаряды рвались рядом. Может быть, семеч-
ки за дни осады кончились?
Казачки напряженно следили, как на трибуну, сколоченную
из широких тесин, украшенную алыми полотнищами, такими же, что
развевались по всему городу, поднимался невысокий худощавый че-
ловек, в гимнастерке, стянутой узкими ремнями.
Площадь обожгла воздух аплодисментами и стихла.
И кто не знал, тот понял: Чапаев.
— Братья! — сказал Чапаев.— Мы дорого платим за победу.
Но эта победа не только для нас. Для наших сыновей и внуков. Для
наших девчат. Вот для вас, в полушалочках, чтоб знали вы, что та-
кое грамота, чтоб не хоронили детишек своих маленьких, потому, что
доктора не каждый из вас и в глаза видал. Чтоб каждый из нас,
граждане мои дорогие, был в стране вольным человеком, чтобы кровь
не лилась больше, чтобы драгоценности, которые всюду есть, вот и
в Уральских горах есть, были для нас... Чтобы каждый из нас, граж-
дане и товарищи мои дорогие, имел право светиться, как самородок,
после того, как с него лишнее-то снимут! Сейчас вокруг нас степь.
Л дети наши построят города. Мне вот про уральскую лодку-то под-
водную рассказывали. Она, может, и до музея не доживет. Но с ее
помощью мы строим мир, в котором корабли станут служить сча-
стью. Только за все это драться нужно, как уральцы за свой го-
род дрались! Ведь возьмите казачью жизнь! У казака что заместо
зданиев? Курень! А что там, в етом курене?.. Да я говорить не умею!
Комиссар!.. Где мой комиссар?
160
В. И. Ленин и Н. К. Крупская после заседания
I Всероссийского съезда по внешкольному образованию.
Москва, 6 мая 1919 г.
На уроке ликбеза.
Демонстрация детей, призывающих учиться.
Н. К. Крупская во время рейса агитпарохода «Красная звезда»
выступает перед красноармейцами, отправляющимися на фронт.
Поволжье, 1919 г.
Максим Горький
у рабкоров.
Москва.

Культурно-просветительный совет 25-й Чапаевской дивизии.
Второй справа (во втором ряду) — Д. А. Фурманов.
Уфа, 1919 г.
На занятиях рабочего факультета имени М. Н. Покровского
при Московском государственном университете. 1920 г.
И площадь, добродушно засмеявшись, одним вздохом сказала:
— Фурманова!.. Даешь Фурманова!..
На Фурманове полувоенный, полугражданский костюм, и вид
у него довольно штатский, но это площадь прощает ему.
Фурманов говорит, а площадь уже поет
Весь мир насилья мы разрушим
До основанья, а затем —
Мы наш, мы новый мир построим:
Кто был ничем, тот станет всем!
...Части Чапаева преследовали противника. В штабюжармии
Фрунзе подписал телеграмму:
«Совнарком, товарищу Ленину.
Сегодня в двенадцать часов дня снята блокада с Уральска. Наши
части вошли в город».
И Заказ 2878
Александр Исбах
ЖЕЛЕЗНАЯ
...Могучая и грозная,
Как тяжкий взмах меча,
Родная часть, ты создана
По слову Ильича...
из ПЕСНИ
ЖЕЛЕЗНОЙ ДИВИЗИИ
«Имя — двадцать четвертая.
Фамилия — Железная.
Отчество — Симбирская.
Специальность — Стрелковая.
Год рождения — 1918.
Кем рождена — Октябрьской революцией. .
Место рождения — на реке Волге под Симбирском.
Происхождение — из рабочих и крестьян Симбирской и Самар-
ской губерний.
Образование — окончила Университет гражданской войны.
Подданство — Штаб мировой революции III, Коммунистическо-
го Интернационала.
Какие имеет награды — 10 почетных Красных знамен ВЦИК,
до 20 знамен от Симбирского и Самарского губисполкомов, более
1000 орденов Красного Знамени от РВСР.
За что награждена—за участие в освобождении Поволжья,
Симбирской, Самарской, Оренбургской губерний и взятие обратно
более 100 городов от врагов Советской власти.
Чем занимается в настоящее время — охраной границ СССР
и обучением молодых бойцов для будущей борьбы с капиталистами.
Кто может подтвердить правильность вышеизложенных сведе-
162
ний — пролетариат Симбирска, Самары, Оренбурга и царские ге-
нералы Колчак, Дутов и Деникин».
Этот «послужной1 список» Железной дивизии был составлен ее
первым командиром Гая Гаем.
Летом 1918 года белогвардейцы и интервенты захватили почти
всю территорию Урала и Сибири — хлебную житницу страны. Враги
стремительно двигались к Волге. Именно здесь, в Среднем Поволжье,
создавался основной плацдарм для наступления на Москву.
Молодая, только созданная Красная Армия в жестоких боях от-
бивала вражеские атаки. Восточный фронт стал главным — здесь ре-
шалась судьба революции.
«Мы теперь переживаем здесь, может быть, самые трудные не-
дели за всю революцию,— писал тогда Владимир Ильич.— Классо-
вая борьба и гражданская война проникли в глубь населения: всю-
ду в деревнях раскол—беднота за нас, кулаки яростно против Hact
Антанта купила чехословаков, бушует контрреволюционное восста-
ние, вся буржуазия прилагает все усилия, чтобы нас свергнуть. Тем
не менее мы твердо верим, что избегнем этого «обычного» (как в
1794 и 1849 гг.) хода революции и победим буржуазию».
Положение страны становилось все более угрожающим. Пер-
вая революционная армия под натиском чехословацких мятежников
и белогвардейских банд Каппеля сдала Самару, отступила к Сим-
бирску. Политическим комиссаром армии был председатель Самар-
ского ревкома неутомимый большевик Валериан Владимирович Куй-
бышев. Отряды, отступающие к Симбирску, вел любимец бойцов
опытный и бесстрашный командир Гая Гай. Волга оказалась перере-
занной. Фронт проходил около волжского городка Сенгилея, где рас-
положился отряд Гая. Тут стало известно, что командующий совет-
скими войсками на Восточном фронте левый эсер полковник Муравь-
ев не признал Брестского мира, поднял мятеж против Советской
власти и собирается начать наступление на Москву.
Правительство объявило Муравьева изменником и врагом Со-
ветской власти. Коммунисты Симбирска под руководством старого,
опытного большевика Иосифа Михайловича Варейкиса, поддержан-
ные верными народу войсками, ликвидировали мятеж.
Однако муравьевский мятеж еще больше усложнил обстанов-
ку на Восточном фронте.
Белогвардейцы развили наступление, нанесли новые удары па
молодым красноармейским частям. Был захвачен Симбирск, с его
крупным патронным заводом и складами боеприпасов. Отряды Гая
попали во вражеский мешок, потеряли связь с армейским командо-
ванием. Вскоре пала Казань.
Военный совет республики, истерзанной, отбивающейся от вра-
гов, .наседающих со всех сторон, приказал штабу Первой армии за-
крепиться на станции Инза и там собрать и обучить новые силы для
контрнаступления. Командармом назначили Михаила Тухачевского.
163
Намечая план предстоящей операции, командарм Тухачевский
и комиссар Куйбышев не принимали в серьезный расчет сенгилеев-
ский отряд Гая. С горечью думал Валериан Владимирович, вспоми-
ная своего молодого, горячего соратника, о том, что попавшие в
окружение гаевцы разбиты и уничтожены. Формирование армии
пришлось начать с нескольких сот вооруженных красногвардейцев.
Боевая техника — один бронепоезд.
В один из июльских вечеров Тухачевский и Куйбышев неожи-
данно получили донесение разведки о том, что параллельно желез-
ной дороге движется многотысячный отряд со всеми видами ору-
жия.
Надо было спешно готовиться к бою. Одна неожиданность сле-
довала за другой. Ночью командарма и комиссара вызвали к пря-
мому проводу со станции АМайна. Станция переходила из рук в руки.
Кто же вызывает — наши разведчики или враги? Что это — доне-
сение или провокация?
Тухачевский и Куйбышев с напряжением следят за аппаратом.
Ползет телеграфная лента: «...У аппарата начальник отряда
Гай...»
— Кто?! — взволнованно воскликнул Куйбышев. Но аппарат не
реагировал на возгласы. Лента продолжала методично ползти: «Кто
у аппарата?»
— У аппарата Тухачевский и Куйбышев.
«Дорогие товарищи... Я скоро буду у вас». Гай словно воскрес
из мертвых. А может быть, это действительно провокация?
Куйбышев предлагает Майне чем-либо подтвердить, что там
именно Гай, а не кто-либо другой. Майна в ответ: «Я — Гай. Хоти-
те убедиться, приезжайте сюда с Тухачевским. Нужно обсудить мно-
го вопросов. Я прорвался через фронт противника. Потерял свои про-
довольственные обозы. Нужна ваша помощь. Не медлите».
Резкость и напористость были характерны для Гая. Значит, это
действительно он!
Через несколько минут бронепоезд мчал командарма и комисса-
ра на станцию Майна. Вот уже Куйбышев обнимает Гая.
— Жив! Каким чудом?
Оказалось, что белые обошли отряд с правого фланга и штур-
мовали Симбирск. Оставили Гая в своем тылу, рассчитывая распра-
виться с ним позже. А Гай не растерялся, искусно маневрируя, не
принимая боя там, где ему навязывали, сам избрал позицию для
удара и после жестокой схватки прорвал окружение и вышел па
станцию Майна. Так Первая революционная армия получила три ты-
сячи закаленных бойцов. Они составили ядро Симбирской дивизии,
покрывшей себя впоследствии громкой славой во многих боях и похо-
дах. Вел дивизию Гая Гай.
В начале августа 1918 года Ленин выступил в Москве перед бой-
цами Варшавского революционного полка.
— ...Я, товарищи, уверен,— сказал Ленин,— что если вы спло-
тите все военные силы в могучую интернациональную Красную Ар-
164
мию и двинете эти железные батальоны против эксплуататоров, про-
тив насильников, против черной сотни всего мира с боевым лозун-
гом: «смерть или победа!»—-то против нас не устоит никакая сила
империалистов!
Владимир Ильич заявил со всей присущей ему страстностью и
убедительностью:
— Либо власть кулаков, капиталистов и царя, как это бывало в
неудавшихся революциях Запада, либо власть пролетариата. Ваша
задача, идя на фронт, прежде и больше всего помнить, что это един-
ственно законная, справедливая, священная война угнетенных и эк-
сплуатируемых против насильников и грабителей.
Прошло около месяца. В конце того же августа Ленин уже от-
мечает на Всероссийском съезде работников просвещения растущую
силу молодой Красной Армии.
— Как ни трудно было снова создавать военное положение в
стране,— говорил он,— где народ сам смял войну и сам разбил ста-
рую армию, как ни трудно было сорганизовать армию в процессе
острой гражданской войны,— мы превозмогли все трудности. Армия
сложилась, и победа над чехословаками, белогвардейцами, помещи-
ками, капиталистами и кулаками обеспечена.
Председатель Совнаркома внимательно следил за действиями
войск фронта. Настойчиво напоминал: «Достаточно ли связи в во-
енном деле с массами бедноты? Делается ли все для ее подъема и
привлечения?..»
Страшным и горестным было сообщение из Москвы о том, что
Ленин ранен эсеркой Каплан. Страна была объявлена военным ла-
герем. «Все силы и средства социалистической республики ставятся
в распоряжение священного дела вооруженной борьбы против на-
сильников,— говорилось в постановлении ВЦИК.— Поддержанная
всем трудовым населением страны Рабочая и Крестьянская Красная
Армия раздавит и отбросит империалистических хищников, попираю-
щих почву Советской республики».
В Кремле врачи делали все возможное, чтобы спасти жизнь
Владимира Ильича... Положение очень тяжелое. Он метался в
бреду. Заботы о жизни страны не оставляли его. Фронты. Хлеб.
Волга...
Председатель ВЦИК Я- М. Свердлов от имени Коммунистиче-
ской партии и Советского правительства призвал войска Пятой ар-
мии ускорить освобождение Казани. Он писал, что известие о взятии
Казани поможет исцелению В. И. Ленина. Еще не поднявшись с по-
стели, нетвердой еще рукой Владимир Ильич пишет 7 сентября
ответ на телеграмму штаба Пятой армии:
«...Выздоровление идет превосходно. Уверен, что подавление
казанских чехов и белогвардейцев, а равно поддерживавших их
кулаков-кровопийцев будет образцово беспощадное.
Лучшие приветы.
Ленин»,
165
Горячие слова Ильича отозвались в душе каждого красноар-
мейца.
9 сентября сухопутные войска и моряки Волжской флотилии
под командованием легендарного Николая Маркина штурмовали Ка-
зань. 10 сентября город был очищен от врага.
...Тысячи бойцов дивизии Гая, не шелохнувшись, слушали речь
комиссара армии Валериана Куйбышева:
— Освобождение Симбирска, родного города Ленина, будет
нашим ответом на ранение Ильича. Освобождение Поволжья даст
хлеб Москве и Питеру...
12 сентября героическим штурмом 24-я дивизия взяла город
Симбирск и отбросила белогвардейцев за Волгу.
Телеграф передал в Кремль заверение бойцов: «Дорогой Вла-
димир Ильич! Взятие Вашего родного города — это ответ на Вашу
одну рану, а за вторую — будет Самара!»
Владимира Ильича глубоко порадовала фронтовая весть. Он
тут же продиктовал ответ: «Взятие Симбирска — моего родного го-
рода— есть самая целебная, самая лучшая повязка на мои раны.
Я чувствую небывалый прилив бодрости и сил. Поздравляю крас-
ноармейцев с победой и от имени всех трудящихся благодарю за все
их жертвы».
хМного позже в песне, сложенной бойцами дивизии, пелось:
От раны обессиленный
Лежал Ильич больной,
Когда освободили мы
Симбирск его родной.
И он писал нам ласково,
Что подвиг боевой
Целебною повязкою
Послужит для него...
Но Симбирск — это только начало. На очереди — Самара...
28 сентября ЦИК РСФСР наградил 24-ю дивизию почетным
революционным Красным знаменем — высшей тогда наградой рес-
публики. На главной площади Симбирска состоялся парад. Член
Реввоенсовета Восточного фронта П. А. Кобозев прочел правитель-
ственную телеграмму и вручил начдиву знамя. Гая Гай принял его,
став на колено, и поцеловал край полотнища. 24-я дивизия была на-
звана Симбирской Железной дивизией. В тот же день она высту-
пила на фронт.
— Констатирую,— телеграфировал ВЦИКу старый большевик
Кобозев,— Симбирская Железная дивизия по-прежнему стойка. Же-
лезная в походах непрерывно с июня, но не выходит из маневренной
борьбы, не ищет отдыха, не просит смены...
Железная не искала отдыха и не просила смены. Враг еще сто-
ял на Волге, занимал многие поволжские города.
166
Дивизия освобождает от белых Сызрань, подходит к Самаре
и штурмует ее совместно с чапаевцами. Одновременно вспыхнуло ра-
бочее восстание в самом городе. Самара свободна. Обещание, данное
Владимиру Ильичу, выполнено.
Волга полностью очищена от противника. Ленин, узнав об этом,
подчеркивает особое жизненное значение волжской магистрали для
страны:
«Самара взята. Волга свободна. Преступно не использовать не-
многих дней до закрытия навигации. Необходимо напрячь все усилия
для вывоза максимума нефтяных и продовольственных грузов на
верхние плесы Волги...»
За овладение Самарой 24-й дивизии присваиваемся звание Са-
марской. Теперь она уже именуется 24-й Краснознаменной Симбир-
ско-Самарской Железной дивизией. А впереди новые походы, новые
бои.
Победив Германию и Австрию, государства Антанты бросили
крупные военные силы против Советов. Интервенты объявили бло-
каду России. Перехватили все пути сообщения с внешним миром.
Десятки белогвардейских генералов душили республику изнутри.
Особые надежды Антанта возлагала на адмирала Колчака, своего
ставленника в Сибири. Восточный фронт снова решал судьбу страны.
Весной 1919 года, ободренный действиями Антанты, Деникин
писал Колчаку, что главное — не останавливаться на Волге, а бить
дальше — на сердце большевизма, на Москву.
Замыслы Деникина потерпели крах.
В. И. Ленин предложил Центральному Комитету партии тезисы
о положении на Восточном фронте. Подчеркивая, что победы Кол-
чака создают чрезвычайно грозную опасность для Советской рес-
публики, ЦК поставил задачу: поголовно мобилизовать коммунистов
в прифронтовой полосе, усилить агитацию среди мобилизуемых и
красноармейцев, создать комитеты содействия Красной Армии. Все
на борьбу с Колчаком!
План разгрома Колчака разрабатывался и осуществлялся под
руководством Ленина. Основная идея этого плана: сокрушительным
контрударом разбить колчаковские армии, отбросить их за Урал,
ликвидировать возможность соединения с деникинцами и дальше,
опираясь на Урал, с его промышленностью, революционным про-
летариатом и крестьянством, окончательно разгромить белые ар-
мии при помощи отважных сибирских партизан.
Наступление Красной Армии развернулось с новой силой. Кол-
чак терпел одно поражение за другим. Стали опять советскими Урал
и Сибирь. В новых боях отличились бойцы Железной дивизии.
Тезисы Ленина были воплощены в жизнь.
...С уральских гор — в туркестанские степи. Борьба с басмачами,
под тем же боевым почетно-революционным знаменем ВЦИК. Оно
уже пропиталось пороховым дымом многих битв, и покоробилась
краска на древке. Но так же развевается оно на туркестанском вет-
ру, как на ветрах уральских предгорий, и так же горят золотом
167
буквы: «Пролетарии всех стран, соединяйтесь!» — и боевая красная
звезда. А потом — Донская область. Кубань... Гражданская война
подходила к концу. Но еще рано было отдыхать бойцам Железной.
Из конца в конец пересекали они родную страну. И знамя дивизии
развевалось над полями Белоруссии и Украины. От Дона до Днеп-
ра. От Днепра до Стыри. До румынских и польских границ. Верная
своим боевым традициям, дивизия в районе станции Словечин захва-
тила бронепоезд самого Пилсудского — «Сикорский».
Гаевцы стали буденовцами. В составе Первой Конной форсиро^
вали Стырь, захватили Луцк и двинулись к старому городу Львову.
Позади каппелевцы, колчаковцы, басмачи, белополяки. А впереди —
петлюровцы. С ходу взят последний оплот Петлюры — город Лети-
чев. И пройдя по всем дорогам гражданской войны, пять тысяч ки-
лометров, бойцы дивизии стали на охране границ своей Родины, на
стыке с Румынией и Польшей.
Прошли годы и годы. Железная непоколебимо охраняла рубежи
нашей Родины. В тридцать девятом — сороковом она прорывала ли-
нию Маннергейма. В Великую Отечественную войну Железная при-
няла на себя первые вражеские удары и, отступая с боями, нанесла
фашистам сильный урон. И после на многих фронтах воевала Желез-
ная. Много -раз в ее честь сверкали огни салютов в московском небе.
Традиции гражданской войны никогда не затухают в дивизии.
Сменяются поколения. Приходят молодые бойцы. И все они узнают
историю своей Железной. Читают, вникают в глубокий смысл того
письма Владимира Ильича, которое было получено сразу же после
взятия Симбирска в девятьсот восемнадцатом. Ленинское письмо зву-
чало и продолжает звучать как боевое напутствие, наказ, призыв к
новым и новым подвигам.
Если вам доведется увидеть воинскую часть в походе, на марше
или на отдыхе и вы услышите в строевой ее песне такие слова:
...Могучая и грозная,
Как тяжкий взмах меча,
Родная часть, ты создана
По слову Ильича...
знайте — это поют солдаты непобедимой Железной дивизии.
Павел Кузнецов
ОТ НЕВЫ ДО ИРТЫША
Звездоподобен светлый план селенья,
Как центр звезды — из мраморов Совет,
Устав коммуны — жестче вдохновенья,
Его прообраз — ленинский декрет.
ОЛЬГА БЕРГГОЛЬЦ
Гуляет по России январская пурга. Притих Питер. Молчит Обухов-
ский завод. Сотни семей без работы. Тяжело. Но тяжесть эту счи-
тают рабочие легче вековой кабалы, голода, унижений, нужды, без-
работицы.
Во что бы то ни стало выстоять, перебороть...
Обуховцы освобождают заводской двор от баррикадных навалов,
очищают от мусора. Старики, что провели на заводе всю жизнь, уг-
рюмо сидят на пустых патронных ящиках, ведут сокровенную беседу,
подбадривают друг друга.
— Еще поработаем. Загудит наш кормилец завод-батюшка. За-
дымит свои трубки.
— Был слух, два цеха скоро в ход запускать будут, пушечный
и патронный.
— Нам бы только начать...
Беседуют, делятся думами, идут по безлюдным, безмолвным це-
хам, проверяют замки у ворот, укрывают чехлами станки, а в су-
мерки берут из караулки вооруженной рабочей дружины винтовки,
дробовики, берданы — оберегать родной город, родной завод.
И слышится в ночи суровая песня заводской дружины:
169
Молчит завод, а вьюга воет.
Голодный ветер в злобе лют.
Вставай, вставай, готовый к бою
За власть свою, рабочий люд!
Трудные дни января 1918 года. Революция еще в опасности. Со
всех сторон ей угрожают враги. Вспыхивают кулацко-эсеровские вос-
стания.
В такие дни старый обуховец Василий Грибакин предложил
группе рабочих поехать в деревню.
— Создадим общество первых коммунаров. Поставим заслон ку-
лацкой контрреволюции. Поднимем трудовое крестьянство на борь-
бу за Советскую власть, за землю, за хлеб.
В заводской школе, на Шлиссельбургском тракте, собрались бу-
дущие коммунары для большого разговора. Пришли с женами, ребя-
тишками. Тут же и друзья с Балтийского, Семянниковского, фарфо-
рового. Узнали о почине обуховцев и хотят последовать хорошему
примеру.
На свободном пятачке земли — стол. Рядом на высоком древ-
ке — красное знамя, с которым шла рабочая дружина Невской за-
ставы на штурм Зимнего.
Собрание открыл коммунист Клинкевич. Он поднялся на табу-
ретку, снял с головы шапку.
— Голод садится на наши плечи, страшный царь-голод,— заго-
ворил старый рабочий.— Завод стоит. Нет топлива, нет сырья. Ты-
сячи людей без работы, тысячи семей без хлеба. А хлеб в России
есть. Его много. Лежит он в хлебородных российских губерниях, в
далекой Сибири...
Волнение оратора передалось сотням людей. Он убежденно про-
должил:
— Владимир Ильич, товарищ Ленин, что говорит? — Тут Клин-
кевич вынул из кармана листок и стал читать: — «Сидеть в Питере,
голодать, торчать около пустых фабрик, забавляться нелепой мечтой
восстановить питерскую промышленность или отстоять Питер это —
глупо и преступно. Это — гибель всей нашей революции. Питерские
рабочие должны порвать с этой глупостью, прогнать в шею дураков,
защищающих ее...» — Дочитав, с запалом воскликнул: —Вот что го-
ворит товарищ Ленин. Он зовет рабочих объединиться дружнее, де-
сятками тысяч двинуться на Урал, на Волгу, на Иртыш, на юг, где
много хлеба, где можно прокормить себя и семью, где ждет нашей по-
мощи беднота, где необходим питерский рабочий как организатор и
руководитель.
После Клинкевича слово взял секретарь партийной ячейки Гав-
риил Курбанов. Он рассказал о решении обуховцев организовать об-
щество коммунаров.
— А поедем мы в сибирские края, на Иртыш-реку, где сложил
буйную голову Ермак Тимофеевич.
К столу протискалась обуховская работница Татьяна Петровна
Ворожко.
170
— к товарищу Ленину сходить бы за советом, за благослове-
нием,— предложила она.— Как-никак не в одиночку поднимемся. До-
рога дальняя, а мы с ребятишками...
Но прежде, чем избрать делегацию к Владимиру Ильичу, собра-
ние утвердило устав коммуны:
«...Первое российское общество землеробов-коммунистов учреж-
дается с целью содействовать материальному и духовному благо-
состоянию своих членов посредством совместной организации и лич-
ного труда в общественном хозяйстве, производствах и всякой другой
культурной общественной деятельности на началах солидарности и
свободного самоуправления, самодеятельности и равноценности
труда.
...Земли, находящиеся в пользовании у общества, а равно все
движимое и недвижимое имущество его должны всегда составлять
общественную собственность.
...Все трудоспособные мужчины, женщины и подростки, за ис-
ключением больных, беременных и кормящих грудных детей жен-
щин, обязаны ежедневно находиться на работе. Нетрудоспособные и
дети находятся на иждивении коммуны.
...В обществе чтобы не было пьяниц и никто не изготовлял бы
спиртных напитков, а азартные игры строго воспрещены навсегда.
...В обществе должны работать все за одного и один за всех; ни
от каких работ не должен никто отказываться.
...В обществе чтобы не было никаких сект.
Для нуждающихся членов коммуны приобретается правлением
одежда, обувь, белье и всякие другие вещи обихода. У кого что есть
лишнее, должен поделиться с нуждающимися через правление.
Обработка посевов и огородов — общественная. Весь урожай
поступает в фонд коммуны.
В коммуну имеет право вступать каждый равноправный граж-
данин, независимо от его религиозных убеждений и национальной
принадлежности.
Хлеб и все продукты выдаются членами коммуны из общей
кухни по определенной норме и по количеству членов семьи.
Коммуна обязана построить отдельные жилища для каждой
семьи коммунистов, а для одиноких—общежитие...»
...В ограде Смольного шумно, людно, неспокойно. Строились,
перекликались отряды рабочих дружин. Ржали потные, оседланные
кони, прихваченные поводьями к чугунным изгородям. Оживленны-
ми кучками стояли там и тут солдаты, матросы, дружинники. Оза-
боченно толковали между собой мужики-ходоки с тугими торбами
за плечами, в новых сапогах, пошитых всем обществом. В глубине
ограды дымили походные солдатские кухни. Рядом мотористы про-
гревали броневые автомобили, укрывая все на свете дымной завесой
отработанной горючки.
Условное время наступало. Обуховцы двинулись к знакомым две-
рям. У входа их встретил дежурный с повязкой на рукаве, осведо-
мился откуда.
171
— С Обуховского? Проходите, Владимир Ильич вас ждет...
— Здравствуйте, здравствуйте, товарищи,— пожимая руки и уса-
живая гостей, приветливо хлопотал Владимир Ильич.— Ну-с, как
добрались до Смольного?
— Хорошо, Владимир Ильич, только на конке. Да разве в та-
кой снегопад проехать? Лошаденки постромки рвут, а вагон ни с ме-
ста. Слабоватый транспорт.
Ленин улыбнулся, переспросил:
— Слабоватый, говорите? Правильно. Чрезвычайно устаревший
и ненадежный. Будем новый заводить — электрический! А традиции
революционные вы, товарищи обуховцы, храните? Не забыли Мар-
фу Яковлеву, Анатолия Ивановича Ермакова? Какие замечательные
люди. Герои! Я их отлично знаю.
— Что вы, Владимир Ильич, как можно забыть таких людей?
Помним и чтим. Дорогой, проложенной ими, идем.
Перед мысленным взором Клинкевича предстали суровые дни
Обуховской обороны — первого в России открытого вооруженного
столкновения пролетариата с царскими войсками. Обуховские собы-
тия взволновали тогда, в начале века, всю страну, вызвали симпа-
тии рабочих всего мира. А Ленин в своей статье «Каторжные пра-
вила и каторжный приговор» писал: «Память об убитых и замучен-
ных в тюрьмах героях-товарищах удесятерит силы новых борцов и
привлечет к ним на помощь тысячи помощников, которые, как 18-
летняя Марфа Яковлева, скажут открыто: «мы стоим за братьев!»
Правительство намерено, кроме полицейской и военной расправы с
манифестантами, судить их еще за восстание; — мы ответим на это
сплочением всех революционных сил, привлечением на свою сторону
всех угнетенных царским произволом и систематической подготовкой
общенародного восстания!»
Владимир Ильич напоминал обуховцам о революционных тра-
дициях их завода.
Татьяна Петровна Ворожко робко вымолвила:
— Мы, Владимир Ильич, стихотворение помним, которое полу-
чила Марфуша вместе с цветами, когда в тюрьме сидела.
— Во-от как? — оживился Ленин.— Прочитать его можете? По-
слушаем, товарищи? — Владимир Ильич приготовился слушать.
Тяжело вздохнула Петровна. Вызвалась смело, да вдруг оро-
бела. Опасалась спутать стихотворные слова. Наступила на миг
трудная тишина. Все сидели недвижно: и Ленин, и обуховцы.
Читайте, читайте. Такое забывать нельзя,— добро и тепло то-
ропил Владимир Ильич.
Татьяна Петровна встала. Стихи ожили в памяти:
Чудная девушка, с ясным сознаньем,
Смело ты шла на борьбу,
И закалила ты сердце страданьем
За угнетенных судьбу.
Видела слезы их, слышала стоны,
Горе копилось в груди.
172
Вместе с тобой шли голодные, хилые,
Свет не мелькал впереди.
Братья, восстали на бой за свободу,
Молчать ты не в силах была,
Быстро нагнулась, камней насбирала
И братьям-борцам подала..,
Владимир Ильич горячо пожимал руку раскрасневшейся от сму-
щения Татьяне Петровне и, глядя на ее косы, в которые вплелась се-
ребристая седина, продолжал беседу, рассказывал обуховцам о том,
как сам он в 1895 году работал за Невской заставой в рабочих круж-
ках. Беседуя, Владимир Ильич пытливо расспрашивал, что понадо-
бится коммунарам в дальнем пути, и делал беглые записи на листе
бумаги.
— Дело вы прекрасное начинаете,— одобрил он.— Очень нуж-
ное. Необходимое. Но почему так далеко задумали ехать? Не луч-
ше ли где-нибудь поближе устроиться, здесь под Питером или под
Лугой, например?
— Время нынче голодное, Владимир Ильич, лучше бы устраи-
ваться там, где земля плодороднее. Бывали многие из нас в Сибири,
в степях киргизских на каторге, в ссылке. Еще в ту пору присмотре-
лись: богатющая там земля. И река — Иртыш — привольная, могу-
чая в разливах. Там хлеб хорошо пойдет, сады вырастить можно, раз-
вести породистый скот, птицу, а об огородах и говорить нечего: кар-
тошка, капуста, арбузы, помидоры, дыни. Всего вволю хватит себе, и в
Питер отгружать начнем, по голоду бить!
— Отлично! Спорить не буду,— согласился Ленин.— Запомните,
товарищи, главное: в глухой провинции вам предстоит упорная, но
благородная’работа по укреплению Советской власти.
И Владимир Ильич пояснил, что каждый из них не только не-
сет в деревню революционные идеи, но должен показать примером,
как эти идеи претворить в живое дело. Кулаки, конечно, ненавидят
рабочую власть и постараются ее свергнуть, если трудовой народ не
напряжет силы и не предупредит их поход против Советов. А чтобы
разбить кулаков, прежде чем они объединятся, нужно вдесятеро
больше сознательного и бесконечно преданного коммунизму проле-
тариата. Тогда победим голод и безработицу.
— Обуховцы, Владимир Ильич, не посрамят рабочей чести,—
ответил за всех Василий Грибакин.
— Спасибо, товарищи. Вашу инициативу мы всячески поддер-
жим,— прочувственно сказал Ленин, стремительной походкой на-
правляясь к столу.
Через минуту в руках Клинкевича было короткое письмо.
— Передайте это народному комиссару земледелия, а завтра
обязательно зайдите к товарищу Малькову — коменданту Смольного,
он вам поможет в остальном. До свидания, товарищи. До встречи.
В счастливый путь! Всем сердцем я с вами.
Письмо наркому земледелия гласило: «Помогите, пожалуйста,
подателям советом и указаниями (1-ое Росс, общество землеробов-
173
коммунистов) насчет того, как и где достать земли. Почин прекрас-
ный, поддержите его всячески.
Ленин».
...В кладовых Смольного спокойно хозяйничал крепкий ладный
моряк в бушлате.
— Вот все наши ситцевые богатства, Надежда Константиновна,
смотрите сами,— смущаясь чему-то, говорил он Крупской.
— Двести рабочих семей едут, товарищ Мальков. В каждой
семье — женщины, дети, старики, старухи. Едут бог весть во что
одеты.
Надежда Константиновна умоляюще смотрела на коменданта
Смольного. Он глубоко вздохнул, развел руками, ответил чистосер-
дечно.
— Ничего не прячу, Надежда Константиновна, все на глазах,—
смотрите, убеждайтесь сами!
Двести простынь, наволочек, полотенец, пятьдесят скатертей, две-
сти комплектов мужского белья, двести пар портянок, пятьдесят ши-
нелей принимали Татьяна Петровна и ее подруги в кладовых Смоль-
ного.
— А женского, детского ничего нет? — спросила Надежда Кон-
стантиновна.
— Что есть, все здесь. Романовы за триста лет о наших женах и
ребятишках не позаботились.
— Вы не сердитесь, Павел Дмитриевич,— заметила Крупская,—
но то, что мы ищем, так необходимо для революции.
Мальков снова грустно улыбнулся. Пока солдаты комендантской
охраны Смольного бережно складывали и упаковывали в большие
интендантские мешки белье для питерских коммунаров, он добрыми
глазами смотрел на Надежду Константиновну и иа Татьяну Петров-
ну, чувствовал их заботы, хлопоты и, казалось, считал себя в чем-то
повинным.
Для женщин и ребятишек в кладовых Смольного так и не на-
шлось в эту пору ничего.
Дни становились теплее. Чаще проглядывало солнце из проры-
вов хмурых облаков. Чувствовалось приближение весны. Таял снег,
бурый от горячего, дымного дыхания большого рабочего города.
Правление коммуны переселилось из школы под навес товар-
ного склада заводской железнодорожной станции: К площадке ее то
и дело подъезжали широкие розвальни с имуществом коммунаров.
Прибыло и шесть походных кухонь, хлебопекарня. За ними — обоз
военных подвод с грузом, укрытым брезентовыми пологами.
Двадцать восемь «пульманов» стояло на главном пути, готовых
в дальнюю дорогу.
Погрузкой хозяйственно занимались члены правления. Рядом с
вагонами толпились провожатые. Прощались коммунары с остающи-
174
мися в Питере товарищами, родными, знакомыми. Между словами и
слезами старались припомнить, не забыто ли что в сборах. Раздобыв
кипятку в железные солдатские кружки, отогревались в стороне от
сутолоки питерские старожилы, делились последним сухарем и со-
кровенными думами.
К грузовой площадке подъехали новые ездовые на трех доверху
нагруженных телегах. Мохноногие ломовые битюги тяжело дышали,
густой пар поднимался от их горячих, потных спин.
С переднего воза слез человек в овчинном полушубке. Комму-
нары окружили его.
— Приехали проводить вас, товарищи,— обратился он к обу-
ховцам.— Всей Невской заставой приехали. Примите наши подорож-
ные от партии коммунистов, от Владимира Ильича Ленина, от боль-
шевиков, от всех питерских рабочих.— И уже без всякой торжест-
венности, по-деловому стал перечислять:—Динамо-машина, два
станка, инструменты для механической мастерской, две походные
кузницы...
В это же время делегат с фарфорового завода передавал отъез-
жающим посуду, чашки, ложки, поварешки, тарелки, блюдца.
Путиловцы дали коммунарам токарный и сверлильный стан-
ки. Завод «Нестор» — десять пудов мыла. Пороховой — ящики с по-
рохом. Александровны и семянниковцы собрали деньги и, вручая их
председателю, наказывали:
— Аптеку купите. Может, на семена или на инвентарь понадо-
бятся — пользуйтесь, пожалуйста, но помните: свои, трудовые
рубли.
...В холодном воздухе лязгнули вагонные буфера: к составу по-
дошел паровоз. Над ним колыхалось на ветру алое заводское знамя.
Из дверей вагонов вспархивали белые платочки, смотрели сот-
ни влажных от прощального волнения глаз. Провожающих с каждой
минутой становилось больше. Судьба первой рабочей коммуны ста-
ла родной для Невской заставы, всего трудового революционного Пи-
тера. Тяжелая дорога сближала, связывала людей.
К сибирской тайге шел не предусмотренный никакими расписа-
ниями питерский эшелон. Холодно в «теплушках». И тесно, как в
старых заводских бараках. На крючках, ввинченных в вагонные по-
толки, покачивались детские люльки. Укутанные теплыми платками,
одеяльцами, беспечно спали в них маленькие пассажиры. Проехали
Мгу. На лесных разъездах пилили лесины, кололи мелкие чурбачки,
запасались топливом. Темная мартовская ночь разметала вороненые
крылья над утонувшей в снежной купели Сибирью, над угрюмой тай-
гой, когда эшелон приближался к Семипалатинску. Миновало две-
надцать суток неспокойного пути. Кончалось продовольствие. Доро-
жили каждым сухарем, куском сахара, щепотью соли. Потрескались
от перекала трубы железных «буржуек».
В товарном вагоне, где хранилось имущество коммуны, лежали
па полу укрытые брезентом три покойника. Не всем под силу при-
шлась эта поездка. Эшелон притих, простуженный, полуголодный.
175
Барнаульские и рубцовские большевики, встречая коммунаров,
рассказали им о недавних кровавых схватках с белогвардейщиной.
В Семипалатинске и Усть-Каменогорске Советская власть установ-
лена лишь месяц назад.
А вот и Семипалатинск. Здесь кончалась железная дорога. Даль-
ше, в дебри Горно-Алтайского края, предстояло ехать пятьсот верст
на пароходе вверх по буйному Иртышу.
Семипалатинская земская управа умышленно затягивала отвод
земли для коммуны. Не могли чиновники принять ленинский закон
о земле, не признавали его. За громоздкими вывесками земской уп-
равы, акционерных обществ, станичного управления сибирского ка-
зачьего войска укрылись ревностные блюстители старых порядков.
В казачьей станице вышагивали еще лампасные часовые, оберегая
войсковой арсенал с оружием и боеприпасами. Чем-то застоялым,
пришибленным дохнуло на обуховцев после Питера, после его шум-
ных широких улиц, неумолчного гула за