Author: Дякин В.С.
Tags: история россии новейшее время внутренняя политика
ISBN: 5-02-027222-1
Year: 1988
Text
АКАДЕМИЯ НАУК С С С I’
ИНС ТИТ УТ И( ЮРИИ (ССР
Л'НИНГРАДС KOI ОГДЕЛЕНИ1
В. С. Дякин
БУРЖУЛЗИЯ,
ДВОРЯНСТВО
И ЦАРИЗМ
В1911-10KS3.
РАЗЛОЖЕНИЕ ТРЕТЬЕИЮНЬСКОЙ
СИСТЕМЫ
е
ЛЕНИН! РАД
«Н А У К А»
J1EI1И1II 1>\Д( KOI ОГДЫ1 IIIII
Монография посвящена исследованию кризиса верхов в России 1911 — 1914 гг.
в условиях назревания нового революционного подъема. Автор показывает, что
провал столыпинского бонапартизма усилил противоречия в правящих кругах,
обострил борьбу сторонников лавирования между поместным дворянством и бур-
жуазией и крайне правой дворянской реакции, видевшей единственный способ пре-
дотвращения революции в возврате к политическому строю, существовавшему до
1905 г. Автор анализирует также положение в либеральном лагере, где постепенно
росло понимание неизбежности «второго движения», которое либералы тем не менее
все еще надеялись предотвратить путем умеренных буржуазных реформ.
Монография адресована историкам и всем интересующимся проблемами отече-
ственной истории.
Ответственный редактор: Ю. Б. Соловьев
Рецензенты: Р. III. Ганелин и Ю. Д. Марголис
0505020000-692
Д 04 2(02)-88 36’88'///
© Издательство «Наука», 1988 г.
ISBN 5-02-027222-1
ВВЕДЕНИЕ
«Третьеиюньская система была последней попыткой спасения чер-
носотенной монархии царя, попыткой обновить ее союзом с верха-
ми буржуазии, и эта попытка потерпела крах»,1 — писал В. И. Ле-
цин в феврале 1913 г. как об уже очевидно свершившемся факте.
Этот крах был предопределен остротой противоречий, снизу до
верху пронизывавших российское общество и исключавших воз-
можность их разрешения эволюционным путем. Попытавшись
после поражения революции 1905—1907 гг. взять на себя решение
объективно назревших задач ,бу]эжуазной революции — создание
з аконодател ОТогО""прёдставител ьств а ‘ в"об ще национал ьн о м м а с -
штабе и чисткУ средневековьисяграрных отношений к деревне, —_
царизм не справился сЛГоставленнрй перед собой целью. ~
Формально^Основные законы 1906 г. превратилтгРбссию в дуа~
листическую монархию, хотя и сохранявшую «пропасть между пра-
вами парламента и прерогативами монарха»,2 но предполагавшую
об я зargjibHoe участие представитял иных оргяновьн-законодатель-.
ном процессе. Сам факт создания и функционирования законода-
тельных палат означал очень существенные перемены в государ-
ственном управлении России, а внутри- и внешнеполитическая не-
возможность для царизма обходиться без представительных
учреждений и постепенное осознание большей частью дворянства,
поначалу выступавшего за возврат к неограниченному самодержа-
вию, его собственных выгод от_суш,ествования Думы_ как новой
арены для 'давления^ на” "власть обеспечили вживание Думы
вЪбщую структуру государственного аппарата царизма. Однако
с самого начала третьеиюньский избирательный закон строил си-
стему управления на таком блоке крепостников-помещиков с вер-
хами буржуазии, при котором поместное дворянство сохраняло
гигантский перевес. Из двух большинств, созданных третьеиюнь-
ской системой, — право-октябристского и октябристско-кадетско-
го — главным, правительственным, было право-октябристское, и
его преобладающая роль подчеркивалась тем, что верхняя пала-
та Государственный совет в силу самого принципа его формиро-
вания являлся органом одного класса, класса крупных помещиков.
з
В результате попытки использовать Думу как инструмент бур-
жуазного реформирования России оказались сорваны и общей
объективной необеспеченностью такого реформирования, и сопро-
тивлением поместного дворянства.
Наглядной иллюстрацией этого явилась судьба столыпинских
плавов модернизации системы местного управления и самоуправ-
ления.. В первые годы после революции Д905—1907 гг. напуганная
размахом самостоятельной борьбы пролетариата, выступавшего
под социалистическим знаменем, буржуазия свернула свою про-
грамму политических требований, выдвинутых в 1905 г., продемон-
стрировав готовность удовлетвориться закреплением тех измене-
ний в госуЯарственном^и*'общественном устройстве, на которые не
решился покуситься и царизм в ходе третьеиюньского переворота,
готовность пойти на соглашение с коронной не на кадетских, а на
октябристских условиях.3 В этой обстановке на первый план в по-
литическом маневрировании царизма, в поисках им той меры
уступок, на которую можно было бы «присогласить господ помещи-
ков»,4 выдвигались реформы,* означавшие и некоторое продвиже-
ние по пути к буржуазной монархии, и прежде всего отражавшие
'объективную необходимость приспособить царизм и поместное
дворянство к условиям окружавшей их реальности капиталисти-
ческого общества, жертвовавшие некоторыми сиюминутными инте-
ресами помещичьего класса во имя попытки укрепить долгосроч-
ные основы его классового господства и монархического строя.
Все намеченные Столыпиным реформы были так или иначе свя-
заны с^озданием законодательцой Думы и с курсом на насаждение
«крепкого крестьянства» как массовой опоры царизма ^представ-
ляли собой, таким образом, конкретизацию бонапартистской поли-
тики. Восстановление бессословного принципа в земском" само"
управлении и понижение избирательного ценза должны были
обеспечить частнособственническому крестьянству больший поли-
тический вес в деревне. Ликвидация волостного суда для крестьян,
действовавшего на основе не общегражданского, а обычного
права, и восстановление выборного мирового суда имели особое
значение для сельской буржуазии при разрешении ее конфликтов
с общиной. С аграрной и местной реформами были связаны и пре-
следовавшие в целом более широкие цели вероисповедные проек-
ты, облегчавшие положение старообрядцев и униатов. Проект
в'ведатпгяг 'всеобщего начального обучения, вызванный потребно-
стями капиталистического развития страны, тоже примыкал к аг-
рарной и местной реформам, поскольку сельской буржуазии нужно
было обеспечить и определенный уровень сельскохозяйственных
знаний, и необходимый для представительства в земстве образо-
вательный ценз. Сохраняя все, что казалось авторам столыпинской
местной реформы возможным сохранить из привилегированного
положения поместного дворянства в уезде, эта реформа представ-
ляла собой попытку дополнить союз помещиков с верхами буржуа-
зии в центре их союзом с сельской буржуазией на местах. Наконец,
реорганизация административного управления, согласно которой
I
предполагалось ограничить прерогативы не справлявшегося со
своими многочисленными функциями уездного предводителя дво-
рянства, поставив во главе уезда назначаемого сверху чиновника,
имела целью укрепить и приспособить к новой обстановке уездное
звено бюрократической машины царизма.5
Но чем уязвимее оказывались в ходе капиталистической эволю-
ции России экономические позиции дворянства, тем более важным
для него становилось сохранение максимума политического влия-
ния и в центре, и в уезде. Поскольку же преобладание дворянства
в земстве держалось на искусственном сословном разделении и
высоком цензе, любое изменение избирательной системы вело
к уменьшению дворянского влияния. К тому же столыпинский офи-
циоз“газета «Россия» — недвусмысленно разъясняла, что рас-
сматривает сельскую буржуазию как опору не только против рево-
люции, но и против сил, которые хотели бы сместить курс прави-
тельства правее, чем оно признает необходимым. Поэтому так же,
как для сторонников бонапартистского курса реформа местного
управления являлась первоочередной, обеспечивающей «согласо-
вание всех существующих в местном управлении распорядков»
с принципами, положенными в основу измененного государствен-
ного строя,6 так для дворянско-легитимистской реакции первооче-
редной оказывалась задача борьбы против местной реформы, под-
рывавшей, по мнению ее противников, само существование монар-
хического строя.
Судьба столыпинского «реформаторского» курса, потерпевше-
го серьезный урон уже. в 1909 г. и окончательно свернутого к весне
1911 г.^..показала, что углубление и обострение противоречий
в стране и, в частности, позиция поместного дворянства делали
невозможным не только осуществление буржуазных преобразо-
ваний, требуемых экономическим развитием, но и восстановление
в полном объеме реформ 1860-х гг., чем во многом являлись сто-
лыпинские проекты. К тому же громоздкая государственная
машина царизма, сохраняя до поры определенную инерцию устой-
чивости, могла катиться только по наезженной колее и была не-
способна к переменам ни в своем собственном устройстве, ни тем
более в устройстве общества. Это не могло не сказаться на всей
системе думского бонапартизма, которая в результате засилья по-
мещиков в третьеиюньском блоке превратилась, по признанию
самого Столыпина, в систему «гармонически законченной законо-
дательной беспомощности».7 Практически^все.более чем~бграни-
ченные сами по себе "законопроекты, направленные на чистку,
действующего права от н а и о о лёе а рхаических юридических норм,
11 а^тмену~сослйвных"ограничений гражданских прав, на ограниче-
ние административного произвола, на расширение прав Думы и
органов местного,„самоуправления, которые решилось и смогло
провести через Ду му ^кадетско-октябр истс кое большинство, были
задержаны или отклонены Государственным советом или короной.
«А где результатьГэтих „побед" второго большинства?» а— спра-
шивал В. И. Ленин, подводя итоги деятельности III Думы и под-
5
тверждая анализом функционирования законодательных палат
основной тезис большевистской характеристики соотношения клас-
совых сил в стране: «Реформистских возможностей в современной
России нет».9
Не принес ожидавшихся результатов и столыпинский аграрный
бонапартизм. Чистка аграрных отношений в деревне и создание
условий для более быстрого развития капитализма в сельском хо-
зяйстве были не самодовлеющей целью столыпинской земельной
реформы, а средством создания в лице частновладельческого
крестьянства новой массовой опоры полусамодержавного государ-
ственного строя и господства крепостников-помещиков в землевла-
дении. Внутренняя противоречивость целей и методов осуществле-
ния земельной реформы определила ее конечную неудачу. Прово-
дившаяся в обстановке, когда под влиянием общего экономиче-
ского развития страны, в частности, под воздействием устойчивого
роста цен на сельскохозяйственные продукты ускорился процесс
капиталистической эволюции и классовой дифференциации кре-
стьянства, реформа в свою очередь еще более ускорила этот про-
цесс. Но реформа не создала условий ни для выхода из общины
всей деревенской буржуазии, ни для укрепления хозяйств ново-
созданных земельных собственников. Как и во всей массе россий-
ского крестьянства, в числе выходивших на хутора и отруба зажи-
точные элементы составляли «ничтожное меньшинство»,10 а не-
прекращающаяся парцелляция крестьянских дворов вела к тому,
что при некотором абсолютном росте численности деревенской
буржуазии ее доля в общем числе крестьянских хозяйств сокраща-
лась. Сами авторы аграрной реформы с тревогой признавали, что
дифференциация крестьянства происходит при понижении «сред-
него уровня благосостояния массы».11 Аграрная политика цариз-
ма не создала, таким образом, «никаких новых классовых элемен-
тов, способных экономически обновить самодержавие».12
Если царизм видел в частнособственническом крестьянстве
«оплот и цемент государственного порядка»,13 то большая часть
буржуазии возлагала на него надежды как на экономическую
основу промышленного развития страны и «социальный базис для
русского либерализма».14 В буржуазном лагере только кадеты
выступали с критикой не столько целей, сколько методов осуществ-
ления земельной реформы, причем В. А. Маклаков выражал при
этом пожелание, чтобы кадеты оказались неправы в своей критике
и чтобы «азартная карта» столыпинского курса не оказалась
битой.15 Провал столыпинского аграрного бонапартизма сказался
поэтому на том общем разочаровании буржуазии результатами ее
союза с поместным дворянством в рамках третьеиюньской системы,
которое отчетливо проявилось к 1911 г. Выражая надежду, что
«растительные силы истории» когда-нибудь все же создадут кре-
стьянина-собственника и тем самым подготовят почву для превра-
щения России в «правовое государство», один из идеологов право-
го крыла либерализма, Е. Н. Трубецкой, свою статью о положении
страны в 1911 г. озаглавил: «Над разбитым корытом».16
6
Неспособность царизма «решить объективно-необходимые
исторические задачи», то очевидное обстоятельство, что «несмотря
на столыпинское подновление царизма, обеспечения буржуазной
эволюции не полу чается»,{1 вызывали недовольство и «левение»
буржуазии, находившие свое выражение в выступлениях предста-
вительных организаций и съездов буржуазии против «аграрного
курса» правительства, в ускоряющемся отходе от «Союза 17 октяб-
ря» буржуазных элементов, и раньше составлявших меньшинство
социальной базы октябризма, в учащении публичных проявлений
недовольства самих октябристов безуспешностью столыпинского
«реформаторства» и отступлением правительства перед натиском
легитимистской реакции. Неудовлетворенность буржуазии резуль-
татами бонапартистского курса приобретала еще большую остро-
ту, поскольку на рубеже 1910—1911 гг. выявилась неудача и сто-
лыпинского «успокоения», наметилось начало поворота от полосы
полного господства реакции к новому подъему массового движе-
ния. В этих условиях провал Государственным советом законо-
проекта о земстве в западных губерниях и попытка Столыпина
провести проект мимо законодательных палат в чрезвычайно-указ-
ном порядке вызвали резкие возражения октябристов и кадетов,
заговоривших о «нарушении обещаний» и «конституционном кри-
зисе». Подчеркивая, что «дело вовсе не в нарушении обещаний, не
в „нарушении конституции", — ибо смешно отрывать 14-ое марта
1911 года от 3-го июня 1907 года, — а в неисполнимости требова-
ний эпохи путем того, что октябристы и кадеты называют «консти-
туцией», В. И. Ленин отмечал одновременно, что событиями весны
1911 г. действительно «подводится итог определенной полосе поли-
тической истории, определенной системе попыток „оправдать" тре-
бования эпохи, требования капиталистического развития России
посредством III Государственной думы, посредством столыпин-
ской аграрной политики и так далее», и итог этот — «не оправда-
лось».16 Политическая смерть Столыпина, на полгода опередив-
шая его физическую смерть, была и концом бонапартистской поли-
тики по существу. Созданный для ее проведения государственный
механизм оставался вплоть до 1917 г., но работал вхолостую.
Разложение третьеиюньской системы как попытки обновления
монархии союзом с верхами буржуазии происходило в обстановке
предвоенного промышленного подъема и новой волны революцион-
ного движения, перераставшего в общенациональный кризис.
Приближение революции в той или иной форме ощущалось и в пра-
вящем, и в либеральном лагерях. При этом в самодержавно-кре-
постническом лагере все еще была сильна вера в верноподданни-
ческие чувства масс, лишь подстрекаемых «смутьянами»-револю-
ционерами и оппозицией. Поэтому провал «конституционного»
третьеиюньского опыта был для легитимистской реакции аргумен-
том в пользу возвращения к «исконно русским» самодержавным
формам правления, а для сторонников «нового курса» доказатель-
ством необходимости принять более действенные меры для поддер-
жания царистских иллюзий крестьянства.
7
Недовольство отказом царизма от реформ и полицейскими
методами управления, страх перед усиливающимися реставра-
ционными тенденциями все сильней сказывались на позиции кон-
сервативных слоев буржуазии и относительно больше приспосо-
бившейся к капиталистическим отношениям части поместного дво-
рянства, составлявших социальную базу октябризма и национа-
лизма. Сузив свою «реформаторскую» программу даже по сравне-
нию со столыпинской и сделав своими главными требованиями рас-
ширение прав городского и земского самоуправления и распрост-
ранение земства на неземские губернии при сохранении основ
прежней избирательной системы (т. е. при сохранении господства
помещиков в земствах и буржуазии в городских Думах), октябри-
сты и националисты стали проявлять большую настойчивость в вы-
движении этих требований, рассчитывая, что, получив в свои руки
большую реальную власть на местах, господствующие классы
лучше защитят свои интересы, чем косная бюрократическая маши-
на центральной власти.
Наиболее отчетливо ощущавшая приближение нового револю-
ционного взрыва либеральная оппозиция самим своим местом
в расстановке классовых сил в России была обречена цепляться за
утопию мирного, эволюционного пути преобразования страны,
подкрепляемую верой в необратимость исторического прогресса и
надеждами, что правящие круги, учтя опыт 1905—1907 гг., пред-
почтут в конце концов предотвратить революционный взрыв свое-
временными уступками. Пытаясь, с одной стороны, оказать в этом
смысле давление на царизм, а с другой — сохранить возможность
влияния на массы, кадеты, которые в столыпинский период сверты-
вали свои законодательные предложения до уровня, приемлемого
для октябристов, в предвоенные годы предъявляют царизму
в форме демонстративных законопроектов в Думе и публичных за-
явлений с трибуны различных «общественных» съездов «список
коренных политических реформ».19 При этом либералы по-прежне-
му полагали, что уступки, достаточные для них, удовлетворят и
широкие массы, и сетовали на власть, отказывавшуюся прислу-
шаться к их советам.
«Распад, колебания, взаимное недоверие и недовольство внутри
системы 3-его июня, внутри помещиков и реакционной буржуазии.
,,Они“ обвиняют друг друга — Пуришкевичи либералов, либералы
Пуришкевичей — в поощрении и ускорении новой революции.
Таково положение»,20 — писал В. И. Ленин в середине мая 1914 г.
Наряду с обострением политических противоречий между по-
местным дворянством и буржуазией на кризисе третьеиюньской
системы отразилось углубление экономических противоречий
между обоими эксплуататорскими классами.
Уже пореформенное развитие капитализма превратило бур-
жуазию в экономически самый могущественный класс России.
XX век принес дальнейшее усиление экономических позиций рос-
сийского капитала, укрепление его связей с международным фи-
нансовым капиталом, создание мощных монополистических объ-
8
единений. В то же время сохранение крепостнических пережитков
в землевладении и во всей общественной жизни России, а также
конечная неудача земельной реформы обусловливали крайнюю
узость внутреннего рынка, делали промышленное развитие нео-
беспеченным и предвещали особую остроту нового кризиса пере-
производства, первые признаки которого уже ощущались накануне
мировой войны. Результатом возрастания экономической силы
капитала и его неудовлетворенности методами хозяйствования
царизма было усиление в третьеиюньский период притязаний бур-
жуазии на определение экономической политики правительства и
на перераспределение национального дохода между нею и помест-
ным дворянством. Настаивая на проведении политики, обеспечи-
вающей более благоприятные условия функционирования и раз-
вития капиталистической системы хозяйства, магнаты промышлен-
ности добивались пересмотра налоговой системы, при которой соб-
ственность буржуазии была обложена пропорционально выше, чем
собственность помещиков, устранения правительственной рег-
ламентации предпринимательской деятельности и ликвидации или
по крайней мере сокращения казенного хозяйства, увеличения
своей роли при разработке экономических программ и одновремен-
но осуществления царизмом финансовых, внешнеторговых и иных
мероприятий, направленных на стимулирование частного предпри-
нимательства.
В свою очередь, экономические требования дворянства были
направлены на искусственную консервацию поместного землевла-
дения с помощью дополнительных государственных льгот. Начав-
шийся с середины 1890-х гг. рост сельскохозяйственных цен не
остановил процесс сокращения дворянского землевладения, вы-
званного неспособностью большинства помещиков перейти на
капиталистические формы хозяйствования и непроизводительным
использованием помещичьих доходов. В 1913 г. Главное управле-
ние землеустройства и земледелия с сознанием необратимости
хода событий признавало, что «частное землевладение неуклонно
продолжает идти к уничтожению».21 Ссылаясь на прогрессирую-
щую потерю своих земель, дворянство, усвоившее еще с конца
XIX в. позу «нелюбимца правительства», приносящего его якобы
в жертву промышленному развитию (а с 1907 г. — крестьянскому
землеустройству), требовало обильного кредита, основанного
к тому же не на общих коммерческих принципах, возмещения
казной убытков, причиненных крестьянскими волнениями в 1905 —
1907 гг., принятия за государственный счет мер по обеспечению
сбыта сельскохозяйственной продукции, принудительного удержа-
ния в деревне сельскохозяйственных рабочих и т. п.
Вопрос о направлении экономической программы вызывал
большие разногласия и в правящих кругах, тем более что и легити-
мистская реакция, и официальное правительство пытались в пред-
военные годы подменить вопрос о политических реформах показ-
ной заботой о благосостоянии масс. Именно разногласия в эконо-
мической области сыграли решающую роль в падении в январе
9
1914 г. Коковцова, заменившего Столыпина на посту премьер-
министра.
Продолжая в общем политику Витте по созданию условий для
развития промышленности и привлечения иностранного капитала,
коковцовское Министерство финансов в третьеиюньский период не
могло прибегать к широко применявшимся в 90-е гг. мерам госу-
дарственной поддержки тех или иных отраслей промышленности.
Оказавшись перед необходимостью изыскивать средства на вос-
становление армии и флота, проведение аграрной реформы и
другие неотложные нужды и сохранять при этом золотое обраще-
ние, Министерство финансов вынуждено было перейти к политике
бездефицитного бюджета, вызывая этим нарекания и буржуазии,
и поместного дворянства в «сдерживании производительных рас-
ходов». Если, однако, Министерство финансов подвергало сомне-
нию лишь методы политики Витте, то Главное управление земледе-
лия критиковало самые ее цели и утверждало, что «попытка в ши-
роких размерах привлечь народный труд к обрабатывающей про-
мышленности не увенчалась успехом». 2 Позиция ГУЗиЗ, с одной
стороны, продолжала линию дворянско-аграрной критики курса
Витте конца 90-х — начала 900-х гг., а с другой — отражала обеспо-
коенность царизма кризисом крестьянского хозяйства, становив-
шимся препятствием на пути создания «крепкого крестьянства».
Недовольство дворянской реакции чрезмерным, с ее точки зрения,
развитием капитализма в стране нашло свое выражение в попыт-
ках антисиндикатского законодательства, инициатором которого
в значительной степени выступало Министерство путей сообщений.
Таким образом, несмотря на общую контрреволюционность
поместного дворянства и буржуазии, на их общий антагонизм со
всей демократией и с рабочим классом в особенности, ни в полити-
ческом, ни в экономическом плане их прочный союз на третьеиюнь-
ских условиях оказался невозможен. «Даже феодально-буржуаз-
ной монархии ,,удовлетворительного“ для этих классов свойства
наладить не удалось».26
Начавшееся после провала столыпинского бонапартизма раз-
ложение третьеиюньской системы находило свое выражение
в резком обострении борьбы между буржуазией и поместным дво-
рянством за власть и доходы и углублении недовольства буржуа-
зии всей политикой царизма, в усложнении взаимоотношений
между царизмом и поместным дворянством, проявлявшемся,
в частности, в нападках на финансовую политику правительства и
в конфликте между центральной властью и органами земского
самоуправления, во все больших сбоях созданного специально для
функционирования третьеиюньской монархии механизма взаимо-
отношений правительства и Думы, в кризисе системы двух боль-
шинств в Думе и самих помещичье-буржуазных партий. На первый
план в кризисе верхов в 1911 —1914 гг. выступал порожденный все
углубляющимся разрывом между капиталистической эволюцией
страны и сохранением в ней докапиталистического государствен-
ного строя конфликт между царизмом и буржуазией, добивавшей-
10
ся большего участия в текущем государственном управлении и
требовавшей политических реформ, гарантирующих буржуазные
свободы и правопорядок. В то же время серьезными последствиями
для царизма была чревата экономическая и политическая диффе-
ренциация поместного дворянства, часто которого оказывалась
в оппозиции правительству справа, а часть начинала вместе с бур-
жуазией выражать неудовлетворенность неэффективностью
существующей государственной машины. Относительная само-
стоятельность царизма от своей социальной опоры оборачивалась
в условиях общенационального кризиса намечающимся отрывом
от нее, и уже в связи с выборами в IV Думу В. И. Ленин констати-
ровал: «...правительство не может опереться ни на один класс на-
селения. Оно не может даже поддержать союз с помещиками и
крупной буржуазией, ради которого совершен государственный
переворот 3-го июня 1907 года».24
Именно объективная невозможность сохранить в рамках
третьеиюньской системы союз царизма с помещиками и крупной
буржуазией означала, что «третьеиюньская система зашла в ту-
пик», 25 что «эта контрреволюционная система исчерпала себя,
исчерпала свои социальные силы».26
Настоящая работа по своей проблематике и по своим задачам
в общем продолжает опубликованную мною в 1978 г. монографию
«Самодержавие, буржуазия и дворянство в 1907—1911 гг.».
1 Ленин В. И. Поли. собр. соч. Т. 22. С. 257.
2 Там же. Т. 16. С. 446.
3 Там же. Т. 15. С. 387.
4 Там же. Т. 16. С. 61.
5 О местной реформе см. подробнее: ^якин %. ^Самодержавие, буржуазия и
дворянство вП~90л^13П ' Г1-Д1^.19.78^ 24.6.^-
6 ЦГИА СССР, ф. 1276, оп. 3, д. 18, л. 41.
\ Государственная дума. Стенографические отчеты. Третий созыв. Сессия IV
СПб.,Д9ТГ'Ч.‘Ш. Стб. 2861.
" 0 Ленй'н В. И. Полное, собр. соч. Т. 21. С. 41.
9 Там же. Т. 23. С. 57.
10 Там же. Т. 21. С. 381.
11 Труды V съезда уполномоченных дворянских обществ 32 губернии. СПб.,
1909. С. 57.
12 Ленин В. И. Поли. собр. соч. Т. 16. С. 415.
13 ЦГИА СССР, ф. 1276, оп. 2, д. 406, л. 53.
14 Русская мысль. 1911. № 2. С. 193.
15 Там же. С. 109.
16 Там же. С. 191.
17 Ленин В. И. Поли. собр. соч. Т. 17. С. 411—412.
18 Там же. Т. 20. С. 224.
19 Там же. Т. 23. С. 395.
20 Там же. Т. 25. С. 149—150.
21 Главное управление землеустройства и земледелия: Итоги работ за послед-
нее пятилетие (1909—1913 гг.). СПб., 1914. С. 41.
22 ЦГИА СССР, ф. 395, on. 1, д. 2116в, л. 123.
23 Ленин В. И. Поли. собр. соч. Т. 22. С. 130.
24 Там же. С. 203.
25 Там же. Т. 23. С. 311.
26 Там же. С. 57.
ГЛАВА ПЕРВАЯ
КОКОВЦОВ И III ДУМА
Выстрел Богрова в Киевской опере лишь поставил драматическую
точку на уже и без того закончившейся политической карьере Сто-
лыпина. Очевидный для всех провал столыпинской политики при-
вел к усилению в правящих верхах крайне правых групп, для кото-
рых и Столыпин был недопустимо либеральным премьером. Еще
при жизни его отставка была решена, и на пост министра внутрен-
них дел дворцовая камарилья выдвигала различных кандидатов.
Дворцовый комендант В. А. Дедюлин, покровитель «Союза русско-
го народа», проводил П. Г. Курлова, влиятельный салон
гр. С. С. Игнатьевой выдвигал нижегородского губернатора
А. Н. Хвостова, уже в 1911 г. возникли кандидатуры черниговского
губернатора Н. А. Маклакова и директора Департамента земледе-
лия гр. П. Н. Игнатьева. Активную роль в закулисных интригах
играл А. В. Кривошеин. Весной 1911 г. он советовал Николаю со-
хранить Столыпина на посту премьера, но уже летом содействовал
возвращению в Государственный совет уволенного в «отпуск»
противника Столыпина В. Ф. Трепова 1 и явно проводил своего
человека в лице Игнатьева. Поэтому не случайно после убийства
Столыпина в кругах крайне правых возникли разговоры о возмож-
ности и желательности назначить премьером именно Криво-
шеина. 2
Кандидатура В. Н. Коковцова, заместителя и соперника Столы-
пина, осенью 1911 г. уже не устраивала крайне правых. Опытный
бюрократ и убежденный консерватор, Коковцов был слишком
«законником», чтобы подходить распоясывавшейся в попрании
всякой законности камарилье, а упорно распространявшиеся слухи
о его несогласии с националистическим курсом Столыпина, под-
крепленные мерами по предотвращению еврейских погромов
в Киеве и других городах, которые Коковцов предпринял после
покушения Богрова, еще больше настраивали правых и национа-
листов против него. Запись 9 сентября в дневнике А. В. Богдано-
вич, что назначение Коковцова, «друга евреев, сторонника фин-
нов», «повергнет в уныние всех преданных царю людей»,3 отража-
ла мнение царской свиты, находившейся в то время в Крыму, а при-
зывы М. О. Меньшикова не спешить с выбором нового премьера и
назначить его «на страх врагам»4 свидетельствовали о сходных
настроениях в Петербурге. О своем недоверии к нему заявили
непосредственно Коковцову в Киеве лидеры националистов.°
12
Тем не менее источники не зафиксировали каких-либо реальных
шагов, предпринятых против назначения Коковцова, и тот, испол-
нявший обязанности премьера с 1 сентября, был 10-го официально
утвержден в этой должности. Ему при этом, однако, с самого нача-
ла было сказано, чтобы он не вступал «на путь этих ужасных поли-
тических партий, которые только и мечтают о том, чтобы захватить
власть и поставить правительство в роль подчиненного их воле».
В этом напутствии Александры Федоровны содержалось не только
осуждение Столыпина, который, по ее словам, «уже окончил свою
роль и должен был стушеваться, так как ему нечего было больше
исполнять», но и прямое требование опираться только на «доверие
государя».6
Коковцов пришел к власти в обстановке дальнейшего обостре-
ния всех противоречий третьеиюньской системы. Начавшийся еще
в 1910 г. поворот к новому подъему революционного и демократи-
ческого движения продолжался. Уже 1911 год продемонстрировал
«медленный переход в наступление со стороны рабочих масс».7
Число наступательных стачек выросло в 1911 г. по сравнению
с 1910 г. более чем вдвое, а их участников — более чем втрое,8
причем стачки отличались значительно большим упорством.
В ноябре на многих заводах Петербурга, Москвы, Киева, Риги и
других городов прошли митинги с требованием освободить социал-
демократических депутатов II Думы, осужденных по сфабрикован-
ным охранкой обвинениям. В обстановке растущего подъема рабо-
чего движения активизировались большевистские партийные орга-
низации, энергично включившиеся по призыву В. И. Ленина
в борьбу за созыв всероссийской конференции РСДРП.
Важнейшим событием в развитии революционного движения
в стране явилась Пражская конференция РСДРП в январе 1912 г.э
покончившая с формальным объединением с меньшевиками.
Пражская конференция избрала большевистский ЦК РСДРП и
сформулировала стратегию большевизма — курс на демократиче-
скую революцию в России и перерастание ее в социалистическую,
подчеркнув, что ближайшей целью всех революционных сил
остается свержение самодержавия.
Осень 1911 г. наглядно продемонстрировала провал аграрной
политики царизма и остроту аграрного вопроса. Неурожай 1911 г.,
охвативший по меньшей мере 20 губерний и особенно больно уда-
ривший как раз по районам усиленного насаждения хуторского и
отрубного землепользования, вновь вызвал голод десятков мил-
лионов крестьян. Царизм не только оказался застигнутым врас-
плох массовым народным бедствием, но и усилил обычное для него
сопротивление попыткам различных общественных организаций
прийти на помощь голодающим. МВД старалось отстранить от
руководства продовольственной кампанией даже правые земства.
Правительство препятствовало деятельности врачебно-санитар-
ных пунктов Пироговского общества, не разрешало Вольному
экономическому обществу сбор средств в пользу голодающих,9 а
Коковцов пытался утверждать, будто пресса преувеличивает раз-
13
меры бедствия, «чтобы сказать, что правительство не заботится о
благе народа, чтобы всячески дискредитировать правительство».1,1
Он требовал устранения общественных организаций от распреде-
ления пожертвованного среди крестьян, откровенно мотивируя это
требование страхом, что вместе с хлебом в деревню попадет и аги-
тационная литература."
В ходе прений в Думе в связи с голодом крестьянские депутаты
вновь подняли вопрос о земле. Представитель трудовой группы
К. М. Петров подчеркнул, что для предотвращения голодовок не-
обходимо «взять землю из рук тех, которые ее не возделывают».12
Когда же помещичьи депутаты попытались ограничить разговор
«ставкой на сильных», правые крестьяне также выступили с заяв-
лениями, что «люди будут до тех пор голодать, пока земля будет
находиться по 20 000 дес. в одних руках».13 Предложение
М. С. Андрейчука (правого депутата от Волынской губернии),
чтобы правительство внесло в Думу законопроект об установлении
предельных норм крупного землевладения, было даже принято
Думой 125 голосами против 100, но перепуганные таким результа-
том депутаты право-октябристского большинства потребовали
«проверки» голосования и, собрав из кулуаров своих единомыш-
ленников, сумели одержать верх.14 «...Неурожай нынешнего
года, — подводил В. И. Ленин итоги прениям о голоде, — является
новым напоминанием о смерти для всего нынешнего строя, для всей
третьеиюньской монархии».15
Все более открыто выражала свое недовольство буржуазия.
Последняя сессия III Думы открылась запросами об убийстве
Столыпина. Только социал-демократы в своем запросе связали это
убийство со всей системой полицейской провокации в стране. Но
и в запросе октябристов, и в речах А. И. Гучкова содержалось тре-
бование «коренной чистки личного состава» охранки и ее реоргани-
зации.16 Негодуя прежде всего против убийства их ближайшего
политического союзника, октябристы достаточно откровенно под-
черкивали, что хозяйничание черносотенных элементов в полиции
внушает им страх за судьбу существующего строя. В то же время
сами октябристы получили очередное предупреждение от буржуа-
зии. На состоявшихся в октябре дополнительных выборах в Госу-
дарственный совет прогрессист Ф. В. Стахеев победил октябриста
Л. К. Шемшинцева.
Параллельно с думскими дебатами об убийстве Столыпина
прошел экстренный съезд представителей промышленности и тор-
говли, обсуждавший проект увеличения средств земств и городов.
На этом съезде выступления и октябриста Крестовникова, и про-
грессиста П. П. Рябушинского вылились в критику экономической
политики царизма. В предложенной Крестовниковым и едино-
гласно принятой съездом резолюции говорилось, что увеличение
земских сборов с промышленности «являлось бы... поощрением
незаконности, произвола и закреплением в стране бесправия одно-
го класса населения перед другим». Еще резче выражался Рябу-
шинский, нападавший на «класс дворян-аграриев», неспособных
14
«творить большое общественное дело», и на «аграрно-дворянскую»
линию правительства.17 Подчеркивая значение съезда, «Утро
России» писало 13 ноября, что «из области специальных интересов
промышленности прения перешли на широкую принципиальную
почву: какой быть России — экономически буржуазной или по-
прежнему дворянско-землевладельческой».
В обстановке растущего политического кризиса смена премьера
породила в либеральном лагере надежду на перемену правительст-
венного курса.
Коковцов, заявивший (в 1908 г.), что в России «парламента,
слава богу, нет», успел научиться иметь дело с Думой и даже
использовать ее в ведомственных трениях с коллегами по кабинету,
заработав репутацию «сторонника представительного строя». Так,
в свой ответ на поздравления Совета съездов промышленности и
торговли Коковцов вставил ни к чему не обязывавшие слова о
«дружественной совместной работе правительства, законодатель-
ных учреждений и общественных организаций».18 Вслед за тем во
французской газете «Тан» было помещено «интервью» с Коковцо-
вым, в котором подчеркивалась преемственность его политики по
отношению к курсу Столыпина и одновременно говорилось о необ-
ходимости изменения приемов власти в национальном вопросе.19
Хотя Коковцов отрицал, что давал интервью, и правая, и либераль-
ная пресса сочла это лишь тактическим маневром с его стороны и
поверила в опубликованную «Тан» платформу.
Одновременно Коковцов начал искать формы отношений
с Думой. Требование Александры Федоровны не становиться «на
путь этих ужасных политических партий» исключало возможность
постоянного союза с какой-либо партией, как это практиковал
Столыпин с октябристами и националистами. Поэтому Коковцов
через Осведомительное бюро предал гласности свою встречу с Гуч-
ковым 13 октября, вызвав этим раздражение октябристов, увидев-
ших в такой огласке желание положить конец доверительным от-
ношениям правительства с ними. Стремясь подходить к думскому
большинству, готовому поддержать те или иные законопроекты,
как к категории чисто количественной, не связывающей кабинет
обязательствами ни перед одной из фракций, Коковцов неизбежно
должен был зондировать позицию прогрессистов как самой уме-
ренной части оппозиции (к мысли об этом пришел в последний год
своего премьерства и Столыпин), а это породило слухи о его жела-
нии опереться на «умеренно-прогрессивный центр»,20 хотя «Рос-
сия» еще 16 сентября предупреждала, что по-прежнему обществен-
ным мнением признается лишь такое, которое складывается «под
влиянием государственного чувства и в неразрывной связи с госу-
дарственными началами», и это предупреждение практически
означало нежелание прислушиваться к оппозиции.
Наконец, Коковцов сразу же стал вынашивать план создания
новой газеты, которая, не будучи формальным официозом (что и
лишало «Россию» влияния), довольствовалась бы только «дело-
вой» критикой правительства. За содействием он обратился к главе
15
Петербургского Учетного и ссудного банка Я. И. Утину, а тот, обес-
печив финансовое сотрудничество и других банков, наметил в ре-
дактора будущей газеты П. Б. Струве.21 Хотя «Речь» предала этот
план огласке лишь 8 марта 1912 г., когда вся затея рухнула,22
в кадетских кругах о ней знали с самого начала (в газету собирал-
ся перейти из «Речи» член ЦК кадетов А. С. Изгоев) и тоже, оче-
видно, истолковывали как признак стремления Коковцова сбли-
зиться с оппозицией.
В действительности у Коковцова не было ни возможности, ни
желания менять курс, хотя крайности националистической полити-
ки Столыпина он в свое время и не одобрял. Интервью «Тан», если
оно не было вообще выдумкой досужего газетчика, могло быть
адресовано французской бирже и не предназначено для внутрен-
него употребления. Эпизод с несостоявшейся газетой свидетельст-
вовал лишь о том, что Коковцов правильнее оценивал степень эво-
люции Струве и меньше, чем полиция, боялся жупела его былого
радикализма, а разговоры с прогрессистами были зондажем их
готовности сдвинуться вправо, а не готовностью правительства
пойти влево. Тем не менее и кадеты, и прогрессисты какое-то время
всерьез ожидали некоторого сдвига политического курса. Причина
такого самообмана коренилась в «конституционных иллюзиях»
российского либерализма и обусловленных ими неверных выводах
из анализа общей ситуации в стране.
Крах столыпинского бонапартизма, как казалось кадетам, дол-
жен был заставить царизм понять тщетность сопротивления бур-
жуазно-конституционной эволюции страны и подвигнуть его на
соглашение с оппозицией. «Фаталистический оптимизм» кадетов,
вытекавший из их веры в неотвратимость исторического прогресса,
подкреплялся и их оценкой ситуации, сложившейся конкретно
осенью 1911 г. Считая в общем перспективу массовых выступлений
трудящихся далекой (об этом речь пойдет дальше), кадеты учиты-
вали предстоящее изменение настроений крестьян не в пользу
царизма вследствие неурожая, рост забастовочного движения ра-
бочих в обстановке промышленного подъема и вероятность новых
студенческих выступлений.23 Поскольку для самих кадетов все
это было симптомами опасности нового революционного подъема
(хоть и в отдаленной перспективе), они полагали, что и правящие
круги оценят ситуацию так же и, учтя опыт недавнего прошлого, на
этот раз предпочтут предотвратить такой подъем своевременными
уступками.
Уже летом 1911 г. московская охранка утверждала, что кадеты
верят в неизбежность для правительства поиска сближения с ними
после победы оппозиции на выборах в IV Думу и готовы сде-
лать «все возможное, чтобы облегчить правительству этот шаг».24
Подтверждением этому может служить передовица «Речи» 6 сен-
тября по случаю смерти Столыпина, в которой отмечалось, что
сознание несостоятельности системы было не чуждо и Столыпину.
«Мы ждали, — писала «Речь», — что близок тот момент, когда и
власть, и общество придут к заключению, что система политики
16
должна быть изменена в том направлении, какое было дано мани-
фестом 17 октября». Милюков, вернувшись из поездки во Фран-
цию, внес затем коррективы в кадетскую позицию, дав полностью
отрицательную характеристику Столыпину. Но и Милюков писал,
будто даже бюрократы типа В. И. Гурко, побывав за границей,
начинают замечать, что время не ждет и нельзя отставать от циви-
лизованного света. «Вот на этом, — заключал он, — основывается
некоторая моя надежда, что другого Столыпина у нас быть не
может».25 Поэтому Милюков тоже с готовностью поверил в под-
линность интервью в «Тан» и строил свои рассуждения на посылке,
что «В. Н. Коковцов не абсолютно недоступен усвоению истин кон-
ституционного порядка». Милюков предложил занять выжида-
тельную позицию по отношению к новому премьеру и сосредо-
точиться на критике столыпинского курса, которая «может быть
лишь полезной для Коковцова, если он захочет внести смягчение
в политику национализма и произвола».26
Исходя из этой установки, «Речь» на протяжении октября
упорно заклинала наступление «нового курса», «переход к полити-
ке спокойствия и реализма». Кадеты не могли не видеть, что курс
Столыпина был не личной его политикой, а линией «тех или иных
социальных групп»,27 не могли не видеть активизации крайней
реакции после киевского покушения. Поэтому они не надеялись на
крутой поворот и заранее оговаривались, что перемена, которой
они сейчас ждут, будет «не так велика, чтобы подвергнуть опасно-
сти интересы социального слоя, застрахованные 3 июня». И даже
такую перемену они считали осуществимой для Коковцова лишь
исподтишка, в атмосфере «старых слов и нового смысла».28 Но все
же они не только повторяли, что эта перемена выгодна для самих
власть имущих, но и верили в предстоящее смягчение национали-
стической политики (оно считалось словно предрешенным) и обще-
политического курса царизма.
На позиции той части прогрессистов, которая группировалась
вокруг «Утра России», кроме обычных либеральных взглядов, ска-
зывалась и давняя привычка московской буржуазии находить
общий язык с министрами финансов. Еще до официального назна-
чения Коковцова «Утро России» приветствовало его кандидатуру,
утверждая, что при одном упоминании его имени «в воздухе про-
неслось уже тихое веяние примирения».29 Орган Рябушинского
подчеркивал, что вообще благотворно совмещать посты премьера
и министра финансов, поскольку у такого главы кабинета «на
первом плане будут всегда и во всем реальные интересы России и
ее населения», тогда как именно неосведомленность Столыпина
в финансовых вопросах определяла якобы «импульсивность» его
политики. В плюс Коковцову зачислялась и его склонность счи-
таться с общественным мнением «если не России, то Европы».30
Предъявляя Коковцову определенные претензии в экономической
области, «Утро России» тем не менее от имени торгово-промышлен-
ных кругов Москвы выражало удовлетворение его новым назна-
чением.31
2 В. С. Дякин
17
Со своей стороны, прогрессисты явно готовы были пойти на-
встречу Коковцову. Комментируя проходившую в эти дни газетную
полемику Витте и Гучкова о событиях 1905—1906 гг., «Утро Рос-
сии» писало 20 октября: «Если бы Д. Н. Шипов и князь Е. Н. Тру-
бецкой оказали в свое время поддержку тогдашнему настроению
правительства, кто знает, что было бы сейчас. Отворачиваться и
умывать руки умел и Пилат». Естественным выводом из такой по-
зиции была готовность думской фракции прогрессистов пойти на
слияние с левыми октябристами типа Н. А. Хомякова в едином
«левом центре», если такой окажется достаточно многочислен-
ным 32 (т. е. если за Хомяковым пойдут и далеко не левые октяб-
ристы). Даже после речи Коковцова по финляндскому вопросу
28 октября «Утро России» писало, что хотя правительственная
музыка остается прежней, тон ее смягчился и «большего сейчас мы
и не ждали».33
Те самые мнимые признаки склонности Коковцова к примири-
тельному курсу, которые внушали надежды либералам, вызывали,
как уже отмечалось, настороженное отношение к премьеру со сто-
роны правых и националистов, а поднятая либеральной прессой
шумиха еще более усугубляла тревогу правых. Меньшиков в «Но-
вом времени» вел открытую кампанию против Коковцова, а в сало-
не у Е. В. Богдановича говорил, что премьер представляется ему
«Святополк-Мирским после Плеве». В том же салоне В. Б. Штюр-
мер обвинял Коковцова в желании ладить с кадетами.34 Лидер
националистов П. Н. Балашов публично называл назначение Ко-
ковцова «скачком в неизвестность»,35 а его соперник внутри фрак-
ции А. И. Савенко опасался «поворота курса в сторону космополи-
тизма и либерализма».36 В стремлении оказать нажим на премьера
правые и националисты по инициативе В. М. Пуришкевича затеяли
«открытое письмо» к нему, содержавшее обычный набор шовини-
стических лозунгов.37 «Письмо» оказалось, даже по мнению на-
ционалистов, настолько «крикливым», что они в последний момент
сняли свои подписи.38 Не подписали письмо представители «Рус-
ского собрания» и московских монархистов, и вся затея лишь
еще раз продемонстрировала разброд в черносотенном лагере.
Правые воспользовались сменой главы кабинета, чтобы снова
напомнить о своем недовольстве Основными законами. В. П. Ме-
щерский в «Гражданине» и Л. А. Тихомиров в «Московских ведо-
мостях» поместили очередные статьи о возвращении к совещатель-
ному строю, а Меньшиков вернулся к разговору об ограничении
круга избирателей, утверждая, что не большинство должно давать
законы меньшинству, а наоборот, как было при крепостном праве,
и «все, что поплоше или совсем скверно, могло бы по справедливо-
сти оставаться дома без представительства»,40 включая в тех, кто
«поплоше», всех инородцев и «партии мятежа», т. е. социал-демо-
кратов и эсеров.41 В Думе националист Г. А. Лашкарев советовал
с подозрением относиться ко всем законопроектам, разработанным
правительством в годы революции, и тоже намекал на желатель-
ность дальнейших ограничений в избирательном законе.42
18
Смерть Столыпина вызвала временное, но резкое поправение
октябристов. ЦК «Союза 17 октября» опубликовал воззвание,
в котором обвинял «левые партии» (относя к ним и кадетов)
в убийстве «министра, какого Россия не имела со времен Сперан-
ского», и призывал всех «верующих, что истинный прогресс может
свершаться лишь при медленном совершенствовании обществен-
ной и личной жизни», к борьбе с «оппозициею и рождаемой ею ре-
волюцией».43 «Голос Москвы» разразился серией статей, обви-
нявших либеральную оппозицию в «кокетничании с революционе-
рами». В результате создалась благоприятная обстановка для вос-
становления октябристско-националистского блока, давшего тре-
щины в последний год столыпинского премьерства. Совещания
лидеров обеих фракций были начаты в Киеве на похоронах Столы-
пина, причем «Голос Москвы», со слов участников совещаний,
подчеркивал, что «почва для дальнейшего согласования полити-
ческой работы вполне подготовлена».44 Столыпинский блок пред-
лагал себя в качестве большинства для Коковцова. Но эта под-
держка предлагалась на условиях продолжения столыпинского
курса, а поскольку у обеих фракций были на этот счет сомнения, их
совещания в течение октября сохраняли оттенок оппозиции к ново-
му премьеру.
В первое время лозунг продолжения столыпинского курса рас-
шифровывался прежде всего как сохранение его националистиче-
ских элементов, что нашло отражение в согласованной октябрист-
ско-националистским блоком повестке дня пятой сессии Думы.
Затем октябристы вспомнили и свое требование продолжения
реформ. Член ЦК «Союза 17 октября» А. В. Бобрищев-Пушкин,
писавший в «Голосе Москвы» под псевдонимом Громовой, вновь
стал повторять, что нельзя утверждать только «русскую государст-
венность», «забыв о русской свободе».45 Поскольку «русская
свобода» в трактовке октябристов означала лишь упрочение поло-
жения Думы в системе государственного управления, реорганиза-
цию местной власти и земства и устранение наиболее вопиющих
нарушений законности, но не включала в себя ни равноправия всех
народов России, ни устранения социального гнета, такая поста-
новка вопроса в общем устраивала и националистов.
Восстановление октябристско-националистского блока вызы-
вало двойственное отношение крайне правых.
С одной стороны, это означало сохранение расстановки сил,
существовавшей при Столыпине, тогда как легитимистская реак-
ция добивалась сдвига вправо. Но только «Русское знамя» могло
всерьез предлагать правительству опереться не на «отбросы искус-
ственных партий», как оно аттестовало столыпинских союзников, а
на находящиеся якобы в правом лагере «живые силы», при этом
принимая их в расчет «такими, каковы они есть, не дожидаясь их
„очищения"».46 Разброд в черносотенном лагере и соперничество
лидеров правых в Государственном совете были так сильны, что
они могли, конечно, рассчитывать на закулисные влияния, но для
публичной демонстрации «живых сил» нуждались в союзниках и
2* 19
потому старались перетянуть националистов к себе. В этом, в част-
ности, заключался смысл попытки привлечь националистов к «от-
крытому письму» Коковцову.
С другой стороны, часть правых лидеров была не прочь сама
войти в соглашение не только с националистами, но и с октябриста-
ми, полагая, что в таком тройственном союзе они, благодаря своим
придворным связям, окажутся более сильной стороной и сумеют
через националистов потянуть весь блок вправо. Попыткой создать
предпосылки такого блока явился раут правых и националистов из
обеих палат у председателя Совета объединенного дворянства
А. А. Бобринского 23 октября, на котором Коковцова называли
«калифом на час». На следующий день фракция националистов,
высказавшись в принципе за сотрудничество с правительством,
постановила оставить вопрос открытым до выяснения взглядов
Коковцова на национальную политику.47
Между тем Коковцов, по-видимому, просто ждал подходящего
случая для того, чтобы выяснение его позиции не выглядело обна-
родованием программы. Требование опираться исключительно на
доверие Николая и не «заслонять» его подчеркивало то обстоятель-
ство, о котором Коковцов напомнил, как только возник шум вокруг
пресловутого интервью «Тан», — «политические программы
в России определяются не министрами, а государем императо-
ром».48 Разумеется, не лишено было оснований замечание «Утра
России», когда оно переводило вопрос в другую плоскость: само
имя назначаемого есть некоторая программа, и если призван
к власти Коковцов, а не П. Н. Дурново или М. Г. Акимов, значит,
они признаны неподходящими.49 Но имя Коковцова не содержало
в себе той программы, которую хотели из него вычитать либералы.
Кроме того, наследником Столыпина был не только он: 20 сентября
министром внутренних дел был назначен бывший товарищ Столы-
пина на этом посту, а с 1909 г. государственный секретарь А. А. Ма-
каров.
Кандидатура Макарова была предложена Коковцовым, по-
скольку Николай сразу недвусмысленно заявил, что не сделает
министром С. Е. Крыжановского,50 правую руку Столыпина
в МВД. Николай упрямо не хотел простить автору третьеиюньского
закона его причастность к либеральной «весне» Святополк-Мир-
ского. Выдвигая Макарова, Коковцов имел в виду преградить
дорогу Н. А. Маклакову. При этом он подчеркивал консервативные
убеждения Макарова, его опыт в деле заведования полицейским
сыском и завязанные на посту государственного секретаря связи
в верхней палате, дававшие основания надеяться, что Макаров
восстановит отношения МВД с Государственным советом, испор-
ченные во время конфликта с ним Столыпина из-за западного
земства.51 Николай остался «весьма доволен» разговором с Мака-
ровым перед назначением и написал Коковцову, что «это как раз
тот человек, который нужен на посту мин. внутр, дел в данную
минуту».52
В октябре Совет министров, чьей первоочередной проблемой
20
был неурожай, занялся и финляндскими делами, направление
которых после смерти Столыпина так тревожило правых и нацио-
налистов. 14 октября Совет министров постановил приступить
к пересмотру законов, определяющих власть финляндского гене-
рал-губернатора, с целью расширения его полномочий по борьбе
с революционным движением. Министерству юстиции было поруче-
но подготовить законопроект о передаче дел по совершенным
в Финляндии государственным и политическим преступлениям
в ведение русского суда.53 Когда же 28 октября Дума приступила
к обсуждению законопроекта о платежах из финской казны взамен
отбывания финнами воинской повинности (это был первый случай
практического применения закона 17 июня 1910 г., предусматри-
вавшего рассмотрение в Думе законов, касающихся Финляндии),
Коковцов первым взял слово, чтобы опровергнуть «совершенно не-
основательные догадки и умозаключения» на его счет и заверить,
что «во всех коренных вопросах... не может быть колебаний и не-
согласий преемника по отношению к предшественнику».54 Правые
одобрительно встретили заявление Коковцова, но Пуришкевич
сразу же предупредил, что его единомышленники ждут, когда «за
этими словами последуют и блестящие действия Председателя
Совета министров».55 «Голос Москвы» торжественно провозгла-
сил «великое удовлетворение» от коковцовской речи, подчеркнув,
что «расхождение между правительством и центром Думы, которое
замечалось в последнее время, теперь должно уступить место соли-
дарной работе».«Новое время» также заявило, что теперь Ко-
ковцов обеспечил себе «сохранение для него группировок депута-
тов, на которые опирался его предшественник».5/ Милюковская
«Речь», с обычной для нее нелюбовью признаваться в собственных
ошибках, констатировала «„крушение иллюзий", если только они
у кого-нибудь были».58
Внешне, таким образом, расстановка политических сил верну-
лась к исходной точке: октябристы и националисты готовы были
сотрудничать с правительством в продолжении столыпинского
курса (понимая его, впрочем, далеко не одинаково), правые, как и
при Столыпине, поддерживая реакционные составные элементы
этого курса, требовали их усиления и выступали против столыпин-
ских реформ, либералы остались в оппозиции. Но это была лишь
видимость возвращения к старому, хотя такое возвращение тоже
означало бы топтание на месте, не сулившее решения проблем,
перед которыми стоял царизм. На деле же правящие верхи сдела-
ли из провала столыпинского бонапартизма вывод о необходимо-
сти сдвига вправо, правда, предпочитая осуществить его руками
не открытого ретрограда типа Дурново, а «приличного» консерва-
тора Коковцова, в значительной мере, вероятно, оглядываясь на
своих союзников и особенно на европейскую биржу, с которой
именно у Коковцова были уже давно налаженные доверительные
отношения.
Зная настроения в «сферах», Коковцов счел необходимым спе-
циально объяснить Николаю, что его финляндская речь ни в коем
21
случае не была обещанием продолжать столыпинский курс «во
всех коренных вопросах». В специальном докладе он подчеркнул,
что придал речи «более широкое построение», дабы успокоить
«тревогу в наиболее консервативных кругах общества», но «от-
нюдь не желал допустить какой-либо „программной декла-
рации"». 59
Сдвиг вправо проявился, во-первых, в прекращении столыпин-
ского активного сотрудничества с Думой и переходе к ее ущемле-
нию и, во-вторых, в дальнейшем свертывании той ограниченной
программы реформ, которую пытался проводить Столыпин
в 1907—1909 гг. и которую он сам вынужден был значительно
свернуть в 1909—1911 гг.
Уже в декабре Коковцов пошел на серьезный пересмотр практи-
ки взаимоотношений кабинета и Думы. Статья 57 Учреждения
Думы не предусматривала ее права разрабатывать законопроекты,
хотя бы и предложенные ею самой, если соответствующие ведомст-
ва заявляли о готовности взять такую разработку на себя. Тем не
менее III Дума в некоторых случаях готовила собственные
проекты параллельно министерским (когда те очень задержива-
лись) и обращалась к ведомствам за необходимыми материалами.
При Столыпине Совет министров, протестуя против выработки и
обсуждения таких проектов, в то же время признавал политически
и практически целесообразным не отказывать Думе в просимых
сведениях (кроме не подлежащих оглашению) и даже признавал,
что и закон не устанавливает за ним права отказывать в этих све-
дениях. Во изменение столыпинской традиции Коковцов циркуляр-
ным письмом 10 декабря 1911 г. предупредил всех министров, что,
по его мнению, просьбы Думы о предоставлении ей материалов
в случаях, когда законопроект разрабатывается параллельно
правительственному, «в виде общего правила не подлежат удовле-
творению», а возможные исключения нуждаются в предваритель-
ном обсуждении в Совете министров.60 15 декабря, опять-таки во-
преки прецедентам, имевшим место при Столыпине, Совет минист-
ров решил дать ход жалобе правого октябриста Я. Г. Гололобова
на группу членов Думы, обвинивших его в причастности к убийству
черносотенцами трудовика-втородумца А. Л. Караваева. В Особом
журнале Совета специально подчеркивалось, что это делается для
того, чтобы «рассеять сложившееся... у некоторых членов Государ-
ственной думы убеждение, что постановления об ответственности
членов названной Думы за преступления, учиненные ими при
исполнении своих обязанностей, являются мертвою буквою».61
По существу речь шла о начале похода против свободы депутат-
ских выступлений. Практически ущемлением прав Думы было и
принятое в феврале 1912 г. решение признать проекты, утверж-
денные III Думой, но не успевшие пройти через Государствен-
ный совет, сохраняющими свою юридическую силу: Совет минист-
ров не счел нужным провести это решение в законодательном по-
рядке и своей властью распорядился судьбой думского на-
следства.62
22
Отношение правящих кругов к столыпинскому «реформатор-
скому» наследию было неодинаковым. В некоторых реформах
царизм был заинтересован. К ним прежде всего относилась реор-
ганизация местного суда (особенно в том усеченном виде, какой
она приобрела после сохранения в проекте сословного крестьян-
ского волостного суда): власть нуждалась в расширении сети су-
дебных органов и в изъятии споров хуторян и отрубников с общин-
никами из компетенции волостного суда, действовавшего на основе
обычного права и часто настроенного против выходящих из общи-
ны. Несмотря на непрекращающееся сопротивление правых, выс-
шая бюрократия понимала необходимость введения всеобщего
начального образования, тем более что выработанный проект
предусматривал достаточно медленные темпы его реализации.
Земская реформа (расширение круга избирателей и сферы компе-
тенции земств) явно представлялась теперь правящим верхам
делом неспешным. Больше того, едва придя в МВД, Макаров рас-
порядился подобрать материал для пересмотра только весной
с таким шумом введенного Столыпиным закона о земстве в запад-
ных губерниях,63 имея в виду повысить избирательный ценз в этих
губерниях до уровня Положения 1890 г.
Правительство подождало бы и с введением волостного земст-
ва, хотя и было заинтересовано в усилении низшего звена админи-
стративного аппарата, а волостное земство по проекту, разрабо-
танному при Столыпине и принятому Думой, сохраняло и админи-
стративные функции. Но в отношении к волостной реформе на по-
зиции правительства сказывалось дополнительное обстоятельст-
во — на ее проведении настаивали крестьянские депутаты, в том
числе правые. Видя, какое сопротивление легитимистской реакции
встречает волостное земство в Государственном совете, группа
крестьянских депутатов в конце ноября посетила Коковцова, Ма-
карова и Председателя Государственного совета Акимова, прося
о содействии. В обстановке неурожая, нестабильности, принесен-
ной в деревню аграрной реформой, и приближения выборов в IV
Думу предупреждение крестьян — «вы нас толкаете влево» —
звучало настолько весомо, что Коковцов даже доложил о крестьян-
ских пожеланиях Николаю и получил разрешение не распускать
Государственный совет на рождественские каникулы, чтобы нельзя
было ссылаться на нехватку времени для обсуждения вопроса.64
Стараясь пробить законодательную пробку в Государственном
совете в тех случаях, когда правительство было в этом заинтере-
совано, Коковцов активно участвовал в заседаниях комиссий
Совета. Он, в частности, снял свои собственные возражения против
фиксации вперед ежегодного увеличения расходов на начальную
школу, которыми раньше тормозил прохождение закона в Думе,
заявив, что тогда он смотрел на проблему глазами министра фи-
нансов, а теперь рассматривает ее как Председатель Совета ми-
нистров.65
Но одновременно кабинет в совместном совещании с членами
Синода поддержал нежелание церковного ведомства передать при-
23
ходские школы в Министерство просвещения (хотя эта идея со-
держалась в первоначальном проекте МНП) и высказался против
соответствующего раздела думского проекта о всеобщем обучении.
В Государственном совете Макаров открыто выступил против
думской редакции закона о переходе из одного вероисповедания
в другое,ьь а Синод расценил как посягательство на свои преро-
гативы законодательное предположение группы депутатов о ре-
форме прихода, внесенное в связи с тем, что Синод забрал из Думы
собственный проект. Главное же заключалось в другом — кабинет
Коковцова по существу отказался от разработки каких-либо за-
конопроектов политического характера. Сам Коковцов в январе
1912 г., поддакивая постоянным причитаниям правых, заявил
в Государственном совете, что, внося «различного рода законопро-
екты на рассмотрение законодательных учреждений», «мы вообще
теперь начинаем работать, по-моему, чрезмерно спеша».67
На деле законопроектами, имевшими общеполитическое зна-
чение, внесенными правительством в III Думу в течение пятой
сессии, были только проекты улучшения земских и городских
финансов. Этими проектами предполагалось смягчить конфликт
между центральной властью и органами местного самоуправле-
ния, тем более тревожный для царизма, что у руководства этими
органами находились социальные элементы, составлявшие его
опору, — поместное дворянство и домовладельческая (самая
косная) буржуазия, а подавляющее большинство земских, как
и городских управ, находились в руках правых и октябристов.
Захватив в 1906—1907 гг. управление земствами, черносотен-
ные зубры быстро обнаружили, что Положение 1890 г. ограничи-
вает и объединение усилий земств для сугубо деловых целей, и их
финансовые возможности. Между тем практические нужды зем-
ского и городского хозяйства требовали все больших средств.
Особенно острым финансовый кризис органов самоуправления
стал после того, как им пришлось значительно расширить дея-
тельность в области начального обучения и содействия аграрной
реформе (хотя в этих областях часть их расходов покрывалась
дотациями из казны). В результате земства стали настойчивее до-
биваться права привлекать к местному обложению дополнитель-
ные источники дохода, передачи им части государственных дохо-
дов и снятия с них обязательных расходов на общегосударствен-
ные цели (содержание полиции и т. п.).
Поскольку значительное пополнение земских и городских касс
могло быть достигнуто только путем пересмотра всей налоговой
системы, против чего выступали и Министерство финансов, и по-
местное дворянство, некоторым паллиативом могла быть лишь
организация кредита для органов самоуправления, вопрос о кото-
ром обсуждался в правящих верхах с 1909 г. При этом МВД и
ГУЗиЗ выступали за создание государственного кредитного учре-
ждения, которое предоставляло бы займы за счет средств, полу-
ченных путем выпуска облигаций (подобно Дворянскому и Кре-
стьянскому банкам), а Министерство финансов возражало, объ-
24
меняя, что выпуск таких облигаций подорвет государственный
кредит, и предлагало разрешить создание частного банка общест-
венного кредита. Позиция Коковцова в этом вопросе вытекала из
его общей финансовой политики и совпадала с отрицательным
отношением к планам организации казенного сельскохозяйствен-
ного кредита (см. гл. 4). Но, как и в том случае, весной 191! г. он
потерпел поражение, и Совет министров предложил Министерству
финансов разработать проект создания государственной кассы
юродского и земского кредита. Решающим аргументом были
соображения политические — стремление «приблизить к деятель-
ности земских и городских учреждений упорядочивающее влия-
ние правительства и дать государственной власти реальное сред-
ство содействовать здоровому развитию городского и земского
/щла в желательном для правительства направлении». Вынужден-
ный подчиниться, Коковцов в декабре представил проект такой
кассы с капиталом в 20 млн. рублей, подлежащим постепенному
возвращению в казну, и с правом выпуска облигаций на 100 млн.
рублей (по подсчетам МВД, земства и города нуждались в зай-
мах не меньше, чем на 400 млн. рублей)?8
Вслед за тем был доработан и 2 марта 1912 г. внесен в Думу
вызвавший ранее резкие протесты съезда представителей промыш-
ленности и торговли законопроект об улучшении земских и город-
ских финансов. Он предусматривал снятие с органов самоуправле-
ния некоторых лежавших на них расходов на полицию и воинские
гарнизоны и право земств увеличить обложение торгово-про-
мышленных предприятий и городских недвижимостей. Зная нравы
помещичьих земств, Министерство финансов специально огова-
ривало, что это обложение может быть повышено только одновре-
менно с пропорциональным увеличением налога на земельные
имущества.
Предпринимая, таким образом, некоторые полумеры для смяг-
чения финансового кризиса земств (которые получили бы большую
часть открываемых кредитов и льгот), правительство намерева-
лось заодно использовать появляющиеся у него новые, экономиче-
ские пути вмешательства в деятельность местных самоуправлений
в то время, когда те все больше тяготились сохранявшимися
старыми, административными.
Пока правительство явно не спешило не только с выработкой
новых законопроектов, но и с окончанием работы над уже нахо-
дившимися в производстве осколками столыпинской программы,
Государственный совет продолжал последовательно проваливать
или искажать до неузнаваемости столыпинские проекты, прошед-
шие через III Думу, причем выступления легитимистских лидеров
против тех или иных конкретных законов сопровождались декла-
ративными заявлениями об опасности реформ вообще и об угрозе
।осударственному строю, исходящей от тех кругов правящей бюро-
кратии, которые все еще пытались осуществить некоторую косме-
1ическую модификацию способов управления.
Первым в сессию 1911 —1912 гг. под удар дворянско-клери-
25
кальной реакции попал законопроект о переходе из одного веро-
исповедания в другое. А. С. Стишинский, кн. А. Н. Лобанов-Ро-
стовский и другие предлагали отклонить законопроект, который,
«воспроизводя без всякой надобности» указ 17 апреля 1905 г.
о веротерпимости, тем самым якобы призывает к отпадению от
православия. Стишинский шел еще дальше и призывал пересмо-
треть самый указ 17 апреля. Представители духовенства, как все-
гда, заявляли, что всякое ослабление мер по насильственному
поддержанию привилегий православной церкви есть фактически
отделение церкви от государства, и грозили общим крахом режима
вследствие такого отделения. Законопроект был все же принят
Государственным советом, но со значительными переделками, еще
больше выхолащивавшими уступки, сделанные царизмом в вероис-
поведном вопросе в 1905 г.
Яростное сопротивление крайне правых встречало социальное
законодательство. Группа аграриев добивалась сохранения статьи
514 Устава о наказаниях, налагаемых мировыми судьями, карав-
шей рабочих за самовольное оставление работы. В головы агра-
риев не укладывалось, чтобы батрак, «нанявшийся на определен-
ный срок, имел право отказаться и не быть даже наказанным за
это», и они предрекали апокалиптические ужасы, если их власть
над сельскохозяйственными рабочими будет уменьшена.
Резкую оппозицию аграриев вызвал и закон об уравнении
женщин в правах наследования. Поместное дворянство увидело
в этом законе угрозу для дальнейшего существования крупного
землевладения. При этом аграрии переводили разговор в общепо-
литическую плоскость, предупреждая, что последствием закона
будет уменьшение числа полноцензовых помещиков и, следова-
тельно, «демократизация уездных и губернских земских собраний»,
а затем и законодательных палат, а это, с их точки зрения, озна-
чало «разрушительные последствия» для государства.70 В итоге
проект был значительно урезан.
Характерной особенностью действий легитимистской реакции
было ее открытое стремление скоординировать свои выступления
заранее, для чего законопроекты до их прохождения через Госу-
дарственный совет предварительно обсуждались в политических
салонах. В 1911 —1912 гг. большой вес приобретает салон гр.
А. А. Бобринского, председателя Совета объединенного дворян-
ства, члена Думы, а с 1 января 1912 г. — Государственного совета
(формально это был салон жены Бобринского, и в прессе его назы-
вали как бы филиалом салона гр. С. С. Игнатьевой). Именно там
6 ноября 1911 г. состоялся раут с участием 150 членов обеих палат,
обсуждавший законопроект о переходе из одного вероисповедания
в другое, а в начале февраля 1912 г. под председательством Штюр-
мера рассматривался вопрос о наследственных правах женщин.
Стараниями салона Игнатьевой на зимнюю сессию Синода был
вызван ряд близких к нему церковных иерархов, для того чтобы
они могли принять участие в обсуждении камарильей как веро-
исповедного, так и других законопроектов.
26
Наиболее важными из них, как уже отмечалось, были осенью
1911 — зимой 1912 гг. проекты волостного земства, местного суда
и всеобщего начального обучения. 20 октября Дурново, которого
Николай в марте по настоянию Столыпина отправил в «отпуск»
щ его сопротивление закону о западном земстве, а после смерти
премьера тут же вернул в Государственный совет, был вновь из-
бран председателем группы правых и с еще большей энергией
возобновил борьбу против столыпинского наследия. Его едино-
мышленник П. П. Кобылинский сразу же заявил, что по волост-
ному и судебному проектам соглашение между палатами невоз-
можно. Старцы верхней палаты открыто выразили свое несогласие
с проектами как «затрагивающими интересы крупных землевла-
дельцев».71
Вопрос о начальном обучении после явного нажима правитель-
ства был поставлен на обсуждение Государственного совета в ян-
варе 1912 г. Главные спорные проблемы — устанавливать ли фик-
сацию ежегодного увеличения расходов на всеобщее обучение
и включать ли в фиксируемую сумму расходы на церковно-приход-
ские школы. Настояв на том, чтобы эти школы не были включены
в единую систему начального обучения под эгидой МНП и земств,
Синод одновременно требовал внести в закон увеличение расходов
и на них, а это вызывало противодействие Думы, добивавшейся
передачи церковных школ в единую сеть и повышения уровня пре-
подавания в них. Дурново выступил против фиксации, откровен-
но заявляя, что предпочитает увеличивать расходы не на школу,
а на полицию, обвиняя Коковцова в непоследовательности и жела-
нии угодить Думе. Речь Дурново была воспринята как програм-
мное выступление претендента на пост премьера, доказывающего,
что при нем политика была бы тверже, чем при Коковцове. Цер-
ковники сосредоточили огонь на предложении комиссии во главе
с бывшим министром просвещения А. Н. Шварцем провести фик-
сацию на светские и приходские школы отдельными законами. Они
кричали, что такое предложение есть оскорбление церкви и гибель
церковно-приходских школ, поскольку Дума не даст на них
средств. В итоге фиксация была проведена единым законом, что
делало его неприемлемым для Думы.
Очень напряженно проходило обсуждение реформы местного
суда, тоже не без воздействия правительства начатое наконец
в феврале 1912 г. 25 правых членов Государственного совета во
главе с Дурново и Стишинским предложили сразу отвергнуть про-
ект, а когда это предложение не прошло, стали настаивать не толь-
ко на сохранении волостного суда как чисто крестьянского сослов-
ного института (на что правительство согласилось уже при Столы-
пине), но и на оставлении за земскими начальниками их судеб-
ных функций, что было равносильно отклонению проекта, ибо он
в таком случае практически ничего не менял бы в существовавшем
положении. Даже «Новое время», поддерживавшее сохранение
волостного суда, осудило кампанию в защиту земских начальников
и, говоря, может быть, больше, чем собиралось, признавало
27
18 февраля: «Весь этот поход, который ведется правым крылом
верхней палаты против всех органических реформ последнего
пятилетия», вызван страхом перед уничтожением «бесконтрольной
полицейской власти над крестьянством». Выступая против рефор-
мы местного суда, А. А. Нарышкин призывал при этом «повреме-
нить» вообще со всеми преобразованиями, а М. Я. Говорухо-Отрок
нападал на законопроекты, разработанные в годы революции.
Большинство Государственного совета, удовлетворенное сохра-
нением волостного суда, высказалось за принятие проекта, на-
последок решив ограничить район его применения сначала только
десятью губерниями Европейской России. Но противники закона
не сложили оружия и перенесли борьбу на проходивший в те же
дни VIII съезд объединенного дворянства. Лобанов-Ростовский,
поддержанный рядом других дворянских деятелей, предложил со-
ставить специальную депутацию к Николаю и просить о сохране-
нии судебных полномочий земских начальников. Идея депутации
не была поддержана съездом, но не потому, что черносотенные
лидеры не хотели оказывать давление на Николая, а потому, что
предпочитали делать это, не привлекая излишнего внимания.
Разъясняя Лобанову-Ростовскому непрактичность его предложе-
ния, Нарышкин говорил, что обращаться к царю с депутацией
в момент, когда тому предстоит утвердить или не утвердить закон,
прошедший обе палаты, значило бы подавать пример другим орга-
низациям, которые будут влиять в другом направлении. Бобрин-
ский и Струков также предлагали не выбирать депутацию, а при-
держиваться того способа сношения с Николаем, который он уже
признал, — устного доклада председателя съезда о его решениях.
При этом Нарышкин напоминал, что «не без содействия» правых
лидеров Государственного совета Николай уже дважды отвергал
законы, принятые обеими палатами. На съезде был вновь постав-
лен доклад и о волостном земстве, в котором опять отвергалась
идея мелкой земской единицы даже в том изувеченном варианте,
который подготовлялся в комиссии Государственного совета, и На-
рышкин обещал, что если комиссия примет проект, то правые
постараются «опрокинуть» его в общем собрании/2
В то время как Государственный совет разделывался со сто-
лыпинскими проектами, Дума демонстрировала свою «работоспо-
собность». На ее деятельности сказывались и стремление различ-
ных партий провести через законодательные палаты желательные
им законы до истечения полномочий III Думы, и желание использо-
вать постановку того или иного вопроса в предвыборных целях, и
необходимость учитывать первые признаки нового подъема мас-
сового движения.
Так же как для создания видимости заботы о крестьянстве
правящие круги пытались провести в Государственном совете во-
лостную реформу и закон о начальном обучении, для создания
видимости заботы о рабочем классе нужно было сделать что-то
в области трудового законодательства. Довольно обширная и от-
носительно либеральная программа по рабочему вопросу, подго-
28
говленная в 1906 г. под непосредственным давлением революции,
была оставлена, как только революция потерпела поражение.
В 1908 г. в Думу были внесены только проекты законов о страхо-
вании рабочих от несчастного случая и болезни. Целью этих за-
конов, в значительной мере списанных с германского образца,
было смягчить остроту классовых противоречий в промышленно-
сти. Но бисмарковские законы оказались чересчур радикальными
и для российской буржуазии, не желавшей жертвовать частью
своих доходов на сколько-нибудь широкое страхование рабочих,
и для МВД, боявшегося всяких рабочих организаций, в том числе
и тех, которые пришлось бы создавать для осуществления страхо-
вания. В итоге внесенные в Думу проекты ограничивали круг
страхуемых лишь незначительной частью рабочих (крупных пред-
приятий частной фабричнозаводской и горной промышленности),
не устанавливали точного размера обязательств предпринимате-
лей по лечению рабочих и подчиняли создаваемые страховые орга-
низации — больничные кассы — контролю владельцев предприя-
тий и полицейских органов. Но и обсуждение этих проектов было
затянуто в Думе на три года из-за противодействия их противников
из торгово-промышленных кругов и сознательных проволочек
председателя рабочей комиссии Думы октябриста барона Е. Е. Ти-
зенгаузена.73
Дотянув с началом обсуждения страховых законов в общем
собрании Думы до весны 1911 г., когда уже обозначился — хотя и
медленный — рост стачечного движения, правящая бюрократия и
октябристы стремились протолкнуть эти проекты через Думу как
можно скорее. 12 сентября Тизенгаузен предлагал Гучкову про-
вести постатейное обсуждение законов сразу по открытии сессии,
чтобы доказать «заботливость правительства по отношению к низ-
шим классам» и тем предупредить усиление влияния революцион-
ных партий и оппозиции на рабочий класс.74 По тем же сообра-
жениям на первоочередном обсуждении страховых законов наста-
ивали и «сферы».75 Кроме желания провести закон, который мог
бы сойти за проявление «заботливости» о рабочих, стремление
как можно скорее покончить с обсуждением страховых законов от-
ражало и боязнь широких прений, которые выявили бы действи-
тельную позицию право-октябристского большинства в рабочем
вопросе. Поэтому с самого начала это большинство избрало так-
тику молчаливого штампования закона. В результате в прениях
выступали в основном социал-демократы, подвергавшие законо-
проекты резкой критике, трудовики, делавшие то же, но с меньшей
последовательностью, и кадеты, в очередной раз старавшиеся
убедить правящие верхи в необходимости реформ в их же интере-
сах. В апреле кадетский депутат от Москвы Н. Н. Щепкин, опери-
руя примером реформы 1861 г., пытался доказывать, что «команду-
ющие классы» могут и должны уметь понимать и учитывать «тре-
бования социальной справедливости», и убеждал дать тот необхо-
димый минимум, который удовлетворил бы трудящихся сегодня,
поскольку иначе «придется дать значительно больше в будущем»,
29
ибо рабочие «лучше нас знают, как заставить нас стать на путь
социальных реформ».76
Однако в своей готовности идти навстречу нежеланию промыш-
ленников брать на себя лечение рабочих думская комиссия зашла
слишком далеко. Правительственный проект предусматривал та-
кое лечение в фабричных больницах, а если предприниматели не
хотели их устраивать — в общих, за счет предприятия. Комиссия
Тизенгаузена предложила возложить организацию лечения на
больничные кассы, несколько увеличив взносы в них владельцев
предприятий, но в размере, не компенсирующем необходимые
затраты. Это означало ликвидацию фабричных лечебниц там, где
они уже существовали, и возложение на больничные кассы заве-
домо непосильного бремени, т. е. фактический провал закона.
Поэтому правительство настоятельно потребовало возвращения
к своему проекту, в защиту которого 24 октября 1911 г. в Думе
выступили Коковцов и министр торговли и промышленности
С. И. Тимашев. Позиция правительства создала некоторые труд-
ности для октябристов. Хотя «партия последнего правительствен-
ного распоряжения» в тот момент фрондировала, выжидая обя-
зывающих заявлений Коковцова по национальному вопросу, в ее
намерения не входило ставить палки в колеса правительственному
проекту, но для этого надо было отмежеваться от Тизенгаузена.
«Голос Москвы» проделал это с легкостью, объявив 25 ноября, что
Тизенгаузен отражал взгляды промышленников Петербурга и Юга
России, тогда как московские фабриканты во главе с Крестов-
никовым всегда были за оказание врачебной помощи рабочим.
Фракция октябристов предоставила своим членам свободу голосо-
вания (что означало отсутствие единства) и внесла к проекту
Тизенгаузена ряд поправок, явно согласованных с Министерством
торговли и промышленности. Страховые проекты в желательной
властям редакции были в ноябре закончены постатейным чтением,
а в марте 1912 г. окончательно приняты Думой.
Вслед за страховыми законами на обсуждение Думы был выне-
сен пролежавший в комиссии с 1909 г. законопроект Министер-
ства юстиции об изменении порядка наказаний за преступные
деяния по службе. Существовавший порядок изымал должност-
ные преступления из ведения суда присяжных, а возбуждение
дела в особом суде с участием чинов ведомства юстиции и админи-
страции ставил в зависимость от усмотрения начальства. Эта так
называемая административная гарантия делала чиновника полно-
стью зависимым от вышестоящих, но обеспечивала безнаказан-
ность его действий по отношению к простому «обывателю». Даже
Щегловитов вынужден был публично признать, что «преступные
деяния по службе в большем или меньшем объеме разрушают
государственное управление».77 Тем не менее проект Министерства
юстиции сохранял особый порядок судебного разбирательства,
допуская лишь большее участие прокуратуры по жалобе постра-
давших на стадии производства дела. Сохранялся самый важный
элемент административной гарантии — прокурор не мог возбудить
30
дело без согласия начальства провинившегося. Но и такой проект
правое крыло Думы объявило несвоевременным «вторжением
юстиции в администрацию», тем самым признавая, что действия
администрации несовместимы с нормами даже российской юсти-
ции. Националист Г. А. Лашкарев видел в законопроекте проявле-
ние «революционного начала», которое, по его словам, могло, как
показала история реформ с 1860-х гг., исходить не только слева,
но и с правительственных скамей.78
После того как законопроект о должностных преступлениях
был принят с некоторыми поправками кадетов, делавшими его про-
хождение через Государственный совет еще более проблематич-
ным, право-октябристское большинство навязало Думе обсуж-
дение вопросов о выделении Холмщины из губерний Царства Поль-
ского и о Городовом положении в Польше. Правые и национали-
сты были заинтересованы в холмском проекте, а октябристы и
польское коло — прежде всего во втором, а поскольку сторговав-
шиеся стороны боялись, как бы партнеры не надули их при расчете,
обсуждение законопроектов шло параллельно.
Националисты и октябристы придавали очень большое зна-
чение введению Городового положения в Польше, объявляя его
«новой эрой в жизни и развитии городов»79 на том основании, что
проект расширял круг городских избирателей по сравнению с По-
ложением 1892 г., действовавшим в русских городах, предостав-
лял несколько большие финансовые права городским самоуправ-
лениям и отменял губернаторский надзор за целесообразностью
их действий. Новый проект рассматривался как прообраз реформы
Городового положения во всей России. В действительности пра-
вительство и правые соглашались на предоставление избиратель-
ных прав не только домовладельцам, но и квартиронанимателям
лишь потому, что в противном случае живущее в Польше русское
чиновничество вообще не было бы представлено в городских
думах. Самым острым в проекте был вопрос о допущении поль-
ского языка для устных прений в городских думах (с обязатель-
ным переводом для не владеющих им), тогда как все делопроиз-
водство должно было вестись на русском языке.
С января 1912 г. октябристы начали ставить на обсуждение
различные земские проекты, как подготовленные правительством,
так и выработанные по инициативе самой Думы. Не дождавшись
обещанной земской реформы, октябристы при поддержке либера-
лов принялись распространять архаичное, их самих не устраивав-
шее Положение 1890 г. на губернии, в которых вообще не было
местного самоуправления. Так были проведены законопроекты о
введении земства в Астраханской, Оренбургской и Ставрополь-
ской губерниях, в Сибири и в области войска Донского. Последние
два были приняты, несмотря на возражения представителей МВД,
но, естественно, не стали законами. В ходе прений некоторые пра-
вые выступали против «увлечения» выборными учреждениями,
упрекая в этом не только Думу, но и правительство, и предлагая
пересмотреть Положение 1890 г. в сторону еще большего сокра-
31
щения самостоятельности земств. Октябристы внесли также зако-
нодательное предположение, в котором предлагали впредь до пе-
ресмотра земского избирательного закона разрешить избирате-
лям первой и второй курий выдвигать гласных не только из своей
среды. Предложение мотивировалось нехваткой на местах дворян,
обладавших полным земским цензом, но, учитывая настроения
поместного дворянства, октябристы даже не выдвигали идеи пони-
жения ценза, а предлагали предоставить дворянам право про-
водить в земства угодных им недворян, т. е., как тут же конста-
тировали кадеты, «осуществлять свое дворянское дело чужими ру-
ками». Это было единственное предложение о «расширении» зем-
ских прав, благосклонно встреченное правыми?0
В марте был проведен правительственный проект устройства
кредита для земств и городов, а в мае — часть законопроекта
об улучшении земских и городских финансов. Финансовая комис-
сия попросту испугалась поднять вопрос об изменении обложения,
чреватый открытым конфликтом интересов буржуазии и помещи-
ков и связанный с ею же похороненным общим законопроектом
о подоходном налоге. По инициативе октябристов она внесла на
рассмотрение Думы лишь раздел о снятии с органов самоуправ-
ления некоторых натуральных повинностей в пользу центральной
власти (подводная повинность, предоставление помещений казен-
ным учреждениям и т. п.), считая, что только это «по обстоятель-
ствам данного момента представляется возможным и практически
достижимым».81 Проект давал земствам и городам несколько мил-
лионов рублей в год при их суммарном бюджете, приближавшемся
к полумиллиарду.
Вся эта законодательная активность октябристов и в основном
поддерживавших их либералов (которые критиковали недостаточ-
ность октябристских проектов, но голосовали за них) носила откро-
венно предвыборный характер и была рассчитана на голоса тех
земских и городских избирателей, которые определяли исход выбо-
ров в IV Думу по третьеиюньскому закону.
В еще большей мере предвыборные соображения сказывались
на практике запросов, к которым буржуазно-помещичьи партии
стали чаще прибегать в 1911 —1912 гг. и в которых проявлялось
и их собственное недовольство политикой правительства и суще-
ствующим положением, и их стремление использовать думские
прения как клапан, выпускающий пары народного недовольства.
Особое место в этом отношении заняли события, связанные с за-
просом социал-демократов в ноябре 1911 г. об аресте социал-демо-
кратической фракции II Думы. В атмосфере прений о провокации,
вызванных запросами об убийстве Столыпина, председатель Думы
М. В. Родзянко вынужден был разрешить зачитать запрос, в кото-
ром прямо указывалась связь провокаторской деятельности охран-
ки против рабочих депутатов II Думы и третьеиюньского перево-
рота. Когда же после этого Родзянко попытался провести обсуж-
дение запроса при закрытых дверях, социал-демократы, трудо-
вики, кадеты и прогрессисты в соответствии с заранее согласован-
32
ной тактикой демонстративно покинули заседание. На следующих
заседаниях, формально посвященных вопросу об убийстве Столы-
пина, социал-демократы и кадеты переводили речь на дело депу-
татов II Думы. «Едва ли не впервые с трибуны III Думы раздается
такой решительный, революционный по тону и содержанию, про-
тест против ,,хозяев 3-го июня“, протест, поддержанный всей оппо-
зицией вплоть до самой умеренной», — писал в связи с этими
событиями В. И. Ленин, видя в поведении либералов один из «по-
литических симптомов поворота» от полной реакции к новому
подъему.82 Понимая, что социал-демократия сохраняет свое влия-
ние в массах, либералы своей поддержкой запроса хотели, в част-
ности, подкрепить выдвигаемый ими тезис о наличии в России всего
двух политических лагерей (сторонников и противников прави-
тельства) и убедить революционно-демократический лагерь «не
разбивать голоса» на выборах в IV Думу, т. е. голосовать за ли-
беральных кандидатов.
Предвыборными расчетами до известной степени объяснялась
и шумиха, поднятая октябристами в Думе и в прессе вокруг дела
Гермогена — Распутина, хотя по своему значению оно, разумеется,
далеко выходило за пределы газетной сенсации и партийной игры.
Саратовский епископ Гермоген, член Синода, участник салона
гр. Игнатьевой, играл видную роль в крайне правом лагере. Вместе
с подвизавшимся под его крылом в Царицыне иеромонахом Или-
одором он активно сотрудничал с черной сотней. Но в конце 1911 г.
Гермоген и Илиодор рассорились с Распутиным, и по наущению
последнего Николай приказал Обер-прокурору Синода В. К. Саб-
леру уволить Гермогена с 3 января 1912 г. из числа членов Синода.
Официально причиной увольнения был назван конфликт по ряду
канонических вопросов, сообщалось о других его разногласиях
с Саблером, но сам Гермоген открыто назвал виновником своей
опалы Распутина. Постепенно возраставшее влияние Распутина
на царскую семью и вмешательство его в дела управления оста-
вались до начала 1912 г. известными узкому кругу лиц, а для боль-
шинства знавших его имя он был еще лишь очередным полуюроди-
вым любимцем царя, хотя и более скандального свойства, чем
его предшественники. Поэтому когда роль Распутина в делах
Синода и его причастность к увольнению Гермогена стали извест-
ны, это произвело на буржуазно-помещичье общественное мнение
впечатление разорвавшейся бомбы.
Не представляя себе еще степени могущества Распутина и по-
лагаясь на свои связи, Гермоген отказался подчиниться приказу
вернуться в Саратов, вызвав, напротив, в Петербург Илиодора.
В наказание за строптивость и особенно за разглашение причаст-
ности Распутина Синод 17 января постановил удалить Гермогена
и Илиодора простыми монахами, одного в Жировицкий монастырь,
а другого во Флорищеву пустынь. Оба они вновь отказались под-
чиниться, причем Илиодор некоторое время скрывался сначала
у Игнатьевой, а потом у П. А. Бадмаева. Все это время Игнатьева
пыталась помирить обоих монахов с Распутиным, а черносотенцы
3 В. С. Дякин
33
(в том числе и будущие распутницы) поддерживали Гермогена и
ругали Саблера. В поддержку Гермогена выступил вли-
ятельный московский кружок братьев Самариных, публично тре-
бовавших ответа, «не определяется ли ход этого дела какими-то
неведомыми нам соображениями».83 Недовольство Саблером вы-
ражали представители духовенства в Государственном совете,
а бывший Обер-прокурор Синода П. П. Извольский особенно сожа-
лел, что «у всех на устах имя Распутина», поскольку «не следовало
эту сторону дела переносить в газеты, да еще левые».84 Синоду
пришлось 21 января собраться на экстренное заседание и высту-
пить с разъяснением и оправданием своих действий. Не подготов-
ленная к случившемуся цензура допустила весь этот скандал на
страницы газет, печатавших заявления Гермогена и Илиодора,
живописавших подробности бегства и ареста последнего, воро-
шивших порядки в церковном ведомстве. (В марте начальник
Главного управления по делам печати поплатился за это своим
постом.)85 В конце января была сделана попытка «частным обра-
зом» убедить газеты не поминать имени Распутина, а когда те не
подчинились, номера «Голоса Москвы» и «Вечернего времени»
от 24 января были конфискованы, что вызвало на следующий же
день срочный запрос Гучкова в Думе. Поддерживая кампанию
против Распутина, «Утро России» справедливо отмечало 27 янва-
ря, что печать и раньше подвергалась преследованиям, а боевой
задор Гучкова в немалой степени вызван предвыборными сообра-
жениями и тем, что на этот раз преследования коснулись газет,
близких к октябристскому лидеру.
В первых числах марта, приступив к обсуждению сметы Сино-
да, Дума вновь вернулась к Распутину. Справа против него высту-
пили сторонники салона Игнатьевой — депутат от фракции цен-
тра В. Н. Львов и В. М. Пуришкевич. Кадеты в думских речах вы-
двигали на первый план черносотенные симпатии Распутина, а
в газетах отмечали, что «ни положение Распутина, ни образ дей-
ствия Обер-прокурора вовсе не являются случайностью» и объяс-
няются «внутренней логикой» существующего строя.86 Резкую
принципиальную критику происходящего дали социал-демокра-
ты, подчеркивавшие, что «Распутин и Илиодор, Толмачев и Дум-
бадзе — это сущность, квинтэссенция нашей государственно-
сти».87 «Гвоздем» прений считалась заранее разрекламированная
речь Гучкова, действительно очень резкая по форме. Гучков гово-
рил, что Распутин «хозяйничает на верхах... вертит ту ось, которая
тащит за собою и смену направлений, и смену лиц». Делая глав-
ный упор на опасности распутинщины для самого строя, Гучков
утверждал: «...никакая революционная и антицерковная пропа-
ганда в течение ряда лет не могла бы сделать того, что достигается
событиями последних дней».88
Вопрос о Распутине вызвал усиление неприязни Николая к Ду-
ме и осложнил положение Коковцова. 26 февраля во время докла-
да о ходе думских работ Родзянко затронул и распутинское дело.
После этого Николай через Дедюлина имел неосторожность пору-
34
нить председателю Думы рассмотреть обвинение Распутина в хлы-
стовстве, выдвинутое Тобольской консисторией. Немедленно Алек-
сандра Федоровна потребовала назад полученные Родзянко из
('инода документы. Родзянко, однако, переслал краткое заклю-
чение Николаю и стал просить новой аудиенции.89 Николай, на-
крученный женой и разозленный речью Гучкова, заявил Коков-
цову, что не желает видеть Родзянко. Коковцову с трудом удалось
уговорить Николая облечь его отказ от встречи с Родзянко в веж-
ливые формы, чтобы не дразнить Думу накануне предстоявшего
обсуждения программы строительства военно-морского флота.
При этом премьер и сам высказался критически о Распутине, что
навсегда лишило его расположения Александры Федоровны, еще
недавно благоволившей к нему, и вообще пошатнуло его положе-
ние настолько, что 28 февраля он назвал свою бюджетную речь
в Думе «лебединой песней» и выразил неуверенность, предстоит
ли ему защищать бюджет перед IV Думой.90
1 ЦГАОР СССР, ф. 932, on. 1, д. 132, л. 40.
2 ЦГИА СССР, ф. 1620, on. 1, д. 454, л. 8.
3 Там же, д. 453, л. 144.
Новое время. 1911. 8 сент.
5 Вопросы истории. 1964. № 4. С. 108.
Коковцов В. Н. Из моего прошлого. Воспоминания 1903—1919 гг. Париж,
1933. Т. 2. С. 7.
1 Ленин В. И. Поли. собр. соч. T. 21. С. 340.
8 История рабочего класса СССР. Рабочий класс России 1907 — февраль
1917 г. М., 1982. С. 183.
4 Вестник Европы. 1911. № 12. С. 307, 376.
10 Государственная дума. Стенографические отчеты. Третий созыв. Сессия V.
Ч. 1. СПб., 1911. Стб. 1127.
11 Там же. Ч. II. Стб. 3513.
12 Там же. Ч. I. Стб. 123.
13 Там же. Стб. 1755.
14 Там же. Стб. 1789—1790.
15 Ленин В. И. Поли. собр. соч. Т. 21. С. 120.
16 Гос. дума... Ч. I. Стб. 2065.
17 Журналы заседаний экстренного съезда представителей промышленности
и торговли, состоявшегося 10, 11 и 12 ноября 1911 года в Петербурге. СПб., 1912.
С. 60—61, 81—82, 111 — 112.
18 Речь. 1911. 16 сент.
19 Русское слово. 1911. 23 сент.
20 Речь. 1911. 20 окт.
21 Гессен И. В. В двух веках. Жизненный отчет//Архив русской революции.
Берлин, 1937. Т. XXII. С. 253.
22 Министр внутренних дел А. А. Макаров запросил Коковцова, как он пред-
ставляет себе появление газеты, связываемой с его именем, под редакцией быв-
шего «нелегала». После этого Коковцов попросил Утина ликвидировать «дело».
23 ЦГАОР СССР, ДП ОО, 1911, д. 27, ч. 46, л. 6.
24 Там же, ч. 46Б, л. 11 —12.
2’ Речь. 1911. 20 сент.
26 ЦГАОР СССР, ф. 523, on. 1, д. 30, л. НО.
27 Речь. 1911. 9 сент.
*8 Там же. 15 окт.
29 Утро России. 1911. 8 сент.
Там же. 7 и 13 сент.
Там же. 2 окт.
3
35
32 Речь. 1911. 21 окт.
33 Утро России. 1911. 1 нояб.
34 ЦГИА СССР, ф. 1620, on. 1, д. 454, л. 118, 158.
35 Речь. 1911. 12 сент.
36 Московские ведомости. 1911. 13 сент.
37 Его высокопревосходительству г-ну Председателю Совета министров статс-
секретарю В. Н. Коковцову. Национально-монархических организаций докладная
записка. СПб., 1911. 4 с.
38 Речь. 1911. 21 сент.
39 Московские ведомости. 1911. 22 сент.
40 Новое время. 1911. 25 сент.
41 Там же. 24 окт.
42 Гос. дума... Ч. I. Стб. 2161—2162.
43 Голос Москвы. 1911. 7 сент.
44 Там же. 14 сент.
45 Там же. 16 окт.
46 Русское знамя. 1911. 13 сент.
47 Речь. 1911. 24 и 25 окт.
48 Россия. 1911. 24 сент.
49 Утро России. 1911. 27 сент.
50 Вопросы истории. 1964. № 2. С. 102.
51 Там же. № 4. С. 105. — В протоколе ЧСК ошибочно указана дата всеподдан-
нейшего доклада: 10 декабря 1911 г. В действительности — 10 сентября.
52 ЦГИА СССР, ф. 966, оп. 2, д. 11, л. 4—5.
53 ЦГИА СССР, ф. 1276, оп. 20, д. 54, л. 25.
54 Гос. дума... Ч. I. Стб. 692, 694.
55 Там же. Стб. 812.
56 Голос Москвы. 1911. 30 окт.
57 Новое время. 1911. 29 окт.
58 Речь. 1911. 3*1 окт.
59 ЦГИА СССР, ф. 691, on. 1, д. 11, л. 19—20.
60 Там же, ф. 1276, оп. 7, д. 2, л. 5—6.
61 Там же, оп. 20, д. 55, л. 43—45.
62 Подробнее см.: Дякин В. С. Сфера компетенции указа и закона в третье-
июньской монархии//Вспомогательные исторические дисциплины. Л., 1976. Т. 8.
С. 259—262.
63 Речь. 1911. 2 окт.
64 Речь. 1911. 5 и 14 дек.
65 Там же. 19 дек.
66 Государственный совет. Стенографические отчеты. 1911 —1912 годы. Сессия
седьмая. СПб., 1912. Стб. 82.
67 Там же. Стб. 1291.
68 ЦГИА СССР, ф. 1276, оп. 20, д. 55, л. 89—105.
69 Гос. совет... Стб. 1011.
70 Там же. Стб. 1540—1543.
71 Новое время. 1911. 29 окт.
72 Труды VIII съезда уполномоченных дворянских обществ 37 губерний. СПб.,
1912. С. 274, 281—282, 293—298.
73 Подробнее см.: Потолов С. И. Третьеиюньская монархия и рабочий вопрос//
Кризис самодержавия в России. 1895—1917. Л., 1984. С. 375—416.
74 ЦГАОР СССР, ф. 555, on. 1, д. 510, л. 8—9.
75 Русские ведомости. 1911. 11 окт.
76 Гос. дума... Сессия IV. СПб., 1911, Ч. III. Стб. 2610, 2615, 2670.
77 Там же. Сессия V. Ч. I. Стб. 2115.
78 Там же. Стб. 2161—2166.
79 Там же. Стб. 2432.
80 Там же. Ч. III. Стб. 1857—1859, 1866, 1876.
81 Там же. Ч. IV. Стб. 2906.
82 Ленин В. И. Поли. собр. соч. Т. 21. С. 11 —12.
8, 3 Московские ведомости. 1912. 24 янв.
84 ЦГИА СССР, ф. 1569, on. 1, д. 176, л. 24.
36
85 Утро России. 1912. 5 апр.
86 Русские ведомости. 1912. 11 марта.
87 Гос. дума... Сессия V. Ч. III. Стб. 113.
88 Там же. Стб. 583—584.
89 Родзянко М. В. Крушение империи. Л., 1929. С. 44—57.
90 Гос. дума... Третий созыв. Сессия V. Ч. II. Стб. 3246. — Летом 1912 г. Нико-
лай действительно предлагал Коковцову место посла в Берлине (что считалось
очень почетным способом уйти в отставку), но, видимо, не слишком настойчиво, так
как Коковцов, по его словам, отклонил это предложение (Коковцов В. Н. Указ,
соч. Т. 2. С. 87—88).
ГЛАВА ВТОРАЯ
ПОДГОТОВКА к ВЫБОРАМ В IV ДУМУ
IV Дума давно уже была предметом забот правящих кругов и бур-
жуазно-помещичьих партий.
Третьеиюньский избирательный закон теоретически давал воз-
можность создания в уездных избирательных съездах большинст-
ва из уполномоченных от неполноцензовых землевладельцев. Фак-
тически и выборы в III Думу, и земский опыт свидетельствовали
об их абсентеизме. Тем не менее для правительства всегда была
актуальной задача обеспечения перевеса за крупными, полноцен-
зовыми помещиками, особенно после того, как выборы в земства
в 1909 —1910 гг. продемонстрировали ускорение процесса «ликви-
дации дворянского землевладения».1 Поэтому власти заранее при-
нимали меры для создания новых полноцензовых избирателей в тех
уездах, где, с ихточки зрения, складывалась неблагоприятная ситу-
ация. Поскольку исход выборов в уезде часто решался в кругу 10—
15 избирателей, создание нескольких цензов для нужных лиц могло
полностью изменить расстановку сил. Так, уже в июне 1911 г.
орловский губернатор писал в МВД о необходимости «обезвре-
дить губернское избирательное собрание от присутствия в нем
М. А. Стаховича», для чего надо было «усилить противников Ста-
ховича на избирательном съезде (уездном. — В. Д.) двумя само-
стоятельными цензами».2 Результатом этого письма было созда-
ние трех фиктивных цензов для черносотенцев и продажа полно-
цензового участка из земель Крестьянского банка по заниженной
цене местному делателю выборов — непременному члену губерн-
ского по городским и земским делам присутствия. Созданием фик-
тивных цензов для своих ставленников усиленно занимался в Ни-
жегородской губернии А. Н. Хвостов.
В борьбе за нужное большинство руководство МВД готово
было гоняться за каждым голосом. Еще в мае 1911 г. Столыпин
лично разрешил встречавший какие-то препятствия выезд за гра-
ницу сыну одного харьковского помещика, поскольку правый де-
путат Думы А. С. Вязигин предупреждал, что этот помещик «мо-
жет быть весьма полезен на будущих выборах, если ходатайство
сына будет уважено, и очень вреден, если удовлетворено не
будет».3
Большое внимание уделялось административному давлению.
Концом 1910—началом 1911 г. датировано много записок, со-
38
бранных в Особом делопроизводстве по выборам в Думу, с указа-
нием на необходимость убрать или назначить различных предста-
вителей светской и духовной власти в губерниях по предвыборным
соображениям. На местах заранее увольнялись земские служащие
неугодного направления, планировалось удаление на время выбо-
ров сторонников оппозиции под предлогом командировок по служ-
бе и т. п.
12 января 1912 г. МВД разослало всем губернаторам цирку-
ляр, в котором запрашивало сведения о группировке обществен-
ных сил в губерниях и о возможном исходе выборов и недву-
смысленно интересовалось: «...приняты ли уже Вашим превосхо-
дительством или только намечены какие-либо меры и какие именно
к обеспечению благоприятных результатов выборов на различных
их ступенях и в конечном их исходе».4 После этого губернские
власти в свою очередь дали инструкции исправникам «войти в бли-
жайшее соприкосновение с лицами, преданными престолу и ро-
дине, из среды проживающих на местах русских помещиков,
духовенства и земцев» для наблюдения за настроениями и аги-
тации.5
Особо следует остановиться на вопросе о роли духовенства.
С мая 1912 г. газеты разных направлений заговорили о намерении
правительства создать «фиолетовую» Думу с очень большим чис-
лом депутатов-священников. Эта версия попала и в советскую
историческую литературу.6 В действительности позиция прави-
тельства была иной. В 1907 г. власти, учитывая опыт I и II Дум,
откровенно боялись голосов священников. Пензенский губерна-
тор доносил Столыпину, что, по его мнению, «наибольшую опас-
ность на выборах» представляют «настоятели церквей», и изобре-
тал способ ограничить их представительство. Донесение губерна-
тора было сочувственно встречено Столыпиным.7 О «левых» воз-
зрениях некоторых церковных иерархов говорилось и в записках
Особого делопроизводства в конце 1910 г.
В июне 1911 г. среди мер по «обезвреживанию» М. Стаховича
орловский губернатор упоминал и о привлечении духовенства, но
это было еще «инициативой снизу». Петербургская бюрократия
также испытывала беспокойство за исход выборов. При этом осно-
ванием для такого беспокойства было не только сокращение числа
полноцензовых избирателей, но и переход в 1907—1912 гг. части
избранных помещичьими голосами членов Думы из право-октяб-
ристского блока в оппозицию. «...Падение правого большинства
с начала до конца III Думы настолько значительно, — указывал
В. И. Ленин, — что правительство не могло, оставаясь самодер-
жавным правительством, не прибегать к экстренным мерам дела-
ния выборов».8 После провала ставки на «серячка» в I и II Думах
и появления трещины в третьеиюньской системе царизм мог рас-
считывать только на «искусственно подобранные, преимущественно
из разных зависимых слоев набранные элементы»,9 наиболее мно-
гочисленным из которых было духовенство. Но предварительно
надо было убедиться в его надежности. Уже упомянутым циркуля-
39
ром 12 января 1912 г. МВД специально требовало от губернаторов
ответа, «могут ли землевладельцы-полноцензовики рассчитывать
на поддержку их в избирательных съездах со стороны уполномо-
ченных от сельского духовенства». Начальникам полиции было
предписано установить негласное наблюдение за деятельностью
духовенства в связи с выборами и представить списки оппозици-
онно настроенных священников.10
В феврале — марте представители высшей церковной иерархии
активно включились в избирательную борьбу на стороне правых.
Курский архиепископ призвал духовенство агитировать за партии
правее октябристов.11 С аналогичными призывами выступили
епископы Самарский, Киевский, Рязанский, Волынский и другие.
Антоний Волынский в особом предвыборном воззвании предлагал
поддерживать «русских убежденных землевладельцев» и специ-
ально предупреждал местного черносотенного лидера Почаевского
архимандрита Виталия, злоупотреблявшего социальной демаго-
гией, чтобы тот вел агитацию без выпадов против «отдельных
групп населения Волыни»12 (т. е. помещиков). В уездах проводи-
лись благочиннические собрания, принимавшие постановления
об активном вмешательстве духовенства в выборы. Рупор клери-
кальной реакции, группировавшейся вокруг салона Игнатьевой,
«Колокол» выступил с серией статей «Выборы в Государственную
думу и духовенство», призывая голосовать за крайне правых.
«Колокол» нападал на оппозицию и октябристов как на «врагов
духовенства», лягая и националистов за склонность к компромис-
сам.13 Убедившись в способности церковных властей обеспечить
контроль за голосованием сельских священников, МВД рекомендо-
вало Синоду бросить голоса чиновников в рясах на чашу избира-
тельных весов «для обеспечения благоприятных результатов пред-
стоящих выборов в Государственную думу и соответственного с ви-
дами правительства хода выборов».14 Речь при этом, однако, шла
не о выдвижении священников в Думу, а об их участии в качестве
выборщиков на уездном уровне.
Подготовка избирательной кампании начиналась в обстановке
перелома в общеполитической ситуации в стране. Отмечая начало
поворота к новому революционному подъему, В. И. Ленин, с одной
стороны, характеризовал 1910—1911 гг. как «период, когда полное
уныние и зачастую ,,дикий“ испуг проходит, когда заметно крепнет
в самых различных и в самых широких слоях сознание — или,
если не сознание, то ощущение, что „так дальше нельзя44, что
„перемена44 нужна, необходима, неизбежна, когда начинается тя-
готение, полуинстинктивное, сплошь да рядом не определившее-
ся еще тяготение к поддержке протеста и борьбы», а с другой —
констатировал, что «контрреволюция еще царит и мнит себя непо-
колебимой».15
Переломный характер момента до известной степени понимали
и кадеты. В мае 1911 г., когда формировалась первоначальная
тактическая установка кадетского руководства, в основу ее были
положены констатация «всеобщего роста оппозиционного на-
40
строения как в законодательных учреждениях, так и в стране», и
признание того, что «при существующих выборных условиях»
кадеты не могут «рассчитывать на большинство в 4-ой Думе».16
Говоря о росте оппозиционных настроений в стране, кадеты прежде
всего имели в виду буржуазно-помещичьи круги, разочаровавшие-
ся в столыпинской политике и октябристах. Именно эти круги под-
разумевал Милюков, когда на конференции 8—9 мая передавал
настроения на местах как требование: «Дайте нам конституцию
попроще, но такую, чтобы она защищала от ближайшего начальст-
ва».17 Проявления рабочего и общедемократического движения
кадеты сначала воспринимали еще как отголоски «старой револю-
ционной бури»,18 а когда эти проявления стали более отчетливыми
и многочисленными, продолжали считать перспективу революции
далекой.
Из признания роста оппозиционности в стране (при недооценке
революционности масс), невозможности победы кадетов в рамках
третьеиюньского закона и необходимости изменения думского
большинства ради предотвращения «серьезных осложнений»
в будущем вытекал вывод о желательности провести в Думу уме-
ренно-оппозиционное большинство правее кадетов. Поскольку
большинство в Думе создавалось голосами помещиков, расчет
кадетов мог строиться только на обращении к ним, а для помещи-
ков, даже если они и разочаровались в октябристах, кадетская
программа была неприемлема. Это в один голос повторяли делега-
ты местных комитетов на конференции 8—9 мая 1911 г., об этом
говорил Милюков, предлагая выдвигать укороченную програм-
му — гарантии неприкосновенности личности и реформы местного
самоуправления — и не включать в нее социальные вопросы. Боль-
ше того, даже под урезанными лозунгами кадеты непосредственно
не считали возможным обращаться к избирателям, в 1907 г. по-
славшим в Думу октябристов, и предполагали создавать на местах
избирательные бюро совместно с беспартийными прогрессистами,
подразумевая под последними «все те элементы, которые не идут
за правительством».19 Такая формулировка оставляла открытой
дверь для соглашения с оппортунистическими течениями в рабочем
движении, если они признают либеральный тезис о «двух лагерях»,
но главным образом имела в виду политически аморфную среду
между кадетами и октябристами, а при случае и левых октябри-
стов. Летом 1911 г. кадеты всерьез полагали, что такая расплывча-
тая масса недовольных правительством может дать на выборах
оппозиционную Думу.
В августе во время съезда земских деятелей по вопросам народ-
ного образования в Москве состоялись совещания кадетов с «про-
грессивными земцами», на которых в качестве совместных лозун-
гов были выдвинуты гарантии личности, расширение земского
самоуправления и равенство национальностей перед законом (по-
следний лозунг «прогрессивных земцев» смутил). Решено было,
что земцы обсудят эту платформу со своими единомышленниками
в провинции и сообщат результаты в центральное бюро прогресси-
41
стов, которого, впрочем, не существовало.20 В сентябре А. А. Ста-
хович, и на выборах 1907 г. выступавший посредником при зонда-
жах кадетов вправо, опубликовал статью «Беспартийные прогрес-
систы», в которой доказывал, что партийные деления в провинции
практически отсутствуют и разница между кадетами и октябри-
стами сводится лишь к политическому темпераменту, тогда как
в «органической реальной работе» они могут идти вместе 21 Хотя
кадеты, даже такие, как В. А. Маклаков, публично отмежевались
от Стаховича, его статья в общем верно отражала логику кадет-
ского предвыборного курса.
Второе полугодие 1911 — начало 1912 г. было, пожалуй, перио-
дом наибольшего (до войны) сдвига кадетов вправо. Официальное
руководство партии, собравшись 9 октября после летнего переры-
ва, заняло позицию, обычно защищаемую правым крылом. Милю-
ков, как отмечалось, предложил воздержаться от критики Коков-
цова и был поддержан в этом одним из лидеров левого фланга
А. М. Колюбакиным. Был подтвержден курс на блоке «беспартий-
ными прогрессистами» и принят к сведению доклад Московского
отделения ЦК о невозможности совместных действий на выборах
с «левыми группами и партиями». 22 Двумя неделями позже Милю-
ков выступил против включения в предвыборную платформу кадет-
ского программного требования всеобщего избирательного права
(Милюков, правда, был его противником и раньше), мотивируя это
необходимостью воспитывать в массах «умение различать истори-
ческие перспективы» и отделять возможное от недостижимого.23
В ноябре при обсуждении предвыборной платформы Милюков
настаивал, что она должна соответствовать не «исключительному
уровню избирателей больших городов», а «иметь в виду средний
тон избирательной борьбы в провинции», а потому содержать лишь
укороченные лозунги «конституции попроще». Милюков по-преж-
нему сомневался в целесообразности включения в платформу со-
циальных вопросов.
Стремление во что бы то ни стало укоротить лозунги до «обыва-
тельщины», которая «пришлась бы больше всего по душе прогрес-
систам», встретило возражения части членов ЦК, в особенности
тех, кто предвидел необходимость блокироваться на выборах
с группами не только правее, но и левее кадетов. Но и они пред-
лагали не развертывать более далеко идущие лозунги, а заострять
критику Государственного совета как тормоза на пути реформ.
Пожалуй, наиболее четко поставил точку над i М. Г. Комиссаров,
признавший, что речь идет о сближении с «кучкой бесформенных
прогрессистов», на которое предлагается идти, «игнорируя пока то
обстоятельство, что они в большинстве своем являются представи-
телями крупного землевладения», и с «представителями крупной
промышленности» в городах. Ориентируясь на них, естественно,
следовало избегать упоминания аграрного и рабочего вопросов.
Комиссаров же отметил щекотливость ситуации, когда кадетская
платформа должна была быть составлена в расчете и на избирате-
лей 3 июня, и на «общественное мнение более широкого круга
42
лиц».24 Из этой постоянной кадетской ди *еммы — и не отпугнуть
цензового избирателя, и не оттолкнуть демократические круги —
решено было выйти путем усиления критики III Думы, «которая
никого не удовлетворила», и столыпинского курса. В проекте плат-
формы настойчиво выдвигался тезис, будто «Россия в настоящее
время делится на два больших лагеря: конституционалистов и
реакционеров».2э
20—21 ноября очередная кадетская конференция одобрила
наметки предвыборной платформы и тактические тезисы, преду-
сматривавшие: 1) выступление под собственным флагом там, где
имелись шансы на успех; 2) блок с прогрессистами и создание сме-
шанных избирательных комитетов; 3) допустимость соглашений
с «другими независимыми общественными элементами, за исклю-
чением антиконституционных и националистических» (что откры-
вало путь к избирательным комбинациям с октябристами против
«правой опасности»); 4) предложение местным комитетам поста-
раться привлечь на выборы неполноцензовых избирателей и обра-
тить главное внимание на вторые городские курии. Анализируя
решения конференции, В. И. Ленин отмечал, что кадеты сделали
«крайне важный шаг по определению своей политики в избира-
тельной кампании»,26 и формулировал смысл этих решений сле-
дующим образом: «,,Левый центр“ буржуазного либерализма
определил свою политику, как политику блока с правым центром
буржуазного, с позволения сказать, либерализма, — открыто гово-
ря о своей вражде к черносотенцам и выражая свою вражду
к левым, к демократии, посредством умолчания о каких бы то ни
было блоках с трудовиками, беспартийными левыми и рабочими
кандидатами».27 Предложение привлечь на свою сторону мелких
землевладельцев и вторые городские курии означало борьбу в них
кадетов против трудовиков и социал-демократов, если только те не
захотят поддержать кадетских кандидатов во имя единства «кон-
ституционалистов» против «реакционеров». Для революционной
демократии это, как подчеркивал В. И. Ленин, было бы равносиль-
но отказу от самостоятельности, от разъяснения «самым широким
массам классовых корней и политического значения грани между
буржуазным либерализмом (к.-д.) и буржуазной демократией
(трудовики и т. п.) », от борьбы за уничтожение всех экономических
и политических основ господства Марковых и Пуришкевичей.28
Принципиальная недопустимость для демократических сил
объединения с кадетами в общем оппозиционном блоке еще больше
подчеркивалась тем обстоятельством, что в качестве правого
крыла этого блока кадеты готовы были считать элементы, полити-
чески даже более неопределенные и «умеренные», чем думская
фракция прогрессистов. Насколько можно судить по сохранив-
шимся документам, лидер фракции И. Н. Ефремов начал в январе
1911 г. подготовку к выборам с предложения создать центральный
комитет, который руководил бы избирательной кампанией (види-
мо, этот комитет и подразумевался на встрече «прогрессивных
земцев» и кадетов в августе). Однако его политические друзья не
43
поддержали этого предложения, считая, что центральный комитет
не сможет оказывать влияние на выборы на местах и более дейст-
венным средством бы. бы съезд земских деятелей, приглашения на
который были бы разосланы от имени «авторитетных лиц» типа
Н. Н. Львова, Н. А. Хомякова, А. Ф. Мейендорфа и т. п. 29 Иными
словами, речь сразу шла о блоке с левыми октябристами. Вслед за
тем были проведены совещания некоторых левых октябристов,
прогрессистов и правых кадетов в начале лета 30 и на съезде по
народному образованию. Видимо, даже флаг думской фракции
прогрессистов был сочтен недостаточно умеренным для привлече-
ния недовольных властью помещиков, и в начале попыток перейти
к организации избирательной кампании на передний план были
выдвинуты еще более нейтральные фигуры. В феврале 1912 г. пере-
говоры с кадетами от имени «беспартийных прогрессистов» вели
В. Д. Кузьмин-Караваев, А. Н. Брянчанинов и Н. Д. Шубин-Поз-
деев, настолько проникнутые психологией помещичьей среды, кото-
рую они представляли, что написать за них популярную агитацион-
ную брошюру для крестьян они просили кадетов. Затем на некото-
рое время в качестве глашатая «беспартийного прогрессизма» вы-
двинулся М. М. Ковалевский, политическое лицо которого опре-
делялось прежде всего неприятием кадетской аграрной програм-
мы. Это ядро прогрессистов ориентировалось на деятельность «на
местах», т. е. в помещичьем кругу.
Одновременно активизировались и лидеры торгово-промыш-
ленного прогрессизма. «Утро России», продолжая линию, взятую
им с самого начала выхода газеты, отстаивало претензии буржуа-
зии на руководство страной. 1 января 1912 г. газета поместила
статью «За будущую великую Россию», в которой в очередной раз
провозглашала появление в стране «могущественного и духовно, и
материально класса буржуазии, который неминуемо станет первен-
ствующей политической силой», поскольку «может властно указать
перстом там, где недавно еще стояли с протянутой ладонью». Но
для того чтобы «властно указать перстом» (не говоря уже о степе-
ни реальности этой громкой фразы в условиях третьеиюньской
монархии), торгово-промышленная буржуазия должна была по
меньшей мере выступать единым фронтом. Поэтому «Утро России»
призывало 9 февраля к объединению действий всех буржуазных
представительных организаций с целью «сказать свое слово» на
выборах в Думу и «взять в свои руки концевые нити экономической
политики России». Между тем лидеры представительных организа-
ций отнюдь не принадлежали в своем большинстве к числу либе-
ралов, и призыв к их единству тоже был равнением направо.
27 февраля на очередном «экономическом совещании» у Рябу-
шинского был среди других затронут и вопрос об увеличении торго-
во-промышленного представительства в Думе, причем совещание
пришло к выводу, что лучше всего вести избирательную кампанию
под беспартийным флагом с акцентом на экономические требова-
ния. Было отмечено, что Гучков теряет позиции в Москве, и среди
возможных кандидатов против него возникло имя Рябушин-
44
ского.31 Вскоре, однако, выяснилось, что даже у либеральных про-
мышленников Рябушинский не встречает единодушной поддержки
и в дуэли с ним Гучков мог бы оказаться победителем.32 16 марта
«Утро России» намекало на планы выдвижения А. И. Коновалова,
но у того не было в Москве ценза по 1-й курии, а во 2-й, как дипло-
матично выражалась газета, кандидата от промышленников вы-
ставлять было «пока рискованно». В итоге призывы буржуазных
лидеров найти кандидата в собственной среде, поддержанные и
[з отчете Московского общества фабрикантов и заводчиков за
1911 г., повисали в воздухе.
В сложившихся условиях «беспартийность» была единственно
возможным лозунгом как для помещичьего, так и для буржуазного
прогрессизма, и «Утро России» 17 ноября призывало к созданию
широкого фронта оппозиции, поскольку главное-де не партийная
принадлежность, а личная честность кандидатов и их готовность
требовать изменения правительственного курса. «Какая бы то ни
была оппозиция — лишь бы оппозиция», — формулировало «Утро
России» еще 29 января 1912 г. «предвыборный лозунг, диктуемый
величайшим из агитаторов — жизнью». Приглашение в широкий
фронт было адресовано и левым, но, разумеется, при признании
ими гегемонии либералов.
В феврале 1912 г. стали более активными и лидеры прогресси-
стов в обеих палатах, также высказавшиеся за объединение изби-
рателей, не примкнувших к какой-либо партии, вокруг лозунгов
укрепления правового порядка, развития местного самоуправле-
ния и защиты широко понимаемых интересов промышленников и
сельских хозяев. Ефремов при этом вновь поднял вопрос о созда-
нии собственных избирательных бюро. 28 февраля М. Ковалевский
выступил, наконец, в «Русском слове» с платформой «беспартий-
ного прогрессизма» в его земско-помещичьем варианте. Ковалев-
ский считал, что борьба на выборах должна идти на основе «мини-
мальных требований оппозиции» и не следует спрашивать возмож-
ных союзников «об исповедуемых ими общественных и политиче-
ских идеалах». Ковалевский предлагал своим единомышленникам
не выступать там, где могут победить кадеты, и сосредоточить
усилия на провинции, оговаривая, что «кандидаты, нами поддер-
живаемые, должны располагать местным влиянием и не могут быть
навязываемы из центра», что давало простор для соглашений
с октябристами. Дополняя Ковалевского, Ефремов подчеркивал,
что предполагаемое ими объединение избирателей не есть создание
новой партии, поскольку обществу якобы надоели партийные про-
граммы, которые могут лишь отвадить избирателя.33 В беседах
с кадетами Н. Н. Львов говорил, что считает ненужным превра-
щать комитеты «беспартийных прогрессистов» на местах даже
в опорные центры фракции прогрессистов, и откровенно формули-
ровал позицию своих единомышленников следующим образом:
«Предстоящие выборы пойдут втемную; землевладельческие
элементы в своей массе не только в кадетскую, но и ни в какую
партию не пойдут, — остается задача как-нибудь притащить их на
45
выборы. От кадетов ждут только одного, чтобы они этой затее не
помешали».34 Иными словами, отдавая кадетам города, Ковалев-
ский, Ефремов и Н. Львов претендовали на землевладельческую
курию.
Поскольку это в общем соответствовало той оценке выборных
шансов, которую давали кадеты, они считали соглашение вполне
целесообразным. На заседании ЦК 19 февраля, правда, промельк-
нула нота сомнения в искренности прогрессистских намерений
в Петербурге, но весь ЦК поддерживал идею блока, а некоторые
его члены говорили даже о выступлении на местах под прогрессист-
ским флагом. Особенно активно отстаивали союз с «беспартийны-
ми прогрессистами» московские кадеты. «Русские ведомости» под-
черкивали 25 февраля и 3 марта близость выдвигаемой прогресси-
стами платформы к позиции ноябрьской конференции кадетов и их
готовность «войти в солидарные отношения с партией народной
свободы». Милюковская «Речь» была более сдержанной. Уже на
ноябрьской конференции Милюков выступал против слишком тес-
ного блока с прогрессистами, заявляя, что «мы столь же мало
хотим быть прогрессистами, как и революционерами».35 Приветст-
вуя открытое выступление Ковалевского с прогрессистской плат-
формой и повторяя заверения в готовности к сотрудничеству,
«Речь» 1, 2 и 8 марта отмечала, что такое сотрудничество не
означает слияния и ликвидации кадетской партии, и выговаривала
группе Ковалевского за ее аморфность, предлагая превратить вре-
менные избирательные комитеты «беспартийных прогрессистов»
в постоянные отделы клуба прогрессистов (т. е. думской фракции),
благо он уже действует и даже легализован. «Речь», таким обра-
зом, подталкивала прогрессистов к оформлению в самостоятель-
ную партию.
К середине марта стремление Милюкова и его окружения про-
вести определенную грань между собой и прогрессистами стало
отчетливей. С одной стороны, кадетских лидеров смущало, что
прогрессисты никак не могут сорганизоваться и не с кем, собствен-
но, входить в соглашение. Колюбакин спрашивал, «как можно бло-
кироваться с пустым местом». С другой стороны, просьба Н. Льво-
ва «не мешать» прогрессистам «как-нибудь притащить» помещи-
ков к избирательным урнам означала призыв умерить тон кадет-
ской пропаганды настолько, что это нанесло бы ущерб их кампании
в городах, где в соперничестве с левыми надо было тон поднимать.
В связи с этим на заседании ЦК 11 марта было решено в официаль-
ные соглашения с центральным комитетом прогрессистов, паче
чаяния таковой образуется, не вступать и созданию чисто прогрес-
систских комитетов на местах не помогать, а разрешить кадетам
в провинции вступать во временные смешанные избирательные
комитеты, предоставив определять рамки возможных объединений
самим провинциалам. При этом Н. В. Некрасов имел в виду необ-
ходимость в Сибири блокироваться с левыми, а А. А. Свечин под-
разумевал соглашения на «простейших лозунгах», поскольку
в провинции «партийная жизнь немыслима».36 Установка на блок
46
с прогрессистами, а при нужде и с октябристами, таким образом,
сохранялась, но необходимость думать и о городском избирателе
продиктовала некоторый сдвиг в агитационной и тактической
линии кадетов.
17 марта было, наконец, создано «внепартийное бюро прогрес-
сивных избирателей» в Москве, собиравшееся распространить
свою деятельность на центральную и восточную Россию и не
касаться Петербурга (такое разделение сфер влияния было поза-
имствовано у партии мирного обновления). На совещании под
председательством Ефремова и при участии московских либераль-
ных промышленников речь шла о том, что прогрессисты не соби-
раются конкурировать с кадетами, но не хотят и сливаться с ними,
намереваясь сохранять самостоятельность.
Вслед за тем в Москве же состоялось расширенное заседание
кадетского ЦК, снова обсуждавшее отношение к прогрессистам и
снова выявившее разногласия в собственных рядах. Москвичи
были за немедленное соглашение с прогрессистами, а С. А. Котля-
ревский говорил даже о «предвыборном слиянии», тогда как Ми-
люков и Колюбакин отстаивали необходимость беречь собственное
лицо партии, самостоятельно выступая в городах и по возможно-
сти беря на себя создание избирательных комитетов в провинции,
чтобы не кадеты присоединялись к прогрессистам, а прогрессисты
к кадетам.37 Кроме указанных выше мотивов, стремление Милю-
кова несколько дистанцироваться от прогрессистов определялось
и внутрипартийными соображениями: боязнью, что кадетская
партия, которая в провинции, по его собственному признанию,
«составляла более или менее фикцию»,38 просто растворится
в прогрессистах, тем более что правое крыло партии к этому и
стремилось.
В итоге было подтверждено решение не заключать формаль-
ного соглашения в центре (компрометировавшего кадетов перед
демократическими избирателями, а прогрессистов перед помещи-
ками), но сотрудничать на местах, дополненное, однако, избранием
представителей ЦК для поддержания контактов с прогрессистским
центральным бюро. Это было уступкой правому крылу партии и
легализацией его участия в прогрессистских собраниях. После
мартовских совещаний кадеты в Москве стали зондировать почву
для выдвижения по 1-й курии А. И. Коновалова или С. И. Четвери-
кова, уступая, следовательно, курию прогрессистам, а совещание
представителей провинциальных комитетов еще раз заявило о не-
обходимости блока с прогрессистами ради победы на выборах.
Таким образом, несмотря на внутренние сомнения и публичные
оговорки, мартовские соглашения кадетов с прогрессистами, как и
решения ноябрьской конференции, явились еще одним шагом в на-
правлении «концентрации либерально-монархического буржуаз-
ного центра»,39 создание которого было целью русского либера-
лизма как в ходе выборов, так и в более общей перспективе.
Возможность победы оппозиции на выборах, о которой кадеты
говорили (и, видимо, верили собственным словам) с лета 1911 г.,
47
связывалась ими, как и «Утром России», с расчетами на вторые
городские курии и мелких землевладельцев. Так, 29 марта 1912 г.,
отмечая процесс оскудения дворянства, «Речь» писала: «Совре-
менные выборы отразят на себе этот стихийный процесс, быть
может, и не очень заметно, но он уже действует. В самом акте
3 июня лежат элементы его постепенного уничтожения, если он не
исчезнет еще раньше под напором прогрессирующего политическо-
го развития страны». Общие рассуждения о стихийных процессах,
характерные для либерального «фаталистического оптимизма»,
кадеты пытались подкрепить и агитацией среди крестьян, мелких
частных землевладельцев и городских демократических слоев,
чему было посвящено совещание комитетов прилегающих
к Москве губерний. Но вопрос о такой агитации сразу вел за собой
всю проблему отношений с левыми.
Еще в декабре 1911 г. Милюков признавал, что нарастание не-
довольства в стране ведет к усилению партий левее кадетов. Тем не
менее он с наигранной наивностью говорил, что не видит причины,
«почему левый избиратель не мог бы отдать голоса нам», ибо якобы
«можно считать уже вполне доказанным, что никакая думская
тактика, кроме той, которую ведут кадеты, для оппозиции невоз-
можна». Предлагая левым голосовать за кадетов, Милюков одно-
временно подчеркивал: «...ни о каких совместных выступлениях
кадетов с левыми на выборах и речи быть не может».40 Милюков
вообще рвался в это время к открытой полемике с социал-демокра-
тами, тогда как его коллеги по ЦК держали его за фалды, боясь,
что он зайдет в полемике слишком далеко и отрежет пути к мест-
ным соглашениям, считавшимся ими неизбежными. Но условия
таких соглашений кадеты собирались определять сами. Когда
в марте трудовики предложили кадетам совместные действия
в провинции, ЦК ответил, что он не считает возможным войти
в формальное соглашение, но допускает переговоры на местах,41 а
«Речь» 28 марта посоветовала трудовикам признать невыполни-
мость своей программы и действовать на выборах «сообща с ос-
тальной оппозицией», т. е. голосовать за кадетов. Подсчитывая
свои шансы, кадеты брали курс на отвоевание у социал-демократов
ряда депутатских мест. Когда же у части членов ЦК возникло со-
мнение, стоит ли соперничать с социал-демократами там, где
шансы последних предпочтительней, им было отвечено, «что к.-д.
не так богаты, чтобы не стараться воспользоваться каждой воз-
можностью добыть лишний мандат».42 Иначе говоря, призывая
левых «не дробить голоса» перед лицом «правой опасности», сами
кадеты не собирались следовать собственному призыву.
С осени 1911 г. предвыборную активность начали проявлять и
октябристы. Оценка ситуации, сложившейся к концу существова-
ния III Думы, даваемая октябристами, была противоречивой во
многих отношениях: публичные заявления резко отличались от
разговоров в своем кругу, правое и левое крыло во многом глядели
на окружающую действительность разными глазами, тональность
официальных деклараций менялась в зависимости от однодневной
48
конъюнктуры. Все же преобладающим было разочарование про-
валом тех ограниченных реформ, которые в свое время намеревал-
ся осуществить Столыпин. Уже весной 1911 г. В. И. Ленин конста-
।провал, что «не только кадетская, но в значительной степени и
октябристская буржуазия убеждается в ,,неудаче“ 3-июньской
„конституции44...».43 Сдвиг правительственного курса вправо при
Коковцове еще больше усилил эти настроения. Во время бюджет-
ных прений в марте 1912 г. С. И. Шидловский от имени октябрист-
ской фракции заявил, что «за истекшие пять лет деятельности
в этой Думе мы кроме разочарований ничего не получили», и
назвал своих единомышленников «благоприобретенной» прави-
тельством оппозицией, тут же отмежевавшись от «прирожденной»
оппозиции — кадетов. «Когда, — выговаривал октябристские
обиды Шидловский, — говорят лица совершенно безукоризненно
лояльные, когда говорят лица, для которых первым стремлением
сеть достижение законности и порядка, то не прислушаться к мне-
нию этих лиц нельзя».44
Выражая недовольство тем, что к их голосу не прислушались
и необходимых реформ не провели, октябристы не могли адресо-
вать упрек Думе, где они были руководящей фракцией, и не всегда
решались упрекать правительство, поскольку их благоприобретен-
ная оппозиционность оборачивалась готовностью сотрудничать
с правительством, возводимой в принцип октябристской политики.
Поэтому стержневой линией октябристской агитации было подчер-
кивание плодотворности трудов III Думы и обвинение Государст-
венного совета в срыве подготовленных Столыпиным и октябриста-
ми реформ. Соответственно главным лозунгом, который октябри-
сты повторяли в своих предвыборных статьях, стал лозунг рефор-
мы Государственного совета — «освежения» его состава и переда-
чи Думе права представлять законы на утверждение царя без
согласия верхней палаты, если достигнуть единомыслия не уда-
лось. При этом подчеркивалась безопасность такой меры для суще-
ствующего строя, поскольку последнее слово все равно остается за
короной.
Несмотря на участие отдельных левых октябристов в перегово-
рах с «беспартийными прогрессистами», вопрос об избирательных
блоках в целом решался «Союзом 17 октября» однозначно в пользу
националистов. Это объяснялось и общностью социальной базы, и
общим неприятием кадетов, тем более что националисты тоже
говорили о реформах, подразумевая под ними нечто еще более
куцее, чем октябристы. Отдельные соглашения с либералами там,
где иного пути в Думу не было, не исключались. Даже в сентябре
1911 г., в разгар призывов очистить общество от «кадетского
бурьяна», Бобрищев-Пушкин допускал возможность сотрудниче-
ства с правыми кадетами, делая, однако, главный упор на союз
«национал-либералов» (как октябристы именовали себя и нацио-
налистов).45 Ту же идею он проводил и в дальнейшем. Разговоры
прогрессистов о «левом центре» Бобрищев-Пушкин, занимавший
место на левом фланге своей партии, расценивал как злостную и
I В С. Дякин
49
тщетную попытку увлечь левых октябристов в лагерь оппозиции.
10 января 1912 г. «Голос Москвы» резко выступил против програм-
мы М. Ковалевского, выделяя в ней моменты, сходные с кадетской
платформой, а А. В. Еропкин не исключал и союза с крайне правы-
ми для того, чтобы противостоять оппозиции. 4 марта ЦК «Союза
17 октября» отверг возможность блоков с правыми (на практике
они, конечно, существовали) и высказался за соглашение с нацио-
налистами на заключительной стадии выборов. Сотрудничество
с кадетами разрешалось «лишь в самых сомнительных случаях» и
без огласки.46
Блок с националистами предназначался для обеспечения успе-
ха в землевладельческой курии. В городах, особенно крупных, на-
ционалисты влияния не имели (за исключением окраин), и здесь
октябристам предстояло вести борьбу с либеральной оппозицией
за буржуазию один на один. Между тем общий отход буржуазии от
октябризма усугублялся рядом неудачных маневров Гучкова и его
партии в Думе в экономических вопросах, затрагивавших буржуа-
зию самым шкурным образом. В 1910 г. октябристы проголосовали
за закон о перестройке налога с городских недвижимостей. Внося
его, Министерство финансов по своей привычке очень осторожно
подсчитало предполагаемый казенный барыш. После первого же
года применения закона выяснилось, что обложение домовладель-
цев увеличилось значительно больше, чем говорил Коковцов. До-
мовладельческая среда, основа первых городских курий, была не-
довольна, и, заглаживая вину, октябристы развернули шумную
кампанию за понижение налога на 1 /3. Октябристский ЦК провел
даже специальное собрание московских владельцев недвижимо-
стей, на котором К. Э. Линдеман обещал отвести меч, занесенный
над домовладением. Неблагоприятное впечатление на торгово-
промышленные круги произвело требование Гучкова объявить
таможенную войну США в связи с денонсацией ими русско-амери-
канского торгового договора 1832 г. Нуждавшиеся в американском
хлопке московские текстильщики быстро заставили октябристов
пробить отбой, но недовольство в биржевом комитете осталось на-
долго, захватив даже Крестовникова. Линдеман особо просил Гуч-
кова встретиться и объясниться с мануфактурщиками, чтобы успо-
коить их, так как против Гучкова стало активно выступать много
«фабрикантов, сильных своим влиянием».47
В стремлении удержать за собой первые городские курии октяб-
ристы действовали в основном «домашними средствами», заигры-
вая с отдельными тузами и со специальными группами избирате-
лей: старообрядцами, немцами, домовладельцами-арендаторами,
имевшими дома не на собственной земле, а на арендуемой, — такие
составляли большинство во многих городах западных губерний и
других, например в Марьиной роще (Москва), принадлежавшей
С. Д. Шереметеву. Иную тактику избрал Еропкин, апеллировав-
ший к «буржуазному страху» перед революцией, который некото-
рые кадеты излишне оптимистически считали изжитым. Еропкин
противопоставлял кадетскому тезису о борьбе «конституционали-
50
стов» и «реакционеров» свою схему, согласно которой вся избира-
тельная борьба велась между двумя классами — буржуазией
(землевладельческая и 1-я городская курии) и пролетариатом
(крестьяне, рабочие, 2-я городская курия). Эта борьба, писал он,
окончилась бы победой буржуазного лагеря, если бы тот был един,
а не расколот на разные партии. Поэтому Еропкин выступал
против партийной борьбы в имущих верхах. Обращаясь к власти и
помещикам, Еропкин критиковал планы создания чисто правой
Думы. Другая часть его призыва относилась к буржуазии.
В борьбе между буржуазией и пролетариатом, взывал он, «не до
политических тонкостей и нюансов, а лишь бы общими усилиями
спасти существующий государственный строй» и частную собст-
венность — все, «чему доселе мир поклонялся и чем жил». Преуве-
личивая готовность прогрессистов идти на блок с левыми, Еропкин
убеждал их опомниться (кадетов он считал способными на все) и
понять, что их место в общем строю «против натиска социализ-
ма».48 В оценке степени близости «натиска социализма» Еропкин
был среди октябристов в заведомом меньшинстве (не случайно он и
напечатал эти статьи в «С.-Петербургских ведомостях», а не
в «Голосе Москвы»), но угрозу быть побитыми либеральной оппо-
шцией многие октябристские депутаты, прошедшие в III Думу от
крупных городов, учитывали и, не желая искушать судьбу, приоб-
ретали цензы в уездах.
Такие же меры принимали и многие видные националисты.
«Всероссийский национальный союз» был самой искусственной из
всех буржуазно-помещичьих политических организаций. «Органи-
зация национального союза и клуба, — брюзжал Меньшиков, —
настолько несовершенна, что позволяет двум-трем членам гово-
рить, что им угодно, от имени многолюдных обществ, не собирае-
мых и потому фактически как бы упраздненных».49 В этой характе-
ристике собственного детища, от имени которого он и сам частень-
ко говорил, что ему было угодно, Меньшиков допустил лишь одну
неточность — организации националистов не были многолюдны, а
нередко и вообще существовали лишь на бумаге. Учуяв благово-
ление к ним Столыпина, в националисты подались и называвшие
себя раньше октябристами, и черносотенцы. В Харькове отдел На-
ционального союза был создан одним из лидеров крайне правых
в III Думе — Вязигиным, а позднее «Земщина» жаловалась, что и
при Столыпине, и после него насаждение националистов на местах
шло за счет «Союза русского народа».50 Именно поэтому еще при
жизни Столыпина на сам процесс формирования отделов Нацио-
нального союза «разлагающее влияние» оказывали вести о пошат-
нувшемся положении премьера,51 а после его смерти националисты
так нервно реагировали на слухи о возможном отказе Коковцова
от националистической политики.
Общеполитическое кредо националистов заключалось в при-
знании «самодержавия с народным представительством», причем
в зависимости от обстоятельств и от принадлежности к правому
или левому крылу партии националисты делали упор то на первую,
14
51
то на вторую часть этой формулы, расходясь и в определении круга
реформ, признаваемых желательными. Осенью 1911 —зимой
1912 г. преобладающей у националистов тенденцией была правая.
Признаки недовольства правительственным курсом в помещичьей
среде и связанная с этим активизация прогрессистов пугали нацио-
налистских лидеров. Считавшийся левым националистом (и со-
трудничавший в правых «Московских ведомостях») А. И. Савенко
сетовал, что среди помещиков оказалось много «недосожженных»
в 1905 — 1906 гг., снова начавших либеральничать.52 Повторяя
обычные для право-октябристской печати утверждения, будто под
флагом «беспартийного прогрессизма» в Думу пойдут вместе либе-
ралы и революционеры, «недосожженные» с «недоповешенными»,
Савенко особенно боялся именно умеренно-оппозиционной Думы,
которую труднее будет разогнать.53 Хотя Националисты и поддер-
живали столыпинские реформы (с рядом сужавших их поправок) и
голосовали вместе с октябристами в ряде случаев в последнюю
сессию III Думы, тот же Савенко — главная публицистическая
сила фракции — определял задачи националистов как проведение
политики «культурного консерватизма» (в отличие от «некультур-
ного» черносотенства), поскольку «шесть лет на Россию беспре-
рывно сыплются реформы» и «этот горячечный бег... ни в коем
случае не может быть назван эволюционным».54
Из этого вытекал курс на создание правого блока на выборах,
включавшего и правых октябристов, а также откровенные призывы
к правительству вмешаться в избирательную борьбу. Еще в апреле
1911 г. Савенко писал Балашову и о желательности привлечь
к выборам священников, имея в виду не только поддержку ими
выдвинутых кандидатов, но и проведение депутатов от духовенства
в Думу. В октябре он начал выражать опасения, не потребуют ли
церковники слишком много, но в западных губерниях, основном
ареале распространения националистов, без голосов чиновников
в рясах и без уступки им части депутатских мест ни националисты,
ни правые победить не могли. Националисты надеялись сыграть
роль центра притяжения право-октябристского блока, убеждая
правых, что именно в рамках Национального союза они могли бы
объединиться с умеренными элементами во имя сокрушения «кос-
мополитической оппозиции».55 Задаче привлечения на свою сторо-
ну правых и сохранения перспектив блока с октябристами были
подчинены и решения первого всероссийского съезда национали-
стов в Петербурге 19—21 февраля 1912 г. Больше всего места на
съезде было уделено антиинородческим требованиям. Эти требова-
ния, а также лозунги укрепления позиций православной церкви,
усиления военной мощи, предоставления кредита только русским
и т. п. вполне могли быть поддержаны правыми. Тщившаяся быть
официальным органом националистов газета «Свет» предлагала
19 февраля 1912 г. включить в резолюции съезда и предложение
созвать по истечении полномочий IV Думы Земский собор для об-
суждения, отвечает ли существующее народное представительство
целям, «намеченным государем». В то же время съезд постановил
52
допустить блоки только с партиями, признающими законодатель-
ный характер Думы, но не левее октябристов.56 Реально в начале
1912 г. блоки на местах заключались по большей части с правыми.
Правые, зычно требовавшие от правительства опираться на них
как на единственно реальную живую силу, не могли даже скрыть
склок и разброда в собственных рядах. Уход части отделов «Союза
русского народа» к националистам и смерть Столыпина, враждо-
вавшего с бывшим лидером «Союза» А. И. Дубровиным, вытеснен-
ным затем Марковым и Замысловским, породили слух, будто в вер-
хах происходит переориентация с марковцев на дубровинцев.
Слух, возможно, не был безосновательным, поскольку главные ли-
деры марковцев были членами Думы, а дубровинцев поддерживал
ряд членов Государственного совета из окружения Дурново. Угро-
за лишиться поддержки верхов и, следовательно, денежных суб-
сидий озлобила марковцев и привела к целому ряду громких
взаимных разоблачений и скандалов вплоть до драки Маркова и
Б. В. Никольского во время доклада последнего в «Русском собра-
нии». В ноябре 1911 г. дубровинцы провели в Москве съезд, на ко-
тором обвиняли марковцев в левизне за союз с «явно конститу-
ционными» организациями — националистами и «Русским собра-
нием». Но и дубровинцы решили принять участие в выборах ради
проведения в Думу противников самой идеи представительного
строя и просить Синод благословить духовенство на поддержку
черносотенных кандидатов. Одновременно решено было ходатайст-
вовать о введении в Думу членов по назначению, изъятии из ее
ведения всех вопросов, задевающих интересы церкви, уничтожении
депутатской неприкосновенности и лишении евреев избирательных
прав.
Правые всех мастей шли на выборы под знаменем полного
уничтожения или нового ущемления представительного строя.
В прессе ходил слух, будто Дурново доказывает в «сферах», что
Государственный совет, тратящий столько времени на исправление
думских законопроектов, работал бы продуктивнее, если бы Думы
вообще не существовало.57 Марков призывал исправить, пока не
поздно, «роковые ошибки 1905 г.» и восстановить самодержавие до
того, как «порок конституционализма» проникнет в народные
массы.58 В феврале 1912 г. на собрании марковцев предлагалось
хлопотать, чтобы вместо IV Думы был созван Земский собор, со-
стоящий только из русских, а сам Марков выступал за ходатайство
о превращении Думы в совещательную. О том, что Дума не должна
быть законодательной, а должна заниматься лишь контролем дей-
ствий правительства путем запросов, говорил в «Русском собра-
нии» Пуришкевич. Характерно, что о полном уничтожении Думы
говорили в основном рядовые черносотенцы, тогда как лидеры
правых, чье политическое влияние базировалось на существовании
в той или иной форме представительных учреждений, вели речь
главным образом об изменении избирательного закона, что усили-
ло бы их позиции в Думе, или об изменении ее статуса, так как для
них важна была не широта ее законодательных прав, а возмож-
53
ность ее использования как средства воздействия на правящую
бюрократию, хотя бы только путем умело поданных запросов. Не-
однократно делались попытки хотя бы временно примирить черно-
сотенные союзы и объединить их ради совместного участия в выбо-
рах, но все такие попытки кончались неудачей. Грызня правых и
элементы социальной демагогии в их выступлениях породили
в некоторых дворянских кругах идею, близкую к той, которую про-
поведовал Еропкин, но в более узком варианте — отказаться
от партийной борьбы и провести выборы блоком землевладельцев.
Предполагалось поставить вопрос о плане избирательной кампа-
нии (а заодно и об изменении избирательного закона) на съезде
объединенного дворянства в марте, но из «сфер» было дано понять,
что такие публичные дебаты несвоевременны.59
«Тупой и неразумный», по выражению П. П. Извольского,60
консерватизм крайне правых все больше вызывал беспокойство
и у некоторых защитников третьеиюньского режима, считавших
целесообразной более гибкую политику. Национализм оставался
«единственной политической платформой партий правительст-
ва»,61 но «зоологический национализм» Балашова и К° внушал
страх даже такому столпу реакции, как Мещерский, обвинявшему
балашовцев в подталкивании инородцев «на измену и на револю-
цию». В противовес политике отгораживания от национальных
меньшинств, проповедуемой Национальным союзом, Мещерский
выдвигал «имперскую» идею «объединения национальностей»,
под которым он подразумевал ассимиляцию небольших народно-
стей и союз имущих верхов независимо от национальной принад-
лежности.62
Часть правых выражала несогласие и с крайностями внутрипо-
литического курса и с упрямым противодействием легитимистских
кругов любым реформам. Разногласия из-за отношения к волост-
ной реформе привели к выходу из группы правых Государственно-
го совета гр. Д. А. Олсуфьева, считавшего, что, как ни тяжело для
помещиков предстоящее обложение их земель волостными сбора-
ми, реформа волостного управления важна с политической точки
зрения для укрепления в деревне «консервативных тенденций».63
Против «политики авантюр и раздражения» и стремления повер-
нуть историю вспять выступил бывший товарищ министра внут-
ренних дел при Плеве Н. А. Зиновьев.64 На съезде по народному
образованию немало здравых и неприятных для правительства
мыслей высказал В. И. Гурко.
В этих кругах зародилась идея создания новой консервативной
партии, которая объединила бы трезвеющих правых и национа-
листов с прибалтийскими и польскими помещиками. В феврале
1912 г. гр. М. М. Перовский-Петрово-Соловово объявил об органи-
зации партии «независимых консерваторов» и опубликовал серию
статей, разъясняющих ее программу. Эта программа предусматри-
вала частичные реформы для предупреждения революции, расши-
рение прав Думы при сужении круга ее избирателей путем введе-
ния образовательного ценза, уважение языка и религии народов
54
России при сохранении господствующего положения русской на-
родности.65 Вслед затем состоялись совещания с участием ряда
прибалтийских октябристов, польских магнатов и членов Государ-
ственного совета А. Д. Оболенского, Д. А. Олсуфьева и П. П. Из-
вольского, решивших основать «имперскую партию».66 Однако
дальше совещаний дело не зашло.
Начало 1912 г. ознаменовалось событиями, которые не могли
не навести буржуазно-помещичьих политиков на раздумья об
устойчивости их мира. В январе германские социал-демократы
добились крупного успеха на выборах в рейхстаг, и Пражская
конференция РСДРП приветствовала их «блестящую победу над
всем буржуазным миром».67 В марте в Англии прошла первая все-
общая стачка горняков, охватившая больше миллиона участни-
ков, вызвавшая широкое движение солидарности в Германии и
США и заставившая английское правительство срочно принять
закон о введении минимальной зарплаты. Стачка, как писал
В. И. Ленин, «составила эпоху»68 в английском рабочем движе-
нии. Все эти события не остались незамеченными в России. Отме-
чая организованность и сплоченность горняков, «Русские ведо-
мости» констатировали 22 марта: «Эпоха, когда рабочий класс
как таковой стоял в стороне от политической борьбы, миновала
безвозвратно». Уже первые дни забастовки, поразившей вообра-
жение российских наблюдателей, вызвали у очень умеренного
в своем либерализме И. X. Озерова (в прошлом причастного к зу-
батовщине) мысль, что, «быть может, переживаемое время — на-
чало родов нового строя». Оговариваясь, что, конечно же, строй
этот родится нескоро, Озеров говорил о пробуждении народов
Азии и особо отмечал выступление «стройных армий трудящихся»,
которые «взбудораживают мир».69 Но эти глобальные построения
мало соотносились с оценкой положения в собственной стране, где
ближайшей задачей дня либералы считали борьбу «конституци-
онализма» с реакцией, а правые мечтали взять назад и то, что
было отдано в 1905 г. Да и в плане общих рассуждений мысль
о «начале родов нового строя» казалась и либералам и право-
октябристским деятелям по крайней мере преждевременной.
Кадетские теоретики провозглашали устарелость учения Маркса,
а «Голос Москвы» откликнулся на в общем-то случайно озарив-
шее Озерова провидение насмешливой репликой: «...где же это
зачатие считается началом родов?». Это было напечатано 11 марта
1912 г., в дни, когда на страницы газет, пока еще петитом и на
последние полосы, начали попадать сообщения о стачке на Лен-
ских приисках.
1 ЦГИА СССР, ф. 1288, оп. 2, 1910, д. 33, л. 1, 12-13, 109—112, 120.
2 Там же, ф. 1327, on. 1, III Дума, д. 114, л. 47—54.
3 Там же, д. 116, л. 115.
4 Там же, оп. 2, д. 247, л. 1—2.
5 Там же, on. 1, 1912, д. 36 г, л. 21—22.
6 См.: Черменский Е. Д. История СССР. Период империализма. 3-е изд. М.,
1974. С. 272.
7 ЦГИА СССР, ф. 1327, on. 1, III Дума, д. 114, л. 148—151.
8 Ленин В. И. Поли. собр. соч. Т. 22. С. 322.
9 Там же. С. 130.
10 ЦГИА СССР, ф. 1327, on. 1, 1912, д. 36 г, л. 23 а.
11 Русское слово. 1912. 1 февр.
12 Голос земли. 1912. 8 февр.
13 Колокол. 1912. 4, 11 и 21 февр.
14 ЦГИА СССР, ф. 1327, оп. 2, д. 247, л. 28.
15 Ленин В. И. Поли. собр. соч. Т. 21. С. 12.
16 ЦГАОР СССР, ф. 523, on. 1, д. 30, л. 102—103.
17 Там же, д. 11, л. 7.
18 Речь. 1911. 1 янв.
19 Цит. по: Аврех А. Я. Столыпин и третья Дума. М., 1968. С. 431.
20 ЦГАОР СССР, ф. 523, on. 1, д. 30, л. 125.
21 Утро России. 1911. 21 сент. — Статья была написана до антикадетской де-
кларации октябристов в связи с убийством Столыпина.
22 ЦГАОР СССР, ф. 523, on. 1. д. 30, л. 107.
23 Там же, л. 120.
24 Там же, л. 123—131.
25 Там же, л. 136.
26 Ленин В. И. Поли. собр. соч. Т. 21. С. 37.
27 Там же. С. 38.
28 Там же. С. 39.
29 ЦГИА СССР, ф. 1282, оп. 2, д. 1983, л. 9.
30 См.: Лаверычев В. Я. По ту сторону баррикад. Из истории борьбы москов-
ской буржуазии с революцией. М., 1967. С. 86—87.
31 Голос земли. 1912. 2 марта.
32 Русское слово. 1912. 21 марта.
33 Там же. 4 марта.
34 ЦГАОР СССР, ф. 523, on. 1, д. 30, л. 152.
35 Цит. по: Аврех А. Я. Указ. соч. С. 456.
36 ЦГАОР СССР, ф. 523, on. 1, д. 30, л. 151 — 158.
37 Русское слово. 1912. 20 марта.
38 Цит. по: Аврех А. Я- Указ. соч. С. 454.
39 Ленин В. И. Поли. собр. соч. Т. 21. С. 221.
40 Русское слово. 1911. 20 дек.
41 ЦГАОР СССР, ф. 523, on. 1; д. 30, л. 158.
42 Там же, л. 147—148.
43 Ленин В. И. Поли. собр. соч. Т. 20. С. 178.
44 Государственная дума: Стенографические отчеты. Третий созыв. Сессия V.
Ч. III. СПб., 1912. Стб. 1401 — 1402.
45 Голос Москвы. 1911. 22 сент.
46 ЦГИА СССР, ф. 1327, оп. 2, д. 187, л. 21.
47 ЦГАОР СССР, ф. 555, on. 1, д. 958, л. 13-16.
48 С.-Петербургские ведомости. 1912. 13 янв. и 10 февр.
49 Новое время. 1911. 22 сент.
50 Земщина. 1912. 23 апр.
51 ЦГИА СССР, ф. 1327, on. I. III Дума, д. 116, л. 175.
52 Московские ведомости. 1911. 13 окт.
53 Там же. 1912. 28 янв.
54 Киевлянин. 1912. 1 марта.
55 Голос Москвы. 1912. 11 февр.
56 Ход и резолюции съезда изложены по: Русское слово. 1912. 21 февр.: Голос
Москвы. 1912. 22 февр.
56
57
58
59
60
62
63
64
65
66
67
68
69
Русское слово. 1912. 8 янв.
Земщина. 1912. 21 янв.
Русское слово. 1912. 10 марта.
ЦГИА СССР, ф. 1569, on. 1, д. 176, л. 28.
Ленин В. И. Поли. собр. соч. Т. 21. С. 177.
Гражданин. 1911. 24 апр. № 15. С. 14; 25 сент. № 37. С. 10.
Новое время. 1911. 15 нояб.
Речь. 1911. 18 окт.
С.-Петербургские ведомости. 1912. 18 и 28 февр., 3, 15 и 23 марта.
Русская молва. 1912. 23 дек.; Гражданин. 1912. 12 авг. № 32. С. 2—3.
Ленин В. И. Поли. собр. соч. Т. 21. С. 156.
Там же. Т. 22. С. 271.
Русское слово. 1912. 10 марта.
ГЛАВА ТРЕТЬЯ
IV ДУМА
Расстрел рабочих на Ленских приисках 4 апреля 1912 г. «явился
точнейшим отражением всего режима 3-тьеиюньской монар-
хии».1 Крупнейшее золотопромышленное предприятие России —
«Лензото», хищническим ведением хозяйства доведшее прииски до
упадка, было заинтересовано в любом форс мажор вплоть до заба-
стовки, на которую можно было бы свалить неизбежно предсто-
явшее падение доходности, и преднамеренно обостряло конфликт.
Царское правительство, напротив, нуждалось в скорейшем прекра-
щении забастовки и возобновлении добычи золота для пополнения
валютных запасов казны. Но связи «Лензото» в придворных и бю-
рократических сферах исключали возможность нажима на прав-
ление «Лензото» с целью заставить его пойти на уступки рабочим
(что считали справедливым местные власти). К тому же чем упор-
нее становилась забастовка, тем важнее для царских властей было
сломить ее, ибо, как писал Тимашев в МВД, уступка «могла бы
придать бодрость социалистической агитации и отразиться на
ряде других промышленных предприятий империи». Для подав-
ления забастовки МВД направило на прииски жандармского рот-
мистра Н. В. Трещенкова, получившего указания применять самые
решительные меры «до воинской силы включительно».2 4 апреля
270 мирных демонстрантов было убито и 250 ранено. 11 апреля,
отвечая на запросы в Думе, Макаров заявил: «Так было и так бу-
дет впредь».
«Ленский расстрел явился поводом к переходу революцион-
ного настроения масс в революционный подъем масс».3 В апреле
по стране прошло около тысячи политических стачек, в которых
участвовало 360 тыс. рабочих, больше, чем во всех политических
забастовках 1908—1911 гг. В первомайских стачках участвовало
не менее 400 тыс. человек. Массовое движение, в 1905 г. начинав-
шееся с гапонады, в 1912 г. началось сразу «с массовых стачек
и поднятия республиканского знамени!».4
«Ленские события, — признавала охранка, — явились лишь
толчком, который дал возможность выйти наружу глухому недо-
вольству, накапливавшемуся в населении за последние годы».5
На гребне революционного подъема создались политические и
материальные условия для выхода ежедневной большевистской
легальной газеты «Правда», созданной на средства рабочих и
58
ставшей одним из важнейших рычагов влияния партии на массы.
Ленский расстрел и грозная реакция на него российского про-
летариата произвели на либеральное общество впечатление
разорвавшейся бомбы. «В обществе, — сообщал Особый отдел
Департамента полиции, — бесконечные разговоры по поводу лен-
ских событий. Подобного повышенного настроения давно уже не
было, причем приходится слышать в отношении правительства
отзывы в самом резком, несдержанном тоне. Многие говорят, что
«расстрел» ленских рабочих напоминает «расстрел» рабочих у
Зимнего дворца 9 января 1905 года... Известия о все расширя-
ющемся забастовочном движении по-прежнему встречаются с ве-
личайшим сочувствием».6 В откликах либеральной прессы выде-
лялись три основных мотива: осуждение властей, которые «все
позабыли и ничему на научились»; сопоставление ленских событий
и только что прошедшей всеобщей стачки английских углекопов
(при этом подчеркивалась «культурность» приемов английского
правительства и его умение идти на компромиссы); сознание
опасности повторения событий 1905 г. Ленские события, отмечала
«Речь» 18 апреля, изменили политические условия в стране, и «ни-
когда еще со времени 1905—1906 года столичные улицы не видели
такого оживления».
В отличие от либералов право-октябристская пресса и депутаты
Думы полностью одобряли действия войск, сваливая вину на мест-
ные власти и главным образом на правление «Лензото», а «Мо-
сковские ведомости» (8 апреля) фактически оправдывали и по-
следнее, утверждая, что «капитал имеет свои права, никто не
будет начинать предприятия без прибыли». «Раз приказано оста-
новиться, — писал в этом номере газеты ренегат народовольче-
ства Л. А. Тихомиров, — то войско должно заставить исполнить
свое приказание. При этом нечего кричать о числе жертв. Оружием
не должно шутить и толпа не должна быть приучаема к мысли,
будто ружейный огонь войска есть игра в хлопушки».
Но и право-октябристская печать выражала беспокойство
в связи с тем, что «современное успокоение — тлеющий костер» и
«запахло воздухом 1905 г.».7 Напоминая, что «именно с рабочих
волнений начался весь 1905 г.», Бобрищев-Пушкин призывал
«всех мирных граждан, не желающих переживать былых ужасов»,
«хотя бы из эгоизма, хотя бы даже из обывательской трусости»,
выступить обличителями произвола (он имел в виду лишь местную
полицию), которым «можно быстро свести на нет наступившее
успокоение».8 Предлагая оберегать рабочих от «крайностей»
эксплуатации и репрессий, Бобрищев-Пушкин писал: «Они, как
Атлант, держат на своих плечах современный мир и, мы уже ви-
дели, горе, если он заколеблется. Призрак социальной революции,
эта вечная угроза нашей культуре и самому существованию,
поступательное движение социал-демократии на Западе должны
бы быть нам уроком. Борьба с социал-демократией мыслима
только, если не обострять классовую рознь».9 После того как пер-
вые впечатления от ленских событий стали проходить, право-ок-
59
тябристская печать, продолжая говорить о необходимости умиро-
творить пролетариат ускоренным проведением рабочего законо-
дательства и бороться против «самозванной власти» революцион-
ного подполья, 10 вновь принялась успокаивать себя в отношении
перспектив революционного подъема. В том же «Голосе Москвы»
(25 апреля), где Бобрищев-Пушкин вспоминал о 1905 г., бывший
лидер трудовиков в I Думе Т. В. Локоть, ставший постоянным
сотрудником октябристского органа, утверждал, что «в пережива-
емых Россией социальных и политических условиях нет пока орга-
нической почвы для новой революции», а октябристский депутат
М. Я. Капустин доказывал в Думе, будто 1905 г. «отошел в про-
шлое», «канул в вечность» и «бояться того, что мы будем повторять
прошлые шаги и прошлые ошибки, нет никаких оснований».11
Подобные иллюзии разделяли и кадеты, в организованности и
дисциплинированности первомайских выступлений пролетариата
увидевшие признак процесса «превращения прежнего, чисто пар-
тийного социал-демократического настроения в новое, которое
можно было бы назвать тред-юнионистским».12
Тем не менее массовые выступления рабочих и предвыборные
соображения побудили право-октябристское большинство Думы
после долгих проволочек срочно вынести на обсуждение зако-
нопроект о найме торговых служащих. Суть проекта заключалась
в установлении обязанности хозяев заключать с приказчиками
письменные договора об условиях найма, предоставлять им еже-
годный двухнедельный отпуск (а женщинам и шестинедельный по
беременности) и во введении некоторых ограничений труда мало-
летних (с 12 лет). Докладчик рабочей комиссии Тизенгаузен от-
кровенно признавал, что проект предусматривает меры, уже прак-
тикуемые на многих торговых предприятиях, и «ничего нового...
в себе не содержит», приноравливаясь к интересам хозяев.13
Большевистский депутат А. Я. Предкальн подверг законопроект
резкой критике, подчеркнув, что в обстановке после Ленского
расстрела Дума «нашла неудобным совсем промолчать о поло-
жении рабочих» и «старается успокоить рабочий класс обсужде-
нием второстепенных проектов».14 Правые и октябристы, продол-
жая тактику, принятую во время обсуждения страховых законо-
проектов, молча проштемпелевали проект, естественно, оставший-
ся не рассмотренным в Государственном совете.
Отложить в долгий ящик и страховые законы Государственный
совет не решился. Однако даже после ленских событий предста-
вители промышленников попытались убрать из думских проектов
обязательство предпринимателей обеспечивать рабочих врачебной
помощью. Еще более непримиримую позицию занял Дурново.
«На наших глазах, — вещал он, — с угрожающей постепенностью
мало-помалу требования неимущего класса, подзадориваемого
разными теоретическими учениями... возрастают». Он предлагал
отвергнуть страховое законодательство, поскольку «баловать
людей, не имеющих никаких заслуг — нельзя».15 В конечном счете
Государственный совет принял страховые законы, но значительно
60
сократил число рабочих, на которых он распространялся, изъяв
из ведения закона предприятия с числом рабочих менее 20 (а при
отсутствии механических двигателей — менее 30). 23 июня страхо-
вые законы были утверждены Николаем. Ограниченные и реакци-
онные, они не могли оправдать надежды их авторов и внести «успо-
коение» в рабочую среду. Созданные по этим законам больничные
кассы стали легальными органами, использовавшимися больше-
виками для развертывания революционной деятельности.
Предвыборные соображения сказывались на обсуждении и дру-
гих вопросов в обеих палатах. Как уже говорилось ранее (в гл. 1),
Государственный совет принял законопроект о местном суде
в значительно измененном по сравнению с думским варианте.
Близкие к октябристам члены Совета предупредили своих думских
единомышленников, что верхняя палата не пойдет на уступки,
и октябристы решили согласиться со всеми ее требованиями,
чтобы иметь возможность зачислить в актив III Думы — и, сле-
довательно, в свой собственный — проведение реформы хотя бы
в урезанном виде. В отличие от октябристов оппозиция и правые
потребовали возвратить проект в думскую комиссию (оппозиция —
недовольная переделками Государственного совета, а правые —
тем, что он не зарезал проект вообще). 14 мая фракция октябри-
стов высказалась против передачи дела в комиссию, а вслед за
тем «Новое время», усиленно поддерживавшее Гучкова, выступило
за принятие законопроекта. В Думе Гучков лично—это свиде-
тельствовало о значении, которое он придавал делу, — выска-
зался за одобрение проекта, подчеркивая: «...при настоящих
политических условиях... ничего лучшего, чем то, что вам предла-
гает согласительная комиссия, вы получить не можете».16 После
того как правые при поименном голосовании не решились поддер-
жать оппозицию и передача в комиссию была провалена, октяб-
ристы приняли требования Государственного совета и о восста-
новлении волостного суда, и о полной отмене судоговорения на
родном языке, и о назначении (а не избрании) председателя съез-
да мировых судей. Хотя после сохранения волостного суда вся
первоначальная идея судебной реформы теряла смысл, «Новое
время» с серьезным видом утверждало 22 мая, будто после 17 ок-
тября 1905 г. это первая «органическая реформа, которой вправе
гордиться народное представительство». В июне закон был
утвержден Николаем, но приведение его в действие в первых де-
сяти губерниях началось лишь в 1914 г.
Параллельно с возней вокруг местного суда в Думе шла завер-
шающая стадия борьбы из-за строительства Балтийского флота.
По разным причинам большая часть буржуазно-помещичьих пар-
тий выступила первоначально против военно-морской программы
царизма, которой лично Николай придавал очень большое значе-
ние. Решающими соображениями для правых и октябристов были
необходимость отдать предпочтение реорганизации сухопутных
сил и вызванное Цусимой недоверие к порядкам в Морском мини-
стерстве. Кадеты, кроме того, опасались, как бы появление Бал-
61
тийского флота не подтолкнуло правящие круги к соблазну изме-
нить Антанте и вернуться к союзу с Германией. Подчинившись же-
ланию Николая, правые, по собственному признанию, быстро
«сложили свои мнения в карман» и стали поддерживать морские
амбиции царизма.17 Поэтому исход голосования зависел от октяб-
ристов. По прямому приказанию Николая Коковцов лично обха-
живал виднейших лидеров Думы, особенно председателя бюд-
жетной комиссии октябриста М. М. Алексеенко, а на решающее ее
заседание явились в полном составе все министры и большинство
офицеров Морского генерального штаба. Тем не менее противники
морского строительства во главе с Гучковым продолжали сопро-
тивление — как из принципиальных соображений, так и из жела-
ния оттянуть вопрос до IV Думы, чтобы выторговать себе под-
держку правительства на выборах. Но меры массированного воз-
действия сверху оказали влияние на октябристскую фракцию, ко-
торая 6 июня большинством голосов поддержала ассигнование
502 млн. рублей на Балтийский флот.18
Ни угодничество перед Государственным советом в вопросе
о местном суде, ни открытый раскол из-за морской программы
не прибавляли октябристам авторитета в глазах их собственных
избирателей. С тем большей готовностью пошли поэтому октябри-
сты на обострение конфликта с Синодом и правыми из-за церковно-
приходских школ. Отношения октябристов с Синодом и так были
плохими после того, как сопротивление церковных властей не дало
провести через Государственный совет закон о всеобщем обучении.
Естественно, что октябристы вместе с оппозицией не спешили ста-
вить на обсуждение синодские проекты об увеличении ассигнова-
ний на приходские школы. Саблер решил прибегнуть к чрезвычай-
ной мере — прямому давлению Николая на депутатов Думы.
8 июня Николай принял право-октябристских депутатов по случаю
истечения срока полномочий Думы, демонстративно обойдя при
этом Гучкова.19 В написанной Коковцовым речи Николая содер-
жался выговор Думе за то, что некоторые дела получили в ней
нежелательное направление. Кроме этого, Николай вставил
в речь пожелание «в ближайшую очередь обратить внимание на...
церковно-приходские школы», что, по сведениям прессы, было
результатом доклада Саблера.20 После этого голосование против
приходских школ стало бы прямым нарушением царской воли.
Чтобы избежать такого обвинения, октябристы сорвали кворум
последних заседаний Думы и этим помешали обсуждению ассигно-
ваний на церковно-приходские школы.
Реакция правительства на отказ Думы рассмотреть синодские
проекты подчеркнула противоречивость положения Думы в тре-
тьеиюньской монархии. С одной стороны, Дума вошла в систему
органов государственного управления, стала ее необходимой
составной частью — необходимой не только для попыток осущест-
вления блока поместного дворянства и крупного капитала или
по внешнеполитическим соображения, но и как учреждение, к кото-
рому министры апеллировали в ведомственной борьбе друг с дру-
62
।ом, как политическая трибуна, в использовании которой ока-
зались заинтересованы все партии и классы. Не случайно и леги-
|нмистская реакция, готовая пожертвовать законодательным ста-
|усом Думы, считала нужным сохранить ее в законосовещатель-
ном качестве, т. е. прежде всего именно как политическую трибуну.
( \ другой стороны, наличие Думы с ее правом отказать в кредитах,
потребовать отчета и т. п., как бы урезано это право ни было,
оказывалось во многих конкретных случаях неудобным для бюро-
кратии, не умевшей и не хотевшей приспосабливаться к новым
формам функционирования государственного аппарата. Это вызы-
вало двойственность отношения к Думе даже той части правящих
кругов, которая не помышляла о новом государственном перево-
роте. Несмотря на отдельные конфликты, III Дума в общем удов-
летворяла высшую бюрократию. Совет министров поэтому специ-
ально решил закончить ее деятельность не роспуском, а переры-
вом занятий впредь до опубликования указа о новых выборах.
Этим оттенялось отличие III Думы от первых двух и сохранялась
возможность созвать ее на короткий срок в случае чрезвычайной
необходимости (вероятно, имелся в виду в первую очередь обо-
стряющийся кризис на Балканах). Учитывалось также, что такая
форма окончания работ Думы сохраняла ее депутатам жалование
за летние месяцы.21 И в то же время сразу после прекращения
заседаний Думы правительство провело не принятые ею ассигно-
вания на синодские проекты (2,8 млн. рублей) по ст. 17 бюджетных
правил, говорившей о расходах на неотложные нужды, к каковым
реорганизация приходских школ не относилась. Немедленно к той
же статье прибег и морской министр, получивший от Совета мини-
стров часть отвергнутых Думой сметных ассигнований. Хотя здесь
речь шла о небольшой сумме, нарушались в принципе бюджетные
права Думы, и кабинет не задумываясь шел на это.
Конфликты Думы с бюрократией и особенно нескрываемая не-
приязнь к ней Николая служили стимулом для систематических
выступлений правых против законодательного представительства.
«Возврат к лозунгам крепостного права, отстаивание всего ста-
рого, средневекового в русской жизни»22 — такова была програм-
ма крайней реакции, стремившейся свести роль Думы к положению
совещательной «помощницы самодержцу».
В мае состоялся IV съезд «Союза русского народа» (марков-
цев) и V «съезд русских людей» — всех черносотенных союзов,
кроме дубровинцев. Съезд «Союза» был посвящен главным обра-
зом распре с дубровинцами и дезавуировал решения их москов-
ского съезда в ноябре 1911 г. При этом поднимался было вопрос
о создании новой «консервативно-монархической партии», очищен-
ной от слишком компрометирующих «Союз» уголовных элемен-
тов,23 но идея эта повисла в воздухе. На «съезде русских людей»
был создан центральный избирательный комитет черносотенных
организаций и одобрена предвыборная платформа, предложенная
«Союзом Михаила архангела».24 Платформа предусматривала
«участие народа в правлении в виде законосовещательной Думы»,
63
восстановление телесных наказаний и расширение применения
смертной казни, меры по укреплению позиций православной церк-
ви и т. п. Хотя съезд усиленно подчеркивал свои заботы об «охране
русского труда» и особенно о крестьянстве, попытка крестьян-
делегатов от «Почаевского союза русского народа» (Волынская
губерния) поднять действительно волновавшие крестьян вопро-
сы — введение всеобщего обучения и передача приходских школ
в ведение Министерства просвещения, волостная реформа, огра-
ничение крупного землевладения — была пресечена Марковым и
Пуришкевичем, и крестьяне-почаевцы, обозвав съезд «господ-
ским», ушли,25 еще раз продемонстрировав провал попыток ли-
деров черной сотни опереться даже на политически отсталые слои
деревни. Не случайно агентура Департамента полиции отмечала
полную неудачу агитации правых и констатировала, что их дея-
тельность зачастую играет в конечном счете на руку оппозиции.26
Чем слабее были ряды правых организаций, тем настойчивей
обращались они за поддержкой к духовенству. Между тем послед-
нее, обозленное конфликтом Думы и Синода, все агрессивнее напа-
дало не только на оппозицию, но и на октябристов и одновре-
менно увеличивало претензии на собственную роль в будущей
Думе. Со 2 мая «Колокол», близкий, как уже отмечалось, к салону
Игнатьевой, начал печатать серию статей епископа Тихвинского
Андроника «Что нужно помнить православному духовенству».
Андроник предлагал «домогаться, чтобы в составе Гос. Думы
было возможно больше членов от духовенства или по крайней
мере мирян, сочувствующих задачам церкви», причем священ-
ники являлись бы «весьма решающей силой» в Думе, подобно ка-
толическому Центру в германском рейхстаге. Андроник утверждал
при этом, будто сам царь желает поручить духовенству руковод-
ство мирянами в происходящей политической перестройке стра-
ны.27 Именно эти статьи Андроника, являвшиеся одним из ходов
в предвыборной игре крайне правых, и послужили, очевидно, осно-
вой для распространившихся слухов о планах создания «фиоле-
товой» Думы.
В июне выступления правых против Основных законов и
Учреждения Думы продолжались. «Московские ведомости»
10 июня вновь пустились в рассуждения о том, что Россия, благо-
даря постепенно происходящему якобы расширению компетенции
Думы, идет по пути развала исторических устоев, а 15—30 июня
выступили с серией статей о необходимости нового и окончатель-
ного пересмотра Основных законов.
Одновременно с «Московскими ведомостями» выступил опять
с планом реформы Думы Меньшиков, повторив свои идеи об уда-
лении из нее инородцев и представителей «заведомо преступных»
партий.28 Ряд черносотенных организаций стал присылать все-
подданнейшие прошения о пересмотре Основных законов. Про-
шения предусматривали: лишение права решающего голоса в Ду-
ме инородцев и иноверцев, назначение председателя Думы царем,
представление царю мнений большинства и меньшинства, изъ-
64
/I । ие из ведения Думы всех церковных вопросов и изменение изби-
рательного закона. «При теперешнем порядке выборов, — гово-
рилось в прошениях, — на плечах наших все равно пройдут раз-
ные Гучковы и им подобные, которых считаем опаснее и вреднее
самых ярых революционеров».29
На таком фоне особенно резко прозвучала речь Дурново в Госу-
дарственном совете 22 июня. Придравшись к законопроекту об
\празднении двух должностей генерал-губернаторов, который он
расценил как вмешательство Думы в дела верховной власти,
Дурново заявил о срочной необходимости «отграничить область
законодательную от области верховного управления», причем сде-
лать это «без всякого участия как Государственного совета, так
и Государственной думы», т. е. путем нового переворота.30 Пере-
кличка идей Дурново и «Московских ведомостей» была настолько
явной, что не только либеральная печать, но и редактор «России»
(>. Н. Сыромятников расценили их как звенья единой кампании
«против нашей конституции». Находившийся в деревне Сыромят-
ников с беспокойством запрашивал Гурлянда: «Есть ли тут серь-
езная подкладка — или только брехня?».31
Судя по всему, Дурново и его союзники летом 1912 г. бросились
в атаку, не обеспечив себе «серьезной подкладки» в сферах. Хотя
«брехня» черносотенной печати продолжалась, тонко разбирав-
шийся в веяниях сверху Меньшиков еще до речи Дурново повернул
фронт и на следующий день после опубликования собственной
антидумской статьи напечатал другую, в которой расписывал за-
слуги Думы в подтягивании бюрократии и утверждал, что «те-
перь... о какой-либо опасности, угрожающей идее народного
представительства, никто более не думает».32 Вслед за тем Мень-
шиков назвал речь Дурново «ересью» и стал в противовес правой
печати доказывать существование в России конституции и парла-
мента и предупреждать, что «страны с неупорядоченной консти-
туцией оказываются наиболее катастрофоспособными», а потому
колебать Основные законы «есть акт революционный, откуда бы
он ни направлялся».33 Позиция Меньшикова явно свидетельство-
вала, что в правящих кругах летом 1912 г. преобладало стремление
не к изменению статуса Думы, а к обеспечению желательных ца-
ризму результатов новых выборов в рамках существующего изби-
рательного закона.
Постоянными приемами правящих кругов были искусственное
разделение избирательных съездов, «разъяснение» отдельных лиц
и целых групп избирателей и пресечение оппозиционной агитации.
На первой стадии — избрание уполномоченных от неполноцензо-
вых избирателей — собирались отдельные съезды средних и мел-
ких землевладельцев, чтобы дать перевес первым, выделялись,
где это представлялось властям целесообразным, владельцы
неземельных недвижимостей. Съезды делились по национальному
и вероисповедному признаку. По национальному признаку дели-
лись и съезды уполномоченных от волостей.34 При этом «Россия»
(4 сентября) откровенно заявляла, что разделение съездов произ-
В Дякин
65
водится в зависимости от сведений «о распределении местных сил
и о различиях в их взаимоотношениях».
Широко применялась кассация выборов в случае победы оппо-
зиции. К середине октября «Речь» насчитала 49 случаев отмены
выборов, в том числе 35 от городских съездов.35
Легальные возможности предвыборной агитации оппозиции
сужались до предела (а нелегальными либералы пользоваться
принципиально не хотели). Опубликование предвыборных плат-
форм кадетов и прогрессистов было запрещено, кадетам не разре-
шали на собраниях избирателей прямо говорить о своей партий-
ной принадлежности, не допускалось «обсуждение программ пред-
стоящей деятельности лиц, намеченных к избранию» от нелегали-
зованных партий.36 Не были разрешены ежегодные губернские
съезды народных учителей, чтобы оппозиция не использовала их
для предвыборных целей. Поставив перед собой цель создать
в IV Думе «более устойчивый центр», чем в III (без левых октябри-
стов),37 правительство не только поощряло вмешательство в вы-
боры местной администрации, но непосредственно из Петербурга
намечало кандидатов правых, имеющих, по его мнению, лучшие
шансы, и разделяло съезды, открывая или закрывая дорогу в Думу
тем или иным кандидатам октябристов.
Важнейшим инструментом «делания» выборов были голоса
духовенства. В губерниях были созданы епархиальные предвы-
борные комитеты, задачей которых было обеспечить поголовное
участие священников в выборах и их голосование за указанных
сверху кандидатов. Вятский епископ подчеркивал в воззвании
к епархии, что пассивное отношение «к тому, каков будет состав
новой Думы», противоречит долгу духовенства охранять право-
славие.36 В ряде случаев местные иерархи старались замаскиро-
вать черносотенное предвыборное знамя, выдвигая формально бес-
партийную церковную платформу, мало отличавшуюся по содер-
жанию от правой. В воззваниях большинства епископов откровен-
но выставлялось требование голосовать за правых. Вологодский
епископ Никон (член Государственного совета) звал «на старый,
славный исторический путь» восстановления самодержавия и од-
новременно утверждал: «...призывать не голосовать за врагов
церкви (к которым он относил и октябристов. — В. Д.) и защищать
православие — это не политика».39
При этом по-прежнему речь шла не о проведении священников
в Думу, а об обеспечении в уездных избирательных собраниях
большинства, которое будет «голосовать за кандидатов, угодных
правительству».40 Царизм же хотел иметь в Думе не клерикаль-
ное, а помещичье большинство, обеспеченное и подтасованное
с помощью голосов духовенства. Благодаря нажиму епархиаль-
ных начальств священники явились на съезды неполноцензовиков
почти в полном составе (в 1907 г. в них участвовало лишь 10%
настоятелей церквей) и задавили съезды своей массой. В губер-
ниях, где духовенство принимало участие в съездах мелких избира-
телей, в число уполномоченных были избраны 1474 светских и
66
7083 духовных лица.41 Семь тысяч чиновников в рясе и составили
го избирательное стадо, которое погоняло правительство. Поэтому
в тех уездах, где правительство считало победу правых и национа-
листов обеспеченной, священники выделялись в особые курии
уездных съездов, избиравшие ограниченное число выборщиков
в губернские собрания. Там же, где «левая» (кадетско-лево-ок-
1ябристская) опасность представлялась властям значительной,
священники объединялись в общий съезд с землевладельцами.
Гак, в «благополучной», с точки зрения властей, Рязанской губер-
нии «выборная кампания, — по признанию автора отчета о ней, —
по-видимому, сводилась главным образом к провалу Леонова и
Еропкина» (октябристов левого крыла). Поэтому в большинстве
уездов священники были выделены в особые курии, а в Скопин-
ском, где баллотировался в выборщики Леонов, — нет.42 В Ека-
геринославской губернии, напротив, священники были отделены
лишь в одном уезде, чтобы обеспечить избрание Родзянко, а их
засилье в остальных привело к провалу товарища председателя
ЦК «Союза 17 октября» П. В. Каменского. Всего по стране свя-
щенники были выделены в особые курии в 245 уездах, в результате
чего — при подавляющем большинстве их среди уполномоченных
от мелких землевладельцев — они составили лишь 771 из 2365 вы-
борщиков землевладельческой курии в губернских собраниях (про-
тив 533 в 1907 г.).43
По ходу избирательной кампании аппетиты клерикальной
реакции росли и роль послушных выборщиков переставала ее
удовлетворять. Так, в Киевской губернии священники, подсчитав
свои голоса, начали было претендовать на 6 депутатских мандатов,
а в Полтавской потребовали от правых за поддержку 3 места для
себя. К середине августа епархиальные власти наметили 93 духов-
ных кандидата в Думу, в том числе 19 епископов.44 Под влиянием
мер по привлечению священников к выборам утратили представле-
ние о дальнейших намерениях центральной власти и некоторые
губернаторы. Поэтому из Петербурга последовали соответству-
ющие разъяснения. Чиновник особых поручений при Обер-проку-
роре Синода объехал ряд епархий, дав указание епископам не
допустить чрезмерного наплыва священников в Думу. В начале
августа состоялось совещание высших чинов МВД и Синода под
председательством главы Особого делопроизводства по выборам
в Думу А. Н. Харузина, наметившее, где именно будут проводиться
в Думу представители церкви. После этого циркулярной телеграм-
мой Макарова губернаторам 17 августа было разъяснено, что
«наличное количество духовенства в третьей Думе должно счи-
таться максимальным» и его увеличение «крайне нежелатель-
но». 45
В целом расчет на духовенство оправдался, хотя в некоторых
случаях оно отказалось поддержать правых. Избранные в Думу
священники распределились в партийном отношении следую-
щим образом: правые — 21, националисты— 19, фракция цент-
ра — 2, октябристы — 2, прогрессисты — З.46
67
Мобилизация правительством духовенства вызвала резкое не-
довольство не только оппозиции. Почувствовав, что голосами
священников будут проваливаться и их кандидаты, громче всех
об опасности «поповской Думы» закричали октябристы. Во многих
районах беспокойство стали проявлять даже националисты и пра-
вые. «Все, — отмечал в этой связи В. И. Ленин, — обвиняют пра-
вительство в том, что оно ,,делав! “ выборы. А помещики и круп-
ная буржуазия сами хотели бы делать выборы».47 В ряде уездов
помещики, независимо от партийной принадлежности, вступали
в открытый конфликт с представителями клира. На уездном
собрании в Ровно помещики покинули зал, приняв специальное
заявление о том, что выборные от священников (голосовавших
только за своих) не представляют интересов землевладельцев.
Аналогичные случаи были и в некоторых других уездных собрани-
ях, где священники оказывались в большинстве. Напротив, в Ва-
луйском уезде Воронежской губернии землевладельцы вступили
в «блок... без различия партий против попов, и в результате в гу-
бернии мы, — писал Звегинцев Гучкову 15 сентября, — получили
несколько кадет и одного с.-д. в курии, где их раньше не было».48
Блоки с участием кадетов, а тем более социал-демократов,
в землевладельческой курии были, разумеется, исключением,
а правилом являлись соглашения правых и националистов, нацио-
налистов и октябристов или всего право-октябристского лагеря,
соперничавшего перед властями «в доказательствах своей спло-
ченности и неизбежности подавляющего успеха на выборах при
малейшей денежной поддержке со стороны правительства».49 Ос-
новная масса субсидий досталась правым, которые, как признавал
Гурлянд, «могли опираться только на правительство», и национа-
листам, чьи организации, по его же свидетельству, «созданы искус-
ственно и будут существовать лишь до тех пор, пока их поддер-
живает людьми и средствами администрация».50 Проводя их
в Думу, правительство знало цену своим ставленникам. «Мастера
кричать, любители устраивать личные дела, сводить старые счеты,
брюзжать и раздражаться при малейшем отпоре, право-умерен-
ные круги, — писал Гурлянд, — ... исключительно смотрели
в руки правительства. Им одним жили и его же неустанно кори-
ли».51 Избирательная кампания правых и националистов сопро-
вождалась грызней, вызванной внутрипартийными склоками,
борьбой честолюбий и слухами о возможности проводить выгодные
коммерческие дела, пользуясь званием члена Думы. В Бессараб-
ской губернии Гурлянд отмечал «неприличную борьбу» между
Крупенскими и Пуришкевичами, в Виленской — стремление мест-
ных чиновников «эмансипироваться от деспотизма Замысловско-
го», в Новгородской — недовольство правых губернским предво-
дителем, которому «место члена Думы понадобилось в приданое
дочери».52 При узости круга цензовых избирателей свары правых
могли приводить к неожиданным блокам и к избранию оппозици-
онных кандидатов, как это получилось в Московской губернии
с прогрессистом В. А. Ржевским.53
68
Позиция октябристов по-прежнему была противоречивой. Эта
противоречивость еще усиливалась тем, что их аргументация вее-
ма была построена применительно к конкретному случаю и концы
с концами в ней не сходились. Взывавший в феврале к единому
фронту всех имущих классов против социализма Еропкин в июле,
после того как реакция рабочего класса на Ленский расстрел по-
казала обоснованность его страхов, успокоился и стал доказывать,
что при 3-июньском законе «ни революции, ни социализму в Думе
ист места» и это говорит в пользу закона, поскольку парламент
и не обязан отражать настроение страны, а «должен являться
органом порядка и разума, а не невежества и анархии».54 Исходя
из обычной для буржуазно-помещичьих кругов тенденции игно-
рировать мнение народных масс и прислушиваться лишь к цензо-
вому общественному мнению, А. Столыпин утверждал, будто в про-
винции не наблюдается роста революционных настроений, но ра-
стет оппозиционность «именно тех людей, которые революции не
хотят и боятся».55 Бобрищев-Пушкин также успокаивал сам себя
гем, что либеральная оппозиция теряет якобы популярность в тех
земских и городских (т. е. помещичьих и буржуазных) кругах,
«которые естественной эволюцией призваны и к государственному
строительству», а поскольку «именно правящие классы, а не про-
летариат являются основою государства (собственные слова об
Атланте, держащем на плечах мир, как видим, тоже были быстро
забыты. — В. Д.), то непопулярность оппозиции в этих классах
устраняет ее от реальной политики».56 В сентябре Бобрищев-Пуш-
кин стал ворчать на «делание» выборов, ненужное «в момент
общего отрезвления, когда игра оппозиции была и без того про-
играна», и выражал уверенность, что голос IV Думы будет таков,
что с ним «нельзя будет не считаться, ибо нельзя будет ни управ-
лять, ни работать, толкая в оппозицию умеренные силы».57 Пожа-
луй, именно к путаным и длинным статьям Бобрищева-Пушкина
больше всего подходит язвительное замечание Гурлянда в отчете
о выборах: «Что же касается октябристов, то их идеалы непонятны
им самим, а опираться на правительство они хотели бы так, чтобы
казалось, будто правительство опирается на них».
Основной темой предвыборных материалов октябристской пе-
чати оставалось восхваление собственных заслуг. В своем кругу
Звегинцев ругал Гучкова за сближение с националистами в III Ду-
ме, при котором, «отдавая им все, он для себя и своей партии не
добился ничего», а Хомяков заявлял, что «виной обшего провала
и лидера, и партии служит склонность первого к компромис-
сам».58 Публично утверждалось, что «компромисс — это естест-
венный результат всякой планомерной политической борьбы» и что
III Дума была «Думой здравого смысла», в которой октябристы
«провели все намеченные нами реформы в возможной их комби-
нации».59 Даже признавая, что с осуществлением обещаний мани-
феста 17 октября получилась «заминка», Гучков продолжал твер-
дить о сохранении им и его политическими друзьями веры в эти
обещания и в сотрудничество с правительством, хотя и добавлял
69
при этом, что «правительство теряет тот капитал доверия, который
был накоплен Столыпиным».60
Избирательную кампанию октябристы вели вяло. «В Петер-
бурге, — писал Бобрищев-Пушкин, — стоит нестерпимая жара, и
истых октябристов можно, пожалуй, узреть поодиночке на даче за
окрошкою, а не за каким-либо обменом мнений. До середины ав-
густа никакой партийной жизни среди них нет и не будет».61 Гуч-
ков значительную часть лета лечился за границей и в Кисловодске.
Впрочем, такая же картина наблюдалась и у либералов. Кадеты
еще в мае оставили в Петербурге лишь небольшое летнее бюро,
причем Милюков считал, что до августа трудно будет по случаю
«глухой поры» наладить связь с провинцией. Московский отдел
ЦК, руководивший выборами в провинции, с начала июня до сере-
дины августа прекратил свою деятельность.62 С середины авгу-
ста до середины сентября уезжал отдыхать за границу Милюков.
Лидеры прогрессистов, решившие весной, что будущее в их руках,
разъехались по курортам, не организовав предвыборную кампа-
нию и не собрав для нее денег.63 Причина подобного поведения
крылась в том, что 3-июньский закон сводил первую стадию выбо-
ров к местным комбинациям, общее направление которых прогрес-
систы принципиально не желали определять из центра, а кадеты и
октябристы определили заранее.
Все же собственная пассивность тревожила октябристов.
Высмеивая «беспартийных прогрессистов» как дилетантов в поли-
тике, «Голос Москвы» выражал опасения, что «в мантию этих
Юпитеров без грома понабьются кадетские паразиты и там, где
не пройдет дискредитированный кадет, проскочит прогрессист».64
В июне ряд членов ЦК «Союза 17 октября» провели в Петербурге
совещание о мерах, которые могли бы дать им сведения о настро-
ениях в провинции. Миссию осведомителей взяли на себя бывшие
депутаты. Рекомендовано было организовать на местах специаль-
ные избирательные комитеты и обратить особое внимание на пред-
стоящие земские собрания как на удобный случай для агитации
и вербовки сторонников. Земские собрания, вероятно, и стали
реальной ареной предвыборного торга на местах, тогда как изби-
рательные комитеты были созданы, мягко выражаясь, не всюду.
Лишь в середине августа октябристы заговорили о подготовке
предвыборной декларации. Главный упор решено было делать на
роли октябристов в укреплении представительного строя, а в каче-
стве задач IV Думы выдвигать на первый план военную программу.
Декларация, написанная в конечном счете Гучковым и Г. Г. Лерхе,
не была опубликована: подобно кадетам, октябристы стояли перед
задачей совместить тон, необходимый для агитации в городах,
с атмосферой в провинции, и выработанный проект был забрако-
ван местными октябристами, считавшими, что он помешает их
соглашениям с соседями справа.
Общий кризис третьеиюньской системы находил свое отраже-
ние в росте критического отношения к действиям правящих кругов
и к системе в целом со стороны значительной части октябристов.
70
()тмечая нарождение октябристской оппозиционности, Гурлянд на-
чинал ее «оппозиционностью особого рода», ставящей своей целью
подчинение правительства умеренно-либеральным общественным
кругам». В отличие от оппозиции «революционно настроенно-
ю кадета» (от веры в эту легенду Гурлянд так и не смог излечить-
ся) он усматривал в настроениях октябристов левого — тучков-
ского — крыла «фронду обеспокоенного усилением правительст-
венной власти горожанина»,65 В этих замечаниях Гурлянда сквозь
призму бюрократического видения жизни преломилась сущест-
венная реальность российской действительности. «Русский купец
и русский либеральный помещик (вернее, пожалуй, либеральст-
вующий), — писал В. И. Ленин во время выборов, — боятся уси-
ления безответственного правительства...».66 Поэтому октябристы
включали в свою предвыборную агитацию требование граждан-
ских свобод, выдвигая как центральный лозунг свободы печати.
Реальное значение этого требования значительно уменьшалось
заявлениями Гучкова о готовности переждать задержку в осущест-
влении манифеста 17 октября правой Думой и о сохранении веры
1з сотрудничество с правительством.
По мере того как правительственное «делание» выборов заде-
вало и октябристов, они усиливали критику действий властей
и стали собирать сведения о нарушении закона на выборах, на что
«Россия» все время не без ехидства напоминала, что в 1907 г.,
когда «делание» выборов шло на пользу октябристам, они против
этого не возражали. Наиболее высокую ноту в критике админи-
стративного вмешательства в выборы взял Гучков. В той самой
речи, где он говорил о сохранении веры в обещания 17 октября,
Гучков одновременно заявил: «...нас хотят угостить фальсифици-
рованным народным представительством», на котором будет яр-
лык «с разрешения его превосходительства и с благословения его
преосвященства».67 Пафос тучковских инвектив имел вполне кон-
кретное обоснование—он произносил эту речь перед избирате-
лями, которые через три дня должны были решить его судьбу.
Подобно октябристам, либералы не осознали всего значения
ленских событий. В своей вере в эволюционное развитие страны
кадеты продолжали исходить из того, что в конечном итоге «сила
общественного мнения заставит власть пойти на уступки»,68 что
в периоды экономических подъемов, часто совпадающих с полити-
ческой реакцией, обычно идет накопление «живых общественных
сил»,69 что в земских кругах проходит «правый испуг»70 и политика
правительства не защищает «каких бы то ни было, хотя бы самых
узких, но все-таки реальных интересов», а только «престиж власти
в ее наиболее обнаженном виде».71 Кадетское руководство пони-
мало, что за либеральной «общественной мыслью нет обществен-
ной силы»,72 но Милюков считал, что в запасе у либералов есть
время повторять в Думе свои призывы к реформам «10—15 лет,
сколько потребуется для окончательной победы».73
Все же эхо ленских выстрелов привело к некоторым изменениям
в позиции кадетов. Прежде всего они показали Милюкову и его
71
политическим друзьям, что нельзя больше отмалчиваться от соци-
альных вопросов. Милюков вынужден был признать, что решение
ноябрьской конференции не затрагивать эти вопросы было расце-
нено как отказ кадетов от их программы, а кн. Д. И. Шаховской,
прямо ссылаясь на забастовки, говорил на заседании ЦК 3 мая, что
исключать из предвыборной платформы «рабочие требования»
было бы «роковой ошибкой», ибо «рабочих как наиболее разви-
тую и организованную силу мы игнорировать не можем». Но и
Шаховской имел в виду лишь рабочее законодательство, без кото-
рого «все дело промышленности в России постоянно будет потря-
саемо».74 В представленном 5 мая Милюковым проекте платформы
речь шла только об обещании бороться против попыток отнять
у рабочих «те права, которыми они теперь уже пользуются», и
«расширить эти права» внесением в Думу неназванных законопро-
ектов. К конференции 13—14 мая Милюков, переделав проект
в стремлении учесть критику с обоих флангов партии, конкретизи-
ровал и рабочую часть платформы, указав на необходимость улуч-
шить принятые III Думой страховые законы и добиваться 8-часо-
вого рабочего дня, улучшения условий труда, свободы професси-
ональных союзов и ненаказуемости стачек.76 Эти положения
кадетской платформы отражали либеральные мечтания «о воз-
можности открытого рабочего движения без новой революции».77
Политический подъем в стране после ленских событий повлиял
и на отношение кадетов к прогрессистам.
22—23 апреля был, наконец, окончательно сформирован Цент-
ральный комитет прогрессистов из двух отделов — петербургского
и московского, поделивших между собою сферы деятельности
в стране. Ни имена членов комитета, ни программа не были опубли-
кованы: первые — из боязни полицейских преследований, а про-
грамма — из-за ее отсутствия. И совещание 22—23 апреля, и пред-
шествовавшие ему заседания московской и петербургской групп
в узком кругу подтвердили уже провозглашенный ранее курс:
уступка кадетам второй курии в столицах и сотрудничество с ними
в первой курии, поиски соглашения с октябристами в провинции.
При этом московский комитет прогрессистов «окончательно» ре-
шил не выступать на выборах как партия с определенной плат-
формой, а стремиться к объединению «умеренно-прогрессивных
элементов», которые уже в самой IV Думе договорятся, создавать
ли им свою особую группу или разойтись по другим фракциям.
В таких условиях кадетам нужна была большая определен-
ность — с кем, собственно, они блокируются. В ЦК и на майской
конференции только Н. А. Гредескул упрямо твердил, что кадеты
слишком радикальны и должны уступить место более умеренным
прогрессистам, которые смогут осуществить «конституцию попро-
ще» (Струве и другие сторонники тесного сотрудничества с про-
грессистами отстранились от участия в совещаниях или отмалчи-
вались). Москвичи ссылались на необходимость блока с прогрес-
систами ради победы над Гучковым в первой курии, где кадеты
чувствовали себя недостаточно сильными. Левые кадеты на местах
72
откровенно боялись, как бы под флагом «беспартийного прогрес-
сизма» в Думу не прошли октябристы. Руководство партии, плани-
руя «всевозможные комбинации в самых широких размерах» на
последней стадии выборов, боялось потерять свои позиции в интел-
лигентской среде, «если бы местные ячейки... замерли в бездейст-
вии в ожидании блока с прогрессистами»,78 и было заинтересовано
в отмежевании в глазах избирателей от октябристов, отмежевании
не только своем собственном, но и прогрессистов, так как неопреде-
ленность позиции последних бросала тень и на кадетов. Поэтому,
активно сотрудничая с прогрессистами в подготовке к выборам,
кадеты продолжали начатую еще в связи со статьей М. Ковалев-
ского полемику о «беспартийности».
Как уже отмечалось (в гл. 2), «беспартийность» была единст-
венно возможным лозунгом как для помещичьих, так и для бур-
жуазных элементов, находившихся между октябристами и кадета-
ми. При этом для помещичьих кругов, отошедших от октябристов,
но не приемлющих кадетской программы и тактики, «беспартий-
ность» была лозунгом постоянным, а для либеральной буржуа-
зии — временным маневром, призванным привлечь на выборах
голоса колеблющихся торгово-промышленных слоев. Это различие
было достаточно заметно уже в ходе избирательной кампании.
Ефремов и его единомышленники из помещичье-интеллигентской
части прогрессистских лидеров усиленно подчеркивали «дефекты»
существующих партий и стремление объединить все прогрессивные
элементы без различия «этикеток». Таким путем они рассчитывали
провести в Думу больше конституционалистов «независимо и даже
вопреки их официальной партийной принадлежности».79 Смысл
этих фраз расшифровывало «Утро России» (18 мая), без обиняков
заявлявшее, что «одна из основных задач» прогрессизма состоит
в вовлечении в свои ряды левых октябристов для образования
в Думе «сильного прогрессивного большинства».
Отвечая на заявления прогрессистских лидеров о ненужности
программ, поскольку избирательная борьба будет вестись вокруг
конкретных кандидатов, «Речь» писала 24 апреля и 16 мая, что
именно из-за утраты выборами при 3-июньском законе части их
политического смысла необходимо выяснить партийную окраску
кандидата, а потому прогрессистам нужна платформа, обязатель-
ная для всех, примкнувших к группе. Еще более определенно вы-
сказывались «Русские ведомости», подчеркивавшие 19 июня, что
партии — необходимое условие для формирования политического
сознания общества, и опубликовавшие 22 июня статью Ф. Ф. Ко-
кошкина «О беспартийности», в которой он разъяснял прогресси-
стам азы политической грамоты. Кокошкин отмечал, что возникно-
вение «беспартийного прогрессизма» связано с крахом надежд
определенных буржуазно-помещичьих кругов на октябристов и как
временное явление есть факт положительный. Но он критиковал
принципиальную защиту беспартийности, непонимание того, что
без организованных и дисциплинированных партий невозможна
политическая деятельность.
73
«Утро России» занимало в этом споре промежуточную позицию.
Выступая 24 апреля против строго партийных программ в данный
момент, когда, по мнению газеты, население страны еще не опре-
делило своих политических симпатий, а развернутые программы
бессмысленны из-за их нереальности (т. е. занимая в либеральном
лагере «хвостистскую» позицию), газета в то же время заявляла
4 апреля, что, как только создадутся условия для «созидательной
работы», беспартийные прогрессисты превратятся в партию, но
с жизненной, гибкой, а не полукабинетной программой (все камеш-
ки летели в кадетский огород), причем ядром этой партии будет
буржуазия — «купечество». Отличие этой «гибкой» программы от
кадетской должно было состоять в сведении ее к перечню обяза-
тельств, которые можно не только взять на себя, но и «осуществить
обещанное в полном объеме».80 Иначе говоря, речь шла о сужении
программы. Спор о «беспартийности» между помещичьими, пре-
имущественно буржуазно-интеллигентскими и торгово-промыш-
ленными элементами в либеральном лагере был одним из проявле-
ний «партийного межевания среди имущих классов России»,81
которое шло под влиянием общих процессов развития страны, но
по необходимости ускорилось во время избирательной кампании.
Как уже говорилось, в мае—августе либералы вели избиратель-
ную кампанию вяло. В мае на ряде совещаний прогрессисты выра-
батывали свое обращение к избирателям, в котором главный упор
делался на опасность фабрикации правой Думы и реставрации
старого строя и содержался призыв к объединению на местах под
«общепрогрессивным» флагом.82 Платформа не была опубликова-
на из-за цензурного запрета, но основные ее положения, адресо-
ванные цензовым избирателям, излагались в статьях «Утра Рос-
сии» и в интервью другим газетам. Обращаясь к землевладельче-
ской среде (о борьбе за буржуазию речь будет идти дальше), про-
грессисты подчеркивали преемственность своей программы с зем-
ско-либеральным движением и ссылались на его традицию, «кото-
рая должна была бы явиться драгоценным наследием среди раз-
вала и разброда русской жизни».83 В качестве первоочередного
требования они выдвигали реформу местного самоуправления,
представляющего собой «тот фундамент, на котором все стоит
в данное время в России».84 Подобные формулировки свидетельст-
вовали, что для определенной части прогрессистско-помещичьих
лидеров урок 1905 г. не пошел впрок.
Умеренность собственных лозунгов, однако, начинала трево-
жить некоторых видных прогрессистов. Кн. Е. Н. Трубецкой, ссы-
лаясь на октябристский опыт «бережения Думы», подчеркивал, что
«наша умеренность в любви к общему делу» угрожает существова-
нию представительного строя.85 Время от времени прогрессисты
выражали беспокойство по поводу апатии избирателей, произнося
громкие слова о том, что эта апатия есть попустительство силам,
которые в 1904 г. уже довели страну до национальной катастрофы
и сейчас готовят катастрофы еще худшие,86 и одновременно
внушая самим себе надежду, будто в молчании избирателей «под-
74
готовляется новое, мощное слово русского народа, которым он
с разу повернет ход нашей парламентской /ки°ни».87 Однако газеты
ш май—август не зафиксировали каких-либо усилий самих про-
грессистов преодолеть апатию цензового «русского народа» и под-
готовить его «новое, мощное слово». 9 сентября, очнувшись от
летней спячки, петербургский комитет прогрессистов подсчитал
свои шансы и заговорил уже не о победе на выборах, а о выигрыше
<нескольких новых мест».88 «Утро России», правда, еще продолжа-
ло считать, будто прогрессисты могут рассчитывать на большее,
если обратятся к избирателям просто с повторением основных по-
ложений манифеста 17 октября, но признавалось, что о самих про-
грессистах в провинции слышно мало.
О том, что избирательная кампания в провинции идет слабо, а
в столицах вообще еще не началась, писала 22 августа и «Речь».
Кадетская печать также периодически заговаривала о необходи-
мости активизировать избирателей, привлечь на выборы в уездах
мелких землевладельцев, побудить имеющих право голоса по 2-й
юродской курии внести себя в списки. Но для того чтобы поднять
эту демократическую в своей основе массу избирателей, кадетам
нужны были и демократическая платформа, которой у них не было,
и решимость вести агитацию вопреки административным преследо-
ваниям, на что кадеты не шли. В середине августа МВД запретило
опубликование кадетской предвыборной платформы (жест доволь-
но бессмысленный, поскольку она уже была напечатана в «Речи»
в виде передовых статей, а в «Утре России» именно как платфор-
ма) и полиция конфисковала уже подготовленный тираж. Часть
московских кадетов изъявили готовность распространить платфор-
му без цензурного разрешения. Но кратковременный приступ не-
легальной активности был тут же снят рассуждениями о том, что
это было бы «самоубийственным тактическим ходом», результатом
которого было бы «отстранение от избирательных урн ряда выдаю-
щихся партийных деятелей на местах». К этому Шингарев добав-
лял, что «в провинции собираются не иначе, как украдкой, и упра-
шивают не втягивать их напрасно в беду какими-либо неосторож-
ными действиями».89 В этом сочетании принципиального неприя-
тия нелегальной деятельности с житейской боязнью попасть в беду
за свои убеждения как нельзя лучше проявлялась дряблость рос-
сийского интеллигентского либерализма, а ссылки на угрозу «от-
странения от избирательных урн» подчеркивали, что ими же ука-
занная необходимость придать политический характер выборам
на местах отступала для кадетов на второй план перед желанием
завоевать лишний мандат в Думу.
Надеясь весной на победу оппозиции в целом, кадеты не рас-
считывали на собственный успех при 3-июньском законе. К июлю
их оценка выборных перспектив изменилась. Милюков говорил, что
не предполагает создания в Думе благоприятных условий для «об-
новляющей законодательной работы»90 (т. е. победы оппозиции),
но призывал максимально использовать возможности Положения
3 июня 1907 г. Теперь он считал достижимым некоторое увеличе-
75
ние числа кадетских мандатов, в том числе за счет прогрессистов,
не проявивших ожидавшейся от них энергии. 8 августа один из по-
стоянных авторов «Речи» уже писал, что правое большинство
в Думе предопределено.
С сентября, когда в >ездах избирательная борьба завершалась
выдвижением выборщиков в губернские собрания, центр тяжести
предвыборной кампании все больше перемещался в города
с прямым представительством в Думе, где в первых куриях развер-
тывалось соперничество октябристов и оппозиции за буржуазию,
а во вторых — противоборство кадетов и социал-демократии за
демократические массы населения.
Возросшая за время после третьеиюньского переворота эконо-
мическая мощь буржуазии и все более открыто проявлявшееся
недовольство определенной части буржуазных кругов экономи-
ческим и внутриполитическим курсом царизма вызывали повышен-
ное внимание правящей бюрократии к позиции крупного капитала,
стремление остановить его отход от октябризма. Критика чрезвы-
чайным съездом торговли и промышленности правительственного
законопроекта об улучшении земских финансов, резкие нападки на
финансовое ведомство за увеличение налога на городские недви-
жимости, требования привлечь буржуазные представительные
организации к подготовке пересмотра торговых договоров, столк-
новения интересов в вопросах железнодорожного строительства и
освоения окраин — все это создавало фон, на котором «левение»
буржуазии, недовольной провалом столыпинского бонапартизма
и свертыванием политических реформ, делалось еще более очевид-
ным. Поэтому Коковцов, всегда внимательно относившийся к эко-
номическим пожеланиям буржуазии, весной 1912 г. предпринимает
шаги, имевшие целью повлиять и на ее политическую ориентацию.
В первых числах апреля Коковцов приехал в Москву с тради-
ционным для главы финансового ведомства визитом к московскому
купечеству, обставленным проявлениями особого внимания к по-
следнему. Однако на этот раз обмен речами между премьером и
буржуазными лидерами вышел далеко за пределы экономических
вопросов и носил откровенно предвыборный характер. Приветст-
вуя Коковцова от имени Московского биржевого комитета, Кре-
стовников попытался задать встрече тон в октябристском духе. Он
вознес хвалы III Думе за то, что она якобы «положила начало кон-
ституционной работе в стране... бесповоротно укрепила управление
страной при посредстве народного представительства». Посещение
Коковцовым московской биржи Крестовников расценил как при-
знание «выдающегося значения развития промышленно-торговой
деятельности». Соответственно программа, выполнения которой
Крестовников ждал от правительства и IV Думы, сводилась к «ши-
рокому развитию... производительных сил», причем на первый план
выдвигалось обеспечение интересов промышленности при пере-
смотре торговых договоров, т. е. усиление протекционизма.
Коковцов с готовностью продолжил разговор в предложенном
Крестовниковым ключе. Он заверил присутствующих, что «идея
76
народного представительства пустила глубокие корпи» и «сейчас
никто не думает о том, чтобы повернуть руль назад, чтобы отойти
от новых условий законодательства». Он подтвердил свою привер-
женность протекционизму и в общем принял экономические поже-
лания Крестовникова. Но центр тяжести речи премьера заключал-
ся в призыве выбрать IV Думу такой же, какой была III. При
этом он прямо обращался к буржуазии, утверждая, что «интересы
торгово-промышленного класса всегда совпадают... с направле-
нием спокойным, трудовым, созидательным, а не с направлением
оппозиционным».91
Месяц спустя октябристско-бюрократический дуэт был повто-
рен на VI съезде промышленности и торговли. Н. С. Авдаков и
Г. А. Крестовников вновь приветствовали «новую эру развития
экономической жизни страны», возвещенную визитом Коковцова
в Московскую биржу и его присутствием на съезде, а Коковцов
снова выступил с заверениями в приверженности к спокойной за-
конодательной деятельности и к устойчивой политике покровитель-
ства промышленности.92
Но время, когда выступления Авдакова и Крестовникова отра-
жали позицию всего крупного капитала, уже прошло. На банкете
в честь Коковцова, устроенном Московским биржевым комитетом,
Рябушинский произнес речь, в которой не только гораздо четче
и агрессивнее, чем Крестовников, сформулировал экономические
требования московской буржуазии, но и напомнил о необходимо-
сти возрождения «на всех путях жизни русского народа» и созда-
ния «культурной власти» и «культурных приемов» управления.93
На съезде промышленности и торговли в мае он повторил притяза-
ния московских промышленников на руководящую роль в эконо-
мической политике и на большее представительство в земстве,
заявив, что «общие условия» российской действительности задер-
жали формирование купечества как активной силы, но теперь «ку-
пец идет».94 То, что Рябушинский высказал лишь намеком, его
газета досказала 10 мая вполне недвусмысленно: «Купец встал
из-за прилавка и идет на государственную службу вместе с други-
ми сословиями. Дайте ему место и сумейте отнестись с уважением
к новому сочлену на государственной работе».
Требование «дать место» буржуазии в государственном управ-
лении и недовольство тем, как правительство и III Дума подхо-
дили к экономическим проблемам, интересовавшим крупный капи-
тал, высказал и Совет съездов промышленности и торговли. К VI
съезду был подготовлен опубликованный отдельной книгой обзор
деятельности Думы в области экономики. Составление обзора и
доклад на съезде были поручены В. В. Жуковскому, близкому к
умеренно-либеральной оппозиции. Жуковский упрекнул Думу и
все русское общество в неприязни к предпринимательству и при-
звал к увеличению собственно буржуазного представительства
в Думе. При этом он, не скрывая своих политических симпатий,
настаивал на том, что «классы буржуазные всегда были самыми
конституционными», поскольку парламентаризм наиболее отвечает
77
их интересам.95 Группа участников съезда подняла вопрос об ак-
тивном вмешательстве предпринимательских союзов в предвыбор-
ную борьбу, в частности — об издании специального обращения
к буржуазным избирателям с призывом ввести в Думу своих.
Вопрос заключался в том, каково должно быть политическое
лицо этих кандидатов буржуазии. Прогрессисты приурочили к
торгово-промышленному съезду совещания своего петербургского
комитета, которые состоялись 9—10 мая у Брянчанинова и Шуби-
на-Поздеева и на которые были приглашены участники съезда.
Перед ними с изложением прогрессистской платформы выступили
Ефремов, Н. Львов и Брянчанинов. В предложенной последним
резолюции говорилось о необходимости «здорового» рабочего
законодательства, предупреждающего трудовые конфликты,
облегчения доступа иностранного капитала в русскую промышлен-
ность и подготовки торговых договоров, в равной мере защища-
ющих промышленность и сельское хозяйство, принятия мер
к подъему сельского хозяйства и организации правильной системы
аграрного переселения.96 Помещичье крыло прогрессизма искало
соглашения с промышленниками. Одновременно в Москве Рябу-
шинский вел кампанию, которая, по свидетельству осведомителей
охранки, способствовала увеличению «политического значения
его группы не только в узкой среде московского купечества, но и
в более широких общественных массах».97 Активность прогресси-
стов сильно беспокоила их соперников из октябристского лагеря.
«Голос Москвы» поместил явно придуманную в редакции беседу
с неназванным «видным промышленником», доказывавшим, что
прогрессисты не станут защищать интересы крупной буржуазии,
поскольку большинство их ЦК — это земцы и профессора, немно-
гие выходцы из делового мира слишком заняты собственными
предприятиями, а Рябушинские — люди узкого партийного мыш-
ления.98
Столкновение различных течений внутри Совета съездов и дру-
гих представительных организаций буржуазии делало невозмож-
ным их открытое присоединение к тому или иному политическому
лагерю. Поэтому идея обращения Совета к избирателям и выра-
ботки плана единого выступления буржуазии на выборах была
им отвергнута. Точно так же поступили и различные предприни-
мательские организации обеих столиц, ограничившиеся призывом
к своим членам выбирать людей, непосредственно занимающихся
торгово-промышленной деятельностью, независимо от их партий-
ной принадлежности. Только Совет съездов горнопромышленни-
ков Юга России, тоже выступавший за увеличение числа депута-
тов из самих предпринимателей, высказался в своем воззвании
в духе прогрессистской фразеологии.
Реально борьба шла между октябристами (в западных губер-
ниях — и националистами) с одной стороны и кадетами и прогрес-
систами с другой. Хотя в принципе договоренность о совместных
выступлениях на выборах была либералами уже достигнута, по-
иски взаимоприемлемых кандидатур заняли много времени.
78
В глазах буржуазного крыла прогрессизма кадеты оставались
партией, чуждой интересам деловых кругов. Позиция «Речи»
и «Русских ведомостей» постоянно давала основания для недо-
вольства промышленников, поскольку кадетские газеты высту-
пали против протекционизма, за государственное регулирование
частного предпринимательства и отношений между трудом и ка-
питалом. У кадетских экономистов были сильны земско-помещи-
чьи традиции, и они периодически высказывались то против при-
несения интересов «страны» в жертву «всепоглощающему инду-
стриализму», то за объединение сельских хозяев против протек-
ционистских тенденций промышленников,100 то за увеличение
земского обложения предприятий.101 В то время как «Утро
России» воспевало купца, идущего на смену дворянину, «Речь»
помещала статьи, доказывавшие «политический индифферентизм»
буржуазии, довольной своим положением, и характеризующие
московский капитал как «самую косную, самую инертную разно-
видность русского капитала», давящую на экономическую поли-
тику страны и идущую впереди других, лишь «когда речь идет
о монопольных барышах».102
Немудрено, что политический союз предпринимательского и
буржуазно-интеллигентского флангов русского либерализма на-
лаживался в обстановке систематической перепалки между ними.
Эти мотивы были слышны уже в споре о «беспартийности», быстро
перешедшем в нападки «Утра России» на кадетскую форму пар-
тийности. Орган Рябушинского обрушился на «представителей
буржуазного социализма» и заявил, что «купец выступает на поли-
тическую арену» потому, что он изверился не только в правитель-
стве, но и в способности оппозиции кадетского толка защитить
его интересы, отождествляемые «Утром России» с государствен-
ными.103 В ответ «Речь» 18 мая советовала «не... прикрывать про-
заическую сухую реальность красивой фразеологией» и «не... на-
зывать „государственным11 все то, что просто ,,деловое“», и утвер-
ждала, что было бы даже неудобно, если бы купец с мировоззрени-
ем «Утра России» захотел считаться кадетом. «С этими оговор-
ками, — заключала газета, — отчего не пойти вместе там, где это
обоюдно выгодно, например, в первых городских куриях».
После ряда мелких, но грубых перебранок по конкретно-дело-
вым поводам в августе кадеты и прогрессисты обменялись новы-
ми политическими ударами. Близкий к Струве С. В. Лурье поме-
стил в «Русских ведомостях» статью «Промышленность и полити-
ка», в которой сетовал, что, в то время как интеллигенция уже
выдала промышленности «патент на общегосударственное значе-
ние», о чем свидетельствуют «экономические собеседования», у
промышленников понимание общегосударственной жизни еще не-
достаточно, судя по предвыборным заявлениям Совета съездов,
отмежевывающегося от политических проблем. Лурье призывал
политические партии «передвинуть центр тяжести своих программ
в область экономических интересов», а промышленников — при-
общиться к политической жизни.104 «Утро России» немедленно
79
(24 августа) откликнулось отповедью «органам доктринерству-
ющей интеллигенции», доказывая, что предпринимательские круги
вовсе не чураются политики, но собираются отстаивать интересы
прогресса «в пределах благоразумия, как люди практики и житей-
ского опыта, привыкшие взвешивать и рассчитывать каждый свой
шаг». Когда же «Русские ведомости» упрекнули «Утро России» за
сужение политической программы и сведение ее к «сословным»
буржуазным требованиям, «Утро России» ничтоже сумняшеся
заявило 1 сентября: «...многогранные интересы торговли и про-
мышленности тесно связаны с интересами всего русского населе-
ния и уже по одному этому являются интересами государствен-
ными».
Элементы полемики с кадетами отчетливо прослеживаются и
в торжествах по случаю столетия фирмы Коноваловых. Рябушин-
ский в своей нашумевшей речи продолжал декларации о купече-
стве, идущем на смену дворянству в качестве «первенствующего
сословия» (а в более узком кругу говорил о важности «ускорить
процесс разложения дворянского сословия... содействовать его
обезземелению»).105 Сам же юбиляр подчеркивал долг общества
«сознать, что высокое развитие торгово-промышленной деятель-
ности в стране вносит оздоровляющие начала во всю атмосферу
нашей государственной и общественной жизни», и проникнуться
пониманием необходимости «слияния сил общественного мнения
и промышленной деятельности»,106 т. е. прекращения либеральной
критики частного предпринимательства.
С сентября к прежним разногласиям добавились расхождения
в балканском вопросе, в котором в отличие от проявлявших сдер-
жанность кадетов прогрессисты, а особенно «Утро России», зани-
мали воинствующие антиавстрийские позиции.
Но, возвестив столь торжественно о своем намерении занять по
праву принадлежащие ему места в Думе, буржуазный прогрес-
сизм оказался не в силах выдвинуть реальных кандидатов. После
долгих поисков ЦК прогрессистов утвердил 24 сентября трех кан-
дидатов по первой курии Петербурга, один из которых был каде-
том, а еще один близок к ним. Еще трагикомичнее сложилась
ситуация в колыбели буржуазного прогрессизма — Москве. Со-
мнительность шансов Рябушинского, как уже отмечалось, была
признана еще весной. В сентябре отказался баллотироваться
С. Н. Третьяков, тоже не пользовавшийся достаточной поддерж-
кой, которая гарантировала бы ему победу. И прогрессисты, и ка-
деты очень хотели провести в Думу С. И. Четверикова (приемле-
мого и для октябристов), но тот отказался, ссылаясь на неверие
в осуществимость законодательных планов прогрессистов и на
свою приверженность «малым делам».107 В результате прогресси-
сты вынуждены были отдать свои голоса кадетским кандидатам.
В порядке компенсации кадетский ЦК рекомендовал своим сто-
ронникам среди выборщиков от Московской губернии голосовать
за торгово-промышленных кандидатов, если только они не октяб-
ристы, но при этом кадеты констатировали, что они абсолютно
80
не осведомлены о прогрессистских кандидатах и по губернии.
Затруднения прогрессистов внушили некоторые надежды ли-
дерам «Союза 17 октября», рассчитывавшим, что в соперничестве
непосредственно с кадетами они все же сохранят за собой первые
курии. В Петербурге, даже не пытаясь бороться за вторую курию,
они выдвинули по первой депутатов III Думы В. К- Анрепа и
Г. Г. Лерхе (числившихся на левом фланге своей фракции) и быв-
шего городского голову П. И. Лелянова. Городской комитет октяб-
ристов призвал своих сторонников вести личную агитацию по зна-
комым, так как «на выборах каждый голос будет на счету».108
В Москве на растерзание кадетам во второй курии был отдан Лин-
деман. По первой курии был выдвинут только Гучков, дабы не-
удачным партнером не ухудшить и без того слабеющие позиции
лидера партии. «Голос Москвы» усиленно заигрывал с московски-
ми промышленниками, уговаривал их не голосовать за кадетов,
«зовущих к борьбе с капитализмом и поддерживающих стачки»,
и не поддаваться на агитацию Рябушинского, ставящего своей
целью «поселить рознь» в буржуазных кругах первопрестоль-
ной.109 Главный удар наносился по кадетам, которым приписыва-
лась ответственность за «тот кошмарный период русской жизни,
когда на горизонте виднелся союз рабочих депутатов».110 Нака-
нуне выборов Бобрищев-Пушкин взывал к классовым чувствам
буржуазии, подчеркивая, что первые курии созданы именно пото-
му, что авторы 3-июньского закона хотели, «чтобы те, кто может
больше потерять, имели и больше политических прав», и пытался
утверждать, что предпочтение Гучкову «ничтожных кадетских
кандидатов было бы постыдно и смехотворно» и лишь продемон-
стрировало бы «крайнюю политическую близорукость» «кадетст-
вующих ,,буржуев" первой курии».111
Но апелляция к буржуазному страху перед революцией больше
не действовала как оружие в борьбе с кадетами. С одной стороны,
контрреволюционная сущность кадетской программы и тактики все
больше становилась ясной буржуазным избирателям при всех раз-
ногласиях в области экономической и рабочей политики. С дру-
гой — опыт октябристского прислужничества перед царизмом уже
продемонстрировал его бесплодность, и буржуазия обращалась
к кадетскому «радикализму» в попытке предъявить самодержа-
вию счет с «запросом», дабы затем сторговаться с ним. Психоло-
гию этого «левения» буржуазии очень четко сформулировало
«Утро России». Октябризм в чистом виде, писал 27 октября в газе-
те некто С. Полынов, не имел под собой почвы, хотя в России много
людей, чьи пожелания не идут дальше манифеста 17 октября.
«Каждый идейный октябрист в России, оказывается, должен прак-
тически быть кадетом. Потому что было бы очень наивно думать,
что достаточно желать и требовать начал 17 октября ,,и не
дальше", чтобы их получить. Нужно было именно требовать
дальше, гораздо дальше, не стесняясь ,,запросом", чем дальше,
тем лучше». Переход «идейных октябристов» на позиции «практи-
ческих кадетов», составлявший существо прогрессистского фено-
6 В. С Дякин
81
мена, выразился в голосовании против октябристов избирателей
первых курий. Уже в первой половине октября после подсчета
выборщиков Гурлянд признавал, что «избирательную кампанию
в городах следует считать определенно проигранной».112 По дан-
ным «Русского слова», правые и националисты составили 27%
выборщиков, октябристы— Ю%, оппозиция — 63% (из них
43% — прогрессисты и 13% — кадеты, но в провинции термин
«прогрессист» часто означал просто кандидата оппозиции).113
Сравнивая результаты выборов 1907 и 1912 гг. по 40 губерниям
Европейской России, Н. Череванин констатировал рост доли вы-
борщиков от оппозиции с 55.8 до 66.6% и сокращение октябри-
стов с 19.6 до 11.9%.114 Вслед за тем октябристы были разгромле-
ны в крупных городах, включая Петербург и Москву, где Гучков
собрал почти вдвое меньше голосов, чем в 1907 г. Всего в IV Думе
оказался лишь 21 октябристский депутат от городов вместо 35,
имевшихся к концу деятельности III Думы.
Неслучайность голосования в первых куриях была подтвержде-
на проходившими параллельно выборами в Государственный совет
от торговли и промышленности. Политический характер борьбы
на этих выборах осложнялся соперничеством различных регио-
нальных и отраслевых группировок. Уже дополнительные выборы
в октябре 1911 г. показали ослабление прежней безусловной геге-
монии Московского биржевого комитета, возглавляемого Крестов-
никовым. Весной 1912 г. было создано специальное предвыборное
бюро, провозгласившее своей целью борьбу с «гегемонией Крестов-
никова и Кнопа» и призвавшее провинциальные биржевые комите-
ты объединиться и проводить собственных кандидатов в Государ-
ственный совет.115 Кроме недовольства провинциалов засильем мо-
сковских лидеров дело заключалось, по-видимому, в соперниче-
стве нефтяников и металлозаводчиков с текстильными магнатами.
Создание бюро не на шутку встревожило группу Крестовникова,
надеявшуюся на обычные раздоры местных биржевых комитетов.
Ради усиления их распрей Крестовников готов был кинуть кость
представителям Сибири и Урала, уступив им одно место в Госу-
дарственном совете.
Ближе к выборам октябристы вынесли на поверхность борьбы
все время присутствовавший в ней политический мотив, заговорив
о недопустимости отделять экономические вопросы от политики.
Эти рассуждения были связаны с тем, что почти все провинциаль-
ные кандидаты были левее октябристов. Политическое звучание
выборов стало отчетливее, когда после внезапной смерти
Н. А. Ясюнинского освободилось место в Государственном совете
от Москвы и на него стали претендовать Рябушинский и друг
Гучкова — директор Кинешемской мануфактуры Н. А. Варенцов.
На состоявшихся 24 октября выборах в члены Государственного
совета прошли называвшие себя «внепартийными прогрессистами»
Н. Ф. фон Дитмар, уральский горнопромышленник Ф. А. Иванов
и кадеты Е. Л. Зубашев (Сибирь) и П. Ф. Иорданов (Таганрог).
Рябушинский получил наибольшее число голосов, отданных ему
82
провинциалами, но не решился идти в Государственный совет
против воли Московского биржевого комитета и снял свою канди-
датуру. Сторонники Рябушинского отплатили октябристам на
выборах старшин Московского биржевого комитета, где собрали
наибольшее число голосов и сделали Рябушинского товарищем
председателя комитета. Октябристские буржуазные лидеры стали,
следовательно, терять позиции в своей главной цитадели. Любо-
пытно, однако, отметить, что, как и на выборах в Думу, наиболее
эффектным результатом отхода буржуазии от октябристов было
не усиление подчеркивавших свою умеренность прогрессистов,
которые не сумели провести своих наиболее ярких лидеров, кроме
Коновалова, отнявшего в Костроме место, обещанное либералами
левым, а рост голосов за кадетов.
Победа кадетов в первых куриях Петербурга и Москвы и на
выборах в Государственный совет была расценена В. И. Лениным
как один из признаков «очень интересного политического развития
всех классов нашего общества». «Чем больше свирепствует реак-
ция, чем откровеннее подделка выборов, — писал в этой связи
В. И. Ленин, — тем больше крупный капитал переходит на сторону
либерализма... Кадеты сплачиваются с крупной буржуазией, кото-
рая, при всей ее контрреволюционности, не может быть до-
вольна». 116
Если выборы в первой курии демонстрировали процесс перехода
крупного капитала на сторону либерализма, то ход и исход избира-
тельной кампании во второй показал, что демократия «отходит
влево от кадетов».117 Рост угрозы слева кадеты, как отмечалось,
ощутили после апрельских событий, сразу же заговорив о недо-
пустимости игнорировать рабочий класс — «наиболее развитую
и организованную силу». При этом имелись в виду и надежды опе-
реться на поддержку рабочих избирателей там, где такая поддерж-
ка будет кадетам нужна и где они смогут на нее рассчитывать,
п необходимость противопоставить революционной позиции рабо-
чего класса либеральную платформу, представив ее как более от-
вечающую обстановке и интересам демократических масс. Соот-
ветственно этой двойной задаче майская кадетская конференция
высказалась за допустимость блоков с левыми только «при усло-
вии резкого разграничения в избирательных программах».118
В первую половину избирательной кампании основное внимание
кадетов было сосредоточено на уездных съездах, где вопрос о бло-
ках влево был неактуален. Поэтому когда стоявший на крайне
правом фланге ликвидаторского лагеря В. П. Акимов-Махновец
призвал социал-демократов поддержать либералов в обмен на
включение их кандидатов в общие списки оппозиции, «Речь»
(16 июня) снисходительно объяснила Акимову, что при 3-июнь-
ском законе у социал-демократов нет-де никаких шансов нигде,
кроме крупных городов, о которых пока разговор не идет, а следо-
вательно, им незачем проситься в общий список и тем более вы-
ставлять свой, а надо лишь поддерживать кандидатов либераль-
ного блока. Когда же предвыборная борьба стала перемещаться
ьА
83
в города, «Речь» (27 июля) начала доказывать, что и здесь социал-
демократы должны «примирить свои „самостоятельные14 выступле-
ния с общей задачей оппозиции на выборах».
Однако, обосновывая это утверждение, «Речь» волей-неволей
«заговорила (наконец-то собралась!) о своих принципиальных
разногласиях с левыми».119 В ходе полемики кадеты не скрывали,
что видят принципиальных оппонентов не в оппортунистических
группах внутри рабочего лагеря, а в большевиках. Отвечая на
новую статью Акимова-Махновца, обиженного пренебрежитель-
ным отклонением его предложения о блоке, и констатируя пре-
обладание в социал-демократическом движении большевиков,
«Речь» 22 сентября писала: «Мы всегда особенно выделяли и под-
черкивали положительное значение того течения в социал-демо-
кратии, которое представляет г. Махновец. Если бы прогрессив-
ным партиям приходилось иметь дело только с этого рода против-
никами, то и разговор мог бы быть совсем иной».
Условия, в которых проходила полемика кадетов и большеви-
ков, давали преимущество кадетам, так как они располагали
большими возможностями пропаганды в открытой печати и по-
скольку на предвыборных собраниях (проводившихся, правда,
практически лишь в столицах) могли выступать только легаль-
ные деятели партий, обладавшие избирательным цензом. В резуль-
тате в Петербурге основным оппонентом Милюкова оказался
Н. Д. Соколов, допускавший оппортунистические искажения боль-
шевистской линии. Тем не менее кадеты в своем кругу признавали,
что в предвыборных дискуссиях им приходится занимать «обо-
ронительную позицию» и вместо изложения своих «положитель-
ных задач» «реального» законодательства, которыми «не интере-
суются», вести полемику об общих принципах отношения к суще-
ствующему режиму и перспективах развития событий, «сфера же
общих принципов и ярких чувств ставит социал-демократов в бо-
лее выгодное положение».12™
Наиболее четко принципы кадетской платформы были, как все-
гда, изложены Милюковым в ходе избирательной кампании в Пе-
тербурге. С самого начала В. И. Ленин подчеркивал, что выборы
по второй курии Петербурга «являются центральным пунктом всей
избирательной кампании», ибо лишь в столице, где существует
рабочая пресса, в городе с прямым представительством в Думе,
«предвыборная борьба может развернуться гораздо определеннее,
яснее, более партийно, чем в других местах», и потому борьба
в Петербурге «есть борьба за гегемонию между либералами и
рабочей демократией во всем освободительном движении Рос-
сии».121 Исходным пунктом милюковского обоснования кадетского
права на гегемонию было отрицание необходимости и правомер- ‘
ности революции. Признавая, что в стране все чаще звучат при-
зывы, напоминающие лозунги 1905—1907 гг., Милюков писал: »
«Если требования „организации44 населения и „широкого вне- j
думского движения44 суть намеки на возобновление той, прежней, J
тактики, то, конечно, они противоречат кадетской тактике и про- ’
84
шворечили ей всегда».122 Не отрицая, что кадеты не могут дать
позитивного ответа на вопрос, где выход «из того тупика, в который
попала страна», Милюков утверждал, будто и социал-демократы
такого ответа дать не могут, но зато категорически давал негатив-
ный ответ: «Движения в форме 1905 г. я не желаю, я не желаю
разгрома».123 Кроме отождествления новой революции с новым
разгромом Милюков стремился доказать ненужность революции
ссылками на законы исторического развития. «Кто из социали-
стов, — заявлял он, — позволит себе сказать, что за победой
ближайшего движения наступит социальный поворот и что не мы,
„буржуазная партия44, воспользуемся плодами победы? А если
так, если вы сами признаете, что в силу вещей люди ближайшего
времени мы, а не вы, не рубите же сука, на котором мы все
сидим».124
Аргументация — раз мы люди ближайшего будущего, значит
нам и определять тактику, с помощью которой это будущее может
быть достигнуто, — занимала центральное место в предвыборных
речах Милюкова и в написанных чаще всего им же статьях «Речи»,
где постоянно подчеркивалось, что дело идет о выборах в Думу,
Дума же — место не для организации революционных выступле-
ний, а для парламентских методов борьбы, при которых неизбеж-
ны компромиссы, лучше получающиеся у кадетов чем у социал-
демократов, почему и следует избирать кадетов.123 Главное же —
до тех пор, пока не создан правовой строй, нужно идти вместе,
а не «кушать кадетов».126 При этом снова повторялись упреки ра-
бочим за то, что в 1905 г. они «оторвались от общего движения»
и тем привели его к поражению. Призывая рабочих не повторять
ошибок 1905 г., кадеты утверждали, будто «рабочий класс у нас
в России слабее, чем где бы то ни было в Европе», и в России нужно
создать политические предпосылки, после осуществления которых
только и будет иметь смысл «борьба двух „демократий44 —
социалистической и конституционной».127
Заявляя о сочувствии борьбе рабочих за свои права, кадеты
все время подчеркивали, что «в России живет и работает не один
рабочий класс».128 Но если Милюков, с огорчением признававший,
что кадеты не имеют влияния на рабочих, выдвигал этот тезис
для того, чтобы отстоять претензию кадетов все же считать себя
партией демократической, стремящейся «защищать интересы ши-
роких слоев населения», то В. Маклаков в Москве поворачивал
тот же тезис другой стороной. «Пролетариат, — говорил он, —
конечно, самый революционный класс, но власть нигде на него не
опирается. Опора всякой власти — средний класс, обыватель,
который по существу глубоко консервативен. Пока власть имеет
его за собой, она справится с революционным пролетариатом.
И тот, кто хочет добиться улучшения положения мирным путем,
должен иметь в виду не один пролетариат, а этот класс и не отпу-
гивать его резкостью и непримиримостью».129 При всем действи-
тельном различии политической и психологической характеристики
Милюкова и В. Маклакова, олицетворявших собой разные течения
85
в кадетской партии, в данном случае, несомненно, сорвавшееся
с языка В. Маклакова было на уме и у Милюкова. Борьба за геге-
монию в демократическом лагере и стремление не отпугнуть
«по существу глубоко консервативного» обывателя преследовали
одну и ту же цель — избежать новой революции, добиться жела-
тельных для либерализма реформ путем компромиссов со старой
властью и ее старыми классовыми союзниками.
Именно притязания кадетов на гегемонию, на то, что «позиция,
на которой сейчас идет борьба, есть позиция кадетская» и все
оппозиционные третьеиюньскому режиму силы должны объеди-
няться вокруг кадетов,130 обусловливали столь обижавшее либе-
ралов «кадетоедство» большевиков — необходимость для них на-
стойчиво разъяснять несостоятельность кадетских претензий на
демократизм, отстаивать гегемонию пролетариата и на этапе
борьбы за демократические преобразования. Не ставя еще
в 1912 г. под сомнение, что «новая Россия будет во всяком случае
буржуазной», В. И. Ленин подчеркивал принципиальное отличие
«России, которую сулят построить либералы», от «той России,
которую строили вчера и будут строить завтра (строят невид-
ным манером и сегодня) демократы вопреки либералам».131
Поскольку, как писал В. И. Ленин, последовательные буржуазно-
демократические преобразования в России были невозможны без
революционного свержения царизма, надо «и по поводу выборов,
и по случаю выборов, и в спорах о выборах разъяснить массам
необходимость, насущность, неизбежность революции»,132 ведя
одновременно борьбу за завоевание на свою сторону большинства
избирателей рабочей и второй городской курий.
Результаты выборов показали, что социал-демократы могут
одерживать победу во второй городской курии. 3-июньский изби-
рательный закон и полицейские преследования затрудняли откры-
тое участие социал-демократии в выборах. Тем не менее по под-
счетам, охватывавшим 40 губерний с 402 выборщиками по второй
курии (из 592 по стране), социал-демократы смогли выдвинуть
своих кандидатов в 49 случаях, победив в 25 и потерпев пораже-
ние в 15 (результаты 9 выборов неизвестны).133 Значительных
успехов добились социал-демократы в городах с прямым предста-
вительством. В Петербурге процент поданных за них голосов вы-
рос с 9.4 в 1907 г. до 19.5 в 1912 г. — главным образом за счет
трудовиков, но отчасти и кадетов. В свою очередь, кадеты, полу-
чив не меньше половины голосов, ранее принадлежавших октяб-
ристам, увеличили число своих сторонников с 45.8 до 55.9% и по-
бедили в первом же туре.134 В Москве число голосов, поданных
за социал-демократов, выросло с 10% в 1907 г. до 29% в
1912 г.130 Хотя в Думу, разгромив октябристов, прошли кадетские
депутаты, «Русское слово» констатировало, что результаты мо-
сковских выборов — это победа не кадетов, а общественного на-
строения, «далеко шагающего через кадетов».136 Это же был вы-
нужден признать и один из победителей — Щепкин, увидевший
в итогах выборов «опасность разрыва с Москвою, в которой
86
явно что-то переменилось».137 В Риге в первом туре наибольшее
число голосов собрал большевик Предкальн, и лишь с помощью
октябристов при перебаллотировке победил кадет. Всего по вто-
рым городским куриям социал-демократы собрали 1 /з голосов, и
это при условии, что списки избирателей были подвергнуты чистке
в первую очередь за счет наиболее демократических элементов.
Если на выборах в III Думу городская мелкобуржуазная демо-
кратия еще шла за кадетами под влиянием «конституционных
иллюзий», усиленно поддерживаемых либералами, то «тяжелые
уроки 1908—1911 гг. рассеяли «конституционные иллюзии»138
и нанесли серьезный удар кадетской монополии во второй
курии.
Общие итоги выборов в Думу отражали не реальное соотноше-
ние сил в стране или даже среди цензовых избирателей, а степень
усердия и изобретательности администрации. Подсчеты партий-
ного соотношения выборщиков, которые вели официальное Петер-
бургское телеграфное агентство и газеты разных направлений,
лишь приблизительно соответствовали действительности. Пугав-
ший либералов и октябристов подавляющий перевес правых среди
выборщиков существовал больше в воображении местных властей.
В своей справке об итогах выдвижения выборщиков Гурлянд при-
знавал противоречивость, а подчас и вздорность сведений об их
политическом лице, где термин «правые» означал нередко просто
«не левые».139 Столь же неточны и сведения о партийности депу-
татов, по-разному передаваемые газетами до открытия заседаний
Думы. При этом не только ПТА, но и петербургские центральные
комитеты часто не знали, к какой партии принадлежит новоиз-
бранный депутат (а большинство депутатов IV Думы были но-
вичками). Поэтому нет смысла сопоставлять данные о партий-
ности выборщиков и депутатов от одной и той же губернии и де-
лать какие-либо умозаключения. Единственное, что заслуживает
упоминания, это увеличение удельного веса октябристов и нацио-
налистов среди депутатов по сравнению с выборщиками. Именно
их местные власти засчитывали в своих отчетах в число правых.
Кроме того, при расколе выборщиков между правыми и оппози-
цией октябристы выторговывали себе мандаты за поддержку того
или иного блока.
Несколько большее значение имеют цифры о распределении
депутатов по куриям. Согласно Положению 3 июня 1907 г. от
каждой губернии устанавливалось фиксированное число депутатов
от рабочей (в 6 губерниях), крестьянской (или казачьей), город-
ских и землевладельческой курий, избиравшихся, однако, общим
собранием выборщиков. При наличии среди рабочих и крестьян-
ских выборщиков сторонников правых помещичье большинство
собрания проводило в депутаты именно их. Поэтому избрание
в Думу шести большевиков от рабочей курии означало, что все
выборщики были социал-демократами (или их союзниками), так
же как избрание оппозиционных депутатов от крестьян означало,
что в этой губернии было общее оппозиционное большинство или
87
что правых и октябристов среди крестьянских выборщиков, не-
смотря на все старание администрации, не нашлось.
Наиболее правым был состав депутатов от съездов землевла-
дельцев: 54.1% — правые и националисты, 32.8% —октябристы,
13.1% —либералы.140 От общих собраний выборщиков в Евро-
пейской России прошло правых и националистов 52.8%, октябри-
стов 25.6%, либералов 18.8%, левых 2.8%. В результате давления
на выборах депутаты от крестьянской и казачьей курии распреде-
лялись следующим образом: правые и националисты — 41.4%,
октябристы — 22.4%, либералы -- 34.5%, левые — 1.7% (1 трудо-
вик). В состав крестьянских депутатов входили представители
деревенских верхов: 13 человек имели от 10 до 25 дес. земли,
18 — от 25 до 100 дес., 6 были помещиками (в том числе один
владел свыше 1000 дес.), 5 — торговцами и владельцами недви-
жимого имущества, 18 крестьянских депутатов были волостными
старшинами, сельскими старостами, станичными атаманами, 14 —
земскими и городскими гласными. Таким же был и состав 20 кре-
стьян, проведенных от общих собраний выборщиков. Несмотря на
полное преобладание оппозиции среди городских выборщиков,
общие собрания провели в Думу от городов 36.1% правых и на-
ционалистов, 25.3% октябристов, 37.4% либералов и 1.2% левых.
Только города с прямым представительством дали подавляющее
большинство либеральным партиям, а Кавказ и Сибирь были пред-
ставлены в основном кадетами, трудовиками и социал-демокра-
тами. Показательно, что депутатами от городов в общих собраниях
были избраны 24 помещика, в том числе 11 предводителей дво-
рянства, тогда как представительство предпринимательских кру-
гов, так много шумевших о необходимости увеличения своей роли
в Думе, видимо, сократилось. По подсчетам «Утра России», только
36 депутатов Думы вышло из торгово-промышленной среды.141
Хотя удельный вес горожан среди прогрессистов чуть возрос
(20% в III Думе и 23% в IV), лицо фракции по-прежнему опреде-
ляли землевладельцы. Наиболее городской (29 депутатов из 59)
и интеллигентской (37 депутатов или 48.7% всей думской интел-
лигенции) оставалась кадетская фракция. Стараниями властей
резко, с 202 до 237, выросло число депутатов-дворян. 210 депута-
тов владело более чем 100 дес. земли.
Главными политическими итогами выборов были размывание
октябристского центра и полное несовпадение лица Думы с тен-
денциями развития общественных настроений в стране. С учетом
постоянно происходивших изменений в составе фракций число
правых и националистов (включая группу Крупенского) выросло
в IV Думе по сравнению с последней сессией III Думы со 148 до
186, кадетов и прогрессистов — с 88 до 107, тогда как число октяб-
ристов упало со 120 до 100. Сокращение числа октябристов выте-
кало из уже неоднократно отмечавшегося процесса партийного
межевания имущих классов. Показательно, что за время существо-
вания III Думы октябристы потеряли больше членов своей фрак-
ции (ушедших главным образом вправо), чем на выборах в IV Ду-
88
му. Со своей стороны, рост прогрессистской фракции шел в III Ду-
ме интенсивнее, чем на выборах, где прогрессисты явно не исполь-
зовали открывавшиеся перед ними возможности, прежде всего —
в московской первой курии.
В этой связи следует отметить важное для характеристики
кризиса самодержавия обстоятельство: бюрократический аппарат
царизма оказался не в состоянии понять действительное значение
итогов выборов, действительное настроение не только народных
масс, но даже имущих классов. Умный и наблюдательный чинов-
ник, высказавший в своей предназначенной для сугубо внутрен-
него употребления записке немало неприятных для властей заме-
чаний, Гурлянд тем не менее отрицал полевение страны (харак-
терна уже сама мысль судить о стране по цензовым избирателям)
и сводил дело к тому, что «за пять лет фактического господства
в Думе и в земствах право-умеренная часть общества не сумела
выделить из своей среды никакой организации, которая показала
бы себя способной к систематической реальной работе». Призна-
вая избирательную кампанию в городах «определенно проигран-
ной», Гурлянд и здесь видел причины в том, что правительство, от-
части заигрывая с земскими деятелями, не обратило должного
внимания на городских лидеров, что «малоудачный состав губер-
наторов» возбудил против себя прежде всего горожан, а «все дело
субсидируемой печати было поставлено на ложных основани-
ях».142 Реальные экономические и политические причины перехода
буржуазии в оппозицию остались вне поля зрения Гурлянда.
Между тем точка зрения Гурлянда, правой руки всех министров
внутренних дел в 1907—1917 гг., всегда оказывала большое влия-
ние на позицию ведомства. С непониманием реальной ситуации
в стране другими представителями высшей бюрократии нам еще
придется сталкиваться в дальнейшем.
Если поражение октябристов вытекало из объективных изме-
нений в политических настроениях буржуазии, то усиление правых
и националистов было лишь следствием избирательной арифме-
тики 3-июньского закона и прямого «делания» выборов. В резуль-
тате происшедших изменений в численности фракций в право-
октябристском большинстве IV Думы обозначилась существенная
передвижка вправо, а октябристско-кадетское большинство стало
минимальным. «Дума поправела, в то время как вся страна поле-
вела»,143 и это означало, что шансы на использование Думы для
создания блока поместного дворянства и становящейся все более
оппозиционной буржуазии были невелики. Итоги выборов, отра-
зившие обострение кризиса третьеиюньской системы, в свою оче-
редь явились одним из факторов, содействовавших дальнейшему
его обострению.
1 Ленин В. И. Поли. собр. соч. Т. 21. С. 341.
2 См. подробнее: Шацилло К. Ф. Ленский расстрел и царское правительство//
Большевистская печать и рабочий класс России в годы революционного подъема
1910—1914. М., 1965. С. 377-385.
89
3 Ленин В. И. Поли. собр. соч. Т. 21. С. 340.
4 Там же. С. 350.
5 Цит. по: Арутюнов Г. А. Рабочее движение в России в период нового револю-
ционного подъема 1910—1914 гг. М., 1975. С. 153.
6 Цит. по: Там же. С. 141.
7 С.-Петербургские ведомости. 1912. 17 апр.
8 Голос Москвы. 1912. 17 апр.
9 Там же. 13 апр.
10 Новое время. 1912. 3 мая.
11 Государственная дума. Стенографические отчеты. Третий созыв. Сессия V.
Ч. III. СПб., 1912. Стб. 2786.
12 Речь. 1912. 7 мая.
13 Гос. дума... Ч. IV. Стб. 2578 - 2579.
14 Там же. Стб. 2589.
15 Государственный совет. Стенографические отчеты. 1911 —12 годы. Сессия
седьмая. СПб., 1912. Стб. 3497—3498.
16 Гос. дума... Ч. IV. Стб. 1517.
17 ЦГИА СССР, ф. 691, on. 1, д. И, л. 36.
18 См. подробнее: Шацилло К. Ф. Русский империализм и развитие флота на-
кануне первой мировой войны (1906—1914 гг.). М., 1968. С. 165- 166, 182—192.
19 ЦГИА СССР, ф. 669. on. 1, д. 10, л. 72—73.
20 Коковцов В. Н. Из моего прошлого. Воспоминания 1903 -1919 гг. Париж,
1933. Т. 2. С. 73 (Коковцов ошибочно датировал прием 12 июля); Голос Москвы.
1912. 17 июня.
21 ЦГИА СССР, ф. 1276, оп. 20, д. 58, л. 27—29.
22 Ленин В. И. Поли. собр. соч. Т. 21. С. 278.
23 Голос Москвы. 1912. 19 мая.
24 Московские ведомости. 1912. 25 мая.
25 Гроза. 1912. 20 мая.
26 ЦГАОР СССР, ДП 00, 1910, д. 339, прод. 2. л. 258.
27 Колокол. 1912. 2, 3 и 5 мая.
28 Новое время. 1912. 9 июня.
29 ЦГИА СССР, ф. 1276, on. 1, д. 34, л. 371—373.
30 Гос. совет... Сессия VII. Стб. 5412—5417.
31 ЦГИА СССР, ф. 1629, on. 1, д. 331, л. 46.
32 Новое время. 1912. 10 июня.
33 Там же. 7, 11 и 21 авг.
34 ЦГИА СССР, ф. 1327, оп. 2, д. 250, л. 4—5, 8—9, 13—16, 21—24.
35 Речь. 1912. 17 окт.
36 ЦГИА СССР, ф. 1327, on. 1, 1912, д. 36 г, л. 47—48.
37 Россия. 1912. 17 июня.
38 Голос Москвы. 1912. 16 мая.
39 Колокол. 1912. 21 авг.
™Л енин В. И. Поли. собр. соч. Т. 22. С. 130.
41 Речь. 1912. 25 сент.
42 ЦГИА СССР, ф. 1282, on. 1, д. 732, л. 60.
43 Там же, ф. 1276, on. 1, д. 35, л. 6—7, 30.
44 Голос Москвы. 1912. 2 июня; Русское слово. 1912. 24 июня, 11 и 19 авг.
45 ЦГИА СССР, ф. 1327, оп. 2, д. 247, л. 43—44.
46 См. далее сноску 140.
47 Ленин В. И. Поли. собр. соч. Т. 22. С. 130.
48 ЦГАОР СССР, ф. 932, on. 1, д. 132, л. 63.
49 Коковцов В. Н. Указ. соч. Т. 2. С. 89—90.
50 ЦГИА СССР, ф. 1276, on. 1, д. 35, л. 24—25.
51 Там же, л. 24.
52 Там же, л. 26, 29, 30.
53 РО ГБЛ, ф. 826, on. 1, д. 51, л. 256—257.
54 Голос Москвы. 1912. 4 и 25 июля.
55 Новое время. 1912. 12 сент.
56 Голос Москвы. 1912. 23 сент.
57 Там же. 19 и 23 сент.
90
58 ЦГИА СССР, ф. 669, on. 1, д. 10, л. 15, 73.
59 Голос Москвы. 1912. 3 и 13 сент.
60 Утро России. 1912. 16 окт.
61 Голос Москвы. 1912. 31 июля.
62 ЦГАОР СССР, ф. 523, on. 1, д. 30, л. 174, 175, 179.
63 Русское слово. 1912. 5 окт.
64 Голос Москвы. 1912. 12 мая.
65 ЦГИА СССР, ф. 1276, on. 1, д. 35, л. 23.
66 Ленин В. И. Поли. собр. соч. Т. 22. С. 80.
67 Утро России. 1912. 16 окт.; Русские ведомости. 1912. 16 окт.
68 Русское слово. 1912. 27 сент.
69 Речь. 1912. 21 июля.
70 Там же. 31 июля.
71 Русские ведомости. 1912. 27 июля.
72 Речь. 1912. 14 сент.
73 Там же. 15 сент.
74 ЦГАОР СССР, ф. 523, on. 1, д. 30, л. 160-161.
75 Там же, л. 168.
76 Там же, д. 13, л. 10.
77 Ленин В. И. Поли. собр. соч. Т. 19. С. 216.
78 ЦГАОР СССР, ф. 523, on. 1, д. 30, л. 160—162; д. 13, л. 2—3.
79 Русское слово. 1912. 11 мая; Русские ведомости. 1912. 19 июня.
80 Утро России. 1912. 20 авг. и 1 сент.
81 Ленин В. И. Поли. собр. соч. Т. 22. С. 325.
82 Утро России. 1912. 19 мая.
83 Русские ведомости. 1912. 10 июня.
84 Речь. 1912. 1 сент.
85 Русские ведомости. 1912. 24 июня.
86 Там же. 15 июля.
87 Утро России. 1912. 27 июня.
88 Русское слово. 1912. 11 сент.
89 ЦГАОР СССР, ф. 523, on. 1, д. 30, л. 198, 203, 207.
90 Цит. по: Селецкий В. Н. Образование партии прогрессистов: (К вопросу
о политической консолидации русской буржуазии)//Вестник МГУ. 1970. Сер. IX.
№ 5. С. 38.
91 Русское слово. 1912. 4 апр.
92 Журналы первого — пятого заседаний шестого очередного съезда предста-
вителей промышленности и торговли. СПб., 1912. С. 1 - 7.
93 Утро России. 1912. 6 апр.
94 Журналы VI съезда промышленности и торговли. С. 28.
95 Там же. С. 25—26, 41.
96 Русское слово. 1912. 11 и 12 мая.
97 ЦГАОР СССР, ДП 00, 1912, д. 56, т. 1, л. 217—218.
98 Голос Москвы. 1912. 1 мая.
99 Русские ведомости. 1912. 9 марта.
100 Речь. 1912. 6 марта.
101 Русское слово. 1912. 18 апр.
102 Речь. 1912. 17 апр. и 12 июня.
103 Утро России. 1912. 15 мая.
104 Русские ведомости. 1912. 22 авг.
105 ЦГАОР СССР, ДП 00, 1912, д. 27, ч. 46Б, л. 31-32.
106 Русское слово. 1912. 4 сент.; Утро России. 1912. 4 сент.
107 Русское слово. 1912. 4 сент.
108 Речь. 1912. 19 авг.
109 Голос Москвы. 1912. 6 и 7 сент.
110 Там же. 2 окт.
111 Там же. 17 окт.
112 ЦГИА СССР, ф. 1276, on. 1, д. 35, л. 27.
113 Русское слово. 1912. 7 окт.
114 Наша заря. 1912. № 9—10. С. 78.
115 Утро России. 1912. 19 июня.
91
116 Ленин В. И. Поли. собр. соч. Т. 22. С. 161 — 162.
117 Там же. С. 162.
1,8 ЦГИА СССР, ф. 1327, оп. 2, д. 187, л. 28—29.
119 Ленин В. И. Поли. собр. соч. Т. 22. С. 13.
,20 ЦГАОР СССР, ф. 523, on. 1, д. 30, л. 216-218.
121 Ленин В. И. Поли. собр. соч. Т. 21. С. 375, 376, 379.
122 Речь. 1912. 30 сент.
123 Там же. 24 сент.
124 Там же. 7 окт.
125 Там же. 28 сент. и 13 окт.
126 Там же. 1 окт.
127 Там же. 15 и 22 сент.
128 Там же. 15 сент.
129 Русские ведомости. 1912. 27 сент.
130 Речь. 1912. 20 окт.
131 Ленин В. И. Поли. собр. соч. Т. 22. С. 66.
132 Там же. С. 174.
133 Там же. С. 335.
134 Речь. 1912. 27 окт.
135 Русские ведомости. 1912. 23 окт.
136 Русское слово. 1912. 20 окт.
137 Там же.
138 Ленин В. И. Поли. собр. соч. Т. 22. С. 338.
139 ЦГИА СССР, ф. 1276, on. 1, д. 35, л. 26.
140 Все данные о депутатах IV Думы подсчитаны по: Государственная дума.
Указатель к стенографическим отчетам. Четвертый созыв. Сессия I. 1912—1913 гг.
СПб., 1913, с. 55—224.
141 Утро России. 1912. 6 нояб.
142 ЦГИА СССР, ф. 1276, on. 1, д. 35, л. 24, 27.
143 Ленин В. И. Поли. собр. соч. Т. 22. С. 203.
ГЛАВА ЧЕТВЕ РТАЯ
В ТУПИКЕ
Углубление противоречий третьеиюньской системы, ставшее оче-
видным с первой же встречи правительства и IV Думы, происходи-
ло в сложной для царизма внутриполитической и международной
обстановке, причем и в характере этой обстановки, и в ходе развер-
тывания кризиса верхов ноябрь 1912 — май 1913 г. имеют во
многих отношениях свои отличительные черты.
Начавшись весной 1912 г. как ответ на ленские события, массо-
вое забастовочное движение продолжалось и в последующие меся-
цы. В октябре—ноябре в забастовках и демонстрациях протеста
против смертных приговоров и казней матросов — участников ре-
волюционных выступлений на Балтийском и Черноморском флотах
участвовало не менее 250 тыс. рабочих. Всего же в 1912 г. в стачках
участвовало около 1,5 млн. рабочих, в том числе в политических —
более 1,2 млн.1 При этом подавляющая часть стачек относилась
к периоду после Ленского расстрела. Особое значение В. И. Ленин
придавал демонстрации 15 ноября, в день открытия IV Думы.
«Движение масс поднялось на высшую ступень: от стачек полити-
ческого характера к уличным демонстрациям», — писал В. И. Ле-
пин, подчеркивая «пролетарский инстинкт, уменье противопоста-
вить и сопоставить открытие черного,,парламента“ — с красными
знаменами на улицах столицы!».2 События 1912 г., как отметило
Краковское совещание РСДРП, свидетельствовали о том, что
«Россия вступила в полосу нарастания новой революции».3 1913 г.
принес дальнейшее увеличение числа бастовавших рабочих, рост
сознательности пролетариата и влияния большевистской партии.
Волну выступлений революционного пролетариата открыли заба-
стовки и демонстрации 9 января, в которых участвовало свыше
160 тыс. человек. В годовщину Ленского расстрела бастовало
140 тыс. рабочих, а в первомайских забастовках, прошедших во
многих городах страны, приняло участие 420 тыс. человек, из них
в Петербурге около 250 тыс. Именно в связи с первомайскими вы-
ступлениями 1913 г. В. И. Ленин констатировал наличие в стране
«революционного состояния», «политического кризиса общенацио-
нального масштаба», касающегося «основ государственного
устройства», и впервые сформулировал общие признаки револю-
ционной ситуации.4
93
Если внутри страны все отчетливее становились симптомы
общенационального кризиса, то в международных отношениях
внимание правящих кругов все в большей мере сосредоточивалось
на подготовке к неотвратимо надвигавшейся войне. Несмотря на
сохранявшиеся противоречия с Англией и Францией, царизм все
больше втягивался в антигерманскую коалицию, к чему его толка-
ло и развитие событий на Балканах. Военные приготовления
России запаздывали по сравнению с усилением готовности к войне
Германии. Поэтому и накануне, и во время 1-й Балканской войны
(9 октября 1912 — 30 мая 1913 г. н. ст.) российская дипломатия
стремилась локализовать конфликт и избежать открытого вмеша-
тельства Австро-Венгрии, грозившего началом общеевропейской
войны. Но воспоминания об унизительном исходе Боснийского
кризиса 1909 г. и угроза потерять влияние на Балканах требовали
поддерживать при этом видимость готовности к самым активным
действиям. В то же время царизм был озабочен вопросом о судьбе
черноморских проливов, обострившимся в результате разгрома
Турции и явного нежелания Англии и Франции допустить русскую
гегемонию на Босфоре. Обсуждение конкретных шагов в ходе всего
этого дипломатического маневрирования вызывало значительные
разногласия в правящих кругах и ослабляло позиции Коковцова
и министра иностранных дел С. Д. Сазонова, выступавших за при-
мирительный курс по отношению к Австро-Венгрии.
Балканская война оказала большое влияние и на внутриполи-
тическую расстановку сил в России.5 Почти все право-октябрист-
ское и большая часть либерального «общества» заняли воинствен-
ную позицию, требуя от правительства активно поддержать бал-
канские страны не только против Турции, но и против Австрии, не
останавливаясь перед риском военного столкновения. Отчасти, как
и у сторонников воинственной позиции в кабинете, это было
блефом,6 отчасти напор буржуазно-помещичьего общественного
мнения основывался на убеждении, будто Германия не поддержит
Австрию в случае войны с Россией.
Лишь группа Милюкова в кадетском руководстве выступала
в поддержку сазоновского курса, призывая к сдержанности во
внешней политике и в кампании в пользу «братьев-славян» внутри
страны. На позиции Милюкова и его сторонников сказывалось по-
нимание неготовности России к войне и опасение, как бы волна
националистической шумихи не привела к усилению влияния
правых и ослаблению оппозиции в цензовом «обществе». Кампа-
ния солидарности с «братьями-славянами», являвшаяся в этих
кругах лишь прикрытием империалистических устремлений бур-
жуазии и помещиков, значительно осложняла создание правитель-
ственного большинства в Думе, поскольку недовольство сдержан-
ной политикой Коковцова вызывало конфликты его с национа-
листами и октябристами. В либеральном лагере разногласия по
«славянскому» вопросу послужили поводом для открытого выступ-
ления против милюковского руководства правого крыла кадетов,
начавшего 9 декабря 1912 г. издание газеты «Русская молва»
94
с призыва поддержать царизм в укреплении «военной мощи госу-
дарства».
Споры по вопросам внешней политики накладывались на раз-
ногласия по основной проблеме, стоявшей перед царизмом и иму-
щими классами: о путях предотвращения революции. Принци-
пиально позиции легитимистской реакции, сторонников столыпин-
ского бонапартизма и либеральной оппозиции, естественно, изме-
ниться не могли. Но острота противоречий в стране усиливала раз-
ногласия между этими политическими течениями и внутри их,
порождая в Думе и «обществе» настроения «тупика» и «маразма»,
сетованиями на которые именно в конце 1912 — первых месяцах
1913 г. была переполнена октябристская и либеральная пресса.
В годы реакции правые ожесточенно возражали против утверж-
дений о наступившем якобы успокоении, поскольку октябристы и
кадеты связывали с этими утверждениями вывод о своевременно-
сти и возможности реформ. В 1912—1913 гг., видимо, по такти-
ческим соображениям правые тоже говорили иногда о «поверх-
ностном успокоении» и «временном затишье»,' но постоянно
предупреждали об угрозе «грядущей революции, которую проспит
правительственная власть», если поверит «внешним признакам
лояльности левых фракций». Поэтому они все время требовали
от правительства использовать предоставленную ему передышку
для упрочения самодержавной власти и возвращения к тем
основам, на которых когда-то создавалась романовская монархия.
Марков называл манифест 17 октября «только побочным, допол-
нительным» к манифесту 6 августа о совещательной Думе и го-
ворил о нежелании правых двигаться по пути, первой станцией на
котором является конституция, а второй — революция.8
Но, разглагольствуя о революции, правые по-прежнему не по-
нимали глубины порождавших ее причин и обвиняли в подзужи-
вании революции кадетов и октябристов. Даже в мае 1914 г. Мар-
ков считал, что «народ наш теперь гораздо довольнее, чем когда-
либо», и рабочие бастуют лишь потому, что «кучка смутьянов и
революционеров» заставляет их делать это «бомбами и угроза-
ми».9 В действиях «оппозиционно-интеллигентных» партий, кото-
рые не смогут «сдержать расходившиеся народные волны, ими же
поднятые», видел опасность и Дурново.10 Из этого вытекала неиз-
менная программа крайне правых — не допускать никаких уступок
«оппозиционно-интеллигентным» партиям, никаких, даже самых
ограниченных реформ и бороться против инспирирующих револю-
ционные выступления «смутьянов» с помощью полицейского сыска
и открытого террора, используя каждую возможность для того,
чтобы взять назад все, что было вырвано у царизма революцией
в 1905 г.
Напротив, в выступлениях националистов и октябристов цент-
ральное место занимали предупреждения о важности реформ ради
предотвращения революции. На позиции националистов в конце
1912 г. сказывалось и их давнее недовольство Коковцовым за не-
достаточное, с их точки зрения, усердие в наступлении на «инород-
95
цев», и балканский кризис, и разочарование исходом выборов, из
которых они надеялись выйти победителями. Это вносило в их на-
падки на правительство и лично на Коковцова дополнительные
ноты озлобления. Однако основная их претензия состояла в том,
что власть не продолжает политического курса Столыпина, объек-
тивную закономерность провала которого они не понимали. Из
этого вытекали утверждения Савенко, что Столыпин выигрывал у
революции время для России, а Коковцов — у России для револю-
ции, ибо если правительство «не удовлетворяет давно назревших и
всеми сознанных нужд страны, то этим оно играет в руку револю-
ции».11 О необходимости дать реформы «для того, чтобы они не
были взяты», говорил и председатель поддерживавшей Коковцова
фракции центра (отколовшихся от националистов сторонников
Крупенского) В. Н. Львов.12 Во всех этих случаях под страной под-
разумевались цензовые элементы, а в число требуемых реформ
входили главным образом расширение прав земств и городских са-
моуправлений (особенно в финансовой области), перестройка зем-
ской избирательной системы, улучшение положения православного
духовенства, и В. Львов специально оговаривал, что реформы не
должны затрагивать монархический принцип и преимущественные
права православной церкви и русской народности. Все большее
значение в националистском перечне реформ придавалось «нацио-
нализации кредита», которая под демагогическим лозунгом защи-
ты коренного русского населения от «инородцев» означала бы до-
полнительные льготы помещикам и отчасти торговому капиталу.
На сходных позициях стояли в общем и октябристы. Чем глуб-
же становился кризис третьеиюньской системы и чем сильнее обо-
стрялись разногласия внутри «Союза 17 октября», тем хаотичнее и
противоречивее оказывалось октябристское видение окружающей
действительности, тем меньше по заявлениям любого представи-
теля октябристов можно судить о позиции этого разношерстного
сборища в целом. В согласованной со всеми течениями во фракции
речи после избрания его председателем IV Думы Родзянко,
объявив себя «убежденным сторонником представительного строя
на конституционных началах», также подчеркивал в качестве бли-
жайших законодательных задач Думы развитие основ местного
самоуправления и «народных экономических сил».13 Проблемам
земского и городского самоуправления было посвящено собствен-
ное законотворчество октябристов, значительно укороченное даже
по сравнению с первоначальными столыпинскими проектами. Ок-
тябристы все больше ограничивали свои пожелания призывами
устранить произвол властей и отменить исключительные поло-
жения.
Сетуя на отсутствие у правительства «умения заглядывать
в будущее», на то, что, отказываясь от реформ, правительство
«вместо самой естественной эволюции» подготовляет «такой удар,
который даром пройти не может»,14 октябристы все еще полагали,
будто для предотвращения революции достаточно «примирения
культурных классов русского населения».15 Даже Бобрищев-Пуш-
96
кин, претендовавший на роль главного выразителя мнения левого
октябризма вне Думы, относил лишь в будущее наступление «чер-
ного дня», когда власти убедятся в том, «что они окончательно
проели успокоение», а в настоящем видел только недовольство
«умеренных кругов общества», которое «при политической его не-
подготовленности грозит вылиться именно в форму левой опасно-
сти».16 Годом позже, признав далеко зашедший процесс револю-
ционизации общества и народа, Гучков строил свои планы предот-
вратить крах режима на вере, будто «никогда еще революционные
организации... не были в таком состоянии разгрома и бессилия».17
Исходя из таких представлений, октябристы продолжали уговари-
вание власти и подчеркивали, что их критика действий правящих
кругов есть выступление тех, кто во «времена, которые мы пережи-
ваем», хотел бы «видеть сильную и авторитетную власть». 8
В этой связи октябристы все время возвращались к памяти
Столыпина и, забывая собственные признания провала его полити-
ки, утверждали, что он провел бы реформы и не допустил бы того
положения, в котором оказалось государство при его преемни-
ках.19 Об отсутствии «Столыпина» — «центральной фигуры, во-
круг которой могли бы объединиться и правительство, и Г. Дума»,
тосковал и Савенко.20 Во многом близкой к этому была в период
IV Думы позиция Меньшикова, не только отражавшего настроения
части примыкавших к националистам кругов, но и в известной
степени формировавшего эти настроения. Если раньше из призна-
ния несостоятельности третьеиюньской системы Меньшиков, вторя
дворянской реакции, делал вывод о необходимости дальнейших
шагов назад, к дореволюционному строю, то с лета 1912 г. он стал
выступать против планов нового государственного переворота,
подчеркивая гибельность таких планов для самой монархии.
В то время как помещичье большинство «Союза 17 октября»
продолжало в общем тяготеть к соглашению с националистами,
с которыми его роднили общность социальной базы и определенное
сходство представлений о характере и объеме желаемых реформ и
тоска по сильной власти, левое крыло октябристов, разделяя основ-
ные взгляды «Союза» (не случайно все общефракционные заявле-
ния поручались представителям левого крыла), стало подумывать
над тем, чтобы подкрепить свои заявления совместными действия-
ми с либеральной оппозицией. «Голос Москвы», объявивший
8 февраля 1913 г. себя стоящим с конца 1912 г. вне партий, начал
время от времени поддерживать идею создания в Думе «внуши-
тельного левого большинства», которое сделало бы «хотя бы то не-
многое, что возможно в четвертой Думе». Речь шла не о временном
блокировании в конкретном вопросе (что практиковалось всегда),
а о выработке долгосрочного соглашения октябристов, прогресси-
стов и кадетов. Но основной нотой газеты в первой половине 1913 г.
была безнадежность, жалобы на тупик, неосуществимость какой-
либо работы в Думе.
Сетования на «безвременье», грозящее «сделаться вечным»,21
на неопределенность ответа на вопрос, «чего мы можем ожидать на
7 В С Дякин 97
деле от ближайшего периода русской истории — есть ли у нас
какая-нибудь надежда на свободу или полная победа реакции
предрешена судьбой»,22 были одним из элементов оценки момента,
даваемой прогрессистами.
Относительный собственный успех на выборах, а главное —
поражение октябристов в столицах подтолкнули организационное
оформление прогрессистов. Лидеры фракции III Думы Ефремов,
Н. Львов и другие хотели сохранить ее прежний характер полити-
чески и организационно неопределенной группы, считая, что только
так удастся объединить примыкающие к ней элементы в основном
правее, но в некоторых случаях и левее кадетов и удержать вместе
помещичье и буржуазное крыло прогрессизма. Напротив, бур-
жуазные лидеры — Рябушинский, Коновалов, Бубликов — высту-
пали за превращение группы в сплоченную партию с определенной
программой, объясняя скромные достижения на выборах расплыв-
чатостью «беспартийного прогрессизма». Коновалов заявлял при
этом, что не считает несовместимыми интересы промышленников и
землевладельцев, не стоящих на «узкоклассовых» позициях, по-
скольку развитие промышленности и сельского хозяйства тесно
связаны между собой.23 На деле, конечно, речь шла о попытке ли-
берального капитала создать «свою особую партию».24 На состояв-
шемся 11 —13 ноября съезде буржуазному крылу удалось настоять
на преобразовании петербургского и московского комитетов «бес-
партийных прогрессистов» в Центральный комитет, на призыве
к организации местных ячеек и на принятии «основных положений»
(программы) и «руководящих начал» тактики.25
Программа предусматривала требования: «утверждения кон-
ституционно-монархического строя с ответственностью министров
перед народным представительством», расширения избирательно-
го права и компетенции Думы, реформы Государственного совета,
отмены исключительных положений и введения гражданских
свобод. От кадетов прогрессистскую программу отличали принци-
пиальный отказ от лозунга всеобщего избирательного права,
уклончивость в вопросе о равноправии национальностей и повы-
шенное внимание к «защите народно-хозяйственных интересов».
От расшифровки последнего пункта съезд, однако, воздержался во
избежании трений между помещичьим и буржуазным крылом.26
Характеризуя реальный смысл прогрессистской программы,
В. И. Ленин писал: «Они не хотят полного и безраздельного господ-
ства помещиков и бюрократов. Они добиваются — и говорят это
прямо — умеренной узкоцензовой конституции с двухпалатной
системой, с антидемократическим избирательным правом. Они
хотят ,,сильной власти", ведущей ,,патриотическую" политику за-
воевания огнем и мечом новых рынков для ,,отечественной про-
мышленности". Они хотят, чтобы бюрократы с ними считались
столько же, сколько с Пуришкевичами. И тогда они готовы забыть
,,старые счеты" с реакционерами и работать рука об руку с ними
над созданием ,,великой" капиталистической России». Но одного
упоминания о конституции в программе оказалось достаточным,
98
чтобы Петербургское по делам обществ и союзов присутствие отка-
зало в регистрации партии (общества) прогрессистов, поскольку
такое упоминание «не соответствует терминологии Основных за-
конов». 28
Как и предсказывал В. И. Ленин,29 прогрессистам не удалось
окончательно сложиться в партию,30 главным образом потому, что
они не смогли осуществить политическое объединение торгово-про-
мышленных элементов. За пределами Думы организации прогрес-
систов практически не было, а в думской фракции в момент откры-
тия IV Думы состояло 19 землевладельцев, 11 представителей ин-
теллигенции (один из них — помещик) и лишь 8 выходцев из бур-
жуазии (из них только один промышленник — Коновалов).31
Правда, интересы крупного капитала представляла и часть интел-
лигентов. Фракция, таким образом, по своему социальному составу
была как бы либеральным аналогом октябристов, что нашло свое
выражение в ее тактике.
Провозгласив в качестве основного тактического принципа
отказ от «революционности», прогрессисты высказывались за ак-
тивную тактику в Думе, включая отклонение бюджетных ассигно-
ваний и готовность «сознательно идти на роспуск Думы».32 На деле
прогрессисты с начала работы IV Думы явно искали сотрудничест-
ва с Коковцовым. Хотя и Ефремов, и Н. Львов, и Коновалов под-
вергли критике декларацию, с которой Коковцов выступил в Думе,
за недостаточность и неопределенность (Коновалов при этом кри-
тиковал экономическую политику правительства и говорил о невоз-
можности расцвета производительных сил «в рамках полицейского
строя»),33 «Утро России» одновременно (в декабре 1912 г.) писа-
ло: «...может быть, как и прежде, мы не раз еще будем разочарова-
ны, но, как и прежде, мы сейчас верим, хотим верить, что прави-
тельство искренне ищет сближения с народом». В это же время вос-
ходящая звезда прогрессизма А. А. Бубликов говорил в Думе, что
в момент, «когда так смутно на политическом горизонте» и «вели-
ких реформ ждать нечего», самым лучшим было бы создание «ти-
пичного чиновничьего делового министерства», которое в сотруд-
ничестве с «конституционным центром» дало бы стране многое из
того, «чего она ждет и чего не дождется при розни и партийной
борьбе».34 Прогрессисты откровенно признавали, что октябрист-
ско-кадетский центр, создания которого они добивались, «пред-
назначается для реальной работы в сотрудничестве с правитель-
ством».35
Поскольку же правительство о реформах не помышляло,
указанные выше сетования на «безвременье» продолжались, и
«Утро России» (4 сентября 1913 г.) договаривалось до утвержде-
ний, будто, будь жив Столыпин, он «свой замедленный реформа-
торский темп сменил бы на бодрый, уверенный шаг вперед, к тому
,,великому и светлому будущему России", в которое не мог не ве-
рить человек с глубоко русской душой». В ожидании же «уверен-
ного шага вперед» «Утро России» (от 1 июня) продолжало считать
Коковцова «надежным тормозом» против реакции и убеждать его,
99
что если он почувствует себя «достаточно сильным и облеченным
достаточной полнотой власти» для осуществления обещаний мани-
феста 17 октября, «по этому широкому пути и правительство, и
народ пошли бы в дружеском единении».36
Сочетание жалоб на тупик, на неопределенность политической
ситуации в настоящем и надежд на переход к реформам в будущем
было характерно и для оценки положения в стране кадетами, кото-
рые, однако, значительно отчетливее, чем их соседи справа, чувст-
вовали подъем народного недовольства. В ЦК и на конференциях
кадетской партии практически один Гредескул продолжал упрямо
твердить, что после того, как «состоятельные классы» нанесли на
выборах удар реакции, «народное движение, волнения — все это
уже прошло» и «политическая жизнь начинает укладываться
в конституционное русло».37 За пределами официальных органов
кадетизма, от которых он все дальше отходил, идею, будто «ни-
какой революции давно нет» и не предвидится, проповедовал
Струве.38 Большинство лидеров партии, включая правое крыло, со
все большей тревогой отмечало признаки'нарастания «второго
движения». Подводя итоги стачечному движению 1912 г., «Речь»
20 января 1913 г. еще пыталась писать, будто пролетариат при-
бегает к стачкам только вследствие того, что для русского рабочего
«легальные пути конституционных свобод все еще заказаны». Но
уделявшая больше внимания происходящему в рабочих рядах
«Русская молва» (10 января) вынуждена была отмечать, что по
мере подъема забастовочного движения усиливаются позиции
«тех, кто проповедует „диктатуру пролетариата44», и у рабочих
растет убеждение, «что им принадлежит исключительная и реаль-
ная сила при направлении судеб страны». Всячески стараясь
убедить своих читателей и самих себя, что если не либеральное
общественное мнение, то сам стихийный процесс исторического
развития «в значительной мере автоматически» заставит царизм
изменить курс, Д. Протопопов вынужден был фиксировать распро-
страненность в близких к кадетам кругах ощущения надвигающе-
гося краха, «повторения 1905 года», «пугачевщины».39
Обычные для либералов колебания между страхом перед бли-
зостью революции и надеждой избежать ее достигли к осени
1912 г. такой степени, что Милюков заговорил о невозможности от-
крещиваться от «второго движения» «при каких бы то ни было
условиях» и о необходимости подчеркивать лишь «безусловную не-
желательность эксцессов».40 Собственно, в этом не было ничего
принципиально нового. Как раз в связи с забастовками 1912 г., за-
ставившими кадетов заговорить о «втором движении», В. И. Ленин
напоминал: «...либералы вовсе не против политических стачек
вообще, если они свидетельствуют только об „оживлении44 и под-
держивают лишь либеральный лозунг конституционных ре-
форм».41 Но если в 1909 г. Милюков еще мог считать, что револю-
ция не является «делом ближайшего момента»,42 если в 1911 г. он
оценивал признаки нового подъема как отголоски «старой бури»,
то в октябре 1912 г. он вынужден был считаться с возможностью,
100
что «Россия... может быть взорвана от случайного толчка», а по-
тому нужно «учитывать психологические перспективы» и «готовить
будущее».43 Правда, при этом подразумевалось, что еще не поздно
удержать «второе движение» в рамках конституционных лозунгов,
если сами эти лозунги будут выдвигаться в более резкой форме.
Привыкшие рассматривать ситуацию в стране сквозь призму
расстановки сил в Думе, кадетские лидеры сделали из отсутствия
устойчивого большинства в ней вывод, что переживаемое страной
время есть «переходный момент», который не может быть длитель-
ным.44 При этом сам исход выборов рассматривался как провал
планов создания чисто правого большинства и превращения Думы
в законосовещательную, а нежелание Коковцова солидаризовать-
ся с крайне правыми — как признак того, что «вера в старый поря-
док отжила... у самих официальных защитников этого порядка».45
В начале 1913 г. уверения Коковцова, будто большинство кабинета
понимает необходимость уступок буржуазно-помещичьему обще-
ственному мнению, хоть и не может их осуществить, внушали не
только правым кадетам, но и милюковскому руководящему ядру
надежду, что «неопределенность» правительственного курса может
смениться поворотом в сторону реформ. Стремясь ускорить этот
поворот, Родичев систематически напоминал с думской трибуны о
необходимости торопиться с исполнением обещаний 17 октября,
ибо «никто не знает, когда наступит час страшного суда истории»,
а Милюков твердил, что отказ от «разумных уступок законодате-
ля» опять вызовет к жизни «насильственные формы, насильствен-
ные приемы, способы борьбы».46 В условиях начавшегося
подъема под разумными уступками законодателя Милюков пони-
мал осуществление кадетского лозунга «снятия трех замков»
с конституционного развития страны — изменения избирательного
закона, реформы Государственного совета и введения ответствен-
ности министерства — и заявлял, что кадеты не пойдут навстречу
власти, пока эти уступки не будут сделаны.47 В то время как офи-
циальные кадетские ораторы повышали тональность своих выступ-
лений, правые кадеты предлагали правительству «не смущаться
непримиримостью оппозиции». Но и они не могли не напоминать,
«что топтаться на одном месте невозможно, что такое топтание
может в конце концов окончиться катастрофой».48
Извечный для кадетов вопрос заключался в том, как заставить
власть внять их предостережениям. Правые кадеты и часть милю-
ковского окружения видели выход в создании «конституционного
большинства» в Думе, которое оказывало бы давление на прави-
тельство. Кроме обычных рассуждений о неизбежности конечной
уступки власти общественному мнению правые кадеты исходили
из предположения, что в обстановке балканского кризиса и угрозы
европейской войны царизм пойдет навстречу буржуазно-либераль-
ным кругам ради укрепления своего внешнеполитического положе-
ния. Провозглашая необходимость для России «смело либерально-
го и в то же время подлинно консервативного империализма»,49
Струве доказывал, что «никогда еще великие задачи внешней по-
ни
литики не диктовали так повелительно ясного и твердого поворота
во внутренней политике».50 Необходимость «забвения старых
счетов» проповедовал Д. Протопопов, призывая власть «уступить
ультиматуму, предъявляемому своими», чтобы «с достоинством
отвергнуть ультиматум тех, кто грозит нам извне».51
«Конституционное большинство», о котором говорили сторон-
ники его создания, должны были составить кадеты, прогрессисты и
октябристы, а это означало, что программа и тактика его должны
были быть приемлемы для последних, т. е. предельно умеренны.
Постоянно отстаивавший создание кадетско-октябристского блока
Гредескул предлагал выдвигать на первый план законопроекты,
«которые больше подходят под общее оппозиционное настрое-
ние», — расширение бюджетных прав Думы, реформа Государст-
венного контроля и т. п., идти путем «постепенных завоеваний от
одного минимума к следующему».52 Близок к позиции Гредескула
оказался Шингарев. Высказываясь за агитацию на два фронта,
дабы увлечь одних «правом распоряжаться народным кошельком»,
а других — всеобщим избирательным правом, он отдавал предпоч-
тение финансовым и земским законопроектам и напоминал, что
«борьба за бюджетное право обходилась английским королям
очень дорого».53 Шингарев возражал против перехода к более
резким выступлениям в Думе, мотивируя тем, что «страна... еще
недостаточно активна» и такие выступления возможны «лишь при
поддержке думского большинства» (т. е. октябристов), и пред-
лагал «воспитывать» Думу и страну на «положительной работе»
вокруг земского и финансового законодательства.54
Во всех этих рассуждениях речь шла о продолжении кадетской
тактики в III Думе и попытках мобилизовать на поддержку ее цен-
зовые элементы, которые подразумевались под «страной». Но не-
достаточность этой тактики, не давшей результата в III Думе, была
ясна и части сторонников действия «широким фронтом оппози-
ции». В январе 1913 г., выступив с очередным призывом к созда-
нию «конституционного большинства», А. Стахович предложил
Думе вспомнить «о своих бюджетных правах и об основных нача-
лах истории конституций всех стран с английской во главе» и путем
отказа в необходимых властям ассигнованиях и законах «купить
уступчивость правительства хотя бы в основных началах его общей
политики».55 Расшифровывая это предложение, А. Стахович
считал реальным попытаться добиться «хотя бы частичного изме-
нения внутренней политики» «ценою ассигнований на флот».56
Выглядевшие весьма радикально рекомендации А. Стаховича на-
чисто игнорировали разницу исторических условий, в каких раз-
вертывалась бюджетная война парламентов и короны в Западной
Европе, и существовавших в России, а кроме того предполагали
совместные действия с октябристами, ради привлечения которых
к голосованию против отдельных смет А. Стахович считал необхо-
димым не выдвигать лозунги, способные отпугнуть «умеренные
элементы».
В то время как сторонники создания «конституционного боль-
102
шинства» в ожидании, пока «общественное мнение» созреет, норо-
вили принизить кадетские лозунги до приемлемого для цензового
избирателя прогрессистского уровня, Милюков считал «более
дальновидной и последовательной тактикой»57 выдвинуть подза-
бытые за пять лет третьедумского «реального законодательства»
кадетские программные положения. Еще до открытия Думы он
предложил, не отказываясь от «деловой» работы в ней, выдвинуть
на первый план демонстративную тактику и внести законопроекты,
бьющие на пропагандистский эффект: о введении всеобщего из-
бирательного права («не имеющий, — как подчеркивал В. И. Ле-
нин, — никакого смысла при сохранении всех прочих прелестей
монархии Романовых...»), о реформе Государственного совета,
об осуществлении свобод совести, печати, собраний и союзов.
Милюков не рассчитывал на принятие этих законопроектов Думой,
но разъяснял своим менее искушенным коллегам, что прогрессист-
ская линия внесения проектов, укороченных в расчете на приемле-
мость для октябристов, «не более осуществима... хотя и менее
оппозиционна».59 Он подхватил предложение А. Стаховича о бюд-
жетной войне, но и здесь считал нужным идти на голосование
против тех или иных смет в меньшинстве, в чисто демонстративных
целях.
Основной причиной поворота Милюкова к определенной ради-
кализации тактики была учитываемая им необходимость «готовить
будущее», когда придется считаться с позицией демократических
масс. Левое крыло кадетов, а также Милюков и его единомышлен-
ники всегда стремились сохранить для партии возможность манев-
ра влево, все еще питая иллюзию, что можно будет распространить
кадетское влияние на крестьянство, торговых служащих и даже
часть рабочих и, с одной стороны, удержать их от революционных
выступлений, а с другой — опереться на них в своем давлении на
власть. Жалуясь на отсутствие «сочувственной атмосферы общест-
ва и народа», Родичев выражал надежду, что, «когда будут вы-
двинуты всеобщее избирательное право, крестьянское равнопра-
вие, рабочий вопрос — равнодушие исчезнет» и кадеты обретут
«новую силу». «Искать выхода... в сближении с массами» пред-
лагал и Милюков.60 Попытки проникнуть в массы обязательно тре-
бовали демонстрации собственного радикализма, а не умеренно-
сти, поэтому, отстаивая предложения о приоритете демонстратив-
ных выступлений перед «деловой работой», Милюков разъяснял:
«...очередная работа нас как партию сливает с нашими соседями»
(имелись в виду соседи справа), между тем «репутацию партии как
целого сейчас необходимо закреплять».61
Стремление сделать «общенародными» кадетские лозунги озна-
чало борьбу с социал-демократией. В специальном докладе кадет-
ской конференции 2—3 февраля 1913 г. Шингарев пытался дока-
зать, что кадеты не только могут иметь, но и имеют определенное
влияние в рабочих кругах. Но он признавал, что часть этого влия-
ния уже утрачена и «предусмотрительность требует от партии
обратить особенное внимание в эту сторону». Шингарев предлагал
юз
поэтому стараться проникать в различные профессиональные
организации и создавать специальную прессу для рабочих и при-
казчиков. При этом он ссылался на опыт «Правды» и «Луча».
Такие же идеи высказывали некоторые московские и провинци-
альные кадеты, также отмечавшие усиление влияния социал-демо-
кратов и необходимость поэтому для кадетской партии обращать-
ся к массовому избирателю, к рабочим и торговым служащим.
«Ни один фунт исторического груза, — говорил на конференции
делегат из Чернигова, — еще не снят с плеч обывателя, да и не мо-
жет быть снят в обычном, нормальном порядке... Пора отказаться
от тактики работы на настоящий день, надо работать на будущее.
Надо не растерять себя и своих избирателей — не тех, что по за-
кону 3 июня, а будущих».62
Между тем в избранной по закону 3 июня кадетской фракции
были сильны настроения, близкие к прогрессистским, тем более
что конституирование прогрессистов как партии создало центр
тяготения для правых кадетов и усилило их стремление освобо-
диться от «гегемонии» милюковского ЦК. Действия В. Маклакова
и Челнокова в ноябре вызвали у Милюкова и Щепкина подозре-
ние, не хотят ли те отколоть часть кадетской фракции и присоеди-
ниться к прогрессистам.03 Поведение фракции давало правым ли-
дерам надежды и на большее. Хотя Милюкову удалось настоять на
внесении в Думу законопроектов о всеобщем избирательном праве
и гражданских свободах, в принципиально важных вопросах об
участии в президиуме Думы и о поездке в Царское село на прием
к Николаю Милюков оставался в меньшинстве. Под давлением
справа ЦК ограничил свое представительство в комитете фракции,
вырабатывавшем ее линию, и решил не включать в наказ фракции
упоминание о пределах ее независимости от ЦК и съезда. Одно-
временно группа членов ЦК (Д. Протопопов, Тыркова, Гредескул,
за спиною которых стоял Струве) начала издавать совместно
с прогрессистами «Русскую молву». Тыркова прямо называла
целью газеты помощь прогрессистам в сплочении их рядов и не
исключала того, что «мы... захотим перейти в прогрессисты».65
Но в общем правое крыло преследовало цель не раскола, а сдвига
вправо всей партии, и Изгоев высказывал недвусмысленное пред-
положение, что появление «Русской молвы» привлечет «свежие
силы» (учитывая позицию газеты, естественно, справа) и тогда,
«быть может, понадобится переизбрать состав Ц. К-та».66
Угроза, что фракция может пойти за правым крылом, «упуская
из виду сохранение партийной кадетской физиономии и слишком
сливаясь с прогрессистами»,67 побудила Милюкова вынести спор
о тактике на конференцию 2—3 февраля 1913 г. В подготовленных
им тезисах отмечалось, что «тактика объединенной деятельности
всем фронтом оппозиции предполагает самоограничение ближай-
шими задачами», но не гарантирует осуществимость законопро-
ектов, которые оппозиция могла бы провести через Думу с помо-
щью октябристов. Поэтому основной задачей фракции провозгла-
шалась борьба за «снятие трех замков» и предлагалось обсудить,
104
в какой мере своевременно дополнить выдвижение этого лозунга
более активными формами парламентских действий — отказом
в кредитах и систематическим голосованием против поправок Го-
сударственного совета.68 Даже эти обтекаемые формулировки
Милюкова, подчеркивавшие «реформизм кадетов, как исключи-
тельную их тактику»,69 вызвали возражения справа. Депутат Думы
А. М. Александров прямо говорил, что «если бы даже здесь попы-
тались обязать вести сплошь декларативную тактику (как он рас-
ценил предложения Милюкова. — В. Д.), то многие депутаты все
равно не послушались бы».70 Несмотря на поддержку боль-
шинства провинциальных делегатов, Милюков пошел на уступки и
в окончательном виде в резолюцию конференции было вставлено
упоминание об использовании «очередной законодательной дея-
тельности» вместе с октябристами, насколько она «окажется вы-
полнимой», а конкретные формы активных парламентских выступ-
лений опущены.71 Оправдывая предельную выхолощенность резо-
люции, «Речь» 9 февраля 1913 г. открыто признавала, что выра-
ботке новой тактики противостоит «весь авторитет партийной
традиции». Неспособность кадетов решиться даже на переход к
более резким формам чисто парламентских выступлений демон-
стрировала возрастающее несоответствие «между потребностями
страны и беспомощностью либерализма»,72 а надежды кадетов ле-
гальными средствами добиться «снятия трех замков» с либераль-
но-конституционного преобразования страны при сохранении
власти в руках царизма свидетельствовали о непонимании ими
«классовой основы исторических преобразований».73
Таким образом, большинство буржуазно-помещичьих кругов
(кроме легитимистской реакции) сходилось в стремлении предот-
вратить угрозу революции посредством реформ, объем которых
значительно отличался в представлениях различных партий. При
этом не только националисты и октябристы, но в рассматриваемый
период и прогрессисты не просто надеялись, что правящие верхи
будут вынуждены в конце концов вступить на путь реформ (в этом
отношении и кадеты придерживались принципиально той же точки
зрения), но прямо ждали конкретно от кабинета Коковцова выра-
ботки законодательной программы, которая отражала бы их пред-
ставления о желательном направлении государственной политики.
Между тем крах третьеиюньской системы как последней попыт-
ки спасти царизм на путях буржуазной эволюции создавал для
правительства объективную невозможность предложить такую
программу. Еще 19 июня 1912 г. Коковцов запросил материалы
для будущей декларации кабинета «о видах и предположениях его
в области законодательной деятельности».74 Ни одно ведомство не
выдвинуло проектов, хотя бы отдаленно напоминающих меры, на-
правленные на приспособление к буржуазному развитию страны
и заслуживающие названия реформ. Ответы МВД, Министерства
юстиции и финляндского генерал-губернатора касались дальней-
шего наступления на права «инородческого» населения и усиле-
ния карательного аппарата царизма. Поэтому МВД уделяло глав-
105
ное внимание реорганизации полиции, выработке нового устава
о печати и правил об обществах и союзах, а Министерство юсти-
ции — введению в действие закона о местном суде в 10 губерниях
с преобладающей единоличной формой крестьянского землевла-
дения. Ссылаясь на неопределенность судьбы волостной рефор-
мы (фактически уже проваленной правыми), МВД утверждало,
что «возможность и своевременность преобразования всего зем-
ского строя представляются сомнительными», и планировало
лишь распространить Положение 1890 г. (или даже его плевен-
ский эрзац 1903 г.) еще на некоторые губернии, несколько пони-
зить земский избирательный ценз вообще, но повысить его в за-
падных губерниях, где он в 1911 г. был введен на более низком
уровне, чем в центре России.75 Собственное коковцовское ведом-
ство тоже заявляло, что, поскольку III Дума не рассмотрела
внесенную в нее налоговую программу, «новые и крупные шаги
в том же направлении» невозможны, но не планировало способов
побудить Думу ускорить продвижение этой программы.76 Ответы
МТП и ГУЗиЗ свидетельствовали об углублении разногласий
в правительстве по экономической политике.
Не имея ни объективной возможности, ни желания выступить
с программой буржуазных реформ, Коковцов не мог солидаризо-
ваться и с платформой легитимистской реакции. Усиление экономи-
ческой мощи буржуазии внутри страны, все возрастающая вовле-
ченность России в мировую экономическую систему капитализма,
рост политических связей с Англией и Францией диктовали необ-
ходимость сохранения общей конструкции третьеиюньской монар-
хии и каких-то шагов по приведению системы местного управле-
ния в соответствие с существованием представительных органов
в центре, а неизбежный учет экономических требований буржуа-
зии и потребности собственного государственного хозяйства ис-
ключали возможность безоговорочного удовлетворения притяза-
ний поместного дворянства.
Декларация, с которой Коковцов выступил в Думе 5 декабря,
отражала стремление избежать четкого определения правитель-
ственного курса при общем дальнейшем сползании вправо. Сли-
чение ее вариантов свидетельствует о колебаниях в вопросе, что
можно пообещать из местных реформ, при общей тенденции к со-
кращению соответствующего раздела, и о постоянном усилении
националистических нот. Симптоматичными были и разночтения
фразы о незыблемости начал существующего строя. В первом ва-
рианте они были названы дарованными и охраняемыми «волею
самодержавной власти». Упоминание о самодержавии показалось,
видимо, Коковцову вызывающим, и он изменил его на «волю его
императорского величества». Но в окончательный текст после этих
слов вновь было добавлено «самодержца всероссийского».77 Это,
как и ряд других поправок, было, очевидно результатом указаний
Николая, которому Коковцов представлял декларацию на утверж-
дение.
Смещение партийных границ в вопросах внешней политики,
106
усиливающиеся разногласия по вопросу о путях выхода из внутри-
политического тупика, отсутствие \ правительства программы,
призванной объединить «работоспособное» большинство в Думе,
личное соперничество виднейших представителей власти, в кото-
рое они вовлекали и своих сторонников в обеих палатах,— все
это до крайности осложняло функционирование механизма взаи-
модействия правительства и Думы.
Первоначальные официальные сведения представляли состав
IV Думы более правым, чем он оказался в действительности. В свя-
зи с этим Коковцов надеялся на восстановление для себя столы-
пинского блока националистов и октябристов. Однако право-ок-
тябристское большинство могло реально создаться только при
участии крайне правых. Но сотрудничество правых, выступавших
за «сохранение и „усугубление"» 78 полусамодержавного режима,
и октябристов, все более громко выражавших пожелания реформ
и к тому же обиженных «деланием» выборов не в их пользу, было
затруднительным. Между тем националисты-балашовцы при
всех своих разговорах о реформах не допускали мысли о сотруд-
ничестве даже с наиболее умеренной частью оппозиции — прогрес-
систами — и добивались долгосрочного формального блока фрак-
ций право-октябристского большинства. Чтобы провести Родзянко
в председатели Думы, октябристы пошли на соглашение с либера-
лами, не требовавшими долгосрочных обязательств и ставившими
условием лишь упоминание в благодарственной речи Родзянко
о представительном строе. Затем, боясь оказаться в президиуме
Думы только с либералами, большинство фракции «Союза 17 ок-
тября» повернуло вправо и уговорило право-националистский
блок выдвинуть в товарищи председателя Думы Волконского,
отдав за это националистам и правым председательство в целом
ряде комиссий79 (даже в комиссии по Наказу Думы вместо его
автора В. Маклакова председателем был избран Крупенский) .80
Столь быстрый зигзаг октябристов вправо вызвал недовольство
в их собственных рядах. «Какие у нас устои, если мы сегодня
постановляем одно, а завтра как раз противоположное», —брюз-
жал Клюжев,81 а «Голос Москвы» назвал сдачу националистам
комиссий «ошибочным шагом» и «дорогим удовольствием», выра-
зив беспокойство в связи с отсутствием «моральной стойкости»
у фракции.82 Виляние октябристов, всегда бывшее существом их
думской тактики, продолжалось и в дальнейшем. По подсчетам
прессы, за первые два месяца существования Думы октябристы
13 раз голосовали в блоке со всей оппозицией или хотя бы с про-
грессистами, 10 раз — с правыми и националистами, а 8 раз раска-
лывались, причем во всех этих случаях их правое крыло давало
большинство право-националистскому блоку.83
Воспользовавшись широко распространенным в буржуазно-
помещичьих кругах недовольством административным вмешатель-
ством в выборы и отсутствием в портфеле Думы правительствен-
ных законопроектов политического характера, кадеты сумели
в начале сессии навязать Думе обсуждение запросов о злоупотреб-
107
лениях на выборах и о систематическом продлении Положения
1881 г. о чрезвычайной охране, а также своих законодательных
предположений о всеобщем избирательном праве, свободе печати,
совести, союзов и о неприкосновенности личности, т. е. попы-
таться реализовать «демонстративную» тактику Милюкова. Ок-
тябристы с самого начала выступили против кадетских акций.
Несмотря на свое брюзжание по поводу вмешательства властей
в выборы, они отказались присоединиться к запросу оппозиции84
и не внесли своего. Спешность обсуждения кадетского запроса
была отвергнута еще до того, как он был дочитан до конца, а в дум-
ской комиссии октябристы вообще отклонили ту часть запроса, где
оспаривалось право МВД «разъяснять» порядок применения По-
ложения 3 июня 1907 г. Была отвергнута спешность запроса
о Положении 1881 г., также затем отклоненного в комиссии.
По отношению к запросам социал-демократов право-октябрист-
ское большинство нередко прибегало к иной тактике — выслушав
краткие заявления о спешности, оно сразу без прений принимало
запрос, лишая интерпеллянтов возможности раскрыть содержа-
ние запроса по существу и использовать думскую трибуну в аги-
тационных целях. Только при обсуждении кадетского предложения
о всеобщем избирательном праве октябристы пошли на устройство
прений, чтобы не допустить даже передачи его в комиссию. Все же
Дума приняла предложенную группой, крестьянских депутатов
формулу перехода, в которой признавался желательным «пере-
смотр положения 3 июня в смысле расширения избирательного
права и обеспечения свободы выборов от административного воз-
действия».85 Обсуждение кадетских запросов и законодательных
предположений проходило при очень резких словесных столкнове-
ниях с правыми и в то же время при явной потере интереса к пре-
ниям и общественного мнения, и самих депутатов, уклонявшихся
от посещения Думы. Обсуждение запроса о злоупотреблениях на
выборах было скомкано, в частности, и потому, что Родичев опо-
здал на заседание 23 января 1913 г., где должен был выступить
с речью. «Опоздал ли бы он на свою речь об амнистии в первой
Думе, на свою речь в третьей о столыпинской политике?» — резон-
но спрашивал Бобрищев-Пушкин и сам же объяснял причины ра-
стущего безразличия: «...все ораторы твердят надоевшие зады».86
Выход из тупика основная часть буржуазно-помещичьих лиде-
ров, как отмечалось, по-прежнему видела в создании устойчивого
большинства в Думе и в переходе ее к «реальному» законодатель-
ству в сотрудничестве с правительством.
При всех своих нападках на Коковцова правые и националисты
на рубеже 1912—1913 гг. еще готовы были войти в соглашение
с ним, начав зондирующие переговоры в декабре.87 Кроме выра-
ботки программы законодательных работ (содержание которой
в имеющихся сведениях не расшифровывалось) правые считали
нужным «проведение на местах целой системы административ-
ных мер, которые могли бы помочь правым организациям в их
нелегкой борьбе с крепко вгнездившимися на местах оппозицион-
108
ными ячейками»,88 т. е. усиление произвола властей и дополнитель-
ные подачки черной сотне, на что Коковцов шел неохотно из-за
очевидной зряшности таких трат. Чтобы оказать давление на Ко-
ковцова, правые и националисты внесли в Думу предложение
о выкупе в казну Московско-Киево-Воронежской железной дороги,
намекая на готовность снять это предложение, если премьер пойдет
на выдвигаемые ими условия сотрудничества. Смысл маневра за-
ключался не только в том, что Коковцов был вообще против выку-
па частных дорог, но и в том, что одним из директоров Киево-Во-
ронежской дороги был его брат и это делало сопротивление премь-
ера выкупу двусмысленным.
Со своей стороны прогрессисты в середине января предложили
в качестве программы ближайших законодательных работ веро-
исповедные законопроекты III Думы, проблемы народного обра-
зования, реформы подоходного и промыслового налога, отмену
исключительных положений и реформу Сената. Это тоже было
попыткой выяснить отношение к предложенному «пакету реформ»
со стороны правительства и октябристов.
Поскольку формирование большинства в Думе зависело от ок-
тябристов, А. Стахович 26 января выступил в «Русской молве»
с уже упоминавшимся призывом создать «конституционный
блок», а Крупенский устроил 27 января обед для правых, нацио-
налистов и октябристов с целью их сближения, оказавшийся мало
успешным.
С конца февраля националисты при посредничестве Крупен-
ского возобновили переговоры с Коковцовым и октябристами,
предлагая последним поддержать земскую избирательную рефор-
му в обмен на их согласие сохранить и финансировать независи-
мую от МНП систему церковно-приходских школ. Вначале наци-
оналисты вели переговоры и с правыми, но после усилившихся вы-
падов правых против Основных законов (см. ниже) речь стала
идти о создании блока националистов, центра и октябристов,
опирающихся на поддержку либо правых, либо прогрессистов.
Октябристы склонялись ко второму варианту, и по слухам он был
предпочтительнее и для Коковцова, считавшего, что Думе следует
заняться финансово-экономическими вопросами. Попытку при-
влечь прогрессистов к сотрудничеству с умеренно-правым блоком
«Утро России» в марте совершенно безосновательно восприняло
как предложение создать «прогрессивный центр» с участием каде-
тов для совместной работы с правительством и принялось всерьез
обсуждать возможности такого центра, особенно настаивая на
необходимости для кадетов отвергнуть линию Милюкова и встать
на точку зрения сторонников «реальной политики».
С очередным оживлением разговоров о «прогрессивном центре»
совпало (видимо, не случайно) обострение конфликта в кадетской
фракции. Прогрессисты, во всяком случае часть их лидеров, давно
уже подталкивали Челнокова и К° к выходу из кадетской партии,
рассчитывая, что это приведет к перегруппировке в их пользу в ли-
беральном лагере. Они особенно играли на самолюбии Челнокова,
109
не желавшего уходить из думской комиссии по военным делам,
откуда кадеты отозвали своих представителей в знак протеста
против невключения в нее левых и забаллотирования Милюкова.
Правые кадеты, однако, не хотели выходить из партии, надеясь,
что, если бы удалось провести съезд, «на котором выявилось бы
действительное настроение к-д»,89 за ними пошло бы большинство.
Они рассчитывали при этом на существовавшую среди провинци-
альных деятелей группу «маклаковцев».90 После февральской кон-
ференции правые кадеты сделали попытку пересмотреть даже ее
предельно выхолощенную резолюцию. 12 марта, в самый разгар
межфракционных переговоров в Думе, Челноков потребовал раз-
решить ему войти в комиссию по военным делам по списку прогрес-
систов и был поддержан большинством фракции. Одновременно
В. Маклаков и Александров потребовали отказа от демонстра-
тивных выступлений и «заигрывания с левыми». В ответ Милюков
заявил о сложении обязанностей председателя фракции. Посколь-
ку открытый разрыв мог поставить правых кадетов вне партии и
помешать им бороться за победу над Милюковым на съезде, они
пробили отбой и формально подчинились своему лидеру. На неже-
лании доводить дело до открытого раскола сказалось и неверие
правокадетских деятелей в осуществимость сотрудничества «про-
грессивного центра» и кабинета. «Русская молва» не могла не
констатировать 13 марта, что такой прожект «Утра России» «боль-
ше похож на праздничный сон после обеда, чем на реальную поли-
тическую программу».
В этих условиях реально продолжались переговоры октябри-
стов с националистами и центром, с одной стороны, и прогресси-
стами — с другой. 20 марта октябристы, центр и националисты
в основном сговорились о повестке дня Думы на ближайшее
время (введение в действие закона о местном суде, реформа Се-
ната, земский избирательный закон, улучшение земских и город-
ских финансов, кредиты на начальное образование и т. п.), кам-
нем преткновения оставалось отношение к церковным вопросам.
На сходный список первоочередных законопроектов готовы были
согласиться и прогрессисты. Тем не менее переговоры шли вяло
и к концу марта практически сошли на нет, причем основной при-
чиной были слухи о предстоящем падении Коковцова. С точки зре-
ния буржуазно-помещичьих «реальных политиков», большинство
в Думе имело резон только при сговоре с правительством.
«...Какой же смысл вести переговоры с Коковцовым, — цинично
заявлял Балашов, уже в конце февраля сговаривавшийся с Кри-
вошеиным, — когда, быть может, через несколько дней придется
начинать с начала с другим лицом».91
Слухи о возможности падения Коковцова начались вскоре же
после его назначения премьером. Практически до весны 1913 г.
конфликты внутри кабинета и в «сферах» не достигали такой ста-
дии, когда вопрос об отставке премьера обсуждался бы реально.
Газетные слухи нередко были просто приемом биржевой спекуля-
ции (ибо сообщения о положении Коковцова сказывались на
но
курсах ценных бумаг), но главным образом отражали борьбу
группировок на верхах. Отчасти сдерживавшиеся властным ха-
рактером Столыпина, «грызня и злоба» в Совете министров92 раз-
вились при Коковцове настолько, что В. В. Шульгин с думской
трибуны позволил себе сказать, что в России, собственно, не одно,
а «два или три правительства».93 Масло в огонь по обыкновению
подливал Николай, передававший министрам, что говорил ему о
них премьер. Личные и ведомственные препирательства тоже отра-
жали тупик третьеиюньской системы. В политическом отношении
крайне правую часть кабинета составляли Макаров, Щегловитов,
Кассо и Саблер, к которым обычно присоединялся Сухомлинов.
В экономических вопросах постоянными оппонентами премьера
были Рухлов и Кривошеин, нередко поддерживаемые Харитоновым.
Разногласия по вопросам экономической политики занимали
все большее место в столкновениях в правящих верхах. Как уже
отмечалось во введении, линия Министерства финансов, направ-
ленная на создание условий для развития промышленности за счет
частных капиталовложений при сдерживании государственных
расходов во имя сохранения бездефицитного бюджета, вызывала
нарекания и буржуазии, и поместного дворянства. Экономика
страны действительно требовала изменения курса Коковцова и
проведения политики, увязывавшей промышленное развитие
с мерами, направленными на удовлетворение нужд сельского хо-
зяйства (его интенсификация, упорядочение хлебной торговли и
т. п.) и на железнодорожное строительство, определяемое как ком-
мерческими, так и военно-стратегическими целями. Не только осу-
ществление, но и выработка такой политики были непосильны для
царизма, поскольку он не собирался покушаться на крепостниче-
ские пережитки в деревне. Поэтому противники Коковцова в дво-
рянско-легитимистских кругах и в бюрократической среде выдви-
гали прежде всего требование усиленного субсидирования сель-
ского хозяйства путем создания особого Сельскохозяйственного
банка с правом широкой эмиссии закладных листов и превращения
Крестьянского банка в бессословное учреждение долгосрочного
мелиоративного кредита с переводом его из системы Министерства
финансов в ГУЗиЗ.
Соответствующие проекты ГУЗиЗ имели в виду в значительной
мере финансовое обеспечение земельной реформы и укрепление
создаваемых частнособственнических крестьянских хозяйств, но
ближайшие выгоды от них получило бы, безусловно, поместное
дворянство. Помещичья реакция откровенно добивалась созда-
ния нового источника субсидирования хозяйств, исчерпавших
кредит Дворянского банка.
Коковцов сопротивлялся осуществлению проектов ГУЗиЗ, ибо
ввод в обращение большого количества новых закладных листов
не только затруднял размещение нужных Министерству финансов
железнодорожных займов, но и грозил подорвать устойчивость
золотого рубля. Пользуясь поддержкой Столыпина, Кривошеин
в 1911 г. добился принципиального одобрения своей программы
111
в Совете министров, но Коковцову удалось затянуть разработку
конкретных мер по ее осуществлению, а смерть Столыпина дала
Коковцову возможность для дальнейших проволочек.94 В августе
1912 г. в ответ на запрос Коковцова Кривошеин в демонстратив-
но коротком письме подчеркнул, что считает «едва ли не главней-
шим» для его ведомства пунктом правительственной декларации
вопрос о сельскохозяйственном кредите.95
Возрастающая роль разногласий по экономическим вопросам
в правящих кругах делала Кривошеина, давно пользовавшегося
большим доверием у Николая, главным противником премьера.
По своему обычаю Кривошеин не стремился к формальному гла-
венству, предпочитая действовать в тени. А. Богданович не случай-
но записывала в своем дневнике, что Кривошеин «из всех мини-
стров самый ловкий», ибо «про него молчат».96 Но с первых же
дней IV Думы в планах устных докладов Кривошеина Николаю на-
ряду с информацией о ходе партийной борьбы в Думе (что вовсе
не входило в компетенцию управляющего земледелием) появля-
ется «пункт»: «Горемыкин».97 Судя по дальнейшему, Кривошеин
начал уговаривать царя назначить Горемыкина премьером, чтобы
действовать из-за его спины. Австрийский посол считал, что только
инициативой и поддержкой Кривошеина можно объяснить упор-
ство, с каким нападало на Коковцова «Новое время»,98 система-
тически создававшее рекламу самому Кривошеину и его ве-
домству.
В конце 1912—начале 1913 г. Коковцову еще удавалось сдер-
живать натиск на его экономическую политику. В феврале при
обсуждении планов нового железнодорожного строительства
в Среднем Поволжье Рухлов, поддержанный Харитоновым, Щег-
ловитовым и Кассо, поднял общий вопрос о реализации права
казны на выкуп частных железных дорог, поскольку транспортная
сеть должна «находиться в зависимости от государственной вла-
сти, а не от частных капиталов». Коковцов противопоставил этому
аргумент о необходимости тратить все образующиеся у казны на-
копления на военные нужды.99 Чтобы подкрепить этот безошибоч-
но действовавший на Николая довод, Коковцов прибег к помощи
созданной в 1908 г. Особой комиссии для исследования железно-
дорожного дела в России. В представленном ее председателем
ген. Н. П. Петровым докладе была приведена в качестве необхо-
димой для расширения сети железных дорог сумма в 15 млрд. руб.
Напуганный этой цифрой Николай после явного колебания сми-
рился с мыслью, «что выкуп частных железных дорог в казну пред-
ставляется в настоящее время нежелательным».100 По газетным
сведениям, в феврале же Коковцову удалось парировать (очевид-
но, тоже ссылкой на ограниченность средств казны) доклад Криво-
шеина о необходимых реформах (речь могла идти, скорее всего,
о сельскохозяйственном кредите). Свидетельством успеха Коков-
цова в этом направлении был специальный рескрипт 21 февраля
на его имя о «блестящем положении» российских финансов. 101
Однако в общеполитических вопросах позиции Коковцова все
112
более слабели. В декабре 1912 г. позиции легитимистской реакции
внутри и вне кабинета были усилены отставкой Макарова и назна-
чением в МВД Н. А. Маклакова. С точки зрения черной сотни,
< законник» Макаров был лишь «полуправым», а его попытки
умерить откровенную уголовщину черной сотни расценивались как
покушение «парализовать правое движение».102 Злобу правых вы-
бывало и то, что Макаров не смог обеспечить их полное преобла-
дание в IV Думе. Поэтому его отставка была встречена правыми
с удовлетворением. Его преемник, брат кадетского депутата
/(умы, особенно подчеркивавший из-за этого свои черносотенные
убеждения, лишь в 1910 г. стал черниговским губернатором, а уже
в 1911 г. рассматривался при дворе как возможный наследник Сто-
лыпина в МВД. Тогда Коковцову удалось предотвратить возвы-
шение Н. Маклакова ссылкой на то, что он «недостаточно обра-
зован, малоопытен и едва ли сумеет... внушить авторитет в своем
ведомстве».103 Но Н. Маклаков понравился Николаю во время
посещения им Чернигова в 1911 г., и это сразу открыло перед но-
вым фаворитом двери салонов, соревновавшихся в проведении
(то наверх в надежде на усиление собственного влияния. Поэтому
г. 1912 г. попытки Коковцова остановить «шустрого» черниговского
губернатора не увенчались успехом, и 18 декабря тот был назначен
управляющим МВД. В Совете министров он не только вошел
в крайне правую группу, солидарность с которой он демонстри-
ровал нарочито, но и в ряде случаев блокировался с Кривошеи-
ным и Рухловым.
Убежденный сторонник неограниченного самодержавия,
11. Маклаков, даже имея в качестве губернатора, а затем министра
доступ к сведениям охранки, пребывал в уверенности, будто
«страна совсем не выражается в настроениях, которые всегда
набегали в Петроград», и «то, что волнует верхи, не касается боль-
шинства России».’04 Сразу по приходе в МВД Н. Маклаков пока-
зал, в каком направлении он собирается действовать. В январе
1913 г. он взял из Думы столыпинские вероисповедные проекты, 05
а в феврале — Положение о поселковом управлении, один из важ-
нейших элементов столыпинской земской реформы. Пресса была
широко оповещена, что новый министр собирается уделить глав-
ное внимание реформе полиции и новому закону о печати. Оба
проекта достались ему в наследство от Макарова, но в правила
о печати Н. Маклаков внес восстановление предварительной цен-
зуры, а полицейский устав, уже внесенный в Думу, был взят
II. Маклаковым оттуда для переработки в духе усиления губер-
наторской власти. После проведенного в первой половине фев-
раля совещания губернаторов на местах были изданы обязатель-
ные постановления, разрешавшие полиции под предлогом борьбы
с хулиганством арестовывать на три месяца без суда и права
обжалования лиц, «возбуждающих неудовольствие окружа-
ющих».106 Эти постановления создавали «законную» основу для
полицейского произвола, выходящего за рамки Положения 1881 г.
Вслед за тем в беседе с петербургским корреспондентом газеты
к 13 С Дякин
113
«Тан» Н. Маклаков изложил свою программу, центральный пункт
которой — «укрепить власть». Смешав в кучу обещания ввести
земство там, где его нет, и предупреждения, что ни на какие по-
слабления в национальной политике рассчитывать не следует,
Н. Маклаков уделил больше всего внимания все тем же усилению
власти губернаторов и закону о печати, о котором сказал, что
«закон не будет иметь ни малейшего успеха в Думе», но он тем
не менее сделает все возможное для его проведения в жизнь,107
откровенно предупредив, таким образом, о намерении не считаться
с мнением Думы.
Заявления Н. Маклакова вполне соответствовали атмосфере,
царившей в «сферах», отмечавших 21 февраля 1913 г. 300-летие
царствования дома Романовых, «300-летний юбилей грабежа,
татарских наездов и опозорения России Романовыми».108
Несмотря на нагнетание казенного верноподданничества, ро-
мановский юбилей способствовал лишь выявлению трещин в па-
радно разукрашенном фасаде николаевской монархии. Даже
буржуазно-помещичьи партии в Думе не смогли изобразить спло-
чения вокруг престола. Обсуждение предложений об участии Думы
в праздновании 300-летия вылилось в скрытую борьбу Коковцова
и Кривошеина из-за финансирования сельского хозяйства и в от-
крытое столкновение из-за предложения правых отметить юбилей
сооружением на казенные средства православного собора. Разгла-
гольствования о нуждах сельского труженика отозвались царизму
выступлением примыкавшего к кадетам депутата-крестьянина
А. Г. Афанасьева, предложившего ознаменовать юбилей безвоз-
мездной передачей крестьянам казенных земель, а чтобы празд-
нование «еще дюжее осталось в нашей памяти», «частновладельче-
ские, кабинетские, удельные, церковные, монастырские забрать за
справедливое вознаграждение».109 Сами торжества и в Петербур-
ге, и во время поездки Николая с семьей по стране тоже прошли
серо. «Романовские праздники, — писал Гучков жене, — справили
очень тускло, совсем без подъема. Сам произвел очень неблагопри-
ятное впечатление на всех».110 «Ропот и недовольство по случаю
царского приезда» в Москву, «которая непатриотично настроена»,
отмечала в своем дневнике и А. Богданович.111
Всеобщее разочарование вызвал указ о «высочайших» мило-
стях. Ожидавшаяся самыми различными буржуазно-помещичьими
кругами политическая амнистия, в которой хотели видеть «акт
примирения» власти и страны, оказалась уже, чем все предыду-
щие, и практически коснулась лишь преследовавшихся за «пре-
ступления по делам печати» (это позволило, в частности, вернуться
в Россию М. Горькому и К. Бальмонту). Было объявлено о посте-
пенном создании в Крестьянском банке особого капитала в 50 млн.
рублей (за счет разницы цен, по каким он получил удельные земли
и продавал их крестьянам, т. е. практически за счет крестьян), про-
центы с которого предназначались на содействие кустарным про-
мыслам и т. п. В Дворянском банке создавался капитал в 10 млн.
рублей, на проценты с которого оказывалось восгюсобление дво- 114
114
рянским кассам взаимопомощи. Кроме того, с помещиков были
сложены платежи по ссудам за убытки от «аграрных беспоряд-
ков» в 1905—1906 гг. (около 8 млн. рублей), тогда как крестьян-
ские долги по помощи голодающим прощены не были.1’2 Таким
образом, хотя в манифесте по случаю юбилея не было даже слова
«дворяне» и напоминались «несчетные заслуги перед Россией мил-
лионов ее пахарей», указ о «милостях» подчеркивал дворянско-
помещичий характер монархии.
Главным впечатлением от торжеств была нарочитая демон-
страция Николаем отрицательного отношения к навязанной
ему «конституции». Из написанного Кривошеиным проекта юби-
лейного манифеста были вычеркнуты слова о единении с «выбор-
ными от народа, призванными... к участию в законодательстве».113
Николай упорно не хотел вносить в придворный церемониал изме-
нения, вытекавшие из создания Думы, и допускать ее членов на
«высочайшие выходы» наравне с членами Государственного со-
вета. В феврале Коковцову удалось все же убедить Николая
пригласить думцев на выход в Зимнем дворце, но царь специально
подчеркнул, что делает это в виде исключения, и действительно
в мае во время пребывания в Москве отказал Коковцову в анало-
гичной просьбе. Во время молебна в Казанском соборе церемоний-
мейстерская часть попыталась поставить депутатов Думы на менее
видные места, чем членов Государственного совета. В ходе поездки
Николая по стране Коковцову и другим министрам не было
предоставлено места в свитском поезде. Именно в связи с рома-
новскими торжествами Коковцов вспоминал позднее, что «упро-
щенные взгляды чисто военной среды, всего ближе стоявшей к го-
сударю, окружавшей его и развивавшей в нем культ „самодержав-
ности“, понимаемой ею в смысле чистого абсолютизма, забирали
все большую и большую силу».114 Знаменательным был и устро-
енный Н. Маклаковым и Саблером прием Николаем в дни рома-
новских торжеств депутации «съезда русских людей».115 Статья
в «Гражданине» (1913, 21 февраля, № 8), посвященная юбилею
дома Романовых, послужила поводом для возобновления перепис-
ки между Николаем и Мещерским (можно предположить, что за
находившегося в некоторой опале с осени 1904 г. князя предста-
тельствовали постоянные посетители его салона Н. Маклаков и
Кривошеин). Николай специальным письмом выразил удовольст-
вие от статьи Мещерского и пригласил его к себе, а уже в апреле
написал, что «старая дружба вернулась окончательно».116 Одно-
временно набирал все больший вес и начинал вмешиваться и во
внешнюю политику Распутин, бывший по свидетельству Б. Ни-
кольского «в такой силе, как никогда».117
Атмосфера апофеоза самодержавия и единения царя с черной
сотней кружила головы легитимистской реакции, продолжавшей
мечтать о возвращении к порядкам, существовавшим до 1905 г.
Очевидно, не случайно именно в феврале один из лидеров
правых в Государственном совете, Кобылинский, позволил себе
обвинить Думу в законодательной безграмотности и сказать, что
8*
115
«так пишут законы только лавочники».118 Постоянные разговоры
правых о желательности пересмотра Основных законов стали
в январе-феврале выливаться в более определенные формы. Пу-
ришкевич предложил местным палатам «Союза Михаила Архан-
гела» собирать подписи под петицией о роспуске Думы и замене
ее Земским собором. По инициативе близкого к Мещерскому
П. Ф. Булацеля какая-то группа правых разрабатывала проект
предоставления Совету министров полномочия вносить отвергну-
тые Думой законы в Государственный совет и в случае их одобре-
ния там передавать мнения обеих палат на усмотрение царя. Эту
идею усиленно пропагандировал и сам Мещерский.119 В печать
проникли слухи, будто у А. Бобринского по инициативе «лица,
занимающего высокий пост», состоялось совещание ультраправых
членов обеих палат и лидеров объединенного дворянства, на кото-
ром было решено выработать к очередному дворянскому съезду
в начале марта проект изменения избирательного закона и пре-
вращения Думы в законосовещательную. На 8 марта был заранее
намечен и очередной доклад Г. А. Шечкова в «Русском собрании»,
в котором он обвинял IV Думу в том, что она вышла из рамок за-
кона и захватывает в свои руки функции учредительного харак-
тера.120 По сведениям, которые Милюков считал «абсолютно до-
стоверными», инициатором антидумского похода был в. кн. Нико-
лай Николаевич, надеявшийся получить права регента (вместо
лишенного их с 1 января за самовольный морганатический брак
в. кн. Михаила Александровича). При этом Дедюлин должен был
обеспечить поддержку плана в придворных кругах, а А. Бобрин-
ский — объединить правых в Думе и Государственном совете и
выработать положение о совещательной Думе. Проект государ-
ственного переворота связывался якобы и со смещением Коков-
цова. 121
Трудно сказать, насколько достоверны приведенные выше све-
дения. Но представляется вероятным, что на этот раз какая-то
реальная основа под ними имелась, хотя «упрощенные взгляды
чисто военной среды» и «культ самодержавности» в окружении
Николая скорее всего не находили воплощения в письменных про-
ектах и четких планах действий. Все же правые должны были
ощущать какую-то поддержку за своей спиной, когда в начале
марта предприняли открытую атаку на Думу. Поводом для нее
послужило отклонение 1 марта кадетско-октябристским большин-
ством ассигнований на руководимые черносотенцем Восторговым
курсы по подготовке священников для переселяющихся в Сибирь
крестьян.122 Уже в ходе прений Пуришкевич заявил, что Дума
склоняется влево, а потому «нам, русским, такой Государственной
думы не надо. Да будет она скорее распущена, чем скорее — тем
лучше».123 Вслед за тем в повестку дня заседания фракции пра-
вых были поставлены вопросы о необходимости распустить IV Ду-
му, изменить Положение о выборах и пересмотреть правило
«о рассмотрении законов по большинству голосов»124 (последнее
означало, видимо, возврат к представлению мнений большинства 116
116
и меньшинства). 6 марта совещание правых под председательст-
вом Маркова, разрабатывавшее всеподданнейший адрес от имени
уже закончившегося «съезда русских людей», и салон Игнатьевой
обсуждали вопрос о Земском соборе.125 На следующий день «Ко-
локол» выступил с заявлением, что «мысль о роспуске такой Думы
никого не испугает»,126 а затем «Московские ведомости», сначала
очень спокойно отреагировавшие на отклонение ассигнований на
восторговские курсы, разразились требованием «сокращения
бюджетных прав учреждения, пользующегося ими так произволь-
но, так тенденциозно».127 Одновременно на съезде объединенного
дворянства П. В. Новицкий позволил себе выпад против «беспо-
лезной и неработоспособной» Думы, а Пуришкевич обвинил Род-
зянко в стремлении умалить царскую власть и говорил о необходи-
мости поставить правительство перед выбором — «с нами или не
с нами».128
Нападки правых на Думу вызвали недовольство не только
у националистов, но и в собственных рядах (среди крестьян и
священников, державшихся за депутатское жалование), поэтому
лидеры фракции пробили отбой, свалив вину за включение вопро-
са о роспуске Думы в повестку дня на секретаря, и переключились
па борьбу против Коковцова, благо к тому представился удоб-
ный повод. 17 марта полиция разогнала шовинистическую мани-
фестацию по случаю взятия болгарами Адрианополя, направляв-
шуюся к зданию австрийского посольства. На жалобы устроите-
лей в связи с грубостью полицейских градоначальник ответил,
что полиция не обучена различать правых и левых демонстран-
тов. Возмущенный Шечков заявил, что если власть будет «одина-
ково наводить порядок как у революционеров справа, так и у рево-
люционеров слева... то... нам такой порядок не нужен».129 Но уже
в ходе обсуждения запроса о разгоне демонстрации 17 марта
главный акцент делался не на изменение «порядка», а на критику
Коковцова, которого вместе с Сазоновым обвиняли в измене патри-
отическим заветам и чрезмерной уступчивости перед Австрией.
В этом с правыми полностью солидаризовались националисты.
В разгар кампании Сазонов писал в. кн. Николаю Михайловичу,
что «преступная интрига, которая ведется вблизи самого престола,
дикость и безумие наиболее шумной части нашего общества» могут
в ближайшие дни привести к его отставке, причем весь кон-
текст письма свидетельствовал, что Сазонов имеет в виду
не только балканские дела, но и общую политическую ситуа-
цию.130 Еще раньше и Коковцов намекал на возможность своего
ухода.131
Отставка Коковцова была явно избрана легитимистской реак-
цией в качестве ближайшей цели. В Государственном совете'Дур-
ново возобновил свои проповеди необходимости оберегать консер-
вативные начала, чтобы «избежать даже тени приглашения или
подстрекательства к легкомысленному стремлению сбросить с себя
все старое и как можно скорее бежать вперед без оглядки, забыв
по дороге все, что было, и не зная, что будет дальше».132 Как ни не-
117
лепо было видеть в политике Коковцова подстрекательство «бе-
жать вперед», Дурново вскоре повторил свои нападки, назвав
кургузый проект введения городского самоуправления в Польше
«быстрым и малообоснованным скачком в государственной жиз-
ни», который принесет «больше вреда, чем пользы».133 Политика
кабинета характеризовалась лидерами правых «как лишенная пра-
вильного понимания нужд государства, политических задач данно-
го времени»,134 и газеты постоянно печатали трудно проверяемые
сообщения о разных совещаниях, обсуждавших якобы пути заме-
ны Коковцова «откровенно правым» премьером.
Чем дальше, тем больше центр тяжести кампании против Ко-
ковцова переносился в область экономической политики. Это объ-
яснялось и действительным недовольством аграриев, и тем, что
Коковцов держался в значительной мере на представлении о нем
Николая как о незаменимом министре финансов и мог в ряде слу-
чаев предупреждать внутриполитические акции правых ссылкой
на угрозу позициям России на международном валютном рынке.
Чтобы добиться согласия Николая на удаление Коковцова, надо
было поэтому подорвать его финансовый авторитет. 27 февраля,
спустя всего несколько дней после рескрипта о блестящем положе-
нии финансов, правые внесли в Думу запрос о существовании
в России нефтяного синдиката, густо сдобрив его демагогической
заботой о «простом люде», страдающем от вздорожания керосина,
и выпадами против правительства, действующего по отношению
к синдикатам по принципу «так было и так будет».135 Вопрос о
нефтяном синдикате, обсуждавшийся в марте — апреле, пред-
ставлял собой на деле «лишь одно из проявлений общего и основ-
ного вопроса об управлении Россией (или, вернее, об ограблении
России) двумя командующими классами» 136и вскрыл в Думе
противоречия не только между аграриями и буржуазией, но и
между различными буржуазными группами. Представители торго-
во-промышленного крыла прогрессистов Коновалов и Бубликов
резко возражали против развития в качестве противовеса синди-
катам казенного предпринимательства. Откровенно защищая неф-
тепромышленников, Бубликов сетовал, что в России «нет благоже-
лательности к промышленности, нет желания того, чтобы она
развивалась».137 Позиция Коновалова и Бубликова не встретила
полной поддержки даже в собственной фракции, где А. С. Пос-
ников, как и кадеты, выступал за казенную добычу нефти, а в пер-
спективе и за государственную монополию на нефть. Блоком
либеральных сторонников государственно-капиталистического
хозяйства и аграриев была принята формула перехода, выражав-
шая неудовлетворенность действиями министров торговли и про-
мышленности и финансов и пожелание развернуть казенную неф-
тяную добычу.
Одновременно правые использовали нефтяные прения для на-
падок на Коковцова и всю его политику. Марков вещал, что
«правительство, которое действовало так, как... г. Коковцов и его
выученики... нашей нравственной поддержки не встретит», а Хво-
118
сгов ставил курс Коковцова в один ряд с «доверием кн. Святополк-
Мирского», «игрой в поддавки гофмейстера Булыгина», «перего-
ворами» Витте с Хрусталевым-Носарем, говорил о его «излишней
раздражительности» в отношении правых и подчеркивал, что
правые служат не министрам, а «самодержцу всероссийскому».138
11о аналогичной схеме прошло и обсуждение законодательного
предположения националистов о выкупе Московско-Киево-Воро-
пежской дороги, тоже поддержанного либеральными сторонни-
ками государственного хозяйствования. В ходе прений Марков
почти в открытую упрекал Коковцова в личной заинтересованно-
сти в делах дороги.
Под знаком недовольства общим и экономическим курсом
правительства прошел в марте IX съезд объединенного дворян-
ства, отличавшийся, правда, особой беспомощностью при форму-
лировании своих конкретных предложений. «Объединенные дво-
ряне» не смогли сговориться ни о путях пополнения рядов сосло-
вия, ни о рамках казенных компенсаций помещичьих убытков от
«народных беспорядков», ни о предельной норме земского обло-
жения. Тем не менее основной нотой было требование льгот —
права дворян покупать на средства казны земли под их залог, обя-
занности государства возмещать убытки помещиков от крестьян-
ских выступлений, принятия на казну до половины земских рас-
ходов, необложения помещиков волостными сборами и т. п. В тес-
ной связи с этими претензиями находились все усиливавшиеся
наскоки на политику сбережения свободной наличности и требо-
вания увеличить «производительные расходы» на поднятие сель-
ского хозяйства.
Резонные сами по себе рассуждения об отсталости русского
земледелия и важности его интенсификации для подъема экономи-
ки страны были в устах большинства аграрных критиков Коков-
цова лишь прикрытием узкоклассовых интересов помещиков или
поддержкой Кривошеина в его ведомственном споре с премьером.
С апреля, формально в связи с 50-летием акцизного ведомства,
а фактически в общем русле давления на Коковцова, все чаще
стали наноситься удары по больному месту российского бюдже-
та — винной монополии, причем Коковцов выставлялся чуть ли не
единственным ее сторонником. В апреле же ГУЗиЗ выступило
с требованием ограничить землевладение акционерных предпри-
ятий.139 Борьба против акционерного землевладения входила
в экономическую программу Кривошеина, его активизация в этом
вопросе была связана с ходом разработки в МТП акционерного
законодательства, но, учитывая роль Кривошеина в кампании
против Коковцова и его готовность использовать в этой кампании
политическую демагогию правых и националистов, нельзя исклю-
чать предположение, что выбор момента выступления ГУЗиЗ и ан-
тисемитская мотивировка его предложений были увязаны с общей
линией легитимистской реакции на свержение премьера.
Между тем политика возглавляемого Коковцовым кабинета
•1 так все больше определялась (за исключением области экономи-
1 19
ки) представителями крайне правого крыла, занимавшими в нем
ключевые посты.
Начатая еще в конце 1911 г. политика ущемления прав Думы
по мелочам приобрела в обстановке нарушившегося взаимодей-
ствия правительства и Думы систематический характер. В конце
1912 г. Совет министров решил не проводить через Думу ту часть
нового статута ордена св. Георгия, которая изменяла размеры
пенсий георгиевских кавалеров, хотя пенсионное законодательство
входило в компетенцию Думы. В январе — феврале, как отмеча-
лось, МВД взяло из Думы проекты вероисповедных реформ и по-
селкового земства. В результате в думской комиссии законодатель-
ных предположений не осталось ни одного правительственного
проекта. Одновременно Министерство юстиции взяло на себя раз-
работку проекта по заведомо неприемлемому для него кадетскому
демонстративному предложению о неприкосновенности личности,
чтобы этим лишить Думу права самой готовить соответствующий
законопроект.
В апреле Н. Маклаков предложил изменить практику ответов
на вопросы Думы по ст. 40 ее Учреждения. Спор о применении
этой статьи имел свою давнюю историю. Согласно букве статьи
Дума могла обращаться лишь «за разъяснениями, непосредст-
венно касающимися рассматриваемых ею дел». На этом основании
в 1906 г. Горемыкин отказался ответить на вопрос Председа-
теля I Думы С. А. Муромцева, почему «Правительственный вест-
ник» печатает антидумские телеграммы черносотенцев (это дела-
лось по прямому распоряжению Николая). При Столыпине по
«соображениям практической целесообразности и политического
порядка» было решено не прятаться за букву статьи и отвечать на
вопросы, касающиеся более широкого круга проблем.140 IV Дума
стала чаще практиковать «вопросы» по ст. 40, ибо «запросы» по
ст. 33 были ограничены случаями незакономерных действий вла-
стей. Н. Маклаков усмотрел (не без оснований) в действиях IV Ду-
мы попытку установить какую-то форму воздействия на законо-
дательную инициативу правительства (так как вопросы чаще
всего касались намерений кабинета в этом плане) и потребовал
«положить предел очевидным стремлениям Думы к контролю над
действиями правительства, не относящимися к области незаконо-
мерных».141 По каким-то соображениям Совет министров не счел
нужным составить положенный журнал, но присоединился к мне-
нию Н. Маклакова, а вслед за тем «Россия» (10 мая 1913 г.) заяви-
ла, что право вопросов уничтожает всякие пределы компетенции
Думы, которая своими вопросами может принудить правительство
принять решение по делу, не находящемуся на ее рассмотрении.
После этого, тоже во изменение прежней практики, было решено
не давать впредь письменных ответов на запросы Думы. Во всех
этих актах отражались не только враждебные представительному
строю взгляды Н. Маклакова, но и постоянное внутреннее непри-
ятие Думы даже теми из высшей бюрократии, кто умом понимал
неизбежность ее существования.
120
Значительно обострились отношения центральной власти и
местного самоуправления.
Нужда в координации чисто практической деятельности за-
ставляла право-октябристские земства обходить Положение
1890 г. и вступать в пререкания с властью на всех ее уровнях из-за
проведения съездов и создания постоянно действующих межзем-
ских организаций. МВД, особенно с приходом Н. Маклакова, счи-
тало «в принципе нежелательными» съезды представителей орга-
нов местного самоуправления, каким бы конкретным проблемам
они ни были посвящены, и систематически запрещало съезды или
годами тянуло с их разрешением. На протяжении 1909—1912 гг.
роль фактического земского центра выполняла октябристская
Московская губернская управа, ас 1913 г. с нею стал соперничать
Киев. В 1912—1913 гг. многие земства, в том числе правые, стали
настойчиво выступать с требованием расширения сферы компетен-
ции земств и превращения общеземских съездов в постоянный
институт. Тенденция «к дальнейшему сплочению и организации
объединяющихся земств» тревожила Департамент полиции. «Де-
ловая» оппозиция право-октябристских земств отражала глубокий
кризис системы, при которой власть была неспособна договориться
с собственной классовой опорой, а поместное дворянство в попыт-
ках обеспечить элементарное функционирование местного хозяйст-
ва оказывалось вынужденным прибегать к таким способам давле-
ния на правительство, какими действовала перед 1905 г. либераль-
ная оппозиция.142
Аналогичным образом складывались отношения царизма с го-
родскими Думами. В конце 1912 — первом полугодии 1913 г. про-
шли перевыборы Дум в значительной части городов страны, в том
числе в обеих столицах. Городовое положение предоставляло из-
бирательные права ничтожной части населения — в пределах
1—2% в большинстве губернских и 1—4% в большей части уезд-
ных городов. Число избирателей сдерживалось в значительной
мере благодаря нежеланию домовладельческой буржуазии и отра-
жавших ее интересы Дум произвести переоценку недвижимых
имуществ (право голоса зависело от величины имущественного
ценза), в результате чего городская и казенная оценка городских
имуществ резко различались (соответственно 1,5 и 9,5 млрд,
рублей).143 Но даже эта глубоко консервативная по своей природе
местная буржуазия вступала в конфликт с администрацией. Наи-
более заметной оппозиционность городских избирателей была
в крупных центрах, где по квартиронанимательскому цензу в выбо-
рах участвовала и интеллигенция. Выборы 1912—1913 гг. в целом
привели к победе «прогрессистов» и «обновленцев» не только в сто-
лицах, но и в таких крупных городах, как Одесса, Ростов на Дону,
Херсон, Курск, Тамбов, Саратов, Смоленск, Ревель, Кишинев,
Симферополь, Севастополь и других. «Прогрессивность» избран-
ных гласных была весьма относительной. Среди петербургских
«обновленцев», объединившихся против старой Думы под лозун-
гом «не укради», было 26 кадетов, приблизительно 20 прогресси-
121
стов, 28 октябристов, несколько человек левее кадетов и несколько
правых.144 Но и такой состав Дум вызвал недовольство властей.
Выборы были кассированы в шести городах, но везде, кроме Одес-
сы, повторные выборы вновь дали победу «прогрессивным»
спискам. Только в Одессе благодаря чрезвычайному нажиму
властей, террору и подлогам черносотенцев большинство в Думе и
Управе захватили «союзники». *45 Возросло число неутвержденных
городских голов и членов управ. Если в 1911 г. было не утверждено
7 голов, а в 1912 г. — 15, то в первой половине 1913 г. — 22, в том
числе в Касимове член Государственной думы А. С. Салазкин.146
Наибольшее значение имели конфликты власти со столичными
Думами. В Петербурге Н. Маклаков отказался утвердить нового
городского голову — прогрессиста Н. Д. Шубина-Поздеева и
шесть членов городской управы. Новым кандидатом в петербург-
ские головы был 22 мая избран бывший министр просвещения в ка-
бинете Витте гр. И. И. Толстой. Н. Маклаков вынес вопрос о его
утверждении на Совет министров, где только предупреждение
Коковцова о нежелательности создавать впечатление, что граф и
камергер двора считается недостаточно «охранительным», склони-
ло большинство в пользу Толстого.147
Еще более ожесточенно развертывался конфликт с Москвой.
Выборы в ноябре 1912 г. дали очень небольшой перевес «прогрес-
сивной группе» над «умеренной» (октябристы и правее их), и перво-
начально часть «прогрессивной группы» даже думала сговориться
с «умеренными» и переизбрать городским головой И. И. Гучко-
ва. 148 Затем, однако, было решено выдвинуть Г. Е. Львова. На этом
решении отразились и стремление подчеркнуть политический
смысл победы на городских выборах, и конфликт из-за того, что
при Н. Гучкове городские деньги хранились в близких к нему и его
союзникам банках. В составленной в Главном управлении по делам
местного хозяйства МВД справке о Г. Львове отмечалось, что «со
стороны лиц и учреждений, имевших с ним общение, деятельность
его не вызывала никаких упреков ни политического, ни делового
характера».149 Тем не менее Н. Маклаков счел утверждение
Г. Львова в должности московского городского головы «неудоб-
ным» и предложил градоначальнику потребовать от Думы избрать
второго кандидата (что по Положению Дума была вправе, но не
обязана делать), более достойного «как с точки зрения правитель-
ства, так и благонамеренной части населения», и одновременно
начал подыскивать подходящих людей для назначения.150 Чем
больше вопрос о московском голове приобретал политический
характер, тем больше либералы держались за Г. Львова. При этом
«Русская молва» упирала на умеренность Г. Львова и подчерки-
вала, что в то время, как «часть русского общества» «почти ин-
стинктивно стремится» к компромиссу с властью, правительство,
отказывая в утверждении Г. Львова, «собственными руками сло-
мает тот мост, который общество пытается перекинуть между ним
и собою».151 В марте московская Дума наметила вторым кандида-
том директора Высших женских курсов проф. С. А. Чаплыгина
122
(кадета, ушедшего в 1911 г. из Московского университета в знак
протеста против его разгрома Министерством просвещения), и
вскоре после этого начальник Главного управления по делам мест-
ною хозяйства (ГУМХ) выражал в Государственном совете сожа-
ление, что нельзя распустить Думу, неспособную выбрать подходя-
щего городского голову. 8 апреля Николай по докладу Н. Маклако-
ва отказался утвердить обоих кандидатов и Думе было предложе-
но провести новые выборы.
Конфликт с городскими самоуправлениями захватывал и дру-
। не сферы их деятельности. В декабре 1912 г., сразу после утверж-
дения Николаем закона об улучшении финансов земств и городов,
ГУМХ разослало циркуляр, ограничивавший право городов сокра-
нггь согласно этому закону расходы на полицию. Петербургской
Луме не разрешено было разрабатывать проект городской рефор-
мы на том основании, что столица имеет особое городовое положе-
ние и не должна касаться общего, а Московской думе — готовить
проект московского городового положения, поскольку органы
местного самоуправления не могут возбуждать ходатайств, тре-
бующих законодательного разрешения. Власти систематически
опротестовывали решения городских управ как незаконные, а
когда спустя большой срок Сенат отменял протест, решения оказы-
вались устаревшими. В апреле 1913 г. Н. Маклаков категорически
отверг кадетское законодательное предположение о городской ре-
форме как идущее «вразрез с теми началами, на коих исторически
развивается местное общественное самоуправление», хотя кадеты
в области взаимоотношений городов и администрации предлагали
вернуться к Положению 1870 г.152
С лета 1912 г. была форсирована подготовка нового закона о
печати. Проект разрабатывался с 1907 г. и предусматривал ответ-
ственность не только авторов и редакторов, но и издателей и вла-
дельцев типографий, и усиление «несоразмерно малых» кар за
нарушение закона. Не дожидаясь принятия нового закона, Ко-
ковцов 10 декабря разослал циркуляр против распространения
в печати «враждебного отношения к отдельным правительствен-
ным установлениям и должностным лицам», рекомендуя всем
министерствам срочно выступать с опровержениями и привлекать
авторов «ложных сообщений» по обвинению в клевете.153
Одновременно правительство старалось сохранить и найти
новые пути косвенного влияния на печать. Весной 1912 г. Ми-
нистерство юстиции вынуждено было упорядочить публикацию
объявлений по судебным и некоторым административным делам,
передав их в губернские «Ведомости». Это лишило правительство
возможности субсидировать угодные ему газеты в форме платы за
казенные объявления. Совет съездов промышленности и торговли
добивался такого же урегулирования вопроса об обязательных
объявлениях акционерных обществ, что означало прекращение
подкармливания за счет этих обществ газет, помещение объявле-
ний в которых предписывалось правительством. «Принимая во
внимание, что утрату правительством находящихся в зависимости
123
от него периодических изданий нельзя не считать крайне нежела-
тельным в политическом отношении», Макаров предложил сохра-
нить обязательные торгово-промышленные объявления хотя бы за
Московскими и С.-Петербургскими ведомостями. Несмотря на воз-
ражения тех, кто считал бессмысленным поддерживать газеты, ко-
торые «находятся в полном упадке и утратили всякое влияние»,
Совет министров сохранил за органами Тихомирова и Ухтомского
право на обязательные объявления.154 В записке, относящейся
к 1915г., говорилось о применении и более тонких способов воздей-
ствия на прессу. Автор ее ссылался на то, что в прошлом «Новое
время» «всегда информировалось раньше других газет о всех
видах и соображениях правительства» и ценило это. Он указывал,
что в какой-то период предоставление более обширной информа-
ции и «Русскому слову» «значительно умерило... тон этой газе-
ты».155 Время, когда между правительством и «Русским словом»
существовали такие отношения, в записке не указано, но 21 июня
1913 г. «Голос Москвы» называл «Русское слово» «официозом
г. Коковцова» — и, действительно, большую часть 1913 г. газета
явно выделялась осведомленностью о мнениях и намерениях
премьера.
В то время как Коковцов искал пути закулисного смягчения
оппозиционности «большой» прессы, Н. Маклаков в апреле 1913 г.
внес в Совет министров проект Устава о печати, еще более ужесто-
ченный по сравнению с подготовлявшимся при Макарове. Проект
восстанавливал предварительную цензуру, вводил просмотр от-
четов о заседаниях «правительственных установлений» их пред-
седателями для обеспечения достоверности (т. е. фактически
пресекал печатание неофициальной информации о деятельности
органов власти), создавал институт ответственных издателей, от
которых среди прочего требовалось обязательство жить в месте
выхода издаваемого органа не меньше шести месяцев в году (сте-
снениями в свободе передвижения и угрозой личной уголовной
ответственности Н. Маклаков надеялся отвадить крупных капита-
листов от финансирования оппозиционной печати), распространял
уголовную ответственность в ряде случаев на владельцев не только
типографий, но и книжных магазинов и библиотек.156
Свидетельством готовности Н. Маклакова идти на открытый
конфликт с буржуазно-либеральным общественным мнением стали
в мае уже упоминавшийся отказ в регистрации «Общества про-
грессистов», запрет собрания избирателей в Петербурге с доклада-
ми Милюкова и Шингарева о первой сессии Думы и закрытие поли-
цией кадетской конференции 26 мая, произведенное градональни-
ком по согласованию с МВД. Это был первый случай за весь
третьеиюньский период, когда власть помешала кадетам провести
их считавшееся нелегальным, но ни от кого не скрываемое совеща-
ние фракции с представителями из провинции.
Усиление реакционных тенденций в политике правительства и
растущая наглость черной сотни, естественно, вызывали у либера-
лов мысли о «возможности дальнейших политических катастроф»
124
и «дополненных вариациях 3 июня». Но в общем кадеты считали,
•но попытки резкого поворота вправо обречены на конечную неуда-
чу и в случае разгона Думы «много встанет за эту Думу новых сил,
впервые разбуженных семь лет назад».157 Весной 1913 г. у кадетов
в очередной раз затеплилась надежда, что в число этих «новых
сил» могут войти и октябристы. В ходе обсуждения ряда запросов
о явно незакономерных действиях властей октябристы проголосо-
вали вместе с оппозицией. Они поддержали также отказ в ассигно-
ваниях на восторговские курсы и на нужды Военно-медицинской
академии, устав которой незадолго до того был изменен в обход
Думы. Эти действия октябристов, приводившие к более частому
образованию в 1У Думе октябристско-кадетского большинства,
демонстрировали лишь, что Дума теряет «былую контрреволю-
ционную энергию»158 и что «третьеиюньская система зашла
в тупик».159 Кадетам же очень хотелось увидеть в поведении октяб-
ристов выход из тупика — перспективу образования большинства
для давления на правительство. «Речь» в номере от 6 апреля 1913 г.
призывала продолжать тактику отказа в ассигнованиях «до тех
пор, пока власть не поймет, наконец, что помимо всякой писанной
ответственности перед народным представительством есть еще
такого рода фактическая ответственность, от которой нельзя осво-
бодить себя даже в России». Большую трезвость проявляла «Рус-
ская молва», писавшая в тот же день, что октябристы «тешатся
маленькими отказами в маленьких ассигнованиях», но и она с на-
деждой спрашивала: «Или это только начало?».
На приглашение к совместной бюджетной тактике ответил
отказом даже левооктябристский «Голос Москвы», предложивший
25 апреля, напротив, к осенней сессии «подготовиться к планомер-
ному объединению на насущных задачах» текущего законодатель-
ства, а правое большинство фракции «Союза 17 октября» тут же
продемонстрировало, как оно намерено законодательствовать.
В думской комиссии октябристы принялись рьяно содействовать
скорейшему прохождению проекта Министерства юстиции о рас-
пространении на Финляндию общеимперского законодательства о
политических преступлениях. Одновременно они отказались про-
голосовать за формулы перехода, признающие неудовлетворитель-
ными объяснения Н. Маклакова в связи с нарушением депутатской
неприкосновенности большевика Г. И. Петровского, поддержав,
таким образом, министра внутренних дел при его первой непосред-
ственной встрече с Думой. «Речь» по этому случаю 6 мая обруши-
лась на «официальный оптимизм вольных и невольных защитников
октябризма», благоразумно забывая собственные недавние авансы
«Союзу 17 октября». Тем не менее перед началом обсуждения бюд-
жета в Думе прогрессисты, явно с ведома и согласия кадетов, сде-
лали попытку уговорить октябристов проголосовать хотя бы
против некоторых условных кредитов, испрашиваемых правитель-
ством, или даже только за отсрочку их на один год, видя в этом
кукише в кармане «реальную бюджетную войну». Сами кадеты и
прогрессисты решили на этот раз демонстративно вотировать
125
против всей сметы МВД и против смет центральных учреждений
Синода и министерств юстиции и просвещения.160
Бюджетные прения всегда служили поводом для предъявления
претензий правительству и предупреждений об опасности его
курса. Однако бюджетные прения 1913 г. имели некоторые особен-
ности. Одну из них отметил В. Маклаков, указавший на «общее
сознание... безполезности» думских резолюций,161 превращавшее
прения в пустую говорильню. Второй особенностью была крайняя
ограниченность конкретных предложений оппозиции. Как только
либералы переходили от общих очень резких деклараций к форму-
лировке ближайшей программы, так сразу сетования на «итальян-
скую забастовку власти», отказывающейся вносить в Думу проек-
ты реформ,162 расшифровывались как призыв провести земскую и
городскую реформы, которые и либералами, и октябристами, и
националистами (разумеется, в разной трактовке) выдвигались
как первоочередные. Имущие классы все еще рассчитывали, что
революция может быть предотвращена, если будут удовлетворены
прежде всего их интересы. Выдвижение проблем самоуправления
(его реформы, его утеснения администрацией) было у либералов
связано еще и тем, что они делали ставку на мобилизацию земских
и городских деятелей как представителей общественного мнения
в поддержку конституционных лозунгов. Третьей особенностью
бюджетных прений было необычное даже по октябристским
нормам несоответствие их слов и поведения фракции. Выступав-
шие по поручению фракции представители ее левого крыла говори-
ли о неумении правительства «нащупывать пульс общественной
жизни», о распространении «полицейского духа» в Министерстве
юстиции и в духовном ведомстве.163 А фракция под давлением
лидеров правого крыла, грозивших расколом, провалила формулу
переход^ прогрессистов, осуждавшую действия Министерства
юстиции, и не сумела выдвинуть резолюции по смете МНП, тради-
ционного объекта ее собственной критики. Сторонники Н. П. Шу-
бинского помогли правому крылу Думы провести в один день смету
Синода, избавив Саблера от выслушивания критики в свой адрес.
Только по смете МВД октябристы провели резолюцию, выражав-
шую критику действий власти и пожелание «скорейшего осуществ-
ления широких реформ»,164 но и тут проголосовали против более
резкой формулы прогрессистов.
В результате центральным моментом бюджетных прений стали
не оппозиционные и октябристские предупреждения о необходи-
мости реформ, а кампания правых, имевшая целью отставку
премьера и дальнейший сдвиг внутриполитического курса в сторо-
ну учета пожеланий дворянской реакции. Главный удар при этом
наносился по экономической политике Коковцова. Претензии
поместного дворянства и буржуазии к его экономическому курсу
были хорошо известны премьеру, и тот в своей бюджетной речи
постарался заранее построить систему защиты, сосредоточив
основное внимание на возражениях оппонентам справа. Аргумен-
тируя постоянно возникавшими срочными военными расходами,
126
он отстаивал политику накопления свободной наличности. Выдви-
гавшийся справа призыв широко прибегать к внешним займам на
«культурные задачи» Коковцов парировал ссылками на ухудшение
положения международного валютного рынка и категорически
\тверждал, что стремление не заключать новых займов является
«глубоко правильным». Большое внимание уделил Коковцов про-
мышленной политике, обороняясь от обвинений в потворстве син-
дикатам. «Не нужно, — заявлял он, — смотреть на капитал и на
его организацию, как на врага», не следует забывать, что «в осо-
бенности теперь, когда наши соседи сильны своею организациею...
разрозненная, неорганизованная сила всегда будет побита».165
Аргументы Коковцова были с порога отвергнуты правыми. Марков
резко обрушился и на поддержание «свободно болтающейся на-
личности», и на «теорию поощрения преступности» синдикатов.
Главным в претензиях Маркова было обвинение в «предвзятости»
и «однобокости» финансовой политики. Марков выражал недо-
вольство тем, что Государственный банк предоставляет сельскому
хозяйству лишь 3% своих кредитов, не исчерпывает свое эмиссион-
ное право и не выпускает бумажные деньги на 400 млн. рублей,
которые тем самым «отняты у русского кредита» (банк сдержанно
пользовался эмиссионным правом, чтобы поддержать разменный
курс рубля), что Министерство финансов воспротивилось криво-
шеинскому плану создания Сельскохозяйственного банка и проти-
водействует идее «национализации кредита».1Ьь Речь шла, таким
образом, о том, чтобы увеличить кредитование сельского (прежде
всего помещичьего) хозяйства за счет промышленности и за счет
мер, ставивших под угрозу стабильность рубля. В том же направ-
лении были выдержаны речи других представителей правых и на-
ционалистов, густо пересыпанные личными выпадами против
премьера. Думские выступления были поддержаны «Новым време-
нем», усилившим нападки на «пьяный бюджет».
При всей классовой корыстности и демагогичности выступле-
ний правых они били по действительно уязвимым местам коковцов-
ского курса. Это было особенно подчеркнуто тем, что о слабости
сельского хозяйства (а отсюда — внутреннего рынка) и об отказе
правительства удовлетворять «неотложные нужды страны» гово-
рил и Коновалов.167 Коковцов был явно обескуражен речью Коно-
валова. Министр финансов откровенно признал, что ждал от «тако-
го крупного промышленника» иной речи, и выражал надежду, что
«промышленность и ее организации» (в эти самые дни шел УП
съезд промышленности и торговли) не согласятся с коноваловской
оценкой экономического положения.168 Но съезд, хотя и с иных
позиций, чем правые, тоже говорил о недостаточном внимании
к развитию производительных сил страны, а в Думе прогрессист
Посников выражал недовольство влиянием на экономическую по-
литику как объединенного дворянства, так и Совета съездов. Един-
ственным утешением для Коковцова был отказ октябристско-
кадетского большинства поддержать формулу перехода, внесен-
ную националистами, в которой обвинение в недостаточном внима-
127
нии к сельскому хозяйству и транспорту адресовалось не прави-
тельству в целом, а только Министерству финансов.
Правые, однако, хотели не просто осуждения экономической
политики Коковцова, а скандала, который привел бы к его паде-
нию. Они продолжили наскоки на премьера при обсуждении сметы
МВД, потребовав проведения «реформ» «на наших исконных нача-
лах» православия, самодержавия и народности (предусмотритель-
но не расшифровывая, что это за реформы) и заявив, что против
«оздоровления... государственного строительства» в духе этих
начал выступают лишь «люди с этикой биржевых зайцев и с круго-
зором писцов нотариального архива»16g (где когда-то начинал
службу Коковцов). Правые проголосовали против сметы МВД
(хотя полностью поддерживали Н. Маклакова) в надежде, что ее
отклонение вызовет отставку правительства и роспуск Думы. Когда
спровоцировать скандал таким способом не удалось, Марков
27 мая в речи по смете Министерства финансов заявил, что Коков-
цов и его ведомство объединили Думу вокруг призыва «красть
нельзя».170 Для выходки Маркова были и сугубо личные причины.
Незадолго до того Коковцов известил Н. Маклакова, что считает
нужным сократить субсидию «Земщине», поскольку ее влияние
ничтожно и предоставляемые «ограниченному кругу лиц, стоящих
во главе издания», деньги дают им возможность излагать лишь
собственные взгляды или даже «извлекать из издания материаль-
ные выгоды».1'1 Это был удар по карману и самолюбию Маркова.
Но дело было не в личных счетах. Осуждая Маркова за «ужасные
слова» и «запальчивость», Меньшиков напоминал, что Коковцов
не устраивает правых с первых же дней премьерства, поскольку он
для них «не свой человек»,172 а «Московские ведомости» 4 июня
прямо писали, что действовать так, как Марков, можно «только
при преднамеренном плане довести до какого-то краха». Возмож-
но, за спиною Маркова стоял Н. Маклаков, по слухам предлагав-
ший распустить Думу и не торопиться с созывом следующей, явно
претендуя при этом на роль исполнителя нового государственного
переворота.173
Конец мая — начало июня были неподходящим моментом для
отставки Коковцова. Назревавшая вторая Балканская война дела-
ла перемены в кабинете, демонстрирующие неустойчивость прави-
тельства, нежелательными. Не случайно 3 июня Николай, чьи сим-
патии были на стороне приверженцев жесткого курса по отноше-
нию к Австрии, подписал, по совету Мещерского,174 рескрипт Сазо-
нову с ободрением его курса. Кроме того, предстояли переговоры
с Францией о железнодорожном займе. 7 июня в Петербург прибыл
старшина парижских биржевых маклеров М. Вернейль,Г7Ъ и менять
главу ведомства, осуществлявшего все подготовительные этапы
переговоров, было нецелесообразно. Но в долгосрочной перспекти-
ве положение Коковцова было значительно ослаблено. По настоя-
нию Коковцова министры в ответ на выходку Маркова перестали
появляться в Думе и ее комиссиях, начав так называемую «заба-
стовку министров». Это давало повод изобразить премьера винов-
128
ником без нужды раздутого столкновения, подрывающего престиж
власти, и его противники в кабинете не преминули воспользоваться
случаем, намекая, что «забастовка» есть «дело личного каприза
председателя Совета».176 Конфликт кабинета и Думы означал для
Коковцова уменьшение шансов восстановить сотрудничество с на-
ционалистско-октябристскими элементами, а для правых — новый
аргумент в пользу их утверждений о невозможности совместной
работы правительства и представительных учреждений и необхо-
димости дальнейшего ограничения последних.
Но главное значение «забастовки министров» заключалось
в другом. С гротесковой резкостью она подчеркнула дальнейшее
углубление развала механизма третьеиюньской системы, подчерк-
нула, что «,,верхи“ не могут управлять Россией по-прежнему, не-
смотря на то, что все основы устройства и управления России все-
цело ими определены и в их интересах налажены».177
1 История рабочего класса СССР. Рабочий класс России 1907 — февраль
1917 г. М., 1982. С. 194—195.
2 Ленин В. И. Поли. собр. соч. T. 22. С. 207.
3 Там же. С. 252.
4 Там же. Т. 23. С. 299—300.
5 См.: Бестужев И. В. Борьба в России по вопросам внешней политики накануне
первой мировой войны (1910—1914 гг.)//Исторические записки. М., 1965. T. 75.
С. 61 — 69.
6 Коковцов В. Н. Из моего прошлого: Воспоминания 1903—1919 гг. Париж,
1933. Т. 2. С. 130.
7 Государственная дума. Стенографические отчеты. Четвертый созыв. Сессия I.
Ч. I. Спб., 1913. Стб. 289; Ч. III. Стб. 385.
8 Там же. Ч. I. Стб. 289, 293, 401—402, 1685.
9 Там же. Сессия II. СПб., 1914. Ч. III. Стб. 1799.
10 Красная новь. 1922. № 6(10). С. 197.
11 Гос. дума... Сессия I. Ч. I. Стб. 853—854.
12 Там же. Стб. 358.
13 Там же. Стб. 7.
14 Там же. Ч. II. Стб. 1397, 1529.
15 Там же. Ч. I. Стб. 468.
16 Голос Москвы. 1912. 4 и 10 нояб.
17 ЦГАОР СССР, ф. 115, on. 1, д. 113, л. 211—212.
18 Гос. дума... Сессия I. Ч. II. Стб. 1522, 1523.
19 Голос Москвы. 1913. 27 июня.
20 Новое время. 1913. 24 мая.
21 Утро России. 1912. 28 окт.
22 Там же. 1913. 10 марта.
23 Русское слово. 1912. 6, 13 и 18 нояб.
24 Ленин В. И. Поли. собр. соч. Т. 22. С. 244.
25 Подробнее см.: Лаверычев В. Я. По ту сторону баррикад: Из истории
борьбы московской буржуазии с революцией. М., 1967. С. 92—95; Селецкий В. Н.
Образование партии прогрессистов: (К вопросу о политической консолидации рус-
ской буржуазии)//Вестник МГУ. 1970. Серия IX. № 5. С. 46—47.
26 Съезд прогрессистов 11, 12 и 13 ноября 1912 г. СПб., 1913. С. 4—5, 9—13.
27 Ленин В. И. Поли. собр. соч. Т. 22. С. 244—245.
28 Речь. 1913. 4 мая.
29 Ленин В. И. Поли. собр. соч. Т. 22. С. 246.
30 Это обстоятельство уже отмечено мною. См.: Дякин В. С. Русская буржуазия
и царизм в годы первой мировой войны. 1914—1917. Л., 1967. С. 35.
9 В С. Дякин
129
J 1 См. гл. 3, сн. 140.
32 Съезд прогрессистов. С. 6—7.
33 Гос. дума... Сессия I. Ч. I. Стб. 658.
34 Там же. Стб. 517—518.
35 Утро России. 1913. 17 марта.
36 Там же. 12 мая.
37 ЦГАОР СССР, ф. 523, on. 1, д. 31, л. 27.
38 Русская мысль. 1913. № И. С. 2.
39 Русская молва. 1913. 29 июня.
40 ЦГАОР СССР, ф. 523, on. 1, д. 30, л. 219.
41 Ленин В. И. Поли. собр. соч. Т. 22. С. 284.
42 ЦГАОР СССР, ф. 523, on. 1, д. 9, л. 74.
43 Там же, д. 30, л. 240, 243.
44 Там же, л. 244; д. 7, л. 137.
45 Речь. 1912. 8 дек.
46 Гос. дума... Сессия I. Ч. I. Стб. 1006, 1809, 1815.
47 Там же. Стб. 602.
48 Там же. Стб. 340, 537.
49 Русская мысль. 1912. № 12. С. 160.
50 Русская молва. 1912. 9 дек.
51 Там же. 1912. 9 дек.; 1913. 10 марта.
52 ЦГАОР СССР, ф. 523, on. 1, д. 14, л. 35.
53 Там же, д. 30, л. 241, 251.
54 Там же, д. 31, л. 26, 33, 35.
55 Русская молва. 1913. 26 янв.
56 ЦГАОР СССР, ф. 523, on. 1, д. 14, л. 99.
57 Там же, д. 7, л. 136.
58 Ленин В. И. Поли. собр. соч. Т. 21. С. 20.
59 ЦГАОР СССР, ф. 523, on. 1, д. 7, л. 137; д. 31, л. 32.
60 Там же, д. 31, л. 19, 23.
61 Там же, д. 14, л. 72—75.
62 Там же, л. 55.
63 См.: Аврех А. Я. Царизм и IV Дума. 1912—1914 гг. М., 1981. С. 208.
64 ЦГАОР СССР, ф. 523, on. 1. д. 31, л. 4.
65 Там же, л. 11.
66 Там же, л. 15.
67 Там же, л. 35.
68 Там же, д. 14, л. 132.
69 Ленин В. И. Поли. собр. соч. Т. 22. С. 379.
70 ЦГАОР СССР, ф. 523, on. 1, д. 14, л. 71.
71 Четвертая Государственная дума. Сессия 1-я. Фракция народной свободы
в период 15 ноября 1912 г. — 25 июня 1913 г. СПб., 1913. С. 7—8 (1-я паг.).
72 Ленин В. И. Поли. собр. соч. Т. 22. С. 370.
73 Там же. С. 374.
74 ЦГИА СССР, ф. 1276, оп. 8, д. 8, л. 1.
75 Там же, л. 143—153, 261—273, 295—303.
76 Там же, ф. 560, оп. 26, д. 987, л. 165—171.
77 Там же, ф. 1276, on. 1, д. 35, л. 55—58, 108—109, 133—140, 332—334.
78 Ленин В. И. Поли. собр. соч. Т. 22. С. 378.
79 Торг вокруг избрания президиума подробно освещался всеми газетами.
См. также: Симонов М. И. Первые шаги Государственной думы IV созыва: Выбо-
ры президиума 15-го ноября — 1-го декабря 1912 г. СПб., 1913. 29 с. — Брошюра
написана с октябристских позиций.
80 Речь. 1912. 3 дек.
81 ЦГИА СССР, ф. 669, on. 1, д. 12, л. 11.
82 Голос Москвы. 1912. 30 нояб. и 4 дек.
83 Там же. 1913. 20 марта.
84 Русское слово. 1912. 10 нояб.
85 Гос. дума... Сессия I. Ч. I. Стб. 2223—2224.
86 Голос Москвы. 1913. 9 февр.
87 ЦГИА СССР, ф. 1276, оп. 8, д. 10, л. 175.
130
88 Там же, л. 320.
89 См.: Аврех А. Я. Указ. соч. С. 212—213.
90 ЦГАОР СССР, ДП 00, 1913, д. 27, л. 13.
91 Речь. 1913. 13 марта. См. также: ЦГИА СССР, ф. 1276, оп. 8, д. 10, л. 171.
92 Там же, ф. 1620, on. 1. д. 457, л. 35.
93 Гос. дума... Сессия I. Ч. I. Стб. 552.
94 См. подробнее: Кризис самодержавия в России 1895—1917. Л., 1984.
('. 421—427.
95 ЦГИА СССР, ф. 560, оп. 26, д. 987, л. 49.
96 Там же, ф. 1620, on. 1, д. 457, л. 35.
97 Там же, ф. 1571, on. 1. д. 245, л. 3, 4.
98 Исторические записки. Т. 75. С. 63.
99 ЦГИА СССР, ф. 1276, оп. 20, д. 64, л. 36—47.
100 Там же, оп. 20, д. 64, л. 36.
101 Русское слово. 1913. 21 февр.
102 ЦГИА СССР, ф. 1620, on. 1, д. 457, л. 35; ф. 1006, on. 1, д. 46, л. 255.
103 Вопросы истории. 1964. № 4. С. 105.
104 Падение царского режима. Л., 1925. Т. 3. С. 86, 95, 97.
105 Новое время. 1913. 27 янв. — Правда, это собирался сделать еще Макаров
(см.: ЦГИА СССР, ф. 821, оп. 10, д. 54, л. 1—3).
106 Гос. дума... Сессия I. Ч. I. Стб. 2116.
107 Цит. по: Новое время. 1913. 3 и 5 марта.
108 Ленин В. И. Поли. собр. соч. Т. 23. С. 296.
109 Гос. дума... Сессия I. Ч. I. Стб. 1679.
110 ЦГАОР СССР, ф. 555, on. 1, д. 670, ч. 3, л. 2.
111 ЦГИА СССР, ф. 1620, on. 1, д. 457, л. 64.
112 Там же, ф. 1276, оп. 20, д. 62, л. 83—119.
1,3 Там же, оп. 8, д. 650, л. 923—926, 1004—1005.
1,4 Коковцов В. Н. Указ. соч. Т. 2. С. 156.
115 Утро России. 1913. 24 февр.; Речь. 1913. 27 февр.
116 Oxford Slavonic Papers. 1962. Vol. X. P. 139—140.
1,7 ЦГИА СССР, ф. 1006, on. 1, д. 46, л. 292, 293.
1,8 Новое время. 1913. 3 февр.
1,9 Гражданин. 1913. 6 янв. № 1. С. 15.
120 Шенков Г. А. Несостоятельность Государственной думы ныне действующего
закона. Харьков, 1913. С. 7, 22, 44.
121 ЦГАОР СССР, ДП ОО, 1913, д. 307А, л. 48.
122 Гос. дума... Сессия I. Ч. I. Стб. 1909.
123 Там же. Стб. 1884.
124 Новое время. 1913. 5 марта.
125 Голос Москвы. 1913. 8 марта; Утро России. 1913. 8 марта.
126 Колокол. 1913. 7 марта.
127 Московские ведомости. 1913. 8 марта.
128 Труды IX съезда уполномоченных дворянских обществ 39 губерний. СПб.,
1913. С. 18, 41, 137.
129 Гос. дума... Сессия I. Ч. I. Стб. 8.
130 ЦГАОР СССР, ф. 670, on. 1, д. 220, л. 5.
131 Новое время. 1913. 6 марта.
132 Государственный совет: Стенографические отчеты. Сессия восьмая.
1912—13 годы. СПб., 1913. Стб. 1198.
133 Там же. Стб. 1449.
134 Новое время. 1913. 20 апр.
135 Гос. дума... Сессия I. Ч. I. Стб. 1819.
136 Ленин В. И. Поли. собр. соч. Т. 23. С. 32.
137 Гос. дума... Сессия I. Ч. II. Стб. 431.
138 Там же. Стб. 76, 462.
139 Подробнее см.: Шепелев Л. Е. Царизм и акционерное учредительство
в 1870—1910 годах//Проблемы крестьянского землевладения и внутренней полити-
ки России. Л., 1972. С. 303—315.
140 ЦГИА СССР, ф. 1284, оп. 194, 1907, д. 19, л. 265—266.
141 Там же, ф. 1276, оп. 8, д. 614, л. 29—32.
9*
131
142 См. подробнее: Дякин В. С. Земство и самодержавие в третьеиюньской
монархии//Вопросы истории России XIX — начала XX века. Л., 1983. С. 127—141.
143 Русское слово. 1913. 21 мая.
144 ЦГАОР СССР, ф. 523, on. 1, д. 31, л. 47.
145 Русское слово. 1913. 25 мая.
146 Там же. 14 и 27 июня.
147 Утро России. 1913. 23 июня; Русская молва. 1913. 12 и 23 июня.
148 Русское слово. 1912. 30 дек.
149 ЦГИА СССР, ф. 1288, оп. 5, 1913, д. 260. л. 1—2.
150 Там же, л. 39.
151 Русская молва. 1913. 1 февр.
152 ЦГИА СССР, ф. 1276, оп. 9, д. 26, л. 1—2, 8-9.
153 Утро России. 1912. 13 дек.
154 ЦГИА СССР, ф. 1276, оп. 4, д. 784, л. 228; оп. 20, д. 61, л. 36—41. — Назы-
ваясь аналогично казенным губернским ведомостям, эти две газеты не были изда-
ниями официальными.
155 Там же, ф. 1629, on. 1, д. 101, л. 3—17.
156 Там же, ф. 1276, оп. 2, д. 569, л. 432—453.
157 Речь. 1913. 5 марта.
158 Ленин В. И. Поли. собр. соч. Т. 23. С. 296.
159 Там же. С. 311.
160 Русское слово. 1913. 10 мая.
161 Гос. дума... Сессия I. Ч. III. Стб. 106.
162 Там же. Ч. II. Стб. 1000.
163 Там же. Стб. 1519—1520.
164 Там же. Стб. 1940—1941.
165 Там же. Стб. 934, 942—943, 945, 947.
166 Там же. Стб. 1017, 1024, 1032—1049.
167 Там же. Стб. 1070, 1073.
168 Там же. Стб. 1247—1248.
169 Там же. Стб. 1850—1851.
170 Там же. Ч. III. Стб. 66.
171 Вопросы истории. 1964. № 2. С. 107.
172 Новое время. 1913. 30 мая.
173 См.: Черменский Е. Д. IV Государственная дума и свержение царизма
в России. М., 1976. С. 40.
174 Oxford Slavonic Papers. 1962. Vol. X. P. 140.
175 См.: Ананьин Б. В. Россия и международный капитал. 1897—1914. Очерки
истории финансовых отношений. Л., 1970. С. 271.
76 Коковцов В. Н. Указ. соч. Т. 2. С. 167.
177 Ленин В. И. Поли. собр. соч. Т. 23. С. 329.
ГЛАВА ПЯТАЯ
В ПОИСКАХ ВЫХОДА ИЗ КРИЗИСА
Обострение классовых противоречий в стране — майские выступ-
ления рабочих, явившиеся демонстрацией «бессилия царской
монархии перед революционным пробуждением пролетарских
масс»,1 с одной стороны, и активизация дворянской реакции —
с другой, — сказалось на оценке либералами ситуации в стране и
на их тактике. В характеристике долгосрочной перспективы либе-
ралы, разумеется, не могли, не изменяя своей природе, отказаться
от веры в возможность постепенной эволюции России в буржуаз-
но-конституционном направлении. 3 августа 1913 г. «Речь» по-
прежнему доказывала неостановимость процесса, «влекущего нас
к общеевропейским порядкам», а дышавшая на ладан «Русская
молва» предсказывала 29 июня «в значительной степени автомати-
ческую» победу конституционного строя. Уверенность в том, что
«неизбежно Россия пойдет по пути Запада» и «будущее принадле-
жит ,,нам“ и останется за ,,нами“», высказывало 25 августа и
20 октября и «Утро России».
Но если в конце 1912 — начале 1913 г. либералы ожидали, что
«политический тупик», выразившийся в развале думского боль-
шинства, приведет к скорому сдвигу царизма в сторону «общест-
венного мнения», то после майских событий кадеты, да и не только
они, стали в качестве прогноза на ближайшее будущее говорить о
победе крайней реакции, которая пугала их и сама по себе, и как
фактор ускорения новой революции. В кругу членов ЦК Милюков
констатировал 24 мая: «...мостик к мирному исходу совсем разру-
шен» и «другого исхода, кроме насильственного, при безоглядно
реакционном направлении политики правительства нет».2 О при-
ближении грозных внутренних и международных осложнений,
к которым надо «быть заранее готовыми, чтобы они не застигли
партию врасплох»,3 поскольку «время надвигается серьезное»,4
заговорили также Некрасов и Колюбакин. Центр тяжести милю-
ковской оценки ситуации находился, однако, не в признании неиз-
бежности «насильственного исхода», а в оговорке о «безоглядно
реакционном» курсе правительства, изменение которого сняло бы
перспективу революции. Речь для кадетов по-прежнему шла о
поисках средств, которые заставили бы царизм склониться к «ра-
зумной политике реформ». И если в ноябре 1912 — феврале
1913 г. Милюков в качестве такого средства предлагал использо-
вать тактику демонстраций и бюджетной войны в Думе, то в мае
133
он высказался, кроме того, за активизацию демонстративных вы-
ступлений вне Думы в ее поддержку.
Использование различных специализированных съездов для
принятия оппозиционных резолюций и для установления контак-
тов с сочувствующими элементами на местах было постоянной
тактикой кадетов, как и попытки превращения легальных орга-
низаций (Вольного экономического и Русского технического об-
ществ и т. п.) в опорные пункты своего влияния в интеллигенции.
В конце 1912 — начале 1913 г. оппозиционные выступления ряда
съездов были или явно инспирированы кадетским руководством,
или отражали настроения родственной кадетам социальной среды.
1—7 декабря 1912 г. при Русском техническом обществе было про-
ведено совещание деятелей по городскому хозяйству, обсуждав-
шее, в частности, проект реформы местных финансов и вопрос
о подготовке к 1915 г. всероссийского городского съезда. На сове-
щании была высказана идея создать всероссийский совет пред-
ставителей городских управлений, что было расценено правыми
как повторение 1904—1905 гг. и попытка подготовить оппозицион-
ное выступление городских управ «в момент нового возникновения
гражданской смуты».5 На рубеже декабря-января одиннадцать
различных съездов в Петербурге (по вопросам женского и семей-
ного образования и т. п.) приняли резолюции, в которых подчер-
кивали, что культурная работа при существующих политических
условиях невозможна.
Однако в первые месяцы 1913 г. обнаружилась тенденция,
встревожившая Милюкова и все кадетское руководство. Уже
17 февраля в обзоре местной печати «Русские ведомости» отметили
не только недовольство провинциальных газет «парламентом,
бессильно топчущимся на месте», но и их прямое несогласие
с передовицами «Речи». Местная либеральная пресса обгоняла ка-
детских лидеров в требованиях перехода к более резкой тактике
в Думе. В марте доклад «В законодательном тупике» с критикой
депутатов Думы, превратившихся в ходатаев по местным делам,
был сделан в Юридическом собрании.6 В начале мая подал в от-
ставку Совет Вольного экономического общества во главе
с Н. Н. Кутлером, причем на собрании общества разгорелась
борьба между кадетами и левыми, упрекавшими Совет в подчи-
нении тактике кадетского руководства. Оппозиционные настроения
обращались, таким образом, и против Думы и обходили кадетов
слева. 24 мая Милюков вынужден был признать в «Речи» распро-
странившееся в интеллигентских кругах мнение, что обществен-
ный подъем в стране перешагнет через Думу. На майской конфе-
ренции кадетов представители ряда местных групп забили тре-
вогу в связи с ростом влияния социал-демократии.
Тактика, которую Милюков предложил в докладе, подготовлен-
ном к майской конференции, должна была, по его замыслу,
решить сразу несколько задач — усилить давление на правитель-
ство, дабы заставить его отказаться от «безоглядно реакционного
курса», восстановить доверие либеральной общественности к дум-
134
ской оппозиции и остановить нарастание революционных настро-
ений в стране. Несмотря на отказ октябристов поддержать оппо-
зицию в ее «бюджетной войне» и несмотря на собственные крити-
ческие отзывы в «Речи» о поведении октябристов, Милюков
в докладе расценил голосование октябристов против ассигнова-
ний на восторговские курсы и на Военно-медицинскую академию
как имеющее «симптоматический характер» и свидетельствующее
о том, что Дума «уже раскачалась и работает». Он предложил
поэтому выступать теперь «общим фронтом всей оппозиции»,
включая сюда и октябристов, и пытался обосновать переход на
позиции своих оппонентов из правого крыла партии тем, что
теперь это якобы не означает снижения уровня кадетских лозун-
гов, ибо октябристы, хотя еще и «ощупью», «идут вслед за к-д».7
Одновременно Милюков заговорил о том, что «собственные задачи
к-д уже не ограничиваются работою в 4-й Думе» и «надо рабо-
тать и вне Думы, усиливая оппозиционные настроения в стране».
При этом, однако, на первый план он выдвигал «и поддержку, и
давление на Думу для того, чтобы она довела бюджетную борьбу
до возможных пределов».8
Говоря о необходимости усилить оппозиционные настроения
в стране, Милюков имел в виду лишь ее буржуазно-помещичьи
круги. «Это „общество" „Речь" видит, — писал В. И. Ленин в свя-
зи с цитируемой ниже передовой статьей Милюкова от 27 июня, —
только это „общественное" мнение, только оно ее интересует».9
В обстановке, когда «Русские ведомости» (12 июля) признавали,
что «широкая волна забастовок — крупный, быть может, крупней-
ший факт нашей современной общественности», Милюков про-
должал утверждать, будто иные, кроме Думы, общественные силы
пока заметны «только своим отсутствием», и призывал обеспечить
Думе поддержку, способную поднять ее «в своих глазах и в гла-
зах ее политических противников».10 Дело заключалось не в том,
что Милюков не видел подъема пролетарского движения, а в том,
что этот подъем проходил под революционными лозунгами, тогда
как Милюков добивался консолидации вокруг Думы либерального
лагеря для борьбы и с реакцией справа, и с революцией слева.
Постановка вопроса об активизации внедумской деятельности
кадетов делала еще более острой и без того болезненную для них
проблему созыва съезда. Пользуясь, как об этом свидетельство-
вали выборы в Думу и деятельность разного рода просветитель-
ских и иных обществ, значительными симпатиями в буржуазно-
интеллигентских кругах, кадеты переживали тяжелый организа-
ционный кризис, вызванный и идейным разбродом, и отказом
властей в легализации партии. В итоге Колюбакин сетовал, что
«следы существования» партии «видны только на дне баллоти-
ровочных ящиков».11 Выдвигая требование созвать съезд, провин-
циальные комитеты (особенно киевляне) надеялись, что подго-
товка к нему будет способствовать оживлению партийных групп
на местах. При этом они чаще всего признавали, что сами добиться
такого оживления не могут, и возлагали надежды на создание
135
института разъездных агентов и на руководящие объезды страны
членами ЦК, т. е., как отвечали противники съезда, на барина,
который приедет и рассудит. С другой стороны подходили к про-
блеме Некрасов и Колюбакин. Тоже говоря об оживлении, они
в первую очередь имели в виду активизацию и перегруппировку
тех, кто «не бежали из партии в трудное время». Не очень ясно
представляя себе, что конкретно он вкладывает в эти слова, Не-
красов говорил о приспособлении партии к условиям нелегаль-
ного существования,12 делая главный упор на сохранении хотя
бы немногочисленных, но работоспособных групп, поскольку иначе
«может наступить момент, когда движение пойдет полным хо-
дом, — и тогда придется начинать всю организацию с самого нача-
ла». 13 Позиция Некрасова и Колюбакина представляла собой мак-
симально возможный для кадетов логический вывод из признания
близости «второго движения» — вывод о необходимости сдвинуть-
ся влево в попытке не остаться за бортом движения без всяких
шансов оказывать влияние на его формы и лозунги. 14 Но для та-
кого сдвига влево кадеты должны были избавиться от своего пра-
вого крыла, и Некрасов призывал к радикальному обновлению
состава ЦК. По слухам, дошедшим до наблюдавшего за Думой
чиновника особых поручений Л. К. Куманина, на майской конфе-
ренции Некрасов предлагал правым выйти из кадетских рядов и
создать собственную партию. В свою очередь, как говорилось
в гл. 4, правое крыло тоже рассчитывало на победу на съезде и
одно время настаивало на его созыве и переизбрании ЦК. Особен-
но резко выражалась Тыркова, называвшая не переизбиравшийся
с 1907 г. ЦК (в который и сама входила) «фикцией» и «самозван-
цами» и призывавшая не бояться пересмотра съездом программы
партии, т. е. отказа от ее наиболее радикальных положений. Под-
держивавший Тыркову член Думы В. А. Степанов упрекал ЦК
в «привычке к властвованию». Г5
Решительными противниками съезда выступали Милюков и его
ближайшее окружение, ибо свободу маневра для Милюкова обес-
печивало наличие в партии групп и правее, и левее его самого.
Если же раскол стал бы неизбежным, Милюков предпочитал,
чтобы инициатива и ответственность принадлежали не большинст-
ву ЦК, а откалывающимся. Неизбежно случайный по своему со-
ставу в условиях организационного развала съезд пугал Милю-
кова и перспективой пересмотра программы, также потому, что
он не хотел отрезать пути ни влево — отказом от демократиче-
ских лозунгов, внесенных в программу в 1905 г., ни вправо —
включением в нее положений, способных оттолкнуть умеренных
либералов. Наконец, для кадетских лидеров, выступавших от
имени «страны», было крайне невыгодно «констатировать... разло-
жение» партии,16 поэтому они оборачивали жалобы провинциалов
на слабость местных групп против них самих как аргумент в пользу
невозможности «правильно организованного съезда», отража-
ющего расстановку сил в партии. Следует заметить, что этот аргу-
мент был, в общем, справедлив: созванная специально для обсуж-
136
дения вопроса о съезде конференция 25—26 мая была одной из
наименее представительных. Несостоятельным оказалось и заяв-
ление Колюбакина, будто полицейские условия стали менее не-
благоприятными для проведения хотя бы полулегального съез-
да,17 — именно майская конференция оказалась единственной, на
которую явилась полиция и не дала довести ее до конца.
Вторжение полиции прервало тактический доклад Милюкова,
и конференция не успела выразить свое отношение к его предложе-
ниям об активизации внедумских действий. Принятая в присутст-
вии полицейского пристава резолюция говорила лишь об объеди-
нении «возможно большей части Гос. Думы на задачах, способ-
ных укрепить ее оппозиционное настроение», и специально о более
систематическом использовании бюджетной борьбы.18 Но незави-
симо от формальных решений сам ход событий летом и ранней
осенью 1913 г. подталкивал кадетов к попыткам «организации
страны» в поддержку оппозиционных выступлений в Думе.
29 мая в Киеве открылась действовавшая несколько месяцев
Всероссийская фабрично-заводская, торгово-промышленная, сель-
скохозяйственная и научно-художественная выставка, на базе ко-
торой состоялся ряд специализированных съездов. Чиновники
МВД выражали беспокойство по поводу того, что в Киеве наме-
чено «слишком много съездов зараз», 19 но вынуждены были раз-
решить их, ибо в обсуждении многих деловых вопросов, включен-
ных в программы, были заинтересованы различные ведомства.
Либералы со своей стороны стремились использовать съезды как
политическую трибуну и место подсчета сил. В первых числах
августа был проведен 2-й всероссийский съезд кооперативных ор-
ганизаций, собравший около 1500 участников всех политических
направлений, в том числе социал-демократов, представитель ко-
торых большевик Г. И. Петровский был избран в президиум
съезда.20 Однако преобладали либеральные делегаты кредитных
обществ, и большинство в руководстве съезда составили кадеты
и близкие к ним кооператоры. Подводя итоги съезда, «Русская
молва» с удовлетворением отмечала 14 августа, что «резолюции,
писанные по трафаретам 1905 года... проваливались еще в сек-
циях». Но и либеральное большинство съезда вышло за рамки
официальной программы и приняло резолюцию о введении земства
в губерниях, где оно отсутствует, о необходимости отмены нацио-
нальных и вероисповедных ограничений для развития кооперации
и т. п. Была предложена и общая резолюция с требованием осуще-
ствления манифеста 17 октября, но назначенный МВД председа-
тель съезда не допустил ее обсуждения.
Параллельно с киевской выставкой, носившей, несмотря на
ее название, преимущественно сельскохозяйственный характер,
проходила нижегородская ярмарка, традиционно использовавша-
яся для выяснения отношений между буржуазией и правитель-
ством. Усиленно искавший поддержки лидеров «деловой» буржу-
азии Коковцов посетил ярмарку в середине августа, в связи с чем
распространились слухи, что премьер выступит в Н. Новгороде
137
с политической речью. «Голос Москвы» 17 августа поспешил
выразить надежду, что поездка Коковцова явится «поворотным
пунктом нашей внутренней политики», так как должен же насту-
пить момент, «когда власть почувствует всю невыгоду своего изо-
лированного положения». Не столь явно обнаружило 18 августа
аналогичные иллюзии и «Утро России», назвавшее Коковцова ми-
нистром «доступным... для голоса жизни». Миссию выразителя
«голоса жизни» взял на себя председатель ярмарочного комитета,
кадетский депутат Думы А. С. Салазкин. 16 августа в речи, предва-
рительно одобренной ярмарочным комитетом, он сформулировал
экономические пожелания российского купечества, высказался
в поддержку земской реформы и напомнил «о неотложной необхо-
димости осуществления обещанных реформ на началах... мани-
феста 17 октября». «Тяжело расплачиваясь за всякое несоответст-
вие с современными требованиями жизни и общего направления
общественных и государственных управлений, — говорил Салаз-
кин, — торгово-промышленный класс, вмещающий в себе все со-
словия и национальности России, желает принимать ближайшее
участие в делах общественного самоуправления и государствен-
ного строительства».21
Обращенное непосредственно к премьеру выступление Салаз-
кина имело «крупное общественное значение» 22 и вызвало широ-
кий резонанс. Выступление Салазкина было поддержано 18 авгус-
та «Голосом Москвы», назвавшим его «выражением мнения са-
мых широких торгово-промышленных кругов», «Речью» и «Утром
России». Напомнив в этой связи об аналогичных выступлениях
Рябушинского и Коновалова, орган московских прогрессистов под-
черкивал, что когда Москва и Н. Новгород «говорят в один тон
и одним и тем же голосом, то... это уже голос России и на всю Рос-
сию». 23 В то же время ряд лидеров представительных организаций
буржуазии и отдельные промышленники, опрошенные «Русским
словом», одобряя содержание речи Салазкина, выражали сомне-
ние в ее «практических результатах» или прямо предсказывали,
что «из этого ровно ничего не выйдет».24 Именно эти отклики вы-
звали особое внимание В. И. Ленина, подчеркнувшего понимание
купечеством того, «что ни малейшего реформистского пути ни
к единой из требуемых Салазкиным реформ нет и быть не мо-
жет». 25
После речи Салазкина дальнейшие съезды на базе киевской
выставки стали обязательно включать в число своих резолюций
требование осуществления манифеста 17 октября. 1 сентября
в Киеве открылся 1-й всероссийский сельскохозяйственный
съезд, в президиум которого среди других были избраны Д. Шахов-
ской и кадетский депутат Думы И. П. Демидов. Среди делегатов
преобладали земские агрономы и другие специалисты по сель-
скому хозяйству. Съезд поддержал требования «неуклонного про-
ведения в жизнь начал манифеста 17 октября», реформы земского
избирательного права и создания всесословной волости.26 Чрез-
вычайно довольная значительным кадетским влиянием на съезде
138
«Речь» предсказывала 6 сентября, что его работы «будут иметь не
меньшее политическое значение, чем обычные в 1903—1905 гг.
указания чуть ли не всех съездов на политические условия, пре-
пятствующие культурному росту страны». Вообще, хотя на всех
киевских съездах демократические элементы, представленные до-
вольно широко, неизменно оказывались левее кадетов, «Речь»
(от 4 сентября) в целом склонна была записать их итоги в свой
актив и расценивала их как «смотр русских общественных сил, вли-
вающих свою дозу бодрости и энергии в общественную работу».
В то время как кадеты активизировали внедумскую деятель-
ность ради подкрепления своей тактики в Думе, октябристы ока-
зались не в состоянии хотя бы договориться о выработке общей
тактической линии. Большинство фракции испытывало даже что-то
вроде облегчения в связи с отсутствием в ее составе Гучкова и ряда
других потерпевших поражение на выборах октябристских лиде-
ров, и до марта 1913 г. Гучкова не приглашали на заседания фрак-
ции. Только в марте было решено привлечь к работе фракционных
комиссий Гучкова, Лерхе, Анрепа и Каменского. С декабря 1912 г.
начались попытки созвать весной 1913 г. очередной 4-й съезд «Со-
юза 17 октября» для преодоления нарастающего развала партии.
Однако эти попытки выявили лишь полную незаинтересованность
местных отделов в съезде. Фракция, тоже не рвавшаяся к обсуж-
дению ее тактики и принятию каких-либо обязывающих решений,
в конце апреля постановила перенести съезд на осень, но Линде-
ман совершенно справедливо расценил отсрочку как отмену съезда
вообще и выражал удовлетворение в связи с этим, поскольку
«боялся обнаружить наш банкрот». Линдеман лишь пенял Гучко-
ву, что фракция, приняв решение об отсрочке съезда, даже не
удосужилась известить об этом ЦК.27
При всем недовольстве политикой правительства и при всей
резкости критики отдельных представителей высшей бюрократии
большинство октябристской фракции по-прежнему видело единст-
венный выход в возобновлении сотрудничества между правитель-
ством и приемлемым для него большинством Думы, т. е. в восста-
новлении октябристско-националистского блока. В июне лидер
фракции Н. И. Антонов и С. Т. Варун-Секрет вели переговоры
с Коковцовым, выступив формально как представители межфрак-
ционной земской группы Думы. Они изложили Коковцову прин-
ципы подготовленного группой проекта изменения Положения
1890 г. — бессословность, понижение избирательного ценза и рас-
ширение компетенции земств. Коковцов заявил, что считает зем-
скую реформу «первою задачею настоящего момента», и выразил
готовность правительства взять на себя разработку законопроекта,
выдвинув, однако, условием, чтобы земства не рассчитывали на
расширение права самообложения (чего добивались все, кроме
правых) и не занимались «политиканством».28 Вслед за тем Ко-
ковцов и Родзянко обсуждали в июле взаимоотношения Думы и
кабинета. По позднейшим сведениям «Речи» (4 сентября), премьер
выразил сомнение в создании октябристско-националистского
139
блока, но заявил о возможности работы и без твердого большин-
ства, если только Дума откажется от резких выпадов против пра-
вительства и займется обсуждением министерских проектов. Тем
не менее когда националисты и октябристы начали искать сбли-
жения, Коковцов, по единодушным утверждениям прессы, про-
явил заинтересованность. Местом проведения переговоров между
двумя фракциями и между ними и членами кабинета был избран
все тот же Киев, где 5 сентября должен был быть открыт памятник
Столыпину.
Совещания в Киеве проходили в противоречивой атмосфере.
С одной стороны, их участники обсуждали и план перевыборов
президиума Думы (создание в нем октябристско-националист-
ского большинства при допущении прогрессистов), и желательную
повестку дня второй сессии Думы (с акцентом на земской рефор-
ме), и восстановление сотрудничества с правительством. В случае
достижения договоренности между фракциями предполагались
прямые переговоры с Коковцовым и другими членами кабинета,
тоже приехавшими на открытие памятника Столыпину. Национа-
листы из группы Савенко-Демченко раздували значение совеща-
ний, утверждая, будто соглашение уже почти достигнуто, а отно-
шения между их фракцией и Коковцовым сглаживаются. Актив-
ную агитацию за образование блока вел близкий к национали-
стам Д. А. Олсуфьев, предлагавший в качестве основы соглашения
проекты земских реформ в укороченном виде (без перестройки
волостного управления, т. е. без ослабления позиций поместного
дворянства) и изменение системы выборов в Государственную
думу (устранение от них лиц, не имеющих земского или городского
избирательного ценза). Одновременно Олсуфьев говорил о необ-
ходимости ликвидировать рознь в правительстве, которое должно
либо проводить реформы, либо, коли считает их несвоевремен-
ными, заниматься развитием экономических ресурсов страны,
осуществляя, подобно Гизо в годы июльской монархии, политику
«enrichessez vous» («обогащайтесь»).29
С другой стороны, киевские совещания вызвали нескрываемый
скептицизм не только у либералов. В обстановке растущей оппо-
зиционности цензовых элементов идея долгосрочного блока с на-
ционалистами не разделялась и левыми октябристами (кстати,
националисты хотели обойтись без их участия в блоке, чтобы затем
искать контакты с фракцией правых), и значительной частью ЦК
«Союза». Еще 27 и 28 августа «Голос Москвы» со ссылкой на
«самые достоверные источники» заявил об отсутствии у «Союза
17 октября» намерения вступать в какие-либо соглашения, а затем
Линдеман от имени ЦК подчеркнул, что встреча в Киеве есть дело
отдельных лиц, не уполномоченных принимать обязательные для
«Союза» решения. В итоге сами участники встреч тоже подчер-
кивали их «частный» характер, а Родзянко и Антонов признавали
отсутствие у них полномочий от фракции. Гучков вообще воздер-
жался от участия в совещаниях и не был даже на устроенном наци-
оналистами банкете в память Столыпина.
140
В противовес попыткам Антонова и Родзянко сговориться с со-
седями справа, Гучков счел необходимым выступить с подчеркнуто
оппозиционным заявлением на съезде по городским финансам.
Это был самый умеренный из киевских съездов и из-за состава
делегатов, и благодаря более пристальному вниманию властей,
обеспокоенных итогами предыдущих съездов. Н. Маклаков и рань-
ше шел на разрешение съезда с большой неохотой и требовал
подчинить его «деятельному надзору местной губернской вла-
сти». 30 После резолюций кооперативного и сельскохозяйственного
съездов городским деятелям было предложено держаться в рам-
ках официальной программы. Хотя значительная часть съехавших-
ся называла себя прогрессистами и кадетами, они чувствовали
себя прежде всего домовладельцами, заинтересованными в «дело-
вой» программе, и в основном воздерживались от политических
выступлений, дабы не допустить преждевременного закрытия
съезда, вызывая этим недовольство «Речи» и «Утра России».
«Бесцветным, вялым и вряд ли авторитетным для кого бы то ни
было» называл съезд Гучков.31 Но после окончания деловой части
съезда и кадеты, и Гучков решили произвести политическую
демонстрацию. 20 сентября кадет М. М. Новиков включил в свою
речь фразу об «осуществлении реформ правового государствен-
ного строя, возвещенных... восемь лет назад». После него Гучков,
несмотря на попытки полицейского пристава прервать его, заявил,
что на съезде лежала печать неверия в плоды собственной ра-
боты, порожденного «параличом всего нашего государственного
организма, застоем законодательного творчества и расстройством
управления», и зачитал резолюцию, предупреждавшую, что «даль-
нейшее промедление в осуществлении необходимых реформ и
уклонение от начал, возвещенных манифестом 17 октября, грозит
стране тяжкими потрясениями и гибельными последствиями».32
Резкость заявления Гучкова объяснялась его растущим бес-
покойством в связи со всем ходом политического развития страны.
Критика Гучковым порядков в военном ведомстве, его оппозиция
морской программе царизма, связи с офицерством, недовольным
состоянием военного дела в России, а главное — его выступле-
ния против Распутина сделали Гучкова одиозной фигурой в гла-
зах царской четы и привели к установлению специального наблю-
дения за октябристским лидером. Сплошная перлюстрация его
переписки за 1912—1913 гг., естественно, не дала «указаний на
участие А. И. Гучкова в какой-либо противоправительственной
группировке», но петербургская охранка смягчала вывод, говоря,
что Гучков лишь «настроен недоброжелательно по отношению
к отдельным представителям нашего правительства».33 Угроза
реакции и идущей за нею революции представлялась Гучкову
все более реальной, а прежние методы уговаривания власти
все чаще казались ему «делом безнадежным».34 К тому же Гуч-
кова не могло не беспокоить, что либералы выигрывают соперни-
чество за право считаться голосом цензовой России. Поэтому
после перехода кадетов к более активным внедумским выступле-
141
ниям Гучков должен был ответить чем-то подобным, чтобы попы-
таться остановить процесс утраты октябристами остатков своего
влияния в цензовой общественности. Этим целям и отвечало его
выступление на киевском городском съезде.
Тучковская речь была также признаком того, что лидер «Союза
17 октября» и некоторые его единомышленники в отличие от боль-
шинства фракции ищут новые способы воздействия на власть и
готовы в этом плане использовать некоторые приемы из арсенала
либералов, действуя в известном контакте с последними. Как раз
в момент киевских совещаний Родзянко и Антонова с национа-
листами «Голос Москвы» заявил, что изменившиеся политические
условия требуют и иного образа действий, а потому «нужно думать
о... создании такой организации, которая явилась бы внушитель-
ной политической силой». Газета подчеркивала, что «такая органи-
зация создается не в Киеве».35 Расшифровывая это заявление,
«Голос Москвы» 6 сентября прямо заговорил об освобождении
«Союза 17 октября» от правого крыла и создании из его «консти-
туционного ядра» «новой политической партии». Передовицы
«Голоса Москвы» не были в данном случае партизанской вылаз-
кой газеты, уже не связанной официально с «Союзом 17 октября».
О готовности пойти на раскол, на «закрытие» Союза и создание
новой партии, действующей вместе с прогрессистами и частью ка-
детов, заявил секретарь Думы И. И. Дмитрюков.36 Не поминая
о расколе фракции, за необходимость изменения ее тактики и по-
ворота к временным соглашениям с оппозицией высказался и Гуч-
ков. При первых же намеках октябристов В. Маклаков вновь стал
проповедовать свою идею создания блока на умеренной програм-
ме, щадящей «чужую осторожность».37 Создание «левого центра»
для проведения через Думу «неотложных проектов», в первую оче-
редь земской и городской реформ, поддержали Шингарев и про-
грессист И. В. Титов.38
Постановка вопроса о «левом центре» или «прогрессивном
блоке» вызвала очередное и очень резкое обострение разногласий
в кадетских рядах. В середине сентября в Петербурге было про-
ведено совещание представителей фракции и ряда примыкающих
к кадетам деятелей, посвященное, согласно информации «Русских
ведомостей», «наибольшей концентрации общественных сил».
Правое крыло выступало, как всегда, за отказ от радикальных
лозунгов и тактики, а левые открыто поставили вопрос об очище-
нии партии «от тех элементов, которые считают ее программу
слишком радикальной, а ее тактику слишком резкой». Считая себя
демократами, левые предложили группе Струве — В. Маклако-
ва — Челнокова уйти к прогрессистам и образовать вместе с ними
и с левыми октябристами либеральную партию. Большинство со-
вещания высказалось против «пересмотра внутреннего состава
фракции», т. е. против исключения правых кадетов, но одновре-
менно отнеслось скептически к возможности соглашения с октяб-
ристами, хотя бы только на почве совместных «отрицательных
задач» (общих выступлений против правительства).39
142
Киевская речь Гучкова усилила тягу правых либералов к со-
глашению с октябристами. «Утро России» одобрительно отозва-
лось об этой речи и сообщило об интересе московских прогресси-
стов к идее «прогрессивного блока», несмотря на их сомнения
в искренности октябристских вождей.40 Платформа правого либе-
рализма была сформулирована В. Маклаковым в беседе с коррес-
пондентом «Русского слова», озаглавленной «Задача текущего
момента». Перетолковывая на свой лад опыт 1905 г., В. Маклаков
утверждал, что власть неизбежно идет на уступки, когда оказы-
вается перед единым фронтом разных и по существу враждебных
между собой классов, причем она уступает «наименее требователь-
ным из союзников», после чего единый фронт разваливается,
«но именно потому, что нечто достигнуто». Он предлагал кадетам
и левым отказаться от своих программных требований и, равняя
шаг по слабейшему (по октябристам), «создать то большинство,
которое, не мечтая о быстром скачке, развернет ту программу,
в необходимости которой нет сомнения», и будет защищать ее
«всеми легальными средствами». В. Маклаков признавал, что и
самая умеренная программа разобьется о сопротивление Госу-
дарственного совета, но полагал, будто «чем умереннее и бесспор-
нее то, чему противники реформы воспротивились, тем лучше»,41
явно рассчитывая на непосредственное вмешательство царя
в пользу уступок. Призыв В. Маклакова был немедленно поддер-
жан его товарищами по правому крылу фракции и «Утром Рос-
сии». Вслед за тем московский комитет прогрессистов постановил
вступить в контакт с левыми октябристами по вопросам, не вызы-
вающим резких политических разногласий, и заняться рассмотре-
нием законопроектов, имеющих «общественное значение для тор-
гово-промышленных кругов».42
Очередная волна разговоров об октябристско-кадетском блоке
сразу, как и всегда, встретила возражения с обоих флангов.
В момент, когда В. Маклаков ставил вопрос о выработке общей
(пусть узкой) законодательной программы блока, для октябристов
оставалась спорной даже необходимость критики правительствен-
ной политики в целом. Предлагая поддерживать Коковцова как
«оплот» против реакции и как незаменимого министра финансов,
большинство фракции предпочитало сосредоточить удар на
Н. Маклакове, т. е. продолжать старый, не давший никаких резуль-
татов октябристский курс. Выступавший за критику кабинета
в целом Гучков тоже не отрицал возможности сотрудничества
с Коковцовым, если тот сумеет стать более энергичным и преодо-
леет враждебные ему влияния.43 Идею «положительного» (зако-
нодательного) союза с либеральной оппозицией Гучков считал
нереалистичной из-за программных разногласий с кадетами и го-
ворил о единстве лишь в решении «общей отрицательной зада-
чи» — в критике кабинета и правой реакции.44
Еще более негативной была реакция кадетского руководства.
Некрасов, Шаховской и Набоков подчеркнули неясность соотно-
шения сил внутри октябристской фракции как препятствие к со-
143
глашению, а Шаховской и вообще выразил неверие в возможность
образования либеральной буржуазной партии в России и намек-
нул, что «ищущим будущей русской буржуазии» не место среди
кадетов.45 Наиболее развернутый ответ на платформу В. Мак-
лакова последовал со стороны Милюкова в передовых статьях
«Речи» 28 сентября и 2 октября. Подчеркнув, что идея В. Макла-
кова не нова и лишь доведена до предела сужением позитивной
законодательной программы до земской и городской реформ, Ми-
люков заявил, что кадетская партия «не представляла и не пред-
ставляет интересов крупной городской буржуазии», и предупре-
дил, что партия «не будет покрывать „во имя партийной дисципли-
ны" никаких выступлений, противоречащих партийным задачам и
взглядам». Менее категорично высказался Милюков о тучковской
идее совместной «отрицательной работы». Она, по мнению Милю-
кова, была бы в принципе приемлема, поскольку предполагала из-
менение не кадетской программы, а октябристской тактики. Но Ми-
люков не верил в реальность и «отрицательного» блока, предска-
зывая, что фракция «Союза 17 октября» не пойдет за своим лиде-
ром, даже если предстоящий съезд его поддержит.
Демонстративный скептицизм Милюкова был в известной мере
его тактическим приемом. «По отношению к октябристам, — фор-
мулировал он этот прием на заседании ЦК в мае, — полезно при-
менять систему подстегивания, выражая сомнение в их стойко-
сти накануне боя и хваля после боя, если они того заслужи-
вали».46
Не случайно сомнения в способности октябристов к «отрица-
тельной работе», к созданию «отрицательного большинства» со-
провождались заверениями в принципиальном одобрении самой
идеи.47 Маклаковская же идея соглашения о законодательной
программе была неприемлема для Милюкова своей односторонне
правой ориентацией. С мая по сентябрь общенациональный поли-
тический кризис в стране поднялся еще на одну ступень, и едине-
ние с октябристами на «задачах вчерашнего дня» означало для ка-
детов полную утрату надежд на становившийся все более необхо-
димым маневр налево.
После майских политических боев рабочее движение продолжа-
ло расти. В июне прошла всеобщая забастовка на чиатурских
марганцевых разработках — самая крупная и наиболее органи-
зованная забастовка горнорабочих России — и стачки протеста
против суда над матросами Балтийского флота (в Петербурге,
Риге, Москве, Ревеле и других городах). В июле состоялись
стачки в поддержку рабочей печати (в обеих столицах) в июле —
августе — забастовка бакинских нефтяников, вызвавшая зна-
чительное падение добычи нефти в стране и крайне встревожив-
шая буржуазию и правящие круги. Экономические и полити-
ческие забастовки прошли в августе — сентябре в Петербурге, Мо-
скве и других городах, причем всюду во главе забастовочного
движения стояли большевики.48 В сентябре — октябре к рабочим
выступлениям добавилось глубокое возмущение широких демокра-
144
тических кругов и либерального общества против сфабрикованно-
го черносотенцами и царскими властями «дела» Бейлиса.
Забастовочное движение вызвало страх в правящих верхах.
8 августа по просьбе Н. Маклакова Совет министров занялся
вопросом о мерах борьбы со стачками, причем МВД предлагало
создать «примирительные камеры» из чинов министерства, которые
могли бы вмешиваться в конфликты без просьбы одной из сторон,
и восстановить уголовное преследование не только за «подстрека-
тельство», но и за само участие в забастовке.49 Поддерживая
принятое Советом министров решение ужесточить наказания
руководителей рабочих выступлений, «Московские ведомости»
призывали общество отдать свои симпатии власти, которая всеми
доступными ей средствами старается пресечь «социальную враж-
ду». ’°
Выступление рабочих под революционными лозунгами крайне
обеспокоило либералов. «Утро России» (13 августа) не скрывало
своего враждебного отношения к «руководителям теперешних
стачек» за то, что они «размахивают своими программами и губят
те чисто практические результаты, в достижении которых заин-
тересованы все классы населения». Кадетские газеты, повторяя
призывы к созданию «аппарата для разрешения экономических
разногласий без социальных потрясений»,51 тоже проявляли тре-
вогу. Уже 12 июля «Русские ведомости» откликнулись на подъем
стачечной волны статьей под выразительным названием «Неужели
сначала?», в которой отвергали «басни о злонамеренных агитато-
рах, втягивающих в политическую забастовку и в революцию будто
бы ничего не понимающих мирных рабочих». 11 сентября «Русские
ведомости» подчеркивали: «...формы, в которых протекает движе-
ние, говорят, что это настроение не носит характера случайной
вспышки». 29 сентября газета поместила статью Прокоповича
«К характеристике момента», где тот признавал, что настроение
масс «опять становится одним из главных факторов нашей полити-
ческой жизни». «Наши политические партии и наши ,,лидеры“, —
констатировал и Изгоев, — не только не являются творцами обще-
ственного недовольства, но даже сами отстают от настроений
в стране».52
Обострение общенационального кризиса привело к смещению
акцентов в оценке ситуации и тактике милюковского руководящего
ядра кадетов. Если в мае — июне Милюков считал Думу главной
ареной политической борьбы, то в начале октября он уже призна-
вал: «...ближайшие перспективы общественной эволюции зависят
сейчас вовсе не от того, что делается и будет делаться в Думе.
Вся совокупность современных условий складывается так, что при
определении своих очередных задач оппозиционные партии долж-
ны принимать в расчет не думские отношения и группировки,
а те течения, которые зреют и обнаруживаются в самой стране».53
На этот раз в понятие «страна» включались и народные массы, и
именно потому Милюков, Шаховской и Некрасов настойчиво под-
черкивали кадетские претензии на демократизм, а Милюков гово-
10 В. С. Дякин 145
рил о необходимости «сближения обеих демократий, буржуазной
и рабочей».54 5 и 6 октября на совещаниях ЦК с членами москов-
ского городского и районных комитетов кроме вопроса о «прогрес-
сивном блоке» обсуждались проблемы отношения к массовому
движению. С тревогой видя в растущей забастовочной волне
«грозный для себя симптом», кадеты все же сочли нужным
выказывать «моральное сочувствие» забастовщикам в расчете
использовать стачки как аргумент в давлении на власть. Одновре-
менно кадеты продолжали надеяться приспособить для усиления
своих позиций быстро растущее кооперативное движение, собира-
ясь «взять дело руководительства (кооперативами. — В. Д.) в ру-
ки членов местных организаций конституционно-демократов».55
Выступая за «сближение обеих демократий», кадеты настаива-
ли, чтобы революционная демократия отказалась от своих лозун-
гов, приняв кадетскую гегемонию. «Русские ведомости» (6 и 15 ок-
тября) старались доказать, что есть «известный круг задач, полу-
чающих надпартийный характер» и требующих первоочередного
решения. Поэтому, настаивала газета, «общественное внимание не
должно рассеиваться» и все прогрессивные элементы, «начиная
от торгово-промышленной буржуазии и кончая рабочим классом»,
обязаны сосредоточиться на «лозунгах момента», под которыми
подразумевались кадетские. Иными словами, кадеты предлагали
социал-демократам соглашение на основе равнения направо, т. е.
именно то, что отвергали для себя в «прогрессивном блоке».
Проблема массового движения все больше присутствова-
ла в продолжавшихся спорах кадетов и прогрессистов об этом
блоке.
Как и кадеты, прогрессисты с лета 1913 г. стали выдвигать
лозунг организации общественного давления на Думу, на вторую
сессию которой они, в отличие от кадетов, возлагали большие
надежды.22 сентября «Утро России» начало призывать к формиро-
ванию «мнения страны» на местах «всеми доступными мерами
и средствами», оговариваясь, естественно, что речь идет о легаль-
ных средствах. Но прогрессисты продолжали считать главной
задачей образование «твердого большинства» в Думе (т. е. с уча-
стием октябристов), все еще полагая, что коли такое большинство
будет создано, «кое-кому из нынешних членов правительства при-
дется... уйти» — и для начала и это будет победой.5Ь Поэтому,
после того как Милюков отверг маклаковскую программу сбли-
жения с октябристами, «Утро России» обрушило на Милюкова
серию грубых статей, призывая кадетов «просить В. Маклакова,
чтобы он взял дело в свои руки».57 Все же сомнения в октябрист-
ской оппозиционности не были чужды и прогрессистским лидерам.
5 октября на совещании в Москве прогрессистское руководство
фактически ушло от четкого решения о будущей тактике. Оно
высказалось за «реальное» законодательство вместе с октябриста-
ми, буде они на предстоящем съезде превратятся в либеральную
партию, и за переход к демонстративной тактике вместе с каде-
тами и организацию общественных сил вне Думы, если полевения
146
октябристов не произойдет. Споры о блоке продолжились 6 октяб-
ря на совместных совещаниях виднейших кадетских и прогрес-
систских деятелей, съехавшихся в Москву на празднование 50-ле-
тия «Русских ведомостей», превращенное в большое либеральное
действо в духе банкетов 1904 г. Согласие о «степени дееспособ-
ности левых октябристов в качестве союзников оппозиции» и о
«сравнительной важности положительной законодательной работы
в Думе и боевой оппозиционной тактики» согласно обтекаемым
формулировкам «Русских ведомостей» не было достигнуто,но
общий сдвиг влево в общественных настроениях отразился и на
совещании.
Обе проблемы, указанные «Русскими ведомостями» как суще-
ство разногласий в связи с «прогрессивным блоком», упирались
в различную оценку двумя крыльями русского либерализма пер-
спектив дальнейшего развития политического кризиса. Назвав
на совещании 6 октября главным фактором общественного разви-
тия страну, а не Думу, Милюков поспешил в «Речи» с разъяснени-
ями, что кадеты вовсе не отказываются вообще от законодатель-
ной работы и его позиция «отнюдь не тожественная с противо-
положением ,,мирного обновления44 насильственному». «Влияние
страны, — писал он, — может сказываться многими путями.. .
В истории ничего не повторяется. Не повторится и 1905 г., несмотря
на все газетные параллели». Но, подчеркнув еще раз свою надежду
избежать новой революции, Милюков отмечал теперь и беспоч-
венность иллюзии о «серьезном политическом и общественном пре-
образовании России» «при помощи Думы 3 июня». Из этого выте-
кал неутешительный для самого кадетского лидера вывод: «Утвер-
ждать во что бы то ни стало ,,мирнообновленческий тезис44 было
бы таким же доктринерством, как и грозить стихиями ,,Ахерона44,
так широко разволновавшимися во время нашей первой „герои-
ческой44 революции». Вывод Милюкова отражал безысходную про-
тиворечивость кадетской оценки исторической перспективы —
желание верить, что угроза новой революции не стала еще неот-
вратимой, с одной стороны, и понимание, что мирного решения
непримиримых противоречий третьеиюньской системы нет и поли-
тическая жизнь неизбежно не останется в прежнем «мелком рус-
ле»,09— с другой. Практически это означало все тот же утопи-
ческий расчет на «прозаическую революцию», «второе движение»,
в ходе которого «Ахерон» удастся удержать в конституционно-
либеральных берегах.
Слабость такой позиции была тут же (13 октября) отмечена
«Утром России». Подчеркнув, что «сами конституционалисты-
демократы бессильны „поднять Ахерон44» (подразумевалось —
под своими лозунгами), «Утро России» спрашивало, какую же
конкретно тактику предлагают кадеты вместо курса на создание
«прогрессивного блока» и «не разумнее ли и не реальнее ли стол-
коваться, как бы конституционным элементам страны обойтись
без „Ахерона44 и все-таки продвинуться вперед на пути проведения
необходимых России реформ». Центр тяжести этого спора заклю-
ю*
147
чался не в «разумнее ли» (кадеты целиком были за это), а в «ре-
альнее ли» обойтись без «Ахерона». Прогрессисты продолжали
думать, будто хотя Государственный совет, конечно, провалит
проведенные «прогрессивным блоком» законопроекты, тем не ме-
нее «доказать, кому следует», что в существующих условиях
и Дума 3 июня не может не быть оппозиционной, — реальная
и прогрессивная задача. Но они не могли ответить на вопрос,
а что же можно и нужно будет предпринять, если «кому следует»
не извлекут чаемого урока из оппозиционного поведения Думы.
В середине октября прогрессисты от споров с кадетами о «про-
грессивном блоке» перешли к переговорам о нем с октябристами.
И тут сразу выяснилось, что они все еще не исключают сотрудниче-
ства «оппозиционной Думы» с кабинетом Коковцова, который
якобы должен будет под давлением новообразованного думского
большинства осуществить обещанное им в правительственной де-
кларации 1912 г. По мысли прогрессистских стратегов, следо-
вало предъявить Коковцову два списка законопроектов — «нуж-
ных правительству» и «нужных стране» и обусловить согласие Ду-
мы на первый правительственной гарантией претворения в жизнь
второго. От Коковцова, таким образом, ожидали, что он сможет
настоять на одобрении реформ Государственным советом и Нико-
лаем. При этом прогрессисты имели в виду правительственные
законопроекты (с либеральными поправками) земской реформы,
реформы Сената и усиления ответственности должностных лиц.00
Прогрессисты явно рассчитывали, что поставленный перед выбо-
ром — оказать давление на Государственный совет или пойти на
роспуск Думы и перспективу усиления оппозиции в новом ее со-
ставе — Коковцов захочет и сможет предпочесть первый вариант.
Между тем с октябристской стороны приверженцем «прогрес-
сивного блока» оставался только «Голос Москвы». Обсуждение
вопроса о тактике в Думе проходило в рамках подготовки к наме-
ченной на 7—10 ноября конференции «Союза 17 октября» (съезд
Союза не был разрешен МВД, что было еще одним симптомом
остроты политической ситуации в стране). Уже совещание 8 октяб-
ря в Петербурге, в котором участвовала часть членов ЦК и фрак-
ции и был создан оргкомитет конференции, высказалось за «осто-
рожное» отношение к блоку с оппозицией.bl 12 октября на заседа-
нии ЦК в Москве Гучков начал опробовать идеи своего доклада
на конференции. По утверждению «Русского слова», Гучков на-
звал идею соглашения с оппозицией приемлемой, но не был под-
держан большинством присутствовавших, высказывавшихся за
совместные действия лишь в отдельных случаях (например, в во-
просе о земской и городской реформах). 16 октября по требованию
левого крыла состоялось многолюдное по октябристским меркам
заседание фракции (примерно половина ее состава). Шидловский
и Опочинин настаивали на переходе в оппозицию, а Шубинской
и Скоропадский выступали за третьедумскую тактику сотрудни-
чества с кабинетом. Учитывая сопротивление справа, Гучков на
заседании ЦК 20 октября уже безоговорочно отвергал долговре-
148
менные блоки как с правыми, так и с оппозицией, говоря лишь
о «взаимной поддержке».62 24 октября произошло новое столкно-
вение во фракции. На этот раз справа выступило больше орато-
ров, причем они были поддержаны и выбивавшимся в лидеры
центра фракции А. Г. Лелюхиным. Антонов отказался от председа-
тельства во фракции, мотивируя несогласием с новой тактикой,
к которой призывает левое крыло. Это было расценено как способ
давления на колеблющихся. В итоге всех этих обсуждений октяб-
ристский ЦК был вынужден констатировать наличие глубоких
противоречий в собственных рядах и отказаться от «обязательных
директив тем членам „Союза44, кои будут назначены на предсто-
ящие в Петербурге совещания».63 31 октября в закрытом заседа-
нии ЦК вместо резолюции было принято письмо к Гучкову с выра-
жением доверия к нему как руководителю. В письме, однако, гово-
рилось лишь о возможности противоречий с «некоторыми орга-
нами власти» и «расхождений во взглядах с руководителями адми-
нистрации».64
Высказаться о какой-либо тактике более определенно октяб-
ристский ЦК не решился.
Октябристская конференция открылась обсуждением 7 ноября
проектов земской и городской реформ, но главным ее событием
была речь Гучкова о политическом положении. Гучков по-преж-
нему считал правильной политику сотрудничества со Столыпиным.
Но, настаивая на том, что октябризм, сделавший попытку «сбли-
жения с властью» «без излишней требовательности», не был
«исторической ошибкой», Гучков должен был признать неудачу
этой попытки. Гучков с тревогой отмечал, что в результате усиле-
ния реакционных тенденций «глубокий паралич сковал государст-
венную власть» и следствием этого может явиться «неизбежная
тяжелая катастрофа». Утверждая, как отмечалось в гл. 4, будто ни-
когда еще революционные организации не были так слабы, Гучков
одновременно подчеркивал небывалую революционизацию народа
и общества, причину которой он видел в утрате веры во власть,
и сетовал, что октябристам приходится «отстаивать монархию
против тех, кто является естественными защитниками монархи-
ческого начала... церковь против церковной иерархии... авторитет
правительственной власти против носителей этой власти». Гучков
предупреждал своих коллег по партии, что нельзя оставлять «мо-
нополию оппозиции против власти и принятого ею гибельного
курса» за «радикальными и социалистическими партиями» и что
«последнюю попытку образумить власть» должны предпринять
именно октябристы, как «представители преимущественно тех
имущих, буржуазных классов, которые всеми своими жизненными
интересами связаны с мирной эволюцией государства и на которых
в случае потрясений обрушится первый удар». Предлагая исполь-
зовать для давления на власть демонстративные выступления
в Думе, и «прежде всего» бюджетную борьбу, и заявляя, что октяб-
ристы примут «всякую помощь» в Думе и вне ее, Гучков, однако,
отклонял идею «прогрессивного блока» и подчеркивал «самостоя-
149
тельный характер» и «самостоятельное место» октябризма, отвер-
гая кадетские и выдвигая собственные претензии на гегемонию
в рядах «вразумляющих» власть.65
В конференции 7—10 ноября приняло участие 267 делегатов —
члены фракции, 53 представителя Петербурга и Москвы и чуть
больше ста провинциалов. Большинство (исключая членов Думы)
прибыло в настроении, которое у октябристов считалось левым.
Суть его удачно выразил Ю. Глебов, сказавший: «...левые октяб-
ристы это те, кто теперь кричат „караул", а правые — кто и преж-
де, и теперь кричат „ура"».66 Почувствовав настроение местных
делегатов, фракция уклонилась от боя. С возражениями Гучкову
выступили только Шубинской и Скоропадский. Они же, вместе
с Гамалеей, отсутствовали при голосовании политической резолю-
ции, в то время как остальные проголосовали за нее. В резолю-
ции выдвигались требования осуществить обещания манифеста
17 октября и создать однородное правительство, признающее
авторитет Думы, констатировалось, что «настоящее правительст-
во» и его курс противоречат возвещенным в манифесте 17 октября
принципам, и предлагалось использовать для борьбы с «вредными
и опасными направлениями правительственной политики» все
законные способы парламентской борьбы, включая отказ в кре-
дитах.07 Оговорка о борьбе с опасными направлениями политики
правительства, а не с правительством, как и указание, что октяб-
ристы «теряют», а не «потеряли» веру в желание правительства
осуществить манифест 17 октября, свидетельствовали о надеждах
на изменение курса кабинета и восстановление сотрудничества
с «образумившейся» властью.
Либеральная печать справедливо увидела в предупреждениях
«Александра Ивановича Буревестника» против угрозы справа его
страх перед угрозой слева. Прогрессисты и кадеты скептически
встретили тучковскую речь и резолюцию октябристской конферен-
ции, подчеркивая недомолвки резолюции, сделавшие ее приемле-
мой для правого крыла фракции, и отсутствие гарантий, что фрак-
ция примет к руководству рекомендации конференции.
И действительно, 8 ноября, в день произнесения Гучковым его
призыва к оппозиционной тактике в Думе, октябристы вместе
с правыми провалили предложение прогрессистов, освобождавшее
провинциальную прессу от преследований за публикацию отчетов
о думских прениях. Вслед за тем октябристы продемонстрировали
свою тягу к сохранению прежней тактики и в ходе перевыборов
президиума Думы, затянувшихся в ожидании исхода конференции
«Союза 17 октября».
По окончании конференции либералы сразу начали переговоры
с октябристами о составе президиума. Свое согласие поддержать
Родзянко они первоначально хотели обусловить составлением пре-
зидиума без правых и националистов и договоренностью о списке
законопроектов, подлежащих обсуждению. Но бюро октябрист-
ской фракции, уверенное в голосах части правого крыла Думы
(сама уверенность эта была весьма показательна), не желало идти
150
на «столь ограничительные условия»Ьэ и готово было отдать
пост товарища председателя Думы Балашову. Тем не менее про-
грессисты и большинство кадетской фракции согласилось проголо-
совать за Родзянко. При этом, как и в 1912 г., кадеты под влиянием
Милюкова решили сами в президиум не идти и отдать свое место
прогрессистам, которые выдвинули в товарищи председателя Ко-
новалова, а в товарищи секретаря Ржевского. Националисты
и центр требовали себе два места или какие-либо иные уступки
по образцу 1912 г. Отражением торга октябристов с соседями
справа явилась бесцветная речь Родзянко после избрания, отли-
чавшаяся, как отметил М. Стахович, «специальным стремлением
избежать определенных фраз и определенных мыслей».09 Отмечая
несоответствие речи Родзянко официальной тональности октяб-
ристской конференции, «Речь» все же считала избрание его, Ржев-
ского и Коновалова (против последнего голосовала и часть октяб-
ристов) 70 актом политического значения.71 «Утро России» вообще
было удовлетворено речью Родзянко, а особенно выражало ра-
дость по случаю «в высшей степени знаменательного и благопри-
ятного факта» — избрания Коновалова, «представителя произво-
дительных сил России».72 Принципиальное значение появления
в президиуме Думы «мануфактуриста, отказавшегося... получить
дворянское... достоинство», подчеркивали и правые кадеты.73
К концу ноября торг октябристов и националистов закончился
безрезультатно, и на остававшееся вакантным место в президиуме
был избран Варун-Секрет, поддержанный либералами без каких-
либо условий.
Сразу после избрания «левого» президиума октябристская
фракция приступила к ликвидации решений ноябрьской конферен-
ции. Еще в ходе торга с правым крылом Думы лидеры фракции
заверяли, что списки законопроектов и условных кредитов, подле-
жащих принятию или отклонению, «ничего потрясающего... пред-
ставлять не будут» и «распускать Думу за дерзость не придется».
Почувствовав угрозу, Гучков провел 18 ноября в Москве заседание
ЦК с участием членов городского комитета, призвавшее фракцию
выполнить решения конференции. Гучков просил провинциальные
отделы организовать общественное мнение в поддержку принятых
решений. 19 ноября Хомяков, Опочинин и другие левые октябристы
внесли в бюро фракции заявление, в котором требовали устано-
вить единообразное понимание фракцией постановлений конфе-
ренции и ввести обязательность голосования. Бюро решило пред-
ложить фракции считать резолюции конференции имеющими лишь
«моральную силу», а определение тактики в каждом конкретном
случае сохранить за собой. Обсуждение этого вопроса на фракции
было отложено до 29 ноября, пока, с одной стороны, не будет из-
бран президиум Думы (дабы не лишиться голосов оппозиции),
а с другой — не продвинутся вперед переговоры националистов
с Коковцовым о создании «работоспособного», т. е. право-октяб-
ристского центра. 29 ноября фракция приняла резолюцию, сохра-
нявшую за нею определение тактики «в каждом конкретном слу-
151
чае», '4 — по слухам, рассчитанную на восстановление отношений
с кабинетом. Вслед за тем левые октябристы начали, вразброд и
колеблясь, заявлять о выходе из фракции. После того как попытки
группы Родзянко предотвратить уход левого крыла принятием
2 декабря компромиссной резолюции, формально признающей
постановления ноябрьской конференции, но сохраняющей за фрак-
цией свободу тактики, провалились, сторонники Родзянко тоже
заявили о выходе из старой фракции и создании новой, чтобы,
избавившись от Шубинского и К°, удержать в своих рядах потен-
циальных беглецов влево.
Двусмысленную позицию по отношению к расколу фракции
занял Гучков. При первом же известии о расколе Бобрищев-Пуш-
кин предложил созвать совместное заседание ЦК и фракции и
исключить из «Союза 17 октября» не подчиняющихся решениям
ноябрьской конференции, а если не удастся добиться этого —
создавать новую партию, ибо нельзя оставаться в той, которая
«не слушается своего председателя и отвергает выработанную им
тактику». Бобрищев-Пушкин рекомендовал либо организовать
партию из левых октябристов, прогрессистов и правых кадетов,
либо просто влиться в состав прогрессистов. 6 декабря Гучков со-
брал в Петербурге заседание фракции и октябристских членов
Государственного совета, на которое приехали 7 членов ЦК. Выра-
зив сочувствие левому крылу фракции, Гучков, однако, отказался
осудить ее правое крыло и центр и не поддержал предложение, что-
бы ЦК открыто встал на сторону левых октябристов. Хотя на засе-
дании 6 декабря было решено отложить до января вопрос об отно-
шении ЦК и разных частей разваливающейся фракции, уже 8 де-
кабря ЦК в Москве поспешил заявить, что считает принадлежа-
щими к Союзу членов всех образовавшихся групп, «некоторое раз-
номыслие» между которыми сгладится в ходе их дальнейшей де-
ятельности. 75 Окончательное конституирование левых октябристов
под именем фракции «Союза 17 октября» и сторонников Родзянко,
назвавших себя «земцами-октябристами», произошло уже в янва-
ре 1914 г., причем в первую вошли 18, а во вторую 65 депутатов,
тогда как правые октябристы остались вне фракций. В первом же
своем решении земцы-октябристы подтвердили и принятие к руко-
водству резолюций ноябрьской конференции, и отказ руководство-
ваться ими на деле.7Ь
Не доведенный до конца и вылившийся в фарс раскол октябри-
стов был логическим следствием политической и социальной при-
роды октябризма. Будучи думским воплощением блока верхушки
буржуазии с поместным дворянством при превосходстве послед-
него, октябризм мог сохраняться как явление только при длящемся
сосуществовании в его рядах, пусть хотя бы в виде двух фракций,
чисто формально связанных с общим ЦК, его обоих крыльев —
буржуазного и помещичьего. Сознательное стремление игнори-
ровать в своей программе различие интересов буржуазии и по-
местного дворянства и сделать свою тактику приемлемой для поме-
щиков определяло то «самостоятельное место в общей экономии
152
русских политических партий», о котором говорил на ноябрьской
конференции Гучков и которое отличало октябризм от позиции
«Утра России», подчеркивавшего противоположность интересов
буржуазии и дворянства (хотя на практике и готового на компро-
миссы), и от кадетов, чьи лидеры (тоже проявлявшие в политике
готовность к компромиссу с помещиками) не оставляли расчетов
«на массы, как на пьедестал своих успехов»,77 и пытались пред-
принимать какие-то шаги в этом направлении. Подобно тому, как
кадеты оберегали свое партийное лицо, отмежевываясь от про-
грессистов и левых, чтобы не утратить возможность лавировать
между теми и другими, октябристы старались сохранить свое пар-
тийное лицо, чтобы, отмежевавшись от либералов и национали-
стов, не лишиться способности блокироваться то с теми, то с дру-
гими. «Прогрессивный блок» на положительной законодательной
основе был невозможен, поскольку октябристы и кадеты не могли
сойтись «ни на правовых формулах, выражающих конституцию,
ни на определении того, какие интересы каких классов должна
удовлетворять и охранять эта конституция».78 Но и длительный
блок на «отрицательных задачах» тоже не соответствовал клас-
совой природе октябризма, который при всей своей организацион-
ной слабости выражал реальные интересы определенной части
имущих верхов, не способной стать в постоянную оппозицию к вла-
сти, и которому избирательная арифметика Положения 3 июня
отводила в думском механизме роль постоянно качающегося
маятника.
Раскол октябристов и явное тяготение большинства их в нояб-
ре — январе вправо прервали разговоры о «прогрессивном блоке».
В образовавшейся тишине стали более слышны отзвуки усилий
либералов по «организации страны».
Для прогрессистов из группы Рябушинского проблема своди-
лась прежде всего к сплочению под либеральным знаменем торго-
во-промышленных элементов. 13 ноября «Утро России» выступило
с очередным напоминанием, что только «переплеск революцион-
ной волны» 1905 года позволил вырвать у царизма хотя бы неко-
торые уступки и что до сих пор буржуазным кругам нехватало
«убежденного радикализма, т. е. стремления к коренному перево-
роту и коренной чистке». Газета, однако, выражала уверенность,
что буржуазия — «самый сильный класс общества» — может
«вопреки всему» стать радикальной. Вслед за тем по случаю 50-ле-
тия московского купеческого общества «Утро России» 30 ноября
призвало буржуазию выступить «с ярким чувством сословного
достоинства, с глубокой верой в свои созидательные силы и в спо-
собность свою завоевать для себя и для страны заветное ,,место
на солнце44». В частных беседах во время юбилея была выдвинута
идея созвать всероссийский съезд купеческих старшин и старост
для выяснения нужд и задач «сословия».
Активизация либерального крыла промышленников была отме-
чена и той частью кадетов, которая сохраняла традиционное интел-
лигентское недоверие к предпринимателям. 10 ноября «Русские
153
ведомости» посвятили «вопросу о роли русской буржуазии» спе-
циальную статью М. Н. (скорее всего, члена Думы М. М. Новико-
ва), в которой правомерность такого недоверия оспаривалась. Ав-
тор доказывал, что, хотя владельцы предприятий, «удовлетворяю-
щих потребности государственного хозяйства», и горнозаводских
и нефтяных монополий (т. е. петербургская олигархия), где силен
пользующийся правительственной поддержкой иностранный капи-
тал, действительно не могут быть оппозиционной силой, «предста-
вители торгово-промышленного мира, дела которого связаны
с нуждами широкого народного рынка», заинтересованы в эконо-
мическом подъеме крестьянства и в демократических реформах.
Выступление «Русских ведомостей» явно было рассчитано на уста-
новление большего взаимопонимания между кадетами и москов-
скими мануфактуристами.
Оглядываясь с некоторой надеждой на промышленную буржу-
азию, кадеты сосредоточивали главное внимание на привычной
им среде земских и городских общественных деятелей. Охранка
доносила об активизации кадетов в провинции, в основном за счет
«эмиссаров» из Петербурга — членов ЦК и депутатов Думы, со-
вершавших поездки по стране. В конце октября добравшийся
до Никольск-Уссурийска Родичев призывал тамошних обществен-
ных деятелей «поддерживать нарождающееся в стране движение
и использовать таковое в целях борьбы с правительством».79 Во
время рождественских каникул кадеты занимались «агитацией
в гостиных». По утверждениям охранки, совещания общественных
деятелей октябристского, прогрессистского и кадетского толка
были проведены в ряде городов Поволжья, Европейского Центра,
Северо-Западного края и Юга России. Целью их было по одним
донесениям — деформировать октябристские группы на местах,
а по другим — предотвратить восстановление влияния левого
октябризма после оппозиционных речей Гучкова и объединить
местную цензовую общественность вокруг кадетской партии. Сове-
щания являлись «прелюдией к возобновлению съездов городских
и земских деятелей... что сейчас составляет омегу вожделений по-
луреволюции». В ходе кампании выдвигалась идея «всеподдан-
нейшей петиции по вопросу о ,,невозможной политико-обществен-
ной конъюнктуре"».80
В этих трудно проверяемых и скорее всего преувеличенных до-
носах осведомителей, все еще считавших кадетов «полуреволю-
ционерами», было реальное зерно: в январе 1914 г. предстояло
50-летие земств, и кадеты намеревались использовать подготовку
к нему в своих целях. Как отмечалось, земства после революции
1905—1907 гг. находились в руках правых и октябристов и оказа-
лись втянутыми в конфликт с центральной властью лишь из-за
упрямого нежелания царизма отойти от мешавших сугубо деловой
и лояльной работе земств устарелых норм 1890 г. Но, играя на этом
конфликте, кадеты в ряде случаев сумели провести и в этой среде
некоторые свои идеи.
В мае 1913 г. всероссийский съезд по земским книгоиздатель-
154
( ким делам в Уфе высказался за создание постоянного общезем-
ского органа и предложил возбуждать соответствующие ходатай-
ства. Поэтому уже в августе — сентябре Совет министров склонен
был свести земский юбилей к «ряду формальных актов» «в зависи-
мости от внутреннего политического настроения страны».81 В нояб-
ре очередное из проводившихся с 1911 г. совещаний земств по под-
ютовке юбилея постановило составить депутацию от всех губерн-
ских земств для поднесения «хлеба и соли» Николаю. При подне-
сении председатель Московской управы должен был произнести
речь, предварительно согласованную с председателями других
управ (отсюда, возможно, и пошли слухи о всеподданнейшей пети-
ции). На частном совещании гласных петербургского земства
было решено возбудить при представлении депутации ходатайства
о расширении земских прав и проведении в жизнь до сих пор не
исполненного в этом отношении указа 12 декабря 1904 г. Анало-
гичное решение было принято экстренным заседанием москов-
ского уездного земства, что наводит на мысль о какой-то предвари-
тельной координации действий. Кадетское влияние можно усмо-
треть и в решении Петербургской городской думы выработать
в двухмесячный срок проект нового столичного городового положе-
ния и установить контакты по вопросу об общей реформе с другими
городами. Приветствуя это решение, «Русские ведомости» писали
13 декабря о необходимости для городов и земств взять на себя
разработку основ реформы самоуправления, не дожидаясь прави-
тельства, и действовать при этом согласованно.
Общее неприятие царизмом идеи самоуправления вообще, кон-
фликт земств и МВД и оппозиционная активность вокруг юбилея
предопределили холодное отношение к нему властей и лично Нико-
лая. Но либералы и октябристы воспользовались приездом в сто-
лицы большого числа провинциальных деятелей, чтобы провести
«банкетную кампанию». Показательно было уже размежевание
участников банкетов. Право-октябристские председатели земских
управ после предварительного совещания вообще отказались при-
сутствовать на обедах, где неизбежны были политические речи.
Октябристские лидеры отмолчались на петербургском банкете
11 января, где среди примерно семисот участников преобладали
кадеты и их умеренно-левые соседи типа Мякотина. 19 января
в Москве октябристы устроили свой банкет. Гучков снова пел
дифирамбы Столыпину и говорил о крахе надежд на реформы по-
сле его смерти. Гучков утверждал, что «манифест 17 октября и
наше народное представительство являются результатом не заба-
стовок, а земского движения» и что в условиях «общего тупика,
в котором застряла вся жизнь», к земствам возвращается их по-
литическая роль борцов за «незыблемость и неприкосновенность
конституционных начал».82 По сути дела это было повторением его
ноябрьского призыва к имущим слоям общества своими методами
вразумления власти предупредить крах режима.
Петербургский банкет был использован кадетами для очеред-
ной попытки уговорить левых отказаться от революционной тактики
155
и следовать в либеральном русле. Субъективное нежелание рево-
люции соединялось у кадетов с неверием в нее как в метод борьбы.
«Вооруженное восстание можно подавить, стоит только „не жалеть
патронов44, — писала 4 декабря «Речь» в ходе не прекращавшегося
и в легальной прессе спора об уроках 1905 г., — но нельзя сладить
никакими, даже исключительными и чрезвычайными мерами с тем
настроением, которым было проникнуто общество накануне кон-
ституционной реформы». Эта мысль была постоянной у Милюкова,
упорно доказывавшего, что «физические способы воздействия»
«никогда не достигают своей цели».83 Эту мысль Милюков сделал
центральной и в речи на земском банкете и в комментариях к ней
в «Речи». Милюков выразил сожаление, что между земствами и
«радикальными общественными кругами» ни в 1870-е гг. (т. е.
в период «Народной воли»), ни в 1905—1906 гг. не было достигнуто
взаимопонимание, благодаря которому «все бы кончилось, может
быть, иначе». При этом Милюков высказал пожелание, чтобы при
«неизбежной встрече» либералов и демократии в ходе нового подъ-
ема «мы научились, наконец, лучше понимать друг друга». Под
таким пониманием Милюков подразумевал отказ от революцион-
ной тактики: призывая к «серьезному пересмотру взаимных пар-
тийных отношений» для устранения разногласий до того, как они
скажутся «в самом процессе совместных политических действий»,
Милюков вновь утверждал, будто причиной поражения в декабре
1905 г. было устранение кадетов от руководства и «травля» их
социал-демократами.84
В январе 1914 г., когда Милюков публично говорил в Думе
о перспективе «полной перемены той конъюнктуры, которая сейчас
существует»,85 а в «Речи» писал о «совместных политических дей-
ствиях» с демократическими силами, т. е. по сути дела предрекал
неотвратимость «второго движения», хотя и не в формах 1905 г.,
кадеты одновременно вынуждены были констатировать, что их уси-
лия «организовать страну» под своими знаменами не приносят
успеха. С одной стороны, провинциальные цензовые деятели огра-
ничивались выражением недовольства за домашним обеденным
столом. Даже земские банкеты, по наблюдениям Шингарева,
оставались «вялыми и скучными».86 Тем более не находили от-
клика в этой среде кадетские призывы к демократизации земств,
в которой помещики-земцы, недовольные стеснением их прав по
Положению 1890 г., вовсе не были заинтересованы. Но слабый
отклик на кадетские лозунги справа тревожил в основном Шин-
гарева, зациклившегося на земских проблемах. Милюкова, Изго-
ева, Некрасова куда больше волновала другая сторона дела —
страна организовывалась, оставляя кадетов в стороне. «Насколько
можно судить по доходящим из провинции слухам, — говорил
Милюков, — повсюду не только среди рабочих, но и среди кресть-
янства... растут крайние настроения». Даже пикировка с интелли-
гентами на земском банкете, в Литературном обществе и т. п.
показывала, что левые (не только социал-демократы) не прини-
мают кадетской тактики. «Митинговые настроения обыкновенно
156
больше на стороне левых», — констатировал Изгоев, имея в виду
интеллигентскую аудиторию, в которой кадетские позиции прихо-
дится отстаивать «без большой надежды на успех».87
Пройдя на протяжении года известный путь в постижении
реалий политического положения, кадеты мало продвинулись
в поисках выхода из этого положения. Еще в конце 1912 — начале
1913 г. спор в кадетских рядах вызывала провозглашенная Милю-
ковым необходимость перейти к преимущественно демонстраци-
онной тактике в Думе, а лозунг «бюджетной войны» не был вклю-
чен в резолюцию февральской кадетской конференции. В мае пра-
вое крыло партии перестало возражать против этого лозунга,
а «Речь» стала уделять большее внимание «организации страны»,
но еще подразумевала под последней в основном цензовые эле-
менты и считала главной ареной деятельности Думу. Осенью
произошел наиболее существенный сдвиг — милюковское руковод-
ство заговорило о перенесении центра тяжести действий из Думы
в страну и предприняло какие-то практические шаги в этом направ-
лении. Признав в январе 1914 г. безуспешность этих шагов, кадеты
продолжали питать иллюзии, что еще не все потеряно в будущем,
не видя, что в рамках либерального «эволюционизма», за пределы
которого они выходить не хотели, искомого ими выхода не суще-
ствует и любая новая тактическая линия будет с безнадежной
неизбежностью состоять из все тех же элементов, уже не раз обна-
руживавших свою несостоятельность в прошлом.
В то время как либералы и октябристы, каждые на свой лад,
искали пути перегруппировки сил, чтобы увеличить давление на
правящие круги и вынудить их на уступки, которые предотвра-
тили бы тотальный крах режима, в верхах и в правом лагере шли
поиски перегруппировки с целью противостоять такому давле-
нию.
Отставка Коковцова летом 1913 г., как отмечалось, была не-
удобна для правящих кругов по внешнеполитическим соображе-
ниям. Премьер приложил усилия, чтобы воспользоваться этим для
укрепления своих позиций и внутри страны, апеллируя к умерен-
ным имущим кругам. В этом был смысл и его попытки восстановить
отношения с думским большинством, и ряда «либеральных» же-
стов, сделанных в июне — августе.
В июне Коковцов от имени кабинета заявил о готовности взять-
ся за разработку земской реформы, хотя это было делом не его
ведомства, а МВД, которое только начало очередной сбор матери-
алов для подготовки проекта с явным расчетом потянуть время.
Возможно, не без ведома премьера в печать попали его замечания
по проекту нового гражданского уложения, содержавшие рассуж-
дения о «вреде административной опеки и сословности» в законо-
дательстве. 88 Жестом «благожелательного» отношения был и ви-
зит Коковцова на Нижегородскую ярмарку, использованный пре-
мьером для того, чтобы еще раз повторить обещание «в ближай-
шее же время» заняться земской реформой, оговорив, однако, что
для распространения земства на всю Россию надо еще подготовить
157
население к его «восприятию» и «обеспечиться капитальным со-
ставом лиц, которые могли бы повести дело».89
Подлинная цена разговорам Коковцова о вреде администра-
тивной опеки и реальный смысл его оговорок о земстве был под-
черкнут указом 27 августа об отмене исключительных положений.
На деле режим чрезвычайной охраны был сохранен в Ялте и уезде,
усиленная охрана — в Петербурге и Москве с губерниями, Одессе,
Николаеве, Ростове и ряде других промышленных районов со зна-
чительным рабочим населением. Остальная территория страны
была подчинена «правилам для местностей, не объявленных на
исключительном положении», дополненным правом губернатора
издавать обязательные постановления. Практически дело свелось,
таким образом, к отмене высылки за пределы губернии властью
губернатора. Но и такая мера была осуществлена, действительно,
лишь по настоянию Коковцова, тогда как МВД, ссылаясь на заба-
стовки и действия различных организаций, преследующих «скры-
тые политические цели», и оппозиционной печати, доказывало не-
° 90
возможность снятия исключительной охраны.
В отличие от Коковцова Н. Маклаков и поддерживавшие его
круги видели выход из кризиса в откровенном отказе от каких-
либо реформ и дальнейшем ограничении компетенции Думы. 9 ию-
ня Мещерский, чье мнение после восстановления дружбы князя
с Николаем стало особенно весомым, возобновив свои обычные
нападки на Думу, заявил, что считает врагами народа «главных
представителей государевой власти, которые из страха Думы и ре-
волюции не смеют... твердо и открыто приступить к пересмотру
основных законов 17 октября». Чтобы ни у кого не осталось сомне-
ний в адресате, Мещерский добавил, что вред этих законов не ви-
дят «одни лишь так называемые премьеры».91 Об усилении тяги
«известных петербургских кругов», опирающихся на половину чле-
нов кабинета, к пересмотру Основных законов передавала из
России «Берлинер пост»,92 а Н. Маклаков в это же время весьма
двусмысленно заявлял, что собирается действовать в соответст-
вии с началами 17 октября в том виде, «в каком... их понимает»,
и намекал Савенко на свою готовность распустить Думу.93
Нарочито демонстрируя разномыслие с Коковцовым, Н. Мак-
лаков высказал свою точку зрения на земскую реформу. Он заявил,
что считает несвоевременным понижение земских и городских
избирательных цензов и ослабление административного вмеша-
тельства в дела самоуправления и не собирается создавать волост-
ное земство, планируя вместо этого придать функции низовой
единицы управления приходу и на нем же построить систему выбо-
ров в общеимперское представительство. Это было намеком на же-
лание пересмотреть Положение 3 июня и открытым вызовом ок-
тябристам и националистам, делавшим земскую реформу своим
главным лозунгом. Переходя от слов к делу, МВД внесло в Думу
пересмотренный закон о западном земстве, повысив неземельный
ценз до уровня, существовавшего во внутренних губерниях, и особо
выделив в составе русских избирателей полноцензовую курию.
158
Практически из закона убиралось все то, что было внесено в него
из столыпинских проектов общей земской реформы.
Осенью 1913 г. реакция уже не ограничивалась разговорами
об изменении Основных законов, но начала предпринимать кон-
кретные шаги в этом направлении. Первым в этом духе выступил
Саблер, внесший в сентябре в Совет министров проект полного
изъятия церковных дел из ведения Думы. Совет министров не
решился зайти так далеко, но принял инструкцию о порядке приме-
нения ст. 65 Основных законов, сужавшую реальные права Думы
в церковных вопросах, и притом постановил сохранить ее в тайне
под предлогом, что она является лишь делопроизводственным
указанием Синоду о порядке подготовки законопроектов. 23 сен-
тября это решение кабинета было утверждено Николаем.94
Вдохновленный успехом своего единомышленника, Н. Макла-
ков решил сделать следующий шаг. 14 октября он отправил Нико-
лаю в Ливадию письмо, в котором предлагал спровоцировать и
подавить преждевременное выступление против правительства и
тем расчистить путь к новому государственному перевороту.
Н. Маклаков писал царю, что вторая сессия Думы открывается
в обстановке, когда «настроение среди фабричного и заводского
люда неспокойное, а в среде так называемой интеллигенции очень
повышенное». Он просил разрешения выступить в Думе с преду-
преждением, что правительство готово распустить ее, «если харак-
тер думских работ не изменится». Выказав для приличия надежду,
что такое предупреждение может образумить Думу, Н. Маклаков
перешел к главному: его выговор Думе может, напротив, вызвать
«взрыв негодования», причем «буря и боевое настроение переки-
нется далеко за стены Таврического дворца». Министр внутренних
дел считал, что такой вариант «лишь приблизит развязку, которая,
по-видимому, едва ли отвратима», но «губернские и столичные
администрации сумеют подавить все волнения и самую смуту»,
если Николай даст согласие на роспуск Думы и введение в обеих
столицах чрезвычайной охраны и на «дальнейшие мероприятия»,
о которых он собирался доложить царю лично.95
15 октября Н. Маклаков внес в Совет министров предложение
объявить Петербург на положении чрезвычайной охраны, мотиви-
рованное ростом революционного движения и оппозиционных на-
строений. В предложениях ничего не говорилось о роспуске Ду-
мы, но 17 октября при обсуждении вопроса в кабинете было реше-
но, что указ о чрезвычайной охране вызовет резкие выступления
в Думе против правительства, которые сделают ее роспуск неиз-
бежным. Поэтому кабинет постановил просить у Николая разре-
шения подготовить одновременно указы и о чрезвычайной охране,
и о роспуске Думы, с тем чтобы на опубликование их было затем
дано разрешение по телеграфу. Н. Маклаков выбрал для своего
маневра момент, когда большая часть министров, в том числе
Коковцов и Кривошеин, отсутствовали, а замещавшие их предста-
вители ведомств не решились сразу возражать министру внутрен-
них дел. Журнал заседания был отправлен в Ливадию за подпи-
159
сями только Н. Маклакова, Щегловитова и председательствовав-
шего в кабинете Харитонова, а по утверждении его Николаем
отослан канцелярией Совета министров только в МВД и Министер-
ство юстиции.97
Хотя нет никаких оснований считать действия Н. Маклакова
частью заранее продуманного плана какой-либо группы, импуль-
сивный министр выступал не одиночкой. Прежде всего он заведо-
мо мог рассчитывать на сочувствие его намерениям со стороны
Николая и действовал в атмосфере растущей тяги легитимистской
реакции к перевороту. Марков и Пуришкевич выступили 21 октяб-
ря в Думе с заявлениями о недопустимости выполнять «обещания
1905 года», поскольку революционеры используют полученные то-
гда свободы против государства.98 Вслед за тем правые и национа-
листы стали предсказывать роспуск Думы и превращение ее пре-
емницы в совещательную. По-видимому, Н. Маклаков намекал
своим ближайшим единомышленникам на свои планы и на содер-
жание полученного им скорее всего именно 21 октября ответа
Николая, дабы те своими выступлениями создавали соответству-
ющий фон его действиям. 99
Как и следовало ожидать, Николай с радостью поддержал
намерения министра внутренних дел. 18 октября он ответил ему,
не только одобрив предложенный роспуск Думы, но и указав жела-
тельные «дальнейшие мероприятия»: «...считаю необходимым и
благовременным, — писал он, — немедленно обсудить в Совете
министров мою давнишнюю мысль об изменении статьи Учрежде-
ния Государственной думы, в силу которой, если Дума не согла-
сится с изменениями Государственного совета и не утвердит про-
екта, то законопроект уничтожается. Это при отсутствии у нас
конституции есть полная бессмыслица. Предоставление на выбор
и утверждение государя мнения большинства и меньшинства будет
хорошим возвращением к прежнему спокойному течению законо-
дательной деятельности и притом в русском духе».100 Вслед за тем,
получив журнал Совета министров, Николай 23 октября выразил
в помете на нем пожелание, чтобы созыв новой Думы был «зна-
чительно отдален», и подписал бланк указа о роспуске IV Думы
без назначения срока созыва следующей, 101 что противоречило
Основным законам. Речь шла, таким образом, не только о превра-
щении Думы в законосовещательную, но и о намерении какое-то
время обходиться без любой Думы.
У Н. Маклакова не хватило духу поставить вопрос о государ-
ственном перевороте на обсуждение своих коллег. Видимо, 21 ок-
тября состоялось заседание Совета министров, не отраженное в его
бумагах, на котором Н. Маклаков уведомил об одобрении Нико-
лаем его намерения выступить в Думе с «предупреждающей»
речью (фельдъегерская почта между Ливадией и Петербургом шла
два-три дня, следовательно, Н. Маклаков мог получить письмо
Николая 20, а скорее 21 числа, а уже 22 октября он информировал
царя об этом заседании). Большинство участников высказалось
против такой речи, ссылаясь на то, что столь важный шаг не может
160
быть сделан без обсуждения его в полном составе кабинета. Пря-
мой конфликт с буржуазно-помещичьим общественным мнением,
к которому рвался Н. Маклаков, все же казался высшей бюро-
кратии слишком опасным. К тому же Коковцов, который вел в Па-
риже переговоры о займе, срочно сообщил в Петербург, что разгон
/Думы отрицательно скажется на позиции французской стороны. 102
Не решившись провоцировать разгон речью Н. Маклакова, мини-
стры спустили на тормозах и объявление Петербурга на чрезвы-
чайном положении. В этой ситуации ретивый министр понял, что
обсуждение вопроса о пересмотре Учреждения Думы «встретило
бы еще более настойчивые возражения, тем более горячие, что
Совет считает вообще, что думские дела выходят из круга ведом-
ства министерства внутренних дел и относятся до компетенции
лишь Председателя Совета министров». Отказавшись от мысли
о государственном перевороте в октябре, Н. Маклаков не считал
вопрос исчерпанным и написал Николаю, что «некоторое промед-
ление в этом деле было бы простительно». 103
Отказ кабинета от роспуска Думы заставил Н. Маклакова
перестроить свою тактику, сосредоточившись на борьбе против
Коковцова. Он начал уверять националистов в своем благожела-
тельном отношении к Думе, отрицая само существование своего
письма к Николаю, и, получив разрешение царя, с помощью Щег-
ловитова побудил Маркова принести 1 ноября формальное изви-
нение за его майскую выходку (по слухам, в оказании нажима на
Маркова и в выработке текста извинительной речи участвовал и
вернувшийся 25 октября из-за границы Кривошеин). Тем самым
было покончено с «забастовкой министров», а Коковцов был вы-
ставлен единственным виновником затяжного и ненужного кон-
фликта с правым крылом Думы.
Одновременно Н. Маклаков стремился каким-либо ударом по
оппозиции восстановить в глазах царя свою репутацию решитель-
ного человека. С этой целью он предложил разрубить затянувший-
ся спор о московском городском голове. 8 октября, выполняя весен-
нее распоряжение МВД, московская Дума избрала очередного
кандидата. На этот раз им оказался крупный промышленник
Л. Л. Катуар — по аттестации полиции, «хороших нравственных
качеств, хороший коммерсант, нерешительный и ничем не вы-
дающийся человек», 104 но католик, потомок выходцев из Швей-
царии и кадет, т. е. лицо, заведомо для МВД неприемлемое. После
этого Н. Маклаков решил прекратить попытки заставить москов-
скую Думу выбрать угодного ему кандидата и властью МВД наз-
начить городским головой одного из виднейших представителей
крайне правых — Штюрмера. Как всегда торопясь, Н. Маклаков
лишь по пути в Ливадию сообразил, что Штюрмер — присутству-
ющий член Государственного совета и, следовательно, его назна-
чение невозможно без согласования с Акимовым. Получив 2 нояб-
ря предварительное согласие Николая, Н. Маклаков 8-го предста-
вил официальный доклад, обосновывая кандидатуру Штюрмера
тем, что тот «уже приводил однажды в порядок... губернское твер-
II В. С Дякин
161
ское земство в качестве назначенного председателя».105 Не желая
снова нарваться на сопротивление Коковцова, вернувшегося 4 но-
ября из Парижа, и других коллег, Н. Маклаков не информировал
их о своих действиях. Но Акимов, неохотно согласившийся на
комбинацию, при которой член Государственного совета оказы-
вался в подчинении министра, выдал Н. Маклакова премьеру.
Одновременно сведения о предстоящем назначении Штюрмера
попали с 15 ноября в печать, поднявшую большой шум. Восполь-
зовавшись этим, Коковцов сослался на «особое значение предпо-
ложенного мероприятия» и убедил Николая передать 20 ноября
доклад Н. Маклакова на обсуждение Совета министров. В Совете
Н. Маклаков вновь оказался в одиночестве, поскольку все осталь-
ные считали опасным бросать вызов Москве навязыванием ей
городского головы. В итоге было решено оставить исполнение
обязанностей головы за его избранным товарищем в надежде, что
через год Дума предложит более подходящего кандидата. 106
Кроме того, Совет министров письменно выговорил Н. Маклакову
за то, что он действовал в обход коллег.
Потерпев второе поражение подряд, Н. Маклаков написал
Богдановичу в явном расчете на передачу Николаю (что Богдано-
вич и сделал) форменный донос на Коковцова. Он изобразил
позицию премьера как стремление заработать себе популярность
в ущерб царю. «Семь лет, — витийствовал Н. Маклаков, играя
заодно на еще не изжитой неприязни царя к Столыпину, — именно
так работало правительство и семь лет неискренняя власть, лю-
бившая выше всего собственную популярность, растрачивала на-
ше драгоценное состояние — самодержавную мощь русских импе-
раторов... Я мечтал... и все еще мечтаю изменить этот курс везде,
где это зависит от меня. Но что же я могу сделать? Моя мечта по-
скорее и покрепче починить, что можно в нашей внутренней жизни,
для того, чтобы для наследника подготовить другую обстановку,
чем та, в которой мы, благодаря предателям России, живем те-
перь, — эта мечта разбита в московском деле — где так легко бы-
ло подчеркнуть нашим жирондистам, что песня их спета». 107
В конечном итоге победы над Н. Маклаковым (а косвенно и над
Николаем) лишь еще больше подорвали позиции Коковцова, и без
того уже шатавшиеся под давлением Кривошеина.
В мотивах действий Кривошеина непросто отделить его под-
линные цели от демагогического прикрытия, связанного с тем, что
рассчитывать на успех у Николая и его окружения можно было
только в союзе с крайне правыми и, в частности, с Мещерским. 108
В общеполитических вопросах, оставаясь в целом на правых по-
зициях, Кривошеин эволюционировал от враждебного отношения
к представительному строю к прагматической готовности сотруд-
ничать с третьеиюньской Думой и право-октябристскими земства-
ми, тем более что они в свою очередь готовы были содействовать
осуществлению столыпинско-кривошеинской аграрной реформы.
Опыт работы в этой области способствовал выработке у Криво-
шеина «принципиальных соображений о желательности создать
162
благоприятные условия для совместной деятельности правитель-
ства и общественных сил», 109 — разумеется, в рамках, определя-
емых правительством: Кривошеин не раз был в Совете министров
инициатором шагов, направленных на пресечение любых расшири-
тельных толкований буквы Учреждения Думы. Но все же в отно-
шении к Думе существовало явное различие между Кривошеиным
и правыми типа Дурново и Н. Маклакова. А поскольку симпатии
Николая склонялись к последним, Кривошеин, чтобы не быть изо-
браженным в глазах царя излишне «левым», старательно афиши-
ровал свои дружеские связи в правом лагере и, как уже отмеча-
лось, выдвигал на пост премьера «безукоризненно правого» Горе-
мыкина.
Главным мотивом борьбы Кривошеина против Коковцова
были принципиальные разногласия в области экономической поли-
тики, причем линия Кривошеина встречала все большую поддерж-
ку не только в аграрных кругах. В январе 1913 г. октябристы внес-
ли в Думу законодательное предположение об изыскании средств
для мелиоративного кредита. Изложив в нем историю борьбы
ГУЗиЗ и Министерства финансов вокруг проектов создания Сель-
скохозяйственного и реорганизации Крестьянского банков, октяб-
ристы выразили сожаление, что осуществление этих проектов «по-
видимому, отложено на неопределенное время», тогда как отсут-
ствие кредита «замедляет эволюционный ход интенсификации
сельского хозяйства», и от себя предложили преобразовать Кре-
стьянский банк в Государственный земельный на основах, близких
к кривошеинским. 110 В марте Всероссийская сельскохозяйствен-
ная палата предложила создать Центральный сельскохозяйст-
венный банк с передачей ему и элеваторной сети, и мелиоративного
кредита из ГУЗиЗ, и мелкого кредита из Министерства финансов.
Если выступление Палаты могло быть инспирировано Кривоше-
иным, то инициатива октябристов была самостоятельной и отра-
жала заинтересованность помещичьего класса в кредите для себя
и беспокойство за исход аграрной реформы. О необходимости
широкой программы подъема сельского хозяйства говорили и мо-
сковские промышленники, чье производство было ориентировано
на внутренний рынок. Между тем Коковцов, озабоченный прежде
всего курсом рубля и ценных бумаг, продолжал сопротивляться
планам привлечения в сельское хозяйство средств с помощью ка-
ких-либо займов, гарантированных государством. Когда в июле
1913 г. ГУЗиЗ предложило создать Российский сельскохозяйст-
венный банк, в котором участвовали бы частные капиталы и коопе-
ративные объединения сельских хозяев, но предусматривался
и выпуск облигаций, Коковцов, сославшись на свои возражения,
сделанные в 1910 г., заявил, что принципиально «вопрос может
считаться исчерпанным». 111
В 1913 г. обострилась борьба между ГУЗиЗ и Министерством
финансов из-за долгосрочного плана государственных мелиоратив-
ных работ. Предложение о разработке такого плана было вне-
сено в Думе в январе близким к Кривошеину Мусиным-Пушки-
11
163
ным под флагом ознаменования 300-летия дома Романовых. Все
материалы для думского законодательного предположения были
предоставлены ГУЗиЗ, которое в мае, в разгар антикоковцовской
кампании правых, заявило о готовности разработать и осущест-
вить такой план «при содействии местных общественных сил». 112
В августе Кривошеин внес в Совет министров программу мелио-
ративных работ общей стоимостью в 2.5 млрд, рублей, из которых
на 1914—1919 гг. он предлагал выделить 150 млн. рублей. План
предусматривал мелиорацию земель в Европейской России и
в Средней Азии и Закавказье, где кроме задач развития хлопковод-
ства ставилась и цель колонизации окраин «русскими людьми». 113
Кривошеин подчеркивал «исключительную государственную важ-
ность» своих предложений, которые вслед за тем были оспорены
Коковцовым как непродуманные и безосновательно претендующие
на исполнение средствами казны. Коковцов выступил также против
строительства казенных железных дорог в Средней Азии и Закав-
казье, которые Рухлов планировал в значительной мере по иници-
ативе Кривошеина и в связи с его планами.
С середины 1913 г., после того как позиции Коковцова были
ослаблены кампанией правых против «пьяного бюджета» и «за-
бастовкой министров», Кривошеин активизировал свой подкоп под
премьера, действуя одновременно в нескольких направлениях.
Одним из таких направлений была демонстрация «благожела-
тельности» к обществу. 7 июля при открытии сельскохозяйствен-
ной выставки в Киеве Кривошеин произнес краткую речь о сотруд-
ничестве своего ведомства с земствами, закончив ее призывом
преодолеть разделение «на пагубное „мы и они“, разумея под
этим правительство и общество».114 В разгар «министерской за-
бастовки» это, естественно, было воспринято как выпад против
виновника забастовки Коковцова, не случайно выразившего Кри-
вошеину свое недовольство. 115
Оценивая значение нашумевшей речи, следует, однако, учиты-
вать, что призыв к сотрудничеству был обращен в первую очередь
к земствам с их право-октябристским большинством. Потребова-
лась война, чтобы в приемлемое для Кривошеина «они» попали
и кадеты как партия, хотя с отдельными ее членами он явно под-
держивал контакты и раньше.
Одновременно Кривошеин инспирирует и передает в «сфе-
ры»116 записку, составленную Д. Б. Нейдгартом, возможно, при
участии А. Н. Хвостова и одного из идеологов объединенного дво-
рянства — Н. А. Павлова. В записке утверждалось, что после
1905 г. был принят ошибочный курс на политические реформы, не
интересующие основную массу населения страны, тогда как «еди-
нение власти с народом» возможно на основе «активных консерва-
тивно-народных и национально-русских реформ», связанных
с подъемом уровня жизни обедневших масс, ради чего надо отка-
заться от преимущественной заботы об увеличении золотой налич-
ности. 117 Записка вписывалась в рамки кривошеинского эконо-
мического курса и в то же время представляла собой попытку
164
возвращения к «попечительной» политике по отношению к кресть-
янству, но уже на базе столыпинской аграрной реформы.
Обложенный с разных сторон Коковцов уже в июне 1913 г.
в неожиданно откровенном разговоре с одним из идеологов черно-
сотенства — Никольским (среди прочего Коковцов говорил о «без-
надежности династии», на спасение которой он «не рассчиты-
вает») 118 жаловался, что «чувствует себя одиноким... а со стороны
коллег ловит жадные взгляды нетерпеливых... наследников». 119
Все же вряд ли можно считать правильными позднейшие утверж-
дения «Русского слова», будто замена Коковцова Горемыкиным
и Барком была решена еще в июле 1913 г., хотя и планирова-
лась даже на более поздний срок, чем произошла в действительно-
сти. В то же время слухи о подготовке именно такой комбинации
появились в «Русском слове» 31 августа с упоминанием и о возве-
дении Коковцова в графское достоинство. Правда, тогда газета
еще характеризовала эти слухи как «досужие разговоры», свя-
занные с активностью кружка Мещерского. В конце октября некий
«высокопоставленный собеседник» говорил корреспонденту «Рус-
ского слова», что «естественными преемниками» Коковцова явля-
ются люди типа Горемыкина и Кривошеина, которые «могут быть
проводниками либеральных реформ, но в совершенно своеобраз-
ной постановке — реформ, вызванных потребностями времени, но
даваемых под тормозом консервативной правой силы», и что сама
смена премьера произойдет именно тогда, когда понадобится
«энергичный правый, чувствующий силу и умение вести курс
налево». Можно предположить, что информация, предоставлен-
ная кем-то «Русскому слову», имела целью подготовить будущему
кабинету Горемыкина, если его удастся создать, благоприятную
встречу со стороны либеральной оппозиции.
Хотя о курсе налево (а не о жестах в левую сторону) в планах
Кривошеина не было и речи, его программа действительно озна-
чала смену курса в экономике, а призывы к преодолению разрыва
между «мы» и «они» и рассуждения о реформах звучали иначе,
чем выступления Дурново и Н. Маклакова. Поэтому выбор пре-
емника Коковцову означал для Николая в известной мере выбор
дальнейшей политики, и это усиливало его колебания. Решив для
себя в принципе вопрос об отставке Коковцова, если верить рас-
сказу начальника военно-походной канцелярии царя кн. В. Н. Ор-
лова французскому послу, еще в сентябре — октябре, 120 Николай
не спешил с увольнением и в сентябре довольно раздраженно
ответил на очередное напоминание Мещерского, что «всегда за-
нят» решением участи премьера, но не может «давать своего рода
обязательство на этот счет». 121 Кроме проблемы выбора курса на
затяжке дела сказывались и практические соображения, поскольку
переговоры о крупном железнодорожном займе во Франции про-
должались и Коковцов был еще нужен.
Борьба в верхах развертывалась на фоне грызни и попыток
перегруппировки в право-националистском лагере, причем оба эти
процесса взаимно влияли один на другой.
165
Черносотенные организации, с одной стороны, находились
в состоянии обостряющегося организационного развала, а с дру-
гой — все больше оказывались не в силах справиться с «темным
122 ° °
мужицким демократизмом» крестьян, социальной демагогией
вовлеченных в монархические союзы, но и в черносотенной обо-
лочке выдвигавших свои требования. С первых же дней сущест-
вования IV Думы во фракции правых возникли серьезные слож-
ности с председателем почаевского «Союза русского народа» еп.
Никоном, который стал подготавливать проекты земельной ре-
формы (установление максимума в 500 десятин, высокий прогрес-
сивный налог, вынуждающий помещиков к продаже земли, широ-
кий государственный кредит крестьянам) и установления монопо-
лии внешней и внутренней хлебной торговли (этот проект был
в марте 1913 г. внесен в Думу). Синод поспешил назначить Нико-
на епископом Енисейским и тем лишить его возможности присут-
ствовать в Думе. Но Никон и из Сибири продолжал выступать
с критикой Думы и «начальства» за игнорирование интересов
крестьян 123 и называть себя «прогрессивным правым». 124 Едва
спровадив из Думы Никона, правые стали обвинять в сеянии
смуты среди крестьян одесского депутата еп. Анатолия. Но наи-
большее беспокойство их продолжал вызывать почаевский «Союз»,
во главе которого после избрания Никона в Думу встал архиман-
дрит Виталий, усиливший социальную демагогию, хотя и пытав-
шийся канализировать недовольство крестьян только против по-
мещиков-поляков. В декабре 1913 г. на съезде сельских отделов
«Союза русского народа» в Киеве крестьяне-почаевцы критико-
вали лидеров «Союза» за то, что они ничего не сделали для устра-
нения крестьянского малоземелья. На рубеже 1913—1914 гг. глас-
ный бессарабского земства Н. Е. Крупенский в докладе губерн-
скому собранию открыто обвинил местные отделы «Союза рус-
ского народа» и «Союза Михаила Архангела», находившиеся под
влиянием почаевцев, в потворстве «инстинктам темной крестьян-
ской массы». Крупенские и их единомышленники чувствовали
присутствие в сельских отделах и дружинах «Союза русского на-
рода» «революционного микроба» и предрекали, что «такое поло-
жение может продолжаться не долее, чем 15 лет». 125 По жалобе
бессарабских помещиков Н. Маклаков был вынужден обратить
внимание Саблера на то, что под влиянием демагогии почаевских
лидеров в Юго-Западном крае и в Бессарабии возникло «броже-
ние чисто аграрного свойства», подрывающее престиж правитель-
ства и сеющее «классовый антагонизм». 126
Все более напряженными становились отношения во фракции
правых. Майская провокационная выходка Маркова вызвала раз-
дражение разных элементов в ней. Группа депутатов-священни-
ков была напугана выступлением против правительства и заду-
мала было образовать собственную фракцию, если не будет воз-
ражать Синод. Пуришкевичу пришлось просить о вмешательстве
Саблера, который обещал удержать духовенство от раскола, но
подтвердил, что прямые выпады против носителей власти ставят
166
чиновников в рясах в трудное положение. «Умеренные» правые во
главе с Хвостовым увидели в марковском «красть нельзя» помеху
к восстановлению право-октябристского большинства и попытку
срыва Думы. Опасаясь поражения на следующих выборах, они
грозили уходом из фракции и переходом к националистам.
Наиболее глубокая трещина во фракции, однако, проходила
между помещиками и крестьянами. В начале второй сессии Думы
под влиянием недовольства своих односельчан правые крестьяне
заговорили о создании особой крестьянской группы (не левее
октябристов) с запретом одновременно входить в другие фракции,
против чего они раньше всегда возражали. Крестьянские депутаты
говорили, что «совершенно не согласны с той политикой, которую
ведут в их фракциях „господа"», и что они тяготятся зависимостью
от дворян, не желающих считаться «ни с крестьянскими интереса-
ми, ни с мнением крестьян по вопросам, рассматриваемым
в Г. Думе». Они также подчеркивали, что «недовольство сущест-
вует и среди правых священников». Боясь роспуска Думы, кресть-
янские депутаты настаивали, на прекращении конфликта с прави-
тельством.
В состоянии полного развала находился Всероссийский нацио-
нальный клуб. В июне 1913 г. выяснилось, что в нем всего 66 членов
(и только 24 иногородних). Из-за полного безденежья Крупенский
предложил создать при клубе справочно-комиссионное бюро,
против чего возражал Шульгин, говоривший, что клуб все-таки не
лавочка, а политическая организация. В сентябре сильнейший
удар изнутри был нанесен Национальному союзу — Шульгин вы-
ступил против фабрикации дела Бейлиса. Ситуация во фракции на-
ционалистов складывалась сходно с положением у правых. Группа
Савенко — Демченко усиливала давление на Балашова, требуя
примирения с Коковцовым и сближения с октябристами, ссылаясь
на левение своих избирателей. Депутаты-крестьяне выражали не-
довольство игнорированием их со стороны лидеров. 7 ноября Бала-
шов был все же переизбран председателем фракции (это и не уди-
вительно, ибо националисты существовали в значительной мере на
его деньги), но был на грани провала и удержался лишь обеща-
нием предоставить крестьянам и священникам места во фракцион-
ном бюро. После избрания Балашова левые националисты (при-
мерно 2/з фракции) потребовали свободы голосования, дабы иметь
возможность блокироваться с октябристами.
Пользуясь выяснившимся стремлением рядовых депутатов пра-
вого крыла по разным причинам (вплоть до нежелания терять
депутатский оклад) сохранить Думу и утилизуя эффект только что
одержанных над Н. Маклаковым побед, создававших впечатление,
будто его позиции упрочились и он даже может склонить Государ-
ственный совет к совместной работе с нижней палатой, Коковцов
предпринял попытку действительно подкрепить себя созданием —
наконец-то — правительственного большинства. За выполнение
этого поручения взялись Савенко и Демченко, принятые премьером
26 ноября. Поскольку Балашов и его сторонники среди национа-
167
листов были по-прежнему против Коковцова, а у октябристов шли
споры о выполнении резолюции партийной конференции, речь
могла идти не о соглашении разваливающихся фракций, а о фрак-
ционной перегруппировке. Савенко и Демченко говорили при этом
о создании из левых националистов, группы Крупенского и части
октябристов «партии правого центра» во главе с Волконским, кото-
рая взяла бы на себя руководство Думой. Савенко и Демченко
имели в виду образование большинства с левыми октябристами и
прогрессистами, 28 но фракция националистов, поддержав идею
договориться с Коковцовым, высказалась за большинство не левее
октябристов. О создании правого блока думал и Волконский.
В октябристских рядах активное участие в планах создания
новой группировки принимал Лелюхин, вокруг которого к моменту
партийной конференции объединилось около 40 депутатов, дейст-
вовавших тайно от руководства фракции и от Родзянко. На част-
ном совещании националистов и лелюхинцев было решено изба-
виться от левых октябристов, чье присутствие «осложняет осущест-
вление правительственного центра», и помешать Родзянко пред-
отвратить раскол фракции. 1 декабря на квартире у Коковцова
состоялось совещание с участием Волконского, В. Бобринского,
Савенко, Демченко и Лелюхина. Вошедший уже в роль лидера
правительственного большинства Волконский выразил уверен-
ность в возможности повести за будущей партией часть правых.
Планируемое большинство не получалось, однако, без голосов
Родзянко и его группы (примерно 30 человек), не посвященных
в переговоры. Зондаж их позиции был проведен националистами,
чтобы не раскрывать игру Лелюхина. Родзянко счел право-октяб-
ристское большинство нереальным (речь шла о долговременном
блоке, чего октябристы центра никогда не хотели), и тогда лелю-
хинцы решили не входить в планируемую партию (тем самым и вся
идея была оставлена), а влиться во фракцию земцев-октябристов,
чтобы тянуть их вправо. При этом большие надежды возлагались
на обработку депутатов типа Алексеенко и Антонова, «для которых
самое обыденное, но непосредственное к ним обращение главы
правительства имеет значение гораздо большее, чем доводы их
товарищей по Думе».129
К концу первой декады декабря организаторы «правительст-
венного центра» считали его почти готовым и обсуждали програм-
му соглашения с кабинетом, включавшую в себя «такие проекты,
осуществление которых прежде всего удовлетворило бы наиболее
влиятельные круги избирателей, из среды которых вышли члены
правительственных партий», — земскую и городскую реформы и
улучшение местных финансов. Эти проекты, а также реформа по-
лиции и новый закон о печати дали бы, по мнению организаторов
блока, Думе основания утверждать, что соглашение с Коковцовым
заключается «во имя действительного обновления государствен-
ного строя».130 Однако сколачивание блока оказалось делом более
сложным, чем это казалось левым националистам. Передача роли
маятника, от которого зависят думские комбинации, группе Савен-
168
ко не устраивала земцев-октябристов, и те выступили против дол-
госрочных соглашений с правым крылом Думы, как перед тем
сорвали «прогрессивный блок» с оппозицией. Одновременно Са-
венко и К0 натолкнулись на сопротивление в собственных рядах.
Еще в конце ноября группа киевских националистов (а Киев был
в основном оплотом левого крыла фракции, как Волынь— правого)
выступила с осуждением «каких-то национал-либералов», идущих
в «служение к октябризму» вместо необходимого союза с правыми.
«Киевлянин» ответил передовицами против советов занять «место
шоферов в автомобиле Замысловского и Маркова».131 Во время
рождественских каникул в Киеве произошла резкая схватка
между Савенко и иже с ним и сторонниками антикоковцовской
ориентации. Савенко говорил об усилении антидумской кампании
«безответственных кругов» и о невозможности идти с теми, «кто
мечтает об уничтожении народного представительства».132 У себя
дома левые националисты победили, но и там их противники во
главе с членом Государственного совета и губернским предводите-
лем дворянства Н. Ф. Безаком пошли на прямой раскол, создав
параллельный отдел Национального союза (главным образом по-
мещичий в противовес «левым» горожанам). В целом, однако,
тылы сторонников октябристско-националистского блока в обеих
фракциях оказались непрочными, и с возобновлением сессии Думы
в январе их продолжавшиеся призывы к единству были уже лишь
отголосками стихавшей кампании. Впрочем, к тому времени судьба
Коковцова была уже настолько ясна всем, кроме него самого, что
создавать блок для соглашения с ним смысла не имело.
В то время как в Думе разыгрывался с вариациями, вызванны-
ми обстоятельствами момента, очередной акт спектакля «форми-
рование право-октябристского большинства», снова активизиро-
вались и «независимые консерваторы». Кроме Олсуфьева, Обо-
ленского, Волконского, П. Извольского, Гурко, Перовского-Петро-
во-Соловово, Фелькерзама, Розена и Кона, причастных к прежним
планам создания умеренно-правой партии, на этот раз в сведениях
Департамента полиции были названы также наместник на Кавказе
гр. И. И. Воронцов-Дашков, давно вызывавший злобу правых
своим умеренным правлением, а в июле опубликовавший всепод-
даннейший отчет, в котором обосновывал необходимость не раз-
дражать коренное население окраин, члены Государственного со-
вета Ермолов, Шебеко и Скирмунт, члены Государственной думы
Ковалевский, Клюжев и Звегинцев и журналист Колышко. Гово-
рилось также о сочувственном отношении Витте и Мещерского.
На этот раз речь шла о создании партии «империалистов», которая
собиралась организовываться только в том случае, если прави-
тельство на то согласится. Для выяснения позиции и положения
правительства Ермолов беседовал с Коковцовым. «Империалисты»
уже провели какие-то политические обеды и собрания и намечали
более широкое совещание в январе, когда земцы со всей России
съедутся на юбилейные торжества,133 т. е. рассчитывая на эту
среду или уже имея в ней единомышленников.
169
Сведения Департамента полиции согласовываются с некото-
рыми сообщениями прессы. В начале ноября опять прошел слух о
желании Олсуфьева создать в Государственном совете «группу не-
зависимых», которая наладила бы непосредственный контакт
с центральными фракциями Думы. Программа группы была
якобы близка к октябристской. Тогда же окончательно ушел из
группы правых Гурко. В январе члены Государственного совета по
выборам от земств (а их лидером был Олсуфьев) планировали
устроить с приехавшими в Петербург провинциальными земцами
совещания по законопроектам о волостном земстве и о борьбе
с пьянством. Первый был предметом разногласий легитимистской
реакции и умеренно-правых, а на втором вскоре был добит Ко-
ковцов.
Призывы «независимых консерваторов» — «империалистов»
к умеренным реформам и сдержанности в национальных вопросах
не противоречили позиции Коковцова, поэтому не было бы ничего
странного в их готовности помочь премьеру на рубеже 1913—
1914 гг. против давления справа, если бы не имена Витте, Мещер-
ского и Волконского. Витте и Мещерский к этому времени по уши
увязли в интригах против Коковцова. Правда, они фигурируют
в сведениях Департамента полиции только как сочувствующие
идее «империализма», а не планам Олсуфьева блокироваться с Ко-
ковцовым. Честолюбивый Волконский, демонстративно ласкаемый
двором, рвался в председатели Думы, а с конца 1913 г. считался
уже в числе претендентов на пост министра внутренних дел
в случае, если понадобится новый Святополк-Мирский. Но, свой
человек при дворе и среди высшей бюрократии, Волконский не мог
не понимать, что делать карьеру, ставя на Коковцова, бессмыслен-
но. Кроме того, с 1914 г. Волконский занимает настолько постоян-
ное место в любых министерских пасьянсах, раскладываемых Кри-
вошеиным, что это предполагает близость более давнего происхож-
дения. Поэтому трудно удержаться от предположения, что, с готов-
ностью принимая на себя первые роли в комбинациях, задумывае-
мых другими как поддержка Коковцова, Волконский (а может
быть, и Олсуфьев) имел в виду поставить эти комбинации, буде
они удадутся, на службу другому премьеру.
Новый сигнал о том, что дни Коковцова сочтены, прозвучал
27 ноября, сразу после того, как премьер поручил Савенко создать
ему большинство в Думе: Государственный совет, вернувшись
к обсуждению законопроекта о введении Городового положения
в Польше после его нового рассмотрения IV Думой, вновь отверг
право гласных пользоваться в заседаниях устной польской
речью.134 Надвигающаяся война с Германией и рост украинского
национального движения делали для царизма настоятельно необ-
ходимым примирение с верхами польского общества. Но легити-
мистская реакция и националисты-нейдгартцы отвергали саму
мысль о допущении национального языка в органах самоуправле-
ния на любой окраине, видя в этом первый шаг к ненавистной им
автономии. Само по себе голосование в Государственном совете не
170
было направлено лично против Коковцова, но неспособность
премьера провести через верхнюю палату правительственное пред-
ложение, «трижды свыше поддержанное»,135 оборачивалась
против него. А его противники в кабинете устроили еще и явную
демонстрацию: Кривошеин, Рухлов, Щегловитов и Н. Маклаков не
пришли 27 ноября в Государственный совет поддержать премьера,
хотя законопроект проходил от имени Министерства внутренних
дел, зато Щегловитов, Сухомлинов и Саблер явились 4 декабря
выбирать членов согласительной комиссии, которые должны были
защищать изувеченный верхней палатой закон.
Объединившиеся ради свержения Коковцова противники
премьера не были сплочены между собой. В условиях полусамо-
державного режима и при невозможности для министров открыто
исповедовать политическую, а не чисто ведомственную программу
подкоп под Коковцова мог оказаться успешным только в форме
дворцовой интриги — как результат победы одной из группировок
камарильи. Наибольшие возможности оказать влияние на выбор
Николая имели Мещерский и Распутин. В октябре 1913 г. положе-
ние Распутина было особенно подчеркнуто выволочкой, которую
Николай устроил Богдановичу, еще пытавшемуся предостерегать
царя против «старца».136 Поэтому любая коалиция должна была
обеспечить себе поддержку Распутина. Н. Маклаков постарался
наладить с Распутиным прямые контакты, а Кривошеин действо-
вал через связанного со «старцем» Витте. Последний имел и какие-
то свои расчеты, все еще не смирившись с отстранением от непо-
средственного участия в государственных делах, причем в «дневни-
ках» Мещерского в конце января проскальзывала тревога в связи
со слухами о возможном возвращении Витте к власти в той или
иной форме,137 особенно почему-то муссировавшимися кадетами.
Союз между Кривошеиным и Мещерским тоже был двусмыслен-
ным. Уже в сентябре, излагая сведения о записке Нейдгарта, Ме-
щерский писал, что в случае успеха этого демарша уйти должны
будут не только Коковцов, но и Н. Маклаков. Это явно не входило
в планы Мещерского, но действительно было целью Кривошеина.
Сам Мещерский поддерживал кандидатуру Горемыкина в предпо-
ложении, что тот по возрасту долго в премьерах не засидится и
затем освободит место для Н. Маклакова.
В начале декабря борьба за премьерское кресло обострилась.
4 декабря Николай принял в Ливадии Кривошеина, 6 декабря —
Коковцова, а 7 и 8 декабря — Н. Маклакова.138 По информации,
собранной французским поверенным в делах Дульсе,139 и по воспо-
минаниям Барка и сына Кривошеина, Николай в ходе разговора
с Кривошеиным, вновь настаивавшим на изменении финансовой
политики, предложил ему самому занять посты премьера и минист-
ра финансов. Позондировав, насколько он сможет в такой ситуа-
ции влиять и на МВД, в частности на назначение губернаторов, и
почувствовав прочность положения Н. Маклакова, Кривошеин
сослался на болезнь и отказался от предложения, еще раз назвав
Горемыкина и Барка.140 Вернувшись в Петербург, Кривошеин и
171
впрямь заболел, что сразу же активизировало других претенден-
тов на власть. О затяжной борьбе между кандидатурами Дурново
и Горемыкина писал уже после назначения последнего очень
близкий к бюрократическим и придворным сферам Мусин-Пушкин.
Называлось также имя Щегловитова, в начале декабря напомнив-
шего о себе речью о необходимости обратить «консервативную
силу закона» против «передовых, неустойчивых течений общест-
венной мысли»,141 а в январе резко увеличившего число крайне
правых в Сенате. По сведениям кадетов, получавших через Набо-
кова информацию от статс-дамы А. Н. Нарышкиной, «дворцовая
партия» и правые из групп Пуришкевича и Замысловского через
кн. Орлова проводили Щегловитова и поносили Коковцова, ставя
ему в вину разом и неумение создать в Думе прочное большинство,
и заигрывание с октябристами, без которых такое большинство
было несоставимо. Свои планы вынашивал и Рухлов. В начале
ноября он обращался к царю с просьбой об отставке, мотивируя ее
утратой авторитета из-за отклонения его предложений о выкупе
частных железных дорог.142 Но это было явно лишь проверкой
прочности симпатий Николая и напоминанием о необходимости
убрать Коковцова. В январе Рухлов упоминался как претендент
не только на Министерство финансов (в комбинациях с Дурново,
Щегловитовым или Харитоновым), но и на кресло премьера.
Свара претендентов привела к полному разброду в Совете ми-
нистров и отразилась на его деятельности. 3 января кабинет забра-
ковал представленный Н. Маклаковым и рассчитанный на усиле-
ние влияния МВД на местах проект нового продовольственного
устава, причем никто из союзников Н. Маклакова не пришел ему на
помощь. На том же заседании Н. Маклаков, Щегловитов и Кассо
остались в меньшинстве в вопросе об ограничении акционерного
землевладения.143 9 января Совет министров без обсуждения от-
ложил представленный МВД законопроект об обществах и союзах,
ссылаясь на неустраненные разногласия по нему, хотя нередко эти
разногласия разрешались именно на Совете. В тот же день Коков-
цов провел через кабинет отказ в фиксации расходов на пять лет
вперед на мелиоративные работы, причем эту кривошеинскую лю-
бимую идею не поддержал и Рухлов. 23 января при обсуждении
предложения об обследовании деятельности синдикатов «Прода-
мета» и «Продуголь» их постоянный главный обличитель Рухлов
предпочел отмолчаться.
Поведение Коковцова, который, с одной стороны, «положитель-
но всякому встречному (даже просителям) до неприличия плакал
в жилетку и жаловался на всех и вся»,144 а с другой — до послед-
ней минуты не верил в отставку и гнул свою линию в финансовой
политике, побудило участников интриги вновь использовать против
него крики о «пьяном бюджете». 10 января на обсуждение Государ-
ственного совета был поставлен многократно откладывавшийся
законопроект «об изменении и дополнении некоторых статей Свода
законов относительно продажи спиртных напитков», подготовлен-
ный Министерством финансов по настоянию Думы и громко, хотя и
172
не очень обоснованно, именовавшийся законом о борьбе с пьянст-
вом, вину за распространение которого усиленно возлагали на фи-
нансовое ведомство и его главу. Атаку начал сам автор винной
монополии Витте, демагогически утверждавший, будто он заду-
мывал монопольку как способ ограничения пьянства, а Коковцов
превратил ее в «Мефистофеля-искусителя».145 По описанию пред-
седателя комиссии Государственного совета, рассматривавшей
проект, А. Д. Зиновьева, члены верхней палаты, «вяло и неохотно»
занимавшиеся им, «внезапно обалдели и, толкая друг друга, спо-
тыкаясь, все полезли на удочку» устроителей интриги, которых
он перечислял в следующем порядке: «Главная пружина — боль-
ной? (скептики не верят) Кривош(еин), рычаг — Мещ(ерский),
добровольный поддужный (pour la Roi de Russe) — Витте, шир-
ма — Горемыкин, а пешка — Барк. Случайное место действия —
питейный вопрос».146 17 января было подписано соглашение Ми-
нистерства финансов с французским банковским синдикатом о раз-
мещении железнодорожного займа,147 ради которого Коковцов
был нужен на своем посту, и по знаменательному совпадению в тот
же день подавляющее большинство Государственного совета вы-
ступило против Коковцова при голосовании одной из ключевых
статей законопроекта о борьбе с пьянством.
Чрезмерная активность Витте могла, однако, из-за ненависти
к нему царя обернуться на пользу Коковцову. Поэтому Кривошеин
бросился пресекать возможные колебания Николая. 20 января
после личной встречи с царем он счел нужным закрепить разговор
письменной просьбой: «...какие бы соображения ни представля-
лись, не оказывать ни на Государственный совет в целом, ни на
кого бы то ни было из его членов никакого давления (по слухам,
Коковцов собирался предложить временно удалить Витте из Госу-
дарственного совета, как это было сделано с В. Треповым и Дурно-
во в марте 1911 г. по настоянию Столыпина. — В. Д.). Это наи-
меньшее, что Вы можете сделать, Государь, и всякое иное отноше-
ние было бы ненужной и крупной политической и моральной ошиб-
кой. А в заключение дозвольте, Государь, повторить — другого
подобного случая, как теперешние прения Государственного сове-
та— никогда не будет».146 И для Николая, и для Кривошеина
характерно, что ни одного имени не было упомянуто и ни одна мера
не была названа прямо. 26 января Николай вызвал Барка в Цар-
ское село и объявил ему о предстоящем назначении в Министерст-
во финансов. 28 января, уезжая в Италию лечиться, Кривошеин
для верности еще раз написал Николаю, прося его утвердить про-
грамму мелиоративных работ вопреки мнению Коковцова или от-
ложить решение «до появления свежих людей».149 Подлинная суть
письма заключалась именно в этих словах. 29 января Николай
уведомил Коковцова об отставке, позолотив пилюлю дарованием
графского титула.
Отставка Коковцова не была рядовой сменой министра. Тупик
третьеиюньской системы ощущался и в верхах. Но, подобно
Н. Маклакову, подавляющее большинство придворных и бюрокра-
173
тических кругов все еще верило в верноподданнические чувства
масс, лишь подстрекаемых «смутьянами»-революционерами, и
главную опасность для себя видело в докучливых требованиях
либеральной оппозиции. Эти настроения разделял и Николай. Для
легитимистской реакции провал «конституционного» опыта, демон-
стрировавшийся думским параличом, был аргументом в пользу
возврата к «исконно-русским» самодержавным формам правления.
Для той части крайне правых, которая думала только о сиюминут-
ных интересах поместного дворянства, речь шла о повороте исто-
рии вспять. Другие могли, подобно Витте до 1905 г., рассматривать
самодержавие, избавленное от раздираемой противоречиями и по-
тому неработоспособной Думы, как более гибкую систему власти,
еще способную к социальному маневрированию, еще не упустив-
шую шанс привлечь на свою сторону массы. И те и другие могли
в своих планах апеллировать к «давнишней мысли» Николая о лик-
видации законодательного представительства. Планы Кривошеина
и его единомышленников строились на сохранении Думы и обраще-
нии к буржуазно-помещичьим (но тоже в первую очередь — по-
мещичьим) общественным кругам и на продолжении в модифици-
рованном и суженном виде столыпинского бонапартистского курса.
Но в формуле «либеральные реформы, даваемые под тормозом
правой силы» кривошеинская программа, насколько ее можно уло-
вить, еще в большей мере, чем при Столыпине, делала ударение на
правом тормозе. Центр тяжести переносился на экономику, где
одновременно ставились цели и удовлетворения до известной сте-
пени сиюминутных интересов дворянства, и расширения простран-
ства для социального маневра, рассчитанного на поддержание
монархических иллюзий крестьян. Для легитимистской реакции
Коковцов был неприемлем во всех отношениях, для Кривошеина он
мог бы быть политическим союзником, если бы не расхождения
в экономической области. Между программами легитимистской
реакции и сторонников «нового курса» не было непроходимой про-
пасти, их соединяла не только общность конечной цели — спасе-
ния царизма, но и сходство ставки на неисчерпанность царистских
иллюзий крестьянства. Поэтому была возможна, пусть только как
временная коалиция Витте — Н. Маклаков — Кривошеин. Но все
же это были разные, хотя и в одинаковой степени неосуществимые,
безнадежно отставшие от исторической действительности, про-
граммы. Отставка Коковцова должна была расчистить путь для
попытки тем или иным способом выйти из тупика. Сторонники
обоих путей должны были объединиться, чтобы убрать Коковцова
с дороги, а достигнув этой тактической цели, должны были еще
выяснить, кто же из них, собственно, одержал победу.
1 Ленин В. И. Поли. собр. соч. Т. 23. С. 298.
2 ЦГАОР СССР, ф. 523, on. 1, д. 31, л. 61.
3 Там же, л. 69.
4 Там же, д. 15, л. 10.
5 Государственная дума. Стенографические отчеты. Четвертый созыв. Сессия I.
СПб., 1913. Ч. I. Стб. 294.
174
6 Русская молва. 1913. 26 марта.
7 ЦГАОР СССР, ф. 523, on. 1, д. 31, л. 58, 61.
8 Там же, л. 59.
9 Ленин В. И. Поли. собр. соч. Т. 23. С. 330.
10 Речь. 1913. 24 мая.
11 ЦГАОР СССР, ф. 523, on. 1, д. 15, л. 10.
12 Там же, д. 31, л. 67, 69.
13 Там же, д. 15, л. 8.
14 Там же, л. 10.
15 Там же, л. 14—15.
16 Там же, л. 3.
17 Там же, л. 2.
18 Там же, л. 31.
19 ЦГИА СССР, ф. 1288, оп. 3, 1 д-во, 1913, д. 84, л. 21.
20 Киевская мысль. 1913. 2 и 3 авг.
21 Русское слово. 1913. 17 авг.
22 Ленин В. И. Поли. собр. соч. Т. 23. С. 408.
23 Утро России. 1913. 18 авг.
24 Русское слово. 1913. 18 и 20 авг.
25 Ленин В. И. Поли. собр. соч. Т. 23. С. 396.
26 Русское слово. 1913. 6 и 11 сент.
27 ЦГАОР СССР, ДП ОО, 1913, д. 144, л. 47.
28 Русское слово. 1913. 16 июня; Новое время. 1913. 16 июня.
29 Киевская мысль. 1913. 3 сент.
30 ЦГИА СССР, ф. 1288, оп. 5, 1911, д. 145, л. 51.
31 ЦГАОР СССР, ф. 555, on. 1, д. 670 ч. 3, л. 18.
32 Русское слово. 1913. 21 сент.
33 ЦГАОР СССР, ДП ОО, 1913, д. 144, л. 72.
34 Там же, ф. 555, on. 1, д. 670, ч. 3, л. 6.
35 Голос Москвы. 1913. 5 сент.
36 Русское слово. 1913. 17 сент.
37 Голос Москвы. 1913. 11 сент.— В июле В. Маклаков дал очень удачную
характеристику своей идее, признав, что программа, на которой он призывает сгова-
риваться с октябристами, есть задача «вчерашнего дня» (Русское слово. 1913.
17 июля).
38 Русское слово. 1913. 17 сент.
39 Русские ведомости. 1913. 1 окт.
40 Утро России. 1913. 21 и 22 сент.
41 Русское слово. 1913. 22 сент.
42 Утро России. 1913. 29 сент.
43 ЦГИА СССР, ф. 1276, оп. 8, д. 10, л. 297—298; Русское слово. 1913. 25 сент.
44 St.-Petersburger Zeitung. 1913. 27 sept.
45 Русское слово. 1913. 25 сент.
46 ЦГАОР СССР, ф. 523, on. 1, д. 31, л. 62.
47 Речь. 1913. 2 и 3 окт.
48 История рабочего класса СССР. Рабочий класс России 1907 — февраль
1917 г. М., 1982. С. 198—199.
49 ЦГИА СССР, ф. 1276, оп. 20, д. 68, л. 59.
50 Московские ведомости. 1913. 24 авг.
51 Русские ведомости. 1913. 25 сент.
52 Русская мысль. 1913. № 10. С. 164.
53 Русские ведомости. 1913. 8 окт.
54 Речь. 1913. 7 окт.
55 ЦГАОР СССР, ДП ОО, 1913, д. 171, л. 71—72.
56 Утро России. 1913. 4 окт.
57 Там же. 1 окт.
58 Русские ведомости. 1913. 8 окт.
59 Речь. 1913. И окт.
60 ЦГИА СССР, ф. 1276, оп. 8, д. 10, л. 68, 121.
61 Русское слово. 1913. 10 окт.
62 Голос Москвы. 1913. 22 окт.; Русское слово. 1913. 22 окт.
175
63 Отчет Центрального Комитета Союза 17 октября о его деятельности с 1 октяб-
ря 1913 по 1 сентября 1914 г. М., 1914. С. 7.
64 Там же. С. 8.
65 ЦГАОР СССР, ф. 115, on. 1, д. 113, л. 195—213.
66 Русское слово. 1913. 12 нояб.
67 Резолюции, принятые совещанием Союза 17 октября в заседаниях 7-го, 8-го,
9-го и 10-го ноября 1913 г. в г. С.-Петербурге. СПб., 1913. С. 5—7.
68 ЦГИА СССР, ф. 1276, оп. 8, д. 10, л. 25, 30—31.
69 Русское слово. 1913. 16 нояб.
70 Русские ведомости. 1913. 17 нояб.
71 Речь. 1913. 16 нояб.
72 Утро России. 1913. 17 нояб.
73 ЦГИА СССР, ф. 1276, оп. 8, д. 10, л. 10.
74 Там же, л. 231.
75 ЦГАОР СССР, ф. 115, on. 1, д. 113, л. 83.
76 Речь. 1914. 20 янв.
77 Ленин В. И. Поли. собр. соч. Т. 19. С. 180.
78 Там же. Т. 20. С. 136.
79 ЦГАОР СССР, ДП ОО, 1914, д. 14, ч. 25Б, л. 7.
80 Там же, 1913, д. 27, л. 57; д. 27, т. 1, л. 5; 1914, д. 27, л. 10.
81 ЦГИА СССР, ф. 1276, оп. 9, д. 43, л. 6.
82 Земское дело. 1914. № 3. С. 204; Голос Москвы. 1914. 21 янв.
83 ЦГАОР СССР, ф. 523, on. 1, д. 31, л. 94.
84 Речь. 1914. 12 янв.
85 Гос. дума... Сессия II. СПб., 1914. Ч. II, Стб. 83.
86 ЦГАОР СССР, ф. 523, on. 1, д. 31, л. 90.
87 Там же.
88 Новое время. 1913. 26 июня.
89 Русское слово. 1913. 17 авг.
90 Речь. 1913. 25 авг.
91 Гражданин. 1913. 9 июня. № 23. С. 12.
92 Цит. по: Утро России. 1913. 10 сент.
93 Русское слово. 1913. 25 сент.; ЦГИА СССР, ф. 1276, оп. 8, д. 10, л. 114.
94 ЦГИА СССР, ф. 1276, оп. 20, д. 67, л. 46—54.
95 Падение царского режима. М.; Л., 1926. Т. 5. С. 193—195.
96 См.: Черменский Е. Д. IV Государственная дума и свержение царизма
в России. М., 1976. С. 41.
97 ЦГИА СССР, ф. 1276, оп. 2, д. 158, л. 23, 24.
98 Гос. дума... Сессия II. Ч. I. Стб. 229, 252—253.
99 Как раз в эти дни Б. Никольский записывал в своем дневнике, что «Марков
постоянно у Маклакова» (ЦГИА СССР, ф. 1006, on. 1, д. 46, л. 322).
100 Падение царского режима. Т. 5. С. 196.
101 ЦГИА СССР, ф. 1276, оп. 20, д. 68, л. 51.
102 См.: Черменский Е. Д. Указ. соч. С. 42.
103 Падение царского режима. Т. 5. С. 198—199.
104 ЦГИА СССР, ф. 1288, оп. 5, 1913, д. 260, л. 94—95.
105 Черменский Е. Д. Указ. соч. С. 43.
106 Дело о московском голове завершилось уже во время мировой войны утверж-
дением избранного городской Думой Челнокова, который дал обязательство отойти
от кадетской партии.
107 ЦГИА СССР, ф. 1620, on. 1, д. 1, л. 2—3.
108 Поддержка Мещерского была в буквальном смысле слова куплена Криво-
шеиным (см.: Кривошеин К. А. А. Б. Кривошеин (1857—1921): Его значение в исто-
рии России начала XX века. Париж, 1973. С. 159.
109 ЦГИА СССР, ф. 1288, оп. 2, 1908, д. 67, л. 72—73.
1,0 Там же, ф. 1278, оп. 5, д. 659, л. 1—2.
1,1 Там же, ф. 395, on. 1, д. 1929а, л. 179—184.
1,2 Гос. дума... Сессия I. Ч. II. Стб. 796.
1,3 ЦГИА СССР, ф. 426, оп. 3, д. 525, л. 79—100.
1,4 Новое время. 1913. 14 июля.
115 Кривошеин К. А. Указ. соч. С. 151.
176
116 Голос Москвы. 1913. 29 сент.
117 Русское слово. 1913. 10 и 19 сент.
118 Это признание резко контрастирует с показным оптимизмом Коковцова
в беседе с корреспондентом «Берлинер тагеблатт», которому он заявил в конце
октября, что в России «нет никаких оснований» для революции и что «об ослаблении
монархических чувств не может быть и речи» (Речь. 1913. 7 нояб.).
119 ЦГИА СССР, ф. 1006, on. 1, д. 46, л. 294.
120 Бестужев И. В. Борьба в России по вопросам внешней политики накануне
первой мировой войны (1910—1914 гг.)//Исторические записки. 1965. Т. 75. С. 77.
121 Oxford Slavonic Papers. 1962. Vol. X. P. 141.
122 Ленин В. И. Поли. собр. соч. Т. 24. С. 18.
123 Новое время. 1913. 15 сент.
124 Речь. 1913. 18 окт.
125 Речь. 1914. 7 янв.
126 См.: Аврех А. Я. Царизм и IV Дума. 1912—1914 гг. М., 1981. С. 234.
127 ЦГИА СССР, ф. 1276, оп. 8, д. 10, л. 36—37.
128 Речь. 1913. 30 нояб.
129 ЦГИА СССР, ф. 1276, оп. 8, д. 10, л. 363-368.
130 Там же, л. 361.
131 Киевлянин. 1913. 29 нояб.
132 Там же. 15, 19 и 24 дек.
133 ЦГАОР СССР, ДП ОО, 1914, д. 244, л. 2, 6.
134 Государственный совет. Стенографические отчеты. 1913—14 годы. Сессия
девятая. СПб., 1914. Стб. 158.
135 ЦГАОР СССР, ф. 892, on. 1, д. 61, л. 2.
136 ЦГИА СССР, ф. 1620, on. 1, д. 85, л. 1.
137 Красный архив. 1933. № 6(61). С. 131; Гражданин. 1914. 2 февр. № 5.
С. 14—15.
138 ЦГИА СССР, ф. 516, оп. 2, д. 303, л. 417, 434, 436, 441. — К- А. Кривошеин
относил этот прием к осени 1913 г., но по камер-фурьерскому журналу предыдущие
приезды Кривошеина в Ливадию приходились на слишком раннее время.
139 Documents diplomatiques fran<;ais 1871 — 1914. 3 Serie. Paris, 1936. T. IX.
P. 585.
140 Кривошеин К А. Указ. соч. С. 175—176, 193.
141 Красный архив. 1933. № 6(61). С. 132; Гражданин. 1913. 8 дек. № 48. С. 5.
142 ЦГАОР СССР, ДП ОО, 1914, д. 27, ч. 57, л. 2—3; д. 123"с, л. 6; ф. 601, on. 1,
д. 1095, л. 1.
143 См.: Шепелев Л. Е. Царизм и акционерное учредительство в 1870—1910-х
годах//Проблемы крестьянского землевладения и внутренней политики России. Л.,
1972. С. 310.
144 Красный архив. 1933. № 6(61). С. 131.
145 Гос. совет... Стб. 341—348.
146 ЦГАОР СССР, ф. 892, on. 1, д. 61, л. 8—8а.
147 См.: Ананьин Б. В. Россия и международный капитал. 1897—1914. Л., 1970.
С. 284.
148 ЦГИА СССР, ф. 1571, on. 1, д. 245, л. 92.
149 ЦГАОР СССР, ф. 601, on. 1, д. 1270, л. 2.
12 В. С. Дякин
ГЛАВА ШЕСТАЯ
«НОВЫЙ КУРС*
Первые шаги правительства Горемыкина демонстрировали, что
Николай дал согласие на проведение кривошеинского «нового
курса». В написанном Кривошеиным в присутствии Горемыкина
рескрипте Николая на имя Барка1 провозглашалась необходи-
мость «коренных преобразований» в «заведовании государствен-
ными финансами и экономическими задачами страны». В вину
прежней политике ставились «зависимость благосостояния казны
от разорения духовных и хозяйственных сил... верноподданных»
(т. е. пресловутый «пьяный бюджет») и недостаток «правильно по-
ставленного и доступного кредита» для «народного труда». Перед
Министерством финансов выдвигалась задача изыскать новые го-
сударственные доходы на основе «увеличения производительных
сил государства» и «удовлетворения народных нужд» (т. е. пере-
ход от политики накопления свободной наличности к более широ-
ким вложениям). Одновременно в рескрипт была вставлена благо-
желательная ссылка на Государственную думу, имевшая целью по-
казать желание нового кабинета искать сотрудничества, а не конф-
ронтации с законодательными палатами.
Своеобразным комментарием к экономической части рескрипта
служил опубликованный 29 января отчет ГУЗиЗ о своей пятилет-
ней деятельности за 1909—1913 гг. Совпадение по времени выхода
отчета из печати и отставки Коковцова было, разумеется, случай-
ным. Но сам отчет был документом, подготовленным в ходе борьбы
Кривошеина с бывшим премьером (тоже опубликовавшим отчет о
работе своего ведомства), и отражал программу «нового курса»
в области сельского хозяйства. Показательно, что в этот ведомст-
венный по форме документ Кривошеин счел нужным и возможным
снова вставить неоднократное упоминание о совместной работе
с Думой, земствами и даже печатью.2 Политическая часть рескрип-
та была дополнена специальной статьей «России» 8 февраля,
написанной, возможно, по прямому указанию Горемыкина.3
В статье повторялась обычная для официального правоведения
теория происхождения законодательных учреждений из воли мо-
нарха, но слова о том, что каждое из этих учреждений «обладает
одною третью законодательной власти», выглядели как признание,
что и на долю короны падает только одна треть и прерогативы ее
ограничены. В статье опровергались «досужие измышления» о
178
предстоящем якобы изменении Основных законов и подчеркива-
лось, что семилетний опыт убедил в полезности «объединения и со-
глашения народного представительства с правительством». Но
тут же выдвигались жесткие условия «соглашения». «Значение
законодательных учреждений в общем государственном строе
страны и отношение к ним исполнительной власти, ответственной
перед монархом за правильное удовлетворение народных нужд, —
говорилось в статье, — зависит... только от них самих, от их доброй
воли и готовности жертвовать на пользу родины не только личными
самолюбиями, но и отдельными интересами, в случае их столкно-
вения с интересами государственными». Думе, таким образом, от-
водилась роль представительства «отдельных интересов» в отли-
чие от правительства, защищающего интересы государственные,
и обязанность идти на уступки возлагалась на Думу. Сочетание
декларативной доброжелательности и неприкрытой угрозы очень
точно отражало и внутреннюю противоречивость кабинета Горе-
мыкина, и двойственность отношения к Думе «идеолога» «нового
курса» Кривошеина. Все же на первых порах упор делался на
демонстрации благожелательности, и «Русское слово», попы-
тавшееся занять положение «нового правительственного органа»,4
рекламировало Горемыкина и Кривошеина как людей, которые
могут и хотят провести умеренные либеральные реформы.
Вопросу об общем направлении политики было посвящено
заседание Совета министров 10 февраля в Зимнем дворце под
председательством Николая, на котором царь рекомендовал мини-
страм «больше не ссориться и не... дразнить Думу».5 Примири-
тельный тон по отношению к Думе, заданный на заседании в Зим-
нем, был доведен до сведения прессы. О призыве царя к «единению
министров» писал Кривошеину и Мещерский. 6 В тот же день на
обеде в МВД Горемыкин высказался за установление взаимо-
действия между Думой и Государственным советом для ликвида-
ции законодательного тупика. Подчеркнутым жестом было вклю-
чение председателей бюджетных комиссий обеих палат М. М. Алек-
сеенко и А. П. Никольского в состав Комитета финансов. Барк
писал в связи с этим Кривошеину, что «с тревогой ожидал доклада
(у Николая. — В. Д.), не зная, как могут отнестись к политиче-
скому оттенку», но, к своей радости, встретил «полное сочувст-
вие».7
Уехавший в Италию Кривошеин оставался и там бесспорно
главной фигурой нового кабинета в первые недели его существо-
вания.Барк и Игнатьев (временно возглавивший ГУЗиЗ) подроб-
но информировали его о происходящем в Совете министров, причем
письма Барка выглядели отчетами перед главой правительства.
Горемыкин откладывал до возвращения Кривошеина дела, связан-
ные с перемещениями высших чинов МВД и канцелярии Совета
министров. Хотя Кривошеин не стремился к формальному премь-
ерству и категорически настаивал, что «этого никогда не будет, ни
при каких условиях»,8 убеждение в скорой замене Горемыкина
Кривошеиным было широко распространено и у кадетов, в то время
12*
179
очень настороженно относившихся к главе сельскохозяйственного
ведомства, и в право-октябристских кругах, для значительной
части которых Кривошеин был «общей и последней надеждой».9
Хотя, как уже неоднократно отмечалось, российские условия
исключали открыто и четко сформулированные программы пра-
вительства, а обстоятельства рождения кабинета Горемыкина и
его разнородность делали выработку такой программы еще более
затруднительной, все же в феврале — марте были приняты или на-
чаты разработкой меры, позволяющие судить о том, что явля-
лось главным в кривошеинском «новом курсе».
15 февраля по докладу Горемыкина Николай утвердил мнение
меньшинства Совета министров о выделении 150 млн. рублей на
мелиоративные работы, отвергнутое Коковцовым в январе. 3 мар-
та ГУЗиЗ внесло в Думу законопроект «О развитии работ по зе-
мельным улучшениям государственного значения», предусматри-
вавший на 1915—1919 гг. орошение или осушение 200 тыс. десятин
земли в Европейской России, меры по борьбе с песками и оврагами,
а главное — изыскания и работы по орошению в Закавказье и
Средней Азии под хлопок. ° Внесенный ГУЗиЗ еще ранее закон,
предусматривавший отвод земель, подготовляемых казной под
хлопковое хозяйство, исключительно русским переселенцам, был
несколькими днями раньше принят Государственным советом. 11
27 марта был окончательно принят Советом министров Особый
журнал от 3 января об ограничении акционерного землевладения.
Новыми правилами акционерным обществам разрешалось при-
обретать не более 200 десятин земли (а сверх того только по осо-
бому разрешению). При подготовке окончательного текста журна-
ла ГУЗиЗ согласилось не распространять эти ограничения на гор-
ные предприятия, а вместо прежней националистической аргумен-
тации ввело указания на подлинные мотивы своих требований —
землеустроительные нужды и опасение, что скупка земель акцио-
нерными предприятиями (прежде всего подразумевались лесные)
содействует «ускорению и без того стремительного за последние
годы роста земельных цен». 12 Речь шла на деле о попытке пред-
отвратить или по крайней мере замедлить вторжение финансо-
вого капитала в земельные отношения. Эта цель была наиболее
ясно сформулирована ГУЗиЗ еще весной 1913 г., когда открывая
кампанию против акционерного землевладения, оно заявило, что
акционерные общества «даже независимо от их состава» представ-
ляют собой «новую экономическую силу, влияние которой как на
существующее землевладение, так и на сельскохозяйственный
труд и промысел вообще весьма гадательно». 13
И планы развития мелиоративных работ в Европейской России
и русской колонизации окраин, и активно обсуждавшиеся про-
екты организации сельскохозяйственного кредита и упорядочения
хлебной торговли, о которых еще будет идти речь, и охрана земле-
владения от натиска финансового капитала преследовали три
цели: решить объективно назревшие народнохозяйственные про-
блемы, вызванные отставанием сельского хозяйства, удовлетво-
180
рить по возможности требования поместного дворянства о его
поддержке и, главное, заручиться опорой в «крепком» крестьян-
стве, которое тоже получило бы выгоды и от земельных улучшений,
и от развития кредита. Последняя из этих целей приобретала
особое значение в обстановке общенационального кризиса, нали-
чие которого ощущалось и правящими верхами. Еще в 1902 г.
В. И. Ленин подчеркивал: «„Экономические** уступки (или лже-
уступки) для правительства, разумеется, всего дешевле и всего
выгоднее», поскольку оно рассчитывает таким путем завоевать
доверие масс. 14 Представление о том, что в России с ее преимуще-
ственно крестьянским населением позиция крестьян, а не рабочих,
имеет решающее значение для судеб режима, продолжало гос-
подствовать в широких бюрократических и правых политических
кругах.
Для характеристики планов, связываемых с сельским хозяйст-
вом, большой интерес представляет и проект Министерства финан-
сов об учреждении банков для кредитования кооперативов, подго-
товленный в июне. Признавая, что «всякое объединение коопера-
тивных учреждений, предназначенных... к развитию самодеятель-
ности среди малоимущих слоев населения, может иметь значе-
ние в чисто политическом отношении», Министерство считало
нужным не препятствовать созданию кооперативных банков, по-
скольку те не обойдутся без кредита в Государственном банке,
а это «даст в руки правительственной власти надежные средства
для направления кооперативной деятельности в желательную сто-
рону». 15 Еще яснее финансовое ведомство выразилось уже в на-
чале мировой войны в ответ на предупреждения Н. Маклакова
о «серьезной опасности» со стороны кооперативов из-за влияния
в них революционного подполья. «Деятельность в кредитных ко-
оперативах... — возражал на это Барк, — способна захватить
собой деревенскую интеллигенцию, давая ей известное удовлетво-
рение, и может отвлечь ее от деятельности иного порядка — в про-
тивоправительственном направлении». 16 Снова, на этот раз по
отношению к кооперативам, в бюрократических кругах всплы-
вали идеи зубатовского характера, только теперь носителем их
оказывалось не МВД, а Министерство финансов.
С планами Кривошеина — Барка в крестьянском вопросе пере-
кликался и срочно подготовленный в феврале Н. Маклаковым про-
ект принятия на казну содержания волостных управлений. МВД
упорно противилось осуществлению даже самых ограниченных
реформ местного самоуправления. Как раз в феврале оно реши-
тельно отклонило думский проект пересмотра Положения 1890 г.
и настойчиво подчеркнуло, что «надзор за общественными учреж-
дениями со стороны правительственной власти (от которого зем-
ства стремились избавиться. — В. Д.) представляется совершенно
необходимым и не может быть отрицаем». 17 Тогда же оно внесло
в Совет министров проект поселкового управления, который в отли-
чие от столыпинского предусматривал создание бессословного са-
моуправления только в поселках дачного или фабрично-завод-
181
ского типа, но ни в коем случае не в деревнях. В начале марта
товарищ министра внутренних дел И. М. Золотарев откровенно
заявил, что его ведомство считает «основные положения» сто-
лыпинских проектов реформ неприемлемыми. 18 Правда, в феврале
МВД приступило к самым предварительным шагам по подготовке
новых проектов уездного управления и городского самоуправле-
ния, но они сводились как раз главным образом к укорочению
столыпинских планов. Тем показательнее, что по докладу Н. Мак-
лакова Николай предложил выделить из всего комплекса местных
реформ вопрос о содержании волостных управлений как безотла-
гательный. «Принятием означенной меры, — объяснял Н. Макла-
ков спешность возложения на казну этих расходов, — лишатся
почвы проявления ропота и недовольства в крестьянской среде,
вызываемые нынешним положением вещей в волости, искусствен-
но подогреваемые вредными правительству элементами, и вместо
того водворен будет порядок, справедливость которого ясна уму
каждого крестьянина». Планы царя и его министра внутренних
дел шли дальше социального маневрирования в деревне. Н. Мак-
лаков придавал большое значение тому, чтобы предположенная
мера была осуществлена помимо общей волостной реформы, об-
суждаемой в законодательных палатах, и этим было бы проде-
монстрировано, «что начинание, столь благодетельное для кресть-
янских интересов (на деле речь шла о подачке в 13.5 млн. рублей
в год, или менее рубля на крестьянский двор. — В. Д.), принад-
лежит самодержавному хозяину земли русской, любвеобильному
сердцу которого так близок деревенский хозяин-землепашец с его
нуждами и заботами». 19 Подобного рода расчеты выдавали наме-
рение при случае вернуться к вопросу о правах Думы вообще
и подчеркивали, насколько непрочен фундамент кривошеинского
курса на сотрудничество с Думой.
В целом, однако, и возвещенная борьба против пьянства, и
экономические проекты в области сельского хозяйства, и надежды
подкупить крестьянство снятием с него бремени финансовых рас-
ходов на волостные управления свидетельствовали о том, что
царизм пытается получить новые козыри в разыгрывании «ставки
на сильных и трезвых», дать новый импульс столыпинской аг-
рарной реформе.
В экономическую программу «нового курса» входили также
меры по дальнейшему усилению казенного предпринимательства
(в особенности железнодорожного) и государственного вмеша-
тельства в частнокапиталистическую торгово-промышленную
деятельность, подробное изложение которых не входит в задачи
настоящей’ работы.
Первые же месяцы 1914 г. показали, что, с одной стороны,
экономическая политика правительства Горемыкина, не вполне
удовлетворяя поместное дворянство, вызывает чрезвычайно резкое
недовольство буржуазии, а с другой — осуществление этой поли-
тики царизму просто-напросто не по карману. Наиболее быстро
и отчетливо несостоятельность «нового курса» царизма прояви-
182
лась в вопросе о сельскохозяйственном кредите и в попытке уси-
лить контроль над деятельностью частного капитала под флагом
борьбы с синдикатами и ограничения акционерного земле-
владения.
Несмотря на падение Коковцова и смену всего руководства
Министерства финансов, вопрос о создании нового учреждения
для кредитования сельского хозяйства оставался чрезвычайно
сложным. Ссылаясь на то, что задержка в организации Сельско-
хозяйственного банка «была вызвана ведомственными трениями,
ныне упраздненными», близкий к Кривошеину проф. П. П. Мигу-
лин составил очередной прожект Кассы сельскохозяйственного и
кооперативного кредита при Государственном банке с основным
капиталом из казенных средств и оборотным из частных вкладов.
Мигулин убеждал, что «вклады безусловно польются в новое
учреждение в весьма крупных размерах» — до 2 млрд, рублей.
То, что таким образом средства будут отвлечены от частных акци-
онерных банков, промышленных предприятий и государственных
сберегательных касс, не представлялось Мигулину опасным.20
В начале марта съезд объединенного дворянства снова напомнил
о необходимости кредита для сельского хозяйства. Однако дальше
слухов о создании банка во главе с Мигулиным дело не пошло.
В марте выявилось, что несмотря на изменения в руководстве
финансового ведомства между ним и ГУЗиЗ сохраняются серь-
езные разногласия и еще по одному вопросу, тесно связанному
с аграрным кредитом, — о строительстве элеваторов. Создание сети
элеваторов и мелких зерновых складов на местах было необходимо
не только для регулирования хлебной торговли, но и для обеспе-
чения залогоспособности зерна, без чего разговоры о подтоварном
сельскохозяйственном кредите оставались малопродуктивными.
Строительство элеваторов велось в ограниченном масштабе же-
лезными дорогами и с 1910 г. Государственным банком. В марте
при обсуждении дела в Совете министров МВД, МПС и Мини-
стерство финансов заявили, что этим можно, собственно, и удов-
летвориться, но ГУЗиЗ настаивало на создании специальной орга-
низации, которая объединяла бы руководство элеваторным стро-
ительством, предлагая поручить это железным дорогам, с тем что-
бы использовать для строительства железнодорожные займы. Ми-
нистерство финансов категорически запротестовало против рас-
четов на средства от займов и предупредило, что ресурсы Госу-
дарственного банка тоже ограничены и в элеваторном деле на него
особые надежды возлагать не следует. Столкновение кончилось
тем, что создание Элеваторного комитета было навязано МТП,
а вопрос о финансировании остался открытым.
В своей бюджетной речи в Думе 22 апреля Барк очень подробно
расписывал важность элеваторного строительства, но изыскание
«соответственных кредитов» на него переложил на плечи Думы.
Что касается Сельскохозяйственного банка, то Барк в этой речи
очень двусмысленно выразил готовность «поставить на первую
очередь вопрос об организации особого банкового учреждения,
183
которое придет на помощь сельскохозяйственной России», но тут
же оговорил «трудность предстоящей задачи» координации дея-
тельности такого учреждения с уже существующими Дворянским
и Крестьянским банками и Управлением по делам мелкого кредита
и намекнул, что предпочел бы обойтись реорганизацией послед-
него. 21 Выступление Барка в Думе вызвало новый всплеск требо-
ваний создать, наконец, Сельскохозяйственный банк. Марков
настаивал на необходимости не только сдвинуть с места проект
банка для краткосрочного кредита, но и еще больше расширить
долгосрочный ипотечный кредит на «попечительных» основаниях,
переведя все заложенные в частных банках земли в государст-
венный земельный банк. Отводя всем известные возражения
финансового ведомства о непосильности такого бремени для казны,
Марков предлагал отказаться от золотой валюты и перейти к не-
ограниченной бумажной эмиссии.22
Между тем само ГУЗиЗ начало отступаться от идеи Сельско-
хозяйственного банка. В подписанном одним из ближайших к Кри-
вошеину высших чинов Управления — В. С. Кошко и датирован-
ном июнем 1914 г. проекте представления об организации сельско-
хозяйственного кредита признавалось, что идея создания особого
банка в системе ГУЗиЗ выдвигалась в свое время только из-за
нежелания Коковцова самому заняться этим делом, а в нормаль-
ных условиях обеспечение аграрного кредита, конечно, должно на-
ходиться в ведении Министерства финансов и требует не создания
нового банка, а реорганизации существующей системы мелкого
кредита. По-прежнему претендуя на то, чтобы распоряжение сред-
ствами, выделяемыми на сельскохозяйственный кредит, осущест-
влялось по его указаниям, ГУЗиЗ соглашалось признать за Мини-
стерством финансов «решающий голос в вопросе: как много в каж-
дое данное время... может оно уделять средств и платежных сил
на сельское хозяйство».23 ГУЗиЗ расписывалось, таким образом,
в том, что его претензии на приоритет сельскохозяйственных рас-
ходов неосуществимы. 10 и 14 июля по соглашению Барка и Криво-
шеина состоялось совещание высших чинов обоих ведомств «по
выяснению основных вопросов об организации сельскохозяйствен-
ного кредита», обсуждавшее, в частности, проект Кошко о созда-
нии банка для краткосрочного кредита.24 Материалы совещания
нами не обнаружены, но о том, что оно не имело практических по-
следствий, можно судить по письму Кривошеина Барку 10 августа
1915 г.25 И дело заключалось не в начавшейся войне, остановив-
шей законотворчество обоих ведомств. И нежелание Барка —
ставленника Кривошеина — создавать особый Сельскохозяйствен-
ный банк, и затяжка с реорганизацией Управления мелкого кре-
дита, так и не вылившейся в какой-либо проект, и отказ ГУЗиЗ от
претензии самостоятельно выходить на денежный рынок в поисках
необходимых ему средств показывали, что царизм и не мог выде-
лить для финансирования своей аграрной политики больше денег,
чем это делалось в 1907—1914 гг.
Еще большая неудача постигла правительство Горемыкина
184
него торгово-промышленной политике. Наступление на Коковцова
велось под лозунгом «национализации кредита» и шц шум анти-
банковской и антисиндикатской кампании правых. Не была секре-
том и подготовка правил об ограничении акционерного землевла-
дения. Все это, а также начатое в январе обследование деятель-
ности синдикатов «Продуголь» и «Продамета», вызвало серьезное
беспокойство банков и лидеров Совета съездов промышленности
и торговли. 10 февраля Барк поспешил собрать представителей
крупнейших банков и разъяснил, что Государственный банк будет
и впредь предоставлять частным банкам широкий кредит без
ограничений по национальному признаку. Барк назвал идею «на-
ционализации кредита» не выдерживающей критики и объявил
о своем стремлении к «демократизации» кредита, но тоже не за
счет крупной промышленности и торговли. 6 Получив удовлетво-
рение в этом вопросе, финансовый капитал продолжал критику
нежелательных ему веяний в экономической политике царизма.
Совет съездов решил направить депутацию к Барку и довести до
его сведения, что меры по ограничению акционерного землевла-
дения, как и антисиндикатские мероприятия, задерживают разви-
тие производительных сил страны. 25 марта соответствующая до-
кладная записка была направлена Горемыкину, Барку, Харито-
нову, Н. Маклакову и Щегловитову.
По сути дела в марте правительству были предъявлены две
экономические программы: поместного дворянства и буржуазии.
Требования аграриев были изложены в докладе о кризисе частного
землевладения на съезде объединенного дворянства. Авторы
доклада продемонстрировали редкостное убожество мысли, сведя
в нем воедино некоторые из давно уже обсуждавшихся вопросов —
развитие сельскохозяйственного кредита и элеваторной сети,
улучшение местных дорог, укрепление земских финансов при со-
хранении предельности земского обложения — и дополнив их
специфически помещичьим пожеланием обеспечить их хозяйства
дешевой рабочей силой с помощью сокращения отходничества
за границу и установления льготных тарифов на перевозку ба-
траков. 27
В докладной записке Совета съездов промышленности и тор-
говли предъявлялись требования не мешать «необходимому при-
току капиталов в Россию», а для того прекратить расследование
деятельности синдикатов, не вводить новых ущемлений участия ев-
реев в акционерных предприятиях, не ограничивать акционерное
землевладение и отказаться от намеченных более жестких (и тре-
бующих от предпринимателей расходов) правил по охране воды
и воздуха от загрязнения промышленными отходами.28 Аргументы
Совета съездов были подкреплены понижением курса ценных бу-
маг на биржах Петербурга и Парижа и прямым вмешательством
Франции в пользу «Продугля». Тем не менее 18 апреля правила
об ограничении акционерного землевладения, вводившие и общие
ущемления евреев и иностранцев в руководстве предприятиями,
были утверждены Николаем.
185
Большинство кабинета, включая и инициатора разработки но-
вых правил — управление земледелия, явно недооценило реакцию
буржуазии на свои действия. В окончательный текст журнала
Совета министров 3 января — 27 марта было специально введено
рассуждение о том, что «в области экономической... следует избе-
гать мер слишком резких и решительных, сопряженных с корен-
ной ломкой установившегося порядка, к которому успел приспо-
собиться как торгово-промышленный класс, так и капиталисты,
снабжающие предприятия денежными средствами». Министры
явно полагали, что намечаемые ими меры не так уж решительны,
а под установившимся порядком имели в виду традиционные при-
емы обхода ограничений при утверждении устава того или иного
общества.
Но в 1914 г. буржуазия уже не хотела мириться с тем, с чем
соглашалась несколькими годами раньше. На состоявшемся 2—
4 мая VIII съезде промышленности и торговли была подвергнута
резкой критике вся экономическая политика царизма — и казенное
предпринимательство, и попытки расследования деятельности син-
дикатов, и Правила 18 апреля. В своей речи Рябушинский подчерк-
нул, что эти правила являются ударом по всей буржуазии, неза-
висимо от религии, и предприниматели должны будут ездить
в Петербург «на поклон, как в ханскую ставку», за разрешением
на каждый шаг в своей деятельности. «Если, — говорил с трибуны
съезда Ю. Гужон, — торговля и промышленность будут находить-
ся под гнетом полиции или полицейской идеи, то в России делать
более нечего», грозя, таким образом, исходом частного капитала.
Под аплодисменты съезда Рябушинский выразил надежду, «что
наша великая страна сумеет пережить свое маленькое прави-
тельство». 29 Совет съездов обратился к Горемыкину с новой за-
пиской, в которой опять выражал недовольство казенным пред-
принимательством, антисиндикатскими мерами, а главное — Пра-
вилами 18 апреля, разъясняя правительству, что требование обра-
щаться за разрешением на каждую покупку земли в Совет мини-
стров ставит деятельность предприятий в зависимость от усмот-
рения власти и делает перспективу их существования неопределен-
ной, а это, вместе с другими ограничениями, предусмотренными
в правилах, в корне подрывает всякую инициативу и самостоятель-
ность. Совет съездов предсказывал «резкие потрясения» в эконо-
мической жизни в случае оставления новых правил в силе и наста-
ивал на их отмене.30 Бурная реакция буржуазии заставила пра-
вительство пробить отбой. В середине июля Горемыкин, сослав-
шись на замеченные «серьезные неудобства для успешного раз-
вития деятельности акционерных кампаний», получил согласие
Николая на отмену этих правил.31
Отступление царизма в вопросе об ограничении акционерного
землевладения было составной частью его поражения в антимо-
нополистической кампании вообще. Расследование деятельности
синдикатов было свернуто и потому, что оно вызвало недоволь-
ство буржуазии, и потому, что оно грозило разоблачением корруп-
186
ции в бюрократическом аппарате. Не дали результата и попытки
ограничить роль монополий хотя бы в казенных заготовлениях.
Единственный «успех» Рухлова — закрытие осенью 1914 г. Коми-
тета по распределению заказов на рельсы и подвижной состав при
МПС, содействовавшего укреплению позиций синдикатов в метал-
лургической и металлообрабатывающей промышленности, — при-
вел в условиях начавшейся войны к трудностям для самого путей-
ского ведомства.
Экономическая политика правительства Горемыкина навлекла
на него критику с обеих сторон. После первых же разъяснений
Барка и руководителей Государственного банка о сохранении
прежнего отношения Министерства финансов к частным банкам
Савенко заявил о недовольстве тем, «что в главнейших областях
финансовой политики у нас все останется по-прежнему».32 Фрак-
ция центра внесла в Думу резолюцию, в которой критиковалась
как недостаточная борьба с синдикатами путем их уголовного
преследования и указывалось на обязанность правительства
встать на путь «осуществления средствами государства эксплоа-
тации каменноугольных копей, добычи и обработки нефти и же-
леза и проч.». 3
В то время как аграрии требовали расширения государствен-
но-капиталистического хозяйства, призванного, по их расчетам,
ограничить растущую мощь частного капитала, руководители
Совета съездов настаивали на том, чтобы правительство отказа-
лось от «несвойственного власти и вредного для населения пред-
принимательства» и в то же время использовало казенные заказы
в качестве «экономического регулятора», обеспечивающего ста-
бильный рынок сбыта для отечественной промышленности. В мате-
риалах, подготовленных к майскому съезду промышленности
и торговли, Совет съездов сосредоточил свое внимание на защите
банков и синдикатов от критики со стороны аграриев. Значитель-
ное место было уделено и сельскому хозяйству, причем отмеча-
лось, что столыпинская реформа еще не могла оказать позитивного
влияния на организацию хозяйства, а потому высокие урожаи
1912 и 1913 гг. «не могут быть еще поставлены на счет новому
аграрному законодательству».34 В июле доклад Совета съездов
был переработан в докладную записку «О мерах к развитию
производительных сил России», поданную в Совет министров. Де-
монстрируя значительно большую широту взглядов, чем объеди-
ненное дворянство, лидеры промышленности уделили в записке
серьезное внимание развитию сельского хозяйства и поддержали
идею создания «правильно организованного» Сельскохозяйствен-
ного банка. Но главным в записке было настойчивое требование
устранить все препятствия на пути частной инициативы в финан-
совой, промышленной и транспортной сфере приложения капи-
тала. 35 Обращаясь к правительству с широко разработанной эко-
номической программой, руководители Совета съездов не скрыва-
ли сомнения в способности царизма проявить достаточную «осве-
домленность» и «сознательность» «во всех областях народного
187
хозяйства» и говорили о необходимости создать при Совете мини-
стров специальный орган для обсуждения хозяйственных проблем
с участием представителей законодательных палат и деловых
кругов.36 Таким образом, первые же мероприятия «нового курса»
привели к обострению противоречий между царизмом и буржуази-
ей в чисто экономической сфере, в ходе которых в конфликт с вла-
стью втягивались не только либеральные буржуазные политики,
но и консервативные практики капитала, и несовместимость
существующего порядка и своих непосредственных интересов ощу-
щал весь класс буржуазии в целом. В то же время отступление
правительства от только что широковещательно провозглашен-
ных антисиндикатских мероприятий и ограничения акционерного
землевладения показывало, что если в общей политике царизм
еще мог игнорировать требования буржуазии, то в вопросах
экономики ему это становилось все труднее, а следствием этого
было ослабление его авторитета в глазах буржуазии и в общепо-
литическом плане.
Быстро выявилась неудача «нового курса» и в общей политике,
где этот курс с самого начала отличался достаточной неопреде-
ленностью. Позиция Горемыкина была очень удачно охаракте-
ризована Барком, написавшим Кривошеину, что премьер «пре-
исполнен желания вынужденного сближения» с Думой.37 Демон-
страцией этого «вынужденного желания» были уже упомянутое
включение Алексеенко в Комитет финансов, а также продолжи-
тельный визит премьера к Родзянко в Таврический дворец для
обсуждения взаимоотношений правительства и Думы (обычно
такие встречи проходили в кабинете председателя Совета мини-
стров). Горемыкин выяснял и возможность восстановить право-
октябристское большинство. В «Биржевых ведомостях» 20 февра-
ля 1914 г. была помещена явно инспирированная сверху статья,
повторявшая идеи передовицы «России» от 8 февраля. В ней снова
говорилось о готовности правительства сотрудничать с Думой,
если та не будет «заниматься партийной рознью», в последнем же
случае Думе грозили роспуском и назначением новых выборов.
В значительной мере горемыкинские «конституционные любез-
ности, пока еще более видимые в потенции, чем в действительно-
сти»,38 объяснялись беспокойством властей за судьбу новых
военных кредитов, поскольку разговоры оппозиции и октябристов
о «бюджетной войне» произвели в бюрократических кругах опреде-
ленное впечатление. Именно для предотвращения отказа в военных
кредитах Горемыкин устроил 1 марта в кабинете Родзянко встречу
членов кабинета с большой группой депутатов Думы (65 человек)
не левее кадетов. Сообщая об этой встрече Кривошеину, Игнатьев
придавал ей большое значение. «Магомет пошел к горе! В час доб-
рый!» — комментировал он переговоры с думскими депутатами.39
Реальная готовность правительства «идти к горе» была, однако,
невелика. В ходе встречи министры говорили только о военных
ассигнованиях, категорически отказываясь обсуждать вопросы
внутренней политики.49
188
Однако даже малоопределенные «конституционные любезно-
сти» Горемыкина вызвали резкое недовольство крайне правых, для
которых смещение Коковцова было только первым шагом на пути
к желанному «возврату ,,прежнего режима11 с низведением Госу-
дарственной думы на степень простого законосовещательного
учреждения».4Г 4 февраля «Русское слово» поместило беседу
с «весьма осведомленным сановником» (под этой маской скрылся
Мещерский) о задачах правительства. Начав с утверждения, что
слухи о превращении Думы в совещательную неверны, Мещер-
ский тут же заявил, будто не может быть двух мнений об отсут-
ствии в России парламентаризма и конституции, а потому при
налаживании государственной машины на производительный лад
правительство не обязано подчиняться каким-либо голым прин-
ципам и мертвым буквам. Выход из законодательного тупика, к ко-
торому привели «наспех созданные основные законы и несовер-
шенство выборного аппарата», Мещерский объявлял в предостав-
лении царю права утверждать мнение одной из палат, настаивая
на том, что это ничего не отнимает из прав Думы, но лишь возвра-
щает верховной власти ее исторические прерогативы. От себя
«Русское слово» добавляло, что правительство, видимо, не начнет
осуществлять эту программу сразу, а сначала попытается догово-
риться с Государственным советом и пробить законодательную
пробку, но если такая попытка не удастся — вступит в действие
изложенный проект.
В обстановке только что произошедшей смены главы прави-
тельства и при всем известных правых взглядах Горемыкина пуб-
ликация «Русского слова» произвела сильное впечатление, вызвав
серьезное беспокойство либералов и воодушевив правую прессу.
Поскольку поднятый шум мешал намерениям Горемыкина в дан-
ный момент, Осведомительное бюро при Главном управлении по
делам печати выступило с опровержением. Это вызвало недоволь-
ство «Колокола», настаивавшего на желательности усовершенст-
вования государственного строя в духе манифеста 6 августа
1905 г.,42 и сетования Мещерского на то, что высшие сановники не
решаются принять «безусловно выражающие потребность много-
миллионной России» рекомендации «анонима из ,,Русского сло-
ва“»43 (т. е. его собственные). Оказавшись в неудобном положе-
нии, «Русское слово» 9 февраля выступило с разъяснениями, что
его сообщение представляло собой декларацию одного из заку-
лисных «веятелей», «которые, к сожалению, играют слишком
большую роль в русской жизни», и вполне однозначно намекнуло
на Мещерского.
Не доходя до призывов к пересмотру статуса Думы, крайне
правое крыло кабинета, противившееся попыткам Коковцова со-
здать умеренно-правое большинство в Думе, продолжало мешать
и аналогичным планам Горемыкина. В вызывающей речи, которую
даже Мусин-Пушкин назвал «чисто хулиганской по тону»,44 Щег-
ловитов заявил 18 февраля, что депутаты Думы «не призваны
обсуждать деятельность власти и лиц, стоящих у власти», и обви-
189
нять их в нарушении законности.45 Одновременно легитимистская
реакция возобновила поход против любых уступок веяниям вре-
мени, причем Пуришкевич на съезде объединенного дворянства
провозглашал, что голос его единомышленников должен быть «ка-
тегорическим императивом для всякой правительственной вла-
сти». 46 Конкретным поводом для очередного выступления правых
в Государственном совете стало обсуждение правительственного
законопроекта о найме торговых служащих. Проект не устраивал
помещичью реакцию по существу, ибо был частью ненавистного
ей социального законодательства. Поэтому Дурново резко проте-
стовал против «вторжения закона туда, куда его никто не просит»,
и призывал отвергнуть проект всех, кто не хочет, чтобы подобный
закон был применен «к вашей прислуге... и к сельским рабочим».
Не ограничиваясь этим, Дурново вновь воспользовался случаем
для нападок на «стремление инициаторов этого законопроекта
в самое короткое время составить как можно больше либеральных
проектов», ведущих «очень далеко от русской государственно-
сти». 47 В том же духе выступал и подольский предводитель дворян-
ства И. Г. Ракович, заявлявший, что законопроект «высосан из
пены взбаламученного моря 1905 и 1906 гг.» и что не следует
вообще «печь законы, как блины».48 Государственный совет без
перехода к постатейному обсуждению отверг закон, несмотря на
выступления Тимашева в его защиту.
Активность правых породила очередные слухи о предстоящем
возвышении Н. Маклакова, Щегловитова или Дурново. И хотя
в действительности Николай не собирался смещать Горемыкина,
позиции противников всяких шагов навстречу Думе укреплялись.
Пресса отмечала, что «никогда еще влияние Григория Распутина
и кн. Мещерского не было так сильно, как в настоящее время»,49
к высказываниям Мещерского «все петербургские политические,
общественные и литературно-журнальные круги» «прислушива-
ются с большой внимательностью» и «Гражданин» раскупается
без остатка в день выхода.50 «Теперь, — писал и Мусин-Пуш-
кин, — все приближенные к царю (за исключением Орлова и Бен-
кендорфа) — распутинцы».51 Влияние крайне правых, совпадав-
шее с настроением самого Николая, нашло свое отражение в ре-
скрипте на имя Горемыкина от 6 марта.
Первоначальный проект рескрипта продолжал намеченную
в статье «России» линию двусмысленных «конституционных лю-
безностей» и прикрытых угроз Думе в случае ее строптивости.
В соответствии с этой линией в проекте намекалось на возмож-
ность каких-то «шагов вперед народной жизни» и «расширения
свобод» при условии «неприкосновенности государственных
основ».52 Николай собственноручно вычеркнул все эти намеки.
В опубликованном тексте главный упор делался на требовании,
чтобы «великий образ русского государства» не приносился
«в жертву беспочвенным стремлениям... чуждым тем... историче-
ским устоям, которыми росла и крепла Россия». Все же в рескрип-
те остались слова о необходимости «взаимного доверия» прави-
ло
тельства и законодательных учреждений, но при этом подчеркива-
лось, что «круг ведомства» последних «строго очерчен в законе».53
Эта формулировка, с одной стороны, была ответом на попытки
Думы путем прецедентов несколько расширить рамки, в которых
она действовала, а с другой — отражала вполне определенную
тенденцию: жестким соблюдением буквы устарелых законов уси-
лить позиции исполнительной власти без формальной ликвидации
законодательных учреждений, но при фактическом их ущемлении.
Рескрипт 6 марта имел, по-видимому, прямую связь с вопросом
об отношении правительства к законодательному почину Думы.
Как отмечалось в гл. 1, еще Коковцов предложил ведомствам не
давать материалов Думе, когда она разрабатывает законопро-
екты параллельно тем, подготовку которых взяло на себя прави-
тельство. Представители МВД при обсуждении двух таких законо-
проектов выступали с протестами, что, однако, не помешало их
принятию Государственным советом и утверждению Николаем.
Теперь в порядке установления отношений с Думой на «строго
очерченных в законе» основаниях Горемыкин предложил ввести
единообразную для всех министерств практику: при принятии на
себя обязательства подготовить законопроект указывать срок его
разработки, чтобы не давать повода считать, что заявление о со-
гласии имеет целью лишить Думу права самой заняться составле-
нием законопроекта; в случае, если Дума все же начнет парал-
лельную работу, представителям ведомств не являться в заседания
думских комиссий, а в общем заседании заявлять формальный
протест; наконец, при подготовке Думой законопроектов, от раз-
работки которых правительство отказалось (и которые Дума име-
ла поэтому полное право готовить сама), не давать ей никаких
материалов, а при обсуждении в общем собрании оспаривать про-
ект по существу.54 Формальный шаг навстречу Думе — установ-
ление срока подготовки законопроекта министерством — сопро-
вождался отказом от уже сложившейся практики параллельной
разработки второстепенных проектов.
Хотя постановление Совета министров было утверждено Нико-
лаем лишь 11 апреля, характер его применения правительством
был продемонстрирован еще в марте. 26 марта Горемыкин лично
явился в Государственный совет, чтобы проголосовать против
думского законопроекта об отмене обязательных объявлений
в петербургских и московских «Ведомостях», хотя провал его был
обеспечен и без голоса премьера. 28 марта товарищ министра
просвещения М. А. Таубе, заявив о полном согласии по существу
мелкого законопроекта о женских гимназиях, подготовленного
Думой, тем не менее опротестовал сам факт его разработки, по-
скольку Думе-де «надлежало ожидать законопроекта правитель-
ственного». 55 Мелочность повода лишь подчеркивала решимость
бюрократии окоротить зарвавшихся, с ее точки зрения, российских
законодателей. В марте же, тоже исходя из «строго очерченного
в законе» правила, Горемыкин отказался отвечать на запросы
Думы, обращенные к нему как к председателю Совета мини-
191
стров,56 так как согласно ст. 35 Учреждения Думы она могла обра-
щаться с запросами лишь к органам, подконтрольным Сенату,
а Совет министров к их числу не относился. Ранее Столыпин и Ко-
ковцов не становились на такую формальную позицию.
Наконец, в марте же было начато наступление на свободу депу-
татского слова. В качестве предлога была использована речь
Чхеидзе, сказавшего, что наиболее подходящим режимом для
обновления страны является республиканский. Эта фраза, не вы-
звавшая даже обычного скандала правых, была объявлена
Н. Маклаковым и Щегловитовым преступным возбуждением
к ниспровержению монархического образа правления, причем
Н. Маклаков выражал недовольство тем, что подобные речи «не
встречают сколько-нибудь действительного отпора со стороны пре-
зидиума Государственной думы». С необычной для бюрократии
оперативностью Совет министров 20 марта (спустя 9 дней после
произнесения речи) постановил привлечь Чхеидзе к уголовной от-
ветственности?' Вслед за тем Н. Маклаков потребовал, чтобы сте-
нограммы Думы подвергались цензуре на основании подготовлен-
ного МВД (но еще не утвержденного) законопроекта о печати. Де-
ло Чхеидзе обнаружило намерение определенных кругов в верхах
«сделать шаг (а вернее, десяток шагов сразу) вправо».08
Сдвиг правительственного курса вправо и усиление позиций
Н. Маклакова к концу марта единодушно отмечали и пресса, и сто-
ронники «нового курса» в бюрократических кругах. «Последние
заседания Совета министров, — писал Игнатьев Кривошеину
30 марта, — все больше заставляют сказать, что дело не клеится...
Вы, конечно, сами отлично видите, кто виновник ближайший этой
путаницы и чья рука подсовывает Ив. Логгин. не те карты».59
Показательно, что даже Игнатьев уже решался назвать Н. Мак-
лакова лишь «ближайшим» виновником реакционных тенденций
в политике.
Наметившаяся тенденция вызвала беспокойство и в кругах,
близких к Николаю. Своеобразным свидетельством этого явилась
активизация старых корреспондентов царя — А. А. Клопова и
Н. А. Демчинского. Стремление Николая получать информацию
«из первых рук», минуя высших сановников, которых он вечно по-
дозревал в желании «заслонить» его, породило своеобразный
институт людей, не занимавших официальных постов, но имевших
право писать царю «в собственные руки», а не через бюрократиче-
ские инстанции. Этим правом пользовались Мещерский и Богда-
нович, на чем в значительной степени и держалось их положение
в придворной камарилье. Человеком другого стиля оказался Кло-
пов, еще в конце XIX в. подсунутый царю в. кн. Александром и
Николаем Михайловичами, но тогда же завязавший знакомства
в либеральных кругах. В 1905—1906 гг. Клопов занимал либераль-
ную позицию, и Николай, видимо, перестал принимать его письма.
Но в 1909 г. Кривошеин поручает ему роль «внештатного» наблю-
дателя за ходом аграрной реформы в ряде губерний. В конце
1913 г. Клопов снова начинает писать царю, а 15 марта 1914 г. по^
192
лучает аудиенцию и подтверждение права писать «в собственные
руки». Судя по письму Клопова новому дворцовому коменданту
В. Н. Воейкову, этому способствовал Николай Михайлович. (Г()
Во время аудиенций 15 марта и 10 апреля (получить две ауди-
енции подряд было делом чрезвычайным) Клопов говорил о всеоб-
щем недовольстве реакцией, «которая перешла все границы допу-
стимого и тем убила у всех веру в мирное разрешение государст-
венных вопросов современности», о необходимости реформ, обе-
щанных манифестом 17 октября, доверия к народному предста-
вительству и соглашения между ним и правительством.61
В письмах 5 и 26 апреля Клопов выступал за смену лиц, стоящих
у руководства, чтобы в период испытаний на ответственных постах
не оказались бы опять люди, способные привести к новой Цусиме,
и прямо высказывал пожелание об отставке Н. Маклакова, Щегло-
витова, Саблера и Кассо. При этом он предлагал «расширить са-
мый круг лиц, из которого обычно назначались до сих пор мини-
стры», за счет «пользующихся общественным доверием» земских и
городских деятелей и членов палат. В ходе аудиенции 10 апреля
Клопов назвал каких-то подходящих, с его точки зрения, кандида-
тов, а в письме 26 апреля добавил к ним Игнатьева.62 1 мая выныр-
нул из продолжительного небытия агроном и неудачливый мете-
оролог Н. А. Демчинский, чьи сельскохозяйственные издания
субсидировались прежде Столыпиным.63 Он передал царю запи-
ску, в которой писал, что в ситуации, когда «костры повсюду уже
разложены и даже облиты керосином», «Россию революционизи-
руют сверху, систематически отталкивая от сотрудничества имен-
но созидательный элемент государства». Он выступал против
пренебрежения к земствам и Думе, с которой «можно прекрасно
работать», и в частности против раздувания дела Чхеидзе.64 Упо-
минание в письме Клопова близкого к Кривошеину Игнатьева
и то обстоятельство, что записки Демчинского были возвращены
Николаем в канцелярию Министерства финансов (а значит, и
попали к нему от Барка), дают основание предположить, что эти
корреспонденты царя могли быть использованы Кривошеиным
и Барком в их попытках свалить Н. Маклакова.
Кривошеин вернулся из Италии в Петербург 4 апреля и, поспе-
шив засвидетельствовать солидарность с салонами Мещерского и
Игнатьевой, чтобы обезопасить себя справа, предпринял попытки
оживить дышавший на ладан «новый курс». 13 апреля «Новое
время» выступило со статьей «Правительство и Г. Дума», носив-
шей официозный характер. В статье разбирались позиции думских
фракций и делался вывод, что в Думе преобладают элементы,
«от которых нынешнее правительство вовсе не отделено китайской
стеной», и в случае, если националисты, октябристы и прогресси-
сты столкуются между собою и с правительством, «нынешняя
Г. Дума могла бы не только существовать, но и производительно
работать». Горемыкин и Кривошеин потихоньку уговаривали чле-
нов Думы «не реагировать на провокации Маклакова и Щеглови-
това» и обещали «протянуть дело Чхеидзе».65 Возможно, не без их
13 В С Дякин
193
участия в печати появились сообщения, в которых вся ответствен-
ность за начало судебного преследования возлагалась на мини-
стров внутренних дел и юстиции.66 22 апреля Горемыкин впервые
появился в Думе и заявил о желании работать совместно с нею
«в пределах начертанных... законом обязанностей».67 Коротенькая
речь Горемыкина никак не могла служить правительственной де-
кларацией, а заверения, что двери его приемной открыты для
всех депутатов «без всяких исключений», смахивали на барское
благоволение, но для Горемыкина это был большой шаг вперед по
сравнению с его появлением перед I Думой. Правительственную
декларацию в известной мере заменила уже упоминавшаяся бюд-
жетная речь Барка. Стремлением не дразнить Думу было продик-
товано и решение Совета министров отказать Саблеру в праве пря-
мо ссылаться на принятые в сентябре 1913 г., но не опубликован-
ные правила рассмотрения законопроектов по церковным делам
и совет ему же отложить до осени внесение в Думу нового устава
церковного прихода. В мае Горемыкин увещевал членов Государ-
ственного совета «не входить в пререкания» с Думой в случаях,
когда правительство согласно с ее мнением.68
Сама формулировка Горемыкина показывала, что в своем «бла-
гожелательстве» к Думе премьер рассматривал ее не как предста-
вительный орган, а как еще одно ведомство в системе управления,
в которой «пререкания» — вещь совершенно обычная. Меру
этого «благожелательства» продемонстрировал сам Кривошеин,
выступивший 16 мая в Совете министров против проекта Мини-
стерства финансов об ограничении условных и сверхсметных кре-
дитов, который обязывал ведомства вносить эти кредиты в бюджет
не позже чем за два месяца до его представления в Думу и сопро-
вождать объяснительными записками. В этой мере по упорядоче-
нию расходов Кривошеин увидел недопустимое добровольное
самоограничение правительства в пользу Думы и ненужную за-
мену свободного усмотрения власти мертвой буквой закона.69
Это заявление Кривошеина, пожалуй, наиболее рельефно показы-
вает, в каких узких рамках мыслилось проведение «нового курса»
в политической сфере, где главной целью было обеспечить посу-
лами и мелкими уступками мир с законодательными палатами при
сохранении реальной власти в руках бюрократии и выиграть время
для экономических реформ и социального маневрирования
в деревне.
Но условием мира с Думой было удаление раздражавшего
даже самые лояльные круги Н. Маклакова, к тому же претендо-
вавшего на первые роли. Поэтому Горемыкин и Кривошеин
предпринимают какие-то закулисные интриги против министра
внутренних дел. 25 апреля в связи с первой после возвращения
в Россию поездкой Кривошеина в Ливадию «Русское слово» упо-
мянуло о планах замены Н. Маклакова Игнатьевым (именно в эти
дни об Игнатьеве написал и Клопов). Считал возможной скорую
перемену в руководстве МВД и обычно хорошо чуявший направле-
ние ве ;»г в сферах М. М. Андронников. По-видимому, в конце
191
апреля и Н. Маклаков на какой-то момент усомнился в прочности
своего положения. Во всяком случае 29 апреля при обсуждении
сметы МВД он выступил в Думе в неожиданно миролюбивом
духе, заверяя в том, что видит в ее существовании «гарантию
правильности тех мероприятий, которые министерством предпри-
нимаются», и обещая осенью внести законопроекты о гужевых
дорогах, о введении земства в ряде губерний и о земской рефор-
ме. 70 Речь Н. Маклакова не помешала Думе большинством
в 2/з голосов принять формулу перехода октябристов, в которой
признавалось бесполезным высказывать какие-либо пожелания по
смете МВД и обращалось внимание правительства на опасность
политики Н. Маклакова, угрожающей стране «неисчислимыми
бедствиями».71 Это голосование, а также приезд в Ливадию к
6 мая (дню рождения Николая) большого числа министров (что
было, в общем, не в стиле царя) породило слухи об обсуждении
в верхах проблем внутренней политики, закончившемся якобы
решением отложить вопрос о судьбе Н. Маклакова до осени, а пока
избегать столкновений с Думой. В какой мере эти слухи отражали
действительное содержание разговоров в Ливадии, сказать
трудно.72
Попытки Кривошеина оживить «новый курс» встретили реши-
тельное противодействие справа. В середине апреля Н. Маклаков
нанес упреждающий удар. По его докладу Николаю было решено
прекратить с мая издание «России». По позднейшим признаниям
самих чиновников, «Россия» не пользовалась влиянием в обще-
стве. После смерти Столыпина она утратила значение рупора
премьера, поскольку Коковцов и Горемыкин предпочитали ис-
пользовать для публикации официозных статей и намеренной утеч-
ки информации наиболее распространенные газеты — «Русское
слово», «Биржевые ведомости» и «Новое время». Но закрытие
«России» мотивировалось не ее бесполезностью, а опубликованием
передовицы 8 февраля, вызвавшей раздражение Мещерского и
Н. Маклакова, и серии статей Л. Тихомирова с критикой маклаков-
ского законопроекта о печати. Кроме того, доклад Н. Маклакова
был сделан в обход Горемыкина, а судьба официоза входила в ком-
петенцию премьера и тот потом выразил недовольство вмешатель-
ством министра внутренних дел не в свои дела.73 Вслед за тем Щег-
ловитов выступил 18 апреля в Думе с обоснованием неподкон-
трольное™ Совета министров Сенату и сделал это в выражениях,
далеко отступавших от формулировок Основных законов, хотя и
соответствовавших духу третьеиюньской «конституции». Вызы-
вающее по тону напоминание Думе об ограниченности ее прав
было, вероятно, одной из тех «провокаций» Щегловитова, о кото-
рых говорили Горемыкин и Кривошеин. В противовес официозным
призывам «Нового времени» к созданию умеренного большинства
в Думе правые вновь усилили агитацию за пересмотр Основных
законов, а Шечков и Пуришкевич требовали пересмотреть избира-
тельный закон и ослабить «принцип партийности», добиваясь
«оздоровления избирательных курий для того, чтобы получить
’ /л з-
195
соответствующую Думу»/4 Новым аргументом черной сотни
в пользу государственного переворота становилась надвигавша-
яся война. Правые раскалывались в своей внешнеполитической
ориентации, и в то время как Марков призывал «вместо большой
дружбы с Англией иметь маленький союз с Германией»,75 Лева-
шов произносил антигерманские речи, но при этом утверждал, что
обеспечить единство России в предстоящем столкновении можно
только под стягом «самодержавия и православия».76
В середине мая легитимистская реакция вновь выступила про-
тив многократно откладывавшегося и переделывавшегося законо-
проекта о волостном земстве. Защищая обломки закона, Н. А. Зи-
новьев отводил аргументы о преждевременности введения всесо-
словной волости напоминанием, что все реформы, начиная
с освобождения крестьян, объявлялись их противниками прежде-
временными. Ф. А. Уваров призывал создать волостное земство,
«пока крупное землевладение, консервативное и работоспособное,
еще на местах», а Гурко, обращаясь к аграриям Государственного
совета, подчеркивал, что местная реформа — «это ваш последний
буек спасения, который вы, простите меня, легкомысленно отталки-
ваете»/' В ответ Стишинский возражал, что реформа волости
предлагается в момент, когда в деревне нет консервативных собст-
венников, ибо дворянство почти полностью бежало из своих име-
ний, а «аграрная реформа... не могла еще дать сколько-нибудь
ощутительных в этом отношении результатов»/8 Возражения по
существу проекта Дурново, как всегда, дополнил декларацией
против реформ вообще. 20 мая Государственный совет отверг
проект волостного земства, причем члены кабинета, чьи голоса
могли решить исход дела, уклонились от присутствия. Вслед за
Дурново о «нецелесообразности» органических реформ «в наше
действительно переходное время» заговорил с думской трибуны
Таубе, ссылавшийся на созданный не без участия самого прави-
тельства законодательный тупик/9
Растущей откровенной наглости легитимистской реакции сто-
ронники «нового курса» могли противопоставить лишь обещания
перемен в будущем. В конце мая, когда в правительстве царил
«небывалый развал»,80 а почувствовавший себя вновь в седле
Н. Маклаков цинично грозил Думе закулисными влияниями ее
противников, Барк с серьезным видом уверял сохранившего про-
винциальное простодушие Клюжева, что «пока все останавлива-
ются на Кривошеине», видя в нем человека, способного объеди-
нить общество и правительство, а если тот по болезни откажется,
Николай, конечно же, выберет в премьеры Игнатьева как
«энергичного и популярного руководителя».81 Конец мая был на-
полнен противоречивыми слухами о предстоящих осенью то ли от-
ставке Н. Маклакова и Щегловитова, то ли капитуляции прави-
тельства перед правыми в Государственном совете и внесении
новых, устраивающих легитимистскую реакцию, редакций законов
о волостном земстве и о Городовом положении в Поль-
ше. 82 Слухи имели источником фракцию земцев-октябристов и
196
скорее всего просто прикрывали соображениями высокой поли-
тики обострение их отношений с либералами в ходе и вследствие
«коноваловского кризиса» (см. далее). Тем не менее эти слухи со-
ставляли существенный элемент политической атмосферы. В стра-
хе перед новым поворотом вправо «Новое время» все резче кри-
тиковало Государственный совет и правительство за неспособ-
ность удалить от власти «течение, отражающее отрицательное
отношение к народному представительству и к общественности».83
11 июня в «Письмах монархиста» «Новое время» нападало на
правых «авантюристов», которые «стараются наложить пудовые
гири на предохранительный клапан парового котла» и «пугают
благонамеренных граждан близостью возврата осужденного
историей строя жизни».
Благонамереннейший монархист из «Нового времени» даже
не представлял себе, как высоко попадали его филиппики. В эти
самые дни Николай вновь попробовал провести в жизнь свою идею
превращения Думы и Государственного совета в законосовеща-
тельные органы. Поводом послужило отклонение Государствен-
ным советом законопроекта о Городовом положении в Польше,
несмотря на поддержку его правительством. Первоначально Горе-
мыкин рассматривал возможность проведения закона по ст. 87, но
повторение столыпинского опыта было признано нежелательным,
и 5 июня Николай подписал рескрипт о повторном внесении закона
в Думу. Николай, однако, не ограничился этим. Как вспоминал
в начале 1917 г. Щегловитов, за месяц-полтора до войны, т. е.
в первой половине июня 1914 г., во время его доклада у царя тот
заговорил о превращении Думы в совещательную.8 18 июня
в Петергофе под председательством Николая состоялось заседание
Совета министров, обсуждавшее доклады Сазонова (о возможных
последствиях убийства эрцгерцога Фердинанда в Сараево) и
Н. Маклакова (о внутриполитическом положении), а также вопрос
об ускорении прохождения бюджета через палаты. После обсуж-
дения этих докладов Николай завел разговор о возвращении к
манифесту 6 августа 1905 г., ссылаясь на недопустимость положе-
ния, когда обещанные с высоты престола меры отклоняются одной
из палат. Только Н. Маклаков поддержал царя, тогда как осталь-
ные сочли возврат к прошлому невозможным, а Горемыкин повто-
рил, что «надо уметь ладить с Думой».85
Хотя даже самые правые министры воспротивились желанию
Николая избавиться от законодательных учреждений, настойчи-
вость, с которой он в 1913-1914 гг. возвращался к этой мысли,
свидетельствовала о том, что попытки сдвинуть его с позиции внут-
реннего неприятия представительного строя могут иметь лишь
кратковременный и непрочный успех и сторонники спасения полу-
самодержавного режима путем минимальных уступок помещичье-
буржуазному обществу будет всегда иметь среди своих оппонентов
самого российского самодержца. Уже эго одно делало «новый
курс» Кривошеина бесперспективным.
Политическая борьба в верхах развертывалась на фоне мас-
197
сового революционного рабочего движения, поднявшегося
в 1914 г. на новую ступень. В стачках и демонстрациях 9 января
участвовало 260 тыс. человек, в первомайских выступлениях —
свыше 500 тыс. Размах движения превысил уровень 1905 г. Высту-
пая под идейным и организационным руководством большевист-
ской партии, пролетариат России поднимался на новый штурм
самодержавия. В конце мая началась всеобщая стачка бакинских
нефтяников, в знак солидарности с ними забастовали рабочие
Петербурга, Москвы и других городов. 3 июля полиция расстре-
ляла митинг солидарности на Путиловском заводе. В ответ нача-
лась всеобщая забастовка в Петербурге, впервые после 1905 г.
в городе появились баррикады. И хотя Петербург далеко опере-
жал другие районы страны, июльские события дали В. И. Ленину
основание сделать вывод о «приближающейся революции в Рос-
сии». 86
Приближение революции все больше ощущалось и в правящем,
и в либеральном лагерях, обостряя их противоречия. «,,Они“
обвиняют друг друга — Пуришкевичи либералов, либералы Пури-
шкевичей — в поощрении и ускорении новой революции», — писал
В. И. Ленин в середине мая 1914 г.87 Но при этом, как уже отмеча-
лось, страх перед революцией и непонимание классовых основ
исторических преобразований поддерживали у либералов, как и у
октябристов, надежду, что еще не поздно предотвратить револю-
ционный взрыв уступками со стороны царизма.
В своих оценках политической ситуации в стране октябристы
по-прежнему демонстрировали полную разноголосицу — от ка-
зенного и неискреннего оптимизма Шубинского, даже в мае утвер-
ждавшего, что он не видит никакого возбуждения в стране, на ко-
торую низошло «постепенное благополучие» и «в которой нет ника-
ких помыслов о недовольстве»,88 до устойчивого пессимизма Гуч-
кова, предсказывавшего «возможность скорого повторения в жиз-
ни государства недавних потрясений, тем более что глубокое недо-
вольство выражается во всех слоях общества».89 В целом, однако,
октябристы продолжали верить в возможность избежать «внут-
ренних осложнений». И земец-октябрист Д. П. Капнист, и левый
октябрист Н. Н. Опочинин считали, что если бы у власти встало
правительство из людей, желающих провести в жизнь реформы
в духе манифеста 17 октября, «общая политическая картина сразу
изменилась бы» и «даже партии левее нас не стали бы требовать
от правительства невозможных вещей».90 Практически и Гучков
хотел верить, что его пессимистические прогнозы не сбудутся, если
только октябристы и либералы сумеют создать объединенную про-
грессивную партию, при наличии которой «ничто не страшно». Кро-
ме того, Гучков надеялся, что даже в случае «тяжкой катастрофы»
конечный успех останется за буржуазно-конституционными эле-
ментами. 9Г
Расхождения в оценке политической обстановки наблюдались
и у прогрессистов, причем в характеристике ближайших перспек-
тив происходили мгновенные перепады от оптимизма к пессимиз-
198
му и обратно, зависевшие в наибольшей мере от слухов о намере-
ниях власть имущих. Все же преобладающим, особенно у «Утра
России», был «фаталистический оптимизм». Исходя из представ-
ления, что борьба за новую Россию «будет тянуться десятиле-
тия», 92 «Утро России» упорно твердило, что «за нас работает вре-
мя» и «долго российскому государственному кораблю против тече-
ния не продержаться».93 20 февраля газета утверждала, что, если
только не случится войны (а в тот момент «Утро России» считало
войну маловероятной), «вся революция будет происходить только
в умах и долго еще не вырвется наружу». При этом орган Рябу-
шинского все еще возлагал надежды на осуществление реформ
кабинетом Горемыкина, очищенным от Н. Маклакова, Щеглови-
това и Саблера, призывая премьера, чья консервативная репута-
ция предохраняет его, дескать, от интриг справа, показать себя
деятелем в духе английских тори, умеющих идти на назревшие
преобразования. «Тогда,— рисовало «Утро России» картину же-
лаемого будущего, — за министрами, прямодушно грядущими
за веком, не менее прямодушно пойдет и вся та часть Думы, что
помимо,,шествия за веком11 иных путей не знает и не допускает». 94
В дальнейшем упования на деятелей «нового курса» стали у про-
грессистов слабеть, хотя и не исчезли совсем. В конце апреля —
начале мая думские прогрессисты заговорили о том, что «послед-
нее слово» истории, «слово жестокое, слово страшное, которого
мы все опасаемся... будет произнесено, хотя и не здесь, а там —
на улице».95 Тогда же, 6 мая, и «Утро России», все еще рассчиты-
вавшее, что «сознательная активность действий страны» (т. е. раз-
личных буржуазных организаций и местных органов самоуправле-
ния) заставит правящие круги пойти на уступки до того, как на
улице будет произнесено «страшное слово», писало: «Мы у пре-
дела возможного. Дальше идет уже невозможное. Для нас. Дай
бог, и для правительства». Но, теряя надежду на консервативных
Бисмарков из бюрократической среды, газета заговорила теперь
(7 мая) о поисках Бисмарка среди «общественных элементов».
Каким образом эти общественные Бисмарки смогут оказаться у
власти, «Утро России» объяснить не могло.
Очень значительными были разногласия в оценке перспектив
развития у кадетов. Кадетское руководство также не избежало не-
которого замешательства в выработке своего отношения к «новому
курсу». По горячим следам первых «благожелательных» жестов
Горемыкина Милюков заговорил было, что «отклонение прави-
тельством услуг Пуришкевича ставит вопрос, насколько прави-
тельство может продвинуться влево среди думских групп, соблаз-
няя их перспективой деловой работы».96 В начале марта «Речь»
и сама оказалась ненадолго в числе соблазненных рескриптом на
имя Горемыкина, увидев в словах о сотрудничестве с представи-
тельными учреждениями предписание правительству определен-
ного политического курса. Но в общем кадеты были настроены по
отношению к кабинету Горемыкина отрицательно, видя в его дея-
тельности подготовительный этап реставрации старого режима.
199
Угроза революции ощущалась как на левом, так и на правом
фланге кадетской партии. В январе Струве выступил со статьей
«Оздоровление власти», в которой приходил к печальному для него
выводу, что «эпоха 1907—1913 гг. — эпоха так называемого
,,успокоения11 — была потеряна в смысле органического укрепле-
ния власти», пытавшейся сохранить для себя «такие условия су-
ществования, такие формы и приемы деятельности, для которых...
нет уже более никаких — ни духовных, ни материальных —
устоев», и это ставит ее «в то же положение, в котором она уже на-
ходилась до 1905 г.». Заявляя о невозможности ни «действенно
стремиться», ни «даже просто желать» революции, в ходе которой
умеренные элементы«вновьбудут оттеснены на задний план стихий-
ным напором народных масс», Струве призывал к совместным уси-
лиям «всех прогрессивных и в то же время охранительных сил» во
имя оздоровления власти.97 Но даже ближайшие единомышленни-
ки Струве — В. Маклаков и Челноков, вся тактика которых и была
продиктована желанием объединить «прогрессивно-охранитель-
ные» силы, все больше разочаровывались и в расчетах добиться
такого объединения, и в возможности «оздоровить» власть. В мае
Челноков с тревогой предупреждал: «...перед известными кругами
русского общества, помимо его воли и желания, помимо традиции
русского общества и всего исторического прошлого, практически
ставится на обсуждение вопрос, само провозглашение которого
было поставлено в вину Чхеидзе».98 Конец речи Челнокова, в кото-
рой он с думской трибуны заговорил о росте антимонархических
настроений в стране, не был опубликован по распоряжению Род-
зянко. Но несколькими днями позже эту тему подхватил В. Макла-
ков, признавший, что страна поняла безнадежность «лояльного
пути» и «то движение, которое законно в своей основе, ибо так
жить более нельзя», может пойти «не легальным путем, не через
нас, а обходом», и это будет «начало конца».99 Если после этого
В. Маклаков все же обращался к думскому большинству с призы-
вом «во имя порядка... идти против власти» «именно для того,
чтобы страна оставалась спокойной»,100 цепляясь за надежду
предотвратить революцию, то Некрасов считал, что хотя «возмож-
ны иногда чудеса и на категорически поставленный вопрос: будет
ли революция? — никто столь же категорически не ответит, но
естественнее ждать положительного ответа». Пожалуй, еще более
определенно высказался Колюбакин: «Поддерживать иллюзию,
веру в возможность мирной эволюции, значило бы надувать
страну».101
Подавляющее большинство кадетов, как членов ЦК, так и про-
винциальных деятелей, были психологически не готовы к призна-
нию неизбежности революции. Сколько бы ни говорили они о своем
влиянии в различных слоях, они понимали или хотя бы чувствова-
ли, что влияние их непрочно и разбушевавшийся «Ахерон» им не
удержать. Заметавшись между признанием, что надвигаются
события, в которых кадетам «не только не будет принадлежать
инициатива», но они окажутся «вовсе безо всякого участия» в про-
200
исходящем,102 и надеждой, будто в стране нет «элементов револю-
ции», Родичев говорил о возможности «переворота» в случае
войны и тут же добавлял, что этот переворот «мог бы быть не-
счастьем для России», поскольку «мог бы повториться 1848-й год
во Франции, когда победители не знали, что им делать с неподго-
товленными (т. е. революционными. — В. Д.) массами». Еще более
точно предсказывал схему пугающего кадетов развития событий
Изгоев. «В случае войны и сопряженных с нею потрясений, —
говорил он, — не к-д будут на гребне войны, а крайне левые, кото-
рые первыми утопят кадетов, а затем и меньшевиков». Открывав-
шаяся перед глазами кадетов пропасть была так страшна, что они
предпочитали закрыть глаза и не смотреть. Шингарев предлагал
заниматься не подготовкой к «проблематичной революции», а
«реальной борьбой с той коррупцией, которая все растет в стране».
Щепкин утверждал, что «никакой реальной конъюнктуры в стране
в смысле возможной революции не усматривается». Корнилов за-
являл, что для него «немирный исход также остается недоказан-
ным».103 Конференция 23—25 марта, проводив Некрасова апло-
дисментами за страстность его речи, отвергла его вывод о неизбеж-
ности революции.
Между признанием и непризнанием этого вывода раздирался
Милюков. Как и всех кадетов, его пугала революционная самодея-
тельность масс, выходящая за рамки того, чего хотел добиться или
чем готов был удовлетвориться российский либерализм. «Програм-
ма максимум может сильно обременять программу минимум», —
неустанно повторял Милюков основное кредо либерализма и утвер-
ждал, что «широкая постановка в 1905—6 гг.» социальных вопро-
сов была «ошибкою для дела свободы».104 «Интересы буржуа-
зии, — писал В. И. Ленин в годы первой революции, — требуют
участия пролетариата в борьбе с самодержавием, но только такого
участия, которое бы не переходило в главенство пролетариата и
крестьянства».105 Чем чаще обстановка в стране заставляла
думать о приближении второй революции, тем чаще кадеты обра-
щались к опыту первой, истолковывая его на свой лад. «Как
в 1905 году, — говорил Милюков в докладе на мартовской конфе-
ренции, — изменение может быть достигнуто только совместными
усилиями всех прогрессивных сил русского общества. Из опыта
1905—1906 гг. мы извлекаем вывод, что одиночные действия пар-
тий пролетариата могут быть даже опасны и вредны общему делу
освобождения России».106 Эту же мысль Милюков проводил
в «Речи» 30 марта, утверждая, что в 1905 г. «движение пролетариа-
та было плодотворно лишь настолько, насколько присоединялось
к общенародному требованию конституции», а непривычка рево-
люционных партий к парламентским методам борьбы, их «потреб-
ность в сильных мерах, исход которых неясен и рискован», «сгуби-
ла движение 1905—1906 гг.».107 Чем реальнее становилась пер-
спектива применения революционного насилия как метода борьбы
против царизма, тем упорнее ставил Милюков под сомнение дейст-
венность этого метода.
14 В. С. Дякин
201
Но как ни был готов Милюков присоединиться к призыву Стру-
ве «не желать» революции, он был достаточно трезвым политиком,
чтобы не напомнить своему былому сопернику за руководство пар-
тией, что жизнь может не посчитаться с этим нежеланием.108 Одна-
ко в рамках либеральной идеологии из этого противоречия не было
выхода. Признать неизбежность революции — значило сделать из
этого стратегические и тактические выводы. А «глубокие различия
в социальной среде», на которую опирались кадеты и социал-демо-
краты, предопределяли, отмечал Милюков, что «даже полное тож-
дество в оценке современного положения и в очередных задачах
политической борьбы не могли бы повлечь за собой тождества
тактики». Поэтому, заявив, что оценка ситуации кадетами сходна
«с оценкой более левых политических партий, поскольку речь идет
о бесполезности паллиативов», что «не только полное осуществле-
ние программы к-д, но и сколько-нибудь решительные шаги в этом
направлении, очевидно, не могут быть осуществлены без коренного
изменения общей политической конъюнктуры»,109 Милюков в то же
время упрямо повторял: «Когда от нас требуют — скажите оконча-
тельно, что нет исхода на пути мирного обновления, мы даем отри-
цательный ответ».110
В качестве «нового слова» в поисках способа «мирного обновле-
ния» Милюков предложил лозунг «изоляции правительства от всех
поддерживающих его групп». Выдвигая этот лозунг, Милюков не
имел сколько-нибудь конкретной программы. В той трактовке,
какую Милюков дал «изоляции правительства» в заседании ЦК
9 февраля, она включала в себя прежде всего повторение прежних
милюковских предостережений против увлечения «деловой рабо-
той» в Думе и призыв активизировать попытки усилить влияние
кадетов на их соседей справа и слева при условии изгнания из соб-
ственной среды прогрессистских настроений и сохранения четкой
грани слева, чтобы «не повторить ошибки 1905 г., когда пришлось
отмежевываться от левых тогда, когда было уже поздно». Во всем
этом не было практически ничего нового, и Шингарев справедливо
заметил, что конкретизация лозунга «изоляции правительства»
может означать либо попытку создать блок с земцами-октябриста-
ми в Думе, либо стирание граней «между легальным и нелегаль-
ным» вне ее.111
Очередной призыв к созданию кадетско-октябристского блока
принадлежал, как всегда, В. Маклакову и был сделан в последних
числах января. Сославшись на угрозу сдвига правительственного
курса «по рецептам Мещерского», В. Маклаков предложил проти-
вопоставить этой угрозе соглашение с октябристами. «Наиболее
передовым группам, — признавал В. Маклаков, подразумевая под
таковыми собственную партию, — придется больше всего уступить
в своих программных требованиях... Но это необходимо и не страш-
но, ибо мы отказываемся от того, чего все равно не можем до-
быть». 112 Разговор был продолжен в заседаниях фракции и в сове-
щаниях ЦК с редакциями «Речи» и «Русских ведомостей». Кроме
предложений правого крыла о блоке с октябристами, речь шла, как
202
витиевато формулировали 14 февраля «Русские ведомости», о вы-
работке тактического плана, который подчеркнул бы несоответст-
вие законодательных возможностей Думы и потребностей страны,
т. е. о проведении через Думу умеренно-либеральных проектов,
которые затем были бы провалены Государственным советом. При-
зыв В. Маклакова был, опять-таки как всегда, поддержан «Голо-
сом Москвы» и «Утром России». Позиция октябристов, искавших
в феврале соглашения не с оппозицией, а с кабинетом Горемыкина,
быстро пресекла очередное толчение воды в ступе на тему о «про-
грессивном блоке», но нападки правых кадетов на Милюкова, чья
тактика толкает якобы октябристов вправо, продолжались на раз-
личных совещаниях, включая специально созванное для выяснения
отношений заседание ЦК в Москве 16 марта.
В ходе этого выяснения отношений «Русские ведомости» попы-
тались сгладить разногласия, затеяв дискуссию о «задачах оппози-
ции». Показательно было уже то, что газета в начале дискуссии
предоставила свои страницы В. Маклакову, еще раз начавшему
доказывать, что в IV Думе октябристы тоже являются оппозицией,
а соглашение с ними и превращение таким способом Думы 3 июня
в прогрессивную — единственно возможная цель для тех, «кто не
утратил еще если не веры (вера уже утрачена), то по крайней мере
желания найти выход из тупика без революционных взрывов». 13
В. Маклакову достаточно беспомощно оппонировали Шингарев и
Щепкин, писавший, что оппозиция в Думе отстает от настроений
в стране и должна подтянуть до их уровня «свою тактику и страте-
гию», не сказав, однако, что он при этом имеет в виду.114 Собствен-
ная позиция газеты в редакционных статьях формулировалась
сначала крайне невразумительно, и только в ходе полемики
с «Речью» «Русские ведомости» объяснили, что предлагают ориен-
тироваться на тех, для кого кадетская тактика была все еще слиш-
ком радикальна, и укорачивать свои лозунги.
Если В. Маклаков и К0 хотели интерпретировать лозунг «изоля-
ции правительства» в духе думских комбинаций с участием октяб-
ристов, то Некрасов сделал попытку придать этому лозунгу «ле-
вое» звучание. На заседании ЦК 17 февраля он выступил с докла-
дом «о прогнозе ближайшего будущего», повторив свой вывод о
маловероятности мирного исхода. В предвидении «резких конфлик-
тов» Некрасов считал необходимым оттенить «собственную пози-
цию партии как партии демократической» и тем подготовить
«почву для соглашения с другими демократическими течениями»,
но при этом одновременно «более выпукло отмежеваться от утопи-
ческого социализма». Конкретно Некрасов предлагал перейти
к более резким выступлениям в Думе, к голосованию против бюд-
жета в целом, к отказу от роли докладчиков думских комиссий,
к применению обструкции при обсуждении реакционных законо-
проектов. Вне Думы Некрасов рекомендовал уделять больше вни-
мания земствам и земским служащим, организовать кружки сту-
дентов, в среде которых влияние кадетов стало еще слабее, чем
раньше, и не предоставлять социал-демократам «монополию»
14*
203
в рабочем классе. Вся эта программа была высказана в самой
общей форме, и наиболее конкретным предложением Некрасова
было, с одной стороны, «отделаться от элементов наносных и чуж-
дых» в собственных рядах, а с другой — помочь «либеральным
элементам октябризма» в их «сплочении между собою». Эту сторо-
ну дела тут же отметил Изгоев, сказавший, что доклад Некрасова,
в сущности, «правый», ибо «все, что есть у него реального», — это
«помочь образованию либеральной партии».115
Как обычно, маневрируя между флангами, Милюков выступил
и против укорачивания кадетских лозунгов ради соглашения с ок-
тябристами, и против предложения Некрасова. Отвергая идею дли-
тельного соглашения с октябристами, Милюков оговаривал необ-
ходимость считаться с «психологией пугливых октябристов» в по-
вседневных комбинациях, сохраняя, таким образом, открытой
дверь вправо.116 Позиции Некрасова Милюков противопоставил
призыв к «терпению и последовательности» и выдержанные в духе
общелиберального «фаталистического оптимизма» ссылки на
«силу инерции огромной страны, которая не может остановиться
в поступательном движении».117 Все же в первые месяцы 1914 г.
Некрасов был Милюкову ближе, чем правое крыло партии. Изо-
бражая в своих печатных заявлениях кадетов как партию, уверен-
но руководящую общественным мнением, Милюков в своем кругу
признавал, что кадеты отстают от настроений в стране, «обсиде-
лись на одном месте» и что «необходимо вернуться к прошлому,
когда партия не останавливалась перед новыми путями». «Надо
держаться ярче и непримиримее», «надо чаще напоминать о
себе» 118 — формулировал кадетский лидер точки соприкосновения
своей позиции и позиции Некрасова.
Поскольку ходом событий в повестку дня для кадетов ставил-
ся вопрос о действиях в обстановке возрастающей активности
демократических масс, поиск путей к массам и взаимоотношения
с социал-демократами и трудовиками выдвигались в число проб-
лем, все время всплывавших в спорах внутри кадетского руковод-
ства, выявляя и имманентно присущую либерализму боязнь масс,
и неизжитые расчеты повлиять на оппортунистические элементы
в демократическом лагере. Говоря, что «объединение оппозицион-
ных сил должно идти больше влево, чем вправо», Родичев имел при
этом в виду «воспитывать и себя, и с-д-тов».119 За организацион-
ные контакты с левыми высказывался Колюбакин, полагавший,
будто «возможность соглашения с ними теперь стала больше, если
не считать узких сектантов вроде Мякотина», и потому осуществи-
мо повторение чего-либо вроде «Союза освобождения», включав-
шего элементы левее кадетов.120 Не разделяя организационных
проектов левого крыла партии, Милюков настойчиво говорил о не-
обходимости не отказываться от борьбы за массы. «Что мы партия
интеллигентская и к общению с широкими слоями не привыкли —
это не возражение, — говорил он на мартовской конференции. —
Надо привыкать».121 Признавая, что «в рабочем вопросе... партия
за с-д-тами не может угнаться»,122 Милюков все же высказывал
204
надежду, что «дело не так безнадежно» и «утверждение, будто бы
рабочие уже окончательно монополизированы с-д-тами, является
преувеличением».123 Но главные надежды Милюкова были связа-
ны с крестьянством. Именно поэтому он так резко отреагировал на
упрек Челнокова в «ухаживании» за левыми, как за малыми деть-
ми. Челноков «не учитывает, — возражал Милюков, — что у этих
малых детей есть будущее, что за ними стоят демократические
массы, что нам с трудовиками придется делить между собою кре-
стьян и поэтому, может быть, и есть основания за ними ухажи-
вать». 124 (Соглашение с трудовиками в первую очередь имел в виду
в своих построениях, безусловно, и Некрасов). Ссылаясь на недо-
вольство крестьян в деревне и на брожение среди солдат и матро-
сов, Милюков настаивал: «Учитывая это, партия должна последо-
вательно поддерживать свою демократическую программу, кого бы
это ни испугало и ни отпугивало от нее».125
Постоянная претензия на демократизм представляла собою,
как отмечал В. И. Ленин, «самообман кадетов (выделено мною —
В. Д.) и обман ими „общественного мнения44, мнения масс...».126
Но именно эта претензия определила резкое обострение внутри-
партийного конфликта у кадетов в начале 1914 г. В условиях рево-
люционного подъема правое крыло, призывающее к открытому
и долговременному блоку с октябристами, к отказу от социальной
программы партии, все более откровенно скатывающееся на «на-
ционал-либеральные» позиции, становилось обузой не только для
Некрасова, но и для Милюкова. «Когда начнется всеобщая свалка,
— говорил он 9 февраля, выдавая собственные сомнения в мирной
перспективе развития событий, — мы перемешаемся и пере-
путаемся. Надо нам самим внутри себя почиститься, устранить
наиболее существенные разногласия... чтобы мы могли приняться
за изоляцию нынешнего правительственного курса». Призыв «по-
чиститься» был тут же подхвачен и конкретизирован Колюбаки-
ным, который предложил правым кадетам стать «ядром национал-
либерального течения».127 По-прежнему не беря на себя инициати-
ву раскола, Милюков начал публично подталкивать В. Маклакова
и его друзей к выходу из партии, надеясь этим отделаться наимень-
шими потерями и ослабить и подчинить себе бунтующее правое
крыло фракции. Уже 28 февраля «Речь» открыто заявила о несо-
гласии со взглядами В. Маклакова «и очень небольшой группы его
сторонников, не имеющих никакого влияния на решения партии и
фракции». Тенденция преуменьшить влияние правых во фракции и
изобразить их одиночками сохранялась и в дальнейшем. На мар-
товской конференции Милюков вновь повторил, что считается
с возможностью «не раскола в партии, а разве лишь откола неболь-
шой ее части».128 Но по отношению к В. Маклакову и Челнокову
Милюков не скрывал, что «объединить непримиримые точки зрения
невозможно». В тот самый день 16 марта, когда Милюков гово-
рил это на заседании ЦК в Москве, в «Речи» был помещен написан-
ный им же обзор печати, в котором группа В. Маклакова и сотруд-
ники покойной «Русской молвы» были названы выступающими
205
лишь от собственного имени и не по-кадетски, и недвусмысленно
намекалось: «Что касается дальнейшего пребывания таких лиц
в партии и фракции, это исключительно дело их личной совести и
будущего партийного съезда». Когда же на мартовской конферен-
ции Гредескул запротестовал против этой статьи, Милюков повто-
рил: «Если явно противоречащие традициям партии все еще не
считают себя отошедшими от партии, то делом съезда будет ука-
зать им на их ошибку».130
Все же при подготовке доклада к партийной конференции
с обоснованием лозунга «изоляции правительства» Милюков был
вынужден считаться с существованием и влиянием правого крыла
во фракции. Первоначально высказывавшийся за голосование
против бюджета и применение обструкции, он на обсуждении
доклада в ЦК 22 марта счел оба эти предложения неприемлемыми,
поскольку «фракция слишком уж втянулась в ,,деловую“ работу и
склонна успокаиваться на этой позиции». Хотя Милюков признал,
что в стране все меньше интересуются Думой и «лучшим средством
для изоляции правительства является установление контактов со
страной»,131 доклад его практически был по традиции посвящен
только тактике в Думе. Милюков призывал не сбрасывать Думу со
счетов и использовать ее как одно из средств общественной борь-
бы. «Пример социал-демократии, — говорилось в докладе Милю-
кова, — показывает, каких результатов можно достигнуть в этом
отношении сравнительно слабыми средствами и при сравнительно
неблагоприятных условиях. Не может быть сомнения, что в проис-
ходящем теперь широком политическом движении в среде рабочих
существование Гос. думы, а в ее составе — с.-д. фракции сыграло
очень крупную роль. Следя изо дня в день за рабочей печатью,
можно видеть, какое значение имеют для партии думские выступ-
ления и запросы, откликающиеся на злобу дня, намечающие оче-
редные лозунги, организующие около них рабочих». На «очень по-
учительный» пример социал-демократической фракции Милюков
сослался и в специальных пунктах тезисов об использовании права
запросов и законодательной инициативы Думы и особенно об уста-
новлении более тесной связи фракции с избирателями и страной,132
т. е. в том, что являлось, по его же словам, главным звеном в реше-
нии задачи «изоляции правительства».
Но как раз ссылки на пример социал-демократии подчеркивали
узость намечаемой Милюковым тактики, узость, предопределен-
ную, по его же признанию, различием социальной опоры обеих
партий. Милюков мог предложить лишь в общей форме чаще ис-
пользовать думскую трибуну для политических заявлений и упомя-
нул о возможности «внесения частичных законопроектов, касаю-
щихся аграрного вопроса», а в качестве формы установления связи
фракции с избирателями назвал создание юридической консульта-
ции для населения. Милюков и сам говорил, что его тезисы «могут
показаться слишком частными и мелочными сравнительно с теми
большими задачами, которые возлагает на оппозицию страна и со-
временное политическое положение».133 Но предложить большего
206
он не мог, ибо при всех ссылках на отдельные стороны социал-де-
мократической тактики в Думе самый лозунг «изоляции правитель-
ства» означал для него «обособление от боевой тактики левых».
Поэтому, разъясняя в заключительном слове реальный смысл ре-
комендуемых им фракции действий, Милюков свел его к тради-
ционному указанию: «...действовать совместно с более правыми
элементами, т. е. объединять их на более активных настроениях и
выступлениях».134 Попытка Некрасова предложить конференции
свой вариант тактики, ориентированной на неизбежность револю-
ции, — «сохранить свое лицо и идти к демократии, не относясь,
однако, враждебно к либералам»,135 — была отвергнута всеми,
кроме Колюбакина, причем Челноков приводил «убийственный»,
с его точки зрения, аргумент: в случае принятия тезисов Некрасова
«от кадетов со страхом бежали бы выборщики-прогрессисты».136
При выборе между демократическими массами и цензовыми изби-
рателями для подавляющей части кадетов всегда были важнее по-
следние.
Еще нагляднее неспособность кадетов выработать тактику,
ориентированную на условия революционного подъема, прояви-
лась в судьбе подготовленных МО ЦК тезисов о внедумской дея-
тельности. МО ЦК предлагал направить деятельность партии
в стране на активную борьбу с реакцией, содействие сплочению
общественных элементов и на объединение сознательных оппози-
ционных сил. За этими громкими словами стояло весьма скромное
содержание. В первом случае имелось в виду «сделать попытку...
возвысить голос» в противовес объединенному дворянству и съез-
дам правой профессуры хотя бы от имени меньшинства дворян и
профессоров. Вторая задача расшифровывалась на первое время
как «объединение городской и сельской интеллигенции на конкрет-
ном деле» на уровне уезда, преодоление аполитизма студенческой
молодежи, отнюдь не имеющее целью «натолкнуть молодежь на
активные выступления в стенах университетов», и «смягчение...
обострившихся национальных чувств». Наконец, объединение оп-
позиционных сил истолковывалось как создание какой-то общей
организации «с информационными целями».137 Рекомендации МО
ЦК, явившиеся ответом на постоянные просьбы местных комите-
тов помочь оживлению их деятельности и в этой своей части сби-
вавшиеся на «культурнические» установки, ни в коей мере не выхо-
дили за рамки кадетских традиций и не помогли бы кадетам в их и
вообще обреченных на заведомую неудачу расчетах преодолеть все
возрастающее несоответствие глубины политического кризиса и
либеральных рецептов его преодоления. Но даже они застали про-
винциальных делегатов врасплох и были сняты с обсуждения. Го-
дами твердившие о необходимости съезда для восстановления
партии местные делегаты оказались не готовы к первому же конк-
ретному предложению в этом плане.
Мартовская конференция кадетов, последняя перед началом
мировой войны, нагляднейшим образом продемонстрировала идей-
ную и организационную слабость главной партии российского
207
либерализма. Глубочайший кризис третьеиюньской системы
исключал реформистский, эволюционный выход из него, а потому
никакие попытки кадетов изобрести рецепт такого выхода не могли
дать результат. Именно это и было основным итогом конференции,
основным итогом всех усилий Милюкова выработать тактику
«мирного обновления».
В обстановке, когда кадеты находились в состоянии разброда,
лидерство в оппозиционном лагере попытались перехватить про-
грессисты. С 25 января в ожидании отставки Коковцова и сдвига
вправо на квартире Коновалова в Петербурге состоялось несколь-
ко совещаний левых октябристов, прогрессистов и кадетов. От ка-
детов участвовали приглашенные Коноваловым депутаты правого
крыла и центра. Некрасов и Шингарев отказались от переговоров
без официальных полномочий фракций. Речь щла о создании лево-
го центра с участием земцев-октябристов, который договорился бы
о выдвижении общей законодательной программы, причем Ефре-
мов настаивал на выработке «умеренных, приемлемых требова-
ний», отказ от которых ставил бы правительство в невыгодное по-
ложение. В качестве таковых намечались земская реформа, рефор-
ма Сената и пересмотр избирательного закона. Даже для правых
кадетов программа блока оказалась чересчур узкой, а на другом
фланге земцы-октябристы вообще объявили себя «свободными от
каких бы то ни было соглашений» в ожидании переговоров с Горе-
мыкиным. 138
Потерпев неудачу в формальной организации блока, прогресси-
сты решили все же испробовать на практике свой лозунг объедине-
ния думского большинства на умеренно-либеральной законода-
тельной работе. В связи с предстоявшей постановкой в Думе ре-
формы Сената они провели 30 января обсуждение проекта рефор-
мы с участием левых октябристов и правых кадетов.
Необходимость реформы Сената с целью обеспечить его незави-
симость от Министерства юстиции, восстановить его реальный
надзор за законностью действия властей и улучшить состав Сената
путем предоставления ему права самому рекомендовать царю кан-
дидатов на должности сенаторов была признана в 1905 г. Как это
было и с другими проектами, выработанными под давлением рево-
люции, в III Думу был внесен уже сокращенный вариант, сводив-
ший дело в основном к ускорению сенатского делопроизводства.
Больше того, проект закреплял в законе существовавшее до сих
пор л ишь на практике право министра юстиции рекомендовать царю
кандидатов в сенаторы. Думская комиссия после пяти лет проволо-
чек частично восстановила положения проекта 1905 г. Несмотря на
сопротивление Щегловитова, отстаивавшего сохранение за Сена-
том права широкого толкования законов в порядке разъяснения и
кодификации, кадетско-октябристское крыло Думы ограничило
возможности Сената в толковании законов, а с другой стороны,
возложило на него обязанность следить за правомерностью поста-
новлений, принимаемых по ст. 96 (военное законодательство), —
это было отражением министерского кризиса 1909 г. Но все поправ-
208
ки кадетов и прогрессистов, направленные на освобождение Сена-
та от власти министра юстиции (право Сената рекомендовать царю
кандидатов, из числа которых он назначал бы новых сенаторов и
первоприсутствующих в его департаментах, при сохранении за
царем возможности назначать и других лиц; разделение должно-
стей министра юстиции и Генерал-прокурора Сената; отмена пра-
вила об увольнении сенаторов за поступки, несовместимые с их
должностью, т. е. ликвидация лазейки для обхода принципа не-
сменяемости, и т. п.), были в феврале—марте отклонены право-
октябристским большинством. При обсуждении этих поправок
Щегловитов утверждал, что одно лишь разрешение Сенату ре-
комендовать царю необязательных для того кандидатов представ-
ляется «недопустимым и несоответствующим основным началам
самодержавной власти».139 Во время третьего чтения кадеты вне-
сли поправку, вводившую подконтрольность Сенату председателя
Совета министров, — это было ответом на отказ Горемыкина да-
вать объяснения Думе. Но заявлявшие о своем возмущении этим
отказом октябристы провалили поправку.
В апреле прогрессисты добились обсуждения внесенного ими
в ноябре 1913 г. законодательного предположения о земской ре-
форме. Прогрессисты придавали своему проекту чрезвычайное
значение. «Н. Н. Львов, — саркастически отмечал Колюбакин, —
кричит, что он всю Россию перестроит путем земской реформы
через Думу».140 В действительности предложения прогрессистов
содержали лишь расширение компетенции земств (правда, значи-
тельное), отмену административного надзора за их деятельностью,
уничтожение права дворянских предводителей председательство-
вать в земском собрании и увеличение финансовых прав земств.
Вопрос о земском избирательном праве, важнейший в проблеме
демократизации земств, был опущен под предлогом, что на этот
счет уже имеются другие внесенные в Думу проекты. Очевидно,
имелся в виду подготовленный в апреле же доклад подкомиссии об
избирательной реформе, никаким демократизмом не страдав-
ший.141 Прогрессисты явно надеялись соблазнить хозяйничавшее
в земствах поместное дворянство увеличением его роли на местах.
Обосновывая необходимость спешить с расширением полномочий
земств, Н. Львов прямо говорил, что «это есть... в сущности, усиле-
ние консервативных сил в России, которых нам недостает, может
быть, больше, чем чего бы то ни было».142
Хотя земцы-октябристы заявили о признании ими прогрессист-
ского проекта желательным, это не гарантировало, что они поддер-
жали бы его, если бы дело дошло до его разработки в думской ко-
миссии. Какова цена октябристским заявлениям, было еще раз
продемонстрировано в марте—мае во время обсуждения законо-
проекта об ответственности должностных лиц, принятого III Ду-
мой в последнюю сессию, но возвращенного назад Государствен-
ным советом. Этот проект, сохранявший, как отмечалось в гл. 1,
фактическое бесправие населения перед представителями власти,
был с серьезным видом объявлен октябристами важным шагом на
209
пути установления законности в стране. Но когда при третьем чте-
нии законопроекта, проходившем в разгар дела Чхеидзе, кадеты
предложили исключить из Учреждения Государственного совета
статью о подсудности членов Думы за «преступные деяния, совер-
шенные... при исполнении или по поводу исполнения» их обязанно-
стей, на основании которой было возбуждено дело Чхеидзе, октяб-
ристы, говорившие о поддержке ими принципа депутатской безот-
ветственности, отказались поддержать поправку.143
Обсуждение реформы Сената, естественно, не рассмотренной
Государственным советом, передача в комиссию прогрессистского
проекта земской реформы, реакционный законопроект об ответст-
венности должностных лиц и проект закона о депутатской непри-
косновенности (о котором речь будет идти дальше), не имевший
никаких шансов на утверждение, — таков был скудный итог
«реального законодательства», о котором даже В. Маклаков гово-
рил, что все это «только игрушки, которыми мы тешим себя и соб-
лазняем нашу страну».144 А поведение октябристов при рассмотре-
нии этих проектов еще и еще раз показывало, что и расчеты на со-
здание «прогрессивного блока» — тоже лишь игрушки, которыми
тешили себя В. Маклаков и прогрессисты.
Одновременно с планами сколачивания большинства в Думе
прогрессисты вынашивали проекты активизировать оппозицион-
ную деятельность вне Думы, и там надеясь создать блок различных
групп. Инициатива в этом направлении исходила от круга Рябу-
шинского—Коновалова. Уже в феврале Коновалов стал, подобно
кадетам, подчеркивать, что «решающую роль в дальнейшем на-
правлении внутренней политики России сыграет не Гос. Дума, а на-
селение».14Ъ «Утро России» (28 марта) поддерживало рассужде-
ния кадетов об «организации страны», а московский ЦК прогрес-
систов в апреле заявил, что «население ждет известных шагов от
Москвы, как от колыбели русского либерализма», имея в виду дого-
вориться с различными политическими, общественными и торгово-
промышленными организациями о формах давления на правитель-
ство. 146 Речь шла, как и в соответствующих планах кадетов, о по-
пытке повторить в том или ином виде тактику земско-освобожден-
ческого движения 1903—1904 гг. Но подчеркивание инициативы
«Москвы» и указание на необходимость договориться с торгово-
промышленными (предпринимательскими) организациями свиде-
тельствовали о стремлении либеральной буржуазии перехватить
лидерство в движении у кадетской интеллигенции.
При этом политически менее опытные лидеры московских либе-
ральных промышленников все еще считали осуществимым при-
влечь к участию в планируемом ими блоке и революционное под-
полье, включая большевиков. 3—4 марта на квартирах Коновало-
ва и Рябушинского были организованы встречи представителей
партий от левых октябристов до большевиков. На этих встречах
Коновалов изложил свою идею создать «объединенную оппози-
цию», в которой все участвующие группы, не отказываясь от своих
программ и действуя каждая «присущими ей способами воздейст-
210
вия», координировали бы свои выступления с целью заставить пра-
вительство пойти на уступки. Для координации выступлений Коно-
валов предлагал образовать Информационный комитет.147 Охран-
ка писала в этой связи о планируемых «эксцессах революционного
характера»,148 но прогрессисты по своей природе были неспособны
на революционные действия — и речь для Коновалова шла о том,
чтобы подкрепить те или иные оппозиционные, но не революцион-
ные (хотя, может быть, и выходящие за пределы формальной ле-
гальности) акции буржуазных организаций массовыми выступле-
ниями рабочих, тоже остающимися, конечно, в рамках, приемле-
мых для московской либеральной буржуазии. Решающей для
Коновалова была позиция большевиков, поскольку и он, и полиция
знали, что меньшевики не имеют за собою масс. Между тем пред-
ставитель большевиков Скворцов-Степанов, принявший по совету
В. И. Ленина участие не только во встрече, но и в созданном затем
Информационном комитете, чтобы уточнить степень левения либе-
ралов, не собирался идти у них на поводу и сразу предупредил Ко-
новалова, что сомневается в возможности практических результа-
тов встречи. Это предопределило конечную неудачу всей затеи.149
В апреле—мае еще раз и с особой отчетливостью проявилась
неосуществимость блока и на «отрицательной работе» — ни с ок-
тябристами, ни с оппортунистическими элементами демократиче-
ского лагеря, которые не могли ограничить свою тактику до такой
степени, как этого хотели либералы.
В середине апреля получило огласку решение Совета министров
возбудить дело против Чхеидзе. Известие об этом было расценено
либеральной печатью как самый серьезный удар по представитель-
ному строю со времен 3 июня, как откровенная постановка вопроса
«быть или не быть» Думе, поскольку любое критическое выступле-
ние могло быть подведено под статью 129 о призыве к низвержению
существующего строя. Угрозу свободе своего депутатского слова и
возможность роспуска IV Думы увидели в деле Чхеидзе также
октябристы и националисты. В качестве ответа либералы и октяб-
ристы начали обсуждать возможность отклонения отдельных
частей бюджета, а судебная комиссия Думы постановила немед-
ленно вынести на обсуждение общего собрания законодательное
предположение прогрессистов и кадетов об установлении безответ-
ственности депутатских речей, внесенное еще 1 марта 1913 г. под
впечатлением дела Гололобова. 21 апреля, накануне начала бюд-
жетных прений, социал-демократы, трудовики и кадеты внесли по
инициативе первых предложение не рассматривать бюджет, пока
закон о депутатской безответственности не будет утвержден. Это
предложение было провалено правыми, националистами и октяб-
ристами (включая левых). 6 прогрессистов и 4 кадета (в их числе
В. Маклаков, Челноков и Новиков) воздержались от голосования.
Примерно таким же большинством было отклонено и предложение
всей оппозиции — от прогрессистов до социал-демократов — от-
ложить бюджетные прения на одно заседание, во время которого
обсудить законопроект о депутатской неприкосновенности.
211
После этого социал-демократы и трудовики устроили 22 апреля
обструкцию Горемыкину, впервые явившемуся в Думу. Поме-
щичье-буржуазные фракции вплоть до прогрессистов проголосо-
вали за исключение 21 левого депутата на 15 заседаний, а кадеты
воздержались, причем это не было следствием неожиданности, ибо
левые фракции заранее известили Родзянко и кадетов о своих на-
мерениях. Кроме обычного либерального преклонения перед «пар-
ламентскими» традициями кадеты руководствовались надеждой,
что, отказавшись даже морально поддержать обструкцию, они тем
самым сумеют привлечь октябристов к более широкому участию
в голосовании против бюджета.150 «Это воздержание партии, пре-
тендующей на демократизм, — подчеркивал В. И. Ленин, — пре-
восходно обнаружило — далеко не в первый раз — инстинную
природу либерализма господ кадетов... Воздержаться, когда Горе-
мыкин, Родзянко и их большинство исключало демократических
депутатов, значило фактически поддерживать своим молчанием,
нравственно одобрять, политически подкреплять Горемыкина и
Родзянко и их большинство».151 Поведение либералов вызвало
возмущение в их собственной среде. 24 апреля «Утро России»
в редакционной статье «Слово и дело» писало о падении морально-
го и политического авторитета либеральной оппозиции в результа-
те событий 22 апреля, признавая, что прогрессисты и кадеты нару-
шили соглашение с левыми о совместном протесте против политики
правительства. «Речь» посвятила неделю попыткам оправдать по-
ведение своей фракции и свалить вину на левых, якобы расколов-
ших единый антиправительственный фронт. Но «Русские ведомо-
сти» 23 апреля должны были публично признать существование
сильного недовольства во фракции линией поведения, навязанной
ей ее лидерами. Что «во фракции чувствовалось нервное настрое-
ние влево» и «были предложения голосовать против исключения
c.-д.», признавал на заседании ЦК 23 апреля и Милюков, выра-
жавший, однако, надежду на постепенное признание правильности
его линии. Его надежд не разделили даже представители правого
крыла. Тыркова подчеркивала «неблагоприятное отношение в пуб-
лике к кадетам», а Д. Протопопов «говорил о пережитых им тяже-
лых ощущениях, когда в нем столкнулись существо дрессирован-
ного на свободе кадета и просто человек. Нельзя спокойно при-
сутствовать при избиении других». Что поведение кадетов «в про-
винции не будет понято», отмечал и Колюбакин.152 Позиция фрак-
ции была осуждена московским, киевским и одесским комитетами
кадетов. Одновременно московский комитет выразил неодобрение
В. Маклакову, Челнокову и Новикову за их голосование 21 апреля.
В попытке восстановить свои позиции в глазах общественного
мнения и усилить нажим на правительство своими средствами про-
грессисты и кадеты решили обострить бюджетную борьбу. Вопрос
о ее пределах вызвал серьезные разногласия у либералов и октяб-
ристов, а без октябристов голосование против бюджета могло
иметь только характер демонстрации. В октябристских кругах
практически только Гучков говорил о голосовании против смет
212
отдельных ведомств (имея в виду, очевидно, МВД, МНП и Синод),
но не допускал и мысли об отказе в военных ассигнованиях.103 За
сдержанность в бюджетной борьбе выступало и «Утро России», во-
первых, поддерживавшее военную программу царизма, а во-
вторых, считавшее, что демонстративное голосование против смет
без октябристов было бы холостым выстрелом.154 Под влиянием
известий о начале дела Чхеидзе часть кадетских и прогрессистских
депутатов на совместном заседании фракций 19 апреля высказа-
лась за демонстративный вотум против бюджета в целом, тогда как
остальные предлагали искать соглашения с октябристами об от-
клонении смет отдельных ведомств или бюджетных статей. Но обе
октябристские фракции отказались связать себя какими-либо обе-
щаниями, а после 22 апреля земцы-октябристы постановили не
участвовать ни в каких демонстрациях и голосовать только по «де-
ловым» соображениям, что вылилось в предложение урезать смету
МВД на 766 тыс. рублей из 120 млн.155 Напротив, недовольство
позицией, занятой либералами во время расправы над левыми
депутатами, побудило кадетов решиться, наконец, на демонстра-
тивный жест и внести резолюцию, отклоняющую бюджет. Резолю-
ция оппозиции была, естественно, отвергнута право-октябристским
большинством. Либералы голосовали также за отклонение смет
МВД, МНП, Министерства юстиции и Синода, а кадеты — и сме-
ты ГУЗиЗ, демонстрируя свою неприязнь к Кривошеину. Зем-
цы-октябристы внесли при обсуждении сметы Синода смехотвор-
ную формулу перехода, в которой заявляли, что, «приходя к убеж-
дению в необходимости борьбы с политикой ведомства путем отка-
за в кредитах», они тем не менее этого не сделают,156 а при обсуж-
дении сметы МВД — уже упоминавшуюся выше формулу о бес-
полезности каких-либо пожеланий, принятую 3 мая 2/3 голосов
членов Думы. Были также приняты предложенные октябристами
мелкие сокращения отдельных статей сметы МВД, затем восста-
новленные Государственным советом.157
Голосование Думы 3 мая и принятая 4 мая съездом промыш-
ленности и торговли резолюция, осуждавшая «известные события
последнего времени, направленные, как будто, к сужению прав,
дарованных свыше нашим законодательным учреждениям»,158
отражали «недовольство правительством, явно оппозиционное
настроение» имущих кругов.159 Своей реакцией на эти вотумы
«Речь» выдала все еще сохранявшуюся в глубине души надежду,
что, может быть, оппозиционные выступления октябристов окажут-
ся той последней каплей, которая перевесит чашу весов и заставит
власть пойти на уступки. 4 мая газета назвала голосование против
МВД «историческим», свидетельствующим о возможности хотя бы
«частичной победы», причем одержанной умеренными кругами, по-
скольку левые после обструкции еще не вернулись в Думу. В этом
«Речь», в частности, хотела увидеть и оправдание кадетского пове-
дения 22 апреля. Через день орган Милюкова вновь вернулся
к вотумам 3 и 4 мая. «,,Изоляция власти“, поставленная еще так
недавно ближайшим лозунгом ответственной оппозиции, — лико-
213
вала «Речь», — оказалась очень скоро приемлемой для умеренных
и консервативных по своей сущности кругов». Неизбывная тоска
либералов по «умеренным и консервативным» силам, чье выступле-
ние в поддержку реформ окажет давление на власть и предотвра-
тит массовое движение, заставила «Речь» забыть и собственные
оценки политического положения в стране, и то, что большинство
3 мая составилось не благодаря поддержке октябристами либе-
ральной резолюции, а в результате голосования либералов за ок-
тябристскую формулу. «Кадеты, ликуя по поводу перехода октяб-
ристов на ,,их“ точку зрения, — подчеркивал В. И. Ленин, — забы-
вают добавить, что и сами кадеты перешли здесь на октябри-
стскую точку зрения!!».1ь0
Ближайшие же действия октябристов в который раз показали,
что в своей «умеренности и консервативности» они при первом на-
меке «сверху» готовы на разрыв соглашений с либералами. Голосо-
вание 3 мая было выражением недоверия не правительству в це-
лом, а лично Н. Маклакову. Поскольку же, как отмечалось, начало
мая было наполнено слухами о его предстоящем падении и торже-
стве сторонников «нового курса», октябристы сразу же бросились
демонстрировать готовность сотрудничать с кабинетом Горемы-
кина—Кривошеина. В думской комиссии они вместе с правым кры-
лом проводили все правительственные проекты по новой военной
программе, затыкая рот оппозиции, а в ходе продолжавшихся бюд-
жетных прений сметы военного и морского министерств, чрезвы-
чайные расходы и роспись доходов были проведены почти без об-
суждения. Судебная комиссия, подготовив проект закона о депу-
татской безответственности, одновременно право-октябристскими
голосами предложила усилить цензуру депутатских речей предсе-
дателем Думы и дать ему право применять к депутатам дополни-
тельные меры дисциплинарного воздействия.
Очередной зигзаг октябристов вправо привел к кризису прези-
диума Думы. 13 мая Родзянко и Варун-Секрет не поддержали Ко-
новалова, когда тот, председательствуя во время речи Шубинско-
го, предложил исключить его на одно заседание за хамскую выход-
ку. Коновалов немедленно сложил с себя обязанности товарища
председателя Думы. В ходе последовавших переговоров прогресси-
сты соглашались вновь делегировать Коновалова в президиум,
если земцы-октябристы обязуются принять законопроект о депу-
татской безответственности без каких-либо изменений, а октябри-
сты, обещая выполнить это условие, отказывались дать формаль-
ное обязательство, называя его унизительным. В действительности
они не исключали принятия поправок правых об ответственности
за «оскорбление величества» и некоторых других. В конечном итоге
прогрессисты отозвали из президиума и Ржевского, и новый состав
президиума Думы, сформированный из одних октябристов, был
избран 21 мая голосами правых.161
Коноваловский кризис не был случайностью. Совместное уча-
стие в президиуме Думы с октябристами становилось все более
затруднительным для либералов. Как раз в связи с обсуждением
214
этого вопроса в заседаниях обеих либеральных фракций 18 мая
Челноков писал Шипову: «Наши левые совсем угорели. ,,Страна
полевела. Страна требует. Страна придет. Народ возьмет и т. п.“
Милейший Ефремов и А. И. Конов(алов) тоже в трансе и расска-
зывают какие-то чудеса про настроения в стране. Все хотят пере-
щеголять с.-д».162 Несмотря на явные преувеличения в передаче
злобствующего Челнокова, позиция левых кадетов и прогрессистов
во время «коноваловского кризиса» действительно определялась
тем, что они учитывали настроения если не масс, то во всяком
случае широких слоев населения, в глазах которых открытое со-
трудничество с октябристами было фактом компрометирующим.
«Русские ведомости» (15 и 21 мая) признавали стремление многих
либеральных депутатов освободиться от обязательств перед октяб-
ристами, налагаемых существованием совместно избранного пре-
зидиума, и принять более резкую тактику в Думе. О невозможности
«политического содружества» «там, где друг другу не хотят и не
могут верить», писало 22 мая и «Утро России». Все это не исключа-
ло новых попыток сговориться с октябристами, но свидетельство-
вало о том, что достижение одновременно двух целей — соглаше-
ния с левыми в Думе и вне ее и создания думского либерально-ок-
тябристского большинства — было невозможно, а тем самым ока-
зывалась неразрешима и задача «изоляции правительства», с по-
мощью которой либералы надеялись добиться изменения полити-
ческого курса царизма и этим предотвратить революцию.
Тем временем на внутриполитической обстановке все больше
сказывалось приближение войны. В феврале германская и русская
пресса обменялись воинственными статьями. Статья в «Биржевых
ведомостях» 27 февраля носила открыто официозный характер и
еще раз подчеркивала, что в верхах чаша весов склонялась в поль-
зу группы, готовой пойти на риск вооруженного конфликта.163
Стремительно нарастали шовинистические настроения в буржуаз-
ном и помещичьем лагерях. Но, как и в отношении революции,
большая часть буржуазно-помещичьих кругов не хотела видеть
неотвратимости приближающейся войны. В феврале и «Речь», и
«Утро России» отнеслись как к несерьезной выходке журналиста-
одиночки к статье «Кельнише Цейтунг», призывавшей к превен-
тивной войне с Россией. «Утро России» 22 февраля выдвинуло даже
версию, будто эта статья инспирирована биржевыми спекулянтами
в игре на понижение курса акций. Газета московских промышлен-
ников в течение долгого времени видела в воинствующей кампании
немецкой прессы лишь психологическую подготовку к пересмотру
русско-германского торгового договора. Но в то время как кадеты,
сознававшие неподготовленность страны к войне, до самого ее нача-
ла занимали сдержанную позицию, выступая против «воинствен-
ных фанфар» и «патриотической истерики»,164 «Утро России»
с марта начало находить положительные стороны в войне с Герма-
нией. Предвкушение «громадных материальных выгод и привиле-
гий от раздела турецкого и австрийского наследства»165 заставля-
ло национал-либералов забывать их собственные слова о связи
215
между внутренней политикой и военным могуществом государства
и скатываться в лагерь сторонников войны. С ее началом волна шо-
винистического угара стала захлестывать и кадетов. И только наи-
более дальновидные буржуазные деятели сразу же предчувствова-
ли неизбежный крах. 19 июля, в первый же день войны, Гучков
написал жене: «Начинается расплата».166
1 Кривошеин К. А. А. В. Кривошеин (1857—1921). Его значение в истории
России начала XX века. Париж, 1973. С. 180. — Черновой вариант рескрипта хра-
нится в личном фонде Кривошеина в ЦГИА СССР.
2 Главное управление землеустройства и земледелия. Итоги работ за послед-
нее пятилетие: (1909—1913 гг.). СПб., 1914. С. 3, 37, 42.
3 Дым отечества, 1914. 20 февр. № 8. С. 13.
4 Речь. 1914. 6 февр.
5 Красный архив. 1933. № 6(61). С. 133.
ь Русское прошлое. Исторические сборники. Пг.; М., 1923. Вып. 5. С. 84.
7 ЦГИА СССР, ф. 1571, on. 1, д. 252, л. 1—2. — Письмо Барка еще раз иллю-
стрирует характер власти и стиль поведения Николая. Очевидно, что он дал согла-
сие на примирительные действия по отношению к Думе, иначе не было бы ни соот-
ветствующей фразы в рескрипте, ни заявлений Горемыкина, ни его собственного
напутствия. Но такое согласие было, как видно из опасений Барка, дано в самой
общей форме, и любое конкретное воплощение примирительного курса требовало
дополнительных санкций и находилось под сомнением.
8 Там же, оп. 2, д. 78, л. 50.
9 Красный архив. 1933. № 6(61). С. 134.
10 ЦГИА СССР, ф. 426, оп. 3, д. 525, л. 149—174.
11 Государственный совет. Стенографические отчеты. Сессия девятая. 1913—
14 годы. СПб., 1914. Стб. 1414.
12 ЦГИА СССР, ф. 1276, оп. 20, д. 70, л. 8а—20.
13 Там же, оп. 9, д. 191, л. 2.
14 Ленин В. И. Поли. собр. соч. Т. 6. С. 63.
15 ЦГИА СССР, ф. 1276, оп. 10, д. 205, л. 5—6.
16 Там же, оп. 9, д. 233, л. 114.
17 Там же, ф. 1288, оп. 3, 1 д-во, 1914, д. 31, л. 84—85.
18 Новое время. 1914. 4 марта.
19 ЦГИА СССР, ф. 1276, оп. 10, д. 28, л. 19—20.
20 Там же, ф. 395, on. 1, д. 1929а, л. 213—231.
21 Государственная дума. Стенографические отчеты. Четвертый созыв. Сес-
сия II. СПб., 1914. Ч. III. Стб. 815—818.
22 Гос. дума... Ч. III. Стб. 906, 916—917.
23 ЦГИА СССР, ф. 395, on. 1. д. 1929а, л. 232—243.
24 Там же, ф. 583, оп. 5, д. 206, л. 238, 239, 241, 247.
25 Там же, л. 258.
26 Русское слово. 1914. 12 февр.
27 Труды X съезда уполномоченных дворянских обществ 39 губерний, СПб.,
1914. С. 5, 14.
28 ЦГИА СССР, ф. 1276, оп. 9, д. 191, л. 200—206.
29 Журналы заседаний восьмого очередного съезда представителей промышлен-
ности и торговли, состоявшегося 2, 3 и 4 мая 1914 г. в Петрограде. Пг., 1915. С. 56,
101, ИЗ.
30 ЦГИА СССР, ф. 1276, оп. 9, д. 191, л. 356—361.
31 Шепелев Л. Е. Царизм и акционерное учредительство в 1870—1910-х годах//
Проблемы крестьянского землевладения и внутренней политики России. Л., 1972,
Q з|4____з|5
32 Гос. дума... СПб.,1914. Ч. IV. Стб. 172.
33 Там же. Стб. 240.
34 Доклад Совета съездов о современном положении промышленности и торгов-
216
ли и видах на будущее в связи с предпринимательской деятельностью казны. СПб.,
1914. 128 с.
35 ЦГИА СССР, ф. 32, оп. 2, д. 31, л. 1—67.
зь Доклад Совета съездов... С. 126—127.
37 ЦГИА СССР, ф. 1571, on. 1, д. 252, л. 1—2.
38 Красный архив. 1933. № 6(61). С. 133.
39 ЦГИА СССР, ф. 1571, on. 1, д. 274, л. 18.
40 Речь. 1914. 2 марта. — Депутаты от оппозиции высказали все же свое недо-
вольство Н. Маклаковым. По утверждению Мещерского, «прогрессисты откро-
венно высказали мысль свою так: уберите Маклакова, а мы проведем экстренный
расход на вооружение» (Русское прошлое. Вып. 5. С. 85).
41 ЦГАОР СССР. ДП ОО, 1914, д. 27, ч. 57Б, л. 10.
42 Колокол. 1914. 14 февр.
43 Гражданин. 1914. 16 февр. № 7. С. 15—16.
44 Красный архив. 1933. № 6(61). С. 133.
45 Гос. дума... Стб. 1914. Ч. II. Стб. 840.
4Ь Труды X съезда дворянских обществ. С. 88.
47 Гос. совет... Стб. 1275—1276. — В феврале же Дурново обратился к Нико-
лаю с предупреждением против участия в надвигающейся войне на стороне Ан-
танты, поскольку неизбежные военные поражения приведут, как он предсказывал,
к революционным выступлениям, которые «лишенные действительного авторитета
в глазах народа оппозиционно-либеральные партии будут не в силах сдержать»
(Красная новь. 1922. № 6(10). С. 182—197).
48 Гос. совет... Стб. 1313.
49 Голос Москвы. 1914. 25 февр.
50 Там же. 15 апр.
51 Красный архив. 1933. № 6(61). С. 134.
52 ЦГИА СССР, ф. 1409, оп. 9, д. 48, л. 45.
53 Речь. 1914. 7 марта.
54 ЦГИА СССР, ф. 1276, оп. 20, д. 71, л. 2—5.
55 Гос. дума... Ч. III. Стб. 368.
5Ь Голос Москвы. 1914. 15 марта.
57 ЦГИА СССР, ф. 1276, оп. 20, д. 71, л. 37—40.
58 Ленин В. И. Поли. собр. соч. Т. 25. С. 128.
59 ЦГИА СССР, ф. 1571, on. 1, д. 274, л. 26.
60 ЦГИА СССР, ф. 1099, on. 1, д. 11, л. 5—11, д. 1, л. 23. — Явно связанный
и с царской родней, и с бюрократами типа Кривошеина, Клопов не был просто
их рупором. Ряд его высказываний был похож на идеи прогрессистской и лево-
октябристской прессы.
61 Там же, д. 19, л. 15—18, 19—20. — Неясно, кто оплатил поездки Клопова
в Ливадию.
62 Там же, д. 12, л. 23, 26—28.
ьз Падение царского режима. М.; Л., 1926. Т. 5. С. 410.
64 ЦГИА СССР, ф. 560, оп. 26, д. 1123, л. 2—14.
65 Красный архив. 1933. № 6(61). С. 134.
66 Речь. 1914. 23 апр.; Утро России. 1914. 27 апр.
67 Гос. дума... Ч. III. Стб. 806—807.
68 ЦГИА СССР, ф. 1276, оп. 9, д. 830, л. 77—78, 79—80; Гос. совет... Стб. 2082.
69 Речь. 1914. 7 июня.
70 Гос. дума... Ч. III. Стб. 1433—1437.
71 Там же. Стб. 1881 — 1882.
72 Но напомним, что именно к этой встрече была написана и передана Николаю
записка Демчинского, так кстати оказавшегося в Ялте. Да и письмо Клопова, напи-
санное 26 апреля,i должно было только-только попасть к Николаю. А 13 мая Кло-
пов просил Воейкова уведомлять его о датах получения его писем, поскольку
в них затрагиваются «вопросы, имеющие некоторую срочность».
73 Падение царского режима. Т. 3. С. НО.
74 Гос. дума... Ч. III. Стб. 572—577, 1176, 1622.
75 Там же. Ч. IV. Стб. 430.
76 Там же. Ч. III. Стб. 1483—1484.
77 Гос. совет... Стб. 2149—2151, 2178, 2200.
15 В. С. Дякин
217
78 Там же. Стб. 2204.
79 Гос. дума... Ч. IV. Стб. 1154.
80 ЦГАОР СССР, ф. 892, on. 1, д. 178, л. 5.
81 ЦГИА СССР, ф. 669, on. 1, д. 14, л. 43.
82 Русское слово. 1914. 22 мая; Голос Москвы. 1914. 23 мая.
83 Новое время. 1914. 9, 22 и 31 мая.
84 РО ГПБ им. М. Е. Салтыкова-Щедрина, ф. 541, № 4, л. 37.
85 Падение царского режима. Л.; М., 1925. Т. 2. С. 437—438; Т. 3. С. 133—134.
86 В. И. Ленин— И. Ф. Арманд 12/25 июля 1914 г. // История КПСС. М.,
1964. Т. 2. С. 465.
87 Ленин В. И. Поли. собр. соч. Т. 25. С. 150.
88 Гос. дума... Ч. IV. Стб. 611.
89 Русское слово. 1914. 13 апр.
90 Там же, 31 мая.
91 Петербургский курьер. 1914. 1 апр.
92 Утро России. 1914. 23 марта.
93 Там же. 29 янв.
94 Там же. 14 февр.
95 Гос. дума... Ч. III. Стб. 1825.
96 ЦГАОР СССР, ф. 523, on. 1, д. 31, л. 94.
97 Русская мысль. 1914. № 1. С. 149—154.
98 Гос. дума... Ч. III. Стб. 1777.
99 Там же. Ч. IV. Стб. 504, 506—507.
100 Голос Москвы. 1914. 17 мая.
101 ЦГАОР СССР, ф. 523, on. 1, д. 31, л. 95, 107.
102 Там же. ДП ОО, 1914, д. 27, ч. 57Б, л. 8.
103 Там же, ф. 523, on. 1, д. 31, л. 95, 106—107, 108.
104 Там же, л. 154.
105 Ленин В. И. Поли. собр. соч. Т. 12. С. 324.
,оь ЦГАОР СССР, ф. 523, on. 1, д. 16, л. 100.
107 Речь. 1914. 28 апр.
108 Там же. 22 февр.
109 ЦГАОР СССР, ф. 523, on. 1, д. 16, л. 100.
110 Русские ведомости. 1914. 9 марта.
1 ,1 ЦГАОР СССР, ф. 523, on. 1, д. 31, л. 96—98.
112 Русское слово. 1914. 31 янв.
113 Русские ведомости. 1914. 23 февр.
114 Там же. 27 февр.
115 ЦГАОР СССР, ф. 523, on. 1, д. 31, л. 104—105, 108.
1|ь Речь. 1914. 25 февр.
117 Русские ведомости. 1914. 9 марта.
1,8 ЦГАОР СССР, ф. 523, on. 1, д. 31, л. 108, 118.
119 Там же, л. 116.
120 Там же, л. 98. — Любопытно, что почти кадет Мякотин выглядел в глазах
Колюбакина узким сектантом.
121 Там же, д. 16, л. 48.
122 Там же, д. 31, л. 109.
123 Там же, д. 16, л. 23.
124 Цит. по: Аврех А. Я. Царизм и IV Дума. 1912—1914 гг. М., 1981. С. 217.
125 ЦГАОР СССР, ф. 523, on. 1, д. 31, л. 109.
126 Ленин В. И. Поли. собр. соч. Т. 20. С. 370.
127 ЦГАОР СССР, ф. 523, on. 1, д. 31, л. 96—98.
128 Там же, д. 16, л. 50.
129 Цит. по: Аврех А. Я. Указ. соч. С. 217.
130 ЦГАОР СССР, ф. 523, on. 1, д. 16, л. 64. — Тактика «тихой сапы» в конечном
итоге принесла Милюкову успех. Осенью 1914 г. Челноков вышел из фракции и
перестал посещать Думу, купив этим согласие МВД на его избрание московским
городским головой. В 1915 г. из партии вышел Струве, а в 1916 г. — Гредескул.
131 ЦГАОР СССР, ф. 523, on. 1, д. 31, л. 114—115, 119.
132 Там же, д. 16, л. 99, 103—104. — Доклад Милюкова в большей своей части
опубликован (см.: Четвертая Государственная дума. Сессия 2-я. Фракции народ-
218
ной свободы в период с 15 октября 1913 г. по 24 июня 1914 г. СПб., 1914, 2534- 16 с.).
Но поскольку часть доклада имеется только в протоколах конференции, все
ссылки ради единообразия даются на протоколы.
133 Там же, л. 104—105.
134 Там же, л. 26—27.
130 Там же, л. 8.
136 Там же, л. 21—22.
137 Там же, л. 123—127.
138 ЦГАОР СССР, ф. 523, on. 1, д. 31, л. 95—96; ДП ОО, 1914, д. 123пс, л. 10, 24;
Русское слово. 1914. 28 и 29 янв.
139 Гос. дума... Ч. II. Стб. 993.
140 ЦГАОР СССР, ф. 523, on. 1, д. 31, л. 116.
141 Проект предусматривал избрание гласных от землевладельцев по трем кури-
ям — полноцензовой, от 1 /5 до полного ценза и до 1/5 ценза вместе с крестьянами-
общинниками. Гласные от городов избирались городскими Думами и не могли
составить более 1/6 всего состава уездных гласных, даже если городское населе-
ние в уезде преобладало. Главной отличительной чертой проекта было выделе-
ние средних землевладельцев (свыше 1/5 ценза) в отдельную курию, что должно
было гарантировать их представительство. Оно, однако, не могло превысить поло-
вины представительства полноцензовых помещиков, за которыми сохранялось при-
вилегированное положение (ЦГИА СССР, ф. 1278, оп. 5, д. 668, л. 19—22).
142 Гос. дума... Ч. III. Стб. 673.
143 Там же. Стб. 2040.
144 Там же.Ч. II. Стб. 820.
145 Голос Москвы. 1914. 27 февр.
14ь Речь. 1914. 26 апр.
147 ЦГАОР СССР, ДП ОО, 1914, д. 73Б, л. 1—2.
148 Там же.
149 См. подробнее: Розенталь И. С. Русский либерализм накануне первой миро-
вой войны и тактика большевиков//История СССР. 1971. № 6. С. 52—70.
150 Утро России. 1914. 25 апр.
101 Ленин В. И. Поли. собр. соч. Т. 25. С. 128—129.
152 ЦГАОР СССР, ф. 523, on. 1, д. 31, л. 170—172.
1э3 Петербургский курьер. 1914. 1 апр.
154 Утро России. 1914. 15 марта, 11 и 18 апр.
155 Русское слово. 1914. 24 апр. и 1 мая.
156 Гос. дума... Ч. III. Стб. 1196—1197, 1219—1221, 1224, 1407.
157 Эту формулу перехода и булавочные уколы по смете МВД Гучков назвал
осуществлением резолюций ноябрьской конференции октябристов (см.: Голос Мо-
сквы. 1914. 13 мая).
158 Журналы 8 съезда промышленности и торговли... С. 115.
159 Ленин В. И. Поли. собр. соч. Т. 25. С. 149.
160 Там же.
161 См.: Русское слово, Русские ведомости, Утро России и Речь. 1914. 17—
20 мая; Гос. дума... Ч. IV. Стб. 1208.
1ь2 Цит. по: Аврех А. Я. Указ. соч. С. 218.
163 Бестужев И. В. Борьба в России по вопросам внешней политики накану
первой мировой войны (1910—1914 гг.)//Исторические записки. М., 1965. Т. 7
С. 76—80.
164 Речь. 1914. 12 и 16 июля.
165 Ленин В. И. Поли. собр. соч. Т. 26. С. 329.
166 ЦГАОР СССР, ф. 555, on. 1, д. 670, ч. 3, л. 45.
15*
ЗАКЛЮЧЕНИЕ
«Сила и слабость учреждений и порядков любого народа, — писал
В. И. Ленин еще в 1911 г., — определяется исходом войны и по-
следствиями ее».1 Весь ход экономического и политического разви-
тия России в период империализма и — шире того — в эпоху капи-
тализма в целом подготовил крах царизма в результате первой ми-
ровой войны.
«Сила экономического развития»,2 поражение в Крымской вой-
не и крестьянские выступления заставили царизм пойти на отмену
крепостного права, открыв тем самым путь развитию капитализма
«снизу», а необходимость для России как великой державы иметь
собственную тяжелую промышленность и железнодорожный тран'-
спорт, стремление царизма принять участие в империалистиче-
ском разделе мира вынуждали его содействовать развитию инду-
стриального производства и, следовательно, насаждению капи-
тализма «сверху». Однако параллельно с мерами, направленными
на привлечение русских и иностранных капиталов в тяжелую про-
мышленность и транспорт, на покровительство создающимся моно-
полистическим объединениям, царизм настойчиво осуществлял
искусственную консервацию крепостнических пережитков в аграр-
ном строе страны, а мобилизация капиталов для промышленности
достигалась не в последнюю очередь за счет выкачивания их из
сельского хозяйства. Тем самым общее экономическое развитие
становилось все более внутренне противоречивым, а разрыв между
«сравнительно развитым капитализмом в промышленности и чудо-
вищной отсталостью деревни» 3 увеличивался.
Растущий разрыв между ускорением промышленного развития
и отсталостью аграрного строя страны подрывал социально-поли-
тические основы третьеиюньского блока, усиливая притязания бур-
жуазии на большее участие во власти и управлении и агрессивное
нежелание поместного дворянства поступиться хотя бы частью
своих политических привилегий. Изменение расстановки сил в тре-
тьеиюньском блоке вело к тому, что царизм в последние годы сво-
его существования вынужден был особенно «открыто, голо, ци-
нично поставить на один командующий класс, класс Пуришкеви-
чей и Марковых...».4 В этих условиях попытка царизма использо-
вать учреждения бонапартистской монархии с законодательной
Думой для осуществления такого союза верхов буржуазии с по-
220
местным дворянством, который обеспечил бы сохранение решаю-
щих позиций за старой, полусамодержавной властью, оказалась
«внутренне-противоречивой, невозможной попыткой»,5 что прямо
или косвенно вынуждены были констатировать как в самодержав-
но-крепостническом, так и в буржуазно-либеральном лагерях.
Еще во время революции 1905—1907 гг. В. И. Ленин подчерки-
вал, что «неуступчивость» царизма объективно обусловлена ост-
ротой накопленных историей противоречий,6 разрешить которые
эволюционным путем было невозможно. 1907—1914 гг., углубив
и обострив все противоречия российской действительности, уве-
личили тем самым «неуступчивость» царизма и поместного дво-
рянства, предопределив направление их поиска альтернативы
потерпевшему неудачу столыпинскому бонапартизму. В качестве
такой альтернативы различные течения в правящих кругах выдви-
гают подмену политических реформ экономическими, под которы-
ми легитимистская реакция подразумевала сдерживание капита-
листического развития и в сельском хозяйстве, и в промышленно-
сти, экстренные меры поддержки крупного полукрепостнического
землевладения и демонстрацию «заботы» о крестьянском хозяй-
стве и кустарном производстве, противопоставляемом крупной
промышленности. Курс на разрыв союза даже с консервативными
кругами буржуазии находил свое выражение и в планах более или
менее открытого превращения Думы в совещательный орган.
Экономическая программа «нового курса» тоже делала глав-
ный упор на капиталовложения в сельское хозяйство, что, при
ограниченности русского денежного рынка, объективно означало
готовность пойти на замедление промышленного развития. В отли-
чие от планов легитимистской реакции «новый курс» был в боль-
шей мере нацелен на реальную поддержку частнособственниче-
ского крестьянства, являясь в этом смысле возвратом к тем идеям
о финансовой помощи выделяющимся из общины, которые были
выдвинуты в самом начале проведения столыпинской земельной
реформы, но не осуществлены из-за отсутствия средств у казны. '
В той мере, в какой экономическая программа «нового курса»
носила открыто «антипромышленный» характер, она потерпела
очевидную и закономерную неудачу еще до начала войны. Тогда
же фактически был предопределен и провал «нового курса»
в аграрном вопросе, ибо Министерство финансов не могло ни суще-
ственно увеличить государственные вложения в сельское хозяй-
ство, ни тем более обеспечить приток в него частных капитало-
вложений.
В 1911 —1914 гг. давление придворных сфер на Коковцова,
настороженно-враждебное отношение к нему правых и национали-
стов и размывание обоих большинств в Думе делали затрудни-
тельным даже поддержание на холостом ходу механизма думского
лавирования. Поэтому проявленное Горемыкиным—Кривоше-
иным стремление восстановить сотрудничество кабинета с думским
большинством и попытки создания этого большинства выглядели
как возвращение к столыпинскому бонапартизму. В действитель-
221
ности, однако, хотя «новый курс» предусматривал сохранение Ду-
мы как законодательного органа, отказ от проведения требуемых
буржуазией реформ и политика ограничения прав Думы «тихой
сапой» при внешнем соблюдении буквы ее Учреждения означали
значительное уменьшение ее роли в государственном управлении.
В существовавших экономических и политических условиях
царизм не мог не продолжать попыток лавирования между буржу-
азией и поместным дворянством (и это становилось объективным
препятствием на пути планов легитимистской реакции), но расту-
щее противостояние обоих имущих классов делало поле для тако-
го лавирования все более узким, а созданный для этого лавирова-
ния механизм все более бесплодным. «Новый курс» не мог поэтому
стать ни продолжением столыпинского бонапартизма, ни альтерна-
тивой ему.
Бесплодными оказались и усилия буржуазно-либеральной оп-
позиции и выражавших все большее беспокойство в связи с поли-
тической ситуацией в стране октябристско-националистских кру-
гов добиться изменения правительственного курса. В разной сте-
пени ощущая приближение нового революционного взрыва и одно-
временно надеясь избежать этого взрыва в случае уступок со
стороны царизма, либеральная оппозиция и октябристско-нацио-
налистские элементы буржуазии и поместного дворянства расхо-
дились в определении меры необходимых уступок и в представ-
лениях о тактике, с помощью которой эти уступки могли бы быть
получены. Но при всех программных и тактических различиях все
помещичье-буржуазные партии обращали свои чаяния к сущест-
вующей власти и правящей бюрократии. Надежды националистов
и большей части октябристов были открыто связаны с восстанов-
лением думского большинства и возобновлением «договора между
исторической властью и русским обществом». Планы «прогрес-
сивного блока», вынашивавшиеся прогрессистами и правыми каде-
тами, также предусматривали соглашение с кабинетом на взаимо-
приемлемой (и, следовательно, заведомо ограниченной) програм-
ме реформ, не затрагивающих основ третьеиюньского государст-
венного устройства. Тактика «изоляции власти», пропагандиру-
емая Милюковым, в ее думской части тоже означала создание
возможно широкого межфракционного блока, который, добившись
тех или иных персональных перемен в составе кабинета, этим обес-
печил бы дальнейший переход от «изоляции» власти к сотрудни-
честву с ней. Не случайно по-разному трактуемые октябристами и
либералами требования реформ выражались одной и той же фор-
мулой «выполнения обещаний манифеста 17 октября», в числе
которых не было «обещания» ответственности министерства, а за-
конопроект о такой ответственности был внесен кадетами лишь
в демонстративных целях. Показательно, что, предлагая с чьего-то
голоса весной 1914 г. удалить наиболее одиозных министров (тех
самых, которыми Николаю пришлось пожертвовать в 1915 г.),
Клопов одновременно предлагал расширить круг, из которого
черпались кандидаты в министры, за счет «пользующихся обще-
222
ственным доверием» земских и городских деятелей и членов палат.
Цензовые элементы и, может быть, какие-то бюрократические кру-
ги начали, таким образом, в 1914 г. робко и неуверенно, возможно,
не додумывая до конца, подходить к идее коалиционного бюрокра-
тически-«общественного» кабинета.
Не говоря уже о том, что бюрократический или даже бюрокра-
тически-«общественный» кабинет, опирающийся на IV Думу, не
представлял собой действенной альтернативы столыпинскому
бонапартизму, осуществлявшемуся в сотрудничестве с III Думой,
и не мог остановить разложение третьеиюньской системы, у бур-
жуазно-помещичьих кругов ни вместе (а осуществить такое един-
ство вне чрезвычайных условий войны они былине в состоянии),
ни тем более врозь не было сил добиться хотя бы такого сдвига
в политическом курсе царизма. Подобно тому, как изменения в по-
литическом и общественном строе России в 1905—1907 гг. были
вырваны у царизма революционной борьбой пролетариата и кре-
стьянства, а не политическим маневрированием оппозиции, даль-
нейшие судьбы страны зависели от революционной энергии трудя-
щихся масс, поднимавшихся на новую борьбу, на время прерван-
ную начавшейся мировой войной, которая затем сама же выступи-
ла могучим ускорителем революционного процесса.
«...Если что еще может отсрочить падение монархии Романо-
вых и задержать новую революцию в России, — писал В. И. Ленин
в брошюре «Социализм и война», — так это только победоносная
для царизма внешняя война».8 Но еще русско-японская война
показала, что романовский режим стал уже «помехой современ-
ной, на высоте новейших требований стоящей, организации воен-
ного дела, — того самого дела, которому царизм отдавался всей
душой, которым он всего более гордился, которому он приносил
безмерные жертвы......9 Потерпев поражение в дальневосточной
авантюре, царизм встал перед необходимостью изыскания средств
одновременно на восстановление армии и флота, проведение аграр-
ной реформы, железнодорожное строительство и другие неотлож-
ные нужды. Урезая жизненно важные для экономики государст-
венные расходы, лишая необходимого финансового обеспечения
аграрную реформу и перекачивая максимум возможных средств
на военные надобности, царизм тем не менее отставал от европей-
ских держав и особенно от Германии в гонке вооружений. Низкий
военно-промышленный потенциал России и недостатки стратегиче-
ского планирования сделали закономерными поражения царской
армии летом 1915 г., повлекшие за собой рост стачечного и рево-
люционного движения, брожение в широких массах и усиление
оппозиционных выступлений буржуазии, на этот раз поддержан-
ной и поместным дворянством.
«История как бы повторяется, — писал В. И. Ленин уже в сен-
тябре 1915 г.,— снова война, как и в 1905 году, притом война, в ко-
торую царизм втянул страну ради определенных и явных завоева-
тельных, хищнических и реакционных целей. Снова поражение
в войне и ускоренный им революционный кризис». 10 И с уверенно-
223
стью человека, отдавшего все свои силы делу революции,
В. И. Ленин предсказывал: «Жизнь идет через поражение России
к революции в ней, а через эту революцию, в связи с ней, к граж-
данской войне в Европе. Жизнь пошла этим путем». 11
1 Ленин В. И. Поли. собр. соч. Т. 20. С. 245.
2 Там же. С. 173.
3 Там же. Т. 16. С. 301.
4 Там же. Т. 20. С. 375.
5 Там же. Т. 19. С. 82.
6 Там же. Т. 10. С. 225—226.
7 См.: Кризис самодержавия в России. 1895—1917. Л., 1984. С. 354—355.
8 Ленин В. И. Поли. собр. соч. Т. 26. С. 329.
9 Там же. Т. 9. С. 156.
10 Там же. Т. 27. С. 26.
11 Там же. С. 30.
УКАЗАТЕЛЬ ИМЕН
Авдаков Н. С. 77
Аврех А. Я. 56, 130, 131, 177, 218, 219
Акимов М. Г. 20, 23, 161, 162
Акимов-Махновец В. П. 83, 84
Александров А. М. 105, НО
Алексеенко М. М. 62, 168, 179, 188
Ананьич Б. В. 132, 177
Анатолий, еп. Елисаветградский 166
Андрейчук М. С. 14
Андроник, еп. Тихвинский 64
Андронников М. М. 194
Анреп фон В. К. 81, 139
Антоний, архиеп. Волынский 40
Антоновы. И. 139—142, 149, 168
Арманд И. Ф. 218
Арутюнов Г. А. 90
Афанасьев А. Г. 114
Бадмаев П. А. 33
Балашов П. Н. 18, 52, 54, НО, 151, 167
Бальмонт К. Д. 114
Барк П. Л. 165, 171, 173, 178, 179, 181,
183—185, 187, 188, 193, 194, 196,216
Безак Н. Ф. 169
Бейлис М. 145, 167
Бенкендорф П. К. 190
Бестужев И. В. 129, 177, 219
Бобринский А. А. 20, 26, 28, 116
Бобринский В. А. 168
Бобрищев-Пушкин А. В. 19, 49, 59, 60,
69, 70, 81, 96, 108, 152
Богданович А. В. 12, 112, 114
Богданович Е. В. 18, 162, 171, 192
Богров Д. Г. 12
Брянчанинов А. Н. 44, 78
Бубликов А. А. 98, 99, 118
Булацель П. Ф. 116
Булыгин А. Г. 119
Варенцов Н. А. 82
Варун-Секрет С. Т. 139, 151,214
Вернейль М. 128
Виталии, архим. Почаевский 40
Витте С. Ю. 10, 18, 119, 122, 169—171,
173, 174
Воейков В. Н. 193, 217
Волконский В. М. 107, 168—170
Воронцов-Дашков И. И. 169
Восторгов И. И. 116
Вязигин А. С. 38, 51
Гамалея А. А. 150
Гермоген, еп. Саратовский 33, 34
Гессен И. В. 35
Глебов Ю. Н. 150
Говорухо-Отрок М. Я. 28
Гололобов Я. Г. 22, 211
Горемыкин И. Л. 112, 120, 163, 165,
171 — 173, 178—180, 182, 184—195,
197, 199, 203, 208, 209, 212, 214, 216,
221
Горький А. М. 114
Гредескул Н. А. 72, 100, 102, 104, 206,
218
Гужон Ю. 186
ГуркоВ. И. 17, 54, 169, 170, 196
Гурлянд И. Я. 65, 68, 69, 71,82, 87, 89
Гучков А. И. 14, 15, 18, 29, 34, 35, 44, 45,
50, 61, 62, 65, 68—72, 81, 82, 97, 114,
139—143, 148—155, 198, 212, 216, 219
Гучков Н. И. 122
Дедюлин В. А. 12, 34, 116
Демидов И. П. 138
Демченко В. Я. 140, 167, 168
Демчинский Н. А. 192, 193, 217
Дитмар фон Н. Ф. 82
Дмитрюков И. И. 142
Дубровин А. И. 53
Дульсе 171
Думбадзе И. А. 34
Дурново П. Н. 20, 21, 27, 53, 60, 65, 95,
117, 118, 163, 172, 173, 190, 196,217
Дякин В. С. 11,36, 129, 131
225
Ермолов А. С. 169
Еропкин А. В. 50, 51, 54, 67, 69
Ефремов И. Н. 43, 45—47, 73, 78, 98, 99,
208, 215
Жуковский В. В. 77
Замысловский Г. Г. 53, 68, 169, 172
Звегинцев А. И. 68, 69, 169
Зиновьев А. Д. 173
Зиновьев Н. А. 54, 196
Золотарев И. М. 182
Зубашев Е. Л. 82
Иванов Ф. А. 82
Игнатьев П. Н. 12, 179, 188, 192—194,
196
Игнатьева С. С. 12, 26, 33, 34, 40, 64, 117,
193
Извольский П. П. 34, 54, 55, 169
Изгоев А. С. 16, 104, 145, 156, 201, 204
Илиодор, иеромон. 33, 34
Иорданов П. Ф. 82
Каменский П. В. 67, 139
Капнист Д. П. 198
Капустин М. Я. 60
Караваев А. Л. 22
Кассо Л. А. 111, 112, 172, 193
Катуар Л. Л. 161
Клопов А. А. 192—194, 217, 222
Клюжев И. С. 107, 169, 196
Кноп Ф. А. 82
Кобылинский П. П. 27, 115
Ковалевский Е. П. 169
Ковалевский М. М. 44—46, 50, 73
Коковцов В. Н. 10, 12, 13, 15—25, 27, 30,
34—37, 42, 49—51,62, 76, 77, 90, 94—
96, 99, 101, 105—119, 122, 124, 126—
129, 131, 137—140, 143, 148, 151,
157—159, 161 — 165, 167—174, 177,
178, 183—185, 189, 191, 192, 195, 208,
221
Кокошкин Ф. Ф. 73
Колышко И. И. 169
Колюбакин А. М. 42, 46, 47, 133, 135—
137, 200, 204, 205, 207, 209, 212, 218
Комиссаров М. Г. 42
Кон А. А. 169
Коновалов А. И. 45, 47, 80, 83, 98, 99,
118, 127, 138, 151, 208, 210, 211, 214,
215
Корнилов А. А. 201
Котляревский С. А. 47
Кошко В. С. 184
Крестовников Г. А. 14, 30, 50, 76, 77, 82
Кривошеин А. В. 12, 110—115, 119, 159,
161 — 165, 170, 171, 173, 174, 176—
181, 183, 184, 188, 192—197, 213, 214,
216, 217, 221
Кривошеин К. А. 176, 177, 216
Крупенский Н. Е. 166
Крупенский П. Н. 68, 88, 96, 107, 109,
167, 168
Крыжановский С. Е. 20
Кузьмин-Караваев В. Д. 44
Куманин Л. К. 136
Курлов П. Г. 12
Кутлер Н. Н. 134
Лаверычев В. Я. 56, 129
Лашкарев Г. А. 18, 31
Левашов С. В. 196
Лелюхин А. Г. 149, 168
Лелянов П. И. 81
Ленин В. И. 3, 5, 7, 8, 11, 13, 14, 33, 35,
36, 39, 40, 43, 49, 55—57, 68, 71, 83,
84, 86, 89—93, 98—100, 103, 129—
132, 135, 138, 174—177, 181, 198, 201,
205, 211, 212, 214, 216—221, 223, 224
Леонов Д. А. 67
Лерхе Г. Г. 70, 81, 139
Линдеман К. Э. 50, 81, 139, 140
Лобанов-Ростовский А. Н. 26, 28
Локоть Т. В. 60
Лурье С. В. 79
Львов В. Н. 34, 96
Львов Г. Е. 122
Львов Н. Н. 44—46, 78, 98, 99, 209
Макаров А. А. 20, 23, 24, 35, 58, 67, 111,
113, 124
Маклаков В. А. 6, 42, 85, 86, 104, 107,
НО, 126, 142—144, 146, 175, 200, 202,
203, 205, 210—212
Маклаков Н. А. 12, 20, 113—115, 120—
125, 128, 141, 143, 145, 158—163,
165—167, 171 — 174, 176, 181, 182,
185, 190, 192—197, 199,214,217
Марков Н. Е. 43, 52, 64, 95, 117—119,
127, 128, 160, 161, 166, 169, 176, 184,
196, 220
Маркс К. 55
Мейендорф А. Ф. 44
Меньшиков М. О. 12, 18, 51, 64, 65, 97,
128
Мещерский В. П. 18, 54, 115, 116, 128,
158, 165, 169—171, 173, 176, 179, 188,
190, 192, 193, 195, 202,217
Мигулин П. П. 183
Милюков П. Н. 17, 41, 42, 46—48, 70—
72, 75, 84—86, 94, 100, 101, 103—105,
108—110, 116, 124, 133—137, 144—
147, 151, 156, 157, 199, 201—208, 212,
213, 218, 222
Муромцев С. А. 120
Мусин-Пушкин В. В. 163, 172, 188, 190
Мякотин В. А. 155, 204, 218
Набоков В. Д. 143, 172
Нарышкин А. А. 28
Нарышкина А. Н. 172
226
Нейдгарт Д. Б. 164, 171
Некрасов Н. В. 46, 133, 136, 143, 145,
156, 200, 201,203—205, 207, 208
Никольский А. П. 179
Никольский Б. В. 53, 115, 165, 176
Никон, еп. Вологодский 66
Никон, еп. Енисейский 166
НовиковМ. М. 141, 154,211,212
Новицкий П. В. 117
Оболенский А. Д. 55, 169
Озеров И. X. 55
Олсуфьев Д. А. 54, 55, 140, 169, 170
Опочинин Н. Н. 148, 151, 198
Орлов В. Н. 165, 172, 190
Павлов Н. А. 164
Перовский-Петрово-Соловово М. М. 54,
169
Петров К М. 14
Петров Н. П. ген. 112
Петровский Г. И. 124, 137
Плеве В. К. 18
Полынов С. 81
Посников А. С. 118
Потолов С. И. 36
Предкальн А. Я. 60, 87
Прокопович С. Н. 145
Протопопов Д. Д. 100, 102, 104, 212
Пуришкевич В. М. 8, 18, 21, 34, 43, 53,
64, 68, 98, 116, 117, 160, 166, 172, 190,
195, 198, 199, 220
Ракович И. Г. 190
Распутин Г. Е. 33—35, 115, 141, 171, 190
Ржевский В. А. 68, 151, 214
Родзянко М. В. 32—35, 37, 67, 96, 107,
117, 139—142, 150—152, 168, 188,
200, 212, 214
РодичевФ. И. 101, 103, 108, 154, 201,204
Розен Г. Ф. 169
Розенталь И. С. 219
Романовы:
Александр Михайлович 192
Александра Федоровна 13, 15, 35
Николай 11 Александрович 12, 20, 21,
23, 27, 28, 33—35, 37, 61—63, 104,
106, 111 — 116, 118, 120, 123, 128,
148, 155, 158—163, 165, 171 — 174,
178—180, 182, 185, 186, 190—193,
195—197, 216, 222
Николай Михайлович 117, 192, 193
Николай Николаевич 116
Михаил Александрович 116
РухловС. В. 111 — 113, 164, 171, 172, 187
Рябушинский П. П. 14, 17, 44, 45, 77—
83, 98, 138, 153, 186, 199,210
Саблер В. К. 33, 34, 62, 111, 115, 126,
159, 166, 171, 193, 194, 199
Савенко А. И. 18, 52, 96, 97, 140, 158,
167—170, 187
Сазонове. Д. 94, 117, 128, 197
Салазкин А. С. 122, 138
Самарины, бр. 34
Свечин А. А. 46
Святополк-Мирский П. Д. 18, 20, 119,
170
Селецкий В. Н. 91, 129
Симонов М. И. 130
Скворцов-Степанов И. И. 211
Скирмунт К. Г. 169
Скоропадский Г. В. 148, 150
Соколов Н. Д. 84
Сперанский М. М. 19
Стахеев Ф. В. 14
Стахович А. А. 42, 102, 103, 109
Стахович М. А. 38, 39, 151
Степанов В. А. 136
Стишинский А. С. 26, 27, 196
Столыпин А. А. 69
Столыпин П. А. 4, 5, 7, 10, 12—17, 19—
23, 27, 32, 33, 38, 39, 49, 51, 56, 70, 96,
97, 99, 111 — 113, 120, 140, 149, 155,
162,173,174, 192,193, 195
Струве П. Б. 16, 72,79, 100, 101, 104, 142,
200, 202, 218
Струков А. П. 28
Сухомлинов В. А. 111, 171
Сыромятников С. Н. 65
Таубе М. А. 191, 196
Тизенгаузен Е. Е. 29, 30, 60
Тимашев С. И. 30, 58, 190
Титов И. В. 142
Тихомиров Л. А. 18,59, 124, 195
Толмачев И. Н. 34
Толстой И. И. 122
Трепов В. Ф. 12, 173
Третьяков С. Н. 80
Трещенков Н. В. 58
Трубецкой Е. Н. 6, 18, 74
Тыркова А. В. 104, 136, 212
Уваров Ф. А. 196
Утин Я. И. 16, 35
Ухтомский Э. Э. 124
Фелькерзам А. Е. 169
Фердинанд, эрцгерц. 197
Харитонов П. А. 111, 112, 160, 172, 185
Харузин А. Н. 67
Хвостов А. Н. 12, 38, 119, 164, 167
Хомяков Н. А. 18, 44, 69, 151
Хрусталев-Носарь Г. С. 119
Чаплыгин С. А. 122
Челноков М. В. 104, 109, НО, 142, 176,
200, 205, 207,211,212,215,218
227
Череванин Н. 82
Черменский Е. Д. 55, 132, 176
Четвериков С. И. 47, 80
Чхеидзе Н. С. 192, 193, 200, 210, 211, 213
Шаховской Д. И. 72, 138, 143—145
Шацилло К. Ф. 89, 90
Шварц А. Н. 27
Шебеко И. А. 169
Шемшинцев Л. К. 14
Шепелев Л. Е. 131, 177, 216
Шереметев С. Д. 50
Шечков Г. А. 116, 117, 131, 195
Шидловский С. И. 49, 148
Шингарев А. И. 75, 102, 103, 124, 142,
156, 201—203, 208
Шипов Д. Н. 18, 215
Штюрмер В. Б. 18, 26, 161, 162
Шубин-Поздеев Н. Д. 44, 78, 122
Шубинской Н. П. 126, 148, 150, 152, 198,
214
Шульгин В. В. 111, 167
Щегловитов И. Г. 30, 111, 112, 160, 161,
171, 172, 185, 188, 190, 192, 193, 195—
197, 199, 208, 209
Щепкин Н. Н. 29, 86, 104, 201, 203
Ясюнинский Н. А. 82
ОГЛАВЛЕНИЕ
Введение ... 3
Глава п е р в а я. Коковцов и III Дума . . 12
Глава вторая. Подготовка к выборам в IV Думу . 38
Глава третья. IV Дума . 58
Глава четвертая. В тупике . 93
Глава пятая. В поисках выхода из кризиса . 133
Глава шестая. «Новый курс» . 178
Заключение . 220
Указатель имен. 225
Валентин Семенович Дякин
БУРЖУАЗИЯ, ДВОРЯНСТВО И ЦАРИЗМ
В 1911 — 1914 гг.
РАЗЛОЖЕНИЕ ТРЕТЬЕИЮНЬСКОЙ СИСТЕМЫ
Утверждено к печати Ленинградским отделением
Института истории СССР АН СССР
Редактор издательства А. Ф. Варустина
Художник Г. В. Смирнов
Технический редактор Н. А. Кругликова
Корректоры Г. А. Александрова,
М. В. Орлова и Г. И. Суворова
Сдано в набор 21.01.88. Подписано к печати
09.08.88. М-42094. Формат 60Х90*/1б- Бумага
офсетная. Гарнитура литературная. Печать офсет-
ная. Фотонабор. Усл.печ.л. 14.5. Услгкр.отт. 14.5.
Уч.-изд. л. 17.33. Тираж 3200 экз. Тип. зак. № 350.
Цена 3 р. 30 коп.
Ордена Трудового Красного Знамени
издательство «Наука». Ленинградское отделение
199034, Ленинград, В-34, Менделеевская лин., 1.
Отпечатано в ордена Трудового Красного Знамени
Первой типографии издательства «Наука»
199034, Ленинград, В-34, 9 линия, 12.
Диапозитивы изготовлены на фабрике «Детская
книга» № 2 Росглавполиграфпрома Государствен-
ного комитета РСФСР по делам издательств, по-
лиграфии и книжной торговли. 193036, Ленинград,
2-я Советская, 7.