СОБРАНИЕ

СОЧИНЕНИЙ
в ЧЕТЫРНЛДЦЛТИ томлх
0М‘3
БИБЛИОТЕКА «ОГОНЕК»

ИЗДАТЕЛЬСТВО «ПРАВДА» • МОСКВА • 1961

Собрание сочинений

выходит под общей редакцией

Р. М. С а м а р и н а.

ЕЗЛ

ГОВОРЯТ ПЕРВОСВЯЩЕННИКИ И ПРАВИТЕЛИ;
«Господь, мы безгрешны, мы славим творца,
Сын строит у нас по* заветам отца;
Взгляни: присносущий образ твой

Царит безраздельно над нашей страной.
Тяжел наш труд — огнем и мечом

Мы древний порядок в стране блюдем.
Мы жезлом стальным направляем стада —
Да найдут они верный путь всегда!»
Молившимся двух показал Христос;
Работник — угрюм, изможден, бос,
И дева — несчастна, худа, тиха.
Повел ее голод стезею греха.
И сильных толпа отхлынула вспять.
Ризы свои боясь запятнать;
Христос восскорбел, и молвил им он:
«Глядите, как образ мой искажен».
Джемс Расселл Лоуэлл
ПРЕДИСЛОВИЕ
В этой книге описано то, что мне пришлось испы¬

тать летом 1902 года. Я отправился на «дно» Лондо¬

на с чувством, свойственным каждому исследователю.

Меня убедят лишь факты, решил я, лишь то, что я

увижу собственными глазами, а вовсе не поучения

третьих лиц, которые не были на «дне», и даже не сви-
5

детельства очевидцев, побывавших там до меня. Ска¬

жу еще, что к жизни «дна» я подходил с одной

простой меркой; я готов был. считать хорошим то,

что приносит долголетие, гарантирует здоровье —

физическое и моральное, и плохим то, что укорачи¬

вает человеческий век, порождает страдания, делает

из людей тщедушных карликов, извращает их

психику.
Я увидел много плохого,— это читателю будет ясно

из моей книги. Притом прошу не забывать, что время,

которое я описываю, считалось «хорошим временем»

в Англии. Я увидел голод и бездомность, увидел

такую безысходную нищету, которая не изживается

даже в периоды самого высокого экономического

подъема.
За летом пришла суровая зима. Страдания и го¬

лод — голод в самом точном смысле слова — приняли

столь широкие размеры, что общество не могло спра¬

виться с этим бедствием. Безработные устраивали де¬

монстрации, нередко свыше десяти демонстраций в

день в разных концах Лондона. Громадные толпы за-

пружали улицы и громко требовали хлеба. М-р Джа¬

стин Мак-Карти в своей статье в нью-йоркском «Ин-

депендент» за январь 1903 года кратко охарактеризо¬

вал положение в следующих словах:
«Работные дома не могут вместить всех голод¬

ных, молящих каждый день и каждую ночь о пище и

ночлеге. Благотворительные организации уже исчер¬

пали все свои средства, стремясь прокормить вымираю¬

щих от голода обитателей чердаков и подвалов в

тупиках и закоулках Лондона. Сонмы безработных

и голодных денно и нощно осаждают казармы

Армии спасения в различных районах Лондона, но

дать им пристанище негде и поддержать их силы

нечем».
Меня обвиняют в чрезмерно пессимистической оцен¬

ке нынешнего положения дел в Англии. Должен ска¬

зать в свое оправдание, что я по природе самый что
6

ни на есть оптимист. Но человечество для меня — это не

столько разные политические объединения, сколько

сами люди. Общество развивается, в то время как по^

литические машины рушатся, идут на свалку. Что ка¬

сается английского народа, его здоровья и счастья,

то я предрекаю ему широкое, светлое будущее. Что

же касается почти всей политической машины, которая

ныне так плохо управляет Англией, то для них я вижу

лишь одно место — на мусорной свалке.
Ажек Лондон
Пидмонт, Калифорния^

ГЛАВА I
СОШЕСТВИЕ В АД
Христос, на город наш взгляни,

Любовь и жалость в нас сохрани,

Пусть будут кротки наши сердца

До конца.
Томас Эш
—	Но поймите, это невозможно,— убеждали меня

знакомые, к которым я обращался с просьбой помочь мне

проникнуть на «дно» Восточного Лондона.— Или уж

попросите тогда себе проводника в полиции,— подумав,,

добавляли они, мучительно силясь понять, что происхо¬

дит в сознании этого сумасшедшего: несомненно, голова

у него не на месте, хотя он и явился с хорошими рекомен¬

дациями.
—	Да на что мне ваша полиция! — возражал я.—

Единственно, чего я хочу,— это попасть на Восточную

сторону и повидать все собственными глазами. Хочу уз¬

нать, как и почему и во имя чего живут там люди. Ко-*

роче, сам хочу пожить среди них.
—	Пожить там! — кричали все в один голос, и я чи¬

тал решительное неодобрение на их лицах.—'Ведь там, го¬

ворят, есть такие места, где человеческую (Жизнь ни в

грош не ставят!
—• Вот-вот,— нетерпеливо перебивал я.— Как раз то,

что мне нужно.
—	Но это же невозможно! — неизменно слышалось

в ответ.
8

—	Да не за этим вовсе я к вам пришел,— вспылил

наконец я, раздраженный бестолковостью моих собесед¬

ников.— Я тут новый человек и надеялся разузнать у

вас хоть что-нибудь о Восточной стороне, чтобы понять,

как к этому делу лучше приступиться*
—	Но мы же ничего не знаем о Восточной стороне!

Это где-то там...— И мои знакомые неопределенно ма¬

хали рукой в ту сторону, где иногда восходит солнце.
—	Тогда я обращусь к Куку,— заявил я.
“ Вот и хорошо! — сказали они с облегчением.—

У Кука-то уж наверное знают!
О Кук! О «Томас Кук и сын», разведчики путей,

всемирные следопыты, живые указательные столбы по

всему земному шару, надежные спасители заблудивших¬

ся путешественников! Вы могли бы в мгновение ока

и без малейших колебаний отправить меня в дебри чер¬

ной Африки или в самое сердце Тибета, но в восточные

кварталы Лондона, куда от Ладгейт-серкус рукой подать,

вы не знаете дороги!
—	Уверяю вас, это невозможно,—изрек ходячий спра¬

вочник маршрутов и тарифов в Чипсайдском отделении

конторы Кука.— Это так... гм... так необычно!
—	Обратитесь в полицию,— заключил он автори¬

тетным тоном, видя, что я продолжаю настаивать.—

Нам еще не приходилось сопровождать путешественни¬

ков на Восточную сторону, нас об этом никогда никто

не просил, и мы решительно ничего не знаем про эти

места.
—	Ладно, не беспокойтесь,— прервал я, испугавшись,

как бы ураганом его отрицаний меня не вышибло вон из

конторы.— Но все-таки вы можете кое-что сделать для

меня. Я предупреждаю вас о своих намерениях, чтобы

в случае чего вы имели возможность удостоверить мою

личность.
—	Ага! Понимаю! Чтобы мы сумели опознать тело,

если вас убьют?
Он произнес это так весело и хладнокровно, что моему

воображению вмиг представился мой голый изуродован¬

ный труп на мраморном столе в мертвецкой. Журчит без

умолку холодная вода; а вот и он, этот клерк из конторы

Кука; скорбно и сосредоточенно склонившись надо мной,

он подтверждает: «Да, это тот сумасшедший америка¬
9

нец, которому до зарезу понадобилось повидать Восточ¬

ную сторону!»
—	Нет, нет,— ответил я,— просто, чтобы вы сумели

опознать меня в том случае, если я влипну в историю

с вашими бобби \—Последние слова я произнес с особым

удовольствием; право, я начинал уже усваивать лондон¬

ский жаргон.
—	Ну, это дело главной конторы,— сказал он и доба¬

вил извиняющимся тоном:— У нас, видите ли, еще не бы¬

вало таких случаев.
Но в главной конторе тоже не могли решиться.
—	У нас правило,— пояснил клерк,— не сообщать ни¬

каких сведений о своих клиентах.
—	Помилуйте,— настаивал я,— в данном случае сам

клиент просит вас сообщить о нем.
Но он все же колебался.
—	Разумеется,— опередил я его, догадываясь, что он

сейчас скажет,— я знаю, у вас еще не бывало таких

случаев, но...
—	Именно это я собирался вам заявить,— твердо

изрек он,— у нас не бывало таких случаев, и боюсь, мы

вам ничем не сможем помочь.
Все же я ушел оттуда, прихватив с собой адрес сы¬

щика, проживавшего на Восточной стороне. Затем я на¬

правился к американскому генеральному консулу. В его

лице я нашел человека, с которым можно было разго¬

варивать по-деловому. Он не мялся, не поднимал бро¬

вей, не таращил удивленно глаз, не выказывал скепти¬

цизма. Одной минуты мне хватило, чтобы объяснить ему,

кто я и чего добиваюсь, и он принял все это как нечто

совершенно заурядное. В следующую минуту он осве¬

домился, сколько мне лет, каковы мой рост и вес, и огля¬

дел меня с головы до ног. На исходе третьей минуты

мы уже пожимали друг другу руки, и он сказал мне на

прощание:
—	Ладно, Джек. Не буду терять вас из виду.
Я вздохнул с облегчением. Теперь мои корабли были

сожжены, и мне оставалось только углубиться в эти чело¬

веческие джунгли, о которых никто как будто ничего не

знал. Однако тут же возникло новое препятствие в лице
*	Бобби — так англичане называют полисмена.
10

извозчика, который невозмутимо возил меня в течение

нескольких часов по Сити. У него были седые бакенбар¬

ды и весьма почтенный вид.
—	На Восточную сторону,— приказал я, усаживаясь

в экипаж.
—	Куда, сэр?—переспросил извозчик, не скрывая

удивления.
—	Куда-нибудь на Восточную сторону. Трогайте!
Несколько минут высокий двухколесный экипаж^ ку¬

да-то катился, потом внезапно стал. Окошко над мрей го¬

ловой приоткрылось, и я увидел растерянного извозчика,

уставившегося на меня.
—	Простите,— спросил он,— куда, вы сказали, вам

нужно?
—	На Восточную сторону,— повторил я.— Все равно

куда. Просто покатайте меня там, где хотите.
—	Но какой же адрес, сэр?
—	Эй, слушайте! — рассвирепел я.— Везите меня на

Восточную сторону, да поживей!
Было ясно, что он ничего не понял, но все же го¬

лова исчезла, и он с ворчанием погнал лошадь дальше.
На улицах Лондона нигде нельзя избежать зрелища

крайней нищеты: пять минут ходьбы почти от любого

места — и перед вами трущоба. Но та часть города, куда

въезжал теперь мой экипаж, являла сплошные, нескон¬

чаемые трущобы. Улицы были запружены людьми не¬

знакомой мне породы — низкорослыми и не то измож-

. денными, не то отупевшими от пьянства. На много миль

тянулись убогие кирпичные дома, и с каждого перекрест¬

ка, из каждого закоулка открывался вид на такие же ря¬

ды кирпичных стен и на такое же убожество. То здесь,

то там мелькала спотыкающаяся фигура пьяницы, попа¬

дались и подвыпившие женщины; воздух оглашался рез¬

кими выкриками и бранью. На рынке какие-то дряхлые

старики и старухи рылись в мусоре, сваленном прямо в

грязь, выбирая гнилые картофелины, бобы и зелень, а

ребятишки облепили, точно мухи, кучу фруктовых отбро¬

сов и, засовывая руки по самые плечи в жидкое про¬

кисшее месиво, время от времени выуживали оттуда еще

не совсем сгнившие куски и тут же на месте жадно про¬

глатывали их.
На всем пути нам не попалось ни одного экипажа, и
11

детям, бежавшим сзади нас и по бокам, мы казались,

верно, посланцами из какого-то неведомого и лучшего

мира. Всюду, куда ни обращался взор, были сплошные

кирпичные стены и покрытые грязной жижей мостовые.

И над всем этим стоял несмолкаемый галдеж. Впервые

за всю мою жизнь толпа внушила мне страх. Такой

страх внушает морская стихия: сонмы бедняков на ули¬

цах представлялись мне волнами необъятного зловон¬

ного моря, грозящими нахлынуть и затопить меня.
—	Сэр, вот Степни, станция Степни!—крикнул

сверху извозчик.
Я осмотрелся: в самом деле, железнодорожная стан¬

ция. Извозчик с отчаяния подъехал сюда, к единствен¬

ному, очевидно, знакомому ему месту в этих дебрях.
-Ну И что ж?—спросил я.
Он что-то бессвязно пробормотал и покачал головой.

Вид у него был самый жалкий.
'— Я тут никогда не бывал,— наконец выдавил он из

себя,— и коль вам надо не на станцию Степни, то я уж

не знаю, куда вам надо.
—	Я вам объясню, куда мне надо,— сказал я.— По¬

езжайте прямо и глядите по сторонам, пока не увидите

лавку старьевщика. А как увидите, сверните на первом

же углу и остановитесь там, и я сойду.
Видно было, что его начинают одолевать сомнения

насчет моей личности. Все же через некоторое время эки¬

паж остановился у панели, и извозчик объявил, что мы

только что проехали лавку старьевщика.
—	А как насчет платы?—просительно сказал он.—

С вас семь шиллингов шесть пенсов.
—	Ну да,— рассмеялся я,— заплати я вам сейчас, вас

и след простынет!
—	Господи! Это вас наверняка след простынет, если

вы сейчас не заплатите мне,— возразил он.
Тем временем экипаж уже обступила толпа оборван¬

ных зевак. Я снова рассмеялся и зашагал к лавке старь¬

евщика.
Здесь самым трудным делом оказалось убедить хозяи¬

на, что мне требуются именно старые вещи. Только поняв

бесплодность своих стараний всучить мне новые, немы¬

слимого вида пиджаки и брюки, он стал извлекать на

свет кучи старья, поглядывая на меня, как заговорщик,
12

и делая таинственные намеки. Он явно желал показать,

что догадывается, чем тут пахнет, и намеревался, запуг-

нув разоблачением, содрать с меня втридорога. Человек,

которого ищут, а может, даже крупный преступник из-

за океана — вот что он обо мне подумал, полагая, что

и в том и в другом случае главная моя забота—избежать

встречи с полицией.
Однако я так яростно с ним торговался, доказывая

несоответствие между ценой и товаром, что почти раз¬

веял его подозрения на свой счет. Тогда он переменил

тактику и принялся на все лады уламывать неподатли¬

вого покупателя. В конце концов я выбрал изрядно по¬

ношенные, хоть и крепкие еще брюки, потрепанный пид¬

жачок с единственной уцелевшей пуговицей, башмаки,

в которых, ио-видимому, не раз грузили уголь, узкий ко¬

жаный пояс и грязную-прегрязную летнюю кепку. Но

белье и носки я взял новые и теплые,— такие, между

прочим, в Америке покупает себе любой бездомный не¬

удачник.
—	Я вижу, вас не проведешь,—сказал лавочник с

притворным восхищением, когда я, сторговавшись нако¬

нец, протянул ему десять шиллингов.— Небось, успели

уже исходить всю Петтикот-лейн вдоль и поперек. Да за

эти брюки всякий заплатит пять шиллингов! А за такие

башмаки любой докер отвалил бы два шиллинга шесть

пенсов. Я уж не говорю про пиджак, про эту новенькую

кочегарскую фуфайку и все прочее!
—	Сколько вы мне за них дадите?— вдруг спросил

я.— Я уплатил вам десять шиллингов и готов вернуть

все это за восемь. По рукам?
Но он только ухмыльнулся и замотал головой, и я

с досадой понял, что если для меня эта сделка казалась

выгодной, то для него она была еще выгоднее.
Возле экипажа мой извозчик секретничал с полис¬

меном. Впрочем, блюститель порядка ограничился тем,

что окинул меня испытующим взглядом — особенно узе¬

лок, который я держал под мышкой,— и пошел прочь,

оставив извозчика кипеть гневом в одиночку. А тот не

тронулся с места, пока я не вручил ему семь шиллингов

шеста пенсов. После этого он готов был отвезти меня

хоть на край света и смиренно просил прощения за свою

настойчивость, оправдываясь тем, что мало ли каких по-
13

дозрит€льных седоков приходится иной раз возить по

Лондону.
Но я доехал только до Хайбери-Вейл в северной ча¬

сти Лондона, где я оставил свои вещи. Здесь на следую¬

щий день я снял с себя ботинки (не без сожаления —

ведь они были так легки и удобны!), свой мягкий се¬

рый дорожный костюм и все. что было на мне, и начал

облачаться в чужие обноски,.принадлежавшие неизвест¬

ным мне людям, которым, видимо, здорово не повезло,

если им пришлось отнести свое тряпье старьевщику за

какие-то жалкие гроши.
В пройму кочегарской фуфайки я зашил соверен (бо¬

лее чем скромный запас на всякий случай) и натянул

на себя фуфайку. Затем я сел и прочел сам себе мо¬

раль на тему о том, что годы удачи и сытая жизнь

изнежили мою кожу и сделали ее непомерно чувствитель¬

ной. Надо сказать, что самый суровый отшельник не так

страдал от своей власяницы, как я страдал еще целые

сутки от этой жесткой, колючей фуфайки.
Обрядиться в остальное тряпье не составило особого

труда, хотя с башмаками я изрядно намучился. Твер¬

дые, негнущиеся, они были словно выдолблены из де¬

рева; я долго колотил кулаками по верхам, и лишь пос¬

ле этого мне удалось протолкнуть в них свои ступни.

Рассовав по карманам мелкие монеты, нож, носовой пла¬

ток, коричневую курительную бумагу и немного табаку,

я прогромыхал вниз по лестнице и распростился со сво¬

ими друзьями, исполненными самых мрачных предчув¬

ствий на мой счет.. Когда я уже выходил из дому, при¬

слуга — благообразная женщина средних лет—не смог¬

ла подавить улыбку, и рот ее раскрывался все шире

и шире до тех пор, пока из горла не вырвались стран¬

ные лающие звуки, порожденные, должно быть, неволь¬

ным сочувствием ко мне и почему-то именуемые «смехом».
Едва покинув дом, я сразу ощутил, как отражается

на положении человека его одежда. Простые люди

утратили в обращении со мной прежнее подобострастие.

Хлоп! — ив мгновение ока я, так сказать, стал таким,

как они. Потертый, подранный на локтях пиджак был

явным свидетельством моей принадлежности к их клас¬

су, и это ставило меня на одну доску с ними,— вот по¬

чему угодливость и чрезмерно почтительное внимание
14

к моей особе сменились товарищеским обращением. Че¬

ловек в плисовом костюме, с грязным шарфом на шее

не называл меня больше ни «сэр», ни «хозяин». Те¬

перь он обращался ко мне со словом «товарищ» — пре¬

красным, сердечным, теплым и приветливым словом, со¬

всем непохожим на те два. Слово «хозяин» связано с

представлением о господстве, власти, праве командо¬

вать,— это дань, которую человек, стоящий внизу, пла¬

тит человеку, забравшемуся наверх, в надежде, что тот,

наверху даст ему передышку, ослабит свой нажим. По

существу, это та же мольба о милостыне, только в иной

форме.
Лохмотья дали мне, кстати, возможность испытать

то наслаждение, которого лишен за границей рядовой

американец. Путешествуя по Европе, скромный приез¬

жий из Штатов, не крез, вскоре начинает чувствовать

себя закоренелым скрягой, если он пытается противо¬

стоять шайке раболепствующих грабителей, преследую¬

щих его с утра до ночи и разоряющих его почище, чем

любые ростовщики.
Обтрепанный костюм избавил меня от неприятной

обязанности давать чаевые и позволил держаться с людь¬

ми на равной ноге. Больше того —я настолько вошел в

свою рол1Ь, что на исходе первого дня сам с чувством

сказал: «Благодарю вас, сэр», одному джентльмену, ко¬

торый бросил пенни в мою протянутую ладонь за то,

что я подержал его лошадь.
Я обнаружил и другие перемены в своем положении,

также вызванные моим новым обличьем. На оживлен¬

ных уличных перекрестках от меня теперь требовалось

особое проворство, чтобы не угодить под колеса и ос¬

таться целым, причем мне весьма выразительно да¬

вали понять, что цена моей жизни находится в прямой

зависимости от цены моего костюма. Прежде, когда я

спрашивал у полисмена, как попас*гь в то или иное мес¬

то, он, в свою очередь, сначала спрашивал: «Вы как по¬

едете, сэр, в омнибусе или в экипаже?». Теперь я слышал

от него лаконичное: «Пешком?» А в билетной кассе на

вокзале ныне мне безмолвно просовывали в окошечко би¬

лет третьего класса, словно это в порядке вещей.
Но все это компенсировалось другим. Впервые в жиз¬

ни я вплотную столкнулся с англичанами из непривилеги¬
15

рованного сословия и увидел их такими, каковы они есть.

Если на уличном перекрестке или в кабаке какой-ни¬

будь бродяга или мастеровой вступал со мной в беседу,

это был разговор равного с равным — простой, естест¬

венный, без малейшего расчета выманить у меня что-то

льстивыми словами.
И когда я попал, наконец, на Восточную сторону, то

с радостью почувствовал, что освободился от страха пе¬

ред толпой. Я стал частью ее. Огромное зловонное море

захлестнуло меня — вернее, я сам осторожно погрузил¬

ся в его пучину,— и в этом не было ничего страшного,

если не считать моей кочегарской фуфайки.
ГЛАВА п
ДЖОННИ АПРАЙТ
Люди живут в грязных лачугах, где

нет места ни здоровью, ни надеждам,

а есть только недовольство своей судь¬

бой да бессильный ропот на то, что бо¬

гатства принадлежат другим.
Торолд Роджерс
Я не даю вам адреса Джонни Апрайта. Достаточно

сказать, что он живет на самой приличной улице Во¬

сточной стороны. В Америке такая улица считалась бы

скверной, но в Восточном Лондоне она подобна оазису

в пустыне. Кругом нищета, скученность, ее обступают

кварталы, кишащие замызганной, рано познавшей жизнь

детворой, но там, где обитает Джонни Апрайт, у ре¬

бят есть, должно быть, другие места для игр, кроме

тротуара, да и вообще на этой пустынной улице людей

почти не видно.
Каждый дом здесь — как, впрочем, и на других ули¬

цах— тесно прижат к соседним. У каждого толь¬

ко один вход — с улицы, а длина дома по фасаду около

восемнадцати футов*; сзади—дворик, окруженный кир¬

пичной стеной; оттуда, если нет дождя, можно по-
^ 1 фут равен 12 дюймам; 1 дюйм равен 2,5 сантиметрам.
16

любоваться свинцовым небом. Не будем забывать, что

речь идет о так называемых преуспевающих жителях

Вскточного Лондона. Кое-кто из них даже настолько

богат, что позволяет себе держать «рабыню». Мне, на¬

пример, доподлинно известно, что Джонни Апрайт то¬

же держит «рабыню»,— она-то и была первой, с кем я

свел знакомство в этом обособленном мирке.
Я пришел к Джонни Апрайту, и мне открыла дверь

«рабыня». И вот что интересно: эта особа, занимая са¬

ма положение, вызывающее презрение и жалость, по¬

смотрела на меня презрительно и с сожалением. Она, не

скрывая, дала мне понять, что не желает тратить время

на разговор со мной: я пришел в воскресенье, хозяина

нет дома, о чем тут еще толковать?! А я все мешкал на

крыльце, стараясь доказать, что нет — это еще не все;

но тут на наши голоса вышла супруга Джонни Апрай-

та и принялась распекать девушку за то, что та не

захлопнула дверь. Лишь потом она удостоила меня

вниманием.
Мистера Джонни Апрайта нет дома, и он вообще не

принимает по воскресеньям. Очень жаль, сказал я. При¬

шел ли я просить работы? Нет, напротив, я пришел к

Джонни Апрайту по делу, которое может оказаться вы¬

годным для него.
Вмиг отношение переменилось. Нужный мне джентль¬

мен ушел в церковь, но он вернется через час, и его,

безусловно, можно будет повидать.
Я уже ждал вопроса, не угодно ли мне пройти в

комнату, но так, к сожалению, и не дождался, хотя весь¬

ма прозрачно напрашивался на приглашение, говоря,

что пойду на угол в пивную и подожду там. И пришлось-

таки пойти туда, но так как служба в церкви еще

не отошла, пивная оказалась закрытой. Моросил про¬

тивный мелкий дождик, и, за неимением лучшего, я

вернулся, присел на соседнее крылечко и принялся

ждать.
Вскоре на пороге дома снова появилась «рабыня»

Джонни Апрайта, в самом неприглядном виде, и расте¬

рянно объявила, что хозяйка приглашает меня подождать

на кухне.
—	Вы не представляете, сколько народу ходит сюда

просить работу,— сказала миссис Апрайт извиняющим-
2.	Джек Лондон. Т. П1.	17

ся тоном.— Надеюсь, вы не обиделись, что я с вами rais

разговаривала?
—	Да что вы, что вы! — ответил я со всей любез¬

ностью, на какую только был способен, давая понять,

что нищенское облачение не мешает мне оставаться

джентльменом.— Я отлично понимаю, уверяю вас. Вам,

верно, покоя не дают эти люди, что ходят насчет ра¬

боты?
—	Еще бы!— отозвалась она, договорив остальное

многозначительным взглядом, и повела меня, пред¬

ставьте, не на кухню, а в столовую, оказав мне явную

милость, которую я, надо полагать, заслужил своим свет¬

ским обхождением.
Столовая была расположена рядом с кухней, в под¬

вале, фута на четыре ниже уровня земли. Несмотря на

полдень, там была такая темень, что я не сразу начал

различать предметы. Через окно, верхняя рама которого

приходилась вровень с тротуаром, едва пробивался ту¬

склый свет, но я все же умудрился почитать здесь газету.
В ожидании прихода Джонни Апрайта позвольте

объяснить вам причину моего визита. Решив пожить сре¬

ди восточных лондонцев, питаться из одного котла с ни¬

ми и спать под одной крышей, я хотел все-таки поды¬

скать себе какое-нибудь пристанище поблизости, куда

можно было бы укрываться время от времени, дабы не

забыть окончательно, что на свете все еще существуют

хороший костюм и опрятность. Кроме того, там я дол¬

жен был получать корреспонденцию, обрабатывать свои

записи и изредка, соответственно переодевшись, совер¬

шать оттуда вылазки в цивилизованный мир.
Но вот какая дилемма вставала передо мной: в квар¬

тире, где я мог надеяться на сохранность моих вещей,

окажется, вероятнее всего, хозяйка, которая сочтет по¬

дозрительным джентльмена, ведущего двойную жизнь;

а у хозяйки, равнодушной к двойной жизни ее постояль¬

цев, вещи мои вряд ли останутся целы. Чтобы разре¬

шить эту дилемму, я и явился к Джонни Апрайту. Это

был сыщик, бессменно проработавший тридцать с лиш¬

ним лет на Восточной стороне, известный здесь каждому

под кличкой «Апрайт» данной ему некогда каким-то
^ Апрайт (Upright — англ.) — честный,

18

осужденным уголовникам. И он, как никто другой, мог

подыскать мне подходящую квартирную хозяйку и заве¬

рить ее, что ей нечего беспокоиться по поводу моих стран¬

ных визитов и исчезновений.
Две дочки Апрайта прибежали из церкви, опередив

отца. Это были хорошенькие девушки в воскресных

платьицах, наделенные болезненно хрупкой красотой,

столь характерной для девушек Восточного Лондона,—

красотой мимолетной, обманчивой, грозящей поблекнуть

так же быстро, как блекнут в небе краски заката.
Они посмотрели на меня с нескрываемым любопыт¬

ством, как на диковинного зверя, и тут же перестали за¬

мечать. Вскоре вернулся и сам Джонни Апрайт, и я был

приглашен наверх для беседы с ним.
—	Говорите громче,—перебил он меня на первом сло¬

ве,— я простужен, заложило уши.
Тени старой ищейки и Шерлока Холмса! «Интересно

бы знать,— подумал я,— где спрятан у него помощ¬

ник, который обязан записывать все то, что я найду

нужным рассказать?» И поныне, после неоднократных

встреч с Джонни Апрайтом, вспоминая это первое сви¬

дание с ним. я не могу решить, в самом ли деле ему

тогда заложило уши или он прятал помощника в сосед¬

ней комнате. Но одно совершенно достоверно: несмотря

на то, что я чистосердечно изложил Джонни Апрайту

все, что касалось моих планов, он воздержался от обе¬

щаний, зато на другой день, когда я подъехал к его до¬

му в экипаже, одетый как положено, он встретил меня

вполне любезно, и мы вместе прошли в столовую, где

его семейство сидело за чаем.
—	Мы люди скромные,— сказал Джонни Апрайт,—

жиреть не с чего. Вы уж не взыщите, мы люди скромные.
Дочки Апрайта поздоровались со мной, красные от

смущения, а он не только не постарался выручить их,

а, наоборот, привел в еще большее замешательство.
—	Ха-ха! — раскатисто смеялся он, шлепая ладонью

по столу так, что звенела посуда.— Девочки решили

вчера, что вы пришли сюда за подаянием. Ха-ха!

Хо-хо!
Девушки с негодованием отрицали это, глаза их гнев¬

но сверкали, щеки стыдливо алели,— словно обязатель¬

ным признаком аристократизма является умение распо¬
19

знать под лохмотьями человека, у которого нет нужды

ходить в лохмотьях.
И после, в то время как я поглощал хлеб с вареньем,

дочки пререкались с отцом: они считали оскорбитель¬

ным, что меня приняли за нищего, а отец говорил, что

это величайшая дань моим талантам, раз я сумел так

ловко всех провести. Все это меня забавляло и, пожа->

луй, доставляло не меньше удовольствия, чем хлеб с ва¬

реньем и чай; а потом Джонни Апрайт отлучился нена¬

долго и договорился относительно жилья для меня на

той же солидной, великолепной улице, в доме по сосед¬

ству, как две капли воды похожем на его дом.
ГЛАВА П1
МОЕ ЖИЛИЩЕ И ЖИЛИЩА ДРУГИХ
Дверь Выгоды — тяжка, прочна,
Внутрь открывается она;
И дверь закрыта тем плотней.
Чем изнутри напор сильней.
А в спертом воздухе народ

Мечту в простор свободный шлет.
Где жаворонок песнь поет,
Взлетая в синий небосвод.
Сидней Ланьер,
По ПОНЯТИЯМ Восточного Лондона, комната, которую

я снял за шесть шиллингов в неделю, то есть за полтора

доллара, являла собой верх комфорта. По американским

же понятиям, это была убого обставленная и неудобная

комнатенка. Когда я внес туда столик для пишущей

машинки, там уже негде стало повернуться, и при¬

ходилось лавировать, выделывая причудливые зигза¬

ги, требующие величайшей ловкости и изобретатель¬

ности.
Пристроившись здесь, вернее, пристроив свои ве¬

щи, я облачился в свой бедняцкий наряд и вышел про¬

гуляться. Квартирный вопрос занимал мои мысли, и я от¬

правился на розыски жилья, вообразив себя бедным и

обремененным семейством молодым человеком.
20

Прежде всего я сделал открытие, что свободные до¬

ма здесь встречаются редко. Настолько редко, что, иско¬

лесив большой район, я не нашел ни одного. Ни одного

свободного дома — убедительное доказательство перена¬

селенности района!
Когда стало ясно, что мне, то есть бедному молодому

человеку, обремененному семьей, искать себе в этом не¬

гостеприимном районе отдельный домик бессмысленно,

я перешел к поискам свободных комнат, где можно было

бы разместить жену с малышами и весь наш скарб. Не

скажу, чтоб таких комнат оказалось много, но кое-что

я нашел, правда, сдавались они большей частью по од¬

ной. Видимо, считается, что для семьи бедняка доволь¬

но и одной комнаты — тут и стряпают, и едят, и спят.

Когда я спрашивал, нет ли двух смежных комнат, квар¬

тирные хозяйки смотрели на меня так, как, вероятно,

смотрел некий диккенсовский персонаж на Оливера Тви¬

ста, попросившего у него добавки каши.
Мало того, что одной комнаты считается вполне до¬

статочно для бедного человека с женой и детьми,— мно¬

гие семьи обнаруживают у себя такие излишки площа¬

ди, что пускают одного, а то и двух жильцов. Если

подобная комната расценивается от трех до шести шил¬

лингов в неделю, то с жильца, снимающего угол (он

должен представить рекомендации!), по всей справед¬

ливости взимают от восьми пенсов до шиллинга в не¬

делю; он может даже столоваться у своих хозяев — еще

за несколько шиллингов. Об этом, однако, я не сообра¬

зил разузнать подробнее — недопустимое упущение со

стороны человека, который должен планировать бюджет

воображаемой семьи.
Ни в одном из домов, которые я посетил, не имелось

ванн, впрочем, я установил, что их не было и в тыся¬

чах других домов. Невообразимое предприятие — мыть¬

ся в жестяном корыте, когда в комнате, кроме твоей

семьи, обеспокоенной излишком площади, еще один или

два жильца. Но, кажется, отсутствие ванн выгодно на¬

роду: можно экономить на мыле — значит, все в порядке,

есть еще господь на небесах! Кроме того, природа в

Восточном Лондоне весьма предусмотрительна: ежеднев¬

но тут идут дожди, и, хочешь не хочешь, искупаешься

на улице.
21

Санитарное состояние домов, в которые я заходил,

ужасающе: неисправная канализация, плохая очистка

выгребных ям, течь из водопроводных труб, скверная

вентиляция, сырость и грязь кругом. От этого моя жена и

дети быстро заработали бы дифтерию, круп, тиф, рожу,

гангрену, воспаление легких, чахотку и мало ли какие

еще болезни. Смертность тут, должно быть, чрезвычайно

высока. Но вдумайтесь хорошенько, как все мудро

устроено в этом мире! Для бедняка, обремененного боль¬

шой семьей, самое разумное — избавиться от нее, и ус¬

ловия жизни в Восточном Лондоне помогут ему в этом.

Не исключено, разумеется, что и сам он погибнет. В по¬

следнем случае особой мудрости мы не видим, но где-то

она кроется несомненно. И вот когда мы ее найдем, у

нас не останется сомнения, что это тонкая мудрость,—

иначе пришлось бы констатироватть, что на земле все

устроено просто из рук вон плохо.
Конечно, никаких комнат я не снял и вернулся на

улицу Джонни Апрайта (теперь это уже была и моя ули¬

ца!). Занятый мыслями о жене и детях и о том, куда

рассовать их в каморке, где, кроме нас, поселятся в углу

еще жильцы, я потерял представление о масштабах, и,

не сразу смог охватить взглядом всю мою комнату. Ее

необъятность вызывала благоговейный восторг. Неужели

это та самая комната, которую мне сдали за шесть шил¬

лингов в неделю? Быть не может! Но мои сомнения бы¬

ли развеяны хозяйкой, постучавшей в дверь, чтобы

узнать, не нужно ли мне чего-нибудь.
—	Ах, сэр! — воскликнула она, когда я стал расспра¬

шивать ее.— Наша улица одна теперь такая осталась.

Лет восемь — десять назад и другие улицы были не ху¬

же, и жили там очень приличные люди, но всех их вы¬

теснили эти пришлые. Нынче приличного человека ни¬

где, кроме нашей улицы, не сыщешь. Это ужасно, сэр!
И она начала подробно объяснять мне, как протекало

вторжение пришельцев и как от этого квартирная плата

росла, а репутация района падала.
—	Понимаете, сэр, мы ведь не привыкли к такой тес¬

ноте, не то что другие. Мы вот живем в отдельном доми¬

ке, а эта голытьба и разные там иностранцы готовы втис¬

нуться в такой дом по пять, по шесть семейств. Понятно,

что хозяин собирает с них больше, чем с нас! Это ужас¬
22

но, сэр! И подумать только, был такой хороший район

всего несколько лет назад!
Я пригляделся к ней. Вот женщина, воплощающая в

себе лучшие черты английского рабочего класса, по-ви¬

димому, из хорошей семьи, и ее медленно захлестывает

шумный и грязный людской поток, который власти пре¬

держащие гонят на восток от Лондона. Нужно строить

банки, фабрики, гостиницы, конторские здания... А что

такое городская беднота? Бродячее племя! И она отсту¬

пает на Восточную сторону волна за волной, вытесняя

оттуда старожилов, превращая в трущобы квартал за

кварталом, принуждая более солидных рабочих уходить

в еще необжитые предместтья Лондона или затягивая к

себе на дно если не их самих, то уж детей и внуков

несомненно.
Очередь за улицей Джонни Апрайта. Остаются счи¬

танные месяцы. Джонни и сам это понимает.
—	Через два года истекает срок моей аренды,— гово¬

рит он.— Владелец наших домов— свой человек. Он не

повысил квартирной платы ни нам, ни соседям, и потому

мы пока еще продержались. Но в любой день он может

продать свое имущество или умереть; для нас и то и

другое будет одинаково плохо. Этот дом купит какой-

нибудь спекулянт, построит потогонную мастерскую на

клочке земли за домом, где у меня виноград вьется по за¬

бору, сделает пристройку и начнет сдавать по одной

комнате семейным. Вот и все! И Джонни Апрайту

крышка!
И я живо представил себе, как Апрайт и его почтен¬

ная супруга вместе с хорошенькими дочками и растре¬

панной «рабыней», словно призрачные тени, бегут на во¬

сток, а город-чудовище с ревом настигает их.
Но Джонни Апрайт — это еще не все. Далеко, на

самой окраине города, обитают мелкие коммерсанты,

управляющие карликовых фирм, удачливые служащие.

Они живут в отдельных домиках или в тесных дачках

на две семьи, с крошечными садиками, где растут

цветы; у них попросторнее, чем в других местах,

дышать еще можно. Они горделиво выпячивают грудь,

когда заходит разговор о Бездне, которой они суме¬

ли избежать, и возносят хвалу всевышнему за то, что

он сделал их не такими, как других людей! И
23

вдруг... врывается Джонни Апрайт» а следом за ним не¬

сется город-чудовище. Как по волшебству, вырастают

доходные дома, садики застраиваются, дачи перегора¬

живаются на каморки, и черная лондонская ночь окуты¬

вает все своим грязным покровом.
ГЛАВА rv
ЧЕЛОВЕК И БЕЗДНА
Потом заговорил еще один горшок,
Что в стороне стоял, шершав и кривобок:
«Смеются надо мной, твердят, что я уродлив —
Так, значит, дрожь руки Гончар сдержать не мог?»
Омар Хайям*
—	Скажите, у вас тут сдается что-нибудъ?
Этот вопрос я бросил небрежно, полуобернувшись

к пожилой толстой женщине, которая подавала мне

еду в грязной кофейне неподалеку от Пула и Лайм-

хауза.
—	Сдается,— отрезала она, решив, вероятно, что мой

внешний вид не обещает того минимума состоятельности,

который требуется для проживания в ее доме.
Я не сказал больше ничего и принялся молча доже¬

вывать ломтик бекона, запивая его жидким чаем. Она

тоже не обращала на меня ни малейшего внимания^ по¬

ка я не вытащил из кармана монету в десять шиллин¬

гов, дабы расплатиться за свой завтрак стоимостью в

четыре пенса. Желаемый эффект был достигнут.
—	Да, сэр,—: сразу оживилась она.— У меня отлич¬

ное помещение, наверняка вам понравится. Вернулись

из морской поездки, сэр?
—	Сколько вы хотите за комнату? ^ спросил я, не

стремясь удовлетворить ее любопытство.
Она оглядела меня с нескрываемым изумлением.
—	Комнат я не сдаю даже своим! постоянным жиль¬

цам, а уж чужим-то и подавно.
—	Придется, значит, поискать в другом месте,— ска¬

зал я, делая огорченнее лицо.
24

Но вид моих десяти шиллингов придал ей настойчи¬

вость.
—	Я могу предложить вам очень хорошую койку в

комнате, где у меня живут всего двое. Очень почтенные

люди, постоянные жильцы.
—	Нет, я не хочу спать вместе с чужими люд|ьми,—

отвечал я.
—	Да вам и не придется. Там три постели, и комна¬

та не такая уж маленькая.
^ Ну, а сколько это будет стоить? — спросил я.
—	С постоянных жильцов я беру полкроны в неде¬

лю — два шиллинга шесть пенсов. Вам понравятся со¬

седи, я уверена. Один из них служит на складе и живет

у меня третий год. А второй вот уже шесть лет. Да,

сэр, шесть лет и два месяца как раз будет в ту субботу.

Он рабочий сцены,— продолжала она рассказывать,—

приличный, солидный человек, работает вечерами и за

все шесть лет ни одного прогула. И он очень доволен,

говорит, что лучшего жилья не найти. Он у меня столует¬

ся и другие жильцы тоже.
—	Небось, даже откладывает денежки,— ввернул я

с невинной физиономией.
—	Да нет, что вы, господь с вами! Но в другом

месте он не мог бы прожить так хорошо на свой за¬

работок.
Тут я подумал о моем родном просторном Западе, под

небом которого можно было бы разместить тысячу таких

городов, как Лондон, и всем хватило бы воздуха; а вот

здесь этот человек — положительный, строгих правил, за

шесть лет ни одного прогула, скромный и честный—ютит¬

ся в одной комнате с двумя другими мужчинами за два

доллара пятьдесят центов в месяц на наши деньги, зная

по опыту, что лучшего ему не найти. И невесть отку¬

да прихожу я и благодаря своим десяти шиллингам во¬

дворяюсь со всем своим тряпьем на соседнюю с ним кро¬

вать. Человеческая душа знакома с тоской, но как, на¬

верное, бывает ей тоскливо, когда в комнате три кровати

и любой случайный прохожий может занять одну из них,

если у него есть десять шиллингов в кармане!
—	Давно вы здесь живете? — спросил я.
—	Тридцать лет, сэр. Ну, как вы решаете?
Разговаривая со мной, она не переставала грузно пе-
25

редвигаться по маленькой кухне, где готовила пищу для

своих квартирантов. Я застал ее за работой, и она ни на

секунду не оторвалась от своих дел. Несомненно, У

этой женщины уйма хлопот: «встаешь в половине шесто¬

го, ложишься ночью, когда все уже спят, работаешь, пока

не свалишься с ног»,— и так все тридцать лет; а награ¬

дой за это — седая голова, засаленное платье, сутулая

спина, расплывшаяся фигура и бесконечный труд в гряз¬

ной и шумной кофейне, окна которой отстоят на

десять футов от стены соседнего дома, в окружении пор¬

товых трущоб, мрачных и грязных, чтобы не сказать

больше.
—	Вы сюда еще заглянете? — спросила она с робкой

надеждой в голосе, когда я уже отворял дверь.
Я посмотрел на нее и только тут ощутил всю правду

мудрого старого речения: «Добродетель сама себе на¬

града».
Я снова шагнул к ней.
—	У вас была когда-нибудь передышка? — спро¬

сил я.
—	Передышка?
—	Ну да, денька два в деревне, отдых на свежем

воздухе?
—	Боже упаси!—Она начала смеяться и впервые да¬

же отвлеклась от работы.— Отдых! Отдых для нашего

брата? Нет, подумать только! — И вдруг крикнула

мне: — Эй, осторожно! —так как я в эту секунду спот¬

кнулся о прогнившую доску порога.
Возле Вест-индских доков я заметил молодого пар¬

ня, который уныло глядел на мутную воду реки. Кочегар-

ская кепка, сдвинутая на глаза, и покрой его помятой

одежды сразу изобличали в нем моряка.
—	Здорово, приятель! Не скажешь ли, как пройти в

Уоппинг?—спросил я его, чтобы начать разговор.
—	С парохода? Ехал проводником скота? — в свою

очередь, спросил он, мгновенно угадав мою националь¬

ность.
Завязалась беседа, которую мы продолжили в трак¬

тире за двумя пинтами дешевого пива, темного со светлым

пополам. Это сблизило нас настолько, что, когда я вы¬

греб из кармана на шиллинг медяков (давая понять, что

это—вся моя наличность) и, отделив шесть пенсов на
26

ночлег, выложил остальные на пиво, он великодушно

предложил пропить весь шиллинг.
—	Мой сосед по комнате так скандалил вчера ночью,

что полисмены забрали его,— сказал он.— Можешь спать

на его койке. Идет?
Я согласился и, распив с ним на целый шиллинг пи¬

ва и проведя ночь в жалкой конуре, на жалкой постели,

составил себе некоторое представление об этом парне.

Позднее я по опыту убедился, что в каком-то отношении

он является довольно типичным представителем большин¬

ства лондонских чернорабочих.
Он родился в Лондоне, отец его был пьяница-кочегар,

и сын пошел по его стопам. Домом для ребенка служи¬

ли улицы и доки. Читать он не научился и никогда не

испытывал в этом потребности, убежденный, что грамо¬

та— никчемное дело, во всяком случае, для человека в

его положении,
У него была мать и куча горластых братьев и сестер.

Они ютились в двух комнатенках, питались скверно, а

то и вовсе голодали, и себя одного он мог прокормить

лучше. Поэтому он редко являлся домой, только в тех

случаях, когда совсем уже нечего было ес’гь. Он воро¬

вал, попрошайничал на улицах и пристанях, дважды

плавал на пароходе слугой в кают-компании, потом не¬

сколько раз помощником кочегара и достиг вершины,

став, наконец, кочегаром.
За это время он выработал себе жизненную филосо¬

фию, довольно мерзкую и отталкивающую, но, с его точ¬

ки зрения, весьма здравую и логичную. Когда я спросил,

для чего он живет, он отвечал не задумываясь: «Да

чтоб выпить». Наймется на пароход (ведь подработать-

то надо!), в конце плавания—расчет и грандиозная

попойка. Затем выпивки поскромнее, от случая к случаю,

выклянченные в кабаках у приятелей (вроде меня), не

успевших еще растратить свои медяки; а потом, когда

и этот источник иссякнет,— опять пароход, и весь дья¬

вольский круг сначала.
—	А женщины? — поинтересовался я, когда он кон¬

чил восхваление попойки как единственной цели сущест¬

вования.
—	Что женщины! — Он стукнул кружкой о стойку и

заговорил с горячностью: —Известно, что это за народ!
27

Лучше держаться от них подальше. Не стоит, приятель,

с ними связываться, верь слову, не стоит. Ну, на что

женщины такому, как я? Скажи сам. Вот, к примеру,

моя мать. Она драла ребятишек и отравляла жизнь от¬

цу, когда он приходил домой, хоть, по правде сказать,

домой он и заглядывал-то редко. А почему редко? Из-за

нее же. Потому что дома ему было не сладко. А другие

женщины, думаешь, лучше обращаются с бедным ко¬

чегаром, если у него завелось вдруг несколько шиллин¬

гов в кармане? Он мог бы выпить на эти деньги, мог бы

здорово напиться, а они в момент все выпотрошат — и

конец, даже на рюмочку не останется. Мне это все из¬

вестно. Я-то погулял вволю и знаю, что к чему. И еще

скажу тебе: где женщины, там и неприятности — кри¬

ки, ругань, драки, поножовщина, полисмены, суд. А зна¬

ешь, что за это дают? Месяц тяжелых работ. И никакой

тебе получки, когда выйдешь оттуда.
—	Но подумай, жена и дети, семейный очаг и всякое

такое,— назидательно заговорил я.— Вот ты вернул¬

ся из плавания, малыши карабкаются к тебе на колени,

жена счастлива, улыбается, тащит обед на стол, целует

тебя, и детишки чмокают папу перед сном, и чайник на

плите насвистывает песенку, а вы долго еще говорите и

наговориться не можете, и ты рассказываешь ей, где ты

был и что видел, а она тебе — про разные домашние де¬

ла, про все, что тут без тебя произошло, и...
—	Да ну тебя!—крикнул он, шутливо ткнув меня

кулаком в плечо.— Шутки со мной шутишь, а? Хозяюш¬

ка с поцелуями, и детишки с ласками, и чайник с песен¬

кой — и все это за четыре фунта десять шиллингов в

месяц, если тебя взяли на пароход! А вдруг не взяли,—

тогда шиш! Нет, друг, я тебе сейчас расскажу, что

я получу на свои четыре фунта десять шиллингов. Жена

скандалит, дети пищат, в доме угля ни кусочка, так что^

чайнику и петь не с чего, да и чайник-то сам) заложен

в ссудной лавке! Вот тебе и вся картина. Поневоле рад

будешь удрать на пароходе. Хозяюшка! На ^coй черт

она мне? Чтобы жизнь отравляла? Детки? Мой тебе со¬

вет, друг, не заводи ты их. Посмотри на меня. Я могу

выпить кружку пива, когда захочу, и никакая хозяюшка

и никакие детки не требуют от меня хлеба. И я счаст¬

лив — да, да! — что у меня есть пиво и приятели — вот
28

как ты, и что скоро придет хорошии пароход и я опять

уеду куда-нибудь. По сему случаю давай выпьем еще по

кружке. Светлое с темным пополам будет в самый раз.
Нет нужды передавать здесь все то, что он говорил;

мне кажется, я уже достаточно очертил жизненную фи¬

лософию этого двадцатидвухлетнего парня и ее экономи¬

ческую основу. Домашней жизни он не изведал. Слово

«дом» вызывало в его сознании одни лишь неприятные

ассоциации. Ничтожный заработок отца и других муж¬

чин его круга давал ему достаточный повод считать же¬

ну и детей обузой и причиной всех мужских несчастий.

Бессознательный гедонист, чуждый всякой морали и

проникнутый практицизмом, он искал для себя высшего

счастья и находил его в вине.
Пропойца уже в молодые годы и задолго до старо¬

сти развалина; а когда работать кочегаром станет не

под силу,— канава или работный дом, и — конец... Он

сам понимал все не хуже мюня, но его это не страшило.

С самого рождения жизненные обстоятельства огрубляли

его душу, и он смотрел на свое неизбежное печальное

будущее с холодным безразличием, поколебать которое

оказалось мне не под силу.
И все же он был неплохой малый — не злой и не

жестокий от природы. Он обладал нормальными умст¬

венными способностями и более чем недурной внешно¬

стью: у него были широко расставленные, оттененные

длинными ресницами большие голубые глаза, в которых

то и дело мелькали иокорки смеха, свидетельствуя о

хорошем чувстве юмора; правильные черты лица, кра¬

сивые брови, нежно очерченный рот, хотя губы уже

научились кривиться в жесткой усмешке. Правда, под¬

бородок был невелик, впрочем не так уж и мал,— я ви¬

дывал людей с куда менее внушительным подбородком!,

занимающих разные высокие посты.
Красивая голова ловко сидела на великолепной шее,

и я не удивился, увидев его тело, когда он скинул одеж¬

ду, чтобы лечь спать. В гимнастических залах и на спор¬

тивных площадках мне не раз приходилось видеть ого¬

ленных мужчин весьма благородного происхождения и

утонченного воспитания, но ни один из них не мог по¬

спорить сложением с этим двадцатидвухлетним пьяни¬

цей, с этим юным богом, обреченным превратиться в раз¬
29

валину через каких-нибудь пять лет и исчезнуть с лица

земли, не оставив потомства, которому он мог бы пере¬

дать столь замечательное наследство.
Казалось бы, грех растрачивать таким образом жизнь,

но все же я вынужден был признать, что он прав: где

уж обзаводиться семьей в Лондоне на четыре фунта

десять шиллингов! А тот рабочий сцены — разве он не

счастливее, чем женатые, живя в обществе двух посто¬

ронних мужчин и тратя на себя одного свой заработок?

Каково бы ему пришлось, если бы он втиснулся с целым

семейством в комнатенку еще более дрянную, чем его те-»

перешняя, да пустил бы туда вдобавок каких-то квар¬

тирантов? И ведь все равно не сводил бы конЦы с кон¬

цами!
С каждым днем я все больше убеждался, что женить¬

ся для людей Бездны не только не разумно, но даже

преступно. Они — камни, отвергнутые строителями. Для

них нет места в жизни: все силы общества гонят их

вниз, на дно, где их ждет гибель. На дне Бездны они

становятся хилыми, безвольными, слабоумными. Если

они плодятся, то потомство их гибнет,— жизнь здесь

стоит дешево. Где-то над ними в мире идет созидатель¬

ная работа, но принять в ней участие они не хотят, да

и не могут. Впрочем, мир не нуждается в них. Там, на¬

верху, есть достаточно людей, более приспособленных,

которые цепляются изо всех сил за крутые склоны над

Бездной, отчаянно стараясь не сорваться вниз.
Короче: лондонская Бездна — это громадная бойня.

Год за годом, десятилетие за десятилетием сельская Анг¬

лия вливает в город все новые и новые людские силы,, но

силы эти не только не приум1Ножаются, а уже к треть¬

ему поколению исчезают вовсе. Специалисты говорят, что

ЛОНДОНСКИЙ рабочий, родители и деды которого родились

в Лондоне, представляет собой весьма редкостное яв¬

ление.
М-р А. С. Пигу заявил, что престарелые бедняки и

все прочие, кого называют «низы» общества, составляют

семь с половиной процентов жителей Лондона. Иными

словами, и год назад, и вчера, и сегодня, в данную мину¬

ту, четыреста пятьдесят тысяч душ гибнут на дне соци¬

альной преисподней, название которой «Лондон». Как

они гибнут, покажу на примере из сегодняшней газеты.
30

НЕБРЕЖНОСТЬ
«Вчера д-р Уинн Весткотт производил судебное след¬

ствие в Шордиче по делу скончавшейся в среду Элиза¬

бет Круз, семидесяти семи лет, проживавшей на Ист-

стрит, дом 32, Холборн. Элис Матисон сообщила, ч-го

она является владелицей дома, в котором квартировала

покойная. Свидетельница в последний раз видела Круз за

два дня до смерти, то есть в понедельник. Круз была

совершенно одинока. Попечитель района Холборн м-р

Фрэнсис Берч показал, что покойная в течение тридцати

пяти лет проживала в одной и той же комнате. Вызван¬

ный к ней первого числа, свидетель нашел старуху в

ужасном! состоянии; после отправки ее в больницу при¬

шлось подвергнуть дезинфекции карету скорой помощи

и кучера. Д-р Чейс Феннелл сообщил суду, что смерть

была вызвана заражением крови от пролежней, вслед¬

ствие небрежного отношения больной к себе и грязи в

комнате, и суд вынес соответствующее заключение».
В этом маленьком происшествии больше всего пора¬

жает то самодовольное равнодушие, с которым офици¬

альные лица отнеслись к смерти женщины и вынесли

свое заключение. Сказать, что старуха семидесяти семи

лет умерла от небрежного отношения к себе,— это, право

же, значит пррявить наивность. Старуха сама виновата

в гом, что умерла. И вот, найдя виновного, об¬

щество со спокойной совестью возвращается к своим

делам.
По поводу так называемых низов общества м-р Пигу

сделал следующее заявление:
«Физическое слабосилие, или недостаточное умствен¬

ное развитие, или отсутствие силы воли, а иногда и все

три фактора, вместе взятые, делают одних неспособны¬

ми, других нерадивыми рабочими, вследствие чего они

не могут прокормить себя... многие из них находятся на

таком низком уровне развития, что не умеют отличить

правую руку от левой или прочесть на двери номер

своего дома; хилые телом, они не обладают выносливо¬

стью; у них нет нормальных чувств и привязанностей, и

мало кто из них знает, что такое семейная жизяь?>*
31

Четыреста пятьдесят тысяч человек — это уйма на¬

роду Молодой кочегар был лишь одним из них, и ему

понадобилось некоторое время, чтобы поведать мне свою

нехитрую повесть. Я бы не хотел услышать всех этих лю¬

дей разом. Но интересно знать, слышит ли их бог?
ГЛАВА V
ТЕ. КТО НА КРАЮ
Поверьте, я не видел ничего более

ужасного, более унизительного, более

безнадежного, чем эта тоскливая, не<>

счастная жизнь, которую а оставил

там, в Восточном Лондоне.
Хаксли
Само собою разумеется, что мое первое впечатление о

'Восточном Лондоне было поверхностным. Позднее передо

мной стали вырисовываться детали, и среди хаоса бед¬

ствий я обнаружил отдельные уголки, где царило от¬

носительное благополучие,— иногда это были целые ря¬

ды домов в тихих незаметных переулках. Они заселены

ремесленниками, и там живут по-семейному, хотя это и

весьма примитивная жизнь. По вечерам мужчины сидя г

на улице возле дома — трубка в зубах, на коленях ребе¬

нок; а жены их, собравшись кучками, сплетничают. Слы¬

шатся смех и шутки. Эти люди явно довольны своим

существованием, ибо по сравнению с окружающей ни¬

щетой им живется хорошо.
И все же в лучшем случае — это тупое, животное

счастье, довольство сытого брюха. Материальная сторо¬

на жизни играет тут главенствующую роль. Это люди

скучные, ограниченные, недалекие. Бездна создает отуп¬

ляющую атмосферу апатии, которая засасывает людей

и гасит в них все живое. Вопросы религии не трогают

их; тайны бытия не вызывают ни страха, ни восторга. Им

даже невдомек, что есть какие-то тайны бытия. Набить

брюхо, пососать вечером! трубку да выпить кружку де¬

шевого пива — вот все, что они стараются взять от жиз¬

ни или о чем мечтают.
32

и уж пусть бы это было все; но это не все. Самодо¬

вольное отупение этих людей представляет собой убий¬

ственную инерцию, за которой следует полный распад.

Прогресса нет; а раз они не идут вперед — значит, ка¬

тятся назад, в Бездну. Для них самих это, быть может,

только начало падения, но его завершат их дети и внуки.

Жизнь всегда дает человеку меньше, чем он от нее тре¬

бует,— а тут люди требуют такую малость, что, получая

меньше малого, они уже обречены на гибель.
Городская жизнь вообще чужда природе человека,

что же касается лондонской жизни, то для простого ра¬

бочего или работницы она предельно чужда и губительна.

Тело и душу разрушают непрестанно действующие силы.

Падает моральная и физическая выносливость. И хоро¬

шие крестьяне, попав из деревни в город, становятся

плохими рабочими, а их потомство уже теряет всякую

инициативу и энергию и не способно даже к такой фи¬

зической работе, какую выполняли отцы, и тогда остает¬

ся только один путь — в Бездну,
Даже самый воздух, которым дышат здесь днем и

ночью, так расслабляет тело и мозг, что городской рабо¬

чий не способен конкурировать с тем, кто, полный жизни

и сил, прибывает из деревни в Лондон, чтобы уничто¬

жать и, в свою очередь, быть уничтоженным.
Забудем на время о болезнетворных микробах,

которыми насыщен воздух Восточного Лондона, рассмот¬

рим один только фактор — дым. Сэр Вильям Тислтон-

Дайер, куратор Ботанического сада, давно уже занимает¬

ся изучением влияния дыма на растения. По его подсче¬

там, не меньше шести тонн твердого вещества, состоящего

из сажи и смол, осаждается в неделю на каждой чет¬

верти квадратной мили территории Лондона и его окре¬

стностей.- Иныхми словами, на одну квадратную *милю —

двадцать четыре тонны, или тысяча двести сорок во¬

семь тонн .в год. Не так давно с карниза под куполом со¬

бора св. Павла было снято отложение кристаллического

сернокислого кальция, образовавшееся в результате вза¬

имодействия серной кислоты воздуха с углекислым каль¬

цием камня. А этой серной кислотой лондонские рабочие

деньги ночь непрерывно дышат.
И вот неизбежно дети превращаются в худосочных,

малосильных, недоразвитых взрослых. Это рахитичное,
3.	Джек Лондон. Т. П1.	33

узкогрудое, вялое племя, неспособное устоять перед на¬

ступающими деревенскими ордами и терпящее поражение

в жестокой борьбе с ними. Деревня поставляет Лондо¬

ну железнодорожных рабочих, носильщиков, кучеров

омнибусов, грузчиков — всех тех, от кого требуется физи¬

ческая выносливость. В числе лондонских полисменов —

двенадцать тысяч выходцев из деревни и только три ты¬

сячи родившихся в Лондоне.
Итак, мы вынуждены сделать заключение, что Безд¬

на — это поистине колоссальная человекоубойная ма¬

шина, и когда я прохожу по тихим переулкам

Восточной стороны и вижу у дверей домов плотно наев¬

шихся ремесленников, я думаю о том, что их ждёт боль¬

ше горестей, чем тех четыреста пятьдесят тысяч несчаст¬

ных, что погибают на самом дне преисподней. Те-то уже

гибнут, для них все кончено; а этим предстоит еще прой¬

ти через многочисленные стадии медленного и мучитель¬

ного процесса умирания в двух или даже в трех поколе¬

ниях.
А ведь все это хороший человеческий материал! В нем

заложены все превосходные качества. В нормалъных

условиях он мог бы просуществовать много столетий и

дать миру великих людей, героев, творцов, которые, в

свою очередь, сделали бы жизнь на земле краше.
Я беседовал с одной женщиной, судьба которой типич¬

на для людей этой среды,— ее уже выбросило из такого

тихого переулка и понесло по роковой наклонной вниз.

Ее муж — механик, член профсоюза. Он не может полу¬

чить постоянной службы, значит, надо полагать, работ¬

ник он неважный: не хватает энергии или предприимчи¬

вости, чтобы добиться приличного места и удержать его

за собой.
У них две дочери. Вчетвером они занимают две ко¬

нурки, из вежливости называемые комиатами, и платят

за них семь шиллингов в неделю. Плиты нет, для приго¬

товления пищи имеется только одна газовая конфорка,

вделанная в камин. Они недостаточно состоятельные лю¬

ди, чтобы им отпускали неограниченное количество газа

в кредит,— для их блага в доме установлен хитроумный

счетчик. Вы бросаете в отверстие одно пенни — и полу¬

чаете ровно на пенни газу. Как только вы выжгли, что

вам причиталось, подача автом1атически прекращается.
34

—	Н« успеешь оглянуться, как уже сгорело на пенни,

а свариться еще ннчего не сварилось,:—пожаловалась

лше эта женщина.
Уже много Aet ее семья влачит полуголодное суще¬

ствование. Каждый день они встают из-за стола с же¬

ланием поесть еще. А когда человек катится по на¬

клонной плоскости в Бездну, хроническое недоедание по¬

нижает его жизнеспособность и значительно ускоряет

этот процесс.
А ведь женщина, о которой идет речь,— труженица.

Она рассказала мне, что с половины пятого утра до позд¬

ней ночи шьет шерстяные юбки с двумя воланами, и за

дюжину ей платят семь шиллингов. Нет,, вы только по¬

думайте за дюжину шерстяных юбок, отделанных дву¬

мя воланами, семь шиллингов! То есть доллар семьде¬

сят пять центов, меньше пятнадцати центов за каждую

юбку!
Для того чтобы получать работу, муж должен быть

членом профсоюза и платить взносы — один! шиллинг

шесть, пенсов еженедельна. А вспыхни где-нибудь

забастовка,, ему, если он. в это время работает, прихо¬

дится вносить в фонд взаимопомощи: союза целых

семнадцать шиллингов.
Старшая дочь работала ученицей^ у портнихи за шил¬

линг шесть пенсов в неделю (на ваши деньги^—тридцать

семь с половиной центов, или чуть побольше пяти цен¬

тов в день). Однако, когда наступило сезонное затишье,

ее уволили, хотя нанимали ее за эту мизерную плату, с

обещанием обучить ремеслу и повысить в должности.

После этого она три года работала за пять шиллингов в

неделю в магазине, где продают велосипеды, ходила пеш¬

ком по две мили на работу и домой и подвергалась штра¬

фу, если опаздывала.
Что касается родителей, то их песенка спета. Они по¬

теряли опору и катятся в Бездну. А что же станет с до¬

черьми? Живя в скотских условиях, ослабленные хрони¬

ческим недоеданием, истощенные умственно, морально и

физически, могут ли они надеяться избегнуть Бездны,

куда их втягивает с самого рождения?!
Я пишу эти строки, а за окном, на соседнем дворе,

уже целый час идет неистовая драка, форменная свал¬

ка, доступная для всеобщего обозрения. Вначале, услы¬
35

хав какой-то визг, я подумал, что сцепились собаки, л

не сразу уразумел, что эти дикие звуки издают челове¬

ческие существа, мало того — женщины.
Драка пьяных женщин! Об этом даже подумать про¬

тивно. А каково все это слушать! Происходит примерно

следующее. Что-то нечленораздельное орут во всю глот¬

ку несколько женщин зараз, потом умолкают, и становит¬

ся слышно, как плачет ребенок и какая-то девочка кого-

то о чем-то умоляет. Затем вдруг истошный голос жен¬

щины:
—	Ударь! Только сунься!
И — бах, бах! — вызов принят, драка возобновляется.
Окна домов, выходящие во двор, облепили восторжен¬

ные зрители; я слышу удары и такую отборн>^ю ругань,

что кровь стынет в жилах.
На минуту все затихает. Затем:
—	Оставь ребенка в покое!
Ребенок — должно быть, совсем еще малыш — от

страха вопит благим матом.
—	Ну, держись! — выкрикивает раз двадцать под¬

ряд тот же пронзительный голос.— Получишь вот этил!

камнем по голове! — И, по всей вероятности, кто-то по¬

лучает камнем по голове, потому что вдруг раздается

оглушительный визг.
Опять все затихает: видимо, одна из воюющих сто¬

рон временно выведена из строя и ей оказывают первую

помощь; снова слышен плач ребенка, но голос его посте¬

пенно слабеет: ребенок запуган и изнемог от плача.
Потом крики вновь начинают нарастать:
—	Ах, так?
Так!
—	Так??
—	Так!!
—	Так???
—	Так!!!
Обе уже достаточно подтвердили свою непримири¬

мость, и схватка опять обостряется. Одна из сторон,

должно быть, получает значительный перевес и пользует¬

ся им вовсю, если судить по крикам другой стороны: «Ка¬

раул! Убивают!» Внезапно крики начинают преры¬

ваться, глохнуть: очевидно, женщину душат.
Тут вступают новые голоса — идет развернутая ата¬
36

ка по всему фронту; руки оторваны от горла жертвы, и

возобновляются крики: «Караул! Убивают!» — теперь

уже октавой выше. Общая потасовка. Орут все.
Передышка. Тишину прорезает новый голос — девоч¬

ки или молоденькой девушки:
—	Я тебе отплачу за маму!
Затем раз пять подряд повторяется такой диалог:
—	Буду делать, что захочу... (нецензурное слово).
—	А ну, попробуй... (нецензурное слово).
Драка разгорается с новой силой; в ней участвуют и

матери, и дети, и все, кому не лень. В этот момент я

слышу, как моя квартирная хозяйка с заднего крыльца

зовет домой свою маленькую дочурку, и я предаюсь раз¬

мышлениям о том, какое влияние окажет все, что она

услышала во дворе, на ее юную душу.
ГЛАВА VI
ПЕРЕУЛОК ФРАИНГЛ1ЭН,
ИЛИ Я ЗАГЛЯДЫВАЮ В АД
Мир — это хлев, а мы в нем — скот,

^о чувствует голод, ест и мрет.
«От свинства ничто, увы, не спасет»—

Так скажет иной и мимо пройдет.
Сидней Ланьер
Мы шагали втроем по Майлэнд-роуд, и один из моих

спутников был личностью героической. Худенький девят¬

надцатилетний юноша, настолько тщедушный, что ка¬

залось, малейшее дуновение ветерка может свалить его,

подобно фра Филиппо Липпи, с ног. Он был пламенный

социалист, полный юношеского энтузиазма и готовности

принять муки за человечество. С немалой опасностью для

себя он активно выступал в роли оратора и председате¬

ля на многочисленных митингах в защиту буров. Митин-

ги в ту пору происходили в разных помещениях и под

открытым небом, нарушая безмятежный покой «доброй

старой Англии». Шагая рядом со мной по улице, он пове¬

дал мне некоторые эпизоды из своей деятельности: как
37

на него нападали в парках и вагонах трамвая; как он полез

на трибуну, не имея никаких шансов на успех, ибо разъя¬

ренная толпа стаскивала с подмостков одного оратора за

другим и жестоко их избивала; как, укрывшись в церк¬

ви, он с тремя товарищами отбивал осаду толпы под гра¬

дом камней и осколков стекла, пока их не спасла поли¬

ция. Он описал мне жестокие стычки на лестничных пло¬

щадках, на балконах и галереях — выбитые окна, разру¬

шенные лестницы, развороченные лекционные залы;

страшные увечья — размозженные черепа и перебитые

кости. А потом, поглядев на меня, добавил с печальным

вздохом:
—	До чего я завидую таким, как вы,— рослым, силь¬

ным мужчинам! Я такой заморыш. Ну какая от меня

польза, когда дело доходит до драки!
Я был на целую голову выше моих спутников и неволь¬

но вспомнил, какие у нас на Западе все рослые и как я

там, в свою очередь, всегда с завистью смотрел на каж¬

дого высокого, плечистого человека. Потом, оглядев это¬

го юношу с хрупким телом и с сердцем льва, я подумал,

что такие, как он, в нужный час воздвигают баррикады и

доказывают миру, что люди еще не разучились умирать,

как герои.
Тут в разговор вмешался второй мой спутник, чело¬

век лет двадцати восьми, рабочий потогонной мастер¬

ской.
—	А я вот здоровяк! — заявил он.— Не то, что дру¬

гие парни у нас в мастерской. Меня все ставят в образец:

таким и должен быть мужчина. Я вешу целых сто со¬

рок фунтов ^!
Мне было совестно признаться, что я вешу сто семь¬

десят, и я промолчал, разглядывая его. Какой он не¬

складный, низкорослый! Землистое лицо, скрюченное,

потерявшее человеческое подобие тело, впалая грудь, со¬

гнутые от бесконечных часов изнурительной работы

плечи, тяжело свисающая голова, словно ее не держит

шея. Да, уж воистину здоровяк!
—	Какого вы роста?
—	Пять футов два дюйма,— гордо ответил он,— а ре¬

бята у нас в мастерской...
*	1 английский фунт равен 458 граммам.
38

—	Вы показали бы мне вашу мастерскую,— попро¬

сил я.
Сейчас в мастерской не работали, но мне все же хо¬

телось зайти туда. Миновав Леман-стрит, мы взяли влево^

на Спайтелфилдз и нырнули в переулок Фраинг-пэн. На

грязных тротуарах копошились дети, словно лягушата

на дне пересохшего пруда. Мы подошли к дому. Дверь

была настолько узка, что нам пришлось перешагнуть че¬

рез женщину, которая, сидя с беззастенчиво обнаженной

грудью и оскверняя своим видом святость материнства,

кормила младенца. Далее, ощупью пробравш^ись

сквозь узкий темный подъезд, битком набитый детворой,

мы оказались на грязной-прегрязной лестнице и, минуя

крошечные площадки, заваленные всякими отбросами,

поднялись на третий этаж.
В этой трущобе^ называемой домом, семь комнат.

В шести из них живет более двадцати человек обоего

пола и различного возраста. Каждая комната имеет пло¬

щадь шесть-семь квадратных метров. В ней стряпают,

едят, спят и работают. Мы вошли в последнюю комна¬

ту— в мастерскую. Обычно здесь трудятся, не

разгибая спины, пять человек. Почти все помещение за¬

нимает стол. На нем я увидел пять сапожных колодок,

но не мог понять, где же тут можно работать, если всюду

навалены кучи картона, кожи^ обувных заготовок^ и про¬

чего материала, требующегося для того, чтобы получился

готовый башмак.
В соседней каморке живет женщина с шестью детьми.

В другой грязной дыре — вдова с единственным сыном,

шестнадцати лет, который умирает от чахотк1г. Эта

женщина торгует на улице леденцами^ и лишь вг ред¬

кие дни ей удается заработать на три кварты молока

для сына. А мясо этот слабый, умирающий юноша

получает не чаще чем раз в неделю, и то такого качест¬

ва, что трудно даже понять, как люди могут есть подоб¬

ные отбросы.
—	Кашляет он страшно! — сказал мой приятель-са¬

пожник.— Ужас! Нам здесь все слышно. Просто ужас!
А я подумал, что этот кашель и эти леденцы, которы-

MiH торгует мать туберкулезного больного, представляют

собой еще одну зловещую опасность для детей, населяю¬

щих здешние трущобы.
39

Итак, в этой вот конуре трудится мой приятель и чет¬

веро его товарищей, когда, конечно, у них есть работа.

Зимой лампа горит почти целый день, и керосиновый чад

|1гсыщает и без того убийственно тяжелый воздух, и этим

воздухом люди снова, снова и снова наполняют свои

легкие.
Когда бывает много работы, мой приятель зараба¬

тывает до тридцати шиллингов в неделю. Подумайте!

Т ридцать шиллингов — семь долларов пятьдесят

центов!
—	Но так заработать могут только лучшие мастера,—

подчеркнул он,—а спину-то гнешь двенадцать, трина**

дцать, а когда и четырнадцать часов в день. Да, уж пото¬

гонный труд в полном смысле слова: пот некогда оте¬

реть! Взглянули бы на нас, у вас бы в глазах заряби¬

ло: гвозди так и летят изо рта, будто из машины. Вот,

поглядите на меня.
Я глянул ему в рот. Зубы были гнилые и черные,

как уголь,— вся эмаль с них содрана гвоздями.
' — А ведь я их чищу,— сказал он,— не то были бы

еще страшней.
Он рассказал, что рабочие обязаны иметь собствен¬

ные инструменты, покупать за свой счет приклад, гвозди,

картон, платить за помещение и керосин. И мне ctaлo

ясно, что при таких условиях их тридцать шиллингов —

это постоянно уменьшающаяся величина.
—	Сколько же продолжается такой сезон, когда вы

зарабатываете по тридцать шиллингов?
—	Четыре месяца,— был ответ.
Обычный недельный заработок в остальное время го¬

да — от полуфунта до фунта стерлингов, то есть от двух

с половиной до пяти долларов. Сегодня, например, уже

четвертый день недели пошел, а он заработал только че¬

тыре шиллинга, иными словами, один доллар. И тем не

меяее меня старались уверить, что из всех потогонных

ремесел сапожное — самое выгодное.
Я посмютрел в окно, надеясь увидеть дворики сосед¬

них владений. Но никаких двориков не оказалось, вер¬

нее, они были сплошь застроены одноэтажными лачуга¬

ми, хлевами, в которых жили люди. Крыши лачуг были

завалены мусором, местами чуть ли не на два

фута,—его выбрасывали сверху из окон жители сосед¬
40

них домов. Чего только я там. не увидел! Мясные и

рыбные кости, овощные очистки, тряпки, рваные башма¬

ки, глиняные черепки — в общем, все отбросы человече¬

ского хлева.
—	Скоро нашей работе конец: в этом году поставят

машины, а нас тогда в шею,— печально сказал сапож¬

ник, когда мы, спустившись вниз, снова перешагнули че¬

рез женщину с голой грудью и пошли пробираться сквозь

толпы уличной детворы.
Отсюда мы прошли в муниципальные жилые дома,

зыстроенные Советом лондонского графства на месте ста¬

рых трущоб, где некогда жил «Сын Джего» Артура Мор¬

рисона. Хотя народу теперь сюда вселилось еще больше,

условия жизни все же улучшились. Однако в новые

дома попали наиболее обеспеченные рабочие и ремес¬

ленники. Выселенные же обитатели трущоб либо еще

плотнее набились в другие трущобы, либо создали где-

нибудь новые трущобы.
—	А теперь,— сказал «здоровяк»-сдпожник, который

работает быстро, как машина,— я покажу вам легкие

Лондона. Это Спайтелфилдзский сад.— На слове «сад»

он сделал язвительное ударение.
Тень от храма Христа падает на Спайтелфилдзский

сад, и в тени христова храма в три часа дня глазам моим

предстало такое зрелище, какого я никогда не хотел бы

увидеть вновь. Там не растет ни единого цветка, в этом

саду, в этом крошечном садике, который меньше моего

американского розария,— там есть только трава; и,, как

все сады и парки в Лондоне, он обнесен острозубой же¬

лезной оградой, чтобы бездомный люд не мог проникнуть

туда ночью и соснуть на траве.
У входа в сад нас обогнала старуха лет шестидесяти.

Она шла размеренным шагом, слегка пошатываясь под

тяжестью двух перекинутых через плечо мешков, свисав¬

ших ей на грудь и на спину. Бездомная, несчастная жен¬

щина, сохранившая, впрочем, настолько человеческое до¬

стоинство, чтобы бояться как огня работных домов. Как

улитка, тащила она на себе свой домик. В этих двух

мешках умещалось все ее хозяйство: белье, одежда, раз¬

ные дорогие женскому сердцу мелочи.
Мы двинулись по узкой дорожке, посыпанной грави¬

ем. По обеим сторонам на скамьях сидели люди, урод¬
41

ливый и жалкий вид которых вызвал бы у Доре такой

мрачный полет фантазии, какого он не знал за всю свою

жизнь. Скопище тряпья и грязи, отвратительные кож¬

ные болезни, раны, кровоподтеки, хамство, уродство и

непристойность. Дул холодный, пронизывающий ветер,

иные спали, закутавшись в свои лохмотья, другие пыта¬

лись заснуть. Я насчитал там более десятка женщин — в

возрасте от двадцати до семидесяти лет — и видел даже

младенца, который спал на голой скамье, без одеяла и

подушки, и никого с ним рядом не было. Подальше ше¬

стеро мужчин спали сидя, прислонившись друг к другу*

На соседней скамье разместилось семейство: жена дре¬

мала, держа на руках спящего ребенка, а муж (или са¬

мец, если угодно) неумело чинил порванный башмак*

Дальше женщина подравнивала ножом истрепанный по¬

дол юбки, а другая, вооружившись иглой, зашивала ка¬

кие-то лохмотья. Рядом мужчина держал в объятиях

спящую женщину. Еще один, весь в грязи — видимо, он

побывал в канаве,— спал, уткнув голову в колени жен¬

щины лет двадцати пяти. Она тоже спала.
Я был поражен этой картиной. Почему почти все тут

спят или пытаются заснуть? Впоследствии я выяснил

это. Законы сильных мира сего запрещают бездомным

спать по ночам. На панели у входа в храм Христа,

где величественные ряды колонн гордо возносятся

к небу, лежало вповалку много людей. Одни спали,

другие дремали, но все были охвачены такой апа¬

тией, что никто даже не поднял головы, когда мы про¬

ходили.
—	Легкие Лондона! — сказал я.— Какие же это лег¬

кие? Это нарыв, гнойник!
^— Зачем вы привели меня сюда? — воскликнул пыл¬

кий юноша-социалист. Боль — физическая и душевная—

исказила его побледневшее лицо.
—	Вот эти женщины там1,— сказал наш провожа¬

тый,— готовы продатть себя за три, даже за два пенса,

а то и за ломоть черствого хлеба.
Он произнес это с какимьто добродушным пренебре¬

жением.
Не знаю, что еще прибавил бы он к своим словам, но

тут юноша, бледный как полотно, взмолился:
—	Ради бога, уйдемте отсюда!
42

ГЛАВА VII
КАВАЛЕР ОРДЕНА ВИКТОРИИ
В городе люди стонут, и

душа убиваемых вопиет.
Иов
Я узнал, что попасть в «палату разового ночлега»

в работном доме весьма нелегко. Я уже дважды неудач¬

но пытался проникнуть туда и намерен вскоре попро¬

бовать снова. В первый раз я отправился в семь часов

вечера с четырьмя шиллингами в кармане, совершив, та¬

ким образом, сразу две ошибки. Во-первых, туда пуска¬

ют только самых обездоленных, для выяснения чего каж¬

дый подвергается тщательному обыску: докажи, мол, что

ты действительно гол как сокол; обладатель даже четы¬

рех пенсов — не говоря уж о четырех шиллингах! —

решительно отвергается. Второй моей ошибкой было

то, что я пришел слишком поздно. В семь часов вечера

нищий уже не может рассчитывать на получение нищен¬

ской постели.
Для пользы людей, изнеженных воспитанием и

далеких от правды жизни, я готов объяснить значе¬

ние термина «палата разового ночлега». Это учреж¬

дение, попав в которое, в случае удачи, бездом¬

ный человек, не имеющий ни кола ни двора, может

дать временный отдых своим усталым костям. За это

он обязан проработать там, как вол, весь следующий

день.
Вторая моя попытка проникнуть в «палату разово¬

го ночлега» началась при более благоприятных обстоя¬

тельствах. Я вышел из дому в середине дня в сопро¬

вождении того же молодого социалиста и еще одного

приятеля, имея при себе всего лишь три пенса.

Друзья проводили меня до Уайтчепелского работного

дома, и я стал из-за угла наблюдать за происходящим.

Было только начало шестого, но перед зданием

уже выстроилась длинная, наводящая уныние оче¬

редь, которая заворачивала за угол и терялась где-то

вдали.
Тяжелое это зрелище—мужчины и женщины, ожи¬
43

дающие в холодных сумерках нищенского ночлега. И, ска¬

зать по правде, оно поколебало мою решимость. Как ре¬

бенок у дверей зубного врача, я внезапно нашел мно¬

жество причин, чтобы быть сейчас не здесь, а в другом

месте. Очевидно, душевная борьба как-то отразилась у

меня на лице, ибо один из моих спутников сказал: «Не

робейте, справитесь!»
«Конечно, справлюсь»,— подумал я. Но мне уже

становилось ясно, что и три пенса — огромный капи¬

тал в глазах собравшихся здесь людей, и, чтобы не

вызвать у них неприязни, я вытряс свои медяки из кар¬

манов. Сердце мое громко стучало, когда я, простив¬

шись с друзьями, прошел, втянув голову в плечи,

вдоль всей очереди и занял место в самом конце. Да,

невесело выглядели эти бедняки, кое-как цеплявшиеся

за жизнь на крутом спуске к смерти. Я даже не

представлял себе, сколь скорбным может быть такое

зрелище.
Рядом со мной стоял невысокий коренастый человек,

крепкий на вид, несмотря на преклонный возраст. Его

резко очерченное лицо с грубой, словно дубленой кожей,

испытавшей и зной и непогоду, и выцветшие глаза яв¬

но выдавали в нем моряка, и мне сразу же вспомнились

строки из «Раба на галере» Киплинга:
Бич хлестал мне спину часто — и рубцы теперь болят;
Солнце, в море отражаясь, притупило зоркий взгляд.
На плече клеймо мне выжгли, цепь натерла ноги мне —
Труд мой был сполна оплачен...
Насколько правильным оказалось мое предположе¬

ние и как удивительно подходили к этому случаю киплин-

говские строки, вы сейчас узнаете.
—	Не могу больше выносить этого,— жаловался ста¬

рик своему соседу по другую руку.— Выберу окно

побольше и трахну камнем — пускай посадят недели

на две. Тогда уж, будьте уверены, получу и место для

спанья и жратву получше, чем в ночлежке. Вот только

без курева плоховато,— добавил он с грустной покор¬

ностью.
—	Последние две ночи провел на улице,— снова за¬

говорил он,— позавчера вымок до костей. Сил нет боль-
44

ше терпеть. Да, одряхлел я; когда-нибудь утром найдут

меня на мостовой мертвым.
Вдруг он с жаром обрушился на меня:
—	Смотри, малый, не вздумай дожить до старости!

Умирать надо, пока молод, не то докатишься до такого

же конца. Верно тебе говорю. Мне вот восемьдесят семь

лет, и я честно послужил моей стране: имел три нашив¬

ки за отличную службу и орден Виктории. А что

толку? Хоть бы уж помереть скорей! Чем скорей, тем

лучше.
Глаза его заволокло влагой, но не успел сосед пробор¬

мотать что-то ободряющее, как старик уже мурлыкал

развеселую матросскую песенку, словно нет и не бывало

на свете никаких печалей.
Вот что, видя мой интерес, рассказал мне этот чело¬

век, который провел две последние ночи на улице и сей¬

час стоял в очереди в ночлежку
Еще совсем мальчишкой он поступил на службу в бри¬

танский флот и прослужил там верой и правдой более

сорока лет. Фамилии командиров, названия портов и ко¬

раблей, даты стычек и боев так и сыпались из его уст,

но запомнить все это я был не в состоянии, а делать

записи у входа в ночлежку едва ли удобно. Старик

участвовал в «первой войне в Китае», как он ее назы¬

вал; потом завербовался на службу в Ост-индскую

компанию и пробыл десять лет в Индии; позднее

снова попал в Индию с британским флотом, во время

восстания сипаев; участвовал в бирманской и крым¬

ской войнах да сверх того воевал и трудился во славу

английского флага в разных других частях земного

шара.
И вдруг стряслась беда. Пустячное дело — если ра¬

зобраться в причинах: то ли лейтенант страдал несваре¬

нием желудка, то ли слишком поздно кутил накануне

ночью, то ли его донимали кредиторы, то ли он полу¬

чил нагоняй от командира,— но, как бы там ни было,

лейтенант в тот день вышел на дежурство в раз¬

драженном состоянии. Мой новый знакомый вместе

с другими матросами в это время обтягивал фока-

ванты.
Напоминаю вам, что этот человек служил во флоте бо¬

лее сорока лет, удостоился, трех нашивок за отличную
45

службу и ордена Виктории за боевую отвагу,— значит,

надо думать, считался неплохим матросом. Но лейтенант

был в дурном расположении духа и ругнулся... ну,

не особенно красивым словом,— в общем, проехался по

адресу его матери. Когда я был ребенком, каждый маль¬

чишка считал себя обязанным драться^ как черт, если

кто-нибудь таким словом оскорблял era мать, и в тех ме¬

стах, откуда я родом, немало людей поплатились жизнью

за то, что осмелились бросить кому-то подобное

оскорбление.
Однако лейтенант оскорбил матроса именно так. У мат¬

роса оказался в руках железный лом, он стукнул им

лейтенанта по голове, и тот полетел за борт.
А потом,,, передаю точно словами старика:
—	Я увидел, что натворил. Устав я знал и сказал

себе: «Крышка тебе, Джек^ дружище,—так не лучше ли

уж...», и прыгнул в воду следом за ним. Решил: утоплю

его и сам утону. Так бы я и сделал,, да тут подоспела

шлюпка с флагманского судна. Ну, вытащили нас, а я как

вцепился в него, так все и колочу. Это и решило мою

судьбу. Если бы я не бил его, так мог бы еще оправдать¬

ся: понял, мол, свою вину и прыгнул в воду спасти лейте¬

нанта.
Его судили военно-полевым судом, или как там это

называется у них во флоте. Старик повторил мне на¬

изусть текст приговора, слово в слово,— видимо, хоро¬

шо запомнил его и не раз твердил в горькие минуты. Для

поддержания дисциплины и почтения к офицерам, не все¬

гда проявляющим себя джентльменами, человека, ви¬

новного только в том, что он вел себя, как мужчина, при¬

говорили: разжаловать в рядовые матросы, лишить

всех причитающихся премиальных и права на пенсию,

отобрать орден Виктории, уволить из флота с хорошей

аттестацией (ибо это был его первый проступок), нака¬

зать пятьюдесятью плетьми и посадить на два года

в тюрьму.
—	Лучше бы мне утонуть в тот день! Вот как перед

богом — жалею, что не утонул! — заключил он свой рас¬

сказ.
Очередь тем временем стала подвигаться, и мы обо¬

гнули угол.
Наконец, показалась впереди входная дверь,—через
46

нее впускают группами по нескольку человек. И тут я

узнал нечто неожиданное: сегодня среда, а тех,

кто сейчас сюда войдет, не выпустят до пятницы. И еще—

курильщики, внимание! — табак вносить запрещается.

Если у кого есть при себе табак, нужно его сдать. Мне

сказали, что при выходе табак иногда отдают обратно, а

иногда уничтожают.
Старый матрос показал мне, как нужно действовать.

Развязав свой кисет, он высыпал его содержимое — жал¬

кую горстку табаку—на бумажку, а бумажку туго свер¬

нул и сунул поглубже в носок. Я последовал его примеру,

ибо прожить сорок часов без курева трудновато,— какой

курильщик этого не знает?
Очередь понемножку двигалась, и мы медленно, но

верно приближались к двери. Когда мы ступили на

решетку над подвальным этажом, там мелькнула чья-то

голова, и старик матрос крикнул, наклонившись к

решетке:
—- Сколько еще мест?
—	Двадцать четыре,—услышали мы ответ.
Мы стали с тревогой пересчитывать стоящих впереди.

Их оказалось тридцать четыре человека. Я увидел горест¬

ное разочарование и испуг на лицах тех, кто был возле

меня. Не очень-то приятно провести ночь на улице на го¬

лодный желудок и без гроша в кармане. Но мы все еще

надеялись,— хоть надеяться было явно не на что,— пока

впереди не осталось десять человек и служитель не по¬

гнал нас прочь.
—	Всё,— сказал он и захлопнул дверь.
С быстротой молнии, несмотря на свои восемьдесят

семь лет, старый матрос бросился бежать, рассчитывая

все же найти где-яибудь приют на ночь. Я остался с

двумя другими бездомными, имевшими опыт в подыска¬

нии разового ночлега. Они решили попытать счастья

в работном доме Поплер, за три мили отсюда, и мы на¬

правились в ту сторону.
Когда мы свернули за угол, один из моих спутников

сказал:
—	Я-то должен был попасть сегодня: я пришел к часу

дня, очередь еще только устанавливалась. Но здесь есть

свои любимчики, вот в чем дело. Только они одни и по¬

падают,— каждую ночь те же самые.
47

ГЛАВА VIII
ВОЗЧИК И ПЛОТНИК
Не боязнь смерти, даже не боязнь

голодной смерти делает человека не¬

счастным. Мало ли людей умирало.

Всем нам суждено умереть! Несчаст»

ным делает человека то, что он вы¬

нужден, сам Не зная почему, вести

нищенскую жизнь и трудиться в по¬

те лица, не получая за это никаких

благ; и то, что он устал, измучен, оди¬

нок, оторван от других людей и окру¬

жен всеобщим laissez-faire ^
Карлейль
Этого возчика, с его резко очерченным профилем и

клинообразной бородкой на безусом лице, я мог бы при«

нять в Соединенных Штатах за кого угодно — от квали*

фицированного рабочего до зажиточного фермера. Что же

касается плотника, то его я так и принял бы за плотника.

Сама его внешность говорила о его профессии: тощая,

жилистая фигура, острый, проницательный взгляд, руки,

скрюченные от пользования плотничьим инструментом в

течение ни много, ни мало сорока семи лет. Несчастье

этих людей заключалось в том, что они состарились, а

дети, которые могли бы служить им опорой под старость,

умерли. Годы дали себя знать, и старики оказались вы*

брошенными за борт,— соперники помоложе и посиль-»

нее захватили их места.
Этим старикам, как и мне, было отказано в ночлеге

в работном доме Уайтчепел, и мы теперь шагали вместе

по нап)эавлению к работному дому Поплер.
—	Паршивое место,— говорили они,— да ничего дру¬

гого не остается.
Либо Поплер, либо еще одна ночь на улице. Оба

мечтали о койке, — по их словам, они уже валились

с ног. Возчик, которому было пятьдесят восемь лет,

провел три последние ночи на улице, а шестидесятипя-

тилётний плотник уже пятые сутки не ночевал под

крышей.
^ Безразличие (франц.),
48

о вы, благородные господа, изнеженные, упитанные

и полнокровные! Вы, кого ждут по вечерам просторные

спальни с белоснежными постелями. Как заставить вас

понять, что это значит — провести ночь на улицах Лондо¬

на? Воображаю, как бы вы страдали! Вам бы, поверьте,

показалось, что протекли столетия, прежде чем на востоке

забрезжил рассвет! Мучительная дрожь пробирает

вас до костей, вам хочется выть от ноющей боли во всем

теле, и вы сами диву даетесь^ откуда берутся еще силы

терпеть все это. Вот вы присели на скамейку, смежив уста¬

лые веки, но тут же, не сомневайтесь,вас разбудит гру¬

бый окрик полисмена: «Катись отсюда!» Присесть отдох¬

нуть на скамейку вам еще можно (кстати, скамеек мало

й расставлены они редко), но не воображайте, что от¬

дохнуть— это значит поспать. Только попробуйте задре¬

мать— вас тотчас прогонят, и снова придется вам та¬

щить усталые ноги по бесконечным улицам. И если вы в

отчаянии пуститесь на хитрость и приляжете где-нибудь

в глухом закоулке или в темной подворотне, вас й там до¬

станет око вездесущего полисмена. Гнать вас —его обя¬

занность. Гнать вас отовсюду — закон властей предер¬

жащих.
Но с рассветом кошмар окончится. Вернувшись до¬

мой, вы отдохнете и до конца дней своих будете рас¬

сказывать завороженным слушателям об этом удивитель¬

ном приключении. Со временем это выльется в об¬

ширное повествование. Описание короткой восьмичасо¬

вой ночи превратится в Одиссею, а сами вы — в Го¬

мера.
Но не так обстояло дело с бездомными, которые спе¬

шили со мной в работный дом Поплер. А таких, как они,—

мужчин и женщин — наберется сегодня в Лондоне тысяч

тридцать пять. Пожалуйста, не думайте об этом, когда

будете ложиться спать: если вы, как полагается, наделе¬

ны чувствительной душой, это может нарушить ваш

привычный покой. Но каково старикам шестидесяти, се¬

мидесяти и даже восьмидесяти лет, истощенным, мало¬

кровным, встречать рассвет, не отдохнув, и затем бродить

весь день с одною мыслью о корке хлеба, зная, что впере¬

ди новая страшная ночь,— и так пять суток подряд!

О вы, благородные господа, изнеженные, упитанные и

полнокровные! Разве вы в состоянии понять это?!
4.	Джек Лондон. Т. П1.	49

я шел м€жду возчиком и плбтником по Майлэнд-

роуд, широкой магистрали, пересекающей самый центр

Восточного Лондона, где всегда толпы людей. Подчерки¬

ваю это, чтобы вы лучше поняли значение того, что я со¬

бираюсь рассказать. Итак, мы шагали втроем по Майл-

энд-роуд, и моих спутников душил гнев; они громко бра¬

нили свою родину, а я вторил им, выдавая себя за бродя¬

гу американца, застрявшего случайно в этой чужой, ужас¬

ной стране. Мои старания увенчались успехом: они по¬

верили, что я матрос, прокутился дочиста, прожил вещи

(явление отнюдь не редкое среди матросов, сошедших

на берег), сел, что называется, на мель и ищу работу на

пароходе. Вот чем объяснялось мое незнание английских

обычаев вообще и «разовых ночлегов» в частности, а так¬

же проявляемое мною к этому любопытство.
Возчик едва поспевал за нами,— он признался мне,

что сегодня у него еще не было во рту ни крошки. Плот¬

ник же, тощий и голодный, в своем сером рваном паль¬

то, полы которого скорбно развевались на ветру, шел

ровным крупным шагом и чем-то сильно напоминал вол¬

ка или койота, рыскающего по прериям. Разговаривая,

оба они глядели себе под ноги, и время от времени

то один, то другой нагибался, не заме;дляя, однако,

шага, и поднимал что-нибудь с земли. Я решил, что

они собирают сигарлые и папиросные окур1СИ, ,и сначала

не обратил на это особого внимания. Но потом я при¬

смотрелся И был потрясен:
С заплеванного, грязного тротуара они подбирали

апельсинные корки, яблочные очистки, объеденные вино-

градные веточки и с жадностью отправляли в рот; сли¬

вовые когточки они разгрызали и съедали ядрышки. Они

поднимали хлебные крошки величиной с горошину и яб¬

лочные сердцевины, настолько черные и грязные, что

трудно было определить, что это такое. Эти отбросы они

клали в рот, жевали и глотали, И все это происходило

между шестью и семью часами ьечера 20 августа, в году

1902-м от рождества христова, в сердце симой великой,

самой богатой, самой могущественной империи, какая

когда-либо существовала на свете.
Возчик и плотник вели между собой разговор. Эти

люди были отнюдь не дураки, только, к сожалению, ста¬

ры. И ничего нет удивительного, если после всей съе¬
50

денной дряни, с которой их воротило, они говорили о

кровавой революции. Они говорили как анархисты, как

фанатики,, как сумасшедшие. Кто их за это осудит? Я сам

хоть и успел уже за этот день три раза плотно поесть и

зналг что меня ждет теплая постель, хоть я и имел свою

социальную философию и верил в эволюцию, в постепен¬

ное изменение и переход от одного состояния к друго¬

му,— повторяю: я сам, несмотря на все это, чувствовал

потребность молоть такой же вздор или же молчать,

прикусив язык. Жалкие глупцы! Не таким, как они,

делать революции! Но когда они умрут и превратят¬

ся в прах,— что наступит весьма, скоро,— другие глупцы

будут говорить о кровавой революции, подбирая отбросы

с заплеванных тротуаров Майлэнд-роуд по пути к работ¬

ному дому Поплер.
Видя, что я иностранец и человек молодой, возчик и

плотник старались объяснить общее положение вещей и

вразумить меня. Впрочем, их вразумления были кратки

и сводились к одному ^ поскорее выбраться из этой

страны.
—	Господи, пусть только колесо фортуны повернется,

дам тягача, и след мой простынет! — заверил я их.
Они не столько поняли, сколько почувствовали силу

моих метафор и одобрительно закивали.
—	Делают человека преступником против его воли,—

сказал плотник.— Вот я, например, состарился;, моло¬

дежь заняла мое место. Одежонка на мне ветшает, по¬

этому получить работу с каждым днем все труднее. Сплю

в ночлежке, и то если повезет. Должен прийти туда

в .два, самое позднее в три часа,— иначе не попасть. Ви¬

дал, что сегодня творилось? Когда ж мне искать работу?

Положим, я устроюсь сегодня на ночлег. Меня продер¬

жат там завтра весь день,- выпустят в пятницу утром.

А дальше что? По правилам, меня на следующую ночь

уже не впустят ни в одну ночлежку, ближе чем за десять

миль от той, где я ночевал. Выходит, я. должен сразу же

бежать за десять миль, чтобы, поспеть вовремя. Так когда

же, спрашивается, искать работу? Хорошо, скажем, я не

пошел в очередь за койкой,— бросился искать работу. Не

успеешь оглянуться — уже ночь, а спать негде. А не спав¬

ши, голодный, куда я гожусь наутро? Какая тут работа?

Значит, надо пойти поспать хотя бы в парке (при этих
51

словах плотника я представил себе храм Христа в Спай-

телфилдзе) и хоть что-нибудь поесть. Вот оно как! Ста¬

рый я, песенка моя спета, и нет у меня больше надежды

снова стать на ноги.
—	Прежде тут стоял шлагбаум,— заметил возчик.—

С меня не раз драли здесь за проезд, когда я был ломо¬

вым.
Последовала долгая пауза.
—	За два дня я только и съел, что три полпенсовых

хлебца,— произнес плотник.— Два вчера, а третий ньпг

че,— добавил он, помолчав.
—	А у меня сегодня еще маковой росинки во рту не

было,— отозвался возчик.— Сил уж нет дальше та¬

щиться. Страсть как ноги болят!
—	Хлеб, который тебе дают «на колу»,— такая

черствятина, что нужно не меньше двух кружек воды,

чтобы его разжевать,— сообщил плотник к моему све¬

дению.
Я спросил его, как понимать это «на колу», и он от¬

ветил:
—	А это значит — в ночлежке. Такое жаргонное вы¬

ражение.
Меня удивило, что в его лексикон входит слово «жар¬

гонное». Однако из дальнейшего разговора я выяснил,

что язык его довольно богат.
Я спросил своих спутников, какие там порядки в ра¬

ботном доме Поплер, и они дружно постарались просве¬

тить меня на этот счет. Первым делом заставят принять

холодную ванну, на ужин дадут шесть унций ‘ хлеба и

миску похлебки. Похлебка—это жидкая бурда, приготов¬

ленная так: три кварты овсянки на три с половиной ведра

горячей воды.
—	С молоком и сахаром, небось, да еще дадут сереб¬

ряную ложку,— пошутил я.
—	Как же! Соль — это еще, пожалуй, дадут! А я бы¬

вал в таких местах, где даже ложек нет. Поднимай миску

да лей себе прямо в рот, вот как!
—	А вот в Хакни похлебка ничего,— сказал возчик.
—	Куда! Просто замечательная похлебка! — подхва¬

тил плотник, и оба выразительно «переглянулись.
' 1 унция равна 28,3 грамма.
52

—	А в Восточном Сент-Джордже—мука и вода,—за¬

метил возчик.
Плотник кивнул головой. Он уже везде побывал.
—	Ну, а дальше что? — спрЪсил я.
А дальше, мне объяснили, сразу пошлют спать.
—	В половине шестого утра разбудят; встанешь, вы¬

моешься под кранам, иной раз даже с мылом. Потом

завтрак — такой же, как ужин: миска похлебки и шесть

унций хлеба.
—	Нет, шесть унций не всегда,— поправил возчик.
—	Верно, не всегда. И хлеб бывает до того кис¬

лый, что скулы сводит. Когда я только начинал ски¬

таться по этим местам, так просто не мог есть ни хлеба

этого, ни похлебки. Ну, а теперь куда там — съедаю

не только свою порцию, но и чужую могу прихва¬

тить!
—	Да я бы и три порции съел,— сказал возчик.— За

весь божий день маковой росинки во рту не было.
—	Ну, а потом что? — допытывался я.
—	Как что? Пошлют работать: на уборку или тре¬

пать пеньку, норма — четыре фунта в день, игли бить

камень — центнеров десять-одиннадцать. Меня не за¬

ставляют бить камень, мне больше шестидесяти лет. А

тебя заставят: ты молодой и крепкий.
—	Чего я не люблю,— проворчал возчик,— так это

когда запирают в камере и велят трепать пеньку. Точно в

тюрьме.
—	А что, если переночевать, а потом отказаться тре¬

пать пеньку, бить камень— вообще работать? — поинте¬

ресовался я.
—	Второй раз уж не откажешься,—ответил плот*

ник,—они тебя упекут в тюрьму. Не советую пробовать.

Ну, а потом обед,— продолжал он прерванный рассказ,—

восемь унций хлеба, полторы унции сыра и холодная вода

на запивку. Потом идешь кончать работу, а вечером полу¬

чишь еще ужйн, такой же, как накануне,— порцию бурды

и шесть унций хлеба. В шесть часов погонят спать. А на¬

утро иди на все четыре стороны — если, конечно, вчера

все отработал.
Мы давно оставили позади Майлэнд-роуд и, поко-

\еоив по мрачному лабиринту узких извилистых уличек,

подошли к работному дому Поплер. На камнях невысокой
53

ограды мы разостлали наши носовые платки и завяза¬

ли Б них свои земные богатства — все, за исключением

табака, который запрятали в башмаки. Грязно-серое небо

еще больше почернело, подул холодный, злой ветер; сжи¬

мая в руках наши нищенские узелки, мы робко ступили на

крыльцо работного дома.
Мимо прошли три молоденькие работницы, и одна из

них сочувственно посмотрела на меня. Я проводил ее гла*

зами, а она оглянулась и снова бросила на меня жалост¬

ливый взгляд. Стариков она даже не заметила. Боже пра¬

ведный! Она жалела меня — молодого, здорового, силь¬

ного, а не двух стариков, стоявших рядом со мной! Она

была молодая женщина, я молодой парень, и чувство

я^алости ко мне имело, по-видимому, подоплеку эротиче¬

ского свойства. Жалость к старикам — чувство альтру¬

истическое; кроме того, порог работного дома — привыч¬

ное место для стариков, поэтому она пожалела не их, а

меня, куда меньше заслуживавшего жалости, даже вовсе

ее не заслуживавшего. Да, без почета сходят старики в

могилу в городе Лондоне!
По одну сторону двери болталась ручка звонка, по

другую была электрическая кнопка.
—	Потяни за ручку,— сказал мне возчик.
Я дернул решительно, как звоню всегда у всех дверей.
—	Ой! Ой! — в один голос закричали старики, пере¬

пуганные до крайности,— Не так сильно!
Я опустил руку. В их глазах я прочел немой укор:

ведь своим поведением я мог помешать им получить койку

и миску похлебки. Но на звонок никто не шел — надо бы¬

ло, видимо, звонить в другой.— и я почувствовал некото¬

рое облегчение.
—	Нажмите кнопку,— посоветовал я плотнику.
—	Нет, нет, подождем немножко,— вмешался воз¬

чик.
Из всего этого я заключил, что привратник работного

дома, получающий шесть — восемь фунтов в год,— весьма

капризная и важная персона и требует исключительно де¬

ликатного обращения... со стороны бедняков.
И вот мы ждали — раз в десять дольше, чем следова¬

ло бы. Наконец дрожащим указательным пальцем воз¬

чик робко, едва-едва тронул кнопку. Мне приходилось

видеть людей, ожидающих решения, от которого
54

зависела их жизнь, но даже лица тех выражали мень¬

ше тревоги, чем лица стариков, ожидавших приврат¬

ника.
Он появился и еле удостоил нас взглядом.
—	Мест нет,— сказал он и захлопнул дверь.
—	Еще одна ночь на улице! — простонал плотник.
Я глянул на возчика. В густых сумерках его лицо ка¬

залось еще более изнуренным и серым.
«Благотворительность без разбору—преступление»,—

говорят филантропы. Ладно, пусть я буду преступником.
—	Доставайте-ка свой нож и идите за мной,— прика¬

зал я возчику, увлекая его в темный тупик.
Он уставился на меня со страхом и стал пятиться на¬

зад. Должно быть, он принял меня за современного Дже-

ка-Потрошителя^ специализирующегося по части ни¬

щих стариков, или подумал, что я собираюсь втянуть его

в какое-нибудь мокрое дело. Так или иначе — он был

испуган.
Хочу напомнить» что, отправившись на Восточную сто¬

рону, я зашил на всякий случай в пройме фуфайки, куп¬

ленной у старьевщика, золотой соверен. Теперь впервые

возникла необходимость тронуть мой «неприкосновенный

запас».
Только изогнувшись, словно акробат, и дав воз¬

чику пощупать монету, зашитую у меня под мыш¬

кой, сумел я добиться от него помощи. Но руки у не¬

го так дрожали, что я побоялся, как бы вместо шва он не

вспорол мне бок. Пришлось взять у него нож и самому

выполнить необходимую операцию. Но вот монета пока¬

тилась на тротуар. В глазах моих спутников это было

целое состояние. Не теряя времени, я повел их в ближай¬

шую кофейню.
Разумеется, мне пришлось объяснить старикам, что я

исследователь социальных проблем и цель моя — узнать

поближе, как живут неимущие. И сразу же они смолкли,

ушли в себя, словно улитки. Я стал для них чужаком,

и речь моя по'иному зазвучала у них в ушах, в голосе

моем они услышали новые нотки,— словом, они признали

во мне человека «высшего сословия», а они остро ощуща¬

ли классовые различия.
—	Что вы будете есть? — спросил я у стариков, ко¬

гда к нашему столику подошел официант.
55

—	Два ломтика и чашку чаю,— робко сказал возчик.
—	Два ломтика и чашку чаю,— как эхо, повторил

плотник.
Представьте себе все это на минутку. Я пригласил

двух стариков в кофейню. Они видели мой золотой

и поняли, что я не нищий. Один из них за весь день

съел только полпенсовый хлебец, другой совсем ничего

не брал в рот. И они заказали по два ломтика да

по чашке чаю — всего-навсего на четыре пенса! Два

ломтика, кстати,— это два ломтика хлеба, намазанных

маслом.
В этом тоже сказалось их униженное сознание, как

и по отношению к привратнику ночлежки. Но я, конечно,

распорядился иначе: я велел подать яиц, жареного бе¬

кона и постепенно добавлял еще яиц и еще бекона, еще

хлеба с маслом и так далее. Они не переставали отказы¬

ваться, уверяя, что уже сыты, и жадно поглощали все,

что приносил официант.
—	Первая чашка чаю за две недели,— признался

возчик.
—	Замечательный чай!—сказал плотник.
Каждый из них выпил по четыре чашки. И, поверьте,
это был не чай, это были помои, столь же похожие на чай,

как дешевое немецкое пиво похоже на шампанское. Да

нет, просто желтенькая водичка, не имевшая ничего об¬

щего с чаем.
Когда старики немного оправились от неожиданно¬

сти, любопытно было наблюдать, какое действие оказы¬

вает на них пища. Вначале, настроившись на мелан¬

холический лад, они стали рассказывать о том, как

при различных обстоятельствах неоднократно, покуша¬

лись на самоубийство. Возчик признался, что с неделю

назад он стоял на мосту и обдумывал, не броситься ли

ему в воду.
—	Ну, топиться — это не дело! — горячо возразил

плотник; он был убежден, что непременно стал бы барах¬

таться и пытаться выплыть.— Пуля куда удобнее. Но

только каким чудом раздобыть револьвер? Вот в чем

загвоздка!
Согревшись горячим «чаем>>, они повеселели и кое-что

рассказали о себе. Возчик рано схоронил жену и детей; в

живых остался один сын, который вырос и стал помогать
56

ему в извозном деле. Но грянула беда: тридцати одного

года сын умер от оспы. Схоронив его, старик сам заболел

горячкой и попал на три месяца в больницу. И тут все по¬

шло прахом. Из больницы он вышел слабым, ни на что не

годным. А сына, который мог бы крепкой рукой под¬

держать отца, уже не было на свете. Маленькое пред¬

приятие прогорело. Денег — ни гроша. Пришла беда —

отворяй ворота. Где уж старику начинать все сызнова?

Друзья — сами бедняки — помочь не могли. Старик сде¬

лал попытку получить работу на постройке трибун для

первого коронационного парада.
—	«Нет, нет, нет!» Везде только «нет!» — жаловался

возчик.— Я едва с ума не сошел, слыша повсюду отказ.

Это «нет» стояло у меня в ушах даже ночью, спать

не давало. На прошлой неделе пошел в Хакни по

объявлению, но, как только сказал, сколько мне лет,

опять то же самое: «Нет, куда там,— слишком стар!

Нет, нет!»
Плотник родился в семье военного. Отец его про¬

служил в армии двадцать два года. Два брата тоже

были военными. Один, вахмистр 7-го гусарского пол¬

ка, погиб в Индии, после восстания сипаев. Второй,

прослужив девять лет в армии Робертса на Востоке,

пропал без вести в Египте. Сам плотник не пожелал

идти в солдаты, а то, верно, и его уже не было бы в

живых.
—	Дайте-ка вашу руку,—сказал он, расстегивая свою

рваную рубашку.— Смотрите, на мне можно анатомию

изучать. Тощаю, сэр, изо дня в день, тощаю от голода.

Пощупайте-ка мои ребра!
Я сунул руку ему под рубаху и пощупал. Сухая, как

пергамент, кожа обтягивала кости, и мне показалось, что

я провел рукой по стиральной доске.
—	Было у меня в жизни семь счастливых лет,— про¬

должал плотник.— Имел хорошую хозяюшку и трех слав¬

ных дочурок. И все умерли. Скарлатина скосила девочек

в две недели.
—	Сэр,— вмешался возчик, показывая на наш стол,

уставленный едой, и желая перевести разговор на иную,

более веселую тему,— боюсь, что после такого пира мне

уж не полезет в горло завтрак в работном доме.
—	И мне тоже,— подтвердил плотник. После этого
57

они принялись обсуждать разные вкусные кушанья; каж¬

дый вспоминал, какие замечательные блюда готовила его

жена в далеком прошлом.
—	Но пришлось мне как-то пропоститься три дня,—

заметил возчик.
—	А мне — целых пять,— сказал плотник и сразу

помрачнел от этого воспоминания.— Пять дней проходил

вовсе с пустым желудком, если не считать апельсинных

корок. Человеческая натура не может выдержать такого

надругательства, сэр, и я чуть не умер. Бродишь ночью

по улицам, и такое отчаяние вдруг нападет,— кажется,

сделаешь что-нибудь страшное, была не была. Вы пони¬

маете, сэр^ о чем я говорю? На грабеж готов был пойти^

вот... Но наступит утро, ослабеешь от холода и голода,

и куда там — мышонка нет сил прихлопнуть.
Когда пища основательно разогрела им внутренно¬

сти, мои старики стали говорливей и даже хвастливей

и принялись рассуждать о политике. Могу сказать,

кстати, что о последней они толковали не хуже любого

обывателя и даже умнее многих, с кем мне прихо¬

дилось беседовать. Я был немало удивлен,, услыхав,

как они говорят обо всем на свете, разбираются

и в географии, и в иcтopии^ и в текущих событиях.

Впрочем, я уже заметил раньше: они не дураки. Их

беда в том, что они стары и что их дети не потру¬

дились дожить до этих дней и дать им теплое местечко

у своего очага.
Последний штрих. На углу улицы я попрощался с

моими стариками, повеселевшими оттого, что у каж¬

дого в кармане бренчало теперь по два шиллинга —

постель на ночь была обеспечена. Закурив, я хотел

было бросить на землю горящую спичку, но возчик вы¬

хватил ее у меня. Тогда я предложил ему весь коро¬

бок, но он сказал:
—	Не беспокойтесь, сэр, к чему такой расход?
И, закурив папиросу, которой я его угостил,, он пере¬

дал огонек плотнику, торопившемуся набить свою труб¬

ку, чтобы использовать ту же спичку.
—	Не дело зря добро растрачивать,— сказал плот¬

ник.
—	Ваша правда,— согласился я, вспомнив, как провел

рукой по его телу, похожему на стиральную доску.
58

ГЛАВА IX
«НА КОЛУ»
Древние спартанцы действовали бо¬

лее мудро: когда илотов становилось

слишком много, они устраивали на них

облаву и убивали их, поражая копья¬

ми. Насколько же легче было бы про¬

водить такие облавы при нашей усовер¬

шенствованной технике, когда изобре¬

тено огнестрельное оружие и суще¬

ствуют регулярные армии! Пожалуй,

даже в самой густо населенной стране

можно было бы за три дня перестре¬

лять всех работоспособных нищих, на¬

копившихся там за год, если проводить

эти мероприятия ежегодно.
Карлейль
Прежде всего да простит мне тело мое, что я таскал

его по таким гнусным местам, и желудок мой — за то,

что пихал в него такую дрянь. Я был «на колу», и

спал, и ел «на колу», и, признаюсь откровенно, сбежал

оттуда.
Посл« двух неудачных попыгок проникнуть в «палату

разового ночлега» Уайтчепела я отправился туда в тре¬

тий раз, пораньше: не было еще трех часов, когда я за¬

нял очередь среди отверженных. В дом пускают с шести,

но, даже придя так рано, я оказался двадцатым по счету.

В очереди поговаривали, что впустят только двадцать два

человека. К четырем часам нас было тридцать четыре,

и эти лишние десять не х:обирались уходить, надеясь, ви¬

димо, на чудо. Прибывали еще и еще бедняки, но, посмот¬

рев на очередь и с горечью убедившись, что для них не

хватит места в ночлежке, спешили дрочь.
Сперва разговор в очереди не клеился. Но вот два

моих соседа — впереди и сзади — случайно обнаружили,

что оба они в одно и то же время лежали в больнице, в

оспенном бараке. Познакомиться там им помешало то об¬

стоятельство, что в переполненной больнице, кроме них,

находилось еще тысяча шестьсот больных; зато, встретив¬

шись здесь, они решили вознаградить себя за упущенную

возможность и принялись обсулсдать спокойно и дело-
59

вито самые тошнотворные подробности оспенного забо¬

левания. Я узнал, что от этой болезни умирает примерно

каждый шестой, что один из собеседников провел в бара¬

ке три месяца, а второй — три с половиной и что они там

просто «гнили заживо». При этих словах у меня мурашки

побежали по телу, и я спросил их, давно ли они выписа¬

лись из больницы^
—	Да уже две недели,— ответил первый.
—	А я три недели как вышел,— сказал другой.
Лица у обоих были изрыты оспой, хотя они убеждали
друг друга, что решительно ничего не заметно. Кроме то¬

го, на руках у них были еще свежие следы болезни. И вот

один — для моего вразумления — сорвал головку с неза¬

жившей язвочки. Я втянул голову в плечи, молясь в ду¬

ше, чтобы она не попала на меня.
Оспа сделала этих людей бродягами. Оба они рабо¬

тали, когда их свалила болезнь, и оба вышли из боль¬

ницы без гроша и сразу столкнулись с тяжелой задачей—

найти работу. До сих пор их поиски не увенчались успе¬

хом, и после трех суток, проведенных на улице, они заня¬

ли очередь у ночлежки, надеясь получить здесь хотя бы

краткий отдых.
Не только старикам приходится расплачиваться за

свою беду, но также и молодым, ставшим жертвой несча¬

стного случая или болезни. Позднее в тот же день я раз¬

говорился с человеком, которого тут все звали Живчик

и который стоял первым в очереди,— верное доказатель¬

ство того, что он явился сюда в час дня. Примерно год

назад, когда он служил на рыбном складе, ему пришлось

поднять тяжеленный ящик с рыбой,— тут у него «что-ю

оборвалось внутри», и он вместе с ящиком грохнулся на

землю.
В больнице, куда отвезли Живчика, сказали, что у него

грыжа, вправили ее, дали немного вазелину — втирать в

больное место и, продержав часа четыре, велели уходить.

Не прошло, однако, и трех часов, как новый приступ

свалил его на улице, и он был доставлен в другую боль¬

ницу. Там беднягу кое-как подлатали. Примечательно, что

хозяин рыбного склада ничего, ровным счетом ничего не

сделал для пострадавшего рабочего и даже отказался

хотя бы изредка давать ему какую-нибудь легкую работу.

И вот теперь Живчик — конченый человек. Раньше он
60

мог заработать себе на жизнь только тяжелым физи¬

ческим трудом; теперь же, когда эта возможность утеря¬

на, ночлежки, «обжорки» Армии спасения и лондонские

тротуары — вот все, что для него осталось, и так уж бу¬

дет до самой смерти. Случилась беда, что ж поделаешь!

Попался слишком тяжелый ящик с рыбой — и прости-

прощай надежда увидеть хоть немножко счастья в

жизни!
Некоторые из стоявших, в очереди побывали в Соеди¬

ненных Штатах и теперь жалели, что не остались там, и

ругали себя. Англия стала для них тюрьмой, и у них уже

не было надежды вырваться на волю. Уехать невозможно:

никогда им не удастся собрать денег на дорогу, и никто

не возьмет их на пароход—отработать стоимость проезда.

В Англии и без них полно бедняков, ищущих такой воз¬

можности.
Я назвался моряком, промотавшим свои вещи и день¬

ги, и все сочувствовали мне и давали множество полезных

советов. Советы эти сводились в основном к следующему:

держаться подальше от таких мест, как ночлежки,— ни

к чему хорошему это не приведет; взять курс на побе¬

режье и поставить себе одну цель — наняться на паро¬

ход; поработать, если возможно, наскрести около фунта

стерлингов и дать взятку какому-нибудь пароходному

эконому или помощнику, чтоб тот устроил мне проезд

на родину в обмен на мой труд. Эти люди завидовали

моей молодости и здоровью,— им казалось, что благода¬

ря этому я рано или поздно смогу выбраться из Англии.
НИХ же все было позади. Старость и тяжелая

жизнь на английской земле сломили их, карта бита, игра

проиграна!
Был среди ожидающих один человек, еще нестарый,

который, я убежден, в конце концов выкарабкается.

В молодости он уехал из Англии в Соединенные Штаты,

прожил там четырнадцать лет и дольше двенадцати ча¬

сов никогда не оставался без работы. Он накопил денег,

ему показалось, что целый капитал,— и вернулся

на родину. А теперь стоял в очереди, чтобы попасть в ноч¬

лежку.
Последние два года он служил поваром, и ему прихо¬

дилось работать ежедневно с семи часов утра до поло¬

вины одиннадцатого вечера, а по субботам — до полови-
‘ 61

ны первого ночи,—то есть девяносто пять часов в неде¬

лю,—за двадцать шиллингов, или пять долларов.
—	Меня просто убивала эта работа, без отдыха столь¬

ко часов подряд,—рассказывал он.— Пришлось уйти. Бы¬

ли кое-какие сбережения, но, пока я искал другое место,

я все прожил.
В тот день он впервые пришел в ночлежку, чтобы не¬

много отдохнуть. Как только его отсюда выпустят, он пой¬

дет в Бристоль, отмахает сто десять миль пешком,— зато

есть надежда устроиться там на пароход и уехать в Аме¬

рику.
Но таких, как этот повар, в очереди нашлось бы не¬

много. Тут были люди жалкие, забитые^ огрубевшие, ча¬

сто не умеющие связать двух слов, что, кстати, не мешало

им оставаться во многих отношениях весьма человечными.

Мне вспоминается, например, такая картинка: ломовой из¬

возчик, возвращавшийся домой после трудового дня, оста¬

новил неподалеку от нас свою телегу, чтобы подсадить

сынишку, выбежавшего на улицу встретить папу; но те¬

лега была слишком высока, и малыш никак не мог на

нее вскарабкаться. Тогда какой-то с виду совсем опустив¬

шийся человек вышел из нашей очереди и шагнул на мо¬

стовую; он поднял ребенка на руки и усадил в телегу.

Этот поступок тронул меня своим полным бескорыстием.

Извозчик был сам бедняк, и бездомный знал об этом^

бездомный дожидался впуска в ночлежку, и извозчик

знал об этом; но бездомный проявил чуткость и любез¬

ность, и извозчик поблагодарил его, как равный равно¬

го,— как поблагодарил бы я вас, если бы вы оказали мне

услугу.
Очень трогательно выглядела также одна пара: сбор¬

щик хмеля и его «старушка». Он занял очередь раньше,

а она присоединилась к нему через полчаса. Для жен¬

щины в ее положении она имела, я бы сказал, прилич¬

ный вид: седые волосы прикрывала шляпка (правда, до¬

вольно поношенная), в руках был холщовый узелок с

вещами. Слушая, как жена что-то ему рассказывает, ста¬

рик поймал выбившуюся у нее на ветру белоснежную

прядь, двумя пальцами ловко скрутил и бережно засунул

ей за ухо, под шляпку. Этот жест сказал мне о многом.

О том, что он хочет, чтобы она выглядела оп¬

рятно и привлекательно. О том, что он гордится
62

своей женой, дожидающейся очереди в ночлежку, и

желает, чтобы она производила хорошее впечатление и на

других несчастных, стоящих в этой очереди. И, самое

главное, как основа всего, что он к ней крепко привязан,

ибо иначе ему было бы все равно,— опрятно или неоп¬

рятно она выглядит, и он едва ли стал бы так гор¬

диться ею.
Я не мог взять в толк, почему эта супружеская пара,

привычная, как я понял из их разговора, к упорному тру¬

ду, вьшуждена искать случайного нищенского ночлега. У

него было чувство собственного достоинства и чувство гор¬

дости за свою жену. Когда я спросил, сколько, по его мне¬

нию, я, новичок в этом деле, мог бы заработать на уборке

хмеля, он оценивающе оглядел меня и ответил не¬

сколько туманно. Многие не годятся для такой работы,

потому что не могут быстро собирать хмель. Чтобы на¬

учиться этому, нужно иметь хорошую голову и проворные

пальцы, необыкновенно проворные пальцы. Вот они с же¬

ной очень ловко это делают; у них всегда общий ларь,

и они не спят за работой. Но, конечно, это уже от много¬

летней привычки.
—	Один мой товарищ поехал туда в прошлом году,—

вмешался кто-то из стоявших рядом,— поехал первый раз

в жизни, а привез назад целых два фунта десять

шиллингов, только за месяц.
—	Вот, вот!—подтвердил старик с форменным восхи¬

щением.— Значит, у него проворные руки. Значит, у него

к этому делу природная сноровка, да!
Два фунта десять шиллингов — двенадцать с полови¬

ной долларов — за месяц работы, да еще если у тебя к

ней «природная сноровка»! И притом спать под откры¬

тым небом, без одеял, и жить бог знает как! Порой я

благодарен судьбе, что не имею природной сноровки ни

к чему, даже к сбору хмеля.
По части экипировки для работы на хмельнике этот

человек дал мне много ценных советов, которые прошу

всех изнеженных, благородных господ учесть, на слу¬

чай если им придется сесть на мель в прекрасном городе

Лондоне.
—	Надо иметь кастрюльки или жестянки, не то поне¬

воле будешь жрать один хлеб с сыром, — говорил

старик.— А это — самое паршивое дело. Нужно и чайку
63

горячего попить и поесть чего-нибудь овощного, да хоть

изредка перехватить кусочек мяса, если хочешь работать

по-настоящему. Всухомятку много не наработаешь. Я

тебя, парень, научу, что делать. Походи утром и поройся

на помойках. Найдешь сколько угодно жестянок. Иной

раз замечательные попадаются. Мы с женой свои там

же подобрали,— он ткнул пальцем на узелок у нее в

руках, и она подтвердила его слова горделивым кивком;

лицо ее сияло добротой и уверенностью в успехе и бо¬

гатстве.— И вот это пальто — теплое, как одеяло,— он

поднял полу, чтобы я мог пощупать толщину материи.—

А может, скоро я и одеяло найду.
Жена снова закивала и заулыбалась,— она была со¬

вершенно убеждена, что, конечно, он скоро найдет й

одеяло.
—	Для меня собирать хмель все равно что празд¬

ник,— восторженно продолжал ее муж.— Хороший спо¬

соб выколотить два-три фунта и обеспечить себя на зиму.

Вот только плохо, что ходить далеко,— устаешь копыта

бить.
«Ничего себе — только!»—подумал я. Ясно было, что

возраст давал себя знать и «бить копыта», то есть пере¬

двигаться по способу пешего хождения, этим энергичным

людям, любящим работу и гордящимся проворством сво^

их пальцев, становилось все труднее. Я глядел на их се¬

дые головы и думал: что же будет с ними лет через

десять?
Мое внимание привлекла еще одна чета. Обоим было

за пятьдесят. Жену, снисходя к ее полу, пустили на ноч¬

лег, а мужа — нет, он опоздал; и вот, разлученный со

своей подругой, он ушел, чтобы бродить всю ночь по го¬

роду.
Ширина улицы, на которой мы стояли, едва ли до¬

стигала двадцати футов, ширина тротуаров не превышаг

ла трех. Улица была застроена жилыми домами. Во вся¬

ком случае, на противоположной стороне ютился — худо

ли, хорошо ли — рабочий люд. И каждый день от часу

до шести напротив их окон выстраивались оборванцы, ча-^

ющие попасть в ночлежку. Как раз напротив нас сидел

на крылечке дома какой-то рабочий — вышел, видно, по¬

дышать воздухом после трудового дня. Его жене захоте¬

лось поболтать с ним, но так как крылечко было слишком
64

«люди БЕЗДНЫ» (гл. V).

<ЛЮДИ БЕЗДНЫ» (гл. X).

узкое, ей приходилось стоять. Тут же возились их ребя¬

тишки. А меньше чем в двадцати шагах от них теснилась

очередь в ночлежку; и жизнь рабочих и жизнь бродяг

была на виду. Под ногами у нас вертелись дети из сосед¬

них домов. Их не удивляло наше присутствие,— они к

этому привыкли, как привыкли к кирпичным стенам до¬

мов и каменной мостовой. День за днем с самого рожде¬

ния они наблюдали это зрелище.
В шесть часов очередь стала продвигаться; людей впу¬

скали по трое. Фамилия, возраст, род занятий, место

рождения, степень нуждаемости, где провел предыдущую

ночь — все это смотритель записывал с быстротою мол¬

нии. Когда я повернулся, чтобы идти, меня напугал ка-

кой-то человек, сунув мне в руку предмет, напоминавший

на ощупь кусок кирпича, и выкрикнув над самым моим

ухом:
—	Нож, спички, табак есть?
—	Нет, сэр,— солгал я по примеру остальных.
Спускаясь в подвал, я разглядел предмет, который
держал в руке. Только совершая насилие над языком,

этот кусок можно было назвать хлебом. Твердый и тяже¬

лый, он, несомненно, был выпечен без дрожжей.
Подвал был тускло освещен. Не успел я освоиться с

этим полумраком, как кто-то сунул мне в другую руку же¬

стяную миску. Спотыкаясь, я перешел в следующее поме¬

щение, еще более темное, где за столами сидели на ска¬

мейках люди. Пахло здесь отвратительно. Зловещий

мрак, смрад и приглушенные голоса, долетавшие откуда-

то из темноты, делали это место похожим на преддве¬

рие ада.
У многих были натерты ноги, и, прежде чем принять¬

ся за еду, они стаскивали с себя башмаки и разматывали

грязные портянки. Это усиливало зловоние и окончатель¬

но убило мой аппетит.
Тут я понял, что совершил ошибку. Я плотно пообедал

пять часов назад, а чтобы оценить здешнее меню, следо¬

вало поголодать денечка два. В моей миске плескалась

похлебка: горячая вода с кукурузными зернами. Люди

макали куски хлеба в соль, насыпанную кучками на гряз¬

ных столах. Я последовал их примеру, но хлеб застрял у

меня в горле, и я вспомнил слова плотника: «Нужно не

меньше двух кружек воды, чтобы его разжевать».
5.	Джек Лондон, т. III.	65

я направился в темный угол, куда, как я заметил,

подходили другие, и нашел там воду. Затем вернулся к

столу, чтобы разделаться с похлебкой. Кукуруза была по¬

лусырая, плохо посоленная и горькая; она оставляла про¬

тивный вкус во рту. Я мужественно съел пять-шесть ло¬

жек, но приступ тошноты заставил меня сдаться. Сосед,

успевший проглотить свою порцию, докончил и мою.

Он выскреб обе миски и стал метать голодные взгля¬

ды по сторонам — не осталось ли где чего-нибудь

еще.
—	Я встретил сегодня земляка, и он угостил меня

сытным обедом,— объяснил я ему.
—	А я,— отозвался он,— со вчерашнего утра в рот

не брал ни крошки.
—	Табачку?—предложил я.— Только как бы этот

дубина не придрался.
—	Нет,— отвечал он,— ни черта не бойся. Эта ноч¬

лежка самая хорошая. Вот побывал бы ты в других! Уж

там когда обыскивают, так всего обшарят!
Когда все миски были выскоблены дочиста, беседа

оживилась.
—	Здешний смотритель вечно пишет про нас, подле¬

цов, в газетах,— сказал один из моих соседей по столу.
—	Что ж он пишет? — полюбопытствовал я.
—	Да вот, что все мы никудышные люди, мерзавцы и

негодяи и не jcothm работать. Расписывает разные допо¬

топные истории, про которые я уже лет двадцать слышу,

да что-то сам никогда такого не видывал. Последний раз

он написал в газете про одного парня, который прихватил

в кармане из ночлежки корку хлеба, увидал какого-то

важного пожилого господина и кинул свою корку в решет¬

ку канализации, потом подошел к этому старику и попро¬

сил одолжить ему палку, чтобы выудить хлеб. Ну, старик

и подал ему медяк.
Этот избитый анекдот был встречен шумным одобре¬

нием слушателей. Затем из мрака донесся чей-то серди¬

тый голос:
—	Болтают, будто в других городах со жратвой луч¬

ше. Хотел бы я это повидать. Был я вот недавно в Дув¬

ре,— ни черта там нет, никакой жратвы. Глотка воды те¬

бе не дадут, не то что пожрать!
—	А вот в Кенте есть такие, что живут все время на
66

месте и никуда не едут,— послышался другой голос.— Ну

и морды же себе раскормили — страх!
—	Я проходил через Кент,— еще злее отозвался пер¬

вый,— и никакой я там жратвы не видел, чтоб мне про¬

пасть! Я уж давно"приметил: все эти типы только вечно

хвалятся, будто им везде дают, а как дорвутся до ночлеж¬

ки, так живо слопают всю похлебку, да и твою норовят

прихватить.
—	Есть и в Лондоне такие,— сказал человек, сидев •

ший напротив меня,— для которых во всякое время

сколько угодно жратвы; этим тоже никуда^не нужно

ехать. Живут себе и живут в Лондоне круглый год, даже

о ночлежке не беспокоятся — заявляются сюда в девять,

а то и в десять часов вечера.
Все хором подтвердили правоту его слов.
—	Хитрые черти! — раздался чей-то восхищенный

голос.
—	Еще бы! —отозвался кто-то.— Мы с тобой так не

умеем. Такими родиться надо. Небось, с пеленок откры¬

вали господам дверцы экипажей да торговали газетами.

И мать с отцом тем же занимались и их приучили, а мы

с тобой подохли бы от голода на такой работе.
Это было тоже подтверждено дружным хором, равно

как и заявление, что есть такие типы, которые круглый

год преспокойно живут в ночлежке, всегда обеспечены

куском хлеба и похлебкой, и никакой голод им не

страшен.
—	А я раз получил полкроны в стратфордской ноч¬

лежке,— сказал какой-то бедняк, до сих пор молчавший;

мгновенно воцарилась тишина, и все, как зачарованные,

внимали чудесному рассказу.— Нас послали втроем дро¬

бить камень. Дело было зимой, холод зверский. Те двое,

что со мной пришли, говорят: «Ну ее к черту, эту

работу!» — и не стали работать. А я все грохаю да

грохаю, чтобы согреться. Вдруг откуда ни возьмись

комиссия! Этих двух упекли на четырнадцать суток, а

мне за мой труд каждый из комиссии дал по шесть

пенсов,— а их там было пятеро. И тут же меня отпу¬

стили.
Большинство этих людей, вернее сказать — все, не

любят ночлежек, но их гонит туда необходимость. После

ночи отдыха «на колу» они в состоянии провести двое-
67

трое суток на улице, пока нужда снова не загонит их в

ночлежку. Разумеется, такая жизнь быстро подтачивает

их организм, и они это понимают, хотя и смутно; но уже

настолько свыклись, что перестали тревожиться.
Среди бродяг существует мнение, что самая сложная

проблема — найти угол для спанья, что это даже труд¬

нее, чем» прокормиться. Объясняется такое положение

главным образом плохим климатом и суровыми полицей-*

скими правилами, но послушать этих людей, так во всем

виноваты иммигранты, особенно польские и русские ев¬

реи, которые захватывают их места, работая за более

низкую плату и тем поддерживая систему потогонного

труда.
Около семи часов нас погнали мыться и спать. Каж¬

дый разделся догола, завернул одежду в пиджак и пе¬

ревязал сверток поясом. Все свертки моы свалили на пе¬

реполненную вещами полку и просто на пол,—отличный

метод распространения насекомых,— затем парами про¬

шли в обмывочную. Там стояли две большие лохани,

и я сам видел, как двое до нас мылись в воде, в кото¬

рую сели мы, а затем двое, пришедших вслед за на¬

ми, окунулись в ту же самую воду. Это я видел соб¬

ственными глазами, но, помимо того, готов поручиться,

что в одной и той же воде мылись все двадцать два

человека.
Я только сделал вид, будто ополаскиваюсь этой гряз¬

ной водицей, и поспешно вытерся совершенно мокрым по¬

лотенцем, которым до меня пользовались другие. На ду¬

ше у меня не стало легче, когда я увидел спину одного

бедняка, всю в укусах насекомых и расцарапанную в

кровь.
Мне выдали рубаху — трудно было определить, сколь¬

ко человек облачалось в нее до меня,— и два одеяльца.

Сунув их под мышку, я поплелся в «спальное отделение».

Это была длинная, узкая комната, вдоль которой тяну¬

лись в два ряда невысокие железные перила. На них ви¬

сели гамаки, даже не гамаки, а просто узкие куски па¬

русины. Пространство между «постелями» было едва

ли шире ладони, и примерно такое же расстояние отде¬

ляло их от пола. Неприятнее всего было то, что голова

оказывалась выше ног и тело все время соскальзывало

вниз. Все «постели» крепятся к . общим перилам,— сто-
' 68

ИТ одному хоть чуть пошевелиться, и остальных уже

раскачивает. Только я успевал задремать, как кто-ни-

будь начинал ворочаться, чтобы удержаться на своем

ложе, и будил меня.
Прошел не один час, прежде чем я смог заснуть. Нас

уложили в семь часов, а крики детей, игравших на ули¬

це, не затихали почти до полуночи. В комнате стояла

ужасающая, тошнотворная вонь» воображение мое ра¬

зыгралось не на шутку, и вся кожа так зудела, что я ед¬

ва не лишился рассудка. Стоны, бормотание и храп, сли¬

ваясь воедино, создавали впечатление, будто в комнате

находится какое-то огромное допотопное чудовище. Не¬

сколько раз за ночь я, да и не я один, просыпался от

истошных криков других ночлежников, которых, вероят¬

но, душили кошмары. Под утро меня разбудила крыса,

прыгнувшая мне на грудь. Поднятый ото сна столь неожи¬

данным способом и еще не очнувшись как следует, я ис¬

пустил такой отчаянный вопль, который мог бы пробу¬

дить и мертвого. Во всяком случае, живых-то я поднял,

и все они хором принялись бранить меня за невоспи¬

танность.
Но вот настало утро. В шесть часов нам дали зав¬

трак — хлеб и жидкую похлебку, которые я уступил сосе¬

ду,— и распределили нас всех на работу. Одних назна¬

чили чистить помещение, других — трепать пеньку, а

восьмерых — в том числе и меня — повели под конвоем

через улицу в уайтчепелский лазарет убирать мусор. Так

людей заставляют возмещать стоимость похлебки и поль¬

зования парусиновой койкой. По моему убеждению, я

оплатил с лихвой все затраты.
Хотя нам поручили невообразимо мерзкую рабо¬

ту, она, оказывается, считалась наилучшей, и все

семеро пришедших со мной решили, что им здорово по¬

везло.
—	Не трогай этого, браток. Сиделка сказала, что тут

смертельная зараза,— предупредил меня мой напарник,

когда я открыл мешок, в который он приготовился высы¬

пать содержимое м(усорного ведра.
Мусор был из больничных палат, и я заверил моего

товарища, что не собираюсь трогать заразу и не позво¬

лю, чтобы зараза коснулась меня. Тем не менее мне при¬

шлось тащить на спине с пятого этажа вниз не только
69

этот мешок с мусором, но и много других. Мы опорож¬

няли мешки в помойный ящик и поспешно обливали му¬

сор крепким дезинфицирующим раствором.
Возможно, во всем этом есть какое-то мудрое ми¬

лосердие. Бедняк в ночлежке, или в «обжорке» Армии

спасения, или на улице под открытым, небом — одна

обуза для общества. От него никому нет пользы, и сам

он себе тоже в тягость,— только небо коптит. Так не

лучше ли ему исчезн>ть? Подкошенный жизненными

неудачами, изнуренный, голодный, он первая жертва

любых эпидемий и быстрее всех сходит в могилу. Он

и сам чувствует, что силы общества направлены на его

уничтожение.
Мы поливали дезинфицирующей жидкостью участок

вокруг мертвецкой, когда подъехали похоронные дроги

и на них свалили пять трупов. Разговор тут же перешел

на «белый яд» и «черную отраву». Мои товарищи по

работе твердо верили, что если бедняк, будь то мужчина

или женщина, совсем плох или доставляет чересчур мно¬

го хлопот, его в больнице «прикручивают в два счета».

Они считали, что беспокойным и неизлечимым больным

вливают дозу «белого яда» или «черной отравы» и от¬

правляют их на тот свет. Безразлично, так ли это на са¬

мом деле или не так. Важно то, что люди в этом увере¬

ны и даже придумали термины: «прикручивают в два сче¬

та», «белый яд», «черная отрава».
В восемь часов мы сошли в подвал под лазаретом, и

нам принесли чаю и гору больничных объедков, нава¬

ленных на громадном подносе. Здесь были хлебные корки,

куски сала и жира, опаленная свиная кожа, обглодан¬

ные кости — и все это побывало в руках и во рту у боль¬

ных, страдающих самыми различными недугами. Ноч¬

лежники рылись в этой куче, переворачивали куски, раз¬

глядывали их, отбрасывали совсем уж непригодные, хва¬

тали что получше. Да, не очень-то привлекательно выгля¬

дели эти люди! Вели они себя, надо прямо сказать, по-

свински. Но несчастные были голодны и жадно поедали

отбросы. Насытившись, каждый заворачивал остатки в

носовой платок и прятал за пазуху.
—	Однажды мне тут повезло,— сказал Живчик.—

Я нашел целую кучу свиных костей вон там.—Он указал

на помойку, в которую сваливали мусор из палат и обли-
70

валй карболкой.— Такие это были кости — первый сорт,

мяса полно! Я собрал их в охапку — и шасть за ворота,

чтобы отдать кому-нибудь. Но, как назло, на улице ни ду¬

ши, и я ношусь, как полоумный, а сторож за мной,—

думал, верно, что я хочу удрать. Но прежде чем он меня

схватил, я-таки успел высыпать кости в передник ка¬

кой-то старухе.
О Благотворительность! О Филантропия! Спустились

бы вы хоть разок в ночлежку и поучились у этого Жив¬

чика! На самом дне Бездны он доказал свою любовь

к ближнему альтруистическим поступком, который сде¬

лал бы честь многим, никогда не заглядывавшим сюда.

Живчик поступил благородно. И даже если старуха под¬

хватила какую-нибудь заразу от этих свиных костей,—

все равно это было прекрасно, хоть, может быть, и не

очень эстетично. Но особенно примечательно, на мой

взгляд, то, что бедный парень едва не помешался от вол¬

нения: ведь могло пропасть зря столько превосходной

провизии!
Согласно правилам ночлежек, каждый попавший ту¬

да должен провести там полтора суток; однако я уже

успел повидать все, что меня интересовало. Я опла¬

тил полностью и похлебку и ночлег и теперь собирался

уйти.
—	Давай смоемся отсюда,— предложил я одному

из товарищей по работе, указывая на ворота, которые

открыли, чтобы пропустить дроги с мертвецами.
—	И заработаем четырнадцать суток?!
—	Зачем? Мы удерем!
—	Нет. Я пришел сюда отдохнуть,— вяло отозвался

он,— и лишняя ночевка под крышей М1не не повредит.
Все прочие были того же мнения. Оставалось удрать

одному.
—	Помни только: сюда больше нипочем не пустят,—^

предупредили они меня.
—	Ну и не надо! — крданул я с непонятньш для них

задором и, выскочив за ворота, со всех ног помчался по

улице.
У себя в комнате я переоделся, и не прошло и часа,

как уже парился в турецкой бане, выгоняя из своих пор

грязь и микробы и сожалея, что не в силах стерпеть тем¬

пературу в шестьдесят пять градусов вместо сорока.
71

ГЛАВА X
«ХОЖДЕНИЕ С ФЛАГОМ»
Я не хочу, чтобы рабочий был при¬

несен в жертву плодам своего труда.

Я не хочу, чтобы рабочий был прине¬

сен в жертву моим удобствам и моему

тщеславию или же удобствам и тще¬

славию всего класса, состоящего из та¬

ких, как я. Пусть ситец будет хуже, а

люди будут лучше. У ткача нельзя от¬

нимать сознания, что главное — это он,

а не его работа.
Эмерсон
«Ходить с флагом» — означает слоняться всю ночь по

улицам. И вот, подняв воображаемый флаг, я вышел из

дому, чтобы повидать все, что удастся. Ночью можно

встретить бездомных обоего пола повсюду в этом! громад¬

ном городе, но сегодня я решил отправиться на Запад¬

ную сторону, в район Лестерской площади, побродить

между набережной Темзы и Гайд-парком.
Когда в театрах окончились спектакли, дождь лил

как из ведра. Из театральных подъездов высыпала наряд¬

ная публика и кинулась искать извозчиков. Улицы были

запружены экипажами, но почти все они были уже за¬

няты. И тут я увидел, как бедняки — не только маль¬

чуганы, но и взрослые мужчины — прилагают отчаян¬

ные и даже рискованные усилия, стараясь раздобыть

экипаж для богатых господ, чтоб заработать малую то¬

лику себе на ночлег. Именно «рискованные» — я обду¬

манно употребляю это выражение,— ибо эти люди рис¬

ковали промокнуть до нитки, лишь бы заработать себе

на койку, и большинство из них, как я успел заметить,

вымокнуть вымокли, а ничего не заработали. Бродить

ночь напролет в мокрой одежде, под холодным дождем!,

когда вы до крайности истощены и во рту у вас не было

ни кусочка мяса вот уже неделю, а то и месяц,— пожа¬

луй, одно из тягчайших испытаний, какие могут выпасть

на долю человека. Однажды — дело было в Клондайке —

я, сьггый и хорошо одетый, проехал целый день на нар¬

тах в шестидесятиградусный мороз. Это было тоже неве¬

село, но сущий пустяк по сравнению с тем, что испыты¬
72

вают голодные, плохо одетые и вдобавок промокшие до

костей люди, которые вынуждены «ходить с флагом» всю

долгую ночь напролет.
После того как театральная публика разошлась, ули¬

цы затихли, опустели. Только вездесущий полисмен, воз¬

никая то тут, то там, шарил своим фонарем в подъездах

и темных закоулках, да жались к стенам зданий, ища

укрытия от дождя и ветра, бездомные мужчины, жен¬

щины и дети. На Пикадилли, впрочем, было не так пу¬

стынно. Панель оживляли нарядно одетые женщины, про¬

гуливавшиеся в единственном числе, и здесь, не в при¬

мер другим улицам, обнаруживалась кипучая деятель¬

ность, связанная с поисками кавалера. К трем часам

ночи, однако, исчезли и эти женщины, и тогда стало со¬

всем тихо.
В половине второго ливень начал утихать и перешел

в мелкий обложной дождь. Бездомные оторвались от

стен и разбрелись кто куда, чтобы размять ноги и хоть

немного согреться.
Еще с вечера я заметил на Пикадилли, неподалеку

от Лестерской площади, старуху, лет под шестьдесят.

Казалось, у нее не хватало уже ни физических сил, ни

сообразительности, чтобы спрятаться от дождя или про¬

сто сдвинуться с места; она словно впала в транс, гре¬

зя, возможно, о тех далеких днях, когда была молода

и в жилах ее текла горячая кровь. Но старуху не

оставляли в покое,— каждый полисмен считал своим дол¬

гом гнать ее прочь. Протащившись несколько шагов, она

оказывалась лицом к лицу с новым полисменом, ко¬

торый, в свою очередь, гнал ее дальше. К трем ча¬

сам ночи она успела доплестись до Сент-Джеймс-

стрит, а когда башенные часы пробили четыре, я уви¬

дел, что старуха крепко спит, привалившись к чугунной

ограде Грин-парка. В это время снова хлынул ливень,

и она, конечно, промокла до костей.
«Вообрази,— сказал я самому себе в час ночи,— что

ты бедный молодой человек, очутившийся в Лондоне

без гроша в кармане, и с утра тебе нужно идти искать

работу. А для того чтобы хватило сил на поиски и, мо¬

жет, даже на труд, если тебе повезет, необходимо хоть

немного поспать».
И вот я присаживаюсь на каменных ступенях какого-
73

то здания..Через пять минут замечаю, что на меня уста¬

вился полисмен, но так как глаза мои широко раскрыты,

полисмен с ворчанием удаляется. Минут через десять л

склоняю голову на колени, пытаясь вздремнуть. И сразу

же слышу грубый окрик полисмена:
—	Эй, ты, проваливай отсюда!
Я встаю, плетусь куда-то. Но стоит мне где-

нибудь присесть, как предо мной немедленно вырастает

полисмен и гонит меня дальше.
Окончательно отказавшись от надежды поспать, я

пустился бродить по улицам в сопровождении молодого

лондонца, который приехал из британских колоний и

мечтал вернуться туда. Я заметил теряющуюся во

мраке сводчатую нишу какого-то здания. Ее прикрывала

невысокая железная решетка.
—	Давай перелезем через решетку,— предложил я,—

и выспимся как следует.
^ Что? — Мой спутник испуганно отшатнулся от

меня.— Хочешь угодить в тюрьму на три месяца?! Черта

с два!
Под утро я проходил мимо Гайд-парка. Вместе со

мной шагал на этот раз изможденный подросток лет пят¬

надцати; у него были глубоко запавшие глаза и совер¬

шенно больной вид.
—	Хочешь, перемахнем за ограду, спрячемся в кустах

и там поспим? — сказал я.— Полисмены нас не найдут.
—	Как же! — возразил он.— А сторожа? Схватят и

упекут на шесть месяцев.
Увы, времена меняются! В детстве я не раз читал про

бездомных мальчишек, ночующих под лестницами. Это

стало литературной традицией. Как стандартная ситуа¬

ция, ночевки под лестницами, несомненно, сохранят¬

ся в книгах еще лет сто, но в жизни это уже вывелось.

Существуют бездомные мальчишки, существуют и подъ¬

езды, но былого счастливого сочетания уже не встречает¬

ся. В подъездах пусто,— мальчишки не спят, а слоняют¬

ся всю ночь по улицам.
—	Я спрятался под арками во время дождя,— угрю¬

мо сказал мне другой паренек («под арками» — значит

под береговыми устоями темзенских мостов),— но полис¬

мен прогнал меня. Я побродил вокруг и вернулся, а он

тут как тут. «Эй,— кричит,— опять здесь околачиваешь¬
74

ся?» Пришлось убраться. Но все-таки я сказал ему: «Ис¬

пугался, что я украду ваш сволочной мост?»
Среди лондонских бездомных Грин-парк славится тем,

что его ворота открываются раньше, чем ворота других

парков, и в четверть пятого утра я вошел в Грин-парк в

компании бродяг. Снова припустил дождь, но люди так

устали и намучились за ночь, что бросились на скамьи

и тут же заснули. Другие в полном изнеможении растя¬

нулись прямо на мокрой траве и заснули под проливным

дождем.
А теперь я хочу подвергнуть критике властей предер¬

жащих. Конечно, сила у них — они могут приказывать

что им заблагорассудится, я же лишь беру на себя сме¬

лость критиковать абсурдность их приказаний. Они за¬

ставляют бездомных ночи напролет бродить по городу.

Они гонят их из подъездов и подворотен и не пускают в

парки. Цель, которую они преследуют, очевидна: не дать

людям спать! Ладно. Власти могут лишить бездомных

сна и даже еще чего-нибудь,— на то они и власти. Но

почему же тогда, почему в пять часов утра открывают

они ворота парков и пускают туда бедняков? Если уж

решили лишить людей сна, зачем давать им спать после

пяти утра? А если не собирались лишать их сна, так что

стоило пустить их сюда пораньше, с вечера?
По этому поводу могу добавить, что я проходил через

Грин-парк в тот же день после полудня и насчитал

множество оборванцев, храпевших на траве. Было воскре¬

сенье, солнце то выглядывало из-за облаков, то снова

пряталось, и тысячи нарядных обитателей Западной

стороны с женами и детьми прогуливались по парку.

Вероятно, смотреть на грязных, оборванных бродяг,

валявшихся на траве, было им не особенно приятно, ы

сами бродяги, я уверен, предпочли бы иметь возможность

выспаться еще ночью.
Итак, благородные, изнеженные господа, если вам

случится посетить прекрасный город Лондон и увидеть в

парке людей, дремлющих на траве и на скамьях, не спе¬

шите делать заключение, что все это лодыри, предпочи¬

тающие спать, а не работать. Не мешает вам знать, что

по вине властей предержащих они вынуждены были

слоняться всю ночь по улицам и что другого места для от¬

дыха днем у них нет.
75

ГЛАВА XI
«ОБЖОРКА»
...И я считаю, требование, чтобы

у всех людей было здоровое тело, вле¬

чет за собой все остальные справедли¬

вые требования, ибо кто знает, где бы¬

ли посеяны первые семена тех болез¬

ней, от которых страдают даже бога¬

чи? В излишествах предков? Возмож¬

но. Но скорее, сдается мне,— в их бед¬

ности.
Вильям I^oppuc
Пробродив ВСЮ ночь «с флагом», я не заснул в Грин-

парке и с наступлением утра. Хоть я промок насквозь и

не спал сзггки, но, войдя в роль безработного бедняка,

должен был прежде всего промыслить себе завтрак, а

затем поискать работу.
Прошлой ночью я слышал, что есть такое местечко

на саррейской стороне Темзы, где Армия спасения раз¬

дает по воскресеньям бесплатные завтраки «немытым»

(а после «хождения с флагом» совсем нетрудно оказать¬

ся немытым, если только не помог вам дождь). «Именно

то, что мне нужно,— подумал я.— Позавтракать порань¬

ше и потом иметь в своем распоряжении целый день для

поисков работы».
Я проделал длинный, утомительный путь, миновал

Сент-Джеймс-стрит, Пэлл-Мэлл, Трафальгарскую пло¬

щадь и Стрэнд, потом, усталый до изнеможения, пе¬

решел по мосту Ватерлоо на саррейскую сторону, на

Блэкфрайерз-роуд неподалеку от театра, и около се¬

ми часов приплелся к казармам Армии спасения. Это

и была «обжорка», что в переводе с жаргона на обыч¬

ный язык означает место, где можно получить даро¬

вую еду.
Здесь собралась пестрая толпа обездоленных людей,

пробродивших ночь под дождем. Такая страшная нище¬

та и в таком многообразии! Люди самого разного возра¬

ста — от стариков до мальчишек, и м>альчишки тоже всех

возрастов. Многие дремали стоя, человек десять спали

крепким сном, приткнувшись на каменных ступенях в
76

крайне неудобных позах. Сквозь дыры в лохмотьях про¬

глядывало покрасневшее от холода тело. И по всей улице,

на крыльце каждого дома тоже сидели люди — по двое,

по трое. Все они спали, уронив голову на колени. Хо¬

чу напомнить, что Англия сейчас не переживает каких-

либо исключительных трудностей. Жизнь в стране про¬

текает так же, как всегда,— не лучше, но и не хуже,

чем в другие годы.
И вдруг на улице появился полисмен.
—	Вон отсюда, свиньи проклятые! — заорал он.— Эй,

вы! Вон отсюда!—и принялся гнать людей, как собак,

на все четыре стороны. Особенное неистовство вызвали

в нем те, кто уснул на крыльце казармы.
—	Позор! Стыд и позор!—кричал он.— Ведь вос¬

кресенье сегодня! Ну и зрелище! Эй, вы, черти, наруши¬

тели порядка, вон отсюда!
Да, конечно, это было скандальное зрелище. Мне

и самому было противно смотреть. И я не хотел бы,

чтобы моя дочь увидела эту страшную картину. Я не

подпустил бы ее сюда и за милю. Но... вот в том-то

и дело, что «но»,— и ничего другого не остается

сказать.
Полисмен скрылся из виду, и мы снова облепили

крыльцо, как мухи банку с медом. Ведь нас ждало

нечто замечательное — завтрак! Если бы нам ска¬

зали, что тут будут пригоршнями раздавать золото, мы

и тогда, наверное, не теснились бы у этой двери

более жадно и настойчиво. Некотррые успели и

тут заснуть, не присаживаясь. Но вот вернулся по¬

лисмен, и мы опять разбежались кто куда и опять

устремились к крыльцу, как только опасность ми¬

новала.
В половине восьмого приоткрылась узкая дверца, и

в ней показалась голова солдата Армии спасения.
—	Освободить проход! — ском-андовал он.— У кого

есть талоны — пусть проходят; У кого нет — будут ждать

до девяти.
До девяти часов! О завтрак, завтрак! Придется ждать

еще целых полтора часа! Все с завистью смотрели на

счастливых обладателей талонов, которым дозволено

было пройти в помещение, умыться, присесть и отдох¬
77

нуть в ожидании завтрака. Нам же придется ждать его

здесь. Талоны были розданы накануне на набереж¬

ной и на улицах, и достались они этим счастливцам

не за какие-либо особые их достоинства, а по воле

случая.
В половине девятого впустили еще одну партию с

талонам1И, а около девяти узенькая дверца открылась и

для нас. Каким-то чудом мы протиснулись внутрь и очу¬

тились, как сельди в бочке, в битком набитом дворике.

Много раз за годы бродяжничества у себя на родине

мне приходилось с немалым трудом добывать себе завт¬

рак, но ни один завтрак никогда не доставался мне це¬

ной таких усилий, как этот. Более двух часов прождал

я на улице и час с лишним во дворе. Я ничего не ел

всю ночь и чувствовал слабость во всем теле, а тут

еще запах грязного белья и потных, немытых тел,

прижатых ко мне со всех сторон,— от всего этого

меня едва не стошнило. Мы были так плотно спрес¬

сованы, что многие воспользовались этим и заснули

стоя.
Я не берусь судить об Арм»ии спасения в целом —

для этого я недостаточно осведомлен — и позволю се¬

бе подвергнуть критике только тот ее филиал, деятель¬

ность которого протекает на Блэкфрайерз-роуд, вбли¬

зи театра Саррей. Прежде всего я считаю, что жестоко

и бессмысленно принуждать людей, не спавших

всю ночь, еще несколько часов выстаивать на ногах,

как принуждали нас, слабых, голодных, измучен¬

ных бессонной ночью, стоять без всякой разумной

причины.
В толпе оказалось много матрасов, и среди них не

меньше дюжины американцев. Я выяснил, что чуть ли

не каждый четвертый из пришедших сюда стремится

поступить на пароход. Свое пребывание на суше все они

объясняли на один лад, и, знакомый с морскими поряд¬

ками, я верил им. Британские суда нанимают матросов

на круговое плавание, с обязателйьным возвращением- в

порт отправления; такое плавание иной раз длится до

трех лет, причем матрос не имеет права уйти и получить

расчет, пока не отработал срока полностью. Плата на

судах мизерная, кормежка скверная, обращение еще

того хуже. Нередко по вине капитана матросы бегут
78

с кораблей и застревают где-нибудь в Америке или в

колониях, а их заработок — изрядная сумма — идет

в пользу капитана или пароходной компании. Впрочем,

какова бы ни была причина, таких дезертиров бывает

много, и капитану приходится брать в обратное плава¬

ние кого попало. Новому матросу платят чуть поболь¬

ше — по ставкам той страны, где его нанимают, но

берут его только в один конец — до прибытия в Ан¬

глию. И это понятно. Было бы весьма нерасчетливо

вербовать его на более долгий срок, если в Англии

матросов всегда хоть пруд пруди и платить им можно

мало. Поэтому появление американских матросов

в казарме Армии спасения было нисколько не уди¬

вительно. Они искали диковинных мест, поехали

в Англию — и вот очутились в самом диковинном из

всех.
В толпе находилось еще человек двадцать американ¬

цев — не матросов, а «отпетых босяков», чей друг —

«шальной бродяга-ветер». Это были веселые парни, глав¬

ной чертой которых являлся неистребимый оптимизм, и

они осыпали Англию изощренной бранью, которая

показалась мне приятным разнообразием после того, как

пришлось целый месяц слушать одну и ту же фразу,

употребляемую лишенным воображения лондонским

«кокни». У «кокни» есть лишь одно ругательство, од-

но-единственное, причем совершенно непристойное, и он

его пускает в ход во всех случаях жизни. Совсем другое

дело — наш Запад с его красочными и разнообразными

словечками, отдающими не столько непристойностью,

сколько богохульством. В конце концов, если без ругани

человеку не обойтись, то я предпочту богохульство непри¬

стойности; в нем смелость, вызов, удальство, что куда

лучше, чем просто грязь!
Один босяк из Америки особенно мне понравился.

Я приметал его еще на улице — он спал на крыльце,

уткнув голову в колени. Я обратил внимание на его шля¬

пу: такую не встретишь по эту сторону океана. Когда

полисмен заорал на него, он встал неторопливо и спо¬

койно, смерил полисмена взглядом, зевнул, потянулся,

опять посмотрел на полисмена, всем своим видом как

бы говоря, что еще подумает, уходить ему или нет^ и
79

лишь ПОТОМ ' двинулся вразвалку по тротуару. Если я

раньше догадывался об американском происхождении

только шляпы, то теперь у меня уже не было никаких

сомнений, что и ее владелец —мой соотечественник.
Во дворе, в тесноте и давке, нас притиснули друг к

другу, и мы разговорились. Он побывал и в Испании, и

в Италии, и в Швейцарии, и во Франции и одержал почти

невероятную победу, проехав триста миль «зайцем» по

французским железным дорогам и не попав в лапы жан¬

дармам. Он спросил меня, где я живу, А где ночую? По¬

знакомился ли уже немного с городом? Сам-то он ни¬

чего— устраивается кое-как, хотя страна злющая, а го¬

рода— просто дрянь. Скверно, а? И попрошайничать

нельзя нигде: сразу сцапают. Но он не отступит. Вот

скоро сюда приедет цирк «Буффало-Билл», и такой че¬

ловек, как он, который может править восьмеркой ло¬

шадей, конечно, получит там работу. Разве здешние

обезьяны это умеют? Ни черта они не умеют, им только

на волах ездить! Почему бы и мне не дождаться и не

попытать счастья в цирке? Он уверен, что я куда-нибудь

там пристроюсь.
В конце концов кровь не вода. Мы были соотечест¬

венниками и оба на чужбине. Его старая шляпа с перво¬

го взгляда вызвала во мне теплые чувства, и он как-то

сразу принял братское участие в моей судьбе. Мы обме¬

нялись разными полезными сведениями насчет страны

и ее обычаев и различных способов добывать здесь пи¬

щу, кров и прочее и простились, искренне сожалея, что

надо расставаться.
Я обратил внимание на то, что в этой толпе все ка¬

кие-то маленькие. Я, человек среднего роста, смотрел по¬

верх голов. И англичане и иностранные матросы — все

были коротышки. В этой массе людей только пятеро или

шестеро были довольно рослые, и они оказались сканди¬

навами или американцами. Однако самым* высоким рос¬

том отличался все-таки англичанин, но и он не был лон¬

донцем.
—	Вполне годился бы для лейб-гвардии,— сказал

я ему.
—	Попал в точку, друг,— откликнулся он.— Я уже

служил там, и похоже, что скоро придется снова туда

вернуться.
80

у
с час мы стояли в этой тесноте тихо и смирно. П0Т0К1

люди начали нервничать. Кое-кто пытался пробрать¬

ся вперед, возникла толкотня, раздались недовольные

голоса. Впрочем, ничего грубого или резкого—просто ус¬

талые, голодные люди проявляли некоторое беспокойство.

Как раз в этот мом1ент к нам вышел адъютант Армии

спасения. Мне не понравились его злые глаза и то, что

в нем не было ничего от милосердного самаритянина,

зато весьма много от центуриона, который горорил:
«У меня в руках власть, и мне подчиняются солдаты; я

говорю этому человеку: «Иди»,— и он идет, а другому:

«Приди»,— и он приходит; и слуге моему: «Делай это»—

и он делает».
Именно с таким видом адъютант и смотрел на нас, и

те, кто находился поближе к нему, оробели. Тогда он

заговорил:
—^ Стоять смирно! Не то живо скомандую: «Налево

кру-гом!» — и выгоню всех отсюда, и ни один «е получит

завтрака.
Перо бессильно описать нестерпимо наглый тон, ко¬

торым были сказаны эти слова. Я видел, что он насла¬

ждается своей властью, тем, что может сказать сотням

несчастных оборванцев: «От меня зависит накормить вас

или прогнать голодными!»
Отказать нам в завтраке, после того как мы прождали

столько часов! Это была страшная угроза. Мгновенно во¬

царилась тишина — жалкая, унизительная тишина, до¬

казывавшая общий страх. И это был подлый, трусливый

ход, как удар ниже пояса. Мы не могли ответить ударом

на удар, потому что были голодны, и так уж устроен мир,

что, когда один человек кормит другого, он становится

его господином. Однако центуриону — я хочу сказать,

адъютанту — этого показалось мало. В мертвенной тиши¬

не снова прозвучал его голос: он повторил свою угрозу

и даже усилил ее.
Наконец нас впустили в зал для пиршества, где

уже сидели люди с талонами, успевшие умыться, но еще

не получившие еды. Здесь было не менее семисот чело¬

век, и нас всех рассадили по местам, но вовсе не для

того, чтобы дать сразу вкусить хлеба и мяса, а затем,

чтобы мы внимали речам, песнопениям и молитвам.
6.	Джек Лондон. Т. П1.	81

Из этого я заключил, что Тантал в многообразных во¬

площениях продолжает претерпевать муки по эту сто¬

рону ада. Адъютант стал громко читать проповедь,

но я не особенно прислушивался к его словам,

всецело поглощенный зрелищем горя и нищеты во¬

круг себя.
Проповедь его сводилась примерно к следующему:
«На том свете вас ожидает вечный пир. Вы голо¬

дали и мучились на земле, но в раю вам воздастся

сторицей,— разумеется, при условии, что вы буде¬

те слушаться наставлений...» И так далее и тому по¬

добное.
Хитро поет, подумал я, но только эта пропаганда ни¬

чего не даст по двум причинам: во-первых, люди, для ко¬

торых она предназначается,— лишенные воображения

материалисты, не ведающие о существовании потусторон¬

него мира и слишком привыкшие к аду на земле, чтоб

их можно было запугать адом загробным; во-вторых,

усталые и измученные бессонной ночью и долгим ожи¬

данием, ослабевшие от голода, они жаждут не спасе¬

ния души, а наполнения желудка. «Ловцы душ» — так

эти бедняки называют религиозных проповедников —

должны были бы хоть немного изучить влияние физио¬

логии на психику, если они хотят достигнуть каких-то

результатов.
И вот настал долгожданный момент: около одинна¬

дцати часов началась раздача завтрака. Каждая пор¬

ция была уложена не на тарелку, а в бумажный пакетик.

Не скажу, чтобы я получил достаточно, чтобы насытить¬

ся, или хотя бы половину того, и уверен, что всем осталь¬

ным тоже было мало. Я отдал часть хлеба бродяге-аме-

риканцу, который ждал приезда цирка «Буффало-Билл»,

но он все равно остался голодным. Вот что входило в

завтрак: два ломтика простого хлеба, еще один крохот¬

ный ломтик хлеба с несколькими изюминками, именуе¬

мый «кексом», да тоненький, как папиросная бумага, ку¬

сочек сыра. Каждому налили также по кружке мутной

жидкости, сходившей за чай. Многие ждали этого за¬

втрака с пяти утра, остальные простояли здесь по край¬

ней мере часа четыре; нас согнали сюда, как стадо сви¬

ней, втиснули, как сельдей в бочку, обращались с нами,

как с собакам1и, пичкали проповедями и гимнами и мо-«
82

лились за наши грешные души,— но и это еще было

не все.
Не успели мы проглотить завтрак (это заняло один

миг), как многие начали клевать носом, и через пять

минут половина людей уже крепко спала. Не похоже

было, что нас собираются отпустить. Напротив, все

свидетельствовало о приготовлении к молитвенному

собранию. Я глянул на маленькие стенные часы. Они

показывали без двадцати пяти минут двенадцать.

«Ого,— подумал я,— время летит, а мне еще надо искать

работу!»
—	Я хочу уйти отсюда,— сказал я двум своим сосе¬

дям, которые не спали.
—	Надо дождаться богослужения,— ответили мне.
—	Вы хотите остаться?
Оба отрицательно покачали головой.
—	Тогда пойдемте и скажем им, что мы хотим уй¬

ти,— предложил я.
Но они ужаснулись моим словам!. Тогда я решил

предоставить им самим заботиться о себе и подошел к

солдату Армии спасения.
—	Я хочу уйти,— сказал я.— Я пришел сюда полу¬

чить завтрак, а теперь я должен идти искать работу.

Мне нужно было подкрепиться, но я никак не думал,

что на это уйдет столько времени. У меня есть надежда

получить работу в Степни, и чем скорее я туда попаду,

тем больше будет шансов.
Солдат казался добродушным малым, но мое требо¬

вание повергло его в замешательство.
—	То есть как? — сказал он.— Сейчас начнется бо¬

гослужение. Нужно остаться.
—	Но тогда я наверняка не получу работы,— возра¬

зил я.— А для меня работа — самое главное.
Так как он был всего лишь солдат, то направил меня

к адъютанту. Я снова рассказал, почему хочу уйти, и

вежливо попросил отпустить меня.
—	Но это невозможно!.— с ханжеским возмущением

произнес адъютант, потрясенный моей неблагодарно¬

стью.— Нет, подумать только! — Он даже зафыркал.—

Подумать только!
83

—	Значит, вы не позволяете мне уйти отсюда? —ре¬

шительно спросил я.— Будете держать меня здесь про¬

тив моей воли?
—	Будем,— фыркнул он.
Не знаю, что могло бы в этот момент случиться, ибо

я тоже кипел от возмущения. Но так как «паства» на¬

чала, видимо, уже интересоваться нашим спором, адъю¬

тант потащил меня куда-то в угол, а затем в другую ком¬

нату. Там он снова потребовал, чтобы я изложил ему

свои доводы.
—	Я хочу уйти,— повторил я,— я собираюсь искать

работу в Степни, и каждый потерянный час уменьша¬

ет мои шансы. Уже почти двенадцать. Когда я шел

сюда, я не думал, что столько времени уйдет на зав¬

трак.
—	Так, значит, у тебя дела? — презрительно хмык¬

нул он.— Значит, ты деловой человек, а? Тогда зачем

же ты сюда явился?
—	Я провел ночь на улице, и м«е нужно было под¬

крепиться, прежде чем идти искать работу. Потому я

здесь.
—	Очень мило! — протянул он тем же презритель¬

ным тоном.— Человеку, которого ждут дела, здесь не

место. Ты отнял завтрак у неимущего, вот что!
Это была ложь, потому что все, кто хотел попасть

сюда в это утро, попали.
Теперь скажите, по-христиански ли он себя вел? По-

про-сту говоря, честно ли? Ведь он ясно слышал, что

я бездомный и пришел потому, что был голоден,

а теперь должен идти искать работу. А он понес

околесицу про какие-то «дела», что я бизнесмен, богач,

и вот позарился на бесплатный завтрак, отняв

его у голодного бедняка, и, конечно, не бизнесмена,

как я.
Я с трудом сдержал гнев и еще раз повторил свои

доводы, четко и ясно показав ему, что он несправедлив

ко мне и извратил факты. Видя, что я не сдаюсь (а лицо

у меня, верно, было довольно злое), он направился со

мной через черный ход во двор, где стояла палатка. Все

так же пренебрежительно он сказал двум солдатам, сто¬

рожившим палатку:
84

—	Вот я привел парня. Говорит, что у него неотлож¬

ные дела и что не может ждать богослужения.
Разумеется, они были в должной мере потрясены и

взглянули на меня с невыразимым ужасом, а мой прово¬

жатый, оставив меня у входа, скрылся в палатке и вышел

оттуда с М1айором Армии спасения. С тем же презрением

в голосе, особенно подчеркивая слово «дела», он доло¬

жил майору о происшествии. Майор был человек иного

склада. Мне он сразу понравился, и я опять, слово в сло¬

во, повторил свою прооьбу.
~г А ты разве не знал, что должен будешь остаться на

богослужение? — спросил майор.
—	Конечно, нет,— ответил я.— Я бы тогда предпочел

обойтись без завтрака. У вас нигде не написано, что

таков порядок. Надо было хотя бы предупреждать

у входа.
Он подумал немного, потом промолвил:
—	Ладно, ступай.
Было двенадцать часов, когда я выбрался на улицу;

я так и не мог решить, где ж это я находился: в ка¬

зарме Армии спасения или в тюрьме? Полдня уже про¬

шло, а до Степни отсюда оказалось очень далеко. Было

воскресенье, и ведь даже бедняку неохота искать рабо¬

ту в праздник. Кроме того, я чувствовал, что немало по¬

трудился в эту ночь, бродя по городу, и утром — добы¬

вая себе завтрак. И вот, решив забыть на время, что я

«голодный человек в поисках работы», я вскочил в про¬

ходивший омнибус.
Дома я скинул с себя все, что на мне было, принял

ванну, побрился, улегся в чистую постель и заснул. За¬

снул я в шесть часов вечера, а проснулся в девять утра,

проспав целых пятнадцать часов. И еще в полудреме,

лежа в постели, я вспомнил тех семьсот несчастных, ко¬

торые остались там вчера дожидаться богослужения.

И им, бедным, не помыться, не побриться, не скинуть с

себя лохмотья, не поспать пятнадцать часов кряду на

чистых простынях. Когда молебствие в Армии спасе¬

ния окончилось, их снова выгнали на улицу, и снова

перед ними встали вечные вопросы: как раздобыть

кусок хлеба на обед, где укрыться ночью от непого¬

ды и откуда взять кусок хлеба, когда наступит новый

день?
85

ГЛАВА XII
ДЕНЬ КОРОНАЦИИ
Волной от супостата

Надежно огражден.

Республикой когда-то

Ты был, о Альбион!

Край Мильтона великий,

Ты под ярмом склонен...

Приемлешь глав
венчанных

Заржавленную ложь

И, раб речей обманных,

Покорно спину гнешь,

Простор небес не видишь

И воздух сфер не пьешь!
Суинберн
Vivat Rex Eduardus! Сегодня короновали короля, и

было устроено пышное празднество с целым шутовским

представлением, а мне все это непонятно и навевает

грусть. Я никогда не видывал ничего столь нелепо ми¬

шурного, если не считать американского цирка и бале¬

та «Алгамбра», и столь трагически безнадежного —

тоже.
Чтобы получить удовольствие от коронации, м»не сле¬

довало бы явиться прямо из Америки в отел1Ь Сесиль и

оттуда — на трибуны для «умытых», где за место взима¬

ют пять гиней. Ошибка моя заключалась в том, что я

прибыл с Восточной стороны, со стороны «немытых»,—

их, кстати сказать, собралось здесь немного. Жители Во¬

сточной стороны в подавляющем большинстве остались

дома и напились допьяна. Социалисты, демократы и

республиканцы отправились за город подышать свежим

воздухом, мало интересуясь тем, что сорок миллионов

англичан венчают на царство нового помазанника божь¬

его. Шесть с половиной тысяч прелатов, священников,

государственных деятелей, принцев и военных присут¬

ствовали при коронации и миропомазании цар¬

ственного владыки, мы же — все прочие — должны

были довольствоваться лицезрением торжественного

шествия.
*	Да здравствует король Эдуард! (лат,),
86

я наблюдал церемонию с Трафальгарской площади.

Это «первая по красоте площадь в Европе», как ее на¬

зывают; самое что ни на есть сердце Британской импе¬

рии! Нас собралось там много тысяч человек, сдержи¬

ваемых в железной узде превосходно организованным

воинским ограждением. Двойная стена солдат отрезала

процессию от зрителей. Подножие колонны Нельсона

окаймляли три ряда синих мундиров. Восточнее, у вхо¬

да на площадь, выстроилась королевская морская ар¬

тиллерия. На скрещении Пэлл-Мэлл и Кокспер-стрит

уланы и гусары подпирали со всех сторон памятник

Георгу III. В западной части площади алели М1ундиры

мюряков королевского флота, а от Юнион-клуба до са¬

мой Уайтхолл-стрит выстроился плотным сверкающим

полукольцом 1-й лейб-гвардейский полк — великаны вер¬

хом на гигантских конях^ стальные панцири, стальные

каски, стальные чепраки — мощный стальной кулак, го¬

товый ударить по первому приказу властей предержа¬

щих. Далее, как бы расслаивая толпы зрителей, тяну¬

лись длинные шпалеры городской полиции, а позади

всех стояли резервы — рослые, откормленные вооружен¬

ные люди, умеющие ловко орудовать саблей в случае

надобности.
Так было на Трафальгарской площади, и так было

по всему пути следования процессии — демонстрация мо¬

щи, колоссальной мощи, и людей, красивых, статных,

как на подбор, у которых одно только назначение в жиз¬

ни: слепо повиноваться и слепо убивать, уничтожать, вы¬

таптывать все живое. И для того, чтобы они были всегда

сыты, хорошо одеты и хорошо вооружены, а государство

имело бы корабли, чтобы перебрасывать их во все концы

земного шара, Восточная сторона Лондона и «восточная

сторона» всей Англии трудится до седьмого пота, заживо

гниет и вымирает.
Существует китайская поговорка: «Если один живет

в лени, другой умирает от голода». А Монтескье сказал:

«Из-за того, что много людей занято изготовлением оде¬

жды для одного человека, много людей вовсе не имеют

одежды». Таким образом, одно объясняет другое. Мы

не поймем, откуда берется этот голодный малорослый

труженик Восточного Лондона, ютящийся со всей семьей

в жалкой конуре, сдавая при этом внаем углы таким же,
87

как он, голодным заморышам, пока не увидим верзилу

лейб-гвардейца Западного Лондона и не узнаем», что пер¬

вый должен кормить и одевать второго.
И вот, в то время как в Вестминстерском аббатстве

сажают нового короля на трон, я, зажатый между лейб-

гвардией и полицией на Трафальгарской площади, пре¬

даюсь размышлениям о том, как народ израиль¬

ский впервые взял себе царя. Вы все помните текст из

священного писания:
«Все старейшины пришли к Самуилу и сказали ему:

поставь над нами царя, чтобы он судил нас, как у про¬

чих народов...
И сказал господь Самуилу: итак, послушай голоса

их; только представь им и объяви им права царя, кото¬

рый будет царствовать над ними...
И пересказал Самуил все слова господа народу, про-

сящем1у у него царя, и сказал: вот какие будут права

царя, который будет царствовать над вами: сыновей ва¬

ших он возьмет и приставит их к колесницам своим и

сделает всадниками своими, и будут они бегать пред

колесницами его;
и поставит их у себя тысяченачальниками и пятиде¬

сятниками, и чтобы они возделывали поля его, и жали

хлеб его, и делали ему воинское оружие и колесничный

прибор его;
и дочерей ваших возьмет, чтобы они составляли мас¬

ти, варили кушанье и пекли хлеб;
и поля ваши и виноградные и масличные сады ваши

лучшие возьмет и отдаст слугам своим;
и от посевов ваших и из виноградных садов ваших

возьмет десятую часть и отдаст евнухам, своим и слугам

своим;
и рабов ваших и рабын1ь ваших, и юношей ваших

лучших и ослов ваших возьмет и употребит на свои дела;
от мелкого скота вашего возьмет десятую часть, и

сами вы будете ему рабами;
и восстенаете тогда от царя вашего, которого вы из¬

брали себе, и не будет господь отвечать вам тогда».
Так вот оно все и произошло в те далекие времена,

и воистину народ воззвал к Самуилу, говоря:
88

«Помолись о рабах твоих перед господом богом твоим,

чтобы не умереть нам»; ибо ко всем грехам нашим мы

прибавили еще грех, когда просили себе царя»
И после Саула и Давида царствовал Ровоам, кото¬

рый ответил народу сурово и сказал им:
«Отец мой наложил на вас тяжкое иго, а я увеличу

иго ваше; отец мой наказывал вас бичами, а я буду на¬

казывать вас скорпионами».
И в наши дни пятьсот лордов владеют по наследству

одной пятой частью Англии; вкупе с придворными и ко¬

ролевскими слугами и всеми теми, кто представляет

власть, они растрачивают ежегодно на ненужную рос¬

кошь миллиард восемьсот пятьдесят миллионов долла¬

ров, или триста семьдесят миллионов фунтов стерлингов,

что равно тридцати двум процентам общего богатства,

созданного руками трудового народа.
В Вестминстерском аббатстве под звуки фанфар и

гром военных оркестров, окруженный блестящей толпой

лордов и иностранных владык, король, в великолепной

золотой мантии, торжественно принимал атрибуты вер¬

ховной власти. Лорд-камергер положил к его ногам шпо¬

ры, а архиепископ кентерберийский вручил ему меч в

красных ножнах, сопровождая это речью:
—	Прими сей ко]ролевский меч с престола господня.

Вручают его тебе священники, недостойные слуги гос¬

пода.
И, опоясываемый мечом, король внимал заклинаниям

архиепископа:
—	Твори мечом этим справедливость, искореняй зло,

охраняй святую церковь господню, защищай вдов и

сирот и помогай им; восстанавливай то, что пришло в

упадок, береги то, что восстановлено, карай и исправляй

дурное и поддерживай хорошее.
Стоп, внимание! Со стороны Уайтхолла прокатилось

«ура!», толпа заколыхалась, солдаты стали навытяж¬

ку — и вот показались королевские гребцы в маскарад¬
89

ных средневековых одеяниях красного цвета. Ну, точь-в-

точь как выход на цирковом параде! Затем выкатила

дворцовая карета, битком набитая придворными дамами

и джентл1ьменами, с ливрейными лакеями в пудреных

париках на запятках и пышно одетыми кучерами. За ней

другие кареты, и в каждой лорды и камергеры, ви¬

конты и фрейлины — словом, вся лакейская. Дальше

воины, королевский эскорт: генералы со следами ратных

трудов на бронзовых лицах, прибывшие в Лондон со

всех концов света; офицеры волонтерских войск, офице¬

ры милиционной армии и кадровые офицеры; Спенс и

Пламер, Бродвуд и Купер, который сменил Укипа;

Малтияс, отличившийся в Даргае, Диксон, командовав¬

ший при Флакфонтейне; генерал Гейзли и адмирал Сей¬

мур, только что из Китая; Китченер — герой Харту¬

ма, и лорд Робертс, воевавший в Индии и повсюду на

земном шаре,— военачальники Великобритании, спе¬

циалисты по разрушениям, инженеры смерти! Порода

людей, резко отличная от тех, кто работает на фаб¬

риках и обитает в трущобах,— да, совершенно иная

раса!
Проходят эти, а за ними еще и еще, без конца. Какая

помпа, какая спесь и мощь — стальные люди, военные

диктаторы, поработители мира! Идут вперемежку пэры

и члены палаты общин, принцы и магараджи, шталмей¬

стеры короля и дворцовые стражи. А вот пошли коло¬

ниальные солдаты, стройные, худощавые, закаленные;

а дальше войска всех племен и народов: из Канады,

Австралии и Новой Зеландии; с Бермудских островов и

с Борнео; с островов Фиджи и Золотого Берега; из Ро¬

дезии, Капской колонии, Наталя, Сиерра-Леоне и Гам¬

бии; из Нигерии и Уганды; с Цейлона, Ямайки, Кипра;

из Гонг-Кояга и Вей-Хай-Вея; из Лагоса, с Мальты и с

Санта-Лючии; из Сиягайура и с Тринидада. Скачут вер¬

хом покоренные племена с Инда — смуглые наездники

с саблями, во всей своей дикой первобытности,— сикхи,

раджпуты, бирманцы, провинция за провинцией, каста

ва кастой; глаза слепит от малинового и алого.
Мелькнули золотые доспехи — промчались конно¬

гвардейцы на чудесных пони светлой масти. И сразу же

ураган приветствий и неистовый треск оркестров: «Ко¬

роль! Король! Боже, храни короля!» Начинается массо¬
90

вый психоз, я, кажется, тоже охвачен им, я тоже готов

орать: «Король! Боже, храни короля!» Я вижу вокруг

себя оборванных людей, которые со слезами на глазах

подбрасывают шапки вверх и самозабвенно вопят: «Бла¬

гослови их! Благослови!» Вот он, смотрите,— в волшеб¬

ной золотой карете, на голове сверкающая корона; рядом

с ним женщина в белом и тоже в короне.
И я стараюсь убедить себя, что все это наяву, а не

в сказочном сне. Но нет, я не могу поверить,— и, пожа¬

луй, так даже лучше. Куда отраднее думать, что этот

балаган, и мишура, и помпа, и почти суеверное покло¬

нение— лишь выдумка, сказка, а не реальные действия

нормальных, здравомыслящих людей, овладевших тай¬

нами природы и секретом звезд.
Мелькают в роскошных нарядах князья и князьки,

герцоги и герцогини, всевозможные титулованные особы

из свиты монарха; потом еще воины, еще лакеи, еще ка¬

кие-то покоренные народы — и сказочная процессия кон¬

чается. Толпа увлекает меня с площади в лабиринт узень¬

ких уличек, где в кабаках стон стоит от пьяного веселья,

где все перемешалось — мужчины, женщины и даже де¬

ти. Со всех сторон несется популярная песенка, подо*<

бающая моменту:
Эге-гей! Теперь пришла коронации пора.
Так начнем гулять, плясать и кричать: «Гип-гип ура!»
То-то вволю мы попьем виски, херес, джин и ром...
Веселимся мы: пришла коронации пора!
С неба льет ливень. На улице появляются вспомога¬

тельные территориальные войска — черные африканцы и

желтые азиаты в тюрбанах и фесках, за ними кули с но¬

шей на голове: пулеметами и горными пушками. Босые

ноги ритмично шлепают по грязи — хлюп, хлюп, хлюп-

Кабаки разом пустеют, братья-англичане выбегают я

громкими возгласами приветствуют смуглых вассалов, но

тут же спешат вернуться к прерванному возлиянию.
—	Понравилась коронация, папаша? — спросил я од¬

ного старика на скамейке Грин-парка.
—	Мне-то? Ах, черт, подумал я, самое время вы¬

спаться— полицейских нет! Вот и махнул сюда, а со

мной еще человек пятьдесят. Да никак не мог заснуть от

голода,— лежал и все думал, думал. Всю свою жизнь я
91

проработал, а теперь вот негде даже голову приклонить,

а тут еще эта музыка, крик, салюты... И мне, словно я

анархист какой, захотелось броситься туда и проломить

башку лорду-камергеру.
Почему именно лорду-камергеру — этого я не мог по¬

нять, и он не сумел Mine объяснить.
—	Такое у меня было чувство,— сказал старик ис¬

черпывающим тоном, и на этом наш разговор окончился.
С наступлением ночи зажглась иллюминация. Всюду

засверкали гирлянды огней — зеленых, янтарных, крас¬

ных, и вензеля из двух горящих букв: «Е. R.». Тысяч¬

ные толпы высыпали на улицы, и хотя полиция стара¬

лась не допускать буйства, пьяных и хулиганов было

хоть отбавляй. Усталый трудовой люд, казалось, потерял

голову от непривычного возбуждения, радуясь возмож¬

ности в кои веки отдохнуть и поразвлечься. Стар и млад,

мужчины и женщины водили хороводы, распевали пес¬

ни: «Может, я сошел с ума, но я люблю тебя», «Дол¬

ли Грей» и «Куст душистый и пчела» с таким при¬

певом:
Ты цветок, а я пчела, я к тебе лечу,
Мед твоих пунцовых губок выпить я хочу!
Я сидел на набережной Тем1зы и глядел, как играют

огни иллюминации, отражаясь в воде. Близилась пол¬

ночь, и мимо меня лился людской поток — возвращались

с гулянья «солидные» лондонцы, чуравшиеся шумных

улиц. На скамейке рядом со мной клевали носом два

оборванных существа — мужчина и женщина. Женщина,

крепко прижав скрещенные руки к груди, ни минуты не

сидела прямо: то никла всем телом вперед так, что ка¬

залось, вот-вот она потеряет равновесие и упадет, то

приподнималась и сразу валилась влево, роняя голову на

плечо мужчины, то откидывалась вправо, но от неудоб¬

ства и напряжения вздрагивала, открывала глаза и рыв¬

ком вьшрям1лялась; затем опять клонилась вперед и про¬

ходила весь цикл, пока боль от неудобного положения

вновь не заставляла ее встряхнуться.
Возле них то и дело останавливались мальчишки и

парни постарше; забегая сзади, они вдруг издавали ка¬
92

кой-нибудь дикий звук. Спящая пара, как от толчка, мгно¬

венно просыпалась, и их лица были так искажены испу¬

гом, что прохожие начинали весело гоготать.
Больше всего меня удивляла эта черствость окружа*

ющих, которую никто и не пытался скрыть. Бездомный

на городской скамье — здесь совершенно привычное зре¬

лище, это несчастное, безобидное существо, и над ним

можно безнаказанно издеваться. Тысяч пятьдесят людей

прошло мимо нас, пока я сидел на скамейке, и ни у од¬

ного из них, даже в этот день, когда они все так разве¬

селились по случаю коронации, не дрогнуло сердце, не

подсказало подойти к спящей и предложить: «Вот вам

шесть пенсов на ночлег». Наоборот, женщины, особен¬

но молодые, потешались над тем, как эта несчастная кле¬

вала носом, и отпускали шутки, которые неизменно сме¬

шили их кавалеров.
Пользуясь их собственным жаргоном, это было

«кошмарно», я бы сказал даже — чудовищно. Не скрою,

меня уже сильно бесила эта веселящаяся толпа, и я

невольно с каким-то мрачным удовлетворением припом¬

нил статистику, которая показывает, что в Лондоне каж¬

дому четвертому из взрослых обитателей его суждено

умереть в благотворительном учреждении — в работном

доме, больнице или богадельне.
Я завел разговор с мюим соседом по скамейке. Ему

пятьдесят четыре года, он бывший портовый грузчик.

Изредка его берут на работу, но лишь в случае особой

горячки, когда до зарезу нужны люди. В другое время

предпочитают более молодых и здоровых. Уже семь су¬

ток, как он живет на набережной, но на следующей не¬

деле. надеется поправить дела: может, посчастливится

поработать несколько дней,— тогда он снимет себе кой¬

ку в ночлежке. Он всю жизнь прожил в Лондоне, если не

считать пяти лет с 1878 года, когда был призван в армию

и служил солдатом в Индии.
Голоден ли он? Еще бы! И девушка тоже. Сейчас у

них особенно тяжкие дни, хоть полиции не до них и

можно, казалось, хотя бы отоспаться. Я разбудил эту

девушку, вернее сказать, молодую женщину («Мне уже

двадцать восемь лет, сэр»,— сказала она), и повел обо¬

их в кофейню.
—	Сколько тут работы было! — сказал мне мой но¬
93 .

вый знакомый, глядя на какое-то ослепительно иллюми¬

нованное здание.
Работа была для этого человека смыслом существова¬

ния. Всю жизнь он трудился, и работа была единствен¬

ным критерием!, с которым он подходил к оценке всех

жизненных явлений и самого себя в том числе.
—	Очень хорошо, что коронация,— продолжал он

свою мысль.— Дали людям работу.
—	А вы-то ведь по-прежнему голодны? — заметил я.
—	Что ж,— вздохнул он.— Ходил я тоже, да меня

не взяли. Возраст не тот! А вы чем занимаетесь? Моряк?

Я так сразу и подумал.
—	А я знаю, кто вы,— сказала женщина.— Италь¬

янец!
—	Да что ты!—с жаром возразил старик.— Он янки,

вот кто. Уж я-то знаю.
—	Боже ты мой, что тут делается! — воскликнула на¬

ша спутница, когда мы, пробившись на Стрэнд, очути¬

лись в гуще шумной, развеселой толпы. Мужчины гор¬

ланили песню, им1 резкими, хриплыми голосами подпе¬

вали девушки:
Эге-гей1 Теперь пришла коронации пора.
Так начнем гулять, плясать и кричать: «Гип-гип ура!»
То-то вволю мы попьем виски, херес, джин и ром...
Веселимся мы: пришла коронации пора!
—	До чего же я грязная! Где-где только не побыва¬

ла сегодня! — сказала женщина, вытирая заспанные гла¬

за, в уголках которых чернела сажа. Мы уже сидели за

столиком в кофеине.— Но очень было интересно! — про¬

должала она.— Мне так понравилось, только скучнова¬

то одной. Дамы такие важные, все в роскошных белых

платьях! Красивые, как картинки!
—	Я ирландка,— сказала она в ответ на мой во¬

прос.— Меня зовут Айторн.
—	Как? — не понял я.
—	Айторн, сэр, Айторн.
—	Что за имя такое? Как оно пишется?
—	Ну, Хэйторн. А говорится: Айторн.
—	О! —сказал я.— Значит, вы ирландская «кокни»?
—	Да, сэр, я родилась здесь, в Лондоне.
Хэйторн мирно жила в родительском доме, пока не

94

погиб от несчастного случая отец, й она осталась

одна-одинешенька. Старший, брат ее служил в солдатах,

у другого — жена и восемь человек детей, а зарабаты¬

вает он двадцать шиллингов в неделю, да и то не всегда.

Чем он ей может помочь? Однажды она ездила на три

недели куда-то в Эссекс, за двенадцать миль, собирать

фрукты.
—	Я вернулась оттуда черная-пречерная, ей-богу!

Вы бы прямо не поверили!
Последнее время она работала в кофейне с семи

утра до одиннадцати ночи за стол и пять шиллингов

в неделю; потом заболела, попала в больницу и с тех

пор, как вышла оттуда, не может найти работы. Чувст¬

вует она себя все еще плоховато, а вот уже вторую ночь

приходится проводи-ш на улице.
И она и старик уплетали за обе щеки, но не мог¬

ли насытиться, пока не съели по второй и третьей

порции.
Во время ужина женщина протянула руку через стол

й пощупала материю на моем пиджаке и рубашке.
—	Хорошие вещи носят янки! — заметила она.
Это мои-то тряпки хорошие! Я даже покраснел от не¬

ловкости, но, приглядевшись повнимательнее к себе и к

моим собеседникам, пришел к заключению, что я и в

самом деле не так уж плохо одет и сравнительно прилич¬

но выгляжу.
—	А что же вы думаете делать дальше? — спросил

я у них.— Ведь старость-то не за горами.
—	Ну, пойду в работный дом,— сказал мужчина.
Нет уж, провалиться Mine на этом месте, если я
туда пойду!—заявила женщина.— Дело мое дрянь, но

лучше сдохнуть на улице, чем идти туда. Нет уж, спа¬

сибо!—На несколько минут воцарилось молчание.— Спа¬

сибо! — повторила она.
—	Вот вы ходите так всю ночь по улице,— сказал

я,— а как вы добываете себе еду утром?
Стараюсь достать где-нибудь пенни, если не сбе¬

рег от вчерашнего дня,— ответил старый грузчик.—Иду

в кофейню, беру кружку чая.
—	Ну , этим сыт не будешь,— возразил я.
Оба многозначительно улыбнулись.
—	Сидишь и пьешь маленькими глоточками,— пояс-
95

НИЛ он,— чтобы подольше растянуть, да все поглядыва¬

ешь, не оставил ли кто чего-нибудь на столе.
—	Вы не поверите, сколько некоторые оставляют,—

добавила женщина.
—	Самое главное,— рассудительно закончил ее при¬

ятель,— это достать пенни.
Наконец-то я понял, на что он намекает.
Когда мы уходили, мисс Хэйторн собрала с соседних

столов какие-то корочки и спрятала под свою рваную

шаль.
—	Нечего таким добром бросаться,— сказала она, и

старик одобрительно закивал головой, тоже засовывая в

карман чьи-то объедки.
В три часа утра я шел по набережной. Эта ночь была

сущим- праздником для бездомных, потому что полицию

услали в другие места. Все скамейки были заняты спя¬

щими. Женщин оказалось здесь не меньше, чем мужчин,

и большинство этих бездомных были старики и старухи.

Видел я, правда, и нескольких мальчиков. На одной ска¬

мейке устроилась целая семья: муж сидел, держа на ру¬

ках спящего младенца, жена его спала, положив голо¬

ву ему на плечо, а ей в колени уткнулся головкой спящий

мальчуган. Глаза мужчины были широко раскрыты; он

глядел на воду и думал какую-то свою думу — занятие

не очень полезное для бездомного человека, обреме¬

ненного семьей. Неохота разгадывать его мысли, но я

знаю, да и всему Лондону это хорошо известно, что слу¬

чаи, когда безработный убивает жену и детей, не так уж

редки.
Невозможно пройти в ночной час по набережной Тем¬

зы от парламента мимо обелиска Клеопатры до моста

Ватерлоо и не вспомнить страданий, описанных две ты¬

сячи семьсот лет тому назад в книге Иова:
«Межи передвигают, угоняют стада и пасут у себя;

у сирот уводят осла, у вдовы берут в залог вола; бедных

сталкивают с дороги, все уничиженные земли принуж¬

дены скрываться.
Вот они какие дикие ослы в пустыне, выходят на дело

свое, вставая рано на добычу; степь дает хлеб для них и

для детей их;
жнут они на поле не своем и собирают виноград у

нечестивца;
96

«люди БЕЗДНЫ» (гл. XI—XII».

«люди БЕЗДНЫ> (гл. XIV).

нагие ночуют без покрова и без одеяния в стуже;

мокнут от горных дождей и. не имея убежища, жмутся к

скале;
отторгают от сосцов сироту и с нищего берут за¬

лог; заставляют ходить нагими, без одеяния, и голодных
кормят колосьями...»	(Иов-24. 2-10).
С тех пор миновало двадцать семь столетий! Но столь

же правдиво звучат эти слова и сегодня в самом центре

христианской цивилизации, где царствует король Эду¬

ард VII.
ГЛАВА ХП1
ДЭН КАЛЛЕН, ПОРТОВЫЙ ГРУЗЧИК
Величье жизни ты найдешь едва ли

В подворье смрадном и в сыром
подвале.
Томас Эш
Вчера я посетил одну из комнат муниципальных жи¬

лых домов близ Леман-стрит. Если бы внезапно передо

мной раскрылось безрадостное будущее и я узнал бы,

что мне предстоит жить в этой комнате до самой смер¬

ти, я пошел бы и утопился в Тем1зе, чтобы раз и навсегда

покончить с этим.
Да это была и не комната. Назвать ее комнатой так

же невозможно, как невозможно назвать дворцом ка¬

кую-нибудь хижину, не совершая грубого насилия над

языком. Скорее нора, берлога — шесть шагов в длину и

пять в ширину, с таким низким потолком, что воздуху

тут было меньше, чем полагается на британского солда¬

та в казармах. Половину «комнаты» занимала ка¬

кая-то немыслимая кушетка, покрытая тряпьем; осталь¬

ное место почти заполняли — колченогий стол, стул

и несколько ящиков. Все это имущество, вместе взя¬

тое, стоило от силы пять долларов. Ни коврика, ни до¬

рожки на полу, зато стены и потолок обильно изукра¬

шены кровяными пятнами. Каждое такое пятно свидетель¬

ствовало о насильственной смерти насекомого, которыми

забиты все щели в доме; бороться с ними в одиночку —

непосильная задача.
7.	Джек Лондон. Т. 1П.	97

Обитатель этой конуры, портовый грузчик Дэн Кал¬

лен, лежал при смерти в больнице. Однако жалкая об-

стано'вка его жилища сохранила какой-то отпечаток его

личности, так что можно было получить некоторое пред¬

ставление о том, что за человек этот Дэн Каллен. Стены

были увешаны дешевыми портретами Гарибальди, Эн¬

гельса, Дэна Бернса и других вождей рабочего класса,

а на столе я заметил роман Уолтера Безанта. Мне рас¬

сказали, что Дэн Каллен читал Шекспира и книги по

истории, социологии и политической экономии,— все это

будучи самоучкой.
Среди разного хлама на столе лежал листок бумаги,

на котором было нацарапано: «М-р Каллен, прошу вер¬

нуть большой белый кувшин и пробочник, которые вы у

меня одолжили». Видимо, когда Дэн Каллен заболел,

соседка дала ему на время эти предметы, а теперь, испу¬

гавшись, что он умрет, требовала их обратно. Большой

белый кувшин и пробочник — слишком ценные вещи для

обитателя Бездны, чтобы он мог позволить своему ближ¬

нему спокойно умереть, и не напомнил ему о них. До по¬

следнего вздоха душу Дэна Каллена должна терзать

людская черствость, от которой он тщетно стремился

найти избавление.
История Дэна Каллена коротка, но многое в ней

можно прочесть между строк. Он родился плебеем в та¬

ком городе и в такой стране, где установлены строжай¬

шие кастовые разграничения. Всю жизнь он ворочал тя¬

жести, но потому, что он пристрастился к чтению,

увлекся пищей духовной и умел составить письмо, «как

адвокат», его товарищи избрали его туда, где нужно бы¬

ло ворочать мозгами. Он стал руководителем органи¬

зации грузчиков фруктовых товаров, он представлял до¬

керов в лондонском совете профсоюзов и писал острые

корреспонденции в рабочие газеты.
Он не раболепствовал перед людьм!И, даже если эти

люди являлись его хозяевами и от них зависело, полу¬

чит ли он кусок хлеба. Он смело высказывал свои мысли

и не боялся вступать в борьбу. Во время большой заба¬

стовки докеров он был одним из ее руководителей, и это

оказалось роковым для Дэна Каллена: с того дня он

стал «меченым», и более десяти лет ему мстили за его

деятельность.
98

Докер — это поденщик. В работе бывают приливы и

отливы — в зависимости от того, сколько надо погрузить

или выгрузить товаров. Дэна Каллена подвергали дис¬

криминации. Окончательно его не выгнали — боялись

скандала (хотя это было бы куда милосерднее),— но ра¬

боту давали не чаще двух-трех раз в неделю. Это то,

что называется «проучить», «дисциплинировать» рабо¬

чего, иначе говоря: заморить его голодом. Десять лет

такой жизни надломили его душу, а после этого человек

долго не протянет.
Он слег. Оттого, что он становился все беспомощнее,

его ужасная конура приним'ала все более ужасный вид.

Одинокий старик без всякой родни, обозленный и мрач¬

ный, он боролся с мучившими его насекомыми, а с гряз¬

ных стен на него взирали портреты вождей. Никто из жи¬

телей этой густонаселенной муниципальной казармы не

навещал его (он тут ни с кем не подружился), и Дэну

Каллену была предоставлена полная свобода гнить за¬

живо.
Но с далекой восточной окраины к нему пришли его

единственные друзья — сапожник с сыном. Они при¬

брали в комнате, выгащили из-под больного почернев¬

шие от грязи простыни, постелили чистое белье, ко¬

торое принесли с собой; они же привели к нему сидел¬

ку из Олдгейтского королевского благотворительного

общества.
Сиделка обмыла больному лицо, выбила пыль из по¬

стели и завела беседу с ним. Он слушал ее с интересом,

пока она случайно не назвала свою фамилию.
—	Да, моя фамилия — Блэнк,— ничего не подозре¬

вая, сказала она,— и сэр Джордж Блэнк — мой брат.
—^Как, сэр Джордж Блэнк — ваш брат?! — загремел

старый грузчик, привскочив на постели.
Сэр Джордж Блэнк, поверенный администрации кар¬

диффского порта, тот самый, который больше всех поста¬

рался, чтобы разгромить кардиффский союз докеров, и за

это удостои;^я рыцарского звания? А она, стало быть,

его сестра? Тут Дэн Каллен сел на своей страшной по¬

стели и изверг проклятия на нее и всю ее родню. И она

убежала оттуда со всех ног, чтобы никогда больше не

возвратиться, унося в сердце обиду на черную неблаго¬

дарность этих бедняков.
99

Ноги Дэна Каллена отекли от водянки. Целыми дня*

ми он сидел на постели, спустив их на голый пол (этим

он сгонял отеки); тоненькое одеяльце на коленях, на

плечах старый пиджак. Миссионер принес ему бумажные

комнатные туфли за четыре пенса (я их видел) и возна¬

мерился прочитать с полсотни молитв за спасение его

души, но Дэн Каллен был не из тех, кто позволяет пер¬

вому встречному залезать себе в душу, копаться в ней

за какие-то четырехпенсовые шлепанцы. Он попро¬

сил миссионера оказать ему любезность — открыть окош¬

ко. чтобы он мог выбросить эти шлепанцы. И миссионер

поспешил удалитться навсегда, как и сестра Блэнк, уно¬

ся в сердце обиду на черную неблагодарность бедняков.
Сапожник — тоже героический старик, хоть его по¬

двиги никем не воспеты и нигде не записаны,— отправил¬

ся на свой риск и страх в главную контору крупного

фруктового агентства, где Дэн Каллен работал поденщи¬

ком в течение тридцати лет. Эта фирма пользуется поч¬

ти исключительно трудом поденных рабочих. Сапожник

рассказал о безвыходном положении Дэна Каллена —

старого, больного, умирающего, совершенно одинокого

и без гроша, напомнил, что этот человек проработал у

фирмы три десятка лет, и попросил оказать ему какую-

нибудь помощь.
—	Нет,— сказал управляющий, который отлично по¬

мнил, кто такой Дэн Каллен, не заглядывая ни в какие

списки,— нет, мы ничего не можем сделать. У нас, види¬

те ли, существует твердое правило не помогать поденным

рабочим.
Они и пальцем не ударили, даже не подписали хо¬

датайства о помещении Дэна Каллена в больницу. А это

не такое простое дело — устроиться в больницу в пре¬

красном городе Лондоне. Чтобы попасть в больницу в

Хемстеде, например, даже пройдя врачебную комиссию,

Дэну Каллену пришлось бы ждать очереди на койку ме¬

сяца четыре, не меньше. В конце концов сапожник по¬

местил его в уайтчепелский лазарет. Там он частенько

навещал своего друга и обнаружил, что Дэн Каллен за¬

разился общим настроением больных: он уверял, что

его, как и всех неизлечимых, спешат отправить на тот

свет. Нельзя не согласиться, что в умозаключении, сде¬

ланном больным стариком, была своя логика,— ведь его
100

с такой настойчивостью «учили» и «дисциплинировали»

последние десять лет! У него нашли нефрит и заставля¬

ли потеть, чтобы согнать жир с почек, но Дэн Каллен был

совершенно убежден, что его просто-напросто хотят умо¬

рить: ведь нефрит — это распад почек, и какой там мо¬

жет быть вредный жир,— доктор просто-напросто врет.

Врач был настолько разгневан поведением больного, что

девять дней не подходил к нему!
Потом койку Дэна Каллена установили в наклон¬

ном положении, чтобы ноги были выше головы. Отеки

немедленно перешли на тело, и больной решил, что это

делается с единственной целью — доконать его. Он по¬

требовал выписки из лазарета. Его предупредили, что он

свалится на лестнице, но он кое-как дотащился до мас¬

терской сапожника. Сейчас он умирает в другой больни¬

це, куда верный друг-сапожник поместил его, употребив

на это нечеловеческие усилия.
Бедный Дэн Каллен! Джуд Незаметный, стремивший¬

ся к знаниям! Занятый весь деиь физическим трудом, он

ночи напролет просиживал за книгами; он мечтал о свет¬

лом будущем и доблестно боролся за Идею; патриот, бо¬

рец за свободу человека, он бесстрашно вступал в сра¬

жения; и вот под конец у него не хватило духа, чтобы

подняться над окружавшей его обстановкой. В предсмерт¬

ные часы, лежа на койке для нищих в бесплатной пала¬

те, он стал циником и пессимистом. «Когда умирает че¬

ловек, который мог стать мудрецом, но не стал им,— это

я называю трагедией».
ГЛАВА XIV
ХМЕЛЬ И СБОРЩИКИ ХМЕЛЯ
Богатую страну, где нищ народ.
Угрюмый ряд несчастий тяжких ждет.

Пусть процветает или гибнет знать —

Всегда нетрудно новую создать.
Но гордость Англии, ее живая кровь,—

Крестьянство смелое не возродится вновь.
Г олдсмит
Отделение трудящихся от земли зашло так далеко»

что теперь во всех цивилизованных странах мира дерев¬

ня не в состоянии убрать урожай без помощи города. Ко¬
101

гда щедрые дары земли начинают уже гнить на корню,

призывают обратно в деревню изгнанных оттуда бедня<*

ков, ставших жителями городских трущоб. Но в Анг¬

лии — это не блудные сыны, возвращающиеся под отчий

кров, это отщепенцы, бродяги, парии. Встречаемые с

недоверием и презрением своими сельскими братьями,

они вынуждены ночевать в тюрьмах и ночлежках, а не¬

редко прямо под забором и жить так, как не приведи бог

никомуг
Подсчитано, что одному только Кенту для сбора хме¬

ля требуется восемьдесят тысяч городских бедняков,

И они устремляются туда из гетто, трущоб и притонов,

этих страшных и никогда не иссякающих людских му¬

равейников, послушные зову не только желудка, но и

души, сохранившей еще тягу к приключениям. Они за¬

полняют деревни, словно полчища мертвецов, восставших

из могил, и все от них шарахаются: пришельцы там

не к месту. Малорослые, безобразные, рассыпались они

по дорогам и проселкам, словно ядовитая плесень. При¬

сутствие их на земле, самый факт их существования —

оскорбление яркому солнцу, зеленой траве, всему, что

растет и цветет. Красивые, стройные деревья укоризнен¬

но глядят на чахлых уродцев, чья хилость оскверняет не¬

тронутую прелесть природы.
Сгущаю ли я краски? С какой точки зрения смот¬

реть. Те, для кого самое главное в жизни — приобретать

акции и стричь купоны, расценят это именно так; но

те, для кого дороже человек с его интересами, конечно,

не сделают подобного вывода. Какая масса горя и ни¬

щеты — и все для того, чтобы миллионер — владелец пи¬

воваренных заводов мог жить в своем дворце на Запад¬

ной стороне, смотреть в раззолоченных лондонских теат¬

рах спектакли, дразнящие его чувственность, якшать¬

ся с титулованными ничтожествами и удостоиться от ко¬

роля посвящения в рыцари. Будто он и впрямь заслу¬

жил эти рыцарские шпоры! В старину рослые белокурые

бестии носились на своих скакунах в авангарде войск и

зарабатывали себе рыцарское звание, рассекая врага от

головы до пояса. И если на то пошло, так уж лучше сра¬

зу убить сильного человека одним ударом звонкой стали,

чем на протяжении веков коварным1И паучьими приема¬

ми угнетать его политически и экономически и тем низ-
102

водить его, и его внуков, и правнуков до нечеловеческо¬

го состояния.
Но поговорим о хмеле. В этой отрасли, как и в осталь¬

ных, резко сказывается отделение трудящихся от земли.

В то время как производство пива непрерывно увеличи¬

вается, разведение хмеля идет на убыль. В 1835 году по¬

севы его занимали 71 327 акров, а в нынешнем —

48 024 акра, причем только по сравнению с прошлым го¬

дом площадь уменьшилась на 3 103 акра.
Но даже и с этой сокращенной площади собрали мень¬

ше, чем предполагали, из-за скверного, дождливого ле¬

та. Недород бьет не только по владельцу плантации, но

также и по сборщику. Волей-неволей владелец лишит¬

ся какой-то части благ; но сборщику придется урезать

себя в харчах, которых он и при хорошем урожае нико¬

гда не имел вдосталь. За последние недели в лондон¬

ских газетах бросались в глаза такого сорта заголовки:

«Бродяг избыток, а хмеля мало, и он еще

не с о 3 р е л». Или заметки в таком духе: «С хмельни¬

ков поступают печальные вести: внезапное прояснение

погоды привлекло в Кент сотни сборщиков, но им прихо¬

дится ждать, пока хмель созреет. В работном доме Дув¬

ра сегодня в три раза больше бродяг, чем было в это

время в прошлом году, и в других городах по той же при¬

чине скопилось большое число безработных поден¬

щиков».
В довершение бед, когда уже, наконец, приступили к

сбору, разразилась страшная буря с грозой и градом, уни¬

чтожившая почти весь хмель и едва не погубившая лю¬

дей. Хмель сорвало с жердей и повалило на землю, а

сборщиков, спасавшихся от крупного града в землянках

и палатках на низине, едва не затопило. После бури на

них жалко было смотреть: их положение было еще тя¬

желее, чем прежде,— ибо, как ни плох урожай, все

же каждый рассчитывал заработать хоть несколько пен¬

сов, а тут пришлось не солоно хлебавши тащиться назад

в Лондон.
Подметать нам его, что ли? — говорили люди,

не желая глядеть на землю, по щиколотку устеленную

хмелем.
Те, кто остался обирать полуголые стебли; негодова¬
103

ли, что за шиллинг должны сдать семь бушелей * хмеля,

как и в урожайный год, когда хмель первоклассный.
Я побывал в Тестоне, а также в Восточном и Запад¬

ном Фарлее вскоре после бури, слышал, как рюптали

сборщики, и видел гниющий на земле хмель. В парниках

Бархам-Корта градом выбило тридцать тысяч стекол и

уничтожило все: персики, сливы, груши, яблоки, ревень,

капусту, свеклу.
Это было, разумеется, довольно печально для пред¬

принимателей, но, даже в худшем случае, ни один из них

не остался без обеда. Однако именно этим людям печать

пространно выражала сочувствие, с нудными подробно-

стям/и сообщая об их убытках. Например: «М-р Херберт

Лени исчисляет свои потери в 8000 фунтов стерлингов;

м-р Фремлин, владелец прославленного пивоваренного

завода, арендующий всю землю в этом округе, потерпел

убыток на сумму в 10000 фунтов; столь же сильно по¬

страдал брат Херберта Лени, владелец пивоваренного

завода в Уотерингбюри». Что касается сборщиков хмеля,

то о них никто даже и не вспомнил. Тем не менее я беру

на себя смелость утверждать, что для вечно голодного

м-ра Вил1ьяма Баглса и его вечно голодной жены и веч¬

но голодных детишек лишиться нескольких даже самых

скудных обедов гораздо большее несчастье, чем для

пивовара Фремлина потерять 10000 фунтов стерлин¬

гов; тем более что трагедия Баглса м^ожет быть умножена

на тысячи таких же, а трагедию Фремлина едва ли мож¬

но помножить на пять.
Желая собственными глазами увидеть, как идут дела

у такого Баглса и его собратьев, я надел свой костюм ко¬

чегара и отправился на поиски работы. Компанию мне

составил Берт — молодой сапожник из Восточного Лон¬

дона, большой охотник до всяких приключений. По мо¬

ему совету, он обрядился в самое что ни на есть старье

и всю дорогу от Мейдстона беспокоился, дадут ли нам,

таким оборванцам, работу.
И не так уж он был неправ. Когда мы зашли пере¬

кусить в придорожный трактир, хозяин не спускал с нас

подозрительного взгляда и, лишь убедившись, что у нас

есть деньги, стал чуть любезнее. Местные жители, встре¬
*	Бушель — мера сыпучих и жидких тел. Равен приблизи¬

тельно 36,3 литра.
104

чавшиеся на пути, поглядывали на нас недоверчиво.

А гуляки из Лондона, проносясь мимо в экипажах, с ги¬

каньем и улюлюканьем выкрикивали оскорбления по^ на¬

шему адресу. Однако к концу пребывания в этом районе

мой друг понял, что мы одеты ничуть не хуже, а пожалуй,

даже лучше любого сборщика хмеля. Нам довелось уви¬

деть в тот день просто фантастические лохмотья.
—	Отлив! — крикнула своим товаркам какая-то жен¬

щина, похожая на цыганку, когда мы подошли к ларям,

куда сборщики сваливали хмель.
—	Понял? — шепнул мне Берт.— Это она на твой

счет проехалась.
Да, я понял. Сказано было метко. Во время отлива

судно не выходит в море, и матросы вынуждены оста¬

ваться на берегу. Моя матросская фуфайка на хмелевой

плантации в Кенте красноречиво доказывала, что я сел

на мель, как садится лодка при морском отливе.
—	Не найдется ли для нас работенки, хозяин? —

опросил Берт у пожилого управляющего с добродушным

лицом, который был чем-то очень занят.
Тот решительно ответил; «Нет». Но Берт не отставал

от него, я тоже, и, куда бы он ни двинулся, мы следо¬

вали за ним. Так мы обошли чуть не все поле. То ли ему

понравилась наша настойчивость, которую он принял за

особое рвение к труду, то ли его тронул наш несчастный

вид и рассказ о злоключениях, но в конце концов он сми¬

лостивился и указал на ларь для хмеля — единствен¬

ный свободный, как оказалось, потому, что двое рабо¬

чих ушли отсюда, не сумев заработать на пропитание.
—	Но чтоб без хулиганства, слышите?! —предупре¬

дил управляющий, оставляя нас работать в обществе

женщин.
Была суббота. Мы знали, что рабочий день скоро

кончится, и усердно принялись за дело, желая прове¬

рить, удастся ли нам заработать хотя бы на соль. Ра¬

бота оказалась легкая, прямо-т’аки женская. Мы сидели

на краю ларя, между шпалерами, по которым вился

хмель, и человек, обрывавший его, бросал нам сверху

крупные душистые ветки. За час мы научились на ощупь

находить шишки и срывать их разом по полдесятка.'

В этом и заключалась вся премудрость.
Мы действовали проворно, не отставая от женщин,
105

и все же их лари наполнялись быстрее: им помогали стаи

ребятишек, которые обрывали хмель обеими руками поч¬

ти так же быстро, как и мы.
—	Со стеблями обрывать не разрешается,— сказала

нам какая-то женщина.
Мы поблагодарили ее и стали оставлять стебельки.
Скоро мы убедились, что мужчине, работая в одиноч¬

ку, здесь не прокормиться. Женщины, даже дети, успе¬

вают сдёлать больше мужчины: ему не под силу со¬

ревноваться с матерью, окруженной выводком ребяти¬

шек; они работают артелью, и их совместные старания

определяют заработок.
—	Я голоден, как зверь, Берт,— сказал я. Мы в тот

день еще не обедали.
.— Я сам готов лопать хмель,^ черт побери,— ото¬

звался он.
И мы принялись сетовать на то, что не позаботились

обзавестись потомством,— вот и нет у нас в столь труд¬

ную минуту помощников! Так мы коротали время, раз¬

влекая своей болтовней соседей. Мы даже завоевали

расположение деревенского паренька, обязанностью ко¬

торого было выдергивать жерди и подбирать с земли

упавшие цветы,— он то и дело подбрасывал в наш ларь

горсть шишек.
От этого парня мы узнали, на какой «аванс» можно

тут рассчитывать. Рабочему платят шиллинг за семь бу¬

шелей хмеля, но чтобы получить этот шиллинг, нужно

сдать двенадцать бушелей, то есть за пять бушелей

деньги задерживаются. Так хозяева принуждают сбор¬

щика оставаться до конца работ, независимо от того, хо¬

роший урожай хмеля или плохой,— особенно когда пло¬

хой.
Впрочем, сидеть на солнышке было приятно: золоти¬

стая цветочная пыльца сыпалась с рук, острый аромат

хмеля щекотал ноздри; память о шумных горо¬

дах, откуда пришли сюда все эти люди, затуманилась,

отодвинулась куда-то далеко. Бедные, горемычные бро¬

дяги! Бедные обитатели трущоб! И они стрем)ятся на

простор полей, и их одолевает смутная тоска по земле,

с которой их согнали, тоска по ветру, дождю, солнцу и

вольному воздуху, не оскверненному городским смра¬

дом. Как море манит моряка, так манит их плодородная
106

земля, и в каждом хилом, нерасцветшем теле живет^душа

далеких предков, которые не знали городов. Людей без¬

отчетно волнуют и радуют звуки, краски и запахи земли,

потому что в крови у них еще живут воспоминания, хоть

памятью они давно утрачены.
—	Хмель весь, приятель,— вздохнул Берт.
Было уже пять часов, и нам прекратили подачу вет¬

вей, чтобы сборщики успели привести все в порядок, по¬

тому что по воскресеньям не работали. Целый час то¬

мились мы без дела в ожидании учетчиков. Как только

село солнце, сразу похолодало, и ноги у нас изрядно за¬

стыли. Рядом с нами две женщины и шестеро ребятишек

собрали девять бушелей хмеля. У нас же с Бертом по об¬

меру оказалось пять бушелей. Тоже не плохо, если при¬

нять во внимание, что дети наших конкуренток были в

возрасте от девяти до четырнадцати лет.
Пять бушелей! Значит, за три с половиной часа мы

вдвоем заработали восемь с половиной пенсов. По че¬

тыре с четвертью пенса на брата — чуть больше одного

пенса в час1 В виде аванса тл могли получить только

пять пенсов; впрочем, за неимением мелочи учетчик вру¬

чил дам шестипенсовик. Он остался глух к нашим моль¬

бам, повесть о наших бедах не тронула его сердца. Он

громко заявил, что мы и так получили на пенс больше,

чем следовало, и с тем» удалился.
Допустим на минуту, что мы и в самом деле те, за

кого себя выдавали,— бедняки без гроша за душой,— и

посмотрим, как развертывались бы события дальше.

Надвигалась ночь, а мы еще не ужинали, даже не обе¬

дали, и на двоих имели шесть пенсов. Я один легко про¬

ел бы не шесть пенсов, а в три раза больше, и Берт тоже.

Ясно было, во всяком случае, что, удовлетворив шестью

пенсам'и желудок на одну шестую, мы оставили бы его

на пять шестых возмущенным такой несправедливостью.

Далее. Очутившись снова без денег, мы должны были

бы ночевать под забором, что, возможно, не так уж

страшно, только, правда, пришлось бы пожертвовать ча¬

стью тепла, полученного нами от еды. Завтра — вос¬

кресенье и вынужденный отдых. А глупый желудок не

желает отдыхать! Стало быть, вот проблема: где взять

деньги, чтобы набить его три раза в воскресенье и два¬

жды в понедельник? (Ведь следующего «аванса» мож-
107

но было ждать только в понедельник вечером!) Мы зна¬

ли, что ночлежки переполнены, а если обратиться за по¬

даянием к фермерам, то рискуем угодить в тюрьму на

четырнадцать суток. Что оставалось делать? Мы посмот¬

рели друг на друга с отчаянием. Да . нет же, вовсе не с

отчаянием! Мы от души возблагодарили бога за то,

что он сотворил нас непохожими на других людей, осо¬

бенно на сборщиков хмеля, и зашагали по дороге в

Мейдстон, побрякивая серебряными монетами, которыми

запаслись, выходя из Лондона.
ГЛАВА XV
МАТЬ МОРЯКОВ
Эти глупые крестьяне, которые дер¬

жат на своих плечах царские троны,

приносят славу государственным дея¬

телям, обеспечивают генералам проч^

ные победы, оставаясь в то же время

невежественными, апатичными или ис¬

полненными тупой ненависти; эти

крестьяне, которые своим трудом дви¬

жут мир, хотя их заставляют уничто¬

жать друг друга во имя бога, короля и

биржи,— эти мечтатели, жалкие глуп¬

цы, заслужили себе бессмертие, а они

позволяют командовать собою какой-

нибудь раззолоченной кукле и отдают

свою жизнь в распоряжение денежно¬

го мешка.
Стивен Крейн
Меньше всего можно было рассчитывать на встречу

с «Матерью моряков» в сердце Кента, но именно там я

ее нашел — на убогой улице, в бедном районе Мейдсто¬

на. На окне ее дома не виднелось объявления о сдаче

внаем комнат, и мне пришлось долго ее уговаривать,

прежде чем она согласилась пустить меня переночевать

в своем зальце. Вечером того же дня я зашел в подвал,

где у них была кухня, побеседовать с нею и с ее му¬

жем — Томасом Магриджем.
Во время этой беседы тонкости и условности слож¬

ной цивилизации нашего машинного века перестали для

меня существовать. Мне казалось, что я проникаю под

кожу, добираюсь до тайников души удивительного ост¬
108

ровного племени, найдя какой-то сплав всех его черт в

супружеской паре Магриджей. Я обнаружил и дух стран¬

ствий, увлекавший сынов Альбиона за моря и океаны, и

колоссальное безрассудство, заставлявшее англичан

ввязываться в нелепые инциденты и бессмысленные вой¬

ны, и слепую настойчивость, и упорство, приведшие их к

имперскому величию; и наравне с этим я обнаружил

огромное, непостижимое долготерпение этого народа, без¬

ропотно несущего тяжкое бремя труда от рождения до

смерти и покорно посылающего лучших своих сынов на

край света воевать и колонизировать чужие земли.
Томасу Магриджу семьдесят один год. Он мал ро¬

стом — из-за этого его и не взяли в солдаты. Он жил без¬

выездно на одном месте и работал. Все воспоминания его

детства связаны с работой. Труд — единственное, что он

знал всю свою жизнь, трудится он и сейчас. Каждое

утро старик встает с петухами и спешит на поденную

работу,— он чуть ли не с пеленок поденщик. Жене его

(семьдесят три года. Семи лет она начала работать в по¬

ле — сначала наравне с мальчишками, потом — с мужчи¬

нами. И по сей день она не перестает трудиться — уби¬

рает в доме, стирает, варит, печет, а теперь еще готовит

и для меня и заставляет меня краснеть, застилая по ут¬

рам мою постель. Старики проработали более шестиде¬

сяти лет, но ничего не накопили, и впереди их не ждет

ничего, кроме работы. Тем не менее они довольны. Ни на

что другое они и не рассчитывают, ни о чем другом и не

мечтают.
Живут они скромно. Потребности их весьма ограни¬

ченны: кружка пива после рабочего дня за кухонным

столом в полуподвале, еженедельная газета, которая чи¬

тается семь вечеров подряд, и беседа — вялая и одно¬

образная, как жвачка. Со стены смотрит на них с гра¬

вюры худенькая, ангелоподобная девушка, под гравю¬

рой надпись: «Наша будущая королева». А с пестрой ли¬

тографии рядом глядит пожилая полная дама. «Наша

королева в день брильянтовой свадьбы»,—прочел я внизу.
—	Слаще нет ничего, чем хлеб,, добыгый в поте ли¬

ца,— изрекла миссис Магридж, когда я намекнул, что

им пора, пожалуй, отдохнуть.
А муж ее в ответ на мой вопрос, есть ли им подмо¬

га от детей, сказал так:
109

—	Нет, да мы и не нуждаемся в помощи. Будем ра¬

ботать — я и мать,— пока нас бог не приберет.
И миссис Магридж энергично закивала головой о

знак полного согласия.
Старуха произвела на свет пятнадцать человек детей,

но одни уехали, другие умерли. Только самая младшая

живет в Мейдстоне, ей двадцать семь лет. Дети обзаве¬

лись семьями, своих забот по горло, как и положено се¬

мейным людям.
Где же дети? Спросите лучше, где их только нет!

Лиззи в Австралии, Мери в Буэнос-Айресе, Полл в Нью-

Йорке, Джо умер в Индии... В угоду гостю упомянули

всех — и живых и покойных, и солдата, и матроса, и же¬

ну колониста.
Мне показали фотографию, изображающую молодце¬

ватого парня в солдатской форме.
—	А это который из ваших сыновей? — спросил я.
Они дружно рассмеялись. Да разве это сын? Это
внук! Только что из Индии, солдат, королевский гор¬

нист. В одном полку с ним служит и его брат. И так оно

шло и шло — сыновья и дочери, внуки и внучки — ми¬

ровые путешественники, строители империи... Впрочем,

и старики, не покидавшие родины, тоже помогали строить

империю.
Стоит Богатой Морячки дом

У Северных Ворот;
Она рождает на свет бродяг

И в земли заморские шлет.
Одни утонут у берегов,
Другие — от суши вдали;
Мать услышит и снова шлет сыновей

Во все концы земли.
Но «Мать моряков» уже почти перестала давать по¬

томство. Род ее пошел на убыль, меж тем как население

земного шара увеличивается. Может быть, жены ее сы¬

новей продолжат род, сама же она на это уже неспо¬

собна. Выходцы из Англии ныне стали жителями Авст¬

ралии, Африки, Америки. Англия так упорно усылала

за океаны «лучших сынов», а тех, кто не уехал, под¬

вергает столь безжалостному истреблению, что теперь

ничего другого ей не остается, как только сидеть бессон¬

ными ночами да глядеть на своих королев.
Исчезла порода истых моряков британского торгово¬
110

го флота. Туда не вербуются больше такие «морские вол¬

ки», как те, кто сражался под водительством Нельсо¬

на при Трафальгаре и на Ниле. Теперь матросами на

торговых судах служат все больше иностранцы, хотя

командуют ими по-прежнему англичане, которые любят

в случае чего гнать вперед представителей других наций.

В Южной Африке буры учат британцев, как надо вое¬

вать, а британские офицеры совершают глупость за глу¬

постью и попадают впросак, хотя у них на родине, в Anrj

лии, устраиваются грандиозные гулянья для городской

бедноты в честь снятия осады с Мафекинга, а военное

министерство под шумок снижает норму роста для ново¬

бранцев.
Да иначе и невозможно. Даже самый благодуш¬

ный британец не может рассчитывать на долголетие,

обескровливая себя полуголодной жизнью. Рядовые Маг-

риджи вынуждены переселяться в города, и там они

плодят малокровное, хилое потомство, для которого не

хватает еды. Силы расы, говорящей на английском язы¬

ке, сосредоточены сегодня не на тесном маленьком бри¬

танском острове, а в Новом Свете, за океаном, куда пере¬

кочевали сыновья и дочери миссис Магридж. «Морячка

у Северных Ворот» уже доигрывает свою роль на ми¬

ровой арене, хоть она и не понимает этого. Пора ей на

покой, пора дать отдых усталому телу, и если старческая

немощь не приведет ее в ночлежку или в работный

дом, то это потому, что она вырастила себе детей на

черный день.
ГЛАВА XVI
СОБСТВЕННОСТЬ ПРОТИВ ЛИЧНОСТИ
Права частной собственности на¬

столько расширились, что права об>*

щества почти полностью исчезли, и

едва ли будет преувеличением сказать,

что благосостояние, жизненные удоб¬

ства и гражданские свободы большин¬

ства населения брошены к ногам кучки

собственников, которые не занимаются

никаким трудом.
Джозеф Чемберлен
При цивилизации, имеющей откровенно утилитарный

характер и кладущей в основу собственность, а не душу,—
111

собственность неизбежно начинает попирать личность, и

всякое нарушение прав собственности карается строже,

нежели нарушение прав личности. Человек, вынужден¬

ный спать под открытым небом из-за того, что ему нечем

уплатить за койку в ночлежке, представляется куда бо¬

лее опасным преступником, чем тот, который в кровь из¬

бил жену и переломал ей ребра. Подростка, выкравшего

полтора десятка груш из товарного вагона богатой желез¬

нодорожной компании, сочтут более серьезной угрозой

для общества, чем молодого хулигана, напавшего без

всякого повода на семидесятилетнего старика. Девушку,

которая обманом сняла угол, сказав, что имеет работу,

обязательно подвергнут суровому наказанию,— иначе

она и ей подобные взорвут, чего доброго, всю систему

частной собственности. Вот если бы она бесстыдно флани¬

ровала ночами по Пикадилли и Стрэнду, полиция не

преследовала бы ее и уж она заработала бы себе на

комнату.
Привожу в качестве образца выдержки, сделанные

мною из судебных отчетов за одну неделю:
«Полицейский суд, Уиднис. Судьи: Госсадж и Нийл.

Обвинялся Томас Линч в том, что он в пьяном виде

нарушил общественный порядок и напал на полисмена.

Обвиняемый похитил из-под стражи женщину, нанес по¬

бои полисмену и бросал в него камнями. Приговорен к

штрафу: за нарушение общественного порядка — 3 шил¬

линга 6 пенсов и за оскорбление действием — 10 шил¬

лингов плюс судебные издержки.
Полицейский суд в Куинснпарке, Глазго. Городской

судья Норман Томсон. Джоя Кейн признал себя винов¬

ным в избиении жены. Имел до этого пять судимостей.

Приговорен к штрафу в 2 фунта 2 шиллинга.
Судебная коллегия Тонтонского графства. Джон

Пейнтер, высокий, здоровый мужчина, называющий

себя рабочим, привлечен к ответственности за избиение

жены. У нее обнаружены два больших кровоподтека под
112

глазами, сильная опухоль лица. С Пейнтера взыскан

штраф 1 фунт 8 шиллингов, включая судебные издержки,

и взята подписка о том, что он будет соблюдать общест¬

венное спокойствие.
Полицейский суд, Уиднис. Рассматривалось дело Ри¬

чарда Бествика и Джорджа Хэнта, нарушивших гра¬

ницы чужого владения с целью охоты на дичь. Оба

приговорены к штрафу: Хэнт — на 1 фунт плюс судеб¬

ные издержки, Бествик — на 2 фунта плюс судебные из¬

держки.— Штраф заменен одним месяцем тюремного за¬

ключения ввиду неплатежеспособности обвиняемых.
Полицейский суд, Шафтсбери. Судья — мэр горо¬

да мистер Карпентер. Обвиняемый Томас Бейкер приго¬

ворен к тюремному заключению на четырнадцать суток

за то, что спал на улице.
Центральный полицейский суд, Глазго. Судья Дан¬

лоп. Подросток Эдуард Моррисон обвинялся в краже пят¬

надцати груш из железнодорожного вагона. Приговорен

к тюремному заключению на семь суток.
Полицейский суд, Донкастер. Судьи: Кларк и другие.

На основе закона о борьбе с браконьерством рассмат¬

ривалось дело Джеймса Мак-Гоуана. У обвиняемого

найдены капканы и много кроликов. Приговор: штраф

в 2 фунта стерлингов плюс судебные издержки или один

месяц тюрьмы.
Графство Данфермлайн. Шериф Джиллеспи. Шахтер

Джон йонг признал себя виновным в избиении Алек¬

сандра Сторрара. Ответчик избивал истца кулаками

по голове и телу, потом повалил на землю и ударил кре¬

пежным бревном». Приговорен к штрафу в 1 фунт стер¬

лингов.
Полицеиский суд, Керкалди. Судья Дишарт. Саймон

Уокер признал себя виновньш в том, что ударил челове-
8.	Джек Лондон. Т. П1.	113

ка и сбил с ног без всякого повода. Судья охарактери¬

зовал обвиняемого как личность, представляющую серь¬

езную угрозу для всего района, и оштрафовал его на

30 шиллингов.
Полицейский суд, Мэнсфилд. Суд в составе мэра го¬

рода и судебных заседателей Ф. Тернера, Дж. Уитеке-

ра, Ф. Тидсбери, Э. Холмса и д-ра Р. Несбитта слушал

дело по обвинению Джозефа Джексона в нападении на

Чарлза Нэнна. Джексон без каких-либо оснований напал

на истца, повалил его на землю и нанес ногой удар в

голову. Нэнн потерял сознание и находился после этого

две недели на излечении. Джексон оштрафован на 21

шиллинг.
Графство Перт. Шериф Сим. Судился за браконьер¬

ство Дэвид Митчелл, имевший две судимости, послед¬

нюю — три года назад. Перед шерифом возбуждено хо¬

датайство о снисхождении ввиду преклонного возраста

обвиняемого — шестьдесят два года, а также ввиду то¬

го, что он не сопротивлялся при аресте. Приговорен к тю¬

ремному заключению сроком на четыре месяца.
Графство Донди. Заместитель шерифа, достопочтен¬

ный Р. Уокер судил за браконьерство Джона Мэрей,

Доналда Крэга и Джеймса Паркса. Крэг и Паркс приго¬

ворены каждый к штрафу в 1 фунт стерлингов, который

может быть заменен четырнадцатью сутками тюрьмы,

Мэрей — к штрафу в 5 фунтов стерлингов или к одному

месяцу тюрьмы.
Полицейский суд, Ридинг. Суд в составе У. Монка,

Ф. Парфитта, X. Уолиса, Г. Гилэгэна рассмотрел дело

Альфреда Мастерса, шестнадцати лет, обвиняемого в том,

что он спал на пустыре и не имеет видимых средств к

существованию. Приговор: семь суток тюрьмы.
Город. Салсбери. Судебная коллегия в составе мэра,

С. Хоскинса, Г. Фулфорда, Е. Александра и У. Марлоу

рассмотрела дело Джеймса Мора по обвинению в краже
114

пары сапог со двора магазина. Приговор: тюремное зак¬

лючение сроком на двадцать один день.
Полицейский суд, Хорнкасл. Судьи; его преосвящен¬

ство У. Массингберд, его преосвященство Дж. Грэхем

и м-р Лукас Колкрафт. Молодой рабочий Джордж Бре-

кенбери обвинялся в том, что без малейших оснований со¬

вершил, как это квалифицировал суд, зверское напа¬

дение на Джеймса Фостера, старика семидесяти лет.

Преступник оштрафован на 1 фунт 5 шиллингов 6 пенсов.
Уорксоп. Судебная коллегия в составе Ф. Фолджамбе,

Р. Эдисона и С. Смита рассмотрела иск священника Лес¬

ли Грэхема к Джону Пристли, который нанес ему оскорб¬

ление действием. Обвиняемый в пьяном виде катил ко¬

ляску с ребенком наперерез проезжавшей подводе; при

столкновении коляска опрокинулась и ребенок выпал на

мостовую. Подвода переехала коляску» но ребенок остал¬

ся невредим. Пристли бросился избивать возчика, а когда

священник Грэхем, наблюдавший эту сцену, выразил ему

порицание, то Пристли избил и священника. Постра¬

давшему оказана медицинская помощь. Обвиняемый при¬

говорен к штрафу в 40 шиллингов с оплатой судебных

издержек.
Полицейский суд* Ротергам, Уэст Райдинг. Судьи

С. Райт, Г. Пью и полковник Стодарт слушали дело

Бенджамена Стори, Томаса Браммера, Сэмюэла У ил-

кока, обвиненных в браконьерстве. Приговор: тюремное

заключение сроком на один месяц каждому.
Полицейский суд, графство Саутгемптон, в составе

адмирала Дж. Раули, X. Кэлм-Симора и др., рассмотрел

дело Генри Торрингтона, привлеченного к ответственно¬

сти за то, что спал на улице. По решению суда подсуди¬

мый заключен в тюрьму на семь суток.
Полицейский суд, Экингтон. Суд в составе майо¬

ра Л. Баудена, Р. Эйр, X. Фаулера и д-ра Корта при-
115

говорил Джрзефа Уотса, укравшего из сада девять

кустов папоротника, к тюремному заключению на один

месяц.
Рипли. Судебная коллегия в составе Дж. Уилера,

У. Бембриджа и М. Хупера рассмотрела в соответствии

с законом о борьбе с браконьерством дело Винсента Ал¬

лена и Джорджа Холла, похитивших большое количест¬

во кроликов, и Джона Спархема, содействовавшего им.

Холл и Спархем оштрафованы на 1 фунт 17 шиллин¬

гов 4 пенса, Аллен — на 2 фунта 17 шиллингов 4 пен¬

са с оплатой судебных издержек. Подсудимые заклю¬

чены в тюрьму ввиду их неплатежеспособности — пер¬

вый и второй на четырнадцать суток, третий на один

месяц.
Полицейский суд Юго-западного района, Лондон.

Судья м-р Роуз. Арестованный Джон Пробин обвинял¬

ся в нанесении тяжелого увечья полисмену. Пробин из¬

бил свою жену, а также постороннюю женщину, старав¬

шуюся его остановить. Полисмен уговаривал его пойти

домой, но Пробин внезапно сбил его с ног ударом в ли¬

цо и продолжал избивать и душить лежачего. Затем он

преднамеренно ударил полисмена ногой по самому опас¬

ному месту, нанеся ему серьезное увечье, которое на дол¬

гий срок лишит его трудоспособности. Приговор суда:

шесть недель тюремного заключения.
Полицейский суд, Ламбет, Лондон. Судья м-р Хоп¬

кинс. «Бэби» Стюарт, девятнадцати лет, назвавшая

себя хористкой, заключена под стражу за то, что пред¬

намеренно нанесла содержательнице пансиона Эмме

Брейзер убыток в пять шиллингов. Подсудимая сняла

меблированную комнату в доме Эммы Брейзер на Ату-

элл-роуд, заявив, что служит в театре Краун. После того

как Стюарт бесплатно пользовалась пансионом м-сс Брей¬

зер в течение трех дней, последняя навела справки

и, узнав, что квартирантка солгала, потребовала ее

ареста. Стюарт заявила суду, что хотела бы работать, но

не может из-за тяжелой болезни. Приговор суда: шесть

недель тяжелых принудительных ра^т».
116

ГЛАВА XVII
«НЕПРИГОДНОСТЬ)^
Я скорей уж согласился бы умереть

на большой дороге под открытым не¬

бом. Я скорей бы согласился умереть

с голоду на вольном воздухе, или уто¬

нуть в гордой морской пучине, или по¬

гибнуть от пули в упоении жестокой

битвы, нежели влачить скотское суще¬

ствование в зловонном аду и после все¬

го испустить дух на нищенской по¬

стели.
Роберт Блэтчфорд
Я приостановился на майлэндском пустыре, привле¬

ченный спором в группе мужчин. Был вечер; спорщики,

представлявшие, по-видимому, верхушку рабочего клас¬

са, окружили одного из своих — человека лет тридцати

с приятным и открытым лицом — и довольно возбужден¬

но отчитывали его.
—	Ну, а как насчет этой шантрапы иммигрант¬

ской? — наскакивал один.—Как насчет евреев из Уайтче¬

пела, которые душат нас, вырывают работу из-под носа?
—	Да они разве виноваты? — следовал ответ.— Они

такие же люди, как мы, и тоже жить хотят. Нельзя ви¬

нить человека за то, что он продает свой труд дешевле,

чем ты, и его берут на твое место.
—	Понятно. А что же будут делать мои жена и де¬

ти?— не унимался собеседник.
—	Ишь ты какой! А у него, что ли, нет жены и де¬

тей? Собственная семья для него дороже, чем твоя. Он

не может допустить, чтобы она голодала, вот он и про¬

дает свой труд по дешевке; а ты катись, куда хочешь.

Но чем- же он, бедняга, виноват? Какой у него выход?

Плата всегда снижается, когда на одно место хотят по¬

пасть двое^ Тут все дело в конкуренции, а не в челове¬

ке, который согласен работать дешевле.
Но у тех, кто в профсоюзе, плата не снижается! —

возразили ему.
—^То-то и оно. Профсоюз не допускает конкуренции,

зато там, где нет союза, становится еще труднее. Вот ту¬

да и проникают эти дешевые рабочие руки из Уайтчепе¬

ла. Это все неквалифицированный народ, непрофсоюз¬
117

ный, они рвут друг у друга работу, и нашу прихватят за¬

одно, если у нас не будет защиты — сильного профсоюза.
Не углубляя спора, этот человек показал своим собе¬

седникам, что, когда двое борются за одно место, зара¬

боток обязательно снижается. Если бы он проанализи¬

ровал глубже, то пришел бы к выводу, что даже проф¬

союз с двадцатью тысячами членов не в состоянии удер¬

жать заработную плату на определенном уровне, когда

двадцать тысяч безработных рвутся занять их место. Это

превосходно подтверждается теперь, при возвращении

демобилизованных солдат из Южной Африки. Положе¬

ние их поистине отчаянное — десятками тысяч они вли¬

ваются в армию безработных. По всей Англии снижает¬

ся заработная плата, и это вызывает трудовые конфлик¬

ты и забастовки, а безработные ждут не дождутся под¬

хватить инструменты, брошенные забастовщикам'и.
Потогонная система труда и нищенские заработки,

сонмы безработных и бездомных людей, лишенных даже

разового пристанища,— все это неизбежно, когда пред¬

ложение труда превышает спрос. Женщины и мужчины,

которых я встречал на улицах, в городских ночлежках

и «обжорках» Армии спасения, приходят туда вовсе

не потому, что такую жизнь они считают «малиной».

Я достаточно подробно описал, какие мучения выпадают

на их долю, и, думаю, для каждого ясно, что их житье —

далеко не «малина».
Трезвый расчет показывает, что в Англии выгоднее

работать за двадцать шиллингов в неделю и питаться

регулярно и спать в постели, чем слоняться по улицам.

Ведь бродяге куда труднее: и работа у него более тяже¬

лая и платят ему меньше. Я рассказал, как проводит он

свои ночи и как, вконец измученный, плетется в «палату

разового ночлега» отдохнуть. Ясно, что такая жизнь —

не сласть. Намять четыре фунта пеньки, раздробить

двенадцать центнеров камня или проделать совершенно

омерзительную работу за корку черствого хлеба и кой¬

ку... да это же безрассудное расходование сил со сто¬

роны ночлежников! А со стороны властей — это чистый

грабеж. Они платят людям значительно меньше, чем

платил бы за такой труд капиталист-предприниматель.

Делая то же самое для частного хозяина, рабочий имел

бы лучшую постель и лучшую пищу, был бы в лучшем!
118

настроении и уж подавно свободнее. Итак, повторяю,

посетители «палаты разового ночлега» безрассудно рас¬

ходуют силы. И они это понимают, недаром они так чу¬

раются подобных заведений и идут туда лишь чувствуя

полное изнеможение. Но все-таки идут. Почему? Вовсе

не потому, что у них отбита охота к труду. Совсем нао¬

борот— у них нет никакой охоты бродяжить. В Сое¬

диненных Штатах бродяга — это почти всегда рабочий,

которому неохота трудиться. Он считает, что бродяжни¬

чать легче, чем работать. В Англии же дело обстоит ина¬

че. Здесь власти предержащие делают все возможное,

чтобы отбить охоту бродяжить,— и, надо признать,

весьма успешно дс^иваются своей цели. Бродяге ясно,

что за два шиллинга, что равняется нашим пятидесяти

центам, он ел бы три раза в день, имел бы постель да

выкроил бы еще два-три пенни на мелкие расходы. И,

конечно, он предпочел бы заработать эти два шиллинга,

а не пользоваться милостью ночлежки,— ведь и работа

была бы полегче и не пришлось бы терпеть такого уни¬

жения. Почему же он не работает? Потому, что людей,

желающих работать, больше чем1 есть на них спрос.
Когда предложение труда превышает спрос, начинает¬

ся процесс отсева. Изо всех отраслей промышленности

вытесняются менее работоспособные рабочие. Вытеснен¬

ные по этой причине, они уже не в состоянии подняться,

а обречены падать все ниже и ниже, пока не найдут та¬

кое место в промышленной структуре, где они еще могут

быть использованы. Самые же непригодные безжалост¬

но и неумолимо вытесняются и отсюда летят на дно,

в Бойню, где в муках погибают.
Достаточно одного взгляда на этих записанных в

непригодные и попавших на дно людей, чтобы убедить¬

ся, какими они здесь становятся развалинами — в ум¬

ственном, физическом и моральном отношениях. Исклю¬

чение составляют новички — эти просто не выдержали на¬

верху конкуренции, и разрушительный процесс пока толь¬

ко начинает делать свое страшное дело. Запомним, что

все силы здесь губительные, иных Нет. Человек со здоро¬

вым телом, попавший сюда из-за недостаточных умствен¬

ных способностей, быстро теряет осанку и силы, другой,

со здоровым духом, которого привела сюда физическая

неполноценность, утрачивает ясность мысли и развра¬
119

щается. Смертность на дне особенно высока, и все же

люди слишком долго страдают, прежде чем их постиг¬

нет конец.
Так создаются резервы Бездны и Бойни. Процесс не¬

прерывного вытеснения происходит повсюду, во всех

отраслях промышленности,— менее пригодных вырывают;

как сорную траву, и швыряют вниз. А непригодными лю¬

ди становятся в силу разных причин. Механик, ли¬

шенный чувства ответственности и почитающий постоян¬

ную работу тягостью, будет опускаться до тех пор, пока

не очутится в рядах поденщиков — то есть там, где во¬

обще не существует постоянной работы и где человек

мало за что отвечает. Опускаются на дно — кто быстро,

а кто постепенно — медлительные и неповоротливые, лю¬

ди с неразвитым телом или умом, а также те, кто не об¬

ладает крепкими нервами и физической выносливостью.

Непригодными становятся и хорошие рабочие, получив¬

шие увечья в результате какого-нибудь несчастного слу¬

чая, и состарившиеся рабочие, утратившие былую энер¬

гию и смекалку; и для них начинается страшный, безо¬

становочный спуск на дно, где их уже не ждет ничего,

кроме смерти.
Статистика Лондона рисует ужасающую картину. На¬

селение столицы — это одна седьмая часть всего насе¬

ления Великобритании; по ежегодному подсчету, каждый

четвертый из всех умерших здесь за год взрослых окон¬

чил свои дни в благотворительном учреждении: либо в

работном доме, либо в больнице, либо в богадельне.

Но ведь людей состоятельных не постигает подобный ко¬

нец, значит ясно, что смерть в благотворительном уч¬

реждении — это удел примерно каждого третьего взрос¬

лого рабочего.
В качестве примера того, как хороший рабочий мюжет

вдруг оказаться непригодным и что с ним тогда слу¬

чается, я должен рассказать о судьбе тридцатидвухлет¬

него Мак-Гарри, обитателя работного дома. Цитирую вы¬

держки из его сообщения о себе, приведенного в годо¬

вом отчете профессионального союза:
«Я служил на заводе Сэлливена в Уиднисе, кото¬

рый больше известен под названием «Британский содо-
120

вый завод». В тот вечер я работал в сарае, и мне надо

было пройти через заводской двор. Было десять часов,

но там не горело ни одного фонаря. Иду я через двор и

вдруг чувствую: чем-то зацепило мою ногу, прямо-такй

отрывает ее. Не помню, что со м«ой было дальше, два

дня я пролежал без сознания. Только в воскресенье вече¬

ром я пришел в себя и узнал, что нахожусь в больнице.

«Что с моими ногами?»—спросил я у сиделки, и она

сказала, что обе ноги у меня отрезаны.
Во дворе в заторной яме работала мешалка со ско¬

ростью три оборота в минуту, но яму ничем не покрыли и

не огородили. После несчастного случая со мной мешал¬

кой перестали пользоваться и прикрыли яму листом же¬

леза. Они дали мне двадцать пять фунтов стерлингов, но

не как компенсацию за увечье, а в виде пожертвования.

Так мне было сказано. Из этих денег я купил себе за

девять фунтов кресло на колесах.
Я потерял свои ноги на производстве. Я получал

двадцать четыре шиллинга в неделю,— побольше дру¬

гих, потому что соглашался работать в любую смену. На

тяжелую работу всегда посылали меня. Управляющий

мистер Мэнтон несколько раз навещал меня в больнице.

Я попросил его подыскать мне работу, когда начал по¬

правляться. Он сказал, чтоб я не беопоко-ился: директо¬

ра, мол, не такие уж жестокосердные, так или иначе

обеспечат меня. Потом мистер Мэнтон перестал прихо¬

дить, а в последний раз, когда был, пообещал мне вы¬

хлопотать у дирекции пятьдесят фунтов, чтобы я мог

уехать к моим друзьям в Ирландию».
Бедный Мак-Гарри! Ему платили побольше, чем дру¬

гим рабочим, за его особое радение и постоянную готов¬

ность работать в любую смену. На всякую тяжелую ра¬

боту посылали именно его. Но стряслась беда — и вот он

в работном доме. Есть у него, впрочем, еще одна возмож¬

ность: вернуться на родину в Ирландию и на всю жизнь

стать обузой для друзей. Ком)ментарии излишни.
Не надо забывать, что пригодность определяется не

личными качествами рабочего, а спросом на труд. Если

на одно место имеются три претендента, то работу полу¬

чает один, а двое других, как бы способны, они ни были,
121

зачисляются в «непригодные». Представим себе, что

Германия, Япония и Соединенные Штаты захватят миро¬

вые рынки железа, угля и текстиля,— немедленно сотни

тысяч английских рабочих окажутся выброшенными за

борт. Кое-кто из них эмигрирует за границу, но большин¬

ство бро-сится в другие отрасли промышленности и вызо¬

вет общее потрясение сверху донизу. Для установления

равновесия на дно Бездны будут сброшены сотни тысяч

новых «непригодных». Или, допустим, случилось другое—

все рабочие увеличили производительность труда вдвое.

Сразу половина их оказалась бы лишней и отнесенной к

чисЛу «непригодных», хотя каждый человек работал бы

в два раза лучше прежнего и лучше многих умелых сво¬

их предшественников.
Когда работы не хватает на всех, то сколько есть лиш¬

них, незанятых рабочих, столько и будет «непригодных»,

обрекаемых на медленную, мучительную гибель. Я став¬

лю себе целью показать в следующих главах своей кни¬

ги не только то, как условия работы и образ жизни гу¬

бят «непригодных» рабочих, но и то, как силами совре¬

менной промышленной цивилизации непрерывно и бес¬

смысленно создаются новые сонмы «непригодных».
ГЛАВА XVni
ЗАРАБОТНАЯ ПЛАТА
Иной за хлеб свою жизнь продает.
За золото душу — иной.
Кто в доме работном приют найдет,

А кто в воде речной.
У нас богачи вершат дела,
И жребий наш хорош:
В Англии подешевели тела,
А души купишь за грош.
Когда я узнал, что в Лондоне сотни тысяч семейств

живут на недельный заработок в двадцать один шиллинг

или еще того меньше и эта часть населения составляет

1 292 737 человек, меня заинтересовал вопрос: как же на¬

до составить бюджет на неделю, чтобы семья могла су¬

ществовать и имела силы работать? Я не стал брать се¬

мью из шести, семи или десяти человек, а взял среднюю,
122

состоящую из отца, матери и троих детей, и записал, как

там тратится 21 шиллинг, или приблизительно 5 дол¬

ларов 25 центов на„американские деньги.
Квартирная

плата

Хлеб *

Мясо .

Овощи

Чай .

Сахар ,

Масло

Молоко

Мыло ,

Уголь ,

Дрова

Керосин
Стоимость

в долларах
1,50
1.00
0,8772
0,627а
0,18
0,18
0,20
0,12
0,08
0,25
0,08
0,16
Стоимость

в шиллингах
6/0
4/0
3/6
2/6
0/9
0/9
0/10
0/6
0/4
1/0
0/4
0/8
Итого
5,25
21/2
Достаточно вглядеться лишь во вторую графу, чтобы

понять, как мало тут места для излишеств. Один доллар

(на наши деньги) в неделю на хлеб для пятерых — то

есть два и шесть седьмых цента в день на человека»—зна¬

чит, меньше одного цента на раз, если человек ест три

раза в день! А между тем хлеб — у них самая большая

статья расхода. Мяса они получают меньше, а овощей еще

меньше. Что касается остальных продуктов, то их дозы

настолько микроскопичны, что не заслуживают внимания.

При этом надо еще сказать, что провизия покупается по¬

немногу, а это самый дорогой и расточительный метод

ведения хозяйства.
Хотя такой бюджет исключает какие бы то ни было

излишества и охраняет семью от ожирения, лишних денег

тоже, как видите, не остается: двадцать один шиллинг

полностью уходит на еду и квартирную плату. Ни о каких

карманных деньгах не может быть и речи. Если глава

семьи выпьет кружку пива — это значит, что все члены

семьи получат меньше еды; а чем меньше они будут есть,

тем скорее, станут «непригодными». Эти люди не могут

пользоваться ни омнибусом, ни трамваем; они не имеют

денег даже на конверт с маркой, не говоря уж о воскрес¬

ной поездке за город, посещении грошовогр кабаре, член¬
123

стве в каком-нибудь клубе или покупке сладостей, табака,

книг и газет.
Но предположим, что одному из трех ребятишек по¬

надобились башмаки. Тогда семья на целую неделю вы¬

нуждена отказаться от мяса. А ведь у них пять пар ног,

которые нужно обуть, и всем пятерым членам семейства

нужно что-то надеть на голову и как-то прикрыть тело,

поскольку закон преследует хождение в непристойном ви¬

де. Словом, чтобы не замерзнуть на улице и не попасть в

тюрьму, приходится снова и снова жертвовать своим здо¬

ровьем. А что так оно и бывает, это факт: отбросьте

квартирную плату, уголь, керосин, дрова и мыло, и на

пропитание останется по четыре с половиной пенса в день

на человека. Если из этих четырех с половиной пенсов

еще выгадывать на одежду, то где же взять силы рабо¬

тать?!
Все это достаточно тяжко. Но случилось несчастье:

отец сломал себе ногу или умер. И вот уже нет четырех с

половиной пенсов на еду, а через неделю нечем упла¬

тить за квартиру. Тогда путь на улицу, в работный дом

или в какую-нибудь страшную лачугу, где мать будет

биться из последних сил, стараясь прокормить семью на

десять шиллингов, которые, может быть, ей удастся до¬

бывать.
Хотя в Лондоне 1 292 737 человек живут на заработок

в двадцать один шиллинг и ниже того, мы анализировали

только бюджет семьи из пяти человек. Но ведь есть семьи

побольше, и есть такие, которые не располагают два¬

дцатью одним шиллингом, а* многие и вовсе не имеют по¬

стоянной работы. Естественно задать вопрос: как же жи¬

вут те? На это можно ответигь лишь одно: они не живут.

Им неведомо, что такое жизнь. Они влачат полуживот-

ное существование, пока над ними не смилуется смерть.
Прежде чем заглянуть в самые глубины нищеты, рас¬

смотрим положение телефонисток. Для этих чистых, све¬

жих английских девушек требуется более высокий уровень

жизни, не такой скотский, иначе не сохранить им своей

свежести и чистоты, этим молодым английским девушкам.

Поступая работать на телефонную станцию, они получают

для начала одиннадцать шиллингов в неделю. При уме и

расторопности такая девушка может лет через пять дослу¬

житься до фунта стерлингов в неделю. Недавно лорду
124

Лондондерри был представлен следующий расчет ежене¬

дельных затрат рядовой телефонистки:
Квартирная плата, топливо
и освещение		шиллингов	7/6
Питание дома		»	3/6
Питание на работе ...	4/6
Проезд		»	1/6
Стирка белья .....	»	1/0
Итого	18/0
Итак, ни на одежду, ни на театр, ни на лекарство в

случае болезни не остается ничего. К тому же многие из

этих девушек получают не восемнадцать шиллингов, а че¬

тырнадцать, двенадцать и даже одиннадцать шиллингов

в. неделю! Но им ведь необходимо одеваться и хочется

хоть немножко развлечься, а...
Мужчина с мужчиной часто жесток,
А с женщиной — неизменно.
На конгрессе профсоюзов, заседающем в настоящее

время в Лондоне, союз рабочих газовых заводов внес

предложение обратиться в парламент с требованием из¬

дать закон, запрещающий наемный труд детей моложе

пятнадцати лет. Против этой резолюции выступил пред¬

ставитель объединения ткачей северных графств, член

парламента Шаклтон; он заявил, что при существующих

ставках ткачи не могут сводить концы с концами без за¬

работка детей. За резолюцию голосовали представители

пятисот тридцати пяти тысяч рабочих, против — пред¬

ставители пятисот четырнадцати тысяч. Если полмиллио¬

на рабочих протестуют против запрещения детского тру¬

да, это говорит о том, какое огромное количество взрос¬

лых рабочих не обеспечено прожиточным минимумом.
Я беседовал в Уайтчепеле с женщинами, которые

шьют пиджаки в потогонных мастерских, зарабатывая ме¬

нее одного шиллинга за двенадцатичасовой рабочий день,

и с женщинами, которые подшивают брюки, получая за

это «по-царски»—от трех до четырех шиллингов в неделю.
Недавно промелькнуло сообщение об одном богатом

торговом доме, который платит своим рабочим шесть шил¬

лингов (со столом) за шесть шестнадцатичасовых рабочих

дней. «Человек-реклама» зарабатывает четырнадцать пен¬

сов в день, и этого должно ему хватить на все. Средний

недельный заработок уличного торговца от силы десять—
125

двенадцать шиллингов. Рабочие средней квалификации

всех профессий, за исключением докеров, получают мень¬

ше шестнадцати шиллингов в неделю, а докеры—от вось¬

ми до девяти шиллингов. Цифры эти точные, они по¬

черпнуты мною из отчета королевской комиссии.
Представьте себе такое: больная, умирающая старуха

содержит себя и четверых детей (и платит три шиллинга

в неделю за квартиру) тем, что клеит коробки для спи¬

чек по два с четвертью пенса за гросс. Два с четвертью

пенса за двенадцать дюжин коробок, да еще покупай за

свой счет клей и шпагат для увязки! Эта женщина нико¬

гда, ни на один день не прекращала работы—ни по болез¬

ни, ни ради отдыха или развлечения. Каждый день, вклю¬

чая воскресенье, она работает по четырнадцати часов, да¬

бы выполнить норму — семь гроссов,— за что ей платят

один шиллинг три и три четверти пенса. Стало быть,

ее рабочая неделя — девяносто восемь часов, норма тру¬

да — семь тысяч шестьдесят шесть спичечных коробок и

заработок — восемь шиллингов десять с четвертью пен¬

сов, за вычетом стоимости клея и шпагата.
Некто Томас Холмс, пользующийся известностью свя¬

щенник при полицейском суде, получил в прошлом году

в качестве отклика на свою статью о положении жен-

щин-работниц следующее письмо:
«Сэр! Простите мою смелость, но, прочитав то, что вы

пишете о бедных женщинах, работающих по четырнадцать

часов в день за десять шиллингов в неделю, я хотела бы

сообщить вам о своем положении. Я шью галстуки и за

целую неделю получаю не больше пяти шиллингов, а у

меня на руках больной муж, которого я должна кормить,

так как сам он уже десять лет ничего не зарабатывает».
Понимаете? Женщина, способная написать такое тол¬

ковое, грамотное письмо, живет вдвоем с мужем на пять

шиллингов в неделю! М-р Холмс побывал у нее. Он с тру¬

дом мог протиснуться в ее комнатушку, где на кровати ле¬

жал больной муж и где целыми днями работала она. Тут

же они ели, мылись и спали. Кровать больного оказалась

единственным местом, где мистер Холмс мог присесть, да
126

и та была завалена кусками шелка и галстуками. Больной

находился в последней стадии туберкулеза; он непрерыв¬

но кашлял, отхаркивая мокроту, и жене приходилось то

и дело отрываться от работы и подбегать к нему. Шелко¬

вая пыль от галстуков попадала ему в легкие, а зараза из

его легких попадала на галстуки. Нельзя сказать, что это

очень полезно для тех, кто будет торговать этими галсту¬

ками или носить их.
М-р Холмс посетил еще один дом, где живет двена¬

дцатилетняя девочка, которую судили за кражу чего-то

съестного. Оказалось, что эта девочка заменяет мать двум

братьям — девяти и семи лет (второй — калека) —и ма¬

ленькой сестренке, а мать их, вдова-белошвейка, не раз¬

гибая спины, работает целый день. Она платит пять шил¬

лингов в неделю за комнату. Вот запись ее последних хо¬

зяйственных расходов: чаю на полпеноа, сахару на пол¬

пенса, хлеба на четверть пенса, маргарина на один пенс,

керосина на полтора пенса, дров на полпенса. Милые, доб¬

рые хозяюшки, представьте себе, что это вы ходите за

покупками и должны прокормить на такие гроши семью

из ^тяти душ да еще следить за двенадцатилетней «ма¬

мой», как бы она не стащила чего-нибудь для своих подо¬

печных малышей, пока вы все шьете и шьете бесконеч¬

ные блузки, и этими блузками устилается дорога во

мрак — туда, где ждет вас зияющая яма нищенской мо¬

гилы!
ГЛАВА XIX
ГЕТТО
Можно ль славить наше время? Чем оправдана хвала.

Если в городской клоаке гибнут души и тела?
Там, в извилистых проулках, в царстве рабского труда,

Женщин гонят на панели преступленье и нужда,
Там людская жизнь проходит в тесноте и темноте,
Там хозяин отнимает хлеб последний у детей,
Там гнилая лихорадка по сырой ползет стене

И с живым в одной постели спит мертвец, окостенев.
Г еннисон
Было время, когда европейские нации обрекали неже¬

ланных им евреев на жизнь в городских гетто. Сегодня

господствующий класс при помощи менее грубых, но не
127

менее жестоких средств обрекает нежеланных и все же не¬

обходимых ему рабочих на существование в гетто, пора¬

жающем своими гигантскими масштабами и невообразимо

чудовищными условиями жизни. Восточный Лондон—не

что иное, как гетто. Богатые и могущественные не оби¬

тают в подобных местах, туда не забредает случайный

путешественник, там, сбившись в кучу, живут, плодят¬

ся и умирают два миллиона рабочих.
Не следует думать, что все рабочее население Лондона

ютится на Восточной стороне; впрочем, дело явно идет

к тому. В основной части города бедные кварталы один

за другим уничтожаются, и лишившиеся крова перекоче¬

вывают главным образом на Восточную сторону. Только

за последние двенадцать лет водном из восточных райо¬

нов, по ту сторону Олдгейта. Уайтчепела и Майлэнда,

число жителей увеличилось на двести шестьдесят тысяч,

то есть больше, чем на шестьдесят процентов. Кстати ска¬

зать, церкви в этом районе в состоянии вместить лишь од¬

ного молящегося из каждых тридцати семи «новоселов».
«Город убийственной монотонности» — так отзывают¬

ся о Восточном Лондоне многие, в особенности упитанные,

оптимистически настроенные, праздношатающиеся тури¬

сты, поражаясь однообразию и убожеству здешних мест.

Было бы еще полбеды, если бы Восточный Лондон харак¬

теризовала только «убийственная монотонность», коль

скоро рабочие не заслуживают, видно, красоты и многооб¬

разия впечатлений. Но Восточный Лондон достоин худ¬

шего наименования. Его следует назвать «городом дег¬

радации».
Некоторые думают, что Восточный Лондон состоит из

одних только трущоб. Это не так, хотя и не будет ошиб¬

кой сказать, что в целом Восточный Лондон — одна ги¬

гантская трущоба. В отношении элементарной пристойно¬

сти и общепринятой нравственности любая из его ужас¬

ных улиц — трущоба. Если там можно увидеть и услы¬

шать такое, что не полезно видеть и слышать моему или

вашему ребенку, то это также не полезно и другим детям.

Если моей жене или вашей жене не подобает жить в по¬

добных условиях, то это в равной мере не подобает и же¬

нам других людей. Ибо на Восточной стороне все грубое,

все непристойное цветет пышным цветом. Здесь нет ниче¬

го интимного. Дурные портят хороших и разлагаются
128

вместе. Казалось бы, что может быть милее и прекраснее

младенческой невинности? Но в Восточном Лондоне не¬

винность улетучивается так быстро, что за младенцем в

колыбели надо смотреть в оба, не то. начав ползать, он

уже окажется посвященным во все дела житейские не

меньше нас, грешных.
Следуя Золотому правилу из Евангелия, нельзя нико¬

го заставлять жить в Восточном Лондоне. Вы считаете не¬

подходящим для вашего ребенка расти, развиваться и на¬

бираться житейского опыга в таких местах? Значит, это

неподходящее место и для ребенка других родителей ра¬

сти, развиваться и набираться житейского опыта. Золотое

правило — очень простая вещь, и если следовать ему. то

больше ничего не требуется. К черту политическую эконо¬

мию и теорию естественного отбора, если там это трак¬

туется по-иному. Я говорю: то, что вредно для меня,

столь же вредно для других. И точка.
Десятки тысяч семей в Лондоне, общим числом триста

тысяч человек, занимают по одной комнате. Семей, живу¬

щих в двух-трех комнатах, еще больше, но у них так же

тесно, и они так же сбиты все в одну кучу, без различия

пола и возраста, как и те, кто ютится в одной комнате.

По закону требуется одиннадцать кубических метров на

человека, в казармах на солдата отводится в полтора ра¬

за больше, а вот профессор Хаксли, в прошлом видный

деятель здравоохранения Восточного Лондона, настаивал,

что норма на каждого должна быть около двадцати ку¬

бических метров, при наличии хорошей вентиляции. Тем

не* менее девятьсот тысяч человек из числа живущих в

Лондоне не имеют минимальных одиннадцати.
По данным Чарльза Бута, в течение многих лет зани¬

мающегося экономическими исследованиями быта трудо¬

вого населения Лондона, в этом городе миллион восемьсот

тысяч бедных и очень бедных жителей. Любопытно отме¬

тить, что бедными он называет те семьи, которые живут

на заработок от восемнадцати до двадцати одного шил¬

линга в неделю, а очень бедными — семьи, не имеющие

даже такого заработка.
Капиталисты все с большим рвением изолируют рабо¬

чих как класс и все больше принуждают их жить в чудо¬

вищной тесноте, впритык друг к другу, что порождает

не столько безнравственность, сколько полную амораль-
9.	Джек Лондон. Т, П1.	129

HOCTb. Привожу выдержку из протокола недавнего засе¬

дания совета лондонского графства, сухую и сжатую,

в которой между строк можно прочесть немало страш¬

ного.
«М-р Брус задал вопрос председателю комиссии по об¬

щественному здравоохранению: известны ли ему факты,

свидетельствующие о чрезвычайной скученности населе¬

ния на Восточной стороне. В Восточном Сент-Джордже

отец, мать и восьмеро детей: дочери—двадцати, семнадца¬

ти, восьми, четырех лет и самая младшая грудного возра¬

ста, и сыновья — пятнадцатилетний, тринадцатилетний и

двенадцатилетний,— проживают все в одной маленькой

комнате. В Уайтчепеле муж, жена, три дочери — шестна¬

дцати, восьми и четырех лет, и дв1а сына — двенадцати и

десяти лет — занимают одну комнату еще меньших раз¬

меров. В БетналТрине в одной каморке ютится семья

из восьми человек: отец, мать, четыре сына — двад¬

цати трех лет, двадцати одного года, девятнадцати и

шестнадцати лет — и две дочери—четырнадцати и се¬

ми лет. М-р Брус спросил, не считают ли местные влас¬

ти своим долгом бороться с такой непомерной скучен¬

ностью».
Когда девятьсот тысяч человек живут фактически в

условиях, запрещаемых законом, для властей это, конеч¬

но, тоже изрядная морока. Например, выселяют жителей

из битком набитого дома, и те перебираются в другую

берлогу; переезд обычно совершается ночью (на ручной

тележке умещается весь домашний скарб и спящие дети),

и власти почти неизбежно теряют их след. Если бы вла¬

сти вдруг решили полностью выполнить закон 1891 года

об общественном здравоохранении, то пришлось бы вы¬

селить девятьсот тысяч человек прямо на улицу, и чтобы

водворить их опять под крышу, потребовалось бы по¬

строить пятьсот тысяч комнат.
На первый взгляд эти скверные, грязные улицы ка¬

жутся просто-напросто скверными, грязными улицами.

Но загляните в дома — и вам откроются неслыханные

нищета, убожество и трагедии.
130

Следующий факт, возможно, вызовет у читателя от¬

вращение, но еще отвратительнее то, что такой факт мог

произойти. На Девоншайр-плейс недавно скончалась ста¬

руха семидесяти пяти лет. Представитель следственных

органов заявил, что все имущество покойной состояло из

кучи тряпья, усеянного насекомыми. Пока следователь

находился в комнате, вши переползли и на него. Нико¬

гда еще он не видел ничего подобного: решительно все в

комнате было усеяно вшами.
По свидетельству врача, покойная лежала в одной

рубашке и чулках на поваленной решетке камина. Тело

ее кишело вшахми, и вся одежда, какая была в комнате, ка¬

залась серой от насекомых. Осмотр тела выявил предель¬

ное физическое истощение покойной. Ноги ее были покры¬

ты язвами от укусов, и чулки прилипли к язвам.
Другой свидетель заявил следующее: «Я имел несча¬

стье видеть труп бедной женщины в морге и до сих

пор не могу без содрогания вспомнить это страшное зре¬

лище. Она лежала в мертвецкой худая, как щепка,— кос¬

ти да кожа. Волосы на голове свалялись, как войлок, и

в них гнездилось несметное количество насекомых.

По костлявой груди ползали сотни, тысячи, мириады

вшей».
Я не желал бы такой смерти своей матери, а вы —

своей, так не будем желать ее другим матерям тоже.
Священник Уилкинсон, побывавший в Зулуленде, не¬

давно писал: «Никогда бы вождь африканского племени

не разрешил столь непристойного смешения полов: мо¬

лодых мужчин и женщин, мальчиков и девочек». Он

имел в виду детей гетто, которые спят вповалку со взрос¬

лыми и уже в пятилетнем возрасте знают такое, чего им

лучше бы не знать, но только уже поздно их переучи¬

вать.
Общеиззестно и позорно то, что дома в гетто, населен¬

ные бедняками, приносят владельцам больше дохода, чем

барские особняки. Мало того, что бедняк-рабочий вынуж¬

ден жить в скотских условиях, он еще должен платить

за свою конуру относительно более высокую плату, не¬

жели богач за просторные апартаменты. Существует це¬

лая категория людей, выгодно эксплуатирующих тру-

щобы — ведь для всех нуждающихся не хватает жилья и

бедняки берут его с боя, а многие вынуждены волей-не¬
131

волей идти в работный дом. В аренду сдается все: дома,

квартиры, комнаты и углы.
«Сдается часть комнаты» — такое объявление я видел

недавно в окне дома в пяти минутах ходьбы от Сент*

Дл«еймс-Холла. Священник Хью Хьюз утверждает, что

койки сдаются на основе трехсменной системы. Это зна¬

чит, что на одну койку приходится по три жильца; каж¬

дый из них занимает ее восемь часов,— постель не успе¬

вает остыть. На три смены сдается даже пол под койкой.

Санитарные инспектора нередко обнаруживают такую

картину: в комнате объемом в тысячу кубических футов

спят на одной кровати три женщины, а на полу под кро¬

ватью — еще две. В другой комнате в тысячу шестьсот

пятьдесят кубических футов на кровати спит мужчина с

двумя детьми, а под кроватью — две женщины.
А вот типичный образец более «респектабельного»,

двухсменного, пользования комнатой: днем ее занимает

молодая женщина, работающая по ночам в гостинице,

а с семи часов вечера, когда она уходит на работу, и до

семи утра в комнате располагается рабочий-каменщик.
У. Дэйвис, настоятель храма Христа в Спайтелфилд-

зе, произвел перепись населения некоторых улиц своего

прихода, и вот что он отметил:
«В одном переулке десять .домов, и в них пятьдесят од¬

на комната. Комнаты почти все одинаковой площади —

восемь футов на девять. Общее число жильцов — двести

пятьдесят четыре человека. Но по двое живут только в

шести комнатах, в остальных помещается от трех до девя¬

ти человек. В соседнем переулке шесть домов, в них два¬

дцать две комнаты и восемьдесят четыре жильца, причем

в некоторых из комнат проживают по шесть, восемь и де¬

вять человек. В одном доме на восемь комнат приходится

сорок пять жильцов: девять в одной, восемь в другой,

по семи в третьей и четвертой и шесть в пятой».
Гетто перенаселено не потому, что людям нравится так

жить, а потому, что у них нет другого выхода. Почти по¬

ловина рабочих платит за квартиру от двадцати пяти до

пятидесяти процентов своего заработка. Средняя кеар-
132

тирная плата за комнату в Восточном Лондоне колеб¬

лется от четырех до шести шиллингов в неделю. Квали¬

фицированный рабочий из своего заработка в тридцать

пять шиллингов отдает домохозяину пятнадцать шил¬

лингов за две крохотные клетушки, прилагая отчаянные

усилия к тому, чтобы поддержать некое подобие семей¬

ной жизни. При этом квартирная плата непрерывно ра¬

стет. На одной из улиц в Степни только за два года пла¬

та за жилище возросла с тринадцати до восемнадцати

шиллингов, на другой улице — с одиннадцати до шест¬

надцати, на третьей — с одиннадцати до пятнадцати, а в

Уайтчепеле, где прежде за домик из двух комнат брали

десять шиллингов, теперь берут двадцать один. На восто¬

ке, западе, севере и юге Лондона квартирная плата не¬

уклонно ползет вверх. Когда акр земли ценится от два¬

дцати до тридцати тысяч фунтов стерлингов, кто-то

должен возмещать расходы домовладельцу!
Член палаты общин У. Стедмен, выступая по поводу

положения своих избирателей района Степни, заявил сле¬

дующее:
«Сегодня утром меня остановила возле моего дома не¬

кая вдова. У нее шестеро детей, их надо кормить. Она

арендует домик за четырнадцать шиллингов в неделю и в

свою очередь сдает углы. Кроме того, занимается поден¬

ной стиркой и уборкой. Она с плачем рассказала мне, что

домовладелец увеличил квартирную плату до восемнадца¬

ти шиллингов. Что ей остается делать? Свободных домов

в районе Степни нет: каждый угол занят, все перепол¬

нено».
Господство одного класса зиждется на вырождении

другого; когда рабочие согнаны в гетто, им трудно избе¬

жать процесса вырождения. В гетто вырастает низкорос¬

лое, физически недоразвитое, слабовольное племя, резко

отличающееся от племени хозяев. Мужчина здесь — это

какая-то карикатура на физически здорового человека.

А женщины? А дети? Они бледны и малокровны, сутулы

и кривобоки, под глазами пролегли глубокие тени. Все

женственно привлекательное гибнет здесь, не успев рас-

цвесть.
133

Хуже всего то, что только такие и остались в гетто —

вырождающееся племя, которому предстоит дальнейшее

вырождение. Уже полтора столетия, не меньше, истоща¬

ются людские резервы. Сильные, мужественные, инициа¬

тивные, предприимчивые люди уезжали в новые, более

свободные страны, строили новые государства, создавали

новые «нации. Те, кто не обладал этими качествами,— лю¬

ди слабовольные, неспособные, неумелые или безнадеж¬

но больные и отчаявшиеся,— оставались в Англии про¬

должать род. Но и дальше, из года в год, все, что они про¬

изводили лучшего, отнималось у них: стоит юноше под¬

няться здоровым и рослым, как его немедленно призывают

в армию. По словам Бернарда Шоу, солдат—«это якобы

героический, полный патриотических чувств защитник ро¬

дины, а на самом деле — горемыка, которого нищета за¬

ставила за дневной паек, крышу над головой и одежду

продаться в качестве пушечного мяса».
Этот постоянный отсев всего лучшего, что родится

в рабочей среде, истощил породу, а самые жалкие ее

остатки опускаются в гетто на дно. Лучшие жизненные

соки высосаны и впрыснуты в кровь новых поколений в

далеких заморских странах. В гетто остаются одни подон¬

ки; их изолируют и предоставляют своей судьбе, и они

теряют облик человеческий, уподобляясь животным. Если

они совершают убийства, то, убив, тупо отдают себя в ру¬

ки палачей. Они грешат, не дерзая. Такой пырнет тупым

ножом приятеля или размозжит ему голову чугунным

горшком, а потом усядется ждать полицию. Бить жену —

привилегия мужчины, которую дает ему брак. Мужчины

носят здесь удивительные сапоги, подбитые железными

гвоздями. Украсив мать своих детей синяком под глазом,

супруг валит ее на землю и топчет подковами, как техас¬

ский жеребец топчет гремучую змею.
Женщина из беднейших слоев гетто — такая же ра¬

быня мужа, как индейская скво. И лично я, на месте та¬

кой женщины, предпочел бы быть индейской скво. Муж¬

чины находятся в экономической зависимости от своих хо¬

зяев, женщины — от своих мужей. В результате кулачная

расправа, которую по справедливости заслужил хозяин,

выпадает на долю жены. А она беспомощна: муж — кор¬

милец семьи, и у них дети,— не сажать же его в тюрьму,

чтобы самой с детьми помереть с голоду! При разборе в
134

суде дела о рукоприкладстве почти невозможно бывает

получись доказательства, которые позволили бы вынести

приговор виновному: обычно пострадавшая от мужниных

кулаков жена, истерически рыдая, молит судью отпустить

ее мужа на свободу — ради детей.
Жены становятся сущими ведьмами или по-со-

бачьи покорными, утрачивают самоуважение и те скудные

понятия о приличиях, которые они имели во времена де¬

вичества, и все вместе, и мужчины и женщины, безотчет¬

но погружаются глубже и глубже в трясину^
Иногда я пугаюсь собственных обобщений относитель¬

но массовой нищеты в гетто и начинаю обвинять себя

в преувеличении, боясь, что стою слишком близко от изоб¬

ражаемого предмета и мне не хватает перспективы. В та¬

кие минуты я нахожу полезным прибегнуть к свиде¬

тельству других людей для подтверждения того, что нер¬

вы у меня в порядке и голова на месте. Фредерик Гарри¬

сон всегда производил на меня впечатление разумного,

уравновешенного человека, однако вот что пи¬

шет он:
«Для меня, во всяком случае, есть достаточно основа¬

ний сказать, что современный общественный строй едва

ли представляет шаг вперед по сравнению с рабовладель¬

ческим или крепостным строем, если навсегда сохранится

то полол^ение, которое мы наблюдаем: девяносто процен¬

тов фактических производителей материальных благ вла¬

деют правом на свой угол только до конца недели, у них

нет ни клочка земли, ни даже собственной комнаты и ни¬

каких ценностей вообще, за исключением домашнего хла¬

ма, целиком умещающегося на одной ручной тележке; они

неуверены даже в своем скудном недельном заработке,

которого едва хватает, чтобы поддержать душу в теле;

они живут чаще всего в таких местах, где хороший хо¬

зяин не стал бы держать лошадь; они никак не застрахо¬

ваны от нужды, ибо один месяц безработицы, болезни

или любое другое несчастье приводит их на грань голода

и нищеты... Если такое положение есть норма для рядо¬

вого рабочего города и деревни, то еще хуже приходится

огромной массе отщепенцев — безработных, этому резер-«

ву промышленной армии, составляющему минимум одну

десятую часть всего пролетариата; для этих людей нор¬

мальное положение — полная обездоленность. Если такое
135

устройство современного общества закрепится навсегда,

мы должны будем признать, что цивилизация несет про¬

клятие огромному большинству человечества».
Девяносто процентов! Страшное дело! Однако свя¬

щенник Стопфорд Брук, рисующий ужасную картину

жизни одной лондонской семьи, считает необходимым

помножить ее на полмиллиона! Цитирую Брука:
«В бытность мою помощником приходского священни¬

ка в Кенсингтоне я часто видел, как люди целыми семьями

двигались в Лондон по Хаммерсмит-роуд. Я познакомил¬

ся с одной из таких семей, состоящей из отца-рабочего,

матери, сына и двух дочерей. Долгое время они жили в де¬

ревне, работали в чьем-то имении и кое-как кормились

благодаря тому, что существовал общественный выгон. Но

потом общественный выгон был ликвидирован, владелец

имения перестал нуждаться в их услугах, и их преспокой¬

но выселили из дома. Куда идти? В Лондон, разумеется,

где, как они полагали, работы хватает на всех. Им уда¬

лось сберечь немного денег, и они надеялись снять две

приличные комнаты. Но в Лондоне перед ними встал не¬

умолимый жилищный вопрос: две комнаты в мало-маль¬

ски благоустроенном доме стоили десять шиллингов в не¬

делю. Продукты в городе были дорогие и плохого каче¬

ства, питьевая вода скверная. Все это очень быстро ска¬

залось на здоровье приезжих. Работу найти было трудно,

платили мало,— и скоро появились долги. Отвратитель¬

ные жилищные условия — грязь и темнота — и нескон¬

чаемая работа все больше подрывали их здоровье и сло¬

мили дух. Вскоре пришлось искать квартиру подешевле.

Сняли одну комнату, тоже за безбожную цену, и очути¬

лись в самой настоящей клоаке. Мне это место хорошо

знакомо. С таким адресом им стало еще труднее находить

работу, и они попали в лапы людей, которые за гроши

тянут из рабочих последние соки, не считаясь с тем, муж¬

чина это, женщина или ребенок. На новом месте было

еще темнее и грязнее, пища и вода еще хуже, и здоровье

их все убывало, а дурная * среда лишала последних

остатков человеческого достоинства. Зеленый змий одо¬

левал их. Само собой разумеется, что на каждом углу

этой улицы было по кабаку. Туда и устремлялись
136

эти люди, желая согреться, побыть среди людей, за¬

быть на время свое горе. Оттуда они выходили отягощен¬

ные новыми долгами, с отуманенной головой, готовые ра¬

ди выпивки на все. И не прошло и нескольких месяцев,

как отец попал в тюрьму, мать слегла, чтобы больше не

встать, сын сделался преступником, а дочки пошли по

рукам. Помножьте этот случай на полмиллиона, и тогда

вы начнете только добираться до истины».
На всем свете нельзя найти более мрачного зр^елища,

чем этот «ужасный Восточный Лондон» с его районами

Уайтчепел, Хокстон, Спайтелфилдз, Бетнал-Грин и Уоп-

пинг до Ост-индских доков. Жизненные краски здесь

серые, тусклые. Вокруг — бедность, безнадежность, уны¬

ние, грязь. Ванн никто никогда и в глаза не видал,— оби¬

тателям Восточного Лондона это представляется каким-то

мифом о наслаждениях, которыми пользовались боги.

Народ живет в грязи, а если кто и делает жалкие по-

пьггки поддерживать чистоту, то это выглядит и смешно

и трагично. Даже воздух здесь какой-то грязный, насы¬

щенный гадкими запахами, и дождь больше похож на

грязь, чем на чистую воду с неба. Каменные мостовые

заросли грязью. Словом, кругом грязь без конца и края,

и смыть ее может только извержение вулкана Пеле или

Везувия.
Унылы и однообразны бесконечные мили кирпичных

домов, и так же унылы и однообразны люди. Религия, по

существу, обошла их стороной, и они с головой погрязли

в земном, в грубом и пошлом, губительном для духа и воз-

вышенных чувств.
Когда-то англичане любили похваляться: «Мой дом—

моя крепость». Сегодня эти слова звучат анахронизмом.

У жителей гетто нет дома. Они не знают, что такое се¬

мейный очаг, и потому не чтут его святости. Даже муни¬

ципальные дома, где живут квалифицированные рабочие,

это лишь густонаселенные казармы. Здесь и не пахнет се¬

мейным очагом, что, кстати, проявляется даже в их лекси¬

коне: например, отец, вернувшийся с работы, спрашивает

на улице свою девочку, где мать, и та отвечает: «Мама в

помещении».
Образовалась коъйя порода людей — люди улицы.
137

Вся их жизнь проходит или на работе» или на улице.

У них есть какие-то крысиные норы, куда можно заполз¬

ти, чтобы переночевать,— и ничего больше. Мы не впра¬

ве оскорблять наш язык, называя подобную нору домом.

Традиционный сдержанный, молчаливый англичанин ис¬

чез. Люди улицы шумны, крикливы, нервны, взвинче¬

ны,— я имею в виду молодых. Те, кто постарше, выгля¬

дят угрюмыми, отупевшими от пива. Когда они не заня¬

ты, они часто стоят, уставясь в одну точку, точно жую¬

щие жвачку коровы. Таких можно встретить на любой

улице — они стоят и тупо смотрят перед собой. Последи¬

те за любым из них, и вы увидите, что он способен часа¬

ми не двигаться с места и после вашего ухода будет сто¬

ять все так же неподвижно, вперив пустой взгляд в про¬

странство, точно завороженный. На пиво у него нет де¬

нег; в свою нору он забирается, только чтобы поспать.

Куда же деваться? Он уже знает цену всему — и деви¬

чьей любви, и любви жены, и любви ребенка. По его

мнению, все это притворство и обман и испаряется, как

роса, бесследно исчезает под напором суровой жизнен¬

ной правды.
Повторяю: молодые нервны, взвинчены и легко воз¬

будимы; пожилые тупы, неповоротливы, флегматичны.

Нелепо даже на миг предположить, что эти люди в состо¬

янии конкурировать с рабочими Нового Света. Доведен¬

ные до нечеловеческого состояния, опустившиеся и огу-

певшие обитатели гетто не смогут быть полезными Анг¬

лии в ее борьбе за мировое господство в области промыш¬

ленности, в борьбе, которая, по свидетельству экономи¬

стов, уже началась. Они не сумеют достойным образом

проявить себя ни в качестве рабочих, ни в качестве сол¬

дат, когда Англия в нужде обратится к ним, своим за¬

бытым сыновьям. А если положение их родины в мире

индустрии пошатнется, они погибнут, как осенние мухи.

Или же, когда дела Англии примут скверный оборот, то

обитатели гетто, доведенные до полного отчаяния, могут

стать опасными: толпами ринутся они на Западную

сторону, чтобы отомстить за все беды, причиненные

ею жителям Восточной стороны. В этом случае под

огнем скорострельных пушек и прочих современных

средств ведения войны они погибнут еще быстрее и

проще.
138

ГЛАВА XX
КОФЕЙНИ И НОЧЛЕЖНЫЕ ДОМА
Во имя чего должны мы жить, как

сельди в бочке?
Роберт Блэтчфорд
Еще одно понятие сверкнуло и кануло в Лету^ лишив¬

шись своей литературной, овеянной романтикой тради¬

ции и всего того, что делает иные слова дорогими наше¬

му сердцу! Отныне слово «кофейня» будет порождать во

мне самые неприятные ощущения. Там, за океаном, од¬

ного этого слова было достаточно, чтобы вызвать в па¬

мяти множество исторических персонажей — завсегда¬

таев кофеен—денди и острословов, памфлетистов и на-

ем1ных бандитов и, разумеется, нищей богемы лондон¬

ской Граб-стрит.
Но здесь, на месте,— увы! — само название бессмыс¬

ленно. Кофейня — место, где люди пьют кофе. Неверно.

Вы не раздобудете там кофе ни за какие блага. Прав¬

да, по вашему заказу принесут какую-то бурду, именуе¬

мую кофе, но, отхлебнув глоток, вы с разочарованием

убедитесь, что это отнюдь не то, чего вы ждали.
И кофе не кофе, и кофейни не кофейни. Это грязные

«обжорки», посещаемые главным образом рабочим лю¬

дом, и тот, кто пришел сюда закусить, не может после

этого уважать себя. О скатертях и салфетках здесь и

не слыхивали; на обеденных столах навалена грязная

посуда с чужими объедками; чтобы очистить тарелку или

кружку, содержимое вываливают прямо на стол или на

пол. В дневные часы, когда там особенно людно, я бук¬

вально утопал в скользких помоях и если умудрял¬

ся проглотить кусок в такой обстановке, то лишь по¬

тому, что был зверски голоден и способен съесть что

угодно.
Рабочий человек к этому, по-видимому, привык и не¬

довольства не выражает: еда — необходимость, какие

там еще для нее украшения! Он приходит, ест с жадно¬

стью троглодита и уходит, я полагаю, только раздразнив

аппетит. Когда вы видите, что человек по пути на работу

заказывает кружку водицы, именуемой чаем и столь же

похожей на чай, как на амброзию, и запивает ею выта-
139

щенный из кармана ломоть черствого хлеба, будьте

уверены, что после такого завтрака он много не нарабо¬

тает. И, разумеется, ни он, ни тысяча его собратьев не

смогут дать столько продукции хорошего качества, сколь¬

ко дают те люди, которые плотно позавтракали доб¬

рым куском мяса с картофелем и выпили настоящего

кофе.
Кружка чаю, кусок копченой сельди и два ломтика

хлеба с маслом считаются для лондонского рабочего

роскошным завтраком. Не было случая, чтобы хоть кто-

нибудь заказал при мне в кофейне порцию мяса за пять-

шесть пенсов (самая дешевая цена), а когда я требо¬

вал себе бифштекс, то каждый раз должен был дожи¬

даться, пока хозяин кофейни пошлет в мясную лавку за

куском мяса.
Посаженный в калифорнийскую тюрьму, куда я по¬

пал за бродяжничество, я получал лучшую пищу, чем

та, которую подают лондонскому рабочему в кофейнях;

а когда я был в Америке рабочим, то за двенадцать пен¬

сов ел такой завтрак, какой британскому рабочему и не

снился. Правда, его завтрак обходится только в три-

четыре пенса, но соотношение одинаковое, ибо он за¬

рабатывает два—два с половиной шиллинга, а мне пла*

тили шесть. Зато я и делал за рабочий день куда

больше, чем он. Вот вам обе стороны медали. Че¬

ловек, материально лучше обеспеченный, всегда работает

производительнее того, чей материальный уровень

низок.
Моряки говорят, что между службой в английском

торговом флоте и в американском существует вот какая

разница: на английских пароходах дрянная кормежка,

ничтожная плата, но работа легкая. На американских

же кормежка хорошая и плата хорошая, зато застав¬

ляют М1НОГО работать. То же самое можно сказать и во¬

обще о положении рабочего люда обеих стран. Чтобы

машины на океанском пароходе производили энергию,

им необходимо топливо. С рабочим такая же картина.

А если ему не на что приобретать питание, тогда у не¬

го не будет энергии, вот и все. Обратный пример: анг¬

лийский рабочий приезжает в Соединенные Штаты. Уже

в Нью-Йорке он укладывает больше кирпичей, чем в

Лондоне, в Сент-Луисе еще больше, а в Сан-Франциско
140

больше, чем в Сент-Луисе *. Это потому, что уровень его

жизни все время соответственно повышается.
По утрам, когда люди спешат на работу, на уличных

тротуарах сидят торговки, которые выносят в мешках

хлеб на продажу. Почти все рабочие покупают этот

хлеб и едят тут же, всухомятку, даже не заходя в ко¬

фейню, чтобы запить его чаем по пенни за кружку. Яс¬

но, что при таком питании человек будет работать плохо,

ясно также и то, что его наниматель — и вся нация за¬

одно — потерпят убыток. Уже давно политические дея¬

тели кричат: «Англия, пробудись!» Право, они прояви^

ли бы больше здравого см1ысла, если бы изменили свой

клич на «Англия, поешь досьгга!»
Мало того, что пища рабочих плохая,— она еще и

грязная. Я стоял возле мясной лавки, где толпились

озабоченные домашние хозяйки, и наблюдал, как они

рылись в куче жалких обрезков говядины и баранины,

какие в Америке покупают для собак. Не буду ручаться

за чистоту рук этих женщин, как не буду ручаться за

чистоту их жалких жилищ, а меж тем они перебрасы¬

вали мясо руками, поворачивали его так и этак, придир¬

чиво рассматривая и прикидывая, как повыгоднее истра¬

тить свои медяки. Я видел, что один наиболее отврати¬

тельный кусок побывал по крайней мере в двадцати ру¬

ках, покуда мясник не всучил его маленькой робкой жен¬

щине. Так продолжалось до вечера: вместо проданных

обрезков добавлялись новые, уличная пыль оседала на

мясе, по нему ползали мухи, и множество грязных рук

шарило и шарило в этой куче.
На тележках торгуют битьши и гнилыми фруктами;

очень часто торговцы хранят товар ночью у себя в ком¬

натах, где спят целой семьей, дышат, потеют, плюют,

заражая фрукты всевозможными бациллами, а наутро

опять выносят их на продажу.
Бедняк-рабочий Восточного Лондона не знает вкуса

свежего мяса или свежих фруктов, да и вообще-то мясо

и фрукты почти для него недоступны. Даже квалифи¬

цированный рабочий не может похвастать своим столом».

Если судить по тому, что едят в кофейнях,— а это до¬
*	Каменщики в^Сан-Франциско получают двадцать шиллингов

в день. В настоящий момент они бастуют, требуя повышения платы

до двадцати четырех шиллингов. (Примечание автора.)
141

вольно показательно,— английский рабочий не имеет

представления о настоящем кофе, чае, какао. Помои и

бурда, подаваемые в кофейнях, могут еще кое-как отли¬

чаться по качеству в разных местах, но они даже отдален¬

но не напом/инают того, что мы с вами привыкли назы¬

вать кофе или чаем.
Вспоминается мне такой случай в кофейне неподале¬

ку от Джюбили-стрит, на Майлэнд-роуд.
—	Дашь мне, доченька, чего-нибудь вот на эти день¬

ги? Давай, что хочешь, мне все равно,— с утра еще крош¬

ки во рту не было, сил больше нет.
То говорила старуха, облаченная в опрятное черное

старье. «Доченька», которой она протягивала монетку в

один пенс, была хозяйка кофейни, она же и подаваль¬

щица,— изможденная женщина лет сорока.
Я ждал ответа хозяйки, волнуясь не меньше, пожа¬

луй, чем старуха. Было четыре часа дня. Посетительни¬

ца, казалось, вот-вот упадет от слабости. После ми¬

нутного колебания хозяйка пошла на кухню и принесла

порцию «рагу из барашка с молодым зеленым горош¬

ком». В тот момент я сам ел такое же блюдо, но у меня

сложилось впечатление, что барашек окончил земное

существование довольно-таки старым бараном, а горох,

будь он даже помельче и помягче, все равно не оправ¬

дал бы названия «молодой». Но не в этом дело; блюдо

это стоило шесть пенсов, а хозяйка взяла со старухи один

пенс, лишний раз доказав извечную истину, что бедня¬

ки — самые щедрые люди на свете.
Старуха, рассыпаясь в благодарностях, присела на¬

против меня за м)аленький столик и принялась жадно

поглощать горячее рагу. Оба мы молча, энергично ели.

Вдруг она громко и весело воскликнула, обращаясь

ко мне:
—	Я продала коробку спичек! Да! — Радость просто

бурлила в ней.— Я продала коробку спичек! Вот и зара¬

ботала пенни!
—	Вам уж, видно, порядочно лет? — высказал я

предположение.
” Семьдесят четыре стукнуло вчера,— ответила она

и снова склонилась над своей тарелкой.
—	Эх, дьявол, я бы рад помочь старушке, да, пове¬

ришь ли, сам до сих пор не ел сегодня,— сказал парень,
142

сидевший рядом.— Вот сейчас только случайно подра¬

ботал шиллинг: черт знает сколько горшков заставили

меня за это перемыть.
—	Я уже шесть недель не работаю по своему делу,—

ответил он на мои расспросы.— Врем1Я от времени по¬

падается работа, да редко, очень редко.
Чего только не насмотришься в этих кофейнях! Я ни¬

когда не забуду воинственную официантку из кофейни

близ Трафальгарской площади; я дал ей золотой сове¬

рен, чтобы расплатиться по счету. Кстати, в кофейнях

полагается платить вперед, а уж для плохо одетых

это правило совершенно обязательно!
Официантка попробовала монету на зуб, звякнула ею

о стойку, потом окинула испепеляющим взглядом меня и

мой оборванный костюм и, наконец, спросила:
—	Где ты ее взял?
—	Какой-то тип забыл на столе. Что, не верите?
Она посмотрела мне прямо в глаза.
—	Ври больше!
—	Ну, тогда я сам их делаю,— сказал я.
Она презрительно фыркнула и сдала мне одной

мелоч1ЬЮ, а я в отместку ей пробовал на зуб и на звук

каждую серебряную монетку.
—	Прибавьте кусок сахару в чай, я заплачу вам еще

полпенни,— попросил я.
—	Раньше ты издохнешь,— последовал любезный от¬

вет, который она подкрепила выразительными, непри-

стойньши жестами.
Я никогда не был находчив и скор на язык, но тут

почувствовал, что сражен окончательно, и кое-как, не

помня себя от обиды, проглотил свой чай, а она продол¬

жала злобствовать даже тогда, когда я уже выско¬

чил на улицу.
Как уже говорилось, триста тысяч человек в Лондо¬

не живут семьями в одной комнате, а девятьсот тысяч

прозябают в отчаянных условиях, запрещаемых зако¬

ном. Но есть еще один вид жилья для бедных — это

частные ночлежные дома, и за ними числится еще три¬

дцать восемь тысяч лондонцев. Таких заведений здесь

множество — от маленьких, тонущих в грязи хибарок до

предприятий-гигантов, приносящих пять процентов дохо¬

да и расхваливаемых самодовольными буржуа на все ла¬
143

ды (хотя сами они никогда там не бывали!). Но все

они одинаково непригодны для человека. Не то чтобы

там протекали крыши или дуло в окна, нет,— я имею в

виду обстановку в них: нездоровую и унижающую че¬

ловеческое достоинство.
Такие учреждения часто называют «гостиницами для

бедных», но эти слова звучат как насмешка. Хороша

гостиница, если человек не располагает отдельной ком¬

натой, где он мог бы побыть наедине с собой, если

его срывают с постели чуть свет и гонят вон, если он

имеет право уплатить только за одну ночь и должен

каждый вечер заново снимать койку!
Не подумайте, что я пытаюсь огульно предать ана¬

феме все крупные частные и муниципальные заведения

подобного рода и все дома для одиноких рабочих. От¬

нюдь нет. В таком общежитии рабочий избавлен от мно¬

гих ужасов мелких ночлежных домов, он получает здесь

на свои деньги то, чего не получит нигде,— но все разно

это не место для жилья; человек, который делает ка¬

кое-то общественно полезное дело., не должен жить в та¬

ких условиях.
Мелкие ночлежные дома, как правило,— сплошной

ужас; я это изведал на себе. Но не буду говорить о них,

перейду сразу к «гигантам!». Один такой дом находится

неподалеку от Миддлэссекс-стрит; его постояльцы —

почти исключительно рабочие. Прямо с улицы вы по не¬

скольким ступенькам спускаетесь в подвал. Две боль¬

шие полутемные комнаты заполнены мужчинами, заня¬

тыми поглощением пищи, которую они тут же собствен¬

норучно готовят. Я тоже собирался приготовить что-ни¬

будь для себя, но запах, ударивший мне в нос, отбил

всякий аппетит, и я ограничился тем, что решил пона¬

блюдать, как стряпают и едят другие.
Какой-то человек — видимо, только что вернувшийся

с работы,— сел за некрашеный деревянный стол напро¬

тив меня и принялся за еду. Соль, насыпанная кучкой

на довольно грязном столе, заменяла ему масло. Он ма¬

кал в нее хлеб и уписывал свой «бутерброд», запивая ча¬

ем из большой кружки, а на закуску съел еще кусочек

рыбы. Он ни с кем не разговаривал и ни на кого не

смотрел. Так и^е безмолвно ужинали и другие. Никто в

этой большой, скудно освещенной комнате не произно¬
144

сил ни слова, уныние и подавленность царили здесь.

Люди мрачно размышляли о чем-то за своей убогой тра¬

пезой. И я, как рыцарь Роланд, подумал: за какие же

грехи эти люди заслужили такое наказание?
Из кухни, однако, доносились оживленные звуки, и я

пошел туда — к плите, на которой мужчины варили се¬

бе еду. Вонь, ударившая мне в нос при входе, была

здесь еще сильнее, я почувствовал тошноту и выбежал

на улицу глотнуть свежего воздуха.
Потом я вернулся в дом, заплатил пять пенсов за

«кабину» для спанья (вместо квитанции мне вручили

огромную медную бирку) и поднялся наверх в куритель¬

ную. ТаМ) я увидел два настольных бильярда и несколь¬

ко шашечных досок. Вокруг толпились люди: одни иг¬

рали, другие ждали своей очереди. Вдоль стен тоже си¬

дел народ — кто курил, кто читал, кто занимался почин¬

кой одежды. Молодежь весело шумела, старики уг¬

рюмо молчали. Можно сказать, что здесь были люди

двух типов: веселые и мрачные,— причем грань прокла¬

дывал их возраст.
Но как и подвальные помещения, этот зал не может

сойти за «домашний очаг», особенно для нас с вами, по¬

знавших смысл этого выражения! На стенах висят чу¬

довищные, оскорбительнейшие правила поведения по¬

стояльцев. В десять часов гасят свет, и людям не остает¬

ся ничего другого, как идти спать. Для этого извольте

снова спуститься в подвал, вручить свою бирку дород¬

ному сторожу и подняться по другой лестнице в спальное

отделение. Я вскарабкался на самую верхотуру и потом

прошел вниз, обойдя несколько этажей, заполненных

спящими. «Кабина» считается высшим разрядом, туда

вдвинута узенькая кровать, и остается еще достаточно

места, чтобы человек мог стоя раздеться. Постель непло^

хая, белье чистое,— в этом отношении претензий

предъявить не могу. Но побыть одному и тут никак

нельзя.
Чтобы представить себе помещение, заполненное «ка¬

бинами», вообразите пчелиные соты, увеличьте мысленно

каждую ячейку до семи футов в высоту, остальное —

пропорционально, потом поставьте эти увеличенные со¬

ты на пол большо-го сарая — и вот вам все, как в натуре.

«Кабины» без потолков, они разделены тонкими перего-
10.	Джек Лондон. Т. Ш.	*145

родками, и вы слышите храп всех спящих, чувствуете

каждое движение ваших соседей. Но и эта клетушка-уго-

лок сдается вам на весьма короткий срок! Рано утром вы

обязаны покинуть ее; вам не разрешается оставлять там

вещи, приходите и уходить, когда заблагорассудится,

или, чего доброго, запирать дверь (впрочем, и двери-^о

никакой нет, имеется лишь дверной проем). Если вы

согласны оставаться постояльцем «гостиницы для бед¬

ных», то придется мириться с этим, равно как и с тю¬

ремными порядкам)И, посредством которых все время

подчеркивается, что вы нуль, ничтожество и нечего вам

ерепениться.
А по-моему, человеку, который трудится целый день,

необходимо иметь отдельную комнату с собственным

ключом, где сохраняются в целости его пожитки, где он

может почитать или поглядеть в окно, где он свободен

бывать когда захочет, где он может завести какие-

то собственные вещи, помимо тех, которые он носит на

себе и в карманах, где он может прибить на стенку

фотографии матери, сестры, возлюбленной, балерин,

собак по собственному усмотрению,— словом, человеку

необходимо иметь такой уголок, про который он

имел бы право сказать: «Это мое, это моя крепость,

внешний мир кончается на пороге, здесь я царь и

бог!» Имея это, человек будет лучше относиться к сво¬

им гражданским обязанностям и будет лучше работать

тоже.
Я стоял посреди спальни и слушал. Я переходил от

койки к койке и вглядывался в лица спящих. По боль¬

шей части это были люди мюлодые, в возрасте от два¬

дцати до сорока лет,— старикам не по карману ночлеж¬

ный дом, старики ходят в работный дом. Я смотрел на

этих молодых М1ужчин и думал о том, что у них ведь кра¬

сивые лица — такие лица созданы для женских поце¬

луев, а тела — для объятий. Они достойны любви и са¬

ми способны на любовь. Влияние женщины благотвор¬

но, а этим людям не хватает облагораживающего и

смягчающего влияния,— они, наоборот, с каждым днем

становятся грубее и бесчувственнее. «Где же эти жен¬

щины?» одумал я. И мне послышался «блудницы пья¬

ный смех». Эхом отозвались Леман-стрит, Ватерлоо-ро-

уд, Пикадилли и Стрэнд,— и я понял, где эти женщины.
146

ГЛАВА XXI
НЕОБЕСПЕЧЕННОСТЬ
<— Чем вы занимаетесь? Вы кажетесь больным.
—	Это из-за моих легких. Я работаю на произ¬

водстве серной кислоты.
—	Вы работаете на производстве сернокислого

натрия?
—	Трудная у вас работа?
—	Дьявольски трудная.
—	Зачем вы избрали себе такую каторжную про¬

фессию?
—	Я женат. У меня дети. Не голодать же нам

всем!
Почему вы ведете такой образ жизни?
—	У меня семья. В наших местах пропасть без¬

работных.
—	Какую работу вы называете тяжелой?
—	Мою» какую же еще! Попробовали бы вы по¬

ворочать пятидесятифунтовым ломом глыбы по три

центнера каждая, когда из печи так и полыхает!
—	Мне-то не надо. Я философ.
—	Ах, так? Тогда держитесь за свое дело. Хуже

нашего и в аду не сыщешь.
Из бесед Роберта Блэтчфорда

с разными рабочими^
Я разговорился с одним чрезвычайно озлобленным

человеком. По его убеждению, жена обошлась с ним не¬

справедливо и столь же несправедливо обошелся суд.

Неважно, кто здесь прав, а кто виноват. Дело в том, что

жена добилась развода, и его присудили к выплате де¬

сяти шиллингов в неделю на содержание ее и пятерых

детей.
-	Вы только подумайте,— жаловался он мне,— что

будет с нею, если я перестану платить эти десять шил¬

лингов? Вдруг какое-нибудь* несчастье случится со мной

и я не смогу работать пан заболею грыжей, ревматиз¬

мом, холерой..^ Нто с ней тогда будет, что? — Он уныло
147

покачал головой.— Пропадет ведь, одна ей дорога — в

работный дом, а там, знаете, какая собачья жизмь? А не

захочет туда, так будет еще того хуже. Пойдемте, я пока¬

жу вам десяток женщин, спящих в подворотне. И это еще

не самое страшное, что ее ждет, если не будет меня и

моих десяти шиллингов.
Уверенность, с какой этот человек предрекал судьбу

своей семьи, заслуживает внимания. Умудренный жиз¬

нью, он понимал, как непрочно обеспечена его жена кус¬

ком хлеба и пристанищем. Крышка ей, если бывший муж

потеряет — окончательно или даже на время — способ¬

ность работать. Раздвиньте рамки этого случая, и вы

обнаружите, что точно в таком же положении находятся

сотни тысяч и даже миллионы супружеских пар, кото¬

рые не разводились, а вместе, полюбовно несут заботы

о своей сем1ье.
Факты действительно чудовищные. В одном только

Лондоне миллион восемьсот тысяч человек относятся к

разряду малоимущих, а частично даже неимущих; до¬

бавьте к ним еще миллион таких, которых недельная

получка спасает от нищенства. Восемнадцать процентов

населения Англии и Уэльса вынуждены пользоваться по¬

собием, причем в Лондоне, по данным совета лондон¬

ского графства, эти лица составляют двадцать один про¬

цент. Разумеется, между получающими пособие и абсо¬

лютными нищими есть известная градация, но Лондон

корм!ит и сто двадцать три тысячи полностью обездолен¬

ных тоже (цифра, равная населению целого города!).*

Каждый четвертый лондонец умирает в благотворитель¬

ном учреждении; из каждой тысячи жителей Англии

девятьсот тридцать девять человек ум1ирают в бедности;

восемь миллионов человек живут впроголодь и, наконец,

двадцать миллионов не знают самых элементарных жиз¬

ненных удобств.
Интересно более подробно рассмотреть данные о лон¬

донцах, умерших в благотворительных учреждениях.
В период от 1886 до 1893 года процент нищих по от¬

ношению ко всему населению был в Лондоне ниже, чем

по всей Англии в целом; в дальнейшем, однако, Лондон

стал перегонять. Но даже статистического отчета за

1886 год явствует, что в 1884 году в Лондоне скончалось

81 951 человек, из них:
148

в работных домах	9 909
в больницах	о 559
в сумасшедших домах	 2/о
Всего в благотворительных
учреждениях 16 746 человек
Один писатель, член Фабианского общества, коммен¬

тировал эту таблицу так:
«Учитывая, что приведенные цифры включают срав¬

нительно небольшое количество детей, можно предполо¬

жить, что каждому третьему взрослому лондонцу суж¬

дено умерепь в благотворительном учреждении, причем

среди них явно преобладают люди физического труда».
Эти цифры помюгают понять, насколько близок ря¬

довой трудящийся к нищете. Причины обнищания бы¬

вают разные. Вот, например, объявление из вчерашней

газеты:
«Требуется конторщик со знанием стенографии, ма¬

шинописи и счетоводства. Жалованье 10 шиллингов в

неделю. Обращаться письменно и т. д.».
А сегодня я прочитал в газете о том, что обитатель

одного из лондонских работных домов, конторщик по

профессии, тридцати пяти лет, был привлечен к судеб¬

ной ответственности за отказ от трудовой повинности. Че¬

ловек этот утверждал, что за время пребывания в ра¬

ботном доме беспрекословно выполнял все наряды, ко¬

гда же надзиратель послал его дробить камень, не су¬

мел кончить работу вовремя, ибо руки у него покрылись

волдырями. Он признался, что никогда не держал в

руках более тяжелого инструмента, чем перо. Судья вы¬

нес приговор ему и его несчастным рукам!: семь дней тя¬

желых принудительных работ.
Одних людей приводит к нищете старость, других —

несчастный случай, третьих — болезнь или смерть кор¬

мильца семьи. Воз'ьмем семью, которая состоит из мужа,

жены и троих детей и еле-еле сводит концы с конца¬

ми на двадцать шиллингов в неделю (а таких семей в

Лондоне сотни тысяч). Заработок мужа уходит у них

весь до последнего гроша, и если вдруг они его лишатся»
149

то через неделю семья будет обречена на нищету и го¬

лод. А что, если с кормильцем семи>и произойдет не¬

счастный случай? Мать, обремененная трем)я детьми, мно¬

го не заработает. Перед ней выбор: либо отдать детей об¬

ществу по призрению малолетних нищих, а самой посту¬

пить куда-нибудь, либо приносить работу из потогонной

мастерской в свою берлогу (куда придется перебраться,

ибо прежняя комната будет уже ей не по карману). Но

в потогонных мастерских основной контингент надом¬

ниц — замужние женщины, чей заработок в семье являет¬

ся не главным, а подсобным, да женщины-одиночки, ко¬

торым нужно кормить лишь себя, и это определяет рас¬

ценки. И они настолько ничтожны, что мать и трое ее

детей вынуждены жить хуже животных, голодать и му¬

читься, пока смерть не положит конец их страданиям.
Два факта из газет подтверждают, что мать — кор¬

милица троих детей — не может выдержать конкурен¬

ции тех, которые согласны на еще более мизерную пла¬

ту, чем она.
Некий человек написал письмо в редакцию, в кото¬

ром выразил свое возмущение. Его дочь вдвоем с товар¬

кой делают коробки по восемь с половиной пенсов за

гросс. Ежедневно они изготовляют четыре гросса. При

этом восемь пенсов они должны расходовать на транс¬

порт, два — на этикетки, два с половиной — на клей и

один — на шпагат для обвязывания коробок. Им остает¬

ся один шиллинг девять пенсов, то есть по девять с по¬

ловиной пенсов на каждую.
Второй случай: на днях в опекунский совет Лутона

обратилась за вспомоществованием старушка семидеся¬

ти двух лет. По словам газеты, «она шила соломенные

шляпы, но вынуждена была бросить это занятие, так как

платили баснословно мало: два с четвертью пенса за

шляпу, которую требовалось изготовить собственноруч¬

но от начала до конца и поставить за свой счет от¬

делку».
Между тем мать и трое детей, о которых говорилось

выше, ничем решительно не согрешили, чтобы заслужить

подобное наказание. Просто стряслась беда — и все; вы¬

шел из строя кормилец семьи. Обезопасить себя на этот

счет невозможно: кому как повезет. Каждая семья имеет

столько же шансов избежать падения на дно Бездны,
150

сколько и угодить туда. Возможности эти отражены в

холодных, безжалостных цифрах. Некоторые из них уме¬

стно здесь привести.
Сэр А. Форвуд подсчитал, что ежегодно один рабо¬

чий из 1 400 бывает убит, один из 2 500 превращается в

полного инвалида, один из 300 превращается в полуин-

валида и один из 8 выходит из строя на три-четыре не¬

дели по болезни.
Но это касается только несчастных случаев в промыш¬

ленности. А ведь ужасную роль играет и общая высокая

смертность в гетто. Средняя продолжительность жиз¬

ни обитателей Западного Лондона пятьдесят пять лет,

жителей же Восточного Лондона — тридцать лет. Ины¬

ми словами, обитателю Западного Лондона дается воз¬

можность прожить вдвое дольше, чем обитателю Вос¬

точного Лондона. А еще толкуют об ужасах войны! Да

перед лондонскими цифрами меркнет все, что было в Юж¬

ной Африке и на Филиппинских островах. Вот где проли¬

вается кровь — здесь, в самой мирной обстановке! И в

этой войне не соблюдается никаких гуманных правил:

женщин и грудных детей убивают здесь с такой же

жестокостью, как и мужчин. Нечего ссылаться на вой¬

ну, если в Англии ежегодно убивают и превращают в

инвалидов полмиллиона мужчин, женщин и детей, за¬

нятых в промышленности.
На Западной стороне умирают, не достигнув пяти

лет, восемнадцать процентов детей. На Восточной сторо¬

не в том же возрасте гибнет пятьдесят пять процентов

детей. В Лондоне есть такие кварталы, где из каждых ста

младенцев пятьдесят умирает до года, а из пятидесяти

оставшихся в живых двадцать пять гибнут, не дожив

до пяти лет. Убийство — вот это что! Ирод, ты посрам!-

лен: ведь ты истребил лишь половину младенцев!
О том, что из-за несчастных случаев в промышлен¬

ности гибнет больше людей, чем на войне, свидетельствует

следующая выдержка из недавнего отчета санитар¬

ного инспектора города Ливерпуля (его заявление верно

не только в отношении Ливерпуля):
«Во дворы здесь почти никогда не заглядывает солн¬

це, а в домах постоянное зловоние, вызываемое глав¬

ным образом тем, что стены и потолки, сделанные из
151

пористого материала, за многие годы насквозь пропи¬

тались всеми запахами. Убедительным доказательством

того, что солнечные лучи не проникают в эти помещения,

может служить такой факт: комитет садов и парков по¬

становил подарить беднякам ящики с цветами для укра¬

шения их жилищ, но это ни к чему не привело, так как

цветы чахли в столь нездоровой атмосфере».
М-р Джордж Хоу составил следующую таблицу, ха¬

рактеризующую положение в трех приходах Сент-

Джордж в Лондоне:
^Процент насе-'
ления, живущего Смертность

в условиях	на тысячу
скученности	человек
В Западном	10	13,2
В Южном	 35	23,7
В Восточном	 40	26,4
А так называемые вредные профессии, в которых за¬

нято бесчисленное множество рабочих! Жизнь этих лю¬

дей поистине висит на волоске и подвергается куда боль¬

шей опасности, чем жизнь солдата двадцатого века.,При

обработке льна в полотняном производстве, где рабо¬

тать приходится с мокрыми ногами и в мокрой одежде,

чрезвычайно многие болеют бронхитом, пневмони¬

ей и острым ревматизмом, а в чесальных и прядильных

цехах мелкая пыл!Ь вызывает хронические легочные за¬

болевания. Женщина, начавшая работать там с семна¬

дцати — восемнадцати лет, к тридцати годам превра¬

щается в развалину. Рабочие химической промышлен¬

ности (а на химические заводы обычно принимают самых

крепких людей, с великолепным телосложением) в сред¬

нем не доживают до сорока восьми лет.
О труде гончаров доктор Арлидж говорит следую¬

щее: «Пыль в этом производстве убивает не сразу, но из

года в год все плотнее оседает на легких, образуя в кон¬

це концов как бы панцирь. Дыхание становится все бо¬

лее затрудненным и, наконец, прекращается совсем».
Стальная пыль, каменная пыль, глиняная и извест¬

ковая пыль, пыль от пуха и древесного волокна — все

это уносит больше жизней, чем пулеметы и пушки.

Страшнее всего свинцовое отравление, которому люди
152

подвергаются на производстве белил. Вот весьма типич¬

ная картина гибели молодой, здоровой, хорошо сложен¬

ной девушки-работницы с производства свинцовых белил.
«Соприкасаясь в течение некоторого времени с ядо¬

витыми веществами, девушка заболевает малокровием.

На деснах проступает синяя кайма. Но это необязатель¬

ный признак — иногда десны и зубы сохраняются в хо¬

рошем состоянии. Развивается малокровие, и девушка

худеет,— но это происходит постепенно, и ни она, ни ее

близкие не придают этому значения. Однако болезнь

прогрессирует, ей сопутствуют головные боли, которые

все нарастают и нередко сопровождаются ухудшением

зрения, даже временной слепотой. Появляются симпто¬

мы, принимаемые родственниками, а иногда и врачом за

обыкновенную истерию. Внезапно возникают судороги.

Сначала сводит половину лица, затем руку и ногу с той

же стороны п, наконец, все тело. Больная, потеряв созна¬

ние, бьется в тяжелом эпилептическом припадке. При¬

ступы следуют один за другим с нарастающей силой, и

она умирает. Иногда же сознание возвращается на не¬

сколько минут, несколько часов или даже на несколько

дней. Больная жалуется все время на невыносимую го¬

ловную боль или же крайне возбуждена, бредит; это на¬

поминает картину острого маниакального состояния. В

некоторых случаях у больной, наоборот, наблюдается по¬

давленность, как при меланхолии. Сознание затем1нено,

больная перестает понимать, что с ней происходит, речь

ее бессвязна. Внезапно (если не считать того, что со сто¬

роны пульса уже имелись сигналы: бывший до того мяг¬

ким и почти нормальным, пульс становится замедлен¬

ным и твердым) начинается новый приступ судорог, и

девушка умирает — сразу или после комы. Бывают слу¬

чаи, когда судороги постепенно прекращаются, головная

боль исчезает и больная выздоравливает; но, к сожале¬

нию, она слепнет — временно или навсегда».
Приведу несколько конкретных случаев свинцового

отравления.
Шарлотта Рафферти, рослая, красивая молодая жен¬

щина, пышущая здоровьем (за всю свою жизнь она не

болела ни одного дня), поступила на фабрику свинцовых

белил. Первый приступ судорог случился в цеху, она
153

стояла в это время на стремянке. Доктор Оливер осмот¬

рел ее и обнаружил кайму на деснах — свидетельство

свинцового отравления. Для него было ясно, что судоро¬

ги скоро начнут повторяться. Так и случилось. Девушка

умерла.
Мери Энн Толер, семнадцати лет, никогда в жизни

не страдавшая припадками, поступив на фабрику, триж¬

ды заболевала и была вынуждена оставить работу. Ей

еще не было девятнадцати лет, когда у нее обнаружи¬

лись признаки свинцового отравления — припадки с пе¬

ной на губах. Вскоре она скончалась.
Мери А., необычайно выносливая женщина, сумела

продержаться на свинцовом производстве двадцать лет.

За все это время только один раз у нее были судороги.

Она родила восьмерых детей, но все они умерли в мла¬

денчестве от эклампсии. Однажды утром, расчесывая

волосы, она внезапно перестала владеть кистями обеих

рук.
У Элизы X., двадцати пяти лет, после пяти месяцев

работы на фабрике свинцовых белил начались припад¬

ки. Ее уволили с работы. Она перешла на другую фаб¬

рику и работала там без перерыва два года. Вдруг у нее

появились прежние симптомы болезни — судороги, и че¬

рез два дня она умерла от острого отравления свинцом.
Вот что говорит м-р Воэн Нэш: «Дети, матери кото¬

рых работают на производстве свинцовых белил, появ¬

ляются на свет лишь для того, чтобы умереть от экламп¬

сии в результате свинцового отравления,— они родятся

недоношенными или погибают, не прожив года».
И, наконец, разрешите мне рассказать о Гарриет

Уоркер, совсем юной девушке, которую убила безнадеж¬

ная борьба за кусок хлеба. Работа Гарриет заключа¬

лась в ТОМ!, что она покрывала посуду эмалью, вызываю¬

щей свинцовое отравление. Ее отец и брат были безра¬

ботными. Девушка держала в тайне свою болезнь, хо¬

дила пешком на фабрику — шесть миль туда и шесть

обратно, зарабатывала свои семь-восемь шиллингов в не¬

делю и умерла семнадцати лет от роду.
Спады производства тоже играют немалую роль в

том, что рабочие скатываются в Бездну. Если недельная

получка — единственная защита семьи рабочего от ни¬
154

щеты, то легко понять, что вынужденная безработица в

течение одного месяца сопряжена с неописуемыми стра¬

даниями и муками, от последствий которых жертвы без¬

работицы уже не могут избавиться, даже когда полу¬

чают работу. Только что я прочел в газетах отчет о со¬

брании Карлейльского отделения профсоюза докеров, в

котором говорится, что многие рабочие на протяжении

ряда месяцев зарабатывали четыре-пять шиллингов в не¬

делю, не больше. Такое положение приписывают тому,

что в лондонском порту наблюдается застой.
Молодой рабочий, молодая работница, холостые или

женатые, не могут надеяться ни на счастливую, здоровую

жизнь в среднем возрасте, ни на безбедную старость.

Как ни трудятся они, им не удается обеспечить свое буду¬

щее. Все зависит от случая, от того — произойдут или не

произойдут события, над которыми они не властны. Ни¬

какая предосторожность, никакие увертки тут не помогут.

Раз они решили остаться на этом поле битвы, именуе¬

мом промышленным производством, то пусть знают, что

они идут на риск и шансы на успех у них ничтожны. Ра¬

зумеется, человек может покинуть поле битвы, при усло¬

вии, что он вообще удачник и не связан никакими семей'

ными узами. В таком случае мужчине лучше поступить

на военную службу, а женщине стать сиделкой Красного

Креста или постричься в монахини. Но тогда они вы¬

нуждены отказаться от семьи, от детей, от всего того, что

придает жизни ценность и спасает от страшного одиноче¬

ства в старости.
ГЛАВА XXII
САМОУБИЙСТВА
Англия — это рай для богатых, чи¬

стилище для мудрых и ад для бедня¬

ков.
Теодор Паркер
Когда человек так необеспечен и надежды его на

счастье так несбыточны, жизнь, естественно, теряет цен¬

ность и самоубийства становятся заурядным явлением.

Настолько заурядным, что, какую газету ни открой,

обязательно натолкнешься на заметку о том, что кто-то
155

покончил с собой. Причем к неудачному покушению на

самоубийство полиция проявляет не больше интереса,

чем к делу какого-нибудь пьяного дебошира, решая его с

одинаковой быстротой и равнодушием.
Такой случай произошел при мне в Темзенском поли¬

цейском суде. Я льщу себя моыслью, что у меня зоркий

глаз, чуткий слух и неплохое знание жизни, но должен

признаться, что, попав в зал суда, я далеко не все улав¬

ливал — по причине молниеносной быстроты, с которой

машина правосудия обрабатывала пьяных, хулиганов и

скандалистов, драчливых мужей, бродяг, воров, укрыва¬

телей краденого, шулеров и проституток. В центре зала,

на самом светлом месте, стояла скамья подсудимых, и

по мере того как судья изрекал свой очередной приговор,

на этой скамье непрерывным потоком появлялись все

новые фигуры женщин, мужчин и детей.
Я еще находился под свежим впечатлением от по¬

следнего подсудимого — чахоточного «укрывателя кра¬

деного», присужденного к году тяжелых принудитель¬

ных работ, несмотря на его попытку добиться снисхож¬

дения ссылкой на то, что у него жена и ребятишки и что

из‘за болезни он не может работать, как на скамье

подсудимых уже появился новый обвиняемый — юноша

лет двадцати. Я расслышал его имя и фамилию — Аль¬

фред Фримен, но не мог разобрать, в чем его преступле¬

ние. На свидетельское место поднялась добродушного

вида толстуха — жена шлюзового сторожа на канале. Де¬

ло было ночью на шлюзе «Британия»,— поведала она су¬

ду. Услышав всплеск воды, она кинулась к шлюзу и уви¬

дела вот этого самого парнишку в воде.
Я перевел взгляд на юношу. Так вот в чем он обви¬

няется — в покушении на самоубийство! Он стоял непо¬

движно, точно утратив и слух и зрение; прядь красивых

темных волос свисала ему на лоб, в его лице, худом и из¬

можденном, было что-то детское.
—	Да, сэр,— тараторила свидетельница,— я тяну его

что есть силы, хочу вытащить, а он рвется назад. Я да¬

вай кричать: «Помогите!» Спасибо, шли мимо рабочие,

мы вместе вытащили его и передали констеблю.
Судья сделал комплимент толстухе, воздав хвалу ее

мускулам, и в зале рассмеялись. А я не отводил взгляда

от этого юноши, который, едва встзшив в жизчь, уже
156

страстнэ ищет смерти в грязных водах канала. Тут-то не

до смеха!
Затем свидетельское место занял какой-то мужчина,

очень лестно охарактеризовавший юношу и пытавшийся

привести смягчающие вину обстоятельства. Он мастер

в цехе, Альфред работал у него.
—	Парень хороший,— сказал свидетель,— только

очень уж заморочен домашними неприятностями де¬

нежного порядка. Да еще мать у него больная. Беспо¬

койная натура у парня, все расстраивался, пока не до¬

вел себя до того, что уже не смог работать. Я побоял¬

ся, как бы мне самому не влетело из-за его плохой рабо¬

ты и вынужден был дать ему расчет,— закончил муж¬

чина свои показания.
—	Имеете что-нибудь сказать? — рявкнул судья.
Юноша что-то пробормотал; он все еще не пришел
в себя.
—	Констебль, что он говорит? — раздраженно спро¬

сил судья.
Дюжий человек в синей форме пригнулся к лицу под¬

судимого, затем! произнес во всеуслышание:
—	Он говорит, ваша честь, что очень сожалеет.
—	Заключить под стражу, следствие продолжить,—

изрек почтенный судья и тут же перешел к слушанию

следующего дела, свидетеля по которому уже приводи¬

ли к присяге.
А юношу, по-прежнему не замечавшего ничего вокруг,

увел стражник. Вот и все. Дело Альфреда Фримена от

начала до конца заняло пять минут. На скамье подсуди¬

мых уже находились два парня со зверскими физиономи¬

ями, которые пытались взвалить друг на друга вину за

кражу какой-то удочки, ценою, небось, в десять центов.
Беда в том, что эти бедняки действуют весьма неуме¬

ло, и только при втором или третьем покушении им удает¬

ся покончить с собой. Суду и полиции это, разумеется,

доставляет массу беспокойства и ужасно их раздражает.

Иные судьи не скрывают своего отношения к неумелым

самоубийцам и откровенно бранят их за то, что они не

довели дело до конца. М-р Р. Сайкс, председатель суда

в Стейлибридже, рассматривая несколько дней тому

назад дело некоей Энн Вуд, пытавшейся утопиться в ка¬

нале, спросил ее гневно:
157

—	Если уж вы решили покончить с собой, так почему

не сделали этого? Топиться так топиться, зачем же

причинять людям хлопоты?!
Нищета, обездоленность, страх перед работным до-

мЬм — вот главные причины самоубийства людей из ра¬

бочего класса. «Утоплюсь, но в работный дом не пой¬

ду»,— говорила Эллен Хьюз Хэнт, пятидесяти двух лет.

И в прошлую среду в Шордиче проводилось следствие и

опознавание ее трупа. Из Айлингтонского работного до¬

ма был вызван в качестве свидетеля муж покойной. Ко¬

гда-то он торговал вразнос мюлочными продуктами, но

банкротство и нищета погнали его в работный дом. Же¬

на отказалась последовать за ним.
В последний раз Эллен Хэнт видели в час ночи. Че¬

рез три часа на причале канала Риджент были обнару¬

жены ее шляпка и жакет, а позднее был вытащен из

воды ее труп. Заключение присяжных: «Самоубийство

в состоянии временного умопомешательства».
Такое заключение — преступная ложь! Закон—воп¬

лощение лжи, и, пользуясь законом, люди лгут особенно

бесстыдно. Например, oбecчeщeннaj5 женщина, отверг¬

нутая всеми, отравляет себя и своего новорожденного ре¬

бенка настойкой опия. Младенец умирает, а мать, пробыв

долгое время в больнице, остается в живых. После выздо¬

ровления ее судят за убийство, признают виновной и при¬

говаривают к десяти годам каторжных работ. Она выжи¬

ла, и закон считает ее ответственной за свои поступки.

Умри она вместе с ребенком — тот же закон признал

бы, что она находилась в «состоянии временного умопо¬

мешательства ».
Но вернемся к делу Эллен Хэнт. С одинаковым ос¬

нованием можно утверждать, что мужем этой женщины

овладело временное умопомешательство, когда он пошел

жить в Айлингтонский работный дом, как и то, что вре¬

менное умопомешательство овладело Эллен, когда она

пошла топиться. Какое из двух мест выбирать — это уж

дело вкуса и каждый решает его по-своему.
Если бы я очутился в подобном положении, то, зная,

что такое работный дом и что такое канал, я избрал бы

последний. И я беру на себя смелость заявить, что я не

больший психопат, чем Эллен Хэнт, ее муж или все ос¬

тальное плем-я людское.
158

в наше время человек уже не находится в плену у сле¬

пых инстинктов. Он обладает способностью к мышлению,

ум его достаточно развит, чтобы он мог сознательно вы¬

бирать между жизнью и смертью в зависимости от того,

что обещает ему жизнь — радость или страдание. Смею

утверждать, что Эллен Хэнт, обманутая во всех своих

надеждах и полностью лишенная радостей жизни, ко¬

торые она, несомненно, заслужила своим многолетним

трудом, не видя впереди ничего, кроме ужасов работно¬

го дома, поступила весьма благоразумно и трезво, избрав

смерть в водах канала. Далее, смею утверждать, при¬

сяжные вынесли бы куда более мудрое решение, если бы

признали, что в состоянии «временного умопомешатель¬

ства» находилась не она, а общество, допустившее, что¬

бы эта женщина после стольких лет труда на его благо

была обманута в своих надеждах и лишена радостей

жизни.
Временное умопомешательство! Ох, эти проклятые

лживые слова, которыми сытые, тепло одетые люди хотят

прикрыть свою вину перед голодными братьями и сестра¬

ми, одетыми в рубище!
А вот несколько обыденных происшествий, описанных

в одном номере газеты «Обсервер», издающейся на Вос¬

точной стороне:
«Джонни Кинг, по профессии пароходный кочегар, об¬

винялся в покушении на самоубийство. Явившись в сре¬

ду в полицейский участок, Кинг заявил, что он принял

дозу фосфора, так как нигде не мог достать работу и

находился в крайней нужде. Кинга задержали и дали

ему рвотного; в рвоте было обнаружено большое коли¬

чество яда. Привлеченный к суду Кинг заявил, что очень

сожалеет о случившемся. Он нигде не мог устроиться на

работу, хотя предъявлял отличные аттестации за шест¬

надцать лет службы. М-р Дикинсон распорядился уве¬

сти подсудимого в камеру для беседы со священником.
Тимоти Уорнер, тридцати двух лет, был заключен под

стражу для продолжения следствия в связи с аналогич¬

ным преступлением. Он спрыгнул в воду с пристани Лайм-

хауз, а когда его спасли, заявил: «Я сделал это пред¬

намеренно».
139

Молодая, приличного вида женщина, назвавшаяся

Эллен Грей, обвинялась в попытке покончить с собой.

В воскресенье, в половине девятого утра, постовой поли¬

смен № 834-К нашел ее лежащей в подъезде одного из

домюв на Бенворт-стрит; с трудом удалось ее разбудить.

В руке она сжимала пустой пузырек. Эллен Г рей призна¬

лась, что часа два-три тому назад выпила дозу опиума.

Так как состояние женщины оказалось тяжелым, был

вызван районный врач. Он велел напоить больную кофе

и не давать ей спать. На суде Эллен Грей заявила, что

покушалась на жизнь потому, что совершенно одинока и

не имеет пристанища».
Я не стану утверждать, что все самоубийцы — психи¬

чески нормальные люди, но это отнюдь не значит,» что

психически нормален всякий, кто не наложил на себя

рук. Кстати, очень часто люди сходят с ума от неуве¬

ренности в завтрашнем дне и тревоги за кусок хлеба.

Если сравнить разные профессии, то уличные торговцы,

специфика работы которых лишает их всякой обеспечен¬

ности, дают наивысший процент психических. заболева¬

ний. Из десяти тысяч уличных торговцев-мужчин еже¬

годно попадают в психиатрические больницы двадцать

семь человек, и из такого же числа женщин — тридцать

семь. В армии, среди солдат, которые уж едой-то и по¬

стелью всегда обеспечены, психически, заболевают трина¬

дцать человек на десять тысяч, а среди фермеров и ско¬

товодов — пять человек на десять тысяч. Таким образом»,

уличный торговец подвергается вдвое большей опасно¬

сти сойти с ума, чем солдат, и в пять раз большей, чем

фермер.
Неудачи и бедственное положение часто лишают

людей рассудка, доводя одних до психиатрической боль¬

ницы, других до морга или виселицы. Когда приходит бе¬

да и отец семейства, несмотря на любовь к жене и детям,

несмотря на все свое трудолюбие, не в силах найти ра¬

боту, нечего удивляться, что он теряет рассудок. И чем

больше он истощен голодом и болезнью, чем сильнее ис¬

страдалась его душа от жалости к семье, тем скорее это

может случиться.
«Красивый густоволосый шатен с.темными вырази¬

тельными глазами, правильными тонкими чертами лица
160

и пушистыми усами, одетый в очень потрепанный сер:^й

костюм, без воротничка»,— так описал репортер Фрэнка

Кавиллу, представшего перед судом! в один пасмурный

сентябрьский день.
Фрэнк Кавилла служил в Лондоне маляром-обойщи*

ком. Его характеризуют как хорошего рабочего: он был

старателен, трудолюбив, никогда в рот не брал спирт¬

ного. Все соседи Кавиллы в один голос утверждают, чго

это был нежный отец и любящий муж.
Жена Фрэнка Кавиллы, Ганна, была рослая, краси¬

вая, жизнерадостная женщина. Она всегда заботилась,

чтобы дети ее ходили в школу чистенькие, аккуратно

одетые,— все соседи заявили об этом в один голос. До¬

вольство царило в этой семье, глава которой всегда имел

работу и не пьянствовал.
И вдруг судьба переменилась. Фрэнк служил у под¬

рядчика по фамилии Бэк и занимал квартиру в одном

из его домов на Трэндли-роуд. М-ра Бэка выбросила из

двуколки лошадь, и он был убит на месте. В данном слу¬

чае судьба приняла обличье норовистой лошади. Фрэнк

Кавилла очутился перед необходимостью искать дру¬

гую работу и другую квартиру.
Это случилось полтора года тому назад. Кавилла

мужественно боролся с обстоятельствами. Он переехал

в маленький домишко на Батавия-роуд, но и тут не мог

свести концы с концами. Постоянную работу найти было

невозможно. Кавилла не отказывался ни от какой слу^

чайной работы, и все же жена и четверо детей голода¬

ли у него на глазах. Он и сам голодал, терял силы, и, на¬

конец, три месяца тому назад болезнь свалила его. И то¬

гда в доме совершенно нечего стало есть. Ни сам Ка¬

вилла, ни его жена никогда не жаловались, не говорили

никому о своих злоключениях. Но бедняки — народ чут¬

кий: соседки посылали семье Кавиллы еду, хотя, зная,

какие это почтенные люди, делали это тайно, анонимно,

чтобы не обидеть гордых соседей.
Стряслась беда, и выхода не было. Кавилла бился,

недоедал и мучился полтора года. А потом, как-то сен¬

тябрьским утром, поднялся рано, взял карманный нож

и перерезал горло жене Ганне, тридцати лет, сыну Фрэн¬

ку, двенадцати лет, сыну Уолтеру, восьми лет, дочери

Нелли, четырех лет, и самому маленькому — Эрнсту, ко-
11.	Джек Лондон. Т. П1.	161

TopoMiy был год и четыре месяца. После этого он сел сто¬

рожить убитых. Когда поздно вечером явилась поли¬

ция, Кавилла попросил полисменов бросить пенни в счет¬

чик-автомат, чтобы можно было зажечь газовый рожок

и осветить комнату.
Фрэнк Кавилла стоял перед судом в потрепанном

сером костюме, без воротничка. Красивый густоволо¬

сый шатен с темными выразительными глазами, правиль¬

ными, тонкими чертами лица и пушистыми усам»и. *
ГЛАВА ХХП1
ДЕТИ
В лачугах тулеем, без солнца хиреем,

Забыв, что прекрасен мир.
Одно зрелище радует глаз на Восточной стороне, од-

но-единственное: это дети, пляшущие на улице под зву¬

ки шарманки. Стоишь и смотришь на них, словно зача¬

рованный,— до чего же они хороши, эти малютки, наша

подрастающая смена! Как непринужденны их движе¬

ния, как легки и стремительны их прыжки, как плавно

они выступают, кружатся, приседают, подражая виден¬

ному и импровизируя, создавая собственные ритмы, ка¬

ким не обучают в балетных школах.
Я вступал в разговор с этими детьм1И при всяком! удоб¬

ном случае, и у меня создалось впечатление, что они та¬

кие же Схмышленые, как и все прочие дети, а во многих

отношениях даже смышленее. У них необыкновенно жи¬

вое воображение и поразительная способность перено¬

ситься в мир романтики и фантазии. В их крови бурлит

веселье, они наслаждаются музыкой, танцами, пестрыми

красками, и нередко сквозь грязь и лохмотья мне удава¬

лось *разгля деть удивительно красивое личико и прелест¬

ную фигурку.
Но злой колдун, живущий в Лондоне, похищает их.

Они исчезают. Напрасно станете вы искать кого-нибудь,

хоть отдаленно похожего на них, среди взрослых. Вы об¬

наружите лишь хилых недоростков с уродливыми лица¬

ми, с вялым, неразвитым умом. Пропало все: грация,

красота, фантазия, гибкость ума и эластичность муску¬

лов. Порой, впрочем, можно увидеть на улице, как жен-
162

щина, не старая еще, но уже утратившая всякую жен-

ствен-ность. опухшая от пьянства, подхватит вдруг свои

обтрепанные юбки и пустится отплясывать на панели

какой-нибудь нелепый танец. Это в ней заговорил голос

минувшего, когда она маленькой девчуркой плясала под

звуки шарманки. Нелепый, неуклюжий танец — все, что

осталось от надежд, которые сулило детство; в затума¬

ненном мозгу женщины вдруг мелькнуло давно забытое

воспоминание. Собирается толпа зрителей. Девочки, взяв¬

шись за руки, танцуют вокруг пьяной плавно и легко, и

она смутно помнит, что сама плясала так когда-то, но

теперь, увы, ее танец лишь пародия на былое. Вскоре

женщина устает, начинает жадно ловить воздух и, спо¬

тыкаясь, уходит из круга. А девочки продолжают тан¬

цевать.
Дети гетто обладают всеми качествами, которые не¬

обходимы для лепки благородных характеров, но^гетто,

как дикий зверь, набрасывается на своих детенышей, тер¬

зает молодое поколение, губит в нем эти качества, душит

жизнерадостность и загоняет многих в могилу, а тех, кого

не удается уничтожить, превращает мало-помалу в горь¬

ких, несчастных пропойц, огрубевших, опустившихся, низ¬

веденных до скотского состояния.
Как это происходит, я подробно описал в предшест¬

вующих главах, а теперь даю слово профессору Хаксли.

«Каждый, кто знаком с крупными промышленными цент¬

рами в Англии и за границей,— пишет он,— знает, что

большая и все увеличивающаяся часть населения живет

там в условиях, которые французы называют «1а misere»
В этих условиях человек лишен самого необходимого для

нормальной жизнедеятельности его организма: пищи,

тепла и одежды. В этих условиях мужчины, женщины и

дети вынуждены ютиться в каких-то звериных логовах,

жизнь в которых несовместима с понятием о приличии;

люди лишены всяких средств для поддержания здоровья,

а пьянство и драка — единственно доступные для них

развлечения. Голод и болезни многократно увеличивают

страдания, усугубляют физическое и нравственное вы¬

рождение, и даже упорный, честный труд не помогает в

борьбе с голодом, не спасает от смерти в нищете».
*	Глубокая нищета, обездоленность (франц.).
163

^ При таких условиях положение детей безнадежно.

Они мрут, как мухи, выживают лишь те, кто обладает

исключительной выносливостью и чей организм приспо-

сабливается к дегр1адирующему воздействию среды. Ребе¬

нок здесь не знает, что такое домашний очаг. В берлоге,

где он живет, он привыкает к бесстыдству и непристой¬

ностям; в бедности, тесноте и грязи чахнет его душа

и хиреет тело. Если отец, мать и трое-четверо детей ютят¬

ся в одной комнатушке и дети должны по очереди де¬

журить ночью, чтобы отгонять крыс от спящих, жить по¬

стоянно впроголодь и буквально погибать от паразитов,

легко себе представить, в каких мужчин и женщин пре¬

вратится уцелевшая в гетто молодая поросль.
Жизни нищенских семей

Как не быть извечно грустной?
Гнусным смехом, бранью гнусной

Там баюкают детей.
Молодые поженились, сняли ком!нату. Денег стало

уходить больше, хотя заработок не увеличился,— хорошо

еще, что глава семьи здоров и не потерял работы! Рож¬

даются дети. Пора бы, пожалуй, переменить квартиру, но

это не по карману: ведь чем больше детей, тем больше

расходов. А семья все увеличивается, и скоро уже в ма¬

ленькой комнатушке не повернуться. Большую часть вре¬

мени дети проводят на улице, а лет в четырнадцать, ко¬

гда теснота становится для них невыносимой, они

покидают родителей. Мальчику, возможно, удастся

снять для себя угол, вообще у него какие-то перспек¬

тивы имеются. Но у девочки четырнадцати или пятна¬

дцати лет, которую те же обстоятельства гонят из ро¬

дительского дома, то бишь из одной комнаты, у девочки»

способной в лучшем случае заработать жалких пять-

шесть шиллингов в неделю, путь один. И конец этого

пути весьма скорбный, как тот конец, который постиг не¬

известную женщину, найденную мертвой в подъезде од¬

ного дома на Дорсет-стрит в Уайтчепеле. Ей было шесть¬

десят два года; она торговала спичками. Бездом>ная, боль¬

ная, одна-одинешенька в свой последний час, она умер¬

ла, как в лесу умирают звери.
У меня не выходит из головы мальчуган, которого я

видел на скамье подсудимых в полицейском суде Восточ-
164

ной стороны. Его макушка едва доходила до барьера.

Было установлено, что он украл два шиллинга у какой-

то женщины. Деньги он истратил не на конфеты и пи¬

рожные и не на развлечения, а на еду.
—	Почему ты не попросил у этой женщины поесть? —

брюзгливо спросил его судья.— Она бы, наверное, тебя

накормила.
—	Станешь просить — посадят в тюрьму за попро¬

шайничество,— отвечал мальчик.
Судья нахмурился и молча принял упрек. Никто не

знал ни мальчика, ни его родителей. Это был безродный

оборвыш, в полном смысле слова дикий зверек, рыщу¬

щий в джунглях империи, чтобы хоть как-нибудь уто¬

лить свой голол; такой нападет на слабого и сам, в свою

очередь, станет жертвой более сильного.
Благотворители собирают детей гетто и устраивают

для них однодневные экскурсии за город. Они утверж¬

дают, что вряд ли найдется один десятилетний ребенок,

не участвовавший хоть раз в подобной экскурсии. Некий

автор пишет по этому поводу: «Нельзя недооценивать

перемену, происшедшую в сознании ребенка, который

провел целый день за городом. Дети хотя бы узнают, что

представляют собой лес и поле, и таким образом то, о

чем они читали в книжках, приобретает для них новый

смысл».
Итак, если счастье улыбнется ребенку, то он попадет

в число тех, кого благотворители вывезут на денек за

город! Но ведь эти бедняки плодят такое количество де¬

тей, что всех-то мудрено вытащить за город даже на

один день. Один день! За всю жизнь единственный!

А про остальное время неплохо сказал один мальчуган

священнику: «В десять лег мы отлыниваем, в тринадцать

норовим слямзить что-нибудь, а в шестнадцать подстав¬

ляем! фонари фараону». На обычном языке это означает,

что в ребячестве они убегают с уроков, в тринадцать лет

воруют, а в шестнадцать, став уже достаточно опыт¬

ными хулиганами, избивают полисменов.
Священник Картмел Робинсон рассказывает о маль¬

чике и девочке из его прихода, которые задумали пойти

в лес. Дети долго брели по нескончаемым улицам в на¬

дежде когда-нибудь выбраться из города и, вконец из¬

мученные, присели отдохнуть. Какая-то добрая жен¬
165

щина доставила их домой. Очевидно, про этих детей за¬

были щедрые филантропы.
Тот же Робинсон утверждает, что на одной из улиц

Хокстона (так называется часть Ек)сточного Лондона)

в восьмидесяти домишках проживает более семисот де¬

тей в возрасте от пяти до тринадцати лет. «Лондой за¬

пер детей в лабиринты улиц и мышеловки домов и от¬

нял у них законное право наслаждаться небом, полями

и гладью реки. Вот откуда у нас столько хилых мужчин

и женщин»,— заключает Робинсон.
М-р Робинсон рассказывает также об одном прихо¬

жанине его церкви, который сдал комнату в подвале

супружеской чете. «Эти люди заявили, что у них двое

детей,— повествует его преподобие,— а когда въехали,

оказалось, что ребят не двое, а четверо. Вскоре родил¬

ся пятый, и домовладелец предложил квартирантам

очистить помещение. Жильцы не послушались. Явился

санитарный инспектор. Он привык смотреть сквозь паль¬

цы на многие нарушения, но на сей раз пригрозил вла¬

дельцу дома составить протокол. Хозяин оправдывался,

что не в состоянии выселить жильцов,— они не хотят

выезжать, ибо за доступную им плату их никуда не пу¬

стят с такой кучей детей. (Это, кстати, общий довод

большинства бедняков.) Что тут будешь делать? Домо¬

владелец очутился, что называется, между молотом и

наковальней. Он подал заявление в суд, и оттуда тоже

приходил инспектор. Но уже дней двадцать прошло с тех

пор, а все остается без перемены. Вы думаете, это един¬

ственный случай? Наоборот — сам1ЫЙ обыденный».
На прошлой неделе полиция совершила облаву на ка¬

кой-то притон и в одной из комнат нашла двух девочек.

Девочки были арестованы наравне со взрослыми живу¬

щими в этом доме проститутками. Отец их заявил на

суде, что снимает там комнату со своим семейством, со¬

стоящим из жены и детей: двух старших и этих двух,

посаженных на скамью подсудимых; а живут они там

noTOMiy, что другой комнаты за полкроны в неделю не

найти. Судья освободил малолетних «преступниц», но

прочел нотацию их отцу насчет того, что он воспитывает

своих детей в нездоровой обстановке.
Можно было бы умножить подобные примеры. В Лон¬

доне «избиение младенцев» приняло такие чудовищные
166

размеры, каких еще не знала история. И поистине чудо¬

вищна бессердечность людей, которые молятся Иисусу

Христу, верят в бога и регулярно посещают по воскре¬

сеньям церковь, а остальные дни недели кутят на день¬

ги, запятнанные кровью детей и выжимаемые у обита¬

телей Восточной стороны в виде квартирной^ платы и

прибылей от различных предприятий. А иной раз они

способны выкинуть и такую штуку: возьмут полмиллиона

накопленных таким путем денег, да и пошлют куда-

нибудь в Судан, чтобы учить грамоте детей негров.
ГЛАВА XXIV
НОЧНЫЕ ПРИЗРАКИ
Некогда все они были крошечными

Красными младенцами, с еще не за¬

твердевшим костяком, и из них мож¬

но было вылепить кого угодно, придать

им любую социальную форму.
Карлейль
Вчера ПОЗДНО вечером я прошелся пешком по Ком-

мершл-стрит от Спайтелфилдза до Уайтчепела и даль¬

ше на юг, по Леман-стрит, к докам, и воочию убедился,

чего стоят хвастливые заверения преисполненных граж¬

данской гордости газет Восточного Лондона о том, что

жители этого района живут как нельзя лучше.
Трудно описать хотя бы десятую долю того, что я

увидел,— для многого просто не подыщешь слов. Могу

сказать только, что это было нечто кошмарное — какое-

то сборище отбросов человечества; я видел и слышал на

улицах уйму непередаваемо непристойного, затмевавше¬

го даже «ночные ужасы» Пикадилли и Стрэнда. Это был

зверинец, где расхаживали двуногие в брюках и юбках,

лишь отдаленно похожие на людей, а в остальном ~ ско¬

рее звери. Картину дополняли стражи в мундирах с мед¬

ными пуговицами, наводившие порядок, если в зверин¬

це начинали вести себя слишком беспокойно.
Я был рад присутствию там! блюстителей порядка,

ибо не надел своего «матросского» костюма и мог по¬

служить приманкой для хищников, шнырявших взад и
167

вперед. Когда стражей не было поблизости, эти трущоб¬

ные волки ощупывали меня голодным взглядом, и я боял¬

ся их рук, их страшных голых рук, похожих на обезьяньи

лапы. Да и вообще эти люди были похожи на горилл —

приземистые, сутулые, уродливые. Казалось, природа по¬

скупилась, не дала им ни могучих играющих мускулов,

ни мужественных, широких плеч, а отпустила ровно столь¬

ко всего, сколько требуется для пещерного человека. Но

в их тощих телах заключена дикая, первобытная сила,—

такие руки могут вцепиться, терзать, рвать на части. Го¬

ворят, при нападении они так перегибают свою жертву,

что у нее ломается позвоночник. Из-за десяти шиллингов

они готовы без всякой жалости убить первого встречно¬

го, был бы только случай. Это новая порода дикарей —

дикари больших городов. Место их охоты — улицы и до¬

ма, переулки и дворы. Дома и улицы для них то же, что

для дикаря горы и долины. Их джунгли — городские

трущобы; здесь они живут, здесь рыскают в поисках до¬

бычи.
Благородные, изнеженные господа — обитатели рос¬

кошных особняков и завсегдатаи раззолоченных театров

Западного Лондона — никогда не видывали подобных

созданий и даже не подозревают об их существовании.

Но дикари эти существуют; они здесь и готовы к прыж¬

ку. И горе Англии в тот день, когда она отступит на свои

последние рубежи и все способные держать оружие

мужчины окажутся на линии огня! Ибо в тот день дикари

выползут из своих нор и берлог, и жители Западного

Лондона увидят их, как увидали когда-то благородные,

изнеженные аристократы феодальной Франции им по¬

добных и спрашивали друг друга: «Откуда они? Неуже¬

ли это люди?»
Но не только этими существами населен зверинец;

они лишь появляются то тут, то там, выискивая уголки

потемнее, скользя вдоль стен, подобно теням. Но жен¬

щины, женщины, давшие им жизнь,— те бродят повсю¬

ду! Они нахально приставали ко мае, назойливо выпра¬

шивая пенни и делая непристойные предложения. Они

пьянствовали во всех кабаках — грязные, косматые и

бесстыдные до предела,— бормотали похабные слова, под¬

мигивая осоловелыми глазами. Напившись, они засыпали
168

на скамьях, за стоиками — где попало и являли невы¬

носимо омерзительное зрелище.
И были там еще другие: страшные, похожие на при¬

зраки существа, подлинные отбросы общества, чудовищ¬

ные в своей уродливости, ходячие скелеты, живые тру¬

пы,— женщины, доведенные недугами и пьянством до

того, что, продаваясь с публичного торга, не могли полу¬

чить за себя даже двух пенсов, и мужчины с искажен¬

ными лицами, в фантастических лохмотьях, утратившие

всякое человеческое подобие, переступавшие с идиоти¬

ческой ухмылкой с ноги на ногу, как обезьяны, и, каза¬

лось, не имевшие сил сделать еще хоть шаг. Но были и

юные девушки, восемнадцати— двадцати лет, строй¬

ные, красивые, с лицами, еще не испорченными пороком

и пьянством,— эти, должно быть, внезапно и стреми¬

тельно скатились в Бездну. Заметил я также одного че¬

тырнадцатилетнего мальчика и другого — лет шести-се-

ми; оба бледные, болезненные, явно бездомные, они си¬

дели на тротуаре, прислонившись к ограде дома, и на¬

блюдали за тем, что творилось вокруг.
Непригодные и лишние! Промышленность не нуж¬

дается в них. Нет таких предприятий, где ощущалась бы

нехватка рабочих рук. Портовые грузчики толпятся у во¬

рот доков и уходят оттуда с проклятиями, потому что их

не берут. Механики, имеющие работу, отдают шесть

шиллингов в неделю в пользу безработных товарищей.

Пятьсот четырнадцать тысяч текстильщиков протестуют

против предложения запретить использовать труд де¬

тей моложе пятнадцати лет. Женщины-работницы — их

уже избыток — трудятся на хозяев потогонных мастер¬

ских, получая десять пенсов за четырнадцатичасовой ра¬

бочий день. Альфред Фримен, лишившись работы, ищет

смерти в грязных водах канала. Эллен Хьюз Хэнт тоже

предпочитает утопиться, лишь бы не идти в Айлингтон-

ский работный дом. Фрэнк Кавилла, не найдя работы,

которая дала бы ему возможность прокормить семью,

перерезает горло жене и детям.
Непригодные и лишние, брошенные на произвол судь¬

бы, окруженные презрением, эти несчастные гибнут в

Бездне. Они — порождение проституции, проституции

мужчин, женщин и детей, вынужденных продавать пред¬

принимателю плоть и кровь, ум и душу. Если это все,
169

что цивилизация может дать человеку, то уж лучше вер¬

нуться в дикое, первобытное состояние, лучше пересе¬

литься в пустыни и леса, жить в пещерах и кочевать с

места на место, чем быть людьми машинного века и оби¬

тать на дне Бездны.
ГЛАВА XXV
вопль ГОЛОДНЫХ
Мне кажется, если бы всемогущий

господь задумал создать племя людей,

которые должны были бы есть за всех

и никогда не работать, он дал бы им

только рты, но сделал бы их без рук;

а пожелай он создать таких людей, ко¬

торые должны были бы работать за

всех и ничего не есть, он сделал бы их

без ртов, но зато с большим количест¬

вом рук.
Авраам Линкольн
Один смышленый юноша с Восточной стороны жало¬

вался м-не на свою физическую недоразвитость:
—	Мой отец куда сильнее меня, он ведь из деревни.

Вот поглядите, какие у меня худые руки! — Он засучил

рукав рубашки.— И все от недоедания. Нет, сейчас-то я

ем, что хочу. Но дела этим уже не поправишь. Теперь не

восполнишь ту нехватку, которую я ощущал в детстве.

Отец приехал в Лондон из Ирландии. Мать умерла. Нас,

детей, было шестеро, и жили мы с отцом в двух комна¬

тушках.
Ну и туго же ему приходилось! Он мог бросить нас,

но не захотел. Целый день, бывало, работает, как вол, а

вечером придет домой, варит обед, возится с нами, чтоб

мы не чувствовали, что мы сироты. Старался, из кожи

лез, а еды все равно не хватало. Мясо мы редко когда

ели, да и то брали самый последний сорт. А разве это

обед для ребенка — хлеб да кусочек сыра, и того не

вдоволь?
И видите, что получилось. Потому я и щуплый такой,

и нет у меня отцовской силы. Заморили в детстве голо¬

дом. Еще одно-два поколения, и от таких, как я, следа
170

не останется. А вот младший мой братишка—тот выше

и крепче; это потому, что у нас была дружная семья, по¬

нимаете?
—	Нет, не понимаю,— сказал я.— Казалось бы, в

таких условиях младшие дети должны быть еще

слабее.
—	Но только не в дружных семьях,— возразил он.—

Походите по Восточной стороне, приглядитесь хорошень¬

ко. И когда увидите крупного, здорового ребенка лет

восьми—десяти, двенадцати,— так это уж наверняка один

из младших, если не самый младший в семье. И очень

просто почему — старшим приходится голодать больше,

чем младшим. Младшие родятся на свет, когда старшие

уже работают,— и денег в семье больше и питание по¬

лучше.
Он опустил рукав. Его тощая рука была наглядным

доказательством того, что хроническое недоедание если

и не убивает людей, то делает их заморышами. Я услы¬

шал здесь лишь одного из миллионов, чьи голоса сли¬

ваются в общий голодный вопль в величайшей империи

мира.
Ежедневно более миллиона бедняков получает в G)-

единенном Королевстве государственное пособие. В тече¬

ние года каждый одиннадцатый рабочий обращается за

пособием в благотворительные учреждения. Тридцать

семь с половиной миллионов англичан живут с семьями

на месячный заработок менее двенадцати фунтов. И по¬

стоянная восьмимиллионная армия бедняков находится

на грани голода.
Один из комитетов при Лондонском управлении школ

выступил со следующим заявлением: «Только в Лон¬

доне в те периоды, когда не ощущается особых эко¬

номических бедствий, насчитывается пятьдесят пять ты¬

сяч голодающих школьников, которых в силу этого об¬

стоятельства бесполезно обучать». Фраза «когда не ощу¬

щается особых экономических бедствий» выделена мною,

и сделал я это потому, что в устах англичан она означа¬

ет хорошие времена, ибо просто «бедствия», то есть

нужду и недоедание, они научились принимать как не¬

отъемлемую часть существующего социального строя.

Хроническое недоедание — заурядное явление для них.
171

Только когда люди начинают гибнуть от голода массами,

англичанам приходится признать это обстоятельством из

ряда вон выходящим.
Никогда не забуду горькой повести, которую пове¬

дал мне на исходе пасмурного дня один слепой в лав¬

чонке на Восточной стороне. Он был старшим из пяте¬

рых детей, выросших без отца. По долгу старшего он

работал и голодал, уступая свой кусок хлеба млад¬

шим. По три месяца подряд он не видел мяса, за всю

жизнь ни разу не поел досыта. Он считает, что до сле¬

поты его довело вечное недоедание. Даже Королевская

комиссия по делам слепых, сказал он, подтверждает

это. И он процитировал наизусть из отчета комиссии:

«Слепота чаще всего поражает бедняков, и чем беднее

человек, тем скорее постигает его это несчастье».
Он еще многое говорил, этот слепой, и в его голосе

звучала горькая обида человека, которого общество об¬

рекло на голод. Он был одним из громадной армии лон¬

донских слепых и жаловался, что в специальных при¬

ютах они не получают даже половины минимально не¬

обходимой пищи. Вот их дневной рацион:
Завтрак: миска похлебки с черствым хлебом.
Обед: 3 унции мяса, полфунта картофеля, ломтик хлеба.
Ужин: миска похлебки с черствым хлебом.
Оскар Уайльд — упокой, господи, его душу!—пове¬

дал о страданиях ребенка в тюрьме. Но это вопль не

только детей, но и взрослых арестантов —мужчин и жен¬

щин. «...что еще причиняет ребенку в тюрьме страда¬

ния,— пишет Уайльд,— так это голод. В половине вось¬

мого ему дают на завтрак ломоть скверно выпеченного

тюремного хлеба и кружку воды, в полдень — обед: мис¬

ку жидкой похлебки из грубо размюлотой кукурузы, а в

половине шестого — ужин: ломоть хлеба и кружку во¬

ды. Даже крепкий, закаленный взрослый заболевает от

подобной еды; особенно страдают арестанты от поносов,

которые их обессиливают. В больших тюрьмах принято

выдавать арестантам закрепляющие средства, не дожи¬

даясь их просьб. Что касается детей, то они, как прави¬

ло, просто не могут переварить такую пищу. Каждый,

кто так или иначе соприкасается с детьми, знает, как

легко нарушается пищеварение ребенка от всякого огор¬
172

чения. Терзаемый страхом в темноте одиночной камеры,

проплакавший весь день, иногда до глубокой ночи, ре¬

бенок не в состоянии есть эту грубую, мерзкую пищу.

Один малыш проплакал во вторник все утро от голода—

тюремный хлеб не лез ему в горло. Надзиратель Мар¬

тин сжалился над ним: окончив раздачу завтраков, он

пошел и купил для него сладких галет. Мартин совершил

добрый поступок, ребенок почувствовал это и, не зная

тюремных порядков, рассказал одному из старших над¬

зирателей о доброте младшего надзирателя. На Мар¬

тина был, разумеется, подан рапорт, и его уволили».
Роберт Блэтчфорд сравнивает паек работного дома

с солдатским пайком, какой получал он сам в бытность

свою солдатом. Паек этот считался не слишком сытным

и все же был в два раза больше того, что получает со*

временный бедняк в работном доме.
Наименование
продуктов
Рацион бедняка	Рацион
в работном доме	солдата
Мясо
Хлеб
Овощи
3V4 унции
15V2

6 »
12 унций

24 »
8 »
Мужчина в работном доме получает порцию мяса,

не считая супа на костном бульоне, лишь раз в неделю;

и потому у всех, по словам Блэтчфорда, «бледные, зем¬

листые лица — явное следствие голодания».
А вот нормкы продуктов на неделю обитателя работ¬

ного дома и надзирателя этого же дома:
Наименование
Норма
Норма
бедняка
продуктов
надзирателя
7 фунтов
6®/4 фунта
Мясо
5 »
1 фунт 2 унции
Бекон
12 унций
2V2 унции
Сыр
8
2 »
Картофель ....
7 фунтов
IV2 фунта
6 »
0
1 »
0
2 унции
0
Масло
12 ).
7 унций
Рисовый пудинг . •
0 »

173
1 фунт

Тот же Блэтчфорд пишет: «Норма надзирателя го¬

раздо больше нормы бедняка,— и все же, как видно,

она не считается достаточной, поскольку под графой над¬

зирателя имеется специальное примечание, что «обслу¬

живающему персоналу и надзирателям, проживающим

в работном доме, кроме того, выдается еженедельно по

два с половиной шиллинга наличными». Если бы обита¬

тель работного дома получал пищи вволю, зачем было

бы тогда давать надзирателю больше? Но если даже

увеличенной нормы надзирателю не хватает, то как мо¬

жет бедняк насытиться менее чем половинной долей?»
Но голодают не только жители гетто, арестанты и ни¬

щие. Сельский батрак тоже не знает, что значит есть

досыта. О)бственно говоря, именно пустой желудок и

гонит жителей деревни в город. Посмотрим, как живет

семья рабочего с двумя детьми в колонии для бедных в

Беркшире. Предположим, что глава семьи имеет постоян¬

ную работу, за которую получает тринадцать шиллингов

в неделю и пользуется бесплатньш жильем. Вот его не¬

дельный бюджет:
Шиллингов Пенсов
Хлеб — 5 куртенов ^ . . .
Мука (V2 гал^)	 О
Чай (V4 фунта)
Масло (1 фунт)
Сало (1 фунт)
Сахар (6 фунтов)
Бекон или другое мясо (около 4 фун¬

тов)
Сыр (1 фунт)
Молоко (полбанки сгущенного молока)
Керосин, свечи, синька, мыло, соль,
перец и т. п
Уголь
Пиво
Табак
Страхование от несчастного случая

Профсоюзные взносы ....
Дрова, инструменты, аптека и др.
Страхование от огня и остаток

одежду
на
1
10
0
4
0
6
1
3
0
6
1
0
2
8
0
8
0
3‘/4
1
0
1
6
0
0
0
0
0
3
0
1
0
6
1
1V4
Итс
13
шиллингов
*	Куртен — буханка хлеба весом около 1,7 килограмма.
2 Галлон — мера жидких и сыпучих тел, око\о 4,5 литра.
174

Опекуны работного дома в этой колонии похваляют¬

ся своим умением экономно вести хозяйство. Их затраты

на призрение бедняков составляют еженедельно:
На мужчину—6 шиллингов Т7г пенса

На женщину — 5 »	6V2 »
На ребенка —5 »	IV4 »
Значит, если человек, чей бюджет я привел вы¬

ше, останется без работы и попадет в работный дом, то

содержание его с семьей выразится в следующей

сумме:
На главу семьи — 6 шиллингов 1V2 пенса

На его жену —5 »	6*/з »
На двоих детей—10 »	27з »
Итого: 21 шиллинг IOV2 пенсов.
Итак, содержание семьи, существовавшей на трина¬

дцать шиллингоа в неделю, обошлось бы в работном доме

больше чем в двадцать один шиллинг. А ведь всем изве¬

стно, что при оптовой закупке провизии и совместном

питании большого числа людей это должно быть не доро¬

же, а дешевле.
Кстати,, когда составлялась смета расходов указан¬

ной семьи из четырех человек,, я узнал, что в том же

районе семья иа одиннадцати человек существует на за¬

работок не в тринадцать, а в двенадцать шиллингов

(зимой даже одиннадцать) и не пользуется при этом бес¬

платным жильем, а расходует три шиллинга в неделю

на аренду дома.
Запомним — и запомним твердо: все примеры нище^

ты и деградации в Лондоне относятся ко всей Англии в

целом. Говорят, что Париж — не Франция, но Лон¬

дон — это Англия. Ужасные условия, превращающие

Лондон в ад, превращают в ад и все Соединенное Ко¬

ролевство. Утверждение, что разукрупнение Лондона

улучшит якобы положение дел, лживо и ни на чем не

основано. Е1сли бы шестимиллионное население Лондона

разделить на сто городов по шестьдесят тысяч человек

в каждом, нищета, конечно, была бы разукрупнена, но
175

нисколько от этого не уменьшилась; общий итог остался

бы прежним.
М-р Б. Раунтри в своем исчерпывающем исследова¬

нии пришел к тем же выводам в отношении провинции,

что и Чарльз Бут в отношении столицы, то есть что и

там и здесь четвертая часть населения обречена на ни¬

щету, губящую людей морально и физически; и

там и здесь четвертая часть населения систематически

недоедает, плохо одета, не обеспечена ни жильем, ни

теплой одеждой в условиях сурового клим1ата. В смыс¬

ле же чистоты и соблюдения приличий эти англичане

стоят ниже дикарей и обречены на нравственное вырож¬

дение.
Старик ирландец в Керри жаловался Роберту Блэтч-

форду на свою горемычную жизнь. «А чего бы ты хо¬

тел?»— спросил его Блэтчфорд. Опершись на заступ,

крестьянин долго смотрел на М1рачные тучи, нависшие над

черными торфяными полями, потом переспросил: «Чего

бы хотел?» — И сказал печально, точно беседуя с са¬

мим собой: «Самые лучшие наши парни уехали за море,

хорошие девушки тоже, агент отнял у меня свинью, дож¬

ди погубили весь урожай картофеля, и я уже стар. Че¬

го же мне теперь хотеть? Только Страшного суда».
Он хочет увидеть Страшный суд! И не он один! Со

всех концов страны доносятся вопли голодных — из гет¬

то и деревень, из тюрем и ноч[лежек, из приютов для убо¬

гих и работных домов. Это голоса людей, которые нико¬

гда не едят досыта. Голодают миллионы: мужчины, жен¬

щины, дети и грудные младенцы; слепые, глухие, убогие,

больные; бродяги и труженики, арестанты и нищие; ир¬

ландцы и англичане, шотландцы и валлийцы. И это так,

несмотря на то, что пять человек способны напечь хлеба

для тысячи ртов, несмотря на то, что один рабочий спо¬

собен произвести ситца на двести пятьдесят человек, шер¬

сти — на триста, а обуви — на тысячу. Сорок миллионов

человек живут как бы одним большим домом, но порядка

в нем нет. Общий доход в стране не так уж мал, но управ¬

ляется страна преступно плохо. Кто посмеет возразить

против того, что она управляется преступно, если пять

человек в состоянии напечь хлеба, чтобы накормить ты¬

сячу ртов, и тем не менее миллионы людей живут впро¬

голодь?
176

ГЛАВА XXVI
ПЬЯНСТВО. ТРЕЗВЕННОСТЬ И БЕРЕЖЛИВОСТЬ
Иногда бедных хвалят за бережли¬

вость. Но советовать бедняку быть бе¬

режливым и нелепо и оскорбительно.

Это то же самое, что советовать чело¬

веку, умирающему от голода, есть по¬

меньше. Бережливость для человека

рабочего — будь он из города или из

деревни — вещь просто безнравствен¬

ная. Человек не должен мириться с

тем, что ему приходится жить как

скотине, которую плохо кормят.
Оскар Уайльд
Не будет преувеличением сказать, что английские ра¬

бочие насквозь пропитаны пивом. Пиво делает их вялы¬

ми, тупыми и менее трудоспособными; они утрачивают

находчивость, изобретательность и живость воображения,

свойственные им от природы. Едва ли правильно назвать

склонность англичан к пьянству благоприобретенной,

ибо, зачатые пьяными родителями, они уже в утро¬

бе матери пропитываются алкоголем. Пиво — пер¬

вое, что им дают понюхать и отведать, едва они успева¬

ют появиться «а свет, с ним же связаны все дальнейшие

картины их детства.
Кабаки встречаются повсюду — на каждом углу и

даже еще чаще. Женщин бывает там, пожалуй, не мень¬

ше, чем1 М)ужчин. Заходят туда и дети: ждут мать или от¬

ца. Малыши прихлебывают из ста-канов взрослых, слу¬

шают грубости и непристойности, наблюдают пьяные

скандалы и набираются ума-разума.
Миссис Грэнди так же властно диктует свои правила

рабочим, как и буржуа; однако, когда дело касается пи¬

ва, она смотрит сквозь пальцы на пристрастие рабочих к

питейным заведениям. Ни женщине, ни даже молодень¬

кой девушке посещение кабака не грозит позором.
Одна подавальщица в кофейне говорила при мне сво¬

ей товарке: «Я никогда не пью крепких напитков в пив¬

ной». ^о была юная миловидная девушка, и она хотела

дать почувствовать другой официантке, что такое бла¬

говоспитанность и скромность. Миссис Грэнди не до-
12.	Джек Лондон. Т. П1..	177

ьволяет девушкам пить крепкие напитки, но пиво она счи¬

тает вполне допустимым и посещение пивных тоже. .
Дело не только в том, что пиво не годится для лю¬

дей,— сами люди очень часто не пригодны для пива. Но

это-то как раз и гонит их в кабак. Истощенный дурным

питанием, исстрадавшийся в тесноте, бедняк Восточного

Лондона чувствует нездоровую тягу к алкоголю совер¬

шенно так же, как манчестерский текстильщик томится

от жажды, наевшись с усталости и с голодухи соленых

огурцов и прочей неудобоваримой • пищи. Нездоровый

труд и нездоровые условия жизни порождают и нездо¬

ровые желания. Не может человек, трудясь, как вол, и

питаясь, как свинья, сохранять чистые идеалы и здоро¬

вые желания.
Когда рушатся надежды на семейное счастье, власть

над человеком приобретает кабак. Жаждут напиться

не только те, кто устал и замучен работой^ кто болен же¬

лудком и страдает от тяжелых бытовых условий, не толь¬

ко те, кто уже без сопротивления тянет унылую лямку,

но и живые, общительные мужчины и женщины из-за

того, что они лишены семейной жизни. Они спешат в

ярко освещенный и шумный кабак,, безуспешно пытаясь

как-то отвести за разговорами душу. Ведь разве это се¬

мейная жизнь, если все ютятся в одной крохотной ка¬

морке!
Заглянем в одно из таких жилищ^ и мы поймем одну

из важных причин пьянства. По утрам вся сем1ья вста¬

ет в одно время и начинает одеваться: мать, отец, се¬

стры и братья совершают туалет, мешая друг другу в

общей тесноте. Мать готовит завтрак, и здесь же, где они

спали, в этой самой непроветренной комнатушке, отвра¬

тительно пропахшей потом, семья садится есть. Потом

отец уходит на работу, старшие дети бегут в школу или

на улицу, а мать^ оставшись с маленькими, берется за

хозяйственные дела. Устраивается стирка, и к общему

аромату добавляется запах грязного белья и мыла. Мок¬

рое белье развешивается для просушки здесь же, в ком¬

нате.
Настает вечер, и в этой провонявшей всеми запахами

конуре начинаются приготовления ко сну. Это значит, что

все, кто уместится^ лягут на кровать (если таковая име¬

ется!), остальные же прямо на пол. Так вот и живут
178

они из месяца в месяц, из года в год, не зная, что

такое свежий воздух, разве лишь когда их выселят на

улицу... Если умирает ребенок,— а это здесь не редкость,

ибо пятьдесят пять процентов детей Восточной стороны

гибнут, не достигнув пятилетнего возраста,— труп остает¬

ся в комнате. И он лежит до тех пор, пока не наскребут

денег на похороны,— чем беднее семья, тем дольше. Днем

он лежит на кровати, ночью его перекладывают на стол,

а утром — снова на кровать, так как за этим столом бу¬

дут завтракать. Иногда тело кладут на полку, которая в

обычных случаях служит буфетом. Недавно я узнал, что

одна женщина, не имея средств на похороны, продер¬

жала трупик ребенка в комнате три недели.
Каждому понятно, что это не жизнь, а ужас, и те

мужчины и женщины, которые бегут из такого «дома» в

кабак, заслуживают не порицания, а сочувствия. В Лон¬

доне триста тысяч человек ютятся целыми семьями в од¬

ной комнате, а еще девятьсот тысяч живут в запрещен¬

ных условиях, если иметь в виду закон об общественном

здравоохранении 1891 года. Вот что поддерживает тор¬

говлю спиртными напитками, поставляя завсегдатаев

кабаков!
К этому присоединяются и другие мощные факторы,

побуждающие к пьянству: полная неуверенность в зав¬

трашнем дне и страх перед будущим,—надо сказать, весь¬

ма обоснованный. Человек, чувствуя себя несчастным,

ищет облегчения своим мукам, а алкоголь притупляет

остроту чувств, дает временное забытье. Это вредно. Но

ведь так же вредно и все прочее в жизни обитателя

Бездны, и в кабаке он находит забвение, которого ему

недостает. Там он приобретает даже какую-то уверен¬

ность в себе, возвышается в собственных глазах, хотя

на самом деле кабак затягивает его на. дно и огруб¬

ляет еще больше. И несчастный бедняк всю жизнь ста¬

рается размыкать здесь свое горе, пока не закроет глаза

навеки.
Таким людям бесполезно проповедовать воздержание

и трезвенность. Привычка к пьянству порождает мно¬

гие несчастья, но и сама она — результат тех или иных

несчастий. Поборники трезвенности могут сколько угод¬

но надрывать глотки, распинаясь о зле, порождаемом

пьянством, но до тех пор, пока не уничтожат зло, застав¬
179

ляющее людей пить, пьянство будет процветать и при¬

носить зло.
Пока благотворители не поймут этого, все их добрые

намерения останутся бесплодными и будут вызывать

только смех. Как-то раз я посетил выставку японского

искусства, устроенную для бедняков Уайтчепела, дабы

облагородить их души и вселить в них жажду Красоты,

Истины и Добра. Допустим (хотя на самом деле это не

так!), что удалось таким путем привить беднякам стрем¬

ление к Красоте, Истине и Добру. Но для них это яви¬

лось бы лишь новым проклятием, ибо совсем нестерпи¬

мой показалась бы тогда бедным людям та жалкая

жизнь, на которую обрекает их существующий социаль-'

ный порядок, сулящий каждому третьему бедняку смерть

в благотворительном учреждении. Ведь они почувство¬

вали бы себя еще более обездоленными, чем прежде,

когда еще ничего не познали и ни к чему не стремились!

Если бы судьба превратила меня на всю жизнь в одного

из рабов Восточного Лондона, обещая при этом выпол¬

нить последнее мое желание, я сказал бы, что хочу за¬

быть о Красоте, Истине и Добре, забыть обо всем, что

вычитал из книг или слышал, обо всех людях, которых

когда-либо знал, обо всех странах, где побывал. А ес¬

ли судьба отказала бы мне в этом моем последнем же¬

лании, то почти наверняка я стал бы шляться по каба¬

кам и пьянствовать, чтобы избавиться от воспоминаний.
Ох, уж эти благотворители! Все их просветительные

и религиозные миссии и разные филантропические за¬

теи — это же чушь, бессмыслица! И ничего этим не бу¬

дет достигнуто, ибо все это в корне неверно, даже если и

задумано с искренним стремлением помочь. Эти жалост¬

ливые люди совершенно не понимают жизни. Они еще

не раскусили Западную сторону, а уже спешат на Во¬

сточную — в качестве наставников и мудрецов. Не познав

простого христианского учения, они являются к несчаст¬

ным, отверженным беднякам в пышном обличье изба¬

вителей от социального зла. Они стараются, как могут,

но им удается облегчить лишь страдания незначитель¬

ной части бедняков да записать кое-какие данные, кото¬

рые можно было бы, кстати» собрать более научными

путями и с меньшими затратами средств.
-	Как метко выразился кто-то, эти люди делают для
180

бедняка все, за исключением одного,— они не слезают

с его шеи. Деньги, которые они тратят по капле на осу¬

ществление своих ребяческих затей, высосаны из бед¬

няков. Удачливые хищные двуногие, они стоят между

рабочим и его заработком и стараются научить рабочего,

что он должен делать с той мизерной частью, которая

остается на его долю. Объясните ради всего святого, ка¬

кая польза устраивать ясли для детей, матери которых,

ну, скажем, делают бумажные фиалки в Айлингтонском

работном доме по три фартинга за гросс, если и детей я

цветочниц становится все больше и больше и благотвори¬

телям все равно никак не управиться? Цветочница дол¬

жна повернуть в руках каждую фиалку четыре раза и

сделать пятьсот семьдесят шесть таких движений за три

фартинга, а в день — шесть тысяч девятьсот двенадцать

движений за девять пенсов. Эту женщину грабят. Кто-

то плотно уселся у нее на шее, и никакие порывы к Красо¬

те, Истине и Добру не облегчат ее участи. Ведь эти ди¬

летанты ничего не делают для нее, а если что и делают

для ее ребенка, то все это идет насмарку, когда мать

приводит его домой на ночь.
И все они хором твердят одну главную, основную

ложь. Они не ведают, что это ложь, но их неведение

не превращает ее в правду. Ложь эта — проповедь «бе¬

режливости». Докажу на примере. В перенаселенном

Лондоне идет острая борьба за работу, поэтому оплата

труда падает до самого низкого прожиточного мини¬

мума. Для рабочего быгь бережливым — значит тратить

меньше, чем он зарабатывает; это значит снизить свой

прожиточный минимум. Соревнуясь с другими в погоне

. за куском хлеба, человек, привыкший плохо жить, отобьет

работу у человека, привыкшего жить получше. И везде,

где в промышленности много свободных рук, кучка «бе¬

режливых» рабочих будет систематически подрывать за¬

работную плату. И вскоре эти бережливые перестанут

быть бережливыми, ибо их заработок будет падать до

тех пор, пока не сравняется с самыми наискромнейшими

тратами.
Словом, бережливость сама себе роет могилу. Если

каждый английский рабочий, наслушавшись проповед¬

ников бережливости, сократит свои расходы вдвое, то

(учитывая, что на всех не хватает работы) заработная
181

плата тоже снизится вдвое. И тогда уже никто из рабо¬

чих в Англии не будет бережливым, потому что нечего

будет сберегать. Недальновидные проповёдники береж¬

ливости, разумеется, придут в ужас от таких результа¬

тов. И эти результаты будут тем разительнее, чем

успешнее будет их пропаганда. Да и вообще ведь это не¬

лепость, вздор — проповедовать бережливость среди мил¬

лиона восьмисот тысяч семейных рабочих, зарабатыва¬

ющих меньше двадцати одного шиллинга в неделю да

еще вынужденных от четверти до половины этого зара¬

ботка отдавать за жилье.
Говоря о бесплодности благотворительной деятель¬

ности, я должен упомянуть все же об одном благород¬

ном исключении. Это доктор Барнардо и его детские до¬

ма. Доктор Барнардо — «ловец» детей. Он подбирает

их, пока они еще юны и не успели загрубеть в нездоро¬

вой социальной среде, и отсылает за границу, помещая

в лучшую социальную среду. Он уже успел вывезти из

Англии тринадца-ль тысяч триста сорок мальчиков —

большинство из них в Канаду,— и лишь очень немногие

обманули его ожидания: из каждых пятидесяти сорок де¬

вять сделались людьми. И это отличный результат, если

помиить, что подобранные доктором дети были беспри¬

зорными, бездомными сиротами, отвоеванными у Бездны.
Ежесуточно доктор Барнардо подбирает с панели де¬

вять беспризорных ребят,— отсюда уже можно по¬

нять, как велик размах его деятельности. Благотворите¬

лям есть чему поучиться у него. Он не забавляется по¬

лумерами, он доискался до истоков социальных бедст¬

вий. Он вырывает детей трущоб из губительной для них

обстановки и переносит в иную, здоровую, где и проис¬

ходит их дальнейшее формирование.
Когда благодетели бедных бросят свои дилетантские

забавы, все эти детские ясли и японские выставки, а вме¬

сто этого постараются понять, что представляет собой

Западная сторона и чему учил Христос, они сумеют с

большей пользой взяться за дело. Если они всер1ьез зай¬

мутся им, то последуют примеру доктора Барнардо

уже в широком, общенациональном масштабе. Они не

будут тогда призывать цветочницу, делающую фиалки

по три фартинга за гросс, к Красоте, Истине и Добру,

но заставят кое-кого слезть с ее шеи и перестать обжи¬
182

раться, дабы не пришлось ему, как древним римлянам,

спускать жир в горячей бане. И тогда, к их изумлению

и ужасу, окажется, что на шее этой женщины и многих

других женщин и детей сидят и они сами. А они-то, доб¬

рые люди, и не подозревали этого!
ГЛАВА XXVII
СИСТЕМА УПРАВЛЕНИЯ
Семь человек, работая шестнадцать

часов на усовершенствованных маши¬

нах, могли бы накормить тысячу че¬

ловек.
Эдуард Аткинсон
В этой последней главе следовало бы расширить по¬

нятие социальной Бездны и поставить перед Цивилиза¬

цией некоторые вопросы,— ответы на них покажут, вы¬

стоит ли Цивилизация или погибнет. Зададим, напри¬

мер, такой вопрос: улучшила ли Цивилизация условия

жизни человека? Слово «человек» я употребляю в его

демократическом смысле, в значении «простой человек».

Пожалуй, лучше спросить точнее: улучшила ли Цивили^

зация условия жизни простого человека?
Обратимся к фактам. На Аляске вдоль берегов Юко¬

на, близ его устья, живут иннуиты. Это — первобытное

племя, имеющее весьма смутное представление о такой ог¬

ромной махине, как Цивилизация. Его национальный до¬

ход составляет что-то около двух фунтов стерлингов на

душу. Пропитание себе иннуиты добывают ловлей рыбы

и охотой; для этого им служат стрелы и копья с костя¬

ными наконечниками. Они никогда не страдают из-за

отсутствия крова; они носят теплую одежду из звери¬

ных шкур. У них постоянно есть дрова для очага и лес

для постройки жилищ, которые они делают наполови¬

ну в земле и спасаются в них во время зимней стужи.

Летом они переселяются в палатки — прохладные, на¬

сквозь продуваемые свежим ветерком. Эти люди здоро¬

вы, сильны и счастливы. У них только одна забота — пи¬

ща. Периоды изобилия сменяются периодами голодовок.
183

в хорошие времена они пируют, в плохие гибнут от го¬

лода. Но массовый хронический голод им неведом». Кро¬

ме того, у них нет долгов.
В Великобритании, на островах Атлантического оке¬

ана, проживает английский народ. Это в высшей степе¬

ни цивилизованный народ. Его национальный доход со¬

ставляет минимум триста фунтов стерлингов на душу на¬

селения. Англичане добывают себе пропитание не охотой

и не рыбной ловлей, а трудом на колоссальных пред¬

приятиях. Подавляющая часть англичан страдает от не¬

хватки жилья, живет в отвратительных условиях, не

имеет топлива, чтобы обогреться, и очень плохо одета.

Есть немало и таких, которые лишены вообще всякого

крова и спят просто под открытым небом, причем коли¬

чество их никогда не уменьшается. Многих можно уви¬

деть летом и зимой на улицах одетыми в лохмотья и

дрожащими от холода. Бывают у них хорошие времена,

бывают и плохие. В хорошие времена большинство из них

как-то умудряется прокормиться; в плохие времена они

гибнут от голода. Они гибнут от голода сегодня, гибли

вчера и в прошлом году, будут гибнуть завтра и через

год, ибо они пребывают в состоянии хронического голо¬

да, которого не знают иннуиты. Численность анг¬

лийского народа — сорок миллионов человек, и из каж¬

дой тысячи девятьсот тридцать девять умирают в бед¬

ности, а постоянная вооьмимиллионная армия обездолен¬

ных находится на грани голодной смерти. Далее надо

сказать, что каждый только что родившийся на свет

младенец уже имеет долг в сумме двадцать два фунта

стерлингов. За это он может благодарить тех, кто изоб¬

рел «национальный долг».
Сравнивая беспристрастно простого иннуита с про¬

стым англичанином, убеждаешься, что жизнь иннуита

менее сурова, чем жизнь англичанина: первый страда¬

ет от голода только в тяжелые времена, второй же —

постоянно; у первого всегда имеется топливо, кров и

одежда, второй же никогда не бывает этим надежно

обеспечен. Здесь уместно привести мнение такого чело¬

века, как Хаксли. Будучи муниципальным врачом Восточ¬

ного Лондона, а впоследствии изучая быт дикарей, Хак¬

сли на основе своего опыта приходит к следующему вы¬

воду: «Если бы мне предстояло выбирать — жить ли,
184

как дикарь, или прозябать, как эти люди в христианском

Лондоне, я, не колеблясь, выб|>ал бы первое».
Жизненные блага, которыми пользуются люди, явля¬

ются продуктом человеческого труда. Поскольку Циви¬

лизация не сумела обеспечить рядового англичанина пи¬

щей и кровом даже в такой мере, в какой обеспечен ин-

нуит, то встает вопрос: развивает ли Цивилизация про¬

изводительные силы простого человека? Если нет, то Ци¬

вилизация не может существовать.
Но ведь Цивилизация развивает производительные

силы человека, это факт! Пять челрвек могут напечь хле¬

ба на тысячу человек. Один рабочий может произвести

ситца на двести пятьдесят человек, шерсти на триста и

обуви на тысячу. Однако, как показывает каждая стра¬

ница этой книги, миллионы англичан не получают ни

пищи, ни одежды, ни обуви в достаточном количестве.

И вот неизбежно возникает третий вопрос: если Цивили^

заиця развивает производительные силы простого чело¬

века, почему же она не улучшает условий жизни простого

человека?
Ответ один: негодная система управле¬

ния. Цивилизация несет с собой всевозможные жизнен¬

ные блага, но рядовой англичанин не получает своей доли.

Если так будет и дальше, Цивилизация падет — систе¬

ма, столь явно не оправдавшая себя, не имеет права на

существование. Но ведь не может же быть, чтобы воз¬

вели такое грандиозное здание совершенно зря! Это не¬

мыслимо. Признаться в таком страшном поражении

значило бы нанести смертельный удар всякому прогрессу,

всякому стремлению к лучшему будущему.
Есть только один выход, один-единственный: Циви¬

лизацию нужно заставить служить интересам простого

человека. А если это так, то сейчас же встает проблема

управления страной. То, что полезно, должно быть остав¬

лено, то, что вредно,— уничтожено. Приносит ли импе¬

рия пользу Англии или вред? Если только вред,— надо

с империей покончить. Если же пользу,— то надо управ¬

лять ею так, чтобы простой человек получал свою долю

благ.
Если борьба за рынки сбыта полезна, продолжайте

ее. Если нет, если она наносит ущерб рабочему че¬

ловеку и делает его жизнь тяжелее, чем жизнь дикаря,
185

то долой иностранные рынки заодно с индустриальной

империей! Ибо не требует доказательств тот факт, что

когда сорокамиллионный народ, оснащенный Цивили¬

зацией, достигает более высокого развития производи¬

тельных сил, чем иннуиты, то этот народ должен поль¬

зоваться и большими жизненными благами, чем иннуиты.
Если четыреста тысяч английских джентльменов «без

определенных занятий» (согласно их собственному при¬

знанию во время переписи 1881 года) не приносят поль¬

зы,— долой их! Пошлите их работать: пахать землю,

сажать картофель. Если вам выгодно их сохранить,—

что ж, пожалуйста; но только пусть и рядовой англича¬

нин участвует в распределении прибылей, которые полу¬

чают эти люди, не имея «определенных занятий».
Короче говоря, общество должно быть реорганизо¬

вано под надежным управлением. О том, что ны¬

нешнее никуда не годится, не может быть двух мне¬

ний. Оно обескровило Великобританию. Оно высосало

жизненные соки из своих верных подданных и лишило

их способности бороться за то, чтобы Англия сохранила

свое былое место среди соревнующихся государств. Всю

Великобританию оно разделило на Западную сторону и

Восточную сторону, из которых первая развращена и на¬

сквозь прогнила, а вторая страдает от болезней и голода.
Колоссальная империя идет к распаду при этом не¬

годном управлении. Под словом «империя» подразуме¬

вается политическая машина, объединяющая все стра¬

ны, говорящие на английском языке, за исключением

Соединенных Штатов. И я к этому не отношусь песси¬

мистически. Империя крови сильнее, чем политическая

империя, а англичане в Новом Свете и в антиподах по-

прежнему сильны и жизнедеятельны. Но политическая

империя, формально объединяющая этих англичан, идет

к гибели. Политическая машина, носящая название Бри¬

танской империи, катится в пропасть. При этой систе¬

ме управления она утрачивает свою жизнеспособность

с каждым днем.
Эта система, столь грубо и преступно попирающая

права людей, будет неизбежно уничтожена. И надо ска¬

зать, что она не только расточительная и бездарная, но

также и грабительская система. Каждый изможденный

бедняк без кровинки в лице, каждый слепой, каждый
186

малолетний преступник, попавший в тюрьму, каждый

человек, желудок которого сводят голодные спазмы,

страдает потому, что богатства страны разграблены те¬

ми, кто ею управляет.
И ни один из представителей этого правящего клас¬

са не сумеет оправдаться перед судом Человека. Каж¬

дый младенец, гибнущий от истощения, каждая девуш¬

ка, выходящая по ночам на панель Пикадилли после

целого дня изнурительного труда на фабрике, каждый не¬

счастный труженик, ищущий забвения в водах канала,

требует к ответу «живых в домах и мертвых в могилах».

Восемь миллионов человек, никогда не евшие досыта, и

шестнадцать миллионов, никогда не имевшие теплой одеж¬

ды и сносного жилья, предъявляют счет правящему клас¬

су за пищу, которую он пожирает, за вина, которые он

пьет, за роскошь, которой он себя окружил, за дорогие

платья, которые он носит.
Сомнений нет. Цивилизация увеличила во сто крат

производительные силы человечества, но по вине негод¬

ной системы управления люди в условиях Цивилизации

живут хуже скотов. У них меньше пищи, меньше одежды,

меньше возможностей укрьггься от непогоды, чем у ди¬

каря иннуита на крайнем севере, жизнь которого сегодня

мало чем отличается от жизни его предков в каменном

веке, десять тысяч лет тому назад.
ПРОКЛЯТИЕ
Откуда-то преданье

Пришло на память мне —
Испанская легенда

О давней старине.
У Саморы король Санчес

Предательски был убит,
И вот крролевское войско

Вкруг города стоит.
Дон Дьего де Ордоньес

Выезжает грозно вперед,
Он воинов на стенах

Обличает и клянет,
В измене обличает,
Клеймит позором он
187

Всех горожан Саморы,
Кто рожден и не рождеч.
Клянет живых под кровом.

Покойников в земле,
Воду в ручьях и реках,
Яства на столе.
...Но есть иное войско:
Горшую из осад

Ведет голодное войско

У Жизни замкнутых врат.
Клянут миллионы нищих

Яства на нашем столе.
Обличают нас в измене —
Всех, кто жив и кто спит в земле.
И часто на шумном пире

Средь шуток весельчаков.
Сквозь музыку и хохот

Я слышу ужасный зов.
Изможденные, тощие лица

Мне видны в окно сквозь мглу.

Иссохшие тянутся руки

За крохами на полу.
Внутри — изобилье пира,

Благовонья, праздничный свет,
А снаружи — отчаянье, голод,

Впотьмах надежды нет.
И там, во стане голодных.
Где ветер, мрак, мороз.
Мертв, лежит средь долины

Той рати вождь — Христос.
Лонгфелло

^УЖСШ

^ЕРНОС

МУЖСКАЯ ВЕРНОСТЬ
—	Знаешь что, разыграем в кости.
—	Идет,— ответил другой и повернулся к индейцу,

чинившему лыжи в углу хижины.— Эй, Билбидем, сбе¬

гай-ка к Олсону и скажи, что мы просим одолжить нам

игральные кости.
Эта неожиданная просьба среди разговора о жало¬

ванье рабочим, о топливе и о провизии удивила Билбиде-

ма. Кроме того, час был еще ранний, а ему не приходилось

видеть, чтобы белые — во всяком случае такие, как Пент-

филд и Хатчинсон,— садились за кости или карты, не

покончив с делами. Однако, как и полагалось настоящему

индейцу с Юкона, он ничем не выдал своего удивления и,

натянув рукавицы, вышел из хижины.
Хотя шел уже девятый час, было еще темно, и хижина

освещалась сальной свечой, стоявшей на сосновом сто¬

ле среди хаоса немытых оловянных тарелок. Свеча была

воткнута в бутылку из-под виски, на длинном горлышке

которой миниатюрным ледником застыло сало от бесчис¬

ленных свечей. В единственной комнатушке хижины ца¬

рил такой же беспорядок, как и на столе. У задней стены

виднелись нары с двумя неубранными постелями.
Лоренс Пентфилд и Корри Хатчинсон были миллио¬

нерами, хотя никто не догадался бы об этом по их внеш¬

нему виду. В них не было ничего необычного — они легко

сошли бы за своих в любом лагере мичиганских лесору¬

бов. Но снаружи, во мраке, на дне зияющих ям, десятки

людей, получавших по пятнадцати долларов в день, дро¬

били каменные пласты, а другие крутили вороты,
191

поднимая из шурфов породу, песок и золото. Каждый

день золота добывалось на тысячи долларов, и все оно

принадлежало Пентфилду и Хатчинсону, которые числи¬

лись среди богатейших королей Бонанзы.
Тишину, наступившую после ухода Билбидема, нару¬

шил Пентфилд. Он сдвинул в кучу грязные тарелки и на

освободившемся месте стал выбивать пальцами дробь.

Хатчинсон снял нагар с коптившей свечи и задумчиво

растер его между большим и указательным пальцами.
—	Черт побери, если бы мы могли уехать оба! — вос¬

кликнул он неожиданно.— Vt спорить было бы не о чем.
Пентфилд хмуро посмотрел на него.
—	Если бы не твое проклятое упрямство, спорить и

не пришлось бы. Тебе надо только сложить вещи и

уехать. Я присмотрю за делом, а поеду в будущем году.
—	Почему мне? Меня никто не ждет...
А родные?— жестко прервал его Пентфилд.
—	А тебя ждут,— продолжал Хатчинсон.— Ты зна¬

ешь, о ком я говорю.
Пентфилд угрюмо пожал плечами.
—	Она подождет.
—	Но она уи^е два года ждет.
—	Ничего, еще год ее не состарит.
—	Ведь это будет уже три года! 1 олько подумай, ста¬

рина: три года здесь, на краю света, в этой проклятой

дыре! — Хатчинсон с отчаянием взмахнул рукой.
Он был на несколько лет младше своего компаньона—

ему было не больше двадцати шести. На его лице застыло

выражение тоски,.тоски человека, тщетно жаждущего то¬

го, чего он давно лишен. И та же тоска, то же отчаяние

было на лице Пентфилда, в его сгорбленных плечах.
—	Мне вчера снилось, что я у Зинкенда,— сказал

он.— Музыка, звон стаканов, гул голосов, женский смех,

а я заказываю яйца — да, сэр, яйца: и крутые, и всмят¬

ку, и яичницу, и омлет — и уплетаю так, что подавать не

успевают.
—	А я бы заказал салат,— алчно перебил Хатчин¬

сон,— и большой бифштекс с зеленью, с молодым луком

и редиской, чтобы на зубах хрустело.
—	Я бы это все заказал после яиц, если бы не про¬

снулся,— вздохнул Пентфилд.
Он поднял с пола видавшее виды банджо и рассеян¬
192

но потрогал струны. Хатчинсон вздрогнул и Т51ЖСло

вздохнул.
—	Брось!— закричал он с неожиданной яростью, ког¬

да Пентфилд начал наигрывать веселый мотив.— С ума

можно сойти. Невыносимо.
Пентфилд бросил банджо на нары и продекламировал:
Выдав тайную тоску, пою я так:
Память, пытка — я, я — город на заре,
Я — все то, о чем напомнить может фрак.
Его товарищ тяжело уронил голову на руки. Пент¬

филд снова монотонно забарабанил по столу. Затем его

внимание привлек громкий треск двери. На ней белой пе¬

леной оседал иней. Пентфилд тихо запел:
Стада в хлевах, и в море вновь

Из рек ушел лосось;
Когда б с тобой, моя любовь.
Побыть мне довелось.
Потом снова наступило молчание, нарушенное прихо¬

дом Билбидема, который бросил на стол игральные кости.
—	Большой холод,— сказал он.— Олсон говорил мне,

вчера Юкон замерзал.
—	Слышишь, старик?—вскричал Пентфилд, хлопая

Хатчинсона по плечу.— Кто выиграет, тот завтра в это

время будет уже на пути в благословенный край!
Он весело встряхнул стаканчик с костями.
—	Как играем?
—	Простой покер,— ответил Хатчинсон.— Бросай.
Пентфилд с грохотом столкнул со стола посуду и бро¬

сил кости. Оба поспешно наклонились. Не было ни одной

пары, а самым крупным очком была пятерка.
—	Пустышка!—ахнул Пентфилд.
После долгих размышлений он собрал в стаканчик

все пять костей.
—	На твоем месте я бы оставил пятерку,— заметил

Хатчинсон.
—	Ну нет. Вот посмотришь, что сейчас будет!— ска¬

зал Пентфилд и выбросил кости.
Снова ни одной пары. На этот раз счет шел от двой¬

ки до шестерки.
13.	Джек Лондон. Т. HI.	193

*— Опять пустышка!—простонал Пентфилд.— И не

бросай, Корри. Ты уже выиграл.
Его товарищ молча собрал кости, погремел ими в ста¬

канчике, широким движением выбросил на стол и увидел,

что у него тоже выпала пустышка с шестеркой.
—	Во всяком случае, ничья, но мне нужно что-нибудь

получше,— сказал он и, собрав четыре кости, оставил ше¬

стерку.— Вот и конец тебе.
Но на столе лежали двойка, тройка, четверка и пятер¬

ка — снова пустышка, такая же, как у Пентфилда.
Хатчинсон вздохнул.
—	Такое бывает раз в сто лет,— сказал он.
—	Раз в миллион лет,— отозвался Пентфилд, быстро

собрал кости и бррсил их. Выпали три пятерки; он долго

встряхивал стаканчик и наконец при повторном броске

был вознагражден еще одной. Хатчинсон, казалось, поте¬

рял всякую надежду.
Но у него сразу же выпали три шестерки. В глазах

его партнера появилась неуверенность, а в его взгля¬

де вновь вспыхнула надежда. Еще одна шестерка — и он

отправится по льду к Соленой Воде, в Штаты. Он встрях¬

нул стаканчик, хотел выбросить, заколебался и продолжал

встряхивать.
—	Давай! Давай! Не тяни!— резко крикнул Пент¬

филд. Стараясь сохранить хладнокровие, он так крепко

вцепился в край стола, что у него согнулись ногти.
Кости покатились. На столе лежала шестерка. Они, не

шевелясь, глядели на нее. Наступило долгое молчание.

Хатчинсон украдкой посмотрел на своего партнера, кото¬

рый, перехватив его взгляд, криво улыбнулся, пытаясь

казаться равнодушным.
Хатчинсон вскочил на ноги и рассмеялся. Смех был

нервный и смущенный. В этой игре выиграть было тяже¬

лее, чем проиграть. Хатчинсон подошел к своему другу,

но тот яростно на него набросился:
—	Заткнись, Корри! Я знаю все, что ты скажешь,—

что предпочтешь остаться, чтоб ехал я, и все такое. Так

что помолчи. Тебя ждут родные в Детройте, и этого до¬

вольно. И потом ты можешь сделать для меня то, ради

чего, собственно, я хотел ехать.
—	То есть?..
194

Пентфилд в его глазах прочел то, что он не договорил,

и ответил;
—	Да, вот именно. Ты можешь привезти ее сюда ко

мне. Свадьба будет в Доусоне, а не в Сан-Франциско, вот
и вся разница.
—	Ты с ума сошел! —запротестовал Корри Хатчи»1-

сон.— Как это я ее повезу? Она мне не сестра, не род¬

ственница, я с ней даже не знаком. Сам понимаешь,

что нам ехать вместе не совсем удобно. Мы-то^с тобой

знаем, что все было бы в порядке, но подумай, что об

этом скажут другие!
Пентфилд глухо выругался, послав «других» в область

менее морозную, чем Аляска.
—	Вот если бы ты слушал, а не лез бы сразу со сво¬

им благородством,— продолжал его компаньон,— ты бы

понял, что самое правильное при данных обстоятель¬

ствах— это мне отпустить тебя в этом году. Следую¬

щего года ждать всего только год, а тогда я смогу от¬

вести душу.
Пентфилд покачал головой, хотя было видно, что он

с трудом противится соблазну.
—	Ничего не выйдет, Корри, старина. Я ценю твою

доброту, но ничего не выйдет. Я бы не мог там сидеть

спокойно, зная, что ты тут надрываешься вместо меня!
Вдруг его осенила какая-то мысль. Он кинулся к на¬

рам, переворошил в спешке всю постель, извлек наконец

блокнот и карандаш, уселся за стол и начал быстро и

уверенно писать.
—	Ну вот,— сказал он, сунув записку в руку своего

компаньона.— Доставь только по адресу, и все устро¬

ится.
Хатчинсон прочитал записку и положил ее.
—	Откуда ты знаешь, что этот братец согласится по¬

ехать в нашу дыру?— усомнился он.
—	Он согласится ради меня и ради сестры,— настаи¬

вал Пентфилд.— Видишь ли, он неженка, и я не хотел,

чтобы он>а ехала с ним одним. А если рядом будешь ты,

можно ничего не опасаться. Как только выберешься, по¬

езжай^ во Фриско и объясни ей все. Оттуда отправляйся

на Восток к своим. А весной заедешь за ними. Она навер¬

няка тебе сразу понравится. Вот погляди, чтобы узнать

ее при встрече.
195

с этими словами он открыл крышку часов и показал

фотографию, приклеенную внутри. Корри Хатчинсон

смотрел, и в его глазах росло восхищение.
—	Ее зовут Мэйбл,— продолжал Пентфилд.— Я уж

заодно объясню тебе, как найти их дом. Когда приедешь

во Фриско, возьми кеб и скажи: «К дому Холмса, Мир-

дон-авеню». Можно, впрочем, обойтись и без Мир дон-

авеню. Всякий извозчик знает, где живет судья Холмс*
И знаешь что,— вновь начал Пентфилд после пау¬

зы,— неплохо было бы, если бы ты мне кое-что ку¬

пил, ну... ну...
—	То, что нужно семейному человеку,— докончил

Хатчинсон с улыбкой.
Пентфилд смущенно улыбнулся в ответ.
—	Вот-вот! Салфетки и скатерти, простыни и наволоч¬

ки и прочее. Сервиз получше. Ведь ей нелегко будет осво¬

иться тут. Можешь отправить все пароходом через Берин¬

гово море. И еще, пожалуй... Что ты скажешь насчет

рояля?
Хатчинсон горячо одобрил эту мысль. Он уже забыл

о своих протестах, и возложенная на него миссия все боль¬

ше и больше увлекала его.
—	Ей-богу, Лоренс,— заявил он, когда разговор за¬

кончился и оба встали,— доставлю с шиком! Возьму на

себя и стряпню и собак, а братцу останется только забо¬

титься о ее удобствах и делать для нее то, что я забуду,

хотя я, черт побери, забывать ничего не собираюсь.
На следующий день Лоренс Пентфилд в последний раз

пожал руку своему другу и долго смотрел, как он и его

упряжка спешили по замерзшему Юкону вверх, к Соле¬

ной Воде, в широкий мир. Пентфилд вернулся на прииск в

Бонанзе, где теперь стало гораздо тоскливее, и мужест¬

венно встретил долгую зиму. Надо было заниматься де¬

лом— следить за рабочими, руководить разведкой ка¬

призной жилы,— но работа не увлекала его. И никакая

работа не увлекала его, пока на холме за прииском не на¬

чала расти новая бревенчатая хижина. Это была замеча¬

тельная хижина, добротно построенная, разделенная на

три удобные комнаты. Каждое бревно было тщательно

обтесано — дорогая прихоть, если плотникам приходит¬

ся платить по пятнадцати долларов в день. Но Пентфил-

да не пугалн никакие расходы, когда дело касалось дома,
196

предназначенного для Мэйбл Холмс. Он занимался по¬

стройкой хижины и пел:
Когда б с тобой, моя любовь,
Побыть мне довелось.
Кроме того, он повесил над столом календарь и каж-

Аое утро начинал с того, что вычеркивал день и пересчи¬

тывал, сколько еще дней остается до весны, когда его ком¬

паньон примчится по льду Юкона.
Пентфилд никому не позволял ночевать в ^ювой хи¬

жине—это тоже была прихоть: до приезда Мэйбл хижи¬

на должна была оставаться такой же новой, как ее свеже-

обтесанные балки. И когда постройка была закончена,

Пентфилд повесил на дверях замок. Никто, кроме самого

Пентфилда, не входил туда, а он оставался там часами, и

когда выходил, на лице его была странная нежность, а

глаза светились тепло и радостно.
В декабре пришло письмо от Корри Хатчинсона. Он

только что познакомился с Мэйбл Холмс. Она оказалась

именно такой, какой должна быть жена Лоренса Пентфил¬

да, писал Корри. Он был в полном восторге, и это пись¬

мо заставило сердце Пентфилда забиться быстрее. Теперь

письма приходили одно за другим, а порою, если почта за¬

держивалась, даже по два или по три зараз. И все они

были об одном и том же: Корри только что вернулся от

Холмсов, или Корри собирается к Холмсам, или Корри

сейчас у Холмсов. Он, казалось, не торопился покинуть

Сан-Франциско и даже не упоминал о поездке в Детройт.
Лоренсу Пентфилду начинало казаться, что его ком¬

паньон слишком уж долго задерживается в обществе

Мэйбл Холмс, забывая о своих родных. Временами Пент¬

филд ловил себя на том, что это его тревожит. Но он

слишком хорошо знал Мэйбл и Корри, чтобы тревожить¬

ся всерьез.
Письма Мэйбл, в свою очередь, были полны Корри.

С другой стороны, когда речь заходила о ее приезде и о

свадьбе в Доусоне, в них сквозила робость и нерешитель¬

ность. Пентфилд отэечал весело, подшучивая над ее опа¬

сениями, которые, как ему казалось, были порождены ског

рее страхом перед лишениями и опасностями, чем деви¬

чьей застенчивостью.
Но томительное ожидание и третья бесконечная зи¬
197

ма начинали сказываться на нем. Руководство работами и

разведка жилы не могли скрасить монотонность его су-»

ществования, и в конце января Пентфилд' зачастил в До¬

усон, где можно было на время забыться за игорным сто¬

лом. Он выигрывал, так как мог позволить себе роскошь

проиграть, и выражение «везет, как Пентфилду» вошло

в обиход у игроков в фараон.
Удача не покидала его до середины февраля. Трудно

сказать, когда она изменила бы ему, потому что после

одной крупной игры он больше не брал карт в руки.
На этот раз игра шла в «Опере», и в течение часа каж¬

дая карта Пентфилда выигрывала. В перерыве, пока бан¬

комет тасовал колоду, владелец стола Ник Инвуд вдруг

сказал:
•—' Между прочим, Пентфилд, кажется, ваш компань¬

он времени даром не теряет?
—	Да, Корри умеет развлекаться,— ответил Пент¬

филд.— Особенно когда он это заслужил.
—	Дело вкуса, конечно,— рассмеялся Ник Инвуд,—

но, по-моему, развлекаться и жениться — не совсем одно

и то же.
—	Корри женился? —недоверчиво воскликнул Пент¬

филд, не сумев скрыть своего удивления.
—	Именно,— ответил Инвуд.— Это напечатано в га¬

зете из Фриско, которая пришла с утренней почтой.
—	Ну, а кто же она? — поинтересовался Пент¬

филд с терпеливой невозмутимостью человека, знающе¬

го, что его разыгрывают и что в любую минуту может раз¬

даться взрыв смеха.
Ник Инвуд вытащил газету из кармана и стал про¬

сматривать ее, заметив:
—	У меня на имена память плохая, но как будто

Мэйбл... Мэйбл... ага, вот: Мэйбл Холмс, дочь какого-то

судьи Холмса...
Лоренс Пентфилд и бровью не повел, хотя в ду¬

ше лихорадочно гадал, известно ли кому-нибудь на Севе¬

ре это имя. Он спокойно обвел взглядом слушателей,

ожидая, что кто-нибудь выдаст себя, но их лица выража¬

ли только обыкновенное любопытство. Тогда он повер¬

нулся к Инвуду и сказал спокойным, ровным тоном:
—	Ник, вот эти пятьсот долларов берутся доказать,

что в газете ничего подобного нет.
198

Тот посмотрел на него с недоуменной улыбкой.
—	Нет, голубчик, мне ваши деньги не нужны.
—	Я так и думал!— насмешливо бросил Пентфилд и,

повернувшись к столу, поставил на две карты.
Ник Инвуд покраснел и, как будто не доверяя себе,

внимательно перечитал коротенькую заметку, а затем рез¬

ко повернулся к Лоренсу Пентфилду.
—	Послушайте, Пентфилд,— взволнованно и тороп¬

ливо заговорил он.— Я этого так оставить не могу.
—	Чего этого?— грубо переспросил Пентфилд.
—	По-вашему, я солгал?
—	Ничего подобного. По-моему, вы просто глупо по¬

шутили.
—	Вы ставите, джентльмены?—вмешался банкомет.
—	Но я же вам говорю, что это правда!— настаивал

Инвуд.
—	А я уже вам говорил, что у меня есть пятьсот дол¬

ларов, которые берутся доказать, что в газете этого нет.
И Пентфилд бросил на стол тяжелый мешок с золо¬

тым песком.
—	Не нужны мне ваши деньги, но раз вы настаи¬

ваете...— С этими словами Инвуд сунул газету Пент¬

филду.
Пентфилд смотрел и не мог заставить себя поверить.

Он скользнул взглядом nq заголовку «С Севера мчался

младой Лохинвар» и пробежал заметку; перед его глаз|1ми

мелькнули рядом имена Мэйбл Холмс и Корри Хатчин¬

сона. Тогда он загля1нул на первую страницу — газета бы¬

ла из Сан-Франциско.
—	Деньги ваши, Инвуд,— сказал он с коротким смеш¬

ком.— Если уж мой компаньон начнет, одному богу изве¬

стно, где он остановится.
Затем Пентфилд вернулся к заметке и медленно про¬

чел ее, слово за словом. Сомнений больше не было. Корри

Хатчинсон действительно женился на Мэйбл Холмс.

«Один из королей Бонанзы,— говорилось в заметке о но¬

вобрачном,— компаньон Лоренса Пентфилда (еще не за¬

бытого обществом Сан-Франциско), владеющий вместе

с ним многими богатствами Клондайка». А дальше, в кон¬

це, он прочел: «Говорят, что мистер и миссис Хатчинсон

на некоторое время уедут на Восток, в Детройт, но свой
199

настоящий медовый месяц они проведут в путешествии

по сказочному Клондайку».
—	Я вернусь. Сохраните мне место,—сказал Пент-

филд, поднимаясь и забирая мешок, который тем време¬

нем успел побывать на весах и вернулся к владельцу об¬

легченный на пятьсот долларов.
Пентфилд вышел на улицу и купил газету из Сиэтла.

В ней были те же факты, только более кратко изложен¬

ные. Несомненно, Корри и Мэйбл поженились. Он вер¬

нулся в «Оперу» и, заняв свое место, предложил играть

без ограничения ставки.
—	Я вижу, вам нужен размах,— засмеялся Ник Ин-

вуд, кивая банкомету.— Я собирался было сходить на

склады Компании, но, пожалуй, останусь. Покажите-ка,

на что вы способны.
И Лоренс Пентфилд показал: после двухчасовой отча¬

янной игры банкомет откусил кончик свежей сигары,

чиркнул спичкой и объявил, что банк сорван. Пентфилд

выиграл сорок тысяч. Он пожал руку Нику Инвуду и

заявил, что эта его игра — последняя.
Никто не знал, никто не догадывался, что ему был на¬

несен удар — и тяжелый удар. Внешне он совсем не изме¬

нился. Всю неделю он занимался делами, как обычно, но в

субботу ему на глаза попалась портлендская газета с опи¬

санием свадебной церемонии. Тогда он оставил прииск на

попечение одного из друзей и отправился на собаках

вверх по Юкону. Он двигался по дороге к Соленой Воде,

а потом свернул на Белую реку. Через пять дней он уви¬

дел лагерь местных индейцев. Вечером был устроен пир,

и Пентфилд сидел на почетном месте, рядом с вождем. На

следующее утро он погнал собак назад к Юкону, но те¬

перь он был не один. Молодая скво кормила в этот вечер

его собак и помогала ему приготовить ночлег. В детстве

ее помял медведь, и она прихрамывала. Звали ее Лашка.

Сперва она боялась чужого белого, который явился из

Неведомого и взял ее в жены, не сказав ей ни слова, да¬

же не взглянув на нее, а теперь увозил в Неведомое.
Но в отличие от большинства индейских девушек, ко¬

торых выбирают себе в подруги белые Севера, Лашке

посчастливилось: в Доусоне связавший их языческий

брак был подтвержден священником по обрядам белых.

Из Доусона, где все казалось Лашке чудесным сйом,
200

Пентфилд отвез ее на прииск в Бонанзу и водворил в

■новой хижине на холме.
Сенсацию произвело не то, что Лоренс Пентфилд раз*

делил ложе и кров с индианкой, а то, что он узаконил это

сожительство брачной церемонией. Церковный брак? Это¬

го никто не мог понять. Но Пентфилда оставили в по¬

кое— местное общество было терпимо ко всяким причу¬

дам, если только они не шли ему во вред. Пентфилд даже

не потерял доступа в дома, где были белые хозяйки: сва¬

дебная церемония не позволяла относиться к нему^ про¬

сто как к белому, сожительствующему с индианкой, его

нельзя было упрекнуть в безнравственности, хотя многие

мужчины не одобряли его выбор.
Писем из Сан-Франциско больше не было. Шесть

нарт с почтой погибли у Большого Лосося. Кроме того,

Пентфилд знал, что новобрачные должны уже быть в

Клондайке и что их свадебное путешествие близится к

концу, то путешествие, о котором он мечтал в течение

двух томительных лет. От этой мысли у него горько кри¬

вились губы, но он скрывал свои чувства и только стано¬

вился добрее к Лашке.
Прошел март, и уже близился конец апреля, когда

однажды утром Лашка попросила разрешения съездить

к сивашу Питу, хижина которого была в нескольких ми¬

лях ниже по речке. Жена Пита, индианка с реки Стюарт,

прислала сказать, что у нее заболел ребенок, а Лашка,

поистнне созданная для материнства, глубоко верила в

свои познания по части детских болезней и была всегда

готова нянчить чужих детей, пока судьба не послала ей

своего.
Пентфилд запряг собак и, усадив Лашку на нарты, от¬

правился вниз по руслу Бонанзы. В воздухе пахло весной.

Мороз уже не обжигал, как прежде, и, хотя земля была

еще покрыта снегом, шорохи и журчание воды говорили о

том, что железная хватка зимы слабеет. Местами тропа

была залита водой, и приходилось объезжать полыньи.

Как раз у такого места, где не могли разъехаться двое

нарт, Пентфилд услышал звон приближающихся коло¬

кольчиков и остановил собак.
Из-за изгиба реки появилась усталая упряжка собак,

тянувших тяжело нагруженные нарты« Что-то в фигуре

мужчины, погонявшего собак, показалрсь Пентфилду зна-
201

комым. За нартами шли две женщины. Пентфилд снова

перевел взгляд на погонщика — это был Корри. Пент¬

филд стоял и ждал. Он был рад, что Лашка с ним. Более

удачную встречу было бы трудно устроить и нарочно,

подумал он. Ожидая, он старался представить, что они

скажут, что они могут сказать. Ему говорить было неза¬

чем: объяснять должны были они, и он был готов выслу¬

шать их объяснения.
Когда упряжки поравнялись, Корри заметил его и

остановил собак.
—	Здорово, старина! — воскликнул он и протянул

руку.
Пентфилд пожал ее холодно и молча. Тем временем

подошли женщины, и во второй он узнал Дору Холмс. Он

пожал ей руку, сняв меховую шапку, и повернулся к

Мэйбл. Она сделала движение навстречу, красивая и сия¬

ющая, но как будто растерялась при виде его протянутой

руки. Он собирался сказать: «Здравствуйте, миссис Хат¬

чинсон»,— но слова «миссис Хатчинсон» почему-то за¬

стряли у него в горле, и он только пробормотал:
—	Здравствуйте.
Положение получилось настолько неприятное и нелов¬

кое, что он мог быть доволен. Мэйбл была смущена и

взволнована. Дора, которую, видимо, захватили в каче¬

стве посредницы, заговорила:
—	Послушайте, Лоренс, что случилось?
Не дав ему ответить, Корри потянул его за рукав и

отвел в сторону.
—	Слушай, старина, что это значит?— спросил он

шепотом, указывая глазами на Лашку.
—	А собственно говоря, Корри, какое тебе дело?—

насмешливо сказал Пентфилд.
Но Корри продолжал настаивать:
" Что эта скво делает на твоих нартах? Хорошую за¬

дачу ты мне задал — объяснить это им. Надеюсь, однако,

что какое-то объяснение есть? Кто она? Чья это скво?
И вот тут Лоренс Пентфилд нанес свой удар. Нанося

его, он почувствовал прилив спокойного удовлетворения,

которое, казалось, до некоторой степени искупало причи¬

ненное ^му зло.
—	Это моя скво,— сказал он.— Миссис Пентфилд, с

вашего разрешения.
202

у Корри Хатчинсона перехватило дыхание. ПентфилД

отвернулся от него и подошел к женщинам. Лицо Мэйбл

было тревожным, и она, казалось, не была склонна раз¬

говаривать. Он как ни в чем не бывало обратился к Доре:
—	Как прошло путешествие? Очень мерзли на стоян¬

ках?
А как себя чувствует миссис Хатчинсон?—спро¬

сил он затем, бросив взгляд на Мэйбл.
—	Глупыш вы милый!— воскликнула Дора, обнимая

и тормоша его.— Значит, вы тоже прочли? Так вот поче¬

му вы себя так странно держали!
—	Я... я не понимаю...— пробормотал он.
—	В следующем номере дали поправку,— болтала

Дора.— Нам и в голову не приходило, что этот выпуск по¬

падется вам на глаза. В других газетах все было правиль¬

но. Но, конечно, именно этот злосчастный листок попал¬

ся вам в руки.
—	Постойте, о чем вы говорите? — перебил Пент-

филд. Его сердце сжалось от неожиданного страха. Он

почувствовал себя на краю пропасти.
А Дора все не умолкала:
—	Знаете, когда стало известно, что Мэйбл и я уез¬

жаем в Клондайк, в «Еженедельнике» напечатали, что с

нашим отъездом на Мирдон-авеню станет густо,— что,

конечно, означало «пусто».
—	Так, значит...
—	Я миссис Хатчинсон,— ответила Дора.— А вы-

то думали, что это Мэйбл?
—	Именно так,— медленно проговорил Пентфилд.—

Теперь я понял. Репортер перепутал имена, а газеты в Си¬

этле и Портленде перепечатали, как было.
Он замолчал. Мэйбл снова повернулась к нему, и он

увидел, что она ждет. Корри с большим интересом рас¬

сматривал рваный носок своего мокасина, а Дора искоса

поглядывала на невозмутимое лицо сидевшей на нартах

Лашки. Лоренс Пентфилд смотрел прямо перед собой в

безнадежное будущее, где он видел только упряжку собак,

себя и рядом — хромую Лашку.
Затем он заговорил, очень просто, глядя в глаза

Мэйбл:
—	Простите. Мне и в голову не приходила такая
203

ошибка. Я думал, что вы вышли за Корри. Там, на нар¬

тах, миссис Пеитфилд...
Мэйбл Холмс бессильно повернулась к сестре — ка¬

залось, на нее внезапно обрушилось все утомление тяже¬

лого пути. Дора подхватила ее. Корри Хатчинсон все

еще не мог оторвать взгляд от своих мокасин.
Пентфилд посмотрел на него, на обеих женщин и по¬

шел к нартам.
—	Надо ехать: ребенок Пита не может ждать нас весь

день,— сказал он Лашке.
Длинный бич свистнул, собаки натянули постромки,

нарты дернулись и помчались вперед.
—	Слушай, Корри! — крикнул Пентфилд, обернув¬

шись.—Ты можешь занять старую хижину. Она теперь

пустует. Я построил новую на холме.

ЗАМУЖЕСТВО ЛИТ-ЛИТ
Когда Джон Фокс приехал в тот край, где виски за¬

мерзает и чуть не круглый год пребывает в твердом со¬

стоянии, так что им можно пользоваться вместо пресс-

папье, его не отягощал груз идеалов и иллюзий, которые

обычно мешают преуспеть иным искателям приключений,

не приученным сызмальства трезво смотреть на жизнь.

Рожденный и выросший на Дальнем Западе, он обладал

отнюдь не тонким, но здравым умом, деловой хваткой

и смотрел на вещи просто, что обеспечило ему немедлен¬

ный успех в Канаде на новом поприще. Он начал ря¬

довым служащим Компании Гудзонова залива, который

наравне с проводниками работает веслами и на собствен¬

ном горбу перетаскивает товары через волоки, но быстро

выдвинулся и стал заправлять торговлей в форте

Ангела.
Он смотрел на вещи просто, а потому взял жену из

местного племени, и так как супружество это оказалось

поистине счастливым, не знал ни постоянного беспокой¬

ства, ни неудовлетворенного желания, что отравляло су¬

ществование других, более разборчивых мужчин, мешало

им работать и под конец превращало их жизнь в сущий

ад. Он был вполне доволен судьбой, ревностно служил

Компании и через некоторое время был уже на отличном

счету.
Когда умерла его жена, племя предъявило права на

ее тело и похоронило по местному обычаю — в жестяном

ящике на вершине дерева.
Она родила Фоксу двух сыновей, и когда Компания
205

повысила его в должности, он отправился вместе с ними

еще дальше, в безбрежные просторы Северо-Западной

Территории — к Скале Греха, где его ждал новый пост

на более важном поприще — торговле мехами. Здесь он

провел несколько унылых и одиноких месяцев, с нескры¬

ваемым отвращением взирая на индейских дев, отнюдь

не блещущих красотой, и непрестанно тревожась за под¬

растающих сыновей, которые нуждались в материнской

ласке и заботе. И вдруг он увидел Лит-Лит.
—	Лит-Лит... как бы вам сказать... ну, она и есть

Лит-Лит.— На этом обычно кончались его безнадежные

попытки описать ее своему старшему приказчику Алек¬

сандру Мак Лину.
В Мак Лине еще сильна была его шотландская заквас¬

ка — «у него молоко на губах не обсохло», по выражению

Джона Фокса,— поэтому он никак не мог примириться с

обычаем брать в жены индианок. Однако его бы не огор¬

чило, если б управляющий погубил свою бессмертную ду¬

шу, тем более что он и сам боялся не устоять перед опас-

нььми чарами Лит-Лит, и, выйди она замуж за управляю¬

щего, испытал бы мрачное удовлетворение, ибо это спаса¬

ло его собственную душу.
Не удивительно, что суровая душа шотландца готова

была растаять в обжигающем блеске глаз Лит-Лит. Она

была хороша: стройная, гибкая, совсем не похожая на

флегматичных индианок с неподвижными, бесстрастными

лицами. «Лит-Лит»—так ее прозвали еще в детстве за то,

что ей не сиделось на месте и она порхала, точно моты¬

лек, за легкий, веселый нрав, за то, что она была такая

хохотунья, так беззаботно бегала и скакала.
Лит-Лит была дочерью метиски и Снитшейна, про¬

славленного вождя местного племени. И, желая начать

переговоры о браке, к нему-то однажды летом как бы

невзначай и заглянул Джон Фокс. Они сидели с вождем

у костра, разложенного перед вигвамом, чтобы отгонять

москитов, и неторопливо беседовали обо всем на свете, по

крайней мере, обо всем, что касалось северных краев,—

словом, о чем угодно, кроме свадьбы. Джон Фокс пришел

только затем, чтобы договориться о свадьбе; Снитшейя

знал это, и Джон Фокс знал, что он знает, однако имен¬

но о свадьбе они свято хранили упорное молчание.

Это считается признаком хитрого умения индейцев вести
206

разговор. На самом же деле это просто-напросто наив¬

ность.
Текли часы, а Фокс и Снитшейн курили трубку за

трубкой, глядя друг на друга с превосходно разыгран¬

ным простодушием.
Среди дня мимо с безразличным видом прошли Мак

Лин и другой приказчик, Мак Тейвиш,— они держали

путь к реке. Когда час спустя они возвращались, Фокс и

Снитшейн вежливо спорили о количестве и качестве по¬

роха и бекона, которые Компания дает в обмен на меха.

Меж тем Лит-Лит,, догадавшись, зачем пожаловал управ¬

ляющий факторией, проползла под задней стенкой в виг¬

вам и, чуть оттянув шкуру, что завешивала вход, в щелку

подглядывала за двумя спорщиками у костра. Она раз¬

румянилась, глаза блестели, гордость переполняла ее —

ведь ее избрал сам управляющий (в северных краях

он первое лицо после бога),— и Лит-Лит разбирало

чисто женское любопытство, ей не терпелось как сле¬

дует его разглядеть. От солнца, лагерных костров и

непогоды лицо его стало медно-красным, почти совсем

как у ее отца, и рядом с ними она казалась светло¬

лицей. Это было приятно, но куда приятней, что он

такой большой и сильный, только вот огромная черная

борода немного ее напугала — уж очень это непри¬

вычно.
Лит-Лит была очень молода и совсем не знала, како¬

вы они, эти мужчины. Семнадцать раз она видела, как

солнце уходило на юг и тонуло за горизонтом, и семнад¬

цать раз оно возвращалось, и каждый день все дольше

задерживалось в небе, пока наконец ночь совсем не от¬

ступала перед ним. Все эти годы Снитшейн ревниво

оберегал дочь, не подпускал к ней поклонников, презри^-

тельно выслушивал молодых охотников, которые доби¬

вались ее руки, и всех отвергал, словно, ей и в самом деле

цены не было. Старого вождя одолевала корысть. Лит-

Лит была его капиталом. И капиталом столь значитель¬

ным, что он надеялся получить не какие-нибудь жалкие

проценты, но неисчислимую и нескончаемую прибыль.
Лит-Лит росла почти как в монастыре, насколько это

возможно в индейском поселке, и теперь с тревожным де¬

вичьим любопытством смотрела на мужчину, который

пришел за ней, на мужа, который научит ее всему, чего
207

она еще не ведает, на властелина, чье слово ста¬

нет для нее законом, кто будет направлять ее и повелевать

ею до конца ее дней.
Она выглядывала из вигвама раскрасневшаяся, взвол¬

нованная мыслями о странной судьбе, ожидающей ее, но

время шло, а управляющий и отец все так же важно бесе¬

довали о чем угодно, только не о свадьбе, и девушку охва¬

тило разочарование. День клонился к вечеру, солнце опус¬

калось все ниже и ниже, и по всему было видно, что

управляющий собирается уходить. Вот он повернулся и

зашагал было прочь, и сердце Лит-Лит упало, но тут

же подскочило от радости, ибо он приостановился и бро¬

сил через плечо:
—	Да, кстати, Снитшейн, мне нужна женщина, чтоб

стирала белье и чинила одежду.
Снитшейн проворчал что-то и предложил Ванидани —

беззубую старуху.
—	Нет-нет!—запротестовал Фокс.— Мне нужна

жена. Я последнее время подумываю об этом, а сейчас

мне вдруг пришло в голову, что, может, у тебя есть кто-

нибудь на примете.
Снитшейн явно заинтересовался, и управляющий

вновь подошел к нему, чтобы небрежно и как бы между

делом обсудить неожиданно возникшую тему.
—	Кату,— предложил Снитшейн.
—	Она кривая,— возразил управляющий.
—	Ласка?
—	У нее ноги колесом. Когда она стоит, между ними

может проскочить даже Кипе, твой самый большой пес.
—	Синати? — невозмутимо продолжал Снитшейн.
—	Еще чего? — в притворном гневе закричал Джон

Фокс.— Да что я, старик, что ли, что ты сватаешь мне

старух? Что я, беззубый? Хромой? Слепой? Или, может,

я бедняк какой-нибудь, что ни одна красивая девушка не

захочет смотреть на меня? Да знаешь ли ты, кто я? Я

управляющий, я богат и велик, я сила и власть, мое сло¬

во заставляет людей дрожать и повиноваться!
Все это Снитшейну было как маслом по сердцу, но ли¬

цо его оставалось загадочным и непроницаемым. Он все-

таки заставил управляющего сделать первый шаг. В мозгу

Снитшейна, устроенном очень просто, умещалась зараз

лишь одна мысль, а потому он добивался своего настой¬
208

чивее, чем Джон Фокс. Ибо как ни просто был скроен

Дй.он Фокс, он все-таки был достаточно сложен, чтобы

перед его умственным взором смутно маячили несколько

идей одновременно, а это мешало ему добиваться чего-

то одного так же упорно и неуклонно, как вождю.
Снитшейн называл одну свою соплеменницу за другой,

и одну за другой Джон Фокс незамедлительно отвергал

поясняя всякий раз, почему она ему не подходит. На¬

конец ему все это надоело, и он опять было собрался до¬

мой. Снитшейн наблюдал за ним, не пытаясь его задер¬

жать, но Фокс в конце концов так и не ушел.
—	Послушай,— сказал он.— Да ведь мы оба забыли

Лит-Лит. Может, она мне подойдет?
Хмурое лицо Снитшейна не дрогнуло, но в глубине ду¬

ши он расплылся до ушей. Вот это уже победа. Еще мину¬

та — и ему пришлось бы назвать Лит-Лит, но... управля¬

ющий сам сделал первый шаг.
Однако вождь на желал ничего говорить о Лит-Лит,

пока не заставит белого сделать следующий шаг.
—	Ну что ж,— размышлял вслух управляющий.—

Проверить можно только одним способом — попро¬

бовать. Так вот,— повысил он голос,— я дам за Лит-

Лит десять одеял и три фунта табаку, отличного

табаку.
Но Снитшейн покачал головой, и это явно означало,

что все одеяла и весь табак на свете не смогут возместить

ему утрату Лит-Лит—средоточие всевозможных доброде¬

телей. Когда же наконец Фокс потребовал назвать цену,

он хладнокровно объявил, что ему нужны пятьсот одеял,

десять ружей, пятьдесят фунтов табаку, двадцать кусков

кумача, десять бутылок рома, музыкальный ящик, а сверх

того—благорасположение управляющего, ну, и место у

его очага.
Фокса, казалось, тут же хватил удар, а потому число

одеял немедленно сократилось до двухсот, вслед за чем

вождь отказался от места у очага — условия неслыханно¬

го при браках между белыми мужчинами и дочерьми при¬

роды. Проторговавшись еще три часа, они в конце концо1з

сговорились. Снитшейну предстояло получить за Лит-Лит

сто одеял, пять фунтов табаку, три ружья и бутылку ро¬

ма, ну, и, само собой разумеется, благорасположение, то

есть, по мнению Джона Фокса, на десять одеял и одно
14.	Джек Лондон. Т. П1.	209

ружье больше, чем она стоила. И, возвращаясь домой

далеко за полночь, при ярком свете солнца, стоявшего в

положенном месте на северо-востоке, он с досадой думал,

что Снитшейн перехитрил его.
Снитшейн, усталый, но гордый одержанной победой,

собрался было лечь и тут увидел Лит-Лит, которая не ус¬

пела выскользнуть из вигвама.
—	Ты сама видела,— наставительно проворчал он,—

ты сама слышала. Теперь ты знаешь, твой отец мудрей¬

ший из мудрых. Самого выгодного мужа нашел я тебе.

Слушайся меня, делай, как я велю, иди, когда я говорю

идти, вернись, когда я приказываю вернуться* и мы на¬

живемся на этом белом дураке, ибо он так же глуп, как

велик ростом.
На следующий день в лавке не торговали. Управляю¬

щий открыл перед завтраком бутылку виски к радости

Мак Лина и Мак Тейвиша, задал собакам двойную пор¬

цию корма и щеголял в своих лучших мокасинах. Непода¬

леку от фактории полным ходом шли приготовления к пот¬

лачу. «Потлач» означает пир с раздачей подарков, и

Джон Фокс хотел ознаменовать женитьбу на Лит-Лит

неслыханным потлачем, чтобы щедрость жениха не усту¬

пала красоте невесты. Под вечер все племя собралось на

пир. Мужчины, женщины, дети и собаки наелись до от¬

вала; никого не обошел тороватый хозяин: ни забред¬

ших на огонек путников, ни отставших от своего племе¬

ни охотников.
Притихшей, готовой вот-вот расплакаться Лит-Лит

бородатый супруг преподнес новое ситцевое платье, бо¬

гато расшитые мокасины, покрыл ее иссиня-черные во¬

лосы ярким шелковым платком, обмотал вокруг шеи

пурпурный шарф, а в придачу дал медные серьги, коль¬

ца, и целую горсть блестящих безделушек, и деше¬

венькие часики. Снитшейн едва сдерживался во время

раздачи подарков, наконец, улучив минутку, отвел дочь

в сторонку.
—	Не в эту ночь и не в следующую,—забубнил он,—

но в одну из ночей я приду на берег реки и крикну воро¬

ном, и тогда ты встан-ешь с ложа твоего большого и глу¬

пого мужа и придешь ко мне.
Не бойся,— поспешно продолжал он, ибо при мыс¬

ли, что надо будет распроститься с новой восхити¬
210

тельной жизнью, лицо у Лит-Лит вытянулась.— Ведь

как только ты уйдешь, твой большой и глупый муж с

воплями прибежит в мой вигвам, и тогда уж дело за то¬

бой, вопи что есть мочи, жалуйся, что, мол, и это не

нравится, и то не по тебе, и что быть женой управляю¬

щего куда труднее, чем ты думала, и пусть он даст тво¬

ему бедному старику-отцу еще одеял, и табаку, и всякого

товару. Так помни, ночью я закричу вороном на берегу

реки.
Лит-Лит кивнула, ибо знала, как опасно ослушаться

отца, а потом ведь он требовал от нее так мало — лишь

ненадолго разлучиться с Фоксом, который будет счаст¬

ливей прежнего, когда она вернется. Она присоеди¬

нилась к пирующим, и так как время шло к полуночи,

Фокс позвал ее и среди шуток и громких криков, в ко¬

торых особенно усердствовали почтенные индианки, по¬

вел к форту.
Лит-Лит быстро поняла, как хорошо быть женой пер¬

вого человека в фактории, о такой жизни она и не мечтала.

Теперь ей не приходилось таскать дрова и воду, прислу¬

живать ворчливым соплеменникам. Впервые в жиз¬

ни можно было нежиться в постели, пока не подадут

завтрак. И в какой постели: в чистой, мягкой, удоб¬

ной,— нет, в такой постели она еще никогда не спала.

А еда какая! Белый хлеб, печенье, лепешки из пшенич¬

ной муки — три раза в день, каждый день да к тому же

сколько душе угодно. В такое изобилие даже поверить

трудно.
К тому же Фокс умел быть добрым. Одну жену он

уже схоронил и знал, как править в доме,— натягивая

вожжи лишь изредка, но уж тогда всерьез.
—	Лит-Лит здесь хозяйка,— провозгласил он за сто¬

лом в утро после свадьбы.— Как она скджет, так и будет.

Поняли?
И Мак Лин и Мак Тейвиш поняли. К тому же они

знали, что у их управляющего тяжелая рука.
Но Лит-Лит не спешила пользоваться преимущества¬

ми своего положения. Следуя примеру мужа, она взяла на

себя заботу о его подрастающих сыновьях, неустанно "пек¬

лась о них и при этом предоставила им некоторую свобо¬

ду, как и он ей. Мальчики всем и каждому расхваливали

свою -новую мать; к ним присоединились Мак Лин и Мак
211

Тейвиш, а Фокс до тех пор похвалялся радостями семей¬

ной жизни, пока рассказ о добродетелях молодой жены

и довольстве мужа не стал достоянием всех жителей Ска¬

лы Греха и ее окрестностей.
Тогда Снитшейн, который не спал ночей, обуреваемый

мыслями об ожидавших его неисчислимых, нескончаемых

прибылях, решил, что пришла пора действовать. На де¬

сятую ночь после свадьбы Лит-Лит разбудил крик воро¬

на, и она поняла, что Снитшейн ждет ее на берегу.

В упоении счастьем она забыла об уговоре, и теперь ее

охватил ужас перед отцом, совсем как бывало в детстве.

Долго лежала она, вся дрожа, и не хотела идти, и боя¬

лась остаться. Но в конце концов доброта Фокса, а за¬

одно и железные мускулы и квадратная челюсть прида¬

ли ей храбрости, и она пренебрегла зовом отца, и Фокс

так никогда и не узнал, какую победу он одержал в эту

ночь.
Однако наутро она поднялась в страхе и, хлопоча по

дому, то и дело вздрагивала при мысли, что вот-вот по¬

явится отец. Но время шло, и она понемногу успокоилась.

Фокс громко распекал Мак Лина и Мак Тейвиша за ка¬

кую-то пустячную оплошность, и его голос помог ей обрес¬

ти мужество. Весь день она старалась держаться поближе

к мужу, и когда увидела, как в огромной кладовой он лег¬

ко, точно пуховые подушки, подхватывает и перебрасыва¬

ет с места на место огромные тюки товара, она оконча¬

тельно решила не слушаться отца. Кроме того, она впер¬

вые попала на склад—а Скала Г реха была базой несколь¬

ких более мелких факторий,—и Лит-Лит поразили не¬

счетные богатства, собранные здесь.
Она глядела на эти богатства, а перед ее мысленным

взором встал нищий отцовский вигвам, и все ее сомнения

как рукой сняло. Чтобы утвердиться в своем решении, она

коротко спросила пасынка:
—	Папа хороший?
И мальчик ответил, что лучше отца нет никого на све¬

те. В эту ночь снова каркал ворон. На следующую ночь

крик его стал громче, настойчивее. Проснулся Фокс, бес¬

покойно заворочался в постели.
—	Вот проклятый ворон! — выругался он.
И Лит-Лит тихонько прыснула в подушку.
Ранним солнечным утром в фактории, точно зловещая
212

тень, появился Снитшейн и был послан на кухню завтра¬

кать вместе с Вани дани. Но старик наотрез отказался раз¬

делить еду с женщиной и немного погодя нагрянул к зя¬

тю в лавку, где полным ходом шла торговля. Он слышал»

что дочь его оказалась бесценной жемчужиной, а значит,

ему причитается еще табак, еще одеяла и еще ружья, глав¬

ное—ружья... Его просто обманули, заплатили за Лит-

Лит слишком дешево, и теперь он пришел добивать¬

ся справедливости. Но у Джона Фокса не было в за¬

пасе ни лишних одеял, ни справедливости. Тогда Снит¬

шейн сообщил, что встретил у Тройной развилки мис¬

сионера и тот сказал, что небеса не благословляют та¬

кие браки и долг отца — потребовать, чтобы дочь вер¬

нулась.
—	Я теперь добрый христианин,— заключил Снит¬

шейн свою речь,— и хочу, чтобы моя Лит-Лит попала на

небеса.
Управляющий ответил тестю коротко и недвусмыслен¬

но: послал его отнюдь не в царство небесное и, помогая

сделать первые шаги по этому пути, схватил за шиворот

и вытолкал за дверь.
Но Снитшейн обежал вокруг дома, через кухню про¬

крался в гостиную и там обрушился на Лит-Лит.
—	Видно, ты слишком крепко спала ночью, когда я

звал тебя,— начал он, грозно глядя на дочь.
—	Нет, я не спала, я слышала.— Сердце ее отчаянно

колотилось, она задыхалась от страха, но твердо продол¬

жала: — Ив прошлую ночь я не спала и слышала тебя и

в позапрошлую,
И тут, испугавшись, как бы у нее не отняли ее вели¬

кое счастье, Лит-Лит разразилась вдохновенной речью о

положении и правах женщины. То было первое выступле¬

ние «новой женщины» к северу от шестьдесят третьей

параллели.
Но она старалась понапрасну: Снитшейн еще не вышел

из тьмы средневековья.
—	Сегодня я опять буду кричать вороном,— сказал

он с угрозой, едва она замолкла, чтобы перевести дух.
Тут вошел Джон Фокс и снова показал тестю дорогу

отнюдь не в царство небесное.
В ту ночь ворон кричал упорно, как никогда. Лит-Лит,

которая всегда спала чутко, слышала карканье и улыба-
213

лась. Джон Фокс беспокойно заворочался. Потом он про¬

снулся и завороч1ался еще беспокойнее. Он бурчал, пых¬

тел, ругался вполголоса и во весь голос и йаконец вскочил

с постели. Ощупью пробрался он в гостиную, схватил

ружье, заряженное мелкой дробью и забытое там бес¬

печным Мак Тейвишем.
Крадучись, выбрался Фокс из фактории и поспешил

к реке. Карканья больше не было слышно, и, растянув¬

шись в высокой траве, Фокс стал ждать. Душистая про¬

хлада охватила его, после дневного жара дыхание земли

нежило и успокаивало. Ночь укачала Фокса, он подло¬

жил руку под голову и сперва задремал, а потом крепко

уснул.
А в пятидесяти ярдах, спиной к нему, опустив голо¬

ву на колени, спал Снитшейн, тоже побежденный спо¬

койствием ночи. Час спустя он проснулся и, даже не под¬

няв головы, нарушил тишину хриплым, гортанным кар¬

каньем.
Фокс пробудился — не внезапно, сразу, как просыпа¬

ется цивилизованный человек, но как дикарь,— переход к

бодрствованию был стремительным и плавным. При туск¬

лом ночном свете он разглядел в траве что-то темное, под¬

нял ружье и прицелился. Ворон закричал снова, и он на¬

жал курок. Мгновенно смолкли однообразное пение сверч¬

ков, перебранка куропаток, оборвался и замер в испуган¬

ной тиши крик ворона.
Джон Фокс кинулся вперед и схватил свою жертву. В

руках у него оказались жесткие космы, и при свете звезд

он увидел знакомое лицо. Он знал, как рассеивается дробь

на расстоянии пятидесяти ярдов, и понял, что на плечах и

спине Снитшейна живого места не осталось. И Снитшейн

знал, что он знает, но об этом не было сказано ни слова.
—	Ты что здесь делаешь?—спросил Фокс.— Сейчас

самое время дать отдых старым костям.
Дробь жгла кожу, но чувство собственного достоинст¬

ва не изменило Снитшейну.
—	Старые кости не могут отдыхать,—мрачно ответст¬

вовал он.—Я оплакиваю мою дочь Лит-Лит, дочь моя

живет, но она мертвая, и она прямым путем попадет в ад

белого человека.
—	Впредь оплакивай ее на том берегу, чтоб не слышно

было в фактории,— сказал Джон Фокс, круто повернув¬
214

шись,— а то ты плачешь так громко, что не даешь

спать.
—	Сердце мое разрывается,—возразил Снитшейн,—

и дни мои и ночи черны от горя.
—	Черны, как ворон,— сказал Джон Фокс.
—	Черны, как ворон,— отозвался Снитшейн.
С тех пор с реки не доносится крик ворона. Лит-Лит

день ото дня становится все солиднее, все почтеннее и

очень счастлива. У сыновей Джона Фокса, мать которых

покоится на дерезе, появились сестры. Старый Снитшейн

больше не показывается в фактории; долгими часами он

тонким, старческим голосом клянет всех неблагодарных

детей на свете, особенно свою дочь Лит-Лит. Последние

годы вождя омрачены сознанием, что его обманули, и да¬

же Джон Фокс перестал утверждать, будто он перепла¬

тил за Лит-Лит десять одеял и ружье.

ТЫСЯЧА ДЮЖИН
Дэвид Расмунсен отличался предприимчивостью и,

как многие, даже менее заурядные люди, был одержим

одной идеей. Вот почему, когда трубный глас Севера

коснулся его ушей, он решил спекулировать яйцами и

все свои силы посвятил этому предприятию. Он произ¬

вел краткий и точный подсчет, и будущее заискрилось и'

засверкало перед ним всеми цветами радуги. В качестве

рабочей гипотезы люжно было допустить, что яйца в До¬

усоне будут стоить не дешевле пяти долларов за дюжи¬

ну. Отсюда неопровержимо следовало, что на одной ты¬

сяче дюжин в Столице Золота можно будет заработать

пять тысяч долларов.
С другой стороны, следовало учесть расходы, и он их

учел как человек осторожный, весьма практический и

трезвый, неспособный увлекаться и действовать очертя

голову. При цене пятнадцать центов за дюжину тысяча

дюжин яиц обойдется в сто пятьдесят долларов — су¬

щие пустяки по сравнению с громадной прибылью.

А если предположить — только предположить — такую

баснословную дороговизну, что на дорогу и провоз яиц

уйдет восемьсот пятьдесят долларов, все же, после того

как он продаст последнее яйцо и ссыплет в мешок по¬

следнюю щепотку золотого песка, на руках у него оста¬

нется чистых четыре тысячи.
—	Понимаешь, Альма,— высчитывал он вслух, сидя

с женой в уютной столовой, заваленной картами, прави¬

тельственными отчетами и путеводителями по Аляске,—

понимаешь ли, расходы по-настоящему начинаются толь-
216

ко с Дайи, а на дорогу до Дайи за глаза хватит пяти¬

десяти долларов, даже если ехать первым классом. Ну-с,

от Дайи до озера Линдерман индейцы-носильщики берут

по двенадцати центов с фунта, то есть двенадцать дол¬

ларов с сотни фунтов, а с тысячи — сто двадцать долла¬

ров. У меня будет, скажем, полторы тысячи фунтов,

это обойдется в сто восемьдесят долларов; прикинем

что-нибудь для верности — ну, хотя бы в двести. Один

приезжий из Клондайка заверял меня честным словом,

что лодку на Линдермане можно купить за триста дол¬

ларов. Он же говорил, что нетрудно подыскать двух

пассажиров, по сто пятьдесят долларов с головы,—

значит, лодка обойдется даром, а кроме того, они будут

помогать в пути. Ну... вот и все. В Доусоне я выгружаю

яйца прямо на берег. Ну-ка, сколько же это всего

получается?
—	Пятьдесят долларов от Сан-Франциско до Дайи,

двести от Дайи до Линдермана, за лодку платят пасса¬

жиры,— значит, всего двести пятьдесят,— быстро под¬

считала жена.
—	Да еще сто на одежду и снаряжение,— радостно

подхватил муж,— значит, пятьсот остается про запас,

на экстренные расходы. А какие же там могут быть экст¬

ренные расходы?
Альма пожала плечами и подняла брови. Если про¬

сторы Севера могут поглотить человека и тысячу дюжин

яиц, они смогут поглотить и все его достояние. Так она

подумала, но не сказала ничего. Она слишком хорошо

знала Дэвида Расмунсена и потому предпочла про¬

молчать.
—	Rcah даже положить вдвое больше времени —

на случайные задержки,— то на всю поездку уйдет два

месяца. Подумай только, Альма! Четыре тысячи в два

месяца! Не чета какой-то несчастной сотне в месяц, что

я теперь получаю. Мы отстроимся заново, попросторнее,

с газом во всех комнатах, с видом на море; а коттедж

я сдам и из этих денег буду платить налоги, страховку

и за воду, да и на руках кое-что останется. А может,

еще нападу на жилу и вернусь миллионером. Ска¬

жи-ка, Альма, как по-твоему, ведь подсчет самый уме¬

ренный?
И Альма могла по совести ответить, что да. А кроме
217

того, разве не привез один ее родственник—правда,

очень дальний, паршивая овца в семействе и лодырь,

каких мало,— разве не привез он с таинственного Севе¬

ра на сто тысяч золотого песка, не говоря уж о половин-

HOMI пае на ту яму, из которой его добывали?
Соседний бакалейщик очень удивился, когда Дэвид

Расмунсен, его постоянный покупатель, стал взвешивать

яйца на весах в конце прилавка. Но еще больше

удивился сам Расмунсен, обнаружив, что дюжина яиц

весит полтора фунта,— значит, тысяча дюжин будет

весить полторы тысячи фунтов! На одежду, одеяла и

посуду не остается ровно ничего, не говоря уж о прови¬

зии, которая понадобится на дорогу. Все его расчеты

рухнули, и он уже собирался высчитывать все снача¬

ла, как вдруг ему пришло в голову взвесить яйца по¬

мельче.
—	Крупные они или мелкие, а дюжина есть дюжи¬

на,— весьма здраво заметил он про себя и, прикинув на

весах дюжину мелких яиц, нашел, что они весят фунт с

четвертью. Вскоре по городу Сан-Франциско забегали

озабоченные посыльные, а комиссионные конторы и тор¬

говцы молочными продуктами были удивлены неожи¬

данным спросом на яйца весом не более двадцати унций

дюжина.
Расмунсен заложил свой малеш>кий коттедж за ты¬

сячу долларов, отправил жену гостить к ее родным, бро¬

сил работу и уехал на Север. Чтобы не выходить из сме¬

ты, он решился на компромисс и взял билет во втором

классе, где из-за наплыва пассажиров было хуже, чем

на палубе, и поздним летом, бледный и ослабевший, вы¬

садился со своим грузом» в Дайе. Однако твердость по¬

ходки и аппетит вернулись к нему в самом скором вре¬

мени. Первый же разговор с индейцами-носильщиками

укрепил его физически и закалил морально. Они запро¬

сили по сорок центов с фунта за переход в двадцать во¬

семь миль, и не успел Расмунсен перевести дух от

изумления, как цена дошла до сорока трех. Наконец,

пятнадцать дюжих индейцев, сговорившись по сорок

пять центов, стянули ремнями его тюки, но тут же снова

развязали их, потому что какой-то крез из Скагуэя в

грязной рубахе и рваных штанах, который загнал своих

лошадей на Белом! перевале и теперь делал последнюю
218

попытку добраться до Доусона через Чилкут, предложил

им по сорок семь.
Но Расмунсен проявил выдержку и за пятьдесят цен¬

тов нашел носильщиков, которые двумя днями позже до¬

ставили его товар в целости и сохранности к озеру Лин-

дерман. Однако пятьдесят центов за фунт — это тысяча

долларов за тонну, и после того, как полторы тысячи

фунтов съели весь его запасный фонд, он долго сидел на

мысу Тантала, день за днем глядя, как свежевыструган-

ные лодки одна за другой отправляются в Доусон. Надо

сказать, что весь лагерь, где строились лодки, был охва¬

чен тревогой. Люди работали, как бешеные, с утра до

ночи, напрягая все силы,— конопатили, смолили, скола¬

чивали в лихорадочной спешке, которая объяснялась

очень просто. С каждым днем снеговая линия спуска¬

лась все ниже и ниже с оголенных вершин, ветер на¬

летал порывами, неся с собой то изморозь, то мокрый, то

сухой снег, а в тихих заводях и у берегов нарастал мо¬

лодой лед и с каждым часом становился все толще.

Каждое утро измученные работой люди смотрели на озе¬

ро, не начался ли ледостав. Ибо ледостав означал бы,

что надеяться больше не на что,— а они надеялись, что,

когда на озерах закроется навигация, они уже будут

плыть вниз по быстрой реке.
Душа Расмунсена терзалась тем сильнее, что он об¬

наружил трех конкурентов по яичной части. Правда,

один из них, коротенький немец, уже разорился вчистую

и, ни на что больше не рассчитывая, сам перетаскивал

обратно последние тюки товара; зато у двух других лод¬

ки были почти готовы, и они ежедневно молили бога

торговли и коммерции задержать еще хоть на день

железную руку зимы. Но эта железная рука уже сда¬

вила страну. Снежная пурга заносила Чилкут, люди за¬

мерзали насмерть, и Расмунсен не заметил, как от¬

морозил себе пальцы на ногах. Подвернулся бы¬

ло случай устроиться пассажиром в лодке, которая,

шурша галькой, как раз отчаливала от берега, но

надо было дать двести долларов наличными, а денег у

него не осталось.
—	Я так думаль, вы погодить немножко,— говорил

ему лодочник-швед, который именно здесь нашел свой

Клондайк и оказался достаточно умен, чтоб понять
219

это,— совсем немножко погодить, и я вам сделай очен|>

хороший лодка, верный слово.
Положившись на это слово, Расмунсен вернулся к

озеру Кратер и там повстречал двух газетных корреспон¬

дентов, багаж которых был раскидан по всему перевалу,

от Каменного Дома до Счастливого Лагеря.
—	Да,— сказал он значительно.— У меня тысяча дю¬

жин яиц уже доставлена к озеру Линдерман, а сейчас

там кончают конопатить для меня лодку. И я считаю,

что мне повезло. Сами знаете, лодки нынче нарасхват,

их ни за какие деньги не достанешь.
Корреспонденты с криком и чуть ли не с дракой ста¬

ли навязываться Расмунсену в попутчики, махали у не¬

го перед носом долларовыми бумажками и совали в ру¬

ки золотые. Он не желал ничего слушать, однако в кон¬

це концов поддался на уговоры и нехотя согласился

взять корреспондентов с собой за триста долларов с

каждого. Деньги они ему заплатили вперед. И покуда

оба строчили в свои газеты сообщения о добром сама¬

ритянине, везущем тысячу дюжин яиц, этот добрый са¬

маритянин уже торопился к шведу на озеро Лин¬

дерман.
—	Эй, вы! Давайте-ка сюда эту лодку,— приветство-

вал он шведа, позвякивая корреспондентскими золоты¬

ми и жадно оглядывая готовое суденышко.
Швед флегматично смотрел на него, качая головой.
—	Сколько вам за нее должны уплатить? Триста?

Ладно, вот вам четыреста. Берите.
Он совал деньги шведу, но тот только пятился от

него.
—	Я думаль, нет. Я говориль ему, лодка готовый,

можно брать. Вы погодить немножко...
—	Вот вам шестьсот. Хотите берите, хотите нет.

Последний раз предлагаю. Скажите там, что вышла

ошибка.
Швед заколебался и наконец сказал:
—	Я думаль, да.— И после этого Расмунсен видел

его только один раз — когда он, отчаянно коверкая язык,

пытался объяснить другим заказчикам, какая вышла

ошибка.
Немец сломал ногу, поскользнувшись на крутом гор¬

ном склоне у Глубокого озера, и, распродав свой товар
220

по доллару за дюжину, на вырученные деньги нанял

индейцев-носильщиков нести себя обратно в Дайю. Но

остальные два конкурента .отправились следом за Рас-

мунсеном в то же утро, когда он со своими попутчика¬

ми отчалил от берега.
—	У вас сколько? — крикнул ему один из них, ху¬

денький и М1аленький янки из Новой Англии.
—	Тысяча дюжин,— с гордостью ответил Расмунсен.
—	Ого! А у меня восем1Ь сотен. Давайте спорить, что

я обгоню вас.
Корреспонденты предлагали Расмунсену денег взай¬

мы, но он отказался, и тогда янки заключил пари с по¬

следним из конкурентов, мюгучим сыном волны, море и

сушу видавшим, который обещал показать им настоя¬

щую работу, когда понадобится. И показал, поставив

большой брезентовый парус, отчего носовая часть лод¬

ки то и дело зарывалась в воду при каждом порыве

ветра. Он первым вышел из озера Линдерман, но не по¬

желал идти волоком и посадил перегруженную лодку на

камни среди клокочущих порогов. Расмунсен и янки, у

которого тоже было двое пассажиров, перетащили груз

на плечах, а потом перевели лодки порожняком через

опасное место в озеро Беннет.
Беннет — это озеро в двадцать пять миль длиной,

узкая и глубокая воронка в горах, игралище бурь. Рас¬

мунсен переночевал на песчаной косе в верховьях озе¬

ра, где было много других людей и лодок, направляв¬

шихся к северу наперекор арктической зиме. Поутру

он услышал свист южного ветра, который, набравшись

холода среди снежных вершин и оледенелых ущелий,

был здесь ничуть не теплее северного. Однако по¬

года выдалась ясная, и янки уже огибал крутой

мыс на всех парусах. Лодка за лодкой отплывали от

берега, и корреспонденты с воодушевлением взялись

за дело.
—	Мы его догоним у Оленьего перевала,— уверяли

они Расмунсена, когда паруса были поставлены и «Аль¬

му» в первый раз обдало ледяными брызгами.
Расмунсен всю свою жизнь побаивался воды, но тут

он вцепился в рулевое весло, стиснул зубы и словно ока¬

менел. Его тысяча дюжин была здесь же в лодке, он ви¬

дел ее перед собой, прикрытую багажом корреспондея*
221

тов, и в то же время, неизвестно каким образом, он ви¬

дел перед собой и малеш>кий коттедж и закладную на

тысячу долларов.
Холод был жестокий. Время от времени Расмунсен

вытаскивал рулевое весло и вставлял другое, а пассажи¬

ры сбивали с весла лед. Водяные брызги замерзали на

лету, и косая нижняя рея быстро обросла бахромой со¬

сулек. «Альма» билась среди высоких волн и трещала по

всем швам, но, вместо того чтобы вычерпывать воду, кор¬

респондентам приходилось рубить лед и бросать его за

борт. Отступать было уже нельзя. Началось отчаянное

состязание с зимой, и лодки одна за другой бешено мча¬

лись вперед.
—	М-мы, не с-сможем остановиться даже ради спа¬

сения души! — крикнул один из корреспондентов, стуча

зубами, но не от страха, а от холода.
—	Правильно! Держи ближе к середине, старик! —

подтвердил другой.
Расмунсен ответил бессмысленной улыбкой. Ско¬

ванные морозом берега были словно в мыльной пене, и,

чтобы уйти от крупных валов, только и оставалось дер¬

жаться ближе к середине озера — больше не на что бы¬

ло надеяться. Спустить парус — значило дать волне на¬

гнать и захлестнуть лодку. Время от времени они обго¬

няли другие суденышки, бившиеся среди камней, а одна

лодка у них на глазах налетела на пороги. Маленькая

шлюпка позади, в которой сидело двое, перевернулась

кверху дном.
—	Г-гляди в оба, старик! — крикнул тот, что стучал

зубами.
Расмунсен ответил улыбкой и еще крепче ухватился

за руль коченеющими руками. Двадцать раз волна до¬

гоняла квадратную корму «Альмы» и выносила ее из-

под ветра, так что парус начинал полоскаться, и каж¬

дый раз, напрягая все свои силы, Расмунсен снова вы¬

равнивал лодку. Улыбка теперь словно примерзла к его

лицу, и встревоженные корреспонденты смотрели на не¬

го со страхом.
Они пролетели mihmo одинокой скалы, торчавшей в

ста ярдах от берега. С вершины, заливаемой волнами,

кто-то окликнул их диким голосом, на мгновение пере¬

силив шум бури. Но в следующий миг «Альма» уже про¬
222

неслась дальше, и скала осталась позади, чернея среди

волнующейся пены.
—	С янки покончено! А где же моряк? крикнул

один из пассажиров.
Расмунсен посмотрел через плечо и поискал глазам-и

черный парус. С час назад этот парус вынырнул из серой

мглы с наветренной стороны, и теперь Расмунсен то и

дело оглядывался и видел, что парус все близится и ра¬

стет. Моряк, должно быть, успел заделать пробоины и

теперь наверстывал потерянное время.
—	Смотрите, нагоняет!
Оба пассажира перестали скалывать лед и тоже сле¬

дили за черньш парусом. Двадцать миль озера Беннет

остались позади — было где разгуляться буре, подбра¬

сывая водяные горы к небесам. То низвергаясь в безд¬

ну, то взлетая ввысь, словно дух бури, моряк промчался

мимо. Огромный парус, казалось, подхватывал лодку с

гребней волн, отрывал ее от воды и с грохотом швырял

в зияющие провалы между волнами.
—	Волне его не догнать.
—	Сейчас з-зароется н-носом в воду!
В ту же минуту черный брезент накрыло высоким

гребнем волны. Вторая и третья волна прокатилась

над этим местом, но лодка больше не появлялась.

«Альма» промчалась мимо. Всплыли обломки весел,

доски от ящиков. Высунулась рука из воды, косматая

голова мелькнула на поверхности, ярдах в двадцати

от «Альмы».
На время все замолкли. Как только показался дру¬

гой берег озера, волны стали захлестывать лодку с такой

силой, что корреспонденты уже не скалывали лед, а

энергично вычерпывали воду. Даже и это не помогало,

и, посоветовавшись с Расмунсеном, они принялись за

багаж. Мука, бекон, бобы, одеяла, керосинка, веревка —

все, что только попадалось под руку, полетело за борт.

Лодка сразу отозвалась на это,— она черпала меньше

воды и легче шла вперед.
—	Ну и хватит! — сурово прикрикнул Расмунсен,

как тол(ько они добрались до верхнего ящика с яйцами.
—	Как бы не так! К черту! — огрызнулся тот, что

стучал зубами. Они оба пожертвовали всем своим ба¬

гажом, кроме записных книжек, фотоаппарата и пла¬
223

стинок. Корреспондент нагнулся, ухватился, за ящик с

яйцами и начал вытаскивать его из-под веревок.
—	Брось! Брось, тебе говорят!
Расмунсен умудрился как-то выхватить револьвер и

целился, локтем придерживая руль. Корреспондент

вскочил на банку; он стоял, пошатываясь, и его лицо

исказила злобная и угрожающая гримаса.
—	Боже мой!
Это крикнул второй корреспондент, бросившись нич¬

ком на дно лодки. «Альму», о которой Расмунсен почти

забыл в эту минуту, подхватил и завертел водоворот.

Парус заполоскался, рея со страшной силой рванулась

вперед и столкнула первого корреспондента за борт,

переломив ему позвоночник. Мачта с парусом тоже рух¬

нула за борт. Волна хлынула в лодку, потерявшую на¬

правление, и Расмунсен бросился вычерпывать воду-
В следующие полчаса мимо них пролетело несколь¬

ко лодок, и маленьких и таких, как «Альма», но все они,

гонимые страхом, могли только М1чаться вперед. Нако¬

нец, десятитонный барк, рискуя погибнуть сам, спустил

паруса с наветренной стороны и, тяжело повернувшись,

подошел к «Альме».
—	Назад! Назад! — завопил Расмунсен.
Но низкий планшир его лодки уже терся со скреже¬

том о грузный барк, и оставшийся в живых корреспон¬

дент карабкался на высокий борт. Расмунсен, словно

кошка, сидел над своей тысячей дюжин на носу «Аль¬

мы», онемевшим!И пальцами стараясь связать два

конца.
—	Полезай! — закричал ему с барка человек с ры¬

жими бакенами.
—	У меня здесь тысяча дюжин яиц,— крикнул он в

ответ.— Возьмите меня на буксир! Я.заплачу
—	Полезай! — кричали ему хором.
Высокая волна с белым гребнем встала над самым

барком и, перехлестнув через него, наполовину затопи¬

ла «Альму». Люди махнули рукой и, выругав Расмунсе-

на как следует, подняли парус. Расмунсен тоже выру¬

гался в ответ и опять принялся вычерпывать воду. Мач¬

та с парусом еще держалась на фалах и действовала,

как якорь, помогая лодке сопротивляться волнам и

ветру.
224

Тремя часами позже, весь закоченев, выбившись из

сил и бормоча, как помешанный, но не бросая вычерпы¬

вать воду, Расмунсен пристал к скованному льдом бере¬

гу близ Оленьего перевала. Правительственный курьер

и метис-проводнйк вдвоем вывели его из полосы при¬

боя, спасли весь его груз и вытащили «Альму» на бе¬

рег. Эти люди ехали из Доусона в рыбачьей лодке, но

задержались в пути из-за бури. Они приютили Расмун-

сена на ночь в своей палатке. Наутро путники двину¬

лись дальше, но Расмунсен предпочел задержаться со

своей тысячей дюжин яиц. И после этого по всей стра¬

не пошла молва о человеке, который везет тысячу дю¬

жин яиц. Золотоискатели, добравшиеся до места накану¬

не ледостава, принесли с собой слух о том, что он в пути.

Поседевшим старожилам с Сороковой Мили и из Серк-

ла, ветеранам с железными челюстями и заскорузлыми

от бобов желудками при одном звуке его имени смутно,

как сквозь сон, вспоминались цыплята и свежая зелень.

Дайя и Скагуэй живо интересовались им и расспраши¬

вали о нем каждого путника, одолевшего перевалы, а

Доусон — золотой Доусон, стосковавшийся по яични¬

це,— волновался и тревожился и жадно ловил каждый

слух об этом человеке.
Ничего этого Расл^нсен не знал. На другой день

после крушения он починил «Альму» и двинулся даль¬

ше. Резкий восточный ветер с озера Тагиш дул ему в

лицо, но он взялся за весла и мужественно греб, хотя

лодку то и дело относило назад, да вдобавок ему при¬

ходилось скалывать лед с обмерзших весел. Как пола¬

гается, «Альму» выбросило на берег у Уинди-Арм; три

раза подряд Расмунсена захлестывало волной на Таги-

ше и прибивало к берегу, а на озере Марш его захватил

ледостав. «Альму» затерло льдом, но яйца остались

целы. Он волок их две мили по льду до берега и там

устроил потайной склад, который местные старожилы

показывали желающим и через несколько лет после

этого.
Пять сотен миль обледенелой земли отделяли его от

Доусона, а водный путь был закрьгг. Но Расм)унсен слов¬

но окаменел и пустился обратно через озеро пешком.

Что ему пришлось вытерпеть во время пути — имея при

себе только одеяло, топор да горсточку бобов,— не дано
15.	Джек Лондон. Т. П1.	225

знать простому смертному. Понять это может лишь пу¬

тешественник по Арктике. Достаточно сказать, что на

Чилкуте его застала пурга, и врач в Овечьем Лагере

отнял ему два пальца на ноге. Однако Расмунсен не

сдался и после этого; до пролива Пюджет он мыл посу¬

ду на «Павоне», а оттуда до Сан-Франциско шуровал

уголь на пассажирском пароходе.
Совсем одичавшим и опустившимся человеком вваг

лился он в банкирскую контору, волоча ногу по блестя¬

щему паркету, и попросил денег под вторую закладную.

Его впалые щеки просвечивали сквозь редкую бороду,

глаза ушли глубоко в орбиты и горели холодным огнем,

руки огрубели от холода и тяжелой работы, под ногти

черной каймой набилась грязь и угольная пыль. Он бор¬

мотал что-то невнятное про яйца, торосистый лед, вет¬

ры и течения, но, когда ему отказались дать больше ты¬

сячи, речь его потеряла всякую связность, и можно бы¬

ло разобрать только, что дело идет о собаках и корме

для собак, а также о мокасинах, лыжах и зимних тро¬

пах. Ему дали полторы тысячи, то есть гораздо больше,

чем можно было дать под его коттедж, и все вздохнули

с облегчением, когда он, с трудом подписав свою фами¬

лию, вышел из комнаты.
Спустя две недели Расмунсен перевалил через Чил-

кут с тремя упряжками, по пяти собак в каждой. Одну

упряжку вел он сам, остальные — два индейца-погон-

щика. У озера Марш они разобрали тайник и погрузили

яйца на нарты. Но тропа еще не была проложена. Рас¬

мунсен ступил на лед, и на его долю пришелся труд

утаптывать снег и пробиваться через ледяные заторы

на реках. На привале он часто видел позади дым ко¬

стров, поднимавшийся тонкой струйкой в чистом воздухе,

и удивлялся, почему это люди не стараются обогнать

его. Он был новичком в этих местах и не понимал, в чем

дело. Не понимал он и своих индейцев, когда они пыта¬

лись объяснить ему. Даже с их точки зрения это был

тяжкий труд, но когда по утрам они упирались и отка¬

зывались двинуться со стоянки, он заставлял их брать¬

ся за дело, грозя револьвером.
Провалившись сквозь лед у порогов Белой Лошади,

Расмунсен опять отморозил себе ногу, очеиь чувствитель¬

ную к холоду после первого обмораживания, и индейцы
226

думали, что он сляжет. Но он пожертвовал одним из

одеял и, сделав из него огромных размеров мокасин, по¬

хожий на ведро, по-прежнему шел за передними нарта¬

ми. Это был тяжелый труд, и индейцы научились ува¬

жать Расмунсена, хотя и постукивали по лбу пальцем,

многозначительно качая головой, когда он не мог этого

видеть. Однажды ночью они попыгались бежать, одна¬

ко свист пуль, зарывавшихся в снег, образумил их, и они

вернулись, угрюмые, но покорные. После этого они сго¬

ворились убить Расмунсена, но он спал чутко, словно

кошка, и ни днем, ни ночью им не представлялось удоб¬

ного случая. Не раз они пытались растолковать ему зна¬

чение струйки дыма позади, но он ничего не понял и

только стал относиться к ним еще подозрительней.

А если они хмурились или отлынивали от работы, он

быстро унимал их, показывая револьвер, который всегда

был у него под рукой.
Так оно и шло — люди были непокорны, собаки оди¬

чали, трудная дорога выматывала силы. Он боролся с

людьми, которые хотели бросить его, боролся с собака¬

ми, отгоняя их от яиц, боролся со льдом, с холодом, с

болью в ноге, которая все не заживала. Как только ра¬

на затягивалась, кожа на ней трескалась от мороза, и

под конец на ноге образовалась язва, в которую можно

было вложить кулак. По утрам, когда он впервые ступал

на эту ногу, голова у него кружилась от боли, он чуть не

терял сознания, но потом в течение дня боль обычно ути¬

хала и возобновлялась только к ночи, когда он забирал¬

ся под одеяло и пробовал уснуть. И все же этот человек,

бывший счетовод, полжизни просидевший за конторкой,

работал так, что индейцы не могли угнаться за ним; да¬

же собаки и те выдыхались раньше. Сам он не созна¬

вал даже, сколько ещ приходилось работать й терпеть.

Он был человеком одной идеи, и эта идея, однажды

возникнув, поработила его. На поверхности его созна¬

ния был Доусон, в глубине — тысяча дюжин яиц, а

его «я» витало где-то на полдороге между тем и другим,

стараясь свести их в одной блистающей точке. Этой точ¬

кой были пять тысяч долларов — завершение его идеи и

отправной пункт для новой, в чем бы она ни заключа¬

лась. Во всем остальном он был просто автомат. Он да¬

же не сознавал, что в мире есть что-нибудь иное, видел
227

окру^кающее смутно, как сквозь стекло, и относился к

нему безразлично. Его руки работали с точностью заве¬

денной машины, так же работала и голова. Выражение

его лица стало настолько напряженным, что пугало да¬

же индейцев, и они удивлялись непонятному белому че¬

ловеку, который сделал их своими рабами и заставлял

так неразумно тратить силы.
А потом, когда они подошли к озеру Ле-Барж, снова

ударили мюрозы, и холод межпланетных пространств

поразил верхушку нашей планеты с силой шестидесяти

с лишним градусов ниже нуля. Шагая с раскрытым ртом,

чтобы легче дышать, Расмунсен застудил легкие, и весь

остаток пути его мучил сухой, отрывистый кашель, уси¬

ливавшийся от дыма костров и от непосильной работы.

На Тридцатимильной реке он наткнулся на большие по¬

лыньи, прикрытые предательскими ледяными мостика¬

ми и обведенные каймой молодого льда, тонкой и нена¬

дежной. На этот молодой лед нельзя было полагаться,

и индейцы колебались, но Расмунсен грозил им револь¬

вером и шел вперед, невзирая ни на что. Однако на ледя¬

ных мостиках, хотя и прикрытых снегом, можно еще бы¬

ло принимать меры предосторожности. Они переходили

эти мостики на лыжах, держа в руках длинные шесты,

на случай, если подломится лед, и, выбравшись на ту

сторону, звали собак. И как раз на таком мостике, где

провал посредине был незаметен под снегом, погиб один

из индейцев. Он провалился в воду мгновенно и бесслед¬

но, как нож в сметану, и течение сразу увело его

под лед.
В ту же ночь при бледном лунном свете убежал ^ вто¬

рой индеец. Расмунсен напрасно тревожил тишину вы-

стрелам1И из револьвера, которым он орудовал с большей

быстротой, чем сноровкой. Спустя тридцать шесть часов

этот индеец добрался до полицейского поста на реке

Большой Лосось.
—	Чудная человек! Как сказать — голова набе¬

крень,— объяснял переводчик изумленному капитану.—

А? Ну да, рехнулаоь, совсем рехнулась. Говорит: яйца,

яйца... Все про яйца! Понятно? Скоро сюда придет.
Прошло несколько дней, и Расмунсен явился на пост

на трех нартах, связанных вместе, и со всеми собаками,

соединенными в одну упряжку. Это было очень неудоб¬
228

но, и в тех местах, где дорога была плохая, он переводил

нарты поочередно, хотя ценою геркулесовых усилий ему

иногда удавалось перевести их не расцепляя. Расмунсе-

на, по-видимому, нисколько не взволновало, когда капи¬

тан сказал ему, что его индеец пошел в Доусон и теперь,

вероятно, находится где-нибудь между Селкерком и ре¬

кой Стюарт. Вполне безучастно выслушал он и сообще¬

ние, что полиция накатала тропу до Пелли; он дошел до

того, что с фаталистическим равнодушием принимал все,

что посылали ему стихии, как добро, так и зло. Зато ко*<

гда ему сказали, что в Доусоне жестоко голодают, он

усмехнулся, запряг своих собак и тронулся дальше.
Лишь на следующей остановке разъяснилась за¬

гадка дыма. Как только до Большого Лосося дошла

весть, что тропа проложена до Пеллй, дьшная цепочка

перестала следовать за Расмунсеном, и, сидя у своего

одинокого костра, он видел пеструю вереницу нарт, про¬

носившихся мимо. Первыми проехали курьер и метис, ко¬

торые вытаскивали его из озера Беннет, затем нарты с

почтой для Серкла, а за ними потянулись в Клондайк

разношерстные искатели счастья. Собаки и люди вы¬

глядели свежими, отдохнувшими, а Расмунсен и его псы

измучились и исхудали так, что от них оставались

лишь кожа да кости. Люди из дьщной цепочки работали

один день из трех, отдыхая и приберегая силы до того

времени, когда можно будет пуститься в путь по наез¬

женной тропе, а Расмунсен рвался вперед, с трудом!

протаптывая дорогу, изнуряя своих собак, выматывая

из них последние силы.
Его самого сломить было невозможно. Эти сытые, от¬

дохнувшие люди любезно благодарили его за то, что он

для них так старался,— благодарили, широко ухмы¬

ляясь и нагло посмеиваясь над ним; он понял теперь, в

чем дело, но ничего им не ответил и даже не озлобился.

Это ничего не меняло. Идея — суть, которая лежала в ее

основе,— оставалась все та же. Он здесь, и с ним тыся¬

ча дюжин, а там Доусон; значит, все остается по-преж¬

нему.
У Малого Лосося ему не хватило корма для собак;

он отдал им1 свою долю, а сам до Селкерка питался одни¬

ми бобами, крупными темными бобами, очень питатель¬

ными, но такими грубыми, что его перегибало пополам'
229

от болей в желудке. На дверях фактории в Селкерке ви¬

село объявление, что пароходы не ходят вверх по Юкону

вот уже два года; поэтому и провизия сильно вздорожа¬

ла. Агент Компании предложил ему меняться: чашку

муки за каждое яйцо, но Расмунсен только покачал го¬

ловой и поехал дальше. Где-то за факторией ему удалось

купить для собак мороженую конскую шкуру: торговцы

скотом с Чилката прирезали лошадей, а отбросы подо¬

брали индейцы. Он, Расмунсен, тоже попробовал же¬

вать шкуру, но щетина колола язвы во рту, и боль была

невыносимая.
Здесь, в Селкерке, он повстречал первых предвестни¬

ков голодного исхода из Доусона; беглецов становилось

все больше, они являли собой печальное зрелище.
—	Нечего есть! — вот что повторяли они хором.—

Нечего есть, приходится уходить. Все молят бога, чтобы

хоть к весне стало полегче. Мука стоит полтора доллара

фунт, и никто ее не продает.
—	Яйца? — переспросил один из них.— По доллару

штука, только их совсем нет.
Расмунсен сделал в уме быстрый подсчет.
—	Двенадцать тысяч долларов,— сказал он вслух.
—	Что? — не понял встречный.
—	Ничего,— ответил Расмунсен и погнал собак

дальше.
Когда он добрался до реки Стюарт, в семидесяти ми¬

лях от Доусона, пять собак у него погибли, остальные

валились с ног. Сам Расмунсен тоже впрягся в по¬

стромки и тянул из последних сил. Но даж« и так он

едва делал десять миль в день. Его скулы и нос, много

раз обмороженные, почернели, покрылись струпьями; на

него было страшно смотреть. Большой палец, который

мерз больше других, когда приходилось держаться за

поворотный шест, тоже был отморожен и болел. Ногу,

по-прежнему обутую в огромный мокасин, сводила какая-

то странная боль. Последние бобы, давно уже разделен¬

ные на порции, кончились у Шестидесятой Мили, но

Расмунсен упорно отказывался дотронуться до яиц. Он

не мог допустить даже мысли об этом, она казалась ему

святотатством; и так, шатаясь и падая, он проделал весь

путь до Индейской реки. Тут щедрость одного старожи¬

ла и свежее мясо только что убитого лося прибавили сил
230

ему и собакам; добравшись до Эйнсли, он воспрянул

духом: беглец из Доусона, оставивший город пять часов

назад, сказал ему, что он получит за каждое яйцо не

меньше доллара с четвертью.
С сильно бьющимся сердцем Расмунсен подходил к

крутому берегу, где стояло здание доусонских Казарм;

колени у него подгибались. Собаки так обессилели, что

пришлось дать им передышку, и, дожидаясь, пока они

отдохнут, он от слабости прислонился к шесту. Мимо

проходил какой-то человек очень внушительной наруж¬

ности. в толстой медвежьей шубе. Он с любопытством

взглянул на Расмунсена, остановился и оценивающим

взглядом окинул собак и связанные постромками нарты.
—	Что у вас? — спросил он.
—	Яйца,— с трудом выговорил Расмунсен хриплым

голосом, чуть громче шепота.
—	Яйца! Ура! Ура! — Человек подпрыгнул, бешено

завертелся и пустился в пляс.— Не может быть! Это

все яйца?
—	Да, все. ^
—	Послушайте, вы, верно. Человек с Тысячей Дю¬

жин?— Он обошел Расмунсена кругом и посмотрел на

него с другой стороны.— Нет, в самом деле! Это вы и

есть?
Расмунсен не был в этом вполне уверен, но ответил

утвердительно, и человек в шубе несколько успокоился.
—	Сколько же вы за них хотите? — осторожно спро¬

сил он.
Расмунсен осмелел.
—	Полтора доллара,— сказал он.
—	Заметано! — поспешно ответил человек.— Давай¬

те мне дюжину!
—	Я... я хочу сказать, полтора доллара за штуку,—

нерешительно объяснил Расмунсен.
—	Ну да, я слышал. Давайте две дюжины. Вот

песок.
Человек вытащил объемистый мешочек с золотом, тол¬

стый, как колбаса, и небрежно постучал им о шест. Рас¬

мунсен ощутил странную дрожь под ложечкой, щекота¬

ние в ноздрях и почти непобедимое желание сесть и рас¬

плакаться. Но вокруг уже начинала собираться толпа

любопытных, и покупатели один за другим требовали
231

яиц. Весов у Расмунсена не было, но человек в медвежьей

шубе принес весы и услужливо отвешивал песок, пока

Расмунсен отпускал товар. Скоро началась толкотня и

давка, поднялся шум. Каждый хотел купить и каждый

требовал, чтобы ему отпустили первому. И чем больше

волновалась толпа, тем спокойней становился Расмун¬

сен. Тут что-нибудь да не так. Неспроста они покупают

яйца нарасхват, за этим что-нибудь да кроется. Умнее

было бы сначала выждать и узнать цену. Может бытть,

яйцо теперь стоит уже два доллара. Во всяком случае,

полтора доллара он всегда получит.
—	Конец! — объявил он, распродав сотни две яиц.—

Больше не продаю. Устал. Мне еще надо найти хижину;

вот тогда приходите, поговорим.
Толпа охнула, но человек в медвежьей шубе поддер¬

жал Расмунсена. Двадцать четыре штуки мороженых

яиц со стуком перекатывались в его объемистых карма¬

нах, и ему не было никакого дела до того, будут сьггы

остальные или нет. Кроме того, он видел, что Расмунсен

едва стоит на ногах.
—	Есть хижина недалеко от «Монте-Карло», вто¬

рой поворот, сейчас же за углом,— сказал он,— окно там

из содовых бутылок. Хижина не моя, мне только пору¬

чили ее сдать. Цена десять долларов в день, и это еще

дешево. Сейчас же и въезжайте, я к вам зайду потом.

Не забудьте: вместо окна — бутылки.
—	Тра-ла-ла! — пропел он минутой позже.— Пойду

к себе есть яичницу и мечтать о доме.
По дороге Расм1унсен вспомнил, что голоден, и зашел

в лавку Компании запастись кое-какой провизией, а по¬

том в мясную — купить бифштекс и вяленой рыбы для

собак. Он сразу нашел хижину и, не распрягая собак,

развел огонь и поставил кипятить кофе.
—	Полтора доллара за штуку... Тысяча дюжин...

Восемнадцать тысяч долларов! — твердил он вполголоса,

хлопоча возле печки.
Когда он бросил бифштекс на сковородку, дверь

скрипнула. Расмунсен обернулся. Это был человек в мед¬

вежьей шубе. Он вошел очень решительно, видимо, с ка¬

кой-то определенной целью, но, взглянув на Расмунсе¬

на, словно растерялся, и лицо его выразило смущение.
—	Вот что. послушайте...— начал он и замялся.
232

Расмунсен подумал, уж не пришел ли он за квар¬

тирной платой,
—	Послушайте, черт возьми! А ведь яйца-то, знаете

ли, тухлые!
Расмунсен зашатался. Его словно огрели по лбу

дубиной. Стены перекосились и заходили перед ним ходу¬

ном. Он протянул вперед руку и ухватился за печку, что¬

бы не упасть. Резкая боль и запах горелого мяса приве¬

ли его в чувство.
—	Понимаю,— с трудом выговорил он, роясь в кар¬

мане.— Вы хотите получить деньги обратно?
—	Не в деньгах дело,— ответил человек в медвежьей

шубе,— а нет ли у вас других яиц, посвежее?
Расмунсен покачал головой.
—	Возьмите деньги обратно.
Но тот отказывался, пятяаь к дверям.
—	Я лучше приду потом, когда вы разберете товар,

и обм1еняю на другие.
Расмунсен вкатил в дом колоду и внес ящики с яйца¬

ми. Он принялся за дело очень спокойно. Взял топорик

и стал рубить яйца пополам, одно за другим. Половин¬

ки он внимател1ьн0 разглядывал и бросал на пол. Сна¬

чала он брал яйца на выбор из разных ящиков, потом

стал рубить подряд. Куча на полу все росла. Кофе пере¬

кипел и убежал, бифштекс подгорел, и комната напол¬

нилась чадом. Он рубил без отдыха, не разгибая спины,

пока не опустел последний ящик.
Кто-то постучался в дверь, еще раз постучался и

вошел.
—	Что такое тут творится? —спросил гость, оста¬

навливаясь у порога и оглядывая комнату.
Разрубленные яйца начали оттаивать от печного

жара, и с каждой минутой вонь становилась все силь¬

нее и сильнее.
—	Должно быть, на пароходе испортились,— заме¬

тил вошедший.
Расмунсен уставился на него пустыми глазами.
—	Я Мэррей, Большой Джим Мэррей, меня тут все

знают,— отрекомендовался гость.— Мне сказали, что у

вас испортился товар, предлагаю вам двести долларов

за всю партию. Это, конечно, не то, что рыба, но для

собак годится.
233

Расмунсен словно окаменел. Он не пошевельнулся.
—	Подите к черту! — сказал он без всякого выра¬

жения.
—	Да вы подумайте. Цена хорошая за такую тухля¬

тину, все-таки лучше, чем ничего. Две сотни. Ну, так

как же?
—	Подите к черту,— негромко повторил Расмунсен,—

убирайтесь вон!
Мэррей взглянул на него со страхом, потом тихонько

вышел, пятясь задом и не сводя с Расмунсена глаз.
Расмунсен вышел за ним и распряг собак. Побросав

им всю рыбу, которую купил, он отвязал и намотал на

руку постромки от нарт. Потом вошел в дом и запер за

собой дверь. От обуглившегося бифштекса в комнате

стоял едкий чад. Расмунсен стал на койку, перебросил

постромки через стропила и прикинул длину на глаз.

Должно быть, ему показалось, что коротко,— он поста¬

вил на койку табурет и влез на него. Сделав на конце по¬

стромок петлю, он просунул в нее голову, а другой конец

закрепил. Потом отшвырнул табурет ногой.

ИСТОРИЯ ДЖИС-УК
Бывают жертвы и жертвы. Но сущность жертвы все¬

гда одна. Ее парадокс в том, что человек отказывается

от самого дорогого во имя чего-то еще более дорогого.

И так было всегда. Так было, когда Авель принес от пер¬

вородных ст.ада своего и от тука их. Первородные стада

его и тук их были ему дороже всего на свете, а все же

он отдал их, чтобы сохранить хорошие отношения с бо¬

гом. Так было, когда Авраам возложил сына своего

Исаака на жертвенник. Он любил Исаака, но бога он

почему-то любил еще больше. Может быть, впрочем, он

просто его боялся. Но, как бы то ни было, с тех пор не¬

сколько миллиардов людей уверовали, что Авраам воз¬

любил господа и жаждал служить ему.
А поскольку решено, что любовь — это служение, и

поскольку жертвовать — значит служить, то из этого

следует, что Джис-Ук, простая темнокожая девушка, лю¬

била великой любовью. Джис-Ук умела читать лишь

приметы погоды да следы дичи; она была несведуща в

священной истории и никогда не слышала ни об Авеле,

ни об Аврааме. Заботы добрых сестер Святого Креста

миновали ее, и никто не рассказал ей о моавитянке

Руфи, которая пожертвовала даже своим богом ради

чужой женщины из далекой страны. Джис-Ук знала

только один вид жертвы — под угрозой дубины, как со¬

бака жертвует украденной костью. И все же, когда на¬

стало время, она сумела подняться до царственных вы¬

сот белой расы и принести поистине королевскую

жертву.
235

Вот рассказ о судьбе Джис-Ук, а также о судьбах

Нийла Баннера, Китти Боннер и двух детей Нийла Бон¬

нера.
Хотя кожа у Джис-Ук была темная, она не была ни

индианкой, ни эскимоской, ни иннуиткой. В устных пре¬

даниях упом1Инается имя Сколкза, индейца-тойата с

Юкона, который в дни своей юности добрался до селе¬

ния иннуитов в Великой Дельте, где встретил женщи¬

ну, чье имя было Олилли. Мать женщины Олилли бы¬

ла эскимоска, а отец — иннуит. И от Сколкза и Олилли

родилась Хали, наполовину тойатка, на четверть инну-

итка и на четверть эскимоска. А Хали была бабушкой

Джис-Ук.
Хали, в которой смешалась кровь трех племен, не

боялась дальнейших смешений и сочеталась с русским

торговцем пушниной по имени Шпак, известным также

под прозвищем Жирный. Шпак здесь назван русским

за отсутствием более точного термина: его отец, русский

каторжник, бежал с ртутных рудников в Северную Си¬

бирь, где он познал Зимбу, женщину из племени Оленя,

и она стала м)атерью Шпака, деда Джис-Ук.
Если бы Шпака в детстве не захватили Люди Моря,

которые влачат жалкое существование на берегах Ледо¬

витого океана, он не стал бы дедом Джис-Ук, и расска¬

зывать было бы не о чем. Но Люди Моря его захвати¬

ли, и он бежал от них на Камчатку, а оттуда на норвеж¬

ском! китобойном судне добрался до Балтийского моря.

Затем Шпак оказался в Петербурге, и не прошло и не¬

скольких лет, как он отправился на восток той же тяже¬

лой дорогой, которую за полстолетия до этого прошел

в кандалах его отец. Только Шпак ехал как свободный

человек, служащий Русской мехопромышленной компа¬

нии. Исполняя свои обязанности, он забирался все даль¬

ше и дальше на восток и наконец переправился через

Берингово море в Русскую Америку, где в Пастилике,

у Великой Дельты Юкона, стал мужем Хали, ба¬

бушки Джис-Ук. От этого союза произошла девочка

Т юксен.
По распоряжению Компании Шпак отправился в

лодке на нескол1ько сотен миль вверх по Юкону, к посту

Нулато. Он взял с собой Хали и девочку Тюксен. Это

было в 1850 году, а именно в 1850 году на Нулато напа¬
236

ли индейцы и стерли его с лица земли. Так погибли

Шпак и Хали. В эту ужасную ночь Тюксен исчезла. Той-

аты и по сей день клянутся в своей непричастности к

этому нападению, но, как бы то ни было, остается фак¬

том, что девочка Тюксен выросла среди них.
Тюксен дважды выходила замуж, но детей у нее не

было. Поэтому другие женщины качали головами, и не

нашлось третьего тойата, который захотел бы женить¬

ся на бесплодной вдове. Но в это время на много сотен

миль выше по реке в Форте Юкон жил человек по имени

Спайк ОЪрайен. Форт Юкон принадлежал Компании

Гудзонова залива, а Спайк ОЪрайен был одним из ее

служащих. Служил он хорошо, но пришел к заключению,

что служба плоха, в подтверждение чего со временем де¬

зертировал. Потребовался бы год, чтобы от поста к по¬

сту добраться до Йоркской фактории на Гудзоновом за¬

ливе. Кроме того, посты принадлежали Компании, и

ОЪрайен знал, что на этом пути ему не избежать ее ког¬

тей. Оставалась единственная дорога — вниз по Юкону.

Правда, до сих пор ни один белый еще не спускался по

Юкону, ни один белый не знал, впадает ли Юкон в Ле¬

довитый океан или в Берингово море, но Спайк

ОЪрайен был кельтом, и опасность всегда была для него

неотразимой приманкой.
Спустя несколько недель, довольно оборванный, весь¬

ма голодный и едва живой от лихорадки, он выбросил

свое каноэ на отмель у деревни тойатов и тут же потерял

сознание. Отлеживаясь там и набираясь сил, он увидел

Тюксен, и она понравилась ему. Отец Шпака дожил до

глубокой старости среди сибирского племени Оленя^ и

ОЪрайен мог бы так же состариться среди тойатов, но

в его сердце жила жажда приключений, и она гнала его

все дальше и дальше. Он уже проделал путь от

Йоркской фактории до Форта Юкон, а теперь он мог до¬

браться от Форта Юкон до моря и завоевать лавры че¬

ловека, первым открывшего сухопутный Северо-Запад¬

ный проход. Поэтому он отплыл вниз по реке, завоевал

эти лавры и остался неизвестным и невоспетым. Bno-i

следствии он был содержателем матросской харчевни в

Сан-Франциско и прослыл отчаянным вралем, потому что

рассказывал истинную правду. А у Тюксен, бесплодной

Тюксен, родился ребенок. Это и была Джис-Ук. Ее
237

родословная прослежена здесь так далеко для того,

чтобы показать, что она не была ни индианкой, ни

эскимоской, ни иннуиткой, ни кем-нибудь ^ще, а так¬

же чтобы показать, что пути поколений неисповедимы и

что все мы только игра бесконечных причудливых

сочетаний.
И вот Джис-Ук, в жилах которой текла кровь многих

племен, выросла замечательной красавицей. Красота ее

была необычной и настолько восточной, что могла бы

сбить с толку любого этнолога. Джис-Ук была гибка

и грациозна. Бесспорно кельтским в ней было только жи-<

вое воображение. Правда, бьпть может, именно горячая

кельтская кровь сделала ее лицо менее смуглым, а тело

более светлым;, но, быть может, этим она была обязана

Шпаку Жирному, который унаследовал цвет кожи своих

славянских предков. Особенно хороши были огромные

черные сияющие глаза Джис-Ук, глаза полукровки, мин¬

далевидные и чувственные — знак столкновения темных

и светлых рас. И, наконец, сознание того, что в ней те¬

чет кроваь белых, порождало в Джис-Ук своеобразное

честолюбие. В остальном же, в привычках, в отношении

к жизни, она была самой настоящей индианкой-тойат-

кой.
Как-то зимой, когда Джис-Ук была еще совсем мо¬

лода, в ее жизни появился Нийл Боннер. Появился он

в ее жизни, как, впрочем, и вообще на Аляске, не совсем

по своей воле. Пока его отец стриг купоны и выращивал

розы, а мать предавалась светским развлечениям, Нийл

Боннер сбился с пути. Он не был порочен от природы, но

когда человек сыт и ему нечего делать, его энергия

Ищет выхода, а Нийл Боннер был сыт и ему нечего бы¬

ло делать. И он расходовал свою энергию так бурно, что,

когда наступила неизбежная катастрофа, его отец, Нийл

Боннер-старший, в испуге выполз из роз и с изумлением

уставился на своего отпрыска. Затем он направил свои

стопы к старому другу и советчику по части роз и купо¬

нов, и они вместе решили судьбу Нийла Боннера-млад-

шего. Ему следовало уехать и безупречным поведением

искупить свои шалости, дабы со временем стать таким

же полезным членом общества, как и они.
Принятое решение выполнить было нетрудно. Нийл-

младший испытывал стыд и раскаяние, а старые друзья
238

были видными акционерами Компании Тихоокеанского

побережья. Эта Кокшания, владевшая флотилиями реч¬

ных и океанских пароходов, не только бороздила моря..

Она также прибрала к рукам несколько сотен тысяч

квадратных миль той территории, которая на географи-.

ческих картах обозначена белыми пятнами. Итак, Ком¬

пания послала Нийла Боннера-младшего на Север, ту¬

да, где белые пятна, чтобы он работал на нее и стал

со временем достойным сыном своего отца. «Пять лет

простой жизни в близости к природе и в отдалении от

соблазнов сделают из него человека»,— изрек Нийл

Боннер-старший и уполз в свои розы. Нийл-младший

сжал зубы, упрямо выставил подбородок и взялся за

дело. Он был хорошим работником и снискал распо¬

ложение начальства. Нельзя сказать, чтобы работа

ему особенно нравилась, но лишь она спасала его

от безумия.
В течение первого года он призывал смерть. В тече¬

ние второго он слал проклятия богу. А когда наступил

третий, он то призывал смерть, то проклинал бога и. за¬

путавшись в своих чувствах, поссорился с лицом власть

имущим. Из ссоры он вышел победителем, но за лицом

власть имущим осталось последнее слово, и это слово

послало Нийла Боннера в такую глушь, по сравнению с

которой его прежнее место казалось раем. Нийл уехал

без жалоб, так как Север успел сделать из него чело¬

века.
Кое-где на белых пятнах карты попадаются крохот¬

ные кружки, вроде буквы «о», а около них виднеются на¬

звания, например, «Форт Гамильтон», «Пост Тана-,

иа», «Двадцатая Миля», и может показаться, что белые

пятна усеяны городами и деревнями. Но это только ка¬

жется. Двадцатая Миля, которая похожа на все осталь¬

ные фактории, представляет собой бревенчатое строение

величиной с бакалейную лавку, где верх сдается жиль¬

цам. На заднем дворе — кладовая на высоких сваях

и два сарая. Задний двор не огорожен, он тянется до.

самого горизонта и даже дальше. Рядом нет никакого

жилья, разве тойаты иногда разобьют зимний лагерь

милях в двух ниже по Юкону. Вот какова Двадцатая

Миля, одно из бесчисленных щупалец Компании Тихо-,

океанского побережья! Здесь агент Компании и его
239

помощник торгуются с индейцами из-за мехов и выме¬

нивают золотой песок у случайно забредших золото¬

искателей. Здесь агент Компании и его помощник всю

зиму ждут весны, а когда весна приходит, они, прокли¬

ная все на свете, перебираются на крышу, пока Юкон

мюет помещение. И вот сюда, на четвертый год своега

пребывания на Севере, приехал Нийл Боннер, чтобы

взять дела в свои руки.
Он никого не лишил места. Прежний агент покончил

с собой — «из-за тяжелых условий», как сообщил его

помощник. Правда, у тойатских костров говорили другое.

Этот помощник был сутулый человек со впалой грудью

и впалыми щеками, чуть прикрытыми редкой черной

бородой. Он часто кашлял, словно туберкулез пожирал

его легкие, и в его глазах горел лихорадочный огонь

безумия, как это бывает у чахоточных в последней ста¬

дии. Звали его Пентли — Амос Пентли. Боннеру он не

нравился, хотя ему было искренне жаль одинокого и от¬

чаявшегося человека. Эти двое не поладили; а им осо¬

бенно нужна была дружба: ведь предстояли холода,

безмолвие и мрак долгой зимы.
В конце концов Боннер пришел к выводу, что Амос

не совсем нормален, и решил его не трогать, взяв на се¬

бя всю работу, за исключением стряпни. Но Амос про¬

должал бросать на него злобные взгляды, не пытаясь

скрыть свою ненависть. Боннеру было тяжело: для него

так много значили бы здесь улыбающееся лицо, бодрая

шутка, дружба, рожденная общими невзгодами. И зи¬

ма только началась, а Нийл Боннер уже понял, что с

таким помощником у прежнего агента было достаточно

причин, чтобы наложить на себя руки.
На Двадцатой Миле было очень одиноко. Унылая

пустыня простиралась кругом до самого горизонта. Снег,

или, вернее, иней, покрыл землю белым плащом, и все

погрузилось в безмолвие смерти. Неделями стояла

ясная, холодная погода, и термометр неизменно показы¬

вал сорок — пятьдесят градусов ниже нуля. Затем на¬

ступала перемена. Влага, медленно просачиваясь в

атмосферу, собиралась в бесформенные свинцовые тучи.

Теплело. Термометр поднимался до минус двадцати, и

на землю падали твердые кристаллики, хрустевшие под

ногам!И, как сахар или сухой песок. Затем снова устанав-
240.

ливалась ясная, холодная погода; а когда в воздухе на¬

капливалось достаточно влаги, чтобы укрыть землю от’

холода, опять наступало потепление. И все. Не было ни¬

каких происшествий. Не было ни бурь, ни шума воды, ни

треска лрмаю'щихся деревьев — ничего, кроме регуляр¬

ного выпадения ледяных кристаллов. Пожалуй, самым

значительным событием за эти долгие, тоскливые неде¬

ли был подъем ртути до неслыханной высоты — пятна¬

дцать ниже нуля. Потом, словно в отместку, землю охва¬

тил космический холод, ртуть замерзла, а спиртовой тер¬

мометр две недели стоял на семидесяти. Наконец он лоп¬

нул, и неизвестно, насколько упала температура после

этого. Другим явлением, монотонным в своей регуляр¬

ности, было то, что ночи становились все длиннее и

длиннее, пока день не превратился в короткий проблеск

света, прорезавший мрак.
Нийл Боннер любил общество себе подобных. Самые

его проступки, за которые он теперь нес покаяние, ро¬

дились из его чрезмерной общительности. И вот на чет¬

вертом году своего изгнания он оказался в обществе —

само это слово звучало здесь пародией — угрюмого, мол¬

чаливого человека, в чьих глазах таилась беспричинная,

но глубокая ненавистпь. И Боннер, которому дружеская

беседа была нужна, как воздух, жил, словно призрак,

терзаемый памятью о радостях прошлого существова¬

ния. Днем лицо его было непроницаемо и губы сжаты,

но зато ночью он ломал руки и катался по постели, ры¬

дая, как ребенок. Часто он вспоминал лицо власть иму¬

щее и в долгие ночные часы слал ему проклятия. И еще

он проклинал бога. Но бог понимает все, и в сердце его

нет осуждения слабьш смертным, богохульствующим на

Аляске.
И вот сюда, на Двадцатую Милю,' явилась Джис-

Ук, чтобы купить муки и бекона, бус и ярких тканей для

рукоделия, и чтобы с ее приходом, хотя об этом она сама

не знала, одинокий человек на Двадцатой Миле стал

еще более одинокихМ, чтобы ночью во сне он ловил в объ¬

ятия пустоту. Ведь Нийл Боннер был только мужчиной.

Когда Джис-Ук впервые пришла на склад, он глядел на

нее, как умирающий от жажды смотрит на прозрачный

ключ. А она, в чьих жилах струилась кровь Спайка

ОЪрайена, улыбнулась ему не так, как темнокожие
16.	Джек Лондон, т. П1.	241

должны улыбаться людям царственных рас, но как

женщина улыбается мужчине. Дальнейшее было неиз¬

бежным, но он не понимал этого, и чем сильнее его вле¬

кло к Джис-Ук, тем яростнее он боролся со своим влече¬

нием. А она? Она была Джис-Ук, настоящая индианка

из племени тойатов, если не по рождению, то по воспи¬

танию.
Она часто приходила в факторию за товарами и ча¬

сто садилась у большой печки, болтая с Нийлом Бонне¬

ром на ломаном английском языке. И он уже ожидал ее,

и в те дни, когда она не приходила, скучал и не мог

найти себе места. Иногда он вдруг задумывался о про¬

исходящем, и тогда Джис-Ук встречала холодную сдер¬

жанность, которая злила ее и сбивала с толку, хотя она

была убеждена в неискренности его поведения. Но ча¬

ще Боннер не решался задумываться, и фактория оглаша¬

лась смехом и болтовней. Амос Пентли, задыхаясь, как

рыба на песке, содрогаясь от глухого, могильного каш¬

ля, глядел на них и усмехался. Он, так хотевший жить,

был обречен и терзался тем, что другие будут жить. Он

ненавидел Боннера за то, что тот здоров и полон жизни,

за то, что он так радуется приходу Джис-Ук. А само¬

му Амосу стоило только подумать о девушке, как у

него начинало бешено биться сердце и горлом шла

кровь.
Джис-Ук была проста, мыслила прямолинейно и не

привыкла разбираться в жизненных тонкостях. Для нее

Амос Пентли был открытой книгой. Она предостерегла

Боннера ясно и недвусмысленно, не тратя лишних слов,

ко он, привыкший к условностям цивилизации, не сумел

правильно оценить положение и только посмеялся над

ее страхами. Для него Амос был жалким больным, об¬

реченным на смерть, а Боннер после перенесенных стра¬

даний научился прощать.
И вот однажды утром, во время сильных морозов,

он встал из-за стола после завтрака и прошел на склад.

Джис-Ук, порозовевшая с дороги, дожидалась там,

чтобы купить мешок муки. Через несколько минут Нийл

уже привязывал мешок к ее нартам. Нагибаясь, он по¬

чувствовал, что ему сводит шею, и его охватило тревож-,

ное предчувствие беды. Затянув последнюю петлю, он

попытался выпрямиться, но сильная судорога швыо-
242

нула его в снег. Голова его откинулась, спина выгнулась,

руки и ноги неестественно вытянулись, и казалось, что

сведенное судорогами тело разрывается на части. Не

вскрикнув, без единого звука, Джис-Ук опустилась в

снег рядом с ним, но он отчаянно стиснул ее руки, и,

пока длились конвульсии, она ничего не могла сделать.

Через несколько секунд припадок кончился, наступила

глубокая слабость, на лбу Боннера выступили капли по¬

та, губы покрылись пеной.
—	Скорей! — хрипло прошептал он.— Скорей! В дом!
Он пополз было на четвереньках, но Джис-Ук под¬

хватила его своими сильными руками, и с ее помощью

ему удалось дойти до склада. Там опять начались кон¬

вульсии, она не смогла удержать его, и он в судорогах

покатился по полу. Вошедший Амюс Пентли с интересом

смотрел на происходящее.
—	О Амос! — вскричала Джис-Ук вне себя от стра¬

ха и от сознания своей беспомощности.— Он умирай, а?
Но Амос только пожал плечами и продолжал на¬

блюдать.
Тело Боннера обмякло, судороги прекратились, и на

лице появилось облегчение.
—	Скорей! — проскрежетал он. Губы его дергались

от усилия преодолеть приближающийся припадок.—

Скорей, Джис-Ук! Лекарство! Тащи меня! Тащи!
Она знала, что аптечка в глубине кохмнаты за печью,

и поволокла туда за ноги бьющееся в конвульсиях те¬

ло. Припадок миновал, и Нийл, превозмогая слабость, с

трудом открыл аптечку. Ему приходилось видеть, как в

подобных же конвульсиях умирали собаки, и он знал,

что надо делать. Он достал флакон хлоралгидрата, но

слабые, негнущиеся пальцы не могли вытащить пробку.

Это сделала Джис-Ук, пока он снова корчился в судо¬

рогах. Очнувшись, он увидел перед собой открытый пу¬

зырек, а в больших черных глазах Джис-Ук прочел то,

что всегда читают мужчины в глазах женщины-подру¬

ги. Он проглотил большую дозу наркотика и, когда ми¬

новал следутощий припадок, с усилием приподнялся на

локте.
—	Слушай, Джис-Ук,— сказал он медленно, пони¬

мая, что времени терять нельзя, и все же боясь торо¬

питься.— Делай, что я скажу. Останься тут, только
243

не трогай меня. Меня нельзя трогать, но не отхо¬

ди от меня.— У него начало сводить челюсти, лицо

исказилось, но он, сглатывая слюну, пытался справить¬

ся с поднимающейся судорогой.— Не уходи и не вы¬

пускай Амоса. Понимаешь? Амос должен остаться

здесь.
Она кивнула. Припадки следовали один за другим,

но становились теперь все слабее и реже. Джис-Ук не

отходила от Боннера, но, следуя его наставлениям, не

решалась прикоснуться к нему. Амос вдруг забеспо¬

коился и направился было к кухне, но угрожающий

блеск в глазах девушки остановил его, и потом только

тяжелое дыхание и глухой кашель напоминали о его

присутствии.
Боннер спал. Тусклый свет недолгого дня погас. Под

пристальным взглядом Джис-Ук Ам>ос зажег керосино¬

вые лампы. Надвигалась ночь. Небо в окне, выходившем

на север, расцветилось северным сиянием, затем игра

огненных сполохов сменилась мраком. Прошло еще не¬

много времени, и Нийл Боннер проснулся. Прежде всего

он убедился, что Амос не ушел, потом улыбнулся Джис-

Ук и встал. Тело его одеревенело, каждый мускул болел,

и он криво улыбался, ощупывая и растирая поясницу.

Затем его лицо приняло суровое и решительное выра¬

жение.
—	Джис-Ук,— сказал он.— Возьми свечу. Иди на

кухню. Там1 на столе еда: сухари, бобы и бекон. И еще

кофе на печке. Принеси все это сюда, на прилавок. При¬

неси еще стакан, воду и виски. Бутылка на верхней пол¬

ке в шкафу. Не забудь виски.
Выпив стакан крепкого виски, Нийл начал внима¬

тельно просматривать содержимое аптечки, отставляя

в сторону некоторые флаконы. Затем он взял остатки пи¬

щи и попытался произвести анализ. Когда-то в коллед¬

же ему приходилось работать в лаборатории, и он был

достаточно изобретателен, чтобы теперь, даже не имея

под рукой всего необходимого, добиться своей цели. Ха¬

рактер судорог, которыми сопровождались припадки,

упрощал задачу. Боннер знал, что ему следует искать.

Исследование кофе не дало результатов, в бобах тоже

ничего не было. Особенно тщательно Боннер занялся

сухарями. Амос, понятия не имевший о химии, с любо¬
244

пытством наблюдал за его действиями, но Джис-Ук глу¬

боко верила в мудрость белых и особенно в мудрость

Нийла Боннера, а потому, зная, что она ничего не знает,

смотрела на лицо Нийла, а не на его руки.
Исключая одну возможность за другой, Нийл пере¬

шел наконец к последней проверке. Подняв к свету узкий

пузырек, который служил ему вместо пробирки, он гля¬

дел, как в растворе медленно осаждается соль. Он не

произнес ни слова, хотя увидел то, что ожидал. Джис-

Ук, не отрывавшая глаз от его лица, тоже что-то увиде¬

ла. Как тигрица, она кинулась на Амоса и великолеп¬

ным, сильным и гибким движением опрокинула его на¬

взничь на свое колено. В свете лампы блеснул ее нож.

Амос злобно хрипел, но, прежде чем лезвие опустилось,

успел вмешаться Боннер:
—	Умница, Джис-Ук. Но не надо. Пусти его.
Она покорилась с явной неохотой, и Амос тяжело

упал на пол. Боннер толкнул его носком мокасина.
—	Вставайте, Амос! — приказал он.— Вы должны

сегодня же србраться в дорогу.
—	Что это значит?.. — забормотал Амос в ярости.
—	Это значит, что вы пытались убить меня,— про¬

должал Нийл холодным, ровным тоном.— Это значит,

что вы убили Бердзола, хотя в Компании и считают его

самоубийцей. Меня вы травили стрихнином. Бог знает,

чем вы прикончили его. Повесить вас я не могу: вы и

так почти мертвец. Но на Двадцатой Миле нам двоим

нет места, и вам придется уехать. До миссии Святого

Креста двести миль. Если будете беречь силы,— добере¬

тесь. Я дам вам провизии, нарты и трех собак. Держать

вас под замком! здесь смысла нет: из здешних мест вам

все равно не выбраться. Я оставляю вам один шанс.

Вы на краю могилы. Ладно. Я ничего не сообщу Компа¬

нии до весны. Вот вам срок, чтобы умереть. А теперь —

живо!
—	Ты ложись спать,— настаивала ^жис-Ук, когда

Амос растворился в ночи.— Ты больной еще, Нийл.
—	А ты хорошая девушка, Джис-Ук! — ответил

он.— И вот тебе моя рука. Но тебе пора домой.
—	Я тебе не нравлюсь,— сказала она просто.
Он улыбнулся, помог ей надеть парку и проводил до

двери.
245

—	Слишком нравишься, Джис-Ук,— сказал он ти-*

хо.— Слишком!
Но когда покров арктической ночи еще плотнее оку*

тал землю, Нийлу Боннеру пришлось убедиться, что

в свое время он слишком мало ценил даже угрюмое

лицо умирающего убийцы Амоса. На Двадцатой Мил&

воцарилось полное одиночество. «Ради бога, Прен¬

тис, пришлите мне кого-нибудь!» — написал он^ аген¬

ту Компании в Форт Гамильтон, находившийся в

трехстах милях вверх по реке. Через шесть недель

посланный индеец вернулся с лаконичным ответом:

«Дело дрянь. Отморозил обе ноги. Самому нужен.

Прентис».
Еще хуже было то, что большинство тойатов ушло в

глубь страны вслед за стадом карибу и Джис-Ук ушла

с ними. Чем дальше она была, тем ближе казалась, к

воображение Боннера постоянно рисовало ее то н&

стоянках, то в пути. Плохо быть одному. Часто он без

шапки выбегал из тихого склада и грозил кулаком свет¬

лой полоске в южной части неба, означавшей день. А хо¬

лодными, ясными ночами он выскакивал на мороз и во-

пил во всю силу легких, бросая вызов тишине, как

будто она была живым существом и могла принять этот

вызов. Иногда он кричал на спящих собак, пока они не

начинали выть. Одного косматого пса он поселил в до¬

ме, играя в нового помощника, присланного Прен-

тисом. 'Он пытался приучить собаку спать ночью

под одеялом и есть за столом, как человек. Но она,

этот прирученный потомок волков, не желала подчи¬

няться, пряталась по темным углам, рычала и укуси¬

ла его за ногу, так что в конце концов он ее побил и

изгнал.
Потом Нийлом Боннером овладела страсть к ани-

мизации. Все силы природы превращались в живые

существа и вступали в общение с ним. Он заново созда¬

вал первобытный пантеон, воздвиг алтарь солнцу и жег

на нем свечное сало и свиной жир, а на неогороженном!

дворе, у кладовой на сваях, вылепил снежного черта

и дразнил его, гримасничая, когда ртуть замерзала. Ко¬

нечно, это была игра. Он снова и снова убеждал себя в

этом, не зная, что безумие часто выражается в притвор-*

стве перед самими собой и в игре.
246

Однажды, в середине зимы, на Двадцатую Милю

заехал отец Шампро—иезуитский миссионер. Боннер

накинулся на него, втащил в факторию, обнял и распла¬

кался так, что священник сам заплакал из сочувствия.

Затем Боннер безумно развеселился и устроил роскош¬

ный пир, клянясь, что не отпустит гостя. Но отец Шампро

торопился к Соленой Воде по неотложным делам своего

ордена и уехал на следующее утро, напутствуемый угро¬

зами Боннера, что его кровь падет на голову священ¬

ника.
Он был уже близок к осуществлению этой угрозы, но

тут после долгой охоты вернулись на зимнее становище

тойаты. Мехов было много, и на Двадцатой Миле заки¬

пела оживленная торговля. Джис-Ук приходила за бу¬

сами и яркими тканями, и Боннер постепенно вновь об¬

ретал себя. Целую неделю он боролся. Затем, как-то ве¬

чером, когда Джис-Ук собралась уходить, наступил ко¬

нец. Она еще не забыла, как ее отвергли, а в ней жила

гордость Спайка О'Брайена — гордость, гнавшая его от *

крыть сухопутный Северо-Западный про.ход.
—	Я иду,— сказала она.— Доброй ночи, Нийл!
Но он догнал ее у двери.
—	Не уходи,— сказал он.
И когда она повернула к нему вдруг просиявшее ли¬

цо, он медленно и торжественно наклонился, как будто

совершая священнодействие, и поцеловал ее в губы.

Тойаты не знают значения поцелуя в губы, но она по¬

няла и была рада.
С приходом Джис-Ук жизнь сразу стала светлее.

Джис-Ук была царственно счастлива, а с нею был счаст¬

лив и он. Простота ее мышления, ее наивное кокетство

удивляли и восхищали утомленного цивилизацией че¬

ловека, снизошедшего до нее. Она была не просто уте¬

шением его одиночества — ее непосредственность обно¬

вила его пресыщенную душу; Казалось, после долгих

блужданий он склонил голову на колени матери-приро¬

ды. Короче говоря, в Джис-Ук он нашел юность мира —

юность, силу и радость.
И чтобы заполнить последний пробел в жизни Ний-

ла, а также чтобы они с Джис-Ук не устали друг от

друга, на Двадцатую Милю явился Сэнди Макферсон,

самый компанейский человек из всех, кто когда-либо, по¬
247

свистывая, бежал за собаками или запевал у лагерного

костра. Некий священник наткнулся на его стоянку, ми¬

лях в двухстах выше по Юкону как раз вовремя, чтобы

прочесть заупокойную молитву над телом его товарища.

Перед отъездом священник сказал:
. — Сын мой, вы остаетесь теперь в одиночестве.
И Сэнди горестно кивнул.
—	На Двадцатой Миле,— добавил священник,—

есть одинокий человек. Вы нужны друг'' другу, сын

мой.
Так случилось, что Сэнди стал желанным третьим

в фактории, братом мужчине и женщине, обитавшим

там. Он научил Боннера охотиться на лосей и волков,

а взамен Боннер вытащил зачитанный, истрепан¬

ный томик, и вскоре завороженный Шекспиром Сэнди

обрушивал на заупрямившихся собак ямбические пен¬

таметры. Долгими вечерами мужчины играли в криб-

бедж и спорили о вселенной, а Джис-Ук, уютно устро¬

ившись в кресле, штопала их носки и чинила мока¬

сины.
Пришла весна. С юга вернулось солнце. Земля сме¬

нила аскетическое одеяние на легкомысленный девичий

наряд. Повсюду смеялся свет, бурлила жизнь. Овеян¬

ные теплом дни становились все длиннее, а ночи — все

короче, пока не исчезли совсем. Река сбросила ледяной

панцирь, и пыхтение пароходов будило глушь. Шум,

суматоха, новые лица, свежие новости. На Двадцатую

Милю приехал новый помощник, и Сэнди Макферсон

ушел с компанией золотоискателей исследовать долину

реки Коюкук. А Нийл Боннер получил газеты, журналы

и письма. Джис-Ук наблюдала за ним в тревоге, так

как знала, что это его соплеменники говорят с ним из-за

морей.
Известие о смерти отца не слишком потрясло Ний-

ла. Почта принесла нежные слова прощения, продикто¬

ванные умирающим, и официальные письма Компании

с любезным разрешением Боннеру передать факторию

помощнику и уехать, когда ему заблагорассудится. Длин¬

ный юридический документ, присланный поверенным,

содержал бесконечные перечни акций, ценных бумаг,

земельных владений и прочего движимого и недвижи¬

мого имущества, переходившего к Боннеру по заве¬
248

щанию отца. Изящный листок с монограммой умолял

милого Нийла поспешить к безутешной и любящей

матери.
Нийл Боннер умел решать быстро, и, когда у берега

зафыркала «Красавица Юкона», направлявшаяся к Бе-

ринговому морю, он уехал; уехал с древней ложью о ско¬

ром возвращении, которая в его устах прозвучала моло¬

до и искрерне.
—	Я вернусь, Джис-Ук, дорогая, прежде чем выпа¬

дет снег,— обещал он ей между последними поцелуями

. на сходнях.
И он не только обещал, но, как большинство мужчин в

подобных обстоятельствах, он верил в то, что говорил.

Он дал распоряжение Джону Томпсону, новому агенту,

открыгь неограниченный кредит его жене Джис-Ук.

Оглянувшись в последний раз с палубы «Красавицы

Юкона», он увидел, как дюжина рабочих таскает бревна,

предназначенные для постройки самого удобного дома по

всей реке — дома Джис-Ук, который станет и его, Нийла

Боннера, домом еще до первого снега. Ибо он и в самом

деле собирался вернуться. Джис-Ук была ему дорога,

а Север ожидало золотое будущее. В это будущее он на¬

меревался вложить деньги, унаследованные от отца.

Его влекла честолюбивая мечта: он вернется и благода¬

ря своему четырехлетнему опыту и дружеской поддерж¬

ке Компании станет Сесилем» Родсом Аляски. Он непре¬

менно вернется, как только приведет в порядок дела от¬

ца, которого почти не знал, и утешит мать, которую

забыл.
Возвращение Нийла Боннера с Севера наделало мно¬

го шума. Огонь запылал в очагах, были заколоты упи¬

танные тельцы, и Нийл Боннер вкусил и нашел, что это

хорошо. Он не только загорел и возмужал,— он вернул¬

ся другим человеком: сдержанным, серьезным и про¬

ницательным. Он изумил своих былых собутыльников,

решительно отказавшись от участия в прежних забавах,

и старый друг его отца, отныне признанный авторитет

по исправлению легкомысленных юнцов, торжествующе

потирал руки.
В течение четырех лет ум Нийла Боннера почти не

получал свежих впечатлений, но в нем происходил свое¬
249

образный процесс отбора, очищения от всего пошлого

и поверхностного. Боннер в юности жил, не оглядываясь»

но потом, когда он очутился в глуши, у него было время,

чтобы привести в порядок хаос накопленного опыта. Его

прежние легковесные принципы развеялись по ветру, и

на их месте возникли новые, более глубокие и обоснован¬

ные. По-новому оценил он и цивилизацию. Он узнал за¬

пахи земли, он увидел жизнь во всей ее простоте, и это

помогло ему понять внутренний смысл цивилизации,

осознать ее слабость и ее силу. Его новая философия

была проста: честная жизнь ведет к спасению; испол¬

ненный долг — оправдание жизни; человек должен

жить честно и исполнять свой долг для того, чтобы тру¬

диться; в труде — искупление; трудиться, добиваясь

жизни все более и более изобильной, значило следовать

заветам природы и воле бога.
Нийл был сыном города. Обретенная им близость к

земле и новое, мужественное, понимание человеческой

натуры позволили ем1у глубже понять и полюбить циви¬

лизацию. День за днем люди города делались все до¬

роже и нужнее ему, а М1Ир становился все обширнее.

И день за днем Аляска уходила все дальше, становилась

все менее реальной. А потом он встретил Китти Шарон —

женщину его расы и его круга; женщину, которая опер¬

лась на его руку и завладела им настолько, что он за¬

был и день, и час, и время года, когда на Юконе выпа¬

дает первый снег.
Джис-Ук переехала в великолепный новый дом и

провела в мечтах три золотых летних месяца. Затем

стремительная осень возвестила приближение зимы.

Воздух стал холодньи^! и резким, дни холодными и корот¬

кими. Река текла медленно, и заводи покрывались лед¬

ком. Все, что могло, перекочевало к югу, и на землю пала

тишина. Закружились первые снежинки, и последний

пароход отчаянно пробивался сквозь ледяное сало. По¬

том появился настоящий лед — льдины, ледяные поля.

Юкон бежал вровень с берегами. Потом все замерло, ре¬

ка стала, и проблески дня затерялись во мраке.
Джон ToMincoH, новый агент, смеялся, но Джис-Ук

верила в задержки в пути: Нийл Боннер мог быть за¬

стигнут ледоставом) в любом месте между Чилкутским

перевалом и Сент-Майклом,— запоздавшие путешест¬
250

венники всегда застревали во льду, сменяли лодку на

нарты и мчались вперед на собаках.
Но к Двадцатой Миле не примчалась ни одна упряж¬

ка. Джон Томпсон, плохо скрывая радость, сообщил

Джис-Ук, что Баннер никогда не вернется, и грубо, без

обиняков предложил себя. Джис-Ук рассмеялась ему в

лицо и вернулась в свой новый дом. А в самый разгар

зим«ы, в дни, когда умирает надежда и затихает жизнь,

Джис-Ук узнала, что ее кредит прекращен. Этим она бы¬

ла обязана Томпсону, который, потирая руки, ходил

взад и вперед по комнате, поглядывал на дом Джис-Ук

и ждал. Ждать ему пришлось долго. Джис-Ук продала

своих собак партии золотоискателей и стала платить

за провизию наличными, а когда Томпсон отказался

принимать от нее деньги, индейцы-тойаты покупали то,

что ей было нужно, и ночью отвозили покупки к ней

в дом.
В феврале по льду пришла первая почта, и Джон

Томпсон прочел в отделе светских новостей сообщение

пятимесячной давности о браке Нийла Боннера и Кит¬

ти Шарон. Джис-Ук приоткрыла дверь, но не впустила

Томпсона. Она выслушала то, что он пришел ей сказать,

и гордо рассмеялась,— она не поверила. В марте,

когда она была совсем одна, у нее родился сын. Этот

крохотный огонек новой жизни преисполнил Джис-Ук

восхищением и удивлением, А год спустя в этот

же час Нийл Боннер сидел у другой кровати и вос¬

хищался другим огоньком жизни, вспыхнувшим на

земле.
С земли сошел снег. Юкон освободился ото льда. Дни

удлинились, потом снова стали короче. Деньги, выру¬

ченные за собак, кончились, и Джис-Ук вернулась к

своему племени. Оч-Иш, удачливый охотник, предложил

убивать дичь и ловить рыбу для нее и ее ребенка, если

она вьшдет за него замуж. То же предлагали и Имего,

и Ха-Йо, и Уи-Нуч — смелые молодые охотники. Но

Джис-Ук предпочла жить одна и сама добывать себе

дичь и рыбу. Она шила мокасины, парки и рукавицы,

теплые, прочные и красивые, расшитые бисером и укра¬

шенные пучками волос. Она продавала их золотоискате¬

лям, которых с каждым годом в стране становилось

все больше и больше. Таким образом, Джис-Ук смогла
251

не только прокормить себя и ребенка, но и откладывала

деньги, и наступил день, когда «Красавица Юкона» увез¬

ла ее вниз по реке.
В Сент-Майкле она мыла посуду на кухне фактории.

Служащие Компании недоумевали, кто эта красивая

женщина с красивым ребенком, но они ни о чем не

спрашивали, а она молчала. Перед самым закрытием

навигации на Беринговом море Джис-Ук уехала на юг

на случайно забредшей в Сент-Майкл шхуне охотни¬

ков за котиками. Зим1у она работала кухаркой в доме

капитана Маркхейма на Уналяшке, а весной на шлюпе,

груженном виски, отправилась еще дальше к югу, в

Ситху. Позднее она появилась в Метлакатле, недалеко от

св. Марии, расположенной в южной части Пенхендла.

Там она работала на консервном заводе во время лова

лосося. Когда наступила осень и рыбаки-сиваши собра¬

лись домой к проливу Пюджет, Джис-Ук с сыном устро¬

илась на большое кедровое каноэ, где поместились уже

две другие семьи. Вместе с ними Джис-Ук пробиралась

сквозь лабиринты прибрежных островов Аляски и Ка¬

нады. Наконец пролив Хуан-де-Фука остался позади, и

Джис-Ук повела своего мальчугана за руку по мощеным

улицам Сиэтла.
Там, на одном из перекрестков, где свистел ветер, она

встретила Сэнди Макферсона. Он очень удивился, а ког¬

да выслушал ее рассказ, очень рассердился. Он рассер¬

дился бы еще больше, если бы знал о существовании

Китти Шарон. Но о ней Джис-Ук не сказала ни слова:

она не верила. Сэнди, который решил, что она попро¬

сту брошена, пьггался отговорить ее от поездки в Сан-

Франциско, где находилась резиденция Нийла Боннера.

А не отговорив, взял на себя все хлопоты, купил ей биле¬

ты и посадил в вагон, улыбаясь ей на прощание и бор¬

моча себе в бороду: «Подлость какая!»
В грохоте и лязге, днем и ночью, в непрерывной тряс¬

ке от зари и до зари, то взлетая к зимним снегам, то

ныряя в цветущие долины, огибая провалы, перепрыги¬

вая пропасти, прорезая горы, Джис-Ук и ее мальчик

неслись на юг. Но Джис-Ук не боялась стального коня,

ее не оглушила мюгучая цивилизация соплеменников

Нийла Боннера. Она только еще яснее почувствовала,

каким чудом было то, что человек из этого богоподобно-
252

го племени держал ее в своих объятиях. Не смутил ее и

шум1ный хаос Сан-Франциско: суета пароходов, черный

дым фабрик, грохот уличного движения. Она лишь

осознала, как ничтожно убоги были и Двадцатая Миля

и тойатский поселок с вигвамами из оленьих шкур. Она

смотрела на мальчика, вцепившегося в ее руку, удивля¬

ясь тому, что такой человек был его отцом.
Расплатившись с извозчиком, запросившим с нее впя¬

теро, Джис-Ук поднялась по каменньш ступеням к па¬

радной двери Нийла Боннера. Раскосый японец после

долгого бесплодного разговора впустил ее и исчез. Она

осталась в холле, который в простоте душевной приня¬

ла за комнату для гостей,— место, где хвастливо выстав¬

лены напоказ все сокровища хозяина. Стены и потолок

были отделаны полированным красным деревом. Пол

был гладким, как накатанный лед, и Джис-Ук, боясь по¬

скользнуться, встала на одну из лежавших на нем шкур.

В дальней стене зиял громадный камин. «Сколько, долж¬

но быть, топлива берет!» — подумала она. Комнату за¬

ливал поток света, чуть смягченный цветными стеклами,

а в глубине поблескивал Мрамор статуи.
Но еще не то ей пришлось увидать, когда раскосый

слуга вернулся и повел ее в другую комнату, которую

она не успела хорошенько рассмотреть, а потом в тре¬

тью. Перед этими комнатами тускнела пышность холла.

Казалось, в громадном доме нет конца подобным комна¬

там. Они были такие большие, такие высокие! В первый

раз за все время ее охватило чувство благоговейного

страха перед цивилизацией белых. Нийл, ее Нийл, жил

в этом доме, дышал этим воздухом, спал здесь по но¬

чам! То, что она видела, было красиво и приятно для

глаз, но она чувствовала, что за всем этим скрывают¬

ся мудрость и мощь. Здесь сила находила свое выраже¬

ние в красоте, и эту силу она угадала сразу и безоши¬

бочно.
А затем в комнату вошла женщина, высокая, величе¬

ственная, увенчанная короной сияющих, как солнце, во¬

лос. Движения ее были гармоничны, платье струилось,

как песня, и она плыла навстречу Джис-Ук, как музыка

над тихой водой. Джис-Ук сама была покорительницей

сердец. Стоило только вспомнить Оч-Иша, и Имего, и

Ха-Йо, и Уи-Нуча, не говоря уже о Нийле Боннере и
253

Джоне Томпсоне и других белых, испытавших на себе

ее власть. Но она увидела большие синие глаза идущей

навстречу женщины, ее нежную, белую кожу, оценила

ее, как может оценить мужчина, и почувствовала, что

становится маленькой и ничтожной перед этой сияющей

красотой.
—	Вы хотели видеть моего мужа?—спросила жен¬

щина, и Джис-Ук изумилась звенящему серебру ее

голоса. Эта женщина не кричала на рычащих волкопо¬

добных собак, ее горло не привыкло к гортанной ре¬

чи, не огрубело на ветру и морозе, в дыму лагерных

костров.
—	Нет,— медленно ответила Джис-Ук, старательно

выбирая слова, чтобы показать свои познания в англий¬

ском яЗf)Iкe.— Я хочу видеть Нийла Боннера.
—	Это мой муж,— улыбнулась женщина.
Так, значит, это была правда! Джон Томпсон не лгал

в тот угрюмый февральский день, когда она гордо рас¬

смеялась ему в лицо и захлопнула дверь. То же чувство,

которое заставило ее когда-то опрокинз^гь Амоса Пент-

ли к себе на колено и занести над ним нож, теперь не¬

удержимо толкало ее броситься на эту женщину, пова¬

лить ее и вырвать жизнь из прекрасного тела. Мысли

вихрем неслись в голове Джис-Ук, но она ничем себя не

выдала, и Китти Боннер так и не узнала, как близка

была она к смерти в эту минуту.
Джис-Ук кивнула в знак понимания, и Китти Бон¬

нер добавила, что Нийл должен вернуться с минуты

на минуту. Потом они сели в удобные до нелепости крес¬

ла, и Китти попыталась занять свою необычную гостью

разговором. Джис-Ук помогала ей, как могла,
—	Вы встречались с моим мужем на Севере?—спро¬

сила Китти между прочим.
—	Ага, я ему стирай,—ответила Джис-Ук. Ее

английская речь начала стремительно ухудшаться.
—	Это ваш мальчик? А у меня дочка.
Китти послала за своей девочкой; и пока дети заво¬

дили знакомство, матери вели материнские разговоры

и пили чай. Фарфор был такой тонкий, что Джис-Ук

боялась раздавить свою чашку, В первый раз видела

она такие изящные и хрупкие чашки. Мысленно она
254

сравнила их с женщиной, разливавшей чай, и тут же не¬

вольно вспомнила деревянные и жестяные фляги тойа-

10В, грубые глиняные кружки Двадцатой Мили и срав¬

нила их с собой. В таких образах рисовалась Джис-Ук

дилемма. Она признала себя побежденной.
Нашлась другая женщина, более достойная стать ма¬

терью детей Нийла. Как его плем1я превосходило ее пле¬

мя, так женщины его племени превосходили ее. Они по¬

коряли мужчин, как их мужчины покоряли мир. Джис-

Ук взглянула на нежный румянец Китти Боннер и вспо¬

мнила свои обожженные солнцем щеки. Потом она пере¬

вела взгляд с темной руки на белую. Одну покрывали

ссадины и мозоли от весла и рукоятки бича, а другая,

не знавшая труда, была мягка и нежна, как рука ново¬

рожденного. И все-таки, несмотря на мягкость и внеш¬

нюю слабость этой женщины, Джис-Ук увидела в си¬

них глазах ту же силу, которую она видела в глазах

Нийла Боннера и в глазах соплеменников Нийла

Боннера.
—	Да это Джис-Ук!—сказал вошедший Нийл Бон¬

нер. Он сказал это спокойно, даже сердечно, пожимая

ей обе руки, но в глазах его она увидала тревогу и по¬

няла.
—	Здравствуй, Нийл! — сказала она.— Как живешь?
—	Хорошо, хорошо, Джис-Ук! — весело ответил он,

тайком поглядывая на Китти и стараясь угадать, что

произошло между ними. Но он знал свою жену и знал,

что ничего не прочтет на ее лице, даже если случилось

самое худшее.
—	Ну, я очень рад тебя видеть,— продолжал он.—

Что произошло? Ты нашла жилу? А когда ты приехала?
—	Оо-а, я приехала сегодня,— ответила она, бессо¬

знательно подчеркивая гортанные звуки.— Я не нашла,

Нийл. Знаешь капитан Маркхейм, Уналяшка? Я стря¬

пай его дом долго-долго. Деньги копи и вот много. Я ре¬

шай: хорошо посмотреть земля белых. Очень красиво

земля белых! Очень красиво! — прибавила она.
Нийла удивила ее речь. Он и Сэнди старательно учи¬

ли ее говорить по-английски, и она оказалась способной

ученицей. А теперь она говорила, как ее сородичи. Ее ли¬

цо было простодушным, невозмутимо-простодушным, и

по нему ни о чем нельзя было догадаться. Спокойствие
255

жены тоже сбивало Боннера с толку. Что произошло?

Что было сказано? Что понято без слов?
Пока он-пытался разрешить эти вопросы, а Джис-Ук

пыталась разрешить свою дилемму (никогда он не был

. так прекрасен!), наступило молчание.
—	Подумать только, что вы встречали моего мужа на

Аляске! — тихо сказала Китти Боннер.
Встречала! Джис-Ук не могла удержаться от взгляда

на сына, которого она родила ему. Нийл машинально

взглянул вслед за ней туда, где у окна играли дети. Ка¬

залось, железный обруч сдавил его голову, а сердце мо¬

лотом застучало в груди. Его сын! Ему и в голову не

приходило!
Маленькая Китти Боннер, синеглазая, розовоще¬

кая, похожая в своем воздушном платьице на сказочно¬

го эльфа, кокетливо протягивала губки, стараяоь поце¬

ловать мальчика." А он, худой и гибкий, обветренный, за¬

горелый, в меховой одежде и расшитых, украшенных ки¬

сточками мгуклуках, заметно износившихся в пути, оста¬

вался невозмутимым, несмотря на все ее уловки. Он дер¬

жался напряженно и прямо, как держатся дети .дика¬

рей. Чужестранец в чужой стране, он не был ни сму¬

щен, ни испуган и напоминал дикого зверька, молчали¬

вого и настороженного. Черные глаза его скользили

по лицам, и чувствовалось, что он спокоен, пока все спо¬

койно, но при малейшем признаке опасности он прыг¬

нет и будет кусаться и царапаться, борясь за свою

жизнь.
Контраст между детьми был огромен, но мальчик не

вызывал жалости — в этом потомке Шпака, О’Брайена

и Боннера было слишком много силы. Его черты, медаль¬

ные в своей почти классической строгости, таили муже¬

ство и энергию его отца, деда и Шпака, прозванного

Жирным, который был захвачен Людьми Моря и бе¬

жал на Камчатку.
Нийл Боннер старался побороть свое чувство, душил

его и улыбался приветливой, добродушной улыбкой, ко¬

торой встречают друзей.
—	Твой мальчик, а, Джис-Ук?—сказал он и доба¬

вил, обращаясь к Китти: — Красивый паренек! Уверен,

что он далеко пойдет, когда вырастет.
Китти кивнула.
256

—	Как тебя зовут? — спросила она.
Юный дикарь пытливо оглядел ее, стараясь понять,

зачем его об этом спрашивают.
—	Нийл,— неторопливо ответил он, удовлетворенный

результатами осмотра.
—	Индеец говори,— вмешалась Джис-Ук, тут же изо¬

бретая новый язык.— Он, индеец, говори «ни-эл», то же

самое—«сухарь». Был маленький, люби сухарь, проси

сухарь, все говори: «ни-эл, ни-эл». А я скажи — так его

звать. Вот и зовут Ниэл.
Эта ложь Джис-Ук прозвучала чудесной музыкой в

ушах Нийла Боннера. Вот чем объяснялось спокойствие

Китти.
—	А его отец? —спросила Китти.— Красивый чело¬

век, наверное?
—	Ооо-а, да,— был ответ.— Его отец красивый, да.
—	Ты знал его, Нийл? — поинтересовалась Китти.
—	Знал? Очень близко,— ответил Нийл. И перед его

глазами встала угрюмая Двадцатая Миля и человек,

окруженный безмолвием, наедине со своими мыслями.
Здесь можно было бы кончить историю Джис-Ук, но

остается еще рассказать, как она увенчала свою вели¬

кую жертву. Когда она вернулась на Север и вновь по¬

селилась в своем большом доме, Джон Томпсон узнал,

что Компания постарается в дальнейшем обойтись без

его услуг. Новый агент, как и все его преемники, получил

указание отпускать женщине по имени Джис-Ук лю¬

бые товары и провизию в том количестве, какое она

пожелает, не требуя никакой оплаты. Кроме того.

Компания стала выплачивать женщине по имени

Джис-Ук ежегодную пенсию в размере пяти тысяч дол¬

ларов.
Когда мальчик подрос, им занялся отец Шампро, и

вскоре на имя Джис-Ук стали регулярно приходить

письма из иезуитского колледжа в Мэриленде. Позже

эти письма приходили из Италии, а еще позже — из

Франции. А потом на Аляску приехал некий отец Нийл,

который принес много пользы родной стране и в конце

концов, расширив поле своей деятельности, достиг

высокого положения в ордене.
Джис-Ук была еще молода, когда она вернулась на

Север, и мужчины по-прежнему заглядывались на нее.
17.	Джек Лондон. Т. ПЬ	257

Но она жила честно, и о ней можно было услышать толь¬

ко хорошее. Некоторое время она пробыла у добрых

сестер в миссии Святого креста. Там она научилась

читат и писать и узнала кое-что о лечении болезней.

А затем она вернулась в свой большой дом и собирала

там девочек из тойатской деревни, чтобы показать им

путь в жизни. Эту школу в доме, который Нийл Боннер

построил для Джис-Ук, своей жены, нельзя назвать ни

протестантской, ни католической; но миссионеры всех

толков равно одобряют ее. Зимой и летом дверь ее всег¬

да отперта, и утомленные золотоискатели и измученные

путники сворачивают с дороги, чтобы отдохнуть и со¬

греться у очага Джис-Ук. А Китти Боннер, которая жи¬

вет на юге, в Штатах, одобряет интерес своего мужа к

ропросам образования на Аляске и те солидные суммы,

которые он жертвует на эти цели; и хотя она частенько

посмеивается и дразнит его, в глубине души она еще

больше им гордится.

ГИПЕРБОРЕЙСКИЙ НАПИТОК
Рассказ о белом человеке, ловко опутавшем маленький

народ, затерявшийся на побережье Ледовитого океана
Правдивость Томаса Стивенса можно обозначить как

некое неизвестное х, а воображение — как воображе¬

ние обыкновенного человека, возведенное в энную сте¬

пень. Но все же надо признать: никогда он не запятндл

себя ни поступком, ни словом, которое можно было бы

назвать явной ложью. Он несколько вольно обращался

с ВОЗМОЖНЫМ) и балансировал на грани вероятного, но

механизм его рассказов никогда не скрипел. Ни одна

живая душа не могла отрицать, что он знал Север, как

открытую книгу. Есть немало доказательств тому, что он

был неутомимым путешественником и исходил бесчис¬

ленные непроторенные пути. Я и сам это знаю и слыхал

от людей, которые встречали его в разных местах, глав¬

ным образом на рубежах Неведомого. Это мне говорил

'Джонсон, бывший представитель Компании Гудзонова

залива, приютивший Стивенса в фактории на Лабра¬

доре, пока его собаки не отдохнули настолько, что мож¬

но было снова пуститься в путь. Говорил это и Мак-

Магон, агент Коммерческой компании Аляски, повстре¬

чавшийся с ним в Датч-Харборе, а позднее где-то на

отдаленных островах Алеутской группы. Совершенно бес¬

спорно, что именно Стивенс был проводником одной из

первых изыскательских партий, посланных Соединенны¬

ми Штатами, и история положительно утверждает, что

Компания Вестерн-Юнион тоже пользовалась его услу¬

гами, когда она задумала провести телеграфную линию
259

через Аляску и Сибирь в Европу. Наконец, Джо Ламсон,

капитан китобойного судна^ застретшего во льдах близ

устья реки Маккензи, не раз видел у себя на борту Сти¬

венса, который являлся к нему за табаком.
Это последнее обстоятельство рассеивает все сомне¬

ния. Да, то был ToMiac Стивенс собственной персоной:

он ведь всегда и всюду неутомимо рыскал за табаком.

Еще до того, как мы стали приятелями, я уже научил¬

ся одной рукой здороваться с ним, а другой вытаскивать

свой кисет. Но в тот вечер, когда я встретил его в Доу¬

соне, в салуне Джона ОЪрайена, над его головой, как

нимб, стоял дым от пятидесятицентовой сигары. И на

этот раз он потребовал от меня не кисет, а мешочек с

золотом. Мы стояли у стола, за которым играли в фа¬

раон, и Томас немедленно кинул мой мешок на стол,

поставив высшую ставку. «Пятьдесят»,— сказал он, и

банкомет в ответ только кивнул. Выиграв, Томас вернул

мне мешочек, потребовал «жетон» на выигрыш и пота¬

щил меня к весам, где кассир небрежно отвесил ему на

пятьдесят долларов золотого песка.
—	А теперь выпьем,— предложил он. И затем у стой¬

ки, опорожнив стакан, прибавил: — Это слегка напом«и-

нает зелье, которое я варил в Таттарате. Нет, вы не

имеете понятия об этом месте, да оно и не обозначено

на картах. Это на самом берегу Ледовитого океана, отту¬

да несколько сот миль до американской границы, и жи¬

вет там с полтысячи забытых богом душ; они рождают¬

ся, женятся, в промежутках голодают и, наконец, поми¬

рают. Обследователи проглядели их, и в переписи тыся¬

ча восемьсот девяностого года их не найдешь. Когда-то там

поблизости затерло льдами китобойное судно, но люди

ушли к югу, и больше о них никто ничего не слыхал...
—	Да, мы с Муусу сыграли там великолепную шту¬

ку,— прибавил он через минуту с легким вздохом.
Почуяв, что за этим вздохом скрываются великие де¬

ла и невероятные происшествия, я загнал Томаса в

угол между рулеткой и покерным столом и ждал, пока у

него развяжется язык.
—	Только один упрек я могу сделать Муусу,—сказал

он, задумчиво поднимая глаза.— Один-единственный уп¬

рек! Муусу был индеец из дальних мест, где живет пле¬

мя чиппева, но, на беду, он нахватался всяких текстов
260

из священного писания. Нахватался он их, прожив, це¬

лый сезон в одном лагере с канадским французом, кото¬

рый готовился в священники. Муусу никогда не прихо^

дилось видеть христианское учение в действии, и голо¬

ва у него была набита баснями о чудесах, о подвигах,

об иcпытaнияxi ниспосланных небом, и о многом дру¬

гом, чего он не понимал. А во всем прочем! это был слав¬

ный парень, умелый помощник и в дороге и на привале.
Мы пережили вместе немало тяжелых дней и были

совершенно измучены, когда добрались до Таттарата.

Мы потеряли снаряжение и собак, попав на перевале

в осенний буран, и, когда мы чуть не на четвереньках

доползли до поселка, желудки у нас, как говорится, со¬

всем уже прилипли к спине, а одежда изорвалась в

клочья. Жители Таттарата не особенно удивились, уви¬

дев нас,— ведь у них уже раньше побывали китобои.

Нам отвели самую дрянную лачугу в поселке и дали в

пищу мерзкие отбросы. Мне тогда показалось странным

то, что нас оставили совершенно одних. Но Муусу рас¬

толковал.
—	Шаман «сиктумтум!»,— сказал он.
Это означало, что шаман, то есть знахарь, опасает¬

ся за свою власть, вот он и посоветовал жителям дер¬

жаться от нас подальше.
Даже из своего недолгого знакомства с китобоями

шаман, должно быть, вывел заключение, что моя раса

сильнее и мудрее его расы. И он поступил так, как по¬

ступают и поступали всегда шаманы во всем мире. А из

дальнейшего вы увидите, что он совсем не глуп.
—	У этого народа такой закон,— сказал мне Му¬

усу,— кто хочет есть мясо, должен охотиться. А мы с

тобой, господин, не умеем обращаться с оружием этих

людей: ни ловко натягивать тетиву, ни бросать копье как

полагается. Так что шаман и Туммасук, вождь, посове¬

товались и решили, что мы будем вместе с женщинами

и детьми относить в деревню добычу охотников и при¬

служивать им.
—	Но это несправедливо! — возразил я.— Ведь мы с

тобой, Муусу, стоим большего, чем этот народ, блужда¬

ющий во тьме. Притом нам) нужно хорошенько отдох¬

нуть и набраться сил, потому что дорога на юг длинная,

и слабоА^ не одолеть ее.	,
261

—	Но у нас ничего нет,— сказал он, оглядывая гни¬

лые бревна стен и с отвращением вдыхая противный за¬

пах лежалого моржового мяса, предназначенного нам

на ужин.— От такой еды не окрепнешь! У нас не оста¬

лось ничего, кроме бутылки того напитка, что убивает

боль, а им не наполнишь пустой желудок. Так что мы

поневоле должны будем стать рабами этих язычников,

рубить для них дрова и носить воду. А тут есть хоро¬

шие вещи, в этом Таттарате, которых нам с тобой не ви¬

дать. Ах, господин, никогда мой нюх не обманывал ме¬

ня! Он привел меня к их тайникам—там и еще между

кипами шкур в жилищах у них спрятаны запасы. Вкус¬

ную еду отобрали здешние люди у несчастных китобоев,

но она досталась немногим. У женщины Ипсукук, ко¬

торая живет на краю поселка, рядом с хижиной вождя,

много муки и сахару, и глаза мои говорят мне, что даже

лицо у нее намазано черной патокой. А в хижине вож¬

дя Туммасука есть чай — разве я не видел, как жадно

глотала его эта старая свинья?. У шамана — полная же¬

стянка «Стар» и два ведра первоклассного курева. А

что есть у нас?^ Ничего нет! Ничего!
Я был так ошеломлен, услышав про табак, что не от¬

ветил ни слова.
Но Муусу заговорил, не дожидаясь ответа:
—	А еще есть Тукеликета, дочь великого охотника и

богатого человека. Красивая девушка! Очень хорошая

девушка!
Я усиленно размышлял всю ночь, пока Муусу хра¬

пел. Не мог я примириться с тем, что так близко от меня

есть табак, а я не могу его курить. Да, Муусу сказал

правду: у нас не было ничего. Но мне уже стало ясно,

что делать, и утром я сказал Муусу:
—	Пошарь вокруг ловко, как ты умеешь, и разыщи

какую-нибудь полую кость, изогнутую, как колено.

Ходи повсюду и украдкой прцмечай, где они прячут

горшки и сковороды и всякую другую кухонную утварь.

Помни, я мудрый белый человек, и то, что я велел, вы¬

полняй быстро и беспрекословно.
Пока Муусу отсутствовал, я поставил посреди хижи¬

ны жаровню с тюленьим жиром, на которой мы готови¬

ли себе еду, и, чтобы стало просторнее, отодвинул к стен-
262

кам ветхие шкуры, служившие нам постелью. Я разобрал

ружье Муусу и, отделив от него ствол, положил его так,

чтобы он был под рукой. Потом из волокон похожего на

хлопок растения, которое женщины собирают здесь ле¬

том, скрутил множество фитилей. Муусу вернулся с та¬

кой именно костью, какая мне была нужна, и. с изве¬

стием, что в хижине у Туммасука есть пятигаллонный

бидон из-под керосина и большой медный котел. Я по¬

хвалил его и сказал, что теперь надо подождать до ве¬

чера. А около полуночи я обратился к Муусу и произнес

речь:
—	Послушай меня, Муусу. У вождя, у этого Тумма¬

сука, есть медный котел и бидон для керосина.— Я су¬

нул в руку индейцу гладкий, отполированный волнами

камень.— В поселке уснули, и звезды вышли на небо.

Ступай, вползи тихонько в хижину вождя и ударь его вот

этим по брюху, да покрепче. Пусть надежда на мясо и

другую сытную пищу, которую мы с тобой скоро будем

есть, придаст силу твоим ослабевшим рукам. Поднимется

суматоха и крик, и вся деревня сбежится сюда. Но ты

не бойся. Действуй бесшумно и скройся в ночной мгле

среди общего замешательства. А когда женщина Ип-

сукук — та, что мажет лицо патокой,— окажется рядом

с тобой, ударь и ее и каждого, у кого есть мука, каждого,

который тебе попадется. А потом и сам начни вопить, как

от боли, и корчиться, и ломать руки, делая вид, что

тебя тоже постигла в эту ночь кара богов. И тогда, Му¬

усу, мы добьемся того, что нас будут почитать, и все

будет наше: жестянка с чаем, и первосортное курево, и

твоя прекрасная Тукеликета.
Муусу отправился выполнять поручение, а д терпе¬

ливо поджидал его в хижине. Я уже ощущал во рту

вкус табака. И вот в ночной тишине раздался вопль, а

вслед за этим поднялась суматоха и крики, от которых

содрогнулись небеса. Я схватил бутылку с «болеутоли-

телем» и помчался, В деревне было очень шумно, жен¬

щины плакали, всех охватил страх. Туммасук и женщи¬

на Ипсукук, корчась от боли, катались по земле, а за

компанию с ними еще несколько человек и среди них Му¬

усу. Я расшвырял тех, кто мешал мне пройти, и поднес

бутылку к губам Муусу. Он мгновенно исцелился и пе¬

рестал выть.
263

.. Тогда и другие пострадавшие стали молить, чтобы

я дал им этого снадобья. Я торжественно изложил свои

условия и, прежде чем они отведали лекарство и исце¬

лились, получил от Туммасука медный котел и бидон для

керосина, от женщины Ипсукук — сахар и патоку, а от

других страждущих — изрядное количество муки. Ша¬

ман злобно смотрел на людей, ползавших у моих ног, но

с трудом скрывал свое удивление. Наконец- я удалил¬

ся, гордо подняв голову, а Муусу кряхтел и сгибал¬

ся под тяжестью добычи, которую он нес за мной к на¬

шей хижине.
И вот я принялся за работу. В медном» котле Тумма¬

сука я смешал три кварты пшеничной муки с пятью квар¬

тами патоки и прибавил к ним двадцать кварт воды.

Я поставил котел поближе к огню, чтобы в тепле месиво

перебродило и стало крепким. Муусу, смекнув, в чем де¬

ло, заявил, что я невероятно мудр, мудрее самого царя

Соломона, который, как он слышал, славился своей, муд¬

ростью в древние времена. Керосиновый бидон я при¬

строил над жаровней, вставил в его носик трубку, а в труб¬

ку — полую кривую кость. Пока я прилаживал к колену

ружейный ствол, Муусу натолок льду, и я обложил сред¬

нюю часть ствола толченым льдом. Под отверстие на

другом конце ствола я подставил чугунок. Когда мое

варево приобрело достаточную крепость — а для этого

потребовалось целых два дня,— я наполнил им бидон и

зажег заранее приготовленные фитили.
Когда все было готово, я сказал Муусу:
—	Ступай к старшинам поселка, приветствуй их от

моего имени и пригласи в мою хижину — провести эту

ночь со мной и с богами.
Варево весело булькало в бидоне, когда гости один за

другим стали отодвигать шкуру, которой был завешен

вход, и тихонько входить в хижину, я накладывал ко¬

лотый лед на ствол, и из его отверстия капала в чугу¬

нок жидкость. Это был обыкновенный самогон. Но они

не имели о нем никакого понятия и только боязливо хи¬

хикали, когда я расхваливал качества этого напитка.

Я заметил огоньки злобной зависти в глазах шамана и,

кончив речь, усадил его рядышком» с Туммасуком и жен¬

щиной Ипсукук. Когда я дал им выпить, глаза у них

увлажнились, а желудки согрелись, и они не только пе-
264

рестали бояться, но стали жадно просить еще. Я накачал

их как следует, потом взялся за других.
Туммасук принялся хвастаться, как он убил однаж¬

ды белого медведя, и столь энергично жестикулировал,

что чуть не пришиб брата своей матери, но никто не об¬

ратил на это внимания. Женщина Ипсукук стала всхли¬

пывать, вспомнив сына, погибшего много лет назад сре¬

ди торосов, а шаман пророчествовал и творил заклина¬

ния. К рассвету все уже лежали на полу и крепко спа¬

ли. Так они провели ночь о богами.
Остальное все ясно, не правда ли? Новость о ма¬

гическом напитке быстро распространилась по деревне.

Напиток был выше всяких похвал. Язык человеческий

слишком беден, чтобы описать хотя бы десятую долю

всех тех чудес, какие он творил. Он успокаивал боль, уто¬

лял печали, воскрешал в памяти былое, лица умерших и

забытые мечты. Он огнем разливался по жилам, он жег,

не сжигая. Он вселял в сердца отвагу, распрямлял спи¬

ны, он делал мужчин еще мужественней. Он приподни¬

мал завесу, скрывавшую будущее, вызывал видения и

рождал пророческий дар. Он преисполнял всех мудро¬

стью, раскрывал тайны. Не было предела его чудодей¬

ственным свойствам, и скоро все пожелали провести ночь

с богами. Люди отдавали мне сам«ые теплые меха, самых

сильных собак, самюе лучшее мясо. Но я продавал са¬

могон с большим разбором: только те*м, кто приносил

взамен муку, патоку и сахар. У нас накопились такие

большие запасы, что в хижине уже не хватало места, и

я' велел Муусу построить хранилище для провизии.
Не прошло и трех дней, как Туммасук разорился. Ша¬

ман, который после первого раза больше не пил. допья¬

на, вйимательно следил за всеми мюими действиями и

Почти неделю не вылезал из нашей хижины. Однако че¬

рез каких-нибудь десять дней даже Ипсукук истощила

все свои запасы и ушла домой, едва держась на ногах.
Но Муусу все еще был недоволен.
—	Ах, господин, мы накопили много патоки, и са¬

хара, и муки — это целое богатство. Но хижина у нас

все же плохая, одежда износилась, и спим мы на вет¬

хих шкурах. Мой желудок просит такого мяса, которое

не оскорбляет неба своим зловонием, я хочу чая, кото¬

рый пьет Туммасук, и еще мне очень хочется курить
265

табак шамана Нивака, замышляющего погубить нас.

Я наедаюсь до тошноты мукой и сахаром, и патоки у нас

вволю, но сердце Муусу тоскует, а постель его пуста..,
. — Замолчи, глупец,— ответил я,— ты ничего не по¬

нимаешь. Не торопись, умей ждать, и мы завладеем всем.

А если мы вздумаем сразу все заграбастать, то добудем

мало и в конце концов останемся ни с чем. Ты сущий

ребенок, и не понять тебе мудрых мыслей белого чело¬

века. Держи язык за зубами и наблюдай. Я покажу те¬

бе, как действуют мои братья за морем и как они приби¬

рают к рукам все богатства мира. Это называется «биз¬

нес», а что ты понимаешь в бизнесе?
На следующий день Муусу прибежал в хижину, за¬

пыхавшись.
—	Господин, странные дела творятся в хижине ша¬

мана Нивака! Все пропало, не будет у нас теперь теп¬

лых мехов и хорошего табака. А все из-за того, что ты го¬

нялся только за патокой и мукой. Сходи сам и убедись,

а я присмотрю за варевом.
Я пошел в хижину Нивака и увидел, что он смасте¬

рил собственный перегонный куб, искусно скопировав

мой. Шаман встретил меня, едва скрывая торжество. Да,

этот Нивак был человек смекалистый и, видимо, спал в

моей хижине не очень крепко.
Однако я ничуть не был встревожен, ибо я знал то,

что мне нужно было знать. Возвратившись в свою хижи¬

ну, я стал внушать Муусу:
—	К счастью, право собственности признается этим

народом, которому не дано было узнать других принятых

в человеческом обществе законов. И так как право соб¬

ственности здесь уважают, мы с тобой скоро разжире¬

ем. Кроме того, мы введем новые порядки, каких дру¬

гие народы достигли ценою великих трудов и страданий.
Муусу весьма смутно понимал то, что я ему говорил,

пока не явился к нам шаман и не стал, сверкая гла¬

зами, с угрозой в голосе, требовать, чтобы я продал ему

часть своих запасов.
—	Во всей деревне нет больше муки и патоки! —кри¬

чал он.— Ты хитростью выманил все у моего народа за

то, что они спали с твоими богами. У них теперь нет ни¬

чего, кроме слабости в коленях, пустоты в голове и жаж¬

ды, которую нельзя утолить холодной водой. Это сделал
266

ты! Но мой голос имеет власть над ними, и тебе лучше

торговать со мной так же, как ты торговал с ними, когда

получал от них патоку и муку.
И я ответил:
—	Это дельные слова. Сама мудрость говорит тво¬

ими устами. Давай торговать. За вот это количество муки

и патоки ты дашь мне жестянку чая и два ведра табака.
Муусу даже застонал, услышав это, и, когда сделка

состоялась и шаман удалился, стал меня укорять:
—	Уж не сошел ли ты с ума, господин? Теперь мы

пропали. Нивак будет сам варить самогон, и придет вре¬

мя, когда он прикажет народу не пить никакого друго¬

го напитка, кроме его самогона. Мы погибли, наш товар

потеряет всякую цену, а жилье у нас негодное, и постель

Муусу холодна и пуста!
А я ответил:
—	Клянусь шкурой волка, ты дурак, и отцы твои бы¬

ли дураки, и потомки твои до последнего поколения бу¬

дут рождаться дураками. Лучше совсем не иметь мозгов,

чем иметь такие, как у тебя. Г лаза твои слепы и не видят

выгоды, о которой я тебе столько толковал, и в делах ты

ничего не смыслишь. Иди, ты, сын тысячи глупцов, от¬

ведай самогона, сваренного Ниваком в его хижине, и

возблагодари своих богов за то, что существует мудрый

белый человек, по милости которого ты катаешься, как

сыр в масле. Иди пей! А когда напьешься, возвращайся,

пока твои губы еще будут хранить вкус этого напитка, и

скажи мне, каков он...
Два дня спустя Нивак прислал нам поклон и пригла¬

шение прийти в его хижину. Муусу пошел, а я сидел один

дома, прислушиваясь к шуму перегонного куба и дымя

трубкой, набитой табаком шамана. Торговля в этот ве¬

чер шла слабо, никто не вашел выпить, кроме молодого

охотника Ангейта, который был мне верен. Через неко¬

торое врем1Я вернулся Муусу. Он задыхался от смеха, и

глаза его стали, как две щелочки.
—	Ты великий человек,=-^сказал он.—Ты великий че-*

ловек и не станешь осуждать бедного Муусу, своего слу¬

гу, за то, что он иногда сомневается в твоей мудрости.
—	Ну, в чем дело?—спросил я.— Ты не слишком ли

много выпил? А другие как? Крепко они спят после са¬

могона Нивака?
267

—	Нет, они все злятся, тела их так и не узнали ра¬

дости. И вождь .Туммасук схватил шамана за горло и

поклялся костями своих предков, что больше никогда

не пустит его на глаза. Вот послушай, как все было. Ко¬

гда я пришел туда, варево булькало и кипело, пар про¬

ходил через колено, так же, как у тебя, и так же, прохо¬

дя через лед, стекал каплями. Нивак дал нам выпить,

но его самогон совсем) не такой, как у тебя, он не жжет

язык и не щиплет глаза. По правде говоря, это была

просто вода. Мы пили, и пили сколько влезет, и все-та¬

ки сидели спокойно, и сердца наши не согрелись. Нивак

растерялся, и на лицо его словно туча набежала. Он по¬

садил Туммасука и Ипсукук отдельно и просил их пить,

пить и пить. И они пили, пили, пили, но все сидели трез¬

вые и спокойные, а потом Туммасук вскочил в гневе и

потребовал обратно свои меха и чай. Ипсукук тоже воз¬

высила голос и заговорила, сердито. Тут уже все потре¬

бовали обратно то, что дали за самогон, и поднялся

большой переполох.
Тут из-за шкуры, занавешивавшей вход в нашу хи¬

жину, раздался голос Туммасука:
—	Может, этот сын собаки думает, что я кит?
Вождь появился перед нами разъяренный. Лицо
его было мрачно, брови насуплены.
—	Я надулся, как рыбий пузырь, и могу лопнуть! Я

едва хожу из-за тяжести в животе. Никогда еще я не пил

столько, а между тем взгляд мой ясен, колени не гнутся,

а руки не дрожат.
—	Боги не слушают шамана и не хотят снисходить к

нам,— жаловались люди, один за другим входившие в

нашу хижину.— Только у тебя в хижине творятся чудеса.
Я едва успевал подносить гостям напиток. Все сразу

повеселели, а я посмеивался про себя. Дело в том, что

в муку, проданную шаману, я подмешал изрядное коли¬

чество соды, которую получил от Ипсукук. Как же мог¬

ло варево шамана бродить, если сода делала его прес¬

ным? А как могло варево шамана приобрести крепость,

если оно не бродило?
С этого дня богатства снова потекли к нам безо вся¬

кой помехи. Мы накопили бесчисленное множество ме¬

хов и женских рукоделий, нам достался чай, который был

у вождя, а мясо нам несли и несли без конца.
268

Однажды Муусу, ужаено перевирая, рассказал мне

историю Иосифа в Египте, и из нее я почерпнул блестя¬

щую идею. Вскоре половина племени работала на ме¬

ня: строила хранилища для мяса. Я получал львиную

долю того, что они добывали на охоте, и откладывал про

запас. Муусу тоже не терял даром времени. Он вырезал

колоду карт из березовой коры и научил Нивака играть

в «семерку». Отца Тукеликеты он также втянул в игру и

скоро получил в жены эту девушку, а на другой день

перебрался в хижину шамана, лучшую в поселке. Па¬

дение Нивака было полным, он лишился своего имущест¬

ва, барабанов из моржовой шкуры и других вещей, ко¬

торые служили ему при заклинаниях,— словом, всего.

И в конце концов ему пришлось колоть дрова, носить во¬

ду и быть в полном подчинении у Муусу. А Муусу объ¬

явил себя шаманом, или верховным жрецом!, и на осно¬

ве своих туманных представлений о священном писании

создал новых богов и стал творить заклинания перед

новыми алтарями.
Я был очень доволен, считая, что лучше всего, когда

церковь и государство действуют заодно, тем более, что

насчет государства у меня были свои планы. Все шло

так, как я и предвидел. Не видно было больше в посел¬

ке улыбающихся лиц, не слышно веселья. Люди ходи¬

ли мрачные и хмурые; то и дело вспыхивали ссоры, за¬

тевались драки, днем и ночью не утихали шум1 и гам.

Охотники по примеру Муусу понаделали себе карт и

пристрастились к игре. Туммасук зверски колотил свою

жену, это не нравилось брату его матери, и тот однаж¬

ды так сильно двинул его моржовым бивнем, что вождь

своими воплями взбудоражил весь поселок и опозорил

себя перед народом. Новые развлечения отвлекли лю¬

дей от охоты, и в поселке начался голод. Ночи были дол¬

гие и темные, а без мяса нельзя было приобрести само¬

гона, и вот все стали роптать на вождя. Именно этого

я и добивался: когда люди достаточно изголодались, я

собрал всю деревню, произнес длинную речь, разыгры¬

вая из себя патриарха, и накормил голодных. Муусу то¬

же выступил с речью, и благодаря этим) речам и тому, что

я сделал для народа, меня выбрали вождем. Муусу, ко¬

торый передавал народу божьи повеления, помазал ме¬

ня тюленьим жиром, хотя сделал это весьма неуклюже;
269

ибо недостаточно ясно представлял себе церемонию ми¬

ропомазания. Так мы вдвоем внушили этому народу идею

божественного происхождения королевской власти. И, по¬

скольку самогон и мясо были в изобилии на устроенном

празднестве, новый режим пришелся по вкусу.
Как видите, мой друг, я занимал высокий пост, и

был облачен в пурпур, и правил народами. Я до сих пор

оставался бы королем, если бы не кончился запас та¬

бака и если бы Муусу не оказался гораздо умнее и под¬

лее, чем можно было ожидать. Все началось с того, что

ему приглянулась Исанитук, старшая дочь Туммасука, а

я воспротивился его намерениям.
—	О брат мой,— говорил он мне,— ты счел нужным!

ввести новые законы для этого народа, а я слушал твои

слова и набирался ума. Тебе боги дали право царство¬

вать, а мне — жениться.
Меня задела развязность, с какой он называл меня

«братом», я рассердился и решил заставить его подчи¬

ниться. Но он обратился к народу и три дня подряд тво¬

рил заклинания, пока не привлек многих на свою сторо¬

ну. Затем он узаконил многоженство, ссылаясь на божью

волю. А так как Муусу был очень хитер, он установил

число жен в зависимости от имущественного ценза и

благодаря своему богатству оказался в лучшем’ поло¬

жении, чем другие мужчины. Я не мог не восхищаться

его ловкостью, хотя было очевидно, что удача вскружи¬

ла ему голову и он не успокоится до тех пор, пока не за¬

берет в руки всю власта и все богатства. Его прямю-

таки распирало от гордости, он забыл, что всем обязан

мне, и решил меня доконать.
Впрочем, было любопытно наблюдать, как этот прой¬

доха на свой лад способствовал эволюции первобыт¬

ного общества. В силу монополии на самогон я не де¬

лился с ним больше своими доходами. Тогда Муусу,

поразмыслив, ввел систему церковных податей. Он нало¬

жил церковную десятину на население, разглагольст¬

вуя на тему" о «заклании тучных перворожденных агн¬

цев» и тому подобных вещах и ссылаясь на слышанные

когда-то библейские притчи и перевирая в своих интере¬

сах. Даже это я стерпел молча. Но когда он установил

нечто вроде прогрессивного по^о^дного налога, я воз¬

мутился 	и зря, nOTONty что только это ему и нужно бы-
270

ло. Он сразу же воззвал к народу, и люди, завидовавшие

моему богатству и изнемогавшие под бременем поборов,

поддержали нового шамана. «Почему мы должны пла¬

тить, а ты нет? — спрашивали они.— Разве устами Му-

усу-шамана не говорит бог?» Я уступил — и тут же по¬

высил цены на самогон. Муусу не растерялся и обло¬

жил меня еще более высокими налогами.
Так началась между нами открытая война. Я повел

кампанию в защиту попранных прав Нивака и Тумма-

сука. Но Муусу выиграл битву: он учредил духовное со-
-	словие и возвел обоих в высокий сан. Ему нужно было

удержать за собой власть, и он решил эту задачу так,

как она нередко разрешалась и до него. Да, я сделал

ршибку: я сам должен был стать шаманом, а его сде¬

лать вождем. Но я понял это слишком поздно, и в борь¬

бе между духовной и светской властью я оказался по¬

бежденным, хотя споры велись очень горячие, вскоре пе¬

ревес был на стороне шамана. Народ помнил, что это

Муусу помазал меня на царствование, и им1 стало ясно,

что именно он источник моего могущества. Только немно¬

гие остались верны мне, и самым преданным из них был

Ангейт. А Муусу возглавлял народную партию и распу¬

скал повсюду слухи, будто я намерен свергнуть его и

навязать народу своих нечестивых богов. Умный него¬

дяй опередил меня: ведь это самое хотел сделать и я —

отказаться от королевского сана и бороться духовным

оружием против духовной власти. Но он напугал народ

рассказами о пороках моих богов, особенно одного, по

имени Биз-Нес, и спутал мне карты.
Как раз в это время мне полюбилась Клукту, самая

младшая дочь Туммасука, и я тоже понравился ей. Я по¬

вел переговоры, но бывший вождь, приняв предложен¬

ный выкуп, наотрез отказал мне, заявив, что и эта девуш¬

ка предназначена для Муусу. Это было уж слишком! Я

едва не ворвался в дом шамана и не убил его хюлыми

‘руками. Но, к счастью, я вовремя вспомнил, чт*о табак

в деревне почти весь кончился, и ушел домой "Имеясь.’

На следующий день Муусу снова стал творить заклина-^'

«ИЯ и, извратив притчу о хлебах и рыбах, выдал ее за

свое собственное творчество, а я, читая между строк,

понял, что он зарится на мои запасы мяса, спрятанные

в хранилищах. Другие это тоже прекрасно поняли, и так
271

как шаман не понуждал их ходить на охоту, они сидели

по домам, и почти никто не приносил в деревню ни мед¬

ведей, ни оленей-карибу.
Свой замысел я построил на том, что в деревне не

только табак, но и мука и патока почти все вышли. Я счи¬

тал своим долгом показать туземцам, что такое муд¬

рость белого человека, и хотел основательно насолить

Муусу, который заважничал и забыл, что своим- мо¬

гуществом он всецело обязан мне. Той же ночью я пошел в

свои хранилища мяса и трудился изо всех сил, а назавт?

ра люди заметили, что собаки в поселке как-то отяже¬

лели и стали ленивы. Я трудился так каждую ночь, и ни¬

кто ничего не подозревал, а собаки становились жирнее и

жирнее, тогда как люди худели и худели. Они роптали

и требовали, чтоб сбылось наконец пророчество, но Муусу

старался успокоить их; он дожидался, когда голод ста¬

нет еще сильнее. Но ему и во сне не снилось, лто я устрою

такую штуку и хранилища мои окажутся пустыми.
Когда у меня все было готово, я послал в деревню Ан-

гейта и других преданных мне людей, которых я поти¬

хоньку подкармливал, собрать народ. Все племя собра¬

лось на утоптанной площадке перед моей хижиной, по¬

зади которой высились построенные на сваях хранили"

ща. Муусу тоже пришел и стал в центре круга, против

меня, уверенный, что я затеваю какую-то интригу, и го¬

товый при первом же моем выпаде против него разде¬

латься со мной. Но я почтительно* приветствовал его.
—	О Муусу, благословенный богом,— начал я,— ко¬

нечно, тебя удивляет, что я созвал народ. После всех

глупостей, которые я натворил, ты, конечно, ждешь от

меня опрометчивых слов и поступков. Но этого не будет,

^казано, что кого боги хотят погубить, того они прежде

лишают ума. Я и в самом деле был безумен. Я действо¬

вал наперекор твоим желаниям, глумился над твоей вла¬

стью и совершал всякие дурные и своевольные поступ¬

ки. Но в эту ночь мне было видение, и я понял, как гре¬

ховны были мои пути. А ты предстал передо мною, как

яркая звезда, с сиянием на челе; и я постиг сердцем

твое величие. Разум мой прояснился. Я узнал, что тебе

дано беседовать с богом и когда ты говоришь, бог внем¬

лет. И я вспомнил, что все добрые дела я творил по

милости божьей и ^ip милости Муусу.
272

—	Да, дети мои,— воскликнул я, обратившись к на¬

роду,— все справедливое и хорошее, что я делал, было

сделано по совету Муусу! Когда я прислушивался к его

голосу, я преуспевал в своих делах. Но когда я затыкал

уши и действовал своевольно, затеи мои оказывались су¬

масбродными. По его совету я сделал запасы мяса и в

черные дни кормил голодных. По его милости я был

сделан вождем. А на что я употребил свою власть? Ска¬

жу честно: ни на что. Она вскружила мне голову, я во¬

образил себя сильнее Муусу и вот попал в беду. Мое

правление не было мудрым, и боги разгневались. Вы

оказались в тисках голода, в груди у матерей высохло

молоко, и младенцы плачут ночи напролет. И я, чье серд¬

це ожесточилось против Муусу; не знаю теперь, что пред¬

принять и откуда раздобыть для вас пищу...
Тут люди стали покачивать головами, улыбаться, пе¬

решептываться, и я понял, что они не забыли притчу о

хлебах й рыбах. Я торопливо продолжал:
—	Теперь я убедился в своей глупости и в мудрости

Муусу. Я никчемен, а Муусу силен. И поэтому, излечив¬

шись от безумия, я приношу повинную и исправляю зло.

Я смотрел нечестивыми глазами на Клукту, но она бу¬

дет отдана Муусу. Пусть она и принадлежит по праву

мне,— разве я не заплатил за нее Туммасуку настоящую

цену? Но я недостоин ее, и она перейдет из хижины от¬

ца в дом Муусу. Свет луны не заметен, когда в небе свер¬

кает солнце. Пусть Туммасук оставит себе товары, кото¬

рые я ему дал, а Муусу возьмет жену даром, потому что

бог пожелал сдела-гь его господином этой девушки.
И так как я пользовался своим богатством неразум¬

но и притеснял вас, о дети мои, я приношу в дар Муусу

керосиновый бидон, и кривую кость, и ствол ружья, и

медный котел. Теперь я не смюгу больше копить запасы,

и, когда вы захотите выпить, Муусу утолит вашу жаж¬

ду, не грабя вас. Потому что о*н великий человек и бог

говорит его устами.
Сердце мое смягчцлось, и я раскаялся в своих безум¬

ствах. Я — глупец и сын глупца, я — слуга злого бога

Ёиз-Нес;
Зная, что ваши желудки пусты, я не могу их напол¬

нить. Как же мне быть вождем и править вами, если я
18.	Джек Лондон. Т, П1<	273

веду вас к гибели? Зачем мне делать то, что плохо?

Муусу — шаман, он умом превосходит всех людей, он су¬

меет быть справедливым! и добрым правителем. И по всем

этим причинам я решил отречься; пусть вождем будет

Муусу, который знает, как накормить голодных в те дни,

когда во всей деревне нет мяса...
Люди стали неистово хлопать в ладоши, восклицая:

«Клош! Клош!» — что означало «Хорошо!».
Я видел удивление и беспокойство в глазах Муусу, он

не мог никак понять, что же это происходит, и боялся под¬

воха со стороны белого человека, который был умнее его.

Ведь я не только пошел навстречу его желаниям, но и пред¬

восхитил некоторые из них. А восстановить против ме¬

ня народ он никак не мог: минута была неподходящая —

ведь я только что добровольно отказался от власти.
Прежде чем толпа успела разойтись, я объявил, что

перегонный куб — отныне собственность Муусу, а весь

остаток самогона я передаю народу. Муусу пытался про¬

тестовать, потому что до сих пор мы следили за тем», что¬

бы не все сразу напивались. Но люди кричали: «Клош!

Клош!» — и плясали перед моей дверью. И пока они шу-'

мели снаружи все громче, потому что напиток ударил лю¬

дям в голову, я совещался внутри хижины с АнгейтоМ) и

другими моими приверженцами. Я рассказал им, что

они должны делать и что говорить. Потом я незаметно

удалился в лес, где были приготовлены двое порядком

нагруженных нарт и две упряжки не слишком» перекорм¬

ленных собак. Весна уже стояла на пороге, и самое луч¬

шее было отправляться на юг сейчас, пока снег еще до¬

статочно плотен. К тому же табаку в деревне уже не

осталось. Здесь, в лесу, я мог спокойно ждать, мне не¬

чего было бояться. Вздумай гнаться за миой, они бы¬

стро отстали бы, так как собаки слишком разжирели, а

сами они были слишком слабы. Притом я знал, какое ра-

зоч^^рование их ждет, ведь я сам его подготовил.	;
Примчался один из моих приверженцев, потом второй/
—	Ох, господин! — закричал первый, еле переводя'

дух.-г^ В поселке переполох, растерянность, никто ничего'

не понимает. Люди перепились, ссорятся между собой, а

некоторые уже достали луки. Никогда еще не было та-|

кой беды!..
А второй сказал:
274

—	я сделал, как ты велел, господин: нашептывал лу¬

кавь^ речи, в любопытные уши и напоминал о прежних

временах. Женщина Ипсукук уже оплакивает свое бы¬

лое богатство... Туммасуку мнится, что он снова вождь.

А люди голодны и мечутся в ярости.
А третий добавил:
—	Нивак низверг алтари Муусу и молится нашим

старым богам, которых мы столько лет чтили. И все лю¬

ди плЙ1ут о богатстве, которое они пропили и которого

больше у них нет. А Исанитук из ревности подралась с

Клукту, и было много крика. А потом — ведь они как-

никак дети одной матери — накинулись вдвоем на Ту-

келикету. И, наконец, все три, как ураган, налетели на

Муусу, пока он не убежал из дома, на потеху всему на¬

роду. Ибо М1ужчина, который не может справиться со сво-

илш женами, смешон.
Затем! в лес пришел и Ангейт.
—	Большая беда приключилась с Муусу, господин, я

подстрекал людей, и они кинулись к нему, крича, что го¬

лодны и что пора уже исполниться прорицанию. Они

громко вопили: «Мяса! Мяса!» Муусу велел замолчать

своим жена^ все еще взбудораженным от гнева и от

выпитого самогона, й повел народ к твоим хранилищам.

Он приказал мужчинам открыть их и насыщаться. Но в

хранилищах было пусто! Там не оказалось м«яса. Все

онемели от испуга. И в тишине раздался мой голос: «О

Муусу! Где же мясо? Мы знаем, что оно было здесь.

Разве мы не приносили его сюда с охоты? И если ты ска¬

жешь, что один человек мог съесть его, это будет ложь!

А ведь нам не достались даже шкуры и кости. Где же

мясо, Муусу? Ты беседуешь с богами. Где же мясо?»

И люди спрашивали: «Ты беседуешь с богами. Где мя¬

со?» — и боязливо перешептывались между собой.
Я ходил среди них и пугал их рассказами о всяких

таинственных и непонятных вещах, которые бывают в

жизни, о мертвецах, что приходят и уходят, как тени, и

совершают злые дела. Охваченные ужасом, все сбились

в кучу, как маленькие дети, боящиеся темиоты. Нивак

стал говорить, что зло пришло к нам из хижины Муусу.

И от этих слов люди как взбесились, схватили копья,

морж^»вые клыки и дубины, стали собирать на берегу

камни. Муусу убежал домой, а так как он не пил самого¬
275

на, то они не могли поймать его, только топтались на од¬

ном месте и мешали друг другу. И сейчас еще народ

вопит около его хижины, а жены Муусу орут внутри, и

из-за шума нельзя услышать его голоса...
—	Ну, Ангейт, ты отлично все исполнил,— похвалил

я его.— Теперь возьми эти нарты и тощих собак и бы¬

стро мчись к Муусу. И раньше, чем пьяный народ сооб¬

разит, в чем! дело, хватай его и вези ко мне...
В ожидании Муусу я дал несколько добрых советов

моим друзьям, а тем временем вернулся Ангейт. На нар¬

тах сидел Муусу, и по царапинам на его лице видно было,

что жены задали ему изрядную трепку. Он соскочил с

нарт и упал с плачем к моим ногам:
—	О господин, ты простишь Муусу, слуге своему, все

то зло, что он творил. Ты великий человек, ты простишь...
—	Зови меня братом, Муусу, зови меня братом,— по¬

советовал я и поднял его на ноги, ткнув носком* своего

мокасина.— Будешь теперь повиноваться мне?
—	Да, господин,— хныкал он.—Всегда, всегда!
—	Тогда ложись поперек нарт.— Я взял бич в пра¬

вую руку.— Ложись лицом вниз. Поторапливайся, пото¬

му что сегодня мы отправляемся в путь, на юг...
Когда он растянулся как следует, я стал стегать его,

перечисляя при каждом взмахе бича все неприятности,

которые он мне причинил.
—	Вообще за непослушание — раз! За непослушание

в частности — два! За Исанитук — три! А это для спасе¬

ния души! Это за Клукту! Это за захват власти! За пра¬

ва, данные тебе богом! А это за тучных агнцев! А это и

это за подоходный налог и притчу о хлебах и рыбах!

А это за все твое непослушание! И напоследок — вот те¬

бе еще! Это для того, чтобы ты впредь был благоразум¬

нее и понятливее! А теперь перестань скулить и вставай!

Становись на лыжи и иди вперед — прокладывать тро¬

пу собакам! Ну, тронулись! Вперед!
Томас Стивенс тихонько улыбался про себя, куря пя¬

тую сигару и посылая кольца дыма к потолку.
—	Ну, а как же жители Таттарата? *—спросил я.—

Пожалуй, жестоко было с вашей стороны оставить их

ум1ирать с голоду.
И он со смехом ответил между двумя затяжками:
—	Разве там не было жирных собак?

ЗОЛОТОЕ ДНО
Так уж повелось, что всякий рассказ из жизни золо¬

тоискателей — а это гораздо более правдивая история,

чем может показаться,— непременно должен быть рас¬

сказом о невезении. Впрочем, все зависит от того, как

смотреть на вещи. Кинку Митчеллу и Хутчину Биллу,

например, слово «невезение» показалось бы слишком

мягким. А что у них сложилось весьма определенное мне¬

ние на этот счет, известно всем на Юконе.
Осенью 1896 года два товарища вышли на восточный

берег Юкона и вытащили из поросшего мхом тайника

узкую канадскую байдарку. Вид у них был не слишком

привлекательный. Худые, изможденные, и оборванные,

возвращались они после целого лета, проведенного в

разведывательных работах,— лета полуголодного и пол¬

ного лишений. Тучи комаров звенели над ними, окружая,

словно нимбом, их головы. Лица у них были покрыты

густым слоем голубоватой глины. Они держали наго¬

тове по комку этой сырой глины, нашлепыв?1я свежие

кусочки на те места, где она, высыхая, отваливалась.

Раздражение и недовольство, прорывавшиеся в голосе,

да преувеличенная резкость движений и жестов говори¬

ли о беспокойных ночах и бесплодной борьбе с крыла¬

тыми полчищами.
Течение подхватило нос байдарки, и она оторвалась от

берега.
—	Эти комары меня в гроб вгонят!—простонал Кинк

Митчелл.
—	Не унывай, парень, мы уже почти на месте,— от¬
277

вечал Хутчину Билл с деланной бодростью, от которой

его голос приобрел еще более похоронный оттенок.— Че¬

рез сорок минут мы причалим к Сороковой Миле, и то¬

гда... А, черт!
Придерживая весло одной рукой, он звонко шлепнул

себя другой по шее и, неистово ругаясь, наложил кусок

сырой глины на свежий укус. Кинку Митчеллу было не

до смеха. Глядя на товарища, он обмазал себе шею тол¬

стым слоем глины.
Они поплыли поперек русла, а затем повернули лод¬

ку и, легко работая веслами, пустились вниз по течению,

вдоль западного берега. Через сорок минут они

обогнули островок и поплыли, почти касаясь левым бор¬

том берега. Перед ними внезапно возник поселок Соро¬

ковая Миля. Разогнувшись и перестав грести, они гля¬

дели на картину, которая представилась их глазам. Они

вглядывались долго и внимательно, предоставив лодку

течению, и лица их выражали недоумение, постепенно

переходившее в ужас. Ни струйки дыма над поселком,

а ведь в нем было несколько сот бревенчатых хижин!

Ни свиста топора, с размаху врезающегося в дерево, ни

скрежета пилы, ни стука молотка. Возле лавки —ни со¬

бак, ни людей, которые обычно слонялись здесь во вся¬

кое время. У берега ни одного парохода, ни одной лодки,

ни одного плота. Ни суденышка на реке, ни признака

жизни в селении.
—	Похоже, что тут архангел Гавриил протрубил в

свою трубу, а мы с тобой опоздали явиться,— заметил

Хутчину Билл.
Он сказал это так равнодушно, словно в том, что они

увидели, не было ничего необычайного. А Кинк Митчелл

ответил ему в тон, точно и он не испытывал никакого

смятения.
—	Да, и все сделались баптистами, забрали лодки

и решили ехать на страшный суд по реке,— сказал он,

подхватывая шутку товарища.
—	Мой старик был баптист,— продолжал Хутчину

Билл,— и уверял, что водой туда ехать на сорок тысяч

миль ближе, чем сушей.
Впрочем, им было не до шуток. Они пристали к бере¬

гу, вышли из лодки и взобрались на крутой откос. Когда

они очутились на пустынных улицах, им стало жутко.
278

Над поселком мирно светило солнце, легкий ветерок хло¬

пал канатом флагштока перед закрытыми дверьми дан¬

синга «Каледония». Звенели комары, пели зорянки, пры¬

гали голодные воробьи в поисках пищи. И ни малейше¬

го признака человеческой жизни кругом.
—	Смерть как пить хочется! — сказал Хутчину Билл,

невольно понижая голос до хриплого шепота.
Его товарищ только молча кивнул в^ ответ, словно

боясь услышать звук собственного голоса в этой тиши¬

не. Так брели они в тревожном молчании и вдруг очу¬

тились перед распахнутой настежь дверью. Над нею,

вдоль всей стены, тянулась грубо размалеванная вывес¬

ка с надписью «Монте-Карло». А у двери, надвинув шля¬

пу на глаза, откинувшись на спинку стула, сидел какой-

то человек и грелся на солнце. Это был старик. Длин¬

ные седые волосы и борода придавали ему патриархаль¬

ный вид.
—	Да это никак старый Джим Каммингз! Видно, и

он опоздал на страшный суд,— сказал Кинк Митчелл,
—	Не слыхал, должно быть, как архангел Гавриил

дудел в трубу,— прибавил Хутчину Билл.— Эй, Джим]

Проснись! — окликнул он старика.
Тот встал со стула, припадая на одну ногу, и, мор¬

гая спросонок глазами, машинально забормотал:
—	Какого прикажете налить, ребята, какого налить?
Они вошли за ним в дом и стали рядом у длинной
стойки, за которой обычно полдюжины расторопных бу¬

фетчиков еле поспевали обслужить посетителей. В боль¬

шом зале, всегда таком оживленном и шумном, стояла

унылая, кладбищенская тишина. Не побрякивали фишки,

не катились с легким жужжанием костяные шары. Сто¬

лы для игры в рулетку и фараон были накрыты чех¬

лами и казались могильными плитами. Из соседней ком¬

наты, танцевального зала, не доносились веселые жен¬

ские голоса.
Старый Джим Каммингз, взяв в свои дрожащие ру¬

ки стакан, вытер его, а Кинк Митчелл начертал свои ини¬

циалы на пыльной стойке.
—	Где же девушки? — крикнул Хутчину Билл деланч

но-'веселым голосом.
^ Уехали,— отвечал старый буфетчик. Голос его был
279

такой же старый, как сам он, и такой же дрожащий и

неуверенный, как его руки.
—	Где Бидуэлл и Барлоу?
—	Уехали.
—	А Сиутуотер Чарли?
—	Уехал.
—	А его сестра?
—	Тоже.
—	Ну, а твоя дочь Салли с малышом?
—	Уехали, все уехали...
Старик печально покачал головой и в рассеянности

принялся переставлять пыльные бутылки.
—	Да куда же их всех понесло, черт возьми? —взо¬

рвался наконец Кинк Митчелл.— Чума, что ли, их от¬

сюда выгнала?
—	Так вы ничего не знаете? —Старик тихонько хи¬

хикнул.— Все уехали в Доусон!..
—	Что это за Доусон такой?—спросил Билл.— Ру¬

чей, местечко или, может, какой-нибудь новый кабак?
—	Да неужто вы о Доусоне не слышали? — Старик

опять захихикал.— Да ведь это целый город, побольше

нашей Сороковой! Да, сэр, побольше Сороковой Мили.
—	Вот уж восьмой год я болтаюсь в этих краях,— с

расстановкой произнес Билл,— а, признаюсь, впервые

слышу про такой город. Знаешь что, налей-ка мне

еще виски. Я прямо-таки обалдел от твоих новостей, ей-

богу! Где же, к примеру, находится этот Доусон?
—	Да у самого устья Клондайка, в низине,— пояс¬

нил старый Джим.— А сами-то вы где пропадали все

лето?
—	Мало ли где! — сердито буркнул Кинк Митчелл.—

Там, где мы были, так черно от комаров, что, если хо¬

чешь взглянуть на солнце, узнать, который час, приходит¬

ся запускать в небо палкой. Верно я говорю, Билл?
—	Верно, верно! — подтвердил Билл.— Кстати, об

этом самом Доусоне, Джим,— расскажи, что это за шту¬

ка такая?
—	Ручей, Бонанзой называется — унция золота на

каждый лоток, а до жилы еще и не добрались.
—	Кто же его разыскал?
—	Кармак.
При этом имени друзья обменялись взглядом, выра¬
280

жавшим- крайнюю досаду, и миогозначительно подмиг¬

нули друг другу.
—	Сиваш Джордж! — фыркнул Хутчину Билл.
—	Который с индианкой спутался? — презрительно

усмехнулся Кияк Митчелл.
—	Воображаю, что он мог найти! Вот уж ради чего

не стоит трепать мокасины!
—	Ия так думаю,— сказал Кинк.— Лодырь, какого

свет не видывал,— для себя и то лосося не поймает. Не¬

даром он завел дружбу с индейцами. Наверное, и его чу¬

мазый зятек — как его, Скукум! Джим, что ли,— верно, и

он туда же?
Старый буфетчик кивнул.
—	Это еще что, туда кинулась вся Сороковая, кроме

меня да двух-трех калек.
—	И пьянчужек,— добавил Кинк Митчелл.
—	Ну нет! — с жаром возразил старик.
—	Никогда не поверю, чтобы старик Хонкинс пота¬

щился с ними!
—	Ставлю стакан виски, если его здесь нет! —сказал

Билл громко и уверенно.
Лицо старого Джима просияло.
—	Вот и проиграл, Билл! Виски за тобой.
—	Как же этой старой губке удалось выбраться из

Сороковой Мили?—спросил Митчелл.
—	А вот как: связали да и бросили в лодку,— объяс¬

нил старый Джим.— Вошли прямо сюда, вытащили его

из этого самого кресла в углу, да еще трех пьянчужек вы¬

волокли из-под рояля. Говорю вам, весь поселок вы¬

шел на Юкон и понесся к Доусону, точно сам черт за

ними гнался. Женщины, дети, грудные младенцы—все!

Ко мне подходит Бидуэлл и говорит: «Ты, говорит,

Джим, присмотри тут за «Монте-Карло», а я ухожу»,

А я ему: «А Барлоу где?» «Уехал, говорит, и я еду. Беру

запас виски — и за ним следом». Сказал да что есть

духу к лодке и давай как бешеный работать шестом, да¬

же не спросил меня, согласен ли я. Вот и сижу здесь.

Четвертый день никому не наливал виски. Вы первые,
Товарищи переглянулись.
—	Черт побери мои пуговицы!—воскликнул Хутчину

Билл.— Всякий-то раз, когда дают суп, ты с тобой при¬

ходим с вилками вместо ложек!
281

—	Да, Билл, просто руки опускаются!— подтвердил

Кинк Митчелл.— Паломничество лодырей, пьяниц и пу¬

стозвонов!
—	И охотников до скво,— прибавил Билл.
—	Ни одного порядочного старателя во всей компа¬

нии! Порядочные старатели, вроде нас с тобой,— продол¬

жал он назидательным тоном,— все трудятся в поте ли¬

ца на Березовом ручье. А среди всей этой своры, что по¬

неслась в Доусон, нет ни одного порядочного старателя.

И вот тебе мое слово: я шагу не сделаю ради этой Кар-

маковой находки. Пусть мне покажут цвет тамошнего

золота, прежде чем я сдвинусь с места.
—	Вот именно!—согласился Митчелл.— Давай-ка

выпьем еще по стаканчику!
Вспрыснув свое решение, они вытащили байдарку на

берег, перенесли вещи к себе в хижину и принялись ва¬

рить обед. Но постепенно ими стало овладевать беспо¬

койство. Они привыкли к безмолвию пустынных просто¬

ров, но могильная тишина, царившая в поселке, раздра¬

жала их. Они ловили себя на том, что напрягают слух в

надежде услышать знакомые звуки, ожидая, как выра¬

зился Билл, что «вот-вот что-то затарахтит, а ничего не

тарахтит». Они снова прошлись по пустынным улицам до

«Монте-Карло», выпили еще по стаканчику и побрели к

пароходной пристани, где лишь плескалась вода, набе¬

гая на берег, да изредка, сверкнув чешуей на солнце,

выскакивал из реки лосось.
Присев в тени перед лавкой, они вступили в разго¬

вор с чахоточным лавочником,— он страдал частым кро¬

вохарканием и потому не решился уехать со всеми*

Билл и Кинк поведали ему, что намерены засесть дома

и отдыхать после напряженной летней работы. Они с по¬

дозрительным упорством расписывали. ему прелести

праздного житья, то ли желая убедить его в искрен¬

ности своих намерений, то ли вызвать на спор. Но ла¬

вочник слушал их совершенно равнодушно. Он все пере¬

водил разговор на новую россыпь, открытую на Клон¬

дайке, и они никак не могли отвлечь его от этой темы. Ни

говорить, ни думать ни о чем другом он не мог. Наконец,

Хутчину Билл не выдержал и вскочил.
—	Черт бы подрал этот ваш Доусон! —крикнул он в

сердцах.
282

—	Вот именно! — поддержал Кинк Митчелл, внезап¬

но оживившись.— Послушать вас, так там и впрямь на¬

стоящее дело, а не просто поход желторотых новичков да

всяких пустозвонов!
В это время на реке показалась длинная, узкая лодка.

Она шла против течения у самого берега. Три человека

стояли в ней, преодолевая быстрое течение с помощью

длинных шестов.
—	Партия из Серкла,— сказал лавочник.— А я их

ожидал не раньше полудня! Ведь Сороковая ближе к

Доусону на сто семьдесят миль.,. Ишь, молодцы, не те¬

ряют времени даром!
—	А М1Ы будем сидеть себе спокойно да поглядывать,

как они стараются,— сказал Билл самодовольно.
Не успел он сказать это, как появилась вторая лодка,

а за ней, на небольшом расстоянии, еще две. К этому врег

мени первая лодка поравнялась с сидевшими на берегу.

Отвечая на приветствия, путники не переставали рабо¬

тать шестами, и, как ни медленно продвигалась их лод¬

ка, все же через полчаса она скрылась из виду.
А новые лодки продолжали прибывать одна за дру¬

гой, бесконечной вереницей. Билл и Кинк следили за ни¬

ми с нарастающим беспокойством. Они украдкой броса¬

ли друг на друга пытливые взгляды и, когда их глаза

встречались, смущенно отводили их в сторону. Наконец,

они посмотрели друг другу прямо в лицо.
Клинк раскрыл было рот, чтобы сказать что-то, но,

утратив внезапно дар слова, так и остался с открытым

ртом, уставившись на товарища.
—	Вот и я так думаю,— сказал Билл.
Смущенно ухм)ыляясь, они, точно по молчаливому

уговору, поднялись и пошли прочь. Они постепенно ус¬

коряли шаг, так что к хижине подошли уже совсем бегом.
—	Шутка сказать, сколько народу....Нельзя терять ни

минуты,— сказал Кинк скороговоркой, одной рукой всо¬

вывая банку с закваской в кастрюлю для варки бобов, а

другой подхватывая сковородку и кофейник.
—	Еще бы!..— донесся придушенный голос Билла из

мешка с теплыми вещами, в который он ушел головой

по самые плечи.— Кстати, не позабудь соду, Кинк, она

на полке, в углу за печкой.
Через полчаса они уже спускали байдарку и грузи¬
283

лись под насмешливое разглагольствование лавочника о

человеческой слабости и о прилипчивости «золотой ли¬

хорадки». Впрочем, когда Билл и Кинк спустили длинные

шесты в воду и, упираясь ими о дно, стали толкать лод¬

ку против течения, лавочник крикнул им вслед:
—	До скорого, ребята! Желаю вам удачи! Да не за¬

будьте застолбить парочку участков на мою долю...
Они энергично закивали в ответ, испытывая прилив

жалости к бедняге, которому волею судеб приходилось

оставаться.
Кинк и Билл шагали так, что пот лил с них градом.

Согласно исправленному и дополненном)у на Дальнем Се¬

вере варианту священного писания, удача доставалась

легконогим, заявки — сильным, а плоды их трудов, в ви¬

де платы за аренду приисков,— королевской казне. Кинк

и Билл оба принадлежали к разряду легконогих и силь¬

ных. Они передвигались по раскисшей тропе быстрым,

широким.шагом, чем приводили в отчаяние двух нович¬

ков, тщетно пытавшихся поспеть за ними. Позади, до са¬

мого Доусона (откуда старатели, побросав лодки, пере¬

двигались дальше пешком), тянулись передовые партии

из Серкла. Еще на реке Кинку и Биллу удалось обогнать

все лодки; достигнув доусонского затона, они на корпус

своей байдарки обогнали первую лодку, а затем, на су¬

ше, оставили ее пассажиров далеко позади.
—	Ого! Пыль столбом, да и только! — засмеялся

Хутчину Билл, смахивая едкий пот со лба и оглядываясь

на пройденный путь.
Из-за деревьев на тропу вынырнули трое мужчин.

За ними, не отставая, шли еще двое, а на некотором

расстоянии показались мужчина и женщина.
—	Не мешкай же, Кинк! Поддай жару!
Билл ускорил шаг, Митчелл оглянулся, на этот раз

уже спокойнее.
—	Ну и скачут же они, черт возьми!
—	А этот уже доскакался,— сказал Билл, указывая

на обочину дороги.
Там, тяжело дыша, в крайнем изнеможении лежал

на спине человек. Лицо его было страшно, налитые кро-
284

вью глаза подернулись стеклянной пленкой — казалось,

он находился при последнем издыхании.
—	Чечако! — буркнул Кинк Митчелл, и в этом слове

выразилось все презрение ветерана к новичку, который,

отправляясь на прииски, запасается искусственными

дрожжами, не довольствуясь содой для приготовления

лепешек.
Верные традициям золотоискателей, компаньоны ре¬

шили идти вниз по течению от первого участка и сде¬

лать заявку подальше. Увидев, однако, знак на дереве:

«81-й нижний»,— что означало: на целых восемь миль ни¬

же первой найденной россыпи, они передумали. Они про¬

шли эти восемь миль в два часа. Для такой трудной до¬

роги темп убийственный, неслыханный. На пути им» то

и дело попадались десятки людей, свалившихся в изне¬

можении у дороги. Они дошли до первого участка, ко¬

торый был назван «Находкой». Но и там им> не удалось

разузнать толком что-нибудь о верхнем течении. Зять

Кармака, индеец Скукум Джим, смутно слышал, будто

на протяжении трех миль ручей уже весь поделен. Когда

же Кинк и Билл увидели знаки, отмечавшие границы

79-го верхнего участка, расположенного на восьмой ми¬

ле вверх по течению, они скинули свои походные мешки

и сели покурить. Все их усилия оказались напрасными!

Бонанза была захвачена вся — от устья до самых ис¬

токов.
—	Живого места не оставили!—жаловался Билл ве¬

чером, когда они, вернувшись к «Находке», жарили бе¬

кон и варили кофе на печке у Кармака.— Кряж и тот

поделили.
—	А вы попытайте вон ту лужицу,— предложил им

Кармак на другое утро.
«Та лужица» была широким ручьем, который вливал¬

ся в Бонанзу подле участка «7-й верхний». Товарищи вы¬

слушали совет с величавым презрением приисковых ве¬

теранов к человеку, который связался с индианкой, и,

вместо того чтобы последовать этому совету, провели весь

день на Адамовом ручье, сулившем, по их мнению, боль¬

ше возможностей. Но и там повторилась та же исто¬

рия — заявки тянулись до самого горизонта.
Три дня Кармак настойчиво повторял свой совет, и

три дня они встречали его презрением. На четвертый,
285

рднако, так как податься было рейгительно некуда, они

решили обследовать «ту лужицу». Они знали,,что на ней

почти не было заявок, но и сами не испытывали ни ма¬

лейшего желания ставить там заявочный столб. Они

отправились туда главнььм^ образом для того, чтобы дать

выход своему раздражению. К этому времени они были

уже во власти безнадежного, циничного скепсиса. Они

издевались и насмехались над всем решительно, зади¬

рая каждого новичка-чечако, который им попадался.
На номере двадцать третьем заявки кончились. Даль¬

ше вверх по течению ручей был свободен.
—	Лосиный выгон! — фыркнул Кинк Митчелл.
Но Билл торжественно отмерил пятьсот футов вдоль

берега и сделал зарубки на деревьях, чтобы обозначить

границы участка. На доске от свечного ящика он сделал

надпись и прибил ее к дереву в центре участка:
СЕЙ ЛОСИНЫЙ выгон

ПРЕДОСТАВЛЯЕТСЯ В ПОЛЬЗОВАНИЕ

ЖЕЛТОРОГГЫМ ЧЕЧАКО И ШВЕДАМ
Билл Рейдер.
Кинк прочел надпись и одобрил ее:
—	Точь-в-точь мои мысли! Пожалуй, и я подпишусь.
И объявление украсилось подписью Чарлза Мит¬

челла.
В тот день много суровых старательских лиц озари¬

лось усмешкой при виде этого образца приискового

остроумия; он пришелся вполне им по вкусу.
—	Ну, как та лужица? — спросил Кармак, когда они

вернулись в лагерь.
—	К черту лужицы! —ответил Хутчину Билл.— Мы

с Кинком решили отправиться на розыски Золотого Дна.

Вот только отдохнем малость и двинемся.
«Золотым Дном» называли легендарный ручей, меч¬

ту золотоискателя; говорили, будто там на дне такой

мощный слой золота, что промывку гравия приходится

производить в желобах. Однако во время короткой пе¬

редышки, которую приятели позволили себе перед тем,

как отправиться в путь, произошло одно событие, заста¬

вившее их несколько изменить свои планы. Событием

этим было знакомство со шведом Ансом Гендерсоном.^
Анс Гендерсон лето проработал по найму на прииске

286

Миллер, что за Шестидесятой Милей; к концу лета его

в числе сотен других бездомных бродяг, подхваченных

вихрем золотой горячки, прибило к берегам Бонанзы.

Это был высокий, сухопарый мужчина с длинными, как

у первобытного человека, руками. Его корявые, заскоруз¬

лые от работы ладони были как две глубокие тарелки.

Движения <его были неторопливы, речь медлительна, и в

голубых глазах, таких же светлых, как его соломенные

волосы, казалось, дремала неземная мечта, и никто не

знал, о чем она, меньше всего — он сам. Вероятно, это

впечатление мечтателя он производил благодаря своей

чрезвычайной^ можно сказать, нелепой, наивности. Та¬

ково, во всяком случае, было мнение о нем людей зауряд¬

ных, а Кинк Митчелл и Хутчину Билл именно к таким и

принадлежали.
Приятели целый день шатались по гoctям и судачи¬

ли^ а вечером сошлись в большой палатке, где временно

обосновалось «Монте-Карло». Здесь золотоискатели да¬

вали отдых своим усталым косточкам, потягивая сквер¬

ное виски по доллару стакан. Так как единственной ва¬

лютой был золотой песок, а взвешивали его всегда «с

ПОХОДОМ1», то стаканчик виски обходился даже несколь¬

ко дороже доллара. Билл и Кинк не пили. Такая умерен¬

ность объяснялась главным образом; тем, что многократ¬

ные экскурсии на весы были уже не по силам их и без

того отощавшему мешочку.
—	Знаешь, Билл, мне, кажется, удалось подцепить

на удочку одного чечако и сторговать у него мешок му¬

ки! — весело возвестил Митчелл.
Билл обрадовался. Раздобыть харч было нелегко, и

у них было мало запасов для предстоящей экспедиции

к Золотому Дну.
—	Мука идет по доллару фунт,— ответил он.— Инте¬

ресно, как это ты умудришься расплатиться за нее!
—	Очень просто: уступлю половину нашего участка,
—	Какого участка?—удивился Билл и тут же,

вспомнив участок, который они предоставили «чечако и

шведам», протянул: — А-а.,ч
—	А я бы не стал скупиться,— прибавил он.^ От¬

давай весь участок — пусть знает нашу доброту!
Кинк мотнул головой...
—	Он тогда еще, пожалуй, сдрейфит и пойдет на по-
287

пятный. я ему внушил, будто наш участок считается бо¬

гатым и мы уступаем половину лишь оттого, что нам до

зарезу нужно запасать харч. Когда уж мы договоримся

окончательно, можно будет подарить ему все это сокро¬

вище.
—	Как бы его до этого не прибрали к рукам? — воз¬

разил Билл. Мысль обменять участок на мешок муки ему,

однако, понравилась.
—	Да нет, участок никем не занят,— уверил его

Кинк.— Он там числится за номером двадцать четыре.

Чечако приняли все всерьез и начали столбить с того

места, где кончается наш участок. Уже и на кряж забра¬

лись. Я толковал тут с одним парнем — он только что

оттуда, еле ноги волочит.
Тут-то они впервые услышали медлительную, с за¬

пинкой, речь Анса Гендерсона:
—	Мне нравится это место,— говорил он буфетчи¬

ку.— Я думаю сделать заявку.
Компаньоны переглянулись, и через несколько минут

удивленный и благодарный швед пил скверное виски с

двумя незнакомцами, чьи сердца были чужды всякой

слабости. Но как ни крепки были их сердца, а голова у

шведа оказалась еще крепче. Провожаемый всякий раз

заботливым взглядом Кинка Митчелла, мешочек с золо¬

тым песком совершил уже несколько рейсов на весы, а

у Анса Гендерсона никак не развязывался язык. В его

глазах, голубых, как мюре в летний день, мерцала незем¬

ная мечта, но не виски, которое он поглощал с такой уди¬

вительной ловкостью, а рассказы о золоте, о пробных

промывках зажигали этот огонь. Компаньоны были близ¬

ки к отчаянию, но держались шумно и весело.
—	Да ты не стесняйся, приятель!— икая, сказал Билл

и хлопнул Анса Гендерсона по плечу.— Пей еще! Мы се¬

годня справляем день рождения Кинка. Это мой друг

Кинк, Кинк Митчелл. А тебя как зовут?
Швед отаетил, и рука Билла с размаху опустилась

на спину Кинка, который смущенно улыбался, как по¬

добает виновнику торжества. Анс Гендерсон повеселел

и (В первый раз за весь вечер поставил им обоим по ста¬

кану виски. Позже, когда роли переменились, осторож¬

ный и бережливый швед проявил необычайную щед¬

рость, Мешочек, из которого он уплатил за угощение,
288

имел весьма солидный вид. «Пожалуй, долларов на во¬

семьсот потянет»,— мысленно прикинул Кинк, метнув

рысий взгляд на мешочек. Вдохновленный этим, он улу¬

чил минутку и переговорил с глазу на глаз с Бидуэллом,

хозяином палатки и скверного виски.
—	Послушай, Бидуэлл,— сказал он с той дружеской

доверчивостью, с какой один ветеран обращается к дру¬

гому,— подсыпь-ка в мой мешочек долларов пятьдесят

на денек-другой, а уж мы в долгу не останемся, Билл и я.
Рейсы мешочка на весы участились, и веселье по слу¬

чаю появления на свет Кинка стало еще более буйным.

На радостях Кинк затянул было традиционную песенку

золотоискателей о Генри Бичере, но сбился и, чтоб скрыть

замешательство, снова угостил всю компанию. Даже Би¬

дуэлл почтил новорожденного, раза два угостив всех;

Билл и Кинк были уже порядком навеселе, в то время

как у Анса Гендерсона только начали тяжелеть веки да

понемножку развязываться язык.
Билл расчувствовался и становился все откровеннее.

Он поведал все свои невзгоды и печали хозяину, всему

свету вообще и Ансу Гендерсону в частности. Для этой

роли ему не понадобился даже актерский талант: сквер¬

ное виски делало свое дело. Он проникся великой жало¬

стью к себе и Кинку и, когда стал рассказывать, как из-

за недостатка провизии они вынуждены продать поло¬

вину своего ценнейшего участка, заплакал неподдельны¬

ми слезами. Сам Кинк умилялся, слушая его.
—	Сколько же вы думаете взять? — спросил Анс Ген-

дерсон, и алчный огонь вспыхнул в его глазах.
Билл и Кинк не расслышали вопроса и заставили

Гендерсона повторить его. Они явно уклонялись от от¬

вета. Швед все больше распалялся. Покачиваясь всем

корпусом, держась руками за стойку, он жадно вслуши¬

вался в каждое слово, которым они обменивались, те¬

атральным шепотом споря и совещаясь в сторонке, про¬

давать ли им участок вообще и какую запросить за него

цену.
—	Двести... ик... пятьдесят,— наконец объявил Билл.

Только мы так думаем, что не стоит нам, пожалуй, про¬

давать участок.
—	И правильно, черт побери, думаете, если хотите

зната> мое мнение,— поддержал его Бидуэлл.
19.	Джек Лондон. Т. П1.	289

—	Вот именно! — прибавил Кинк.— Мы не благотво¬

рительное общество, чтобы раздавать добро направо и

налево,— подходи, кто хочет: шведы, белые — все!
—	Мы еще выпьем, я думаю,— сказал Анс Гендерсон,

икнув и мудро обрывая деловой разговор, с тем, чтобы

возобновить его в более благоприятную минуту.
Тёперь-то, в целях приближения этой благоприят¬

ной минуты, и пошел в ход его мешочек, курсируя взад-

вперед между его карманом и весами. Кинк и Билл

упирались, но в конце концов начали поддаваться на его

уговоры. Наступила очередь шведа проявить некоторую

сдержанность. Сильно пошатываясь и уцепившись за Би-

дуэлла, чтобы не упасть, он спросил его:
—	Как вы думаете, с ним!и можно иметь дело, с эти¬

ми людьми?
—	Еще бы!—ответил Бидуэлл с жаром.— Я их сто

лет знаю. Надежные ребята. Когда они продают уча¬

сток, они продают участок. Они не из тех, что торгуют

воздухом.
—	Я думаю покупать,— объявил Анс Г ендерсон двум

товарищам, подходя к ним нетвердой походкой.
Но к этому времени он уже был весь во власти меч¬

ты и выдвинул требование: все или ничего! Хутчину Билл

не на шутку огорчился. Он разразился целой тирадой по

поводу свинской жадности чечако и шведов; в продол¬

жение своей речи он несколько раз начинал клевать но¬

сом и переходил на невнятный лепет. Однако, получив

пинок от Кинка или Бидуэлла, он встряхивался и выпу¬

скал свежий заряд ругани и проклятий.
Все это время Анс Гендерсон оставался невозмутим.

С каждьш новым выпадом Кинка ценность участка воз¬

растала в глазах шведа. Столь явное нежелание владель¬

цев уступить участок могло означать только одно, и он

почувствовал величайшее облегчение, когда Хутчину

Билл с громким храпом свалился на пол и можно было

заняться его более сговорчивым партнером.
Кинк Митчелл оказался покладистым малым, хотя и

хромал немного в арифметике. Обливаясь горючими сле¬

зами, он соглашался либо продать половину участка за

двести пятьдесят долларов, либо весь за семьсот пятьде¬

сят. Тщетны были все старания Анса Гендерсона и Би¬

дуэлла развеять его ошибочные представления о дейст-
290

ВИЯХ с дробями. Кинк плакал и причитал, обливая сле'за-

ми стойку и плечи собеседников, но ничто не поколебало

его твердого убеждения в том, что если половина стоит

двести пятьдесят долларов, то две половины должны

стоить втрое дороже.
Наконец — и надо сказать, что даже Бидуэлл лишь

смутно помнил, как именно кончилась эта ночь,— был за¬

ключен договор, по которому Билл Рейдер и Чарлз Мит¬

челл отказывались от всех притязаний на участок, име¬

нуемый «24-й Эльдорадо». Так с легкой руки какого-то

оптимиста-чечако стал называться ручей.
После того как Кинк подписался под договором, они

принялись втроем расталкивать Билла. Он долго раска¬

чивался над документом, держа перо в руке, и с каждым

его движением в глазах Анса Гендерсона то вспыхивала,

то погасала волшебная мечта. Когда драгоценная под¬

пись наконец скрепила договор и песок перешел из ме¬

шочка в мешочек, он вздохнул всей грудью и растянулся

под столом, где и проспал сном праведника до самого
Наступил день, хмурый и холодный; швед проснул¬

ся в плохом настроении. Его рука инстинктивно потяну¬

лась к заднему карману — проверить, на месте ли мешо¬

чек с песком. Он оказался подозрительно тощим. В голо¬

ве у шведа зашевелились воспоминания прошедшей но¬

чи. Звуки хриплых голосов окончательно разбудили его.

Открыв глаза, он выглянул из-под стола. Какие-то два

золотоискателя разговаривали между собой. Они подня¬

лись раньше всех, а возможно, и вовсе не ложились пос¬

ле ночи, проведенной в пути. Они громко выражали свое

мнение по поводу совершенной и возмутительной негод¬

ности ручья Эльдорадо. Все больше волнуясь, Анс Ген-

дерсон стал шарить в карманах и нащупал договор на

участок «24-й Эльдорадо».
А через десять минут кто-то принялся тормошить

Хутчину Билла и Кинка Митчелла, которые спали, за¬

вернувшись в одеяла. Над ними стоял швед с безумными

глазами и тыкал им в нос бумажкой, исписанной караку¬

лями и покрытой кляксами.
—	Я думаю взять свои деньги обратно,— бормотал

он.— Я думаю взять их обратно.
В глазах у него блестели слезы, в горле клокотали,
291

рыдания. Он стоял перед ними, коленопреклоненный,

убеждал их, умолял, а слезы так и катились по его ще¬

кам. Билл и Кинк не смеялись — не такие уж они были

бессердечные люди.
—	Первый раз в жизни встречаю человека, который

идет на попятный и скулит после заключения сделки,—

сказал Билл.— И должен заметить, что это даже как-то

странно!
—	Вот именно!—сказал Кинк Митчелл.—Купить уча¬

сток на приисках — все равно что купить лошадь: об¬

ратно не продашь.
Изумление их было совершенно искренним. Сами они

никогда не позволили бы себе скулить по поводу уже

заключенной сделки и поэтому не могли простить подоб¬

ное малодушие другому.
—	Бедный чечако! — пробурчал Хутчину Билл, глядя

вслед Ансу Гендерсону, который уныло побрел прочь.
—	Но ведь Mibi еще не дошли до Золотого Дна! —ве¬

село напомнил Кинк Митчелл.
К вечеру того же дня, купив на золото Анса Гендер-

сона по баснословным ценам муки и бекона, они заша¬

гали по кряжу в направлении к ручьям, протекавшим

между Клондайком и Индейской рекой.
А через три месяца, в разгар снежной метели, оба

возвращались по тому * же кряжу и попали на тро¬

пу, ведущую к участку «24-й Эльдорадо». Совершен¬

но случайно забрели они сюда. Они и не думали разы¬

скивать свою старую заявку. Из-за снежного бурана ни¬

чего нельзя было разглядеть, и только когда они очу¬

тились уже на своем бывшем участке, метель немного

поутихла, и они увидели отвал, на котором стоял деревян¬

ный ворот. Ворот вращал какой-то человек. Они видели,

как он поднял ведро с гравием и наклонил его над отва¬

лом. Они увидели также другого человека, который на¬

полнял лоток гравием. Человек этот смутно напомнил им

кого-то. У него были длинные руки и волосы цвета со¬

ломы. Но только что они стали к нему подходить, как он

повернулся, подхватил лоток и стремглав побежал в хи¬

жину. Поспешность его была понятна: на нем не было

шапки, и хлопья снега падали за шиворот. Билл и Кинк

бросились вслед за ним и вошли в хижину. Он стоял у

печки на коленях и в кадке с водой промывал лоток.
292

Он слышал, что кто-то вошел в дом, но был слиш¬

ком занят и не обратил на них внимания. Они встали

позади и смотрели через его плечо. Ловким круговым

движением он встряхивал лоток, время от времени оста¬

навливаясь, чтобы вытащить самые крупные куски гра¬

вия пальцами. Вода в кадке была мутная, и они не могли

разглядеть, что было в лотке. Но вдруг человек резким

движением поднял из кадки лоток и выплеснул из него

воду. На дне показалась желтая гуща, похожая на мас¬

ло в маслобойке.
Хутчину Билл проглотил слюну. Ему и не снилось,

чтобы пробная промывка могла дать столько золота!..
—	Неплохой улов, приятель! — сказал он охрипшим

голосом.— Сколько тут будет, по-твоему?
Анс Гендерсон отвечал, не поднимая головы:
—	Я думаю, будет пятьдесят унций.
—	Так ты, должно быть, страшно богат?
Поглощенный извлечением мельчайших крупиц гравия
и все еще не поднимая головы, Анс Гендерсон ответил:
—	Я думаю, у меня тысяч пятьсот.
—	Ого! — сказал Хутчину Билл, и в голосе его слы¬

шалось почтение.
—	Вот именно, Билл,— ого! — сказал Кинк Митчелл.
Они тихонько вышли из хижины и закрыли за собой
дверь.

БАТАР
Батар был сущий дьявол. Так говорили о нем на всем

Севере. «Исчадием ада» называли его многие, а хозя¬

ин его, Черный Леклер, дал ему позорную кличку «Ба¬

тар», что по-французски значит «ублюдок». Черный Лек¬

лер тоже был сущий дьявол, и пес оказался ему под

пару. Есть поговорка: столкнутся два дьявола — быть

беде. Это неизбежно. И это стало тем более неизбежным,

как только Батар столкнулся с Черным Леклером. Они

познакомились, когда Батар был тощим и голодным щен¬

ком с угрюмыми глазами, и знакомство их началось

с укуса и рычания, потому что у Леклера была привычка

по-волчьи вздергивать верхнюю тубу, оскаливая белые

острые зубы. И он вздернул губу и злобно сверкнул гла¬

зами, когда протянул руку и вытащил Батара из кучки

копошившихся щенят. Человек и собака, очевидно, сра¬

зу разгадали друг друга, noTOMiy что Батар, не долго ду¬

мая, впился своими маленькими клыками в руку Лекле¬

ра, а Леклер сдавил ему горло большим и указательным

пальцами и стал хладнокровно душить его, так что тот

чуть не простился со своей молодой жизнью.
—	Sacredam — пробормотал француз, стряхивая

кровь, сочившуюся из раны, и глядя вниз на щенка, ко¬

торый, задыхаясь, валялся в снегу.
Леклер повернулся к Джону Хемлину, хозяину лав¬

ки на Шестидесятой Миле.
*	Sacredam — французское ругательство, соединенное с англий¬

ским.
294

—	Вот за что он мне понравиться! Сколько за него,

эй вы, мсье? Сколько? Я купить его сейчас, я его купить

немедленно!
И Леклер купил щенка и дал ему позорную кличку

Батар, потому что возненавидел его лютой ненавистью.

Целых пять лет странствовали они по всему Северу —

от Шестидесятой Мили и дельты Юкона до верховьев

Пелли — и добралиоь даже до Пис-Ривер, впадающей в

озеро Атабаску, и до Большого Невольничьего озера. Оба

они прослыли отпетыми разбойниками, и о них ходила

такая дурная слава, какой еще не заслужил ни один

человек и ни один пес.
Батар не знал своего отца — вот почему он получил

такую кличку,— но Джон Хемлин знал, что отцом Бата-

ра был громадный лесной волк. Мать свою Батар помнил

смутно: это была драчливая, распутная сука с лукавы¬

ми глазами, большелобая и широкогрудая, живучая, как

кошка, мастерица на всякие проделки и пакости. Верность

и преданность были ей несвойственны. Ни в чем нельзя

было на нее положиться; разве только ее коварство

не вызывало сомнений, а любовные похождения в ди¬

ких лесах говорили об извращенности ее натуры. Много

пороков и много сил было у родителей Батара, и все

это досталось ему в наследство, ибо он был плотью от

плоти их и костью от кости. А потом появился Черный

Леклер, который наложил свою тяжелую руку на этот

крохотный комочек трепещущей жизни и принялся мять

его, и давить, и кулачить, пока щенок не стал огромным

злобным псом, способным! на любые каверзы, дышащим

ненавистью, мрачным, лукавым, как черт. Будь у Бата¬

ра хороший хозяин, щенок мог бы стать обыкновенной

работящей упряжной собакой, но этого не случилось: Лек¬

лер только развил в нем врожденную порочность.
История Батара и Леклера — это история войны, оже¬

сточенной пятилетней войны, и их первая встреча была

ее вещим прологом. Надо сказать, что всему виной был

Леклер, ибо он ненавидел сознательно и разумно, а го¬

ленастый, нескладный щенок ненавидел слепо, инстинк¬

тивно и непоследовательно. Сначала жестокость Лекле¬

ра не была изощренной (это пришло позже); все огра¬

ничивалось грубым обращением» и побоями. Как-то раз,

избивая Батара, Леклер повредил ему ухо. Мускулы бы¬
295

ли порваны, ухо повисло и болталось, как тряпка, напо¬

миная Батару о его мучителе. И пес ничего не забыл.
Его щенячье отрочество прошло под знаком бессмыс¬

ленных мятежей. Батара постоянно задирали, а он да¬

вал сдачи, потому что это было в его характере. Но его

нельзя было покорить. Пронзительно визжа от боли под

ударами бича и палки, он всякий раз норовил дать от¬

пор вызывающим рычанием, в котором выливалась оже¬

сточенная жажда мести, а это неизменно влекло за со¬

бой новые пинки и побои. Но он унаследовал от матери ее

цепкую живучесть. Ничто его не брало. В несчастьях он

расцветал, в голодовку толстел, а ожесточенная борьба

за жизнь развила в нем сверхъестественную сообрази¬

тельность. Он был скрытен и хитер, как его мать, эски¬

мосская сука, свиреп и храбр, как его отец, волк.
Быть может, потому, что он был сыном волка, он ни¬

когда не скулил. Щенячья привычка тявкать прошла у

него так же, как прошла косолапость, и он стал угрю¬

мым и замикнутым. Он нападал быстро, без предупреж¬

дения, на брань отвечал рычанием, на удар укусом,

неутолимую ненависть изливал, злобно скаля зубы, но

никогда, как бы тяжко ему ни приходилось, не удава¬

лось Леклеру заставить его взвыть от страха или боли.

Эта неукротимость только разжигала злобу Леклера и

подстрекала его на новые издевательства.
Если Леклер давал Батару полрыбы, а другим соба¬

кам по целой, Батар отнимал у них рыбу. Он добирался

до запасов пищи, оставленных путниками на дорож¬

ных стоянках, совершал много других пакостей и под ко^

нец стал грозой всех собак и их хозяев. Когда Леклер

однажды избил Батара и приласкал Бабетту — Бабет¬

ту, которая работала вдвое хуже, чем Батар,— тот по¬

валил ее в снег и раздробил ей заднюю ногу своими мо¬

гучими челюстями так, что Леклеру пришлось застрелить

собаку.
Так, в кровавых драках, Батар подчинил себе всех

своих товарищей по упряжке, установил для них зако¬

ны пути и кормежки и заставил их подчиняться этим

законам.
За пять лет он только раз услышал доброе слово,

только раз ощутил ласковое прикосновение руки и не

понял, что это такое. Он подскочил, словно дикий зверь,
296

каким он и был в действительности,— и челюсти его

сомкнулись в мгновение ока. Тот, кто сказал ему доброе

слово и ласково погладил его, был миссионер из Санрай-

за, новичок в этих местах. После этого случая он шесть

месяцев не писал писем домой, а врачу пришлось про¬

ехать двести миль по льду из Мак-Куэсчэна, чтобы спас¬

ти его от заражения крови.
Когда Батар появлялся в лагерях и поселках, люди

и собаки подозрительно настораживались. Люди при

встрече с ним угрожающе заносили ногу для пинка, а

собаки ощетинивались и показывали клыки. Как-то раз

один человек ударил Батара ногой, а пес стремительной

волчьей хваткой стиснул ему икру челюстями, как сталь¬

ным капканом, и прокусил до кости. Человек твердо ре¬

шил прикончить его тут же, но Черный Леклер бросил

на него зловещий взгляд и кинулся разнимать их с охот¬

ничьим ножом в руках. Убить Батара...— ах, sacredam! —

это удовольствие Леклер приберегает для себя. Когда-

нибудь он его получит, или же... э, все равно! Кто может

знать заранее! Так или иначе, задача будет разрешена.
Ведь каждый из них стал для другого задачей, кото¬

рую предстояло решить. Каждый вздох одного был

вызовом и угрозой для другого. Ненависть связала их

так, как никогда не могла бы связать любовь. Леклер

упрямо ждал того дня, когда покоренный Батар будет,

угодливо повизгивая, пресмыкаться у его ног. А Батар...

Леклер знал, что у Батара на уме, и не раз видел это в

его глазах. И так ясно он это видел, что постоянно огля¬

дывался, когда Батар был у него за спиной.
Люди удивлялись, почему Леклер отказывается про¬

дать пса, даже за высокую цену.
—	Вот укокошишь его в один прекрасный день — и

пропадут твои денежки,— сказал однажды Джон Хем-

лин, когда Леклер ударил Батара ногой и тот, задыхаясь,

валялся в снегу, и никто не знал, сломаны у него ребра

или нет, и не решался подойти посмотреть.
—	Эт-то,— сухо проговорил Леклер,— эт-то — мое

дело, мсье.
И еще люди удивлялись, почему Батар не сбежит от

своего хозяина. Этого они никак не могли понять. А Лек¬

лер понимал. Он долго жил в глуши, не слыша челове¬

ческой речи, и научился понимать голоса ветра и бури,
297

вздохи ночи, шепоты рассвета и шум дня. Он смутно слы¬

шал, кдк растут растения, как сок струится а дереве,

как лопаются почки. И’он знал еле улбвймый язык все¬

го ЖИВОГО; кролика, попавшего в ловуШку, угрюмого во¬

рона, что рассекает воздух крыльями, оленя, чтРо бродит

в лунном свете, волка, что скользит, как серая тень, в

Нас между сумерками и ночной тьмой. И с ним» Батар

говорил ясно и напрямик. Леклер отлично понимал, по¬

чему Батар не убегает от него, и все чаще оглядывался

на пса.
В минуты злобы Батар являл собой малоприятное

зрелище. Не раз бросался он на Леклера, пытаясь вце¬

питься ему в горло, но неизменно падал в снег, весь дро¬

жа, оглушенный рукояткой бича, который у Леклера все¬

гда был под рукой.
Так Батар научился терпеливо ждать своего часа.

Однажды, когда он уже достиг полной зрелости и был

в расцвете сил, ему показалось, что этот час настал. То¬

гда он был уже крупным широкогрудым псом с могучи¬

ми мускулами, и шея у него обросла густой щетинистой

шерстью — точь-в-точь как у чистокровного волка. Лек¬

лер спал, закутавшись в меха, когда Батар решил, что

время приспело. Он стал бесшумно, по-кошачьи подкра¬

дываться к хозяину, опустив голову до земли и прижав

здоровое ухо. Батар дышал тихо, очень тихо и, только

подкравшись вплотную к спящему, поднял голову. Он

замер и с минуту смотрел, как на покрьггой бронзовым

загаром! бычьей шее, обнаженной и жилистой, мерно бьет¬

ся пульс в лад с глубоким, ровным дыханием. Он смот¬

рел, и слюна текла у него по клыкам, капая с языка, и

в эту минуту он вспомнил свое разорванное ухо, несчет¬

ные побои, нестерпимые обиды и без звука ринулся на

спящего.
Леклер проснулся от боли, когда клыки вонзились ему

в шею, и, как зверь — да он и в самом деле был зверем,—

проснулся с ясной головой и сразу все понял. Он обеими

руками стиснул шею Батара и, выкатившись из-под ме¬

хов, попытался подмять под себя пса. Но тысячи предков

Батара хватали за горло бесчисленных лосей и оленей и

валили их на землю, и он унаследовал опыт своих пред¬

ков. Когда Леклер придавил его всей своей тяжестью,

Батар подогнул задние лапы и стал рвать ему когтями
298

грудь и живот, раздирая в клочья кожу и мускулы.

А потом, почувствовав, что тело человека дернулось и

приподнялось над ним, еще крепче вцепился ему в гор¬

ло. Другие упряжные собаки с рычанием сгрудились во¬

круг них, и Батар, задыхаясь и теряя сознание, понял,

что им не терпится вонзить в него зубы. Но не ими

был занят Батар, а человеком — человеком, что на него

навалился, и Батар рвал, и трепал, и грыз своего вра¬

га из последних сил. Леклер душил его обеими руками,

и вот грудь Батара судорожно поднялась, ловя воздух,

глаза остекленели и остановились, челюсти медленно

разжались, из пасти вывалился черный распухший язык.
—	Ну что? Воп Ч Дьявол ты этакий! — прохрипел

Леклер, захлебываясь кровью, заливавшей ему рот и гор¬

ло, и оттолкнув от себя бесчувственного пса.
И Леклер с руганью отогнал прочь собак, кинувших¬

ся на Батара. Они отступили назад, расселись широ¬

ким кругом, готовые каждую минуту вскочить, и приня¬

лись облизываться, а шерсть у них на загривках встопор¬

щилась и стала дыбом.
Батар быстро пришел в себя, и, услышав голос Лек-

лера, с трудом поднялся и стоял, едва держась на ногах.
—	А-а-а! Ты, дьявол! — зашипел Леклер.— Я тебе

задать, я тебе буду всыпать досыта, клянусь бог!
Воздух, как вином, обжег пустые легкие Батара, и пес

прыгнул, норовя вцепиться прямо в лицо человеку, но

промахнулся, и челюсти его захлопнулись с металличе¬

ским лязгом. Враги катались по снегу, и Леклер бешено

молотил пса кулаками куда попало. Но вот они расцепи¬

лись и начали кружить взад-вперед, не спуская глаз

друг с друга. Леклер мог бы вытащить свой нож. У его

ног лежало ружье. Но в нем проснулся и буйствовал

зверь. Эт-то он сделает своими руками... и зубами. Батар

метнулся вперед, но Леклер сшиб его ударом кулака, бро¬

сился на него и прокусил ему плечо до кости.
Первобытная драма в первобытных декорациях — сце¬

на, какие, быть мюжет, разыгрывались в пору дикой юно¬

сти мира. Поляна в дремучем лесу, кольцо скалящих

зубы полудиких собак, а в середине два зверя: сцепив¬

шись, они кусаются и рычат, мечутся в бешенстве, за-
Хорошо! (франи-)-
299

дыхаются, стонут, обезумев от ярости, и в страстной жаж¬

де крови остервенело рвут друг друга когтями.
Но вот Леклер, изловчившись, хватил Батара ку¬

лаком по затылку, сшиб его и на М1инуту оглушил. Тогда

он вскочил на пса и, подпрыгивая, принялся топтать

его ногами, словно стараясь вдавить в зехмлю. Он пере¬

ломил Батару задние ноги и только тогда остановился

передохнуть.
—	А-а-а! А-а-а! — ревел Леклер, бессильно потрясая

кулаком, так как не мог вымолвить ни слова.
Но Батар был неукротим. Он валялся на снегу, беспо¬

мощный, и все-таки пытался зарычать, но не мог, и только

его верхняя губа слегка подергивалась и вздрагивала.

Леклер пнул его ногой, а пес 0слабевшим1и челюстями

схватил хозяина за щиколотку, но даже не прокусил

ему кожу.
Тогда Леклер поднял бич и принялся хлестать Ба¬

тара с такой яростью, словно решил рассечь его на кус¬

ки, и с каждым ударом бича он выкрикивал:
—	На этот раз я тебя обломать! А? Клянусь бог! Я

тебя обломать!
Наконец Леклер ослабел, и, почти лишившись чувств

от потери крови, обм»як и рухнул рядом со своей жерт¬

вой, а когда жаждущие мести собаки подползли к ним

вплотную, он, теряя последние остатки сознания, на¬

валился всем телом на Батара, чтобы защитить его от

их клыков.
Это произошло неподалеку от Санрайза, и несколько

часов спустя миссионер, открыв дверь Леклеру, с удив¬

лением заметил, что в упряжке нет Батара. Он удивил¬

ся еще больше, когда Леклер, сбросив с нарт полость,

схватил Батара в охапку и, шатаясь, перешагнул порог.

В этот день врач из Мак-Куэсчэна, бродяга по натуре,

заехал к миссионеру поболтать о том о сем, и они оба

захотели было осмотреть раны Леклера.
—	Merci, non \— отказался тот.— Вы сначала лечить

собаку... Издохнуть?.. Нет, нельзя. Я буду его обломать.

Вот почему он не надо издохнуть.
Леклер выжил, и врач говорил, что это исключитель¬

ный случай, а миссионер назвал это чудом, но за время
*	Спасибо, не надо (франц.),

300

болезни он так ослабел, что весной схватил лихорадку

и опять слег. Батар был совсем плох, но сила жизни в

нем преодолела все. Кости его задних ног срослись, и за

те несколько недель, что он лежал, скрученный ремня¬

ми, на полу, к нему вернулось здоровье. А к тому вре¬

мени, когда Леклер поправился и, с желтым лицом, еле

передвигая ноги, стал выходить из дома погреться на

солнце, Батар уже вернул себе главенство над своими

сородичами и покорил не только товарищей по упряжке,

но и собак миссионера. •
Ни один мускул у него не дрогнул, ни один волос не

пошевельнулся, когда Леклер, пошатываясь и опираясь

на руку миссионера, впервые вышел из дома и медленно,

с необычайной осторожностью опустился на трехногий

табурет.
—	Воп! — проговорил он.— Воп! Хорошее солнце!
И он вытянул свои исхудалые руки, наслаждаясь сол¬

нечным теплом.
Но вот взгляд Деклера упал на пса, и прежний огонь

загорелся в его глазах. Он притронулся к руке мис¬

сионера,
—	Моп рёге', эт-тот Батар — дьявол. Вы принесите

мне один пистолет, чтобы я мог пить солнце спокойно.
И с этих пор Леклер подолгу сидел на солнце у по¬

рога. Ни разу он не вздремнул, а пистолет всегда лежал

у него на коленях. Каждый день Батар прежде всего

проверял, на месте ли пистолет. При виде оружия он

слегка вздергивал губу в знак того, что ему все понятно,

а Леклер тоже вздергивал губу, ухмыляясь в ответ. Как-

то раз миссионер обратил на это внимание.
—	Господи боже!—проговорил он.— Можно поду¬

мать, что этот пес все понимает!
Леклер HerpoMiKo рассмеялся.
—	Смотрите, топ рёге, что я сейчас буду говорить, а

он слушать.
И Батар, словно в подтверждение его слов, чуть за¬

метно навострил здоровое ухо, будто стараясь не проп]^-

стить ни звука.
—	Я сказать «убью»! .
Батар глухо заворчал, шерсть взъерошилась у него на

загривке, и все мускулы напряглись в ожидании.
1 Отец мой (франи )-
301

—	я поднимать пистолет, вот так.
И Леклер навел пистолет на Батара.
Батар, метнувшись в сторону, одним прыжком отско¬

чил за угол дома.
—	Господи боже!—повторил миссионер.
Леклер горделиво осклабился.
—	Но почему он не убежит от вас?
Леклер пожал плечами — излюбленный жест францу¬

зов, выражающий все что угодно, начиная от полного не¬

ведения до глубочайшего понимания.
—	Так почему же вы его не убьете?
Леклер снова пожал плечами.
—	Моп рёге,— ответил он, помолчав,— время еще не

наступить. Он дьявол. Когда-нибудь я его обломать так

и вот так— на кусочки. Когда-нибудь! Воп!
Настал день, когда Леклер собрал своих собак и в

плоскодонке отправился вниз по течению до Сороковой

Мили, П0Т0М1 до Поркьюпайна, а там нанялся в Компа¬

нию Тихоокеанского побережья и большую часть года

занимался разведкой. Затем он поднялся вверх по Кою-

куку до покинутого жителями поселка Арктик-сити и

вернулся по Юкону, плывя вниз по течению от лагеря

до лагеря. И за эти долгие месяцы Батар прошел суро¬

вую школу. Он подвергался многим пьггкам, в частно¬

сти пыгке голодом, пытке (жаждой, пытке огнем и са¬

мой страшной из всех — пытке музыкой.
Как и все его сородичи, он не выносил музыки. Она

жестоко терзала его, раздражала каждый его нерв и

как бы разрывала на части все его существо. Слушая ее,

он выл протяжным волчьим воем, как волки воют ка звез¬

ды в морозные ночи. Он не мог удержаться. Это была его

единственная слабая сторона в борьбе с Леклером, и это

был его позор. Леклер, напротив, страстно любил музы¬

ку, так же страстно, как хмель. И если его душа жаж¬

дала проявить себя, она обычно избирала один из этих

двух способов, но чаще всего — оба. Когда же Леклер

был пьян и в мозгу его звучали неспетые песни, в нем)

пробуждался дремлющий демон, и душа его находила

свое высшее проявление в n^jiTKe Батара.
—	Теперь мы будем иметь немножко музыка,— гово¬

рил он.— А? Как думаешь, Батар?
Он играл только на старой губной гармонике, которую
302

бережно хранил и терпеливо чинил, но она была лучшее,

что ему удалось купить, и из ее серебряных трубок он

извлекал зловещие, диссонирующие звуки, каких никто

никогда не слыхал. Тогда у Батара сжималось горло, и,

стиснув зубы, он пятился назад, дюйм за дюймом, в са¬

мый дальний угол хижины. А Леклер с толстой палкой

под мышкой все играл и играл, надвигаясь на пса шаг

за шагом, дюйм за дюймом, пока тому уже некуда бы¬

ло отступать.
Сначала Батар весь съеживался, стараясь занимать

как можно меньше места, и припадал к полу, но музы¬

ка звучала все ближе и ближе, и тогда он невольно вста¬

вал на задние лапы, прижавшись спиной к бревенчатой

стене, и махал передними, словно отгоняя от себя набе¬

гающие волны звуков. Он не разжимал зубов, но муску¬

лы его резко сокращались, по телу пробегали судороги, и

весь он дрожал и корчился в немой муке. Он уже не мог

владеть собой, и челюсти его судорожно разжимались,

а из пасти вырывались гортанные, вибрирующие звуки,

такие низкие, что человеческий слух уловить их не мог.

Ноздри Батара раздувались, шерсть на загривке вста¬

вала дыбом, и, выпучив глаза, он в бессильной ярости

испускал протяжный волчий вой. Этот вой плавно и стре¬

мительно повышался; нарастая, переходил в громкий, ду¬

шераздирающий вопль, потом горестно замирал... Потом

снова порыв вверх, октава за октавой... Разрывается серд¬

це... И вот беспредельная скорбь и тоска притупляются,

погасают, поникают, и медленно им приходит конец.
Это был сущий ад. И казалось, будто Леклер, всезна¬

ющий, как сатана, нащупывает каждый нерв, каждую

струнку Батара и протяжными стонами своей гармоники,

ее дрожащими надрывными звуками заставляет пса из¬

ливать всю его тоску до последней капли. Это было страш¬

но, и потом целые сутки после этого Батар не мог прийти

в себя, вздрагивал от самых обычных звуков и шарахал¬

ся от своей собственной тени, но, несмотря ни на что,

был все так же деспотичен и жесток с другими собаками.

И он не давал ни малейшего повода думать, что дух его

сломлен. Он только становился все более угрюм1ым и зам¬

кнутым и все ждал своего часа с непостижимым тер¬

пением, которое начало удивлять и тяготить даже само¬

го Леклера. Пес часами лежал недвижно перед огнем,
303

глядя в упор на хозяина, и ненависть к нему тлела в его

измученных глазах.
Нередко человеку казалось, будто он замахнулся на

то, что составляет самую сущность жизни, ту непобеди¬

мую сущность, что низвергает с неба ястреба, как кры¬

латую молнию, что гонит грузного серого гуся из жар¬

ких стран в холодные, что заставляет лосося во время

нереста мчаться две тысячи миль вверх по бурному раз¬

ливу Юкона. В такие мгновения его охватывала жаж¬

да проявить свою собственную непобедимую сущность, и,

возбужденный хмелем, дикой музыкой и ненавистью к

Батару, он предавался бесшабашному разгулу и проти¬

вопоставлял миру свою ничтожную силу, бросая вызов

всему, что было, есть и будет.
—	Тут что-то есть,— говорил он, когда изливавшиеся

в звуках музыки безумства его души касались тайных

струн существа Батара и вызывали у пса протяжный,

мрачный вой.— Я вытягивать эт-то обеими руками, вот

так и так. Ха! Ха! Эт-то смешно! Эт-то очень смешно!

Священник распевать псалмы, женщины молиться, муж¬

чины ругаться, птички делать «чирик-чирик». Батар, он

делать йоу-йоу, и все эт-то одно и то же. Ха! Ха!
Отец Готье, достойный пастырь, однажды начал бы¬

ло увещевать Леклера, угрожая ему неминуемой карой

в аду. И с тех пор закаялся.
—	Эт-то, может быть, и так, гаоп рёге,— возразил

Леклер.— А я думать, я пройти через ад и там буду щел¬

кать на всех зубами, как щелкать хвойные ветки в огонь.

Правда?
Но все плохое кончается, так же как и все хорошее;

пришел конец и Черному Леклеру. Летом он отправил¬

ся по мелководью из Мак-Дугалла в Санрайз. Из Мак-

Дугалла он выехал вместе с Тимоти Брауном, а в Сан¬

райз приехал один. Стало известно, что, перед тем как

отчалить, они повздорили. Десятитонный колесный паро¬

ходик «Лиззи», вышедший на сутки позже, обогнал Лек¬

лера на три дня. А Леклер явился в Санрайз с простре- ’

ленным навылет плечом и рассказал историю, где было

все: и засада, и выстрелы, и убийство.
В Санрайзе нашли золото, и многое там перемени¬

лось. Туда хлынули сотни золотоискателей, потоки вис¬

ки, профессиональные игроки, и миссионер увидел, что
304

страница его жизни, посвященная обращению индейцев

в христианство, стерта начисто. Когда индианки приня¬

лись варить .бобы и топить печи для одиноких золотоис¬

кателей, а индейцы — менять свои теплые меха на черные

бутылки и сломанные часы, миссионер слег в постель, не¬

сколько раз произнес: «Господи боже!» — и в грубо ско¬

лоченном ДЛИННОМ! ящике отбыл туда, где ему предстоя¬

ло дать свой последний отчет. Тогда игроки в рулетку и

фараон перенесли столы в дом миссии, и стук фишек и

звон стаканов раздавались там от утренней зари до ве¬

черней и от вечерней до утренней.
Надо сказать, что Тимоти Браун был очень популя¬

рен среди северных искателей приключений. В одном

лишь можно было его упрекнуть: он был вспыллзчив и

драчлив; впрочем, эти мелкие недостатки с лихвой иску¬

пались его добротой и щедростью. Но ничто не искупало

грехов Черного Леклера. Он поистине был «черен», о чем

свидетельствовали многие его всем памятные деяния, и все

так же дружно ненавидели Леклера, как любили Ти¬

моти Брауна. Поэтому жители Санрайза наложили на

плечо Леклера антисептическую повязку и потащили его

на суд Линча.
Для них все было ясно. Леклер повздорил с Тимоти

Брауном в Мак-Дугалле. Из Мак-Дугалла он выехал вме¬

сте с Тимоти Брауном. В Санрайз приехал без Тимоти

Брауна. Хорошо зная, что он за птица, все пришли к

единодушному заключению, что он убил Тимоти Брауна.

Леклер, со своей стороны, подтверждал факты, приведен¬

ные его судьями, но опровергал сделанные из них выводы

и объяснял все по-своему.
В двадцати милях от Санрайза они плыли в

лодке, отталкиваясь шестами. Лодка шла вдоль ска¬

листого берега. Вдруг раздались два выстрела. Тимо¬

ти Браун вывалился из лодки в воду и пошел ко дну, пу¬

ская красные пузыри. Так погиб Тимоти Браун. Он,

Леклер, бросился на дно лодки, чувствуя острую боль в

плече. Он лежал недвижно, посматривая на берег. Не¬

много погодя два индейца высунули головы из-за при¬

крытия и вышли на берег, таща на плечах челнок из бе¬

резовой коры. Когда они спускали его. на воду, Леклер

выстрелил. Он попал в одного индейца, и тот рухнул в

реку, как Тимоти Браун. Другой упал на дно челнока,
20.	Джек Лондон. Т. П1.	305

затем челнок и лодка понеслись вниз по течению, обго¬

няя друг друга. Вскоре они подплыли к месту, где река

делилась на два рукава и челнок обогнул остров с од¬

ной стороны, а лодка с другой. Леклер больше не ви¬

дел челнока, в Санрайз он приехал один. Да, судя по

тому, как подпрыгнул индеец в челноке, он, Леклер, не¬

сомненно, попал в него. Вот и все.
Этому показанию не поверили. Леклеру дали десять

часов отсрочки, а «Лиззи» послали вниз по течению на

поиски. Десять часов спустя «Лиззи», посапывая,

вернулась в Санрайз. Узнать ничего не удалось. Пока¬

зания Леклера не подтвердились. Ему посоветовали сде¬

лать завещание, так как в Санрайзе у него был прииск,

стоивший пятьдесят тысяч долларов, а здешние люди не

только сами устанавливали законы, но и соблюдали их.
Леклер пожал плечами.
—	Но вот что,— сказал он,— маленькая... как это вы

называть... милость... да, вот именно, маленькая милость...

Я давать свои пятьдесят тысяч долларов церкви, я да¬

вать свой эскимосский пес Батар черту. Маленькая ми¬

лость. Сперва вы вешать его, а потом вы вешать меня.

Эт-то хорошо, да?
Хорошо, согласились они, пусть «исчадие ада» про¬

ложит для своего хозяина путь через последний перевал.

Заседание суда перенесли на берег реки, где стояла

большая одинокая ель. Лежебока Чарли сделал петлю

на конце толстой веревки, надел ее Леклеру на шею и

затянул. Потом Леклеру связали руки за спиной и по¬

могли стать на ящик из-под сухарей. Свободный конец

веревки перекинули через сук, натянули и завязали уз¬

лом. Оставалось только выбить ящик из-под ног, что¬

бы тело закачалось в воздухе.
—	А теперь собаку,— сказал Уэбстер Шоу, бывший

горный инженер.— Вешать ее придется тебе. Лежебока.
Леклер осклабился. Лежебока откусил жевательно¬

го табака, сделал скользящую петлю и не спеша принял¬

ся наматывать веревку на руку. Раз или два он отрывал¬

ся от этого занятия, чтобы смахнуть с лица особенно на¬

зойливых комаров. Все отмахивались от комаров, кроме

Леклера, и над его головой они толклись маленьким об¬

лачком!. Даже Батар, растянувшийся на земле, отгонял

их передними лапами от глаз и морды.
306

Но пока Лежебока ждал, когда Батар поднимет го¬

лову, тишину нарушил далекий крик, и все увидели, что

кто-то выбежал из Санрайза и, размахивая руками,

мчится по низине. Это был лавочник.
—	П-постойте, ребята! —- проговорил он, еле перево¬

дя дух, и, отдышавшись, начал:—Только что явились

Маленький Сэнди и Бернадотт. Высадились ниже по те¬

чению и пришли пешком напрям1ик. Привели с собой

Бобра. Захватили его в челноке, в дальнем протоке, У

Бобра две пулевые раньг. Другой был Клок-Катс, тот, что

изувечил свою скво и смылся.
—	Как? А я что говорить? Как? — ликующе закри¬

чал Леклер.— Эт-то он! Я знать, что я говорить правду.
—	Слушайте: надо нам проучить этих проклятых си-

вашей,— промолвил Уэбстер Шоу.— Они разжирели и

обнаглели, и нам придется их осадить. Соберите-ка всех

индейцев и вздерните Бобра для примера. Вот какая у

нас будет программа. Идем послушаем, что он скажет в

свою защиту.
—	Эй, месье! — закричал Леклер, когда толпа хлы¬

нула в Санрайз и стала скрываться из виду в су¬

мерках.— Я тоже очень хотеть посмотретть на спектакль.
—	Мы тебя развяжем, когда вернемся!—крикнул ему

Уэбстер Шоу, оглянувшись.— А пока поразмысли о своих

грехах и путях провидения. Это тебе пойдет на пользу,

спасибо нам скажешь.
Как и все люди со здоровыми нервами, привыкшие к

опасностям и научившиеся терпению, Леклер пригото¬

вился ждать долго, иначе говоря, прим1ирился с мы¬

слью об этом. Но тело его не могло примириться с не¬

удобным положением: веревка принуждала . Леклера

стоять вытянувшись. Стоило чуть-чуть ослабить муску¬

лы ног, как жесткая веревка врезалась ему в шею; если

же он выпрямлялся, плечо начинало сильно болеть. Он

выпятил нижнюю губу и дул кверху, стараясь отогнать

комаров от глаз. Но даже в таком неприятном положе¬

нии было чем утешиться: ведь есть расчет немного по¬

терпеть, если удалось вырваться из лап смерти. Жаль,

конечно, что не придется посмотреть, как будут вешать

Бобра.
Так он раздумывал, пока взгляд его не упал на Ба-

тара, который дремал, растянувшись на земле и поло¬
307

жив голову на передние лапы. И тогда раздумья кончи¬

лись. Леклер начал внимательно присматриваться к Ба-

тару, стараясь понять, действительно ли он спит или

только притворяется спящим. Бока Батара мерно при¬

поднимались, но Леклер чутьем угадывал, что дышит он

немного быстрее, чем обычно дышит спящий, и что все

в нем, до последнего волоска, насторожилось, как не¬

льзя насторожиться во сне, который всегда расковывает

тело. Леклер охотно отдал бы свой прииск в Санрайзе,

лишь бы знать наверное, что собака действительно

спит, и когда у него случайно хрустнули суставы, он бы¬

стро и виновато взглянул на Батара, ожидая, что тот

встрепенется. В этот миг Батар не встрепенулся, но не¬

сколько минут спустя он встал, медленно и лениво потя¬

нулся и внимательно огляделся кругом.
—	Sacredam,— процедил сквозь зубы Леклер.
Убедившись, что поблизости никого нет, Батар сел,
скривил верхнюю губу,— казалось, будто он улы¬

бается,— посмотрел вверх на Леклера и принялся ли¬

зать лапы.
—	Я видеть мюй конец,— проговорил человек и сар¬

донически расхохотался.
Батар подошел ближе. Его искалеченное ухо болта¬

лось, здоровое вытянулось в струнку. Игриво склонив

голову набок, он стал приближаться мелкими, танцую¬

щими шажками. Потом тихонько потерся о ящик, и тот

сдвинулся с места. Леклер осторожно переминался с но¬

ги на ногу, стараясь сохранить равновесие.
—	Батар,— проговорил он спокойным голосом,—

берегись! Я тебя убью.
Услышав знакомое слово, Батар зарычал и толкнул

ящик сильнее. Потом он стал на задние лапы, а перед¬

ними с силой уперся в верхнюю часть ящика. Леклер

хотел было пнуть его ногой, но веревка так врезалась

ему в шею, что он чуть не потерял равновесия.
—	Хай-йа! Пошел! Вперед! — заорал он.
Батар отступил футов на двадцать с таким сатанин¬

ски лукавым видом, что Леклер уже не мог ошибиться в

его нам1ерениях. Он вспомнил, как пес много раз разби¬

вал ледяную корку на проруби, подпрыгивая и бросаясь

на нее всем телом, и понял, что тот замышляет. Батар

повернулся кругом и замер. Он оскалил свои белые зу¬
308

бы — и Леклер осклабился в ответ,— потом взметнулся

вверх и всей своей тяжестью рухнул на ящик.
Четверть часа спустя Лежебока Чарли и Уэбстер

Шоу, возвращаясь, различили в сумраке страшный ма¬

ятник, качающийся из стороны в сторону. Подбежав бли¬

же, они увидели мертвое человеческое тело и вцепив¬

шееся в него живое существо, которое трясло его, трепа¬

ло, раскачивало.
—	Хай-йа! Прочь ты, исчадие ада! — завопил Уэб¬

стер Шоу.
Батар только злобно сверкнул на него глазами и

угрожающе зарычал, но не разжал челюстей.
Лежебока Чарли вытащил револьвер, но руки у не¬

го дрожали, словно от холода, и он не решился выстре¬

лить.
—	Возьм1И ты,— сказал он, протянув револьвер то¬

варищу.
Уэбстер Шоу коротко рассмеялся, прицелился псу в

лоб между горящими глазами и нажал курок. Тело Ба-

тара дернулось, забилось в судороге о землю и вдруг об¬

мякло. Но его стиснутые челюсти так и не разжались.

осколок ТРЕТИЧНОЙ эпохи
я с самого начала умываю руки. Не я, а он все это

сочинил, и я не собираюсь отвечать за его рассказ. За¬

метьте, я делаю эти предварительные оговорки, чтобы

никто не усомнился в моей честности. Я женат, достиг

кое-какого положения, и, чтобы не опорочить доброе

имя людей, чье уважение я имел честь заслужить, и не

повредить нашим детям, я не вправе рисковать, как ког¬

да-то, с юношеским легкомыслием и беспечностью утвер¬

ждая то, в чем не уверен. Итак, повторяю, я умываю ру¬

ки, снимаю с себя всякую ответственность за этого Ним¬

рода, могучего охотника, этого нескладного, веснушча¬

того, голубоглазого Томаса Стивенса.
Теперь, когда я все выложил и чист перед самим со¬

бою и перед всеми нашими потомками, сколько бы мне

их жена ни подарила, я могу себе позволить быть ве¬

ликодушным. Не скажу дурного слова о том, что расска¬

зал мне Томас Стивенс, более того, я вообще оставлю

свое мнение при себе. Если меня спросят, почему, я могу

лишь ответить, что у меня нет на этот счет никакого мне¬

ния. Я много раз думал, взвешивал, оценивал, но, пра¬

во слово, так ни к чему и не пришел, а все потому, что

далеко мне до Томаса Стивенса. Если он говорил прав¬

ду — хорошо, если неправду — тоже хорошо. Ибо кто

может подтвердить его слова? Или опровергнуть? Я вы¬

хожу из игры, ну, а маловеры могут поступить, как по¬

ступил в свое время я: разыщите упомянутого Томаса

Стивенса и потолкуйте с ним обо всем, что я надеюсь

вам рассказать. Вы спросите, где его найти? Пожа¬
310

луйста, где-нибудь между пятьдесят третьим градусом

северной широты и полюсом и между восточными бере-

гШи Сибири и западной оконечностью Лабрадора —

в любом месте, где водится дичь. Он, без сомнения, где-

то там, место вполне определенное, даю вам честное,

благородное слово человека, который заботится о своем

будущем, а потому не лукавит и держится подальше от

греха.
Может, Томас Стивенс и великий выдумщик, но не

могу не сказать, что он забрел в мюй лагерь в тот самый

час, когда я сидел один и думал, что от тех мест, где

можно встретитть цивилизованного человека, меня отде¬

ляет тысяча миль. При виде человека, первого за дол¬

гие, томительные месяцы, я едва не вскочил и не обнял

его (а я вовсе не склонен к бурным проявлениям чувств),

для него же в этом посещении не было, кажется, ничего

удивительного. Он просто забрел на огонек, поздоровал¬

ся по обычаю охотников и бродяг и, отодвинув в одну

сторону мои лыжи, в другую — собак, расчистил себе

место у очага. «Заглянул одолжить щепотку соды,—

сказал он,—-а заодно поинтересоваться, нет ли у вас

хоть немного доброго табаку». Он вынул старую трубку,

тщательно набил ее и, глазом не мюргнув, отсыпал по¬

ловину золотистых сухих завитков из моего кисета в свой.

Да, табачок был хорош! Не испытывая ни малейших

угрызений совести, он блаженно затянулся, а я глядел

на него, и мое сердце курильщика радовалось.
Охотник? Зверолов? Старатель? Он пожал плеча-

М1И. Нет, просто бродит здесь вокруг. Недавно побывал

у Большого Невольничьего, подумывает прогуляться на

Юкон. В Кошимской фактории говорили о россыпях на

Клондайке, и он решил поглядеть, чем дело пахнет.
Я заметил, что он называет Клондайк по старинке, на

местный лад Рекой Северного оленй — привычка гор¬

дых старожилов, не желающих, чтоб их смешивали с

чечако и прочими неженками. Но у него это получилось

так непосредственно и просто, что не уязвляло, и я про¬

стил его. Он сказал, что, пока не перевалил кряж и не

спустился к Юкону, ему, пожалуй, не худо бы еще

заглянуть в форт Доброй Надежды.
Надо сказать, что форт Доброй Надежды далеко

на севере, за Полярным кругом, куда редко ступает но-^
311

га человека, и когда среди ночи к вам невесть откуда

является этакий бродяга, подсаживается к огню и сы¬

плет такими словечками, как «прогуляться» на Юкон и

«заглянуть» в форт Доброй Надежды, самое время

встать и протереть глаза. И я огляделся: брезент, за¬

щищающий от ветра, под ним» — сосновые сучья, на ко¬

торых я на ночь расстилал меховые одеяла, увидел меш¬

ки с провизией, фотографическую камеру, пар от дыха¬

ния псов, что улеглись вокруг костра, а в вышине — ги¬

гантское полотнище северного сияния, раскинувшееся в

небе с юго-востока на северо-запад. Я вздрогнул. Есть в

ночах Севера какое-то колдовство, которое пробирает до

костей, словно лихорадка на болотах. Не успеешь огля¬

нуться, как ты уже в его власти и повержен наземь. По¬

том я взглянул на свои лыжи, они лежали плашмя,

крест-накрест там, где он их бросил. Увидел я и кисет.

По крайней мере половины моего солидного запаса ку¬

рева как не бывало. Все сомнения рассеялись. Стало

быть, мне не померещилось.
Верно, нечеловеческие лишения свели его с ума, по¬

думал я, в упор глядя на гостя, как видно, это одна из

жертв золотой лихорадки — из тех, что давно забыли

родной дом и бродят, как неприкаянные, по бескрайним

и бесплодным! просторам. Ну что ж, пусть его болтает,

пока, быть может, его омраченное сознание не прояс¬

нится. Как знать, вдруг при звуке человеческой речи он

придет в себя.
И вот я старался втянуть его в разговор, и вскоре он,

к моему изумлению, со знанием дела заговорил о дичи, о

зверье и их повадках. Оказывается, он подстрелил однаж¬

ды сибирского волка на крайнем западе Аляски и серну

в самом сердце Скалистых гор. Он знает местечки, где

по сей день бродит последний бизон, он преследовал по

пятам стотысячное стадо чем-то испуганных карибу и

спал на зимней тропе мускусного быка на Бесплодных

землях.
И, слушая эти рассказы, я переменил мнение о нем

(в первый раз, но отнюдь не в последний) и решил, что

передо мной сама правдивость. Не знаю, почему, но мне

вздумалось рассказать ему историю, услышанную от че¬

ловека, прожившего в этих краях так долго, что он уже

не мог не привирать. Он уверял, что на крутых откосах
312

горы св. Илии водится огромный медведь, который ни¬

когда не спускается ниже, на более отлогие склоны.

И вот бог так создал, приспособил этого зверя, что обе

его правые лапы — передняя и задняя — на фут коро¬

че левых. И вы, конечно, согласитесь, . что это очень

удобно.
От первого лица, в настоящем времени я пустился

рассказывать, как самолично охотился на этого редко¬

го зверя, для пущего правдоподобия сдобрил местным

колоритом, приукрасил все, как полагается, и погляды¬

вал на своего слушателя в надежде, что мой рассказ

ошеломит его.
Ничуть не бывало. Усомиись он, я бы его простил.

Заспорь он, скажи, что такая охота не опасна,— ведь

зверь не может поверн)^ься и побежать в другую

сторону,— возрази он хоть слово, и я крепко пожал бы

его руку, руку честного человека. Но ничуть не бывало.

Он фыркнул, поглядел на меня и снова фыркнул; потом

воздал должное моему табаку, положил ногу мне на

колени и предложил пощупать мокасины. То были мук-

луки, какие носят аляскинские эскимосы,— сшитые су¬

хожилиями, не украшенные ни бисером, ни какой-ли-

бо другой отделкой. Но шкура, из которой они были

сшиты,— вот что меня поразило. Толщиной добрых пол¬

дюйма, она напоминала моржовую, но на этом сходство

кончалось, ибо ни один мюрж не может похвастать та¬

кой удивительной шерстью. Сбоку, на лодыжках, она

почти вся вытерлась оттого, что он изо дня в день про¬

дирался сквозь снег и кустарник, но сзади и сверху, в

местах, более защищенных, была черная, без блеска и

необыкновенно густая. Я с трудом разобрал мех, чтобы

поглядеть на великолепный подшерсток, которым отли¬

чаются звери Севера, но его не оказалось. Зато шерсть

была необычайной длины. В самом деле, на уцелевших,

не вытершихся островках она достигала добрых семи, а

то и восьми дюймов,
Я поглядел на своего гостя, и он убрал ногу и спро¬

сил:
—	Ну как, у вашего медведя тоже такая шкура?
Я покачал головой.
—	Не видал такой ни у одного зверя ни на море, ни

на суше,— чистосердечно признался я.
313

Толщина шкуры и длина шерсти озадачили меня.
—	Это шкура мамонта,— сказал он самым буднич-

ньш голосом.
—	Чепуха! — воскликнул я, не в силах сдержать

свое неверие.— Дорогой мой, мамонт давным-давно исчез

с лица земли. По окаменелым остаткам, обнаруженным

в земле, и по замерзшему скелету, который сибирское

солнце сочло нужным вытопить из самой толщи ледни¬

ка, мы знаем, что некогда это животное существовало,

но М1Ы знаем также, что до наших дней оно не дожило.

Наши исследователи...
—	Ваши исследователи? — нетерпеливо прервал

он.— Тьфу! Хилое племя. И слышать о них не хочу. Но

скажи мне, человече, что знаешь ты о мамонте и его по¬

вадках?
Тут явно что-то кроется, и я закинул удочку — по¬

рывшись в памяти, стал выкладывать все, что знал о

мамонтах. Прежде всего я подчеркнул, что это живот¬

ное доисторическое, и выставил в поддержку все имею¬

щиеся в моем распоряжении факты. Я сослался на пес¬

чаные отмели сибирских рек, где в изобилии находят

остатки скелетов мамонта, упомянул огромные количе¬

ства мамюнтовой кости, закупленной у эскимосов Торго¬

вой компанией Аляски, поведал, что мне и самому до¬

велось выкопать два бивня — один шести футов, дру¬

гой — восьми в золотоносном песке на притоках Клон¬

дайка.
—	И все эти ископаемые остатки,— заключил я,— мы

находим в наносных породах, отлагавшихся в давние

времена.
—	Помню, еще парнишкой я видел окам1енелый

арбуз,— тут Томас Стивенс фыркнул (ужасно противно

он фыркал).— Значит, хоть некоторые фантазеры и во¬

ображают, будто они выращивают и едят арбузы, а на

самом» деле никаких арбузов давным-давно не суще¬

ствует.
—	А чем бы они питались? — продолжал я, не об¬

ращая внимания на этот ребяческий довод, не имеющий'

отношения к делу.— Чтобы прокормить таких испо¬

линов, земля должна родить щедро и безотказно. Нигде

на Севере не найдешь такого изобилия. Следовательно,

мамонт не может существовать в наши дни.
314

—	я прощаю вам полную неосведомленность о по¬

лярных землях, вы ведь еще молоды и мало путешество¬

вали, но в одном» я готов с вами согласиться. Мамонтов

больше нет. Откуда я знаю? Вот этой рукой я убил по*

следнего мамонта.
Так вещал Нимрод, могучий охотник. Я швырнул в

собак головешкой, приказал им прекратить адский вой

и ждал. Уж, конечно, этот редкостный враль не утер-

пит^и отплатит мне за медведя с горы св. Илии.
—	Дело было так,— начал он наконец, выдержав

подобающую случаю паузу,— однажды разбил я ла¬

герь...
—	Где именно? — прервал я.
Он махнул рукой куда-то на северо-восток, где про¬

стирались неведомые безбрежные просторы,— мало

кто отваживался вступать на ту землю и почти никто

не вернулся оттуда.
—	Разбил я лагерь, и Клуч вертелась тут же. Кра¬

сивая была собака, лучше и не найти в наших краях.

Отец ее был чистокровный мейлмют из Пастилика на

Беринговом море, а мать я ей тоже выбрал с толком —

лучшую суку из тех, что разводят у Гудзонова зали¬

ва. Отличная была помесь, можете мне поверить. Так

вот, в тот самый день, помню, Клуч принесла

мне щенят от дикого волка; из них выросли бы отлич¬

ные псы—серые, длинноногие, широкогрудые и на

редкость выносливые. Слыхали вы что-нибудь подоб¬

ное? Я вывел новую породу и каких только не строил

планов!
Стало быть, она благополучно разрешилась, все

честь по чести. Я сидел на корточках и разглядывал ще¬

нят — семь крепких слепых зверенышей, как вдруг по¬

зади раздался рев, точно в медные трубы затрубили.

Что-тч) налетело, будто шквал, и не успел я подняться,

как меня сбило с ног и я уткнулся в землю носом. И тут

я услыхал, как охнула Клуч — прямо как человек, ког¬

да его стукнешь кулаком в живот. Можете биться об за¬

клад, что я лежал тихо, только чуть повернул голову

и увидел, что надо мной нависла какая-то огромная ту¬

ша. Потом мне снова открылось голубое небо, и я под¬

нялся на ноги. И успел увидеть, как волосатая живая

гора скрылась в зарослях на краю прогалины. Мельк-,
315

нул толстый, толщиной с меня, торчащий хвост. Через

мгновение у меня перед глазами был только широчен¬

ный пролом в чаще, но еще слышен был гул, будто уда¬

лялся ураган: трещали вырываемые с корнем кусты,

с грохотом ломались и падали деревья.
Я кинулся за ружьем. Оно было положено на землю,

под дулом! был чурбан — чтоб не загрязнилось. Теперь

от ложа остались одни щепки, ствол был искривлен, за¬

твор сплющен. Потом я поискал глазами Клуч и... и что,

по-вашему, увидел?
Я покачал головой,
—	Гореть мне у сатаны на сковородке, если от нее

хоть что-нибудь осталось! И Клуч и семь крепких сле¬

пых зверенышей исчезли все до единого. На том месте

в мягком грунте оказалась скользкая, кровавая вмяти¬

на — добрый ярд в поперечнике, а по краям жалкие

клочки шерсти.
Я отмерил на снегу три фута, описал круг, и погля¬

дел на Ним1рода.
—	Чудище было длиной в тридцать футов, а ростом

в двадцать,— пояснил он,— а в каждом бивне шесть раз

го три фута. Я и сам глазам! своим не поверил. Может,

мне все почудилось, но как же сломанное ружье и про¬

лом в чаще? А Клуч со щенками, куда они девались?

Господи, да меня и сейчас в жар бросает, как вспомню

Клуч! Ведь это была новая Ева! Прародительница но¬

вого племени. И вот дикий, взбесившийся мамонт, точ¬

но второй потоп, снес их с лица земли! Право слово, зем¬

ля, пропитанная кровью, взывала к небесам». Понятно, я

схватил топор и кинулся в погоню.
—	Топор? — в полнейшем восторге воскликнул я,

представив себе эту картину.— С топором на огромного

м»ам)онта тридцати футов в длину и двадцати...
Нимрод тоже развеселился и даже прыснул от удо¬

вольствия.
—	Помереть можно со смеху, а? — воскликнул он.—

Хороша история? Я сам потом сколько раз смеялся, но

тогда мне было не до смеху. Я совсем рассвирепел из-за,

ружья и из-за Клуч. Нет, вы только подумайте! Сгинула

новенькая с иголочки порода, ее еще и в списки не за¬

несли и патента м»не не дали. Не успели щенята про¬

зреть, не успели на них выправить бумаги, как их уни¬
316

чтожили! Что ж, ладно. Жизнь полна разочарований, и

это правильно. Мясо вкусней, когда проголодаешься, а по¬

стель мягче после тяжелой дороги.
Так вот, схватил я топор, и припустился за зверем, и

гнался за ним» по пятам!. Но когда он повернул назад и

помчался вверх по долине, я остановился, чтобы пере¬

вести дух. И насчет еды я вам заодно кое-что объясню.

Там, в горах, причудливо все устроено. Счету нет малень¬

ким тесным ущельям, и все одинаковые, как близнецы,

а стены крутые, отвесные!. В устье долины всегда узкий

проход, пробитый ледниками или талыми водами. Толь¬

ко через него и можно проникнуть в долину, но эти про¬

ходы все узкие, один уже другого. Так вот о еде — вы

ведь путешественник и, наверное, тонули в грязи под

проливными дождями на островах у берегов Аляски,

туда, поближе к Ситхе. И знаете, какие там леса и тра¬

вы, густые, сочные — джунглн да и только. Ну, и в этих

долинах то же самое. Земля жирная, плодородная, па¬

поротник и всякие там травы кое-где выше головы. Ле¬

том три дня из четырех льет дождь, и жратвы хватит

на тысячу мамонтов, а уж о мелкой дичи для человека

и говорить нечего.
Да, так ближе к делу. У выхода из долины я совсем

задохнулся и бросил погоню. И стал я раскидывать

умом, и едва я перевел дух, гнев мой разгорелся вовсю,

и я уже знал, что не успокоюсь, пока не отведаю жа¬

реной ноги мамонта. И еще знал, что теперь не мино¬

вать Skookum mamook puka puk — прошу прощения, что

говорю по-чинукски, я хотел сказать: не миновать боль¬

шой драки. Так вот, устье моей долины было очень узкое,

а стены совсем крутые, и с одной стороны нависла orpoMi-

ная глыба весом в сотни две тонн, и не просто нависла,

а качалась — такие еще называют маятниками. Как раз

го, что нужно. Я сбегал в лагерь, всё время огляды¬

ваясь, не вылез ли мамонт из долины, и прихватил пат¬

роны. Но что в них толку, ружье-то разбито. Так что я

эткрыл гильзы, высыпал порох под этот самый камень

и подложил бикфордов шнур. Заряд был невелик, но

валун лениво качнулся и ухнул вниз, загородив проход,

только и осталась щель, чтобы течь ручью. Теперь зверь

был мой.
—	Как это ваш?—засомневался я.— Где это вида-
317

но, чтобы человек убил мамонта топором? Да и вообще

чем бы то ни было?
—	Разве я не сказал вам», что прямю взбесился от

злости?—ответил задетый за живое Нимрод.— Да, я

был зол из-за Клуч и ружья. И разве я не охотник?

И разве мне не интересно поохотиться на такую неви¬

данную дичь? А вы говорите, топор! Тьфу! Да он мне

вовсе и не понадобился. Это была такая охота, какая

случалась, наверное, только, когда мир был молод и пе¬

щерный человек охотился с каменным топором. Ну, и от

моего топора было не больше толку, чем от каменного.

Но разве не правда, что человек способен пройти больше

собаки и лошади, верно? Что он выносливей, потому что

куда умней?
Я кивнул.
—	И что же?
Но я, кажется, уже понял и ждал продолжения.
—	Если обойти всю мою долину кругом, получалось

миль пять. Устье завалено. Выбраться ему некуда. Этот

мамонт оказался зверем не из храбрых и теперь был в

моей власти. Я снова припустился за ним в погоню, во¬

пил, как дьявол, забрасывал его камнями, трижды за¬

ставил обежать долину, а потом, отправился ужинать.

Понимаете, в чем штука? Гонки! Человек и мамонт!

Ипподром, а вместо судей солнце, луна и звезды.
Я убил на это два месяца, но своего добился. И это

вам1 уже не анекдот. Я гнал его круг за кругом», сам бе¬

жал по внутренней дорожке, наспех закусывал вяленым

мясом и икрой лосося, гС между забегами ухитрялся

вздремнуть минутку-другую. Бывало, конечно, что он с

отчаяния нет-нет, да и взбунтуется и повернет на меня.

Тогда я М1чался к ручью, где зем1ля была мягкая, и клял

на чем свет стоит окаянного зверя и всех его предков и

подзадоривал подойти поближе. Но он был слишком

умен, знал, что может завязнуть в грязи. Однажды он

загнал меня к отвесной скале, и я заполз в глубокую

расщелину и затаился. Всякий раз, как он тянулся ко

мне хоботом, я колотил его топором, пока он от ярости

не поднимал такой рев, что у меня прямо лопались ба¬

рабанные перепонки. Он знал, что я попался, а достать

меня не мог, это его и бесило. Но он был не дурак. По¬

нимал, что, пока я в щели, ем»у ничто не грозит, и решил
318

не выпускать меня оттуда. И он был совершенно прав,

только вот о припасах не подумал. Поблизости не ока¬

залось ни пищи, ни воды, ясное дело, он не мог долго

держать осаду. Часами сторожил он у расщелины и хло¬

пал огромными, как одеяло, ушами, отгоняя москитов.

Потом его одолевала жажда, и он начинал трубить так,

что земля дрожала, и поносил ме11Я, как только мог. Это

он хотел нагнать ца меня страху, решив, что я достаточ¬

но напугался, он тихонько пятился и пьггался улизнуть

к ручью. Иногда я давал ему отойти почти к самой во¬

де — она была всего в сотне-другой ярдов — и тогда

выскакивал, и он тотчас с грохотом! М)чался назад, об¬

вал да и только. Но скоро он разгадал мою хитрость и

переменил тактику. Понял роль времени, так сказать.

Ни словечком не предупредив, он, как сумасшедший,

мчался к ручью, рассчитывая обернуться прежде, чем я

сумею удрать. В конце концов он страшно изругал меня,

снял осаду и неторопливо зашагал к воде.
Это был единственный раз, когда он взял надо мной

верх, но после этих трех дней гонка не прекращалась ни

на час. Шесть дней кряду шли эти гонки без всяких

правил — делай все, что тебе по вкусу,— но ему-то все

это было совсем не по вкусу. Одежда моя разорвалась в

клочки, чинить ее было некогда, так что под конец я бе¬

гал нагишом, как дитя природы, с топором» в одной руке

и с булыжником в другой. Я не останавливался ни но¬

чью, ни днем, лишь изредка на минутку вздремнешь в

какой-нибудь расщелине. Что до мамонта, он худел пря¬

мо на глазах — потерял самое малое несколько тонн —

и стал нервный, как засидевшаяся в девках учительни¬

ца. Стоило мне подойти к нему и крикнуть или кинуть в

него издали камнем, и он сразу подскочит и весь задро¬

жит, точно пугливый жеребенок. А потом опять как при¬

пустится, хвост и хобот выставит, косится на меня через

плечо, глаза так и горят, а уж ругает меня, уж клянет —

на все корки. Бесстыжий был зверь, разбойная душа и

богохульник.
Но под конец он угомонился и только все хныкал и ску¬

лил, как дитя малое. Он совсем пал духом и стал жал¬

кий, несчастный. Этакая гора, а трясется, как студень.

Начались у него сердцебиения, его качало, как пьяного,

и он валился наземь, сбив ноги в кровь. А то, бывало,
319

бежит и плачет. Ьоги, и те смилостивились бы над ним,

вы бы тоже не удержались от слез, никто не удержал¬

ся бы. На него было жалко смотреть — такой огромный

и такой несчастный, но я только больше ожесточился в

сердце своем и прибавил шагу. Наконец я совсем заго-

нял его, и он свалился — в отчаянии, задыхаясь, мучи¬

мый голодом и жаждой. Видя, что он не в силах поше¬

вельнуться, я перерезал ему сухожилия и потом чуть не

весь день врубался в него топором», а он сопел и всхли¬

пывал, пока я не врубился так глубоко, что он затих. Да,

он был тридцати футов в длину, двадцати ростом, а меж¬

ду бивнями можно было гамак подвеситть и спать в свое

удовольствие. Правда, я выжал из него все соки, а все

же он был недурен на вкус, и одних ног, зажаренных

целиком», хватило бы на год. Я провел там всю зиму.
—	А где эта долина? — поинтересовался я.
Он махнул рукой куда-то на северо-восток и сказал:
—	Хорош у вас табачок. Добрую долю его я унесу в

кисете, а воспоминание о нем сохраню до самой смерти.

В знак того, как высоко я ценю вашу любезность, раз¬

решите взамен ваших мокасин поднести вам эти мук-

луки. Это память о Клуч и семи слепых щенятах. А кро¬

ме того, они напоминают о событии, какого не знала

история: об уничтожении последнего представителя са¬

мого древнего и самого раннего на земле звериного пле¬

мени. А муклукам сносу не будет.
Вручив мне муклуки, он выбил трубку, пожал мне на

прощание руку и исчез в снежной пустыне. Вы, конечно,

не забыли, что я с самого начала снял € себя всякую от¬

ветственность за эту историю, а всем маловерам я со¬

ветую посетить Смитсоновский институт. Если они пред¬

ставят соответствующие рекомендации и приедут в уроч¬

ное время, их,' без сомнения, примет профессор Долвид-

сон. Муклуки теперь хранятся у него, и он подтвердит

если не то, каким образом они были добыты, то уж во

всяком случае, какой на них пошел материал. Он авто¬

ритетно утверждает, что они сшиты из шкуры мамонта,

и с ним соглашается весь ученый мир. Чего же вам» еще

надо?

ИГРЛ
21.	Джек Лондон. Т. III.

ГЛАВА I
Перед ними на полу были разостланы ковры всех

цветов и узоров; на двух, брюссельских, они уже с са¬

мого начала остановили свой выбор, но манили и дру¬

гие — яркие, пышные; трудно было не поддаться соблаз¬

ну, однако высокая цена отпугивала. Заведующий отде¬

лом! оказал им честь — сам занимался с ними; впрочем,

она отлично знала, что делал он это ради одного Джо,—

недаром мальчишка-лифтер даже рот разинул и, по-ка

они подымались на верхний этаж, не сводил с него вос¬

хищенного взгляда. С таким же благоговением смотрели

на Джо ребята и подростки, когда ей случалось прохо¬

дить с ним по улицам своего квартала, в западной части

города.
Заведующего отделом позвали к телефону, и борьба

между желанием купить ковер понаряднее и страхом

истратить слишком много денег уступила в ее душе ме¬

сто другим, более тревожным мыслям.
—	Не могу понять, Джо, что ты в этом! находишь хо¬

рошего,— сказала она негромко, но настойчиво, види¬

мо, продолжая недавний, ни к чему не приведший спор.
Его полудетское лицо омрачилось, но только на одно

мгновение, и тут же снова просияло нежностью. Он

был очень молод, почти мальчик, а она почти девочка —

два юных создания на пороге жизни, выбирающие ков¬

ры для украшения своего гнездышка.
—	Стоит ли волноваться? — сказал он.— Ведь это в

последний раз, в самый, самый последний раз.
Он улыбнулся ей, но она подметила невольно вы-
323

рвавшийся у него едва уловимыи вздох сожаления, и

сердце ее сжалось; из чисто женской потребности не¬

раздельно владеть своим возлюбленным она боялась

его пристрастия к тому, что было ей непонятно, а в его

жизни занимало такое большое место.
—	Ты же знаешь, встреча с О Нейлом оплатила по¬

следний взнос за дом моей матери,— продолжал он.—

С этой заботой покончено. А за сегодняшнюю встречу с

Понтой я получу приз — сто долларов, понимаешь, це¬

лых сто долларов! Это пойдет нам на устройство.
Она отмахнулась от денежных расчетов.
—	Но ты любишь этот свой ринг. Почему?
Он был не мастер выражать мысли словами. На ра¬

боте руки заменяли ему слова, а на ринге за него гово¬

рило его тело, игра мускулов,— словами же он не мог

объяснить, почему его так неудержимо влечет на ринг.

Однако он попытался это сделать и нерешительно, сбив¬

чиво начал говорить о том, что он испытывает во время

состязания, особенно в минуты наивысшего напряжения

и подъема.
—	Могу тебе сказатть только одно, Дженевьева: луч¬

ше нет, как стоять на ринге и знать, что противник у те¬

бя в руках. Вот он нацеливается, то правой, то левой, а

ты каждый раз закрываешься, увертываешься. А по¬

том так дашь ему, что он зашатается и обхватит тебя

и не пускает, а судья оторвет его, и тогда ты можешь

покончить с ним, а публика вопит, себя не помня, и ты

знаешь, что победил, что дрался честно, по всем пра- .

вилам, а победил потому, что лучше умеешь драться.

Понимаешь, я...
Он запнулся, испуганный собственным» многословием

и страхом, промелькнувшим в глазах Дженевьевы. Слу¬

шая Джо, она пристально вглядывалась в него, и на ее

лице все сильнее проступало выражение мучительной

тревоги. Описывая ей эти величайшие минуты своей

жизни, Джо мысленно видел перед собой сраженного

его ударом противника, огни ринга, бешено аплодирую¬

щих зрителей,— и Дженевьева чувствовала, что Джр

уходит от нее, унесенный потоком этой непонятной ей

жизни. Против этого грозного, неудержимого потока бес¬

сильна была вся ее беззаветная любовь. Тот Джо, ко?

торого она знала, отступил, растворился, пропал. Исчез¬
324

ло милое мальчишеское лицо, ласковый взгляд, изогну¬

тая линия рта с приподнятьши уголками. Перед ней бы¬

ло лицо взрослого мужчины, лицо, словно отлитое из ста¬

ли, застывшее и неумолимое; губы сомкнулись, как

стальные створки капкана, широко раскрытые глаза гля¬

дели холодно и зорко, отсвечивая стальным блеском. Это

было лицо мужчины, а она знала только лицо юноши.

Таким она видела его впервые.
Ей стало страшно, и все же она смутно почувствова¬

ла, что гордится им. Его мужественность — мужествен¬

ность самца-победителя — не могла не взволновать ее

женское естество, не могла не разбудить в ней извечное

стремление женщины найти надежного спутника жиз¬

ни, опереться о каменную стену мужской силы. Она не

понимала страсти, владевшей им, но знала, что даже

любовь не излечит его; тем» сладостней была мысль, что

ради нее, ради их любви он сдался, уступил ее жела¬

нию, отказался от любимого дела и сегодня выступает

на ринге в последний раз.
—	Миссис Силверстайн говорит, что терпеть не мо¬

жет бокса, что ничего хорошего в нем нет,— сказала

Дженевьева.— А она женщина умная.
Он снисходительно улыбнулся, пряча уже не раз

испытанную обиду: больно было сознавать, что Джене¬

вьева отвергает именно то в его натуре и в его жизни,

чем он сам больше всего гордился. На ринге он достиг

успеха, славы, достиг своими силами, ценой напряжен¬

ного труда, и именно это и только это он с гордостью

положил к ногам Дженевьевы, когда добивался ее люб¬

ви, когда предложил ей всего себя — все, что в нем бы¬

ло лучшего. В своем! мастерстве боксера он видел вели¬

чайший и прекраснейший залог мужественности, какого

ни один мужчина не мог бы предъявить, и это, по его

мнению, давало ему право домогаться Дженевьевы и

обладать ею. Но она не поняла его тогда и теперь не

понимала, и он только удивлялся: что же она нашла в

нем, почему удостоила его своей любви?
—	Миссис Силверстайн просто дуреха и старая

брюзга,— сказал он беззлобно.— Что она понимает? По¬

верь мне, в этом спорте очень много хорошего. И для здо-

ровья^ полезно,— добавил он, подумав.— Посмотри на

меня. Ведь я должен жить очень чисто, если хочу быть
325

в форме. Я живу чище, чем миссис Силверстайн или ее

старик и вообще все, кого ты знаешь. Я соблюдаю ре¬

жим: душ, обтирание, тренировка, здоровая пища,— все

по часам, и никакого баловства. Я не пью, не курю —

словом, не делаю ничего такого, что могло бы повредить

мне. Да я 1живу чище, чем ты, Дженевьева...—Заметив,

что она обиженно поджала губы, он поспешил доба¬

вить: — Честное слово! Я же говорю не про мыло с во¬

дой, а вот посмотри.— Он бережно, но крепко сжал ее

руку повыше локтя.— Ты вся мягкая, нежная. Не то,

что я. На, пощупай.
Он прижал кончики ее пальцев к своему бицепсу, та¬

кому твердому, что она сморщилась от боли.
—	И весь я такой,— снова заговорил он.— Твердый

и упругий. Это я называю чистый. Каждая жилка, каж¬

дая капля крови, каждый мускул — все чисто до са¬

мых костей, и кости чистые. Это не то, что просто вымыть

кожу водой и мылом, это значит быть'чистым насквозь.

Уверяю тебя, я это чувствую, ощущаю всем телом. Когда

я утром просыпаюсь и иду на работу, вся кровь моя, все

жилки мои точно кричат, что они чистые. Ах, если бы

ты знала...
Он умолк, оборвав на полуслове, окончательно сму¬

щенный столь необычным для него потоком красноре¬

чия. Никогда еще он не выражал свои мысли с таким

волнением, но и столь серьезных причин для волнения

у него никогда не было. Ведь Дженевьева неодобритель¬

но отозвалась о боксе, усомнилась в достоинствах самой

Игры, прекраснее которой для Джо не было ничего на

свете до самого того дня, когда он случайно забрел в

кондитерскую Силверстайна и образ Дженевьевы вне¬

запно вошел в его жизнь, затмив все остальное. Он уже

понимал, хоть и смутно, что есть какое-то непримиримое

противоречие между женщиной и призванием, между

любимым делом и тем, чего женщина требует от мужчи¬

ны. Но он не умел делать обобщающих выводов. Он ви¬

дел только вражду между реальной, живой Дженевье-

вой и великой, вдохновляющей, но бесплотной Игрой.

Обе они восставали друг против друга, обе предъявляли

на него права: он разрывался между ними, но оконча¬

тельного выбора не делал и беспомощно плыл по течению.
Дженевьева слушала взволнованные слова Джо,
326

пристально глядела на него и невольно любовалась

его чистым лицом, ясными глазами, гладкой и нежной,

точно девичьей, кожей. Она не могла не признать убе¬

дительности его доводов, но это только сердило ее. Она

безотчетно ненавидела эту его Игру за то, что она отры¬

вала от нее Джо, похищала какую-то часть его. Это бы¬

ла соперница, которую она не могла постичь. Она не

понимала, в чем ее обаяние. Если бы речь шла о ка¬

кой-нибудь другой девушке, все было бы ясно, на по¬

мощь ей пришли бы знание, догадка, проницательность.

Но здесь был враг неосязаемый, непостижимый, она ни¬

чего о нем не знала и боролась с ним) ощупью, в потем¬

ках. Она чувствовала, что в словах Джо есть доля прав¬

ды, и от этого враг казался еще более грозным.
Внезапно Дженевьеву охватило горестное сознание

своего бессилия; она хотела, чтобы Джо безраздельно

принадлежал ей, этого требовала ее женская природа,

а он отстранялся, выскальзывал из объятий, которьши

она тщетно пыталась удержать его. От жалости к са¬

мой себе слезы выступили у нее на глазах, губы задро¬

жали, и сразу поражение обернулось победой: всемогу¬

щая Игра отступила перед неотразимой силой женской

слабости.
—	Не надо, Дженевьева, не плачь,— просил он по¬

каянно, хотя каяться ему было не в чем. Его м/жской ум

отказывался понять ее горе, но она плакала — и все

остальное забылось.
Она улыбнулась ему сквозь слезы, в ее глазах он про¬

чел прощение, и, хотя он не знал за собой вины, сердце

его растаяло. Он хотел сжать ее локоть, но Т)на отняла

руку и чинно выпрямилась. Однако улыбка ее засияла

еще ярче.
—	А вот и м)истер Клаузен,— сказала она и, с чисто

женским искусством скрывая волнение, взглянула на за¬

ведующего отделом cyxHMtH, ясными глазами.
—	Вы, верно, заждались меня, Джо? — сказал за¬

ведующий, подвижной румяный человечек с малейькими

веселыми глазками и густыми, солидными бакенбарда¬

ми.— Ну, так как же? — оживленно заговорил он.—

На чем вы остановились? Нравится вам этот ковер? Ми¬

ленький узор, не правда ли? Да, да, я все понимаю. Сам

обзаводился домком, когда получал всего четырна¬
327

дцать долларов в неделю. Но ведь хочется -самюе лучшее

для своего гнездышка, верно? Ну, конечно, еще бы!

А ведь всего-то на семь центов дороже. И опять-таки,

имейте в виду, дорогую вещь всегда выгодней покупать,

чем дешевую. Знаете что, Джо,— заведующий в поры¬

ве великодушия доверительно понизил голос,— я пойду

вам навстречу, «о это только для вас: я готов скинуть

пять центов. Но очень, очень прошу,— добавил он с ви¬

дом заговорщика,— никому не говорите, сколько вы за¬

платили.
После того, как Джо и Дженевьева, посовещавшись,

объявили о своем решении, заведующий сказал:
—	Все будет запаковано, обшито и доставлено вам

на дом, это, само собой, входит в оплату. Ну, а когда

новоселье? Скоро вы расправите крылышки и улетите?

Завтра? Уже завтра! Чудесно, чудесйо!
Он от восторга закатил глаза, потом с отеческой неж¬

ностью улыбнулся им.
Джо сдержанно отвечал на вопросы заведующего, а

Дженевьева слегка покраснела; им обоим этот разговор

показался неуместным. Не потому, что он нарушал ме¬

щанские представления о приличиях, но он касался их

личных, сокровенных чувств; против поведения заведую¬

щего восставали стыдливость и целомудрие, присущие

рабочему человеку, когда он стремится к достойной жиз¬

ни и нравственной чистоте.
Мистер Клаузен проводил их до лифта, сладко улы¬

баясь и поглядывая на них с благосклонным умилением,

меж тем как все приказчики, словно по команде, пово¬

рачивали голову и смотрели вслед стройной фигуре Джо.
—	А сегодняшняя встреча, Джо? —озабоченно спро¬

сил мистер Клаузен, пока они дожидались лифта.— Как

ваше самочувствие? Справитесь?
—	Конечно,— ответил Джо.— Самочувствие отлич¬

ное.
—	В самом деле? Превосходно! Я, видите ли, по¬

думал было... накануне свадьбы, и все такое... ха! ха!.,

можно и сдать немного... нервы опять-таки. Ничего уди¬

вительного, сам был женихом когда-то. Но вы в форме?

Ну ясно, незачем и спрашивать, и так видно... Ха! ха!

Ну, желаю удачи, сынок! Не сомневаюсь в успехе, ни

капельки не сомневаюсь. Ваша возьмет!
328

—	До свидания, мисс Прйчард,— обратился он к

Дженевьеве, галантно подсаживая ее в лифт.— Не за¬

бывайте нас. Всегда буду вам рад, искренне рад.
—	Все называют тебя «Джо»,— укоризненно ска¬

зала она, спускаясь с ним в лифте.— Почему не «мистер

Флемяшг»? По-моему, это как-то даже неприлично.
Но он задумчиво смотрел на мальчишку-лифтера и,

видимо, не слышал ее.
—	Что с тобой, Джо? — спросила она с той нежной

лаской в Голосе, которая всегда обезоруживала его.
—	Так, ничего,— ответил он.— Просто я думал о том,

как мне хотелось бы...
—	Хотелось бы... чего?—Голос ее звучал вкрадчи¬

во, а глаза глядели так проникновенно, что никто не

устоял бы перед ее взором, но Джо все еще смотрел в

сторону.
Потом, решительно взглянув ей в лицо, он прого¬

ворил:
—	Мне хотелось бы, чтобы ты хоть раз увидела меня

на ринге.
Она с отвращением передернула плечами, и его лицо

омрачилось. Ее кольнула мысль, что соперница стала

между ним)и и увлекает Джо прочь от нее.
—	Я... я бы с удовольствием...— торопливо прогово¬

рила она, делая над собой усилие и пьггаясь выказать

ему то горячее сочувствие, которым» женщина побеждает

даже сильнейших мужчин и которое заставляет их до¬

верчиво класть голову на женскую грудь.
—	Правда? Ты согласна?
Джо пристально посмотрел ей в глаза. Дженевьева

поняла его волнение: он словно бросал ей вызов, изме¬

рял силу ее любви.
—	Это была бы самая счастливая минута моей жиз¬

ни,— сказал он просто.
Что заставило Дженевьеву принять это внезапное ре¬

шение? Прозорливость любящего сердца, желание вы¬

казать Джо то участие, которого он у нее искал, потреб¬

ность увидеть соперницу лицом к лицу, дабы понять, в

чем) ее сила? Или, быть может, властный зов неведомо¬

го мира вторгся в тесные пределы ее однообразной, буд¬

ничной жизни? Так или иначе, но она почувствовала
329

прилив неведомой доселе отваги и сказала так же про¬

сто, как и он:
—	Согласна.
—	Я не думал, что ты согласишься, а то, пожалуй, не

рискнул бы просить тебя,— сознался он, когда они вы¬

шли из магазина.
—	А разве нельзя? — спросила она с тревогой, бояоь,

как бы ее решимость не остыла.
-Да нет, я мюгу это устроить. Но я никак не ду¬

мал, что ты согласишься. Никак не думал,— все еще не

оправившись от изумления, повторил он, уже подсадив

ее в трамвай и доставая из кармана мелочь на билеты.
ГЛАВА II
в рабочей среде, к которой принадлежали и Дже-

невьева и Джо, они были своего рода аристократами.

Они сумели сохранить душевное здоровье и чистоту во¬

преки окружавшим их убожеству и грязи. Чувство соб¬

ственного достоинства, тяга к благопристойному, более

утонченному укладу жизни заставляли их чуждаться

людей своего круга. Они не легко заводили знакомства,

и ни он, ни она никогда не имели близкого, закадычного

друга, с которым) делишься всем. А между тем1 оба они

были общительного нрава и не сходились ни с кем толь¬

ко потому, что дружба с людьми казалась им несовме¬

стимой с чистотой и добропорядочностью.
Трудно было бы найти другую работницу, котор?1Я

жила бы такой замкнутой, обособленной от внешнего ми¬

ра жизнью, как Дженевьева. Грубость, даже жестокость

окружающей среды не коснулись ее. Она видела лишь

то, что хотела видеть,— а хотела она видеть только хо¬

рошее,— и уверенно, без всяких усилий избегала всего

уродливого и пошлого. К уединению она привыкла с ма¬

лых лет. Дженевьева была единственным ребенком! в се¬

мье, и вместо трго, чтобы играть и резвиться на улице с

соседсьСйми детьми, она ухаживала за больной матерью.

Отец, конторский служащий, слабогрудый, худосочный,

был человек очень добрый и большой домосед, так как

по врожденной робости всегда чуждался людей. Бла¬

годаря ему в их маленьком семействе всегда царили мир

и ласковое внимание друг к другу.
330

в двенадцать лет Дженевьева осиротела. Прямо с

похорон отца она пошла к Силверстайнам и посели¬

лась в их квартире над кондитерской; старики обходи¬

лись с ней хорошо, кормили и одевали, а она помогала

им за прилавком. . Силверстайны особенно дорожили

Дженевьевой потому, что она могла сидеть в лавке по

субботам, когда их вера запрещала им работать.
И здесь, в этой тихой лавчонке, протекли шесть

лет ее отрочества. Знакомых у нее почти не было. По¬

друг Дженевьева не заводила: она так и не встретила де¬

вушки, с которой ей хотелось бы сойтись. Гулять по ве¬

черам с парнями своего квартала, как это делали все

девчонки, едва им минет пятнадцать лет, она тоже не

желала. «Вот кукла надутая»,— говорили про нее де¬

вушки, но все же относились к Дженевьеве с уваже¬

нием, хотя и недолюбливали ее за красоту и высокоме¬

рие. «Персик» — называли ее молодые люди, но лишь

вполголоса и когда поблизости не было подружек, чей

гнев они боялись навлечь на себя; никому из них и в го¬

лову не приходило знакомиться с Дженевьевой,— они

смотрели на нее с благоговейным трепетом, как на выс¬

шее существо, наделенное таинственным очарованием и

для них недосягаемое.
Дженевьева и в самом деле была красавица. Корен¬

ная американка, она, как это иногда случается в рабо¬

чей среде, неожиданно расцвела, словно прелестный

редкостный цветок, чудом выросший на скудной, негосте¬

приимной почве. Все в ней было прелестно: и нежный

румянец, благодаря которому она заслужила прозвище

«персик», и правильные, точеные черты, и девичья гра¬

ция. Голос у нее был тихий, движения неторопливые,

держалась она просто и с большим достоинством; обла¬

дая врожденным вкусом, она умела принарядиться, и

все, что бы она ни надела, казалось красивым и шло

к ней. И при том она была очень женственна, кротка и

привязчива, и в ней уже угадывалось тлеющее пламя

любви будущей жены и матери. Но эти затаенные чув¬

ства долгие годы дремали в ее душе, дожидаясь появле¬

ния избранника.
И вот однажды, жарким; субботним днем, в конди¬

терскую Силверстайна зашел Джо поесть мороженого.

Дженевьева не обратила на него внимания, так как бы¬
331

ла занята с другим покупателем; мальчуган лет шести¬

семи стоял перед прилавком и, боясь ошибиться в выбо¬

ре, сосредоточенно изучал разложенные под стеклом)

чудеса кондитерского искусства, увенчанные соблазни¬

тельной надписью: «Пяток за пять центов».
Она слышала, как вошедший сказал: «Мороженое с

содовой, пожалуйста», и спросила: «Какого мороженого

вы хотите?», не видя лица посетителя. Вообще не в ее

обычае было присматриваться к молодым людям. Ей чу¬

дилось в них что-то странное и непонятное. Взгляды их

почему-то смущали ее, и они ей не нравились: она нахо¬

дила их грубыми и неотесанными. Об этой стороне жиз¬

ни она еще никогда не задумывалась. Молодые парни,

которых ей приходилось видеть, ничем не привлекали

ее, она просто не замечала их. Словом, если бы Джене-

вьеву спросили, для чего на земле существуют мужчины,

она не нашлась бы, что ответить.
Накладывая в стаканчик мороженое, она случайно

взглянула на Джо, и ей сразу понравилось его лицо. По¬

чти в то же мгновение он посмотрел на нее, и она, опу¬

стив глаза, подошла к сифону с содовой. Наполняя бо¬

кал, Дженевьева опять невольно оглянулась на моло¬

дого человека, но только на одну секунду, потому что

взгляд его искал ее взгляда, а на лице было написано

столь неподдельное восхищение, что Дженевьева по¬

спешила отвернуться.
Ее удивило, что какой-то чужой мужчина может так

понравиться ей. «Хорошенький М1альчик»,— подумала

она простодушно, безотчетно пытаясь отмахнуться от

притягательной силы, которую трудно было объяснить

одной приятной наружностью. «Впрочем, нет, он вовсе

не хорошенький»,— сказала она себе, когда, поставив

перед ним мороженое и получив в уплату серебряную мо¬

нетку, в третий раз встретилась с ним глазами. Запас

слов ее был невелик, и она не слишком хорошо умела их

подбирать, но, вглядевшись в энергичное, мужественное

лицо молодого человека, она поняла, что «хорошенький»

не то слово.
«Значит, он красивый»,— догадалась она, снова опу¬

ская глаза под его взглядом. Но всех мужчин, которые

были хороши собой, называли красивьши, и это слово

тоже не понравилось ей. Однако, как бы его ни назвать,
332

смотреть на него было приятно, и Дженевьева не без до¬

сады заметила, что ей стоит усилий не глядеть в его сто¬

рону.
А Джо? Никогда еще не видел он такой красивой

девушки, как эта продавщица за прилавком*. Будучи

более сведущ в закойах природы, чем Дженевьева, он,

не задумываясь, ответил бы на вопрос, для чего на зем¬

ле существуют женщины, однако в своем представлении

о мире он не отводил им никакого места. Он так же ма¬

ло задумывался о женщинах, как Дженевьева о муж¬

чинах. Но теперь он задумался об одной из них, и эта

женщина была Дженевьева. Ему и не снилось, что жен¬

щина может быт1Ь так прекрасна; словно зачарованный,

смютрел он на Дженевьеву, но когда их взгляды встре¬

чались, ему становилось не по себе и хотелось отвернуть¬

ся, но она сама М1Гновенно опускала глаза.
Когда же она наконец медленно подняла ресницы и

поглядела на него в упор, он первый отвел глаза и щеки

его залила краска. Если Дженевьева и испытывала не¬

которое смущение, она ничем не выдала себя. Правда,

сердце у нее замирало от какого-то нового, еще никогда

не изведанного чувства, но внешне она сохраняла обыч¬

ную невозмутимость. Джо, напротив, был явно растерян

и трогательно неловок.
Ни он, ни она не знали, что такое любовь, и только

чувствовали неодолимое желание смотреть друг на дру¬

га. Оба были смущены и взволнованы, их неудержимо

влекло друг к другу, словно два химических элемента,

стремящихся к соединению. Джо долго сидел над ста¬

каном» с мороженьш, вертел в руках ложечку, краснел и

бледнел, не в силах уйти; она говорила с ним тихим го¬

лосом, скромно опуская глаза, и совсем околдовала его.
Но нельзя же до бесконечности сидеть над стаканом

с мороженым, а спросить еще порцию он не решился.

Итак, он ушел и зашагал по улице, ничего не видя во¬

круг, точно лунатик, а она осталась в лавке, грезя наяву.

Дженевьева промечтала весь день до вечера и поняла,

что влюбилась. С Джо было иначе. Он знал только, что

Схму хочется еще раз увидеть ее, посмотреть ей в лицо.

Ни о чем другом он не думал, да и это, в сущности, было

не мыслью, а лишь смутным, неосознанным желанием.
Но желания этого Джо побороть не мог. День и ночь
333

оно томило его; тесная кондитерская и девушка за при¬

лавком неотступно стояли у него перед глазами. Он ста¬

рался^ отогнать это видение. Ему было и страшно и стыд¬

но зайти еще раз в кондитерскую. Он хитрил с самим со¬

бой и утешался тем, что он «не дамский угодник». Не

раз и не два — десятки раз твердил он про себя эти сло¬

ва, но все было тщетно: не прошло и пяти дней, как он

вечером, после работы, снова заглянул в кондитерскую

Силверстайна. Он постарался войти очень свободно и

естественно, но видно было, что ноги ему не повинуются,

и только огромным усилием воли он заставил себя пере¬

ступить порог. Робость, неловкость сковали его еще силь¬

нее, чем в первое посещение. Дженевьева, напротив, ка¬

залась такой же спокойной, как всегда, хотя сердце у

нее бешено колотилось. У Джо язык прилип к гортани,

он едва мог выговорить: «Пожалуйста, мороженое с со¬

довой». Отчаянно торопясь, то и дело поглядывая на ча¬

сы, он проглотил свою порцию и обратился в бегство.
Дженевьева чуть не заплакала от обиды. Какая жал¬

кая награда за четыре дня ожидания! А ведь она уже

знала, что полюбила его. Конечно, он славный мальчик,

очень даже славный, но неужели он не мог посидеть еще

немножко? А Джо не успел дойти до угла, как его снова

потянуло к ней. Ему захотелось еще раз увидеть ее. Он

сначала не задумывался над тем), влюблен ли он. Лю¬

бовь? Это когда парни и девушки вместе гуляют. А он...

Но тут желание видеть Дженевьеву подсказало ему, что

именно этого и нужно добиваться. Он хочет быть с ней,

смотреть на нее, а когда же это можно сделать лучше,

как не во время прогулки вдвоем!? Так вот почему мо¬

лодежь гуляет парочками! И чем ближе подходила суб¬

бота, тем чаще у него мелькала эта мысль. Раньше

он думал, что такие прогулки просто условность, что-то

вроде обряда, который предшествует бракосочетанию.

Теперь он понял более глубокий смысл этого обычая, сам

стремился перенять его,— следовательно, он влюблен.

Итак, оба они пришли к одному и тому же выводу, и кон¬

чилось это так, как только и могло кончиться: к вели¬

кому изумлению всего квартала, Дженевьева вышла на

прогулку в сопровождении Джо.
Оба они были скупы на слова, и потому сближение

их протекало медленно. На его ухаживание она отвечала
334

сдержанно, и только глаза ее сияли любовью. Впрочем,

она стыдливо погасила бы и этот предательский огонек,

если бы знала, что он красноречивее слов выдает ее чув¬

ства. Не скоро начали они называть друг друга «доро¬

гой», «любимая»—такое обращение казалась им чудо¬

вищно нескром!НЫм; да и позднее Джо и Дженевьева, не

в пример другим влюбленным, не злоупотребляли при¬

знаниями в любви. Долгое время они довольствовались

тем, что гуляли вдвоем по вечерам или сидели на ска¬

мейке в городском саду. Говорили они мало; им случа¬

лось по часу не перемолвиться ни словом,— они только

глядели друг другу в глаза, не испытывая при этом ни

робости, ни тревоги, потому что при слабом свете звезд

не могли прочесть во Взглядах ничего, что нарушило бы

их душевный покой.
Ни один рыцарь не мог бы оказывать своей даме

больше внимания, чем Джо оказывал Дженевьеве. Ког¬

да они шл*и по улице, он неуклонно держался края тро¬

туара,— где-то он слышал, что так полагается,— а перей¬

дя на другую сторону улицы, тотчас обходил Дженевье-

ву сзади и опять шел с краю. Он носил ее свертки и

однажды, когда они гуляли в ненастную погоду, даже взял

у нее из рук зонтик. Он не знал, что существует обычай

посылать даме своего сердца цветы, и вместо цветов

посылал фрукты. В фруктах он видел пользу: они вкус¬

ные. О цветах он ни разу не подумал, пока не увидел

розу в ее волосах. Он не мог оторвать глаз от бледно-ало¬

го цветка, потому что он украшал головку Дженевьевы,

потому что она сама выбрала его и воткнула в волосы.

Это заставило его пристально разглядывать розу, и он

вдруг увидел, сколько в ней красоты. Она, в свою оче¬

редь, восхитилась искренним восхищением, с каким он

смотрел на цветок, любовный трепет с новой силой охва¬

тил их благодаря бледной розе в ее волосах. Отныне

не было более страстного любителя цветов, чем Джо.

И он сделал открытие, изобрел новый знак рыцарского

внимания: послал Дженевьеве пучок фиалок. Это была

его собственная идея. Он никогда не слышал о том, что¬

бы мужчины посылали женщинам цветы, до сих пор он

думал, что цветы нужны только для украшения комнат

да на похоронах. Он чуть ли не ежедневно посылал Дже¬

невьеве цветы в полном убеждении, что до него такая
335

мысль никому не приходила в голову и это открытие по

праву принадлежит ему одному.
Он боготворил Дженевьеву, благоговел перед ней, и

она с неменьшим благоговением принимала его любовь.

Для него она была сама чистота, само добро, святая

святых, которую страшно оскорбить даже чрезмерным

обожанием. Никого равного ей он не знал. Она ничем не

походила на других девушек. Ему и в голову не прихо**

дило, что она может иметь что-нибудь общее с его сес¬

трами или с чьей-либо сестрой. Она была больше, чем

красивая девушка, больше, чем женщина. Она... словом,

она была Дженевьева — существо высшей породы, непо¬

вторимое чудо творения.
Почти так же смотрела и Дженевьева на своего воз¬

любленного. Правда, ей случалось в каких-нибудь ме¬

лочах осуждать его — в то время как он в своем слепом

преклонении никогда не осмеливался даже судить о

ней,— но когда она думала о нем, все мелочи забыва¬

лись и он казался ей совершенством; в нем заключался

весь смысл ее жизни, и ради него она готова была уме¬

реть, как готова была жить для него. В пылких мечтах

она видела себя умирающей, жертвующей жизнью ра¬

ди него, и своей смертью она выказала бы ему всю си¬

лу своей любви, лучше, полнее, чем она могла это сде¬

лать в жизни.
Любовь их была как пламя и как утренняя роса.

Желаний они почти не знали,— это казалось им кощун¬

ством. О физической близости, к которой могла бы при¬

вести их любовь, они не смели и помыслить. Но их без¬

отчетно влекло друг к другу, они познали радость лег¬

кого прикосновения к руке или к плечу, мимолетного ру¬

копожатия, беглого поцелуя, волнующей ласки ее волос

на щеке, ее пальцев, откидывающих его кудри со лба.

Все это они испытали, и, хотя не могли бы объяснить по¬

чему, но в этой потребности коснуться друг друга, при¬

ласкать друг друга им смутно чудилось что-то гре¬

ховное.
Иногда Дженевьеве хотелось обнять Джо, прижать¬

ся к нему, дать полную волю своей любви, но каждый

раз ее удерживал благочестивый страх. В такие минуты,

ее М1УЧИЛ0 сознание, что в ней гнездится какой-то неве-

дом>ый ей, но тяжкий грех. Конечно, дурно, очень дурно,
336

что ей хочется броситься на шею своему возлюбленно¬

му. Ни одна уважающая себя девушка на это не решит¬

ся, такие желания недостойны женщины. К тому же,

если бы она это сделала, что бы он подумал о ней? Стои¬

ло ей только вообразить себе такую ужасную картину,

как она внутренне вся съеживалась и корчилась, сгорая

от тайного стыда.
Но и Джо не избежал непонятных ему порывов, и

самым непонятным из них было острое желание причи¬

нить Дженевьеве боль. Когда он долгим и извилистым!

путем завоевал наконец право обнять свою подругу за

талию, он только усилием воли заставил себя не сжать

ее изо всех сил, так, чтобы она закричала от боли. Жесто¬

кая потребность причинить кому-нибудь боль была чуж¬

да ему. Даже на ринге он никогда не наносил удара с

такой целью: там он был участником Игры, и от него тре¬

бовалось сделать так, чтобы противник упал и в те¬

чение десяти секунд не мог подняться на ноги. Джо

никогда не бился только из желания причинить боль.

Правда, это оказывалось неизбежным для достижения

цели, однако сама цель была иной. Но здесь, сидя ря¬

дом с любимой, Джо испытывал желание сделать ей

больно. Почему, когда он двумя пальцами охватывал ее

запястье, ему хотелось сдавить его так, чтобы хрустнули

кости? Этого он не мог понять и сокрушался о том, что

где-то в недрах его души таятся жестокие инстинкты, о

которых он и не подозревал.
Однажды, прощаясь с ней, он обнял ее и порывисто

прижал к себе. Испуганный и жалобный возглас Дже-

невьевы образумил его, и он разжал руки; ему было

очень стыдно, но вопреки стыду его пронизывала дрожь

неизъяснимого счастья. То же испыгала и Дженевьева.

Когда Джо сдавил ее своими сильными руками, первым

и самым острым ощущением была физическая боль, но

боль эта показалась ей сладостной; и опять она почув¬

ствовала раскаяние: она знала, что согрешила, хотя не

понимала, чем она грешна и почему считает себя греш¬

ницей.
Очеиь скоро, почти в самом начале их знакомства,

старик Силверстайн застал в своей кондитерской Джо и

в изумлении вытаращил на него глааа. А после ухода

юноши миссис Силверстайн дала волю своим материи-
22.	Джек Лондон, т. UI.	3^7

ским чувствам и разразилась проклятиями по адресу

боксеров вообще и Джо Флеминга в частности. Тщетно

Силверстайн. пытался унять разгневанную супругу:

ведь она только и могла, что изливать свой гнев, в удел

ей достались все материнские чувства, но материнских

прав она не имела.
Дженевьева, ошелом1ленная потоком брани, лившим¬

ся из уст старой еврейки, не вслушивалась в ее обвине¬

ния и проклятия,— она поняла только одно, и это откры¬

тие сразило ее: ее возлюбленный не кто иной, как Джо

Флеминг, знаменитый боксер! Это было отвратительно,

немыслимо, это было так нелепо, что она отказывалась

верить! Ее Джо, с ясными глазами, с нежным румянцем

на щеках, мог оказаться кем угодно, но только не боксе¬

ром. Она никогда не видела этих людей, но в ее пред¬

ставлении между ними и Джо не было рещительно

ничего общего. Дженевьева всегда думала, что боксер —

грубое животное с глазами тигра и низким, как у

обезьяны, лбом. Разумеется, она слышала о Джо Фле¬

минге,—кто же в Уэст-Окленде не знал его? Но ей ни¬

когда не приходило на ум, что это и есть ее Джо.
Когда Дженевьева опомнилась после первого страш¬

ного удара, она услышала истерический крик миссис

Силверстайн: «Нашла себе компанию — профессиональ¬

ный боксер!» Потом супруги Силверстайн заспорили:

муж говорил, что Джо завоевал громкую славу, а же¬

на возражала, что слава бывает разная — и добрая и

дурная.
—	Джо—хороший мальчик,— настаивал Силвер¬

стайн,— он зарабатывает много денег и бережет их.
—	Что ты мне рассказываешь!—кричала миссис

Силверстайн.— Много ты знаешь! Уж лучше молчал

бы! Сам бросаешь деньги на этих паршивых боксеров!

Откуда ты знаешь, какой он? Нет, ты скажи, откуда?
—	А вот знаю,— стойко отвечал старик. Дженевьева

впервые видела, чтобы он осмелился возражать жене,

если та разбушуется.— Когда отец его умер, Джо

пошел работать на склад к Хэнсену. А в семье, кроме

Джо, еще шестеро детей. И мальчик был для них вме¬

сто отца. Он работал и работал. И хлеб и мясо им поку¬

пал и за квартиру платил. По субботам приносил домой

десять долларов. Потдм Хэнсен положил ему двена¬
338

дцать долларов. И что же делал Джо? Все приносил

домой матери. И все работал и работал. Хэнсен поло¬

жил ему двадцать долларов. Что же делает Джо? При¬

носит деньги домой. Маленькие братья и сестры ходят

в школу, имеют хорошее платье, кушают мясо и хлеб, а

мат1Ь никаких забот не знает, и в глазах у нее радость,

и она гордится своим сыном Джо, потому что он очень

хороший мальчик.
А какой он красавец, как сложен! Ах ты, боже ж ты

мой! Он сильнее быка, проворней тигра, а. голова ясная,

холодная как лед, глаза быстрые, все видят, так и стре¬

ляет ими. Он бился с парнями на складе Хэнсена, а по¬

том с парнями из магазина. А потом дрался в клубе и

нокаутировал Спайдера — в один момент, раз — и гото¬

во! Приз — пять долларов! И что же он сделал? Принес

деньги домой и отдал матери.
Он стал часто выступать в клубах; все призы брал:

десять долларов, пятьдесят, сто долларов... И что же он

сделал, как ты думаешь? Бросил слу^жбу у Хэнсена?

Начал кутить с приятелями? Ничего подобного! Он хо¬

роший мальчик: работает, как работал, а вечером бокс

в клубе. И вот он мне говорит. «Силверстайн,— гово¬

рит,— чего ради я плачу за квартиру?» Что я ему отве¬

тил, это неважно, но он пошел и купил хорошенький до¬

мик для своей матери. И все работал и работал у Хэнсе¬

на, а по вечерам выступал в клубе, чтобы оплатить

домик. Купил сестрам рояль, купил ковры на стены, по¬

весил картины. И еще скажу: он честный боксер, он ста¬

вит на самого себя. Это хороший знак, если боксер

ставит на самого себя, вот тогда-то и надо делать на него

ставку...
Но тут миссис Силверстайн застонала от уЖаса и от¬

вращения ко всякому азарту, а ее муж, спохватившись,

что собственное красноречие завело его слишком дале¬

ко, принялся клятвенно уверять разъяренную супругу, что

он в большом! выигрыше.
—	И этим я обязан Джо Флемингу,— заключил

он.— Я всегда ставлю на него и всегда выигрываю.
Но Дженевьева и Джо самой природой были созда¬

ны друг для друга, и ничто, даже это страшное откры¬

тие, не могло разлучить их. Тщетно Дженевьева пыта¬

лась ожесточиться против Джо. Она боролась со своей
339

любовью, а не с ним, и ей самой было удивительно, что

она находит тысячу причин, оправдывающих Джо, и что

он все так же дорог ей; и она, как истая женщина, ре¬

шила войти в его жизнь, повернуть его судьбу по-своему.

Их совместное будущее рисовалось ей в радужном све¬

те; и она не замедлила одержать первую блестящую по¬

беду: Джо уступил ее просьбам и дал слово отказать¬

ся от бокса!
А Джо, как истый мужчина, одержимый любовной

мечтой, стремясь к обладанию бесценным, незем»ным

предметом своих желаний, не устоял перед Дженевье-

вой, И все же даже в ту минуту, когда он давал ей сло¬

во, он смутно, в самой глубине души, чувствовал, что

не сможет отречься от Игры: где-то, когда-то» вероят¬

но, не скоро, но он непременно вернется к ней. И перед

его мысленным взором мгновенно промелькнули мать,

братья и сестры, их многочисленные нужды, дом, кото¬

рый постоянно требует покраски и побелки, налоги и об¬

ложения, дети, которых родит ему Дженевьева, и сум¬

ма его жаловаиья на складе Хэнсена. Но он тотчас ото¬

гнал от себя эту пугающую картину, отмахнулся, как

всегда бывает в таких случаях, от предостерегающего

голоса рассудка; он видел одну только Дженевьеву, чув¬

ствовал только, что его влечет к ней, что всем существом

своим он жаждет ее любви, и он беспечно подчинился

ее воле, а она так же беспечно присвоила себе власть

над его жизнью и действиями.
Ему было двадцать лет, ей — восемнадцать, юная

чета, созданная для продолжения рода, оба цветущие,

крепкие, с румянцем здоровья на щеках; и когда они вме¬

сте выходили гулять, то даже в незнакомой воскрес¬

ной толпе на берегу бухты все взоры обращались на них.

Мужественная красота Джо не уступала ее девичьей

прелести; ее грация была под стать его силе, изяще¬

ство и нежность сложения — его стройной, мускулистой

фигуре. Не одна женщина, стоявшая много выше Джо

на общественной лестнице, заглядывалась на его откры¬

тое, простодушное лицо с широко расставленными ярко¬

синими глазами. Сам он не замечал этих взоров, не ви¬

дел их почти матерински-ласкового призыва, но Джене¬

вьева видела и понимала; и при мысли, что он принад¬

лежит ей, что он в ее власти, бурная радость охваты¬
340

вала ее. Нельзя сказать, чтобы Джо не замечал взгля¬

дов, которые мужчины бросали на Дженевьеву,— эти

взгляды даже сердили его, но сама Дженевьева несрав¬

ненно лучше, нежели он, понимала их смысл.
' ГЛАВА III
Дженевьева надела щегольские ботинки Джо на тон¬

кой подошве и, заливаясь смехом, вытянула ноги, а Лот¬

ти, тоже весело хохоча, нагнулась, чтобы подвернуть ей

штанины. Лотти, сестра Джо, была посвящена в их тай¬

ну; это она уговорила мать пойти в гости к соседям, и

теперь весь дом был в их распоряжении. Обе девушки

спустились вниз на кухню, где их поджидал Джо. Он

вскочил, увидев Дженевьеву, и лицо его просияло лю¬

бовью и счастьем.
—	Скорей, Лотти, подбери ей юбку,— крикнул он.—

Надо поторапливаться. Так хорошо, сойдет. Видны бу¬

дут только края брюк; пальто все прикроет. Сейчас по¬

смотрим, как это получится. Я взял пальто у Криса.

Славный малый! А уж ловок, ой-ой! Маленький такой,

проворный,— болтал Джо, надевая на Дженевьеву

пал1Ьто; оно доходило ей до пят, но сидело на ней отлич¬

но, точно на нее было сшито.
Джо нахлобучил ей на голову кепку и поднял ворот¬

ник. Он был так широк, что доходил до края кепки, и

под НИМ! исчезли волосы Дженевьевы. Когда Джо за¬

стегнул верхнюю пуговицу, концы воротника закры¬

ли щеки, рот и подбородок Дженевьевы, и, только при¬

глядевшись, МОЖНО было различить затененные козырь¬

ком глаза и чуть белевший нос. Она прошлась по ком¬

нате, но и при ходьбе из-под пальто виднелись лишь

края штанин.
—	Азартный игрок, не пропускающий ни одной встре¬

чи. Схватил насморк и кутается, чтобы не заболеть,—

смеясь, говорил Джо, любуясь делом своих рук.— А у те¬

бя много денег с собой? Я держу десять против шести.

Хочешь поставить шесть?
—	А это на кого? — спросила Дженев1ьева.
—	На Понту, конечно,— с обидой в голосе ответила

Лотти, давая понять, что тут никаких сомнений быть не

может. ‘
341

—	Хорошо,— кротко сказала Дженевьева,— только я

ничего в этом не смыслю.
На этот раз Лотти промолчала, но по ее лицу было

видно, что замечание Дженевьевы тоже показалось ей

обидным. Джо посмотрел на часы и объявил, что по¬

ра отправляться. Лотти обняла брата и крепко поце¬

ловала в губы; потом она поцеловалась с ДЖеневьевой.

Джо обнял сестру за талию, и она проводила их до

калитки.
—	Что это значит — десять против шести?—спро¬

сила Дженевьева, когда они вышли на улицу; шаги их

гулко отдавались в морозном воздухе,
—	Это значит, что я фаворит,— ответил Джо.— Вот

зрители на ринге и держат пари на десять долларов,

что я выиграю встречу, а другие держат пари на шесть

долларов, что я проиграю.
—	Но если ты фаворит и все уверены, что ты выиг¬

раешь, то почему же держат пари против тебя?
—	На то и состязание,— засмеялся Джо.— Мнения

расходятся. А кроме того, всегда есть надежда на мет¬

кий удар, на непредвиденный случай. Мало ли что может

быть,— добавил он серьезно.
Она в страхе обхватила его руками и прижала к се¬

бе, словно хотела защитить от опасности, но он весело

засмеялся.
—	Погоди, погоди, сама увидишь. Ты только не пу¬

гайся вначале. Первые раунды будут свирепые. Это

сильная сторона Понты. Он напористый, просто не че¬

ловек, а вихрь, так и молотит кулаками и побеждает

противника в первых раундах. Так он нокаутировал

многих боксеров, которые выше его по классу. Мое де¬

ло — выдержать его натиск, только и всего. А потом он

выдохнется. И вот тут-то я возьмусь за него. Следи хо¬

рошенько, ты поймешь, когда я начну наступать. Он от

меня не уйдет.
Они подошли к стоявшему на темном углу зданию,

где, судя по вывеске, помещался спортивный клуб; на

самом же деле здесь устраивались только состязания

по боксу под наблюдением полицейских властей. Джо,

оставив Дженевьеву, первым вошел в подъезд, она по¬

следовала -за ним.
—	Только не вынимай рук из карманов,— предосте-
342

per ее Джо,— и все сойдет отлично. Каких-нибудь две

минуты.
—	Он со мной,— сказал Джо швейцару, разговари¬

вавшему с полисменом.
И швейцар и полисмен дружески кивнули Джо, не

обратив никакого внимания на его спутника.
—	Они не догадались. И никто не догадается,— шеп¬

нул Джо, когда они подымались по лестнице на вто¬

рой этаж.—А если кто что-нибудь и подумает, то все

равно ради меня будет молчать. Да и как узнать, кого я

привел? Сюда, вот сюда!
Он отворил дверь в тесную комнату — что-то вроде

конторы,— усадил Дженевьеву на пыльный стул с про¬

давленным сиденьем и ушел. Через несколько минут он

вернулся в ДЛИНН0М1 купальном халате и парусиновых

башмаках. Дженевьева, дрожа от страха, прильнула к

нему. Он нежно обнял ее одной рукой.
—	Не бойся, Дженевьева,— сказал он ободряюще.—

Я все уладил. Никто не узнает.
—	Я за тебя боюсь, Джо,— проговорила Дженевье¬

ва.— Мне все равно, что будет со мной. Я боюсь за тебя.
—	Все равно, что будет с тобой? А я думал, именно

это тебя тревожит!
Он смотрел на нее с изумлением!, пораженный этим)

новым, ярчайшим свидетельством величия женской ду¬

ши, хотя Дженевьева уже не раз восхищала его чутко-

сттью и глубиной своих чувств. С минуту он не мог вы¬

молвить ни слова, потом проговорил, запинаясь от вол¬

нения:
—	За меня боипиься? И тебе все равно, что могут про

тебя подумать? Ни о чем, кроме меня, не заботишься?

Ни о чем1?
Громкий стук в дверь и зычный окрик: «Где ты там

прохлаждаешься!» — вернули Джо к действительности.
—	Скорей, Дженевьева, поцелуй меня еще раз,— про¬

шептал он проникновенно.— Сегодня моя последняя

встреча, и я буду биться, как еще никогда не бился:

ведь ты увидишь меня на ринге!
Минуту спустя, все еще чувствуя на губах прикосно¬

вение его горячих губ, Дженевьева очутилась в кучке

суетящихся молодых людей; никто, казалось, не заме¬

чал ее. Некоторые были без пиджаков, в рубашках с за¬
343

сученными рукавами. Окружив Дженевьеву, они вместе

с ней вошли в зал через задние двери и медленно заша¬

гали по боковому проходу.
Полутемный зрительный зал, сильно смахивавший на

сарай, был переполнен; в густых клубах табачного ды¬

ма лишь смутно виднелиаь люди и предметы. Дже-

невьева подумала, что она сейчас задохнется. В зале

стоял глухой гул мужских голосов, в который врывались

пронзительные крики мальчишек — продавцов афиш и

содовой воды. Кто-то предлагал пари — десять против

шести — за Джо Флеминга. Голос звучал монотонно, без¬

надежно, как показалось Дже^евьеве, и она с гордо¬

стью сказала себе: еще бы, кто же решится ставить

против ее Джо!
Но не одна гордость за Джо волновала ее. Вообра¬

жение у нее разыгралось, когда она проникла в этот

вертеп, куда женщины не допускались. Что могло быть

увлекательней такого приключения? Все здесь неизве¬

данно, таинственно, страшно. К тому же она впервые в

жизни отважилась на такой дерзкий поступок, впервые

переступила узкие границы благопристойности, установ¬

ленные самым беспощадным из тиранов — судом» куму¬

шек рабочего квартала. Дженев1ьеве стало жутко, жут¬

ко за себя, хотя минуту назад она думала только о Джо.
Дженевьева не заметила, как дошла до другого кон¬

ца зала и, поднявшись на несколько ступенек, очутилась

в маленькой боксерской уборной. Здесь тоже было пол¬

но мужчин, и Дженевьева решила, что все они так или

иначе причастны к Игре. Тут Джо покинул ее. Но не

успела она испугаться за свою дальнейшую судьбу, как

один из ее спутников грубовато сказал: «Эй ты, иди за

мной!» Протиснувшись следом за ним к двери, она уви¬

дела, что еще один телохранитель идет позади.
Они проходили по каким-то подмосткам, где зрители

сидели в три ряда, и тут Дженевьева впервые бросила

взгляд на ринг. Она шла на одном уровне с площадкой,

и так близко, что могла бы коснуться рукой натянутых

вокруг нее канатов. Пол был покрыт брезентом». За рин¬

гом и по обе стороны его Дженевьева, словно в тумане,

увидела переполненный зал.
Комната, из которой она вышла, упиралась в один

из углов ринга. Пробравшись вместе со своим провод¬
344

ником по рядам, она вошла в такую же тесную каморку,

•примыкавшую к противоположному углу ринга.
—	Сиди тут смирно и жди, когда я приду за то¬

бой,— сказал молодой человек, указывая на отверстие,

проделанное в стене
ГЛАВА IV
Она кинулась к глазку и увидела прямо перед собой

ринг. Он весь был как на ладони. И только кусок зри¬

тельного зала не попадал в ее поле зрения. Над пло¬

щадкой ярко горел пучок газовых рожков. На подмост¬

ках, вдоль которых она только что пробиралась, в пер¬

вом ряду сидели люди с карандашами и блокнотами, и

ДЖеневьева поняла, что это репортеры местных газет;

один из них жевал резинку. Остальные два ряда занима¬

ли пожарники из ближайшей пожарной части и не¬

сколько полисменов в форме. В середине первого ряда,

между двумя репортерами, сидел совсем еще молодой

начальник полиции. Дженевьева с удивлением узнала в

одном из зрителей по ту сторону ринга мистера Клаузе¬

на. Белый, румяный, с внушительными бакенбардами,

он чинно сидел у самого ринга, в первом ряду. Несколь¬

кими местами дальше, в том же ряду, она увидела крас¬

ное от волнения, морщинистое лицо Силверстайна.
Под жидкие аплодисменты публики несколько моло¬

дых людей без пиджаков пролезли под канатом с ведер-

кам1И, бутылками, полотенцами и прошли через площад¬

ку в угол наискосок от Дженевьевы. Один из них сел на

табурет и прислонился спиной к канатам. На нем был

плотный белый свитер, на голых ногах парусиновые

башмаки. Другая группа молодых людей заняла угол

прямо перед Дженевьевой. Раздались дружные аплоди¬

сменты, и, приглядевшись, она узнала Джо: он сидел на

стуле в том же купальном халате, и его коротко остри¬

женные каштановые кудри приходились на расстоянии

метра от ее глаз.
Молодой человек с пышной шевелюрой и в высочен¬

ном крахмальном воротничке, облаченный в черную па¬

ру, вышел на середину ринга и поднял руку.
—	Просим» почтеннейшую публику не курить,— ска¬

зал он.
545

Просьба была встречена громким ропотом и сви¬

стом. И Дженевьева с возмущением заметила, что все

преспокойно продолжают дымить. МиСтер Клаузен вы¬

слушал предупреждение распорядителя, держа в руках

зажженную спичку, и как ни в чем не бывало закурил

сигару. Дженевьева почувствовала к нему острую не¬

нависть. Как мюжет ее Джо драться в таком дымище?

Ей и то нечем дышать, а она ведь просто сидит, не дви¬

гаясь.
Распорядитель подошел к Джо. Тот встал; купаль¬

ный халат соскользнул с него, и Джо вышел на сере¬

дину ринга обнаженный, в одних парусиновых баш¬

маках и в коротких белых трусах. Дженевьева потупи¬

лась. Она была одна, никто не мог видеть ее, и все же

она вся вспыхнула от жгучего стыда, увидев наготу

своего возлюбленного. Но тут же взглянула опять, хоть .

совесть и мучила ее: ведь ясно, что видеть его таким —

грешно. И волнение, поднявшееся в ней, и страстный по¬

рыв, толкавший ее к нему,— конечно, это грех. Но то

был сладостный грех, и, отвергнув правила общеприня¬

той морали, она не отводила глаз от своего возлюблен¬

ного. Изначальный инстинкт, первородный грех, вся мо¬

гучая природа властно заявляли о себе. Словно зазву¬

чали тихие голоса матерей минувших тысячелетий и пер¬

вый крик еще не рожденных М1ладейцев. Но этого она не

знала, знала только, что она грешница, и с гордо

поднятой головой приняла отважное решение сбросить

с себя все оковы и до дна испить чашу греха.
Она никогда не задумывалась о человеческом теле,

скрытом под одеждой. Тело существовало в ее представ¬

лении только как лицо и руки. Дитя цивилизации, обла¬

чившей человека в одежды, она без одежды не мыслила

человека. Людская порода была для нее породой оде¬

тых двуногих, с голым ЛИЦОМ), голыми руками и порос¬

шей волосами головой. Когда она думала о Джо, перед

ней тотчас возникал образ ее возлюбленного: кудрявый

юноша с нежным) девичьим румянцем, синими глаза¬

ми — и, конечно, в одежде. А теперь он, божественно

прекрасный, стоял почти обнаженный, в ослепитель¬

ном белом свете. И Дженевьева внезапно подумала, что

бог всегда рисовался ей в обличье обнаженного, полу¬

скрытого в тумане существа. Эта мысль, сближавшая ее
346

возлюбленного с всевышним, показалась ей кощунствен¬

ной, еретической, и она испугалась ее, как самого тяжко¬

го греха.
Вкус Дженевьевы был воспитан на олеографиях, но

врожденное чувство прекрасного подсказало ей, что пе¬

ред глазам1и у нее истинное чудо красоты. Ей всегда нра¬

вилась наружность Джо, но эта наружность была не¬

разрывно связана в ее представлении с одеждой, и Дже-

невьеве казалось, что Джо так привлекателен потому,

что хорошо одевается. Ей и не снилось, какая совершен¬

ная красота может скрываться под одеждой. Это от-

крьггие ошеломило ее. Кожа у Джо была белая, как у

женщины, и несравненно более гладкая, шелковистая,

почти без растительности. Это Дженевьева заметила;

всем остальным: изяществом линий, гармоничностью

мускулистого, хорошо развитого тела — она лишь безот¬

четно любовалась. Весь облик Джо дышал чистотой и

грацией. Озаренное улыбкой лицо, точеное, словно ка¬

мея, казалось еще более юным, чем1 всегда.
Джо улыбался потому, что распорядитель положил

ему руку на плечо и, повернув его лицо к публике,

сказал:
—	Рекомендую: Джо Флеминг, краса и гордость

Уэст-Окленда.
Зрители бешено захлопали. Раздались громкие кри¬

ки, восторженные возгласы.
—	Джо! Наш Джо! — неслось со всех концов зала.
Джо вернулся в свой угол. Никогда еще не казался
он Дженевьеве столь не похожим на боксера. У него та¬

кие кроткие глаза, ни во взгляде, ни в выражении рта

нет ничего свирепого, зверского, а телом он слишком

хрупок, и кожа нежная, гладкая, а лицо совсем маль¬

чишеское, доброе и одухотворенное. Ее неискушенный

глаз не замечал мощной грудной клетки, широких нозд¬

рей, глубокого дыхания, вздувшихся бугров мышц под

атласной кожей,— не видел всех этих тайников под¬

спудных сил, созданных для разрушения. Он представ¬

лялся ей фарфоровой статуэткой, с которой нужно об¬

ращаться бережно, любовно, потому что от одного гру¬

бого прикосновения она может разбиться вдребезги.
Джон Понта, после того как два его секунданта с

трудом стащили с него белый свитер, тоже вышел на
347

середину ринга. И Дженевьева содрогнулась от ужаса,

взглянув на него. Вот это боксер! Зверь с низким, как у

обезьяны, лбом, с крошечными глазами под насупленны¬

ми косматыми бровями, с приплюснутым носом, толстогу¬

бым, угрюмым ртом. Дженевьева со страхом смотрела

на его квадратную нижнюю челюсть, бычий загривок,

на прямые, коротко остриженные волосы, похожие, ка¬

залось ей, на жесткую кабаиью щетину. Вот где гру¬

бость и жестокость — свирепое первобытное варварство.

Кожа, смуглая почти до черноты, была покрыта на гру¬

ди и плечах порослью, курчавой, как собачья шерсть.

Широкая грудь, мощные ноги, непомерно вздувшиеся

мышцы — в ЭТ0М1 не было ни намека на красоту и гармо¬

нию. Он как бы весь состоял из бугров, узлов и шишек;

от избытка физической силы тело его утратило челове¬

ческий облик.
—	Джон Понта из спортивного клуба Уэст-бэй,—

сказал распорядитель.
Публика холодно приветствовала его. Симпатии зри¬

телей были явно на стороне Джо.
—	Валяй! Съешь его, Понта! Съешь! — крикнул чей-

то голос в наступившей тишине.
Во всех концах зала раздались насмешливые воз¬

гласы, презрительные замечания. Понта злобно оскалил

зубы и, повернувшись, прошел в свой угол. Он и не мог

рассчитывать на теплый прием у публики, безотчетно

питавшей к нему неприязнь,— слишком явно проступа¬

ли в нем черты первобытной дикости; это было живот¬

ное, лишенное всего духовного, неспособное мыслить,—

опасное чудовище, внушавшее страх, как внушает страх

тигр или змея,— место которому в железной клетке, а не

на воле.
И Понта понимал, что зрители против него. Как за¬

травленный зверь, окруженный охотниками, он мед¬

ленно обвел ненавидящим взглядом) лица своих врагов.

От этого взгляда маленький Силверстайн, восторжен¬

но выкрикивавший имя Джо, скорчился, будто его опа¬

лило огнем, и язык прилип у него к гортани. Дженевъе-

ва видела это. И когда глаза Понты встретились с ее гла¬

зами, она тоже отшатнулась и вся съежилась. В сле¬

дующее мгновение Понта остановил свой взгляд на Джо.

Дженевьеве казалось^ что Понта нарочно разжигает в
348

себе ненависть. Джо посмотрел на противника ясным

мальчишеским взором, но лицо у него стало суровым.
Распорядитель вывел на середину еще одного моло¬

дого человека, без пиджака, с приветливым», добродуш¬

ным лицом.
—	Рекомендую: Эдди Джонс, судья предстоящего

состязания,— сказал распорядитель.
—	Эдди! Наш Эдди! — кричали зрители, дружно

аплодируя судье, который, как отметила Дженевьева,

тоже, видимо, был любимцем публики.
Противники с помощью своих секундантов уже натя¬

гивали перчатки. Один из секундантов Понты прошел в

угол Джо и проверил его перчатки, прежде чем Джо на¬

дел их. По знаку судьи оба противника вышли на сере¬

дину ринга, за ними — секунданты. Джо и Понта ока¬

зались лицом к лицу, между ними — судья. Секун¬

данты стояли, положив руки друг другу на плечи и вы¬

тянув шеи. Судья что-то говорил, и все внимательно слу¬

шали.
Потом группа распалась, и распорядитель снова вы¬

шел вперед.
—	Вес Джо Флеминга — сто двадцать восемь,— объ¬

явил он,— Джона Понты — сто сорок. Бой продолжает¬

ся до тех пор, пока одна рука свободна, и при выходе из

клинча противники должны соблюдать осторожность.

Напоминаем публике, что бой будет вестись до оконча¬

тельного результата. Наш клуб не признает состязаний

вничью.
Распорядитель, согнувшись, пролез под канатом и со¬

скочил с площадки. Секунданты тоже ушли из своих

углов, унося с собой табуреты и ведра. На ринге оста¬

лись только оба противника и судья. Раздался удар гон¬

га. Противники быстро вышли на середину. На одну се¬

кунду их правые руки сошлись в мнимом рукопожатии.

И сразу же Понта начал с ожесточением наносить уда¬

ры правой и левой, но Джо уклонился, отскочив назад.

Словно камень, пущенный из пращи, Понта снова нале¬

тел на Джо.
Бой начался. Дженевьева следила за ним, судорож¬

но прижав руку к груди. Этот град ударов, проворство и

ожесточение, с какими Понта наносил их, приводили ее

в ужас. Она была уверена, что он искалечит Джо. По
349

временам она не видела лица Джо, его заслоняли бы¬

стро мелькавшие перчатки, но она слышала гулкие уда¬

ры,— и каждый раз у нее от страха тошнота подсту¬

пала к горлу. Она не знала, что это просто боксерская

перчатка стукается о перчатку или о плечо, не причиняя

вреда.
Вдруг картина боя изменилась: противники крепко

держали друг друга в объятиях; ни тот, ни другой не

наносил ударов. Дженевьева догадалась, что это и

есть «клинч», о котором! говорил ей Джо. Понта старал¬

ся вырваться, Джо не выпускал его. Судья крикнул: «Ра¬

зойтись!» Джо хотел отступить, но Понте удалось

высвободить руку, и Джо, чтобы увернуться от уда¬

ра, снова обхватил противника. Но на этот раз

его перчатка была прижата ко рту и подбородку

Понты, и когда судья вторично крикнул: «Разойтись!»,— .

Джо запрокинул противнику голову и отскочил от

него.
В течение нескольких кратких мгновений Дженевьеве

ничто не мешало видеть возлюбленного. Его левая нога

была слегка выдвинута вперед, корпус и колени чуть со¬

гнуты, голова опущена, и приподнятые плечи прикры¬

вали ее. Руки он держал перед собой, готовый и к защи¬

те и к нападению. Все мускулы его были напряжены,—

и Дженевьева видела, как при каждом движении они,

словно живые, свиваются клубком и перекатываются

под белой кожей.
Понта снова наступал, и Джо приходилось туго. Он

еще ниже пригнулся, как бы сжался весь, и стойко

принимал удары, подставляя плечи, локти, руки. Удары

градом сыпались на него, и Дженевьеве казалось, что

ему ни за что не уйти живым. Но он стоял под ударами,

отражая их плечом или перчаткой, то откидыраясь на¬

зад, то клонясь вперед, словно дерево, раскачиваемое

ветром. Только услышав аплодисменты и бурные крики

зала: «Молодец, Джо! Держись!» — и увидев, как Сил-

верстайн, не помня себя от восторга, едва не вскочил

со стула, Дженевьева поняла, что Джо не только не гро¬

зит гибель, а, напротив, он держится хорошо. Но Понта

не отступал, и свирепый вихрь его ударов лишь в ред¬

кие мгновения не заслонял от Дженевьевы ее возлюб¬

ленного.
350

ГЛАВА V
Прозвучал гонг. Дженевьеве казалооь, будто бой

длился не менее получаса, но, по рассказам Джо, она

знала, что прошло всего три минз^ты. Секунданты Джо,

проскочив под канатами на площадку, бегом уводили

его в угол для блаженной минуты отдыха. Один из них,

присев перед Джо на корточки и держа на коленях его

ноги, изо всех сил растирал ему икры. Джо сидел на

стуле, далеко запрокинув голову, положив вытянутые ру¬

ки на канат, и глубоко дышал всей грудью. Рот его был

широко раскрыт, и двое секундантов махали перед ним

полотенцами; еще один секундант вытирал ему лицо и

грудь и нашептывал что-то на ухо.
Едва закончились эти манипуляции, занявшие все¬

го несколько мгновений, как снова раздался гонг; се¬

кунданты, подхватив свои ведра и полотенца, шмыгну¬

ли под канаты, а Джо и Понта уже сходились на середи¬

не площадки. Дженевьева никогда не думала, что мину¬

та может быть такой краткой. У нее даже мелькнула

мысль, что отдых сократили нарочно, и она на секун¬

ду заподозрила что-то неладное, сама не зная что.
Понта нападал так же яростно, как в первом раун¬

де, работая правой и левой, и Джо, хотя и успешно от¬

ражал удары, но все же не смог устоять и отступил на

несколько шагов; чтобы не потерять равновесия, он не¬

вольно вскинул одну руку и слегка приподнял голову.

Понта прыгнул на него, словно тигр, целя в незащищен¬

ный подбородок противника. Но Джо сделал движение,

словно ныряя, и кулак Понты прошел над его затылком.

Едва Джо выпрямился, Понта направил на него такой

прямой удар левой, который должен был перебросить

Джо за канаты. Но Джо опять на какую-то долю секун¬

ды опередил противника и успел пригнуться,— кулак

Понты скользнул по лопатке Джо и повис в воздухе.

Понта повторил удар правой, но Джо опять увернулся

и благополучно вошел в клинч.
Дженевьева с облегчением перевела дух; она чув¬

ствовала слабость во всем теле, ей едва не сделалось

дурно. Публика восторженно аплодировала. Силвер-

стайн, стоя, орал и размахивал руками, как бесноватый.

И даже мистер Клаузен выражал свое восхищение, во

всю мочь крича что-то в ухо соседу.
351

Но вот противники вышли из клинча, и бой возобно¬

вился. Джо закрывался, отступал, скользил по площад¬

ке, увертываясь от ударов, выдерживая стремительный

натиск противника. Сам он редко наносил удары, ибо у

Понты был зоркий глаз и он умел защищаться не хуже,

чем нападать. У Джо не было никаких шансов сломить

чудовищную силу Понты,—все надежды он возлагал на

то, что Понта в конце концов сам выдохнется.
Однако Дженевьеву удивляло, почему ее возлюблен¬

ный только защищается. Ей даже стало досадно: она

хотела, чтобы Джо отомстил этому зверю, который так

свирепо нападает на него! Но в ту минуту, когда она

уже готова была рассердиться, Джо изловчился и с си¬

лой ударил Понту в челюсть. Удар был сокрушительный,

голова Понты запрокинулась, и на губах у него выступи¬

ла кровь. Зрители приветствовали удачу Джо оглуши-,

тельным ревом, и Понта разозлился. Не помня себя от

бешенства, он ринулся на Джо. Все прежние его наскоки

были ничто по сравнению с этим неистовым ураганом.

Джо уже не пытался ответить ударом на удар: ему по¬

надобились все его силы, чтобы выдержать вызванную

им бурю, и он едва успевал отражать нападение, увер¬

тываться от ударов и искать передышки и спасения в

клинче.
Но и в клинче не было полного отдыха и безопасно¬

сти. Нужно было неустанно и зорко следить за против¬

ником, а в выходе из клинча таилась еще большая угро¬

за. Дженевьева даже чуть улыбнулась, глядя, как креп¬

ко Джо прижимается к Понте; она не понимала, для че¬

го это нужно, пока Понта, прежде чем Джо успел к не¬

му прилипнуть, не нанес удар снизу вверх и кулак его

чуть не пришелся по подбородку Джо. В следующем

клинче, когда Дженевьева уже вздохнула свободно, счи¬

тая, что Джо в безопасности, Понта, перегнувшись

через его плечо, занес правую руку и с размаху опу¬

стил кулак на поясницу Джо. Зрители охнули в тре¬

воге за своего любимца, а Джо молниеносно стиснул

локти противника, чтобы предотвратить второй такой

удар.
Опять раздался гонг, и после минутного отдыха

бой возобновился. Джо даже не успел выйти из своего

угла, как Понта через всю площадку кинулся на него.
352

«ИГРА».

Там, где Джо получил удар в поясницу, на белой коже

ярко алело пятно; оно было большое — величиной с

перчатку Понты, и Дженевьева с тоской смотрела на

этот багровый след, не в силах отвести глаза. Уже в

следующем клинче Понта повторил свой убийственный

удар в область почек. После этого Джо был настороже,

и почти всегда ему удавалооь избежать удара, нажимая

перчаткой на подбородок Понты и запрокидывая ему го¬

лову, но раньше, чем кончился раунд, Понта трижды по¬

вторил этот прием, и каждый раз бил по тому же уязви¬

мому месту.
Прошел еще один минутный перерыв и еще один

раунд, который не дал преимуществ ни тому, ни друго¬

му противнику. В начале пятого раунда Джо, прижатый

в углу, сделал вид, что идет на клинч. Но в последний

миг, когда Понта приготовился обхватить его, оп слегка

отклонился назад и ударил Понту в незащищенное ме¬

сто — под ложечку, ударил с молниеносной быстротой

четыре раза подряд, правой и левой. Удары, видимо, бы¬

ли сокрушительные, потому что Понта зашатался, от¬

прянул, руки у него повисли, плечи опустились,— каза¬

лось, он сейчас перегнется пополам и рухнет. Увидев,

что противник раскрылся, Джо, не давая ему передыш¬

ки, ударил его в губы, потом размахнулся, целя в че¬

люсть, но промазал—удар пришелся по щеке, и Понта

отлетел в сторону.
Публика неистовствовала. Все вскочили на ноги, хло¬

пали, кричали. Дженевьева слышала возгласы: «Крыш¬

ка Понте, крышка!»,— и ей казалось, что сейчас наступит

желанный конец. Она тоже была вне себя, от ее обычной

кротости и добросердечия не осталось и следа: она ли¬

ковала при каждом убийственном ударе, который нано¬

сил ее возлюбленный.
Однако силы Понты далеко еще не были исчерпаны.

Теперь уже не он наступал на Джо, а Джо, как тигр,

преследовал его. Еще раз он нацелился в подбородок

Понты, но тот уже успел оправиться и увернулся. Кулак

Джо повис в воздухе. И так велика была сила инерции,

ЧТО' Джо отлетел в сторону, описав пол-оборота. Понта

мгновенно нанес удар левой по незащищенной шее про¬

тивника. Руки Джо бессильно повисли, он качнулся впе¬

ред, назад и упал навзничь. Судья, наклонившись над
23.	Джек Лондон. Т. П1.	353

ним, стал громко отсчитывать секунды, сопровождая

счет взмахам1И правой руки.
В зале стояла мертвая тишина. Понта повернулся

было к публике, ожидая заслуженного одобрения, но ни¬

кто не нарушил гробового молчания. Гнев охватил Пон¬

ту. Это было несправедливо: стоило противнику нанести

удар или увернуться от удара, весь зал аплодировал; а

он, Понта, который с самого начала захватил инициати¬

ву, не удостоился ни единого хлопка.
Глаза Понты злобно сверкнули, и, подобравшись, он

подскочил к своему поверженному врагу. Пригнувшись

над ним и занеся правую руку, он ждал, когда Джо на¬

чнет подниматься, чтобы обрушить на него удар. Судья,

продолжая отбивать счет правой рукой, левой оттолкнул

Понту. Тот попробовал обойти его, но судья шел за ним,

отталкивая его и не подпуская к распростертому на

полу Джо.
—	Четыре, пять, шесть,— отсчитывал судья. Джо,

повернувшись, лег ничком и попытался встать на коле¬

ни. Сначала он согнул одну ногу, опираясь обеими рука¬

ми в пол, потом стал подтягивать другую.
—	Счет! Выжди счет! — раздались голоса из зала.
—	Не спеши! Выжди счет! — предостерегающе крик¬

нул стоявший возле ринга секундант Джо. Дженевьева

быстро взглянула на него: лицо мюлодого парня было

очень бледно, он бессознательно шевелил губами, счи¬

тая секунды вместе с судьей: — Семь, восемь, девять...
Девятая секунда истекла, судья в последний раз от¬

толкнул Понту, и Джо поднялся на ноги, готовый к за¬

щите. Он был слаб, но спокоен, очень спокоен. Понта на¬

бросился на него с ужасающей силой, нанеся один за

другим два удара — прямой и снизу вверх. Джо от¬

разил оба удара, увернулся от третьего, сделал шаг в

сторону, чтобы избежать четвертого, но Понта новым

градом ударов загнал его в угол. Джо явно слабел, ко¬

лени у него подгибались, он едва стоял на ногах. Понта

прижал его к канатам — больше отступать было неку¬

да. Передохнув для верности, Понта сделал выпад ле¬

вой и всю свою силу вложил в удар правой. Но Джо 1во-

шел в клинч, и это спасло его.
Понта отчаянно вырывался; он хотел прикончить вра¬

га, которого уже считал побежденными, но Джо вцепил¬
354

ся в него и не отпускал; как только Понте удавалось

хоть немного освободиться, Джо снова обхватывал его.
—	Разойтись!—скомандовал судья. Джо ещё креп¬

че сжал противника.
—	Заставьте его! Почему, черт возьми, вы не отта¬

щите его? — задыхаясь, крикнул Понта судье. Тот снова

скомандовал противникам! разойтись. Но Джо не подчи¬

нился, зная, что этим не нарушает правил. С. каждым

мгновением) силы его восстанавливались, мысли проясня¬

лись, туман перед глазами рассеивался. Раунд еще толь¬

ко начался, и ему надо было во что бы то ни стало про¬

держаться ближайшие три минуты.
Судья одной рукой схватил за плечо Джо, другой

Понту и силой заставил их разойтись, протиснувшись

между ними. Оторвавшись, Понта прыгнул на Джо, слов¬

но хищный зверь на свою добычу. Но Джо закрылся, от¬

разил удар и снова вошел в клинч. Опять Понта старал¬

ся вырваться, опять Джо не выпускал его, и судья раз¬

нял их. И опять Джо, увернувшись от удара, вошел в

клинч.
Дженевьева понимала, что пока Джо в клинче, он

в безопасности. Так почему же судья разнимает их? Это

бесчеловечно. Когда Эдди Джонс командовал «разой¬

тись!», она с ненавистью смютрела на его круглое доб-

родупшое лицо и, привстав на стуле, так судорожно сжи¬

мала руки, что ногти больно впивались в ладонь. Весь

раунд, все три томительно долгие минуты противники

только и делали, что обхватывали друг друга и по коман¬

де судьи расходились. Ни разу Понте не удалось нане¬

сти последний, решающий удар. Он обезумел от ярости,

чувствуя свое бессилие перед явно ослабевшим и почти

побежденным противником. Достаточно одного удара,

одного-единственного — и он не может нанести его!

Опыт и хладнокровие спасли Джо от поражения. Едва

держась на ногах, с затуманенным» сознанием, он изо

всех сил цеплялся за противника и не отпускал его, пока

не чувствовал нового прилива сил. Когда Понта, дове¬

денный до исступления, попытался было приподнять

Джо и бросить его наземь, из зала донесся пронзитель¬

ный голос Силверстайна:
—	Ты бы еще укусил его!
В зале стояла такая тишина, что эти язвительные
355

слова услышали все. Они разрядили напряжение, и зри¬

тели, только что пережившие тревогу за своего любимца,

так и покатились со смеху. Хохотали громко, неудержи¬

ма, с истерическими взвизгиваниями. Даже Дженевьеву

рассмешила шутка Силверстайна, и ее страх за Джо не¬

много рассеялся, но она чувствовала слабость и дурно¬

ту: все, что происходило на ринге, внушало ей ужас.
—	Укуси его! Укуси! — кричали голоса из зала.—

Отгрызи ему ухо! Слышишь, Понта? Иначе ты его не

возьмешь! Съешь его! Съешь! Чего ты ждешь?
Под градом насмешек Понта начал терять самообла¬

дание. Чем больше он свирепел, тем хуже дрался. Он

пыхтел, всхлипывал, даром тратил силы; выдержка и

здравый смысл изменили ему, и он тщетно пытался воз¬

местить их ужасающей силой своих ударов. Он уже ни

о чем не думал — им владела слепая жажда уничто¬

жить врага; в клинче он встряхивал Джо, словно терьер,

поймавший крысу, и с ожесточением вырывался, ста¬

раясь высвободить руки. А Джо между тем невозмутимо

держал его и не отпускал. СудБя самоотверженно и че¬

стно старался их разнять. Это была нелегкая задача —

пот лил с пего ручьем. Ему приходилось пускать в ход

всю свою силу, чтобы разнять противников, и не успевал

он развести их, как Джо снова входил в клинч и все нуж¬

но было начинать сызнова. Напрасно Понта пытался

увернуться от цепких рук Джо. Он не мог держаться в

отдалении от противника: чтобы нанести удар, надо бы¬

ло приблизиться к нему,— и каждый раз Джо опроки¬

дывал его расчеты и замыкал в кольцо клинча.
Скорчившись на стуле перед глазком, прорезанным

в стене тесной уборной, Дженевьева тоже чувствовала

себя обм»анутой в своих надеждах. В этом беспощадном

смертном бою она была заинтересованной стороной.

Ведь один из противников — ее возлюбленный, ее Джо.

И вот зрителям все ясно и понятно, а ей — нет. Тайна

Игры не открылась ей, Дженевьева не постигла ее чар.

Напротив, она стала для нее еще большей загадкой. Чем

объяснить ее власть над людьми? Какую прелесть мюг

находить Джо в этом грубом напряжении вздувшихся

М1ЫШЦ, в ожесточенных схватках, свирепых ударах, при¬

чиняющих мучительную боль? Неужели это лучше, чем

то, что может дать ему она,— покой, довольство, свет¬
356

лую, тихую радость? За право владе*пь его сердцем, его

помыслами она предлагает дары более щедрые и более

драгоценные, чем сулит ему Игра,— но он пленяется обе¬

ими: прижимает ее к груди, а сам и не смютрит на нее,

прислушиваясь к зову искусительницы, чье таинственное

обаяние непонятно ей.
Прозвучал гонг. Раунд кончился клинчем в углу Пон¬

ты. Молодой бледный секундант тут же вскочил на пло¬

щадку, подхватил Джо на руки и бегом понес его в про¬

тивоположный угол; все секунданты принялись лихора¬

дочно растирать ему ноги, хлопать его по животу, оття¬

гивать трусы, чтобы он мог глубже дышать. Впервые ви¬

дела Дженевьева, как дышат животом, и подумала, что

никогда она не дышала так глубоко, так прерывисто, да¬

же если ей случалось бежать за трамваем. Потом она

почувствовала острый, резкий запах: к лицу Джо при¬

ложили губку, пропитанную нашатырным спиртом, и

он вдыхал его, чтобы освежить голову. Он прополоскал

рот и горло, пососал ломтик лимона, и все это время се¬

кунданты, как одержимые, обмахивали его полотенца¬

ми, вгоняя кислород ему в легкие, чтобы кровь очисти¬

лась и обновленная потекла по жилам в предстоящей

схватке. Его разгоряченное тело обтирали мокрыми губ¬

ками, а на голову лили воду из бутылок.
ГЛАВА VI
Гонг возвестил начало шестого раунда, и противни¬

ки выступили из своих углов; капли воды еще поблески¬

вали на их коже. Понта так стремительно кинулся впе¬

ред, что они сошлись не на середине ринга, а ближе к

углу Джо. Понта рассчитывал доконать противника, по¬

ка тот еще не совсем оправился. Но Джо выдержал ис¬

пытание. Он опять был полон сил, и с каждой секундой

силы прибывали. Он отразил первый натиск противника,

потом сам нанес ему такой удар, что Понта отлетел на¬

зад. Джо сделал движение, словно хотел настичь его,

но отказался от этого намерения и спокойно принял

вихрь ударюв, которым! Понта ответил на его удар.
Бой протекал, как и вначале: Джо защищался, Понта

нападал. Но Понта был недоволен,— он не чувствовал

себя хозяином положения; в любой момент, как бы сви¬
357

реп ни был его натиск, противник мог нанести ответный

удар. Джо приберегал силы. На десять ударов Понты он

отвечал одним, но его удар почти всегда попадал в цель.

Понта был сильнее Джо в нападении, однако одолеть его

не мог, а редкие, но искусные удары Джо говорили о

ТОМ!, что он опасный противник. Понта понял это и стал

сдержаннее. Он уже не решался, как в первых раундах,

очертя голову набрасываться на Джо, стремясь уничто¬

жить его ОДНИМ! ударом.
Картина боя менялась на глазах. Зрители сразу за¬

метили перемену, и даже Дженевьева поняла это, ко¬

гда начался девятый раунд. Джо перешел в наступле¬

ние, Теперь в клинче не Понта, а он наносил против¬

нику убийственные удары в поясницу. Он делаЛ это толь¬

ко раз за один клинч, но зато с сокрушительной силой и

в каждом клинче. Выходя из клинча, он наносил Понте

удар снизу под ложечку, или боковой удар в челюсть,

или прямой в губы. Но как только Понта делал пополз¬

новение обрушить на него вихрь ударов, он отскакивал

от противника и закрывался.
Так прошло еще два раунда, потом еще один; силы

Понты явно убывали, хотя и очень медленно. Задача

Джо состояла теперь в том, чтобы измотать противни¬

ка— не одним ударом и не десятком, а нанося удар за

ударом, долго, до бесконечности, пока огроМ!Ный запас

сил Понты не иссякнет. Джо не давал ему передышки,

он теснил Понту шаг за шагом!, и слышно было, как его

выдвинутая вперед левая нога пристукивает по жестко¬

му брезенту. Потом он прыжком тигра кидался на про¬

тивника, наносил удар или несколько ударов и, молние¬

носно отскочив, <шова надвигался на Понту. Когда Пон¬

та, в свою очередь, переходил к нападению, Джо тща¬

тельно закрывался, а потом опять уверенно наступал на

противника, пристукивая выдвинутой вперед левой ногой.
Понта медленно, но неуклонно слабел. Никто уже не

сомневался в исходе состязания.
—	Джо! Наш Джо! — кричали зрители, выражая мо¬

лодому боксеру свою любовь и восхищение.
—	Даже совестно пари выигрывать! — издевалась

публика.
—	Что же ты не съешь его, Понта? А ну-ка, съешь!
Когда очередной раунд кончился, секунданты Понты
358

с удвоенной энергией принялись за него. Их твердая

вера в его чудовищную силу и выносливость поколеба¬

лась. Дженевьева следила за их лихорадочной работой,

прислушиваясь в то же время к советам, которые моло¬

дой бледный секундант давал Джо.
—	Не торопись,— говорил он.— Понта выдохся, это

верно, но ты не торопись. Я знаю его: у него до самюго

конца наготове удар. Я видел, как его били, и казалось,

ему крышка,— но он держит последний удар про запас.

Помню, Микки Салливен совсем! загонял его: нокдаун за

нокдауном, шесть раз подряд, а потом раскрылся. Пон¬

та ударил его в челюсть, и только через две М1инуты Мик¬

ки открыл глаза и спросил, что случилось. Так что сле¬

ди за ним и будь осторожен, не зарывайся. Я ставил на

»гебя, но еще не считаю, что деньги у меня в кармане.
Понту поливали водой. Когда прозвучал гонг, один

из секундантов опрокинул бутылку над его головой. Пон¬

та пошел на середину ринга, а секундант последовал

за ним, держа над ним перевернутую вверх дном бутыл¬

ку. Судья закричал на секунданта, и тот убежал с рин¬

га, уронив по дороге бутылку; она покатилась по полу,

из нее лилась вода, и судья пинком ноги выбросил ее

за канат.
За все время боя Дженевьева ни разу не видела у

Джо того выражения, которое промелькнуло на его ли¬

це утром, в мебельном магазине, когда он говорил ей о

боксе. В некоторых раундах лицо у него было совсем

юное, мальчишеское. В те минуты, когда Понта наносил

ему самые мучительные удары, оно становилось серым,

угрюмым, а позднее, когда он отчаянно цеплялся за про¬

тивника, чтобы только выиграть время, его лицо казалось

ей грустным. Но теперь он уже не опасался противника:

инициатива перешла к нему. И тут Дженевьева увидела

его лицо боксера. Увидела—и содрогнулась. Как он да¬

лек от нее! Она думала, что знает его, знает до конца,

что он в ее власти,— но это лицо, как будто отлитое из

стали, эти губы, твердые, как сталь, эти глаза, отсвечи¬

вающие стальным блеском, были чужие. «Точно бес¬

страстное лицо карающего ангела с печатью божьего ве¬

ленья на чeлe>^— подум1ала Дженевьева.
Понта сделал попьггку возобновить натиск первых

раундов, но Джо остановил его ударом в челюсть. На¬
3W

стойчиво, неумолимо^ не давая противнику ни секунды

передышки, Джо преследовал его. К концу тринадца¬

того раунда Джо загнал Понту в угол. Понта защищал¬

ся, но Джо силд>ным ударом поставил Понту на колени;

на десятой секунде он поднялся и сделал попытку вой¬

ти в клинч, но Джо встретил его четырьмя ударами под

ложечку, и, когда прозвучал гонг, Понта, задыхаясь, по¬

валился на руки своим» секундантам.
Джо побежал через весь ринг к своему углу.
—	Вот теперь моя возьмет,— сказал он своему се¬

кунданту.
—	Да, сейчас ты его хорошо потрепал,— ответил

тот.— Теперь помочь ему может только случай. Но все

же будь осторожен.
Джо наклонился вперед, слегка согнув колени, и за¬

мер в позе бегуна, ожидающего сигнала к старту. Как*

только раздался гонг, он в два прыжка очутился в уг¬

лу Понты, который только вставал с табурета, окружен¬

ный своими секундантами. И здесь, среди секундантов,

Джо свалил его ударом правой. Как только Понта вы¬

нырнул из хаоса ведерок, табуретов и секундантов, Джо

вторично сшиб его с ног. И еще в третий раз Понта рас¬

тянулся на полу, так и не выбравшись из своего угла.
И тут-то Джо, наконец, превратился в неистовый

вихрь. ДЖеневьева помнила его слова: «Следи хоро¬

шенько, ты поймешь, когда я начну наступать». Зрители

тоже это поняли. Весь зал был на ногах, из всех глоток

неслись неистовые вопли. Слушая этот кровожадный рев

толпы, Дженевьева подумала, что точно так, должно

быть, воют голодные волки. Теперь, когда она уже не

сомневалась в победе своего возлюбленного, в ее сердце

нашлось место и для жалости к Понте.
Тщетно пытался он оградить себя от ударов, отра¬

жать их, увертываться, входить в клинч. Джо не да¬

вал ему пощады. Нокдаун следовал за нокдауном. Пон¬

та падал на брезент навзничь и боком, получал уда¬

ры и в клинче и в отрыве — мощные, убийственные уда¬

ры, от которых туманился мозг и мышцы теряли упру¬

гость. Джо загонял его в угол и снова выгонял оттуда,

опрокидывал на канаты, ждал, пока он выпрямится, и

снова опрокидывал. Понта молотил руками по воздуху,

с размаху опускал кулак и попадал в пустоту. Ничего
360

человеческого не осталось в нем,—это был дикий зверь,

разъяренный, ревущий, затравленный. Он падал на коле¬

ни, тут же, шатаясь, поднимался, не ожидая десятой се¬

кунды, но Джо.одним ударом отбрасывал его на канаты.
Весь избитый, измученный, едва держась на ногах,

судорожно ловя ртом воздух, задыхаясь и хрипя, с ос¬

текленевшим взглядом, Понта метался по рингу, все еще

пытаясь поразить противника. Он был смешон и в то же

время почти велик в своем упорном стрем»лении драть¬

ся до конца, не признавать себя побежденным.
И вдруг — Джо поскользнулся на мокром брезенте.

Налитые кровью глаза Понты заметили это, и он понял,

что есть еще надежда. В ту же секунду, собрав остатки

сил, он нанес молниеносный, точный удар — снизу в под¬

бородок. Джо упал навзничь. Дженевьева видела, как,

падая, обмякло его тело, и услышала глухой стук, когда

он затылком ударился о покрытый брезентом пол.
Шум» и крики в зрительном зале мгновенно смолкли.

Судья, склонившись над распростертым телом, отсчиты¬

вал секунды. Понта сделал несколько неверных шагов

в сторону и рухнул на колени. Он с трудом! поднялся и,

повернувшись к залу, обвел зрителей горящим нена¬

вистью взглядом. Ноги у него дрожали, колени подги¬

бались, дыхание с хрипом вырывалось из груди. Он за¬

шатался, качнулся назад и, ощупью схватившись за ка¬

нат, чтобы не ynacTib, повис на нем, согнувшись, в пол¬

ном изнеможении, низко опустив голову, потеряв власть

над своим телом. Судья отсчитал роковые десять секунд

и указал рукою на Понту: это означало, что победа ос¬

талась за ним.
В публике не раздалось ни одного хлопка, и Понта,

словно пресмыкающееся, прополз под канатом; секун¬

данты подхватили его под руки и повели через зал по бо¬

ковому проходу. Джо по-прежнему лежал без движе¬

ния. Секунданты подняли его, понесли в угол и поса¬

дили на табурет. Кое-кто из зрителей стал взбираться

на площадку, но полисмены, уже очутившиеся здесь,

грубо сгоняли их.
Дженевьева смотрела на все это в глазок. Она не бы¬

ла сильно встревожена. Ее возлюбленный потерпел по¬

ражение, для него это большое разочарование, и она

сочувствовала ему,— но и только. Может быть, так да¬
361

же лучше. Игра предательски обманула его,— тем вер¬

нее он будет принадлежать ей одной. Она знала от

Джо, что такое нокаут: иногда нокаутированный боксер

не сразу приходит в себя. Но тут она услышала, что се¬

кунданты требуют врача, и сердце ее сжалось от страха.
Секунданты унесли Джо с ринга, и Дженевьева уже

не могла видеть их в свой глазок. Потом дверь распах¬

нулась, и в комнату вошли несколько мужчин: они внес¬

ли Джо и положили его на пыльный пол; голову ему

поддерживал один из секундантов. Никто, по-видимому,

не удивился, застав здесь Дженевьеву. Она подошла

к Джо и опустилась возле него на колени. Веки его бы¬

ли опущены, рот приоткрыт. Она взяла его за руку и

приподняла ее. Рука была очень тяжелая и такая без¬

жизненная, что Дженевьева испугалась. Она вскинула

глаза и посмотрела на секундантов и других мужчин, -

стоящих вокруг. Казалось, все эти люди чего-то боятся.

Только один не был испуган — он ругался вполголоса, не¬

истово, с ожесточением. Потом Дженевьева оглянулась

и увидела, что рядом с ней стоит Силверстайн; он тоже

казался испуганным). Он ласково положил ей руку на

плечо и участливо сжал его.
От этого участия ей стало страшно. Мысли путались.

Кто-то вошел, и все перед ним1 расступились. Вошедший

сердито сказал:
—	Уходите! Все уходите! Очистить комнату!
Несколько человек молча повиновались.
—	Кто вы такой? — резко обратился он к Дженевь-

еве.— Да это девушка, черт возьми!
—	Ничего, пусть останется, это его невеста,— сказал

молодой человек, в котором Дженевьева узнала своего

проводника.
—	А вы? — запальчиво спросил вошедший у Сил-

верстайна.
—	Я с ней,— упрямо ответил старик.
—	Это ее хозяин,— объяснил молодой человек.— Все

в порядке, я же сказал.
Врач недовольно крякнул и опустился на колени, по¬

том провел рукой по влажной голове Джо, опять кряк¬

нул и поднялся на ноги.
—	Мне здесь делать нечего,— сказал он,— пошлите

за скорой помощью,
362

Все, что было дальше, казалось Дженевьеве дурным

сном. Вероятно, она лишилась чувств, иначе зачем бы

Силверстайну поддерживать ее, обняв одной рукой? Вме¬

сто лиц она видела вокруг себя какие-то расплывчатые

пятна; до ее слуха долетали обрывки разговора. Моло¬

дой человек, служивший ей проводником, упомянул о

репортерах.
—	Твое имя попадет в газеты,— услышала она голос

Силверстайна, донесшийся откуда-то издалека, и, на

мгновение очнувшись, она протестующе покачала го¬

ловой.
Появились какие-то новые лица. Джо вынесли на но"

силках. Силверстайн застегнул на ней мужское пальто и

поднял широкий воротник. Она почувствовала на лице

ночную прохладу и увидела над собой ясные, холодные

звезды. Ее куда-то втиснули, посадили. Рядом с ней си¬

дел Силверстайн. Джо тоже был здесь: он лежал на

носилках, раздетый, прикрытый одеялом. Еще был здесь

человек в синем мундире, он что-то сочувственно говорил

ей, но она не понимала его слов. Цокали копыта лоша¬

дей, и ее уносило куда-то в темную ночь.
Потом опять был свет, звучали голоса, и пахло йодо¬

формом. «Должно быть,— подумала она,— это больница,

вот операционный стол и врачи». Они осматривали Джо.

Один из них, темноглазый, с черной бородкой, похожий

на иностранца, выпрямился и сказал другому врачу:
—	В жизни не видел ничего подобного. Вся задняя

часть черепа.
Губы у нее были горячие и сухие. Горло сжимали му¬

чительные спазм1Ы. Но почему она не плачет? Она долж¬

на заплакать, она знала, что так нужно. Вот Лотти сто¬

ит по другую сторону узкой койки (это была новая кар¬

тина ее дурного сна) и плачет. Кто-то что-то говорил

о коматозном состоянии, о смертельном исходе. Это

говорил не тот доктор, с черной бородой, а другой. Но

не все ли равно кто? А который теперь час? Словно в

ответ на ее немой вопрос за окнами забелел тусклый

свет зари.
—	Сегодня должна была состояться наша свадьба,—

сказала она Лотти.
—	Молчи! Молчи! — всхлипнула сестра Джо и, за¬

крыв лицо руками, заплакала навзрыд.
363

Итак, всему конец: и коврикам, и мебели, и уютному

гнездышку; конец свиданиям и прогулкам под звездным

небом, счастью любить и быть любимой. Какое чудо¬

вище эта Игра, которой она не могла понять! Она с ужа¬

сом думала о ее власти над душами мужчин, о ее злых

шутках и предательстве, о непостижимом соблазне, ко¬

торый таится в этой опасной, жестокой и буйной Игре.

Из-за нее так жалок удел женщины: она не может за¬

полнить всю жизнь мужчины, для него она только за¬

бава, мимолетное развлечение; женщине он дарит свою

ласку и нежные заботы, сердечные порывы и минуты

счастья, но свои дни и ночи, все устремления, работу

ума и работу М1ышц, самые упорные усилия и самый на¬

пряженный труд, всю свою жизненную силу он отдает

желанной Игре.
Силверстайн помог ей встать. Она не сопротивля¬

лась. Сон все еще сковывал ее. Старик взял ее под руку

и повел к двери.
—	Что же ты не поцелуешь его? — вскрикнула Лот¬

ти, а в ее темных скорбных глазах вспыхнул гневный

укор.
Дженевьева покорно склонилась над бездыханным

телом и прижала губы к еще теплым губам Джо. Дверь

отворилась перед ней, и она прошла в другую комнату.

Там стояла миссис Силверстайн и смотрела на нее сер¬

дитым взглядом; когда она увидела, что Дженевьева в

мужском платье, в глазах ее вспыхнули мстительные

огоньки.
Силверстайн умоляюще глядел на грозную супругу, но

она дала волю своему негодованию:
—	Ну, что я тебе говорила? Что? Так нет же, захо¬

телось ей боксера! Вот теперь тебя пропишут во всех

газетах! Застали на ринге в мужском платье! Ах ты,

бесстыдница! Ах ты, дрянь ты этакая! Ах ты...
Но голос у нее сорвался, слезы полились из глаз, и,

протянув толстые руки, неуклюжая, смешная, вся све¬

тясь материнской святой любовью, она подошла к без¬

молвной Дженевьеве и прижала ее к груди. Прерыви¬

сто, невнятно шептала она какие-то ласковые слова, ти¬

хонько раскачиваясь взад и вперед, поглаживая плечо

девушки своей большой тяжелой рукой.

жш

и
U
D
[wpyj
q
/
ж

БЕЛЫЕ И ЖЕЛТЫЕ
Залив Сан-Франциско так огромен, что штормы, ко¬

торые на нем свирепствуют, для океанского судна под¬

час страшнее, чем самая яростная непогода на океане.

Какой только рыбы нет в этом заливе, и какие только

рыбачьи суденышки с командой из лихих удальцов на

борту не бороздят его воды! Существует много разумных

законов, призванных оберегать рыбу от этого пестрого

сброда, и специальный рыбачий патруль следит, чтобы

законы эти неукоснительно соблюдались. Бурная и пере¬

менчивая судьба выпала на долю патрульных: часто

терпят они поражение и отступают, не досчитавшись ко¬

го-нибудь из своих, но еще чаще возвращаются с победой,

уложив браконьера на месте преступления — там», где

он незаконно закинул свои сети.
Самьши отчаянными среди рыбаков были, пожалуй,

китайские ловцы креветок. Креветки обычно ползают по

дну моря несметными полчищами, но, добравшись до

пресной воды, сразу поворачивают назад. Китайцы, поль¬

зуясь промежутками между приливом и отливом, забра¬

сывают на дно ставной кошельковый невод, креветки за¬

ползают в него, а оттуда попадают прямехонько в ко¬

тел с кипящей водой. Собственно говоря, ничего плохо¬

го в этом нет, да вот беда: ячейки у сетей до того мелкие,

что даже крошечные, едва вылупившиеся М!ал1ьки, дли¬

ной меньше четверти дюйма, и те -не могут сквозь них

пролезть. К чудесным берегам мыса Педро и мыса Паб¬

ло, где стоят поселки китайских рыбаков, просто невоз¬

можно было подступиться: там грудами валялась гни-
367

ющая рыба, и воздух был отравлен ее зловонием. Про¬

тив такого бессмысленного истребления рыбы и призван

был бороться рыбачий патруль.
Мне было шестнадцать лет, я отлично умел управ¬

лять парусным судном и знал залив, как свои пять паль¬

цев, когда мой шлюп «Северный олень» зафрахтовала

рыболовная компания и я должен был временно стать

одним из помощников патрульных. Немало повозившись

в Верхней бухте и впадающих в нее реках с гречески¬

ми рыбаками, которые чуть что пускают в ход ножи и да¬

ют себя арестовать только под дулом револьвера, мы

были рады отправиться в Нижнюю бухту на усмирение

бесчинствующих ловцов креветок.
Нас было шестеро на двух судах, и, чтобы не вызвать

подозрений, мы вышли с вечера и бросили якорь под при¬

крытием крутого берега мыса Пиноль. Едва на врстоке

забрезжил рассвет, мы снялись с якоря и, взяв круто к

береговому бризу, пересекли залив, держа на мыс Пед¬

ро. Вокруг не было видно ни зги, над самой водой стлал¬

ся холодный утренний туман, и мы, чтобы не продрог¬

нуть вконец, пили горячий кофе. Кроме того, нам1 при¬

ходилось заниматься пренеприятным делом — вычер¬

пывать воду, так как «Северный олень» по непонятной

причине дал порядочную течь. Мы провозились чуть

ли не всю ночь, перетаскивая балласт и осматривая

пазы, но, сколько ни бились, ничего не нашли. А во¬

да все прибывала, и мы волей-неволей принялись

ее вычерпывать, согнувшись в три погибели в тесном

кокпите.
Напившись кофе, трое из нас перешли на другой па¬

русник с реки Колумбия — на нем раньше ловили лосо¬

сей,— а трое остались на «Северном олене». Оба судна

шли борт о борт, пока из-за горизонта не показалось

солнце. Его горячие лучи разогнали непроглядный ту¬

ман, и перед нашими глазами, словно на картине, пред¬

стала целая флотилия китайских джонок, растянув¬

шаяся широким полукругом, между концами которого

насчитывалось добрых три мили, причем каждая джон¬

ка была пришвартована к буйку ставного невода.

Но на джонках — ни души, ни малейших признаков

жизни.
Мы сразу смекнули, в чем дело. Дожидаясь отли¬
368

ва, когда будет легче поднять со дна тяжелые сети, ки¬

тайцы улеглись спать в своих джонках. Это было нам

па руку, и мы живо разработали план нападения.
—	Пусть каждый из твоих ребят прыгнет в

джонку,— щепнул мне Ле Г рант с речного парус¬

ника.— А к третьей джонке пришвартуйся ты сам. Мы.

поступим точно так же, и провалиться мне на этом

месте, если мы не захватим по крайней мере шесть

ди^онок.
Мы разделились. Я положил «Северного оленя» на

другой галс, обогнул одну из джонок с подветренного

борта, взял грот к ветру и, теряя скорость, прошел ми¬

мо кормы джонки, почти вплотную к ней и притом

так медленно, что один из патрульных без труда

спрыгнул в нее. Тогда я отвел «Северного оленя» в

сторону, забрал ветер и направил шлюп к соседней

джонке.
До сих пор все было тихо, но вот на первой джонке,

захваченной парусником с реки Колумбия, поднялся

шум. Кто-то пронзительно закричал, грянул пистолет¬

ный выстрел, потом снова послышался крик.
—	Все пропало! Это они предупреждают своих,— ска¬

зал Джордж, стоявший рядом со мной в кокпите.
Мы были уже в самой гуще джонок, где тревога рас¬

пространялась с непостижимой быстротой. На палубы

выскакивали сонные полуголые китайцы. Над тихой во¬

дой понеслись предостерегающие крики и проклятия,

кто-то громко затрубил в раковину. Я видел, как справа

от нас главный на джонке обрубил топором швартовы и

бросился помогать команде ставить огромный, диковин¬

ный парус. Но слева, на другой джонке, китайцы еще

только высовывали головы наружу, и я, повернув шлюп,

подошел к ней так, чтобы Джордж мог спрыгнуть на

палубу.
Теперь уже все джонки обратились в бегство. Кро-.

ме парусов, они пустили в ход длинные весла и рассы¬

пались по всему* заливу. Я остался один на «Северном

олене» и лихорадочно высматривал добычу. Первая моя

попытка оказалась очень неудачной, потому что китай¬

цы выбрали шкоты, и джонка быстро оставила меня за

кормой. При этом она встала к ветру на целых полрум-

ба круче, чем «Северный олень», так что я невольно-по-
24.	Джек Лондон. Т. 1П.	369

чувствовал уважение к суденышку, которое казалось

мне таким неуклюжим. Махнув на нее рукой, я пере¬

менил галс, вытравил грота-шкот и пошел фордевинд

прямо на джонки, которые были у меня с подветрен¬

ного борта, чтобы использовать таким образом свое

преимущество.
Джонка, на которую я нацелился, беспорядочно

заметалась, «о когда я описал плавную дугу, чтобы взять

ее на абордаж, избежав резкого столкновения, она

вдруг переменила галс и, забрав ветер, ринулась прочь,

а хитрые азиаты, налегая на весла, подбодряли себя

дружными криками. Однако я был готов к этому ма¬

невру: не теряя ни секунды, я привел шлюп к ветру, по¬

ложил руль на наветренный борт и навалился на рум¬

пель всем телом», на ходу выбирая обеими руками грота-

шкот, чтобы по возможности ослабить удар. Два весла,

с правого борта джонки переломились, и наши суда столк¬

нулись с громким треском. Бушприт «Северного оле¬

ня», словно гигантская рука, протянувшись вперед, со¬

рвал с джонки неуклюжую мачту вместе с пузатым

парусом.
На джонке раздался яростный вопль, от которого

кровь застыла у меня в жилах. Здоровенный китаец,

чья голова была повязана желтым шелковым платком,

а злобное лицо усеяно оспинами, уперся багром в нос

мюего шлюпа, чтобы оттолкнуться от него. Я отдал кли¬

вер-фал и, выждав, пока «Северного оленя» отнесло не¬

много назад, спрыгнул на джонку с концом) в руках и

пришвартовался к ней. Щербатый китаец с желтым плат¬

ком на голове угрожающе шагнул ко мне, но я сунул ру¬

ку в карман брюк, и он остановился в нерешительности.

Оружия у меня не было, но китайцы, наученные горьким

опытом, опасаются этого кармана, и я надеялся таким

образом удержать самого главаря и его отчаянных лю¬

дей на почтительном расстоянии.
Я приказал ему отдать носовой якорь, на что он от¬

ветил: «Моя не понимай». То же самое твердили все ос-

талоьные, и хотя я объяснил им знаками, что нужно сде¬

лать, они упорно отказывались меня понимать. Видя, что

пререкаться бесполезно, я сам пошел на нос, размотал

канат и отдал якорь.
—	Вот вы, четверо, марш на шлюп!—крикнул я и объ¬
370

яснил на пальцах, что четверо должны последор^ТЬ эа

мной, а пятый останется на дж6«ке. Желтый Платок

колебался, но я повторил приказ свирепым tohoj^® (хотя

на самом деле я не так уж сильно рассвирепел) и снова

сунул руку в карман. Желтый Платок струхнул и, бро¬

сая на меня злобные взгляды, повел трех своих людей

на «Северного оленя». Я тотчас отдал швартовы и, не

поднимая кливера, направил шлюп к джонке, на кото¬

рую спрыгнул Джордж. Подойдя к ней, я вздохнул сво¬

боднее, потому что теперь нас стало двое, да к тому же

у Джорджа на крайний случай был револьвер. С этой

джонкой мы поступили точно так же, как и с первой,—

четверых китайцев взяли на шлюп, а одного оставили

стеречь судно.
Затем мы взяли еще четверых китайцев с третьей

джонки. К этому времени речной парусник тоже захватил

двенадцать пленников и, перегруженный, подошел к нам.

Как на грех, суденышко было такое маленькое, что

патрульные, зажатые в толпе китайцев, едва могли ше¬

вельнуться и в случае бунта оказались бы бессильны

против своих пленников.
—	Выручайте, друзья,— сказал Ле Г рант.
Я оглядел своих пленников, которые сгрудились в ка¬

юте или залезли на крышу рубки.
—	Троих мы, пожалуй, можем взять,— сказал я.
—	Бери уж четверых для ровного счета,—попросил

Ле Грант.— А мне отдай Билла. (Билл — это третий

патрульный с «Северного оленя»). Нам тут повернуть¬

ся негде, так что ежели случится попасть в переделку,

один патрульный против двух китайцев будет в са¬

мый раз.
Так мы и сделали, после чего Ле Грант поднял парус,

и его судно пошло по заливу к устью заболоченной ре¬

ки Сан-Рафаэль. Я поставил кливер и двинулся следом.

Город Сан-Рафаэль, где мы должны были сдать плен¬

ников властям, был связан с заливом длинной и извили¬

стой рекой, судоходной только во время прилива. Те¬

перь прилив кончался, близился отлив, и нужно было

спешить, чтобы не дожидаться целых полдня следующе¬

го прилива.
Но чем выше поднималось солнце, тем слабее дул бе¬

реговой бриз — теперь он налетал лишь слабыми, зами¬
371

рающими порывами. Судно Ле Гранта шло на веслах и

вскоре оставило нас далеко позади. Несколько китай¬

цев стояли в кокпите, у люка каюты, и один раз, пере¬

гнувшись через поручни кокпита, чтобы выбрать кливер-

шкот, я почувствовал, как кто-то быстро ощупал мой кар¬

ман. Я и вида не подал, что обратил на это внимание,

но уголком глаза заметил, как на лице у Желтого Плат¬

ка промелькнуло злорадство: он убедился, что пугав¬

ший. его карман пуст.
А тут еще на беду, гоняясь за джонками, мы поза-

|были вычерпать из шлюпа воду, и теперь она начала

заливать кокпит. Китайцы указывали на воду пальца¬

ми и вопросительно поглядывали на меня.
-Да ,— сказал я.— Наша скоро пойдет ко дну, если

твоя не черпай воду. Понимай?
Нет, они «не понимай», во всяком случае, они энер¬

гично трясли головами, хотя при этом весьма красноре¬

чиво переговаривались на своем тарабарском языке.

Я поднял три или четыре доски, достал из рундука па¬

ру ведер и с помощью самых недвусмысленных жестов

велел китайцам приниматься за дело. Но они, рассмеяв¬

шись мне в лицо, преспокойно вернулись в каюту или

снова полезли на крыщу рубки.
Смех китайцев не предвещал ничего хорошего. В нем

звучала угроза, подкрепляемая их злобными взглядами.

Желтый Платок, убедившись, что я безоружен, совсем

обнаглел и расхаживал среди пленников, настойчиво

подбивая их на . что-то.
Скрывая свою досаду, я спустился в кокпит и сам

стал вычерпывать воду. Но едва я взялся за ведро, как

у меня над головой просвистел гик, судно резко легло на

другой галс, грот наполнился ветром и шлюп дал крен.

Это задул морской бриз. Джордж был самой настоящей

сухопутной крысой, так что мне пришлось бросить ведро

и снова взяться за румпель. Ветер дул прямо со стороны

замкнутого высокими горами мыса Педро и поэтому был

шквалистый и коварный: паруса то наполнялись, то без

толку полоскались на реях.
От Джорджа не было никакого толку — в жизни я

еще не встречал более беспомощного человека. Кроме

всего прочего, у него была еще чахотка, и я знал,

что, если заставить его вычерпывать воду, у него может
372

пойти горлом кровь. А вода все прибывала, мед¬

лить было нельзя. Я снова приказал китайцам взяться

за ведра. Они дерзко расхохотались, и те, что стоя¬

ли в каюте по щиколотку в воде, начали громко пере¬

говариваться со своими соплеменниками, сидевшими на

крыше.
—	Вынь-ка свою пушку да заставь их поработать,—

сказал я Джорджу.
Но он только покачал головой, и мне стало ясно, что

он струсил. Китайцы не хуже меня поняли это, и наглость

их стала просто невыносимой. Они взломали в каюте

ящики с провизией, а те, что сидели на крыше рубки,

спрыгнули вниз, и все вместе они стали лакомиться на¬

шими галетами и консервами.
—	Наплевать нам на это,— сказал Джордж дрожа¬

щим голосом.
Меня душил бессильный гнев.
—	Если они выйдут из повиновения, будет поздно.

Лучше сразу поставить их на место.
А вода все поднималась, и порывы ветра — первые

вестники устойчивого бриза — становились все сильней

й сильней. Наши пленники, покончив с недельным запа¬

сом провизии, едва затихал ветер, дружно перебегали от

одного борта к другому, шлюп раскачивался и прыгал

по воде, как яичная скорлупка. Желтый Платок подошел

ко мне и, указывая на берег мыса Педро, где находилась

его деревня, объяснил, что, если я поверну туда и высажу

их на берег, они готовы вычерпывать воду. В каюте вода

уже поднялась до уровня коек, простыни намокли. В

кокпите глубина ее достигла целого фута. И все же

я отказался наотрез. На лице Джорджа отразилось ра¬

зочарование.
—	Будь же мужчиной, не то они выбросят нас за

борт,— сказал я ему.— Дай-ка сюда револьвер, так оно

вернее.
—	Вернее всего было бы высадить их на берег,— ма¬

лодушно отозвался он.— Право, у меня нет никакой

охоты утонуть из-за горстки паршивых китайцев.
—	А у меня, право, нет никакой охоты сдавать¬

ся на милость горстки паршивых китайцев, только бы не

утонуть! — с жаром воскликнул я.
—	Но ведь ты пустишь «Северного оленя» ко дну, а
373

вместе с ним и нас,— заскулил он.— Не понимаю, что

тут хорошего...
—	На вкус, на цвет товарища нет! — отрезал я.
Он промолчал, но я видел, что его бьет дрожь. Угрозы

китайцев и неуклонно прибывавшая вода лишили его по¬

следних остатков мужества, и я знал, что под влияни¬

ем страха он не остановится ни перед чем, лишь бы спа¬

сти свою шкуру. Я перехватил тоскливый взгляд, бро¬

шенный им на маленький ялик, который шел на букси¬

ре за кормой шлюпа, и как только утих очередной порыв

ветра, подтянул ялик к борту. В глазах Джорджа блес¬

нула надежда; но прежде, чем) он угадал мое намере¬

ние, я проломил тонкое дно топором, и ялик осел глубо¬

ко в воду.
—	Уж если тонуть, так вместе,— сказал я.— Давай

сюда револьвер, и я живо заставлю их вычерпать воду,
—	Но ведь их так много! — захныкал он.— Нам с ни¬

ми не справиться.
Я с негодованием повернулся к нему спиной. Парус¬

ник Ле Гранта давно уже скрылся за маленьким архипе¬

лагом, известным под названием архипелага Марин, и

ждать от него помощи было нечего. Желтый Платок раз¬

вязно подошел ко мне, вода в кокпите лизала ему ноги.

Мне не нравился его вид. Под приятной улыбкой, ко¬

торую он старался изобразить на лице, я угадывал не¬

добрый умысел. Я так грозно приказал ему остано¬

виться, что он повиновался.
—	Ни шагу дальше! — крикнул я.— Не смей подхо¬

дить ко мне.
—	Почему так говоришь?—недовольно спросил он.—

Моя знает по-английски много-много.
Знает по-английски!—воскликнул я с горечью. Яс¬

ное дело, он прекрасно понял все, что произошло между

Джорджем) и мной.— Врешь, ничего ты не знаешь!
Он осклабился во весь рот.
—	Нет, моя знает много-много. Моя — честный ки¬

таец.
—	Ладно,— сказал я.— Знаешь, так знай. Давай вы¬

черпывай воду, а потом будем разговаривать.
Он покачал головой и кивнул на своих товарищей.
—	Никак нельзя. Плохой люди, очень плохой,

да, да...
374

—	Ни с места!—крикнул я, заметив, что он сунул ру¬

ку за пазуху и изготовился к прыжку.
Обескураженный, он вернулся в каюту и стал там

4T0JT0 лопотать: видно, держал совет со своими. «Север*-»

ный олень» глубоко осел в воду, отяжелел и почти н'ё

слушался руля. При малейшем волнении он неизбеж!^

пошел бы ко дну; но ветер был слабый, он едва MO^jai

щил водную гладь.
—	Послушай, нам лучше бы повернуть к берегу,—

заявил вдруг Джордж, и по его тону я понял, что страх

придал ему решимости.
—	Ни за что! — отозвался я.
Я тебе приказываю!—сказал он с угрозой в голосе.
—	Мне приказано доставить пленников в Сан-Ра¬

фаэль,—отозвался я.
Мы почти кричали, и китайцы, услышав перебранку,

вылезли на палубу.
—	Повернешь ты к берегу или нет?
С этими словам1И Джордж направил на меня револь¬

вер,—этот трус побоялся пустить его в ход против Klf-

тайцев, а теперь грозил им товарищу!
Словно молния вспыхнула в ночном мраке—так яс¬

но увидел я все, что ожидает меня из-за постыдной тру¬

сости Джорджа: позорное возвращение без пленни*^

ков, встреча с Ле Грантом и другими товарищами, жал¬

кие оправдания... Преследуя браконьеров, мы рискова¬

ли жизнью, и вот теперь добытая с таким трудом победа

ускользает прямо из рук. Краешком) глаза я видел, что ки¬

тайцы столпились у люка и бросают на нас торжеству¬

ющие взгляды. Врете, не бывать по-вашему!
Я быстро присел и рукой резко отвел вверх дуло ре¬

вольвера, так, что пуля просвистела у меня высоко над

головой. Стиснув одной рукой запястье Джорджа, я

другой вцепился в револьвер. Желтый Платок со своими

людьми бросился на меня. Наступил решительный мо¬

мент. Собрав все силы, я резко толкнул Джорджа и, вы¬

рвав револьвер, отшвырнул Джорджа от себя. Он упал

под ноги Желтому Платку, тот споткнулся, и оба

они провалились в дыру там, где я поднял доски. В

то же мгновение я направил на китайцев револьвер,

и обезумевшие пленники сразу съежились и отсту¬

пили.
375

Но вскоре я понял, что одно дело—стрелять в напа¬

дающих и совсем другое — в людей, которые просто-

напросто отказываются повиноваться. А повиноваться

они и не думали, хотя я настойчиво указывал им на

ведра. Я грозил им револьвером, а они молча сидели

в затопленной каюте и на крыше рубки, не двигаясь

с места.
Так прошло М1инут пятнадцать. «Северный оЛень» осе¬

дал все глубже и глубже, ветра не было, и грот беспо¬

мощно полоскал. А потом я увидел, как со стороны мы¬

са Педро на нас двинулась какая-то темная полоса. Это

подул устойчивый бриз, которого я так ждал. Я окликнул

китайцев и указал им на темную полосу. Они ответили

мне радостными воплями. Тогда я указал им на парус и

на воду, затопившую шлюп, и знаками объяснил, что ко¬

гда ветер наполнит парус, мы опрокинемся. Но они нагло

скалиЛи зубы, прекрасно зная, что я могу привести

шлюп к ветру и вытравить грота-шкот, чтобы обезвет-

рита паруса и избежать катастрофы.
Но я уже принял решение. Выбрав фут или два

грота-шкота, я навалился на румпель спиной. Теперь я

мог одной рукой управлят парусом, а в другой держать

револьвер. Темная полоса все надвигалась, и я видел,

как китайцы с плохо скрытой тревогой поглядывают то

на нее, то на меня. Сейчас должно было решиться, у ко¬

го достанет разума, воли и упорства не дрогнуть перед

лицом смерти.
Вот ветер налетел на шлюп. Грота-шкот натянулся,

блоки затрещали, гик изогнулся, парус наполнился вет¬

ром, и «Северный олень» стал крениться все круче и

круче. Вот уже в воду погрузились поручни подветренно¬

го борта, затем иллюминаторы каюты, и вода хлынула

в кокпит. Шлюп накренился так сильно, что людей в

каюте швырнуло вповалку на подветренную койку, они

корчились там в воде, и те, кто оказался внизу, едва не

захлебнулись.
А ветер все свежел, и «Северный олень» почти лег

на бок. Я уже думал было, что спасения нет: еще один

такой порыв — и шлюп опрокинется. Пока я, не отпуская

грота-шкот, колебался, не прекратить ли борьбу, ки¬

тайцы сам1И запросили пощады. Их крики прозвучали

для меня сладостной музыкой. Только тепер1Ь, но ни се-
376

кундои раньше я привел шлюп к ветру и вытравил гро-

та-шкот. «Северный олень» медленно выпрямился, одна¬

ко сидел он так глубоко, что я слабо верил в возмож¬

ность его спасти.
Китайцы ринулись в кокпит и рьяно принялись вы¬

черпывать воду ведрами, горшками, кастрюлями — всем,

что подвернулось под руку. Какое это было чудесное зре¬

лище— вода, стекающая за борт! Наконец «Северный

олень», подгоняемый ветром, вновь гордо и величествен¬

но заскользил по воде, и в самый последний миг, про¬

скочив илистую отмель, вошел в устье реки.
Дух китайцев был сломлен, они стали такими шел¬

ковыми, что, завидев Сан-Рафаэль, сами высыпали на

палубу, держа наготове швартовы, и впереди всех —

Желтый Платок. Ну, а что касается Джорджа, то это бы¬

ла его последняя облава. Такая работа ему не по нутру,

объяснил он нам, куда лучше служить в какой-нибудь

конторе на берегу. И М1Ы вполне с ним согласились.

«КОРОЛЬ ГРЕКОВ»
Рыбачьему патрулю ни разу не удалось задержать

Большого Алека. Он хвастался, что никто не су-‘

меет поймать его живым, а из прошлого этого человека

было известно, что все попытки взять его мертвым тер¬

пели неудачу. Рассказывали также, что по крайней мере

двое из патрульных, пытавшихся взять его мертвым,

поплатились жизнью. При этом никто так систематиче¬

ски и умышленно не нарушал закона о рыбной ловле,

как Большой Алек.
Его прозвали Большим Алеком за исполинское тело¬

сложение. Рост его достигал шести футов и трех дюймов,

и соответственно этому он был широкоплеч и широко¬

груд. У него были могучие, крепкие, как сталь, мускулы,

а о его недюжинной силе среди рыбаков ходили много¬

численные легенды. Смелость и неукротимость духа не

уступали его физической силе, благодаря чему ему дали

еще одно прозвище — «Король греков». Рыбаки, боль¬

шинство которых были греки, относились к нему с

почтением и слушались, как вожака. Он и был их вожа¬

ком, защищал их интересы, лез за них в драку, вырывал

из лап закона, если они попадались, и так их объединил,

что в беде они горой стояли за него и друг за Tipyra.
Рыбачий патруль не раз пытался поймать Большого

Алека, но поскольку ни одна попытка не увенчалась ус¬

пехом, от этой затеи в конце концов отказались;

естественно, что когда разнесся слух о его приходе

в Бенишию, мне не терпелось увидеть этого героя. Ра¬

зыскивать его не пришлось. Только он появился, как
378

первым делом, действуя, по обычаю, нагло, сам на-

шел нас.
В ту пору мы с Чарли Ле Г рантом служили под на¬

чальством патрульного, которого звали Карминтел, и все

трое находились на «Северном олене», готовясь к оче¬

редному переходу, когда к нам пожаловал Большой Алек.

Карминтел наверняка встречался с ним прежде, ибо они

подали друг другу руки, как добрые знакомые. На нас с

Чарли Алек даже не взглянул.
—	Я пришел сюда месяца на два — ловить осетров,—

сказал он Карминтелу.
Взгляд его вызывающе блеснул, и мы заметили, что

наш патрульный опустил глаза.
—	Хорошо, Алек,— ответил Карминтел тихим голо¬

сом.— Не буду тебе докучать. Пойдем) в каюту, там по¬

говорим,—добавил он.
Когда они вошли туда и заперли за собой дверь, Чар¬

ли выразительно подмигнул мне. Я был еще юнцом, пло¬

хо разбирался в людях и в поступках иных из них, поэто¬

му намека не понял. Чарли не стал объяснять, хотя я

почувствовал в этом деле что-то неладное.
Оставив их совещаться, мы, по предложению Чарли,

пересели в ялик и отправились к Старой пароходной

пристани, где стоял плавучий дом Большого Алека. Это

была барка, маленькая, но вместительная, столь же не¬

обходимая рыбакам Верхнего залива, как сети и лодки.

Нам обоим» любопытно было взглянуть на барку Боль¬

шого Алека, ибо молва гласила, что она была ареной

многих ожесточенных схваток и вся изрешечена пулями.
Мы обнаружили следы дыр, заделанных деревян¬

ными пробками и сверху закрашенных, но их оказалось

не так много, как я ожидал. Чарли, заметив мое разо¬

чарование, засмеялся и, желая меня утешить, рассказал

доподлинную историю одного рейда, предпринятого к

плавучему дому Короля греков с целью захватить его

владельца,' предпочтительно живым, а в крайнем слу¬

чае — мертвьш. После шестичасового боя патрульные

отступили в поврежденных лодках, потеряв одного уби¬

тым и троих ранеными. Вернувшись на следующее ут¬

ро с подкреплением, они от барки Большого Алека за¬

стали только причальные сваи. Сама барка на многие ме¬

сяцы была спрятана в Сьюисанские камыши.
379

—	Но.почему его не повесили за убийство? — спросил

я.— Соединенные Штаты, мне думается, достаточно

сильны, чтобы привлечь его к ответственности.
—	Он сам отдался в руки властей, и был суд,— от¬

ветил Чарли.— Дело это ему обошлось в пятьдесят ты¬

сяч долларов, а выиграл он его на всяких процессуаль¬

ных уловках с помощью лучших адвокатов штата. Все

греки, рыбачившие на реке, внесли в это свою лепту.

Большой Алек обложил их налогом и собирал его,

как заправский король. Соединенные Штаты, может, и

всемогущи, мой мальчик, но факт остается фактом: Боль¬

шой Алек — король, у которого на территории Соединен¬

ных Штатов есть и владения и подданные.
—	А что ты сделаешь, когда он начнет ловить здесь

осетров? Ведь ловить-то он будет «китайской лесой».
—	Поживем — увидим,— пожав плечами, загадочно-

ответил Чарли.
«Китайская леса» — это хитроумное устройство, изо¬

бретенное народом, именем которого оно названо. Над са¬

мым дном, на высоте, начиная от шести дюймов и до фу¬

та, с помощью простой системы поплавков, грузил и яко¬

рей подвешивают тысячи крючков, каждый на отдель¬

ной лесе. Крючок и есть самое примечательное в этой

снасти. На нем нет обычной зазубрины, ее заменяет

длинный конусообразный конец, острый, как игла. Крюч¬

ки висят всего лишь в нескольких дюймах один от дру¬

гого, и когда такая бахрома из тысяч крючков про¬

тянута над самым дном на длину в две сотни . саже¬

ней, она создает грозную преграду идущей по низу

рыбе.
Такая рыба, как осетр, всегда идет, взрывая носом

дно, словно свинья, поэтому его часто и называют «рыба-

свинья». Уколовшись о первый же крючок, которого он

коснулся, осетр в испуге бросается в сторону и натыкает¬

ся на десяток других крючков. Тогда он начинает от¬

чаянно метаться, и крючок за крючком< вонзаются в его

нежное тело; крючки крепко держат злосчастную рыбу

со всех сторон, пока она окончательно не выбьется из

сил. Так как ни один осетр не может прорваться сквозь

такую снасть, в законе о рыбной ловле её именуют кап¬

каном, а поскольку этот способ ловли ведет к истребле¬

нию осетров, он признан незаконным. Мы ничуть не со-
380

мпевались, что Большой Алек поставит именно такую

снасть, подло и открыто попирая закон.
После визита Короля греков прошло несколько дней,

в течение которых мы с Чарли зорко следили за ним.

Свою барку он перетащил на буксире с Соланской при¬

стани в большую бухту у Тернерской верфи. Эта бухта

считалась излюбленным местом осетров, и мы были уве¬

рены, что как раз здесь Король греков и разовьет свою

деятельность. В часы прилива и отлива вода неслась в

бухте, как по мельничному лотку, и поэтому поднимать,

опускать и ставить «китайскую лесу» можно было

только во время малой воды; поэтому в промежутки меж¬

ду приливом и отливом мы с Чарли попеременно наблю¬

дали за бухтой с пристани.
На четвертый день, лежа на солнышке за балкой, я

увидел, что от дальнего берега отошел ялик и направил¬

ся к бухте. В тот же миг бинокль оказался у моих глаз,

и я стал следить за каждым движением ялика. В нем

Находились двое, и, хотя нас разделяла добрая м«иля, в

одном из них я узнал Алека. И не успел еще ялик вер¬

нуться обратно к берегу, как я окончательно убедился

в том, что грек поставил свою снасть.
—	Большой Алек поставил «китайскую лесу» в бухте

у Тернерской верфи,— в тот же день доложил Чарли Ле

Г рант Карминтелу.
На лице патрульного мелькнула досада, он рассеянно

сказал «да?», и только.
Сдерживая гнев, Чарли закусил губу, круто повернул¬

ся и вышел.
—	Ну как, сынок, рискнем!? — спросил он меня вече¬

ром, когда мы, надраив палубы «Северного оленя», со¬

бирались ложиться спать.
Дыхание у меня захватило, и я лишь кивнул го¬

ловой.
—	Так вот,— глаза Чарли загорелись решимостью,—

мы сами, я и ты, поймаем Большого Алека, при¬

дется нам это сделать, хочет Карминтел или нет. Со¬

гласен?— И после паузы добавил:—Дело нелегкое, но

М1Ы, пожалуй, справимся.
—	Конечно, справимся,— с горячностью подтвер¬

дил я.
—	Обязательно справимся,— сказал и Чарли.
381

Мы обменялись рукопожатием и пошли спать.
Да, мы взяли на себя нелегкую задачу. Чтобы обви¬

нить. Человека в браконьерстве, нужно было застать его

на месте преступления, задержать и захватить все улики:

крючки, снасть и рыбу. Это означало, что мы должны

пойматоь Короля греков в открытом море, где он увидит

нас еще на подходе и не преминет подготовить одну из

тех «теплых» встреч, какими славился.
—	Нам его не провести,— сказал как-то утром Чар¬

ли.— Но если подойти борт к борту, наши силы срав¬

няются. Ничего другого не остается, как попробовать.

Пошли, сынок!
Мы отправились на паруснике с реки Колумбия, ко¬

торым уже пользовались в облаве на китайцев — лов¬

цов креветок. Стояла малая вода, и, обогнув Соланскую

пристань, мы увидели Большого Алека за работой: он-

обходил свою снасть и выбирал рыбу.
—	Поменяемся местами!—скомандовал Чарли,—^

Веди прямо на его корму, будто мы идем к верфи.
Я взялся за румпель, а Чарли сел на среднюю бан¬

ку, положив рядом револьвер.
—	Если он начнет стрелять,— предостерег Чарли,—

ложись на дно и правь оттуда так, чтобы была видна

только рука.
Я кивнул, и мы смолкли; лодка мягко скользила по

воде и подходила к Королю греков все ближе и ближе.

Мы видели его уже совсем отчетливо, видели, как он вы¬

лавливает багром осетров и кидает их в лодку, а его

помощник двигается вдоль снасти, очищая крючки,

прежде чем снова забросить их в воду. Но мы были от

них еще в пятистах ярдах, когда великан рыбак нас

окликнул.
—	Эй вы! Что вам здесь надо? — закричал он.
—	Не останавливайся,— прошептал Чарли,— будто

не слышишь.
Следующие несколько мгновений были очень тревож¬

ными. С каждой секундой мы все ближе подходили к не¬

му, а он смотрел на нас в упор, пронизывая взглядом.
—	Убирайтесь, коли вам дорога жизнь!—вдруг крик¬

нул он, словно поняв, кто мы и зачем явились.— Не то

вам не уйти отсюда я^ивыми!
Он приложил карабин к плечу и прицелился в меня.
382

—	Ну, уберетесь?—потребовал он.
Чарли разочарованно вздохнул.
—	Поворачивай,— шепнул он мне,— на этот раз все.
Я бросил руль, ослабил шкот, и наша лодка повер¬

нула на пять-шесть румбов. Большой Алек не спускал

с нас глаз и вернулся к работе, лишь когда мы были уже

далеко.
—	Лучше оставьте Большого Алека в покое,—серди¬

то сказал Карминтел в тот же вечер.
—	Так он уже жаловался тебе?—многозначительно

спросил Чарли.
Карминтел густо покраснел.
—	Лучше оставьте Большого Алека в покое, го¬

ворю я вам,— повторил он.— Он опасный человек, и нет

никакого расчета с ним связываться.
—	Конечно,— сдержанно отозвался Чарли,— я слы¬

шал, что большой расчет оставить его в покое.
Это уже был прямой вызов Карм1интелу, и по выра¬

жению его лица мы видели, что удар попал в цель. Ни

для кого не было тайной, что Король греков столь же

охотно дает взятки, как и вступает в драку, и за послед¬

ние годы не один патрульный столковывался с ним) за

деньги.
—	Ты хочешь сказать...—запальчиво начал Кармин¬

тел, но Чарли оборвал его:
—	Я ничего не хочу сказать. Ты слышал, что я ска¬

зал, а коли на воре шапка горит...
Он пожал плечами, а Карминтел, не в силах произ¬

нести ни слова, бросил на него яростный взгляд.
—	Чего нам не хватает, так это смекалки,— сказал

однажды Чарли, после того как мы попытались под¬

красться к Королю греков в предрассветном сумраке и,

на свою беду, были обстреляны.
После этого я много дней ломал себе голову, стараясь

придумать способ, с помощью которого дволм удалось

бы поймать в. открытом море третьего, умеющего обра¬

щаться с оружием и никогда с ним не расстающегося.

Всякий раз в малую воду Большой Алек нагло, открыто,

средь бела дня ловил осетров своей китайской снастью.

Особенно обидно было сознавать, что все рыбаки от Бе-

нишии до Валлехо знают, как безнаказанно он оставляет

нас в дураках. Не давал нам покоя и Карминтел, то и
383

дело гонявший нас в Сан-Пабло, где бесчинствовали у\ов-

пы сельдей, так что на Короля греков почти не остава¬

лось времени. Но жена и дети Чарли жили в Бенишии,

там была наша штаб-квартира, и мы постоянно туда

возвращались.
—	Вот что мы можем сделать,— сказал я спустя не¬

сколько недель, в течение которых мы так ничего и не

добились.— Подождем малой воды, а когда Алек забе¬

рет рыбу и отправится на берег, войдем в бухту и захва¬

тим его снасть. Ему понадобятся деньги и время, что¬

бы сделать новую, а дальше мы сообразим, как захва¬

тить и ту. Уж если не удается его поймать, так хоть

собьем с него спесь. Понял?
Чарли понял и сказал, что это неплохая мысль. Мы

не упустили возможности, и с наступлением малой во¬

ды, когда Король греков собрал рыбу и пошел к берегу,-

мы в своем паруснике двинулись в путь. По береговым

знакам мы знали, где должна находиться снасть, и не

сомневались, что легко отыщем ее. Прилив только начи¬

нался; мы подошли к тому месту, где, по нашим предпо¬

ложениям, была протянута снасть, и отдали якорь. Вы¬

травив столько каната, сколько требовалось, чтобы

якорь едва касался грунта, мы медленно тянули его за

собой, пока он не зацепился за снасть и лодка не замерла

в неподвижности.
—	Есть! — крикнул Чарли.— Иди сюда и помоги та¬

щить.
Вдвоем мы тянули веревку, пока не показался якорь

с осетровой снастью, зацепившейся за одну из его лап.

Десятки страшных на вид крючков заблестели перед на¬

ми, когда мы освобождали якорь, но только М1Ы напра-

зились вдоль снасти, к противоположному концу, что¬

бы вытащить ее, как нас остановил резкий удар по

лодке. Мы оглянулись, но, ничего не увидев, вернулись

к своей работе. Через минуту раздался еще такой

/ке удар, и планшир между мной и Чарли разлетелся в

гчепы.
—	Уж больно на пулю похоже, сынок,— раздумчиво

сказал Чарли.— Это стреляет Большой Алек. У него

бездымный порох,— заключил он, внимательно оглядев

берег в миле от нас.— Вот почему мы не слышали вы¬

стрелов.
384

«КОРОЛЬ ГРЕКОВ».

«ДЕМЕТРИОС КОНТОС».

я тоже посмотрел на берег, но не заметил и следа

Короля греков; тот, видимо, прятался эа скалой, в бух¬

точке, тогда как мы были совсем на виду. Третья пуля

ударилась о воду, отскочила рикошетом и, со свистом

пролетев над нашими головами, упала в воду позади нас.
—	Пожалуй, нам лучше убраться отсюда,— спокойно

заметил Чарли.— Ты как думаешь, сынок?
Я был того же мнения и сказал:
—	Черт с ней, с этой лесой!
Мы подняли шпринтовый парус и тронулись с ме¬

ста. Стрельба тут же прекратилась, и мы ушли с непри¬

ятным сознанием, что Большой Алек смеется над нами.
Мало того, на следующий день, когда мы осматривали

на рыбацкой пристани сети, он не постеснялся издевать¬

ся и зубоскалить на наш счет в присутствии всех рыба¬

ков. Чарли прямо почернел от гнева, но сдержался и

только пообещал Большому Алеку, что рано или поздно

упечет его в тюрьму. Король греков стал похваляться,

что ни один рыбачий патруль не поймал его и нико1да

не поймает, а рыбаки поддакивали ему, утверждая, что

это истинная правда. Они так распалились, что казалось,

вот-вот начнется потасовка, но Большой Алек своей ко¬

ролевской властью усмирил их.
Смеялся над Чарли и Карм>интел, отпуская язви¬

тельные замечания и всячески досаждая ему. Однако

Чарли не проявлял гнева и по секрету сказал мне, что

все равно поймает Большого Алека, если даже придет¬

ся гоняться за ним до конца дней своих.
—	Не знаю как, но сделать я это сделаю,— заявил

он.— Это так же верно, как то, что меня зовут Чарли Ле

Грант. Не бойся, в свой час верная мысль непременно

придет.
Действительно, в свой час она пришла, и пришла

тогда, когда мы ее меньше всего ждали. Целый месяц

м<ы неустанно ходили вверх и вниз по реке, бороздили

вдоль и поперек залив, и у нас не было свободной ми¬

нуты, чтобы заняться рыбаком, который китайской ле¬

сой ловил осетров в бухте у Тернерской верфи.
Как-то в полдень, неся патрульную службу, мы подо¬

шли к Селбийскому плавильному заводу, и тут нам на¬

конец представился наш долгожданный случай. Он явил¬

ся в облике никем не управляемой яхты, ибо все пасса-
25.	Джек Лондон. Т. III.	385

жиры ее страдали от морской болезни. Конечно, едва ли

можно было ждать, что мы распознаем в ней. нашего

спасителя. То была большая яхта-шлюп, совсем беспо¬

мощная, так как дул почти штормовой пассат, а на

борту не было ни одного умелого матроса.
С Селбийской пристани мы с беспечньш любопытст¬

вом наблюдали за неуклюжими попытками поставить ях¬

ту на якорь и столь же неуклюжими попытками спустить

лодку и отправиться в ней на берег. Весьма жалкого

вида человек в грязных парусиновых штанах, чуть не уто¬

пив свою лодчонку в бурном море, передал нам фалинь и

с трудом выбрался на пристань. Он шатался так, как

будто земля под ним ходила ходуном, и рассказывал

нам о своей беде, то есть, собственно, о том, что произо¬

шло с яхтой. Eдинctвeннoгo опытного матроса, человека,

от которого все они зависели, отозвали телеграммой

в Сан-Франциско, и они попытались продолжить путь

одни. Справиться с крепким ветром и волнением в бухте

Сан-Пабло оказалось им не под силу. Все больны,

никто ничего не знает и не умеет делать; вот они и по¬

дошли к плавильне, чтобы оставить здесь яхту или най¬

ти кого-нибудь, кто отвел бы ее в Бенишию. Словом, не

знаем ли мы моряков, которые согласились бы отвести

яхту в Бенишию?
Чарли взглянул на меня. «Северный олень» спокойно

стоял на якоре. Мы были свободны от патрульной служ¬

бы до полуночи. Дул попутный ветер, мы могли бы доб¬

раться до Бенишии часа за два, побыть несколько часов

на берегу и вернуться сюда вечерним поездом.
—	Все будет в порядке, капитан,— сказал Чарли не¬

удачливому яхтсмену, вяло улыбнувшемуся, когда его

назвали капитаном.
—	Я только владелец яхты,— пояснил он.
Мы доставили его на яхту куда лучшим манером, чем

это сделал он, переправляясь на берег, и убедились соб¬

ственными глазам1И, до чего беспомощны были пассажи¬

ры Их было там человек двенадцать, мужчины и жен¬

щины, й все они так страдали от морской болезни, что

даже не оживились при нашем появлении. Яхту от¬

чаянно качало, и едва ее владелец ступил на палубу, как

свалился, разделив участь всех остальных. Ни один из

пассажиров не был в состоянии оказать помощь, поэто¬
386

му^нам с Чарли пришлось вдвоем разбирать запутан¬

ный такелаж, ставить парус и поднимать якорь.
Путешествие было беспокойным, хотя и недолгим.

Каркинезский пролив представлял собой мешанину бур¬

лящей пены и густого тумана, но мы стремительно про¬

скочили сквозь них и, опережая ветер, понеслись вперед,

в то время как большой грот попеременно то окунал» то

подбрасывал в небо свой гик Но люди этого не замеча¬

ли. Они ничего не замечали. Двое или трое, включая

и владельца яхты, растянулись в кубрике, вздра¬

гивая всякий раз, когда яхта взлетала на гребень

волны, а потом падала вниз, в бездну, и время от време¬

ни с тоской посматривая на берег. Остальные лежали

вповалку среди подушек на полу в каюте. Иногда оттуда

доносился стон, но большей частью они были немы и не¬

подвижны, как покойники.
Но вот показалась Тернерская верфь, и Чарли про¬

скользнул в бухту, так как там было тише. Уже видне¬

лась и Бенишия, и мы шли по сравнительно спокойной

воде, как вдруг впереди, прямо у нас на пути, заплясало

пятнышко — ялик. Стояла малая вода. Мы с Чарлн пе¬

реглянулись. Ни слова не было сказано, но яхта повела

себя самым удивительным образом, то и дело меняя на¬

правление и рыская, словно у штурвала стоял совсем зе¬

леный новичок. Моряку нашлось бы над чем посмеять¬

ся. Со стороны казалось, будто через залив во весь

дух несется взбесившаяся яхта и лишь временами ее

сдерживает чья-то рука, тщетно стараясь направить в

Бенишию.
Владелец, позабыв о своей морской болезни, с тре¬

вогой смотрел на нас. Пятнышко — ялик — на нашем пу¬

ти все росло, мы могли уже разглядеть склонившихся над

накинутой на крюйс осетровой снастью Большого

Алека и его приятеля, которые прервали работу, чтобы

над HaM>H посмеяться. Чарли надвинул зюйдвестку на

глаза, и я последовал его примеру, хотя не догадывал¬

ся, что он затеял и как собирается осуществить свою

затею.
Вспенивая воду и держась на траверзе ялика, мы

подошли к нему так близко, что по ветру до нас донеслись

голоса Короля греков и его помощника, ругавших нас со

всем презрением), какое истые моряки испытывают к
387

любителям, особенно если те ведут себя, как последние

идиоты.
Словно грозовой шквал, мы пронеслись мимо рыба¬

ков, но ничего не случилось. Взглянув на мое разочаро¬

ванное лицо, Чарли усмехнулся и крикнул:
—	На грота-шкот, к повороту!
Он переложил руль на борт, и яхта послушно сде¬

лала поворот. Г рота-шкот ослаб и опустился, вслед

за гиком пролетел над нашими головами и с трес¬

ком растянулся на ракс-бугеле. Яхта сильно накрени¬

лась, почти легла на бок; страшный вопль донесся из

каюты: это больных пассажиров прокатило через всю

каюту и швырнуло вповалку на койки правого борта.
Но нам было не до них. Завершив свой маневр, яхта

с полоскающими парусами двинулась против ветра и

встала на ровный кил(ь. Мы снова понеслись вперед;

ялик был теперь прямо перед нами. Я увидел, как Боль¬

шой Алек бросился за борт, а его помощник ухватился

за наш бушприт. Тут мы наскочили на ялик, раздал¬

ся греск, потом еще толчки и удары, когда яЛик очутил¬

ся под нашим днищем.
—	Теперь его карабину крышка,— пробормотал Чар¬

ли, бросившись на палубу, чтобы взглянут, нет ли Боль¬

шого Алека где-нибудь за кормой.
Ветер и волны быстро остановили наше движение

вперед, и нас стало относить туда, где мы только что ви¬

дели ялик Черноволосая голова и смуглое лицо грека

высунулись из воды чуть ли не рядом, и мы втащили

его на борт. Он ничего не подозревал и был страшно

зол на «любителей», которые столь неуклюжим манев¬

ром чуть не утопили его, заставив глубоко нырнуть и

долго оставаться под водой, чтобы не разбиться о киль.
В следующую минуту, к великому ужасу и изумлению

владельца яхты, Чарли уже сидел верхом на Короле

греков, а я помогал вязать его сезенью. Владелец ях¬

ты возбужденно запрыгал вокруг нас, требуя объяснений,

но к этому времени приятель Алека сполз с бушприта на

корму и заглядывал через поручни в кубрик, силясь по¬

нять, что творится. Чарли тут же обхватил его за шею и

уложил на спину рядом с Большим Алеком».
—Давай еще сезени! — крикнул Чарли, и я поспе¬

шил выполнять его приказание.
388

Разбитый ялик лениво покачивался невдалеке; я при¬

вел в порядок паруса, а Чарли стал править к ялику.
—	По этим людям тюрьма плачет,— пояснил Чарли

взбешенному владельцу.— Они злостные браконьеры. Вы

видели, что мы накрыли их на месте преступления, и вас,

конечно, вызовут в суд штата как свидетеля.
Тем временем мы поравнялись с яликом, за которым

тянулась оборвавшаяся снасть. Чарли вытянул на борт

футов сорок или пятьдесят ее вместе с молодым осетром,

так и застрявшим в путанице острых крючков, потом

отхватил этот кусок снасти своим ножом и бросил в куб¬

рик рядом с пленниками.
—	А вот и вещественное доказательство, улика но¬

мер один,— продолжал Чарли.— Глядите внимательно,

чтобы опознать на суде, и запомните время и место, где

преступники были пойманы.
Вскоре, перестав рыскать и кружиться во все сто¬

роны, мы торжественно шли к Бенишии. Король греков,

связанный по рукам и ногам», лежал в кубрике, впервые

в жизни оказавшись пленником рыбачьего патруля.

НАБЕГ НА УСТРИЧНЫХ ПИРАТОВ
Мы с Чарли Ле Грантом, видимо, одинаково счита¬

ли, что из всех патрульных, под началом которых нам до¬

велось в’ разное время служить, лучшим был Нейл Пар-

тингтон. Человек честный и отважный, он относился к

нам чисто по-дружески, хотя и требовал точного вы¬

полнения всех своих приказаний, и ни при одном другом

начальнике мы не знали такой свободы, какую предостав¬

лял нам Нейл, в чем вы сами убедитесь, прочитав этот

рассказ.
Его семья жила в Окленде, что стоит на Нижней бух¬

те, м!илях в шести по заливу от Сан-Франциско. Однаж¬

ды, когда мы патрулировали возле мыса Педро, где ки¬

тайцы ловят креветок, Нейл получил известие, что

его жена заболела. Не прошло и часа, как «Северный

олень», подгоняемый крепким норд-остом, уже м!чался

к Окленду. Мы вошли в оклендский порт и отдали

якорь, а потом, в те дни, пока Нейл находился на бере¬

гу, подтягивали на «Северном олене» такелаж, тщатель¬

но проверяли балласт, скребли палубы и приводили суд¬

но в полный порядок.
Покончив с работой, мы начали томиться от безделья.

Болезнь жены Нейла оказалась опасной, перелома жда¬

ли лишь через неделю, и это выну кидало нас стоять на

приколе. Мы с Чарли околачивались в доках, подыски¬

вая, чем бы заняться, как вдруг на оклендской город¬

ской пристани наткнулись на устричную флотилию. Это

были по большей части ладные, чистенькие шлюп¬

ки, быстроходные и надежные в штормовую погоду,
390

и мы уселись на край причала, чтобы получше их раз¬

глядеть.
—	Неплохой, видать, улов! — заметил Чарли, указы¬

вая аа устриц, сложенных по величине в три кучи да па¬

лубе каждой шлюпки.
Разносчики, примостив свои тележки у борта прича¬

ла, отчаянно торговались с рыбаками, и из переговоров

я узнал продажную цену устриц.
—	В этой шлюпке долларов на двести груза, никак

не меньше,— подсчитал я.— Хотел бы я знать, сколько

времени понадобилось, чтобы его добыть.
—	Дня три-четыре,—ответил Чарли.—Недурной за¬

работок на двоих: двадцать пять долларов в день на

каждого!
Шлюпка, которая привлекла наше внимание, назы¬

валась «Призрак» и стояла как раз под нами. В ее коман¬

де были двое. Один—приземистый, широкоплечий дети¬

на с чрезвычайно длинными, точно у гориллы, руками;

второй, напротив, был высокого роста, хорошо сложен, с

ясными голубыми глазами и шапкой черных во¬

лос. Это сочетание цвета глаз и волос было столь пора¬

зительно и необычно, что мы с Чарли задержались на

причале дольше, чем предполагали.
И хорошо сделали. Рядом с нами остановился тучный

пожилой мужчина, по виду и одежде крупный торговец,

и тоже принялся глядеть вниз на палубу «Призрака».

Он, казалось, был чем-то рассержен и чем дольше смот¬

рел, тем больше злился.
—	Это мои устрицы,— сказал он наконец.— Я уве¬

рен, что они мои. Вы учинили ночью набег на мои отме¬

ли и обокрали меня.
Верзила и коротышка с «Призрака» посмотрели вверх.
—	Здорово, Тафт!—с наглой развязностью ска¬

зал коротышка (из-за своих длинных рук он полу¬

чил на заливе прозвище «Сороконожка»).— Здорово,

Тафт,— повторил он сто.\ь же развязно.— На что теперь

разворчался?
—	Это мои устрицы, говорю я вам. Вы их украли с

моих отмелей.
—	Уж больно ты умник,— насмешливо отозвался Со¬

роконожка.— Ишь ты, так сразу и распознал, что уст¬

рицы твои?
391

—	Насколько мне известно,^ вмешался Верзила,—

устрица всегда устрица, где ее ни найти, они вроде оди¬

наковые во всем заливе и, между прочим, на всем белом

свете тоже. Мы не хотим ссориться с вами, мистер Тафт,

мы только хотим, чтобы вы не возводили на нас поклеп,

рассказывая всем, что это ваши устрицы и что мы воры

и грабители, если у вас нет на то доказательств.
—	Голову даю на отсечение, что это мои устрицы,—

прохрипел м»истер Тафт.
—	Докажите,—потребовал Верзила, которого, как мы

потом узнали, за то, что он великолепно плавал, окрести¬

ли «Дельфином».
Мистер Тафт беспомощно пожал плечами. Конечно,

он не мог доказать, как бы ни был в этом уверен, что уст¬

рицы принадлежат ему.
—	Я бы не пожалел и тысячи долларов, чтобы заса¬

дить вас за решетку! — крикнул он.— Я бы дал по пять¬

десят долларов с головы тому, кто поймал бы вас и ули¬

чил всех до единого!
Взрыв хохота прокатился по лодкам; другие пираты

прислушивались к разговору.
—	От устриц больше дохода,— отрезал Дельфин.
Разгневанный мистер Тафт повернулся и ушел.
Краешком глаза Чарли проследил, куда он идет. Через

несколько минут, когда мистер Тафт свернул за угол,

Чарли лениво поднялся, я за ним, и мы побрели в проти¬

воположную сторону.
—	Бегом! Живо! — прошептал Чарли, едва мы скры¬

лись из вида устричной флотилии.
Мы мгновенно изменили курс и, прячась за углами,

кружили по боковым улицам до тех пор, пока впереди не

замаячила внушительная фигура мистера Тафта.
—	Я хочу потолковать с ним насчет награды^— объяс¬

нил мне Чарли, когда мы догоняли владельца устрич¬

ных отмелей.— Нейл пробудет тут еще целую неделю, и

почему бы нам за это врем>я не подзаработать немного?

Что ты на это скажешь?
—	Разумеется, разумеется,—подтвердил мистер

Тафт, после того как Чарли представился и сообщил о

нашем намерении.— Эти воры ежегодно обкрадывают ме¬

ня на тысячи долларов, и, чтобы разделаться с ними, я

не пожалею денег, да, сэр, не пожалею. Как я уже го¬
392

ворил, я дам по пятьдесят долларов с головы и считаю,

что это дешево. Они ограбили мои отмели, сорвали опоз¬

навательные знаки, запугали сторожей, а в прошлом

году одного, у били. Доказать ничего не удалось. Все де¬

лается под покровом ночи. Сторож был убит, но улик

никаких, Сыщики ничего не нашли. Никто не может спра¬

виться с этими людьм>и. Ни одного из них нам не уда¬

лось арестовать. Так вот, мистер... Как, вы сказали, вас

зовут?
—	ЛеТрант,— ответил Чарли.
—	Так вот, мистер Ле Грант. Я чрезвычайно обязан

вам за предложенную помощь. И буду рад, очень рад,

сэр, всячески содействовать вам. Мои сторожа и лодки

в вашем распоряжении. В любое время приходите в мою

контору в Сан-Франциско или звоните по телефону за

мой счет. Не жалейте денег. Я оплачу расходы, какие

бы они ни были, конечно, в пределах благоразумия. По¬

ложение становится невыносимым, и необходимо наконец

что-то предпринять, чтобы выяснить, кто хозяин уст¬

ричных отмелей: я или эта банда головорезов.
—	Теперь пойдем! к Нейлу,— сказал Чарли после то¬

го, как мы проводили мистера Тафта к сан-францисскому

поезду.
Нейл Партингтон не только не препятствовал нам

осуществить свое рискованное намерение, но даже ока¬

зал большую помощь. Мы с Чарли ничего не смыслили

в ловле устриц, а его голова была энциклопедией всяких

сведении в этом вопросе. Притом не позднее чем через

час он доставил нам парнишку-грека, который знал на¬

зубок все ходы и выходы устричного пиратства.
К слову говоря, не мешает пояснить, что в рыбачьем

патруле мы с Чарли были вроде добровольцев. Нейл

Партингтон как штатный патрульный получал опреде¬

ленное жалованье, тогда как мы с Чарли, всего лишь по¬

мощники, получали только то, что нам удавалось зарабо-

тать> то есть некоторый процент со штрафов, налагаемых

на уличенных нами нарушителей законов рыбной ловли,

и вознаграждение, если нам подвертывался случай

его заслужить. Мы предложили Нейлу поделиться с ним

деньгами, которые надеялись получить у мистера Тафта,

но он и слышать об этом не хотел. Он сказал, что счаст¬

лив помочь людям, которые так много сделали для него.
393

Мы долго держали военный совет и наметили такой

план действий. На Нижней бухте меня и Чарли не зна¬

ли в лицо, но «Северный олень» был всем известен как

патрульное судно, поэтому решили, что я и парнишка-

грек — его звали Николас — отправимся к острову Аспа¬

рагус на другой, не вызывающей подозрений лодке и

присоединимся к устричной флотилии. Зная по описа¬

нию Николаса расположение отмелей и способы набега,

мы могли рассчитывать, что застигнем пиратов во время

кражи устриц и сумеем задержать их. Чарли, сторожа и

нарйд полицейских будут ждать нас на берегу и в нуж¬

ную минуту придут на помощь,
—	У меня есть на примете такая лодка,— сказал

Нейл в заключение.— На том берегу в Тибуроне стоит

старый-престарый шлюп. Ты и Николас переправитесь

туда на пароме, наймете его за гроши и прямо оттуда

поплывете к отмелям.
—	Ни пуха ни пера, мальчики! —^ сказал Нейл на

прощание два дня спустя.— Помните, что это опасные

люди, и будьте начеку.
Нам с Николасом действительно удалось зафрахто¬

вать шлюп совсем задаром. Поднимая парус, мы со

смешками порешили, что он еще древнее и хуже, чем нам

описали. Это было большое плоскодонное судно с тран¬

цевой кормой и парусным вооружением шлюпа, неуклю¬

жее и ненадежное в управлении. Мачта его была переко¬

шена, снасть не натянута, паруса ветхи, а бегучий таке¬

лаж почти весь сгнил. Оно мерзко вонйло каменноуголь¬

ным дегтем, которым было замарано от носа до кормы и

от крыши каюты до выд&ижного киля. И в довершение

на обоих его бортах из конца в конец огромными белы¬

ми буквами было выведено: «Каменноугольная смола

«Мэгги».
В пути из Тибурона до острова Аспарагус, куда мы

прибыли на следующий день, все обошлось без проис¬

шествий, хотя смеху было много* Флотилия устричных

хищников, состоявшая из порядочного числа шлюпок,

стояла на якоре у так называемых «Заброшенных отме¬

лей». Наша «Мэгги», с легким ветерком за кормой, хлю¬

пая, вклинилась между шлюпками пиратов, и они

высыпали на палубу, чт^ы посмотреть на нас. Нам

с Николасом удалось раскусить нраб нашей посу¬
394

дины, и мы старались вести ее как можно более

неумело.
—	Это еще что? — воскликнул кто-то.
—	Назови, как хочешь,— отозвался другой.
—	Бьюсь об заклад, что это и есть Ноев ковчег,— со¬

стрил Сороконожка с палубы «Призрака».
—	Эй, да это же клипер! — крикнул еще один шут¬

ник.— В какой порт изволите следовать?
Мы не обращали внимания на насмешки и, прики¬

дываясь неопытны'ми новичками, делали вид, будто все¬

цело заняты нашей «Мэгги». Я обогнул «Призрак» с

наветренной стороны, а Николас побежал вперед от¬

дать якорь. Все видели, что наша цепь спуталась в клу¬

бок и якорь не мог достать дна. И на глазах у всех мы

ужасно долго возились, силясь вытравить цепь. Как

бы то ни было, нам вполне удалось обмануть пиратов,

которых наши затруднения приводили в неистовый

восторг.
Цепь не желала распутываться. Под градом насмешек

и язвительных советов мы отошли назад и наскочили на

«Призрак», бушприт которого врезался в наш грот и про¬

ткнул дыру величиной с амбарную дверь. Сороконожка и

Дельфин корчились от смеха на палубе, предоставив

нам справляться на свой страх и риск. В конце концов

мы справились, хотя действовали очень неумело.

Мы высвободили якорную цепь, но вытравили ее футов

на триста, хотя глубина под нами едва достигала

десяти футов. Это дало нам возможность двигаться по

окружности шестьсот футов диаметром, и в этом круге

«Мэгги» могла зацепить, по крайней мере, половину

флотилии.
Суда стояли вплотную друг к другу на коротких тро¬

сах, и поскольку погода была тихой, устричные пираты

громко запротестовали против того, что мы по невежест¬

ву вытравили якорную цепь на столь недопустимо боль¬

шую длину. Они не только протестовали, но и вынудили

нас выбрать ее, оставив лииль тридцать футов.
Полагая, что они достаточно уверились в нашей не¬

опытности, мы с Николасом спустились в каюту, чтобы

поздравить друг друга и приготовить ужин. Только мы

поели и вымыли посуду, как к борту «Мэгги» подошел

ялик, и по палубе затопали тяжелые сапоги. Потом над
395

люком появилось омерзительное лицо Сороконожки, и

он в сопровождении Дельфина спустился в каюту. Не

успели они сесть на койку, как подошел второй ялик, по¬

том третий, четвертый, пока, наконец, в каюте не собра¬

лась вся флотилия.
—	Где вы стянули эту старую лохань? — спросил ма¬

лорослый, волосатый, похожий на мексиканца мужчина

со злыми глазами.
—	Нигде не стянули,— в тон ему ответил Нико¬

лас, поддерживая в пиратах подозрение, что мы действи¬

тельно украли «Мэгги».— А если и стянули, так что из

этого?
—	Ничего, только не очень я одобряю ваш вкус,— с

нздевкой усмехнулся тот, что походил на мексиканца.—

Я бы сгнил на берегу, но не польстился на лоханку, ко¬

торая сама у себя путается под ногами.
—	А откуда нам было знать, не испытав ее? — спро¬

сил Николас с таким невинным видом, что все по¬

катились со смеху.— А как вы ловите устриц? — быст¬

ро добавил он.— Нам нужно целую гору устриц, для это¬

го мы и пришли сюда, целую гору.
—	А для чего они вам понадобились? — осведомил¬

ся Дельфин.
—	Раздарить друзьям, на что еще,— нашелся Ни¬

колас.—:Для этого они, должно быть, нужны и вам.
Ответ вызвал новый взрыв смеха; гости станови¬

лись все благодушнее, и мы уже не сомневались, что

они ничуть не подозревают, кто мы такие и зачем

явились.
—	Не тебя ли я видел на днях на Оклендской при¬

стани? — вдруг спросил меня Сороконожка.
—	Меня,— смело ответил я, хватая быка за рога.—

Я следил за вами и прикидывал, есть ли нам расчет

ввязываться в это дело. Я решил, что это выгодная рабо¬

та, вот мы и взялись за нее. Конечно,— поспешил я до¬

бавить,— если вы не против.
—	Скажу вам раз и навсегда,— заявил он.— Придет¬

ся вам поднатужиться и добыть себе шлюпку получше.

Мы не допустим, чтоб нас срамили этаким вот корытом.

Ясно?
—	Как божий день! — ответил я.— Продадим немно¬

го устриц и снарядимся, как положено.
396

—	Что ж, если вы покажете себя правильными людь¬

ми,— продолжал Сороконожка,— топайте с нами. Но

ежели нет,— голос его стал суровым» и угр^ожающим»,—

каюк. Попомните это. Ясно?
—	Как божий день,— ответил я.
Еще несколько минут пираты таким же манером по¬

учали и запугивали нас, а потом разговор принял общий

характер, и из него мы узнали об их намерении огра¬

бить отмели той же ночью. Через час, когда хищники

собрались уходить, нам было предложено участвовать

в набеге. «Чем больше народу, тем веселее»,— сказал

кто-то.
—	Ты заметил этого малого, смахивающего на мекси¬

канца? — спросил Николас, когда они удалились на свои

шлюпки.— Его зовут Бэрчи. Он из банды «Бесшабашная

жизнь», а тот, что с ним, Скиллинг. Они оба выпущены

на поруки под залог в пять тысяч долларов.
Я слышал о банде «Бесшабашная жизнь» — шайке

хулиганов и преступников, терроризировавших нижние

кварталы Окленда; две трети из них постоянно сидели

в местной тюрьме за разные преступления, начиная от

лжесвидетельства и жульничества с бюллетенями во вре¬

мя выборов и кончая убийством.
—	Вообще-то они не занимаются кражей устриц,—

продолжал Николас.— И явились сюда лишь поозорни¬

чать да подзаработать. Но за ними надо следить в оба.
В одиннадцать часов, когда мы сидели в кубрике,

уточняя подробности нашего плана, до нас вдруг донес¬

лись со стороны «Призрака» мерные удары весел. Мы

подтянули свой ялик, бросили туда несколько мешков и

поплыли к «Призраку». Там мы застали лодки в полном

сборе, ибо пираты решили напасть на отмели скопом.
К моему удивлению, в том месте, где мы отдали якорь

на десять футов, теперь глубина едва достигала

одного фута. Была пора большого прилива июньского

полнолуния, а так как до конца отлива оставалось еще

полтора часа, то я знал, что к наступлению малой воды

наша якорная стоянка окажется на суше.
Отмели мистера Тафта находились на расстоянии трех

миль, и мы долго в полном молчании шли в кильватере

остальных лодок, порой застревая на мели или задевая

дно веслом. В конце концов мы сели на илистый грунт,
397

покрытый водой не больше, чем на два дюйма. Дальше

лодки плыть не могли. Однако пираты мгновенно ока¬

зались за бортом, и, толкая и подтягивая свои плоско¬

донные ялики, м»ы неуклонно двигались вперед.
Полную луну временами закрывали высокие облака,

но пираты шли с уверенностью людей, не раз проделывав¬

ших этот путь. С полмили мы тащили свои лодки по илу,

потом снова сели в них и вошли в глубокий канал, по

обе стороны которого высились поблескивающие устри¬

цами отмели. Наконец-то мы достигли места, где соби¬

рают устриц. С одной из отмелей нас окликнули двое

сторожей и велели убираться. Сороконожка, Дельфин,

Бэрчи и Скиллинг вышли вперед и двинулись прямо на

сторожей Мы вместе с остальными — нас было не менее

тридцати человек в пятнадцати лодках — поплыли вслед

за ними.
—	Убирайтесь-ка отсюда, пока целы,— угрожающе

сказал Бэрчи,— не то мы всадим в ваши лодки столько

свинца, что они даже в патоке не удержатся на плаву!
Перед столь превосходящими силами сторожа благо¬

разумно отступили и направили свою лодку вдоль кана¬

ла к берегу. По нашему плану им и полагалось отступить.
Мы втащили лодки носом на край большой отмели,

разбрелись во все стороны и стали собирать устриц

в мешки. Время от времени заволакивавшие луну об¬

лака редели, и мы ясно видели перед собой крупных

устриц. Мешки наполнялись мгновенно, их тотчас уноси¬

ли в лодки, а оттуда брали другие. Мы с Николасом, не

набирая много устриц, то и дело возвращались к лод¬

кам, но всякий раз наталкивались на кого-нибудь из пи¬

ратов, шедших туда или обратно.
—	Не тужи,— сказал Николас.— Чего спешить? Чем

дальше придется ходить за устрицами, тем больше вре¬

мени понадобится, чтобы относить мешки. Тогда они бу¬

дут оставлять полные мешки прямо на месте, чтобы во

время прилива приплыть за ними на лодках.
Прошло добрых полчаса, вода уже начала прибывать,

и вот тут-то все и началось. Оставив хищников за рабо¬

той, мы украдкой пробрались к лодкам и« бесшумно

столкнув их одну за другой в воду, быстро составили не¬

уклюжую флотилию. В ту минуту, когда мы сталкивали

последний ялик, наш собственный, подошел один из пи-
398

ратов. Это был Бэрчи. Быстрым взглядом он вмиг оце¬

нил положение и кинулся на нас, но мы, сильно оттолк¬

нувшись, ушли вперед, и он упал в воду. Выбравшись на

отмель, он тотчас поднял крик, предупреждая об опас¬

ности.
Мы гребли изо всех сил, но с таким количеством ло¬

док на буксире двигались медленно. С отмели хлопнул

выстрел, второй, третий, и началась самая настоящая

канонада. Пули так и шлепались вокруг нас, но густые

облака застлали луну, и в м1утной тьме стрельба была

беспорядочной. В нас могли попасть разве только нена¬

роком.
—	Был бы у нас маленький паровой катер,— зады¬

хаясь, прошептал я.
—	Хоть бы луна больше не показывалась,— тяжело

дыша, отозвался Николас.
Мы шли медленно, но каждый удар весел уводил нас

все дальше и дальше от мели и приближал к берегу.

Наконец стрельба стихла, и, когда луна внов1Ь вышла из

облаков, мы были уже вне опасности. Вскоре нас оклик¬

нули с берега, и две адмиралтейские шлюпки, каждая с

тремя гребцами на веслах, понеслись нам навстречу. Чар¬

ли радостно улыбался и, пожимая нам руки, кричал:
—	Молодцы! Молодцы оба!
Мы подвели флотилию к берегу, и сразу же я, Нико¬

лас и один из сторожей сели на весла в адмиралтейскую

шлюпку, а Чарли на корму. Две другие шлюпки после¬

довали за нами, и, поскольку луна теперь светила яркр,

мы без труда отыскали устричных пиратов на дальней

отмели. Но стоило нам подойти ближе, как пираты от¬

крыли стрельбу из своих револьверов, и мы живо отсту¬

пили на безопасную позицию.
—	Нам спешить некуда,— сказал Чарли.— Вода при¬

бывает быстро, и, когда она подступит к горлу, им уже

будет не до стрельбы.
Мы сушили весла, ожидая, пока прилив сделает свое

дело. Положение пиратов становилось отчаянным: после

большого отлива вода стремительно, как по мельнично¬

му лотку, неслась назад, и даже лучший в мире пловец

не одолел бы против течения трех миль пути. Путь к

бегству в сторону берега отрезали мы, ибо наши

лодки столли между берегом и отмелями. Вода меж тем
399

быстро заливала отмели и через несколько часов неми¬

нуемо должна была покрыть пиратов с головой.
Было удивительно тихо; в искрящемся белом свете

луны мы наблюдали за пиратами в бинокль и рас¬

сказывали Чарли о нашем плавании на «Мэгги».

Наступил час, потом два часа ночи; хищники,

стоя по пояс в воде, столпились на самой высокой

отмели.
—	Вот доказательство того, как важна смекалка,—

говорил Чарли.— Сколько лет Тафт старался заполучить

их, но он лез напролом, и ничего у него не получалось. А

мы поработали головой...
Тут до меня донесся едва слышный плеск и, подняв

руку в знак молчания, я обернулся и показал на рябь,

которая медленно расходилась по воде большими кру¬

гами. Это произошло не более чем в пятидесяти футах

от нас. Мы замерли, ожидая, что будет дальше. Через

минуту вода раздалась футах в шести от нас, и в свете

луны показалась черная голова » белое плечо. Человек

удивленно фыркнул, шумно выпустил воздух, и тотчас

голова и плечо скрылись под водой . .
Несколькими ударами весел мы ушли вперед и по¬

плыли по течению. Четыре пары глаз впились в водную

гладь, но так и не увидели ни кругов на воде, ни черной

головы, ни белого плеча.
—	Это Дельфин,— сказал Николас.— Его и днем-то

не очень поймаешь.
Без четверти три пираты проявили первые признаки

слабости. Мы услышали крики о помощи и сразу узна¬

ли голос Сороконожки, а когда подошли ближе, в нас

уже больше не стреляли. Положение Сороконожки было

воистину отчаянным. Чтобы легче было устоять против

течения, хищники держались друг за друга и над водой

были только их головы да плечи, тогда как ноги Сороко¬

ножки не доставали дна и он буквально висел на

своих приятелях.
—	Ну, ребята,— весело сказал Чарли,— вот вы и

попались! Теперь вам не уйти. Если будете сопротив¬

ляться, оставим вас здесь, и вода вас прикончит.

Но если будете послушными, мы возьмем вас на борт,

каждого по очереди, и все будут спасены. Что вы на ёто

скажете?
400

—	Ладно,— хором просипели пираты, стуча зубами

от холода.
—	Тогда подходите псюдиночке и сперва малорослые.
Первым взяли на борт Сороконожку, он пошел охот¬

но, хотя и стал было протестовать, когда полицейский

надевал ему наручники. Вторым втащили Бэрчи, кото¬

рый от долгого пребывания в воде присмирел и стал со¬

всем покорным. Приняв на борт десятерых, мы отошли,

и пираты полезли во вторую шлюпку. Третьей досталось

только девять пленников, а весь улов насчитывал два¬

дцать девять человек.
—	А Дельфина вы так и не поймали,— торжествую¬

ще заявил Сороконожка, словно бегство Дельфина осно¬

вательно умалило наш успех.
—	Зато видели,— засмеялся Чарли.— Плыл, фыркая,

к берегу и хрюкал, как боров.
В устричный склад мы привели с берега кроткую и

дрожавшую от озноба банду пиратов. На стук Чарли

дверь широко распахнулась, и нас обдало волной при¬

ятного тепла.
—	Можете высушить здесь свою одежду и выпить

горячего кофе,— возвестил Чарли, когда все ввалились
в ДОМ!.
А там, у огня с кружкой дымящегося кофе в руках,

мирно сидел Дельфин. Мы с Николасом одновременно

взглянули на Чарли. Он весело рассмеялся.
—	Результат смекалки,— сказал он.— Когда что-

нибудь видишь, надо осмотреть со всех сторон, иначе что

толку? Я видел берег и потому оставил там двоих поли¬

цейских — пусть приглядывают. Вот и вся недолга. .
26.	Джек Ландон. Т. П1.

ОСАДА «ЛАНКАШИРСКОЙ КОРОЛЕВЫ»
Вероятно, самым трудным в практике нашей рыба^

чьей патрульной службы был тот случай, когда нам с

Чарлй Ле Грантом пришлось в течение двух недель дер¬

жать в осаде большое четырехмачтовое английское суд¬

но. Под конец это дело превратилось для нас в настоя¬

щую математическую задачу, и только чистая случай¬

ность позволила нам благополучно разрешить ее.
Разделавшись с устричными пиратами, мы вернулись

в Окленд, но прошло еще две недели, прежде чем мино¬

вала опасность для жизни жены Нейла Партингтона й

она оправилась от болезни. Итак, в общей сложности.

Лишь через месяц наш «Северный олень» вновь появил¬

ся в Бенишии. Без кота мышам раздолье: за этот ме¬

сяц рыбаки совсем от рук отбились и стали беззастенчи¬

во нарушать закон. Огибая мыс Педро, мы заметили

признаки оживления среди ловцов креветок, а по заливу

Сан-Пабло шныряло немало рыбачьих баркасов с Верх¬

него залива, владельцы которых, завидев нас, спешили

вытащить из воды свои сети и поднять паруса.
Все это, конечно, не могло не вызвать подозрений.

Мы тут же приступили к расследованию, и в первой же и

единственной лодке, что нам удалось захватить, оказа¬

лась сеть, которой ловля сельди была запрещена. По за¬

кону расстояние в петле от узла до узла должно быть

не меньше семи с половиной дюймов, меж тем как в се¬

ти, захваченной нами, узлы находились один от другого

на расстоянии трех дюймов. Это было злостным наруше¬
402

нием1 закона, и мы арестовали двух находившихся в лод¬

ке рыбаков. Одного из них Нейл Партингтон взял на

«Северного оленя», где тот должен был помочь нашему

патрульному вести судно, а мы с Чарли, забрав второго

с собой, ушли вперед на задержанном баркасе.
Меж тем! сельдяная флотилия что есть духу понес¬

лась к берегам Петалумы, и на всем пути через залив

Сан-Пабло мы не увидели больше ни одного рыбака.

Наш пленник, бронзовый от загара бородач грек, угрю¬

мо сидел на своей сети, а мы вели его судно. То был но¬

венький баркас с реки Колумбии для ловли лососей, ви¬

димо, впервые в плавании, и управлять им было одно

удовольствие. Наш пленник не произносил ни слова и,

казалось, не замечал нас даже тогда, когда Чарли рас¬

хваливал его баркас, так что вскоре мы потеряли к нему

всякий интерес, решив, что он крайне необщительный

человек.
Мы прошли Каркинезский пролив и свернули в бух¬

ту у Тернерской верфи, где море было спокойнее. Там

в ожидании груза пшеницы нового урожая стояло не¬

сколько английских парусников с железным корпусом,

и там1 же, на том самом месте, где был задержан Бол1ь-

шой Алек, мы внезапно наткнулись на ялик с двумя

итальянцами, оснащенный «китайской лесой» для лов¬

ли осетров. Это явилось полной неожиданностью как

для них, так и для нас: не успели они и опомниться, как

мы уже были рядом. У Чарли едва хватило врем1ени при¬

вестись ,к ветру и подвернуть к ним. Я побежал вперед

и бросил конец, приказав, не мешкая, закрепить его.

Один из итальянцев стал заматывать его на нагель, а я

поспешил убрать наш парус. Баркас рванулся назад, по¬

тащив за собой ялик.
Чарли пошел на нос, намериваясь перепрыгнуть на

захваченное судно, но, когда я ухватился за трос, чтобы

подтащить ялик поближе, итальянцы отдали конец. Нас

тут же начало сносить под ветер, меж тем как они, до¬

став две пары весел, повели свое легкое суденышко пря¬

мо против ветра. Этот маневр сперва обескуражил нас,

ибо мы не могли надеяться догнать их на веслах в своей

болыпой, тяжело нагруженной лодке. И вдруг на по¬

мощь пришел наш пленник. Его черные глаза засверка-!

ли, лицо загорелось от сдерживаемого волнения,, когда
403

он опустил выдвижнои киль и, одним прыжком очутив¬

шись на носу, поставил парус.
—	Не зря говорят, что греки не любят италъянцев,—

смеясь, заметил Чарли и бросился на корму к румпелю.
Никогда прежде я не видел, чтобы один человек так

страстно желал поймать другого, как наш пленник во

время этой погони. Он был так возбужден, что его гла¬

за, казалось, вот-вот вылезут из орбит, а ноздри неесте¬

ственно трепетали и раздувались. Чарлй правил ру¬

лем, а он — парусом; и, хотя Чарли был скор и прово¬

рен, как кошка, грек с трудом сдерживал свое нетер¬

пение.
Итальянцы были отрезаны от берега — их отделяла,

самое меньшее, добрая миля пути. Ехли бы они попьгга-

лись держать прямо к берегу, то мы, идя за ними при

боковом ветре, до1гнали бы их прежде, чем они прошли

восьмую часть этого расстояния. Нет, они были слиш¬

ком благоразумны, чтобы сделать такую попытку, и про¬

должали энергично грести против ветра вдоль право¬

го борта большого судна под названием «Ланкаширская

королева». За кораблем в сторону противоположного бе¬

рега тянулась открытая полоса воды шириною в добрых

две мили. Идти туда они тоже не осмеливались, ибо мы

неминуемо нагнали бы их. Так что, когда они достигли

носа «Ланкаширской королевы», им не оставалось ниче¬

го другого, как обогнуть его и направиться вдоль левого

борта к корме, идя, таким образом, по ветру и оставляя

преимущество за нами.
Мы в своем баркасе, держа круто к ветру, легли на

другой галс и срезали нос кораблю. Чарли переложил

руль под ветер, и мы пошли по левому борту «Короле¬

вы»; грек, ухмыляясь от удовольствия, потравил

шкот. Итальянцы уже успели пройти половину длины ко¬

рабля, но крепкий попутный бриз гнал нас куда бы¬

стрее, чем- они могли двигаться на веслах. Мы подходили

все ближе и ближе, и я, перейдя на нос, уже пригото¬

вился было зацепить ялик, как вдруг он нырнул под ши¬

рокую KopNty «Ланкаширской королевы».
Погоня, собственно, началась сначала. Итальянцы

шли на веслах по правому борту корабля, а мы, дер¬

жа в крутой бейдевинд, постепенно уходили от «Коро¬

левы», пытаясь выбраться на ветер. Потом ялик юркнул
404

под HOC корабля и пошел по его левому борту, а мы легли

на другой галс, срезали нос кораблю и по ветру пусти¬

лись за ними вдогонку. И снова только я потянулся к

ялику, как он нырнул под корму корабля и был таков.

И так мы делали круг за кругом, и каждый раз итальян¬

цам удавалось, правда, едва-едва, ускользнуть от опас¬

ности.
Тем временем экипаж корабля узнал о том, что про¬

исходит, и мы увидели над собой длинный ряд зрите¬

лей, с интересом! следивших за погоней. Всякий раз, ког¬

да мы упускали ялик у кормы, они орали от восторга и

бросались к противоположному борту «Ланкаширской

королевы», чтобы насладиться тем>, как мы будем гнать¬

ся за яликом против ветра. Они забрасывали нас и

итальянцев остротами и советами и так разозлили на¬

шего грека, что он по крайней мере раз в каждом круге

угрожающе потрясал кулаком. Они уже стали ждать

этого жеста и встречали его бурным весельем.
—	Как в настоящем цирке! — крикнул один из них.
—	А еще сомневаются, есть ли на мюре ипподром!

А это что, если не ипподром?—подтвердил второй.
—	Шестидневные бега, ежели вам угодно,— возве¬

стил третий.— Кто говорит, что итальяшки не выиграют?
На следующем повороте против ветра грек предло¬

жил Чарли поменяться местами.
—	Позвольте мне вести лодку,— попросил он.— Уж

я-то догоню их. Я их наверняка поймаю.
То был удар по профессиональной гордости Чарли,

ибо он не раз хвалился своим умением вести парусное

судно. Тем не менее он передал румпель пленнику и за¬

нял его место у паруса. Мы сделали еще три круга, и

грек убедился, что не может выжать из своего баркаса

большей скорости, чем это сумел сделать Чарли.
—	Бросьте эту затею,— посоветовал сверху один из

матросов.
Грек свирепо нахмурился и потряс кулаком на преж¬

ний манер. Меж тем моя голова лихорадочно работала,

и в конце концов меня осенила неплохая идея.
—	Сделаем еще один круг, Чарли,— сказал я.
И когда мы легли на другой галс и снова пошли про¬

тив ветра, я привязал кусок троса к небольшому четырех-

лапому крюку, который лежал на дне баркаса. Вто¬
405

рой конец я прикрепил к носовому рыму и, спрятав крюк,

стал ждать случая пустить его в ход. Ялик снова ушел

под ветер к левому борту «Ланкаширской королевы», и

мы опять пустились По ветру вдогонку за яликом. Мы

подходили к итальянцам все ближе, и я сделал вид, буд¬

то, как прежде, хочу поймать их. Корма ялика находи¬

лась от нас не более чем в шести футах, когда итальян¬

цы, вызывающе засмеявшись, юркнули под корму кораб¬

ля. В это мгновение я неожиданно выпрямился и мет¬

нул крюк. Расчет оказался верным, крюк зацепился за

планшир ялика, и канат, натянувшись, вытащил ма¬

ленькое суденышко из его убежища прямо к носу наше¬

го баркаса.
Сверху, где столпились матросы, донесся стон сожа¬

ления, тут же сменившийся криками восторга, ибо один

из итальянцев достал длинный складной нож и пере¬

резал канат. Но мы уже вытянули их из безопасного ме¬

ста, и Чарли, сидевший у шкота на корме, наклонился

вперед и ухватился за корму ялика. Все это произошло

в одну секунду: в то мгновение, когда первый италья¬

нец отсекал канат, а Чарли уцепился за ялик, второй

итальянец ударил его веслом по голове. Чарли выпу¬

стил добычу и, оглушенный ударом, свалился на дно на¬

шей лодки, итальянцы же налегли на весла и исчезли

за кормой корабля.
Грек, действуя одновременно румпелем» и шкотом,

продолжал погоню вокруг «Ланкаширской королевы», а

я занялся Чарли, на голове у которого выросла ужасная

шишка. Наши зрители-матросы неистовствовали от во¬

сторга, и все, как один, подбадривали удиравших ита¬

льянцев. Чарли сел и, прижав руку к голове, недоуменно

осмотрелся.
—	Теперь-то уж я ни за что не позволю им уйти,—

наконец сказал он, доставая револьвер.
Когда мы делали следующий круг, он пригрозил

итальянцам! своим) оружием, но они продолжали невоз¬

мутимо грести, сохраняя превосходный темп и не об¬

ращая ни малейшего внимания на оружие.
—	Если вы не остановитесь, я буду стрелять! — суро¬

во крикнул Чарли.
Однако угроза не возымела действия; они отказались

капитулировать даже тогда, когда несколько пуль про¬
406

неслось в непосредственной близости от них. Им* не хуже

нас было известно, что Чарли не станет стрелять в безо¬

ружных людей, и они по-прежнему упорно кружили во¬

круг корабля.
—	В таком случае мы их загоняем! — воскликнул

Чарли.— Они у нас попляшут! Мы из них все жилы вы¬

тянем!
Итак, погоня продолжалась. Еще двадцать раз мы

заставили итальянцев обойти «Ланкаширскую короле¬

ву» и наконец увидели, что даже их железные муску¬

лы сдают. Они уже выбивались из сил, и еще несколько

кругов доконали бы их, если бы дело не приняло новый

оборот. Всякий раз, идя против ветра, они имели перед

нам1И преимущество, так что, когда они подходили к се¬

редине «Ланкаширской королевы», мы были только у ее

носа. В последний раз обогнув нос, мы увидели, что

итальянцы быстро поднимаются по трапу, неожиданно

спущенному с корабля. Этот ход был подстроен матрог

сами, очевидно, с согласия капитана, ибо, когда мы подо¬

шли, трап был уже поднят, а ялик качался высоко в воз¬

духе на судовых шлюпбалках.
Последовавший разговор с капитаном был короток и

ясен. Капитан категорически запретил нам подняться на

борт «Ланкаширской королевы» и наотрез отказался вы¬

дать итальянцев. К этому времени Чарли был так же

взбешен, как и наш грек. Он не только потерпел неуда¬

чу в долгой и нелепой погоне, но вдобавок был оглушен

ударом по голове, нанесенным улизнувшими от нас бра-

кон1ьерам1И.
—	Пусть меня повесят,— решительно заявил он, стук¬

нув кулаком по ладони другой руки,— если эти двое уде¬

рут от нас! Я буду караулить их здесь до конца отпу¬

щенных мне дней, а если за это время не поймаю их, обе¬

щаю, что все равно умру не раньше, чем сцапаю их, не

будь я Чарли Ле Грант.
Так началась осада «Ланкаширской королевы»,

сохранившаяся в анналах истории как самих рыбаков,

так и рыбачьего патруля. Когда «Северный олень» после

бесплодного преследования сельдяной флотилии вернул¬

ся в Бенишию, Чарли попросил Нейла Партингтона вы¬

слать нам свою лососевую лодку, погрузив в нее одеяла,

провизию и печку. Обмен лодками произошел перед за-,
407

ходом солнца, и мы попрощались с нашим греком, кото¬

рому предстояло сесть в Бенишии в тюрьму за то, что

он нарушил закон. Мы с Чарли после ужина и до рас¬

света попеременно несли четырехчасовые вахты. Этой

ночью рыбаки не делали попыток удрать, но с корабля

была выслана на берег лодка с разведывательной целью.
На другой день мы наладили регулярную осаду и

уточнили свой план, не забыв о собственных удобствах.

Хорошую службу нам сослужил док под названием

Соланская пристань, находившийся чуть пониже Бени¬

шии. Оказалось, что «Ланкаширская королева», берег у

Тернерской верфи и Соланская пристань составляли

углы большого равнобедренного треугольника. Одна сто¬

рона треугольника — расстояние от корабля до берега,

которое могли бы покрыть итальянцы, равнялась другой

его стороне — расстоянию от Соланской пристани до бе¬

рега, которое нам предстояло пройти так, чтобы не позво¬

лить итальянцам высадиться на берег. Но поскольку па¬

русник идет намного быстрее гребного судна, то можно

было разрешить итальянцам пройти половину их стороны

треугольника, прежде чем пуститься в погоню по

своей стороне. Если бы мы дали им возмюжность пройти

больше половины пути, они добрались бы до берега рань¬

ше нас; опять-таки, пустись мы вдогонку, прежде чем

они пройдут половину пути, им удастся укрыться от нас

йа корабле.
Мы заметили, что воображаемая линия, проведенная

от конца пристани к ветряной мельнице, стоявшей не¬

много дальше на берегу, делит ровно пополам ту сторо¬

ну треугольника, по которой должны были идти к

берегу итальянцы. Эта линия помогла нам определить,

как далеко можно позволить им уйти, преи^де чем пустить¬

ся в погоню. День за днем* мы следили в бинокль, как

итальянцы неторопливо гребли к точке на полпути, и

стоило ИМ) выйти на одну линию с мельницей, как мы

мигом вскакивали в свою лодку и ставили парус. Но,

увидев, что мы готовы к погоне, они поворачивали и

медленно шли назад к «Ланкаширской королеве», зная,

что нам их не догнать.
На случай штиля, когда парусная лодка была

бы бесполезна, у нас стоял наготове легкий ялик, осна¬

щенный веслами с вогнутыми лопастями. Но в те дни,
408

когда ветер падал, мы были вынуждены покидать при¬

стань, как только итальянцы отходили от корабля. Но¬

чью же нам приходилось патрулировать в непосред¬

ственной близости от корабля, и тогда мы с Чарли

несли вахту, сменяя друг друга каждые четыре часа.

Однако итальянцы предпочитали для побега день, и на¬

ши ночные бдения были напрасны.
—	Больше всего меня бесит,— сказал как-то Чар¬

ли,— то, что мы лишены заслуженного сна, меж тем как

эти наглецы-браконьеры безмятежно спят по ночам.

Но они мне заплатят за все!—пригрозил он.— Я их

продержу на этом корабле до тех пор, пока капитан не

взыщет с них за квартиру и харчи! Это так же верно,

как то, что осетр не сом!
Нам предстояло решить мучительно трудную задачу.

Пока мы были начеку, итальянцы не могли удрать; но и

нам не удалось бы поймать их, пока они соблюдают осто¬

рожность. Чарли совсем извелся, ломая себе голову над

решением этой задачи, однако на сей раз его смекалка

ему изменила. Видимо, не было иного выхода, как терпе¬

ливо ждать. Это была игра, и выиграть ее мог тот, у кого

окажется больше терпения. Приятели итальянцев на бе¬

регу придумали целую систему сигнализации, с помощью

которой легко переговаривались с ними, что особенно

раздражало нас и ни на минуту не позволяло ослабить

осаду. Кроме того, на Соланской пристани постоянно

вертелись два или три подозрительного вида рыбака и

шпионили за нами. Но нам ничего другого не остава¬

лось, как, по словам Чарли, «скрывать свои муки за улыб¬

кой». Меж тем осада отнимала все наше время и не да¬

вала возможности заняться чем-нибудь другим.
Дни шли, но положение не менялось. Не потому, что

итальянцы не делали никаких попыток его изменить.

Как-то ночью их приятели с берега даже вышли на

ялике в море, чтобы обмануть нас и помочь тем

бежать. Попытка эта не удалась только потому, что бло¬

ки талей у шлюпбалок были плохо смазаны. Нас отвлек

от погони за незнакомым яликом скрип шлюпбалок, и

м»ы вернулись к «Ланкаширской королеве» в ту самую

минуту, когда итал1ьянцы спускали свой ялик на воду.

На следующую ночь в темноте возле нас сновало целых

шесть яликов, но мы прилипли к борту корабля, как пи¬
409

явки, тем самым сорвав план рыбаков, а потому они под

конец разозлились и почем зря стали осыпать нас бра¬

нью. Чарли, сидя на дне лодки, смеялся про себя.
—	^о хорошая примета, сынок,— сказал он мне.—

Когда люди начинают браниться, значит, они потеряли

терпение, а потеряв терпение, они вскоре теряют и голо¬

ву. Помяни мое слово, если только мы продержимся, в

один прекрасный день они забудут осторожность, и тог¬

да им крышка.
Но они не забывали осторожность, и Чарли признал¬

ся, что это тот случай, когда все приметы врут. Терпе¬

ние итальянцев, казалось, не уступало нашему, и столь

же однообразно протекала вторая неделя осады, как

вдруг проснулась дремавшая смекалка Чарли, и он при¬

думал одну хитрость.
В Бенишию приехал новый, незнакомый рыбакам пат¬

рульный Питер Бойлен, и мы сделали его участником

нашего плана. По мере сил своих мы старались сохра¬

нить нашу затею в тайне, но приятели итальянцев на

берегу что-то заподозрили и велели осажденным гля¬

деть в оба.
В ту ночь, когда мы намеревались осуществить свою

уловку, я и Чарли в гребной лодке, как обычно, заняли

свое место у борта «Ланкаширской королевы». После то*»

го как совсем стемнело, Питер Бойлен вышел в море в

неустойчивой, утлой лодчонке, такой, какую можно под¬

хватить и унести под мышкой. Услышав, что он подхо¬

дит, шумно ударяя веслами по воде, мы отошли на не¬

большое расстояние в темноту и остановились. Порав¬

нявшись с «Ланкаширской королевой», Питер лихо

окликнул стоявшего на вахте у якоря матроса и, спро¬

сив его, где стоит «Шотландский вождь» — другое суд¬

но, ожидавшее груза пшеницы,— по неловкости опро¬

кинул свою лодчонку. Человек, стоявший на вахте, сбе¬

жал по трапу вниз и вытащил Питера из воды. А ему

только этого и нужно было; теперь он надеялся попасть

на корабль, где в каюте он согреется и высушит одеж¬

ду. Однако капитан негостеприимно держал его на

нижней ступеньке трапа; ноги его болтались в воде, и

он так дрожал от холода, что мы не вытерпели, вышли

из темноты и взяли его в нашу лодку. Шуточки и на¬

смешки проснувшейся команды звучали в наших ушах
410

как угодно, только не сладостно, и даже оба итальянца

влезли на поручень и смеялись над нами заливчато и

злобно.
—	Ничего,— сказал мне Чарли так тихо, что только

один я расслышал,— я очень рад, что мы не смеемся

первыми. Мы прибережем» свой смех к концу, не прав¬

да ли, сынок?
Потом он похлопал меня по плечу, но мне показа¬

лось, что в его голосе больше решимости, чем надежды.
Мы могли, конечно, заручиться помощью полиции и

взойти на борт английского корабля по распоряжению

властей. Но в инструкции Рыболовной комиссии было

сказано, что патрульные должны избегать осложнений,

и, вмешайся высшие власти, наш случай мог бы кончить¬

ся международным конфликтом.
Вторая неделя осады подходила к концу, но не бы¬

ло видно никаких признаков перемены обстановки. Все

же утром четырнадцатого дня положение изменилось,

при этом самым неожиданным и удивительным обра¬

зом как для нас, так и для людей, которых мы так жа¬

ждали поймать.
Мы с Чарли возвращались к Сбланской пристани,

как обычно, проведя ночь в дозоре у борта «Ланка¬

ширской королевы».
^— Эй! — воскликнул Чарли в изум1лении.— Во имя

разума и здравого смысла скажи мне: что это такое?

Видел ли ты когда-нибудь такое чудное судно?
Да, было чему удивляться, ибо на причале стоял бар¬

кас, подобного которому я и в самом деле никогда не

встречал. Его, собственно, нельзя было назвать бар¬

касом, но он походил на баркас больше, чем на какое-

либо другое судно. Он был длиною в семьдесят футов,

но очень узок и почти без всяких надстроек, отчего ка¬

зался меньше, чем был в действительности. Сделан он

был весь из стали и выкрашен в черный цвет. На сере¬

дине высились в ряд на значительном расстоянии одна

от другой с наклоном к корме три д^ымовые трубы; нос

же, длинный и острый, как нож, свидетельствовал о

том, что судно строили с расчетом на большую скорость.

Проходя м)имо кормы, мы прочитали написанное на бор^

ту мелкими белыми буквами: «Стрела».
Мы с Чарли сгорали от любопытства. Через несколь¬
411

ко минут мы уже были на борту и беседовали с ме^ани«

ком, который стоял на палубе и любовался восходом

солнца. Он охотно удовлетворил наше любопытство, и

мы скоро узнали, что «Стрела» пришла поздно вечером

из Сан-Франциско, что этот переход можно считать

пробным и что судно принадлежит Сайлесу Тейту, мо¬

лодому миллионеру с калифорнийских рудников, который

помешан на быстроходных яхтах. Потом заговорили о

турбинных двигателях, о применении пара, об отсутствии

поршней, штоков и кривошипов — словом, о таких вещах,

в которых я ничего не см^ыслил, так как знал только па¬

русные суда. Однако последние слова механика я от¬

лично понял.
—	Хотите верьте, хотите нет, но мощность «Стре¬

лы» — четыре тысячи лошадиных сил, а скорость — со¬

рок пять миль в час! — с гордостью заключил он.
—	Повторите это, дружище! Повторите! — взволно¬

ванно воскликнул Чарли.
—	Четыре тысячи лошадиных сил и сорок пять миль

в час! — добродушно усмехаясь, повторил механик.
—	Где ее владелец? — воскликнул Чарли.— Могу я

потолковать с ним?
—	Боюсь, что нет,— покачав головой, ответил меха¬

ник.— Он еще спит.
В эту минуту на палубу поднялся молодой человек в

синей куртке и, пройдя к корме, стал глядеть на небо.
—	Вот это и есть мистер Тейт,— сказал механик.
Чарли пошел на корму и заговорил с ним; он что-то
с жаром рассказывал, и по выражению лица молодого

владельца судна можно было судить, что рассказ его

забавляет. Видимо, он спросил, какая глубина воды у бе¬

рега возле Тернерской верфи, ибо я увидел, как Чарли

жестами объяснял ему. Несколько минут спустя Чарли

вернулся в превосходном настроении.
—	Пошли, сынок,— сказал он мне.— Пошли на при¬

стань. Теперь уж мы их не выпустим!
Нам здорово повезло в том, что мы сразу покинули

«Стрелу», ибо почти тут же появился один из шпионив¬

ших за нами рыбаков. Мы с Чарли заняли свое обыч¬

ное место на причале возле нашей лодки, чуть впереди

от «Стрелы», откуда было удобно наблюдать за «Лан¬

каширской королевой». До девяти часов все было спо-
412

ксйно, потом мы увидели, чта итальянцы отошли ег ко¬

рабля и по своей стороне треугольника направились (с

берегу. Чарли сидел с сам!ым невозмутимым видом, но

не успели они покрыть и четверти расстояния, как он

взволнованно прошептал:
—	Сорок пять миль в час... Им нет спасения..»

Они наши!
Итальянцы медленно гребли и уже были почти на

одной линии с ветряной мельницей. В эту минуту мы

обычно вскакивали в свою лодку и ставили парус; двое

в ялике, ожидая, что мы и сейчас так поступим, види¬

мо, удивились нашему бездействию.
Когда они оказались точно на линии с мельницей, на

одинаковом! расстоянии от берега и от корабля, ближе

к берегу, чем мы позволяли им подойти до сих пор, у них

возникли подозрения. Мы следили за ними в бинокль

и увидели, как они встали в своем» ялике, пытаясь дога¬

даться, что мы собираемся делать. Озадачен был и

шпион, сидевший рядом с нами на причале. Он не мюг

понять, почему мы не трогаемся с места. Итальянцы по¬

дошли еще ближе, снова поднялись и стали пристально

всматриваться в берег, словно думая, что шл там спря¬

тались. Тут на берегу появился какой-то человек и за¬

махал платком, давая знать, что путь свободен. Тогда

итальянцы решились. Они налегли на весла и ринулись

вперед, но Чарли все еще выжидал. Только когда они

прошли три четверти расстояния от «Ланкаширской ко¬

ролевы» и до берега осталось немногим» больше четвер¬

тки мили, Чарли хлопнул меня по плечу и крикнул:
—	Попались! Попались!
Мы пробежали несколько шагов, отделявших нас от

«Стрелы», и прыгнули к ней на борт. В одно мгновение

были отданы носовые и кормовые концы, и «Стрела»

стремительно понеслась вперед. Шпионивший за нами

рыбак, который остался на пристани, выхватил револь¬

вер и, не переводя дыхания, пять раз выстрелил в воз¬

дух. Итальянцы поняли, что их предостерегают, и, как

безумные, пустились наутек.
Но если сказать, что они удирали, как безумные, то

какими словами можно описать наше движение? Мы

буквально летели. С такой дикой скоростью мы рассе¬

кали воду, что за бортом с двух сторон вздымались тя¬
413

желые лавины, которые, пенясь, разбегались тремя мо¬

гучими вертикальными волнами, а с корм1Ы на нас алчно

наседал огромный гребенчатый вал, готовый,. казалось, в

любую секунду обрушиться на судно и уничтожить его.

«Стрела» дрожала, трепетала, рычала, как живое суще¬

ство. Ветер, который мы поднимали, был подобен ура¬

гану — урагану со скоростью в сорок пять морских миль

в час. Мы не могли повернуться к нему лицом и едва

переводили дыхание. Он относил выходивший из жерл

труб дым прямо назад под прямым углом к движению

судна. Мы мчались со скоростью экспресса. «Мы пря-‘

мо-таки неслись стрелой»,— говорил потом Чарли, и

вряд ли подберешь слова, которые более точно описали

бы скорость нашего движения.
Что касается итальянцев в ялике, то мне казалось,

что мы нагнали их, едва успев отойти от пристани. Ко¬

нечно, пришлось умерить ход задолго до того, как мы

подошли к ним; но все равно «Стрела» вихрем пронес¬

лась мимо, и М1Ы были вынуждены повернуть назад, опи¬

сав дугу между ними и берегом. Итальянцы напряжен¬

но гребли, приподнимаясь над банкой при каждом уда¬

ре весел, до той самой минуты, когда мы промчались

мимо них и они узнали нас с Чарли. Это их совершенно

обескуражило, и от их воинственности и следа не оста¬

лось. Они мрачно вытащили свои весла из воды и позво¬

лили себя арестовать.
—	Все это так, Чарли,— сказал Нейл Партингтон,

когда мы потом на пристани поведали ему о на¬

шей победе,— но я не понимаю, в чем проявилась твоя

хваленая смекалка на этот раз.
Однако Чарли остался верен своему коньку.
—	Смекалка? — переспросил он, указывая на «Стре¬

лу».— Взгляни-ка на это судно! Ты только взгляни! Уж

если изобретение такого судна не результат смекалки,

тогда что это такое, хотел бы я знать? Конечно,— до¬

бавил он,— на этот раз смекалка не моя, но свое дело

она сделала.

УЛОВКА ЧАРЛИ
Быть может, свой самый смешной и в то же время

самый опасный подвиг наш рыбачий патруль совершил

в тот день, когда мы одним махом захватили целую

ораву разъяренных рыбаков.
Чарли называл эту победу богатым уловом, и хотя

Нейл Партингтон говорил о хитрой уловке, я думаю,

Чарли не видел тут разницы, считая, что оба слова

означают «выловить», «захватить». Но будь то уловка

или улов, а эта схватка с рыбаками стала для них

настоящим Ватерлоо, ибо то было самое тяжелое

поражение, какое когда>^либо нанес им рыбачий пат-*

руль,— и поделом: ведь они открыто и нагло нарушили

закон.
Во время так называемого «открытого сезона» рыба¬

ки имеют право ловить столько лососей, сколько им по¬

счастливится встретить или сколько влезет в их лод¬

ки. Однако с одним существенным ограничением. С за¬

ката солнца в субботу и до восхода в понедельник ста¬

вить сети не разрешается. Таково мудрое постановление

Рыболовной комиссии, ибо во время нереста необходи¬

мо дать лососям возможность подниматься в реку, где

они мечут икру. И этот закон, кроме одного-единствен-

ного раза, всегда строго соблюдался греческими рыба¬

ками, ловившими лососей для консервных заводов и про¬

дажи на рынке.
Как-то в воскресное утро приятель Чарли сообщил

нам по телефону из Коллинсвиля, что весь рыбачий по¬
415

селок вышел в море и ставит сети. Мы с Чарли тотчас

вскочили в лодку и отправились на место проис¬

шествия. С легким попутным ветерком! мы прошли Кар-

кинезский пролив, пересекли Сьюисанскую бухту, обо¬

гнули маяк Шип-Айленд и увидели всю рыболовецкую

флотилию за работой.
Но прежде всего позвольте м«е объяснить, каким спо¬

собом они ловили рыбу. Они ставили так называемые

«жаберные сети». Это простые сети с ромбовидными пет¬

лями, в которых расстояние между узлами должно

быть не больше семи с половиной дюймов. Такие сети

бывают от пятисот до семисот и даже восьмисот фу¬

тов длины, а ширина их всего несколько футов. Они

не закрепляются на одном месте, а плывут по течению,

причем верхний край держится на воде с помощью

поплавков, а нижний тянут ко дну свинцовые

грузила.
Благодаря такому устройству сеть стоит вертикально

лоперек течения и пропускает в реку только самую мел¬

кую рыбешку. Лососи плывут обычно поверху и попа¬

дают головой в петли, но из-за своей толщины они не

могут проскользнуть сквозь сеть, а назад их не пускают

жабры, которые цепляются за петли. Чтобы поставить

такую сеть, нужны всего два рыбака: один гребет,

а другой, стоя на корме, осторожно закидывает сеть в

воду. Растянув всю сеть поперек реки, рыбаки привя¬

зывают один ее конец к лодке и плывут вместе с ней по

течению.
Когда мы приблизились к нарушившим закон рыбо¬

ловам!— их сети были заброшены на расстоянии двух¬

сот— трехсот ярдов друг от друга, а река, насколько

хватал глаз, была сплошь усеяна лодками,— Чарли

сказал:
—	Одно досадно, парень, что у меня не тысяча рук,

чтобы захватить их всех сразу. А так больше одной

лодки нам не поймать: пока мы будем! с ней возиться,

остальные выберут сети и удерут.
Мы подошли поближе, но не заметили ни беспокойст¬

ва, ни суматохи, которые неизменно вызывало наше появ¬

ление. Напротив, все лодки спокойно оставались возле

своих сетей, и рыбаки не обращали на нас ни малейшего

вним!ания.
416

—	Странно,— пробормотал Чарли.— Может, они нас

не узнали?
Я ответил, что этого быть не может, и Чарли со¬

гласился со мной. Перед нами растянулась целая

флотилия, которой управляли люди, как нельзя

лучше знавшие нас, а между тем они смотрели на

нашу лодку так равнодушно, как будто мы были

какой-нибудь шаландой с сеном или увеселительной

яхтой.
Однако картина несколько изменилась, когда мы на¬

правились к ближайшей сети: ее владельцы отвязали

свою лодку и стали потихоньку грести к берегу. Но

остальные рыбаки по-прежнему не проявляли никаких

признаков беспокойства.
—	Право, забавно,— заметил Чарли.— Во всяком

случае, мы можем конфисковать сеть.
Мы убрали парус, схватили конец сети и принялись

тянуть ее в лодку. Но стоило нам взяться за сеть, как

мимо нас просвистела пуля и щелкнула по воде, а вда¬

ли прокатился ружейный выстрел. Уплывшие на берег

рыбаки стреляли в нас. Мы снова взялись за сеть, и сно¬

ва просвистела пуля, на этот раз угрожающе близко.

Чарли зацепил конец сети за уключину и сел. Выстре¬

лы прекратились. Но только он взялся за сеть, опять на¬

чалась стрельба.
—	Ничего не попишешь,— сказал он, выбрасывая

за борт конец сети.— Вам, ребята, видно, сеть нужна

больше, чем нам1, так получайте ее.
И мы поплыли к следующей лодке: Чарли хотел вы¬

яснить, действительно ли перед нами организованное

нарушение закона.
Когда мы подошли поближе, сидевшие в лодке ры¬

баки тоже отвязали свою сеть и двинулись к берегу, а

первые двое вернулись и привязали лодку к брошен¬

ной нами сети. Но только мы взялись за вторую сеть,

на нас опять посыпались пули, и стрельба прекратилась,

лишь когда мы отступили; у третьей лодки повтори¬

лась та же история.
Потерпев полное поражение, мы прекратили свои по-

пьггки, поставили парус, легли на длинный наветрен¬

ный галс и двинулись обратно в Бенишию. Прошло еще
27.	Джек Лондон. Т. П1.	417

несколько воскресений, и каждый раз рыбаки открыто

нарушали закон. Без помощи вооруженных солдат мы

ничего не могли с ними поделать. Рыбакам пришлась по

душе их новая выдумка, и они пользовались ею вовсю,

а мы не знали, как справиться с ними.
К этому времени Нейл Партингтон вернулся из Ниж¬

ней бухты, где пробыл несколько недель. С ним был и

Николас, юноша-грек, который участвовал в набеге на

устричных пиратов, и они оба решили помочь нам.

Мы тщательно обдумали план действий и договори¬

лись, что они устроят засаду на берегу и, когда мы

с Чарли начнем вьггаскивать сети, захватят рыба¬

ков, которые выйдут из лодки и начнут нас обстре¬

ливать.
План был очень хорош. Даже Чарли его одобрил.

Однако греки оказались куда хитрее, чем мы думали.

Они нас опередили, устроили сами засаду на берегу и

захватили в плен Нейла и Николаса, а когда мы с Чар-

\и попытались забрать сети, вокруг нас засвистели пу¬

ли, как и в прошлый раз. Нам снова пришлось отсту¬

пить, и тогда рыбаки тотчас отпустили Нейла и Нико¬

ласа. Они вернулись к нам очень сконфуженные, и Чарли

безжалостно высмеял их. Но Нейл тоже не остался в

долгу и язвительно спрашивал у Чарли, куда девалась

его хваленая смекалка и как это он до сих пор ничего не

придумал.
—	Дай срок, придумаю,— обещал Чарли.
—	Все может быть,— соглашался Нейл,— но боюсь,

что к тому времени лососей совсем не останется и твоя

смекалка будет ни к чему*
Нейл Партингтон, весьма раздосадованный проис¬

шедшим, снова отправился в Нижнюю бухту, прихватив

с собой и Николаса, а мы с Чарли снова остались одни.

Это значило, что воскресная ловля будет идти своим че¬

редом, по крайней мере, до тех пор, пока Чарли не осе-

нит какая-нибудь счастливая идея. Я тоже ломал себе

голову, стараясь придумать, как бы изловить греков, и

мы составляли тысячу планов, которые на поверку ни¬

куда не годились.
Греки же ходили, задрав нос, хвастались направо и

налево своей победой, и это еще больше унижало нас.

Вскоре мы заметили, что среди рыбачьего населения
418

наш авторитет явно упал. Мы были побеждены, и рыба¬

ки потеряли к нам уважение. А с потерей уважения на¬

чались и дерзости. Чарли прозвали «Старой бабой», а ме¬

ня окрестили «Сосунком». Положение становилось невы¬

носимым, и мы чувствовали, что должны нанести грекам

решительный удар, дабы вновь поднять свой авторитет

ца, прежнюю высоту.
Как-то утром» нам наконец пришла в голову счаст¬

ливая мысль. Мы были на пристани, где останавливают¬

ся речные пароходы, и увидели толпу грузчиков и зевак,

теснившихся вокруг какого-то парня с заспанным лицом,

в высоких морских сапогах, который развлекал их, рас¬

сказывая о своих злоключениях. Этот рыболов-люби¬

тель, по его словам, ловил возле Беркли рыбу для про¬

дажи на местном рынке. Беркли находится в Нижней

бухте, за тридцать миль от Бенишии. Прошлой ночью

он закинул сеть и незаметно задремал на дне своей лод¬

ки. Проснулся он уже утром и, когда продрал глаза,

увидел, что его лодка тихонько стукается о причал паро¬

ходной пристани в Бенишии, а перед ним торчит паро¬

ход «Апаш», и двое матросов снимают обрывки его сети

с пароходного колеса. Словом, когда он заснул, фонарь

на его лодке потух, и «Апаш» прошел прямо по его сети.

Хотя сеть и разорвалась в клочья, однако она накрепко

зацепилась за колесо и тридцать миль тащила лодку за

собой.
Чарли подтолкнул меня локтем в бок. Я сразу понял

его мысль, но возразил:
—	Мы не можем нанять пароход.
—	Я и не собираюсь,— ответил он.— Но давай-ка

сходим на Тернерскую верфь. У меня есть одна мыс¬

лишка, авось, она нам пригодится.
И мы отправились на верфь, а там Чарли повел меня

к «Мэри-Ребекке», вытащенной из воды на слип для чи¬

стки и ремонта. Мы оба хорошо знали эту плоскодонную

посудину, она поднимала сто сорок тонн груза, а такой

большой парусности не было ни у одной шхуны во всем

заливе.
—	Как дела, Оле? — крикнул Чарли здор9венному

шведу в синей рубашке, который смазывал усы грота-га-

феля свиным жиром.
Оле что-то промычал и продолжал дымить трубкой,
419

не отрываясь от работы. Капитану шхуны, которая хо¬

дит по заливу, приходится работать не покладая рук,

не меньше своих матросов.
Оле Эриксен подтвердил догадку Чарли: как только

ремонт будет закончен, «Мэри-Ребекка» отправится

вверх по реке Сан-Хоакин в Стоктон за грузом! пшени¬

цы. Тогда Чарли высказал свою просьбу, но Оле Эрик¬

сен решительно покачал головой.
—	Всего один крюк, один крепкий крюк,— уговари¬

вал Чарли.
—	Нет, это я не могу,— отвечал Оле Эриксен.— «Мэ-

ри-Ребекка» с такой крюк будет цеплять каждый чертов

мель. Я не желал потерять «Мэри-Ребекка». Это все, что

я имел.
—	Да нет же, нет,— уверял его Чарли.—Мы просу¬

нем конец крюка сквозь дно и закрепим его внутри

гайкой. Когда мы покончим с нашим делом, нам оста¬

нется только спуститься в трюм, вывинтить гайку

и вытолкнуть крюк. Потом мы вставим в отверстие

деревянную затычку, и твоя шхуна будет в полном по¬

рядке.
Оле Эриксен долго упирался, но мы угостили его хо¬

рошим! обедом и в конце концов уломали.
—	Ну, валяйте, разрази вас гром! —сказал он, стук¬

нув огромным кулачищем себя по ладони.— Но поторо¬

питесь с этот крюк. «Мэри-Ребекка» пошел на воду се¬

годня в ночь.
Была суббота, и Чарли следовало поспешить. Мы от¬

правились в кузницу при верфи, где по указанию Чарлй

нам выковали огромный, сильно изогнутый стальной

крюк. Затем! мы поскорее вернулись к «Мэри-Ребекке».

Чуть позади большого килевого колодца, через который

проходит выдвижной киль, мы пробуравили дыру.

Я вставил в нее снаружи крюк, а Чарли изнутри прочно

закрепил его гайкой. Когда мы кончили работу, крюк

торчал на фут из днища шхуны. Он был изогнут в виде

серпа, но еще круче.
К вечеру «Мэри-Ребекка» была спущена на воду, и

все приготовления к отплытию закончены. Чарли

и Оле пристально всматривались в вечернее небо, ста¬

раясь угадать, будет ли завтра ветер: без хорошего бри¬
420

за наш план был обречен на провал. Они оба пришли

к заключению, что все приметы предсказыва¬

ют сильный западный ветер—не обычный дневной

бриз, а почти шторм, который уже начал разыгры¬

ваться.
Наутро их предсказания подтвердились. Солнце

ярко сияло, но в Каркинезском проливе завывал штор¬

мовой ветер, и «Мэри-Ребекка» вышла под двумя рифа¬

ми на гроте и одним на фоке. В проливе и в Сьюисанской

бухте нас сильно потрепало, но вскоре мы вошли в бо¬

лее защищенное место, и стало тише, хотя ветер по-

прежнему хорошо наполнял паруса.
Миновав маяк Шип-Айленд, М!Ы отдали рифы; по рас¬

поряжению Чарли большой рыбачий стаксель был из¬

готовлен к подъему, а грота-топсель, пришнурованный у

топа мачты, был разобран так, что мы могли поставить

его в любую минуту.
Мы быстро шли фордевинд, неся паруса бабочкой,

стаксель на правом борту и грот на левом, и вскоре уви¬

дели впереди флотилию рыбаков. Как и в то воскресенье,

когда им удалось впервые провести нас, вся река, на¬

сколько хватало глаз, была усеяна их лодками и сетя¬

ми. У правого берега они оставили узкий проход для

судов, а вся остальная поверхность воды была сплошь

покрыта широко растянутыми сетями. Нам, конечно, сле¬

довало бы войти в этот проход, но Чарли, стоявший у ру¬

ля, направил «Мэри-Ребекку» прямо на сети. Однако это

не вызвало тревоги среди рыбаков, ибо суда, идущие

вверх по реке, ставят обычно на конце киля так назы¬

ваемые «башмаки», которые скользят по сетям, не за¬

цепляя их.
—	Готово дело! — крикнул Чарли, когда мы быстро

пересекли длинный ряд поплавков, отмечавших край

сети. На одном конце этого ряда плавал маленький

бочонок — буек, а на другом была лодка с двумя ры¬

баками. Бочонок и лодка вдруг начали быстро сбли¬

жаться, а рыбаки, увидев, что мы тащим их за собой,

принялись громко кричать. Две-три минуты спустя

мы зацепили вторую сеть, за ней третью и, двигаясь

посредине флотилии, цепляли на крюк одну сеть за

другой.
Потрясенные рыбаки смотрели на нас в полном смя¬
421

тении. Как только мы цепляли сеть, оба ее конца, буек

и лодка, сближались и неслись за нашей кормой; и вся

эта стая лодок и буйков мчалась за нами с такой голо¬

вокружительной быстротой, что рыбаки едва успевали

управляться с лодками, стараясь не разбиться друг о

. друга. Греки орали что есть мочи, требуя, чтобы мы

остановили судно; они думали, что это веселая шутка

подвыпивших матросов, им и в голову не приходило, что

на шхуне рыбачий патруль.
Даже одну сеть тащить нелегко, и Чарли с Оле Эрик-

сеном решили, что, несмотря на попутный ветер, «Мэ¬

ри-Ребекке» не справиться больше чем) с десятью се¬

тями. Поэтому, подцепив десяток сетей и волоча за со¬

бой, десять лодок с двадцатью рыбаками, мы свернули

влево, оставив позади флотилию, и направились в Кол-

линсвиль.
Мы ликовали. Чарли так гордо стоял у руля, как

будто вел домой победившую на гонках яхту. Два матро¬

са, составлявшие весь экипаж «Мэри-Ребекки», поте¬

шались и скалили зубы. Оле Эриксен потирал свои ру¬

чищи с детской радостью.
—	Я думал, ваш рыбачий патруль никогда не имел

такой удача, как на шхуне Оле Эриксена,— сказал он,

как вдруг за кормой хлопнул выстрел, прожужжала

пуля, чиркнула по свежевыкрашенной, обшивке каю¬

ты и, ударившись о гвоздь, со свистом отскочила в

сторону.
Для Оле Эриксена это было уж слишком. Увидев, что

ему испортили новенькую обшивку, он вскочил и по¬

грозил рыбакам кулаком; но тут вторая пуля угодила

в стенку каюты, в шести дюймах от его головы, и он

поскорей растянулся на палубе, укрывшись за

бортом.
У всех рыбаков были ружья, и теперь они принялись

палить все разом. Мы попрятались кто куда, дал;е Чар¬

ли пришлось бросить штурвал. Если бы не тяжелые се¬

ти за кормой, мы наверняка попали бы в руки разъярен¬

ных рыбаков. Но сети, прочно зацепившиеся за днище

«Мэри-Ребекки», тащили ее корму на ветер, и она по-

прежнему держала курс, хотя и не очень точно.
Лежа на палубе, Чарли мог дотянуться до нижних

спиц рулевого колеса, но управлять шхуной таким спо-
422

собом было крайне неудобно. Тут Оле Эриксен припо¬

мнил, что в трюме у него лежит большой стальной лист.

Это был кусок бортовой обшивки «Нью-Джерси»:

пароход недавно потерпел крушение возле Золотых во¬

рот, и «Мэри-Ребекка» принимала участие в его спа¬

сении.
Двое матросов, Оле и я осторожно проползли по

палубе и притащили тяжелый стальной лист наверх, а

затем поставили его на корме, как щит, загородив

штурвал от рыбаков. Пули щелкали и звенели, ударяясь

о гудевший, как колокол, щит, но Чарли только посмеи¬

вался в своем! укрытии и спокойно правил рулем. И так мы

мчались вперед: за кормой — орава вопивших от ярости

греков, впереди — Коллинсвиль, а вокруг рой свистевших

луль.
—	Оле,— сказал вдруг Чарли упавшим голосом,— я

не знаю, что нам теперь делать.
Оле лежал на спине у самого борта и усмехался,

глядя в небо; он повернулся на бок и взглянул на

Чарли.
—	Я думал, мы будем идти в Коллинсвиль, как хо¬

тел раньше,— ответил он.
—	Но мы не можем там) остановиться,— простонал

Чарли.— Я никак не ожидал, что мы не сможем остано¬

виться.
Широкое лицо Оле Эриксена выразило полную расте¬

рянность.
Увы, это была правда. За спиной у нас осиное гнез¬

до, а остановиться в Коллинсвиле — значит сунуть в это

гнездо голову.
—	У каждого чертова грека ружье,— весело сказал

один из матросов.
—	Да еще нож в придачу,— отозвался второй.
Теперь уж застонал Оле Эриксен.
—	И зачем только шведский человек, как я, совать

свой нос в чужие дела, будто обезьяна!—пробормотал

он про себя.
Пуля щелкнула по корме и пролетела над правым

бортом, жужжа, как разозленная пчела.
—	Остается только пристать к берегу, бросить «Мэ¬

ри-Ребекку» и удрать,— сказал веселый матрос.
423

—	Бросать «Мэри-Ребекку»? — воскликнул Оле

Эриксен с непередаваемым ужасом в голосе.
—	Дело ваше,— отозвался тот,— Только я хотел бы

оказаться за тысячу миль отсюда, когда эти парни взбе¬

рутся на борт.— И он указал на беснующихся греков, ко¬

торых мы продолжали тащить за собой.
’ Мы как раз поровнялись с Коллинсвилем, и, вспени¬

вая воду, прошли так близко от пристани, что до нее

можно было добросить камень.
—	У меня одна надежда, что ветер продержится,—

сказал Чарли, украдкой поглядывая на наших плен¬

ников.
—	А что нам ветер? — уныло спросил Оле.— Скоро

по река нельзя пройти, и тогда... тогда...
—	Тогда мы заберемся в глухие места и попадем в

лапы грекам,— добавил веселый матрос, пока Оле раз¬

думывал над тем, что случится, когда мы дойдем! sp

истока реки.
Мы подошли к тому месту, где река расходилась на

два рукава. Налево было устье реки Сакраменто, а на¬

право устье реки Сан-Хоакин. Веселый матрос прополз

вперед и перебросил фок, а Чарли взял право руля, и

мы свернули направо — в устье реки Сан-Хоакин. По¬

путный ветер, который гнал нас вперед на ровный киль,

теперь задул справа по борту, и «Мэри-Ребекка» так

резко накренилась влево, что, казалось, вот-вот опроки¬

нется.
Но мы все так же мчались вперед, а рыбдки неслись

за нами. Стоимость их сетей была значительно выше

штрафов, которые с них брали за нарушение законов

о рыбной ловле, и потому, хотя им ничего не стоило от¬

вязать свои лодки и удрать, они на этом ничего бы не

выгадали. Кроме того, они не бросали своих сетей

инстинктивно, как моряк не бросает своего корабля.

Но главное, в них все росла жажда мести, и мы могли

быть уверены, что они последуют за нами хоть на

край света, если нам вздумается тащить их в такую

даль.
Стрельба прекратилась, и мы отважились выглянуть

за корму, посмотреть, что делают наши пленники. Их

лодки следовали за нами на разных расстояниях друг

от друга, но четыре передние выравнялись и шли рядом.
424

Передняя лодка, видно, бросила с кормы конец той, что

шла за ней. Лодки ловили концы, отделялись от своих

сетей и подтягивались друг к другу, пока не стали

в одну линию. Однако мы шли с такой скоростью,

что произвести этот маневр было очень нелегко. По¬

рой, несмотря на все усилия, им не удавалось подтя-^

нуться ни на дюйм, но иногда они двигались довольно

быстро.
Когда четыре лодки сблизились настолько, что из

одной в другую мог перебраться человек, из трех зад¬

них лодок перешло в переднюю по одному греку, и каж¬

дый захватил с собой ружье. Таким образом в передней

лодке собралось пять человек, и мы сразу поняли, что

они намереваются взять нас на абордаж. Но, чтобы

осуществить свое намерение, им надо было изрядно по¬

трудиться: приходилось подтягиваться за веревку с по¬

плавками, все время перехватывая руки. И все же, хотя

они двигались очень медленно и часто останавливались

передохнуть, им удавалось потихоньку подбираться к

нам все ближе и ближе.
Чарли улыбался, глядя на их усилия.
—	Поставь-ка топсель, Оле! — сказал он.
Под свист пуль шнуровка на топе мачты была разо¬

рвана, шкот и галс оттянуты втугую, и «Мэри-Ребекка»,

сильно накренившись, понеслась еще быстрей.
Но греки не сдавались. Не в силах при такой ско¬

рости подтягивать лодку вручную, они сняли блоки со

своих парусов и соорудили то, что моряки называют

«хват-тали». Один из рыбаков, лежа на носу лодки,

свешивался как можно дальше за борт и, пока товари¬

щи держали его за ноги, прикреплял блок к натянуто¬

му краю сети. Затем они все вместе тянули за тали,

пока блоки не сходились, и снова повторяли этот

маневр.
—	Придется отдать стаксель!—сказал Чарли.
Оле Эриксен посмотрел на дрожавшую от напря¬

жения «Мэри-Ребекку» и покачал головой.
—	Тогда вылетят мачты,— сказал он.
—	А иначе М!ы вылетим со шхуны,— возразил Чарли.
Оле с тревогой взглянул на мачты, потом на лодку
с вооруженными греками и согласился.
Пятеро греков столпились на носу — место опасное,
425

когда лодка идет на буксире. Я наблюдал, что ста¬

нется с их лодкой, когда мы поставим большой рыба¬

чий стаксель: он несравненно больше марселя и ста¬

вится только при легком бризе. Когда «Мэри-Ребекка»

стремительно рванулась вперед, лодка зарылась но¬

сом в воду, а люди, цепляясь друг за друга,

как безумные, бросились на корму, спасая лодку от

гибели.
—	Это охладит их пыл! — заметил Чарли, но я ви¬

дел, что он с тревогой следит за ходом «Мэри-Ребекки»,

которая несла гораздо больше парусов, чем ей было

под силу.
—	Следующая остановка — Антиох! — возвестил ве¬

селый матрос на манер железнодорожного кондукто¬

ра.— А за ней Мериуэзер.
—	Поди-ка сюда поскорей,— позвал меня Чарли.
Я подполз к нему и стал рядом под защитой сталь¬

ного листа.
—	Засунь руку мне в карман и достань записную

книжку,— сказал он.— Так. Теперь вырви чистый ли¬

сток и напиши то, что я скажу.
И я написал:
«Позвоните в Мериуэзер шерифу, констеблю или

судье. Сообщите, что мы идем к ним. Пусть они под¬

нимут на ноги весь город и вооружат людей. Пусть

приведут всех на пристань и встречают нас, иначе нам

каюк».
—	Теперь сложи бумажку, привяжи к свайке и стой

тут наготове, чтобы бросить ее на берег.
Я сделал все, как он сказал. Тем временем мы подо¬

шли к Антиоху. Ветер выл в наших снастях, и «Мэри-

Ребекка», почти опрокинувшись на бок, неслась вперед,

как быстроходное океанское судно. Моряки на берегу

Антиоха, увидев, что мы поставили марсель и стаксель —

безрассудный маневр при таком ветре,— поспешили на

пристань и стояли у причала, стараясь понять, в чем

дело.
Не убавляя хода, мы подошли так близко к берегу,

НТО любой из нас мог бы спрыгнуть на пристань. Тут

Чарли дал мне знак, и я бросил свайку. Она громко

стукнулась о дощатый настил, отскочила на пятнадцать—
426

двадцать футов и была подхвачена пораженными зри¬

телями.
Все это произошло в мгновение ока, в следующий миг

Антиох остался позади, а мы уже неслись по Сан-Хоа¬

кину к Мериуэзеру, лежавшему в шести милях вверх

по течению. Река повернула на восток, и м>ы снова мча¬

лись по ветру, поставив паруса бабочкой и перекинув

стаксель на правый борт.
Оле Эриксен, казалось, погрузился в глубокое отчая¬

ние. Чарли и двое матросов, напротив, не теряли надеж¬

ды и, видимо, не без основания. В Мериуэзере жили

главным образом углекопы, и можно было ожидать, что

в воскресный день все они в городе. К TOMiy же углекопы

никогда не питали особой любви к греческим рыбакам,

и мы могли быть уверены, что они окажут нам горячую

поддержку.
Мы напряженно всматривались вдаль, стараясь раз¬

глядеть город, и, как только увидели его, почувствовали

огром'ное облегчение. Причалы были черны от народа.

Подойдя поближе, мы увидели, что люди все прибывают,

спускаясь бегом по главной улице, с ружьями в руках

или за плечом. Чарли оглянулся на рыбаков, и в гла¬

зах его мелькнуло самодовольство победителя, како¬

го я прежде у него не замечал. Греки были ошеломле¬

ны, увидев вооруженную толпу, и попрятали свои

ружья.
Мы убрали топсель и стаксель, потравили грота-фал

и, поравнявшись с главной пристанью, перекинули грот.

«Мэри-Ребекка» повернулась к ветру, лодкй пленных

рыбаков описали за ней широкую дугу и, когда мы, за¬

медлив ход, отдали концы и пришвартовались к приста¬

ни, догнали нас. Мы причалили под радостные крики

возбужденных углекопов.
У Оле Эриксена вырвался вздох облегчения.
—	Я уже думал, никогда не увижу своя жена,— со¬

знался он.
—	Почему? Нам» не грозила никакая опасность,—

возразил Чарли.
Оле недоверчиво поглядел на него.
—	Конечно, не грозила,— подтвердил Чарли.— Мы

могли в любую минуту выбросить крюк, что я сейчас и

сделаю, и греки забрали бы свои сети.
427

Он спустился в трюм с гаечным ключом, отвинтил

гайку, и крюк выпал в воду. Когда греки вытащили сети

и привели лодки в порядок, мы передали их с рук на ру¬

ки отряду вооруженных граждан, и они проследовали в

тюрьму.
—	Я, кажется, валял большой дурак,— сказал Оле

Эриксен.
Но он изменил свое мнение, когда восхищенные жи¬

тели города столпились на борту, чтобы пожать ему ру¬

ку, а несколько бойких репортеров принялись фотогра¬

фировать «Мэри-Ребекку» и ее капитана.

ДЕМЕТРИОС КОНТОС
Из того, что я рассказывал о греках-рыбаках, не сле¬

дует думать, что все они были преступниками. Отнюдь

нет. Это были суровые люди, которые жили обособлен¬

ными колониями и в борьбе со стихиями добывали свой

хлеб насущный. Они не признавали закона и, считая

его насилием* и произволом, не понимали, зачем он ну¬

жен, Особенно тираническим казался им закон о рыб¬

ной ловле. И в нас, рыбачьих патрульных, они, естествен¬

но, видели своих врагов.
Мы угрожали их жизни и мешали добывать пропи¬

тание, что, в сущности, одно и то же. Мы подвергали

конфискации их браконьерские сети и снасти, изготовле¬

ние которых стоило им немало денег и требовало несколь¬

ких недель работы. Много раз в году, а то и на целый се-»

зон мы запрещали им ловить рыбу, лишая заработка, ка¬

кой они могли бы иметь, если бы нас не существовало.

А когда они попадались нам в руки, мы предавали

их суду, где с них взимали большой денежный штраф.

Вот почему они нас ненавидели и радовались слу¬

чаю нам отомстить. Патрульный — такой же естествен¬

ный враг рыбака, как собака—кошки, а змея—че¬

ловека.
Но пусть читатель не думает, что рыбаки умели толь¬

ко люто ненавидеть; нет, они были способны и на бла¬

городные поступки, в доказательство чего я и хочу рас¬

сказать историю о Деметриосе Контосе. Деметриос Кон-

тос жил в Валлехо. После Большого Алека он был самым
429

сильным, самым отважным и самым влиятельным чело¬

веком среди греков. Он ничем! не беспокоил нас и вряд

ли когда-нибудь столкнулся бы с нам>и, не обзаведись он

новой лодкой для ловли лососей. Она-то и явилась при¬

чиной всех бед. Деметриос сделал ее по собственному

образцу, слегка изменив очертания обычной лососевой

лодки.
К его великому восторгу оказалось, что новая лодка

очень быстроходна, быстроходнее всех лодок в заливе и

впадающих в него реках. С той поры Деметриоса обуяли

спесь и хвастливость. И когда нам с помощью «Мэри-

Ребекки» удалось хорошенько, припугнуть рыбаков, за¬

нимавшихся ловлей лососей в воскресенье, он послал в

Бенишию вызов, который передал нам один из местных

рыбаков. Смысл вызова был такой: в следующее воскре¬

сенье Деметриос Контос выйдет из Валлехо, закинет

сеть на самом виду у Бенишии и будет ловить лососей,

а патрульный Чарли Ле Грант пусть придет и поймает

его, если сможет. Разумеется, мы с Чарли тогда ничего

не знали о новой лодке Контоса. Наша же собственная

была довольно быстроходной, и мы не боялись поме¬

риться силами с любой другой.
Настало воскресенье. Слух о вызове не замедлил

распространиться: рыбаки и моряки Бенишии все, как

один, пришли на пароходную пристань, так что она ста¬

ла похожа на центральную трибуну во время футболь¬

ного матча. Мы с Чарли были настроены весьма скепти¬

чески, но, увидев на пристани такую толпу, поняли, что

Деметриос Контос полез на рожон не зря.
После полудня, когда морской бриз набрал силу, на

горизонте показался парус судна, идущего на форде¬

винд. Футах в двадцати от пристани судно сделало по¬

ворот, и перед толпой предстал Д.еметриос Контос^

Театральным жестом, словно рыцарь перед состяза¬

нием на турнире, он приветствовал восхищенных зрите¬

лей, встретивших его возгласами одобрения, и остано¬

вился в двухстах ярдах от берега. Потом» он спустил па¬

рус, лег в дрейф по ветру и стал закидывать сеть. Он за¬

кинул ее не всю, а футов пятьдесят, не больше, однако

нас с Чарли, как громом, поразила наглость рыбака.

Тогда мы еще не знали—это стало нам известно поз¬

же,— что сеть была старой и негодной. Она могла за?
430

держать рыбу, но сколько-нибудь значительный улов

разорвал бы ее на куски.
—	Признаться, я ничего не понимаю,— пожав пле¬

чами, заметил Чарли.— Пусть он закинул всего пять¬

десят футов сети, что из этого? Ему все равно ее

не выгащить, если мы двинемся за • ним. И зачем он

вообще явился сюда и нагло попирает закон у нас

на глазах? Да еще у самого города, в котором мы

живсм.
В голосе Чарли послышались нотки обиды, и он не¬

сколько м»инут продолжал горячо возмущаться бесстыд¬

ством Деметриоса Контоса.
Тем временем человек, о котором) шла речь, сидел

развалившись на корме своей лодки и следил за поплав¬

ками. Когда в жаберную сеть попадается большая ры¬

ба, йоплавки, приходя в движение, тотчас дают об этом

знать. По-видимому, так случилось и сейчас, потому что

Деметриос вдруг вытянул из воды футов двенадцать се¬

ти и, прежде чем бросить в лодку, поднял кверху круп¬

ного с блестящей чешуей лосося. Зрители на пристани

наградили его троекратным ура. Тут уж Чарли не вы¬

терпел.
—	Пошли, сынок! — обратился он ко мне.
Не теряя времени, мы вскочили в свою лодку й по¬

ставили парус. Толпа громко закричала, предостерегая

Деметриоса, и когда мы стремительно понеслись вперед,

то увидели, как он отсек свою сеть длинным ножом. Па¬

рус на его лодке был мигом поднят и вскоре заполоскал

на ветру в солнечном свете. Рыбак бросился к корме, вы¬

брал шкоты и лег на длинный галс курсом к холмам

Контра Коста.
К этому времени мы были уже не больше чем» в

тридцати футах от его кормы. Чарли ликовал. Он знал,

что наша лодка быстроходна, и не сомневался, что ма¬

ло найдется людей, способных сравниться с ним в уме¬

нии вести лодку. Он был уверен, что мы поймаем Демет¬

риоса, и я разделял его уверенность. Однако судьба, ви¬

димо, решила иначе.
Дул попутный ветер. Мы Мягко скользили по воде,

но Деметриос не спеша все больше и больше удалялся

от нас. Он не только шел быстрее, но держал к ветру

на какую-то долю рум<ба круче, чем м^ы. Это особенно
431

поразило нас, когда он сделал поворот, минуя холмы

Контра Коста, и, пройдя мимо нас на другом галсе, ока¬

зался на добрую сотню футов впереди с наветренной

стороны.
—	Вот это да! — воскликнул Чарли.— Одно из двух:

либо его лодка чудо из чудес, либо к нашему килю при¬

вязали пятигаллонный бочонок с каменноугольной смо¬

лой!
Третьей причины, видимо, быть не могло. А к тому

времени, когда Деметриос прошел мимо Сономских хол¬

мов, расположенных по другую сторону залива, мы так

безнадежно отстали, что Чарли велел мне потравить

шкот, и мы двинулись назад, к Бенишии. Когда мы,

возвратившись, ставили нашу лодку на прикол, рыбаки

с пароходной пристани осыпали нас градом насмешек.

Мы с Чарли ушли, чувствуя себя в дураках, ибо когда

считаешь, что у тебя отличная лодка и ты умеешь ее

вести, а является кто-то другой и обставляет тебя, это

не может не быть ударом по самолюбию.
Несколько дней Чарли был как во сне; потом, как

и в прошлый раз, нам сообщили, что в следующее во¬

скресенье Деметриос Контос повторит свое представле¬

ние. Чарли мигом пробудился. Вытащив нашу лодку из

воды, он очистил и заново выкрасил днище, что-то из¬

менил в конструкции выдвижного киля, переосновал

бегучий такелаж и почти всю ночь под воскресенье

шил новый, намного больший, чем прежний, парус.

Чарли сделал его таким большим, что понадобился

добавочный балласт, и мы уложили на дно нашей

лодки старый железный рельс весом почти в пятьсот

фунто:в.
Пришло воскресенье, а вместе с ним явился и Де¬

метриос Контос, чтобы вновь открыто, средь бела дня,

нарушить закон. Опять дул послеполуденный бриз, и

опять Деметриос Контос забросил футов сорок или пять¬

десят своей гнилой сети и, подняв парус, ушел у нас

из-под носа. Рыбак предвидел ход Чарли: его парус, к

задней шкаторине которого он добавил целое полотни¬

ще, был поднят выше прежнего.
До холмов Контра Коста мы шли почти вровень, не

обгоняя и не отставая друг от друга. Но, повернув к

Сономским холмам, заметили, что почти при равной ско¬
432

рости движения Деметриос взял чуть-чуть более круто •

к ветру, чем мы. А ведь Чарли вел нашу лодку с пре¬

дельной ловкостью и искусством и выжимал из нее боль¬

ше, чем обычно.
Конечно, ничто не мешало Чарли вытащить револь¬

вер и выстрелить в Деметриоса, но мы давно убедились,

что стрелять в убегающего человека, совершившего ка¬

кой-нибудь незначительный проступок, противно нашей

натуре. К тому же между патрульными и рыбаками су¬

ществовало нечто вроде негласного уговора: мы не стре¬

ляем в них, когда они удирают, а они, в свою очередь, не

оказывают нам» сопротивления, если удается их задер¬

жать. Деметриос Контос уходил от нас, а нам не оста¬

валось ничего другого, как изо всех сил стараться

его догнать; с другой стороны, окажись наша лодка бо¬

лее быстроходной или веди мы ее лучше, чем Демет¬

риос свою, он, если бы нам удалось задержать

его, наверняка не оказал бы нам никакого сопротив¬

ления.
При огрохмном парусе и резвившемся в Каркинезском

проливе сильном ветре наше плавание было, как гово¬

рится, рискованным. Нам приходилось быть все время

начеку, следить, чтобы нас не опрокинуло, и пока Чар¬

ли стоял на руле, я держал в руках грота-шкот,

обернув его всего один раз вокруг нагеля, готовый

в любую секунду отдать его. У Деметриоса, кото¬

рый вел свой парусник один, руки были все время

заняты.
Однако наша попытка его догнать оказалась тщет¬

ной. От природы сообразительный, он сумел соорудить

лодку, оказавшуюся удачней нашей. И хотя Чарли шел

не хуже, а то и чуть лучше Деметриоса, лодка его во мно¬

гом уступала лодке грека.
—	Трави шкот! — скомандовал Чарли, и когда наша

^ лодка легла на фордевинд, до нас донесся уничтожаю¬

щий смех Деметриоса.
—	Бесполезное это дело,— качая головой, заметил

Чарли.— У Деметриоса лодка лучше нашей. Если он по¬

пытается еще раз повторить свое представление, нам

придется придумать в ответ что-нибудь новое.
На этот раз выручила моя смекалка.
—	А что если в следующее воскресенье я один пу-
28.	Джек Лондон, Т. П1.	433

щусь в погоню за Деметриосом,— предложил я в сре¬

ду.— А ты будешь ждать его возвращения на пристани

в Валлехо?
Чарли подумал минутку, потом» хлопнул себя по ко¬

лену.
—	Прекрасная мысль! Ты начинаешь шевелить моз¬

гами. Должен сказать, это делает честь твоему учите¬

лю. Только не загони его чересчур далеко,— продолжал

он,— а то он, вместо того чтобы вернуться домой в Вал¬

лехо, двинет в залив Сан-Пабло, а я так и буду дурак

дураком стоять на пристани и ждать его.
В четверг у Чарли нашлось возражение против мо¬

его плана.
—	Все будут знать, что я отправился в Валлехо, и,

можешь не сомневаться, узнает и Деметриос. Как ни

жаль, но от твоей затеи придется отказаться.
Довод был вполне веским, и остаток дня я ходил как

в воду опущенный. Однако ночью мне вдруг показа¬

лось, что я нашел выход, и, полный нетерпения, я разбу¬

дил крепко спавшего Чарли.
—	Ну,— промычал он,— что случилось? Дом» горит?
—	Нет,— ответил я*— у меня в голове горит. Слу¬

шай! В воскресенье мы с тобой будем болтаться на при¬

стани Бенишии, пока на горизонте не покажется парус-*

ник Деметриоса. Это усыпит подозрение. Когда же па¬

русник подойдет ближе, ты не спеша побредешь в сто¬

рону города. Рыбаки решат, что ты побежден и признал

свое поражение.
—	Пока подходяще,— вставил Чарли, когда я оста¬

новился, чтобы перевести дух.
—	И даже очень подходяще,— с гордостью продол¬

жал я.— Так, значит, ты не спеша двинешься в сторо¬

ну города, но как только скроешься из виду людей,

стоящих на пристани, дашь ходу прямо к Дэну

Мелони. Возьмешь его кобыленку и что есть духу по¬

мчишься по проселочной дороге в Валлехо. Дорога там

хорошая, и ты доберешься до Валлехо раньше, чем

Деметриос, которому придется все время идти против

ветра.
—	Утром я первым! делом договорюсь насчет кобы¬

лы,— отозвался Чарли, безоговорочно приняв мой новый

план.
434

Однако, только я успел как следует заснуть, он сам

разбудил меня.
—	Послушай, сынок,— посмеиваясь в темноте, ска¬

зал он,— не кажется ли тебе, что гоняться за браконье¬

ром верхом — дело не совсем привычное для рыбачьего

патруля?
—	На то и существует смекалка,— ответил я.— Ты

сам постоянно твердишь: «Постарайся напасть на вер¬

ную мысль раньше, чем твой противник, и победа будет

за тобой».
—	Ха! Ха!—смеялся Чарли.— Уж если на этот, раз

верная мысль вместе с кобылкой не побьют Деметрио-

са, значит, я не ваш покорный слуга Чарли Ле Грант.
^— Только сумеешь лр ты один управиться с лод¬

кой? — спросил он в пятницу.— Не забудь, что парус у

нас огром»ный.
Я так горячо убеждал его в своем мастерстве, что

он больше не заговаривал об этом до субботы, когда

предложил мне снять целое полотнище с задней шка¬

торины. Вероятно, на моем) лице было написано столь

сильное разочарование, что он не стал настаивать. Я и

вправду так гордился своим умением вести парусную

лодку, что мне прямо до безумия хотелось выйти в мо¬

ре одному и под большим парусом стрелой мчаться по

Каркинезскому проливу в погоне за удирающим

греком.
Как всегда, в воскресенье Деметриос Контос был тут

как тут. У рыбаков уже вошло в привычку собираться

на пароходной пристани, чтобы приветствовать его по¬

явление и посмеяться над нашим поражением. Демет¬

риос спустил парус в нескольких сотнях ярдов от при¬

стани и закинул свои обычные пятьдесят футов прогнив¬

шей сети.
—	Сдается мне, эта забава будет продолжаться до

тех пор, пока его ветхая сеть не порвется окончательно,—

проворчал Чарли с расчетом! быть услышанным кое-кем

из греков.
—	Тогда я дам ему мою,— быстро и не без коварст¬

ва отозвался один из них.
—	Незачем,— ответил Чарли,— у меня самого най¬

дется завалящая сеть. Он сможет ее получить, если при¬

дет ко мне и попросит.
435

Греки ответили веселым смехом, ибо могли себе по¬

зволить добродушно шутить с человеком», которого так

здорово околпачивали.
—	Ну, пока, сынок,— минутой позже обратился ко

мне ЧарЛи.— Пожалуй, двинусь в город к Мелони.
—	Можно мне взять лодку? — спросил я.
—	Как хочешь,— ответил он и, круто повернувшись,

медленно побрел прочь.
, Деметриос вытащил из. сети двух крупных лососей, и

л вскочил в лодку. Рыбаки столпились вокруг, весело

настроенные и, когда я стал поднимать парус, засыпа¬

ли меня всевозможными шутливыми советами. Они да¬

же предлагали друг другу заключить пари, что я не¬

пременно поймаю Деметриоса, а двое из них, разыгры¬

вая роль судейских чиновников пресерьезно просили по¬

зволения отправиться вместе со мной, чтобы посмотреть,

как я это сделаю.
Но я не торопился: я тянул время, чтобы дать Чар¬

ли возможность добраться до Валлехо. Делая вид, буд¬

то мне не нравится, как стоит парус, я слегка подтянул

снасть, с помощью которой удерживается верхний

конец гафеля. Только, когда по моим расчетам Чарли

уже побывал у Дэна Мелони и сел верхом на его ко¬

былку, я отошел от пристани и поставил парус по вет¬

ру. Сильный порыв ветра, наполнив парус, сразу резко

накренил судно, и добрых два ведра воды попало в лод¬

ку. Такой пустяк, как этот, всегда может случиться с лег¬

ким судном даже у самого опытного матроса, тем не ме¬

нее, хотя я мгновенно потравил шкот и выровнял лодку,

по моему адресу поднялась буря насмешливых рукопле¬

сканий, словно я совершил невесть какой грубый про¬

мах.
^Когда Деметриос увидел, что в рыбачьей патруль¬

ной лодке только один человек, да и тот мальчишка,

он решил поиздеваться надо мной. Идя коротким гал¬

сом— я шел прямо за ним, отставая на неполных три¬

дцать футов,— он несколько ослабил шкот и вернулся

к пристани. И тут, делая короткие галсы, он стал кру¬

житься, вертеться, вспарывая носом лодки воду, к ве¬

ликому восторгу симпатизирующих ему зрителей. Я все

время шел за ним и смело проделывал все, что делал он,

даже, когда он, идя на фордевинд, перекинул парус на
436

другой борт — опаснейший маневр при таком большом

парусе и таком сильном ветре.
Он рассчитывал, что крепкий бриз и сильное отлив¬

ное течение, которые подняли на море страшное волне¬

ние, доведут меня до беды. Но я был в ударе и никогда

в жизни не вел лодку лучше, чем в тот день. Меня мож¬

но было сравнить с точно выверенным) механизмом, мозг

мой работал ровно и быстро, руки безошибочно делали

свое дело; я, казалось, предугадывал тысячи мелочей,

которые опьггный моряк обязан принимать во внима¬

ние в любую секунду.
Вместо меня беда постигла Деметриоса. Что-то раз¬

ладилось в выдвижном киле его лодки, заело в корпусе,

и он не выдвигался до отказа. В минуту передышки, ко¬

торой Деметриос добился путем какой-то хитроумной

уловки, он стал торопливо возиться с выдвижным

килем, стараясь сбить его вниз. Но времени у него

было слишком мало, и пришлось снова взяться за руль

и парус.
Выдвижной киль, видимо, сильно его обеспокоил.

Ему было уже не до игры со мной, ^и, делая длинные

галсы, он двинулся к Валлехо. К моей радости, на пер¬

вом же галсе я увидел, что могу держать к ветру чуть

круче, чем он. Вот когда бы ему пригодился лишний че¬

ловек в лодке; ведь я шел за ним на расстоянии каких-

нибудь нескольких футов, и он не отваживался бро¬

сить руль, чтобы перебраться на середину лодки и опу¬

стить выдвижной киль
Лишившись возможности приводить к ветру так кру¬

то, как прежде, он стал слегка потравливать шкот и ид¬

ти полнее, стараясь меня обогнать. Я позволил ему это

сделать, пока сам пыгался выиграть ветер, чтобы на¬

стигнуть Деметриоса. Но, когда я подошел к нему совсем

близко, он прикинулся, будто ложится на другой галс.

Я стремительно рыскнул к ветру, чтобы опередить Де¬

метриоса, но с его стороны это было лишь ловко про¬

деланным трюком. Он взял прежний курс, мне же

пришлось торопливо наверстывать потерянное рас¬

стояние.
Деметриос явно оказался искуснее меня, когда дело

дошло до маневрирования. Много раз он был уже поч¬

ти у меня в руках, но всякий раз ему удавалось провести
437

меня и ускользнзппг. К тому же ветер крепчал, и наши ру¬

ки ни секунды не знал» покоя, иначе нас неминуемо

опрокинуло в море; Что до моей лодки, то она дер¬

жалась на плаву только благодаря лишнему балласту.

Я сидел, скорчившись, одной рукой держа руль, а дру¬

гой шкот. А поскольку шкот был всего один раз обернут

вокруг нагеля, он при каждом порыве ветра выры¬

вался у меня И3‘ рук. В такие минуты парус терял ве¬

тер, и я, конечно, отставал. Утешением служило лишь

то, что с лодкой Деметриоса происходило то же

самое.
Сильный отлив, проносясь по Каркинезскому проли¬

ву навстречу ветру, вздымал могучие, сердитые волны,

которые непрерывно бились о борт судна. Я‘ промок до

нитки, и даже мой парус был мокрешенек вплоть до

шкаторины. Один раз мне удалось ловким маневром

нагнать Деметриоса, и моя лодка ударилась носом в

среднюю часть его судна. Кате мне нужен был в эту ми¬

нуту помощник! ТоАько было кинулся я вперед, чтобы

прыгнуть к нем1у в лодку, 1сак он веслом! отпихнул мою

лодку от своей и, делая это, оскорбительно рассмеялся

прямо мне в лицо.
Мы находились уже в устье Каркинезского пролива,

в очень опасной полосе. Здесь пролив Валлехо и Карки-

незский пролив стремительно неслись навстречу друг

другу. Через Валлехо текли воды реки Напа и огромного

берегового отлива, а через Каркинезский мчались воды

Сьюисанской бухты и рек Сакраменто и Сан-Хоакин. И

там, где эти чудовищные потоки сталкивались, возника¬

ла страшная быстрина. В довершение всех бед, ветер дул

в сторону бухты Сан-Пабло со скоростью пятнадцати

узлов, обрушивая на быстрину громады волн.
Враждующие течения метались во всех направлени¬

ях, cfaлкивaяcь, образуя водовороты, воронки и ключи,

а сердитые волны, вздымаясь, захлестывали наши лод¬

ки как с наветренной, так и с подветренной стороны,

И сквозь всю эту сумятицу беспорядочно, словно до¬

веденные до безумия в своем движении, с грохотом

неслись гигантские, кипучие валы из бухты Сан-

Пабло.
Я так же неистовствовал, как бушующее море. Лод¬

ка шла великолепно; -она стремительно мчалась вперед
438

сквозь этот хаос, подобно скаковой лошади, преодоле¬

вая все препятствия. Все мое существо было полно

неуемной радости. Огромный парус, вой ветра,

%шующие волны, лодка, то и дело ныряющая в воду,

и я, пигмей, не больше, чем пятнышко среди этих

взбунтовавшихся стихий, подчиняю их своей воле, лечу

сквозь них и над ними, торжествующий, победонос¬

ный!
И в ту минуту, когда я, словно герой-победитель, мчал¬

ся вперед, раздался страшный треск, и лодка мгновенно

стала. Меня швырнуло вперед; я упал, на дно лодки.

Когда я вскочил на ноги, передо мной мелькнуло что-то

зеленоватое, замшелое, и я сразу понял, что это бич мо¬

реплавателей — затонувшая свая. Никто не огражден от

такого несчастья. Разбухшую от воды и плавающую у

самой поверхности Сбй'ю невозможно вовремя увидеть

и обойти в бушующем море.
Видимо, раздробило веоь нос лодки, так как через не¬

сколько секунд она уже наполовину была полна воды.

Добавили воды и волны, и она пошла ко дну, ^^влекае-

мая тяжелым балластом. Все это случилось так быстро,

что я запутался в парусе, и меня втянуло под лодку.

Когда я с великим трудом выбрался на поверхность,

полузадохнувшийся — мои легкие, казалось, вот-вот лоп¬

нут,— весел уже не было. Должно быть, их смыло бес¬

новатой волной. Я увидел, что Деметриос Контос огля-^

дывается из своей лодки, и услыхал его насмешливый,

полный мстительной злобы голос: он что-то ликующе

кричал! Он продолжал свой путь, покинув меня на вер¬

ную гибель.
Мне ничего другого не оставалось, как ради своего

спасения плыть вперед — в этой сумятице вопрос жиз¬

ни и смерти решали какие-нибудь секунды. Набрав по¬

больше воздуху и энергично работая обеими руками, я

ухитрился скинуть свои тяжелые морские сапоГй и курт¬

ку. Но легко сказать’ — набратоь воздуху; я быстро по¬

нял, что вся трудность не в том, чтобы плыть, а в том,

чтобы дышать.
Меня швыряло из стороны в сторону, на меня обру¬

шивались высокие, увенчанные белыми гребнями валы

Сан-Пабло, душили вздымавшиеся волны, хлеща в гла¬
43?

за, нос, рот. Страшные воронки всасывали мои ноги и

тянули вниз с тем, чтобы в следующий миг высоко под¬

бросить вместе с кипящей ключом! водой, и тут же — не

успезал я перевести дух — огромная вспененная волна

накрывала меня с головой.
Долго все это выдержать было невозможно. Я вды^

хал больше воды, чем воздуха, и почти все время нахо¬

дился под водой. Рассудок начинал мне изменять, голо¬

ва отчаянно кружилась. Я боролся за жизнь судо-

. рожно, инстинктивно и был почти уже в беспамят¬

стве, как вдруг почувствовал, что меня схватили за пле¬

чи и втащили в лодку.
-	Некоторое время я лежал на банке лицом вниз, во¬

да лилась у меня изо рта. Потом», все еще едва живой,

я повернулся посмотреть, кто был mohmi спасителем. На

корме, придерживая одной рукой парус, а другой руль,

ухмыляясь и добродушно кивая мне, сидел Деметриос

Контос. Сперва, рассказывал он позже, он решил было

бросить меня на произвол судьбы, но добро в его ду¬

ше вступило в борьбу со злом, одержало победу и при¬

казало вернуться ко мне. .
—	Тебе лучше? — спросил он.
Мне удалось изобразить на губах нечто вроде «да»,

однако говорить я еще не мог.
—	Ты вел лодку очень хорошо,— сказал он.— Как на¬

стоящий мужчина.
Похвала в устах Деметриоса Контоса была для ме¬

ня, конечно, очень лестной, и я оценил ее по достоинст¬

ву, хотя в ответ сумел только кивнуть головой.
На этом наш разговор кончился, так как я был за¬

нят тем, что приходил в себя, а он возился с лодкой.

Добравшись до пристани в Валлехо, Деметриос Контос

привязал лодку и помог мне выбраться из нее. И вот,

когда мы с ним стояли на пристани, из-за натянутых

сетей вышел Чарли и положил руку на плечо Деме¬

триоса.
—	Он спас м!не жизнь, Чарли,— запротестовал я.—

И по-моему его не следует арестовывать.
На лице Чарли отразилась растерянность, но она ис¬

чезла, как только он принял решение.
—	Ничем не могу помочь, сынок,— мягко ответил

он.— Я не вправе нарушить свой долг, а мой прямой
440

долг — арестовать его. Нынче воскресенье, а в лодке у

него два лосося, которых он только что поймал. Как ина¬

че мне поступить?
—	Но он спас М1не жизнь,— твердил я, не находя дру¬

гого довода.
Лицо Деметриоса Контоса почернело от ярости, ко¬

гда он услышал решение Чарли. Он чувствовал, что

с ним поступили несправедливо. Добро в его душе

восторжествовало, он проявил великодушие, спас

беспомощного врага, а в благодарность его ведут

в тюрьму.
Чарли и я дулись друг на друга, когда возвращались

в Бенишию. Я придерживался духа закона, а не бук¬

вы; Чарли же отстаивал именно букву. Как он ни рас¬

кидывал умюм, другого выхода ему не представлялось.

Закон ясно гласил, что в воскресенье ловля лосося

запрещена. Он служил патрульным, и следить за

строгим выполнением закона было его долгом. И тол¬

ковать тут больше не о чем. Он выполнил свой долг,

и совесть его чиста. Тем не менее мне все это каза¬

лось несправедливым и было очень жаль Деметриоса

Контоса.
Через два дня мы явились в Валлехо на суд. Мне при¬

шлось выступить свидетелем. Самой ненавистной из всех

обязанностей, какие мне довелось выполнить в своей жиз¬

ни, была необходимость, стоя на свидетельском месте,

дать присягу, что я видел, как Деметриос Контос пой¬

мал двух лососей, тех самых, с которыми Чарли задер¬

жал его.
Деметриос нанял себе адвоката, но дело его было

безнадежным. Присяжные удалились только на пят¬

надцать минут и вынесли решение: да, виновен. Судья

приговорил Деметриоса к уплате штрафа в сто долла¬

ров или к пятидесяти дням тюрем1Ного заключения.
Чарли подошел к секретарю суда.
—	Я уплачу этот штраф,— заявил он, выкладывая

на стол пять золотых монет каждая по двадцать дол¬

ларов.— Это единственный выход, сынок,— пробормотал

он, поворачиваясь ко мне.
Слезы выступили у меня на глазах, когда я крепко

стиснул ему руку.
—	Я уплачу...— начал я.
441

—	Свою половину?—прервал он меня.—Конечно, а

как же иначе?
Тем временем Деметриос узнал от адвоката, что и

ему заплатил Чарли.
Деметриос подошел к Чарли пожать ему руку; вся его

горячая южная кровь бросилась ему в лицо. Не желая,

чтобы его превзошли в великодушии, он настаивал, что

сам уплатит штраф и вознаграждение адвокату, и

очень рассердился, когда Чарли не согласился на его

требование.
Этот поступок Чарли гораздо больше, чем1 все то, что

мы делали до сих пор, убедил рыбаков в более глубо¬

ком, чем они полагали, значении закона. Чарли очень вы¬

играл в их глазах; кое-что досталось и на мою долю —

меня похвалили как паренька, который умеет вести па¬

русную лодку. Деметриос Контос никогда больше не на¬

рушал закона, он стал нам добрым другом и не раз за¬

глядывал в Бенишию поболтать с нам«и.

ЖЕЛТЫЙ ПЛАТОК
—	Конечно, не мое это дело, дружище,— сказал

Чарли,— а только зря ты надумал устроить последнюю

облаву. Тебе не раз доводилось попадать в опасные пе¬

реплеты, иметь дело с опасными людьми, и ты остался

целехонек,— вот будет обида, если с тобой под конец

что стрясется.
—	Но как же обойтись без последней облавы? — воз¬

разил я с юношеской самюнадеянностью."— Сам знаешь,

все имеет конец. А раз так, какая-нибудь из моих облав

должна быть последней, тут уж ничего не поделаешь.
Чарли заложил ногу за ногу, откинулся на спинку

стула и погрузился в раздумье.
—	Твоя правда,—сказал он наконец.—Но почему бы

тебе не считать последней облаву на Деметриоса Конто-

са? Ты вернулся с этого дела живым и здоровым, хоть и

принял хорошую ванну, ну и... и...— Тут он замолчал,

а немного погодя заговорил снова:—Словом, я никогда

не прощу себе, если с тобой теперь приключится какая

беда.
Я посмеялся над страхами Чарли, но не смог усто¬

ять перед уговорами этого человека, который горячо ме¬

ня любил, и согласился считать, что последняя облава

уже позади. Два года мы были с ним) неразлучны, а те¬

перь я уходил из рыбач4>его патруля, чтобы вернуться

в город и закончить образование. Я скопил довольно де¬

нег, чтобы не знать нужды три года, пока не окончу

среднюю школу, и, хотя до начала учебного года было
443

еще много времени, я решил хорошенько подготовить¬

ся к приемным экзаменам.
Я уложил свои пожитки в матросский сундучок и соб¬

рался было ехать поездом в Окленд, как вдруг в Бени-

шии появился Нейл Партингтон. Он собирался срочно

вести «Северного оленя» в Нижнюю бухту и по дороге

должен был зайти в Окленд. Нейл жил в этом! городе,

и до окончания школы я собирался поселиться у него,

а потому он предложил мне перенести на борт шлюпа

мой сундучок, чтобы плыть вместе.
Я перенес сундучок, а на исходе дня мы отдали швар¬

товы и подняли парус. Была осень, погода стояла ко¬

варная. Устойчивый морской бриз, который дул летом

каждый день, сменился капризными порывистыми вет¬

рами, небо заволокли тучи, так что трудно было пред¬

сказать, сколько продлится наше плавание. Мы трону¬

лись в путь с началом отлива, и, когда шли через Кар-

кинезский пролив, я бросил долгий, прощальный взгляд

на Бенишию и на пристань у Тернерской верфи, где

мы когда-то осадили «Королеву Ланкашира» и захвати¬

ли Большого Алека, короля греков. А у выхода из про¬

лива я с большим интересом осмотрел то место, где все¬

го несколько дней назад непременно утонул бы, если б

не благородный порыв Деметриоса Контоса.
Впереди, над заливом Сан-Пабло, стлался непроница¬

емый туман, и через несколько минут «Северный олень»

уже шел вслепую в сырой мгле. Но у Чарли нюх был

безошибочный, и он уверенно вел шлюп. Он признался

нам, что сам не знает, как это ему удается; каким-то чу¬

дом он все точнейшим образом принимал в расчет: ветер,

течение, расстояние, время, дрейф, скорость хода.
—	Кажется, туман рассеивается,—заметил Нейл

Партингтон, после того, как мы несколько часов плыли

наугад.— Как, по-твоему, Чарли, где мы теперь?
Чарли взглянул на часы.
—	Сейчас шесть. Отлив продлится еще три часа,—

сказал он ни с того, ни с сего.
—	Но где мы все-таки? — настаивал Нейл.
Чарли подумал немйого и ответил:
—	Отлив малость снес нас в сторону, но если туман

рассеется, а на это очень похоже, вы увидите, что мы не

дальше, чем в тысяче миль от пристани Мак-Нира.
444

—	Пожалуй, ты мог бы быть малость поточнее,— хму¬

ро буркнул Нейл.
—	Извольте,—: отозвался Чарли.— До нее не меньше

четверти мили и никак, не больше полумили,— уверенно

заключил он.
Ветер свежел, под его порывами туман стал поне¬

многу рассеиваться.
—	Пристань вон там,— сказал Чарли, указывая в ту

сторону, откуда дул ветер.
. Мы все трое стали напряженно вглядываться в туман,

как вдруг «Северный олень», с треском натолкнулся

на что-то и остановился. Мы бросились на нос. и увиде¬

ли, что наш бушприт запутался в такелаже какого-то

суденышка с короткой , и толстой мачтой. Как оказа¬

лось, мы врезались в стоявшую на якоре китайскую

джонку.
Когда мы прибежали на нос, пятеро китайцев, слов¬

но потревоженные пчелы, выползли из тесной каюты, про¬

тирая заспанные глаза.
. Первым на палубе появился рослый, могучий чело¬

век,— мне сразу бросились в глаза его щербатое лицо и

желтый шелковый платок на голове. Это был мой старый

знакомый Желтый Платок, тот самый китаец, которого

мы год назад арестовали за незаконный лов креветок.

Тогда он чуть не пустил «Северного оленя» ко дну, да и

сейчас мы едва не утонули из-за того, что он грубо на¬

рушил правила навигации.
^ — Послушай, ты, желторожая обезьяна, какого чер¬

та ты торчишь тут на самом фарватере и не подаешь

сигналов? — возмущенно крикнул Чарли.
—	Какого черта? — преспокойно отозвался Нейл.—

А вы взгляните-ка получше.
Мы поглядели туда, куда указывал Нейл, и увидели,

что трюм джонки почти полон только что выловленных

креветок. А среди креветок было многое множество кро¬

хотных рыбешек величиной от четверти дюйма. Желтый

Платок поднял свою сеть до начала прилива, снова

забросил ее и под покровом тумана нагло стоял

на якоре, дожидаясь малой воды, чтобы поживиться

еще раз.
—	Ну и ну! — Нейл почесал в затылке.— Сколько

времени ловлю браконьеров, чего тол1ЬКо не перевидал, но
. 445

чтобы нарушитель сам шел в руки, такого еще не было.

Послушай, Чарли, что нам теперь с ними делать?
—	Отведем их на буксире в Сан-Рафаэль, вот и

все,—сказал Чарли и повернулся ко мне. —Оставайся

на джонке, приятель, я брошу тебе буксирный конец.

Если ветер не переменится, мы успеем! проскочить преж¬

де, чем река обмелеет, переночуем в Сан-Рафаэле, а в

Окленде будем завтра к полудню.
С этими словами Чарли и Нейл вернулись на «Се¬

верный олень», и мы тронулись в путь, ведя джонку на

буксире. Я встал на корме и, приняв командование за¬

хваченным судном, правил им с помощью допотопного

румпеля, приводившего в движение дырявый, как решето,

руль, сквозь который так и струилась вода.
Тумана как не бывало, и мы увидели, что Чарли пра¬

вильно определил наше местонахождение. Пристань

Мак-Нира была в какой-нибудь полумиле от нас. Дер¬

жась западного берега, мы обогнули м>ыс Педро и про¬

шли мимо китайских поселков, где поднялся страшный

переполох, когда рыбаки увидели, что их джонку ведет

на буксире шлюп рыбачьего патруля.
Береговой ветер был порывист и неустойчив, мы бы

предпочли, чтобы он посвежел. Река, по которой нам

предстояло пройти до Сан-Рафаэля, где мы предполагали

сдать пленников властям, протекает через бесконеч¬

ные болота, идти по ней в пору отлива очень трудно, а

по малой воде — и вовсе невозможно.
Теперь вода убыла почти наполовину, и следовало

поторапливаться. Но тяжелая джонка мертвым грузом

тащилась позади шлюпа.
—	Вели этим кули поставить парус! — наконец крик¬

нул Чарли.— Мне вовсе не улыбается сидеть на ме¬

ли до самого утра.
Я передал этот приказ Желтому Платку, а тот хрип¬

лым голосом что-то скомандовал своим людям. Он был

сильно простужен и весь сотрясался от судорожного

кашля, глаза его налились кровью. Вид у него поэтому

был еще свирепее обычного, и когда он бросил на меня

злобный взгляд, я вздрогнул, вспомнив, как в прошлый

раз был из-за него на волосок от гибели.
Его команда неохотно взялась за фалы, и косой дико¬

винный парус коричневого цвета взвился на мачте. Ве-
446

тср был попутный, и, когда Желтый Платок выбрал шкот,

джонка устремилась вперед, а буксирный канат осла¬

бел. Как ни быстроходен был «Северный олень», джон¬

ка оказалась еще быстроходнее; чтобы не столкнуться

со шлюпом, я взял чуть круче к ветру. Но джонка не по¬

теряла скорости и через несколько минут оказалась на

наветренном траверзе шлюпа. Буксирный канат теперь

натянулся под прямым углом к обоим судам,— просто

смешно было смотреть.
—	Отдай буксир! — крикнул я.
Чарли колебался.
—	Не бойся! — настаивал я.— Все будет в полном

порядке. Мы проскочим реку, не меняя галса, а вы иди¬

те следом до самого Сан-Рафаэля.
Чарли отдал буксир, и Желтый Платок велел одно¬

му из своих людей выбрать канат. Уже смеркалось, и я

смутно видел впереди устье реки, а когда мы вошли в

нее, едва мог разглядеть берега.
«Северный олень» остался позади, минутах в пяти

хода, и мы все удалялись от него, лавируя по узкому,

извилистому руслу. Но все-таки Чарли был рядом, и я

ничуть не боялся своих пятерых пленников; правда, в

темноте следить за ними было трудно, и поэтому я пере¬

ложил револьвер из брюк в боковой карман куртки, от¬

куда его легче достать.
Один только Желтый Платок внушал М1не некоторый

страх, и, как вы скоро сами убедитесь, он знал это и не

преминул этим воспользоваться. Он сидел в нескольких

шагах от меня, у наветренного борта. Я едва различал

в темноте его фигуру, но от меня не укрылось, что он

медленно, почти незаметно, пододвигается ко мне. Я не

спускал с него глаз. Держа румпель левой рукой, я пра¬

вой нащупал в кармане револьвер.
Вот он пододвинулся еще на несколько дюймов, и я

уже открыл было рот, чтобы крикнуть: «Назад!» — как

вдруг кто-то большой и тяжелый навалился на меня со

стороны подветренного борта. Это был один из китай¬

цев. Он зажал мне рот и так стиснул мою правую ру¬

ку, что я не мог вытащить ее из кармана. Конечно,

я вырвался и освободил бы руку или позвал на

помощь, но в ту же секунду Желтый Платок набросил¬

ся на меня.
447

Упав на дно джонки, я отчаянно сопротивлялся, но —

увы — вскоре я был связан по рукам! и ногам, а рот мне

накрепко заткнули каким-то тряпьем,— как оказалось по¬

том, ситцевой рубашкой. Китайцы так и оставили мЬня

лежать на дне. Шепотом отдавая команды. Желтый

Платок взялся за руль. Вспомнив, где мы находимся,

и увидев, как переставили парус, который смутно вы¬

рисовывался надо мной на фоне звездного неба, я по¬

нял, что джонку направили в маленький заболоченный

затон.
Через несколько минут мы пристали к берегу, и па¬

рус бесшумно соскол1Ьзнул с мачты. Китайцы притихли,

как мыши. Желтый Платок сел на дно джонки рядом

со мной, и я почувствовал, что он с трудом сдерживает

надсадный, сухой кашель. Прошло минут семь или во¬

семь, и я услышал голос Чарли: это наш шлюп проходил

MiHMO затона.
—	Просто слов нет, как я счастлив, что мальчик бла¬

гополучно отслужил свое в рыбачьем патруле,— гово¬

рил он Нейлу, и я отчетливо слышал каждое его слово;
Нейл сказал что-то, чего я не расслышал, и Чарли

продолжал:
—	Мальчишка стал форменным моряком!, и если он,

кончив школу, поучится еще морскому делу и начнет хо¬

дить в дальние рейсы, клянусь богом, из него со време¬

нем выйдет отличный капитан, которому мюжно будет

доверить любое судно.
Все это, разумеется, было для меня очень лестно, но

я в эту минуту лежал на дне джонки с кляпом« во рту,

связанный своими же пленниками, а голоса друзей за¬

мирали вдали. «Северный олень» уходил все дальше к

Сан-Рафаэлю, и, должен признаться, положение мое

не очень-то располагало к мечтам о светлом будущем.

Вместе с «Северным оленем» исчезла моя последняя

надежда. Я не знал, что меня ждет: эти китай¬

цы— народ особенный, и. насколько мне известен их

характер* они едва ли обойдутся со мной по справедли¬

вости.
Выждав еще несколько минут, китайцы снова подня¬

ли '9foй косой парус, и Желтый Платок повел джонку

iC у<^тъю реки Сан-Рафаэль. Вода все убывала, и вый¬

ти из устья было нелегко. Я надеялся, что он сядет
448

на мель, но ему удалось благополучно вывести джонку

в залив.
После этого китайцы затеяли горячий спор, и я чув¬

ствовал, что спорят они из-за меня. Желтый Платок

был в ярости, но остальные четверо не менее яростно ему

противились. Было совершенно ясно, что он хотел при¬

кончить меня, а его товарищи боялись ответственности.

Я достаточно знал китайцев и был убежден, что только

страх удерживает их от расправы со мной. Но я никак

не мог понять, в чем заключается их план, который

они предлагали взамен кровожадного плана Желтого

Платка.
Нетрудно догадаться, что я пережил в эти минуты,

когда жизнь моя висела на волоске. Спор вскоре пере¬

шел в ссору, после чего Желтый Платок сорвал с руля

тяжелый румпель и бросился ко мне. Но четверо ки¬

тайцев преградили ему дорогу и стали отнимать у него

румпель. В конце концов они вчетвером одолели своего

главаря, и он, недовольный, вернулся на корму, а вслед

ему понеслась отборная ругань.
Вскоре китайцы убрали парус, и джонка медленно

пошла на веслах. Потом я почувствовал, как она мягко

ткнулась носом в ил. Трое китайцев в высоких резино¬

вых сапогах спрыгнули за борт, а двое других перебро¬

сили меня через поручни. Желтый Платок подхватил меня

за ноги, два его товарища — за плечи, и они зашлепа¬

ли по вязкому илу. Но вот шаги их стали уверенней и

тверже: как видно, они вышли на берег. Вскоре я понял,

где мы находимся,— не иначе, как на одном из остров¬

ков крошечного скалистого архипелага Марин, располо¬

женного неподалеку от устья реки Сан-Рафаэль.
Выйдя с затопляемой во время прилива илистой от¬

мели на берег, китайцы довольно бесцеремонно швырну¬

ли меня на землю. Желтый Платок со злобой пнул меня

в бок, и все трое пошли назад к джонке. Через несколь¬

ко секунд я услышал, как взвился на мачте и затрепе¬

тал под напором ветра парус, пока китайцы выбирали

шкот. Потом все смолкло, и я остался один. У меня не бы¬

ло другого выхода, как собственными силами выпуты¬

ваться из беды.
Я вспомнил, как ловко, как-то по-особому извиваясь

и корчась, освобождаются от веревок фокусники, но
29.	Джек Лондон. Т, Ш.	449

сколько я ни извивался и ни кормился, тугие узлы ни¬

чуть не ослабли. Однако, катаясь по берегу, я наткнулся

на кучу пустых раковин,— должно быть, какая-нибудь

-компания яхтсменов пекла здесь на костре моллюсков.

В голове у меня блеснула счастливая мысль. Руки мои

были связаны за спиной; зажав в кулаке раковину, я по¬

катился по песку к ближним скалам.
После долгих поисков я нашел наконец узкую трещи¬

ну и вставил в нее раковину. Края у раковины были ост¬

рые, и я попытался перерезать ею веревку, которой были

связаны мои руки. Но хрупкая раковина сломалась, как

только я неосторожно нажал на нее. Пришлось мне сно¬

ва добираться до кучи раковин. На этот раз я захватил

их столько, сколько мог удержать в обеих руках. Я сло¬

мал их видимо-невидимо, изрезал себе все руки, ноги

мои от напряжения свела судорога.
Я остановился, чтобы передохнуть, и вдруг услышал

над заливом знакомый голос. Это Чарли искал меня. Из-

за кляпа во рту я не мог отозваться и в бессильной яро¬

сти лежал на берегу, а он прошел на веслах мимо остро¬

ва, и вскоре голос его залФер вдали.
Я снова принялся за дело, и через полчаса мне уда¬

лось наконец перерезать веревку. Все остальное было

проще простого. Освободив руки, я мигом развязал пу¬

ты на ногах и вытащил изо рта кляп. Потом я обежал

весь берег и удостоверился, что я действительно на ост¬

рове, а не где-нибудь на материке. Да, это был один

из островов архипелага Марин, окаймленный песча¬

ным пляжем и целым болотом вязкого ила. Мне оста¬

валось одно: ждать рассвета и не поддаваться холо¬

ду — для Калифорнии ночь выдалась на редкость сту¬

деная, ветер пронизывал до самых костей^ и меня била

дрожь.
Чтобы согреться, я обежал вокруг острова раз де¬

сять кряду и столько же раз вскарабкался на скалистую

гряду. Это не только согрело меня, но и сослужило мне

впоследствии хорошую службу. Бегая по острову, я вдруг

подумал: а не выронил ли я что-нибудь, когда катался

в песке? Обшарив карманы, я не нашел ни револьвера,

ни складного ножа. Револьвер у меня, конечно, отобрал

Желтый Платок, а нож, должно быть, затерялся где-то

в песке.
450

я принялся его искать, как вдруг снова послышался

скрип уключин. Сначала я подумал, что это Чарли, но

сразу же спохватился: ведь Чарли не стал бы плыть мол¬

ча. Мрачные предчувствия вдруг охватили меня. Архипе¬

лаг Марин глухой и пустынный; едва ли кому вздумает¬

ся плыть сюда глубокой ночью. А вдруг это Желтый

Платок? Скрйп уключин стал слышнее. Лодка, по-види¬

мому, ялик, как я определил по частым ударам весел,

ткнулась^ в ил шагах в пятидесяти от берега. Я услышал

сухой, надсадный кашель, и сердце у меня упало. Это

был Желтый Платок. Чтобы товарищи не помешали ему

свести со мной счеты, он украдкой выбрался из своего

поселка и приплыл сюда в одиночку.
Мысли вихрем закружились у меня в голове. Я безо¬

ружен и беспомощен на М1аленьком глухом островке, и

желтый дикарь, остерегаться которого у меня есть все

основания, явился сюда для расправы со мной. Худше¬

го положения не придумаешь, й я невольно бросился в

воду или, вернее, в ил, только бы не оставаться на ост¬

рове. Когда Желтый Платок зашагал к берегу по или¬

стому болоту, я пошел в обратную сторону, стараясь по¬

падать след в след, по дороге, проторенной китайцам>и,

когда они несли меня на остров, а потом возвращались

к своей джонке.
Желтый Платок, уверенный, что я лежу связанный

по рукам и ногам на прежнем месте, нисколько не осте¬

регался: ил громко чавкал у него под ногами. Благода¬

ря этому, пока он шел, я успел удалиться от берега ша¬

гов на пятьдесят. После этого я лег прямо в болото. Ил

был холодный и липкий, я весь дрожал, но боялся встать

на ноги, зная, что глаза у китайца острые. Он направил¬

ся прямехонько на то место, где оставил меня, и я даже

пожалел, что не могу видеть, какую рожу он скорчит,

не найдя меня там. Но мне было не до потехи, у меня от

холода зуб на зуб не попадал.
Что он сделал дальше, я мог только догадываться,

так как почти ничего не видел при бледном свете звезд.

Но я был уверен, что первым делом он обошел весь

остров и убедился, что никакие другие лодки к берегу не

приставали. Всякое судно неизбежно оставило бы след

в иле.
Удостоверившись, что я никак не мог уплыть с ост¬
451

рова, он пустился на поиски. Наткнувшись на кучу

раковин, он стал одну за другой чиркать спички и.

пош€л по моему следу. При каждой вспышке мне

было ясно видно его зловещее лицо. От запаха горящей

tephi у него першило в горле, и от его надсадного кашля я.

дрожал еще пуще, не смея шелохнуться в холод¬

ном «ле.
Обилие следов его озадачило. Однако вскоре он, как

видно, сообразил, что я где-нибудь у берега, сделал не¬

сколько шагов по направлению ко мне, присел на корто-*

чки и долго всматривался во мрак. Нас разделяло не бо¬

лее пятнадцати футов, и, догадайся он зажечь спичку,

мне бы несдобровать,
Но он вернулся на берег и, чиркая спичками, полез на

скалистую гряду. Близкая опасность заставила меня ис¬

кать спасения. Не рискуя встать во весь рост, так как Жел¬

тый Платок наверняка услышал бы мои шаги, я стал пе¬

редвигаться ползком. По-прежнему держась следа, остав¬

ленного китайцами, я полз так до самой воды. Очу¬

тившись на глубине трех футов, я пошел вброд вдоль

берега.
Вдруг у меня мелькнула мысль: вот бы найти ялик,

на котором приплыл Желтый Платок, и удрать. Но он

как будто угадал мое намерение, спустился на берег и

поспешил к ялику, чтобы проверить, на месте ли он.

Пришлось повернуть обратно. То вброд, по горло

в воде, то вплавь, без единого всплеска я отдалился на

добрую сотню футов от того места, куда раньше

причалила джонка. Потом я снова забрался в ил и лег

ничком.
Желтый Платок опять вышел на берег, обшарил весь

остров и вернулся к куче раковин. Я словно читал его

мысли. Наверняка он рассуждал так: ни одна душа не

может попасть на остров или покинуть его, не оставив в

иле следов. А между тем он нашел всего две цепочки

следов — одна вела от его ялика, а другая — от того

места, где стояла джонка. На острове меня нет. Значит,

я ушел по какому-нибудь из двух следов. Он только что

ходил к своему ялику и убедился, что меня нет и там, зна¬

чит, я мог уйти только по следу, который вел от джонки.

Он решил проверить это предположение и пошел через

ил, зажигая на ходу спички.
452

Дойдя до того места, где я залег в первый раз, он ос¬

тановился: должно быть, увидел вмятину от моего тела.

Потом по моему следу он вошел в воду, но сразу потерял

его — да и мудрено было видеть следы на глубине трех

футов. Вместе с тем, так как отлив еще не кончился, он

легко нашел ямину, одтавленную в иле джонкой. Вся¬

кое другое судно, если бы оно причалило к острову, не¬

пременно оставило бы такой же след. А раз его нет,—

ясно, я схоронился где-нибудь в иле.
Но искать темной ночью в огромном болоте челове¬

ка — все равно, что искать иголку в стоге сена, и китаец

понял бесполезность своей затеи. Он вернулся на ост¬

ров и некоторое время рыскал по берегу. Я весь продрог,

и лишь надежда, что он махнет на меня рукой, придава¬

ла мне силы. Наконец он сел в свой ялик и отчалил от

острова. Но тут меня охватили сомнения. А вдруг это за¬

падня? Вдруг он уплыл только для того, чтобы выманить

меня на берег?
Чем1 бол1ьше я думал об этом, тем больше Mine каза¬

лось, что, отчаливая, он слишком громко ударял по во¬

де веслами. И я остался лежать в холодном иле. Меня

била дрожь, поясницу невыносимо ломило, и мне пона¬

добилось все мое мужество, чтобы, несмотря ни на что,

не двинуться с места.
По счастью, я не вышел из своего убежища, а через

час смутно различил на берегу какую-то движущуюся

тень. Я стал пристально вглядываться в темноту, но

прежде чем мне удалось что-либо увидеть, слух мой уло¬

вил знакомый надсадный кашель. Оказывается, Желтый

Платок тайком причалил к острову с другой стороны и

теперь крался вдоль берега, надеясь захватить меня

врасплох.
После этого я еще не один час пролежал в илистом

болоте, боясь выйти на берег, хотя Желтый Платок не

подавал больше никаких признаков жизни. Порой мне

казалось, что я не выдержу и умру от холода. Мне и

не снились такие ужасные страдания. Я до того окоче¬

нел, что -в конце концов даже перестал дрожать. Зато

мои мускулы и кости начали нестерпимо ныть — это бы¬

ла настоящая пытка. Прилив давно уже начался, и я,

спасаясь от воды, фут за футом двигался к берегу. Пол¬

ная вода наступила в три часа ночи, и я полуживой
453

выполз на берег; если бы Желтый Платок набро¬

сился теперь на меня, я не Схмог бы и пальцем шевель¬

нуть.
На мое счастье, его здесь не было. Он плюнул на ме¬

ня и вернулся в свой поселок на мыс Педро. Но я все

равно был в плачевном состоянии и в любую минуту мог

отдать богу душу. Я не в силах был стоять на ногах, а

тем более ходить. Моя одежда, насквозь пропитанная

илом, леденила тело. Казалось, мне никогда не удастся

ее снять. Пальцы онемели и не гнулись, силы оставили

меня, и я провозился целый час, прежде чем стянул с

себя башмаки. Я не мог разорвать кожаные шнурки, а

развязать их было чертовски трудно. Несколько раз я

принимался бить застывшими руками о камни, чтобы

хоть немного разогнать кровь. По временам я был уве¬

рен, что вот-вот умру.
Наконец — казалось, прошла целая вечность — мне

удалооь раздеться догола. Вода была в двух шагах, я

дополз до нее и смыл с себя ил. Но я не мог встать, не

мог ходить, а лежа без движения, наверняка бы замерз.

Оставалось только одно: ценой невыносимой боли ползать

медленно, как улитка, взад и вперед по берегу. Я пол¬

зал так до изнеможения, а когда на востоке забрез¬

жил рассвет, совсем выбился из сил. Небо порозо¬

вело, золотой шар солнца поднялся над горизонтом,

и его лучи осветили мое недвижимое тело на куче ра¬

ковин.
Потом, как во сне, я увидел знакомый парус — это

«Северный олень», подгоняемый свежим утренним ветер¬

ком, выскользнул из устья реки Сан-Рафаэль. Сон мой то

и дело обрывался. Многого я совсем не помню. Помню

только, как появился парус, как «Северный олень» отдал

якорь в нескольких сотнях футов от берега, и маленькая

шлюпка отвалила от борта, как гудела в каюте печурка,

раскаленная докрасна, а я лежал, с головы до ног за¬

кутанный в одеяла, только плечи и грудь были обнаже¬

ны, и Чарли немилосердно растирал их, а Нейл Пар-

тингтон поил меня горячим, как огонь, кофе, обжигая

мне рот и горло.
Но несмотря ни на что, скажу я вам, это было чер¬

товски приятно. Когда мы пришли в Окленд, я уже снова

глядел молодцом, хотя Чарли и Нейл боялись, что я схва-
454

ТИЛ воспаление легких, а миссис Партингтон первые пол¬

года после того, как я начал учиться в школе, все

ждала, что вот-вот у меня начнется скоротечная

чахотка.
Время летит быстро. Кажется, только вчера мне бы¬

ло шестнадцать лет и я плавал на шлюпе рыбачьего

патруля. А ведь сегодня утром* я прибыл из Китая на

баркентине «Жнец», капитаном которой я теперь стал.

Завтра утром я зайду на ней в Окленд, чтобы повидать

Нейла Партингтона и его семью, а потом — в Бенишию

к Чарли Ле Гранту вспомнить старые добрые времена.

Впрочем, нет, пожалуй, в Бенишию мне ходить незачем.

Ведйь вскоре состоится свадьба, на которой мне сужде¬

но сыграть не последнюю роль. Невесту зовут Алиса

Партингтон, а поскольку Чарли обещал быть шафером,

придется ему самюму приехать в Окленд.

ПРИМЕЧАНИЯ
В третий том настоящего издания вошли очерки «Люди бездны»

(1903), сборник рассказов «Мужская верность» (1904), повесть

«Игра» (1905) и сборник «Рассказы рыбачьего патруля» (1905).
ЛЮДИ БЕЗДНЫ
Книга очерков «Люди бездны» печаталась в журнале «Уил-

шайрс мэгэзин» в 1903 году и в том же году вышла отдельным

изданием (Нью-Йорк).
Стихотворные переводы в тексте книги выполнены И. Гуро¬

вой (гл. I, XIII, XIV, XIX) и В. Роговым.
Фотографии взяты из американского издания «Людей без-^

дны» — Нью-Йорк, Г россет энд Данлэп Паблишерз, октябрь

1903 года.
МУЖСКАЯ ВЕРНОСТЬ
Рассказ «Мужская верность» впервые опубликован. в журнале

«Сансет мэгэзин» в июле 1903 года.
«Замужество Лит-Лит» — в журнале «Леслиз мэгэзин» в сен¬

тябре 1903 года.
«Тысяча дюжин» — в журнале «Нейшенэл мэгэзин» в марте

1903 года.
«История Джис-Ук» — в периодическом издании «Смарт сет»

в сентябре 1902 года.
«Гиперборейский напиток» — в журнале «Метрополитен мэгэ¬

зин» в июле 1901 года.
«Золотое дно» — в журнале «Энслис мэгэзин» в декабре

1903 года.
«Батар» — в журнале «Космополитэн мэгэзин» в июне

1902 года.
«Осколок третичной эпохи» — в еженедельнике «Кольере Уик-

ли» в январе 1901 года.
456

ИГРА
Повесть «Игра» печаталась в журнале «Метрополитен мэгэ-

зин» в апреле — мае 1905 года и в том же году вышла отдельным

изданием (Нью-Йорк).
РАССКАЗЫ РЫБАЧЬЕГО ПАТРУЛЯ
Все рассказы сборника публиковались в журнале «Юс компэ-

нион» с февраля по май 1905 года.
Стр. 5. Лоуэлл, Джемс Рассел (1819—1891) — американ¬

ский поэт и критик. Вошел в историю литературы как сторонник

аболиционистов, выступал против рабства негров. В конце жизни

Лоуэлл стал консерватором, проповедником «чистого искусства».
Стр. 8. Томас Эш (1812—1887) — американский юрист и

политический деятель.
Стр. 9. «Томас Кук и сын» — известное английское агентство,

обслуживающее туристов.
Ладгейт-серкус — площадь в центре Лондона.
Стр. 16. Роджерс» Джемс Эдвин Торолд (1823— 1890) —

английский буржуазный экономист; профессор политэкономии в

Оксфорде. Он опубликовал «Историю сельского хозяйства и цен в

Англии», «Шесть веков труда и зарплаты», «Экономическую ин¬

терпретацию истории» и др.
Стр. 20. Леньер, Сидней (1842—1881) — американский поэт

романтического направления, автор поэм «Гимны болот», «Клевер»,

«Симфония» и др.
Стр. 24. Пул и Лаймхауз — портовые районы Лондона.
Стр. 32. Хаксли» Томас Генри (1825 — 1895) — английский

ученый-биолог, ближайший соратник Ч. Дарвина и популяризатор

его учения.
Стр. 31* Фра Филиппо Липпи—итальянский художник XV ве¬

ка. По дошедшим сведениям, отличался необыкновенной худобой.
...В защиту буров,— Имеется в виду англо-бурская война

(1899—1902), поводом для которой послужила захватническая

политика Англии в отношении бурских республик, расположенных

на юге Африки.
Стр. 41. Артур Моррисон (1863—1945)—английский пи¬

сатель. «Сын Джего» (1896) — его произведение, рассказываю¬

щее о жизни лондонской бедноты.
Стр. 42. Доре, Гюстав (1832—1883) — французский худож¬

ник, автор широко известных иллюстраций к «Гаргантюа и Панта¬

грюэлю» Франсуа Рабле, «Дон-Кихоту» Сервантеса и др. После

посещения Англии создал цикл гравюр, изображающих сцены без¬

работицы и нищеты населения Лондона.
457

Ctp. 59. Карлейль! Томас (1795— 1881) — английский пи¬

сатель, историк и философ, находившийся под сильным влиянием

немецкого идеализма.
Стр. 72. Эмерсон. Ралф Уолдо (1803—1882)—американ¬

ский писатель и философ-идеалист; автор очерков и поэм философ-^

ски-морализующего характера, в которых проповедь самоусовер¬

шенствования сочеталась с апологетикой буржуазного практицизма.
Стр. 76. Моррис Вильям (1834—1896) — английский пи¬

сатель и художник, утопический социалист. Критиковал капитали¬

стическое общество главным образом за его враждебность искусст¬

ву и красоте. В утопии «Вести ниоткуда» (1891) Моррис со¬

четал социалистические идеи с реакционными призывами к общест¬

венному строю, основанному на мелком производстве.
Стр. 80. Буффало Билл—прозвище американца Коди, Уильяма

Фредерика (1846—1917), популярного литератора, охотника,

наездника, участника войн с индейцами. Буффало Билл организо¬

вал цирк, с которым разъезжал по Европе и Америке, давая пред¬

ставления на тему «Дикий Запад».
Стр. 81. Милосердный самаритянин,— Самаритяне, или сама-

ряне,— жители древнего города Самарии в Палестине. Согласно

евангельской легенде, один из уроженцев Самарии проявил забо¬

ту об ограбленном и раненом человеке, в то время как другие рав¬

нодушно проходили мимо.
Центурион — в Древнем Риме начальник центурия, войскового

подразделения, являвшегося частью легиона.
Стр. 86. <(Алгамбра» — известный мюзик-холл в Лондоне.
Стр. 87. Суинберн, Алджернон Чарлз (1837—1909) —

английский поэт, продолжавший традиции романтиков; автор дра¬

матической трилогии в стихах о Марии Стюарт, поэм, баллад и др.
Монтескье, Шарль-Луи (1689—1755) — французский про¬

светитель, философ и писатель. Особой известностью пользуются

его «Персидские письма», «О духе законов» и др.
Стр. 90. Китченер, Гораций Герберт (1850—1916)— анг¬

лийский фельдмаршал, реакционный политический деятель, ярый

колонизатор. В 1895—1898 годах руководил завоебанием Судана;

с 1900 года — главнокомандующий английскими войсками в Юж¬

ной Африке во время англо-бурской войны 1899—1902 годов;’ в

1914—1916 годах — военный министр.
Лорд Робертс, Фредерик Слей (1832—1914) — английский

генерал, участник многочисленных захватнических войн против

Индии, Афганистана, Бирмы; командовал английскими войсками

во время англо-бурской войны до назначения Китченера.
Стр. 98. Бернс, Джон (1858—1943)—^участник английского

рабочего движения, в дальнейшем отошел от него; в 1892 году

был избран в парламент, где выступал за сотрудничество

с капиталистами. В. И. Ленин характеризовал Бернса как негодяя
458

и одного из «прямых предателей рабочего классаг продавшихся

буржуазии за министерское местечко».
Везант, Уолтер (1836—1901) — английский писатель и

критик, автор книги. «Люди и условия их жизни», в которой пред¬

лагал реформы по борьбе с нищетой.
€тр. tot. Джуд Незаметный — герой одноименного романа

английского писателя Томаса Харди (1840—1928), упорно

стремившийся к знаниям, но так и не получивший образования.
Голдсмит, Оливер (1728—1774)—английский поэт и пи¬

сатель-просветитель, один из крупнейших представителей сенти¬

ментализма. Его наиболее значительные произведения—роман

«Векфильдский священник» и поэма «Покинутая деревня».
Стр. 108. Крейн, Стивен (1871 — 1900)—американский пи¬

сатель, автор повести «Мэгги, девушка улицы» и ряда рассказов,

в которых освещалась жизнь социальных низов.
Стр. 111. Ч емберлен, Джозеф (1836 — 1914) — англий¬

ский политический деятель, один иа идеологов британского импе¬

риализма; проводил политику империалистической экспансии.
Стр. 117. Блэтчфорд, Роберт (1851—1943) — английский

журналист и писатель. Его работа «Веселая Англия» посвящена

вопросам социалистического движения.
Стр. 127. Теннисок, Альфред (1809^—1892) — англий¬

ский поэт, автору многочисленных стихотворений и поэм. Известны

его поэмы «Принцесса», «Королевские идилли»».
Стр. 132. Сент-Джеймс-Холл — дворец в фешенебельном рай¬

оне Лондона.
Стр. 135. Гаррисон, Фредерик (1831—1923) — англий¬

ский философ-позитивист, биограф и критик^ автор работ «Содер¬

жание истории», «Положение в обществе и прогресс» и др.
Стр. 151. ...что было в Южной Африке и на Филиппинских

островах.— Имеется в виду англо-бурская война, развязанная Ан¬

глией в целях колониальных захватов в Южной Африке, и жесто¬

кое подавление американскими войсками национально-освободитель¬

ного движения на Филиппинах. По мирному договору 10 декабря

1898 года, Испания отказалась от Филиппин в пользу США. По¬

сле этого американские войска вероломно напали на филиппинцев.

В 1901 году героическое сопротивление народа новым колонизато¬

рам было сломлено, и Филиппины стали американской колонией.
Стр. 155. Паркер, Теодор (1810—1860) — американский

проповедник, философ-тлоралист, выступавший по вопросам рели¬

гии, воспитания, женской эмансипации и др., был противником

рабства.
Стр. 166. Избиение младенцев,—Имеется в виду христианская

легенда об избиении младенцев в Вифлееме иудейским царем

Иродом Великим, которому сказали, что среди них находится но¬

ворожденный Иисус Христос, будущий «царь иудейский».
Стр. 170. Линкольн, Авраам (1809— 1865) — выдающий¬
459

ся американский государственный деятель, президент США в

1861—1865 годах; ненавидел рабство и являлся сторонником осво¬

бождения негров.
Стр. 177. Уайльд, Оскар (1856—1900)—английский писа¬

тель, один из представителей модернизма конца XIX века. В его

статье «Душа человека при социализме» отразился интерес к уче¬

ниям .утопического социализма.
Стр. 182. Барнардо, Томас (1845—1905) — английский

филантроп, организатор сиротских приютов, в которых детей вос¬

питывали в строго религиозном духе и обучали ремеслам.
Стр. 183. Аткинсон, Эдуард (1827—1905)—американ¬

ский экономист, автор работ «Распределение товаров» (1885),

«Факты и цифры — базис экономической науки» (1904) и др.
Стр. 186. „.англичане,., в антиподах по-прежнему.., жизнедея^

тельны.— Под антиподами Джек Лондон подразумевает Австралию

и Новую Зеландию.
Стр. 199. Лохинвар — один из героев поэмы «Мармион» Валь¬

тера Скотта.
Стр. 248. Криббедж — карточная игра.
Стр. 249. Родс, Сесиль (1853—1902) — английский колони¬

затор, организовал захват англичанами огромной территории в

Южной Африке, названной по его имени Родезией. Родс, как

указывал В. И. Ленин, был главным виновником англо-бурской

войны 1899—1902 годов.
Стр. 368. Шлюп — тип небольшого одномачтового парусного

судна.
Балласт — груз, укладываемый в нижней части судна для при¬

дания ему на воде устойчивости, или, как говорят моряки, остойчи¬

вости, то есть способности, будучи накрененным ветром или вол¬

ной, возвращаться в прямое положение.
Кокпит (буквально «петушиная яма»)—открытый сверху,

обычно сообщающийся с каютной надстройкой вырез в кормовой

части палубы на небольших парусных судах и катерах.
Стр. 369. Швартовы — концы (тросы), с помощью которых

судно привязывается к причалу или к борту другого судна.
Шкоты — снасти для управления нижними углами парусов.

Название шкота зависит от названия паруса, для управления ко¬

торым он служит, например, грота-шкот, кливер-шкот и т. п.
Корма — задняя оконечность (часть) судна.
Стр. 370. Галс — снасть, которой растягиваются наветренные

углы парусов. Поэтому если ветер дует в паруса справа, то гово¬

рят, что судно идет правым галсом, а если слева, то — левым гал¬

сом.
Фордевинд—курс, при котором ветер попутный, то есть дует

прямо в корму судна.
460

Румпель — рычаг, насаживаемый на верхнюю часть (голову)

руля и служащий для его поворачивания. На малых судах руль по¬

ворачивают румпелем, на более крупных судах румпель приводят

в действие специальным приводом от штурвального колеса.
Бушприт — наклонное или горизонтальное, рангоутное дере¬

во, торчащее вперед с носа судна. Служит для крепления тросов,

удерживающих мачту спереди, и вынесения вперед косых треу^^оль-

ных парусов — кливеров и стакселей.
Кливер-фал — снасть, с помощью которой поднимается

кливер.
Стр. 371. Кливер — косой треугольный парус, поднимаемый

над носом судна между передним концом бушприта и верхним

продолжением (стеньгой) мачты, а на двух- и более мачтовых су¬

дах— передней мачты (фок-мачты).
Стр. 372. Гик — горизонтальное или слегка наклонное ранго¬

утное дерево, шарнирно прикрепленное передним концом (пяткой)

к нижней части мачты и служащее для растягивания нижнего края

косого паруса.
Г рот — на одномачтовых судах главный, самый большой парус,

поднимаемый на мачте.
Стр. 384. Планшир (планширь)—брус скругленного сечения,

окаймляющий на мелких беспалубных судах борт судна, а на бо¬

лее крупных палубных судах — верхнее продолжение борта —

фальшборт.
Стр. 385. Шпринтовый парус — четырехугольный парус, при-

шнурованный передним краем к мачте и растягиваемый по диаго¬

нали наклонным шестом — шпринтовом, упирающимся одним кон¬

цом в верхний задний угол паруса, а другим — в нижнюю часть

мачты.
Стр. 386. Фалинь — трос для привязывания шлюпки. Обыч¬

но каждая шлюпка имеет два фалиня: носовой и кормовой.
Стр. 387. Такелаж — совокупность всех снастей на судне, бе¬

гучим такелаж — совокупность всех подвижных снастей, служащих

для маневров с парусами и проходящих через блоки. Стоячий таке¬

лаж— совокупность всех неподвижных снастей, служащих глав¬

ным образом для крепления рангоута, то есть мачт, стеньг и т. п.
Стр. 388. Ракс-бугель — скользящее по мачте кольцо с крюч¬

ком, служащее для подъема рейка, к которому крепится верхний

край паруса.
Кмль — продольный брус в нижней части судна, простираю¬

щийся от носа до кормы и служащий основанием, к которому

крепятся остальные детали набора судна — корабельного скелета.

Выдвижной киль, или шверт,— вертикальная деревянная или

металлическая пластина, напоминающая рыбий плавник и опускае¬

мая в воду через днище судна для уменьшения его бокового сно¬

са—дрейфа—под действием ветра. Прорезь в днище, через
461

которую опускается шверт, изнутри судна ограждена колодием

выдвижного киля — плоским водонепроницаемым ящиком,

верхний срез которого находится выше уровня забортной воды.
Стр. 394. Транцевая корма — поперечный срез задней оконеч¬

ности судна, образованный транцем — плоской вертикальной или

слегка наклонной поверхностью из досок.
Стр. 395. Клипер — судно, принадлежащее к самому быстро¬

ходному классу парусных судов. Клиперы имели огромное коли¬

чество парусов, которые редко убирались даже при штормовых

ветрах.
Стр. 397. Кильватер — струя, остающаяся* некоторое время за¬

метной за кормой идущего судна. Идти в кильватере—следовлть

в кильватерной струе идущего впереди судна.
Стр. 403. Нагели — гладкие, без резьбы длинные болты,

вставляемые в отверстия специальных планотс с внутренней сторо¬

ны фальшборта или в обоймы у основания мачты и служащие для

крепления за них различных снастей.
Стр. 404. Бейдевинд — курс судна, при котором ветер дует ему

несколько спереди. Различают полный бейдевинд» когда ветер

почти боковой, и крутой бейдевинд» когда судно идет под более

острым (порядка 45®) углом к линии ветра.
Стр. 421. Стаксель — косой треугольный парус, поднимаемый

на штанге — снасти, удерживающей м?1чту спереди.
Паруса бабочкой — паруса, развернутые в разные стороны,

наподобие крыльев у бабочки, для того, чтобы лучше использовать

попутный ветер.
Стр. 432, Шкаторина — кромка паруса, обшитая мягким

тросом.
Стр. 444. Фалы — снасти для подьема и удержания в требуе¬

мом положении парусов вместе с рангоутом, к которому крепятся

их верхние кромки (шкаторины).
Стр. 452. Баркентина — трех- и более мачтовое парусное суд¬

но, имеющее на передней мачте прямые паруса, а на остальных

косые.

СОДЕРЖАНИЕ
ЛЮДИ БЕЗДНЫ. Перевод В, Лимановской		5
МУЖСКАЯ ВЕРНОСТЬ
Мужская верность. Перевод И. Гуровой	191
Замужество Лит-Лит. Перевод Р. Облонской	205
Тысяча дюжин. Перевод Н. Дарузес	216
История Джис-Ук. Перевод И, Гуровой			235
Гиперборейский напиток. Перевод М. Юфит	259
Золотое дно. Перевод Т, Литвиновой	277
Батар. Перевод М, Клягиной-Кондратъевой	294
Осколок третичной эпохи. Перевод Р. Облонской . . . .	310
ИГРА. Перевод В, Топер	321.
РАССКАЗЫ РЫБАЧЬЕГО ПАТРУЛЯ
Белые и желтые. Перевод В, Хинкиса . . 		367
«Король греков». Перевод Э. Березиной	378
Набег на устричных пиратов. Перевод Э. Березиной . . .	390
Осада «Ланкаширской королевы». Перевод Э. Березиной .	402
Уловка Чарли. Пересад £. Шишмаревой	415
Деметриос Кон гос. Перевод Э, Березиной .......	429
Желтый платок. Перевод В, Хинкиса	4^3
Примечания	456

ДЖЕК ЛОНДОН

Собрание сочинений

в 14 томах. Том П1.
Редакторы

Г. Злобин и Н. Бмельяникова.
Иллюстрации художника

П. П ин к исе ВИЧ а.
Оформление художника

В. Маркевича.
Технический редактор

А. Шагарина,
Подп. к печ. 7/IV 1961 г. Тиране

351600 экз. Изд. № 789. Заказ 431.

Формат бум. 84x1081/32. Бум. л. 7,25.

Печ. л. 23,8+4 вклейки (0,41. печ. л.).

Уч.-изд. л. 24,38. Цена 90 коп.
Ордена Ленина типография газеты

«Правда» имени И. В. Сталина.

Москва, улица «Правды», 24,