Author: Бердинских В.А.
Tags: история как наука теория и философия истории структура и морфология истории биологические науки в целом история исторической науки историография историческая наука
ISBN: 978-5-86793-665-5
Year: 2009
Text
Новое
Литературное
Обозрение
ВИКТОР БЕРЛИНСКИХ
РЕМЕСЛО
ИСТОРИКА
В РОССИИ
НОВОЕ ЛИТЕРАТУРНОЕ ОБОЗРЕНИЕ
МОСКВА
2009
УДК 930.1 (091 )(470+571)“ 18/19"
ББК 63.1(2)
Б48
Отв. редактор
д.и.н. Л.Д. Макаров
Рецензенты
Б.И. Миронов, д.и.н., проф. (СПб.)
С.Н. Полторак, д.и.н., проф. (СПб.)
Берлинских В.А.
Б48 РЕМЕСЛО ИСТОРИКА В РОССИИ. - М.: Новое литературное
обозрение, 2009. — 608 с., ил.
В книге известного российского историка, доктора исторических наук, профес-
сора Виктора Берлинских в яркой и оригинальной манере раскрываются основ-
ные пути и проблемы развития исторической науки в России XVIII—XX веков.
Постижение основ ремесла, его приемов, техники и инструментария — вот
задача, которую ставит перед собой автор, обращаясь к опыту двенадцати по-
колений российских историков, чьи жизни не менее интересны, чем их труды.
Глубоко личностная, во многом субъективная книга не лишена дискуссионности
и интеллектуальной провокативности. Взгляд автора сфокусирован в первую
очередь на внутренних, содержательных моментах русской историографии —
стимулах к творчеству, становлении профессионала, периодической смене на-
учной тематики, связях с жизнью, отношениях с властью, на всем, что превра-
щает науку из сухой теории в глубокое человеческое переживание...
УДК 930.1 (091 )(470+571)“18/19"
ББК 63.1(2)
ISBN 978-5-86793-665-5
© В.А. Берлинских, 2009
© В оформлении обложки использована фотография Б. Бендикова, 2009
© Художественное оформление. «Новое литературное обозрение», 2009
Река времен в своем стремленьи
Уносит все дела людей
И топит в пропасти забвенья
Народы, царства и царей.
А если что и остается
Чрез звуки лиры и трубы,
То вечности жерлом пожрется
И общей не уйдет судьбы.
Г. Державин. Река времен
6 июля 1816 года
ОТ АВТОРА
(ИСТОРИЯ - ЭТО ИСТОРИКИ)
И приходят мне в голову сказки
Мудрецами отмеченных дней,
И блуждаю я в них по указке
Удивительной птицы моей.
Николай Заболоцкий. Петухи поют
1958 год
Это — глубоко личностная и субъективная книга, в которой автор по-
пытался обратиться за опытом к 12 поколениям русских историков. Их
жизни во всем своем многообразии не менее интересны, чем их труды. По
задумке автора, книга — не монография и не научное исследование, и
даже не научно-популярная работа, а попытка в форме эссе и в жанре
исторической публицистики обобщить 300-летний опыт формирования
историков России как социальной группы или узкого цеха со всеми их
приемами, техникой и инструментарием.
Историк — это владелец вполне достойного ремесла, по верному за-
мечанию Марка Блока, ему нет нужды стыдиться своих занятий и своей
профессии. Во время работы над книгой автор видел перед собой преж-
де всего научную молодежь (лет эдак от 20 до 30), чья любовь к «вечным
и проклятым» вопросам жизни ему импонирует, так же как их неустойчи-
вые интересы и духовные метания из стороны в сторону. Отсюда и эле-
ментарность многих тем и рассуждений, годных скорее для малотираж-
ного учебного пособия на второстепенном истфаке провинциального вуза.
Попытка автора, в меру его слабых сил, освежить своим целостным
восприятием мир трех веков русской историографии — главная цель этого
труда. Не стоит скрывать, что публицистические опусы Люсьена Февра
оказали на стиль работы сильное влияние. Книга предназначается преж-
де всего историкам-провинциалам, поскольку столичные историки в силу
множества причин Россию ощущают слабо, знают ее жизнь недостаточ-
но, а понимают искаженно. Отказ от моноцентризма в науке, политике и
культуре, произошедший в 1990-е годы, был благодетелен, несмотря на
угрозу тотального распада страны. Перетекание силы и денег в провин-
цию, замороженное сейчас, дало мощный толчок провинциальной исто-
риографии, за коей великое будущее.
6
ОТ АВТОРА (ИСТОРИЯ - ЭТО ИСТОРИКИ)
Стремление очеловечить русскую историографию во всем замечатель-
ном многообразии людей, судеб, жизненных коллизий, исторических па-
радоксов, личных идиллий и трагедий двигало автором. Это, к сожалению,
неизбежно вело к эклектичности, эмпиризму и описательной фактологии.
Попытка уйти от канонов дурного социологизаторства, столь присущего
худшим образцам советского подхода к теме, — важный посыл этой ра-
боты. «Антропологическая» историография нам нужна не меньше, чем
«антропологическая» история. Ведь любой историк (как личность) — это
большой мир, лишь в очень малой мере отлившийся в формах книг и ста-
тей, сборников документов и в преподавании. Не менее, а порой и более
ценен его личный жизненный опыт, тип личности, стиль мысли, мир внут-
ренних чувств. Широкий осмысленный взгляд на прошлое, как всегда,
нужен нам, чтобы понять настоящее и осмыслить изменившуюся роль
историка в обществе. Увы, без трюизмов, банальностей и штампов здесь
иногда не обойтись. Какие-то общие вещи здесь нужно непременно про-
говаривать, чтобы мозаика сложилась в единое целое.
Профессия накладывает отпечаток на человека: его образ жизни, се-
мью, вкусы, общественное поведение. Но и последнее сильно влияет на
книги, статьи, методы работы историка. Кроме того, русский историк в
любую эпоху существенно отличается от историка немецкого или фран-
цузского — и не только своим этническим менталитетом. Множество не-
писаных законов и традиций движут его языком на лекциях и пером на
бумаге.
Жизнь историка в России как целостное, обобщенное в своих типичес-
ких чертах явление еще не была предметом научного интереса. Один поэт
хорошо написал о людях своего цеха:
Что ж, поэтом долго ли родиться?
Вот сумей поэтом умереть,
Собственным позором насладиться,
В собственной бессмыслице сгореть!
Определенная стратегия всей научной жизни любого поколения ис-
ториков, судьбы конкретного человека очень любопытна. Какие-то эле-
менты этой стратегии повторяются в новых поколениях, какие-то отми-
рают. Речь не идет о формообразующих элементах: защите диссертаций,
работе в университетах и институтах, архивах и библиотеках, написании
книг и статей. Речь идет о внутренних, содержательных моментах: сти-
мулах к творчеству, вызревании матерого профессионала из зеленого
любителя, периодической смене научной тематики, связях с жизнью, об
угасании научного потенциала в старости, о смысле карьеры и отноше-
ниях с властью...
7
ВИКТОР БЕРЛИНСКИХ. РЕМЕСЛО ИСТОРИКА В РОССИИ
Не труды, идеи и взгляды, а живые черточки человеческой жизни пред-
ставляют особый интерес для автора. Увы, глобализм замысла не соответ-
ствует его источникам и возможностям. Поэтому книга представляет ско-
рее попытку поставить множество вопросов профессиональной жизни
цеха, чем их разом решить. Эссеистическая форма изложения и не пред-
полагает готовых новых схем и рецептов. Она скорее будит мысль чита-
теля, чем пополняет его багаж знаний.
Автора крайне удивляет, что удачных попыток поделиться накопленным
багажом тайн своего ремесла у историков России за 300 лет было край-
не мало. Не было такого стимула и у множества академиков, достаточно
плодовитых и чтимых властью. То ли на склоне лет у них не хватало на это
сил, то ли они недостаточно долго жили, чтобы стать альтруистами по
отношению к более молодым коллегам. Во всяком случае, честная попыт-
ка академика Н.М. Дружинина в этом направлении заслуживает большо-
го уважения при всей ее позитивистской старомодности и марксистской
официозности.
Автору оказалось непосильно даже просто обратиться к множеству
острых проблем нашей историографии: изоляционизм русской истори-
ческой науки в разные эпохи, научный этикет и научная иерархия, борь-
ба поколений в науке, особенности научного стиля и живой язык лекций,
этнопсихология и культура русской научной мысли, перетекание тема-
тики и проблематики исследований от одного поколения к другому, их
смена, врожденные и приобретенные склонности и задатки историка,
талант и бездарность в науке, историк и слава, историк и деньги, исто-
рик и власть, мода и псевдонаучная демагогия в науке, историк в дру-
гих сферах жизни, внешний вид и физический тип, историк и пороки,
герои и антигерои в науке...
Существенный момент для понимания течения историографии —
бренность и умирание научных книг и статей историков в течение мак-
симум двух поколений. Они уже не участвуют в живом течении науки, а
получают статус мертвых памятников — источников цитат или кусочков
любопытных документов.
Не меньшая проблема — изначальная избыточность научной продук-
ции в ее консервативной бумажной форме. Речь не идет о множестве не-
избежных ученических работ молодых историков. Речь идет о 90% наших
книг и статей, реально не двигающих науку и лишь замусоривающих поля
перспективной тематики. До сих пор никто и никогда не изучал специфи-
ку исторической памяти, народа и личности, сам механизм историзации
прошлого. Аврелий Августин в своей «Исповеди» проникновенно писал:
«Велика сила памяти; не знаю, Господи, что-то внушающее ужас есть в
многообразии ее бесчисленных глубин. И это моя душа, это я сам. <...>
Жизнь пестрая, многообразная, бесконечной неизмеримости!
8
ОТ АВТОРА (ИСТОРИЯ - ЭТО ИСТОРИКИ)
Широкие поля моей памяти, ее бесчисленные пещеры и ущелья пол-
ны неисчислимого, бесчисленного разнообразия: вот образы всяких тел,
вот подлинники, с которыми знакомят нас науки...»
Угасшие научные традиции в нашей историографии сейчас весьма ин-
тересны. Тупиковые ходы и судьбы русских историков (достаточно вспом-
нить А. Щапова и И. Прыжова) сегодня также любопытны.
Омертвление огромных объемов старого знания и информации при-
водит к острой необходимости появления живых дилетантов в науке, все
большей необходимости работ на стыках наук, «сопряжению далековатых
идей». Юрий Тынянов писал в одном письме Льву Лунцу: «Вы с Вашим
умением понимать людей и книги знали, что литературная культура весе-
ла и легка, что она не традиция, не приличие, а понимание и умение де-
лать вещи нужные и веселые. <...> и каждый раз культура оказывалась
менее культурной, чем любой самоучка, менее традиционной, а главное,
гораздо более веселой».
Научная традиция — это одновременно и камень на шее историка, и
балласт в трюме корабля науки, не дающий ему перевернуться в шторм
или даже при легком ветре. Ценность национальной научной традиции
очевидна — во всем многообразии ее школ, течений, причудливом пере-
плетении людских судеб, тесной зависимости от перипетий судьбы род-
ной страны, ее власти и политики.
Историки не менее существенно, чем писатели, влияют на формиро-
вание национального самосознания народа. Порой одна острая фраза
историка по-новому освещает эпоху. Достаточно вспомнить И. Болтина,
считавшего, что здоровье русских дворян в XVIII веке испортили француз-
ская кухня и отказ от русской бани. Еще более знаменит афоризм В. Клю-
чевского, столь блистательно оправдавшийся в России уже XX века: «Го-
сударство пухло, а народ хирел».
Самопознание самих историков — тоже объект будущего исследования.
Вдобавок давно назрела нужда в выработке каких-то начальных основ про-
фессиональной морали и этики историков, психогигиены их труда. Аврелий
Августин, размышляя о необходимости самоограничения человеком своих
потребностей, писал: «Сюда присоединяется другой вид искушения, во
много раз более опасный. <...> это пустое и жадное любопытство рядить-
ся в одежду знания и науки. Оно состоит в стремлении знать, а так как из
внешних чувств зрение доставляет нам больше всего материала для позна-
ния, то это вожделение называется в Писании “похотью очей”». Отношения
науки и паранауки в современном обществе — острейшая проблема. При-
чем значимость последней в обществе быстро растет.
Рубеж XX и XXI веков — время жесткого слома в исторической науке,
кардинального пересмотра в России предыдущих научных систем, взгля-
дов, организационных основ науки. Некогда маргинальное превращается
9
ВИКТОР БЕРЛИНСКИХ. РЕМЕСЛО ИСТОРИКА В РОССИИ
в центральное и наоборот. Коренные изменения в тематике и проблема-
тике связаны не только со сменой общественного строя. Идет эпоха
качественных изменений в поколениях историков. Удачнее всего можно
назвать это переходное время тыняновским термином «промежуток». Пуб-
личная и общественная значимость исторической науки с ее сверхлояль-
ностью властям ушла в прошлое. Общественный способ существования
историка меняется на личный, индивидуалистический. Мощно переме-
шанное сталинской социальной инженерией XX века, советское обще-
ство дало достаточно обезличенный в целом слой историков, лишенных
в основном индивидуальности.
Но в начале XXI века значительно увеличилась скорость развития науки.
Этому способствует сравнительно высокая плотность научной среды —
инфраструктуры исторической науки. Научные достижения, как и прежде,
упрочиваются в обществе (внедряются в массовое сознание) с опоздани-
ем на поколение. Механизм смены господствующей парадигмы, системы
научных взглядов, концепций до конца не ясен. Достаточно взглянуть на
школьные учебники. По ним также заметно, сколько претензий накопилось
у общества к исторической науке. Президент АН СССР академик А. Несме-
янов делил науки на естественные (химия, биология), сверхъестественные
(ядерная физика) и противоестественные (история, философия). В этом
ведомственном упреке есть доля истины. Ученые тех наук, которые резко
порвали с прошлым посредством мощной революции, смотрят на истори-
ков как на заднескамеечников в классе семинарии XVIII века. Там двоечни-
ка иногда лет по 5—6 держали в классе, ожидая, не проснутся ли у него со
временем дарования. Таким спящим тупицей представлялась, видимо, ис-
тория нашим биологам и физикам во второй половине XX века. Вдобавок,
если биологов и физиков общество (да и они сами) рассматривало как
жертв сталинского режима — цензуры, диктата начальства, то историков —
как слуг правящей верхушки. Внутренняя структура исторического знания
практически не изменилась за последние триста лет. Революция в истори-
ческой науке, о которой многие говорили, все же не состоялась. Возможна
ли она вообще? Ведь история — наука не экспериментальная, а эмпиричес-
кая. Наше «я», наше самосознание (как заметил еще В. Кобрин) основано
на нашей личной памяти. Самосознание народа — на общности историчес-
ких воспоминаний, самосознание человечества — на общности всемирной
истории. Таким образом, история — социальная память человечества, с
одной стороны. А с другой — срез нашего современного образа жизни,
опрокинутый в прошлое. Такая тотальная зависимость истории от интере-
сов и проблем историков современности невольно наводит на мысль о не-
избежности ее зависимого положения в отличие от «чистых» наук. «И про-
шлый век за спиною как тьма за соседней стеною», — сказал один поэт о
вплывании нового прошлого в нашу повседневность.
10
ОТ АВТОРА (ИСТОРИЯ - ЭТО ИСТОРИКИ)
И последнее. Стоит всерьез задуматься над такими элементами инст-
рументария историка, как мысль — слово — устная речь — письменная
речь. Их соотнесенность, их связь с личностью историка, господствующей
научной традицией и менталитетом общества нам пока не ясна. По-насто-
ящему глубокая мысль лишь очень условно может быть названа звучащей,
ведь пересказ убивает ее. Как заметил О. Мандельштам о стихах, «там, где
обнаружена соизмеримость вещи с пересказом, там простыни не смяты,
там поэзия, так сказать, не ночевала». Именно насыщенность хороших
стихов глубинным амбивалентным смыслом, огромная концентрация ин-
формации и мысли в малом объеме вызвала к жизни многочисленные
поэтические эпиграфы книги. Это — своеобразные векторы мысли авто-
ра, чье стремление сказать подспудно как можно больше вряд ли осуще-
ствимо. И все же... Как хорошо заметил митрополит Филарет Черниговс-
кий, «разве мудрые считают годы событиями? Годы считают книжники».
Раздел I
ИНСТРУМЕНТАРИЙ
До чего же примитивен
Инструмент нехитрый наш:
Десть бумаги в десять гривен,
Торопливый карандаш —
Вот и все, что людям нужно,
Чтобы выстроить любой
Замок, истинно воздушный,
Над житейскою судьбой.
Варлам Шаламов. Инструмент
1957 год
§1.1. Наука и люди
Русская национальная школа историографии (историописания) име-
ет свои существенные отличия от национальных школ исторической науки
в Германии, Франции, Англии, США, других странах. Самые общие пути
развития науки едины. Но цеховой профессионализм конкретных людей-
историков нарабатывался везде столетиями труда. И он действительно
тысячью нитей связан с действующей культурной традицией, национальным
менталитетом, системой образования, формирующей профессиональную
среду общения, а также в целом с мощной инфраструктурой науки (уни-
верситетами, Академией наук, библиотеками, музеями, архивами), с ап-
паратом государственной власти и обществом.
Но эти реальные особенности национальных школ историографии мы
можем познать только на основании обращения к громадному массиву на-
учных книг по конкретно-исторической тематике либо к личностям авторов
этих книг. Первое нам абсолютно непосильно по причине общей научной
удаленности России от основных мировых центров. Второе непосильно
относительно. Ведь плотность историописания в той же Западной Европе
предыдущие столетия была намного выше, и разобраться в живых нитях вли-
яний, преемственности, связей и идейном многообразии крайне сложно.
Но неменьшей загадкой является для нас и трехсотлетний опыт раз-
вития исторической науки в России. Подавляющее большинство наших
историков (в чем меня убедил личный опыт бесед даже с корифеями на-
уки) имеют самые общие и примитивные представления о прошлом сво-
ей науки. Во-первых, это связано с углублением специализации историков;
во-вторых, с понижением общей гуманитарной культуры исследователей в
советскую эпоху (сравнительно с концом XIX — началом XX века); в-треть-
их, с господством марксистской идеологии, с порога отвергавшей ис-
следования и исследователей до 1917 года как буржуазных (то есть не-
научных) и допотопных, в отношении коих возможна лишь критика.
Невероятное богатство историко-научной традиции в России — колос-
сальная национальная ценность, богатство, коим можно просто любовать-
ся как прекрасным розарием в период цветения. В значительной мере для
нас это омертвленные (не используемые обществом) ценности. Сотни и
тысячи работников исторической науки, создавших оригинальную научную
культуру труда, инфраструктуру современной науки, почти забыты.
Взгляд на прошлое науки как на преддверие сегодняшнего дня и со-
временных (увы, часто сомнительных) достижений сильно ограничивает
всех работающих историков. Живая традиция профессии историка, где
переплетались немыслимые судьбы людей, приемы творчества, философ-
ские идеи, нуждается в осмыслении.
15
ВИКТОР БЕРЛИНСКИХ. РЕМЕСЛО ИСТОРИКА В РОССИИ
Наши дни для этого вполне благоприятны. Существует, с одной сторо-
ны, массовая (хотя стихийная и разрозненная) профессиональная среда
цехового общения и воспроизводства и, с другой стороны, российское
общество, в силу разных причин заинтересованное в данный момент про-
шлым своей страны.
Между тем нами до сих пор так и не поняты удивительный взлет исто-
рической науки России в конце XIX — начале XX века, трагическая судьба
нашей науки в советскую эпоху. Ведь именно в XX веке общественный
имидж истории как служанки идеологии, увы, упрочился в советском об-
ществе.
Но задача данной книги — обращение к личностям реальных людей,
писавших в течение 300 лет российскую историю. История — это исто-
рики!
Знания, умения, навыки этих людей; особенности их личной жизни,
образования, дружеские связи и роль в обществе, хобби и вредные при-
вычки — все это станет предметом нашего анализа в данной книге (в меру
малых сил автора).
Личностный аспект научной деятельности сегодня интересен вдвойне
в силу широкой победы идей французской школы «Анналов» в мировой
науке. Историко-антропологическое видение прошлого стоит перенести
и в область историописания.
Между тем личность историка сильно менялась от эпохи к эпохе.
В.Н. Татищев очень не похож на М.В. Ломоносова, а тем более С.М. Со-
ловьева. Н.И. Костомаров отличается даже от М.С. Грушевского, не гово-
ря уже про менее колоритные фигуры Е.В. Тарле и Б.Д. Грекова. Но это,
так сказать, отличие по вертикали. Есть еще и отличия по горизонтали.
Спектр взглядов, работ, индивидуальных отличий в талантах, удаче, судь-
бе и карьере русских историков даже одного поколения невероятно ши-
рок. Именно эта полифония «хора» историков прошлого придает нашей
научной традиции такое мощное звучание и влияние (часто опосредован-
но и неосознанно) на современное историописание.
«Бог кроется в мелочах» — гласит старая русская поговорка. Давайте
обратимся к мелким деталям биографий русских историков разных поко-
лений, чтобы глубже прояснить себе ту эпоху и ремесло историка; ну а
самое главное — чтобы глубже понять себя, свои профессиональные воз-
можности, удачи и промахи.
Как в поколениях наследственных кузнецов и пекарей вырабатывают-
ся приемы ремесла, так и в поколениях русских историков постепенно
формировались специфические нормы жизни, черты характера, секреты
своего искусства, фобии и профессиональные болезни. И все это — так-
же наше наследство.
16
РАЗДЕЛ I. ИНСТРУМЕНТАРИЙ
★ * *
Любой историк приходит из детства. Кто-то рождается историком —
и это призвание ярко проявляется с ранних лет. Кто-то становится исто-
риком в силу случайных обстоятельств. Замечательные и талантливые
профессионалы, как и неудачники, есть как в первой, так и во второй груп-
пе. Но в любом случае — и сейчас, и в прошлом — человек впервые стал-
кивается с историей в школе.
Что же такое школьная история? В России, во всяком случае, она и
ныне, как в XIX—XX веках, очень разрозненна. Есть много историй: Древ-
него мира и Средних веков, новая (в основном западноевропейская) ис-
тория, допетровская (несколько ветхозаветная) и новая отечественная
история XVIII—XX веков.
Все эти истории для школьника, как правило, дают определенную си-
стему фактов (знаний или сведений) чисто описательного характера.
Мысль дремлет, а детское воображение просыпается только на ярких
эмоциональных картинах, образах или трагических коллизиях.
Целостной истории нет, а школьные учебники нанизаны как бусины на
ожерелье и служат целям государственного формирования и воспитания
детей в нужном русле. Идейно и фактологически учебники отстают от со-
временного состояния науки примерно на поколение. Для большинства
школьников, кому не повезло с живым и увлеченным учителем, история
остается мертвой грудой фактов, быстро забываемых.
Менторство, назидательность и тоскливый подход присущи в целом
нашему принудительному характеру школьного обучения.
Насмешливое и пренебрежительное отношение многих родителей к
истории, когда после 1991 года многие эпохи, личности, идеи стали в
школьных учебниках трактоваться противоположным образом, — все это
не способствует развитию живой мысли ребенка или подростка. Ставит-
ся под сомнение сама принадлежность истории к наукам.
Впрочем, проблемы школьного обучения существовали всегда...
«История есть повествования о достопамятных событиях — учили нас в
гимназии, — писал в XIX веке историк К.Н. Бестужев-Рюмин. — История
есть народное самосознание — учили нас в университете»1. Действи-
тельно, между двумя этими определениями целая бездна. С собирания
фактов, по мысли этого автора, начинается история. Затем можно лег-
ко играть в историю, поскольку для любой искусственной схемы, гипо-
тезы, мыслительной конструкции можно подыскать подходящие факты.
Нанизав эти факты на свою концепцию, как на елку, вы получите нужный
результат. Но вырванные из контекста эпохи, реальной жизни — факты
мертвы. Они понятны только в живой среде обитания. Несколько совре-
менных трюкачей-фокусников легко доказывают (правда, только сами
17
ВИКТОР БЕРЛИНСКИХ. РЕМЕСЛО ИСТОРИКА В РОССИИ
себе), что эпохи Древней Руси не существовало, Античность — выдум-
ка Средневековья и ряд других столь же небогатых, сколь затертых еще
сто лет назад гипотез.
Что же такое исторический факт? Почему в наше время так пышно
расцвели исторические спекуляции и псевдонаучная демагогия? О кризи-
се исторической науки и множестве новых методологий на страницах на-
ших журналов не толкует только ленивый. Между тем науку по-прежнему
двигают вперед только конкретно-исторические исследования, основан-
ные на добротной старомодной фактологии.
Итак, во-первых, историку нужны факты, которые он черпает из исто-
рических источников. Во-вторых, для обработки этих фактов (их критики,
сведенной воедино в статье или книге) историк вынужден применять ка-
кие-то научные методы. Нередко люди приходят к этим методам эмпири-
чески — путем длительной практической работы. Анализ собранного ма-
териала требует прежде всего сравнительно-исторического подхода,
знания реальной ситуации в исследуемое время не только в городе Весь-
егонске, но и губернии в целом, а затем в соседних губерниях и России.
Аналогии и статистика — также мощное оружие в руках опытного масте-
ра. Они помогают двигать вперед внутреннюю логику исследовательской
работы, обосновывать концепцию и создавать убедительные умозаключе-
ния. Не только память и руки, но и мысль даже начинающего историка
должна высветиться на страницах его труда.
Прописывая свой текст, историк не может обходиться без определен-
ного круга общих понятий и терминов. Профессиональный язык истори-
ка вызывает уважение коллег и простых читателей, если он гармонирует
с внутренним содержанием статьи и не является нарочитым. Исследова-
ние научной литературы по теме также является непременным условием
сложившегося этикета научного труда. Для большой статьи или моногра-
фии необходим даже историографический обзор трудов своих предше-
ственников, корректность оценок здесь обязательна, так как своих пред-
шественников нельзя судить вообще, а тем более исходя из современных
автору критериев — что они не смогли дать науке... Нужно показать то, что
указанные авторы могли дать нового сравнительно с условиями своего (а
не нашего) времени.
Необходимо также знакомство с зарубежной научной литературой. В
советскую эпоху «железный занавес» в значительной мере изолировал
наших историков от мировой исторической науки. Воссоединение проте-
кает не столь трудно, как предполагалось. В застывшем консерватизме
есть свои преимущества. Вдобавок изоляционизм по отношению к Запа-
ду для России — не новость. Разделение еще в эпоху раннего Средневе-
ковья европейского мира на греко-славянский и романо-германский ос-
тро ощущалось наукой даже в XVIII—XIX веках. То тесное примыкание, то
18
РАЗДЕЛ I. ИНСТРУМЕНТАРИЙ
отторжение от Запада нашей державы влияют не просто на менталитет
ученых и идеологию в науке, но и на весь клубок процессов в инфраструк-
туре исторической науки: университетах, библиотеках, музеях; влияют на
научную тематику и проблематику исследования.
Современный историк должен осознавать, что развитие науки — это
не отбрасывание прочь изживших себя идей, фактов, мыслей и настрое-
ний, а накопление. В определенном смысле слова наша наука и сам ис-
торик являются хранителями рационализма XVIII века, рефлексии образо-
ванных людей XIX века, политического утопизма и кровавого идеализма
советской эпохи. Все это, сплавленное особым образом, выходит из под-
сознания современного историка в ходе его научной работы. Следует учи-
тывать и то, что роль и место исторической науки среди других наук се-
рьезно менялись со временем. Если философский XVIII век отводил этой
науке вспомогательную роль (не будем говорить о Средневековье, где
история фактически являлась служанкой богословия), то в XIX веке реаль-
но произошла историзация нашего знания и мышления. Рефлексия по
отношению к своему прошлому в Западной Европе во многом была свя-
зана с мощным взрывом исторического времени в эпоху Великой фран-
цузской революции и стремительно нараставшей скоростью социальных,
экономических и политических сдвигов в мире.
В России вследствие запаздывания многих процессов в науке относи-
тельно Западной Европы еще первая половина XIX века хранит мощные
следы философствующего историзма. Влияние немецкого идеализма
(Канта, Шеллинга, Фихте, Гегеля) на умы деятелей нашей литературы и
истории трудно переоценить. П. Чаадаев, В. Белинский, славянофилы и
западники и т. д. и т. п. Экспансия исторического мышления в образован-
ном обществе России приходится на вторую половину XIX века, когда наша
историческая наука, бесспорно, является лидером среди всех наук и об-
щественный престиж ее становится недосягаем. Начало XX века в исто-
рической науке России — период бурного взлета и цветения.
Рафинированная, высокоинтеллектуальная русская историческая наука
начала XX века являлась неотъемлемой частью нашей великой национальной
культуры эпохи Серебряного века. Общественный феномен Василия Ключев-
ского и историзм Александра Блока нам будут непонятны без этой идеи.
Крах основной системы научных и культурных ценностей русской ин-
теллигенции после Октябрьской революции 1917 года создал в России
качественно новую ситуацию в исторической науке. Нараставшие в свя-
зи с тотальной экспансией историзма научные проблемы были отодвинуты
У нас на задний план, но не решены. Нараставший внутренний кризис в
российской науке был ликвидирован во многом благодаря исчезновению
значительной части научной интеллигенции и полному огосударствлению
науки в Советском Союзе.
19
ВИКТОР БЕРЛИНСКИХ. РЕМЕСЛО ИСТОРИКА В РОССИИ
Между тем в западной науке развитие шло без такого брутального
революционного решения проблемы, а путем научной эволюции. Впро-
чем, безусловно, Первая мировая война мощно повлияла на научную
идеологию.
Пожалуй, первым исчерпывающий анализ проблем исторической на-
уки XX века в целом дал Фридрих Ницше в своей работе «О пользе и вре-
де истории для жизни» (1874)2. По мнению Ницше, перенасыщенность
историей является одной из главных причин бед современного человека,
его «внутренней убогости», слабости личности и упадка жизненных сил.
История, ставшая наукой, превратилась в болезнь человечества, изнуря-
ющую историческую лихорадку. Поэтому для Ницше историческая наука
есть своего рода «конец жизни человечества и ее итог»3.
Причин такого финишизма исторического сознания общества фило-
соф выделил три. Во-первых, наука история добывает непрерывно все
новые и новые факты, будучи уже не способна их переварить. Это — про-
блема исторического позитивизма. Вторая опасность — претензия исто-
рической науки на объективность. Между тем объективность здесь мни-
мая и не может быть обоснована ничем в силу «вечной бессубъектности»
науки. Поэтому история как наука ужасна и смешна одновременно.
И главная опасность исторической науки для человечества, по мнению
великого философа, заключается в том, что историческое познание рас-
сматривает все явления прошлого под углом становления, а значит, пре-
ходящести (проблема релятивизма). Историческая наука, таким образом,
есть наука вселенского становления, подвергающая все ценности тоталь-
ной перетряске и этим их уничтожающая. Нигде нет Вечного и Сущего —
везде Возникшее и Историческое4.
Выход из тупика, по мнению Ницше, в забвении, строгом ограничении
исторического в жизни. Современные научные споры о вторжении ре-
альной жизни в науку, антиисторичности новых методик и подходов — в
сущности, по-прежнему вытекают из идей Ницше. Россия же, с 1991 года
разрушив «железный занавес», легко влилась в эти мировые споры и
дискуссии, как будто не отсутствовала в них три четверти века.
Четкое осознание границ исторической науки, ее собственного досто-
инства остро нужны и нам сегодня в силу уникального опыта историчес-
кой науки России XX века.
Современный историк в России непременно должен опираться на
тот опыт науки, каким он взращен. Иначе он просто не сможет стать
профессионалом, реализовать свой творческий потенциал и макси-
мально раскрыться. «На редьке ананас не вырастет», — любил говорить
в начале XIX века граф Н.С. Мордвинов. Живой организм российской ис-
ториографии, развивавшийся в течение трех столетий в условиях огром-
20
РАЗДЕЛ I. ИНСТРУМЕНТАРИЙ
ной самобытной страны, продолжает работать и в наши дни, выстраивая
не просто профессиональную среду своего обитания, но по-прежнему
активно влияя на другие науки, общество, литературу и искусство России.
В немалой мере историческая наука опосредованно по-прежнему влияет
на государственную идеологию и национальный менталитет. Вот эта жиз-
ненная необходимость обладания собственной исторической наукой для
выживания нации в XXI веке, к сожалению, сейчас очень слабо осознает-
ся власть имущими. По-прежнему нет понимания, что главное звено в
развитии исторической науки — личность историка. Важнейшие же его
орудия труда — наработанные им профессиональные умения и навыки
исследования, а вовсе не технические средства обучения.
Профессионализм историка складывается медленно и только при ус-
ловии многолетней непрерывной работы. Интуиция, подсознательность
многих операций мысли, автоматизм реакций, практичная жизненная
философия и индивидуальная научная стратегия — все это складывает-
ся в историке постепенно и часто неосознанно. С годами меняются уста-
новки человека, устаревает его инструментарий, становятся обществен-
но неинтересными его работы — происходит смена поколений в науке. Со
смертью же историка, как правило, его индивидуальный профессиональ-
ный опыт утрачивается практически полностью. Мемуары совершенно
бесполезны в этом отношении, так как они повествуют о событиях внеш-
ней жизни человека, а исследование процесса внутреннего духовного
вызревания старцу на склоне жизни, как правило, не по плечу.
Обратимся же к тем важным элементам профессиональной деятель-
ности историков России, которые занимают их именно в молодости: во
времена студенчества и аспирантуры, в период поисков самих себя внут-
ри избранной профессии и острого ощущения устарелости господствую-
щей в это время на книжном рынке основной массы научной литературы.
Начнем с начала...
Приложение
Фридрих Ницше
О пользе и вреде истории для жизни (отрывки)
... Историческое и неисторическое одинаково необходимы для здоро-
вья отдельного человека, народа и культуры. <...> История понимается как
чистая наука и, ставшая самодержавной, представляет собой для челове-
чества род окончательного расчета с жизнью. Историческое образование
может считаться целительным и обеспечивающим будущее, только когда
21
ВИКТОР БЕРЛИНСКИХ. РЕМЕСЛО ИСТОРИКА В РОССИИ
оно сопровождается новым могучим жизненным течением, например, на-
рождающейся культурой.
... История, поскольку она сама состоит на службе у жизни, подчинена
неисторической власти и потому не может и не должна стать, ввиду такого
своего подчиненного положения, чистой наукой вроде, например, математи-
ки. Вопрос же, в какой степени жизнь вообще нуждается в услугах истории,
есть один из важнейших вопросов, связанных с заботой о здоровье челове-
ка, народа и культуры. Ибо при некотором избытке истории жизнь разруша-
ется и вырождается, а вслед за нею вырождается под конец и сама история.
2. Что тем не менее жизнь нуждается в услугах истории, это должно
быть понято с той же ясностью, как и другое положение ... что избыток ис-
тории вредит жизни. <...>
4. Таковы услуги, которые может оказать жизни история; каждый че-
ловек и каждый народ нуждается ... в известном знакомстве с прошлым,
то в форме монументальной, то антикварной, то критической истории
<...> но всегда в виду жизни, а следовательно, всегда под властью и вер-
ховным руководством этой жизни. <...> И вот же остается еще одна ужас-
ная разновидность историков; это — дельные, суровые и честные харак-
теры, но — узкие головы; здесь имеются налицо как твердая решимость
быть справедливым, так и пафос творящего суд; но все приговоры непра-
вильны... Таким образом, мы видим, как маловероятно частое появление
исторических талантов. Мы не станем уже говорить здесь о замаскирован-
ных эгоистах и людях партий, которые стараются объективной миной при-
крыть свою злую игру.
<...> новая болезнь, которая нас здесь главным образом интересует, —
историческая болезнь. Избыток истории подорвал пластическую силу жиз-
ни, она не способна больше пользоваться прошлым как здоровой пищей.
Источник:
Ницше Ф. О пользе и вреде истории для жизни // Ницше Ф. Так гово-
рил Заратустра. М.; СПб., 2005. С. 125—188.
22
РАЗДЕЛ I. ИНСТРУМЕНТАРИЙ
§ 1.2. Исторический факт
Ни былин,
ни эпосов,
ни эпопей.
Телеграммой
лети
строфа!
Воспаленной губой
припади
и попей
из реки
по имени — «факт»!
В. Маяковский. Поэма «Хорошо!»
1927 год
Для многих современных студентов исторический факт в нашей науке
представляется своеобразным неделимым атомом. Собрав достаточно
таких фактов из источников (летописей, государственных и частных актов,
прочих материалов и документов из архивов и библиотек), можно из них,
как из кирпичиков, построить красивое сооружение своей научной рабо-
ты (статьи или книги). Идеи великого немецкого историка Ранке (речь о
нем впереди) живут и процветают. Ряд проверенных и критически очищен-
ных от искажений фактов сам выстроится в концепцию и раскроет автору
и читателям всю, так сказать, правду жизни — конечную историческую
истину, которая и остается незыблемой в науке как фундамент для буду-
щих поколений историков. Такова в идеале основная и очень привлека-
тельная идея фактологии — внутренней логики реальных исторических
фактов, объективно отражающих действительность.
Но увы, XX век отчетливо доказал физикам, что атом — не простейший
элемент структуры Вселенной. Он многообразен и сложен — природа
бесконечна. Примерно так же дело обстоит и с историческим фактом. В
значительной мере он — дитя своего времени, то есть времени истори-
ка, вызвавшего его к жизни. Историк же, определяя саму тему или пробле-
му исследования, руководствуется грузом своих стереотипов и норм
мышления, поведения, образования, семейного и общественного воспи-
тания, бытовыми привычками, научной и культурной национальной тради-
цией. Все это не исключает, а предполагает в добросовестном историке
стремление к объективности в познании прошлого, трудолюбие и профес-
сиональную честность (уход от «халтуры» и фальсификаций, легковесных
манипуляций недостоверными фактами).
23
ВИКТОР БЕРЛИНСКИХ. РЕМЕСЛО ИСТОРИКА В РОССИИ
В самом начале изучения любой темы (хотя бы на уровне курсовой или
дипломной работы) человек убеждается, что основа всей работы истори-
ка — огромный черновой труд в библиотеках и архивах. Труд этот — явно
не творческий. Цель его — собрать и изучить все возможные и доступные
материалы по данной теме как в научной литературе (трудах историков-
предшественников), так и в других изданиях (воспоминаниях, периодике,
опубликованных документах).
Возникает определенное представление о научной проблеме и скла-
дывается первый примерный план (структура) самостоятельной работы.
План этот впоследствии может быть неоднократно изменен по мере углуб-
ления в первичный материал документов и архивов.
В сочетании двух важнейших компонентов, необходимых для форми-
рования толкового историка, — «чугунного зада» и «светлой головы» — на
первом этапе его профессионального становления явно должен превали-
ровать первый элемент. Страсть к познанию подпитывает это гигантское
трудолюбие, малопонятное большинству окружающих людей. Как метко
заметил В.Б. Кобрин, «красивые и стройные концепции рождаются толь-
ко из фактов, причем не отдельных, но всего их комплекса, а вовсе не из
вольного полета мысли... Приходится не только вчитываться в докумен-
ты, но и подчас заниматься долгими и скучными подсчетами. К тому же
каждый документ в отдельности нередко тривиален, малоинтересен, толь-
ко их комплекс откроет перед историком ту картину жизни, общую харак-
теристику явления, которые он ищет. Но как утомителен этот путь, как
порой нудно идти по нему! Но только тот, кто с удовольствием идет по этой
дороге, кто радуется не только результату, но и процессу исследования,
достигнет успеха. Имею в виду не карьерный и материальный, а настоя-
щий творческий успех»5.
Склонность к такой черновой, кропотливой, занудной и однообразной
работе должна изначально быть в характере и образе жизни потенциаль-
ного историка. Оговорюсь, что под историком я в данном случае понимаю
не просто кандидата или доктора исторических наук, а человека, систе-
матически в течение своей жизни занимающегося научной работой про-
фессионально.
Значительная часть остепененных преподавателей вузов после защи-
ты диссертаций живут какое-то время старыми накоплениями, имитируя
научную работу, и быстро деградируют в научном плане, отставая от со-
временного уровня науки.
Вернувшись к очень разумным замечаниям В. Кобрина, обратим вни-
мание на его заключительный пассаж — о творческом успехе. То есть в
конце нудной черновой работы должен блеснуть луч света (или прийти
прозрение), вмиг возносящее самого историка и его работу над унылой,
серой действительностью будней. Действительно, творческая составля-
24
РАЗДЕЛ I. ИНСТРУМЕНТАРИЙ
ющая интеллектуального труда ученого имеет место быть. Во-первых,
историк — это историописатель. Он обязан выработать собственный ли-
тературный язык, научный стиль и профессиональное мировоззрение. Но
это происходит, как правило, постепенно, независимо от воли человека,
в ходе многолетнего труда. Желательны (но не обязательны) определен-
ные природные задатки. В конечном счете из любого среднего человека
(как убедил меня опыт работы с аспирантами) можно начать формировать
успешного историка при наличии его желания и некоторого трудолюбия.
Умение анализировать факты — не просто собирать нужные выписки
по теме и объединять их в главы и статьи — первое качество, вырабаты-
вающееся у историка. Занимаясь по теме исследования, человек про-
сматривает сотни документов и делает из них множество выписок, кото-
рые так или иначе могут пригодиться ему в конечном исследовании. Как
выбрать нужные и оставить в покое ненужные материалы? Если тема ра-
боты узка и материалов мало, вопрос этот не стоит. Выписывай все под-
ряд, потом разберешься. Если же архивное море (допустим, по фонду
епархиальной духовной консистории) безбрежно, приходится доверять
собственной интуиции, советам специалистов и нарабатывающемуся
опыту.
Но личные дела, доношения, к примеру, губернатору (если речь идет
о XIX веке), служебная переписка и так далее — все это не исторический
факт, а исторический документ (многообразный актовый материал, столь
обильный по истории России XVII—XX веков). Выписки из этих докумен-
тов историк делает субъективно, произвольно и в некоторой системе,
понятной только ему. Из огромного моря противоречивой, бессвязной,
бессистемной, анархической и не поддающейся никакому осмыслению
информации трудом историка выделяется маленькая структура, кристал-
лизирующая вокруг себя из мира хаоса системную информацию. Допус-
тим, историк пишет биографию А.В. Суворова. Объем сведений о полко-
водце колоссален.
Рассмотрев и не использовав современные печатные издания о жиз-
ни генералиссимуса (ведь это уже осмысленные кем-то факты жизни Су-
ворова — вторичный материал), историк находит в архивах непубликовав-
шиеся письма Александра Васильевича к дочери, неизвестные реляции о
сражениях и в соответствии со своими вкусами, пристрастиями и планом
работы набирает энное число пестрых и разнообразных выписок. Этим
второй этап работы (первый — изучение литературы) завершен. Необхо-
димо приступать к третьему этапу — написанию собственного исследова-
ния. Если научная проблема изначально не была поставлена в самом на-
звании темы, то автор вынужден ограничивать себя уже перед написанием
работы. Хронологически или тематически часть собранного материала
просто не входит в рамки исследования. Часть работы в архиве была сде-
25
ВИКТОР БЕРЛИНСКИХ. РЕМЕСЛО ИСТОРИКА В РОССИИ
лана зря? Вряд ли. Широкий подход к сбору материала позволяет уйти от
предвзятости, отказаться от банальности, штампов, нащупать собствен-
ную оригинальную научную идею, которая станет сердцем вашей работы.
Впрочем, здесь есть одна опасность — объем собранного может быть
настолько велик, что исследователь тонет в море своих выписок, подбо-
рок, схем и таблиц. Он не в силах переварить и структурировать эту бес-
форменную массу сведений по теме.
И такого рода историков, активно долгие годы собиравших интерес-
ный свежий материал, а затем так и не сумевших написать обобщающую
работу, лично я знаю немало. Годы анализа прошли — а минуты синтеза
так и не наступили. Впрочем, есть люди, органически не способные к вып-
лавлению в горниле собственной мысли конечного продукта исследова-
теля. Их работы носят характер механически соединенных кусочков раз-
битого вдребезги зеркала. Связной картины прошлого оно никогда не
покажет.
Но собранные исследователем выписки — это не есть собрание исто-
рических фактов. Историзация прошлого происходит в результате дея-
тельности историка. Мы читаем царский указ об опальном князе Петре
Долгорукове, отправленном в 1843 году за напечатание крамольной кни-
ги на службу в Вятку. Это реальный документ. В соответствии с ним легко
предположить, что ссыльный князь служил кем-то в Вятке. Но это вовсе
не так! Дерзкий аристократ написал Николаю I письмо, где, ссылаясь на
знаменитый Манифест о вольностях дворянства, отстоял свое право не
служить в ссылке, а жить частным человеком.
Вот другой пример. В начале 1980-х годов я просматривал архивы
Нижегородского государственного университета за период Гражданской
войны. Меня заинтересовало личное дело А.Ф. Лосева — профессора
ННГУ в 1919—1920 годах, нашего замечательного философа и культуро-
лога. Посмотрев его автобиографию, список научных трудов и другие
документы, я очень удивился. Все они написаны от имени Александра
Федоровича Лосева. Между тем еще живший тогда наш великий совре-
менник был Алексеем Федоровичем. Я сверился в справочниках по дате
рождения, списку трудов и биографии — это действительно он. Написал
письмо знаменитому ученому. Ответа не получил. То есть я получил исто-
рическую загадку, касающуюся тайны личности, а не исторический факт.
Таким образом, нередко исторический факт — это абстракция историка.
Он есть для одних глаз и его нет для других.
Мне могут сказать — есть простые факты и сложные. Возможно и так.
Но достоверность любых добытых данных историк должен критически
проверять. Притом часто точного окончательного железного факта он
просто не будет иметь никогда. Статистика НКВД была поставлена доволь-
но хорошо. Но практически все документы советских архивов нельзя изу-
26
РАЗДЕЛ I. ИНСТРУМЕНТАРИЙ
чать изолированно, вырывать из конкретной исторической среды. Стати-
стические данные шли снизу вверх по принципу «Чего изволите?», ориен-
тируясь на плановые показатели и уровень прошлого года (от достигну-
того). Чтобы не превышать плановую смертность заключенных в лагерях
ГУЛАГа в годы войны (1941—1945 годов), мудрецы на местах (в лесных
лагерях, например) по указанию сверху начали широко «актировать» (то
есть освобождать по соответствующим актам) умиравших от болезней,
дистрофии и голода заключенных-инвалидов. Последние чаще всего даже
не знали, что умирают в лагерном бараке формально освобожденными и,
таким образом, не портят плановую статистику лагерного управления. То
есть в данном случае даже формально достоверная цифра отчетности
есть фальсификация исторического факта или явления.
Иногда, чтобы добыть один реальный исторический факт, приходится
провести огромную черновую работу. В начале 1980-х годов я заинтере-
совался жизнью известного поэта XVIII века Ермила Кострова. В справоч-
никах и энциклопедиях точных данных о дате его рождения не приводи-
лось. Примерные данные противоречили друг другу: 1750, 1754, 1756
годы. Поскольку был известен приход, в котором родился поэт, я решил
тщательно просмотреть все описи Вятской духовной консистории в Госу-
дарственном архиве Кировской области. В первую очередь меня интере-
совали метрические книги 1750-х годов по епархии. К сожалению, за пер-
вую половину 1750-х годов такие книги приходов Слободского уезда по
описям отсутствовали.
Тогда я начал внимательно изучать исповедные книги этого периода,
надеясь наткнуться в них на нужный мне приход церкви села Синеглинс-
кого. Исповедные и метрические книги за эти годы до меня никто не брал.
Их привозили туда не из главного приспособленного хранилища, а из под-
вала Трифонова монастыря, где со времен НКВД находился областной
архив. По весне подвал подтопляло. Огромные стопы документов отсыре-
вали, и архивисты их сушили, как холсты, летом на лужайках вокруг мона-
стыря.
Путаница в описях была невероятная. Территории уездов позднее из-
менялись, и нередко под верхней исповедной книгой, которая и обозна-
чалась в описи, находилось несколько исповедных книг других приходов,
никак не обозначенных. Переплетенные когда-то воедино огромные тома
материалов устрашали одним своим видом и неразборчивой скорописью
дьячков и попов середины XVIII века. Это был настоящий поиск иголки в
стоге сена. Не найдя по описи нужных мне исповедных книг Синеглинс-
кой церкви, я просмотрел десятки исповедных росписей за 1760-е годы,
и наконец-то мне повезло. По исповедной росписи 1758 года села Синег-
линского я увидел, как на ладони, все 45 дворов маленького северного
прихода.
27
ВИКТОР БЕРЛИНСКИХ. РЕМЕСЛО ИСТОРИКА В РОССИИ
И третий двор села принадлежит крестьянину Ульяну Серебреникову
24 лет с женой Екатериной и детьми: Игнатом — 6 лет, Ермилом — 3 лет и
Ульяной — 9 лет. Судя по возрасту старшей дочери, все дети Ульяна —
приемные. Ермил — имя достаточно редкое. Прекратив разбрасываться
на документы за все 1750-е годы, я сосредоточился на исповедных кни-
гах Слободского и всех соседних с ним уездов за 1755 год. После несколь-
ких недель работы повезло и здесь. В середине глухого (не расписанного
по содержанию) тома соседнего уезда удалось найти метрическую книгу
прихода церкви села Синеглинья за 1755 год. И первым в разделе «Духов-
ные и их домашние» внесен двор дьячка Ивана Вуколова сына Кострова
26 лет. Жена Екатерина 24 лет, дети: Ульяна, Игнат и Ермил — также вхо-
дят в состав двора дьячка из Синеглинья6.
Так разрешилась загадка личности поэта Кострова, именовавшего
себя сыном дьячка, но экономическим крестьянином. Выйдя замуж пос-
ле смерти мужа за крестьянина, вдова Ивана Кострова перевела и своих
детей в крестьянское сословие.
Удачи обнадеживали, азарт поиска захватывал. И мне захотелось про-
смотреть метрические книги уже всех соседних со Слободским уездов за
1755 год. После разбора многих десятков пыльных и ветхих дел в середи-
не одного тома обнаружилась нигде не учтенная метрическая книга Пет-
ропавловской церкви села Синеглинского за 1755 год. В самом низу стра-
ниц книги шла подпись: «К сей росписи той же церкви села Синеглинского
дьячок Иван Вуколов сын Костров руку приложил». Приход бедный, и ли-
стов в книге за год мало. А на первом листе книги в графе «О крестивших-
ся» (увы, но графа о родившихся здесь еще отсутствовала, в отличие от
позднейших времен) мы видим запись о крещении 6 января 1755 года
Ермила Кострова. Кстати, в этот же день крещен у крестьянина Петра
Двоеглазова сын, также названный Ермилом. Называли по святцам. Ког-
да же родился поэт? Возможно, именно 6 января 1755 года, как я и пред-
положил в своей книге о поэте. А может быть, крестили на третий день
после рождения, седьмой или девятый. Ведь дьячку, подобно крестьяни-
ну из дальней деревни, не надо было везти ребенка за несколько верст в
приходскую церковь. Он, скорее всего, не затянул с этим обрядом. Крес-
тьянские же дети тогда, мы знаем, случалось, и по месяцу-другому жили
некрещеными за недосугом отцов.
Таким образом, исторический факт рождения и крещения будущего
знаменитого поэта и едва ли не лучшего переводчика России второй по-
ловины XVIII века был мной установлен. Многие вопросы о судьбе поэта
отпали сами собой. Происхождение в жестко сословном российском об-
ществе XVIII века было делом крайне важным. Кое-какие неясности оста-
лись. Но уже собранный достоверный архивный материал позволял начать
работу над его биографией с маленького открытия. Упорный труд даже в
28
РАЗДЕЛ I. ИНСТРУМЕНТАРИЙ
заведомо логически, казалось бы, тупиковой ситуации был вознагражден.
Азарт, интуиция и элемент удачи не менее полезны историку, чем обра-
зованность, рациональность и помощь наставников.
Таким образом, историк собирает фактический материал и в любом
случае накладывает на него серьезный личностный отпечаток. Даже из-
бранные им для работы мелкие детали прошлой эпохи позволяют нам
судить о характере, склонностях, вкусах и пристрастиях историка.
В определенной мере уже сам набор подобранных первичных (архи-
вных и документальных) источников и даже содержащихся в них фактов
получает от исследователя, образно говоря, электрический заряд, позво-
ляющий им впоследствии легко встроиться в логическую цепь исследова-
ния ученого.
Именно поэтому нам так сложно использовать отдельные факты и даже
цифры из монографий других авторов. Их чужеродность сразу выпирает
из контекста нашего сочинения. Не менее, кстати, сложно написать инте-
ресную работу по теме-структуре впечатлившей нас книги оригинально-
го историка. Манера работы последнего, как правило, настолько индиви-
дуальна, захвативший нас строй мысли настолько неповторим, что из
нашей жалкой попытки ничего не выходит.
Замечательной книгой-маяком Ю.М. Лотмана, А.Я. Гуревича, Й. Хей-
зинги можно только любоваться со стороны как произведением искусст-
ва. Вдохновляться здесь можно лишь чистой любовью к науке, высотой
полета и совершенной техникой исполнения. Повторение или заимство-
вание невозможно! А самому работать необходимо по своей теме, соб-
ственными методами и усилиями, нарабатывая личный потенциал в той
области, где возможно его максимальное раскрытие. Идея своего пути в
науке не нова. Но есть открытия, которые каждое поколение ученых неуто-
мимо повторяет. И это вовсе не изобретение велосипеда, это построение
собственной личности исследователя.
Французский историк Гизо (1787 — 1874), потрясенный колоссальными
переменами во французской науке после великой революции конца XVIII
века, писал: «Факты прошлого заключают в себе бесчисленные тайны, ко-
торые раскрываются человеку, лишь когда он способен понять их... Так как
все в самом человеке и вокруг него: точка зрения, с которой он изучает
факты, и настроение, которое он вносит в это изучение, — беспрерывно
меняются, то можно бы сказать, что прошлое меняется вместе с настоя-
щим... Факты открываются наблюдателю неизвестной дотоле стороной и
говорят с ним на другом языке. Он сам применяет в исследовании их дру-
гие принципы, наблюдения и суждения... Зрелище осталось то же, но зри-
тель — другой, и он занимает другое место. В его глазах все изменилось».
Отметим, что это личные впечатления историка. Разлом эпох способ-
ствовал выбросу историзма в общество, и внезапно человек одними гла-
29
ВИКТОР БЕРЛИНСКИХ. РЕМЕСЛО ИСТОРИКА В РОССИИ
зами увидел две эпохи: старую и новую. Причем старую в совершенно
ином разрезе. Показалось, что позади каждого поколения людей стоит
своя история прошлого, исключительно для него существующая и не по-
хожая на историю для другого поколения.
Следует помнить также, что историк — не судья и не следователь. Он —
дитя своего времени со своими политическими, литературными, этичес-
кими и сословными вкусами и пристрастиями. Абсолютно объективен
только мертвец. История и истина — это понятия из круга разных наук.
Совпадение их невозможно. Зато возможна честная, добросовестная и
высокопрофессиональная работа исследователя. К ней и стоит стремить-
ся. История, по великолепному выражению Люсьена Февра, — наука о Че-
ловеке; она, разумеется, использует факты, но это факты человеческой
жизни. Задача историка — постараться понять людей, бывших свидете-
лями и участниками множества событий своей жизни и истории мира.
Любые события и факты прошлого насыщены человеческой сутью. Вжить-
ся в прошлую эпоху сложно, но возможно. Вот тогда-то исторические
факты и заговорят в полный голос.
30
РАЗДЕЛ I. ИНСТРУМЕНТАРИЙ
§ 1.3. Об источниках истории России
Молчат гробницы, мумии и кости, —
Лишь слову жизнь дана.
Из древней тьмы, на мировом погосте,
Звучат лишь Письмена.
Иван Бунин. Слово
1915 год
Под историческими источниками чаще всего понимают сохранивши-
еся письменные, вещественные и устные (предания) памятники прошлых
эпох. Для определения достоверности источника существует целый ряд
приемов и методов научной критики. Исследователь, в сущности, обязан
выяснить в самом начале работы с каким-то документом — оригинал это
или копия; время создания и время написания документа и т.д. Археолог —
то изучает руины древнего храма, то кропотливо восстанавливает после-
довательность культурных слоев, перестроек и пожаров. Это — внешняя
критика источника.
Формально внешняя критика источника включает в себя анализ внеш-
него вида документов: лицевых знаков, бумаги, почерка, времени происхож-
дения и обстановки появления на свет. Если это историко-литературное
авторское произведение, то следует установить автора, познакомиться с
его биографией, выяснить социальную среду и субъективную сторону
воззрений автора. В конечном счете историк выясняет достоверность и
историческую ценность документа.
Анализ содержания источника — это критика внутренняя. Здесь мы
изучаем происхождение документа, выясняем связь его с исторической
эпохой, место в контексте событий того времени, типологичность, особен-
ности структуры текста и прочие необходимые нам для будущего иссле-
дования исторические реалии данного источника. Многие даже официаль-
ные документы (договоры, указы, судебные акты, письма) лгут столь же
беззастенчиво, как и отдельные люди. Смело доверяться письменным
текстам нельзя. Так, боярин, а затем царь Василий Шуйский несколько раз
менял свое мнение о самозванце Лжедмитрии на диаметрально противо-
положное.
По разным периодам истории России на первое место выдвигаются
Разные типы источников. При этом незыблемости нет. В поле зрения ис-
следователей в разные эпохи выплывают внезапно совершенно иные, чем
У поколений их отцов и дедов в науке, группы памятников прошлого.
На первом месте в ряду источников по истории России IX — начала
XVII века мы все же должны поставить летописи — литературно-истори-
31
ВИКТОР БЕРЛИНСКИХ. РЕМЕСЛО ИСТОРИКА В РОССИИ
ческие памятники Древней Руси, содержащие погодные записи событий.
Наши летописи — выдающееся явление не только русской, но и мировой
историографии. Летописи сложны по составу, источникам, менталитету
составителей и авторов.
Существуя с XI века, они изменялись, усложнялись, перерабатывались
и дожили до начала XVII века. Историзм летописного образца широко бы-
товал среди любителей-историков российской провинции XVIII—XIX веков.
Для нас сейчас важно и то, что именно летописи стали главным объек-
том внимания и полем работы для историков России XVIII века — перио-
да складывания нашей юной исторической науки. «Полное собрание рус-
ских летописей», издающееся с XIX века по наши дни, и серия книг под
редакцией академика Д.С. Лихачева «Памятники литературы Древней
Руси» — вот наиболее важные издания русских летописей, с которых стоит
начинать работу по летописным периодам русской истории.
За трехсотлетний период изучения русских летописей (начиная с
В.Н. Татищева, Шлецера и заканчивая великим А.А. Шахматовым, М.Д. При-
селковым, М.Н. Тихомировым и рядом современных исследователей) не
раз менялись взгляды историков на саму летопись, ее состав, значение
для науки. Условно говоря, историзация материалов летописей шла опре-
деленными рывками, с периодами отступлений (скептики начала XIX века),
уходами в сторону (осознание летописи как сугубо литературного памят-
ника). Возможно, труды А. Шлёцера и А. Шахматова — два пика научного
интереса к летописям в отечественной историографии.
В летописях — этом невероятно живом и свежем по чистоте красок,
менталитету и цельности духа авторов труде — сохранилось, как в архи-
ве древнего книжника, огромное число памятников не только письменной
(договоры русских князей, поучения, отрывки из житий святых), но и уст-
ной культуры (предания, рассказы очевидцев, песни).
В одни эпохи русской истории изучение летописей выплывало на пе-
редний план, в другие — почти затухало и шло довольно вяло, более по
традиции, чем в связи с острой современной научной необходимостью. Но
в любом случае каждое поколение ученых рассматривало летописи под
другим углом зрения, чем их предшественники, и ставило иные научные
проблемы. Даже неизменный политический бестселлер всех времен —
тема «Варяги на Руси» звучала часто совершенно по-новому. По значи-
тельному кругу вопросов истории Древней Руси русские летописи оста-
ются и по сей день важнейшим источником. С укреплением системы цен-
трализованной государственной власти и судопроизводства увеличилось
число разного рода письменных актов. Гражданская жизнь также услож-
нилась, объем сделок (купли-продажи, займов, аренды) вырос. Диплома-
тические документы, разного рода указы, наказы, грамоты, отписки вое-
вод потребовали создания системы их хранения. Нужда в них все росла.
32
РАЗДЕЛ I. ИНСТРУМЕНТАРИИ
Создавались первые архивы. Число сохранившейся, несмотря на опусто-
шительные пожары, документации, начиная с XVI века, стремительно уве-
личивается.
Наш древнейший законодательный акт — Русская Правда. Объем ак-
товых источников уже по XVII веку огромен. Значительная часть его и по
сей день не введена в научный оборот, то есть не использована истори-
ками: не опубликована, не проанализирована и даже в кратких выдержках
не зафиксирована в научных работах историков. Основным центром акто-
вых источников по истории России до XVIII века является Российский го-
сударственный архив древних актов (РГАДА) в Москве.
Огромен массив источников по истории России XVIII—XIX веков в РГИА
(Российском государственном историческом архиве в Санкт-Петербурге).
Без обращения к этому архиву ни одна диссертация по данному периоду
не может быть написана. Как архив истории классовой борьбы первона-
чально формировался ЦГАОР — ныне ГАРФ (Государственный архив Рос-
сийской Федерации), содержащий колоссальный объем материалов по
истории Советского государства и его внутренней политики. Мне дове-
лось заниматься в студенческие годы в этом архиве личными делами де-
кабристов, а в недавние годы — фондом НКВД, по-прежнему частично
ограниченным в выдаче. РГАЛИ и отделы письменных источников РГБ и
РНБ (СПб.), ГИМа также очень богаты историко-культурными сведениями.
Архивы Российской армии и Министерства обороны незаменимы для во-
енных историков. Да и в любом областном городе всегда есть как мини-
мум два госархива: Госархив данной области (материалы досоветской и
советской истории края) и госархив социально-политической истории
области (в прошлом обкома КПСС) по партийно-советской истории обла-
сти. А кроме того, всегда интересны ведомственные архивы УВД и ФСБ,
вузов, других учреждений.
В нашу эпоху тотального упрощения и стандартизации число истори-
ков, занимающихся допетровскими источниками, будет падать. Оно и
сейчас очень невелико. Прежде всего это связано со все увеличиваю-
щимися трудностями работы с древнерусскими текстами. Пропасть меж-
ду человеком XXI века и человеком XVII века сильно выросла за после-
дние 100 лет. Трудоемкость простого прочтения и подготовки к публикации
рядового царского наказа воеводе, «памяти» из Разрядного приказа, че-
лобитной обычного купца, статейного списка вернувшегося из посольства
дьяка, то есть любого ординарного документа допетровской эпохи, неверо-
ятно выросла. Чтобы войти в систему связей, отношений, взглядов и вер-
ного понимания документов XVII века, надо положить жизнь. То есть всю
свою жизнь заниматься только этой эпохой, вживаясь в плотную ткань
быта и вникая в мелочи. Такой уход от современности чреват нищетой,
потерей социальной ориентации и престижа в современном обществе.
33
ВИКТОР БЕРЛИНСКИХ. РЕМЕСЛО ИСТОРИКА В РОССИИ
Один мой знакомый член-корреспондент РАН на восьмом десятке лет
помнит по именам всех дьяков в приказах московского царя XVI века. Но
он взращен советской академической системой, сейчас уже разложив-
шейся. Новых подвижников завербовать не удастся, поскольку трудовые
затраты здесь не окупятся. Историкам XIX века было гораздо легче рабо-
тать с допетровскими источниками. Они их лучше и быстрее нас понима-
ли. Не случайно любимая историческая эпоха В.О. Ключевского — имен-
но XVII век.
Для нас в связи с глобальным отстранением от допетровской эпохи
поэтически и музыкально сейчас звучат сами названия обычных типовых
документов того времени. Вспомним, что по делам судебным процесс
начинался жалобницей или челобитной. За ответчиком посылался пристав
с приставной памятью. Если ответчик отдавался на поруки, бралась поруч-
ная запись. Срок ответчику назначался срочной грамотой. В случае неяв-
ки ответчика давалась зазывная грамота. В случае неявки истца на него
давалась грамота бессудная, по которой его могли схватить и доставить
в суд. Сама процедура суда записывалась в судный список, который, вы-
даваясь ответчику, получал название правой грамоты. Всякое показание
на суде именовалось сказкой. Крестьян обязывали подчиняться владель-
цу грамотами послушными и вводными (вводящими во владение). И так
далее и тому подобное. Уходя в глубины истории и русской речи, историк
ощущает свое родство с той эпохой, возникают определенные эмоцио-
нально-чувственные отношения. Вживаясь в дальнюю эпоху, ученый ста-
новится лично пристрастен: у него появляются любимые и нелюбимые
исторические деятели. Такого рода личностное вживание в прошлое очень
полезно для науки и плодотворно для талантливого профессионала. Свой
интерес и любовь к прошлому человек в этом случае может передать на
страницах своих трудов читателю. Конечно, чувство меры и научная объек-
тивность обязаны сохраняться. Но порой постичь древний источник изнут-
ри может лишь тот, кто войдет внутрь документа и встанет на краткое вре-
мя рядом с автором. Такое духовное родство необычайно плодотворно.
В связи с быстрой бюрократизацией государственного аппарата Рос-
сии в XVIII — XX веках число актов сохранившегося делопроизводства цен-
тральных и местных (в основном губернских) органов власти беспример-
но велико. Но с усложнением чиновничьей структуры и формализацией
этикета любой бумаги реальная жизнь России в них отражается лишь
очень частично, порой искаженно и крайне дробно в каких-то своих слу-
чайно-структурных элементах. Между тем историки России к началу XX века
твердо уяснили себе вслед за С.М. Соловьевым, что архивные источники
следует считать главным и преобладающим родом исторических источни-
ков. Сие стало чревато целым рядом последствий. История России, стра-
ны, общества и народа превратилась в подавляющем большинстве исто-
34
РАЗДЕЛ I. ИНСТРУМЕНТАРИЙ
риописаний XX века в историю государственного аппарата Российской
империи — Советского Союза, хитросплетений внутренней и внешней
политики правительства и тому подобное.
Народ, общество и живые реальные люди все более выпадали из сфе-
ры интересов русского историка. Они не обеспечивались документальной
Источниковой базой. Воспоминания, записки, дневники, письма, другие
частные семейные материалы XIX века только-только историзовались в
конце XIX — начале XX века, как великий пожар Октябрьской революции
сдул образованные классы общества в сторону, поставил под подозрение
все гуманитарные ценности прошлого. А террор сталинской эпохи вооб-
ще отвратил основную часть образованного общества от писания искрен-
них дневников, писем и воспоминаний. Частная жизнь простого человека
по сути надолго осталась под спудом. Ее потаенное течение в значитель-
ной мере невосстановимо. И все же вслед за актовым материалом треть-
им по значимости источником по русской истории следует назвать имен-
но письма (начиная, вероятно, с XVI века — переписки Ивана Грозного с
Андреем Курбским), жития святых, дневники, записки иностранцев о
России, столь ценные для нас своим психологическим отчуждением и
неприятием русской жизни, огромный пласт мемуарной литературы, та-
кой субъективной и личностной, и прочие материалы семейных архивов.
Интерес к такого рода документам за последние два десятилетия сильно
вырос. Антропологически ориентированную историю невозможно писать
без материалов личной жизни человека.
Письменные источники сильно сужают взор исследователя, делают его
традиционным, стереотипным, нередко общественно малоинтересным.
Свежий подход к любой теме заключается, во-первых, в умении поставить
источникам нетрадиционные и неожиданно новые вопросы, а во-вторых,
в широком привлечении данных из соседних областей знания («сопряже-
ние далековатых идей») и привлечения или создания качественно новых
источников. Яркий пример — устная история, расцветшая таким пышным
цветом в XX веке, которая является одновременно и методом, и источни-
ком, и исследованием.
Фольклор (предания, былины, сказки), произведения древнерусской
литературы и литературы позднейших эпох — все это также замечатель-
ные и оригинальные материалы для современного историка. Но специфи-
ка анализа и вычленения из такого рода материалов исторической со-
ставляющей требует от историка широкого гуманитарного кругозора и
некоторой филологической подготовки. Многие этим не обладают.
Данные археологии и этнографии хоть как-то позволяют историкам
Уходить от неизбежной ограниченности и однообразности письменных
источников. Влияние их на историю подобно морскому прибою. Периоды
масштабного расширения базы данных, многочисленных экспедиций и
35
ВИКТОР БЕРЛИНСКИХ. РЕМЕСЛО ИСТОРИКА В РОССИИ
раскопок чередуются с периодами упадка и утраты влияния на труды спе-
циалистов по отечественной истории. Стены между этими дисциплинами
и окружающим миром по мере их профессионализации сильно выросли.
Целый ряд вспомогательных исторических дисциплин: палеография,
метрология, геральдика, нумизматика, ономастика и генеалогия — не-
сет свои дары в копилку историка, сумевшего овладеть ими хотя бы в
малой мере.
Чрезвычайно важно отнестись к источнику как части прошлой эпохи,
а не самостоятельному целому. Вырванный из контекста эпохи, любой
источник мертв. В этом главная беда антиисторичности гигантских собра-
ний аристократов в археологии и этнографии.
Лев Карсавин, один из немногих русских историков, осмысливавших
теорию ремесла историка, писал в 1920 году на огненном разломе эпох
(историзм захлестнул все общество и даже «улицу»): «Через источник, как
часть минувшего, мы вживаемся в единство этого минувшего и, познавая
часть, в ней уж познаем и целое. Поэтому принципиально работа над
источником ничем не отличается от всякой иной работы историка; реаль-
но — это та же самая историческая работа со всеми ее особенностями...
изучение источника... лучшая школа для всякого занимающегося истори-
ей»7. Историк может остаться специалистом сугубо по источникам и най-
ти свое место в источниковедении — очень достойной, нужной и очень
трудоемкой отрасли исторической науки. Эта тихая работа в архивах, биб-
лиотеках, музеях не сулит громкой славы и высоких наград, но необходи-
ма в науке как фундамент зданию.
В ходе внешней критики источника (определения его подлинности, да-
тировки, места происхождения, авторства, отношения к другим источникам)
растет и параллельно идет его внутренняя критика (сопоставление с дру-
гими источниками, его анализ и уяснение занимающих историка фактов).
Все это должно увенчаться верным пониманием источника, изложенным
историком в своей интерпретации в научно-исторической работе.
Такова условная схема движения историка от источника к результату.
Многое здесь происходит автоматически и подсознательно. По теориям
еще никто не научился приемам и навыкам научной работы. Все это по-
стигается в практике конкретно-исторического исследования.
Французские историки, вероятно, уже целое столетие настойчиво го-
ворят нам о том, что каждый историк изобретает и создает свой источник.
Следовательно, картина, созданная его пером, глубоко субъективна и
имеется лишь в его воображении. В этом есть элементы здравого смыс-
ла. Ведь каждый историк формулирует свою тему и проблему исследова-
ния на основе личного интереса. Он о чем-то вопрошает прошлое от
имени современности. То, что нам и обществу неинтересно, мы и не
спрашиваем. Но ведь мы не навязываем свои проблемы источникам про-
36
РАЗДЕЛ I. ИНСТРУМЕНТАРИЙ
шлого, объективно существующим независимо от нашей воли. Мы лишь
подходим к этим источникам с новой точки зрения, с которой раньше ис-
торики к ним не подходили, и поэтому заставляем эти источники раскры-
ваться по-новому.
Как примиряюще подметил А.Я. Гуревич, «в этом смысле историк дей-
ствительно как бы создает свой предмет, но этот предмет возникает лишь
тогда, когда источник откликается на наш вопрос, когда удается посред-
ством подстановки нового вопроса по-новому раскрыть те глубины, кото-
рые теряются в источниках»8.
Итак, главный инструмент историка в работе с источниками — его лич-
ный наработанный опыт. А кроме всего прочего, нужно уметь пошире
взглянуть на мир, Россию, зарубежную историческую науку. Как яростно
высказался Люсьен Февр, «история использует тексты — не спорю. Но —
все тексты. А не только архивные документы, получившие, как сказал не-
кто, особую привилегию на поставку оторванным от действительности
историкам всего их позитивного материала: имен, мест, дат... А и стиха,
картины, пьесы: все это тоже источники, свидетельства живой человечес-
кой истории, пронизанной мыслью и призывом к действию»9.
История — это наука не просто о прошлом, а о прошлом человечества.
История — это наука о человеке, а не о вещах, явлениях, взглядах. Чело-
век же прошлого напитывал собой эпоху целиком.
37
ВИКТОР БЕРЛИНСКИХ. РЕМЕСЛО ИСТОРИКА В РОССИИ
§ 1.4. О методах исторической науки
Я помню все в одно и то же время,
Вселенную перед собой, как бремя
Нетрудное в протянутой руке,
Как дальний свет на дальнем маяке,
Несу, а в недрах тайно зреет семя
Грядущего...
Анна Ахматова. Творчество
1959 год
В основной массе современных диссертаций авторы, говоря об ис-
пользованных методах исследования, стереотипно пишут: сравнительно-
исторический, историко-генетический, типологический, описательный,
ретроспективный и статистический. Это стало общим местом. Использо-
вал автор эти методы или нет — неважно. Раз он написал мало-мальски
связную диссертацию, значит, что-то все же использовал.
Гораздо реже упоминают у нас биографический и историко-психоло-
гический методы. Первый долго подозревался в популяризаторстве — то
есть ненаучности, а традиция второго после М.О. Гершензона и Е.В. Тар-
ле практически вымерла.
Между тем все указанные методы использовали ученые-историки в
России и 100 и 200 лет назад. Но изменения в методах науки очевидны.
Что же изменилось? Прежде всего теория познания. Та научно-мыслитель-
ная структура дисциплины, в рамках коей и перемещается действующий
историк-практик. Позитивизм XIX века, очень добротный и уверенный в
себе, сменился марксистско-советским позитивизмом XX века (эпохой
крутых зигзагов и шараханья от собственной тени).
Позитивизм XX века очень мало интересовался самим историком —
винтиком гигантского механизма великих строек социализма. Априори
считалось, как и в предыдущую эпоху XIX века, что человеческий ум и ин-
теллект — это довольно простой технический аппарат, служащий для эле-
ментарного отражения и усвоения внешних фактов действительности. Но
зато и все, что выдавал идеологически верный Советской Родине историк,
отождествлялось с сутью вещей, эпох, событий классовой борьбы. Очень
убедительно смотрелись всяческие схемы, рубрики, классификации, пе-
риодизации, таблицы (социологизм). Именно в них видели дух научности,
а не декоративный элемент исторического описания. Сами же историчес-
кие описания, считалось, объективно и четко должны передавать истин-
ный ход событий, реальные картины мира, законы движения и сосуще-
ствования исторических реалий.
38
РАЗДЕЛ I. ИНСТРУМЕНТАРИЙ
Период рефлексии исторической науки России начала XX века, когда
она в лице своих ведущих деятелей (В.С. Иконникова, С.А. Лаппо-Дани-
левского, Н.И. Кареева, Л.П. Карсавина) попыталась оценить свое поло-
жение в обществе, научном мире, провести ревизию своего научного арсе-
нала средств и методов работы, бесследно канул в Лету уже в 1920-е годы.
С молчаливого согласия ведущих советских историков это течение в на-
уке считалось как бы и не бывшим. Дело вовсе не в идеализме философ-
ской основы воззрений русских историков, из-за чего их книги, статьи
просто невозможно было использовать в стране официально победив-
шего исторического материализма. Дело в том, что любая самостоятель-
ная творческая основа или собственная теория исторической науки
могли только помешать партийному руководству наукой. Готовые мар-
ксистско-ленинские и сталинские схемы, темы и проблемы научно-исто-
рических работ, а также их выводы диктовались властью заранее. Изящ-
ной фактологией требовалось припудрить уже готовые каркасы.
Любопытно, что старомодный позитивистский закал и тип мышления
легко разглядеть в мировоззрении Ленина, Сталина, в партийных установ-
ках последующих советских вождей. Позитивистская теория прогресса —
основа всех основ. Непрерывно восходящая линия движения науки, совет-
ского народа от пятилетки к пятилетке в конце концов приведет к постро-
ению коммунизма вначале в СССР, а затем во всем мире. Рост населения,
городов, строек (при увлечении статистикой мы особенно любим сравне-
ния с 1913 годом), технической мощи — все это представало в виде свое-
образной спирали, устремленной в небо. Соответственно и историю Руси
с IX века, Античности, западного Средневековья видели в совершенно ином
ракурсе, чем до 1917 года. Для линии непрерывно восходящего развития в
огромном море фактов выискивались те, которым можно было поставить
положительную оценку по марксистской шкале. Все остальные игнориро-
вались. Рост классовой борьбы, смена экономических формаций, любовь
К Родине и приоритеты России во всех областях науки, укрепление мощи
страны и кризисы царизма, положительная внешняя политика и отврати-
тельная внутренняя политика — все это было незыблемым в конечных оцен-
ках, известных историкам еще до начала их исследований. Когда линия
партии по ряду вопросов круто менялась, то историков об этом информи-
ровали своевременно. Они обязаны заранее знать конечные выводы.
Многие элементы той эпохи здесь я, к сожалению, утрирую и упро-
щаю. Реалии, как всегда, сложнее теории. Археологи и историки Древней
руси нередко свободно, занимаясь конкретной темой, выдавали ритуаль-
ные ссылки на вождей, приводя в систему огромный исторический фак-
тах. История отдельных людей, архитектурных сооружений, битв предста-
вала порой ярко, образно и внутренне очень достоверно. Но мы говорим
0 судьбе теории исторического познания в советскую эпоху.
39
ВИКТОР БЕРЛИНСКИХ. РЕМЕСЛО ИСТОРИКА В РОССИИ
Между тем путь самого простейшего исторического описания по лю-
бой теме идет от поиска нужных документов (первичных источников), че-
рез их накопление и анализ — к классификации и синтезу.
Впрочем, нередко сама постановка темы предопределяет подбор фак-
тов, которые и анализируются под заранее намеченным углом зрения. В
некотором смысле в такой работе фактаж уже не собирается и даже не
формируется, а создается по заранее определенным мыслительным кон-
струкциям самим историком. Замечу, что я не имею в виду откровенные
фальсификации и заказные работы политического характера. Нацио-
нальные и культурные традиции, научные школы существенно формиру-
ют тропы и приемы нашей мысли. Живой исторический материал порой
раскладывается в готовые застывшие формы умирающей научной тради-
ции. Внутреннее развитие науки стремится к обновлению ее, а все техни-
ческое оснащение науки: прежняя тематика и проблематика исследова-
ний, старомодные приемы работы, отжившая терминология, устаревшая
специализация и дробление научных областей знания — этому активно
препятствует, тянет назад.
Главный результат засилья старых форм в науке (и прежде всего от-
жившей системы терминов и понятий) состоит в том, что они сдвигают
разновременные и разнохарактерные явления и черты жизни человека в
одну плоскость, статическую, жестко фиксированную систему. Исчезают
реальная жизнь и динамика развития. Примеров такого рода терминов
множество: античная цивилизация, Средневековье, общественно-эконо-
мические формации, менталитет, исторический факт...
Каждый исследователь наобум вкладывает в такого рода понятия
(внутренне очень аморфные и неопределенные) то, что ему удобно и вы-
годно. В результате очень часто применение этих и других терминов
(свежевыдуманных и почти никому не понятных) носит спекулятивный ха-
рактер. Это не значит, что научный язык в современной исторической на-
уке невозможен и не нужен. Это лишь значит то, что осмысленность упот-
ребления понятийного аппарата историком должна сильно возрасти. И
там, где историк может обойтись без общих, невыразительных, затертых
и псевдонаучных терминов, лучше обойтись без них. Настоящая научная
речь щеголяет не цветистыми фразами, а внутренней логикой раскрытия
проблемы, блестящей мыслью, замечательным образом и глубиной науч-
ного синтеза.
И все же следует помнить, что наш научный язык — это не только «ар-
хив старинной науки», по словам Р.Ю. Виппера, но также аппарат и сред-
ство новой науки, энергично двигающейся вперед10.
Вернемся же к теории прогресса, столь важной для позитивистов,
современных неопозитивистов и большинства историков других направ-
лений. Представляется, что, абсолютизируя сами понятия «эволюция»,
40
РАЗДЕЛ I. ИНСТРУМЕНТАРИЙ
«изменения», «развитие», наша наука изучает прошлые эпохи только по
хронологической вертикали. Но создание комплексных исследований
общества по горизонтали (чем и сильна французская школа «Анналов») не
менее плодотворно. Остановленное время: один день или один год в жиз-
ни нации, города, деревни — выявляет массу качественно новых матери-
алов. Воссоздание не рухнувших структур, а мощного буйства красок,
бурно живущего миропорядка. Вживаясь в это внутреннее единство, ис-
торик находит факты, явления, структуры реальной жизни, более долго-
временные, чем жизнь одного поколения или даже исторической эпохи.
Так, например, в жизни русского крестьянства XVII — начала XX века были
устойчиво сохранявшиеся формы жизни, орудия труда, взгляды, поверья,
былины, элементы семейного воспитания и отношения к женщине и мно-
гое-многое другое.
Острую критику позитивизма еще в эпоху его расцвета дал поэт и тон-
кий филолог-мыслитель Осип Мандельштам в очерке «О природе слова»:
«Наука, построенная на принципе связи, а не причинности, избавляет нас
от дурной бесконечности эволюционной теории, не говоря уже о ее вуль-
гарном прихвостне — теории прогресса. Движение бесконечной цепи яв-
лений, без начала и конца, есть именно дурная бесконечность, ничего не
говорящая уму, ищущему единства и связи, усыпляющая научную мысль
легким и доступным эволюционизмом, дающим, правда, видимость науч-
ного обобщения, но ценою отказа от всякого синтеза и внутреннего строя».
Лучше не скажешь!
Наверное, самое для нас печальное в теории прогресса, не совмести-
мой с исследованиями прошлого по горизонтали, — это навязанный нам
утопизм мировоззрения. Лучшее, в соответствии с идеями прогресса,
всегда лежит впереди — в будущем. Настоящее и прошлое навсегда уми-
рают. Они лишь своеобразное удобрение грядущего райского сада. Такого
рода пренебрежительное отношение к прошлому как допотопной эпохе
очень сильно укрепилось в обществе. Самостоятельной ценности любая
прошлая эпоха в связи с этим не имеет. Она лишь преддверие, предпо-
сылка, еще одна ступенька к будущему.
Пренебрежение к прошлому закрывает единственную дверь к его целос-
тному пониманию и изучению. Мир, в котором жили, не нужен историку.
Теряется оправдание исторических интересов. Возрастает роль социоло-
гических изысков, общественно-политических и экологических доктрин.
Знаменитая фраза М.Н. Покровского, вождя советской науки 1920-х —
начала 1930-х годов: «История — это политика, опрокинутая в про-
шлое» — венец марксистской вульгаризации теории исторического
познания и прогресса.
Очень сильно при этом снижается ценность и настоящего. Параметры
последнего сильно сужены. Самостоятельной значимости оно также ли-
41
ВИКТОР БЕРЛИНСКИХ. РЕМЕСЛО ИСТОРИКА В РОССИИ
шается. Углубленного изучения настоящего как единственного наследника
и хранителя достояния всех прошлых эпох не требуется. Настоящее не
развертывается историком масштабно и структурно, как свернутая палат-
ка, а лишь считается своеобразной точкой отсчета.
Очень назидательно задачу отмены деления историками мира на
прошлое, настоящее и будущее поставил Лев Карсавин в своей заме-
чательной христианской утопии идеального изучения прошлого. Последнее,
по мнению автора, достижимо лишь во всевременном и всепространствен-
ном реальном синтезе исторического развития целиком. «Развертываю-
щийся ныне перед нами во времени и пространстве процесс, удручающий
нас видимым погибанием и умиранием, должен стать для нас реальным
во всей конкретности... А это возможно, только если “мы изменимся”,
если преодолеем пространство, если “небеса совьются в свиток”, а вре-
мя преобразится в вечность»11. Красота этой мысли историка потряса-
ет. К сожалению, в реальности сие недостижимо. Но вспомним, что со-
временники упрекали Карсавина за манерно-изысканный стиль речи.
Впрочем, в 1920 году, когда автор писал эти свои строки, многие мане-
ры отпали сами собой.
Возвращаясь в сегодняшний день, все же отметим, что любым объек-
том исторического изучения всегда является лишь прошлое. Но прошлое
историку непосредственно не дано. И даже пережитые им годы существу-
ют в его памяти как бледная цепь отрывочных событий, странных образов,
бледных остатков прошлого. Как метко выразился поэт Иосиф Бродский,
«мы, оглядываясь, видим лишь руины. Взгляд, конечно, очень варварский,
но верный».
Отвлекаясь от самых общих моментов теории исторического познания,
следует сказать несколько слов и о технических приемах исследования.
Основных путей здесь всего два: опытный и творческий. Существует рез-
кая грань между научным анализом и практикой конкретного исследования
(своеобразные опыты с памятниками истории в любых формах), с одной
стороны, и творческо-интуитивным постижением истины — с другой.
Редкий историк способен сочетать в себе в равной мере таланты прак-
тика и теоретика. Но стремиться к соединению в собственной персоне
хоть каких-то элементов недостающих ему качеств историк обязан. Чело-
век действительно познает мир двумя разными способами. Практик под-
считывает, классифицирует, накопляет факты, явления, устанавливает
закономерности и общие черты. Теоретик же, наподобие молнии, пронза-
ет мыслью толщу научных реалий и совершает открытия. Метод его рабо-
ты сродни творчеству поэта, художника, основателя мировой религии. Те-
оретик прозревает внезапно сам и вносит яркий свет истины в мир науки.
Но любая общая идея такого рода зреет очень долго, требует много-
летних усилий многих специалистов-практиков, накопления огромного
42
РАЗДЕЛ I. ИНСТРУМЕНТАРИЙ
материала в науке и обществе. Только в этом случае она внезапно родит-
ся сама и будет воспринята ученым миром.
Практики же, неутомимо работая с первичными источниками, не про-
сто их накапливают. Сравниваются исторические явления у разных наро-
дов в разные эпохи. Здесь очень уместен метод аналогии. Рождаются
интересные научные гипотезы, которые могут со временем подтвердить-
ся и перейти в разряд уважаемых теорий. Но даже если они со временем
отбрасываются, они уже двинули науку вперед.
В идеале историк, накапливая все больше материалов и фактов, пере-
ходит постепенно от частного к более общему, а затем и к самому обще-
му. Классифицируя, схематизируя, выявляя корни и причины событий (ге-
незис явления), историк приходит к обобщающим умозаключениям. Такой
метод перехода от частного к общему именуется индукцией. Возможен и
обратный ход работы исследователя: от самых общих процессов, глобаль-
ных событий автор постепенно переходит вначале на средний, а затем
самый низший этаж своего исторического сооружения. Так, исследуя вой-
ну, он может вначале говорить о политике государства, а в конце концов
взять реальную семью обыкновенного солдата и показать выпукло ее
жизнь в деталях. Такой метод исследования — от общего к частному —
именуется дедукцией. В чистом виде вполне осознанно все эти и другие
методы и приемы никогда не применяются.
Историк комбинирует, приспосабливается к собранным источникам,
поставленной проблеме, пытаясь ее решить и заходя с разных сторон. Все
это вполне нормально, так же как и упрощения и обобщения. Ведь любая
статья или книга хорошего историка чем-то похожа на живописный холст
художника. Последний, обращаясь к природе или человеку, вкладывает в
картину свое понимание зеленого луга или лица красавицы. Что-то он
упрощает и затушевывает, что-то передает более грубо, сочно и ярко.
Портрет человека становится решительно не похож на его фотографию.
Но внутренняя сущность изображенной персоны или ее эпохи прорывает-
ся очень ярко. То же и с работой историка. Абсолютно все он изобразить
и обобщить не сможет никогда. Какие-то явления он опускает заранее, а
какие-то фокусирует и углубленно анализирует. Получается тоже своеоб-
разная картина, в отличие от живописи довольно быстро устаревающая.
Открытия, прорывы и революции в других науках (ведь все они разви-
ваются далеко не равномерно) оказывают часто сильное влияние на ис-
торию и ее методы. Достаточно вспомнить открытия Дарвина, революцию
в физике, взлет астрономии. И все же арсенал методов, приемов и форм
Работы историка прежде всего сильно зависит от личности самого иссле-
дователя.
Что одному здорово — то другому смерть! Как костюм в ателье под-
гоняется по фигуре, так с течением времени историк распознает свои
43
ВИКТОР БЕРЛИНСКИХ. РЕМЕСЛО ИСТОРИКА В РОССИИ
сильные и слабые стороны, свои склонности и пристрастия. Исходя из
этого, стоит развивать те индивидуальные методики, которые потенциаль-
но наиболее успешны. Но чтобы их выделить, необходимо позаниматься
со всем комплексом исторических методов. И делать это стоит вживую —
в реальных исследованиях.
Приложение
Р.Ю. Виппер
КРИЗИС ИСТОРИЧЕСКОЙ НАУКИ (ОТРЫВОК)
Бывают эпохи, когда хочется сказать как раз обратное: не история учит
понимать и строить жизнь, а жизнь учит толковать историю. Такую эпоху мы
сейчас переживаем.
Наш жизненный опыт и в крупном, и в мелком необычайно обогатился.
И наши суждения о прошлом, наши исторические мнения приходится все
пересматривать, подвергать критике и сомнению, заменять одни положе-
ния другими, иногда обратными. История из наставницы стала ученицей
жизни.
В самом деле, вот вам группа фактов, под давлением которой мы на-
ходимся. Мы были участниками, частицами великого государственного
тела, ныне более не существующего. Мы притягивали историю для объяс-
нения того, как выросло Русское государство и чем оно держится. Теперь
факт падения России, наукой весьма плохо предусмотренный, заставляет
историков проверить свои суждения. Он властно требует объяснения; надо
найти его предвестия, его глубокие причины, надо неизбежно изменить
толкования исторической науки.
... Конечно, мы находились под невольным незаметным для нас воздей-
ствием жизни. В европейском мире было сравнительно тихо, если не счи-
тать окраин, какого-нибудь Балканского полуострова, не было ни войн, ни
переворотов; продолжались одни и те же состояния — вот о них-то мы и
говорили в наших исторических курсах. Эти длительные состояния мы счи-
тали самым важным моментом в изучении эпох прошлого.
Наши научные понятия и приемы находили себе поддержку еще в свое-
образных житейских предрассудках. Европейские общества отвыкли от
войн, и хотя всюду была введена всеобщая воинская повинность, громад-
ное большинство людей разучилось владеть оружием. Все тяготились и
военной повинностью, и тяжелыми налогами, служившими военному бюд-
жету. Из этого недовольства создался страх перед войной.
44
РАЗДЕЛ I. ИНСТРУМЕНТАРИЙ
... Именно над этим-то закосневшим в своих предрассудках обществом,
заснувшим над поверхностью клокотавшего вулкана, и стряслась двойная
беда — война и социальная революция, а последняя есть тоже война, толь-
ко распыленная, зато еще более беспощадная! Теперь мы все увидали, что
уже давно существуем среди всеобщей войны, что все наши жизненные
усилия служили войне, были результатом все возраставшей, жестокой кон-
куренции.
Источник:
Виппер Р.Ю. Кризис исторической науки. Казань, 1921.
45
ВИКТОР БЕРЛИНСКИХ. РЕМЕСЛО ИСТОРИКА В РОССИИ
§ 1.5. Философия истории
Жизнь — без начала и конца.
Нас всех подстерегает случай.
Над нами — сумрак неминучий,
Иль ясность Божьего лица.
Но ты, художник, твердо веруй
В начала и концы. Ты знай,
Где стерегут нас ад и рай.
Тебе дано бесстрастной мерой
Измерить все, что видишь ты.
Твой взгляд — да будет тверд и ясен.
Сотри случайные черты —
И ты увидишь: мир прекрасен.
Познай, где свет, — поймешь, где тьма.
Пускай же все пройдет неспешно,
Что в мире свято, что в нем грешно,
Сквозь жар души, сквозь хлад ума.
Александр Блок. Возмездие
1911 год
Сам вектор человеческой жизни постоянно нацелен на будущее. Каж-
дый момент настоящего, по меткой мысли Ортеги-и-Гассета, неразрыв-
ными нитями связан с грядущим. Жить — значит действовать без пере-
дышки. Чтобы достичь чего-либо в будущем, человек приводит в действие
свою память и прошлый опыт свой, семьи, знакомых, страны, мира... На
мгновение прошлое конструируется как желаемое будущее. То есть каж-
дый человек, в какой-то мере, историк поневоле. Из любителей форми-
руются профессионалы.
В своих основных элементах любая философия истории личностна.
Она вырабатывается индивидуально и остро необходима историку, как
свет далекого маяка — мореходу. Самым тесным образом личные фило-
софские установки исследователя связаны с его прагматической жизнен-
ной философией и стратегией, выработанной в юности.
Очень часто каких-то определенных философско-исторических уста-
новок у самого историка нет. Но это не значит, что бессознательно он ими
не руководствуется в своей деятельности.
Последователи какой-то определенной философской системы (Яспер-
са или Ницше, к примеру) встречаются среди историков крайне редко.
Обычно историки, в меру своего гуманитарного кругозора, знакомятся на
ходу (на бытовом уровне) с определенными идеями, понятиями, обрыв-
46
РАЗДЕЛ I. ИНСТРУМЕНТАРИЙ
ками философских систем, модных во времена их молодости, и неволь-
но заимствуют, понемногу из разных источников, для своего мировоззре-
ния. Но, как правило, получается вовсе не винегрет, а сплавленный вое-
дино личностью прочный каркас наукологического менталитета. Такого
рода каркас чаще всего обладает набором довольно типичных для пред-
ставителей одного поколения взглядов, установок, схем восприятия.
Впоследствии такого рода ментальная основа личности меняется очень
слабо или вообще не меняется. Думается, что историки — одна из самых
консервативных по своему образу мысли социальных групп общества. Это
своего рода профессиональная болезнь.
Устремленность всех рабочих интересов историка в прошлое выраба-
тывает волей-неволей элемент своеобразного «умильного» отношения к
людям, вещам, эпохам своих исследований. Влюбленность в предмет
занятий — дело неплохое. Она помогает вживанию в среду, пониманию
личности и хода жизни того давнего времени. Но одновременно с углуб-
ленностью занятий приходит непременная идеализация прошлого. Скла-
дывается на уровне подсознания впечатление, что «золотой век» все же
был позади. Ни массовые казни христиан в Древнем Риме, ни ночные
расстрелы в тюрьмах НКВД 1937 года не смущают историка. Бурное ки-
пение эпохи воспламеняет порой достаточно дряблый и сухой дух иссле-
дователя. Он начинает жить прошлым, подпитываясь, как вампир, живой
кровью давно сгинувших эпох. Настоящее при этом воспринимается как
некая помеха профессиональной жизни: не дают денег на раскопки, не
печатают статью или книгу, не пускают на конференцию...
Вырабатываются привычки желчного осуждения форм современной
жизни, поскольку нити связей с ней рвутся. Иногда теряется социальная
адаптация в обществе. Здесь очень велика роль семьи, которая содержит
этого заблудшего профессора-несмышленыша (лет эдак в 60—70) и нян-
чится с ним. Отсюда множество баек и легенд про старых ученых. Одна ува-
жаемая исследовательница, например, якобы отказалась принимать из рук
Б.Н. Ельцина (тогда президента) Государственную премию, заявив: «Из рук
антихриста ничего не возьму». Другой 70-летний член-корреспондент РАН
с искренней тревогой говорил мне, что нередко просыпается в холодном
поту от сна, в котором его с почетом отправляют на пенсию. Третий до 55
лет жил вдвоем с няней, опекавшей его с рождения. Погружение этих лю-
дей в прошлое нередко меняет их образ мысли, который становится непри-
вычным для нас. Замечу, что я говорю о жизни настоящих историков, а не
дельцов от науки. Для последних все эти страхи в принципе нереальны.
Но и настоящие ученые довольно редко целиком и полностью уходят
в мир прошлого. Скорее, осуществляют какие-то элементы ухода. Реаль-
но же плотная профессиональная среда общения, инфраструктура нашего
тяжелого быта, семья хорошо держат на плаву историков-профессиона-
47
ВИКТОР БЕРЛИНСКИХ. РЕМЕСЛО ИСТОРИКА В РОССИИ
лов. И все же нарастание отрыва от современности после 60 лет идет
стремительными темпами. Система научных воззрений, знаний и навыков
прочно консервируется. Вход кардинально новых, глубоко оригинальных
и качественно свежих идей прекращается уже где-то лет после 40. Меж-
ду тем 50, 60, а нередко и 70 лет — это пик признания заслуг хорошего
историка, время достижения им командных высот в науке, получения на-
град, премий, формирования учеников. Но историк-профессионал наи-
более интересен для науки в возрасте где-то от 30 до 50 лет. Тогда он ре-
ально двигает науку своими свежими и оригинальными идеями, яркими
нешаблонными работами. С признанием его заслуг он становится свое-
образным тормозом для новых поколений, пытающихся создать нечто
качественно иное. Думается, что период акме — наивысшего духовного,
интеллектуального и физического расцвета для историка — это возраст
примерно около 45 лет. По христианской традиции это — 33 года. Но сей-
час человечество взрослеет медленно, а живет дольше. Гуманитарии вдо-
бавок как ученые созревают тихо.
В отличие от XVIII и XIX веков в науке одновременно работают сейчас
не два (как тогда), а три поколения историков: внуки, отцы и деды. При-
мерный средний возраст каждого из поколений: 25, 50 и 75 лет. Цифры эти
относительны. Иногда разрыв между конкретными людьми, принадлежа-
щими к соседним поколениям, может быть и 10, и 20, и 30 лет. Система
профессиональных личных связей и конфликтов между этими тремя по-
колениями историков, одновременно действующими в науке, сложна, но
интересна. Здесь действуют отношения не только наставник—ученик, на-
чальник-подчиненный, но и множество других факторов и социальных
контактов: родственник, шахматист, мужчина—женщина, друг—враг..
Следует подчеркнуть, что смена власти одного поколения в науке дру-
гим, как правило, довольно отчетливо видна окружающим. Философско-
историческая основа менталитета нового поколения в науке чаще всего,
отталкиваясь от поколения отцов, отрицает многие существенные и
кардинальные основы философии истории последних. Это позволяет
им создать собственные прорывы в науке. Условно смену поколений в
российской историографии за последние триста лет можно изобразить
следующим образом, ограничиваясь двумя-тремя знаковыми фигурами
в каждом поколении.
Первое поколение: Г. Байер — В. Татищев; второе: Г. Миллер — М. Щерба-
тов — И. Болтин; третье: А. Шлёцер — Н. Карамзин; четвертое:
И. Эверс — М. Каченовский — М. Погодин; пятое: а) Т. Грановский —
К. Кавелин — С. Соловьев; б) К. Бестужев-Рюмин — Б. Чичерин — А. Ща-
пов; шестое: В. Ключевский — В. Семевский — В. Иконников; седьмое:
а) П. Виноградов — С. Платонов — П. Милюков; б) М. Покровский —
Н. Марр; восьмое: а) Е. Тарле — Б. Греков — Б. Романов; б) Н. Дру-
48
РАЗДЕЛ I. ИНСТРУМЕНТАРИЙ
хинин — М. Нечкина; девятое: Е. Косминский — М. Тихомиров — Л. Че-
репнин; десятое: А. Зимин — Л. Гумилев — Ю. Лотман; одиннадцатое:
нынешние 50-летние историки; двенадцатое: нынешние 25-летние исто-
рики. Такова в общих чертах схема двенадцати поколений историков Рос-
сии за 300 лет развития исторической науки в нашей стране. Напомню, что
здесь указаны фигуры символические, часто не самые важные для разви-
тия науки. Вдобавок следует помнить, что развитие науки идет вовсе не
по вершинам. Основу армии историков составляют менее известные тру-
хеники, собственно и формирующие уровень развития науки в своей стра-
не в свою эпоху.
Далеко забравшийся в степь (тайгу, горы...) авангард без основной ар-
мии обречен на безвестную и бесславную гибель. Подтягивание тылов на-
уки — вопрос малоизученный. Речь здесь вовсе не идет об инфраструкту-
ре науки. Речь идет об овладении комплексом передовых для того времени
научных идей, проблематики, приемов и методов исследования основной
массой историков. Духовное родство, преемственность в науке часто воз-
никают не по принципу школ или прочных укоренившихся традиций.
И не одно сокровище, быть может,
Минуя внуков, к правнукам уйдет,
И снова скальд чужую песню сложит
И как свою ее произнесет.
Осип Мандельштам имел в виду перенос замечательных идей через
эпоху или две. Так, пронзительное творчество академика А.А. Шахматова
(1864 — 1920) (русские летописи) напрямую пересекается с творчеством
А. Шлёцера (1735 — 1809). Никто из поколения наставников Шахматова
и близко не подходит по степени влияния на него к великому немцу.
Возможно прерывающееся развитие каких-то научных тенденций (по
принципу мигающей новогодней гирлянды), оригинальное долговремен-
ное развитие научной традиции на периферии большой науки (возьмите
превосходную линию русского краеведения в XIX — XX веках), перекре-
щивание и смешение разных традиций (как оригинально в творчестве
С.Ф. Платонова переплелись идеи К.Н. Бестужева-Рюмина с идеями В.О.
Ключевского: московской научной школы с петербургской). Осмыслить с
точки зрения философии истории всю эту полифонию идей, взглядов, тен-
денций, школ, традиций — увы, дело далекого будущего. Пока даже под-
ступов к этой проблеме не имеется.
Возвращаясь к личности отдельного историка, отметим, что в принци-
пе мы можем постичь любую человеческую цивилизацию и культуру про-
шлого. Любой из нас не только немец, русский, татарин... Каждый из нас
еЩе и, хоть немножко, европеец, азиат или просто человек Земли. При
49
ВИКТОР БЕРЛИНСКИХ. РЕМЕСЛО ИСТОРИКА В РОССИИ
полной, казалось бы, недоступности для нас каких-нибудь древневосточ-
ных, древнеиндийских культур к ним всегда от нашей личности имеется,
пусть небольшой, ключик. Абсолютно чистых, монолитно изолированных
от соседей культур не существовало никогда. Поэтому любая цивилиза-
ция доступна нам, потому что она в чем-то связана с соседями, предше-
ственниками, наследниками. Полного исчезновения любой цивилизации
на Земле не было никогда. Что-то да осталось. Как размотать этот клубок,
когда нить все время обрывается, — дело таланта и удачи историка. В нас,
современных, уже есть кровная связь и с Иваном Грозным, и с Чингисха-
ном, и с вымершей мещерой.
Смена одних культур и выплывание на авансцену истории других про-
исходит не в безвоздушном пространстве, а на историческом подиуме, где
жизнь народов порой развивается разновременно, порой в чем-то созвуч-
но. В жизни соседних цивилизаций долго сохраняется память об исчезнув-
шей культуре. Зеркало, которое хранит все отражения человечества, — это
Земля. Археология способна на гораздо большее, чем сохранение матери-
альных остатков культур прошлого и тотальное уничтожение их памятников.
Этнографии также вполне по силам из печальной плакальщицы по умер-
шей крестьянской культуре России совершить качественный рывок и пре-
вратиться в живую и общественно значимую науку.
Идеальная задача историка (и его науки в целом) — познание прошло-
го во всей конкретной полноте реалий жизни. Это — стремление к Абсо-
люту. Реально достичь его невозможно. Ограниченность исторического
знания неизбежна. Но наука всемерно стремится к преодолению этой
ограниченности.
Кроме того, любая индивидуальность (человек, народ, цивилизация),
познавая саму себя, познает и окружающий мир, к которому принадлежит.
По мнению Льва Карсавина, акт познания — это момент всеединства дру-
гих индивидуальностей в себе. «Историк, будучи моментом несовершен-
ного, стяженного всеединства, стяженно познает и себя, и высшие,
актуализирующиеся в нем индивидуальности. Себя он познает резко про-
тивостоящим другим индивидуумам... Всеобщая история — действитель-
ность, а не выдумка или недосягаемый идеал... Есть своя правда и у мо-
рализующих историков, хотя, конечно, глубоким антиисторизмом является
сведение личности или события к роли примера моральной истины. Но,
право, я не знаю, почему надо Плутарху предпочесть современного соци-
ал-демократического историка, плохо образованного и потому обуянно-
го пафосом “научности”. Он думает, будто он пишет историю, а на самом
деле занимается лишь наклеиванием на разных исторических деятелей
этикеток “феодал”, “аграрий”, “буржуа”. Чисто аптекарское занятие! “Ис-
торик” России наивно воображает, будто дает историческое построение,
экземплифицируя фактами русской истории схему “феодализм — сослов-
ная монархия — полицейское государство”»12.
50
РАЗДЕЛ I. ИНСТРУМЕНТАРИЙ
К сожалению, приемы этикеточной (или аптекарской) истории после
1920 года победили в исторической науке России. Для государства и
официальной идеологии они оказались чрезвычайно дробны. При смене
курса можно было легко на старую этикетку наклеивать новую. В опреде-
ленной мере такая победа связана и с большим консерватизмом специ-
алистов по истории России по сравнению со всеобщими историками.
Также впоследствии сыграли роль большая зашоренность, догматизм и
узость гуманитарного кругозора первых, слабое знание ими иностранных
языков и наследия хотя бы западноевропейской историографии XX века.
«Варка в собственном соку» отечественных историков XX века — явление
прелюбопытное. Дело здесь не только в «железном занавесе», цензурном
и идеологическом прессе, но и в массовом типаже востребованных на
роль «бойцов идеологического фронта» людей советской эпохи.
В чем же состоит подлинное, а не мнимое мастерство историка? Как
писать историю не «этикеточную» (что довольно просто), а реально дви-
гающую науку? Нельзя изучать одни общие процессы, закономерности и
глобальные проблемы. Это должно естественным образом вырастать из
самостоятельной работы над источниками. Одни вершки без корешков —
мертвечина, наукообразность вместо научности. Живая душа любого
исследования — черновая работа автора с документами и источниками.
Последние должны заговорить с автором индивидуальным, неповторимо
своим голосом. Материал, взятый из вторых-третьих рук, бесплоден. Это —
чужие слова и мысли без понимания природы историзма. Грамм собствен-
но добытых знаний полезнее для науки, чем привлеченный историком пуд
чужих результатов. В науке (как и в бизнесе) в конечном счете честно жить
выгоднее. Добывая собственную «руду», историк одновременно выстра-
ивает собственную личность профессионала: медленно, по кирпичику, но
очень прочно и надолго. В какой-то мере профессиональный ученый в
собственном развитии проходит (в свернутом, конечно, виде) все стадии
И этапы развития собственной науки. Столь популярная в XVIII веке кри-
тика на основе здравого смысла не умерла и сейчас. Она может быть
очень даже полезна историку. Стремление объять абсолютно всю научную
литературу по своей теме — с точки зрения здравого смысла смешно.
Достаточно понять уровень и качество основной массы литературы. На-
учная молодежь нередко страдает болезнью цитатничества. Красивые,
умные, роскошные фразы и мысли в цитатах чаще всего никак не помо-
гают раскрытию проблемы. Это — яркое оперение павлина на курице.
Ладно, если это болезнь роста...
Точность в работе историка очень нужна, сейчас множество неряшли-
ВЬ1Х работ с перевранными источниками. Но есть и другая крайность —
Ученое крохоборство как самоцель (общее при этом теряется из вида).
Полное отсутствие научной самостоятельности и состоятельности скры-
51
ВИКТОР БЕРЛИНСКИХ. РЕМЕСЛО ИСТОРИКА В РОССИИ
вается за частоколом умных и красивых, но чужих цитат и мыслей — мод-
ных в это время ученых. Исследователь не может стоять на собственных
ногах, вот и прибегает к искусственным подпоркам. Примечания пестрят
сотнями сносок на крупные, средние и мельчайшие ученые и псевдоуче-
ные труды. Надо ли это? Мелкотемье, узость взгляда на проблему, тупи-
ковость самого исследования — вот плоды такого рода «учености».
Деятель этого типа с важностью заявляет: «Я застолбил важный аспект
замечательной темы. На основе этой заявки впоследствии я построю ори-
гинальную работу. Другие исследователи также воспользуются моим кам-
нем для своей книги (статьи)». Это — совершенная нелепость. Поля исто-
рической науки, по выражению Люсьена Февра, усеяны такого рода не
нужными никому камнями, балками, фундаментами несозданных творений.
Они не просто никому не нужны — они серьезно вредны в науке. Ведь
чтобы построить новое здание на захламленной территории, нужно убрать
мусор прежних десятилетий, что весьма трудоемко. Шаблоны, стереотипы,
банальности и искажения заполняют поле любой темы. Как вернуть ей све-
жесть, новизну и оригинальность? Воевать с этой мусорной корзиной! При
слабой разработанности у нас жанра исторической публицистики и реаль-
ной научной критики — все это лавров не принесет. А вот шишек набить
можно много. Вновь повторюсь — реальное историческое сочинение мож-
но построить только на основе самостоятельной работы с источниками.
Но историк проделывает «черную работу» над источниками не для того,
чтобы всю жизнь ими только и заниматься, а чтобы в процессе работы
уловить сущность исторического. Мнимого наукообразия на этом поле,
как и затемняющих рассудок молодежи звонких остроумных схем, шабло-
нов, почти нет.
Специализация отдельных отраслей знания внутри общей историчес-
кой науки в XX веке привела к распаду целостного исторического знания
на самодостаточные дисциплины. Социальная история, палеография,
история экономики, политическая история... Продолжать можно очень
долго. Невежество историка в соседних областях знания поразительно.
Ущербность широты кругозора приводит к ущербности профессиональ-
ной работы и нередко к ущербности личности человека.
Особое подозрение «специалистов» вызывают обобщающие работы на
грани нескольких областей знания или даже (о ужас!) нескольких наук.
Ученое самодовольство узкого специалиста не мирится с такого рода
нахальством. И новая оригинальная работа априори объявляется популяр-
ной и ненаучной. «Синтез — дело популяризатора» — такое настроение
очень распространено среди современных историков. Но это в корне не-
верно. Синтез должен оставаться всегда определенной сверхзадачей ис-
торика на любом этапе его работы. И это личностный синтез, ведь только
индивидуальная работа историка может всерьез продвинуть науку вперед.
52
РАЗДЕЛ I. ИНСТРУМЕНТАРИЙ
цет ничего более мертвого, чем широко распространенные в недавнем
прошлом у нас коллективные труды. Это — мертвые склады порой небес-
полезных, но не применимых в творчестве знаний — своеобразные брат-
ские могилы науки. Впрочем, для разного рода справочников, энциклопе-
дий, обобщающих сводок коллективы, безусловно, нужны и полезны.
В основе любой научной работы (даже простого нагромождения фак-
тов) лежит определенная схема и определенная оценка автором той эпо-
хи. Безоценочных работ вообще нет и быть не может, поскольку мертве-
цы историю не пишут. Естественно, где-то эта оценка остропристрастная
на первом плане, где-то взвешенно-объективистская скрыта позади всех
построений. Для нас важно уяснить одно: любая оценка условна и субъек-
тивна. Ведь само по себе познание есть любовь к объекту исследования.
Притом она бывает не только идиллической, но и тиранической, жестокой.
А любая любовь — это всегда предпочтение, выбор, оценка. Если запре-
тить историку оценивать — он перестанет познавать.
Очень яркие и эмоциональные оценки прошлого мы видим у Карамзи-
на, Ключевского, Марка Блока. Чем полнее познает историк прошлое, чем
более «живет» в нем — тем лучше понимает его и описывает в своих тру-
дах. Но у каждого историка, в идеале, — своя концепция истории. Я не
имею в виду здесь совсем бездарных людей.
Талант историка кроется в оригинальности его видения прошлого, в
только ему свойственной концепции истории, в неумении и неспособно-
сти повторять чужие мысли и чужие слова. Как верно заметил еще Лев
Карсавин, мы ждем от историка не фактов, в добывании которых видят
свою высшую цель только не умеющие исторически мыслить исследова-
тели, без устали роющиеся в архивах. Мы ждем от истории интеллектуаль-
ной работы — качественно нового понимания и освещения темы13. Эти-
ческий долг каждого историка — дать свое понимание исторического
процесса. При этом он исходит не из прошлого или будущего, а из насто-
ящего — то есть самого себя. Каждый из нас в какой-то мере есть всееди-
ное человечество в его несовершенстве и становлении.
Но как проявляется сам процесс познания, на что он направлен? Ка-
ковы причины появления на свет Божий тех или иных тем, проблем, явле-
ний прошлого? В самом общем виде, вероятно, эти причины кроются в
современной жизни общества: ее социальных катастрофах, мирной эво-
люции, реформах, самой сути исторической жизни отдельного человека
в отдельную эпоху. «Случайный интерес» историков к тем или иным темам
(их выплывание из прошлого) и прочное равнодушие к другим всегда по-
казательны и закономерны14.
Историк в своей рефлексии, пытаясь обосновать выбор объекта иссле-
дования, подбор фактов, выделение главного и второстепенного для него,
всегда обращается к природе исторического мышления. Последнее же не-
53
ВИКТОР БЕРЛИНСКИХ. РЕМЕСЛО ИСТОРИКА В РОССИИ
возможно вне исторического процесса. Таким образом, глобальная сверх-
задача любого историка — выразить историческую действительность в
оригинальности настоящей жизни. Обычно историк не отдает себе отчета,
что исходит из идеалов и приоритетов своей эпохи (как правило, довольно
разновекторной). Развитие в себе интуиции, умения слушать окружающую
жизнь — непременная черта любого крупного таланта в нашей науке.
Полнота и насыщенность социальных связей, культурной жизни, се-
мейного окружения очень помогают пониманию современности. Излиш-
няя упертость и односторонность жизни человека мешают его професси-
ональному росту.
Уметь отвлечься от рационализма и жестко-формальной логики мыс-
ли — задача, непосильная многим профессионалам. Но на основе раци-
онализма возможна лишь классификация и систематизация материалов,
но невозможно историческое познание. Диалектика историка — это сплав
логики ума и сердца. Умение найти самого себя в науке — главная зада-
ча профессионала. Часто для этого даже не обязательно осмысливать
теоретические и историко-философские проблемы. Но осмыслить свою
профессиональную деятельность и стратегию — вопрос жизни и смерти
историка-профессионала. И внимание к философии истории может здесь
немного помочь.
★ ★ ★
Окинем орлиным взглядом процесс развития исторической науки. В
христианском Средневековье царил теологический подход к истории.
Человек через библейскую историю, историю церкви и христианских
стран находил личную связь своей жизни с временами Творения, Искуше-
ния, святыми и героями-подвижниками прошлого. Прошлое — это абсо-
лютный идеал и пример для подражания, набор необходимых образцов
поведения в жизни. Единство знания и веры давало мощный заряд обу-
чению истории.
Секуляризация знания с эпохи Просвещения заменяет идеал веры
идеалом знания. Делаются первые подходы к критической истории про-
шлого. Оставаясь учительницей жизни, история обращает свой главный
взор не на Священную, а на античную историю. Растет интерес к светс-
кой политической истории своих государств. Вместо традиционалистско-
го господствует экземпляристский подход. Примеры из жизни героев-
людей (а не божеств) освещают теперь людям путь в будущее.
В Новое время (с XIX века) прошлое перестало бросать свой свет на
будущее. Модернизация общества шла так стремительно, что опыт поко-
лений быстро утрачивал свою ценность и назидательный характер. Исто-
рия перестает быть учительницей жизни и стремительно формируется как
54
РАЗДЕЛ I. ИНСТРУМЕНТАРИЙ
самостоятельная оригинальная наука со своим инструментарием и сво-
ей вспомогательной научной философией и этикой. Критика источников,
стремление к познанию законов истории, социологизм, нарративный
(связный, логический, повествовательный) подход к изложению матери-
алов утвердились надолго.
Схематичность, идеологизм и догматизм в освещении прошлого, ис-
чезновение из исследований и курсов живых людей — все это общие мо-
менты для мировой исторической науки XX века. Естественно, что в ряде
стран резонансные явления усилили эти процессы (например, в СССР).
Но уже с начала XX века теоретики поняли, что абсолютно объективное
изучение прошлого невозможно. Это вызвано неисчерпаемостью прошло-
го. Смена перспективы и угла зрения хоронит пласты одних материалов и
вызывает к жизни новые громадные комплексы событий, явлений. Но лю-
бая реконструкция прошлого должна иметь реальную основу в прошлом.
Плюрализм, разобщенность взглядов историков на прошлое характер-
ны для последних десятилетий. Возвращение в науку человека прошлого —
во многом заслуга школы «Анналов». Но ее достижения уже позади. Но-
вые философские концепции противоречат друг другу. В теории постмо-
дернизма торжествует антиисторизм, то есть отвергается исторический
подход к прошлому. Варианты исторического процесса, создававшегося
столь тщательно и любовно более столетия (социологические, культуро-
логические, линейно-стадиальные), отвергнуты.
Ризомный подход отрицает наличие в истории хоть какого-то смысла и
говорит о неопределенности локальных и глобальных процессов развития.
Антропологическая или живая история прошлого возможна лишь на
основе какого-то целостного подхода. Микроистория, «устная» история,
краеведение вполне способны начать возрождение системы историчес-
кого познания. Пока же мир теории исторического познания представля-
ет собой руины из останков конструкций прошлых веков.
* * *
Из русских ученых наиболее глобально размышлял об историческом
пути и месте человечества в этом мире академик Владимир Иванович Вер-
надский (1863—1945). В нем было что-то одновременно и от Ломоносова
(вера в разум, безудержный сциентизм, ненасытность в утолении научной
жажды познания планетарного масштаба), и от средневекового алхимика
(успешный дар предвидения и прорицания, удивительной силы интуиция).
В своей замечательной работе «Научная мысль как планетное явление»
(полное издание — М., 1991), созданной в 1937—1938 годах во время ги-
бели многих его друзей и учеников, не издававшейся почти все советские
годы, ученый философски структурирует качественно важные для истори-
ческой науки аксиомы. Ознакомимся с некоторыми из них тезисно.
55
ВИКТОР БЕРЛИНСКИХ. РЕМЕСЛО ИСТОРИКА В РОССИИ
Человечество в своем полярно ориентированном движении со все ус-
коряющимся темпом охватывает всю планету, отделяясь от других живых
организмов как новая сила. Под влиянием научной мысли и человеческо-
го труда биосфера переходит в новое состояние — ноосферу (тонкую
оболочку сферы разума на поверхности Земли). Причиной появления на-
учного познания как мощной человеческой силы планеты стал головной
мозг. Эволюция биосферы связана с эволюцией живого вещества.
Научная мысль как проявление живого вещества не может быть обра-
тимым явлением (возможны лишь остановки), но, действуя, несет в себе
возможность неограниченного развития в ходе времени. Процесс создания
наукой машин совершенно аналогичен процессу размножения организмов.
Но история научного знания, даже как история одной из гуманитарных
наук, еще не осознана и не описана. По мнению Вернадского, нет даже ни
одной попытки это сделать. Ситуация не изменилась качественно и по сей
день. Вероятно, просто нет ученого, кому такой широкий охват и масштаб
мысли по силам.
Вернадский — очевидный сторонник цивилизационной теории. При-
чем в XX веке на единой Земле создается информационная цивилизация
(хотя такого термина он еще не употребляет). Последним мощным толч-
ком человеческой мысли, резко ускорившей движение человечества, он
считает создание великих философских и религиозных систем две с лиш-
ним тысячи лет назад — Буддой, Зороастром, Конфуцием, Христом. Пос-
ледние охватили своим влиянием, живым по сей день, миллионы человек.
Идея единства всего человечества в их прозрениях стала двигателем
жизни и быта народа, задачей государства. Медленно, с остановками —
она проводится в жизнь.
В XX веке небывалый темп роста научной мысли приводит к взрыву на-
учного творчества. Позднее этот процесс назвали НТР. Идет коренная ломка
научного мировоззрения всех ученых и живых поколений людей, создают-
ся новые огромные области знания. Наука перестраивается как никогда и
перестраивает вокруг себя живую и косную природу, жизнь людей.
Исторический процесс — проявление всемирной истории человече-
ства — выявляется перед нами как природное геологическое явление,
создание ноосферы. Взрыв научной мысли в XX веке подготовлен всем
прошлым биосферы и не может остановиться или пойти назад (поэтому
в исходе Второй мировой войны у Вернадского сомнений не было).
Ноосфера — биосфера, переработанная научной мыслью, подготов-
лявшаяся шедшим сотни миллионов лет процессом, — не есть кратков-
ременное и преходящее явление. Цивилизация культурного человечества
не может прерваться или уничтожиться, так как это форма организации
новой геологической силы — большое природное явление. Наука — это не
творение кабинетного ученого, тысячами нитей она связана с реальной
жизнью. «Наука есть создание жизни. Из окружающей жизни научная
56
РАЗДЕЛ I. ИНСТРУМЕНТАРИЙ
мысль берет приводимый ею в форму научной истины материал. Она —
гуща жизни — его творит прежде всего. Это есть стихийное отражение
жизни человека в окружающей человека среде — ноосфере». Таким обра-
зом, познать научную истину логикой нельзя; можно — только жизнью,
действие — главная черта научной мысли. Последняя же идет в гуще жиз-
ни, порождая ростки нового знания. Ученый-исследователь, таким обра-
зом, лишь одно из звеньев в цепи научного познания мира. Вне научной
среды формируется порой случайными людьми не меньше научных фак-
тов, гипотез, теорий и обобщений, широко в науке используемых.
Такое научное творчество и искание вне сознательно организованной
работы человечества является непременным проявлением жизни мысля-
щей человеческой среды любой эпохи вообще.
Глобализм мышления В.И. Вернадского потрясает, так же как и отчет-
ливо заметный утопический сциентизм и безудержный исторический оп-
тимизм. Но он действительно ставит вопросы, которых до него не ста-
вил никто.
Критической свободной мысли ученого, по мнению Вернадского (в
1938 году), тесна государственная мораль единого государства (даже со-
циалистического), ибо не дает нужных форм выражения. Корни личности
ученого и сами побуждения его к научной работе лежат гораздо глубже
любых форм государственного устройства. Внешние же события, начиная
с 1914 года, — источник растущей моральной неудовлетворенности. Жаль,
что Вернадский так и не написал задуманную им главу «О морали в науке».
Научный аппарат понятий, терминов, гипотез и теорий держится, по
мысли Владимира Ивановича, все улучшающейся методикой и углубляю-
щейся систематизацией исследований. Как в невод — в науку ежегодно
входят через научный аппарат миллионы новых эмпирических фактов и
явлений. Лишь кажется, что гипотезы и теории имеют основное значение
в научной работе. Без них, конечно, не осмыслить горы новой информа-
ции, да и сам научный аппарат не создать. Поэтому они оказывают огром-
ное влияние на научную мысль и работу своей эпохи. Но гипотезы и теории
всегда более преходящи, чем непререкаемая своеобразная подводная
часть науки (ее истинное знание, переживающее века). Возможно, после-
днее, это создание научного разума, выходящее за пределы историчес-
кого времени — во время геологическое, в «вечное».
Говоря о связи науки и государства, Вернадский высказал спорную, но
интересную мысль, что в XX веке политическое давление государства на
науку не может изменить или остановить ее развитие, так как современ-
ная социально-политическая жизнь государства все глубже захватывает-
ся достижениями науки и все больше зависит от последней.
Основной эпохой в создании аппарата науки, по мнению ученого, стал
XIX век. Вся живая масса научных материалов приспособлена в это вре-
мя к коллективному употреблению (перевариванию и развитию институ-
57
ВИКТОР БЕРЛИНСКИХ. РЕМЕСЛО ИСТОРИКА В РОССИИ
тами, лабораториями, экспедициями и в конце концов новыми поколени-
ями ученых), а также упрочились основные формы научных организаций:
университеты, лаборатории, станции, картотеки, научные съезды, рефе-
ративные журналы, раскопки и так далее. Притом этот бурный природный
процесс развития науки от исторических случайностей не зависит. Разви-
тие его неудержимо.
В действительности вся эта научная инфраструктура создает не абсо-
лютные истины, а относительные утверждения, колеблющиеся в извест-
ных пределах.
Поскольку наши знания об энергии, доступной человечеству, зачаточ-
ны, то все наши прогнозы и исчисления о будущем не имеют значения.
Предел основной биогеохимической энергии человечества — скорость
передачи жизни, предел размножения человечества. У истоков же энергети-
ческой мощи человека лежит овладение человеком огня еще в палеолите.
Лишь в XX веке человек, расселившись по всей Земле, стал единым
человечеством. Сейчас начинается эпоха качественного рывка вперед.
Исторический процесс меняется кардинально. Перестраивается вся био-
сфера планеты. Главная загадка для Вернадского здесь — как мысль вли-
яет на материальные процессы. Ведь мысль, по его мнению, не есть фор-
ма энергии. Притом лик планеты меняется человечеством бессознательно.
Это — эпоха великой исторической трагедии, поскольку вход в любую но-
вую эпоху (ноосферу) — мощное геологическое эволюционное изменение
биосферы. На будущее ученый смотрит уверенно — процесс развития
настолько мощен и стихиен, что человеку его не изменить.
Таковы вкратце несколько важных для нашей работы мыслей В.И. Вер-
надского из книги «Научная мысль как планетное явление». Более широ-
ко и мощно на эту тему из русских ученых XX века не мыслил никто.
Приложение
Л.П. Карсавин
ФИЛОСОФИЯ ИСТОРИИ (ОТРЫВОК)
Попытка познать исторический процесс только в общих его моментах,
если она не вырастает из работы над источниками, роковым образом при-
водит к своеобразной материализации исторического — историческое об-
щение застывает, становится точно определенным и мертвым. Оно теряет
свою живую душу — свою диалектическую природу. На место истории выд-
вигается ее незадачливая дочь от противоестественного брака с позитив-
ною наукою — социология, которая, стремясь понять развитие с помощью
методов, уместных лишь в естествознании, тщетно и шумно старается до-
58
РАЗДЕЛ I. ИНСТРУМЕНТАРИЙ
казать свою «научность» другим и себе самой. В этом же отрыве от живого
процесса, т. е. конкретно — от работы над источниками, основная причина
бесплодности и шаблонности тех «исторических работ», авторы которых
всегда жили и познавали только в сфере «общего».
... И нужно теперь говорить не о том, что необходимы техника и работа
над источниками, но о том, что не в них только дело. Техника историческая
развилась; зато угрожает исчезновением сама история. Ученые-историки
либо занимаются тем, чтобы как-нибудь отыскать и издать новые источни-
ки и с открытием их связать свое имя, хотя, казалось бы, и трудно ожидать
особой посмертной славы за открытие нового варианта какой-нибудь руко-
писи, а фараоновских могил осталось немного. Историки роются в земле,
в архивах и библиотеках — только чтобы найти что-нибудь новое. А нужно
ли и важно ли это новое — о том не думают ни они сами, ни их глубокомыс-
ленные критики.
... Яд мнимо-научной точности проникает все глубже: историк считает
необходимостью прочесть всю литературу вопроса и, уж конечно, не забы-
вает оповестить о том — прямо и косвенно — своих читателей, хотя девять
десятых ее никому и ни для чего не нужны. В подтверждение выставляемого
и защищаемого им тезиса он стремится привести возможно большее ко-
личество тезисов. Точно набранные отовсюду цитаты, отрывочные фразы и
слова что-нибудь доказывают! Опять-таки я не возражаю ни против цитат,
ни против необходимости доказывать свои тезисы текстами. Я указываю на
характерное для современной историографии беспринципное собирание
тех и других. Только наше безвкусное время может терпеть и даже ценить
книги, в которых после каждых трех слов стоит скобочка с цифрою.
... Историчность подменяется беспринципною точностью. Но при ны-
нешнем состоянии историографии «точность» достигается весьма просты-
ми средствами.
... Нравы историков свидетельствуют о состоянии истории. А оно ныне
характеризуется крайнею специализацией, т.е. распадом целостного зна-
ния на самодовлеющие дисциплины, утратою идеи человечества. Распад
доходит до того, что никто даже и не задумывается над согласованием друг
с другом разных исторических дисциплин.
... Историк должен проделать «черную работу» над источниками; но не
для того, чтобы всю жизнь только ею и заниматься, а прежде всего для того,
чтобы в процессе ее уловить самое сущность исторического... Поняв сущ-
ность исторического познания, историк должен в себе актуализировать, т.е.
понять изучаемую им эпоху, как момент общечеловеческого развития, и в ней
понять само это развитие.... Исторический синтез всегда индивидуален.
Источник:
Карсавин Л.П. Философия истории. СПб., 1993.
59
ВИКТОР БЕРЛИНСКИХ. РЕМЕСЛО ИСТОРИКА В РОССИИ
§ 1.6. Историк и его время
Из-под каких развалин говорю,
Из-под какого я кричу обвала!
Как в негашеной извести горю
Под сводами зловонного подвала.
Анна Ахматова
13 января 1959 года
Есть тривиальная, но верная мысль: «Времена не выбирают — в них
живут и умирают». Но как влияет эпоха на историка? Каков механизм об-
ратной связи? Ведь историк также (как оригинальный регистратор време-
ни) влияет на свою эпоху. Иногда бывает полезно обратить свой мыслен-
ный взор в эту сторону.
XX век поразил историческую элиту пониманием их собственной ник-
чемности. Как пророки, знатоки и мыслители они оказались несостоятель-
ны перед лицом великих катастроф и социальных бурь первой половины
XX века. Сколь мало они могли предсказать грядущие великие события
(опираясь на опыт прошлых веков), столь же мало они могли разобрать-
ся в ходе свершающихся на их глазах потрясений. Профессора, доценты,
академики, архивисты (как показывают сохранившиеся дневники некото-
рых) были слепы, как беспомощные котята, подобно остальной массе
российских (и прочих) обывателей. Беспомощные попытки проводить
аналогии с Великой французской революцией для дальних прогнозов ока-
зались несостоятельны. Безвольно плыть по течению, срочно выживать в
России или срочно покинуть тонущий корабль Российской империи — вот
три самых популярных варианта действий научно-исторической интелли-
генции в годы Гражданской войны.
Крах устоявшейся системы мировоззрений, собственной судьбы, об-
щества и государства обнажил многие моменты, о которых в благополуч-
ном обществе в благополучное время просто не говорят и не думают. Ве-
ликие войны и революции оказались настолько велики, что показались
живущим историкам внеисторичными — апокалипсисом наяву. Они сло-
мали не просто судьбы нескольких поколений историков-профессиона-
лов, они зачеркнули значение всего сделанного ими в науке за предвоен-
ную эпоху. Устоявшаяся система привычных воззрений, на которых и
держалась внутренняя структура личности человека, обрушилась в про-
пасть. Причудливые обломки сохранившегося дореволюционного интел-
лектуального богатства России так до конца своих дней, как правило, не
смогли врасти в новую жизнь, даже будучи академиками и получателями
солидных по тем временам социальных благ (С.В. Бахрушин, В.И. Пиче-
та, Д.К. Зеленин, Ю.В. Готье, Р.Ю. Виппер).
60
РАЗДЕЛ I. ИНСТРУМЕНТАРИЙ
Но эта отстраненность от чуждых реалий социализма и классовой
борьбы помогла им задать (нередко только самим себе) вопросы о влия-
нии эпохи перемен на историческую науку. Крах теорий прогресса, а с ним
и старого позитивизма, эволюционизма они ощутили еще в годы Граждан-
ской войны. Одновременно происходила смена господствующих интере-
сов историков, их тематики и проблематики.
В ноябре 1920 года в голодной и холодной Москве академик Р.Ю. Вип-
пер итожил: «Повторю основные моменты наблюдаемой в современно-
сти перемены исторического метода, исторического толкования. Мы
еще недавно спрашивали о состояниях, о жизни масс, о направлении ин-
тересов. Мы теперь хотим прежде всего знать события, роль личностей,
сцепление идей. Когда эту смену воззрений и вкусов захочет определить
философ, он скажет: общественное мнение перешло от воззрения ма-
териалистического к идеалистическому»15.
Увы, эти потенциальные интересы историков России так и не реали-
зовались. Романтический идеализм в исторической науке XX века, сло-
жившийся после Наполеоновских войн, сменил в 1870—1880-е годы на-
роднический материализм. В Гражданскую войну историкам показалось,
что господство материализма рухнуло и на смену ему пришел идеализм.
От современных войн, революций, переворотов и сражений историки
вперили свой взор в такого же рода события прошлого. Цель их нового
изучения — понять жизнь на резком повороте. Калейдоскопичность и ки-
нематографичность при всем трагизме событий Гражданской войны от-
четливо видны в романе «Белая гвардия» М. Булгакова. Сегодня — белые,
завтра — красные, затем — петлюровцы... Смысл событий теряется, ос-
новы бытия размыты, люди висят в воздухе и зависят от самых нелепых
случайностей. Трагедия легко превращается в трагикомедию или фарс и
наоборот. Такая же освобожденность от системы старого быта и старого
понятийного аппарата в науке лишила инструментария сотни русских ис-
ториков. Работать стало нечем. Новые научные изыскания на десятилетие
стали невозможны не только вследствие голода, холода, смертей, террора
и тюрем. Возможны на какое-то время стали лишь популяризаторские
работы о вождях других смутных времен, периодах упадка других великих
империй, гражданских войнах в других обществах.
Такая смена интеллектуальных интересов в обществе прошла в зна-
чительной мере независимо от воли и желания историков. О появлении
новой такой научной парадигмы вновь приведем высказывание Р.Ю. Вип-
пера: «Но никто из нас не стоит одиноко и разрозненно среди этих на-
правлений. Мы все принадлежим так или иначе к большим полосам
настроений, мы находимся во власти своего рода умственных партий, гос-
подство которых сменяется в обществе. Есть что-то более сильное, чем
Рассуждения и чувства отдельных лиц. Семь лет тому назад вы могли бы
61
ВИКТОР БЕРЛИНСКИХ. РЕМЕСЛО ИСТОРИКА В РОССИИ
горячо взывать к тому, чтобы от изучения классовых интересов, массовых
явлений, состояний, периодизации социальных отношений ученые пере-
шли к характеристике событий, личностей, идей — вы остались бы гласом
вопиющего в пустыне. Попробуйте теперь обратно сказать: не будем ин-
тересоваться войнами, революциями, драматическими конфликтами,
столкновениями держав и народов, фигурами командиров, политических
вождей...»16
Такая же автоматическая смена парадигмы в исторической науке про-
изошла в период краха Советского Союза (1991) и в ходе создания новой
политической и экономической системы нашего общества. Но поскольку
явление это было не мировым, а только российским, здесь имелась суще-
ственная специфика. И все же буржуазная (донаучная с точки зрения мар-
ксистской историографии) русская историческая наука мощно всплыла на
поверхность, как подводная лодка, 74 года бродившая в водах Мирового
океана. Ее тематика, проблематика, инструментарий живо обновлялись и
перенимались новыми историками в период анархии и распада структур
государственной науки. Оказалась востребованной забытая или запре-
щенная научная традиция.
Конечно, в значительной мере дореволюционные авторы использова-
лись просто для переизданий или незамысловатых компиляций, чтобы
удовлетворить общественный интерес. Но назревшая смена философс-
ко-исторической основы комплекса идей в науке привела к обостренно-
му интересу к современному идеализму, опыту зарубежной науки, нере-
ализованным альтернативам русского исторического процесса.
Подведем некоторый итог. Историк в своей научной деятельности
сильно зависит от настоящего, даже если мы исключим грубую матери-
альную зависимость, а оставим зыбкий мир идей, взглядов, настроений.
Но историческое время зависит от историка. Периоды катастроф интерес-
ны уничтожением комплекса старых идей в науке и созданием комплекса
новых идей — генераторов развития науки. Сама научная терминология
в период слома становится условна и ирреальна. Старое отменено, новое
еще не создано.
Любопытно, что историки в Гражданскую войну обвиняли в идеализ-
ме большевиков: «Мы привыкли думать, что идеи — лишь формулы дей-
ствующих интересов, что никого нельзя переубедить аргументами, что
управляют жизнью могущественные реальные мотивы, которые, в свою
очередь, определяются классовым положением.
А вот перед нашими глазами изумительный факт: количественно не-
большая группа овладевает колоссальным государством, становится вла-
стью над громадной массой и перестраивает всю культурную и соци-
альную жизнь сверху донизу. Согласно чему? — Своей идейной системе,
своей абстракции, своей утопии земного рая...»17
62
РАЗДЕЛ L ИНСТРУМЕНТАРИЙ
Что же может предпринять историк в периоды социальных катастроф,
бурь, войн и революций? Как правило, законопослушный интеллигент,
служащий, чиновник стремится отсидеться, уходя от политики. Обраще-
ние к политике после 1991 года группы молодых профессиональных ис-
ториков закончилось для них полным крахом (С.Б. Станкевич и другие).
Качества профессионального политика очень сильно отличаются от набо-
ра качеств, необходимых профессиональному историку.
Итак, уход во власть — ошибка. Приспособление к новой власти —
измена себе самому. Существование вне общества и профессии — физи-
ческая гибель. Вероятно, спасительной в такую эпоху становится верность
науке в целом. Это держит человека на плаву морально, социально и про-
фессионально. Вспомним, что немало видных русских ученых умерли в
1920 году не просто от голода и болезней, а от разочарования и обиды.
Библиотеки сожжены, коллекции расхищены, труды их никому не нужны,
Россия погибла.
Профессиональная этика ученого базируется все же на востребован-
ности его работы обществом и государством. Лишите ученого самоува-
жения — и он не сможет ничего достойного в научном отношении напи-
сать. Поэтому физикам в Советском Союзе было позволено так много в
плане личной независимости и чудачеств — от них ждали больших науч-
ных результатов. Характерна фигура академика А. Сахарова.
Историк, увы, в советском обществе 1930-х годов, пройдя школу со-
циального вознесения (рабфаковцы, слушатели Института красной про-
фессуры, «красные» академики) за правильное рабоче-крестьянское про-
исхождение и верное марксистско-ленинское мировоззрение или школу
социального унижения за неправильное буржуазное происхождение и
неверное (просто научное) мировоззрение, в любом случае должен был
приспосабливаться к действующим идеологическим установкам, вновь
созданным научным учреждениям, свеженазначенным руководителям и
вождям исторической науки.
И такого рода мимикрия, кстати, существует в той или иной мере в
любом государстве и при любом общественном строе. Естественно, сте-
пень и формы ее разнообразны. Нам сложно понять уже интересы и взгля-
ды основной массы советских историков даже 1930-х годов, кстати, в зна-
чительной мере людей порядочных и разумных, но попавших в очень
сложные жизненные коллизии.
Абстрактные разговоры на эту тему малоубедительны. Обратимся к
Реалиям жизни рядового историка советской эпохи Елизаветы Ивановны
Заозерской (1897—1974). Вот реальные трудности пути в науку, техники
тРУда историка, его профессионального становления в XX веке.
Возможно, как-то косвенно повлиял на формирование интереса к ис-
тории Заозерской ее брат — довольно известный тогда историк в Петер-
63
ВИКТОР БЕРЛИНСКИХ. РЕМЕСЛО ИСТОРИКА В РОССИИ
бургском университете Александр Иванович Заозерский (1874—1941),
специалист по царским вотчинам XVII века. Историком была и ее стар-
шая сестра. В 1964 году Елизавета Ивановна опубликовала в журнале
«История СССР» свою научную биографию «Мой путь в науку». Биогра-
фия эта — честный и добросовестный труд, хотя краткий, неполный и не
всесторонний по условиям самоцензуры, жестких идеологических догм,
царивших тогда в науке.
Интерес к истории появился у молодой девушки, по ее словам, в
8-м (последнем) классе гимназии, то есть довольно поздно, лет в 18. Глав-
ной причиной этого интереса стало умное и живое преподавание истории
молодым тогда историком Ильей Николаевичем Бороздиным (о нем речь
пойдет отдельно). До этого времени учебники и уроки истории проходи-
ли мимо сознания интеллигентной девушки из хорошей семьи, посколь-
ку представляли груду сухого, скучного и бесцветного фактажа, в основ-
ном из области политической истории.
Бороздин ввел в качестве учебника конспективный «Краткий курс рус-
ской истории» Ключевского, и эта тонкая книжка стала откровением для
умной гимназистки. Затем она перешла к пятитомному курсу лекций Клю-
чевского. Живая связь времен (выяснение причин, особенностей, послед-
ствий) в истории пленила девушку: «Мысль не дремала, а работала, —
замечает она уже на склоне лет. — Когда по окончании гимназии мне при-
шлось выбирать специальность, которая должна была определить всю
мою жизнь, я выбрала историю, не без колебаний отказавшись от мате-
матики, по которой я специализировалась в восьмом классе. Математи-
ка пугала меня вечной отвлеченностью, история казалась жизнью, во
всяком случае, прошлым, оживающим и осмысливающимся в руках ис-
торика — преподавателя и ученого»18.
Шедшая тяжкая мировая война, которая несла глобальные перемены
миру, также всколыхнула интерес молодежи к истории. И все же первона-
чально даже на Бестужевских высших курсах девушку нередко мучили со-
мнения: верный ли она сделала выбор. Любовь к математике не угасла.
Полностью интерес к истории переборол интерес к математике лишь на
втором курсе под влиянием семинара академика С.Ф. Платонова. Устные
или письменные доклады студенток живо, остро и глубоко разбирались
Сергеем Федоровичем. Нужно отметить, что Елизавету Ивановну как при-
рожденного математика вновь привлекла чрезвычайная ясность мысли,
логичность суждений маститого профессора. Вот это видение внутренней
структуры исторического процесса пленило уже не только ум, но и душу
девушки. На одном из заседаний семинара она, страшно волнуясь, прочла
свой первый доклад по истории сношений России с Крымом, Доном в се-
редине XVII века. Платонов отметил, что доклад построен на опубликован-
ных документах, а теперь хорошо бы обратиться к архивным материалам.
64
РАЗДЕЛ I. ИНСТРУМЕНТАРИЙ
Робкий и неуверенный интерес к истории расцвел с конца 1916 года
после первых занятий в Архиве Министерства юстиции на Девичьем поле
(ныне РГАДА). Опись фондов, неразборчивая скоропись XVII века — все
это было вначале темным лесом. Но, вчитываясь в колоритный язык до-
кументов XVII века, вживаясь в прошлое, девушка увидела цельную под-
линную жизнь людей XVII века, очень привлекательную. Воздействие жи-
вых архивных документов на человека очень велико, хотя и мало изучено.
Постепенно «Донские дела» вывели молодую дипломницу на восста-
ние Степана Разина. Тема эта оказалась более чем ко двору и на гребне
интереса после Гражданской войны.
Учеба прервалась на три года (1917—1920) по независящим от девуш-
ки обстоятельствам. Чтобы выжить в войну, работала младшим статисти-
ком. Все благосостояние семьи рухнуло. Возникла забота о куске хлеба.
Тем не менее, даже переехав в Москву, приватно Елизавета Ивановна
посещала семинары профессора М.М. Богословского. Она заботилась,
чтобы не прервалось ее историческое образование, несмотря на чуждое
новой власти буржуазное происхождение, и в 1922 году сумела-таки за-
кончить университет с дипломной работой о восстании Степана Разина.
Бестужевские курсы слились с Петроградским университетом, так что с
осени 1920 года она училась уже в университете.
От учебы в вузе в такое бурное время у Елизаветы Ивановны остались
разрозненные сведения по разным курсам и отсутствие системы и школы.
На раннем периоде занятий (1916—1917) кроме Платонова сильное впечат-
ление на нее произвели А.Е. Пресняков (русская история), И.М. Греве (ран-
нее Средневековье) и Э.Д. Гримм (новая история).
Преподавание после окончания вуза на рабфаке окунуло Заозерскую
в бурную среду и непривычную ей жизнь. Начал складываться собствен-
ный стиль работы преподавателя. Постепенно при подготовке к занятиям
нарабатывались методики изучения научной литературы. «Это прежде всего
отбор фактов и систематизация материала вокруг них, а затем строгое пла-
нирование изложения по каждой крупной теме и по курсу в целом», — вспо-
минала она19.
Такая работа на протяжении 20 лет из года в год привела к созданию
собственных приемов работы, облегчавших труд. Очевидная тяга к систе-
матизации, типологизации и осмыслению — явное свидетельство матема-
тического таланта. У ряда других историков с юности закреплялась связь с
географией или филологией, физикой или химией, что также позволяло им
индивидуализировать свои методы работы в исторической науке.
Освежала довольно нудные и многотрудные занятия на рабфаке рабо-
та по экскурсионному методу, столь популярному в 1920-е годы. С разгро-
мом краеведения в 1930 году метод этот канул в Лету, к большому сожа-
лению. С 1924 года Заозерская перешла в штат Исторического музея в
65
ВИКТОР БЕРЛИНСКИХ. РЕМЕСЛО ИСТОРИКА В РОССИИ
Москве экскурсоводом. Это — большой переворот в жизни. Исторический
музей той эпохи — это крупный научный центр.
Заседания «Общеисторического разряда» стали серьезной школой для
начинающей исследовательницы. Руководил ими академик М.М. Бого-
словский, секретарем был К.В. Базилевич. Направление от музея в архив
помогло начать работу с источниками. Но не было своей темы. А собствен-
ная тема в науке — в течение многих десятилетий — вопрос кардиналь-
ный. В начале же XX века идея «собственной» темы в науке считалась чуть
ли не ключом к успешной и долголетней жизни в науке.
Под впечатлением ярких докладов С.В. Бахрушина по истории Сиби-
ри XVII века Заозерская обратилась к архивным делам Сибирского прика-
за. Доклад ее в 1925 году по Нерчинскому кружечному двору прошел со-
вершенно незаметно. Но историк уже втягивался в тему. Тяга к архиву и
творческой работе росла. Три четверти времени отнимало преподавание
и казенная работа, но одну четверть своего времени Елизавета Иванов-
на отдавала науке. Обрабатывались небольшие конкретные материалы
(кроме политической истории): «Никита Иванович Романов и его земле-
владение», «Сказки торговых людей Среднего Поволжья 1704 года», «Бо-
городицкий бумажный завод в первой половине XVIII века» и другие.
Исследовательница шла от обработки архивных дел (от частного к общему).
Будучи ничьей аспиранткой (вовсе не по недостатку желания), Заозерс-
кая вращалась в среде профессиональных историков, и ее все уже зна-
ли. Доклады опубликованы в 1928—1929 годах. Она прочно вошла в ар-
хив (РГАДА) и освоила приемы работы с документами.
Но вся эта с огромным трудом налаженная за 1920-е годы научная жизнь
российских историков с краеведческим обществом (типа «Старая Москва»),
академическими изданиями, своеобразным восстановлением авторитета
дореволюционной профессуры в РАН (С.Ф. Ольденбург и С.Ф. Платонов как
лидеры этой части научной интеллигенции) — все это рухнуло в 1930 году.
«Академическое дело» (подробнее о нем в других разделах), арест множе-
ства русских историков и сотрудников архивов и библиотек, в том числе и
брата (А.И. Заозерского), — все это раскололо вдребезги с таким трудом
начавшую налаживаться профессиональную жизнь.
Началось преподавание где угодно ради куска хлеба. С середины
1930-х годов гражданская история возвращается в школы и вузы. Верну-
лись многие репрессированные историки. В конце 1937 года к Заозерской
обратилась старая знакомая с просьбой выполнить вместо нее договорную
работу с Институтом истории по подготовке планового тома документов «Ра-
бочая сила мануфактур в первой четверти XVIII века» — на основе фондов
петровских коллегий. В штат института из-за арестованных родственников,
тем более в разгар ежовского террора, ее взять не могли. Завершить работу
следовало в конце 1939 года. Основные архивы находились в Ленинграде.
66
РАЗДЕЛ L ИНСТРУМЕНТАРИЙ
Несколько месяцев работы в архивах вызвали у нее сомнения в вер-
ности принятых тогда археографических приемов: подача документов с
большими купюрами, извлечение отрывков из больших документов, вклю-
чение образцов массовых однотипных документов. Будущий сборник стал
бы в этом случае больше похож на хрестоматию для студентов, а не науч-
ную работу. Кроме того, совершенно уникальными оказались редко встре-
чавшиеся «описания» и «ведомости» разных предприятий, ярко характе-
ризовавшие их с разных сторон. Их следовало дать прежде всего.
Свои предложения Заозерская сообщила редактору тома А.В. Пред-
теченскому, и тот с ними согласился. Том был сделан и сдан в институт в
срок, но печатание его замедлилось, а затем началась война. Рукопись
этого тома до сих пор хранится в институтском архиве.
Одна договорная работа повлекла за собой вторую — уже исследова-
тельского характера о промышленности Петровской эпохи. Вращаясь в
центре научной жизни страны, Елизавета Ивановна знала выходящие на-
учные книги по своей эпохе, их авторов и устные доклады маститых исто-
риков по самым разным историческим проблемам. Потратив несколько
лет на изучение архивных материалов о промышленности XVIII века, она
сама пришла к идеям о смешанном характере крепостного и наемного
труда на русских мануфактурах, о переплетении там феодальных и капи-
талистических черт.
Самым счастливым днем жизни Заозерской показался ей день, когда
академик В.И. Пичета дал хороший отзыв о ее итоговой статье на эти темы.
Похвалами и успехами в 1920—1930-е годы она избалована не была. Ра-
дость, душевный подъем Елизаветы Ивановны были так велики, что она в
состоянии удивительной ясности мысли написала очень интересный и клю-
чевой к этой проблематике доклад «Приписные и крепостные крестьяне на
частных железных заводах в первой четверти XVIII века». Доклад был опуб-
ликован в 1941 году в академическом издании «Исторических записок».
Связь с Институтом истории окрепла, историк уверовала в свои силы.
Преподавание в техникуме давно было тягостно нашей исследователь-
нице. Началась война. В эвакуации в 1943 году и сбылась ее многолетняя
мечта — она стала штатным сотрудником Института истории. Ташкент стал
Для нее счастливым городом. Здесь она включилась в работу институтского
коллектива по созданию трехтомной «Истории Узбекистана». Б.Д. Греков
порекомендовал ей защитить диссертацию по теме ее раздела «Сельское
хозяйство в Узбекистане в годы первых пятилеток», что и было сделано в
Ташкенте. Исследователь сформировался и мог работать по любой про-
блеме в рамках истории России. Оппонентом был профессор С.Н. Валк,
Ученый дореволюционного закала самой высокой пробы.
Счастье Заозерской не знало границ. В конце войны она вернулась
в Москву полноправным сотрудником влиятельного учреждения, да еще
67
ВИКТОР БЕРЛИНСКИХ. РЕМЕСЛО ИСТОРИКА В РОССИИ
со степенью кандидата наук. Это означало высокую зарплату. Творчес-
кая работа — источник удовольствия, самоуважения и веры в себя —
начала приносить доход. Даже кандидатская степень в ту эпоху уже была
приличной пожизненной рентой в сравнении с крайне низким жизнен-
ным уровнем основной массы населения разоренной войной и диктату-
рой страны.
Человек, нашедший дело своей жизни и отдающий себя этому делу, —
счастливый человек. Елизавета Ивановна, осмыслив на склоне дней свои
труды, писала: «С этих пор исследовательская работа стала постоянным,
единственным моим делом, делом жизни, без которого я не представляю
завтрашнего дня. Путь к нему был долгим, и в то же время именно этот
путь подготовил меня к тому, чтобы я целиком посвятила себя научной
работе внутренне не новичком, сохраняющим черты ученичества. Когда
после моего зачисления в штат мне говорили об аспирантуре для ускоре-
ния получения степени или несколько позднее о докторантуре, которую
проходили мои же сверстники, я уже не могла представить себя на этом
пути. Положение учителя с самого начала обязывает чувствовать себя
взрослым, может быть, даже старше своих лет и своих знаний, а я препо-
давала 20 лет. Преподавание заставляло работать систематически, каж-
дый день, не размагничивая внимания. Оно же помогло выработать те
приемы работы с книгой, которые я перенесла затем на работу в архиве
и которые, как мне представляется, помогли осмысливать самый сбор
материала, ускоряли и облегчали последующую выработку плана моно-
графии и самое написание текста. Я стала заниматься исследовательс-
кой работой изо дня в день, первые годы не чувствуя даже потребности
отдыхать во время отпуска, ведь раньше такая работа была для меня от-
дыхом, и я привыкла к этому»20.
Думается, что преподавание сильно помогло Заозерской (как и другим
ученым — преподавателям систематических курсов в течение многих лет)
в ее нацеленности на конкретный результат своего труда (монография,
диссертация) и умении видеть перед собой живую аудиторию читателей
своей продукции. Диалогичность текстов многих вузовских преподавате-
лей — явление отрадное и продуктивное. Ученые, никогда не преподавав-
шие, эту живую связь с аудиторией чаще всего не сохраняют. Книга —
монолог ради книги, а не ради людей — явление очень распространенное.
Впрочем, часто и малоквалифицированные и малоспособные преподава-
тели пишут свои научные труды с такой натугой и на таком искусственном
волапюке, что в смысл труда не вникнуть, а пользы от него не дождаться.
Жесткое следование твердо намеченным целям (уверенное ядро лично-
сти, сформировавшееся в лишениях и гонениях) помогло в дальнейшем
успехам Заозерской. В 1947 году она опубликовала книгу «Мануфактуры
при Петре I». Тематика эта оказалась в основной струе тогдашней науки.
68
РАЗДЕЛ I. ИНСТРУМЕНТАРИЙ
Шли дискуссии по генезису капитализма в России. Даже сталинизм не смог
кардинально повлиять на честную и добросовестную работу в архивах.
Вторая книга о московской легкой промышленности XVIII века в 1951 году
была защищена как докторская диссертация. Третья книга «Рабочая сила
и классовая борьба на текстильных мануфактурах России в 1730—1760-х
годах» вышла в 1960 году. Автор занял свое достойное место в общем
русле социально-экономической школы советской историографии. На-
сколько она смогла двинуть, оживить, изменить науку своего времени —
вопрос особый. Но она делала все, что могла, и самое главное: смогла
реализовать себя в науке. Такая честность перед самим собой — дело
крайне важное. Выстраданность, выстроенность судьбы и личности исто-
рика важнее его книжек, статей, степеней и званий. В науке бывает, один
кричит — его никто не слышит; другой говорит то же самое шепотом — и
это двигает гору. Понять силу и слабость своего времени, его силовые
течения и векторы движения идей — дело непростое. Можно выпасть из
своего времени в науке или даже изначально просто в это время не вой-
ти. Вот эти идеальные, мало осязаемые явления в науке каждой эпохи
обычно замалчиваются или не осознаются. Да, историк зависит от свое-
го времени, но не только историческое время, силовые течения настоя-
щей эпохи тоже зависят от историка. Лучше всех это понял Борис Пастер-
нак в своих знаменитых стихах 1956 года (пика хрущевской «оттепели»):
Цель творчества — самоотдача,
А не шумиха, не успех.
Позорно, ничего не знача,
Быть притчей на устах у всех.
Но надо жить без самозванства,
Так жить, чтобы в конце концов
Привлечь к себе любовь пространства,
Услышать будущего зов21.
Вот это гигантское ощущение самого себя на пике скрещения времен:
прошлого и будущего — само по себе, вероятно, величайшая награда
историка. Удается такое ощущение мало кому. Но из написанного челове-
ком легко понять, было ли у него это профессиональное счастье.
Рефлексия нередко историку (как и любому человеку) вредна. Ведь он
ест, пьет, дышит, не задумываясь над этими важными жизненными акта-
ми. Вот так же и ощущение главных вопросов своего времени приходит к
историку (или не приходит) независимо от желания. Но достойная личная
позиция, сознательное строительство самого себя по кирпичику, мне ка-
жется, помогает историку в понимании духа времени, следовании ему или
борьбе с ним. Ветры времени часто переменчивы, «колебаться вместе с
69
ВИКТОР БЕРЛИНСКИХ. РЕМЕСЛО ИСТОРИКА В РОССИИ
линией партии» часто сиюминутно выгодно, но в долговременном отно-
шении вредно. Жизненную стратегию каждый выбирает себе сам. А потом
пожинает ее плоды.
Анна Ахматова, увидев полный крах великолепной русской культуры
начала XX века, в которой она выросла, ужаснулась. Но продолжала жить
с достоинством. И профессионально это оправдалось. Она росла, а вре-
мя, уничтожившее ее культуру, разложилось. Противостояние времени
оказалось творчески плодотворно. Чаще все же мы видим успешные или
безуспешные попытки оседлать время. И все же историк, по самому век-
тору своей личности, — консерватор. Он более склонен не заглядывать в
будущее, а заглядывать в прошлое. Не случайно до 1917 года в России
историю последнего царствования (текущего) не изучали. Время еще не
отстоялось, не историзовалось. Хотя сам принцип историзма — изобре-
тение довольно позднее, широко вошедшее в научный обиход лишь с на-
чала XIX века.
70
РАЗДЕЛ I. ИНСТРУМЕНТАРИЙ
§ 1.7. Теория относительности Эйнштейна и скорость
развития человечества
Пространство выгнулось, и пошатнулось
время,
Дух скорости ногой ступил на темя
Великих гор и повернул поток.
Отравленным в земле прозябло семя,
И знали все, что наступает срок.
Анна Ахматова. Из цикла «Скорость»
1959 год
Анна Ахматова гениально уловила из воздуха своей эпохи связь време-
ни, пространства и ужаса своего поколения, названного ею «бегом време-
ни». Она наблюдала в 1950-е годы только начало нарастания мощного
скоростного витка человечества, начавшегося после Второй мировой вой-
ны. И все же масштаб увиденного потряс ее. Поэты вообще умеют видеть
сквозь грань веков. Они могут концентрировать в малом объеме огромный
массив информации: одновременно настоящее, прошлое и будущее. Про-
жив очень долгую (для настоящего поэта) жизнь, Анна Ахматова увидела
действительно три поколения и две мировые войны, перетряхнувшие мир.
Между тем если знаменитая теория Эйнштейна верна относительно
связи—зависимости энергии, массы и скорости, то она будет верна в ча-
стном приложении ее к развитию человечества. В этом случае мы свяжем
воедино энергию, выделяемую человечеством целиком, физическую мас-
су всего человеческого сообщества и скорость развития человечества. Из
последнего автоматически вытекает зависимость исторического време-
ни от трех базовых величин. Мы имеем базовые формулы:
1)Е = тс2Г7Г
2IC=J-
V т
Если у нас Е — энергия, выделяемая человечеством; т — совокупная
масса всего человечества; с — скорость исторического развития. При
этом последняя — величина не постоянная, но конечная.
Таким образом, скорость развития человечества прямо пропорцио-
иальна выделяемой человеческим сообществом энергии. Бурный рост
п°требления энергии в современном мире вызвал непосильные челове-
ку скоростные перегрузки. Если же мы обратимся к частному варианту
Формулы Эйнштейна, то можем рассматривать человечество как запущен-
Ное в астрономический мир физическое тело, стяжающее на своем пути
71
ВИКТОР БЕРЛИНСКИХ. РЕМЕСЛО ИСТОРИКА В РОССИИ
время и пространство. При этом выделяемая человечеством в мир энер-
гия — ключ к пониманию пути его развития.
Равновесные с природным миром человеческие сообщества (не меня-
ющие баланс энергии и природной среды) метко называются в этногра-
фии холодными. Они движутся по кругу, и процесс развития в них отсут-
ствует. Так называемые «горячие сообщества» (Европа прежде всего)
выплескивают в мир все увеличивающиеся объемы энергии — в древно-
сти чисто мускульной. Это труд многих тысяч рабов в Древнем Риме, гран-
диозные войны Античности и так далее. В энергию человечества входят
также его интеллектуальная энергия и весь объем энергетического выб-
роса нашей технической цивилизации. Лишь в XX веке отдельные остро-
вки такого бурного поступательного развития объединились в планетар-
ные масштабы, что и вызвало взрыв НТР.
Историческое время при этом является не изобретением человече-
ства, а естественным продуктом его жизнедеятельности. Но как конечна
скорость света, так конечна и скорость развития человечества. Самолет
при переходе с дозвуковой скорости на сверхзвуковую издает сильный
хлопок. Человечество должно осознать, что количественные изменения
заканчиваются. Грядет эпоха большого хлопка. В чем будет его суть —
предсказать сложно. Но сейчас историкам бессмысленно раздельно изу-
чать такие категории, как время, пространство, энергия, скорость разви-
тия. Только в их неразрывной связи кроются ответы на наиболее волную-
щие человечество вопросы.
Человечество — это частный случай теории относительности. Распро-
странение последней на случай движения человечества по пути его раз-
вития — неизбежный вопрос наших дней. Отметим два важных момента
для понимания личности Альберта Эйнштейна. По своим философским
взглядам он являлся идеалистом и никогда не имел никаких учеников.
Скорость исторического времени относительна, как скорость света, но
постоянна в своем векторном развитии. В определенном смысле слова
историческое время создается только скоростью, ибо в неподвижном «хо-
лодном» обществе оно отсутствует.
Очень важно представлять, что один год где-нибудь в 1401 году в Рос-
сии или Германии (так же, как и год человечества в целом) в своем вре-
менном исчислении ни количественно, ни качественно не равен, допус-
тим, 1998 году — ни любому другому существенно удаленному году жизни
человечества. Это — иное время, и оно по-другому воспринимается жи-
вущими людьми.
«Ни один ученый не мыслит формулами», — любил говорить Альберт
Эйнштейн. В начале любой крупной теории, считал он, лежит какая-то
образная картина или ясная идея. Формулы приходят позднее, на второй
стадии разработки теории22. Будем мыслить образами. Запущенное в мир,
72
РАЗДЕЛ I. ИНСТРУМЕНТАРИЙ
словно пушечное ядро, человечество постепенно наращивает свою физи-
ческую массу и скорость (за счет внутренних ресурсов) и, убыстряясь,
живет во все более напряженном темпе и ритме. Историческое время
прошлых веков все сильнее зависит от современной скорости развития
человечества.
Раздел II
Мастерская историка
Будь прост, как ветр, неистощим, как
море,
И памятью насыщен, как земля.
Люби далекий парус корабля
И песню волн, шумящих на просторе.
Весь трепет жизни всех веков и рас
Живет в тебе. Всегда. Теперь. Сейчас.
М. Волошин. Дом поэта
Декабрь 1926 г. Коктебель
§2.1. Тайны нашего ремесла
Часы останови, забудь про телефон
И бобику дай кость, чтобы не тявкал он...
Созвездья погаси и больше не смотри
вверх. Упакуй луну и солнце разбери,
слей в чашку океан, лес чисто подмети.
Отныне ничего в них больше не найти.
Иосиф Бродский. Из У.Х. Одена
1994 год
Деятельность ученого-историка требует от него ряда врожденных
склонностей, имеющихся обычно у меньшинства людей. Действительно,
одни историками рождаются, другие историками становятся. У тех и дру-
гих свои преимущества. Какие же качества характера, способности, необ-
ходимые историку, можно назвать навскидку? Прежде всего ощущение
собственного глубинного родства с историей и культурой собственного
народа и своей страны. Это и есть главный исторический талант. С этим
человек либо просто рождается, либо так никогда и не приобретает. Лю-
бовь к чтению и собственно к книге — вероятно, второй важнейший при-
знак будущего историка. Чтение это, как правило, в детстве бессистем-
ное, гуманитарное, развлекательное. Некоторых крупных историков в
детстве просто называли «пожирателями книг». А кое-кого оставляли даже
на второй год в гимназии, поскольку они перешли целиком на Жюля Верна
и Майна Рида, забросив учебу. Такая углубленность в книгу как реальную
жизнь развивает воображение, мысль, формирует литературный язык —
впоследствии легче будет оживить сухие строки документов.
Третий важный момент — формирование индивидуальной культуры
памяти чисто гуманитарного характера. Многие большие ученые — боль-
шие индивидуалисты и эгоцентрики. Умение сосредоточиться на соб-
ственной работе, развитие индивидуальных способностей независимо от
текущей жизни (семьи, событий в стране и мире) — важное достоинство
Ученого.
Любая долговременная научная стратегия в конце концов себя оп-
равдывает. Как верно говорил Корней Чуковский, «в России, чтобы дож-
даться признания, надо жить очень долго». Поэтому педантизм, много-
летняя регулярность написания статей и книг в конце концов формируют
профессионала. Трудолюбие — это и врожденная, и приобретаемая чер-
Та характера.
Историк без языка нем. Тесная связь всего мышления человека с ли-
тературой необходима. Свое видение прошлого историк передает обще-
77
ВИКТОР БЕРЛИНСКИХ. РЕМЕСЛО ИСТОРИКА В РОССИИ
ству в формах, принятых научной традицией и литературным языком эпо-
хи. Есть врожденный литературный талант у многих историков, который
пленяет отточенностью и изысканностью речи. Есть трудный язык блес-
тящих мыслителей, ворочающих собственные глыбы. Есть речь, затемня-
ющая мысли историка, где видно биение гениальной интуиции и чувства
исследователя. Язык любого историка индивидуален и в продолжение его
жизни сильно меняется. Это — голос эпохи. Но есть эпохи подъема, упад-
ка, кризиса, а также эпохи господства разных литературных стилей (ро-
мантизма, реализма, символизма, соцреализма, авангардизма).
Увы, но труды историка чаще всего морально устаревают вместе с ухо-
дом от господства в обществе его поколения. Многие маститые истори-
ки пережили свою славу и полезность в науке, оставшись на склоне дней
живыми анахронизмами. Классический пример — труды и дни Михаила
Погодина. Тематика и проблематика каждого поколения в науке, отталки-
ваясь от действующей научной традиции, все же формируется индивиду-
ально и самостоятельно. Новый общественный интерес вызывает к жиз-
ни сотни новых исследований и хоронит для общества сотни старых.
Поэтому ощущение историчности прошлого и быстрой преходящести на-
стоящего характерно для многих историков. Стремление даже в опасные
сталинские годы вести дневник (более безликий и менее откровенный,
чем раньше), собирать переписку, сохранять личный архив, коллекциони-
рование вообще — вот проявления личности русского историка в его уме-
нии историзовать вокруг себя быт, пространство и свою эпоху. Огромные,
большие и профессионально умело подобранные библиотеки — тоже
неотъемлемая часть жизни историка. Книжность последнего (часто чрез-
мерная и вредящая его собственному творчеству) — это любовь к знани-
ям вообще.
Как негативный момент для любой творческой личности следует на-
помнить, что сведения, взятые из вторых рук (а не источники, обработан-
ные историком), то есть книги, основанные на других книгах, чаще всего
вторичны, малополезны для науки и бесталанны. Книжное «многоядение»
нередко не дает развернуться собственной индивидуальности историка,
сковывает его потенциал. Только обращение к источнику спасает его.
Многие тысячи тезисов, статей, книг издаются, но не читаются даже уз-
ким профессиональным сообществом. Это — своеобразный тренинг на-
чинающих историков. Работа над статьями нужна им только как «школа
письма». Порой таким тренингом все и ограничивается. «Остепененные»
преподаватели для отписки дают чисто формальные материалы, не уча-
ствуя в реальной научной жизни России.
Поразительно ненаучное мелкотемье, оторванность их любых жизнен-
но важных проблем от прошлого и настоящего России — поразительно
научное крохоборство многих авторов, обсасывающих проблемы «выеден-
78
РАЗДЕЛ II. МАСТЕРСКАЯ ИСТОРИКА
ноГо яйца». К сожалению, внимание к мелочам, рациональность в работе,
засушенность с возрастом живых чувств, мыслей, эмоций, назидатель-
ность и менторство в жизни — все это профессиональные болезни ис-
торика-преподавателя высшей школы. Занудство, скучный вид и образ
жизни, неискренность — тоже имеют место. Но нужно создавать новые
поколения историков и давать историческую образованность любому че-
ловеку самых средних способностей. После истфаков университетов лишь
единицы становятся историками-исследователями. И это нормально.
Лишь настоящая любовь к науке альтруистична, то есть не требует
взаимности. Наукописание становится и хобби, и делом жизни, и един-
ственным счастьем человека. История — наука трудоемкая, требующая
огромного и многолетнего вложения сил, душевных порывов, всех воз-
можных талантов и способностей человека. Это не физика, где блестящее
озарение в возрасте гения (33 года) мгновенно даст степень, признание
и положение в обществе. В истории отдача приходит медленно и поздно,
если приходит вообще. Вкладываешь пудами — получаешь золотниками.
Историки вузов, исследовательских и академических институтов час-
то ведут инициативную научную работу по собственному почину, в личное
свободное время и за свой счет. Это — голый альтруизм. Требовать при
той нищенской зарплате, что была после 1991 года, от них еще и профес-
сионализма — непростительная роскошь. Но дилетантизм в науке неиз-
бежен у основной массы историков, поскольку их главный (и оплачивае-
мый) труд — преподавание, а не научная работа. Престиж в обществе
вузовских и академических работников опять же после 1991 года сильно
упал, как и значимость для общества фундаментальной науки. Брошенные
на самовыживание историки, лишившись покровительства государства,
попытались перестроиться и не умереть с голода в 1990-е годы, обратив-
шись к грантовой системе, совместительству сразу в 3—4 частных вузах,
преподаванию за рубежом и так далее.
* * *
Обратимся к особенностям видения историком мира и создания сво-
их работ. Господствующая мировоззренческая художественная система
является очень важной в связи «создатель — созданное». Авторская по-
зиция изначально отталкивается от ядра личности, комплекса идей о про-
исхождении мира и его разумности. Но философские и художественные
системы сменяют друг друга на протяжении веков — меняется и авторс-
кая позиция.
Если при средневековой системе мышления реальным творцом всего
сУЩего мыслился только Бог, а человек был лишь наследником, исполни-
Телем и толкователем авторитетных текстов, то истинность творений ис-
79
ВИКТОР БЕРЛИНСКИХ. РЕМЕСЛО ИСТОРИКА В РОССИИ
ториков (авторов летописей и хроник) заключалась в максимальном при-
ближении к мыслям творца. История не сочиняется. Сочинение со сред-
невековой точки зрения — ложь1. Летописец отстаивал не личную пози-
цию, а традицию, истину, мораль. Только от их имени он мог говорить.
Анонимность как условие любого высокого творчества. Позиция истори-
ка — это позиция протоколиста эпохи (прямая речь людей, мнения дру-
гих — ни в коем случае не свое), ведь создатель этой эпохи — Творец все-
го сущего.
В России даже XVIII века историк намеренно отказывается от оценки
повествования. Вспомним, как чистили и сводили свои летописи воеди-
но В. Татищев и М. Щербатов. Лишь романтические и сентиментальные
тексты Н. Карамзина ввели личность историка, его оценки и произвол в
исторические труды. Текст уже порабощен автором. Громадные истори-
ко-романтические повествования Карамзина (его «История») целиком
держатся на личности автора, его литературных и прочих пристрастиях.
В качественно новую пушкинскую эпоху тексты Карамзина осуждают-
ся как неправдивые. Простое повествование новых историков в течение
XIX века максимально приближалось к реалиям жизни. Взор становился
все острее, детали — все ярче; целое куда-то уплывало. Неэстетизирован-
ные тексты, художественно не организованные, а потому истинные (с точ-
ки зрения авторов) заполнили русскую историографию второй половины
XIX века. Автор — воссоздатель реальной жизни прошлого. Такая позиция
утвердилась надолго. Впрочем, часть историков уже в начале XX века, в
эпоху символизма, пошла дальше. Автор для них не воссоздатель, а про-
сто создатель.
Видимый человеком мир, по их мнению, это два мира. Один — раз-
дробленный в мелочах, хаотичный, постоянно колеблющийся в своем
странном и непонятном движении; другой — стройный, ясный и гармонич-
ный мир прошлого — доступен только особому внутреннему зрению ис-
торика2. Первый — это ложный внешний мир, второй — скрытый истинный
мир. Ключом ко второму служат разбросанные по всем эпохам тайны,
символы, знаки. Верное их понимание дает огромную энергию историку.
Возрождение этого века символизма в научных спекуляциях двух после-
дних десятилетий характерно. Зачем трудиться годами, если можно ми-
гом озарения проникнуть в глубь веков за день?
Общество в России последних лет сильно нуждалось в утешении. По-
этому в реставрации символизма (в его бульварной ипостаси) интелли-
гент России ощутил легкую и близкую опору. Восстанавливалось потерян-
ное равновесие, утраченное духовное наследие.
Вообще утешительная функция исторической науки для общества рас-
крыта явно недостаточно. Упор обычно делается на мифологичность на-
стоящего-прошлого. Но более широкий взгляд на историка как одновре-
80
РАЗДЕЛ II. МАСТЕРСКАЯ ИСТОРИКА
менно на воспитанника и творца господствующей философской и художе-
ственной системы своей эпохи, носителя и выразителя определенного
стиля в литературе и искусстве у нас явно отсутствует.
* * *
Обратимся же собственно к проблеме создания историком своих тек-
стов. Каков алгоритм его работы? Вероятно, в самой упрощенной форме —
такой: выбор темы и определение источников — изучение научной лите-
ратуры в библиотеках и работа в архивах — отбор материалов, критика
источников, обобщение материалов — написание работы.
Если обратиться к более распространенным по содержанию замеча-
ниям, то они будут таковы. Выбору научной темы (как правило, диссерта-
ции) молодым историком с конца XIX — начала XX века придавалось в
России какое-то совершенно иррациональное мистическое значение.
Дошли до наших дней сентенции, что выбор темы аспирантом — это то же
самое, что выбор жены. Здесь должно говорить сердце. Хорошая тема —
счастье на всю жизнь, плохая тема — трагедия до конца дней.
Видимо, это связано с быстрой специализацией внутри исторической
науки и углублением исследований в ту эпоху.
Случалось, что люди подолгу искали такую непременно «свою» тему и,
найдя, действительно жили с ней всю жизнь. Таков пример замечательно-
го историка С.В. Бахрушина, нашедшего себя и все свои степени и зва-
ния, вплоть до полного академика (пусть АПН), в истории Сибири XVII века.
«Курс русской истории» стал для В.О. Ключевского своеобразным
Олимпом, недосягаемым для любых покушений и по сей день. Примеры
легко множить... И все же значительная часть русских историков XX века
занималась довольно разнообразными темами в силу служебных и лич-
ных обстоятельств.
Поэтому сегодня выбор темы диссертации для аспиранта — это явле-
ние не столь судьбоносное. За период аспирантуры он обязан сформи-
роваться как молодой исследователь, получить квалифицированные навыки
работы с литературой и источниками, а также умение написать довольно
большой исследовательский текст по предложенной теме. Безусловно,
элемент душевной склонности и личной симпатии историка к своей теме
Должен присутствовать. Дело в этом случае идет быстрее.
При изучении научной литературы «книжному человеку» хорошо помо-
гает умение пользоваться тематическими картотеками, библиографичес-
кими справочниками, энциклопедиями по данной тематике — и любовь к
библиотекам вообще. Взаимность, она, знаете ли, всегда плодотворна.
После выбора темы и изучения какого-то круга литературы полезно
составить план исследования. Дело это ответственное, поскольку уже
81
ВИКТОР БЕРЛИНСКИХ. РЕМЕСЛО ИСТОРИКА В РОССИИ
предполагает дальнейшую работу в строго определенных направлениях.
Чтобы не попасть в тупики, лишний год-два не мучиться понапрасну, сто-
ит поработать над планом скрупулезно. Тем не менее это примерный план
работы. Дальнейшее накопление источников может сильно его скоррек-
тировать в нужное русло.
Широкое изучение материалов в разных библиотеках России (Москва,
Петербург, провинция) предполагает изучение опубликованных источников.
Это нужно для того, чтобы в собственной архивной работе не тратить силы
и время понапрасну, а также для уяснения собственно необходимых фон-
дов в разных архивах страны. При сборе источников крайне важно делать
выписки на отдельной стороне листа (без оборота), четко записывая назва-
ния документа, данные источника (книга, фонд, дело, архив, лист).
Многие делают такую работу в общих тетрадях, на обычных листах
большого формата, сразу в ноутбуках. Организация правильной системы
выписок — ключ к успешному написанию самой работы. С количеством
времени, проведенного в архиве, приходит качественное понимание сути
проблемы и имеющегося объема документов. План работы корректирует-
ся. Все документы по теме, как правило, собрать невозможно. Да это и не
нужно. Они в основном типологичны. В чрезмерных грудах своих выписок
можно утонуть. Начинающему исследователю стоит определить объем
нужных источников по каждому параграфу своей работы и затем добирать
уже какие-то частности — очевидные лакуны.
Постепенно формируется индивидуальный стиль работы (наиболее
оптимальный и эффективный для этого человека) в библиотеке, архиве,
дома за письменным столом. По ходу сбора материалов человек вначале
делает узкие локальные обобщения в небольших статьях (тезисах). Затем
он, уже планируя вставить эти свои обобщения в диссертацию, пишет
исследовательские статьи на 10—12 страниц. Появляется навык творчес-
кой работы, формируется научный и литературный стиль.
Чем больше человек пишет на этой стадии текстов, тем ему легче впос-
ледствии. Ведь бегун на короткую дистанцию не может без подготовки
сразу хорошо пробежать длинную дистанцию. Нет ровного дыхания, ус-
пешного ритма, позволяющих одолеть качественно новый путь.
Все люди разные, поэтому и тренировки здесь индивидуальны. При
умело составленном графике и настойчивости в достижении целей любой
средний выпускник истфака способен написать среднюю (то есть вполне
успешную) диссертацию.
Иное дело — дальнейшая творческая работа. Здесь, вероятно, чело-
веку себя перепрыгнуть невозможно, а максимально себя в науке выра-
зить — посильно. Для одного потолок — одна статья в год, для другого —
две в месяц. Все очень сильно зависит от природных дарований, талан-
та, упорства, удачного стечения обстоятельств.
82
РАЗДЕЛ II. МАСТЕРСКАЯ ИСТОРИКА
При этом любой ученый, вполне естественно, адекватно оценить уро-
вень и качество своих научных работ не в состоянии. Очень важна оценка
коллег, экспертов, друзей и недругов. Альберт Эйнштейн как-то заметил:
«Единственная вещь, которая доставляет мне удовольствие, кроме моей
работы, моей скрипки и моей яхты, это одобрение моих товарищей». Под-
черкнем — в данном случае важно только одобрение.
Когда ученый состоялся (лет обычно после 35), он уже более спокой-
но и объективно относится к критике. Но в молодости любой творческий
человек очень сильно уязвим. Самолюбие, тщеславие, честолюбие — тоже
двигатели научной работы.
Естественно, что творческий путь ученого — это череда успешных,
малоуспешных и часто вовсе безуспешных работ. Но, видимо, все они
нужны именно как часть определенного пути собственного развития. Бо-
рис Пастернак, подытоживая свою жизнь, писал:
Другие по живому следу
Пройдут твой путь за пядью пядь,
Но пораженья от победы
Ты сам не должен отличать.
Но эта неизбежность прохождения всех без изъятия этапов своего на-
учного развития отличает настоящего ученого-профессионала от дилетан-
та-любителя в науке. Кстати, говоря о малоуспешных работах ученого (а они
есть даже у самых маститых и признанных умов нашей эпохи), нужно осоз-
нать следующее. Дело здесь вовсе не в праве на неудачу, а в том, что имен-
но неудача часто бывает матерью по-настоящему большого успеха.
В силу большей консервативности развития истории по сравнению с
точными и естественными науками число ярких и оригинальных ученых с
крупными открытиями здесь существенно меньше. Это — своеобразные
забияки; инициаторы дискуссий, будоражащие научное сообщество. Ис-
ториками такого типа в России XX века были профессора Б.А. Романов,
А.А. Зимин и Л.Н. Гумилев. В определенном смысле слова все они — кто
больше, кто меньше — были маргиналами в науке. Самостоятельность в
мышлении — важнейший дар исследователя. Но дается он не всякому.
Способность оригинального собственного взгляда на мир и предмет ис-
следования не поощряется коллегами и обычно забивается уже в школе
и Университете. Хороший исследователь смело идет «по новым путям и
прокладывает их для других. Но необходимой предпосылкой такого пове-
дения исследователя является полное отсутствие уважения с его сторо-
ны к протоптанным путям... Дети и молодые животные обнаруживают та-
кое же стремление исследовать весь окружающий мир и совать свой нос
повсюду»3, у ученых-историков с учеными других профессий больше об-
щего, чем отличий.
83
ВИКТОР БЕРЛИНСКИХ. РЕМЕСЛО ИСТОРИКА В РОССИИ
Хорошая память чаще мешает, чем помогает молодому труженику на-
уки. Ведь главное, что он должен сделать, от силы памяти вовсе не зави-
сит: 1) умение выбрать и поставить проблему; 2) умение найти средства
и источники для ее решения; 3) умение разобраться в полученных резуль-
татах и понимать, что реально дало исследование. В последнем пункте
полезно также иметь достаточно мужества, чтобы осознать и отрицатель-
ный результат. Плодовитость воображения и чутье истины нужны истори-
ку как воздух.
В исторической науке (как и во многих других) гениальность, к счас-
тью, отсутствует. Лишь трудолюбие, способности и талант формируют
хорошего исследователя. Притом у последнего всегда бывает несколько
моментов удачной приподнятости в работе (когда все идет как по маслу,
с озарением и удачей) — это вдохновение. Вероятно, то, что в других на-
уках называют гениальным, то же самое. Титулы гениев после их смерти
удачливым ученым легко раздают биографы. Таланту нельзя научиться, но
можно его развить. Стоит только помнить, что можно и родиться без та-
ланта. Оценки окружающих и профессионалов часто ложны. Чем выше в
человеке подражательность, тем легче ему учиться — тем лучшим учени-
ком его считают. Зато тем ниже его оригинальность и самобытность4. Один
врач в XVI веке метко писал: «Юноши, имевшие грубый ум, в дальнейшем
оказываются более умными, чем те, которые в детстве были способными;
наоборот, когда дети начинают рано рассуждать и бывают очень благора-
зумны, то это является признаком, что они будут глупыми людьми»5.
Действительно, скептицизм, критичность по отношению к имеющемуся
материалу, способность самостоятельно вырабатывать свои взгляды и ве-
сти собственную работу — неотъемлемая черта хорошего исследователя во
всех науках. Что же приобретает историк в многолетних штудиях? Доволь-
но много. Он шлифует искусство собственной мысли. При этом умение за-
бывать для него гораздо лучше умения помнить. Он должен лишь пример-
но представлять общий уровень литературы по проблеме — прежде чем
обратиться к специальным трудам. Темп и ритм работы выбираются по че-
ловеку. Хемингуэй, например, работал в зрелом возрасте лишь по 4 часа с
утра почти ежедневно. Когда ему привели в пример молодого литератора,
сидевшего за письменным столом по 8—9 часов каждый день, то он с уко-
ризной ответил: «Но когда-то колодец должен наполняться».
Сильная мощная мысль тесно связана с общей энергетикой тела. Мне
было очень грустно увидеть на кафедре истории России одного из веду-
щих университетов страны одновременно трех преподавателей: слепого,
горбатого и глухого. Тяготение к физической норме, поддержанию тела в
хорошем тонусе — это психогигиена любого историка. Больной, физичес-
ки слабый человек может заниматься наукой, и часто ему это полезно; но
возникают существенные ограничители его интеллектуальных возможнос-
84
РАЗДЕЛ II. МАСТЕРСКАЯ ИСТОРИКА
тей. Вредна и обратная крайность. Между физическим и умственным тру-
дом есть некое равновесие. Варлам Шаламов, находясь в лагерях ГУЛАГа
долгие годы, верно подметил, что умственная работа съедает еще боль-
ше энергии, чем физическая. Полноценно совместить то и другое невоз-
мОжно. Следует выбирать — или-или...
Ослабленному человеку длительные занятия наукой даже вредны. На-
ходясь за письменным столом, человек часто увлекается работой, не за-
мечая времени и траты сил. Чистое вино мысли пьянит воображение.
Строка летит как курьерский поезд. Расплата, если человек перебрал
больше энергии, чем у него имелось до начала работы, наступает в кон-
це рабочего дня: головные боли, давление, чувство опустошенности и
разбитости... Впрочем, эти опасности в основном грозят людям пожилым.
А они уже научены, как беречь себя.
Обратимся же к реалиям бурной и противоречивой жизни русских ис-
ториков. Эти реалии намного богаче своими изумительными пируэтами,
чем любые самые залихватские теории.
85
ВИКТОР БЕРЛИНСКИХ. РЕМЕСЛО ИСТОРИКА В РОССИИ
§ 2.2. Мастерская академика Н.М. Дружинина
Доброжелательность и стремление помочь своему коллеге — не самое
распространенное среди историков качество. Но среди воспоминаний и
заметок наших историков как советских (подцензурных), так и новых (бес-
цензурных) лет я ни разу не встретил критичных отзывов о Мафусаиле
советской исторической науки — Николае Михайловиче Дружинине. Па-
радоксально, но это единственный русский историк XX века, который в
полном объеме предоставил информацию научному сообществу о путях,
методах и приемах своей научной работы.
Патриарх советской историографии, убежденный марксист с дореволю-
ционных лет, Н.М. Дружинин (1886—1986) резко выделялся на фоне других
советских академиков-историков (особенно бывших учеников М.Н. Покров-
ского) своей доброжелательностью, интеллигентностью, научной этично-
стью. Родившись в зажиточной семье курского купца (владельца писчебу-
мажного магазина и публичной библиотеки), Николай — как и две его
старших сестры — получил ортодоксальное религиозное воспитание.
После разорения отца семья переехала в Москву, где юный Дружинин
после окончания 5-й классической гимназии в 1904 году поступил на ис-
торико-филологический факультет Московского университета, где общая
атмосфера, по его словам, была тогда достаточно затхлой (в соответствии
с университетским уставом 1884 года). Особенно старомодными и кон-
сервативными ему казались лекции историка В.И. Герье, а самыми инте-
ресными — два исторических семинара: Р.Ю. Виппера по анализу текстов
Фукидида и М.М. Богословского по Русской Правде. «На занятиях обоих
профессоров, — писал он о них впоследствии, — я впервые узнал, что
такое широкий и тонкий анализ источников, какие важные научные обоб-
щения можно построить на детальном разборе и толковании древних тек-
стов»6. Наиболее популярными среди студентов всех факультетов были
лекции В.О. Ключевского (обязательные для историков) и К.А. Тимиря-
зева. Но Дружинин слушал также параллельные курсы русской истории
Н. Рожкова и А. Кизеветтера, перенеся центр тяжести на самостоятельные
занятия. Юношеский интерес к русской литературе, увлечение МХАТом —
все это ушло в сторону под напором первой русской революции. Молодой
самостоятельный юноша (живший отдельно, на свои средства от частных
уроков) оказался вовлеченным в лавину политических событий. Он принял
сторону радикалов-большевиков и по рекомендации Инессы Арманд стал
библиотекарем Московского комитета партии. Уже в феврале 1905 года он
арестован и сослан в Саратов, где вновь организует пропагандистские
кружки, за что вновь арестован. Манифест 17 октября 1905 года освободил
молодого социал-демократа, и, вернувшись в Москву, он в 1906 году вновь
86
РАЗДЕЛ II. МАСТЕРСКАЯ ИСТОРИКА
поступает в университет на экономическое отделение юридического фа-
культета. Этого требовал, ему казалось, дух новой эпохи.
Такая широкая вовлеченность в бурную жизнь эпохи и самостоятель-
ная позиция — достоинство для историка. Университет сильно перестро-
ил свое преподавание: в основе теперь лежала предметная система, то
есть обязательное прослушивание за весь курс определенного количе-
ства предметов и сдачи по ним зачетов и экзаменов. Выбор же предме-
тов по годам зависел от самого студента. Никакого контроля за посеще-
нием лекций не было. Закончив в 1911 году юридический факультет,
Дружинин продолжил обучение на историческом отделении историко-
филологического факультета.
Многие видные историки (например, Д.М. Петрушевский, А.А. Кизевет-
тер) в 1911 году покинули факультет после конфликта с консервативным
министерством. Дружинин сосредоточился на работе в лекционных кур-
сах Р.Ю. Виппера и практических занятиях М.М. Богословского. Тонкий и
рафинированный гуманитарий Виппер был тогда самым замечательным
профессором факультета. Обширные и разносторонние знания, самосто-
ятельность мысли позволяли ему быть на уровне своей бурной эпохи.
«Курсы Виппера, — писал Дружинин, — по истории античного мира, но-
вейшего времени, социальных идей, методологии исторической науки
открывали перед нами широкие перспективы, возбуждали работу мысли,
воспитывали навыки научно-исторического анализа»7. Талант Богословс-
кого сильнее всего проявлялся на семинарских занятиях. Так, первые
месяцы своего просеминария 1911/1912 учебного года профессор сам
читал и толковал студентам тексты Русской Правды, раскрывал значение
отдельных терминов и статей, сопоставлял имевшиеся комментарии,
спорные точки зрения, датировал и обособлял друг от друга наслоения
сохранившихся списков.
Затем он предложил студентам представить собственные рефераты
(доклады) на выдвинутые им темы по главным проблемам источника. Ре-
ферат рассматривали оппоненты, широко его критиковавшие. Диспут
велся под руководством профессора, старавшегося не вмешиваться в
прения и не навязывать студентам собственного понимания текстов. В
конце учебного года Богословский, подводя итоги, особенно порадовал-
ся тому, что его просеминарий был «оркестром без дирижера».
В последующих семинарах Богословского Дружинин сделал два док-
лада: «Северное общество и конституция Никиты Муравьева» и «П.Д. Ки-
селев и его реформа 1837—1838 годов», — ставших через много лет со-
ответственно темами его кандидатской и докторской диссертаций. Он
Тогда работал лишь с печатными материалами, не привлекая архивы. На-
КанУне защиты диплома его в мае 1916 года мобилизуют в армию. По
окончании курсов в военном училище он отправлен прапорщиком на служ-
бу в Мариуполь (делопроизводитель полкового суда). После революци-
87
ВИКТОР БЕРЛИНСКИХ. РЕМЕСЛО ИСТОРИКА В РОССИИ
онного 1917 года в начале 1918 года он возвращается в Москву и, сдав на-
конец выпускные экзамены, по предложению Богословского оставлен в
магистратуре.
Программа магистратуры (еще старая) требовала тогда от магистран-
та разработки программы подготовки по своему предмету из 10 крупней-
ших вопросов и предоставлялась на утверждение научному руководителю.
Вопросы равномерно охватывали весь ход русской истории. По каждому
вопросу требовалось овладеть имеющейся литературой: усвоить истори-
ографию темы и изучить основные источники. В программу Дружинина
вошли такие вопросы: 1. Лаврентьевская летопись. 2. Писцовые книги
XV—XVI веков. 3. «Смутное время». 4. Происхождение крепостного права.
5. Соборное уложение 1649 года. И так далее.
В связи с бурными событиями в России учеба затянулась. Как бывше-
го офицера Дружинина арестовала ЧК. Много сил отнимала работа пре-
подавателем, экскурсоводом и с 1926 года в Музее Революции ученым
секретарем (здесь он трудился 8 лет).
Сдавая темы Богословскому (числясь уже сотрудником Института ис-
тории РАНИОН), Дружинин делал ему своеобразный подробный устный
доклад. Естественно, последние вопросы программы в 1920-е годы из-
менились. Особенно увлекла Дружинина работа с летописями. «Меня увле-
кал метод разложения летописи на последовательные наслоения и крити-
ческий анализ текста с целью раскрытия политических мотивов летописца
и степени достоверности самого источника»8. Особенно многому Дружини-
на здесь научили блестящие «Разыскания» А.А. Шахматова — шедевр ис-
точниковедческого исследования русского летописания.
Тематика диссертаций 1920-х годов должна была быть созвучна эпо-
хе и требованиям новых властей. На передний план в исторической науке
выдвинулась история общественной и классовой борьбы в царской Рос-
сии. Вначале Дружинин планировал написать диссертацию о Пугачевском
восстании 1773—1775 годов, но Центрархив начал готовить об этом трех-
томную публикацию. Вторая возможная тема «Московский губернский
комитет по крестьянскому делу 1858—1859 годов» стала предметом ис-
следования маститого историка, профессора В.И. Пичеты. Третью тему в
1925 году навеял столетний юбилей восстания декабристов. По заказу
Общества политкаторжан и ссыльнопоселенцев была написана популяр-
ная брошюра о декабристах, выдержавшая два издания. Узнав, что в ар-
хив поступили материалы Муравьевых и Бибиковых, оставленные в Росто-
ве эмигрировавшими наследниками этих родов, Дружинин решил писать
диссертацию о движении декабристов. О составе фонда Муравьевых ис-
торик слышал еще в 1915 году от студенческого товарища В. Бартенева
(внука издателя «Русского архива»). Именно здесь хранились многочис-
ленные рукописи Никиты Муравьева — идеолога Северного тайного об-
щества. Так родился замысел работы — на конкретном биографическом
88
РАЗДЕЛ II. МАСТЕРСКАЯ ИСТОРИКА
материале проследить основные этапы эволюции декабристских органи-
заций. Начиная с осени 1926 года Дружинин каждый вечер работает или
в ЦГАОРе (где хранился архив Муравьевых), или в зале Ленинской библио-
теки, где сопоставлял проект декабриста с конституциями европейских
стран и США, книгами домашней библиотеки Муравьева.
«Исследуя эту тему, я стремился вдвинуть ее в рамки общих соци-
альных и идейных процессов, достигнуть максимальной конкретности в
изображении лиц и событий, уловить материальную основу и внутренние
противоречия описываемых явлений», — писал историк9.
Защита написанной к апрелю 1929 года диссертации повисла на во-
лоске из-за резкой смены курса в науке М.Н. Покровским и руководством
партии, а также из-за острой критики Дружинина лично Покровским.
По инициативе Покровского РАНИОН (где работала старая беспартий-
ная профессура) закрывался и все дело подготовки молодых исследова-
телей передавалось в руки Коммунистической академии во главе с самим
Покровским.
Чтобы убедить всех несогласных с этой акцией (в том числе и комму-
нистов), Покровский поместил в «Правде» хлесткую статью «О научно-
исследовательской работе историков», где обрушился на трех истори-
ков (старшего, среднего и младшего поколений). Из старших был избран
С.Б. Веселовский — замечательный историк (впоследствии академик), из
средних — сорокалетний Н.М. Дружинин. Последнему (по его статье «Жур-
нал землевладельцев») Покровский приписал внеклассовый подход. Тог-
да это была черная метка. Оправданий Дружинина (он написал объектив-
ное взвешенное письмо в свою защиту) никто не слушал и не печатал.
В мае 1929 года в ученом совете еще не закрытого Института исто-
рии РАНИОН состоялась защита диссертации. На диспут пришла группа
учеников Покровского (вероятно, среди них была и М.В. Нечкина), утверж-
давших, что исследование Дружинина носит немарксистский характер.
После долгого диспута, на котором аудитория разделилась пополам,
В.И. Невский (видный тогда историк партии), председатель совета, одоб-
ривший ранее диссертацию, объявил ее защищенной, хотя и немарксис-
тской. Революционная биография Николая Михайловича и покровитель-
ство старого большевика С.И. Мицкевича (директора Музея революции,
поручившегося прямо на диспуте в марксизме своего сотрудника) спас-
ли Дружинина от разгрома.
Честная, фактическая, достоверная работа Дружинина была не ко дво-
РУ Покровскому, навязывавшему исторической науке марксистские схе-
МЬ| в духе вульгарного материализма. Отметим, что накануне закрытия
рАНИОНа пожелали защитить свои диссертации лишь А.И. Неусыхин (о
Древнегерманской общине) и Дружинин. Остальные сотрудники, справед-
ливо опасаясь провала, отказались от защиты.
89
ВИКТОР БЕРЛИНСКИХ. РЕМЕСЛО ИСТОРИКА В РОССИИ
В чем же обвиняли на диспуте диссертанта? Исследование воззрений
и деятельности одной личности птенцы Покровского сочли вообще ненуж-
ным, социально-экономическое обоснование выводов — слабым, харак-
теристики людей — вредным «психологизмом», сравнительный анализ
конституционных актов — приверженностью буржуазной «теории филиа-
ции идей» и так далее.
Наклеивание ярлыков и шельмование как метод разгрома своих про-
тивников утвердился в исторической науке СССР навсегда.
Перед закрытием РАНИОН Дружинину выдали свидетельство, что его
диссертация удовлетворительна и он может заниматься исследователь-
ской работой. В 1933 году она была издана Обществом политкаторжан и
ссыльнопоселенцев накануне его полного закрытия10. Впрочем, антипатию
к Покровскому и его сторонникам Дружинин сохранил на всю жизнь.
Будучи честным человеком и искренним марксистом, Дружинин всю
жизнь двигался в русле советской исторической науки. Марксистско-ле-
нинский метод исследования ему и всем историкам тогда, по его словам,
давался очень нелегко (очень корректная характеристика эпохи). Но глав-
ную роль в своем профессиональном формировании он отводил посте-
пенному накоплению знаний с овладением старой литературой, элемента-
ми экономических и правовых наук. Очень полезным он считал расширение
собственного кругозора за пределы специальных тем исследования, вы-
работку технических навыков исследовательской работы и литературно-
го стиля. А сверхзадача историка, по его мнению, — «глубокое и всесто-
роннее проникновение в сокровенные тайны исторического прошлого».
Здоровый позитивизм с элементами врожденного идеализма очень помо-
гал историку в осмыслении окружающей жизни.
Между тем Покровский к 1931 году достиг всех своих целей и уничто-
жил (физически) своих соперников в науке. Московский университет был
разбит на специальные институты (то есть разгромлен как целое), обуче-
ние истории было фактически прекращено в школах и вузах, аспиранты-
историки РАНИОНа перебивались случайной работой (статистиками, на-
пример) или вынуждены были покинуть Москву.
Оставаясь сотрудником Музея революции, Дружинин дожил до 1934
года, когда умерший Покровский и его ученики были низвергнуты со всех
пьедесталов. Линия партии кардинально изменилась. В восстановленном
МГУ был образован исторический факультет, куда Николай Михайлович и
перешел профессором по кафедре истории СССР под руководством А.М.
Панкратовой — деловой и энергичной ученицы Покровского. В состав ка-
федры вошли и вернувшиеся после опалы историки старой школы — С.В.
Бахрушин и К.В. Базилевич, новая поросль: М.В. Нечкина, М.Н. Тихомиров,
С.М. Дубровский.
Еле-еле удалось отстоять в Наркомпросе необходимость практических
занятий и семинаров. Внедрялся примитивно-догматический стиль пре-
90
РАЗДЕЛ II. МАСТЕРСКАЯ ИСТОРИКА
подавания (загрузка информацией, выученные наизусть ответы), что свя-
заНо со сталинским догматизмом и крайне низким культурным уровнем
основной массы студенчества.
Попытки Дружинина направить внимание студентов на самостоятель-
ное изучение первоисточников, на приобретение способности извлекать,
анализировать, обобщать сырой материал из экономических описаний,
юридических актов, публицистики той эпохи, воспоминаний современни-
ков вряд ли были успешны в эпоху начавшегося Большого террора.
И все же стремление заставить студентов отказаться от механического
повторения готовых формул и штампов, чужих выводов; попытка научить
их самих делать выводы на основе исторических документов, творчески
осмыслять богатый фактаж — все это было полезно для университета хотя
бы как вектор будущего развития.
Лекции Дружинин читал не по готовому тексту, это была устная речь,
диалог с аудиторией. Он пытался сам на основании многих источников и
специальной литературы проработать материал лекции предварительно.
Тщательности и скрупулезности в работе ему, видимо, было не занимать.
Введение в лекции обзоров не только литературы по теме, но и важней-
шей научной проблематики, дискуссий и разногласий среди историков,
отступлений, диалога, импровизаций, безусловно, было очень плодотвор-
но. Не навязывание собственных ответов по всем вопросам студентам (как
и сейчас поступает основная масса лекторов-историков), а стремление
подвести студентов к самостоятельным выводам на основе представлен-
ного широкого спектра данных — это лучшее, что тогда мог делать про-
фессор за кафедрой в России.
Впрочем, тогда по старинке делалось кое-что, сегодня, к сожалению,
вышедшее из употребления на истфаках. К практическим занятиям под-
борки документов размножали и раздавали студентам. Для углубленной
проработки курсов было начато черчение исторических карт. Кафедра
составляла рекомендательные списки литературы для самостоятельной
работы студентов.
Отстранение от работы А.М. Панкратовой и ссылка ее в Саратов боль-
но ударили по кафедре. Когда Дружинин временно заведовал кафедрой,
весной 1937 года, вместе с кампанией против теории и практики народ-
ничества в печати появились нападки (обвинения в политических ошиб-
ках) и лично против него. 9 июня 1937 года в «Правде» появилось письмо
(точнее, донос) пяти студентов-историков, что в своих лекциях Дружинин
«идеализирует народнический террор», рекомендует читать троцкистскую
литературу. С огромным трудом Дружинину удалось доказать вздорность
этого доноса.
Осенью 1938 года Дружинин был приглашен Б.Д. Грековым во вновь
с°зданный (с 1936 года) Институт истории Академии наук. Институт фор-
Мировался как из питомцев закрытой Коммунистической академии, так и из
91
ВИКТОР БЕРЛИНСКИХ. РЕМЕСЛО ИСТОРИКА В РОССИИ
старых профессионалов-историков. Душой и директором института 15 лет
был академик Греков, что стало большим благом для тогдашней науки.
Греков реально организовал научную подготовку молодежи, поощрял
работу сотрудников над монографиями, выдвинул проект многотомной
«Истории СССР», помогал интенсивному изданию сборников архивных
документов. Дружинин трудился в институте в трех направлениях: как со-
автор многотомного труда «История СССР», как соавтор второго тома
учебника «История СССР» для вузов и как автор собственной монографии
«Государственные крестьяне и реформа П.Д. Киселева». XIX век, после
периода некоторых колебаний, стал основным полем работ Дружинина.
Спокойной работе в институте мешали в основном коллеги-историки.
Их привычка к догматизму, абстрактно-социологическим схемам, маркси-
стско-ленинско-сталинскому цитатничеству и начетничеству больно уда-
ряла по любой опубликованной работе. Такие «громилы» крушили своих
соперников как антимарксистов, опираясь на любые произвольные цита-
ты из классиков и вождей партии. Кампания в прессе, политическая про-
работка на месте (где следовало каяться в ошибках и заверять, что их
более не будет) — все это характерная форма применения вульгарного
марксизма как политической дубины в науке. Ни о какой свободе мысли
речи даже не шло.
Война несколько оздоровила научную атмосферу. Множество текущей
работы (в основном популяризация наших побед и пропаганда славного
прошлого) стало занятием эвакуированных в Алма-Ату ученых. Как исто-
рик-экономист главное внимание в своих работах Дружинин уделял исто-
рии крестьянской экономики, хозяйства, быта XIX века — социально-эко-
номической истории (направлению, наиболее удачно разработанному в
советской историографии).
10 июля 1944 года по возвращении в Москву из эвакуации Дружинин
блестяще защитил в ученом совете Института истории первый том своей
монографии («Государственные крестьяне и реформа П.Д. Киселева) как
докторскую диссертацию. Оппонентами были Б.Д. Греков, В.И. Пичета,
П.И. Лященко. На основе огромных объемов тщательно проработанных
архивных фондов Министерства государственных имуществ, личного ар-
хива П.Д. Киселева, секретных крестьянских комитетов, периодики Нико-
лай Михайлович раскрыл взаимодействие власти и подчиненной ему ка-
зенной деревни (а это значительная часть крестьянской России XIX века),
создав своеобразную энциклопедию жизни государственных крестьян
дореформенной эпохи. Он впервые поставил проблему государственно-
го феодализма11.
Глобальный труд ученого стал образцом для региональных исследова-
ний12. Хороший стиль, отточенный язык и четкие формулировки также при-
влекли внимание читателей к этой работе.
92
РАЗДЕЛ II. МАСТЕРСКАЯ ИСТОРИКА
Кстати, внешне Дружинин полностью отвечал всем представлениям
научной молодежи о настоящем советском академике — творце большой
науки. Дело не в лысине и очках. Хорошо знавший его историк А.А. Пре-
ображенский писал о 1950-х годах: «Нам импонировал и внешний облик
ученого. Высокий, всегда подтянутый, безукоризненно вежливый и неиз-
менно внимательный к окружающим... Привлекала и сама манера гово-
рить, присущая Николаю Михайловичу. Тогда и позже я воспринимал речь
Дружинина прямо-таки с эстетическим удовольствием. Это был язык ис-
тинного русского интеллигента — ясный, прозрачный и емкий. Суждения
отличались четкостью формулировок, аргументированностью, взвешенно-
стью. Это характерно и для научных публикаций его. Мне кажется, что
Дружинин не был привержен внешне эмоциональному стилю. Не помню
его жестикулирующим или говорящим слишком горячо. И вместе с тем
чувствовалось, что он всегда эмоционален внутренне»13. Сплав, так ска-
зать, жара сердца и высокого интеллекта.
Выводы монографии Дружинина о крахе попыток правительства Нико-
лая I найти выход из кризиса на основании сохранения феодальных отно-
шений понравились наверху. Они укладывались в марксистско-ленинскую
формационную теорию. Трудно с ними спорить и сегодня. В 1946 году
первый том вышел в свет и в 1947 году получил Сталинскую премию, ко-
торую автор передал в один из детских домов. С 1946 года Дружинин —
член-корреспондент, а с 1953 года — академик РАН СССР. Сама личность
и деятельность этого историка уникальны в ту людоедскую эпоху. Не слу-
чайно в день 100-летия его назвали праведником исторической науки.
Один из крупнейших советских историков-аграрников Дружинин со-
здал и собственный стиль научной работы, вобравший в себя многие до-
стижения дореволюционной исторической науки. Что же особенно выде-
лял сам Николай Михайлович в стиле и технике работы историка?
Прежде всего то, что сам считал секретом своего долголетия — «це-
леустремленный, размеренный любимый труд». Исходная точка этого тру-
да — самостоятельный выбор темы монографического исследования.
Случайные обстоятельства — хороший архивный фонд под рукой, советы
коллег и наставников — в расчет брать нельзя. Живой предварительный
интерес к теме и какая-то подготовка — ключ к успеху. Если тема навяза-
на извне и не встречает отклика в мыслях и чувствах историка, то работа
будет вымученной и поверхностной.
Кандидатская и докторская диссертации чаще всего такими исследо-
ваниями не являются. Это — лишь показатели научной зрелости подготов-
ленного ученого, его квалификационные работы.
После выбора темы следует: а) составить основную библиографию из
Двух разделов: историческая литература — книги, статьи, заметки; б) опуб-
ликованные источники. Книги в первом разделе следует охватить поши-
Ре’ чтобы иметь представление о «воздухе эпохи». То есть кроме специаль-
93
ВИКТОР БЕРЛИНСКИХ. РЕМЕСЛО ИСТОРИКА В РОССИИ
ной литературы следует читать книги и сочинения об этой эпохе вообще.
Появляются первые статьи по частным проблемам. Итог работы над ис-
ториографией — сжатые конспекты и свои оценки исследований предше-
ственников. Впоследствии они ложились в основу историографического
введения к монографии. При этом Дружинин различал три круга проблем,
вытекавших из изучения литературы: 1) проблемы, поставленные и раз-
решенные прежними авторами; 2) проблемы, поставленные, но не разре-
шенные ими; 3) проблемы, которые следует поставить, выпавшие из поля
зрения прежних авторов14.
Так продумываются основные проблемы работы. В ходе дальнейшего
исследования какая-то литература также привлекается по ходу дела и
вносится в картотеку. Для осмысления взаимной связи событий и отноше-
ний эпохи составляется синхронистическая таблица экономических, со-
циально-политических и культурных явлений эпохи.
После обработки опубликованных источников историк отправляется в
архив. Воспоминания, письма, следственные дела, официальные отчеты
и прочее — уже прочитаны и обдуманы. Создана ориентация в эпохе и
документах. Исследователь уже хорошо знает главные задачи своей темы,
что и где он должен искать. Здесь важно найти новый, нетронутый мате-
риал. Возможно исправление прежних ошибок в публикациях документов.
При сборе архивного материала, само собой, проясняются «темные
пятна», углубляется понимание явлений и отдельные выводы по частным
вопросам связываются в цельную концепцию. Историк должен хоть не-
много уже владеть методикой исследования и представлять нужный ему
объем источников по разделам работы.
По ходу работы появляются свежие мысли, заметки и пожелания себе
на будущее — это следует писать в отдельной тетради. Также в это время
составляется развернутый план будущей монографии с обозначением не
только глав и параграфов, но и их содержания. Такой план — первоначаль-
ный костяк, который направляет поиски, обрастает дополнениями, кор-
рективами. Отдельные наброски по теме вырастают в статьи, доклады на
научных конференциях. Обсуждение друзей, коллег, их мысли и вопросы
очень полезны.
После того как собран весь фактический материал, сложилась опре-
деленная концепция и план монографии, нужно систематизировать накоп-
ленный материал. При распределении по главам и разделам записей,
выписок, копий документов через сознание историка еще раз проходят
факты и выводы, устанавливается последовательность будущего изложе-
ния. Это — ключевой этап в работе. Все должно быть продумано, взвеше-
но и окончательно выяснено. Тысячи заполненных карточек (один факт —
одна выписка на листе), конспекты, другие материалы — разложены в
определенном порядке. Дружинин при этом делал еще и детальный план
каждой главы.
94
РАЗДЕЛ IL МАСТЕРСКАЯ ИСТОРИКА
На основе такой готовой подборки материалов историк пишет свой
последовательный текст по главам. Материал творчески преображается
в сознании историка и ведет за собой. Автор же заботится главным обра-
зом о литературной форме записи своих мыслей и связанных фактов.
Дружинин, даже имея помощников по своему сану, иногда диктовал текст
референту; затем проходился по нему еще раз пером мастера. В конце
работы пишутся заключение и введение, где обобщается опыт исследо-
вателя по данной теме.
Центральное звено в исследованиях историка — работа над источни-
ками. Удачный их подбор и анализ — залог успеха. У каждого историка
складывается при этом индивидуальный стиль обработки документов,
зависящий от его личного опыта, характера, темперамента, стиля жизни.
Чем богаче и разнообразнее привлекаемые источники, тем ближе к дей-
ствительности выводы историка. Так, занимаясь эпохой Киселева, Дружи-
нин просмотрел все упоминания о нем в старых исторических журналах:
«Русский архив», «Русская старина», «Исторический вестник», «Голос ми-
нувшего». Живой голос эпохи и личность Киселева бросили новый свет на
сухие официальные бумаги. Яснее стали связи того времени. Путеводи-
тель по архиву, описи фондов (часто неполные и невнятные) — это нача-
ло работы. Надо понимать, что есть громадные архивные фонды по теме,
которые одному исследователю не просмотреть за несколько десятков
лет. Следует выбирать типическое, продумывать эволюцию документов, их
типологию и классификацию. Важно верно соотнести объемы работы по
теме в разных архивах страны: ГАРФ, РГАДА, РГИА, РГАЛИ и так далее.
Для второй монографии Дружинин заказал подборку материалов по
теме ленинградским архивистам. Четыре летних месяца 1948 года ему не
хватило для полного обозрения нужных документов в Ленинградском исто-
рическом архиве (тогда ЦГИА). Целиком переложить сбор архивных мате-
риалов на помощников невозможно — теряется чутье и связь с эпохой.
При проверке подлинности источников легко отвергаются очевидные
фальсификации и подделки. Таковы широко известные в советское вре-
мя «Дневник Вырубовой», «Солдатские письма с фронта», «Протоколы
сионских мудрецов», «Велесова книга» и многое другое.
Но главный вопрос к реальным источникам — степень соответствия
их исторической действительности. Искажение событий, намеренные и
непреднамеренные приукрашивания и очернения разных лиц и событий
в мемуарах, вранье в статистике, умолчания в официальных отчетах —
все это общие места наших архивных материалов XIX и XX веков (послед-
него — еще в большей степени).
Сопоставление одних источников с другими материалами, взвешивание
Условий происхождения документа, анализ мотивов составителей — все это
ведет к раскрытию замаскированной лжи, умолчаний, ошибок и искажений.
95
ВИКТОР БЕРЛИНСКИХ. РЕМЕСЛО ИСТОРИКА В РОССИИ
При отсутствии в документе имени автора, даты — стоит восстановить ре-
алии. Поправки, замечания в документах можно нередко определить лишь
по почерку автора. Опыт приходит лишь с годами архивной работы.
И сегодня историкам не грех прислушаться к такому совету академи-
ка Дружинина: «Начиная собирать материалы... я стремился отрешиться
от всех предвзятых точек зрения, искать историческую истину в фактах
самой действительности; перед моими глазами были отрицательные сто-
роны научной деятельности М.Н. Покровского, который строил широкие
предвзятые схемы, не утруждая себя систематическим анализом всех
основных источников. К сожалению, такая методика пережила М.Н. По-
кровского и до сих пор встречается... Подлинное научное историческое
исследование может быть результатом только самостоятельного, длитель-
ного, упорного труда; факты и только факты, проверенные, сопоставлен-
ные и органически связанные друг с другом, могут быть прочной основой
широкого обобщения; чем шире искомый ответ на поставленную пробле-
му, тем насыщеннее фактическим материалом, а следовательно, объек-
тивнее и правдивее должно быть изображение жизни, возникающее в
сознании историка»15.
В нашу эпоху широкие спекулятивные построения по истории России
часто даже не маскируются под объективные научные труды. Достаточно
привести пример многочисленных опусов Фоменко со товарищи, Суворо-
ва, Бушкова и многих других. Рациональный, добротно-честный и научно-
моральный труд Дружинина остался в науке как пример личного служения
истории. Позитивизм до мозга костей, идеализм и марксизм Николая
Михайловича могут сегодня не увлекать научную молодежь. Интерес к XIX
веку истории России ушел на второй план. На первый выдвинулся в сво-
их невероятных трагических коллизиях XX век. Но опыт, мысль, высокий
профессионализм академика Дружинина остались в науке. Это полезный
и единственный в своем роде случай самоанализа мастерства историка
в России. Вряд ли многие историки сейчас следуют советам Дружинина.
Все строится индивидуально, применительно к собственной жизни и судь-
бе. Но обдумать мысли Николая Михайловича о том, как строить по-насто-
ящему добротную и честную работу, может любой исследователь. И в этом
кроется победа «праведника исторической науки».
Нельзя, впрочем, не отметить, что возвращение к технике историка
1900-х годов в конце XX — начале XXI века выглядело бы довольно арха-
ично. «Комодная», по язвительному выражению Люсьена Февра, история
в эпоху расцвета и крушения школы «Анналов», торжества устной истории
и качественно новых методик добычи знания — кардинального обновле-
ния мира — несколько старомодна. Впрочем, настоящие и глубокие мыс-
ли, добросовестные, достоверные работы в какой-то своей части не ста-
реют никогда.
96
РАЗДЕЛ II. МАСТЕРСКАЯ ИСТОРИКА
§ 2.3. Библиотеки и архивы
О, пожелтевшие листы
В стенах вечерних библибтек,
Когда раздумья так чисты,
А пыль пьянее, чем наркотик!
Так много тайн хранит любовь,
Так мучат старые гробницы!
Мне ясно кажется, что кровь
Пятнает многие страницы.
Николай Г/милев. В библиотеке
1909 год
Структура библиотек России очень проста. Она иерархична, как мно-
жество других структур науки, культуры и образования, созданных в совет-
скую эпоху. Для многих историков (от студентов до академиков) во главе
всех библиотек страны высится такая триада. Во-первых, Российская го-
сударственная библиотека (РГБ — бывшая ГБЛ — имени Ленина), нахо-
дящаяся в самом центре Москвы и имеющая почти все книги России и
СССР XVIII—XX веков. Она реально может дать из своих книжных богатств
все на русском языке ученым самых разных специальностей.
Во-вторых, на лидерство в книжном мире России, с полным на то осно-
ванием, претендует Российская национальная библиотека (РНБ) в Санкт-
Петербурге (бывшая до 1992 года имени М.Е. Салтыкова-Щедрина). Рас-
положенная также в центре города, на углу Невского проспекта и Садовой,
она изначально создавалась как главная библиотека империи. Именно
здесь едва ли не самые знаменитые в мире рукописи России: Остромиро-
во Евангелие, Лаврентьевская летопись, содержащая начала русской исто-
рии, и многое другое. Это также разнопрофильная библиотека, получаю-
щая, как и РГБ, обязательный экземпляр любой книги, выходящей в стране.
Третья, и самая любимая многими исследователями, библиотека —
это Государственная публичная историческая библиотека (Москва, Старо-
садский пер., 9). Это специализированная, то есть профильная для исто-
риков, библиотека. Она не так велика, как предыдущие две, но зато более
компактна и уютна. Здесь можно спокойно заниматься, пользуясь тема-
тическими каталогами (сильно устаревшими) и замечательным общим
каталогом, внесенным в компьютерную базу. Из всех библиотек Москвы
она мне больше всех по душе. Именно здесь я чаще всего встречал рабо-
тающих маститых ученых из Института российской истории РАН.
Возвращаясь к истории этих библиотек, стоит вспомнить, как они фор-
мировались. Предыстория РГБ — указ Николая 11828 года об учреждении
97
ВИКТОР БЕРЛИНСКИХ. РЕМЕСЛО ИСТОРИКА В РОССИИ
в Петербурге Румянцевского общественного музеума. В основе последне-
го лежало замечательное собрание книг и рукописей умершего канцлера —
графа Н.П. Румянцева. С перемещением этого собрания в Москву (положе-
ние о Румянцевском музеуме утверждено Александром 1119 июня 1862 года
по старому стилю) появляется первая московская публичная бесплатная
библиотека. Библиотека разместилась в Доме Пашкова и начала получать
обязательный бесплатный экземпляр всех книг России. Немало жертво-
вали и дарители. Достаточно вспомнить коллекции А.С. Норова, П.Я. Ча-
адаева, Н.А. Рубакина, кабинетную библиотеку М.П. Погодина.
С переездом столицы в Москву (1918 год) эта библиотека автомати-
чески становится главной в стране. С 1925 года она носит имя Ленина и
получает статус национальной библиотеки. Для нынешних аспирантов-
историков РГБ незаменима, так как только здесь они могут ознакомиться
с диссертациями соратников по своей тематике (зал в Химках) и порабо-
тать в зале периодики. Библиотека хранит более 16 млн книг, 13 млн экз.
журналов, около 600 тыс. рукописей, около 500 тыс. редких и ценных из-
даний, а также много чего другого.
Огромный зал с каталогами советского корпуса в главном здании биб-
лиотеки всегда нагонял на меня (провинциала) тоску и какое-то букашеч-
ное ощущение. Но зато с большим удовольствием я занимался в отделе
рукописей (там есть хорошие именные каталоги) и в Музее книги, где хра-
нились редкие старые издания XVI—XVIII веков. Камерная атмосфера этих
помещений как-то способствовала моим занятиям XVIII веком русской
культуры. Да и сами издания того времени — просто шедевры искусства
в сравнении с индустриальной массой современных книг. Настоящая ста-
рая книга (да и современная малотиражная и любовно сделанная) обла-
дает какой-то своей аурой, интеллектуальным ароматом и воздействует
на читателя разносторонне. Очень интересен в этой библиотеке фонд
иностранных книг и рукописей16.
Идя в библиотеку, мы должны немного представлять и прихотливое
течение ее судьбы. Это позволяет лучше ориентироваться в книжных бо-
гатствах. Все три названных выше библиотеки — научные. Но в XIX веке
понятия «научность» и «общедоступность» были разделены. Университет-
ские библиотеки обслуживали ученых и студентов, городские — народ и
публику (так тогда именовали образованных людей). В XX веке наше об-
щество в результате индустриального рывка и колоссальной социальной
инженерии Сталина стало более однородным и перемешанным. Главные
библиотеки стали главными научными центрами этой системы, а вузовс-
кие стали более учебно-вспомогательными хранилищами.
Нужно помнить и то, что в советскую эпоху библиотеки были объекта-
ми мощного идеологического давления государства. Уже в 1923 году в
ГБЛ по приказу Крупской создан спецхран (хранилище идеологически
98
РАЗДЕЛ IL МАСТЕРСКАЯ ИСТОРИКА
вредных книг, закрытых для обычных читателей). Такие фонды, обычно
складывавшиеся десятилетиями, обладают собственной структурой, ука-
зателями, внутренней логикой формирования.
Немаловажно, что после Победы 1945 года сотни тысяч книг из Герма-
нии пополнили фонды многих наших библиотек, часто оставаясь очень
подолгу неразобранными. Коллекции рукописей и архивы русских бело-
эмигрантских центров вернулись на родину из ряда европейских стран
(наиболее характерен пример Праги).
И последняя по времени особенность. Библиотека сейчас не есть не-
что стабильное и косное. Это гигантский, хотя и консервативный, жи-
вой организм со своими проблемами. Золотой век публичных библио-
тек (XX век) позади. Роль книги «вживую» в развитии науки стремительно
падает. Информационное общество наступает на саму сущность книги
как носителя информации в бумажном виде. Здесь идут глубокие содер-
жательные изменения в основах развития науки и процессах передачи
знаний.
Думается, что историки возле книги продержатся дольше ученых дру-
гих специальностей в силу естественного консерватизма природы нашей
науки. Возвращаясь к книжным сокровищам страны, напомню, что для
отечественных историков огромную ценность представляют первоиздания
славянского книгопечатания, коллекции изданий кириллической печати
XVI—XVII веков, первенцы гражданской печати XVIII века, первоиздания
книг гениальных русских ученых и писателей XVIII—XX веков, уникальные
собрания старообрядческих изданий прошлых веков и многое другое.
Умение пользоваться каталогами, указателями и печатными изданиями
самой библиотеки сильно облегчает работу исследователя.
Говоря о РНБ в Петербурге, следует помнить, что основана она была
16 (27) мая 1795 года Екатериной II как императорская публичная библио-
тека. Открыта для общего пользования в 1814 году. С 1925 года именова-
лась Государственной публичной библиотекой в Ленинграде, а в 1992 году
переименована в РНБ. Это действительно мощный исток национальной
культуры. По объему фондов библиотека находится на втором месте в
России после РГБ. Жаль, что созданный здесь в 1925 году Институт Кни-
ги уже в 1929 году был уничтожен властью. Потенциально это течение в
науковедении было очень перспективно. Упущенные возможности, увы,
невосстановимы.
Фонды и читальные залы РНБ расположены по 14 адресам в 10 райо-
нах города. В старом здании библиотеки господствует атмосфера куль-
туры мысли и прошлого. Здесь, в интерьерах XIX века, легко и спокойно
заниматься. Чудесен зал отдела рукописей, действительно наполненный
сокровищами русской истории. Более 10 тыс. древнерусских грамот
(1269—1700 годов), архивы писателей, историков и государственных де-
99
ВИКТОР БЕРЛИНСКИХ. РЕМЕСЛО ИСТОРИКА В РОССИИ
ятелей, 40 тыс. рукописных книг и многое другое... Качественный имен-
ной указатель облегчает работу в этом отделе. Прочтенные здесь мной
письма А.В. Суворова к любимой дочери («Суворочке»), пусть никогда мной
не использованные, дали мне больше для постижения людей XVIII века, чем
тома официальных документов.
Новый комплекс зданий для библиотеки с 1985 года строился на Мос-
ковском проспекте у Парка Победы. Читальные залы здесь рассчитаны на
2000 мест.
В фондах РНБ более 13 млн книг (из них 1 млн 800 тыс. — на иностран-
ных языках). Здесь самое полное в мире собрание Россики. В 17 специа-
лизированных фондах: газет, эстампов, нот — много невероятных редкос-
тей и потрясающих уникумов. Петербург — это ворота империи на Запад.
Поэтому в библиотеке прекрасная коллекция инкунабул, дающая нам сегод-
ня представление о европейском печатном искусстве XV века. Удивителен
фонд западноевропейских рукописей (более 6 тыс. кодексов и более 70 тыс.
документов). Увы, в наследие от XX века историки России, в основной мас-
се, получили слабое знание иностранных и древних языков.
Египетские папирусы, рукописи на коже, шелке позволяют изучать
Восток. В иностранном фонде библиотеки хранится единственная по
полноте коллекция Россики (зарубежных изданий до 1917 года — более
250 тыс. экз.). Восхищаться библиотекой можно долго. Любой историк
России должен, хотя бы недолго, подышать воздухом ее залов. Воспиты-
вает профессионала, в сущности, аура культуры.
Историческая библиотека в Москве берет свое начало в 1863 году как
частная и бесплатная библиотека А.Д. Черткова. С 1875 года она в соста-
ве Государственного Исторического музея (ГИМа). Пополнялась тогда в
основном дарениями и покупками коллекций. Сюда вошли собрание книг
И.Е. Забелина, А.А. Бахрушина, коллекция изданий А.С. Грибоедова... С
1917 года, в период великого разорения всех имущих слоев и научной
интеллигенции России, сюда поступили собрания археологов Уваровых,
А.А. Бобринского, генеалога Л.М. Савелова, историков Д.И. Иловайского,
нумизмата П.В. Зубова и др. Масштабы книжной гибели и концентрации
государством книг граждан, происходившие в то время, ни с чем не срав-
нимы в истории. Так, по декрету 17 июля 1918 года СНК РСФСР «Об ох-
ране библиотек и книгохранилищ РСФСР» реквизиции подлежали все
домашние библиотеки с числом книг более 500. А местами забирали и те,
что свыше 100. Даже охранные грамоты на библиотеки не помогали. Нар-
компрос разработал норму для библиотеки ученого — не более 2 тыс. книг.
Объемы экспроприаций были колоссальны. Например, к 1935 году нера-
зобранная часть ленинградского книжного фонда составляла 2,7 млн то-
мов17. Вот и потекли «добровольные» пожертвования личных библиотек в
государственные хранилища.
100
РАЗДЕЛ II. МАСТЕРСКАЯ ИСТОРИКА
С 1938 года Историческая библиотека окончательно выделилась из
ГИМа и по постановлению Совнаркома с присоединением библиотеки
Института красной профессуры и ряда других фондов стала именоваться
Государственной публичной исторической библиотекой РСФСР, получив
здание в Старосадском переулке. Пополнения библиотеки также совпа-
дали с прихотливыми изгибами внутренней политики, войнами и судьбой
России. Так, в 1941 году в нее поступили 7 контейнеров газет из Библио-
теки АН СССР, а в 1945—1948 годах — партии книг и периодики, вывезен-
ные из Германии. В фондах библиотеки более 3 млн 200 тыс. экземпля-
ров. Из них, обратите внимание: 1,9 млн книг и 1,1 млн экз. — журналы.
Исторические журналы — львиная доля библиотечных богатств. А в них
часто остро нуждается историк. Основные отрасли знания: отечественная
история, всеобщая история, история стран Азии и Африки.
Меня в этой библиотеке всегда радуют замечательные и редкие кни-
ги русских историков XIX—XX веков, столь нужные для работы. В провин-
ции их часто вообще нет. Когда я занимался историей кладоискательства
в России, то очень существенная доля опубликованных источников была
мной обработана именно здесь. Для историков, занимающихся Россией,
лучшей библиотеки и пожелать нельзя. Конечно, бьет в глаза бедность и
некоторая обшарпанность библиотеки изнутри. А что делать?
Клубы, кружки, семинары для историков при библиотеке скрашивают
досуг многих. Для историков, занимающихся всеобщей, новой и новейшей
историей, безусловно, также нужны Всероссийская государственная
библиотека иностранной литературы им. М.И. Рудомино и библиотека
ИНИОНа. Систематизация литературы и богатые тематические указатели
сильно помогают в работе молодым историкам. Помню, как в самые глу-
хие годы брежневского застоя — в начале 1980-х годов — я пытался по-
лучить в библиотеке ИНИОНа депонированный трехтомник Л.Н. Гумилева
об этногенезе и биосфере. Успеха я не имел.
Библиотека РАН в Петербурге — гигант среди всех научных библиотек
страны (более 7 млн книг). Ей на правах отделов подчиняются 43 научных
библиотеки при НИИ РАН. Русские летописи, старообрядческие книги,
Древние карты украшают это великолепное собрание на Васильевском
острове, столь пострадавшее от пожара 1988 года.
Вообще же структура библиотек России предполагает и наличие круп-
ных ведомственных библиотек, где может быть много нужного для исто-
рика. Следует только соотносить свою тему и профиль библиотеки, что-
бы зря не тратить время. Любопытна в этом отношении Библиотека
администрации Президента РФ (более 2 млн экз.) — как наследие ЦК
КПСС. Историкам советской эпохи она явно будет полезна. Специализи-
рованные общественно-политические библиотеки, библиотеки по искус-
СтвУ, театральные, оригинальные книжные собрания крупнейших музеев
101
ВИКТОР БЕРЛИНСКИХ. РЕМЕСЛО ИСТОРИКА В РОССИИ
страны — все это надо себе представлять, хотя бы по справочникам, что-
бы в случае необходимости знать, куда обратиться. Ведь для историка
глобальность библиотеки не нужна. Ему нужна наиболее полная и наибо-
лее хорошо расписанная подборка книг, статей, рукописей по интересу-
ющей его в данный момент проблематике.
Большинство работ историков страдает недостаточной изученностью
литературы по теме, узким подходом. Библиотеки здесь незаменимы.
Следует только помнить, что книга, основанная на книгах, — мертворож-
денное дитя. Великий Гете, всемерно развивавший библиотеки в каче-
стве министра, писал в одном из писем об их вторичности в творчестве
человека: «Заблуждения хранятся в библиотеках, истина живет в чело-
веческом духе. Одна книга порождает другую, и так до бесконечности,
духу же отрадно соприкосновение с вечно живыми празаконами, ибо ему
дано постичь простейшее, распутывать запутанное и прояснять для себя
темное»18.
В структуре библиотек России самые близкие и легкодоступные исто-
рикам — библиотеки вузов и академических институтов (по месту служ-
бы). Любая, даже не имеющая богатой истории библиотека такого рода
постепенно становится оригинальной и ценной. Сотрудники дарят свои
труды, книжный профиль собрания ориентируется на род занятий учреж-
дения, формируется какое-то рукописное собрание, отдел редких и цен-
ных книг. К сожалению, иногда тщательности в работе со своей библио-
текой историкам как раз и недостает. В текучке и в пожарном порядке
время от времени выхватывается что-то срочно нужное; но душу и лицо
самого близкого к себе книжного собрания исследователи чаще всего не
знают и не представляют.
Лидер вузовских библиотек — МГУ с ее 8,5 млн экземпляров, получа-
ющая с 1920 года обязательный экземпляр. Замечательные книжные кол-
лекции вельмож и ученых XVIII—XIX веков обогатили ее, как и рукописные
фонды. С восхищением вспоминаю редчайшие книги в библиотеке Казан-
ского университета, особенно по истории русского духовенства. Прекрас-
на, хоть и недосягаема для нас, в Сибири библиотека Томского универ-
ситета. Самодостаточность любой вузовской библиотеки (она все же
работает не на страну, а только на свой вуз) ведет к ее некоторому изоля-
ционизму. Это вполне естественно. Достойна уважения и изучения биб-
лиотека любого вуза. Полезны для историков порой сравнительно неболь-
шие, но очень хорошо подобранные по своей узкой тематике библиотеки
академических институтов в Москве и Петербурге, институтов истории
языка и литературы в национальных республиках. Таковы библиотека Ин-
ститута археологии, Института российской истории РАН, Русского Геогра-
фического общества, чудесная библиотека ИРЛИ (Пушкинского Дома) и
множество других.
102
РАЗДЕЛ II. МАСТЕРСКАЯ ИСТОРИКА
д ведь есть еще узкоспециализированные библиотеки творческих со-
юзов, научных обществ, общественных центров — имени А. Сахарова и
«Мемориал» и т.д. и т.п. Для большинства историков русской провинции
основными в работе являются областные библиотеки. Если город не бом-
били в последнюю войну, библиотека вполне прилична, особенно в части
местной краеведческой литературы, отсутствующей частично даже в глав-
ных библиотеках страны.
Существенная часть рабочего времени историка проходит дома. Не-
редко здесь он и работает над своими творениями. Личная библиотека
при этом — незаменимый друг и помощник. Она совершенно индивидуаль-
на. Я встречал историков, у которых 3—5 тыс. книг по специальности, и
исследователей с двумя-тремя сотнями изданий. Энциклопедии, справоч-
ники очень полезны дома. Слишком большая библиотека (до 10 тыс. то-
мов, например) обычно плохо используется. Историк уже не может найти
нужную книгу в недрах своей библиотеки.
Наши маленькие и забитые квартиры не приспособлены для больших
личных собраний книг. И все же книги растут с годами и вытесняют свое-
го владельца из дома. Впрочем, все это характерно для историков зрелого
возраста. Научная молодежь, мне кажется, к книге более индифферент-
на. Они не выросли в атмосфере книжного почитания, массового книго-
любства 1960—1980-х годов. Вдобавок новые, более компактные спосо-
бы хранения и передачи информации молодежи более по душе. И все же
книга пока сохраняет свои позиции даже в формальном становлении ис-
торика (публикация статей, книг — обязательное условие). Все это —
мощная составная часть инфраструктуры исторической науки России.
Вторая составляющая этой инфраструктуры — сеть архивохранилищ
России. Основные из 11 центральных (преимущественно московских) ар-
хивов я уже называл19. После 1991 года они сменили названия, но сохра-
нили свое наследие, даже его приумножив. Ядро этих архивов — архивный
городок возле метро «Фрунзенская», где в едином комплексе расположе-
ны ГАРФ, РГАДА, РГАЭ. Государственный архив РФ, создававшийся в пер-
вые советские годы как архив классовой борьбы (декабристы—народни-
ки—марксисты), быстро стал хранилищем документов главных советских
органов управления нашей бюрократической диктатуры. Сегодня невоз-
можно заниматься советской историей без обращения к ключевым фон-
дам ГАРФа: НКВД—МВД СССР, других министерств и ведомств. Частич-
Но они по-прежнему закрыты. Условия работы близки к архивным поискам
историков столетней давности. Но многие прежде секретные материалы
Рассекречены и открыты для доступа. Следует, правда, помнить, что в
Центре (Москва, Петербург) откладывались сухие сводки, отчеты: итого-
в°-структурные и часто безличные вороха документации. Настоящее мясо
истории (не сухой скелет), плоть и кровь исторических событий — в доку-
103
ВИКТОР БЕРЛИНСКИХ. РЕМЕСЛО ИСТОРИКА В РОССИИ
ментах, находящихся на местах: в государственных архивах областей, куда
хлынул поток личных дел реабилитированных раскулаченных крестьян, 58-й
статьи и многое другое. Помимо государственного архива такой-то области
в каждом областном центре имеется бывший партийный архив — государ-
ственный архив социально-политической истории (ГАСПИ) той же самой
области. В нем сосредоточены материалы губкомов, обкомов, райкомов,
первичных партийных организаций. Сюда же из областных архивов управ-
лений ФСБ передано огромное число личных дел бывших осужденных по
политическим (в основном 58-й) статьям.
Занимаясь историей Вятлага НКВД СССР, я с большим интересом зна-
комился в ГАСПИ Кировской области с протоколами партийных собраний
и конференций лагеря. Там сохранились живые и непричесанные речи как
начальников, так и рядовых стрелков и вольнонаемных работников. В духе
Оруэлла звучат речи из протоколов партийных и комсомольских собраний
российских немцев-трудармейцев, брошенных в военные годы в ГУЛАГ.
Следует помнить, что большое число исторических материалов на местах
сохранилось в фондах ведомственных архивов управлений ФСБ и внут-
ренних дел областей, куда доступ исследователям по-прежнему закрыт.
Областные государственные архивы в центрах старых губерний хранят
миллионы дел досоветского периода, чаще всего не разработанных исто-
риками. Это и материалы ревизий населения, и фонды духовных конси-
сторий (удивительно многообразные по тематике) со своими исповед-
ными росписями, клировыми ведомостями и метрическими книгами.
Огромны фонды канцелярии губернатора, губернского правления, ка-
зенной палаты и так далее. В своих структурных основах Российская им-
перия была едина и типологична. Так что костяк основных фондов един во
Владимирском и Нижегородском, Казанском и Рязанском архивах.
Главная беда историков и краеведов, работающих в областных архи-
вах на местах, — неумение выйти за рамки одной губернии. Процессы
общероссийские не понимаются вообще, специфика этой губернии теря-
ется, так как сравнения даже с соседними губерниями отсутствуют. Мес-
тная история пишется, так сказать, «носом» — то есть слишком близко к
мельчайшим реалиям жизни прошлых эпох. Теряется масштаб жизни и
осмысление русской истории. До анализа и синтеза источников дело ча-
сто вообще не доходит. Все ограничиваются пересказом содержания до-
кументов и любованием экзотикой и сочными реалиями стародавней жиз-
ни. Но даже такая разработка краеведами архивов в России очень ценна
и полезна. Со временем количество перерастает в качество. До сего дня
остаются абсолютно не тронутыми историками фонды филиалов государ-
ственных архивов в ряде районов области. А там могут быть интересные
массовые документы по лишению гражданских прав, раскулачиванию,
выдаче паспортов.
104
РАЗДЕЛ II. МАСТЕРСКАЯ ИСТОРИКА
Во вновь созданных в советские годы республиках России архивная
дореволюционная база очень слаба. Здесь исследователи остаются привя-
жи к центрам бывших губерний.
Возвращаясь к ГАРФу, отметим наличие здесь дореволюционных фон-
дов Департамента полиции, охранных отделений, личных фондов деяте-
лей революционного движения. Чем ближе к большевизму, тем более
жестко фильтровались документы этих людей. Настоящие пламенные
большевики представали словно ангелы во плоти — без малейших изъя-
нов и темных пятен.
В РГАДА сосредоточен основной массив архивных дел страны до
XVIII века. Даже по первой половине XVIII века чего-либо значительно-
го на местах чаще всего не осталось. В РГАДА вошли самые ценные цент-
рализованно сохранившиеся архивы допетровской Руси (более 3 млн 300
тыс. дел). Этот архив после 1917 года создан на базе Московского глав-
ного архива МИД, Государственного архива (создан в 1834 году), Московс-
кого архива Министерства юстиции, Московского отделения общего
архива Министерства императорского двора (Московский дворцовый ар-
хив), Межевого архива. И все же важнейшие для нас сегодня — это уни-
кальные фонды бывших архивов МИДа и Министерства юстиции. Имен-
но на их основе лучшие историки России XIX века писали нашу историю.
Очень значительны и существенны для истории страны архивы Российс-
кой армии (бывший ЦГАСА) в Москве (на улице адмирала Макарова, 29)
со своими комплексами дел советского периода; такого же типа, но бо-
лее интересный по структуре архив Военно-морского флота в Петербур-
ге; и, естественно, главный архив Министерства обороны РФ в Подольске
Московской области. Российский государственный военно-исторический
архив в Москве хранит военную документацию России с XVI века по 1918
год (более 3 млн 300 тыс. дел).
Замечателен Российский государственный архив литературы и искус-
ства в Москве (РГАЛИ), без фондов которого (около 900 тыс. дел) нельзя
изучать русскую культуру XVII—XX веков. Именно здесь хранится знамени-
тый «Остафьевский архив» князей Вяземских, личные фонды сотен рус-
ских писателей, актеров, музыкантов, художников.
По периоду существования Российской империи (XVIII—XIX века) глав-
ный архив страны — Российский государственный исторический архив в
Петербурге (РГИА). Здесь хранятся документы центральных учреждений
Дореволюционной России, многие родовые и личные фонды жителей сто-
лицы бывшей империи (более 6,5 млн дел). Без этого архива невозмож-
на никакая научная работа по имперскому периоду истории России.
В таком кратком обзоре нельзя упомянуть все значительные архивы
СтРаны. В конечном счете логика научного исследования приведет исто-
рика в необходимые ему хранилища источников. Ведь архивы не только
105
ВИКТОР БЕРЛИНСКИХ. РЕМЕСЛО ИСТОРИКА В РОССИИ
дополняют, но и проверяют друг друга. Бывают небольшие, но ценнейшие
для частного исследования архивохранилища. Как без архива Русского
Географического общества изучать русскую этнографию XIX века, без
фондов Главсевморпути — историю малых народов Севера? Полагаю, что
и любой аспирант должен использовать в своей диссертации как минимум
3—4 архива. К сожалению, наши архивы, особенно в части советской ис-
тории XX века, крайне бедны личными материалами людей: письмами,
дневниками, тем бумажным мусором, что скапливается вокруг любого
человека. Все это нещадно уничтожалось, начиная с Гражданской войны
и по 1950-е годы. Диктатура давила на личную жизнь человека со страш-
ной силой. Все могло обернуться против тебя — особенно любые записи.
Так что традиция пресеклась.
Поэтому любой историк кроме использования официальной (часто
малосодержательной и просто пустопорожней) информативной базы дол-
жен находить свой выход в приватную (частную) жизнь людей. Здесь по-
могают даже тусклые предания, остатки старых семейных альбомов, спра-
вок из сельсовета, устные расспросы, брошенные на чердаке предметы
канувшего в Лету обихода. Опора на семейные архивы, личные коллек-
ции собирателей, собрания государственных музеев очень плодотворна.
Здесь важную роль играют коммуникативные и организаторские способ-
ности историка.
Архивы, эта пыльная кровь эпохи, могут многое дать историку в пости-
жении прошлого, если он найдет с ними общий язык.
106
РАЗДЕЛ И. МАСТЕРСКАЯ ИСТОРИКА
§ 2.4. Инфраструктура науки
Пиши, пиши! Сверкай очами!
Поет походная труба,
Дымят костры... А за плечами
России грозная судьба.
Д. Самойлов. Дневник
1976 год
Историк, как и любой ученый, существует как профессионал только в
пространстве системных связей. Передвижения его здесь возможны толь-
ко в определенных направлениях по разветвленной сети больших и ма-
леньких научных каналов. Условно это систематизированное жизненное
пространство историка можно сравнить с рыбацкой сетью, по нитям ко-
торой в разные стороны бегают шустрые муравьи. Имеются здесь мощ-
ные узловые центры пересечения силовых линий, есть и малозаметные
точки. Кроме библиотек, архивов, университетов и академических инсти-
тутов в профессиональную инфраструктуру историков входят археологи-
ческие и этнографические экспедиции (вспомним, например, мощную
Новгородскую экспедицию академика В.Л. Янина, которая сама по себе
целый университет), научные журналы и издательства, периодические
издания вузов, диссертационные советы по отечественной и всеобщей
истории, археологии и этнографии, ряду других дисциплин, вся система
подготовки молодых историков, большие и малые музеи России, краевед-
ческие общества и многое другое.
Реализуясь как историк-профессионал, человек должен защищать
диссертации, публиковать свои статьи и книги в местных или более пре-
стижных академических московских изданиях, получать ученые степени и
звания, продвигаться тихими стопами по научной (не административной)
карьере. Завязывание широких личных контактов и связей в своем горо-
де, других городах страны, за рубежом помогает реализации научных
проектов старого и нового типа, формированию его личного научного ав-
торитета и престижа в ученом сообществе вуза, города, страны. От пол-
ноты использования историком научного потенциала его учреждения,
широты задействованной в его деятельности инфраструктуры зависит его
личный успех или неудача.
Каковы же обычно причины неуспеха? Так же как и причины успеха, они
кроются обычно в личности историка. Существенный момент — отсут-
ствие природных способностей и дарования. Из такого (порой умного и
образованного) человека может выйти хороший инженер, фермер, биз-
107
ВИКТОР БЕРЛИНСКИХ. РЕМЕСЛО ИСТОРИКА В РОССИИ
несмен, юрист... — да кто угодно. А он с упорством, достойным лучшего
применения, корпит над историей. Элементы внутреннего чутья, удовлет-
ворения от того, что твое дело идет, должны, как компас, внутри челове-
ка указывать ему верный вектор развития. Вероятно, стоит как-то смирять
гордыню, свое тщеславие, надменность и прихотливый нрав, чтобы обес-
печить себе нормальные условия научной работы. Пьянство — это чисто
русская болезнь многих талантливых ученых. Нередко с перерывами она
длится до их безвременной кончины. Вспомним хотя бы недавнюю траги-
ческую гибель одного археолога-историографа. Любопытно, что малота-
лантливые люди часто могут лучше обуздывать эти свои наклонности.
Яркий творческий талант очень уязвим и склонен к саморазрушению.
Интересно, что археологи в массе своей (в силу экспедиционной спе-
цифики летней работы) — самое пьющее сообщество внутри историчес-
кой науки. Притом нередко люди, заняв ответственные должности дека-
нов истфаков и заведующих кафедрами, годами продолжают употреблять
крепкие напитки в очень больших количествах. Возможно, эта чисто рус-
ская болезнь многих ученых связана с разрушением традиционной куль-
туры быта в России XX века. Дети вчерашних «крестьян-колхозников от
сохи», «рабочих от станка», шагнув в науку и добившись в ней определен-
ных результатов, не стали гуманитарной интеллигенцией России в полной
мере. Научная этика маргиналов, самоутверждение непременно за чужой
счет — все это приводило к сотням скандалов, атмосфере вечной борь-
бы мелких партий и группировок на факультетах, в институтах. В услови-
ях советской действительности — жестких норм социального давления,
официального подхалимства и казенного лицемерия-двоемыслия (дума-
ли одно — говорили другое — делали третье) — все это расцвело буйным
цветом. Действительность культивировала в людях худшие качества, по-
скольку с лучшими жить было невозможно. Но следование нормам про-
фессиональной, научной и человеческой этики — залог успешной научной
карьеры. «Честно жить выгоднее» — этот алгоритм верен и в науке.
Так что люди работали — порой весьма плодотворно. При публикации
статей в научных журналах крайне важно лично появиться в отделе, пого-
ворить с сотрудником, курирующим вашу статью. Очень многим истори-
кам сильно мешает собственная робость, ограничение своих работ и ус-
пехов на стадии замысла, мощная самоцензура. «Где уж в Москве что-то
опубликовать? Там своих авторов много!» — такие обывательские рассуж-
дения подрезают крылья исследователю. Дух научного прорыва, культу-
ра выхода за пределы традиции и накатанной очевидной колеи должны
быть усвоены хотя бы частью научной молодежи. Стремление сделать
максимально более добротную, качественную и трудоемкую работу — это
уже начало такого прорыва. «За Богом молитва, за царем служба — не
пропадет» — такая поговорка хорошо отражает эту стадию работы.
108
РАЗДЕЛ II. МАСТЕРСКАЯ ИСТОРИКА
Наметить определенные научные журналы, с коими хотелось бы со-
трудиичать по своей тематике, послать им свои статьи соответствующе-
го уровня и класса (даже отрицательный результат принесет вам пользу),
попытаться связаться (списаться, встретиться) с лучшими знатоками ва-
шей проблематики и получить у них дельные советы — это начало освое-
ния научной инфраструктуры. «Отечественная история», «Вопросы исто-
рии», «Российская археология», «Этнографическое обозрение» и журналы
по античной, средневековой, новой истории — эти традиционные научные
журналы принимают умные и интересные статьи со свежим подходом в
науке. Где-то вы придетесь не ко двору, но где-то ваша тема может заин-
тересовать редакцию. Как любил говорить известный историк культуры
профессор Ю.Б. Борев, «лягушка мечет миллионы икринок, до стадии го-
ловастиков доживают единицы. Надо смелее генерировать кучу научных
идей и проектов. Что-то зацепится за жизнь и выживет!» То есть уровень
научной активности должен быть очень высок, чтобы появились даже не-
большие результаты.
Сейчас есть немало других научных журналов и периодических изда-
ний: научные вестники университетов, альманахи, сборники... Московский
«Одиссей», петербургский «Клио», другие издания нуждаются в новых
авторах. Очень удобны для расширения контактов научные конференции,
семинары, симпозиумы. Даже небольшое оригинальное выступление об-
ратит на вас внимание коллег. Беседы и встречи в кулуарах часто более
полезны, чем официальные заседания. Множество замечательной науч-
ной информации передается в таких беседах, консультациях, встречах.
Часто эта информация уникальна и не зафиксирована нигде. Вдобавок
оценка ученого по трудам — это один параметр, а по живым впечатлени-
ям от общения с ним — совершенно другое дело. При этом живое общение
существенно пополняет и расширяет для нас прочитанные книги историка.
Так, пообщавшись с профессором А.Я. Гуревичем во время конгресса ис-
ториков в Мадриде (1990 год), я совершенно под другим углом зрения
взглянул на его глубоко уважаемые мной и прежде труды.
Электронная почта при минимальном знании английского языка свя-
жет вас с коллегами из ближнего и дальнего зарубежья. Следует отбро-
сить свойственное многим начинающим историкам ощущение второсор-
тности своей темы, знаний, места работы и жизни. Центр мира там, где
вы находитесь в данный момент. Только вы сможете здесь сделать нечто,
непосильное больше в мире никому. Вера в себя, инициатива, предпри-
имчивость, склонность к неожиданным парадоксальным решениям силь-
но помогут вашему движению вперед. Или, во всяком случае, просто раз-
нообразят вашу жизнь, сделав ее более интересной и увлекательной. Как
метко сказано в Писании, если у вас есть веры хотя бы с маковое зерныш-
ко, то вы сможете сдвинуть гору. Плавание по научным сетям (гранты,
109
ВИКТОР БЕРЛИНСКИХ. РЕМЕСЛО ИСТОРИКА В РОССИИ
конференции, публикации) требует терпения и некоторого куража. Излиш-
няя серьезность здесь часто вредит. Смотреть на все эти телодвижения
как на «игру в бисер» очень полезно для жизни.
Иосиф Бродский хорошо написал в своем рождественском стихотво-
рении 1993 года:
Что нужно для чуда? Кожух овчара,
щепотка сегодня, крупица вчера,
и к пригоршне завтра добавь на глазок
огрызок пространства и неба кусок.
И чудо свершится. Зане чудеса,
к земле тяготея, хранят адреса,
настолько добраться стремясь до конца,
что даже в пустыне находят жильца20.
Крайне малая эффективность грантовой системы в исторической на-
уке связана как раз с невозможностью для основной массы историков хотя
бы раз в жизни получить мало-мальски приличный научный грант для ра-
боты. Последние действительно чудо. Русские и зарубежные фонды не-
досягаемы, как далекие созвездия на ночном небе. Но стремиться в эту
сторону все равно следует. Других возможностей лично связаться с цен-
трами зарубежной науки у нас чаще всего просто нет. А источники наши
уникальны, история народа и государства — неповторима, поле для ис-
следований — безбрежно.
110
РАЗДЕЛ II. МАСТЕРСКАЯ ИСТОРИКА
§ 2.5. Труды и дни профессора Лотмана
Блажен муж, иже не иде
на совет нечестивых, и
на пути грешных не ста,
и на седалище губителей
не седе.
Псалтырь. Псалом царя Давида
Юрий Михайлович Лотман (1922—1993), собственно говоря, истори-
ком в узком смысле слова не был. Он был литературоведом, историком
литературы и культуры, основоположником нового течения в науке России
и прочая и прочая. Но, с моей точки зрения, из всех гуманитариев России
XX века он один заслуживает титул гения21. Он был историком от Бога в
самом широком значении этого слова. Однажды Юрий Михайлович мет-
ко сказал: «История проходит через Дом человека, через его частную
жизнь. Не титулы, ордена или царская милость, а самостоянье человека
превращает его в историческую личность». Лотман одновременно сумел
стать и Историком, и Исторической Личностью в науке. Явление небыва-
лое доселе. И посильное, пожалуй, ранее только Н.М. Карамзину.
Его яркая и разносторонняя талантливость, брызжущая во все сторо-
ны; своеобразный свет личности как-то повлияли на сам тип деятельнос-
ти и личности ученого-гуманитария. Широкое признание за рубежом, ак-
тивное противодействие его таланту мощной бюрократической структуры
советской науки — все это вызывает значительный интерес и по сей день.
Вдобавок, в определенной мере, историком он все же был; точнее, исто-
риком русской культуры.
Ярко, личностно и субъективно труд ученого отразился в его письмах.
Такое бывает очень редко. Ученые — часто люди довольно зашоренные,
скучные, осторожные, не склонные к бурным чувствам, резким жестам.
Люди в футляре. Юрий Михайлович блестяще опровергал это традицион-
ное представление. Многие его письма — шедевр эпистолярного жанра.
Живая энергия бьющего через край таланта очень наглядно проявилась в
них. К счастью для нас, в своих письмах Лотман упоминал и о своей ра-
боте: он жил наукой и преподаванием в Тартуском университете. Какие-
то неожиданные фрагменты из мастерской и творчества историка в пись-
мах открылись с новой и неожиданной стороны.
Блестящая эрудиция, артистизм, импровизация, острота и парадок-
сальность живой мысли — все это проявилось в эпистолярном наследии
Юрия Михайловича. Как писал Б.Ф. Егоров, давний друг, получатель и
111
ВИКТОР БЕРЛИНСКИХ. РЕМЕСЛО ИСТОРИКА В РОССИИ
составитель большого тома писем Ю.М. Лотмана, последний письма пи-
сать не любил, «отвечал нерегулярно, чаще всего глубокой ночью (по-
скольку работал всегда по ночам. — В.Б.), под утро, когда глаза слипают-
ся, а голова уже отказывается работать в научном направлении. На столе
его возвышалась необъятная гора писем и бандеролей, требующих отве-
та. Ю. М. часто наугад — то из низов, то сверху горы — брал где-то при-
сланное и отвечал...»22
Отвечать приходилось много, поскольку в силу опальности Лотмана
телефон ему поставили лишь в середине 1980-х годов. Даже сложно ска-
зать, чем так не полюбился замечательный (и совершенно аполитичный)
ученый партийным и научным властям Москвы и Таллинна. В Тартуском
университете Лотман работал с 1950 года (точнее, вначале в Тартуском
учительском институте), сразу после окончания филфака ЛГУ. Будучи,
вероятно, самым талантливым молодым ученым послевоенных лет, он не
мог быть оставлен в аспирантуре ЛГУ из-за пятого пункта (еврейского
происхождения) в 1950 году — в разгар сталинской националистической
вакханалии в СССР («борьба с космополитами»). Тарту стал его судьбой.
Но и Лотман своим присутствием сделал временно из заштатного универ-
ситета мировой научный центр.
Специализируясь в студенческие годы на истории русской литерату-
ры конца XVIII — начала XIX века, Лотман затем расширил свои научные
интересы едва ли не на весь XVIII и весь XIX век. Карамзин и Пушкин, струк-
турная лингвистика, теория и история русской культуры... Великая попыт-
ка Лотмана качественно обновить советское литературоведение потерпе-
ла крах. Но сами его искания и стремление ввести литературоведение в
эпоху НТР с помощью создания комплекса качественно новых по своей
структуре методов исследования (обращение к математике, кибернетике,
семиотике) — все это оказалось необычайно плодотворно.
По мнению самого ученого, в семиотике — науке о знаках и знаковых
системах — изучаются любые способы общения. Язык здесь является
предметом. В том числе изучаются естественные и искусственные (чело-
век-машина) языки, метаязыки (например, языки науки), вторичные язы-
ки (языки культуры, например).
Стремление Лотмана вывести (через привлечение точных наук) гумани-
тарные науки из сферы монополии традиционных для последних субъектив-
но-вкусовых методов анализа было очень продуктивно. Ведь фактически (не
только в СССР) гуманитарные науки во второй половине XX века оказались
выключены из общего развития мировой научной мысли.
Внимание исследователей с 1960-х годов все более привлекают соот-
ношения реальных текстов с широкими культурными контекстами. Струк-
турно-семиотические методы открыли новые возможности перед рекон-
струкцией текстов. Проблемы дешифровки, культурного многоголосия
112
РАЗДЕЛ II. МАСТЕРСКАЯ ИСТОРИКА
любой эпохи — в центре внимания ученых московско-тартуской школы
семиотики (Ю.М. Лотман, Б.А. Успенский, Вяч. В. Иванов, В.Н. Топоров,
1У1.Л. Гаспаров и другие).
Примерно два десятка сборников «Трудов по знаковым системам»
(Ученые записки Тартуского университета) в 1964—1980-е годы стали
знаменем советской школы семиотики. Организатором и ответственным
редактором этих сборников был Лотман. Ноша эта требовала в ту эпоху
подлинного героизма.
Под структурализмом у нас чаще всего сейчас понимают не научно-
философское течение, пышно расцветшее во Франции 1960-х годов, а
направление в литературоведении, один из методов гуманитарных наук.
Последний необходим для написания и объяснения структур мышления,
лежащих в основе культуры прошлого и настоящего. Важной задачей счи-
тается нахождение механизма порождения текста. Больше внимания уде-
ляется отношениям между элементами структуры, чем самим элементам.
Уход литературоведения в России от изучения литературы, как в XIX веке,
по писателям (субъективно-биографический) остался неосуществленной
мечтой Лотмана. Лотман оказался также одним из отцов-основателей куль-
турологии как качественно новой научной дисциплины в СССР—России.
Его труды давали неожиданные даже для него самого результаты. Так,
сборники по знаковым системам (периодические издания Тартуского уни-
верситета), создаваемые Лотманом в 1960—1980-е годы и выходившие
микроскопическим тиражом в 300 экземпляров, остановили на себе око
мирового научного сообщества. В оригинале или копиях они имелись у
множества лингвистов, филологов, историков, философов стран Запад-
ной и Центральной Европы, городов Советского Союза. Это был тот осе-
лок, о который оттачивалась мировая научная мысль.
У каждого талантливого и плодотворно работающего ученого, мне ка-
жется, есть внутри небольшой моторчик-двигатель. Он упорно двигает сво-
его хозяина вперед, порой вне его воли и желания. Так вот, творческий
Двигатель Лотмана работал с такой мощью и напряжением, что его хва-
тило бы на десяток ученых мирового класса. При всем том здоровье его
Уже в 1960-е годы было довольно неважное. Постоянная ночная работа, боли
в желудке, регулярные стрессы, связанные с морем препятствий по любому
поводу, столь характерных для советского бюрократического царства.
В двух письмах весны 1973 года Лотман писал Б.Ф. Егорову: «Пишу
второпях — дел много, и одно другого хуже. Веду переговоры с Главлитом
[советской цензурой. — В.Б.] о “Семиотике”, на Летнюю школу разреши-
ли пригласить 5 (=!!!!!) человек — боремся за изменение решения.... Кста-
™, тезисы сначала сократили на s (пришлось снять и Вашу), а затем зап-
ретили — боремся и за это. Итак — боремся, — а это всегда молодит». Во
втором письме, продолжая тему: «Летнюю школу переносим на будущий
ИЗ
ВИКТОР БЕРЛИНСКИХ. РЕМЕСЛО ИСТОРИКА В РОССИИ
год! [Позже запретили вообще. — В.Б.] Борьба была острая, неделю мы
провели, как на фронте, но против рожна не попрешь»23.
Стоит отметить, что все 4 военных года (1941—1945) Лотман провел
на фронте в действующей армии. Закал и оптимизм его был очень крепок.
В письме 12 июня 1973 года он вновь писал Егорову: «Но на душе у меня
ясно — очень странное чувство: годы проходят — и ужасающе быстро —
а мы не стареем. Пока все идет именно так, как мне и хотелось бы, — не
стареть, а потом сразу упасть, как дерево, — старость хуже и беспощад-
нее смерти. Я все боялся после болезни (от истощения сил был период
сонливости и упадка мысли), что голова уже вышла из строя, а сейчас так
думается и пишется, как никогда. Если бы еще таких пять лет! Постоянные
мелкие гадости отнимают время, но совершенно не задевают души —
даже самому удивительно. Вообще на душе как ранняя осень — ясно,
бодро и ощущение здоровья. Вот только быстро устаю»24. Пожелание Лот-
мана самому себе сбылось, и с большим заделом — до второй половины
1980-х годов он работал в невероятной по красоте и накалу интеллекту-
альной мощи.
Работа нередко шла сразу над несколькими изданиями в очень сжатые
сроки. При этом все остальные дела тоже требовали сил и энергии: бле-
стящее чтение лекций (вот кто был прирожденный лектор!), руководство
аспирантами, создание научных сборников, обширные зарубежные свя-
зи и контакты, семейные дела. Стоит напомнить, что к началу 1990-х го-
дов Лотман имел от троих своих сыновей уже 9 внуков и внучек. Частое
безденежье до 1980-х годов также угнетало. Деньги в долг (на квартиры
семьям детей и другие нужды) брались у надежных друзей и отдавались
сразу после получения каких-то долгожданных гонораров. К 1980-м годам
пришла всероссийская слава, но ни почета, ни снятия стопоров на своем
пути Лотман до конца 1980-х годов от партийно-советских и научных вла-
стей так и не дождался. Но хотя бы, пусть с длительными задержками,
начинают выходить большими тиражами его популярные книги.
Напомню, что две его малотиражные книги по семиотике вышли в из-
дательстве «Искусство» в начале 1970-х годов, после чего соответствую-
щая редакция данного издательства была закрыта. Но книга ученого «Ро-
ман А.С. Пушкина “Евгений Онегин”. Комментарий» вышла в начале 1980-х
годов в «Просвещении» (Ленинград) даже двумя изданиями. Причем вто-
рое (1983 год) имело фантастический для нас сегодня тираж 400 тыс. экз.
Это уже очень хороший гонорар. Лотмана знали и высоко ценили гумани-
тарии страны.
Между тем докторская диссертация его жены, Зары Григорьевны
Минц, блестящего исследователя русской литературы начала XX века
(прежде всего полузапретных символистов), находилась на утверждении
в ВАКе целых четыре года после защиты (1976—1980). Притом ее посто-
114
РАЗДЕЛ IL МАСТЕРСКАЯ ИСТОРИКА
яНно пытались перекинуть к максимально враждебному к такого рода те-
матике «черному» оппоненту. Тяжко шли и «Блоковские сборники» в Тар-
ту Вряд ли вся эта возня не отнимала силы Юрия Михайловича. Ленинг-
рад остался для него самым духовно близким научным центром. ИРЛИ
(Пушкинский Дом) был ему очень дорог. Там работали тогда не только ака-
демик Д.С. Лихачев, внятно поддерживавший Лотмана, но и его родная се-
стра Л. М. Лотман.
Практически Лотман, думается мне, в 1970-е годы мог бы написать
книгу на любую интересную ему гуманитарную тему. Мощный поток ярких
и оригинальных идей ему было посильно черпать прямо из воздуха окру-
жающей жизни.
За несколько недель до смерти Юрий Михайлович удивительно удач-
но сформулировал свой научный метод в письме от 16 сентября 1993 года
старой приятельнице Ф.С. Сонкиной: «...у меня в голове плавают исход-
ные идеи, которые в беспорядке сцепляются, образуя два постоянно ме-
няющихся местами замкнутых “организма”. Один образует язык метода
(как говорится), а другой — содержания (о чем говорится). Они постоян-
но меняются местами: “как” становится “о чем”, т. е. структура становит-
ся содержанием, информацией, и наоборот... А я только успеваю крутить
голову то в одну, то в другую сторону. Представь себе кошку, которая си-
дит на подоконнике и мимо которой то справа налево, то слева направо
пролетает ласточка, кошка и крутит головой то туда, то сюда. Вот это и
есть то, что я называю научным методом».
Действительно, жизнь Лотмана бурлила. Но генератором этого науч-
ного взрыва был он сам. В письме от 26 января 1977 года Юрий Михай-
лович пишет Б.Ф. Егорову: «Дела наши такие: две недели назад я подал
заявление с просьбой освободить меня от заведования кафедрой — ста-
ло совсем невозможно с нашим новым начальством (устал переносить
откровенное хамство...). Думаю, что удаление меня у них все равно было
обдумано и решено, а мне, чем меньше с ними контактов, тем лучше. ...
Между тем, хотя чувствую я себя неважно, работается хорошо, как никог-
да. Подбираюсь к большой и серьезной теме о системе культуры. Для
Этого надо написать небольшую книжечку о культуре XVIII в. (5 листов в
плане будущего года) и задуманную вместе с Успенским книгу о системе
поведения в русской культуре (он до XVII в. — я XVIII — начало XIX в.), лис-
тов на 10—15. А еще надо сделать, как Вы знаете, “Письма русского пу-
тешественника” Карамзина и брошюрку “Пушкин-человек” (10 п. л.). Так
что кое-какие дела еще есть»25.
Стоит вспомнить, что незадолго до этого (в октябре 1976 года), пос-
ле года напряженного труда, Лотман закончил для «Просвещения» свой
Изысканный комментарий к «Евгению Онегину» Пушкина. Книга «А.С. Пуш-
кин. Биография писателя» (Л., 1981) также была написана. Упомянутая
115
ВИКТОР БЕРЛИНСКИХ. РЕМЕСЛО ИСТОРИКА В РОССИИ
здесь книга о русской культуре увидела свет в 1994 году (после смерти
автора) — «Беседы о русской культуре. Быт и традиции русского дворян-
ства (XVIII— начало XIX века)».
Такова мощная научная стратегия Юрия Михайловича. Это — еще и
неосознанное умение находиться все время в фокусе тематических ин-
тересов передовой русской гуманитарной интеллигенции того времени.
Пушкинистика, дворянская культура — все это вызывало всплеск чита-
тельского внимания многомиллионной армии советских книголюбов
1970—1980-х годов.
Не забудем, что, трудясь на кафедре русской литературы университета
(в 1980 году Юрия Михайловича заставили перейти на кафедру зарубеж-
ной литературы из-за упреков проверочных комиссий в семейственнос-
ти — три пары сотрудников кафедры были семейными парами), Лотман
написал также несколько пособий и учебник по русской литературе для
9-го класса школ Эстонии (на эстонском языке — Таллинн, 1982).
Блестящая языковая эрудиция, чувство языка, знание нескольких язы-
ков, в том числе и эстонского, горение в творчестве — все это создавало
неповторимый стиль жизни Юрия Михайловича, в центре которого были
его научные дела и заботы. Он жил своим творчеством, не превращаясь
ни в буквоеда, ни в сухаря и интригана. Пока позволяло здоровье, мог
хорошо выпить с друзьями и коллективом. После длительной напряжен-
ной работы — только отдыхал. Огорчаясь за дела на своей кафедре, крыл
в хвост и в гриву выращенных им любимых аспирантов. Интеллигентность
(все же он вырос в хорошей ленинградской семье), лояльность к друзьям
сочетались в нем с некой твердостью и уважением к настоящей науке.
Говоря в письме Егорову о крайне слабой, по его мнению, диссертации
Н.М. Михайловской, Лотман писал 30 августа 1981 года: «Я прочел рабо-
ту Михайловской и пришел в чрезвычайное уныние. Конечно, она прочла
рукописные материалы Одоевского, но использовать их... У нее нет мини-
мальной исследовательской культуры — Базанов, Григорян и Прийма ее
высшие авторитеты (+ винегрет из цитат из Макогоненко, Храпченко,
меня...). Историю литературы в логике ее процессов она не понимает со-
вершенно. Все, что я думаю, я изложил ей, по-моему, мягко, но твердо...»26
Кстати, указанный автор защитила свою диссертацию «В.Ф. Одоевский —
писатель-просветитель» в 1986 году.
В возрасте примерно 60 лет Юрий Михайлович остро ощущает прибли-
жение старости, наступление немощей. Между тем начало 1980-х — апо-
гей косности и застоя в стране. 25 октября 1981 года он пишет в письме:
«На душе у меня так же смутно, как и в макрокосме. Надежды смешива-
ются с досадой на слишком медленную и для меня слишком позднюю их
реализацию... С отвращением ежедневно замечаю растущие признаки
старости — головные боли (их никогда не было), разлад в требухе и проч.
116
РАЗДЕЛ IL МАСТЕРСКАЯ ИСТОРИКА
эТо тем более обидно, что душа не стареет, сердце не может насытить-
ся и успокоиться, голова работает: я, не соврав, скажу, читаю сейчас луч-
шие в своей жизни лекции — курс “Литературная жизнь в России XVIII —
наЧ. XIX в.” (кружки, салоны, литературный быт и проч.). Новый для меня
материал (я начал с французских салонов XVII в.), сознание того, что так
читаю, может быть, последний раз (если душа не может победить тела —
его усталости, болезней, если в ходе лекции не забываешь тела, лекция
не может получиться), создают наэлектризованную атмосферу, которую
пока удается передать аудитории. Вообще вопреки господствующей вок-
руг энтропии все струны души натянуты: никогда так не слушалась музы-
ка, так не ходилось под дождем, как сейчас...»27 Пожалуй, здесь дано луч-
шее в России описание души удачной лекции.
Нам следует помнить, что Лотман — человек Книги и человек Текста.
Его колоссальная эрудиция выросла на глубочайшем познании именно
книжной культуры России и мира. Архивам он не чужд, но это для него
вторично. Побывав в марте 1989 года в Париже (во время своей стажиров-
ки в Германии), Юрий Михайлович писал 30 марта 1989 года своей бывшей
сокурснице Ф.С. Сонкиной: «Чуть ли не самое большое впечатление от Па-
рижа — книжные магазины. Боже мой! Сколько их, какие книги XVIII в.! Если
бы я пожил (лет 30 назад) здесь лет пять, я действительно стал бы ученым
человеком, а не тем недоучкой, который знает кое-что из кое-чего. Любую
книгу на любую тему можно найти, если порыться в бесчисленных анти-
кварных лавках»28.
Стремление Лотмана изучить древние языки также было давним и за-
ветным. Для современных же читателей эрудиция Юрия Михайловича
избыточна и чрезмерно фундаментальна. Его осознание собственного
единства с мировой книжностью совершенно замечательно. Счастливое
ощущение, что можно и самому сделать все задуманное, сильно помога-
ло тартускому профессору. В письме 21 октября 1986 года он писал: «У
моей позиции есть и вненаучный пафос: много лет я слышу жалобы разных
лиц на обстоятельства. Сколько молодых писателей давали понять, что если
бы не цензурные трудности, не издательские препоны, то они показали бы
себя. А убери эти трудности — и выясняется, что и сказать-то нечего. Я
всегда считал ссылку на обстоятельства недоступной. Обстоятельства мо-
гУт сломать и уничтожить большого человека, но они не могут стать опре-
деляющей логикой его жизни. Все равно остается внутренняя трагедия, а
Не пассивный переход от одного “обстоятельства” к другому»29.
Внутренняя логика пути самого Лотмана была выстрадана им и выст-
роена четко и безупречно. Трудный вопрос — умирание гения. Творчес-
кую активность Лотман сохранял до конца своих дней. Хотя в эпоху тяже-
лейшей болезни, смерти жены, развала СССР, утраты (временами) Юрием
Михайловичем способности самому читать и писать после тяжелого ин-
117
ВИКТОР БЕРЛИНСКИХ. РЕМЕСЛО ИСТОРИКА В РОССИИ
сульта в 1989 году и операции в Германии вся собственная жизнь и отно-
шение к научному творчеству были им переосмыслены.
После операции 1989 года в Германии (после инсульта), когда Юрию
Михайловичу также была удалена пораженная раком почка, немецкие вра-
чи давали ему 5 лет жизни. Большой трагедией для него стала внезапная
смерть жены во время операции в Италии (операция ноги, чтобы вставить
искусственную коленную чашечку) в 1990 году.
3 декабря 1992 года он писал Егорову: «Лекций я читаю мало — 2 часа
в неделю, да и что это за чтение — самому противно. Научные мемуары
маразматика.... У меня есть еще несколько замыслов, которые хотелось
бы успеть осуществить, но трудно в конце сменить технику работы: перей-
ти на диктовку вместо письма и на слушание вместо чтения. Но скажу вам
откровенно, еще 2—3 написанные или ненаписанные статьи по сути дела
науки не осчастливят и не обеднят. Главный смысл их — относительный: в
том, чтобы сохранить внутреннюю личность до той минуты, пока живет
личность биологическая. ... Вот я и барахтаюсь. Написанное звучит не-
сколько пессимистически... — это увлечение стилем. Вокруг меня много
милых мне людей — родственников и учеников. Это создает другой мо-
тив... Ночами я не сплю и восстанавливаю день за днем пережитое и Зару.
По сути дела, это и есть для меня основное занятие. А вообще, не будем
неблагодарны жизни»30.
Такое научно-философское отношение к своей жизни заядлого опти-
миста Лотмана, всю свою жизнь остававшегося атеистом, характерно для
последних писем ученого. Кстати, жена его окрестилась. За год с неболь-
шим до этого Лотман завершил основную работу над своей последней
книгой «Культура и взрыв» — своеобразным духовным завещанием, глав-
ной книгой своей жизни.
27 июля 1991 он писал Сонкиной: «Я тороплюсь кончить книгу, потому
что думаю, что эту книгу надо обязательно успеть. Ведь всегда кажется,
что все до сих пор были незрелые, а что только эта последняя будет НА-
СТОЯЩАЯ. Это, конечно, иллюзия, и все, что мы пишем, торопясь и кудах-
ча, как курица, снесшая яйцо, не имеет особого значения, и мир прекрас-
но... проживет без наших вдохновений. Как бы я хотел верить в Бога, чтобы
было кому молиться за твое благополучие»31.
В последнем своем письме (от 1 октября 1993 года), написанном за
несколько дней до смерти, Юрий Михайлович писал Сонкиной: «...обса-
сываю свою старую научную лапу, а что я оттуда высасываю, я сам не
знаю.... Когда-то В. Рождественский, когда в конце 20-х годов он еще был
поэтом, написал маленькое стихотворение, смысл которого в том, что
последние мысли, которые придут к нему перед смертью в голову, вряд
ли будут глубокими и важными, а, наверное, пустяковыми, и это даже
очень хорошо:
118
РАЗДЕЛ II. МАСТЕРСКАЯ ИСТОРИКА
Что мне приснится, что вспомянется
В последнем блеске бытия,
Идя в нездешние края?
Ну что-нибудь совсем пустячное,
Чего не вспомнишь вот теперь:
Прогулка по саду вчерашняя,
Открытая на солнце дверь.
Мне эти стихи очень нравятся...»32
Достойная жизнь, достойная работа и достойная смерть — это прихо-
дит к ученому в конечном счете не от меры таланта, а от мощной природ-
ной человеческой основы личности. И она была у профессора Лотмана.
Приложение
ИСТОРИЯ ОДНОГО ПИСЬМА
В 1987 году издательство «Молодая гвардия» выпустило мою малень-
кую книжку о поэте XVIII века Ермиле Кострове33. Это был сокращенный в
два раза вариант написанной мной в 1984 году книги (материалы собира-
лись и раньше). Книжку я разослал в несколько мест (тогда это было при-
нято), в том числе и Лотману в Тарту. Адрес университета я взял в «Спра-
вочнике для поступающих в вузы». Имя Лотмана мне было хорошо известно
с 1975 года, когда мне на третьем курсе истфака попала в руки книга «Лите-
ратурное наследие декабристов». Там имелась блестящая статья Юрия Ми-
хайловича «Декабрист в повседневной жизни (бытовое поведение как исто-
рико-психологическая категория)», восхитившая меня безмерно. Поскольку
я писал дипломную работу о составе тайных обществ декабристов, то статья
Лотмана, исполненная живой энергией мысли, стала мне путеводной звез-
дой. Я отчетливо осознал, что есть ученые лучше или хуже, с одной стороны;
но, с другой стороны, есть Лотман, который ни на кого не похож.
Таким образом, исполненный пиетета, я послал книжечку в Тарту. Из
лично неизвестных мне ученых на мою посылку не откликнулся никто —
кроме Лотмана. Страна бурлила перестройкой. Было не до XVIII века.
Довольно быстро я получил развернутый ответ Юрия Михайловича,
похожий на эпистолярный шедевр. Мощь и глубина лотмановской мысли
поразительны. Свое наставление молодому (тогда) автору мэтр пишет с
иронией, весело и по сути дела. Поскольку свое письмо Лотману я начал
с обращения «глубокоуважаемый», то в ответ получил его обратно сам. Бе-
режно и тактично ученый отвергает пригоршню штампов, имевшихся в
моем тексте, дает советы, как писать в дальнейшем. Видно, что XVIII век
он любит всерьез. Письмо по высоте мысли, ее скорости напомнило мне
119
ВИКТОР БЕРЛИНСКИХ. РЕМЕСЛО ИСТОРИКА В РОССИИ
бутылку самого лучшего шампанского. Я учел замечания Лотмана при пол-
ном издании этой книжки в Вятке (1989 год). Письмо публикуется полно-
стью, поскольку может быть полезно многим молодым авторам34. Начало
текста напечатано на открытке с балтийским видом. Наверное, автор не
планировал вначале большого письма. Но затем рука разбежалась, мысль
вспенилась.
Ю.М. Лотман - В.А. Бердинских
Глубокоуважаемый Виктор Аркадьевич!
С удовольствием и вниманием прочел Вашу брошюру о Кострове. Этот
интересный человек и прекрасный поэт, конечно, заслуживает монографии.
В Вашей работе много интересного и нового. Жаль, что, видимо, по усло-
виям издания Вы не даете ссылок на источники, особенно на архивные (на-
пример, в начале книги). Вообще, как ни полезна популярная брошюра, она
не может заменить научного исследования. А только оно способно «воскре-
сить» Кострова. Очень жаль, что Библиотека поэта, вопреки тыняновской
традиции, встала на путь хрестоматий, составленных из изданных-переиз-
данных поэтов. Я бы советовал Вам связаться с группой XVIII века Пушкин-
ского Дома и обратиться к руководителю группы д.ф.н. Александру Михай-
ловичу Панченко или ее сотрудникам Наталье Дмитриевне Кочетковой и
Владимиру Петровичу Степанову (это все хорошие ученые и очень достой-
ные люди, люди науки, а не «околонауки», общение с ними профессиональ-
но полезно, а человечески приятно). Надо подготовить доклад на группе
XVIII века и, может быть, статью для очередного тома сборника XVIII в. Уже
данные о детстве и роде Кострова достойны публикации.
Что касается самой Вашей книги, то она производит очень хорошее
впечатление. Однако сам жанр популярной брошюры наложил не нее неко-
торый отпечаток — некоторый юбилейный тон, иногда неточность выраже-
ний. На стр. 7 Вы пишете, что большая часть мужиков вдовствует, а чуть
ниже оказывается, что на 62 мужика приходится 60 «жен их». Надо бы со-
гласовать. На стр. 24 Вы, чтобы отличить Платона — действительно весьма
достойного человека, — пишете, что иерархи русской церкви были «лени-
вые и невежественные». Это, конечно, упрощение — среди них были и об-
разованнейшие, и люди строгой монашеской жизни. Невзлюбили Вы схо-
ластику (разве это ругательство — это направление в философии, без
которого не было бы и любезного сердцу многих Гегеля, а следовательно,
и его последователей: схоластика — мать диалектики). А заодно попало и
Фоме Аквинату. Что плохого, если его философию преподавали в Хлынове
в XVIII в.? И что хорошего, что теперь не только в Вятке, но и в Москве сту-
денты знают о нем лишь понаслышке? А уж то, что на стр. 23 Вы заодно
120
РАЗДЕЛ II. МАСТЕРСКАЯ ИСТОРИКА
бросили тень и на латынь («а с нею и дух мертвящей схоластики»), это со-
всем плохо. Латынь — пароль, по которому недворянские интеллигенты
XVIII в. различали друг друга, как дворяне — по французскому языку. И, од-
новременно, знак отличия ученого от дилетанта. Помните, как Ломоносов
пьяный кричал на заседании Совета Шумахеру: «Ты кто? Разговаривай со
мной по-латыни!» Вообще «писательский» стиль для ученого — вещь ковар-
ная, тянет на неточности и красивости. Вот Вы пишете (стр. 27): «Здесь и
там мелькали голубые и красные ленты...» Голубые ленты, конечно, не мель-
кали: орден Андрея Первозванного был величайшая редкость. В 1776 г. им
награждены были лишь несколько десятков человек, из которых большин-
ство было в армии или в Петербурге при дворе. Не знаю, сколько их было
в Москве и сколько могло присутствовать в университете.
Я пишу Вам об этом потому, что есть дурная традиция юбилейно-кра-
сивых популярных книг. А на самом деле популярные книги писать значи-
тельно труднее, чем строго академические, и здесь нужна большая стро-
гость к себе. А редакторы любят красивость и тянут в эту сторону.
Но все это мелочи, главное, что брошюра вышла, что она хорошая и
очень полезная, что изучение людей типа Кострова очень важно (а это
именно тип, и тип, существенный для русской культуры, только не надо его
приглаживать, как не следует приглаживать Мерзлякова, Милонова и Апол-
лона Григорьева. Все они были пьяницы — «кель арёр», как говорила дама,
приятная во всех отношениях, все были «погибшие», все были интеллиген-
ты, и все были «неприличные таланты»).
От души желаю Вам успехов как в изучении Кострова, так и русской
провинциальной культуры XVIII в. Это тема исключительной важности. К
сожалению, к нашим сборникам она не подходит тематически, но я поду-
маю, какие бы можно было найти пути к публикации этих материалов, и,
если что-нибудь придумаю, — сообщу Вам.
29. II. 88
Ваш Лотман
Р. S. Если будете писать в группу XVIII в., можете сослаться на меня.
121
ВИКТОР БЕРЛИНСКИХ. РЕМЕСЛО ИСТОРИКА В РОССИИ
§ 2.6. От ремесла к мануфактуре
И слушает Рим семихолмный,
Египет в пустынной пыли,
Как плавят рабочие домны
Упорную печень земли...
Николай Клюев. Новые песни
1926 год
Техническое оснащение труда историка не менялось столетиями. Руч-
ка, бумага, книга... Но XX век существенно облегчил, во-первых, подгото-
вительную стадию работы. Возможность вместо трудоемких выписок в
библиотеках и архивах из сотен книг и документов делать ксерокопии
подняло производительность труда любого автора. За меньшее время —
больший объем работы. Стоит только помнить, что глаз и рука работают
качественно по-разному. То есть мысли, рождающиеся после переписки
документов, — одни, а мысли после простого прочтения и вставок доку-
ментальных кусочков в текст — другие. Условно говоря, документы не
плавятся в творческом горниле автора, а идут в дело недостаточно осмыс-
ленными. Таков сегодня стиль работы многих американских (и не только)
историков — «клей и ножницы». Помню, как я был возмущен рассказом
одной американской исследовательницы (по проблемам устной истории),
когда она с гордостью сообщила мне, что за последний год написала и
издала 7 книг. Дело здесь не в количестве, а в качестве книг и степени их
влияния на развитие науки (по большому счету), и также во внесении ка-
ких-то новых знаний в развитие научной проблематики. Есть движение на-
учной мысли от ваших потуг или нет? Этот вопрос стоит иногда себе за-
давать, чтобы корректировать направление своих трудов.
Все вышесказанное вовсе не означает, что ксерокс, компьютер или
прочие новшества нельзя использовать. Историк должен просто реально
представлять, что он приобретает и что теряет, качественно меняя стиль
работы. Ремесленник в Средние века готовил свое изделие (сапоги или
колбасу) целиком от начала до конца. Именно поэтому труд гуманитари-
ев-ученых стал таким анахронизмом уже в XX веке. С другой стороны,
создание специализированных институтов, лабораторий, научных коллек-
тивов для определенного рода работ внешне и формально объединяет
историков. Система государственных заказных работ на исследования
земель под застройку (археологам), историй (области, России, Европы,
какой-то отрасли исторической науки), энциклопедий и справочников —
все это формирует качественно иную тематику исследований в масшта-
122
РАЗДЕЛ II. МАСТЕРСКАЯ ИСТОРИКА
бах страны. Не в меньшей мере меняет научную тематику и проблемати-
ку и грантовая система.
И все же индивидуальный труд историков в таком механическом со-
единении людей изменился мало. Принудительный труд заядлых индиви-
дуалистов вызывает сильную реакцию отторжения. Жесткий диктат сверху
(историк стал мелким служащим в больших научных корпорациях): как-ког-
да-сколько-и чем должен заниматься историк, на Западе даже значитель-
но сильнее, чем в России. Творческая сторона в деятельности русских ис-
ториков очень значительна при их, как правило, меньшей общенаучной
информированности, чем у историков Западного мира. Некое родство ис-
ториков с писателями, художниками, людьми других творческих профес-
сий — это ценное наследие прошлого, увы, утрачиваемое нашей эпохой.
И все же историк по сей день остается человеком ручного, а не машин-
ного труда, творческая сторона деятельности которого очень существен-
на. Последняя быстро сокращается. Сильно выросли темп и ритм жизни
человека; кардинально изменились условия существования людей — ме-
ханический комфорт, урбанизация, машинная цивилизация. Личность ис-
торика меняется в Новое время. Он становится менее цельным, более
одномерным. Нелепо было бы предполагать, что это не влияет на его на-
учную продукцию. Более глубокая специализация в исторической науке
XX века, по сути дела, при сохранении ручного (а не машинного) труда ис-
торика ознаменовала переход его в массе своей к труду мануфактурно-
му. Сотни историков, специализируясь на узкой тематике в своих и так от-
нюдь не широких научных дисциплинах, всю жизнь занимаются крайне
небольшим хронологическим отрезком времени в истории отдельного
народа или государства. Это позволяет глубоко исследовать мельчайшие
факты, уйти от поверхностности и фактических ошибок.
Но как крот, зарываясь в землю все глубже, теряет представление о
солнце и луче, с коего начал свое движение, так же и историки в данном
случае утрачивают какую-то общую стратегию развития, цельный взгляд
на мир, масштаб и соотнесенность своих действий с действиями коллег
в соседних областях науки. Начинается самоедство. Общественная зна-
чимость труда стремится к нулю. Представим себе, что сапожник шьет
только бальные туфли. Он научился их шить блестяще, но совершенно
забыл, как шить сапоги или чинить башмаки. Так самостоятельное разви-
тие археологии практически вывело ее у нас из круга исторической науки.
Сегодня археология настолько самодостаточна, что ничего не дает и не
может дать отдельным историкам, развивая ценные для самой себя зада-
чи. А изучение истории Октябрьской революции в советские годы, поли-
тических партий и движений в наши дни набило такую оскомину!..
Кажущаяся исчерпанность множества тем и проблем, усталость исто-
рического материала, тупиковость действующих научных линий и тради-
ций — все это старое вино в старых мехах.
123
ВИКТОР БЕРЛИНСКИХ. РЕМЕСЛО ИСТОРИКА В РОССИИ
К счастью, смена поколений автоматически меняет парадигмы науч-
ного сообщества. Но столь остро необходимое науке «сопряжение дале-
коватых идей», работа на стыке нескольких научных дисциплин — все это,
дающее реальное ускорение науке, становится в условиях мануфактурной
организации исторического производства в науке делом все более ред-
ким и мало возможным. Юрий Тынянов справедливо писал, что огромная
эрудиция, большие знания, масса затраченного труда — все это в науке
может спасовать перед веселым дилетантом, сумевшим связать разорван-
ные научные нити и быстро уйти вперед. Такая мощная, быстрая и неожи-
данная подвижка в науке обычно приводит в шок матерых профессионалов,
кусающих себе локти от зависти. Классичен пример Н.М. Карамзина, стран-
ный успех Льва Гумилева и невероятные идеи А. Чижевского.
Имеет смысл вспомнить и о том, что главное орудие историка в его
ремесле — это язык, живая и письменная речь. Вероятно, в наследии
любого народа это главное богатство. Но язык меняется и сохраняется
одновременно. Довольно жесткие шаблоны формируют не просто стиль
речи историка, но стиль его мысли. Историк реально борется с языком:
победа и поражение его всегда эфемерны. При этом язык одного поколе-
ния историков, допустим отцов, отталкивается от языка старшего поколе-
ния (все же ориентируясь на него) и передает какие-то базовые ценнос-
ти языку поколения детей. Возможен ли научный конфликт в механизме
такой передачи? Безусловно, хотя и довольно редко. Революции не про-
сто уничтожают старый мир, они еще и отвергают ценности и традиции
старого мира. Механизм уничтожения старых научных ценностей (своеоб-
разный прорыв копившегося долгое время под землей научного антиве-
щества) не так прост и однозначен, как обычно полагают.
Возвращаясь к средневековому ремеслу, вспомним, что цепочка уче-
ники — подмастерья — мастера в самом грубом приближении в России
выглядит так: аспиранты — кандидаты наук (доценты) — доктора наук
(профессора). Реально ситуация не так однозначна. Тысячи защитивших
когда-то кандидатские и докторские диссертации людей, десятки лет не
занимаясь регулярно и профессионально научной деятельностью, полно-
стью дисквалифицировались. Ученая степень как небольшая рента лишь
помогает им сохранять собственное преподавательское место в вузе.
Сегодня это огромный людской балласт в науке, чье негативное воздей-
ствие на научную молодежь и развитие науки трудно переоценить. Свои-
ми публикациями (на старые темы), лекциями, научным руководством (ас-
пирантов и студентов) они сильно дезориентируют научную молодежь.
Получается, что учеников имеет даже не подмастерье, а просто непрофес-
сионал. Таким образом, проблема научной дисквалификации множества
остепененных людей за десятилетия научной бездеятельности стоит до-
вольно остро.
124
РАЗДЕЛ II. МАСТЕРСКАЯ ИСТОРИКА
Вдобавок в России, прежде всего в исторической науке, в условиях ее
-тотального огосударствления и жесткой идеологической преданности
советскому режиму, сами чины и звания в науке являлись не свидетель-
ством значительных заслуг перед обществом, а наградой за верную служ-
бу и следование установленным правилам игры.
Помню, как на одной из первых лекций первого курса университета в
1973 году наш декан заявил нам на полном серьезе: «Вы — бойцы идео-
логического фронта! И это хорошо, поскольку кусок хлеба (когда с маслом,
когда без) нам с вами государство всегда обеспечит».
Таким образом, если в XVIII веке историк в России в какой-то мере
являлся «казенным человеком» — служащим университета или Академии
наук; в конце XIX века — уже вполне авторитетным членом общества в
ранге профессора (и неплохо обеспеченным), общественно уважаемым и
довольно независимым от властей, то в XX веке историк вновь стал «че-
ловеком казенным» не только телом, но и душой, чей образ мысли (в тру-
дах и речах) обязан был соответствовать набору определенных клише и
советских стандартов.
Вспомним, что ни А.А. Зимин, ни Ю.М. Лотман так и не стали академи-
ками; зато членом-корреспондентом Академии наук была, например, жена
всеми уважаемого советского академика Н.М. Дружинина — Е.И. Дружи-
нина. То есть стоит представлять, что помимо научного таланта и тогда (в
большей мере) и теперь существенную роль в достижении высших науч-
ных званий играют другие качества.
Пожалуй, одно из самых полезных на этом пути — конформизм. Уме-
ние ладить с властями и коллегами, играть по принятым правилам в при-
нятые игры — дело вовсе не такое простое. Оно требует большого искус-
ства и набора специфических личных качеств. Думаю, что сам по себе
конформизм ни морален, ни аморален. Но суть в том, что другое важное
качество ученого-первооткрывателя — стремление идти наперекор обще-
принятым мнениям, нормам, законам и аксиомам в науке (нонконфор-
мизм) — противоположен первому. Таким образом, ученые-революционе-
Ры (в хорошем смысле этого слова) шансов на большой успех не имеют.
Между тем твердый характер, воля к победе, умение настоять на своем —
любому ученому остро необходимы. Но в гуманитарных науках XX века
люди такого сорта отсеивались еще на стадии ученичества. И это очень
плохо для науки.
Если историки XVIII—XIX — начала XX века в России это типичные ре-
месленники со своим цехом, узкой профессиональной университетской
сУбкультурой, собственным сырьем (архивами) и собственной продукци-
ей (лекциями, статьями, книгами), то историки XX века — уже (особенно
с° времени появления первых академических и прочих научных институ-
тов в 1930-е годы) работники своеобразных мануфактур. Научная незави-
125
ВИКТОР БЕРЛИНСКИХ. РЕМЕСЛО ИСТОРИКА В РОССИИ
симость ими уже утрачена. Директор (менеджер государства) диктует, что
и как исследовать и в каком направлении. Самостоятельность мастера в
прошлом. Хотя как хобби в личное время он может заниматься любой те-
матикой, востребованной в обществе.
Огромная армия вузовских историков представляет собой в это вре-
мя армаду разрозненных кустарей-одиночек. Последние подпитывают
академическую науку снизу, создают конкурентную среду. Речь здесь не
идет об МГУ или ЛГУ, где положение дел было несколько другим, а о сот-
не обычных истфаков СССР. Мануфактурный принцип разделения занятий
реализуется в специализации академических институтов, внутренней
структуре, иерархии секторов и отделов.
XXI век, судя по всему, должен изменить ситуацию. Возможен ли пе-
реход от мануфактуры к научной фабрике на основе машинного труда? В
ряде прикладных отраслей науки он, судя по всему, уже произошел. Преж-
де всего это экспериментальные области знания. Возможно ли смоделиро-
вать эксперимент в истории человеческого общества и отдельного челове-
ка? Возможна ли научно-историческая социальная инженерия? Видимо, да.
Взгляните на опыты США в Ираке и Афганистане. Во всяком случае, чисто
научные спекуляции Фоменко, Носовского и иже с ними и даже политико-
околонаучные спекуляции В. Суворова, А. Бушкова et cetera векторно ус-
тремлены в эту сторону. Идет прощупывание ситуации методом проб и
ошибок.
Единый информационный мир способен взломать тесные националь-
но-государственные перегородки и использовать их в виде отдельных
деталей качественно нового механизма мировой исторической науки.
Но Хосе Ортега-и-Гассет еще в 1930 году обратил внимание на иллю-
зорность экспериментального познания мира: «Эксперимент — это та
манипуляция, посредством которой мы вторгаемся в область Природы,
заставляя ее отвечать на наши вопросы. Эксперимент отнюдь не прояс-
няет для нас сущность природного явления... Он лишь вызывает ответную
реакцию на наше воздействие. ... Короче, физик называет реальностью
тот процесс, который возникает в результате его манипуляций с объектом
исследования. Эта его реальность существует постольку, поскольку суще-
ствуют и манипуляции»35.
Таким образом, историк-ремесленник исследует объективную реаль-
ность, не зависящую от его действий. Так, может быть, лучше сохранить
ремесло историка в XXI веке, не меняя его ручной природы.
126
РАЗДЕЛ II. МАСТЕРСКАЯ ИСТОРИКА
§ 2.7. О наших диссертациях
Любой из нас имеет основанье
Добавить, беспристрастие храня,
В чужую скорбь — свое негодованье,
В чужое тленье — своего огня.
А коль простак взялся бы за работу,
Добавил бы в чужие он труды:
Трудолюбив — так собственного пота,
Ленив — так просто-напросто воды!
Леонид Мартынов. Проблема перевода
1964 год
Выше уже говорилось об основных этапах написания научной работы.
Все это приложимо к диссертациям (выбор темы, работа с литературой,
определение структуры работы, занятия в архивах и т.д.). Следует по-
мнить, что, во-первых, диссертация (как кандидатская, так и докторская) —
это работа квалификационная, в которой историк обязан показать иссле-
довательские умения и навыки в полном объеме (умение работать с опуб-
ликованными текстами, анализировать научную литературу и архивные
источники, использовать зрелую научную методологию и методику, пра-
вильно оформлять свои тексты); во-вторых, это работа начинающего под-
мастерья (кандидатская) или малоопытного мастера (докторская).
Робость мысли, стремление следовать признанным канонам, фактоло-
гия, умение обходить острые углы (чтобы никого не обидеть) — все это в
диссертациях присутствует, как правило. Научный конформизм в хорошем
смысле слова здесь неизбежен. Диссертант подстраивается под научно-
го руководителя или диссертационный совет, зреет и меняется в ходе
работы. Цель наставника — заставить аспиранта максимально раскрыть
имеющиеся у него дарования, способности и возможности. Чем шире,
глубже и стратегичнее задача диссертанта, тем он большего сможет до-
стигнуть.
В смысле формы изложения лучшие образцы — другие диссертации,
хранящиеся в зале диссертаций РГБ или более близком совете по защи-
там. Минимум базовых научных понятий и терминов, особенности науч-
иого стиля аспирант может приобрести в изучении этих, уже успешно за-
щищенных, плодов науки.
Но научиться работать с книгой, в архиве, бороться с косностью соб-
ственного языка (ведь мысль и язык не союзники, а соперники) он должен
самостоятельно. Регулярность занятий (ежедневно по два-три или более
127
ВИКТОР БЕРЛИНСКИХ. РЕМЕСЛО ИСТОРИКА В РОССИИ
часов) — главный его помощник в работе. Войдя внутрь научной темы,
человек начинает легко ориентироваться в проблемах, имеющихся мате»
риалах — начинает словно катиться с горки по глубокой колее. Хорошо
идут статьи, конференции, сбор нужных материалов. Логика исследова-
ния сама ведет его дальше.
Но стоит человеку на два-три месяца или полгода полностью отвлечься
от своих научных занятий — и он целиком теряет свою научную скорость
движения, разом оказывается вне темы. Пробиваться вновь снаружи сфе-
ры вглубь ее очень муторно, сложно и трудоемко. Множество людей так и
не защитили свои диссертации, отвлекшись от них на какое-то время.
Вернуться в тему им не удалось.
Существенный вопрос — объем научных накоплений, достаточных для
диссертации. Когда следует сказать «хватит» в сборе материалов? Одни
говорят, что им достаточно массы, в два-три раза превышающей объем
диссертации (400—600 страниц); другие собирают две-три тысячи стра-
ниц выписок. Все здесь индивидуально. Вероятно, ваш руководитель,
прочтя кое-какие ваши статьи по теме и первые параграфы работы, дол-
жен дать здесь дельный совет, сообразуясь с вашим характером, стилем
работы и графиком написания исследования.
Следующая особенность диссертации. Она, как правило, пишется че-
ловеком, достаточно еще молодым. Быстрота изменений в нем даже за
три года может быть удивительна. Полный неумеха и троечник внезапно,
под влиянием сосредоточенной работы в одном направлении, обгоняет
патентованного отличника, представляет в срок дельную работу. В нем
просыпаются какие-то скрытые таланты и дарования, неожиданные для
окружающих. Студент — образец для всего факультета внезапно скисает
и, занятый другими делами, не подготовит вообще ничего.
Умение организовать свою жизнь и работу (качественно и технично) —
это черта характера скорее врожденная, чем приобретенная. Но стремить-
ся к этому следует всякому, даже флегматику и меланхолику. Практичная
жизненная философия, которую неизбежно вырабатывает любой студент
за время учебы в вузе, глубоко индивидуальна и личностна. Она, если
вообще нацелена на внешний успех в любой области, подскажет челове-
ку лучше сотни мудрецов, что и как ему лучше делать. Умение слушать
себя, основательно подзабытое нами, в любом творчестве, в том числе и
научном, очень пригодится. Максимально выложиться на диссертации
человеку очень полезно, чтобы осознать, на что он вообще способен. По-
этому глубинно, всей душой и телом вылиться в работу крайне важно.
Большинство историков после защиты диссертации (что для них явля-
ется самоцелью, а не пропуском в науку) научной работой систематичес-
ки не занимаются. Спорадические обращения к тем или иным научным
сюжетам носят характер любительский и случайный. Происходит научная
дисквалификация ученого — возвращение в ряды учеников.
128
РАЗДЕЛ II. МАСТЕРСКАЯ ИСТОРИКА
То есть, зарабатывая на жизнь преподаванием, люди совершенствуют-
ся в этой последней и наиболее важной для себя области. Нам известны
доценты, которые лет за 20 работы издали 5—6 научных статей на заве-
домо устаревшие темы. Такая профанация и имитация научной деятель-
ности связана с ненужностью последней для функционирования произ-
водственного цикла вуза. Прием, обучение и выпуск студентов не зависят
совершенно от силы научной активности преподавателей. Требования
заниматься наукой вузовским работникам идут от министерства, другого
начальства в директивном порядке и внутренне не мотивированы. Для
отчета, «для галочки» пишутся и публикуются многие очень слабые и со-
вершенно устаревшие работы. Отделить зерна от плевел формально здесь
невозможно. Вузу нужно количество, а не качество.
В результате многие преподаватели после защиты, строя свой курс
лекций, обращаются к учебно-методической работе. Пишут статьи по про-
блемам учебного курса, участвуют в подготовке разного рода методичек,
пособий, учебников: обычно в составе авторских коллективов. Минималь-
ная научная квалификация у них для этого имеется. Здраво рассуждая,
следует признать, что такое количество активно работающих историков,
сколько у нас кандидатов и докторов наук, России не нужно. Оно не вос-
требовано временем и обществом. Таким образом, научная работа в ву-
зах в значительной мере носит характер имитационный. Это — своеобраз-
ный велотренажер без колес, не способный к движению вперед.
Следует признать, что и в академических и прочих научных институтах
столиц и центров национальных республик есть свои трудности. Лишь 5—
10% числа сотрудников — реально работающие с пользой для науки люди.
Остальные — просто вспомогательный персонал, инфраструктура, адми-
нистрация и научный балласт. Сильная сторона вуза — погруженность в
повседневную жизнь общества, постоянный диалог со все новыми и но-
выми волнами студентов — полностью отсутствует в исследовательских
институтах. Архаичные и консервативные формы академической структу-
ры, деятельности и организации научной работы застывают на десятиле-
тия. Изолированность от общественных нужд, свежих тенденций в науке,
мирового опыта (особенно в советские годы) — все это приводит неред-
ко к созданию атмосферы междусобойчиков, тянущихся годами интриг и
внутренних войн. Застойность, затхлость атмосферы и отсутствие движе-
ния вперед в научной среде, воспроизводящей только саму себя с каче-
ственным ухудшением, приводят к потере престижа и авторитета научной
°трасли в целом.
Что ж? Другой науки у нас нет. Вероятно, стоит развивать эту. Есть ведь
и Другая сторона медали. Да, творцов и мощных двигателей науки среди
историков очень мало. Немного даже людей по-настоящему творческих.
так было всегда и везде. Чтобы были горы, надо как минимум иметь
129
ВИКТОР БЕРЛИНСКИХ. РЕМЕСЛО ИСТОРИКА В РОССИИ
плоскогорья. Наши историки в массе своей — люди глубоко интеллиген-
тные, порядочные, умные и образованные. Люди старшего поколения
прожили трудные времена и сохранили свое лицо и лицо нашей науки (в
основном). В 1990-е годы они все были беспощадно ограблены с крахом
государства, когда обесценились их многолетние сбережения на старость.
Работая за грошовую зарплату, они в 1990—2000-е годы почти полностью
реализовали себя, опубликовав когда-то написанное «в стол» или написав
работы на самые заветные и давно задуманные темы. Осуществить это в
советские годы было нереально. Вместе с тем и благополучные, «идейно
проверенные кадры» наших историков достойно реализовали свою квали-
фикацию, творческий потенциал в новых условиях, кардинально изменив
тематику или честно и объективно пересмотрев свои прошлые работы.
Именно они в немалой мере сохранили в смутные годы безвременья саму
структуру и душу отечественной исторической науки. Все это очень боль-
шие обобщения! На самом деле вариации довольно велики. Но такие тен-
денции есть.
Многие трудились и трудятся в возрасте за 60 и 70 лет совершенно
альтруистично, из внутреннего побуждения и любви к самому процессу
исторического исследования. Такого рода сердечная привязанность ис-
ториков-профессионалов к предмету своего исследования — прошлому
России и мира, к библиотекам, архивам, общению с коллегами, разного
рода научным встречам и конференциям — тоже наше достояние, насле-
дие и традиция. Это, безусловно, национальное сокровище ремесла ис-
торика.
130
РАЗДЕЛ И. МАСТЕРСКАЯ ИСТОРИКА
§ 2.8. Ученики и наставники
Есть некий час — как сброшенная клажа:
Когда в себе гордыню укротим.
Час ученичества — он в жизни каждой
Торжественно-неотвратим.
Марина Цветаева. Ученик
1921 год
Научная традиция в исторической науке предполагает передачу жи-
вого опыта мысли от человека к человеку. Примерно так на протяжении
трех столетий передавался и обогащался исследовательский опыт, не
фиксируемый ни в каких книгах и статьях. Стать историком сугубо по
книгам — невозможно. Элемент общения с наставником (плохим, хоро-
шим или средним) не может заменить ничто. Он обязан быть в жизни
каждого историка. На определенной стадии своего развития начинаю-
щий историк сам приступает к поискам подходящей кандидатуры в на-
ставники. При этом он опирается на довольно узкий круг лично знакомых
ему преподавателей, что вряд ли правомерно, и собственные симпатии и
антипатии (чисто человеческие и научно-мировоззренческие), что очень
разумно.
Советы по формированию научного стиля, системе работы, отноше-
нию к разношерстной армии авторов-историков и их труду — все это у
каждого научного руководителя абсолютно индивидуально и ни с чем не
сравнимо (если, конечно, этот человек хоть что-то собой представляет в
науке). Но абсолютно индивидуален и каждый ученик. Что одному здоро-
во — то другому смерть. Лишь острый хозяйский глаз наставника может
увидеть, что в человеке стоит развивать, а на что лучше махнуть рукой.
Такой наставник, будучи людоведом и душелюбом, становится одновре-
менно и лоцманом в бурных течениях науки. Ученик набирается опыта,
стараясь не утонуть; постепенно осознает свои личные склонности и воз-
можности. То есть, самое главное, учитель помогает ему понять самого
себя. Как красиво говорил Монтень, «для тех, кто никуда не плывет, — не
бывает попутного ветра». Хороший толчок мастера — часто начало твор-
чества, научной и педагогической карьеры ученика. Нередко отношения
«ученик — наставник» абсолютно формальны. Ученик не ценит учителя,
•Последний не понимает (и не желает понимать) своего подопечного. Ва-
риант такой связи тоже полезен начинающему историку. В этом случае он
может осознать, а кого же он всерьез любит в современной науке и кому
Пь,тается, в меру своих слабых сил, подражать.
131
ВИКТОР БЕРЛИНСКИХ. РЕМЕСЛО ИСТОРИКА В РОССИИ
В молочном возрасте ученого (лет эдак до 30, пока он способен вби-
рать новые идеи) подражание — хорошая школа мысли. Поставить себя
на место другого, со вниманием перечесть им написанное, расспросить
его про самое злободневное и важное на сегодня — все это формирует
профессионала как творческую личность или хотя бы как человека. Ду-
мается, что в нашу эпоху нормальное (творческое) наставничество уходит
в прошлое. Очень жаль. Ведь можно научить другого любым навыкам. Но
нельзя заставить его работать с полной отдачей: с душой, умом и талантом.
Обеднение, оскудение человеческой личности (ее двухмерность) приводит
к своеобразному измельчанию природной фактуры историков. Таких за-
мечательных обломов, выпуклых и ярких персон, разносторонне привле-
кательных чудаков и оригиналов, как было до XX века, сейчас уже не най-
ти. А это — существенный для творчества элемент цельной личности.
Унификация и стандартизация личности любого человека в обществе
вкупе с низведением роли историка в обществе до роли мелкого служа-
щего — все это подрывает основы нашей профессии. Из самостоятель-
ной и самоценной научной дисциплины, дробясь и мелея, она превра-
щается в обслуживающую нужды образования, государства и массовой
культуры вспомогательную, чисто техническую (по своим формам приме-
нения) отрасль знания. Впрочем, это неизбежно.
Возвращаясь к отношениям ученик—наставник, стоит вспомнить, что
действительно «выслеживание», по меткому выражению Гумилева, — один
из эффективнейших способов обучения. Он хорош еще и тем, что иници-
атива здесь идет от ученика, а не от учителя.
Поэт Николай Гумилев в замечательных стихах («Молитва мастеров»)
так осмыслил этот симбиоз:
Я помню древнюю молитву мастеров:
Храни нас, Господи, от тех учеников,
Которые хотят, чтоб наш убогий гений
Кощунственно искал все новых откровений.
<...>
Лишь небу ведомы пределы наших сил,
Потомством взвесится, кто сколько утаил.
Что создадим мы впредь, на это власть Господня,
Но что мы создали, то с нами и сегодня.
Стремление понять мотивы тех или иных действий, особенности реа-
лий жизни, формы самовыражения своих наставников (увы, все это в ос-
новном в прошлом) позволяет историку соотнести себя и «другого» в про-
фессиональном отношении. Отталкиваясь от своего «объекта изучения»,
а не просто копируя или отвергая его, ученик формирует сам свои про-
фессиональные и личностные структуры.
132
РАЗДЕЛ II. МАСТЕРСКАЯ ИСТОРИКА
Это как в детстве. В определенном возрасте мальчишкам непремен-
ко надо бороться друг с другом — толкаться, обхватывать соперника ру-
ками, бить по нему, пусть вполсилы. Если этого нет, юноша не сможет
выстроить в молодости успешные отношения с подругой, друзьями, кол-
легами по работе, соперниками и врагами.
Но если ученику нужен наставник (нередко хоть какой), то и наставни-
ку нужны ученики. Без них он теряет соотнесенность себя с реалиями
быстро текущей вокруг него жизни. Скорость развития наставника в зре-
лые годы (а тем более в старости) очень невелика. Он постоянно должен,
чтобы полностью не изолироваться от общества в своем самодостаточ-
ном научном вакууме, делать поправки на изменения в обществе. Легко
и просто, даже автоматически эти поправки приходят к нему в общении
со все новыми поколениями учеников. Для одних он в науке — старший
брат, для других — отец, для третьих — дедушка. Есть и другие степени
научного родства по горизонтали.
Другая сторона медали в том, что бремя знания требует отдачи. Так,
вероятно, устроен человек. Чтобы что-то окончательно и полностью для
себя понять, он должен выговориться (и не только на бумаге). То есть его
успешность как ученого (а это надо доказывать регулярно) зависит от его
учеников, которые об этом даже не подозревают. В американской истори-
ографии есть термин «отдоить». Посла или разведчика после длительной
работы за рубежом садят писать что-то среднее между мемуарами и ана-
литической запиской. Человек переполнен знаниями, которые здесь ему
более не нужны. Он или лопнет, или скоро все растеряет. А в будущем
просто в подобной ситуации не станет их накапливать так интенсивно,
ведь они ему в конечном счете не нужны. Вот чтобы такая «научная коро-
ва» не потеряла молоко, и требуется ее отдоить.
Таким образом, отдача своих познаний наставником ученику — акт,
благодетельный для обоих и обеим сторонам остро нужный. Это все об-
щие и довольно идеализированные рассуждения. В жизни все разнооб-
разнее. Нередко наставников бывает несколько. Каждый играет свою роль
на определенном этапе жизни. Например, в моей жизни было три настав-
ника в науке. Каждый из них неповторим, глубоко оригинален и сыграл
важную роль в моем научном становлении. Моя благодарность и пиетет к
ним не иссякли, а умножились за все прошедшие годы.
Первым моим научным руководителем был кандидат исторических
наук Владимир Николаевич Сперанский. В 1973 году я поступил в Ниже-
городский (тогда Горьковский) государственный университет. И с перво-
г° курса до выпуска писал у него ежегодно курсовые работы, а затем
Дипломное сочинение. Он был тогда сравнительно молод (чуть больше
тРидцати) и уже находился в каком-то «подозрении» или положении «по-
лУопального» как бывший аспирант профессора В.В. Пугачева, уехавше-
133
ВИКТОР БЕРЛИНСКИХ. РЕМЕСЛО ИСТОРИКА В РОССИИ
го в Саратов. Так говорили злые языки. Возможно, вначале тут было
больше романтического флера. Человек удивительно глубокого и сис-
темного ума, он производил сильное впечатление на студентов своей
манерой мысли, едкой, но доброй иронией, своеобразной «аттической
солью».
Беседы с ним были совершенно замечательны. Он мыслил неожидан-
ными тропами и открывал собеседнику какие-то качественно новые гори-
зонты. На оценки он был щедр. Собственно, на первом курсе я и пошел к
нему из лености. Я прочел на его семинаре доклад о Союзе Благоденствия
(декабристской ранней организации). Сперанский предложил мне зачесть
его как курсовую. Я сперва отказался, а потом согласился.
Лекции его были не чтением по бумажке, а продуманными личными
впечатлениями от русской истории. Ирония, юмор (но не шутка) привле-
кали к нему и девушек, хотя он имел серьезный физический недостаток
(горб) и отнюдь не был красавцем.
Научную и мемуарную литературу XIX века он знал блестяще. Именно
XIX век был тогда в центре внимания значительной массы историков Рос-
сии. Сперанский защитил кандидатскую по материальному обеспечению
русской армии перед войной 1812 года. Он умело руководил моим чтени-
ем, в основном рекомендуя мемуары и опубликованные документы.
По-моему, я ему временами сильно надоедал, требуя дальнейших ука-
заний в работе. Неформальные разговоры о литературе, жизни были мне
не менее полезны, чем научные советы. Владимир Николаевич вообще
был мастером диалога (то есть не рассказчиком, а собеседником). Науч-
ной работой он, по-моему, после защиты не занимался. Во всяком случае,
я не читал его статей. Он давал мне сборники работ В.В. Пугачева. Его гло-
бальный ум был настолько велик, что сам себя обессиливал. Сперанский
видел не только первое, второе, третье, как хороший шахматист, но и де-
сятое, двадцатое.
За свою жизнь я не встречал более ни одного человека такого глубин-
ного и изящно аристократичного ума (последнее нередко у людей с этим
физическим недостатком). Но этот системно глобальный ум находился в
состоянии некоего равновесия. Двигаться вперед было некуда. Он сам
себя творчески обессиливал. Бессмысленность суеты была ему очевид-
на. Настоящий же творец, активно пишущий автор, как я понял позднее,
должен быть слегка глуповат и наивен в некоторых вопросах, как ребенок.
И тогда, в силу непредсказуемости жизни, самые умные вещи не сбудут-
ся, а выиграет деяние.
«Совковые» условия жизни и творчества в чем-то развлекали, а чем-
то удручали Сперанского. Совсем плохо ему стало работать, когда декан
начал выживать его из университета, применяя все склочно-партийные
методы борьбы.
134
РАЗДЕЛ II. МАСТЕРСКАЯ ИСТОРИКА
Общение со Сперанским (пусть не на условиях полного доверия с его
стороны) было очень важно для моего интеллектуального развития вооб-
ще, стиля общения, умения остаться независимым в суровых условиях
вузовской жизни. Сразу после окончания мной пятого курса наше обще-
ние стало более доверительным и неформальным. Я бывал у него дома,
понемногу выпивал с ним в кафе. Помню, как мы втроем (я и еще один
дипломник) отметили в июне защиту наших дипломов тремя бутылками
шампанского в открытом бистро возле кремлевской стены. Защита была
непростой, но успешной. Нас громили идейно, пытаясь ударить по Спе-
ранскому. Декан же после защиты отправил два наших диплома в Москву
на предмет поисков антиленинской, антипартийной позиции. Сперанский
все это прогнозировал и просил нас усыпать введение погуще цитатами
из Ленина. Хотя тема моя «Состав тайных обществ декабристов» (по след-
ственным делам) была вполне безобидна и отвечала всем идейным тре-
бованиям того времени.
Уважение к русской истории Владимира Николаевича также впечатля-
ло. «Ты, Ваня, русскую-то историю почитай!» — говорил он одному наше-
му общему приятелю, как всегда блестяще каламбуря. Не историк по об-
разованию, Иван, кроме узкой темы своей исторической диссертации, в
русской истории ориентировался плохо. Совет прочесть нашу историю и
одновременно уважать ее — был ему впору. Увы, но приверженность к
«традиционной русской болезни» (алкоголю) отчетливо крепла, хотя силь-
но пьяным я Сперанского никогда не видел. «Ты, Володя, многовато пьешь,
и с утра», — говорила как-то при мне ему мать. «Не больше людей», —
отнекивался Сперанский.
Через год с лишним после окончания мной вуза он тяжело заболел,
попал в больницу. В это время новый заведующий кафедрой (им стал тот
же декан) организовал непрохождение по конкурсу кандидатуры Влади-
мира Николаевича на новый пятилетний срок на ученом совете. В такой
нерадостной обстановке он и умер в 40 лет.
Влияние Сперанского на студентов было совершенно замечательно.
Он как-то по-человечески согревал прохладную факультетскую атмосфе-
ру. Улыбка, умение радоваться жизни, достойное самостояние жизни —
все это образовывало лучше любых лекций и книжек.
По приезде в Вятку я познакомился с местным писателем-краеведом
Евгением Дмитриевичем Петряевым (1913—1987). Историком по образо-
ванию он не был. «Крупная рыба для Вятки», — сказал о нем мне Сперан-
ский (его дальний родственник), имея в виду общероссийскую значимость
этого человека.
Живой, энергичный, страстно и оригинально мыслящий писатель, Пет-
Ряев не производил впечатления старика, хотя ему было далеко за 60 лет.
Наоборот, организуя новые местные литературные музеи, книжные клубы,
135
ВИКТОР БЕРЛИНСКИХ. РЕМЕСЛО ИСТОРИКА В РОССИИ
живо общаясь со всеми сколь-нибудь интересными людьми города, он бу-
дил вятскую несколько застойную и наитишайшую жизнь. Окружающие
по повадкам, речам, делам и мыслям — казались значительно старше его.
По-моему, именно такими были лучшие представители земской интелли-
генции России XIX — начала XX века. Искрометно блестящий рассказчик,
он производил сильное впечатление на аудиторию. Его народническая
закваска сказывалась и в темах историко-культурных краеведческих ра-
бот: декабристы в Сибири, А.И. Герцен и М.Е. Салтыков-Щедрин в вятс-
кой ссылке, десятки малоизвестных провинциальных писателей, врачей,
артистов... Урал, Сибирь, Вятка — не просто вехи его жизни, но и элемен-
ты творчества.
Петряев не выдумал ни строчки в сотнях своих статей, очерков и 18 кни-
гах. Громадная его заслуга — постановка и разработка качественно новой
тогда темы «Русская провинциальная культура». Военный медик по роду
занятий (он ушел в отставку полковником медицинской службы), по духу
своему Евгений Дмитриевич был книжником. Великолепная личная биб-
лиотека, огромная переписка с писателями, учеными со всей страны сде-
лали из него своеобразный всероссийский краеведческий центр.
Он не был мне научным наставником в прямом смысле слова; но, на-
ходясь в Вятке, я в определенной мере строил свою работу с учетом его
мнений и оценок. В орбите его деятельности были сотни людей — это
впечатляло. Последние годы он получал ежегодно 600—700 писем при-
мерно от 300 корреспондентов. А сам отправлял ежегодно тысячи писем
в год36. Естественно, что я занялся краеведением и написал свою первую
статью о старом вятском кустарном промысле — кружевоплетении. Оно
было распространено на моей малой родине — в селе Жерновогорье Вят-
ского края. Плели моя бабушка и тетя.
Краеведение благодаря усилиям Петряева стало уважаемым заняти-
ем небольшой части местной интеллигенции. Роль общественного цент-
ра с успехом играла областная научная библиотека, основанная здесь еще
при участии Герцена-ссыльного.
В книгах Петряева информация очень высоко концентрирована. Он
после написания книги заставлял жену читать текст вслух и лишние —
малозначащие — слова убирал. Вряд ли это было полезно для книги. Че-
ловек очень нравственный (что было не так просто тогда), непьющий и
некурящий, Петряев страстью своей жизни сделал Книгу и Людей Книги.
Это впечатляло. Его охота была масштабной и увлекательной. «Невозмож-
но перечислить двери, в которые приходилось стучаться, чтобы отыскать
затерянные издания, рукописи, книги с автографами декабристов, мате-
риалы многих личных архивов. Иногда письмо или страница дневника
делали понятным то, что не удавалось выяснить из казенных отчетов и
груды книг»37.
136
РАЗДЕЛ II. МАСТЕРСКАЯ ИСТОРИКА
Интерес к личности человека в ту довольно безликую по своей исто-
рической проблематике эпоху впечатлял. Это требовало осмысления. Ак-
куратист и систематизатор, он содержал свое литературное хозяйство в
идеальном порядке. Все выписки из архивов, справочные пособия всегда
были под рукой. Тяга к собирательству, высокая культура этого занятия
сделала его альбомы с конфетными обертками (за несколько десятиле-
тий), этикетками, наклейками от бутылок и банок, пригласительными
билетами, программами вечеров очень ценными для историков. Он со-
хранял то, что обычно терялось: летучую книжную продукцию, живые
человеческие связи и контакты давно ушедших людей.
Ощущение, что он трудится в нашем городе, помогало многим реали-
зовать себя, сделать что-то нестандартное и необычное в культуре. Эври-
стика, молодой задор его речей, открытость для новых идей заряжали нас.
Помнится, клуб «Вятские книголюбы» в 1984 году собрал эссе участников
своих заседаний. Чтобы не писать скучно и уныло, я дал в этот сборник (не
для печати) очерк о вреде многочтения для творческого человека. Петряев
живо откликнулся и предложил дать эту статью для дискуссии в област-
ной газете, а затем в «Книжном обозрении». Именно Петряева я попро-
сил написать краткое предисловие к своей первой московской книжке
1987 года, вышедшей уже после смерти писателя. Сладким и прекрасно-
душным человеком он, кстати, не был. Мог резко прервать разговор и в
лицо сказать неприятные вещи. Делал то, что было ему интересно и важ-
но для культуры.
Интерес Петряева к Герцену, Салтыкову-Щедрину, прочим классикам
народолюбской литературы был мне чужд уже тогда. Но стиль его жизни
и свободной, независимой творческой работы зачаровывал. Безвремен-
ный уход Петряева из жизни стал для меня большой личной утратой.
Найдя у дальних вятских родственников А.А. Спицына (1858—1931), из-
вестного русского археолога, довоенный адрес его дочери в Ленинграде,
Петряев написал туда запрос и получил в ответ автобиографию Спицына
(опубликовал в своей последней книге) и уникальную гимназическую фото-
графию Спицына и К.Э. Циолковского. Цепь находок шла непредсказуемо.
Когда я начал изучать биографию Спицына для своей книги «Вятские
историки» в 1985 году, Петряев и посоветовал мне проконсультировать-
Ся у Александра Александровича Формозова, известного ученого и зна-
тока истории археологии.
Пытаясь выйти за узкие рамки областной истории, я засыпал Формо-
зова устными (при встречах) и письменными вопросами по своей Обще-
Русской тематике. К моему удивлению, Александр Александрович очень
спокойно и доброжелательно, внятно отвечал на все мои письма. По сути
Д^ла, он ввел меня в мир общероссийской науки, о котором я имел до-
вольно смутное представление. Сотни писем и десятки встреч с Алексан-
137
ВИКТОР БЕРЛИНСКИХ. РЕМЕСЛО ИСТОРИКА В РОССИИ
дром Александровичем стали для меня своеобразными маяками в науч-
ных разысканиях. Он помогал мне готовить статьи в общерусские научные
журналы и издания («Российскую археологию», «Этнографическое обозре-
ние», «Археографический ежегодник» и др.), прямо и честно «по гамбургс-
кому счету» высказывал свое строгое и принципиальное мнение (с прису-
щей ему иронией) о книгах и людях науки — вне зависимости от степеней
и должностей. Такой внутренний расклад мне был очень полезен.
А.А. Формозов (род. в 1928 году) принадлежит к старой московской
интеллигенции, чья широкая гуманитарная культура восхищает весь мир.
Мне, человеку в определенном смысле беспородному, личное общение с
Александром Александровичем дало очень многое. Представление о на-
учной этике, культуре мысли, занятиях наукой как радости и постриге од-
новременно — все это, безусловно, развивало и оттачивало меня как ис-
следователя.
Начав свою работу как профессиональный археолог (учеба в МГУ, Ин-
ститут археологии АН СССР), Формозов быстро расширил круг своих ин-
тересов в сторону отечественной историографии, истории русской лите-
ратуры и культуры в целом.
С борьбой течений в науке и связаны попытки Формозова создать
новые схемы развития русской археологии (неудачные) и очень успешные
исследования русской культуры и науки38.
Нужно признать, что ведомый Б.А. Рыбаковым и его школой тяжелый
корабль российской археологии следовал совершенно в другую сторону.
Уже в 1960-е годы Формозов оказался совершенно чужим для основной
массы археологов, работавших в традиционном ключе: раскопки — опи-
сание — сдача дел в архив.
Поэтому обращение к истории формирования археологии в России
XIX века стало для Формозова своеобразной формой легального фрон-
дерства и приемлемой оппозиционности. А опека историографического
направления в историко-археологических исследованиях молодежи на-
долго стала важным элементом деятельности ученого.
Именно благодаря Формозову мне удалось понять не чисто вятский,
но общероссийский путь развития провинциальной историографии, за что
я ему очень благодарен. В течение долгих лет (с 1986 года) он был пер-
вым читателем (часто в рукописи) и жестким, нелицеприятным критиком
всех моих научных и популярных работ, хотя с его мнением я не всегда
соглашался.
Приведенный ниже замечательный документ рассказывает о внутрен-
нем мире русского историка в XX веке. К сожалению, большинство изве-
стных историков старшего и среднего поколений отказались заполнять эту
анкету, считая вопросы слишком интимными (не желая раскрываться), а
также считая для себя зазорным потратить собственное время в помощь
138
РАЗДЕЛ II. МАСТЕРСКАЯ ИСТОРИКА
коллеге. Я думаю, что в нижеприведенных ответах Формозова отразился
строй научной мысли замечательного русского историка второй полови-
ны XX — начала XXI века.
Приложение
А.А. Формозов
ОТВЕТЫ НА АНКЕТУ
«ИСТОРИКИ РОССИИ: ОСОБЕННОСТИ НАУЧНОЙ РАБОТЫ»
1. Почему Вы стали историком? Довольны ли Вы выбором своей про-
фессии?
Интерес к истории появился еще в школе, что, как я сейчас понимаю,
связано с возрождением истории в СССР в середине 1930-х годов. Я по-
ступил на исторический факультет МГУ на кафедру истории народа феода-
лизма к С.В. Бахрушину. Потом ушел в археологию. 1946—1966 гг. занимал-
ся раскопками. В 1970—1980-х гг. вернулся к истории, о чем не жалею.
2. Что Вас привлекает в этой профессии?
История дает подход к основной загадке — что такое человек, на что он
способен?
3. Какие другие отрасли науки Вам близки и какие увлечения (хобби)
были в Вашей жизни?
По ходу своей работы соприкасался с рядом наук, как естественных, так
и гуманитарных. Ближе всего мне оказались искусствоведение и археоло-
гия. По этой теме я издал ряд работ.
4. В чем Вы видите смысл своего труда?
См. № 2.
5. Какие ученые (русские и зарубежные) оказали на Вас наибольшее
влияние? Почему?
Наибольшее влияние на меня оказали мой отец (профессор-биолог),
археологи С.Н. Замятнин, А.В. Арциховский, Б.Н. Граков, историк А.А. Зи-
мин, искусствовед В.Н. Лазарев.
6. Кого из русских писателей и поэтов Вы больше всего любите?
Любимые писатели — Пушкин и Лев Толстой.
7. Как Вы выбрали основные темы своих исследований?
Темы часто были случайные (задание для лекций, наличие средств), но
подход к ним был мой личный.
8. Какова роль интуиции в Вашей работе?
Я позитивист и недолюбливал интуитов, хотя признаю роль интуиции в
научном творчестве.
9. Верующий ли Вы человек?
139
ВИКТОР БЕРЛИНСКИХ. РЕМЕСЛО ИСТОРИКА В РОССИИ
Дитя советских лет, я человек неверующий.
10. Чем бы Вы мечтали заняться, будучи полностью финансово обес-
печены?
Занимался бы тем же.
11. Какие темы научных исследований Вам недоступны и непосильны,
но Вы хотели бы когда-нибудь их осуществить?
Осуществить неосуществленное уже не удастся, поздно. Если вопрос в
том, что я органически не могу делать, то, пожалуй, укажу на два момента.
Во-первых, я плохо представляю себе мировую науку и культуру, работаю
в рамках русской. Во-вторых, биологические аспекты жизни человека я не
умел оценивать и не научусь уже.
12. Какова традиционная техника и методика написания Вами а) науч-
ной статьи; б) монографии?
Техника банальная: сбор материала, некая организация его, написание
работы.
13. Какова роль семьи в Вашем профессиональном росте?
Роль семьи в моей работе великая. Отец, мать, дяди по отцу и матери,
тетя по матери — все научные работники с исходными установками, при-
вычками в детстве. Жена читает мои работы, и ее советы для меня важны.
14. Что Вам наиболее интересно и привлекательно в истории России в
отличие от истории других стран и народов?
В истории России интересовала проблема традиций, уходящих в глубь
веков, но сохраняющих свое значение доныне. Интересовала история куль-
туры, но не государства, хозяйства, армии и т. д.
15. Как Вы относитесь к источникам (архивам, библиотекам, другим
памятникам истории) по русской истории? За что Вы их цените? Что Вам
не нравится в них и мешает работать?
Без архивов работа историка ущербна. Плохо, когда архивы закрыты,
похищены. Нельзя фетишизировать документ — написано, значит, так и
было. Надо уметь анализировать источник, развивать их критику.
16. Кого из а) современных историков, б) советских историков, в) рус-
ских историков XVIII—XIX веков Вы считаете наиболее талантливыми и ока-
завшими самое значительное влияние на развитие историографии и Вас
лично? Почему?
Ценю С.М. Соловьева за огромную целеустремленность и всеобъем-
лющий взгляд на основные периоды русской истории, В.О. Ключевского,
И.Е. Забелина — за проникновение в мир наших предков.
17. Какова этика историка?
Историк должен стремиться к истине, не подгонять свои выводы к на-
вязанным извне тезисам, должен уважать труд предшественников и коллег,
но не чураться и критики их в достоверной форме.
140
РАЗДЕЛ II. МАСТЕРСКАЯ ИСТОРИКА
18. Какие морально-нравственные качества и черты характера должны
быть присущи хорошему историку?
См. № 17.
19. Какие способности и дарования необходимы историку?
Историк должен быть прежде всего добросовестен. Собирать матери-
ал с преданной тщательностью. Вводить его в оборот точно, без препари-
рования. Хорошо, когда историк пишет живо, занимательно — ведь его чи-
тают не только специалисты; но добросовестность важнее.
20. О чем Вы особенно жалеете из своих нереализованных возможно-
стей в науке?
Жалею, что не бывал за рубежом, почти нигде, что не видел ряд инте-
ресных городов и мест в России, что не общался с некоторыми интересны-
ми современниками.
21. Каково соотношение историков плохих — посредственных — хо-
роших?
Вопрос сформулирован неточно, люди, фальсифицирующие матери-
ал, — нетерпимы в науке, но это не «плохие историки», а жулики. В любой
области жизни есть более одаренные и менее одаренные люди. Это не-
избежно. Надо давать работать людям одаренным, а не травить их, но
надо давать работать и людям менее ярким, но в своей сфере полезным,
не создавая дутые авторитеты.
22. Чем столичные историки а) лучше, б) хуже провинциальных истори-
ков?
Чем столичные историки лучше или хуже провинциальных? Место че-
ловека в науке не зависит от места прописки. Хорошие и плохие историки
есть и в столицах, и на периферии. Но специфика есть. Провинциальные
историки, работающие на своем, местном, материале и знающие его дос-
конально, очень полезны. К сожалению, в последнее время провинциаль-
ные историки почему-то очень рвутся к построениям глобального характе-
ра, из чего, как правило, ничего путного не выходит. В столицах, конечно, и
библиотеки, и архивы, и большое число коллег, с которыми можно обсуж-
дать все волнующие тебя темы. Провинция, к сожалению, этого лишена. Но
в столицах много суеты, мешающей сосредоточиться. Провинция в этом
плане гораздо удобнее для работы.
23. Как Вы относитесь к музыке, живописи, театру?
Музыку знаю плохо. Театром некогда очень увлекался, как драматичес-
ким (МХАТ), так и балетом. Живопись люблю, но прямой связи с названны-
ми областями искусства не вижу. Можно лишь говорить о том, что широкий
культурный кругозор нужен историку.
24. Что сильнее всего мешает Вам работать?
Всегда огорчало непонимание коллег. Мешали административные пре-
поны в работе.
141
ВИКТОР БЕРЛИНСКИХ. РЕМЕСЛО ИСТОРИКА В РОССИИ
25. Что больше всего помогает Вам в работе?
Помогает заинтересованность аудитории твоей работой, помощь со
стороны коллег.
26. Как Вы оцениваете профессионализм западноевропейских и аме-
риканских коллег?
Зарубежных коллег почти не знаю. В книгах их по истории России нет
подлинного знания страны, народа; есть предвзятость.
27. Каковы главные а) недостатки, б) достоинства Вашего образования?
Недостатки образования — не было философской базы исследований
(лекции по марксизму-ленинизму — это несерьезно), курса методики, се-
минаров, прививавших вкус к критике источников. Не было этого в советс-
кие годы. Нет и сейчас. Достоинство — читались серьезнее общие курсы и
по Древнему Востоку, и по Античности, по западному Средневековью и т. д.
Американской ставки на узкую специализацию не было. Сейчас это насаж-
дают, это плохо.
28. Кто оказал большее влияние на Ваш выбор профессии — отец или
мать? Каковы другие факторы?
Отец оказал на выбор профессии большое влияние. Общие факторы —
см. № 1.
29. Если бы Вы не стали историком, то кем бы Вы, скорее всего, стали?
Я мог бы стать филологом, искусствоведом, популяризатором науки.
30. В чем сущность таланта историка?
Талант историка в проникновении в жизнь, события, души людей отжив-
ших эпох. Писатель ориентируется в основном на интуицию. Ученый — на
максимальное число факторов и анализ их.
31. Как Вы оцениваете советскую историческую науку? Каковы ее силь-
ные и слабые стороны?
Говорить о советской исторической науке как о чем-то едином — нельзя.
Сначала школа Покровского, социологизаторство, вульгарный социологизм.
Плюсов не вижу. Потом — возвращение к традициям русской академической
и университетской науки. Готье, Веселовский, Бахрушин, Б.А. Романов —
продолжали традиции Ключевского, Лаппо-Данилевского и т.д. «Птенцам
гнезда Покровского», как выражался Тарле, пришлось переквалифициро-
ваться. Кое-кто был полезен — И.И. Смирнов, Нечкина, но в основном эта
плеяда была скорее вредной (Сидоров и т.д.). В среду историков внедря-
лись совсем чужие науке люди — Пономарев, Жуков, Кукушкин и т.д. Они
еще действуют сейчас.
32. Когда лучше всего жилось историкам в России?
Нормальные условия для работы историка были начиная с Александра II
до революции. Учили в университетах хорошо. Лучших выпускников оставля-
ли для подготовки профессорского звания, давали заграничные командиров-
ки и т.д. Печатали книги. После революции все разгромлено. С 1930-х годов
142
РАЗДЕЛ II. МАСТЕРСКАЯ ИСТОРИКА
что-то возродилось. Университетская подготовка, средства на экспедиции,
издание книг. Но все это сочеталось с жестким контролем над наукой. Мно-
гие с тоской говорят об этом времени как об идеальном для работы. После
перестройки — развал даже некогда достигнутого.
33. Возможен ли прогресс в исторических исследованиях? Если да, то
в каких направлениях?
Прогресс в исторических науках — в создании новых методов исследо-
вания, в выдвижении новых идей.
34. Какие негативные черты современного развития общества Вас от-
талкивают?
Негативная особенность современной России — коммерциализация
всего и вся. В советское время историку, чтобы работать, приходилось под-
лаживаться к установкам ЦК. Теперь приходится подлаживаться к денеж-
ным структурам. Это не менее пагубно для науки.
35. Каковы отличия научных работ, написанных женщинами, от научных
работ, написанных мужчинами?
Женщины — мастера замечать детали и по ним судить об общем. Муж-
чины думают о целом.
36. Кто сегодня являются лидерами исторической науки России (люди,
журналы, университеты, другие учреждения)? Почему?
Лидеров не вижу. Есть хорошие специалисты в тех или иных областях.
Журналы, университеты сейчас на высоте.
37. Какие достоинства и черты историков а) дореволюционных, б) со-
ветских утратили современные историки?
Современные историки склонны к внешнему’успеху, видимости рабо-
ты вместо самой работы, видимости открытий вместо самих открытий и т.д.
38. Что они приобрели взамен?
Появилась возможность общаться с коллегами по всему миру, иногда
высказывать то, что думают, а не то, что требуется начальству.
39. Какие годы в своей жизни (своего возраста) Вы считаете расцветом
своего творчества?
У меня было два периода очень интенсивной и очень плодотворной
работы: 1950—1960-е годы — исследования в области археологии и 1980—
1990-е годы — исследования в области истории науки. Перерыв 1960—
1980-е годы связан с домашними бедами и с препятствиями со стороны
влиятельных лиц. Годы после 1995 г. — спад, связанный и с возрастом, и с
общей ситуацией в стране и в науке.
40. Ваш любимый архив и любимая библиотека?
Занимался всю жизнь в Библиотеке им. Ленина (жил рядом). Из архи-
вов больше всего занимался в отделе письменных источников Историчес-
кого музея. Другие хранения знаю плохо.
41. Почему, по-вашему, для познания прошлого недостаточно а) пись-
менных, б) материальных источников?
143
ВИКТОР БЕРЛИНСКИХ. РЕМЕСЛО ИСТОРИКА В РОССИИ
Одних письменных и вещественных источников для познания истории
мало. Надо знать психологию людей, их природное окружение, физический
тип и т.п.
42. Что такое чувство России?
Что такое «чувство России», я не знаю. Думаю, что важно сознавать себя
частью России, понимать, что именно ты (и хорошее и плохое) получил от
нее в наследство, стараться послужить ей по мере сил.
43. Какова роль иррационального (предзнаменований, подсознатель-
ных открытий, прочей мистики) в Вашей жизни и деятельности?
Роль иррационального в моей работе минимальна. Повторяю — я по-
зитивист.
44. Историческая наука России является а) передовой, б) посредствен-
ной, в) отсталой по сравнению с другими отраслями науки в стране или
исторической наукой за рубежом?
Нет единой отечественной исторической науки. Есть отдельные крупные
ученые. Отдельные области развиваются успешно. Другие — в упадке. Ду-
маю, что так и в других странах.
45. Каковы лучшие исторические романы русских писателей?
Историческую беллетристику не люблю. Конечно, есть «Капитанская
дочка», «Тарас Бульба», отдельные удачи — Тынянов, но к развитию науки
это отношения не имеет (см. мою книгу «Классики»).
46. Какие качественно новые темы исторических исследований в стра-
не Вы могли бы предложить?
Предлагать не рискую. Думаю, что идеи «Анналов» не исчерпали своих
возможностей. В целом хотелось бы большего внимания не к абстракциям
(государство, хозяйство), а к людям, их чаяниям в разные эпохи, заблужде-
ниям и прозрениям в то или иное время.
47. Каковы главные отрицательные черты развития исторической науки
России а) в XVIII веке, б) в XIX веке, в) в XX веке, г) сейчас?
Свойственные русским раболепие, чинопочитание также сказались на
исторической науке и XVIII, и XIX, и XX века, сказываются и сейчас.
48. Каковы положительные черты развития исторической науки в эти
эпохи?
Развитие шло. Появилась сеть архивов и музеев, университетская под-
готовка ученых, развивалась критика источников, методики раскопок и т.д.
Были откаты и срывы, но в целом все шло.
49. Возможна ли революция в исторической науке? Нужна ли она? Ка-
ковы достоинства текста, написанного от руки, по сравнению с текстом на
компьютере?
Думаю, что «революции в науке» свойственны только естественным
наукам, а не гуманитарным. На компьютере никогда не работал. Всегда
писал от руки. Пишущая машинка и компьютер — подсобные средства, но
не панацея от всех бед.
144
РАЗДЕЛ II. МАСТЕРСКАЯ ИСТОРИКА
50. Какой должна быть современная научная статья по своему типу
(форме и содержанию)?
Статья должна содержать новые данные (архивные находки, археологичес-
кие открытия) и их профессиональный анализ. Сейчас нередко переписывают-
ся старые книги, а вместо анализа — болтовня и пускание пыли в глаза.
51. Какой должна быть современная научная книга в идеале?
Книга должна иметь точно сформулированную цель. Это или а) публи-
кация источников, или б) анализ и классификация их, или в) попытки дать
историческое толкование этих новых данных. Сейчас часто нам преподно-
сят мешанину из разных жанров.
52. Каким должен быть кабинет историка? Его библиотека?
Есть люди, которые предпочитают иметь дома как можно больше книг.
Я оставляю себе только минимум книг по темам, какими сейчас занят. Мно-
гие любят картотеки. У меня выписок много, но они на случайных листах,
собранных в папки по темам. Думаю, что общих правил нет.
53. Какова должна быть продуктивность научной работы историка в
среднем (количество книг, статей за год, за 10 лет)?
Продуктивность в целом — черта таланта. Но есть и графоманы. Графо-
маном был академик Окладников. В списке его работ до 1000 названий. Но
частью это чужой труд, присвоенный «шефом», частью и интервью и статьи,
наспех надиктованные машинистке, — халтура. С другой стороны, такие
прекрасные археологи, как Теплоухов, Замятнин, Иессен, оставляли всего
несколько десятков статей (от 10 до 40), но это классика.
54. Какие странности и чудачества наиболее характерны для историков?
Странности и чудачества свойственны многим. Специфики у историков
не вижу.
55. Что, по-вашему, вдохновение для ученого?
Вдохновение свойственно творческим людям, но надо держать его под
контролем, чтобы не занестись бог весть куда.
56. Что вы больше всего любите в вашей работе?
Люблю собирать материал по теме, радуясь находкам, какие предвидел.
57. Для чего нужны сборники тезисов, сборники материалов конференций?
Сборники тезисов нужны, чтобы знать, над чем работают коллеги. Но
тезисы — это не научная работа. Тут нет главного — системы доказательств.
58. Какова роль диссертаций в науке?
Роль диссертаций подсобная. Автор должен продемонстрировать уро-
вень своей квалификации. Но сплошь и рядом степени дают «нужным лю-
дям» за плохие работы, чтобы выделить своих. От этого науке только вред.
59. Что такое «научная школа»? Есть ли научные школы сейчас?
О школах писал в книге «Человек и наука». Это реальность, порою по-
лезная, порою вредная. Иногда может помочь развитию науки, иногда по-
мешать.
145
ВИКТОР БЕРДИНСКИХ. РЕМЕСЛО ИСТОРИКА В РОССИИ
§ 2.9. Научная этика. Подделки, фальсификации и
подлоги в исторической науке
О время! истине божественной отец!
О! вечного добра и сеятель и жнец,
Трудись над жатвою твоею, над вселенной,
Но к нам в сопутстве дщери вожделенной
Приди! врагов ее — неправосудье, ложь —
Развей и уничтожь!
Александр Востоков. Ода времени
1805 год
В науке, как и в любом другом ремесле, честно жить выгоднее. Каче-
ственная, сделанная капитально, прочно и надолго работа принесет в ко-
нечном счете большую отдачу историку, чем легкая поверхностная статья
или книга, нужная для счета в данный момент. Околонаучные спекуляции,
имитации научных работ, заумные псевдонаучные рассуждения (демаго-
гия, по большому счету) — все это в исполнении не требует больших тру-
довых затрат и часто блестит, переливаясь, словно мыльный пузырь. Но
срок жизни у таких подделок короток. Попробуйте максимально честно и
личностно вложиться в свою работу — отдача потом пойдет долго и пере-
кроет все быстрые дивиденды псевдонауки.
Стремление «спрямить дорогу», укоротить путь к научному результа-
ту, быстро добиться славы (хоть в рамках своего этажа или лаборатории),
денег или потачки собственному непомерному самолюбию, тщеславию,
комплексу неполноценности — все это чисто человеческие слабости и
мотивы жульничества и подделок в науке.
Ремесло в некотором смысле испытывает человека. Сможет ли он че-
стным образом стать мастером? Ведь природные данные для определен-
ного мастерства есть далеко не у всех, как и добротная чисто человечес-
кая основа личности: характер, душа, воля и трудолюбие.
Система работы, осознанный и налаженный ритм деятельности, полез-
ные привычки — все это делает историка не меньше, а больше, чем ум,
талант и удача. Впрочем, последнее тоже не стоит сбрасывать со счетов.
Этика историка основана на общечеловеческих нормах поведения —
христианских заповедях: не убий, не укради, не возжелай добра ближне-
го своего... Чужая интеллектуальная собственность привлекательна. Возле
нее не стоит охранник. Своя совесть должна стать законом. Широко рас-
пространены среди историков (в небольших объемах) компиляция и пла-
гиат. Первый термин в переводе с латыни означает «кража».
146
РАЗДЕЛ II. МАСТЕРСКАЯ ИСТОРИКА
Чем компилятивные работы отличаются от добросовестных? Они не
самостоятельны по тексту, мысли, структуре труда. Автор надергал из
разных мест (книг, статей) понравившиеся ему тексты, слегка причесал их
и страницами гонит чужой текст, без сносок и кавычек. Здесь он — соста-
витель, а не автор. Стоит понять, что свои знания историк не высасывает
из пальца. Он всегда обращается к литературе и источникам. Но, во-пер-
вых, он раскрывает свою проблему, думая самостоятельно и имея соб-
ственную оригинальную концепцию — основную мысль труда, свою сис-
тему взглядов на тему. При этом он смело обращается к сочинениям
разных авторов, используя цитаты или раскавыченный текст, — но всегда
делает сноски в примечаниях на использованные работы. Естественно, что
цитата не может быть больше абзаца-двух. Когда две-три-четыре страни-
цы подряд идет пересказ или прямое дословное заимствование, пусть
даже с парой сносок, это уже мелкое хищение и жульничество. Цитата —
это цикада, которая своей песней освещает вашу мысль со стороны не-
ожиданным светом и помогает автору продвинуться вперед в своих интел-
лектуальных исканиях, разработке темы.
Бывают хищения и крупные, когда без всяких цитат и сносок десятками
страниц историк использует чужой текст, выдавая за свой. Это — подлог.
Нередко это сходит автору с рук, поскольку множество малотиражных книг,
сборников, тем более диссертаций не доступны широкому кругу специали-
стов. Но обманывает в данном случае этот горе-историк себя. Привыкая
надеяться на чужое добро, он не копит своего. Если бы он написал все это
сам, это было бы в 100 раз для него важнее и полезнее. Карьера мелкого
мошенника не так привлекательна. Иногда кураж, молодой задор, презре-
ние к окружающим — также источники научной недобросовестности.
Мой приятель в студенческие годы 5 лет тщательно и скрупулезно изу-
чал историю древнерусской архитектуры, посвящая этому делу дни и
ночи. Летом он ездил по старым крепостям, фотографировал и увлечен-
но обмерял памятники. Такого заряда в научной работе я более не встре-
чал ни у кого. На пятом курсе, зная, что специалистов по этой тематике нет,
он написал дипломную работу как сочинение — на одном дыхании. Пре-
красно зная научную литературу, он сам придумывал цитаты и делал по-
ложенные сноски на книги известных ему авторов. На защите дипломной
Работы обман раскрылся. Какой-то дотошный недоброжелатель принес
Указанные монографии. На месте любых цитат были иллюстрации или
Другой текст. Три балла ему поставили, но авторитет его рухнул, хотя он
Действительно был великолепный знаток своей темы, несколько презри-
тельно отнесшийся к читателям своего сочинения.
Под плагиатом обычно понимают выдачу чужого произведения за свое
или опять же масштабное использование значительной части чужого труда
в своей работе без сносок и ссылок. Нередко люди используют свое ко-
147
ВИКТОР БЕРЛИНСКИХ. РЕМЕСЛО ИСТОРИКА В РОССИИ
мандное положение в Академии или вузе, чтобы поставить свою фамилию
рядом с фамилией настоящего автора работы. Это навязанное соавторство,
то есть присвоение себе части труда подчиненного или аспиранта, — тоже
плагиат. Таким образом, если компиляция — хищение нескольких чужих
текстов, то плагиат — заимствование у одного автора.
К научной недобросовестности и жульничеству можно отнести подтасов-
ки фактов и статистики, использование заведомо ложных данных. Так, в
советскую эпоху самой плодоносной для многих историков считалась нива
рабочего и революционного движения. Между тем Россия — страна крес-
тьянская. Рабочих в чистом виде как в столицах, так и в глухих дальних гу-
берниях было мало. Местные знатоки, составляя таблицы революционных
выступлений, вносили туда все что угодно: стихийный бунт и пьяную драку,
ссору ссыльных из-за женщины и битву двух сел за сенокосные угодья.
Стоит отметить, что личная порядочность, честность и несклочный ха-
рактер — также важные черты этики историка. Нередко между историками
в одном городе или вузе возникают скандалы личного характера: интриги,
зависть, подсиживание, групповые склоки — увы, все это не редкость в
научных коллективах. Стремление отойти в сторонку от этого ристалища
людских пороков и заняться своим полезным делом должно стать нормой
поведения историка. Отмечу, что это явление не чисто советское, а всеоб-
щее. Нам хорошо известны конфликты между учеными и до революции.
Жестокую борьбу за кафедры, в которой нет запрещенных приемов,
и стремление унизить коллегу я с удивлением обнаружил в университет-
ской среде США — на ежегодной конференции Ассоциации устной ис-
тории страны.
Но всегда есть люди и люди. Очень многое зависит от доброкачествен-
ности самого человека. Вместе с тем интеллигентная или полуинтеллиген-
тная наша научная среда — питательная почва для абсолютно ненаучных
разборок, проявления личных амбиций, тщеславия, самолюбия, зависти
и недоброжелательства. Здоровая рабочая атмосфера на кафедре, в сек-
торе или отделе — залог научных достижений отдельных людей и всего
коллектива. Доброжелательность, чувство юмора и умение относиться к
себе «любимому» не слишком серьезно — важный источник вашей уве-
ренности в завтрашнем дне. Встречаются ситуации, когда поладить с кол-
легой, занимающим начальственный пост, вам никак не удается. Начинается
процесс поедания вас по кусочкам и с аппетитом. Тогда стоит вспомнить
совет Карнеги: «Не пытайтесь поладить с бешеной собакой — обходите
ее!» Такой мощной и всеобъемлющей зависимости историка от власти, как
в советские годы, сейчас нет. Смените место работы.
Из середины 1970-х годов вспоминается такой эпизод. Два историка-
доцента работали в разных вузах города, но занимались одной темой —
молодежным комсомольским движением 1920-х годов. Один, назовем его
148
РАЗДЕЛ И. МАСТЕРСКАЯ ИСТОРИКА
Василий Иванович, начал писать докторскую диссертацию. Второй, назо-
вем его Василий Алексеевич, понимая, что ему докторскую никогда не
написать, стал широко и масштабно писать на первого анонимки, обви-
няя коллегу во всех смертных грехах: плагиате, непартийном подходе,
пьянстве, аморальной личной жизни и т. п.
Анонимки в ту эпоху принимались во внимание. Начались проверки
Василия Ивановича. Он понял, что защититься без отпора по этой линии
ему не дадут. Используя квалифицированных друзей-юристов, он выяснил,
что пишет анонимки Василий Алексеевич, и подал на него в суд за клеве-
ту. Тогда все это было делом очень сложным и длительным. Свидетели с
обеих сторон на судебном заседании защищали с пеной у рта честь кол-
лег-коммунистов. Вину второго удалось доказать, и он был осужден на
6 месяцев условно. На работе он остался, но подкосило такое решение его
сильно. Первый же успешно защитил вполне оригинальную и полезную по
тем временам диссертацию о зарождении комсомола в провинции.
Этот случай хирургического разрешения конфликта — исключение.
Обычно такого рода войны заходят в тупик, становятся нерешаемыми и
тянутся годами. Таким образом, выработанная и соблюдаемая этика ис-
торика — важный инструмент его успешной деятельности, карьеры, авто-
ритета. Нравственное отношение к науке плодотворно.
Яркое и интересное явление в русской историографии — подделки,
фальсификации и подлоги. Стоит сначала вспомнить, что в XVII—XIX веках
существовала довольно прибыльная «индустрия» кладовых росписей.
Очень популярны они были на юге России. От имени атаманов Кудеяра и
Стеньки Разина, их сподвижников, пугачевских воевод, иноземных коро-
лей, местных разбойничьих вождей (какой-нибудь атаманши Варвары-
Железный-Лоб) писались и многократно переписывались сельскими гра-
мотеями на продажу кладовые росписи, прочие «грамотки». Уходили на
местной ярмарке они быстро и за недорогую цену.
Вот отрывок из большой Кудеяровой росписи: «На выезде курган на
четыре углы, на нем пушки леживали... Во лбу колодезя стоит дуб... Есть
же на дубу лук, на липе харя вделана дубовая, лук целит по харе через
колодезь... Помнишь ли, братец, как мы погреб затаптывали всем войс-
ком и ты с коня упал и Кудояр тебя подхватил... А на то, братец, не кручинь-
ся, что урочище не писал: ведаешь ты сам...»39
Такая запись XVII века — уже исторический документ, говорящий о
психологии людей того времени. Но масштабы народных фальсификаций
огромны. Тысячи свитков, росписей и записей, выдававшихся за подлин-
ные записи кладозарывателей, — самые массовые подделки историчес-
ких документов на Руси. Вместе с тем это очень своеобразный жанр на-
родной литературы со своими традициями и канонами. Как и в любом
подлоге, такие документы могут очень много рассказать о самом фаль-
149
ВИКТОР БЕРЛИНСКИХ. РЕМЕСЛО ИСТОРИКА В РОССИИ
сификаторе. Определенный тип мещанина или крестьянина, местного
грамотея, любителя и собирателя кладоискательской литературы, пере-
писчика и составителя подробных указаний о зарытых котлах золотых
червонцев, бочках жемчуга, погребах с дорогой «поклажей» — это тип
своеобразного «краеведа» прошлых веков, историка-любителя по соб-
ственным надобностям.
Одной из вершин этого довольно прибыльного и массового промыс-
ла следует признать московского мещанина Антона Ивановича Бардина
(умер в 1842 году), расцвет деятельности которого приходится на 1800—
1810-е годы XIX века. Бардин был уважаемым и известным знатоком, со-
бирателем и торговцем антиквариата: древних вещей, рукописей, книг,
икон. В его лавку ходили все московские собиратели, ведь это время —
бум коллекционерства русских древностей. Бардин мастерски подделы-
вал древнее уставное письмо. В разных хранилищах России имеется око-
ло 30 его подложных древнерусских рукописей40. После гибели в огне
московского пожара 1812 года списка «Слова о полку Игореве» А.И. Му-
сина-Пушкина Антон Иванович, уверенный в своих силах, пошел на дерз-
кую авантюру. Он изготовил, используя публикацию, два харатейных (пер-
гаменных) списка «Слова...» и продал их через посредников в 1815 году
двум замечательным знатокам — директору Московского архива Колле-
гии иностранных дел А.Ф. Малиновскому и самому графу Мусину-Пушки-
ну. Порознь оба в восторге поверили в подлинность документа. Но, встре-
тившись и сличив подделки, поняли свое заблуждение.
Бардин же приобрел не столько дурную славу, сколько уважение за
свое умение писать «под древние почерка». Вскоре он создал 5 перга-
менных списков Русской Правды. Мастерство, азарт и хорошая при-
быль — главные стимулы его труда. Без большой огласки талантливый
мастер продавал собственноручно изготовленные древние уставы,
«Поучение Владимира Мономаха», «Сказание о Борисе и Глебе», отры-
вок из Никоновской летописи и многое другое. Его изделия имелись у
многих русских собирателей XIX века — М.П. Погодина, графа Уваро-
ва, князей Голицыных...
При этом Бардин не создавал качественно новых памятников. На ос-
нове опубликованных первоизданий он изготовлял списки реально суще-
ствовавших исторических источников. Он успешно подражал почеркам
рукописей XIII—XIV веков, подделывал под старину пергамены (состарен-
ные или палимпсесты), рисовал всяческие заставки и миниатюры, снаб-
жал свои копии фальшивыми послесловиями. Из освоенного им ремесла
он сделал доходный промысел, изготовлял по заказу и легальные копии
под старину древних текстов. По мнению исследователя В.П. Козлова,
Бардина можно поставить между фальсификатором и копиистом древних
памятников41.
150
РАЗДЕЛ IL МАСТЕРСКАЯ ИСТОРИКА
Настоящий знаток со временем распознавал подделку Антона Иванови-
ча, сохраняя ее как раритет. Инфраструктура исторической науки ориенти-
руется на спрос. Бардин чутко уловил конъюнктуру и был вознагражден.
Обманывались те, кто хотел быть обманут. И все же историком он не был.
Самый известный фальсификатор исторических источников в России —
Александр Иванович Сулакидзев (1771—1832). Любовь к знаниям, страст-
ное библиофильство, увлеченный дилетантизм в разных областях науки и
искусства характерны для этого потомка обрусевшего грузинского князя.
Если Бардин был антикваром-торговцем, то Сулакидзев был уже страстным
историком-любителем и коллекционером. Удовольствие от прикосновения
к тайне, загадкам прошлого привело его к изготовлению и «открытию» фаль-
шивых, никогда не существовавших памятников письменности, «маниакаль-
ным» припискам к подлинным памятникам, фабрикации реестров истори-
ческих документов по русской и всемирной истории.
Между тем Александр Иванович сохранил и приумножил блестящее
собрание книг и рукописей своего деда и отца. Если бы не его нечестная
страсть — его библиотека считалась бы одной из самых замечательных в
России первой трети XIX века. У него имелись превосходные рукописи по
истории Руси XVI—XVII веков; сочинения А.Палицына, В. Татищева, Воль-
тера; жития, уставы и патерики XIII—XVI веков, масса интересных рукопи-
сей по масонству, литературе, театру42.
Г.Р. Державину в 1810 году он предъявил «подлинные», им найденные
«Песни Бояна» V века, написанные рунами. В нагромождениях псевдо-
анахронизмов, образованных от корней славянских слов, бесполезно ис-
кать какой-то смысл. Чем темнее и непонятнее — тем лучше. Это — фаль-
сификация чистой воды. Мотив — тщеславие и честолюбие. Славяне у
него оказались едва ли не преемниками Древнего Рима. Логика «Песен
Оссиана» здесь живет и побеждает. Но фальсификатор Сулакидзев —
малоталантливый. В научных кругах сразу возобладал скепсис.
Сулакидзев скоро перешел на другие виды подделок и штамповал их
массово. Так, на полях подлинной рукописи пергаменного новгородского
молитвенника XIV века он сделал множество приписок известных деяте-
лей Руси X—XVII веков с датами. Рукопись автоматически становилась
вроде бы древнейшей русской рукописью. И такого рода древних источ-
ников XIV—XVIII веков с приписками Сулакидзева на полях (примитивным
Уставом) сохранилось множество.
Он выдумывал не только даты, стремясь состарить рукопись на века,
но и исторические факты. Таким образом Александр Иванович пытался
вмешаться в научные споры того времени и наивно мечтал повернуть
Развитие науки в нужную ему сторону. Фальсификатом стал и подготов-
ленный в конце жизни Сулакидзевым каталог книг его библиотеки с
включением созданных им подделок. Цель каталога — продать библио-
151
ВИКТОР БЕРЛИНСКИХ. РЕМЕСЛО ИСТОРИКА В РОССИИ
теку подороже. Патриотизм, честолюбие и тщеславие — главные мотивы
его «творчества».
Широко известно его историческое сочинение «О воздушном летании
в России с 906 лета по Р.Х.». С размахом выписывал автор в нее все, что
относилось к летанию на Руси, из реальных исторических источников. Но
некоторые факты из патриотизма Сулакидзев затем исправил. Так, изве-
стие, что в 1731 году в Рязани «подъячей нерехтец Крякутной фурвин»
сделал первый воздушный шар и, надувши его горячим дымом, попытал-
ся взлететь, — искажено. Первоначальная запись гласила, что крещеный
немец Фурцель поднялся в Рязани на воздушном шаре.
В эпоху буйного самоутверждения приоритетов России во всех обла-
стях (апогей сталинизма) эта запись широко пропагандировалась в вари-
анте Сулакидзева.
Одна из самых известных фальсификаций XX века — «Влесова книга».
В 1953 году в эмигрантском журнале «Жар-птица» (Сан-Франциско) было
сообщено, что найдены самые древние в Европе деревянные «дощьки»
V века с ценнейшими письменами о Древней Руси. История их нахожде-
ния темна и загадочна. Якобы в Гражданскую войну в одной усадьбе на юге
России полковник Белой армии Ф.А. Изенбек нашел их и подобрал. В
Брюсселе они попались на глаза Ю.П. Миролюбову, который 15 лет их
расшифровывал. После смерти Изенбека в 1941 году они исчезли. Ко-
пия Миролюбова стала первоисточником. История славянского народа
с IX века до нашей эры по IX век нашей эры изложена на этих «дощечках
Изенбека» разрозненно, но ярко43.
Ученый-эмигрант С. Лесной (Парамонов) подхватил эстафету Миролю-
бова и опубликовал целое исследование «Влесова книга». В СССР экспер-
ты довольно быстро обнаружили подлог и фальсификацию текста.
Но некоторые художники, поэты, журналисты в СССР вдохновились
такой седой древностью и стали активно пропагандировать книгу С. Лес-
ного в 1970-е годы. Замечательный филолог О.В. Творогов пришел к вы-
воду, что автором текстов «Влесовой книги» был Ю.П. Миролюбов: «Ины-
ми словами, анализ текста “Влесовой книги” не оставляет ни малейших
сомнений в том, что перед нами искусственно и крайне неумело сконст-
руированный “язык”, создатель которого руководствовался, видимо, лишь
одним правилом — чем больше несуразностей окажется в тексте, тем
архаичнее он будет выглядеть»44.
Переворачивая историю, Миролюбов решил сделать праславян древ-
нейшими людьми на Земле. Смелая и патриотичная фантастика в поэтико-
этнографической и псевдоисторической форме. Размах подлога, столь
популярного в последние годы в легковерных слоях творческой интеллиген-
ции, поражает. Нахальство, авантюризм и цинизм автора подделки и его
последователей — залог их «удачи». Шум, слава, самолюбование — вот что
они желали и получили. Только слава эта скандальная и негативная.
152
РАЗДЕЛ II. МАСТЕРСКАЯ ИСТОРИКА
Широко известным в России нового времени стал также масштабный
краеведческий подлог — «Акт о педагогической и общественной деятель-
ности семьи учителей Раменских из села Мологино Калининской облас-
ти», опубликованный в «Новом мире» в 1985 году45. По этой публикации
следовало, что династия учителей Раменских с XVIII века была в дружбе и
связи со множеством знаменитых людей всех эпох: А. Болотовым и А. Ра-
дищевым, А. Пушкиным и Н. Карамзиным, С. Перовской и Д. Ульяновым и
т.д. и т.п. По версии публикатора, библиотека и архив семьи с невероят-
ными автографами и письмами великих людей погибли в годы Великой
Отечественной войны. Но частично они остались переписаны в «Акте»
1938 года при передаче всех семейных сокровищ в Ржевский краеведчес-
кий музей. Учитель-краевед Антонин Аркадьевич Раменский привел сот-
ни сенсационных фактов истории, ни один из которых не имел другого (не
зависимого от Раменского) подтверждения. Фальсифицированные или
дарственные надписи авторов на старых книгах, составление описей под-
ложных материалов — методика работы та же, что у Сулакидзева. Как
метко заметил современный исследователь В.П. Козлов, советский ис-
торический китч торжествовал на вере, системе мифотворчества, вос-
требованного эпохой коммунистического воспитания молодежи46. Дет-
ское желание приобщиться к мировой истории через историю своего
рода совпало с официальной востребованностью подобных вымыслов.
Масштабность — важный залог успеха фальсификатора.
Все указанные выше люди профессиональными историками не были.
Но как совершали свои подлоги профессионалы-историки? Типичный
пример — творчество историка, этнографа и фольклориста Ивана Петро-
вича Сахарова (1807—1863). Врач по образованию, он так энергично за-
нимался русской стариной, что был признан одним из лучших знатоков
истории России. В 1836—1837 годах вышли его три тома «Сказаний рус-
ского народа о семейной жизни своих предков», в 1841 году появились
подготовленные им «Русские народные сказки», через год — «Русские
древние памятники». И далее...
История народной культуры и быта, столь интересная нам сегодня, и
тогда благодаря официальной доктрине Николая I («православие, само-
державие, народность») была принята очень хорошо. Сахаров взлетел на
крыльях успеха и личного одобрения царем своих творений. Он стал про-
пагандистом официозного курса в своих научных трудах, что недопусти-
мо ни в какую эпоху. Увлечение патриархальной стариной, исконными ус-
тоями привело его к элементам национализма и стремлению подправлять
и дополнять собранные им материалы.
Вначале он исправлял слова в отдельных народных песнях (ухудшая их
качество и совершая исторические ошибки), затем стал сам сочинять
некоторые фольклорные тексты. Ведь это так вроде бы просто! В его пуб-
153
ВИКТОР БЕРЛИНСКИХ. РЕМЕСЛО ИСТОРИКА В РОССИИ
ликации народных загадок сочинены самим Иваном Петровичем 160, а
107 сознательно им искажены (подправлены).
Масштабы подделок и подлогов росли. Он стал домысливать и ис-
правлять источники. Так, в публикации «Хождения» в Царьград Ионы Ма-
ленького он сочинил концовку «Хождения», чтобы сделать памятник за-
конченным. И попал впросак. Открытые вскоре факты не совпали с его
придумками. Благими намерениями вымощена дорога в ад. Замена слов
и имен в былинах, сказках широко им практиковалась. Чтобы скрыть сле-
ды своих переделок источников, он стал делать мифические ссылки на
неизвестные ранее рукописи своей библиотеки. И опять попал пальцем
в небо. Ведь первоначальные тексты он брал из уже вышедших публи-
каций. Опытные текстологи затем поняли, откуда все мелкие неточнос-
ти, пропуски и опечатки.
С развитием исторической критики сразу после смерти Сахарова его
подлоги и домыслы оказались разоблачены. Переиздания работ Сахаро-
ва последних лет, к сожалению, не дают критических статей о творчестве
этого автора. Идеализация старины, столь модная сегодня, востребова-
ла множество фальсифицированных источников о славном прошлом Руси.
Немало подделок связано и с XX веком: «Протоколы сионских мудре-
цов», мемуары А. Вырубовой, документ о якобы имевшем место сотруд-
ничестве Сталина с охранкой, документы Мейера о расстреле царской
семьи и многое, многое другое. Пока будет спрос — будут и фальшивые
исторические документы. Осторожность к сенсациям, громким открыти-
ям — важная черта деятельности историка.
Скрупулезная, тщательная работа с документами не предполагает сенса-
ций. Новое качество знания выплывает постепенно и осторожно восприни-
мается знатоками. Стремление декорировать процесс познания небольши-
ми дополнениями со временем перерастает в масштабную фальсификацию
источников. Крах здесь неизбежен. Честно работать выгоднее.
Впрочем, и без подлогов источников примеров недобросовестной
работы полно. Беспочвенные и сомнительные фантазии, бредовые гипо-
тезы, политические спекуляции — все это сегодня остро модно и вос-
требовано. Сотни книг такого характера издаются и переиздаются еже-
годно. Наказуемо ли как-то такое явление? Нет! Автору такого рода книги
в самом худшем случае грозит разгромная рецензия в малотиражном
научном издании. Но никак не потеря научного авторитета (если он у
автора до этого был) и тем более не остракизм со стороны коллег. За-
коны массовой «бульварной» литературы уже работают и в сфере изда-
ния популярных исторических книг. Скандал усиливает интерес. Скучная,
но честная книга — хуже ленивой, но яркой. Впрочем, время все расста-
вит по своим местам. Настоящий талант в конце концов проявит себя.
Этим стоит утешаться.
154
Раздел III
ичность историка
Мне по душе строптивый норов
Артиста в силе: он отвык
От фраз и прячется от взоров,
И собственных стыдится книг.
<...>
Судьбы под землю не заямить.
Как быть? Неясная сперва,
При жизни переходит в память
Его признавшая молва.
Борис Пастернак. Художник
1935 год
§3.1. Историк и книга
Ты видала кузнеца?
Он мне нравится, мой друг.
Этот темный цвет лица,
Эта меткость жестких рук,
Эта близость от огня,
Этот молот, этот стук, —
Все в нем радует меня,
Милый друг!
Константин Бальмонт. Кузнец
1899 год
Изменения в отношении историков к своему труду, отдыху, жизни, про-
изошедшие за 300 лет, весьма значительны. Притом каждый век имел
некую целостность, определенное единство своих поколений историков
и существенно отличался от последующего века по многим параметрам.
Иные научные ценности и цели, мировоззренческие приоритеты, жизнен-
ные установки — все это сильно отличало четыре поколения историков
России XVIII века от четырех поколений историков XIX и четырех поколе-
ний историков XX века.
Внутри собственного века разные поколения историков также в ходе
эволюции своего цеха и самого историка имеют массу отличий в мента-
литете, одежде, приемах ремесла. Историческая конкретика биографий
исследователей в системе дается с IV раздела этой книги. Параметры, по
которым можно изучать развитие историков и их ремесла, крайне много-
образны: орудия труда, бытовая обстановка, жизненный уровень, положе-
ние в обществе (престижность профессии), отношение к литературе, те-
атру, книгам...
При этом, изучая, допустим, отношение «историк и театр» или «исто-
рик и книга», «историк и власть», приходишь, в сущности, к одним и тем
же выводам. Обратимся к теме «Историк и книга». Связанность с книгой
и зависимость историка от книги трудно преувеличить. Пожалуй, даже
поэты и писатели, ученые-естественники и философы меньше зависят от
книги, чем историки. Лишь монахи-богословы столь же чутки и всеобъем-
люще связаны всю жизнь с книгой (правда, в сущности, одной-единствен-
ной — Библией), как историки. Историк поглощен и сформирован светс-
кой книгой. Обучение в детстве, жадное бессистемное чтение любой
интересной литературы, формирование себя и своей деятельности под
книжные образцы и стандарты, успешное образование в вузе. Такова кан-
157
ВИКТОР БЕРЛИНСКИХ. РЕМЕСЛО ИСТОРИКА В РОССИИ
ва созревания молодого историка. Впрочем, для XVIII — начала XIX века
образование в вузе было вовсе не обязательным.
На определенном этапе развития историк обязан был прорвать книж-
ные путы и начать жить отдельно от книг. Созданные деловые установки в
деятельности (статьи, сборники, книги) при этом сохранялись. Находясь
внутри Книги, создать успешную собственную книгу нельзя. Поэтому из
жизни черпались свежие идеи, новые темы и неожиданные источники.
Что делали первые российские историки XVIII века? Они собирали ру-
кописи и книги. Рукописи в большей мере были им полезны, поскольку
история как наука в России еще создана не была. Громадные по тем вре-
менам архив и библиотека В.Н. Татищева (сгоревшие в имении после его
смерти) — это источники его главного труда — «Истории Российской»,
вышедшей в свет лишь после смерти автора. Таким образом, сложилась
традиция, по которой историк (при отсутствии общедоступных архивов и
библиотек) обязан был сам собирать источники своего труда. Вариации
здесь очень велики. Г.Ф. Миллер насобирал столько ценных рукописей, что
ни использовать, ни тем паче опубликовать не мог. И.Н. Болтин подтяги-
вал нужные ему сведения из архивов и многие необходимые книги по мере
работы над критикуемой книгой (Леклерка или князя М. Щербатова).
Идеальный пример для XIX века — Древлехранилище рукописей и книг
М.П. Погодина и фанатичная погруженность в архив С.М. Соловьева с
целью ежегодно выдать из печати новый том «Истории России с древней-
ших времен».
Но для всех книга оставалась основной и конечной формой их науч-
ного творчества. Именно вокруг книги вращались их жизни, труды и
мысли. Библиотека в десять тысяч книг для историка — это его детская
комната, образно говоря — родное яйцо, из которого в XIX веке он с
треском вышел в мир Божий. Поэтому стадия бурного собирательства
книг для юного и молодого историка неизбежна. Это его XVIII век в соб-
ственной жизни. Все историки разные по степени дарования, плодови-
тости, качеству работ; так что один соберет библиотеку в 50 книг, а дру-
гой — в 500 или более. Но атавистическая страсть иметь у себя под
рукой нужные книги — то сильно затухая в зрелые годы или старости, то
изредка вновь разгораясь — сопровождает историка всю жизнь.
Вспоминается благородный жест прекрасного историка Сергея Василь-
евича Фрязинова, подарившего в 1960-е годы историческому факультету
Горьковского университета 7 тысяч томов исторической литературы — свою
библиотеку историка. Привезенная из Москвы библиотека была свале-
на в подвалы факультета и затем несколько лет потихоньку растаскива-
лась. К концу 1970-х годов от нее мало что осталось. Все же личная биб-
лиотека — это твой домашний костюм. На другом человеке он сидеть не
будет.
158
РАЗДЕЛ III. ЛИЧНОСТЬ ИСТОРИКА
Впрочем, были и другие примеры. Богатый (до Октября 1917 года)
к0Ллекционер А.П. Бахрушин собрал замечательную библиотеку по исто-
рии Москвы и Отечественной войны 1812 года; в меньшей мере — по ар-
хеологии, этнографии, искусству... Все 25 тысяч томов своего уникального
собрания, четко поделенного по 33 отделам, он безвозмездно передал
Историческому музею Москвы. А ведь это плод многих страстных лет со-
бирательства.
Есть сейчас историки, сохраняющие у себя дома лишь немногие об-
щие справочные пособия и узкий круг нужной в данное время литерату-
ры. Маленькие квартиры, низкие доходы этому способствуют. Переплю-
нуть лучшие библиотеки страны все равно не удастся. Но ведь любой
историк — человек многоцелевой.
Иной лет 20 собирает книги и статьи для души (как коллекционер, а не
исследователь) по узкой теме; а затем, сам того не ожидая, внезапно раз-
родится блестящим и продуманным оригинальным трудом. Тема-то дей-
ствительно выношена. Другой просто по лености сохраняет разные ненуж-
ные ему сборники, которые совершенно неожиданно вдруг пригождаются
ему в возникшей работе.
Может, правы искусствоведы, считающие, что посредственный пейзаж,
висящий годы в доме человека, даст ему больше, чем редкое созерцание
шедевров в музее. То же самое и с книгой. Это — хлеб историка. Полезно
его есть не только в столовой и ресторане, но и дома.
Очевидец вспоминает, например, кабинет в небольшой двухкомнат-
ной квартире известного профессора-историка В.В. Пугачева (1967 год,
г. Горький). Вдоль всех стен стоят шкафы со справочной литературой. Дру-
гих книг почти нет. На удивленный вопрос посетителя — ответ хозяина:
«Всего держать дома невозможно. Главное — знать, где взять нужную ли-
тературу и документы».
Логически здесь ничего предугадать нельзя. Я думаю, что максимали-
стская точка зрения А.А. Зимина о том, что ни одной бумажки из своего
архива и книги из библиотеки ни выбрасывать, ни передавать никуда
нельзя, не совсем для нас применима. Но рациональное зерно в ней есть.
Итак, молочный возраст историка — это архив и библиотека у себя
дома. На худой конец здесь уместна попытка сделать определенную биб-
лиотеку или какой-то архив своим вторым домом.
Второй этап зрелости историков — XIX век. Стремление не только чи-
тать книги, но и писать, а также издавать — характерное явление для ра-
боты историка на этом этапе. Плодовитость А.Н. Пыпина, Н.И. Костома-
рова, Д.И. Иловайского, множества других более или менее известных
Русских историков XIX века — наглядное тому доказательство. Мало со-
брать материалы и написать труд. Главное — выпустить его из печати и
поучаствовать в бурном научно-историческом потоке развития историо-
159
ВИКТОР БЕРЛИНСКИХ. РЕМЕСЛО ИСТОРИКА В РОССИИ
графин. Изменяются приоритеты, целевые установки научного творче-
ства. Во второй половине XIX века выросло общество, привыкшее к по-
треблению научной и научно-популярной исторической литературы. По-
явился всероссийский читатель. Исторические журналы успешно вышли
на авансцену России и прижились. Вспомним не только «Русский архив»
и «Русскую старину», но и значительные исторические разделы литератур,
но- общественных журналов того времени.
Собиратель — потребитель — творец книг: такова линия взросления
историка. Понятно, что схема условна. Каждый новый этап — это не только
достижения, но и потери. Потеря широты взгляда на мир, обрубание ин-
тересных направлений возможного развития. Концентрация творческой
энергии позволяет дальше продвинуться в науке, отсекая от своей лично-
сти многие живые ветви. Потери и приобретения профессионального ис-
торика. Над этой проблемой стоит задуматься.
Взлет индивидуального мастерства многих русских историков начала
XX века поражает: В.С. Иконников, Д.А. Корсаков, Н.И. Кареев, П.Г. Вино-
градов, П.Н. Милюков, Б.А. Тураев, М.О. Гершензон и десятки других зна-
чимых фигур в русской историографии. Целая плеяда русских историков
начала века одухотворила своим мощным прорывом литературу, искусст-
во, театр, философию. Даже осколки этой плеяды оказали благодетель-
ное воздействие на советскую историческую науку 1930—1940-х годов. В
крайне тяжелых условиях для личного творчества они смогли некое целе-
полагание своей профессии передать дальше.
Культ книги постепенно рос в обществе середины XX века и достиг
своего апогея в 1970-е годы. Очень тесно здесь переплелись многие сти-
хийные подземные общественные процессы, легальные научные течения
и политические сдвиги. Безумный всплеск тиражей демократических жур-
налов конца 1980-х годов (и затем их крах) не понять без осмысления роли
книги в жизненном пространстве человека. Книга писателя и историка в
1960—1980-е годы намного превысила свой кредит у общества. Она пе-
рестала быть собственно книгой, а стала выполнять роль общественного
утешителя, сакральные и престижные функции, элементы оппозиционно-
сти и собирания личности в авторитарном, жестко антииндивидуалистич-
ном государстве.
Так, как читали в советской стране того времени (массовая читающая
публика) — тщательно, глубоко, много, медленно, не читали в России ни
в одну историческую эпоху. Читатели раздували личность творца книги
(писателя и историка) силой своего мыслящего воображения до невооб-
разимых размеров. Они находили в книге множество того, что автор в нее
и не вкладывал. Читатель в большей мере становился соавтором такой
книги. Вполне посредственные фигуры создателей книг приобретали не-
мыслимое значение, общественный вес.
160
РАЗДЕЛ III. ЛИЧНОСТЬ ИСТОРИКА
Резонанс их отдельных эзоповых речей и текстов был явно несоразме-
рен реальной значимости этих людей. Личная библиотека как многообраз-
ная иллюзия читателя, а не элемент мастерской историка. Стоит вспом-
нить, что историки той эпохи — это тоже читатели всего многообразного
подцензурного литературно-советского пространства книги. Как оно вли-
яЛо на их творчество? Многие научно-исторические достижения и тогда
превращались в китч или символ. Вспомним «Черные доски» В. Солоухи-
на, «Андрей Рублев» А. Тарковского, «Память» В. Чивилихина.
Жесткое отрезвление начала 1990-х годов поставило многие вещи с
головы на ноги, и роль книги в обществе сильно упала. Она перестала
быть частью личного престижа, и авторитет ее в обществе понизился.
Она вернулась к своим вспомогательно-образовательным и развлека-
тельным функциям. Перестала быть наставником и учителем жизни. Это
неизбежно.
О многом, впрочем, можно пожалеть. И прежде всего о высокой книж-
ной культуре гуманитарной интеллигенции России, ушедшей в прошлое.
Оговорюсь, что речь не идет о низком качестве издания книг сегодня.
Совершенно другое бытование книги в читательской среде, увы, также
огорчает. Прикладная прагматическая нацеленность научной историчес-
кой литературы имеет свои плюсы и минусы.
Отношения историка и книги в конце XX века кардинально изменились.
Здесь есть не только чисто российские, но и общемировые тенденции.
К сожалению, элементы духовного симбиоза (историк—книга) уже
разрушены. Но освободились поля для работы историков не только в су-
губо книжном, но и других направлениях.
Говоря о книгах самих историков, стоит осознать, что на любую каче-
ственную книгу автор неизбежно накладывает отпечаток собственной лич-
ности именно того периода жизни, когда книга создавалась. Книги, напи-
санные в молодости, начальной цветущей зрелости человека, обладают
пьянящей аурой подъема и восхождения, дают порой читателю некий при-
лив сил. Напряжение мысли, часто бьющееся под строкой и наружу не
выходящее, — это большая ценность. Можно узнать книги, написанные в
одиночестве, в суете между многими делами или в меланхолии, упадке
сил и здоровья. Мысль, даже большого ученого, находящегося на спаде
своей жизни, чаще всего малоплодотворна. Земля высохла, она не спо-
собна родить новую поросль. Атмосфера каждой книги — это серьезное
Дело. Меня, например, вдохновляют некоторые книги историка А.Я. Гуре-
вича. Но такого рода резонанс часто индивидуален. Впрочем, не будем
отвергать опыт и мастерство книг историков-патриархов. Там есть другие
Ценности.
161
ВИКТОР БЕРЛИНСКИХ. РЕМЕСЛО ИСТОРИКА В РОССИИ
Приложение
М.Н. Куфаев
БИБЛИОФИЛИЯ И БИБЛИОМАНИЯ (ОТРЫВОК ИЗ КНИГИ)
У читателя и, может быть, обладателя книги автор, если вы спросите о
нем, имеет свое лицо, непохожее на реальный портрет автора, и корректив
ваш, в виде демонстрации подлинного портрета или самого автора, разо-
чарует читателя-библиофила, поставит его в конфликт со своими представ-
лениями. Наконец, «автор» может исчезнуть совсем из поля зрения библио-
фила. Останется лишь символический сгусток «содержания» книги и ее
внешние аксессуары. Биография автора мало интересует, больше интере-
са вызывает биография книги с данным содержанием: ее рождение в какой-
то типографии, проявление ее на такой-то бумаге. «Альды произвели на
свет эту книжку и привесили к ней свой типографский амулет на жизнь,
свою марку», — думает такой библиофил. Ценная — книга подлинная — толь-
ко первое издание, потому что она — автор... Второе и третье издания — это
фотографии в их отношении к подлинному лицу. Первое издание отличает
форма, внешность. Любить книгу — значит любить первое издание.
...Современные книги имеют и современных авторов. И потому здесь
метастазис происходит труднее. Имея книги современных авторов, можно
сделать их живыми «друзьями» лишь при условии какого-то знакомства с
автором; но живущий автор заслоняет книгу, мешает метастазису. Знать
лично современного автора и иметь его другом — удается не всем. К тому
же современники мало ценят современных писателей.
...Библиофильство, борясь с библиофобией (боязнь и вражда к книге),
должно бороться с библиоманией: во-первых, борьба со страстью к книге
очищает любовь к ней; во-вторых, любя книгу, которой библиофил владе-
ет, нельзя позволять ей безраздельно владеть «душой и телом» другого
человека; борясь с библиоманией, библиофил утверждает достоинство
книги как объекта, служащего высоким целям общения людей, как продук-
та социальной культуры и живого ее фактора. Эта диалектика интуитивно
познается библиофилом, который персонально способствует богатству
интеллектуальной жизни, творит действительных друзей не только среди
живых, но и среди давно ушедших, поднимает уважение к книге и к ее куль-
туре, улучшает ее качество и создает ей непреходящую память, оберегая
и сохраняя книгу для грядущих поколений. Частное книжное коллекционер-
ство истинного библиофила творит культурное дело и является фактором,
способствующим возникновению большинства существующих обществен-
ных книгохранилищ, организации (в прошлом и настоящем) научных экспе-
диций для отыскания и спасения книги...
162
РАЗДЕЛ III. ЛИЧНОСТЬ ИСТОРИКА
Источник:
Куфаев М.Н. Библиофилия и библиомания. Л., 1927. С. 38, 110—111.
Приложение
Ф.Г. Шилов
ЗАПИСКИ СТАРОГО КНИЖНИКА (ОТРЫВОК ИЗ КНИГИ)
Но вот в 1900 году на букинистическом горизонте появился совершен-
но необычайный собиратель книг — Н.К. Синягин, о котором я уже упомя-
нул выше. Вначале цель и смысл его собирания были нам неясны. Синягин
начал с эротики, покупал порнографические картинки. Вскоре он познако-
мился и близко сошелся с Клочковым и Соловьевым и резко изменил ха-
рактер своего собирательства. Он стал собирать книги по истории войны
1812 года не только на русском, но и на французском языке.
Позднее он выработал целый план собирательства лишь русских книг
по истории войны 1812 года и всего, что касается России. Собирал Синя-
гин столь энергично, что в течение десяти-пятнадцати лет создал такое
собрание книг, брошюр, гравюр, литографий и рисунков, изображающих
виды русских городов, монастырей и церквей и быт русского народа, какое
никто до сих пор не мог собрать. Кроме того, Синягин собирал всех клас-
сиков в первых изданиях, иллюстрированные издания, народные сказки,
народные песни.
... Собирательство Синягина совсем не было похоже на собирательство
большинства других. Он не был любителем-дилетантом, а собирал после-
довательно, целеустремленно. Так, Синягин подготовил издание истории
России в 12 томах, отредактированное Андерсоном. Из них второй том был
посвящен Наполеону I и его сподвижникам. А дальше предполагалось из-
дать целый ряд томов, посвященных русской литературе, русскому искус-
ству, описанию Сибири и т.д.
... Подделки бывали и в других областях искусства. Богатый коллекци-
онер А.В. Звенигородский, собиравший византийские эмали, поручил опи-
сать их Н. Кондакову и немецкому ученому А. Шульцу. Эти описания были
изданы на трех языках — русском, немецком и французском — с изумитель-
ной роскошью, особенно описание Кондакова. Рисунки были в красках с
золотом, переплет целой кожи был сделан с инкрустацией в византийском
стиле, с парчовой суперобложкой, закладка книги была выткана золотом и
серебром. В Публичной библиотеке построили для этого издания киоск, о
котором В.В. Стасов написал специальную книгу, тоже изданную роскош-
но. Книга «Византийские эмали» в продажу не поступала, все экземпляры
были раздарены учреждениям, высокопоставленным лицам и выдающим-
163
ВИКТОР БЕРЛИНСКИХ. РЕМЕСЛО ИСТОРИКА В РОССИИ
ся ученым. Случайно попавшие на рынок экземпляры продавались по 1000
рублей золотом.
Когда же Звенигородский разорился и принужден был продать свою
коллекцию эмалей, оказалось, что две трети его собрания были подделкой,
отсюда и сама книга потеряла ценность и значение.
... Одним из крупнейших собирателей книг был историк Николай Пет-
рович Лихачев, о котором я уже говорил... Мое знакомство с Лихачевым
началось с первых дней моего приезда в Петербург, то есть с 1891 года,
когда Лихачев был еще студентом.
В 1891 году антиквар М.П. Мельников купил библиотеку профессора
В.Г. Васильевского, историка-византиста. Среди книг был ряд рукописей.
Несколько рукописей купил Лихачев, но одну из них Мельников оценил (оче-
видно, из-за толщины) в 100 рублей. Лихачев был не в состоянии заплатить
тогда такую крупную сумму и попросил эту рукопись отложить, но не являл-
ся около недели. [Позднее оказалось, что это знаменитая Супрасльская
летопись. — В. Б.]
Книжное собрание Лихачева росло и росло: оба этажа в его доме были
заняты шкафами. Лихачев собирал не только в России, но и за границей, и
не только книги и рукописи, но также надписи на глине, камнях, папирусы
и прочее. Собирательство книг и всяких печатных изданий превратилось у
Лихачева в библиоманство.
Источник:
Шилов Ф.Г. Записки старого книжника. М., 1959. С. 52, 53, 62,111,112.
164
РАЗДЕЛ III. ЛИЧНОСТЬ ИСТОРИКА
§ 3.2. Театр Василия Ключевского
Беспокойно сегодня мое одиночество —
У портрета стою — и томит тишина...
Мой прапрадед Василий — не вспомню я отчества —
Как живой, прямо в душу глядит с полотна.
Георгий Иванов. Сборник «Лампада»
1914 год
По особенностям своего характера, образу жизни и научной работы
историков можно разделить на следующие типы: кабинетные ученые, лек-
торы, деятели-организаторы, разночинцы и так далее. Вариантов и прин-
ципов деления может быть множество. Но лишь к Василию Осиповичу
Ключевскому, одному из тысяч русских историков, по моему глубокому
убеждению, применимо звание подлинно национального историка Рос-
сии. И в значительной мере это связано не с его трудами, а с его личнос-
тью и человеческим образом, дошедшим до нас. Строй мысли, черточки
бытового поведения, происхождение, симпатии и антипатии, стиль жиз-
ни — все это в совокупности дает нам образец русского человека, осво-
ившего (и преталантливо) ремесло историка.
Как А.С. Пушкин, единственный подлинно национальный цельный рус-
ский писатель, вобрал в себя и отразил в литературе какие-то неуловимые
токи души народа, так и В.О. Ключевский в эпоху зрелости русской исто-
риографии запечатлел эту душу в своей личности и трудах.
Василий Осипович родился 16 января 1841 года в Пензе в семье сель-
ского священника. Принадлежность к духовному сословию его дедов и пра-
дедов — явление замечательное. В конце XIX — начале XX века не менее
половины русских историков были выходцами из духовенства (пусть во
втором-третьем поколении). Это явление требует своего осмысления.
Профессиональный историзм мышления, умение отделять прошлое от
настоящего (ведение метрических записей, исповедных книг), наслед-
ственная грамотность — все это черты, свойственные русскому приходс-
кому духовенству.
Трудолюбием, жаждой знаний, упорством в учебе бывшие семинари-
сты в университетах превосходили дворянских детей. В 1869 году выход-
цы из духовенства получили право свободно выбирать профессию и ста-
ли широко поступать в вузы. В Одессе 1880 года они заполонили весь
выпуск историко-филологического факультета университета. Тяга к пре-
подаванию и учительству — удивительная. А ведь в 1897 году духовенство
составило лишь 0,5% населения России. Между тем даже в 1950-е годы,
165
ВИКТОР БЕРЛИНСКИХ. РЕМЕСЛО ИСТОРИКА В РОССИИ
например, на историко-филологическом факультете Горьковского (Ниже-
городского) государственного университета более половины профессо-
ров были выходцы из духовного сословия: А.А. Бенедиктов, Н.П. Соколов,
А.И. Парусов, Б.Н. Головин, С.А. Орлов. Кстати, я их всех знал лично, бу-
дучи студентом еще в 1970-е годы. Наиболее интересен мне был тогда ис-
торик Н.П. Соколов, сын священника, блестяще знавший французский, не-
мецкий и латынь. Николай Петрович после окончания духовной семинарии,
Нежинского историко-филологического института был в магистратуре у
Н.И. Кареева. Но своим учителем называл также академика М.И. Ростовце-
ва, уехавшего в 1920-е годы в США. Это был очень высокий класс чело-
века и историка.
В селе Можаровка мальчик прожил с 4 до 9 лет. Жизнь большого села,
крестьянский быт, годовой цикл работ — все это отложилось в сердце и
стало мощной базой для понимания русской жизни. В августе 1850 года
во время страшной грозы погиб отец Ключевского. Это стало тяжелой
психологической драмой для ребенка — он начал тяжело заикаться. Па-
мять о лежащей на земле скрюченной фигуре мертвого отца он сохранил
до конца своих дней. После гибели кормильца вдова с тремя детьми (Ва-
силий — старший и две сестры) вела «худостное и нищенское» существо-
вание в Пензе, где купила маленький домик. Отношения с матерью сло-
жились трудные и далекие от идеальных. Он по-настоящему любил своего
первого учителя — отца. Детство Ключевского — простор для последова-
телей доктора Фрейда. Между тем мальчик с раннего возраста выделял-
ся большой одаренностью: памятью, сообразительностью, умом. «Бака-
лаврушка» — называла его бабушка.
В блестящей масштабной книге академика М.В. Нечкиной о Ключевс-
ком (лучшей ее книге), единственной такого рода фундаментальной рабо-
те о ком-либо из русских историков, детально и скрупулезно воссоздан
биографический путь Василия Осиповича1. Нелишне вспомнить, что Нечки-
на начала заниматься биографией Ключевского еще в 1920-е годы (много
беседовала тогда с его сыном Борисом) в русле идей и концепции М.Н. По-
кровского и под прямым руководством последнего. Не случайно в главном
труде школы Покровского — историографическом двухтомнике «Русская
историческая литература в классовом освещении» — Нечкиной принад-
лежит значительный критико-биографический очерк о Ключевском2.
Через четыре десятилетия влюбленность в объект своего исследова-
ния привела к обратным результатам. У Нечкиной мы не найдем невыгод-
ных для Ключевского фактов, критических о нем суждений. Героизация
личности — очень характерный для академика М.В. Нечкиной метод.
Пензенское духовное училище и семинария оказали сильное воздей-
ствие на развитие Ключевского. Он, условно говоря, полностью вошел в
свое сословие и прилепился к нему душой. Во всех других слоях общества
166
РАЗДЕЛ III. ЛИЧНОСТЬ ИСТОРИКА
он будет чужим или временным гостем. Только среди духовенства (черно-
го или белого) он будет дома. Не случайно до глубокой старости он так
любил преподавание в Московской духовной академии, несмотря на уто-
мительные еженедельные поездки в Сергиеву лавру с ночевкой на два дня.
Там он отдыхал душой и телом, не напрягаясь в общении с равными себе
по рождению и воспитанию людьми.
Близость в раннем детстве к природе, быту селян — все это облегчи-
ло в дальнейшем его понимание основ тысячелетней крестьянской Руси.
Такая симпатия и обостренный интерес к судьбе русского пахаря идут
из детства, как и знаменитая интуиция (чутье) Ключевского, позволявшая
ему легко ориентироваться в его любимом XVII веке русской истории.
Нравственное тепло, которым согрета трудовая жизнь русской деревни,
дало ему заряд прочности на всю жизнь.
Фактически из-за тяжелейшего заикания мальчика не следовало при-
нимать даже в духовное училище. Протоиерей Василий Маловский вспо-
минал: «При ответах уроков даже по русским предметам он до того резко
заикался, что наставники тяготились им и не знали, что делать с его кос-
ноязычием; исключить же его им было жалко ввиду заметных его способ-
ностей»3.
Лишь на второй год обучения (в 1853 году) вопрос о профнепригодно-
сти Василия Ключевского отпал. Один из одаренных старших учеников
училища бесплатно по доброй воле взялся репетировать мальчика по ла-
тинскому, греческому языкам и арифметике. Свершилось чудо. Ключевс-
кий с его помощью почти полностью преодолел заикание (следы остались
на всю жизнь), создав ряд приемов и интуитивно нащупав способы борь-
бы с этой болезнью. Вскоре он стал первым по успехам в своем отделе-
нии. 1852—1856 годы — духовное училище. 1856—1860 годы — Пензенс-
кая духовная семинария. 8 лет напряженной учебы. Курса семинарии он,
впрочем, не закончил, пожелав поступить в университет. Что же дало ему
духовное образование? Львиная доля времени отдавалась древним язы-
кам — латинскому, греческому и древнееврейскому (последний — с се-
минарии). Чтение и переводы текстов были очень трудны. Объяснения
часто не практиковались вовсе. Основная работа семинариста — самосто-
ятельные занятия дома (Ключевский жил дома в тесноте, а не в бурсе).
Колоссальные тренировки памяти, систематизации знаний, любовь к сло-
ву и четкое его употребление — все это следы духовного обучения. «От-
точенные богословием приемы отчетливого изложения и вышколенной
аргументации семинарских сочинений развивали привычку и к обработан-
ной литературной форме. Непрерывные латинские упражнения, перево-
ды и овладение устной латынью, конечно, содействовали раздумью над
словом и привычке осторожно взвешивать оттенки его смысла»4. Но есть
в этом духовном опыте Ключевского и негативная сторона. Между ним и
167
ВИКТОР БЕРЛИНСКИХ. РЕМЕСЛО ИСТОРИКА В РОССИИ
русским обществом своеобразной стеной стояли его «семинарский» язык,
бытовые привычки, непрестижный внешний вид, наукообразный стиль и
образ мысли, столь далекий часто от реальных потребностей российско-
го общества.
По словам Ключевского, «схоластика — точильный камень научного
мышления». И эту науку он также постиг в Пензе. Он долгие годы — пер-
вый по успехам и поведению в своем классе. Такая неконфликтность не
от робости, а от осознания своей силы. И все же основное обучение Клю-
чевского в детстве и юности — это постоянное и непрерывное чтение. Без
книги его дома почти и не видели. Огромный поток любой информации
лился в голову Ключевского и очень своеобразно осваивался им.
Согласимся с Нечкиной — никто из учителей не вдохнул в него инте-
рес к исторической науке. Он сам с масляным ночником на полатях пере-
чел всю доступную тогда в Пензе историческую литературу от Татищева
до Карамзина и свежих статей в журналах 1850-х годов, а также много
всего другого.
Василий Осипович, безусловно, родился историком. Но осознание
этого пришло к нему уже в семинарские годы. В декабре 1860 года он
уволился из высшего отделения семинарии под фиктивным предлогом
слабого здоровья. Попытки начальства удержать способного выпускника,
уже готового для духовной академии, успехом не увенчались.
Ключевский абсолютно твердо знал: он хотел быть только историком
и учиться в Московском университете. В 1861 году, сдав 16 экзаменов,
в 20 лет (довольно поздно) способный юноша стал студентом. Он апо-
литичен и целенаправленно интересуется только учебой, умеренно ли-
берален. Лекции Ф.И. Буслаева, С.В. Ешевского на первом курсе произ-
водят на него сильное впечатление. Существовал он репетиторством и
со второго курса — министерской стипендией, усилившей его отчужден-
ность от товарищей и замкнутость. Годы были бурные, наушников —
очень много.
Перечислять основные вехи биографии Ключевского нужды нет. Они об-
щеизвестны. 1861—1865 годы — время студенчества. 1865—1871 годы —
магистратура. Январь 1872 года — защита магистерской диссертации
«Древнерусские жития святых как исторический источник». Сентябрь
1882 года — защита докторской диссертации «Боярская дума Древней
Руси». 36 лет преподавания русской гражданской истории в Московской
духовной академии (1871—1907). 16 лет преподавания в Александровс-
ком военном училище (после С.М. Соловьева) в 1872—1888 годах и 15 лет
преподавания на Московских высших женских курсах (В.И. Герье) с 1872
года. Бьющий ключом талант лучшего лектора России. Но самое главное
— с 1879 года кафедра и лекции в Московском университете, практичес-
ки до самой смерти.
168
РАЗДЕЛ III. ЛИЧНОСТЬ ИСТОРИКА
Обратимся к мелочам и частностям его жизни. Из них и складывается
историк. В кругу студентов первоначально невзрачная и типично дьячков-
ская фигура Ключевского, тихий голос и сдержанная молчаливость не
вызывали интереса. Но сотоварищи скоро прониклись к нему уважением,
оценив блестящую интеллектуальность его речей. В спорах Ключевский
совершенно преображался. А это была эпоха споров! По воспоминаниям
д.ф. Кони, если вопрос касался истории или искусства, то в их студенчес-
ком кружке 1863 года Василий Ключевский давал самый вразумительный
ответ. Он оживлялся, делал несколько шагов по комнате — и сразу овла-
девал всеобщим вниманием. «Его речь на чудесном русском языке, тай-
ной которого он владел в совершенстве, лилась неторопливо; по време-
нам он останавливался и на минуту задумывался и затем снова пленял и
удивлял выпуклостью образов, остротою и глубоким содержанием эпите-
тов и богатством сведений, приводимых в новом и подчас неожиданном
освещении, за которым чувствовалась упорная работа самостоятельной
мысли»5. Мощный анализ причин, последствий, особенностей историчес-
кого периода в России — уже в те годы характерная черта взгляда Клю-
чевского-историка на прошлое.
А.С. Пушкину, советовавшему писателям учиться русскому языку у
московских просвирен, стоило бы послушать Ключевского. Несколько
поколений русского духовенства отлились в языке этого сироты-попови-
ча. Это был богатый подарок природы, использованный Ключевским в
полной мере. Ведь и тогда русская речь горожан, семинаристов, крес-
тьян, дворян существенно различалась. Но нижняя глубоко самобытная
и творческая струя национальной русской речи нашла свое отражение
именно в Ключевском. Это, естественно, связано с его духовной близос-
тью к русскому крестьянству — творческой основе национальной куль-
туры. Отсюда же невероятный успех и популярность Ключевского в эту
последнюю великую крестьянофильскую эпоху русской истории (1860—
1890-х годов). Отсюда и симпатии и антипатии великого историка к раз-
ным периодам русской истории.
В письме одного молодого историка, ученика Ключевского, написан-
ном вскоре после кончины ученого, очень хорошо сказано: «Ключевский
был историком Московской, а не какой иной Руси; он сам представляется
ее памятником, настоящим московским человеком. Он не был ни гражда-
нином правового государства — будущей России, ни деятелем западной
культурой Руси петровской, ни киевским богатырем, ни вольным сыном
Новгорода. Он был всецело слугой и богомольцем московских государей,
современником Тишайшего царя, а может быть, и царя Ивана. Эту эпоху
он всего лучше знал, ее он всего красочнее рисовал, с нею всего теснее
сжился. Он был то же для Руси Московской, что был Забелин для самой
Москвы. Старая Москва говорила его устами, и он думал ее мозгом и чув-
ствовал ее сердцем»6.
169
ВИКТОР БЕРЛИНСКИХ. РЕМЕСЛО ИСТОРИКА В РОССИИ
Ключевский действительно родился с талантом историка. По своему
духу он был чужд организаторской общественной работе (деканская дол-
жность была явно не по нему), совершенно не пригоден для публичной
политики (крах его попыток в этом направлении известен), далек от фи-
лософии, точных и естественных наук. Лишь в русской истории он был
рыбой в воде. «Человек-улитка», по собственным словам, замкнутый, мни-
тельный и настороженно подозрительный к коллегам и ученикам — он
расцветал на лекции.
У Ключевского было не просто редкое чувство речи. Он впервые изло-
жил русскую историю подлинно русским языком. Такое впечатление, что
он любовно вслушивался в русские звуки, поговорки, названия урочищ.
XVII век для Ключевского не закончился, а длился. Он жил в нем. Для слу-
шателей исчезала граница между прошлым и настоящим. Внутренняя
родственность времен являлась в единственном и неповторимом в сво-
ем роде цикле лекций по русской истории Ключевского — словно в неко-
ем национальном театре одного актера, где ученый сам был автором сце-
нария, оформителем сцены и единственным актером-исполнителем.
Как справедливо писал современник после его кончины, «любовь к
своему и чужому слову, бережное обращение с родной речью, подбор
слов, нанизываемых одно к другому не в случайном, а в необходимом
порядке, после предварительной их рекогносцировки, — это присуще
Ключевскому до такой степени, что лишь в виде редкого исключения
встречаешь какую-нибудь неубранную соринку на его слишком гладкой
стилистической дороге...»7.
Действительно, некая зализанность текста, любовь к отнюдь не бес-
спорным острым словцам, сравнениям, парадоксам, вычурность текста
нередко производили отталкивающее впечатление. Ради красного слов-
ца — не пожалеет ни мать ни отца. Злая ирония и мощный критичный ум
лектора пленяли студенческую молодежь.
Как справедливо писал один из его лучших и самых нелюбимых уче-
ников П.Н. Милюков, уже с самого начала своей профессорской карье-
ры Ключевский считался разрушителем и освободителем: «Его убий-
ственные характеристики, его меткая и злая ирония, его инстинктивное
недоверие ко всему намеренному и выдуманному — разве все эти корен-
ные черты его таланта оставляли камень на камне в мире... историчес-
ких авторитетов? Разве не оставалось впечатления у случайного собе-
седника и слушателя Ключевского, что этот человек ни во что не верил?
Впечатление, конечно, неверное. Ключевский верил во многое — по пре-
имуществу стихийное... Действительно, к “своему” Ключевский навсег-
да сохранил какую-то жалость, какую-то нежность сострадания.... К сла-
бым обращено было сочувствие и сострадание историка. Сильных он не
жалел и не жаловал»8.
170
РАЗДЕЛ III. ЛИЧНОСТЬ ИСТОРИКА
Теперь нам понятно отрицательное отношение историка к нашей куль-
туре XVIII века — «извращенной и уродливой», «умной ненужности». Кста-
ти, оставаясь в быту человеком воцерковленным, в глубине своей души
Василий Ключевский после семинарии был человеком неверующим, как
и многие его однокашники.
Между тем появление в 1879 году Ключевского на кафедре Московс-
кого университета после С.М. Соловьева стало эпохой. На него пошли как
на Седьмое чудо света. Василию Осиповичу было тогда за 40, но он казал-
ся старше своего возраста. Злая кличка Подьячий в соответствии с его
сухой и изможденной фигурой — вовсе не награда от студентов.
Многие студенты твердо знали до прихода Ключевского, что русской
историей заинтересоваться нельзя. Она лежала для них грудой сырого
материала, из которой невозможно высечь ни единой искры. Пример тому,
увы, — лекции последних лет жизни С.М. Соловьева. Как вспоминал Ми-
люков, «от скуки повторения, должно быть, фактическое содержание все
выветривалось из этих лекций, когда-то тоже сверкавших мыслью и при-
влекавших все молодое. Остались одни бледные очертания мысли, одни
условные символы...»9.
Естественная смена поколений в науке. Ключевский сумел заинтере-
совать студентов. Он стал некоим московским лукавым божеством, дос-
топримечательностью вроде Царь-пушки или Охотного Ряда.
Между тем Ключевский действительно был учеником С.М. Соловьева.
Хотя люди это были совершенно разные по типу своего таланта, стилю
личности, общественному темпераменту и бытовой жизни. Притом клю-
чевой роли учителя в становлении молодого ученого, безусловно, не было.
Ключевский в определенной мере формально проходил обязательные
этапы университетского и постуниверситетского образования, получая
систему исторических знаний. Он, подобно удивительно одаренному от
природы футболисту Стрельцову, выйдя на поле, уже примерно знал, что
и как делать. Быстрота реакции, скорость, внутреннее чутье, меткость
глаза — все это не создано никем. Конечно, ему следовало объяснить, где
свои, а где чужие ворота — каковы основные правила игры; но голы он
забивал уже сам, без помощи наставников.
С великим интересом студент Ключевский слушал лекции П.М. Леонтье-
ва как великого знатока классических древностей, ГА. Иванова — превосход-
ного преподавателя классических языков, К.П. Победоносцева — лучшего по
ясности и четкости изложения своих мыслей, Б.Н. Чичерина — недосягаемую
для Ключевского вершину философских и историко-юридических концепций.
Василий Осипович учился с наслаждением в свои студенческие годы (чего
нельзя сказать о тягостных для него годах магистратуры).
В период студенчества Ключевского Соловьев находился в расцве-
те своих сил и таланта. В лекциях он дал Ключевскому удивительно цель-
171
ВИКТОР БЕРЛИНСКИХ. РЕМЕСЛО ИСТОРИКА В РОССИИ
ный, стройной нитью проведенный через цепь обобщенных фактов
взгляд на ход русской истории. Эту общую концепцию русской истории
Ключевский положил в основу своих будущих построений и трудов. Он
начинал уже не с нуля, а с определенной высоты. Для экономии сил это
было очень важно.
На четвертом курсе молодой историк совершенно в русле идей Соло-
вьева написал свое кандидатское (дипломное) сочинение «Сказания ино-
странцев о Московском государстве». Широкий и критический подход,
свежий материал, умение систематизировать и обобщать — все это рез-
ко выделяло работу Ключевского из ряда других студенческих сочинений.
Она была напечатана и впоследствии сильно пригодилась молодому уче-
ному для получения места приват-доцента в Московской духовной акаде-
мии. В 1871 году она защищена там как магистерская диссертация.
Оставленный по рекомендации Соловьева для подготовки к профес-
сорскому званию в Московском университете, Ключевский получил от
своего наставника тему «Древнерусские жития святых как исторический
источник». До конца своих дней Ключевский с горечью вспоминал 6 лет
своей работы над этой диссертацией. Это была его самая нелюбимая
книга, переиздавать которую он не разрешал никогда.
В чем же дело? Огромный и крайне сложный труд магистранта (чтение,
анализ и сравнение рукописных текстов житий святых — порой по 16 ча-
сов в день) дал отрицательный результат. Проблема была поставлена не-
верно вследствие крайне поверхностного знакомства Соловьева с этой
темой. Жития святых оказались слишком абстрактны, типологичны и ка-
ноничны — вне реалий древнерусской жизни. Как исторический источник
их, как правило, использовать было нельзя. По сути, это означало крах
диссертации и диссертанта как ученого. Колоссальный труд был потрачен
в основном впустую. Гора родила мышь. Ключевский разочаровался в сво-
ем источнике. Каково же работать с материалом, который не любишь?
Дело было и в другом. Его творческое горение, любовь к цельности —
все это противоречило самому ходу и смыслу этой работы. Художник
умирал в грудах мертвого материала. С другой стороны, это был искус,
победа научного долга над творческой стороной натуры, закалка иссле-
довательского духа. Можно согласиться с М.К. Любавским, не самым
любимым, но все же близким учеником Василия Осиповича: «Работа над
древнерусскими житиями сделала художника-творца, каким был по нату-
ре Василий Осипович, тонким критиком-аналитиком, гармонически соче-
тала в нем несовместимые обыкновенно свойства — кропотливого, акку-
ратного и осторожного исследователя и широкого творческого размаха
писателя. Из этой школы Василий Осипович вынес привычку необыкно-
венно тщательно до самых тончайших мелочей изучать и разбирать источ-
ники, исчерпывать до конца все, что они дают»10.
172
РАЗДЕЛ III. ЛИЧНОСТЬ ИСТОРИКА
Обойдя немыслимые трудности, призвав себе на помощь не только
огромное трудолюбие, но и природное лукавство, скрупулезность, терпе-
ние и умение обходить все острые углы, Ключевский в январе 1872 года
защитил свою магистерскую диссертацию в Московском университете.
Живая увлеченная атмосфера магистерского диспута Ключевского при-
влекла много публики и даже дам. Е.В. Барсов особо подчеркнул, что
Ключевский впервые ввел в научный оборот 250 редакций житий и про-
смотрел в ходе работы около 5000 списков житий. Но опустошенность
и нелюбовь к этой отчетливо и явно провальной во многих отношениях
теме он сохранил на всю жизнь.
Сомнения относительно рекомендаций Соловьева также прочно лег-
ли в мнительную душу Василия Осиповича. Не случайно удачную, по мне-
нию Ключевского, тему своей докторской диссертации он избрал с помо-
щью Чичерина, а не Соловьева. Любые теории исторической науки были
Ключевскому скучны. Как топливо для огня, по верному замечанию его
любимого ученика М.М. Богословского, для его мысли всегда был нужен
конкретный фактический материал. Фактами он заменял и сам понятий-
ный аппарат. «Исторические факты, — писал Ключевский, — по существу
своему — выводы, обобщения отдельных явлений, сходных по характеру,
они — то же, что понятия в логической сфере»11. Примерно о таком тол-
ковании факта немало написано выше.
От своих учителей, впрочем, Ключевский брал только то, что хотел. Он
оставался абсолютно самостоятелен во всех своих воззрениях, взглядах,
работах. Это был природный камень-самоцвет, который учителя-мастера,
образно выражаясь, не гранили. Он сиял самобытной природной красотой.
Непросто складывалась личная жизнь молодого ученого. Мечтая в
юности о жене — друге и единомышленнице, Ключевский влюбился в
1860-е годы в Анну Михайловну Бородину, умную, добрую и образованную
русскую барышню. Симпатия была взаимной. Роман длился четыре года.
Но чувство долга у Анны (ей необходимо было воспитывать четверых де-
тей брата) пересилило. Тогда Ключевский с горя решился на «брак с до-
сады» со старшей сестрой Анны — Анисьей Михайловной Бородиной. В
28 лет он женился на девушке, давно засидевшейся в невестах и старше
себя на три года. В декабре 1869 года у него родился единственный сын
Борис. Анна же Бородина замуж так и не вышла и пережила Ключевского
на один год.
Тем не менее свой быт Ключевский устроил, причем себе по душе. Его
бытовой уклад в пору его финансового благополучия (эпоха с начала про-
фессорства до смерти) являл собой черты дома зажиточного сельского
или городского протоиерея. Комнаты дома выходили окнами на солнце с
протянутыми по диагонали пола дорожками. Множество домашних расте-
ний в комнатах и икон. Анисья Михайловна была очень набожна. Вечер-
173
ВИКТОР БЕРЛИНСКИХ. РЕМЕСЛО ИСТОРИКА В РОССИИ
ний стол с русскими блюдами, графинчиком водки и тарелкой соленых
огурцов — все это очень характерно для простых уютных домов обеспе-
ченной части русского духовенства.
Очень тихая, размеренная и очень небогатая внешними событиями
жизнь. Можно сказать, что у него не было «биографии». Вся она — в кни-
гах, кои ученый писал страшно медленно, скрупулезно, тщательно изучая
первооснову, шлифуя каждую строчку. Так что жизнь Ключевского прошла
за книгами и рукописями, в кабинете и на кафедре. Его отдыхом была
рыбная ловля летом на подмосковной даче да витийство в узких кругах
ученых собратьев, отмечавших свои юбилеи и достижения. Он был очень
малодоступен, просто одет, а потому представлялся широкой публике
лицом загадочно-обаятельным и оригинальным.
Его лекции и статьи чаще всего были рассчитаны на широкие круги
интеллигенции и студенчества, а не на собственно историков. В толпе
людей его вряд ли бы отличили от обычного обывателя. Невзрачная шуба,
простой черный сюртук или, реже, форменный фрак, очки и дьячковская
бородка — все это роднило его с толпой москвичей. Экономность и даже
скуповатость в быту — это черта характера. Дома он часто ходил в каких-
то потертых кацавейках или старых кофтах.
Милюков, помирившийся на склоне жизни с Ключевским, красиво раз-
вил эту мысль. Широкая улица с просторно разбросанными низенькими
домиками с истинно замоскворецким названием — Житная — стала до
конца дней местом жизни ученого. Он словно врос в эту тихую московс-
кую старину, заживо отходящую в прошлое. Здесь все слишком просто,
провинциально. Зато стильно: «Так он жил, так он умер: среди своего квар-
тала, среди этих простых людей, обожавших своего Ключевского: домо-
владельца, прихожанина, богатого житейской мудростью, богатого еще
чем-то, что здесь неведомо... Умер Ключевский, и со смертью его опус-
тела Житная улица, а за Житной улицей опустела Москва, а за Москвой
опустела Россия. Да, это — стильно. Ключевский, органически сросший-
ся со своим кварталом. Ключевский, пустивший глубокие и прочные кор-
ни в самом подлинном, непоказном, плотно охватившем его кругом —
старорусском быту — это тот Ключевский, которого знает Россия»12. Меж-
ду прочим, нотки личной горечи в тоне Милюкова связаны еще и с тем, что
сам он как профессорский сын этой природной почвы был лишен. А со-
ответственно и понимания каких-то важных основ русской жизни. Впос-
ледствии это блестяще обнаружил Люсьен Февр в своей разгромной
рецензии на «Историю России с древнейших времен до 1918 года», напи-
санную группой авторов с участием и под руководством Милюкова уже в
эмиграции в Париже13. И все же Ключевский блестяще оформил нацио-
нальную школу русской историографии, воспитав целую плеяду замеча-
тельных русских историков. Как?
174
РАЗДЕЛ III. ЛИЧНОСТЬ ИСТОРИКА
В отношении научных питомцев (магистрантов) профессор Ключевский
чаще всего был суров, мнителен, пристрастен и малодеятелен. Ю.В. Готье,
очень любивший своего учителя, писал о нем: «Василий Осипович не
принадлежал к числу профессоров, широко растворявших двери сво-
его научного святилища... Пойти к Василию Осиповичу за советом и
справками, просить его указаний и содействия... было делом нелегким.
...Он дорожил своим временем, не любил докучливых студентов...» Он
считал, что специалисты сами, своим трудом должны доходить до исти-
ны и результата. Поэтому он не раскрывал богатейший запас своих зна-
ний перед начинающими историками. Наоборот, он щедро делился знани-
ями с художниками, писателями, артистами — то есть людьми творческими,
как он сам. Вспомним его консультации Шаляпина. «Мне кажется, — про-
должал Готье, — что “доходи сам” было его лозунгом, его девизом в отно-
шении... к молодым ученым. Его требования были определены и просты:
основательное знакомство с первоисточниками и проверка их историчес-
кой литературой. <...> Работая над сырым материалом сам, он требовал,
чтобы и другие не боялись черной работы, которая одна лишь ведет к не-
посредственному общению с прошлой жизнью... Не бояться черной рабо-
ты, доходить самому до первичной формы исторических известий, на-
учиться самому ориентироваться в специальной литературе — таковы
были требования, которые он предъявлял к начинающим свою деятель-
ность молодым людям»14.
Но заслужившие его доверие ученики уже могли изредка более щедро
пользоваться его знаниями. В своем маленьком скромном кабинетике за
час Ключевский в яркой образной речи сыпал столько острот, советов, глу-
боких мыслей, что они стоили недель самостоятельной работы ученика.
Стремление научить питомцев вначале работать самостоятельно, вы-
бирать свою дорогу, доказать профессору право на допуск в тесный круг
«посвященных» — такова, видимо, была научная метода Ключевского.
Многие, впрочем, уходили разочарованными от Ключевского, так и не
дождавшись взаимного понимания и доверительных отношений. Показа-
телен пример М.Н. Покровского. Но, с другой стороны, к кому вообще
хорошо относился даже в студенческие годы сам Михаил Покровский?! И
все же П.Н. Милюков, М.К. Любавский, М.М. Богословский, А.А. Кизевет-
тер, С.Б. Веселовский, Ю.В. Готье и множество других учеников Ключев-
ского — это цвет русской исторической науки.
Если для большинства ученых той эпохи да и для современников лек-
ционный курс и научные исследования — это два разных занятия, то для
Ключевского сами научные исследования уже в 1870-е годы стали вспо-
могательным занятием к построению своего лекционного курса. Полная
реализация личности этого ученого происходила именно на лекциях. Он
их страстно любил и называл себя «улиткой, приросшей к кафедре». К
175
ВИКТОР БЕРЛИНСКИХ. РЕМЕСЛО ИСТОРИКА В РОССИИ
Ключевскому слушателей влекла необыкновенная сила его ума и остро-
умия, яркая красота образной речи. Как писал испытавший сильное вли-
яние этого ученого петербуржец С.Ф. Платонов, «когда он говорил свои
обдуманные и даже, казалось, заученные лекции и доклады, невозможно
было оторвать внимания от его фразы и отвести глаз от его сосредоточен-
ного лица. Властная мощь его неторопливо действовавшей логики подчи-
няла ему ваш ум, художественная картинность изложения пленяла душу,
а неожиданные вспышки едкого и оригинального юмора... надолго запа-
дали в вашу память»15.
Стиль текстов Ключевского — танцующая каллиграфия. Его фразы
слишком обдуманны и слишком умны. Это — не первые слова, что пришли
ему в голову. Стиль текстов ученого изыскан и вычурен. В самой просто-
те его — изысканность. Сегодня все это сильно мешает нам читать труды
историка. Насколько легче читается сейчас Платонов, писавший макси-
мально просто и старомодно!
«Легкое дело тяжело писать и говорить; но легко писать и говорить —
тяжелое дело» — любимый афоризм Ключевского. Как всегда, небес-
спорный.
Аплодисменты студентов, мощный приток их с других факультетов на
лекции Ключевского (особенно о «чудесах» XVIII века) — все это было де-
лом обычным. Слушатели его действительно любили. Это была эмоцио-
нально-чувственная связь между преподавателем и студентами, сохраняв-
шаяся в памяти надолго.
Подчинение научной стороны лекций и многих статей требованиям ху-
дожественности, таланту поэтического восприятия и воспроизведения —
явление в нашей историографии уникальное. Аналогов больше нет.
Но были и критики такой манеры мыслить и говорить. Изобразитель-
ность изложения Ключевского, считали они, переходит иногда в вычур-
ность и манерность, ученое безвкусие и литературную искусственность.
Профессор В.И. Сергеевич (Санкт-Петербургский университет), напри-
мер, нетерпимо относился ко всему, что писал и говорил Ключевский.
Формально точный и логично сухой ум Сергеевича был противоположен
интуитивно-художественному методу Василия Осиповича. Известный ки-
евский историк В.С. Иконников, соперник Ключевского по тематике в
1870-е годы и резкий оппонент ряда его работ, уступая Ключевскому в
таланте, явно превосходил его в трудолюбии, поскольку его новые книги
выходили гораздо чаще.
В Петербурге вообще под влиянием известного историка К.Н. Бес-
тужева-Рюмина сложилась вполне самостоятельная школа русской
историографии (разговор о ней впереди). Ценность Ключевского для мно-
гих питомцев этой школы была не так велика, как для москвичей. Ученик
К.Н. Бестужева-Рюмина и будущий широко известный русский археолог
176
РАЗДЕЛ III. ЛИЧНОСТЬ ИСТОРИКА
д.А. Синицын в 1891 году (ему в это время 32 года) писал своему бывшему
университетскому товарищу С.Ф. Платонову: «Я очень принял к сердцу
Вашу горячую защиту Ключевского, но, право, я ему что-то не очень дове-
ряю. Это — знающий историк, прекрасный работник, но очень претенциоз-
ный ученый; он все знает, все понимает и не признает никаких затруд-
нений и препятствий в работах. Мы все мучимся недостатком фактов,
недостатком мысли, на каждом шагу упираемся лбом в стену, нас осаж-
дают все новые и новые вопросы, наши исследования все больше по ча-
сти “может быть” — и не люблю я бойких говорунов, блистающих... лов-
костью оборотов речи. Это — не историк правды, трепещущий за каждый
факт и ищущий в нем с боязнью, ожиданием, трепетом — истины; это
лишь хладнокровный математик, систематик-резонер, все понимающий
и ничем не дорожащий, которому ничего не говорят ангелы небесные и
трубные звуки. Его ясный курс истории представляется мне какою-то ог-
ромною чудовищною сплетнею; кто в прежнем видит только каких-то ма-
рионеток, которых тасует, передвигает — то так, то иначе и воображает,
что такова жизнь. Ключевский играет в историю, а не... живет ею... Клю-
чевский — крупная величина, и потому-то так жалко смотреть на него:
кому дано много, много с того и спросится»16.
Характерно, что труды Ключевского отвергает источниковед и архео-
лог. Возможно, здесь играет роль максимализм молодости. Основным
источником такого рода критики был, судя по всему, именно Петербург-
ский университет.
Московские же студенты воспринимали лекции Василия Осиповича на
ура. Сложившийся в 1870—1880-е годы свой курс лекций Ключевский за-
тем тщательно шлифовал, дополнял, украшал, но кардинально ни в 1890-
е, ни в 1900-е годы он уже не менялся. В конце XIX века Ключевский не
соглашался на типографское издание своего известного всей России кур-
са лекций, а выпустил лишь печатное пособие к своему курсу. Впрочем,
студенты того времени довольно часто, иногда без разрешения лектора,
издавали литографированные записи его лекций, причем некоторые со-
хранились.
Студент 1892—1893 годов так описал свои впечатления от лекций Клю-
чевского:
«Курс русской истории В.О. Ключевского в основных чертах своих
сложился еще в 70-х годах. Отсюда параллелизм некоторых его мест с
“Боярской думой”, созданной как раз в то время. В начале 1890-х годов
Василий Осипович мог вставлять туда некоторые новые подробности,
особенно применительно кXVIII веку, которым он... более всего занимал-
ся в 90-х годах. Но в массе своей курс был готов, и его Ключевский читал
из года в год. Но так как он не мог вычитать всего имеющегося у него
материала, то он по разным соображениям выпускал одно и подробнее
177
ВИКТОР БЕРЛИНСКИХ. РЕМЕСЛО ИСТОРИКА В РОССИИ
останавливался на другом... Вот эти пропуски и добавления... составля-
ли те небольшие изменения, которые отличали лекции одно года от дру.
гого. В остальном он оставался без перемен. Я, например, два раза (на I
и II курсах) прослушал лекцию об Иване Грозном. Она была повторена в
тех же словах, что произвело на меня впечатление расхолаживающее...
Лекции Ключевского были замечательны не только содержанием, но и
тем, как Василий Осипович их читал... Одетый в синий форменный фрак,
он бодрой, довольно спешной походкой, немного сгорбившись, входил в
аудиторию, щуря близорукие глаза... Взойдя на кафедру, Василий Осипо-
вич никогда не садился [в начале лекторской карьеры он сидел, как тогда
все преподаватели. — В.Б.], всю лекцию он читал стоя, склоняясь над
своими записками, которые он приносил в черном портфеле и расклады-
вал... Разобравшись в бумагах, он начинал читать негромким голосом,
который... не принимал ораторского характера.
Лекция лилась тихо и плавно с небольшими паузами, которыми Васи-
лий Осипович... скрывал свое легкое заикание, она проникала и пронизы-
вала слушателей своим легким текстом, никогда в то же время не будучи
монотонной. Напротив, это была необыкновенно живая речь, красота кото-
рой возвышалась и своим образным красивым слогом, и богатством рус-
ской речи, и исключительно живой интонацией. Интонациями и паузами
Василий Осипович выдвигал и подчеркивал то, что хотел, чтобы слушатели
отмечали... Глаза его... при этом искрились за очками какой-то неуловимой
тонкой улыбкой. Казалось, что он, говоря о деятелях и явлениях русской
истории, рассказывает о лицах и событиях, им лично виденных»17.
Такое погружение слушателей в глубины времени (метод чисто худо-
жественный) производило сильное впечатление. Некоторые полагали, что
из историков один Ключевский мог проникнуть в душу русского народа и
русского человека. Это также шло от цельности взгляда Василия Осипо-
вича на Россию, умения обобщать и затрагивать сокровенные струны в
душах слушателей. Опубликованные тексты лекций Ключевского, по мет-
кому выражению его ученика А.А. Кизеветтера, остались нотами без клю-
ча. «Для тех, кто не слышал курса Ключевского из собственных уст про-
фессора, печатный текст этого курса навсегда останется нотами, секрет
исполнения которых исчез безвозвратно. Велико наслаждение читать
курс, но оно дает лишь отдаленное понятие о том наслаждении, которым
сопровождалось слушание его с кафедры», — писал Кизеветтер18.
Воспроизвести звучание текстов этих нот никому не посильно, а сами
тексты дают крайне слабое впечатление о том ярком и красочном, беру-
щем за душу представлении, что давал Ключевский на своих лекциях.
Страстный меломан, Василий Осипович и в поэзии, источниках прошлых
веков умел услышать какую-то только его слуху доступную мелодию.
Этой мелодией мысли он и привораживал студентов. Как невосстанови-
178
РАЗДЕЛ III. ЛИЧНОСТЬ ИСТОРИКА
мы спектакли времен старого МХАТа, так умерли и лекции Василия Осипо-
вича вместе с ним. Художник явно преобладал в нем над ученым, дар инту-
иции — над логическим рацио, мелодия слова — над записанным текстом.
Художественное чтение по запискам «дьячка, поседелого в приказах».
Умением не просто понять, но и любить душу народной жизни прошлых
веков он уловлял души своих слушателей и заставлял полюбить историю
родной страны. Эта неизъяснимая прелесть лекций Ключевского — явле-
ние единственное в своем роде в русской историографии XVIII—XX веков.
И все же лекции читал ученый. Не повествование, а объяснение; не рас-
сказ — но анализ народной жизни превалировали в них. Патетика и не-
жный пафос — переход почти на шепот — внезапно менялись ярким сар-
казмом. Лектор был полным властителем своего материала. Как говорил
сам Ключевский, он не желал читать «в кредит», опираясь на литературу.
Он самостоятельно перерабатывал для лекций первичный материал сы-
рых фактов источников. Таким образом, его пятитомный курс — главное
научное исследование его жизни. Все его научные труды с 1870-х годов
были в значительной мере подчинены задачам преподавания. Предвари-
тельной черновой работой он «не скучал», по собственному признанию, и,
любя обобщения, выходил за пределы факта лишь после того, как факт
исчерпывался им до дна. Изложение его пронизано мыслью, хотя ученое
щегольство ему претило.
Экзаменатором Василий Осипович был спокойным и справедливым.
Провалов студентов бывало мало. На историческом отделении он вести
занятия не любил и ими тяготился. Семинары и практикумы его были, в
сущности, неудачны — поскольку оставались лекциями. Студенты отме-
чали, что на практических занятиях ничему у Ключевского не научились:
«Ключевский не учил нас работать над памятником и не водил нас в
лабораторию научной работы...»19 Этот недостаток восполнялся тогда
интересными практикумами приват-доцентов: П.Н. Милюкова, затем
М.К. Любавского и других. Именно они учили студентов практической на-
учной работе. Ключевский же давал им лишь готовые плоды своих изыс-
каний, не показывая путей к ним. Возможно, это был сознательный ход.
Добившись колоссальным трудом своего положения, Ключевский не
желал его терять.
Любимыми его студентами в конце жизни стали (с 1900 года и до смер-
ти) слушатели Училища живописи, ваяния и зодчества. Он отдыхал душой
в художественной атмосфере и приятной беседе со своими единомыш-
ленниками по творческому порыву. Кстати, именно они пришли проводить
Ключевского в последний путь. Это очень характерно. Художественный
талант всю жизнь бил ключом из пытавшегося его обуздать ученого.
Член всевозможных научных обществ, председатель, член Общества
истории и древностей российских (с 1893 до 1905 года), признанный мас-
179
ВИКТОР БЕРЛИНСКИХ. РЕМЕСЛО ИСТОРИКА В РОССИИ
тер слова, Ключевский любил выступать с докладами на заседаниях и
диспутах. Он блистал остротами, анализом, парадоксами с тройным дном,
был снисходителен к «своим» и строг с «чужими». Характер творческой
импровизации такого выступления готовился долго. Публичные речи Клю-
чевского — например, речь о Пушкине 6 июня 1880 года, знаменитый док-
лад «Евгений Онегин и его предки» (1887 год) — становились события-
ми в культурной жизни страны. Его блестящие лукавые афоризмы ддя
друзей — тоже явление «домашней» культуры.
Публиковать свой курс лекций самостоятельно Ключевский стал лишь
на самом склоне лет, отойдя от активной работы в университете (выйдя
на пенсию в 1901 году). Желание это в 1902 году обострило издание
С.Ю. Витте для Двора его курсалекций(в50экз.). В основу печатных из-
даний, тщательно им дорабатывавшихся, легли литографированные запи-
си его лекций 1884—1885 годов. 1870—1880-е годы — расцвет и верши-
на творчества. По рассказу сына историка (М.В. Нечкиной в 1920-е годы),
тома курса лекций готовились к печати так. Сначала Борис собирал реши-
тельно все написанное и напечатанное отцом по темам данного тома.
Затем материал классифицировался и делился по тому полекционно. В
основе I и II томов курса лежали студенческие литографии 1884—1885
годов, сделанные С.Б. Веселовским и правленные тогда Ключевским.
Листы одной лекции клеились последовательно на огромную бумаж-
ную простыню. Историк хотел окинуть взором весь имеющийся матери-
ал. Затем он работал с литографическим текстом, что-то в него добав-
ляя, исправляя или меняя его. Курс лекций его, бывший (до 1885 года)
двухгодичным, позднее стал годичным; так что даже за два года он мог
прочесть 60 лекций. Пятитомник же содержит объемных 86 лекций. Та-
ким образом, это значительно расширенный в 1900-е годы авторский
текст для печати, а не простое воспроизведение старых литографий.
Первый том вышел в 1904 году, второй — в 1906-м, третий — в 1908-м,
четвертый — в 1910 году. Работа шла очень равномерно. Пятый том, ко-
торый историк хотел довести до 1855 года, вышел уже после 1917 года.
Курс был принят читающей публикой страны восторженно и стал свое-
образным интеллектуальным бестселлером. Тома многократно переиз-
давались.
Каковы идейные и структурные основы «Курса русской истории» Клю-
чевского? Кроме уже оговоренного, бесспорно концептуального влияния
С.М. Соловьева значительное влияние на взгляды Василия Осиповича
оказал другой его университетский наставник — Б.Н. Чичерин. По складу
своего мышления Ключевский был очень близок последнему: та же яс-
ность и острота мысли, сила логики и отточенность языка, характерная
дисциплина ума. Целый ряд специальных работ Ключевского был подска-
зан ему трудом Чичерина.
180
РАЗДЕЛ III. ЛИЧНОСТЬ ИСТОРИКА
Впрочем, сама докторская диссертация Василия Осиповича «Боярская
дума Древней Руси» (1882) — это манифест новой исторической школы.
Автор бросил здесь перчатку господствующей государственной школе в
русской историографии. Это не только С.М. Соловьев и Б.Н. Чичерин, это
значительная часть русских историков того времени. Поставив себе це-
лью написание классовой (социальной), а не государственной истории
России, Ключевский связал это с историей старейшего правительствен-
ного учреждения Древней Руси.
Именно из «Боярской думы» Ключевского вышло новое поколение рус-
ских историков, опрокинувшее в конце XIX — начале XX века школу госу-
дарственной историографии. Попытка понять историю России изнутри (не
со стороны форм внешнего устройства) была очень плодотворна. Учите-
лей Ключевского интересовала история сверху — техника правительствен-
ного механизма; он же обратился к строительному материалу, из которо-
го этот механизм сделан. Причем счел этот социальный материал более
важным, чем конструкции политического строя. Такова сущность перево-
рота и главного открытия Ключевского в исторической науке. Настаивая
на бессодержательности исторических схем историков-государственни-
ков, Ключевский разваливал их построения, так сказать, изнутри. В сущ-
ности, у идеалистов от Карамзина до Чичерина понятия «государство»,
«народ» оставались чисто умозрительными и абстрактными.
Сложный комплекс общественных отношений, введенных Василием
Осиповичем под понятием «народ», стал мощным рывком вперед отече-
ственной науки. Историко-социологическая школа Ключевского распро-
странила свое влияние на весь XX век нашей историографии. На место
философского идеализма XIX века в науке (эпохи немецкой романтичес-
кой философии) она поставила народнический реализм с позитивными
методами исследования.
Герой истории Ключевского — не героическая личность и не индивид,
а общество и классы. Ученого интересовали не исторические события, а
стихийные процессы истории, социальная эволюция, а не политическая
история.
Сегодня нас не может не удручать такой массовидный, античеловечес-
кий подход Ключевского к русской истории; но в ту эпоху он был мощным
прорывом вперед. Вдобавок на практике, идя от сырого материала, Ва-
силий Осипович частенько нарушал свои социологические принципы и
любил давать едкие (не всегда справедливые) характеристики деятелям
столь нелюбимого им XVIII века. Разночинец по рождению, воспитанию и
образованию, историк часто не благоволил к власть имущим; хотя природ-
ная осторожность и объективность чаще всего брали верх над личными
пристрастиями.
181
ВИКТОР БЕРЛИНСКИХ. РЕМЕСЛО ИСТОРИКА В РОССИИ
Осенью 1910 года Ключевский тяжело заболел. Почечная болезнь, кам-
ни в мочевом пузыре причиняли ему сильные страдания. Несмотря на
невзрачную фигуру, Ключевский обладал большой физической выносли-
востью и крепостью. Обычно его мучили лишь простуды. Иногда после
проведенной ночи в кругу знакомых (карты, вино, рассказы) он ехал све-
жий и неутомленный утром на лекцию (и это уже после 60 лет). В ноябре
1910 года он лег в больницу на операцию (извлечение камней), уверенный,
что все закончится благополучно.
Сын-секретарь приносил ему в палату тексты, журналы, бумагу. Борис
Васильевич не оправдал ожиданий отца. Он закончил два факультета уни-
верситета (исторический и юридический) и жил мирной жизнью рантье
при бережливых родителях. Годовой оклад Ключевского только в универ-
ситете составлял 3 тыс. рублей (при 4 часах лекций в неделю) — это были
очень большие для среднего слоя деньги. Плюс шло регулярное жалова-
нье в других учебных заведениях, позднее — доходы от издания курса
лекций. Траты же семьи были скромными. Главным достижением сына
отец саркастически считал изобретение какой-то замечательной гайки в
велосипеде (сохранившейся по сей день). Конец Бориса Васильевича был
печален. В связи с чуждым советской власти происхождением он был в
начале 1930-х годов репрессирован и уже не вернулся домой. Жена его,
высланная за 101-й километр из Москвы, сохранила сундучок с рукопися-
ми Василия Осиповича и позднее передала их в Институт истории.
Ключевский даже в больнице продолжал работу над пятым томом кур-
са и статьями к юбилею крестьянской реформы. Своим преемником по
чтению лекций в университете Василий Осипович видел А.А. Кизеветте-
ра. Но последний не устраивал ректора М.К. Любавского (другого учени-
ка Ключевского). Выдвигалась кандидатура М.М. Богословского.
Операция, проведенная 14 ноября очень известным тогда хирургом,
добрым знакомым историка, увы, прошла неудачно. Несмотря на ужасные
боли, Василий Осипович работал с рукописями. Началось воспаление,
заражение крови. Повторная операция ничего не дала. 12 мая 1911 года
Ключевский скончался в возрасте 70 лет.
О школе Ключевского действительно можно говорить лишь очень ус-
ловно, как, впрочем, и о любой другой школе в русской историографии.
Но идейно его влияние на XX век нашей науки очень велико. Именно идей-
но-теоретические основы «Курса лекций» Ключевского, препарированные
в духе большевизма, стали базой для восстановления советской истори-
ческой науки во второй половине 1930-х годов, именно тогда многие уче-
ники его возвращаются в науку (С.Б. Веселовский, Ю.В. Готье и др.), а
«Курс лекций» Ключевского переиздается (1937 год). Социологизм на весь
XX век стал важнейшим методом советских историков. Официально, впро-
чем, Ключевский считался буржуазным (то есть «допотопным») историком.
182
РАЗДЕЛ III. ЛИЧНОСТЬ ИСТОРИКА
достижения же его были растащены на лоскутки и стали скучными науч-
ными штампами.
Вовсе не случайна и многолетняя (с 1920-х до 1970-х годов) любовь
академика Нечкиной, едва ли не самой преданной ученицы М.В. Покров-
ского, к биографии Ключевского. Впрочем, лучшие и любимые ученики
Ключевского оказались после Октябрьской революции за границей — по
другую сторону баррикад (А.А. Кизеветтер и П.Н. Милюков). Сам он был
при всем своем либерализме и симпатиях к кадетам, в сущности, аполи-
тичен. Страстью и делом его жизни оставалась история России. Многих
же слушателей Ключевского новая власть просто выбросила за пределы
науки и сферы образования. Ей требовались «свои» историки.
Как любое обобщающее (тем более в таких масштабах) произведение,
«Курс русской истории» Ключевского условен и представляет собой цепь
«сделок с совестью» (по выражению автора). Широкие реальные знания
Василия Осиповича по истории России часто не вмещались в «прокрус-
тово ложе» структуры и схемы курса, которые в 1900-е годы уже давно
устарели. Но на склоне лет Ключевский уже не мог выработать новую кон-
цепцию. Вряд ли кто отважится сегодня читать его пятитомник целиком.
Та эпоха с ее живыми спорами, открытыми и проклятыми вопросами давно
канула в Лету. Но если попытка синтеза русской истории Ключевского
была не очень убедительна по своим концепциям, идеям, взглядам авто-
ра, то она по-прежнему бесконечно интересна в своих деталях, фактах,
мыслях и ощущениях. Вдобавок это последняя удачная попытка синтеза
русской истории. Весь XX век России далее, увы, не дал нам более успеш-
ной и читабельной многотомной истории России.
Но курс Ключевского — это памятник самостоятельной работы учено-
го в течение всей жизни над обобщением истории России. Эта личность
русской истории очень дорога. В определенной мере это продолжение
традиций Н.М. Карамзина и С.М. Соловьева. Но кто же наследовал само-
му Ключевскому?
Приложение
Этот доклад был прочитан автором 1 февраля 1887 года на заседании
Общества любителей российской словесности. Это — безусловный ше-
девр Ключевского, созданный на грани истории, литературы и самореф-
лексии. Творческое вдохновение Василия Осиповича подпитывалось в
пору создания доклада блеском синих глаз его любимой ученицы Анны
Смирновой, дочери ректора Московской духовной академии и будущей
жены П.Н. Милюкова. Это было сугубо платоническое любование молодо-
стью и красотой.
183
ВИКТОР БЕРЛИНСКИХ. РЕМЕСЛО ИСТОРИКА В РОССИИ
В этом устном докладе, посвященном памяти А.С. Пушкина, ярко обна-
жены все особенности творческого метода Ключевского: воссоздание жи-
вой картины жизни и последовательной цепи событий по немногим до.
шедшим свидетельствам. Историк насыщает щедрой и плотной реальной
фактурой фантастическую гипотезу: линию жизни предков Онегина. Идя от
литературы, он вдохновенно представляет несколько поколений русских
помещиков — слуг государевых. Это живо, это ярко, и это абсолютно без-
доказательно. Творец в Ключевском роскошествует, лишенный всяких фор-
мальных стеснений научного жанра.
Этот доклад — своеобразная бутылка старого шампанского из погре-
ба историка. Мысль ликует и сразу ударяет в голову. По прочтении докла-
да остается впечатление чего-то очень веселого и солнечного. Обратимся
хотя бы к нескольким отрывкам этого доклада.
В.О. Ключевский
ЕВГЕНИЙ ОНЕГИН И ЕГО ПРЕДКИ (ОТРЫВКИ)
... Прадеда нашего героя надобно искать во второй половине XVII в.,
около конца Алексеева царствования, в том промежуточном слое дворян-
ских фамилий, который вечно колебался между столичной знатью и провин-
циальным рядовым дворянством. Отец этого прадеда, какой-нибудь Нелюб-
Злобин, сын такой-то, был еще нетронутый служака вполне старого покроя:
он еще из года в год ходил в походы посторожить какую-нибудь границу
отечества с пятком вооруженных холопов, по временам получал неважные
воеводства, чтобы умеренным кормом пополнить оскудевшие от походов
животы... Его сына ждала менее торная дорога. За бойкость его с 15 лет
зачислили в солдатский полк нового, иноземного строя под команду немец-
ких офицеров, за понятливость взяли в подьячие, за любознательность от-
дали в Спасский монастырь, на Никольской, в Москве, к ученому киевс-
кому старцу «учиться по латыням». С кислой гримасой принимался он за
«грамотичное ученье»... Но время шло, разгоралась петровская реформа, и
чиновного латиниста с его виршами и всею грамматичною мудростью назна-
чили комиссаром для приема и отправки в армию солдатских сапог. Тут-то,
разглядывая сапожные швы и подошвы и помня государеву дубинку, он впер-
вые почувствовал себя неловко со своим грузом киевской учености...
Дети этого меланхоличного комиссара уже подпадали под действие
закона 1714 года об обязательном обучении дворянства, учились в цифир-
ной школе местного архиерейского дома, женились, отцами семейств явля-
лись на царские смотры дворянских недорослей и по разбору компаниями,
покидая жен, отправлялись за море для науки... В числе этих навигаторов
оказался и даже не один прямой наследник неудачи нашего сапожного ко-
миссара... <...> в Амстердаме учился лучше многих и преимущественно
184
РАЗДЕЛ III. ЛИЧНОСТЬ ИСТОРИКА
дельным наукам. <...> вернувшись в Петербург, успешно сдал экзамен чле-
нам адмиралтейской коллегии, определился к делам, служил усердно... и
тут впервые заметил, что времена переменились. Великого императора уже
не было в живых. Навигацкие науки уступили место иным вкусам. <...> К
тому же ближайшие сотрудники Петра скоро перегрызлись. На их места
явились неведомые люди из Митавы и Германии, алчные, подозрительные
и жестокие. От них пострадал и наш навигатор. Раз на святках он отказал-
ся нарядиться и вымазаться сажей. За это его на льду Невы раздели дона-
га, нарядили чертом и в очень прохладном костюме заставили постоять на
часах несколько часов; он захворал горячкой и чуть не умер. В другой раз
за неосторожное слово про Бирона его послали в Тайную канцелярию к
Ушакову, который его пытал, бил кнутом ... забивал под ногти раскаленные
иглы и калекой отпустил в деревню, где он при малейшем промахе дворо-
вых выходил из себя и, топоча ногами, бесконечно повторял: «Ах вы растре-
кочаные ... непытаные, немученые и ненаказанные!» Впрочем, он был доб-
рый барин, редко наказывал своих крепостных, читал вслух себе самому
Квинта Курция «Жизнь Александра Македонского» в подлиннике, занимал-
ся астрономией, водил комнатную прислугу в красных ливреях и напудрен-
ных волосах... но дружно жил с женой, которая подарила ему 18 человек
детей, и, наконец, на 86-м году умер от апоплексического удара. <...> К
русской действительности этот ученый служака стал как-то криво, нечаян-
но и больно ушибся головой об ее угол... всю остальную жизнь коптил небо,
созерцая звезды.
Отцы Онегиных начинали свое воспитание при императрице Елизаве-
те, кончали его при императрице Екатерине II и доживали свой век при
Александре I. ... То было время отдыха от ужасов бироновщины; тогда на-
чал развиваться в обществе «тонкий вкус во всем и самая нежная любовь...»
<...> Дворянин редко учился с охотой тому, что требовалось по узаконен-
ной программе, но он привыкал учиться чему-нибудь... По желанию самой
императрицы он посещал фернейский скит Вольтера с толпой других мо-
лодых офицеров, «жадничавших видеть философа и слушать его разгово-
ры...» <...> По возвращении в Россию, покинув службу в гвардии, он... пе-
реехал в свою губернию... пробовал заняться сельским хозяйством, но
только сбил с толку управляющего и старосту <...> потчевал гостей часты-
ми обедами, балами и псовой охотой с дворовой музыкой и цыганской
пляской... махнул на все рукой и окончательно переселился в деревню,
доканчивать давно начатую и сложную работу изолирования себя от рус-
ской действительности.
Источник:
Ключевский В.О. Литературные портреты. М., 1991. С. 121—125.
185
ВИКТОР БЕРЛИНСКИХ. РЕМЕСЛО ИСТОРИКА В РОССИИ
Приложение
В 1893—1895 годах (с перерывами) Ключевский по решению Алексан-
дра III был назначен преподавателем истории ко второму сыну царя Геор.
гию, лечившемуся от туберкулеза в Абастумане на Кавказе. В письме к се-
стре жены, Надежде Михайловне Бородиной (1848—1919), из Абастумана
историк рассказывает о своей жизни на Кавказе.
ПИСЬМО Н.М. БОРОДИНОЙ ОТ В.О. КЛЮЧЕВСКОГО (ОТРЫВОК).
17 ЯНВАРЯ 1894 ГОДА
... Странный каламбур: нужны песни без слов, чтобы найти слова. Сидя
у камина в опустевшей комнате, я под Мендельсона задал себе твой во-
прос, как я поживаю, и нашел ответ: никак; я существую, а не поживаю. Если
тебя действительно так интересует «все меня касающееся», как ты пишешь,
то вот тебе интересное касательно меня открытие. Попав надолго в новую
среду после продолжительного домоседства, я убедился, что я из породы
улиток: ты знаешь, что я считаю животных образцами, по которым творят-
ся разные сорта людей. В Абастумане я весь сжался, как сжимаются вещи
от холода или улитка, попав на новое место. Кожа на руках съежилась, ося-
зание притупилось: поведешь рукой по голове, — как будто волос стало
меньше, возьмешь за бороду, — как будто она и другая, не моя, жиже моей,
хотя она, к сожалению, только и может быть моей, потому что никто другой
не станет носить подобной бороды. Привычные мысли и чувства где-то
остались по ту сторону Кавказа: тяжелы, что ли, они на подъем, что не мог-
ли перевалить через высокий хребет, — не знаю.
... На днях предпринята была первая поездка на высокий Зекарский
перевал. Великому князю нужны эти поездки для горного воздуха: Зекар с
лишком на 2000 футов еще выше Абастумана. Поехали рано утром и взяли
с собой холодный завтрак. Дамы наши все были с нами. Это был печальный
для меня день суда за мои грехи. Ночью накануне во сне я выломил у себя
один из последних передних зубов со страшной болью, от которой проснул-
ся. Сильнее физического страдания было нравственное: я впал в совершен-
ное уныние и хотел отказаться от поездки, но передумал: дома в одиноче-
стве я только бы измучил себя раздумьем, а дела все равно не мог бы
делать; поездка могла рассеять мое горе...
Источник:
Ключевский В.О. Письма. Дневники. Афоризмы и мысли об истории. М-,
1968. С. 404-406.
186
РАЗДЕЛ III. ЛИЧНОСТЬ ИСТОРИКА
§ 3.3. Жизнь и смерть профессора И.Н. Бороздина
Он знал их всех и видел всех почти:
Валерия, Андрея, Константина,
Максимильяна, Осипа, Бориса,
Ивана, Игоря, Сергея, Анну,
Владимира, Марину, Вячеслава
И Александра — небывалый хор,
Четырнадцатизвездное созвездье!
Что за чудесный фейерверк имен!
Какую им победу отмечала история?
Георгий Шен гели
1955 год
О развитии историографии нельзя судить по вершинам. Чтобы были
горы, нужно, как минимум, иметь плоскогорья. Часто вершины вообще не
дают представления об основных тенденциях, традициях, течениях в эво-
люции своей науки. Сотни и тысячи малоизвестных и совсем не извест-
ных в стране историков делают очень важное и нужное дело: наращива-
ют «мышечную массу» исторической науки, разрабатывают архивы, пишут
учебники, читают лекции... Собственно написанные и изданные труды
историков лишь сравнительно небольшая часть мощного научного движе-
ния (вперед, назад, в сторону или даже к краху).
Между тем личности историков каждой эпохи очень своеобразны и
оригинальны. Правда, понимание этого приходит лишь с полным уходом
такой эпохи. Притом собственно личность, допустим, Д. Иловайского или
Н. Новомбергского ничем не хуже, чем личность В. Ключевского. Личнос-
ти историков второго, третьего и четвертого «эшелонов» нашей науки
столь же интересны, специфичны и характерны, сколь личности класси-
ков науки. Да и представления о России своего времени они дают гораз-
до больше.
Обратимся к имени и судьбе одного из таких малоизвестных тружени-
ков науки, чтобы просто понять и оценить сложность жизни историка в
России на сломе эпох. Вдобавок волею судьбы герой этого очерка стал
провинциальным историком. А провинциальных историков в XX веке в
России было уже большинство. Каково же жилось этому большинству?
Конечно, судьба профессора Ильи Николаевича Бороздина не харак-
терна для типа жизни крепких провинциальных домоседов. Но он (и сот-
ни его коллег) стал своеобразным мостом, соединив до- и послереволю-
ционную эпохи в русской науке, образовании и культуре.
187
ВИКТОР БЕРЛИНСКИХ. РЕМЕСЛО ИСТОРИКА В РОССИИ
Родился Илья Бороздин 4 ноября 1883 года в Ярославле в дворянской
семье. Брак родителей оказался неудачным. Муж, промотав приданое
жены, безбожно ей изменял. Мать, Юлия Владимировна, уехала от мужа
с двумя детьми (сыном и дочерью) в Москву и затем 25 лет работала пре-
подавателем в императорском Театральном училище при Малом театре.
Судя по отзывам учеников, она была педагогом от Бога. Дом ее стал не-
большим очагом культуры. Здесь бывали артисты, поэты и писатели, уче-
ные. Так, ученицей гостя дома, замечательного египтолога Б.А. Тураева,
стала сестра Ильи Николаевича, Тамара Николаевна.
Постоянным другом дома был профессор Московского университета,
смотритель Румянцевской библиотеки Николай Ильич Стороженко (1836—
1906). В дальнейшем он стал наставником юного гимназиста и студента,
во многом определил круг его интересов. Стороженко изучал Шекспира
в связи с идеями эпохи Возрождения, историю мировой культуры XVIII —
начала XIX века. В значительной мере он был историком культуры. Эту
линию отчасти развивали в конце XX века С.С. Аверинцев и М.Л. Гаспаров.
Сравнительно-исторический метод исследования Стороженко невольно
передавался и опекаемому им книгочею-гимназисту. Многочисленные
статьи, рецензии, лекции, общественные труды сделали Николая Ильича
очень своеобразным элементом культурной жизни Москвы. Именно он
формировал круг чтения неистового «пожирателя книг».
Желая стать историком, Илья Бороздин в 1901 году поступил в Москов-
ский университет. «Мой интерес гуманиста пробудился очень рано. Исто-
рия была моей первой любовью, — писал он на склоне лет в автобиогра-
фии, — и я остаюсь ей верен. Но история в широком культурном аспекте
всегда для меня была связана с литературой... В. Скотт, В. Гюго, П. Мери-
ме, да и автор “Трех мушкетеров” не только будоражили воображение, но
и активно побуждали к занятиям историей и историей литературы»20.
Страстное книголюбство и книгособирательство стало важной доми-
нантой в жизни Ильи Бороздина. Вроде бы тип характерной судьбы доре-
волюционного ученого: интеллигентная семья, очевидная одаренность,
живая атмосфера культуры в лицах вокруг — все это характерно для це-
лой плеяды ученых XIX — начала XX века. Увы, в советские годы такого
теплого гнезда основная масса историков не имела. Рабоче-крестьянское
происхождение, тип разночинца с его обилием претензий, комплексов и
фобий сильно изменили образ и облик историка вообще.
Наибольшее влияние в университете на Бороздина оказал профес-
сор П.Г. Виноградов. Без сомнения, в конце XIX — начале XX века это был
лучший наставник и педагог для начинающих свой путь в науке истори-
ков. Конечно, слушал Бороздин всех популярных тогда профессоров
(даже необязательных для него К.А. Тимирязева и А.Ф. Кони), В.О. Клю-
чевского, В.И. Герье, М.К. Любавского. Испытал он значительное влия-
ние М.М. Ковалевского и Б.А. Тураева.
188
РАЗДЕЛ III. ЛИЧНОСТЬ ИСТОРИКА
И все же именно Виноградов из слушателя пытался сделать активно-
го исследователя. На своих семинарах он учил студентов работать над
источниками, критически анализировать их, сопоставлять выводы, фор-
мировать понятия. Профессор требовал от студентов знания двух древ-
них и трех новых языков. Не всем это было посильно.
Контакты с Б.А. Тураевым и М.М. Ковалевским были очень полезны для
будущей творческой работы Ильи Бороздина. В 1907 году он окончил Мос-
ковский университет. Его выпускное (кандидатское) сочинение об универ-
ситетах России XIX века было опубликовано двумя статьями в многотомной
«Истории России в XIX веке». Эти статьи, к сожалению, не произвели на меня
впечатления. Отсутствие продуманного плана, системного фактажа и ана-
лиза тенденций в развитии университетского образования не дает права
этим статьям на звание обобщающих. Довольно обычное, посредственное
сочинение. Правда, привлекают хороший слог и гладкая речь автора.
После университета Бороздин какое-то время преподавал историю
в гимназии, взяв за основу «Краткое пособие по русской истории» Клю-
чевского, а затем перешел на литературную работу. Это было ему по
душе. Он вращается в кругу московской творческой и научной интеллиген-
ции: С.Н. Трубецкой, В. Брюсов и особенно знакомые с детства А. Белый,
С. Соловьев, редакции журналов «Весы» и «Вестник Европы», газета
«Русские ведомости». Завзятый театрал, он посещает едва ли не все
премьеры. Скоро обнаружились и научно-организаторские способнос-
ти Ильи Николаевича. Помимо историко-литературных обзоров новей-
ших книг в журналах Бороздин активно сотрудничает с Московским ар-
хеологическим обществом. Расширяется его увлечение археологией. Он
участвует в работе очередного XV археологического съезда в Новгоро-
де (1908 год), читает доклады на заседаниях общества. В 1912 году он
был командирован обществом на III Международный археологический
съезд в Риме, где выступил с докладом о достижениях русских археоло-
гов. Вероятно, в это время складываются дружеские отношения с изве-
стным археологом-античником Б.В. Фармаковским. (В 1918 году они
издали совместную книгу.) В 1913 году он стал секретарем Император-
ского Московского археологического общества. Работал он под прямым
руководством председателя Общества — графини П.С. Уваровой. Прас-
ковья Сергеевна (урожденная Щербатова) — человек-эпоха в развитии
археологии России. С 1884 до 1918 года (своей эмиграции) она успеш-
но твердой рукой вела дела Общества. Судя по всему, она разглядела
научно-организаторский дар в молодом историке. Бороздин принял ак-
тивное участие в подготовке 50-летнего юбилея Общества (созданного
в 1864 году) и в работе над юбилейными изданиями21. Это большой и
очень полезный обобщающий труд Ильи Николаевича, созданный на
основе архива МАО. Еще более интересной нам сегодня редакторской
189
ВИКТОР БЕРЛИНСКИХ. РЕМЕСЛО ИСТОРИКА В РОССИИ
работой Бороздина стал биографический словарь русских археологов —
членов МАО22. Влияние Уваровой, стиль ее работы сильно подействова-
ли на личность Бороздина.
В 1913 году Бороздин по заданию МАО и для обследования древнос-
тей посетил Крым. Участвовал он также в ряде научных конференций в
странах Западной Европы. Илья Николаевич сформировался как интеллек-
туал-историк, организатор и координатор научной работы. Это — не ка-
бинетный ученый типа Соловьева или Ключевского. Интерес его к исто-
риографии проявился в замысле книги по истории русской археологии
(1917 год), многочисленным статьям по проблемам всеобщей истории.
Контакты с М.К. Любавским, Б.А. Тураевым, М.М. Ковалевским, Е.В. Тар-
ле, ГВ. Плехановым оттачивали научную культуру Бороздина. Рецензии на
их книги, совместные проекты (например, книга для чтения в гимнази-
ях, написанная с Б.А. Тураевым, — «Древний мир. Восток»), живое обще-
ние — все это сделало больше для становления Бороздина-ученого, чем
университет. Темперамент общественного деятеля в науке в этом случае
оказался полезен.
Но грянул 1917 год. Февральскую революцию Илья Николаевич при-
нял. К Октябрьской отнесся настороженно. Близкий по духу археолог
Б.Ф. Фармаковский писал ему из Петрограда 23 ноября 1917 года: «Где те-
перь Россия? Где наша цивилизация? И за какую цивилизацию мы стараем-
ся? ... Логика вещей неумолима. Мы идем, куда идти должны. Еще будут у
нас и культура, и богатства, и все блага, хотя мы лично, вероятно, до этого
не доживем. Скорбь у нас великая, но надо помнить Евангельское слово:
“Мужайтесь, ибо я победил мир!” я в это верю и потому пока не унываю»23.
Часть интеллигенции после Октября 1917 года выступила с идеей бой-
кота новой власти, часть заняла настороженно-выжидательную позицию,
а часть сразу пошла на сотрудничество с большевиками.
Бороздин примкнул к последним. Немалую роль в этом сыграл его
обширнейший круг знакомств. Кстати, графиня Уварова Октябрьскую ре-
волюцию не приняла и, взяв горсть русской земли, уехала в Югославию.
Она приглашала впоследствии Бороздина в Югославию, обещая помочь
с работой в университете. Но полный сил сложившийся 34-летний исто-
рик решил остаться в России. Видимо, полезную роль в начале его со-
ветской карьеры сыграло доброе знакомство с В.М. Фриче, учеником и
магистрантом Н.И. Стороженко. (Последний же был когда-то опекуном
маленького Бороздина.) Фриче привлек в конце 1917 года Бороздина в
Комиссию по охране памятников, созданную при Московском совете ра-
бочих депутатов. Требовалось обследовать разрушения в Кремле, а так-
же решать судьбу музеев, архивов и огромного количества других ценно-
стей, переданных в ее ведение. После переезда советского правительства
в Москву Комиссия прекратила свое существование.
190
РАЗДЕЛ III. ЛИЧНОСТЬ ИСТОРИКА
Но Илья Николаевич уже доказал свою полезность как эксперт и знаток
и перешел на работу в Наркомпрос, а затем в 1919 году стал заведующим
отделом в издательстве ВЦИК (позднее Госиздат). В 1920—1922 годах
он — профессор Военно-хозяйственной академии, в 1922—1923 годах —
профессор Института востоковедения. Главный его взлет в 1920-е годы
(наиболее плодотворное время жизни) — заведование историко-этноло-
гическим отделом Всероссийской научной ассоциации востоковедения.
Созданная по декрету ВЦИКа от 12 января 1921 года ассоциация должна
была объединить все существующие в России востоковедческие обще-
ства, научные силы, архивы, музеи, библиотеки. Бороздин попал в важное
русло советской внутренней и внешней политики, оказался на виду у
власть имущих. При политическом курсе на мировую революцию Востоку
назначалась важная роль. Отделов, кстати, в ассоциации было всего два.
Устанавливались связи с востоковедами Кавказа и Средней Азии, пригла-
шались к сотрудничеству ученые из Китая, Индии, Турции, Японии, изда-
вался журнал «Новый Восток».
Как вся основная научно-историческая работа в России 1920-х годов,
статьи и труды ученых носили в основном популяризаторский и обобща-
ющий характер, выполнялись чаще всего в социологическом аспекте.
История, культура, археология, этнография, литература тюркских на-
родов и народов Северного Кавказа стали главным объектом внимания
историко-этнологического отдела журнала (заведующий отделом —
И.Н. Бороздин).
Контакты со всеми русскими учеными-востоковедами (В.В. Бартоль-
дом, И.А. Орбели, Ф.И. Успенским, С.Ф. Ольденбургом) и сохранившая-
ся переписка, например, с Н.И. Вавиловым, совершившим тогда экспеди-
цию в Афганистан, показывают, что Бороздин очень широко понимал свои
задачи как организатора науки. Он активно участвует с докладами на раз-
ного рода тюркологических, востоковедческих, краеведческих съездах и
конференциях. С 1922 по 1929 год он был заместителем председателя
московской секции ГАИМКА, членом правления Музея восточных культур,
ВОКСа и многое другое. С 1918 по 1935 год (до ареста) им опубликовано
более 150 статей и других работ, в основном инструктивного и научно-
популярного характера.
Волна просветительской деятельности в разбуженной России несла
его, как и множество русских историков той эпохи, к качественно ново-
му читателю. Шведский путешественник Свен Гедин в своей книге «Из
Пекина в Москву» дал такое ироничное описание Бороздина, участво-
вавшего во встрече Гедина с Г. Чичериным и М. Павловичем (старым
большевиком — руководителем Ассоциации востоковедения): «К какой
партии принадлежал профессор Бороздин, мне неизвестно. Это был тип
западноевропейского культурного человека при воротничке и галстуке
191
ВИКТОР БЕРЛИНСКИХ. РЕМЕСЛО ИСТОРИКА В РОССИИ
по последней моде. Он казался настолько погруженным в свою науку,
древнюю историю и археологию Востока, что не имел много времени для
политических раздумий. Он был добрым другом шведского историка ан-
тичности доктора Арне и восторженным почитателем Оскара Монтели-
уса, знаменитого шведского историка первобытного общества, умерше-
го в 1921 году»24.
В 1927 году состоялось открытие Музея восточных культур, в органи-
зации которого Бороздин принял активное участие. 1920-е годы — вре-
мя в культуре фантасмагорическое. Дух Москвы хорошо передают ранние
рассказы и повести М. Булгакова. Самые смелые научные прожекты вне-
запно реализовывались, так же внезапно рушились. Зыбкость и непонят-
ность самой культурной политики советской власти порождала иллюзии.
Об ученых, сотрудничавших с большевиками в 1920-е годы (прежде
всего о С.Ф. Платонове и С.Ф. Ольденбурге), жена академика-эмигранта
М.И. Ростовцева метко сказала, суммируя противоречивые известия из
России: «Одни говорят — спасают, другие — предают».
По воспоминаниям Ильи Николаевича, летом 1918 года он в Петрог-
раде встречался с А.А. Блоком. Они бродили белой ночью по городу и
рассуждали об эмиграции. Блок сказал: «Россия — мать. Нельзя покинуть
мать, если даже она заболела дурной болезнью»25.
Широкие контакты в литературной среде (Бороздин даже был принят
в 1919 году в Союз поэтов); добрые отношения с В. Брюсовым, М. Воло-
шиным, В. Маяковским, В. Каменским, любовь к стихам Есенина, рецен-
зии на книги писателей-современников — все это позволяло Бороздину
быть в гуще литературной жизни того времени. Хорошо организованный,
работоспособный, читавший на нескольких иностранных языках, он хоро-
шо справлялся со своей работой, не пропускал премьер в театрах. Это
была светская жизнь книгочея в условиях 1920-х годов. Не имея своей
семьи, Бороздин жил с семьей своей сестры Тамары Николаевны Козьми-
ной. Муж ее, Борис Павлович Козьмин, — известный ученый, патриарх
народнической тематики в России. В 1922—1935 годах он работал в Об-
ществе политкаторжан и ссыльнопоселенцев, руководил журналом обще-
ства «Каторга и ссылка». В 1930-е годы он редактировал собрания сочи-
нений Н.Г. Чернышевского, А.И. Герцена, Н.А. Добролюбова, с 1946 по
1954 год был директором Гослитмузея.
Очень тесные и очень дружеские отношения в этой семье позволили
затем Бороздину выжить в лагерях.
С 1924 года Бороздин ежегодно участвует в археологических раскопках
в Крыму, Татарии, Ингушетии. Полевой археологии он учился у своего друга
Б.Ф. Фармаковского, раскопками которого он был просто потрясен. Завязы-
вались добрые отношения сучеными, писателями, некоторыми партийными
лидерами Крыма, Татарии, Туркмении.
192
РАЗДЕЛ III. ЛИЧНОСТЬ ИСТОРИКА
В декабре 1928 года в ГАИМКе широко был отпразднован 45-летний
юбилей Бороздина и 25-летие его научной деятельности. Музеи, инсти-
туты, научные общества прислали свои поздравления. Телеграммы от
академиков Н. Марра, В. Бартольда, Н. Вавилова, ЦИКа Азербайджана,
подарок Крымсовнаркома — все это свидетельствовало об официальном
положении юбиляра как функционера новой советской науки. Но выступ-
ления старых знакомых и друзей-интеллигентов подчеркивали его родство
с культурой и наукой дореволюционной России. Профессор Д.Н. Егоров,
проводивший заседание, тепло вспоминал дом и маму юбиляра, артист
Малого театра и друг В.Ф. Лебедев поздравлял от имени всего театра.
Но вскоре ситуация в исторической науке кардинально изменилась.
Дело академика С.Ф. Платонова и репрессии ОГПУ против сотен исто-
риков и краеведов России привели к травле со стороны Комакадемии
М.Н. Покровского (официального тогда лидера исторической науки) мно-
жества историков-немарксистов. Дружеские и деловые отношения со
старыми университетскими наставниками — М.К. Любавским (глубоко ува-
жаемым Бороздиным), Д.Н. Егоровым, более молодыми коллегами-истори-
ками — легко могли стать основой для ареста. Все рухнуло.
Закрыты были Ассоциация востоковедения и журнал «Новый Восток».
Бороздин перешел на работу в ВОКС. Ф.Н. Петров, руководитель БОКСА,
поручился за него. «Считаю т. Бороздина полезным и всецело стоящим на
советской платформе научным работником», — писал он в отзыве о науч-
ных работах своего подчиненного. И все же в 1933 году Бороздин полнос-
тью перешел на педагогическую работу — стал профессором и заведующим
кафедрой древней истории Московского государственного педагогического
института. Именно тогда он начал писать учебник древней истории для
школ. Видимо, в это время ему присвоено ученое звание профессора.
Кстати, ни магистерской (кандидатской), ни докторской диссертаций он
никогда не защищал. Но по совокупности трудов, благодаря своей блес-
тящей эрудиции, многообразию знаний в исторической науке, конечно,
был настоящим профессором-интеллектуалом и книжником, мыслящим в
науке широко и масштабно.
В 1934 году Бороздина приняли в Союз советских писателей, а в ян-
варе 1935 года первый вариант его учебника был готов. Но в феврале
1935 года он был арестован НКВД и провел в заключении 7 месяцев. Ему
предъявлялись нелепые обвинения: о непринятии яфетической теории
Марра (Бороздин же был верный маррист), борьбе против нового алфави-
та в Татарии и на Востоке, в пантюркизме и национализме. Ни декан факуль-
тета, ни друзья, ни А.В. Арциховский, вызванный свидетелем, не дали по-
рочащих Бороздина показаний. Зато их легко дали два других историка —
А.С. Башкиров и В.Н. Чепелев. Первый на суде заявил, что Бороздин «не был
доволен советской системой, был националистом, как и раньше, придер-
193
ВИКТОР БЕРЛИНСКИХ. РЕМЕСЛО ИСТОРИКА В РОССИИ
живался расовой теории». Второй, вызванный в качестве эксперта, объявил
что книга под редакцией Бороздина «Художественная культура Советского
Востока» (М., 1931) пронизана системой расовой теории и ему хорошо из-
вестно об антисоветизме Бороздина.
Все это было абсолютно голословно и совершенно фантастично. На
суде дело развалилось. Но уже после суда органом внесудебной распра-
вы — Особым совещанием НКВД — 14 сентября 1935 года он был осуж-
ден на три года ссылки в Алма-Ату, где стал работать в Казахском педин-
ституте. Жил он очень уединенно и замкнуто, писал свой учебник древней
истории; но волна Большого террора 1936—1938 годов накрыла и его.
В ноябре 1937 года он был вновь арестован НКВД по обвинению в ан-
тисоветской агитации. В справке на арест значилось, что Бороздин буд-
то бы говорил: «Следователей, зарабатывающих себе ромбы на дутых
делах, необходимо отправлять на Дальний Восток, где они могли бы
действительно пригодиться как человеческий материал»26.
Ему приписывали высказывания о необходимости демократизма, воз-
мущение по поводу пассивности М.Н. Тухачевского и других, которые мог-
ли бы устранить нежелательных членов правительства, а не подставлять
головы под топор. Кипучий общественный темперамент Бороздина вряд ли
мирился с его полной изоляцией, но осмотрительным он стал уже давно. Так
что фантазии доносчиков вряд ли имели почву. Все обвинения Бороздин
начисто отрицал. Его соратник по судьбе, профессор-античник А.А. Заха-
ров (известны его книги «Гомер», «Эгейский мир»), также высланный из
Москвы и арестованный, доведенный до отчаяния, на следствии заявил
следователю, что признает справедливым лишь строй гомеровской Греции.
И по постановлению тройки УНКВД от 1 декабря 1937 года и на основании
показаний свидетеля Э.И Питкевича-Пильца был расстрелян.
Бороздин же, не признававший вздорных обвинений, 5 декабря 1937 года
был отправлен по этапу в лагеря Дальнего Востока с выпиской особой трой-
ки УНКВД по Алма-Атинской области об осуждении к 10 годам ИТЛ27.
Даже просто выжить в лагерях ГУЛАГа того времени было крайне слож-
но. Людей не жалели, и они гибли многими тысячами. Пожилой профес-
сор, не приспособленный к тяжелому физическому труду, довольно быс-
тро стал инвалидом-доходягой и попал в 1-й сангородок Буржелдорлага.
Твердый характер, сильная воля, регулярные продуктовые посылки от
сестры, не бросившей брата, а продолжавшей хлопотать о его освобож-
дении, помогли ему выжить. Он трудился землекопом, истопником, лесо-
рубом, но не терял веры в себя.
Характерно, что даже на волне слабой бериевской «оттепели» 1939 года
он освобожден не был. Хотя тысячи других не признавших свою вину ин-
теллигентов получили тогда свободу. Вероятно, кто-то из власть имущих
все же был заинтересован, чтобы Бороздин оставался в лагере. Умевший
194
РАЗДЕЛ III. ЛИЧНОСТЬ ИСТОРИКА
писать прошения о помиловании, профессор и в лагере стал пользо-
ваться уважением зэков. Редкие книги из посылок сестры (Д. Пристли,
С. Маршак) перечитывались им многократно.
Блатные и тогда высоко ценили «искусство тискать роман» — умение
вечерами и ночами пересказывать какие-то художественные книги. Воз-
можно, это тоже помогло выжить опальному профессору — превосходно-
му рассказчику.
Став «официальным инвалидом», избавившись от общих работ, Илья
Николаевич заведовал избой-читальней и организовал драматический
кружок. С началом войны Бороздин многократно писал заявления такого
типа: «Я — старик, актированный инвалид, но если я не могу владеть ог-
нестрельным оружием, то я владею оружием печатного слова, владею
пером ученого и писателя. Я прошу дать мне возможность все мои зна-
ния ученого специалиста и весь мой опыт литератора отдать на активное
служение Родине, фронту».
Все заявления оставались без ответа. Патриотизм среди политзак-
люченных был широко распространен. Реально помог умиравшему от
дистрофии в лагере ученому благоволивший к нему начальник лагпунк-
та Д.Я. Чмуль. В ту пору тысячи обессилевших заключенных были неспо-
собны работать. Чтобы они не умирали в лагере и даром не ели хлеб пе-
ред смертью, их по директиве НКВД, НКЮ и Прокуратуры СССР от 23
октября 1942 года досрочно освобождали (лишь актированных инвалидов)
и отправляли в ссылку в Среднюю Азию, ряд других дальних регионов —
без права жить в областных и столичных городах. Значительная часть та-
ких освобожденных вскоре умирали. 4 февраля 1943 года Бороздин был
на таких условиях освобожден и получил предписание ехать на жительство
в Кызыл-Арват — маленький райцентр Туркмении. На его счастье, в Аш-
хабаде в это время находилась семья его сестры. Они приютили, обогре-
ли и подлечили Илью Николаевича. Историки-академики, бывшие тогда в
Ташкенте и Ашхабаде, — В.И. Пичета, Ю.В. Готье, Н.П. Грацианский —
писали письма-рекомендации властям Туркмении с просьбой использовать
знания этого ученого на работе в вузах. Хорошо относившийся к Борозди-
ну партийный лидер Туркмении Ш. Батыров решил вопрос в его пользу, и
27 мая 1943 года Бороздин был назначен заведующим кафедрой всеоб-
щей истории Ашхабадского госпединститута. Впоследствии Батыров даже
обращался с ходатайством к Л.П. Берии о реабилитации Бороздина, но
получил отказ. Специальная отметка в паспорте («каинова печать») зап-
рещала Илье Николаевичу жить в больших городах и Москве, так что суще-
ствование его почти до смерти оставалось неполноправным и унизитель-
ным. Строгий и придирчивый характер профессора от этого не улучшился.
В Ашхабаде он активно читал лекции (и даже спецкурс по средневеко-
вой культуре), много выступал с антифашистскими статьями, сотрудничал
195
ВИКТОР БЕРЛИНСКИХ. РЕМЕСЛО ИСТОРИКА В РОССИИ
в ВПШ, жадно читал все книжные новинки, вновь обрастая библиотекой,
посещал концерты и спектакли. К счастью, его личный архив и большая
библиотека в Москве сохранились, так как находились в квартире сестры.
Бороздин рвался в Москву и после войны смог туда ездить в командиров-
ки. Но там приходилось прятаться от участкового милиционера, менять
квартиру, что угнетало.
В 1947 году из-за неподходящего климата Бороздин решил переехать
на работу в какой-либо вуз средней полосы. Пришло множество отказов
(из-за ограничений в правах). Но в 1948 году благодаря хлопотам сестры
и Б.П. Козьмина кто-то влиятельный вступился на самом верху за опаль-
ного профессора. По одной из версий (малодостоверной) — С.А. Гелунс-
кий, заместитель А.Я. Вышинского, уговорил последнего напомнить о
Бороздине Сталину. Тот лично знал в 1920-е годы сановного востоковеда
и, выслушав Вышинского, спросил: «А он еще жив?» Затем подумал и ска-
зал: «Реабилитировать рано, а разрешить приехать ближе к Москве мож-
но». Тогда-то Бороздин и был избран заведующим кафедрой всеобщей
истории Воронежского университета.
В 1948 году, незадолго до отъезда из Ашхабада, Бороздин с молодой
женой (он женился в 1946 году на студентке Полине Дашковой) пережил
страшное землетрясение в Ашхабаде. Погибло множество жителей города.
Лишь в январе 1949 года, наладив работу кафедры, он уехал в Воро-
неж. Переезд продлил его жизнь еще на 10 лет. И для Воронежа он оста-
вался слишком «крупной рыбой». Так, в редакции местного журнала, куда
он предложил очерк «Встречи с Плехановым», просто не поверили в факт
его знакомства с известным марксистом. Интеллектуально и культурно
научные выходцы из начала XX века в провинции все же были рыбами на
берегу. Существенное падение уровня гуманитарных наук, «пролетариза-
ция» преподавательского и студенческого состава вузов, мощный идео-
логический диктат сильно снизили уровень университетской жизни и сам
статус университета. В повседневной жизни все наладилось неплохо: ста-
рого профессора обеспечили квартирой, прикрепили к обкомовской поли-
клинике, разрешили аспирантуру. Ставки людей со степенями и учеными
званиями тогда позволяли вести безбедное существование. Профессура и
в сталинские, и в 1960-е годы оставалась сравнительно хорошо матери-
ально обеспеченной частью советского общества. Хватало и на дорогие
для других слоев населения продукты, и на отдых, и на жизнь культурного
человека: красивую одежду, театр, книги, концерты. Традицию эту, безус-
ловно, заложил еще Сталин в середине 1930-х годов.
Между тем конец 1940-х годов — это мощная волна арестов «повтор-
ников» по всей стране. Людей, уже отбывших в 1930—1940-е годы лагер-
ный срок, арестовывали второй раз и давали новый срок ни за что — ста-
линская «презумпция виновности». Возраст людей помехой не являлся.
196
РАЗДЕЛ III. ЛИЧНОСТЬ ИСТОРИКА
67-летнего профессора МГУ А.И. Некрасова, старого знакомого Борозди-
на, получившего 10 лет срока в 1937 году и освободившегося из Ворку-
ты, арестовали в 1949 году в Подмосковье (в Москве он права жить не
имел). В камере впавший в тяжелую депрессию искусствовед приходил в
себя, лишь рассказывая сокамерникам историю искусства. «Он рассказы-
вал так, словно жил в том далеком времени», — писал очевидец.
Догляд (негласный надзор) над Бороздиным, безусловно, существо-
вал, и на его заявления о снятии судимости приходил отказ. Но повтор-
ный арест обошел его стороной. В 1950-е годы в Воронеже он стал свое-
образным эталоном «настоящего профессора», какого местные студенты
рисовали в своем воображении по фильмам и книгам. Тогда студент, а
впоследствии доцент В.М. Тупикин так описывает лекцию Ильи Николае-
вича: «С подчеркнутым вниманием и лукавинкой в глазах осмотрел нас, и...
началось бороздинское священнодействие. Уже первые его слова откры-
ли перед нами не лектора, а явление. В лекциях он открывал нам каждый
раз и самого себя — неординарного, необычно духовно богатого и интел-
лигентного в самом чистом значении этого слова. И никогда ни тени на-
рочитости, ни передержки вкуса — в лекции, как и в жизни. Главное в его
лекциях — проблемность содержания. Они были рассчитаны на мысляще-
го студента. Это доверие у студента вызывало ответную реакцию — мы
искали и находили вместе с ним. Он приучал нас к исследовательской
работе, к радости творчества».
Думается, все же профессор и студенты были глубинно чужды друг
другу. Он не понимал их, они — его. Это — люди не просто разных поко-
лений, а разных миров. Бороздин заложил на своей кафедре основы
изучения славяноведения и историографии. Пять его аспирантов успеш-
но защитили кандидатские диссертации по славяноведению. Сам он
опубликовал свои статьи в московской печати. Сохранившаяся в лич-
ном архиве ученого переписка за разные годы говорит о его контактах
с В.И. Пичетой (1878—1947), Н.П. Грацианским (1886—1945), Н.С. Дер-
жавиным, Ю.В. Готье; С.А. Никитин и М.А. Алпатов неоднократно приез-
жали в Воронеж к Бороздину на научные конференции и оппонировать
диссертации аспирантов.
В 1953 году университет, пусть и нешироко (в рамках совета факуль-
тета), отметил 70-летие опального профессора. Во время похорон Стали-
на, слушая дома объявление о минуте молчания, Бороздин не встал. И
лишь к концу траурной минуты приподнялся, встав рядом с плачущей же-
ной. «Страница истории перевернулась», — сказал он. В августе 1955 года
профессор получил извещение о реабилитации. Его дела 1935 и 1937 го-
дов были закрыты «из-за отсутствия состава преступления».
Но обида за тяжкие страдания всколыхнулась и еще долго мучила
его. Работа над курсом лекций по историографии всеобщей истории
197
ВИКТОР БЕРЛИНСКИХ. РЕМЕСЛО ИСТОРИКА В РОССИИ
(главной и незаконченной научной работой 1950-х годов) помогла вый-
ти из депрессии.
Восстановление в Союзе писателей СССР (по секции критики) позво-
ляло посещать писательские Дома творчества в Переделкине и Малеев-
ке. Восстановились связи и дружеские беседы с К.И. Чуковским, Б.Л. Па-
стернаком, Г.П. Штормом. Появились новые знакомые: С.Я. Маршак,
С.Н. Голубов, М.С. Петровых и другие. Сотни занимательных историй по-
мнил из прошлого русской культуры Илья Бороздин. Но даже с Г. Сереб-
ряковой, Н. Колчиным (писателями, побывавшими в ГУЛАГе) он никогда не
касался своей лагерной жизни.
Полина Андреевна, жена Ильи Николаевича, запомнила двухчасовую
беседу с Борисом Пастернаком в 1959 году. Поэт говорил о невыноси-
мой обстановке, сложившейся вокруг него, что он никогда не откажется
ни от единой строчки романа. «Я так богат, что мог бы купить весь Гос-
литиздат. Но вы понимаете, что я ни одного рубля не возьму из-за гра-
ницы. А из страны уехать не могу». Вспоминая позднего Маяковского
(которого оба хорошо знали и любили), Пастернак сказал: «Мне он те-
перь напоминает провинциала, который, навсегда усвоив какие-то идеи,
приехал в столицу и не понимает, что этими идеями столица давно уже
не живет».
Возможно, Илья Николаевич в этот момент вспомнил открытку от Ма-
яковского, где тот своей характерной ступенью записал его адрес:
Сивцев Вражек,
Дом девять,
Квартира один,
Илья
Николаевич
Бороздин.
О повседневном распорядке жизни И.Н. Бороздина жена ученого в
соответствии с моими вопросами вспоминала так. Обедали в доме в 5
часов. Затем, примерно с 7 до 11 часов, профессор спал. С 11 до часа
был прием посетителей-историков. С часу ночи и до 5—6 утра Илья Ни-
колаевич занимался: читал, писал, обдумывал свои статьи и лекции.
Затем он вновь ложился спать и спал до 10—11 часов дня. Затем завт-
рак и работа на кафедре в университете.
Ночью на круглом столе всегда стоял термос с чаем, бутерброды и
конфеты. Утром — кофе и легкий завтрак непременно с сыром (советским
или швейцарским). Конспекты лекций Илья Николаевич готовил накануне.
Читал лекции сидя. Трудные имена и даты староста по его просьбе писал
на доске. Поначалу его лекции слушать было трудно, затем студенты при-
198
РАЗДЕЛ IIL ЛИЧНОСТЬ ИСТОРИКА
выкали к необычной манере чтения. Слушали и записывали лекции вни-
мательно, поскольку по ним было удобно готовиться к экзамену. Экзаме-
на очень боялись, но ценили Бороздина за неумолимую справедливость.
С аспирантами Илья Николаевич работал много, как правило у себя дома.
Был строг и мог распечь очень сильно. Впоследствии кое-кто из них под-
нимал тост за «палку учителя». Последний никогда не подсказывал, но
наводил учеников на важные мысли и выводы. Аспиранты были в доме
«своими» людьми. Примером для Бороздина был стиль работы с ученика-
ми П.Г. Виноградова. Хотя, судя по рассказам, существенное влияние на
него также оказали М.К. Любавский и В.И. Герье.
У Ильи Николаевича был сложный характер, жене с ним было непрос-
то. Следовало твердо усвоить, что можно, а что нельзя делать. Вдобавок
опыта семейной жизни до 62 лет у Бороздина не было. Живя до ареста в
семье сестры, все связи с женщинами он имел на стороне. Часто это был
лишь совместный отдых и поездка куда-то. Но поскольку он молодую жену
воспринимал как ученицу, а педагогом был хорошим, то многие пробле-
мы разрешались.
В молодости любил одеваться «с форсом», но и позже любая одежда
сидела на нем элегантно. В старости ходил, опираясь на трость, но также
выглядел стильно. Дома любил теплую пижаму, которая ему очень шла.
Летом носил китель из кремовой чесучи. Для торжественных случаев имел
черный костюм и красивые галстуки. Зимой носил черное пальто и кара-
кулевую шапку пирожком. Думается, что в своем бытовом и парадном
поведении он с молодости многое воспринял от актеров Малого театра,
где был своим человеком.
Любил дорогое вино и дорогие конфеты, но пил мало. Одно время
после лагеря усиленно лечился водкой с красным перцем. Никогда не
вставал из-за стола раньше женщин. Просил извинения, если это случа-
лось. В Воронеже в семье уже была домработница.
Все солидное по тем временам жалованье тратилось на жизнь. Сбе-
режений не было. Из Москвы к столу присылали даже рябчиков и перепе-
лок. Остальные деликатесы тогда в воронежских магазинах были. Народ
после войны в целом жил тогда очень бедно.
Были и свои чудачества, столь характерные для профессоров. Напри-
мер, терпеть не мог зеленого цвета. Жене и аспирантам запрещал носить
модные тогда зеленые шляпы. Не любил тратить деньги на одежду. Верил
в плохие приметы: рассыпанную соль, разбитое зеркало... Был вспыльчив,
но отходчив. Спасало чувство юмора, которым был щедро наделен.
Высоко ценил русскую поэзию. Любимый поэт — А. Блок, компози-
тор — С. Рахманинов. Отношение к Сталину — сложное. Он не любил его
как человека. Но поскольку сам был государственником, то многое про-
стил ему за победу в войне.
199
ВИКТОР БЕРЛИНСКИХ. РЕМЕСЛО ИСТОРИКА В РОССИИ
Совершенно замечательная часть наследия И.Н. Бороздина — его со-
брание книг с автографами поэтов, писателей, историков. Автографы
пред- и послереволюционной поры — настоящее сокровище. «Снежная
маска» Александра Блока, подаренная в 1907 году, книги с автографами
Бороздину В.Я. Брюсова, А. Белого, К. Бальмонта, М. Волошина, С. Есени-
на, Ю. Балтрушайтиса, В. Иванова, А. Мариенгофа, Б. Садовского, С. Со-
ловьева, Г. Шенгели — все это памятник той щедрой творческой среды, в
которой создавалась личность Бороздина в 1900—1920-е годы.
Не менее интересен и перечень книг, оттисков статей с автографами
замечательных российских ученых 1900—1920-х и 1950-х годов. Часто это
свидетельство каких-то случайных встреч, конференций, но иногда и про-
явление отношений наставничества, партнерства в науке, личной друж-
бы. Автографы Д.Н. Анучина, Д.И. Багалея, В.К. Бартольда, В.Н. Бенеше-
вича, В.В. Богданова, В.Н. Бочкарева, В.П. Бузескула, С.Б. Веселовского,
П.Г. Виноградова, В.И. Герье, В.А. Городцова, Ю.В. Готье, Н.П. Грацианско-
го, Н.К. Гудзия, В.С. Иконникова, А.П. Каждана, Н.И. Кареева, Л.П. Кар-
савина, М.М. Ковалевского, Н.П. Лихачева, М.К. Любавского, Н.Я. Мар-
ра, М.В. Никольского, Н.Я. Новомбергского, Н.П. Павлова-Силованского,
Э.П. Петри, В.И. Пичеты и С.Ф. Платонова, сразу четверых историков По-
кровских (в том числе и оттиск статьи 1903 года от М.Н. Покровского),
И.И. Полоснина, Б.Ф. Поршнова, С.Ф. Рождественского, М.И. Ростовце-
ва, Л.М. Соловьева, А.А. Сидорова, С.Д. Сказкина, четверых Смирновых,
Н.И. Стороженко, В.В. Струве, Е.В. Тарле, С.А. Теплоухова, Б.А. Тураева,
Б.В. Фармаковского, Н.Н. Фирсова, В.Н. Харузиной, М.Г Худякова, С.Н. Чер-
нова, А.С. Шофмана и многих других. Из тысячи автографов библиотеки Бо-
роздина основная масса — оттиски статей русских историков 1900-1920-
х годов. В это время Илья Николаевич работал в ключевых оргцентрах
исторической науки (МАО, Ассоциация востоковедения) и знал всю науч-
ную историческую элиту России. На втором месте в этом собрании стоят
книги и статьи русских поэтов, писателей, литературоведов. Эпоха 1910—
1920-х годов. На третьем — статьи и книги историков и писателей конца
1940—1950-х годов.
Надписи обычны: такому-то с уважением от автора. Но есть совер-
шенно замечательные автографы. М.К. Любавский подарил нашему ге-
рою шесть своих книг и статей, причем на книге «Лекции по древней
истории до конца XVI века» (М., 1915) шутливо написал: «И.Н. Борозди-
ну, виновнику появления в свете сего несовершенного труда, от автора
как вечный укор. 23.1. 1915 г.» М. Волошин на книге своих «Стихотворе-
ний» 1910 года сочинил историку такую надпись: «Тревожа древний сон
могил, я подымал киркою плиты...» (24 апреля 1911 г). Он намекал здесь
на увлечение Бороздина археологией. Сергей Есенин 7 марта 1921 года
написал Илье Николаевичу на книге «Трерядница»: «Не было бы Есени-
200
РАЗДЕЛ HL ЛИЧНОСТЬ ИСТОРИКА
на, не было бы и имажинизма. Гонители хотят съесть имажинизм, но
разве можно вобрать меня в рот?»
Наиболее ценные автографы хранились профессором на склоне дней
в тайничке его письменного стола. По отзыву библиофила О.Г. Ласунско-
го, Бороздин был в конце своих дней высоким худощавым человеком с
крупными, но правильными чертами лица. Седые усы и бородка клиныш-
ком аккуратно подстрижены. Жесткие брови, очки, сутулая спина книжни-
ка: «он казался мне (студенту) в окружении книг добрым волшебником,
пришедшим из какой-то давно читанной сказки».
Кабинет Ильи Николаевича книги заполняли полностью. На столе ха-
отично лежали стопки книг, связки газет, папки. Но хозяин легко ориенти-
ровался в этом беспорядке. На старинных фотографиях, висевших в рам-
ках на стене, преобладали почтенные старцы в профессорских сюртуках.
Ушедшая безвозвратно эпоха.
Выписывая множество научно-исторических и литературных журналов
(а также журнал «Театр» как тонкий знаток этого искусства), ежедневни-
ков, газетной периодики, Бороздин все это успевал прочесть или про-
смотреть, оценить и использовать в своей работе. Регулярно совершались
походы с крепким аспирантом в книжный магазин, где знакомая заведу-
ющая («дорогая моя женщина» — по выражению И.Н.) предоставляла ему
право выбора книжных новинок. Читал он и достигнутую в Воронеже пе-
риодику на иностранных языках. Кое-что университет стал выписывать по
его заявке.
Следует признать, что пассивный талант историка — умение понять и
тонко оценить, объяснить прочитанное — сильно превалировал в Илье
Николаевиче над активным творческим даром — умением создавать соб-
ственные книги. Из более 400 учтенных его научных, популярных, литера-
турных и критических книг, статей, заметок сегодня нам наиболее полез-
ны книги, созданные на посту секретаря московского археологического
общества под руководством П.С. Уваровой в 1913—1916 годах.
Тип историка-интеллектуала, организатора науки, любителя литерату-
ры и искусства, а также широкого гуманитария, к сожалению, полностью
исчез в нашей историографии уже во второй половине XX века. Эпоха
индивидуальностей в науке закончилась. Наступило время массовых на-
учных работников.
4 ноября 1958 года университет провел 75-летний юбилей Ильи Нико-
лаевича. Пришли поздравления от востоковеда Н.И. Конрада, археолога
Н.ф. Калинина, писателей Л. Леонова, Н. Тихонова, К. Федина, актеров
Е.Д. Турчаниновой и многих других ученых, литераторов, деятелей куль-
туры. На юбилее Илья Николаевич в первую очередь вспомнил своих учи-
телей — И.Н. Стороженко, П.Г. Виноградова, свою мать, сформировавшую
его как человека, и других учителей и коллег. Незадолго до смерти Бороз-
201
ВИКТОР БЕРЛИНСКИХ. РЕМЕСЛО ИСТОРИКА В РОССИИ
дин задал сакраментальный вопрос: «А будут ли меня помнить мои учени-
ки так, как я помню своих учителей?» Однозначного ответа у него не было.
Шла совсем другая эпоха. Тогда он устроил встречу со студентами, где
рассказал о Московском университете 1900-х годов, своих встречах с по-
этами и писателями. «Перед нами прошла целая полоса жизни русской
интеллигенции, — писал потом его ученик В. Бахмут, — казалось, что про-
фессор пришел к нам из XIX века, и даже дух захватывало от сознания, что
перед нами сидит человек, в детстве видевший Толстого, хорошо знавший
Стасова, Плеханова, Маяковского, Есенина, Блока и многих других людей
науки и искусства. И сознание того, что мы — ученики его, приподнимало
нас в собственных глазах, обнажало невидимую связь поколений, соеди-
няющую нас в единую цепь».
Преемственность в исторической науке — вопрос кардинальный. В
сущности, Бороздин уцелел в 1930—1940-е годы чудом и случайно. Раз-
рыв не по всем линиям, но в достаточно важных звеньях цепи научной тра-
диции послеоктябрьской исторической науки с дооктябрьской — это самая
крупная катастрофа и трагедия исторической науки России за 300 лет ее
развития.
Скончался Н.И. Бороздин 13 октября 1959 года. Во время недолгой
болезни он говорил о кафедре, о своих учениках, о том, что не все из них
еще встали на ноги... Похоронен он был в соответствии с завещанием в
Москве, в Донском монастыре возле могилы матери. Незадолго до его
кончины умерли его сестра — Тамара Николаевна Козьмина и ее муж.
Эпоха русской интеллигенции начала XX века полностью закончилась.
КРАТКИЙ СПИСОК РАБОТ И.Н. БОРОЗДИНА
Пятидесятилетие имп. Московского Археологического общества. М.,
1915.
Россия и Турция. М., 1915.
Новейшие археологические открытия в Крыму. М., 1925.
Воскресшие могилы: Очерки по русской археологии // Вокруг света.
1927. № 22.
Солхат. М., 1926.
Об изучении восточных культур СССР // Новый Восток. 1924. Кн. 6.
КРАТКИЙ СПИСОК СБОРНИКОВ ПОД РЕДАКЦИЕЙ И.Н. БОРОЗДИНА
Имп. Московское Археологическое общество в первое пятидесятилетие
его существования. 1864—1914. М., 1915. Т. 2 (совм. с П.С. Уваровой).
Сборник статей в честь графини П.С. Уваровой. М., 1916.
202
РАЗДЕЛ III. ЛИЧНОСТЬ ИСТОРИКА
§ 3.4. Современные историки
Что-то физики в почете,
Что-то лирики в загоне.
Дело не в сухом расчете,
Дело в мировом законе.
Значит, что-то не раскрыли
Мы,
что следовало нам бы!
Значит, слабенькие крылья —
Наши сладенькие ямбы...
Опадают наши рифмы,
И величие
степенно
Отступает в логарифмы.
Борис Слуцкий. Физики и лирики
1958 год
Сейчас в нашей науке одновременно живут и работают три поколения
историков. Очень условно их можно разделить на старшее поколение
(свыше 60 лет), среднее (от 40 до 60 лет) и младшее (до 40 лет). Возрас-
тные перегородки не всегда показательны — но это хоть какой-то объек-
тивный критерий. На основании составленной мной анкеты попробуем
дать краткую субъективную характеристику каждой из этих трех групп
российских историков. Дрейф гуманитарных областей знания внутри на-
уки в целом, то повышение, то понижение статуса историков в обществе,
изменение роли исторической науки относительно других гуманитарных,
естественных, точных наук — все это сильно влияло на приток и отток из
нашей науки талантливой молодежи. Возможности полной самореализа-
ции историка также менялись в XX веке.
Для характеристики воззрений старшей группы обратимся к ответам
анкеты «Особенности научной работы историка», составленной автором,
двух докторов исторических наук, профессоров (из Ижевска) Кузьмы Ива-
новича Куликова (1937 год рождения) и Аркадия Андреевича Тронина
(1931 год рождения). Один — сын неграмотной крестьянки, другой — ме-
стного советского функционера; они очень различны по своему ментали-
тету. Рационалист и эмпирик-интуитивист. Один стал историком, посколь-
ку с детства был увлечен историей (но мог также стать литератором и
врачом), а второй — «потому что природа заложила в моем мозгу склон-
ность к гуманитарным, а не естественным наукам. Например, в средней
203
ВИКТОР БЕРЛИНСКИХ. РЕМЕСЛО ИСТОРИКА В РОССИИ
школе я так и не выучил и не знал (и до сих пор не знаю), что такое синус,
косинус и т.д. И так по всем предметам — физика, химия, алгебра, геомет-
рия и пр. Поскольку же после окончания школы в то время (1949 год) вы-
бор специальностей в Ижевске был ограничен идеологическим и медицин-
ским институтами, а в другие города ехать учиться не было возможности,
то поступление на истфак было вполне закономерным, о чем не жалею —
и считаю правильным и сейчас». Стечение обстоятельств по-прежнему для
многих — главная причина выбора профессии. Мотивация здесь — вне-
временная, характерная для любых эпох. Кузьма Иванович же занялся
историей, поскольку «с детства был упоен ею». Из других наук этих уче-
ных привлекает прежде всего литература. Она до последней трети XX века
была мощным фундаментом для творчества историков России. «Историк
без знания языка и литературы не может быть профессионалом» — вывод
верный. Но сколько сейчас историков не знают ни языка, ни литературы?
И ведь работают.
Из историков-классиков всех времен на Куликова наибольшее влия-
ние оказали Н.М. Карамзин, Е.В. Тарле, В.П. Дмитриев; а на Тронина —
М.В. Нечкина и Б.Н. Миронов. Смысл своего труда один историк роман-
тично видит в «постижении нового, неизведанного и дарении его людям»,
а второй модернистски — в свободе творчества.
Из русских писателей наши авторы больше всего ценят и любят тра-
диционных классиков XIX века: Пушкина, Грибоедова, Лермонтова, Чехо-
ва, Шолохова. Безусловно, вся первая половина XX века в России шла в
школьном образовании под знаком Пушкина и его последователей. Впро-
чем, школьную литературу воспринимали не все. Но литература XX века
(кроме А.М. Горького) в их время классикой не считалась.
Все опрошенные мной историки этого поколения (10 человек) — люди
неверующие. Господство марксистского атеизма и обожествление дей-
ствующего партийного государства сформировали их взгляды. Как-то это
явление отразилось в их творчестве. Темы своих исследований на скло-
не лет они выбирали из «личного интереса», а в более раннем возрасте —
под влиянием советов наставников, условий работы в институте.
На вопрос о роли интуиции в работе Куликов лапидарно ответил —
«основная», а Тронин сообщил, что интуицию использует в своей работе
очень редко, так как «абсолютное большинство источников по отечествен-
ной истории XX века не требуют примысливания. Домыслы же а-ля Рад-
зинский, Пикуль или В. Суворов — это не история».
Для одного (Тронин) навыки научно-исследовательской работы, в том
числе техника и методика написания статьи или монографии, были при-
обретены в годы аспирантуры (1953—1956 годы) и не претерпели с тех
пор существенных изменений; для второго — алгоритм научной работы
сложился позднее — уже в зрелом возрасте. Завершенный цикл научной
204
РАЗДЕЛ Ш. ЛИЧНОСТЬ ИСТОРИКА
работы Куликова выглядит так: гипотеза, план, сбор материала, класси-
фикация, осмысление, написание, выдержка в 2—3 месяца, редактиро-
вание (дополнение, сокращение, стилистика и т. д.), издание. «После
10—12 читок — это самое ненавистное мне создание. Но после выхода
в свет — изумленный вопрос: «Неужели это чудо сотворил я?»
На деликатный вопрос о роли семьи в их профессиональном росте
двое мужчин эпохи еще устойчивого патриархата ответили примерно оди-
наково: «Она мне не мешает» и «В профессиональном росте роли семьи
не усматриваю, самое главное — жена и дети не препятствовали работе».
Такой стиль ответа характерен для старшего поколения довоенных лет
рождения. Модель семьи в России тогда была четко мужской без всякого
дуализма.
История России интересна Куликову «прежде всего своей непредска-
зуемостью, нелогичностью, неумением извлекать уроки и постоянно на-
ступать на одни и те же грабли». Но коренная причина интереса в другом:
«Я россиянин, и история моей страны, моего народа всецело связана с
историей России». Познавая Россию — познаешь себя, и наоборот.
К источникам оба историка относятся свято и бережно. «Источник —
он или есть, или его нет, а какой он и что из него можно извлечь — это
задача историка» (Тронин). Для второго источник — это «интеллектуаль-
ная пища для ненасытного желудка. Мешает работе с ними субъектив-
ность, ложь, лицемерие тех, кто порождает эти источники и оставляет нам
в наследство, а потом с высоты поглядывает на нас и ухмыляется над тем,
как мы изворачиваемся в поисках истины».
Этика историка для них проста; она, в сущности, общечеловеческая:
«Быть честным и объективным до предела своих возможностей, не под-
даваться эмоциям, симпатиям и антипатиям. Не позволять себе судить
тех, кто жил до тебя и творил историю в соответствии со своими поняти-
ями, интересами и жизненными обстоятельствами» (Куликов).
Рассматривая эти достаточно типичные для старшего поколения отве-
ты, стоит помнить, что внутренне само старшее поколение удивительно
разобщено. Притом критериев «разности» множество. В это поколение вхо-
дят официозные некогда историки и либералы-шестидесятники XX века, и
ортодоксальные марксисты, мужчины и женщины, жовиальные лентяи и
сухие, как Сахара, педанты, бездари и таланты, авторы многих книг и со-
тен статей и авторы лишь десятка тезисов, меланхолики и холерики, вер-
ные мужья и любвеобильные многоженцы, любители пива и любители
балета и т.д. и т.п.
Такой интеллигентский разнобой наводит на мысль об отсутствии у них
вообще каких-то общих черт как представителей единого поколения. Но все
они росли, цвели, дряхлели в одни и те же эпохи. Дух времени объединяет
их. Им проще понять друг друга, чем новые поколения. Итак, продолжим.
205
ВИКТОР БЕРЛИНСКИХ. РЕМЕСЛО ИСТОРИКА В РОССИИ
На вопрос о способностях и дарованиях, необходимых историку, наши
герои ответили так. «Историк должен уметь анализировать и синтезиро-
вать собранные материалы (а не просто собирать “Монблан” фактов) и
при необходимой усидчивости и терпении суметь сделать самостоятель-
ные выводы» (Тронин). «Умение мыслить гипотезами, целеустремлен-
ность, усидчивость. Аналитический ум, умение оформлять выводы и про-
гнозы» (Куликов).
Нельзя не видеть, что холодок отчуждения разделяет столичных и про-
винциальных историков. У них взаимны (и часто вполне справедливы)
претензии. Академические историки столиц сетуют на нередкую узость,
крохоборство и мелкотемье провинциалов, неумение «за парой сосен
увидеть лес», низкую исследовательскую культуру; последние обвиняют
кого-то из оппонентов в ученом снобизме и конъюнктуре, легковесности
и спекулятивности текстов. Довольно объективно высказался Тронин:
«Столичные историки не лучше и не хуже провинциальных. Они такие же
специалисты, как и все историки. Но они имеют больше возможностей для
работы в центральных архивах и библиотеках; а также в некотором смыс-
ле “приватизировали” общесоветские (ранее), а теперь общероссийские
темы и печать. Отсюда у части (не самой лучшей) столичных историков
проявляется некий снобизм и отношение к провинциальной истории и
историкам как к второстепенным». Более жестко и субъективно (как и
полагается эмпирику) высказался Куликов: «Столичные сидят наверху и
обозревают нижнее пространство превосходно-снобистским взглядом и
с непреходящим чувством собственного величия. Они имеют больше воз-
можностей пользоваться отечественными и зарубежными источниками,
обогащать себя на различных форумах живыми идеями, проверять себя
на оселке общероссийской и мировой исторической мысли, ловить идеи
из воздуха. Есть среди них весьма талантливые и одаренные, но их выде-
ляют из общей среды больше всего созданная в столице атмосфера и
общественно-историческая мысль. Судить, кто лучше и хуже, не берусь.
Все зависит не от столичности и периферийности, а от самой личности».
Идея, что мощное интеллектуальное напряжение столицы подпитывает
людей, бесспорна. Выгоды такой географии покрываются убытками в
других сферах человеческого существования и развития духа.
Своих западных коллег немало с ними общавшийся Куликов (как ди-
ректор Удмуртского института истории, языка и литературы) оценивает не
очень высоко: «Не восхищаюсь их умением высасывать из пальца пробле-
мы космического масштаба».
О недостатках своего образования Тронин отозвался так: «Учился я в
пединституте 1949—1953 годов, поэтому так система обучения заклады-
вала в нас: а) марксистско-ленинское мировоззрение; б) педагогическую,
а не научно-исследовательскую направленность; в) незнание иностранно-
206
РАЗДЕЛ IIL ЛИЧНОСТЬ ИСТОРИКА
го языка, изучение которого ограничивалось одной парой в неделю на I и
II курсах на уровне средней школы. С другой стороны, мы получили обшир-
ные познания в русской и зарубежной литературе, не менее чем на фило-
логическом факультете. Второй недостаток пришлось преодолевать в ас-
пирантуре, первый “выдавливался” начиная с 1985 года, а третий, увы,
остался непреодоленным».
Рассуждая об отличии таланта историка от таланта писателя или фи-
зика, респонденты отмечают связанность настоящего таланта высокой
ответственностью перед своим временем и своим народом. Писатель —
более свободный творец, чем историк. Физик вообще защищен от обще-
ства и падений высокоабстрактным характером своей науки. Недействи-
тельно по-настоящему талантливый человек — талантлив в жизни, речи,
паре-тройке других наук (пусть латентно).
Говоря о плюсах и минусах жизни историков прошлого, Тронин выде-
ляет два аспекта: первый — жизнь историка как обывателя, второй —
жизнь историка как специалиста. По его мнению, в XIX веке и до последне-
го десятилетия XX века жизнь историков России была вполне обеспечена
и комфортна, если они не выступали против существующего строя. Но с
1991 года историки, как и другие ученые страны, опустились на уровень
ниже прожиточного минимума и вынуждены искать другие заработки. Это
сказывается на их творчестве. Для историков-специалистов худшие вре-
мена — 1930—1985 годы, когда следовало творить на одной-единствен-
ной методологической основе.
В прогресс исторический наши и многие другие люди этого поколения
верят безоговорочно. И марксисты, и позитивисты, и марксисты-позити-
висты здесь едины. На вопрос, какие негативные черты современного
развития общества вас отталкивают, Куликов довольно патетично ответил
так: «Все отталкивает: и лицемерная власть, и коррупция, невиданный в
истории грабеж трудового народа, криминальное содержание государ-
ственных чиновников, сервилизм перед сильными мира сего, воспитание
бездуховных манкуртов...» Действительно, у власти сейчас находится
среднее поколение. Возможно, кроме всего прочего, тоска по власти лю-
дей своего поколения вызывала такие эмоции.
Наши респонденты этого возраста, как ни странно, очень толерантно
настроены к женщинам в своей профессиональной среде. Об отличии
научных работ женщин говорят так: «По сути больших отличий нет. Жен-
щины более скрупулезны, тщательны, осторожны в своих выводах. Их
работы более отточены в оформлении и редакции. Женщина-историк —
это же прелесть!» (Куликов).
Лидеров в современной исторической науке сейчас они не видят. Хотя
Тронин отмечает, что традиционно ведущие позиции в отечественной ис-
тории занимают Институт российской истории РАН, МГУ и СПбГУ, так как
207
ВИКТОР БЕРЛИНСКИХ. РЕМЕСЛО ИСТОРИКА В РОССИИ
в них работает большая часть квалифицированных специалистов страны.
Среди журналов лидируют «Вопросы истории» и «Отечественная история».
Куликов отмечает, что наибольший вес в обществе имеют не историки-
ученые, а популярные ведущие телепередач этой направленности. «Исто-
рия же часто в их передачах и не ночевала». Перетекание власти над ума-
ми и в специальных областях от печатного слова на телеэкраны — явление
всеобщее.
Чтобы стать настоящим историком, знания письменных и веществен-
ных источников недостаточно: «Нужно познать душу народа». Чувство Рос-
сии, по мнению некоторых историков старшего поколения, — это свя-
тость. В иррациональное в своем творчестве они, как правило, не верят.
Но нередко верят в подсознательное, а чаще в логическое предвидение
и хорошее «охотничье чутье в науке».
Историческая наука России, по их мнению, не является ни передовой,
ни отсталой. Просто в различные периоды жизни она переживает «то
взлет, то падение; то снег, то дождь». Но истинная история существует и
развивается всегда.
На вопрос, возможна ли революция в исторической науке, следуют
противоположные ответы. «Никакая революция в исторической науке не-
возможна в силу характера самой науки. В ней могут быть лишь постепен-
ные качественные изменения» (Тронин). «Вполне. Но она должна быть
бескровной, не повторять 1930-х годов. Но острой необходимости в ней
нет. Лучше эволюция. Бережное отношение к прошлому и его описателям
должно стать основным принципом позиции любого историка» (Куликов).
Оказывается, наши историки видят большое отличие рукописных текстов
историка от текстов, набранных сразу на компьютере: «В рукописных тек-
стах видна душа автора, его характер. Этот текст овеян своеобразной
святостью и обаянием. Компьютерный текст механистичен. Но нужно
учесть, что работа с компьютером в несколько раз ускоряет процесс ра-
боты, а фактор времени для творца очень важный в жизни» (Куликов).
В идеале научную книгу они видят честной, объективной, «приносящей
истинное наслаждение читателю и формой, и содержанием; имеющей не-
преходящую значимость и для науки, и для общества». В научной же ста-
тье должно быть словам — тесно, мыслям — просторно. Но лучше всего «и
книгу, и статьи начинать с интриги, с завязки — крючка, зацепляющего чи-
тателя намертво и не отпускающего его вплоть до последней строчки».
Для работы историку, по их мнению, нужны стол, книги «повседневно-
го спроса» (словари, энциклопедии, справочники, сборники документов и
др.) и компьютер. Все остальное (источники и литература) изучается в
архивах и библиотеках.
Продуктивность же работы историка определяется не количеством и
объемом публикаций, а их качеством. Полное господство здравого смыс-
208
РАЗДЕЛ III. ЛИЧНОСТЬ ИСТОРИКА
ла. Впрочем, эмоциональный Кузьма Иванович Куликов живописует и свой
кабинет, и свои труды очень чувственно и с душой. Кабинет историка, по
его мнению, должен быть «теплый, просторный, уютный — со столом,
полками книг и папок, сейфом для уникальных документов, отдельным
стеллажом для книг и рукописей автора». В библиотеке его из 2000 томов
не только научная литература, но и другой направленности. «Любой исто-
рик — это библиофил, собиратель, архивист и музейщик в душе».
Сам он считает полезным для историка раз в год издавать одну новую
обычную книгу (переиздание, научно-популярную, литературную), а раз в
три года — монографию. Таким образом, за свою жизнь он планирует
написать и издать примерно 30 книг. Заметьте, о качестве книг здесь речь
не идет. Речь идет только о профессиональном трудолюбии.
Чудачеств, характерных только для ученых-историков, наши герои
вспомнить не могли. Но они считают, что «любой ученый должен иметь
чувство юмора, уметь разыгрывать своих коллег, кудесничать и чудачить.
Таким образом снимается странное напряжение, которое испытываешь
особенно при изучении архивных источников. Поток огромной информации
стягивает обручем виски. Я выходил из Пироговки (ЦГАОР), буквально ша-
таясь. Особенно напряженно чувствует себя человек тогда, когда еще не
выстроилась канва исторического повествования. Мозг, подобно компью-
теру, ищет десятки вариантов. Нервы на пределе. Упаси Боже при этом
прибегать к транквилизаторам, алкоголю или даже снотворным. Это — ги-
бель. Спасает только юмор или физическая работа» (Куликов).
Наличие вдохновения в науке старшее поколение признает. «Однако
в отличие от литературы и искусства вдохновение в науке приходит в
большинстве случаев в результате длительного, скрупулезного осмыс-
ления объекта изучения, а не спонтанно. В моей практике очень часто бы-
вает так, что и неделю, и две я хожу “как кот вокруг горячей каши” и толь-
ко потом сажусь за стол и пишу иногда до 10—12 страниц в день. Так что
правило “ни дня без строчки” не всегда действует в науке» (Тронин). Глав-
ная причина вдохновения в науке для второго ученого — любовь.
Наиболее увлекательным и интересным занятием историка Аркадия
Андреевича всегда была работа в архиве. «Вероятно, она сродни чувствам
путешественников, открывающих новые земли и новые имена». Историк
в таком путешествии может сделать свое неожиданное открытие — най-
ти «свою Америку».
Смысл лавины многочисленных нечитабельных сборников статей и
тезисов разного рода конференций ученые видят прежде всего в том, что
написание статей в них — учеба для молодых ученых, апробация их науч-
ной самостоятельности. Кроме того, сборники материалов и тезисов нуж-
ны «как источники оперативной информации», что позволяет историку
держать руку на пульсе научной жизни. Ведь побывать на множестве на-
учных сборищ одному человеку нереально.
209
ВИКТОР БЕРЛИНСКИХ. РЕМЕСЛО ИСТОРИКА В РОССИИ
На вопрос о роли диссертаций в науке ответ был таков: «Пока не при-
думано иной формы определения научной квалификации специалиста, то
диссертация стимулирует развитие науки. Другой вопрос, что чиновники,
советы и ВАК не всегда объективно оценивают диссертации, поэтому в
последнее время значение диссертаций девальвировалось» (Тронин).
«Диссертация — самая интересная, самая эффективная форма оценки
молодого ученого. К сожалению, в России она обременена многими пре-
пятствиями и грешит формализмом» (Куликов). Впрочем, далее нелице-
приятно говорится о защитах госчиновников, услугах по написанию дис-
сертаций, «невостребованности не только диссертаций, но и прикладной
науки» в державе.
Ответы на вопрос, что такое научная школа в нашей исторической на-
уке, — диаметрально противоположны. Но в позициях обеих сторон мно-
го здравого смысла. Тронин считает: «Научные школы были в дореволю-
ционной России (например, “государственники”), в СССР же школ не
могло быть, так как господствовала одна-единственная школа, основан-
ная на марксизме-ленинизме. С 1985 года начался процесс формирова-
ния научных школ в России, который еще и сейчас незавершен, так как
дело это достаточно длительное».
Куликов четко структурирует само понятие: «Научная школа предпола-
гает: 1) научные направления; 2) руководителя и родоначальника; 3) раз-
работку методов исследования и анализа; 4) определенный коллектив
учеников и продолжателей дела родоначальника; 5) влияние на процес-
сы, происходящие в обществе. Научные школы есть и должны быть!» Не-
много отдает, конечно, непопулярными сейчас политическими классика-
ми — но схема очень разумная и удобная для использования.
Подводя итоги опросу историков старшего поколения, стоит подчер-
кнуть, что они накопили бесценный и замечательный профессиональный
опыт техники своего труда. Увы, он не нашел отражения в их печатных
работах. Как правило, все такого рода мысли, рассуждения и выводы ос-
таются в лучшем случае в памяти слушателей — и то часто ненадолго.
Между тем крепость такого рода многолетнего опыта, как у коньяка, до-
вольно высока. Личностное отражение наших ученых в их наследии тра-
диционно отсутствует. И все же это не значит, что нет личностей. Кстати,
старшее поколение продолжает в России занимать господствующие вы-
соты в науке. В их руках управление академическими институтами, вуза-
ми, РАН, солидной частью инфраструктурных учреждений исторической
науки (библиотек, музеев, архивов). В условиях господства в политике и
бизнесе среднего поколения общий язык находится не всегда.
Обратимся к опыту историков среднего поколения. Здесь рассмотрим
в основном ответы на вопросы кандидата исторических наук, доцента,
археолога из провинции Л.М. (1951 год рождения). Это довольно типич-
210
РАЗДЕЛ III. ЛИЧНОСТЬ ИСТОРИКА
ные ответы для значительной массы российских историков. Ряд позиций,
где мнение историка среднего поколения совпадает со «старшими» или
не представляет интереса, мы опускаем.
Больше всего Л.М. с детства интересовался историей, хотя география,
генетика, физика микромира тоже привлекали способного мальчика. В
истории, даже в таком явно зрелом возрасте, по-прежнему привлекает
романтика поиска нового, множество непознанного. Так сказать, аппетит
к поглощению знаний. Для школьников 1950—1960-х годов это очень
характерно: начиналась НТР, и престиж науки поднимался все выше. Лю-
бимые поэты и писатели у Л.М. продвигаются в XX век: М.Ю. Лермонтов,
А.И. Куприн, В.В. Маяковский. Впрочем, у его коллеги Е. Ч. (женщины-ис-
торика 1959 года рождения) вкусы более фундаментальны: А.С. Пушкин,
Ф.М. Достоевский и Б.Л. Пастернак. Выбор темы исследования делался
по совету научного руководителя. Люди этого поколения, в основной мас-
се, также неверующие. Хотя число верующих у более молодых историков
растет. Для женщин-историков роль семьи в научной работе и интуиции,
как правило, выше. С определенным пиететом, но со здоровой долей
скепсиса относится Е. Ч. к зарубежным историкам.
Для Л. М. любое исследование начинается с историографии и сбора
источников. Отношение к последним — правоверно позитивистское: «Как
можно относиться к источникам по русской истории? Естественно, с глу-
боким почтением, так как без них не было бы исторической науки. Источ-
ник не может нравиться — это источник!»
Из дореволюционных историков наиболее глубокое влияние на Л. М.
оказали В. Ключевский и М. Любавский. Это связано с изучением проблем
славянской колонизации в Средневековье. Из историков старшего поко-
ления упомянуты В.Л. Янин, В.В. Седов и И.Я. Фроянов. Из более моло-
дых историков — Н.А. Макаров.
Этика историка для Е.Ч. — беспристрастность, для Л.М. — бережное
отношение к источникам, корректность по отношению к разработкам
коллег, по возможности перепроверка выводов (желательно перекрест-
ная) с помощью нескольких видов источников. Сугубый профессиона-
лизм в работе!
Из морально-нравственных качеств, необходимых историку, Л.М.
прежде всего отмечает «чистоплотность помыслов и действий во взаи-
моотношениях с коллегами, невозможность плагиата и учет авторского
права, фундированность выводов, приоритет истины». К сожалению, не-
редко наши научные учреждения — вовсе не храм науки по своей атмос-
фере. Как в любом интеллигентском или полуинтеллигентском сообще-
стве, частенько расцветают зависть к более удачливым и талантливым,
недоброжелательство, интриги, групповщина. Такая атмосфера, конеч-
но, вредит науке.
211
ВИКТОР БЕРЛИНСКИХ. РЕМЕСЛО ИСТОРИКА В РОССИИ
По твердому и прямому, как стрела, мнению Л.М., историком «может
быть лишь человек, влюбленный в науку. В основе успеха лежат высокая
работоспособность, помноженная на талант исследователя, и глубокое
знание историографии и источников».
Сюда, по моему мнению, стоит добавить еще удачу — важный элемент
построения судьбы любого человека. Соотношение историков сильных —
посредственных — слабых в науке Л.М. видит так: «Масса посредствен-
ных преобладает. А сильных и слабых приблизительно поровну». Спорное
деление. Больше всего, по мнению историков этого возраста, в работе им
мешают суета и текучка, некоторая несобранность и нерешительность, а
порой откровенная лень. Совершенно детские отговорки. Быт заел.
Если талант писателя требует немалого художественного воображения
и порой перевоплощения, а талант физика или математика требует «дара
от Бога», то талант историка, по мнению Л.М., обусловлен и воображени-
ем, и точным расчетом, что выводит его на реконструкцию прошлого.
Понятно, нужны и другие качества.
Силу советской историографии наш респондент видит в ее «фунда-
ментальности и базировании на формационном подходе». Но в этом и
ее слабость, углубляемая идеологизированностью и партийным руковод-
ством.
Е.Ч. оценивает советскую историографию «в целом высоко» и видит
«слабость той исторической науки в единстве однообразия, отсутствии
дискурса».
По мнению Л.М., историкам в России всегда жилось непросто. Но мно-
гое до 1917 года зависело от сословной принадлежности. Состоятель-
ность делала их независимыми, а разночинское происхождение толкало
на путь дополнительных заработков (то есть зависимости). В первые со-
ветские десятилетия эта сословность сохранилась. Только поменялись
знаки. Лишь пролетарское происхождение и лояльное отношение к влас-
тям делали положение историков сносным.
В 1930-е годы, период массовых репрессий, положение практически
всех слоев общества было незавидным. Пишущей братии пришлось всех
сложнее — события развивались непредсказуемо. Стабильнее всех поло-
жение ученых было в годы «застоя», в материальном плане историки со
степенью жили тогда как все — средне, сравнительно безбедно.
Самым тяжелым экономическое положение историков (исключая годы
Гражданской войны) было в 1990-е годы, «когда пришлось выживать и
устраиваться на различные приработки в ущерб своим научным интере-
сам и здоровью». Впрочем, и сейчас положение большинства историков
довольно сложное. Кто-то смог приспособиться к новым (рыночным) от-
ношениям, а кто-то остался на старых позициях. С другой стороны, «сва-
лившаяся свобода вызвала много нового, в том числе экзотического. Ста-
212
РАЗДЕЛ III. ЛИЧНОСТЬ ИСТОРИКА
ло можно использовать ранее скрытые источники, опираться на иные
методологии в науке. Это, конечно, обогатило научные возможности.
С другой стороны, новые веяния вызвали волну негативных явлений:
полный пересмотр взглядов на историю советского общества со спекуля-
тивным использованием источников, нередко из карьерных соображений.
Известны и примеры искренних заблуждений и честной перековки. Лик-
видация научной цензуры привела к валу околонаучных и просто шарлатан-
ских публикаций (Фоменко и К0) — зачастую с конкретной целью сделать
деньги. То есть налицо спекуляции дельцов от науки, эксплуатирующих ин-
терес людей к историческому прошлому. Резкое сокращение финансиро-
вания науки России во многом обескровило ее, сделало заложником слу-
чайных обстоятельств, а помощь ученым в виде грантов весьма ненадежна:
и фондов мало, и денег в них негусто, да и получают гранты далеко не все,
даже лучшие. Так что радужных перспектив у историков России немного».
Историки моего поколения в своих ответах остро критикуют негатив-
ные черты современного общества. «Особенно отвратительно столь бе-
зобразное расслоение общества, когда одни жиреют на грабеже бывшей
госсобственности, а другие, лишенные всего, погибают». Удручает истори-
ков «беспринципное поведение властей, покрывающих богатых, расцвет
коррупции во всех эшелонах власти, продажность “избранников народа”,
лоббирующих интересы толстосумов». Такой несколько марксистский спич
идет от самого сердца.
Лидерами исторической науки Л.М. стереотипно называет МГУ, РГГУ,
СПбГУ, академические институты РАН и глухо «многие провинциальные
центры». Причина лидерства — либо глубокая научная традиция, либо
сложившаяся научная школа.
На вопрос о достоинствах дореволюционных историков Л.М. ответил
так: «Представляется, что современные историки не умеют писать так
красиво, как это делали дореволюционные авторы: здесь и прекрасный
слог, и достаточно точные и сочные формулировки, известная доля роман-
тики, литературно-художественных приемов, а также преобладающий
научно-популярный стиль изложения. Советские историки не обладали
столь изящным словом, что вполне объяснимо социальным происхожде-
нием большинства из них. Зато они имели неоспоримое преимущество:
опираясь на солидный фундамент предшествующих изысканий, советские
историки пошли дальше, уделив основное внимание проблемам истории
хозяйства и социально-классовым отношениям, явно преувеличивая их
роль в ущерб исследованию духовной культуры и религии. В отношении к
последней — сплошной негатив. При этом выводы базировались на внуши-
тельном доказательном фундаменте. В современных исследованиях столь
солидной источниковой базы зачастую нет, а выводы основываются порой
на субъективных или умозрительных, а то и просто ложных положениях».
213
ВИКТОР БЕРЛИНСКИХ. РЕМЕСЛО ИСТОРИКА В РОССИИ
Действительно, научный стиль русской историографии советскими
историками безнадежно испорчен. Свои недостатки (малую гуманитарную
образованность, неумение мыслить, невнятный и небогатый язык) они
представили как достоинства и создали неуклюжий, громоздкий, засорен-
ный официозным канцеляризмом, надуманными понятиями и терминами,
пересказом документов наукообразный стиль изложения. Непонятность и
невыразительность речей стала признаком «высокой научности», а про-
стота и ясность изложения — «низкой популярности». Естественно, быва-
ли исключения, но эта тенденция в эпоху НТР усугубилась, а с гибелью
русского крестьянства (живородящей основы русской речи) стала господ-
ствующей. Влияло на этот процесс и омертвление в целом речи россий-
ского общества. Дело не в том, что средства массовой информации су-
жают словарь народа до лексикона Эллочки-людоедки, а в том, что они
отражают явления самого общества.
Говоря о недостатках русской историографии предыдущих эпох, Л.М.
выделяет в XVIII веке «преобладание описательного подхода к истории,
изложение ее в рамках субъективистской концепции, продолжающееся
господство религиозного мировоззрения в историографии». Судить с
современной колокольни XVIII век легко, понять его прорывы и открытия
несколько сложнее. Так что не со всеми упреками Л.М. мы согласимся.
Недостатком XIX века он считает «преобладание анархического взгляда на
историю [непонятно, что он подразумевает здесь. — В.Б.] и теорию офи-
циальной народности». Более чем спорные утверждения. В XX веке его
огорчает «господство социологического подхода, партийный диктат и
сильная идеологизированность советской исторической школы». С этим
спорить затруднительно. А историографию XVIII—XIX веков он, скорее все-
го, представляет довольно смутно.
О достоинствах русской историографии этих эпох Л.М. отозвался бо-
лее удачно: «XVIII век — возникновение профессиональной исторической
науки в России, начало создания солидной источниковой базы. XIX век —
созидание источниковой базы, многообразие исторических школ, течений
и взглядов. XX век — разработка социально-экономической истории в
рамках марксистской парадигмы. Современность — возврат к многооб-
разию концепций, вовлечение в научный оборот большого корпуса источ-
ников». Достаточно традиционные и принятые в данный момент сообще-
ством оценки.
Многие историки высоко ценят в своей профессии корпоративность,
«чувство локтя», разного рода научные сборища и конференции, хотя де-
литься собранным ими материалом с коллегами чаще всего не желают.
Дружелюбная «собака на сене».
В статьях и книгах коллег высоко ценят свободу от штампов и стерео-
типов, оригинальность содержания. По форме научная книга историку-
214
РАЗДЕЛ III. ЛИЧНОСТЬ ИСТОРИКА
археологу представляется таковой: «...твердая обложка, четкая структура,
ясно сформулированные выводы, понятный ссылочный аппарат и подроб-
ный список литературы и архивных источников, достаточно обширное
приложение, состоящее из различных справочных перечней (географи-
ческого, именного, предметного), статистических таблиц, иллюстраций (и
в тексте, и в виде альбома). Желательно качественное выполнение иллю-
страций, читаемых в деталях и изображенных в цвете». Многие современ-
ные научные издания этими качествами обладают.
Продуктивность работы каждого историка индивидуальна. Для одних
норма — одна статья в год, для других — книга и десяток статей. И все-таки,
чтобы научиться писать, человек должен много писать. Л.М. (1951 года рож-
дения) за свою жизнь уже имеет 245 публикаций. Это, конечно, очень
много. Надо полагать, среди них есть совсем крохотные — описания ка-
ких-то археологических памятников в несколько абзацев. Книг всего две.
С 1974 по 1990 год им опубликовано 45 работ; в 1991—1995 годах — 50;
в 2001—2005 годах — 55 работ. Безусловно, это активно работающий ис-
торик. Обращает на себя внимание максимальное число публикаций в
максимально экономически неблагоприятные для России 1990-е годы.
Накопленный опыт и расцвет сил привел просто к взрыву научной актив-
ности. Вероятно, это связано еще и с введением в дело нереализованных
научных запасов предыдущих лет — эпохи больших и малых запретов. Во
всяком случае, в 1990-е годы плотину прорвало и все написанное когда-
то «в стол» пошло в дело. Реализовались многие замыслы и уникальный
опыт предыдущей эпохи. Ситуация, типичная для нашей науки 1990-х го-
дов. Другое дело, что в 2000-е годы старые запасы исчерпались, а новые
накапливаться не спешат. Обмеление тем и идей в науке, уменьшение
количества книг и статей — явление всеобщее.
Вопрос о революции в исторической науке вызывает недоумение Л.М.:
«Возможно, технологизация ее и означает революция, но нельзя на ней
зацикливаться, иначе возникнет то, что “изобрел” Фоменко с компанией.
Лично я до сих пор пишу от руки и считаю, что это мне позволяет варьи-
ровать текстом, не уничтожая ранее написанного. Конечно, после завер-
шения работы над текстом необходим набор на компьютере, после чего
я еще раз “пробегаю” по строкам и провожу необходимую корректиров-
ку. Да, компьютерная работа ускоряет работу по написанию текстов, од-
нако один существенный недостаток при этом возникает: будущим иссле-
дователям научной “кухни” историков не останется рукописей в старом их
понимании. Думаю, что ничего хорошего в этом нет».
В конечном счете дело даже не в сохранении рукописей. Ход мысли,
стиль изложения при работе на компьютере качественно иной. Отчетли-
во видна при чтении многих статей и книг механистичность текста, сгла-
живание индивидуальности, некая примитивность новояза.
215
ВИКТОР БЕРЛИНСКИХ. РЕМЕСЛО ИСТОРИКА В РОССИИ
Странности и чудачества историков примерно такие же, как у специа-
листов других наук. Ученый мир един по своей человеческой структуре.
Вдобавок историки — такие же люди. В старости многое обостряется, а
кое-где спящее просыпается. Зацикленность на своем роде занятий — это
профессиональная болезнь. Некоторые из исследователей «шизанулись
на своих темах, что, в общем-то, объяснимо». Пристрастия, привычки,
причуды, хобби, в сущности, помогают человеку выходить за тесные рамки
своего узкого мирка. Тяга к кошкам и собакам одиноких в городе женщин,
к садоводству и путешествиям — людей, живущих монотонной, серой
жизнью, к собирательству монет, марок, аптечных пузырьков... — мужчин,
сохранивших латентную тягу к открытиям, — все это вполне объяснимо и
по-человечески понятно.
Вдохновение для многих ученых среднего поколения — также «важный
двигатель деятельности». Свою работу многие любят потому, что она позво-
ляет «делать неожиданные для себя открытия». Научная школа, по четкому
определению Л.М., — это целая система развития конкретных наук от их
зарождения до развития и воспроизводства, что у нас и наблюдается.
Подводя итоги, хочется отметить, что старшее и среднее поколения
во многом сходны в своих оценках науки, современной ситуации. Но у
младших — другой угол зрения, по-иному работает мысль, свой язык
науки и свое видение прошлого, настоящего и будущего исторической
науки. Условно говоря, правы все, но каждый говорит о том, чего другой
просто не видит.
Мне кажется, что в среднем поколении все же больше разнообразия
оценок, меньше унификации мыслей, чувств, знаний. В такой «расхристан-
ности» есть своя слабая сторона. Мощной глубокой «вспашки историчес-
кого поля» не получается. Зато расцвет субъективности. Есть свои силь-
ные стороны и у догматизма.
Обратимся же к ответам на вопросы представителей младшего поко-
ления в науке, тех, кому сейчас чуть менее 30 лет. Для многих отчетов ха-
рактерен более современный подход (свежий ветер), чем у старших по-
колений. Немало ответов стереотипных и схожих по духу с предыдущими
ответами. Традиции и новации в науке мирно уживаются. На вопросы отве-
чают два историка младшего поколения, кандидаты наук, преподаватели
провинциального вуза: Е.К. (историк-женщина, 1978 года рождения) и А.С.
(историк-мужчина, 1979 года рождения). Выбор профессии предопреде-
лился чтением соответственных книг с детства и личностной направленно-
стью: «Стала историком, потому что было интересно. Вообще историк, по
большому счету, — это не профессия, а образ жизни: это когда занимаешь-
ся предметом не только по работе, но и в свободное время» (Е.К.).
В истории привлекает «неограниченность тем для изучения. Это и кон-
кретные люди, и события, и идеальные группы» (А.С.). Наибольшее влия-
216
РАЗДЕЛ IIL ЛИЧНОСТЬ ИСТОРИКА
ние из русских историков на наших героев оказали Ю.М. Лотман, Б. Ми-
ронов, И. Фроянов, А. Гуревич, А. Юрганов.
Кроме классики XIX века читается и остросовременная проза (С. Дов-
латов, В. Пелевин). В истории России молодежь уже привлекает «уни-
кальная и неповторимая советская цивилизация» (А.С.). Историзация не-
давнего прошлого вообще им нравится больше истории других стран.
«Родное, оно всегда ближе и понятней. Чтобы лучше понять явление, нуж-
но находиться в этой культурной исторической среде. Так дается понима-
ние менталитета народа, самобытности страны. Не случайно в работах
западных ученых, пишущих о России, нередко встречается сухой схема-
тизм, нет понимания исконно русских особенностей и начал. Кроме того,
за свою историю непременно переживаешь, а к чужой относишься как к
материалу для изучения. А ведь от чувств этого зависит глубина исследо-
вания» (Е.К.).
Респонденты осознают, что источники — главная база любого теоре-
тического построения. Именно в них — «живая история». Только они по-
зволяют по-настоящему почувствовать и понять события. Хотя столичным
историкам редко удается поработать в провинциальных архивах (а «мяса»
истории по XVIII—XX векам России там больше), а провинциалам трудно
добраться до столичных архивов, где можно осознать масштаб и логику
развития изучаемых процессов.
Число верующих среди молодых историков существенно выше, чем
у старших поколений. Больше всего молодежь сетует на недостаток вре-
мени, средств и уверенности в завтрашнем дне. Из дарований, необ-
ходимых историку, прежде всего выделяют саму «личность историка. Ма-
териал должен быть выражением самого историка. Должен чувствоваться
стиль» (А.С.). Или формулируют важнейшие способности историка так:
«Аналитичное мышление, умение систематизировать материал, видеть
события в контексте пространства (цивилизации) и времени (эпохи).
Способность сопоставлять разные точки зрения, вставать на позицию
своих оппонентов» (Е.К.).
Удручает молодежь и множество поверхностных историков (их поколе-
ния), масса слабых диссертаций — без проблем, научного анализа, напи-
санных на уровне средних дипломных работ. По-настоящему глубоких
историков — единицы. Основная работающая масса — средние истори-
ки (но не посредственные).
Провинциалам в работах чаще всего не хватает широкого взгляда на
проблему, хорошей методологической базы, знания современных подхо-
дов и оценок.
Отношение к советской исторической науке устоялось. Она «безуслов-
но очень идеологизирована и субъективна, но в то же время фундамен-
тальна» (А.С.).
217
ВИКТОР БЕРЛИНСКИХ. РЕМЕСЛО ИСТОРИКА В РОССИИ
Из утраченных достоинств прежней историографии больше всего жа-
леют о хорошем знании иностранных языков у дореволюционных ученых
и тщательности в работе над источниками — у советских ученых. РНБ,
РГИА, ГАРФ, Историческая библиотека — любимые места занятий для
наших респондентов. Прогресс в науке для них есть, но он относителен.
Возникло у молодежи и ощущение неполноты наших источников. «Пись-
менные источники не охватывают дописьменные культуры, а также историю
“молчаливого большинства”, то есть народа. Это могут помочь раскрыть
археологические, этнографические, фольклорные источники. Но их ис-
пользуют слабо» (Е.К.). Сожалеют наши респонденты об отсутствии в Рос-
сии методологии локальных исследований. Главным достоинством со-
временной науки считают освобождение ее от пут единой обязательной
методологии, расширение источниковой базы, взаимодействия ученых.
Школа семиотики (Ю. Лотман), изучение проблем ментальностей (А. Гу-
ревич), распространение цивилизационного подхода — все это оказало
влияние на часть нашей научной молодежи.
Ко многим современным историкам отношение скептичное: «Зачас-
тую диссертация — единственная толковая работа, написанная истори-
ком за всю жизнь» (Е.К.). Планируемая продуктивность научной работы —
2—3 статьи в год, 2 серьезные книги в 10 лет. В своей работе они любят то
же самое, что и их предшественники: поиск, переживание прошлого,
встречи с удивительными людьми и событиями прошлого и настоящего.
Традиция живет. Мир и время меняют поколения ученых, но база остает-
ся. Интеллектуально и квалифицированно они вполне способны развивать
науку, если им будут предоставлены минимальные возможности.
Раздел IV
Рождение исторической
науки в России. XVIII век
Нет, ты не будешь забвенно,
столетье безумно и мудро,
Будешь проклято вовек,
ввек удивленьем всех...
Александр Радищев. Семнадцатое столетие
1801 год
§ 4.1. Основные идеи в исторической науке XVIII века.
Основание Академии наук. Историк Байер
О вы, счастливые науки!
Прилежны простирайте руки
И взор до самых дальних мест.
Пройдите землю и пучину,
И степи и глубокий лес...
Везде исследуйте всечасно,
Что есть велико и прекрасно,
Чего еще не видел свет...
Михаил Ломоносов. Ода
1750 год
Не стоит думать, что познание прошлого России началось лишь в
XVIII веке. Безусловно, нет. Летописи, хронографы, исторические повес-
ти удовлетворяли несколько столетий духовную жажду россиян на этом
пути. Но наука истории в европейском понимании этого слова пришла к
нам лишь после Петра I.
Пожалуй, Смутное время и Петровский переворот — два главных тол-
чка в изменении отношения нашего образованного общества к своему
прошлому. Но если после Смуты развитие преднауки шло подспудно и
потаенно, то после реформ Петра I, развалившего старое общество, эти
тенденции вырвались наружу и стали очевидны.
Переход от прежнего наивно-философского религиозного мировоз-
зрения к философско-историческому миропониманию с блеском за-
вершился для узкого круга историописателей в XVIII веке. Уже авторы
повестей и сказаний о Смутном времени — не просто мемуаристы,
повествователи и свидетели великих бедствий, но участники великого
расширения привычного мира; авторы, стремившиеся отделить истину от
лжи, правду — от вымысла, своеобразные следователи от истории, желав-
шие докопаться до сути событий и дать своим героям объективную оцен-
ку. Это было вовсе не легко в век Великой Лжи и Кривды, как справедли-
во называли тогда Смуту.
Конечно, в исторических повестях XVIII века мы видим «старые меха»
для «молодого вина»: прежняя философско-историческая терминология,
традиционное миропонимание. И все же Смутное время дало толчок к
освобождению провиденциалистской исторической мысли от влияния
богословской науки и церкви. На место фатализма начинают приходить
поиски причинно-следственных связей в событиях и драмах, анализ по-
221
ВИКТОР БЕРЛИНСКИХ. РЕМЕСЛО ИСТОРИКА В РОССИИ
литических отношений. Очень характерен в этом отношении «Временник»
дьяка Ивана Тимофеева, который стремится быть объективным, говорить
только правду, критически относиться к услышанному. Главная причина
Смуты, по его мнению, — разрыв союза между царем и народом.
Эпоха Петра I так же взорвала общественные устои и мировоззрение,
как и Смута. Она заставила современников обратить свой взор ко всему,
что происходило на Руси. Ведь ломались создававшиеся веками бытовые
и правовые отношения. Если рационализм — это знамя всего XVIII века,
века философов, то утилитаризм и прагматизм — это жизненная филосо-
фия «дельцов» петровского времени и его птенцов. Вера в могущество
человеческого разума — это крылья той эпохи.
С порога отвергая ключевое значение XVIII века для формирования в
России исторической науки, Н.И. Кареев в конце XIX века писал:
«Вы знаете, что разум не есть единственный источник познания, вы
знаете, что в этом деле громадное значение принадлежит опыту и наблю-
дению. Вот ими-то, этими опытом и наблюдением, и пренебрегал или
совсем не умел пользоваться философский век, имеющий тем не менее
весьма важное значение в истории человеческой мысли, и если многие
основные черты этого века составляли прямо силу его, то именно самую
слабую сторону его мы и должны видеть в отличающем его отсутствии
научного метода. Рационализм прошлого столетия не считался с услови-
ями действительности, и это было главным источником как ошибок, сде-
ланных людьми XVIII века в области мысли, так и тех разочарований, ко-
торые должны были рано или поздно настигнуть людей, слишком мало
придававших значения опыту и наблюдению.
В частности, этот основной недостаток “философии XVIII в.” проявлял-
ся особенно в малом знании истории. Можно сказать, что в прошлом сто-
летии почти не существовало исторической науки, сделавшей вообще все
свои успехи, коими она теперь может гордиться, лишь в XIX веке. Фактов
было тогда известно сравнительно мало, методы были крайне несовер-
шенны, а самое главное — не существовало таких общих идей, которые
вырабатываются только путем исторического изучения и исторического
мышления. Рационалистическая философия XVIII в. даже прямо имела
характер антиисторический. Всему существующему и наблюдаемому в
действительности, т. е. всему исторически сложившемуся и заключающе-
му в себе массу пережитого опыта, она противополагала свои отвлечен-
ные идеи и построения, добытые чистою деятельностью разума, и мало
того — одни свои отвлеченности принимала за разумное, отождествляя
вдобавок разумное с естественным»1.
Такое «прокурорское» отношение историка к блестящим достижени-
ям XVIII века вряд ли справедливо. Вера «философского» века в челове-
ческий разум, в лучшее будущее всех народов, мощный оптимизм вызы-
222
РАЗДЕЛ IV. РОЖДЕНИЕ ИСТОРИЧЕСКОЙ НАУКИ В РОССИИ...
вают у нас сегодня, как у лилипутов перед Гулливером, ощущение тоск-
ливой неполноценности. Чего-то у нас нет, что было у людей той эпохи.
Вдобавок корни нашей исторической стратегии познания прошлого идут
именно из XVIII века: взгляд на прошлое как на постепенное культурно-
социальное развитие и совершенствование человечества в умственном,
нравственном и общественном отношении. Идеи прогресса, а затем эво-
люции сформировали историзм XIX—XX веков. Век рационализма, век
фанатической веры в могущество разума (возможность пересоздать че-
ловеческий род путем правильного воспитания и хороших законов) вме-
сте с тем создал основы современной науки. Каким образом? Путем ме-
ханического сведения разных областей знания к единому знаменателю
(мировоззрению). Павел Милюков считал, что рационалистическое и на-
учное мировоззрения XVIII века были временными союзниками — пока
боролись против власти предания и внешнего авторитета. Рационалист,
считал он, — изначально индивидуалист. Свободная личность для него —
творец истории. Ход событий — это результат игры страстей, интриг, зло-
действ и хитростей.
Прагматический историк раскрывает все эти психологические поводы
и разъясняет корыстные стороны человеческой натуры, одинаковой во все
времена. Почувствуйте землю века под ногами Николая Карамзина! Заня-
тия историей, таким образом (для Татищева и Щербатова, например), —
способ лучшего познания жизни и расширения личностного опыта. Рабо-
та для собственного удовольствия!
В традиционных рамках исторической теории XVIII века наши истори-
ки от Байера до Болтина, Шлецера и Карамзина развивали свои взгляды
свободно и оригинально. Чувство реальности, цельность личностей, огром-
ный опыт практиков, живая связь с Россией и окружающей плотной массой
быта — все это давало им широкое понимание реалий прошлой и настоящей
русской жизни, цельность подходов к России (единой для них в ипостасях
трех своих времен); живую пульсирующую связь с исторической традици-
ей. Словом, все это расширяло исследовательский кругозор докарамзин-
ских историков и бесследно исчезло в трудах наших историков XIX века.
Под тяжеловесными неуклюжими фразами историков XVIII века мы
чувствуем биение настоящей жизни, надолго изгнанной вскоре из исто-
рической науки. Но стоит вспомнить, что рационализм XVIII века стоял на
точке зрения неизменных идей и неподвижного бытия. То естественное
Царство Разума, лежавшее в основе научной идеологии эпохи, существо-
вало вне места и времени. Лишь XIX век начал представлять мир как веч-
ное изменение, движение вперед к новым формам. Немало приобретя на
этом пути, век многое и потерял.
Обратимся к особенностям занятий русской историей в XVIII веке. В
какой-то мере почва для занятий историей в ту эпоху была подготовлена
223
ВИКТОР БЕРЛИНСКИХ. РЕМЕСЛО ИСТОРИКА В РОССИИ
во второй половине XVII века Киевской духовной академией. Знание ла-
тинского языка (международного языка науки), физики, логики, филосо-
фии открывало хотя бы первые врата европейской учености. Вспомним,
что активным покровителем ученых Академии наук первых лет ее жизни
был Феофан Прокопович. С 1687 года в Москве создана и своя Славяно-
греко-латинская академия, чьи питомцы затем трудились и на поприще
науки. Но семинарский привкус русской историографии останется в ней
на века, то усиливаясь, то временно ослабевая.
Реально лишь Петр I со своим гениальным чутьем практика-утилита-
риста осознал, что науку европейского образца в России можно создать,
лишь образовав некий оргцентр ее — в виде Академии наук. Попытавшись
дать поручения о написании российской истории еще в 1708 году и не
получив результата, царь Петр намечает создание центра теоретических
наук. Став членом Парижской Академии наук, подолгу беседуя в Берлине
с президентом местной Академии Христианом Вольфом, Петр I решил за-
вербовать первых ученых для своего детища именно в Германии. Добросо-
вестным и успешным исполнителем его поручения стал именно Вольф. Он,
правда, предлагал царю основать вместо Академии наук университет,
поскольку профессоров-преподавателей найти легче, чем известных уче-
ных. И для России это будет полезнее. Впрочем, предложение Вольфа в
чем-то приняли. Решено было при Академии открыть университет и гим-
назию, где академики в звании профессоров читали бы студентам лекции.
Академия наук должна была состоять из трех отделений: математичес-
кого, естественного и историко-юридического. Проект ее устава был под-
писан Петром 28 января 1724 года. Финансирование должно было идти за
счет таможенных сборов с четырех городов (Дерпта, Нарвы, Пернова...)
в размере 25 тыс. рублей ежегодно.
Но царь умер. Академию наук торжественно открыла уже Екатерина I —
27 декабря 1725 года. Первоначально Академия наук именовалась Рос-
сийской, затем какое-то время Петербургской и длительное время (до
1917 года) императорской. В 1917—1925 годах — вновь Российской. За-
вербованные Вольфом ученые принялись в Петербурге за работу. Среди
них были и европейские знаменитости: математики Д. Бернулли и Л. Эй-
лер, астроном Делиль.
Занятия историей в России были по давней традиции делом не столько
ученым, сколько государственным, связанным с секретами и тайнами
страны. Поэтому в XVIII веке историю России писали люди, находившие-
ся на государственной службе и по прямому заданию властей (или хотя
бы по разрешению-просьбе власть имущих). Все казенные хранилища
документов закрыты для любознательных частных лиц. Идея — нет ли в
исторических трудах умаления чести России — красной нитью проходит
через научную полемику всего XVIII века. Власть с большой подозритель-
224
РАЗДЕЛ IV. РОЖДЕНИЕ ИСТОРИЧЕСКОЙ НАУКИ В РОССИИ...
ностью смотрит на ученых, и прежде всего на историков, и старается не
облегчить последним доступ к документам, а затруднить. В протоколе
академической канцелярии от 21 февраля 1735 года сказано: «Понеже
Академии не без опасности есть, ежели в Российском государстве какие
описания или известия учинятся, а в иностранные государства чрез нека-
кие виды произнесутся... о чем и указами запрещается... дабы из оных
коллегий и канцелярий... разные провинциальные описания, известия,
книги, ландкарты и прочие по вопросам Академии наук профессорам и
адъюнктам ни под каким видом отпущены бы не были...»2 Государствен-
ная тайна трактовалась широко.
Ученые-иностранцы были под двойным подозрением как возможные
разгласители секретов державы, коей они даже не граждане. Между тем
в 1725—1740 годах из 44 действительных членов Академии наук русским
был лишь один (математик В.Е. Ададуров). До 1800 года из 108 членов АН
только 24 были русскими. Краткий период начального расцвета (при Ека-
терине I) сменился с отъездом двора в Москву временем разброда и ос-
кудения. Середина XVIII века — вновь мощный подъем Академии. 1779—
1790-е годы — опять период кризиса.
Реальным правителем дел Академии и центром всевозможной борь-
бы и интриг (за малым интересом АН к делам) на долгие десятилетия
(1730—1750-е годы) стал Иоганн Шумахер (1690—1761), руководитель
академической канцелярии. Упрощенно борьбу в Академии середины века
именуют борьбой немецкой партии (во главе с Шумахером) и русской
партии (во главе с Ломоносовым). На самом деле все было сложнее.
Основная масса профессиональных ученых России XVIII века — нем-
цы. Это стоит понять как данность, а не как упрек. Их работа в России —
большой риск и хорошие деньги. Высокомерное отношение многих из них
к местному населению как туземному и азиатскому не прибавляло им
симпатий в обществе. Занятия историей для них здесь (в отличие от дроб-
ной Германии) — место, где следует держать ухо востро. Опасность —
везде. Отсюда нередко их взаимоподдержка и выручка, призыв новой
молодежи из Германии себе в помощь.
Научные экспедиции смертельно опасны в России. С.Г. Гмелин, раска-
пывавший кладбище мамонтов в Костенках, был захвачен в Дагестане в
плен ханом Усмеем и умер в заточении. Академик-астроном Георг Ловиц
попал в руки Пугачева, велевшего с присущим ему черным юмором пове-
сить звездочета поближе к звездам. Исследователь Камчатки Георг Стел-
лер умер в захолустной Таре. Ученик К. Линнея Иоганн Фальк, положивший
начало раскопкам в Нижнем Поволжье, в тяжелой депрессии на чужбине
покончил с собой. Обратимся к конкретным личностям историков.
Готлиб-Зигфрид Байер (1694—1738) стал первым историком-профес-
сионалом в стенах АН. Он родился в Кенигсберге в бедной семье учителя
225
ВИКТОР БЕРЛИНСКИХ. РЕМЕСЛО ИСТОРИКА В РОССИИ
живописи. Блестящие способности мальчика к языкам обнаружились
уже в школе. Хороший учитель дал ему начатки латыни, быстро усовер-
шенствованные учеником. Он довольно скоро стал свободно писать,
переводить, говорить и думать на латыни. В ту эпоху — это первое дос-
тоинство начинающего ученого. Чтение римских классиков, изучение
древнееврейского языка, истории церкви и литературы, философии,
постоянное чтение в публичной библиотеке — характерные черты раз-
вития научного таланта в то время. Обучение в Кенигсбергском уни-
верситете, работа учителем чистописания и латыни (7 часов в день) и
постоянное самообразование привели в конце концов к нервному ис-
тощению (1711 год).
Любопытно, что в период болезни (нервные припадки) Байер получил
способность ясновидения. И довольно точно угадывал события своей жиз-
ни на несколько месяцев вперед. Интерес к истории литературы и языка
превалировал. Самообразование стало главной школой Байера. Он изуча-
ет древнегреческий, семитские языки, читает биографии ориенталистов,
пишет китайский лексикон и грамматику. Постепенно формируется ученый-
ориенталист с огромным природным талантом и чутьем в науке.
Перегрузка научными занятиями время от времени приводит юношу к
сильному истощению и депрессии. Для движения и «перемены воздуха»
он посещает разные города Германии, где интересуется в основном биб-
лиотеками.
В 1715 году он написал диссертацию о словах на кресте Христа и ус-
пешно ее защитил. Байер писал, что он долго работал над этим сочине-
нием, так как не хотел ссылаться ни на одного автора, которого бы не
изучил полностью. Впоследствии он сохранил этот метод работы. Ста-
рательно изучает он все, что находит о Китае, учит арабский, эфиопский
и сирийский языки. Невероятные способности к языкам быстро делают
его полиглотом. Но конек его — восточные языки.
Известность молодого ученого росла. В Лейпциге 1717 года он полу-
чил степень магистра. Карьера Байера движется успешно. Он читает лек-
ции о Гомере и Платоне, становится библиотекарем (главой) городской
библиотеки, женится (для поправления здоровья) в 1720 году.
Вновь для освежения мыслей читает (с переработкой и выписками)
средневековых и северных писателей, а также занимается для развлече-
ния историей Пруссии. Им собраны значительные материалы для книги
жизнеописаний прусских ученых.
Лейб-медик Петра I Л. Блюментрост (первый президент АН) в это вре-
мя (5 июня 1725 года) писал в Берлин X. Вольфу: «Нам еще необходим при
Академии известный историк, который бы мог быть облечен, если поже-
лает, в звание историографа». 14 августа он вновь напоминает: «Мы нуж-
даемся в способном историке, пусть он прибудет откуда хочет»3.
226
РАЗДЕЛ IV. РОЖДЕНИЕ ИСТОРИЧЕСКОЙ НАУКИ В РОССИИ...
При предложении места в АН Байеру предоставили свободно выбирать
кафедры древностей, или восточных языков, или истории, или звание
историографа ее императорского величества. Он выбрал две первые ка-
федры и по контракту должен был получать ежегодно 600 рублей в год с
казенной квартирой, отоплением и освещением. Это очень немало.
6 февраля 1726 года ученый прибыл в Петербург. По его словам, глав-
ная задача Академии состояла в том, чтобы каждый сочлен делал откры-
тия по своей науке. Греческие, римские и восточные древности — поле
Байера. Став русским академиком, он как устоявшийся уже ученый про-
должал направление своих ранних востоковедческих исследований.
Издали Россия прельщала его своей близостью к Китаю. Но изобилия ки-
тайских рукописей здесь не оказалось. Хотя ему посчастливилось побесе-
довать с живыми китайцами, прибывшими с посольством.
Великим благом для ученого стало покровительство ему вначале Фе-
офана Прокоповича (большого любителя ученых), а затем вице-канцлера
А. Остермана. Последний предоставил ученому не только китайские ма-
нускрипты и рукописные лексиконы из своей библиотеки, но помог нала-
дить переписку с находящимися в Пекине иезуитами.
Байер изучает маньчжурскую и монгольскую литературы, учит с инду-
сом Зонгбаром санскрит. Русский язык (как и другие славянские) его со-
вершенно не интересовал, поэтому он не стал его учить.
Исследования Байера, опубликованные на латыни в академических
«Комментариях» (исторический отдел при его жизни заполнялся им цели-
ком), посвящены восточным древностям, часто лишь косвенно связанным
с началами русской истории до IX века. События после IX века не интере-
совали Байера вовсе. Знание скандинавских и древних языков позволило
ученому проделать масштабную работу по изучению иностранных (визан-
тийских и латинских источников, саг) свидетельств о начале Руси. От исто-
рии киммерийцев он переходил к изысканиям в области скифской истории:
«О происхождении... скифов», «Древняя скифская хронология», «О первом
походе русских на Константинополь» и другие. Своим сочинением «О варя-
гах» Байер прославился много после смерти, став некоторым образом от-
цом норманнской теории. Русскими летописями он пользовался в латинс-
ком переводе В.К. Тредиаковского (1703—1769). Байеру удалось верно
определить славянские названия днепровских порогов в труде «Об управ-
лении империей» Константина Багрянородного. Исследования ученого
широко использовались историками в течение всего XVIII века — особенно
В.Н. Татищевым и А. Шлёцером. Байер в силу своего широчайшего круго-
зора обработал огромный круг иностранных источников (непосильных в ту
эпоху разом более никому) и определил место истоков Руси в мире с точки
зрения ее соседей. Заметим, что до IX века это единственные письменные
свидетельства о Руси византийцев, арабов, немцев, скандинавов...
227
ВИКТОР БЕРЛИНСКИХ. РЕМЕСЛО ИСТОРИКА В РОССИИ
Существенные доводы Байера в пользу норманнского происхождения
варягов и «руси» не утратили своего значения и по сей день. Неимоверная
политизация этой темы уже в середине XVIII века далеко увела ее от науки,
чему сам Байер был совершенно чужд. Очень жаль, что русская история
сама по себе не входила в круг научных интересов этого ученого.
Его работа по собиранию и осмыслению источников была остро необ-
ходима для ухода от баснословия и религиозных и библейских догм о
происхождении славян и русских. Внешняя сторона жизни ученого в Пе-
тербурге была довольно суетна и обременена многими заботами и пору-
чениями, а также враждой со всесильным в Академии Шумахером. Байер
заведовал одно время академической гимназией и поставил там дела
хорошо, написал учебник древней истории для юного Петра II (на немец-
ком языке), «Историю о жизни и делах молдавского господаря Констан-
тина Кантемира...» (явно заказная работа). Часть его работ переведена в
XVIII веке на русский язык. В силу политического неприятия советской
наукой идей норманизма в XX веке жизнь и труды Байера фактически не
использовались и не исследовались.
В 1730-е годы ученый, недовольный самовластием Шумахера, не-
однократно пытался уехать на родину. Наконец в 1737 году он уволился из
АН и отправил в Кенигсберг свою замечательную библиотеку, состоявшую,
по словам современников, «из превосходных и редких книг». Сам же он
решил с семьей (у него было двое сыновей и несколько дочерей) пере-
зимовать в Петербурге, но неожиданно заболел горячкой и в феврале
1738 года умер.
Вдова его получила положенное годовое жалованье в связи со смер-
тью мужа лишь после сдачи в Академию оставшихся у нее рукописей
Байера (29 января 1740 года). В истории Академии наук П. Пекарского
приведена такая лестная оценка немецкими учеными-современниками
деятельности этого русского академика: «Байер был такой исследователь
по части языкознания, такой ученый разыскатель по части истории, что
только немногие могут быть сравнены с ним. Владея богатым запасом уче-
ного языкознания и будучи наделен гениальною сообразительностью, он
пользовался этим для разъяснения темных мест древней и средней исто-
рии. Все его сочинения, отличающиеся вкусом и классическою латынью,
полны новых открытий и возникли из редкой даровитости совокуплять во
взаимно связное целое незначительные исторические данные и намеки»4.
Дальнейшее развитие немецкой школы русской историографии свя-
зано с именами Г.Ф. Миллера и А. Шлецера, а также ряда других менее
известных ученых. Но научная методика Байера — сами академические
идеи развития науки — оказала существенное влияние на формирование
русской историографии. Вероятно, было бы полезно сейчас перевести
ключевые статьи Байера с латыни на русский язык (из печатных изданий
228
РАЗДЕЛ IV. РОЖДЕНИЕ ИСТОРИЧЕСКОЙ НАУКИ В РОССИИ...
Академии наук 1720—1730-х годов). Научная задача исторического иссле-
дования представлялась немецким ученым в России (то есть, безуслов-
но, русским историкам) некой научной самоцелью вне зависимости от
практического приложения. История должна приносить не поучение, на-
зидание, прогноз или другую практическую пользу, а становиться откры-
тием истины.
Даже Герард Фридрих Миллер (1705—1783), самый обрусевший из
наших немецких историков и вполне усвоивший утилитарный взгляд на
историю, всю свою жизнь совершенно сознательно проводил идеи про-
фессиональной немецкой науки, чуждые значительной массе русских ис-
ториков-любителей. «Историк должен казаться без отечества, без веры,
без государя — так выражал Миллер свои взгляды. — Все, что историк
говорит, должно быть истинно, и никогда не должен он давать повод к
возбуждению к себе подозрения в лести»5. Согласны с этим были дале-
ко не все.
ОСНОВНЫЕ ИЗДАНИЯ ТРУДОВ Г.З. БАЙЕРА НА РУССКОМ ЯЗЫКЕ
Феофила Сигефра Беэра, бывшего профессора восточной истории и
языков, География российская из Константина Порфирогенета... Переведе-
но Кирияком Кондратовичем в 1747. СПб., 1767.
География российская и соседственных с Россией областей около
947 году из книг северных писателей выбрана. Автора Беэра, бывшего ори-
ентальной истории и языков профессора при императорской Академии
наук. Переводил Кириак Кондратович. СПб., 1767.
Сочинение о варягах автора Феофила Сигефра Беэра, бывшего про-
фессора восточной истории и восточных языков при императорской Акаде-
мии наук. Переводил с латинского языка Кирияк Кондратович 1747 в ген-
варе. СПб., 1767.
История о жизни и делах молдавского господаря князя Константина
Кантемира... с приложением родословия князей Кантемиров. СПб., 1783.
КРАТКИЙ СПИСОК ОСНОВНЫХ ТРУДОВ БАЙЕРА НА ЛАТИНСКОМ ЯЗЫКЕ
Museum sinicum;
De Varagis;
Origines russcae;
Geographia Russiae;
De Hyperboreis.
229
ВИКТОР БЕРЛИНСКИХ. РЕМЕСЛО ИСТОРИКА В РОССИИ
§ 4.2. История Татищева
Россия мати! Свет мой безмерный!
Сто мне языков надобно б было
Прославить все то, что в тебе мило!
Василий Тредиаковский
Стихи похвальные России
Василий Никитич Татищев родился 19 апреля 1686 года в родовитой,
но захудалой псковской дворянской семье. Эпоха Робинзонов и Гулливе-
ров выковала из него энергичнейшего деятеля нового типа. Практик до
мозга костей, бывший вечно в делах, разъездах, домашних ремеслах (по-
добно своему обожаемому воспитателю и суверену Петру I), он сумел
вобрать в себя Россию целиком и создать первую российскую историю.
«Птенец гнезда Петрова», крупный государственный деятель эпохи Анны
и Елизаветы, суровый колонизатор Оренбургского края и Нижнего Повол-
жья, в сущности, он сам был Робинзоном и Гулливером в родной стране,
как и царь Петр.
Родство с Салтыковыми объясняет принятие семилетнего Василия Та-
тищева стольником ко двору царицы Прасковьи Федоровны (урожденной
Салтыковой), жены царя Ивана Алексеевича. Придворная жизнь и близость
к царям многому научили Татищева, расширили его взгляд на мир. Но в 1696
году царь Иван умирает, и Василий возвращается в отцовский дом. Никита
Алексеевич Татищев был личностью необычной по тем временам и дал сво-
им сыновьям хорошее домашнее образование. Василия и его брата Ивана
учил наукам некий Иоганн Орндорф, который, кстати, неплохо знал меже-
вание, астрономию и картографию. Вектор познания в личности Василия
Татищева определен в детстве. Да и сам Никита Татищев прекрасно рисо-
вал, делал чертежи крепостей и считался опытным межевщиком-геодези-
стом (межевал земли и делал чертежи в поземельных спорах).
Ротмистр-артиллерист Никита Татищев под Азовом и Таганрогом вы-
мерял и описывал новые земли для карты. Судя по всему, этот свой опыт
он передал сыну. Ведь после его смерти (1706 год) именно Василий Ни-
китич размежевал небольшое наследство между братьями, сестрой и
мачехой.
Возможно, уже в юности он учился в московской артиллерийской и
инженерной школе, находившейся в ведении Якова Брюса (1670—1735),
одного из самых ярких соратников Петра I и наиболее образованных лю-
дей того времени. Впоследствии покровительство Брюса поможет карь-
230
РАЗДЕЛ IV. РОЖДЕНИЕ ИСТОРИЧЕСКОЙ НАУКИ В РОССИИ...
ере Татищева. Дел для молодежи при Петре I находилось предостаточно,
особенно для умного и энергичного дворянина, способного успешно вы-
полнить любые поручения в разных частях своей страны и за рубежом.
Поступив на воинскую службу в 1704 году, Татищев участвовал во взя-
тии Нарвы, в Полтавской битве, Прутской кампании 1711 года. Был дра-
гуном, затем артиллеристом. Стоянка с полком в Польше (1710 год) по-
будила его изучить польский язык, а пребывание в Берлине, Бреславле и
Дрездене (между 1713 и 1717 годами) дало возможность превосходно
овладеть немецким языком и с помощью книг заняться самообразовани-
ем. Сотни купленных им за границей книг по математике, военным наукам,
истории, географии (и не только на знакомых ему польском и немецком
языках) составляли значительную часть библиотеки Татищева.
Если в 1713 году Татищев путешествует по Западной Европе какое-
то время вместе с Яковом Вилимовичем Брюсом («русским Фаустом», по
выражению А.С. Пушкина, знавшим, кстати, 8 языков), то затем, ненадол-
го возвращаясь в Россию, он обучается в Германии «на инженерство» и в
марте 1716 года успешно держит в Петербурге экзамен. Вскоре, будучи
назначен в артиллерию с чином инженер-поручика, становится кем-то вро-
де офицера по особым поручениям при Брюсе. Неукротимая страсть
последнего к познанию мира, вера во всемогущество знания, вольное
отношение к религии — все это навсегда становится стержнем жизни Та-
тищева.
Яков Брюс ввел его в мир европейской науки. Далее русский офицер
двигался сам, постоянно расширяя рамки своей практической деятельно-
сти и мысли. Философия рационализма потрясла Татищева. Оказывает-
ся, все в этом мире устроено по законам и правилам: люди, горы, рас-
тения, народы, машины. Поняв эти правила, можно с помощью разума
овладеть миром. Наука и просвещение дают власть над Землей.
Образованность и деловую сметку Василия Никитича оценил Петр I,
пославший его в 1717 году в Гданьск (Данциг) хлопотать о включении в
состав контрибуции древней иконы, написанной, по преданию, славянс-
ким просветителем Мефодием. Магистрат города в этой просьбе отказал,
но Татищев, ознакомившись с историей иконы, доказал ее позднее про-
исхождение и недостоверность предания.
Широкий взгляд на мир, критичность и смелость вырабатывались как
раз в таких «посылках». Татищев состоял в штате Брюса, генерал-фельдцех-
мейстера и президента берг- и мануфактур-коллегий, ездил с ним на Аланд-
ский конгресс. Из всех заграничных поездок Татищев привозил много книг,
которые внезапно ему остро понадобились. В 1719 году Петр I по старому
представлению Брюса еще от 1715 года приказал «сочинить географичес-
кие и статистические вопросы и с оным разослать по всем российским про-
винциям геодезистов для описания стран и снятия ландкарт»6.
231
ВИКТОР БЕРЛИНСКИХ. РЕМЕСЛО ИСТОРИКА В РОССИИ
Идея написания «Географии России», скорее всего, принадлежит графу
Якову Брюсу, но он сам не мог заняться ею вплотную, а потому Татищеву
было поручено собирание материалов. Возможно, какие-то материалы по
этой теме в богатой библиотеке графа имелись, как и в собственном
книжном собрании Василия Татищева, заядлого собирателя и коллекци-
онера древностей и редкостей, что в ту эпоху было поветрием и модой,
шедшей от самого царя.
В 1719 году, убедившись, что изучение географии невозможно без зна-
ния истории, Татищев начал собирать материалы по истории России7.
Собственная любознательность, страсть к изучению прошлого — вот глав-
ная причина его тридцатилетних занятий историей и географией России.
Разыскание и покупка на собственные средства летописей, актов, других
древностей характерны для всех лет последующей жизни историка. Меж-
ду тем жизнь эта легкой не была. Масштабные проекты и деяния, живое
участие в политических делах верховной власти (вспомним только его
ключевую роль в возведении на трон Анны Иоанновны), управление огром-
ными регионами, формирование уральских и сибирских горных заводов,
основание городов (Екатеринбурга, например), руководство Оренбургс-
кой военной экспедицией, Астраханской губернией, выстраивание отно-
шений с башкирским и калмыцким народами и многое другое — все это
шло в острой и напряженной борьбе. Политические и экономические вра-
ги Татищева менялись — но оставались смертельно опасными для него на
любом этапе жизни.
Татищев бывал в милости и в опале, под судом (причем последнего
было намного больше), в лихорадке внешних дел и насильственно изоли-
рованный от них — в научных трудах. Но его непрестанная кипучая дея-
тельность — вне зависимости от слабого здоровья во второй половине
жизни, семейных неурядиц и прочего — всегда напоминала лихорадочную
умственную и физическую работу Петра I.
В своих делах Татищев всегда обстоятелен и добросовестен. Он не
желает плохо работать, а копает глубоко. И переходит уже в 1719 году от
сбора материалов по географии к сбору материалов по истории, посколь-
ку «оную [географию. — В.Б.] из древнего состояния без достаточно древ-
ней гистории... начать и производить неможно, ибо надлежит вначале
знать об имяни, какое оное языка, что значит и от какой причины произош-
ло. К тому же надлежит знать, какой народ в том пределе издревле оби-
тал, как далеко границы в которое время распростирались, кто владете-
ли были, когда и каким случаем к России приобсчено. На сие требовалось
обстоятельной русской древней истории...»8.
Истоки древней русской истории — в летописях. Так рассудили Яков
Вилимович Брюс, родившийся в России сын роялиста-шотландца, и Ва-
силий Татищев. Брюс даже взял на время для Татищева из личной биб-
лиотеки Петра I Несторову летопись.
232
РАЗДЕЛ IV. РОЖДЕНИЕ ИСТОРИЧЕСКОЙ НАУКИ В РОССИИ...
Но 9 марта 1720 года Василию Татищеву объявлен указ Берг-коллегии:
ехать «в Сибирскую губернию на Кунгур и прочие места для осмотру руд-
ных мест и строения заводов...». Для начальника казенных горных заво-
дов дел на Урале очень много. Татищев с помощью рудознатцев, картог-
рафов, иных работников продолжает освоение Россией огромного края.
Его управление — это своеобразные экспедиции вдоль и поперек всего
Урала. Стоял он у истоков Перми, строя на Егошихе медеплавильный за-
вод. В центре горнозаводского Урала выбрал он место для Екатерининс-
кого завода. Впоследствии по его проекту 1736 года построена Челябин-
ская крепость, а затем на новом месте и Оренбург. Систематизация всего
горного дела госзаводов — его заслуга.
Казенные интересы неизбежно столкнулись на Урале с интересами
частных заводов Демидовых. Последние уже 20 лет обживали Урал и да-
вали стране столь нужный в войну металл. Раздоры из-за людей, остро
нужных на заводах, из-за земель и пристаней углубились. Характер у ка-
питан-поручика твердый и яростный. Никита Демидов подал жалобу на
Татищева царю. В январе 1722 года Татищев выехал из Уктуза в столицы
разъяснить свои недоразумения с Демидовыми. Разобрать конфликт царь
перед персидским походом поручил генералу В.И. Геннину, руководивше-
му Олонецкими заводами.
Вилим Геннин отправился на Урал вместе с отрешенным от службы
подследственным Татищевым. На месте он убедился в правоте капитан-
поручика. Царю Геннин писал так:
«До сего времени никто не смел ему [Демидову. — В.Б.], бояся его,
слово выговорить, и он здесь поворачивал как хотел. Ему не очень мило,
что Вашего величества заводы станут здесь цвесть, для того что он мог
больше своего железа продавать и цену наложить как хотел...
Наипаче Татищев показался ему горд, то старик не залюбил с таким
соседом жить и искал, как бы его от своего рубежа выжить, понеже и день-
гами он не мог Татищева укупить, чтобы Вашего величества заводам не
быть...»
Находясь под следствием, Татищев руководил строительством Ека-
терининского завода на Исети, в ноябре 1723 года последний начал свою
работу. Царь в письме Геннину признал правоту своего капитана и разре-
шил снова быть у горных дел. Верховным начальником горных заводов
Урала остался Геннин, а Татищев в ноябре 1723 года отправился в Петер-
бург, где произошло его окончательное оправдание по делу с Демидовым.
Отвергая обвинения во взятках, Татищев привел библейский текст:
«Делающему мзда не по благодати, а по делу». Царь, охотно казнивший в
конце жизни многих ближайших соратников-взяточников (вспомним Ша-
фирова), потребовал у Татищева объяснения этих слов.
233
ВИКТОР БЕРЛИНСКИХ. РЕМЕСЛО ИСТОРИКА В РОССИИ
Татищев в своем главном философском труде «Духовная моему сыну»
(1734) так описывает этот эпизод: «Оное было дело в верховном суде, на
которое Его Императорское величество сам изволил от меня изъяснения
спросить. На что я ему сверх объявленного доносил: “...если изо мзды к
законопреступлению присовокупится лихоимство, и должен сугубого на-
казания. Когда же право и порядочно сделаю и от правого возблагодаре-
ния приму, ничем осужден быть не могу: 1) ...ибо я должен за получаемое
жалованье работать только до полудни, на которое мне, конечно, време-
ни на решение всех нужных просьб не достанет; а после обеда трудиться
моей должности нет; 2) когда я вижу дело в сомнительстве, то я... буду
день ото дни откладывать, а челобитчик принужден с великим убытком
волочиться и всего лишиться; 3) дела в канцеляриях должны решиться по
регистрам порядком, и случается, что несколько дел весьма ненужных
впереди”, а последнему по регистру такая нужда, что если ему два дни
решение продолжится, то может несколько тысяч убытка понести... Если
я вижу, что мой труд не втуне будет, то я не токмо после обеда и ночью
потружуся: игры, карты, собаки и беседы или прочие увеселения остав-
лю, не смотря на регистр, нужнейшие прежде ненужного решу, чем как
себе, так просителю пользу принесу. И за мзду взятую — от Бога и Ваше-
го Величества по правде, сужден быть не могу. На что Его Величество
изволил сказать: “Сие все правда и для совестных судей невинно; токмо
не без опасности бессовестным позволить, чтоб под тем доброхотным
принуждения не было. И лучше винного и бессовестного законом поми-
ловать, нежели многих невинных оным отяготить”»9.
Смелость и убежденность в своей правоте перед лицом царя выручи-
ли Татищева на суде. Обвинения Демидовых в разорении их заводов от
Татищева и его взятках отпали. О Никите Демидове суд постановил, за что
тот «дерзнул Его Величество в неправом деле словесным прошением ут-
руждать, вместо наказания взять штраф 30 000 рублев». Следовало им
также возместить убытки и Татищеву. Сумма была огромна для Демидо-
вых. Царь был горяч, но отходчив. Штраф Демидовым простили.
Но идейное оправдание мзды Татищева запомнилось. В сущности, на
такого рода мзде держалась вся система управления империей. Редкая
прямота Василия Никитича в царстве византийского лукавства и уверток
была очень необычна. Взятки брали все чиновники. Татищев поставил
главный для него вопрос: «За что?» И все же слишком тонкая и слишком
уязвимая система самозащиты Татищева в вопросе взяток (где грань меж
добровольной мздой и вымогаемой взяткой очень зыбка) в дальнейшем
позволяла врагам Татищева порочить его перед властью, отстранять от
дел и отдавать под суд. Принятие мзды Татищевым они использовали как
повод для решения своих политических задач.
234
РАЗДЕЛ IV. РОЖДЕНИЕ ИСТОРИЧЕСКОЙ НАУКИ В РОССИИ...
1724 год — время наибольшей близости Татищева к царю. Царь разо-
чаровался во многих старых соратниках, в жене, и определенный в со-
ветники берг-коллегии (чин полковника) Татищев стал одним из его мо-
лодых конфидентов (доверенных лиц). На личные разговоры с Петром I
в 1724 году Татищев затем ссылался многократно. Заходил у них также
разговор о российской истории и географии. Отправляясь еще в 1722 году
в персидский поход, царь взял в дорогу почитать из собрания рукописей
Татищева «Муромскую топографию» — сборник муромских повестей, на-
полненный, по выражению Татищева, «многими баснями и не весьма
пристойными».
Осталась в собрании Татищева и копия взятой им в 1720 году из лич-
ной библиотеки Петра I Никоновской летописи (довольно поздний список,
видимо XVII века, с миниатюрами на бумаге), названной им «Кабинетной».
Петр I для Татищева — образцовый монарх, но он видит и его слабые сто-
роны, не стесняется иметь свое мнение. «Все, что имею, — писал он о
царе, — чины, честь, имение и главное над всем, разум, единственно все
по милости его величества имею, ибо, если бы он меня в чужие края не
посылал, к делам знатным не употреблял, а милостью не одобрял, то бы
не мог ничего того получить».
Отношения со Швецией оставались важной заботой монарха, и 1 ок-
тября 1724 года царь подписал указ о посылке в Швецию Василия Тати-
щева для ознакомления с горными промыслами, монетным делом, найма
шведских горных мастеров для работы в России и прочего. Прочее — было
главным. Татищеву поручены секретные дела — «смотреть о явных поступ-
ках и скрытых намерениях оного государства».
В другом своем литературно-философском труде 1733 года «Разговор
двух приятелей о пользе наук и училищ» Татищев вспоминает эпизод пе-
ред своим отъездом в Швецию. Лейб-медик царя Л. Блюментрост при
Петре в Летнем дворце просил его вербовать в новую Академию наук про-
фессоров-шведов. Татищев высмеял его ярким примером: «Ты хочешь
сделать архимедову машину очень сильную, да подымать нечего и где
поставить места нет». По мнению будущего историка, «без нижних школ
Академия оная с великим расходом будет бесполезна».
Петр I возразил Татищеву притчей о мельнице, которую он строит, а
канал с водой подведут наследники. По мнению Татищева, Академия наук
так и осталась висящей в воздухе без подпитки учебными заведениями
снизу. Потому действительно почти весь XVIII век и приходилось выписы-
вать ценных людей из Германии или посылать в университеты туда свою
молодежь.
Отправившись в ноябре в Стокгольм, Татищев по приезде сильно за-
болел на два месяца. Известие о смерти Петра I стало причиной нервно-
го потрясения. Отношения с русским послом (Бестужевым) не сложились.
235
ВИКТОР БЕРЛИНСКИХ. РЕМЕСЛО ИСТОРИКА В РОССИИ
Лишь по третьей присылке посла Татищев отправился подписывать при-
сягу новой императрице, о чем, конечно, донесли Екатерине I. Татищев,
возможно, знал о планах Петра лишить жену права наследования.
Выздоровев в марте 1725 года, Татищев знакомится с горной промыш-
ленностью Швеции, изучает денежную систему, экономику страны. В сущ-
ности, после смерти императора его миссия уже не нужна. Знакомство с
Ф. Страленбергом, жившим в 1711—1721 годах в плену в Тобольске, при-
водит Татищева в Шведскую королевскую академию. Особенно близко он
сходится с Г. Бреннером (был в русском плену в 1700—1722 годах), дела-
ет выписки из старинных рукописей о России, знакомится с архивами,
библиотеками, музеями. Через шведов установлены связи с немецкими
учеными. Хорошее знание немецкого языка ему сильно помогает. В Сток-
гольме Татищев пишет и публикует на латинском языке свою статью о
мамонтовых костях на Урале и в Сибири. Это единственный опубликован-
ный при жизни труд Василия Никитича. В России он не смог опубликовать
при своей жизни ничего. И дело вовсе не в отсутствии научных работ и
нежелании автора.
Именно в Швеции, в кругу ученых, Татищев окончательно определил
для себя, что сочинение российской истории и географии станет целью
и смыслом его жизни. Собирание исторических материалов, покупка книг,
овладение методикой исследования исторических источников — главные
результаты пребывания Татищева в Швеции. Завербовать в Екатеринбург
ему удалось лишь одного мастера-горнильщика (Рефа), сумевшего затем
на Урале обучить множество русских учеников.
На свои масштабные экономические и географические проекты при
Екатерине I он получает только отказы. Жалованье ему сильно задержи-
вают. С огромным трудом расплатившись с долгами, в мае 1726 года Та-
тищев вернулся в Петербург. После отчетов императрице и в Коллегию его
пытаются отправить в Екатеринбург к Геннину. Татищев не желает быть
вторым лицом на Урале и категорически отказывается ехать. Раздражен-
ное начальство отдает приказ об отправке Татищева в Нерчинск.
Татищев противится и подает челобитные императрице. Он предлагает
ввести в России десятичную систему в монетах, весах и мерах (по швед-
ской системе), провести новый Сибирский путь. Прожекты смелые. Но
эпоха Петра I закончилась. Татищев пришелся не ко двору. Яков Брюс
мудро вышел в отставку, сохранив прекрасные отношения со всеми враж-
дующими придворными партиями.
Но кое-какие старые друзья-соратники остались и у Татищева. Ловко
лавируя в море интриг, он избегает отправки в Нерчинск и получает новое
завидное и прибыльное назначение. Знания и таланты Татищева оказа-
лись востребованы. В связи с переводом монетного дела из Петербурга
в Москву указом Екатерины I от 14 февраля 1727 года он отправлен чле-
236
РАЗДЕЛ IV. РОЖДЕНИЕ ИСТОРИЧЕСКОЙ НАУКИ В РОССИИ...
ном Монетной конторы в Москву. Это милость, но нужно и навести поря-
док на старом Монетном дворе. Его проект преобразования русской де-
нежной системы не принят, но техническое переоборудование монетно-
го дела им проведено. Помог шведский опыт.
При Петре II Татищев становится статским советником, добросовес-
тно занимаясь науками и монетным делом. Между тем рухнула его се-
мейная жизнь. Из-за неверности жены в 1728 году он подал прошение в
Синод о разводе. С женой он более не живет, сам воспитывает и образо-
вывает сына Евграфа (1717 года рождения). В предсмертном письме сыну
(«Увещание умирающего отца к сыну») он с горечью потом напишет: «От
многих людей, особливо от философов, для избежания светской суеты
почитается состояние холостого за жизнь спокойнейшую. Блаженным
именуют они того, который, не будучи женат, не носит на плечах своих
тяжкого сего бремени. Согласуюсь и я с их мнением из долговременного
моего искусства, могу доказать...»10
Большое утешение для него и подмога в жизни — круг образованных
друзей и единомышленников. Он часто бывает в доме просвещенного
иерарха Феофана Прокоповича, у Якова Брюса, князя Д.М. Голицына;
пользуется их библиотеками и советами. Прочная постоянная связь уста-
новилась у Татищева с Академией наук — единственным научным центром
страны. Философия, история, география — круг его постоянного чтения.
Между тем в январе 1730 года умирает от оспы Петр II и «верховники»
приглашают на русский престол Анну Иоанновну, пытаясь ограничить ее
власть. Татищев вовремя выступил на стороне гвардии и дворянства про-
тив проекта «верховников», зачитал адрес от «шляхетства» Анне Иоаннов-
не при полном собрании высших властей и знати. Он — сторонник сохра-
нения прочной монархии, однако в его политическом проекте власти (для
кружка князя А.М. Черкасского) предусмотрено создание двухпалатного
дворянского представительства при императрице.
Татищев замечен (вдобавок ко всему он дальний родственник Анны по
матери) и в день коронации исполнял обязанности обер-церемониймей-
стера. Он назначен председателем Монетной конторы, действительным
статским советником (в день коронации Анны).
Подает он императрице свою программу просвещения страны, «мне-
ние» о новой системе выделки денег. Ответа нет. Продолжает работу и
над «Историей Российской». Но уже вскоре начинается передел сфер
влияния новыми властями. Испортились отношения Василия Никитича с
новым начальником графом М.Г. Головкиным, которому в 1731 году Мо-
нетная контора была подчинена вместо Сената. Татищев отказался сме-
нить компанейщиков, собиравших старую монету и поставлявших золо-
то и серебро на Монетный двор. Надо полагать, он связан старыми
«контрактами». Но это пожелание Бирона, и Головкин в 1731 году пода-
237
ВИКТОР БЕРЛИНСКИХ. РЕМЕСЛО ИСТОРИКА В РОССИИ
ет последнему доклад о злоупотреблениях Татищева. Плохой подбор
компанейщиков, взятки, другие вины — вот основа второго следствен-
ного дела Василия Никитича. Граф же Головкин (будущий вице-канцлер)
на долгие годы станет злейшим врагом Татищева. В марте 1733 года
Татищев отстранен от должности «главного монетного судьи» и предан
суду за «послабление компанейщикам». В начале 1734 года он «прощен»
особым указом императрицы.
Но сам себя виновным он не считал. В письме (1742 год) старому другу
И.А. Черкасову он писал: «...я в учреждении монетном хотя явные великие
пользы приобрел, но по злости на меня бывшего графа Головкина и лаком-
ством Бирона от того отрешен, компания передела мелких денег невин-
но разорена, и немалая сумма с монетных дворов под имянем новой при-
были потеряна, причем Головкин с Дудоровым довольно получили...»11
Опала Татищева и отстранение от всех дел длились довольно долго.
Но именно время под следствием — самое плодотворное в творчестве
историка. Он яростно работает. Тяжелая болезнь, духовный упадок через
какое-то время сменяются новой энергией. Импульсивный и холерик по
натуре, Татищев в период подъема мог свернуть горы. Но ему скоро 50 лет.
В ту эпоху это уже старость. В своей «Духовной» сыну, отчаиваясь, он зрит
вроде бы близкую смерть: «Когда же до 50 лет достигнешь своего века,
тогда надлежит тебе помышлять о увольнении от всех дел для того, что от
сих лет крепость и сила телесная начнет сохнуть и исчезать, ум и память
умалятся, и от времени до времени во управлении своей должности не
способным явиться можешь. Весьма остерегайся того, чтобы тебя без
прошения от службы не отставили; сие для честного и благородного че-
ловека великой стыд и поношение: одни только скоты своего наказания не
ощущают»12.
Впрочем, заслуги Татищева перед новой властью пока еще не забыты.
Немало денег, судя по всему, из скопленного состояния истрачено на по-
дарки нужным людям в период следствия. 10 февраля 1734 года ему при-
казано ехать в Екатеринбург главным командиром Уральских, Сибирских
и Казанских горных заводов вместо Геннина. Ему даны широчайшие пол-
номочия. 1 октября 1734 года Татищев в Екатеринбурге принял дела у Ген-
нина и ревностно и усердно начал управлять и «размножать» заводы. Он
фактически объехал весь Урал вдоль и поперек.
Открытие железной руды на горе Благодать, застройка Екатеринбур-
га, создание горного устава, насаждение на Урале школ, исследование
Сибири, картография, дарение городу собственной библиотеки (более
тысячи томов) — все это и многое другое — предмет его забот в 1735—
1737 годах. Во многом именно он обеспечил автономию горному Уралу
(число заводов уже выросло до 40): свое войско, суды, вывод из юрисдик-
ции губернатора и воевод.
238
РАЗДЕЛ IV. РОЖДЕНИЕ ИСТОРИЧЕСКОЙ НАУКИ В РОССИИ...
Работа его по сбору материалов по истории России, Сибири, Урала,
Поволжья поистине грандиозна. Масштабный администратор, он имел
большие финансовые, властные и людские ресурсы, чем, например, Акаде-
мия наук, и умело ими пользовался. Вопросники, экспедиции, использова-
ние собственных писцов-копиистов, переводчиков, геодезистов, собирате-
лей рукописей (в том числе старообрядцев), организация копирования
актов в архивах Сибири, Урала и Поволжья — все это давало богатые ре-
зультаты. Личный опыт историка оттачивался, личный архив его наполнял-
ся нужными для истории и географии России материалами. Общение с
сотнями старожилов, образованной верхушкой народов Приуралья, Си-
бири углубляло представления о стране в целом. А. Шлёцер писал впос-
ледствии о самой замечательной находке Татищева («раскольничьей
летописи»), которая имела «вид подлинника» и которую он достал «от рас-
кольника в 1721 году в бытность свою в Сибири. Этот список писан на
пергаменте, очень древен, продолжался до 1197 г. И даже в заглавии
было Несторово имя. Татищеву захотелось иметь с него противень [спи-
сок. — В.Б.], но почерк и слог были так древни и непонятны, что, кроме
раскольника, никто не мог разобрать его. По сей причине раскольник спи-
сал его, но к величайшему сожалению рассудительного Татищева... под-
молодил язык и переменил древние выражения на новорусские» (А. Шлё-
цер, «Нестор», часть I). Вероятно, этот список летописи был самой древней
русской летописью.
Полномочия, данные императрицей Татищеву на Урале, были огром-
ны. «С такой полной доверенностью ни прежде, ни после его к сему мес-
ту никто не был послан»13. Недолгая дружба с Акинфием Демидовым сме-
няется снова охлаждением. Заводы Демидова и Строгановых выведены по
указу из-под контроля горного начальника. Процветание рудников и заво-
дов при Татищеве привело к росту прибыли. Бирон пожелал к этой при-
были приобщиться. Берг-директором назначен саксонец Шомберг, с ко-
торым у Татищева началась череда конфликтов. По мнению Татищева,
Бирон «вознамерился оный великий государственный доход похитить».
Благодарным предлогом для устранения Татищева с Урала стало на-
значение его 10 мая 1737 года главным командиром Оренбургской экспе-
диции (с чином тайного советника) вместо умершего Ивана Кирилова,
выдающегося русского географа и замечательного «птенца гнезда Петро-
ва». Ученые труды, оригинальные проекты, Оренбургская экспедиция на-
всегда сохранили имя Кирилова в истории России. Впрочем, между собой
Татищев и Кирилов не ладили, несмотря на их сходство.
Освоение Южного Урала, Башкирии и создание Оренбургской ли-
нии — главная задача экспедиции. Отсюда шли торговые пути на Вос-
ток. В 1735 году заложен Оренбург, но вскоре Башкирию охватило вос-
стание.
239
ВИКТОР БЕРЛИНСКИХ. РЕМЕСЛО ИСТОРИКА В РОССИИ
Разбор архивов И.К. Кирилова, жестокое подавление восстания, огра-
ничение произвола русских офицеров и воевод, то есть наведение поряд-
ка в крае (чего и требовал Петербург), — главная задача Татищева. Он за-
претил подчиненным вымогать у башкиров взятки, гробить башкир, перенес
Оренбург из неблагоприятного, по его мнению, места на другое — более
здоровое и удобное для жизни. Ситуация нормализовалась. Одну из кре-
постей защитной линии тайный советник назвал в честь себя — Татищева
крепость. Одними жестокостями, полагал Василий Никитич, восстание ус-
мирить нельзя. Следовало упорядочить сбор ясака, отделить башкирские
земли от чувашских и многое другое. Кабинет 5 августа 1737 года поручил
Татищеву кроме карт отдельных провинций составлять генеральную карту
России. Постоянно поддерживая контакты с Академией наук, Татищев
пытается получить научную поддержку своим проектам. Он пишет в АН
«Предложение о сочинении истории и географии российской». Для губер-
натора и воевод он сочиняет вопросник из 198 пунктов, охватывающий все
стороны российской жизни, а не только историю и географию.
Штаб Оренбургской комиссии (так стала называться экспедиция) со
всеми строениями был в Самаре. Умиротворив башкир и организовав пе-
реселение части калмыков в русские пределы, Татищев в начале 1739 года
приехал в Петербург. Как метко пишет один исследователь, «он засыпал
министров, Сенат, Академию наук своими доношениями, предложениями,
проектами... Горные заводы и строительство городов, торговля и управ-
ление инородцами, содержание казаков и губернское управление — де-
сятки и сотни малых и крупных забот его. В своих проектах он выступает
одновременно как администратор и как ученый. Его практическая деятель-
ность и ученые занятия как бы переплетаются друг с другом»14.
В столице он сближается с кружком Артемия Волынского. Это его еди-
номышленники, любители наук, глобальных проектов, патриоты России.
Татищев привез в столицу и апробирует (чтение с обсуждением) в знако-
мых домах свою «Историю Российскую». По инициативе Бирона граф Ми-
хаил Головкин собрал жалобы на Татищева и дал им ход. 27 мая 1739 года
Татищев указом Сената отстранен от всех дел и над ним назначено след-
ствие, третье по счету. Обвинения собраны все, какие могли взять у не-
довольных горным начальником и командиром Оренбургской комиссии:
взятки, утайка части жалованья киргизскому хану и старшинам, построй-
ка себе дома в Самаре и т.д.15
По сведениям саксонского посланника, на какое-то время Татищев
даже был посажен в Петропавловскую крепость, а затем долго находил-
ся под домашним арестом. Как ни парадоксально, это следствие спасло
Татищеву жизнь. Он изолирован от кружка Волынского как раз в то вре-
мя, когда над последним нависла гроза. Скоро рискнувший бросить вы-
зов Бирону во время его размолвки с царицей, кабинет-министр А. Волын-
240
РАЗДЕЛ IV. РОЖДЕНИЕ ИСТОРИЧЕСКОЙ НАУКИ В РОССИЙ-
СКИЙ будет арестован вместе с собиравшимся у него последние месяцы
кружком близких друзей. Среди них надежный помощник Татищева на
Урале — советник А. Хрущев, страстный любитель книг и рукописей Петр
Еропкин, высоко оценивший историю Татищева, и другие патриоты Рос-
сии еще петровского закала. Волынского четвертовали, Хрущеву и Еропкину
отрубили головы на плахе. Время под следствием и арестом, несмотря на
старость, болезни, тяжелую для тайного советника атмосферу властей, —
наиболее благоприятное для работы над историей. Накопленные за деся-
тилетия материалы — книги, рукописи, переводы, документы, летописи —
идут в дело, обрабатываются и осмысляются по-новому.
Бирон, враг опаснейший, настоял на осуждении Татищева. Последний
приговором комиссии от 25 декабря 1740 года (следствие длилось пол-
тора года, но убедительных доказательств вины Татищева не найдено)
должен быть лишен всех чинов и выплатить штраф в возмещение всех
казенных и частных ущербов. Но поскольку не все дела, касавшиеся Та-
тищева, рассмотрены, приговор оставили без исполнения. Историк ждет
перемен к лучшему. 7 ноября 1740 года Бирон арестован. Началось крат-
кое правление Анны Леопольдовны.
В июле 1741 года кабинет-министр А. Остерман, самый тонкий поли-
тик и интриган своей эпохи, желая пресечь раздоры среди калмыков,
предлагает Татищеву возглавить Калмыцкую комиссию, обещая, что «вы-
мышления клеветников уничтожатся».
Примирив калмыков и нажив себе новых врагов своей гордостью и
твердостью, отсутствием дипломатической гибкости, Татищев просится в
отставку по тяжкой болезни, «старости и слабости». Но произошел еще
один переворот, граф Остерман угодил в опалу, а звезда старого друга
И.А. Черкасова взошла весьма высоко. Он — кабинет-секретарь новой
императрицы. 15 декабря 1741 года Татищев указом назначен астрахан-
ским губернатором с сохранением за ним Калмыцкой комиссии. Умный,
смелый, хозяйственный и образованный губернатор сделал много для
подъема торговли и экономики края. В 1742 году он писал И.А. Черкасо-
ву: «Сия губерния так разорена, как недовольно сведущий поверить не мо-
жет, понеже люди разогнаны; доходы казенные растеряны или расточены;
правосудие и порядки едва когда слыханы — что за таким великим отда-
лением и не дивно... Причина же сего есть главная, что несколько губер-
наторов сюда вместо ссылки употреблялись, и, не имея смелости, или ни-
чего, или боясь кого, по нужде неправильно делали»16.
Сам Татищев также чувствует себя здесь отчасти ссыльным и пишет
челобитные в столицу с просьбой отпустить его на покой. Он стар, болен,
одинок. Сын и дочь живут своими семьями. Впрочем, какое-то время Ев-
граф Татищев служил в Калмыцкой экспедиции под начальством своего
отца. К сожалению, новой императрице он не просто чужд, а глубоко ан-
241
ВИКТОР БЕРЛИНСКИХ. РЕМЕСЛО ИСТОРИКА В РОССИИ
типатичен. Она помнит о роли Василия Татищева в возведении на трон
Анны Иоанновны — своего злейшего врага. В силе и многие недоброхо-
ты историка.
Англичанин Ганвей, видевший его в Астрахани, запечатлел его облик
так: «Этот старик был замечателен своей сократовской наружностью, из-
можденным телом, которое он старался поддержать долголетним воздер-
жанием, и, наконец, неутомимостью и разнообразием своих занятий. Если
он не писал, не читал или не говорил о деле, то перебрасывал жетоны из
руки в руку».
Доктор Лерх также проезжал через Астрахань и в своих записках ос-
тавил такие строки: «Губернатором там был известный ученый Василий
Никитич Татищев... Он говорил по-немецки, имел большую библиотеку
отличнейших книг и был в философии, математике, а особливо в истории
весьма сведущ. Татищев жил совершенным философом... Он был слабо-
го здоровья, но сие не препятствовало ему быть деятельным и решитель-
ным во всех делах. Он умел каждому посоветовать и помочь, а в особен-
ности купцам, которых он привел в цветущее состояние. Делал он это,
однако, не даром...»
Обвинения в поборах и взятках Татищев в письмах И.А. Черкасову оп-
ровергал очень основательно, но признавал правильным — «когда кому
благодеяние сделаю, то я по закону божескому принять приносимое без
зазрения могу». Массу жалоб на Татищева в столицу написал один из вли-
ятельных калмыцких ханов Дондук-Даши, сделанный наместником кал-
мыцких земель.
Татищева решили отправить на покой, но не по добру. Раздражение на
него влиятельных персон слишком велико. Его вольномыслие, дружба с
немцами, резкая гордость, самостояние в речах, философский «афеизм»,
ученость сделали из него какое-то пугало для властей. Очень не любила
всех философов-безбожников сама Елизавета Петровна. Подняли старое
дело, открытое еще при Бироне, и в апреле 1745 года постановили осво-
бодить Татищева от назначенного наказания по милостивым манифестам
1741 и 1744 годов, но по указу Сената: «ни к каким делам впредь не опре-
делять». Жить опальному тайному советнику следовало в своих деревнях
до указа, а в Москву, Петербург не ездить. Таким образом, он считался
опальным, ссыльным и подследственным.
Зиму 1745/1746 года Татищев, отрешенный от должности, провел в
симбирской деревне своего сына, а затем в апреле приехал в свое под-
московное село Болдино (70 верст от Москвы), где и жил до самой смер-
ти. В доме Татищева до последнего дня его жизни на его содержании на-
ходились офицер и сенатский курьер, следившие, чтобы он не покинул
Болдино. 1746—1750 годы — время упорнейшей работы Татищева над
завершением «Истории Российской». В чем он и преуспел. Старый, боль-
242
РАЗДЕЛ IV. РОЖДЕНИЕ ИСТОРИЧЕСКОЙ НАУКИ В РОССИИ...
ной, отвергнутый властью, Василий Татищев сохранял ясный ум, четкость
мыслей, твердость духа. Он не был сломлен или унижен. Он шлет в Ака-
демию наук свои рукописи для обсуждения, бескорыстно дарит редкости
и манускрипты. Он трудолюбив и деятелен в любом положении. Имя его
под запретом, ничего напечатать не удается, многие письма к нему и от
него пропадают бесследно. А он доброжелателен к трудам других ученых,
шлет свои проекты доброхотным вельможам, дабы эти труды увидели свет
хотя бы под их именами.
Постоянно читает, пишет, собирает источники. «История Российская» —
все время в стадии движения и развития, как некий болид, захватываю-
щий в свою орбиту все новые предметы. Проницательный и масштабный
ученый, которому большинство профессоров того времени были лишь по
колено; оригинальный и талантливый администратор, мысливший гло-
бально, широко и свободно; взыскательный и справедливый начальник
для сотен подчиненных; рассудительный и опытный в житейских делах
судья с огромной долей здравого смысла, Татищев не был лишен и ряда
недостатков. Болезненный и раздражительный, гордый и вспыльчивый, он
не умел укрощать своего крутого и взмерчивого нрава. Любил также со-
бирать отовсюду благие даяния, умел и сам при случае дать посул важ-
ной персоне. Вспомним, например, посылку им иноходцев из волжских
степей великому лошаднику Бирону. Такова была эпоха. В отношении взя-
ток он не был исключением в ряду администраторов своего уровня. Он
играл по общим правилам. Но его даяния — это не злоупотребления и
насилие А. Меншикова, П. Толстого, Долгоруких, Бирона...
Раздражение многих своих смертельных врагов и неприятелей он вы-
зывал отнюдь не этим. Белая ворона при любом дворе, он не нравился
сильным мира сего своими научными, философскими, религиозными
убеждениями, профессиональным умственным трудом интеллектуала.
Человек петровской закалки, он нашел в непрерывном научном труде
нравственное убежище от всякого рода тревог, зол, бедствий. Эта-то сво-
бода Татищева и раздражала многих современников.
Всю елизаветинскую эпоху замечательные и единственные в своем
роде труды Татищева находились под спудом, распространялись в спис-
ках. Горько сожалеет он о запрете на частные типографии и невозмож-
ность издать свои труды за собственный счет. Думает о посылке своей
«Истории» в научное общество в Лондон или куда-нибудь в Германию.
Оценила этого историка лишь новая императрица Екатерина II, столь про-
ницательная к крупным дарованиям. «История Российская» издана. Даже
обрывки татищевских бумаг скопированы и прочтены монархиней.
Масштаб личности Василия Никитича ярко предстанет нам в описании
его смерти, сохранившемся в роду Татищевых. В июне 1750 года он за-
вершил свою тридцатилетнюю работу над «Историей Российской», и она
243
ВИКТОР БЕРЛИНСКИХ. РЕМЕСЛО ИСТОРИКА В РОССИИ
набело в основном переписана. В начале июля этого же года историк тя-
жело заболел. Из родных с ним постоянно жил внук Ростислав. Чувствуя
большую слабость, Татищев написал сыну Евграфу в Москву с просьбой
приехать с женой для прощания.
Евграф Татищев явился на зов отца. 14 июля Василий Никитич вместе
с внуком верхом поехал в приходскую церковь за три версты, приказав
туда же идти своим людям с лопатами. Отслушав обедню, он вместе со
священником пришел на погост и показал ему могилы своих предков.
Выбрав возле них порожнее место, приказал выкопать могилу. Хотел было
сесть верхом на лошадь — но уже не смог. Сел в одноколку и велел свя-
щеннику прийти к нему на другой день для исповеди и соборования. Воз-
вратившись домой, по красивой семейной легенде, Татищев нашел там
присланного из Петербурга курьера с указом императрицы о его невинов-
ности и присланным ему орденом Св. Александра Невского. Василий Ни-
китич написал благодарственное письмо императрице и отослал орден
назад, так как жизнь его завершалась. Тогда же снята была стража с его
дома. В последнем эпизоде, увы, акт прощения императрицы и награж-
дения орденом, похоже, явная выдумка. Никаких документов о награжде-
нии Татищева найти не удалось. Видимо, их и не было.
Вечером, по обыкновению, пришел к хозяину повар-француз для обсуж-
дения меню на завтра. Татищев сказал повару, что он уже не хозяин, а гость
в этом доме, — пусть готовит, что хозяйка скажет. И показал на невестку.
Впрочем, добавил он, подумав, теленок почат и есть из чего готовить.
15 июля священник со всем причтом пришел в назначенный час, ис-
поведовал и причастил Татищева. Затем Василий Никитич приказал по-
звать сына с невесткой и внуком. Простился с ними, сделав им наставле-
ния. После — простился со всеми своими людьми. Затем приказал начать
соборование и при чтении седьмого евангелия скончался — на 65-м году
жизни. Перед этим, впрочем, указал, чтобы все хранили полную тишину,
дабы не длить мучения тела при расставании с его душой.
Когда сын приказал снять мерки для делания гроба, то столяр объявил,
что гроб повелением покойного давно сделан, а ножки к нему выточил сам
Василий Никитич17. Таковы основные вехи жизни родоначальника русской
историографии Василия Никитича Татищева.
* ★ ★
Обратимся к основным идеям его исторических работ и его, так ска-
зать, научной технологии. Петровская школа выработала в нем умение из
всех областей знания вылавливать все практически нужное для какого-то
дела. Не случайно он и науки делил на полезные и щегольские. П.Н. Ми-
люков ярко, хотя и несколько односторонне, изобразил Татищева так:
244
РАЗДЕЛ IV. РОЖДЕНИЕ ИСТОРИЧЕСКОЙ НАУКИ В РОССИИ...
«Вечно деятельный, мастер окинуть одним взглядом целую область зна-
ния и уйти от нее не с пустыми руками: будь это артиллерия, фортифика-
ция или минералогия, геология или география, история; всегда деловой,
пишет ли он об изменении монетной системы или об усмирении киргизов
в Оренбургской губернии или об Иоакимовой летописи; всегда точный,
начиная с записи на какой-нибудь грамматике: “1720 года, октября в
21 -й день, в Кунгуре, по сей грамматике начал учиться по-французски ар-
тиллерии капитан Василий Никит, сын Татищев, от рождения своего 34-х
лет, 6 месяцев и 2-х дней”, — начиная с этой записи и кончая летописным
сводом, — практический и расчетливый, прозаический, без капли поэзии
в натуре — таким представляется нам первый русский историк»18.
Мировоззрение Татищева сложилось под влиянием западноевропей-
ских мыслителей XVII—XVIII веков, великих преобразований Петра I и ос-
нов русской жизни. Из мыслителей ему наиболее симпатичны Бейль, Локк,
Гоббс, Лейбниц и основатели течения естественного права: Пуффендорф,
Гуго Гроций и другие. Свои философские, политические и научные взгля-
ды историк отразил как в главном труде жизни — «Истории Российской»,
так и в других научных работах, трактатах, проектах, философско-публи-
цистических очерках. Цель человеческой жизни для Татищева — учение,
развитие разума, усвоение добра. Смысл науки — совершенствование и
самопознание человека на пользу государству и обществу.
Главная идея его мировоззрения — идея естественного права, есте-
ственной морали, естественной религии. Закон природы человека состоит
для него в стремлении к собственной пользе или самосохранению. Разум-
ное удовлетворение потребностей — добродетель, «избытничество» — грех.
Истинное благополучие заключается в полном равновесии душевных сил,
в спокойствии души и совести. Занятия русской историей для него — не
специальное отвлечение, а часть жизни, самопознания.
Религиозные убеждения Татищева пугали многих современников и
составили ему громкую славу «афеиста». В основе сущего для ученого
лежал Разум. Он признавал Высшее существо, Промысел Божий и загроб-
ную жизнь; но нападал на чрезмерную обрядность, невежество духовен-
ства... В быту он под влиянием невзгод отличался набожностью и испол-
нением традиционных православных обрядов. Религия, считал он, хранит
народ от пороков.
По политическим убеждениям Василий Никитич принадлежал к круж-
ку Артемия Волынского. Просвещение и развитие России должно идти по
пути Петра I, заимствуя все полезное с Запада и руководствуясь нацио-
нальными интересами. Национальная политика страны для него — вели-
кое благо. Самодержавие — единственная форма правления, пригодная
для России. Впрочем, к персонам женского пола на троне он относился
критично и был бы не прочь ограничить их полномочия.
245
ВИКТОР БЕРЛИНСКИХ. РЕМЕСЛО ИСТОРИКА В РОССИИ
Историк в России начала XVIII века, прежде чем писать историю, дол-
жен был сам создать себе источниковую базу — сформировать личное
собрание книг, документов, летописей... Такая собирательная работа —
дело всей жизни Татищева на любой службе и в любом месте. Но это —
частный архив и коллекция, в чем его сила и его слабость.
Значительная библиотека Татищева, состоявшая к 1720 году в основ-
ном из иностранных книг, оказалась к составлению русской истории не-
пригодна. В западных словарях много пробелов и ошибок, хотя ценность
свода иностранных источников о происхождении Руси и народах, живших
в древности на территории России, для него очевидна. Получив «Несто-
рову летопись» из библиотеки Петра I и сделав с нее список, Татищев
вскоре на Урале нашел «другую того же Нестора летопись», оказавшуюся
несходной с первой. Так, на ощупь историк сформировал две главные
части своего труда, сильно отличавшиеся по источникам, структуре, типу
изложения. Первая часть, доработанная позже второй, посвящена древ-
ней истории славян, скифов, сарматов, болгар, печенегов, угров, варя-
гов... Это в значительной мере проблемное повествование. Мощное ме-
тодологическое введение «Предъизвесчение о истории обсчественное и
собственно о руской» знакомит нас с историей работы автора над трудом,
его научными взглядами, источниками.
В начальных главах первой части Татищев характеризует истоки сла-
вянского письма, первые летописи и русских летописцев. Затем он широ-
ко использует античные источники (Страбона, Геродота) для описания
древних народов и особо выделяет полезные ему труды «преученейше-
го профессора» Байера. Характеристика источников, своеобразный
историографический обзор сведений о древних народах, выработка ори-
гинальной структуры и типа глобального исторического труда о России —
это гениальное изобретение Татищева. Полное отсутствие аналогов в ра-
боте заставляло его тратить много времени на осмысление структуры и
характера своего труда.
Сличив в Сибири две летописи, историк убедился в их неполноте. «И
сия их разность понудила меня искать других таких манускриптов и сво-
дить вместе, а что в них неясно, то более имело от иноязычных объяснить-
ся... оставя географию, стал наиболее о собрании сея истории приле-
хать»19. Сравнение и критика разных источников — важный метод работы
историка. Он совершенствовался по мере развития труда.
Разделив свое сочинение на четыре части, Татищев и писал эти части
в разное время и не всегда последовательно. В первой части (о ней речь
шла выше) он решил «объявить о писателех» и описать древние, касаю-
щиеся отечества нашего, три главных народа (скифы, сарматы, славяне)
и от них другие «произшедшие народы», а также всех их места обитания,
войны, переселения, имена «колико нам древние предали». И все это до
начала обстоятельной русской истории — до 860-го года.
246
РАЗДЕЛ IV. РОЖДЕНИЕ ИСТОРИЧЕСКОЙ НАУКИ В РОССИИ...
Вторая часть труда — от начала русских летописей (от Рюрика) до на-
шествия татар (860—1238). Третья часть — от пришествия татар до свер-
жения их власти и восстановления древней монархии Иваном III (1283—
1462). И четвертая — от возобновления монархии до восшествия на
престол Михаила Федоровича (1462—1613).
Более поздние времена историк считал невозможным описывать, так
как это значило бы погубить истину и ясность истории. Ведь в настоящей
истории «явятся многих знатных родов великие пороки»20.
Центром тяжести во второй и последующих частях (методологически
схожих) стал свод русских летописных источников. Татищев осознавал, что
погодная запись в XVIII веке анахронизм, и желал вначале «гисторическим
порядком, сводя из разных лет к одному делу и наречием таким, как ныне
наиболее в книгах употребляемо сочинять».
Но сопротивление материала оказалось слишком велико. Очень боль-
шой в этом случае оказалась бы и доля «отходов» (летописных известий).
Глубинное понимание ценности своих источников заставило Татищева
«писать тем порядком и наречием каковы в древних находятся, собирая
из всех полнейшее и обстоятельнейшее в порядок лет, как они написали,
ни переменяя, ни убавляя из них ничего...»21.
Здесь возникла новая трудность. Язык летописей сильно отличался от
русского языка XVIII века. Татищев решил всю свою историю писать лето-
писным древнерусским языком, как он его понимал. Кстати, за многолет-
нюю практику чтения летописей историк превосходно освоил нюансы и
особенности языка Древней Руси. Периоды активной работы Татищева
над текстом «Истории Российской», судя по всему: 1720—1721, 1727—
1733,1738—1741,1745—1750 годы. Это вовсе не значит, что в другие годы
он не занимался историей. После приезда из Швеции исторические ра-
боты стали частью жизни Татищева. Он менялся в ходе постижения Рос-
сии. Так, в 1746 году, закончив вторую часть своего труда на древнем на-
речии и послав ее в Академию наук И.Д. Шумахеру, своему многолетнему
корреспонденту, историк пишет, что посылаемая им рукопись «не более
как в архиву или библиотеку академическую годна». Слог ее действитель-
но для прочтения простому читателю малопонятен. Чтобы труд послужил
«пользе всех любознательных, а паче нашему отечеству», его должны
широко читать в России и за рубежом. Татищев переделывает вторую
часть на «настоящее наречие» и желает перевести ее на немецкий язык.
Суть работы остается прежней. Тщательно сверяя и выбирая из раз-
ных источников достоверные сведения, Татищев вносил их в собственный
труд (часть вторую), разбивая материал по правлениям отдельных князей.
Это — уже история, а не сводная летопись, как считали некоторые русские
ученые. Свой исторический свод Татищев снабдил примечаниями. Прав-
да, они закончены на втором томе печатного издания. Целостный этноло-
247
ВИКТОР БЕРЛИНСКИХ. РЕМЕСЛО ИСТОРИКА В РОССИИ
гический, географический, топонимический подход к источникам позво-
лил Татищеву встать у истоков не только истории, но и этнографии, гео-
графии, топонимики России.
Широкое понимание задач исторической науки, вспомогательных дис-
циплин, исторической критики Татищева впоследствии утратилось. Страс-
тный любитель книг, он, несмотря на свою скитальческую жизнь, постоян-
но собирал большие личные библиотеки. Одну он подарил Екатеринбургу
(более тысячи книг), вторую — Оренбургу (о коей потом жалел, поскольку
она там лежала «втуне»), третью привез с собой в Болдино. Какое-то собра-
ние книг оставалось в его московском доме. Выписывая через АН большое
число книг из-за границы (на крупные суммы денег) и желая получать все
интересующие его издания Академии, Татищев много работал с книгами.
Покупая древние рукописи, историк часто заказывал также копии ле-
тописей и документов. Множество ошибок переписчиков, не владевших
летописным языком, вкралось в его тексты. Государственные центральные
архивы и монастырские собрания были для него закрыты. Лишь однажды
после коронации Анны Иоанновны повелением кабинет-министров Тати-
щев был допущен к занятиям в Разрядном, Дворцовом архивах и Колле-
гии иностранных дел для составления истории русского государственно-
го герба. Работу он написал и представил власти, а свою копию потерял
при переездах. Благодаря редкой памяти многое из этой работы он при-
вел в своей истории.
Кириак Кондратович, привезенный им в Екатеринбург учитель латыни,
делает для него переводы исторических трудов с латыни, в частности
Байера, другие переводчики — с французского, шведского, татарского,
калмыцкого и других языков. Русскую древность Татищев впитывал и ви-
зуально. Так, в письме И.Д. Шумахеру 12 сентября 1741 года он писал:
«Доношу вам, что я, едучи через Володимер, нарочно неколико время-
ни умедлил для осмотра древнего строения, церкви и башни, которое в
примечании на гисторию древнюю внесу. Здесь случаем нашел древней
летописец, в котором видно, что некакой новгородец много басен внес,
однако ж в нем многие обстоятельства нахожу, чего в других проронено.
... Есче сказали, что в монастыре Макарьевском у старца есть також древ-
нейший летописец, для которого не премину заехать, чтоб достать, не
жалея денег, и оные хотя списав, Академии пришлю.
Я просил от Кабинета одного геодезиста и живописца для описания
руин великих городов и строеней в сих странах...»22
Изразцы с Нижней Волги, восточные монеты из Астрахани, списки
древних документов, окаменелости — все это Татищев шлет в Академию.
Вспомним, что все русские исторические знания в то время были основа-
ны только на рукописных материалах. Единственным печатным изданием
до середины XVIII века оставался «Синопсис».
248
РАЗДЕЛ IV. РОЖДЕНИЕ ИСТОРИЧЕСКОЙ НАУКИ В РОССИИ...
Случалось Татищеву рукописи покупать даже на рынке. Хорошие со-
брания манускриптов были у ряда вельмож: Якова Брюса, Феофана Про-
коповича, князя Дмитрия Голицына, Артемия Волынского... Друзья сами,
зная страсть Василия Никитича, дарили ему оригиналы или копии древ-
них русских документов. Так, летописи, хранившиеся в собраниях А. Во-
лынского, А. Хрущева и П. Еропкина, широко использовались историком.
Архивы Казани, Астрахани, сибирских городов также использовались
Татищевым. Он, хотя и с немалым трудом, копировал там многие указы и
акты. Впоследствии оригиналы документов погибли, так что сама «Исто-
рия» Татищева стала ценным источником.
Вскоре после смерти В.Н. Татищева его богатое собрание книг, руко-
писей и архив в селе Болдино сгорели во время пожара. И сохранившая-
ся «История Российская» стала единственным источником утраченных
уникальных материалов. На что же опирался Василий Никитич в написа-
нии своей истории?
В главе 7-й Татищев перечисляет 11 летописей, использованных в сво-
ей истории: Кабинетная, Раскольничья, Радзивилловская, Голицынская,
Кирилловская, Новгородская и другие. В собраниях русских вельмож он
делал выписки и из других манускриптов. Сегодня можно более или ме-
нее точно определить происхождение большинства этих летописей, до-
шедших до нас в других списках. Но были в руках Татищева и летописи,
до нас не дошедшие. Настоящее сокровище и уникум, судя по всему, была
Раскольничья летопись. Татищев приобрел список ее у раскольника в
Сибири (отсюда и название) в 1721 году. Она была написана на пергамен-
те. Манускрипт этот, по словам Татищева, «для древности наречия и на-
чертания, кроме того раскольника, никто списать не мог. Токмо в том не-
осторожность с сожалением вспоминаю, что он, списывая для меня, ради
лучшего выразумения, наречие переменил».
По мнению М.Н. Тихомирова, эта летопись — важнейшее звено рус-
ского летописания, до нас не дошедшее. Это особый древний вариант
Повести временных лет, предшествовавший Ипатьевскому своду. Это —
«остаток очень древней традиции, только отчасти дошедшей до нас в
Ипатьевской летописи и переданной более полно в “Истории Российской”.
Поэтому значение второй и третьей книг татищевского труда для истории
Руси XI—XII веков громадно»23. То есть в «Истории Российской» мы нахо-
дим продолжение рассказа о событиях, иногда сокращенных в Ипатьевс-
кой летописи.
Самый спорный источник истории Татищева — Иоакимовская лето-
пись. Подобно предыдущей, она до нас не дошла (сгорела в пожаре). Та-
тищев получил ее в 1748 году и был очарован ею. Он считал эту летопись
трудом «древнего писателя более нежели Нестор сведущего». По мне-
нию же Тихомирова, это позднее произведение русской историографии
249
ВИКТОР БЕРЛИНСКИХ. РЕМЕСЛО ИСТОРИКА В РОССИИ
XVII века. Кроме летописей, Степенной книги, Хронографа историк собрал
много местных исторических повестей, преданий, сочинений, поздних
летописных работ
В целом Татищев много пользовался не дошедшими до нас источни-
ками русской истории. Поэтому его труд имеет значительно больше пре-
имуществ перед историей Карамзина, основанной на источниках (кроме
Троицкой пергаментной летописи), сохранившихся в наших архивах.
Татищев открыл для науки того времени (послав в Академию наук) два
важнейших памятника русского права — Русскую Правду и Судебник Ива-
на Грозного, снабдив оба памятника интересными примечаниями. Изда-
ны они были также после смерти Татищева — соответственно в 1786 и
1768 годах.
Перед смертью Татищев активно готовил к изданию свою «Историю
Российскую». Академия наук — его главный конфидент в науке — благо-
желательно относилась к этим планам, хотя активной поддержки не ока-
зывала в силу, надо полагать, опалы Татищева. По просьбе последнего
М.В. Ломоносов в январе 1749 года написал посвящение к первой части
«Истории Российской» и отправил в Болдино историку.
К счастью, в огне пожара не сгорели рукописи труда Татищева. Они
попали в Академию наук и в общество разными путями. Один список пе-
редал Московскому университету Евграф Татищев, достаточно невнима-
тельно и недобросовестно относившийся к рукописному наследию отца.
Появились списки «Истории Российской» в собрании И.И. Шувалова, за-
тем Воронцовых (с вице-канцлером М.И. Воронцовым Татищев переписы-
вался в ссылке), Екатерины II. Потребность издания единственной науч-
ной истории России остро ощущалась образованной частью общества. И
наконец, с 1768 года под руководством профессора Г.Ф. Миллера, изда-
ется «История Российская». Кстати, именно Миллера и рекомендовал сам
Татищев перед смертью Шумахеру в качестве редактора своего труда.
Первый том издан в двух частях в 1768 и 1769 годах, второй и третий — в
1773 и 1774 годах. Четвертый том сильно задержался из-за повышения
цен в типографиях и под нажимом Екатерины II издан в частной типогра-
фии за ее счет в 1784 году. Пятый том (история с 1462 года) был утерян и
найден лишь в XIX веке М.П. Погодиным. Издан был лишь в 1848 году.
Материал истории был обработан Татищевым лишь до начала XVI века.
Примечания к значительной части труда им так и не были составлены.
Блестящую оценку работе В.Н. Татищева (в противовес пренебреже-
нию Н.М. Карамзина) дал С.М. Соловьев. Главная заслуга Татищева, по его
мнению, в том, что он первый начал дело так, как и следовало его начать:
собрал материалы, подверг их критике, свел летописные известия, снаб-
дил их примечаниями (географическими, этнографическими, хронологи-
ческими), указал на многие важнейшие вопросы, ставшие темами для
250
РАЗДЕЛ IV. РОЖДЕНИЕ ИСТОРИЧЕСКОЙ НАУКИ В РОССИИ...
позднейших исследований, собрал известия древних и новых авторов по
истории России. Одним словом, Татищев указал путь и дал средства сво-
им соотечественникам заниматься русской историей.
Заслуги Татищева как первопроходца и отца русской историографии
громадны. В значительной мере он сформировал предмет русской исто-
рии, его периодизацию, обозначил базу основных источников. Это — ис-
ток национальной школы русской историографии. Его свободный охват
целостного смысла любого явления в прошлом и настоящем опирался на
богатейший личный жизненный опыт. Ему были близки и понятны нравы
Древней Руси времен его детства конца XVII века, передовые идеи универ-
ситетов и музеев Западной Европы. Его служба не только не мешала за-
нятиям историей, она расширяла и углубляла его научные задачи. В его
жизненном итоге, по красивому выражению П.Н. Милюкова, сливаются
воедино история, география, этнография — прошлое и настоящее родной
страны. Татищев весь — целиком и полностью — выразился в своем тру-
де. Вероятно, это высшее счастье любого творческого человека.
ОСНОВНЫЕ ИЗДАНИЯ ТРУДОВ В. Н. ТАТИЩЕВА
История Российская. М.; Л., 1962—1968. Т. 1—7.
Избранные произведения. Л., 1979.
Избранные труды по географии России. М., 1950.
Записки. Письма. 1717—1750 гг. М., 1990.
Духовная моему сыну. СПб., 1896.
Приложение
В.Н. Татищев
ПРЕДЪИЗВЕЩЕНИЕ ОБ ИСТОРИИ ОБЩЕСТВЕННОЕ И СОБСТВЕННО
О РУССКОЙ (ОТРЫВОК ИЗ ЧАСТИ ПЕРВОЙ «ИСТОРИИ
РОССИЙСКОЙ»)
О пользе истории не потребно бы толковать, которое всяк видеть и
ощущать может. Однако ж как некоторые не обвыкли о вещах внятно и под-
робно рассматривать и рассуждать, многократно от повреждения их смыс-
ла полезное вредным, а вредное полезным поставляют, следственно в по-
ступках и делах погрешают. Как то мне таких о бесполезности истории не
без прискорбности рассуждения слыхать случалось и для того я за полез-
но рассудил о том кратко изъяснить.
Вначале рассудя то, что история не иное есть, как воспоминовение
бывших деяний и приключений добрых и злых. Потому все то, что мы пред
давным или недавным временем чрез слышание, видение или ощущение
251
ВИКТОР БЕРЛИНСКИХ. РЕМЕСЛО ИСТОРИКА В РОССИИ
искусились и вспоминаем — есть сущая история, которая нас ово от своих
дел собственных, ово от других людей дел учит о добре прилежать, а зла
остерегаться. <...> Равномерно все читаемые нами истории так дела древ-
них иногда так чувствительно нам воображаются, как бы мы собственно то
видели и ощущали.
<...> всякому народу и области знание своей собственной истории и
географии весьма нужнее, нежели посторонних. Однако ж должно и то за
верное почитать, что без знания иностранных своя не будет ясна и доста-
точна... наипаче же нужна история не токмо нам, но и всему ученому миру,
что чрез нее неприятелей наших, яко польских и других, басни и сущие лжи,
к поношению наших предков выдуманные, обличатся и опровергнутся.
<...> Что до потребности историописателю принадлежит, то разных
вольное есть рассуждение. Одни мнят, что не потребно более как доволь-
ное читание и твердая память, а к тому внятной склад. Другие мнят, что
невозможно не в всей философии необученному истории писать. Но я мню,
сколько первое скудно, столько другое избыточественно. Однако ж обоих
кратко отвергнуть нельзя, понеже подлинно писателю много книг как сво-
их, так иностранных читать — и что читал, то памятовать нужно. Но сие еще
недостаточно, власно как человек домовитый к строению дома множество
потребных припасов соберет и в твердом хранилище содержит, дабы, ког-
да что потребно, мог взять и употребить. Но к тому потребно смысл, чтоб
прежде начатия определение о распорядке строения и употреблении по
местам пристойных припасов положить... Тако к писанию истории весьма
нужно свободный смысл, к чему наука логики много пользует. <...> тако
писателю истории нужно с прилежанием рассмотреть чтоб басен за исти-
ну и неудобных за бытия не принять, а паче беречься предосуждения и о
лучшем древнем писателе, для которого науку критики знать не безнужно.
...наука не что иное как достаточное ума нашего искусство, и чем кто более
искусился или научился, тем ближе к мудрости и совершенству...
Источник:
Татищев В.Н. История Российская. М.; Л., 1962. Т. 1. С. 79—83.
252
РАЗДЕЛ IV. РОЖДЕНИЕ ИСТОРИЧЕСКОЙ НАУКИ В РОССИИ...
§ 4.3. Труды Г.Ф. Миллера
Здесь пели две клавиатуры
На двух различных языках.
Порой хитер, порой наивен
С мотивом спорил здесь мотив,
И был отнюдь не примитивен
Монгольских воинов актив.
Здесь был особый жизни опыт,
Особый дух, особый тон.
Здесь речь была как конский топот,
Как стук мечей, как копий звон.
Николай Заболоцкий
Рубрук в Монголии. 1958 год
Герард Фридрих Миллер родился 18 октября 1705 года в Герфорде (Ве-
стфалия) в интеллигентной бюргерской семье. Отец его целых 40 лет был
ректором местной гимназии. От двух браков он имел 6 детей. Наш герой со
старшим братом были дети от второго брака. Мать — Анна-Мария, дочь
профессора богословия, — дала сыну первое имя по своему отцу24.
Домашнее воспитание под руководством отца, гимназия, затем двух-
летнее обучение в Ринтельнском университете и год учебы в Лейпцигском
университете — таковы вехи германской части жизни Миллера. Основа-
тельное знакомство с классической литературой должно помочь юноше,
в дальнейшем планировавшему стать библиотекарем.
Но судьба распорядилась иначе. Первая четверть XVIII века — время
большого подъема исторической науки в Германии. Издаются корпуса
первоисточников, оттачиваются методы научной критики. Интересы Мил-
лера получают определенную научную направленность.
При учреждении Академии наук в Петербурге профессор И.Б. Менке
рекомендовал туда для работы и деятельного студента Герарда Милле-
ра. В звании студента (100 руб. на дорогу и 200 руб. годового жалованья)
5 ноября 1725 года 20-летний юноша прибыл в Петербург. Перенаселен-
ная Германия в XVIII веке часто отправляла своих сынов в соседние стра-
ны. Стремление ехать в Россию среди студентов, по словам А. Шлёцера,
было развито очень сильно. Считалось, что там легко сделать себе счас-
тье. У всех в головах был выгнанный из Йены студент богословия, ставший
русским канцлером (А. Остерман).
Г.Ф. Миллер был назначен адъюнктом исторического и географичес-
кого класса. Старший брат его Генрих Юстус был определен учителем в
академическую гимназию, при которой и скончался в 1783 году.
253
ВИКТОР БЕРЛИНСКИХ. РЕМЕСЛО ИСТОРИКА В РОССИИ
Будущий историк, таким образом, оказался в числе первого набора
сотрудников гимназии и благодаря хорошему здоровью в старости остал-
ся старейшим и единственным из учредителей АН. В 1726—1727 годах он
посещает академические заседания, преподает в гимназии латынь, исто-
рию и географию. Влиятельный в Академии Шумахер тогда еще жаловал
Миллера, мечтавшего стать библиотекарем и жениться на его дочке.
В 1728—1730 годах карьера нашего героя идет вверх. Он назначен
конференц-секретарем Академии, ведет протоколы академических засе-
даний и заведует канцелярией, а также иностранной перепиской. Под его
наблюдением печатаются разные академические издания. По мудрому
совету профессора Байера Миллер сразу после прибытия стал учить рус-
ский язык и скоро хорошо овладел им. В 1728—1730 годах он состоит
также редактором «Санкт-Петербургских ведомостей» и «Примечаний» к
ним (зародыш первого русского журнала). Издания на русском и немец-
ком языках были вполне успешны. Поддержка И.Д. Шумахера обернулась
изъяном, когда академики провалили избрание Миллера профессором.
Но всемогущий патрон все уладил, и Миллер назначен в должность про-
фессора самим президентом АН с 1731 года.
В августе 1730 года Г. Миллер едет за границу для устройства домаш-
них дел после смерти отца и выполняет официальные поручения: вербу-
ет в Академию новых ученых, развеивает неблагоприятные слухи о ней
бывших сочленов (контрпропаганда), налаживает сбыт книг, научные кон-
такты в Германии, Голландии и Англии.
В августе 1731 года Миллер возвращается в Петербург, но отношения
с Шумахером по разным причинам полностью испортились. Началась
непримиримая вражда. Сам Миллер писал о ней так: «С молодых лет до
возвращения моего из путешествия... я более прилежал... к истории уче-
ности, к сведениям, требуемым для библиотекаря. Обширная библиоте-
ка моего отца воспитывала во мне эту склонность. Я поддерживал ее в
университетах и путешествиях. Быть может, в Петербурге я сделал бы с
ней мое счастье, когда бы дела мои не приняли иной вид после недове-
рия, которое показал г. Шумахер... Тогда у меня исчезла надежда сделать-
ся его зятем и наследником его должности. Я счел нужным проложить
другой ученый путь — это была русская история, которую я вознамерил-
ся не только сам прилежно изучать, но и сделать известною другим в со-
чинениях по лучшим источникам. Смелое предприятие!... Г. Байер, объяс-
нявший древнюю русскую историю и географию из греческих и северных
писателей, подкреплял меня в этом...»25 Простодушный немецкий карье-
рист становится трудолюбивым русским историком. Наука от этого толь-
ко выиграла.
Реально же историком Миллера сделала экспедиция в Сибирь. В
1732 году в Петербург вернулся из дальнего странствия капитан Беринг.
254
РАЗДЕЛ IV. РОЖДЕНИЕ ИСТОРИЧЕСКОЙ НАУКИ В РОССИИ...
Случай свел его и обер-секретаря Сената Ивана Кирилова, великого патри-
ота и любителя географии. Кстати, перевод записки Кирилова Бирону о не-
обходимости развития торговых путей на Восток сделал как раз Миллер.
Во вторую камчатскую экспедицию первоначально назначены были два
академика: астроном Л. Делиль и натуралист И.Г. Гмелин. Но последний
заболел зимой в начале 1733 года. Командор Беринг своими рассказами
пробудил в Миллере страсть к путешествиям. Благодаря Кирилову Сенат
23 марта 1733 года разрешил историку ехать в экспедицию. Гмелин ско-
ро выздоровел и тоже поехал в Сибирь.
«Я был этому рад, потому что таким образом избавлялся на долгое
время от неурядицы в Академии и, удаленный от ненависти и вражды, мог
наслаждаться покоем, завися только от самого себя. Никогда потом не
имел я, — писал Миллер, — повода раскаиваться о моей решимости и
даже во время тяжкой моей болезни, которую выдержал в Сибири. Ско-
рее видел я в том как бы предопределение, потому что этим путешестви-
ем сделался полезным российскому государству и без этих странствий
мне было бы трудно добыть приобретенные мной знания...»26 Масштабов
работы и продолжительности экспедиции он, конечно, не представлял.
До того времени центром исторического изучения являлись летописи.
Они еще долго в XVIII веке будут господствовать в науке. Миллер в Сиби-
ри натолкнулся на акты, и перед ним действительно открылось безбреж-
ное море архивных источников русской истории. Пересказчики летописей
не имели о них понятия. С этим великим открытием актового материала
и центр изучения русской истории постепенно стал сдвигаться с Древней
Руси на Россию XVI—XVII веков.
Интерес к Востоку у Миллера был еще от Байера. Страсть к путеше-
ствиям, обещание прибавки жалованья, а главное — средство получить
сразу известность и положение в научном мире России и Европы — тако-
вы мотивы участия Миллера в экспедиции. Проницательный П.Н. Милю-
ков пишет, глобально охватывая результаты 10-летних странствий в Си-
бири этого историка: «Конечно, это был случай, что Миллеру пришлось
разбирать содержание сибирских архивов. Но нельзя не признать, что
случаем этим Миллер воспользовался превосходно. Самые недостатки
его как ученого — отсутствие строгой школы и серьезной ученой подго-
товки — послужили в этом случае к пользе дела. Лишенный учености, он
был зато свободен и от того педантизма, который сужал кругозор боль-
шинства настоящих ученых того времени и заставлял их ограничивать
пределы научного изучения древнейшей историей. Очутившись перед
необозримыми грудами сырья, разработка которого требовала больше
усидчивости и терпения, чем критического чутья и искусных методичес-
ких приемов, он не отвернулся от него; сумел оценить огромное значение
этого материала для исторической науки и, отложив в сторону ученую
255
ВИКТОР БЕРЛИНСКИХ. РЕМЕСЛО ИСТОРИКА В РОССИИ
брезгливость, усердно принялся за его изучение — за выписки и простую
копировку»27.
Десятки огромных фолиантов копий актов сибирских архивов и бога-
тейший жизненный опыт познания русского народа — первый главный
итог десятилетнего (!) странствия историка. На основе этих материалов,
в значительной мере до сих пор не разобранных, не исследованных и не
опубликованных, Миллер впоследствии написал главную книгу своей жиз-
ни — «Историю Сибири».
Второй важнейший итог его экспедиции — новое представление об изу-
чении русской истории. Впоследствии Миллер не раз говорил, что все, что
он знает, ему дала Сибирь. И в этом не было преувеличения. В 1733 году
из столицы выехал молодой новичок в науке, имевший хорошие задатки
и широкие планы, но слабую научную подготовку в области истории Рос-
сии. Через 10 лет назад вернулся зрелый оригинальный мастер в облас-
ти истории, этнографии, географии.
Наработаны не только всесторонние знания истории в местных архи-
вах, но выработаны научные методы, приемы работы над источниками,
взгляды на формы и содержание исторических исследований.
Выехав 8 августа 1733 года из столицы, в конце января 1734 года Гме-
лин и Миллер достигли Тобольска (через Казань, Екатеринбург). Здесь
историк впервые обратился к местному архиву и получил в дар от воево-
ды старинную сибирскую летопись (о походах Ермака). «Первоначальная
работа моя в архиве заключалась в том, чтобы старинные столбцы и кни-
ги каждого места расположить по годам, потом просматривать одни за
другими и отмечать, что следовало из них для меня выписывать». Заби-
рая дела на дом, отмечая нужные места канцеляристам, в конце концов
Миллер получил множество выписок. Помощь воевод была очень важна.
26 мая академики выехали из Тобольска и 13 июня были в Таре. Здесь
историк кроме обычной работы составил вопросник по истории города.
Затем он его совершенствовал. Научной лабораторией Миллера стали
сибирские архивы и старожилы Сибири (как русское, так и коренное на-
селение).
Словно мощная научная машина, Миллер выбирал важнейшие, по его
мнению, документы из моря бумаг и часто на ходу их обрабатывал, состав-
ляя один научный очерк за другим. Очерки отправляли в Академию наук.
Нужные книги оттуда выписывались. На живом деле сложился выдающий-
ся исследователь европейского масштаба.
Приведение в порядок местных архивов, 40 с лишним огромных фоли-
антов выписок (в связи с гибелью многих архивов ценность их сильно воз-
росла), обстоятельнейшие записки по ходу всего путешествия, сведения
о городах и дорогах, рисунки многих сибирских древностей, описания
нравов сибирских народов, карты сибирских областей и многое другое —
256
РАЗДЕЛ IV. РОЖДЕНИЕ ИСТОРИЧЕСКОЙ НАУКИ В РОССИИ...
вот плоды сибирских трудов Герарда Фридриха (или, как его стали звать
в России, Ивана Федоровича) Миллера.
Омск, Колывань, Томск, Енисейск, Красноярск, Иркутск... Лишь в пос-
леднем городе вице-губернатор А. Плещеев отнесся к ученым враждеб-
но, затрудняя их работу. 1735 год — Кляхта, Нерчинск, Илимск. В пос-
леднем городе реестра (описи) архивных дел еще не было, и Миллер
просматривал все дела сам (без помощи переводчика и студентов). «Сей
труд подал мне великую ясность, — писал он, — в обстоятельном позна-
нии подлинного архивов состояния. Притом же удостоверился я, как то
впредь на чужие глаза не надлежит надеяться»28. Зиму 1735—1736 годов
Миллер провел в Якутске вместе с Берингом и академиком Л. Делилем.
Жесткое командование Беринга (его самовластие) подали мысль Гмели-
ну и Миллеру не ехать с Берингом на Камчатку.
Провизии там для всей академической экспедиции (студентов, живо-
писцев, служителей) могло быть мало. И на Камчатку ими был послан
студент С.П. Крашенинников, блестяще справившийся с задачей. Зиму
1736/37 года Миллер провел больным в Иркутске. «Сия болезнь состо-
ит в жестоком биении сердца и превеликом страхе, который по переме-
нам проходит, а иногда три-четыре дня не перестает...» — писал историк.
10 декабря 1737 года он послал в столицу прошение об увольнении от пре-
бывания в Сибири по расстроенному здоровью. С марта до осени 1738
года Миллер и Гмелин исследовали быт бурят и тунгусов, а зимовали за-
тем в Енисейске.
В марте 1739 года последовал указ на прошение Миллера. Ему раз-
решили вернуться в столицу, но велено было продолжать все работы Гме-
лину и Стеллеру, а к ним в помощь назначали адъюнкта Фишера. После-
днему приказом президента АН Корфа требовали отдать все собранные
Миллером в путешествии материалы. Миллер передумал возвращаться,
ведь «чужая рука с недовольным знанием российского языка сим нашим
походным архивом с такою прибылью пользоваться не может». Он имел в
виду Фишера, который все же прибыл в Сибирь.
В феврале 1740 года историк из Красноярска поехал в Томск, затем
изучал быт остяков, посетил Нарым (с осмотром кетского архива), далее
Сургут и Березов. В архиве последнего обнаружил много «старинных из-
вестий», которые велел списать, а также на основе устных показаний со-
ставил описание «тамошних стран до Ледовитого моря». Остяки, вогулы,
самоеды... — ему интересна эта абсолютно другая жизнь.
Вернувшись в Тобольск, Миллер поразился утратам и беспорядкам в ме-
стном архиве за минувшие 6 лет. Март 1741 года — Тюмень, затем Ирбит,
путешествие по Иртышу, Екатеринбург (тяжелая болезнь), снова Тобольск...
1 марта 1742 года он писал в Академию: «Время, проведенное мною...
в Сибири, позволило мне в особенности прилежать к приведению в пол-
257
ВИКТОР БЕРЛИНСКИХ. РЕМЕСЛО ИСТОРИКА В РОССИИ
ную ясность Сибирской истории собранием всех до нее принадлежащих
актов. И я имел счастье извлечь из архивов подробные известия о всех
главных происшествиях, случившихся с 7101 года [1593 года. — В. Б.]...»29
Лето в Верхотурье замечательно было для Миллера тем, что он там
женился на вдове немецкого хирурга. Далее он поехал на Соликамск, Ус-
тюг Великий, Вологду, Белоозеро, Старую Ладогу и 14 февраля 1743 года
вернулся в Петербург. За 10 лет путешествия он проехал, по его расчетам,
31 362 версты.
Начался новый взлет его научной деятельности, хотя его карьерные
расчеты не оправдались. Интриги Шумахера похоронили его проект уч-
реждения при Академии исторического департамента. Началась его враж-
да с Ломоносовым. Сознание собственной силы как сложившегося учено-
го часто приводило Миллера к резкостям и несдержанности. На насмешки
он отвечал колкостями с присутствием духа, очень близким к нахальству.
Высокого роста, физически очень крепкий и представительный, Миллер
чувствовал себя недостаточно оцененным и раздражался. Горячность вос-
становила против него всесильного в эти годы Теплова, правую руку ново-
го президента Академии К.Г. Разумовского. Академическая канцелярия —
бюрократичная и деспотичная часть АН — властвовала над учеными, ак-
тивно воевавшими друг с другом.
Придирки, оскорбления и унижения преследовали в эти годы истори-
ка. Как верно писал лучший в XX веке знаток истории Сибири С.В. Бахру-
шин, «его третировали, обращались с ним как с наемным приказчиком, от
которого требовали только выполнения заданий заказчика, его знания
использовались для казенных нужд правительства. <...> Большую часть
жизни он провел за письменным столом на службе другим и на пользу
других, а не собственную»30.
В 1747 году после преобразования Академии наук по новому уставу
класс исторический упразднился вообще. Интриги и зависть. Контракт
Миллера заканчивался, и он собрался возвращаться в Германию. Отъезд
его стал бы великой потерей для России. Это осознавали многие. И граф
Кирилл Разумовский уговорил Миллера остаться на службе Академии в
должности ректора университета при АН. Он же выхлопотал историку очень
лестное звание российского историографа. В определении академической
канцелярии от 10 ноября 1747 года о контракте Миллера сказано, что «он,
Миллер, обязуется быть при Академии наук профессором в университете
и для сочинения генеральной российской истории; к тому же определя-
ется историографом, причем обещает высокий ея императорского вели-
чества интерес и Академии честь и пользу всячески соблюдать»31.
Итак, Миллер стал первым российским историографом (на годовом
жалованье 1000 руб.). Возможно, кстати, именно он напомнил в своем
проекте исторического департамента властям об этой должности. Исто-
258
РАЗДЕЛ IV. РОЖДЕНИЕ ИСТОРИЧЕСКОЙ НАУКИ В РОССИИ...
рия тогда — наука сугубо государственная. И в январе 1748 года под силь-
ным нажимом начальства он принял российское подданство, став челове-
ком, всецело зависимым от власти. Должность ректора в университете
при Академии была хлопотной и очень тягостной Миллеру. Через три года
он от нее отказался, занявшись любимым своим предметом — российс-
кой историей. Он писал в это время «Историю Сибири» и, как всегда, де-
лал десятки других издательских, генеалогических (заказных) и прочих
дел. В 1748 году, например, историк дважды просил академические вла-
сти, «не соизволено ли будет кого к нему, г. тайному советнику Татищеву,
отправить... дабы все у него имеющиеся исторические и географические
известия и письменные книги пересмотреть и из них потребное выбрать
и велеть оное там описать для Академии, а иногда он и сам изволит неко-
торые оригиналы Академии уступить». Миллер глубоко уважал чистую
любовь к науке Татищева: «Он же г. Тайный советник Татищев, как извес-
тно, человек незавидливый, но весьма откровенный в делах, до прости-
рания наук касающихся, и охотно он сообщить будет все, что у него есть,
для списывания Академии...»32.
Шумахер и Теплов даже не ответили на эти просьбы. Вскоре же после
смерти Татищева его бесценный архив и библиотека сгорели в пожаре.
Между тем 1748 и 1749 годы — время великих унижений историогра-
фа. В середине 1748 года он был вместе с Ломоносовым подвергнут взыс-
канию. Они поручились за академика И.Г. Гмелина, что он вернется из
заграничного отпуска. Тот же остался за рубежом. Осенью 1748 года в
связи с частным письмом академика Л. Делиля из Парижа Миллеру он был
допрошен, а дом обыскан. Потребовались объяснения на многих листах.
Вот оно, положение ученых в России XVIII века! Частные письма вскрыва-
ют, а ученых третируют, как жалких канцеляристов.
В 1748—1749 годах печатался труд Миллера об истории Сибири. Шу-
махер и Теплов были и здесь неутомимы. У автора отбирают право на кор-
ректуру, лишают книгу предисловия, отказываются помещать в приложе-
нии две сибирские летописи. Якобы предисловие клонится к «суетной
славе» автора, летописи должны быть очищены от «непристойных сказок»
и «излишнего суеверства», большая часть книги не что иное, как «копия с
дел канцелярских».
Следующее испытание оказалось самым тяжелым. В марте 1749 года
руководство Академии распорядилось на торжественное собрание 6 сен-
тября приготовить речи М.В. Ломоносову и Г.Ф. Миллеру. И.Д. Шумахер,
обосновывая кандидатуру последнего, отмечал у него «довольно хорошее
русское произношение, громкий голос и присутствие духа, очень близкое
к нахальству». Речь Миллера «Происхождение народа и имени русского»,
читанная накануне в академическом собрании (таков был порядок), встре-
тила возражения академиков. Одновременно с русской речью Миллер
259
ВИКТОР БЕРЛИНСКИХ. РЕМЕСЛО ИСТОРИКА В РОССИИ
подготовил диссертацию на эту тему на латыни (с таким же названием).
Наиболее резко выступил против речи М.В. Ломоносов. Торжественный
акт был перенесен на 26 ноября, академикам же поручено вновь читать
речь с целью, «не отыщется ли чего в ней для России предосудительно-
го?». Докладчиком назначили другого академика.
Вспыльчивый и язвительный до грубости с критиками Миллер настро-
ил против себя большинство аудитории. Между тем основные положения
его речи о приходе славян с Дуная на Днепр не ранее времен Юстиниа-
на, тождестве варягов, руси и скандинавов, их роли в создании государ-
ства на Руси были обоснованы еще Г. Байером и вполне согласовались с
данными науки того времени.
Бои по поводу злосчастной речи шли до марта 1750 года, когда на
основании отзывов Ломоносова, Крашенинникова и Попова она была
уничтожена как «предосудительная России». Политическая подоплека это-
го спора очевидна. Значительную часть диссертации Миллер тем не ме-
нее через 10 с лишним лет опубликовал на немецком и русском языках
(Sammlung russischer Geschichte. 1760. В. V. S. 381—572; Сочинения и
переводы... 1761. Июль).
Увольнение от должности ректора в июне 1750 года сопровождалось
требованием историку читать лекции. Последний в жалобе К. Разумовс-
кому отказывался, ибо «известно, что к оным потребна некоторая привыч-
ка, а к историческим особливо известное знание или память всем приклю-
чениям с начала света по наши времена. Я же оную привычку не имею,
потому что через осемнадцать лет как в Сибирь был отправлен никаких
лекций не давывал и книг иностранных исторических, кроме касающихся
до российского государства, не читывал...».
В октябре 1750 года в определении графа К. Разумовского (президен-
та АН) академикам были зачитаны вины Миллера за последние годы. При-
чем с целью полной дискредитации историка в речи, сочиненной, види-
мо, Тепловым, говорилось даже, что Миллер «остался в Сибири, пользуяся
напрасно чрез девять лет немалым иждивением ея императорского вели-
чества, и оттуда ничего иного не привез кроме собранных из сибирских
архивов по большой части копий с грамот, летописцев и других канцеляр-
ских дел... А оные самым малым иждивением можно было получить чрез
указы... Сената, не посылая его Миллера...»33. За это и за прочие предер-
зости коллегам академикам Миллер был разжалован из академиков в
адъюнкты с годовым жалованьем в 360 рублей.
Через несколько месяцев он был прощен и восстановлен в правах (с
постоянным жалованьем в 1000 руб.). От всех основных академических
дел он уволен и оставлен лишь при сочинении сибирской истории. На этом
основные невзгоды историка завершаются, и постепенно его фортуна
идет вверх.
260
РАЗДЕЛ IV. РОЖДЕНИЕ ИСТОРИЧЕСКОЙ НАУКИ В РОССИИ...
В 1754 году он назначен конференц-секретарем Академии (с жалова-
ньем 1500 руб.) и начал сам вести обширную переписку с иностранными
учеными, приглашал новых ученых на вакансии в АН и вновь открытый
Московский университет. Очень широка и его научная переписка внутри
России (например, с П. Рычковым, Ф. Соймоновым).
Стоит вспомнить, что как редактор и издатель научных и популярных
периодических изданий Миллер — крупнейшая величина в истории Рос-
сии XVIII века. В 1727—1742 годах он — инициатор и руководитель изда-
ния «Примечаний к Ведомостям», первого русского литературного и на-
учно-популярного журнала. Переиздавался в XVIII веке трижды. Он же в
1732 году стал редактором первого русского научного журнала (хотя и на
немецком языке) «Sammlung Russischer Geschichte». Здесь издавались
первые публикации летописных текстов. Немецкий язык тогда знали в
России большинство образованных людей. Всякий, кто интересовался
русской историей, становился читателем журнала34. Само десятилетнее
пребывание историка в Сибири уже его современники расценивали как
научный подвиг. Его «История Сибири» сохранила свою научную ценность
по сей день. К сожалению, третий том этой истории до сих пор остается
в рукописи.
Целых десять лет с 1755 года Миллер — редактор нового журнала Ака-
демии «Ежемесячные сочинения» — первого научного журнала на русском
языке. Первый историограф пишет немало и собственных статей. В «Опы-
те новейшей истории о России» он начинает работу с обзора источников.
Само понятие «источник» впервые в нашей науке употребил именно Мил-
лер. В другой работе «Краткое известие о начале Новагорода» автор по-
пытался описать вечевое устройство Новгородской республики. Статьи
Миллера по этнографии, археологии, истории русских ландкарт впервые
появились в этом журнале и были во многом пионерскими в науке. Господа
профессора из Академии вовсе не спешили заполнять журнал своими
трудами. Так что конкуренции там не было.
«Все сии неиссчетные труды принял я на себя, — писал Миллер Разу-
мовскому в 1769 году, — ...не по моей должности, а для общей пользы, по-
тому что я увидел, что при Академии нет никого, кто бы хотел такие труды
взять на себя...» И действительно, после отъезда Миллера в Москву это
издание прекратилось. Трудолюбивый собиратель источников, «чернорабо-
чий» исторической науки, Миллер не был по характеру своего дарования
автором пространных трудов. Его любимый жанр — статья. Его любимое за-
нятие — собирание и разработка источников. Его основное дело жизни —
русская история. В письме президенту АН барону Корфу от 1 сентября 1762
года Миллер писал: «Сожалею только, что у меня слишком много других
академических занятий. Протоколы заседаний, внешняя и внутренняя пе-
реписка, издание в свет Комментариев и русского журнала, над которым я,
261
ВИКТОР БЕРЛИНСКИХ. РЕМЕСЛО ИСТОРИКА В РОССИИ
не имея помощников, работаю восьмой уже год, отнимают у меня чрезвы-
чайно много времени, а между тем силы меня покидают и я едва в состоя-
нии выносить работу до 12 и до часа ночи. Историк страны, о которой еще
так мало написано, должен быть занят одною этой работой»35.
Бюргер по воспитанию, Миллер жил основательно и с достатком. Пе-
реехав из деревянного (опасного для его собрания) дома в каменный на
Васильевском острове, он держал хороший немецкий стол, экипаж, нема-
ло прислуги и нахлебников. Жена его, превосходная хозяйка, умело вела
домашние дела и воспитание двоих сыновей. Он не залезал в долги и жил
по доходам. Суровый и иногда грубый с подчиненными и слугами, Мил-
лер не был жесток.
С 1761 года, благодаря личному знакомству и беседам с будущей им-
ператрицей Екатериной II, положение Миллера еще более упрочилось.
Открытых нападок на него более не позволял себе никто. Хотя зять Шу-
махера — Тауберт, унаследовавший ключевую должность в Академии от
умершего тестя, и не был особо расположен к историографу. В 1762 году
при вступлении на престол Екатерины II он правил ей текст Манифеста.
Императрица услуг в таких обстоятельствах не забывала.
Давняя мечта историографа о переезде в Москву — поближе к архи-
вам — сбылась в марте 1765 года. С 1 января 1765 года он назначен глав-
ным надзирателем московского воспитательного дома с чином коллежс-
кого советника и оставлением при Академии в должности историографа.
Чины академикам назначались редко и в виде особой милости. Историк
перевез в Москву свой огромный архив и библиотеку.
Даже смерть Ломоносова не вызвала в нем желания вернуться назад.
«С Ломоносовым, — писал он в апреле, — не вымерли все худо располо-
женные ко мне. Что может побудить меня вернуться опять к борьбе, тог-
да как я здесь могу жить в мире и спокойствии? Москва мне нравится,
здешний воздух мне полезен, мои занятия чем далее — тем более мне по
сердцу».
Зимой 1767 года Екатерина II жила в Москве и часто вызывала к себе
для ученых бесед старого историографа (Миллеру 62-й год). На покупку
каменного дома историку выдано 6 тысяч рублей, он назначен депутатом
от Академии в Уложенную комиссию, получил в свое распоряжение архи-
вы Разряда и Сибирского приказа.
Сбылось и устное обещание вице-канцлера А.М. Голицына при пере-
езде Миллера в Москву — вскоре назначить его в архив Коллегии иност-
ранных дел. 27 марта 1766 года он вошел в руководство этого архива с
годовым жалованьем 1000 рублей сверх академического, вскоре став там
единоличным начальником.
Миллер уже стар, он мечтает о воспитании нового поколения архиви-
стов. Критически настроенный к нему историк А. Шлёцер (попавший в
262
РАЗДЕЛ IV. РОЖДЕНИЕ ИСТОРИЧЕСКОЙ НАУКИ В РОССИИ...
1760-е годы в Россию благодаря Миллеру) писал, что он нашел Миллера
на 30 лет отставшим от научной литературы. Кроме того, Миллер действи-
тельно стар. Люди за 60 были, как правило, в ту эпоху глубокими стари-
ками. Невзирая на это, историк нередко все время, с утра до позднего
вечера (с перерывом на обед), проводил за научной работой. Цель его
работы в архиве — «покой на старости» и «возможность передать потом-
ству знания, приобретенные в России за 40 лет». Он устраивает архив и
приводит его в порядок. В качестве своего преемника по написанию ге-
неральной российской истории он рекомендует императрице князя М.
Щербатова.
Посвятив себя на 17 лет архиву, Миллер сделал здесь очень много:
подготовил себе удачных преемников (Н. Бантыш-Каменского и М. Соко-
ловского), в историографы прочил И. Стриттерра, переведенного к нему
в помощники из АН, но главное — постоянно пополнял свою коллекцию
рукописей (копий, экстрактов и оригиналов документов), хранящихся до
сих пор в архивах под названием «портфелей Миллера».
Жертвуя их при жизни вместе с библиотекой в собственность архива,
Миллер твердо писал: «Из сих (портфелей) ни одного листа потеряться не
должно. Многое сочинено и записано много для будущего употребления.
Иное списано по моему указанию из Разрядного архива и с находящихся
в партикулярных домах книг и записок»36.
Действительно, за пятидесятилетнюю службу Миллера в России (в
империи в это время не было ни одного чиновника с таким сроком служ-
бы) он собрал для будущего огромный объем архивных источников. По-
сланец властей (А. Обресков), осмотрев его личную библиотеку и рукопис-
ное собрание, отметил, что «сохранение сей его архивы во всей целости
можно будет для государства почитать сущим сокровищем...».
Сам Миллер объяснял богатство своей библиотеки так: «Но известно,
что я снабден был всегда изобильным жалованьем, что жил весьма уме-
ренно; время проводил в трудах, а не в гуляниях; следовательно по пяти-
десятисемилетней службе должно бы было остаться у меня немалому ка-
питалу, но оного нет. Сбереженные у меня деньги употребил я на книги и
манускрипты... потому что в библиотеке академической многих весьма
нужных книг недоставало»37. По приказу императрицы за собрание Мил-
лера ему выдано 20 тысяч рублей с правом пожизненного пользования.
Великая заслуга историка — издание в 1768—1774 годах трех томов
«Истории Российской» Татищева, что потребовало большой редакторской
работы. Экземпляр рукописи, подаренный сыном Татищева, был сильно
неисправен. Он же впервые издал Судебник Ивана Грозного с коммен-
тариями Татищева, «Ядро российской истории» Манкиева, «Степенную
книгу», письма Петра Великого к Б.П. Шереметеву, «Описание земли
Камчатки» Крашенинникова (вторым изданием). Помимо этого в 1760—
263
ВИКТОР БЕРЛИНСКИХ. РЕМЕСЛО ИСТОРИКА В РОССИИ
1770-е годы он много работал по заказам властей на конкретные темы: по
истории Академии наук (к 50-летнему юбилею), Сибирской экспедиции,
юности Петра I, морских путешествий по Ледовитому океану, очерки о рус-
ских городах и т.д. и т.п.
Как подытожил Н.Л. Рубинштейн в своей замечательной «Русской ис-
ториографии», «неудивительно, что эта огромная работа, проделанная
Миллером, превратившая его в исключительного знатока истории России,
поставила его в центре всей научной исторической работы во второй по-
ловине XVIII века в России. Кажется, нет такого исторического начинания,
которое не было бы так или иначе связано с его именем»38.
Огромная работа историографа и его единомышленников над истори-
ческими источниками привела в конце концов к существенной перестрой-
ке всей структуры исторического знания.
Значительная часть авторских работ историографа при его жизни была
или опубликована не полностью («История Сибири»), или только на немец-
ком языке, или вообще осталась в рукописях. Миллер не создал труда по
общей истории России. Он считал эту задачу выполненной В.Н. Татище-
вым. Основным видом его научной продукции была статья. Этим он бли-
зок советским и современным историкам. По удачной мысли А.Б. Камен-
ского, статья Миллера — это мини-монография. Ученый был бесконечно
далек от философии истории, но он умел видеть исторические факты в
мощном русле развития страны, края, города, народа.
Более 900 «портфелей» Миллера, его собрание рукописных источни-
ков по истории России уникально, хотя используется явно недостаточно.
Множество оригиналов документов, скопированных Миллером, погибло.
Так что его коллекция — первоисточник. Историк Миллер состоялся в глав-
ном — он двинул вперед корабль русской историографии.
Незадолго до смерти он стал действительным статским советником,
получил орден Св. Владимира третьей степени. Честолюбие его было пол-
ностью удовлетворено. Человек с умом и душой; пунктуальный, тщатель-
ный и неутомимый в работе; не склоняющий головы перед трудностями
и бедствиями, не разочарованный к старости в своих трудах, а сохранив-
ший свежий взгляд на жизнь — таким был первый российский историог-
раф. Почти несокрушимое природное здоровье (недаром в Германии за
ним гонялись вербовщики в солдаты), основательнейший немецкий здра-
вый смысл, укорененность в России и живое ее познание помогли ему
достойно прожить жизнь на новой Родине.
В 1772—1773 годах у Миллера случилось два удара, от которых он
оправился. Кстати, второй удар, возможно, был вызван огромным москов-
ским пожаром. Одышка и обмороки терзали историографа. Причина их —
постоянная сидячая работа. Ни телесные движения, ни искусство врачей
уже не были полезны ему в последние месяцы жизни. Он спокойно ждал
264
РАЗДЕЛ IV. РОЖДЕНИЕ ИСТОРИЧЕСКОЙ НАУКИ В РОССИИ...
кончины. 11 октября 1783 года он скончался, лишь на несколько месяцев
пережив своего старшего брата. России он служил своими трудами 58 лет.
ОСНОВНЫЕ ИЗДАНИЯ ТРУДОВ Г. Ф. МИЛЛЕРА
История Сибири. М.; Л., 1937, 1941. Т. 1, 2.
Опыт новейшей истории России // Ежемесячные сочинения... 1760.
Январь—апрель.
Краткое известие о начале Новагорода и о происхождении российско-
го народа, о новгородских князьях и знатнейших онаго города случаях //
Ежемесячные сочинения... 1761. Июль—октябрь.
О народах издревле в России обитавших. СПб., 1773.
Приложение
Г.Ф. Миллер
ПРЕДИСЛОВИЕ К РУССКОМУ ПЕРЕВОДУ «ИСТОРИИ СИБИРИ»
Понеже при отправлении моем в Сибирь главное намерение к тому
склонялось, чтоб историю сей пространной земли обстоятельно описать,
чего ради и имел я позволение во всех сибирских городах канцелярские
архивы пересматривать, и что к тому намерению годно казалось, отдавать
списывать, то я по своей должности большую часть моих трудов на то по-
ложил, чтоб имевшаяся о сем деле надежда наилучшим образом была ис-
полнена, и что не напрасно я трудился, сие по тому заключить можно, что
привезенные мною из Сибири архивные списки, до истории и прочих об-
стоятельств той земля касающиеся, в 35 больших книгах в десть состоят, не
упоминая примечаний и выписок из оных архив, вкратце мною сочиненных,
когда дел весьма много было, или оные не так важны казались, чтоб время
употреблять на точное списание подлинников.
...В бытность мою в Сибири нашел я у некоторых, до истории своего
отечества любопытных, людей разные сибирские летописи, с которых у
меня списки находятся, а одну и подлинную привез я с собою, понеже оная
и в своем роде только есть одна и списков с ней ни у кого еще нет. Первые
называю я простыми и общими сибирскими летописями, потому что под-
линно оных так много, что в Сибири нет такого города, в котором бы у жи-
телей по списку или более оных не нашлось. А другую по случаю прозвал я
Тобольскою летописью, для того что я оную достал в Тобольске. Не могу я
при сем оставить, чтобы с похвалой не упомянуть о благосклонности и вспо-
можении Тобольской губернской канцелярии, которая хозяина той летопи-
си, не хотевшего лишитися сего сокровища, к тому склонила что он помя-
нутую книгу продал за сносную из казны цену.
265
ВИКТОР БЕРЛИНСКИХ. РЕМЕСЛО ИСТОРИКА В РОССИИ
... Сообщенные от господ баронов Строгановых грамоты и собранные из
сибирских архив письменные известия запотребно рассудилось прилагать в
каждом месте под историею, где на оные я ссылался. Сей порядок, по мое-
му мнению, есть при читании способнее, нежели когда другие писатели ис-
тории приведенные ими в подтверждение своего сочинения свидетельствы
все при конце книги сообщают. Однакож, и довольно таких находится, кото-
рые избрали подобное моему расположение. Свидетельств совсем не сооб-
щать то же бы было, якобы я в источниках, из которых сам почерпал, другим
завидывал, и не подал ли бы я повод, чтобы сию историю в разных местах
почитать баснословною, ежели бы все обстоятельства, которые хотя мало
важны, достоверными свидетельствами утверждены не были.
... А сколько я ни старался во время моего в Сибири путешествия о со-
бирании письменных известий к способствованию сей истории, однако всех
источников, которые к тому служили, вычерпать не мог. В некоторых мес-
тах архивных дел было такое множество, что все, для меня потребное, от
слова до слова списывать не доставало времени. Я по нужде доволен был
и тем, когда хотя можно было из некоторых писем сочинить о главных де-
лах списки, а из других силу коротко внесть в путевые мои примечания. В
рассуждении сего неудивительно будет, когда в продолжении сей Истории,
а паче между приключениями новейших времен, нечто случится, о чем либо
неполных либо никаких свидетельств в доказательство привесть я не в со-
стоянии. Но понеже сие только при неважных приключениях случатся будет,
то я тем меньше причины имею опасаться недоверки.
Другого состояния доводы состоят в изустных преданиях и в повестях,
на которые я иногда ссылаюсь, и оным по мере верить должно, хотя я ни-
какого другаго доказательства об них и не имею. Ежели кто о верности оных
повестей сомневаться будет, то я прошу примечать самые обстоятельства
в каждом месте, ибо оные мою искренность подтвердить могут. Какое бы
то было дерзновение выдумывать, чего не бывало, где надлежит опасать-
ся, чтоб тотчас во лжи изобличену не быть. Я ездил не один, но имел мно-
гих свидетелей моих дел и трудов. Были там люди и после меня и за таки-
ми же делами, которые могут спорить. Ежели что пишу несправедливо, об
одном только прошу, а именно, чтоб кто, бывши в Сибири, буде не вспом-
нит приведенной мною какой повести, затем бы о достоверности оныя не
сомневался. Не всегда нам приходит на ум о всем спрашивать, а хотя и
спрашивать, то не всегда удается настоящий ответ получить. Иногда слу-
чается нечаянно о чем слышать, чего при других обстоятельствах надеять-
ся не можно было. Напротив того, я охотно поверю, что другой мог слышать
то, чего мне слышать случай не допустил....
Источник:
Миллер ГФ. История Сибири. М.; Л., 1937. Т. 1.
266
РАЗДЕЛ IV. РОЖДЕНИЕ ИСТОРИЧЕСКОЙ НАУКИ В РОССИИ...
§ 4.4. Гнев Михайлы Ломоносова
Я пылок, скор, кипуч, мятежен,
Порой уныл, порой речист;
Но сердцем радостен и нежен,
Но в чувствах искренен и чист.
Задорен,буен, своенравен, —
От дедов принял этот склад:
Я простотой всегда им равен,
Я весь от них, их строй и лад...
Иван Шмелев. Русский характер
1933 год
Михаил Васильевич Ломоносов, великий русский ученый, професси-
ональным историком никогда не был. Он прежде всего физик и химик. Тем
не менее вклад его в научную борьбу и движение мысли своей эпохи очень
существен. Его жизненный путь — это ода мощи человеческой энергии в
период слома традиций. За свою не очень долгую жизнь он оказался со-
временником 8 императоров и императриц.
Родился будущий ученый 8 ноября 1711 года в семье состоятельного
крестьянина-помора Василия Дорофеевича Ломоносова от первого бра-
ка его с дочерью дьякона Еленой Ивановной (урожденной Сивковой).
Мать умерла, когда он был еще малышом. Дом Ломоносовых находил-
ся на большой проезжей дороге в деревне Мишанинской, недалеко от
Холмогор. Поморы не были земледельцами в полном смысле этого сло-
ва. Они — мореходы. Главный их доход — от ловли трески и палтуса в
Белом и других северных морях. Отец Михаила владел двумя морскими
судами. Притом второе судно — галиот — он первый выстроил и оснас-
тил на Двине по-европейски. На сей «Чайке» он ходил по морям ловить
рыбу, а также перевозил казенные и частные товары вдоль побережья.
До 10 лет, по обычаям, мальчик жил в деревне; а после 10 отец стал
брать его с собой ежегодно летом и осенью на рыбный промысел. Архан-
гельское поморье — это центр оригинальной русской культуры. Здесь
красивейшие древние монастыри (вспомним Соловки), развитое иконо-
писание, удивительная архитектура, богатая книжность, мощная духов-
ность. Все это мальчик впитывал из воздуха. Контакты с англичанами, фин-
нами, норвежцами, народами Севера расширяли кругозор поморов. Они
знали широкий мир. В артелях на промыслах, живя по несколько месяцев
вдали от дома, люди любили делиться услышанным и увиденным. Так что
промысел — хорошая школа для молодежи. Внимательность, наблюдатель-
ность, страсть к знаниям — черты характера будущего ученого.
267
ВИКТОР БЕРЛИНСКИХ. РЕМЕСЛО ИСТОРИКА В РОССИИ
Отец, человек добрый, совестливый и удачливый, мечтал передать
свое дело сыну и посвящал его во все свои дела. Знакомится Михаил и с
кораблестроением, соляным промыслом. Тяга к книгам его была удиви-
тельна. Он быстро овладевает грамотой по церковным книгам (других в
деревне почти не было, кроме «Грамматики» Смотрицкого и «Арифмети-
ки» Магницкого). Благодаря удивительной памяти он читал в приходской
церкви псалмы и каноны настолько лучше старых начетчиков, что те не-
редко били его от зависти39. С 13 лет Ломоносов, алкая знаний, на пару
лет уклонился в раскол и посещал моления местных беспоповцев (веро-
ятно, поморского согласия).
В июне 1724 года умерла вторая жена отца, вполне доброжелательно
относившаяся к мальчику, а в октябре отец женился в третий раз на вдо-
ве Ирине Семеновой. Мачеха невзлюбила Михаила и настраивала против
него отца. Читать теперь ему приходилось в местах тайных и дальних от
дома — мачеха запрещала ему читать книги. Семейный гнет, стремление
отца женить сына, сильная тяга к учебе вынудили Михаила Ломоносова
уйти из дома в Москву (с паспортом на год и согласием отца). В Холмо-
горскую славяно-латинскую школу (открыта в 1723 году) его принять не
могли как крестьянина, положенного в подушный оклад.
19-летний юноша с рыбным обозом из Холмогор прибыл в январе
1731 года в Москву и начал было посещать Навигацкую школу, но уже в
конце января этого года подал прошение в московскую Славяно-греко-ла-
тинскую академию, назвавшись дворянским сыном из Холмогор. Осенью
1731 года он не вернулся домой — и с этого времени числился в бегах,
хотя отец исправно вносил за него подушную подать.
Из 8 классов академии, первого высшего учебного заведения России
с 1684 года, 4 — низших, 2 — средних, 2 — высших. Программа нацелена
на воспитание образованных духовных пастырей страны. Очень много
времени отведено латыни — языку науки той эпохи. Насмешки над вели-
ковозрастным детиной соучеников быстро прошли, так как Ломоносов
оказался скор на расправу, да и прошел 3 низших класса за один год.
Отсутствие интересующих Ломоносова книг по точным и естественным
наукам, бедность, просьбы отца — все это не погасило «пресильную» тягу
Михаила к учебе. Он впоследствии писал об этом горьком времени: «С
одной стороны, отец никогда кроме меня детей не имел, говорил, что я,
будучи один, его оставил, оставил все довольство (по тамошнему состо-
янию), которое он для меня кровавым потом нажил и которое после его
смерти чужие расхитят. С другой стороны несказанная бедность: имея
один алтын в день жалования, нельзя было иметь на пропитание в день
больше как на денежку хлеба и на денежку квасу, прочее на бумагу, на
обувь и другие нужды. Таким образом жил я пять лет и наук не оставил. С
одной стороны пишут, что зная отца моего достатки, хорошие тамошние
268
РАЗДЕЛ IV. РОЖДЕНИЕ ИСТОРИЧЕСКОЙ НАУКИ В РОССИИ...
люди дочерей своих за меня выдадут, которые и в мою там бытность пред-
лагали; с другой стороны школьники малые ребята кричат и перстами ука-
зывают: смотри-де какой болван лет в двадцать пришел латине учиться»40.
Бедность вынудила Ломоносова в 1734 году проситься священником в
Оренбургскую экспедицию И.К. Кирилова. Вначале надопросе Михаил на-
звал себя поповичем, сыном холмогорского священника Василия Дорофе-
ева и «что он не положен в подушной оклад»; но затем испугался наказания
за обман и чистосердечно повинился, что он сын дворцового крестьянина,
а что «сказался поповичем, то учинил от простоты своей». Покровительство
Феофана Прокоповича избавило Ломоносова от неприятностей.
В конце 1734 года Ломоносов уже из класса философии выпросился
у архимандрита на один год поучиться в Киевскую духовную академию, но
вернулся еще до истечения срока, не найдя там математики и физики.
Счастье пришло к нему с неожиданной стороны. В середине 1730-х го-
дов университет и гимназия при Академии наук запустели от небрежения
властей. По просьбе АН Сенат в 1735 году предписал ректору Славяно-
греко-латинской академии выбрать и послать в столицу 20 учеников, «в
науках достойных». Набрали всего 12, в том числе Михаила Ломоносова
из класса философии. Они прибыли в январе 1736 года в Петербург и
были зачислены студентами университета.
Случайное счастье продолжало баловать Ломоносова после пяти лет
тягот. Твердость духа и закал личности оказались очень полезны. Для эк-
спедиции в Сибирь требовался химик, знающий горное дело и металлур-
гию. Решили подготовить своих. Из академии посылают для этой цели на
учебу в Германию трех студентов: Ломоносова, Виноградова и Рейзера.
Вначале они прибыли в ноябре 1736 года к одному из известнейших
ученых (помогавшему комплектовать русскую Академию наук) профессору
Христиану Вольфу в Марбургский университет. В инструкции им велено
изучить немецкий и французский языки, каждые полгода присылать отче-
ты об учении, показывать везде пристойные нравы и получше проходить
все науки.
Благодаря хорошим деньгам (400 руб. в год на одного) они не бедство-
вали, как в России. Проявились, впрочем, дикость нравов и невоспитан-
ность: кутежи и попойки первый год были обычным делом. Благодаря бле-
стящим способностям Ломоносов, слушая лекции по философии, физике
и механике у Вольфа (ученика Лейбница), а по химии — у профессора
Дуйзинга, быстро и хорошо овладевал науками. Языки и рисование так-
же очень успешны. Заложена научная база его знаний на всю жизнь.
Но бурная и разгульная жизнь в Марбурге требовала больше денег, чем
имели студенты. Они стали жить в долг, когда пришло время им в 1739 году
уезжать во Фрейберг для изучения горного дела и металлургии, сумма
долгов составила 10 тыс. руб. Профессору Вольфу пришлось расплатить-
269
ВИКТОР БЕРЛИНСКИХ. РЕМЕСЛО ИСТОРИКА В РОССИИ
ся за русских студентов из своих денег (Академия потом ему этот долг
вернула).
Вольф с явным облегчением писал: «Время свое они провели здесь не
совсем напрасно... в особенности Ломоносов сделал успехи в науках, с
ним я чаще имел случай говорить... Причина их долгов обнаруживается
лишь теперь, после их отъезда. Они через меру предавались разгульной
жизни и были пристрастны к женскому полу. Пока они сами еще были
здесь налицо, всякий боялся сказать про них что-нибудь, потому что они
угрозами своими всех держали в страхе. Отъезд их освободил меня от
многих хлопот»41.
Во Фрейберге к студентам применили строгости. Горный советник Ген-
кель (по письму из Петербурга) хранил все деньги у себя, оплачивал их
минимальные расходы и объявил всем в городе, чтобы денег в долг студен-
там никто не давал. Академия более отказывалась оплачивать их долги.
Вначале занятия здесь шли успешно. В конце 1739 года Ломоносов со-
чинил здесь свою замечательную «Оду на взятие Хотина», сильно повлияв-
шую на развитие новой русской поэзии. Любовь к поэзии ученого — влия-
ние образования в Московской академии и традиции Симеона Полоцкого.
Ода в то время — высший род поэзии и мощное научное сооружение, тре-
бовавшее значительных познаний в мифологии, философии, богословии...
С января 1740 года отношения меж Генкелем и Ломоносовым сильно
испортились. Последний требовал у первого наличных денег на житье и
обвинял его в корыстолюбии. В мае 1740 года после очередной ссоры
Ломоносов бежал из Фрейберга. На этом завершились годы его учения и
начинается период странствий.
Своим образованием он обязан в основном Христиану Вольфу, память
коего свято чтил до самой смерти. Вначале Ломоносов прибыл в Лейпциг,
надеясь занять денег у русского посланника. Но тот оказался в отлучке, и,
поскитавшись по Германии, Ломоносов вернулся в столь любезный ему
Марбург. Остановившись у друзей, 6 июня 1740 года он внезапно женился
на дочери недавно умершего члена городского совета — Елизавете Цильх.
Явно это был необдуманный поступок, о котором ученый потом жалел. Во
всяком случае, еще несколько лет в России он считался холостым.
Поскитавшись еще немного по Европе, Ломоносов чуть не попал в
большую беду. В одной немецкой гостинице прусский вербовщик, обра-
тив внимание на рослого и сильного мужчину, напоил его за ужином и
подписал контракт о вступлении в королевские гусары. Михаила охраня-
ли от побега. Но он перехитрил всех, твердя, как хорошо ему служить в
армии, и однажды утром бежал из крепости Везель к молодой жене. В
Марбурге до весны Ломоносов занимался математикой, навещал Христи-
ана Вольфа, а затем, получив предписание Академии наук о возвращении,
8 июня 1741 года вернулся в Петербург.
270
РАЗДЕЛ IV. РОЖДЕНИЕ ИСТОРИЧЕСКОЙ НАУКИ В РОССИИ...
На корабле по пути домой Ломоносов увидел во сне отца, лежащего
мертвым на одном из промысловых островов Белого моря. В Петербур-
ге, найдя знакомых поморов, он справился об отце. Тот действительно не
вернулся с промысла. Михаил отправил письмо родным с просьбой съез-
дить на этот знакомый остров и похоронить отца. Что и было сделано
близкими.
Тяжелая жизненная школа закалила энергичный и деятельный харак-
тер Ломоносова. Он получил хорошее европейское образование; стал
солидным, знающим себе цену ученым. Будучи страстным поклонником
науки и ее общедоступности, Михаил Васильевич ставил своей задачей
прививку европейской науки на русской почве42. Вся дальнейшая жизнь
ученого протекает в связи с Академией наук.
Представив диссертации как образчик своих знаний, в январе 1742 года
Ломоносов при содействии Шумахера назначен адъюнктом Академии по
физическому классу с жалованьем 360 руб. в год, считая в то число квар-
тиру, дрова и свечи. При дешевизне тогдашней жизни (фунт мяса стоил
две копейки) на эти деньги можно было жить безбедно. Впрочем, жало-
ванье тогда нередко задерживали или выдавали часть его книгами Ака-
демии.
В конце 1741 года на престол вступила Елизавета Петровна. Антине-
мецкие настроения в обществе коснулись и Академии, состоявшей почти
целиком из немцев. Ломоносов, празднуя эти новшества (Шумахер вре-
менно отстранен и взят под арест), закатил грандиозный дебош в своем
доме, учинив осенью 1742 года сражение с соседом — академическим
садовником Штурмом. Причем, по жалобе последнего, Ломоносов избил
его самого, жену и гостей вместе со служанкой. Сам он, правда, при этом
также получил серьезные ранения и некоторое время лечил их дома.
Войдя в число победителей Шумахера, Ломоносов за бранные слова
по отношению к академикам и неповиновение вызовам следственной ко-
миссии в мае 1743 года был арестован и находился до января 1744 года
в самом бедственном положении. Жалованья он не получал уже год. Воз-
можно, ему вскружила тогда голову известность при дворе — оды его к
Елизавете Петровне имели успех.
Наконец, в январе 1744 года он был освобожден «для довольного его
обучения», но «в учиненных им продерзостях» ему велено просить проще-
ния у профессоров. А кроме того, «за непристойные поступки» в комиссии
конференции ему приказано год платить половинное жалованье. 27 янва-
ря 1744 года Ломоносов публично извинился перед академической кон-
ференцией, а в июне жалованье ему восстановили.
Шумахер был оправдан почти по всем пунктам (кроме присвоения ка-
зенного вина на 109 руб.), а враги его повержены. Ломоносов, воевавший
против всех, оказался в числе нейтралов. Между тем научные занятия его
271
ВИКТОР БЕРЛИНСКИХ. РЕМЕСЛО ИСТОРИКА В РОССИИ
шли довольно успешно. Особенно хорошо ему работалось под арестом.
Кроме изучения физики он пишет оды, обучает приватно химии и стихот-
ворству единственного записавшегося к нему студента.
Летом 1743 года к Ломоносову приехала жена из Марбурга. Два года
не получая от мужа писем, она обратилась к русскому посланнику, тот
переслал ее письмо в Академию наук. Ломоносов сразу же выслал ей
вызов и 100 руб. денег на дорогу. Кстати, в январе 1742 года у нее родил-
ся сын, умерший через месяц.
Отвага и сила Ломоносова проявились и в таком эпизоде. Однажды
поздно вечером он гулял по проспекту Васильевского острова. Из леса
выскочили трое матросов и хотели его ограбить. Ученый их просто раски-
дал с величайшим присутствием духа. Один грабитель упал без сознания,
второй с разбитым лицом убежал в лес, третьего Ломоносов связал и
допросил, узнав имена матросов. На другой день он сообщил о них. Мат-
росов арестовали и прогнали сквозь строй.
Написав диссертацию по металлургии, в июне 1745 года Ломоносов
был назначен профессором и стал полноправным членом Академии наук
с жалованьем в 600 руб. Денег, судя по всему, у него почти никогда не
было. В свое распоряжение он получил почти целиком дом, где и жил до
этого. Ломоносов сделал перевод на русский язык «Эксперименталь-
ной физики» X. Вольфа, ставший на долгое время учебником. С 20 июня
1746 года начались первые публичные лекции ученого по физике (на рус-
ском языке) для всех желающих. Присутствовали вельможи (К.Г. Разумов-
ский — президент АН И.И. Шувалов — фаворит императрицы), «воинские
и гражданские разных чинов слушатели». Ни до, ни долгое время после
лекции по физике на русском языке не читались.
Завязалось близкое знакомство Ломоносова с Иваном Ивановичем
Шуваловым, ставшим на долгие годы покровителем и патроном ученого.
Система такого патронажа была тогда сильно распространена. Она явля-
лась полезной и обогащала обе стороны. Это не просто отношения меце-
нат-клиент, но основанные на некоем сходстве миропонимания — эле-
менты взаимной симпатии и духовного родства.
Деятельность Ломоносова в конце 1740-х годов весьма успешна в раз-
ных сферах. Его оды и надписи к иллюминациям (в дни праздников) нра-
вятся при дворе. Ода на восшествие на престол Елизаветы (день этот
праздновался ежегодно) так ей понравилась, что Ломоносову приказано
выдать две тысячи рублей. Вышло его «Краткое руководство к красноре-
чию» — прообраз учебника риторики.
Михаил Васильевич оборудует химическую лабораторию — первую
в России (1749 год), подает работу на конкурс по химии в Берлине. В
1749 году жена родила ему дочь Елену, единственную выжившую из де-
тей Ломоносова. Переписка с Л. Эйлером (на латыни), высоко ценившим
272
РАЗДЕЛ IV. РОЖДЕНИЕ ИСТОРИЧЕСКОЙ НАУКИ В РОССИИ...
достижения Ломоносова, отдушина для ученого. Физика, химия, геология,
мастерская изготовления мозаик, изучение электричества (с 1752 года)
вместе с Рихманом — таковы основные занятия Ломоносова в те годы.
Проект Ломоносова о создании в России стекольного завода (вспомним
его послание Шувалову о пользе стекла) также увенчался успехом. Имен-
ным указом от 15 марта 1753 года ему пожалованы для этого завода не-
сколько деревень близ Копорья с 211 душами крестьян и 9 тысячами де-
сятин земли.
Уже в 1754 году такой завод построен и очень пригодился ученому в
его масштабных мозаичных работах. Самая крупная из них — «Полтавская
баталия»: 3 сажени в ширину и 2 сажени в высоту. Одним из лучших мас-
теров этой мозаичной фабрики стал его шурин Иван Цильх.
Середина 1750-х годов — энергичная помощь Ломоносова Шувалову
в создании Московского университета. В Академии шла довольно обыч-
ная внутренняя борьба. Впрочем, старый уже Шумахер, как и многие ака-
демики, побаивался набравшего силу Ломоносова. В марте 1753 года он
писал своему зятю Тауберту: «Я совершенно равнодушен у кого г. Ломо-
носов в милости и какие приобретает он против других выгоды... Г. совет-
ник Ломоносов весьма несправедлив, когда на меня жалуется; не я с ним,
а он со мной поступил невежливо. <...> Г. Ломоносов может действовать
против меня как он хочет, но я всегда скажу, что у него был бы хороший ум,
и что он высоко стоял бы по своей науке, когда бы притом оставался веж-
ливым. Надменность, скупость и пьянство такие пороки, которые многих
довели до несчастия»43.
Было бы нелепо видеть в контрах Ломоносова борьбу русской и немец-
кой партий в Академии наук. Дружба с ГВ. Рихманом, сам тип образова-
ния Ломоносова и многое другое этому противоречат. Вместе с тем вы-
шедший из крестьян Ломоносов, глубоко понимавший толщу народной
жизни и саму Россию, являлся при всей своей учености некоторым обра-
зом белой вороной в Академии наук.
После смерти от удара молнией при опытах с электричеством профес-
сора Рихмана (июль 1753 года) Ломоносов пишет своему покровителю
Шувалову: «Что я ныне... пишу, за чудо почитайте, для того, что мертвые
не пишут... Умер господин Рихман прекрасной смертью, исполняя по сво-
ей профессии должность. Память его никогда не умолкнет: но бедная его
вдова, теща, сын пяти лет... и две дочери... как об нем, так и о своем край-
нем несчастии плачут... Милостивый Государь! исходатайствуй бедной
вдове его или детям до смерти. За такое благодеяние Господь Бог вас
наградит, и я буду больше почитать, нежели за свое. Между тем, чтобы сей
случай не был протолкован противу приращения наук, всепокорнейше
прошу миловать науки и Вашего Превосходительства всепокорнейшего
слугу в слезах Михайла Ломоносова»44.
273
ВИКТОР БЕРЛИНСКИХ. РЕМЕСЛО ИСТОРИКА В РОССИИ
Обратимся к собственно историческим трудам Михаила Васильевича,
поскольку описание его иной научной деятельности в наши задачи не вхо-
дит. Ломоносов — идеальный литератор-одописец века Елизаветы. Глубо-
ко национальный и патриотичный писатель был востребован именно этой
эпохой, на которую приходятся и высшие его достижения. Ломоносов,
создавая новые литературные формы языка, стал в XVIII веке одним из
отцов новой русской светской литературы. В Германии он усвоил француз-
ский классицизм, преимущественно в его немецкой обработке. Но, в от-
личие от Тредиаковского, он отнесся к своим образцам сознательно и
попытался развить национальные основы в новом литературном языке.
Характерные для него чувство и знание живой речи, старой церковной
книжности, а также трезвость мысли сильно помогли ему встать в центре
литературного течения своей эпохи. Продуманная система его взглядов
на роль церковнославянского языка, мелодики и ритмики (музыкальнос-
ти) речи была глубоко оригинальна. Совершенно замечательна «Россий-
ская грамматика» Ломоносова, завершенная им в 1755 году. Издана она
в 1757 году, а всего издавалась в XVIII веке 11 раз и переведена на три
языка (немецкий, французский, греческий).
Собственно, и к истории России Ломоносов подошел со стороны языка
и литературы. Быть популярным при дворе стихотворцем — это порой и
обуза. В 1750 году в моду вошел русский театр, и Ломоносову именным
указом велено написать для театра трагедию, что он и сделал, забросив
все другие дела.
С самого начала 1750-х годов по указанию императрицы и под конт-
ролем Шувалова Ломоносов занимается русской историей. П.Н. Милюков
чересчур ярко пишет об этом: «Ломоносов должен был писать русскую
историю, как он писал Темиру и Селима [драму для театра. — В. Б.]. Ко-
нечно, к исполнению этого заказа он не был вовсе подготовлен; конечно,
эта работа отвлекала его от любимых занятий. Но не в подготовке было
дело; дело было в том, чтобы “видеть российскую историю его штилем
написанную”. Другими словами, Ломоносов должен был сделать русскую
историю достойной внимания высшего общества; для этого нужно было
только украсить старую материю новыми приемами изложения, приодеть
русскую историю в приличный времени ложно-классический костюм»45.
Милюков чересчур суров, но он подметил главное — огромную работу
ученого над языком изложения. «История России» должна быть интерес-
на образованному обществу и им прочтена. С этой прагматической мыс-
лью трудно спорить.
Таким образом, на искусство изложения, на язык обращено преимуще-
ственное внимание автора в его «Древней Российской истории от начала
российского народа... до 1054 года» — главном историческом труде Ло-
моносова (издан после его смерти в 1766 году). Рассказ автора часто идет
274
РАЗДЕЛ IV. РОЖДЕНИЕ ИСТОРИЧЕСКОЙ НАУКИ В РОССИИ...
ритмической прозой. По мнению С.М. Соловьева, Ломоносов дал образец
риторического направления в истории. Действительно, он более панеги-
рист славного прошлого России, нежели исследователь-критик. Но это-
го требовала от литератора эпоха торжественных од и взлета националь-
ного самосознания после времени бироновщины.
Медленно и с неохотой, под нажимом Шувалова Ломоносов принимал-
ся за русскую историю. По его отчетам, в 1751 году он «читал книги для
собрания материй к сочинению российской истории: Нестора, законы
Ярославли, большой летописец, Татищева первый том... и другие, из ко-
торых брал нужные выписки и примечания, всех числом 653 статьи на 15
листах». В 1752 году для собирания материалов в российской истории
читал Кранца, Муратория, Иорнанда, Прокопия, Павла Дьякона и иных
«эксцептов нужных на трех листах в 161 статье». В 1753 году — «1. Запис-
ки из упомянутых прежде авторов приводил под статьи числами; 2. Читал
российские академические летописцы без записок, чтоб общее понятие
иметь пространно о деяниях российских». В 1754 году «сочинен опыт исто-
рии словенского народа до Рюрика» — три главы, всего 8 листов. В 1755
году «сделан опыт описания владения первых великих князей российских:
Рюрика, Олега, Игоря». В 1756 году «собранные много в нынешнем году
российские исторические манускрипты для моей библиотеки, пятнадцать
книг, сличал между собою для наблюдения сходств в деяниях российских»46.
С сентября 1758 года началось печатание «Древней Российской исто-
рии» Ломоносова, но к 1763 году было напечатано лишь 3 печ. листа. За-
тем дело пошло быстрее, и Ломоносов планировал довести первый том
до Ивана III, но представленная им рукопись кончалась смертью Яросла-
ва Мудрого. Через полтора года после смерти ученого отпечатанный том
его истории был пущен в продажу. Как видим, дело шло крайне медлен-
но. Впрочем, начальная установка Ломоносова — создать историю не для
ученых, а для читающего общества — оказалась очень плодотворна. Едва
ли, впрочем, «историю» Ломоносова многие читали. Литературные вкусы
эпохи (вторая половина XVIII века) менялись очень быстро. Стиль профес-
сора химии устаревал. На смену классицизму шли иные литературные
течения. Лучшая историческая работа Ломоносова — «Краткий Российс-
кий летописец», изданный в 1760 году и являвшийся, по сути, хронологи-
ческой выпиской его «Истории». Это — популярная учебная книга того
времени. В эпоху зубрежки и своеобразных методов преподавания она
прижилась.
Показательными эпигонами Ломоносова, доведшими риторический
литературный стиль историописания до абсурда, стали Иван Елагин со
своим витиеватым и малосодержательным «Опытом повествования о Рос-
сии» (1790-е годы) и Федор Эмин (1760-е годы), журналист и авантюрист,
со своей драматизацией описаний прошлого. В целом «История» Ломо-
275
ВИКТОР БЕРЛИНСКИХ. РЕМЕСЛО ИСТОРИКА В РОССИИ
Носова — это шаг назад по сравнению с работой Татищева. Основной ее
текст — это литературный пересказ летописи. В какой-то мере это связа-
но с элементом принудительности всей работы ученого в области русской
истории. Так, в ответе Шувалову 4 января 1753 года он просительно пи-
сал: «Что же до других моих в физике и химии упражнений касается, что-
бы их вовсе покинуть, то нет в том ни нужды, ни же возможности. Всяк
человек требует от трудов успокоения: для того... ищет себе с гостьми или
с домашними препровождения времени, картами, шашками и другими
забавами, а иные и табачным дымом... И так уповаю, что и мне на успо-
коение от трудов, которые я на собрание и на сочинение Российской ис-
тории и на украшение российского слова полагаю, позволено будет в день
несколько часов времени, чтобы их вместо бильярду, употребить на Фи-
зические и Химические опыты, которые мне... вместо забавы, но и движе-
нием вместо лекарства служить имеют...»
Столкновения с коллегами по АН в 1750-е годы усилились. С истори-
ографом Г.Ф. Миллером (оба твердо были убеждены в своей научной пра-
воте), советником В.Г. Тепловым, Шумахером и Таубертом... Ломоносов
вел борьбу с теми, в ком видел препятствие к распространению просве-
щения в России. Но со временем вражда приобретала личный характер.
К тому же с приближением старости осознание своих огромных и действи-
тельных заслуг в науке привело к большей безапелляционности в сужде-
ниях, нетерпимости любых противоречий. Сильно изменился социальный
статус профессора: из беглого крестьянина (каковым он числился еще в
1747 году) он превратился в коллежского советника, владельца большо-
го поместья с крестьянами, человека, близкого к царскому двору.
Влияние его в Академии быстро выросло. С 1757 года он стал совет-
ником канцелярии АН (как и Шумахер), и без его подписи никакие дела не
должны были производиться. Впрочем, в конце 1750-х годов Шумахер был
уже очень дряхл и в Академию почти не ходил, а в 1761 году он умер. На
стадии разработки проекта Московского университета Ломоносов активно
совещался по этому вопросу с Шуваловым, излагал свои предложения в
письмах вельможе. По указанию Шувалова одной из первых книг типогра-
фии университета стал первый том собрания сочинений Ломоносова
(1757 год) с гравированным портретом автора. Подпись к портрету сочи-
нил сам Шувалов, учившийся стихотворству у Ломоносова.
В конце 1750-х годов ученый построил свой небольшой каменный дом
на правом берегу Мойки с лабораторией, балконом и садом. На этом бал-
коне он иногда летом угощал земляков-поморов, приплывших из Архан-
гельска; в садовой беседке писал и принимал важных гостей.
Погружение ученого в хозяйственные дела Академии было очень по-
лезно, он много заботился и об университете при АН. Фактически по вла-
стным полномочиям к 1761 году он стал вице-президентом Академии.
276
РАЗДЕЛ IV. РОЖДЕНИЕ ИСТОРИЧЕСКОЙ НАУКИ В РОССИИ...
Количество врагов его, всегда немалое, выросло еще больше. Отношение
к историку Миллеру приняло характер смертельной вражды. Ненавидев-
ший Ломоносова молодой тогда А. Шлёцер писал о нем в ту пору: «Неред-
ко приходил он в Канцелярию и Конференцию подвыпивши; его природ-
ная грубость (даже когда он был трезв) переходила в дикость: он вырывал
тогда листы из протокола, все дрожало перед ним и никто не осмеливал-
ся указать пьяному дверь». Более кроткий Миллер горестно писал: Ломо-
носов, «будучи помещен в Канцелярию, как будто сотворен для огорчений
многих из нас и особенно мне»47.
В 1760-е годы Ломоносов занят в основном административной рабо-
той. У него часто отказывают ноги, тогда бумаги из Академии ему носят
домой на подпись.
И все же поэт в душе, страстно любивший науку и природу естество-
испытатель, Ломоносов наложил существенно личностный отпечаток на
развитие науки в России. Он имел мощный запал и темперамент обще-
ственного деятеля. В своей замечательной работе 1761 года (в письме
Шувалову) «О размножении и сохранении Российского народа» он гово-
рит о главной цели в жизни — благе русского народа, пытается указать
последнему пути к счастью. При вступлении на престол Петра III положе-
ние Ломоносова не пошатнулось, хотя он весь 1762 год проболел ногами.
Но с приходом на престол Екатерины II звезда ученого закатилась. Его
покровители — И.И. Шувалов и граф М.Л. Воронцов — в немилости. Раз-
дача новых наград и чинов в Академии обошла Ломоносова.
Прошение ученого новому фавориту Г.Г. Орлову успеха не имело. В мае
1763 года дан именной указ Сенату об отставке Ломоносова от службы с
половинным жалованьем. Недруги Ломоносова (Тауберт и Миллер) лико-
вали. Но императрица внезапно затребовала указ назад и отменила его.
Умный политик, она учла общественный резонанс дела. Ломоносов вер-
нулся из поместья в город. 1764 год — острый конфликт в Академии, свя-
занный со Шлёцером. Впервые за много лет Миллер и Ломоносов имели
единую точку зрения: в отпуске за границу Шлёцеру отказано.
Дух ученого угнетен: «За то терплю, — писал он, — что стараюсь за-
щитить труд Петра Великого, чтобы научились россияне, чтобы показали
свое достоинство... Я не тужу о смерти: пожил, потерпел и знаю, что обо мне
дети отечества пожалеют». 20 декабря 1763 года Ломоносов был пожало-
ван чином статского советника с окладом в 1875 руб. В начале 1765 года он
уже равнодушен к делам Академии, хотя очень раздражителен и болен. В
середине марта он простудился и слег, а 4 апреля умер. Последние дни
жизни при нем неотлучно был его друг, поэт и академик Я. Штелин.
Основные труды Ломоносова — физика и химика остались вне поля
нашего зрения. Но именно они прославили ученого. Интерес к этой мощ-
ной фигуре одного из первых русских академиков в XIX — XX веках то уси-
277
ВИКТОР БЕРЛИНСКИХ. РЕМЕСЛО ИСТОРИКА В РОССИИ
ливался, то слабел. Следует признать, что в середине XX века государ-
ственный запрос на Ломоносова носил конъюнктурно-политический харак-
тер. Фигура его как отца антинорманизма, критика Миллера, патриота Рос-
сии представлялась и исследовалась под одним довольно ограниченным
ракурсом. В реалиях жизнь всегда интереснее наших концепций и теорий,
тем более жизнь Михаила Васильевича Ломоносова.
ОСНОВНЫЕ ТРУДЫ М. В. ЛОМОНОСОВА ПО ИСТОРИИ
Замечания на диссертацию Г.-Ф. Миллера «Происхождение имени и
народа российского» // Полное собрание сочинений. Т. 6. Труды по русской
истории, общественно-экономическим вопросам и географии 1747—1765.
М.; Л., 1952. С. 19-80.
Описание стрелецких бунтов и правления царевны Софьи // Там же. С.
132-161.
Древняя Российская история от начала российского народа до кончины
великого князя Ярослава Первого или до 1054 года // Там же. С. 167—286.
Краткий Российский летописец с родословием // Там же. С. 291—358.
О сохранении и размножении российского народа //Там же. С. 383—403.
Приложение
М.В. Ломоносов
ДРЕВНЯЯ РОССИЙСКАЯ ИСТОРИЯ (ОТРЫВКИ)
Глава 3. О дальней древности славенского народа
Имя славенское поздно достигло слуха внешних писателей и едва преж-
де царства Юстиниана Великого, однако же сам народ и язык простирают-
ся в глубокую древность. Народы от имен не начинаются, но имена наро-
дам даются. Иные от самих себя и от соседов единым называются. Иные
разумеются у других под званием, самому народу необыкновенным или
еще неизвестным. Нередко новым проименованием старинное помрачает-
ся или старинное, перешед домашние пределы, за новое почитается у чу-
жестранных. Посему имя славенское по вероятности много давнее у самих
народов употреблялось, нежели в Грецию или в Рим достигло и вошло в
обычай. Но прежде докажем древность, потом поищем в ней имени.
Во-первых, о древности довольное и почти очевидное уверение имеем
в величестве и могуществе славенского племени, которое больше полуто-
рых тысяч лет стоит почти на одной мере; и до того помыслить невозмож-
но, чтобы оное в первом после Христа столетии вдруг расплодилось до толь
великого многолюдства.
278
РАЗДЕЛ IV. РОЖДЕНИЕ ИСТОРИЧЕСКОЙ НАУКИ В РОССИИ...
Глава 7. О варягах вообще
Неправильно рассуждает, кто варяжское имя приписывает одному на-
роду. Многие сильные доказательства уверяют, что они от разных племен
и языков состояли и только одним соединялись обыкновенным тогда по
морям разбоем. Ибо за тысячу лет не ставили в стыд и владеющие госуда-
ри обогащаться таковым хищным промыслом, который на Балтийском море
едва около двенадцатого столетия из обычая вышел.
Какого происхождения сие имя, о том имеем немало сомнительных
догадок. Но всех справедливее быть кажется, что производится от общего
речения всем северным народам. Не токмо шведы, норвежцы, истландцы
и славяне, но и греки тоже одно слово употребляют в исторических книгах.
... Разность сих народов ясно показывает и сомнение разрешает Не-
стор, летописатель российский, поименно называя варягов, готов, англов,
шведов, нормандцев, россов. На сем твердом основании приступим к особ-
ливому исследованию варягов-россов, от которых славенские и отчасти
чудские старобытные в нашем отечестве обитатели получили себе обще
государей с великим потомством.
Источник:
Ломоносов М.В. Полное собрание сочинений. Т. 6. С. 178, 203, 204.
Приложение
М.В. Ломоносов
О СОХРАНЕНИИ И РАЗМНОЖЕНИИ РОССИЙСКОГО НАРОДА
(ОТРЫВОК)
В обычай вошло во многих российских пределах, а особливо по дерев-
ням, что малых ребят, к супружеской должности неспособных, женят на
девках взрослых, и часто жена могла бы по летам быть матерью своего
мужа. Сему, с натурою спорному поведению следуют худые обстоятельства:
слезные приключения и рода человеческого приращению вредные душе-
губства. Первые после женитьбы лета проходят бесплодны, следователь-
но, такое супружество — не супружество и сверх того вредно размножению
народа, затем что взрослая такая женщина, будучи за ровнею, могла бы
родить несколько детей обществу. Мальчик, побуждаем будучи от задорной
взрослой жены, усиливанием себя прежде времени портит и впредь в свою
пору к детородию не будет довольно способен, а когда достигнет в мужес-
кий возраст, то жена скоро выйдет из тех лет, в кои к детородию была спо-
собнее. Хотя ж она и в малолетство мужнее может обрюхатеть непозволен-
279
ВИКТОР БЕРЛИНСКИХ. РЕМЕСЛО ИСТОРИКА В РОССИИ
ным образом, однако, боясь бесславия и от мужних родителей попреку и
побоев, легко может поступить на детоубивство еще в своей утробе. До-
вольно есть и таких примеров, что, гнушаясь малым и глупым мужишком,
спознавается жена с другим и, чтоб за него выйти, мужа своего отравливает
или инако убивает, а после изобличена предается казни.
... Для сего вредное приумножению и сохранению народа неравенство
супружества запретить и в умеренные пределы включить должно. По мое-
му мнению, невеста жениха не должна быть старее разве только двумя го-
дами, а жених старее может быть 15-ю летами. Сие для того, что женщины
скорее старятся, нежели мужчины, а особливо от частой беременности.
Женщины родят едва далее 45 лет, а мужчины часто и до 60 лет к плодоро-
дию способны. Всего сходнее, ежели муж жены старее от 7 до 10 лет. Хотя
ж по деревням и показывают причины, что женят малых ребят для работ-
ниц, однако все пустошь, затем что ежели кто семью малую, а много пашен
или скота имеет, тот наймуй работников, прими третьщиков или половин-
щиков, или продай излишнее другому.
Источник:
Ломоносов М.В. Полное собрание сочинений. Т. 6. С. 384, 385.
280
РАЗДЕЛ IV. РОЖДЕНИЕ ИСТОРИЧЕСКОЙ НАУКИ В РОССИИ...
§ 4.5. Князь М.М. Щербатов и
генерал-майор И.Н. Болтин
Как я люблю читать стихи чужие,
В них за развитием мечты певца следить,
То соглашаться с ним, то разбирать, судить
И отрицать его!., фантазии живые,
И думы смелые, и знойный пыл страстей,
Все вопрошаю я с внимательным участьем,
Все испытую я...
Евдокия Ростопчина
1840 год
Век Елизаветы с 1760-х годов быстро сменился веком Екатерины II.
Изменились вкусы в литературе, философии, живописи, архитектуре, а
также умонастроения эпохи. Вспомним, что во Франции классическую
литературу эпохи Людовика XIV сменяет философская просветительная
литература эпохи Людовика XV. Вольтер сменяется Руссо и Гельвецием.
Рационалистический прагматизм новой эпохи в двух его разных ипоста-
сях воплотили в себе два русских историка — Михаил Михайлович Щер-
батов и Иван Никитич Болтин. Как двуликий Янус, они вобрали в себя ека-
терининское время.
По мнению П.Н. Милюкова, в основе историософии князя Щербатова
лежит убеждение, что свободная личность — творец истории. Ход собы-
тий объясняется сознательной деятельностью личности: игрой страстей,
интригами, хитростью, обманом... Личная воля ведет за собой массы.
Задача историка в этом случае — объяснить историческое действие пси-
хологически, мотивами разных людей48.
На первое место при этом выдвигались своекорыстные побуждения
человека: жадность, страх, зависть, вражда... Национальный колорит те-
рялся, историческая перспектива отсутствовала. Есть факты — их надо
хорошенько объяснить, мотивировать.
Болтин смотрел по-другому на историю и науку. Он — матерый реалист
и твердо стоит на русской почве, в отличие от идеалиста Щербатова. Ис-
тория для него — закономерность. Естественные условия жизни, прежде
всего климат, формируют историческую жизнь народа. Влияние идей
Монтескье на выработку таких взглядов очевидно. Главное влияние для
Болтина на «человеческие нравы, качества сердца и души имеет климат,
прочие же побочные обстоятельства, яко форма правления, воспитание
и прочие, частию токмо содействуют ему...».
281
ВИКТОР БЕРЛИНСКИХ. РЕМЕСЛО ИСТОРИКА В РОССИИ
Устраняя из истории личные объяснения, Болтин пытается найти в ней
следы действия законов природы. Такое органичное понимание истори-
ческого процесса нам гораздо ближе, даром что труды Ивана Болтина не
издавались двести с лишним лет, а «История» Щербатова — лишь сто с
небольшим.
Тем не менее общего в их биографиях довольно много. Оба — выход-
цы из среды богатого дворянства. Оба — не большие любители военной
службы и после указа о вольности дворянства вышли в отставку и занялись
статской службой, требовавшей специальных познаний. Частые разъезды
по России дали им богатый жизненный опыт. Высокие чины открывали для
них архивы. В России историка-служащего сменяет в их лице (на какое-
то время) самостоятельный историк-любитель. Линия личности Татище-
ва, как видим, не умирает.
Занятия историей для них не самоцель, а средство расширения лич-
ного опыта, лучшего понимания жизни, достижения успеха в государ-
ственной карьере. Такой широкий подход к русской истории идет тоже от
Татищева. Обратимся же к реалиям биографий этих историков.
282
РАЗДЕЛ IV. РОЖДЕНИЕ ИСТОРИЧЕСКОЙ НАУКИ В РОССИИ...
§ 4.5.1. М.М. Щербатов
Михаил Михайлович родился 22 июля 1733 года в Москве в богатой и
очень знатной семье русской аристократии. Укорененность в Москве,
осознание России через свой род наложили отпечаток на всю жизнь Щер-
батова. 17 известных ему поколений предков создавали Русь. Образова-
ние княжич получил тщательное и наилучшее по тем временам, с оттен-
ком обычного тогда энциклопедизма. Кроме непременного для знатных
людей французского языка он знал немецкий и итальянский. Система его
знаний в философии, истории, мифологии, литературе, экономике, фи-
нансах, естествознании говорит о том, что образованием Щербатова ру-
ководил опытный человек.
Кстати, это не был его отец, поскольку он умер, когда сыну было 4 года.
Генерал-майор Михаил Юрьевич Щербатов (1678—1738) участвовал во
многих крупных битвах Северной войны и в каждой из них получил доволь-
но тяжелое ранение. На матери историка (княжне Сонцевой-Засекиной)
он был женат третьим браком и умер архангельским губернатором.
Михаил Михайлович вырос одним из самых интересных и разносто-
ронних людей своего времени. Французская литература — сокровищница
тогда всяких новых идей, литература просветителей и классиков, стала для
него важной основой в выработке мировоззрения. Любовь к серьезной кни-
ге, многочтение и библиофильство также во многом сформировали исто-
рика Щербатова. Практически в течение всей своей жизни он собирал
новинки западной литературы, русские рукописи, модные тогда предме-
ты «естественного царства» и физические машины. После себя он оста-
вил одну из самых больших и замечательных библиотек России в 5 тысяч
томов, в значительной части приобретенную Екатериной II для Эрмитажа.
20 лет он занимался переводческой деятельностью. Авторы, любимые им:
Александр Поп, Дэвид Юм, Поль-Анри Гольбах. Европейская образован-
ность и русское мироощущение, по меткому выражению историка И.А.
Дмитриевой, стали основой для развития в князе внутренней оппозици-
онности. Подобно тысячам русских староверов и правдолюбцам-разно-
чинцам, князь ищет в мире справедливости. Тяга к науке проявилась в нем
очень рано.
Уже в 1746 году он был записан в лейб-гвардии Семеновский полк и в
1756 году пожалован именным указом прапорщиком. В 1762 году сразу
после указа о вольности дворянства Щербатов вышел в отставку капита-
ном. Военная служба, как, впрочем, и всякая другая, аристократа-Рюри-
ковича не удовлетворяла по свойствам его характера. В 1759 году князь
напечатал первую свою статью «О надобности и пользе градских законов».
Статья — результат чтения модной тогда просветительской литературы.
283
ВИКТОР БЕРЛИНСКИХ. РЕМЕСЛО ИСТОРИКА В РОССИИ
Философствуя о человеке и власти, Щербатов все ближе подходит к ис-
тории. Он против равенства людей, поскольку «в нас равенства нет». Борь-
бу со слабостями человеческой натуры автор возлагает на правительство.
Вскоре следуют другие статьи в журналах («Ежемесячных сочинени-
ях»), затрагивающие в основном моральные темы. Самообуздание и уме-
ренность во имя душевного спокойствия. Видимо, автор пережил личное
потрясение и душевный кризис. В неопубликованных статьях автор также
размышляет о разных типах правления (монархическом, деспотическом,
аристократическом и демократическом).
Монарх — отец народа, но должен иметь совет с мудрейшими и бо-
лее знающими. Монархия, переходя в деспотию, делается гибельной для
народа и государя. Очень нравится Щербатову аристократическое прав-
ление, но и оно подвержено людским страстям — честолюбию и само-
любию, что ведет к партиям и вражде. Демократическое правление во-
обще создает людей «смутнолюбивых» и «увертливых». Сам Щербатов
всецело на стороне монархии, живущей в согласии с аристократическим
советом49.
Час князя пробил в марте 1767 года, когда ярославское дворянство (в
крае главная родовая вотчина — Михайловское) избрало его своим депу-
татом в Комиссию по составлению нового Уложения. Лучшего защитника
своих прав им было не сыскать. Умный, образованный, страстно красно-
речивый, он стал одной из самых ярких личностей в этой комиссии. Чет-
кая и ясная защита Щербатовым интересов дворянства как наследствен-
ной элиты общества обосновывалась им на исторических примерах.
Стремление ограничить доступ в дворянство лиц иных сословий (про-
тиворечие с «Табелью о рангах»), не давать купцам возможности покупать
земли и крестьян — все это чисто сословные интересы князя. Стоит по-
мнить, что сам он был человеком действительно благородным и честным,
большим патриотом России и стремился к процветанию всего народа.
Любовь к истории сблизила в эту пору Михаила Михайловича со ста-
реющим историографом Г.Ф. Миллером, который, по словам Щербатова,
«не только мне вложил охоту к познанию истории отечества моего, но уви-
дя мое прилежание и побудил меня к сочинению оной».
Фактически по рекомендации Миллера Екатерине II Щербатов был
определен с 1768 года в российские историографы вместо Миллера. Как
писал митрополит Евгений в начале XIX века, «он с самых молодых лет
своих почувствовал склонность к Истории Российской и старался соби-
рать нужные к тому книги. Императрица Екатерина II, узнав о его тщании
по сему предмету, поручила ему в 1768 году разобрать кабинетный архив
Петра Великого и повелела дозволить ему вход во все государственные
библиотеки и архивы, из коих он, выписавши все что мог, приступил к со-
чинению Российской Истории...»50.
284
РАЗДЕЛ IV. РОЖДЕНИЕ ИСТОРИЧЕСКОЙ НАУКИ В РОССИИ...
Екатерина II, благоволя тогда к Щербатову по его деятельности в Ко-
миссии, желала видеть «Историю России», написанную сведущим и спо-
собным человеком.
Затруднение здесь было одно. Щербатов историком не был и специ-
фики этого ремесла не представлял. Поэтому первые тома его истории
вышли крайне неудачными. Трудность была вовсе не в том, что он «не знал
ученых языков» (выражение князя), а в том, что он был не подготовлен к
масштабному и широкому изложению истории огромной страны как спе-
циалист, а также к научным работам вообще. Он не мог читать многие
древние рукописи, не знал вспомогательных исторических дисциплин (ис-
торической географии, этнографии и др.), не имел собственного научно-
го взгляда на прошлое. То есть в давних событиях не мог отличить глав-
ное от второстепенного, связать собственной мыслью факты эпохи. Кроме
русского он знал только французский. Но он стремительно и быстро учил-
ся. То есть овладевал ремеслом историка в процессе работы над своей
масштабной «Историей Российской», тома которой стали выходить с
1770 года и печатались в течение 20 лет (7 томов в 15 книгах). Большим
подспорьем для историка стало его собственное рукописное собрание,
где были «Изборник Святослава», 20 списков русских летописей, несколь-
ко степенных книг и многое другое. От Миллера в 1766 году Щербатов по-
лучил древнего «Нестора». Широко по царскому разрешению открыли
перед ним двери Патриаршей и Типографской библиотек, госархивов.
Разнообразный актовый материал — это целый мир. Богатство историчес-
ких источников, использованных Щербатовым, — огромное достоинство
его многолетнего труда.
Вторая существенная заслуга Щербатова — публикация исторических
памятников прошлого: «Царственной книги» (1769), «Журнала или Поден-
ной записи Петра Великого» (1770, 1772), «Летописи о многих мятежах и
о разорении Московского государства...» (1771), «Царственного летопис-
ца...» (1772) и многого другого.
Собирая материалы для своей истории, в перерывах меж изданием ее
томов, Щербатов и публиковал источники. Несмотря на противодействие
Миллера, благодаря указам Екатерины II, историк смог получить нужные
ему документы из Московского архива Коллегии иностранных дел.
Значительный актовый материал был отдан Щербатовым Н.И. Новико-
ву для «Древней Российской Вифлиофики», выходившей с 1773 года. Па-
раллельно он публикует свои статьи в других изданиях (например, «Ака-
демических известиях»). Современники высоко ценили издательскую
деятельность историка. Сам он обязан был докладывать императрице о
ходе своих изданий и работ.
Служебная карьера историка в 1770-е годы на подъеме. С 1771 года
он герольдмейстер Сената, с 1773 года — камергер, с 1778 года — тай-
285
ВИКТОР БЕРЛИНСКИХ. РЕМЕСЛО ИСТОРИКА В РОССИИ
ный советник и президент Камер-коллегии, с 1779 года — сенатор. Князь
мог служить, но не желал прислуживать. Его держали на второстепенных
постах в иерархии власти.
Взаимная приязнь с императрицей продолжалась примерно до сере-
дины 1770-х годов. В мае 1773 года он просит императрицу помочь ему
выплатить долги (его родителей и тестя), коими обременено его крупное
имение. Поправка состояния требовала бы жизни в деревне, что невоз-
можно из-за службы Щербатова и необходимости воспитания его девя-
терых детей. Екатерина II, вызвав к себе князя для беседы, помогла ему
заплатить самый тягостный долг (40 тыс. руб.).
После критики ошибок двух первых слабых томов «Истории» Щербато-
ва, писавшихся им с середины 1760-х годов (вышли в 1770, 1771 годах),
третий том был существенно лучше (издан в 1774 году). Четвертый вышел
в двух частях — в 1781,1783 годах. Прогресс был очень значителен. По мере
перехода от сугубо летописного материала ко все более обильным актовым
источникам значительно возрастает и ценность труда Щербатова. Но совре-
менники встретили «Историю Российскую» Щербатова очень плохо. Они
считали ее сухой, скучной и полной ошибок. Часть этих претензий неспра-
ведлива (особенно с 4-го тома), хотя тяжелый архаичный язык Щербатова
отвращал от его труда широкую публику. Некритический пересказ летопи-
сей, сделанный без всякой подготовки, какими были первые два тома, мало
продвигал вперед отечественную науку. Но со временем Щербатов все
шире вводит в текст «Истории» архивный материал, глубже вникает в смысл
исторических событий в рамках своей историософии.
По мнению П.Н. Милюкова, «это был уже не сводный текст летописи, как
“Российская история” Татищева, не литературное произведение на моти-
вы русской истории Ломоносова и его последователей... — это был первый
опыт связного и полного прагматического изложения русской истории, ос-
нованный на всех главнейших источниках, сохранившихся от нашего про-
шлого. Он оставался единственным опытом вплоть до Карамзина...»51.
Невысоко оценила работу Щербатова и Екатерина II. В письме 1791 года
она писала: «История князя Щербатова и скучна и тяжеловата; голова его
не была способна к этой работе. История Татищева совсем другое: это
был ум человека государственного, ученого и знающего свое дело»52.
Проницательность императрицы в отношении Татищева бесспорна, а
критичность к Щербатову слегка чрезмерна. Взаимная внешняя благоже-
лательность прикрывала разочарование и недовольство друг другом. Лич-
ное неодобрение Щербатова с конца 1770-х годов Екатерины II и всей ее
политики вылилось в целую серию публицистических работ историка,
порой превращавшихся в остро критичный памфлет.
И все же Щербатов за 20 с лишним лет своей научной подвижничес-
кой работы, не оцененной современниками по достоинству, сумел превра-
286
РАЗДЕЛ IV. РОЖДЕНИЕ ИСТОРИЧЕСКОЙ НАУКИ В РОССИИ...
титься из любителя в профессионала. Преодоление летописной традиции
прошлого не означало для князя полный разрыв с ней. Он действительно
не разрушитель старой традиции, а наследник. Если у Татищева мы видим
смешение источника и исследовательской работы над ним в одном тек-
сте, то у Щербатова уже — пересказ источников и исследование вопроса
по источникам (в начальной стадии). Он фронтально сопоставляет лите-
ратуру и источники. Его «История Российская» похожа на откомментиро-
ванный летописный свод. Но он уже мог нарушать хронологию источни-
ков, использовал подстрочный комментарий и вводил рассуждения прямо
в текст. События русской истории он сопоставлял с аналогичными явле-
ниями на Западе53.
Элементарная методическая выучка русских исследователей совер-
шенствовалась, но отставание от критических приемов европейской на-
уки было очень значительно. Мощный рывок Августа-Людвига Шлёцера
был еще впереди. И все же русские историки из читателей летописей
начала века медленно, но верно превращались в исследователей истории
России. Вкус к истории характерен в большей или меньшей мере для мно-
гих деятелей Екатерининского века. Это было поветрие или даже мода.
Вспомним едкого критика щербатовских трудов Ивана Болтина, издате-
ля серии исторических памятников Николая Новикова, Екатерину II, уже на
троне читавшую даже летописи и писавшую, в меру своих сил, «Записки
касательно российской истории»...
Сам Щербатов, писавший примерно с 1765 года (будучи еще в отстав-
ке) до конца своих дней (в декабре 1790 года) «Историю», оборванную на
полуфразе смертью, смотрел на свою попытку «генеральной» истории
России как на некий священный долг и миссию. В 15 книгах (7 томах) он
описал судьбы Российского государства от Рюрика до низложения Васи-
лия Шуйского (лето 1610 года). Подобран материал у него был и на весь
XVII век. Пусть робко, но он уже отделяет свой рассказ от рабского следо-
вания источникам. За основу изложения эпизода князь берет какой-либо
один источник, который по-своему пересказывает и объясняет. Главную
свою научную задачу историк видит в подборе фактов и выяснении при-
чин событий, ведь история для него — «наука причин». Причинность у
Щербатова часто неожиданна и почти всегда случайна. Характеристики
его большей частью сухи и однолики. События он объясняет волей, жела-
ниями и страстями людей — исторических персонажей. Понять их легко,
ведь «внутренность человека есть всегда одинакова». По правлениям го-
сударей и разбит рассказ историка. В большей части своей истории он
был первопроходцем.
К сожалению, даже изданные первые тома Татищева князь получил от
Миллера с большой задержкой лишь в начале 1770-х годов и использо-
вать их не мог. Его история опирается на иную во многом источниковую
287
ВИКТОР БЕРЛИНСКИХ. РЕМЕСЛО ИСТОРИКА В РОССИИ
базу, чем история Татищева, то есть на госархивы и казенные книгохра-
нилища. Вдобавок комплекс его исторических сочинений, изданий памят-
ников дополняет по существу его историю IX — начала XVII веков и дово-
дит ее до современности. Фактически многообразные труды Щербатова
по русской истории стали главной путеводной нитью и основой будущей
«Истории» Н.М. Карамзина, имевшей оглушительный общественный ус-
пех. Возможно, кому-то не нравились и сословные претензии князя, по-
лагавшего, что благородство передается у дворян по наследству, и счи-
тавшего родовитую знать залогом процветания страны.
Неуспех «Истории Российской», возможно, связан даже не с тяжелым
языком его труда, а со слишком большим его объемом. Историк не стяжал
лавров ни у современников, ни у потомков. Большое влияние на читающую
публику и специалистов произвела тогда четкая и хорошо аргументирован-
ная критика «Истории» Щербатова (двух первых — самых слабых ее томов)
Иваном Болтиным, взявшим за основу «Историю» Татищева. Печатная по-
лемика Щербатова и Болтина — яркая страница нашей науки.
XVIII век историк считал уже современностью и посвятил этой эпохе
свои многочисленные (не только исторические) публицистические рабо-
ты (числом более 30). В кругу друзей Щербатов приобрел славу смело-
го критика и «охулителя» дел и «пороков правительства». Пылкий и ро-
мантичный, желчный и меланхоличный, лично благородный и глубоко
честный (взяток не брал), он много писал «в стол» — для потомства,
мнением которого о себе был очень озабочен. В год смерти (57 лет) он
писал: «Побужден любовию к отечеству, предпринял я мысли мои пре-
дать бумаге, дабы хотя по смерти моей, при благополучнейших време-
нах, видимо было, что верный сын отечества, добрый гражданин и утес-
ненного первого правительства государства член [сенатор. — В.Б.] о сей
причине размышлял»54.
Размышления историка о крестьянском вопросе, поселенных войсках,
отставных солдатах и множестве других проблем своего времени храни-
лись в рукописях многие десятилетия после смерти князя. Часть его книг
и многие рукописи сгорели в московском пожаре 1812 года. К счастью,
шедевр исторической публицистики XVIII века — его замечательный очерк
«О повреждении нравов в России» — уцелел и был издан уже в середине
XIX века А.И. Герценом за границей в паре с А.Н. Радищевым. В 1908
году он был переиздан в Москве в паре с «Философическими письма-
ми» П.Я. Чаадаева. И нужно сказать, работа Щербатова не уступает сво-
им более знаменитым собратьям в значимости. На мой взгляд, это лучший
очерк XVIII века в России, написанный современником. Живой страстный
язык, личные впечатления и рассказы обширной родни, выпуклые портре-
ты современников — все это сохранило яркую мысль автора этого сто-
страничного очерка и с интересом читается и сегодня.
288
В.Н. Татищев
М. В. Ломоносов
В. В. Крестинин
А Т. Болотов (автопортрет)
Н.М. Карамзин (1801 г.)
М.Т. Каченовский
Кабинет П.Я. Чаадаева в Москве (1830-е гг.)
И.Е. Забелин
Н.И. Костомаров
Вятский крестьянин 1860-х годов
К.Н. Бестужев-Рюмин
В. О. Ключевский (1905 г.)
М.С. Грушевский
М.К. Любавский
П.С. Уварова
Е.Е. Голубинский
П.Г. Виноградов
М.М. Богословский
Слушатели первого курса археологии в Петербургском университете (1910). В цент-
ре-А. А.Спицын. Среди слушателей: С.Н. Валк, С. И. Покровский, Б.А. Романов (сто-
ят). П.Г. Любомиров, С.Н. Чернов (сидят) и другие
Л.М. Савелов (1916 г.)
С. К. Богоявленский
Сотрудники Вятского НИИ краеведения (1920-е годы)
И.Н. Бороздин (первый справа) на заседании в Наркомпросе (1920-е годы)
Вятский историк А. В. Эмаусский (1898 — 1987):
слева — в юности, справа - в старости
Вятский историк П.Н. Луппов
Б.А. Романов (1916 г.)
В. К. Шилей ко (1920-е гг.)
А.Е. Пресняков
СЛОВО ПОХВАЛЬНОЕ
блаженных и вЪчнодостойныя памяти
госудлрю ИМП^ГлТОрУ
ПЕТРУ ВЕЛИКОМУ
вЪ торжественное празднество
КОрОНОВАШЯ
ЕЯ ИМПЕрАТОрСКАГО ВЕЛИЧЕСТВА
всепресвЪтлЬйш1я, самод ержавнЪйши, ведшая
государыни ИМПЕРАТРИЦЫ
ЕЛИСАВЕТЫ ПЕТРОВНЫ
САМОДЕрЖИЦЫ- ВОЕрОСС1ЙСК1Я
вЪ публичнонЪ собрати
Савкшпешербургекой Императорской АкадемТн НаукЪ
говоренное
МИХАЙЛОМЪ ЛОМОНОСОВЫМИ
Апреля 2<У дня 17$s года.
Печатано ори Императорской Академ1и НаукЪ.
Р0СС1ЙСКАЯ ИСТ0Р1Я
жизни ВСЪхЪДрЕВНИХЪ
ошЪ самаго начала Россiи
ГОСУДАРЕЙ,
icb велик!я и в’Вчной доспюиныя
памяти
ИМПЕРАТОРА
ПЕТРА ВЕЛИКАГО
д'ВйствТя,
ЕГО НАСЛЪДНИЦЪ
И НАСЛЕДНИКОВ!»
ему послЪдованТс
и описание вЪ сЪверЕ
златаго в Ъ к а
во время царствования
ЕКАТЕРИНЫ ВЕЛИКОЙ
»Ъ себЪ заключающая,
сочиненна я
евдоромъ аминомъ.
TOMI I.
ВЪ С Л. В КТ П ЕТ Е Р Б V Р Г И
При Императорской Академы Hay id
1767 года.
Письмо В. Н. Татищева И.Д. Шумахеру от 12.09. 1741 г.
ОПИСАНИЕ
СИБИРСКАЯ) ЦАРСТВА
и всЪхЪ
ПРОИЗШЕДШИХЪ ВЪ НЕМЪ ДЪЛЪ,
отЪ начала
А ОСОБЛИВО ОТЪ ПОКОРЕНЫ ЕГО
РОССИЙСКОЙ ДЕРЖАВЪ
ПО С1И БрЕМЕГНА ;
ГЕрАрДОМЪ ФрИДЕрИКОМЪ МИЛЛЕрОМЪ ,
ИстпоргографомЬ и Профессоров Университета
Академш НаукЪ и Соцюцепи
Аглинскаго ЧлевомЪ.
КНИГА ПЕРВАЯ
ВЪ САНКТПЕТЕрбургЪ
при Императорской АкадемШ НаукЪ 17)0. года.
РУССКАЯ ИСТОРИЧЕСКАЯ
БИВШ01ТДФ1Я
УКАЗАТЕЛЬ КНИГЪ И СТАТЕЙ
ПО РУССКОЙ Я ВСЕОБЩЕЙ ИСТОР1И Я ВСПОМОГАТЕЛЬНЫМ! НАУКАМ!
за 1800—1854: вкл.
ТОАГСБ II
ВЮГРАФ1И И НЕКРОЛОГИ РУССКИХЪ ДЕЯТЕЛЕЙ.—-ВСПОМОГАТЕЛЬНЫЙ НАУКИ НО русской истопи:
ГЕ11ЕАЛ0Г1Я.—ГЕРАЛЬДИКА.—ХРОНОЛОПЯ.—АРХЕОЛОПЯ. — ПАЛЕ0ГРАФ1Я. — НУМИЗМАТИКА. —
СФРАГИСТИ К А. -- В1ЕДАЛ ЬЕРНОЕ ИСКУССТВО.—М ИФО ЛОПЯ.
С О С Т А В И Л Ъ
В. И. Межовъ
» ....
С.-ПЕТЕРБУРГЪ
1893.
РАЗДЕЛ IV. РОЖДЕНИЕ ИСТОРИЧЕСКОЙ НАУКИ В РОССИИ...
Идеи очерка те же, что и главного труда князя. Правительство и монарх
ведут неверную политику, почему и падают нравы граждан, государство
скудеет. Осуждает он непомерное «сластолюбие» своей эпохи и, таким
образом, лично Екатерину II. Властолюбие и корыстолюбие временщиков
в ущерб аристократии раздражает его безмерно. Но живое описание быта
и нравов своей эпохи сближает его труд с идеями школы «Анналов», он
очеловечивает историю, пусть и преувеличивая значение в ней морали и
пороков. «Толь совершенное истребление всех благих нравов, грозящее
падением государству, конечно должно какие основательные причины
иметь, которые в первых я потщусь открыть, а потом показать и самую
историю, как нравы час от часу повреждались, даже как дошли до насто-
ящия развратительности», — писал он в самом начале этого очерка55.
В другой не изданной при жизни работе «Рассмотрение о пороках и
самовластии Петра Великого» (ок. 1782 года) Щербатов говорит о вреде
лести для государей. Перечислив достоинства монарха, он беспристрас-
тно объясняет его пороки историческими условиями того времени. Любо-
страстие, жестокость, побои придворных царем — это традиции русско-
го самовластия. Петра «нужда заставляла быть деспотом», но в сердце он
имел понимание взаимных обязательств государя и подданных.
В 1783—1784 годах сочинил историк также свою утопическую повесть
«Путешествие в землю Офирскую господина С. ...шведского дворянина»,
где описал свой жесткосословный идеал государства. Это — наследствен-
ная монархия. Государству служат лишь дворяне, а «правителями» могут
быть лишь аристократы. Каждое сословие имеет свой круг деятельности
и обязанности. Управление носит черты «полицейского» государственного
строя, но над всем властвуют закон и добродетель.
Писал историк и стихи в духе того времени: оды, сатиры, басни, интим-
ную лирику. Незадолго до смерти своей сочинил он «Размышление утеши-
тельное слезящего отца о смерти любезного сына» (М., 1790) на смерть
своего сына полковника Ивана Щербатова, умершего в Кизляре.
Сам Михаил Михайлович скончался 12 декабря 1790 года. Век Екате-
рины заканчивался. Заслуги Щербатова перед русской историографией
очень существенны. Он со своим огромным трудом оказался в центре —
на главном течении русской исторической науки — и серьезно продвинул
ее вперед. Самостоятельный талант синтеза, личное достоинство и твер-
дость характера много помогли ему в работе.
ОСНОВНЫЕ ИЗДАНИЯ СОЧИНЕНИЙ М.М. ЩЕРБАТОВА
История Российская от древнейших времян. СПб.: Т. 1. — 1770; I 2. —
1771; Т. 3. - 1774; Т. 4. Части 1 и 2. - 1781, 1783; Т. 5. Части 1 и 2. - 1786,
1789; Т. 6. Части 1 и 2. - 1790; Т. 7. Части 1 и 2. - 1790; Часть 3.-1791.
История России с древнейших времен. СПб., 1901—1904. Т. I—VII.
289
ВИКТОР БЕРЛИНСКИХ. РЕМЕСЛО ИСТОРИКА В РОССИИ
Сочинения князя М.М. Щербатова. СПб., 1896—1898. Т. 1—2.
Неизданные сочинения. М., 1935.
Краткая повесть о бывших в России самозванцах. СПб., 1774.
Письмо кн. Щербатова, сочинителя Российской истории, к одному его
приятелю в оправдание на некоторые сокрытые и явные охуления, учинен-
ные его истории от г-на ген.-майора Болтина... М., 1789.
Примечания на ответ г-на ген.-майора Болтина на письмо кн. Щерба-
това, сочинителя Российской истории, содержащия в себе ... истинные
оправдания и прямые доказательства против его возражений, критики и
охулений. М., 1792.
О повреждении нравов в России. М., 1908.
Приложение
М.М. Щербатов
ИСТОРИЯ РОССИЙСКАЯ ОТ ДРЕВНЕЙШИХ ВРЕМЯН. Т. 1. ОТ
НАЧАЛА ДО КОНЧИНЫ ВЕЛИКОГО КНЯЗЯ ЯРОСЛАВА
ВЛАДИМИРОВИЧА. ВВЕДЕНИЕ (ОТРЫВОК)56
Есть ли и во всякой истории, а паче о древних временах, обретаются
многие трудности; то можно сказать, что Российская история толь ими пре-
исполнена, что когда не можно почесть за невозможное дело, то по край-
ней мере конечно за весьма трудное, какое обстоятельное известие о древ-
нем состоянии истории Российской дать. Сии же трудности происходят от
ниже следующих причин: 1) что Россияне зачали знать письмена весьма
поздно, то есть в 790 году по рождестве Христове, или (как и вероятнее
есть) и позже; 2) нерачение людей тогдашнего времени оставлять извес-
тие потомству о достопамятных в их времена случившихся делах; 3) малое
число летописцов, да и те не весьма верные; 4) противуречении писателей,
и лесть оных; 5) суеверие писателей, которые все чудом почитали, и чуде-
сами летописцы свои наполнили; 6) невежество списателей, которые по-
вредили летописцы не только в именах собственных, но также в годах и
самих делах; 7) недостаток обретающихся в архивах дел, касающихся до
древнейших времян, которые от нашествий неприятелей Татар и Поляков,
от частобывших пожаров, и от времени много претерпели.
Однако я потщусь, сколько мне возможно, обретающиеся в летописцах
(которые мог достать) действия и приключения в лучший порядок привес-
ти, и с помощью беспристрастной критики лживое с истинного различить;
также употребляя засвидетельствования иностранных писателей в некото-
рых случаях тайная причины дел проникнуть.
290
РАЗДЕЛ IV. РОЖДЕНИЕ ИСТОРИЧЕСКОЙ НАУКИ В РОССИИ...
Источник:
Щербатов М.М. История Российская от древнейших времян. СПб.,
1770. Т. 1.С. 1—2.
Приложение
М.М. Щербатов
О ПОВРЕЖДЕНИИ НРАВОВ В РОССИИ (ОТРЫВОК)
Взирая на нынешнее состояние отечества моего, с таковым оком, ка-
ковое может иметь человек, воспитанный по строгим древним правилам, у
коего страсти уже летами в ослабление пришли, а довольное испытание
подало потребное просвещение, дабы судить о вещах, не могу я не удив-
ляться, в коль краткое время повредилися повсюдно нравы в России.
... И дабы говорить о сем, надлежит сперва показать состояние нравов
Россиян до царствования Петра Великаго.
Не токмо подданные но и самые Государи наши жизнь вели весьма про-
стую; дворцы их были необширны, яко свидетельствуют оставшияся древ-
ния здания. Семь или восемь а много десять комнат составляли уже доволь-
ное число для вмещения Государя.
... Стол государев соответствовал сей простоте, ибо хотя я точно утвер-
дить и не могу, чтобы Государи кушивали не на серебре; но потому что в
мастерской палате не вижу порядочного сервизу серебреного, заключаю,
что тогда Государи кушивали на олове; а серебряные блюда и сделанныя
горы на подобие Синайских, так же и другия столовыя украшения употреб-
лялись только в торжественные дни.
Кушанье их сходственно с тем же было, хотя блюда были многочислен-
ны, но они все состояли из простых вещей. Говядина, баранина, свинина,
гуси, куры индейския, утки, куры русския, тетерева и поросята были доволь-
ны для составления великолепнейшаго стола с прибавлением множества
пирожнаго. Императрица Анна любила приличное своему сану великолепие
и порядок...
Умножены стали придворные чины, сребро и злато на всех придворных
возблистало, и даже ливрея царская серебром была покровенна.
Жестокость правления отняла всю смелость подданных изъяснять свои
мысли, и вельможи учинились не советниками, но дакальщиками государе-
выми и его любимцов...
Всякий роскошь приключает удовольствие и некоторое спокойствие, а
потому и приемется всеми с охотою и по мере приятности своей распрос-
траняется. А от сего, от великих принимая малые, повсюду начал он являть-
ся. Вельможи проживаясь привязывались более к дворе, яко к источнику
милостей, а нижние по вельможам, для той же причины.
291
ВИКТОР БЕРЛИНСКИХ. РЕМЕСЛО ИСТОРИКА В РОССИИ
Исчезла твердость, справедливость, благородство, умеренность, род-
ство, дружба, приятство, привязанность к Божию и к гражданскому закону,
и любовь к отечеству; а места сии начинали занимать презрение божествен-
ных и человеческих должностей, зависть, честолюбие, сребролюбие, пыш-
ность, уклонност, раболепность и лесть, чем каждый мнил свое состояние
делать и удовольствовать свои хотения.
... Очевидный будучи свидетель роду житья и сластолюбия тогдашнего
времени я некоторые примеры потщуся представить. Граф Алексей Петро-
вич Бестужев имел толь великой погреб, что он знатной капитал составил,
когда после его смерти был продавай Григорием Орловым... Степан Федо-
рович Апраксин всегда имел великой стол. Гардероб его из многих сот раз-
ных кафтанов состоял, в походе когда он командовал российской армиею
противу Прусского короля... Палатки его величиною город составляли, обоз
его более нежели 500 лошадей отягчал... Граф Петр Борисович Шереметь-
ев... богатейший тогда в России человек... весьма посредственный разумом
своим, ленив, незнающ в делах и, одним словом, таскающий, а не носящий
свое имя...
Петр Иванович Шувалов был человек умной, быстрый, честолюбивый,
корыстолюбивый, роскошный... проникнул он, что доходы Государственные
не имеют порядочного положения... испросил себе знатные заводы и...
лучший в Государстве Гороблагодатский... Откупы, монополии, мздоимство,
торговля, самим заведенная и грабительствы государственных селяний не
могли однако его жадность и сластолюбие удовольствовать; учредил банк...
Его бриллиантовые уборы богатее были. В удовольствие своего любостра-
стия всегда имел многих метресс, которым не жалея деньги сыпал. А дабы
тело его могло согласоваться с такою роскошью, принимал ежедневно го-
рячие лекарства, которые и смерть его приключили.
Источник:
Щербатов М. М. О повреждении нравов в России. М., 1908.
292
РАЗДЕЛ IV. РОЖДЕНИЕ ИСТОРИЧЕСКОЙ НАУКИ В РОССИИ...
§4.5.2. И.Н. Болтин
Иван Никитич Болтин родился 1 января 1735 года. Фактически он ро-
весник князя Щербатова. Предок историка — знатный мурза, выехавший
в XIV веке из Большой Орды на службу великому князю. Отец историка,
Никита Борисович (1672—1738), был стольником и комиссаром в интен-
дантстве. Мальчику было три года, когда умер его отец (опять параллель
со Щербатовым), а через несколько лет мать в третий раз вышла замуж
за майора И.Е. Кроткого, большого кутилу, который заставлял пасынка
принимать участие в его пирушках и распевать с дворней разгульные пес-
ни. Мать его, Дарья Алексеевна, женщина красивая, но непрактичная,
пережила всех своих мужей и все же закрепила за сыном основную часть
состояния отца — 900 душ крестьян. Эта «пожиточность» и родовитость
дала Ивану Болтину право отбывать службу в гвардии (кавалергардах).
Умный, практичный, осмотрительный и хозяйственный, он сохранил и
приумножил свое состояние в течение жизни.
В 16 лет он явился (как и требовалось по закону) на осмотр и заявил,
что «до сего времени находился в доме своем и своим коштом обучался
арифметике и по-французски». Дальнейшей отсрочкой до 20 лет — для
обучения географии, фортификации и истории — Болтин не воспользо-
вался. Он хотел уехать от разгула отчима и начал службу рядовым рейта-
ром «на собственном своем содержании». Служба в лейб-гвардии, конном
полку, учрежденном Анной, требовала больших расходов, но предостав-
ляла близость ко двору и хорошие связи. Именно в полку Болтин подру-
жился с Григорием Потемкиным (служили вместе в 1761—1765 годах),
впоследствии своим сильным покровителем.
Прослужив 18 лет, Болтин вышел в отставку (1768 год) в чине премьер-
майора, жалуясь на «частые болезненные припадки» и ссылаясь на Мани-
фест о вольностях дворянства. Кстати, во время своей службы он умело
занимался в основном хозяйственными делами: заведовал складами
стройматериалов, находился при конских заводах конной гвардии. Женил-
ся он довольно рано (до 1757 года) на дочери новгородского помещика
Ирине Пустошкиной, от которой имел дочь Екатерину.
Живя в Петербурге, Болтин быстро образовывался. Он много читал
современную французскую литературу, умело обращался с извлечени-
ями древнегреческого и латинского языков. Питал живой интерес к рус-
ской литературе и лично знал Тредиаковского, Ломоносова, Сумароко-
ва, Миллера.
Едва выйдя в отставку, Болтин просит об определении его к таможен-
ным делам, и в 1769 году он стал директором пограничной таможни в Ва-
силькове. Служба его здесь была вполне успешна, но лишь через 10 лет
293
ВИКТОР БЕРЛИНСКИХ. РЕМЕСЛО ИСТОРИКА В РОССИИ
и только по просьбе Потемкина он получил повышение (1779 год) и был
назначен в главную таможенную канцелярию в Петербург, а по закрытии
оной назначен прокурором Военной коллегии (1781 год), где и служил до
своей смерти членом коллегии в чине (с 1786 года) генерал-майора. Стоит
добавить, что президентом коллегии с 1784 года был князь Потемкин.
При последнем Болтин служил в 1783 году полгода правителем личной
канцелярии. Нужда в деловитом и хозяйственном управленце возникла у
Потемкина в связи с присоединением Крыма. За умелую службу Болтин
получил в аренду Кинбурнские соляные озера. Тогда это было золотое дно.
В Военной коллегии Болтин занимался привычным ему делом: заве-
довал провиантской канцелярией, денежной казной. Стоит добавить, что
после его смерти все денежные дела коллегии (по ревизии) оказались в
отменном порядке. Тогда это была редкость.
Добросовестный, тщательный, скрупулезный, Иван Никитич родился
с такими чертами характера. Но это — черты настоящего историка, кото-
рый и проявился в нем, пускай на склоне дней.
После приезда из Крыма Болтин активно принялся за научные труды.
Очень пригодилась историку привычка с юности, читая книги, делать выпис-
ки. Первая проба его пера — книжка «Хорография Сарептских целительных
вод с приложением нужных сведений и советов для имеющих намерение к
тем водам ехать для своего пользования» (СПб., 1882) — по итогам поезд-
ки Болтина 1779 года. Работа написана как путеводитель для желавших
ехать через Москву—Царицын—Саренту на лечение. Сам Болтин страдал
от каменной болезни почек, от коей впоследствии и скончался. Сочинение
отличает мастерство зрелого автора в стиле, изложении мыслей и содер-
жит рассказ о дороге, достопримечательностях, быте крестьян.
Наблюдательность, житейская опытность, личное познание России
соединялись в Иване Никитиче с аналитическим спокойным умом и уме-
нием теорию соединить с практикой. С 1783 года он становится членом
Академии наук и принимает участие в некоторых ее работах, например
участвует в составлении академического словаря57. Эпоха любила слова-
ри, лексиконы и энциклопедии.
Труды и познания Болтина в Академии вознаграждены золотой меда-
лью 1786 года (по предложению Е. Дашковой). Тогда же, вероятно, он со-
шелся с графом А.И. Мусиным-Пушкиным, возглавлявшим комитет по
присуждению медалей сочинителям. Граф был крупнейшим коллекционе-
ром и собирателем древностей России. Гибель его бесценного собрания
в огне московского пожара 1812 года — тяжелейшая потеря историчес-
кой науки. Собиратель русских древностей — ключевая фигура в русской
историографии XVIII — начала XIX века.
Можно предположить, что в конце 1770-х — начале 1780-х годов Бол-
тин активно занимался составлением терминологического и историко-
294
РАЗДЕЛ IV. РОЖДЕНИЕ ИСТОРИЧЕСКОЙ НАУКИ В РОССИИ...
географического словаря для древнего периода русской истории. Он
тщательно штудирует «Историю» Татищева, ставшего для него главным
наставником в исторической науке. Болтинский «Словарь географический
всем городам, рекам и урочищам, кои вспоминаются в летописи Несто-
ровой» вводит нас в подготовительный этап работы Болтина. Словарь
составлен исключительно по Татищеву и представляет собой нечто сред-
нее между конспектом и указателем к татищевской «Истории» с точными
ссылками на источник. Болтин не просто тщательно изучает труд Татище-
ва, он его детально усваивает.
По окончании разбора Иваном Никитичем трех томов Татищева на-
чала появляться в Париже многотомная «История естественная, нрав-
ственная и политическая древней и современной России» Н.-Г. Леклер-
ка (1726—1798), первые пять томов коей вышли в 1783—1785 годах, а
шестой — в 1792 году.
Автор, бывший домашний врач К.Г. Разумовского, провел в России
1759 год и 1769—1775 годы. Он пользовался рекомендациями Д. Дид-
ро и своей доброй врачебной репутацией. Еще в России он задумал
писать русскую историю и получил некоторые указания и материалы от
М.М. Щербатова и главы московского архива М.Г. Собакина. Широко
пользовался Леклерк словарем Н.И. Новикова и французской переделкой
щербатовской истории (достаточно добросовестной), П.Ш. Левеком («Ис-
тория России». Т. 1—5. 1782—1783).
Леклерк же в соответствии с просветительной традицией создавать
обобщающие картины прошлого не утруждал себя знанием деталей и точ-
ностью фактов58. Леклерк известен как автор нравоучительных литератур-
ных произведений и издатель. Нравоучительность, поверхностность и
небрежность к фактам, хвастливый тон и высокомерие к русским непри-
ятно задели многих, и прежде всего императрицу Екатерину II, считавшую
книгу Леклерка оскорбительной лично для себя.
Очевидно, в 1784—1786 годах Болтин и написал свой капитальный
двухтомный труд «Примечания на историю древния и нынешния России
г. Леклерка, сочиненные генерал-майором Иваном Болтиным». Задетый за
живое в своем патриотизме, возмущенный множеством нелепиц и оши-
бок «наглого и лживого ея сочинителя», Иван Болтин принялся «по мере
чтения» делать письменные замечания на «Историю» Леклерка. Он и не
думал предпринимать специальных штудий, он просто мобилизовал на-
копленный запас сведений и знаний. Впрочем, по мере работы дополни-
тельные материалы он привлекал, а справки наводил. Близость к кружку
любителей истории Мусина-Пушкина и собранию последнего ему сильно
помогла.
Случай открыл возможность сформировавшемуся историку явить све-
ту свои дарования и таланты. Он не просто опроверг ошибки и грубые
295
ВИКТОР БЕРЛИНСКИХ. РЕМЕСЛО ИСТОРИКА В РОССИИ
искажения фактов Леклерком (критическая часть), но решил задачу поло-
жительную: попутно создал цельную систему взглядов на русскую исто-
рию, что сразу поставило его на первое место среди современных исто-
риков, с заслуженной репутацией умнейшего и талантливейшего русского
историка XVIII века. Через два года после написания при содействии По-
темкина и на собственные средства Екатерины II два толстых тома были
изданы. В «Примечаниях» Болтина императрица хотела дать публике свое-
образный «антидот» против сочинения француза.
Порой на несколько строк текста Леклерка Болтин пишет несколько
страниц примечаний. Его обширные познания в современной французской
литературе основаны на словаре Бейля, сочинениях Вольтера, Монтескье,
Руссо, Рейналя, Мерсье... Четкость, логичность и ясность его изложения
изумительны. Конечно, труд Болтина от начала до конца проникнут поле-
мическими приемами, которые, собственно, и придают ему живость из-
ложения и легкость слога. Вспомним, что этот двухтомник Болтина был
излюбленным чтением Василия Ключевского.
Болтин, начав писать труды по русской истории лишь к концу своей
жизни, думал и размышлял о ней с молодости. Имел и ценное рукописное
собрание, куда вошли бумаги его отца. Более ста связок бумаг его архи-
ва хранились после смерти историка в собрании А.И. Мусина-Пушкина,
где и погибли в 1812 году.
У Болтина было не менее сильное, чем у Татищева, врожденное чув-
ство исторического процесса, неразрывной связи настоящего с прошлым,
невозможности осмыслить одно без другого.
В «Уведомлении» к первому тому своего труда Иван Никитич так опи-
сал свою концепцию: «Подвигнут усердием к Истине и к моему Отечеству,
предпринял я зделать примечания на сию Книгу, чтоб уличить и устыдить
наглого и лживого ея Сочинителя. По мере чтения ея, замечал я важней-
шие в ней ошибки и злоумышленныя от истины устранения; и не ограни-
чивался опровержением оных, старался показать вещи, к коим те ошиб-
ки относятся, в точном их виде, отражая клевету и злословие без рвения,
противопоставлял лже истину, заблуждению исправление, не сущему су-
щее; справедливость моих доводов и безпристрастие моих мнений и рас-
суждений подкреплял свидетельства Писателей достоверных. По чему
ласкаться смею, что Труды мои будут удовлетворительнее тех каковы суть
полемические сочинения, имеющиеся по большой части своим предме-
том нестоющия внимания распри Писателей»59.
Для прагматика Болтина очевидно, что личность историка-автора иг-
рает важнейшую роль в историописании. Мало иметь достаточное коли-
чество источников и желание написать книгу — нужно владеть приемами
этого ремесла. «Весьма те ошибаются, — писал Болтин, — кои думают, что
всякой тот кто, по случаю, мог достать несколько древних летописей и
296
РАЗДЕЛ IV. РОЖДЕНИЕ ИСТОРИЧЕСКОЙ НАУКИ В РОССИИ...
собрать довольное количество исторических припасов, может зделаться
историком; многаго еще ему не достанет, если кроме сил ничего дольше
не имеет. Припасы необходимы, но необходимо также и уменье распола-
гать оными, которые вкупе с ними не приобретается. <...> деяния наши...
не доставят Читателям полнаго удовольствия по причине их краткости,
сухости и отсечения от них всех союзных к ним обстоятельств; но не ле-
тописи наши тому виною, не недостаток припасов, а худое изображение,
расположение, образование и составление их, тем паче стеснение, сме-
шение и разрыв союза времен и произшествий»60.
Уникальное явление в нашей историографии — русский историк, ду-
мающий о своем читателе и оптимальной структуре исторического труда!
Ученость Болтина вырастала органически из его любознательности. Этим
и объясняется, согласно Милюкову, тот характер цельности, продуманно-
сти и жизненности всего научного творчества Ивана Никитича. Понимая
слабость внутренней структуры своего труда, Болтин, желая дать чита-
телям хоть какую-то путеводную нить по двухтомнику, сочинил «Оглав-
ление веществ, находящихся в обоих томах, по азбуке расположенное» —
на 63 страницах. В основном это названия народов, местностей, имена,
понятия. Например, по порядку следуют: абинцы, авары, автор...
Обращение к этнографии, географии, социальной истории России,
постоянные переходы в своих этюдах и экскурсах от современности в
прошлое, использование живой исторической традиции (изустных слухов
и рассказов стариков, а не только сугубо научных работ) — все это сде-
лало труд Болтина оригинальным, интересным и общественно значи-
мым. Он имел успех, и его читали. «Не писавши истории, — подметил
Милюков, — Болтин сразу стал первым русским историком и занял мес-
то никогда никому не принадлежавшее, — не то что философа русской
истории, но, во всяком случае, — человека, впервые думавшего над рус-
ской историей и впервые понявшего ее как живой и цельный органичес-
кий процесс»61.
Оказалось, в сущности, неважно, что, щеголяя своей эрудицией, чуть
не половину примечаний Болтин нагрузил выписками и сведениями из
современной французской литературы (выставка учености), сведения по
древнерусской истории почти полностью почерпнул из труда Татищева —
он лишь оригинально систематизировал русскую историю по Татищеву,
обогащенную своим опытом.
Идейный философский противник Леклерка (а за ним и Щербатова)
с их теорией господства нравов и разума в обществе, Болтин считал ос-
новой исторического развития действие исторических законов, единых
для всех народов. Пороками наш народ наделен «не больше как и дру-
гие народы». «Правила природы повсюду суть единообразны». «Во всех
временах и всех местах человеки, находясь в одинаких обстоятельствах,
297
ВИКТОР БЕРЛИНСКИХ. РЕМЕСЛО ИСТОРИКА В РОССИИ
имели одинакие нравы, сходные мнения и являлись под одинаким ви-
дом». И все же народы отличаются друг от друга сильно, благодаря раз-
личию климата, географии и почвам, истории. Непрерывность народной
традиции, богатство фактов внутренней истории — уже предмет гордо-
сти для Болтина.
Там, где ему интересно (а это вопросы климата, статистики, геогра-
фии, языка), генерал-майор добывает данные подушных переписей, рек-
рутских наборов (из архива Военной коллегии), дает описания наместни-
честв, очерки по экономике и правовому статусу крестьянских хозяйств,
казачества — все это вне зависимости от текста Леклерка, на который, по
идее, он пишет примечания. Менталитет XVI века оказался зафиксирован
очень ярко, сочно и образно, что сегодня только повысило ценность тру-
дов Болтина. Найденная им живая связь прошлого и настоящего вскоре
была вновь утрачена.
Критикуя Леклерка, Иван Никитич бил и по Щербатову, философско-
му единомышленнику француза и источнику некоторой части его факта-
жа. Щербатов это понял и, желая отмежеваться от Леклерка, написал и
издал «Письмо одному приятелю в оправдание на некоторые сокрытия и
явные охуления, учиненные его Истории от господина генерал-майора
Болтина» (СПб., 1789).
Началась научная печатная полемика двух профессиональных истори-
ков — первая в русской исторической науке. Назвать полемикой дискус-
сию Миллера с Ломоносовым в силу множества вненаучных причин и сто-
рон оной — язык не поворачивается.
Болтин в том же году издал свой «Ответ...» на письмо Щербатова, где
доказывал правильность своих критических замечаний и насчитал 19 воз-
ражений против «Истории» Щербатова. Затем этот блестящий критик на-
писал два тома своих «Примечаний» на первый и второй (самые слабые)
тома «Истории» Щербатова. Если в «Примечаниях на историю Леклерка»
Болтин дает общий взгляд на прошлое и настоящее России, то здесь он
сосредоточился на истории домонгольской Руси. Блестящее знание гене-
ралом исторической географии (его конек) и исторической этнографии
дает ему возможность указать на множество конкретных ошибок Щерба-
това в названиях городов, рек, народов, древнерусских слов. Он показы-
вает неумение Щербатова читать летописи, выбирать верный вариант
текста. Впрочем, сам он нередко тоже попадает пальцем в небо. Ему слу-
чалось обозвать бредом и баснями самые достоверные известия лето-
писей. Впрочем, иногда он смотрит уже шире, чем его ментор Татищев.
«Когда Татищева закончилась отрада, пропал писатель сей, как Троя без
Паллады», — ядовито написал Щербатов в эпиграмме на Болтина, наме-
кая на полную зависимость своего оппонента от труда Татищева, доведен-
ного лишь до XVIII века.
298
РАЗДЕЛ IV. РОЖДЕНИЕ ИСТОРИЧЕСКОЙ НАУКИ В РОССИИ...
В 1790 году (перед смертью) Щербатов написал «Примечания на от-
вет господина генерал-майора Болтина...» (изданы в 1792 году). Но ни он
сам, ни автор не увидели уже появления в свет нового двухтомного труда
Болтина «Критические примечания генерал-майора Болтина на первый и
второй том Истории князя Щербатова», изданных в 1793 и 1794 годах уси-
лиями А.И. Мусина-Пушкина, через которого они еще в рукописи попали
и к Екатерине II. Последняя высоко ценила труды генерала, а его словари
служили для нее настольными книгами.
Болтин умер в Петербурге 6 октября 1792 года, по одним сведениям,
от каменной болезни, а по данным метрических книг — от чахотки, в воз-
расте 57 лет (как и Щербатов) и похоронен в Александро-Невской лавре
на Лазаревском кладбище. Смерть его, по словам жены, ускорили семей-
ные неприятности с зятем (статс-секретарем П.А. Самойловым) после
кончины в 1790 году единственной дочери Екатерины. Кстати, имел он и
двух внучек: Софию (в замужестве Свечину) и Екатерину (в замужестве
Гагарину), обратившихся впоследствии в католичество.
Дотошный позднейший историограф В. Иконников считает удачей и
важной заслугой Болтина подготовку к печати исторических памятников:
Русской Правды с его переводом и комментариями, ценных примечаний
на драму Екатерины II «Историческое представление из жизни Рюрика»62.
Мечтой его жизни было составить словарь по русской истории и геогра-
фии в широком смысле слова, но смерть не дала осуществиться этому
замыслу. Впрочем, начальная стадия работы им была проделана. По рас-
поряжению императрицы он получал материалы для «исторического и
географического описания наместничеств». Свои подготовительные сло-
варные работы он вел в двух направлениях: создание историко-географи-
ческого русского словаря и толкового «словесно-российского словаря».
Блестящее знание жизни и России Болтина не может не восхищать
нас сегодня. Строгостью и самостоятельностью мысли, русским взгля-
дом на предметы своего изучения он на голову превосходил современ-
ников — М. Щербатова, А. Радищева, Н. Новикова... Критический такт,
блестящее применение сравнительного метода в науке, талант, прагма-
тизм, уважение к факту — все это одновременно мы более не встретим ни
у кого из русских историков. Он создал и занял собственное место в рус-
ской историографии.
Но невозможно не видеть при этом, что от Болтина нельзя вести ни-
какой исторической школы, никакого научного направления (мысль В.
Иконникова). Критика им Щербатова разрушала «Историю» последнего,
но не вела исследования дальше. Она возвращала нас на рубежи Татище-
ва. Его деятельность не создала переворота в науке. Самые замечатель-
ные черты научного подхода Ивана Никитича: глубокое понимание русской
реальности, живая связь общества и исторической традиции, внесение
299
ВИКТОР БЕРЛИНСКИХ. РЕМЕСЛО ИСТОРИКА В РОССИИ
опыта масштабной государственной деятельности в изучение прошлого —
все эти замечательные черты ряда русских историков XVIII века (начиная с
Татищева) напрочь исчезли в XIX веке из оборота в нашей историографии.
Блестящий и показательный тупик Болтина в науке — это в конечном счете
тупик всего хода русской жизни XVIII века. Но и сейчас симпатия совре-
менного историка-читателя к живым страницам томов Болтина намного
сильнее, чем к покрывшимся пылью трудам множества наших историков
XIX—XX веков. Из всех классиков русской историографии переиздание в
наши дни трудов Болтина наиболее остро необходимо.
Научное течение нашей историографии далее вновь разделилось на
два рукава: один — это собирание и тщательная критика источников, со-
здание фундамента для возможного будущего синтеза русской истории
(то есть глубокое изучение специальных тем и проблем русской истории);
второй — попытки широкого охвата прошлого и настоящего России путем
создания «генеральной» истории страны на основе уже имеющейся, пусть
и недостаточной, источниковой базы. Идеологом первого течения вскоре
стал Август-Людвиг Шлёцер, а маяком второго — Николай Карамзин.
ОСНОВНЫЕ ИЗДАНИЯ ТРУДОВ И.Н. БОЛТИНА
Примечания на историю древния и ныняшния России г. Леклерка, сочи-
ненныя генерал-майором Иваном Болтиным. СПб., 1788. Т. I—II.
Ответ генерал-майора Болтина на письмо князя Щербатова, сочинителя
Российской истории. СПб., 1789.
Критические примечания генерал-майора Болтина на первый и второй
том Истории князя Щербатова. СПб., 1793—1794. Т. I—II.
Примечания к пьесе Екатерины II // Подражание Шекспиру, историчес-
кое представление без сохранения обыкновенных феатральных правил из
жизни Рюрика. СПб., 1792.
Приложение
И.Н. Болтин
ПРИМЕЧАНИЯ НА ИСТОРИЮ ДРЕВНИЯ И НЫНЕШНИЯ РОССИИ
Г. ЛЕКЛЕРКА. Т. II (ОТРЫВКИ)
«Все, что они [крестьяне. — В.Б.] снискивают своим промыслом, дос-
тается в полную собственность господам» (Леклерк, с. 269).
По разуму неограниченной власти господ над рабами, должно так зак-
лючить; но в самой вещи есть иное. Крестьянин каждой имеет свою соб-
ственность, не законом утвержденную но все общим обычаем, которой
имеет силу не меньшую закона. Помещики не требуют от них больше по-
300
РАЗДЕЛ IV. РОЖДЕНИЕ ИСТОРИЧЕСКОЙ НАУКИ В РОССИИ...
ложеннаго, по мере возможности их и по примеру окольных помещиков,
оброка или работы; выключая некоторых, коих за редкостию в пример
приводить не следует. За тем что крестьянин выработает, или ремеслом
своим достанет, остается точно ему принадлежащим: тем владеет он во
всю жизнь свою спокойно, отдает в приданое за дочерми, оставляет в
наследие своим сыновьям и родственникам, по воле своей неизбранно.
Без такой свободы и безопасности, не моглиб крестьяне наживать по сту
тысяч рублей и более капитала, как сказан прежде. Собственность крес-
тьянская состоит в его доме, имении, скоте и земле, сколько ему на делу
с прочими той деревни крестьянами достанется; а приобретение его за-
висит от его рук, досужества, проворства и рачения.
... «По угодности Русского народа, зима, хотя весьма жестокая, есть
прекраснейшее время в году. Сии краткие дни составляют счастие для
народа лениваго, который очень любит спать, и спит когда хочет» (Лек-
лерк, с. 282).
Зиму Руские не признают за лучшую в году пору, но за выгоднейшую
для многих способов приносимых ею, в разсуждении домовых их работ и
отвоза в дальныя стороны своих изделий. В отражение порицания лено-
стию Рускаго народа, о упражнении его летнем говорил я прежде, а теперь
о упражнении его зимнем пристойное обретаю сказать место. Зима есть
такое время, в которое крестьянин должен заплатить за весь год, все госу-
дарственныя подати и помещичьи оброки; для себя и для своего семей-
ства припасти платье и обувь; для домашнего быта всякую посуду, а для
полевых работ всю збрую; ибо летом не останется ему время ни о чем
другом помышлять кроме земледелия. По сей причине и государственныя
подати летом не собираются...
Зимою женск пол вообще, а из мужчин престарелые токмо и малолет-
ные остаются дома, для исправления домашних работ и присмотра за
скотиною; а прочие все ходят по дорогам, отвозя свой хлеб и изделия на
продажу в города, или нанимаяся под извоз разных товаров к портам, для
отпуска оных весною в чужестранные государства. Какие переносят они
труды в продолжении пути своего, многократно был я самовидцем. Сто-
ят они на дворах в сутки не более осьми или девяти часов, в кои должно
им два раза поесть, два раза лошадей выпрячь и запрячь, два раза их
напоить, и столькож раз дать им сена и овса; а за исправлением всех сих
нужд, не больше как три, а много четыре часа останется им на сон и от-
дохновение. Достальные 15 или 16 часов, должны они, каждой за возом
своим, идти пеши, да еще на косогорах, раскатах и в выбоях придержи-
вать воз чтоб не упал; а при всем том сносить ветр и мороз, которые иног-
да столь бывают непомерны что лишают носов, ушей, перстов, а не редко
и жизни противоборствующих им. Те которые в дороги не ходят упражня-
ются или в ловле зверей и рыб, или в разных ремеслах, или в рубке лесов
301
ВИКТОР БЕРЛИНСКИХ. РЕМЕСЛО ИСТОРИКА В РОССИИ
и отвозе оных на пристани, для сплавки весною в те места где есть в них
недостаток.
... Еще одно слово о веществах исторических. Не должно жаловаться
на припасы, что они худы и недостаточны к составлению Российской ис-
тории: они суть такогож рода из каковых зделана история Француская,
Английская, Ишпанская и другия, с тем еще преимуществом, что Россий-
ския летописи достаточнее суть всех сказанных. Недостает по ныне у нас
полной хорошей истории, не по недостатку к тому припасов, но по недо-
статку искуснаго художника, который бы умел те припасы разобрать, очи-
стить, связать, образовать, расположить и украсить. Требуется к сему
особливое искусство, дар, остроумие, обильность воображения, тонкость
разсуждения и точность определения.
Источник:
Болтин И.Н. Примечания на историю древния и нынешния России
г. Леклерка. СПб., 1788. Т. II. С. 340, 360, 361, 542.
302
РАЗДЕЛ IV. РОЖДЕНИЕ ИСТОРИЧЕСКОЙ НАУКИ В РОССИИ...
§ 4.6. Историки, краеведы, любители и авантюристы в
русской историографии XVIII века
(И.П. Елагин, В.В. Крестинин, И.И. Голиков, Ф.А. Эмин,
А.Т. Болотов, И.М. Стриттер, А.И. Мусин-Пушкин)
Явился я на свет под знаком Водолея.
Читатель, не страшись и смело воду пей:
Она — не из меня, ее нашел в скале я,
Из камня истины выходит сей ручей.
Владимир Соловьев
Надпись на книге «Оправдание добра»
1896 год
Историческую науку прошлого обычно знают по вершинам. Это силь-
но обедняет реалии прошлого и сужает мыслительный горизонт исследо-
вателя. Широкая палитра типов русских историков XVIII века сама по себе
большая научная и культурная ценность. Обратимся к биографиям ряда
историков той эпохи, хотя бы в форме небольших этюдов и набросков,
способных показать всю необычность отдельной личности при соприкос-
новении с исторической наукой. Любопытны и сами формы историзации
этими людьми прошлого России.
§ 4.6.1. Екатерининский вельможа Иван Елагин (1725—1796)
Иван Перфильевич Елагин родился в 1725 году в старинной дворянс-
кой семье. Род Елагиных известен в России с XIV века. В 13 лет он отдан
в кадетский корпус, откуда через пять лет выпущен прапорщиком. Его то-
варищем по учебе был А. Сумароков. Служил в гвардии. Входил в 1750 году
в узкий круг доброжелателей и друзей будущей императрицы Екатери-
ны II (тогда жены наследника престола). По делу канцлера А.П. Бестуже-
ва-Рюмина (замысел передачи власти Екатерине) полковник Елагин был
арестован и сослан в свое имение в Казанскую губернию, где получал
дружеские письма от С. Понятовского и цесаревны Екатерины. После во-
царения Екатерины II карьера его, как верного сторонника новой императ-
рицы, круто пошла вверх. Он назначен действительным статским советни-
ком, членом Кабинета, находился у принятия прошений.
Придворная служба не была незнакома Елагину. Его родственник,
Андриан Елагин, был гофмейстером при Елизавете Петровне (умер в
1755 году). «Перфильич», как называла его Екатерина II, вошел в узкий
303
ВИКТОР БЕРЛИНСКИХ. РЕМЕСЛО ИСТОРИКА В РОССИИ
круг ее доверенных лиц и стоял одно время у самого горнила государ-
ственной работы, хотя «в случае» никогда не был: писал проекты законов,
проводил ревизии, мог в числе очень малого круга людей посещать на-
следника престола и общаться с ним63. Интерес к собиранию и чтению
рукописей касательно русской истории был у Елагина с молодости. Даже
цесаревича Павла он развлекал чтением помет Петра I на росписи при-
дворного штата того времени. Одной камер-фрау положен был по штату
чай с сахаром. Скуповатый царь пометил: «Она чаю не знает, про сахар не
слыхала, и приучать не надобно».
В 1767 году Иван Елагин произведен был в тайные советники и сена-
торы. С 1773 года стал гофмейстером и кавалером ордена Св. Александ-
ра Невского. Императрица ценила в нем просвещенного либерального
человека с благородным беспристрастием в делах, честного, обращалась
к нему за советом в своих литературных работах. В 1766 году Елагин на-
значен во главе дирекции театров и за 11 лет управления сделал там мно-
го полезного.
Обер-гофмейстер, сенатор и академик, Елагин во второй половине
царствования отходит отдел, испытывает охлаждение императрицы, не-
довольной его увлечением масонством. В 1770-е годы он возглавил в сто-
лице крупную ложу, дав свое имя так называемой «елагинской системе»
русского масонства. Враг Вольтера и мистик, он бескорыстно помогал
даже Калиостро64.
В молодости Иван Перфильевич писал элегии, в зрелые годы перево-
дил для театра пьесы с немецкого и французского (даже Мольера). Слог
его переводов при жизни считался образцом изящества. Но как писатель
Елагин не пережил своего времени. Елагин был страстным любителем
женского пола, и одно время по рукам ходили в рукописях его эротичес-
кие стихи в духе Баркова. После него в его архиве остались рукописи по
масонству. Близость к кружку любителей русских древностей А.И. Муси-
на-Пушкина, помощь ценными источниками из своего собрания И.Н. Бол-
тину, интересные личный архив и библиотека — все это позволяет причис-
лить Елагина к числу любителей-историков.
В 1790 году (65 лет от роду) Иван Елагин начал писать свою историю
России — «Опыт повествования о России» — и довел ее до 1389 года
(смерти Дмитрия Донского). Первая часть этого труда напечатана была в
Москве в 1803 году без согласия владельца рукописи графом А.И. Муси-
ным-Пушкиным, со множеством искажений и ошибок, затмевавших мес-
тами смысл. Всего Елагин написал 15 книг своего «Опыта повествования
о России». Держась ломоносовского риторического направления в исто-
рии, Елагин взял за основу труд В.Н. Татищева, который постарался ра-
зукрасить и театрализовать. Если для Ломоносова история России — это
ода, панегирик России, то для Елагина история России — пьеса. Многие
304
РАЗДЕЛ IV. РОЖДЕНИЕ ИСТОРИЧЕСКОЙ НАУКИ В РОССИИ...
толкования автора невероятны. Так, он писал, что славяне обитали на
месте Трои до основания оной. Витиеватый и малосодержательный труд
Елагина, написанный высокопарным слогом, не внес в историческую на-
уку ничего нового. Но деятельность его как историка-любителя и собира-
теля в обществе была очень полезна. Часть рукописного архива Елагина
сгорела в собрании Мусина-Пушкина в 1812 году.
Иван Елагин умер 22 сентября 1796 года, незадолго до смерти Екате-
рины II. Возникновение широкого круга любителей русской старины в Ека-
терининскую эпоху — это питательный бульон для роста русской истори-
ографии. Купцы, иноземцы, вельможи обратили свои взоры к русской
старине в противовес французским модам и вольнодумству. Вспомним,
что И.Н. Болтина, названного позднее Стародумом, крайне огорчало ши-
рокое распространение в дворянском обиходе «французской поварни»
(кухни) и выведение из быта русской бани.
§ 4.6.2. Посадский старшина Василий Крестинин
(1729—1795)
Пономарь из храма Купины
Мне читал Священное Писанье:
— Суета сует, весь мир что зданье
На песке. Мечтать мы не вольны.
Сирота Василий, примирись!
Есть земля, ты и отыдешь в землю... —
Ну а я таким словам не внемлю,
Озорую да пытаю жизнь!
Сергей Марков. Радуга-река
1940 год
Василий Васильевич Крестинин, известный историк Русского Севера
и Поморья, родился в семье богатого архангельского купца, происходив-
шего из «бедных сирот холмогорского посада». Отец, выбившийся из ни-
зов, понимал необходимость обучения сына и постарался дать ему хоро-
шее образование. Большой достаток (в 1735 году отец историка избран
был даже бургомистром) позволил ему нанять для обучения сына какого-
то иностранца. Впоследствии Крестинин владел немецким, шведским и
коми языками, латынью, русским литературным языком, принадлежал к
очень образованным людям своего времени. Вкус к историографическим
занятиям он также получил в юности.
В 1747 году отец Крестинина разорился в каком-то неудачном торго-
вом предприятии. Крестинин вынужден поступить на должность «мещан-
305
ВИКТОР БЕРЛИНСКИХ. РЕМЕСЛО ИСТОРИКА В РОССИИ
ского писаря». Образование ему пригодилось. Выходец из купцов, Васи-
лий Васильевич никогда в своей жизни не занимался торговлей, а в основ-
ном затем служил по выборам посадского «общества». Став зажиточным
мещанином, он отдался своей страсти к научным изысканиям. Этому се-
рьезно вскоре помогло его назначение секретарем и архивариусом город-
ского магистрата.
Любовь к научным занятиям преодолевала даже ненавистный ему «кан-
целярский дух» зависимости мелкого служащего. Найдя единомышленни-
ка, «купеческого сына», родственника по жене А.И. Фомина, он в 1759 году
основал в Архангельске общество для исторических исследований «Город-
ское историческое клевретство», поставив своей главной целью собирание
древних актов, летописцев и других рукописей для представления в Акаде-
мию наук. Это — первое историческое общество в России. Характерно, что
оно основано на Русском Севере, известном вольнолюбием своего наро-
да и большой грамотностью. Влияло на местное общество также наличие
крупного порта и дух сохранения древних рукописей, столь присущий ста-
рообрядцам. Ломоносовская анкета 1760 года — толчок к сбору историчес-
ких документов. Не щадя ни сил, ни времени, ни денег, члены общества
собирали в крае разного рода древности из частных рук. Исследователя-
ми, в сущности, были лишь сам Крестинин и Александр Фомин, а осталь-
ные члены общества (Н. Зыков, П. Латышев, А. Свешников и др.) — меце-
натами и собеседниками. Общество нередко заседало еженедельно.
Но любое независимое от властей публичное явление в ту эпоху вос-
принималось с подозрением чиновниками и ревнителями местных тради-
ций. Губернатор наотрез запретил историкам вход в местные архивы.
Упреки в близости с иностранцами, в масонстве («формазонстве» — при
их участии создана масонская ложа), недоброжелательство властей и
окружения привели первое историческое общество страны к распаду в
1768 году. Крестинин и Фомин, впрочем, не оставили своей «врожденной
страсти» к собиранию грамот и актов, к научным изысканиям. Не ослабе-
ла и их общественная активность.
В собрании Крестинина оказались уникальные для русской истории
документы: церковные уставы Владимира Святого и Ярослава Мудрого,
Пространная редакция Русской Правды (найденная в древней Кормчей) и
множество других рукописей. Вспомним, что Краткую редакцию Русской
Правды ввел в оборот Татищев. Часть этих материалов Василий Василь-
евич передал со своими объяснениями адъюнкту И.И. Лепехину во время
его путешествия 1770 года, часть затем — академику Н.Я. Озерцковско-
му, с которым долго состоял в переписке65. Именно Лепехин ввел Крес-
тинина в науку.
Публикация «Двинского летописца» в 1767 году — итог первого этапа
научной работы Крестинина. В 1769 году он был избран посадским старши-
306
РАЗДЕЛ IV. РОЖДЕНИЕ ИСТОРИЧЕСКОЙ НАУКИ В РОССИИ...
ною и состоял в этой должности до 1786 года. С 1780 года был он также
выборным заседателем совестного суда. Очевидна общественная актив-
ность историка, сопрягавшего прошлое и будущее России и края. Именно
занятия историей давали ему возможность обоснованно претендовать на
роль общественного лидера в Архангельске. Собирательская и археографи-
ческая работа органически переросла в исследовательскую деятельность.
В 1780 году он послал в Академию наук свой первый труд «Исторические
начатки о двинском народе» и с тех пор ежегодно посылал туда одно или
несколько своих исторических сочинений, которые печатались Академией
отдельными изданиями или в «Новых ежемесячных сочинениях...».
Рационалист и прагматик, считавший себя учеником М.В. Ломоносо-
ва в науке, Василий Васильевич полагал, что история призвана открыть
истину, а значит, научить гражданина66. Важность источников, идеализа-
ция монархии, провиденционализм и отражение народного менталитета
своей эпохи — характерные черты творчества историка. Научно-методи-
чески он, конечно, ниже уровня ученых столиц и зависит от них философ-
ско-исторически.
В своей «Краткой истории о городе Архангельском» (издана Академи-
ей наук в 1792 году) Василий Васильевич излагает прошлое родного горо-
да в виде ответов на вопросы анкеты — тип столь привычного для XVIII века
топографического описания. Автор широко использует писцовые и рас-
ходные книги, крепостные акты, материалы общинного самоуправления,
челобитные, купчие, меновые, закладные грамоты. Это часто материалы
родовых семейных архивов. Изучая историю чуди в Подвинье, самоедов
в Мезени, он опирался и на устные рассказы о прошлом, «хотя старинные
свитки и записки» считал более достоверными. То есть, как для любого
историка, проблема достоверности исторического источника стояла пе-
ред ним остро.
Из социальных слоев общества особенно высоко он ценил купечество.
Интерес к региональной (местной) истории, понимание ее научной цен-
ности, по сути дела, поставили Василия Васильевича у истоков краевед-
ческой традиции в России. Его великое открытие — осознание ценности
исторических документов родного края — дало толчок развитию провин-
циальной историографии, оригинальной самостоятельной линии русской
историографии.
В «начертании истории города Холмогор» (1790), работах о сельском
домостроительстве на Севере (1779), воспитании детей двинян (1787),
«Историческом опыте внешней торговли... от 1693 по 1719 годы», ряде
других исследований Крестинин закладывает принципы широкого крае-
ведческого познания своего края. При этом этнография, история, архео-
логия, археография, статистика, география нужны были краеведу одно-
временно, системно и комплексно. Принципы частной, негосударственной
307
ВИКТОР БЕРЛИНСКИХ. РЕМЕСЛО ИСТОРИКА В РОССИИ
истории России (семей, лиц, сел и городов, промыслов, крестьянства)
входили в научный оборот медленно.
Отметим, что его друг А.И. Фомин стал с 1786 года директором откры-
того Главного народного училища в Архангельске и основал в городе пер-
вую книжную лавку. Статьи Фомина о северных промыслах, его «Описание
Белого моря» также публиковались. Существенной помощью Крестинину в
научной работе и прикрытием его от давления местных властей (губерна-
тора, чиновников) стала прочная связь его с Академией наук. В 1786 году
он был избран членом-корреспондентом Академии наук, а в 1790 году —
почетным членом АН. Это дало ему ежегодный пенсион в размере 200 руб-
лей. Крупный екатерининский вельможа А.Р. Воронцов, любитель истории,
побывавший в 1786 году в Архангельске, также оказывал ему покровитель-
ство и денежное вспомоществование. На склоне дней (с 1792 года) Крес-
тинин сильно обеднел, переехал из городского дома, где прожил всю жизнь,
в пригородную деревню, лишился возможностей научной работы.
Позиция Крестинина как ходатая по общественным делам в борьбе с
администрацией и верхушкой города привела к трагедии. В 1794 году он
составил «Хронологическую записку о взыскании с мещанского общества
подушной недоимки». Власти сочли это криминалом, и после следствия
за «неприличные и дерзкие изречения против начальствующих лиц» он
был арестован и приговорен к телесному наказанию с дальнейшей высыл-
кой в Иркутскую губернию67.
Только смерть спасла историка от этого позора. Он умер 5 мая 1795 года.
После него осталась молодая жена Ульяния Федоровна с двумя маленькими
детьми — Верой (1793 года рождения) и Василием (13 января 1796 года!).
Самостоятельная образованность и интеллектуальная независимость
Крестинина, поморский корень свободного человека и, пусть небольшая,
фронда властям — все это важно для формирования краеведческой тра-
диции негосударственной истории и культуры России. Земляк первого
универсального русского ученого М.В. Ломоносова, живого, веселого и
вспыльчивого, имел также свой особый взгляд на прошлое и настоящее
России и талантлив был тоже разносторонне — вспомним его поэму о Козь-
ме Минине. Всю свою жизнь Крестинин прожил в Архангельске, ни разу
никуда не выехав; но сделал для всей России довольно много.
КРАТКИЙ СПИСОК РАБОТ В. В. КРЕСТИНИНА
Исторические начатки о двинском народе древних, средних, новых и
новейших времен. СПб., 1784.
Исторический опыт о сельском старинном домостроительстве двинс-
кого народа на Севере... СПб., 1785.
Вопросы и ответы о состоянии земли, обитаемой самоедами, и о их
промыслах // Новые ежемесячные сочинения. 1787. Ч. VII—IX.
Начертание истории города Холмогор. СПб., 1790.
308
РАЗДЕЛ IV. РОЖДЕНИЕ ИСТОРИЧЕСКОЙ НАУКИ В РОССИИ...
Краткая история о городе Архангельском, сочинена Архангелогородс-
ким гражданином Василием Крестининым. СПб., 1792.
Исторический опыт о внешней торговле государя императора Петра
Великого от 1693 по 1719 г. // Месяцеслов исторический и географический
на 1795 год. СПб., 1795.
Приложение
В.В. Крестинин
КРАТКАЯ ИСТОРИЯ О ГОРОДЕ АРХАНГЕЛЬСКОМ (ОТРЫВОК)
ПРЕДУВЕДОМЛЕНИЕ
Город Архангельский почтен быть должен, или действительно почита-
ется житницею и сокровищницею Российскаго севера в Европе, за множе-
ство торгов, стекающихся в нем ежегодно их чужестранных государств и из
внутренних областей Российских, соединяющих и разделяющих Российс-
кие и иностранные товары, различнаго вида и цены, нужные полезные и
приятные для человечския жизни.
... Полная история сего славного города по торговле долженствует нам
представить сугубыя дела, природных Россиян и иностранных гостей Евро-
пейцев, жителей Архангелогородских. Состояние и перемены Архангелого-
родскаго посада относятся к первой части истории нашего города; ко вто-
рой же общество чужеземцов, поселившихся в сем городе в конце шестаго
надесять века.
... Время, все снедающее, сохранило, по щастию, без истребления
часть старинных архивных свитков и записок двух предъидущих столет-
ствий, историю объясняющих двух предреченных Архангелогородских по-
садов, Российскаго и Немецкаго. Я начал из сих верных свидетельств со-
чинять Архангелогородскую летопись, по окончании моими трудами первыя
части исторических начатков о Двинском народе.
... Несовершенство единаго историка исправляется совершенством
другаго. Общее сие правило для историческия истины наблюдать нужно. Я
желаю, дабы по сему правилу настоящее мое сочинение приведено было
в совершенство людьми просвещеннаго разума, старающимися разшире-
нием наук разширить общую пользу отечества.
КРАТКАЯ АРХАНГЕЛОГОРОДСКАЯ ИСТОРИЯ
Вопрос 4.
Что подало причину к строению города Архангельскаго?
309
ВИКТОР БЕРЛИНСКИХ. РЕМЕСЛО ИСТОРИКА В РОССИИ
Ответ 4.
Заведенные на Двине Российские с Англичанами и Голландцами торги,
посредством мореплавания сих иноземцов.
Вопрос 5.
Когда и кто открыл путь из Европы морем к Двинским берегам для тор-
говли?
Ответ 5.
Англичана, пришедшие в 1553 годе по морю на корабле к николаевско-
му или Карельскому Двинскому устью и монастырю, при котором прежде
города иностранные торги тритцать лет продолжались.
Вопрос 6.
Когда, и чьим повелением, город Архангельский построен?
Ответ 6.
Заложен 1584 года, повелением Государя Царя Иоанна Васильевича
втораго, или Грознаго.
Вопрос 7.
Как проименован, сей новый город в начале?
Ответ 7.
Новохолмогорским городом, потом прозван Архангельским, по монас-
тырю сего ж имяни.
Вопрос 8.
Каково было первое городское здание на Пур наволок?
Ответ 8.
Острог, то есть деревянная крепость, около Архангельскаго монастыря
построенная, а с наружности рвом укрепленная, превратившимся уже в
болото, видимое близ нынешних церквей, Троицкой соборной и Воскрес-
ной приходской.
Источник:
Крестинин В.В. Краткая история о городе Архангельском. СПб., 1792.
С. I-III, 2, 3.
Приложение
В.В. Крестинин
НАЧЕРТАНИЕ ИСТОРИИ ГОРОДА ХОЛМОГОР (ОТРЫВКИ)
Древние Российские городы имеют двоякое начало, некоторые от стро-
ения крепостей, другие от деревень. Примеры первых городов видеть мож-
но под разными годами в Несторе: пример вторых городов показывает нам,
кроме разных мест, город Холмогоры. Крепостные городы, по своему на-
310
РАЗДЕЛ IV. РОЖДЕНИЕ ИСТОРИЧЕСКОЙ НАУКИ В РОССИИ...
чалу и по военным делам, заняли место в древних летописях с большею
известностию, нежели городы произошедшие из деревень.
... На сих древних свидетельствах основано настоящее Начертание
Истории города Холмогор. Оное служить может, в разсуждении древния
торговли, дополнением Исторических моих Начатков о Двинском народе.
Я называю здесь приводимые мною свидетельства древними архивными
остатками для того, что самая знатная и большая их часть погибла невозв-
ратно. Сие нещастие случилось 1738 года Ноября 26 дня, в большом архан-
гелогородском пожаре, в котором городская ратуша згорела с письменны-
ми древнейших лет Холмогорскими делами.
... Того ради нынешняя в Холмогорах общегражданская архива может
способствовать токмо новой истории знатнаго сего города. Настоящее На-
чертание Истории сего места представляет Холмогорския приключения
древних и средних времен, заключающихся последним годом седьмаго на-
десять века. Описание новых приключений прилично начинать от 1700 года.
Источник:
Крестинин В.В. Начертание истории города Холмогор. СПб., 1790. С. I,
II, IV.
311
ВИКТОР БЕРЛИНСКИХ. РЕМЕСЛО ИСТОРИКА В РОССИИ
§ 4.6.3. Раскаявшийся купец Иван Голиков (1735—1801)
Историк-самоучка Иван Иванович Голиков родился 1 октября 1735 года
в семье очень богатого русского купца — винного откупщика. По старым
обычаям, обучался он у местного дьячка читать книги «церковной печати»
да кое-как писать. С увлечением читал он Четьи-Минеи и переделывал
жития в панегирики. Страстное увлечение историей зародилось в нем от
чтения рукописных тетрадей (заметок) «О Полтавской битве и Мазепиной
измене», написанных настоятелем местного Знаменского монастыря.
Архимандрит Михаил часто бывал у них в доме, и его рассказы о Петре I,
при котором он служил полковым священником, пробудили любознатель-
ность мальчика68.
После разорения отца в 1751 году Иван Голиков отправлен был в Мос-
кву для оплаты отцовских долгов «взажив» в услужение купцам Журавле-
вым, где и провел около 10 лет, занимаясь торговлей. В Москве увлече-
ние юноши историей Петра Великого нашло новую почву: книги и рукописи
о монархе собирались и читались им с большой любовью и «жадностью».
Он пристрастился к собиранию любых сведений о Петре Великом. По-
ездка в Оренбург в 1752 году по торговым делам привела к знакомству
с И.И. Неплюевым и П.И. Рычковым; дела в Петербурге — к расспросам
дряхлого П.Н. Крекшина и А.Д. Татищева (денщика царя). Кругозор и связи
купца расширялись. Он завел свои исторические тетради для записей и
стал пополнять коллекцию документов. В 1761 году его служба у Журав-
левых закончилась, и он успешно занялся самостоятельной торговлей.
Знакомства в среде русской знати появились после приезда Голикова
в 1761 году в Петербург в качестве белгородского депутата елизаветинс-
кой Уложенной комиссии. С.И. Мордвинов, И.Л. Талызин, А.П. Ганнибал —
люди, хорошо знавшие царя, делились своими знаниями и рукописями с
увлеченным купцом. «Как рудокоп в богатой и неистощимой жиле почер-
пал я дельную, верную и надежную материю к истории моего Ироя», —
писал он позднее69.
Самые широкие связи в купеческой, дворянской, простонародной сре-
де позволили Голикову в 1760—1770-е годы собрать удивительно обиль-
ную и разнообразную массу документов и сведений о Петре I. Ближайшим
единомышленником и конфидентом в течение 20 с лишним лет оставал-
ся Иван Иванович Неплюев (1693—1773), питомец Петра I. Огромная биб-
лиотека, обширная коллекция рукописей — все это могло долго лежать
втуне и даже погибнуть. Но Случай круто изменил судьбу Голикова.
В компании из 6 купцов Голиков в 1779 году взял на содержание питей-
ные сборы в Петербурге, Москве и Архангельске. Винные откупа — дело
сверхприбыльное, но и рискованное. В 1781 году он попал под следствие
312
РАЗДЕЛ IV. РОЖДЕНИЕ ИСТОРИЧЕСКОЙ НАУКИ В РОССИИ...
по обвинению в беспошлинном ввозе водки из Франции. В надежде на
обещанное компаньонами вознаграждение Голиков всю вину взял на себя
и был арестован и приговорен к лишению «чести», конфискации имуще-
ства и ссылке в Сибирь70.
Но 7 августа 1782 года Екатериной II по случаю открытия в Петербур-
ге памятника Петру Великому издан был манифест об амнистии, в силу
которого Иван Иванович получил свободу. Это помилование так потряс-
ло и тронуло сердце Голикова, что он, по словам митрополита Евгения,
«прямо по освобождении пошел в церковь, принес благодарение Богу и
пришед потом пред открытый монумент, произнес всенародно обещание
с клятвою, чтобы написать историю сего Государя»71.
По другой, менее романтической версии, Голикова спасло покрови-
тельство президента Коммерц-коллегии А.Р. Воронцова, человека высо-
кообразованного и покровителя многих русских историков той эпохи (М.Д.
Чулкова, В.В. Крестинина и др.). Голиков был помилован с запрещением
заниматься предпринимательством.
С той поры, поселившись у дочери в селе Анашкино (Подмосковье),
бывший купец принялся за составление истории любимого монарха. Он
платил переводчикам за переводы из иностранных книг, ездил по местам
пребывания Петра, опрашивая старожилов, собирая любые рукописи и
документы. Обширная переписка, работа в архивах, открытых впоследствии
по приказу Екатерины II для Голикова, — все это принесло свои плоды. Сбор
и систематизация накопленного материала переросли в подготовку к печати
монументального кодекса исторических источников о Петре I, объединен-
ных восторженностью и простодушием автора. Голиков не получил систе-
матического образования, не был знаком с методами научной критики; но
в ходе работы над своим трудом он, безусловно, в значительной мере
профессионализировался как историк, хотя ученым в современном ему
смысле слова так и не стал.
Его уникальная личность, страсть собирателя, обожание своего «Ироя»
объединили самые разнородные материалы в единое целое. Сам Голиков
считал, что прославить деяния Петра I ему было предназначено судьбой
и он просто обязан выполнить волю Провидения.
В текстах, написанных Голиковым, немало конкретных ошибок и неточ-
ностей в чтении документов. Он слишком доверял любым письменным
материалам. Особенно много ценных сведений он почерпнул в Московс-
ком архиве Коллегии иностранных дел при содействии управляющего
этим архивом Н.Н. Бантыш-Каменского (питомца ГФ. Миллера).
Исходной точкой его работы «Деяния Петра Великого» стало возмуще-
ние критической частью книги шведа И.Ф. Страленберга «Северная и во-
сточная часть Европы и Азии». Кстати, В.Н. Татищев, хорошо знакомый со
Страленбергом (бывшим много лет в ссылке в Сибири), благосклонно
313
ВИКТОР БЕРЛИНСКИХ. РЕМЕСЛО ИСТОРИКА В РОССИИ
относился к его труду. Для Голикова оценки шведом Петра I — «клеветы».
Разбор этих клевет составил значительную часть первого тома «Деяний».
Затем Голиков стал рассортировывать имеющийся у него материал по при-
думанным разделам, придерживаясь хронологической последовательнос-
ти. Все это отняло у него 6 лет (1782—1788 годы). В 1788—1790-м годах
Голиков издал при содействии Н.И. Новикова в университетской типог-
рафии (всего за полтора года) 12 толстых томов «Деяний Петра Велико-
го» — свод самых разнообразных источников об эпохе Петра I. Первые
9 томов — описание деятельности мудрого монарха, его личной биографии
и политических событий в России и мире той эпохи. Апологетика Петра I —
это старая добрая традиция, литература еще петровских времен. Здесь
она дополнялась интересом к документу, стремлением к точности и полно-
те изложения, максимально широкой библиографией. В 10, 11 и 12-м то-
мах «Деяний» Голиков публикует письма, инструкции, записки, прочие до-
кументы Петра I, пытаясь их классифицировать. Он четко осознает свои
задачи как публикатора, на ощупь постигает основы археографии. Более
500 писем и документов для своего труда Голиков получил от Г.Ф. Милле-
ра, более 180 — от П.Н. Трубецкого, более 100 — от Н.М. Голицына... Все
источники Голиков делил на два главных отдела: 1) устные рассказы со-
временников Петра I и предания, сохранившиеся в памяти людей более
поздних поколений; 2) рукописные и печатные материалы о деятельнос-
ти монарха.
Расспросы современников, собственные наблюдения над тогдашней
русской жизнью — также важный источник его труда. Себя Голиков скром-
но называет собирателем. «Из предисловия к первому тому “Деяний Петра
Великого” Публика видела, что я нимало не имею дерзости присвоить
себе имя историка или втесниться в пресловутое сословие так называе-
мых Авторов; но что только усердный я собиратель материалов, относя-
щихся к славе нашего отечества и приводитель оных в хронологический
порядок... буде же [читатели. — В.Б.] найдут в них для себя приятное и
полезное, то сим обязаны они будут тем знаменитым и патриотическим
духом к славе отечества пламенеющим особам, которые обогатили меня
щедро всеми материалами к составлению всех следующих и большей
частию предыдущих томов, открыв мне такие сокровищные хранилища,
которые одни в своем роде источники отечественной нашей Истории суть
и будут», — писал в предисловии к 1-му тому «Дополнения к Деяниям
Петра Великого» 1 мая 1790 года Голиков72. Он идейно не желает давать
критики документов, хотя, безусловно, стремится к объективности. Инту-
итивное постижение истории автором также очень плодотворно.
Ориентация на народ как хранитель исторической памяти и историчес-
ких документов — причина великой удачи бывшего купца Ивана Голикова.
12 томов его «Деяний» имели большой успех в обществе и принесли ему
314
РАЗДЕЛ IV. РОЖДЕНИЕ ИСТОРИЧЕСКОЙ НАУКИ В РОССИИ...
массу новых контактов и материалов Петровской эпохи. Живой, словоо-
хотливый, ловкий в общении и делах — он стал успешным менеджером
собственных поисков и изданий. Все такого рода занятия были ему не в
тягость, а в радость. «Я человек не ученый, — в предисловии к «Деяниям»
писал он, —следовательно, никаких критических правил и не искусен в
историческом слоге; я совсем не историк, но только собиратель воедино
дел Петровых и благодарный повествователь оных... Словом, я собирал
и писал Деяния Петровы для того, что находил в том собственно свое удо-
вольствие, а иногда утешение и отраду».
Личностный интерес позволил историку-любителю создать совер-
шенно замечательный и многослойный труд. Сегодня это превосходный
источник русского фольклора, менталитета XVIII века. Сам Иван Ивано-
вич Голиков — оригинальный представитель русской провинциальной
историографии XVIII века, формировавшейся вне академических и универ-
ситетских стен, хотя в плодотворном контакте с главным течением исто-
рической науки.
Общество было удивлено масштабностью труда Голикова. После вы-
хода первых трех томов один современник (некто Г. Б.) написал ему такую
эпиграмму:
Воспитанник дьячков! Безграмотной писец!
Скажи, чьей властию ты сделался творец?
Когда вскарабкался на трудную столь гору,
И мракоумного быв не причастен вздору,
Свершил желание отечества сынов,
И собственну к нему явил свою любовь?
Судьбой был избран ты, с усердием стремился,
Покрыл ленящихся ученых всем стыдом,
Бессмертия достиг всехвальным столь трудом.
Популярность петровской тематики в Екатерининскую эпоху очевидна.
Кроме официозной политики властей важную роль здесь сыграло стрем-
ление к национальной самоидентификации, осмысление бурных перемен
интеллектуалами того времени.
636 подписчиков из 70 городов России на «Деяния» Голикова, коммер-
ческий успех и личная слава автора сделали возможным быстрое издание
вновь накопленных (или собранных ранее, но неиспользованных) матери-
алов по русской истории Голикова. В 1790—1797 годах Иван Иванович
издает 18 томов «Дополнения к Деяниям Петра Великого». Первые три
тома — попытка систематической истории допетровской России, в основ-
ном XVIII века. Автор здесь на голову выше как историк, но успех в обще-
стве второго издания значительно ниже (число подписчиков лишь 362).
315
ВИКТОР БЕРЛИНСКИХ. РЕМЕСЛО ИСТОРИКА В РОССИИ
IV—XIV тома дают новые подробности к основному тексту «Деяний» и био-
графии Петра I. XV—XVI тома — детальное описание Полтавской битвы, а
XVII том — анекдоты о Петре. XVIII том — статистическое описание состо-
яния России после смерти Петра I.
Книга анекдотов о Петре Великом выросла также из «Деяний». Она была
издана в Москве в 1798 году (в 1807 году — уже в третий раз). Под анекдо-
тами тогда понимали яркие характерные краткие рассказики. В 1800 году
из краткой основы «Деяний», других дополнительных материалов родилась
книга Голикова о жизни Лефорта и Гордона, известных любимцев и сорат-
ников Петра. Павел I наградил трудолюбивого купца за его книги чином
надворного советника (что давало ему дворянство). 12 марта 1801 года в
возрасте 65 лет Иван Иванович скончался, проболев перед смертью целый
год. После смерти увлеченного купца было издано еще два его труда: «О
упадке и взвышении российского курса» и «Сравнение свойств и дел Кон-
стантина Великого с свойствами и делами Петра Великого». Голиков пытал-
ся расширить свою тематику, но жизни для этого уже не хватило.
СПИСОК ОСНОВНЫХ ТРУДОВ И.И. ГОЛИКОВА
Деяния Петра Великого, мудрого преобразителя России, собранные из
достоверных источников и расположенные по годам. М., 1788—1789. Ч. 1 —
12.
Дополнение к Деяниям Петра Великого. М., 1790—1797. Т. 1—18.
Анекдоты, касающиеся до императора Петра Великого, собранные Ива-
ном Голиковым. М., 1798.
Историческое изображение жизни и всех дел славного женевца Фран-
ца Яковлевича Лефорта... и сослужебникаего... Патрика Гордона. М., 1800.
О упадке и взвышении российского курса. М., 1809.
Сравнение свойств и дел Константина Великого с свойствами и дела-
ми Петра Великого. М., 1810.
Приложение
И.И. Голиков
ДЕЯНИЯ ПЕТРА ВЕЛИКОГО. Т. 1 (ОТРЫВКИ)
ПРЕДИСЛОВИЕ
Наконец, по мере услуг моих и верности, уволен я был из службы от сво-
их хозяев, Г. Журавлевых, с пристойным награждением. Мне уже тогда было
27 лет от роду. Я стал свободен, вступил по званию моему в торговые дела,
которыя доставили мне довольный капитал, так что я в состоянии был собрать
316
РАЗДЕЛ IV. РОЖДЕНИЕ ИСТОРИЧЕСКОЙ НАУКИ В РОССИИ...
для себя библиотечку до полуторы тысячи Руских печатных и рукописных книг,
в которых разсыпано было, так сказать, премножество дел Петровых. <...>
около того же времени возвратился в Санкт-Петербург из Оренбурга и бла-
годетель юности моей... Сенатор и кавалер Иван Иванович Неплюев. Сей
достопочтенный заслугами к отчечеству патриот, любитель и как бы обожа-
тель Петра Великаго, с упомянутыми теперь Особами, несколько лет сряду
питали жадной мой дух делами Петровыми; разпространяли мои сведения о
сем Государе, и обогатили мои записки такими драгоценностями из Его ис-
тории, каких я не мог сыскать ни в каких книгах; так что я не могу назвать
продолжение моего знакомства с ними, или иначе их ко мне благосклоннос-
ти, златым временем в моей жизни, в которое, из обхождения с сими име-
нитыми старцами времен Петровых, как рудокоп в богатой и неистощимой
жиле, почерпал я дельную, верную и надежную материю к истории моего
Ироя. Я записал почти все, сколько припомнить мог, слышанное от них, и тем
собрание записок своих умножил, дополнил и обогатил больше, нежели кто
ожидать может от человека, ни в каких науках никогда неупражнявшагося.
<...> колесо щастия обернувшись в противную сторону, низринуло меня
в такую пропасть зол, в которой тоска и печаль съели бы остальные дни мои,
естьлиб не нашел я утешения и в сем самом моем нещастии, которое лиша
меня имения, развязало мне руки и доставило всю свободу времени, коею
и пожертвовал я вопервых на опровержение помянутых Страленберговых
клевет... а больше по собственному своему движению, принялся я в поря-
док приводить и все мои тетради, из которых само собою, так сказать, со-
ставилось сочинение, заключающее в себе томов до семи одних только
Деяний Петра Великаго, да анекдотов, писем и других достопамятных пиес,
касающихся до сего монарха, около пяти томов.
Для дополненияж и поверки некоторых важных деяний моего Ироя, за
год перед сим, ездил я в Воронеж, и из тамошняго архива достал я многия
редкия документы, служившия мне к объяснению и описанию разных зна-
менитых происшествий, которых едва память осталась в России.
... Представляяж любезным Соотчичам первые Томы оных, в избежание
неправильных суждений о моем труде, за нужное считаю повторить, в чем
уже выше признавался не однократно: Что я человек неученой, следова-
тельно незнающий никаких критических правил, и неискусен в историчес-
ком слоге; что я совсем не Историк, а того менее прагматической Историк;
но только собиратель во едино дел Петровых и благодарной повествователь
оных. Почему и читатели мои да будут столь благосклонны, чтоб не требо-
вать от меня больше, нежели сколько отменяя требовать можно; де не ищут
в моем повествовании критических и учено-глубоко-мысленно-филологи-
ческих розысканий каждаго деяния Петра Великаго; а по сему и да не по-
рицают меня в том, что слог мой часто будет походить больше на панеги-
рической, нежели исторической.
317
ВИКТОР БЕРЛИНСКИХ. РЕМЕСЛО ИСТОРИКА В РОССИИ
<...> Словом я собрал и писал деяния Петровы для того, что находил в
том собственное удовольствие и отраду. Приятелиж мои, которым я прочи-
тывал иногда некоторыя места из жизни Петра Великаго, выработанныя
мною, умели меня уверить, что изданием в свет безсмертных деяний сего
Государя с такою подробностию, с какой я их инде описал, доставлю нема-
лое удовольствие по крайней мере подобным мне, ничему кроме Руской
грамати неучившимся Соотчичам. Любя ли историю Петра Великаго, или
собственным опытом узнав, коль трудно доходить до подлинных ея источ-
ников, не мог я не поверить сему мнению моих приятелей...
ДЕЯНИЯ ПЕТРА ВЕЛИКОГО
Император Петр I родился от Царя Алексея Михайловича и от Царицы
Наталии Кирилловны, из роду Нарышкиных, в лето от сотворения Мира
7180, а от рождества Христова 1672 Мая в 30 день. Место рождения его
было, по мнению одних, село Коломенское; а по мнению других, село Из-
майлово; но достовернее Московской Кремлевской Дворец.
Приснопамятный его Родитель и вся Россия рождением его тем были
более обрадованы, что два Царевича, Феодор и Иоанн Алексеевичи, были
сложении и здравия слабаго, и как в жизни, и в произведении по себе на-
следников безнадежные.
Радость сию ознаменовал Царь издиянием великих милостей на под-
данных, отпущением казенных долгов и недоимок, искуплением содержа-
щихся за партикулярные долги в темницах, дарованием жизни приговорен-
ным к смертной казни, возвращением из ссылки, многими подаяниями в
больницы и богадельни, и тридневным торжествованием с пушечною паль-
бою, колокольным звоном и молебствием во всей Москве.
С самых первых младенческих лет Петра I примечена в нем главнейшая
склонность к военным действиям; ибо когда в третие его тезоименитство
поднес ему один купец маленькую саблю, то Царевич на все прочие дары
взирал равнодушно, а саблю с такою принял радостию, что велел купцу тому
себя приподнять, поцеловал его в голову, и спрося имя и прозвание его,
сказал, что он будет его помнить...
Источник:
Голиков И.И. Деяния Петра Великого. М., 1788. Ч. 1.
318
РАЗДЕЛ IV. РОЖДЕНИЕ ИСТОРИЧЕСКОЙ НАУКИ В РОССИИ...
§ 4.6.4. Тайны Федора Эмина (1735—1770)
Более эксцентричного историка и писателя-фантазера, чем Федор
Эмин, в России не было. Он сделал приключением саму свою жизнь и этот
же дух путешествия-фантазии вносил в свои сочинения. Более писатель,
чем историк, более путешественник-авантюрист и полиглот, чем писатель,
он оставил о себе несколько противоречивых вариантов своей биографии
и очень мало достоверных данных.
Федор Александрович Эмин родился около 1735 года, но в какой се-
мье и в каком городе — точно неизвестно. Об этом существуют, с его слов,
четыре разных версии. Первые 25 лет жизни Эмина — это, по его словам,
цепь роковых случайностей, удивительных путешествий и великих бед-
ствий. Вероятно, ничему этому верить нельзя, и жизнь Эмина с 1735 по
1760 год совершенно неизвестна.
Если свести разноречивые показания воедино, можно предположить,
что родился Эмин где-то в Польше в нерусской семье. Первоначальное
образование он получил дома или в какой-то иезуитской школе. Будучи
вначале католиком и путешествуя по разным странам с иезуитом-настав-
ником, в Турции Эмин вынужден был принять ислам, чтобы спасти свою
жизнь. Какое-то странное происшествие или приключение, суть которо-
го он тщательно затем скрывал, грозило ему гибелью. Превосходные
способности дали ему потом возможность хорошо знать 6 (по другим
данным — 9) языков и приобрести удивительные энциклопедические по-
знания. Послужив янычаром в Турции и постранствовав по миру (Италия,
Греция, Португалия, Алжир), в 1758 году Магомет Эмин приплыл на кораб-
ле в Лондон, где и обосновался73.
Встав в тупик перед необычными перипетиями судьбы Эмина, его био-
граф писал: «Из всех разноречивых сказаний чему верить неизвестно»74.
Современный историк на основании личных прошений Эмина (что весь-
ма сомнительно) считает самый фантастичный вариант биографии Федо-
ра Александровича самым достоверным75. В своем прошении Эмин объя-
вил, что дед его, поляк, служивший в цесарской службе, перебежал к
туркам, принял ислам, женился на дочери местного богатого судьи и имел
поместье. Сын его, снискав милость местного паши, купил в Константи-
нополе христианку-невольницу, от которой и родился Федор Эмин. Отец
его управлял «данным ему от Порты Лепантским губернаторством» и сам
обучал сына латыни и польскому языку. А затем отправил его для обуче-
ния в Венецию.
Явившись однажды к русскому посланнику в Лондоне князю А.М. Го-
лицыну, рассказал он тому свои приключения и выразил желание принять
православную веру. Князь согласился, и Эмин был крещен в его домовой
319
ВИКТОР БЕРЛИНСКИХ. РЕМЕСЛО ИСТОРИКА В РОССИИ
церкви и стал Федором Александровичем (отчество по князю-восприем-
нику). В апреле 1761 года Эмин взял себе в русском посольстве паспорт
и поплыл в Петербург. Здесь он в июне подал прошение (на итальянском)
на имя императрицы об определении на русскую службу, где принесет
пользу знанием языков: английского, итальянского, испанского, польского
и турецкого. Подпись под прошением — Теодор Еминовский — говорит в
пользу его польского происхождения. Благодаря хлопотам одного зна-
комого (по Лондону) вскоре определен учителем в сухопутный кадетс-
кий корпус.
В России тогда таких странных и необычных людей привечали. Он су-
мел понравиться графу Григорию Орлову и по его протекции определен
переводчиком в Коллегию иностранных дел, а оттуда в 1763 году с чином
титулярного советника — переводчиком в Кабинет императрицы, где и
служил до своей смерти.
Через 2 года после приезда Эмин уже хорошо владел русским языком
и вскоре стал известным русским писателем. За 9 лет жизни в России им
издано более 25 собственных книг и переводов с французского, итальян-
ского, испанского и португальского. Его приключенческие и любовные
романы пользовались большой популярностью и переиздавались. Лучший
его роман, посвященный Г.Г. Орлову, «Непостоянная фортуна, или Похож-
дения Мирамонда» в трех частях, читался нарасхват и издавался три раза.
Автор намекает, что приключение героя романа «мое несчастное похож-
дение в себе заключает».
Удивительное разнообразие жанров продукции писателя Эмина пора-
жает: 3 тома «Российской истории», изданные Академией наук в 1767—
1769 годах, назидательная книга «Путь к спасению», «Письма Эрнеста и
Доравры» — явное подражание Руссо, «Краткое описание древнейшего и
новейшего состояния оттоманской порты», ежемесячный сатирический
журнал «Адская почта» (выходил лишь половину 1769 года), множество
переводов европейских романов о приключениях и любви.
Очевидный талант и быстрое блестящее овладение русским языком
отразились и в «Российской истории», доведенной им перед смертью лишь
до 1213 года. В челобитной Екатерине II (вероятно, по ее заказу и писалась
история) Эмин пишет о приобретении рукописей для своего труда: «Я ку-
пил больше нежели на 200 рублев книг, из российской истории потребных,
да и ныне разные записки покупать стараюсь». «Предприятие сие было
неудачно, — замечает митрополит Евгений. — Сочинитель по недавнему
своему пребыванию в России не имел еще времени вникнуть в источники
Истории нашей, а углублялся только в иностранных, большей частию но-
вейших, а особливо Польских летописателей, которые сами из наших же
летописей почерпали и многое переиначивали; да и на них ссылался нера-
диво, везде почти без означения места и часто даже неверно»76.
320
РАЗДЕЛ IV. РОЖДЕНИЕ ИСТОРИЧЕСКОЙ НАУКИ В РОССИИ...
К истории Эмин подходит как романист. Его стиль — это пышный и
очень причудливый расцвет риторического направления в историографии,
доведение его до абсурда. Абсолютно безосновательна его критика Тати-
щева, Ломоносова, Байера с приписыванием оным авторам погрешнос-
тей, коих у них нет вовсе. Идеология истории Эмина раскрыта в полном
названии книги переводчика Кабинета ея Величества: жизнь древних го-
сударей, великие дела Петра Великого и Златой век Екатерины II. Про-
грамма эта не доведена автором даже до середины.
Очень странны (особенно в первом томе) ссылки историка-романис-
та на древних авторов. Имея обширную и блестящую память, он без заз-
рения совести ссылается на такие древние книги и таких авторов, коих в
природе не существовало. Автор надеялся на незнание античности свои-
ми читателями. Полибий у него писал о славянах, Ксенофонт — историю
о скифах, Птолемей будто бы писал у него о расселении славян у Пскова
и Луцка. Все это и многое другое — чистейшей воды выдумки автора. Вы-
думал он и множество неслыханных происшествий из неведомой ученому
миру древней литовской летописи, изданной якобы в Варшаве в 1630 году,
Сильвестрову летопись, Киевские записки и прочее. Аскольд у него, на-
пример, — самовластный государь из Южной Руси задолго до Рюрика.
Подражая Ливию, Саллюстию, Курцию, сочинил он множество речей и
вложил их в уста историческим лицам. Обычными для него были также
генеалогические и географические ошибки. Присоединимся к общей
оценке его литературного творчества: «Пылкость воображения, острота
ума, дух критики и соль даже сатиры, а притом великая начетливость (эру-
диция. — В.Б.) видны во всех его сочинениях. Но обширная память весь-
ма часто заставляла его при сочинении быть только собирателем и спис-
чиком, и иногда безразборным»77. Просветительская литература с ее
выпадами против деспотизма и церкви сильно повлияла на все творчество
Эмина. Даже его «Российская история» оказала свое воздействие на нашу
историографию. Риторико-нравоучительное направление постепенно из-
живало себя. Жестче всех отозвался об истории Эмина знаменитый Шлё-
цер: «Невежество и бесстыдство сочинителя превосходит всякое веро-
ятие и делает стыд как своему времени, так и русской словесности».
Н.М. Карамзин в 1803 году в «Пантеоне российских авторов» метко напи-
сал, что лучшим из романов Эмина была его собственная жизнь, а самым
неудачным — «Российская история». Кстати, тираж последней был авто-
ру, по словам Шлёцера, подарен.
Но все произведения Эмина читались охотно и, как правило, переизда-
вались. Скончался Федор Эмин в Петербурге 18 апреля 1770 года. Впрочем,
в метрической книге Петербургского Андреевского собора 1770 года указа-
но: «Придворный кабинет-переводчик Федор Александрович Эмин 35 лет
(болезни точно не известной) умер 30 апреля и погребен в Колтовском».
321
ВИКТОР БЕРЛИНСКИХ. РЕМЕСЛО ИСТОРИКА В РОССИИ
Приложение
Ф.А. Эмин
РОССИЙСКАЯ ИСТОРИЯ ЖИЗНИ ВСЕХ ДРЕВНИХ ОТ САМАГО
НАЧАЛА РОССИИ ГОСУДАРЕЙ, ВСЕ ВЕЛИКИЕ И ВЕЧНОЙ
ДОСТОЙНЫЯ ПАМЯТИ ИМПЕРАТОРА ПЕТРА ВЕЛИКАГО ДЕЙСТВИЯ,
ЕГО НАСЛЕДНИЦ И НАСЛЕДНИКОВ ЕМУ ПОСЛЕДОВАНИЕ И
ОПИСАНИЕ В СЕВЕРЕ ЗЛАТОГО ВЕКА ВО ВРЕМЯ ЦАРСТВОВАНИЯ
ЕКАТЕРИНЫ ВЕЛИКОЙ В СЕБЕ ЗАКЛЮЧАЮЩАЯ (ОТРЫВКИ)
ПРЕДИСЛОВИЕ К ТРЕТЬЕМУ ТОМУ
Еще принужден нахожусь утратить несколько минут на писание сего не
весьма нужнаго к третьему тому сея книги предисловия. Может статься
лучше бы было, естьли бы я время оному жертвованное употребил на сыс-
кивание важных и необходимо к нашей Истории потребных записок. Сия
моя необыкновенная в безплодном препровождении времени щедрость
произошла от неправедных мыслей некоторых моих критиков во многих
местах разгласивших, яко бы я некоторых авторов, а имянно, Брунака и
Пашковского выдумал. Удивительно, как люди, благородством и ученостию
хвастающиеся, могут иметь толь вредныя чести других мысли. В оправда-
ние мое то только им скажу, что Брунак виден в шести огромных томах древ-
них Польских узаконений, печатанных в Варшаве в 1630 году, полученных
мною покойной памяти от Канцлера Графа Михайлы Ларионовича Ворон-
цова, и в Литовской летописи, переведенной в Кракове в 1611 году; а Паш-
ковскаго летопись я получил от Князя Петра Васильевича Хованского. И так,
чтобы читателей свободить и впредь от заразливых таких критиков речей,
принужден нахожусь в сем предисловии объявить, что для того в моих при-
мечаниях и в ссылках означаю имена разных классов моих сограждан и
некоторых чужестранцов, что многия летописи, мною от них полученныя, не
известно кем писаны; по чему могли бы быть от людей и о себе самих со-
мневающихся, названы выдуманными.
Во многих древнейших наших летописях почти никаких нет заглавий; из
чего видно, что древние наши писатели не ныняшняго были вкуса. Они, не
зная свойств тщеславия, в их времена производящия действия писали
только для себя, чтобы об оных не позабыть... Всех недостатков Истории
Тайнаго Советника Татищева большею причиною его переводчики. При том
Г. Татищев, не хотя в политическия общаго равновесия мешаться наследо-
вания и разсуждения, писал только точно то, что в древних Российских Ле-
тописях нашел, не смея ничего к оным прибавить...
322
РАЗДЕЛ IV. РОЖДЕНИЕ ИСТОРИЧЕСКОЙ НАУКИ В РОССИИ...
ТОМ III. ПРИМЕЧАНИЯ АВТОРА НА СТР. 9-11
Древний историк Диодор Сикулу [неизвестен науке. — В.Б.] и с ним
многие пишут, что скифы, от которых произошли татары и славяне, получи-
ли свое название от Скифы-девицы, которая соединяясь с Юпитером, ро-
дила сына, которого назвала своим именем. Тот же Диодор утверждает, что
оная девица по грудь имела вид человеческий, а в прочем была змея. Пос-
ледователи оного историка, которые тогда еще нынешним нашим авторам
свойственной зависти не знали... написав, что Диодор через свою девицу,
сложенную из человека и змеи, разумел двоякую Скифию: Европейскую, ко-
торая несколько знала человечества и Азиатскую, ядом тиранства напол-
ненную... имею великие причины думать, что начальный язык скифский был
славянский. ... Венгрия, Литва и Жмудь, также от скифов происшедшие
народы, большую половину слов в своем языке имеют славянских.... Еней
Силаный, Масагет, Еразм Стела, Гвагнин и Пашковский [науке эти авторы
неизвестны. — В.Б.] на стран. 287 доказательно пишут, что Литва уже была
известна во времена царствования в России Святослава Первого.
Источник:
Эмин Ф.А. Российская история. СПб., 1769. Т. III. С. I, II, VIII, IX, 9—11.
323
ВИКТОР БЕРЛИНСКИХ. РЕМЕСЛО ИСТОРИКА В РОССИИ
§ 4.6.5. Историческая жизнь Андрея Болотова
(1738-1833)
Андрей Тимофеевич Болотов, возможно, самый замечательный про-
стой русский человек XVIII века. Он прожил очень длинную жизнь и очень
достойно. Мало того, значительную часть своей жизни он зафиксировал
письменно в своих черновых дневниках и обработанной автобиографии
«Жизнь и приключения Андрея Болотова, описанные самим им для своих
потомков». История русской частной жизни XVIII — начала XIX века дана на
примере всех событий его жизни Андреем Тимофеевичем настолько глу-
боко, детально, скрупулезно, ярко и таким хорошим слогом, что и по сей
день мемуары Болотова — одни из самых интересных русских мемуаров
XVIII—XX веков. Впрочем, в значительной мере это вовсе не мемуары, а
сознательно написанная на основании черновых дневниковых записей
многотомная история жизни одного человека.
Историзуя собственную жизнь и все ее события, Болотов создавал
замечательную эпопею (историко-назидательного характера в духе эпо-
хи своей молодости) и стал первым историком и певцом приватной
(частной) жизни человека. Впрочем, этим значение его личности не ог-
раничивается. Оригинальный просветитель и садовод, интересный ес-
тествоиспытатель, трудолюбивейший автор примерно 350 томиков сочи-
нений обычного формата (в значительной части оставшихся в рукописях)
по экономическим, нравственным, историко-политическим и прочим те-
мам, вероятно, Болотов — самый плодовитый русский автор, всю дол-
гую жизнь почти ежедневно систематически занимавшийся письменной
работой. Обратимся к вехам его биографии.
Болотов родился 7 октября 1738 года в родовом сельце Дворяниново
Алексинского уезда Тульской губернии, где и умер через 95 лет. Он про-
исходил из старинной, но обедневшей дворянской семьи и до 10 лет жил
с матерью при отце, полковнике и командире Архангелогородского пол-
ка. Он имел двух старших сестер.
Отец, Тимофей Петрович, прекрасно знал немецкий язык (закончил с
братом в Прибалтике немецкую школу, живя при служившем там родите-
ле), был человеком любознательным — «самоучкой петровского образца».
Основную часть жизни он служил в Прибалтике. Записанный сержантом
в полк отца, Андрей получил домашнее образование. Отец преподавал
ему арифметику и географию, нанятый немец-учитель — немецкий язык
и другие предметы. Стремление обучать сына у полковника Болотова
имелось, поэтому он вначале отправил его на мызу к одному курляндско-
му дворянину, а затем в Петербург в пансион на один год. После смерти
отца Болотов в 12 лет отправлен в отпуск в родную деревню, где сам с
324
РАЗДЕЛ IV. РОЖДЕНИЕ ИСТОРИЧЕСКОЙ НАУКИ В РОССИИ...
удовольствием занимался чтением, рисованием и письмом. Самообразо-
вание — важнейшая часть жизни этого человека. В 1752 году умерла мать,
Мавра Степановна, и юный сержант в отпуске оказался предоставлен сам
себе. Сестры его были уже замужем.
В 16 лет он вернулся в полк и, став подпоручиком, участвовал в Семи-
летней войне. Сражение при Гросс-Егерсдорфе, города и села Польши и
Пруссии, постоянные чтения и переводы, свободное владение немецким
языком — все это его школа жизни.
Большой удачей для Андрея Болотова стало определение на службу в
занятый русскими войсками Кенигсберг (1758 год). Любовь его к наукам
и страсть к книгам здесь расцвели. Он продолжал свои частные занятия,
познакомился с профессорами университета. Даже в канцелярии гене-
рал-губернатора, где служил переводчиком и адъютантом, у него всегда
были под рукой книги и краски для рисования. «Охота моя к литературе и
ко всем ученым упражнениям не только не уменьшилась, но со всяким
днем увеличивалась более, и можно было уже ясно видеть, что я рожден
не для войны, а для наук и что натура одарила меня в особенности склон-
ностью к оным», — писал он на склоне дней про это время78. Универсаль-
ный любитель наук, он легко и быстро учился практическим прикладным
вещам: физике, оптике, геометрии, географии, агрономии... В нем жила
петровская страсть к рукоделию, изобретательству, хитроумным выдум-
кам и творчеству. Он вовсе не был книжным червем и лихо танцевал на
праздниках, дружил с поручиком Григорием Орловым (будущим фавори-
том).
На лекциях в университете его поразило учение профессора Х.А. Кру-
зиуса. Только то истинно и полезно, утверждал последний, что ведет к
душевному спокойствию, то есть счастью. Четкое осознание смысла своей
жизни и целей своих трудов в конце концов помогло устроить Болотову
жизнь по своему вкусу. После службы при генералах Н.А. Корфе и В.И. Су-
ворове (отце полководца) в Кенигсберге он при Петре III в 1762 году слу-
жит в Петербурге адъютантом вновь при генерале Корфе (обер-полиц-
мейстере столицы в ту пору) и, часто бывая во дворце, понимает всю
«сумнительность» тогдашних обстоятельств. Четыре года жизни в Кениг-
сберге дали ему хорошее образование.
Стремление принадлежать самому себе и делать свою жизнь по соб-
ственному усмотрению принуждает его накануне переворота 1762 года (за
шесть дней) получить отставку на основании нового указа о вольностях
дворянства. В сатирической повести В. Шкловского начала 1930-х годов
Болотов выведен в виде труса и «премудрого пескаря». Это вовсе неспра-
ведливо. Осознанное стремление не служить государству, в армии, обще-
ству по дворянским выборам, крестьянству как жертве помещиков — все
это ничуть не умаляет Болотова. Став свободным русским человеком, он
325
ВИКТОР БЕРЛИНСКИХ. РЕМЕСЛО ИСТОРИКА В РОССИИ
всю жизнь положил на то, чтобы жить в гармонии с самим собой, и этим
сделал для России невероятно много. Культ частной жизни независимо-
го человека продвинул русскую культуру далеко вперед.
Выйдя в отставку в чине капитана, Болотов поселяется в своем неболь-
шом родовом имении и начинает устраивать жизнь с опытом и знаниями
европейской науки: он строит новый дом, разводит регулярный парк и сад,
разбивает цветники, роет пруды, наслаждается ежедневно природой, лич-
ной свободой и творческим трудом. Он ежедневно записывает свои прак-
тические наблюдения по хозяйству, ведет дневник, пишет «Детскую фи-
лософию» — нравоучительное, этическое и педагогическое сочинение
(издано в Москве в двух частях в 1776—1779 годах). Женившись на слиш-
ком юной дворянке своего круга и состояния (ровне), Болотов работа-
ет совершенно неутомимо, наслаждаясь самим процессом творчества.
Обожествление природы и тонкое понимание ее ежедневной красоты,
природный историзм и вкус, понимание ценности реалий окружающей
жизни — все это отразилось в плодах его деятельности — множестве со-
чинений на самые разные темы.
Прожив после отставки 12 лет в своей деревне, Андрей Тимофеевич
завязал успешные контакты с только что образованным Вольным эконо-
мическим обществом. Двухсотстраничный «Наказ управителю» Болотова
стал откровением для многих членов Общества и получил золотую медаль
«За труды воздаяния». Завязалась переписка с президентом Общества
А.А. Нартовым. Его другие экономические сочинения по ведению помещи-
чьего хозяйства печатаются в «Трудах» Общества. Страстная любовь к
паркам и садоводству, прекрасная библиотека по этой и другой темати-
ке, известность его сочинений в России — все это привело его к управ-
лению обширными (с тысячами крестьян) волостями императрицы: вна-
чале Киясовской (1774), затем Богородицкой и Бобриковской. Идеальный
просвещенный управитель и энциклопедист, он с удовольствием создал
в Богородицке образец и модуль провинциальной русской жизни. Дело не
только в парке, дворце, театре, лечении электричеством крестьян, борь-
бе с кабачеством... Он приучал радоваться жизни и наслаждаться ее те-
чением. Это — не филантропия, а искусство жизни. В случае необходимо-
сти управитель легко отправлял в Сибирь неблагонадежных крестьян.
Болотов строил центр мира там, где он находился.
Десятилетнее сотрудничество с Н.И. Новиковым в пору его расцве-
та (1780—1790) привело к изданию Болотовым ежемесячного «Экономи-
ческого магазина» — лучшего экономического журнала России XVIII века,
единственным автором и переводчиком статей которого был сам Боло-
тов. 40 томов составляют всякие «экономические известия, опыты, от-
крытия, примечания, наставления, записки и советы» по земледелию,
скотоводству, садам и огородам, лугам, лесам, прудам, продуктам и
326
РАЗДЕЛ IV. РОЖДЕНИЕ ИСТОРИЧЕСКОЙ НАУКИ В РОССИИ...
строениям, домашним лекарствам, травам и многому другому — нужно-
му жителям России79.
Помощником отцу в этом деле был его сын Павел, любимый ученик и
переписчик многих статей. Наследниками архива просветителя стали его
внуки. После смерти Екатерины II граф Бобринский (ее внебрачный сын)
получил управляемые Болотовым волости, а сам управитель вернулся в
свое имение (Дворяниново Тульской губернии) и вновь принялся за свои
труды. Андрей Тимофеевич Болотов — отец помологии (яблоневедения)
в России.
Но самый замечательный агроном и садовод страны известен потом-
ству не этим. Слава его в конце XIX—XX веке зиждется на его многолет-
них автобиографических записках «Жизнь и приключения Андрея Болото-
ва», которые он писал с 1789 по 1816 год (27 лет!), обрабатывая черновые
дневники. 29 рукописных томиков его «Записок» — драгоценнейшее на-
следие исторической жизни Андрея Болотова. Они ярко изображают быт
русского общества XVIII века в его мельчайших деталях и нюансах. Это —
воистину хрестоматия и энциклопедия русской жизни. К счастью, у Боло-
това не было таланта стихотворца или беллетриста. Поэтому он скрупу-
лезно воссоздает максимально точные дела, факты, поступки, чувства
своей жизни. Ничего подобного этой историзации частной жизни Россия
не знала ни до, ни после. Врожденный талант историка быта дополняет-
ся неутомимым письменным трудом. Живой, гибкий и сочный язык «За-
писок» Болотова ничем не хуже языка «Истории» Карамзина, а в чем-то и
лучше его. Это разговорный (диалогичный) стиль речи во всех своих осо-
бенностях — тип современной русской речи, вот почему будущее этих
трудов Андрея Болотова столь лучезарно. Ни профессионалы, ни любите-
ли-историки XVIII—XX веков не владели так искусством живого письма, как
этот любитель наук. Это — история России глазами провинциала. Струк-
турная основа текста записок — форма «письма к другу» определенного
объема, объединенного единством места, времени и действия.
Огромное наследие Болотова дошло до нас не полностью. Его внук,
Н. Киселев, продал часть архива деда в разные руки. Часть записок Бо-
лотова пострадала от его невестки. Она вырезала из рукописных томи-
ков листы с критикой в свой адрес.
В отрывках записки Болотова печатались в журналах «Сын Отечества»
(1839), «Отечественные записки» (1850, 1854) и других. Максимально
широко «Записки» Болотова появились в 1870 году, в первый год издания
«Русской старины», в виде 4-томного приложения к ней. Они охватывают
период с 1738 по 1795 год. Между тем значительная часть «Записок» не
издана по сей день. Драгоценны для исторической науки его «Дневные
записки» и «Домашний исторический журнал», «Отечественник, содержа-
щий в себе современные записки и замечания о происшествиях в Рос-
327
ВИКТОР БЕРЛИНСКИХ. РЕМЕСЛО ИСТОРИКА В РОССИИ
сии...» (1814—1826) (не издавались), «Памятник протекших времен или
краткие исторические записки о бывших происшествиях и о носившихся
в народе слухах» и ряд других сочинений.
Только его выписки «О французской революции» заняли 12 рукописных
томиков, выписки «О польской революции» — 3 тома, «Современные изве-
стия о первой французской войне (1805—1810 гг.)»— 15 томов, «Описание
последней французской войны (1811—1815 гг.)» — 30 томов, «Черновой
журнал повседневных событий» — основа его «Записок» — более 59 томи-
ков80. В течение многих лет каждое утро после молитвы Андрей Тимофее-
вич садился за письменный стол и записывал в «Книжку метеорологичес-
ких наблюдений» погоду вчерашнего дня и утра. После смерти отца сын его
Павел Андреевич отправил эти записки за 52 года в Академию наук.
Ежедневно в своем «Журнале» Болотов записывал занятия и приклю-
чения истекшего дня: чем он занимался, какие ему приходили в голову
мысли, а если бывали гости — о чем шел разговор или занимательный
рассказ. Две важнейшие части его дня: чтение книг и сочинение разного
рода записок — оставались неизменными почти до самой смерти.
В 70 с лишним лет он прекрасно танцевал на праздниках. В 84 года он
сочинил в двух частях нравоучительное чтение «Старик со внуком или раз-
говоры старого человека с молодым его внуком».
В конце 1820-х годов зрение Болотова ослабело. Неистощимо изоб-
ретательный, он сделал нечто вроде подзорной трубы и читал книги че-
рез нее. В 1830 году ему наняли чтеца. В постель он слег только за два дня
до смерти и тихо скончался 4 октября 1833 года.
Он чуждался и масонства, и вольтерьянства, хотя обладал одной тео-
логической слабостью. Исповедуя культ природы, Болотов ее обожеств-
лял. Творец разлит в природе везде, по его мнению. Натура цельная, ори-
гинальная, чисто русская, он обладал уникальной страстью — исписывать
своим почерком десятки рукописных томиков на самые разные темы ок-
ружающей жизни. Эта охота писать была для него как вода для рыбы. Об
издании он чаще всего при этом даже не думал. Цель труда — собствен-
ное удовольствие и поучение ближайших знакомых, друзей, домочадцев
и родственников.
КРАТКИЙ СПИСОК ИСТОРИЧЕСКИХ И ИСТОРИКО-БИОГРАФИЧЕСКИХ
СОЧИНЕНИЙ А.Т. БОЛОТОВА
Жизнь и приключения Андрея Болотова, описанные им самим для сво-
их потомков. М., 1871—1873. Т. I—IV. Лучшее издание.
Жизнь и приключения Андрея Болотова. М.; Л., 1931. Т. I—III.
Записки Андрея Тимофеевича Болотова 1737—1796. Тула, 1988. Т. 1—2.
Памятник протекших времен или краткие исторические записки о быв-
ших происшествиях и носившихся в народе слухах // Записки очевидца:
Воспоминания, дневники, письма. М., 1989.
328
РАЗДЕЛ IV. РОЖДЕНИЕ ИСТОРИЧЕСКОЙ НАУКИ В РОССИИ...
Записки о замечательных событиях. Рукопись.
Краткая история Польши. Рукопись.
Очаковские анекдоты или описание происшествий при осаде сего го-
рода в 1789 году. Рукопись.
Собрание анекдотов о князе Потемкине. Рукопись.
Краткий ежедневник 1797—1802. Рукопись.
Отечественник, содержащий в себе современные записки и замечания
о происшествиях в России (1814—1826). Рукопись.
Приложение
А.Т. Болотов
ЖИЗНЬ И ПРИКЛЮЧЕНИЯ АНДРЕЯ БОЛОТОВА. 1738-1793
ПРЕДУВЕДОМЛЕНИЕ
Не тщеславие и не иные какие намерения побудили меня написать сию
историю моей жизни; в ней нет никаких чрезвычайных и таких достопамят-
ных и важных происшествий, которые бы достойны были преданы быть све-
ту, а следующее обстоятельство было тому причиною.
Мне во всю жизнь мою досадно было, что предки мои были так нера-
дивы, что не оставили после себя ни малейших письменных о себе извес-
тий и чрез то лишили нас, потомков своих, того приятного удовольствия,
чтоб иметь о них и о том, как они жили, и что с ними в жизни их случалось и
происходило, хотя некоторое небольшое сведение и понятие. Я тысячу раз
сожалел о том и дорого б заплатил за каждый лоскуток бумажки с таковы-
ми известиями, если б только мог отыскать что-нибудь тому подобное. Я
винил предков своих за таковое небрежение, а не хотя и сам сделать подоб-
ную их и непростительную погрешность и таковые же жалобы со временем
и на себя от моих потомков, — рассудил употребить некоторые праздные и
от прочих дел остающиеся часы на описание всего того, что случилось во все
время продолжения моей жизни, равно как и того, что мне о предках моих
по преданиям от престарелых родственников моих, которых я застал при
жизни, и по некоторым немногим запискам отца моего и дяди, дошедшим
до моих рук, было известно, дабы сохранить, по крайней мере, и сие немно-
гое от забвения всегдашнего, а о себе оставить потомкам моим незабвен-
ную память.
При описании сем старался я не пропускать ни единого происшествия,
до которого достигала только моя память, и не смотрел, хотя бы иные были
из них и самые маловажные, случившиеся еще в нежнейшие лета моего
младенчества. Сие последнее делал я наиболее для того, чтобы напомина-
329
ВИКТОР БЕРЛИНСКИХ. РЕМЕСЛО ИСТОРИКА В РОССИИ
ние и прочитывание происшествий, бывших во время младенчества и в
нежные лета нашего возраста, причиняют и самим нам некоторое приятное
удовольствие. А как я писал сие не в том намерении, чтоб издать в свет
посредством печати, а единственно для удовольствования любопытства
моих детей и тех из моих родственников и будущих потомков, которые по-
хотят обо мне иметь сведения, то и не заботился я о том, что сочинение сие
будет несколько пространно и велико, а старался только, чтоб чего не было
пропущено; почему в случае если кому из посторонних случится читать сие
прямо набело писанное сочинение, то и прошу меня в том и в ошибках бла-
госклонно извинить. Наконец, что принадлежит до расположения описания
сего образом писем, то сие учинено для того, чтоб мне тем удобнее и воль-
нее было рассказывать иногда что-нибудь и смешное.
Источник:
Болотов А.Т. Жизнь и приключения Андрея Болотова. М.; Л., 1931.1 1.
С. 5-6.
330
РАЗДЕЛ IV. РОЖДЕНИЕ ИСТОРИЧЕСКОЙ НАУКИ В РОССИИ...
§ 4.6.6. Иван Стриттер (1740—1801)
Иоганн-Готгильф Штриттер (в России он стал зваться Иваном Михай-
ловичем Стриттером) родился 10 октября 1740 года в Идстейне (Нассау-
Зингене) в Германии. Он был сыном ректора местной гимназии и, пройдя
основательно филологический курс в разных немецких университетах,
посвятил себя изучению византийской истории.
Его пригласили в Петербург, в Академию наук в 1766 году через А.Л. Шлё-
цера, выполнявшего поручение академической канцелярии о вербовке
ученых людей из Германии. Здесь он обрел, подобно Миллеру и тысячам
других работящих немцев, новую родину и успешно сделал свою карье-
ру. В письме Шлёцеру незадолго до смерти Стриттер писал: «Итак вы,
дрожайший покровитель, вероятно, первый вне России получили экзем-
пляр моей большой Русской Истории. Это весьма справедливо, потому
что вы 33 года тому назад своим предложением и руководством положи-
ли основание моих исторических работ и вместе с тем моего последую-
щего счастия»81.
Счастье и карьера Стриттера действительно складывались ровно и
удачно. Вероятно, это следует отнести к характеру и трудолюбию учено-
го. 15 июля 1766 года 25-летний выпускник университета назначен конрек-
тором академической гимназии и адъюнктом Академии наук. Именно в эти
годы он составил и напечатал свой самый удачный и самый успешный для
науки труд — систематический сборник извлечений из византийских ав-
торов о России в 4 томах на латыни (1771—1779 годы).
Стриттер хорошо знал латынь и древнегреческий, быстро овладел рус-
ским языком. Византинист оказался как нельзя более кстати в России, где
отношения с Византией столь долго играли ключевую роль. Таким обра-
зом, он продолжил работу Байера по изучению и публикации иностранных
источников о Древней Руси. Идею этого сочинения, говорят, подсказала
Стриттеру Екатерина II, чье увлечение греческим Востоком в 1770-е годы
вполне понятно82. Стриттер этим изданием оказал важную услугу рус-
ской науке. Его незаменимым трудом пользовались русские историки
всего XIX века. Впрочем, к недостатку издания следует отнести то, что оно
не совсем полное и сделано не по подлинникам, а по латинским перево-
дам (парижского издания 1645—1672 годов и венецианского 1729 года).
Из своего труда Стриттер сделал извлечение на немецком языке все-
го, наиболее относящегося к русской истории. Именно это извлечение
было переведено на русский язык Василием Световым и напечатано в
1771—1775 годах при Академии наук в четырех небольших книжках как
«Известия Византийских историков, объясняющие историю Российскую
древних времен и переселения народов». Сделав себе, таким образом,
331
ВИКТОР БЕРЛИНСКИХ. РЕМЕСЛО ИСТОРИКА В РОССИИ
ученое имя, Стриттер попал в поле зрения И.Г. Миллера и по его ходатай-
ству указом от 1 октября 1779 года был переведен на службу в Москву в
Московский архив Коллегии иностранных дел.
Миллер, чувствуя родственную душу, поручил ему «сочинить опись
печатным его книгам и манускриптам, до Российской и соседственных
государств истории касающимся». Затем Стриттер продолжил Историю
Академии наук, которую писал Миллер (написал период 1733—1743 го-
дов). После смерти Миллера (1783 год) Стриттер совместно с М. Соколов-
ским и Д. Бантыш-Каменским стал руководить этим драгоценным и луч-
шим историческим архивом России.
Карьера его вполне удалась: профессор, почетный член Академии наук
(с 1787 года), статский советник (с 1797 года). В октябре 1783 года он
получил от Комиссии по учреждению народных училищ, вероятно, самое
ответственное поручение в своей жизни — написать «Историю Российс-
кого государства». Императрица лично утвердила план его работы. С этого
времени и почти до смерти основную часть своего досуга ученый посвя-
щал этой «Истории», доведя ее в рукописи до конца XVI века.
Но Екатерине II «История» Стриттера, самая полная, по ее мнению, не
понравилась. Происхождение русских от финнов, баснословие, немецкое
происхождение автора, трактовка варягов — все это в «Истории» Стрит-
тера унижает русских и Россию, по мнению Екатерины II.
Между тем Иван Михайлович поработал очень тщательно и со всеми
основными источниками: летописями, хронографами, степенными и раз-
рядными книгами, архивами, сочинениями иностранцев о России. Писать
«ясно и верно» — его главная задача. Летописи его завораживают, как и
всех предыдущих русских историков. Он — сын века Просвещения, педант
и рационалист. По указанию царицы на основе труда Стриттера и «Запи-
сок касательно Российской истории» Екатерины II педагог Ф.И. Янкович
составил вскоре «Краткую Российскую историю, изданную в пользу народ-
ных училищ Российской империи» (1799).
Но Павел I, любивший все, отринутое матерью, приказал издать и
историю Ивана Михайловича, три тома которой вышли в свет (1800—
1802 годы). Написанные на немецком языке 8 частей этой истории дохо-
дят до 1594 года. На русский язык переведены только изданные тома.
Впечатление ученого сообщества по выходе в свет труда Стриттера
было вполне благоприятное. Это добротная, полная и обстоятельная работа
в духе XVIII века. Но общественного значения она не имела. Как метко пи-
сал Н. Барсуков, «согласитесь, что у нас ахают сперва от всего, кричат: “Не-
сравненно, бесподобно!” Так кричали о Татищеве, Щербатове, Штриттере
и даже о Эмине, а теперь уже не хотят их сочинений в руки взять»83.
Современный исследователь, объясняя это, пишет так: «Есть нечто
символическое, что работа Стриттера, написанная в XVIII столетии, была
332
РАЗДЕЛ IV. РОЖДЕНИЕ ИСТОРИЧЕСКОЙ НАУКИ В РОССИИ...
издана только в XIX. Он опоздал! Весь его труд — по аргументации, про-
блематике, стилю изложения — был порождением исторической науки
XVIII века с ее тяжеловесной поступью, гипнозом летописной традиции,
скрупулезной фактографичностью в ущерб обобщению. Наступивший век
требовал другой истории...»84
Научная деятельность ученого была шире заказных работ. Как источ-
никовед он был весьма хорош. В 1791 году издана приготовленная им
«История о Казанском царстве». На основе его материалов Академией
наук издано в 1786—1801 годах 11 частей «Продолжения Древней рос-
сийской вивлиофики». Известен ряд других его статей и переводов. 7 ян-
варя 1800 года по болезни историк вышел в отставку, а 19 февраля 1801
года умер.
КРАТКИЙ СПИСОК ТРУДОВ И. М. СТРИТТЕРА
Известия Византийских историков, объясняющие историю Российскую
древних времен и перенаселения народов, собранные и хронологическим
порядком расположенные. СПб., 1770—1775. Ч. 1—4.
Memoriae populorum olim ad Danubium, Pontum Euxinum, Paludem
Maeotidem, Caucasum... ab J. Ct. Strittero. СПб., 1771—1779. T. I—IV.
История Российская. СПб., 1800—1802. T. I—III.
333
ВИКТОР БЕРЛИНСКИХ. РЕМЕСЛО ИСТОРИКА В РОССИИ
§ 4.6.7. Собрание графа А.И. Мусина-Пушкина
Алексей Иванович Мусин-Пушкин — фигура легендарная в русской
истории. Имя его часто мелькает в научной литературе по истории и фи-
лологии. Для своего времени он, по сути дела, и есть часть инфраструк-
туры науки. Не будучи профессионалом-историком, он находился в центре
главного течения исторической науки страны конца XVIII — начала XIX века.
Став собирателем и коллекционером источников русской истории, он ак-
кумулировал огромную энергию прошлого страны, частично поделился ею
с исследователями, использовал и в своих публикациях — и внезапно
почти все утратил в огне московского пожара 1812 года. Глава и душа вли-
ятельного кружка любителей истории, он создавал моду на русские древ-
ности, направлял исследователей, организовал систему целенаправлен-
ного поиска рукописных источников в империи. Не всегда его пути поиска
были безгрешны, как и у любого крупного коллекционера даже сегодня.
Но русская наука и культура обязаны ему очень многим.
Алексей Иванович Мусин-Пушкин родился в знатной семье 16 марта
1744 года и получил домашнее образование. Отец его был очень богат и
имел 4 тысячи душ крестьян. С 1757 года мальчик обучался в артиллерий-
ском училище, а затем служил в артиллерии, став генерал-адъютантом
при генерал-фельдцехмейстере князе Г. Орлове. В 1772 году уволен от
службы для поездки «в чужие края» и 3 года путешествовал за границей:
в Германии, Франции, Голландии, Италии. Можно полагать, это была по-
лезная школа искусства и наук для богатого русского аристократа.
В 1775 году, по возвращении, он назначен церемониймейстером дво-
ра, получая в свой черед ордена и чины. В 1789 году ему поручено управ-
ление корпусом иностранных единоверцев, а в 1791 году он назначен так-
же обер-прокурором Синода. Когда в 1794 году ему было доверено также
управление Академией художеств с именованием преемника президента,
то члены Синода, не избалованные либеральными начальниками, отпра-
вили прошение императрице, где умоляли оставить и впредь обер-проку-
рором Алексея Ивановича, поскольку «время довольно открыло его бла-
горасположение к наблюдению истины, твердость намерений, удаленную
от пристрастия, приверженность к Церкви, порядочное течение дел»85.
В 1796 году стал он президентом Академии художеств и кавалером
ордена Св. Александра Невского. В 1797 году Павел I сделал его графом
и назначил сенатором. В 1799 году Мусин-Пушкин в чине действительно-
го тайного советника вышел в отставку. Рачительный хозяин, он при-
умножил отцовское наследство, и его родовое имение увеличилось до
7500 крестьян, доставшихся двум его сыновьям. Пять дочерей получили
в приданое от матери (урожденной Урусовой) по 500 крестьян.
334
РАЗДЕЛ IV. РОЖДЕНИЕ ИСТОРИЧЕСКОЙ НАУКИ В РОССИИ...
Но главное течение его жизни было другим. Великий собиратель оте-
чественных древностей: пергаменных и прочих древних рукописей, книг,
предметов быта и украшений, монет, изделий, прочих редкостей, он со-
ставил огромное собрание и тратил на покупки большие деньги.
По преданию, страсть эта разгорелась в Алексее Ивановиче после та-
кого случая. Бывший чиновник времен Петра I и страстный собиратель рус-
ской старины Петр Никифорович Крекшин (1684—1763) умер на 80-м году.
Архивы и собрание его долго хранились у наследников, не знавших им
цену. Один книгопродавец купил несколько телег этого наследства за 200
рублей и свалил себе в лавку. Мусин-Пушкин знал, что Крекшин долго
собирал древние харатейные (пергаменные) и бумажные летописи, раз-
ные грамоты и акты, имел в своих руках кабинетные дела государя. Кро-
ме того, составил «Домашние записки» в 45 томах, в том числе «Журнал
Петра Великого» в 27 книгах, куда он помещал даже мелочи.
Все это достояние Алексей Иванович купил, предложив обрадованно-
му торговцу 500 рублей. Среди этого собрания находилась знаменитая
Повесть временных лет (375 года на пергаменте), летопись патриарха Ни-
кона с его правкой, летописи с примечаниями Татищева, ряд его трудов
и выписок (на «Лексикон Российский...»), Книга Большого Чертежа (древ-
няя карта России), множество царских проектов, писем, записок, мини-
стерских реляций и прочего.
Граф Г.И. Головкин, узнав о страсти Алексея Ивановича, подарил ему
свое ценнейшее собрание русских монет. Там был, например, сребреник
князя Ярослава, известный тогда едва ли не в единственном числе.
Мусин-Пушкин от случайного пассивного собирательства перешел к
систематическому и активному. Он решил отыскивать древности сам в
старинных русских городах, создав систему комиссионеров. Последние
(чаще всего это торговцы-антиквары и книжники) закупали для него древ-
ние рукописи и монеты на вес. Они платили вдвое против цены веса се-
ребра или золота в монете. Мусин-Пушкин щедро платил им за находки,
и поток древностей из центра России в его дом быстро вырос.
Екатерина II с любопытством ознакомилась с летописями в собрании
Алексея Ивановича и бумагами Крекшина. Даже произвела обмен, оставив
кое-что себе, а взамен подарив Мусину-Пушкину ряд пергаменных летопи-
сей и книг, бумаг из своего Кабинета. Она поручила знатному собирателю
составлять выписки из рукописей для своих «Записок касательно Россий-
ской истории». В полное распоряжение вельможи была отдана типография
Горного корпуса (там напечатаны труды И.Н. Болтина) и разрешено требо-
вать из всех учреждений нужные ему материалы для занятий. Типографию
Алексей Иванович затем перевел в подчинение Синода. Множество древ-
них и старинных летописцев, книг, документов попало в собрание коллек-
ционера из храмов, монастырей, разного рода духовных библиотек. Став
335
ВИКТОР БЕРЛИНСКИХ. РЕМЕСЛО ИСТОРИКА В РОССИИ
обер-прокурором Синода, Мусин-Пушкин употребил свою власть на отыс-
кание древностей по старым монастырям и городам. Критики позднее уко-
ряли его за это небезгрешное пополнение коллекции.
Интерес к русской истории — стержень его собрания. Поэтому он це-
ленаправленно собирал архивы современных ему историков, в том чис-
ле и членов его влиятельного кружка любителей русской истории. Ему
достались многие книги, рукописи, коллекции и собрания документов
митрополита Дмитрия Ростовского, В.Н. Татищева, И.Н. Болтина, профес-
сора А.А. Барсова, И.П. Елагина и многих других известных русских авто-
ров. Одни рукописи из собрания Болтина составляли 100 связок. Первым
в России Алексей Иванович осознал ценность автографов современных
ему писателей и стал также собирать их рукописи для «характеристичес-
кого» узнавания авторов. Екатерина II сделала в этом проекте важный
почин, пожаловав ему многие личные бумаги, в том числе рукопись сво-
их записок по русской истории и все издания своих книг с автографами.
Подражая царице после этого, многие светские и духовные сочинители
передали умному собирателю свои манускрипты (Г.Р. Державин). В собра-
нии иностранных рукописей и книг имелись также невероятные редкости:
греческое евангелие IX века (пергаменное) с толкованием святых отцов,
пергаменная древняя Библия с миниатюрами, принадлежавшая когда-то
Людовику XIV, и множество редких книг и инкунабул.
Крупные иереи нашей церкви по понятным причинам полюбили делать
разные подарки графу. Так, Екатеринославский архиепископ Иов подарил
ему множество редких книг (в том числе «Литовский Статут» 1586 года).
Епископ Архангельский Аполлос завещал ему многие любопытные руко-
писи и книги (умер в 1801 году). Попали к нему и замечательные бумаги
митрополита Арсения Ростовского, скончавшегося в 1780 году в Ревель-
ской крепости.
По мнению некоторых современников графа, он не успевал ознакомить-
ся даже с названиями огромного числа рукописей и древностей, поступав-
ших к нему постоянно в 1790—1800-х годах в больших количествах. Тем
более до содержания многих рукописных сборников руки его так и не дош-
ли. Самые ценные его находки хранились в шкафах под ключом в огромном
московском доме, а многие другие просто лежали грудами в большой зале
особняка. В этих стопах и кучах имелись и пергаменные рукописи. Граф
набрал много больше того, что он смог переварить или хотя бы просмот-
реть. Огромное количество замечательных вещей и монет сделали бы честь
любому большому музею. Уникальные древние монеты в свое время ему
присылали даже из храмов Киева, где они висели как привесы на иконах.
Называя редких русских историков 1800-х годов, П.Н. Милюков несколько
зло пишет: «А.И. Мусин-Пушкин, счастливый и бесцеремонный собиратель
рукописей, мало знакомый со своими собственными сокровищами».
336
РАЗДЕЛ IV. РОЖДЕНИЕ ИСТОРИЧЕСКОЙ НАУКИ В РОССИИ...
Но страсть коллекционера и собирателя жгла графа и двигала дальше.
Она умерла с великим пожаром 1812 года, сломившим дух Алексея Ива-
новича.
С 1792 года в переданной ему в ведение типографии Мусин-Пушкин
печатает целый ряд исторических источников и работ. Из наиболее заме-
чательных стоит назвать небольшое исследование Мусина-Пушкина, по-
священное местоположению Тьмутараканского княжества с приложением
чертежа этого знаменитого камня, найденного в 1793 году (СПб., 1794).
Эту книгу с обстоятельными приложениями собиратель писал по повеле-
нию императрицы и ей посвятил. Такого же типа небольшое исследова-
ние опубликовано Алексеем Ивановичем в Москве (1810) о местоположе-
нии Холопья города на реке Мологе (в его имениях), а также «Рассуждение
о древних славянских месяцах» (Москва, 1814). Это лишь толика знаний
и навыков профессионала-коллекционера. Значительная часть их обычно
не реализуется в силу естественного для собирателя стремления сохра-
нить для себя ценные знания.
Всероссийскую славу граф обрел не историческими работами, а публи-
кациями (участием в переводе и издании) ценнейших памятников русской
истории. Как правило, все они находились в собрании Алексея Ивано-
вича. Русская Правда с примечаниями и переводом напечатана в
1790-е годы им дважды; издана также в 1793 году «Книга Большому Чер-
тежу или древние карты Российского государства» с азбучной росписью
мест (из бумаг Крекшина).
В 1793 году он издал из архива Болтина три части его «Российского
исторического, географического, политического и гражданского лексико-
на». В этом же году он выпустил в свет «Духовную» Владимира Мономаха
с объяснением древнего наречия и с примечаниями. Этот текст он взял из
древней русской летописи (бывшее собрание Крекшина). В 1796 году он
напечатал карту раздела Польши и поднес ее государыне. В 1800 году Му-
син-Пушкин издал «Ироическую песню о походе на половцев удельного
князя Новгорода-Северского Игоря Святославича» («Слово о полку Иго-
реве»), найденную им в древнерусском сборнике. Именно эта находка
обессмертила его имя. В переводе «Слова» и подготовке издания участво-
вали Николай Николаевич Бантыш-Каменский и Алексей Федорович Ма-
линовский, великолепные русские археографы и источниковеды. Стоит
вспомнить, что копию текста «Слова» он поднес Екатерине II и она сохра-
нилась до наших дней.
Но более всего граф оказался полезен русской науке тем, что позво-
лял ученым использовать рукописи из своего собрания. Болтин, Елагин,
Карамзин широко черпали оттуда источники для своих трудов. Ценность
«Примечаний» Карамзина во многом объясняется цитированием или пе-
ресказом летописей и документов, впоследствии утраченных. Особенно
ценны Троицкая летопись, собрание Двинских грамот.
337
ВИКТОР БЕРЛИНСКИХ. РЕМЕСЛО ИСТОРИКА В РОССИИ
В 1800-е годы друг графа, Николай Николаевич Бантыш-Каменский,
много уговаривал его пожертвовать свое собрание государству и слить с
Московским архивом Коллегии иностранных дел, коим сам руководил.
Мусин-Пушкин с этой целью даже написал письмо Александру I, где гово-
рилось: «Изучение Отечественной истории с самых юных лет было одним
из главнейших моих упражнений. Чем более встречал я трудности в иссле-
довании исторических древностей, тем более углублялось мое желание
найти сокрытые оных источники, и в течение многих лет успел я наконец
немалыми трудами и великим иждивением собрать довольное число весь-
ма редких Летописей и разных рукописных исторических сочинений и
выписок»86. Далее граф просил разрешения присоединить свое собрание
к библиотеке Московского архива с правом пользоваться оным и самим
архивом сыну своему Александру, «которого я к сему готовлю». Судя по
всему, граф мечтал, что сын воспользуется как ученый его многолетними
трудами.
Отказа не было. Но граф не согласился расстаться при жизни со сво-
ими драгоценными рукописями, к коим он был пламенно привязан. В
1811 году он уехал в свое ярославское имение. Никто и предположить не
мог даже после начала войны, что Москву сдадут. Граф умело организо-
вал сбор крестьянского ополчения в своих поместьях. Дочь его, княгиня
Наталья Волконская, вывезла перед сдачей города из московского дома
картины и серебро, но без позволения отца не посмела прикоснуться к
запертым шкафам с самыми главными редкостями собрания графа. Клю-
чи от шкафов находились только у Алексея Ивановича. Все сгорело. Это
неоценимая утрата для исторической науки. Она остро ощущается по сей
день и будет ощущаться всегда. Первое фундаментальное комплексное
систематическое собрание источников по русской истории погибло. Слу-
чайно уцелело небольшое количество рукописей в имении графа, подарен-
ная царю Повесть временных лет («Нестор» Крекшина), ряд летописцев,
бывших на руках у Карамзина, сборник с Русской Правдой, находящийся в
Обществе истории и древностей российских. Вот и все! Погибли оригинал
рукописи «Слова о полку Игореве», Троицкая летопись. Сгорели также
оригинальные «Записки» Мусина-Пушкина. Он начал их писать с 1772 года
и помещал туда разнообразный исторический, политический и бытовой
материал. Это был бы очень интересный источник истории русской жиз-
ни той эпохи.
Возвратившись в разоренную Москву, граф увидел, что Н.Н. Бантыш-
Каменский вывез весь свой архив из Москвы в Новгород, хотя не сумел
спасти свою личную драгоценную библиотеку, собранную за 50 лет. По-
жертвуй граф свое собрание — оно было бы спасено.
Окончательно подкосила старого собирателя гибель в 1813 году его
любимого сына Александра в боях с французами. 1 февраля 1817 года
338
РАЗДЕЛ IV. РОЖДЕНИЕ ИСТОРИЧЕСКОЙ НАУКИ В РОССИИ...
Мусин-Пушкин на 73-м году жизни скончался87. Он завещал похоронить
себя в своем любимом селе Иловне Ярославской губернии. Более 400 его
крестьян за многие версты добровольно понесли туда останки своего
помещика-благодетеля.
Алексей Иванович обладал характерной внешностью екатерининско-
го вельможи: высокий рост, умный и проницательный взор — несколько
угрюмый. В беседе мог быть весел, остр и занимателен, обладал обшир-
ной памятью и даром слова. Любил говорить по-русски (хорошо зная ино-
странные языки) и был горячим патриотом России. Лучшим временем
своей жизни считал эпоху Екатерины II и носил в перстне волос императ-
рицы. Собрание его картин было драгоценно. Там имелись холсты Рафа-
эля (выменял у графа Г. Головкина), Рубенса, Леонардо да Винчи, Брей-
геля, других европейских знаменитостей.
Жена его, Екатерина Алексеевна (прежде Волконская), в молодости
отличалась красотой, а в старости — образованным умом и приятным
обхождением. Все его огромное наследство получили два сына.
КРАТКИЙ СПИСОК ИЗДАНИЙ, В КОТОРЫХ ПРИНЯЛ УЧАСТИЕ А.И. МУ-
СИН-ПУШКИН
Историческое исследование о местоположении древняго Российскаго
Тмутараканскаго княжения. СПб., 1794.
Русская Правда. СПб., 1792; М., 1799.
Духовная Владимира Мономаха детям своим. СПб., 1793.
Книга Большого Чертежа или древния карты Российскаго Государства.
СПб., 1792.
Ироическая песнь о походе на половцев удельного князя Новгорода-
Северского Игоря Святославича, писанная старинным русским языком в
исходе XII столетия с переложением на употребляемое ныне наречие. М.,
1800.
339
ВИКТОР БЕРЛИНСКИХ. РЕМЕСЛО ИСТОРИКА В РОССИИ
§ 4.7. «Нестор» Шлёцера
Былое — было ли когда?
Что ныне — будет ли всегда?..
Оно пройдет —
Пройдет оно, как все прошло,
И канет в темное жерло
За годом год.
Федор Тютчев
1835 год
Мощная фигура Августа-Людвига Шлёцера, с одной стороны, заверша-
ет, подобно Карамзину, русскую историографию XVIII века, а с другой —
открывает течение качественно иного этапа нашей историографии XIX века.
Накал дискуссий о роли Шлёцера в иные времена уступал только «варяж-
скому вопросу».
Он родился в Ягштадте (ныне Гагштадт, Гогенлое) в Германии 5 июля
1735 года. Потеряв отца в 5 лет, он воспитывался дедом-пастором (по
матери), им же был подготовлен и отдан в ближнюю школу. Выходец из
старинной пасторской семьи, он быстро проявил свои изумительные гу-
манитарные способности. Дед, вначале желавший отдать его в аптекари,
передумал и перевел в другую школу, в Вертгейм, которой руководил его
родственник Шульц. Под руководством последнего Август изучал Библию,
классическую литературу, занимался языками: еврейским, греческим,
латынью, французским, а также музыкой. Успешно давал он и частные
уроки. С 1751 года (16 лет) учился на знаменитом богословском факуль-
тете Виттенбергского университета, готовясь к духовному званию. Защи-
тив через три года диссертацию «О жизни Бога», он перешел в Геттинген-
ский университет, известный своей филологией и более широкой научной
свободой. Но кабинетные занятия не удовлетворяли уже Шлёцера, он
желал связать мир Библии со страной Библии и стремился поехать на
Восток.
Для этой цели молодой ученый начал изучать арабский и, пытаясь на-
копить денег на путешествие, в 1755 году поехал учителем в одну шведс-
кую семью Стокгольма. Уникальные способности к древним и новым язы-
кам и стремление изучать их проявились и в Скандинавии. Здесь он стал
учить готский, исландский, лапландский и польский языки, а также, есте-
ственно, шведский.
В Стокгольме Шлёцер издал свои первые научные труды — «Новейшую
историю учености в Швеции» (1756—1760) на немецком, а затем «Опыт
340
РАЗДЕЛ IV. РОЖДЕНИЕ ИСТОРИЧЕСКОЙ НАУКИ В РОССИИ...
всеобщей истории мореплавания и торговли с древнейших времен» (1758)
на шведском (доведена до финикийцев). Интересуясь естествознанием,
он вел научную переписку с Линнеем. Желая ознакомиться с практикой
торговли и найти богатого купца-спонсора для путешествия на Восток, в
1758 году поехал в Любек (богатый порт), а в 1759 году вернулся в Геттин-
ген и занялся самым широким спектром наук: филологией (у Гесснера),
естествознанием, медициной, философией, математикой, статистикой,
юриспруденцией... Такое разностороннее образование отточило его на-
учные методы сравнения и критики.
В 1761 году известный ученый-библеист Михаэлис рекомендовал
способного питомца академику Г.Ф. Миллеру, искавшему домашнего
учителя и помощника в трудах по русской истории (готовое содержание
и 100 рублей в год). Считая поездку в Россию промежуточной в дороге на
Восток, Шлёцер согласился. Миллер вначале встретил его тепло, и с но-
ября 1761 года Август-Людвиг в Петербурге быстро осваивает русский
язык. Вскоре интересы двух ученых вошли в противоречие. Миллер выпи-
сывал себе помощника-студента, а получил талантливого, знавшего себе
цену ученого-полиглота с проснувшимся интересом к русской истории.
Шлёцер высокомерно смотрел на устаревшую научную подготовку свое-
го домохозяина, который не подпускал его к личному собранию докумен-
тов по русской истории.
В результате они расстались, и Шлёцер сделал ставку на врага Мил-
лера в Академии наук — И.А. Тауберта (зятя всесильного некогда Шумахе-
ра). Последний, опытный интриган, ему действительно помог. «Тауберт! —
писал позднее Шлёцер. — Грудь моя вздымается от вздоха благодарнос-
ти при этом имени». В 1762 году молодой ученый назначен адъюнктом
Академии наук по классу истории (300 рублей в год), и изучение русской
истории постепенно становится его любимым делом. Он также определен
учителем в пансион для детей знати: графа К.Б. Разумовского, И.И. Козло-
ва, А.В. Олсуфьева, где получил «стол и дом», переехав от Миллера. Пре-
подавая немецкий язык и латынь, молодой немец быстро расширил круг
предметов для детей. Он стал вести также историю и статистику, составив
учебники по этим наукам. Мнение Шлёцера о необходимости статистики в
России Тауберт учел, и вскоре появился указ о составлении списков населе-
ния страны по приходам (формы разработал Шлёцер). Статистику ученый
считал современной историей страны, и материалы переписи в конце
1760-х годов обобщил в особой статье (на немецком языке).
Вообще Шлёцер считал позднее удачей, что ему довелось жить и рабо-
тать в России. «Россия — большой свет, — писал он в автобиографии. —...Я
пришел — увидел — и удивился, а между тем я прибыл вовсе не из дерев-
ни... Какое разнообразие национальностей и языков!.. Здесь сталкивают-
ся Европа и Азия».
341
ВИКТОР БЕРЛИНСКИХ. РЕМЕСЛО ИСТОРИКА В РОССИИ
Из бесед с Таубертом возникла «Русская грамматика» Шлёцера (1763),
в которую он внес свои навыки сравнительного языкознания. Книга не
была завершена и издана на немецком лишь в нескольких экземплярах88.
В 1764 году Шлёцер, желая стать полноправным профессором и членом
АН, натолкнулся в своих планах на препятствия в Академии. Его главны-
ми оппонентами (впервые выступившими заодно) стали Г.Ф. Миллер и
М.В. Ломоносов. Шлёцер, осознав мощь и красоту русских летописей,
реально сменил область своих научных интересов. В письме к Ф. Эпи-
нусу он писал: «Русская история стала моим любимым занятием в такой
степени, что я без колебаний решился заменить ею библейскую фило-
логию»89. В конечном счете Шлёцеру удалось стать первооткрывателем
великолепных русских источников истории (летописей) для Запада,
включить древнерусскую историю в поток мировой истории. Но до это-
го было еще очень далеко.
В своем «Плане о способе обработки древней русской истории» (1764),
представленном в АН, он считал необходимым изучение отечественных
исторических памятников, изучение иностранных памятников и создание
корпуса истории России. Последний свод — дело рук гения. Первые за-
дачи — посильные ученым. Обработку летописей он считал необходимым
начать со сбора их максимального количества, а затем сравнение всех с
целью получения истинного текста. Если Миллер 20 годами ранее просил
для создания русской истории образовать целый департамент, то Шлёцер
брался один все сделать за 20 лет. Главный для него принцип сличения и
систематизации списков с их внешней и внутренней критикой в XIX веке
вполне прижился в России.
По мнению Шлёцера эпохи 1760-х годов, в России для него было два
настоящих историка-исследователя: Г. Байер и В. Татищев. Но первый не
знал русских источников и русского языка, а второй — истории соседних
народов и методов научной критики текста. И все же Татищев, по его мыс-
ли, «был рожден для истории своей страны: жаль, что он не был воспитан
для нее; истинный исторический гений даже по способностям к критике
слов и предметов, но... без всякого научного образования, он не знал дру-
гих языков, кроме русского и немецкого»90. Миллера Шлёцер считал ар-
хаизмом, отставшим от европейской науки лет на 40 и не особенно та-
лантливым.
Единственным знатоком, кому посильно научное издание российской
истории в 1760-е годы, Шлёцер считал себя (и не без основания). Он тре-
бовал от ученого при обращении к русской истории предварительного
знания классической истории, греческого и латинского языков, истории
Европы, Швеции (из-за варягов), Востока (из-за Византии и татарского
периода русской истории), критического знания славянских языков...
342
РАЗДЕЛ IV. РОЖДЕНИЕ ИСТОРИЧЕСКОЙ НАУКИ В РОССИИ...
Таким высоким требованиям русские историки явно не соответство-
вали. Кстати, после смерти Ломоносова и переезда Миллера в Москву
Шлёцер остался единственным штатным историком Академии наук в Пе-
тербурге.
Сатирически говорит он о своих предшественниках: «Но что это были
за люди в Академии и вне ее, которые принимали на себя вид, что они
были тем, чем я хотел сделаться — исследователями русской истории! Об
иностранной истории они ничего не знали, об исторической критике, ис-
торических вспомогательных науках еще менее; древних языков они не
понимали, даже и новейших; византийцев и монголов даже имен не слы-
хали и т.д.»91
В конфликте в Академии наук 1764 года ученая спесь и высокомерие
Шлёцера столкнулись с характерным для XVIII века стремлением обезо-
пасить секреты страны от заезжих чужестранцев. История была наукой
государственной, архивы открывались чуть ли не только по указанию мо-
нархов. Имидж страны в Европе сильно портили записки и труды многих
иностранцев о России — от Страленберга до Леклерка и маркиза де Кю-
стина, нередко легковесно-пасквильного характера. Занятия историей и
престиж страны в мире сливались воедино.
Миллер, узнав, что Шлёцер не желает себя связывать русским поддан-
ством и длительным контрактом, не давал ему своих материалов по ис-
тории и очень боялся, что тот напечатает русскую историю за границей.
Шлёцер действительно работал не для славы России или любви к ней и
русскому народу, а из любви к науке вообще, своего научного честолюбия
(личной славы) и для славы Германии.
Возмущенный Ломоносов, столь же страстный, сколь и несдержанный
на брань, понимая это, требовал закрыть для Шлёцера доступ к русским
историческим источникам: «Каких гнусных пакостей не наколобродит та-
кая допущенная к русским древностям скотина»92.
Таким образом, вопрос о новом контракте в АН и отпуске в Германии
(Шлёцер болел в климате Петербурга) в 1764 году повис в воздухе. Но уче-
ный, наторевший в интригах, через графа К. Разумовского и его любимца
Г. Теплова, влиятельного при дворе вельможи И. Козлова (детей всех этих
господ он учил) обратился прямо к императрице. И дело его было реше-
но положительно. Возможно, интерес вызвала печатная работа Шлёцера
1764 года «О избрании королей в Польше». Широкий взгляд на вещи, свой-
ственный проницательной императрице, помог уладить конфликт.
Шлёцер особым указом оставлен в Академии ординарным членом Ака-
демии и профессором русской истории с правом представлять свои ра-
боты прямо государыне или тем, кому она поручит. Контракт с ним заклю-
чен на 5 лет. Отпуск за границей ему также разрешен. В 1765—1766 годах,
примерно год, Шлёцер жил в Германии. Закупка книг, присмотр за 4 рус-
343
ВИКТОР БЕРЛИНСКИХ. РЕМЕСЛО ИСТОРИКА В РОССИИ
скими студентами и посещение домов для умалишенных, кои собирались
тогда открывать в России, — его официальное поручение.
По возвращении в октябре 1766 года в Петербург издал он Русскую
Правду (1767), а затем начал печатание образцово подготовленной Нико-
новской летописи, написав к ней интересное предисловие. Первый том
летописи, подготовленный С. Башиловым под руководством Шлёцера,
вышел в свет в 1767 году. Тогда же была опубликована Радзивилловская
(Кенигсбергская) летопись. Это были образцы для дальнейшего издания
летописей.
Именно в это время ученый начал, по его словам, гигантскую работу:
он собрал и сличил 12 списков Повести временных лет — летописи Несто-
ра, по его мнению. Мечтой его стало издать полный текст «Нестора» на
латыни со своими критическими комментариями. Полезна была под его
руководством и публикация Судебника Ивана IV. По его мнению, наша
наука быстро бы двинулась вперед, имей она хотя бы еще 6 таких добро-
совестных Семенов Башиловых.
Также подал он тогда идею И.М. Стриттеру составить извлечения из
многотомного корпуса византийских авторов о России и ее народах, ко-
торая была успешно осуществлена Иваном Михайловичем. Если для Мил-
лера средоточием русской истории были акты, то для Шлёцера — только
летописи. Других источников он просто не знал. Вероятно, это связано с
блестящей филологической подготовкой Августа Людвига, который был
просто заворожен летописными текстами. Любопытно, что исландские
саги при этом он объявлял просто сказками.
Очень желал ученый издания в свет «Истории» Татищева, список ко-
торой он брал у Тауберта. «Во всем данном предприятии [попытке изда-
ния. — В.Б.], — писал он последнему, — я поступаю так честно, как,
может быть, не способны были действовать другие лица моей профес-
сии, и на деле жертвую собственной честью своему русскому патриотиз-
му. Татищев — русский, он является отцом русской истории, и мир дол-
жен знать, что русский, а не немец проломил лёд в русской истории»93.
По его мнению, столь длинной задержке с изданием Татищева меша-
ли «глупость, трусость и личный расчет». Высоко ценя последнего за «сво-
боду мысли», ученый впоследствии считал вторым нашим лучшим исто-
риком XVIII века И. Н. Болтина.
В 1767 году ученый вновь испросил отпуск по болезни и получил его.
Не предполагая вернуться в Россию, он увез с собой все свои архивы и
книги. Геттинген очень нравился Шлёцеру, и он оставшуюся, еще долгую,
жизнь в основном находился там. Первые годы (в особенности до исте-
чения контракта с АН в 1770 году) Шлёцер писал отчеты в Академию, ру-
ководил русскими студентами, писал отзывы на переводы и русские кни-
ги. В Россию он более не приезжал. Основная масса его научных работ
344
РАЗДЕЛ IV. РОЖДЕНИЕ ИСТОРИЧЕСКОЙ НАУКИ В РОССИИ...
создавалась на немецком языке. Заняв в университете Геттингена кафед-
ру статистики, политики и политической истории европейских государств,
Шлёцер занялся преподаванием. В 1769 году он женился на Каролине
Редерер и купил себе дом. В 1773—1774 годах он уезжал во Францию, а
в 1781—1782 годах — в Италию.
Любовь его к истории России с возрастом постепенно крепла. Вско-
ре после возвращения он еще занимался какое-то время русской истори-
ей, но затем до 1800-х годов от нее отошел. В 1768 году в Германии выш-
ла его ключевая книга «Probe russischer Annalen» (опыт анализа русских
летописей). Главную свою научную задачу он видел в восстановлении тек-
ста летописи Нестора как главного источника истории начальной Руси.
Приемы критики летописных источников он демонстрировал блестяще.
Впрочем, главная цель этого труда — застолбить свой научный при-
оритет в Западной Европе по теме русских летописей. Справедливо пи-
сал митрополит Евгений (Болховитинов): «Но книжка сия в России не про-
извела никакого действия частию оттого, что писана по-немецки и частию
для того, что особенно издана для немецких историков, которым вообще
известны многие в ней только упоминаемые вещи, а для наших читателей
летописей оставшиеся непонятыми...»94
Прочный сторонник норманнской теории, ученый не видел здесь ни-
какой политики — лишь следование Нестору. Ряд его трудов — это кол-
лективные работы («Всеобщая история Севера», 1771), сборники мате-
риалов по России XVIII века (под псевдонимом Хайгольд — фамилией
деда) (1767—1771), издание «Сибирских писем» Э. Паксмана и двух книг
И.Э. Фишера — это все конец 1760-х — начало 1770-х годов. В конце кон-
цов занятия русской историей стали для него хобби, к которому он вер-
нулся лишь в старости (с 1790-х годов).
Являясь популярным и успешным лектором, ученый стал и выдающим-
ся публицистом. Очень велико число его сочинений для детей, юношества,
политико-статистических работ. Его политический журнал выпускался с
перерывами с 1774 по 1793 год и дал ему очень значительный доход и
авторитет в обществе. Очень велики его заслуги в развитии статистики,
истории права. Честный и убежденный монархист, враг крепостного пра-
ва, он стоял за единство Германии. Из двух сверхдержав начала XIX века
все симпатии его на стороне России (против Франции). Русские студен-
ты начала XIX века в Геттингене с удовольствием слушали его острые, яр-
кие лекции по политической истории.
Студент А.И. Тургенев писал родителям в октябре 1802 года из Геттин-
гена: «Профессор Шлёцер мне отменно полюбился за свой образ препо-
давания и за то, что он любит Россию и говорит о ней с такой похвалой и
с таким жаром, как бы самой ревностной сын моего отечества»95. Россию
времен своей молодости он вспоминал часто. «Плох тот историк, который
не путешествовал», — любил повторять ученый.
345
ВИКТОР БЕРЛИНСКИХ. РЕМЕСЛО ИСТОРИКА В РОССИИ
Гордый и непреклонный в своих убеждениях, в личной жизни Шлёцер
был деспотом. Старшую дочь он заставил стать доктором математики,
чтобы доказать способности женщин. Из-за жестокого обращения отца
старший его сын Христиан-Август в 22 года (1796 год) бежал из дома в
Россию, где сделал успешную профессорскую карьеру в Дерптском, а
затем Московском университетах, став основоположником политичес-
кой экономии в России. Жена ученого умерла в 1805 году, и Шлёцер
очень скорбел по ней. Сам он умер 9 сентября 1809 года. Главный его
труд по русской истории «Нестор. Russische Annalen...» издан на немец-
ком языке в Геттингене в 1802—1809 годах в пяти томах. На русском язы-
ке работа эта в трех частях появилась в 1809—1819 годах в переводе
Дмитрия Языкова. Замысел ученого довести ход событий до 1054 года не
реализовался. Комментарии и критические разборы были слишком гло-
бальны.
В 1800-е годы ученый возобновил контакты с Россией. Первую часть
своего «Нестора» он посвятил Александру I. В письме к Н.П. Румянцеву
(1803 год) он высказал мысль об издании «Полного и научно обставлен-
ного издания древних летописей». Также активно поддержал он идею об
учреждении при Московском университете «Общества истории и древно-
стей Российских», став его старейшим членом (1804 год). Через влиятель-
ного вельможу Н.П. Румянцева Шлёцер просил себе в награду за труды
орден Св. Владимира 4-й степени и возведение в потомственное дворян-
ство. В 1803 году он получил желаемое и сам придумал себе дворянский
герб — монах Нестор на золотом поле с книгой в руках и латинской над-
писью «Memor fui dierum antiquorum». Радость этого 70-летнего старца
была бесконечна.
Между тем стоит понять, что идея Шлёцера о сводном издании летопи-
си Нестора (такая революционная) произвела большую путаницу в издании
летописей и умах всех русских историков. Этот путь оказался в конечном
счете тупиком. Взгляд Шлёцера на древнейшую Русь как (по выражению
К. Бестужева-Рюмина) на страну ирокезов, куда норманны внесли госу-
дарственность, а немцы — свет и просвещение, сильно искажает русскую
историю.
В старости долгие годы ученый работал над подготовкой к изданию
«очищенного», то есть критически проверенного, текста летописи Несто-
ра, которого он считал единственным древним автором пратекста. Ре-
зультатом этой работы и явился его пятитомный «Нестор» с обширными
комментариями. Источники он вывез из России еще в молодости. Изу-
чив 12 печатных и 9 неизданных списков летописей, Шлёцер подверг их
трем разным операциям. Первое — это «малая критика или критика слов» —
восстановление первоначального летописного текста, освобожденного от
последующих искажений и вставок. Второе — «грамматическое и истори-
346
РАЗДЕЛ IV. РОЖДЕНИЕ ИСТОРИЧЕСКОЙ НАУКИ В РОССИИ...
ческое толкование» — раскрытие смысла текста. Третье — «высшая кри-
тика или критика дел» — проверка достоверности содержания летописно-
го рассказа96.
Напомним, что в Европе не было подобных «Нестору» исследований
европейских хроник. Критический метод Шлёцера надолго стал своеоб-
разным оселком, мерилом мастерства русского историка. Вспомним, что
Карамзин опасался перед началом своей «Истории» писать Шлёцеру и
освоил критику источников (ремесло историков той поры) лишь через три
года. Но Шлёцер не был историком в полном понимании этого слова, в
какой-то мере он остался филологом-текстологом, не владевшим актовы-
ми источниками русской истории и не понимавшим их. Но влияние его
европейского авторитета и «Нестора» на дальнейшее развитие русской
историографии начала XIX века очень существенно. Богатый живыми и
свежими идеями, он смотрел на историческую науку очень широко.
Скептическая школа обязана ему очень многим. Своеобразным внуком
Шлёцера в науке стал великий А.А. Шахматов. Доктор теологии и доктор
права, тайный советник юстиции Ганновера, профессор русской истории
и кавалер русского ордена стал неотъемлемой частью русской историог-
рафии.
КРАТКИЙ СПИСОК СОЧИНЕНИЙ А.Л. ШЛЁЦЕРА ПО РУССКОЙ ИСТОРИИ
Нестор. Russische Annalen in ihrer slavonischen Grundsprache verglichen...
(Ubersetzt und erklart von A. L. Schlozer. Gottingen). 1802—1809. T. 1—5.
Нестор. Русские летописи на Древле-Славенском языке сличенныя,
переведенныя и объясненныя Августом Лудовиком Шлёцером / Пер. с нем.
Д. Языков. СПб., 1809-1819. Ч. I—III.
Probe russischer Annalen (Nestor und russische Geschichte betreffend)/
Bremen; Gottingen. 1768.
Общественная и частная жизнь Августа Людвига Шлёцера, им самим
описанная. Пребывание и служба в России, от 1761 до 1765 г. Известия о
тогдашней русской литературе // Сборник Отделения русского языка и сло-
весности Императорской Академии наук. СПб., 1875. Т. 13.
О избрании королей в Польше. СПб., 1764. Ч. 1—2.
Изображение русской истории, сочиненное г. Шлёцером / Пер. с фр.
Н. Назимов. СПб., б. г.
Русская грамматика. СПб., 1904.
Представление всеобщей истории / Пер. А. Барсов. М., 1791.
347
ВИКТОР БЕРЛИНСКИХ. РЕМЕСЛО ИСТОРИКА В РОССИИ
Приложение
А.Л. Шлёцер
НЕСТОР. РУССКИЕ ЛЕТОПИСИ НА ДРЕВЛЕ-СЛАВЕНСКОМ ЯЗЫКЕ
ЧАСТЬ I (ОТРЫВКИ)
Раскройте летописи всех времен и земель и покажите мне историю,
которая превосходила бы или только равнялась с Русской! Это история не
какой-нибудь земли, а целыя части света; не одного народа, а множества
народов, которые различаясь между собою языком, религией, нравами и
происхождением; соединены под одну державу завоеваниями, судьбою и
счастием.
Русская история вообще, как я докажу, есть: 1. Бесконечно простран-
на по множеству... народов, соединяющих члены сего исполинского поли-
тического тела; 2. Чрезвычайно важна по непосредственному своему вли-
янию на всю прочую как европейскую, так и азиатскую древнюю историю;
3. Очень верна по богатству своему в достоверных времянниках и прочих
исторических источниках.
...Миллер в речи своей «О начале народа и названия Русского» (1749)
принял прямо сторону Байера и объявил варягов за скандинавов, почему
напечатанная уже его речь и была запрещена.
...Первый и единственный источник древнейшей Русской истории есть
НЕСТОР, следственно первое предложение состоит в том, чтобы сделать
критическое издание «Нестора».
Критической, т.е. как вообще все древние важные исторические книги,
как то: Библия, Геродот, Диодор, Ливий, Тацит и пр. и многие времянники
среднего века действительно и примерно изданы искуснейшими в сем роде
учеными людьми в Германии, Франции, Англии... Старый печерский 1100 г.
монах достоин сего труда; честь великой нации, к которой он принадлежит,
сего требует; общая северная, европейская, даже всемирная история в том
участвуют. Следственно и «Нестор» дожжен подвергнуться трем различным
операциям, известным каждому попятному ученику в критике. Надобно
изыскать: А. Что Нестор писал действительно? Ему ли принадлежит такое-
то слово (иногда такая-то буква), такая-то строка, такое-то целое место?
Или переписчик по невежеству, нерадению или высокоумию испортил это
слово, вставил или выпустил эту строку, это место? Вот малая критика или
критика слов.
Б. Что он под сим разумел? Как понимать такое-то его выражение?
Вероятно, старик этот употребляет слова и речения, которые по истечении
700 лет не всякому уже понятны, ибо слова возникают, цветут и исчезают
подобно народам и царствам.
...Вот грамматическое и историческое толкование.
348
РАЗДЕЛ IV. РОЖДЕНИЕ ИСТОРИЧЕСКОЙ НАУКИ В РОССИИ...
В. Правильна ли его мысль? Историческое ли происшествие он повеству-
ет или сказку? Основательно ли его суждение или походит на монашеское или
неправильное. Нестор есть монах XI столетия, подобный всем европейским
монахам своего времени: научен как и тогдашние его Византийские учителя,
которых он взял себе за образец; наполнен предрассудками и монастырс-
ким легковерием, противным здравому рассудку XVIII столетия; живший на
Днепре, в таком же уголке земли, который мало имел сношения с прочим
земным шаром; не знал ничего относящегося до познания людей и света.
Такому летописателю, несмотря на все прочее признанное его достоинство,
теперь можно сказать: «Ты обманываешься, ты слишком прост, ты расска-
зываешь сказку». Вот высшая критика или критика дел.
...Нестор существует еще плотию. Тело его невредимо покоится в слав-
ных киевских пещерах, но подлинник его времянника, столь полезный для
света, потерян... Однако ж к утешению находятся еще списки с его времян-
ника, сделанные может быть в XII и во всех последующих столетиях до XVII.
Списки: 1) находятся в бесчисленном множестве. Но они 2) писаны грубы-
ми невеждами не токмо с удивительным небрежением, но и 3) умышленно
перепорчены, переделаны часто со всем навыворот, а все однако же назы-
ваются Несторовым времянником.
...Сравнить, сличить списки непременно надобно и столько, сколько
отыскать их можно; однако же сличать не слегка. Не довольно того, чтобы
обложась кругом списками (у Татищева было их 10, у Щербатова 21, у Бол-
тина 7) заглядывать и перерывать их кое как. Эту работу надо производить
не шутя, а дельно и с искусством.
...Слово в слово. Каждая строчка, каждое слово должно быть напечата-
но так, как стоит в рукописи, ничего не поправлять, ничего не выбрасывать,
ничего не дополнять. Я принял это себе за твердое правило в 1767 г. при
издании Никоновского списка, но должен был терпеть большие нападения,
и верно бы пал без помощи старшего Эйлера (великий математик управ-
лялся здравым рассудком и в постороннем для него деле).
...Почему и лучше, взяв вдруг если не 50, то по крайней мере 20 спис-
ков, соединить их в один до вышесказанного 1054 г., или, говоря учеными
словами, пусть издадут нам сводную Несторову летопись.
Источник:
Шлёцер А.Л. Нестор. Русские летописи на Древле-Славенском языке.
СПб., 1809. Ч. I С. XXXV, 372, 394-403, 410.
349
ВИКТОР БЕРЛИНСКИХ. РЕМЕСЛО ИСТОРИКА В РОССИИ
§ 4.8. История Карамзина
Своеначальный, жадный ум, —
Как пламень, русский ум опасен:
Так он неудержим, так ясен,
Так весел он — и так угрюм...
Как чрез туманы взор огромный
Обслеживает прах долины,
Он здраво мыслит о земле,
В мистической купаясь мгле.
Вячеслав Иванов. Русский ум
1890 год
Николай Михайлович Карамзин родился 1 декабря 1766 года в селе
Михайловка Бузулукского уезда и младенцем был увезен в село Знамен-
ское Симбирского уезда. Отец его, Михаил Егорович, отставной капитан,
владел 300 душами крестьян в Симбирской и Оренбургской губерниях.
Матери Екатерины Петровны он (как и его старший брат) лишился очень
рано и едва ее помнил. В 1770 году его отец женился во второй раз на
тетке И.И. Дмитриева, будущего друга всей жизни Карамзина. В этом
браке также были дети. С сестрой Марфой историк очень дружил. Трудно
сказать, имела ли мачеха какое-то влияние на пасынка.
Друзья его отца — отставные малообразованные военные — жили по
твердым нравственным правилам, может быть, несколько ригористичным.
Пылкий, чувствительный мальчик страстно полюбил природу и восприни-
мал эту атмосферу следования долгу и чести всей душой.
Уже в 8 лет он читал книги по римской истории, романы, оставшиеся
после матери, — воображал себя маленьким Сципионом, высоко подни-
мая голову, как положено герою97. В 1773 году во время нашествия пуга-
чевцев отец успешно бежал из деревни, от верной гибели. Уже в детстве
Николай Карамзин был внутренне довольно религиозен.
У истоков старинного дворянского рода Карамзиных, по преданию,
находился татарский мурза — Кара-мурза. Так что в основе фамилии ле-
жит очевидный тюркизм. Эпизоды своего детства Карамзин затем вклю-
чил в повесть «Рыцарь нашего времени»: удар грома, убивший медведя,
встреченного мальчиком, соседка Пушкина, учившая юного Николая фран-
цузскому языку и светским манерам.
В 11 лет отец отвез сына в Симбирск в пансион Фовеля (кроме фран-
цузского он знакомится там с немецким языком). Здесь, впрочем, маль-
чик пробыл недолго и по совету соседа по именью Теряева отвезен в
350
РАЗДЕЛ IV. РОЖДЕНИЕ ИСТОРИЧЕСКОЙ НАУКИ В РОССИИ...
Москву в пансион профессора И.М. Шадена, который, по отзывам совре-
менников, был нравственным, добрым и умным преподавателем. Защит-
ник семьи, религии (как основы мудрости), монархии, профессор Шаден,
очевидно, повлиял на строй мысли Карамзина. В пансионе в большом
почете была «сентиментальная» немецкая литература того времени. Гума-
нитарные способности Карамзина проявились очень рано. В пансионе он
кроме совершенствования в немецком и французском языках знакомит-
ся также (видимо, в малой мере) с английским, греческим, итальянским
языками и латынью. В 1781 году Карамзин закончил пансион Шадена и,
явившись в Преображенский полк, куда был записан в детстве, получил
годовой отпуск98. Видимо, в это время он слушал лекции в Московском
университете, в том числе знаменитого просветителя и мистика Шварца.
В 1782 году он поступил подпоручиком в лейб-гвардии Преображенский
полк. Пылкий, чувствительный, откровенный, вряд ли по складу характе-
ра Николай Михайлович был создан для военной службы. В Петербурге
Карамзин подружился с Иваном Ивановичем Дмитриевым, служившим
тогда в Семеновском полку. Умный, тактичный, приятный в общении, он
стал другом всей жизни будущего историка (без единой размолвки). В
письмах к нему Карамзин столь же откровенен, как с женой. Литератур-
ные опыты друг друга обсуждались. Первой пробой пера Карамзина ста-
ли переводы с немецкого для книгопродавца Миллера (идиллия Геснера
«Деревянная нога», 1783). Немецкий язык Карамзин знал лучше всего.
После смерти отца с 1 января 1784 года Карамзин вышел в отставку и
уехал на родину — в Симбирск, где вел рассеянную светскую жизнь. Он
также много читал и переводил.
В Симбирске он вступил в местную масонскую ложу (во главе ее сто-
ял вице-губернатор), и это имело большое значение для круга его буду-
щих знакомств. В 1785 году известный масон Н.П. Тургенев, также сим-
бирский уроженец, уговорил Карамзина вернуться в Москву, где сблизил
его с кругом Н.И. Новикова, самого крупного русского издателя и просве-
тителя той эпохи. Вместе со своим другом А. Петровым Карамзин жил в
доме у Меншиковой башни, принадлежавшем «Дружескому сообществу».
Влияние Петрова, бывшего на 6 лет старше, на Карамзина огромно.
Он по своему уму и воле был лидером в этом дуэте и своими советами,
поощрениями руководил литературной работой Николая Михайловича.
Религиозность масонства в противовес вольтерьянству, широкая благо-
творительность и ставка на просвещение общества — все это очень
импонировало молодому литератору. Впрочем, мистицизм и обрядовая
сторона масонства его скорее отталкивали. И перед своим отъездом за
границу Карамзин вышел из масонов. О нем пожалели как о заблудшей
овце, дали обед в честь его отъезда. Гонения Екатерины II на масонов
после 1790 года, таким образом, Карамзина не коснулись. Он пострадал
351
ВИКТОР БЕРЛИНСКИХ. РЕМЕСЛО ИСТОРИКА В РОССИИ
финансово, так как ручался по векселям Н.И. Новикова, и к нему обрати-
лись в связи с ликвидацией дел Общества.
Но во второй половине 1780-х годов Карамзин еще активно участвует
в издательских проектах Новикова: печатается в «Детском чтении» 1787—
1789 годов со своими переводами и сентиментальной повестью «Евгений
и Юлия», переводит «Юлия Цезаря» Шекспира, «Эмилию Галотти» Лессин-
га, пишет стихи. Школа перевода стала для него чудесной школой выра-
ботки русского литературного языка, внезапно вскоре явившегося публи-
ке в «Письмах русского путешественника».
«Откуда вы взяли такой чудесный слог?» — спросил позднее его Ф.Н. Глин-
ка. «Из камина», — ответил Карамзин. «Как из камина?» — «Вот так: я пере-
водил одно и то же раза по три и по прочтении бросал в камин, пока наконец
доходил до того, что оставался довольным и пускал в свет»99.
В 1779—1789 годах Н.И. Новиков, взяв в аренду университетскую ти-
пографию в Москве, в небывалых до того масштабах разворачивает из-
дание и продажу по всей России учебных, переводных, ученых книг.
Именно с ним связаны великие изменения в русском литературном язы-
ке. Илья Тимковский (доктор права и философии), вспоминая золотое
новиковское десятилетие на склоне дней, писал: «Это настоящая с тем
именем [Новикова. — В.Б.] эпоха преобразования языка, неведущими
относимая на одно лицо Карамзина, который был там молодым сотруд-
ником».
Теснейшая дружба с А.А. Петровым, человеком очень умным и талант-
ливым (умершим в 1793 году), И.И. Дмитриевым, может быть, не столь
разносторонне одаренным, но обладавшим огромным запасом человечес-
кой надежности и порядочности, меланхоличным А.М. Кутузовым, немецким
поэтом Ленцем, переписка со знаменитым тогда швейцарским философом
Лафатером — все это оттачивало и образовывало личность Карамзина. Он
получал знания наук от людей, а не только из книг.
Теплая привязанность связывала тогда Карамзина с семьей Плещее-
вых, в чьем доме и имении он подолгу живал. Именно им адресованы
впоследствии его «Письма русского путешественника». Пылкость духа,
эмоциональность и чувствительность 22-летнего юноши очевидны.
В 1789 году Карамзин исполнил свое заветное желание — поехал в
путешествие по Западной Европе. Для этого он передал управление сво-
им небольшим имением (80 душ) старшему брату, выпросив у него в счет
будущих доходов займ в две тысячи рублей. Путешествие продолжалось
18 месяцев (с 18 мая 1789 года по сентябрь 1790 года) и имело почти
исключительно образовательные цели. Будущий историк желал видеть и
слышать авторов обожаемых им книг. Он, по сути, уже складывался в про-
фессионального литератора, живущего на доходы от своих трудов. Инте-
ресовали его в основном знаменитости: поэты и моралисты.
352
РАЗДЕЛ IV. РОЖДЕНИЕ ИСТОРИЧЕСКОЙ НАУКИ В РОССИИ...
Курляндия, Германия, Швейцария, Франция, Англия — таков маршрут
Карамзина. Из Лондона морем он вернулся в Петербург. Сам тип путеше-
ствия Карамзина был явлением необычайным. Состоятельные русские
ездили за границу развлечься, ученые — овладеть методами европейской
науки. Ни те ни другие с окружающим обществом и природой страны
глубоко не знакомились. Цель путешествия Карамзина — наблюдение над
чужой для русских жизнью и расширение своих умственных горизонтов.
Николай Михайлович превосходно знал и любил современную немецкую
и французскую литературу, хорошо владел этими двумя языками, он мог
на равных разговаривать с европейскими поэтами и учеными.
Ведя по ходу путешествия записи, Карамзин позднее, уже в России,
переработал их в замечательный шедевр русской прозы «Письма русского
путешественника», не только познакомившие русскую публику в конце
XVIII — начале XIX века с малоизвестным ей миром европейской жизни, но
и давшие небывалый дотоле образец изящного стиля речи. Патриот Рос-
сии, для которого общечеловеческое выше национального, почитатель и
критик европейской цивилизации, сторонник реформ, а не революций —
таким Карамзин явился публике в «Письмах русского путешественника».
Конечно, встречи и беседы с Кантом (реального значения коего он не
представлял), Гердером, Виландом, Лафатером, другими знаменитостя-
ми эпохи, посещение университетов, академий, парламентов, живое по-
знание европейской культуры — все это завершило образование Карам-
зина, позволило ему осознать верный масштаб России и мира, своих
возможностей и целей в литературе и науке.
Без этой поездки, скорее всего, не было бы Карамзина-историографа.
По возвращении в Петербург через И. Дмитриева путешественник позна-
комился с Державиным. Истратив на поездку 1800 рублей, Николай Ми-
хайлович решил в Москве издавать литературный журнал — «Московский
журнал». Откровенный и острый в речах, в модном фраке, с шиньоном и
гребнем на голове, с лентами на башмаках, словно записной франт, Ни-
колай Михайлович вызывал у людей старой школы немало отрицательных
чувств и мнений. Впрочем, проект Карамзина поддержали своими сочи-
нениями Г. Державин, М. Херасков, И. Дмитриев. В 1791—1792 годах в
«Московском журнале», имевшем большой успех у читателей и прославив-
шем имя Карамзина, появились начало его «Писем русского путешествен-
ника», попытка драмы из русской жизни, стихи и заметки, знаменитая
«Бедная Лиза» и ряд других творений. В основном издатель заполнял жур-
нал своими сочинениями.
В стихотворении 1792 года «К милости» он робко возвысил голос в за-
щиту Н.И. Новикова, к которому питал глубокое уважение. В литературе
журнал Карамзина встретил противников (журналы «Зритель» и «Московс-
кий магазин») и последователей («Приятное и полезное препровождение
353
ВИКТОР БЕРЛИНСКИХ. РЕМЕСЛО ИСТОРИКА В РОССИИ
времени»). В 1793 году журнал был прекращен издателем, хотя коммерчес-
ки был вполне успешен: в первый год выхода — 256 подписчиков, на вто-
рой — 294. Свои работы из «Московского журнала» Карамзин вскоре опуб-
ликовал отдельно, а затем переиздал («Мои безделки», 1794, 1797, 1801).
В 1801 году вышло второе издание журнала — явление тогда редкое.
Причина сложностей в творчестве Карамзина — неблагоприятная поли-
тическая атмосфера. Реакция Екатерины II (и не только гонения на масонов)
и Павла I после Французской революции не способствовала расцвету са-
мостоятельного творчества. На Карамзина его недоброжелателями (цен-
зором Туманским, попечителем учебного округа П.И. Голенищевым-Куту-
зовым) посылались доносы самому Павлу I. По преданию, один такой
донос (Карамзин назван там безбожником и вредным правительству че-
ловеком) нейтрализовал своим добрым отзывом его благожелатель, а
затем родственник по первой жене Ф. Растопчин.
Вместо журнала в 1793—1794 годах литератор издает альманах «Аг-
лая», также популярный (раз в год). В середине 1790-х годов Карамзин
вообще работал мало, зато предавался светским удовольствиям: ухажи-
вал за дамами, играл в карты... В 1796, 1797, 1799 годах выходил подго-
товленный им альманах «Аониды». Недолгие надежды после смерти Ека-
терины II и возвращения Н.И. Новикова и других деятелей «Дружеского
общества» из ссылки сменились унынием. Цензура свирепствовала. Даже
«Письма русского путешественника» в 1797 году ему удалось издать толь-
ко из прежде напечатанных частей. Две последние части остались в ру-
кописи до 1804 года. Профессиональный переводчик, издатель, литера-
тор, он в это время переиздает свои старые сочинения, занимается
переводами, начинает издание «Пантеона иностранной литературы»
(вышли 3 тома с 1798 по 1803 год). В последнем начинании он встретил
такие цензурные препоны, что писал И.Д. Дмитриеву: «Странное дело! У
нас есть Академия, Университет, а литература под лавкою...»
Со сменой царствования в 1802 году он начал издавать «Вестник Ев-
ропы» — первый наш общественный журнал с политическими обозрени-
ями, вниманием к просвещению, нравственному образованию. В оде на
восшествие на престол Александра I он говорит о приходе весны, жела-
ет мира, добрых нравов, правды судов, предостерегает от льстецов. Уже
в «Вестнике Европы» выдвинулось на первый план для него националь-
ное начало, интерес к народной старине. Началом преображения евро-
пейца-эстета в русского патриота, видимо, стал еще разгром новиков-
ского кружка.
В апреле 1801 года Карамзин женился на Е.Н. Протасовой, сестре
Плещеевой, получив в приданое лишь сто душ крестьян. Он прожил с ней
только год. В марте 1802 года она родила дочь Софию, а в апреле умер-
ла. Карамзин был неутешен. С бледным лицом, непокрытой головой шел
354
РАЗДЕЛ IV. РОЖДЕНИЕ ИСТОРИЧЕСКОЙ НАУКИ В РОССИИ...
он около 15 верст (до Донского монастыря) подле печальной колесницы
и сам бросил первую горсть земли на гроб.
Во время болезни жены, много работая над журналом и ухаживая за
больной, он однажды видел в странном сне свою будущую жену — Екате-
рину Андреевну Вяземскую, подававшую ему руку через могилу. На ней он
женился в январе 1804 года.
Интерес к истории в эти годы отчетливо заметен в творчестве писате-
ля. Он пишет обобщающее «Историческое похвальное слово императри-
це Екатерине», литературные статьи о русском посольстве в Японию,
московском мятеже при Алексее Михайловиче... Темы (кроме первой), в
сущности, случайны. Не случаен сам интерес к истории. В 1803 году Ка-
рамзину уже 37 лет. Он — состоявшийся и знаменитый писатель, издатель
журнала. Но, в некотором смысле слова, для него это уже тупик. Продви-
жение вперед возможно лишь на новых путях. Широко известны стали его
сочинения «Марфа Посадница», автобиографическая повесть «Рыцарь
нашего времени». В 1803—1804 годах вышли «Сочинения Н.М. Карамзи-
на» в 8 томах (второй—пятый тома — полные «Письма русского путеше-
ственника»). Целый ряд его работ (особенно «Письма») переведены были
на немецкий, французский, английский языки. Карамзин выводил из ли-
тературной речи эпохи славянизмы, служившие в XVIII веке признаком
высокого «штиля» (слога), употреблял иностранные слова, ввел несколь-
ко новых слов и даже новую букву (ё) — то есть стал писать языком, близ-
ким к разговорному, и завершил важный этап реформы русской речи.
И.И. Дмитриев верно заметил: «Карамзин начал писать языком, подходя-
щим к разговорному языку образованного общества 70-х годов. В состав-
лении периода начал употреблять возможную сжатость, притом воз-
держиваться от частных союзов и местоимений, наконец соблюдать
естественный порядок в словорасположении».
А.С. Шишков в своем «Рассуждении о старом и новом слоге» был за
сохранение языка ломоносовской эры с его церковнославянизмами и
против употребления иностранных слов.
Идея написать «Историю России» пришла Карамзину в 1803 году, и он
обсуждал ее со своим другом И.И. Дмитриевым. Опасение Николая Ми-
хайловича, что «частному» человеку не дадут писать историю России, было
вполне справедливо. Боялся он и лишиться главного источника своего
дохода тогда — от издания «Вестника Европы» (12 тыс. руб. прибыли в
1802—1803 годах). Дмитриев убедил Карамзина написать 28 сентября
1803 года товарищу министра просвещения М.Н. Муравьеву письмо с
просьбой о предоставлении ему звания историографа и средств для ра-
боты над задуманным трудом. Влиятельные друзья помогли. Довольно
быстро, уже 31 октября 1803 года, именным указом Карамзин пожалован
был званием историографа с чином надворного советника (он переходил
355
ВИКТОР БЕРЛИНСКИХ. РЕМЕСЛО ИСТОРИКА В РОССИИ
в статскую службу) и пенсионом из Кабинета императора две тысячи руб-
лей в год. Это — очень хороший профессорский оклад. Ему позволен был
свободный вход в госархивы и во все духовные для «прочитывания под-
линных грамот и прочих хартий до российских древностей касающихся».
Работы было много, объемов ее начинающий историк вполне себе не
представлял. Зимой он трудился в Москве, летом — в Остафьеве, имении
князей Вяземских, куда он начал ездить, женившись на Екатерине Андре-
евне и войдя в именитое дворянство. Еще когда-то в Париже Карамзину
казалось, что написать русскую историю, столь же занимательную, как
европейскую, легко — надо лишь «выбрать, одушевить, раскрасить и чи-
татель удивится как из Нестора, Никона и прочих могло выйти нечто при-
влекательное, сильное и достойное внимания не только русских, но и
чужестранцев».
Погрузившись в источники русской истории и взяв за путеводную нить
тома М. Щербатова, историограф понял, что раскраски недостаточно, а
нужно вживаться в источники. Рукописи библиотек и архивов (столь нужные
по киевскому периоду) были ему открыты изначально. Очень полезно ока-
залось для него богатейшее собрание книг и рукописей великого собира-
теля графа А.И. Мусина-Пушкина, не прочитавшего значительной части
своих находок. М.Н. Муравьев до смерти (1808 год) оказывал ему админи-
стративную поддержку. В Москве много помогал историку А.Ф. Малиновс-
кий, глава замечательного архива Министерства иностранных дел.
Очень полезным комиссионером в связях с учеными и по доставке книг
стал А.И. Тургенев, сын его давнего симбирского знакомца. Контакты с
Н.Н. Новосильцевым, президентом АН, были также остро нужны Карамзи-
ну. Обращаться к Шлёцеру, признанному знатоку русской истории, он не
стал, опасаясь, по мнению М.П. Погодина, ученого высокомерия профес-
сора и слабости своей научной подготовки.
И все же у Карамзина имелось немало: богатый жизненный опыт, зна-
ние России и Европы, длительная работа над языком, ремесло писателя.
Втянувшись в изучение источников, он приобрел азарт исследователя и
чутье источниковеда. В 1806 году Карамзин написал два первых тома «Ис-
тории» (затем он объединил их в один) и планировал в письме Муравьеву
«в третьем томе дойти до Батыя, в четвертом до первого Ивана Василье-
вича, там останется написать еще тома два до Романовых». Таким обра-
зом, всю историю России он укладывал для себя в 6 томов. В 1808 году в
письме Новосильцеву он думал через 3—4 года дойти до воцарения Ро-
мановых. Проработав на деле еще 16 лет, до воцарения Романовых Карам-
зин не дошел. Работа расширялась и засасывала его вглубь вне зависи-
мости от его воли и желания.
Положение в обществе историографа укреплялось. В 1809 году на балу
в Москве он был представлен Александру I. Затем в Твери (1810) читал
356
РАЗДЕЛ IV. РОЖДЕНИЕ ИСТОРИЧЕСКОЙ НАУКИ В РОССИИ...
отрывки «Истории» великой княгине Екатерине Павловне о Дмитрии Дон-
ском. Началась переписка, затем благоволение вдовствующей императ-
рицы. Во время третьего приезда в Тверь (1811 год) Карамзин подал царю
свою «Записку о древней и новой России», весьма искреннюю и консер-
вативную. Царь по прочтении «записки» простился с историографом очень
холодно, но затем милость возвратил. В определенном смысле слова «за-
писка» — это гражданский подвиг Карамзина, осуждающего поспешность
реформ, заимствование законов, неудачи во внешней политике и осмыс-
ливающего исторический опыт России.
Став министром юстиции, И.И. Дмитриев исходатайствовал своему
другу орден Св. Владимира третьей степени (1810 год) за литературные
труды. Старые недоброжелатели, ученые завистники и враги Карамзина
очень оживились после этого ордена и рескрипта. Сочинения Карамзина,
как писал попечитель П.И. Голенищев-Кутузов, исполнены «вольнодум-
ского и якобинского яда». Но взлет историографа стал неотвратим. В
1812 году Карамзин получил чин коллежского советника. У царя родилась
идея назначить его министром или попечителем. Предлагали ему и мес-
то профессора в Харькове.
В 1812 году перед занятием Москвы историк в беседе с Ростопчиным
твердо верил в скорое падение Наполеона. Натура художественная, он
был склонен к постижению многих вещей интуицией. Перед вступлением
французов Карамзин выехал из Москвы и до лета 1813 года жил в Ниж-
нем Новгороде. Здесь у него умер сын. В московском его доме сгорела
библиотека и рукописи, кроме тех, что хранились в Остафьеве.
Написав 8 томов своей «Истории» (до казней Ивана Грозного), Карам-
зин, как опытный литератор-издатель, решил опубликовать их разом. Для
этого требовалось высочайшее решение. Ни собственных средств на из-
дание, ни желания проходить общую цензуру у историка не было. За 12 лет
работы он написал 8 томов. В среднем на том уходило полтора года. Впро-
чем, первые тома писались несколько дольше. И все же — продуктивность
очень высокая. В начале февраля 1816 года Николай Михайлович вместе
с друзьями (П.А. Вяземским и В.Л. Пушкиным) прибыл из Москвы в Петер-
бург. Положение его было весьма неопределенное: регламента, когда и как
писать историю, ему не давали, обязательств ее публиковать — тоже.
«Запас терпения, уничижения и нищеты духа», взятый из Москвы, ему
пригодился.
Стремясь создать положительную публичную атмосферу вокруг ру-
кописи, он не менее 8 раз выступил с чтением отрывков: трижды у гра-
фа Н.П. Румянцева (замечательного любителя древностей), дважды в «Ар-
замасе», у А.И. Тургенева, старой императрицы Марии Федоровны...100
Успех и похвалы были повсеместны. Историограф, в сущности, давал об-
ществу то, что от него ждали, — ясную, красивую и изящную историю дер-
357
ВИКТОР БЕРЛИНСКИХ. РЕМЕСЛО ИСТОРИКА В РОССИИ
жавы. Но встреча с императором все откладывалась. Граф Н.П. Румянцев
предложил Карамзину 50 тысяч рублей на издание «Истории» с единствен-
ным условием поставить на книге свой герб. Но автор ждал высочайшего
решения.
Измученный ожиданием, историограф вынужден был наконец (как ему
советовали многие) поехать с визитом к всесильному графу А. Аракчее-
ву. Тот встретил гордого историка с распростертыми объятиями. На дру-
гой день (16 марта) Карамзина любезно принял царь, и все быстро реши-
лось, словно в сказке.
Н.М. Карамзин получил чин статского советника и орден Св. Анны пер-
вой степени, а также 60 тысяч рублей из Кабинета на издание «Истории»
(что избавляло от цензуры). На время издания «Истории» (которую царь
даже не читал в рукописи) Карамзину отводилась дача в Царском Селе.
Средства от продажи книг шли в доход историка. Это — очень щедрый
жест императора, тем более что аналогий ему прежде не имелось. Мно-
гие современники были изумлены, и кое-кто желал увидеть бесцензурную
«Историю» для нападок на нее.
В мае 1816 года Карамзин с семьей переселился из Москвы на дачу в
Царское Село. Зимой он жил в Петербурге. Близость его с царской семь-
ей росла. Нередкие прогулки летом с царем в Большой Царскосельской
аллее («Зеленом кабинете») шли с обсуждением самых разных тем. Откро-
венный, честный и гордый историк был убежден в правоте многих своих
мнений. Царь, в сущности, наградивший его не за 8 томов труда, а за «За-
писку о древней и новой России», первоначально им не принятую, а сей-
час пришедшуюся как нельзя лучше к новому образу мыслей Александра,
внимал и размышлял. Письма царя, Екатерины Павловны (любимой сес-
тры царя), Марии Федоровны говорят о высокой степени доверия их к
историографу. Сам он сохранил в значительной мере свою независи-
мость, не одобряя мистицизма князя Голицына, военных поселений гра-
фа Аракчеева — ближайших помощников царя. Карамзин сблизился в это
время с молодыми «арзамасцами», графом Н.П. Румянцевым, Е.Ф. Мура-
вьевой, графом Каподистрия.
Печатание «Истории» шло довольно сложно. При издании книг в типог-
рафии Военного министерства генерал А.А. Закревский остановил набор,
требуя публичной цензуры. Возникла необходимость в новом указании
царя. Плохая бумага, недостаток шрифтов, медленный набор — все это
побудило Карамзина часть томов «Истории» печатать в двух других типог-
рафиях. Личное недоброжелательство многих чиновников и придворных
ощущалось очень явственно. Жалует царь... 28 января 1818 года Карам-
зин поднес царю 8 томов своей «Истории», напечатанной в типографиях
тиражом 3 тысячи экземпляров. Все издание разошлось за 25 дней. Это
был феноменальный успех нашей литературы, общества и лично Карам-
358
РАЗДЕЛ IV. РОЖДЕНИЕ ИСТОРИЧЕСКОЙ НАУКИ В РОССИИ...
зина, пришедший к нему в 51 год. Долгое ожидание, слухи, подъем наци-
онального духа после войны — все сыграло свою роль. Средний тираж
книг по истории был тогда 600 экземпляров, хотя и продавался довольно
долго. Решившись на высокий тираж, историк шел на риск, но выиграл.
Все 8 томов продавались по цене 50—55 рублей, средней цене книг
такого типа. И.И. Дмитриев радостно писал П.А. Вяземскому: «История
нашего любезного историографа у всех в руках и на устах: у просвещен-
ных и профанов, у словесников и словесных, а у автора уже нет ни одного
экземпляра. Примерное торжество русского умоделия»101. Заявок было
еще на 600 экземпляров, а Карамзин продал права на второе издание (с
исправлениями) за 50 тысяч рублей книготорговцам братьям Слёниным
с рассрочкой выплаты на 5 лет.
Коммерческий успех издания ошеломил писательское сообщество.
Продажа 8 томов принесла Карамзину не менее 130 тысяч рублей чисто-
го дохода. 11 томов издания Слёниных вышли в свет в 1819—1824 годах.
12-й том вышел уже после смерти историка в 1829 году под редакцией
Д.Н. Блудова. «История государства Российского» еще при жизни Карам-
зина была переведена на французский, немецкий, польский, итальянский
языки; так что автор даже сетовал, что не знает, куда деваться от перево-
дов. Это — первый успех русского исторического труда в мире.
Общественный и литературный успех Николая Михайловича был впе-
чатляющ. В 1818 году он избран в состав Российской академии на вакан-
тное после смерти Г.Р. Державина место. Позиция небожителя над схват-
кой мнений, терпимость равно к похвалам и критике, усталый скепсис к
идеям молодых либералов, независимость в отношениях со знатью — все
это позволило Карамзину продолжить работу над «Историей», прерванную
издательскими хлопотами почти на 2 года. В декабре 1820 года он закон-
чил работу над 9-м томом своего труда, в конце мая 1821 года тот посту-
пил в продажу. А в марте этого года историк начал работу над 10-м томом.
Здоровье его было не блестяще. Царь изъявил желание ознакомиться с
10-м томом и читал рукопись в карете, отправившись из Петербурга в
Верону. Кое-какие поправки он все же предложил, пытаясь смягчить ана-
логии чересчур богомольного царя Федора Ивановича и себя лично. «Те-
перь ожидаю с нетерпением первого фельдъегеря, дабы с обратным от-
правлением оного скорее доставить вам назад вверенные Мне тетради и
тем уничтожить опасения ваши о их цельности», — писал он 10 августа
1822 года Карамзину102. Читал главы рукописи Карамзина царь и позже, в
1823—1825 годах. Рукопись 12-го тома, оканчивающаяся 1611 годом,
прислана была Карамзину из Таганрога уже после смерти Александра I.
В ноябре 1823 года 10-й и 11 -й тома были сданы в набор. В марте сле-
дующего года они поступили в продажу по цене от 20 рублей. Продажа
этих томов шла гораздо хуже. Осели у Слёниных и значительные запасы
359
ВИКТОР БЕРЛИНСКИХ. РЕМЕСЛО ИСТОРИКА В РОССИИ
второго издания 1—8-го томов «Истории». Интерес, сильно вспыхнувший,
затем существенно упал в дворянском обществе.
Последний, 12-й том не был завершен автором. Слабея от болезней,
Карамзин писал его без «примечаний» — важнейшей части своего исто-
рического труда. Цель Карамзина — посадить на трон Романовых, а затем
довести историю чуть не до Отечественной войны 1812 года — достигну-
та не была. Впрочем, планы его нередко менялись. Ослабев, конечной
вехой он видел 1613 год.
Личность Карамзина неотделима от его исторического труда. Мощ-
ное индивидуальное творческое начало, можно даже сказать, своеобраз-
ная риторико-декламационная поза автора (столь естественная для Ка-
рамзина-человека в жизни) пронизывает всю его «Историю». «Жить, —
писал он А.И. Тургеневу, — есть не писать историю, не писать трагедию
или комедию, а как можно лучше мыслить, чувствовать и действовать,
любить добро, возвышаться душой к его источнику: все другое, любез-
ный мой приятель, есть шелуха, не исключая и моих восьми или девяти
томов». Он любил повторять полуизвестную русскую поговорку: «Век
живи, век учись... жить». За первые три года работы над «Историей» Ка-
рамзин, по его мнению, профессионализировался как историк и пере-
стал бояться «ферулы Шлёцера».
Из светского человека и писателя он в 40 лет сделался ученым, посвя-
тив исторической науке 22 года своей зрелой жизни. Не отвечая на кри-
тику, он умел пользоваться верными замечаниями, например Шишкова; не
мстил своим врагам (Шаховскому, Голенищеву-Кутузову); был искренним
надежным другом на всю жизнь (и не только Петрову и Дмитриеву). Со-
страдательность, чувствительность души и сердца не были в нем позой.
Меланхоличный, сдержанный, обходительный и изящный в общении —
таков он был в свете в лучшие годы своей жизни. На склоне дней в нем
усилились раздражительность, пессимизм, разочарование.
Распорядок рабочего дня его в Царском Селе (1823 года) был пример-
но таков. Утро он начинал с пешей прогулки в 9 часов, нередко оказывая
помощь неимущим. В одиннадцатом часу он завтракал вместе с семьей,
а затем занимался «Историей» до двух часов. После работы, невзирая
даже на снег или дождь, совершал прогулку верхом. Нагуляв аппетит, обе-
дал с домашними, затем дремал в креслах. Вечером ходил еще час по
саду, любовался огнями домов вдали, звоном колокольчиков троек, пе-
нием птиц. Освежившись, читал газеты, журналы, книги. В 9 часов пил
чай за круглым столом, а с десяти до полдвенадцатого читал с женой
романы Вальтера Скотта. Затем все ложились спать (письмо Карамзина
И.И. Дмитриеву от 22 октября 1823 года).
Роста он был выше среднего, лицо имел продолговатое, лоб высокий и
открытый, нос правильный римский, глаза небольшие, несколько сжатые,
360
РАЗДЕЛ IV. РОЖДЕНИЕ ИСТОРИЧЕСКОЙ НАУКИ В РОССИИ...
но с красивым разрезом, блиставшие живым умом. Улыбка его была при-
ятна и добродушна, волосы зачесаны с боков на верх головы. Лицо исто-
рика впечатляло задумчивостью, искренней простотой, глубоким умом.
Характерная примета лица — две глубокие морщины с обеих сторон рта.
Тяжелой и неожиданной стала для Карамзина весть о смерти Алексан-
дра I, ничем всерьез до той поры не болевшего. Он написал трогательно
утешительное письмо его супруге. В смутные дни междуцарствия он час-
то бывал во дворце, в том числе провел там и весь день 14 декабря. Ни-
колай I поручил ему вместе со Сперанским написать Манифест о вступ-
лении на престол. Осуждая восстание декабристов, историк осудил и ряд
мер прошлого царствования. Мария Федоровна пыталась возразить, но
Карамзин прервал ее: «Я говорю не только матери государя, который
скончался, но и матери государя, который готовится царствовать», —
пылко заявил он. Функции историографа, как видим, он понимал очень
широко — как наставника государей.
Вероятно, волнения и жестокая простуда на плацу от 14 декабря
1825 года резко ухудшили здоровье историка. Он заболел скоротечной
чахоткой. Врачи рекомендовали ему климат Италии. Карамзин написал
царю просьбу назначить его посланником во Флоренцию. Николай I, по-
нимая политическое значение своих решений по отношению к Карамзи-
ну, театрально приказал готовить фрегат для отправки Николая Михайло-
вича в Италию. Все последующие действия царя также избыточно щедры
и рассчитаны поразить общество милостью молодого царя по отношению
к верным помощникам в дни тяжкого следствия и суда над декабристами.
В.А. Жуковский и другие преданные друзья Николая Михайловича хло-
потали весной 1826 года при дворе о материальном обеспечении жены и
детей умиравшего историографа. 13 мая 1826 года Карамзин получил
царский рескрипт, не имевший аналога в русской истории. Царь осыпал
семью Карамзина золотом на удивительно льготных для детей историка
условиях. В рассчитанном на широкую известность рескрипте говорилось:
«За Себя Самого и за Россию изъявляю вам признательность, которую вы
заслуживаете и своей жизнию как гражданин и своими трудами как Писа-
тель. Император Александр сказал вам: Русский народ достоин знать свою
Историю. История, вами написанная, достойна Русского народа»103.
В приложенном указе приказано было выплачивать Карамзину по слу-
чаю его отъезда за границу на лечение 50 тысяч рублей в год, с тем что-
бы сумма эта, обращенная в пенсию, сполна выдавалась его жене, а по ее
смерти — сыновьям, до вступления их в службу, а дочерям — до замуже-
ства последней из них.
«Это уже слишком много, — по преданию, сказал сам историк. — Теперь
я должен умереть». В благодарственном письме царю, потрясенный его
щедростью, Карамзин писал: «Благодеяние чрезмерно; никогда скромные
361
ВИКТОР БЕРЛИНСКИХ. РЕМЕСЛО ИСТОРИКА В РОССИИ
мои желания так далеко не простирались... Судьба моего семейства ре-
шена наисчастливейшим образом».
Накануне смерти Николай Михайлович не верил, что она близка. По
словам Жуковского, он строил планы жизни в Италии (поездка за грани-
цу стала его мечтой-фикс в 1825 году, думал о завершении трудов, вер-
ховых прогулках. «Теперь я богат», — говорил он. Но 22 мая 1826 года,
осознав приход смерти, историк сохранил присутствие духа и выполнил
все церковные обряды. Он попросил, чтобы его погребение свершалось
без всяких церемоний. Царь приехал также проститься с умершим. Офи-
циальная легенда мифологизировала образ Карамзина как верного мо-
нархиста. Реалии его жизни канули в Лету во многом благодаря семье,
подавленной золотой рекой и обязанной соотносить свои действия с по-
лучаемой пенсией.
Историк умер в 59 лет, как затем и его наследник по написанию гене-
ральной российской истории С.М. Соловьев. 22-летний труд увенчался
удачей, хотя и не стал завершенным замыслом. Политическая конъюнк-
тура, о коей историк и не думал, оказалась к нему удивительно благопри-
ятна вне зависимости от размера его дарования. Более консервативный,
чем Александр I в первой половине его царствования, он пришелся со
своим морально-нравственным ригоризмом как нельзя более кстати ко
двору во вторую половину правления Александра и оказался просто неза-
меним Николаю I своим личным благородством, монархизмом и честнос-
тью в скользких условиях начала его царствования. По сути, он вдохновил
реакцию Николая I и был вознагражден. Как верно заметил исследователь
В. Вацуро, «это была канонизация. Черты живого человека складывались в
иконописный лик ангела-хранителя монархической России». Это сыграло
крайне негативную роль для наследия Карамзина в XX веке.
★ ★ ★
Обратимся к содержательной стороне «Истории государства Россий-
ского» Карамзина. Он явился законным наследником всей разработки
русской истории XVIII века нашими учеными-предшественниками. Бай-
ер, Шлёцер, Стриттер — его главные проводники догосударственной ис-
тории русских земель. П.Н. Милюков упрекает историографа, что пос-
ледний не называет в примечаниях своих ученых посредников между
собственной работой и источниками. Вряд ли это было общепринято в
ту эпоху. Ссылаясь на источники, Карамзин думает о читателе вообще,
а не о читателе-историке.
История Киевской Руси в это время — наиболее изученный учеными
период русской истории. Татищев, Щербатов, Болтин, Шлёцер — четыре
столпа русской историографии — оказывали здесь существенную помощь
362
РАЗДЕЛ IV. РОЖДЕНИЕ ИСТОРИЧЕСКОЙ НАУКИ В РОССИИ...
Карамзину. Беря у Шлёцера современную научную методологию, методы
критики, аналогий и сравнений, все свои симпатии Карамзин оставляет
многотомной истории Щербатова. При этом он учитывает рациональную
критику Болтина и тексты Татищева, но настроен к последним авторам
весьма критично. Первый том «Истории» — самый трудный для Карамзи-
на, заставший его наименее подготовленным, хотя ученую почву — наи-
более возделанной. Отношение к труду Щербатова в первых томах исто-
риографа — отношение зависимости, которое далее ослабевает, хотя
сохраняется до конца. Карамзин самостоятельно изучает широкий круг
источников и вводит их в свою «Историю». Это его великая заслуга перед
наукой. Примечания к основному тексту — научная половина его труда.
Это выписки, пересказы документов, тексты источников, своды истори-
ческих фактов. Карамзин использовал почти все русские публикации ис-
торических источников до начала XVII века, привлек много иностранных
изданий. Немало памятников он первым ввел в научный оборот: Лаврен-
тьевскую и Троицкую (погибшую в пожаре 1812 года) летописи, местные
летописцы, новые списки Русской Правды, Судебник 1497 года, древне-
русские литературные сочинения (Кирилл Туровский, Даниил Заточник...),
актовые, дипломатические материалы (в основном из Московского архи-
ва Министерства иностранных дел) и многое другое104.
Синодальные библиотеки, собрания монастырей, крупных вельмож —
владельцев обширных библиотек и рукописных коллекций — все это ока-
залось доступно трудолюбивому историку. Он не пошел по вершкам, а
зарылся в глубь самых разных источников. Богатство его документальной
базы, сильно расширенной по сравнению с предшественниками, — важ-
ное достоинство труда Карамзина.
Он рационально сузил тему своего труда — не история России, а лишь
история государства Российского. Вся система доказательств им также
отнесена в примечания: историография вопроса, ссылки на источники,
анализ их достоверности. Он старался смотреть на факты прошлого мак-
симально широко, принимая во внимание всю совокупность свидетельств.
Разрыв между основным текстом и примечаниями переходит нередко в
прямое противоречие, поскольку эти две части труда (художественная и
научная) создавались по разным принципам. И все же в примечаниях —
только то, что соответствует его системе доказательств. Это авторская хре-
стоматия истории России IX—XVII веков, созданная очень вольно. Строя
свою масштабную историческую конструкцию, он заполнял фактами от-
дельные ячейки, и проблема достоверности источника (главная для его
предшественников) для него большого значения не имела. Точные цита-
ты источников, пересказы их и текстологические умолчания (если текст
противоречит концепции Карамзина) соседствуют.
363
ВИКТОР БЕРЛИНСКИХ. РЕМЕСЛО ИСТОРИКА В РОССИИ
По мнению Милюкова, видно, что том щербатовской истории всегда
лежал на письменном столе историографа и давал ему постоянно готовую
нить для рассказа и тему для рассуждения105. Но, обратившись к источни-
кам, на которые ссылался Щербатов, Карамзин расширял и сопоставлял их.
Тяжеловесный и неуклюжий стиль Щербатова нимало не похож на блестя-
щие, завершенные и четкие фразы Карамзина. Художественная цель пос-
леднего — занимательность изложения — напрочь отсутствовала у его
предшественников. Что не важно — то сократить, но характер наших древ-
них героев, любопытные происшествия — описать живо и разительно. Та-
кую задачу ставил себе Николай Михайлович, только задумывая свой труд.
Историзм в его философии вторичен. Счастье, в соответствии с иде-
ями европейской литературы, полагал он, находится в сердце каждого
человека, а история помогает найти путь к нему. Поэтому для него важней-
шие принципы исторического повествования — апологетичность, морали-
зация прошлого.
Подбор и трактовка исторических фактов совершались в духе просве-
щенного абсолютизма. «Следуя принципу апологетичности и прежде всего
идее самодержавия как главной прогрессивной силы русского историчес-
кого процесса, он представил прошлое страны на единой концептуальной
основе, пронизывающей все события, большие и малые»106. Это принима-
лось современниками как великая заслуга историка.
В прошлом он искал событий и лиц, которые имели бы сегодня нраво-
учительное значение. Становясь, таким образом, нравственным судьей
людей прошлого, историк воспитывал своих современников благонравны-
ми примерами. Борьба добродетели и зла, добрых людей и злодеев —
суть конфликтов в истории.
Кроме морализации историограф создавал «илистрацию прошлого
под современное». Современники легко угадывали тонкие намеки и алле-
гории. Создавалась иллюзия повторяемости исторического процесса. В
прошлом Карамзин искал событий ярких, характеров героических, проис-
шествий драматически-театральных. Писатель-художник побеждал в нем
ученого.
Может быть, именно по этой причине (модернизация вместо историз-
ма) историограф Милюков вынес крайне жесткую и несправедливую оцен-
ку труду Карамзина: «Он писал только “художественную историю”... При
этих условиях Карамзин не мог участвовать в работе исторической мыс-
ли ни старшего, ни современного ему, ни младшего поколения. Одни про-
должали критическую работу, другие принялись за философское постро-
ение русской истории... Карамзин не начал собою нового периода, а
закончил старый, и роль его в истории науки была не активная, а пассив-
ная. Вместо сознательного творца новой эпохи, мы должны представлять
себе Карамзина невольною жертвой устаревшей рутины...»107
364
РАЗДЕЛ IV. РОЖДЕНИЕ ИСТОРИЧЕСКОЙ НАУКИ В РОССИИ...
Вряд ли прав Милюков, утверждая, что развитие русской историогра-
фии шло мимо Карамзина, а не через него. Стоит вспомнить, что именно
Карамзин в значительной мере создал массовый общественный интерес
к русской истории; на его книгах выросли два-три поколения русских ис-
ториков середины XIX века. Хорошо представляя себе реальные лица ис-
ториков начала XIX века, тот же Милюков не может не поражаться истори-
ко-научному взрыву в России к середине века: «Чем была эта наука до
выступления Карамзина? Несколько знатных любителей, несколько ино-
странных профессоров и несколько учеников, отправленных Академией за
границу... После Карамзина картина как бы волшебством изменяется. Мы
видим целое ученое сословие историков, официально существующее ис-
торическое общество, специальный исторический журнал и массу исто-
рических статей в неспециальных журналах, живую работу детального
исследования с постоянным обменом мыслей, с письменною и печатною
полемикой... Но это быстрое развитие науки шло не через “Историю го-
сударства Российского”, а мимо нее».
«История» Карамзина, по типичному мнению и другого историка нача-
ла XX века (Н. Фирсова), смотрит назад, в XVIII век науки, подытоживая
многие ее достижения. «Но сентиментальная школа, к которой он тогда
принадлежал, и крайне искусственная манера, которую он усвоил и от
которой не могли отвлечь его наши летописи и акты, — повели к тому, что
из-под пера Карамзина вышла не подлинная реальная, а торжественно
смазливая Русь, к тому же многие характерные подробности источников
оказались принесенными в жертву опять-таки литературной манере»108.
И все же... Создание первой оригинальной концепции истории России,
обращение к самому широкому кругу источников (не только историчес-
ких), написание читабельной (и не только у нас) истории страны — все это
великая заслуга Карамзина. Отныне все масштабные «Истории России»
XIX—XX веков — концепционны. Любопытство дилетанта уступило место
научному интересу исследователя. Цели и методы научной работы совер-
шенно изменились.
★ ★ ★
В 1827 году в журнале «Вестник Европы» впервые появляется мысль
«об истории как науке» в статье совершенно неизвестного даже при жиз-
ни автора — некоего Среднего-Камашева. Разночинцы николаевского
времени и пошли в эту науку. Век одиночек-историков в науке закончил-
ся. Ни у Карамзина, ни у его предшественников, по сути дела, не было
учеников, последователей, школ. Наступает век научно-критической и
философской истории. Появляется отрасль науки с идеей всеобщей (все-
мирной) истории. Меняются характер и условия труда историка. К сожа-
365
ВИКТОР БЕРЛИНСКИХ. РЕМЕСЛО ИСТОРИКА В РОССИИ
лению, пропадает надолго тот мощный личностный отпечаток автора в его
трудах, поражающий нас по сей день волевой импульс. Но скорость раз-
вития науки (и особенно ее инфраструктуры) растет.
Научное развитие в России от чтения русских летописей, затем сведе-
ния воедино наиболее достоверных (для читателя) текстов (Татищев) пе-
решло постепенно к историческому рассказу-повествованию (Карамзин)
и остановилось на пороге качественного рывка в 1820-е годы — перехо-
да к научно-критическим исследованиям прошлого на основе структури-
рования исторического фактажа.
КРАТКИЙ СПИСОК ТРУДОВ ПО ИСТОРИИ Н.М. КАРАМЗИНА
История государства Российского. 1-е изд.: В 8 т. СПб., 1818; 2-е изд.:
В 12 т. СПб., 1819-1829; 5-е изд. (лучшее): В 12 т. СПб., 1842-1844; Реп-
ринтное издание (с пятого) в 4 книгах с приложением «Ключа» П.М. Строе-
ва. М., 1988.
Записка о древней и новой России. М., 1991.
Письма русского путешественника. Л., 1987.
Историческое похвальное слово Екатерине II. М., 1802.
Приложение
Как верно заметил исследователь Ю.С. Пивоваров, Карамзин дал Рос-
сии русский литературный язык (на котором мы и говорим), первое систе-
матическое изложение истории России — свой вариант мифа о России и
русскую модель независимого человека. Не так уж и мало! В концентри-
рованном виде все эти заслуги Карамзина представлены в его главном ис-
ториософском произведении — «Записке о древней и новой России»
(1811 год), представленной Александру I.
Твердое неприятие историком политических реформ и самого духа ли-
берализма начала царствования Александра I. Роль наставника и светско-
го исповедника царей очень нравилась Карамзину и пришлась ко двору в
Твери при Екатерине Павловне, младшей сестре царя. Собственно, по
просьбе великой княгини и была написана эта записка как манифест русских
консерваторов, недовольных либеральным курсом царя и лично М.М. Спе-
ранским.
Но эта «Записка» — не просто политический манифест консервативной
идеологии, она еще и осмысление национального пути России в мире (ав-
тореферат «Истории» Карамзина), удивительный опыт нашей исторической
публицистики. Традиция «Духовной моему сыну» Татищева, опыта «О по-
вреждении нравов в России» Щербатова, даже трудов Болтина прорвалась
здесь с исключительной силой, яркостью и талантом.
366
РАЗДЕЛ IV. РОЖДЕНИЕ ИСТОРИЧЕСКОЙ НАУКИ В РОССИИ...
Назидание и поучение царям основано на противопоставлении идеаль-
ного самодержавия реальным монархам и их делам. «Записка» не просто
поражает своей бестактно резкой критикой всей политики Александра I,
но и постоянным рефреном-указанием — строить государство на нацио-
нальных началах. Корень этих начал для автора — самодержавие. Самодер-
жавие есть Палладиум России, целость его спасительна и необходима для
ее счастья, государь есть единственный источник власти. Народ работает,
купцы торгуют, дворяне служат — таков незыблемый закон процветания
страны. Стремление остановить историческое время, которое источник
несчастий и бед для страны, — удивительная идея Карамзина. Он против
отмены крепостного права, выслуги в дворянство низших слоев, против
любых кардинальных перемен.
Со всем этим соседствует глубокая и искренняя любовь к России, тон-
кое понимание основ русской жизни, скепсис и меланхолия по отношению
к реальным самодержцам... Идея Карамзина, что для счастья России сле-
дует иметь 50 честных и толковых губернаторов, востребована современной
властью и не кажется больше смешной. Политическое и горячее обличение,
едкое и презрительное осуждение деяний русских властей не укладывались
в официозный канон о Карамзине. Не случайно эта «Записка» впервые была
напечатана в России лишь в 1870 году в журнале «Русский архив». Неудоб-
ный Карамзин выходил из-под спуда.
Н.М. Карамзин
ЗАПИСКА О ДРЕВНЕЙ И НОВОЙ РОССИИ
В ЕЕ ПОЛИТИЧЕСКОМ И ГРАЖДАНСКОМ ОТНОШЕНИЯХ (ОТРЫВКИ)
В XI веке Государство Российское могло, как бодрый пылкий юноша,
обещать себе долголетие и славную деятельность. Монархи его в твер-
дой руке своей держали судьбы миллионов, озаренные блеском побед,
окруженные воинственностью, благородною дружиною, казались наро-
ду полубогами, судили и рядили землю, мановением воздвигали рать и
движением перста указывали ей путь к Боспору Фракийскому, или к го-
рам Карпатским.
... К несчастью, она в сей бодрой юности не предохранила себя от го-
сударственной общей язвы тогдашнего времени, которую народы герман-
ские сообщили Европе: говорю о системе удельной. Счастие и характер
Владимира, счастие и характер Ярослава могли только отсрочить падение
державы, основанной единовластием на завоеваниях. Россия разделилась.
Вместе с причиною ее могущества, столь необходимого для благоден-
ствия, исчезло и могущество, и благоденствие народа.
...история наша представляет новое доказательство двух истин: 1) для
твердого самодержавия необходимо государственное могущество; 2) раб-
367
ВИКТОР БЕРЛИНСКИХ. РЕМЕСЛО ИСТОРИКА В РОССИИ
ство политическое не совместно с гражданской вольностью. Князья пре-
смыкались в Орде, но, возвращаясь оттуда с милостивым ярлыком ханским,
повелевали смелее, нежели в дни нашей государственной независимости.
Народ, смиренный игом варваров, думал только о спасении жизни и соб-
ственности, мало заботясь о своих правах гражданских.
... Сим расположением умов, сими обстоятельствами воспользовались
князья московские, и, мало-помалу, истребив все остатки древней респуб-
ликанской системы, основали истинное самодержавие. Умолк вечевой ко-
локол во всех городах России.
... Сие великое творение князей московских было произведено не лич-
ным их геройством, ибо, кроме Донского, никто из них не славился оным,
но единственно умной политической системой, согласно с обстоятельства-
ми времени. Россия основалась победами и единоначалием, гибла от раз-
новластия, а спаслась мудрым самодержавием.
... Умолчим о пороках личных; но сия страсть к новым для нас обычаям
преступила в нем границы благоразумия. Петр не хотел вникнуть в истину,
что дух народный составляет нравственное могущество государств, подоб-
но физическому, нужное для их твердости. Сей дух и вера спасли Россию
во времена самозванцев; он есть не что иное, как привязанность к нашему
особенному, не что иное, как уважение к своему народному достоинству.
Искореняя древние навыки, представляя их смешными, хваля и вводя ино-
странные, государь России унижал россиян в собственном их сердце. Пре-
зрение к самому себе располагает ли человека и гражданина к великим
делам? <...> Русская одежда, пища, борода не мешали заведению школ.
<...> Мы стали гражданами мира, но перестали быть, в некоторых случаях,
гражданами России. Виною Петр.
<...> Торговали правдою и чинами. Екатерина — Великий Муж в глав-
ных собраниях государственных — являлась женщиною в подробностях
монаршей деятельности: дремала на розах, была обманываема или себя
обманывала; не видала, или не хотела видеть многих злоупотреблений.
<...> Сын Екатерины мог быть строгим и заслужить благодарность оте-
чества; к неизъяснимому изумлению россиян, он начал господствовать все-
общим ужасом, не следуя никаким Уставам, кроме своей прихоти; считал
нас не подданными, а рабами; казнил без вины, награждал без заслуг; от-
нял стыд у казни, у награды — прелесть; унизил чины и ленты расточитель-
ностью в оных...
Скажем ли, повторим ли, что одна из главных причин неудовольствия
россиян на нынешнее правительство есть излишняя любовь его к государ-
ственным преобразованиям, которые потрясают основу империи, и коих
благотворность остается доселе сомнительной.
<...> Я совсем не меланхолик, и не думаю подобно тем, которые, видя
слабость правительства, ждут скорого разрушения, — нет! Государства
368
РАЗДЕЛ IV. РОЖДЕНИЕ ИСТОРИЧЕСКОЙ НАУКИ В РОССИИ...
живущи и в особенности Россия, движимая самодержавною властью! Если
не придут к нам беды извне, то еще смело можем и долгое время заблуж-
даться в нашей внутренней государственной системе!
Источник:
Карамзин Н.М. Записка о древней и новой России. М., 1991.
Приложение
М.М. БОГОСЛОВСКИЙ О Н.М. КАРАМЗИНЕ
Второю чертой этого исторического сочинения была его неисторич-
ность, отсутствие в нем всякого исторического воображения. Бедность
основной идеи не искупалась в нем богатством образов. «История» Карам-
зина очень драматична, но она написана холодно и шаблонно. Автор совсем
не был лишен способности переноситься в изображаемую эпоху, вживать-
ся в быт и переживать события давно минувшего времени. Его древнерус-
ские князья на расстоянии нескольких веков не меняются, они все одни и
те же и говорят все тем же отменно гладким литературным слогом; одни из
них благородны, другие злодеи, но и те и другие скорее герои драматичес-
кой пьесы, чем живые люди. Справедливо было замечено, что это как бы
переодетые римляне. Если перевести страницы, посвященные изображе-
нию киевского периода, получится какой-то бледный сколок с Ливия; если
то же сделать со страницами, описывающими эпоху Грозного, выйдет пло-
хая копия с Тацита. Понятия, интересы, чувства, нравы, обстановка, словом,
все то, что отличает людей одного времени от людей другого, остались вне
изображения. Карамзин одинаково не был ни историком-мыслителем, ни
историком-художником. История для него — особый разряд изящной сло-
весности, и ничего более. Богатый запас бедно осмысленных и достаточ-
но обесцвеченных фактов, изящный язык, но скудные философия и архео-
логия, быстро теряющий значение текст и ценные примечания — таковы
свойства «Истории государства российского», ослаблявшие к ней интерес
к 40-м годам XIX в.
Источник:
Богословский М.М. Историография, мемуаристика, эпистолярии. М.,
1987.
Раздел V
Краткий
биографический словарь
историков России
Одна дорога в здешний мир
войтить;
Но многое множество,
Которыми из оного выходим.
Князь Гавриил Гагарин.
Размышления о смерти
1805 год
Судьба одних была страшна,
Судьба других была блестяща.
И осеняла всех одна
России сказочная чаща.
Георгий Иванов. Стансы
1953 год
В этом небольшом сборнике биографических очерков автор пресле-
довал цель выделить живые черточки из жизни и профессиональной дея-
тельности историков прошлого. Время мумифицирует давно ушедших
людей, кровь отливает из жил, румянец пропадает из щек, — сухие остан-
ки прошлого нередко внушают жалость и пренебрежение. Между тем нам
интереснее сегодня не что и когда написал историк (сухой шелест его
страниц), а как он жил и работал. Данных об этом сохранилось немного.
Попробуем все же в десятках кратких биографических очерков выделять
хотя бы одну-две живые личностные черточки ушедших людей, в коих от-
разился век, ремесло историка, людская натура.
Объем очерков не всегда соответствует масштабу и значимости в на-
уке какого-то конкретного персонажа. Многое определяется неизбежным
(увы) субъективным подходом автора к людям своей профессии прошлых
веков. Из историков второй половины XX века в словаре нет очень мно-
гих достойных лиц. Это связано прежде всего с отсутствием у автора или
в печати вообще оригинального личностного материала о них. Некоторые
справки поневоле кратки. Они ставят задачей лишь обозначить присут-
ствие в нашей науке этого историка или вспомнить какую-то замечатель-
ную и необычную черту его характера, быта, деятельности. К сожалению, из-
за глобальности поставленной задачи и невозможности одному человеку
объективно взвешенно решить ее в сравнительно небольшом объеме дан-
ной книги автор не может всесторонне охарактеризовать жизненный путь
историков прошлого, их мировоззрение, научные труды. Главная задача
словаря, по мысли автора, — показать многообразие и бесконечную при-
чудливость людских судеб историков прошлого. Всеобъемлющий словарь
историков — дело далекого будущего. Но в словарь включены некоторые
историки литературы, этнографы, археологи. Для XIX века узкая специа-
лизация одного человека в течение всей жизни была делом невозможным.
Ученый мог проявить себя в нескольких (и не всегда соседних) областях
науки. Авторский подход здесь также субъективен. За всю эту неполноту
автор заранее просит прощения у читателей. Дореволюционные даты
даны по старому стилю. Из-за недостатка личностной информации био-
графические статьи об основной массе русских историков второй поло-
вины XX века отсутствуют. Автор полагает, что данные материалы — лишь
начало его работы в этом направлении. Поэтому будет благодарен за
любые поправки и дополнения, присланные в адрес издательства.
373
ВИКТОР БЕРЛИНСКИХ. РЕМЕСЛО ИСТОРИКА В РОССИИ
АКСАКОВ Константин Сергеевич (29.03.1817 — 7.12.1860) — литера-
тор, историк, славянофил. Сын писателя С.Т. Аксакова. Родился в родо-
вом поместье Ново-Аксаково Бугурусланского уезда Оренбургской губер-
нии, описанном в сочинениях отца. «Со львиною физиономиею, силач,
горлан, открытый, добродушный и не без дарований... но что делало его
нестерпимым, так это крайнее самолюбие и упорство в мнениях, для под-
держания которых он средств не разбирал», — писал о нем современник.
В 1835 году окончил историко-филологический факультет Московского
университета (словесное отделение). Семья жила в Москве с 1826 года.
Определяющим в жизни семьи, по выражению Б.Н. Чичерина, «был дове-
денный до крайности патриотизм». Старая отличная русская жизнь с проч-
ными семейными устоями, горячим благочестием и живой умственной
средой воспитала дух и мысль К.С. Он имел двух братьев (Иван стал так-
же известным славянофилом) и 5 сестер, замечательно некрасивых. Лишь
одна из них вышла замуж. Более всего сын учился у отца благоговейному
отношению к родной старине.
Кружок Станкевича, увлечение Гегелем, дружба с Н.В. Гоголем, сотруд-
ничество в журналах — таковы вехи его умственного развития. Стоит отме-
тить, что в своих литературных и исторических трудах Аксаков оставался
увлеченным дилетантом. Ему не было нужды трудиться из-за куска хлеба,
семья была обеспеченной. Лето, по едкому воспоминанию С.М. Соловь-
ева, он проводил с удочкой у пруда, а зиму «в Москве с утра до вечера
разъезжал по гостям или принимал у себя гостей: Аксаковы жили очень
открыто, хлебосольно...». Магистерская диссертация К.С. посвящена теме
«Ломоносов в истории русской литературы и русского языка» (М., 1846).
Рецензии, статьи, рассуждения по русской истории Аксакова, лидера
славянофильского кружка 1850-х годов, проникнуты одной, довольно
здравой и злободневной по сей день мыслью. «Русская история, — писал
он в статье “О русской истории”, — отличается от Западной Европейской
и от всякой другой истории. Ее не понимали до настоящего времени, по-
тому что приходили к ней с готовыми историческими формами, заимство-
ванными у Запада, и хотели ее туда насильно втискать, потому что хоте-
ли ее учить, а не у нее учиться...»
Идеализация старой допетровской Руси, критика С.М. Соловьева,
стремление проникнуть в народное начало русской истории — в этом сущ-
ность ряда статей Аксакова. Фанатизм привел его к внешнему подража-
нию старой Руси: он отрастил бороду (все дворяне ее брили), носил са-
поги и русскую рубашку.
Труд Соловьева, разумно считал Аксаков, — это механический труд,
это не «история», так как в ней нет ни объяснения, ни критики, только по-
стоянное оправдание, где мерилом истины является всякая последняя
идея. Спорить затруднительно. Довольно цельное философское пред-
374
РАЗДЕЛ V. КРАТКИЙ БИОГРАФИЧЕСКИЙ СЛОВАРЬ ИСТОРИКОВ...
ставление К.С. о прошлом Руси, его движущих силах не вылилось в какой-
либо обобщающий труд. Идеализация общины, Земли (как народа), горя-
чая любовь ко всему русскому, периодизация нашей истории по столицам:
Киевский, Владимирский, Московский периоды — все это было благо-
склонно принято частью общества и затем идейно востребовано народ-
никами. Противостояние Земли (народа) и Государства (власти) — нерв
истории Руси. Многие афоризмы Аксакова поражают и сегодня: «Русская
история имеет значение всемирной исповеди. Она может читаться как
жития святых»; «Москва вырабатывает русскую мысль»; «Колесо русской
истории оборачивается в 150 лет»; «Хоровое чувство Земли, личность как
фальшивая нота в хоре». Интуитивное и чувственное восприятие истории,
очень ценное по глубине.
Талант историка и филолога Аксакова тесно связан с общественным
движением 1840—1850-х годов накануне Великих реформ, осмыслением
возможных путей развития России. Его исторические сочинения состави-
ли первый том его Собрания сочинений (М., 1861).
Смерть отца (1859 год) после долгой и мучительной болезни тяжело
поразила Аксакова. Он утратил интерес к жизни, заболел скоротечной
чахоткой (туберкулезом) и поехал по совету врачей лечиться на остров
Зант (Греческий архипелаг), где и умер.
АНУЧИН Дмитрий Николаевич (27.08.1843 — 4.06.1923) — антрополог,
географ, этнолог и археолог. Родился в Петербурге в семье ветерана На-
полеоновских войн, выслужившего дворянство (выходец из вятского ду-
ховенства). Мать (дочь костромского крестьянина) получила образование
в пансионе. Д.Н. — младший из 6 детей (выжили двое). Мать с отцом умер-
ли, когда ему было соответственно 13 и 14 лет. После гимназии (1860)
поступил на историко-филологический факультет Петербургского универ-
ситета, но по болезни (зачатки чахотки) через год уехал лечиться за гра-
ницу (Рим, Гейдельберг). В 1863 году поступил на естественное отделе-
ние Московского университета. Изучал зоологию и антропологию. По
окончании (1867) продолжал научную работу. С 1873 года — магистр зоо-
логии. В 1876 году по рекомендации профессора А.П. Богданова коман-
дирован на 2,5 года за границу для подготовки по кафедре антропологии.
С 1880 года — доцент Московского университета (с 1884 года — профес-
сор). В 1890 году стал доктором географии honoris causa в своем универ-
ситете в уважение к его многочисленным трудам.
Он впервые в России организовал университетское преподавание ан-
тропологии и землеведения. На основе материалов Антропологической
выставки (1879 год) создал при университете замечательный Антропо-
логический музей (с предметами по археологии и этнографии). После
устроенной им в 1892 году Географической выставки создал обширный
Географический музей.
375
ВИКТОР БЕРЛИНСКИХ. РЕМЕСЛО ИСТОРИКА В РОССИИ
Замечательный деятель неофициальной науки в крупнейших научных
обществах России: товарищ председателя МАО с 1888 года, президент
Общества любителей естествознания, антропологии и этнографии. С
1896 года — академик АН. Один из создателей журналов «Этнографичес-
кое обозрение» (1889), «Землеведение» (1894), «Русский антропологичес-
кий журнал» (1900) и газеты «Русские ведомости» (1883). Член множества
русских и зарубежных научных обществ. Антропологию Д.Н. понимал широ-
ко: как совокупность всех естественно-исторических сведений о человеке.
Труды его, особенно по археологии и этнографии, не утратили своей
ценности по сей день. Оригинально его исследование об айнах. Историзм
и комплексное применение данных антропологии, археологии, этногра-
фии, других наук характерны для лучших работ ученого: «О древних искус-
ственно деформированных черепах, найденных в России» (1887), «Лук и
стрелы: археолого-этнографический этюд» (1887), «О географическом
распределении роста мужского населения России... за 10 лет» (1889, зо-
лотая медаль РГО), «Сани, ладья и кони как принадлежности похоронного
обряда» (1890, золотая медаль РАО), «К истории ознакомления с Сиби-
рью до Ермака». Анучин — создатель географической школы Московс-
кого университета. Его исследования на стыке наук вокруг истории уни-
кальны. Из более чем 440 его учтенных научных и публицистических работ
сохранили свою конкретно-историческую живинку довольно многие.
АНЦИФЕРОВ Николай Павлович (13.07.1889 — 2.09.1958) — историк
и краевед. Родился в дворянской семье в усадьбе Софиевка Уманского
уезда Киевской губернии. Его отец — в 1890-е годы директор Никитского
ботанического сада (умер в 1897 году). В 1908 году переезжает с мате-
рью из Киева в Петербург. Еще в 7 лет мальчик твердо решил стать ис-
ториком. В 1909—1915 годах он студент-историк Петербургского уни-
верситета. Ученик, а затем друг профессора И.М. Гревса. Оставлен в
магистратуре. Активно занимался в семинарах Гревса по изучению сред-
невекового города. С Иваном Михайловичем Н.П. связала теснейшая лич-
ная дружба на 30 с лишним лет.
В 1914 году Анциферов женился на Татьяне Николаевне Обручевой
(1890—1929) — своей знакомой еще по Киеву. После университета пре-
подает в гимназиях, детально разрабатывает свой знаменитый экскурси-
онный метод. Кроме экскурсий по Петрограду он возил учеников в Моск-
ву, Новгород и Псков. Участвует в работе общества «Старый Петербург».
1920-е годы — взлет краеведения и пик активной жизни Н.П. С 1921 года
открыт Петроградский научно-исследовательский экскурсионный инсти-
тут (по инициативе Гревса). Это — главное место работы историка. Летом
блестяще организует экскурсионную работу в Царском Селе. С 1924 года
(ликвидация института) — сотрудник Петроградского отделения ЦБК (Цен-
376
РАЗДЕЛ V. КРАТКИЙ БИОГРАФИЧЕСКИЙ СЛОВАРЬ ИСТОРИКОВ...
трального бюро краеведения), много ездит по России с лекциями. Науч-
ные труды краеведа тесно связаны с его просветительской работой. За
1920-е годы он создал 15 брошюр и книг, 29 статей по экскурсионному
делу, краеведению и градоведению. Петербург — главный герой его ра-
бот. Город им рассмотрен как «целостный культурно-исторический орга-
низм», а не механический набор памятников.
Его главная книга «Душа Петербурга» издана в 1922 году. Работа над ней
начата осенью 1919 года в разгар войны и голода, после гибели двух детей
автора. Это — итог градоведческих изысканий историка в семинарах Грев-
са и экскурсионном институте. Н.П., единственный из современников, пы-
тался постичь город как синтез материально-духовных ценностей. Это —
глубокое прозрение. В форме историко-культурных экскурсий написаны его
небольшие книги «Петербург Достоевского», «Быль и миф Петербурга». С
1924 года он живет с семьей в Детском Селе (в 1920,1924 годах у него ро-
дились сын и дочь), проводит там экскурсии и издает книги «Детское Село»
(1927), «Окрестности Ленинграда. Путеводитель» (1927).
Историко-культурное течение в краеведении власть вытесняет. Весной
1929 года он арестован ГПУ по делу религиозного кружка «Воскресение»
и отправлен на 3 года на Соловки. В этом году скончалась от туберкулеза
его жена. В 1930 году Анциферова подключили к «Академическому делу»,
привезли в Ленинград на повторное следствие и дали еще 2 года лагерей
(Беломоро-Балтийский канал). В 1933 году освобожден и уехал работать
в Москву, опасаясь нового ареста. Дети его живут с сестрой жены. В
1934—1935 годах — сотрудник водного отдела Музея коммунального хозяй-
ства, с 1936 года — Литературного музея. Повторно женился. В 1937 году
арестован и получил 8 лет лагерей. Благодаря хлопотам друзей и «бери-
евской амнистии» дело в 1939 году пересмотрено и Н.П. освобожден.
Вновь работает в Литературном музее благодаря В.Д. Бонч-Бруевичу
(1940—1956). Организует выставки русских писателей XIX века, выпус-
кает 8 книг и около 40 статей. В 1944 году защитил кандидатскую дис-
сертацию в ИМЛИ «Проблемы урбанизма в русской художественной ли-
тературе».
Сын его погиб в блокадном Ленинграде, дочь угнана в Германию (впос-
ледствии жила в США). Очень много занимался пушкинистикой. Потеряв
семью, все свои чувства перенес на любимый город — Петербург. Он об-
ладал особым даром видения города. К 1958 году историк завершил свои
очень искренние и эмоциональные мемуары «Путь моей жизни» и вскоре
скончался в Москве.
АРИСТОВ Николай Яковлевич (1834—1882) — историк. Окончил Ка-
занскую духовную академию (1858). Большое влияние на него имели на-
учные взгляды и народнические симпатии А.П. Щапова. Защитил магис-
377
ВИКТОР БЕРЛИНСКИХ. РЕМЕСЛО ИСТОРИКА В РОССИИ
терскую диссертацию «Промышленность Древней Руси» (СПб., 1866),
написал более 30 работ по истории, археологии, этнографии России:
«Московские смуты в правление царевны Софьи Алексеевны» (Варша-
ва, 1871), «Об историческом значении русских разбойничьих песен» (Во-
ронеж, 1875), «А.П. Щапов: жизнь и сочинения» (СПб., 1883).
Историк-областник, активно изучавший российскую провинцию. Пре-
подавал в Казанском (1867—1869), Варшавском (1869—1873), Харьковс-
ком (1873—1875) университетах и в Нежинском историко-филологичес-
ком институте (1875—1882).
БАЙЕР Готлиб-Зигфрид (1694—1738) родился в Кенигсберге в бедной
немецкой семье учителя живописи. Первый историк-профессионал в сте-
нах Петербургской академии наук. Имел блестящие способности к язы-
кам. Учился в Кенигсбергском университете. В юности интерес к истории
литературы и языкам у него превалировал. Полиглот, знаток многих восточ-
ных языков (китайский, арабский, эфиопский, а также латынь, древнегре-
ческий, древнееврейский и т.д.). Главная его научная школа — самообра-
зование. Постепенно сформировался ученый-ориенталист с огромным
природным талантом и чутьем в науке.
В 1715 году успешно защитил диссертацию о словах на кресте Хрис-
та. С 1717 года магистр, а затем библиотекарь в Лейпциге. С 1720 г. же-
нат (для поправки здоровья). Из-за огромных объемов умственной рабо-
ты страдал в юности нервным истощением. Получил в это время (в период
нервных припадков) способность ясновидения.
По приглашению Л. Блюментроста (первого президента АН) и при со-
действии X. Вольфа 6 февраля 1726 года прибыл в Петербург и занял в
Академии наук две кафедры: древностей и восточных языков. Годовой
оклад академика — 600 рублей с казенной квартирой, отоплением и ос-
вещением. Россия прельстила его своей близостью к Китаю. Благом для
ученого стало покровительство Феофана Прокоповича, а затем вице-кан-
цлера А. Остермана. Последний предоставил ему китайские манускрип-
ты из своей библиотеки, помог наладить переписку с иезуитами в Пеки-
не. Байер изучал маньчжурскую и монгольскую литературу, учил санскрит.
Русский язык его не интересовал. Исследования историка опубликованы
на латыни в академических «Комментариях» (причем исторический отдел
заполнялся им целиком) и посвящены восточным древностям, лишь кос-
венно связанным с началами русской истории до IX века. Более поздние
события его не интересовали вовсе.
Знание скандинавских и древних языков позволило ученому проделать
масштабную работу по изучению иностранных (византийских, латинских
и других) свидетельств о начале Руси. От истории киммерийцев он пере-
ходил к изысканиям в области скифской истории: «О происхождении...
378
РАЗДЕЛ V. КРАТКИЙ БИОГРАФИЧЕСКИЙ СЛОВАРЬ ИСТОРИКОВ...
скифов», «Древняя скифская хронология», «О первом походе русских на
Константинополь». Своим сочинением «О варягах» Байер прославился
много после смерти, невольно став отцом норманнской теории. Русски-
ми летописями он пользовался в латинском переводе В.К. Тредиаковского.
Влияние ученого на историков в России XVIII века (особенно В. Татищева и
А. Шлёцера) очень велико. Он обработал огромный круг иностранных ис-
точников о Руси (никому более непосильный в ту эпоху, да и сейчас) и
определил место Руси в мире с точки зрения ее соседей.
Внешняя сторона жизни ученого в Петербурге была весьма суетна и
обременена многими заботами и поручениями начальства, а также враж-
дой со всесильным тогда в АН Шумахером. Часть его работ переведена в
XVIII веке на русский язык (возможно, по поручению В. Татищева). В XX веке
его труды вследствие политического неприятия советской исторической
наукой идей норманизма, почти не использовались и не исследовались.
Неоднократно пытался вернуться на родину. В 1737 году уволился из АН
и отправил в Кенигсберг свою замечательную библиотеку со множеством
редкостей. Сам же решился с семьей перезимовать в Петербурге (у него
двое сыновей и несколько дочерей), но неожиданно заболел горячкой и в
феврале 1738 года умер. Современники справедливо отмечали элемен-
ты гениальности в творчестве историка.
БАРТОЛЬД Василий Владимирович (3.11.1869 — 19.08.1930) — вос-
токовед. Родился в Петербурге в лютеранской семье биржевого маклера
из Риги. Окончил гимназию с золотой медалью (1887) и в 1887—1891 го-
дах — студент-востоковед Петербургского университета. Интересовался
Средней Азией. Оставлен в магистратуре. 1891—1892 годы провел за гра-
ницей. С 1896 года — приват-доцент. В 1897—1901 годах — хранитель
минц-кабинета. В 1898 году защитил магистерскую диссертацию «Турке-
стан в эпоху монгольского нашествия» (Ч. 1), за вторую часть этой ра-
боты в 1900 году (уникально быстро) стал доктором истории Востока. С
1901 года — профессор университета, с 1910 года — член-корреспондент
АН, с 1913 года — ординарный академик. Был в экспедициях в Средней
Азии, на Кавказе, в Турции и Египте. С 1912 года — редактор журнала «Мир
ислама». Сотрудничал с РГО и РАО. Огромная эрудиция, знание восточ-
ных языков, умение глубоко и масштабно мыслить позволили написать ему
более 200 работ по истории, географии, культуре и религии народов Сред-
него и Ближнего Востока.
Очень важны его труды по истории Средней Азии, созданные по пер-
воисточникам. Оригинальный исламовед: «Ислам» (1918), «Культура му-
сульманства» (1918), «Мусульманский мир» (1922), «Коран и море» (1925).
Здесь он мастер толкования восточных текстов. Очень необычна его кни-
га «Халиф и султан», где сделан анализ представлений о передаче духов-
379
ВИКТОР БЕРЛИНСКИХ. РЕМЕСЛО ИСТОРИКА В РОССИИ
ной власти от халифа к султану. Тщательно изучал он известия арабских
авторов о славянах. Его капитальный труд «История изучения Востока в
Европе и России» (1911, 1925) не утратил своей ценности. Ряд его книг
переведен за рубежом. После 1917 года возглавлял Коллегию востокове-
дов, был товарищем председателя ГАИМКА (Н.Я. Марра). Последний с
симпатией писал о нем в некрологе: «Человек стойких, прочных привязан-
ностей в отвлеченной науке, так же как в повседневной жизни и семейной.
Добродушнейшего Василия Владимировича везде боялись как огня: ис-
кренность поддержит... фальши никому не спустит... в старом быту был
труден, отнюдь не приятен, общественно одинок, без круга друзей... Его
некрологи никогда не обходились без “но”: смерть не меняла его прямо-
ты в суждениях». В конце 1920-х годов В.В. участвовал в работе комиссии
по переводу письменности ряда народов страны с арабской основы на
латинскую.
БАХРУШИН Сергей Владимирович (29.09.1882 — 8.03.1950) — исто-
рик. Родился в Москве, в старинной и богатой купеческой семье Замоск-
воречья. До 12 лет — хорошее домашнее образование, затем — лицей
цесаревича Николая с классическим образованием. Золотая медаль, и с
1900 года — Московский университет. Студент-историк увлекся русской
историей под влиянием В. Ключевского (после отъезда П. Виноградова).
Научным наставником С.В. стал М. Любавский. Но С.В. работал тогда лишь
с печатной литературой. Все же он оставлен в магистратуре (1904 год).
Политикой не интересовался. Но 10 лет, с 1908 по 1918 год, Бахрушин —
гласный Московской городской думы. Успех обеспечила фамилия. С.В.
занимался там вопросами образования и проблемами сирот.
Целыми днями молодой историк просиживал над книгами в Румянцев-
ской библиотеке. Контакты с научным руководителем (М. Любавским)
формальны. С.Б. Веселовский ввел молодого историка в мир архивных
источников и свое богатое собрание копий документов (с 1910 года). По-
лезно для него общение с Д. Петрушевским и Н. Павловым-Сильванским.
Модная тема влияния экономики на развитие общества все больше зани-
мает его. С 1909 года С.В. — приват-доцент Московского университета.
Именно Веселовский в архиве МЮ указал Бахрушину на огромное (в не-
сколько тысяч листов) собрание документов города Мангазеи 1630—1631
годов. Тема историка определилась. Материалы Сибирского приказа ока-
зались почти нетронуты. Историк нашел свою тему и научное счастье. От
архивных бумаг он перешел к литературе по освоению Сибири. «Обозре-
ние столбцов и книг Сибирского приказа» (4 части. 1895—1902) Н. Оглоб-
лина стало для него ориентиром. От русских летописей С.В. перешел к
чтению сибирских. Состоятельность семьи позволяла ему не спешить. В
1916 году вышла первая его сибирская статья «Туземные легенды в “Си-
380
РАЗДЕЛ V. КРАТКИЙ БИОГРАФИЧЕСКИЙ СЛОВАРЬ ИСТОРИКОВ...
бирской истории” Ремезова». 1917 год подстегнул интерес С.В. к москов-
скому мятежу 1648 года.
Революция и Гражданская война перевернули его жизнь. Время не
поддавалось объяснению. Доходы утеряны, он вынужден искать зарабо-
ток. Пришлось работать в нескольких местах. С 1918 года он профессор
университета. Здесь сильны традиции. Обстановка менялась медленно.
Помощник Ю. Готье в Румянцевской библиотеке, С.В. разбирал и описы-
вал огромные поступления конфискованных книг. С 1924 года он сотруд-
ник Института истории РАНИОН (директор Д.М. Петрушевский), участник
краеведческого движения (москвовед). Либерал и позитивист, со второй
половины 1920-х годов сознательно сотрудничает с советской властью.
Все же марксистом в науке Бахрушин не стал.
Чтение лекций по истории Сибири систематизировало знания истори-
ка. Его первая большая книга «Очерки по истории колонизации Сибири в
XVI—XVII веках» (1928) печаталась в течение 4 лет (не было денег на из-
дание). Она стала прорывом в своей области и была встречена учеными
очень одобрительно. Бахрушин запланировал серию монографий по ис-
тории Сибири (им собран очень большой архивный материал). Вторая книга
«Сибирские инородцы в XVI—XVII веках» также была готова в 1920-е годы,
но не вышла. Господство М.Н. Покровского и социологизма в историчес-
кой науке имело глубокие корни. Последний желал овладеть и академи-
ческой наукой. Зимой 1930 года С.В. арестовали с группой московских
историков по делу академика С.Ф. Платонова («Академическое дело») и
доставили в тюрьму. В августе 1931 года он сослан в ссылку в Семипала-
тинск. Он стал очевидцем великого голода и мора тысяч людей, чувствуя
себя песчинкой в век фатальных исторических сдвигов. Работал в библио-
теке, преподавал историю русского языка в местном пединституте. Все
это было очень далеко от науки.
С возрождением исторической науки в 1933 году Бахрушин был дос-
рочно возвращен из ссылки. Эпоха великого страха наложила узду на его
мысль и перо. Если его книги и статьи 1920-х годов еще раскованны, то
все последующие написаны с оглядкой и мощной самоцензурой. Начет-
ничество (цитаты из работ Маркса, Ленина, Сталина) стало стилем науч-
ной работы множества советских историков (и Бахрушина тоже). Но все
же исследования давних эпох (до XIX века) можно было вести свободнее.
С 1934 года он преподает в МГУ, с 1936 года до смерти — сотрудник Ин-
ститута истории АН СССР (в 1940—1950 годах — зав. сектором истории
СССР до XIX века).
Работы было много. Бахрушин готовил к печати «Историю Сибири»
Г.Ф. Миллера, «Историю России» С.М. Соловьева, главы в «Историю дип-
ломатии», дорабатывал свои статьи 1920-х годов, а кроме того, читал лек-
ции в университете, много сидел над срочными заказами учебников для
381
ВИКТОР БЕРЛИНСКИХ. РЕМЕСЛО ИСТОРИКА В РОССИИ
вуза и школы. Главный его помощник — В. Шунков. Редактирование и
учебники отдаляли ученого от архивов и науки. Большой любитель и мас-
тер рисунков, историк с юмором, он делал зарисовки разных эпизодов
своей жизни. Фактически достоверные популярные статьи принесли ши-
рокую известность историку. С 1939 года он член-корреспондент АН СССР.
В учебнике по истории СССР для вузов (Т. 1. 1939) историк изложил
свою, как он считал, марксистскую концепцию образования государства
на Руси в XV веке. Схема Ф. Энгельса о развитии феодализма в Западной
Европе механически наложена им и К. Базилевичем на историю России.
Он считал это реализацией идей марксизма. Такое упрощенное догмати-
ческое понимание исторического процесса стало на долгие годы, по мне-
нию А. Дубровского, считаться марксистским эталоном в науке.
Более 40 работ ученого посвящено истории Сибири. Значительно его
участие в публикации документов. Замечательны работы С.В. в мемуарной
серии книг «Записки прошлого» (издательства Сабашниковых 1920-х го-
дов). В 1941—1945 годах основные силы отданы агитационной литерату-
ре. После войны — продолжение главных научных тем жизни: история Си-
бири, купечества и торговли, история Москвы... Книга о русском рынке XVI
века — его последний труд («Очерки по истории ремесла, торговли и го-
родов Русского централизованного государства XVI — начала XVII в.»,
1952). После смерти ученого выпущен четырехтомник его научных трудов.
Прекрасная дореволюционная школа русской истории канула с поколени-
ем Бахрушина в Лету.
БЕЛЯЕВ Иван Дмитриевич (15.07.1810 — 19.11.1873) — историк и
архивист середины XIX века, один из трудолюбивейших ученых и лучших
знатоков архивного материала по истории русского законодательства.
Родился в Москве в семье дьякона (затем священника). Родители слави-
лись своей добротой и религиозностью. Духовное училище (с 1821 года),
затем — Вифанская семинария (с 1827 года). Учеба прервалась из-за
серьезного физического недостатка (сильная хромота). В 1829 году Бе-
ляев поступил на нравственно-политическое отделение Московского уни-
верситета. Сильный интерес к истории (всеобщей и русской) вызван был
в студенческие годы личностью преподавателя М.П. Погодина. Последний
стал покровителем бедного студента. Служба протоколистом в Синоде, а
затем (с 1841 года) — советником архива при Московском департаменте
Сената. Влюбленный в историю и свое дело архивист стал собирателем
документов. Влияние Погодина продолжалось и в выборе научных тем.
Вскоре Беляев оперился. Десятки научных статей и материалов в научной
периодике во время его работы секретарем Московского общества исто-
рии и древностей российских в 1848—1857 годах. 25 книжек «Временни-
ка» ОИДР в основном подготовлены им.
382
РАЗДЕЛ V. КРАТКИЙ БИОГРАФИЧЕСКИЙ СЛОВАРЬ ИСТОРИКОВ...
С 1852 года до смерти Беляев — профессор Московского универси-
тета по кафедре истории русского права. От статей он перешел к моно-
графиям, полностью раскрылся как историк. Им заново был создан курс
истории российского законодательства. В методологии профессор очень
старомоден, он пришел из эпохи «скептиков»; но зато изучение жизни
простого русского народа, и прежде всего крестьянства, — замечатель-
ная заслуга И.Д. Его главная книга — «Крестьяне на Руси» — очень зло-
бодневна, она стала его докторской диссертацией (1860). По многим сво-
им воззрениям Беляев близок славянофилам. Мало кого из профессоров
студенты так любили за доброту и теплую человечную душу, как Беляева.
Академик И.И. Янжул писал о нем так: «Обладая крайне невзрачной наруж-
ностью и как бы изломанным телом, он не ходил, а ковылял из стороны в
сторону... (“побывал под двумя жерновами” — острили студенты). Иван
Дмитриевич обладал такой теплой душой и искренней любовью к своей
науке, что невольно... привлекал симпатии почти всех слушателей... Иван
Дмитриевич был всегда дома для студентов и готов помогать им чем мо-
жет». Своей семьи у него не было.
Богатая коллекция древнерусских актов и рукописей И.Д. и по сей день
хранится в отделе рукописей РГБ. Живо, интересно читаются и ныне его
«Рассказы по русской истории» (Кн. 1—4. М., 1861—1872).
БЕСТУЖЕВ-РЮМИН Константин Николаевич (14.05.1829 - 2.01.1897) -
известный историк. Родился в родовом имении сельца Кудряшки Горбатов-
ского уезда Нижегородской губернии в старинной дворянской семье. Его
отец, потомок историка М.М. Щербатова, мечтал увидеть сына профес-
сором русской истории. Он знакомил ребенка с трудами Плутарха, Таци-
та, Карамзина. Редкий пример столь ранней и удачной профориента-
ции. Позднее отцовская библиотека станет частью ценной библиотеки
К.Н. В 1840—1847 годах (с годовым перерывом) будущий историк учился
в Нижегородской гимназии, много занимаясь чтением исторической лите-
ратуры. Учителем истории здесь был П.И. Мельников (известный затем пи-
сатель), влияние которого на Бестужева-Рюмина довольно существенно;
ближайшим другом и соратником по интересам — С.В. Ешевский, впос-
ледствии известный историк. Сестра последнего стала затем женой К.Н.
В местной газете в 1847 году появилась первая печатная статья юноши.
Газету редактировал П.И. Мельников.
В 1847—1851 годах К.Н. учился на юридическом факультете Москов-
ского университета, несмотря на ярко выраженный вкус к русской исто-
рии (перевелся с историко-филологического после поступления). Здесь
сказался восторг от первых лекций К.Д. Кавелина. Но Кавелин вскоре
уехал. К.Н. писал позднее: «Редко ходя на лекции и не занимаясь совсем
юридическими науками... я много читал... Тогда прочел Гизо, Тьерри, Леру,
383
ВИКТОР БЕРЛИНСКИХ. РЕМЕСЛО ИСТОРИКА В РОССИИ
после прочел Мишле... Маколея (по-немецки)... Сверх того неуклонно
следил за журналами... Читал также диссертации». Впрочем, своим учи-
телем он впоследствии считал С.М. Соловьева.
По рекомендации Мельникова К.Н. стал посещать М.П. Погодина и
немало вынес из общения со старым ученым. С интересом слушал он кур-
сы С.М. Соловьева, Т.Н. Грановского... Соловьев в начале своей лекцион-
ной карьеры не произвел впечатления на Бестужева-Рюмина. После смер-
ти отца (1848 год) материальное положение студента резко ухудшилось,
временами он бедствовал. По окончании университета (1851 год) К.Н.
уехал на 3 года домашним учителем в семью Чичериных (имение в Там-
бовской губернии).
Но его влекла историческая наука и журналистика. Вернувшись в Мос-
кву, он учительствовал, был помощником редактора «Московских ведомо-
стей». Живой, импульсивный, хрупкого сложения, с 28 лет К.Н. почти по-
стоянно болел чем-нибудь в легкой или даже довольно тяжелой форме.
В 1859 году вышла его блестящая историографическая статья в «Мос-
ковском обозрении» (без подписи), полная свежих мыслей, — «своеобраз-
ный опыт русской историографии в ее главных чертах». Думается, что это
едва ли не лучшая журнальная историографическая статья в России се-
редины XIX века. Повод для статьи — обзор первых 8 томов «Истории»
Соловьева. В 1859 году К.Н. переехал в Петербург (в «Отечественные за-
писки»). Рецензии, обзоры, школа мысли. Научные связи его крепли. В
1864 году он преподает русскую историю наследнику престола и другим
царским детям. В 1865 году определен на должность доцента Петербург-
ского университета по кафедре русской истории, о чем давно мечтал. За
свою диссертацию «О составе русских летописей до конца XIV века» он
получил сразу докторскую степень (1868 год). И тогда это было редкос-
тью. В 1869 году стал ординарным профессором. Началась эра его пре-
подавания — время расцвета. Всего через три года вышел в свет и пер-
вый, очень оригинальный по структуре и содержанию, том его «Русской
истории», выросший из университетских лекций (1872 год).
В науке К.Н. самостоятелен и независим, хотя влияние М.П. Погоди-
на, с одной стороны, а С.М. Соловьева с К.Д. Кавелиным — с другой, в
период его формирования очевидно. В чем-то он все же ближе к поздним
славянофилам (Н.Я. Данилевскому с его теорией культурно-исторических
типов). Но пристальное внимание к источниковедению, четкая независи-
мая научная позиция позволили Бестужеву-Рюмину влиять на форми-
рование петербургской школы русской историографии (в противовес
«московской» Соловьева). Установка К.Н. на исследование исторических
источников, а не исторических явлений определила лицо («изюминку»)
петербургской школы. Впрочем, любое деление на научные школы в Рос-
сии довольно условно ввиду отсутствия строгих границ между течениями
384
РАЗДЕЛ V. КРАТКИЙ БИОГРАФИЧЕСКИЙ СЛОВАРЬ ИСТОРИКОВ...
в науке. По мнению С.Ф. Платонова, его наследника в университете, К.Н.
не оставил школы, зато оставил много учеников — археологов и истори-
ков самых различных оттенков. Исследование источников, по мнению
историка, — лучшая тема для магистерских и докторских диссертаций.
Впрочем, он не стеснял личных пристрастий и способностей своих питом-
цев в науке, а считал своим долгом направить их работу в нужное русло и
создать рабочую обстановку.
Как лектор Бестужев-Рюмин был увлекателен и любим студентами.
«Перед нами был не лектор, а собеседник — простой, изящный, остроум-
ный и серьезный; он не читал, а просто разговаривал о своем деле, как
говорят с равными и близкими людьми. Чтобы понимать его быструю и
живую речь с отступлениями от главной темы, с личными воспоминания-
ми, с живыми характеристиками кружков и лиц, с меткими оценками тру-
дов... надобно было некоторое напряжение и некоторая подготовлен-
ность...» — писал Платонов (студент 1878—1882 годов).
В аристократичности мысли крылся секрет обаяния болезненного че-
ловека со слабым голосом и худым смуглым лицом. Это был старый рус-
ский барин во фраке и светский человек, а не казенный чиновник в мун-
дире. Историографичность — яркая черта в целом научного таланта К.Н.
и стиля его исследовательской и лекторской работы.
Убежденный сторонник женского образования, К.Н. отдался всей ду-
шой Высшим женским курсам, открытым в 1878 году на его имя и полу-
чившим название «Бестужевских». Но перенапряжение (университет,
курсы, научные работы, климат города) сломило слабое здоровье про-
фессора. В 1882 году он после тяжелой болезни (сложное воспаление
легких) уехал на 2 года в Италию лечиться. Полностью он так и не попра-
вился. В 1884 году он оставил университет и курсы. Жил он в тесном кру-
гу своих близких знакомых и учеников, собирал их на «вторники». Рецен-
зировал много книг.
В 1885 году он вновь ездил на лечение в Италию, в 1888 году болел
брюшным тифом, в 1890 году перенес инсульт. Научные работы его пос-
ле 1882 года в основном остановились. В 1890 году он избран академи-
ком АН, что явилось для него большим нравственным утешением. Погре-
бен (1897 год) в Новодевичьем монастыре в Петербурге.
Из 364 учтенных его газетных, журнальных заметок, научных статей и
трудов наибольшее значение имеют диссертация о русских летописях и
два тома его «Русской истории» (1872, 1885). В первом (наиболее инте-
ресном) томе К.Н. дает тщательный критический анализ источников само-
го разного характера: летописей, «записок», актов, археологических, ус-
тных преданий и т.д., а также обзор историографии. Автор считал своей
задачей дать материал и разные объяснения в руки читателю, который сам
сделает выбор и станет историком. Своих оценок он, по сути, не давал.
385
ВИКТОР БЕРЛИНСКИХ. РЕМЕСЛО ИСТОРИКА В РОССИИ
Предисловие к 1-му тому своей «Русской истории» К.Н. закончил ключе-
выми словами: «...еще не описаны все библиотеки и все архивы, еще мно-
гие вопросы только затронуты. Зная это, мы должны стараться быть как
можно более осторожными в своих общих выводах». Взгляд Бестужева-
Рюмина на русскую историю как на развитие народного самосознания
объективно противоречил теории и трудам С.М. Соловьева, оживил тече-
ние нашей историографии. Его стремление к конкретному в истории, ус-
тановка на знание источника, пересмотр всех теорий через призму конк-
ретности драгоценны для нас.
БИЧУРИН Иакинф (до монашества — Никита Яковлевич) (29.09.1777 —
11.05.1853) — синолог, востоковед. Родился в селе Акулево Цивильского
уезда Казанской губернии в семье дьякона Якова Данилова, предположи-
тельно чуваша. Учеба в Казанской духовной семинарии, затем в Казанс-
кой академии (окончил в 1799 году), где и получил фамилию. Учитель
Духовной академии. В 1802 году принял монашество и назначен архиман-
дритом в иркутский Вознесенский монастырь, затем переведен учителем
в Тобольскую семинарию.
В 1807 году отправлен начальником духовной миссии в Китай, где жил
14 лет до 1822 года и основательно изучил китайский язык. Перевел ряд
ценных трудов по истории и географии Китая. Первый настоящий русский
ученый-синолог. По возвращении в Петербург предан суду за расстройство
миссии и миссионерскую нерадивость. В 1823 году лишен сана архиманд-
рита и сослан пожизненно в Валаамский монастырь. Подготовил важные
переводы для Азиатского департамента МИДа. По ходатайству последне-
го возвращен в столицу с проживанием в Александро-Невской лавре. В
1828 — 1830 годах опубликовал 6 книг: «Записки о Монголии», «Описание
Тибета в нынешнем его состоянии» и др. В 1828 году избран членом-кор-
респондентом АН. В 1831 году ездил в Забайкалье, где собрал замечатель-
ные монгольские и тибетские книги. Дружил с декабристами, А.С. Пушки-
ным, другими писателями. В 1831 году подал прошение о снятии духовного
сана (признавал себя бессильным соблюдать обеты), отклоненное царем.
В 1834 году получил Демидовскую премию за «Историческое обозре-
ние ойратов или калмыков». В 1835—1837 годах создал в Кяхте училище
китайского языка. Широкий и масштабный ученый, вся жизнь которого —
«восточный роман». Очень активен в 1830—1840-е годы. В 1849 году по-
жертвовал свою ценнейшую библиотеку и рукописи в Казанскую духовную
академию. В 1851 году опубликовал свое «Собрание сведений о народах,
обитавших в Средней Азии в древнейшие времена» (Ч. 1—3), за что полу-
чил уже третью Демидовскую премию. История, культура, философия
Китая, народов Центральной и Средней Азии — предмет упорных и талант-
ливых исследований о. Иакинфа. Влюблен в предмет своих исследований.
386
РАЗДЕЛ V. КРАТКИЙ БИОГРАФИЧЕСКИЙ СЛОВАРЬ ИСТОРИКОВ...
Сильно опередил западноевропейских коллег. Труды — собрание ценней-
ших сведений и фактов, важных и по сей день.
Слабости автора: дилетантизм, малое знакомство с европейской ли-
тературой, не всегда точные переводы, скудный комментарий, недоста-
точно критичное отношение к свидетельствам китайских историков и пи-
сателей (идеализация прошлого). Пионер китаистики в России.
БОБРИНСКИЙ Алексей Александрович (1852 — 2.09.1927) — архео-
лог. Родился в знатной богатой семье. Граф, потомок Екатерины II, крес-
тник Николая I. Мать из рода Шуваловых. Получил прекрасное домашнее
образование под руководством известного педагога В.Я. Стоюнина. В
1870 году поступил на юридический факультет Петербургского универ-
ситета, но из-за болезни курса не кончил (учился лишь два года). С
1878 года — губернский предводитель петербургского дворянства. С 1886
и до 1918 года — председатель имп. Археологической комиссии.
Замечательный руководитель ведущего археологического учреждения
дореволюционной России. Археолог-любитель. Обер-гофмейстер. Сена-
тор. Первый аристократ, председатель «Совета объединенного дворян-
ства» с 1906 года. Кавалер многих орденов. Основа его состояния — ог-
ромное и высокодоходное имение Смела в Киевской губернии. С ранних
лет интересовался археологией и раскапывал степные курганы в своем
имении. Известна его книга об этих раскопках. Участник археологических
съездов. Оппонент П.С. Уваровой (председатель МАО).
Благодаря А.А. с 1889 года на Археологическую комиссию возлагает-
ся надзор за охраной и реставрацией памятников в империи. Выдача
открытых листов стала формой контроля за раскопками. Масштабные
раскопки на юге России, увеличение штата комиссии и жалованья ее
членов — заслуга графа. Активно боролся он и за сохранение памятни-
ков старины, их реставрацию. Раскопки в Херсонесе, Ольвии, знамени-
того кургана Солоха шли при его участии. В последнем сын А.А. нашел
известный сейчас на весь мир золотой гребень со скифами. Раскопал
более 500 курганов. Педантичен в зарисовках и дневниках раскопок. В ста-
тьях описателен. В борьбе за лидерство в русской археологии с Московс-
ким археологическим обществом одержал победу. Известна его книга
«Херсонес Таврический», ряд статей. Неутомимый и страстный коллек-
ционер. В 1918 году дворец его и все коллекции национализированы. А.А.
выехал в Одессу из Петербурга и в 1919 году прибыл в Константинополь
без больших средств. Здесь в 1920 году он заключил второй брак (первая
жена — Н.А. Половцева, от нее четыре дочери и сын), через год у него
родился сын Николай (графу 69 лет). В 1921 году переехал в Ниццу, дол-
го тяжело болел. Его руководство Археологической комиссией — яркая
страница русской археологии.
387
ВИКТОР БЕРЛИНСКИХ. РЕМЕСЛО ИСТОРИКА В РОССИИ
БОГДАНОВИЧ Модест Иванович (26.08.1805 - 25.07.1882) - военный
историк. Из харьковских дворян. Учился в Дворянском полку. С 1823 года
служил офицером. В 1836 году окончил Военную академию. С 1838 года
адъюнкт-профессор по кафедре военной истории и стратегии, которую
занимал почти до смерти. С 1863 года состоял в распоряжении военного
министра, реально являлся официальным военным историографом. Гене-
рал-лейтенант с 1863 года. Автор капитальных трудов по истории войн Рос-
сии в XVIII — первой половине XIX века (о походах П. Румянцева, Г. Потем-
кина, А. Суворова, Наполеона), а также истории военного управления в
России, редактор второго издания «Военно-энциклопедического лексико-
на» (Т. 1—14.1852—1858). Обширный документальный материал система-
тизирован и позволяет сегодня отнестись к книгам М.И. как к источникам.
Описательность, официозность, монархизм и апологетика личностей ца-
рей, отсутствие серьезного анализа источников — отличительные черты
трудов Богдановича и ряда других военных историков России.
БОГОСЛОВСКИЙ Михаил Михайлович (13.03.1867 - 20.04.1929) -
историк. Родился в Москве в семье чиновника — выходца из духовенства.
Семья была очень религиозна и патриархальна. В 1886 году с золотой
медалью окончил гимназию. Ранний интерес к истории. Спокойный, доб-
рожелательный юноша, в 1886—1890 годах — студент-историк Москов-
ского университета. Школой научной работы для него стали семинары
П.Г. Виноградова. Его дипломная работа по писцовым книгам XV—XVII
веков очень понравилась В.О. Ключевскому и получила золотую медаль.
Оставлен в магистратуре. Долго колебался в выборе темы. Служил управ-
ляющим домами (вместо отца). Упорно и трудолюбиво занимался в Москов-
ском архиве МЮ. С 1898 года — приват-доцент Московского университе-
та. Диссертацию писал четыре года. В 1902 году защитил ее по теме
«Областная реформа Петра Великого. Провинция 1719—1727 гг.». Кни-
га содержательная и талантливая, написана по архивным источникам.
Оппоненты — М. Любавский и А. Кизеветтер.
Еще более широка и интересна его докторская диссертация «Земское
самоуправление на русском Севере в XVII в.» (Т. 1—2. М., 1909—1912),
защищенная с теми же оппонентами. Первый том (собственно докторская)
посвящен анатомии земских учреждений на основе писцовых книг и дел
Новгородской и Устюжской четвертей. Автор показал двойственный харак-
тер собственности на черные земли (государства и крестьян), нарисовал
облик поморской деревни, отношения государства и земства. Исследова-
тельский талант М.М. очевиден. «Из огромной глыбы архивных докумен-
тов он сумел изваять стройное скульптурное изображение северного рус-
ского поморья...» — писал Г. Вернадский.
388
РАЗДЕЛ V. КРАТКИЙ БИОГРАФИЧЕСКИЙ СЛОВАРЬ ИСТОРИКОВ...
В 1907 году историк женился, через год у него родился сын Михаил.
Ведет много занятий: понедельник и вторник — лекция и семинар в ду-
ховной академии (Сергиев Посад), среда — Высшие женские курсы, чет-
верг и суббота — Московский университет. С 1910 года — профессор, с
1911 года — преемник Ключевского на кафедре в университете. Желал
сберечь традиции последнего в университете. Человек консервативный,
он считал противление власти ненужным. Кизеветтер так нарисовал об-
лик М.М.: «Богословский говорил басом, имел вид степенного и положи-
тельного человека, ступал твердо, его телодвижения были медленны, но
вески. На первый взгляд его можно было принять за человека тяжелого
во всех отношениях. Но достаточно было сойтись с ним поближе... как
вы с удовольствием находили в нем человека изящного и острого ума,
ярко выраженной талантливости. К либеральным идеям он относился с
немалым скептицизмом и был упорен в отстаивании своих мнений».
1910-е годы — расцвет научной и педагогической деятельности учено-
го. Он много пишет об эпохе Петра I, чья биография стала делом жизни
историка. М.М. считал себя продолжателем М.П. Погодина, желавшего
описать жизнь Петра I день за днем. Работа над «Петридой» (так называл
он свой труд) его очень увлекала. Он с головой погружался в Петровскую
эпоху. «До пяти часов за работой над страницами о Кожуховском походе.
Радостное чувство, что можно заняться своим делом... Утром я опять осаж-
дал Азов, следил за осадой день за днем и как бы переживал ее», — пи-
сал он в дневнике. Октябрь 1917 года он вынужден принять. Служение
науке для него — служение Отечеству. Профессор университета до 1924
года. С 1920 года — член-корреспондент, а с 1921 года — академик РАН.
По-прежнему изо дня в день он добросовестно работает над «Петри-
дой», собирая, анализируя, хронологически располагая события из жизни
Петра I. Надежды на издание труда тогда было мало. Основным местом его
работы стал Исторический музей. Человек обязательный, ответственный,
не любивший многословия и суеты, он был полезен и в музее, и в Инсти-
туте истории РАНИОН. Интересовался краеведением. Жизнь его, как и
всех ученых старой школы, в 1920-е годы была нелегка. Но смысл жизни
он видел в научной работе. Интересен и остр цикл его историографичес-
ких очерков. Скончался ученый на 63-м году жизни после тяжелой болез-
ни сердца.
Возможно, за тему Петра I он взялся, предчувствуя еще до революции
гибель петровской империи. Труд его построен очень своеобразно. Лич-
ность Петра стоит в центре, но вокруг нее рисуется облик всех, с кем царь
вступал в контакт. Читая книгу, проживаешь жизнь Петра. Пять томов био-
графии, глубоко научной и фактически достоверной, доведены до 1700
года. Последняя строчка написана автором 6 апреля 1929 года. Через две
недели историк умер. В 1940-е годы отношение к Петру I изменилось (иде-
389
ВИКТОР БЕРЛИНСКИХ. РЕМЕСЛО ИСТОРИКА В РОССИИ
ализация Сталиным Петра и Ивана Грозного) — тогда и был издан заме-
чательный пятитомник Богословского (М., 1940—1948).
БОЛОТОВ Андрей Тимофеевич (7.10.1738 — 4.10.1833) — один из
самых замечательных русских людей XVIII века. Родился в родовом сель-
це Дворяниново Тульской губернии, где и умер через 95 лет. Происходил
из старинной, но обедневшей дворянской семьи. До 10 лет жил при отце
в полку, коим тот командовал. Получил хорошее домашнее образование
и прекрасно владел немецким языком. Родители умерли рано. Служил в
русской армии в эпоху Семилетней войны. 4 года жизни при штабе в Ке-
нигсберге (1758—1762) дали его образованности европейский закал.
Осознанное стремление к приватной и свободной жизни заставляют
капитана Болотова выйти в отставку в 1762 году накануне переворота.
В своем родовом имении он начинает строить жизнь с опытом и знани-
ями европейской науки. Страсть к сочинениям любого рода (по эконо-
мике, литературе, истории), ведение всю жизнь дневников сделали из
него просветителя-сочинителя и энциклопедиста. За свои сочинения он
получал медали Вольного экономического общества, сотрудничал с Н.И.
Новиковым, много лет управлял огромными волостями императрицы (Бо-
городицкой и Бобриковской), строя качественно новую модель жизни в
провинции (сады, парки, театры и пр.). Создавая центр мира там, где на-
ходился, Болотов не делал никаких жертв. Его ежемесячный «Экономичес-
кий магазин» стал лучшим экономическим журналом России XVIII века.
Но замечательный агроном и садовод страны, отец русской помоло-
гии (яблоневедения) дорог историкам не этим. Слава его среди россиян
XIX—XX веков зиждется на многолетних автобиографических записках
«Жизнь и приключения Андрея Болотова», которые он писал 27 лет с
1789 по 1816 год на основе дневниковых записей всей своей жизни. Здесь
ярко изображен быт и менталитет русского общества XVIII века в его мель-
чайших деталях. Такого рода опыт историзации частной жизни уникален в
России. Врожденный талант историка дополняется гибким и сочным раз-
говорным языком. Это — история России глазами провинциала.
Впервые записки Болотова были изданы в 1870 году в 4 томах (прило-
женные к «Русской старине»), затем переиздавались в разном объеме.
Значительная часть записок не издана по сей день. Да и дошли до нас они
не полностью. Андрей Тимофеевич — трудолюбивейший русский автор
XVIII века.
Драгоценны для науки его «Дневные записки», «Отечественник», «Па-
мятник протекших времен». Только его выписки «О Французской револю-
ции» заняли 12 рукописных томиков, «Описание последней французской
войны (1811—1815)» — 30 томов, «Черновой журнал повседневных собы-
тий» (основа его записок) — 59 томиков.
390
РАЗДЕЛ V. КРАТКИЙ БИОГРАФИЧЕСКИЙ СЛОВАРЬ ИСТОРИКОВ...
Он чуждался масонства и вольтерьянства, был глубоко верующим че-
ловеком, даже исповедуя культ природы. Натура Андрея Тимофеевича,
цельная, оригинальная, чисто русская и неистощимо изобретательная,
поражает нас и сегодня. Охота писать была для него как вода для рыбы.
При всем том он был убежденным прагматиком и отнюдь не графоманом.
Культ частной жизни Болотова, ненужный в советской России XX века,
может быть вновь востребован новой эпохой.
БОЛТИН Иван Никитич (1.01.1735 —6.10.1792) родился в зажиточной
и родовитой дворянской семье (предки выехали из Орды в XIV веке). Маль-
чику было 3 года, когда умер его отец. Мать вскоре вновь вышла замуж,
но закрепила за сыном 900 душ родового имения. В 16 лет начал службу
в кавалергардах, где подружился с Г. Потемкиным, своим будущим покро-
вителем.
В 1768 году вышел в отставку премьер-майором. Женат, имел одну
дочь Екатерину. Живя в Петербурге, быстро образовывался. Много читал
современную французскую и русскую литературу. В 1769 году стал дирек-
тором таможни в Василькове (Украина), а через 10 лет по просьбе Потем-
кина назначен в главную таможенную канцелярию в Петербург. По закры-
тии оной назначен прокурором Военной коллегии (1781), где и служил до
своей смерти (с 1786 года — генерал-майор).
За умелую службу получил в аренду Кинбурнские соляные озера. Тог-
да это — золотое дно. В коллегии Болтин занимался привычным делом:
заведовал денежной казной, провиантской канцелярией (по сути, он ин-
тендант). По ревизии после его смерти все дела оказались в отменном
порядке. Тогда это была редкость.
Добросовестный, тщательный, скрупулезный, Болтин родился с таки-
ми чертами характера. Но это черты настоящего историка. Уже с юности,
читая книги, он делал выписки. Так, по итогам своей поездки на воды (для
лечения от каменной болезни) в 1779 году написал и издал путеводитель
для желавших ехать туда через Москву — Царицын — Сарепту. Наблюда-
тельность, житейская опытность, личное познание России соединялись в
Иване Никитиче с аналитическим спокойным умом и умением теорию со-
единить с практикой. С 1793 года — член Академии наук и участвует в
составлении академического словаря. Эпоха любила лексиконы и энцик-
лопедии. Близко сошелся с графом А.И. Мусиным-Пушкиным — крупней-
шим собирателем древностей России.
Тщательно штудируя в конце 1770-х — начале 1780-х годов три вышед-
ших тома «Истории» Татищева, Болтин составляет терминологический и
историко-географический словарь для древнего периода русской исто-
рии. В 1783—1785 годах во Франции вышли первые пять томов «Истории
естественной, нравственной и политической древней и современной Рос-
391
ВИКТОР БЕРЛИНСКИХ. РЕМЕСЛО ИСТОРИКА В РОССИИ
сии» Н.-Г. Леклерка. Автор, бывший врач К. Разумовского, живший в Рос-
сии в 1759 и 1769—1775 годах, в соответствии с просветительской тра-
дицией создавать обобщающие картины прошлого не утруждал себя зна-
нием деталей и точных фактов. Нравоучительность, поверхностность и
хвастливый тон его «Истории» неприятно задели Екатерину II, посчитав-
шую себя лично оскорбленной.
Очевидно, в 1784—1786 годах И.Н. и написал свой главный капиталь-
ный двухтомный труд — «Примечания на историю древния и нынешния
России г. Леклерка, сочиненные генерал-майором Болтиным». По мере
чтения Леклерка автор делал письменные возражения и замечания. Он
мощно мобилизовал уже накопленный запас сведений и знаний. Кроме
критики Болтин решил задачу положительную: попутно создал цельную
систему взглядов на русскую историю, что сразу вывело его на первое
место среди современных ему историков.
Через два года после написания два толстых тома «Примечаний» Бол-
тина при содействии Потемкина и на собственные средства Екатерины II
были изданы. Порой на несколько строк Леклерка И.Н. дает несколько
страниц примечаний. Четкость, логичность и ясность его мысли изумитель-
ны. Полемичность придает тексту живость и легкость. Понимая слабость
внутренней структуры своего труда, желая дать хоть какую-то путеводную
нить по двухтомнику, он сочинил «Оглавление веществ, находящихся в обо-
их томах» (по алфавиту) на 63 страницы. Это названия народов, местнос-
тей, имена и понятия и т.д. Основой исторического развития автор считал
действие исторических законов.
Обращение к этнографии, географии и социальной истории, исполь-
зование живой исторической традиции (устные рассказы стариков, слу-
хи) — все это сделало труд Болтина оригинальным и общественно зна-
чимым. Он имел успех, и его читали. Менталитет XVIII века оказался
зафиксирован очень ярко, сочно и образно, что существенно повысило
ценность труда Болтина сейчас. Этот двухтомник был любимым чтением
историка В.О. Ключевского.
Близость к кружку А.И. Мусина-Пушкина и собрание последнего силь-
но помогли автору в работе. Имелось у него и свое ценное собрание ру-
кописей и книг. Более 100 связок бумаг его архива погибли в огне пожара
1812 года (в доме Мусина-Пушкина).
У И.Н. было не менее сильное, чем у Татищева, врожденное чутье и
понимание исторического процесса. Для прагматика Болтина очевидно,
что личность автора играет ключевую роль в историописании.
Критикуя Леклерка, И.Н. бил и по Щербатову — философскому едино-
мышленнику француза и источнику некоторой части его фактажа. Нача-
лась печатная полемика двух профессиональных историков — первая в
русской исторической науке.
392
РАЗДЕЛ V. КРАТКИЙ БИОГРАФИЧЕСКИЙ СЛОВАРЬ ИСТОРИКОВ...
Вскоре блестящий критик в ранге генерала написал два тома своих
«Примечаний» на первый и второй (самые слабые) тома «Истории» Щер-
батова. Если в «Примечаниях» на Леклерка он дает общий взгляд на про-
шлое и настоящее России, то здесь он сосредоточился на истории домон-
гольской Руси. Превосходное знание Болтиным исторической географии
(его «конек») и исторической этнографии дало ему возможность указать
на многие ошибки Щербатова в названиях городов, рек, народов.
Этот новый двухтомный труд Болтина «Критические примечания гене-
рал-майора Болтина на первый и второй том Истории князя Щербатова»
был издан в 1793 и 1794 годах усилиями Мусина-Пушкина, через которо-
го они еще в рукописи попали к Екатерине II. Ни автор, ни его оппонент
этих книг не увидели. Болтин умер в октябре 1792 года — по одним све-
дениям от каменной болезни, а по данным метрических книг — от чахот-
ки в 57 лет (как и Щербатов) и похоронен в Александро-Невской лавре.
Кстати, обе его внучки — София (в замужестве Свечина) и Екатерина (в
замужестве Гагарина) обратились впоследствии в католичество. Несбыв-
шейся мечтой его жизни было составление словаря по русской истории
и географии в широком смысле слова. Блестящее знание жизни и России
Болтина не может не восхищать нас сегодня. Переиздание первого двух-
томника остро необходимо.
БУЗЕСКУЛ Владислав Петрович (24.02.1858 — 1.06.1931) — историк-
античник. Окончил Харьковский университет. С 1885 года — приват-до-
цент, с 1890 года — профессор этого университета. Один из лучших ан-
тичников России. Магистерская диссертация «Перикл» дает детальный
пересмотр источников и литературы по теме (1889). Докторская — «Афин-
ская полития Аристотеля как источник для истории государственного
строя Афин до конца V в.» (1895). Это первый всесторонний анализ вновь
открытого труда Аристотеля. Работа «Введение в историю Греции» (1903,
1915) содержит критический обзор основных источников и историографии
по истории Древней Греции. Полезна она и сейчас.
Ученый тонко понимал источники и глубоко знал литературу предме-
та. Историографический труд Бузескула «Всеобщая история и ее предста-
вители в России в XIX и в начале XX века» (Ч. 1—2.1929—1931) — единствен-
ный в своем роде. В.П. дает несколько эклектичный обзор значительной
части всеобщих историков России со своими живыми оценками их трудов
и личностей. Такое цельное восприятие мира русских историков (кроме
исследователей России) совершенно замечательно. Острота историчес-
кой критики и литературное дарование автора очевидны. Если первая
часть труда вышла в авторской редакции, то вторая — со значительными
цензурными купюрами; третья не вышла вообще (осталась в рукописи). С
1922 года — академик РАН. Умер после тяжелой болезни.
393
ВИКТОР БЕРЛИНСКИХ. РЕМЕСЛО ИСТОРИКА В РОССИИ
БУСЛАЕВ Федор Иванович (13.04.1818 — 31.06.1897) — языковед,
историк литературы. Родился в г. Керенске Пензенской губернии в семье
судебного чиновника. Рано потерял отца, учился в Пензенской гимназии
(одно время его учитель — В.Г. Белинский), на словесном отделении фи-
лософского факультета Московского университета (1834—1838). Учитель
гимназии, воспитатель детей графа С.Г. Строганова (два года в Италии).
В 1846 году защитил магистерскую диссертацию «О влиянии христианства
на славянский язык», а в 1861 году — докторскую (обе в Московском уни-
верситете). Преподавал русскую литературу наследнику престола. С
1846 года 35 лет преподавал в Московском университете. С 1852 года —
член-корреспондент АН, а с 1860 года — ординарный академик по отде-
лению русского языка и словесности с проживанием в Москве.
Кроме исследований истории русского языка много работ посвятил
древнерусскому искусству и древнерусской письменности. В заграничных
командировках (1864, 1870, 1874, 1880) занимался изучением иконогра-
фии и орнаментики византийского, романского и готического стилей. В
последние годы жизни потерял зрение, а затем заболел раком. Умер на
своей подмосковной даче в селе Люблино, погребен у Новодевичьего
монастыря. Очень талантливый ученый.
Научные работы Буслаева впервые ознакомили русское общество с
новым историческим методом Я. Гримма. Уже в магистерской диссерта-
ции ученый исследовал влияние христианства на древних славян, их се-
мейный и общественный быт в период язычества. С помощью сравнитель-
ного и исторического методов (влияние «мифологической» немецкой
школы существенно) Ф.И. изучал народный эпос («Исторические очерки
русской народной словесности и искусства». М., 1861). Любопытна для
историков и его книга по истории искусства «Мои досуги» (М., 1861), где
«с поразительным знанием и любовью к делу повторена попытка Гримма
(в его “Мифологии”): путем исторического изучения языка восстановле-
ны мифические представления славян, давно исчезнувшие из народного
сознания». Это, безусловно, наука XIX века.
Но общий взгляд Буслаева на народное творчество не как на плод
суеверий и невежества, а как отражение глубокого и нравственно-ис-
торического строя мысли не устарел и сейчас. Без всякой идеализации
прошлого он предлагал ученым не снисходить до народной поэзии, а под-
ниматься до нее.
Оригинальна «Историческая грамматика русского языка» (1858) Ф.И.
Интересны его работы по истории искусства: «Общие понятия о русской
иконописи» (1886) и «Русский Лицевой Апокалипсис» (1884), а также его
«Воспоминания» («Вестник Европы». 1890—1892). Целостное отношение
к прошлому как духовной сокровищнице нашего народа — явление ред-
кое среди ученых. Около 200 научных работ языковеда и историка русско-
394
РАЗДЕЛ V. КРАТКИЙ БИОГРАФИЧЕСКИЙ СЛОВАРЬ ИСТОРИКОВ...
го языка глубоко самостоятельны. Буслаев был идеальным представите-
лем чистой науки. Для него наука и преподавание были единственным
достойным в жизни делом. Он желал быть только ученым и профессором
и никем другим. Никакой публицистики и беллетристики. Сам себя он
считал энциклопедистом. Он не западник и не славянофил. Язык для него
стал историческим источником, а слово — отражением менталитета на-
рода, плодом народного творчества.
БЫЧКОВ Афанасий Федорович (15.12.1818 — 2.04.1899) — археограф
и историк. Родился в г. Фридрихсгаме (Финляндия), где служил офицером
и его отец (из ярославских дворян). Матери лишился в 7 лет. С 1832 года
жил у деда. Ярославская гимназия, Московский университет (до 1840 года).
М.П. Погодин желал видеть его своим преемником. Затем сразу — служба
в Археографической комиссии, где он с 1854 года — главный редактор по
изданию летописей. С 1844 года — хранитель отдела рукописей и старопе-
чатных церковнославянских книг в Публичной библиотеке (СПб.), которой
он посвятил более полувека своих трудов. Преемник А.Х. Востокова, Быч-
ков сделал для главной библиотеки страны (сейчас РНБ) чрезвычайно мно-
го: разбор и описание рукописей, составление каталогов, пополнение
«Россики» недостающими книгами, розыск и покупка редких книг и руко-
писей — все это входило в деятельность Бычкова 1840—1850-х годов.
Стоит сказать о приеме в 1852 году в библиотеку Древлехранилища М.П.
Погодина (более 2 тысяч названий) и библиотеки Эрмитажа. В ежегодных
отчетах библиотеки А.Ф. помещал описания новых приобретений рукопи-
сей, каталоги редких книг, а затем описания собраний рукописей Н.М.
Карамзина, Ф.И. Прянишникова и многих других.
Очень тщательно и скрупулезно трудился Бычков как главный редак-
тор Полного собрания русских летописей (ПСРЛ). Под его редакцией
вышли 7—10-й и 15—16-й тома, Лаврентьевская летопись. А.Ф. издал так-
же «Дворцовые разряды» в 4 томах (1850—1855), «Юрналы и походные
журналы Петра Великого с 1695 по 1725 г.», «Камер-фурьерские журналы
за 1726—1772 гг.» (1853—1857), «Письма и бумаги Петра Великого» в 4то-
мах (из русских и иностранных архивов) (1887—1900) и множество других
материалов по русской истории, а также несколько работ о русских писа-
телях XIX века. Замечательны и работы А.Ф. по книговедению (например,
каталог по изданиям гражданской печати эпохи Петра I).
В эпоху расцвета научных обществ он был деятельным членом Русско-
го археологического общества и Русского исторического общества в Пе-
тербурге. Член всевозможных комиссий, комитетов, обществ, универси-
тетов. Но если главные труды его были отданы Публичной библиотеке,
директором коей он состоял в 1882—1899 годах, то важнейшим хобби,
любимым научным занятием Бычкова стала с 1872 года десятилетняя ра-
395
ВИКТОР БЕРЛИНСКИХ. РЕМЕСЛО ИСТОРИКА В РОССИИ
бота по собиранию писем и бумаг Петра Великого. Не только главные
архивы России (Государственный, Сената, Военного министерства, Глав-
ного штаба) были лично им обследованы на этот счет, но и архивы Бер-
лина, Вены и Дрездена.
С 1855 года — член-корреспондент, а с 1869 года — ординарный ака-
демик АН (в 1859 году не прошел баллотировку в Общем собрании АН).
В. Ключевский считал важнейшей научной заслугой Бычкова «описание
и критическую обработку источников». Действительный тайный советник
с 1887 года, кавалер многих орденов империи (даже ордена св. Владими-
ра I степени).
В списке научных работ и изданий А.Ф. более 210 названий. Интерес
к нумизматике, лексикографии, истории русской литературы также отра-
зился в его деятельности.
ВАСИЛЬЕВ Василий Павлович (20.02.1818 — 27.04.1900) — известный
русский синолог, академик с 1886 года. Родился в Нижнем Новгороде в
семье мелкого чиновника. Грамоте учился у своего дяди — дьячка. Окончил
уездное училище и гимназию (1832). Отец умер. До 16 лет, когда можно ста-
ло поступать в университет, давал частные уроки (имел заработок до 800 руб-
лей в год). В 1834—-1837 годах — студент Казанского университета (исто-
рико-филологический факультет по разряду восточных языков).
Успехи Васильева в татарском и монгольском языках обратили внима-
ние попечителя округа М.Н. Мусина-Пушкина, который рекомендовал
выпускника в Пекинскую духовную миссию. В 1839 году Васильев защи-
тил магистерскую диссертацию о буддийской философии. Будучи зачис-
лен в Пекинскую духовную миссию, 5 января 1840 года выехал из Казани.
В Пекине прожил безвыездно 10 лет, всесторонне исследуя Китай в его
прошлом и настоящем. Упорно изучал он восточные языки: санскрит,
маньчжурский, монгольский, тибетский и китайский.
Позднее в старости Васильев писал в автобиографии: «Отец мой был
строг, учителя — жестоки; начальник миссии — притеснитель... Думаете, я
хочу предать их осуждению? Время надобно осуждать... И вся беда в том,
что я был ориенталист. Мог ли я что-нибудь придумать для руководства
западников? У них такие светлые головы, что и лбы медные! Да, я каюсь, мои
мысли, мои взгляды родились в Китае... Я видел пред собой страну бога-
тую, с многочисленным трудолюбивым населением, а между тем погружен-
ную в классическую дребедень... Меня спасла любовь к России».
В 1850 году В.П. вернулся в Казань и с 1851 по 1855 год — профессор
китайской и маньчжурской словесности. В 1851 году женился на дочери
профессора и ректора Симонова.
Но восточное отделение факультета пришло в упадок и было упразд-
нено. Васильев со своей кафедрой переведен в Петербургский универси-
396
РАЗДЕЛ V. КРАТКИЙ БИОГРАФИЧЕСКИЙ СЛОВАРЬ ИСТОРИКОВ...
тет на вновь созданный факультет восточных языков. В 1864 году защи-
тил докторскую диссертацию «Сведения о маньчжурах во времена дина-
стии Юань и Мин». В 1878—1893 годах был деканом восточного факуль-
тета. Труды его по истории Китая и соседних стран очень широки и
разноплановы. В чем-то он продолжает линию Н.Я. Бичурина (в иссле-
довании Средней Азии), идейно находился под влиянием государствен-
ной школы русской историографии (С.М. Соловьев, Б.Н. Чичерин). Васи-
льев опубликовал две части из созданного им многотомника «Буддизм,
его догматы, история и литература» (Части 1 и 3). Остальные части — в
черновой рукописи. Но даже первый том его труда (1857) сделал эпоху в
изучении буддизма и был переведен на немецкий язык. Васильев далеко
опередил почти всех своих современников в изучении буддизма. Работы
его сохраняют научную ценность по сей день. Авторитетны среди специ-
алистов его книги «Религии Востока: конфуцианство, буддизм и даосизм»
(1873), «Китайская хрестоматия» (3 тома. 1868), «Очерки истории китай-
ской литературы» (1885), «Буддийский терминологический лексикон» (ру-
копись). Из 68 работ В.П. очень многие, связанные с востоковедением,
путешествиями и экспедициями ученых, сохранили значение ценных ис-
точников. Деятельность ученого мощно двинула вперед востоковедение
в России.
ВАСИЛЬЕВСКИЙ Василий Григорьевич (21.01.1838 - 13.05.1899) -
известный историк-византинист. Родился в селе Ильинском Любимско-
го уезда Ярославской губернии в семье сельского священника. В 1852—
1856 годах учился в Ярославской духовной семинарии, в 1856—1859
годах — главном педагогическом институте. После закрытия последнего
завершил учебу в Петербургском университете (1860). Для приготовления
к профессуре в 1862 году на два года был отправлен за границу. В Бер-
лине он слушал знаменитого Моммзена, в Йене — Адольфа Шмидта. По
возвращении, из-за бедности, вынужден работать учителем гимназии в
Новгороде и Вильне, где ревностно занимался местной историей. Одно-
временно с магистерской диссертацией по античной Греции написал
двухтомный труд по истории города Вильны (СПб., 1872, 1874).
В конце 1869 года защитил магистерскую диссертацию «Политическая
реформа и социальное движение в Древней Греции в период ее упадка»,
а с марта 1870 года стал штатным доцентом по кафедре всеобщей исто-
рии Петербургского университета, с которым не расставался до своей
смерти. С 1879 года был экстраординарным, с 1884 года — ординарным,
а с 1895 года — заслуженным профессором университета. С 1879 года —
доктор истории honoris causa. Почти 30 лет читал он здесь общий курс ис-
тории Средних веков, избрав предметом своих исследований (с 1872 года)
Византию. Специальное изучение Византии требовало огромного трудолю-
397
ВИКТОР БЕРЛИНСКИХ. РЕМЕСЛО ИСТОРИКА В РОССИИ
бия и черновой работы. Византинистика, по сути, была создана в универ-
ситете только благодаря его трудам. В 1890 году благодаря масштабным
и очевидным заслугам он избран академиком АН (сбылась его единствен-
ная честолюбивая мечта), стал редактором «Журнала Министерства на-
родного просвещения» (после Л.Н. Майкова), одного из наиболее инте-
ресных своими научно-историческими статьями русских журналов конца
XIX — начала XX века.
Многочисленные статьи В.Г. по византинистике основательны, четки и
доказательны. Они касаются социальной и этнической истории Византии,
ее законодательства, русско-византийских отношений, крестоносцев.
Очень ценны критические исследования отдельных памятников византий-
ской литературы и общее «Обозрение трудов по византийской истории»
(1890). Академия наук в 1908—1912 годах издала два тома собрания со-
чинений В.Г. Собрание житий святых, составленное им, одобрила и гре-
ческая церковь, введя его сборник в ежедневный обиход.
Превосходное знание древних и ряда современных языков, трудолю-
бие и редкая кропотливость в работе (характерная для многих бывших
семинаристов) сочетались в нем с широтой научных интересов и необык-
новенной тонкостью и чуткостью критики источников. Он был мастер ана-
лиза. Изучение текстов, восстановление фактов, хронологии, настроения
в обществе, социальные явления — все это его «конек» в работе. Источ-
ники он вычерпывал до последней мелочи, с удивительным талантом видя
то, чего другие не замечали. Он не был красноречивым лектором, статьи
его также сильны мощью анализа, а не живым доступным языком. Васи-
льевский в 1870—1890-е годы на своих семинариях воспитал немало за-
мечательных ученых, передавая молодежи искусство научной работы с
первоисточниками. Пожалуй, он единственный в университете той поры
реально учил студентов-историков технике и методике научной работы с
источниками. Лекции он читал также на Бестужевских высших женских
курсах и в Александровском лицее.
Некоторая сухость и манерность ученого, архаическая риторика и спе-
цифический юмор не отталкивали студентов. Его благодушие, миролюбие
и доброжелательность (наследие предков-священников), столь редкие в
ученой среде, были беспримерны. Он не умел враждовать и всегда старался
подыскать оправдание направленному против себя враждебному поступ-
ку. Учтены 72 его научные работы. Две-три работы в год были правилом.
В основном они публиковались в «Византийском временнике» и ЖМНП.
В.Г. скончался во Флоренции после длительной болезни и там же погребен.
ВЕНЕЛИН Юрий Иванович (Гуца Георгий) (23.04.1802 - 26.03.1839) -
историк-славист и языковед. Родился в Северной Венгрии (карпатский
украинец) в семье протоиерея Верховины. В 10 лет лишился отца.
398
РАЗДЕЛ V. КРАТКИЙ БИОГРАФИЧЕСКИЙ СЛОВАРЬ ИСТОРИКОВ...
Стипендиат духовной семинарии в лицее. Любовь к истории привела его
во Львовский университет (1822—1823).
Пылкий, эмоциональный, одаренный гуманитарий с удивительными
способностями к языкам (в зрелые годы он знал 9 языков кроме славян-
ских), он уже во Львове в связи с отказом от духовной карьеры взял себе
псевдоним (Юрий Венелин). Россия и славистика влекли его больше все-
го, и на Пасху 1823 года он переселяется в Россию (вначале в Кишинев)
без всяких средств.
С помощью И.Н. Инзова Венелин два года живет в Молдавии. Здесь он
кроме русского выучил также болгарский язык, познакомившись с мест-
ными болгарами. Постепенно изучение истории, культуры, языка и пись-
менности болгар становится делом жизни Венелина. В 1825 году он пе-
реехал в Москву и поступил на медицинский факультет университета в
связи с нуждой. Знакомство с К.С. Аксаковым (давал ему уроки), М.П. По-
годиным (ставшим его другом), другими славистами углубило его занятия
историей болгар.
В 1829 году вышел с помощью Погодина первый том его главного тру-
да «Древние и нынешние болгаре в политическом, народописном, исто-
рическом и религиозном их отношении к россиянам». Пламенный пансла-
вист (дружба его с Аксаковым немало дала последнему), Венелин в этом
труде выступил с идеями славянского происхождения болгар и принад-
лежности церковнославянского языка к болгарскому наречию и отрицал
роль тюркских элементов в болгарском этногенезе. В 1830—1831 годах
Ю.И. находился в научной командировке в Одессе, Молдавии, Валахии с
целью провести разыскания по истории славян. Розыск рукописей, опро-
сы болгар в очень трудных условиях Русско-турецкой войны были слож-
ны, но дали большой материал (драгоценные влахо-болгарские грамоты).
Больной и измученный, Венелин вернулся в Москву. Жизнь и научная ка-
рьера его не складывались. Несмотря на яркий талант, он не получил при-
знания: кафедру славянских наречий в университете занял Каченовский,
болгарская грамматика Ю.И. отвергнута Академией наук. Он живет на го-
норары от журнальных статей, частные уроки. Одиночество, тяжелая бо-
лезнь, иногда пьянство — все это сказалось на здоровье. Пылкость и стра-
стность историка нередко приводили его к совершенно фантастическим
выводам в своих работах. Шафарик писал Погодину, что даже в последние
годы жизни Венелина он получил от последнего важные и интересные
сообщения. Между тем по противоположности характеров Шафарик и
Венелин друг друга недолюбливали.
Тяжело умирая (при скоротечной чахотке кровь шла горлом), Венелин
продолжал обработку своих научных материалов. Он умер в 1839 году в
Москве на руках своего двоюродного брата, с которым они 16 лет назад
переселились в Россию. Именно И.И. Молнару мы обязаны посмертным
399
ВИКТОР БЕРЛИНСКИХ. РЕМЕСЛО ИСТОРИКА В РОССИИ
изданием ряда трудов ученого. Громадная начитанность, талант, увлека-
ющаяся личность, чистая и светлая душа, несмотря на тяжкую бедность и
постоянные неудачи в предприятиях, — все это вызывает у нас уважение
к первому историку болгарского народа и первому панслависту России.
ВЕРНАДСКИЙ Георгий Владимирович (20.08.1887 - 13.06.1973) -
историк, один из основателей американской школы русской историогра-
фии. Родился в Петербурге в семье выдающегося мыслителя и ученого
В.И. Вернадского. Дружбу с отцом сохранил на всю жизнь. В России про-
жил 33 года. Традиционный путь талантливого юноши из профессорс-
кой семьи: окончание московской гимназии с медалью (1905), затем в
1910 году — Московского университета (историческое отделение). Люби-
мые наставники — Д. Петрушевский, А. Кизеветтер. Академическая карь-
ера влекла. В политике либерал и симпатизирует кадетам. В 1908 году по
любви женился на своей кузине Нине Ильинской (родители против, брак
бездетен). Из-за университетских волнений он в 1913 году переехал в Пе-
тербург и стал магистрантом у С.Ф. Платонова. По совету своего гимнази-
ческого учителя Я.Л. Барскова (ученика В.О. Ключевского) занялся историей
русского масонства. С1914 года — приват-доцент университета. 22 октября
1917 года защитил магистерскую диссертацию «Русское масонство в цар-
ствование Екатерины II» (издана в мае того же года). С 1917 года — профес-
сор в Пермском университете. В мае 1919 года бежал на Украину, спасаясь
от ареста. Затем профессор в Таврическом университете (публикует доку-
менты Г.А. Потемкина), в сентябре 1920 года — начальник отдела печати в
правительстве генерала Врангеля. И неизбежная эмиграция в Афины (че-
рез Константинополь). Любопытно, что его отец, обладая даром предвиде-
ния, видел вариант продолжения своей жизни в США директором научного
института. Став ректором Таврического университета, В.И. Вернадский так-
же должен был эвакуироваться из Крыма.
С февраля 1922 года — профессор истории русского права в Праге.
Прага тогда — важный научный и культурный центр русской эмиграции
благодаря «Русской акции» правительства. Участник семинара Н.П. Конда-
кова. Близок к основателям евразийского движения. П. Савицкий, Н. Тру-
бецкой, Г. Флоровский, П. Сувчинский выпустили в 1921 году в Софии
книгу статей «Исход к Востоку». Россия — Евразия признавалась как осо-
бый историко-географический, этнический и культурный мир. Г.В. под-
крепил их философские разработки исторической конкретикой в попу-
лярной книге «Начертание русской истории» (Прага, 1927). В 1927 году
из-за материальных проблем выехал с женой в США (Йель) по рекомен-
дации М. Ростовцева.
Сначала Г.В. очень слабо владел английским языком, но затем осво-
ился. В 1933 году он получил американское гражданство и принял для
400
РАЗДЕЛ V. КРАТКИЙ БИОГРАФИЧЕСКИЙ СЛОВАРЬ ИСТОРИКОВ...
иностранных изданий форму своего имени «Джордж». В 1929 году вышел
его упрощенный учебник для американских студентов «История России»
(много раз переиздавался). С 1931 года Г.В. начинает читать лекции в уни-
верситете. Карьера его сложилась вполне успешно. Через 10 лет он стал
своим в американской научной среде, хотя полным профессором стал
лишь в 1946 году. Его ранние книги в США — «Ленин: красный диктатор»
(заказная) и «Русская революция: 1917—1932» — малосодержательны и
злободневно публицистичны. Но в середине 1939 года он вместе с М. Кар-
повичем задумал создание «Истории России» в 10 томах. Первые 6 томов
(до Петра I) должен был написать Вернадский. Он создал пять замеча-
тельных книг, доведя изложение событий до 1682 года. Первый том
(«Древняя Русь») вышел в 1943 году, а последний («Московское цар-
ство») — в 1968 году.
Талант интерпретатора и популяризатора позволил историку создать
один из лучших обобщающих трудов по допетровской истории России. По
сути, он на Западе завершил великую русскую историографическую тра-
дицию. Г.В. считал, что последняя окончилась в 1920 году массовым ис-
ходом интеллигенции из России. Богатые источники и ценный фактичес-
кий материал, объединенный философией и концепцией евразийства,
сделали этот труд ярким, живым и оригинальным (свой угол зрения).
Д. Кеннан верно считал этот труд продолжением русской культурной
традиции в мире. Безусловно, таланты отца (В.И. Вернадского) и его
сына (Г.В.) несопоставимы по масштабу. Но последний сохранил в себе
удивительную атмосферу русской дореволюционной науки, утраченную
советской историографической традицией. Переписка его с отцом ве-
лась регулярно.
Если до 1941 года интерес в американском обществе к русским уче-
ным был минимальный (их было в США лишь несколько десятков), то с на-
чалом войны знания и таланты Вернадского в области русской истории
оказались востребованы как никогда. Потребовались сотни (а в эпоху «хо-
лодной войны» тысячи) специалистов по России. Лишь в 1940-е годы Г.В.
отказался в своих работах от оценок и психологии Гражданской войны. Это
был общий путь русской эмиграции. После войны он также работал в Рус-
ском институте при Колумбийском университете, участвовал в создании
американской организации славистов в 1948 году. С 1950 года он ограни-
чил после болезни свои работы, а в 1956 году в университете вышел в
отставку. Историк продолжал методично работать. Он разобрал и передал
свой архив в Колумбийский университет (Йель архивом не заинтересовал-
ся). Последняя изданная его книга «Очерки по русской историографии»
написана не как научная, а как мемуарная работа об историках своей эпо-
хи. В этом ее прелесть. Г.В. умер в глубокой старости, пережив на два года
свою жену.
401
ВИКТОР БЕРЛИНСКИХ. РЕМЕСЛО ИСТОРИКА В РОССИИ
ВЕСЕЛОВСКИЙ Степан Борисович (4.09.1876 - 23.01.1952) - ис-
торик. Родился в старой дворянской семье, известной с XVI века, в Моск-
ве. Отец — агроном, многие родственники — ученые (дядя, академик
Н.И. Веселовский — экономист, двоюродный брат Н.И. Веселовский —
археолог, родственник отца А.Н. Веселовский — филолог). В 1896 году
окончил тамбовскую гимназию и в 1896—1902 годах — студент-юрист
Московского университета. Дипломная работа посвящена истории финан-
сов Франции XVIII века (около года жил за границей). Брат его, Борис, ак-
тивно занимался современной экономикой и статистикой России.
С 1903 года систематически изучает архивные документы по экономи-
ческой истории России XVII века. Копировал целиком великое множество
источников. Не любил цитаты и выписки, поскольку источник лучше усва-
ивался им, переписанный целиком. С 1907 года — член Общества исто-
рии и древностей российских при Московском университете. Рецензии,
статьи, публикации документов. Он ушел от современности и из юриста
превращался в историка. Преподавал в гимназии, но не любил это дело.
Не защищал ни магистерской, ни докторской диссертаций. Активно изу-
чал финансовую политику в XVII веке, особенно косвенные налоги (статьи
«Азартные игры как источник дохода», «Кабацкая реформа 1652 года»). С
1909 года трудился в Археографической комиссии АН над редактирова-
нием приходно-расходных книг московских приказов (первая часть изда-
на в 1911 году, тираж второй погиб в революцию). Тщательно подготов-
лены им издания многих документов.
До 1917 года — состоятелен, устраивал иногда большие приемы для
ученых. Широко известен среди ученых стал после издания фундамен-
тального труда «Сошное письмо. Исследование по истории кадастра и
посошного обложения Московского государства» (Т. 1—2. М., 1915—1916).
Работа основана на огромном архивном материале. Скрупулезный источ-
никоведческий подход сочетался с решением крупных общеисторических
проблем. Впервые в нашей науке для изучения денежного дела С.Б. при-
влек данные нумизматики. Ученый выявил разнообразие форм налогооб-
ложения и их эволюцию. Книга не устарела и сегодня. Она очень широка
по подходам, это своеобразная энциклопедия сведений по вопросам зем-
левладения.
Многие банальности и стереотипы русских историков оказались Весе-
ловскому чужды. В виде приложения к труду ученый опубликовал два тома
«Актов писцового дела», чтобы читатель смог опровергнуть или продол-
жить автора. За книгу С.Б. получил Уваровскую премию АН и степень док-
тора истории русского права honoris causa (МУ).
Любовь к фактам, чуждость теоретизированию не умаляли оригиналь-
ности взгляда историка. Принял Октябрьскую революцию. С 1917 года —
профессор МГУ. Работает в Центрархиве, РАНИОНе. Книг не издает. Лишь
402
РАЗДЕЛ V. КРАТКИЙ БИОГРАФИЧЕСКИЙ СЛОВАРЬ ИСТОРИКОВ...
в 1926 году выходит его небольшая работа «К вопросу о происхождении
вотчинного режима» — первое исследование феодального иммунитета до
середины XVI века.
Затем много работает по архивным актам XIV—XVI веков — изучает
феодальное землевладение. Такое ощущение, что он стремился проник-
нуть внутрь документа и жить там. Его называли немарксистом за сплош-
ное кропотливое изучение сохранившихся актов. Но это — его главный
метод историка. Множество копий актов ряда монастырей он снял лично
и сделал к ним трудоемкие именные указатели. Так, первый том актов
Троице-Сергиева монастыря издан в 1952 году (год смерти составителя),
а второй, который он же подготовил, — лишь через 23 года. Его занимал
терминологический анализ названий типов сел и деревень. Он составил
«Ономастикой» — обширный свод сведений о древнерусских некалендар-
ных именах и фамилиях (6 тысяч антропонимов). Этот справочник неза-
меним при генеалогических изысканиях. Он первым ввел в науку данные
топонимики («Топонимика на службе у историка», 1945).
Его последний капитальный труд — «Феодальное землевладение в
Северо-Восточной Руси» (Т. 1. М.; Л., 1947), второй том коего ему завер-
шить не удалось. С.Б. сильно отличался в 1930—1940-е годы от основной
массы советских историков «лица необщим выраженьем». Неоправданно
резки и грубы рецензии на этот последний труд ученого, который с 1946 года
был академиком АН СССР. В своей хлесткой языковой манере И.И. Смирнов
назвал рецензию «С позиций буржуазной историографии» (Вопросы ис-
тории. 1948. № 10).
В 1924—1929 годах Веселовский работал в Наркомфине, в 1929—
1931 годах — доцент Коммунистического университета трудящихся Вос-
тока, в 1930—1936 годах — работа по договорам в историко-археографи-
ческом институте АН. После восстановления ученых степеней ему в 1934
году присуждена степень доктора исторических наук. С 1936 года до смер-
ти — старший научный сотрудник Института истории АН СССР. В конце
1930-х — в 1940-е годы был консультантом Историко-архивного института.
Два ордена (к юбилею АН и своему 70-летию) и 3 памятных медали — на-
грады ученого.
С 1930-х годов С.Б. написал цикл работ по истории московского бояр-
ства. Полностью они изданы только посмертно. Тогда, по концепции С. Пла-
тонова и Р. Виппера, борьба боярства и дворянства считалась главным
стержнем политической истории века. С.Б. преодолел упрощенчество, идя
от реалий эпохи и массовых документов. Цикл его трудов по опричнине
требовал немалого личного мужества. Идеализация Ивана Грозного по
личной указке Сталина стала догмой. С 1948 года его перестают печа-
тать. «Исследования по истории опричнины» Веселовского изданы лишь
в 1963 году (в эпоху «оттепели»).
403
ВИКТОР БЕРЛИНСКИХ. РЕМЕСЛО ИСТОРИКА В РОССИИ
Своей концепции опричнины историк не создал. Он считал, что она
равно затронула все классы и слои общества. Едко критиковал он ляпы
А.Н. Толстого (находясь в эвакуации в Ташкенте), В. Костылева, оправды-
вавших террор Грозного. Концепцию С. Платонова он считал наполненной
промахами и ошибками. И это говорил лучший тогда знаток реальных до-
кументов XVI века. Изучая историю через судьбы людей, академик не ща-
дил сил и времени для составления подготовительных биографических и
генеалогических материалов (подспорье в работе). Изданные при его
жизни книги — лишь верхушка айсберга. Огромное собрание родослов-
ных росписей, исторических карт, справочных материалов не издано до
сих пор. Умер историк в Москве, похоронен на Введенском кладбище.
ВИНОГРАДОВ Павел Гаврилович (18.11.1854- 19.12.1925) - исто-
рик. Родился в семье учителя истории (затем директора) гимназии в Ко-
строме. Дед по отцу — сельский священник, дед по матери — генерал,
участник войны 1812 года. Один из 10 детей в семье. Близок с матерью,
а не отцом (человеком верующим и консерватором). Через год семья пе-
реехала в Москву. Получил хорошее домашнее образование (немецкий,
французский, азы английского, рисование, музыка, танцы, гимнастика).
Любовь к музыке, театру, живописи, шахматам (любимый досуг) сформи-
рована в детстве. В 1867 году (12 лет) поступил в 4-й класс гимназии и
закончил ее в 1871-м с золотой медалью. Студент-историк Московского
университета (1871—1875).
Много занимался Средними веками и новой историей, увлечен Л. Ран-
ке и А. Токвилем. Чистейший академист, увлеченный наукой и сторонящий-
ся своих товарищей. Ученик В.И. Герье. Социально-экономическая и пра-
вовая сторона истории интересовали П.Г. все больше. Задача истории для
него — объективная реконструкция исторических фактов в их органичес-
кой причинной связи. Оставлен в магистратуре и командирован в 1875—
1876 годах в Берлин. Занятия в семинаре у Т. Моммзена стали, по словам
историка, для него главным научным вдохновением жизни. Это была шко-
ла образцовой работы над историческим источником. Внимание выдающе-
гося историка к сочинениям своих учеников, эрудиция, острота анализа,
умение всякую частность поставить в связи с общим и целым произвели
сильное впечатление на П.Г.
С 1876 года преподает всеобщую историю в Москве на Высших женс-
ких курсах (до закрытия их в 1888 году), в 1877 году издает свой перевод
двух томов «Истории цивилизации во Франции» Гизо. В 1878 году рабо-
тал в библиотеках и архивах Италии по теме магистерской диссертации
«Происхождение феодальных отношений в Лонгобардской Италии», кото-
рую защитил в 1881 году. Сравнительный метод позволил выявить очень
глубокие корни феодализма в Италии. Влияние позднего Рима на образо-
404
РАЗДЕЛ V. КРАТКИЙ БИОГРАФИЧЕСКИЙ СЛОВАРЬ ИСТОРИКОВ...
вание сословий и экономику здесь стало очевидно. С этого же года доцент
Московского университета по кафедре всеобщей истории. С 1883 года
печатает в ЖМНП «Очерки западноевропейской историографии». В 1883—
1884 годах собирал в Англии материал для своей докторской диссертации:
Британский музей, главный архив, Оксфорд и Кембридж. Сделаны инте-
ресные открытия (рукопись Брактона — юриста XIII века). Он также «от-
крыл» для себя англичан и подружился с рядом ученых (Ф. Мэтланд). В
работе доказывалось постепенное вырождение свободной сельской об-
щины в поместье, а также слияние рабов и свободных в вилланов.
Синтетическая теория происхождения феодализма — достижение
мировой историографии. В 1887 году защитил докторскую «Исследования
по социальной истории Англии в Средние века». По словам английских ис-
ториков, он открыл англичанам их собственную историю. Только в «Запис-
ной книге» Брактона содержалось около 2 тысяч судебных протоколов. Это
был подлинный праздник науки. Оппонентами стали В. Герье и М. Кова-
левский. С 1884 года — экстраординарный, а с 1889 года — ординарный
профессор Московского университета. Много работает в России и за гра-
ницей. Это — русский ученый-эрудит с европейским блеском и мирового
класса. По предложению из Оксфорда докторская им переработана и
опубликована в 1892 году в Англии.
Преподавая в университете, Виноградов отчетливо увидел жалкую
постановку обучения истории в гимназиях. Взяв два недельных урока в
гимназии, Виноградов написал учебник всеобщей истории (Античность,
Средние века, Новое время), выдержавший 12 изданий. Чтобы сделать
курс интересным для детей, П.Г. составил «Книгу для чтения по истории
Средних веков» в 4 томах, получившую премию Петра Великого (1906—
1910). Эта уникальная попытка ученого в России оживить школьный курс
истории, увы, не имела продолжателей. Семинары Виноградова стали
эпохой в научной жизни Московского университета. Как писал Ю.В. Готье,
«лекции П.Г. Виноградова и его 3 последовательных семинария — лучшее
с методологической стороны, что я вынес из университета. Семинарии эти
научили меня, как надо работать...». Лекции Виноградова все же были
хуже его семинаров. Дара общедоступного, популярного стиля он не имел.
Кружок молодых историков, собиравшийся с начала 1890-х годов раз
в месяц на заседания в доме Виноградова, вобрал в себя цвет русской
науки (М. Любавский, П. Милюков, А. Кизеветтер, М. Богословский). Это
было частное историческое общество. «Профессор всеобщей истории не
может сидеть у себя в углу», — любил говорить историк. Много работая
за границей и прекрасно зная европейские языки, Виноградов женился в
1897 году на вдове датского банкира норвежке Луизе Станг.
Либерал, европейский интеллектуал среди русской профессуры, Ви-
ноградов и по внешнему облику, модной одежде, манере держать себя
405
ВИКТОР БЕРЛИНСКИХ. РЕМЕСЛО ИСТОРИКА В РОССИИ
был европейцем. Стремление к внешнему блеску и аристократизму — его
слабая сторона. Даже на лекциях и семинарах он держал себя важно, хо-
лодно и с гордым видом олимпийца.
Министерская бюрократия от образования мешала реформам, и в
1901 году у Виноградова случился конфликт с министром народного про-
свещения, из-за которого он подал в отставку и уехал преподавать в Анг-
лию. Отъезд любимого студентами профессора носил характер овации. С
1902 года Виноградов — почетный доктор Оксфорда и затем глава кафед-
ры сравнительного правоведения. С 1916 года он председатель Англо-
Русского общества (после М. Ковалевского). В 1908 и 1910 годах П.Г. чи-
тал отдельные курсы в Московском университете.
В 1905 и 1908 годах вышли его работы о росте английского поместья
и об английском обществе (социальная история). Представляя русскую
науку за рубежом, Виноградов знакомил ученых Европы с достижениями
историографии России. Это — русский европеец, человек широких взгля-
дов, много работавший на общественной ниве помощи России в годы
мировой и Гражданской войн.
С 1892 года он член-корреспондент АН, с 1914 года — сверхштатный
академик АН. Почетный доктор лучших университетов мира. Революцию
и советскую власть П.Г. не принял. В 1918 году он стал британским под-
данным (в 1917 году английский король возвел его в рыцари). Он — один
из организаторов Международного комитета помощи русским ученым за
границей. Во время торжественного приема в почетные доктора Сорбон-
ны П.Г. простудился и через три недели умер в Париже. Прах его захоро-
нен в Оксфорде. «Он успел завершить и умер в апогее славы, среди три-
умфа», — писал В. Бузескул. Надпись на его могиле гласит: «Благодарная
Британия чужестранцу».
Испытали влияние Виноградова и прошли его научную школу многие
самые замечательные русские историки конца XIX — начала XX века. Су-
щественное влияние оказал он и на английских историков (теоретико-
методологический подход). Книга Д. Петрушевского об ученом — дань
памяти выдающемуся историку (Л., 1930).
ВИППЕР Роберт Юрьевич (14.07.1859 — 30.12.1954) — историк. Ро-
дился в Москве. Закончил историко-филологический факультет Москов-
ского университета (1876—1880). Его учителя — В.И. Герье, С.М. Соловь-
ев, П.Г. Виноградов. После университета преподавал в женской гимназии,
училище живописи, ваяния и зодчества. В 1885—1887 годах заграничная
командировка для подготовки магистерской диссертации. Живой, ориги-
нальный и философствующий талант, столь необычный для русской исто-
риографии. С 1891 года — приват-доцент Московского университета, в
1894 году получил степень доктора всеобщей истории за свою выдающу-
406
РАЗДЕЛ V. КРАТКИЙ БИОГРАФИЧЕСКИЙ СЛОВАРЬ ИСТОРИКОВ...
юся магистерскую диссертацию «Церковь и государство в Женеве XVI века
в эпоху кальвинизма» и большую премию им. С.М. Соловьева. Блестящий
исследователь и преподаватель. В 1899 году (после смерти М.С. Карели-
на) получил профессуру и кафедру всеобщей истории Московского уни-
верситета и работал здесь до 1922 года.
Курсы его лекций и книги по истории античности, новой истории, а
также по теории исторического познания содержали в начале XX века
много живого и созвучного современности материала. Стремление к мо-
дернизации античной истории, пересмотру шаблонов и стереотипов при-
вело к тому, что он изображал жизнь древних греков как можно реальнее,
прозаичнее. В его «Истории Греции в классическую эпоху» (М., 1916) мно-
го смелого и оригинального, но спорного и гипотетического. Это модер-
низаторство без крайностей. Лекции Р.Ю. для студентов тогда были пол-
ны новых продуктивных идей. Виппер — историк и мыслитель, идеалист.
Поэтому его «Очерки теории исторического познания» (1914), «Кризис
исторической науки» (1921) интересны и сейчас. Труды его по истории
раннего христианства, видимо, менее востребованы.
Его гимназические учебники по всеобщей истории считались до рево-
люции лучшими. Писал Р.Ю. ярко и талантливо, образно и увлекательно.
В изложение древнегреческой истории он внес свежесть и широту взгля-
да, чуждого рутине. Важный для историка метод — аналогии. Читал он
студентам также курсы по новой истории. К Октябрьской революции от-
несся критично. В 1922 году выслан из Советской России. В этом же году
вышла его книга «Иван Грозный», где главное внимание уделено внешней
политике. Виппер пришел к выводу, что царь играл более важную роль в
международных делах Европы, чем считалось ранее, несколько идеализи-
ровал его. После 1917 года в научных взглядах историка произошел пе-
релом. В качестве главных факторов истории вместо масс и экономики
Р.Ю. стал выдвигать личность и идеи. Жил в Риге, преподавал в Латвийс-
ком университете (1927—1938). Кроме общих курсов читал там и курсы по
истории Лифляндии.
В 1941 году, после занятия Красной армией Прибалтики, вернулся в
Москву. Его книга об Иване Грозном переиздана (1942, 1944), а сам он
стал академиком АН СССР (1943). Профессор МГУ. В 1941—1943 годах в
эвакуации в Ташкенте. С 1943 года — старший научный сотрудник Инсти-
тута истории АН СССР.
После войны книга Виппера о Грозном удачно попала в сталинскую
волну возвеличивания этого царя. Сам он был уже очень стар, плохо ори-
ентировался в советской жизни и давно остановился в своем научном
развитии (по словам А.Я. Гуревича, студента 1940-х годов). Р.Ю. — яркий
и живой талант в русской исторической мысли начала XX века.
407
ВИКТОР БЕРЛИНСКИХ. РЕМЕСЛО ИСТОРИКА В РОССИИ
ГЕРШЕНЗОН Михаил Осипович (1.07.1869 - 19.02.1925) - историк.
Родился в Кишиневе в семье еврейского торговца средней руки со слож-
ным характером. Учился в частном еврейском училище, гимназии. Очень
дружен с братом. Затем с 1883 года по желанию отца учился в политех-
никуме в Берлине. С 1889 по 1894 год — студент-историк Московского
университета (вошел в процентную норму для евреев). Отец считал, что
сын крестился, и отказал ему в помощи. Зарабатывал себе на жизнь сам.
Аскетизм и самоограничение — характерные черты личности. В универ-
ситете много занимался всеобщей историей у П.Г. Виноградова. Несмот-
ря на хлопоты последнего, в магистратуре не оставлен. Занимался пере-
водами (с немецкого) и журнальной работой. Увлекся историей русской
литературы и общественной мысли. Либерал, затем близок к кадетам.
Темпераментный и эмоциональный, М.О. вел жизнь кабинетного ученого
в своих двух светелках, уставленных книгами.
Ездил в Германию (1889) для сбора материалов об А.С. Пушкине. Очень
добросовестный исследователь и превосходный стилист совершенно нео-
бычного историко-психологического жанра. Ему интересны в прошлом
только личности с мощным накалом духовной жизни, терзаниями и ис-
каниями: П. Чаадаев, В. Печерин, А. Пушкин, А. Грибоедов. Круг его еди-
номышленников — цвет русских мыслителей начала XX века: Н. Бердя-
ев, Л. Шестов, С. Булгаков, С. Франк... После революции 1905—1907 годов
один из организаторов сборника «Вехи». Неославянофил, идеалист, он
развил свои веховские идеи в книге «Исторические записки» (1910).
Не занимаясь политикой, боясь далеко и часто выходить из дома (по
словам А. Белого и В. Ходасевича), М.О. пытался осмыслить феномен
русской интеллигенции и поневоле стал общественной фигурой. Ему пре-
доставили свои семейные архивы внучка М.Ф. Орлова и гражданская жена
А.И. Герцена (Н.А. Огарева-Тучкова).
С 1906 года регулярно выходят в Москве его глубоко оригинальные и
необычные книги: о Герцене (1906), «История молодой России» (1908), о
П.Я. Чаадаеве (1908), В.С. Печерине (1910), «Декабрист Кривцов и его
братья» (1914), «Грибоедовская Москва» (1914), «Мудрость Пушкина»
(1919), «Мечта и мысль И.С. Тургенева» (1919), «Ключ веры» (1922).
Творческий метод его, основанный на философском осмыслении фак-
тов, не имел ни предшественников, ни последователей в русской истори-
ографии. Через историю жизни одного человека, строй личности он рас-
крывал эпоху и общество. Психология живых идей, двигавших эпохи,
биение пульса давно ушедшей жизни блестяще переданы автором в его
книгах. Главной идеей основоположника славянофила И. Киреевского
историк считал мысль о цельности духа и личности. В 1904 году М.О.
женился на М.Б. Гольденвейзер. В 1906 году у него родился сын, а в
1907 году — дочь.
408
РАЗДЕЛ V. КРАТКИЙ БИОГРАФИЧЕСКИЙ СЛОВАРЬ ИСТОРИКОВ...
Неакадемический историк Гершензон имел широкий круг знакомых
литераторов, сотрудничал в «Русской мысли», «Вестнике Европы». Очень
интересна его переписка с В. Розановым. Время с 1917 по 1925 год —
самое тяжелое в его жизни. Семья голодала, сам он болел туберкулезом,
но работал в Наркомпросе, РАНИОН, преподавал, хлопотал за других пи-
сателей. С 1922 года историк лечился в Германии. По возвращении в
1923 году болезнь обострилась и стала причиной его смерти. Для влас-
тей М.О. оставался чуждым новому строю идеалистом, а для эмигран-
тов — «большевиком». Такова цена духовной самостоятельности. Книги
Гершензона смутных лет посвящены философским исканиям корней че-
ловеческого духа, культуры, Бога.
ГЕРЬЕ Владимир Иванович (17.05.1837 — 1919) — историк. Родился
в семье, имевшей свои корни во Франции. Закончил Московский универ-
ситет. В 1862 году защитил магистерскую диссертацию по всеобщей ис-
тории «Борьба за польский престол в 1733 г.»; в 1868 году — докторскую
по теме «Лейбниц и его век». Основную часть своей жизни был известным
профессором всеобщей истории Московского университета (1865—1904).
В курсе новой истории обращал особое внимание студентов на историю
Возрождения, Реформации, Великой французской революции. Он первым
стал широко и системно практиковать семинарии по новой истории, обу-
чая студентов технике исследования источников.
Большое влияние на В.И. оказали труды Ранке, И. Тэна. В 1872 году ос-
новал Высшие женские курсы в Москве (был большим поборником женского
образования). Это был разносторонне образованный русский исследова-
тель западноевропейского типа. С прекрасной классической подготовкой
и хорошим знанием новых языков он соединял строгий критический ме-
тод, приобретенный продолжительной работой над источником под руко-
водством немецких профессоров.
В.И. воспитал плеяду блестящих русских историков в области всеоб-
щей истории (Н.И. Кареев, П.Г. Виноградов, Р.Ю. Виппер и др.). Значение
Герье как профессора-наставника в науке, основателя русской школы
всеобщей истории, весьма велико. Ю.В. Готье так описал его в начале
1890-х годов: «...высокий, худой, с длинным лицом... тщательно расчесан-
ной на две стороны окладистой... бородой... он всей своей фигурой на-
поминал протестантского пастыря». Прозвище «Лезвие ножа» связано с ха-
рактером Герье. У него не было ни терпимости, ни широты взглядов. Сухой,
холодный, жестко строгий не только на экзамене, он не терпел русской
лени и разгильдяйства. Среди студентов В.И. был непопулярен, о нем шла
слава «как о вздорном человеке и жестком экзаменаторе, но очень знаю-
щем профессоре». Его боялись и не любили. Налицо было непонимание
сторон. Профессор стремился привить дисциплину анархичной студен-
409
ВИКТОР БЕРЛИНСКИХ. РЕМЕСЛО ИСТОРИКА В РОССИИ
ческой массе. Лекционные курсы В.И. были прекрасно составлены и лег-
ко усваивались. Равномерный темп лекций историка часто действовал
усыпляюще на студентов.
В последние десятилетия жизни В.И. стал очень консервативен. С
1906 года он примкнул к «октябристам», с 1907 года — член Госсовета.
Работы его о св. Франциске, Блаженном Августине, «Западное монаше-
ство и папство» (Т. 1—2. 1913—1915), Тэне, Мишле, философии истории
и сейчас полезны специалистам. Октябрьскую революцию 1917 года Ге-
рье не принял. Ему было уже больше 80 лет, и он чувствовал себя выби-
тым из колеи. У него больше не было сил жить, и в 1919 году историк умер.
ГОЛИКОВ Иван Иванович (1.10.1735 — 12.03.1801) родился в семье
очень богатого купца — винного откупщика. Замечательный историк-лю-
битель. По обычаю обучался он у местного дьячка читать книги «церков-
ной печати» да кое-как писать. С увлечением читал он Четьи-Минеи и пе-
ределывал жития в панегирики.
После разорения отца в 1751 году Иван Голиков отправлен был в Мос-
кву для оплаты отцовских долгов «взажив» в услужение купцам Журавле-
вым, где и провел около 10 лет, занимаясь торговлей. В Москве увле-
чение юноши историей Петра Великого нашло новую почву: книги и
рукописи о монархе собирались и читались им с большой любовью и
«жадностью». Он пристрастился к собиранию любых сведений о Петре.
Поездка в Оренбург в 1752 году по торговым делам привела к знакомству
с И.И. Неплюевым и П.И. Рычковым; дела в Петербурге — к расспросам
дряхлого П.Н. Крекшина и А.Д. Татищева (денщика царя). Кругозор и свя-
зи купца расширялись. Он завел свои исторические тетради для записей
и стал пополнять коллекцию документов. В 1761 году его служба у Журав-
левых закончилась, и он успешно занялся самостоятельной торговлей.
Знакомства в среде русской знати появились после приезда Голикова
в 1761 году в Петербург в качестве белгородского депутата елизаветинс-
кой Уложенной комиссии. С.И. Мордвинов, И.Л. Талызин, А.П. Ганнибал —
люди, хорошо знавшие царя, делились своими знаниями и рукописями с
увлеченным купцом. «Как рудокоп в богатой и неистощимой жиле почер-
пал я дельную, верную и надежную материю к истории моего Ироя», —
писал он позднее.
Самые широкие связи в купеческой, дворянской, простонародной сре-
де позволили Голикову в 1760 — 1770-е годы собрать удивительно обиль-
ную и разнообразную массу документов и сведений о Петре I. Ближайшим
единомышленником и конфидентом в течение 20 с лишним лет оставал-
ся Иван Иванович Неплюев (1693—1773), питомец Петра I. Огромная биб-
лиотека, обширная коллекция рукописей — все это могло долго лежать
втуне и даже погибнуть. Но случай круто изменил судьбу Голикова.
410
РАЗДЕЛ V. КРАТКИЙ БИОГРАФИЧЕСКИЙ СЛОВАРЬ ИСТОРИКОВ...
В компании из 6 купцов Голиков в 1779 году взял на содержание питей-
ные сборы в Петербурге, Москве и Архангельске. Винные откупа — дело
сверхприбыльное, но и рискованное. В 1781 году он попал под следствие
по обвинению в беспошлинном ввозе водки из Франции. В надежде на
обещанное компаньонами вознаграждение Голиков всю вину взял на себя,
был арестован и приговорен к лишению «чести», конфискации имущества
и ссылке в Сибирь. Но 7 августа 1782 года Екатериной II по случаю откры-
тия в Петербурге памятника Петру Великому издан был манифест об ам-
нистии, в силу которого И.И. получил свободу.
С той поры, поселившись у дочери в селе Анашкино (Подмосковье),
бывший купец принялся за составление истории любимого монарха. Он
платил переводчикам за переводы из иностранных книг, ездил по местам
пребывания Петра, опрашивая старожилов, собирая любые рукописи и
документы. Обширная переписка, работа в архивах, открытых впослед-
ствии по приказу Екатерины II для Голикова, — все это принесло свои
плоды. Сбор и систематизация накопленного материала переросли в
подготовку к печати монументального кодекса исторических источников
о Петре I, объединенных восторженностью и простодушием автора. Голи-
ков не получил систематического образования, не был знаком с метода-
ми научной критики; но в ходе работы над своим трудом он, безусловно,
в значительной мере профессионализировался как историк, хотя ученым
в современном ему смысле слова так и не стал.
Его уникальная личность, страсть собирателя, обожание своего «ироя»
объединили самые разнородные материалы в единое целое. Голиков счи-
тал, что прославить деяния Петра I ему было предназначено судьбой и он
просто обязан выполнить волю провидения.
В текстах самого Голикова немало конкретных ошибок и неточностей
в чтении документов. Он слишком доверял любым письменным материа-
лам.
Голиков стал рассортировывать имеющийся у него материал по при-
думанным разделам, придерживаясь хронологической последовательно-
сти. Все это отнялоу него 6 лет (1782—1788). В 1788—1790-х годах Голи-
ков издал при содействии Н.И. Новикова в университетской типографии
(всего за полтора года) 12 толстых томов «Деяний Петра Великого» — свод
самых разнообразных источников. Первые 9 томов — описание деятель-
ности мудрого монарха, его личной биографии и политических событий
в России и мире той эпохи. Апологетика Петра I — это старая добрая
традиция. Здесь она дополнялась интересом к документу, стремлением к
точности и полноте изложения. В 10—12-м томах «Деяний» Голиков пуб-
ликует письма, инструкции, записки, прочие документы Петра I, пытаясь
их классифицировать. Он четко осознает свои задачи как публикатора, на
ощупь постигает основы археографии. Все источники Голиков делил на
411
ВИКТОР БЕРЛИНСКИХ. РЕМЕСЛО ИСТОРИКА В РОССИИ
два главных отдела: 1) устные рассказы современников Петра I и преда-
ния, сохранившиеся в памяти людей более поздних поколений; 2) руко-
писные и печатные материалы о деятельности монарха.
Расспросы современников, собственные наблюдения над тогдашней
русской жизнью — также важный источник его труда. Себя Голиков скром-
но называл собирателем. Он идейно не желает давать критики докумен-
тов, хотя, безусловно, стремится к объективности. Интуитивное постиже-
ние истории автором также очень плодотворно.
Ориентация на народ как хранителя исторической памяти и историчес-
ких документов — причина великой удачи бывшего купца Ивана Голикова.
12 томов его «Деяний» имели большой успех в обществе и принесли ему
массу новых контактов и материалов Петровской эпохи. Живой, словоо-
хотливый, ловкий в общении и делах, он стал успешным менеджером соб-
ственных поисков и изданий. Все такого рода занятия были ему не в тя-
гость, а в радость.
Личностный интерес позволил историку-любителю создать совершен-
но замечательный и многослойный труд. Сегодня это превосходный ис-
точник русского фольклора, менталитета XVIII века. Сам И.И. — оригиналь-
ный представитель русской провинциальной историографии XVIII века,
формировавшейся вне академических и университетских стен, хотя в пло-
дотворном контакте с главным течением исторической науки.
636 подписчиков из 70 городов России на «Деяния» Голикова, коммер-
ческий успех и личная слава автора сделали возможным быстрое издание
вновь накопленных (или собранных ранее, но неиспользованных) матери-
алов по русской истории. В 1790—1797 годах И.И. издает 18 томов «До-
полнений к Деяниям Петра Великого». Первые три тома — попытка сис-
тематической истории допетровской России, в основном XVIII века. Автор
здесь на голову выше как историк, но успех в обществе второго издания
значительно ниже (число подписчиков лишь 362). IV—XIV тома дают но-
вые подробности к основному тексту «Деяний» и биографии Петра I. XV—
XVI тома — детальное описание Полтавской битвы, а XVII том — анекдоты
о Петре. XVIII том — статистическое описание состояния России после
смерти Петра I.
Книга анекдотов о Петре Великом выросла также из «Деяний». Она
была издана в Москве в 1798 году (в 1807 году — уже в третий раз). Под
анекдотами тогда понимали яркие характерные краткие рассказики. В
1800 году из краткой основы «Деяний», других дополнительных материа-
лов родилась книга Голикова о жизни Лефорта и Гордона, известных лю-
бимцев и соратников Петра. Павел I наградил трудолюбивого купца за его
книги чином надворного советника (что давало ему дворянство). 12 мар-
та 1801 года в возрасте 65 лет И.И. скончался, проболев перед смертью
целый год.
412
РАЗДЕЛ V. КРАТКИЙ БИОГРАФИЧЕСКИЙ СЛОВАРЬ ИСТОРИКОВ...
ГОЛУБИНСКИЙ Евгений Евсигнеевич (28.02.1834 — 7.01.1912) — ис-
торик русской церкви. Родился в селе Матвеево Кологривского уезда
Костромской губернии в семье священника Е. Пескова. Учился в Соликам-
ском духовном училище (уже с фамилией Голубинский), Костромской ду-
ховной семинарии и Московской духовной академии (закончил в 1858
году). Затем работал учителем словесности Вифанской семинарии, защи-
тил в 1859 году магистерскую диссертацию. В 1861—1870 годах был ба-
калавром русской церковной истории и немецкого языка Московской ду-
ховной академии. В 1869 году за сочинение «Кирилл и Мефодий, апостолы
славянские» получил Уваровскую премию Академии наук. С 1870 года —
экстраординарный профессор Духовной академии, а в мае 1872 года ко-
мандирован на полтора года в Грецию и славянские земли для изучения
памятников церковной истории.
В 1880 году защитил диссертацию «История русской церкви», том I,
период Киевский или домонгольский (первая половина тома), и получил
степень доктора богословия, а также еще одну Уваровскую премию. Вто-
рая половина тома издана в 1881 году. В 1881 году — ординарный профес-
сор. С 1882 года — член-корреспондент Академии наук по разряду исто-
рико-политических наук. С 1903 года — ординарный академик. С 1886
года — заслуженный профессор Духовной академии, а в 1893 году полу-
чил премию митрополита Макария за труд «Преподобный Сергий Радо-
нежский и созданная им Троицкая Лавра» (1892). В 1895 году вышел в
отставку. Умер в Сергиевом Посаде. Либерал. Едва ли не самый талант-
ливый историк русской церкви, навлекший на себя в середине карьеры
немилость Синода опровержением и критикой ряда церковных легенд (в
первой половине первого тома).
Главный его труд «История Русской церкви» в силу этого затормозил-
ся и остался незавершенным. Второй том опубликован лишь в 1900 году
(первая половина тома) и затем наброски второй половины второго тома —
в 1917 году (ЧОИДР, 1917. Кн. 4). Строго научный и критический характер
«Истории Русской церкви» Голубинского (с X до середины XVI века) делает
ее и сегодня оригинальным и ценным трудом. Впрочем, деление автором
источников на целиком подложные и целиком подлинные слишком неточ-
но. Любопытен сегодня и его «Краткий очерк истории православных цер-
квей болгарской, сербской и румынской» (1871). Учтена 71 его публика-
ция: книги, переиздания, статьи, рецензии, выступления на защитах,
отзывы, ответы в научной полемике.
ГОРОДЦОВ Василий Алексеевич (11. 03.1860 — 3.02.1945) — архео-
лог. В молодости служил пехотным офицером. Во время службы заинте-
ресовался археологией. Рано вышел в отставку и с 1890-х годов посвя-
тил археологии всю свою жизнь. Вел раскопки почти 40 лет, написал
413
ВИКТОР БЕРЛИНСКИХ. РЕМЕСЛО ИСТОРИКА В РОССИИ
более 200 научных работ. Первые исследования (1888) — об окских неоли-
тических стоянках. Изучал также палеолит, бронзовый век, славянские древ-
ности и многое другое (в том числе этнографию и историческую геогра-
фию). Все же область основных трудов — первобытная археология. Стал
главой московской археологической школы (главой петербургской можно
считать А. Спицына). Директор Исторического музея в Москве (с 1900-х
годов), основатель и директор Московского археологического института.
Преподавал там до революции полевую (бытовую) археологию. Его труды
по археологии России легли в основу современной археологической науки.
Во многом благодаря ему археология постепенно превращалась из кол-
лекционерства в отрасль профессионального научного знания. Созданная
им методика полевых исследований, музейного дела, преподавания архе-
ологии — прочная основа формирования археологов-профессионалов.
Работы В.А. по культурам эпохи бронзы в России, обогащающие труды по
археологии, — классика науки. Его книги: «Первобытная археология» (1908),
«Бытовая археология» (1910), «Археология. Т. 1. Каменный период» (1923)
и другие. С 1918 года — профессор МГУ. В 1920-е годы — во главе Архео-
логической секции РАНИОН. Лишь с середины 1930-х годов жизнь старого
ученого несколько облегчилась. С 1938 года он член ВКП(б), с 1943 года —
заслуженный деятель науки. Умер он почти одиноким и забытым.
ГОТЬЕ Юрий Владимирович (18.06.1873 — 17.12.1943) — историк и
археолог. Родился в Москве, в семье, имевшей французские корни. Отец
возглавлял книготорговую фирму, мать — родом из курских дворян. В
1891 году окончил частную гимназию, в 1895 году — историко-филологи-
ческий факультет Московского университета. Талантливый историк и архео-
лог, обладавший даром свежего взгляда на источники и проблемы. Как иссле-
дователь сложился в социально-экономической школе В.О. Ключевского.
Большое влияние на него оказали также П. Виноградов и П. Милюков.
После университета преподавал в гимназии, с 1897 года работал в
Московском архиве МЮ, затем — в Румянцевском музее. Посетил Шве-
цию и напечатал цикл интересных статей по шведским архивам. С 1903
года — приват-доцент русской истории в Московском университете. В
1902—1918 годах преподавал также на Высших женских курсах.
В 1906 году защитил магистерскую диссертацию «Замосковный край в
XVII в.», за которую получил Уваровскую премию АН. Эта работа написана
на тщательном анализе писцовых книг и дает картину постепенного изжи-
вания катастрофы Смутного времени. Очень интересная работа. С 1908
года писал докторскую диссертацию (изучал архивы МЮ, Сената, Госсо-
вета XVII в.). В 1913 году защитил и эту диссертацию — «История област-
ного управления в России от Петра I до Екатерины II» (Т. 1—2. 1913, 1941).
По его мнению, реформа 1727 года — реакция против реформ Петра I, воз-
414
РАЗДЕЛ V. КРАТКИЙ БИОГРАФИЧЕСКИЙ СЛОВАРЬ ИСТОРИКОВ...
врат в области самоуправления к идеям XVII века, а затем пошло расшире-
ние прав дворян в местной жизни. С 1915 года — профессор. Член многих
научных обществ. Оригинален его курс по истории землевладения в Рос-
сии, читанный в 1907—1917 годах в Межевом институте (издан в 1915 году).
Готье как ученый широкого кругозора и разнообразной тематики мно-
го работал в бурную эпоху России в самых разных учреждениях. Как рус-
ский историк (коим он себя и ощущал всю жизнь) Готье считает необхо-
димым в 1917 году вести дневник, чтобы запечатлеть лавину событий.
Анализ его точен, прогнозы беспомощны. В июле 1917 года он пишет:
«Россия погибает, подточенная Николаем II и добитая собственной рево-
люцией... Мы без настоящего и без будущего... Окончательное падение
России... от своих собственных недостатков и пороков и от полной атро-
фии чувства отечества...»
После 1917 года преподавал в МГУ, на разного рода архивных курсах,
содействовал реформе библиотек страны. В 1919 году умерла его первая
жена. С 1922 года — член-корреспондент РАН. Работал в Румянцевской
библиотеке, Историческом музее, ГАИМКе. До 1930 года заместитель
директора Библиотеки им. В.И. Ленина.
В июле 1930 года арестован по известному «Академическому делу».
Личная дружба с С.Ф. Платоновым стала уликой. Выслан на 5 лет в Сама-
ру. Вернулся в 1933 году и начал читать лекции в Историко-архивном ин-
ституте, МИФЛИ, а с 1939 года — на истфаке МГУ. С 1939 года — акаде-
мик АН СССР.
Интересны его историографические курсы и исследовательские ста-
тьи. Со студенческих лет Ю.В. увлекался археологией. Вел раскопки в
средней полосе и на юге России. С 1919 года читал курс археологии в
Московском университете. Его двухтомный труд по археологии интересен
и сегодня: «Очерки по истории материальной культуры Восточной Евро-
пы до основания первого русского государства. Т. 1. Каменный век. Же-
лезный век на юге России» (Л., 1925); «Железный век в Восточной Евро-
пе» (М.; Л., 1930). Это — попытка синтеза, столь редкого у археологов.
Историческая тематика работ Готье очень широка. Это не следствие ди-
летантизма, а следствие незаурядности научного дарования. Осенью
1941 года эвакуирован в Ташкент, вернулся тяжело больным и в декаб-
ре 1943 года скончался в Москве. Двое его сыновей — участники Вели-
кой Отечественной войны. Один погиб в 1944 году, другой стал полков-
ником медицинской службы. Ю.В. — историк-профессионал высокого
класса, живший в эпоху бурных перемен и потрясений.
ГРАБАРЬ Игорь Эммануилович (1871—1960) — замечательный худож-
ник, историк русского искусства, критик, реставратор, музеевед. Родился
в Будапеште в семье сторонников панславистского движения. В 1876 году
415
ВИКТОР БЕРЛИНСКИХ. РЕМЕСЛО ИСТОРИКА В РОССИИ
его родители переехали в Россию. Учился в Москве, мечтал о живописи.
С 1889 года учился в Петербургском университете сразу на двух факуль-
тетах (юридический и историко-филологический). В 1894 году поступил в
АХ (мастерская И. Репина). В 1895—1900 годах изучает живопись в Запад-
ной Европе. Поклонник импрессионистов, влюблен в русскую природу и
пишет именно ее. Организатор и соавтор первой (и превосходной) «Ис-
тории русского искусства» в 6 томах (1909—1916). Блестящий знаток рус-
ской иконы. Человек кипучего темперамента, он в центре художественной
жизни страны. В 1913—1925 годах — во главе Третьяковской галереи, с
1918 года создает Центральные государственные художественные рестав-
рационные мастерские (закрыты в 1934-м, восстановлены в 1944 году).
Пишет работы об Андрее Рублеве и Феофане Греке. В 1920-е годы орга-
низовал экспедиции реставраторов для изучения древнерусского искус-
ства, спас множество шедевров той эпохи. В 1944 году организует Инсти-
тут истории искусств АН, во главе которого остается до смерти. Пытался
создать многотомную историю русского искусства и архитектуры, нала-
дить систему охраны памятников истории страны.
ГРАДОВСКИЙ Александр Дмитриевич (13.12.1841 — 6.11.1889) — ис-
торик права. Сын помещика Воронежской губернии. Получил хорошее до-
машнее воспитание. Закончил юридический факультет Харьковского уни-
верситета (1862). В 1866 году защитил магистерскую диссертацию «Высшая
администрация России XVIII ст. и генерал-прокуроры» в Петербургском уни-
верситете. Доцент, а с 1869 года — профессор университета. Принадлежал
к либеральной профессуре. В 1868 году защитил докторскую диссертацию
«История местного управления в России» (Т. 1). Научные заслуги А.Д. весь-
ма велики. Он стал родоначальником русской школы государствоведения.
Его «Начала русского государственного права» весьма историчны, так как
по сути он вышел из «государственной школы» С.М. Соловьева. Некоторые
считают, что он вместе с Б.Н. Чичериным, В.И. Сергеевичем и И.Е. Андре-
евским модифицировали «школу» Соловьева в новую эпоху в «юридическую
школу». А.Д. несколько идеализировал русский государственный строй.
Активный, хотя и умеренный либерал-публицист и защитник Великих ре-
форм 1860—1870-х годов. В 1899—1904 годах вышло собрание сочинений
Градовского в 9 томах, куда не вошел ряд его трудов.
ГРАНОВСКИЙ Тимофей Николаевич (9.03.1813 — 4.10.1855) — исто-
рик и общественный деятель. Родился в зажиточной помещичьей семье,
в детстве получил обычное домашнее образование от иностранцев-гувер-
неров, что дало ему хорошее знание языков. Любовь к чтению в богатой
дедовской библиотеке, прекрасная память — все это проявилось в дет-
стве. В 1826—1828 годах он учился в Москве в хорошем частном пансио-
416
РАЗДЕЛ V. КРАТКИЙ БИОГРАФИЧЕСКИЙ СЛОВАРЬ ИСТОРИКОВ...
не Ф. Кистера, затем вновь 3 года жил дома. Живой, впечатлительный, с
тягой к литературе, в 1831 году он приехал в Петербург и, немного послу-
жив на мелкой канцелярской должности в МИДе, учился в 1832—1835 го-
дах на юридическом факультете университета. Постепенно интерес к ис-
тории превалирует. Увлечение в юности романами В. Скотта, а позднее
французскими историками Мишле, Тьерри. Материально в эти годы он
сильно бедствовал.
После университета Грановский отправлен в заграничную команди-
ровку для подготовки по кафедре всеобщей истории. В основном он за-
нимался в Берлинском университете у знаменитого Л. Ранке, Савиньи,
других профессоров, изучал философию Гегеля. В Берлине он сблизил-
ся с Н.В. Станкевичем. С 1839 года и до конца дней Грановский препо-
давал всеобщую историю в Московском университете. 1845 год — ма-
гистерская диссертация, 1839 год — докторская («Аббат Сугерий»), в
1850-е годы — работа над учебником всеобщей истории. Небольшое чис-
ло статей, значительное количество рецензий... Но не в печатных работах
тайна величия историка Грановского, специалиста по европейскому Сред-
невековью. Его университетские и особенно публичные лекции поразили
Россию. Пожалуй, Т.Н. — единственный в своем роде в нашей историо-
графии историк-поэт и мыслитель.
По своим личным связям он принадлежал к кружку Н.В. Станкевича
(В. Белинский, М. Бакунин, В. Боткин), а также к кружку А. Герцена и Н. Ога-
рева. Здесь гранились его мысли. Европейский либерал, он не принял по-
зднее радикализм А. Герцена 1850-х годов. Свобода для него — цель че-
ловеческого развития. Чисто внешних данных хорошего оратора у него не
было: голос тих, легкое пришептыванье, иногда заикание. Но все искупа-
лось поразительным богатством самостоятельной мысли и яркой художе-
ственной формой. Тихая и сдержанная речь казалась удивительно изящ-
ной, проникала своим чувством глубоко в души слушателей, затрагивала
сокровенные струны. Это была удивительная гармония глубины мысли,
силы таланта, сердечной теплоты. Как живые, вставали перед слушателя-
ми образы людей прошлого в мощном потоке истории. Природный дар
историзма позволял Грановскому не просто владеть материалом, но на-
слаждаться свободой полета среди мыслей и образов. Аудитория увлека-
лась самой личностью профессора.
Первоклассный лектор, Т.Н. тщательно изучал все источники и литера-
туру по предмету. Он изучал даже памятники эпох, по которым в силу ни-
колаевской реакции не мог читать лекции. С грустью профессор говорил
матери: «Я прочел 50 томов речей и документов о французской револю-
ции, а между тем знаю, что... нельзя и заикнуться об этом на кафедре».
Чуждый абстракциям, он чувствовал себя в потоке истории, как рыба
в воде. «Истинная философия истории есть сама история», — говорил
417
ВИКТОР БЕРЛИНСКИХ. РЕМЕСЛО ИСТОРИКА В РОССИИ
ученый. Дух исторического оптимизма пронизывал его лекции в годы за-
стоя. Художественное начало в лекциях переплеталось с политическим и
остросовременным. Жизнь играла, но в этом не было эпатажа, намеков,
пропаганды. Поражает простота планов его лекций, отсутствие изыскан-
ных эффектов, причем автор не скрывает своих симпатий, он живет в лек-
ции. Удивительна игра голосом в гармонии с мыслью.
Свои публичные курсы Т.Н. читал в 1843—1844 годах, в 1845—1846 го-
дах и в 1851 году. Это время расцвета интеллектуальной среды в универ-
ситете и подавленного Николаем I любого свободного голоса мысли в
обществе. Поэтому обращение к Средневековью и живой голос науки ста-
ли невольно элементом фронды общества. «Лекции Грановского имеют
историческое значение», — заметил Герцен в 1843 году. Они, как и сам
лектор, стали символом гуманизма и неизбежного прогресса.
Немецкие и французские историки — наставники и вдохновители
Грановского. Причем у немцев он более берет философскую составля-
ющую, а у французов — историзм. «Французские историки, — писал Гра-
новский, — пользовались много трудами немцев, но стоят бесконечно
выше их в живом понимании событий и в даре изложения. У немцев ис-
ториография имеет характер педантства...» Живописательная манера
Тьерри очень близка Т.Н. Высоко ценил он и Мишле. Один из лидеров-за-
падников, ученый был чужд схем и догм.
С.М. Соловьев в «Записках», как всегда с неумеренной строгостью и
едким скепсисом, писал: «Грановский имеет малороссийскую южную
физиономию; необыкновенная красота его производит сильное впечатле-
ние не на одних женщин, но и на мужчин. Грановский своею наружностью
всего лучше доказывает, что красота есть завидный дар, очень много по-
могающий человеку в жизни. Он имел смуглую кожу, длинные черные во-
лосы, черные огненные глубоко смотрящие глаза... Изложение Грановс-
кого можно сравнить с изящной картиной, которая дышит теплотой, где
все фигуры ярко расцвечены; говорят, действуют перед вами».
Т.Н. притягивал к себе людей порядочных. Веселая остроумная бесе-
да, где кипела мысль, — его призвание. Он очень рано женился на доче-
ри доктора Мюльгаузена, но детей не имел. Даже друзья в 1850-е годы
упрекали его в лени и беспечности, отказе от письменного кабинетного
труда. Ничего значительного и дожившего до наших дней он, в сущности,
не написал. Приемные дни, веселые беседы и обеды с вином поглощали
немало времени. Но главной бедой ряда лет жизни Грановского стала его
несчастная страсть к картам (азартной игре на деньги) с большими про-
игрышами. Так что известный профессор был вполне русским человеком
в своих слабостях. Как верно сказал писатель Н.Ф. Павлов после его смер-
ти Б.Н. Чичерину, «и вот он ушел от нас, и все, что от него осталось, не дает
об нем ни малейшего понятия. Чем он был, знаем только мы, близко его
418
РАЗДЕЛ V. КРАТКИЙ БИОГРАФИЧЕСКИЙ СЛОВАРЬ ИСТОРИКОВ...
видевшие и слышавшие, а умрем и мы, — о нем останется только смутное
предание как чего-то необыкновенного...». Не все вокруг, впрочем, были
почитателями таланта этого либерала и западника. Для Ф. Достоевского в
его романе «Бесы» Грановский стал прототипом С. Верховенского.
ГРЕВС Иван Михайлович (14.05.1860— 16.05.1941) — историк, педа-
гог. Родился в имении отца близ села Лутовиново Бирючинского уезда
Воронежской губернии. Потомок англичанина, попавшего в Россию при
Петре I. До 12 лет учился дома. В 1872 году мать с детьми переехала в
Петербург. Классическая гимназия (1873—1879). Закончил Петербургский
университет (1884). Верный ученик, а затем и друг византиниста В.Г. Ва-
сильевского. Оставлен в магистратуре. С увлечением преподавал в гим-
назиях. Участник дружеского кружка «Братство Приютино» (Ольденбурги,
А. Корнилов, В. Вернадский, Д. Шаховской). В 1885 году женился на Ма-
рии Зарудной, дочери известного деятеля судебной реформы. В 1889 году
первый раз съездил за границу. Париж, Сорбонна и обаяние трудов Фю-
стеля де Куланжа сделали И.М. исследователем романского Средневеко-
вья. Своим учителем он считал этого знаменитого француза (уже умерше-
го). Меньше других ученых Греве испытал на себе влияние немецкой
исторической школы. 1890—1892 и 1894—1896 годы — работа в библио-
теках Рима и Парижа. Приват-доцент Петербургского университета. За
сочувствие студенческим волнениям уволен на 3 года (1899—1902). Ма-
гистерская диссертация «Очерки из истории римского землевладения»
рассматривает социально-экономическую историю позднего Римского
мира как почву, на которой выросло Средневековье (1900). Образцовое
исследование. Второй том этой работы историк планировал защитить как
докторскую, но один немецкий ученый опубликовал свою сходную стати-
стику римского землевладения в эпоху империи. И Греве надолго отложил
свой почти готовый труд.
Сторонник предметной системы преподавания и научных семинаров,
воспитавших у него плеяду блестящих ученых: Л.П. Карсавин, О.А. Добиаш-
Рождественская, Н.П. Анциферов и др. Любимая европейская страна —
Италия. Любимый город — Флоренция. И.М. — основоположник экскур-
сионного метода изучения прошлого, основатель петербургской школы
гуманитарного экскурсиеведения. Он не раз был руководителем экскур-
сий по Италии, Прибалтике, Франции, Польше. В 1920-е годы с успехом
разрабатывал этот метод в России, развивая краеведение. Интересова-
ла его постановка преподавания за рубежом, историография. Любопыт-
ны блестящие книги о средневековой культуре и быте: «Очерки флорен-
тийской культуры» (1903—1905), «Очерки о Данте» (1913), «Кровавая
свадьба Буондельмонте. Жизнь итальянского города в XIII веке» (Л., 1925).
Автор несколько сближал средневековую культуру с античной. Последняя
419
ВИКТОР БЕРЛИНСКИХ. РЕМЕСЛО ИСТОРИКА В РОССИИ
книга И.М. «Тацит» опубликована в 1946 году. После восстановления пре-
подавания истории в 1934 году Греве возобновил работу с аспирантами.
Он стал доктором исторических наук в новой системе ученых степеней. С
молодости любил книги душевно созвучного ему И. Тургенева и написал
о нем две работы. Пожалуй, И.М. — один из лучших университетских на-
ставников в XX веке. Умер он накануне войны. Его жена и дочь погибли во
время блокады Ленинграда.
ГРУШЕВСКИЙ Михаил Сергеевич (17.09.1866 - 25.11.1934) - исто-
рик. Родился в г. Холм Люблинской губернии (сейчас Хельм) в семье учи-
теля. Детские годы прошли в Ставрополе и на Кавказе. Рано увлекся укра-
инской культурой и историей. Много читал Н. Костомарова. Гимназистом
выучил украинский язык. Украинофил, считал себя учеником В.Б. Антоно-
вича. Поступил в Киевский университет, который окончил в 1890 году.
Именно Антонович более всего сформировал из Грушевского историка.
Истории Украины посвящены все студенческие годы М.С. С 1891 года —
в магистратуре. В 1894 году защитил магистерскую диссертацию «Барс-
кое старостство. Исторические очерки» (Киев) и по рекомендации Анто-
новича уехал во Львов, где занял новую кафедру Восточной Европы уни-
верситета, ставшую фактически кафедрой истории Украины.
Неутомимый работник, страстный патриот и общественный деятель,
Грушевский быстро стал центральной фигурой украинского Возрождения
в Галиции. Под его руководством «Научное товарищество имени Т. Шев-
ченко» (с 1897 года) стало своеобразной украинской академией наук. При
Обществе устроены лицей, музей, библиотека, типография, книжный ма-
газин. До 1913 года вышло более 100 томов «Записок» Общества (редак-
тор — Грушевский). М.С. читал лекции, писал литературно-публицисти-
ческие статьи, один из организаторов национал-демократической партии
в Галиции. В Первой русской революции выступал за автономию Украины
в составе федеративной России. Во многом делил свои труды и жизнь
между Львовом и Киевом. Желал видеть Украину единой.
В науке его главные труды — создание обобщающей истории Украи-
ны. Эта идея занимала его еще студентом. Вначале автор планировал
трехтомник. Затем, дойдя до 1658 года, оставил незавершенный десяти-
томник «История Украины — Руси» (Т 1—10 в 13 книгах; 1898—1936).
Материал для первых томов накоплен еще в молодости. Стремление дать
максимально более полную историю Украины привело в конце издания к
узким периодам для одного тома. Так, первая часть десятого тома охва-
тывает 1657—1658 годы. В своих обобщающих работах «Очерк истории
украинского народа» (СПб., 1904, для русского читателя), «Иллюстриро-
ванная история Украины» (Киев; Львов, 1911), «История украинской лите-
ратуры» (Т. 1—5,1923—1927 —исследование украинской духовности) дал
420
РАЗДЕЛ V. КРАТКИЙ БИОГРАФИЧЕСКИЙ СЛОВАРЬ ИСТОРИКОВ...
достаточно цельную и «синтетическую» историю украинского народа как
единого непрерывного потока с древнейших времен. Любитель гипотез и
широких концепций, М.С. широко обобщал материалы зарубежных источ-
ников этнографии и археологии... Гипотезы его не всегда обоснованны.
Труды М.С. написаны в основном на украинском языке. Живое, ясное
изложение, критическое отношение к материалу, самостоятельность воз-
зрений — все это сделало Грушевского украинским историком № 1. Но
национальная проблема для него — главная. Отсюда своеобразный под-
бор фактов и их интерпретация. Предки украинцев для него — анты (IV
век). Преемницей Киевской Руси он считал Галицко-Волынскую Русь.
Великое княжество Литовское — один из двух центров (наряду с Мос-
квой) собирания русских земель. Традиции киевской исторической шко-
лы (М. Максимович, В. Антонович и М. Владимирский-Буданов) нашли у
него свое бурное развитие. Широкий демократизм украинцев выразился,
по мнению историка, в создании казацкой державы. Антирусские выступ-
ления описывались им сочувственно. Чем ближе к современности, тем
меньше историзма в работах этого украинофила-политика. Читал лекции
в Русской вольной школе в Париже (по просьбе М. Ковалевского). Глава
школы галицийских историков.
Первая мировая война застала его на отдыхе в своем доме в Карпа-
тах. Уехал в Вену, затем в Италию и Россию. В ноябре 1914 года аресто-
ван, обвинен в антироссийской пропаганде и в феврале 1915 года сослан
в Симбирск. Ссылка смягчена (планировалась Сибирь) по просьбе АН (ве-
ликий князь К.К. Романов, академик А. Шахматов). Переехал в Казань, а
в конце 1916 года — в Москву. Сотрудничал с С. Петлюрой (журнал «Ук-
раинская жизнь»), С. Мельгуновым («Голос минувшего»). В марте 1917 года
прибыл в Киев и бурно вошел в политическую жизнь. Глава Центральной
Рады Украины.
При вступлении большевиков в Киев дом Грушевского с библиотекой
и рукописями сгорел. Историк вернулся в Киев с немецкими войсками.
Отошел от ориентации на Россию. При гетмане П. Скоропадском ушел в
подполье. В. Вернадский отмечал в это время сильное честолюбие и чув-
ство личной значительности у Грушевского. Ситуация менялась очень
быстро. В новой политике места себе М.С. не нашел. В марте 1919 года
организовал в Вене Украинский социологический институт. С 1922 года
занят сугубо научной работой.
Поняв невозможность своей работы за границей, историк «сменил
вехи». Он покаялся в грехах и предложил свои услуги Советской Украине.
В 1924 году он вернулся в Киев, стал академиком АН УССР, где возглавил
историко-филологический отдел. В 1926 году широко отмечено 60-летие
ученого, издаются его труды. Сам он работает в столичных архивах, ве-
дет аспирантов. С 1929 года — академик АН СССР. Но вскоре (коллекти-
421
ВИКТОР БЕРЛИНСКИХ. РЕМЕСЛО ИСТОРИКА В РОССИИ
визация, «Академическое дело») ситуация для Грушевского резко ухудша-
ется. Он отстранен от руководящей работы в Академии. В марте 1931 года
М.С. арестован. Органы пытаются создать дело «Украинского националь-
ного центра». Не выдержав давления следователей, 65-летний больной
Грушевский подписал все материалы допросов (Харьков). Благодаря хо-
датайству своего двоюродного брата Г. Ломова-Оппокова (заместителя
председателя Госплана) он освобожден в Москве, где остался жить с же-
ной и дочерью.
Но дело закрыто лишь в 1933 году. На Украине он подвергался жесто-
кой критике за национализм, с ним боялись иметь дело местные истори-
ки. Украинские власти пытались исключить его из членов АН СССР. В но-
ябре 1934 года он умер в Кисловодске, где был на отдыхе, из-за неудачной
небольшой операции (карбункул). Похоронен в Киеве. Единственная дочь
Екатерина (историк и социолог) долгие годы была ему помощницей. Реп-
рессирована и погибла в лагере.
ГУМИЛЕВ Лев Николаевич (1.10.1912 — 15.06.1992) — историк и эт-
нолог. Родился в Царском Селе в семье известных поэтов Анны Ахмато-
вой и Николая Гумилева. Единственный сын. Брак родителей длился с 1910
по 1918 год. Реально он был меньше. Второй муж Ахматовой — В. К. Шилей-
ко (1918—1921). Детские годы он провел в усадьбе Слепнево Бежецкого
уезда Тверской губернии у бабушки Анны Ивановны Гумилевой. Мать в эти
годы много лечится от туберкулеза вдали от сына. Мальчика увлекали
книги про экзотические дали: Китай, Индия, Азия... «Рыжий львеныш с
глазами зелеными», — написала о нем в 1916 году Марина Цветаева. Воз-
можно, это наследие отца-путешественника. Расстрел последнего в 1921
году по ложному обвинению «в контрреволюционном заговоре» перекрыл
сыну возможности нормальной судьбы и карьеры в СССР. Закончил шко-
лу в Бежецке, не принят в ЛГУ. Работал в геологических экспедициях в
Азии. С 1934 года — студент истфака ЛГУ. Осознал необходимость изуче-
ния Центральной Азии. Занялся историей кочевников всерьез. В 1935 году
по решению комсомольской ячейки исключен из университета и вскоре
арестован. После письма Ахматовой Сталину освобожден и в 1937 году
восстановлен в университете (сдал экзамены за II курс). В 1938 году вновь
арестован. «Кресты», Беломорканал и 5 лет лагерей с дальнейшей ссыл-
кой в Туруханский край — такова судьба молодого историка.
Вот и доспорился яростный спорщик
До енисейских равнин,
Вам он бродяга, шуан, заговорщик,
Мне он — единственный сын...
422
РАЗДЕЛ V. КРАТКИЙ БИОГРАФИЧЕСКИЙ СЛОВАРЬ ИСТОРИКОВ...
Так писала о нем тогда Анна Ахматова, много хлопотавшая о смягче-
нии участи Л.Н. Отсутствие систематического книжного образования вос-
полнялось богатейшим знанием реалий огромных просторов России и ее
народов. «Книжные образы перестали быть теневыми контурами. Они
обрели формы и краски», — писал о своих путешествиях в «Автонекроло-
ге» Лев Гумилев. Широкие обобщения и концепции обдумывались в усло-
виях тюремного и лагерного быта в постоянных беседах и спорах с дру-
гими русскими интеллектуалами. Лагерь стал для Гумилева своеобразной
научной школой. В 1943 году он освобожден и поселен в Нижней Тунгус-
ке, откуда добровольцем ушел на фронт. Служил в зенитной артиллерии,
брал Берлин. После войны сдал экзамены экстерном за университет (ис-
торик-востоковед) и стал аспирантом Института востоковедения АН СССР.
В 1946 году в связи с постановлением ЦК ВКП(б) от 14.08.1946 года «О
журналах “Звезда” и “Ленинград”» отчислен из аспирантуры и работал в
библиотеке. Благодаря ректору ЛГУ А.А. Вознесенскому в декабре 1948
года защитил кандидатскую диссертацию «Политическая история перво-
го тюркского каганата (546—569 гг.)». В ноябре 1949 года вновь аресто-
ван и осужден на 10 лет лагерей. Отбывал срок в Карагандинских и Омс-
ких лагерях. Духовно и творчески он рос даже в лагере: многочтение,
эрудиция, талант и блестящая память — все это оттачивалось в посто-
янных беседах с солагерниками (экономист Л.А. Вознесенский, физик
Н.А. Козырев, писатель С. Снегов). В 1956 году реабилитирован, работал
в Эрмитаже. С 1961 года возглавил отделение этнографии в Географичес-
ком обществе. Бурный характер, своеобразное отношение к алкоголю,
трудные контакты с матерью, жизнь почти до конца дней в коммунальной
квартире — все это становилось препятствием для обычной жизни и обыч-
ной спокойной научной карьеры.
В центре интересов Л.Н. — степные кочевники Евразии в их непос-
тижимом движении и взаимодействии с соседними народами. Труды Гу-
милева созданы на стыке истории, этнографии, археологии, физической
географии, астрономии и исторической психологии. В 1961 году он защи-
тил докторскую диссертацию «Древние тюрки VI—VII веков», стал работать
также в Институте географии ЛГУ. С 1959 по 1963 год руководил археоло-
гической экспедицией на Нижней Волге. В своей «Степной трилогии» от-
казался от европоцентристского взгляда на историю мира. В книгах «Хун-
ну» (1960), «Открытие Хазарии» (1966), «Древние тюрки» (1967) попытался
осмыслить в едином ключе и систематически историю кочевников Цент-
ральной Азии до IX века нашей эры.
Яркой, хотя и спорной, центральной гипотезой книг Л.Н. стала идея
пассионарности (пришла к нему в 1939 году). Этнический толчок в ходе
мутации, по его мнению, вызывает к жизни группу пассионариев — людей,
обладающих повышенной тягой к действию. Наступает эпоха историчес-
423
ВИКТОР БЕРЛИНСКИХ. РЕМЕСЛО ИСТОРИКА В РОССИИ
кого катаклизма (переселения народов, завоевания, создания качествен-
но новой цивилизации). Любой этнос жизненно связан с окружающей
природой — кормящим ландшафтом. Любое искажение здесь (пробле-
мы экологии) чревато катастрофой этноса. Этническая история включе-
на Гумилевым в систему биосферы и космоса. Влияние ряда «евразий-
цев», А.Л. Чижевского очевидно. По своей теории этногенеза Л.Н. в 1974 году
попытался защитить вторую докторскую диссертацию (уже по географии).
Это шло вразрез с официальной советской наукой. С 1975 года его не пе-
чатали. Трехтомник Гумилева «Этногенез и биосфера» депонирован как
рукопись в ВИНИТИ (издана в 1989 году). Интерес к ней огромен. Офици-
альная историческая наука прошла мимо этого труда. Лишь с конца 1980-
х годов Л.Н. начинают много и часто печатать.
Примерно 30 лет он трудился на историческом факультете ЛГУ. Оби-
лие ярких и смелых гипотез, взрывавших скуку официальной советской
науки, привлекало к книгам Гумилева научную молодежь. Со временем
стали очевидны слабые места автора: при глубоком знании востоковеде-
ния (истории тюрок I тысячелетия н.э.) история славян, Руси и России
излагалась в винегрете блестяще авантюрных, но не подтвержденных
системой фактов, гипотез и обобщений. Нередки и просто ошибочные
утверждения. Повернув Русь лицом к Востоку, Гумилев забыл о европей-
ской ипостаси славянства. Книги его «Древняя Русь и Великая Степь»
(1989), «География этноса в исторический период» (1990) заставили мно-
гих по-новому взглянуть на прошлое России. Талант и темперамент исто-
рического публициста очень плодотворны в науке. Образная, живая мысль
Льва Гумилева, легендарной личности, смела перегородки между многи-
ми науками. Он задал больше вопросов, чем дал ответов.
ДАНИЛЕВСКИЙ Николай Яковлевич (28.11.1822 - 7.11.1885) - есте-
ствоиспытатель и историк-публицист. Образование получил в Александ-
ровском лицее и естественном факультете Московского университета
(1847). Изучал систему Фурье. Планировал стать магистром ботаники. В
1849 году привлечен по делу Петрашевского. 100 дней пробыл в крепос-
ти, убедил следствие в своей невиновности и освобожден от суда. Все
же выслан на службу в Вологду. Затем перевелся в Самару. Участвовал
с 1853 года в трехлетней экспедиции академика Бэра по изучению рыбо-
ловства на Волге и Каспии. Эта тема определила дальнейшую жизнь Н.Я.
Служил в департаменте сельского хозяйства. Позднее изучал рыболов-
ство на Белом море, в других регионах страны, участвовал в выработке за-
конодательства по рыболовству. Член РГО.
Приобрел себе имение в Крыму. В 1872 году назначен главой комис-
сии по пользованию проточными водами в Крыму. В 1880 году — предсе-
датель крымской комиссии по борьбе с филлоксерой. Этим и занят пос-
424
РАЗДЕЛ V. КРАТКИЙ БИОГРАФИЧЕСКИЙ СЛОВАРЬ ИСТОРИКОВ...
ледние годы жизни. Досуг отдавал научно-публицистической работе. Глав-
ный и широко известный историко-публицистический его труд — «Россия
и Европа» (журнал «Заря», 1869; отдельные издания — 1871, 1888, 1889).
В этой книге автор высказал свои взгляды на общий ход истории и судь-
бу России. Идеолог позднего (пореформенного) славянофильства и пан-
славизма. Идею немецкого историка Г. Риккерта о культурно-историчес-
ких типах Н.Я. развил вполне оригинально. Единое человечество для
него — абстракция. Реальные величины в мире лишь культурно-истори-
ческие типы, в которые складываются лишь некоторые народы. Их в мире
было лишь 10. Новейшие — германо-романский (европейский) и славян-
ский с Россией во главе. Каждый такой тип вполне самобытен и вырабаты-
вает культуру из самого себя. Для каждого славянина, считал автор, «идея
славянства должна быть высшею идеей, выше свободы, выше науки, выше
просвещения, выше всякого земного блага». Между Россией и Европой нет
ничего общего. Возможна только вражда и борьба. Целью славянства дол-
жно стать создание славянской федерации во главе с Россией и столицей
в Константинополе (на обломках Турции и Австро-Венгрии).
На развитие научной мысли доктрина Н.Я. почти не повлияла, лишь
странно преломившись в идеях евразийцев XX века. Общественное при-
знание он получил в националистических кругах русского общества. Его
последователями стали Н. Страхов и К. Леонтьев. Острой критике его идеи
подвергли Н. Кареев, Н. Михайловский, В. Соловьев. Последний хорошо
уловил интерес к национальной проблематике в учении Данилевского.
России последний также отводил роль гегемона в противостоянии Восто-
ка Западу. В. Соловьев называет его теорию теорией национализма, су-
жением идей раннего славянофильства. Переход от идей поклонения
своему народу как носителю «великой правды» к возвышению его над ос-
тальным человечеством суть трансформации идей славянофилов. В. Со-
ловьев считал, что принцип народности подчиняется идее единого чело-
вечества, отвергнутой Данилевским.
Н. Страхов, Ф. Достоевский, А. Григорьев творчески развили ряд идей
Н.Я. и создали теорию «почвенничества» (единства сакральных основ ис-
торического социума), самобытности путей и основ развития России.
Комплекс этих идей в той или иной форме жил в гуманитарных науках
России и обществе в течение всего XX века, существует и сейчас.
ДЖИВЕЛЕГОВ Алексей Карпович (14.03.1875 - 14.12.1952) - исто-
рик-медиевист, энциклопедист. Родился в армянской семье. Детство про-
вел в Ростове-на-Дону. В 1887—1893 годах учился в ставропольской гим-
назии. Затем — студент-историк Московского университета. Ученик
профессора П.Г. Виноградова. Отношения их переросли в личную друж-
бу. История и культура Средних веков и Возрождения стали глубоко лич-
425
ВИКТОР БЕРЛИНСКИХ. РЕМЕСЛО ИСТОРИКА В РОССИИ
ной темой творчества А.К. на всю жизнь. Нарабатывалась живая эрудиция,
а не мертвая схоластика «буквы». В 1897 году историка не смогли оставить
в магистратуре из-за секретного «боголеповского» циркуляра о недопу-
щении в университет лиц нерусского происхождения.
Работы по истории средневековых городов А.К. (1901—1904) очень
интересны и оригинальны. В советской историографии они напрочь забы-
ты, как «буржуазные». В 1897 году историк женился на дочери московс-
кого профессора Е.Н. Нерсесовой. Вскоре родились две дочери. А.К. стал
работать в «Русских ведомостях» (в составе редакции). Прекрасная память
и блестящая эрудиция позволяли ему легко и живо писать краткие и внят-
ные статьи, рецензии, справки (он вел постоянную хронику о новостях
науки, литературы и искусства).
Редкий доброжелательный характер позволял ему не наживать врагов.
Как и вся редакция, либерал-интеллигент А.К. стал кадетом. После рево-
люции 1905—1907 годов он возобновил научную работу. Его книги попу-
лярны не в ущерб научности: «Начало итальянского Возрождения», «Алек-
сандр I и Наполеон» (1915). Последнюю высоко оценил Е.В. Тарле. Он в
составе редакций ряда юбилейных изданий 1910—1912 годов: «Великая
реформа» (6 томов), «Отечественная война» (7 томов), а также в числе
основателей журнала «Голос минувшего». Историк стал одним из лучших
рецензентов научных книг России той эпохи. С 1914 года началась его ра-
бота редактором энциклопедического словаря «Гранат». Здесь он трудил-
ся более 30 лет, вскоре став ответственным редактором и председателем
правления «Русского библиографического института братьев А. и И. Гра-
нат». Если дореволюционные тома седьмого издания «Гранат» замечатель-
но широки и разноплановы, то советские тома довольно скучны и выхоло-
щены. Февральскую революцию 1917 года историк принял как либерал и
кадет. Октябрьскую считал катаклизмом. Полностью уходит в редакторскую
и педагогическую работу. Марксизм для него — одно из направлений со-
временной социологии. Как редактор издательства «Academia» (едва ли не
лучшего российского издательства начала 1930-х годов) он выпускал в
1933—1937 годах книги в сериях «Итальянская литература», «Театр».
Также сам написал ряд популярных биографий (с некоторым привку-
сом социологизаторства) о Данте, Леонардо да Винчи... История литера-
туры и искусства тесно переплетен! в его книгах по культуре Возрожде-
ния. Эпоха воссоздана очень широко. Попытки понять печать времени на
творениях художника очень успешны. Историк жил в сфере советского
театра того времени.
В 1936 году ВАК присвоил ему степень доктора искусствоведения без
защиты. Он стал членом-корреспондентом АН Армянской ССР, награжден
двумя орденами Трудового Красного Знамени. Но в 1949 году попал в
кампанию борьбы с «буржуазным объективизмом и космополитизмом».
426
РАЗДЕЛ V. КРАТКИЙ БИОГРАФИЧЕСКИЙ СЛОВАРЬ ИСТОРИКОВ...
Огульной критике он подвергался как заведующий кафедрой зарубежной
литературы в Государственном институте театрального искусства (ГИ-
ТИС). Вынужден был каяться с трибуны в своих мнимых грехах.
Между тем Дживелегов создал школу отечественных театроведов, был
прекрасным преподавателем, горячо любимым студентами. Безупречный
художественный вкус, энциклопедизм, полидисциплинарный подход и
живой язык — отличительные черты работ Дживелегова.
ДОБИАШ-РОЖДЕСТВЕНСКАЯ Ольга Антоновна (19.05.1874 -
30.08.1939) — историк, медиевист и палеограф. Окончила Высшие жен-
ские курсы в Петербурге. Ее наставник — И.М. Греве. Три года работала
в Париже под руководством палеографа Ш.-В. Ланглуа, ставшего ее вто-
рым учителем. Вторая часть ее фамилии — по мужу. Под руководством
Ланглуа написала диссертацию о жизни церковных приходов во Франции
XIII века, за что получила степень доктора Сорбонны (1911). А через три года
издала ее на русском языке — «Церковное общество Франции в XIII в.»
(СПб., 1914), за что получила степень магистра всеобщей истории — пер-
вый случай присуждения этой степени женщине. Ее влекли темы специ-
альные, по первоисточникам. Ее докторская диссертация «Культ св. Ми-
хаила в латинском средневековье» (Пг., 1917) защищена в 1918 году.
Особый интерес историк питала к средневековой палеографии и впервые
ввела в России преподавание латинской палеографии (см.: История пись-
ма в Средние века. 1923,1936). Профессор Ленинградского университе-
та, член-корреспондент РАН (1929). В отделе рукописей РНБ в 1922—1939
годах изучала латинские рукописи V—X веков, составила их описания и
печатные каталоги.
ДОВНАР-ЗАПОЛЬСКИЙ Митрофан Викторович (2.06.1867 -
30.09.1934) — историк. Родился в г. Речице Мозырского уезда Минской
губернии в семье мелкого чиновника. За хранение нелегальной литерату-
ры исключен из последнего класса киевской гимназии. Сдал экзамены эк-
стерном. С 1889 по 1894 год учился на историко-филологическом факуль-
тете Киевского университета. Специализировался по русской истории у
профессора В.Б. Антоновича. Оставлен (с большим трудом из-за гимна-
зической истории) для подготовки к профессорскому званию. С 1895 года
работает в Московском архиве МЮ архивариусом Метрики Литовской.
Публикует архивные документы. Его документальный сборник «Акты Ли-
товско-Русского государства» (1898) очень интересен для нового освеще-
ния социально-экономической истории Литовского княжества. Объехал в
1890—1892 годах всю Белоруссию и написал несколько работ по этног-
рафии и краеведению.
427
ВИКТОР БЕРЛИНСКИХ. РЕМЕСЛО ИСТОРИКА В РОССИИ
В 1901 году защищает магистерскую диссертацию «Государственное
хозяйство Великого княжества Литовского при Ягеллонах» (Киев, 1901. Т. 1)
и становится профессором Киевского университета. В 1905 году защища-
ет докторскую по истории белорусского крестьянства в XVI веке. Либерал.
1905 год открыл закрытые ранее архивы, и уже в 1906—1907 годах М.В.
издает две книги о декабристах. Помимо научной работы он хороший
организатор. В 1907 году им создан Киевский коммерческий институт.
Интерес к истории экономики виден по его книгам 1910-х годов. История
экономики — вообще его «конек». После Октябрьской революции актив-
но участвует в создании Белорусского университета в Минске. Оба его
сына погибли в Красной армии в годы Гражданской войны.
За брошюру «Основы государственности Белоруссии» (1919) позднее
объявлен буржуазным националистом. Написал несколько работ по исто-
рии Белоруссии, насыщенных новым и ценным фактическим материалом.
По своему научному мировоззрению — эклектик. В.И. Пичета писал о нем:
«Научная деятельность Д. хотя и очень разбросанна и носит поэтому пе-
чать торопливости, тем не менее значительна по результатам. Он много
сделал для истории литовско-русского государства». С 1921 года несколь-
ко лет по состоянию здоровья трудился в Баку. В 1925 году вернулся в
Минск. Его важнейший труд «История Белоруссии» издан не был из-за
разгромной рецензии белорусского истпарта. Историк, по сути, отрицал
развитие капитализма в Белоруссии. Крестьянство здесь — главная сила
революции. Фактически он стал основателем белорусской исторической
школы.
С 1926 по 1929 год М.В. работал в Москве в Институте истории РАНИОН.
«Академическое дело» затронуло его лишь косвенно. Он вынужден уйти на
пенсию. Умер историк легко, «собираясь праздновать именины своей
жены: лег на минутку отдохнуть на диван и больше не встал».
ДУБРОВИН Николай Федорович (26.11.1837 — 12.06.1904) — историк.
Родился в селе Корытове Великолукского района Псковской губернии.
Отец его — отставной военный, участник Русско-турецкой войны 1828—
1829 годов. Образование получил в полоцком кадетском (1849—1853), а
затем Константиновском корпусе (1853—1856). Служил в армии. Страст-
ное увлечение военной историей, которой он отдавал все свободное вре-
мя, позволило ему создать несколько обширных исторических трудов,
обратить на себя внимание царского двора. Убежденный монархист. Для
его трудов характерны описательность, официозность, увлечение доку-
ментом, отсутствие строгой научной школы. По поручению наместника
Кавказа великого князя Михаила Николаевича разрабатывал историю
покорения русскими Кавказа («История войны и владычества русских на
Кавказе», 1871—1888. Т. 1—6). Детальный и профессиональный разбор
428
РАЗДЕЛ V. КРАТКИЙ БИОГРАФИЧЕСКИЙ СЛОВАРЬ ИСТОРИКОВ...
военных действий, ценный материал о жизни и быте народов Кавказа со-
храняют по сей день значимость этой и других работ историка. Получил
свободный доступ в архивы. Прикомандирован к Главному штабу (Геншта-
бу) для военно-исторических работ по высочайшему повелению (1869). По
поручению царя собрал в архивах и обобщил огромный материал по Крым-
ской войне (с 1871 года). По цензурным соображениям «История Крымс-
кой войны и обороны Севастополя» опубликована лишь в 1900 году.
Отзыв его (по поручению АН) на труд другого военного историка
М.И. Богдановича о Крымской войне далеко превзошел содержанием
саму книгу и опубликован отдельно («Восточная война 1853—1856 гг.»,
1878). Любопытны его труды «Присоединение Крыма к России» (1885—
1889. Т. 1—4), «Отечественная война в письмах современников» (1882). На
основе следственного дела Е. Пугачева и других открытых лишь ему ар-
хивных материалов создал трехтомный документальный труд «Пугачев и
его сообщники» (1884). Это — его лучшая работа. Генерал-лейтенант. С
1877 года — член-корреспондент АН, с 1890 года — экстраординарный
академик. С 1896 по 1904 год (после кончины М.И. Семевского) редактор
популярного исторического журнала «Русская старина». С 1893 года до
смерти — непременный секретарь АН.
Любовь к архивному документу и стремление максимально широко
печатать сырые и необработанные источники привели к появлению ряда
его сугубо документальных и нередко официозных подборок материа-
лов: «Протоколы, журналы и указы Верховного тайного совета 1726—
1730» (8 томов), «Бумаги А.А. Закревского» (2 тома), «Материалы и чер-
ты к биографии имп. Николая I», «Бумаги кн. ГА. Потемкина» и другие. Из
поздних его трудов любопытна книга «Наши мистики сектанты» (1894—
1896). Сам себя Н.Ф. называл тружеником. Известно более 130 его науч-
ных работ. Он — представитель своеобразного течения военной истории
внутри русской историографии.
ДЬЯКОНОВ Михаил Александрович (31.12.1855 — 1919) — историк.
Родился в Екатеринбурге в семье чиновника, вышедшего из духовенства.
Закончил в 1873 году пермскую гимназию, поступил в Медико-хирургичес-
кую академию; но в 1876 году покинул ее и поступил на юридический фа-
культет Петербургского университета. Закончил последний в 1880 году,
оставлен в магистратуре. Служил чиновником в Министерстве финансов.
В 1889 году защитил магистерскую диссертацию по теме «Власть москов-
ских государей» (СПб.), а в 1900 году — докторскую «Очерки из истории
сельского населения в Московском государстве». С 1890 года — экстра-
ординарный, а с 1896 года — ординарный профессор Юрьевского универ-
ситета по кафедре истории русского права. С 1904 года — профессор в
Петербурге. С 1909 года — экстраординарный, а с 1912 года — ординар-
429
ВИКТОР БЕРЛИНСКИХ. РЕМЕСЛО ИСТОРИКА В РОССИИ
ный академик АН. Известный историк русского права, сторонник юриди-
ческой или историко-социологической школы В. Ключевского. Другой его
учитель — В. Сергеевич. Кропотливый анализ бытового юридического ма-
териала вскрывал ему конкретные реалии экономики эпохи. Пытался вос-
становить исторические условия крестьянского «поряда» и «выхода», пока-
зав возникновение крепостного права. Очень тщателен в научной работе с
источниками. Другие его труды: «Акты, относящиеся к истории тяглого на-
селения в Московском государстве» (Вып. 1—2. Юрьев, 1895—1897), «Очер-
ки общественного и государственного строя Древней Руси» (1907).
ЕВГЕНИЙ, митрополит (Болховитинов) (18.12.1767 — 23.02.1837) —
историк и церковный иерарх. Родился Евфимий в Воронеже в семье свя-
щенника Алексея Андреева. С 1778 по 1784 год учился в Воронежской
духовной семинарии и выделился своими способностями и дарованиями.
После смерти отца получал стипендию и также за счет семинарии отправ-
лен местным епископом в Москву в 1784 году в Славяно-греко-латинскую
академию. В Москве не только прошел учебный курс академии, но и за-
писался слушателем в университет и слушал лекции по философии и по-
литике, физике, красноречию и т.п. Подрабатывал корректором в типог-
рафии и стал увлеченным книгочеем и собирателем книг. Покладистый и
доброжелательный юноша сблизился с новиковским кружком, начал свою
литературную деятельность заказными переводами с французского (знал
он и немецкий язык). Любовь к поэзии, музыке, литературе, сочинениям
Н. Карамзина выделяла его из числа обычных студентов. Близкое знаком-
ство с Н.Н. Бантыш-Каменским сослужило ему большую службу в жизни.
Именитый архивист стал покровителем талантливого гуманитария.
По окончании академии в 1788 году (как стипендиат) вернулся учите-
лем в Воронежскую семинарию. Слишком образованный, он не нашел
общего языка со многими учителями, зато местный епископ стал его выд-
вигать. Евфимий вел риторику, философию, богословие, французский
язык, греческие и римские древности (первый), церковную историю, древ-
негреческий. С 1793 года он священник, с 1799 года — протоиерей.
Литературный кружок образованных единомышленников объединил-
ся вокруг него. Благодаря кружку в городе появилась типография, печа-
тавшая сочинения кружковцев. Учебные пособия по своим курсам для
семинаристов молодой учитель также писал сам. Увлечение литературой,
театром, историей привело Болховитинова в 1792 году к попытке написать
собственную «Российскую историю». Попытка не удалась. Мешали отсут-
ствие систематического образования в области истории, провинциализм.
Вместо общерусской он перешел к сочинению местной истории — изуче-
нию Воронежского края. Из местных архивов взяты описания и материа-
лы, собраны устные предания и рассказы старожилов.
430
РАЗДЕЛ V. КРАТКИЙ БИОГРАФИЧЕСКИЙ СЛОВАРЬ ИСТОРИКОВ...
Но в 1799 году его постигло большое горе — умерли его жена и дочь.
После колебаний он решился постричься в монахи. Н.Н. Бантыш-Камен-
ский дал ему письмо к своему старому другу Петербургскому архиепис-
копу Амвросию Подобедову, и в марте 1800 года Болховитинов пострижен
в монахи под именем Евгения и назначен префектом Александро-Невской
духовной академии. Обладая глубоким природным умом, хорошим обра-
зованием и влиятельными покровителями, Евгений сделал успешную ка-
рьеру. Не оставил он и своих занятий местной историей, столь благопри-
ятных в монашеском бессуетном состоянии. Как ученый Евгений начал
формироваться именно с монашества. Описания, размышления, церков-
но-исторические труды — его основной жанр. Путешествия по долгу служ-
бы по России дали ему уникальные возможности для собирательства ста-
рых книг, рукописей, других древностей и раскопок церковной старины.
С 1804 года он викарий Новгородский, с 1808 года — епископ Вологод-
ский, с 1813 года — Калужский, с 1816 года — архиепископ Псковский, с
1822 года — митрополит Киевский.
Богатейшие рукописные сокровища монастырей и церквей были от-
крыты для управлявшего этими епархиями Евгения. В каждом из городов
своей службы он оставил замечательные историко-краеведческие труды:
«Исторические разговоры о древностях Великого Новгорода», «История
княжества Псковского», «О древностях, найденных в Киеве» и др. Страст-
ный коллекционер, Евгений стал членом кружка графа Н.П. Румянцева, а
затем источниковедом и археографом. В Вологде старые книги и рукопи-
си ему иногда привозили возами. В Киеве он раскопал драгоценные ос-
татки Золотых ворот. В Пскове приобрел списки псковских летописей.
Живой и остроумный, друг Г.Р. Державина, член большинства ученых об-
ществ и университетов России 1830-х годов, Евгений не оставил и заня-
тий общей историей России, церкви и литературы. Делом его жизни стал
«Словарь русских писателей» (719 биографий русских авторов). Автоби-
ографии современников, рассказы родственников, переписка дали яркие
и интересные сведения автору. В 1813 году рукописный словарь на 1100
страниц был готов. Затем он разделен на две части. В 1818 году вышел
«Словарь исторический о бывших в России писателях духовного чина», а
в 1845 году в авторской редакции издан М.П. Погодиным «Словарь рус-
ских светских писателей». Факты жизнеописаний этого словаря сегодня
драгоценны для нас.
Консервативный в старости, пренебрежительный к новой литературе
(об А.С. Пушкине сказал так: «Хороший стихотворец, но дурной сын, род-
ственник и гражданин»), за свою жизнь Болховитинов написал 67 трудов
(44 опубликованы). Академик АН с 1829 года, оригинальный историк Рус-
ской церкви, митрополит Евгений скончался на 70-м году жизни в Киеве.
Он был среднего роста, с умным и добродушным лицом. Красноречием не
431
ВИКТОР БЕРЛИНСКИХ. РЕМЕСЛО ИСТОРИКА В РОССИИ
обладал, но богатство мысли и сила убеждения сквозили в его речах.
Очень любознательный, дотошный, трудолюбивый, даже в день смерти он
просмотрел 28 бумаг по своей епархии. Не любя докторов, всегда зани-
мался самолечением. 14 декабря 1825 года он увещевал восставших де-
кабристов по поручению царя, был членом Секретного комитета о рас-
кольниках, кавалером ордена Андрея Первозванного. Но после смерти
обласканный властью иерарх не оставил состояния. Все его имение — это
книги и рукописи. 7 тысяч рублей он положил в банк для премий авторам
сочинений о киевских древностях.
ЕЛАГИН Иван Перфильевич (1725 — 22.09.1796) родился в знатной и
богатой дворянской семье. Верный сторонник царевны Екатерины (буду-
щей императрицы), за что отправлен в ссылку в свое имение. При Ека-
терине II вошел в узкий круг ее доверенных лиц, член Кабинета, стоял
одно время у самого «горнила» государственной работы. Интерес к со-
бранию и чтению рукописей по русской истории был с молодости. С 1767
года И.П. тайный советник и сенатор, с 1773 года — гофмейстер. С 1766
года 11 лет управлял дирекцией театров. Вскоре отходит от дел и увле-
кается масонством. Враг Вольтера и мистик, он помогал даже Калиостро.
Переводил пьесы для театра, писал эротические стихи (страстный поклон-
ник женского пола). Оставил и рукописи по масонству. Историк-любитель,
близок к кружку А.И. Мусина-Пушкина.
В 1790 году (в 65 лет) Елагин начал писать свою историю России —
«Опыт повествования о России» и довел ее до 1389 г. (смерть Дмитрия
Донского). Первая часть этого труда напечатана в Москве в 1803 году
Мусиным-Пушкиным со множеством искажений. Всего Елагин написал
15 книг своего «Опыта». Сторонник ломоносовского риторического на-
правления в историографии, И.П. взял за основу труд В.Н. Татищева, кото-
рый постарался театрализовать. Если для Ломоносова история России —
ода, то для Елагина история России — пьеса. Многие толкования автора
невероятны. Славяне у него жили на месте Трои. Труд Елагина витиеват
и малосодержателен. Но общественная деятельность его как историка-
любителя и собирателя была очень полезной. Часть его архива сгорела
в московском пожаре 1812 года.
ЕШЕВСКИЙ Степан Васильевич (2.02.1829 — 25.05.1865) — историк.
Родился в семье кологривского помещика в Костромской губернии. До
пяти лет очень сильно болел, по собственным словам, был тогда без ног
и без языка. Проезжий врач помог ему. В 1842 году переехал с отцом в
Нижний Новгород и учился в местной гимназии с К.Н. Бестужевым-Рюми-
ным. Болезненно-нервный, живой и очень способный к учебе, мальчик
тянулся к науке. В гимназии были еще старые порядки: ленивых секли по
432
РАЗДЕЛ V. КРАТКИЙ БИОГРАФИЧЕСКИЙ СЛОВАРЬ ИСТОРИКОВ...
субботам, педантизм и зубрежка... Самым интересным учителем был ис-
торик П.И. Мельников, преподававший рутинно, но зато много общавший-
ся с толковыми учениками у себя дома. Ешевский много читал, но не за-
рывался в книги; по своему подвижному характеру любил потанцевать,
поболтать. Но схватывал все очень быстро. В 1846 году по воле отца он
поступил в Казанский университет (историко-филологическое отделение).
Юношеские проказы, увлечение нумизматикой, затем перевод в Москов-
ский университет (где уже учился его друг К.Н. Бестужев-Рюмин). Лекции
К. Кавелина, С. Соловьева, Т. Грановского, П. Кудрявцева. Широкое само-
стоятельное знакомство с научной литературой и источниками. Знаком-
ство с М.П. Погодиным. Ешевский, щедро разбрасываясь, занимался
многим (и русской историей), понимая связь времен, событий и периодов.
Его наставником стал П.Н. Кудрявцев, и в 1853 году защищена магистер-
ская диссертация «Аполлинарий Сидоний». Задумана была и докторская
о Брунгильде, для которой собрано много материалов в парижских биб-
лиотеках. С 1850 года (окончания университета) С.В. преподавал историю
в Николаевском институте: ярко, живо, увлекательно.
В 1855 году он избран профессором по кафедре русской истории Ка-
занского университета и преподавал полтора года. Нижегородец А.С. Га-
циский писал о его лекциях: «Перед нами лилась увлекательная в высшей
степени — вместе с тем простая без всяких риторических прикрас и цве-
тов красноречия, живая и умная речь. Нас поражал этот прямой, ничем не
подкупленный взгляд на вещи, как они есть». Стремление дать глубокие
реалии русской истории (не панегирик и эпитафию) подкупало. На лекции
Ешевского шли даже медики. Сбор археологической, этнографической
коллекций в Казани, а также собрания редких масонских книг и рукописей
также занимали С.В. Его лекции посещал А.П. Щапов, студент духовной
академии. Весной 1857 года Ешевский женился на Ю.П. Вагнер, дочери
казанского профессора, а осенью 1857 года переселился в Москву. Тяже-
лая болезнь. Умерли Т. Грановский и П. Кудрявцев. Ешевский с 1858 года
занял кафедру всеобщей истории в Московском университете. Он соста-
вил план курсов лекций на 15 лет. Первый год историю раннего Средне-
вековья он начал курсом «Центр римского мира и его провинции», второй
год читал «Очерки язычества и христианства» — об интеллектуальной
жизни Римской империи.
Максимально полное изучение источников и литературы — главный
принцип работы ученого. Два года он провел в заграничной командиров-
ке. Затем недолго преподавал, но быстро угасал. Тяжелая болезнь в 35 лет
свела его в могилу. Диапазон занятий Ешевского был очень широк. Основ-
ная часть сделанного им осталась вчерне. Полный курс всеобщей исто-
рии, планировавшийся им, не написан. Удивительное стремление и уме-
ние видеть эпоху всесторонне затем не востребовано никем из русских
433
ВИКТОР БЕРЛИНСКИХ. РЕМЕСЛО ИСТОРИКА В РОССИИ
историков. Живое картинное изложение, умение вдохнуть жизнь в мерт-
вые тексты, сделать ясным темное и запущенное блестяще отразились в
его лекциях. В силу ранней смерти историк, в сущности, не реализовал-
ся. А это был очень мощный талант синтеза в науке. Но для масштабных
работ одного таланта мало, нужен прочный запас физического здоровья
и духовной мощи.
ЖЕБЕЛЕВ Сергей Александрович (10.09.1867 — 28.12.1941) — исто-
рик, археолог. Родился в Петербурге в семье купца из Вереи. Отец рано
умер. Окончил в 1886 году гимназию. Студент-историк Петербургского уни-
верситета. Прошел курс и классического отделения. В студенческие годы
сблизился с М. Ростовцевым, Я. Смирновым. Полезно влияние Н.П. Конда-
кова. Слушатель Ф. Соколова. Оставлен в магистратуре. В магистерской
диссертации «Из истории Афин 229—31 гг. до Р.Х.» (СПб., 1898) осветил
период еще не исследованный — историю падения Афин. Соколов на-
звал эту работу «украшением нашей научной литературы». Докторская —
«АХА1КА» (СПб., 1903) — очерки из истории древнегреческой области Ахайи.
Самостоятельность, тщательность и детальность исследования подкупали
рецензентов. С 1904 по 1927 год он — профессор Петербургского уни-
верситета. Автор более 300 работ по истории Древней Греции (элли-
низм и римский период) и Причерноморья. С 1894 года — член РАО, с
1901 года — член АК. Замечательны и выполнены с любовью его пере-
воды Аристотеля (1911), Фукидида (1915), Платона (1922). В ученом сча-
стливо сочетался филолог-классик, эпиграфист, археолог и историк. С
1919 года — член ГАИМК, автор ряда популярных книг по истории антич-
ной Греции и Рима. С 1914 года — член-корреспондент АН, с 1927 года —
академик РАН.
Очень ценно его «Введение в археологию» (1922—1923. Ч. 1—2). Это
лучший тогда обзор археологии. В методологии Жебелев — последова-
тель Н.П. Кондакова. С конца 1920-х годов много изучал древнюю исто-
рию Северного Причерноморья («Боспорские этюды», 1935), имел много
учеников. Умер в блокадном Ленинграде, возглавляя до смерти все остав-
шиеся в городе учреждения АН.
ЗАБЕЛИН Иван Егорович (17.09.1820 — 31.12.1908) — историк и ар-
хеолог. Родился в семье бедного чиновника. После смерти отца (1827)
семья бедствовала. В 1832—1837 годах в Преображенском сиротском
училище (Москва), затем определен на работу в Оружейную палату Мос-
ковского Кремля. Забелин не получил не только высшего, но и среднего
образования. Его научной школой стала работа в Оружейной палате, мир
московской старины. За 5 лет юный самоучка основательно изучил архив
и древности Оружейной палаты. Б.Н. Чичерин писал о нем: «Это был на-
434
РАЗДЕЛ V. КРАТКИЙ БИОГРАФИЧЕСКИЙ СЛОВАРЬ ИСТОРИКОВ...
стоящий московский самородок, цельная, крепкая и здоровая русская
натура, не определенная внешним лоском... но честная, прямая и симпа-
тическая... иностранных языков он не знал вовсе и все свое образование
мог почерпнуть только из русских книг... Грановский, который им заинте-
ресовался, читал ему частные лекции; вращаясь в кругу умных и образо-
ванных людей, он мог у них заимствовать ходячие мысли и воззрения... И
тем не менее голова у него не спуталась».
Первые статьи И.Е. (о выездах царской семьи на богомолье) в 1842 году
открыли ему доступ в лучшие круги научной и литературной элиты Москвы.
На основе архивных документов и музейных коллекций Забелин написал
ценные очерки: «О металлическом производстве в Древней Руси» и «Исто-
рическое обозрение финифтяного и ценинного дела в России» (1853), по-
лучившие премии РАО. С 1855 года он — кремлевский архивариус. Русский
быт и история Москвы — главные темы его жизни до далекого смертного
часа. Положение его среди ученых весьма неравноправно.
Но оригинальная система взглядов на прошлое (ряд замечательных
прозрений) и свобода от схем официальной науки позволили И.Е. заду-
мать в 1850-е годы обширный труд по истории России, где археология,
культура, этнография должны были слиться в цельную картину народно-
го быта, выявляющую «народную личность», «живую душу народа». Быт,
труд, семья, мелочи домашней жизни — именно здесь максимально пол-
но отражается личность и народ, а не в формах государственного устрой-
ства. Такую постановку вопроса Забелин называл археологической. Инте-
рес к мелочам и подробностям бытовых отношений в прошлом сочетался
у него со стремлением к синтезу духовной личности народа в историчес-
ком развитии. Забелин хотел написать цикл научных книг, где последова-
тельно изучены типы государя, земца, гостя, казака, церковника, подья-
чего, холопа в историко-конкретной жизненной обстановке. К сожалению,
полностью эту задачу он не решил. Его классические труды: «Домашний
быт русских царей в XVI и XVII столетии» (М., 1862) и «Домашний быт рус-
ских цариц в XVI и XVII столетии» (М., 1869), а также статья «Большой бо-
ярин в своем вотчинном хозяйстве» (1871) — начало этого замысла. Ар-
хивная эрудиция, инстинкт художника и природное понимание русского
народа блестяще отразились в этих исследованиях. Превосходный знаток
материальной культуры Московской Руси, Забелин обладал и литератур-
ным дарованием, живым, метким и образным языком. Его картины древ-
нерусской жизни сочны и наглядны. В своих попытках вскрыть общие на-
чала русской культуры историк менее удачен. Его теоретизирования
расплывчаты и туманны. Так, не совсем удачны (или совсем неудачны) два
тома его «Истории русской жизни» (1876,1879). Пытаясь найти в Древней
Руси «корни и истоки русского развития», автор ступил на скользкую тро-
пу гипотез и догадок. Сказалось отсутствие научной школы.
435
ВИКТОР БЕРЛИНСКИХ. РЕМЕСЛО ИСТОРИКА В РОССИИ
В 1859—1876 годах Забелин трудится в имп. Археологической комис-
сии в Петербурге, быстро растет в чинах, ведет раскопки на юге России:
скифские курганы, Тамань, греческая Ольвия, боспорские древности.
Блестящие результаты дали его раскопки Чертомлыкского кургана. Цикл
его работ посвящен археологии. В 1876 году Забелин вышел в отставку в
чине действительного статского советника с пенсионом 1200 рублей в год.
В 1879—1888 годах — председатель Общества истории и древностей
российских. С 1885 года он фактически руководит Историческим музеем
(где и живет до кончины), который превратил в национальный музейный
центр. Пришло время его широкого официального признания. Он — по-
четный доктор Московского и Петербургского университетов, член-кор-
респондент АН, официальный историограф г. Москвы.
Москвоведение — важнейшая часть творчества ученого. Его докумен-
тальные «Материалы для истории, археологии и статистики г. Москвы»
(1884, 1891), «Кунцево и древний Сетунский стан», капитальная история
Московского Кремля показывают разнообразнейшие стороны быта про-
шлых эпох. Глубочайший знаток вещной русской культуры, Забелин ос-
тавил после себя также ряд исследований древнерусского искусства:
«Материалы для истории русской иконописи», «Черты самобытности в
древнем русском зодчестве», а также книгу очерков по истории Смутно-
го времени. В 60, 70, 80 лет историк трудился кропотливо, тщательно и
плодотворно. Пример нечастый в науке. Он не утратил до конца жизни
свой неповторимый стиль, интерес к литературе, стремление к доработ-
ке текстов своих книг в новых изданиях. Русский до мозга костей, «глубоко
честная и истинно добрая душа», он был очень реалистичен и жизненно
прочен. Может быть, в этом секрет его научного долголетия. Никаких интел-
лигентских иллюзий. Гонорары за свои труды он получал максимальные,
обосновывая это тем, что строки его книг написаны его потом и кровью.
ЗЕЛЕНИН Дмитрий Константинович (21.10.1878 — 31.08.1954) — этног-
раф и диалектолог. Родился в селе Люк Сарапульского уезда Вятской губер-
нии в бедной семье сельского псаломщика. Окончил Вятскую духовную
семинарию (1898). Учитель в Сарапуле. В 1899—1903 годах — студент-фи-
лолог Юрьевского (Дерптского) университета. Сотрудничал с РГО, печатал
статьи о фольклоре. Будучи студентом, жил на гонорар за свои очерки в
газетах и журналах. Автор интересной книги «Кама и Вятка. Путеводитель
и этнографическое описание Прикамского края» (Юрьев, 1904), напечатан-
ной на премию за дипломную работу. С 1904 года — в магистратуре. Зани-
мался в Петербурге у А. Шахматова и Ф. Фортунатова. Под руководством
первого создана его магистерская диссертация «Великорусские говоры с
неорганическим и непереходным смягчением задненёбных согласных в
связи с течениями позднейшей великорусской колонизации» (издана в
436
РАЗДЕЛ V. КРАТКИЙ БИОГРАФИЧЕСКИЙ СЛОВАРЬ ИСТОРИКОВ...
1913-м, защищена в 1915 году). Это изучение русских говоров в связи с
ходом жизни народа. Шахматов привлек Д.К. к работам над академическим
словарем русского языка (10 выпусков 4-го тома).
С 1916 года — профессор русского языка и словесности Харьковско-
го университета. 12 апреля 1917 года защитил докторскую диссертацию
«Очерки русской мифологии» (Пг., 1916). Оппонентом был Д.Н. Анучин,
тепло приветствовавший этнографа-исследователя национальной рус-
ской культуры (сохи, сарафаны, лапти, русалки). С 1925 года — профессор
Ленинградского университета, член-корреспондент РАН. В 1926—1949 го-
дах одновременно работал в Институте этнографии АН. Замечательны два
сборника русских сказок Зеленина (Вятской и Пермской губерний), «Опи-
сание рукописей ученого архива РГО» (Вып. 1—3. П., 1914—1916). Зеле-
нин, безусловно, — самый выдающийся русский этнограф XX века. Ключе-
вая работа ученого «Восточнославянская этнография» вышла в 1929 году в
Германии на немецком языке. На русском языке она появилась лишь в
1991 году в переводе с немецкого (русский текст утерян). Уничтожение
крестьянства в России XX века сделало деятельность ученого безнадеж-
ной. Будучи всю жизнь холостяком, смысл жизни Д.К. видел в научной
работе. Более 150 его печатных работ посвящены в основном русской
крестьянской культуре и этнографии. В июле 1951 года он писал на роди-
ну, вятскому краеведу В. Пленкову: «Этнография, в области которой я ра-
ботал, теперь считается неактуальной; старую народную деревенскую
культуру теперь не принято даже вспоминать, тем более изучать. У меня
готова большая работа “Русский сарафан”, и ее нельзя напечатать...»
В октябре 1953 года ученый сообщил краеведу, над чем он сейчас ра-
ботает: 1. обрабатывает курс лекций, читанный в ЛГУ, по этнографии
СССР; 2. печатает в Киеве статью «О происхождении западных украинцев-
гуцулов»; 3. печатает в Москве статью «Участие балтийских славян в за-
селении Великого Новгорода». Даже сверхосторожность и лояльность к
власти не защищала его от грубой разносной критики. Последняя рецен-
зия, которую он прочел о себе, называлась «Против антимарксистских
извращений в изучении одежды». Человек глубоко одинокий, он умер сча-
стливо. Сходил, как обычно, в баню попариться, затем сел работать у себя
в комнате и умер. Племянница обнаружила его на другой день за письмен-
ным столом, с очками на носу. Рядом на плитке стояла кружечка с водой.
Две его комнаты были так тесно заставлены полками с книгами, что ос-
тавался только узкий проход к письменному столу со стопками бумаги.
Всего учтено 306 публикаций ученого: книг, статей, очерков, рецензий.
Более 50 из них посвящены вятской теме. Идеи этнографа о системном
изучении народной культуры как единого исторически сложившегося и
динамичного явления сегодня актуальны как никогда.
437
ВИКТОР БЕРЛИНСКИХ. РЕМЕСЛО ИСТОРИКА В РОССИИ
ЗИМИН Александр Александрович (22.02.1920 — 25.02.1980) — исто-
рик. Родился в Москве — москвич старой закваски. Мать происходила из
рода графов Каменских. Отец умер до рождения сына от тифа (1919).
Мальчика воспитывал отчим, зубной врач. В 1938 году (после школы) по-
ступил на истфак МГУ. В 1942 году закончил университет в Ташкенте
(эвакуация). С декабря 1942 по январь 1947 года — аспирант Института
истории АН СССР. С 1947 по 1951 год — младший научный сотрудник.
Всю жизнь проработал в академическом институте. В 1947 году защитил
кандидатскую диссертацию, а в 1959 году — докторскую. Преподавал по со-
вместительству в Историко-архивном институте с 1947 по 1973 год. Живой,
темпераментный и остроумный, он менее всего подходил внешне на роль
классика и мэтра академической науки. Талант и призвание историка в
нем очевидны. Влияние семьи и многочтение — два источника его призва-
ния историка. Блестяще учился в университете. Много работал в семина-
ре С. Бахрушина по Русской Правде. Женился на однокурснице (умерла в
1944 году). Широкие интересы, умение окинуть взглядом спектр проблем,
уважение к факту выделяли его и в аспирантуре. Любил и прекрасно знал
русскую литературу.
Первая диссертация посвящена землевладению и хозяйству Иосифо-
Волоколамского монастыря в конце XV — начале XVII века. В 1947 году
тщательно изучает архив (он сам и ездил за частью этого архива к вдове
сына Ключевского — за 101 км от Москвы). Занятия археографией А.А.
очень плодотворны. Сделано немало находок и открытий ценнейших ис-
точников XV—XVII веков, ряд из которых им опубликован: «Тысячная книга
1550 г.», Сочинения И. Пересветова, «Иоасафовская летопись», акты Земс-
кого собора 1612—1613 годов и т.д. Существенна публикаторская работа
Зимина в области историографии: участие в издании трудов С.В. Бахруши-
на (его наставника), сочинений В.О. Ключевского (в 8 т.). Докторская уче-
ного посвящена общественно-политической мысли России середины XVI
века (1959). Огромный фактический материал по истории России XVII
века (личный состав Боярской думы, приказов той поры, системы управ-
ления) осмыслен в его книге «Реформы Ивана Грозного» (1960). В 1961—
1964 годах историк изучает опричнину и «Слово о полку Игореве». Источ-
никоведение и дипломатика всегда привлекали А.А. В 1963 году историк
закончил монографию по «Слову о полку Игореве» (начальный текст 663
стр., доработанный — 1200 стр.). По концепции Зимина, «Слово» заимство-
вало литературную форму у «Задонщины», а фактаж — в Ипатьевской ле-
тописи. Оно написано в конце XVIII века архимандритом Иоилем Быковским
(первым владельцем рукописи).
Научная смелость Зимина, как и его дух здорового авантюризма, столь
редкий в нашей науке, потрясает. Публикация книги в нашей стране ока-
залась невозможна. Власть и большинство ученых встретили его работу
438
РАЗДЕЛ V. КРАТКИЙ БИОГРАФИЧЕСКИЙ СЛОВАРЬ ИСТОРИКОВ...
враждебно. Сочувственно к ней отнеслись лишь В.Т. Пашуто, В.В. Виног-
радов. В 1964 году в АН проведено обсуждение этой работы Зимина (раз-
множено 100 экз., выдававшихся на время под расписку). Фактически
дальнейшая карьера историка с этого момента похоронена. Возможнос-
тей прохождения в члены-корреспонденты АН СССР он более не имел. Он
стал опальным, хотя и сохранил место работы. Но мощь научного потен-
циала историка не ослабела, как и его продуктивность. Полная внутрен-
няя свобода (можно писать без оглядки на коллег и власть), раскрепощен-
ность энергии творчества позволили ему написать удивительно много.
Вышли его книги: «Россия на пороге Нового времени» (1972), «Холопы на
Руси» (1973). Ученого занимали не только конкретно-исторические, но и
общие проблемы истории России. Он с уважением относился к творчес-
кому наследию С.Б. Веселовского и его независимой личной позиции в
очень трудные годы. Азартные занятия наукой, дух здорового авантюриз-
ма стали для Зимина наслаждением. Внутренне очень организованный
(без позы), он не тратил ни часа даром; не выбрасывал ни одной бумаж-
ки из личного архива. Имел также превосходную библиотеку. Эрудиция,
дружелюбие, остроумие историка привлекали к нему людей. Это был
очень своеобразный дар общения.
Последний период его жизни (1974—1980) — время обострения тяже-
лой легочной болезни и лихорадочной научной работы. За эти годы исто-
рик написал 11 книг (из них 8 монографий). При его жизни из них изданы
две. Создавая хронологический цикл исследований по истории России
XV—XVI веков, автор дал оригинальный и свежий взгляд на русский мир
Средневековья: «Опричнина Ивана Грозного», «В канун грозных потрясе-
ний», «Витязь на распутье»... Большой вклад в выпуск посмертных изда-
ний А.А. внесла его вдова В.Г. Зимина (историк, специалист по XIX веку).
В конце жизни ученого особенно привлекали историко-генеалогичес-
кие работы и мемуаристика. В книге «Сумерки и надежды» (о роде Камен-
ских) он использовал воспоминания родственников и свои личные. Глубо-
ко оригинальны его неопубликованные книги «Храм науки» (субъективный
взгляд на научную карьеру и работу историков в СССР), «Слово и дело»
(перипетии обсуждения его труда о «Слове о полку Игореве»), а также
тематические сборники статей: «История», «Источниковедение», «Дипло-
матика», «Историография», «Литература и фольклор XV—XVII веков». К
читателям они не попали. «Жаворонок» по распорядку дня, холерик по
темпераменту, Зимин дал образец достойного творчества историка в со-
ветскую эпоху. Это тип столичного академического историка второй по-
ловины XX века, завороженного самим процессом исторического иссле-
дования. Плотную ткань живых реалий исторической жизни России, мне
кажется, эти люди ощущают слабо.
439
ВИКТОР БЕРЛИНСКИХ. РЕМЕСЛО ИСТОРИКА В РОССИИ
ИКОННИКОВ Владимир Степанович (9.12.1841 —26.11.1923) — исто-
рик и историограф. Родился в семье ветерана войн с Наполеоном, дво-
рянина в Киеве. Младший (четвертый) сын в семье. Учился по воле отца
в Киевском кадетском корпусе (с 1852 по 1861 год) за казенный счет. По-
был год на военной службе. Сдав экстерном экзамены в гимназии, посту-
пил на историко-филологический факультет Киевского университета и
закончил его в 1865 году с золотой медалью. Влияние Н.И. Костомарова
на него существенно. Старание, трудолюбие, кропотливость в работе —
характерные черты молодого историка. Оставлен стипендиатом для при-
готовления к профессорскому званию (1865—1866) и преподавал историю
всеобщей литературы в Институте благородных девиц и русскую историю
в военной гимназии.
В 1866—1867 годах — приват-доцент в Харьковском университете,
затем — учитель гимназий в Одессе. В конце 1867 года защитил магис-
терскую диссертацию «Максим Грек. Историко-литературное исследова-
ние» по русской истории в Новороссийском университете (Одесса). В
1869 году (очень быстро — что редкость) там же защитил докторскую
«Опыт исследования о культурном значении Византии в русской истории».
С 1868 года — доцент Киевского университета, с коим связана вся пос-
ледующая жизнь. С 1870 года — профессор. Научные труды Иконникова
очень обильны: «Скептическая школа в русской историографии» (1871),
«Граф Н.С. Мордвинов» (1873), книги об Арсении Мациевиче, Н.П. Румян-
цеве, русских университетах, времени Екатерины II и т.д.
Но самый капитальный его труд — «Опыт русской историографии» —
два тома в четырех книгах объемом более 4320 страниц, изданные в Кие-
ве в 1891—1892 годах (Уваровская премия) и в 1908 году. На первый том
ушло 8 лет жизни. Автор поставил себе неблагодарную задачу система-
тизировать материал по общим вопросам истории, дать историку путевод-
ную нить в море источников, научных учреждений, библиотек, архивов, в
деле собирания и издания исторических памятников. Второй том (10 лет
работы) — характеристика источников русской истории. Собственно, к
русской историографии автор так и не приступил. В рукописи третьей
части второго тома дан обзор мемуаров и известий иностранцев о Рос-
сии. В основном это последовательные описания и часто неосмысленная
фактология. Ни анализа, ни синтеза в трудах этого добросовестного со-
бирателя и трудолюбивого книжника чаще всего нет. Но объем собранного
и систематизированного материала потрясает. Резкий оппонент В.О. Клю-
чевского в связи с занятием ими в молодости схожей тематикой.
Историография — главная тема его жизни. Он постоянный рецензент
многих исторических изданий. Нумизмат. Очевидная удача В.С. — исполь-
зование материалов семейного архива графа Н.С. Мордвинова для сво-
ей монографии. В 1872—1873 годах был в заграничной командировке:
440
РАЗДЕЛ V. КРАТКИЙ БИОГРАФИЧЕСКИЙ СЛОВАРЬ ИСТОРИКОВ...
Германия, Франция, Италия, Швейцария. Выступал на многих археологи-
ческих съездах.
Кардинальный недостаток научного метода Иконникова едко подметил
в своей рецензии 1869 года Ключевский: «Главные источники у автора —
чужие исследования... Благодаря этой перелюбознательности очень ча-
сто не автор пользуется источниками согласно своей программе, а источ-
ники диктуют ему программу». Важнейшая и очень хлопотная обязанность
Иконникова — редактор «Университетских известий» в течение 40 лет.
Один из учредителей Исторического общества имени Нестора Летопис-
ца, член множества комиссий и обществ, университетов. С 1893 года —
член-корреспондент АН, с 1914 года — ординарный академик по отделе-
нию русского языка и словесности, что не редкость для историков до ре-
волюции. Библиотека историка включала более 16 тысяч книг и 3 тысяч
брошюр по истории, археологии, литературе, библиографии. Советская
власть сохранила за Иконниковым звание академика РАН. В 1920-е годы
он избран также академиком Украинской АН. Ряд его обширных трудов по
сей день остался в рукописях.
Ценнейшим помощником историка в работе была его жена Анна Лео-
польдовна (по отцу из польских дворян). Она 25 лет вела историю в жен-
ской гимназии, писала рефераты по истории Киева, роман, воспоминания.
Рабочий день В.С. начинался с чтения корректур и с телефонных звонков
(от 5 до 40 в день). Затем университет, библиотека и типография, засе-
дания обществ, комиссий и редакций. Дома — посетители, почта... Спо-
койно удавалось поработать лишь ночью. Иногда историк спал лишь часа
по три. В последние годы жизни Иконников почти ослеп, не мог сам чи-
тать и писать. Жена умерла в 1922 году. После ее смерти В.С. утратил
волю к жизни и умер через год с небольшим. Могила его не сохранилась.
ИЛОВАЙСКИЙ Дмитрий Иванович (1832—1920) — историк. Родился
в г. Раненбурге Тамбовской губернии в семье мещанина, управлявшего
имением графини Пален. Именно в селе Благие и прошло детство исто-
рика. «Учился, учил и писал» — так вкратце сам Д.И. дает свою биографию.
Уездное училище в Раненбурге, гимназия в Рязани и университет в Мос-
кве (1850—1854). Уже учеником давал уроки для заработка. После универ-
ситета четыре года преподает в гимназии Рязани и пишет магистерскую
диссертацию «История Рязанского княжества» (М., 1858). Появились мыс-
ли о широком подходе к местной истории. Уже был заметен исследова-
тельский задор и вкус к полемике. После защиты магистерской диссер-
тации преподает в московской гимназии, сотрудничает в «Московском
обозрении», сблизился с К.Н. Бестужевым-Рюминым. С 1860 года препо-
дает в университете по кафедре всеобщей истории, затем оставляет уни-
верситет. Жизнь вольного художника-исследователя ему больше по вку-
441
ВИКТОР БЕРЛИНСКИХ. РЕМЕСЛО ИСТОРИКА В РОССИИ
су. Он много путешествовал по Европе, активно участвовал в заседаниях
многих научно-исторических обществ, много печатался в исторических
журналах.
Крайний консерватизм, охранительность и монархизм автора ярко
сказался в его публицистике. Д.И. много печатался в «Новом времени»,
сам в 1897—1916 годах издавал малотиражную и убыточную монархичес-
кую газету «Кремль», где он, по словам Марины Цветаевой, был един-
ственным редактором, сотрудником и разносчиком. По своим научным
взглядам Иловайский всю жизнь твердый и последовательный антинорма-
нист. Его постоянный интерес к этой теме Ключевский назвал явлением
патологии. Русь он сближает с гуннами («Разыскания о начале Руси»). Его
«История России» (М., 1876—1905. Т. 1—5) имела в основном компилятив-
ный характер. Широко известен в обществе Д.И. стал благодаря своим
гимназическим учебникам по русской и всеобщей истории (также монар-
хическим и консервативным). В 1883 году труды Иловайского на благо
монархии были оценены. Он получил чин действительного статского со-
ветника (без службы), из мещан стал потомственным дворянином. Науч-
ный авторитет его в среде либеральной и демократической профессуры
просто отсутствовал. Ключевский едко называл его «ученым грызуном».
Но всю свою длиннейшую жизнь (88 лет) историк постоянно над чем-то
работал. Вероятно, это не графоманство, но что-то имевшее в глазах авто-
ра значительно большую цену, чем в глазах общества. Д.И. был дважды
женат. Из шести детей пережил пятерых. Дочь Варвара была замужем за
Д.И. Цветковым (умерла в 1890 году). «Все в этом доме кончалось, кроме
Иловайского... Это был какой-то мор на молодость», — писала современ-
ница. В жизни Иловайского немало параллелей с жизнью М.П. Погодина.
По впечатлениям Марины Цветаевой, внешне и в старости он был кра-
савец-старик: крепкий, широкоплечий, прямой, с хорошим лбом и ледя-
ными проницательными оловянными глазами. Иловайский был убежден-
ный антисемит. По иронии судьбы его единственная выжившая дочь Ольга
бежала в Сибирь и вышла замуж за еврея. В 1918 году Иловайского аре-
стовала ЧК. На допросах он был тверд и полон достоинства. Лишь благо-
даря сложным хлопотам М. Цветаевой его освободили. В 1920 году он
умер, чуждый новой власти и новым порядкам.
КАВЕЛИН Константин Дмитриевич (4.11.1818 — 3.05.1885) — публи-
цист, историк, юрист, общественный деятель. Родился в Петербурге в ста-
ринной дворянской семье среднего круга. Он мог стать историком клас-
са С.М. Соловьева, но жизнь его сложилась причудливо. Русской историей
ему пришлось заниматься немного. Дед его имел 17 детей, поэтому дос-
таток отца был бы невелик, если бы он благодаря своим талантам не по-
лучал крупные пожалования за службу. Широкие связи отца, имевшего
442
РАЗДЕЛ V. КРАТКИЙ БИОГРАФИЧЕСКИЙ СЛОВАРЬ ИСТОРИКОВ...
7 детей (Константин был пятым), выделяли его из среды дворян средне-
го достатка. Крестный отец мальчика — В.А. Жуковский. Мать К.Д. была
дочерью придворного архитектора шотландца Белли.
Константин получил домашнее образование. Из учителей сильное
впечатление на него произвел В.Г. Белинский (семья в 1829 году переезжает
в Москву), плохой учитель, но яркий мыслитель. В 1835—1839 годах он сту-
дент юридического факультета Московского университета. Из профессоров
на него сильно повлияли П.Г. Редкин (философ) и Н.И. Крылов (римское
право). Университет закончил с золотой медалью за сочинение «О римском
владении». Посещения П. Чаадаева и А. Хомякова, дружба с Т.Н. Грановс-
ким, тяга к науке... Семья считала зазорным для дворянина профессор-
ство, и К.Д. уехал на службу в Петербург. Здесь он сближается с кружком
Белинского, пишет магистерскую диссертацию. В 1844 году он защищает
в Москве свою диссертацию «Об основных началах русского судоустрой-
ства и гражданского судопроизводства от Уложения до Учреждения о
губерниях». Здесь он получает место адъюнкта в университете по кафедре
истории законодательства. Дружба с И.С. Тургеневым, А.И. Герценом, бле-
стящее преподавание. Кавелин в 1844—1848 годах стал наряду с Т. Гранов-
ским и П. Редкиным самым популярным московским профессором. Стал он
также убежденным западником, выводившим теорию русской граждан-
ственности из родового и патриархального (а не общинного, как у славя-
нофилов) начала.
Позднее эта теория родового быта ляжет в основу «государственной»
школы русской историографии. К ученому быстро приходит признание и
слава. Его статью «Взгляд на юридический быт Древней Руси» Белинский
назвал гениальной. Коллегой по взглядам на историю в университете К.Д.
считал С.М. Соловьева, а из числа слушателей последователем явился
Б.Н. Чичерин. В 1845 году Кавелин женился на А.Ф. Корш. Из-за конфликта
в университете (по вине профессора Н.И. Крылова) Кавелин уходит и
вновь служит в Петербурге по разным ведомствам. Его горячее стремле-
ние к освобождению крестьян с землей сближает его с либералами-рефор-
маторами братьями Милютиными, Ю.Ф. Самариным, великой княгиней
Еленой Павловной. Его «Записка об освобождении крестьян» (полностью
готова в 1855 году) составила в новую эпоху Александра II политическую
репутацию автору. Ее принципы легли в основу крестьянской реформы. В
1857—1858 годах он преподает русскую историю и право наследнику пре-
стола, стал профессором Петербургского университета. Популярность его
вновь на пике. Но из-за интриг недоброжелателей он покидает пост учи-
теля. А в 1862 году из-за беспорядков в университете он уходит в отстав-
ку. 1861-й — тяжелый год для него, несмотря на великую реформу, столь
им желанную. У него умер сын, провалился его проект издания либераль-
ной газеты «Век». 15 лет Кавелин был не у дел. Он командирован мини-
443
ВИКТОР БЕРЛИНСКИХ. РЕМЕСЛО ИСТОРИКА В РОССИИ
стерством за границу на два года для изучения университетов Франции
и Германии. Материалы его не вошли в проект реформы. Он активно со-
трудничает в ряде журналов. Несчастья не оставляют его. Молодой умерла
его дочь, а затем и жена.
С 1878 года он получил кафедру гражданского права в Военно-юриди-
ческой академии. В свои 60 лет он не утратил нравственного влияния на
молодежь и вновь завоевал горячую любовь слушателей. Как историк Ка-
велин стоит у истоков «государственной» школы русской историографии.
Яркий талант мыслителя редок среди историков.
Сердечность, редкая честность, гармония ума и сердца отразились в
концепции русской истории этого идеалиста 1840-х годов. Суть ее в тео-
рии родового быта. Кавелин наметил три стадии развития России. Пер-
вая — господство родовых отношений (до образования Киевской Руси).
Вторая — князья Рюриковичи (семья) сообща владеют Русской землей.
Княжеский род постепенно превращается во множество отдельных неза-
висимых владений. Затем идет обратный процесс — собирание земель
московскими Рюриковичами. Так создана огромная вотчина — Московс-
кое государство. Третий этап связан с результатами Петровской рефор-
мы, когда Московское царство преобразовано в настоящее политическое
государственное тело и стало державой в настоящем смысле слова.
Основные устои русского общества — общинное землевладение и са-
моуправление крестьян. Выясняя вопросы отношения личности к обществу,
Кавелин подошел к проблемам психологии и этики. Его замечательные
последние книги «Задачи психологии» и «Задачи этики» не были поняты
обществом и остались вне хода развития науки. Вместе с тем его концеп-
ция русской истории прижилась (здесь велика роль С.М. Соловьева) и по
сей день является ядром нашего понимания хода истории России.
КАЛАЙДОВИЧ Константин Федорович (май 1792 — 19.04.1832) —
русский археограф-историк. Родился в семье врача. Разночинец. Учился
в Елецком народном училище, Киевской духовной академии, гимназии при
Московском университете. После окончания в 1810 году Московского уни-
верситета он вошел в кружок канцлера графа Н.П. Румянцева, ставший
первым в России крупным центром археографии. Учитель гимназии, уча-
стник московского ополчения 1812 года, главную страсть и смысл своей
жизни он видел в собирании и изучении древних русских рукописей. Член
общества истории и древностей российских. В 1817—1818 годах вместе
с П.М. Строевым участвовал в археографических экспедициях, обнаружив
важнейшие для нашей исторической науки памятники («Изборник Святос-
лава» 1073 года, труды Кирилла Туровского).
С 1817 года — сотрудник архива Министерства иностранных дел.
Умело и квалифицированно участвовал в издании русских исторических и
444
РАЗДЕЛ V. КРАТКИЙ БИОГРАФИЧЕСКИЙ СЛОВАРЬ ИСТОРИКОВ...
литературных памятников: «Русские достопамятности» (Т. 1.1815), «Древ-
ние российские стихотворения», собранные Киршей Даниловым (1818) и
другие. Талантливый палеограф, выработавший научные приемы издания
источников, Калейдович страдал запоями, а также иногда тяжелым нерв-
ным расстройством. Плодотворен его интерес к языкознанию, славянове-
дению, дипломатике.
С 1825 года — член-корреспондент АН. С 1828 года — издатель жур-
нала «Русский зритель». Один из наиболее ярких талантов в русской ар-
хеографии своей эпохи.
КАЛАЧОВ Николай Васильевич (26.05.1819 — 25.10.1885) — историк,
археограф и архивист. Родился в зажиточной дворянской семье. Детство
провел в родовом имении Юрьев Польского уезда Владимирской губер-
нии. Домашнее образование, московский пансион и Дворянский институт,
а в 1836—1840 годах — юридический факультет Московского университе-
та. Живое увлечение родной стариной — он «с жадностью погружался в
чтение летописей, старинных актов, ходил по старым монастырям и ра-
зыскивал надгробные камни...». Историческая связь прошлого и настоя-
щего очень волновала его.
С 1840 года служит в Археографической комиссии (СПб.) по рекомен-
дации М.П. Погодина. Длительный отпуск из-за смерти отца. В 1846 году
стал в Москве библиотекарем Московского архива МИДа, защитил маги-
стерскую диссертацию «Предварительные юридические исследования
для полного объяснения “Русской Правды”», а также издал текст Русской
Правды по четырем спискам. В 1747 году напечатал исследование «О зна-
чении Кормчей в системе древнего русского права» (о византийском вли-
янии на русское право). Эти труды сразу создали автору имя в научных
кругах. В 1848 году он занял после К.Д. Кавелина кафедру истории рус-
ского законодательства в Московском университете. Главное внимание в
своем курсе он уделял критическому обозрению и разбору памятников
русского права. Лекции его хороши, тщательны и подробны. Сам он года-
ми вставал в 3 часа утра и кропотливо готовил к публикации свои много-
численные издания документов. Такое трудолюбие и усидчивость для рус-
ского человека считались необычными.
Молодой профессор примкнул к западникам, начал широко собирать
и публиковать многообразный актовый материал. С 1852 года Археогра-
фическая комиссия поручила ему издание «Дополнений к актам исто-
рическим». В 1852—1853 годах Калачов совершил два путешествия по
центральным и поволжским губерниям для собирания исторических ис-
точников. В 1857 году он приехал в Петербург и занялся редакцией тре-
тьего издания «Свода гражданских законов». Оригинальны его статьи о
народном праве. Участвовал в подготовке реформы 1861 года и Судеб-
445
ВИКТОР БЕРЛИНСКИХ. РЕМЕСЛО ИСТОРИКА В РОССИИ
ной реформы. В 1864 году стал доктором гражданского права в Петер-
бургском университете. Основоположник и первый редактор журнала
«Юридический вестник», редактор и составитель многообразных и мно-
готомных ценных для историков и сейчас изданий: «Архив историко-
юридических сведений, относящихся до России», «Писцовые книги Мос-
ковского государства», «Дополнения к актам историческим», «Архив
Государственного Совета» и другие.
Истинным призванием Н.В. стало архивное дело. В 1865—1885 годах
он возглавлял Московский архив Министерства юстиции (второй в России
по ценности для историков после Московского архива МИДа) и стал круп-
нейшим архивным деятелем страны XIX века. Его любовь к архивам и ар-
хивному делу была беспредельна. Благоустройство архивов стало для
него важнейшим условием процветания исторической науки. Внесение
организации и порядка в эту сферу, подготовка архивистов, систематичес-
кое описание документов, спасение их в масштабах России и центра-
лизация архивного дела империи стали жизненной задачей Калачова.
Именно его стараниями на Девичьем поле в Москве воздвигнут архи-
вный городок (за что нынешние московские архивисты ему очень благо-
дарны). Из упраздненных судебных мест России в архив Калачова (по
циркуляру министра юстиции от 3 декабря 1866 года) прислано большое
количество дел. Ему же передан огромный московский Сенатский архив.
Активно выступал на первых археологических съездах (1869, 1872).
Н.В. разработал проекты Главной архивной комиссии как единого центра
управления архивами (по сути, архивной реформы) и Археологического
института как учебного заведения для подготовки архивистов. К сожале-
нию, первый проект реализован не был. Многочисленные архивы страны
остались до Октябрьской революции 1917 года ведомственными (и пло-
хо сохранялись). Второй проект реализован лишь благодаря удивитель-
ной энергии и личным средствам Н.В. Археологический институт в столице
открыт в 1878 году, подготовлено открытие такого института в Москве.
Реализацией идеи Калачова стало создание в 1884 году губернских уче-
ных архивных комиссий — одновременно научных обществ и архивных
центров в русской провинции.
Архивные занятия не превратили Калачова в сухого «буквоеда», ка-
бинетного отшельника. В нем жил темперамент общественного деяте-
ля. К.П. Победоносцев писал о нем: «Голова его работала непрестанно и
работала всегда заодно с сердцем; новые планы один за другим возни-
кали в уме его и все были направлены к одной цели — к возбуждению
новой жизни там, где ее не было, к поощрению таланта... Бог дал ему
свойство простоты душевной, пособляющее входить в прямое искреннее
общение с людьми...» Талант ученого-организатора редок.
446
РАЗДЕЛ V. КРАТКИЙ БИОГРАФИЧЕСКИЙ СЛОВАРЬ ИСТОРИКОВ...
КАРАМЗИН Николай Михайлович (1.12.1766 — 22.05.1826) родился в
имении отца в Симбирской губернии. Детство провел в селе Знаменском.
В 4 года лишился матери. Отец женился вторично на тетке И.И. Дмитри-
ева (будущего друга всей жизни историка). Пылкий чувствительный маль-
чик страстно любил природу, уже в 8 лет читал книги по римской истории
и романы. Уже в детстве был внутренне довольно религиозен.
В 11 лет мальчик увезен отцом в пансион сперва в Симбирск, а затем
в Москву (проф. И.М. Шадена — доброго и умного преподавателя). Сен-
тиментальная немецкая литература была там в большом почете. Основ-
ные языки — немецкий и французский. В 1782 году поступил подпоручи-
ком в лейб-гвардии Преображенский полк. По складу эмоционального
характера не был создан для военной службы. Н.М. подружился в Санкт-
Петербурге с И.И. Дмитриевым. Первая проба пера — переводы с немец-
кого. После смерти отца (1784) вышел в отставку и уехал в Симбирск, где
вел рассеянную светскую жизнь. Много читал. Вступил здесь в местную
масонскую ложу.
В 1785 году вместе с Н.П. Тургеневым переехал в Москву, где вошел
в круг Н.И. Новикова, крупнейшего издателя и просветителя эпохи. Под-
ружился с А. Петровым, который стал лидером в их дуэте. Н.М. печатался
в «Детском чтении», переводил Шекспира, Лессинга, писал стихи. Шко-
ла перевода и выработала его русский литературный язык. Общение в
новиковском кругу образовывало Н.М. Он получал знания от людей, а не
только из книг.
Перед отъездом за границу Н.М. вышел из масонов, и гонения на них
его не коснулись. Деньги на путешествие (2 тысячи рублей) он взял взай-
мы у старшего брата под залог своего имения (80 душ). Курляндия, Гер-
мания, Швейцария, Франция, Англия — таков маршрут Карамзина в тече-
ние 18 месяцев. Цель поездки — расширение умственных горизонтов.
Ведя записи по ходу поездки, Н.М. уже в России их переработал в шедевр
русской прозы «Письма русского путешественника», давшие обществу
образец изящного стиля речи. Живое познание европейской культуры
дало очень много Н.М. Он осознал верный масштаб России и мира, а так-
же свои возможности в науке и литературе. В 1791 — 1793 годах он изда-
вал «Московский журнал», имевший коммерческий успех. Кроме «Писем»
в журнале появились его стихи и заметки, «Бедная Лиза», ряд других
творений. Издатель в основном сам заполнял журнал своими творениями.
Позднее он их переиздал в книге «Мои безделки». Затем он издает альма-
нахи «Аглая», «Аониды», ведет светскую жизнь. Он стал профессиональным
русским литератором, хотя реакция 1790-х годов ему сильно мешала.
Со сменой царствования в 1802 году он начал издавать «Вестник Ев-
ропы», первый общественный журнал в России. В 1801 г. он женился на
Е-Н. Протасовой, получив в приданое лишь 100 душ крестьян. Через год
447
ВИКТОР БЕРЛИНСКИХ. РЕМЕСЛО ИСТОРИКА В РОССИИ
жена родила ему дочь Софию и умерла. Вторично женился на Е.А. Вязем-
ской в 1804 году. Интерес к русской истории заметен в его творчестве. В
1803—1804 годах вышло его собрание сочинений в 8 томах. Н.М. завер-
шил важный этап реформы литературной речи — стал писать языком,
близким к разговорному.
Идея написать «Историю России» пришла к Н.М. в 1803 году. Впрочем,
он боялся лишиться главного своего источника дохода от издания «Вест-
ника Европы» (12 тысяч рублей в 1802—1803 годах). Но, благодаря помо-
щи влиятельных друзей, царь принял предложение Карамзина. 31 октяб-
ря 1803 года именным указом в 36 лет Н.М. назначен историографом с
чином надворного советника и пенсионом в 2 тысячи рублей в год (про-
фессорский оклад). Ему дозволен свободный вход в архивы.
Работы над «Историей» оказалось много, объемов ее начинающий
историк себе не представлял. Взяв за путеводную нить тома «Истории»
М. Щербатова, Карамзин понял, что нужно вживаться в источники. Кроме
госархивов и библиотек очень полезно историку оказалось собрание книг
и рукописей А.И. Мусина-Пушкина. Немало помогали ему также А.Ф. Ма-
линовский и А.И. Тургенев. Зимой он трудился в Москве, летом — в Ос-
тафьеве (имение князей Вяземских). Ремесло писателя, богатый опыт,
знание России и Европы помогли ему в работе. Втянувшись в изучение ис-
точников, он приобрел азарт исследователя и чутье источниковеда. Нату-
ра художественная, многие вещи он постигал интуитивно. Вначале всю
историю (до Романовых) он планировал уложить в 6 томов.
Но работа расширялась и засасывала его вглубь. Положение истори-
ографа в обществе и благоволение Александра I упрочивались. В Твери
(1811) историк подал царю свою весьма консервативную и искреннюю
«Записку о древней и новой России», где осуждал поспешность реформ,
неудачи во внешней политике и осмысливал исторический путь России.
Эта «Записка» — в некотором роде гражданский подвиг Карамзина. В
пожаре 1812 года Москвы сгорели библиотека и рукописи историка. За
12 лет работы он написал 8 томов (до казней Ивана Грозного). В 1816 году,
решив опубликовать их разом (как опытный издатель), Карамзин вместе
с друзьями прибыл в Санкт-Петербург.
Ситуация была неопределенной, встреча с императором откладывалась.
Но после визита гордого историографа к всесильному А.А. Аракчееву все
решилось очень быстро. Прием у царя, выделение средств. Карамзин по-
лучил чин статского советника, а также 60 тысяч рублей из Кабинета на
издание «Истории» (что избавляло от цензуры). На время издания «Исто-
рии» Николаю Михайловичу отводилась дача в Царском Селе. Средства от
продажи книг шли в доход историка. Это было очень щедро. Вскоре близость
честного и откровенного историка к царю и его родным еще более выросла.
Впрочем, недоброжелательство многих высоких чиновников — тоже...
448
РАЗДЕЛ V. КРАТКИЙ БИОГРАФИЧЕСКИЙ СЛОВАРЬ ИСТОРИКОВ...
28 января 1818 года Карамзин поднес царю 8 томов своей «Истории
государства Российского», напечатанной тиражом в 3 тысячи экземпля-
ров. Средний тираж книг по истории тогда — 600 экземпляров. Все изда-
ние разошлось за 25 дней. Подъем национального духа после войны сыг-
рал свою роль. Это был большой успех 51 -летнего историка. Все 8 томов
продавались за 50—55 рублей.
Права на второе издание проданы были издателям Слениным за 50 ты-
сяч рублей. Коммерческий успех издания ошеломил круг писателей. На-
чались переводы на европейские языки. Издательские дела прервали
работу над «Историей» почти на два года. Затем пошла работа над дру-
гими томами. Царь читал их в рукописи. Последний, 12-й том не был за-
вершен автором (доведен до 1611 года). Слабея от болезней, Н.М. писал
его без «примечаний» — важнейшей научной части своего труда. Личность
Карамзина неотделима от его труда. Мощное творческое начало автора
(риторико-декламационная поза) пронизывает весь труд. Примерно за
первые три года работы над «Историей» автор профессионализировался
как историк. На склоне дней в нем усилились меланхолия, пессимизм,
раздражительность.
Роста он был выше среднего, лицо имел продолговатое, лоб высокий,
с обеих сторон рта — две глубокие морщины. Тяжело принял он известие
о смерти Александра I. В дни междуцарствия часто бывал во дворце.
Вместе с М. Сперанским писал Манифест о вступлении на престол Ни-
колая I. Декабристов он осуждал. Вскоре он заболел скоротечной чахот-
кой. В. Жуковский и другие друзья историка хлопотали при дворе о пен-
сии его семье. Царь оказался театрально и избыточно щедр. 13 мая 1826
года указом историку (а после его смерти жене, а затем детям до вступ-
ления в службу и замужества) приказано выплачивать пенсию 50 тысяч
рублей в год. Карамзин был потрясен щедростью царя.
Историк умер в 59 лет (как и С.М. Соловьев). Двадцатидвухлетний труд
его увенчался удачей, хотя и не стал завершенным замыслом. После своей
смерти он оказался просто незаменимым Николаю I своим личным бла-
городством, монархизмом и консерватизмом в скользких условиях нача-
ла его царствования.
Карамзин самостоятельно и глубоко изучил широкий круг источников
и ввел их в свою «Историю». Вся система доказательств также отнесена
им в примечания (это — добрая половина его труда). Он рационально су-
зил свою тему — не история России, а история государства Российско-
го. Художественный стиль его — блестящ. Но историзм в его философии
вторичен. Писатель-художник побеждал в нем ученого. В прошлом он ис-
кал событий ярких, характеров героических, сюжетов театрально-драма-
тических. Кроме морализации историограф создавал «иллюстрацию про-
шлого под настоящее».
449
ВИКТОР БЕРЛИНСКИХ. РЕМЕСЛО ИСТОРИКА В РОССИИ
Но стоит помнить, что именно Карамзин создал массовый обществен-
ный интерес к прошлому России, на его книгах выросли два поколения
русских историков XIX века. Именно он — автор первой оригинальной кон-
цепции истории нашей страны, а также первой читабельной «Истории»
Отечества.
КАРСАВИН Лев Платонович (1.12.1882 — 12.07.1952) — историк и
философ. Родился в Петербурге в артистической семье. Его отец был
балетмейстером, а сестра Тамара — знаменитой балериной. Окончил
историко-филологический факультет Петербургского университета. Ученик
И.М. Гревса. Знаток средневековых источников. В 1912 году защитил ма-
гистерскую диссертацию «Очерки религиозной жизни в Италии XII—XIII ве-
ков» (СПб.), в 1915 году — докторскую «Основы средневековой религиоз-
ности в XII—XIII веках, преимущественно в Италии» (СПб.). Преподавал в
Петербургском университете. Идеалист. Дал оригинальный срез культуры
Средневековья с точки зрения православно-христианского историка. По-
чти единственный в России начала века занимался философией истории.
Считал ненужной мелочную фактологию, не снисходил иногда до оформ-
ления цитат (обвинялся за это устной научной молвой в плагиате). Мате-
риалы первоисточников даны в приложении к его основным трудам. Бле-
стяще талантливый и глубоко эрудированный, в центр внимания поставил
природу религиозной жизни. В своих трудах «Культура Средних веков» (Пг.,
1918), «Католичество» (Пг., 1918), оригинальном «Введении в историю (те-
ория истории)» (Пг., 1920) и главном — «Философия истории» (Берлин,
1923) — пытался выявить основы менталитета средневекового человека
в его отношении к Богу, понять всеединство основанного Богом мира.
Человек для Л.П. — ученик этого всеединства и способен охватить мыс-
ленно все времена и пространства.
Впрочем, как остро и критично писал Бузескул о книгах Карсавина, «в
обеих... много смелого, оригинального, небанального. Но оригинальность
у Л.П. не раз переходит в оригинальничанье, искусственность, явно обна-
руживается нарочитое стремление автора к необычному, к эффекту, к кра-
сивости, много утрировки, преувеличений, парадоксального...».
В 1922 году с группой ученых выслан из СССР. Сотрудничал в Религи-
озно-философской академии Н. Бердяева в Берлине, обосновался в Па-
риже. Участник движения евразийцев. В 1928 году приглашен профессо-
ром всеобщей истории в университет в Ковно (тогда столицу Литвы).
Человек необычайных способностей, он легко выучил литовский язык и
читал на нем лекции. Замечательны его книги «О личности» (1929), «Поэма
о смерти» (1931), ряд других. Литву заняли советские войска. Л.П. аресто-
ван по политической статье уже после войны, получил в 1950 году 10 лет
лагерей и отправлен из Вильнюса в лагерь ГУЛАГа (пос. Абезь Коми АССР),
450
РАЗДЕЛ V. КРАТКИЙ БИОГРАФИЧЕСКИЙ СЛОВАРЬ ИСТОРИКОВ...
где и умер от тяжелой дистрофии в санитарном бараке (по диагнозу ла-
герного врача — от туберкулеза).
КАЧЕНОВСКИЙ Михаил Трофимович (1.11.1775 — 19.04.1842) - рус-
ский историк, писатель, славист. Родился в обрусевшей греческой семье в
Харькове (фамилия отца, грека-переселенца — Качиони). В 13 лет окончил
Харьковский коллегиум. Затем служил урядником Екатеринославского ка-
зачьего ополчения (с 1788 года), канцеляристом в Харьковском магистра-
те, сержантом (1795 год) в армии, с 1798 по 1801 год — полковой квар-
тирмейстер. Затем был библиотекарем и правителем канцелярии графа
А.К. Разумовского (попечителя Московского университета), который и при-
вез его с Украины. Самообразование и школа жизни — его университет.
Писал стихи, прозу, переводы, печатаясь в русских журналах с 1799 года.
С 1805 по 1830 год издавал (с двумя перерывами) журнал «Вестник Евро-
пы», знакомя читателей в своих обзорах со всеми новинками европейс-
кой научной литературы. Благодаря Разумовскому карьера Каченовского
успешно пошла и в университете. С 1805 года — магистр, с 1806 года —
доктор философии. С 1810 года — профессор изящных искусств и ар-
хеологии. С 1821 года — профессор истории, статистики и географии
России, с 1835 года — профессор истории и литературы славянских на-
родов. С 1837 года — ректор Московского университета, с 1841 года —
академик.
Знакомство с русской историей началось у Каченовского в 1799 году
на гауптвахте чтением М. Щербатова и И. Болтина. Влияние последнего,
а затем А. Шлёцера заметно в первых работах этого историка. Главным
вдохновителем его в последующие годы стал Б.Г. Нибур. Первый том
«Римской истории» Нибура вышел в 1811 году и создал новую эпоху в
историографии. Нибур отверг весь древнейший период римской истории
как баснословный. Идя по его стопам, Каченовский объявил баснослов-
ным весь киевский период русской истории.
Эти воззрения стали новостью русской историографии и создали
«скептическую школу», недолговечное, но одушевленное поветрие в рус-
ской науке. Предшественники винили в «баснословии» наших летописей
переписчиков и мечтали найти или воссоздать чистый первоначальный
текст Нестора. Скептики корень зла видели в подлинных показаниях ис-
точников.
Сравнение текстов, критика свидетельств для них лишь первая зада-
на. «Автор не для того трудился, чтобы разрушать, нет, он отличается от
своих предшественников смелостию воссоздания храма истории... извле-
кая из басен некоторую существенность», — писал М.Т. о Нибуре. Острая
критика трудов Н. Карамзина как наследника XVIII века в науке характер-
на для Каченовского. Прагматическое изложение истории остается для
451
ВИКТОР БЕРЛИНСКИХ. РЕМЕСЛО ИСТОРИКА В РОССИИ
него главной задачей историка, но по позднейшим, очищенным в горни-
ле исторической критики данным.
Впрочем, в своих работах «Рассуждение о баснословном времени в
российской истории», «Два рассуждения о кожаных деньгах и о Русской
Правде» историк ко второй задаче даже и не приступал. Требование вдум-
чивой критики исторических источников приняли даже противники скеп-
тиков (например, М.П. Погодин). Объективно «скептическая» школа вне-
сла свой вклад в развитие нашей науки.
Научная смелость сочеталась в личности Каченовского с консерватиз-
мом, мнительностью, крайней осторожностью, страхом ответственности.
Он никогда не брал книг в библиотеке, боясь их потерять. Студенты в пе-
риод чтения им курса русской истории (до 1835 года) с интересом слуша-
ли скучного профессора и вспоминали позднее о нем так: «...желчный,
писклявый, подозрительный, завидливый, человеконенавистный скептик,
разбиравший по всем косточкам и суставам начатки российской исто-
рии... ничего не принимавший на одну веру, отвергавший всякое преда-
ние, — одним словом, сомневавшийся во всем. Верил он одному только
Нестору, не верил ни “Русской Правде” Ярослава Великого, ни духовно-
му завещанию Владимира Мономаха, ни подлинности “Слова о полку
Игореве”, ни тому, что куньи мордки заменяли монетку» (Д.Н. Свербеев).
Студенты, несмотря на утомительные лекции, одно время любили этого
профессора. Действительно, любовь профессора к своему предмету свя-
зывала студентов с живой наукой. Никакой книжный курс этого дать не мог.
Очень усидчивый, трудолюбивый, способный к работе, М.Т. служил
честно и не скопил за жизнь, в сущности, ничего. Жена, дочь и двое сы-
новей остались после его смерти без наследства. Питомцы «скептичес-
кой» школы: Я.И. Бередников (археограф), Н.Н. Мурзакевич (археолог),
П.М. Строев.
КИЗЕВЕТТЕР Александр Александрович (10.05.1866 — 9.01.1933) —
историк. Родился в Петербурге, в семье обрусевшего немца — заведую-
щего архивом Главного штаба. Дед по матери был протоиереем и извест-
ным церковным композитором, творческие таланты А.А. — от него. Дет-
ство и юность провел в Оренбурге, где служил отец. В 1884 году закончил
гимназию и поступил в Московский университет. Любимый ученик В.О. Клю-
чевского. Школой научной работы стали для него семинары П. Виноградо-
ва. По словам А.А., студенты тогда делились на три группы: политиков,
обывателей и будущих ученых. Кизеветтер сразу примкнул к третьей груп-
пе. Большой поклонник театра («театральный запой»), посетитель множе-
ства юбилейных банкетов (черта той эпохи) как школы красноречия. В 1888
году закончил университет и оставлен в магистратуре по русской истории.
С 1893 года (после сдачи магистерских экзаменов) — приват-доцент Мос-
452
РАЗДЕЛ V. КРАТКИЙ БИОГРАФИЧЕСКИЙ СЛОВАРЬ ИСТОРИКОВ...
ковского университета, преподавал также на Высших женских курсах Герье
и других. в 1894 году женился на вдове своего друга А.А. Кудрявцева. Дочь
Екатерины затем стала хранителем его архива и наследия.
Тема работы близка по духу А.А. как убежденному конституционисту.
Семь лет он, по его словам, сидел в архиве Министерства юстиции (где
был главный фонд по его теме) с 9 часов утра до 3 часов дня чуть не ежед-
невно, собирая архивный материал («отраднейшие часы моей жизни»).
Затем два года его обрабатывал. Ключевский остался доволен этим ис-
следованием. В 1903 году историк защитил магистерскую диссертацию
«Посадская община в России XVIII столетия». Автор, получивший премию
Г. Карпова, под новым углом зрения взглянул на реальную жизнь город-
ской общины той эпохи. Главный вывод диссертации — вплоть до конца
XVIII века (реформы Екатерины II) под покровом петровских названий жил
типичный посадский мир XVII века. Кроме А.А. в архиве тогда постоянно
работали М. Богословский и Н. Рожков. В ходе революций все трое стали
политическими противниками. Кизеветтер с 1905 года — активный кадет
(член ЦК, депутат 2-й Государственной думы от Москвы), Богословский —
октябрист, Рожков — социал-демократ. С 1904 года А.А. — член редакции
«Русской мысли».
В 1905—1907 годах активно участвовал в политической жизни России,
много публиковался в «Русских ведомостях». Все же науку, подобно П. Ми-
люкову, он не оставил. В 1908 году написал и в 1909 году защитил доктор-
скую диссертацию «Городовое положение Екатерины II. Исторический
комментарий». Это — продолжение его первой работы. Всесторонний
источниковедческий анализ источников «Городового положения» привел
историка к объективным и взвешенным выводам о продворянском харак-
тере реформы. Интерес ученого к XVIII веку стабилен. Министр не утвер-
дил его как профессора, а в 1911 году А.А. оставил университет вместе с
большой группой профессоров. Талантливый либерал далее преподавал
в университетах Шанявского и Коммерческом институте. Интересны два
его сборника статей по XVIII—XIX векам «Исторические отклики» (1912,
1915), а также заказная работа (от Московского купеческого общества)
«Гильдия московского купечества» (1915).
Октябрьскую революцию не принял. В 1920 году ему запрещено чте-
ние лекций в университете (как и Р. Випперу и М. Богословскому). В годы
Гражданской войны его трижды арестовывали как бывшего члена ЦК ка-
детской партии. В 1922 году он вместе с женой и дочерью в составе боль-
шой группы ученых выслан из Советской России. Историк обосновался в
Праге, ставшей тогда «русскими Афинами». Читал лекции, много работал
в Русском заграничном историческом архиве, активно выступал в печати
(особенно в «Современных записках»). Кизеветтер — влиятельная фигу-
ра культурной и научной жизни русской эмиграции в Праге. Он переиздал
453
ВИКТОР БЕРЛИНСКИХ. РЕМЕСЛО ИСТОРИКА В РОССИИ
свою книгу о М. Щепкине, издал на чешском книгу о русских артистах. В
его личном архиве сохранился текст курса лекций В. Ключевского с прав-
кой автора (не опубликован). Близок своему учителю как мастеру художе-
ственного слова. Главный его труд тех лет — яркие и живые воспомина-
ния «На рубеже двух столетий» (1929). Россию он страстно любил и сильно
по ней тосковал. Умер в Праге в 1933 году, где и похоронен.
КОВАЛЕВСКИЙ Максим Максимович (27.08.1851 - 23.03.1916) -
историк, этнограф, социолог. Родился в Харькове в богатой дворянской
семье. Мать пробудила в единственном сыне глубокий интерес к исто-
рии. Под ее влиянием он много читал, уже в детстве и юности овладел
французским, немецким и английским языками (уже взрослым выучил-
ся итальянскому и испанскому). Домашнее образование, гимназия (с
5-го класса), юридический факультет Харьковского университета (до
1872 года). Сильное влияние профессора Каченовского направило ин-
тересы юноши на историю государственных учреждений. Оставлен при
университете по государственному праву. Из-за смерти Каченовского
уехал для подготовки за границу. Два года в Париже и провинции изу-
чал архивы и библиотеки по истории административной юстиции во
Франции. Прошел школу работы с источниками в Ecole des Chartes. В
Англии через Д. Льюиса и К. Маркса познакомился со многими крупны-
ми учеными. Прожил здесь год, активно занимаясь в Британском музее
и архиве. Летом работал в Швейцарии. В 1877 году печатает свои рабо-
ты по английским и французским материалам: «История полицейской
администрации в английских графствах с древнейших времен до Эдуар-
да III», «Опыты по истории юрисдикции налогов во Франции с XIV в.». В
1878 году защищает первую работу в Москве с солидным приложением
(вышедшим в Англии отдельно) как магистерскую диссертацию. Два года
спустя выходит его докторская «Общественный строй Англии в конце
Средних веков» (М., 1880). Преподает государственное право европей-
ских держав на юрфаке Московского университета, печатает другие свои
работы. После 1880 года М.М. вновь на два года уезжает за границу для
работы в архивах: Италия, Испания, США. Работает над своим главным
трудом «Экономический рост Европы».
Увлечение наукой, живая мысль, новаторство сделали М.М. одним из
самых популярных профессоров. По возвращении читает курсы по исто-
рии права и государственных учреждений (книга «Первобытное право.
Вып. 1—2. 1886), ездит с В.Ф. Миллером на Кавказ в этнографические
экспедиции (книга «Современный обычай и древний закон». Т. 1—2. М.,
1886; Париж, 1893). В 1890 году выходит его двухтомник «Закон и обычай
на Кавказе» по грузинским материалам.
454
РАЗДЕЛ V. КРАТКИЙ БИОГРАФИЧЕСКИЙ СЛОВАРЬ ИСТОРИКОВ...
Очень широк и многообразен в своих трудах. Блестящий интеллект и
мастерство синтеза (столь редкое для русских ученых) сделали его уче-
ным мирового класса.
Либерализм и внутренняя свобода были непозволительны тогда для
ученого в институте. Отстранен от преподавания (1887). М.М. уехал за
границу, сосредоточив свою библиотеку на собственной вилле в Болье
(фр. Ривьера). Здесь он переходит от написания монографий к созданию
обобщающих трудов на основе собственных книг и архивных данных. Пер-
вый такого рода труд — «Происхождение современной демократии» (Т. 1 —
4. М., 1895—1897). Второй (и важнейший для автора) труд — «Экономи-
ческий рост Европы до возникновения капиталистического хозяйства»
по-русски (Т. 1—3. М., 1898—1903); и по-немецки (Т. 1—7) — редкий при-
мер обобщающего труда, написанного в основном по первоисточникам.
Ковалевский читал лекции в эти годы в Стокгольме, Оксфорде, Чикаго. В
1901 году он основал в Париже высшую Русскую школу общественных
наук, где преподавание велось русскими учеными-изгоями: Н. Кареевым,
И. Мечниковым, П. Милюковым, П. Виноградовым — и политиками: Г. Пле-
хановым, В. Лениным, В. Черновым, а также иностранцами.
В 1905 году М.М. вернулся в Россию и поселился в Петербурге. Читал
лекции, основал политическую партию (малочисленную), прошел в 1-ю
Государственную думу от Харьковской губернии. С 1907 года — член Гос-
совета от академической курии (лидер левых). Масон. Один из инициато-
ров организации масонских лож в России после их возобновления в 1908
году. В 1909 году купил у М. Стасюлевича журнал «Вестник Европы» и стал
одним из его редакторов. С 1914 года — академик АН. Разносторонность
научных интересов М.М., его стиль мысли и жизни тесно связаны с его об-
щественно-политической активностью. Он — историк-социолог в изучении
права, политики, общества, обычаев и традиций народов. Сравнительно-
исторический метод — его главный инструмент в работе. От Карла Маркса
(с которым был знаком и состоял в переписке) Ковалевский усвоил высо-
кую значимость экономического фактора в общественной эволюции. Отсю-
да установки М.М. на теснейшую связь экономических и политических фак-
торов в развитии общества. Важный для него элемент эволюции — рост
народонаселения. Ковалевский блестяще умел сопоставлять факты, обна-
жать их остов и отыскивать корни. В обобщениях и синтезе проявились гро-
мадная эрудиция и талант ученого, столь не похожего на основную массу
русских исследователей. По своим взглядам он последовательный позити-
вист, сформировавшийся в 1870-е годы. Около 200 научных и публицисти-
ческих работ — неотъемлемая часть развития науки его эпохи.
КОНДАКОВ Никодим Павлович (1.11.1844 — 17.02.1925) — историк
искусства, археолог. Родился в Новооскольском уезде Курской губернии в
455
ВИКТОР БЕРЛИНСКИХ. РЕМЕСЛО ИСТОРИКА В РОССИИ
семье бывшего крепостного — управляющего имениями князей Трубецких.
Окончил московскую гимназию (1861) и Московский университет. Настав-
никами его стали К. Герц (история искусства) и Ф. Буслаев (русская словес-
ность и археология). Преподавал с 1866 года в Александровском военном
училище (словесность), школе живописи, ваяния и зодчества (русскую ис-
торию и археологию). С 1867 года изучал классическую археологию и ита-
льянскую живопись в музеях Берлина, Мюнхена, Дрездена. С 1870 года
доцент истории искусства в Новороссийском университете (Одесса). В
1873 году защитил магистерскую диссертацию «Памятник Гарпий из Ксан-
фа в Ликии» (М.), а в 1876 году — докторскую «История византийского ис-
кусства и иконографии по миниатюрам греческих рукописей» (Одесса).
В 1874—1875 годах был в командировке в Италии. С 1876 года — член
археологической комиссии, вел раскопки в Керчи, на Тамани и Кубани. С
1879 года путешествовал по Востоку для изучения христианских древно-
стей: Турция, Греция, Египет; в 1881 году — Синай, в 1884 году — архео-
логическая экспедиция в Стамбул, 1891 год — Палестина, 1889 год —
Грузия, 1898 год — Афон, 1900 год — Македония. С 1888 года — профес-
сор кафедры искусства Петербургского университета, старший хранитель
Эрмитажа по отделу Средневековья, с 1900 года — глава комитета попе-
чительства о русской иконописи (устраивал иконописные школы в тради-
ционных центрах)... С 1892 года — член-корреспондент АН, с 1893 года —
академик (сверх штата) АН, академик Академии художеств.
Главные труды Кондакова: «История и памятники византийской эмали.
Собрание А.В. Звенигородского» (1892, полиграфически самая дорогая
книга эпохи), «Русские клады» (1896), «Археологическое путешествие»
(1909), «Иконография Богоматери» (Т. 1—2.1914—1915). «Очерки и замет-
ки по истории средневекового искусства и культуры» — последний труд
ученого. Это — запись его лекций 1922/23 учебного года. Здесь много
ценных наблюдений по кочевниковедению и археологии Юга России. «Рус-
ской иконой» Кондаков завершил свои многолетние занятия иконописью.
По его мнению, русская икона — художественное явление нашей стари-
ны, орудие и дар ее религиозной жизни. Это — переживание высшей ху-
дожественной традиции.
В 1920 году он выехал из Одессы в Болгарию, а с 1922 года препода-
вал в Праге в Карловом университете. Замечателен его научный семинар
дома, членами коего были Г. Вернадский, В. Лосский, Н. Беляев, Н. Толь
(главный ученик и продолжатель работ ученого), княгиня Н. Яшвиль и дру-
гие. Умер в Праге.
КОРСАКОВ Дмитрий Александрович (10.07.1843 — 26.05.1919) родил-
ся в семье тверских дворян в Москве. Отец — отставной генерал-лейте-
нант артиллерии. По матери племянник историка К.Д. Кавелина. Один из
456
РАЗДЕЛ V. КРАТКИЙ БИОГРАФИЧЕСКИЙ СЛОВАРЬ ИСТОРИКОВ...
крупнейших русских провинциальных историков начала XX века. Монархист
и противник радикализма. Получил домашнее образование. Замечательный
казанский историк П.В. Знаменский еще студентом был его учителем. Се-
мья жила в Казани с 1856 года. В 1864 году Д.А. заканчивает историко-фи-
лологический факультет Казанского университета с золотой медалью. Слу-
жил по выборам, в 1869—1870 годах путешествовал за границей. Работал
в архивах и библиотеках, брал консультации у ведущих русских историков
(С.М. Соловьева, К.Н. Бестужева-Рюмина, своего дяди).
В 1872 году защитил магистерскую диссертацию «Меря и Ростовское
княжество» (в Казани). В ней собран богатый материал о колонизации
славянами этого края до монгольского нашествия. Его интересует про-
цесс сложения «великорусского племени». Единовластие для него — ключ
к развитию государства на Руси. В докторской диссертации «Воцарение
императрицы Анны Иоанновны» (Казань, 1880) тщательно на основе но-
вых архивных данных проанализировал общественную атмосферу эпо-
хи, смысл борьбы за власть разных партий. Он впервые опубликовал
«Кондиции» Верховного Тайного совета. Научная карьера его успешна.
С 1871 года — доцент, с 1884 года — ординарный профессор. В 1900—
1905 годах — декан историко-филологического факультета. После выхо-
да на пенсию с 1910 года оставлен на кафедре сверхштатным профессо-
ром. Более 40 лет читал он курсы и воспитал не одно поколение студентов.
Лекции его продуманны, логичны, художественны. История для него —
развитие народной жизни, наука народного самосознания. Случайностей
в истории нет. Главный кирпичик в изучении прошлого — факт. Для нас
сейчас драгоценен интерес Д.А. к личностям, русской историографии,
быту XVIII века. Он писал очерки для «Русского биографического словаря»,
словаря С.А. Венгерова, словаря профессоров Казанского университета.
30 лет читал он историографический курс «Введение в русскую историю»
в университете. Очень важным для него у историков являются личностные
черты характера, стиля мысли, поведения. Полная объективность истории
недостижима, поэтому следует даже к тенденциозным сочинениям под-
ходить с уважением как к источнику данных об авторе. Письма, личные
архивы, частные мемуары для него драгоценны. В своей книге «Из жизни
русских деятелей XVIII в.» (Казань, 1891) дал образец глубокого проникно-
вения в строй мысли людей прошлого.
Самостоятелен в русской историографии, свободно и много полеми-
зировал с ведущими историками страны. Много лет собирал картотеку по
истории русского быта XVIII века (утеряна). Умер в разгаре Гражданской
войны в Казани. В советской историографии забыт.
КОСМИНСКИЙ Евгений Алексеевич (21.10.1886 - 24.08.1959) - ис-
торик-медиевист. Родился в Варшаве в семье учителя гимназии. Окончил
457
ВИКТОР БЕРЛИНСКИХ. РЕМЕСЛО ИСТОРИКА В РОССИИ
гимназию с золотой медалью (1904) и стал студентом-историком Варшав-
ского университета. Через год перевелся в Московский университет. Его
наставник — Д.М. Петрушевский. Оставлен в магистратуре (1910). Затем
преподает в Варшаве в женской гимназии и высших женских курсах. По-
литикой никогда не занимался, увлекся чистой наукой. Традиции П. Вино-
градова, А. Савина и Д. Петрушевского продолжены в методике работы с
источниками и стиле работы со статистическими данными. С 1915 года
изучает английские Сотенные Свитки (1279), а затем материалы Посмер-
тных расследований. Анализ этих источников, их сравнение с Книгой
Страшного Суда и принес впоследствии историку славу. К Октябрьской
революции лоялен. В 1919 году от тифа умерли мать и сестра Е.А. Сам он
также тяжело болел.
Трудился в Институте Маркса—Энгельса в 1924—1926 годах (кабинет
истории Англии), МГУ, РАНИОН. В 1925 году работал в английских архи-
вах (вторая такая командировка будет лишь в начале 1950-х годов). Аграр-
ная история средневековой Англии — основное научное направление тру-
дов историка. Благодаря преподаванию в Институте красной профессуры
(1926—1934) смог физически пережить трудные и смутные годы советс-
кой исторической науки. Любовь к вспомогательным историческим дис-
циплинам, добросовестность, системная статистика привели ученого в
его основных книгах («Английская деревня XIII века», 1935; «Исследования
по аграрной истории Англии XIII века», 1947) к оригинальным выводам в
русле марксистской историографии. Зав. кафедрой в МГУ (1934—1949),
сотрудник сектора истории Средних веков Института истории АН СССР
(1936—1959). Лауреат Сталинской премии. Пожалуй, медиевистика в со-
ветской исторической науке оставалась одной из наиболее ценных и ме-
тодически передовых отраслей науки. Она сохранила какие-то дореволю-
ционные традиции, минимальные зарубежные контакты. Есть в этом и
вклад Е.А. Имена А.И. Неусыхина, С.Д. Сказкина, С.И. Архангельского так-
же говорят о многом. По мнению А.Я. Гуревича, его аспиранта, Косминс-
кий мыслил очень масштабно, большими проблемами; учил мыслить ис-
торически, не дробя историю на мелкие фрагменты, не рассматривая
конкретную ткань истории в смысловом наполнении.
С 1936 года — доктор исторических наук и профессор, с 1939 года —
член-корреспондент, а с 1946 года — академик АН СССР. Став полным ака-
демиком, Е.А. получил новую квартиру на Ленинском проспекте (до этого
жил в коммуналке), дачу под Звенигородом и персональный автомобиль с
шофером. Такие блага полагались каждому академику. Был разнообразно
талантлив: писал едкие сатирические стихи, прекрасно рисовал. Это —
крупнейший русский медиевист после Д. Петрушевского в России.
Тем не менее в конце 1940-х годов в ходе идеологических кампаний
подвергался критике «за объективизм, буржуазный академизм и эконо-
458
РАЗДЕЛ V. КРАТКИЙ БИОГРАФИЧЕСКИЙ СЛОВАРЬ ИСТОРИКОВ...
мизм». Навешивание ярлыков характерно для той эпохи. Стремление
сохранить научность своих работ, уйдя от политизации, оказалось подозри-
тельно. В 1947 году историк прекратил преподавание своего лучшего кур-
са в МГУ — по историографии Средних веков (издан в 1963 году). В совет-
ской исторической науке, где процветали социологизаторство, догматизм
и упрощенная вульгарность, он смотрелся достаточно странно. Без исто-
рии общество слепо, а без историографии историк не историк — эта
мысль Е.А. справедлива и по сей день. Медлительный, осторожный в сло-
вах и делах, ученый твердо осознал для себя этику науки, ее связь с нрав-
ственностью человека.
КОСТОМАРОВ Николай Иванович (4.05.1817 — 7.04.1885) — историк,
этнограф, писатель. Родился в слободе Юрасовка Острогожского уезда
Воронежской губернии в имении отца. Отец его был зажиточным помещи-
ком и «вольтерьянцем» с крутым нравом, а мать — украинская крестьян-
ка, мягкая и религиозная женщина. Задумав жениться уже пожилым, Иван
Петрович отправил в Москву в пансион понравившуюся ему крестьянскую
девочку. Но сын (единственный) родился накануне официального брака
родителей и до 10 лет (до смерти отца) считался крепостным.
В 10 лет отец отвез Николая в московский пансион, где тот сразу уди-
вил всех своей уникальной памятью и тягой к чтению. Но вскоре отца уби-
ли его лакеи и похитили деньги. Образование мальчик продолжил в воро-
нежском пансионе гимназии, откуда его через два года исключили за
шалости. В 16 лет Н.И. поступил в Харьковский университет, где на него
сильное влияние оказал профессор М. Лунин, читавший всеобщую исто-
рию. Жил он в семье профессора русской истории П. Гулак-Артемовско-
го, обучая его сына. Живой интерес к истории в любой форме (научные
книги, романы, фольклор). Он выучился украинскому языку и даже писал
на нем стихи. Сформировался взгляд на историю Костомарова, который
видел две силы исторического процесса: народ и государство. Духовная
жизнь народа противопоставлялась им государству как внешней силе. По
окончании университета (1836) Н.И. с жаром принялся за изучение укра-
инской истории и этнографии. Харьков тогда был культурным центром
Левобережной Украины, и там сложилась романтическая атмосфера ран-
него украинского возрождения. Он записывал сказки, песни, составлял
словарь украинского языка. В нем сложилось убеждение, что «историю
нужно изучать не только по мертвым летописям и запискам, а в живом
народе». Прежние историки, по его убеждению, лишь «скользили по двор-
цам да армиям» и не считали нужным знать, «как говорит, чувствует, ду-
мает и живет простой народ».
Это было кардинальное открытие, повлиявшее на судьбу историка.
Магистерская диссертация «О причинах унии в Западной России» (1842)
459
ВИКТОР БЕРЛИНСКИХ. РЕМЕСЛО ИСТОРИКА В РОССИИ
Костомарова была снята с защиты и уничтожена по требованию духовной
и светской цензуры. Тогда он написал и защитил другую — «Об историчес-
ком значении русской народной поэзии» (1844). Этнография, по мысли
Н.И., является ключом к познанию души народа, а такое познание необ-
ходимо для понимания его прошлого. На исторических драмах и стихах
ученого лежит печать романтизма.
Далее он активно изучает историю украинского казачества и с 1846 года
читает лекции по русской истории в Киевском университете. Тогда же он
стал одним из учредителей Кирилло-Мефодиевского братства, как и
Т. Шевченко. Он за национально-культурную автономию Украины (умерен-
ное крыло Общества). Им написана на украинском языке «Книга бытия
украинского народа».
В 1847 году все члены Общества арестованы. Н.И. после года в Петро-
павловской крепости выслан в Саратов под надзор полиции. Ему запрещено
преподавать и печатать свои сочинения. В Саратове историк, будучи сек-
ретарем статистического комитета, пишет очерк по истории Саратовско-
го края, знакомится с документами о раскольниках, пугачевщине. Талант
его ищет выход. Он сближается с такими горожанами, как Н.Г. Чернышев-
ский, А.Н. Пыпин, Д.Л. Мордовцев; много пишет «в стол» (о Хмельницком,
России XVI—XVII веков). В 1856 году (при Александре II) с него снят поли-
тический надзор и другие запреты. Съездив за границу, Н.И. дорабатывает
свой труд «Бунт Стеньки Разина».
В 1859 году он приглашен в Петербургский университет на кафед-
ру русской истории (после Н.Г. Устрялова). Начинается период расцве-
та его творчества, популярности и широкого признания. Лекции истори-
ка пользовались неслыханной популярностью в то время общественного
брожения. Идея «выдвинуть на первый план народную жизнь в ее частных
проявлениях» оказалась нова и плодотворна. В «Современнике» (самом
радикальном журнале) печатаются в 1857,1860 годах его книги о торгов-
ле, домашней жизни и нравах великорусского народа в XVI—XVII веках.
Выход на острейшие и злободневные проблемы реальной жизни — при-
чина громкого успеха Костомарова. Одновременно его художественно-
публицистический метод — причина его научной слабости. Но как член Ар-
хеографической комиссии он много трудился над изданием в свет 9 томов
«Актов, относящихся к истории Южной и Западной России». В 1862 году
Костомаров вынужден оставить университет, он целиком отдается науч-
ным и литературным трудам. Преподавание ему запрещено. В 1863 году
выходит его замечательный труд «Северно-русские народоправства (Нов-
город, Псков, Вятка)», основанный на важнейших для автора идеях: зна-
чимость федеративных начал в народном сознании прошлых эпох, само-
стоятельная историческая жизнь ряда областей и окраин.
460
РАЗДЕЛ V. КРАТКИЙ БИОГРАФИЧЕСКИЙ СЛОВАРЬ ИСТОРИКОВ...
Книги его, посвященные Степану Разину, Смуте, истории Украины,
Речи Посполитой, отличаются вниманием к массовым народным движе-
ниям прошлого. Перенос научно-исторической тематики с деятельности
крупных личностей государства на историю и психологию масс в период
кризисов — очевидная заслуга Н.И. В 1875 году Костомаров в 57 лет же-
нился на Л. Кисель (урожденной Крагельской), с которой у него был ро-
ман в юности. Они должны были пожениться весной 1847 года, но арест
Н.И. помешал этому. Необычайно плодовитый автор пишет книги по наи-
более животрепещущим проблемам прошлого. (В его неполном собрании
сочинений — 21 том.) Частая полемика вокруг его изданий — тому сви-
детельство. Целый ряд его монографий посвящен истории Украины: о гет-
манах Хмельницком, Выговском, Мазепе. Критик историков «государствен-
ной школы» (С.М. Соловьева и других), норманистов, либерал, писатель и
глубоко религиозный мистик, Костомаров выступал за самостоятельную
Украину. Он придавал большое значение народному духу, психическому
складу народа. Украинец у него — индивидуалист, великоросс — общин-
ник. Украинская народность создала вечевой строй, великорусская —
единодержавие. По языку украинцы ближе к русским, по национальному
характеру — к полякам.
Слабые стороны научно-исторических сочинений Н.И. — художествен-
но-описательная форма, частое отсутствие анализа и критики, повество-
вание на грани науки и литературы. Книги историка — не монографии, а
«занимательное повествование о днях минувших». Теория литовского про-
исхождения «Руси» явно неудачна. Привычка цитировать источники по па-
мяти (феноменальной) все же приводила нередко к погрешностям. Идеа-
лизация развития Украины, выпячивание отрицательных черт развития
Московского государства — также предмет частой критики современников.
Костомаров — очень талантливый автор. Лишь к концу жизни его жи-
вой «устный» стиль изложения стал сухим и фактологичным. С 1875 года
он сильно болел, перенес два инсульта и стал диктовать свои работы. Но
природная любознательность его не ослабела. Он остался общественным
человеком. Скончался он в Петербурге после тяжелой болезни в своей
квартире на Васильевском острове.
«Белая ворона» среди русских историков, все же основную часть сво-
ей творческой жизни он прожил в Петербурге. Библиотека по его завеща-
нию передана Киевскому университету, часть денег потрачена на строи-
тельство школы в родной Юрасовке, а право издания сочинений перешло
Литературному фонду. Последнее не было пустой формальностью. Дол-
гие годы Костомаров оставался самым читаемым среди русских истори-
ков автором. Его редкое умение почувствовать нерв своей эпохи в XX веке
оказалось не востребовано никем из историков. Историк не оставил пос-
ле себя ни школы, ни последователей.
461
ВИКТОР БЕРЛИНСКИХ. РЕМЕСЛО ИСТОРИКА В РОССИИ
КОЯЛОВИЧ Михаил Осипович (20.09.1828 — 23.08.1891) — историк.
Родился в семье бывшего униатского священника в местечке Кузница
Сокольского уезда Гродненской губернии. Учился в духовном училище,
Виленской семинарии, Петербургской духовной академии (1851—1855). Пре-
подавал в духовных семинариях, а с 1856 года — в своей академии богосло-
вие и историю русского церковного раскола. С 1869 года занимал кафедру
русской гражданской истории. Доктор богословия и профессор. Его дис-
сертации «Литовская церковная уния» (2 тома, 1859,1862) и «История вос-
соединения западнорусских униатов старых времен (до 1800 г.)» глубоко
личностны, основаны небольшом архивном материале, но тенденциозны.
Славянофил и публицист. Историк Западной Руси. Составитель докумен-
тальных сборников («Дневник Люблинского сейма 1569 г.» и др.).
Православие для него — всеобъемлющая народная сила. Сторонник
единства всех славян. Его труды: «Лекции по истории Западной России»
(1864), «История русского самосознания по историческим памятникам и
научным сочинениям» (1884) (первый масштабный труд по русской исто-
риографии) — весьма тенденциозны, хотя и интересны. С.М. Каштанов в
1865 году слишком упрощенно и резко писал (Т. 8 СИЭ): «В основе миро-
воззрения Кояловича лежала мысль о превосходстве православия над
всеми другими религиями. Откровенно антипольскими и антисемитскими
были его “Лекции по истории Западной России”, явившиеся реакцией на
польское восстание...» Как историограф М.О. вполне оригинален. Его
структура и схема русской историографии в значительной мере дожила до
наших дней.
КРЕСТИНИН Василий Васильевич (1729 — 5.05.1795) родился в семье
богатого архангельского купца. Получил хорошее домашнее образование
(знал немецкий, шведский, латынь, коми языки). В 1747 году отец его
разорился, и В.В. стал в основном служить по выборам посадского обще-
ства. Затем секретарь и архивариус городского магистрата. Любовь к
научным занятиям историей в нем с юности. В 1759 году основал в Архан-
гельске первое в России историческое общество — «Городское историчес-
кое клевретство», поставив целое собрание древних актов, летописцев,
других рукописей для Академии наук. В 1767 году им опубликован «Двин-
ской летописец». Недоброжелательность властей и окружения привела
Общество к распаду в 1768 году.
В собрании Крестинина оказались уникальные источники: церковные
уставы Владимира Святого и Ярослава Мудрого, Пространная Русская
Правда... Полезны его контакты с академиком И.И. Лепехиным. В 1769—
1786 годах — посадский старшина. С 1784 года — член-корреспондент АН,
с 1790 года — почетный член АН (с пенсионом 200 рублей в год). На склоне
дней Крестинин сильно обеднел, продал свой дом и жил в пригородной
462
РАЗДЕЛ V. КРАТКИЙ БИОГРАФИЧЕСКИЙ СЛОВАРЬ ИСТОРИКОВ...
деревне. За отстаивание интересов своего посада он арестован местной
властью и приговорен к тюремному наказанию и ссылке в Сибирь. Смерть
избавила его от позора. После него остались молодая жена и двое ма-
леньких детей.
В своей «Краткой истории о городе Архангельском» (издана АН в
1792 году) В.В. излагает прошлое города в виде вопросов на анкету, ши-
роко использует местные акты и материалы семейных архивов. Из сло-
ев общества особенно высоко ценил купечество.
Интерес к местной истории поставил его у истоков краеведческой тра-
диции России, русской провинциальной историографии. В своих статьях
заложил принципы широкого познания края с использованием данных
этнографии, археологии, археографии, статистики, географии. Принципы
частной негосударственной истории страны и народа (семей, сел, про-
мыслов) медленно входили в научный оборот. Всю свою жизнь В.В. прожил
в Архангельске, ни разу никуда не выехав, но сделал для России довольно
много. Поморский корень свободного человека и интеллектуальное само-
стояние, некоторая фронда властям — все это важно для формирования
национальной краеведческой традиции.
ЛАМАНСКИЙ Владимир Иванович (26.06.1833 - 19.11.1914) - фило-
лог, славист. Родился в чиновной дворянской семье в Петербурге. Отец слу-
жил в Министерстве финансов, затем стал сенатором. В.И. имел 6 братьев
и сестру. Все были очень даровиты. Большой любитель чтения с детства.
Окончил гимназию с золотой медалью (1850), историко-филологический
университет Петербургского университета (1854). Ученик И.И. Срезнев-
ского. Служил в Публичной библиотеке, архиве МИДа. Любимая область
науки — славистика. Много занимался историко-архивными разысканиями.
В1860 году защитил магистерскую диссертацию «О славянах в Малой Азии,
в Африке и в Испании». Магистр славянской филологии. Награжден Деми-
довской премией. Тщательно собрав следы пребывания славян в этих
землях, автор рассыпал по тексту много остроумных соображений об от-
ношениях русских и греков, роксоланах, славянах в Порте.
В 1862—1864 годах в загранкомандировке (Италия, Греция, Турция),
где завязал контакты с выдающимися деятелями славянства и собрал
«богатую жатву с мало возделанной до того нивы рукописных сокровищ
разных славянских архивов и библиотек». Живые очерки о поездке в «Оте-
чественных записках» 1864 года. С 1865 года — доцент Петербургского
университета. В своей вступительной лекции дал блестящий обзор всех
современных славянских историко-политических школ (напечатана в га-
зете «День»). С 1854 года — секретарь, с 1865 года председатель отде-
ления этнографии Русского географического общества — этого колосса
среди научных обществ той эпохи. Частная наука научных обществ стра-
463
ВИКТОР БЕРЛИНСКИХ. РЕМЕСЛО ИСТОРИКА В РОССИИ
ны (РГО, МАО) была более живой и энергичной, чем наука казенная, ба-
зировавшаяся в бюджетных университетах, и в ту эпоху успешно конкури-
ровала с университетской наукой.
Горячий сторонник пробуждения национального самосознания в рус-
ском обществе, освобождения славянских народов, Ламанский содей-
ствовал созыву Первого славянского съезда, приуроченного к Этногра-
фической выставке в Москве (1867). Близок со многими славянофилами.
Вокруг этого ученого кипела жизнь. На огромный мир славянства В.И. смот-
рел как на единое целое и подчеркивал, что лишь русские создали миро-
вую державу, сохранив свою самобытность. В своем славянофильском
подходе к текущей политике ученый полагал, что русские должны объеди-
нить славянство. Русский язык должен стать единым литературным язы-
ком всех славян.
В 1868 году отправился в Венецию, где собрал в архивах много цен-
ных документов (книга опубликована на французском языке в 1884 году).
В 1871 году защитил докторскую диссертацию «Об историческом изуче-
нии Греко-Славянского мира в Европе», где критиковались тенденциозные
приемы изучения славянства, господствовавшие в европейской (особен-
но немецкой) науке. Ученый создал и много лет редактировал (1890—
1912) замечательный журнал «Живая старина» (орган отдела этнографии
РГО), наполненный ценнейшим материалом по славяноведению и русской
этнографии. В.И. — великолепный организатор науки. В 1900 году он из-
бран академиком АН. Оригинальны его биографические очерки об ученых
(М. Ломоносове, И. Срезневском, А. Потебне). Публикации архивных до-
кументов, собственные исследования (монографии и статьи), живая по-
лемика и рецензии на работы русских и западных ученых — таковы три
части научного наследия ученого (более 410 работ).
ЛАППО-ДАНИЛЕВСКИЙ Александр Сергеевич (15.01.1863 -
7.02.1919) — историк, теоретик и методолог науки. Из дворян Екатеринос-
лавской губернии. Родился в имении Удачное при селе Мало-Софиевка
Гуляйпольской волости. Получил домашнее образование (полтора года
семья жила в Швейцарии). Окончил с золотой медалью симферопольскую
гимназию (1882) и Петербургский университет (1886) и оставлен в маги-
стратуре. Еще студентом составил «Обозрение скифских древностей»,
позднее раскапывал курганы на Кубани. Защитил магистерскую диссер-
тацию «Организация прямого обложения в Московском государстве со
времен Смуты до эпохи преобразований» (СПб., 1890). В этой работе ис-
торик обнаружил весь блеск своего дарования: интерес к теории, широту
в подходе к проблемам, остроту аналитической мысли. Его идея, что в XVII
веке специфика русского национального типа достигла своего полного
развития, очень плодотворна. Сторонник «государственной» школы, он
вскоре ушел от ее интересов и методов.
464
РАЗДЕЛ V. КРАТКИЙ БИОГРАФИЧЕСКИЙ СЛОВАРЬ ИСТОРИКОВ...
С 1890 года — приват-доцент, значительно позднее — профессор Пе-
тербургского университета. Вероятно, причина позднего профессорства —
натянутые отношения с С.Ф. Платоновым. Научные интересы А.С. сдвину-
лись на XVIII век России. Кроме конкретно-исторических работ много за-
нимался теорией истории. Увлечение О. Контом, а затем Риккертом при-
вело его к попытке построить цельное учение о методах и методологии
исторической науки. Это — единственная в своем роде попытка в рус-
ской историографии. С середины 1890-х годов читал в университете кур-
сы по теории исторической науки, занимался в своем семинаре иссле-
дованием социологического и исторического методов. Его «Методология
истории» (Вып. I—II. СПб., 1910—1913) — необычная и непонятая в нашей
науке попытка теоретического осмысления науки. В одной резкой рецен-
зии труд именовался «мертворожденным дитем». Как вспоминал один из
его студентов, в течение всего первого семестра он не понял ни одной
лекции. Во втором семестре что-то внезапно щелкнуло в его голове и он
увидел цельную теоретическую картину науки. Вероятно, до второго эта-
па доходили не все студенты. Любопытен и курс лекций А.С. по русской
историографии (сохранился в рукописи, не издан). Значителен его семи-
нар по дипломатике частных актов, из которого вышел С.Н. Валк (см.:
Очерки русской дипломатии частных актов. Лекции. Пг., 1918.) Теорети-
ческое отношение к истории было чуждым научной школе Платонова,
господствовавшей в Петербургском университете. Лаппо-Данилевский
остался чужим в стенах университета. Главная его работа сосредоточилась
в АН. В своих конкретно-исторических трудах по истории крестьянства
А.С. в значительной мере пошел по стопам В. Ключевского. Вершина
русской дореволюционной археографии — его «Правила издания грамот
Коллегии экономии». Работал над двумя важными археографическими
проектами АН: «Сборник грамот Коллегии экономии» (Т. 1—2.1922—1929)
и «Памятники русского законодательства». Участвовал историк в археоло-
гических съездах, анализировал деятельность ученых архивных комиссий
России, представлял страну на международных исторических конгрессах.
Человек по натуре замкнутый, холодный и недоступный, трудно сбли-
жавшийся с людьми, кабинетный ученый, А.С. стал живой связью европей-
ской и русской науки. Иностранные ученые нередко именно через него
налаживали контакты с АН, русскими коллегами. На встречах историков
(журфиксах) в его доме обсуждались в 1915—1916 годах последние ново-
сти науки. С 1899 года он (в 36 лет) адъюнкт-академик АН, с 1905 года —
ординарный академик. Он жил только наукой и для науки. Это академи-
ческий ученый в чистом виде. Он изучал кроме истории право, экономи-
ку, физику, химию, математику... Либерал и позитивист, он пытался объять
необъятное — создать некий экстракт «чистой науки». Почетный доктор
права Кембриджского университета (1916). В 1913 году на Международ-
465
ВИКТОР БЕРЛИНСКИХ. РЕМЕСЛО ИСТОРИКА В РОССИИ
ном историческом конгрессе в Лондоне он прочел доклад о развитии идеи
государства в России от Смуты до Петра I. Следующий исторический конг-
ресс должен был собраться в Петербурге в 1918 году. А.С. как председатель
Исполнительного комитета по подготовке этого конгресса развернул боль-
шую подготовительную работу. Но война и революция сорвали замысел.
Широкая организационная деятельность А.С. в России и за рубежом — это
лицо русской науки в период ее взлета.
Умер он в разгар Гражданской войны, во время разрухи и голода, когда
смерть широко косила научную интеллигенцию. В 1918 году умерли Н. Кап-
терев и И. Лучицкий, в 1919 году — В. Герье и М. Дьяконов, в 1920 году —
Д. Иловайский, Д. Корсаков, Б. Тураев, В. и М. Хвостовы, А. Шахматов.
Несмотря на старость некоторых из них все это безвременные кончины.
Смерть А.С. вызвала острое чувство сожаления среди ученых. А.С. болел
с самого начала 1919 года, но даже из больницы он следил за работой
руководимых им академических комиссий, готовил к печати свой труд
«Методология истории». Еще за три дня до смерти он перечитывал нуж-
ные ему для работы статьи Фихте.
ЛЕОНТЬЕВ Константин Николаевич (13.01.1831 — 12.11.1891) — пуб-
лицист, писатель. Родился в имении Кудиново Мещовского уезда Калуж-
ской губернии. Сын помещика. В 1849—1854 годах учился на медицинс-
ком факультете Московского университета. Затем был военным врачом на
Крымской войне. В 1863—1872 годах служил в посольствах и консульствах
России на Востоке (Крит, Константинополь, Адрианополь, Салоники). Ка-
рьера его шла вполне успешно. Он должен был стать генеральным консу-
лом, но внезапно бросил службу и уехал на Афон, желая постричься в
монахи. Ему было отказано. Судя по всему, он пережил духовный перелом
(обращение к православию). В России он вновь дважды возвращается на
службу ради заработка (помощник редактора газеты «Варшавский днев-
ник», цензор в Москве). Поздний славянофил. Крайний консерватор. В
1887 году вышел на пенсию и жил в Оптиной пустыни (гостевом «консуль-
ском» домике монастыря). 23 августа 1891 года совершил тайный пост-
риг и стал монахом Климентом. Умер в ноябре в гостинице Троице-Сер-
гиевой лавры.
Как писатель он известен с 1860-х годов: повести «Подлипки», «В сво-
ем краю», «Исповедь мужа», рассказы из жизни христиан в Турции (жур-
налы «Отечественные записки», «Русский вестник»). Известность в стра-
не приобрел как публицист в конце 1870-х — начале 1880-х годов. В 1875
году опубликован его главный историко-философский трактат «Византизм
и славянство», от которого он ждал мировой славы. В 1885—1886 годах
опубликован двухтомник сочинений К.Н. «Восток, Россия и славянство».
Консерватизм его чужд передовому русскому обществу. Идеи его вкрат-
466
РАЗДЕЛ V. КРАТКИЙ БИОГРАФИЧЕСКИЙ СЛОВАРЬ ИСТОРИКОВ...
це таковы. Традиционное устройство человечества разрушилось. Евроаме-
риканская цивилизация накануне гигантского краха (в начале зимы). Рос-
сия ненамного моложе ее — в конце осени. Россию следовало бы «под-
морозить», консервируя каркас российской цивилизации (православие,
самодержавное государство, сословность). Тогда Россия может дать миру
нечто величественное и славное.
В своей публицистике К.Н. — апологет крепостного права («крепост-
ное право было в свое время великим и спасительным для России учреж-
дением»), враг революционеров и прогресса, критик Л. Толстого. Интуи-
ции он доверял больше, чем разуму: «Я по складу ума более живописец,
чем диалектик, более художник, чем философ, — я не доверяю вообще
слишком большой последовательности мысли». Комплекс идей Леонтьева
о «поздней осени России» — логически стройное целое. Интерес к мисти-
ческой стороне его творчества резко вырос в стране в эпоху символизма
(начало XX века), а затем в конце XX века. Поклонниками Леонтьева были
такие разные люди, как К. Победоносцев, М. Погодин, В. Розанов.
ЛИХАЧЕВ Николай Петрович (12.04.1862 — 14.04.1936) — историк и
искусствовед. Окончил Казанский университет. Приват-доцент этого уни-
верситета. С 1894 года — член Археографической комиссии. Магистерская
диссертация «Разрядные дьяки XV века» (1888), а докторская — «Бумага и
древнейшие бумажные мельницы в Московском государстве» (1891). Трех-
томник Н.П. «Палеографическое значение бумажных водяных знаков»
(СПб., 1899) полностью сохранил свою ценность. Н.П. — исследователь
русской палеографии и дипломатики, источниковед, генеалог, сфрагист,
нумизмат, книговед... Систематизатор. А самое главное — один из лучших
в России знатоков древнерусской иконописи и составитель богатейшего
собрания древних икон от X до XVII века (русских, византийских, гречес-
ких). Свою коллекцию он собирал более 20 лет. Его исследования в этой
области уникальны и значимы для осознания в русском обществе громад-
ной художественной ценности иконы: «Материалы для истории русского
иконописания» (Ч. 1—2. СПб., 1906), «Манера письма Андрея Рублева»
(СПб., 1907), «Историческое значение итало-греческой иконописи» (СПб.,
1911). В 1913 году его коллекция древнерусских икон (1497 экземпляров)
приобретена для музея Александра III в Петербурге. С 1925 года — ака-
демик РАН. Уникальный специалист в своих отраслях науки. Возглавлял в
1920-х годах удивительное научное учреждение — Музей книги, документа
и письма. В начале 1930 года арестован по «Академическому делу» и про-
вел более года в тюрьме. В феврале 1931 года, подобно С.Ф. Платонову,
был исключен из состава АН СССР Получил 5 лет ссылки по решению кол-
легии ОГПУ от 8 августа 1931 года. Скончался в Ленинграде в 1936 году в
полной нищете.
467
ВИКТОР БЕРЛИНСКИХ. РЕМЕСЛО ИСТОРИКА В РОССИИ
ЛОМОНОСОВ Михаил Васильевич (8.11.1711 — 4.04.1765) — родился
в семье состоятельного крестьянина-помора возле Холмогор. Мать умер-
ла, когда он был еще очень мал. С 10 лет он уже ходил на рыбный промы-
сел на судах отца. Тяга к книгам его была удивительна. В 1724 году отец
женился в третий раз, и эта мачеха невзлюбила Михаила и запрещала ему
читать книги. На пару лет юноша, алкая знаний, уклонился в раскол.
Сильная тяга к учебе вынудила его прийти в январе 1731 года (с согла-
сия отца) с рыбным обозом из Холмогор в Москву и начать учебу в Мос-
ковской славяно-греко-латинской академии. Более всего его интересова-
ли точные и естественные науки.
В 1735 году по указу Сената 12 учеников Московской академии (в том
числе и Ломоносов из класса философии) отправлены в Петербург сту-
дентами университета при АН. В конце 1736 года он в числе трех студен-
тов направлен в Марбургский университет к профессору Христиану
Вольфу. Требовалось подготовить химиков, знающих горное дело и ме-
таллургию.
Учеба шла в основном успешно, и в 1739 году они продолжили обра-
зование во Фрейберге. В конце 1739 года Ломоносов сочинил «Оду на
взятие Хотина», сильно повлиявшую на новую русскую поэзию. В 1740 году
после ссоры с немецким куратором русских студентов Ломоносов бежал
из Фрейберга и некоторое время странствовал по Европе. В это время он
внезапно (даже для себя) женился в Марбурге на Елизавете Цильх. Сво-
им главным наставником в науке он считал X. Вольфа (ученика Лейбница).
В 1741 году по требованию из Петербурга он вернулся на родину, и вся его
дальнейшая жизнь связана с Академией наук. Представив диссертацию,
в январе 1742 года М.В. назначен адъюнктом Академии по физическому
классу с жалованьем в 360 рублей в год, на что можно было тогда жить
вполне безбедно.
Энергичный, деятельный и физически очень сильный — Ломоносов
участвовал во всех бурных событиях в АН начала 1740-х годов (суды, след-
ствия, разборы ссор, домашний арест). Оды его к Елизавете Петровне
имели успех. Антинемецкие настроения в обществе (после «бироновщи-
ны») были ему по сердцу и использовались в карьере. Летом 1743 года к
нему приехала жена из Марбурга (из их детей выжила одна дочь). После
диссертации по металлургии (1745) Ломоносов назначен профессором и
стал полноправным членом АН с жалованьем 600 рублей в год. Впрочем,
денег у него почти никогда не было. Покровителем ученого стал влия-
тельный и образованный фаворит И.И. Шувалов. Из книг и сочинений
М.В. очень удачны его перевод «Экспериментальной физики» X. Вольфа,
«Краткое руководство к красноречию» (прообраз учебника риторики), оды
к праздникам при царском дворе. Ученый создает химическую лаборато-
рию (1749), изучает электричество (вместе с Рихманом), пытается создать
468
РАЗДЕЛ V. КРАТКИЙ БИОГРАФИЧЕСКИЙ СЛОВАРЬ ИСТОРИКОВ...
стекольный завод, для которого получает по именному указу 211 душ кре-
стьян и 9 тысяч десятин земли под Копорьем. Именно там он создает свои
знаменитые мозаики. Энергично помогает он Шувалову в создании Мос-
ковского университета.
Ломоносов — идеальный литератор-одописец века Елизаветы. Глубо-
ко национальный и патриотичный строй его натуры был востребован
именно этой эпохой. Замечательна «Российская грамматика» ученого
(издавалась в XVIII веке 11 раз). И к истории России Ломоносов подошел
со стороны языка и литературы. С самого начала 1750-х годов по указа-
нию императрицы и под контролем Шувалова М.В. занимается русской
историей, поскольку власти хотят «видеть русскую историю его штилем
написанную».
По мнению С.М. Соловьева, в своей «Древней российской истории... до
1054 г.» — главном историческом труде Ломоносова (издан в 1766 г.) — ав-
тор дал образец риторического направления в истории. Действительно, он
более панегирист славного прошлого Руси, чем исследователь-критик. Но
этого требовала от литератора эпоха торжественных од и взлета нацио-
нального самосознания. Начальная установка М.В. — создать историю не
для ученых, а для читающего общества — очень плодотворна. Но на сме-
ну классицизму шли иные течения. Стиль профессора химии устаревал.
Лучшая историческая работа Ломоносова — «Краткий Российский ле-
тописец», изданный в 1760 году (хронологические выписки из его «Исто-
рии»), ставший популярной учебной книгой того времени. Интересна и
сегодня его оригинальная работа (в форме письма к Шувалову) «О раз-
множении и сохранении российского народа».
Столкновения с коллегами в АН усилились (ГФ. Миллер, В. Теплов,
И. Шумахер, Тауберт и др.). Постепенно вражда получала личный харак-
тер. К 1761 году по властным полномочиям Ломоносов стал фактически
вице-президентом АН. Он много занят административной работой. Коли-
чество врагов его выросло еще больше.
С восхождением на престол Екатерины II (1762) звезда Ломоносова
закатилась, хотя со службы он не уволен. Последние годы жизни он час-
то болел (отказывали ноги). В середине марта 1765 года он простудился
и слег, а 4 апреля умер. Последние дни жизни при нем неотлучно был его
друг, поэт и академик Я. Штелин. Главные труды, прославившие ученого,
лежат в области физики и химии. В середине XX века государственный
интерес к Ломоносову носил конъюнктурно-политический характер. Фи-
гура его как отца антинорманизма, критика Миллера, патриота России —
исследовалась под довольно ограниченным ракурсом.
Но интерес к этой мощной фигуре великого ученого, одного из первых
русских академиков, не исчезал никогда.
469
ВИКТОР БЕРЛИНСКИХ. РЕМЕСЛО ИСТОРИКА В РОССИИ
ЛЮБАВСКИЙ Матвей Кузьмич (1.08.1860 - 22.11.1936) - историк.
Родился в селе Большие Можары Сапожковского уезда Рязанской губер-
нии в семье сельского дьячка. Детство его было бедным и голодным. Гра-
моте его научили дед (заштатный дьячок) и дядя (священник села Мень-
шие Можары). С 1870 года он учился в Сапожковском духовном училище,
с 1874 года — в Рязанской семинарии, с 1878 года — на историко-фило-
логическом факультете Московского университета. Трудолюбие, прагма-
тизм и постоянная забота о куске хлеба отличали его студенческую жизнь.
В. Герье и Н. Попов (научный руководитель его кандидатского сочинения)
повлияли на интересы и взгляды М.К. По окончании университета с золо-
той медалью он оставлен для приготовления к профессорскому званию.
Преподает в женских гимназиях, на курсах, много работает в Московском
архиве МЮ. Вкус к работе с источниками, уважение к документу, интерес
к исторической географии, соединение позитивистских установок с рели-
гиозно-философским учением нашей церкви — все это он вынес из уни-
верситета. В 1891 году историк женился. Брак оказался счастливым (ше-
стеро детей).
В 1894 году М.К. стал магистром, защитив диссертацию «Областное
деление и местное управление Литовско-Русского государства ко вре-
мени первого Литовского Статуса» (посвящена памяти наставника —
Н.А. Попова). Содействовал в работе Любавскому и В.О. Ключевский. Изу-
чение огромного архива Литовской Метрики позволило понять систему
местного управления в связи с эволюцией социального организма государ-
ства. За исследование он получил премию Г. Карпова (ОИДР) и Уваровскую
премию АН.
С 1894 и до 1930 года Любавский преподавал в Московском универ-
ситете. Три темы стали для него опорными: история Великого княжества
Литовского, историческая география (читает с 1897 года курс) и история
западных славян. В 1901 году М.К. защитил докторскую — «Литовско-Рус-
ский сейм». С 1902 года — ординарный профессор русской истории. Как
писал его бывший студент, «все курсы Любавского были очень богато на-
сыщены конкретным материалом, а дальше описания Любавский не шел,
какой бы то ни было синтез ему недоступен. Вопросы экономические, как
это полагается всем представителям историко-юридической школы, бле-
стяще им игнорировались». Стоит пояснить, что отказ от готовых социо-
логических и прочих схем в научной работе часто достоинство. Излагая
материал в книге, М.К. диалогичен. Он словно беседует со своими колле-
гами, отталкиваясь от их точек зрения. Считался многими естественным
преемником В. Ключевского по кафедре, хотя близок с последним не был.
Монархист, прагматик и хороший организатор, М.К. чуждался всякой
политической и общественной работы. С 1908 года он декан, а с 1911 и
до 1917 года — ректор Московского университета. Он восстановил уни-
470
РАЗДЕЛ V. КРАТКИЙ БИОГРАФИЧЕСКИЙ СЛОВАРЬ ИСТОРИКОВ...
верситет после разгрома 1911 года, несмотря на атаки справа и слева.
Считал, что в университете нет места политике. Ряд его работ в это вре-
мя носит историко-публицистический характер («Московский универси-
тет в 1812 г.», «Наступление на степь»). По сей день ценна его обобщаю-
щая работа «Очерки истории Литовско-Русского государства» (1910),
интересны литографии его курсов по исторической географии России,
истории западных славян, «Лекции по древней русской истории до конца
XVI века» (1915).
В советские годы М.К. лоялен к власти и преподает в МГУ, как прекрас-
ный архивист работает в Центрархиве, как знаток исторической картогра-
фии консультирует МИД (Рижский договор с Польшей), остается предсе-
дателем ОИДР (до закрытия в 1929 году). Директор Древлехранилища с
1920 по 1930 год. С 1917 года — член-корреспондент АН, с 1929 года —
академик РАН. 1920-е годы — это архивное десятилетие его жизни. В
1929 году издана его книга по русской колонизации центра страны «Об-
разование основной государственной территории великорусской на-
родности». К сожалению, не была издана его «История архивного дела в
дореволюционной России», где раскрыты история формирования и фун-
кционирования архивов госучреждений страны с X по XX век. Между тем
книга сложилась к концу 1920-х годов на основе успешно читавшихся ав-
тором лекционных курсов и системы семинаров.
Замкнутый по характеру, М.К. был очень деятельным в научной и ака-
демической жизни. С ранних лет он лишился левого глаза и носил черную
повязку. В августе 1930 года он был арестован по «Академическому делу»
и лишен звания академика. Пострадал цвет русской науки. 70-летний ста-
рик, посвятивший жизнь истории Родины, после года заключения в тюрь-
ме, множества допросов оговорил себя. Вряд ли кто сможет его в этом
упрекнуть. Но он сохранил честное имя и не свидетельствовал против
других. Его приговорили к 5-летней ссылке и отправили в Уфу. Здесь с
1931 по 1935 годен работал в Башкирском институте национальной куль-
туры. Многие его научные работы этих лет остались в рукописях. В нояб-
ре 1936 года Любавский скончался и был похоронен в Уфе.
МАКАРИЙ (Булгаков) (8.09.1816 — 9.06.1882) — митрополит, историк
церкви, богослов. Родился в многодетной семье бедного сельского свя-
щенника Курской губернии. В детстве часто болел. Учился в Курской се-
минарии (с 1831 года) и Киевской духовной академии (1837—1841). Здесь
в конце обучения Михаил Петрович Булгаков пострижен в монашество под
именем Макария. Написал магистерскую диссертацию по истории своей
академии. Под молодого историка открыта кафедра церковной и граждан-
ской истории. С 1842 года — экстраординарный профессор богословия
в Петербургской духовной академии, с 1844 года — ординарный профес-
471
ВИКТОР БЕРЛИНСКИХ. РЕМЕСЛО ИСТОРИКА В РОССИИ
сор, с 1850 года — ее ректор. Вскоре — епископ Винницкий, затем Там-
бовский, Харьковский. С 1879 года — митрополит Московский. За труд
«Введение в православное богословие» (1847) стал решением Синода
доктором богословия, с 1854 года — академик АН.
Главным трудом его жизни является «История Русской церкви» в 12 то-
мах, доведенная до патриаршества Никона включительно. Макарий едва
ли не самый замечательный русский церковный историк. В труде, охватив-
шем 41 год жизни автора (с 25 лет до смерти), систематизировано, обоб-
щено и напечатано множество замечательных исторических документов.
Это — титанический труд по духовной мощи, масштабу и реализации за-
мысла. Отношения церкви и государства в истории России, считал Мака-
рий, напоминают отношения души к телу. Богатство исторических фактов
этой «Истории» соотносит ее по значению с «Историей» С.М. Соловьева.
Оригинальны и чисто богословские труды митрополита. Его «Православ-
ное догматическое богословие» (5 томов, 1852) переведено на француз-
ский язык. Макарию также принадлежат «История русского раскола, из-
вестного под именем старообрядчества» (1855), «Собрание слов и речей»,
другие труды. Он был вдохновлен эпохой подготовки и проведения Вели-
ких реформ 1860-х годов.
Благодаря Макарию в духовных академиях (по Уставу 1869 года) вве-
ден тот же порядок присвоения ученых степеней магистра и доктора, что
и в университетах. Это двинуло вперед церковно-историческую науку.
Капитал в 120 тысяч рублей от продажи своих научных трудов ученый по-
жертвовал на учреждение премии своего имени для русских ученых. Вме-
сте с Уваровской и Демидовской Макарьевская премия до 1917 года яв-
лялась одной из самых престижных в русской науке.
МАРР Николай Яковлевич (25.12.1864 — 20.12.1934) — востоковед,
филолог, археолог и этнограф. Родился в Кутаиси. Сын выходца из Шот-
ландии. Мать — грузинка. Его отец первым культивировал на Кавказе чай,
разбил в Кутаиси ботанический сад, вводил там европейские методы са-
доводства. После смерти отца учился в кутаисской гимназии за казенный
счет. Энергичен и конфликтен. Увлекался естествознанием и Гомером,
решил заняться кавказской филологией. Окончив гимназию с золотой
медалью (1884), поступил на факультет восточных языков Петербургско-
го университета (кавказский стипендиат). Окончил курс с серебряной
медалью (1888). Оставлен в магистратуре по армянской словесности. Был
в Армении (1890), начал с 1892 года там раскопки городища Ани, раско-
пал некрополь в Ворнаке. С 1891 года — приват-доцент университета
(после сдачи магистерских экзаменов). 1894 год — командировка в Страс-
бург, 1895 год — переводчик МИДа. 1896 год — Вена, Рим, Венеция, Инсб-
рук (изучение средневековой литературы). 1898 год — участник экспедиции
472
РАЗДЕЛ V. КРАТКИЙ БИОГРАФИЧЕСКИЙ СЛОВАРЬ ИСТОРИКОВ...
ц_ Кондакова на Афон (грузинские рукописи). 1899 год — магистерская
диссертация «Сборники притч Вардана. Материалы для истории средне-
вековой армянской литературы» (Ч. 1—3). Участник раскопок Археологи-
ческой комиссии. Ведение курса лекций по грузиноведению. 1900 год —
доктор армянской словесности за работу, посвященную найденному им в
грузинском переводе агиографическому армянскому памятнику литера-
туры III века. Профессор Петербургского университета. 1902 год — экс-
педиция в Синай и Иерусалим (изучение древних грузинских и армянских
рукописей в монастырях). Продолжение (почти ежегодных до 1914 года)
раскопок в Ани (12 сезонов). Раскопки урартских памятников. С 1911 года —
декан факультета восточных языков. Напечатал массу статей по армянской
и грузинской истории, литературе, литературе и лингвистике.
Результаты его раскопок в Ани совершенно перестроили наши знания
о багратидском армянском царстве. Мыслил весьма масштабно, теоре-
тично и комплексно, связывая воедино проблемы языкознания, археоло-
гии и этнографии, духовную и материальную культуру. Весьма спорна его
яфетическая теория, представляющая вначале попытку доказать родство
кавказских и семитских языков. С 1912 года — академик АН. После 1917
года принял Октябрьскую революцию, в 1919—1934 годах (до смерти)
возглавлял ГАИМК — центр советской археологии. С 1930 года — член
ВКП(б). После чистки АН в ходе «Академического дела» решением Полит-
бюро ЦК ВКП(б) (25.02.1931) назначен вице-президентом АН СССР.
Примерно в 1924 году создал в развитии яфетической теории новое
учение о языке (концепцию теории и истории языка), основанную во мно-
гом на домыслах. Считал, что яфетиды (гипотеза о яфетах, выдуманных
Н.Я. по образцу семитов и хамитов) занимали земли от Кавказа и Малой
Азии до Пиренеев, а языкотворческий процесс всех языков мира и стадий
их развития — един. По Марру, все языки мира произошли из 4 элемен-
тов (сал, бер, йон, рош). Отрицал миграции народов. Теории Марра навя-
зывались в советской науке 1920—1930-х годов как единственно верные
и марксистские. Отказ от исследования местных особенностей развития
народов больно ударил по советской археологии, этнографии и истории.
Многие ученые просто уволены, а затем репрессированы. И.В. Сталин в
конце жизни развенчал идеи Марра («Марксизм и вопросы языкознания»),
но при жизни Н.Я. активно боролся за большевизацию советской науки.
Дерзость его теории, не подкрепленной реалиями, стала на каком-то эта-
пе научной авантюрой.
МЕЖОВ Владимир Измайлович (1830—1894) — известный библио-
граф. 14 лет трудился в Публичной библиотеке в Петербурге. С 1858 года
публиковал в разных периодических изданиях обзоры новых русских книг.
Им издано множество ценных библиографических указателей как обще-
473
ВИКТОР БЕРЛИНСКИХ. РЕМЕСЛО ИСТОРИКА В РОССИИ
го, так и тематического характера. Особенно для историков ценна его
«Русская историческая библиография». В предисловии к первому тому ее
(СПб., 1866) Межов писал: «Одна из главных причин слабого и неровного
движения у нас науки вообще и истории в особенности заключается в от-
сутствии библиографических указателей... От этой неполноты материалов
и само здание науки, воздвигаемое трудолюбивым ученым, не всегда
бывает крепко. Вместо прочного цемента, в основу которого бы легли
исторические факты и документы, он должен часто довольствоваться од-
ними предположениями, догадками, ни на чем не основанными, и допол-
нить все это подчас своим досужим воображением. Вследствие сего
здания эти часто не выдерживают и слабого дуновения критики, они
распадаются от него подобно карточным домикам... Поэтому историку,
работающему не за один гонорарий, но ставящему на первый план пре-
следование исторической истины... — необходимы подготовительные
изучения всего материала, накопленного предшествующими труженика-
ми науки, и в особенности исторических актов и документов».
Совершенно замечательны и сохранили свою научную ценность биб-
лиографические указатели Межова: «Литература русской географии,
статистики и этнографии за 1859—1880 гг.» (8 томов, 1864—1883), «Ли-
тература русского правоведения за 1859—1886 гг.», «Библиография ев-
рейского вопроса в России» (2 тома, 1874—1875), «Puschkiniana» (1886),
«Сибирская библиография» (Зтома, 1891—1892), «Библиография Азии»
(2 тома, 1891-1892).
МИЛЛЕР Герард Фридрих (18.10.1705 —11.10.1783) — родился в г. Гер-
форде (Вестфалия) в интеллигентной бюргерской семье. Второй сын от
второго брака. Отец — ректор местной гимназии. Гимназия, обучение в
немецких университетах (последний год в Лейпцигском). Планировал
стать библиотекарем, для чего основательно изучал классическую лите-
ратуру. Рекомендован (еще студентом) для работы в Петербург и 5 нояб-
ря 1725 года туда прибыл вместе с братом. Назначен адъюнктом истори-
ческого и географического класса гимназии АН. В 1728 — 1730 годах
конференц-секретарь АН, редактор «С.-Петербургских ведомостей» и
«Примечаний» к ним, хорошо овладел русским языком. С 1731 года —
профессор АН.
С 1731 года покровительство Шумахера сменилось враждой. Реально
историком Миллера сделала экспедиция в Сибирь (1733—1743). Это было
великое предприятие и школа познания России. До этого времени цент-
ром исторического изучения были летописи. Миллер наткнулся на акты,
и перед ним открылось безбрежное море архивных источников русской
истории. Лишенный хорошей научной школы в науке, он был лишен и на-
учного педантизма, шире смотрел на прошлое. Десятки фолиантов копий
474
РАЗДЕЛ V. КРАТКИЙ БИОГРАФИЧЕСКИЙ СЛОВАРЬ ИСТОРИКОВ...
актов сибирских архивов — важный итог странствий историка по Сибири
(вместе с академиком И. Гмелиным). В столицу через 10 лет вернулся
зрелый мастер в области истории, этнографии, географии России. Выра-
ботаны научные приемы и методы работы над источниками. Словно мощ-
ная научная машина, Миллер выбирал важнейшие (по его мнению) доку-
менты и копировал их, писал научные очерки и отправлял их в АН, делая
обстоятельнейшие записки по ходу путешествия. Тобольск, Омск, Томск,
Иркутск, Кляхта, Нерчинск, Якутск и другие города Сибири, более 31 ты-
сячи верст — таков маршрут экспедиции. В Верхотурье женился на вдо-
ве немецкого хирурга.
После возвращения начался взлет научной деятельности Миллера,
хотя его карьерные расчеты не оправдались. Вражда с Шумахером и Ло-
моносовым много мешала его работе. Сознание собственной силы как
ученого нередко приводило его к колким ответам. Придирки, оскорбления
и унижения преследовали его в эти годы. Как верно писал С.В. Бахрушин,
«его третировали, обращались с ним как с наемным приказчиком... Боль-
шую часть жизни он провел за письменным столом на службе другим и на
пользу других, а не на собственную».
Чтобы предотвратить отъезд Миллера в Германию после истечения
срока контракта в 1747 году, он назначен первым российским историог-
рафом с годовым жалованьем в 1000 рублей «для сочинения генеральной
российской истории». История тогда — наука сугубо государственная, и
под нажимом властей Миллер принял российское гражданство.
Он писал «Историю Сибири» и, как всегда, делал десятки других изда-
тельских и заказных дел. Речь Миллера на заседании АН в 1749 году «Про-
исхождение народа и имени русского» (и диссертация на латыни на эту же
тему) вызвала резкую реакцию властей и ряда академиков. Главный оппо-
нент—М.В. Ломоносов. В 1750 году текст речи по решению властей унич-
тожен как «предосудительный России». Норманисты и антинорманисты
начали свой вековой спор.
Между тем основные положения Миллера в этом вопросе: о приходе
славян с Дуная на Днепр, тождестве варягов — руси — скандинавов, их
роли в создании государства на Руси — вполне согласовывались с дан-
ными науки того времени. Политическая (вненаучная) подоплека осужде-
ния Миллера очевидна. Примешаны сюда также личная вражда и склоки,
столь характерные тогда для АН. В 1750 году — пик падения вниз его ка-
рьеры. Он публично осужден определением президента АН, причем ака-
демикам были зачитаны его вины за последние годы, и разжалован из
академиков в адъюнкты с годовым жалованьем 360 рублей. Впрочем, че-
рез несколько месяцев он прощен и восстановлен в прежних правах. Глав-
ное его занятие — сибирская история. Постепенно его фортуна идет
вверх. С 1754 года он конференц-секретарь АН. С 1755 года — редактор
475
ВИКТОР БЕРЛИНСКИХ. РЕМЕСЛО ИСТОРИКА В РОССИИ
первого научного журнала на русском языке «Ежемесячные сочинения»,
пишет немало собственных статей. Впервые в нашей науке понятие «ис-
точник» ввел именно Миллер.
Трудолюбивый собиратель источников, «чернорабочий» исторической
науки, Миллер по характеру своего дарования не был автором простран-
ных трудов. Его любимый жанр — статья. Основное дело в жизни — рус-
ская история.
Бюргер по воспитанию, Миллер жил основательно и с достатком. У
него хороший стол, экипаж, немало прислуги. Жена умело вела хозяйство
и воспитание двоих сыновей. Суровый, иногда грубый, резкий и вспыль-
чивый, Миллер не был жесток. С 1762 года благодаря милости Екатери-
ны II положение историка еще более упрочилось. В 1765 году он с радо-
стью переехал в Москву (со своей огромной библиотекой и архивом,
поближе к главным источникам русской истории), где затем стал во гла-
ве архива Коллегии иностранных дел, сохранив должность историографа
при АН. Несмотря на старость (даже в 60 лет), Миллер многие часы с утра
до вечера проводит за письменным столом. Он привел в порядок важней-
ший для науки архив, воспитал новое поколение архивистов (Н. Бантыш-
Каменский), преемником по написанию российской истории рекомендо-
вал императрице князя М. Щербатова, но главное — постоянно пополнял
свою коллекцию рукописей (копий, экстрактов, оригиналов документов),
хранящихся до сих пор в архивах под названием «портфели Миллера». За
58 лет службы историка России он собрал огромный объем архивных ис-
точников, на что тратил все свободные средства.
Великая заслуга Миллера — издание в 1768—1774 годах трех томов
«Истории Российской» Татищева, что требовало большого редакторско-
го труда. Как верно писал Н.Л. Рубинштейн, работа этого историка «поста-
вила его в центре всей научной исторической работы во второй полови-
не XVIII века в России».
Существенная часть работ Миллера при жизни не опубликована. Уче-
ный был далек от философии истории, но умел видеть исторические фак-
ты в мощном русле развития страны. Он лет на 30 отстал от современной
ему на склоне дней немецкой науки. Но понимание его России — превос-
ходно. Более 900 «портфелей» Миллера уникальны, хотя и мало востре-
бованы. Человек с умом и душой, пунктуальный и неутомимый в работе,
с великим запасом природного здоровья — таким был первый русский
историограф действительный статский советник Иван Федорович (так его
звали в России) Миллер.
МИЛЮКОВ Павел Николаевич (15.01.1859 - 31.03.1943) - политик,
историк, публицист. Родился в семье городского архитектора в Москве.
Главную роль в жизни семьи играла мать, властная и деспотичная женщи-
476
РАЗДЕЛ V. КРАТКИЙ БИОГРАФИЧЕСКИЙ СЛОВАРЬ ИСТОРИКОВ...
на с собственным имением. Близости с родителями не было. Окончил
гимназию (1877) и Московский университет (1882). Лекции уже пожилых
В. Герье и С. Соловьева ему не понравились. Ученик В.О. Ключевского,
домашние семинары у Василия Осиповича много дали Милюкову: «Он
подавлял нас своим талантом... Проницательность его была изумительна.
Ключевский вычитывал смысл русской истории, так сказать, внутренним
глазом...» — писал он позднее. Еще больше для становления ученого дал
П. Виноградов: «Только у Виноградова мы поняли, что значит настоящая
научная работа... он мог задавать нам работы по первоисточникам, не
боясь (как это было у Герье) остаться позади нас...»
Имел вкус к общественной работе с юности. За участие в студенчес-
кой сходке исключен на год из университета. По окончании университета
оставлен в магистратуре по русской истории у Ключевского. С 1886 по
1895 год — приват-доцент Московского университета. Читал курсы (не-
обязательные для студентов) по истории русской колонизации и русской
историографии. Кипучесть его исследовательской энергии заражала сту-
дентов. В 1888 году женился на ученице Ключевского, дочери его старо-
го друга и ректора Московской духовной академии, Анне Сергеевне Смир-
новой. Это была передовая с народническими взглядами девушка, жившая
отдельно от родителей. В 1888 году начал писать магистерскую диссер-
тацию «Государственное хозяйство в России в первой четверти XVIII века
и реформа Петра Великого» (тема взята вопреки мнению Ключевского) и
в 1892 году защитил ее. Печаталась благодаря помощи С.Ф. Платонова в
ЖМНП (1890—1892). Оппоненты на защите (П. Виноградов и В. Герье)
ввиду глобальности и значимости работы предложили дать Милюкову
сразу докторскую степень (такое допускалось). Категорически против
выступил Ключевский. Отношения его с учеником расстроились. Милюков,
получив за работу премию С. Соловьева, провел на эти деньги лето с же-
ной во Франции (Бретони).
П.Н. стал читать публичные лекции по истории русской культуры во
многих городах России. В 1895 году за либеральные лекции в Нижнем
Новгороде уволен с запрещением права преподавания и выслан в Рязань.
Жена с двумя сыновьями осталась в Москве. Но П.Н. перевез в Рязань
свою замечательную библиотеку. Он был страстным библиофилом и ча-
сами рылся в лотках букинистов. В Рязани Милюков писал свои «Очерки
по истории русской культуры» (самый популярный в начале века его труд)
и печатал их в журнале «Мир Божий». Тогда же он обрабатывал свой курс
лекций по историографии «Главные течения русской исторической мыс-
ли» (М., 1897) — свою самую талантливую работу и самую интересную
книгу по русской историографии за весь XIX век и начало XX века.
Блестящий и глубокий аналитик, Милюков был необычным человеком.
Благодаря поразительной памяти он знал 18 языков. Железное упорство,
эрудиция, чопорность и холодность, свобода от общепринятых мнений
477
ВИКТОР БЕРЛИНСКИХ. РЕМЕСЛО ИСТОРИКА В РОССИИ
(«бог бестактности») и подлинный демократизм вызывали сильные эмо-
ции у окружающих (от приязни до вражды). Одевался очень просто и не-
дорого. Верная помощница жена до старости сохраняла облик скромной
курсистки. Работоспособность его легендарна. Тщательно хранил личные
архивы, был страстным меломаном и «дамским угодником». На второй год
ссылки он получил приглашение в университет Софии на кафедру всеоб-
щей истории и два года провел на Балканах (1897—1899). Отставлен из-
за конфликта в русском посольстве в Софии.
По возвращении в Петербург вел активную общественную жизнь. За
речь памяти Лаврова (1900) в Горном институте арестован на полгода.
Завершал в камере «Очерки по истории русской культуры». Выслан из
Петербурга и жил в Удельной. Вновь арестован и освобожден по ходатай-
ству Ключевского министру В. Плеве. Отношения между учеником и учи-
телем восстановились. Приглашали в Чикаго для чтения лекций. Посетил
Бостон и Гарвард (лето 1903), Англию и Балканы (1904). На основе курса
лекций подготовил книгу «Россия и ее кризис». После начала революции
1905 года вернулся в Россию и окунулся в политическую борьбу. В октяб-
ре 1905 года создана конституционно-демократическая партия, лидером
которой он стал. Председатель ЦК (1907) и редактор партийной газеты
«Речь». Умело руководил кадетской фракцией во всех четырех думах,
хотя и не был членом двух первых дум. В Думе он нередко читал газеты
на 13 языках. Весь отдался политической деятельности. Февральскую ре-
волюцию 1917 года приветствовал. Министр иностранных дел Временного
правительства (до мая 1917 года), глава кадетской партии. Враждебно
встретил Октябрьскую революцию и пытался бороться с большевиками на
Юге России. Эмигрировал в Лондон (1920), азатем в Париж (1921). Стал
мощным организационным центром русской эмиграции. Глава Общества
русских писателей и журналистов, Клуба русских писателей и ученых, один
из организаторов Русского народного университета, 20 лет (до 1940) ре-
дактор газеты «Последние новости». В Париже стал собирать новую биб-
лиотеку у букинистов набережной Сены. Ежедневно играл на пианино (хо-
рошо играл также на скрипке), любил домашние концерты, шахматы.
В эмиграции вернулся к научной работе: соавтор трехтомной «Истории
России» (1932—1933), качественно переработал свой главный труд «Очер-
ки по истории русской культуры» (Париж, 1930—1937). Удивительным об-
разом в нем на равных совмещался талант уникального историка (масте-
ра научного анализа и мастера научного синтеза) и талант политика.
Перечень его научных работ составил в 1930 году 30 страниц машинопи-
си. Наследник идей государственной школы (в большей мере Б. Чичери-
на, чем В. Ключевского). Позитивист по своей методологии, он создал
свою четкую и ясную концепцию истории России. В последние годы жиз-
ни (после 1940 года) написал интересные «Воспоминания». Глубина мыс-
478
РАЗДЕЛ V. КРАТКИЙ БИОГРАФИЧЕСКИЙ СЛОВАРЬ ИСТОРИКОВ...
ли и оценок сочетается в них с безличностью и отстраненностью автора.
Как ни странно, чего-то очень важного во внутренней жизни России и на-
рода этот блестящий интеллектуал не понимал (это прозрел еще Ключев-
ский). Свои важнейшие прорывы и достижения в науке и политике он, по
большому счету, закрепить не смог. Будучи честолюбив, он не был влас-
толюбив. Очевидны его политические просчеты и промахи.
Среднего роста, с невыразительными чертами лица, усами и волевым
подбородком, он был физически очень крепок, организован, вынослив
(отсюда и его прозвище «каменный кот»). Младшие его дети (в том числе
и дочь) погибли в годы великих бедствий России. В течение своей жизни
он собрал четыре замечательных библиотеки. Первая (научно-историчес-
кая) хранилась на даче в Финляндии и затем перевезена в США (сейчас в
Беркли); вторая (петербургская (1905—1917) периода политической борь-
бы) — конфискована советской властью и распылена в РНБ. В Париже
он собрал третью (около 12 тыс. томов), она расхищена немцами после
1940 года. Уехав из Франции на дачу в Монпелье, он стал собирать чет-
вертую, ибо работал не покладая рук всегда и везде. Умер он на пике Вто-
рой мировой войны, жадно слушая военные новости по радио. О судьбе
России в разгар этой чудовищной по масштабу войны Милюков сказал:
«Победить можно, завоевать нельзя».
МУСИН-ПУШКИН Алексей Иванович (16.03.1744 - 1.02.1817) родил-
ся в знатной и очень богатой семье (у отца более 4 тысяч душ). Получил
хорошее домашнее образование, служил в артиллерии и генерал-адъютан-
том при князе Г. Орлове. С 1772 года три года путешествовал по Западной
Европе и собрал там большую коллекцию картин, эстампов и бронзы.
С 1775 года — церемониймейстер двора, с 1789 года — директор кор-
пуса (училища) иностранных единоверцев, а с 1791 года — обер-прокурор
Синода. Удачливый вельможа, став придворным консультантом императ-
рицы, обеспечил себе карьеру. С 1789 года — он член АН, с 1794-го —
«преемник» президента Академии художеств (ввиду болезни Бецкого).
При Павле I звезда его закатилась. Уже в 1797 году он уволен со своих
постов в Синоде и АН, хотя и пожалован графом и назначен сенатором.
Но главное течение его жизни было другим. Великий собиратель русских
древностей: рукописей, книг, предметов быта, прочих редкостей, — он со-
ставил огромное собрание. В конце XIX века граф создал в стране целую
систему комиссионеров, закупавших для него древности в старых русских
городах. Екатерина II с любопытством знакомилась с его материалами.
Не всегда пути собирателя были безгрешны. В августе 1791 года он
добился указа Екатерины II о присылке в Синод рукописей историческо-
го содержания изо всех монастырей. Часть присланного, судя по всему,
вошла в собрание графа.
479
ВИКТОР БЕРЛИНСКИХ. РЕМЕСЛО ИСТОРИКА В РОССИИ
Алексей Иванович стал частью инфраструктуры исторической науки.
Он аккумулировал огромную энергию прошлого страны. Глава и душа вли-
ятельного кружка любителей истории, он создавал моду на русские древ-
ности. С помощью И.Н. Болтина он издал целый ряд источников: Правда
Русская, «Книга Большому Чертежу» (1792). Так же целенаправленно со-
бирал он архивы современных ему историков. Ему достались многие руко-
писи и документы из собраний Дмитрия Ростовского, В. Татищева, И. Бол-
тина, А. Барсова, И. Елагина. Крайне интересной была его коллекция
автографов современных авторов, множество редких книг и инкунабул.
Страсть коллекционера и собирателя жгла графа и двигала его даль-
ше. По мнению ряда современников графа, он не успевал знакомиться
даже с оглавлением многих своих рукописных сборников. В его огромном
московском доме лучшие редкости были в шкафах под ключом, а многие
находки (поток их в 1790—1800-е годы очень велик) просто лежали гру-
дами в зале.
П.Н. Милюков несколько зло писал про него позднее: «А.И. Мусин-
Пушкин, счастливый и бесцеремонный собиратель рукописей, мало зна-
комый со своими собственными сокровищами».
В 1800 году Алексей Иванович издал «Слово о полку Игореве», найден-
ное им в древнерусском сборнике. Эта находка обессмертила его имя.
Скептики (А.А. Зимин и другие) считают эту рукопись гениальной стили-
зацией XVIII века. Но большинство ученых склоняются к признанию ее под-
линности.
В огне московского пожара 1812 года все огромное собрание графа
сгорело. Случайно уцелел лишь ряд рукописей, находившихся на руках у
знакомых. Это — неоценимая утрата для исторической науки России.
Страсть собирателя умерла в этом человеке с огнем московского пожа-
ра. А.И. обладал характерной внешностью екатерининского вельможи.
Был горячим патриотом России. Лучшим временем своей жизни считал
эпоху Екатерины II. Его собрание живописи было бесценно. А огромное
наследство (более 7 тысяч душ) получили два сына.
НАДЕЖДИН Николай Иванович (5.10.1804— 11.01.1856) — публицист,
этнограф, историк. Родился в селе Белоомут Зарайского уезда Рязанской
губернии в семье дьякона. С 1814 года учился в духовном училище, семи-
нарии, в 1820—1824 годах — в Московской духовной академии. Получил
степень магистра богословия. Талантливый русский ученый. С 1824 года
преподавал в Рязанской семинарии. С 1826 года — домашний учитель
Ю. Самарина в Москве и сотрудник многих журналов (псевдоним Никодим
Недоумко).
В 1830 году защитил диссертацию в университете и получил степень
доктора словесных наук. С 26 декабря 1831 года — ординарный профес-
480
РАЗДЕЛ V. КРАТКИЙ БИОГРАФИЧЕСКИЙ СЛОВАРЬ ИСТОРИКОВ...
сор по кафедре изящных искусств и археологии Московского универси-
тета. Преподавал также в театральной школе. С 1831 года — редактор-
издатель журнала «Телескоп» с приложением к нему газеты «Молва», в
которых сотрудничал его последователь и ученик В.Г. Белинский. В 1835—
1836 годах был в заграничной командировке. «Телескоп» в 1836 году за-
крыт за публикацию «Философского письма» П.Я. Чаадаева. Надеждин
сослан в Усть-Сысольск, затем в Вологду, где занялся историко-геогра-
фическими и этнографическими исследованиями. В 1838—1842 годах
жил и работал в Одессе, затем служил в Петербурге в МВД, редактиро-
вал «Журнал МВД». Научно-исследовательские статьи и очерки Н.И. в
этот период стали главным приложением его сил. Он фактически ушел
из мира литературы. Как ученый-теоретик Надеждин активно работал в
Русском географическом обществе (с 1848 года — председатель отде-
ления этнографии) и стоит у истоков этнографии в России. Существен-
ны его заслуги и в развитии исторической географии. Программное его
выступление «Об этнографическом изучении народности русской» («За-
писки РГО». 1874. Кн. 2) сыграло важную роль в науке. Оригинальна его
работа «Опыт исторической географии русского мира» (Библиотека для
чтения. 1837. Т. 22. Ч. 2. Отд. 3).
Надеждин не оставил капитальных научных работ, но в массе его жур-
нальных статей мы видим множество ценных наблюдений, обобщений,
оригинальных мыслей. Он влиял на живой текущий процесс развития на-
уки. Семинарист Надеждин пришел в науку со стороны и был чужим в уни-
верситетском мире. Ум, талантливость и ученость Н.И. реализовались
лишь в тех областях, где, по сути, не было устоявшихся традиций (в этног-
рафии в первую очередь). Исследование с помощью анкет и вопросников
русской провинции РГО дало замечательный результат.
НЕЧКИНА Милица Васильевна (12.02.1899 — 1985) — историк. Роди-
лась в семье инженера-технолога (затем профессора) из мещан в Нежи-
не. Второй ребенок из четырех детей. Отец с 1911 года — директор Ка-
занского промышленного училища. Семья образованная и культурная.
Окончив гимназию с золотой медалью (1917), студентка-историк Казанс-
кого университета. После университета (1921) оставлена «для подготов-
ки к профессорскому званию» (при ФОНе). В 1922 году опубликована ее
первая книга «Русская история в освещении экономического материализ-
ма (Историографический очерк)». Вкус к историографии, социологичес-
ким схемам и марксизму очевиден не только как примета времени. Увле-
калась сочинениями и биографией В.О. Ключевского. В 1923—1924 годах
преподает в Казанском университете. Природный дар хорошего препода-
вателя: эмоционально, ярко, образно, упрощенно и понятно слушателям.
С 1924 года, переехав в Москву, стала вольнослушательницей историчес-
481
ВИКТОР БЕРЛИНСКИХ. РЕМЕСЛО ИСТОРИКА В РОССИИ
кого отделения Института красной профессуры, преподавателем рабфа-
ка и вузов Москвы. Ученица М.Н. Покровского и его верная последова-
тельница. В 1924—1929 годах — сотрудник Института истории РАНИОН.
Одна из центральных тем всей ее жизни — движение декабристов.
История освободительного движения — привилегированная тема при со-
ветской власти. Зачастую она подменяла собой историю России в целом.
Оживление декабристоведения к 1925 году связано с юбилеем восстания
декабристов. В 1927 году вышла ее книга «Общество соединенных сла-
вян», написанная на основе архивных следственных материалов. Это опыт
интересного общения, где уже отчетливо проявились сильные и слабые
стороны историка: хороший стиль, умение ясно и масштабно мыслить и
исследовать тему наряду с полной апологетикой любимых тем и героев,
их излишней революционизацией, некоторой конъюнктурностью и полной
лояльностью к любым современным установкам властей. М.В. Нечкина и
И.И. Минц — одни из немногих учеников Покровского, уцелевшие в науке
ко второй половине 1930-х годов. С 1934 года Нечкина — профессор ист-
фака МГУ. С 1935 года — сотрудник Института истории АН СССР. В связи
со 100-летием смерти А.С. Пушкина публикует цикл статей по теме «Пуш-
кин и декабристы». Выходит на капитальную для себя тему «А.С. Грибоедов
и декабристы». Очень подробно, конкретно, детально, со вкусом к мелочам
написана ее книга (возможно, ее лучшая работа) на эту тему (1947).
В 1941—1943 годах была в эвакуации в Ташкенте. В 1946—1958 го-
дах — зав. кафедрой истории СССР АОН при ЦК КПСС, это показатель
отношения к ней партийных верхов. Любимица властей. Имела вкус к ис-
ториографии, научно-популярной и учебной литературе. Прекрасный пуб-
лицист. Ее вузовские и школьные учебники, идеологически верные, легко
написанные, служили десятилетиями в советских школах и вузах (1950—
1960-х годов). В 1951 году (к очередному юбилею) вышла ее небольшая
книга «Восстание 14 декабря 1825 года». В 1955 году все ее материалы по
декабристам изданы были в обобщающем двухтомнике «Движение декаб-
ристов». Подробно охарактеризованы все стадии развития обществ де-
кабристов с усиленной их апологетикой и демократизацией. Ненужные
автору реалии эпохи и движения просто отсекались. Лауреат Сталинской
премии. С 1950 года под ее руководством выходят тома в серии «Восста-
ние декабристов» — архивные документы и следственные дела участни-
ков движения (Т. 7, 9—15,17—18). В Иркутске с 1979 года издавали тома,
посвященные отдельным декабристам (М.В. — главный редактор). Клю-
чевой сотрудник Института истории АН СССР, организатор науки в обла-
сти изучения революционной ситуации 1859—1861 годов по проблеме
«История исторической науки» (см. тома 2—5 «Очерков исторической на-
уки в СССР»). Нечкина — главный редактор сборников статей «История и
историки».
482
РАЗДЕЛ V. КРАТКИЙ БИОГРАФИЧЕСКИЙ СЛОВАРЬ ИСТОРИКОВ...
Лучшая, на мой взгляд, и сохранившая в полной мере научную цен-
ность по сей день, фундаментальная книга историка — «В.О. Ключевский:
История жизни и творчества» (1974). Это — итог собирания материалов
о любимом историке в течение всей жизни. Еще в 1920-е годы, готовя
очерк о Ключевском в итоговый историографический двухтомник шко-
лы Покровского, Нечкина подолгу беседовала с Б.В. Ключевским, сыном
ученого. С 1953 года — член-корреспондент, а с 1958 года — академик
АН СССР. Блестяще энергичная и кипучая в своей деятельности, умная и
талантливая, пристрастная и честолюбивая в науке, М.В. стремилась и
умела играть ключевую роль в развертывании определенных направлений
академической науки. Властная и субъективная, она оказалась очень оди-
нокой в глубокой старости. Но это была очень яркая и деятельно насыщен-
ная жизнь.
НИКОЛАЙ МИХАЙЛОВИЧ, великий князь (Романов, 14.04.1859 —
24.01.1919) — историк. Сын великого князя Михаила Николаевича. Кузен
Николая II. Детство и юность прошли на Кавказе, где его отец служил на-
местником. Интерес к науке имелся с юности. Сохранились его прекрас-
ная коллекция бабочек и работы о них. После гимназии просил у отца раз-
решения поступить в университет, но вынужден был пойти в Академию
Генштаба, которую закончил блестяще. Служил в гвардии и армии (1884—
1903). Все больше занят историей и историей искусства. Специфика рож-
дения и воспитания сказывалась. А.Н. Бенуа увидел в нем наряду с чер-
тами «удивительного умницы», тончайшего европейца неприятные черты
грубости и самодурства. И все же, по мнению художника, Н.М. был самым
культурным и умным из всей царской фамилии. А кроме того, и самым
либеральным.
Две книги по истории кавалергардского полка, подготовленные С. Пан-
чулидзевым («История кавалергардов». Т. 1—4, «Сборник биографий ка-
валергардов». Т. 1—4), полны богатого справочного материала. Деятель-
но помогал в работе над ним Н.М., бывший командир этого полка. По
просьбе Русского исторического общества для русского биографическо-
го словаря Н.М. предложили написать несколько кратких биографий из
эпохи Александра I. Великий князь увлекся этой работой, нашел новые
документы в библиотеке Зимнего дворца, обратился к архивам. Появи-
лись на свет слишком подробные биографии Долгоруких, которые по
объему в словарь не входили. Тогда близкие князю историки (Н. Шильдер,
В. Бильбасов) посоветовали ему издать свою работу отдельной книгой,
чтобы труды не пропали. Так вышла монография Н.М. «Князья Долгорукие,
сподвижники императора Александра I в первые годы его царствования»
(СПб., 1901). Здесь много нового об эпохе вообще и немало не известных
Ранее архивных документов. Н.М. по своему статусу мог получить нужные
483
ВИКТОР БЕРЛИНСКИХ. РЕМЕСЛО ИСТОРИКА В РОССИИ
источники из любого частного или закрытого архива России, а также фон-
дов МИД Франции, Австрии, Пруссии. Публикация ценнейших документов,
широкий исторический фон — важное достоинство книг великого князя.
Вторая его работа, «Граф Павел Александрович Строганов», очень инте-
ресна для понимания мотивов реформ Александра I, обсуждавшихся в
кружке его молодых друзей (I 1—3. СПб., 1903).
Богатейшие материалы Строгановского архива давали образ эпохи,
точнее, правящей элиты эпохи. Убежденный монархист, Н.М. сознавал
необходимость реформ, искал созвучий эпох. Он много работал в архи-
вах России и за рубежом и подготовил семитомник «Дипломатические
отношения России и Франции по донесениям послов императоров Алек-
сандра I и Наполеона (1807—1812)» (СПб., 1905—1914) — ценнейший
исторический труд о той сложной эпохе. Полезны и сохранили свою на-
учную ценность ряд его изданий: переписка Александра I с Екатериной
Павловной, книга о жене Александра I, ее генерал-адъютантах, двухтомная
биография «Император Александр I». Ценнейшие исторические архивные
находки, большая критичность к героям, чем, например, у Н. Шильдера,
будили мысль, привлекали к трудам Н.М. внимание историков. Исследо-
вание о старце Федоре Кузьмиче дополняло александровский цикл книг
великого князя (1907). Обширные документальные и мемуарные приложе-
ния к его книгам за истекшее столетие значительно увеличили их цен-
ность. Взгляд князя на русскую элиту начала XIX века как на людей своего
круга, равных себе, также драгоценен. Он прожил всю жизнь холостяком
в своем обширном дворце, окруженный книгами, манускриптами и бота-
ническими коллекциями. В Париже он чувствовал себя как дома, глубоко
понимая французскую культуру. По-французски писал лучше, чем по-рус-
ски. Член Французской академии.
Второе важное направление деятельности августейшего историка —
изучение и издание иконографических материалов XVIII—XIX веков. Вме-
сте с С. Дягилевым и А. Бенуа Н.М. участвовал в организации грандиоз-
ной выставки русского портрета в 1905 году (Петербург). Им подготовлен
и издан словарь «Русские портреты XVIII и XIX столетий». Кроме самого
портрета в книге давалась биография изображенного лица, указаны ху-
дожники и владельцы портретов. Это — новаторское издание в истории
русского искусства.
В начале Первой мировой войны — в действующей армии, затем —
глава великокняжеской оппозиции Николаю II. После убийства Распутина
уехал в свое имение на Украину. После Февральской революции вернул-
ся в Петроград, занят делами Русского исторического общества. После
Октябрьской революции арестован (до этого ссылался в Вологду), нахо-
дился в тюрьме, где заведовал библиотекой и писал этюд о Сперанском.
Академия наук обратилась в декабре 1918 года в Совнарком с ходатай-
484
РАЗДЕЛ V. КРАТКИЙ БИОГРАФИЧЕСКИЙ СЛОВАРЬ ИСТОРИКОВ...
ством о его освобождении, учитывая большие научные заслуги. Расстре-
лян в конце января 1919 года вместе с тремя другими великими князья-
ми по постановлению ЧК.
НИКОЛЬСКИЙ Михаил Васильевич (1848 — 2.07.1917) — историк-
ассиролог. Сын священника. Окончил Московскую духовную семинарию и
духовную академию (1872). Изучал еврейский язык и Ветхий Завет. Остав-
лен при академии в магистратуре, но разошелся со своим наставником
профессором Горским по важным проблемам библейской критики. Слу-
жил в Синоде (до 1894 года), цензором (до 1910 года), в Главном управ-
лении по делам печати. Не оставлял научной работы. Перешел к изучению
клинописи и ассирологии в широком смысле слова. Много сотрудничал с
МАО, где основал в 1887 году Восточную комиссию. Проводил раскопки
в Закавказье (1893). Все его работы по ассирологии печатались в изда-
ниях МАО. Важнейший труд — «Документы хозяйственной отчетности
древнейшей эпохи Халдеи» (Ч. 1—2. СПб., 1908—1915). Образцовое из-
дание. Им даны исследования, транскрипция и перевод текстов. Всего в
обеих частях издано 855 документов. Ряд его работ переведен на немец-
кий и французский языки. С 1908 года — доктор всеобщей истории honoris
causa Петербургского университета. Единственный ассиролог России.
Преподавал внештатно в Московском университете.
НИКОЛЬСКИЙ Николай Михайлович (1.11.1877 - 19.11.1959) - исто-
рик. Родился в Москве. Сын и ученик М.В. Никольского. Специалист по ис-
тории Древнего Востока. В 1900 году окончил историко-филологический
факультет Московского университета. Преподавал историю в гимназии
(был учителем 19 лет), сочетая это с научной работой. Увлекся марксизмом.
В 1905—1906 годах — лектор МК РСДРП, большевик. Научная карьера
вследствие этого после 1917 года складывалась успешно. В 1919—1921
годах — ректор Смоленского университета, затем профессор университе-
та в Минске. С 1931 года — академик АН БССР, с 1937 года — директор
Института истории АН БССР В 1941 году не успел вместе с семьей эвакуи-
роваться. Его вывезли из оккупации в партизанскую зону, а затем перепра-
вили в Москву. Все это время не прекращал научной работы над двумя кни-
гами: «Частное землевладение и землеиспользование в древнем Двуречье»
и «Этюды по истории финикийских общинных и земледельческих культов».
На титуле одной из этих рукописей отмечено: «Начато собирание материа-
лов 12.IX.1941 г., начато писание текста 16.11.1942 г, закончена 18.111.1943 г.
в оккупированном Минске в честь Советской Родины. Окончательно отре-
дактирована к 14.XII в партизанских отрядах Белоруссии». На середине
седьмого десятка среди ужасов войны историк черпал свою духовную мощь,
Уходя с помощью личной библиотеки в Вавилонию и Финикию.
485
ВИКТОР БЕРЛИНСКИХ. РЕМЕСЛО ИСТОРИКА В РОССИИ
Собственно с этих тем и начались его научные изыскания: «Царь Да-
вид и псалмы» (1908), «Израиль и Вавилон» (1910), «Во дворце египетс-
кого фараона» (1912), а затем работы по истории Ассирии, Финикии, хет-
тов, вновь Израиля и Вавилонии. Популярны его учебники по истории
Древнего Востока. Последняя книга ученого — «Культура древней Вави-
лонии» (1959). В отличие от других исследователей считал государства
Древнего Востока типичными деспотиями с необычайно устойчивой се-
мейной и сельской общиной (неизменной до Великих Моголов). В боль-
шей мере, чем отец, он был популяризатором, знакомившим русского
читателя 1910—1920-х годов с достижениями мировой библеистики, ис-
следований о раннем христианстве: «Древний Израиль» (1911), «Керубы
по данным Библии и восточной археологии» (1922), «Раннее христианство»
(1908), «Иисус и первые христианские общины» (1918). Интересовался
расколом и сектами в России XIX века. Написал по этим темам разделы в
«Истории России XIX века» (1907—1908), а также 6 глав по религиозной те-
матике в пятитомной «Русской истории с древнейших времен» (под ред.
М.Н. Покровского, 1909—1912).
В 1920-е годы (эпоха разгрома русской церкви) востребован для на-
учно-популярной атеистической пропаганды. Издательство «Атеист»
(Союз воинствующих безбожников) заказало ему «Историю русской цер-
кви», которую он быстро составил на основе своих дореволюционных ра-
бот, пересмотренных в марксистском, разоблачительном и атеистическом
ключе. Тем не менее книга основана на реальном фактическом материа-
ле. Предисловие к 1-му изданию подписано им 1 января 1930 года, а ко
второму (дополнительному) — 18 июня 1930 года. Третье вышло лишь в
1983 году. Никакая конкретика в этой области власть уже не устраивала,
требовалось тотальное разоблачение. С 1946 года — член-корреспондент
АН СССР. Никольскому принадлежат также работы в области этнографии
и фольклористики Белоруссии (1931—1959).
ОЛЬДЕНБУРГ Сергей Федорович (14.09.1863 - 28.02.1934) - исто-
рик-востоковед. Родился в селе Бянкино в Забайкалье в семье генерала.
Предок его при Петре I переселился в Россию из Мекленбурга. Сергей и
его брат Федор провели детство за границей. В 1881 году окончил гим-
назию в Варшаве с золотой медалью и поступил на санскрито-персидс-
кое отделение факультета востоковедения Петербургского университета.
Его наставником был К.Г. Залеман, а затем И.П. Минаев. По окончании
университета (1885) оставлен в магистратуре. В 1887—1889 годах рабо-
тал в Париже, Лондоне и Кембридже, изучая индийские драмы и сказки
на санскрите и фарси, а также буддийские рукописи (особенно непальс-
кие). С 1889 года — приват-доцент Петербургского университета. В 1894
году защитил магистерскую диссертацию «Буддийские легенды» (Ч. 1)-
486
РАЗДЕЛ V. КРАТКИЙ БИОГРАФИЧЕСКИЙ СЛОВАРЬ ИСТОРИКОВ...
Перешел вскоре к изучению этого культа, иконописи и вообще буддийс-
кого искусства. Один из основателей русской индологической школы.
С 1900 года — адъюнкт АН, с 1903 года — экстраординарный, а с
1908 года — ординарный академик АН. Здесь сосредоточилась вся его
деятельность. С 1904 по 1929 год — непременный секретарь АН, орг-
центр академической науки. С 1897 года по инициативе С.Ф. выходит
серия буддийских текстов «Bubliotheca Buddhica», в которой приняли
участие крупнейшие востоковеды мира. До 1917 года появилось 46 выпус-
ков (еще 8 подготовлено). Интересы С.Ф. необычайно широки. В 1909—
1910 и 1914—1915 годах руководил экспедициями в Туркестан, Китай и
Монголию, где найдены очень важные памятники письменности и архео-
логии. Изучая восточное влияние на европейскую литературу, обратился
к русской сказке и вместе с А.А. Шахматовым оживил работу Сказочной
комиссии РГО. Активно сотрудничал также в РАО и отделении этнографии
РГО. Дешифровка и публикация древних текстов из Туркестана — важная
заслуга ученого. Он прочитал и издал древний санскритский текст Дхам-
мапады (часть буддийского канона). Интересны его исследования по ис-
тории востоковедения. Автор более 300 научных работ.
Корней Чуковский в своем дневнике за 1919 год довольно критично
писал об Ольденбурге так: «И когда ласковым вкрадчивым голосом он
выражает научные мнения, он высказывает их как первый ученик — зас-
тенчиво, задушевно... Горький в него влюблен... Мне кажется, что Ольден-
бург — усваиватель, но не создатель. Ему легче прочитать тысячу книг, чем
написать одну». Чуковский верно уловил здесь главный грех большинства
наших историков — отсутствие творчества в их писаниях.
После Февраля 1917 года краткое время — министр просвещения
Временного правительства, после Октября вместе с С.Ф. Платоновым
взял курс на сотрудничество АН с советской властью при сохранении не-
которой автономии АН. Письма друзей об этой стороне сложной и сколь-
зкой деятельности С.Ф. суммировала в США жена М.И. Ростовцева: «Одни
говорят — предают; другие — спасают». Не был привлечен по «Академи-
ческому делу», хотя и уволен с поста непременного секретаря АН СССР
(фактического руководителя Академии при президенте А.П. Карпинском).
В 1930—1934 годах — директор Института востоковедения АН СССР. Мно-
го сил приложил для развития краеведения 1920-х годов в России, став
одним из руководителей Центрального бюро краеведения. Именно здесь
нашли в 1920-е годы приют многие историки-немарксисты.
ПАВЛОВ-СИЛЬВАНСКИЙ Николай Павлович (1.02.1869 -
17.09.1908) — историк. Родился в Кронштадте в семье флотского вра-
на. Дед — священник в харьковском селе Сватово, где долго жил мальчик.
Окончил петербургскую гимназию с медалью (1888) и стал студентом-
487
ВИКТОР БЕРЛИНСКИХ. РЕМЕСЛО ИСТОРИКА В РОССИИ
историком Петербургского университета. Любознателен. Академист. Уче-
ник С.Ф. Платонова и слушатель В. Сергеевича. Взял от последнего ме-
тод юридического исследования. Изучал проблемы русского феодализма.
Увлекался социологией. Оставлен в магистратуре (1892). Служит в МИДе.
Не сдав магистерский экзамен всеобщей истории Н. Карееву, отказался
от научной карьеры. С 1899 года и до смерти — сотрудник Государствен-
ного архива. Карьера чиновника ему не нравилась, Н.П. стремился к на-
учной работе. Главный редактор и соавтор солидной юбилейной книги
«Очерк истории Министерства иностранных дел» (1902). Но излюблен-
ная тема Н.П. — социальный строй удельной Руси. Кроме социологии им
усвоен «легальный марксизм» в его объективистской форме. В серии
своих статей историк пытался строить цельную систему русского фео-
дализма. Широко участвует с 1906 года в вольных вузах. Левый кадет.
Очень самолюбивый, с живым умом, историк быстро обрабатывал мате-
риалы своих лекций. С 1907 года — профессор истории русского права
Высших женских курсов. Издал книгу «Феодализация в Древней Руси»
(СПб., 1907) — своеобразное разросшееся введение к его магистерской
диссертации (издатель — Н. Кареев). Книга написана страстно, быстро,
на одном дыхании. Автор, в отличие от многих историков, твердо дока-
зывает развитие феодализма на Руси как исторического периода. Вто-
рую книгу он писал до последних дней жизни, но закончить не успел.
«Феодализм в удельной Руси» (СПб., 1910) подготовил к печати и издал
А. Пресняков.
Историческая концепция русского феодализма Н.П. здесь исследова-
тельски подтверждена. Историк широко применял сравнительно-истори-
ческий метод. Феодальный строй он понимал как сумму политико-юриди-
ческих явлений. Феодализм для него — время господства частного права.
Интересны публикации и очерки ученого о П.А. Толстом, А.Н. Радищеве,
И.Т. Посошкове, П.И. Пестеле... Умер безвременно от холеры. Это был
даровитый и оригинальный русский историк.
ПЕТРУШЕВСКИЙ Дмитрий Моисеевич (1.09.1863 - 12.12.1942) -
историк-медиевист. Окончил историко-филологический факультет Киев-
ского университета (1886), где его наставником был И.В. Лучицкий. Участво-
вал в семинарах П.Г. Виноградова в Москве, Варшаве, Петербурге. В 1897—
1901 годах появился его главный труд «Восстание Уота Тайлера» (Ч. 1—2.
СПб.; М., 1897—1901). Первый том он защитил как магистерскую диссер-
тацию, а второй — как докторскую. С 1906 года — профессор Московс-
кого университета, покинувший его в 1911 году вместе с группой либераль-
ной профессуры. Последователь П. Виноградова, он изучал социальную
историю, аграрные отношения в средневековой Англии, кризис английс-
кого манора. Лекции его были содержательны, хотя манера быстро читать
488
РАЗДЕЛ V. КРАТКИЙ БИОГРАФИЧЕСКИЙ СЛОВАРЬ ИСТОРИКОВ...
их, часто закрывая рот рукой и отворачиваясь в сторону, первоначально
удивляла студентов.
Его научные и популярные книги написаны хорошим литературным
языком, с интересом читаются неподготовленным историком: «Очерки из
истории Английского государства и общества в Средние века» (1903),
«Очерки истории средневекового общества и государства» (1907). Инте-
рес Д.М. к теоретическим и ключевым проблемам науки отчетливо виден
в его трудах. Происхождение, сущность, развитие феодализма всегда его
занимали. Мысль его испытующа и беспокойна, это сильно освежает ра-
боты. В 1917 году вернулся в Московский университет, в 1920-е годы —
директор Института истории РАНИОН, академик РАН с 1929 года. К школе
Петрушевского можно отнести А.Д. Удальцова, Е.А. Косминского, А.И. Не-
усыхина.
М.Н. Покровский, борясь за власть в науке и свертывая РАНИОН, в
1928 году нанес удар по Петрушевскому как главе московских историков
«старой школы» (дискуссия о книге Д.М. в обществе историков-марксис-
тов, печатные статьи в крайне резких тонах). В 1929 году Институт исто-
рии был закрыт. Все это осложнило жизнь Петрушевскому. Лишь после
восстановления преподавания истории (1934 год) ситуация для него улуч-
шилась.
ПЛАТОНОВ Сергей Федорович (16.06.1860 — 10.01.1933) — историк.
Родился в Чернигове в простой семье типографского техника. В 1869 году
отец переведен в Петербург, где Платонов окончил частную гимназию
Ф. Бычкова (1878) и поступил в Петербургский университет. Отец его,
дослужившись до поста управляющего типографией МВД, получил дво-
рянство. Преданность Москве, откуда родом родители, многочтение, лю-
бовь к философско-литературным занятиям — все это сформировало
любовь к России и историзм мысли.
В университете С.Ф. стал учеником К.Н. Бестужева-Рюмина. Сильное
влияние на него оказали В.Г. Васильевский и А.Д. Градовский. Вошел он
в студенческий кружок, где главным были научные интересы и искания
(В.Г. Дружинин, М.А. Дьяконов, А.А. Спицын, И.А. Шляпкин, А.С. Лаппо-
Данилевский). Они не просто дышали учеными интересами, но видели
в этом духовное подвижничество. Влияние народничества очевидно.
С.Ф. изучал земские соборы XVI—XVII веков, в чем отразились конститу-
ционные искания тех лет. Бестужев-Рюмин заболел и уехал лечиться в
Рим. В магистратуре Платонова оставил доцент Е. Замысловский, с кото-
рым у С.Ф. сложились добрые отношения. Несколько увлекся молодой
историк и литографиями первых курсов лекций В. Ключевского. На фоне
славянофильского круга Бестужева-Рюмина он выглядел западником.
489
ВИКТОР БЕРЛИНСКИХ. РЕМЕСЛО ИСТОРИКА В РОССИИ
Контакт с наставником терялся, хотя переписка шла. Он вел занятия в Алек-
сандровском лицее, историко-филологическом институте. Его магистерс-
кая диссертация носила характер источниковедческого исследования,
посвященного древнерусским сказаниям и повестям эпохи Смуты. Она
опубликована в ЖМНП отдельно (1888) — «Древнерусские сказания и по-
вести Смутного времени XVII в. как исторический источник». Защита прошла
успешно.
После тяжелой болезни Е. Замысловского магистр Платонов назначен
и.д. профессора Петербургского университета. Если в магистерской он
изучал источники по истории Смуты, то в докторской он поставил задачу
рассмотреть досконально весь период Смуты: причины, ход, последствия.
И ему это блестяще удалось. Его докторская — «Очерки по истории Сму-
ты в Московском государстве XVI—XVII веков» (1899) — первое в нашей
науке полное исследование сложнейшего национального кризиса России.
Защищена в Киеве (Уваровская премия). В начале работы он отталкивал-
ся от концепции Ключевского (в Смуте участвовали все слои и классы
русского общества), а затем пришел к своим выводам: «игру» выиграли
средние слои общества, а проиграли верхи и низы. Одна из важных при-
чин победы царя — поражение казачества. П. Милюков считал, что Пла-
тонов своим трудом примирил московскую и петербургскую научные
школы (дал компромисс). Первая часть его труда посвящена критике
источников (петербургский стиль), а вторая — общая история Смуты — на-
писана по-московски. Под первой частью Милюков имел в виду магистер-
скую, а под второй — докторскую диссертацию. Платоновская концепция
Смуты дожила до наших дней, несмотря на острую критику ее С.Б. Весе-
ловским. Постепенно профессор Платонов стал в центре петербургских
историков. Из его учеников известны С. Рождественский, П. Любомиров,
Н. Павлов-Сильванский, А. Пресняков, Г. Вернадский.
«Лекции по русской истории» (с 1899 по 1913 год 8 изданий) и «Учеб-
ник русской истории для средней школы» (с 1909 года) наравне с «Курсом
лекций» Ключевского стали столпом исторического образования русско-
го общества той эпохи. Но если Ключевский в «Курсе» шел в изложении
материала сверху (от концепций, политических деяний государства), то
Платонов своим огромным тщательно просеянным фактическим матери-
алом строил русскую историю снизу. Все факты им критически пересмот-
рены, сладкие легенды и вымыслы убраны. Царь впоследствии порицал
С.Ф. за сухость курса. Он был против увлечения историков методами со-
циологии. История, по мнению С.Ф., — наука, изучающая конкретные
факты в условиях времени и места с целью изображения системы разви-
тия общества и его жизни. Задача историка при этом: 1) собрать истори-
ческие материалы; 2) исследовать их достоверность; 3) восстановить точ-
ность исторических фактов; 4) указать между ними причинную связь; 5)
490
РАЗДЕЛ V. КРАТКИЙ БИОГРАФИЧЕСКИЙ СЛОВАРЬ ИСТОРИКОВ...
свести их в общий научный обзор или художественную картину. Анализ и
синтез здесь необходимы, как воздух.
Серьезным недостатком этих и ряда других работ С.Ф. стала их все
большая официозность с течением времени. Либерал превращался в
монархиста. В 1895—1902 годах он преподавал историю детям Алексан-
дра III и его племянникам. В 1900—1905 годах — декан факультета, в
1903—1916 годах — директор Женского педагогического института. Бла-
госостояние его весьма удовлетворительно. Хорошая жена, четыре доче-
ри и сын. Налаженная и спокойная жизнь. В 1916 году, выслужив положен-
ный срок, 56-летний ученый ушел на пенсию. У него обширные планы для
жизни на свободе: страстно любимые путешествия, вольные занятия нау-
кой. Россию он исколесил от Урала до Соловков. Хотел посмотреть Сибирь.
Но прогремел 1917 год, и, чтобы прокормить семью, Платонов возвраща-
ется на службу. К Октябрю С.Ф. относился отрицательно. Программу боль-
шевиков считал искусственной и утопичной, их приход к власти — след-
ствием тотального военного кризиса. Но, чтобы спасти науку и культуру,
стал сотрудничать с новой властью.
С 1918 года он в руководстве Главархива, председатель Археографи-
ческой комиссии, редактор замечательного «Русского исторического жур-
нала». С 1920 года он академик РАН (член-кор. с 1909 года). В 1925—1929
годах — директор Пушкинского Дома и Библиотеки РАН, академик-секре-
тарь Отделения гуманитарных наук АН (1929). Платонов — центр притяже-
ния всего живого в исторической науке страны в противовес левацкой
школе Покровского. Его основные работы 1920-х годов, как и у других
русских историков, популярные. Настала эпоха популяризации знания. Его
очерки об Иване Грозном, Борисе Годунове, Петре Великом, «Москва и
Запад в XVI—XVII вв.» интересны и сейчас. В основном это личностно-пси-
хологические этюды из русской истории. Поводом для последней книги
Платонова (о Петре I) стало появление художественных биографий царя,
где он изображался пасквильно-карикатурно. В угоду времени и власти
образ реформатора развенчивался (А. Толстой, Б. Пильняк). Платонов
пытался восстановить подлинный образ государя и человека. Реализован-
ное в трудах С.Ф. стремление к точности и правде исторических деталей,
жесткая объективность без украшательства, чистый и лаконичный русский
язык — драгоценное наследие нашей историографии. Именно с К.Н. Бе-
стужевым-Рюминым, С.Ф. Платоновым связано существование петербур-
гской школы в исторической науке России. В советские годы все разли-
чия в научных центрах ликвидированы, а историописание максимально
унифицировано (жесточайший научный централизм).
Человеческая масштабность и жизненная мощь сделали Платонова в
1920-е годы центром силы в науке. Круг близких друзей и товарищей уче-
ного наглядно показывает юбилейный сборник в его честь (к 40-летию
491
ВИКТОР БЕРЛИНСКИХ. РЕМЕСЛО ИСТОРИКА В РОССИИ
научной работы): «Сборник статей по русской истории, посвященных
С.Ф. Платонову» (Пг., 1922). Традиция юбилейных сборников сохрани-
лась в советские годы. Б. Романов в библиографии этого сборника учел
98 работ историка.
Главным испытанием жизни этого честного, волевого и благородного
человека стали последние годы. Научный реализм и бесспорность поло-
жения академика перестали устраивать власть. Осенью 1929 года в АН
работала комиссия, призванная подготовить чистку Академии. В октябре
этого года в Библиотеке РАН обнаружили подлинные экземпляры мани-
фестов об отречении от престола Николая II и его брата Михаила. Вину за
сокрытие манифестов возложили на Платонова. В ноябре он подал в от-
ставку со всех постов. Семейное предание категорично утверждает, что
погубил Платонова именно М.Н. Покровский. А в ночь с 12 на 13 января
1930 года он арестован вместе с дочерью Марией (сотрудницей Библио-
теки АН). Вскоре в тюрьме оказались известные историки Москвы и Ле-
нинграда: академики Н.П. Лихачев, М.К. Любавский и Е.В. Тарле, члены-
корреспонденты и профессора С.В. Рождественский, С.В. Бахрушин,
Ю.В. Готье, В.Г. Дружинин, Д.Н. Егоров, В.И. Пичета, Б.А. Романов, А.И. Яков-
лев — всего 115 человек. Были и последующие аресты среди библиотека-
рей, историков, краеведов.
Власть пыталась создать дело по образцу «Шахтинского». Историков
обвинили в создании монархической организации «Всенародный союз
борьбы за возрождение свободной России». ОГПУ фабриковало дело, не
имея никаких реалий, на основе разговоров недовольных, случайных
встреч, родства и дружбы. Ленинградское ОГПУ, главный создатель это-
го дела, в качестве филиалов заговора признало отделения Центрально-
го бюро краеведения. По всей стране были произведены аресты краеве-
дов, свезенных в Ленинград. По красивой выдумке следователей, цель
платоновского «Союза борьбы» — свержение советской власти и установ-
ление конституционной монархии во главе с великим князем Андреем
Владимировичем (бывшим учеником С.Ф.). Роль премьер-министра отво-
дили Платонову. Н.П. Анциферов в воспоминаниях передает гнетущую
атмосферу ночных допросов, шантажа и подтасовок следователей. Ува-
жаемые люди страны, абсолютно честные и не готовые к такой «грязной»
игре, вели себя, как правило, достойно. Никто не станет их осуждать, если
они оговорили себя в таких условиях. На 70-летнего Платонова давили аре-
стом двух его дочерей (Марии и Нины). Так родилась «Покаянная записка»
С.Ф. в коллегию ОГПУ (17.09 — 5.10.1930) и другие его «признания». След-
ствие шло более года. Никаких убедительных реалий заговора даже в тех
условиях собрать не удалось. В феврале 1931 года академики С. Платонов,
Е. Тарле, Н. Лихачев и М. Любавский общим собранием АН СССР исключе-
492
РАЗДЕЛ V. КРАТКИЙ БИОГРАФИЧЕСКИЙ СЛОВАРЬ ИСТОРИКОВ...
ны из состава Академии. Постановлением коллегии ОГПУ от 8 августа 1931
года 15 главных обвиняемых получили по 5 лет ссылки. Платонов с двумя
дочерьми отправлен в Самару (жена умерла в 1928 году).
Здесь, на окраине города, тяжело больной, он жил недолго. В янва-
ре 1933 года С.Ф. скончался от сердечной недостаточности. В 1967 году
он был реабилитирован Военной коллегией Верховного суда, а 5 апре-
ля 1968 года восстановлен (посмертно) в звании академика. Реально его
книги пришли вновь в Россию после 1991 года. Несмотря на все это, вли-
яние личности С.Ф. и его трудов на ход русской историографии XX века
очень существенно.
ПОГОДИН Михаил Петрович (11.11.1800 — 8.12.1875) — известный
историк, писатель, публицист. Родился в Москве, в семье крепостного
(домоправителя) графа И.П. Салтыкова. После смерти хозяина (1806)
семья отпущена на волю.
Практичность, ранняя самостоятельность (с 11 лет жил для получения
образования у типографщика Решетникова), стремление искать покрови-
телей с детства сформировались в мальчике. С 1814 года — обучение в
гимназии, с 1818 года — в Московском университете (словесное отделе-
ние). Патриотизм сочинений Н. Карамзина, научная методика А. Шлёце-
ра оказали огромное влияние на Погодина. Два этих ученых стали его ку-
мирами в науке (особенно Шлёцер).
В 1824 году историк защитил магистерскую диссертацию «О проис-
хождении Руси», ставшую замечательным сводом доказательств норма-
нистов и выступлением против скептической школы Каченовского. В
1826—1844 годах он преподаватель и профессор Московского универси-
тета (на кафедре русской истории с 1835 года). С 1841 года — академик.
Научные интересы Погодина лежали в области древней русской и сла-
вянской истории. Широкий интерес к русским древностям, современной
литературе, общественной жизни, европейской науке сделал из Погоди-
на знаковую фигуру 1830—1840-х годов в русской науке. «Повесть времен-
ных лет» он считал достоверным источником. Его «Нестор, историко-кри-
тическое рассуждение о начале русских рукописей» (1839) — одно из
лучших научных сочинений автора. Защита достоверности русских источ-
ников от выводов и нападок скептиков — его главная заслуга.
Основные научные сочинения М.П. собраны в издании «Исследования,
замечания и лекции М.П. Погодина о русской истории» (М., 1846—1859.
11—7). Там он справился с задачей первичной обработки древнерусских
источников. Его математический метод довольно прост: он выписывал из
источников параллельные места, не делая выводов. Сторонник общей
славянской идеи, хорошо знакомый с П. Шафариком, В. Ганкой, М.П. хо-
493
ВИКТОР БЕРЛИНСКИХ. РЕМЕСЛО ИСТОРИКА В РОССИИ
тел стать посредником между Россией и миром славянства, хотя не был
ни западником, ни славянофилом. Его не любили многие лучшие предста-
вители русской науки и культуры.
Прочный сторонник властей, теории официальной народности, Пого-
дин после 1845 года многие годы служил по Министерству народного
просвещения, занимался журналистикой. С 1841 по 1856 год он вместе с
С. Шевыревым издавал журнал «Москвитянин», довольно близкий сла-
вянофилам. Научным противником М.П. был С.М. Соловьев, противополож-
ный ему по стилю мысли ученый. Ученый-эмпирик, собиратель первоисточ-
ников, человек инстинкта в науке, Погодин всю жизнь оставался подлинно
русским, из простонародья, со всеми своими достоинствами и недостат-
ками: широким подходом и горячей любовью к русской истории, грубым
практицизмом в денежных вопросах и рептильностью к николаевскому
режиму, масштабной собирательской работой и умением уловить обще-
ственный нерв своего времени, редкой непопулярностью в обществе.
Вероятно, как-то повлияла на его биографию ранняя смерть жены,
оставившей его с четырьмя маленькими детьми. Не готовясь к лекциям,
Погодин приходил на них с кипой книг и, высказав ряд идей, объяснял их
цитатами из книг, а затем живо и занимательно пояснял свои приемы и
методы исследования. Как говорил на его юбилее князь В.А. Черкасский,
«он читал нам русскую историю по источникам, знакомил нас... с сокро-
венным внутренним их смыслом... учил нас осознавать себя русскими».
Стремление к живой, занимательной и понятной русской истории жило и
в писателе Погодине, авторе многих повестей, рассказов и драм. Бли-
зость к толще народной жизни заставляла его преклоняться перед русской
историей как миром чудес.
Позднейшие труды его по истории малоудачны, как и конкуренция с
Соловьевым. Последний враждебно писал о его лекциях, что много «вре-
да приносила Погодину его наружность, имевшая в себе кроме дурного
еще и отталкивающее. <...> он славился своей грубостью, цинизмом, са-
молюбием и особенно корыстолюбием». Впрочем, Соловьев признавал
смелость и решительность поступков Погодина и его характера. Более
объективный К.С. Аксаков вспоминал о первой лекции Погодина (1834):
«Погодин говорил с жаром и, хотя молодые люди были большею частью
враждебно расположены к нему... эта лекция произвела выгодное и силь-
ное впечатление. Бог знает как умел Погодин при стольких своих досто-
инствах восстановлять против себя почти всех... Мне кажется, что главная
причина — неумение общаться с людьми».
Возможно, важнейшая заслуга М.П. перед русской наукой — создание
знаменитого «Древлехранилища», собранного в 1830—1840-е годы. В
этом собрании русских рукописей, книг, древних вещей и редкостей име-
лось более тысячи грамот, две тысячи древних монет, 500 медных крес-
тов, множество редких и старопечатных книг и т.д.
494
РАЗДЕЛ V. КРАТКИЙ БИОГРАФИЧЕСКИЙ СЛОВАРЬ ИСТОРИКОВ...
Значительную часть средств экономный историк тратил на пополнение
своей коллекции. После распада кружка графа Н.П. Румянцева комисси-
онеры древностей со всей России остались без богатых покупателей,
цены на древние рукописи и раритеты сильно упали. Погодин умело во-
шел в эту нишу и собрал очень много ценных вещей и источников, зани-
мавших 50 шкафов и множество коробок. Именно Погодин открыл и опуб-
ликовал сочинения И.Т. Посошкова, последний том «Истории» Татищева,
собрание древних поучений, «Первое слово Илариона, митрополита Ки-
евского» и многое другое. Множество писем Н. Карамзина, И. Дмитрие-
ва, других знаменитостей украсили его собрание.
В 1852 году значительную часть рукописей, автографов, старых книг
приобрел Николай I для Публичной библиотеки (СПб.). Человек старых
традиций, сентиментальный и грубый, чуткий к истории быта, внутренней
стороне жизни человека, Погодин стал оригинальной и довольно крупной
фигурой в русской историографии. Он перепробовал себя во множестве
областей литературы и истории. Многотомное разношерстное собрание
документов Н.П. Барсукова «Жизнь и труды М.П. Погодина» стало ему
лучшим памятником.
ПОКРОВСКИЙ Михаил Николаевич (17.08.1868 - 10.04.1932) - ис-
торик, партийный деятель. Родился в Москве в семье статского советни-
ка, служившего на таможне. Единственный сын у любящей матери. Окон-
чил гимназию с золотой медалью (1887) и Московский университет (1891),
где оставлен в магистратуре по кафедре П. Виноградова и В. Ключевско-
го. В остро враждебной оценке А. Кизеветтера виден студент Покровский:
«Маленького роста, с писклявым голоском, он выдавался большой начи-
танностью, бойкостью литературной речи и уменьем пришпиговать ее
саркастическими шпильками по адресу противников. По виду тихенький
и смирненький, он таил в себе болезненно острое самолюбие».
Во второй половине 1890-х годов он сотрудничает в журналах, из ис-
торика-позитивиста превращается в экономического материалиста, заво-
дит связи с «неблагонадежными» демократами. Преподает на женских
курсах. Именно там он и нашел себе жену, Любовь Николаевну Зарайскую.
Если в 1903 году он левый либерал, то в 1905 году — член РСДРП, лектор
и член МК партии. Большевик. После восстания 1905 года в Москве аре-
стован. Член большевистского центра, близок к Ленину. Его интерес к
философии, социологизм наставника В. Ключевского, политический ра-
дикализм — это своеобразная гремучая смесь. Очевидно влияние «ле-
гального марксизма» на взгляды историка.
В его статьях многотомника «История России в XIX веке» скудна источ-
никовая база, но нов марксистский материалистический подход к изуче-
нию прошлого. Отсюда необъективность и оригинальность М.Н. по мер-
495
ВИКТОР БЕРЛИНСКИХ. РЕМЕСЛО ИСТОРИКА В РОССИИ
кам того времени. Классовая борьба для него лежит в основе научной
истории. После поражения революции эмигрирует во Францию, отходит
от большевиков, становится внефракционным социал-демократом. В
эти годы много работает над «Русской историей с древнейших времен»
(5 томов. 1910—1913) — первым марксистским систематическим изложе-
нием русской истории в нашей историографии. Затем печатается «Очерк
истории русской культуры» (Ч. 1—2.1915—1918). Это — контрверсия По-
кровского на два самых популярных исторических труда той эпохи: «Курс
русской истории» В. Ключевского и «Очерки по истории культуры» П. Ми-
люкова. Полемика с официальной наукой. Источниковая зависимость и
несамостоятельность М.Н. очевидна. Но он кардинально менял концеп-
цию, создавая свой марксистско-социологический взгляд на Россию. Ре-
альная история страны при этом упрощалась и вульгаризировалась.
Нельзя не отдать должное осмысленности и смелости такой попытки По-
кровского. Он — единственный историк-профессионал среди большеви-
ков до 1917 года.
Парижскую жизнь М.Н. (с 1909 года) прервала Февральская револю-
ция. Из Национальной библиотеки он попал в кипяток политической
борьбы. Вернувшись в августе 1917 года, становится вновь большеви-
ком. Активный участник Октябрьской революции, первый председатель
Моссовета. Участник выработки сепаратного мира с Германией (левый
коммунист в те дни). В марте—мае 1918 года — на руководящей работе в
Москве; с мая 1918 года до конца своих дней — зам. наркома просвеще-
ния Советской Республики (в ранге члена правительства). Все крупнейшие
преобразования в области образования, науки, высшей школы, архивов,
библиотек и музеев связаны с его именем. Широко публикует свои попу-
лярные марксистские книги, статьи, выступления (в 1918—1932 годах
вышло 580 его изданий). Покровский — главный большевистский историк.
Его одобренная Лениным «Русская история в самом сжатом очерке» —
главный при жизни автора официозный учебник по истории России для
школьников и студентов. Стержень учебника — несостоятельная теория
торгового капитализма, согласно которой в основе русской истории ле-
жит борьба промышленного и торгового капитала. Он официальный гла-
ва исторической науки: председатель президиума Коммунистической ака-
демии, ректор Института красной профессуры, председатель Общества
историков-марксистов, зав. Центрархивом, редактор сразу трех журналов:
«Историк-марксист», «Красный архив» и «Борьба классов».
Но представители старых исторических школ в РАН, Институте исто-
рии РАНИОН не признавали авторитета Покровского. Это его угнетало.
Политическая борьба внутри руководства партии также постепенно вы-
носила его за пределы правящей элиты. Благодаря давлению власти в
1929 году он все же избран академиком РАН. Покровский был талантли-
496
РАЗДЕЛ V. КРАТКИЙ БИОГРАФИЧЕСКИЙ СЛОВАРЬ ИСТОРИКОВ...
вым историком. Он легко, ярко и хлестко писал. В его работах есть мысль.
Но он никогда не был строгим исследователем. Начав как популяризатор
марксизма, он сразу перешел к созданию концепций, широких обобще-
ний. Его эрудиция, по мнению В. Кобрина, — это эрудиция знатока-начет-
чика. В трудах предшественников он искал факты для своих концепций. Шел
не от реалий прошлого, а от потребностей политической жизни и борьбы.
Историки-немарксисты стали для него врагами. Итог дискуссии — унич-
тожение оппонента.
Не случайно в «Академическом деле» главным заговорщиком и объек-
том травли стал неофициальный лидер исторической науки в Академии
наук С.Ф. Платонов. Стремление высшего руководства советизировать АН
совпало с личными амбициями и планами Покровского. Сотни историков,
гуманитариев, краеведов разных поколений были арестованы. 1930 год
стал переломным в исторической науке. Остатки ее научного самостоя-
ния были сломлены. Цвет исторической науки страны попал в тюремные
камеры. И это — прямая вина Покровского, хотя в развертывании этого
дела он и не был первым лицом. Но события 1930 года стали пирровой
победой для него. Усилилась критика М.Н. с разных сторон и фронтов.
Отмена преподавания истории объективно уже не устраивала верхи. На-
зревали коренные перемены. Осенью 1930 года звезда Покровского бы-
стро начинает закатываться, хотя до смерти он сохранял свои позиции и
умело отбивался от врагов. Внешне в старости он имел традиционный
профессорский вид: очки, густая борода, лоб с залысинами.
Стоит помнить, что реальной большой властью этот «диктатор на ис-
торическом фронте» не обладал, хотя в пределах своей компетенции мог
многое. Он — руководитель второго ранга. Его национальный нигилизм к
1930-м годам себя уже изжил. Молодые марксисты — ученики Покровс-
кого — должны были заменить историков старой школы, но вскоре сами
были сметены военной репрессией. Из уцелевших характерны фигуры
М.В. Нечкиной, И.И. Минца, А.М. Панкратовой. Для них марксизм в науке —
это история классовой борьбы, рабочего и революционного движения. Ито-
говый двухтомник «птенцов гнезда Покровского» явно обнаружил их несо-
стоятельность как самостоятельных исследователей («Русская историчес-
кая литература в классовом освещении». 1927—1930. Т. 1—2).
После смерти урна с прахом Покровского была замурована в Крем-
левской стене. Это — высокая степень почета. Но уже в 1934 году повсе-
местно восстанавливается преподавание истории в школах и вузах.
Возвращаются из ссылки историки дореволюционной школы. Если для
Покровского наука история — это идеология, политика, опрокинутая в
прошлое, то для партийных вождей начала 1930-х годов наука — это уже
объективная марксистская история. В кампании критики М.Н. остроумно
И точно Н. Бухарин выделил его слабости: «Покровский оторвал действи-
497
ВИКТОР БЕРЛИНСКИХ. РЕМЕСЛО ИСТОРИКА В РОССИИ
тельность от науки... объективную причинность от субъективных целей и...
совершил харакири над самим собой как историком. Рано или поздно
история должна была отомстить и за себя, и за него самого».
Социологические схемы, критика прежних русских историков, отказ от
работы с источниками — все это уже не устраивало власть. В 1936 году
образован Институт истории АН СССР. Начинается масштабная и крайне
резкая официальная кампания дискредитации М.Н. Его ученики отрекают-
ся от учителя. Пик низвержения Покровского — два сборника статей Ин-
ститута истории 1939—1940 годов: «Против исторической концепции
М.Н. Покровского» и «Против антимарксистской концепции М.Н. Покров-
ского». Начиная с «оттепели» имя Покровского постепенно возвращается
в историографию.
ПОКРОВСКИЙ Николай Васильевич (20.10.1848 - 8.03.1917) - осно-
воположник русской церковной археологии. Родился в семье священни-
ка села Подольского Костромской губернии. Традиционное сословное
образование: духовное училище, Костромская духовная семинария, Пе-
тербургская духовная академия. Приват-доцент последней с 1874 года по
кафедре церковной археологии и литургики. Стажировка в Берлине, Риме
и Вене (1876—1877), знакомство с древнехристианской архитектурой и
искусством. Устроение при родной академии музея (на основе экспона-
тов новгородского музея) в 1879 году. С 1878 года — ученый секретарь
Археологического института в Петербурге. В 1880 году — защита магис-
терской диссертации «Происхождение древнехристианской базилики».
Консультант его докторской на тему «Евангелие в памятниках иконогра-
фии византийских и русских» — Ф.И. Буслаев. В 1888—1889 годах поезд-
ка в Грецию, Стамбул и на Афон. В 1892 году его докторская опубликова-
на. Н.В. стал доктором церковной истории. Это главный труд ученого,
своеобразный предметно-тематический каталог древних изображений по
евангельской тематике. Профессор Духовной академии, а с 1898 года до
смерти директор Археологического института, Покровский был археоло-
гом, историком, богословом русской самобытной школы.
ПОЛЕВОЙ Николай Алексеевич (22.06.1796 — 22.02.1846) — писа-
тель, публицист, историк. Родился в семье небогатого иркутского купца.
С 1813 года семья переехала в Курск. Увлекался чтением с детства. Очень
нравились ему «Деяния Петра Великого» И. Голикова (тоже курского куп-
ца). Систематического образования не получил. Работал приказчиком в
деле отца, лишь после смерти последнего (1822) полностью отдался люби-
мой литературной работе. Вошел в круг русских писателей 1820-х годов,
публиковал (с 1819 года) первые исторические статьи. Член Общества ис-
тории и древностей российских. В 1825—1834 годах издавал и редактиро-
498
РАЗДЕЛ V. КРАТКИЙ БИОГРАФИЧЕСКИЙ СЛОВАРЬ ИСТОРИКОВ...
вал «Московский телеграф», живой либеральный журнал. В нем он напе-
чатал более 280 работ: очерки, заметки, статьи, рецензии. В журнале пе-
чатались работы русских и западных историков, документы, критические
статьи на исторические книги. Повести, романы, пьесы Полевого также
нередко написаны на исторические темы.
Влияние философии Ф. Шеллинга, западных историков (Б. Нибура,
ф. Гизо, О. Тьерри) отразилось в его «Истории русского народа» (СПб.,
1829—1833. Т. 1—6). Полевой (новое поколение вслед за Каченовским,
ученик Нибура, по его словам) попытался перенести на русскую почву не
только критическую мысль европейской историографии, но и ее позитив-
ные результаты. Но его попытка качественно нового синтеза русской ис-
тории оказалась малоудачна. «История русского народа» написана в про-
тивовес «Истории» Карамзина, но, в сущности, на Источниковой базе
последнего. Любительство Н. Полевого в исторической науке, несмотря
на его свежие идеи, мысли и кипучую творческую деятельность (множе-
ство пухлых книг по истории Петра I, А. Суворова, Наполеона), сильно ог-
раничило его влияние на науку.
Заслуга Полевого — живое представление о единстве исторического
процесса, органичности его развития, обращение к народному началу в
истории, к быту, фольклору. Реализация собственных установок оказалась
для автора непосильной. Журнал его был закрыт правительством. После
переезда в столицу (1836) писал в духе официальной народности. Умер
в одиночестве, в домашнем неустройстве и бедности. Резкая оценка его
П. Милюковым вполне оправданна: «Знаменитый издатель передового и
любимого журнала, потом забросанный грязью ренегат, потом всеми за-
бытый литературный поденщик... Игнорировать “Историю” Полевого ста-
ло признаком хорошего тона среди тогдашнего поколения ученых».
ПРЕСНЯКОВ Александр Евгеньевич (21.04.1870 — 30.09.1929) — ис-
торик. Родился в семье инженера-путейца. В 1889 году окончил гимназию
в Тифлисе и стал студентом-историком Петербургского университета.
Ученик тогда еще молодого С. Платонова. Студент-академист, далекий от
политики. В 1839 году окончил университет с дипломом о «Царственной
книге» (золотая медаль) и оставлен в магистратуре. Преподавал в гимна-
зиях и на курсах. Сдав экзамены, с 1897 года начал работать над магис-
терской диссертацией о московских летописях XVI века. Сблизился с «ле-
гальными марксистами», в первой революции — кадет. С 1907 года —
приват-доцент университета (СПб.). В 1909 году защитил магистерскую
Диссертацию «Княжое право в Древней Руси». Затем трудится над боль-
шой заказной работой по истории Сената в XVIII веке. В ряде статей ши-
роко рассматривает историю России с XV по XIX век. В 1913 году начал
Работу над докторской «Образование Великорусского государства» (за-
499
ВИКТОР БЕРЛИНСКИХ. РЕМЕСЛО ИСТОРИКА В РОССИИ
щитил в 1918 году). Главная цель автора — «восстановить права источни-
ка и факта» в нашем представлении об образовании России. По мнению
Преснякова, ранняя история Северо-Востока Руси — жертва теоретичес-
кого подхода к материалу. Данные первоисточников — лишь иллюстрации
готовых концепций и схем. Поэтому множество данных осталось вне поля
зрения историков. «В работах Ключевского, — писал А.Е., — историо-
графическая традиция, заложенная Соловьевым, стала своего рода акси-
омой нашей науки». Основной грех ее — социологический догматизм.
Образование Великорусского государства, по Преснякову, — не воз-
вышение Москвы, не разрастание княжеской вотчины в государство, а
сложное сплетение внешних интересов и отношений великорусской на-
родности, приведшее ее к сплочению вокруг одного из центров борьбы
за национальные интересы. Великие князья Московские собирали в XIII—
XV веках не земли, а власть. В 1918 году вышла также книга А.Е. «Москов-
ское государство». Как верно писал М. Дьяконов, «книга прочтется с ин-
тересом и пользой всяким, кому она окажется по плечу». Пожалуй, такого
жесткого отпора основам московской исторической школы не дал ни один
из петербургских историков.
Октябрь Пресняков принял и много работал в Главархиве, университе-
те, ИКП, РАНИОН. Стал реально материалистом и сблизился с марксиз-
мом, хотя считал его узким. В 1920-е годы выходят его работы «14 декабря
1825 г.» (1826), «1905 год» (1925), «Вотчинный режим и крестьянская кре-
пость» (1927). Деятельность А.Е. одобрялась М. Покровским. С 1918 года —
профессор, с 1920 года — член-корреспондент РАН. Умер после тяже-
лой болезни (рак гортани), окруженный вниманием и почетом. Но вскоре
разразилось «Академическое дело» и Пресняков, как ученик С. Платонова,
был прочно забыт. Не опубликован даже некролог. Лишь благодаря боль-
шим усилиям Б. Романова (преданного ученика Преснякова) в 1938—1939
годах опубликованы два тома «Лекций по русской истории» Преснякова.
Третий остался в корректуре.
ПРИСЕЛКОВ Михаил Дмитриевич (1881 — 19.01.1941) — историк,
источниковед. Родился в Петербурге. Отец его, по словам Г. Вернадско-
го, «был человек со средствами» (умер в 1909 году). В 1903 году окончил
Петербургский университет. Ученик и творческий наследник А.А. Шахма-
това. С 1907 года — приват-доцент университета, а с 1918 года — профес-
сор. Первая значительная печатная работа М.Д. посвящена летописанию
XIV века (1911) в сборнике, посвященном С.Ф. Платонову. Магистерская
диссертация «Очерки по церковно-политической истории Киевской Руси»
(1913), по отзывам знатоков, — вдохновенная и увлекательная книга.
Основная идея ее — борьба молодой русской церкви за независимость
от Византии. Тщательно анализируя русские летописи, историк «плетет
500
РАЗДЕЛ V. КРАТКИЙ БИОГРАФИЧЕСКИЙ СЛОВАРЬ ИСТОРИКОВ...
изящное кружево своих предположений и гипотез». При этом получается
некоторое упрощение многообразия реалий той эпохи. Внутренне и пси-
хологически убедительна блестящая гипотеза М.Д. о тождестве митропо-
лита Иллариона с создателем Киево-Печерского монастыря Никоном
Великим. Также оригинальна вторая его книга «Ханские ярлыки русским
митрополитам» (Пг., 1916).
В 1920-е годы работал в историко-бытовом отделе Русского музея.
Арестован в связи с «Академическим делом» в составе большой группы
лучших русских историков (1930). Получил 5 лет ссылки (1931). Вернулся
в Ленинград и в 1936—1941 годах — профессор Ленинградского универ-
ситета.
Главный труд его жизни — изучение Лаврентьевской летописи и рекон-
струкция текста Троицкой летописи, сгоревшей в 1812 году. Его изумитель-
ное проникновение в дух и букву русского летописания не превзойдено по
сей день (см.: Троицкая летопись. Реконструкция текста. М.; Л., 1950). Пе-
ресмотрел шахматовскую схему русского летописания XIII—XV веков.
Лучший источниковед России XX века после А.А. Шахматова. Заверша-
ющий труд М.Д. по летописанию — «История русского летописания XI—
XV вв.» (Л., 1940).
Мотивировал исторические построения летописцев политическими
тенденциями той эпохи, призывал к полному и всестороннему (а не выбо-
рочному) изучению исторических источников.
ПРЫЖОВ Иван Гаврилович (22.09.1827 — 27.07.1885) — историк, эт-
нограф, публицист. Родился в московской больнице для убогих, в семье
писаря из крестьян. Болезненный, забитый мальчик и заика проявил боль-
шие способности к учебе и в 1848 году окончил гимназию с правом по-
ступления в университет без экзамена. Вынужденно поступил на меди-
цинский факультет, но слушал лекции словесного факультета. Жадный
читатель, эрудит и начетчик. Из университета исключен. Служил в Мос-
ковской гражданской палате 14 лет. Антирелигиозен, пристрастен к ал-
коголю и кабакам, печатался во многих газетах того времени. После
закрытия палаты (1867) из бедности скатился в нищету. Главное вни-
мание его приковывали разного рода маргинальные элементы обще-
ства: бродяги, нищие, воры. Разночинец и радикальный народник подуху.
По словам хорошо знавшего его философа А.Н. Веселовского, вечный не-
удачник с большими дарованиями и широкой эрудицией, человек с «безгра-
ничной преданностью науке и любовью к народу». В 1869 году, пытаясь
продать свою библиотеку, познакомился с С.Г. Нечаевым и стал деятель-
ным членом его организации «Народная расправа». Прыжов принял уча-
стие в убийстве члена кружка Иванова. Суд в 1871 году приговорил его к
501
ВИКТОР БЕРЛИНСКИХ. РЕМЕСЛО ИСТОРИКА В РОССИИ
12 годам каторги. Отбывал ее в Сибири до 1881 года. С этого времени на
поселении, где занимался научной и литературной деятельностью. Умер
в Петровском Заводе в Забайкалье.
Темы его работ, насыщенных богатым фактажом и личными впечатле-
ниями (не только кабаки, но и юродство автор изучал «вживе»), — это те-
невая сторона народной жизни. Изучение «отбросов общества» очень
личностно. Фактически ряд его трудов — это еще и народническая про-
паганда. Отталкивался он всегда не от книг и архивов, а от стыдливо за-
малчиваемых реалий народной жизни. Юродство для него — болезнь со-
циальная. Целью своих исторических трудов автор считал проследить все
главные явления народной жизни с древности: народные верования, со-
циальный быт, историю русской женщины, историю нищенства, ересей и
сект, Малороссии.
Выполнить ее он не смог, хотя значительные материалы были им об-
работаны (многие работы его погибли). Его книги «История кабака», «Рус-
ские кликуши» сохранились лишь частично. Очерки «Нищие на святой
Руси», «26 московских лжепророков, юродивых, дур и дураков» — также
лишь фрагменты более обширного замысла. В своей автобиографической
«Исповеди» историк писал о себе в третьем лице: «В Московском цензур-
ном комитете, вероятно, помнят еще борьбу Прыжова изо дня в день в
течение первых годов его деятельности... Запрещены были “Попы и мо-
нахи” — он пишет “Двадцать шесть юродивых”; сожжены его “Похабные
сказки” — он пишет на ту же тему “Были”; не допущены к печати сведе-
ния о дворянах-крепостных (“История крепостного права”) — он публикует
сведения о дворянах-откупщиках; нельзя писать о царской цензуре (“Ис-
тория свободы”) — он пишет о царевых кабаках».
ПУШКИН Александр Сергеевич (26.05 (6.06 н.с.). 1799 - 29.01
(10.02 н.с.). 1837) — великий русский поэт и писатель. Четвертый исто-
риограф в России после академика Г.Ф. Миллера, князя М.М. Щербатова
и писателя Н.М. Карамзина. Родился в Москве в старинной дворянской
семье. По отцу — из старого служилого дворянства, по матери — из но-
вой знати петровского времени. Прадед его, Абрам Ганнибал, колоритный
эфиоп, любимец Петра I. Неуравновешенный характер матери отдалил ее
от сына. Нелюбимый ребенок в семье (старшая сестра Ольга и младший
брат Лев предпочитались родителями). Семья Пушкиных вела в Москве
открытую безбедную жизнь, связанную с литературной средой (дядя по-
эта В.Л. Пушкин также поэт). Родители легко отдали сына из семьи в за-
крытое учебное заведение (по протекции А.И. Тургенева) — Царскосель-
ский лицей (1811). Огромное влияние на формирование А.С. оказала
французская литература (беспорядочное чтение книг из библиотеки отца).
Образование получил довольно бессистемное, так как план занятий в
502
РАЗДЕЛ V. КРАТКИЙ БИОГРАФИЧЕСКИЙ СЛОВАРЬ ИСТОРИКОВ...
лицее был своеобразен. В 1817 году Пушкин выпущен из лицея коллежс-
ким секретарем (12-й класс) и определен на фиктивную службу по Мини-
стерству иностранных дел.
Деятельнейшая жизнь А.С. широко известна: южная ссылка, Михай-
ловское, литературная слава, своеобразные отношения с новым царем
Николаем 1.18 февраля 1831 года Пушкин венчается в Москве с Н.Н. Гон-
чаровой. Ряд его предыдущих брачных проектов не удался из-за флера его
репутации «дон Жуана». 14 ноября 1831 года назначен историографом с
жалованьем 5 тысяч рублей в год по Коллегии иностранных дел. Ситуация
здесь развивалась спонтанно. В июле 1831 года поэт написал прошение
о допущении его в архивы с целью «со временем исполнить давнишнее
желание [идея эта была у него с 1827 года. — В.Б.] — написать историю
Петра Великого и его наследников до государя Петра III». На это после-
довала резолюция Николая I, записанная А.Х. Бенкендорфом: «Написать
гр. Нессельроде, что государь велел его принять в Иностранную коллегию
с позволением рыться в архивах для написания истории Петра Первого».
Современники, затем сам Пушкин, пожелавший получать жалованье за эту
службу, и, наконец, сам царь восприняли этот факт как назначение Пуш-
кина историографом Петра I. В письме П.А. Плетневу от 22 июля 1831 года
Пушкин писал: «Царь взял меня на службу — но не в канцелярскую, или
придворную, или военную, — нет, он дал мне жалованье, открыл мне ар-
хивы, с тем чтобы я рылся там и ничего не делал. Это очень мило с его
стороны, не правда ли?»
Стеснения, связанные с этой службой, поэт вскоре ощутил. Через два
года пожалование в камер-юнкеры он воспринял как оскорбление, так же
как и перлюстрацию его писем к жене. Денежные дела А.С. расстроены,
несмотря на хорошие доходы от сочинений и родительские поместья. За
5 лет жизни в Петербурге (1831—1835) он наделал долгов около 60 тысяч
рублей. Последние его литературные проекты малоприбыльны. Романти-
ческие вкусы широкой публики не поспевали за бурной эволюцией Пуш-
кина. Его «Повести Белкина» (1831), лучшая, по его мнению, поэма «Пол-
тава» холодно встречены критикой. Гениальный «Медный всадник» (1833)
запрещен к изданию Николаем I. С начала 1830-х годов проза в его твор-
честве превалирует над поэзией.
Контакты с широким кругом интеллектуальной элиты России (Н.М. Ка-
рамзиным, М.П. Погодиным и др.), чтение русской и французской научно-
исторической литературы, ранний интерес к истории XVIII века России и
русской истории вообще — все это постепенно формировало в поэте ис-
торика. К сожалению, процесс этот не был завершен. Уже 24 февраля 1832
года в письме А.Х. Бенкендорфу Пушкин просит разрешения воспользо-
ваться редкими книгами и рукописями из библиотеки Вольтера, храня-
щейся в Эрмитаже по эпохе Петра I. Поэт серьезно и ответственно начи-
503
ВИКТОР БЕРЛИНСКИХ. РЕМЕСЛО ИСТОРИКА В РОССИИ
нает воспринимать свое положение официального историографа. Желая
привлечь М.П. Погодина к помощи в создании исторических трудов, Пуш-
кин писал ему 11 июля 1832 года: «Вспомните, что меня лет 10 сряду хва-
лили, бог весть за что, а разругали за “Годунова” и “Полтаву”».
Начальная работа над собиранием и изучением материалов эпохи
Петра I прервалась проектом истории А.В. Суворова. 9 февраля 1833 года
А.С. в письме А.И. Чернышеву (военному министру) просит выдать ему
из архива Главного штаба следственное дело Пугачева, донесения Су-
ворова во время кампаний 1794 и 1799 годов, его приказы к войскам.
Уже 8 марта он их получил и просит дополнительные материалы. В июле
1833 года очевидно, что круг его интересов сосредоточился на восстании
Пугачева. Он просит у Г.И. Спасского рукопись Рычкова о пугачевщине, а
у Бенкендорфа просит разрешения ознакомиться с архивами Оренбурга
и Казани. А.Н. Мордвинову 30 апреля 1833 года Пушкин писал: «В продол-
жение двух последних лет занимался я одними историческими изыскани-
ями, не написав ни одной строчки чисто литературной». Это, конечно, лу-
кавство.
В августе 1833 года он едет на Волгу и Урал собирать материалы о
Пугачевском восстании, послушать живых свидетелей событий. Нижний
Новгород, Казань, Симбирск, Оренбург, Уральск — все это тысячи верст
в сентябре по трудным дорогам и масса живых впечатлений, которые не
заменят никакие книжки.
На обратном пути 1 октября 1833 года Пушкин заезжает в Болдино и
за полтора месяца завершает работу над «Историей Пугачева» (начата в
январе), начинает «Пиковую даму», создает поэмы «Анджело» и «Медный
всадник», две сказки. Гений его в расцвете сил. В ноябре он возвращает-
ся в Петербург. Далее он в основном переходит к публицистике и творчес-
ким трудам, большей частью незавершенным. Много сил и времени отни-
мает у него создание «Истории пугачевского бунта» (переименовано по
желанию царя). 6 декабря 1833 года он писал Бенкендорфу: «...я думал
некогда написать исторический роман, относящийся ко временам Пуга-
чева, но, нашед множество материалов, я оставил вымысел и написал
“Историю Пугачевщины”». Свою замечательную историческую повесть
«Капитанская дочка», едва ли не лучшую русскую историческую повесть
XIX—XX веков, Пушкин завершил лишь в 1836 году. В отличие от ранних его
исторических повестей здесь нет влияния Вальтера Скотта. Работа над
напечатанием «Истории Пугачевского бунта» идет крайне трудно: весь 1834
год получение денежной ссуды от царя, печатание в типографии II отделе-
ния (у М.М. Сперанского).
Как профессиональный литератор, живущий на доходы от своих книг,
Пушкин пытается извлечь максимальные денежные выгоды из этого сво-
его сочинения. Частично ему это удается. Поэту выделен кредит в 20 ты-
504
РАЗДЕЛ V. КРАТКИЙ БИОГРАФИЧЕСКИЙ СЛОВАРЬ ИСТОРИКОВ...
сяч рублей на два года на издание книги. В мае—июне разгорается его
конфликт с властью, вызванный его негодованием от перлюстраций его
писем. Поэт подает в отставку с просьбой сохранить право работы в ар-
хивах, нужное ему для «Истории Петра I». Отставку с возмущением при-
нимают, вход в архивы закрывают. При посредничестве В.А. Жуковского
конфликт гасится. Поэт берет свою отставку назад, ему за это выдают
испрошенное раньше жалованье за 5 лет вперед (30 тысяч рублей). Для
находящегося в долгах А.С. это хороший временный доход. 7 апреля
1834 года он пишет М.П. Погодину: «К Петру приступаю со страхом и тре-
петом, как Вы к исторической кафедре. Вообще пишу много про себя, а
печатая поневоле и единственно для денег..»
Он продолжает сбор исторических материалов не только о Петре I, но
и о Пугачеве (рукопись академика Рычкова получена им от И. Лажечнико-
ва в апреле 1834 года, затем материалы Д.Н. Бантыш-Каменского). Еще
в 1835 году Пушкин безуспешно разыскивал «главнейший документ: доп-
рос, снятый с самого Пугачева в Следственной комиссии». Интерес к исто-
рическим личностям у него живой. В письме жене 22 апреля 1834 года поэт
писал: «Аракчеев также умер. Об этом во всей России жалею я один — не
удалось мне с ним свидеться и наговориться». Бантыш-Каменского он
благодарит 1 мая 1834 года за снимок с печати Лжедмитрия. Накопление
материалов о Петре I шло довольно медленно. В июле 1834 года идет
печатание «Истории Пугачевского бунта» тиражом 3 тысячи экземпляров
в двух томах. Второй том — приложения, состоящие из документов, ма-
териалов, мемуаров и прочих исторических памятников эпохи. Поэт тща-
тельно держал корректуру. Учтены цензурные поправки царя.
Труд Пушкина вышел в свет в декабре 1834 года, но успеха у читате-
лей не имел. Основная часть тиража осталась нераспроданной. Автор,
впрочем, благодаря казенной ссуде, все же получил некоторую прибыль.
Ясное четкое изложение сюжета далеко от манеры Н. Карамзина. Скорее,
Пушкин писал в стиле Тацита. В простой, ясной, логичной форме автор
излагает причины и ход восстания, подавление его войсками. В основном
это рассказ о военных действиях, но на фоне их выявляется и психология
разных слоев населения (казаки, крестьяне, уральские рабочие).
Современники не приняли и не могли принять новый историзм Пуш-
кина. Он оказался слишком далек (и даже трудно сказать, впереди или в
стороне) от современной ему исторической науки. Его поразительные
«Исторические записи и заметки» и в наши дни производят сильное впе-
чатление оригинальным взглядом на прошлое, самостоятельной работой
мысли. Связь Пушкина с толщей русской народной жизни и своеобразное
чувство истории в его крови ярче всего проявились в полемическом пись-
ме П.Я. Чаадаеву от 19 октября 1836 года в ответ на его знаменитое пер-
вое «Философическое письмо». Он отстаивает мощную красоту и величие
505
ВИКТОР БЕРЛИНСКИХ. РЕМЕСЛО ИСТОРИКА В РОССИИ
русской истории: «У греков мы взяли евангелие и предания, но не дух
ребяческой мелочности и словопрений, — писал он. — Нравы Византии
никогда не были нравами Киева... Что же касается нашей исторической
ничтожности, то я решительно не могу с вами согласиться... Хотя лично я
сердечно привязан к государю, я далеко не восторгаюсь всем, что вижу
вокруг себя; как литератора меня раздражают, как человек с предрассуд-
ками — я оскорблен, — но клянусь честью, что ни за что на свете я не хо-
тел бы переменить отечество, или иметь другую историю, кроме истории
наших предков, такой, какой нам бог ее дал». Второй серьезный истори-
ческий труд Пушкина остался нереализованным.
Вплотную к «Истории Петра I» Пушкин приступил с января 1835 года
(сразу после выхода в свет «Истории Пугачевского бунта»). Он беседует
с историками, стариками, делает выписки из «Деяний Петра Великого» И.
Голикова, Старленберга. Эта подготовительная работа шла в течение 1835
года, а затем временно остановилась. Семейные, денежные, обществен-
ные проблемы Пушкина не позволили ему в 1836 году приступить к этой
работе творчески. Впрочем, в мае 1836 года он посещал московские ар-
хивы. Лицейский товарищ М.А. Корф (человек с тягой к истории) прислал
ему солидный список в основном иностранной литературы о Петре I. Про-
читав список, Пушкин, по его словам, «испугался и устыдился» от множе-
ства не известных ему книг.
Сбор материалов (в том числе архивных), выписки и чтение множества
книг по теме — таков объем предварительной работы, проделанной по-
этом. Оставшиеся после смерти поэта материалы о Петре I царь печатать
не разрешил, хотя В.А. Жуковский и другие друзья Пушкина изъявили
желание их напечатать. Современники по ряду причин переоценивали эти
предварительные конспекты.
Критикой в последние годы жизни Пушкин воспринимался как изживший
себя писатель. Лишь смерть поэта вызвала мощный общественный взрыв
и переоценку его творчества. Пушкин неожиданно оказался единственным
подлинно национальным поэтом и писателем для грамотных слоев обще-
ства, и популярность его до 1860-х годов постоянно возрастала.
Но все же научно-исторические занятия Пушкина не оказали воздей-
ствия на русскую историографию. Они слишком индивидуальны. Зато
стиль мысли, слог и литературный язык великого писателя очень сильно
повлияли на язык и стиль русских историков второй половины XIX века.
Нужно понимать, что отказ от архаичного научного языка означал и сме-
ну типа мышления русских историков. Влияние классической русской ли-
тературы на национальную историографию (в связи со сменой тематики
и проблематики исследований, образа мыслей, мировоззрения авторов,
типа историописания) исключительно велико.
506
РАЗДЕЛ V. КРАТКИЙ БИОГРАФИЧЕСКИЙ СЛОВАРЬ ИСТОРИКОВ...
ПЫПИН Александр Николаевич (25.03.1833 — 26.11.1904) — историк
литературы, России, этнограф. Родился в Саратове в семье бедного
дворянина (мать из духовного звания). Учился в саратовской гимназии,
Казанском, затем Петербургском университете (филологическое отде-
ление). После окончания университета (1853) написал магистерскую дис-
сертацию «Очерк литературной истории старинных повестей и сказок рус-
ских» (1857), за которую получил половинную Демидовскую премию АН.
Двоюродный брат Н.Г. Чернышевского. Командирован за границу на два
года, а в 1860 году назначен и.д. экстраординарного профессора кафед-
ры всеобщей истории литературы Петербургского университета.
В 1861 году с группой профессоров в знак протеста вышел в отставку и
более в университет не возвращался. С этих пор А.Н. занимался исключи-
тельно научной и литературной деятельностью. Сотрудничал в «Отечествен-
ных записках», «Современнике», «Вестнике Европы» (в редакции последнего
состоял около 40 лет). Литературу рассматривал как часть общественной
истории, наглядную иллюстрацию к общественным движениям.
В 1871 году избран в академики, но не утвержден царем по докладу
министра. Только в 1898 году вновь избран в ординарные академики АН.
Научная продуктивность Пыпина колоссальна, она намного больше про-
дуктивности А. Веселовского или I Моммзена. Пожалуй, больше А.Н. из
ученых России (по количеству и объему трудов) не написал никто. Из 1150
его учтенных работ ряд издан после его смерти (по цензурным сообра-
жениям). В 1865 году вышел его «Обзор славянских литератур», в 1870
году — «Общественное движение при Александре I», в 1871 году — «Бе-
линский, его жизнь и переписка», в 1891 году — фундаментальная «Исто-
рия русской этнографии» в 4 томах, в 1898 году — «История русской литера-
туры» в 4 томах, затем книги о М.Е. Салтыкове-Щедрине, Н.А. Некрасове.
После смерти автора изданы «Русское масонство XVIII и первой четверти
XIX веков», «Религиозное движение при Александре I»...
Темы работ Пыпина крайне разнообразны: по фольклору, древнерусской
литературе, литературе XVIII—XIX веков, славянским литературам, истори-
ографический труд по русской этнографии (понимаемой крайне широко),
о других историках литературы (Буслаеве, Тихонравове, Гердере).
И всюду Пыпин проявлял свою эрудицию, мастерство синтеза, охва-
тывая аморфный и дробный материал в монументальную научную кон-
струкцию. Три его великих обобщающих свода по истории славянских
литератур, русской литературы и этнографии по сей день не заменены
равноценными. Книги его по общественному движению пользовались
большим успехом у историков. Их широкий подход, гуманитарный круго-
зор полезны и сегодня. Безусловно, Пыпин эклектик. Он обобщает и сво-
дит воедино все, не имея порой оригинальной концепции труда. Но богат-
507
ВИКТОР БЕРЛИНСКИХ. РЕМЕСЛО ИСТОРИКА В РОССИИ
ство источников, реалии жизни, близость к народной среде и понимание
ее отразились в его произведениях. И книги Пыпина не умерли, они жи-
вут как памятник великой народнической эпохи в науке.
Влияние Чернышевского, критика консерватизма, публицистичность —
все это есть в работах А.Н., в отличие от трудов Ф. Буслаева, А. Веселов-
ского, других штатных профессоров и академиков. Впрочем, идеи соци-
ализма, революции, марксизма навсегда остались чужды Пыпину. Он —
либерал народнического толка. Его историко-литературный метод был
очень популярен. Пыпин видел в истории борьбу правительства и обще-
ства: реакции и прогресса. Книги ученого были близки и понятны русской
интеллигенции второй половины XIX века (особенно разночинной). Затем
его вытеснили критики-эстеты «Весов», литературоведы-психологи типа
М.О. Гершензона, марксисты. Тем не менее обширное наследие Пыпина
сохраняет ценность свода гуманитарно разнообразных фактических ма-
териалов. Похоронен он в Петербурге у Новодевичьего монастыря, неда-
леко от могилы Н.А. Некрасова.
РОЖКОВ Николай Александрович (24.10.1868 — 2.02.1927) — исто-
рик, социолог, публицист. Родился в г. Верхотурье Пермской губернии в
обедневшей дворянской семье. Отец его был учителем. Полюбил исто-
рические книги. В 1891 — 1897 годах учился в Московском университе-
те. Участвовал в студенческих волнениях. В 1891—1897 годах — учи-
тель греческого и латыни в пермской гимназии. В 1900 году защитил
магистерскую диссертацию «Сельское хозяйство Московской Руси в
XVI веке». Оппоненты (В. Ключевский и А. Кизеветтер) дали высокие
отзывы (Уваровская премия АН). Для Рожкова уже в эти годы пришло
осознание, что «экономика дает ключ к пониманию политики». Увлек-
ся трудами К. Маркса, Г. Плеханова, В. Ленина, П. Струве. Марксист. В
1902 году вышла его книга «Город и деревня в русской истории», а
вскоре — «Обзор русской истории с социологической точки зрения»
(1903—1905. Ч. 1—2). С 1898 года приват-доцент Московского универ-
ситета. Привлекал студентов простотой, внимательностью, обходительно-
стью, материалистическим подходом (столь редким тогда при господстве
юридической школы). Ушел в политику.
С 1905 года — большевик, член лекторской группы при МК, участник
съездов партии, член ЦК. В 1908 году арестован, два года провел в тюрь-
ме, сослан в Иркутскую губернию с лишением гражданских прав. В ссыл-
ке сблизился с меньшевиками, критиковал книгу В. Ленина «Материализм
и эмпириокритицизм». В марте 1917 года вернулся в Москву. В мае стал
товарищем министра почт и телеграфов, в августе вышел из Временного
правительства. Много работает как партийный публицист (меньшевик).
Октябрьскую революцию оценил как антидемократический переворот,
508
РАЗДЕЛ V. КРАТКИЙ БИОГРАФИЧЕСКИЙ СЛОВАРЬ ИСТОРИКОВ...
полемизировал с Лениным. В 1921 году арестован, был в ссылке в Пскове.
В 1924 году вернулся в Москву. Преподавал в Институте красной профес-
суры, МГУ. В 1926 году стал директором Исторического музея. Главный его
труд в 1919—1926 годах — «Русская история в сравнительно-историческом
освещении (Основы социальной динамики)» (12 томиков). Широкий соци-
ологический подход основан на множестве русских и зарубежных источ-
ников, архивах. Сравнительный метод — главное оружие автора. Умер в
Москве. С конца 1920-х годов вычеркнут из русской историографии как
немарксист.
РОМАНОВ Борис Александрович (29.01.1889 — 18.07.1957) — исто-
рик. Родился в Петербурге в семье профессора прикладной механики.
Мать работала школьным врачом. В 1906 году окончил гимназию с золо-
той медалью; затем студент-историк Петербургского университета. Его
учителем стал А.Е. Пресняков, но много полезного он почерпнул также от
С.Ф. Платонова и И.М. Гревса. Б.А. стал историком петербургской школы.
В ней считалось необходимым прямое обращение историка к источнику
и факту вне зависимости от историографической традиции, разного рода
идеологических и социологических схем, заранее созданных концепций.
Мастерство критического анализа источников — важное отличие петер-
бургской школы от московской. Романов в университете много занимал-
ся историей Древней Руси в семинарии Преснякова, анализируя летопи-
си и Русскую Правду. В 1912 году он окончил университет и оставлен в
магистратуре без стипендии. Работает учителем в гимназии. В 1914 году
Романов женится на своей бывшей ученице Е.П. Дюковой. Брак оказался
прочным, хотя и бездетным. После Октября 1917 года трудится в Главар-
хиве, где нашел качественно новые документы и источники по истории
финансов, банков, торговли и экономики в целом. Для историков это была
новая тема. Так Б.А. вернулся к научной работе, став на 10 с лишним лет
архивистом. Работал он и в других местах.
В научном отношении он близок в 1920-е годы к С.Ф. Платонову и его
кругу ученых. Дружеские отношения связывают историка с С.Н. Валком,
С.Н. Черновым, П.Г. Любомировым. Публикации документов и рецензии на
книги в периодике в ключе «отстраненного профессионализма» делают
его имя известным. Романов принял кардинальный слом старой темати-
ки и проблематики исследований. В 1920-е годы историк сопоставляет
мемуары С.Ю. Витте и фонд канцелярии министра финансов. Темы внеш-
ней политики и экономики оказались неразрывно связаны. В 1928 году
вышла его книга «Россия и Маньчжурия (1892—1906)», посвященная даль-
невосточному узлу мировой политики. Исследование затем перевели на
японский, китайский и английский языки. Оно стало событием мировой
науки. Историки «старой школы» (кроме А. Преснякова и Е. Тарле) эту кни-
гу не приняли.
509
ВИКТОР БЕРЛИНСКИХ. РЕМЕСЛО ИСТОРИКА В РОССИИ
В январе 1930 года Б.А. арестован по «Академическому делу» (участие
в «кружке молодых историков») и в феврале 1931 года осужден на 5 лет
лагерей. Срок отбывал на Беломоро-Балтийском канале. В августе
1933 года освобожден досрочно «по зачету рабочих дней» и вернулся в
Ленинград без права постоянной прописки. 8 лет без постоянной работы
(только по договорам), проживание на «птичьих правах» в эпоху массового
террора — это способствовало развитию у историка нервных болезней.
Даже в молодости он отличался повышенной эмоциональностью и впечат-
лительностью (умением «раздуть из мухи слона»). Стоит понять, что тон-
кое вживание в художественную ткань прошлых эпох — неотъемлемая
черта творчества ученого. Без чувственного отношения к миру это было
бы невозможно, «...мой удел — смерть на помойке», — писал историк в де-
кабре 1935 года своему близкому другу. Острое ощущение изгойства и ни-
щеты долгие годы преследует Б.А.
Комментарии к академическому изданию Русской Правды (по дого-
вору), «Очерки дипломатической истории Русско-японской войны»,
книга «Люди и нравы Древней Руси», подготовка к изданию курса лек-
ций А.Е. Преснякова — таковы труды Романова в 1930-е годы. В 1939 году
он выселен из Ленинграда за 101-й километр в связи с Финской войной.
В это время снят негласный запрет на появление его фамилии в печати.
Именно в Окуловке (без основной массы своих книг и источников) Б.А.
написал статью — главу к первому тому «Истории русской культуры», раз-
росшуюся в отдельную замечательную книгу «Люди и нравы Древней Руси».
Это — мощнейший всплеск его творческой энергии. Книга стала шедевром
русской историографии XX века, уникальным по сочетанию научного ана-
лиза с художественным воображением и интуицией автора. Воображение
играло для историка роль программы. Академик Б.Д. Греков, официаль-
ный глава советской исторической школы, не дал положительной рецен-
зии на эту книгу, и выход ее в свет был надолго отложен.
В феврале 1941 года в Москве в Институте истории АН СССР состоя-
лась защита докторской диссертации ученого «Русско-японская война
(экономика, политика, дипломатия). 1895—1905». Оппоненты — Е. Тарле,
Е. Жуков, А. Сидоров. Кандидатом наук он стал еще ранее без защиты по
своей первой книге. Именно защита докторской вернула историка к пол-
ноправной жизни и спасла его в годы войны. 21 июня 1941 года Романов
стал штатным сотрудником Института истории материальной культуры в
Ленинграде. В ноябре 1941 года он эвакуирован и затем попал в Таш-
кент, где находились академические институты. Жена его оставалась до
1946 года врачом в действующей армии. Брат и сестра историка умерли
в блокаду. В августе 1944 года Романов вернулся в Ленинград и стал ра-
ботать в Ленинградском отделении Института истории и Ленинградском
университете. В конце 1947 года вышла в свет (ЛГУ) его книга «Люди и
510
РАЗДЕЛ V. КРАТКИЙ БИОГРАФИЧЕСКИЙ СЛОВАРЬ ИСТОРИКОВ...
нравы Древней Руси (Историко-бытовые очерки XI—XIII веков)», несмот-
ря на активное противодействие Б.Д. Грекова, считавшего ее чем-то вроде
«Декамерона». А.А. Вознесенский, ректор ЛГУ, был тогда независим в этом
вопросе от Москвы. Ученый совет университета наградил книгу второй
премией (10 тысяч рублей).
В. Панеях, биограф и ученик Романова, верно пишет о неповторимос-
ти личностной профессиональной техники Б.А., умении воссоздавать чер-
ты прошлого в зримых образах, парадоксальности и новаторстве мысли
автора. Это — любимая и сокровенная книга историка. При обсуждении ее
в ЛОИИ (апрель 1949 года) она подверглась погромной критике (И.И. Смир-
новым). Но Б.А. много и плодотворно работал, несмотря на тяжелые бо-
лезни глаз и прочие идеологические бои и запреты тех лет. Замечатель-
ны по форме и мысли его комментарии к «Судебнику 1550 года».
26 февраля 1948 года в ЛГУ отметили его 60-летний юбилей. Основ-
ной доклад сделал Д.С. Лихачев. Поздравления были теплы и искренни.
В заключение выступил разволновавшийся юбиляр и, к ужасу многих, про-
изнес блестящую, эмоциональную и рискованную речь о своей жизни,
исторической науке. Романов сказал о том, что всю жизнь он чувствовал
себя старым гвоздиком в разоренной квартире, который новый хозяин
думает то выдернуть, то подо что-то приспособить. Иносказательно исто-
рик коснулся темы своей политической репрессии. В конце выразил удов-
летворение, что хотя бы в качестве «винтика» принес пользу науке. В ужасе
от такой речи студенческий друг Романова С.Н. Валк вышел, прихрамы-
вая, с неврученной картиной-подарком из зала. Между тем в это время в
Комитете по Сталинским премиям было принято решение присудить Рома-
нову за книгу «Очерки дипломатической истории Русско-японской войны»
Сталинскую премию второй степени. (Кстати, в Архив внешней политики
России историка так и не пустили.) Но собранное сразу после юбилея парт-
бюро истфака обратилось в Комитет по Сталинским премиям с просьбой
отменить это решение. Так что Романов премии не получил.
Здоровье его ухудшалось. Он лег в больницу из-за болезни ног (интен-
сивное курение). После лечения историк перестал курить. В ЛГУ (апрель
1949) шла также борьба с космополитизмом и осуждение «антипатриоти-
ческой» книги Романова «Люди и нравы Древней Руси» (сам он в силу рус-
ского происхождения космополитом быть не мог). Романов был уволен из
ЛГУ, а ЛОИИ в 1953 году было закрыто. Впрочем, историк остался науч-
ным сотрудником архива бывшего ЛОИИ, которое впоследствии было
восстановлено. В конце жизни Б.А. готовил сборник документов о внешних
займах России (работа не завершена). Его ученики стали известными уче-
ными: Б. Ананьич, А. Фурсенко, Н. Носов, В. Панеях. Попытка Романова
противопоставить объективизм, детальное восстановление прав источни-
ка и факта партийному идеологическому диктату в советской историчес-
кой науке — очень достойны.
511
ВИКТОР БЕРЛИНСКИХ. РЕМЕСЛО ИСТОРИКА В РОССИИ
РОСТОВЦЕВ Михаил Иванович (28.10.1870 — 20.10.1952) — историк-
античник и археолог. Родился в Житомире в семье директора гимназии и
был шестым из восьми детей. Дворянство получил его дед, преподавая в
гимназии. Прекрасное домашнее образование М.И. связано с великолеп-
ной библиотекой деда и интересами отца (филолога-классика). В 1878—
1888 годах он учился в киевской гимназии и, получив серебряную медаль,
поступил на историко-филологический факультет Киевского университе-
та. Проучился там два года, тяготея поровну к классической филологии и
русской истории (влияние В.Б. Антоновича).
В связи с назначением отца попечителем Оренбургского учебного
округа в 1890 году М.И. перевелся на III курс Петербургского университе-
та. Его главными наставниками в науке стали Ф.Ф. Зелинский и Н.П. Кон-
даков. Выбор был сделан в пользу классической филологии и римской
истории. Заложен его интерес к общим проблемам культурологии, мас-
штабности мысли, импрессионистической трактовке фактов, вкусу к ис-
торико-философским идеям. Именно Н.П. Кондаков в своем семинаре
1890—1891 годов привил студенту вкус к археологии, работе с источни-
ками, творческой атмосфере поиска, истории искусства. В дружеском
кружке вокруг Кондакова группировались С.А. Жебелев, Я.И. Смирнов,
Б.А. Тураев, Б.В. Фармаковский — впоследствии лидеры науки России. В
1892 году Ростовцев был оставлен в магистратуре (без стипендии). В
1892—1893 годах он преподавал в царскосельской гимназии (И.Ф. Аннен-
ского) греческий и латынь, переводил «Записки о галльской войне» Юлия
Цезаря. В этом году на семейные средства он посетил Италию, что повли-
яло на весь ход его научной жизни. Как археолог он в Риме изучал, опи-
сывал и обмерял памятники старины. Завязано множество научных зна-
комств. В Помпеях он прослушал лекции Августа Мау.
С 1894 года он получает казенную стипендию (50 рублей в месяц),
сдает магистерские экзамены, передает в печать свою первую статью о
раскопках в Помпеях (ЖМНП) и перевод «Записок» Цезаря для гимназий.
В 1895 году он поехал в научную командировку за границу, где пробыл три
года (Константинополь, Афины, Италия, Тунис, Вена, Испания, Париж,
Лондон). Руководитель стажировки — Ф. Зелинский, планируемый срок —
один год. Он изучал Архипелаг, Грецию, побережье Малой Азии вместе с
группой русских и немецких археологов. В странствиях пришло археоло-
гическое умение видеть и понимать памятники древности. Им собран гро-
мадный материал по римским тессерам и даже неплохая личная коллек-
ция. М.И. — автор уже 20 научных работ (в 28 лет), его знали крупнейшие
ученые Франции, Италии, Германии. С 1898 года он приват-доцент Выс-
ших женских (Бестужевских) курсов (с помощью Ф. Зелинского) и затем
Петербургского университета.
512
РАЗДЕЛ V. КРАТКИЙ БИОГРАФИЧЕСКИЙ СЛОВАРЬ ИСТОРИКОВ...
Долго искал он средства для публикации книги, чтоб защитить магис-
терскую диссертацию «История государственного откупа в Империи (от
Августа до Диоклетиана)». 21 апреля 1899 года эта защита состоялась.
Оппоненты — Ф. Зелинский и Ф. Соколов. М.И. стал магистром римской
словесности. После публичной защиты совет факультета автоматически
утверждал ученую степень соискателя. Никаких других процедур тогда не
требовалось. 15 лет преподавания и научной деятельности в Петербургском
университете — эпоха в его жизни. Очень быстро взлетела его карьера.
Имелись и критические высказывания. С.А. Жебелев писал в 1899 году:
«Ростовцев теперь всюду сует нос и, вероятно, пойдет очень далеко, те-
перь такие ходовые люди в моде. Он узнал уже успех, читает и общие и
специальные курсы, притом ходит большим франтом». Стремление кра-
сиво и модно одеваться — черта характера Ростовцева.
Изнуряющий педагогический труд постепенно стал привычным и бо-
лее легким. В 1901—1918 годах он профессор Петербургского универ-
ситета. Увлеченность историка, академическая свобода, европейская
образованность помогали ему в научной работе. Его студентами были
Н.П. Анциферов, А.Ф. Керенский, Л.Д. Менделеева (Блок). Первый так
описывал его лекции: внешность лишена всего профессорского, невысо-
кого роста и без бороды; начинал лекцию медленно и глухим голосом. По-
степенно темп его лекции ускорялся, голос гремел на всю аудиторию, лек-
тор в запале стучал кулаком по кафедре. При таком горячем темпераменте
это был не диктовщик текста, а политический трибун-оратор. Но анализ
историка блестящ, портреты эпохи выпуклы, речь образна. На семинарах
же он изучал документ как лист под микроскопом, скрупулезно и тщатель-
но, с детальными комментариями каждой мелочи, вживаясь в эпоху. В
преподавании им обкатан сравнительно-исторический метод в изучении
социально-экономической истории Древнего мира. Он смог систематизи-
ровать данные самых разных дисциплин: археологии, нумизматики, эпиг-
рафики... Зарождается его «модернизаторский» подход к прошлому —
понимание общности прошлого и настоящего в истории общества, вос-
приятие прошлого через призму современности. В 1903 году им защище-
на докторская диссертация «Римские свинцовые тессеры».
На одной из своих слушательниц (Высших женских курсов) Ростовцев
женился в 1901 году. Софья Михайловна Кульчицкая стала его надежной
опорой и верным спутником во всех экспедициях и скитаниях. Детей у них
не было. Поездки ученого регулярны и полезны: заграничные музеи, кон-
грессы, экскурсии, отдых, раскопки в Крыму, на юге России. С 1908 года
он член-корреспондент АН. В большой квартире Ростовцева (Софья Ми-
хайловна состоятельна) с видом на Адмиралтейство — еженедельные
журфиксы по вторникам для цвета русской науки и культуры той блес-
тящей эпохи. День историка начинался около 11 часов, заканчивался в
513
ВИКТОР БЕРЛИНСКИХ. РЕМЕСЛО ИСТОРИКА В РОССИИ
3 часа ночи. 3 тысячи рублей годового жалованья профессора и гонора-
ры (в том числе и за заграничные публикации), средства жены позволяли
вести обеспеченную жизнь. Прислуга снимала все бытовые заботы. Посе-
щения друзей, театров, праздников, летний отдых в Крыму или за грани-
цей — все это делало жизнь интеллектуально интенсивной. М.И. писал
тогда: «...работоспособность профессора больше, чем... других граждан...
Кто прошел тяжелую школу достижения профессуры, тот это знает. <...>
день напряженной умственной работы не менее 10—11 часов... человек,
если по российскому обычаю не разленится, все более и более привыка-
ет распределять свое время, экономить его, сгущать работу».
Либерал в 1905—1907 годах, он в 1909 году становится сторонни-
ком сборника «Вехи» и политически расходится со своим старым дру-
гом П.Н. Милюковым. С 1909 года начинаются грандиозные проекты уче-
ного, реализации коих помешала мировая война. «Фактопоклонники»
(позитивисты) и «импрессионисты» (сторонники новых философских те-
чений) в науке равно оказали на М.И. свое влияние, олицетворяя двух его
учителей: Н.П. Кондакова и Ф.Ф. Зелинского.
В 1917 году Ростовцев избран академиком АН. Октябрьскую револю-
цию он не принял и в 1918 году уехал в Оксфорд (Англия). В 1921 году он
писал Н. Марру, с которым вскоре порвал все отношения: «...мое пребы-
вание в большевистской России бесполезно... Жизнь эмигрантская не
сладка, но я предпочитаю эту жизнь». Контакты с АН в 1920-е годы (до
своего исключения из нее) Ростовцев сохранил. В 1925 году АН издала его
блестящую книгу «Скифия и Боспор» (Л.)., где дан критический обзор ис-
точников (в том числе археологических) по этой теме. Ученый выявил
сложное взаимодействие греческой, иранской и местных культур на юге
России. Это — его излюбленная тема. Труды по римской истории, а затем
эллинизму — вклад Ростовцева в мировую науку. Он стал одним из луч-
ших историков-античников XX века. Дальнейшие его основные работы
выходят в Оксфорде на английском языке: «Социальная и экономическая
история Римской империи» (1926. Т. 1—2), «Социальная и экономическая
история эллинистического мира» (1941. Т. 1—3).
В 1920 году Ростовцевы переехали в США. Здесь ученый сумел создать
научную школу мирового класса почти на пустом месте. До 1925 года он
профессор университета в Мэдисоне (Висконсин), в 1925—1944 годах —
профессор Йельского университета. Он — один из лучших ученых-гума-
нитариев мира, член множества академий, обществ, университетов. Анг-
лийский язык профессор освоил и читал на нем лекции («для ковбоев», как
он называл американских студентов), но свои работы в издательство сда-
вал на русском, где их уже переводили. Глубоко оригинальны и увлекатель-
ны труды ученого: «Иранцы и греки в южной России» (Оксфорд, 1922),
«Средняя Азия, Россия, Китай и звериный стиль» (Прага, 1929). «Под “ис-
514
РАЗДЕЛ V. КРАТКИЙ БИОГРАФИЧЕСКИЙ СЛОВАРЬ ИСТОРИКОВ...
торией”, — писал он, — я разумею... попытку установить роль юга России
в мировой истории и определить вклад южной России в культуру челове-
чества».
Мировую славу ему принесли также раскопки с 1928 по 1937 год в
Дура-Европос (Сирия) древнего перекрестка караванных путей и культур
на Евфрате. Веселый, ироничный, глобально мысливший ученый называл
свою жизнь «скифским романом», а себя самого — «скифом». Это был
глубоко русский интеллектуал и человек. Серость американской культур-
ной жизни после блеска русского Серебряного века наводила глубокое
уныние на Ростовцевых. Но они много ездили по миру. Последние годы
жизни он тяжело болел и лишен был трудоспособности. Значительная
часть его работ на русском не издана.
РУБИНШТЕЙН Николай Леонидович (24.12.1894 - 26.01.1963) - ис-
ториограф. Родился в Одессе в интеллигентной семье присяжного пове-
ренного. Младший из четырех сыновей. Все братья стали докторами наук
(психолог, экономист, биолог, историк). В гимназии большое влияние на
юношу оказал учитель истории И.Л. Маяковский (затем известный историк-
архивовед). По окончании гимназии (1916) — студент-историк Новороссий-
ского университета (Одесса). Один из его наставников — П. Бицилли. Н.Л. в
крайне сложной обстановке Гражданской войны специализируется по рус-
ской истории и сдает экзамены по старой университетской программе
(1922). Затем служит в архиве Одесской области, изучает собрание гра-
фов Воронцовых. Зимой 1925—1926 годов едет в архивы Москвы и Ленин-
града, где заводит широкие контакты среди историков, пополняет свое
образование. Доверительные отношения сложились у Н.Л. с Ю.В. Готье,
Б.А. Романовым. Историк печатается в журнале «Каторга и ссылка»,
становится умеренным последователем М.Н. Покровского, участвует в
первой конференции Общества историков-марксистов (28.12.1928 —
4.01.1929). Видимо, он стал искренним марксистом.
В 1931 году Н.Л. переезжает в Москву, до 1933 года работает в Науч-
но-исследовательском институте библиографии, затем до 1939 года тру-
дится в Соцэкгизе (подготовка «Курса русской истории» В. Ключевского,
«Лекций по русской истории» А. Преснякова, книги А. Пиренна, сборников
документов). С 1934 года также преподает в МОПИ, с 1936 по 1941 год —
в МИФЛИ, с 1937 года — на истфаке МГУ. Курс русской историографии он
начал читать в 1936/37 учебном году в МИФЛИ, затем в МГУ. На основе
этого курса им подготовлена и защищена в мае 1940 года докторская
Диссертация, а затем быстро подготовлен капитальный труд «Русская
историография». Последний подписан в печать 31 мая 1941 года. Вскоре
началась война. Н.Л. эвакуирован в Саратов и работает профессором
местного университета. В конце 1942 года историк возвращается в Мос-
515
ВИКТОР БЕРЛИНСКИХ. РЕМЕСЛО ИСТОРИКА В РОССИИ
кву, работает в МГУ, в ГИMe в качестве заместителя директора по науке.
Интересны тематические выпуски «Трудов» ГИМа под его редакцией. Так-
же он широко разрабатывал вопросы социально-экономической истории
России XVIII века, продолжает историографические исследования. Им
готовится обновленный труд по историографии. Его книга 1941 года по
историографии реально поступила в книжную торговлю в 1942 году.
В 1948 году статьей М.Н. Тихомирова (ВИ. 1948. № 2), считавшего, что
трактовка нашей историографии XVIII века сделана Н.Л. неверно, начата
дискуссия по книге, переросшая в погромную кампанию (в русле борьбы
с «космополитами»). 1948—1949 годы — самое тяжелое время жизни уче-
ного. В марте 1948 года Министерством высшего образования СССР орга-
низовано совещание с зав. кафедрами истории СССР истфаков страны с
участием академических историков по обсуждению (точнее, осуждению)
«Русской историографии» Рубинштейна. Его упрекали в преуменьшении
роли русских ученых XVIII века и преувеличении роли немецких историков
(Байера, Миллера, Шлёцера) в формировании исторической науки Рос-
сии. Одним из основных докладчиков был А.Л. Сидоров. Обсуждение ста-
ло шельмованием Н.Л. Он идеально подходил на роль «космополита». Его
заставили каяться в грехах. Несмотря ни на что, историк сохранил присут-
ствие духа и, по рассказам очевидца, в кулуарах заявил: «Попробуйте,
напишите лучше!»
«Русская историография» Н.Л. Рубинштейна и по сей день остается луч-
шим системным трудом в этой области в исторической науке XX века. Бле-
стяще одаренный ученый смог написать в сложных условиях 1930-х годов
глубоко объективный и личностный труд, осмыслив развитие историчес-
кой науки России за 200 с лишним лет. Это его лучшая работа. Между тем
ученый уволен из МГУ и ГИМа, его книга запрещена приказом министра
к использованию в качестве учебного пособия. Возможным был и арест.
С огромным трудом историку удалось поступить на работу в Московский
библиотечный институт (1949—1957). Творческий научный потенциал его
в значительной мере уничтожен, хотя статьи его продолжали появляться
в «Исторических записках», «Вопросах истории». После смерти Сталина
ситуация постепенно меняется. Н.Л. привлекается к написанию глав в
первом томе «Очерков исторической науки в СССР». В 1957—1959 годах
он профессор Историко-архивного института. В 1958 году перенес ин-
фаркт. Здоровье его слабело, но дух оставался бодрым. В начале 1963 года
он скоропостижно умер. В учебнике «Историография истории СССР»
(2-е изд. 1971) значительная часть текста написана Н.Л. Климат науки, в
котором довелось трудиться ученому, был удушающ. Полностью развер-
нуть свой талант историографа ему не удалось.
516
РАЗДЕЛ V. КРАТКИЙ БИОГРАФИЧЕСКИЙ СЛОВАРЬ ИСТОРИКОВ...
САВИН Александр Николаевич (4.07.1873 — 29.01.1923) — историк,
специалист по аграрной истории Англии XV—XVII веков. Родился в дерев-
не Калужской губернии в семье фельдшера. Ученик П.Г. Виноградова в
Московском университете. Тот же интерес к аграрной истории Англии. Если
Виноградов изучал XI—XII века, Д. Петрушевский — XIV век, то Савин — сле-
дующую эпоху (в основном XVI век). Эта плеяда — русская школа в изуче-
нии средневековой Англии. В 1900 году поехал в загранкомандировку в
Англию. Там в Британском музее и Государственном архиве он собрал
огромный материал для своей магистерской диссертации «Английская
деревня в эпоху Тюдоров» (М., 1903). Савин доказал, что крепостная за-
висимость в Англии исчезала очень медленно (в противовес выводам
многих английских историков о полной свободе крестьян уже в XVI веке).
Продолжением этого труда стала докторская «Английская секуляризация»
(М., 1906). Это — длинные надоедливые подсчеты, серый и скучный путь
самой черной работы с архивами. С 1903 года до конца жизни Савин пре-
подавал в Московском университете. С 1908 года — профессор. Лекции
его были серьезны и содержательны, как и семинары. По слабости здо-
ровья (ревматизм ног) консультировал участников семинаров дома. Был
женат на одной из сестер Гнесиных. Савин — историк-аналитик, скептик
и позитивист, очень осторожен и нерешителен в своих выводах. Избегал
синтеза. Оригинальны его «Лекции по истории Английской революции»
(Л., 1924), вышедшие после его смерти. Стиль его исследований сухой и
трудно читаемый. Его учеником был Е.А. Косминский.
В конце 1922 года Савин отправился в давно желанную командиров-
ку в Англию, где неожиданно скончался от испанского гриппа на 50-м году
жизни в расцвете творческих сил. Он был человеком, который живо чув-
ствовал «романтизм архива, притягательность старой и пыльной тайны»
(его слова о М. Ковалевском).
СЕМЕВСКИЙ Василий Иванович (24.12.1848 - 21.09.1916) - историк.
Родился в Полоцке в небогатой дворянской семье. Младший из семи де-
тей. Пять его братьев также учились в Кадетском корпусе. После оконча-
ния петербургской гимназии с золотой медалью (1866) учился первые два
года в духе времени в Медико-хирургической академии, но затем пере-
велся на историко-филологический факультет Петербургского универси-
тета. Слушатель К.Н. Бестужева-Рюмина. В студенческие годы жил на
квартире у известного педагога В.И. Водовозова. Старший брат, Михаил
(1837—1892), оказал в юности сильное воздействие на В.И. Он также стал
известным историком — издателем замечательного научно-историческо-
го журнала «Русская старина» (с 1870 года).
Призванием и удачей Семевского была крестьянская тематика. По-
зднее он сам себя называл «мужицким историком». После окончания уни-
517
ВИКТОР БЕРЛИНСКИХ. РЕМЕСЛО ИСТОРИКА В РОССИИ
верситета (1872) оставлен на кафедре русской истории для подготовки к
профессорскому званию. Магистерская диссертация (автор работал над
ней 8 лет) «Крестьяне в царствование Екатерины II» запланирована исто-
риком как первый том глобального труда о русских крестьянах. Он иссле-
довал целину — историю народа, а не государства. Народническая осно-
ва взглядов Семевского очевидна. Действительно, история России — это
история прежде всего крестьянства. А.А. Кизеветтер в тонком анализе
трудов Семевского писал о смысле для автора его творчества: «...“Семев-
ский пошел в народ” не выходя из своего ученого кабинета и из пределов
своей ученой специальности. Для него “пойти в народ” значило погрузить-
ся в пучину старинных архивных документов, чтобы там... подслушать
биение жизненного пульса в этих свидетельствах о былых судьбах крес-
тьянской массы...»
Бестужев-Рюмин, раздраженный критикой Крестьянской реформы
1861 года, не принял труд Семевского к защите в 1881 году. В.И. защи-
тил магистерскую диссертацию в Московском университете. Развраща-
ющее воздействие крепостничества на крестьян и помещиков ярко обри-
совано на основе массового архивного материала. Семевский со своей
тематикой сразу выдвинулся в первый ряд русских историков. Устойчив
интерес автора к крестьянской общине, которую он идеализировал. На
склоне дней он выступал против столыпинской реформы. С 1882 года
В.И. приват-доцент Петербургского университета, имевший успех у сво-
их слушателей. В 1886 году по настоянию министра И. Делянова он уво-
лен из университета.
С этого времени он занялся исключительно кабинетной работой (на-
учной и журнальной), продолжая широко принимать студентов у себя дома
и активно участвуя в общественной жизни. Внешняя описательность —
принцип подхода автора к своему материалу. Прошлое для него часто —
история идей и взглядов. Новаторски избирая темы своих работ, историк
старомоден в механике исследования, общем понимании истории.
Двухтомник историка «Крестьянский вопрос в России в XVIII и первой
половине XIX века» дал обстоятельную картину истории законодательства
по крестьянскому вопросу, взглядов общества и самой крестьянской мас-
сы по этим проблемам. Этот труд защищен также в Москве (1889) как
докторская диссертация. Оппонентом был В.О. Ключевский.
После этого Семевский принял предложение своего бывшего слуша-
теля И.М. Сибирякова, богатого сибирского золотопромышленника и
мецената, написать историю рабочих сибирских золотых приисков. Рас-
сматривая это как продолжение истории крестьянства и учитывая щедрое
вознаграждение, В.И. согласился. Он собрал материалы по теме в цент-
ральных библиотеках и архивах, совершил в 1891 году поездку (на полго-
да) в Сибирь. Города и поселки, люди и местные архивы, множество впе-
518
РАЗДЕЛ V. КРАТКИЙ БИОГРАФИЧЕСКИЙ СЛОВАРЬ ИСТОРИКОВ...
чатлений от сибирской жизни и встреч — все это помогло автору написать
солидный двухтомник «Рабочие на Сибирских золотых промыслах» (1898).
И по сей день это единственная обобщающая работа о русской золото-
добывающей промышленности и ее работниках, очень живая благодаря
личному знакомству автора с Сибирью. А ведь пожилой уже историк про-
ехал тысячи верст в тарантасе, верхом, на лодке от Томска до Иркутска,
осматривая везде промыслы и заводы. Из множества архивов дела и вы-
писки пудами отправлял в Петербург.
В 1901 году вышел второй том исследований Семевского о крестьянах
в эпоху Екатерины II. Третий том он так и не завершил из-за переключе-
ния в 1903 году на декабристскую тематику. Ему открыли секретные ар-
хивы, и он стал пионером в этой области. В 1909 году фундаментальный
труд Семевского «Политические и общественные идеи декабристов» стал
событием в научной жизни. Это глубоко личная книга автора, интерес ко-
его к истории освободительного движения постоянен. Позднее он изучал
историю петрашевцев.
Деятельный член Вольного экономического общества, Литературного
фонда, автор многих популярных журналов («Отечественные записки»,
«Русская мысль», «Русское богатство», «Вестник Европы»), совместно с
С.П. Мельгуновым редактор «Голоса минувшего», редактор отдела русской
истории в Энциклопедическом словаре товарищества Гранат. Кредо его как
автора и редактора — научность и доказательность. В 1906 году он вступил
в народно-социалистическую партию (неонародническую прокрестьянскую
партию) и вошел в ее оргкомитет, но активной роли там не играл.
В конце жизни он составил план своего собрания сочинений в 10 то-
мах (не реализован). Умер в сентябре 1916 года, как и подобает ученому,
за рабочим столом в Библиотеке АН. Прожив основную часть жизни в
Петербурге, В.И. вращался в среде либеральной русской интеллигенции.
Его уважали как ученого-гуманиста и новатора в выборе тематики работ,
солидного и основательного ученого, далекого от популизма.
СЕРГЕЕВИЧ Василий Иванович (1835 — 26.11.1910) — историк пра-
ва. Родился в Орле. В 1857 году окончил Московский университет и до
1862 года служил учителем законоведения в гимназии. Затем командиро-
ван за границу для приготовления к профессорскому званию (1862—
1865). Гейдельберг, Берлин, Вена... В 1867 году защитил магистерскую
диссертацию «Вече и князь. Русское государственное устройство и уп-
равление во времена князей Рюриковичей», а в 1871 году — докторскую
«Задача и методы государственных наук». С 1868 года преподавал в
Московском университете, а с 1872 года — профессор по кафедре ис-
тории русского права Петербургского университета. В 1900-е годы — гла-
ва «юридической школы» в русской историографии. С 1888 по 1897 год
был деканом, а в 1897—1899 годах — ректором университета.
519
ВИКТОР БЕРЛИНСКИХ. РЕМЕСЛО ИСТОРИКА В РОССИИ
Консерватор по своим убеждениям, В.И. был хорошим стилистом, от-
личавшимся простотой и ясностью изложения. Умелый лектор. Его науч-
ные труды отличают острота критического анализа и позитивизм. Очень
рациональный как исследователь, В.И. возмущался стилем мысли и из-
ложением В.О. Ключевского. Интуитивизм был ему решительно чужд.
В.И. пользовался исключительно изданными источниками, не занимаясь
архивной работой. В свое время были популярны его «Лекции и исследо-
вания по древней истории русского права», «Древности русского права»
в трех томах, «Земские соборы в Московском государстве». Его студент
С.Ф. Платонов на склоне дней критично написал о В.И.: «Говорил он ве-
ликолепно: звучная и гладкая фраза всегда заключала в себе точную и
ясную мысль... теперь я думаю, что Сергеевич мало знал и понимал русскую
жизнь, потому что мало был знаком с народным бытом... Сильная логика,
прямолинейность заключений, пренебрежение исторической перспективой
ради ясности схемы — ... обычные свойства изложения Сергеевича».
СОЛОВЬЕВ Сергей Михайлович (5.05.1820 — 4.10.1879) — крупней-
ший русский историк XIX века. Родился в Москве в семье священника, за-
коноучителя Московского коммерческого училища. Получил светское и
духовное образование: духовное училище, гимназия с медалью, в 1838—
1842 годах — Московский университет, где находился под влиянием
Т.Н. Грановского. Трудолюбие, гуманитарные способности, покровитель-
ство попечителя Московского учебного округа графа С. Г. Строганова (с
гимназии) помогли талантливому историку стать крупным ученым. В
1842—1844 годах жил за границей домашним учителем в семье графа
А.Г Строганова (Берлин, Гейдельберг, Париж), что расширило его культур-
ный и научный кругозор.
В 1845 году успешно сдал магистерские экзамены и защитил диссер-
тацию «Об отношениях Новгорода к великим князьям» и стал профессо-
ром в Московском университете, с которым связана вся его жизнь. Пого-
дин отнесся к диссертации настороженно, зато профессора-западники
приняли ее на ура. В этой работе он выступил сторонником Г. Эверса и
считал, что родовые отношения на Руси переросли в государственные. На
Руси семейно-родовые отношения сохранялись, по его мысли, намного
дольше, чем в Западной Европе. Причины — слабая экономика, малона-
селенность. Борьба «старых» и «новых» городов, родового начала и госу-
дарственного (вече — князь) — источник развития Руси. Эта мощная кон-
цепция впоследствии тянула все научное творчество С.М. В 1847 году он
защитил докторскую диссертацию «История отношений между русскими
князьями Рюрикова дома» (более 700 страниц). Главная проблема ее —
проблема государства. Лишь в конце XVI века государственные начала
окончательно победили родовые. Русская история — это естественная
520
РАЗДЕЛ V. КРАТКИЙ БИОГРАФИЧЕСКИЙ СЛОВАРЬ ИСТОРИКОВ...
связь событий, развитие общества из самого себя. В 30 лет Соловьев —
ординарный профессор. Карьера его удивительно быстра и успешна.
С 1851 года до смерти он ежегодно выпускал по тому своей «Истории
России с древнейших времен». 29 томов ее (доведены до 1774 года) со-
ставили эпоху в русской историографии.
Статьи его 1850-х годов о русских историках глубоко оригинальны.
Успешно его сотрудничество с журналами «Современник», «Отечествен-
ные записки», где печатается и его «История». В 1848 году он женится на
соседке Поликсене Владимировне Романовой (изумительной красавице
малорусского типа и дочери будущего адмирала) из старой дворянской
семьи. Семейная жизнь его счастлива. Не имея личного состояния, он
кормил огромную семью своим трудом. У них родилось 12 детей (четве-
ро умерли в раннем детстве). Наиболее известны из них философ Влади-
мир Соловьев (нервностью натуры и мистицизмом пошедший в мать) и
писатель Всеволод Соловьев (первенец). Дочь Вера, крестница К. Акса-
кова, вышла замуж за историка Нила Попова, которого С.М. прочил себе
в преемники. Критичный и исторический ум отца более всего перешел к
третьему сыну — Михаилу. Белокурый и голубоглазый, он и внешне похо-
дил на отца. Но сам ничего не написал и умер, как и его братья, едва пере-
ступив порог 40 лет. Его сын Сергей стал позднее известным символистом,
биографом дяди Владимира. Дочь Мария вышла замуж за византиниста
Павла Безобразова. Самая младшая дочь Поликсена (род. в 1867 году)
стала известной русской поэтессой (псевдоним — Allegro). Все дети Со-
ловьевых богато одаренны, высокообразованны и воспитанны. Гением,
пожалуй, можно назвать лишь Владимира Соловьева (недаром предком
его по матери был Григорий Сковорода). И всем им судьбой чего-то силь-
но недодано в жизни для счастья: здоровья, прочной семьи, долголетия
и удачи. Самым чуждым по духу отцу был сын Владимир.
Свежесть материалов, добросовестность, глубина разработки темы —
характеристика для всех научных работ С.М. Главная черта внешней сто-
роны его жизни — строгий педантизм, чисто немецкая аккуратность. Воз-
можно, он был самым аккуратным профессором не только в университе-
те, но и в России. Никогда никуда не опаздывал, не пропускал лекций.
Говорили также, что, несмотря на любовь к острому словцу и каламбу-
ру, он начисто лишен чувства юмора. Десятилетия ученый вставал ровно в
6 утра, пил полбутылки сельтерской воды и садился за работу. В 9 часов пил
чай, в 10 — уходил на службу (в архив, на лекции, кабинет декана или рек-
тора). Ровно полчетвертого возвращался, в 4 часа обедал и опять зани-
мался до 9 часов — вечернего чая. Затем отдыхал. Романов он не читал,
любил книги о путешествиях. В 11 часов ложился спать. Сон его всегда
был ровно 7 часов. Своеобразная мощная научная машинка. Невероятная
среди русских людей размеренная на десятилетия трудоспособность.
521
ВИКТОР БЕРЛИНСКИХ. РЕМЕСЛО ИСТОРИКА В РОССИИ
Лекторским красноречием С.М. не обладал, но мог в лучшие годы ув-
лечь своей мыслью студентов. Его высокая полная фигура с румяным ли-
цом и белокурыми волосами внушала уважение. Он всегда производил
впечатление физически крепкого и здорового человека. Как писал его
ученик В. Ключевский, «с закрытыми глазами... не спеша, низким регист-
ром своего немного жирного баритона начинал он говорить свою лекцию
и в продолжение 40 минут редко поднимал тон. Он именно говорил, а не
читал... точно резал свою мысль тонкими... ломтиками, и его было легко
записывать...» Это был классический пример хорошей лекции кабинетного
профессора, а не трибуна. Ясная, умная и живая речь. По натуре человек
замкнутый, не любивший многолюдств, он имел тихий, ровный, спокойный
характер. Его резкие «Записки» с жестким сведением счетов со многими
людьми прошлого никак не вяжутся с внешним благолепием его умерен-
ной, хотя и твердой натуры.
Слабая сторона лекций С.М. — их сухость, частый отказ от суждений и
выводов. Факты должны говорить за себя сами. По уму и таланту он усту-
пал, например, Т.Н. Грановскому. Но зато, в отличие от последнего, был
неутомимым тружеником, посвятившим свою жизнь университету и России,
труду мысли. Зоркий Б.Н. Чичерин писал: «...чувство долга было единствен-
ным руководящим началом его действий. Никакие личные побуждения к
этому не примешивались. Ему чуждо было все мелочное... Он совершил то,
к чему был призван, извлек из себя на пользу России все, что мог ей дать».
Редчайший в нашей историографии осознанный научный подвиг длиной в
30 лет. Автор считал общество довольно равнодушным к своему труду. Клю-
чевский верно отметил: «Но он принадлежал к числу людей, готовых про-
поведовать в пустыне. Для Соловьева книга его была задачей жизни, а для
таких людей задача жизни имеет значение иноческого обета».
В конце жизни, по словам студентов, качество его лекций ухудшилось.
С годами он становился все более и более схематичным. «Явилось пред-
положение, что он не готовится к лекциям... изложение им предмета ста-
новилось все более и более скучным».
Научный авторитет историка высок и безупречен. Он читал лекции
наследнику престола. С 1864 года — член-корреспондент, с 1872 года —
академик АН. С 1870 года — директор Оружейной палаты, с 1879 года —
председатель Общества истории и древностей российских. К концу жиз-
ни — действительный тайный советник. За 35 лет научной работы с пол-
ной самоотдачей (архивы, библиотека, кабинет, университет, ряд других
учебных заведений) он опубликовал свыше 300 работ общим объемом
боле 1000 печатных листов. Труда, равного «Истории России» Соловьева,
не было в нашей науке ни до него, ни после. Это — глобальное монумен-
тальное сооружение на огромном фундаменте исторических источников.
В свое время книга стала откровением и произвела переворот в нашей
522
РАЗДЕЛ V. КРАТКИЙ БИОГРАФИЧЕСКИЙ СЛОВАРЬ ИСТОРИКОВ...
науке, начав эпоху новой русской истории. Даже прочесть 29 томов этой
истории — подвиг, на который сейчас не способен почти никто из тысяч
наших исследователей. Каково же было ее написать? Столько новых фак-
тов и источников в науку не внес ни один русский историк. Соловьев с
первого тома поставил себе целью заменить своим трудом устаревший
труд Н. Карамзина. Посвящение царю первых томов было отвергнуто, труд
не получил статуса труда официального историографа.
Главный источник первых томов — русские летописи, хотя автор пользо-
вался и другими памятниками. Блестящи многие мысли и гипотезы автора:
о колонизации, о влиянии природы Русской равнины на историю Руси,
теория борьбы старых городов с новыми, идея второстепенной роли та-
тарского ига в создании новых отношений на Руси, уяснение связи Пет-
ровской реформы с развитием Руси XVII века (удар по славянофилам).
Главная идейная заслуга Соловьева в том, что он выдвинул само понятие
об историческом прогрессе как едином целом, естественном явлении.
Охватить всесторонне прошлое он, естественно, не смог. До конца XV века
его источники в основном печатные. По XVI—XVIII векам он привлек каче-
ственно новый актовый материал. В первых 18 томах его «Истории» (до
Петра I) мысль Соловьева господствует над обилием его фактажа. Это —
строго продуманное исследование. Эпохи, казавшиеся хаотическими,
впервые осмыслены. Научные гипотезы Соловьева освещают и структу-
рируют хаос фактов, хотя и не на всем протяжении его труда.
Гармония между исследователем-архивистом и мыслителем сильно
слабеет в Соловьеве, начиная с эпохи Петра I. Далее наступает полный
диссонанс. Сырой архивный материал о войнах, русской дипломатии в
обширных едва сцепленных механически меж собой выписках подавляет
обобщающую мысль. Соловьев шел по целине. XVIII век не был исследо-
ван его предшественниками. Он прорубал первые просеки в глухой тай-
ге. Стиль его изложения с 19-го тома также очень неравномерно-отрывоч-
ный. Автор уже гипертрофировал государственность в русской истории.
Народ исчезает из его повествования.
Порой судья и моралист, всегда сторонник медленного прогресса,
противник реакции и защитник университетских свобод, Соловьев сделал
в своем гигантском труде все, что смог и на что был способен. Его труд
по сей день сохранил значение источника фактов для историков. В опре-
деленном смысле он потерпел неизбежную неудачу. Исторический про-
цесс слишком разносторонен и сложен, слабо отразился в письменных
источниках — его попросту нельзя отразить в едином гигантском труде из
любого количества фактов. После Соловьева наступила эпоха специаль-
ных исследований по отдельным научным проблемам — монографий.
Пришло понимание, что изображение целого возможно лишь путем ши-
роких философских обобщений с помощью абстрактных понятий и фор-
523
ВИКТОР БЕРЛИНСКИХ. РЕМЕСЛО ИСТОРИКА В РОССИИ
мул, насыщенных в виде иллюстраций фактическим материалом. Эпоха
господства самодовлеющего исторического документа, источника, конк-
ретного факта, к сожалению, закончилась. И все же это подлинно нацио-
нальная история, написанная русским историком.
В 1870—1877 годах Соловьев — ректор Московского университета.
Борьба с реакционной катковской партией отняла у него много сил и здо-
ровья. Конфликт 1877 года в университете, когда министр Д. Толстой и
катковская партия хотели сменить либеральный устав университета на
реакционный, привел к отставке С.М. Как справедливо писал Б.Н. Чиче-
рин, «Катков и Толстой с их клевретами выжили наконец из университета
и этого достойного, всеми уважаемого и крайне умеренного человека.
Честность и наука были опасным знаменем...»
Потрясенный этим конфликтом, Соловьев заболел. Лучшие врачи того
времени (Боткин и Захарьин) не смогли ему помочь. Судя по всему, это
был рак — болезнь горькой обиды. До конца своих дней он работал над
«Историей». Последняя строка, им написанная в 29-м томе, — «Екатери-
на имела время изучить Орлова, а главное — имела время охладеть к
нему». Затем он три дня диктовал текст сыну (21, 22 и 24 сентября), а
4 октября скончался (в годовщину смерти Т.Н. Грановского).
СПИЦЫН Александр Андреевич (14.08.1858 — 17.09.1931) — археолог.
Родился в г. Яранске Вятской губернии в семье мещанина, выбившегося
из крестьян. Отец служил приказчиком у местного откупщика. В семье
несколько детей. «От отца, страстного охотника, рыболова, любителя сти-
хов... я получил гуманный душевный склад», — писал ученый в конце жиз-
ни. В 1868—1878 годах он учился в вятской гимназии (семья переехала в
Вятку). Учился довольно средне, причем особенно не давались языки. Из
15 выпускников он 14-й по успехам. Элементы народнической «закваски»
укрепились в Петербургском университете (1878—1882). Он стал учени-
ком К.Н. Бестужева-Рюмина и другом сокурсника С.Ф. Платонова. Заро-
дился интерес к археологии. В 1882—1892 годах — учитель словесности
и педагогики вятской женской гимназии. Много занимается местной ис-
торией, археологией, краеведением. Получил поддержку МАО и проводит
раскопки, участвует в археологических съездах.
С 1 февраля 1892 года — член Археологической комиссии в Петербур-
ге (благодаря поддержке Платонова). Занимался там разбором и систе-
матизацией огромных коллекций славянских древностей. В 1898 году,
упрочившись в столице, в 40 лет женился на своей бывшей гимназистке.
Брак был счастливым, три дочери и сын. Сохранилась на всю жизнь дру*'
ба с узким кругом старых товарищей: В.Г. Дружининым, И.А. Шляпкиным,
С.Ф. Платоновым. Аполитичен, очень трудолюбив. Жалованье его в комис-
сии — 2600 рублей в год. К 1917 году он был уже статским советником.
524
РАЗДЕЛ V. КРАТКИЙ БИОГРАФИЧЕСКИЙ СЛОВАРЬ ИСТОРИКОВ...
Спицын скоро стал главным систематизатором археологии в России. Он
издал и классифицировал так много русских древностей, как никто из
археологов. Его обозрения древностей по губерниям — краеугольный
камень нашей науки. Спицын изучал все древности России, кроме антич-
ных, но в основном бронзового века и славянские. Благодаря сравнитель-
но-типологическому методу датировал многие памятники. Им выработа-
на методика раскопок. Отец русской полевой археологии. Не защищал
диссертации. Много публиковался в изданиях АК и РАО. С 1909 года вел
первый курс археологии в Петербургском университете. Считал своей глав-
ной задачей переход археологии от коллекционерства и любительства к
профессиональной науке. Оригинальна его работа «Расселение древнерус-
ских племен по археологическим данным» (ЖМНП. 1899. № 8).
В широком смысле слова — историк русского быта. Создал картотеку
в 100 тысяч единиц для «Словаря русской старины». С 1918 года — член
ГАИМК, где чужд теоретическим построениям Н. Марра. Ни одной его ста-
тьи в изданиях ГАИМК не появилось. Нашел отдушину в краеведческой
работе. С 1927 года — член-корреспондент РАН. В 1929 году уволен из
ГАИМК по политическим мотивам. Репрессии против Платонова задели
его лишь косвенно. С середины 1930-х годов научный авторитет Спицы-
на среди археологов официально восстанавливается. Проделанная им
работа по созданию материальной базы русской археологии оценена по
достоинству к концу 1940-х годов.
СТРИТТЕР Иван Михайлович (Штриттер Иоганн Готгильф)
(10.10.1740 — 19.02.1801) родился в Идстейне (Германия) в семье рек-
тора местной гимназии и, основательно пройдя курс филологии в раз-
ных немецких университетах, посвятил себя изучению немецкой исто-
рии. Через А.Л. Шлёцера приглашен в 1766 году в АН (Санкт-Петербург).
Здесь он нашел новую родину и успешно сделал карьеру.
Адъюнкт АН хорошо знал латынь, древнегреческий и продолжил работу
Байера по изучению и публикации иностранных источников о Древней
Руси. Уже в молодости он создал и напечатал свой самый успешный для
науки труд — систематический сборник извлечений из византийских ав-
торов о России в 4 томах на латыни (1771—1779). Византинист оказался
очень кстати в России. Извлечение этого труда переведено на русский,
издано также в 1770-е годы.
По просьбе Г.Ф. Мюллера указом от 1 октября 1779 года переведен в
Москву на службу в Московский архив Коллегии иностранных дел (лучший
тогда архив России). Ровный по характеру, трудолюбивый и методичный,
Стриттер сделал вполне успешную карьеру: профессор, почетный член АН
(1787), статский советник (1797). В 1783 году он получил самое ответ-
ственное поручение жизни — написать «Историю Российского государ-
525
ВИКТОР БЕРЛИНСКИХ. РЕМЕСЛО ИСТОРИКА В РОССИИ
ства» от Комиссии по учреждению народных училищ. Его основной труд
почти до конца дней — эта работа. Екатерина II лично утвердила план ис-
следования.
Стриттер довел свою «Историю» до конца XVI века, но императрице
она не понравилась. Хотя Стриттер, педант и рационалист, тщательно
проработал все главные русские источники. На основе его труда педа-
гог Ф.И. Янкович составил «Краткую Российскую историю» для народных
училищ (1799).
Павел I, любивший все отринутое матерью, приказал издать «Историю»
Стриттера. Свет на русском языке увидели только три первых тома из
восьми. Остальные так и остались в рукописи на немецком языке. Труд
Стриттера — добротная и полная работа в духе XVIII века. Общественно-
го значения она не имела. Тяжеловесность, «гипноз летописной тради-
ции», фактографичность в ущерб обобщению — все это смотрело в про-
шлое. Но как источниковед И.М. был весьма хорош и немало сделал. В
1800 году по болезни он вышел в отставку, а в 1801 году умер.
СТРОЕВ Павел Михайлович (27.07.1796 — 5.01.1876) — историк и ар-
хеограф. Родился в Москве в дворянской семье. Учился в университетском
пансионе, с 1812 года — в Московском университете. Студенческие статьи
П.М. в «Сыне Отечества» Н. Греча привлекли внимание канцлера Н.П. Румян-
цева, и он пригласил его главным смотрителем в Комиссию печатания го-
сударственных грамот и договоров (1815). В 1817—1818 годах состоялась
первая археографическая экспедиция Строева (вместе с К.Ф. Калайдови-
чем) по монастырям Московской губернии с целью изучения их библиотек
и архивов. Результаты превзошли все ожидания. Обнаружены ценнейшие
памятники истории и культуры Древней Руси: Судебник Ивана III, Изборник
Святослава (1073), Софийский временник и многое другое.
Наиболее ценные памятники копировались Строевым полностью. Для
других составлялись подробные описания по фондам с учетом всех пра-
вил археографии. Наиболее ценные из найденных источников были затем
изданы. Полнота наших знаний по истории зависит от полноты и каче-
ственности наших источников, которым грозит гибель, — осознал П.М. Он
выдвинул план собирания архивных материалов в масштабах страны и
добился организации специальной экспедиции, деятельность которой
началась в 1829 году.
За 6 лет работы Археографической экспедиции (1829—1834) Строев
объехал все крупнейшие архивохранилища России (Троице-Сергиеву лав-
ру, Соловецкий монастырь, Софийский собор в Новгороде и т.д., всего
более 200). Работа часто шла в трудных условиях: составлялись описания
фондов, с наиболее ценных памятников снимались полные копии. Главным
помощником П.М. стал Яков Бередников, впоследствии первый редактор
526
РАЗДЕЛ V. КРАТКИЙ БИОГРАФИЧЕСКИЙ СЛОВАРЬ ИСТОРИКОВ...
«Полного собрания русских летописей». За 6 лет экспедиция на Русском
Севере, Урале, в Поволжье, Центре страны собрала в 10 фолиантах до
трех тысяч историко-юридических актов с 1340 по 1700 год. К этому при-
соединяется огромная масса других источников («писания»): летописи,
повести, сказания, переписка... Вся эта масса спасенных от забвения и
уничтожения исторических источников заставила по-новому взглянуть на
историю России, перевернула старые представления о ней.
Для хранения этих огромных богатств Строев предлагал создать «Го-
сударственное хранилище», приступить к изданию «Полного собрания
источников и пособий по Отечественной истории». По существу, Строев
стал лучшим знатоком исторических источников России. Для работы с
привезенными материалами Археографическая экспедиция преобразова-
на в 1834 году в Археографическую комиссию при Министерстве народ-
ного просвещения (при советской власти вошла в состав АН). Две глав-
ные задачи комиссии — издание русских летописей и издание актов —
выполнялись довольно медленно. К 1863 году издано 15 томов «Полно-
го собрания русских летописей» (всего до 1917 года создан 21 том). С
1838 года изданы 4 тома «Актов Археографической экспедиции», затем в
1841—1842 годах — 5 томов «Актов исторических», с 1842 года — 12 то-
мов «Дополнений к Актам историческим» и, наконец, «Акты юридические».
В ряде этих изданий Строев был лишь консультантом. Замечательна его
собственная коллекция рукописей. Указатели П.М. и его описания рукопис-
ных собраний очень скрупулезны и добросовестны. С 1828 года он член-
корреспондент АН. Труды Археографической комиссии произвели перево-
рот в русской историографии. Наряду с К.Ф. Калайдовичем Строев является
основателем русской археографии. Своеобразным памятником ему стал
документальный труд Н.П. Барсукова «Жизнь и труды П.М. Строева».
ТАРЛЕ Евгений Викторович (27.10.1875 — 5.01.1955) — историк. Ро-
дился в Киеве в семье купца второй гильдии. Старший сын из пятерых
детей. Отец стал работать в страховом обществе в Херсоне, и с 1884 по
1892 год Е.В. учился в херсонской гимназии. Увлекся историей (А. Дюма,
С. Соловьев) и гимназисткой Ольгой Михайловой, которая затем станет
его женой. После гимназии Тарле поступил в Новороссийский универси-
тет (Одесса), но через год перевелся в Киевский. Его наставником стал
И.В. Лучицкий, превосходный знаток средневековой Франции, человек
народнических взглядов. В 1896 году окончил университет с золотой ме-
далью и оставлен Лучицким в магистратуре. В 1901 году защитил магис-
терскую диссертацию о первом социалисте — Томасе Море (Киев).
В 1893 году Е.В. женился (прожил с женой в браке 61 год), затем ув-
лекся марксизмом. Читал лекции по истории в социал-демократических
кружках Киева. Арестовывался. В марксизме принимал лишь экономичес-
527
ВИКТОР БЕРЛИНСКИХ. РЕМЕСЛО ИСТОРИКА В РОССИИ
кую доктрину, а идею диктатуры отвергал. С 1903 года — приват-доцент
Петербургского университета, где и работал (с перерывами) до смерти.
Взгляды и лекции Е.В. очень демократичны. Читал также курс лекций по
истории России XIX века. Считал неизбежной революцию и крах абсолю-
тизма. В октябре 1905 года во время митинга ранен казачьей шашкой в
голову. Блестящий интеллектуал с феноменальной памятью и знанием
всех основных европейских языков, Тарле стал одним из лучших знатоков
новой европейской истории. Оценив роль рабочего класса в революциях,
Е.В. стал историком рабочего класса Европы. В 1909—1911 годах выхо-
дят два тома его труда «Рабочий класс во Франции в эпоху революции»,
защищенного как докторская диссертация (1911). Тщательная и длитель-
ная работа в архивах Франции, Англии, Италии, Германии, России; ежед-
невная научная работа в течение десятилетий (порой по 10—12 часов в
день) дали свои плоды. В 1913 году вышла замечательная и масштабная
книга «Континентальная блокада» — экономическая история Европы эпохи
Наполеона. Второй том труда, посвященный Италии, появился в 1916 году.
Работы Тарле ломали стену между российской и европейской историей.
Он получил международную известность.
В 1913—1918 годах Е.В. — профессор Юрьевского университета
(Дерпт), оставался преподавателем и в Петрограде. Консультировал со-
циал-демократов 3-й Государственной думы. Россия в системе междуна-
родных отношений — новая тема ряда исследований историка с начала
Первой мировой войны. Февральскую революцию 1917 года Е.В. привет-
ствовал, а от Октябрьской вначале отстранился. Но в эмиграцию не по-
ехал, хотя приглашался в Сорбонну. С 1921 года — член-корреспондент
РАН. В книге «Европа в эпоху империализма. 1871—1919» блестяще про-
анализировал механизм раскручивания Первой мировой войны (1927).
Очень чуток к «шуму улицы, злобе дня, подземным токам истории». Десят-
ки его работ выходят регулярно. С 1927 года — академик АН. Начались са-
мые трудные годы жизни. С 1928 года резко критикуется М.Н. Покровским
и его школой как «классовый противник». Арестован 28 января 1930 года по
«Академическому делу» и более полутора лет провел в тюрьме. Следова-
тели прочили его в министры иностранных дел правительства заговорщи-
ков. В 1931 году сослан на 5 лет в Алма-Ату. Благодаря поддержке своего
бывшего студента Ф. Голощекина, лидера большевиков Казахстана, пре-
подавал в местном вузе. Исключен из АН СССР (1931). Отказался от сво-
их признательных показаний на следствии.
В конце 1932 года неожиданно освобожден из ссылки и получил боль-
шую квартиру в Ленинграде, а затем и в Москве. Сыграло роль заступни-
чество многих выдающихся деятелей Франции и расчет Сталина сделать
из Тарле «придворного» историка. В 1930—1935 годах ничего не печатал.
В 1936 году вышел «Наполеон» — самая популярная из книг историка.
528
РАЗДЕЛ V. КРАТКИЙ БИОГРАФИЧЕСКИЙ СЛОВАРЬ ИСТОРИКОВ...
Первые рецензии были разгромны, но затем вмешался Сталин и лично
поддержал Тарле. В 1937 году с него снята судимость, в 1938 году Е.В.
восстановлен в звании академика. С марксистских позиций написаны и
другие его научные и популярные работы: «Талейран» (1939), «Нашествие
Наполеона на Россию» (1938), «Жерминаль и прериаль» (1937), «Крымс-
кая война» (1941—1943. Т. 1—2)...
Блестящий стилист, лучший писатель среди историков, Тарле создал
жанр научно-художественного бестселлера. Его историческая публицис-
тика, острое чутье современности сделали его статьи, очерки, биографи-
ческие работы, книги для народа и сугубо научные труды удивительно
актуальными в 1930—1940-е годы. По объему написанного и опубликован-
ного при жизни с ним не сравнится ни один советский историк. Между тем
к концу войны ему было уже 70 лет. Широко известен в стране Тарле был
и как общественный деятель, превосходный педагог и лектор. Послевоен-
ный период — время работы историка над двумя трилогиями. Первая — по
истории русского флота: «Чесменский бой», «Адмирал Ушаков на Среди-
земном море (1798—1800)», «Экспедиция адмирала Д.Н. Сенявина». Вто-
рая — по указанию Сталина о борьбе России с агрессорами в XVIII—XX ве-
ках (разгроме нашествий Карла XII, Наполеона и Гитлера). Идея ученого
о том, что творцом истории являются народные массы, уже не нравилась
верхам. От историка требовали книгу о Великой Отечественной войне с
восхвалением Сталина. Его «Северная война» увидела свет лишь в 1958
году. Старого и больного академика два года (1951—1952) остро крити-
ковали в печати. Но он ничего о последней войне не написал. Все же опыт
тюрьмы и ссылки сказался в его вынужденных шагах навстречу власти:
приукрашивание роли русских полководцев, апологетика действий влас-
тей России разных эпох, нередкий уход от научной объективности (про-
сто изменение масштаба людей и событий).
Литературный талант академика живописен и образен. Он писал ин-
тересную историю и увлек ею тысячи людей. Любимый автор Тарле —
А.И. Герцен; стиль последнего: критичность и сарказм, юмор и острота
яркой мысли — близок стилю Е.В. Множество лучших русских и советских
писателей были его друзьями и знакомыми. С К.И. Чуковским, например,
он переписывался 25 лет. Причем сам тип уникально острых литературно-
критических статей Чуковского 1910—1920-х годов был очень близок та-
ланту Тарле. Член ряда зарубежных академий и ученых обществ, трижды
(1942, 1943, 1946) лауреат Сталинской премии 1-й степени (за участие в
«Истории дипломатии» и «Крымскую войну»), академик Тарле — уникаль-
ное по живости стиля и экспрессии мысли явление в русской историог-
рафии. В советские годы он не имел достаточно простора для своего пера.
В 1957—1962 годах вышли его сочинения в 12 томах.
529
ВИКТОР БЕРЛИНСКИХ. РЕМЕСЛО ИСТОРИКА В РОССИИ
ТАТИЩЕВ Василий Никитич (19.04.1686 — 15.08.1750) родился в ро-
довитой, но захудалой дворянской псковской семье. Родство с Салтыко-
выми (царицей Прасковьей — женой царя Ивана) объясняет его некото-
рые придворные связи. Первый и самый выдающийся русский историк
XVIII века. Родоначальник русской историографии.
Отец, опытный геодезист и картограф, передал сыну часть своего опы-
та. С 1704 года Татищев в воинской службе (Нарва, Полтава, Прутская
кампания); драгун, а затем артиллерист. Благодаря хорошему знанию
немецкого языка занялся самообразованием. С 1713 года опека, покро-
вительство, а затем и служба при Якове Брюсе, который ввел его в мир
европейской науки. Философия рационализма потрясла Василия Никити-
ча и стала стержнем его менталитета на всю жизнь. Заграничные вояжи
выработали широкий взгляд на мир, критичность и смелость мысли. При-
ближен к Петру I, обожаемому им суверену. Страстный книголюб и книго-
чей. В 1719 году ему по приказу Петра I поручено собирание материалов
для «Географии России» (идея Я. Брюса). Убедившись, что изучение гео-
графии невозможно без знания истории, Татищев начал собирать мате-
риалы по истории России. Страсть к изучению прошлого стала на следу-
ющие 30 лет любимым занятием его жизни. Разыскание и покупка на свои
средства летописей, актов, других древностей, копирование оных харак-
терны для всех лет последующей жизни ученого.
Между тем жизнь его легкой не была. Масштабные проекты и деяния,
живое участие в политических делах верховной власти (вспомним его клю-
чевую роль в событиях вокруг возведения на трон Анны Иоанновны), уп-
равление огромными регионами, формирование уральских и сибирских
горных заводов, основание городов (Екатеринбург, например, где имеет-
ся его памятник), руководство Оренбургской военной экспедицией, Аст-
раханской губернией, выстраивание отношений с башкирским и калмыц-
ким народами — все это шло в острой и напряженной борьбе «птенца
гнезда Петрова». Политические и прочие враги Татищева менялись, но
оставались смертельно опасными для него на любом этапе жизни.
Татищев бывал в милости и в опале, под судом (причем долгие годы),
в лихорадке внешних дел и насильственно изолирован от них — в научных
трудах. Но его непрестанная кипучая деятельность вне зависимости от
слабого здоровья и болезней во второй половине жизни, семейных неуря-
диц — всегда напоминала лихорадочную умственную и физическую дея-
тельность Петра I.
В 1720—1723 годах капитан-поручик Татищев отправлен начальником
казенных горных заводов (которые в основном еще предстоит строить) на
Урал. Его управление — экспедиции вдоль и поперек всего Урала, осно-
вание и систематизация горного дела. Конфликт его с Демидовыми (час-
тных интересов с казенными) был неизбежен. Царь разобрал жалобу Ни-
530
РАЗДЕЛ V. КРАТКИЙ БИОГРАФИЧЕСКИЙ СЛОВАРЬ ИСТОРИКОВ...
киты Демидова на В.Н. и принял сторону Татищева. Отвергая обвинение
во взятках, последний привел библейский текст: «Делающему мзда не по
благодати, а по делу».
В сущности, на такого рода мзде держалась вся система управления
империей. Но где грань между добровольной мздой — за дополнительный
труд и вымогаемой взяткой? В дальнейшем враги Татищева, упирая на
взятки, порочили его перед властью, отстраняли от дел и отдавали под
суд. Так они решали свои политические задачи.
В 1724 году Татищев наиболее близок к царю (молодой конфидент). В
конце 1724 года он отправлен Петром I в Швецию для знакомства с горны-
ми промыслами, монетным делом и для секретных дел. Знакомясь с эко-
номикой страны, Татищев изучает шведские библиотеки, архивы, Королев-
скую академию. Он пишет и публикует на латинском языке свою статью о
мамонтовых костях на Урале и в Сибири. Это единственный опубликован-
ный при его жизни труд. В России он не смог опубликовать ничего. В мае
1726 года он вернулся в Петербург. Екатерина I ему не благоволит.
В феврале 1727 года он отправлен членом монетной конторы в Моск-
ву налаживать чекан денег на старом Монетном дворе. При Петре II он
стал статским советником. В 1728 году он подает в Синод прошение о
разводе из-за неверности жены, но сам воспитывает и образовывает сына
Евграфа (1717 года рождения). Круг его образованных друзей: Феофан
Прокопович, Яков Брюс, Д.М. Голицын. Благодаря услугам при восхожде-
нии на престол Анны Иоанновны (своей дальней родственницы) он назна-
чен председателем Монетной конторы, стал действительным статским
советником. Продолжает работу над «Историей Российской». При пере-
деле сфер влияния из-за конфликта с новым начальником М.Г. Головкиным
(злейшим врагом историка на долгие годы) в 1733 году В.Н. отдан под суд
«за послабление компанейщикам», но в 1734 году прощен именным ука-
зом. Виновным он себя не считал. Именно времена опалы и нахождения
под судом — самые плодотворные для научного творчества историка.
В 1734 году историк отправлен на Урал главным командиром уральс-
ких, сибирских и казанских горных заводов вместо Геннина. Деятельность
Татищева здесь очень масштабна, так как он имел большие финансовые,
властные и людские ресурсы, чем, например, Академия наук. В 1737 году
тайный советник назначен главным командиром Оренбургской экспеди-
ции — для освоения Южного Урала и Башкирии. Практическая деятель-
ность и научные занятия масштабного практика и ученого переплетались
и подстегивали друг друга. В 1739 году в Петербурге он уже читает в зна-
комых домах (с обсуждением) свою «Историю Российскую», сближается
с кружком Артемия Волынского. Но по указанию Бирона граф М. Головкин
собрал жалобы на Татищева, и в мае 1739 г. указом Сената он отстранен
от всех дел и отдан под следствие (третье по счету). Домашний арест спас
531
ВИКТОР БЕРЛИНСКИХ. РЕМЕСЛО ИСТОРИКА В РОССИИ
жизнь историку. Он изолирован от дома Волынского, когда последнего
арестовали. Казнены двое ближайших единомышленников В.Н. — А. Хру.
шев (его помощник на Урале) и страстный книжник П. Еропкин.
Бирон настоял на осуждении Татищева, но пал в ноябре 1740 года.
Следствие остановилось. В 1741 году кабинет-министр А. Остерман от-
правил В.Н. главой Калмыцкой экспедиции, обещая, что «вымышления
клеветников уничтожатся». В декабре 1741 года Татищев назначен астра-
ханским губернатором, хотя просился в отставку по тяжкой болезни, «ста-
рости и слабости».
Елизавете Петровне Татищев глубоко антипатичен (еще по роли в во-
царении Анны). Его вольномыслие, дружба с немцами, резкая гордость и
твердость, философский «афеизм», ученость сделали из него пугало для
властей.
Подняв старое дело, в апреле 1745 года постановили освободить Та-
тищева от наказания по милостивым манифестам 1741 и 1744 годов, но
по указу Сената «ни к каким делам впредь не определять». Жить опальному
тайному советнику следовало в своих деревнях до указа, а в Москву и
Петербург не ездить. Таким образом, он считался ссыльным. Последние
годы жизни Татищев прожил в своем селе Болдино (70 верст до Москвы).
1746—1750 годы — время упорнейшей работы историка над своей «Ис-
торией Российской», в чем он и преуспел. Он не сломлен и не унижен, хотя
ничего напечатать ему не удается. Контакты его с Академией наук посто-
янны. В июне 1750 года он завершил свою тридцатилетнюю работу над
«Историей Российской» и она в основном набело переписана. В июле
1750 года он скончался, отдав заблаговременно все указания о своих по-
хоронах.
Собрав уникальные источники по истории России, Татищев писал ра-
боту на основе своего частного архива. Основой труда для него стал свод
летописных источников. Понимание ценности источников заставило авто-
ра вначале писать историю древнерусским летописным языком, как он его
понимал. Постигая Россию, историк менялся. Его труд, хотя и расположен
по правлениям князей (до XVI века), уже история, а не сводная летопись.
Оригинальны примечания. Целостный научный подход к источникам по-
зволил В.Н. встать у истоков не только истории, но и этнографии, геогра-
фии, топонимики России.
Вскоре после смерти Татищева его собрание книг и рукописей сгоре-
ло в селе Болдино. И сохранившаяся «История Российская» стала един-
ственным источником утраченных уникальных сведений. Настоящим со-
кровищем была, судя по всему, «Раскольничья летопись», список которой
с древнего пергаменного оригинала историк приобрел у одного расколь-
ника в Сибири (1721). По мнению М.Н. Тихомирова, эта летопись — важ-
нейшее звено русского летописания, до нас не дошедшее. Более спорный
532
РАЗДЕЛ V. КРАТКИЙ БИОГРАФИЧЕСКИЙ СЛОВАРЬ ИСТОРИКОВ...
источник — Иоакимовская летопись. Татищев много пользовался не до-
ведшими до нас источниками русской истории, и в этом его труд име-
ет серьезные преимущества перед историей Н. Карамзина. Высоко оце-
нила научные заслуги В.Н. Екатерина II, при которой под руководством
Г.Ф. Миллера глобальный труд Татищева и увидел свет (без пятого тома)
в 1768—1784 годах.
Заслуги В.Н. в русской историографии громадны. В значительной мере
он сформировал предмет русской истории, ее периодизацию, обозначил
базу основных источников. Это исток национальной школы русской исто-
риографии. Лучшее издание «Истории Российской» Татищева сделано в
советское время (М.; Л., 1962—1968. Т. 1—7).
ТАТИЩЕВ Сергей Спиридонович (1846 — 7.08.1906) — дипломат, ис-
торик, публицист. Из родовитого дворянства. Окончил Александровский
лицей и учился в Сорбонне. С 1864 года служил в МИДе. Противник рус-
ско-германского соглашения. Участник Русско-турецкой войны 1877—
1878 годов. В 1881 — 1883 годах чиновник по особым поручениям при
Министерстве внутренних дел. Правый публицист. Сотрудничал с издани-
ями М.Н. Каткова. Монархист и консерватор. Обладал литературным та-
лантом. Исторические труды его содержат богатый фактаж. Из них наи-
более известны «Внешняя политика имп. Николая I» (1887), «Император
Николай I и иностранные дворы» (1888), «Из прошлого русской диплома-
тии» (1890) и особенно двухтомник «Император Александр II» (1902). Жи-
вой язык и интересный материал присущи книгам С.С. Слабая сторона
историка — отсутствие четкой научной методики и тенденциозность в
освещении событий.
ТУРАЕВ Борис Александрович (24.07.1868 — 23.07.1920) — историк-
востоковед. Родился в городе Новогрудок Минской губернии в дворянс-
кой семье. Скоро семья переезжает в Вильно, где мальчик теряет отца и
учится в гимназии. Точные науки ему совершенно не давались, будущие
таланты в гимназии еще не раскрылись, но интерес к Древнему Востоку
оформился. Б.А. вырастила мать. В 1886—1891 годах — студент-историк
Петербургского университета. Однокурсником его стал С.А. Жебелев,
ближайший друг до конца дней. Позитивист и «фактопоклонник», Тураев
становится египтологом. Его наставник — Ф. Соколов. Читали тогда лек-
ции В. Васильевский, Ф. Зелинский, В. Латышев... Египтология в России
только зарождалась, и в 1839 году Б.А. едет на годовую стажировку в Бер-
лин (изучает египетский и коптский языки, ассирологию) и Париж (лекции
Г. Масперо), собирает материалы для магистерской диссертации, которую
защищает в 1898 году, — «Бог Тот. Опыт исследования в области древне-
египетской культуры» (Лейпциг). В 1902 году защищает докторскую дис-
533
ВИКТОР БЕРЛИНСКИХ. РЕМЕСЛО ИСТОРИКА В РОССИИ
сертацию «Исследование в области агиологических источников исто-
рии Эфиопии» (СПб.). Убежденный идеалист, важное значение в исто-
рии Б.А. придавал географическим факторам.
В 1898 году он женится на сестре будущего известного папиролога
Г.Ф. Церетели — Елене. Историей Эфиопии он занимался глубоко, связы-
вая христианские церкви наших стран (близость монофизитства к право-
славию). Еще в 1897 году он опубликовал «Часослов эфиопской церкви».
Человек глубоко верующий, знаток православных обрядов и службы, про-
водил параллели между коптскими и эфиопскими молитвами. С 1900 года
он изучает житийную литературу Эфиопии. С 1896 года он приват-доцент,
с 1904 года — профессор Петербургского университета. Основной его
труд — «История Древнего Востока» (1911. Т. 1—2), созданный на основе
курса лекций в университете. Это — замечательная работа, равной кото-
рой по богатству и точности фактов не было в мировой научной литера-
туре по этой теме. Ни обширность темы, ни огромный материал не пода-
вили автора. Он — полный хозяин темы. Прекрасная архитектоника, ясность
и прозрачность изложения, соблюдение исторической перспективы поража-
ют (Золотая медаль РАО). С 1913 года Тураев — член-корреспондент, а с
1918 года — академик РАН. Более 150 его работ по истории и культуре Древ-
него Востока, истории религии и церкви — действующий актив и современ-
ной науки. Основой исторического развития он считал религию и духовную
культуру. Православие для него важнее науки. С 1912 года он хранитель со-
брания египетских древностей Музея изящных искусств в Москве. На 1915
год им запланирована экспедиция АН в Египет. Но началась война.
В 1917—1918 годах — участник Поместного собора Русской право-
славной церкви. Он активно участвует в выработке богослужебным отде-
лом собора (на основе исторических прецедентов) процедуры избрания
патриарха. Пишет ряд популярных работ: «Древний Египет», «Египетская
литература», очерки по финикийской и абиссинской литературе. Готовит
книгу «Новозаветные апокрифы». Преподает литургику в Богословском
институте Петрограда (1919). Умирает мать, погибают его ученики. «Не-
зачем жить, когда люди продали душу», — говорит он близким. После по-
ездки в Москву летом 1920 года он заболел дизентерией. Духовные силы
его надломлены. Перед смертью он соборовался, причем пел сам во вре-
мя собственного отпевания. Это произвело жуткое и мистическое впечат-
ление на очевидцев. Умер Тураев в 52 года, и смерть его потрясла ученых,
привыкших ко многому в то страшное время. Ученики Б.А. — И. Крачков-
ский, В. Струве, И. Волков.
УВАРОВ Алексей Сергеевич (28.02.1825 — 29.12.1884) — археолог.
Родился в семье известного деятеля пушкинской эпохи графа С.С. Уваро-
ва. Получил прекрасное домашнее образование и под влиянием отца стал
534
РАЗДЕЛ V. КРАТКИЙ БИОГРАФИЧЕСКИЙ СЛОВАРЬ ИСТОРИКОВ...
интересоваться историей и археологией. Закончил Петербургский универ-
ситет (словесный факультет), слушал лекции в Берлине и Гейдельберге.
Недолго служил в МИДе. Богат и знатен. В 1848 году уже проводил рас-
копки у Черноморского побережья. В 1851—1856 годах издал два выпус-
ка своего первого капитального труда «Исследование о древностях южной
России и берегов Черного моря» (с атласом, на русском и французском
языках). Проводил раскопки в Ольвии, Херсонесе, Неаполе Скифском.
В 1851—1854 годах раскапывал курганы в районах Суздаля, Мурома и
Ростова. За 4 года раскопал около 4 тысяч курганов. Данные обобщил в
книге «Меряне и их быт по курганным раскопкам». В начале 1860-х годов
жил в Италии, изучал византийское искусство. В 1864 году переселился в
Москву и стал одним из основателей и многолетним руководителем Мос-
ковского археологического общества.
В «Трудах» МАО поместил около 20 своих научных работ по древнехри-
стианскому искусству и первобытной археологии. С 1869 года по его ини-
циативе регулярно раз в три года собираются Археологические съезды,
ставшие мощным двигателем исторической науки и краеведения, особен-
но в русской провинции. И сейчас представляет интерес его исследова-
ние «Археология России. Каменный период» (М., 1881. Т. 1—2) как попыт-
ка первого синтеза и обобщения в археологии по этой теме. Один из
основателей Исторического музея в Москве (по поручению Александра III),
щедрый жертвователь в коллекции музея собственных собраний. Вдохно-
венный организатор русской археологии. Любопытен вышедший спустя
много лет после смерти Уварова его труд «Символика древнехристианс-
кого искусства» (1909).
Жена его, Прасковья Сергеевна (1840—1924), — единомышленница
мужа. После его смерти возглавила Московское археологическое обще-
ство и твердой рукой продолжила дело А.С. Замечательный организатор
науки в России. Автор 174 работ.
УСПЕНСКИЙ Федор Иванович (7.02.1845 - 10.09.1928) - историк-
византинист и славяновед. Родился в семье бедного причетника сельской
церкви в погосте Горки Галичского уезда Костромской губернии. У него
было пять братьев и сестра. Родители сами обрабатывали свой надел
церковной земли. Учился в духовном училище (с 1854 года), костромской
семинарии (1860). В 1867—1871 годах — студент историко-филологи-
ческого факультета Петербургского университета. Существенно влияние
В.Г. Васильевского. Оставлен при университете в магистратуре. В 1874 году
защитил диссертацию «Византийский писатель Никита Акоминат» и стал
доцентом Новороссийского университета (Одесса). Участвовал в архео-
логических съездах. Был в командировке в Италии и Франции. В 1879 году
защитил докторскую диссертацию «Образование второго Болгарского
535
ВИКТОР БЕРЛИНСКИХ. РЕМЕСЛО ИСТОРИКА В РОССИИ
царства» (СПб., Уваровская премия АН), профессор университета. С
1893 года — член-корреспондент АН, с 1900 года — академик. Читал лекции,
в основном по истории Византии. Свои статьи печатал часто в ЖМНП.
Тонко и с глубоким знанием дела написаны его «Очерки по истории
византийской образованности» (ЖМНП. 1891—1892). Важная заслуга Ф.И.
перед русской наукой — создание в Стамбуле по предложению нашего
посла А.И. Нелидова Русского археологического института. Директором
последнего Успенский был от начала до печального конца, постигшего
институт в 1914 году (начало мировой войны). Задачей института стави-
лось изучение памятников, рукописей, эпиграфики, нумизматики, быта,
права, языка всех народов, входивших в состав Византийской империи.
Во время его экспедиций в Трапезунд (более 200 кодексов), по афонским
монастырям (ценные рукописи), в Болгарию, Сирию, Палестину, Сербию
собран богатейший материал и проведены раскопки. Успенскому удалось
создать огромную библиотеку и замечательный музей при институте
(вывезены в Россию частично). Под его редакцией вышли 14 томов «Из-
вестий» этого института. Главный труд его жизни — «История Византий-
ской империи» (СПб.; М.; Л., 1913—1948. Т. 1—3), который суммировал
его 40-летние занятия этой темой и основан на огромном количестве ис-
точников, часто впервые введенных в научный оборот. Это — история не
только Византии V—XV веков, но и сопредельных с ней стран. Много вни-
мания уделено внутреннему развитию империи.
В 1915—1928 годах он редактор «Византийского временника», в 1922—
1927 годах читал лекции в Ленинградском университете. Он был влюблен
в прошлое Византии и несколько его идеализировал. Любимым городом
Ф.И. оставался Константинополь. В 1920-е годы — глава византинистики.
Интересна и его последняя книга «Очерки из истории Трапезундской им-
перии» (Л., 1929).
ФАРМАКОВСКИЙ Борис Владимирович (31.01.1870 - 29.07.1928) -
археолог. Родился в семье учителя духовной семинарии г. Вятки. С1887 года
жил с семьей в Симбирске, затем в Одессе, где и закончил гимназию, а
затем университет (1892). Оставлен в магистратуре по кафедре истории
искусств. В 1894—1897 годах в командировке за границей для изучения
музеев и техники раскопок. В 1899—1902 годах — ученый секретарь Рус-
ского археологического института в Стамбуле, вел раскопки в Малой Азии
и Македонии. В 1901—1915 и в 1924—1926 годах проводил раскопки в
Ольвии, Евпатории и в Киеве. Его раскопки в Ольвии — образец археоло-
гического изучения античного города, главная заслуга в науке. Материалы
ряда раскопок (Майкоп и др.) частично обобщены в книге «Архаический
период на Юге России» (1914). Город как цельный организм раскрывался
постепенно по единому плану. «Звериный стиль» в искусстве скифов счи-
536
РАЗДЕЛ V. КРАТКИЙ БИОГРАФИЧЕСКИЙ СЛОВАРЬ ИСТОРИКОВ...
тал порождением ионийского искусства. Его магистерская диссертация —
«Аттическая вазовая живопись и ее отношение к искусству монументаль-
ному» (1902).
С 1902 года — член Археологической комиссии в Петербурге, с 1914
года — член-корреспондент АН, с 1919-го — профессор Петроградского
университета. В советские годы — член ГАИМК. Умер после тяжелой бо-
лезни в Ленинграде.
ФИРСОВ Николай Николаевич (18.09.1864 — 7.04.1936) — историк.
Окончил Казанский университет (1888). С 1891 года — приват-доцент, с
1903 года — профессор кафедры русской истории этого университета. В
своих трудах по истории экономики страны использовал много свежего
архивного материала. По своим взглядам — либеральный народник. Об-
ладал хорошим литературным стилем. Изучал в основном экономику и
социально-политическую жизнь России XVII—XIX веков. Магистерская
диссертация «Русские торгово-промышленные компании в первую поло-
вину 18 ст.» (1897), докторская — «Правительство и общество в их отноше-
ниях к внешней торговле России в царствование имп. Екатерины II» (1903).
В 1914—1916 годах по политическим причинам лишен права преподавания.
Принял ряд идеологических схем того времени. После 1917 года занимал-
ся изучением истории и этнографии народов Среднего Поволжья. В 1923—
1929 годах председатель Научного общества татароведения. Написал цикл
популярных очерков о русских деятелях прошлого. Его книга «Историчес-
кие характеристики и эскизы» (Казань, 1921—1930. Т. 2—3) интересна сво-
им взглядом на историю страны из русской провинции.
ХАРУЗИНА Вера Николаевна (17.09.1866 - 17.05.1931) - этнограф.
Родилась в Москве в богатой купеческой семье выходцев из Сибири. Все
три ее брата, как и она сама, стали этнографами, хотя судьба не дала
двоим из них долгой жизни. Наиболее известен Николай Николаевич Ха-
рузин (1865—1900), первым в России читавший курс этнографии в Мос-
ковском университете (1898), один из основателей журнала «Этнографи-
ческое обозрение». Он оказал огромное влияние на сестру. Она после его
смерти готовила к печати труды Н.Н. Важным способом образования для
В.Н. стали путешествия. С 1889 года она посещает Германию, Францию,
Австрию с целью изучения коллекций по этнографии в музеях, слушает в
1892—1893 годах в Париже курсы лекций по истории религии, церкви,
семьи, общей этнографии. Прекрасное знание новых языков помогает ей.
Интересуется историческим развитием этнографии как науки в России и
в мире. У В.Н. был легкий и образный стиль мышления, она в курсе всех
достижений мировой науки.
537
ВИКТОР БЕРЛИНСКИХ. РЕМЕСЛО ИСТОРИКА В РОССИИ
С 1907 по 1923 год она читает лекции по этнографии на Высших жен-
ских курсах, в Московском археологическом институте, а в советские
годы — в МГУ. Она — первая русская женщина-профессор. Эти лекции
составили книгу «Этнография» (М., 1914—1919. Т. 1—2) и изданное по-
смертно «Введение в этнографию. Описание и классификация народов
земного шара» (М., 1941). В своих лекциях особое внимание В.Н. уделя-
ла практической задаче — дать руководство к собиранию этнографичес-
ких материалов, их исследованию. По примеру братьев (Николая и Миха-
ила) она написала несколько интересных очерков о малых народах Севера
(«Сказки русских инородцев», «Лопари», «Юкагиры», «Вотяки», «Тунгусы»),
много печаталась до 1929 года.
Жизнь ее легкой не была: безвременная смерть большинства род-
ственников от болезней и репрессий; собственный частичный паралич,
приковавший ее к инвалидной коляске. В ее тщедушном болезненном теле
жила необыкновенная сила духа. С 1904 по 1925 год она пишет свои днев-
ники, а затем мемуары, где ярко и профессионально воссоздает картину
детства и юности (1866—1885).
ЧИЧЕРИН Борис Николаевич (26.05.1828 — 3.02.1904) — историк-
юрист. Родился в Тамбове в родовитой и богатой дворянской семье. Отец
был либералом, поставившим хозяйство на буржуазный лад. С 1845 по
1849 год учился на юридическом факультете Московского университета,
вращаясь в кружках западников и славянофилов. Любимый наставник —
Т.Н. Грановский. Идеализм 1840-х годов сильно повлиял на Б.Н., он стал
убежденным гегельянцем и западником. Ключевое значение для его на-
учно-исследовательских воззрений имела школа Савиньи. Это объясня-
ет исторический характер его диссертаций. Первая — «Областные учреж-
дения в России XVII в.» (окончена в 1853 году, защищена в 1856 году),
вторая — «О народном представительстве» (1866). Совершенно блестя-
щий очерк Б.Н. «Духовные и договорные грамоты великих и удельных кня-
зей» наглядно доказал мастерство автора в исторической постановке го-
сударственно-правовых проблем. Главный труд его жизни — «История
политических учений» (5 томов. М., 1869—1902). Очень интересны его
«Воспоминания» (М., 1929—1934. Кн. 1—4).
Мощный аналитический ум, научная самостоятельность, финансовая
независимость от казенной службы вследствие хорошего состояния — все
это выделяет Чичерина среди русских ученых второй половины XIX века.
Будучи единомышленником С.М. Соловьева, Чичерин не являлся его учени-
ком, он торил свою научную дорогу сам. Хотя Чичерин вместе с Соловье-
вым, Кавелиным и Сергеевичем являются наиболее талантливыми предста-
вителями государственной школы русской историографии, ряд историков
выделяют Б.Н. как лидера юридической школы в русской историографии.
538
РАЗДЕЛ V. КРАТКИЙ БИОГРАФИЧЕСКИЙ СЛОВАРЬ ИСТОРИКОВ...
Первую диссертацию (1853) факультет не принял ввиду того, что
«древняя администрация России была представлена в слишком неприв-
лекательном виде». Светская жизнь, блестящая публицистика, связи в
конце 1850-х годов со сравнительно-демократичным двором великой кня-
гини Елены Павловны. В 1860-е годы Чичерин быстро правеет, оставаясь
либералом. Путешествие за границу (в конце 1850-х годов), разрыв со
слишком радикальным для него А.И. Герценом, занятие кафедры государ-
ственного права (с 1861 года) в Московском университете. Его блестящие
лекции 1860-х годов шли в духе охранительного либерализма.
Энциклопедизм, мощь мысли, личная порядочность, доктринерство,
вражда к социализму и марксизму — все это одновременно притягивает
к профессору и отталкивает студентов от него. Существенен вклад Б.Н. в
разработку либерального университетского устава (1863). При нарушении
университетского устава ректором он вместе с двумя другими профессо-
рами демонстративно ушел в отставку. С 1868 по 1881 год жил в своем
родовом имении, селе Караул на Тамбовщине, где занимался научной
работой — писал «Историю политических учений». Сильный и независи-
мый философский русский ум, индивидуалист, он отталкивал, например,
Н.А. Бердяева своей неприятной и чуждой многим схематичностью пост-
роений, высокой степенью абстракции мысли. В своих работах о систе-
ме химических элементов (была также о классификации животных) он
приравнял структуру атомов к структуре Солнечной системы. Каждый
атом, по его догадке, состоит из центрального ядра, вокруг коего враща-
ются частицы (радиоактивность и электрон еще не были открыты).
Философия истории Гегеля с его идеей диалектической закономерно-
сти исторического процесса превратилась в его трудах в философию рус-
ской истории. В свои абстрактные схемы Чичерин вкладывал богатый кон-
кретно-фактический материал русской истории. Результаты оказались
блестящие. Чичерину принадлежит теория закрепощения и раскрепоще-
ния сословий государством в общих интересах. Согласно ей государство
создало сословия и подчинило их себе, а затем, когда их пожизненная
служба стала не нужна, начало раскрепощать их. В значительной мере
именно Б.Н., а не С. Соловьев явился в своих научных трудах наставником
и вдохновителем самого замечательного русского историка В.О. Ключев-
ского, пошедшего дальше своей дорогой в области историко-социологи-
ческих построений.
В 1881 году историк был избран городским головой Москвы. Но его
либерально-реформаторские взгляды и речи возмутили Александра III. По
желанию царя Чичерин в 1883 году подал в отставку. Его труды «Консти-
туциональный вопрос в России» (1878), «Собственность и государство»
(1882—1883), «Курс государственной науки» (3 части, 1894—1898; самое
выдающееся его творение), увы, не были восприняты ни незрелым рус-
539
ВИКТОР БЕРЛИНСКИХ. РЕМЕСЛО ИСТОРИКА В РОССИИ
ским обществом, ни научным миром. Происходит изоляция его оттенения
русской жизни. Одинокий, замкнутый, он умер после тяжелой болезни в
предчувствии мощных грядущих бед России. Дружба в Москве с филосо-
фами-князьями С.Н. и Е.Н. Трубецкими — светлая страница последних лет
его жизни.
ШАХМАТОВ Алексей Александрович (5.06.1864 — 16.08.1920) — язы-
ковед, филолог, историк. Родился в Нарве в дворянской семье судебного
чиновника. После смерти матери (1870) и отца (1871) воспитывался вме-
сте с двумя сестрами в семье дяди А. Шахматова в именье близ Сара-
това. В 1876—1877 годах путешествовал за границей вместе с ними (Ав-
стрия, Германия, Франция), затем учился в Москве в гимназии. Очень
ранний и глубокий интерес к истории русского языка, науке. Уже гимна-
зистом пишет стихи, выступает на научных диспутах. Необычная талант-
ливость, граничащая с гениальностью. В 1883—1887 годах — студент
Московского университета. Наставники — Ф. Фортунатов, Н. Тихонравов.
Оставлен в магистратуре по кафедре русского языка и словесности. Рус-
ские летописи стали объектом его изучения. В 1890 году — приват-доцент
университета.
После глубокого духовного кризиса в конце 1890 года уехал земским
начальником в Саратовскую губернию, где изучал крестьянский быт и
живую речь, боролся с голодом и холерой. Осенью 1892 года написал
магистерскую диссертацию на тему «Исследования в области русской
фонетики» (напечатана в «Русском филологическом вестнике») и весной
1894 года защитил ее. Молодому ученому сразу была присуждена сте-
пень доктора русского языка и словесности. В этом же году избран адъ-
юнктом АН и переехал в Петербург. С 1897 года — экстраординарный, а
с 1898 года — ординарный академик АН. Первые его годы в столице в
основном посвящены работе над словарем русского языка. В 1896 году
он женился на Н.А. Градовской, дочери известного профессора. С 1899
года работает над изданием летописей. Он редактировал многие труды
АН, участвовал в издании многих древних памятников русского и славян-
ского языков, директор 1-го отделения академической библиотеки, а с
1907 года — председатель отделения русского языка и словесности АН.
С 1908 года — профессор Петербургского университета. Глава научной
школы истории русского языка. Вклад А.А. в науку огромен. Это ученый
мирового класса. Но он не замыкался в кабинете, а решал многие про-
блемы в живой дискуссии, обмене мнениями. Его квартира была местом
творческих встреч и контактов ученых. Научная переписка его в России
и за рубежом колоссальна. Только в его архиве РАН сохранилось около
17 тысяч писем от 1835 респондентов. Это — цвет русской и мировой
славистики.
540
РАЗДЕЛ V. КРАТКИЙ БИОГРАФИЧЕСКИЙ СЛОВАРЬ ИСТОРИКОВ...
Кроме эрудиции Шахматов поражал исключительной творческой инту-
ицией, созданием блестящих научных гипотез. При этом строгая фактич-
ность, обращение к источникам — обязательная черта его научной рабо-
ты. Главное направление его исследований — историческое. Проблемы
реконструкции, палеографии, текстологии русских летописных сводов —
важнейший вклад ученого в историческую науку. Изучая летописи, А.А. пе-
решел к исследованию вопросов о происхождении русского народа и его
языка, а также расселению восточных славян «Южные поселения вятичей»
(СПб., 1907); «Древнейшие судьбы русского племени» (Пг., 1919); «Введе-
ние в курс истории русского языка». Ч. 1: «Исторический процесс образо-
вания русских племен и наречий» (Пг., 1916). Основной труд Шахматова по
изучению летописей — «Разыскания о древнейших русских летописных сво-
дах» (1908). В этом труде отчетливо видны идеи, озвученные еще А. Шлё-
цером. Отношение к летописи как памятнику литературного творчества
многих авторов, упорной работы общественной и политической мысли ста-
ло важным открытием в науке. Применив сравнительно-исторический ме-
тод и проделав гигантскую работу по сличению летописных сводов, А.А.
первым дал цельную историю русского летописания XI—XVI веков.
ШЕВЫРЕВ Степан Петрович (18.10.1806 — 8.05.1864) — историк ли-
тературы, критик и поэт. С 1852 года академик АН. Из дворян Саратовс-
кой губернии. Образование получил в пансионе при Московском универ-
ситете (1818—1822). Увлекся идеями Шеллинга, немецкой философией.
Член кружка любомудров, желавших насадить в России поэзию мысли.
Помощник Погодина по изданию «Московского вестника». В 1829—
1832 годах жил в Италии (учителем сына княгини З.А. Волконской), изу-
чал Рим, классическую филологию и искусство.
С 1834 по 1857 год читал лекции в Московском университете (1832 —
адъюнкт, 1837 — профессор) по истории русской литературы, всеобщую
историю поэзии. Исследование «Данте и его век» (1833—1834) стало его
диссертацией. Он впервые в университете разработал курсы истории
древнерусского языка и литературы.
На первых порах лекции его имели успех у студентов, но уже в конце
1830-х годов он очень непопулярен. Активный участник журнальной поле-
мики, Шевырев стоял на позициях официальной народности. Как мистик и
консервативный патриот С.П. активно критиковал как Н. Греча с Ф. Бул-
гариным, так и Н. Полевого с В. Белинским. Из его трудов наиболее
известны «История русской словесности» в четырех томах и интересный
биографический словарь профессоров и преподавателей Московского
университета (1855 год, к столетию вуза).
С.М. Соловьев зло написал о его лекциях в своих «Записках»: «Шевы-
рев богатое содержание умел превратить в ничто... тут-то услыхали мы
541
ВИКТОР БЕРЛИНСКИХ. РЕМЕСЛО ИСТОРИКА В РОССИИ
бесконечные рассуждения... о гении Запада, о превосходстве Востока,
русского православного мира... так умел профессор свои лекции сделать
казенными... В сущности, это был добрый человек, не ленивый сделать
добро... готовый и трудиться много; но эти добрые качества заглушались
страшной мелочностью, завистливостью, непомерным самолюбием и че-
столюбием и вместе способностью к лакейству...» Отсутствие научной
самостоятельности и неуживчивость более всего удручали его коллег.
Служебная карьера профессора, декана и академика Шевырева нео-
жиданно прервалась в 1857 году. Поспорив на заседании с графом Боб-
ринским, Шевырев вступил с ним в драку и был за это уволен из универ-
ситета. В 1860 году он уехал за границу и жил в Италии и Франции до
смерти.
ШИЛЕЙКО Вольдемар Казимирович (2.02.1891 — 5.10.1930) — асси-
ролог и поэт. Родился в Петербурге. С 1909 года — студент-востоковед
Петербургского университета. По окончании продолжал заниматься изу-
чением клинописных языков. Специалист по шумерскому и хетгскому язы-
кам, Вавилону и Ассирии. Блестящий ученый с творческим характером. С
1919 года — член ГАИМК, в 1922—1930 годах — профессор ЛГУ. Писал
стихи и участвовал в «Цехе поэтов». Восторженный почитатель Анны
Ахматовой, ив 1918—1921 годах ее муж. Перу В.К. принадлежит более
30 печатных работ, из которых крупнейшая — «Вотивные надписи шуме-
рийских правителей» (Пг., 1915). Работы ученого, посвященные вопросам
языка, литературы, истории, астрономии, религии, обнаруживают широ-
ту интересов автора, поразительную эрудицию и глубокое знание матери-
ала. Сочетая исключительную память и блестящий комбинационный дар
со строгим научным мышлением, В.К. всегда приходил к оригинальным
выводам. Публиковал свои переводы в журнале «Восток» (1922—1924). К
сожалению, его прекрасный перевод эпоса «Гильгамеш» не был опубли-
кован. В.К. достиг удивительных результатов в изучении хетгского языка.
Но его работы, как и исследование о цилиндрах-печатях, десятки научных
докладов 1920-х годов, изданы не были. Оригинальный склад ума, благо-
желательный, но независимый характер, литературный талант оставили
след его личности в научном сообществе.
ШИЛЬДЕР Николай Карлович (21.05.1842 — 6.04.1902) — историк.
Родился в семье русского военного инженера, погибшего в Восточной
войне (1854). Окончил Пажеский корпус (1860) и Инженерную академию.
С 1863 года — адъютант генерала Э. Тотлебена. Участник Русско-турец-
кой войны 1877—1878 годов. С 1886 года — начальник Николаевской ин-
женерной академии. С 1899 года — директор Публичной библиотеки. В
1892—1893 годах — редактор журнала «Русская старина». Генерал-лейте-
542
РАЗДЕЛ V. КРАТКИЙ БИОГРАФИЧЕСКИЙ СЛОВАРЬ ИСТОРИКОВ...
нант (1893). Убежденный монархист. Начал творчество с военно-истори-
ческих работ, помещая их в журналах «Русская старина», «Исторический
вестник». Написал биографию Э. Тотлебена (1885—1886. Т. 1—2). Подоб-
но его предшественникам — военным историкам-генералам — затем пе-
решел к истории дипломатии и внутренней политики русских монархов
XIX века. Труды его, созданные в духе официальной историографии, по-
священы Александру I (4 тома. 1894—1905), Павлу I (1901), Николаю I (2
тома из задуманного семитомника. 1903). Автор получил доступ к закры-
тым тогда архивам. Эти книги изданы А.С. Сувориным с удивительной рос-
кошью. После смерти Н.К. большое собрание его бумаг поступило в Пуб-
личную библиотеку (сейчас — РНБ).
ШЛЁЦЕР Август-Людвиг (5.07.1735 — 9.09.1809) родился в Ягштадте
(Германия) в старинной пасторской семье. В 5 лет потерял отца и воспи-
тывался дедом. Уже в школе проявил изумительные гуманитарные способ-
ности: изучал Библию, классическую литературу, древние и новые языки.
С 16 лет учился на богословском факультете Виттенбергского универси-
тета, защитил диссертацию «О жизни Бога», затем перешел в Геттинген-
ский университет. Желая связать мир Библии со страной Библии, стре-
мился уехать на Восток.
В 1755 году поехал домашним учителем в Стокгольм, пытаясь накопить
денег на путешествие. Способности его к языкам уникальны: учил здесь
готский, исландский, шведский, польский языки. В Стокгольме издавал
свои первые работы по истории науки в Швеции (на немецком языке) и по
истории мореплавания и торговли (до финикийцев) на шведском. Пере-
писывался с Линнеем. В 1759 году вернулся в Геттинген, а в 1761 году был
рекомендован русскому академику ГФ. Миллеру, искавшему домашнего
учителя и помощника. С ноября 1761 года Шлёцер в Петербурге и быст-
ро освоил русский язык.
В молодом ученом проснулся интерес к русской истории, и он расстал-
ся с Миллером. Ему помог И. Тауберт, опытный интриган-чиновник в АН.
В 1762 году молодой ученый назначен адъюнктом АН по классу истории
(оклад — 300 рублей в год). Полезен для России интерес Шлёцера к ста-
тистике. Сам он считал в старости большой удачей, что ему довелось жить
в России: «Россия — большой свет... Какое разнообразие национально-
стей и языков!., здесь сталкиваются Европа и Азия», — писал он в своих
мемуарах.
Из бесед с Таубертом возникла «Русская грамматика» Шлёцера (1763).
Ученый, осознав мощь и красоту русских летописей, реально сменил об-
ласть научных интересов. Но, желая стать полноправным профессором и
членом АН, он натолкнулся на сопротивление Г.Ф. Миллера и М.В. Ломо-
носова. В конечном счете ему удалось стать первооткрывателем для За-
543
ВИКТОР БЕРЛИНСКИХ. РЕМЕСЛО ИСТОРИКА В РОССИИ
пада великолепных русских источников (летописей), включить древнерус-
скую историю в поток мировой истории. Но это произошло много позднее.
Обработку летописей историк считал нужным начать со сбора их мак-
симального числа, а затем сравнить все списки для получения истинного
текста. Сличение и систематизация списков летописей — этот метод
прижился в России. Высоко ценил Шлёцер в русской науке Г. Байера и
В. Татищева. Но первый не знал русских источников и языка, а второй — ис-
тории соседних народов и методов научной критики текста. И все же Тати-
щев, по его мнению, «был рожден для истории своей страны». Миллера
молодой ученый считал архаизмом.
В конфликте в АН Шлёцеру помогла Екатерина II. С ним был заключен
новый контракт (на 5 лет), ему разрешен отпуск в Германию (1765—1766).
Затем он издал Русскую Правду (1767), начал печатание образцов подго-
товленной Никоновской летописи (основную работу провел здесь его по-
мощник Семен Башилов).
Он собрал и сличил 12 списков Повести временных лет. Мечтой его
стало издать полный текст «Нестора» (первоначальной русской летописи)
на латыни. Если для Миллера средоточием русской истории были акты, то
для Шлёцера — только летописи. Именно Татищева Шлёцер ценил всех
выше среди историков России: «Татищев — русский, он является отцом
русской истории, и мир должен знать, что русский, а не немец проломил лед
в русской истории». Вторым лучшим историком страны позднее он призна-
вал И.Н. Болтина. В 1767 году Шлёцер уехал в Геттинген со всеми своими
архивами и в основном далее жил и работал здесь. Большинство его работ
написаны на немецком языке. В университете он занимал кафедру статис-
тики, политики и политической истории европейских государств.
Его ключевая книга «Probe russischer Annalen» (опыт анализа русских
летописей, 1768). Его приемы критики летописей — блестящи. Он застол-
бил свой научный приоритет по этой теме в Европе. Прочный сторонник
норманнской теории, ученый не видел здесь никакой политики — лишь сле-
дование Нестору. Популярный лектор, знаменитый в Германии публицист и
писатель, Шлёцер немало сделал для развития статистики, истории права.
Его политический журнал (1774—1793) дал ему очень значительный доход.
Симпатии его в войнах начала XIX века всецело на стороне России.
В личной жизни он был деспотом. Старшую дочь заставил стать док-
тором математики, доказывая равенство женщин. Старший его сын, Хри-
стиан-Август, из-за жестокости отца бежал в 22 года в Россию, где стал
профессором Дерптского, а затем Московского университета.
К занятиям русской историей, своему хобби, Шлёцер вернулся лишь
на склоне лет — в 1790-е годы. Главный труд его по русской истории «Не-
стор. Russische Annalen» издан в Геттингене в 1802—1809 годах на немец-
ком языке в пяти томах. На русском языке работа появилась в трех час-
544
РАЗДЕЛ V. КРАТКИЙ БИОГРАФИЧЕСКИЙ СЛОВАРЬ ИСТОРИКОВ...
тях в 1809—1819 годах. Комментарии и критические разборы ученого гло-
бальны. Напомним, что в Европе не было подобных «Нестору» исследова-
ний европейских хроник.
Но сама идея Шлёцера о сводном издании летописи Нестора произ-
вела путаницу в умах русских историков. Этот путь оказался в конеч-
ном счете тупиком. Взгляд Шлёцера на древнейшую Русь (по выраже-
нию К. Бестужева-Рюмина) как на страну ирокезов, куда норманны внесли
государственность, а немцы — свет и просвещение, сильно искажает рус-
скую историю. Но критический метод ученого надолго стал мерилом ма-
стерства для русских историков...
Богатый свежими идеями, он смотрел на историческую науку очень
широко. Скептическая школа в нашей науке обязана ему очень многим. За
свои труды через влиятельного вельможу Н.П. Румянцева в 1800-е годы
ученый испросил у Александра I русское дворянство и сам придумал себе
дворянский герб — монах Нестор на золотом поле с книгой в руках.
ЩАПОВ Афанасий Прокопьевич (5.10.1831 — 27.02.1876) — историк.
Родился в селе Анга Верхоленского уезда Иркутской губернии в семье
русского пономаря и бурятки. Жизнь там по-настоящему трудна. Духовное
училище и семинария в Иркутске (1839—1852), затем Казанская духовная
академия (1852— 1856) за казенный счет дали образование сибиряку, учив-
шемуся с усердием и успехом. Особенности духовного происхождения и
образования, таланта и характера молодого бакалавра во многом опре-
делили его будущую судьбу и научные интересы.
Еще студентом он участвовал в описании рукописей уникальной биб-
лиотеки Соловецкого монастыря, эвакуированной в Крымскую войну в
Казань. Магистерская диссертация Щапова «Русский раскол старообряд-
чества» (1858) частично основана на этом материале. Понимание раско-
ла в труде «Земство и раскол» (1862) как общинной оппозиции податного
земства, выступившего против всего государственного строя, было тог-
да новостью. В целом же диссертации присущ традиционно миссионер-
ский подход к теме.
С 1860 года А.П. начал преподавать русскую историю в Казанском
университете. Страстный и поэтичный оратор, он быстро стал кумиром
студентов, воспламенял мыслью. В чем-то под влиянием Ешевского сло-
жилась очень интересная земско-областная теория А.П. колонизации
русских земель. «Не с мыслью о государственности, не с идеей центра-
лизации, — заявил он в своей первой университетской лекции 11 ноября
1860 года, — а с идеей народности и областности вступаю я на кафедру
русской истории». Подобно Н. Костомарову, Щапов желал изучать исто-
рию народа, а не государства, придерживаясь идей федеративного начала
Руси. Но его не интересовал юг страны и Украины. Он прежде всего ве-
545
ВИКТОР БЕРЛИНСКИХ. РЕМЕСЛО ИСТОРИКА В РОССИИ
ликорусский и сибирский областник. Дух народа, русская провинция —
важные основы развития Руси, по Щапову. По сути, он отвергает каноны
официальной историографии в весьма радикальной форме. Многие его
идеи развивали затем последователи (Н.Я. Аристов, В.В. Андреев и др.).
Горячая демократическая речь на панихиде по убитым крестьянам в
селе Бездна в апреле 1861 года («Земля вызовет народ к восстанию и
свободе») прервала его профессуру. В августе 1861 года он освобожден
из-под следствия, министром-либералом Валуевым назначен чиновником
по раскольничьим делам и занялся общественно-научной публицистикой
в Петербурге. Идейно он отвергал взгляды как западников, так и славяно-
филов, став научным предтечей народничества. Интерес Н. Чернышевс-
кого и А. Герцена к общественно острым статьям и идеям А.П. связан
именно с этим. Но Щапов стал плодотворен и для чисто научной работы
провинциальных историков — любителей России, открыто провозгласив
тематику местной (областной) истории предметом, важнейшим в истори-
ческой науке. Глубокий интерес историка к географической среде, этни-
ческой специфике России также отразился в его статьях. В 1862 году он
уволен со службы, а затем принято решение о его высылке в Сибирь. К
1864 году он женился и в марте 1864 года вместе с женой Ольгой Иванов-
ной выехал в Иркутск. Именно жена, жертвенно посвятившая себя мужу,
станет на 10 лет главной опорой жизни Щапова, страдавшего запоями и
не умевшего устраивать свой быт.
Естественно-научный («базаровский») подход к истории отразился
во многих работах А.П. сибирского периода. Под влиянием Г.Т. Бокля
и Д.И. Писарева историк создает новую историческую концепцию на «един-
ственно прочных основах — физико-антропологических». Главный фактор
исторического процесса — освоение и техническое подчинение природы
силами народа. Исследование «Социально-педагогические условия ум-
ственного развития русского народа» (1869) удивило многих крупных исто-
риков. Многие статьи ученого и публициста основаны на местном истори-
ко-этнографическом материале. Немало дало А.П. участие в туруханской
экспедиции РГО. Он вдохновил многих сибирских «областников». Матери-
ально Щаповы в Иркутске жили в большой нужде. В 1874 году Ольга Ива-
новна умерла. Как хорошо сказала историк Д. Аманжолова, «эта потеря по
сути лишила Щапова жизненной перспективы». Через два года завершилась
и жизнь А.П., ставшего жертвой нужды и голода, алкоголизма и чахотки.
ЩЕГОЛЕВ Павел Елисеевич (5.04.1877 — 22.01.1931) — историк ли-
тературы, издатель, журналист. Родился в селе Верхняя Катуховка Воро-
нежской губернии в семье государственных крестьян. В 1886—1895 годах
учился в воронежской гимназии (окончил с серебряной медалью). Сту-
дент-востоковед (санскрито-персидско-армянский разряд) Петербургско-
546
РАЗДЕЛ V. КРАТКИЙ БИОГРАФИЧЕСКИЙ СЛОВАРЬ ИСТОРИКОВ...
го университета. Параллельно увлекся историей литературы и слушал
курсы на историко-филологическом факультете (влияние А.А. Шахматова
и А. Пыпина). Активист студенческого движения, за что выслан в Полтаву
(1900—1901). Затем до 1903 года в ссылке в Вологде. Социал-демокра-
ты, эсеры, неонародники оказали на него значительное влияние. В 1903
году сдал госэкзамены и получил диплом университета. Со студенческих
лет жил на заработки от литературной работы в журналах «Исторический
вестник», «Мир Божий».
Приветствовал первую русскую революцию, вместе с В. Бурцевым и В.
Богучарским издает и редактирует с 1906 года журнал «Былое», ставший
эпохой в изучении освободительного движения в России. Журнал публи-
ковал острые сенсационные материалы (например, разоблачение Евно
Азефа) и на 10-й книге закрыт. Щеголев отдан под суд и вышел из тюрь-
мы «Кресты» лишь в мае 1911 года. Преемником «Былого» стали «Минув-
шие годы». В 1912—1913 годах он трудится в журналах «Современник»,
«Голос минувшего», редактирует «Библиотеку мемуаров» издательства
«Огни», начал выпускать сочинения С.Т. Аксакова (1913. Т. 1—4). Декабри-
стоведение и пушкинистика — две центральные темы его научного твор-
чества. Книги П.Е. «А.С. Грибоедов и декабристы» (1905), «Пушкин. Очер-
ки» (1912), «Дуэль и смерть Пушкина» (1916) — живые, интересные и
основанные на архивных находках и открытиях автора — легко и с увле-
чением читаются по сей день. Щеголев стал одним из истоков советской
пушкинистики XX века. После Февральской революции 1917 года — член
Чрезвычайной следственной комиссии Временного правительства. Сте-
нографические отчеты комиссии он издал в 1924—1927 годах в 7 томах.
Эти допросы и показания — ценнейший исторический источник.
После Октября 1917 года Щеголев востребован. Он — председатель
петроградского отделения Главархива (с 1919 года), инициатор создания
Музея Революции, издатель журнала «Былое» (1917—1926). После закры-
тия «Былого» трудится в Госиздате, много работает по изданию сочине-
ний русской литературы XIX века, пишет совместно с А.Н. Толстым исто-
рические пьесы: «Заговор императрицы», «Азеф». Сценарии исторических
фильмов «Декабристы», «Девятое января», «Степан Халтурин» вполне соот-
ветствовали историческим реалиям. Стоит вспомнить, что книга А.Н. Ра-
дищева «Путешествие из Петербурга в Москву» увидела свет в октябре
1905 года также благодаря П.Е.
К.И. Чуковский писал о нем в дневнике за 1922 год: «Это человек нео-
быкновенно толстый, благодушный, хитроватый, приятный. Обаятелен
умом — и широчайшей русской повадкой». Талантливый писатель, исто-
рический публицист, умелый издатель серии воспоминаний декабристов
(А.Е. Розена, Н.В. Басаргина, братьев Н. и М. Бестужевых, жен декабрис-
тов), остроумный пушкинист, историк общественного движения и полити-
547
ВИКТОР БЕРЛИНСКИХ. РЕМЕСЛО ИСТОРИКА В РОССИИ
ческого сыска России, Щеголев жил и трудился очень широко и разнооб-
разно. Умер он скоропостижно в Ленинграде. Трудно сказать, какой была
бы судьба этого человека («ума неизмеримого, телосложения богатырс-
кого», по словам А.М. Ремизова) в эпоху Большого террора, когда де-
кабристы и народники перестали быть в чести.
ЩЕРБАТОВ Михаил Михайлович (22.07.1733 — 12.12.1790) родился в
очень знатной аристократической семье. Получил наилучшее по тем вре-
менам образование (знал французский, немецкий, итальянский языки) с
оттенком энциклопедизма. Страстный книголюб. Оставил после себя одну
из самых замечательных в России библиотек. Хороший переводчик ряда
европейских авторов (Д. Юм, П.А. Гольбах и др.). Европейская образован-
ность и русское мироощущение — основа его внутренней оппозиционно-
сти. В 1762 году вышел в отставку капитаном. Печатает в периодике ста-
тьи, где философствует о морали, человеке и власти.
С 1767 года стал широко известен своими речами в Уложенной ко-
миссии. Защищал интересы дворянства как наследственной элиты об-
щества. Любовь к русской истории сблизила в Москве этого аристокра-
та с Г.Ф. Миллером, который, по словам М.М., «не только мне вложил
охоту к познанию истории отечества моего, но, увидя мое прилежание,
и побудил меня к сочинению оной».
В 1768 году Щербатов определен Екатериной II в российские истори-
ографы вместо Миллера. Ему поручено разобрать кабинетный архив Пет-
ра Великого и позволен доступ во все государственные библиотеки и ар-
хивы «для сочинения Российской Истории».
Но князь Щербатов историком не был, древних языков не знал, мето-
дикой научной работы не владел. Он стал овладевать ремеслом истори-
ка в ходе работы над своей масштабной «Историей Российской», тома
коей выходили с 1770 года в течение 20 лет (7 томов в 15 книгах).
Богатство исторических источников (в том числе из личного собра-
ния) — важное достоинство его труда. Вторая заслуга историографа —
публикация исторических памятников прошлого. Значительный актовый
материал отдан им в «Древнюю Российскую Вифлиофику» Н. Новикова. О
ходе своих изданий и работ М.М. докладывал императрице. Карьера его
на подъеме. С 1773 года — камергер, с 1778 года — тайный советник и
президент Камер-коллегии, с 1779-го — сенатор.
Екатерина II помогла в 1773 году выплатить ему часть долгов по име-
ниям. Жизнь в деревне князь считал невозможной из-за службы и необ-
ходимости образования девяти детей. Князь мог служить, но не желал
прислуживать. Это не нравилось власти.
После критики ошибок двух первых томов «Истории» Щербатова тре-
тий том, существенно лучший, вышел в 1774 году, а четвертый в двух ча-
548
РАЗДЕЛ V. КРАТКИЙ БИОГРАФИЧЕСКИЙ СЛОВАРЬ ИСТОРИКОВ...
стях в 1781 и 1783 годах. Прогресс был значителен. По мере перехода от
сугубо летописного материала к актовым источникам возрастает ценность
этого труда. Современники встретили «Историю» князя очень плохо. Они
считали ее сухой, скучной и полной ошибок. Тяжелый, архаичный язык
Щербатова отвращал от его труда широкую публику.
Но, по мнению П.Н. Милюкова, «это был уже не сводный текст летопи-
си, как “Российская история” Татищева, не литературное произведение на
мотивы русской истории Ломоносова... — это был первый опыт связного
и полного прагматического изложения русской истории, основанный на
всех главнейших источниках». Щербатов за 25 лет своей научной работы
сумел превратиться из любителя в профессионала. У него мы видим уже
пересказ источников и исследование вопроса по источникам. Сам князь
смотрел на свою попытку «генеральной» истории России как на некий
священный долг и миссию. В 15 книгах (7 томах) он описал судьбы Рос-
сийского государства от Рюрика до низложения Василия Шуйского (1610).
Подобран был у него материал и на весь XVII век.
Его история опирается во многом на иную источниковую базу, чем
«История» Татищева: на казенные архивы и библиотеки. Комплекс его
исторических сочинений, изданий памятников прошлого дополняет его
историю IX—XVII веков и доводит ее до современности. Труды его стали
путеводной нитью и основой будущей «Истории» Н.М. Карамзина.
М.М. стал критиком «пороков правительства» в своей публицистике и
много писал «в стол». Романтичный и желчный, благородный и честный
(взяток не брал), он был очень озабочен мнением потомства о себе. Часть
его книг и рукописей сгорела в московском пожаре 1812 года.
Но шедевр публицистики XVIII века — его очерк «О повреждении нра-
вов в России» уцелел и затем был издан А.И. Герценом за границей. Жи-
вое описание быта и нравов своей эпохи сближает этот труд с идеями
школы «Анналов». Князь очеловечивает историю, пусть и преувеличивая
в ней значение морали и пороков.
Он сочинил также утопическую повесть о своем идеале государства,
писал оды, сатиры, басни, лирику. Историк со своим огромным трудом
оказался на главном течении русской исторической науки и существенно
продвинул ее вперед.
ЭВЕРС Иоганн Филипп Густав (22.06.1781 — 8.11.1830) — русский
историк. Родился в зажиточной крестьянской семье в Вестфалии. Закон-
чил Геттингенский университет (1803). Ученик Шлёцера, от которого взял
принципы научной исторической критики. По совету своего наставника
переехал после завершения учебы в Россию, поступив домашним учите-
лем в семью ландрата под Дерптом (Тарту). Здесь он принялся за изуче-
ние памятников древней русской истории. Это — представитель нового
549
ВИКТОР БЕРЛИНСКИХ. РЕМЕСЛО ИСТОРИКА В РОССИИ
исторического направления в науке. В 1808 году в Москве он встречался
с Карамзиным и издал свою первую научную работу, как и все остальные,
на немецком языке (что характерно для Дерптского университета). Выс-
тупив против норманнской теории с гипотезой южного (хазарского) про-
исхождения Руси, Эверс вступил в конфликт со Шлёцером.
Пересмотр проблематики и тематики исследований по истории Рос-
сии, сложившейся в XVIII веке, — важная инициатива Эверса. Член-коррес-
пондент АН (1809). Тогда это звание не имело такого значения, как в XX веке.
Эверс также стал членом Московского общества истории и древностей
российских и в 1810 году получил профессуру в Дерптском университете
вначале по русской истории, затем по истории права (преподавание здесь
также велось на немецком языке). Карьера его шла удачно, в 1818 году он
стал ректором университета, и очень хорошим. Двухтомная монография
Эверса «Предварительные критические исследования по истории России»
вышла в 1814 году, а позднее по поручению графа Н.П. Румянцева была
переведена на русский язык М.П. Погодиным (издана в 1825—1826 годах).
Лекции, по отзывам студентов, Эверс читал просто, ясно и очень вырази-
тельно. Книги же его будили мысль исследователей. В 1816 году вышло
другое его крупное исследование — «История руссов» (на немецком),
представляющее конспект истории органов государственной власти, за-
конодательства и других структур России с VI по XVII век. Лишь варягов
Эверс считал норманнами. Русь для него — особое племя меж Каспийс-
ким и Черным морями.
Новые идеи и направления науки в Европе еще только складываются.
Новой концепции и схемы русской истории Эверс еще не дает. Но, в от-
личие от Карамзина, главное внимание в своей книге он уделяет внутрен-
нему строю жизни русского общества и его развитию. Главная работа
Эверса «Древнейшее право руссов» (1826) вышла в русском переводе в
1835 году. Это не свод сведений о Руси, а исследовательская монография,
от политической истории к изучению народной жизни. Много внимания
уделено Русской Правде. Не события, а внутреннее развитие людского
общества — предмет интереса ученого. Эверс подчеркивал, что «перво-
начальное семейственное отношение, основанное на самой природе,
долго еще сохраняет свою силу». Концепция родового быта (развитие
общества от семьи к роду — племени — государству) сыграла важную
роль в русской историографии.
В дальнейшем в несколько измененном виде эту теорию Эверса раз-
вивали К.Д. Кавелин и С.М. Соловьев. В широком смысле слова Эверс
стал истоком для государственной школы русской историографии, а в
более узкоспециальном значении — родоначальником русской юридичес-
кой школы.
550
РАЗДЕЛ V. КРАТКИЙ БИОГРАФИЧЕСКИЙ СЛОВАРЬ ИСТОРИКОВ...
ЭМИН Федор Александрович (1735 — 18.04.1770) — писатель и исто-
рик. Более эксцентричного историка и писателя-фантазера, чем Федор
Эмин, в России не было. Он сделал приключением саму свою жизнь и этот
же дух путешествия-фантазии вносил в свои сочинения. Более писатель,
чем историк, более путешественник-авантюрист и полиглот, чем писатель,
он оставил о себе очень мало достоверных данных и несколько противо-
речивых вариантов своей биографии.
Федор Александрович Эмин родился около 1735 года, но в какой се-
мье и в каком городе — точно неизвестно. Об этом существуют (с его
подачи) четыре разных версии. Первые 25 лет жизни Эмина — это, по его
словам, цепь роковых случайностей, удивительных путешествий и вели-
ких бедствий. Вероятно, ничему этому верить нельзя, жизнь Эмина с 1735
по 1760 год совершенно неизвестна.
Если свести разноречивые показания воедино, можно предположить,
что родился Эмин где-то в Польше в нерусской семье. Первоначальное
образование получил дома или в какой-то иезуитской школе. Затем, воз-
можно, учился в Киеве (в духовной академии). Будучи вначале католиком
и путешествуя по разным странам с иезуитом-наставником, в Турции
Эмин вынужден был принять ислам, чтобы спасти свою жизнь. Какое-то
странное происшествие или приключение, суть которого он тщательно
затем скрывал, грозило ему гибелью. Превосходные способности дали
ему потом возможность хорошо знать 6 (по другим данным — 9) языков и
приобрести удивительные энциклопедические познания. Послужив яны-
чаром в Турции и постранствовав по миру (Италия, Греция, Португалия,
Алжир), в 1758 году Магомет Эмин приплыл на корабле в Лондон, где и
обосновался.
Встав в тупик перед необычными перипетиями судьбы Эмина, его био-
граф писал: «Из сих разноречивых сказаний чему верить неизвестно».
Современный историк на основании личных прошений Эмина (что весь-
ма сомнительно) считает самый фантастичный вариант биографии Ф.А.
самым достоверным. В своем прошении Эмин объявил, что дед его, по-
ляк, служивший в цесарской службе, перебежал к туркам, принял ислам,
женился на дочери местного богатого судьи и имел поместье. Сын его,
снискав милость местного паши, купил в Константинополе христианку-
невольницу, от которой и родился Федор Эмин. Отец его управлял «дан-
ным ему от Порты Лепантским губернаторством» и сам обучал сына ла-
тыни и польскому языку. А затем отправил его для обучения в Венецию.
Явившись однажды к русскому посланнику в Лондоне князю А.М. Голи-
цыну, рассказал он тому свои приключения и выразил желание принять
православную веру. Князь согласился, и Эмин был крещен в его домовой
церкви и стал Федором Александровичем (отчество по князю-восприемни-
ку). В апреле 1761 года Эмин взял себе в русском посольстве паспорт и
551
ВИКТОР БЕРЛИНСКИХ. РЕМЕСЛО ИСТОРИКА В РОССИИ
поплыл в Петербург. Здесь он в июне подал прошение (на итальянском) на
имя императрицы об определении на русскую службу, где принесет пользу
знанием языков: английского, итальянского, испанского, польского и турец-
кого. Подпись под прошением — Теодор Еминовский — говорит в пользу его
польского происхождения. Благодаря хлопотам одного знакомого (по Лон-
дону) вскоре определен учителем в сухопутный кадетский корпус.
В России тогда таких странных и необычных людей привечали. Он су-
мел понравиться графу Григорию Орлову и по его протекции определен
переводчиком в Коллегию иностранных дел, а оттуда в 1763 году с чином
титулярного советника — переводчиком в кабинет императрицы, где и
служил до своей смерти.
Через два года после приезда Эмин уже хорошо владел русским язы-
ком и вскоре стал известным русским писателем. За 9 лет жизни в Рос-
сии им издано более 25 собственных книг и переводов с французского,
итальянского, испанского и португальского. Его приключенческие и лю-
бовные романы пользовались большой популярностью и переиздавались.
Лучший его роман, посвященный Г.Г. Орлову, «Непостоянная фортуна или
похождения Мирамонда» в трех частях, читался нарасхват и издавался три
раза. Автор намекает, что приключение героя романа «мое несчастное
похождение в себе заключает».
Удивительное разнообразие жанров продукции писателя Эмина пора-
жает: 3 тома «Российской истории», изданные Академией наук в 1767—
1769 годах, назидательная книга «Путь к спасению», «Письма Эрнеста и
Доравры» — явное подражание Руссо, «Краткое описание древнейшего и
новейшего состояния Оттоманской Порты», ежемесячный сатирический
журнал «Адская почта» (выходил лишь половину 1769 года), множество
переводов европейских романов о приключениях и любви.
Очевидный талант и быстрое блестящее овладение русским языком
отразились и в «Российской истории», доведенной им перед смертью
лишь до 1213 года. В челобитной Екатерине II (вероятно, по ее заказу и
писалась история) Эмин пишет о приобретении рукописей для своего
труда: «Я купил больше нежели на 200 Рублев книг, из российской исто-
рии потребных, да и ныне разные записки покупать стараюсь». «Предпри-
ятие сие было неудачно, — замечает его биограф митрополит Евгений. —
Сочинитель по недавнему своему пребыванию в России не имел еще вре-
мени вникнуть в источники Истории нашей, а углублялся только в иност-
ранных, большей частию новейших, а особливо Польских летописателей,
которые сами из наших же летописей почерпали и многое переиначива-
ли; да и на них ссылался нерадиво, везде почти без означения места и
часто даже неверно».
К истории Эмин подходит как романист. Его стиль — это пышный и
очень причудливый расцвет риторического направления в историографии,
552
РАЗДЕЛ V. КРАТКИЙ БИОГРАФИЧЕСКИЙ СЛОВАРЬ ИСТОРИКОВ...
доведение его до абсурда. Абсолютно безосновательна его критика Тати-
щева, Ломоносова, Байера с приписыванием оным авторам погрешнос-
тей, коих у них нет вовсе. Идеология истории Эмина раскрыта в полном
названии книги переводчика Кабинета ея Величества: жизнь древних го-
сударей, великие дела Петра Великого и Златой век Екатерины II. Про-
грамма эта не доведена автором даже до середины.
Очень странны (особенно в первом томе) ссылки историка-романис-
та на древних авторов. Имея обширную и блестящую память, он без заз-
рения совести ссылается на такие древние книги и таких авторов, коих в
природе не существовало. Автор надеялся на незнание античности свои-
ми читателями. Полибий у него писал о славянах, Ксенофонт — историю
о скифах. Все это и многое другое — чистейшей воды выдумки автора.
Но даже его «Российская история» оказала свое воздействие на нашу
историографию, хотя риторико-нравоучительное направление постепен-
но изживало себя. Жестче всех отозвался об истории Эмина знаменитый
Шлёцер: «Невежество и бесстыдство сочинителя превосходит всякое ве-
роятие и делает стыд как своему времени, так и русской словесности».
Н.М. Карамзин в 1803 году в «Пантеоне российских авторов» метко напи-
сал, что лучшим из романов Эмина была его собственная жизнь, а самым
неудачным — «Российская история».
Но все произведения Эмина читались охотно и, как правило, переиз-
давались. Ходили слухи о его самоубийстве. Скончался Федор Эмин в
Петербурге. Впрочем, в метрической книге Петербургского Андреевско-
го собора 1770 года указано: «Придворный кабинет-переводчик Федор
Александрович Эмин 35 лет (болезни точно не известной) умер 30 апре-
ля и погребен в Колтовском».
ИСТОЧНИКИ «СЛОВАРЯ» (КРАТКИЙ СПИСОК)
Бантыш-Каменский Д.Н. Словарь достопамятных людей русской зем-
ли. М., 1836. Ч. 1-5; СПб., 1847. Ч. 1-3.
Бузескул В.П. Всеобщая история и ее представители в России в XIX и в
начале XX века. Л., 1929-1931. Ч. 1-2.
Булахов М.Г. Восточнославянские языковеды: библиографический сло-
варь. Минск, 1976. Т. 1.
Вернадский Г.В. Русская историография. М., 1998.
Евгений (Болховитинов). Словарь русских светских писателей, сооте-
чественников и чужестранцев, писавших о России. М., 1845. Т. 1—2.
Историки Ленинграда. Л., 1934.
Историки Москвы. М., 1934.
Историки России XVIII — нач. XX века/Отв. ред. А.Н. Сахаров. М., 1996.
553
ВИКТОР БЕРЛИНСКИХ. РЕМЕСЛО ИСТОРИКА В РОССИИ
Историки России. Биографии / Сост. и отв. ред. А.А. Чернобаев. М.,
2001.
Материалы личного архива автора.
Московский университет в воспоминаниях современников (1755—1917).
М., 1989.
Рубинштейн Н.Л. Русская историография. М., 1941.
Советская историческая энциклопедия. М., 1961—1976. Т. 1—16.
Энциклопедический словарь тов-ва Гранат. 7-е изд. М., б.г. Т. 1—58.
ТРИ ВЕКА РУССКОЙ ИСТОРИОГРАФИИ
(Вместо заключения)
Скрипи, мое перо, мой коготок, мой посох.
Не подгоняй сих строк: забуксовав в отбросах,
эпоха на колесах нас не догонит, ббсых.
Иосиф Бродский. Пятая годовщина
1977 год
Не подводя итоги
Удивительно медленное развитие исторической науки в сравнении с
другими науками наводит нас на мысль — не вымирает ли она с течени-
ем времени. Ведь роль ее в общественном сознании последние 200 лет
постоянно, с некоторыми перерывами, падает. Историзм, глубоко прони-
кая в поры повседневной жизни человека, делает его историком понево-
ле — сам-себе-историком. Услуги профессионала кажутся уже ненужны-
ми. А между тем в России (да и Европе) за последние 300 лет достигнуты
впечатляющие результаты в создании типа личности профессионального
историка. Посмотрите, какое разнообразие идей, учреждений, универ-
ситетов, изданий, форм коммуникации, средств влияния власти! Какая
глубокая встроенность везде в мире исторических учреждений в госу-
дарственные структуры, недра власти! Скорее уж сейчас речь пойдет о
взаимозависимости историков и власти, чем об одностороннем обслужи-
вании историками интересов государства, общества и собственного на-
учного континуума.
Какая многоликость типов этих людей: кабинетные ученые и любите-
ли-краеведы, учителя и лекторы, организаторы науки и разночинствующие
маргиналы, научные демагоги и добросовестные недоучки, таланты и без-
дарности, преподаватели вузов и музейные работники, фактографы и
импрессионисты, почвенники и западники... Параметры суждений очень
многообразны. Но всех этих людей объединяет стремление овладеть ре-
меслом историка, дающим кусок хлеба, и искреннее глубокое уважение к
самой исторической науке, ставшей частью собственного ядра личности.
А посему — не уважая ее, не уважаешь и себя. Такой путь к самоистреб-
лению не устраивает никого. Но ремесло историка, по справедливому
замечанию Марка Блока, не есть стабильное и традиционное ремесло
555
ВИКТОР БЕРЛИНСКИХ. РЕМЕСЛО ИСТОРИКА В РОССИИ
часовщика или краснодеревщика1. Историческая наука живет в движении,
стремлении к лучшему пониманию прошлого, в постоянном зачеркивании
вчерашних заслуг и достижений мастеров.
К сожалению, из множества современных наук она в числе немногих
все еще переживает детство — «как все науки, чьим предметом является
человеческий дух, этот запоздалый гость в области рационального позна-
ния... Или, лучше сказать, состарившаяся, прозябавшая в эмбриональной
форме повествования...»2.
Попытки историков проникнуть глубже лежащих на поверхности фак-
тов пока, как правило, сильны лишь своим замахом, вектором своих дей-
ствий, а не результатом.
Научные традиции, когда-то давшие прекрасные плоды, омертвляют-
ся и становятся тормозом развития науки. Педалирование заезженных
тем, умучивание одного и того же материала по всем правилам научной
методики все больше напоминает езду на велотренажере. Видимость
движения есть — продвижение вперед отсутствует. Стихийные и подспуд-
ные процессы кардинально влияют на нашу науку. Не будем переоцени-
вать собственные стремления и значение прорывов отдельных талантов.
Научный обоз идет медленно. Многие проблемы, традиционно не ставив-
шиеся по этическим, политическим и прочим соображениям в России, так
и не вошли в круг интересов наших историков. А они существенны. Како-
ва, например, роль немецкой и французской историографии в формиро-
вании исторической науки в России XVIII—XIX веков? Она не просто суще-
ственна, она ключевая в выработке инструментария, форм и методов
исследования, в постановке тем и проблем. Но механического переноса
не было. Россия, как всегда, выплавляла нечто свое, оригинальное и са-
мостоятельное. Только сути этой оригинальности нам не понять и не оце-
нить, если мы не осознаем, что же, когда и в какой форме мы взяли у нем-
цев и французов.
Не менее важный вопрос — структура личности историка в России:
процесс приобретения и переваривания знания как сплава информации
с опытом, контекстом, интерпретацией и размышлением. Личностный
характер выдачи историком научных достижений очевиден. Сам механизм
синтезирования качественно нового знания не имеет ничего общего с ин-
формативной накачкой. В сущности, сильная память историку не нужна.
Она скорее ему вредит, делая невольно зависимым от множества пред-
шественников и современников.
Сам громоздкий механизм исторической науки, увы, не стал предме-
том анализа. Между тем историк внутри этого механизма неизбежно «рих-
туется» (формируется). Неписаный профессиональный кодекс делает его
«колесиком и винтиком» гигантской научной машины. Отсюда механистич-
ность и гуманитарная бессмысленность множества научных традиций,
трудов, школ, свершений и открытий.
556
ТРИ ВЕКА РУССКОЙ ИСТОРИОГРАФИИ (ВМЕСТО ЗАКЛЮЧЕНИЯ)
Влияние общества, стиля современной жизни на историка не стоит
недооценивать. Конечно, мы не согласны, что история — это срез совре-
менной жизни, опрокинутый в прошлое. Слишком близко к М.Н. Покров-
скому (история — это политика, опрокинутая в прошлое)! Но рациональ-
ное зерно здесь существует. Полный произвол историков в изучении
прошлого, в формировании исторического сознания (своего и обществен-
ного) оказывается мнимым. Стоит учесть, что система исторического зна-
ния формировалась веками, очень постепенно. Образно говоря, кусочки
мозаики шлифовались поколениями, пока не стали изображением миро-
вой истории. Так же из кусков разных веков формировалось единое полот-
но истории России.
Историк Ю.А. Поляков считает: «Созданная историками своеобразная
система зеркал, временных и географических контактных линий, опорных
точек и узлов позволила отразить события прошлого в их совокупности...,
взаимосвязи, установить их хронологическую последовательность или
синхронность. В длительном процессе собирания, типологизации, клас-
сификации рассыпанных по различным континентам элементов знаний о
прошлом постепенно оформилась историческая наука со своими прави-
лами и требованиями, главное из которых сводится к достоверности, обо-
снованности изложенного»3.
За 300 лет в России созданы три основные формы научного познания
в области историографии. Н.М. Карамзин, незадолго до смерти беседуя
с М.П. Погодиным, говорил ему: «Я очень рад видеть вас так молодым: вы
успеете сделать много полезного к чести Русской, будете ли писать Ис-
торию или ограничитесь изысканиями. Пройдя всю эту длинную дорогу, я
видел многое, направо и налево, требующее изысканий и пояснений, но
должен был оставлять до времени»4. Широкий осмысленный взгляд Ка-
рамзина на русскую историю уловил две формы научной продукции исто-
рика: написание генеральной общей истории России и специальных иссле-
дований (монографий и статей). Третья форма — публикация документов
и других исторических источников — как самостоятельное направление
работы историка им не воспринималась.
В современном информационном мире скорость нарастания массы
научно-исторической информации очень велика. Она увеличивается с
обвальным ускорением процесса. Но не успевает перевариваться истори-
ческим сообществом и не превращается в историческое знание. Извеч-
ная проблема: новое вино и старые мехи. Механизм структуры познания
остается тем же, что и столетия назад: информация — мысль — идея —
фактаж — концепция — статья — книга. Огромный океан информации
бушует перед узким горлышком входа в мысль историка. Что является
стимулом, побудительным мотивом и почвой его научной работы? В ко-
нечном счете, вероятно, жизнь, кипящая вокруг него. Человек просто жи-
557
ВИКТОР БЕРЛИНСКИХ. РЕМЕСЛО ИСТОРИКА В РОССИИ
вет в сообществе семьи, коллег, земляков, сограждан... Он просто прони-
зан множеством узко- и общечеловеческих связей прошлого, настояще-
го и будущего. Он сидит на нудном собрании, беседует со студентами или
родственниками, читает книгу или текст в Интернете... Внезапно некая
отчужденность, вспышка исторического сознания (в сущности, историк —
соглядатай) вырывает его из потока обыденности. Рождается необычная
мысль. Если зерно падает на готовую почву, оно начинает прорастать в
форме углубленного размышления. Затем это переливается в стереотип-
ную для исследователя форму научного интереса: книгу, статью, лекцию,
беседу с коллегами. Из тысяч мыслей такого рода лишь единицы прора-
стают. Ведь любой историк ограничен своими природными данными, об-
разованием, условиями труда и творчества, местом жизни и работы.
Даже традиционные идеи, темы, проблемы, где велика усталость ма-
териала, его моральный износ, живут в научном сообществе благодаря
своим подходам и индивидуальным решениям. Ничего вечного нет. Сово-
купность всего объема научно-исторических знаний, наработанного отца-
ми и дедами, условна в глазах нового поколения ученых. Перетряхивание
и пересмотр этого объема и структуры знаний в той или иной мере неиз-
бежны каждые 25—30 лет. Это сильно освежает и омолаживает науку.
Сомнения в ценности наработок отцов и дедов — оправдание нашего ре-
месла и критерий нашего профессионализма.
В сущности, бесполезных трудов не было вообще. Любой забытый
второстепенный историк достоин нашего интереса и возвращения из за-
бытья. В нем так же, как и в бессмертных титанах науки, отлилось свое
время. Ценен его труд постижения истории. Ведь добрый крестьянин
любит пахать и сеять не меньше, чем собирать урожай.
В эпоху тотальной унификации наших знаний о прошлом вырастает
ценность разношерстности и многогранности наследия историков России
XVIII—XIX веков. «Тупиковые ходы» русской историографии при этом мо-
гут быть более полезны, чем исследования, шедшие в основном русле.
Устойчивость национальной школы русской историографии в штормах и
коллизиях XX века поразительна. Господство марксизма в России не
уничтожило оригинальности и фундаментальности исторической науки.
Франция, став в XX веке лидером мировой историографии, сохранила (с по-
терями) многие свои достижения века XIX. Германия, бурный расцвет ис-
ториографии которой удивил Европу в XIX веке, полностью утратила пос-
ле Второй мировой войны свое влияние на мировую научную традицию (в
том числе и русскую). Россия, стремительно выходя в конце XX века из
мировой изоляции, быстро преодолевает (с существенными проблемами)
свое мелкотемье в науке, квазимарксистский подход, робость научной
мысли, тотальную зависимость историка от властных структур, безликость
и убожество личности историка...
558
ТРИ ВЕКА РУССКОЙ ИСТОРИОГРАФИИ (ВМЕСТО ЗАКЛЮЧЕНИЯ)
Интерес к достижениям нашей историографии конца XIX — начала
XX века при этом очень велик. Нужно хоть на что-нибудь опереться.
Глобальная трагедийность судьбы России в XX веке, неистовая мощь и
красота ее невероятной истории, к сожалению, все это стало в значитель-
ной мере предметом исторических спекуляций, а не научных исследований.
Болезненней всего лично для меня, например, в недавнем прошлом — унич-
тожение крестьянства России, животворной основы национальной мощи и
национальной культуры. Еще А.Д. Меншиков в начале XVIII века, парируя
насмешки иностранцев над артельными (общинными) нравами русских
солдат, твердо заявил: «Пока будет русский мужик — будет и русская ар-
мия!» Мысль легко продолжить. Через 200 лет С.Ю. Витте, не питавший
иллюзий относительно Николая II и ожидавший великих бедствий, писал
в 1907 году: «Все расшатано... Несмотря на то ужасное время, которое мы
нынче переживаем, я все-таки убежден в том, что Россия имеет громад-
ную будущность, что Россия... выйдет из всех этих несчастий перерожден-
ной и великой... именно потому что я верю в русское крестьянство, верю
в его мировое значение в судьбах нашей планеты».
И вот крестьянство, чья внутренняя связь с судьбой страны, взлетом
культуры, течением нашей историографии столь велика, сколь и потаен-
на, исчезло с карты России вообще. Тема «народа» (историки и народ)
также отныне может трактоваться только в прошедшем времени. Историки
пока сохранились, поэтому есть резон обратиться хотя бы к нескольким
вехам на пути этого профессионального сообщества в XX веке.
Русские историки в университетах XIX — начала XX века
Наука в России до 1917 года базировалась в основном в университе-
тах. Число их невелико, как и число профессоров и студентов. К 1914 году
Россия подошла с 10 университетами: Московским (основан в 1755 году),
Петербургским (1819), Дерптским, Харьковским, Казанским, Виленским
(основаны в 1802—1805 годах), Новороссийским (Одесса, 1865), Варшав-
ским (1869), Томским (1888), Саратовским (1909). На историко-филоло-
гические факультеты их (таковые есть не везде) в 1881 году поступили
274 чел., а в 1894-м — 191 чел. Историк — профессия штучная. Профес-
сора-историки в огромной империи XIX века крайне редки — их порой не-
сколько десятков человек. В 1831 году в университетах России 462 про-
фессора и преподавателя, а всех студентов — 2201 чел. В 1901 году
число профессоров увеличилось до 563 чел., а приват-доцентов — до
451 чел. при 16 849 студентах.
Узкий и элитарный характер сообщества историков той эпохи очеви-
ден. Культивировались либерализм, самостоятельность в разумных пре-
559
ВИКТОР БЕРЛИНСКИХ. РЕМЕСЛО ИСТОРИКА В РОССИИ
делах, претензии на аристократизм духа и лидерство в научной элите.
Историки-ректоры ведущих университетов — явление нередкое. Возмож-
ны контакты с правящей верхушкой (чаще всего опосредованные) — пра-
вительством и царским двором. Любопытно, что смена поколений исто-
риков шла своеобразными толчками, а не постепенно и равномерно. Если
взять группы ведущих (самых талантливых, долговременных и плодотвор-
ных) русских историков того времени, то обнаружится, что даты их рож-
дений распределены кучками вокруг определенных исторических точек в
хронологии XIX века. Время, надземные и подземные течения жизни вос-
требовали в целом ряде поколений талант именно историков. (Смотрите
центры этих дат в биографическом словаре.)
В Петербургском университете 1882 года (окончил университет
С.Ф. Платонов и плеяда его друзей по науке) на историко-филологи-
ческом факультете имелось историков и филологов (примерно пополам):
ординарных профессоров — 8, экстраординарных (без собственных ка-
федр) — 4, доцентов — 4. То есть 8 преподавателей-историков из 71 штат-
ного преподавателя вуза. Вспомним, что университет основан в 1819 году.
За учебный год историко-филологический факультет имел 26 заседаний
(2—3 раза в месяц). Из публикаций историков интересны 3 статьи В.Г. Ва-
сильевского. Ряд профессоров-неисториков сейчас известен всему миру:
А.Н. Бекетов, А.М. Бутлеров, Д.И. Менделеев. Это — уровень университе-
та. Печатал свои учебники В. Сергеевич (на юридическом факультете). Со-
вет университета заседал 14 раз. 2 магистра факультета отправлены в
долгие командировки за границу. 4 студента факультета оставлены в ма-
гистратуре. Бюджет дал университету 360 тыс. рублей, из коих на жало-
ванье преподавателям ушло 205 тыс. рублей. Платы за слушание лекций
поступило 72 тыс. рублей. Благосостояние профессоров очень высокое.
К 1 января 1882 года в университете — 2027 студентов. Из них бывших
гимназистов — 1874, семинаристов — 65. Курс обучения — 4 года. Окон-
чили вуз 293 студента, выбыли раньше срока 434. Гранит науки грызть
тяжко. На историко-филологическом факультете 227 студентов, на физи-
ко-математическом — 977 (с естественным разрядом), на юридическом —
805. Освобождены от платы за лекции 26% студентов5. Довольно схожее
положение в 1882 году в Московском университете. Всех преподавателей
на историко-филологическом факультете — 19 (историков — 10).
В. Ключевский напечатал в этом году докторскую диссертацию. Сту-
дентов к 1 января 1882 года — 2430. Поступили в университет 683 чел. На
историко-филологическом факультете 222 студента. Стипендию получа-
ли в первом семестре 428 чел. (размер — от 50 до 420 руб. в год). Были и
единовременные пособия. Семинарий по всеобщей истории вел В. Герье.
В семинарии по русской истории разбирали сочинение Котошихина о
Московском государстве XVII века в сопоставлении с данными других ис-
560
ТРИ ВЕКА РУССКОЙ ИСТОРИОГРАФИИ (ВМЕСТО ЗАКЛЮЧЕНИЯ)
точников. Читали и переводили Русскую Правду, сравнивали ее с Саличес-
кой Правдой, отвечали на вопросы по исторической критике источника.
Ключевский стал доктором русской истории.
Бюджет выделил 479 тыс. рублей, из которых на жалованье личному
составу ушло 246 тыс. рублей. Благотворительных капиталов университет
имел 922 тыс. рублей. При университете существовало 4 ученых обще-
ства. Для историков интересно только Общество любителей естествозна-
ния, антропологии и этнографии (ОЛЕАЭ) — гигант среди научных об-
ществ России наряду с РГО и МАО6.
Если 1882 год — где-то в начале взлета исторической науки России
XIX — начала XX века, то 1913 год — высшая и конечная точка этого рас-
цвета. На историко-филологическом факультете Петербургского универ-
ситета предметы делились на общие и обязательные для всех студентов
и специальные. На историческом отделении читались: философия и
методология истории, история церкви, история Византии, история искус-
ства, история русской словесности... Сдавались в государственных испы-
тательных комиссиях: древняя, средневековая и новая история; русская ис-
тория; история славян; история новой философии. Просеминарии имели
целью ввести студента в научное изучение какого-то предмета (не более 30
студентов, зачет); два часа в неделю при годовом курсе, четыре часа в не-
делю — при семестровом курсе. За срок обучения студент обязан сдать 2
просеминария (1—2 — по русской истории, 2—3 — по всеобщей).
Семинарии имели целью ввести студентов в самостоятельную научную
работу. Все условия семинария определяются преподавателем. Занятия
в них не обязательны, зачет отсутствует. Но один семинарий может быть
зачтен как просеминарий студенту. В 1913 году 30 преподавателей-исто-
риков (9 профессоров, 21 приват-доцент) вели занятия на отделении.
Профессор Ф. Зелинский читал античную религию эллинской эпохи и за-
рождение христианства (2 часа в неделю); профессор М. Ростовцев —
историю Римской империи (2 часа) и источники по истории Александра
Великого (2 часа); академик С. Лаппо-Данилевский — а) методологию
истории (2 часа), б) практические занятия по дипломатике частных актов
московского периода (2 часа); профессор И. Греве — а) развитие соци-
альной и духовной культуры раннего Средневековья, б) просеминарий по
изучению сочинений Франциска Ассизского; а также вели свои оригиналь-
ные курсы известные историки С. Жебелев и Н. Кареев, Б. Тураев и А. Ва-
сильев, С. Платонов и А. Пресняков, В. Клочков, А. Спицын, А. Грушевс-
кий, Л. Карсавин, М. Приселков... Все эти люди — лицо исторической
науки России XX века. В магистратуре факультета оставлены в 1912—
1913 годах Б. Романов, С. Чернов, В. Саханев... — всего около 10 чело-
век. 12 мая 1913 года состоялся живой магистерский диспут Л. Карсави-
на. Диссертации публиковались в «Записках» историко-филологического
561
ВИКТОР БЕРЛИНСКИХ. РЕМЕСЛО ИСТОРИКА В РОССИИ
факультета. С 1889 года при университете существовало Историческое
общество (председатель Н. Кареев) со своим сборником «Историческое
обозрение» (вышло 18 томов). В студенческом Историческом кружке
(ведет С.А. Лаппо-Данилевский) — 62 члена. Заседания ежемесячны7 .На
четырех факультетах университета более 320 преподавателей и 7600 сту-
дентов (3700 — юристов). События 1911 года больно ударили по универ-
ситету, шло наступление чиновников и министерства на права и акаде-
мические свободы.
В Московском университете 1913 года на историко-филологическом
факультете — 46 преподавателей. Интересные научные работы в этом
году опубликовали профессора Р.Ю. Виппер, М.К. Любавский, А.Н. Савин,
М.М. Богословский; приват-доценты Ю.В. Готье (диссертация и статьи),
С.В. Бахрушин... Числились в магистратуре при факультете 55 чел., лишь
18 из коих получали стипендию. Студентов на факультете к 1914 году —
823 чел. (историков — менее половины). Приват-доцент С. Бахрушин вел
в этом году семинарий по Смуте, профессор М. Богословский читал ис-
торию России в XIX веке и вел семинарий по этой теме, а также просе-
минарий по памятникам древнего русского права. Профессор Р. Виппер
читал историю Древней Греции, новейшую историю и вел семинарий по
Фукидиду. М.К. Любавский читал русскую историю XVII — первой четвер-
ти XVIII века и историю Литовско-Русского государства до Люблинской
унии, а также вел просеминарий по Уложению 1649 года и так далее.
Из историков других университетов стоит назвать в Киеве М. Довнар-
Запольского, в Казани — Н. Фирсова, в Харькове — В. Бузескула, в Одес-
се — А. Флоровского, в Юрьеве (Дерпте) — И. Лаппо и Е. Тарле, в Варша-
ве — Г. Писаревского... Уровень преподавания везде был достаточно
квалифицированный. Другой вопрос, что всероссийскую известность
имели только профессора Московского и Петербургского университетов.
Кроме десятков университетских преподавателей, сотен учителей исто-
рии гимназий и краеведов существовали еще историки «по собственным
надобностям», для коих научная и историческая работа при наличии средств
стала хобби. Немало их участвовало в деятельности РГО, МАО, ОЛЕАЭ, РАО,
ОИДР, архивных комиссий и других исторических организаций.
Забытая сторона науки — научно-историческая деятельность замеча-
тельных историков-архивистов XIX — начала XX века: Н. Качалов, Н. Попов,
С. Белокуров, А. Зерцалов, С. Богоявленский, Н. Оглоблин, А. Викторов и
другие делали нередко совершенно блестящие и глубокие исследования на
основе такой массы архивного материала, обозреть и обдумать который
было непосильно приходящим со стороны историкам. Классический при-
мер — труды С.А. Белокурова и Н.И. Оглоблина. Старые архивисты были
иногда живыми справочниками в архивах МЮ и МИДа, ключом к успеху
магистрантов и докторантов8. Для бедных архивистов гонорары за статьи
562
ТРИ ВЕКА РУССКОЙ ИСТОРИОГРАФИИ (ВМЕСТО ЗАКЛЮЧЕНИЯ)
в «Историческом вестнике», «Русской старине», «Русском архиве» стали
серьезным подспорьем в жизни. Корпус русских историков до 1917 года
крайне неоднороден, расслоен на власть и деньги имущих старшего по-
коления ординарных профессоров (нередки случаи передачи кафедр по
родству, как наследства), среднего поколения экстраординарных профес-
соров и младшего слоя приват-доцентов.
Три тысячи рублей в год профессорского жалованья в университете
были предметом вожделений многих. Совместительство в трех-четырех
вузах (женских курсах, военных, духовных академиях) редкостью не было.
4—6 недельных часов занятий в одном месте явно не слишком обременя-
ли исследователя. Приват-доценты работали в гимназиях и лицеях, ожи-
дая лучших вакансий. Нераздельная слитность преподавания и научной
работы (ядро которой — диссертации и печатные учебные курсы) харак-
терна для русской историографии начала XX века. Относительная незави-
симость от властей известных профессоров, которые могли громко «хлоп-
нуть дверью» (Б. Чичерин, П. Виноградов, М. Ковалевский, А. Кизеветтер)
очевидна. Научная структура эпохи — это длительные заграничные коман-
дировки (год-два) для реальной наработки опыта, источников, связей:
система регулярных всероссийских массовых научных встреч и конферен-
ций (археологические съезды, влиятельные научные общества), много-
трудная магистратура с ее сложными экзаменами и система защиты дис-
сертаций. Университеты являлись главным тягачом российской науки.
Академия наук играла роль второстепенную. Гораздо большее значение
имела «частная» наука, базировавшаяся на всероссийских обществах с
собственной периодикой, экспедициями, системой наград и отличий, сво-
ими финансами (РГО, МАО и др.).
В основной массе губерний России профессионалов-историков про-
сто не было. Но со второй половины XIX века бурно начинает расти люби-
тельская наука — краеведение. Она опирается на повсеместную сеть гу-
бернских статистических комитетов. «Памятные книжки» большинства
губерний России стали краеведческими альманахами. На рубеже XIX—XX
веков быстро увеличивается сеть губернских ученых архивных комиссий,
объединявших в масштабах своей губернии всех краеведов. Заработал
своеобразный механизм русской провинциальной историографии, неза-
висимой от университетов. Идейная подпитка народничества, теории «ма-
лых дел», «долга народу» хорошо заметна в тематике работ русских кра-
еведов. Пропасть разделяла блестящую первоклассную университетскую
науку европейского уровня (в столицах) и историков остальной России.
1917 год, уничтожив элитарность и ее носителей, начал гигантскую стра-
тегию социального уравнивания. Началась эпоха громадных потерь...
563
ВИКТОР БЕРЛИНСКИХ. РЕМЕСЛО ИСТОРИКА В РОССИИ
Международный исторический конгресс в Лондоне
3—9 октября 1913 года в Лондоне состоялся Третий Международный
исторический конгресс. Он прошел живо и удачно, был умело организо-
ван. Дух грядущей войны уже витал в Европе. Собирались приехать на него
около 3 тыс. чел., внесли плату за участие около 800, а сидело на общих
основаниях не больше двухсот. Вообще не приехали французы. Самые
многолюдные делегации прибыли из России и Германии. Англичане отме-
чали, что в глаза бросалось деятельнейшее участие русских историков во
всей работе конгресса. Из 9 секций наиболее интересными оказались
археологическая, восточная и экономическая. На пленарном заседании
читал доклад А.С. Лаппо-Данилевский об идее государства в России от
Смуты до Петра Великого. П.Г. Виноградов был председателем и органи-
затором секции правовой и экономической истории. В археологической
секции 5 русских историков делали доклады: А. Бобринский, М. Ростов-
цев, Б. Фармаковский... Е. Тарле верно подметил характерный для того
времени разброд и растерянность обобщающей мысли.
Успех России зафиксирован назначением очередного исторического
конгресса в Петербурге 1918 года9. Это признание уровня и класса нашей
науки. Академик Лаппо-Данилевский, возглавив в России оргкомитет по
подготовке конгресса, успел немало сделать до начала мировой войны. В
ноябре 1913 года в оргкомитет вошли Н. Кареев и М. Ростовцев. Предсе-
дателем конгресса намечен Лаппо-Данилевский, секретарями — Л. Кар-
савин и А. Пресняков. В списке участников будущего съезда 45 названий
учреждений России. Это — научное ядро страны: Академия наук, 10 уни-
верситетов (с Гельсингфорсским), Эрмитаж, Археологическая комиссия,
Публичная библиотека, Румянцевский музей, Архивы МЮ и МИДа в Мос-
кве, Государственный архив в Петербурге, Археографическая комиссия,
историко-филологические институты в Петербурге и Нежине, 4 духовных
академии (Москва, Санкт-Петербург, Киев, Казань), Общество истории и
древностей российских, РАО и МАО, исторические общества при Киевс-
ком, Казанском и Петербургском университетах, РИО, Академия худо-
жеств, ряд научных обществ страны. Характерен даже порядок в списке
будущих участников. Такой виделась организованная структура истори-
ческой науки России в 1913 году. Скоро она кардинально изменилась.
«Академическое дело»
По прямому указанию Политбюро ЦК ВКП(б) Ленинградское ОГПУ в
1929—1931 годах сфабриковало против большой группы ученых-истори-
ков и сотрудников Академии наук СССР так называемое «Академическое
564
ТРИ ВЕКА РУССКОЙ ИСТОРИОГРАФИИ (ВМЕСТО ЗАКЛЮЧЕНИЯ)
дело». Четыре академика-историка попали на полтора года в тюрьму, а
затем высланы на пять лет в разные города. Это С.Ф. Платонов, Е.В. Тар-
ле, Н.П. Лихачев, М.К. Любавский — цвет русской историографии, лиде-
ры «старой школы» (немарксистской). Первые аресты прошли в октябре
1929 года (А.И. Андреев и другие). К концу 1930 года по этому делу арес-
тованы более 100 человек. (Подробнее см.: Академическое дело 1929—
1931 гг. СПб., 1993. Вып. 1.)
Известнейшие историки России (в том числе также члены-корреспон-
денты АН) оказались ошельмованы и морально уничтожались: С. Рожде-
ственский, А. Андреев, Д. Егоров, В. Бенешевич, Ю. Готье, С. Бахрушин,
А. Яковлев, В. Пичета, В. Дружинин, Ф. Покровский, П. Васенко, М. Беля-
ев, А. Заозерский, М. Приселков, С. Тхоржевский...
Смысл разворачивавшегося «Академического дела» (полностью сфаль-
сифицированного следователями) по образцу «Шахтинского дела», дела
«Промпартии», «Трудовой крестьянской партии» — полностью подчинить
себе Академию наук и научную интеллигенцию. Стоит вспомнить, что сра-
зу после Октября 1917 года АН встретила победу большевиков враждеб-
но, как «насильников, захвативших власть». Но в 1918 году руководство АН
вынуждено перейти от неприятия к лояльности, а затем в 1920-е годы —
к прочному сотрудничеству. АН борется за академические свободы и ав-
тономию в Петрограде-Ленинграде (до середины 1930-х годов — центре
АН), а власти пытаются полностью подчинить АН своей политике и «делу
социализма». К июлю 1929 года в АН 1158 сотрудников — это огромное
научное хозяйство со своей инфраструктурой. Партогранизации там
фактически нет. Коммунистическая академия с центром в Москве стала
альтернативной структурой, поглотившей к концу 1920-х годов Институт
истории РАНИОН. Соперничество Москвы и Ленинграда давало допол-
нительный импульс этой борьбе. Но силы слишком неравны. Главным
противником старой АН в правительстве был М.Н. Покровский, считавший
необходимым историко-филологическое отделение вообще прикрыть,
поскольку академические ученые — беспристрастные искатели истины, а
не строители социализма. Огосударствление и большевизация АН СССР
проводились как методами давления и угроз, так и методами террора.
Последние использованы с июля 1929 года в форме «чистки» состава
Академии наук. Причем уволено множество сотрудников аппарата управле-
ния, Библиотеки АН, Пушкинского Дома, Археографической комиссии. Из
960 штатных сотрудников уволены 128 человек, из 830 сверхштатных —
520 человек как «чуждые и вредные элементы». В октябре 1929 года комис-
сия обнаружила в БАНе подлинники отречения от престола Николая II и его
брата Михаила, документы партий эсеров, кадетов, Союза русского наро-
да, А.Ф. Керенского... Такого же рода материалы имелись в Пушкинском
Доме. Еще в 1926 году об этих материалах сообщали из АН А.С. Енукид-
565
ВИКТОР БЕРЛИНСКИХ. РЕМЕСЛО ИСТОРИКА В РОССИИ
зе. М.Н. Покровский (как глава Центрархива) пытался получить их. Сра-
зу же начался большой шум в прессе и первые аресты. Повод для того,
чтобы поставить Академию на колени, нашелся. Все основные решения
принимает Политбюро ЦК ВКП(б). 30 октября 1929 года отправлен в от-
ставку многолетний непременный секретарь АН СССР С.Ф. Ольденбург,
реально управлявший Академией. В этот же день подал в отставку с по-
ста директора Пушкинского Дома С.Ф. Платонов, на которого возложили
вину «за сокрытие важных политических документов». Далее решением
Политбюро ЦК ВКП(б) от 5 ноября 1929 года запущен механизм массовых
арестов, следствия и фабрикации «Академического дела».
Академик Платонов 8 ноября 1929 года подал в отставку с поста ака-
демика-секретаря отделения гуманитарных наук АН. Перестал он также
возглавлять и БАН. В январе—феврале 1930 года прошли массовые аре-
сты. Дело фабриковалось целиком на основании придуманных следова-
телями показаний обвиняемых. Сценарий дела сочинен в конце 1929 года
Особой следственной комиссией (Филатнер, Крыленко, Петерс, Агранов).
Дирижером и контролером дела являлось Политбюро. Процесс сфальси-
фицирован от начала до конца, и следователи выжимали нужные показа-
ния любыми способами у престарелых историков, угодивших в невероят-
ные для себя условия. Угрозы расправы над близкими, шантаж, подлог,
методы «кнута и пряника» широко использовались при фабрикации дела
об антисоветской монархической организации «Всенародный союз борь-
бы за возрождение свободной России». Развернулась травля в печа-
ти. 2 февраля 1931 года четыре арестованных академика исключены
из АН СССР. 8 августа 1931 года решением Коллегии ОГПУ 18 историков
осуждены к «высылке в отдаленные места СССР сроком на 5 лет». Из шед-
ших по этому делу: 6 бывших офицеров приговорены к расстрелу, 19 чело-
век — к 10 годам лагерей, 9 — к 5 годам лагерей, 6 — к высылке на 3 года и
так далее.
Но помимо этого множество уволенных в ходе чистки, а также ряд лиц
из 43 подследственных, освобожденных из-под ареста в 1931 году, впос-
ледствии в ходе массового террора вновь пострадали. Из числа освобож-
денных в ходе следствия стоит назвать А.А. Шилова, А.А. Введенского,
Ю.Г. Оксмана, Б.Д. Грекова, В.И. Срезневского.
Часть репрессированных погибла в ссылке и лагерях: Д. Егоров —
в 1931 году, С. Платонов — в 1933 году, С. Рождественский — в 1934
году, М. Любавский — в 1936 году... Некоторые историки после смер-
ти М.Н. Покровского и восстановления преподавания гражданской исто-
рии вернулись в науку: Е.В. Тарле (еще в 1932 году), Ю.В. Готье, С.В. Бах-
рушин, В.И. Пичета... Но тяжкий моральный груз тюрьмы и ссылки сковал
их творческий потенциал и сделал послушными власти историками.
566
ТРИ ВЕКА РУССКОЙ ИСТОРИОГРАФИИ (ВМЕСТО ЗАКЛЮЧЕНИЯ)
О кампаниях в советской исторической науке
После Октября 1917 года взаимоотношения науки вообще и в особен-
ности исторической науки с властью складывались непросто. Первая за-
дача — склонить ученых, Академию наук, университеты к сотрудничеству
с большевиками — решалась в годы Гражданской войны в условиях рас-
кола общества. Часть научной интеллигенции ушла в эмиграцию, часть
погибла в тяжелейших условиях террора. Но значительная масса ученых,
считая важнейшим делом жизни науку и ее сохранение в России, пошла
на сотрудничество с властью. Строя государство из приспособленных к
своим целям обломков и блоков, структур и учреждений прежнего време-
ни, большевики объективно вынуждены были формировать какую-то внят-
ную политику в области науки и культуры, а также по отношению к соци-
альной группе научной интеллигенции. Наряду с сохранением старых
учреждений (АН, университетов) затем создаются качественно новые,
параллельные, сугубо марксистские и признанные новой властью струк-
туры: Социалистическая (с 1924 года — Коммунистическая) академия как
противовес РАН; ГАИМК, Общество историков-марксистов, Институт крас-
ной профессуры...
Содержательно концепцию новой марксистской исторической науки
определял М.Н. Покровский, ориентировавшийся на стратегические уста-
новки вождей партии. Он же возглавил основную часть исторических уч-
реждений и журналов нового типа («диктатор на историческом фронте»).
Он и его ученики нацелены не на созидательную деятельность, а на раз-
рушение прежних форм и методов науки, концепций русских историков
прошлого и настоящего; острейшую критику личностей русских историков
и их трудов. Вся дореволюционная наука в области истории признавалась
дворянской или буржуазной, то есть ненаучной. Таким образом, уничто-
жение преподавания гражданской истории и замена последней набором
социологических схем под видом обществознания стали единственно
возможным выходом для молодых «историков-марксистов» нового типа,
ведомых Покровским. Характерно название, например, статьи С.Н. Быков-
ского «О классовых корнях старой археологии»10. Создать за несколько лет
новое поколение историков или школу невозможно. Филигранная мето-
дика и техника работы историков, как и научная традиция, формируются
поколениями. Наука изначально консервативна, поскольку живет тради-
цией. Измениться коренным образом за одно-два поколения по прика-
зу власти она не в состоянии. Покровский со своими учениками унич-
тожали саму источниковую и фактологическую основу, наработанную в
России за два столетия. Оставались классовая борьба, революционное
движение, история большевистской партии, из коих склеить цельную ис-
торию России было невозможно.
567
ВИКТОР БЕРЛИНСКИХ. РЕМЕСЛО ИСТОРИКА В РОССИИ
К 1930 году разрушительный потенциал Покровского в глазах власти
был исчерпан. Созидательные задачи в исторической науке и образова-
нии в масштабах СССР были ему непосильны. «Академическое дело» по-
казало свою неэффективность как инструмент научной политики. Партий-
ное руководство, накопив материал для качественных перемен в своей
внутренней политике, решает использовать уже традиционную форму
идеологических кампаний. Первой жертвой такой кампании уже после
своей смерти стал сам Покровский. В крайне грубой, жестко-разносной
форме «вульгаризаторские извращения так называемой школы Покровс-
кого» осуждены и отринуты. Возвращены из ссылки историки старой шко-
лы. В1934 году возрождено преподавание гражданской истории (постанов-
ление ЦК ВКП(б) и СНК СССР «О преподавании гражданской истории в
школах СССР» от 16 мая 1934 года). В сущности, впервые школа Покровс-
кого безоговорочно была осуждена лишь в 1936 году в постановлении ЦК
ВКП(б) и СНК СССР о преподавании истории в школе (26 января 1936 года).
Значительная часть молодых марксистов, унижавших и уничтожавших
русских историков 1920-х годов, застрельщиков погромных кампаний
1920-х годов, расстреляны несколько позднее в эпоху Большого террора
1936—1938 годов. Но уцелевшие «птенцы гнезда Покровского» обязаны
были отречься от учителя, участвовать в его шельмовании, писать «анти-
Покровские» статьи (А. Панкратова, И. Минц, М. Нечкина). Впрочем, число
уцелевших учеников оказалось весьма невелико. Таким образом, утверди-
лись важнейшие структурные элементы «кампании» в науке: необходи-
мость коренного изменения политики, стремление широко озвучить такие
изменения и добиться преданности новому курсу основной массы работ-
ников, уничтожить активистов, носителей старого курса как врагов. Сиг-
нал к началу широкой кампании — постановление ЦК ВКП(б) (иногда со-
вместно с СНК СССР), передовые статьи в ведущих газетах («Правде»),
затем журналах, патриотических научных изданиях. Иногда имеют место
речь вождя (И. Сталина), его указания и замечания по конкретному пово-
ду, письмо в редакцию.
Затем в ходе кампании проводились собрания в институтах, универ-
ситетах, других научных и образовательных учреждениях, где следовало
клясться в верности новому курсу и клеймить преданных сторонников ста-
рого курса, уже указанных в качестве врагов. Последние обязаны каяться
в своих ошибках, отрекаться от прежних убеждений и учителей, заявлять
о своей готовности исправить ошибки в новом русле.
Печатные статьи и сборники в духе новых указаний партии и прави-
тельства следовало писать быстро, издавать оперативно. Неотъемлемый
элемент любой кампании — оргвыводы. В 1930-е годы людей не просто
снимали с руководящих постов или увольняли с работы — им грозила ги-
бель: арест, тюрьма, расстрел или срок в лагере, репрессии близких.
568
ТРИ ВЕКА РУССКОЙ ИСТОРИОГРАФИИ (ВМЕСТО ЗАКЛЮЧЕНИЯ)
Вспомним печальную судьбу таких близких соратников Н. Марра, как
С. Быковский, Ф. Кипарисов.
Можно предположить, что по случайности уцелел И.И. Смирнов, сохра-
нивший, впрочем, свой разоблачительный запал и в 1940-е годы. Посколь-
ку линия партии и правительства менялась в 1930—1950-е годы доволь-
но часто, то одна идеологическая кампания сменяла другую. Иерархия
этих кампаний в области исторической науки довольно сложна. Смысл
их — полное подчинение историков как профессиональной группы обще-
ства любым новым указаниям власти и максимально точное выполнение
любых ее пожеланий. Самостоятельность историка отменялась, он стано-
вился слепым исполнителем политических решений. При всем том курс
после 1934 года на «объективность» науки даже при тотальной зависимо-
сти историков позволил сохранить, хотя бы частично, достижения доре-
волюционной русской историографии.
Восстановление истфака МГУ (1934) после десятилетнего перерыва,
а затем других истфаков, открытие Института истории АН СССР (1936),
возобновление системы ученых степеней и званий (с хорошим материаль-
ным обеспечением) — все это содействовало укреплению организаци-
онной структуры советской исторической науки. Ведь в эпоху «пролетариза-
ции» вузов квалификационный уровень элитной группы столичной
профессуры (С. Бахрушин, В. Пичета, М. Приселков, Е. Косминский,
Е. Тарле...) и основной массы историков разделяла пропасть. Общий гу-
манитарный уровень основной массы студентов-историков и выпускников
вузов намного ниже, чем их коллег до 1917 года. Манипулировать новой
массой историков, в значительной мере лишенных критического отноше-
ния к власти, оказалось совсем просто.
14 ноября 1938 года вышло постановление ЦК ВКП(б) «О постанов-
ке партийной пропаганды в связи с выпуском “Краткого курса истории
ВКП(б)”», которое вновь мощно ударило по школе Покровского и законо-
дательно закрепило догматизм в науке, ориентиры историков на установ-
ки вождей и партийно-советских верхов. Последние решали (не будучи
знатоками), как нужно освещать целые периоды, проблемы истории Рос-
сии и мира, отдельных личностей. Жесткая система ритуального цитиро-
вания классиков марксизма—ленинизма, партийных документов и трудов
вождей окончательно становится формальным элементом любого истори-
ческого исследования. Окончательной монополией на истину обладал
только действующий вождь и современные партийные установки. Под них
и подгонялись соответствующие цитаты классиков.
На смену Покровскому неофициальным вождем исторической науки
Сталиным назначен Б.Д. Греков (беспартийный!). Стихийную тягу Греко-
ва и А. Преснякова к марксизму снисходительно одобрял еще Покровский.
С 1934 года Греков — член-корреспондент АН СССР, с 1935 года — ака-
569
ВИКТОР БЕРЛИНСКИХ. РЕМЕСЛО ИСТОРИКА В РОССИИ
демик, а с 1937 года (после ареста и расстрела старого большевика
Н. Лукина) стал директором Института истории АН СССР. Впослед-
ствии он — академик-секретарь отделения истории АН СССР и ру-
ководитель на множестве других постов в науке. Система вождизма, на-
саждения беспрекословных лидеров в отдельных научных отраслях —
неотъемлемое звено советской науки.
В Грекове, историке старой школы, поражает сочетание широкой эру-
диции и высокого профессионализма со схематизмом выводов, точно
укладывающихся в прокрустово ложе формационного учения «Краткого
курса истории ВКП(б)»11. Самая крупная из послевоенных кампаний —
борьба с космополитами — началась редакционной статьей «Правды».
Очевидец (Ю.А. Поляков) вспоминает, что в АОН заседание исторических
кафедр по критике космополитов продолжалось три дня (11, 14, 16 мар-
та 1949 года). Выступившие разоблачали враждебную сущность таких
пробравшихся в историческую науку деятелей, как О. Вайнштейн, И. Минц,
И. Разгон, Н. Рубинштейн.
Чаще всего космополитами оказывались евреи. Но список быстро ра-
стет. Наиболее активно выступали М. Ким, А. Сидоров, аспиранты Акаде-
мии. Звонкие ярлыки и голословные обвинения. Преобладали пассажи
типа «не показал», «не отразил», «не раскрыл»12. В МГУ под огонь попали
И. Минц и многие ведущие историки. Их заставляли каяться. «Русская
историография» Н.Л. Рубинштейна, изданная в 1941 году, стала особым
объектом травли, вместе с автором.
В более «вегетарианской» форме такого рода кампании и проработки
историков характерны и для постсталинских времен. Сложилась практи-
ка регулярного припугивания гуманитариев. Любая мелочь могла стать
основой «дела» и оргвыводов. Чтобы они не расслаблялись и помнили, кто
в доме хозяин. Система (и встроенные в нее за советские годы истори-
ки) была избыточно агрессивна и жестока к собственным людям даже там,
где для этого не было никаких оснований. Перестраховка! Страх стал мощ-
ным регулятором научной активности. Все эти дискуссии, проработки и
установки ломали научную судьбу не только жертв и не только разобла-
чителей. Искалечены духовно и морально оказались все без исключения
советские историки тех лет. Аморальность как условие научной карьеры...
«Оттепель» в советской исторической науке
(Всесоюзное совещание историков 18—21 декабря 1962 года
как зеркало исторической науки)
«Оттепель» после смерти Сталина пришла и в историческую науку, хотя
с некоторым запозданием — уже на своем излете. Как метко сказал ис-
570
ТРИ ВЕКА РУССКОЙ ИСТОРИОГРАФИИ (ВМЕСТО ЗАКЛЮЧЕНИЯ)
торик Я. Линьков в 1962 году, «властная честолюбивая рука Сталина, креп-
ко державшая в узде историческую науку, разжалась, но тяжелый отпеча-
ток этой руки» отчетливо виден на состоянии нашей науки. В 1962 году
прошло единственное за XX век совещание историков всей страны, кото-
рое дало яркий срез менталитета и состояния умов наших ученых и бю-
рократов от науки. На нем были сотни историков. Совещание шло под
флагом десталинизации, и речи историков временами были довольно
откровенны. Полная зажатость и молчаливость сменилась дозволенными
рамками «гласности» (от сих до сих). Живое обсуждение проблем истори-
ческой науки показало, что и за 40 лет мощнейшего пресса властей русская
историческая наука не была вытоптана полностью, а сохранила ряд тради-
ций, векторы развития, некоторое здравомыслие даже у бюрократов.
Если до 1917 года русские историки — рафинированная высочайше-
го класса научная элита, то к началу 1960-х годов это огромная, внутрен-
не неоднородная масса людей значительно более низкого профессио-
нального уровня. В основном истфаки пединститутов и университетов
готовили учителей истории для школ страны. Очное обучение давало
образование получше, а вечернее и заочное — значительно хуже. Из док-
лада министра В.П. Елютина на совещании явствовало, что в 1962 году
на истфаках страны учились 60 900 студентов (25 тыс. — в университе-
тах, 35 900 — в пединститутах), причем 51 800 — на заочных и вечерних
отделениях. На истфаки шло 2% от числа всех поступивших в вузы. Мас-
совость и низкое качество обучения — характерная черта подготовки ис-
ториков в сравнении с царской Россией. 5—6 человек на место — конкурс
на истфаки МГУ и ЛГУ. К началу 1970-х годов он дойдет до 16 человек.
Гуманитарии советской эпохи — пасынки властей, в отличие от инже-
неров, естественников и физиков. Реально студентов-историков очень
немного на такую огромную, встревоженную системой всеобщего обра-
зования страну. К сожалению, и тогда и сейчас резкой грани между шко-
лой и вузом не было. Процветало школярство и установки в знании на
репродукцию типовых учебников. Задача готовить мыслящего студента, а
не зубрилку ставилась с большой опаской. Ведь рамки дозволенных в
науке сомнений и свободы мысли так узки. При догматическом подходе к
содержанию, формам и методам обучения вообще дети и молодежь в
школах и вузах изучали почти то же самое, только в разных упаковках и
наборах.
Отметая учителей истории школ, мы сохраняем в составе истори-
ков СССР преподавателей густой сети вузов. В 1914 году Россия име-
ла чуть более 10 тысяч научных работников, в 1962 году одних исто-
риков в СССР — более 17 тысяч: преподаватели вузов и работники
разного рода научных учреждений. Основная часть из них занималась
отечественной историей. Научных работников в собственном смысле это-
571
ВИКТОР БЕРЛИНСКИХ. РЕМЕСЛО ИСТОРИКА В РОССИИ
го слова среди них меньшая часть. В вузах трудились 1211 специалистов
по истории СССР: докторов и профессоров — 64; кандидатов наук — 745;
без степени — 40213. Поражает мизерная доля профессоров. Основной
частью кафедр руководят кандидаты наук (доценты). Очевидно, что вузов-
ская наука в серьезном кризисе и малопродуктивна. В одном Институте
истории АН 35 докторов наук (по истории СССР). По словам министра,
советским историкам в период культа личности не прививались «умение
критически осмысливать материал, самостоятельно глубоко анализиро-
вать, делать смелые выводы и обобщения. Культивировались догматизм
и цитатничество, приспособленчество». Все живое и творческое из науки
просто изгонялось как немарксистское.
Преподавателей всеобщей истории в вузах страны — 805 человек, из
них 49 докторов и профессоров, причем большинство последних жили и
работали в Москве и Ленинграде. Реального значения в науке провинци-
альные вузы не имели. Академическая наука культивировалась как глав-
ная и первостепенная. Вузовская наука — как второстепенная. С 1956 по
1961 год число людей с учеными степенями в стране даже упало. Когор-
та историков, получившая качественное образование в царской России,
почти полностью ушла из науки. Равноценной замены не было. Воспитан-
ная на догмах марксизма-ленинизма-сталинизма, молодежь просто не
умела или боялась самостоятельно мыслить в науке. История КПСС, СССР,
истмат и диамат, специальные курсы часто дублировали в вульгарной и уп-
рощенной форме один и тот же материал. Большинство аспирантов-ис-
ториков (от 200 до 250 чел. в год — в 1958—1961 годах) заканчивали аспи-
рантуру без защиты. Они не владели минимальными навыками профессии
исследователя, техникой работы с источниками, литературным стилем и
т.д. и т.п. Отметим, что несколько более половины историков вузов стра-
ны — это историки КПСС, крайне специфической и жестко догматической
отрасли знания.
В сущности, основной массе советских историков было негде публи-
коваться. До «оттепели» в СССР существовал лишь один исторический
журнал. Центральные исторические журналы (число коих и сейчас край-
не невелико) обслуживали сравнительно небольшой круг более или менее
квалифицированных историков. «Ученые записки» и вообще издательская
деятельность вузов в конце 1960-х — начале 1970-х годов свертывается.
Сборники тезисов конференций редки и маловразумительны, серьезно-
го научного значения не имеют. Появилось поколение историков — сочи-
нителей тезисов (на 2—3 страницы). В год одной такой публикации для
отчета в вузе вполне хватало.
Наибольшие претензии у руководителей совещания — к изображению
советской истории. С точки зрения Б.Н. Пономарева, партийного акаде-
мика и отнюдь не либерала и демократа, культ личности дал три главных
572
ТРИ ВЕКА РУССКОЙ ИСТОРИОГРАФИИ (ВМЕСТО ЗАКЛЮЧЕНИЯ)
вредных последствия для исторической науки: 1) превознесение Стали-
на и умаление роли Ленина, партии, масс; 2) произвол и субъективизм в
оценке исторических событий и деятелей; 3) командная система в науке,
огульная критика, приклеивание ярлыков. Любая команда, речь или выс-
казывание Сталина становились фетишем. Созданы теории двух вождей
в революции, решающей роли Сталина в Гражданской войне, вожде как
главной силе советской истории. Искажалась историческая перспектива.
Идеализировались в угоду вождю Иван Грозный и Петр I. «В научных кол-
лективах насаждались нравы, нетерпимые для развития науки, для рабо-
ты ученых... Неугодные люди изгонялись из науки, а зачастую и физичес-
ки устранялись».
Не только научная ценность всей дореволюционной науки, но и источ-
ников, архивных материалов была взята под подозрение. Архивные дан-
ные использовали лишь как иллюстрации общеизвестных схем и положе-
ний. Само обращение в архивы стало формальностью. Стоит вспомнить,
что длительное время значительная часть архивов страны находилась струк-
турно в ведении НКВД. Множество диссертаций сочинялось на основе га-
зетной периодики. Терялось уважение к историческому факту и добыванию
нового знания. Между тем историческая наука без этого немыслима. Апо-
логетика деятельности любых властных структур советской эпохи, обоже-
ствление монстрообразного государства — все это наложилось в какой-то
странной пародийно-гипертрофированной форме на традиции государ-
ственной школы русской историографии (точка зрения автора).
В качестве важнейшей задачи историков Б.Н. Пономарев ритуально
подтвердил борьбу против буржуазных фальсификаторов истории. В ус-
ловиях железного занавеса, «холодной войны», тотальной цензуры и не
менее тщательной самоцензуры историков об этом можно было не гово-
рить. Это — словно идеологическая присяга на верность партии и лени-
низму. Вновь поощряется коллективизм в науке как ключ к успеху, плани-
рование и координация работ.
Академик Е.М. Жуков (руководитель затем Института истории) рассуж-
дал с трибуны о влиянии культа личности на творчество историков. Это —
отказ от теоретических работ (только вождь может давать глубокие и све-
жие идеи). Историки могли лишь комментировать Сталина, не умничая и
не мудрствуя лукаво. Самостоятельная творческая мысль у целого поко-
ления историков, по Жукову, отсутствовала. Их отучили самостоятельно
мыслить, поэтому историки устремились в сферу чисто описательных и
фактографических сюжетов. На почве боязни теории расцвело мелкоте-
мье и узость мысли. Оказались совершенно разоблачены история и фи-
лософия. Значительная часть диссертаций и прочих трудов — компилятив-
ный материал, удельный вес самостоятельного научного творчества (что
и двигает науку вперед) ничтожно мал. Кстати, в 1968 году Институт ис-
573
ВИКТОР БЕРЛИНСКИХ. РЕМЕСЛО ИСТОРИКА В РОССИИ
тории АН СССР был разделен на Институт истории СССР (сейчас Инсти-
тут российской истории) и Институт всеобщей истории.
В. Мавродин (ЛГУ) публично горевал об умирании целого ряда отраслей
исторической науки: византинистики (кафедра в университете закрыта),
вспомогательных исторических дисциплин (кабинет в университете закрыт).
«У нас практически отсутствуют целые разделы источниковедения... почти
исчезли археография, нумизматика, сфрагистика, а без них историк не
может работать»14. Связи Академии наук и университетов отражают вчераш-
ний день. Действительно, нет науки без обучения и воспроизводства.
Академик Н.М. Дружинин тяготился рутинной привычной системой
преподавания в вузах (с 1934 года). Лекционные курсы следовало бы по-
строить иначе, чтобы это не был пересказ учебников с добавками из мо-
нографий. Это должен быть курс, вводящий в творческую мастерскую
лектора, ставящий широкие задачи. Центр преподавания, считал он, нуж-
но перенести на практические занятия. При этом стоит снять обязатель-
ное посещение всех лекционных курсов со свободой их выбора студентом.
Сказалась его дореволюционная закваска. Между тем реально число сту-
дентов-историков в стране сокращалось, докторов наук умирало больше,
чем появлялось новых. Число исторических памятников сокращено вдвое.
Молодежи просто негде печататься.
О тяжкой судьбе этнографии в Советском Союзе на секции сказано
предельно откровенно. До 1930-х годов в стране работали сотни этногра-
фов, имелись научные учреждения, готовились кафедры, остро нужные
для кипящей многонациональной страны. Затем наука фактически ликви-
дирована: много специалистов погибло, большинство остальных броси-
ли заниматься этнографией. Кто-то ушел в археологию, филологию, гео-
графию... Из-за догматизма и формализма установок этнографии отвели
для изучения узкую область пережитков в быту народов СССР исключи-
тельно в качестве вспомогательного источника для истории15.
Академик М.В. Нечкина радовалась «восстановлению доброго имени»
М.Н. Покровского. Кое-где учеников последнего репрессировали не мень-
ше, чем историков «старой» школы. Она живо отметила, что в эпоху куль-
та личности все историки оказались разобщены: «Товарищ не мог гово-
рить с товарищем, нельзя было поделиться своими мыслями, сомнениями
даже с близкими друзьями». Такое двоемыслие и лицемерие утвердилось,
впрочем, в нашей науке на всю советскую эпоху. Отметила она полную
философскую беспомощность историков, посетовав, что методология
истории отошла к философам. Реальное содружество гуманитарных наук
ушло в далекое прошлое, как и полная история исторической науки. Ведь
в последней господствует «нигилистический оттенок».
Все свои острые проблемы историки с удовольствием списывали на
культ личности, искренне или лицемерно клянясь в верности ленинизму,
574
ТРИ ВЕКА РУССКОЙ ИСТОРИОГРАФИИ (ВМЕСТО ЗАКЛЮЧЕНИЯ)
партии и новым вождям. Каждый говорил о своем наболевшем, о тех про-
блемах, где личность историка оказалась наиболее ущемлена в советские
годы. Академик И. Майский сетовал, что на основании официальных со-
ветских документов полноценную историю написать невозможно. Не все
документы достоверны, а кроме того, неизвестны мотивы действий лю-
дей, стоявших за ними. Период культа личности, считал он, просто убил
мемуарную литературу. Добавим переписку и другие важные для истори-
ка формы частной жизни людей (например, семейный архив). В редакци-
ях, по острому словцу Майского, к мемуарам относятся как «к слишком
горячей картошке». Поэтому задача создать вокруг мемуарной литерату-
ры «теплую дружественную обстановку» и специальный журнал — насущ-
на. Воз и ныне там.
Против чуждых марксистам воззрений Р. Виппера и других буржуаз-
ных историков выступил С.М. Дубровский, так же как и против проста-
линской идеализации Ивана Грозного, других князей и царей. В этом
духе писалась и художественная литература. В результате у детей выра-
батывалось «умильное отношение к ним»16. Надо полагать, в детях требо-
валось вырабатывать классовый подход.
В ключевой секции совещания по истории СССР основной доклад сде-
лали М.П. Ким и И.А. Федосов. К имеющейся научной литературе они по-
дошли очень критично. Основная масса работ — голая фактология, опи-
сательность и полное отсутствие анализа. Между тем после XX съезда
архивы широко раскрыли двери для историков. Но последние слабо вла-
деют методикой исторического исследования. Нет обоснования отбора
привлекаемых источников, даже не ставится вопрос о происхождении
документа, критике достоверности источников. Историческая литература
очень узка и одностороння. Наиболее разработана за советские годы эко-
номическая история, хотя и здесь много «белых пятен». Революционное
движение изучается локально, вне связи с историческим контекстом. Нет
крупных обобщений. Узость постановки вопросов может привести к невер-
ным выводам. Трафаретность названий тем — результат догматизма. Ведь
историки трудились над теми темами, которые выдвигал Сталин.
В.П. Данилов сетовал, что «только по газетам научную историю крес-
тьянства создать нельзя. Нужны архивные документы, нужна статистика».
Чтобы все это получить, требуется много сил для преодоления преград17.
Сие отпугивает многих исследователей. В сущности, вопрос с самого
начала 1930-х годов был еще и в том, что историки стали бояться писать.
Ведь любая опубликованная книга, статья, страница, фраза могли быть
использованы против автора. Максимальное обезличивание печатной
продукции историков продолжалось до конца 1980-х годов. Описатель-
ность и фактология, примитивизм и вульгарное упрощенчество, схема-
тизм и догматизм, конъюнктурность и авторская безличность, сервилизм
575
ВИКТОР БЕРЛИНСКИХ. РЕМЕСЛО ИСТОРИКА В РОССИИ
перед властью и полная философская беспомощность в области мето-
дологии истории — очевидные отрицательные черты развития истори-
ческой науки. Мы видим, что многие историки это осознавали. Но рабо-
тать со связанными руками затруднительно. Попытки шестидесятников
несколько изменить ситуацию эффекта не дали. Вспомним В. Данило-
ва, А. Некрича, М. Гефтера, А.Я. Гуревича... Потребовались коренные
перемены в обществе и государстве, чтобы историки начали работать
по-другому.
Мысли из мусорной корзины
По мере написания книги в голову автора иногда приходили мысли, не
имеющие отношения к данному разделу, но цеплявшиеся к общей теме
вообще. Выбрасывать их было жалко. Вставлять куда-то после написания
книги — затруднительно. Возможно, они будут уместны в заключении. В
этих мыслях нет системы и последовательности. Они хаотичны и этим
дороги автору.
* * *
— Хлеб историка (черный и белый) — это воздух эпохи.
— Востребованность продукции историка не вычислить. Все крайне
эмпирично. Даже тиражи книг и журналов не показатель. КПД этой про-
дукции не определить. Автор пописывает — читатель почитывает. Прину-
дительное чтиво: учебники для школ и вузов. Их специфика.
— Замечательная тема: бесталанные историки. Слагаемые таланта ис-
торика вроде бы очевидны: мысль, стиль, искусство анализа и синтеза, све-
жесть тем и проблем... Каковы слагаемые бесталанности? Описательность,
отсутствие любых мыслей, полная ненужность никому этого труда...
— А в чем смысл призвания историка? Острое ощущение отчужденно-
сти от современности... Или наоборот: понимание внятных токов совре-
менной жизни, подспудных течений, смысла завтрашнего дня... Наверное,
у кого как. Все очень индивидуально, единого рецепта нет.
— Хобби русских историков: вспомогательные (книголюбство, собира-
тельство древностей, краеведение и любовь к родословиям...) и самосто-
ятельные (меломанство, любовь к живописи, театру, туризму).
— Профессиональные болезни историков: занудство, педантизм, се-
рость и монотонность повседневной жизни, бедность и непрактичность в
быту... Настигают они далеко не всех, да и не для всех эпох характерны.
— Пороки многих русских историков: пьянство, слабая философская
основа трудов (пишут историю носом, а не рукой — слишком близко к
576
ТРИ ВЕКА РУССКОЙ ИСТОРИОГРАФИИ (ВМЕСТО ЗАКЛЮЧЕНИЯ)
материалу), чрезмерная зависимость от традиции (не можем вырваться
вперед даже в Европе), леность и покорность власти, женщины, наркоти-
ки, азартные игры.
— Рационалисты и интуиты в науке. Роль бессознательного в творче-
стве.
— Русскую историю в XIX — начале XX века писали поповичи со всеми
вытекающими отсюда последствиями. Семинарская школа многое им дала,
но многое и отняла. Каких-то реалий русской жизни они просто не чувство-
вали. С одной стороны, укорененность в крестьянстве, а с другой — от него
отчуждение. Обратим внимание просто на фамилии духовенства среди на-
ших историков: Соловьев (не показателен), Ключевский, Покровский, Рож-
дественский, Богословский, Знаменский, Любавский и несть им числа.
Церковнославянский и древние языки. Схоластика как школа мысли. Со-
словные особенности речи, стиля письма, образа мыслей, быта.
— Лексика и стиль русских историков вообще. Этикет речи: каноны и
новации. Слово и время. Терминология нашего историка: векторы эволю-
ции трех столетий. Мелодия и ритмика русской научной прозы. Звуковой
окрас речи, темп устной речи и прозы. Архитектоника этой прозы. Про-
фессиональная этика историка и ее нарушения. Карьеризм и честолюбие.
Историки «на вольных хлебах»: не вузовские или академические.
— Вдохновение в творчестве историка. Мир творческих замыслов.
Вызревание и выплывание качественно новой тематики и проблематики
исследований.
— Забытые историки. Почему и когда они забыты?
— Историки и власть. Историк и общество. Историк и семья. Неудач-
ники и счастливцы в науке.
— Русская школа историографии. В чем ее специфика? Что нам дали
немцы, а что французы? Понятия, идеи, термины и философские основы
русского историзма.
— Допинг в работе: чай, кофе, водка...
— Русский язык как орудие историка. Его историчность и внеисторич-
ность (А. Шахматов).
— 1917 год: судные дни историков России. Крах старой системы про-
фессионализма. Скорость исторического процесса разрушила нацио-
нальную школу историографии. В период исторического рывка общества
наука за ним не поспевает.
— Жанры научной прозы, жанры научно-популярной прозы. Жанры
научной лирики: эссе, мемуары, стихи историков (всегда бесталанные).
История-описание и история-проблема (у каждого жанра свои недостат-
ки). Структуралистская история. Жанр псевдонаучной прозы (демагогия
в науке). Жанр исторической публицистики.
— Школы в русской историографии: государственная, московская,
петербургская, народническая, провинциальная, марксистская, социаль-
577
ВИКТОР БЕРЛИНСКИХ. РЕМЕСЛО ИСТОРИКА В РОССИИ
но-экономическая, советская и другие более мелкие. Все это очень зыбко,
противоречиво, местами перекрывает друг друга или просто совпадает.
— Границы авторской свободы исследователя. Границы свободы чи-
тателя. Что он не может не прочесть?
— Типы историков: историк по собственным надобностям (краевед),
историк-лектор (в вузе), историк — кабинетный ученый (в академическом
институте), историк-публицист, «желтый» историк, «заказной» историк,
историк-идеолог, историк-пророк...
— Русская литература XIX века как школа письма для историка. Она же —
как тормоз мысли.
— Мэтры и ученики. Специфика самообучения. Консерваторы и раз-
рушители. Традиция как основа прогресса в науке. Традиция как камень
на шее в науке.
— Историк и его слушатели, читатели, нечитатели, почитатели и не-
други.
— Историки России: этнический аспект. Влияние этнопсихологии.
— Классика как сталинский метод культурной революции. Сталинизм
в советской эпохе. Вожди и историки. Сталинский ампир в науке. Смена
стилей в науке. Связь стилей и парадигм в обществе, политике, литера-
туре, искусстве и науке.
— Историк-новатор как взломщик, браконьер и разбойник. Историк как
враг общества и государства. Историк как любимец общества и государ-
ства. Историк как слуга государства. Конформизм, служение и фронда...
— Диссертации как «хлебный» жанр. Жанр интеллектуальной провока-
ции в нашей историографии.
— Голод оценки современного историка. Нет читателей, нет рецензий,
нет одобрения или порицания коллег.
— Забытые рукописи: чернильная кровь эпохи.
— Длинное время русского средневековья. Столицы и провинция: не-
совпадение исторических эпох.
— Авторское начало в трудах и индивидуальность историка. Аноним-
ность историка.
— Устная наука: выступления, доклады, дискуссии, конференции, пре-
подавание. Произносительная сторона исторических трудов падает, но
риторика не умерла. Ее потаенная жизнь осталась в учебниках.
— Веселая наука: импровизация и торжество дилетанта над профес-
сионалом.
— Риторика, витийство и прогноз...
— Странные совпадения дат рождений многих русских историков.
Земное эхо солнечных бурь?
— Историк как «дойная корова» эпохи.
— Пограничные области истории в гуманитарных науках: география,
литература и языкознание, философия, искусствознание...
578
ТРИ ВЕКА РУССКОЙ ИСТОРИОГРАФИИ (ВМЕСТО ЗАКЛЮЧЕНИЯ)
— Просторечие и «три штиля» научной речи: высокий, средний и низкий.
— Витийство как специализация историка и философа в России (Т Гра-
новский, П. Чаадаев...). Театральность стиля устной речи падает. Смена
жестикуляции.
— Профессиональная спесь историков как тормоз развития. Не видят
того, что под ногами.
— Историки донаучной эпохи (XV—XVII веков) в России.
— Изоляционизм советской школы. О том, как полезно изобретать
велосипед.
— «Шестидесятники» XX века в историографии: только некая эмана-
ция...; ничего определенного и внятного сказать нельзя. Увлечение народ-
нической тематикой в 1960—1970-е годы как ложный искус этих истори-
ков. Зацикленность на политической истории. Советский новояз.
— Полярные советские академики (Б. Рыбаков и Д. Лихачев).
— Эзопов язык в советской литературе и в значительно более слабой
форме в трудах историков. Цензура и самоцензура в работе ученого. Си-
стема официального ханжества и лицемерия как стиль в науке.
— Призвание для историка — вопрос ключевой. Ведь это профессия
творческая. Чем больше для нее корней в детстве—юности, в предках —
тем лучше.
— Узкая научная специализация губит историка. Ограниченность со-
держания темы, анализ частного вопроса не выводят к «большой воде».
Происходит формальная изоляция человека от большой науки, общества,
реалий жизни. А ведь таких историков у нас большинство.
— И монографическое изучение специальных тем и проблем; и сводный
обзор крупиц добытого знания («генеральная история») — необходимы.
— Есть ли свой жаргон (сленг) у наших историков? Иррациональное в
их творчестве.
— Провинциальная микроистория и общероссийская макроистория.
Россия в XX веке одновременно переживала три эпохи: средневековье,
начало нового времени и индустриальный период. Разная скорость жиз-
ни в разных местах страны.
— Тупики традиционной историографии. Реальная жизнь как двигатель
науки.
— О пользе путешествий для историков.
— Внешний вид и физический тип историков.
— Вред коллективных трудов. Многописание в науке. Плодотворность
«застоя» общества для науки.
— Моральный и физический износ генеральных историй России про-
шлого (Карамзин — Соловьев — Ключевский). Мумификация прошлого.
Унификация прошлого в связи с превращением российской истории в
часть всемирной истории.
579
ВИКТОР БЕРЛИНСКИХ. РЕМЕСЛО ИСТОРИКА В РОССИИ
— Историк зависит от настоящего, но историческое время зависит от
историка.
— Что заставляет людей бесплатно интеллектуально работать? При-
вычка, инерция мысли, любовь к творчеству, честолюбие... Самореализа-
ция как стимул.
Ценности исторической науки XX века и особенности
исторического процесса
Позитивистская основа русской исторической науки, полностью вос-
торжествовавшая в трудах крупнейшего историка России XIX—XX веков —
Василия Осиповича Ключевского (1841—1911), фактически господствова-
ла в советской и русской исторической науке XX века. Не только основные
ученики Ключевского (П.Н. Милюков, М.М. Богословский, М.Н. Покровс-
кий и многие другие), но в значительной мере большинство советских
историков (пускай опосредованно) в своем развитии отталкивались от
московской школы Ключевского. Интерес к социальной истории, действи-
ям масс, а не отдельных людей — все это на добрые сто лет стало глав-
ным течением в изучении прошлого.
Победившие большевики узаконили такого рода тематику и проблема-
тику исторической науки, снабдив ее флагом марксизма.
Физический крах петербургской школы русской историографии в свя-
зи с «Академическим делом» 1930 года и репрессиями против академика
С.Ф. Платонова и его коллег ускорил торжество социологической соци-
ально-экономической школы в нашей историографии. Наработанная за
два столетия филигранная методика и методология исторической науки
России рухнула.
Забвение интереса к человеческой истории, развитию идей шло в фор-
мах доминирования «вульгарного» материализма над идеалистическими
концепциями и взглядами. Философская основа в трудах значительной
массы советских историков попросту отсутствует. Фактология в русле офи-
циальных марксистских схем и догм стала основой всех научных трудов. За
годы советской власти не было создано ни одной полномасштабной концеп-
ции русской истории (за исключением низвергнутой схемы Покровского).
Данному обстоятельству способствовало и резкое падение интеллек-
туальной культуры научной интеллигенции в СССР начиная с 1920-х годов.
Высочайший взлет исторической науки 1900—1910-х годов сменился пе-
риодом упадка.
Классовый подход к науке, вытеснение старой («буржуазной») профес-
суры из университетов, пролетаризация вузов — все это отбросило рус-
скую историческую науку на столетие назад. Физическое уничтожение
580
ТРИ ВЕКА РУССКОЙ ИСТОРИОГРАФИИ (ВМЕСТО ЗАКЛЮЧЕНИЯ)
старой дореволюционной интеллигенции в связи с ее «чуждым» советс-
кой власти происхождением привело в вузы и академические институты
глубоко преданную новой власти, но ограниченную в своем творчестве мо-
лодежь. Мощные идеологические шоры, самоцензура историков и реаль-
ная цензура, система тотального контроля над личностью и запретов — все
это отразилось в работах советских историков 1930—1980-х годов.
Все это с одной стороны. С другой — колебания и метания власти,
нередко менявшей свои оценки на противоположные, кувырки и кульби-
ты советской внешней политики приводили к тому, что небольшую эталон-
ную группу ученых в исторической науке власть сохранила. Высокий уро-
вень их работ ярко контрастировал с убожеством основной массы наскоро
подготовленных марксистских кадров, не обладавших широкой гумани-
тарной культурой.
Но Октябрьская революция 1917 года сильно повлияла на мировоззре-
ние и эталонных историков. Многие основы старой жизни рухнули, и ка-
тастрофизм стал неотъемлемой чертой менталитета этих ученых. Свое
отточенное мастерство исторического анализа и синтеза эти люди не
смогли передать следующим поколениям.
Другой важной чертой XX века, наполненного катастрофическими вой-
нами, стал резкий неконтролируемый рост скорости социальных изменений
в обществе. Быстро развертывающиеся и сменяющие друг друга войны,
революции, социальные драмы народа (например, гибель крестьянства
России) — все это более оглушало, чем вдохновляло людей на занятия спо-
койной научной работой. Осмысление событий существенно запаздывало.
Между тем в начале XXI века стало отчетливо ясно: вся деятельность
большевиков на первых порах — это торжество идеализма над материа-
лизмом. Количественно небольшая группа людей, по меткому выражению
Р.Ю. Виппера, овладевает колоссальным государством в момент его кра-
ха, становится властью над громадной массой населения страны, внедряя
социальной демагогией и насилием систему своих идей в мысли и дела мил-
лионов человек. При этом монолитная правящая верхушка перестраивает всю
социальную и культурную жизнь страны сверху донизу в соответствии со сво-
ей утопической марксистской абстракцией грядущего земного рая.
Не считаясь с вековыми традициями и реалиями страны, большевики
в 1920—1930-е годы смело претворяли в жизнь свои самые невероятные
мыслительные чертежи и идеи.
Возврат Сталина в конце 1940-х годов к идеям великодержавности и
национализма существенно отразился на содержании работ советских
историков. Значительно усилился интерес к русскому средневековью,
фигурам политических и духовных лидеров нации той эпохи. Идеализиро-
ванные образы Александра Невского, Ивана Грозного, Петра I, А.С. Пуш-
кина и других жестко канонизируются властью.
581
ВИКТОР БЕРЛИНСКИХ. РЕМЕСЛО ИСТОРИКА В РОССИИ
Сталинский ампир в архитектуре, литературе, искусстве, исторической
науке предполагал очень своеобразную систему элементов ложнокласси-
ческого стиля. Сконструированные из реалий прошлого, героические
образцы для советской науки имели очень мало общего с конкретными про-
тотипами. Тем не менее в период «оттепели» историки России в значитель-
ной мере получают доступ в архивы. Расширяются источниковая база и
рамки дозволенного в научном творчестве. Растет квалификация истори-
ков-профессионалов в столицах СССР. Идейным течением российской ин-
теллигенции, вдохновившим историков-неопозитивистов 1960—1970-х го-
дов, стало шестидесятничество.
Идеи «возвращения к реальному марксизму и ленинизму», «социализ-
ма с человеческим лицом» способствовали росту индивидуальностей
многих историков, увеличению числа их попыток «привлечь к себе любовь
пространства, услышать будущего зов».
Тем не менее коллективизм как ключ к успеху, серость и безликость в
творчестве, полная стертость личностей основной массы историков про-
должали господствовать в науке. Власть сделала ставку на «физиков», а
не на «лириков». Гуманитарные науки надолго стали второсортными и вто-
ростепенными в обществе.
Для историков российской провинции характерными чертами являлись
в ту эпоху низкая гуманитарная культура, вторичность в тематике и про-
блематике исследований, сервилизм по отношению к советским и партий-
ным властям любого уровня и ранга. Усиление цензуры, идеологической
реакции и лишение основной массы вузов права на издание собственных
научных трудов сделало самореализацию провинциальных историков в
1970-х — начале 1980-х годов делом практически невозможным. Препо-
давание истории КПСС и истории СССР в жестких рамках еще сталинского
«Краткого курса истории ВКП(б)» являлось для многих историков, бывших
партработников, очень удобным и душевно созвучным делом.
Академические институты СССР, назначенные властью на роль флагма-
нов и тягачей исторической науки (Институт истории, Институт археологии,
Институт этнографии — с филиалами в Ленинграде), выполняли идеологи-
чески важные заявки властей на создание образцовых многотомных науч-
ных трудов по истории СССР. Характерны оценочно крайне противоречивые
фигуры директоров институтов: Б.А. Рыбаков, Е.М. Жуков, М.П. Ким.
Но следует отметить, что одновременно становится на ноги развитая
инфраструктура исторической науки: крепнут архивы и университеты,
улучшается качество периодических изданий и сборников документов.
Нарастает своеобразная мышечная масса науки, что характерно для пе-
риодов спокойного эволюционного развития страны.
Углубление и специализация исследований частично снимают идеоло-
гический гнет. Фактология и фактография становятся важными орудиями
582
ТРИ ВЕКА РУССКОЙ ИСТОРИОГРАФИИ (ВМЕСТО ЗАКЛЮЧЕНИЯ)
самозащиты многих замечательных русских историков. И это шло вовсе не
от их методологической беспомощности. Б.Д. Греков, В.Л. Янин, А.А. Зимин
и десятки других талантливых ученых создавали тематическое поле новой
науки в условиях изоляции российской гуманитарной науки от мировой.
Отставание в технике исследования весьма заметно и по сей день.
Крах Советского Союза и резкое уменьшение финансирования исто-
рической науки, а также отмена цензуры и идеологического диктата при-
вели к бурному росту как негативных, так и позитивных процессов в со-
временной науке.
Непосильная ноша
Обдумывая структуру этой книги в самом начале своей работы, автор
составил довольно интересный и оригинальный план работы, выполнить
который полностью в силу нехватки физических сил, интеллектуальной
мощи, пары свободных и кем-то оплаченных лет, а также таланта — не
смог. Между тем сам замысел такого рода нереализовавшегося синтеза
может быть интересен любознательным исследователям, на суд коих и
выносится. Отметим, что темы и разделы, все же прописанные автором в
данной книге, в плане уже отсутствуют.
Раздел 2. Инфраструктура нашей науки
§ Работа в библиотеке
§ Работа в архиве
§ Работа на научной конференции
§ Как стать историком?
§ Дискуссии и научные споры
§ Издатель, редактор и журналист в науке («Русский архив», «Русская
старина» и «Великие реформы»)
§ Работа в музее
§ Ученые степени и звания для историков
§ Большая Академия и крупные университеты: проблемы взаимодей-
ствия
Раздел 3. Историк в России
§ Читатели и книголюбы в науке (историк как читатель)
§ Писатели и коллекционеры в науке (историк как писатель)
§ Смерть историка
§ Историк в быту и повседневной жизни
§ Кабинетные ученые и завзятые путешественники
§ Дом, семья, накопления, дача, имущество...
583
ВИКТОР БЕРЛИНСКИХ. РЕМЕСЛО ИСТОРИКА В РОССИИ
§ Хобби историка: театр, живопись, музыка...
§ Женщина в науке
§ Поколения русских историков
§ Отдых историка
Раздел 5. XIX век в науке
§ Философия Соловьевых
§ Университетские уставы и русские университеты
§ Западники и славянофилы в науке
§ Духовные академии и ученые общества
§ Древлехранилище Михаила Погодина
§ Источники Константина Бестужева-Рюмина
§ Картотека русского быта Д.А. Корсакова
§ «Корочки» А.А. Спицына
§ «Скептики» в науке
§ Изгои в науке
Раздел 6. XX век в науке
§ Случай Равдоникаса
§ «Академическое дело»
§ Дело воронежских краеведов
§ Дискуссии и кампании в советской исторической науке
§ Тюрьма и лагерь в судьбе советского историка (опыт Б.А. Романова)
§ Гибель школы М.Н. Покровского
§ «Шестидесятники» в науке
§ Любимец Сталина (Е.В. Тарле)
§ Счастливая смерть этнографа Д.К. Зеленина
§ Кураж Александра Зимина
§ Историк в «случае»: Киевская Русь Б.Д. Грекова
Раздел 7. Труд историка и его плоды
§ Научный язык и терминология, смысл и жаргон: проблемы стиля
§ Культура научной книги и статьи
§ Эволюция тематики и проблематики научных исследований
§ Лекции, практикумы и семинары профессионального историка
§ Друзья и враги историка
§ Личный архив
§ Традиции и новации
§ Мастерство историка
§ Историки и русская литература
§ Историки и география
§ «Не продается вдохновенье...»
584
ТРИ ВЕКА РУССКОЙ ИСТОРИОГРАФИИ (ВМЕСТО ЗАКЛЮЧЕНИЯ)
§ Талант и бездарность в науке
§ Дар историка
Раздел 8. Опыт параллельных биографий
§ М.Н. Покровский и Н.Я. Марр
§ В.О. Ключевский и В.С. Иконников
§ А.А. Спицын и В.А. Городцов
§ Н.Л. Рубинштейн и А.М. Некрич
§ П.Н. Милюков и С.Ф. Платонов
§ И.Е. Забелин и Н.И. Костомаров
§ «Полярные» академики: научные карьеры Д.С. Лихачева и Б.А. Ры-
бакова
§ «Пропащие души»: А.П. Щапов и И.Г. Прыжов
Раздел 9. Подводя итоги
§ Немецкая научная школа и русская историография
§ Французские историки и русская историография
§ Московская школа русской историографии
§ Петербургская школа русской историографии
§ Столицы и провинция в науке
§ Краеведение и наука
§ «Зияющие» высоты: вопросы ребром (о перспективах развития)
§ Государственная школа русской историографии
§ Консерваторы, либералы и радикалы в науке
§ Историк и власть
§ Историк и деньги (проблемы «хлеба насущного»)
§ Профессора глазами студентов — студенты глазами профессоров
Особенности регресса современного человеческого общества
(вперед, в Средневековье!)
Воды сделались больными,
Околели язь и линь,
И уже горит над нами
По ночам звезда Полынь.
Леонид Сафронов. Звезда Полынь
1990 год
Апокалиптические настроения, мелькавшие в момент смены веков и
тысячелетий в нашем мире на страницах периодики, сейчас вроде бы
ушли в прошлое. Но острое ощущение неблагополучия современной че-
585
ВИКТОР БЕРЛИНСКИХ. РЕМЕСЛО ИСТОРИКА В РОССИИ
ловеческой цивилизации по-прежнему владеет очень многими умами.
Неизбежность появления антиглобализма ясна всем. Это чувственный
(простой, как мычание) ответ обычных людей, ощущающих себя стреми-
тельно падающими с лестницы национальной культуры и истории в про-
пасть, пустоту, в ничто. Природный здравый смысл людей инстинктивно
протестует против того, куда все быстрее и быстрее катится человечество.
Он еще не полностью заглушен шумом внешней жизни.
Впрочем, в сущности, нас всех не устраивает основной вектор разви-
тия современного общества. Просто чаще всего мы не сознаемся в этом
даже самим себе. Попробуем бросить общий взгляд на исторический путь
нашей цивилизации. Что мы имеем? Что мы потеряли? Что приобрели и
кем в конце концов стали? Именно на эти темы автор и попытается в меру
своих сил порассуждать.
Американская (технократическая) схема и стратегия развития мира
иллюзорна и бессмысленна. Она неизбежно должна обрушиться на голо-
вы своих строителей. В основе ее лежит очень примитивная идея — все-
го должно быть больше: машин, денег, комфорта и удобств, власти для
США, свободы для американцев... И чем всего этого будет больше — тем
мир и отдельный человек станут счастливее.
Но технический прогресс и счастье отдельного человека — это совер-
шенно разные вещи, расположенные в разных плоскостях и друг от друга
не зависящие. Техническая цивилизация украла многие компоненты сча-
стливой человеческой жизни. Людская душа не просто обеднена XX веком.
Она, как рыба, выкинута из воды на сушу, где медленно умирает.
Возможно, всерьез никто еще подробно не писал о пользе национа-
лизма и изоляционизма для отдельного человека и любой национальной
культуры. Это вовсе не значит, что я приветствую фашизм и коммунизм.
Боже упаси! Но элемент неповторимости и уникальности в развитии лю-
бой нации действительно должен отстояться и дистиллироваться. Только
тогда он проявится в плодах самостоятельного творчества нации.
К XXI веку значительная часть населения индустриально развитых
стран мира лишилась, сама того не замечая, существенных элементов
счастливой и душевно комфортной жизни. Мир, в котором мы живем,
сильно оскудел для человека, его чувств и эмоций. Повсеместно значи-
тельно ухудшилось качество нашей пищи, воды, воздуха. Это не так мало!
Это то, чем мы пользуемся ежедневно и постоянно, что в какой-то мере
создает нас. Ущерб в этих радостях и ощущениях здоровой жизни не вос-
полним ничем.
Мир, в котором мы живем, лишился крестьянства — самого массово-
го и культуроносного слоя прежних эпох. Именно крестьянство было жи-
вородящей основой для национального языка и культуры в целом. С гибе-
лью крестьян (фермеры и батраки не в счет) из мира исчезла его вековая
586
ТРИ ВЕКА РУССКОЙ ИСТОРИОГРАФИИ (ВМЕСТО ЗАКЛЮЧЕНИЯ)
традиционная основа человечности. Условно говоря, мир стал песком без
извести. Не только смотреть, но и самому петь, плясать; не только наслаж-
даться — пассивно созерцать, но и самому участвовать — вот это активное
творческое начало в человеке, естественное для крестьянства, погибло.
Узкая рафинированная профессиональная культура для верхних сло-
ев общества прошлых веков стала навязываться всем как единый стандар-
тный образец. Тысячелетняя история крестьянства в России завершена,
но тепло недавно прогоревшей печки еще согревает русскую культуру.
Впрочем, надолго его не хватит.
Установка на восприятие, а не на созидание вскормила массовую куль-
туру, рассчитанную не на среднего человека, а на среднего идиота. Колос-
сальное оглупление и обеднение чувств, мыслей, строя жизни общества
уже во второй половине XX века заметно всем. Торжествующая пошлость
и кретинизм американского кинематографа, ставшего образцом для про-
чих национальных киноиндустрий, — яркое доказательство этих слов.
Спекулятивная, псевдогуманитарная массовая культура утратила жизнен-
ную основу и в существе своем маргинальна.
Мир, в котором мы живем, стал значительно меньше и уже, чем мир
человека в Средние века или, допустим, в XIX веке. Скоростные средства
передвижения и связи очень сильно сжали его. Городская скученность
(вместо домов — квартиры) делает тяжелым и трудно выносимым повсед-
невный быт каждого горожанина — и бедняка, и богача. Все увеличиваю-
щаяся техническая сложность жизнеобеспечивающих структур делает
людей заложниками противоречивого городского сервиса. В последнем
слишком много мнимого комфорта. Иллюзорная полезность техноокруже-
ния человека (приносящего миру больше вреда, чем пользы) обессмыс-
ливает жизнь человека в целом, лишает его в жизни самых главных вещей:
уверенности в себе, в завтрашнем дне, самостоятельной жизненной фи-
лософии.
Жизнь отдельного человека в нашем мире наполнена мыслями и поступ-
ками, лишенными связи и смысла. Все случайно и иллюзорно: радость и
горе, любовь и ненависть... Эмоциональная убогость мира человека (ни
слез, ни смеха) компенсируется внешним допингом: кино, телевидение,
пресса, индустрия развлечений. Человек, потеряв собственные ноги, стал
в мире чувств и эмоций на искусственные подпорки — костыли.
Нам уже кажутся нарочитыми классические пьесы, романы, где люди
часто и подолгу плачут и смеются. Но так было в реальной жизни прежних
эпох. Нашим современникам нужен искусственный смех зала.
Псевдодемократичный мир начала XXI века лишился иерархии и риту-
ала. Но основой высокой интеллектуальной культуры Средних веков была
именно аристократия. Все могут быть всем! Еще один американский стан-
дарт. Здесь, правда, немало социалистического влияния. Да, Иосиф Джу-
587
ВИКТОР БЕРЛИНСКИХ. РЕМЕСЛО ИСТОРИКА В РОССИИ
гашвили стал царем в своей империи, но я соглашусь с его матерью —
лучше бы он стал священником. В этом случае в его жизни было бы гораз-
до больше счастья.
XX век — это кардинальное изменение векторов развития человече-
ства. Создано общество, идущее только по вертикали. Но как жить, когда
всю жизнь ползешь по отвесной стене? XX век — это непосильное чело-
веку ускорение ритма жизни, скорости развития общества. Историческое
время сжимается, как пружина. Прав Сергей Капица: произошла коренная
смена условий жизни людей, причем в течение жизни одного поколения.
Люди из одной исторической эпохи быстро переместились в другую, в
которой они жить не могут и не хотят.
Дискомфорт миллионов чреват социальным взрывом или глубинными
социальными сдвигами. Исчезла почва под ногами миллионов людей. Они
живут в воздухе, что достаточно затруднительно. Мы не способны жить
быстрее. Природа человека не может адаптироваться к темпу и ритму все
ускоряющейся социальной жизни. Все основные процессы развития вы-
шли из-под контроля людей. Это иллюзия, что мы управляем современ-
ной цивилизацией. Она сама стремительно мчит нас в пропасть. Уже оче-
видно, что к середине XXI века произойдет мощный взрыв исторического
времени. Определенным образом это может быть связано с законом рав-
новесия природы. Человек не враг и не друг природы (хотя в прошлом был
ее частью). Он развивается сейчас отдельно, и любой легкий щелчок при-
родной системы может стереть его с лица Земли. Нарастание цивилиза-
ционной напряженности породит оригинальные и неожиданные бедствия
для человечества, которые быстро поставят его на грань исчезновения.
СПИД при этом покажется детской игрушкой. От действий человека, об-
ществ и правительств фактически ничего не зависит. Процессы стихийны
и неуправляемы.
Расширение исторического времени человечества в прошлом, утон-
чение его в настоящем и полное закрытие горизонта в будущем явно за-
метны сегодня всем. Закон пульсации исторического времени перестал
срабатывать. Главная причина этого — вышедшее из-под контроля бе-
зудержное развитие техники.
Русский философ А. Лосев (1893—1988) справедливо рассуждал, еще
будучи заключенным в начале 1930-х годов на Беломорканале: примат тех-
ники над обществом губителен для последнего. Ведь техника — это заме-
на организма механизмом, а стремление к такой замене — путь к вырож-
дению и пустоте. Средство превращается в цель. В конечном счете придут
пустота и духовная смерть. Отказ от органических проблем жизни и наваж-
дение дешевых тем — это гибель культуры и ценности человека вообще.
Спорить с этим бессмысленно. Быстрая каша в пищу, быстрая из-
весть для стройки, быстрая любовь, быстрая жизнь и быстрая (случай-
588
ТРИ ВЕКА РУССКОЙ ИСТОРИОГРАФИИ (ВМЕСТО ЗАКЛЮЧЕНИЯ)
ная) смерть — все это показатели низкого качества современной жизни.
Лишь медленное ручное изготовление чего-либо (по масштабу и ритму че-
ловека) дают жизни вкус и цвет, насыщенность человечностью. Консерва-
тивные традиции имеют существенное благо. В крестьянской патриар-
хальности есть размеренность и привычность обжитого мира, счастье
знакомой в мелочах жизни.
Ценности повседневной жизни, созданной в человеческом масштабе, —
это самое главное из ценностей прошлого, утраченное нами сегодня.
Современная жизнь, все ускоряясь, идет от реалии к фикциям. Упадок и
угасание духовного, самостоятельного творчества человека, народа, на-
ции — повсеместны. Убыль духа, живой энергетики ощущает каждый.
Моноистория американского миропорядка — это мыльный пузырь,
самое массовое заблуждение последних десятилетий. Отсюда распад
основного творения человеческой истории последних тысячелетий — рас-
пад человека. Регресс человеческого общества в XX веке — вне сомнения.
Пути выхода из исторического тупика неизвестны. Утерянные человеком
ценности в значительной мере невосстановимы.
ВИКТОР БЕРЛИНСКИХ. РЕМЕСЛО ИСТОРИКА В РОССИИ
Приложение
Ф.М. Достоевский
РЯД СТАТЕЙ О РУССКОЙ ЛИТЕРАТУРЕ (ОТРЫВКИ)
ВВЕДЕНИЕ
Если есть на свете страна, которая была бы для других, отдаленных и
сопредельных с нею стран более неизвестною... непонятною, то эта стра-
на есть, бесспорно, Россия для западных соседей своих. Никакой Китай, ни-
какая Япония не могут быть покрыты такой тайной для европейской пытли-
вости, как Россия, прежде, в настоящую минуту и даже, может быть, еще
очень долго в будущем.... Для Европы Россия — одна из загадок Сфинкса.
Скорее изобретется perpetuum mobile (вечный двигатель) или жизненный
эликсир, чем постигнется Западом русская истина, русский дух, характер
и его направление.... Когда дело доходит до России, какое-то необыкно-
венное тупоумие нападает на тех самых людей, которые выдумали порох и
сосчитали столько звезд на небе, что даже уверились наконец, что могут их
и хватать с неба. ... Кое-что, впрочем, о нас знают. Знают, например, что
Россия лежит под такими-то градусами, изобилует тем-то и тем-то и что в
ней есть такие места, где ездят на собаках. Знают, что кроме собак в Рос-
сии есть и люди, очень странные, на всех похожие и в то же время как буд-
то ни на кого не похожие; как будто европейцы, а между тем как будто и
варвары. Знают, что народ наш довольно смышленый, но не имеет гения;
очень красив, живет в деревянных избах, но неспособен к высшему разви-
тию по причине морозов.
... И что всего любопытнее — некоторые из этих книг написаны людь-
ми, бесспорно, замечательно умными. ... Возьмем сначала ближайшего
соседа нашего, немца. Приезжают к нам немцы всякие: без царя в голове...
и ученые, с серьезной целью узнать, описать и таким образом быть полез-
ным науке России... <...> все эти немцы немедленно сходятся в своих
впечатлениях. Какое-то больное чувство недоверчивости, какая-то боязнь
примириться с тем, что он видит резко на себя не похожего, совершен-
ная неспособность догадаться, что русский не может обратиться совершен-
но в немца... и, наконец, явное или тайное, но во всяком случае беспредель-
ное высокомерие перед русскими, — вот характеристика почти всякого
немецкого человека во взгляде на Россию.
... Есть знаменитые сочинения в этом роде. Читаешь эту «Россияду» —
серьезно, дельно, умно, даже остроумно. Факты верны и новые; глубокий
взгляд брошен на иные явления, взгляд оригинальный и меткий именно
потому, что иные русские явления удобнее наблюдать не русскому, а со
стороны, и вдруг на чем-нибудь самом важном, коренном, без чего ника-
590
ТРИ ВЕКА РУССКОЙ ИСТОРИОГРАФИИ (ВМЕСТО ЗАКЛЮЧЕНИЯ)
кие познания о России, никакие факты, приобретенные трудом самым доб-
росовестным, не дадут никакого о ней понятия или дадут самое сбивчивое,
чтоб не сказать бестолковое, — вдруг наш ученый становится в тупик, об-
рывается, теряет нитку и заключает такой нелепостью, что книга сама вы-
рывается из рук ваших и падает, иногда даже под стол.
Приезжие французы совершенно не похожи на немцев; это что-то об-
ратно противоположное. <...> француз все знает, даже ничему не учив-
шись... он приезжает к нам окинуть нас взглядом самой высшей прозор-
ливости, просверлить орлиным взором всю нашу подноготную и изречь
окончательное, безапелляционное мнение... он еще в Париже знал, что
напишет о России; даже, пожалуй, напишет свое путешествие в Париже,
еще прежде поездки в Россию, продаст его книгопродавцу и уже потом
приедет к нам — блеснуть, пленить и улететь. Француз всегда уверен, что
ему благодарить некого и не за что... он сам одним появлением своим ос-
частливил, утешил, наградил и удовлетворил всех и каждого на пути его.
Самый бестолковый и беспутный из них, поживя в России, уезжает от нас
совершенно уверенный, что осчастливил русских и хоть отчасти преобра-
зовал Россию.
Источник:
Достоевский Ф.М. Ряд статей о русской литературе // Искания и раз-
мышления. М., 1983. С. 80—83.
Приложение
Если в предыдущей рецензии Достоевский поражается непониманию
иностранцами основ русской жизни, то в этой критической статье-отзыве
на издание «История России с древнейших времен до 1918 года» (Париж,
1932. Т. 1—3), созданное под руководством Ш. Сеньобоса, Ш. Эйзенмана
и П. Милюкова, Люсьен Февр громит позитивистскую основу как русской,
так и французской историографии. Основные элементы этой критики впол-
не применимы и сейчас по отношению к подавляющей массе работ россий-
ских историков.
Л. Февр
ИСТОРИЯ СОВРЕМЕННОЙ РОССИИ.
ЗА СИНТЕЗ, ПРОТИВ «КАРТИННОЙ ИСТОРИИ» (ОТРЫВКИ)
Далее в этой программе значится: «Представить порознь и последова-
тельно группы различного рода фактов: политических, социальных, экономи-
ческих, духовных». Подобную систему я привык называть «комодной» — так
591
ВИКТОР БЕРЛИНСКИХ. РЕМЕСЛО ИСТОРИКА В РОССИИ
мещанские семейки рассовывают свои вещи по ящикам добрых старых ко-
модов...
Но вот что важнее всего: перед нами Россия. Я не видел ее собствен-
ными глазами, специально не занимался ее изучением и все же полагаю,
что Россия, необъятная Россия, помещичья и мужицкая, феодальная и пра-
вославная, традиционная и революционная — это нечто огромное и могу-
чее. А когда я открываю «Историю России», передо мной мельтешат при-
дурковатые цари... взяточники-министры, попугаи-чиновники, бесконечные
указы и приказы... Где же сильная, самобытная и глубокая жизнь этой стра-
ны; жизнь леса и степи; приливы и отливы непоседливого населения, вели-
кий людской поток, с перебоями хлещущий через Уральскую гряду и рас-
текающийся по Сибири вплоть до Дальнего Востока; могучая жизнь рек,
рыбаков, лодочников, речные перевозки; трудовые навыки крестьян, их
орудия и техника, севообороты, пастбища; лесные разработки и роль леса
в русской жизни; ведение хозяйства в крупных усадьбах; помещичье зем-
левладение и образ жизни знати; зарождение городов, их происхождение,
развитие, их управление и внешний облик; большие русские ярмарки; не-
спешное формирование того, что мы называем буржуазией. Но была ли она
когда-нибудь в России? Осознание всем этим людом России как некоего
единства — какие именно образы и какого порядка при этом возникают?
Этнические? Территориальные? Политические? Роль православной веры в
жизни русской сообщности... в формирование отдельных личностей, линг-
вистические проблемы, региональные противоречия и их причины — да
мало ли еще чего? Обо всем этом... что является для меня подлинной ис-
торией России, на протяжении 1400 страниц не говорится ничего или по-
чти ничего. Я не считаю себя каким-нибудь недоумком... Так с какой же ста-
ти меня пичкают всяким анекдотическим вздором... о той царице, что была
дочерью корчмаря, и о той, что чересчур увлекалась молодыми людьми?
Нет, все это отнюдь не история.
История — это то, чего я не нахожу в «Истории России», а посему она
кажется мне мертворожденной.
Источник:
Февр Л. Бои за историю. М., 1991. С. 64—65.
ПРИМЕЧАНИЯ
Раздел I. Инструментарий
1 Бестужев-Рюмин К.Н. Русская история. СПб., 1872. Т. 1. С. 1.
2 См. подробнее: Эксле О.Г. Немцы не в ладу с современностью // Одиссей. М.,
1996.
3 Там же. С. 222.
4 Там же. С. 223.
5 Кобрин В.Б. Чем ты опасен, историк? М., 1992. С. 212.
6 См.: Бердинских В.А. Ермил Костров: судьба поэта. Киров, 1989.
7 КарсавинЛ.П. Введение в историю (теория истории). Пг., 1920. С. 38.
8 Гуревич А.Я. Территория историка // Одиссей. М., 1996. С. 83.
9 Февр Л. Бои за историю. М., 1991. С. 20.
10 Виппер Р.Ю. Очерки теории исторического познания. М., 1911. С. 5.
11 Карсавин Л.П. Введение в историю. С. 33.
12 КарсавинЛ.П. Философия истории. СПб., 1993. С. 182—183.
13 Там же. С. 245-255.
14 Подробнее см.: Виппер Р.Ю. Кризис исторической науки. Казань, 1921.
15 Там же. С. 13.
16 Там же.
17 Там же. С. 10.
18 Заозерская Е.И. Мой путь в науку // История СССР. 1964. №3. С. 139.
19 Там же. С. 142.
20 Там же. С. 146.
21 Пастернак Б.Л. Стихи. М., 1967. С. 272.
22 Эйнштейн А., ИнфельдЛ. Эволюция физики. М., 1966. С. 3.
Раздел II. Мастерская историка
1 Лихачев Д.С. Литература Древней Руси // Изборник. Повести Древней Руси. М.,
1986. С. 9.
2 Виппер Р.Ю. Две интеллигенции. М., 1912. С. 186.
3 Оствальд В. Изобретатели и исследователи. СПб., 1909. С. 33—34.
* Регирер Е.И. Развитие способностей исследователя. М., 1969. С. 28.
5 УартеХ. Исследователи способностей к наукам. М., 1960. С. 52.
6 Дружинин Н.М. Избранные труды. Т. 4: Воспоминания, мысли, опыт историка. М.,
1990. С. 8.
7 Там же. С. 14.
8 Там же. С. 22.
9 Там же. С. 24.
10 Дружинин Н.М. Декабрист Никита Муравьев. М., 1933.
11 Дружинин Н.М. Государственные крестьяне и реформа П.Д. Киселева. М., 1946.
Т. 1; М., 1958. Т. 2.
12 Федоров В.А. Дружинин Н. М. // Историки России. Биографии. М., 2001. С. 601—607.
13 Преображенский А.А. Историков историках России XX века. М., 2000. С. 111—112.
14 См.: Дружинин Н.М. Избранные труды. Т. 4: Воспоминания, мысли, опыт истори-
ка. М., 1990.
593
ВИКТОР БЕРЛИНСКИХ. РЕМЕСЛО ИСТОРИКА В РОССИИ
15 Там же.
16 Более подробно о библиотеке см.: Библиотеки России. Путеводитель. СПб., 1996.
Вып. 1.
17 Володин Б.Ф. Всемирная история библиотек. СПб., 2004. С. 257.
18 Эккерман И.П. Разговоры с Гете в последние годы его жизни. М., 1981. С. 382.
19 См. также: Государственные архивы СССР: Справочник. М., 1989. Ч. 1.
20 Бродский И.А. Пейзаж с наводнением. СПб., 2000. С. 148.
21 Профессор ГС. Кнабе как-то мне говорил, что он видит в конце XX века трех гениев
в гуманитарных науках России: Ю.М. Лотмана, С.С. Аверинцева и М.Л. Гаспарова. Но я с
ним не согласен. Такого мощного, живого, оплодотворяющего влияния на науку, как Лот-
ман, последние два ученых, безусловно, не имели. Отгороженность последних от России
(москвоцентризм), неполная отраженность личности в научных трудах, слабая связь с
обществом — все это формировало тип ученого-мудреца-ребенка одновременно.
22 Егоров Б.Ф. О письмах Ю.М. Лотмана // Лотман Ю.М. Письма 1940—1993. М.,
1997. С. 9.
23 Лотман Ю.М. Письма 1949-1993. С. 244-245.
24 Там же. С. 247.
25 Там же. С. 267.
26 Там же. С. 305.
27 Там же. С. 311.
28 Там же. С. 404.
29 Там же. С. 348.
30 Там же. С. 359.
31 Там же. С. 419.
32 Там же. С. 450.
33 Бердинских В.А. «Он был поэт не ложно...». М., 1987.
34 Архив автора. Публикуется впервые.
35 Ортега-и-ГассетX. Дегуманизация искусства и другие работы. М., 1991. С. 27.
36 Подробнее см.: Бердинских В.А. Е.Д. Петряев — писатель и ученый // Археогра-
фический ежегодник за 1988 год. М., 1989. С. 111—115.
37 Там же. С. 112.
38 Подробнее см.: Бердинских В.А. А.А. Формозов как историк науки // Проблемы
первобытной археологии Евразии. К 75-летию А.А. Формозова. М., 2004. С. 28—29.
39 Подробнее см.: Бердинских В.А. История кладоискательства в России. М., 2005.
40 Козлов В.П. Тайна фальсификации: анализ подделок исторических источников
XVIII—XIX веков. М., 1996. С. 100-103.
41 Там же. С. 111.
42 Там же. С. 163.
43 См.: Козлов В.П. Обманутая, но торжествующая Клио: подлоги письменных источ-
ников по российской истории в XX веке. М., 2001. С. 87—105.
44 Там же. С. 97.
45 Новый мир. 1985. № 8, 9.
46 Козлов В.П. Обманутая, но торжествующая Клио. С. 171.
Раздел III. Личность историка
1 Нечкина М.В. Василий Осипович Ключевский (история жизни и творчества). М., 1974.
2 Нечкина М.В. В.О. Ключевский // Русская историческая литература в классовом
освещении / Под ред. М.Н. Покровского. М., 1930. Т. 2.
3 Цит. по кн.: Нечкина М.В. Василий Осипович Ключевский. С. 61.
594
ПРИМЕЧАНИЯ
4 Там же. С. 67.
5 Василий Осипович Ключевский. Характеристики и воспоминания. М., 1912. С. 146.
6 Там же. С. 147.
7 Там же. С. 137-138.
8 Там же. С. 208.
9 Там же. С. 185.
10 Там же. С. 9.
11 Ключевский В.О. Церковь по отношению к умственному развитию Древней Руси
// Православное обозрение. 1870. Вып. 1. С. 311.
12 Милюков П.Н. Ключевский // Василий Осипович Ключевский. Характеристики и
воспоминания. С. 183—184.
13 См.: Февр Л. Бои за историю. С. 62—66.
14 Готье Ю.В. Ключевский как руководитель начинающих ученых // Василий Осипо-
вич Ключевский. Характеристики и воспоминания. С. 180—181.
15 Платонов С.Ф. Памяти Ключевского // Василий Осипович Ключевский. С. 97.
16 Отдел рукописей Российской национальной библиотеки. Ф. 585. П. 1959. Д. 1.
Л. 3-3 об.
17 Московский университет в воспоминаниях современников (1755—1917). М., 1989.
С. 564-565.
18 Там же.
19 Там же. С. 585.
20 Жизнь и судьба профессора Ильи Николаевича Бороздина. Воронеж, 2000. С. 25.
21 См.: Бороздин И.Н. Пятидесятилетие имп. Московского Археологического обще-
ства. М., 1915.
22 См.: Имп. Московское Археологическое общество в первое пятидесятилетие его
существования 1864—1914/ Под ред. П.С. Уваровой и И.Н. Бороздина. М., 1915. Т. 2.
23 Жизнь и судьба профессора Ильи Николаевича Бороздина. С. 53.
24 Там же. С. 66.
25 Там же. С. 56.
26 Там же. С. 111-112.
27 Там же. С. 112.
Раздел IV. Рождение исторической науки в России. XVIII век
1 Кареев Н.И. Историко-философские и социологические этюды. СПб., 1895. С. 24.
2 Пекарский П. История императорской Академии наук в Петербурге. СПб., 1870.
Т. 1.С. LXV-LXVI.
3 Там же. С. 187.
4 Там же. С. 192.
5 Милюков П.Н. Главные течения русской исторической мысли. 3-е изд. СПб., 1913.
С. 109.
6 Евгений (Болховитинов). Словарь русских светских писателей, соотечественников
и чужестранцев, писавших о России. М., 1845. Т. 2. С. 197.
7 Корсакова В. В.Н. Татищев // Русский биографический словарь (далее РБС). СПб.,
1912. Том Суворов—Ткачев. С. 332.
8 Цит. по: Шакинко И.М. В.Н. Татищев. М., 1987. С. 21.
9 Татищев В.Н. Духовная моему сыну. СПб., 1896. С. 21—22. Разделение текста на
предложения, современная орфография и пунктуация — автора.
10 Там же. С. 39.
11 Шакинко И.М. Указ. соч. С. 92.
12 Татищев В.Н. Духовная моему сыну. С. 28—29.
595
ВИКТОР БЕРДИНСКИХ. РЕМЕСЛО ИСТОРИКА В РОССИИ
13 Евгений (Болховитинов). Указ. соч. Т. 2. С. 192.
14 Шакинко И.М. Указ. соч. С. 92.
15 РБС. Там же. С. 336.
16 Там же. С. 337.
17 Попов Н.А. В.Н. Татищев и его время. М., 1861. С. 528—529.
18 Милюков П.Н. Указ. соч. С. 19—20.
19 Татищев В.Н. История Российская: В 7 т. М.; Л., 1962. Т. 1. С. 89.
20 Там же.
21 Там же. С. 91.
22 Татищев В.Н. Записки. Письма 1717—1750 гг. М., 1990. С. 281—282.
23 Татищев В.Н. История Российская. Т. 1. С. 48.
24 Евгений (Болховитинов). Указ. соч. Т. 2. С. 54—55.
25 Пекарский П.П. Указ. соч. ТЕС. 317—318.
26 Там же. С. 321.
27 Милюков П.Н. Указ. соч. Т. 1. С. 325.
28 Пекарский П.П. Указ. соч. Т. 1. С. 325.
29 Там же. С. 330.
30 Бахрушин С.В. Г.Ф. Миллер как историк Сибири // Миллер Г.Ф. История Сибири.
М.; Л., 1937. С. 18, 19.
31 Пекарский П.П. Указ. соч. Т. 1. С. 346.
32 Там же. С. 348, 349.
33 Там же. С. 364. Выдержки из писем Миллера и документов Академии наук цити-
руются, как правило, по данному уникальному изданию, основанному на материалах
«портфелей» Миллера — его огромного собрания рукописных источников.
34 Каменский А.Б. Академик Г.-Ф. Миллер и русская историческая наука XVIII века //
История СССР. 1989. № 1. С. 144-159.
35 Пекарский П.П. Указ. соч. С. 387—388.
36 Милюков П.Н. Указ. соч. С. 70.
37 Пекарский П.П. Указ. соч. С. 400—401.
38 Рубинштейн Н.Л. Русская историография. М., 1941. С. 106.
39 Меншуткин Б.Н. Михайло Васильевич Ломоносов: Жизнеописание. СПб., 1911.
С. 6-7.
40 Там же. С. 11.
41 Там же. С. 21.
42 Бачинский А. М.В. Ломоносов // Энциклопедический словарь Гранат. Т. 27.
С. 356-357.
43 Пекарский П.П. Указ. соч. Т. 1. С. 60—61.
44 Меншуткин Б.Н. Указ. соч. С. 79—80.
45 Милюков П.Н. Указ. соч. С. 28—29.
46 Пекарский П.П. Указ. соч. Т. 2. С. 466, 488, 508, 543, 591.
47 Там же. С. 101.
48 Милюков П.Н. Указ. соч. С. 35.
49 Фурсенко В. М.М. Щербатов // Русский биографический словарь. Том Щапов-
Юшневский. СПб., 1912. С. 106—107.
50 Евгений (Болховитинов). Указ. соч. Т. 2. С. 279—280.
51 Милюков П.Н. Указ. соч. С. 45.
52 Фурсенко В. Указ. соч. С. 120.
53 Дмитриева И.А. М.М. Щербатов // Историки России. Биографии. М., 2001. С. 45.
54 Щербатов М.М. Неизданные сочинения. М., 1935. С. XXI.
596
ПРИМЕЧАНИЯ
55 Щербатов М.М. О повреждении нравов в России. Чаадаев П.Я. Философские пись-
ма и апология сумасшедшего. М., 1908. С. 10.
56 Минимальные современные изменения орфографии и пунктуации мои. — В. Б.
57 Венгеров С.А. Критико-биографический словарь русских писателей и ученых.
Т.5.С. 133.
58 Смирнова М.И. И.Н. Болтин // Историки России. Биографии. С. 58.
59 Болтин И.Н. Примечания на историю древния и нынешния России г. Леклерка...
СПб., 1788. Т. 1.С. II.
60 Там же. С. 268.
61 Милюков П.Н. Указ. соч. С. 55.
62 Иконников В.С. И.Н. Болтин // Русский биографический словарь. Том Бетанкур-
Бякстер. СПб., 1908. С. 186-204.
63 Бантыш-Каменский Д.Н. Словарь достопамятных людей Русской Земли. СПб.,
1847. 4.2. С. 10-11.
64 Каменецкий В.А. И.П. Елагин // Энциклопедический словарь Гранат. Т. 20. С. 23.
65 Венгеров С.А. Критико-биографический словарь русских писателей и ученых.
СПб., 1904. Т. 6. С. 25-29.
66 Котляров А.Н., Можаева Г.В. В.В. Крестинин // Историки России. Биографии. М.,
2001. С. 25-32.
67 Там же. С. 31.
68 Евгений (Болховитинов). Указ. соч. Т. 1. С. 146.
69 Голиков И.И. Деяния Петра Великого. М., 1788. Ч. 1. С. VII.
70 Котляров А.Н., Можаева Г.В. И.И. Голиков // Историки России. Биографии. М.,
2001. С. 49.
71 Евгений (Болховитинов). Указ. соч. Т. 1. С. 148.
72 Голиков И.И. Дополнения к деяниям Петра Великого. М., 1790. Т. 1. С. VI.
73 Циммерман А. Ф.А. Эмин // РБС. Том Щапов-Юшневский. СПб., 1912. С. 228—229.
74 Евгений (Болховитинов). Указ. соч. Т. 1. С. 220.
75 Бешенковский Е.Б. Историографическая судьба «Российской истории» Ф.А. Эмина
// История и историки. Историографический ежегодник 1972. М., 1973. С. 272.
76 Евгений (Болховитинов). Указ. соч. Т. 1. С. 222.
77 Там же. С. 221.
78 Болотов А. Т. Жизнь и приключения Андрея Болотова. М.; Л., 1931. Т. 1. С. 524.
79 РБС. Том Бетанкур-Бякстер. СПб., 1908. С. 183.
80 Венгеров С.А. Указ. соч. Т. 5. С. 109—115.
81 Цит. по: Володина Т.А. И.М. Стриттер // Историки России. Биографии. С. 67.
82 МичатекН. Штриттер И.-Г. // РБС. Том Шебанов-Шютц. СПб., 1911. С. 445.
83 Барсуков Н. Жизнь и труды Погодина. М., 1864. Т. II. С. 357.
84 Володина Т.А. Указ. соч. С. 73.
85 Бантыш-Каменский Д.Н. Указ. соч. Ч. 2. С. 452.
86 Там же. С. 460.
87 Евгений (Болховитинов). Указ. соч. Т. 2. С. 95.
88 Там же. С. 258.
89 Цит. по: Джаксон Т.Н. А.Л. Шлёцер // Историки России. Биографии. С. 62.
90 Подробнее см.: Общественная и частная жизнь Августа Людвига Шлёцера, им
самим описанная // Сборник Отделения русского языка и словесности Императорской
Академии наук. СПб., 1875. Т. 13.
91 Там же.
92 Майков П. А.Л. Шлёцер // РБС. Т. Шабанов-Шютц. СПб., 1911. С. 340.
597
ВИКТОР БЕРЛИНСКИХ. РЕМЕСЛО ИСТОРИКА В РОССИИ
93 Черепнин Л.В. Отечественные историки XVIII—XX вв.: Сборник статей, выступле-
ний, воспоминаний. М., 1984. С. 71.
94 Евгений (Болховитинов). Указ. соч. Т. 2. С. 254.
95 Архив братьев Тургеневых. СПб., 1911. Вып. II. С. 29.
96 Шлёцер А.Л. Нестор. Русские летописи на Древле-Славенском языке. СПб., 1809.
Ч. I.C. 396-397.
97 Бантыш-Каменский Д.Н. Указ. соч. СПб., 1847. Ч. 2. С. 110.
98 Бестужев-Рюмин К.Н. Н.М. Карамзин // РБС. СПб., 1897. Том Ибак—Ключарев.
С. 501.
99 Там же. С. 508.
100 Козлов В.П. «История государства Российского» Н.М. Карамзина в оценках со-
временников. М., 1989. С. 13.
101 Там же. С. 23.
102 Бантыш-Каменский Д.Н. Указ. соч. С. 141.
103 Там же. С. 145.
104 Козлов В.П. Указ. соч. С. 168.
105 Милюков П.Н. Указ. соч. С. 139.
106 Козлов В.П. Указ. соч. С. 160.
107 Милюков П.Н. Указ. соч. С. 224.
108 Фирсов Н. Н.М. Карамзин // Энциклопедический словарь Гранат. М., б.г. Т. 23. С. 464.
Три века русской историографии (Вместо заключения)
1 Блок М. Апология истории или ремесло историка. М., 1973. С. 11.
2 Там же.
3 Поляков Ю.А. Историческая наука: люди и проблемы. М., 1999.
4 Барсуков Н. Жизнь и труды М.П. Погодина. СПб., 1888. Т. 1. С. 330.
5 ЖМНП. 1883. Сентябрь. Ч. 227. С. 23-37.
6 Там же. Октябрь. Ч. 228. С. 34—47.
7 Научный исторический журнал. 1913. № 1. С. 145—153.
8 См.: Шохин Л.И. Московский архив Министерства юстиции и русская историчес-
кая наука. М., 1999.
9 Научный исторический журнал. 1913. № 1.130—133.
10 Сообщения ГАИМК. 1931. № 9-10.
11 Кобрин В.Б. Указ. соч. С. 154.
12 Поляков Ю.А. Историческая наука: люди и проблемы. М., 1999. С. 313.
13 Всесоюзное совещание о мерах улучшения и подготовки научно-педагогических
кадров по историческим наукам 18—21 декабря 1962 г. М., 1964. С. 327.
14 Там же. С. 80.
15 Там же. С. 431.
16 Там же. С. 161-162.
17 Там же. С. 359.
Список сокращений
АН — Академия наук
АОН — Академия общественных наук при ЦК КПСС
БАН — Библиотека Академии наук
ВКП(б) — Всесоюзная коммунистическая партия (большевиков)
ГАИМК — Государственная академия истории материальной культуры
ГАРФ — Государственный архив Российской Федерации
ГИМ — Государственный исторический музей
ГУАК — губернская ученая архивная комиссия
ЖМНП — «Журнал Министерства народного просвещения»
ИКП — Институт красной профессуры
ИРЛИ — Институт русской литературы РАН (Пушкинский Дом)
ЛГУ — Ленинградский государственный университет
ЛОИИ — Ленинградское отделение Института истории АН СССР
МАО — Московское археологическое общество
МВД — Министерство внутренних дел
МГУ — Московский государственный университет
МИД — Министерство иностранных дел
МИФЛИ — Московский институт философии, литературы и искусства
МОП И — Московский областной педагогический институт
МЮ — Министерство юстиции
ОИДР — Общество истории и древностей российских при Московском
университете
ОЛЕАЭ — Общество любителей естествознания, антропологии и этногра-
фии при Московском университете
ПСРЛ — Полное собрание русских летописей
РАНИОН — Российская ассоциация научных институтов общественных
наук
РАО — Русское археологическое общество
РГБ — Российская государственная библиотека
РГО — имп. Русское географическое общество
РНБ — Российская национальная библиотека (СПб.)
СИЭ — Советская историческая энциклопедия
ФОН — факультет общественных наук
599
Именной указатель к «Краткому биографическому
словарю историков России»
Аксаков К. С. 374—375
Анучин Д.Н. 375-376
Анциферов Н. П. 376—377
Аристов Н. Я. 377—378
Байер Г.-З. 378—379
Бартольд В. В. 379—380
Бахрушин С. В. 380—382
Беляев И. Д. 382—383
Бестужев-Рюмин К. Н. 383—386
Бичурин И. 386—387
Бобринский А. А. 387
Богданович М. И. 388
Богословский М.М. 388—390
Болотов А. Т. 390—391
Болтин И.Н. 391-393
Бузескул В.П. 393—395
Бычков А. Ф. 395—396
Васильев В. П. 396—397
Василевский В. Г. 397—388
Венелин Ю. И. 388—400
Вернадский Г. В. 400—401
Веселовский С. Б. 402—404
Виноградов П. Г. 404—406
Виппер Р. Ю. 406—407
Гершензон М. О. 408—409
Герье В. И. 409—410
Голиков И. И. 410—412
Голубинский Е. Е. 413
Городцов В. А. 413—414
Готье Ю. В. 414-415
Грабарь И. Э. 415-416
Градовский А. Д. 416
Грановский Т. Н. Т. Н. 416—419
Греве И. М. 419-420
Грушевский М. С. 420—422
Гумилев Л. Н. 422—424
Данилевский Н. Я. 424—425
Дживелегов А. К. 425—427
Добиаш-Рождественская О. А. 427
Довнар-Запольский М. В. 427—428
Дубровин Н. Ф. 428—429
Дьяконов М. А. 429—430
Евгений (Болховитинов) 430—432
Елагин И. П. 432
Ешевский С. В. 432—434
Жебелов С. А. 434
Забелин И. Е. 434—436
Зеленин Д. К. 436—437
Зимин А. А. 438—439
Иконников В. С. 439—441
Иловайский Д. И. 441—442
Кавелин К. Д. 442-444
Калайдович К. Ф. 444—445
Калачов Н.В. 445—446
Карамзин Н.М. 447—450
Карсавин Л. П. 450—451
Каченовский М. Т. 451—452
Кизеветтер А. А. 452—454
Ковалевский М.М. 454—455
Кондаков Н. П. 455—456
Корсаков Д. А. 456—457
Косминский Е. А. 457—459
Костомаров Н.И. 459—461
Коялович М. О. 462
Крестинин В. В. 462—463
Ламанский В. И. 463—464
Лаппо-Данилевский А. С. 464—466
Леонтьев К. Н. 466—467
Лихачев Н. П. 467—468
Ломоносов М.В. 468—470
Любавский М. К. 470—471
Макарий (Булгаков) 471—472
Марр Н. Я. 472-473
Межов В. И. 472
Миллер Г.-Ф. 472—474
Милюков П. Н. 475—477
Мусин-Пушкин А. И. 479—480
600
ИМЕННОЙ УКАЗАТЕЛЬ...
Надеждин Н. И. 480—481 Нечкина М. В. 481—483 Николай Михайлович (Романов) 483—485 Никольский Н. М. 485—486 Шильдер Н. К. 542—543 Шлёцер А.-Л. 543—545 ЩаповА.П. 545-546 Щеголев П. Е. 546—548
Ольденбург С. Ф. 486—487 Щербатов М. М. 548—549
Павлов-Сильванский Н.П. 488 Петрушевский Д. М. 488—489 Платонов С. Ф. 489—493 Погодин М.П. 493—495 Покровский М. Н. 495—498 Полевой Н. А. 498—499 Пресняков А. Е. 499—500 Приселков М. Д. 500—501 Прыжков И. Г. 501—502 Пушкин А. С. 502—506 Пынин А. Н. 507—508 Эверс И.-Ф.-Г. 549—551 Эмин Ф. А. 551—553
Рожков Н. А. 508—509
Романов Б. А. 509—512
Ростовцев М. И. 512—515
Рубинштейн Н. Л. 515—516
Савин А. Н. 517
Семевский В. И. 517—519
Сергеевич В. И. 519—520
Соловьев С. М. 520—524
Спицын А. А. 524—525
Стриттер И.М. 525—526
Строев П.М. 526—527
Тарле Е. В. 527-529
Татищев В. Н. 530—533
Татищев С. С. 533
Тураев Б. А. 533—534
Уваров А. С. 534—535
Успенский Ф. И. 535—536
Фармаковский Б. В. 536—537
Фирсов Н. Н. 537
Харузина В. Н. 537—538
Чичерин Б. Н. 538—540
Шахматов А. А. 540—541
Шевырев С. П. 541—542
Шилейко В. К. 542
СОДЕРЖАНИЕ
От автора (История — это историки)..............................6
Раздел I. ИНСТРУМЕНТАРИЙ
§ 1.1. Наука и люди........................................... 15
Приложение. Фридрих Ницше. О пользе и вреде истории для жизни
(отрывки)..................................................21
§ 1.2. Исторический факт.......................................23
§ 1.3. Об источниках истории России............................31
§ 1.4. 0 методах исторической науки............................38
Приложение. Р.Ю. Виппер. Кризис исторической науки (отрывок)...44
§ 1.5. Философия истории.......................................46
Приложение. Л.П. Карсавин. Философия истории (отрывок).........58
§ 1.6. Историк и его время.....................................60
§ 1.7. Теория относительности Эйнштейна
и скорость развития человечества...............................71
Раздел II. МАСТЕРСКАЯ ИСТОРИКА
§ 2.1. Тайны нашего ремесла....................................77
§ 2.2. Мастерская академика Н.М. Дружинина.....................86
§ 2.3. Библиотеки и архивы.....................................97
§ 2.4. Инфраструктура науки...................................107
§ 2.5. Труды и дни профессора Лотмана..........................111
Приложение. История одного письма.............................119
§ 2.6. От ремесла к мануфактуре...............................122
§ 2.7. О наших диссертациях...................................131
§ 2.8. Ученики и наставники...................................139
Приложение. А.А. Формозов. Ответы на анкету «Историки России:
особенности научной работы»...............................139
§ 2.9. Научная этика. Подделки, фальсификации и подлоги в исторической
науке..........................................................146
Раздел III. ЛИЧНОСТЬ ИСТОРИКА
§3.1. Историк и книга.........................................155
Приложение. М.Н. Куфаев. Библиофилия и библиомания
(отрывок из книги)............................................162
Приложение. Ф.Г. Шилов. Записки старого книжника (отрывок из книги) .... 163
§ 3.2. Театр Василия Ключевского...............................165
Приложение. В.О. Ключевский. Евгений Онегин и его предки (отрывки) 183
Приложение. Письмо Н.М. Бородиной от В.О. Ключевского (отрывок). 17
января 1894 года..........................................186
602
СОДЕРЖАНИЕ
§ 3.3. Жизнь и смерть профессора И.Н. Бороздина.................187
§ 3.4. Современные историки.....................................203
Раздел IV. РОЖДЕНИЕ ИСТОРИЧЕСКОЙ НАУКИ В РОССИИ. XVIII ВЕК
§4.1. Основные идеи в исторической науке XVIII века. Основание Академии
наук. Историк Байер...........................................221
§ 4.2. История Татищева.........................................230
Приложение. В.Н. Татищев. Предьизвещение об истории общественное и
собственно о русской (отрывок из части первой
«Истории Российской»).....................................251
§ 4.3. Труды Г.Ф. Миллера.......................................253
Приложение. Г.Ф. Миллер. Предисловие к русскому переводу «Истории
Сибири».....................................................265
§ 4.4. Гнев Михайлы Ломоносова..................................267
Приложение. М.В. Ломоносов. Древняя Российская история (отрывки) ... 278
Приложение. М.В. Ломоносов. О сохранении и размножении российского
народа (отрывок)..........................................279
§ 4.5. Князь М.М. Щербатов и генерал-майор И.Н. Болтин..........281
§4.5.1. М.М. Щербатов...........................................283
Приложение. М.М. Щербатов. История Российская от древнейших времян.
Т. 1. От начала до кончины великого князя Ярослава Владимировича.
Введение (отрывок)..........................................290
Приложение. М.М. Щербатов. О повреждении нравов в России (отрывок) .... 291
§4.5.2. И.Н. Болтин.............................................293
Приложение. И.Н. Болтин. Примечания на историю древния и нынешния
России г. Леклерка. Т. II (отрывки).......................300
§ 4.6. Историки, краеведы, любители и авантюристы в русской историогра-
фии XVIII века (И.П. Елагин, В.В. Крестинин, И.И. Голиков, Ф.А. Эмин,
А.Т Болотов, И.М. Стриттер, А.И. Мусин-Пушкин) ...............303
§4.6.1. Екатерининский вельможа Иван Елагин (1725— 1796).......303
§ 4.6.2. Посадский старшина Василий Крестинин (1729—1795).......305
Приложение. В.В. Крестинин. Краткая история о городе Архангельском
(отрывок)...................................................309
Приложение. В.В. Крестинин. Начертание истории города Холмогор
(отрывки).................................................310
§ 4.6.3. Раскаявшийся купец Иван Голиков (1735—1801)............312
Приложение. И.И. Голиков. Деяния Петра Великого. Т. 1 (отрывки).316
§ 4.6.4. Тайны Федора Эмина (1735—1770).........................319
Приложение. Ф.А. Эмин. Российская история жизни всех древних от самаго
начала России государей, все великие и вечной достойныя памяти
императора Петра Великаго действия, его наследниц и наследников
ему последование и описание в Севере Златого века во время
царствования Екатерины Великой в себе заключающая (отрывки).322
§ 4.6.5. Историческая жизнь Андрея Болотова (1738—1833).........324
Приложение. А.Т. Болотов. Жизнь и приключения Андрея Болотова.
1738-1793 (Отрывки)............................................329
603
ВИКТОР БЕРЛИНСКИХ. РЕМЕСЛО ИСТОРИКА В РОССИИ
§ 4.6.6. Иван Стриттер (1740-1801)..........................331
§ 4.6.7. Собрание графа А.И. Мусина-Пушкина.................334
§ 4.7. «Нестор» Шлёцера.....................................340
Приложение. А.Л. Шлёцер. Нестор. Русские летописи
на Древле-Славенском языке. Часть I (отрывки)............348
§ 4.8. История Карамзина....................................350
Приложение. Н.М. Карамзин. Записка о древней и новой России
в ее политическом и гражданском отношениях (отрывки).....366
Приложение. М.М. Богословский о Н.М.Карамзине...............369
Разделу КРАТКИЙ БИОГРАФИЧЕСКИЙ СЛОВАРЬ ИСТОРИКОВ
РОССИИ .....................................................373
ТРИ ВЕКА РУССКОЙ ИСТОРИОГРАФИИ (ВМЕСТО ЗАКЛЮЧЕНИЯ)..........555
Приложение. Ф.М. Достоевский. Ряд статей о русской литературе
(отрывки)................................................590
Приложение. Л.Февр. История современной России. За синтез, против
«картинной истории» (отрывки)...........................591
Примечания..................................................593
Список сокращений...........................................599
Именной указатель к «Краткому биографическому словарю историков
России».................................................600
Виктор Аркадьевич Бердинских
РЕМЕСЛО ИСТОРИКА В РОССИИ
Дизайнер
С. Кистенев
Редактор
И. Жданова
Корректор
Э. Корчагина
Компьютерная верстка
Л. Ланцова
Налоговая льгота — общероссийский
классификатор продукции ОК-005-93, том 2;
953000 — книги, брошюры
ООО «НОВОЕ ЛИТЕРАТУРНОЕ ОБОЗРЕНИЕ»
Адрес редакции:
129626, Москва, И-626
а/я 55,
тел.: (495) 976-47-88
факс: (495) 977-08-28
e-mail: real@nlo.magazine.ru
Интернет: http://www.nlobooks.ru
Формат 60x90 1/16. Бумага офсетная № 1.
Офсетная печать. Печ. л. 19,5. Тираж 1500. Зак. № 25
Отпечатано с готовых файлов заказчика в ОАО «ИПК
«Ульяновский Дом печати». 432980, г. Ульяновск, ул. Гончарова, 14
НОВОЕ ЛИТЕРАТУРНОЕ ОБОЗРЕНИЕ
Теория и история литературы, критика и библиография
Периодичность: 6 раз в год
Первый российский независимый филологический журнал, выходящий с конца 1992 года.
«НЛО» ставит своей задачей максимально полное и объективное освещение современ-
ного состояния русской литературы и культуры, пересмотр устарелых категорий и
клише отечественного литературоведения, осмысление проблем русской литературы
в широком мировом культурном контексте.
В «НЛО» читатель может познакомиться с материалами по следующей проблематике:
— статьи по современным проблемам теории литературы, охватывающие большой
спектр постмодернистских дискурсов; междисциплинарные исследования; важнейшие
классические работы западных и отечественных теоретиков литературы;
— историко-литературные труды, посвященные различным аспектам литературной ис-
тории России, а также связям России и Запада; введение в научный обиход большого
корпуса архивных документов (художественных текстов, эпистолярия, мемуаров и т.д.);
— статьи, рецензии, интервью, эссе по проблемам советской и постсоветской литера-
турной жизни, ретроспективной библиографии.
«НЛО» уделяет большое внимание информационным жанрам: обзорам и тематическим
библиографиям книжно-журнальных новинок, презентации новых трудов по теории и ис-
тории литературы.
Подписка по России:
«Сегодня-пресс»
(в объединенном каталоге «Почта России»):
подписной индекс 39356
«Роспечать»:
подписной индекс 47147 (на полугодие)
48947 (на весь год)
Издания
«Нового литературного обозрения»
(журналы и книги)
можно приобрести в следующих магазинах:
в Москве:
«Политкнига» — ул. Малая Дмитровка, 3/10. Тел.: (495)200-36-94
«Ad Marginem» — 1 -й Новокузнецкий пер., 5/7. Тел.: (495)951 -93-60
«Библио-Глобус» — ул. Мясницкая, 6. Тел.: (495)924-46-80
«Гилея» — Нахимовский просп., 51/21. Тел.: (495)332-47-28
«Гнозис» — Зубовский проезд, 2, стр. 1. Тел.: (495)247-17-57
«Книжная лавка писателей» — ул. Кузнецкий Мост, 18.
Тел.:(495)924-46-45
«Молодая гвардия» — ул. Большая Полянка, 8. Тел.: (495)238-50-01
«МоскваТД» — ул. Тверская, 8. Тел.: (495)797-87-17
Московский Дом книги — Новый Арбат, 8 (а также во всех остальных
магазинах сети).
Тел.:(495)203-82-42.
«Старый свет» (книжная лавка при Литинституте) —
Тверской бульвар, 25 Тел.: (495)202-86-08.
«Фаланстер» — Малый Гнездниковский пер., 12/27.
Тел.: (495)749-57-21
«У Кентавра» — Миусская пл., 6. Тел.: (495)250-65-46
«Букбери» — Никитский б-р, 17. Тел.: (495)291-83-03
«Русское зарубежье» — ул. Нижняя Радищевская, 8
(м.Таганская-кольцевая)Тел.: (495)915-11-45
«Primus Versus» — ул. Покровка, 27, стр. 1. Тел.: (495)951 -93-60
Магазины сети «Книжный клуб 36’6». Тел.: (495)223-58-20
«Топ-книга». Тел.: (495)166-06-02
в Санкт-Петербурге:
«Академкнига» — Литейный пр., 57. Тел.: (812)230-13-28
«Александрийская Библиотека» — Наб. реки Фонтанки, 15.
Тел.:(812)310-50-36
«Вита Нова» — Менделеевская линия, 5. Тел.: (812)328-96-91
«Книжная лавка писателей» — Невский пр., 66. Тел.: (812)314-47-59
Книжные салоны при Российской национальной библиотеке
Садовая ул., 20; Московский пр., 165 . Тел.: (812)310-44-87
Книжный салон — Университетская наб., 11
(магазин в фойе филологического факультета СПбГУ).
Тел.:(812)328-95-11
Книжный магазин-клуб «Квилт» — Каменноостровский пр., 13.
Тел.:(812)232-33-07
«Культпросвет» — Пушкинская ул., 10 или Лиговский пр., 53.
Тел.:(812)572-11-30
«Перемещенные ценности» — ул. Колокольная, 1.
Тел.:(812)713-21-74
«Подписные издания» — Литейный пр., 57. Тел.: (812)273-50-53
ОАО «Санкт-Петербургский Дом Книги» — Невский пр., 62.
Тел.: (812)570-65-46, 314-58-88
ООО «Санкт-Петербургский Дом Книги» (Дом Зингера)
Невский пр., 28. Тел.:(812) 448-23-57
«Фонотека». Ул. Марата, 28. Тел.:(812)712-30-13
в Екатеринбурге:
Дом книги — ул. А. Валека, 12. Тел.: (343)358-12-00
в Нижнем Новгороде:
«Дирижабль» — Б. Покровская, 46. Тел.: (8312)31-64-71
в Ярославле:
ул.Свердлова, 9. В здании ЦСИ «АРС-ФОРУМ». Тел.: (0852)22-25-42
в Интернете:
www.ozon.ru
www.bolero.ru
ВИКТОР БЕРЛИНСКИХ
РЕМЕСЛО ИСТОРИКА
В РОССИИ
Новое
Литературное
Обозрение
В книге известного российского
историка, доктора исторических наук,
профессора Виктора Бердинских
в яркой и оригинальной манере
раскрываются основные пути
и проблемы развития исторической
науки в России XVIII - XX веков.
Постижение основ ремесла, его
приемов, техники и инструментария -
вот задача, которую ставит перед собой
автор, обращаясь к опыту двенадцати
поколений российских историков,
чьи жизни не менее интересны,
чем их труды.
httD.'^www ыы™ ~i-i_CI^> Тел 781-19-00
628-35-67
624-46-80
KTK.
031
06.06.51. (P
ОСЛО и
' 500011 ,
Бердинских В.А. Ремесло
(I с Н и.’ 4 Г.
вп in in iiiiifin ж и । к in
9 785867 936655 M
Глубоко личностная, во многом
субъективная книга не лишена
дискуссионности и интеллектуальной
провокативности. Взгляд автора
сфокусирован в первую очередь
на внутренних, содержательных
моментах русской историографии -
стимулах к творчеству, становлении
профессионала, периодической смене
научной тематики, связях с жизнью,
отношениях с властью, на всем,
что превращает науку из сухой теории
в глубокое человеческое
переживание...