И. Д. БУЛЮБАШ
РУКОВОДСТВО
ПО ГЕШТАЛЫ-ТЕРАПИИ
УДК 159.9.072
ББК 88
Булюбаш И. Д.
Б 90 РУКОВОДСТВО ПО ГЕШТАЛЬТ-ТЕРАПИИ. / Сер.: Золотой фонд психотерапии. — 3-е изд. — М.: Психотерапия, 2011. — 768 с.
Психотерапия — это профессия, которой учатся практически всю жизнь, открывая новые и новые грани (в том числе и в себе самом). Поэтому читатели не раз обратятся к этому руководству по гештальт-тера-пии и найдут в нем хорошую опору и на первых шагах обучения, и на разных этапах практической работы.
От других учебных пособий эту книгу отличает то, что она может вызвать интерес читателей разного уровня подготовки — от начинающих обучение до практиков и тренеров и даже супервизоров. В ней изложены основные модели и концепции, лежащие в основе теории гештальт-тера-пии (феноменология и теория контакта, теория поля и диалог), ее история и философия, инструментарий и способы терапевтических интервенций, особенности телесного процесса в терапевтической сессии, а также отношений между терапевтом и клиентом. Приведены фрагменты сессий, иллюстрирующие различные положения гештальт-подхода.
Отражены в «Руководстве» и более «прикладные» темы — применение гештальт-подхода в работе с семьями, группами, организациями, приложение теории поля и диалога к практике, особенности обучения методу и супервизии, этические проблемы психотерапии и гештальт-терапии. Читатели получат также полезные ориентиры в гештальт-интернете и смогут узнать, чем занимаются их коллеги в России и за рубежом, а также смогут посетить интернет-библиотеки.
by VerdeR
ISBN 978-5-903182-88-6
© И. Д. Булюбаш, 2004
© Издательство «Психотерапия», 2011
ОГЛАВЛЕНИЕ
Постромантический гештальт. Предисловие В. Филипенко. 8
Предисловие автора................................. 14
Глава 1. ИСТОРИЯ РАЗВИТИЯ ГЕШТААЬТ-ПОДХОДА............ 17
XX век и появление гештальт-терапии................ 17
Фредерик С. Перлз — открыватель гештальт-терапии..... 19
Концептуальная база гештальт-терапии, источники, отношения гештальт-терапии с другими психологическими и психотерапевтическими подходами................. 25
Исторические и современные соотношения фундаментальных принципов гештальт-терапии и других направлений психотерапии...................................... 41
«Кто есть кто» в гештальт-терапии:
краткие биографии классиков, современников и их вклад в развитие гештальт-терапии........... 46
Мировые школы гештальта и развитие гештальт-терапии в России.............. 54
Глава 2. ТЕОРИЯ КОНТАКТА В ГЕШТАЛЬТ-ТЕРАПИИ........... 59
Значение настоящего момента — «здесь и сейчас»...... 59
Осознавание и саморегуляция......................... 61
Понятие о контакте в гештальт-терапии............... 71
Контактная граница и творческое приспособление...... 73
Способы контакта.................................... 78
Цикл контакта....................................... 90
Фазы контакта и телесный процесс.................... 96
Теория self, функции self...........................108
Глава 3. КОНЦЕПЦИЯ ЗДОРОВЬЯ И БОЛЕЗНИ.
ОСНОВЫ ДИАГНОСТИКИ В ГЕШТАЛЬТ-ТЕРАПИИ................115
Концепция здоровья и болезни в гештальт-терапии. Свободное (здоровое) функционирование.............115
Диагностика в гештальт-терапии. Процесс-ориентированное диагностическое мышление..........................126
Концепция характера в гештальт-терапии.............132
Основные механизмы регулирования границы. Дисфункциональные механизмы регулирования границы контакта..133
Цикл контакта и механизмы его прерывания...........170
Глава 4. ТЕОРИЯ ПОЛЯ В ПСИХОЛОГИИ И ГЕШТАЛЬТ-ТЕРАПИИ..................................175
Основные взгляды на теорию поля в психологии.......175
Теории поля в психологии и науках об обществе в историческом аспекте............................189
Теория поля в практике гештальт-терапии: поле «организм — среда», контакт, терапевтическое поле как «вместе созданная реальность»...................199
Соотношения между понятиями «поле» и «система» в современной психологии. Взгляд гештальт-терапевта.207
Глава 5. ОСНОВНОЙ ИНСТРУМЕНТАРИЙ ГЕШТАЛЬТ-ТЕРАПЕВТА.....................................216
Взгляды на изменение в гештальт-терапии -парадоксальная теория изменений. Полярности.........216
Поддержка и фрустрация в гештальт-терапии............219
Структура и динамика терапевтической сессии: тактика терапевта и направленность интервенций......233
Работа с полярностями и стадии гештальт-терапевтической сессии.....................240
Эксперимент..................................г.......248
Основные стратегии работы гештальт-терапевта.........254
Основные типы терапевтических интервенций и их использование гештальт-терапевтом..............258
Терапевт как модель для клиента......................269
Глава 6. КОНЦЕПЦИЯ НЕВРОЗА В ГЕШТАЛЬТ-ТЕРАПИИ............273
Происхождение невроза................................273
Тревога и ее роль в блокировании саморегуляции.......277
Взгляд на симптом из гештальт-перспективы.
Симптом как форма контакта........................284
Основные принципы гештальт-терапевтической работы с симптомом..........................................294
Глава 7. ДИАЛОГИЧЕСКАЯ ОСНОВА ТЕРАПЕВТИЧЕСКИХ ОТНОШЕНИЙ В ГЕШТАЛЬТ-ТЕРАПИИ...........................304
Философская традиция Мартина Бубера как основа терапевтических отношений в гештальт-терапии. Предпосылки к диалогу...............................304
Сущность диалогйческой позиции терапевта. Соотношение терапевтической задачи, терапевтических техник и диалога...............:...........................311
«Я-Ты» момент, «Я-Ты» процесс и теория контакта. Характеристика «Я-Ты» момента. Контактирование и диалогический процесс. «Я-Ты», осознавание и парадоксальное изменение...........................316
Диалог в терапевтическом процессе. Качественные характеристики диалогических отношений: присутствие, включенность, подлинное и откровенное общение, признание-подтверждение..............................322
Глава 8. СИМВОЛИЧЕСКИЕ И РЕАЛЬНЫЕ АСПЕКТЫ ОТНОШЕНИЙ ТЕРАПЕВТА И КЛИЕНТА.......................339
История развития концепции терапевтических отношений — движение от психоанализа к гештальт-терапии.
Развитие концепции переноса и конрпереноса........339
Терапевтические отношения из перспективы гештальт-подхода.
Баланс между символическими и реальными аспектами отношений в работе гештальт-терапевта.............350
Современные тенденции в рассмотрении терапевтических
отношений в гештальт-терапии......................356
Зависимость и автономность как характеристики терапевтических отношений...........................358
Концепция межличностного гештальта Элинор Гринберг.....362
Глава 9. ФЕНОМЕНЫ ТЕЛА В ГЕШТАЛЬТ-ТЕРАПИИ..............367
ЧАСТЬ 1. Гештальт-терапия как холистическая модель психотерапии. Телесный процесс и формирование телесной структуры. Телесные события в терапевтической сессии.... 367 Модели подходов к телесным и психическим феноменам
в психотерапии и гештальт-терапии...................367
Концепция «адаптированной телесной структуры»
Дж. Кепнера.......................................374
Телесный процесс и терапевтические стратегии работы с сопротивлением в гештальт-терапии..........381
Дыхание и его роль в терапевтической сессии.........385
Пространство и его границы в работе гештальт-терапевта.391
Голос в психотерапевтической сессии.................400
Прикосновение как межчеловеческое событие.
Терапевтическая сила прикосновения................402
ЧАСТЬ 2. Феномены тела в контексте его развития и дифференциации. Паттерны развития как первичная поддержка индивидуума...............409
Паттерны развития и процесс дифференциации тела. Контактирование и возникновение паттернов.........409
Условия формирования прерываний в первичной поддержке контактирования...................................412
Вес тела как основа первичной ориентации. Формирование ощущения веса тела в процессе развития ребенка....415
Вертикальное положение и достижение равновесия......425
Движение. Приближение/уход
как целостное телесное событие....................434
Глава 10. ГЕШТАЛЬТ-ТЕРАПИЯ КАК ТВОРЧЕСКИЙ ПРОЦЕСС. ФОРМЫ ТВОРЧЕСКОЙ АКТИВНОСТИ
В ТЕРАПЕВТИЧЕСКОЙ СЕССИИ............................440
Гештальт-терапия как процесс-ориентированный творческий подход. Родственные характеристики искусства и гештальт-терапии..................................440
Творческий процесс и игра. Восстановление игровой способности клиента в терапии.......................445
Основные принципы интеграции арттерапевтических методов с гештальт-подходом.........................448
Формы творческой активности в терапевтической сессии и стратегии гештальт-терапевта......................453
Глава 11. ГЕШТАЛЬТ-ПОДХОД В РАБОТЕ
С ГРУППОВЫМ ПРОЦЕССОМ................................476
Феноменологический подход и теория контакта как методологическая основа групповой гештальт-терапии..477
Теории группового развития и гештальт-терапия........479
Интегративный подход: развитие группы и фасилитирутбщие стратегии гештальт-терапевта........................482
Гештальт-группа из перспективы теории поля...........486
Механизмы прерывания контакта и групповая динамика....500
Основные рабочие проблемы группового гештальт-терапевта.. 504
Глава 12. ГЕШТАЛЬТ-ПОДХОД В ТЕРАПЕВТИЧЕСКОЙ РАБОТЕ
С МЕТАФОРАМИ, ОБРАЗАМИ И СНОВИДЕНИЯМИ.................511
Метафора как понятийная система и выразительное средство языка, ее особенности и характеристики. Терапевтическая работа с метафорами в гештальт-терапии. Метафоры клиента и метафоры терапевта..............511
Взгляды классиков гештальт-терапии на сновидение. Способы терапевтической работы со сновидениями......530
Фантазия и визуальные образы клиента в терапевтической сессии. Основные цели работы с визуальными образами.546
Глава 13. ГЕШТАЛЬТ-ПОДХОД В КОНСУЛЬТИРОВАНИИ ОРГАНИЗАЦИЙ...........................................551
Теоретические основы гештальт-подхода к оргконсультированию...............................552
Концепция гештальтистского цикла взаимодействия......557
Гештальтистская модель организационного вмешательства.563
Гештальт-подход к формированию команды в организации.583
Глава 14. ГЕШТАЛЬТ-ТЕРАПИЯ С СУПРУЖЕСКИМИ ПАРАМИ
И СЕМЬЯМИ............................................591
Теория поля, теория систем и гештальт-психология как теоретическая основа гештальт-подхода к семейным системам..593
Семья как система. Границы семейной системы: здоровые и дисфункциональные семьи...........................596
Теоретическая основа интервенций гештальт-терапевта по отношению к семье..............................602
Интерактивный цикл контакта (опыта) как модель терапевтического подхода к семейной системе.......607
Механизмы прерывания контакта в семейной системе.....614
Гештальт-терапевтическая сессия с семьей: терапевтическая ситуация, интервенции и их выбор..617
Глава 15. ОБУЧЕНИЕ ГЕШТАЛЬТ-ТЕРАПЕВТОВ..................625
Психотерапия как профессия. Гештальт-подход к обучению гештальт-терапевтов...............................625
Теория контакта и профессиональное продвижение начинающего гештальт-терапевта....................640
Модель обучения терапевтов: клинический практикум по Бриер.............................................651
Ценности гештальт-подхода и философия тренера........655
Требования к программам обучения гештальт-терапии. Международный стандарт и российские программы........659
Супервизия пробной терапевтической работы в рамках профессионального тренинга гештальт-терапевтов.......662
Экспертная оценка основных навыков и способностей
гештальт-терапевта................................665
Глава 16. СУПЕРВИЗИЯ В ГЕШТАЛЬТ-ТЕРАПИИ.................668
Определение, цели и задачи клинической супервизии....668
Теоретические основы супервизии в гештальт-терапии: феноменологический подход, теория поля, диалог и теория контакта..........................669
Характеристика отношений между участниками супервизорского процесса.............................682
Этические аспекты отношений терапевта и супервизора..685
Модель очной супервизии в гештальт-терапии...........689
Глава 17. ЭТИЧЕСКИЕ ПРОБЛЕМЫ ПСИХОЛОГИИ, ПСИХОТЕРАПИИ И ГЕШТАЛЬТ-ТЕРАПИИ......................718
Профессиональная этика и основные этические принципы психотерапии и психологического консультирования..718
Этический кодекс и профессиональные стандарты в психотерапии и консультировании.................719
Некоторые частные этические проблемы консультирования и психотерапии....................................744
Проблемы этики и практики гештальт-терапии...........749
Приложение. ГЕШТАЛЬТ-РЕСУРСЫ ИНТЕРНЕТ...................760
Постромантический гештальт
Вот и закончился романтический период в развитии гештальт-терапии в России. Если считать, что психотерапия сопричастна искусству, то профессионализму в этой области невозможно научить, а можно лишь передать из рук в руки. Процесс передачи занял почти 16 лет, если считать точкой отсчета конец 80-х прошлого века. Тогда впервые в Москве и Санкт-Петербурге начались долгосрочные, профессионально-ориентированные программы по подготовке гештальт-терапевтов. И вот спустя столько лет, еще раз повторюсь, даже не верится (16 лет), появилось фундаментальное руководство по гештальт-терапии, написанное русскоязычным автором.
Вспоминается прекрасное время первых обучающих семинаров, когда в перерывах между занятиями я летал по црридору от счастья приобщения к школе личностно-ориентированной психотерапии, уходящей корнями в психоанализ. До этого были долгие годы попыток и разочарований от занятий гипнозом (власти хватало в медикаментозной терапии). Надежда на йогу, релаксацию (после года занятий записал текст на пленку, эффект был почти тот же). Обучение рационально-эмотивной терапии (два года практики и потеря интереса от чрезмерно структурированной работы). Работа с симптомом, психотерапевтические техники не давали достаточной перспективы для творчества и собственного развития. Первое знакомство с гештальт-терапией, лаконично интегрирующей в себя открытия гештальт-психологии, психодинамического подхода, философии экзистенциализма и восточных практик концентрации, завершилось инсайтами.
Я могу определять свою жизнь, выбирать свой путь. Я могу быть успешным. Я способен любить и быть любимым. Есть коллеги, которые разделяют те же ценности и убеждения, которыми жил долгие годы, но не мог без профессиональной поддержки реализовать, работая в психиатрической клинике. Мы даже считали, а какое мы поколение, начиная с 3. Фрейда? Реминисценции, реминисценции... Сейчас все изменилось. Мысли о том, как не «сгореть» в профессии, как сделать следующую конференцию любопытной и полезной для студентов, в чем «методология» преподавания гештальт-терапии, что работает в супервизии, каковы ограничения гештальт-подхода, где перспектива? И удивительно: спустя семь лет занятий гештальт-терапией по-прежнему остается огромное желание и интерес учиться дальше.
Приезжая в небольшие города проводить обучающие программы, каждый раз чувствую, как оживают психологи и врачи, обретая уверенность и надежду, что психотерапия — это востребован
ная профессия, что на самом деле это не тяжелая работа, а занятие, приносящее удовольствие и радость от совместных с клиентом открытий и прозрений. Это удивительная возможность помогать людям, открывая себя через co-бытие с другим и при этом (извините) еще получать гонорар за свою работу. Ирина Булюбаш считает, что, возможно, изменения в клиенте происходят лишь тогда, когда изменяется терапевт. «Невозможная профессия» — сказал кто-то из классиков психотерапии.
При первом прочтении оглавления руководства — удивился. Возможно ли одному гештальт-терапевту охватить всю теорию и сферы приложения гештальт-подхода? Ведь так далеко находятся друг от друга «Теория контакта в гештальт-терапии» и «Гештальт-подход в консультировании организаций». Далее, еще больше сомнений. В предисловии И. Булюбаш читаю: «Эта книга — попытка сделать почти невозможное — создать учебник для терапевтов разного уровня — начинающих, практиков и даже тренеров. Поэтому она может быть прочитана много раз, в зависимости от потребностей и глубины интереса». Даже тренеров? С сомнением, трепетом и надеждой открыл файл с названием «История развития гештальт-подхода». Первые две лекции прочитал на одном дыхании, а далее не смог удержаться и начал писать комментарии. Столь академичен, интересен и выверен слог и содержание руководства. Это действительно учебник, куда буду заглядывать еще не раз — как в поисках справочного материала, так и собственных наблюдений и выводов И. Булюбаш. Пожалуй, впервые вера сменилась убеждением, что гештальт-психология (в частности, теория поля) дает прекрасную перспективу для развития и поиска новых, творческих форм помощи в индивидуальной и групповой психотерапии, консультирования супружеских пар и организаций.
И еще один аргумент в пользу прочтения книги. Занимаясь художественной фотографией, порой задумывался, что является критерием хорошей фотографии, когда же она становится произведением искусства? Один из критериев — это пробуждающееся желание фотографировать. Прочитав книгу И. Булюбаш, захотелось неспешно обдумать свой опыт клинической гештальт-терапии. Именно неспешно. Работа над книгой заняла у Ирины два года (из частной переписки: «...около двух... Правда, при полной другой загрузке — клиенты, студенты, группы»). На мой взгляд, руководство И. Булюбаш станет планкой, по которой русскоязычные гештальт-терапевты будут мерить строгость академического подхода, феноменологическую точность и аккуратность гипотез в собственных публикациях. Можно дискутировать, спорить, не соглашаться, но уже нельзя писать хуже.
А теперь несколько слов о структуре книги. Вначале И. Булюбаш рассказывает об истории гештальт-терапии, концепции здоровья и болезни, этиологии неврозов, теории поля и контакта. Эти лекции заставили меня всерьез задуматься о концептуальных основах психотерапии и гештальт-терапии в частности. Теория личности, определение здоровья и болезни, природа симптома, то, что определяют как философские и естественнонаучные основания психотерапевтической школы, не только влияет на способы интервенций психотерапевта, но и, что более важно, определяет конечные задачи психотерапии. Осознавание собственных ценностей, убеждений и верований позволяет практикующему психотерапевту и психологу быть тактичным и аккуратным при вмешательстве (деконструкции) в жизнь человека. Жан-Мари Робин, известный французский теоретик гештальта, говорил: «Не знайте больше клиента, будьте на шаг за ним». Первый том руководства отвечает на вопросы: «Куда мы идем с нашими клиентами? Что мы ценим и готовы отстаивать в жизни и в гештальт-терапии? Во что мы верим, а что можем научно доказать? В чем наши ограничения, каковы границы применения гештальт-терапии?». И. Булюбаш продолжила работу (в США Г. Виллер «За пределами индивидуализма», в Европе Ж. М. Робин и т.д.) по преодолению скепсиса академической психологии и психотерапии в отношении гештальт-подхода, царившего со времен позднего «бум-бум гештальта» (Калифорнийский период развития).
Некоторые размышления, возникшие в процессе чтения первых глав. К. Левин считал, что поведение не зависит ни от прошлого, ни от будущего, а зависит от существующего в настоящий момент поля. «Это настоящее поле имеет определенную временную глубину. Оно включает "психологическое прошлое", "психологическое настоящее" и "психологическое будущее", которые составляют одно из измерений жизненного пространства, существующего в данный момент времени». Теория поля позволяет выйти за пределы телеологической модели в психологии, которая считает, что будущее является причиной поведения, и психоаналитической убежденности в обратном — прошлое есть причина поведения. Если быть совсем строгим в суждениях, то воспоминания о прошлом несут в себе изрядную долю проекций настоящего. От теории поля Курта Левина захватывает дух. И тут же возникают сомнения. Ведь невозможно в психотерапии охватить всю «временную глубину» проблематики клиента. Как удержать в сознании потребности, цели, когнитивные и личностные особенности, физическое и социальное окружение, в котором живет человек, обратившийся за помощью? С точки зрения причинно-следственной
модели это невозможно, а с точки зрения философии постмодернизма и не следует. Вспомним Ницше с его «Бог умер». Теория поля — это не истина в последней инстанции, а метод «построения научных конструктов» (К. Левин, 2000). Какое отношение эти на первый взгляд академические споры имеют к практической психотерапии? Самое прямое. Каждый клиент в гештальт-терапии — это новая теория!
Ирина Булюбаш приводит высказывание М. Парлетта: «Итак, когда двое общаются друг с другом, появляется что-то не принадлежащее каждому из них в отдельности, это что-то появляется как функция их двоих вместе. Это «со-творенная реальность» (cocreated reality), которая потенциально включает все, что имеется в поле опыта и жизненном пространстве каждого из них. Но это не два опыта, арифметически прибавленных друг к другу. Появляется совместное поле, общая конфигурация (что-то созданное вместе, что нельзя отнести только к одному из участников общения)». Таким образом, теория поля — это новый взгляд на природу и лечение психических и невротических расстройств в психотерапии.
Еще несколько слов об антропологических основаниях гештальт-терапии. Гештальт-терапия — это не набор техник, набивших оскомину слов «здесь и сейчас», «горячий стул», «побудь с этим», «что ты чувствуешь». Это процесс жизни во всем ее многообразии, где основной вопрос «не что первично — дух или материя», а что клиент и я выбираем в каждый миг — «жить и развиваться или сохранять, копить и умирать». Именно этот выбор в нашей сумасбродной эпохе является основным философскими вопросом. Гештальт — это практическая философия жизни. И, поэтому для нас особенно важны слова М. Парлетта: «Если мы выбираем работать в гештальте, этот подход пронизывает всю нашу жизнь и отношения. Способ нашей жизни не может быть искусственно отделен от способа, с помощью которого мы работаем... И когда это поле прояснено, число незавершенных дел минимально, имеется хорошая самоподдержка и удовольствие от того, как мы живем, возрастает наша способность к творчеству во взаимодействиях, и профессиональных, и личных». Г. Йонтеф считает, что подобная фундаментальная феноменологическая позиция пропитывает обычную жизнь гештальт-терапевта и является его способом бы-тия-в-мире. Гештальт-терапевт работает собой.
Очевидно, что психология и психотерапия не может объяснить все богатство человеческой души с помощью одного понятия, будь то ассоциация, инстинкт, потребность или гештальт. Мы можем лишь феноменологически точно описывать наблюдаемые феномены, строить гипотезы и вводить новые понятия. Читателям, не
знакомым с теорией гештальт-подхода, надеюсь, будет интересно познакомиться с новыми конструктами, специфичными для гештальт-терапии. Теория контакта, осознавание, творческое приспособление, гештальт-эксперимент, процесс-ориентированное диагностическое мышление, механизмы прерывания контакта, работа с внутренней феноменологией, на границе контакта и т. д.
В книге вы не найдете техник, методов и приемов в лечении панических атак, простых и социальных фобий, посттравматического стрессового расстройства, аффективных нарушений, алкогольной зависимости и т. д. И в этом принципиальное отличие руководства и представляемого метода от психотерапевтических направлений, ориентированных на работу с симптомом. Для того чтобы помочь, «нужно сначала исследовать индивидуальные обстоятельства, уровень самоподдержки, степень осознанности, природу сопротивления, актуальную потребность, механизмы прерывания контакта, контекст и все, что может повлиять на терапию. Уникальность личности и ее обстоятельств требует уважения и готовности терапевта быть толерантным к неопределенности и двусмысленности терапевтической ситуации».
Подобный подход требует от психотерапевта способности оставаться в состоянии «творческого предразличия, неопределенности» длительное время. В руководстве подробно описывается динамика переноса и контрпереноса — то, что автор определяет как символические и реальные аспекты отношений терапевта и клиента. Стратегии работы гештальт-терапевта, основные типы терапевтических интервенций, диалогическая основа терапевтических отношений, концепция «межличностного гештальта», феномены тела в гештальт-терапии, формы творческой активности в терапевтической сессии и т.д. Эти концептуальные положения позволяют создать «опорные точки» для целостного взгляда на гештальт-терапию и ее практическое применение. Однако не следует забывать, что это всего лишь «метафизические модели», весьма далекие от мечты К. Левина о математизации психологии и возможности предсказания поведения человека.
Гештальт-психология выросла из наблюдений над особенностями зрительного восприятия. Позволю себе продолжить фотографические метафоры и привлечь для рассмотрения второго тома руководства два понятия — «студиум» и «пунктум». Их ввел в искусствоведческий обиход Ролан Барт в своей последней книге «Camera Lucida». Это был виднейший представитель структуралистского направления в гуманитарных науках конца XX века. Размышляя о том, почему та или иная фотография привлекает внимание, Барт пишет: «Это фото понравилось мне? Заинтересовало? Возбудило мое любопытство? — Совсем нет. Просто оно существовало (для меня)». Далее Барт вводит структурное правило суще
ствования. «Первый (элемент) студиум он имеет масштабы поля, которое я воспринимаю достаточно привычно в соответствии с моими знаниями, моей культурой [...] Второй элемент раскалывает (или заглушает) студиум. На этот раз не я отправлялся на его поиски (подобно тому, как я наполнял моим суверенным сознанием поле студиума), это он сам вырывается со сцены, как стрела, и пронзает меня... Итак, этот второй элемент, который расстраивает студиум, я бы назвал "пунктум”; потому что пунктум — это еще и укол, дырочка, пятнышко, маленький порез — а еще очко. Пунктум фотографии — это то случайное в ней, что укалывает меня...». Студиум в конечном счете всегда кодирован, пунктум — нет.
Первая часть руководства в этой метафоре была для меня скорее «пунктумом» — возбуждением, неожиданным открытием, «уколом». Вторая — «студиумом», вспоминается слово «штудии», где все размеренно, структурировано и понятно, да и автор в частной переписке позиционировал вторую часть как «конкретное приложение гештальт-терапии». Это руководство к действию. Вспомнился эпиграф сайта, посвященного дзен-буддизму в России: «Понимание нужно только для действия. Больше ни для чего».
Во второй части подробно рассматриваются сферы применения гештальт-подхода. Работа с группами, супружескими парами и семьями, метафорой и сновидениями, организационное консультирование, супервизия и обучение гештальт-терапии. В завершении книги (редкость для учебников по психотерапии) рассматриваются этические проблемы психологии, психотерапии и гештальт-терапии. Что меня заинтересовало, удивило, взбудоражило? Интересно разделение «полевой» и «стадийной» модели в работе с психотерапевтическими группами. Динамика отношений ко-терапев-тов, как слепок происходящего в группе «здесь и сейчас». Личностный стиль группового терапевта. Ирина Булюбаш называет его «изюминкой». Вторая часть будет полезна не только гештальт-те-рапевтам, но и специалистам других направлений психотерапии. Так, в главе, посвященной в работе с...
Нет, пожалуй, пора завершать. Иначе я уже начинаю рассказывать «историю об истории», хотя подобная практика и характерна для литературы постмодернизма, но никак не для подобного текста. И в заключение очень простая фраза: «Я написал эти строки, потому что (гештальт-терапевты не приветствуют подобную каузальность) мне понравилась эта книга». Дорогой читатель, желаю и Вам провести много увлекательных, творческих и философски-практи-ческих минут и часов в процессе прочтения этого руководства. Зная пристрастие автора к Интернету, завершаю словом, используемым на форумах и в Интернет-обзорах: «Рекомендую!»
Владимир Филипенко
ПРЕДИСЛОВИЕ АВТОРА
Дорогие читатели!
Я очень рада, что вы открыли эту книгу. Она написана для тех, кому, как и мне, интересна гештальт-терапия, для тех, кто хочет учиться или уже учится... А учатся гештальт-терапевты всю свою жизнь. Это обучение предполагает достижение ассимилированного знания, знания-навыка. Поэтому, читая руководство, вы получите лишь общее представление о том, что такое гештальт-терапия, каковы основные черты подхода, а также где и как он применяется. Стать же гештальт-терапевтом можно только на практике.
Начинающий терапевт приходит в профессиональную программу по гештальт-терапии, имея весьма приблизительное представление о том, чем она отличается от других подходов. Энтузиазм сначала вызывают слова «гештальт» и «горячий» стул, а также замечательная возможность побыть персонажами своего сна. Подходит или не походит гештальт-терапия для себя как философия (основа убеждений) и как способ жить, молодые терапевты узнают не из книг, а из переживаемого опыта.
Этот опыт достается совсем не просто. Сначала обживаешься в группе начинающих терапевтов и понимаешь, как тебе с ними. Важная веха — стать клиентом, доверить группе свою жизнь и свои проблемы. Еще один шаг, и весьма рискованный для многих — открыть свои чувства и мысли по поводу окружающих. За ним следует знакомство со своим личным терапевтом и долгая проработка проблем, иногда болезненная, а иногда вдохновляющая. Наконец, первая профессиональная работа «в кругу» и напряженное ожидание похвалы коллег, боязнь разочаровать их и разочароваться в себе. Затем практика, несколько лет сомнений, восторга оттого, что работа получается, и грусти-печали о том, что не являешься таким «совершенным терапевтом», как «некоторые коллеги». Но приз за все это прекрасен — любимая работа, ощущение полноты жизни, собственной целостности и ценности отношений с другими людьми.
Все это время у терапевта существует сильное желание читать, понимать и связывать понимаемое с практикой гештальт-терапии. Эта книга — попытка сделать почти невозможное — создать учебник для терапевтов разного уровня: начинающих, практиков и даже
тренеров. Поэтому она может быть прочитана много раз, в зависимости от потребностей и глубины интереса. Начинающие терапевты отыщут в ней историю развития гештальт-подхода и его философию, основные принципы и модели, представления о здоровье и личностном росте, типах интервенций и терапевтических отношениях. В книге приведены фрагменты сессий, иллюстрирующие те или иные положения гештальт-подхода.
Терапевты «постарше» найдут для себя материал более сложный — приложение теории поля и диалога к практике, этические проблемы психотерапии и гештальт-терапии, применение гештальт-подхода в работе с семьями, группами, организациями.
Наконец, для преподавателей и тренеров, помимо всего остального, в книге есть разделы по супервизии и идеологии обучения гештальту. Я очень надеюсь, что книга станет хорошей опорой и тем, кто хочет быть гештальт-терапевтом, и тем, кто обучается гештальт-терапии, и тем, кто уже работает в гештальт-подходе. Читатели смогут также обрести для себя гештальт-интернет, узнать о том, чем занимаются коллеги в России и за рубежом, посетить интернет-библиотеки.
Срок издания книги составляет девять месяцев. За это время, из виртуального компьютерного состояния она станет «телесной» — с обложкой и страницами, картинками и запахом. Скорей бы встретиться!
Выражение признательности
Никакая книга не пишется в одиночестве, даже если на обложке обозначен только один автор. За одной фамилией стоит множество людей, «создавших» самого автора — родители, семья и друзья, учителя и коллеги. Их поддержка и вклад неоценимы и благотворны.
Я очень признательна своим родителям, моему мужу и детям за их веру в мои способности и ту гордость, которую они испытывают, внимательно вчитываясь в не очень понятный им текст. Это вдохновляет меня на новые «подвиги».
Я благодарна моим учителям-психиатрам Олегу Яковлевичу Силецкому и Александру Олимпьевичу Бухановскому, которые помогли мне освоить психиатрию, дали начальные навыки психотерапии и привили вкус к научной работе.
Особая благодарность Олегу Владимировичу Немиринскому за его вклад в мое профессиональное становление как психотерапевта и дружеское участие в моей жизни.
Без моих коллег-котерапевтов, котренеров и просто друзей эта книга не была бы написана. Дискуссии с ними, совместная работа, посещение мастерских и семинаров друг друга сильно стимулируют мою профессиональную жизнь. Я благодарна также коллеге Владимиру Филиппенко, внимательно прочитавшему руководство, за его точные комментарии, которые позволили существенно улучшить текст книги. Мне очень приятно, что книга ему понравилась и что мы разделяем многие положения гештальт-подхода, а особенно те, которые касаются творчества в жизни гештальт-терапевта.
Спасибо всем, кто «находится в фоне» и периодически возникает как «фигура» воспоминаний об участии в профессиональных тренингах, совместном отдыхе или общении в Интернете.
Ирина Булюбаш
ГЛАВА 1
ИСТОРИЯ РАЗВИТИЯ ГЕШТАЛЬТ-ПОДХОДА
XX ВЕК И ПОЯВЛЕНИЕ ГЕШТАЛЬТ-ТЕРАПИИ*
Начало XX века характеризовалось взрывным развитием искусства, науки и новых технологий. Наступила эра автоматизации и кибернетики. Открытие ядра атома и квантовой физики привело науку к революционным изменениям. Биология, химия и медицина также сделали рывок в своем развитии. Революционные элементы появились и в политическом мышлении. Социализм, марксизм, а также анархизм стали достаточно распространенными движениями.
Так же, как и в науке, в искусстве и литературе начались поиски новых форм выражения. Экспрессионизм в это время был реакцией на старые, отжившие буржуазные нормы и наивной верой в прогресс. Катастрофа, принесенная Первой мировой войной, и нарушение принципов гуманности были слишком очевидны. Экспрессионисты попытались сформировать новое видение человеческого бытия, детерминированное социальной ответственностью и состраданием к другим. Творчество рассматривалось как появляющиеся из непосредственного внутреннего опыта и эмоциональных движений. Основными темами экспрессионизма стали чувства, интуиция, субъективность, фантазия — темы, присущие и гештальт-терапии.
В философии в это время появилась материалистическая тенденция, развиваемая К. Марксом. Дискутировались феномены
* Гештальт (Gestalt) — слово немецкое, во всем мире употребляется без перевода. Оно означает «облечь форму, придать значимую структуру». Что здесь имеется в виду? Предусмотренное, продолжающееся или законченное действие, подразумевающее процесс придания формы, процесс формообразования. Восприятие некоторого целого не может быть сведено к сумме частей. Вместе с тем часть в составе целого будет отличаться от нее же самой в составе другого целого. Так, крик во время игры отнюдь не то же, что крик на пустынной улице. Этот термин ассоциативно связан с гештальт-психологией, но в гештальт-терапии имеет совсем другое значение. В ней он выступает скорее как фигура потребности на фоне жизни.
При написании этого раздела использованы работы Bowman, Brownell (2000), Wulf (1996).
самоотчуждения и самореализации. Человеческое бытие перестало рассматриваться как абстрактное и стало восприниматься как бытие в конкретном социальном окружении.
XX век стал временем появления новых направлений в социальных науках. Не только естественные науки, но и искусство, и литература также оказали отчетливое влияние на философию. Различные дисциплины стали оказывать множественные влияния друг на друга, иногда представленные в творчестве одних и тех же людей (философ и писатель-Ортега-и-Гассет, философ и математик Бертран Рассел и Альфред Уайтхед). Другим примером революционных изменений в науке было открытие 3. Фрейдом бессознательного и его эмпирические доказательства того, что Шопенгауэр и Ницше понимали интуитивно. Язык стал темой центральной важности в философии, известной как «лингвистический поворот» (Витгенштейн). Появилась философия жйзни (Френ-чман Генри), рассматривающая реальность как становление. Почва для хорошо известной всем экзистенциальной философии была подготовлена Францем Брентано. Эдмунд Гуссерль, студент Брентано, открыл феноменологию. Достижение осознанности по Гуссерлю включает мир и смыслы всех известных объектов.
Экзистенциальная философия, которая началась с С. Кьеркегора и была продолжена Габриэлем Марселем и Мерло-Понти, сфокусировалась на существовании как «индивидуальном человеческом опыте» и вопросах, связанных со смыслом существования, свободой, предназначением и существованием Бога. Экзистенциальные философы акцентировались на индивидуальном и по своей методологии были феноменологами. Для них очень важным представлялось непосредственное «схватывание бытия» (что есть), встреча бытия разных людей в разных ситуациях, где они оказывались связанными с миром и другими людьми. Существование является «потенциальным бытием», бытие постоянно конфронтирует с выбором, а люди постоянно вынуждены принимать решения. Существование является свободным и реализует себя в делании. Следовательно, основным человеческим опытом является тревога (М. Хайдеггер); наше существование конечно, мы живем, чтобы умереть. Сущностный смысл жизни возрастает по мере приближения к смерти. Смерть побуждает нас проживать наши жизни свободно и ответственно. Каждый человек должен трудиться, создавая свою относительную свободу ответственным отношением к своей жизни и воплощением собственного экзистенциального проекта.
Как экзистенциальное нами может быть рассмотрено все, что имеет отношение к тому, как человек строит свою жизнь, понимание самого себя — понимание, которое служит его жизни. Конкретное переживание выше абстрактных принципов, каждая человеческая жизнь своеобразна, субъективный человеческий опыт выше пресловутой «объективности».
Взгляды основоположников гештальт-терапии Фрица и Лауры Перлз формировались именно в это время, богатое научными идеями, творческими открытиями и философскими концепциями. Недаром гештальт-терапия считается «терапевтической ветвью экзистенциализма». Н. Салате (1983, приведено по А. и С. Гингерам) выделяет пять фундаментальных экзистенциальных «данностей существования»: конечность, ответственность, одиночество, несовершенство и абсурд. Эти «данности» являются главными темами многих встреч клиента и терапевта. Последний отдает предпочтение индивидуальному человеческому опыту и побуждает клиента к личностному росту и ответственности за свою единственную, неповторимую, конечную жизнь.
ФРЕДЕРИК С ПЕРЛЗ - ОТКРЫВАТЕЛЬ ГЕШТАЛЬТ-ТЕРАПИИ*
Ты пришел в этот мир не для того, чтобы жить в соответствии с моими ожиданиями. Так же, как и я пришел сюда не для того, чтобы оправдать твои.
Ты — это ты, а я — это я. Если мы встретимся и поладим — это прекрасно. Если же нет, то ничего не поделаешь.
Ф. Перлз
«Настоящий крупный психолог редко бывает чьим-либо верным последователем. Самый яркий след в истории психологической мысли оставили те ученые, которые, критически переосмыслив традиционные представления, сумели выйти за привычные рамки и сказать собственное слово не только в дополнение, а порою и в противовес мнению авторитетов. К Фрицу Перлзу это относится в высшей степени», — пишет С. Степанов (2000) в биографической статье о Ф. Перлзе. Сам Перлз никогда не на
* Приведено по: Ф. Перлз (2000), R. Wulf (1996), А. и С. Гингеры (1999), С. Степанов (2000), Д. Хломов (2000).
зывал себя создателем гештальт-терапии. «Гештальт стар как мир», — говорил он, подразумевая, что он только сделал это видимым для других.
Родился Фредерик Соломон Перлз в мелкобуржуазной еврейской семье в 1893 году. Кроме него в семье еще были две сестры. Отношения с отцом, берлинским виноторговцем, не сложились, Фриц не терпел морализаторства, к которому был склонен отец. С малых лет Перлз отличался бунтарским характером и не терпел насилия над собой, в чем бы оно ни выражалось. Мать пыталась наказывать сына физически, но он ломал эти «орудия насилия». Отец презирал его. Сын отвечал ему тем же и даже не приехал на похороны. Его мать была верующей еврейкой, но ее отношения с мужем были конфликтными и ссоры в их неспокойной семье часто заканчивались потасовками*.
В школе у Фрица были постоянные сложности. В 13 лет его исключили за неуспеваемость. Отец устроил его учеником мастера, но сын работать не стал. Он выбрал другой путь — пошел учиться в свободную школу Увлекшись театром, он посещал театральную студию знаменитого Макса Рейнхарта. Закончив школу, Перлз продолжил свое образование на медицинском факультете университета во Фрайбурге, а затем в Берлине. Его учеба прервалась Первой мировой войной, на фронте он был ранен. После войны он закончил свою диссертацию по медицине и специализировался в области нейропсихиатрии (сотрудничая с Куртом Голдштейном во Франкфурском неврологическом институте). В 1920 году он получил докторскую степень, а затем типичное психоаналитическое образование. Собственный анализ (обязательную часть обучения психоанализу) он проходил у ставших ныне классиками Карен Хорни и Вильгельма Райха («У меня было четыре терапевта, и Райх был лучшим из них», — говорил впоследствии Перлз), а также у знаменитых Хелен Дойч и Отто Фенихеля. В 1923 — 1924 гг. Ф. Перлз побывал в Америке, но, по воспоминаниям его жены, не прижился там, так как «Берлин в то время был центром европейской культуры».
* Возможно, бунтарство Перлза в этом возрасте было лишь частью его образа, созданного уже позднее (Д. Хломов, 2000). Иначе сложно объяснить, каким образом он, закончив школу, получил все-таки элитное образование на медицинском факультете и докторскую степень, для этого требовалась недюжинная работоспособность и прилежание.
В 33 года он уехал во Франкфурт, где занял должность ассистента у Курта Голдштейна, который, опираясь на работы по гештальт-психологии, занимался изучением особенностей восприятия солдат, получивших черепно-мозговую травму. Именно там он встретил будущую жену Лору (Лауру) Познер. Некоторое время он посвятил собственной психоаналитической практике в Вене, а потом снова переехал в Берлин. В то время он проходил собственный анализ у ортодоксального психоаналитика Э. Харника. По существующим тогда строгим правилам, до окончания анализа клиент психоаналитика не должен был принимать важных жизненных решений. Но такие правила не для Перлза и он, закончив анализ, женился на Лауре.
В период появления фашизма в Германии Перлз сначала уехал с женой в Голландию, где у него был своя практика. После прихода к власти Гитлера в 1934 году он эмигрировал в ЮАР (по рекомендации Эрнста Джонса, близкого друга Фрица), где основал Южноафриканский институт психоанализа. Затея с обучающим институтом провалилась из-за противодействия психоаналитической ассоциации — тот, кто не работал тренером в Европе, не мог быть тренером где-либо еще. В ЮАР Перлз создал свою практику и жил свободно и богато. Однако, как сам он впоследствии писал, при аналитическом подходе к терапии он превратился «в счетно-вычислительный труп», как и большинство психоаналитиков того времени. Шесть лет собственного анализа и 23 года работы в качестве психоаналитика подготовили базу для будущих изменений в теории и практике психотерапевтической работы.
Душная и провинциальная атмосфера ЮАР того времени, профессиональная изоляция помогли Фрицу и Лауре «мобилизовать творческий потенциал, который до того в основном дремал в рамках психоанализа». Анализ у В. Райха, контакты с К. Голдштейном, работы К. Левина, гештальт-психологов, книга X. Смутса «Холизм и эволюция» — все это послужило основой экспериментов, которые супруги Перлз начали осуществлять в терапии. Они обнаружили, что строгий психоаналитический подход во многих случаях недостаточен и не очень результативен. Лаура Перлз, например, экспериментировала с координацией и концентрацией внимания на телесных ощущениях, диалогом лицом к лицу. Первоначально даже предполагалось назвать новый подход «терапией концентрации». В это время Ф. Перлз пересматривает отношение к сопротивлению в психотерапии, ос
паривает многие фундаментальные представления психоанализа: эдипов комплекс, комплекс кастрации, правило нейтральности и воздержанности. Он был уже глубоко убежден, что интерпретация не разрушает, а питает невроз. Значительное впечатление на Ф. Перлза оказали идеи К. Голдштейна (организм как целое) и идеи Я. Смутса (организм-как-целое-включенный-в-ок-ружение).
В 1936 году Ф. Перлз разошелся во взглядах на психоанализ с 3. Фрейдом. Приехав на международный психоаналитический конгресс с большими надеждами на встречу и дискуссию с 3. Фрейдом, он был разочарован его нежеланием разбираться в противоречиях психоанализа. По его словам, Фрейд не проявил ни малейшего интереса к своему ученику и его взглядам.
Между тем в докладе об оральных сопротивлениях Перлз утверждал, что инстинкт голода по своему значению йе уступает сексуальному инстинкту и что агрессивность появляется у младенца вместе с первыми зубами. Все это не было замечено, принято равнодушно, и Перлз почувствовал себя глубоко оскорбленным. В 1940 году Перлз окончательно порывает с психоанализом. «Я прекратил быть аналитиком», — пишет он.
Затем началась Вторая мировая война и Перлз был призван в армию. Работа в госпитале привела к сокращению практики и у Перлза появилась возможность обобщить свои размышления.
Он вернулся в Южную Африку и к 1942 году написал свою первую книгу «Эго, голод и агрессия» Подзаголовок ее первого издания — «Ревизия учения Фрейда» — говорил об окончательном разрыве с психоанализом. Уже в этой первой книге появилось то, что впоследствии обрело форму гештальт-терапии — важное значение настоящего момента, внимание к телу, прямой контакт с клиентом, ценность чувств, целостный подход и апелляция к ответственности клиента. Книга была издана сначала в ЮАР, а затем в Соединенных Штатах Америки.
В 1946 году Перлз покинул ЮАР и эмигрировал в США. Эрих Фромм помог ему получить практику в Нью-Йорке. Именно Нью-Йорке он и нашел людей, которые затем стали его единомышленниками и последователями. Это были Изидор Фром, Пол Гудмен, Пол Вейс, Эллиот Шапиро, Джим Симкин и бывшая жена Перлза — Лаура, также переехавшая в Штаты. Свой дом Перлз превратил в мастерскую, где рабочая группа регулярно проводила семинары и групповые занятия. Эта группа и разработала основные принципы гештальт-терапии.
В течение пяти лет вместе с ними Ф. Перлз работал над новой книгой, которая получила название «Гештальт-терапия». Пол Гудмен вначале выступал как ее редактор, но его вклад в теорию оказался настолько велик (вторая часть книги «Гештальт-терапия: возбуждение и рост в человеческой личности» являлась в основном его работой), что он очень естественно превратился в соавтора. Существенный экспериментальный вклад в ее появление внес и Р. Хефферлайн, он провел массу гештальт-экспе-риментов со своими студентами и тоже стал соавтором «Гештальт-терапии» С тех пор эти авторы часто цитируются в литературе как PHG — Перлз, Хефферлайн и Гудмен. В 1951 эта книга вышла в свет, а уже в 1952 и в 1953 годах были основаны Нью-Йоркский и Кливлендский институты гештальт-терапии, а концу пятидесятых годов группы гешталь-терапии были организованы по всей стране.
В 1952 году Ф. Перлз предпринял информационное турне по штатам с целью пропаганды нового метода. За четыре года он побывал в Канаде, Калифорнии, Флориде, где проводил свои знаменитые демонстрационные семинары по гештальт-терапии. Его первое калифорнийское турне отнюдь не стало триумфальным. Второе такое же турне он предпринял уже в шестидесятых. Стиль, который выработал Перлз на демонстрационных семинарах, приобрел впоследствии широкую известность благодаря видеозаписям и стенограммам («Гештальт-терапия дословно»). Но этот стиль был именно демонстрационным — работа с фантазиями или сновидениями была адекватна только для участников этих семинаров — профессионалов, которые прошли личную терапию и имели опыт работы с людьми. Это был только один аспект практики, демонстрирующий обширные возможности гештальт-подхода. Такой стиль совершенно не годился для пациентов с расстройствами личности. Некритичное восприятие демонстрационного стиля Ф. Перлза послужило причиной разочарования в гештальт-подходе у тех психологов, которые пытались копировать этот стиль, не ассимилировав самих идей гештальт-терапии*.
В 1956 году в жизни Перлза наступил депрессивный период, он отдалился от своей жены, страдал от сердечных болей. Ему 63 года. Он считал, что все кончено, он не понят и всем безразличен. Но на
* А также у членов нью-йоркской группы, которые были ориентированы в то время именно на индивидуальную психотерапию.
его пути встретилась молодая женщина — Марти, которая влюбилась в него. И Фриц ожил. И даже после ее ухода, уже 70-летний терапевт совершил кругосветное путешествие, посетив Японию, несколько месяцев провел в монастыре дзен-буддистов и навестил друзей в Израиле.
В 1964 году (Перлзу уже 71 год) начинается еще один счастливый период его жизни. Перлз в это время работал в Эсалене, который потом назвали Меккой гуманистической психологии. Здесь он практиковал вместе с женой Лаурой, Изидором Фромом и Полом Гудменом, приглашал известных психологов и психотерапевтов для проведения учебных и практических семинаров. В то же время он учился рисунку, общался с коллегами и разрабатывал свою теорию. Многие крупные специалисты в области психотерапии приезжали посмотреть, как работает Перлз, — Грегори Бейтсон, Александр Лоуэн, Эрик Берн, Станислав Гроф, Джон Гриндер и Ричард Бендлер. Эсален стал свободной колонией людей, которые занимались творчеством и получали от этого большое удовольствие.
В 1965 году Перлз почувствовал большую усталость, и тогда знаменитый специалист по глубинной структурной интеграции Ида Рольф провела с ним около полусотни процедур, после которых — о чудо! — Перлз вновь ощутил себя здоровым и энергичным. Он продолжил проводить гештальт-семинары и они (наконец-то), как он и мечтал, стали привлекать все больше и больше людей. На некоторые семинары собиралось до 300 человек. Здесь он использовал впоследствии знаменитую технику «горячего стула» — диалога с самим собой.
Последняя реализованная мечта Фрица — гештальт-киббуц на острове Ванкувер, на западе Канады. Именно там он воплотил идеи гештальт-подхода в повседневной, обыденной жизни. Терапевтические сеансы были включены в совместную трудовую, учебную жизн^ и досуг, что позволяло осуществить общее терапевтическое воздействие. В общине могли жить профессионалы-практики, клиенты, тренеры, гости. Воплотив свои идеи в жизнь и завоевав признание в 75 лет, последние годы жизни Ф. Перлз посвятил себе. Он играл в шахматы, ловил рыбу, читал, рисовал, работал над двумя книгами «Гештальт-подход» и «Свидетель терапии», которые были изданы посмертно в 1973 году. Его счастье длилось недолго, по возвращении из последнего путешествия по Европе, 14 марта 1970 года он умер в Чикаго от сердечного приступа.
КОНЦЕПТУАЛЬНАЯ БАЗА ГЕШТАЛЬТ-ТЕРАПИИ.
ИСТОЧНИКИ, ОТНОШЕНИЯ ГЕШТАЛЬТ-ТЕРАПИИ С ДРУГИМИ ПСИХОЛОГИЧЕСКИМИ И ПСИХОТЕРАПЕВТИЧЕСКИМИ ПОДХОДАМИ*
Гештальт-терапия и гештальт-психология: «гештальт» как целостность, фигура-фон процесс, контур или контактная граница
Исследования в области гештальт-психологии были связаны с именами Г. К. фон Эренфейса, М. Вертгеймера (Вертхаймера), К. Коффки и В. Келера. Эренфейсу принадлежит термин «гештальт» и его определение. Согласно автору, гештальт — это психическая целостность, формируемая структурированием перцептуального поля. Еще в начале века Эренфейс подчеркивал, что «целое — это некая реальность, отличная от суммы ее частей». Для научного мышления оказалось революционным его утверждение о том, что получение знания не обязательно связано с анализом лежащих в его основе элементов. Наше осознавание формирует целостные единицы — гештальты.
Изучая механизмы восприятия, гештальт-психолог К. Коффка делал особый акцент на отношениях организма с окружающей средой, что впоследствии стало основой терапевтических взглядов Ф. Перлза. Степень влияния идей гештальт-психологов на представления Ф. Перлза довольно долго являлась предметом дискуссий между гештальт-психологами, которые критиковали использование им слова «гештальт» в названии нового подхода, и гештальт-терапевтами, которые указывали на многочисленные связи фундаментальных идей в обеих дисциплинах. Но уже тот факт, что Перлз использовал в названии метода термин «гештальт» (вначале он хотел назвать свой метод «терапией концентрации»), говорит о том, что он видел существенные связи между этой терапией и традицией гештальт-психологии. Он был первым, кто применил принципы гештальт-психологии (и особенно фигура-фон процесс) для терапии, интегрируя их со своей концепцией контакта.
Рассмотрим эти связи подробнее. Любое поле восприятия разделяется на фон и фигуру: ветка на фоне неба, фигура знакомого человека на фоне многих незнакомых и т.п. Принцип «фигура — фон» гласит, что каждая перцепция организуется в фигуру, кото
* Приведено по: И. и М. Польстерам (1998), А. и С. Гингерам (1999), Sherrill (1999).
рая выделяется из фона и при этом восприятие не является пассивным процессом. Фигуре свойственна структура и завершенность. Наблюдая крут, контур которого состоит из отдельно стоящих точек, наблюдатель видит именно крут, и ему кажется, что именно фигуре и принадлежит этот контур. Но фигуру можно выделить только на каком-то ином фоне (например, черные точки на черном фоне не видны). Поэтому контур в равной мере принадлежит как фигуре, так и фону. Почему воспринимается именно крут, а не набор точек? Это происходит потому, что мы имеем некоторые образцы восприятия, хранящиеся в памяти, и склонность к завершению незавершенной фигуры. Такие особенности человеческого восприятия используются в современной рекламе, где демонстрируемое потребителю незавершенное действие (например, покупка) завершается ментально.
То, о чем говорили ранние гештальт-психологи относительно процесса восприятия, оказывается более сложным, когда дело касается более сложных форм психической деятельности. Формирование гештальта в гештальт-терапии рассматривается как первичная характеристика функционирования организма. Геш-тальт-терапевты интересуются и фоном, и фигурой, и их взаимоотношениями, например, поведением человека (фигура) него контекстом (фон). Кроме того, было доказано, что воспринимаемый образ объекта не является объективным, а зависит от потребностей субъекта.
«Феноменологический мир организован потребностями индивида. Потребности снабжают энергией поведение человека, организуя его на субъективно-перцептивном уровне и на объективно-моторном уровне. Индивид только тогда выполняет необходимое действие, когда ему нужно удовлетворить соответствующие потребности», — пишет Ричард Воллен (2003).
«Фигура и фон» используются в гештальт-терапии как метафора, проясняющаяютношения организма с потребностями, возможность удовлетворения которых находится в окружающей среде. Здоровый организм может иметь много потребностей в одно и то же время. Эти потребности организованы в иерархию (по важности), и это естественный процесс. Доминантная потребность становится «фигурой», направляет восприятие (сенсорную активность) по определенному пути в поисках возможностей ее удовлетворения, которые находятся в среде (фоне). Если потребность удовлетворяется (то есть организм находит источник удовлетворения и действует — моторная активность),
она уходит в фон*. Когда желаемый объект, например, пища, ассимилируется, гештальт «закрывается» и достигается состояние равновесия. Эта потребность удаляется из осознавания, а из «фона» на смену ей приходит новая, следующая по важности. Организм, таким образом, саморегулируется, а неразрывный поток последовательных циклов возникновения и удовлетворения потребностей определяет в гештальт-терапии состояние здоровья индивидуума.
Таким образом, гештальт-терапия способствует различению потребностей человека и их удовлетворению в процессе его приспособления к окружающей среде. Смена «фигуры» и «фона» — это основа изменений в жизни. Ясность и полнота жизни зависят от размеров «фона» (контекста), который способен порождать «фигуру». Только полноценной «фигуре» могут быть свойственны одновременно свобода и жизненность. Индивидуумы, у которых «фигуры» появляются вынужденно или не имеют фоновой поддержки, теряют глубину переживаний, свойственную тем, у кого развитие «фигур» из богатого «фона» протекает естественно и легко.
Между фигурой и фоном, как мы уже говорили, находится контур или граница. Контур (граница) в равной мере принадлежит и «фигуре» и «фону», именно в этом месте происходит соприкосновение индивидуума и среды (на это обращали внимание в своих работах Келер и Коффка). На каждую часть организма постоянно действуют влияния как из внешнего мира, так и от других частей внутри организма. «...Внутренние состояния любой ограниченной системы развиваются относительно более или менее фиксированных условий за ее границами и внутри них» (Келер, 1922, приведено по Barlow, 1981). Таким образом, на состояние любой области системы в любое время влияют состояния других областей. Концепция невроза в гештальт-терапии базируется именно на этом принципе. Перлз писал: «Исследование способа, которым личность функционирует в окружающей среде, является исследованием того, что происходит на контактной границе между индивидуумом и средой. Именно на этой контактной границе имеют место психологические события» (Peris, 1973). Невроз рассматривается как нарушение контактной границы: «Все невротические расстройства
* Концепция связей между сенсорной и моторной активностью обсуждалась гештальт-психологами многие годы (Koffka, 1935, Hartmann, 1935, цит. по Barlow, 1981).
возникают из неспособности индивидуума находить и поддерживать баланс между собой и остальным миром» (Peris, 1973).
Как определял Перлз, «контакт — это осознавание поля или реакции в поле, включая аппетит и отказ, приближение и избегание, чувства, ощущения, манипуляции, оценки, коммуникацию, борьбу — все варианты жизненных связей, происходящих на границе взаимодействия организма со средой». Все такие контакты являются объектами изучения психологии. Перлза волновало все происходящее на границах контакта между людьми. Контакт происходит именно на границе, рост происходит именно на границе, там же происходит формирование фигуры внимания и ее разрушение, а также спонтанные реакции.
В здоровом организме процесс формирования и удаления гештальта течет плавно. Если гештальтирование выполнено неадекватно, то блокированная энергия результируется в тревоге. Тревога чаще всего проявляется тогда, когда индивидуум оставил настоящее для воображаемого путешествия в фантазии или будущее. Она блокирует осознавание того, что реально происходит внутри индивидуума. В целом же гештальт-психологи разделили мнение Гольдштейна (1939), который утверждал, что невроз может быть результатом тревоги.
История и содержание спора
между гештальт-психологами и гештальт-терапевтами
(по Sherrill R. £, 1986)
По воспоминаниям Дж. Симкина, Курт Гольдштейн (один из первых учителей Ф. Перлза) однажды приезжал в Нью-Йорк с лекцией. Рассказывают, что после лекции Перлз пошел поблагодарить своего учителя, но встретил весьма прохладный прием. Ответ Гольдштейна был характерен для академических гештальт-психологов, которые изучали литературу по гештальт-терапии. Гештальт-терапев-ты часто утверждали, что произошли из гештальт-психологии, что исследования Келера, Коффки, Вергеймера и Гельба применимы и в качестве гештальт-принципов личностного функционирования. Так, Ф. Перлз открыто говорил, что при разработке концепции гештальт-терапии опирался на работы гештальт-психологов.
В то же время он не принимал во внимание, что гештальт-психологи рассматривали свои идеи еще и как научный подход, который мог быть перенесен и на другие области исследования. По этой причине они ссылались на себя как на гештальт-теоретиков и довольно остро реагировали на ошибки Перлза в описании геш
тальт-теории (как не философской) и на его позицию морального релятивизма. Перлз полагал, что правильное и неправильное зависит от того, что происходит на контактной границе индивидуума, то есть является правильным и неправильным (полезным и вредным) для организма, в то время как некоторые гештальт-пси-хологи считали некоторые аспекты морали объективными. Возможно, поэтому гештальт-психологи и сделали попытку размежеваться с гештальт-терапией.
Итак, гештальт-терапевты видели родство, а гештальт-психоло-ги постоянно отрицали любое сходство между их теорией и исследованиями и работами гештальт-терапевтов (Р. Хенле, Р. Арнхейм, В. Келер). Их позиция по отношению к гештальт-терапии была крайне негативной. В чем причина? Прежде всего в том, что между теориями гештальт-психологии и гештальт-терапии существовали очень важные теоретические различия. Базой для исследований ортодоксальной гештальт-психологии была перцепция. Даже «изначальные» гештальт-психологи Левин и Голдштейн не были удовлетворены акцентом на перцепции и расширяли дефиниции гештальт-концепции. Так, К. Левин использовал термин «фигура — фон» более широко, предположив, что «фон» является более активным и более общим процессом, чем его воспринимали гештальт-теорети-ки. «Целостная динамика сенсорных психологических процессов зависит от фона и за его пределами от структуры целостного окружающего поля» (1935, цит. по: Sherrill R. Е.). Это было важное расширение гештальт-концепции, до этого гештальт-теоретики уделяли сравнительно мало внимания динамике «фона».
К. Левин, не удовлетворенный узостью такого подхода, проводил эксперименты, связанные с динамикой личности. В связи с этим между гештальт-теоретиками и гештальт-терапевтами развернулась ожесточенная научная борьба за чистоту подхода, с одной стороны, и за его расширение — с другой. Даже когда К. Левин стал известным и разработал свою собственную научную концепцию, они с В. Келером продолжали критиковать работы друг друга, каждый со своей точки зрения.
К. Гольдштейн поддерживал интенсивные контакты с гештальт-психологами, относил себя к их числу, но рассматривал себя как более холистически ориентированного. Он назвал собственную адаптацию гештальт-принципов «организмической биологией». И Гольдштейн, и Левин взяли понятия из гештальт-теории, расширили их значения и применили к проблемам мотивации и личности.
Примером того, как эти исследователи расширили области применения гештальт-принципов, было их использование принципа «фигура-фон». Для гештальт-теоретиков «гештальт» всегда оставался родо
вым термином для всех естественно организованных сущностей или функционального целого. Вольфганг Келер и Макс Ветгеймер использовали терминологию «фигура-фон» только для визуальных сущностей, хотя гештальт мог быть и визуальным перцептом, и темпоральным паттерном, таким, как мелодия или танец, и следом памяти.
Курт Коффка был более либеральным в использовании терминов, возможно, потому, что попытался дать исчерпывающее описание ментального функционирования. Он считал, что «фигура-фон» соотношения существуют для всех ощущений, хотя качество «фона» может быть хорошо описано только для слуха. Гольдштейн открыто расширил «фигура-фон» терминологию по отношению ко всем перцепциям, познанию и эмоциям — гораздо более широко, чем Вертгеймер и Коффка могли принять. Ф. Перлз больше группировался с Гольдштейном и Левиным на базе холистического подхода и также использовал «фигура-фон» терминологию. Т
Важные теоретические различия гештальт-терапии и гештальт-психологии состоят в признании разной степени влияния на перцепцию таких организмических переменных, как потребности. Гештальт-теоретики считали, что фигура возникает из-за объективных свойств ее внутренней организации. Они критиковали более ранние теории, которые описывали содержание перцепции как более произвольный результат непосредственного сознания зрителя. Акцентируясь на объективной автономии гештальтов, они уделяли относительно мало внимания организмической энергии, вниманию или потребностям. Так, К. Коффка писал, что при слабых стимулах причиной превращения недифференцированной части поля в фигуру могла быть позиция активного поиска. Он также описал, как сильная усталость или шум работающего сверла могли стать причиной того, что визуальная перцепция теряла хорошую «фигура-фон» отчетливость и возвращалась в прежнее неоформленное состояние. Он допускал некоторое влияние интереса на формирование фигуры, полагая, что фигуры скорее возникают именно в момент возбуждения интереса.
За исключением особых случаев, гештальт-теоретики редко признавали влияние организмических потребностей на актуальное формирование перцептов. Они были осторожны в описании и организмических потребностей, и организмических когниций в качестве гештальтов из-за того, что и те и другие являются внутренними событиями. И только гештальт-эксперимент показал, что потребности влияют на формирование фигуры. Это можно увидеть тогда, когда стимулы являются настолько неопределенными, что перцепция может быть организована двумя разными способами. В знаменитой фигура-фон картинке со старухой и молодой женщиной молодые мужчины сразу (и достоверно чаще) видят молодую женщину, а не старуху.
Рис. 1. Фигура-фон соотношения.
Старуха — девушка
Келер и Вертгеймер учитывали влияние интенсивных потребностей в развитии психопатологии, но говорили не о перцепции, а об«изменениях когнитивного поля». В противовес им Ф. Перлз использовал термины «фигура» и «гештальт» почти как взаимозаменяемые (это же делают и многие современные гештальт-терапевты), и его расширенная фигура включала внутренние события. «Фигура (гештальт) в осознавании является ясной и яркой перцепцией, образом или инсайтом», — писал он. Перлз считал, что организмические потребности играют большую роль при формировании фигур, например, таких, как мираж (сильная жажда в пустыне может сформировать иллюзорную фигуру — родник с водой). В этом, как и в использовании «фигура-фон» терминологии, Перлз был ближе к концепции Гольдштейна, чем к взглядам остальных гештальт-теоретикам.
Развивая свою идейную базу, гештальт-терапия расширила смысл важных гештальт-терминов и сделала более расплывчатыми границы между концепциями гештальт-теоретиков и гештальт-терапевтов. Гештальт-терапевты включают внутренние события в «фигура-фон» отношения (например, образы и идеи), игнорируя различия между формированием «фигуры» и селективным вниманием, а также то, что состояния организма могут влиять на формирование «фигуры» в очень разной степени. Расширяя смысл традиционных терминов гештальт-психологии, гештальт-терапевты лишились возможности считаться прямыми потомками создателей гештальт-теории, хотя сами и признают их своими «духовными предками».
Более непосредственно гештальт-терапия связана с концепциями К. Левина и К. Гольдштейна. Они дополнили друг друга очень интересным способом. Левин писал о внутренней динамике субсистем психики и структуре психологического окружения. В своих работах он упоминал контактную границу «организм-среда». Перлз же анализировал динамику и патологию контактной границы в деталях, но рассуждал о self не как о структуре, а как о функции.
У К. Гольдштейна Ф. Перлз заимствовал несколько концепций, включая организмическую саморегуляцию и динамику неудовлетворенных потребностей в форме патологических гештальтов (незавершенные ситуации, проявляющиеся в поведении). Работы Гольдштейна включают много других концепций, с которыми гештальт-терапия могла быть связана (Smith, 1976, 1997).
1.	Он показал, что любая перцептуальная фигура должна оцениваться по отношению к фону целостного организма. При этом естественно возникающая фигура спонтанна и гибка, а навязанная — ригидна.
2.	Он описал, как тревога могла децентрировать организм и вызвать различные феномены невроза, такие, как компульсивность.
3.	Он предположил, что психотерапевт должен быть участником, а не наблюдателем и должен допустить развитие состояния общности с клиентом.	г
4.	Он сопоставлял это состояние общности с «Я-Ты» отношениями по М. Буберу.
Точки контакта различных теорий могут находиться не только в историческом прошлом, но и в современной экспериментальной психологии. В теории гештальт-терапии таким примером оказался Ральф Хефферлин, экспериментальный психолог, внесший большой вклад в создание книги «Гештальт-терапия» (1951). Эта книга появилась во многом благодаря экспериментам по осознаванию, которые он проводил со своими студентами. Хефферлин обнаружил, что позиция направленного осознавания вызывала сильные проприоцептивные ощущения в тех частях тела, которые личность не ощущала годами. Интерес к тому, как именно проприоцепция может быть сохранена с помощью направленного осознавания, привела его к лабораторным исследованиям (электромиографии). Были обнаружены мышечные подергивания, которые существовали, но находились ниже порога осознавания. Эти исследования повлияли на выделение нового экспериментального подхода — биологической обратной связи.
Так как гештальт-концепции вполне применимы в разных лабораторных исследованиях, они требуют более точного изучения. Гештальт-терапия может стать хорошим «продолжением» геш-тальт-теории, если будет экспериментально показано влияние состояния целостного организма на перцепцию. Подтверждение и прояснение гештальт-концепций станет делом будущего.
Фон
Теперь поговорим более подробно о фоне. С точки зрения геш-тальт-психологов, любое психологическое поле является настолько хорошо организованным, насколько позволяют условия в дан-
ное время (принцип pragnanz). Плохо организованное психологическое поле организовано плохо по отношению к индивидууму. Всвязи с этим определенные обстоятельства могут вмешиваться в процесс формирования гештальтов (стресс, мотивация). Встреча между индивидуумом и средой может и не стать оптимальной из-за искажения его восприятия контакта. Эта концепция была полностью воспринята Перлзом, который применил ее по отношению к невротической саморегуляции, тем силам, которые вмешиваются в процесс формирования и завершения гештальтов (выделение потребности и контакт с источником ее удовлетворения).
Что же содержится в фоне? Согласно И. и М. Польстерам (1997), три элемента образуют фон (контекст) жизни.
Прошлый опыт. Его разнообразие обеспечивает приемлемый фон для всего, что с человеком может произойти, а «ясность и полнота жизни зависят от размеров фона, который способен порождать фигуру». Разнообразие опыта проявляется в участии индивидуума в самых разных жизненных ситуациях, его знаниях, жизненных ориентирах и ценностях, увлечениях и убеждениях, делах и поступках, переживаниях, фантазиях и воспоминаниях.
Кроме того, в фоне «спрятано» некоторое количество фигур, внезапное возникновение которых может вызывать довольно сильные чувства, в том числе тревогу, страх и боль. «Закрывая части фона, человек делает осторожные попытки избежать боли от своих «спрятанных» свойств и переживаний. В результате фон не так легко становится источником новых фигур» (И. и М. Польстер, 1997).
Когда фон является разнообразным, индивидуум гармоничнее приспосабливается в самых разным жизненным ситуациям. Забота об опыте (фоне) приводит к тому, что новый опыт становится более чувственным. Между фигурой и фоном всегда существует взаимодействие, и если терапевт не побуждает клиента осознавать фон, взаимодействия между фигурой и фоном, а также личный смысл такого взаимодействия, доступ к новому опыту для клиента будет закрыт.
Незаконченные дела. Ф. Перлз экстраполировал на гештальт-терапию одну из важных концепций гештальт-психологии (Koffka, 1935) — концепцию завершенности.
Стремление к завершенности — одна из важных характеристик восприятия. Перлз писал: «Один из базовых законов формирования гештальта — напряжение, проистекающее из потребности к завершению, называется фрустрацией, а завершение назы
вается удовлетворением. С удовлетворением потребности дисбаланс аннигилируется и потребность исчезает». Незавершенная ситуация, по Перлзу, — это «повторяющееся усилие организма удовлетворить собственную потребность» (Перлз, 2001). Завершенность же достигается концентрацией на настоящем и принятием собственной ответственности. Ирвин и Мириам Польстеры в дальнейшем утверждали, что завершенность — это не только перцептивный рефлекс, это еще и личностный рефлекс, который часто разрушается социальными ограничениями. В этом случае у индивидуума появляются и накапливаются «незавершенные дела» (ситуации). Результатом являются озабоченность и беспокойство, компульсивное или защитное поведение, вялость или хроническая неудовлетворенность собой.
Результаты классических исследований Б. Зейгарник показали, что степень запоминания незавершенной работу была достоверно выше, чем завершенной. Таким образом, лучше запоминаются незавершенные события. Они хорошо запоминаются и дают о себе знать, даже если в свое время подверглись вытеснению.
У всех индивидуумов есть и потребность испытывать чувство завершенности, и склонность к незаконченным действиям. Если взрослый человек не смог нормально усвоить детский опыт, незавершенные переживания могут стать причиной его проблем во взрослом возрасте. Лаура и Фриц Перлз создали особую терапию — терапию незавершенных переживаний, которая, сделав переживания завершенными, дает возможность человеку испытать чувство удовлетворения и жить дальше.
Терапевты знают, как часто клиенты привлекают внимание к незавершенным ситуациям в прошлом, особенно к ситуациям своего детства и юности. Любой незавершенный опыт ищет своего завершения, любая незавершенная в прошлом значимая ситуация мешает сейчас и ищет завершения в настоящем. В тени незавершенной ситуации скрывается неудовлетворенная потребность.
За многими распространенными жалобами на жизненный дискомфорт в настоящее время можно найти незаконченные дела и незавершенные ситуации. И неважно, что в других сферах жизни у данного индивидуума все в порядке, — ему необходимо завершить именно «эти» ситуации. «Я давно хотела тебе (отцу) сказать, как я хочу, чтобы ты относился ко мне с теплом и вниманием» — именно таким часто бывает результат работы гештальт-терапевта с «внутренними объектами». Или другая ситуация: клиентка, пережившая инцест в подростковом возрасте, в общении с
мужчинами ведет себя как маленькая девочка, стремясь показать, что она «еще не выросла до мужских желаний».
Завершение незавершенной ситуации восстанавливает естественный ритм осознавания и удовлетворения потребностей. Но на этом пути у гештальт-терапевта возникают определенные сложности. В первом случае клиент склонен навязчиво и ригидно реагировать одним и тем же способом в обстоятельствах, мало-мальски напоминающих незавершенную ситуацию (как вышеупомянутая клиентка, пережившая инцест). Такое навязчивое поведение является отражением ригидных связей между фигурой и фоном.
Второй полюс — это свойство клиента не формировать фигуру вообще. Такой клиент, рассказывая терапевту о своей жизни, оказывается не в состоянии выделить какую-либо проблему и обозначить связь между фигурой и фоном. На сессии он много говорит, его внимание непрерывно переключается с одного на другое, терапевт не успевает понять, о чем речь, как клиент переключается еще на какую-нибудь тему. Головокружение терапевта и его усталость от непрерывного бега за клиентом в попытке понять, чего же он хочет, свидетельствует о малых возможностях последнего для какого-либо развития фигуры, для ее осмысления и завершения.
Заранее никогда не известно, какие слова или действия клиента на сессии приведут к завершению — все это проявится только как результат эксперимента. Завершение незавершенной ситуации («закрытие гештальта») обычно оставляет у клиента субъективное чувство завершенности.
Актуальный фон. Это то, что происходит при взаимодействии «здесь и сейчас». Фигуры, актуальные для настоящего момента, могут быть клиентом «вынесены за скобки для облегчения коммуникации», так как они не относятся непосредственно к коммуникации или относятся, но мешают. При этом человек может поступать по-разному — например, регулярно подавлять свои потребности в таких случаях или, наоборот, не отказывать себе в этом, но мешать самой коммуникации. Так, один клиент подавляет свою потребность в питье на приеме у терапевта (поскольку неудобно попросить, не время), а другой регулярно перебивает и себя, и терапевта, как только в голову ему приходит очередная «гениальная» мысль, вследствие чего у него появляются проблемы в отношениях в другими людьми. Все это и является одним из фокусов терапевтической сессии.
Роль внимания, осознавания и опыта.
Принцип «здесь и сейчас»
Внимание в гештальт-терапии является очень важным, поскольку гештальт-терапевт обычно прилагает усилия к тому, чтобы направить внимание индивидуума на происходящее. Внимание, по Перлзу, — это обдуманный путь выслушивания или заботы о фоне, а перцепция — это функция фигура-фон отношений и прямой результат фокуса внимания (активности). Внимание усиливает процесс, лежащий в основе перцепции объекта. Наряду с контактом и экспериментом осознавание и опыт (experience) — фундаментальный принцип гештальт-терапии. Акцент на «сейчас» содержится даже в определении гештальт-психологии «как исследования непосредственного опыта целостного организма» (Marx andTillix, 1973, цит. по: Barlow, 1981).
Вслед за гештальт-психологами Перлз полагал, что «сейчас = опыту = осознаванию = реальности». Только осознавание есть «здесь и сейчас», даже если осознается прошлое (воспоминания) или будущее (предположения). Поскольку воспоминания или фантазии о будущем у клиентов часто захватывают настоящее, теоретик и практик гештальт-терапии Клаудио Нараньо предположил, что целью гештальт-терапии может быть «субординация этих мыслительных форм жизни». Любые техники в гештальт-терапии базируются на развитии континуума осознавания — терапевт побуждает клиента к осознаванию. Многие люди прерывают осознавание в тот момент, когда им становится неприятно, и избегают его, используя защитные механизмы, такие, как интеллектуализация, отказ, дефлексия, уход в прошлое или фантазии о будущем и другие «приспособительные» стратегии. Когда внимание и осознавание работают вместе, у клиента появляется опыт «сейчас» и ему становятся доступными многие выборы.
Концепция равновесия
в гештальт-психологии и гештальт-терапии
Это одна из более философски ориентированных концепций гештальт-психологии и гештальт-терапии. Перцептивное поле и лежащее в его основе кортикальное поле рассматриваются как динамическое целое, тяготеющее к равновесию. Когда оно приходит в беспорядок под действием каких-либо новых сил, динамическое целое способно регулировать и устанавливать новое равновесие. В основе этого явления лежит фундаментальное свойство перцепции — тенденция к стабильности результатов перцепции, ко
торые могут оставаться настолько стабильными, насколько позволяют условия поля.
Ф. Перлз (1973) утверждал, что ощущение социального и психологического баланса, как и ощущение физического баланса, являются врожденными. Психологические же трудности возникают вовсе не из желания нарушать равновесие, а из-за плохого руководства движением, направленным на его поиск и поддержание.
Холистическая доктрина, целостная теория организма и гештальт-терапия
Холизм — это теория, которая предполагает существование «целостности» как фундаментальной характеристики мира. Это касается любых естественных объектов как целостностей, не являющихся простым набором частей. Холистический взгляд рассматривает объекты, не разлагая их на части, на одном уровне или на другом, они представляют собой целостность, которая больше, чем сумма ее частей. Так называемые «части» в действительности не существуют, а являются ментальными аналитическими отличительными особенностями объектов, которые не могут адекватно выразить то, что происходит с объектом как «целым».
В чем состоит холистическая доктрина? Во-первых, целостность рассматривается (ментально) как состоящая из частей или элементов, которые могут изменяться (Н. Benking). Для того чтобы быть частью целостности, они должны быть гибкими и подвижными. У части должна быть возможность меняться в зависимости от того, что происходит вне целостности. Для системы различных целостностей этот принцип также сохраняется. Во-вторых, так как элементы или части соединены и сцеплены в структуре целого, целое может само по себе влиять на них. Целое и части множественно и реципрокно влияют и изменяют друг друга, одни части формируют другие и при этом регулируются целым, которое само по себе зависит от кооперации частей.
Перлз разделял холистическую доктрину, которая утверждает, что человек — это целостность, единый организм (факт, игнорируемый в то время и психиатрией, и психотерапией). На его взгляды в значительной степени повлияла работа ассистентом у Курта Голь-дштейна, который разработал целостную теорию организма, находящегося в связи с окружающей средой (знаменитая в то время работа «Организм»). Гольдштейн считал необходимым отказаться от дихотомии «ум — тело», «биологическое — психическое», «норма — патология». Вторым человеком, сильно повлиявшим на взгля
ды Перлза, стал Ян Смутс (в то время премьер-министр ЮАР), автор книги «Холизм и эволюция», который даже собирался написать «Введение» для книги Перлза «Эго, голод и агрессия».
На тот момент, да и в дальнейшем взгляды других гештальт-психологов (Kohler W., 1929, Henle М, 1978) в отношении позиции «ум — тело» оставались дуалистическими или параллелистскими. Так, Хенле (1978), например, сформулировал закон изоморфизма, который демонстрирует дуализм ума и тела: «.. .молярные события в опыте являются структурно идентичными соответствующим молярным событиям в мозге».
Позиция Перлза была скорее монистической, чем дуалистической. Классическое «We are body, we are somebody» (Мы есть тело — мы есть кто-то), его слова о том, что «тело» и «дух» обозначают два аспекта одного и того же, его мнение о том, что дуалистические и параллелистские теории базируются на расщеплении, не существующем в реальности, — говорят о том, что Перлз в значительной степени придерживался монистических взглядов. Единый организм возможно анализировать по частям. «Мы убеждены, что расщепления «ментальное — физическое» или «ум — тело» являются совершенно искусственными, что сосредоточение на каждом из терминов дихотомии поддерживает, а не лечит невроз», — писал Перлз. Такой взгляд в значительной степени сформировался под влиянием научных идей Гольдштейна.
Теория поля
Понятие «поле» пришло в психологию из физики. Концепция поля разрабатывалась в работах Фарадея, Максвелла и Герца. Постепенно ее взяли на вооружение социологи, а затем и психологи.
Три немецких гештальт-психолога: Курт Коффка, Макс Вертгеймер и Вольфганг — Келер в своих исследованиях показали, что наше восприятие объекта зависит от общей конфигурации, в которой он размещается. Восприятие определяется не стойкими характеристиками отдельных компонентов, а скорее их взаимосвязью.
Далее Курт Левин изучал взаимозависимость человека и окружающей его социальной среды и разработал теорию о взаимодействии индивидуального и психосоциального полей, а также теорию групповой динамики. Именно Левин впервые ввел понятие психологических границ применительно к (1) интрапсихическим процессам, (2) взаимоотношениям людей с окружающей средой и (3) взаимоотношениям людей друг с другом. Он также описал раз
ные характеристики границ: твердость (жесткость) — мягкость, изменчивость — вязкость и др.
Отличительный признак теории поля в психологии, по словам К. Левина, «это взгляд на общую ситуацию более выраженный, чем взгляд кусочками или пункт за пунктом, вместо того чтобы сводить комплексное феноменологическое целое к частям». Теория поля в психологии — это подход, делающий акцент на целостности и взаимозависимости сложных человеческих феноменов. Тория поля — это холистическая и процесс-ориентированная теория, учитывающая пространственно-временную перспективу. Все факты и явления она рассматривает в контексте происходящего. Теория поля как подход к фактам и явлениям человеческой жизни была ассимилирована Ф. Перлзом и составила фундаментальную базу гештальт-терапии*.
Феноменологический метод
Это подход исторически возник и нашел применение в психологии как осознанная альтернатива экспериментальной психологии (Ромек, 2001). Он опирается не на анализ, а на синтез (Lester, 1999). Целью феноменологического подхода является идентификация феноменов, как они воспринимаются человеком в ситуации. Так, Франц Брентано** писал о предмете феноменологической психологии на примере восприятия цвета, который сам по себе представляет физический феномен, но предметом психологии при этом является процесс видения цвета. Такие акты переживания и подлежат систематическому изучению и обобщению.
Феноменологические данные касаются того, что видно при простом наблюдении, это исследование опыта из индивидуальной перспективы. Эпистемиологически феноменологический подход базируется на парадигме персонального знания и субъективности, акцентирует важность личной перспективы и интерпретации, отвергая важность привычных и общепринятых представлений. Феноменологический подход является основой таких методов, как интервью, беседа, наблюдение, исследование действий, фокус-встречи (группы) и анализ личных текстов. В нем важен баланс между сохранением фокуса на исследуемой проблеме и влиянием самого исследователя на результат исследования.
Феноменологический метод особенно эффективен для осознавания опыта и восприятия индивидуума с его собственной точки
*	Теории поля в данной книге посвящена отдельная глава.
**	Ф. Брентано. Психология с эмпирической точки зрения, 1874.
зрения и, следовательно, является вызовом нормативным положениям. Резюмирование того, что получается в феноменологическом исследовании, возможно, например, с помощью обозначения темы, как это делается терапевтом в индивидуальной или групповой психотерапии, когда, сопоставляя различные феномены, он находит нечто общее, то есть объединяющую их тему.
Отцом современной феноменологии считается философ Эдмунд Гуссерль, который утверждал, что феномены должны описываться, а не объясняться. С его точки зрения, философия не должна объяснять мир научно, но должна рассматривать человеческое существование само по себе изнутри, осознавание само по себе и его структуру, то, как мы испытываем объекты и представляем их в своем осознавании. Он также подчеркивал, что осознавание есть всегда осознавание чего-либо, оно всегда направлено вуреальный мир в попытке интерпретировать его осмысленно. Важный тезис Гуссерля состоит в том, что осознавание дорассудочно, мы просто испытываем что-то разными путями. С помощью феноменологической редукции он пытался свести интрапсихическое к субъективности — то, что появляется для нас, есть только феномен, чистое осознавание, чистый опыт. Этим методом Гуссерль нашел ключ к освобождению субъективности (оставляя за пределами так называемую объективность). Когда некто теряет иллюзии относительно себя, он оказывается ответственным за то, что брал ответственность быть «объективным». Нет объекта без субъекта, нет мира без self, нет бытия без self. Этот тезис впоследствии стал базовой предпосылкой экзистенциальных философов, для которых существование — это «бытие-в-мире» и всегда «бытие-с-другими».
Последователя феноменологии не беспокоят сомнения по поводу любой реальности объекта его переживания. Реальность — это личное восприятие происходящего, и именно оно детерминирует поведение человека. Феноменолога интересует все, что для него существует. То, что можно увидеть, услышать или почувствовать, не нуждается в оправдании, «как» предшествует «почему» (Ф. Брентано). Базовые понятия феноменологии были интегрированы Ф. Перлзом в гештальт-терапию.
Термин феноменологический* означает, что психофизиологический процесс, который переживает человек, не равен ему самому. Феноменология изучает мир переживаемого «здесь и сейчас» опыта, опыта, в котором личность существует и из которого «фигура»
* Феномен — преходящее явление, психическое переживание преходящего явления.
приходит в осознавание*. Феноменологическая реальность существует только сейчас. «Здесь» означает то, что мы как индивидуумы являемся единственными владельцами собственной феноменологической жизни. Переживание «здесь и сейчас» начинается с ощущений, с которыми довольно трудно находиться в постоянном контакте, так как мир подает много внешних сигналов.
Феноменологическая реальность (поле — «все, что имеет эффекты») составляет личный мир человека, мир переживаний. Содержание переживания одного человека так же важно для него, как содержание переживаний другого человека важно для этого другого. Не существует хороших и плохих человеческих переживаний, они просто есть как таковые. Эти положения являются основой базового принципа гештальт-терапии — осознавания. В особенности это относится к телесному опыту клиента (Л. Бисвангер), функции осязания в контакте между индивидуумами (Э. Минковский) , феноменологии чувств, способствующих более глубокому контакту между людьми (М. Шелер). «Я-Ты» Мартина Бубера стало своеобразным манифестом гештальт-терапевтов, утверждающим важность аутентичной встречи двух феноменологий — терапевта и клиента, человека и человека.
Итак, феноменологическая реальность — это личный мир человека, мир переживаний. «Я есть то, что чувствую в данный момент» ; «чем больше я думаю, тем меньше я существую» (С. Кьеркегор, цит. по А. ИС. Гингерам, 1998).
ИСТОРИЧЕСКИЕ И СОВРЕМЕННЫЕ СООТНОШЕНИЯ ФУНДАМЕНТАЛЬНЫХ ПРИНЦИПОВ ГЕШТАЛЬТ-ТЕРАПИИ И ДРУГИХ НАПРАВЛЕНИЙ ПСИХОТЕРАПИИ
Психоанализ
Фриц и Лаура Перлз познакомились с психоанализом сначала как клиенты. Фриц проходил анализ у Карен Хорни, затем у Вильгельма Райха, в то время как Фрида Фромм-Райхман была аналитиком его жены.
Несмотря на то, что Ф. Перлз впоследствии резко критиковал психоанализ (хотя и признавал ценность открытий Фрейда) и пытался полностью отмежеваться от его принципов, он оказал определенное влияние на теорию гештальт-терапии. Так, фрейдовская
*	DeRietV., KorbM. Р., Correll J.J. (1980) Philosophical Assumptions of Gestal
Therapy — http://www.afn.org/~gestalt/philos.htm.
тема амбивалентности находит свое место во взглядах Перлза на полярности. Фрейдовское понятие компульсивного повторения у Перлза становится связанным с незавершенными действиями («незакрытыми гештальтами»).
От Карен Хорни и Вильгельма Райха Перлз воспринял менее обособленную и более активную терапевтическую позицию (в отличие от ортодоксального психоанализа), так же, как и их точку зрения на невроз как заболевание, обусловленное отношениями с окружением. Он разделял увлечение Хорни театром и ее холистический взгляд на терапию, который привел его к работе с пациентами как с целостными личностями и увлечению дзен-буддизмом.
Позднее с Райхом Перлз экспериментировал с дыханием и те-лесно-орентированным подходом к терапии, а также перенял его метод работы с сопротивлением. Внимание уделялось стилистическим компонентам коммуникации (речи, телесному языку, позе). Райх поощрял не только вербальное, но и любое другое самовыражение клиента, а также фокусировался в терапевтическом процессе на «как» вместо «почему».
Позиция ученика Фрейда — аналитика Шандора Ференци по отношению к работе терапевта и его личности оказалась полезной не одному поколению психотерапевтов. Он подчеркивал, что аналитик должен работать, опираясь на все стороны своей личности — гибко и «технически эластично». Этот принцип лежит в основе так называемого специфического личностного стиля терапевта. Ференци был очень внимателен к телу, изменениям в движениях и голосе, он первым заговорил о биологическом бессознательном и основал направление, названное им биоанализом. В ходе сессии он предлагал клиентам упражнения, из которых гештальтистам известно опорное упражнение «Почва».
Среди психоаналитиков, оказавших сильное влияние на Перлза, были Отто Ранк (автор работы «Травмарождения»). Терапия Ранка центрировалась на желании и эго-функциях как автономной организации сил внутри индивидуума. Он требовал ре-пере-живания опыта вместо вспоминания его, как это было у ортодоксальных психоаналитиков. При ре-переживании становилась неизбежной активная роль терапевта. Кроме того, терапия Ранка базировалась на установлении смысла происходящего«здесь и сейчас».
Несомненную роль в подготовке «почвы» для гештальт-терапии сыграли К. Г. Юнг. Его активное поведение терапевта (партнер и зеркало клиента), использование в работе различных сторон
своей личности, клинический и гуманистический подходы к терапии, отношение к неврозу как к отказу принять автономию, ориентация на процесс полностью разделялись Перлзом.
Таким образом, мы видим довольно много элементов психоанализа, интегрированных в гештальт-терапию. Но, описав то, что Ф. Перлз взял из психоанализа, необходимо подчеркнуть и то, от чего он отказался:
•	от «псевдовоспоминаний детства» — Перлз работает с актуальным процессом подавления, а не с содержанием подавленного материала;
•	от стимуляции терапевтом невроза переноса (перенос не отбрасывается, а просто рассматривается по мере возникновения);
•	от так называемой «нейтральности аналитика», которую Перлз считал иллюзорной;
•	от интерпретаций, которые не разрушают, а поддерживают невроз;
•	от вербализации ассоциаций, заменяемой осознаванием;
•	от интерпретации сновидений;
•	от преодоления сопротивления (сопротивление, наоборот, поддерживается).
Гшталып-терапия и поведенческая терапия
Базисные концепции поведенческой терапии основаны на том убеждении, что отклоняющееся поведение, являясь приобретенным (результат научения), может быть скорректировано поведенческими же методами. В отличие от целостного подхода терапевта к поведению индивидуума в гештальт-терапии, поведенческая терапия требует предварительного расчленения проблемы на компоненты, а терапевтические методы затем последовательно применяются к каждому компоненту. Многие терапевтические методы поведенческой терапии направлены на изменение связей между наблюдаемым поведением и его последствиями. Так, прикладной анализ поведения использует методы, основанные на подкреплении, наказании, угасании, контроле стимулов ит. п.
Когнитивная модификация поведения (например, рациональ-но-эмотивная терапия) основана на тезисе, что психологическое расстройство вызывается не самим опытом или переживанием, а тем, как личность интерпретирует этот опыт. Соглаша
ясь в целом с этим тезисом (по Ж.-М. Робину, «смысл — это связь между фигурой и фоном»), гештальт-терапия придерживается противоположного подхода к пониманию изменения. Так, изменением смысла в поведенческой терапии занимается терапевт (по Дж. Т. Вильсону, «терапия состоит в убеждении и аргументировании, направленных на изменение иррациональных идей»), гештальт-терапевт же позаботится о том, чтобы, исследуя и отбрасывая старый смысл, клиент сам попытался обнаружить новый; в гештальт-терапии поиски своего смысла — все же ответственность клиента.
Большие отличия между поведенческой терапией и гештальт-терапией обнаруживается и в подходе к пониманию симптома. В поведенческой терапии лечится сам симптом. Точные техники снятия обусловленности и десенсибилизации (Вольпе) часто приводят к быстрому устранению симптома. Достаточно ярко это проявляется при острых фобиях (при неглубоком уровне личностных расстройств). Если же симптом давний и имеются достаточно выраженные расстройства личности эффект не такой быстрый и не такой яркий, а иногда его совсем нет. Поведенческие терапевты в какой-то степени лечат следствие, и если такой контакт терапевта и клиента не сопровождается личностным ростом клиента, оздоровлением его отношений с окружающими, симптом возвращается или замещается другим.
В гештальт-терапии симптом рассматривается и как бессознательное послание и как проекция нерешенной психологической проблемы (незавершенной ситуации) на тело индивидуума. Симптом исследуется клиентом, поощряется его усиление и возможность услышать, понять его смысл. Довольно часто работа с симптомом приводит к контакту (сначала воображаемому, а потом и реальному) с кем-то из близких клиента и исследованию проблемы отношений с этим человеком.
Гуманистическая психология и гештальт-терапия
Основой гуманистической психологии является уважение к индивидууму, она не является специфической теорией психологии, а представляет собой новую ориентацию: личность, а не какая-то абстрактная теория, находится в центре внимания психолога. Человек, посещающий психотерапевта, не рассматривается им как «больной» или «невротик»; вместо этого терапия сосредотачивается на процессе личностного роста (Litt, 1997).
И гештальт-терапия, и гуманистическая психология имеют общие ценности:
•	право на признание ценности своего тела, его ощущений, на удовлетворение фундаментальных жизненных потребностей, на выражение чувств;
•	право на движение по собственному пути при одновременном уважении к своеобразию и особенностям других людей;
•	право на развитие и самореализацию, создание своих целей, преодоление пределов, выработку собственных ценностей. И гештальт-терапия, и гуманистическая психология убеждены в том, что если терапевт способен создать определенный тип отношений с другим человеком — клиентом, он обнаружит в себе способность использовать эти отношения для своего развития, что вызовет изменение и развитие его личности.
Важными для гештальт-терапевтов являются и взгляды Карла Роджерса на отношения в терапии. Согласно Роджерсу, первое условие терапии — это искренность и конгруэнтность. Эти отношения должны быть правдивыми и искренними. Только при условии реально существующего отношения человек может искать эту реальность в себе. Подлинность терапевта означает, что он открыто проживает чувства и установки, которые существуют в данный момент. Конгруэнтность — это соответствие того, что испытывается на соматическом уровне, что представляется в сознании, и того, что выражается клиенту.
Второе условие — принятие, позитивный взгляд на клиента, неосуждающая установка. Это теплое расположение к другому, независимо от его состояния, поведения и чувств. Уважение к спектру отношений индивида, независимо от того, положительные и они или нет. Такое принятие создает безопасность в отношениях.
Третье условие — эмпатическое понимание. Это означает, что терапевт точно воспринимает чувства, личностные смыслы, переживаемые клиентом, и передает это клиенту. В идеальном случае терапевт проникает глубже и понимает не только те смыслы, которые клиент осознает, но и те, которые он пока не осознает. Необходимое условие отношений — свобода. Она невозможна без тонкого понимания чувств клиента, таких, какие они есть. Отношение, которое Роджерс считает помогающим, характеризуется прозрачностью со стороны терапевта — в нем четко видны его реальные чувства.
Все это невозможно без доверия. Таким образом, человеко-цен-трированный подход — это способ существования, который выра
жается в установках и поведении, создающих благотворный для роста и личностного развития климат.
Огромный терапевтический опыт Карла Роджерса позволил ему сделать заключение, что у человека есть потенциальная способность и возможности двигаться вперед, к зрелости. Это стремление соответствует сути жизни: тенденция к росту, побуждение к самоактуализации или тенденция двигаться вперед — это тенденция распространяться, расширяться, становиться независимым, развиваться и зреть. Полностью разделяя эту точку зрения Роджерса (за исключением, может быть, эмпатии) на условия терапии, Ф. Перлз говорил «Гештальт-терапия слишком действенный метод, чтобы его оставлять только для работы с больными людьми».
Психодрама и гештальт-терапия*
Наиболее известные техники психодрамы, часто июхотно применяемые гештальт-терапевтами вслед за Ф. Перлзом, это диалог с пустым («горячим») стулом и монодрама. Монодрама — разновидность психодрамы, при которой протагонист последовательно проигрывает все разнообразные роли участников проблемной ситуации. Эти способы помогают воссоздать «здесь и сейчас» все переживания и завершить незавершенные ситуации. Намеренное проигрывание способствует осознаванию через действие, которое мобилизует тело и эмоции. Клиент получает возможность исследовать свой образ другого человека, выразить свое отношение к нему и посмотреть на эти отношения с какой-то еще третьей точки. Кроме того, монодрама позволяет исследовать различные полюса человеческих отношений, изучить свои противоречивые, бурные и... взаимодополняющие чувства.
«КТО ЕСТЬ КТО» В ГЕШТАЛЬТ-ТЕРАПИИ.
КРАТКИЕ БИОГРАФИИ КЛАССИКОВ, СОВРЕМЕННИКОВ И ИХ ВКЛАД В РАЗВИТИЕ ГЕШТАЛЬТ-ТЕРАПИИ**
Лаура Перлз
(Лора Познер, 1905 -1991)
Родилась в 1905 году в Германии. Вначале Лаура хотела быть юристом, но благодаря лекциям гештальт-психолога А. Гельба, которые произвели на нее большое впечатление, увлеклась психоло
* Приведено по V. Daniels (2002).
** Приведено по интервью J. Wysong (1978, 1985), D. Rosenblatt (1984, 1988), Е. Rosenfeld (1978), В. Muller (1993), Парлетг 1995), работам F. Litt, J. Fitzgerarald и др.
гией. Психологию она изучала в университете Франкфурта и получила докторскую степень. Среди ее учителей были также Курт Гольдштейн (автор классической книги «Организм»), Макс Вер-геймер, философы Пауль Тиллих и Мартин Бубер.
Лаура (Лора Познер) встретила Ф. Перлза, когда они оба работали Психологическом институте Франкфурта, где в то время он был ассистентом у Курта Гольдштейна. После завершения своего образования она изучала психоанализ и позднее начала психоаналитическую практику в Берлине под супервизией Отто Фенихеля. Жизнь и работа в Германии были прерваны приходом к власти нацистов, и в 1933 году Лаура с мужем уехали в Амстердам, надеясь получить иммиграционную визу в США. Однако в визе им отказали, а политическая ситуация в Европе продолжала ухудшаться.
И тогда английский психоаналитик Эрнст Джонс помог им эмигрировать в Южную Африку. Там они оба создали аналитическую практику, и результатом их обсуждений и споров стала книга «Эго, голод и агрессия», которая была опубликована в ЮАР, а затем и в США. Именно эта книга стала предвестником появления нового t направления психотерапии. По словам Лауры, в этой книге был сделан шаг от «историко-археологического фрейдистского психоанализа» к экзистенциально-опытной точке зрения на психотерапию, от интерпретации — к прямому осознаванию «здесь и сейчас» и холистическому подходу.
В 1946 и 1947 годах супруги поочередно эмигрируют в США. В 1952 году они основывают Нью-Йоркский институт гештальт-терапии, где работают над концепцией нового метода вместе с Полом Гудменом, Полом Вейсом, Изидором Фромом и др. В то время как Перлз занимался пропагандой нового метода среди психологов и психиатров, предпринимая демонстрационные турне по Калифорнии и Флориде, Лаура постоянно работала в институте, проводя индивидуальную терапию и обучающие семинары (первая обучающая программа началась в 1952 году). В это время она занимала пост президента Нью-Йоркского института гештальт-терапии.
Институт был открыт для психологов, врачей, философов и всех тех, кто хотел познакомиться с новым методом терапии. Ее работа с долговременными обучающими программами закончилась только в середине 1980-х годов. К сожалению, как и большинство блестящих терапевтов-практиков, она почти не оставила статей, где были бы изложены ее идеи. Имеются только несколько рукописных статей, описаний случаев и интервью.
Пол Гудмен
(1911-1972)*
Благодаря этому человеку гештальт-терапия обрела стройную теорию. Вместе с Ф. и Л. Перлз он приложил усилия для разработки терапевтического метода, включающего в себя несколько философских, методологических и терапевтических направлений европейского, американского и восточного происхождения, «которые вместе составили новый Гештальт, где целое отлично от простой суммы его частей (С. иА. Гингеры, 1999).
Родился в Нью-Йорке в 1911 году. Его отец покинул семью, когда Пол был еще ребенком. Рос он без особого присмотра со стороны старших, но в интеллектуально богатой атмосфере городского еврейского сообщества. Широкое образование Пола во многом было его собственной заслугой — и в детстве, ив юности его интересовали книги, музеи, библиотеки. Он закончил Сити Колледж и затем посещал занятия в университете Колумбия и Гарварде. Позже по рекомендации одного из профессоров был приглашен на преподавательскую должность в университет Чикаго, но вскоре ушел оттуда.
Затем Гудмен женился, и следующий отрезок жизни был во многом посвящен добыванию средств к существованию для семьи. В этот период он воспринимал себя как творческую личность и написал большое количество стихов, пьес и коротких рассказов, но из-за очень авангардного стиля почти не встречал понимания. К середине жизни Гудмен подошел в статусе маргинального писателя, который должен зарабатывать деньги и растить троих детей. Гудмен устал, и этот статус уже не устраивал его. В это время он встретил Ф. Перлза, идеи которого показались ему очень продуктивными. Их сотрудничество продолжилось, когда Перлз предложил ему редактировать рукопись книги «Гештальт-терапия».
В 1960 году в издательстве «Рэндом Хауз» вышла его новая книга «Вырастая абсурдйо», которая имела гигантский успех, так как ее выход (в нескольких издательствах!) совпал с бунтом молодежи против существовавших в 50-х годах общественных традиций. В каком-то смысле на короткое время П. Гудмен стал идейным лидером молодежного движения. К середине шестидесятых он востребован, пишет по книге в год, сотрудничает с Ф. Перлзом, продолжая разрабатывать теорию гештальт-терапии, обучает психологов. По воспоминаниям И. Польстера, обучавшегося на его се-
В русской транскрипции иногда Гудман.
минарах, П. Гудмен был «простой и очаровательно-возмутительный», провокативный терапевт и прекрасный рассказчик.
В 1967 трагически погиб сын Гудмена — Мэтью, и это горе серьезно повлияло на его здоровье. По словам друзей, Гудмен так и не оправился от депрессии. Он умер от сердечного приступа в августе 1972 года.
Изидор Фром
Родился в Саус Бенд в Индиане, обучался в университете Батлера в Индиаполисе и Калифорнийском университете в Лос-Анджелесе. Теоретик и практик в области гештальт-терапии, он сотрудничал с Ф. Перлзом. Фром познакомился с Перлзом в 1945 году, когда приехал в Нью-Йорк в Новую школу социальных исследований. В это время у него появилась потребность в собственной психотерапии (тогда психотерапия практически равнялась психоанализу), и он начал поиски психоаналитика. Дело осложнялось тем, что доходы Фрома не соответствовали тогдашней таксе на эти услуги, и ему порекомендовали психотерапевта, который недавно вернулся из Южной Африки и нуждался в клиентах. Сам И. Фром в своем интервью Д. Розенблатту рассказывал, что Ф. Перлз вначале отказал ему, а затем взял в терапию исключительно по той причине, что Фром ранее изучал феноменологию.
Впоследствии Фром был клиентом Лауры Перлз, терапевтический стиль которой произвел на него глубокое впечатление. В отличие от психоаналитиков того времени Лаура находилась в прямом контакте с ним (психоаналитики обычно сидели так, чтобы клиент не мог их видеть), обращала внимание на его телесные реакции, была очень поддерживающей.
Затем И. Фром уехал в Европу, а когда вернулся и вновь встретился с Ф. Перлзом, тот порекомендовал его как терапевта двум пациентам в Калифорнии. Фром был изумлен этим предложением, но принял его, хотя и не был уверен в том, что собирается связать свою жизнь с психотерапией. Заинтересовавшую его рукопись «Гештальт-терапии» И. Фром видел еще в Калифорнии, а когда через некоторое время он вновь приехал в Нью-Йорк, то вместе с Ф. Перлзом, Полом Вейсом, Полом Гудменом, Лаурой Перлз и Сильвестром Истменом начал работу в группе, где обсуждались теоретические основы нового метода.
Вместе с Ф. Перлзом и Полом Вейсом Фром участвовал в демонстрационных турне, пропагандируя новый метод, а затем стал тренером институтов в Нью-Йорке и Кливленде, где вел теоретичес
кие и терапевтические группы для профессионалов, а также индивидуальную терапию. Посещавший его семинары и проходивший у него индивидуальную терапию Ирвин Польстер характеризовал его как человека, умевшего создавать творческую атмосферу, терапевта с уникальной чувствительностью и способностью к пониманию. Но за пределами терапевтической ситуации или преподавания он поражал своей способностью не быть ни терапевтом, ни учителем, а просто интересным человеком.
По словам Лауры Перлз, И. Фром был лучшим терапевтом и учителем Гештальт-института в Нью-Йорке. И. Фром редко использовал «горячий стул» в терапии, предпочитая прямой контакт с клиентом. С его точки зрения, рассмотрение трансференции помогало «здесь и сейчас» завершать незавершенные ситуации прошлого. Развивая гештальт-подход, И. Фром предложил рассматривать сновидения клиента после сессии с терапевтом как ретрофлексию того, что происходило (то, что клиент не сказал терапевту и говорит себе) и предлагал терапевтам вернуться к предыдущей сессии, связывая контекст сновидения и сессии. Кроме того, он рассматривал сновидения клиента накануне сессии как послание терапевту по поводу направления данной терапевтической сессии.
Одной из самых интересных стала его концепция типологии опыта человеческого организма в актуальной ситуации. В отличие от многочисленных предшественников, строивших свои типологии на основе постоянных черт личности, И. Фром продемонстрировал возможность построения типологии на основе структуры опыта (контакта), модели, релевантной для гештальт-терапии (Muller, 1993). Так, личность с нарциссической структурой опыта описывалась им как личность, воспринимающая здоровую кофлю-энцию как угрозу, особенно в фазе полного контакта (фазы цикла опыта описаны в главе 2). В результате этот страх избегается путем ретрофлексии. Для пациентов с психотической структурой опыта характерно специфическое нарушение ид-функции, а у клиентов с истерической структурой опыта потеря эго-функции происходит за счет конфлюэнции и интроёкции. Эта работа Фрома не была окончена, однако его модель может быть использована как в диагностических, так и терапевтических целях.
«Несмотря на обширные знания, он не принимал себя всерьез. Напротив, он не выносил чопорности и претенциозности и мог продемонстрировать остроту своего языка по отношению к таким людям. С ним можно было смеяться, шутить, сидеть наедине с ним или в маленькой компании за тщательно накрытым столом с изыс
канными блюдами, обсуждая при этом современное воспроизведение Платоновских симпозиумов. Его дружба была непогрешимой и взаимной. И те, кто имели счастье близко знать его, очень его любили», — такие теплые слова писали о И. Фроме его ученики (Н. К. Салате). Умер И. Фром в Нью-Йорке в возрасте 75 лет.
Пол Вейсс
Член знаменитой первой дискуссионной группы Ф. Перлза, один из разработчиков теории гештальт-терапии. Вначале он был известен как биолог и биохимик, затем, заинтересовавшись новым методом психотерапии, внес большой вклад в разработку новой концепции. Вейсс познакомился с Перлзом через свою жену, которая, будучи психиатром, работала вместе с ним. По словам Лауры Перлз, Пол Вейсс был прирожденным учителем и широко образованным человеком, сыпавшим без особого усилия наблюдениями, теориями и шутками из своего неистощимого воображения и запаса знаний, охватывающего алхимию и биологию, экологию и математику, волшебные сказки и философию, каббалу и дзен-буддизм.
Пол Вейсс был преподавателем в группе, где обучались известные впоследствии гештальт-терапевты и тренеры: И. и М. Польсте-ры, Э. Кепнер, С. и Э. Невис, Р. Фанц, Дж. Зинкер, Б. Уорнер. По воспоминаниям И. Польстера, Пол Вейсс был очень чувствительным и тщательным терапевтом, который аккуратно «двигался вместе с личностью от одного ощущения к другому». К сожалению, П. Вейсс рано умер и не оставил после себя какого-либо письменного наследия.
Ирвин и Мириам Польстеры
Ирвин Польстер — доктор психологии, основал и много лет работал на факультете тренинга Гештальт-института Кливленда, проводя семинары и обучающие программы по гештальт-терапии. С Перлзом Ирвин Польстер познакомился в 1951 году, когда занялся частной психотерапевтической практикой и супервизор-ской работой в университете Кливленда. К этому времени И. Польстер уже имел степень доктора психологии и небольшой стаж преподавательской и клинической работы в университете. Желание заняться гештальт-терапией возникло у него после посещения семинара, где Ф. Перлз работал с группой, демонстрируя новый метод терапии. В своем интервью (Д. Розенблатту) Польстер рассказал о том глубоком впечатлении, которое на него произвела
работа Перлза и глубина личного опыта участников группы. Особенно поразила его способность Ф. Перлза создавать напряжение, которое было очень живым, и в эти моменты, по словам Ирвина, «мир мог меняться». С обучающейся группой, участником которой был Польстер, работали Фриц и Лаура Перлз, Пол Вейс, Пол Гудмен, Изидор Фром.
Вместе со своей женой Мириам Ирвин Польстер написал ставшую уже классической и переведенную на русский язык книгу «Интегрированная гештальт-терапия». Ими был выделен и изучен такой механизм прерывания контакта как дефлексия — уклонение от контакта.
Джозеф Зин кер
Джозеф Зинкер известен профессиональному гештальт-сооб-ществу как специалист в области работы с супружескими парами и разработки творческого эксперимента в индивидуальной, семейной и групповой терапии. Он основатель и директор Гештальт-ин-титута в Кливленде, один из наиболее известных в мире преподавателей гештальт-терапии.
Родился Зинкер в 1934 году в Польше. В годы Второй мировой войны он потерял почти всех своих родных. Однако он сам, его родители и брат спаслись, оказавшись беженцами и побывав даже в Узбекистане. После войны он и его семья провели четыре года в лагерях для перемещенных лиц в Польше и Германии. В 1949 г. Зинкер эмигрировал в США. В университете Нью-Йорка он изучал изобразительное искусство, психологию и литературу. Заинтересовавшись феноменологией и экзистенциализмом, закончил аспирантуру в Вестерн Резерв университете Кливленда, где изучал теорию познания и клиническую психологию.
В 1958 году, будучи аспирантом, Зинкер начал посещать лекции первых гештальт-терапевтов в Кливленде, его первыми учителями были Фриц и Лаура Перлз, Гудман и Фром. Эта группа выросла в Гештальт-институт Кливленда, где Зинкер возглавлял факультет. В 1963 году он получил докторскую степень за исследование личностного роста при неизлечимых заболеваниях. Диссертация легла в основу его первой публикации — «Роза Ли: мотивация и кризис умирания» (Rose Lee: Motivation and Crysis of Dying, 1966). Позже Зинкер стал автором известных монографий «Творческий процесс в гештальт-терапии» и «В поисках хорошей формы», последняя представляет собой описание гештальт-подхода в терапевтической работе с супружескими парами и семья
ми. Его исследовательский интерес касается эстетики, искусства и терапии, человеческих взаимоотношений.
Художник, писатель, поэт и преподаватель, отец двух дочерей-художниц, частнопрактикующий гештальт-терапевт, популярный лектор и тренер, путешественник — вот далеко неполный перечень его ипостасей. Его клинические интересы находятся в сфере эстетики и психологии человеческих взаимоотношений. Живет Зинкер в Кливленд Хайтсе, штат Огайо.
Серж и Анн Гингеры
Основатели Парижской школы гештальта, Французского общества гештальта, авторы книги «Гештальт-терапия контакта». Серж Гингер — президент GORGE — Международной федерации организаций, преподающих гештальт, вице-президент Французской национальной федерации психотерапии, член правления Европейской ассоциации психотерапии.
Гордон Вилер
Старший сотрудник гештальт-института в Кливленде, директор «Gestalt Press», частнопрактикующий клиницист, консультант и тренер. Автор множества статей и книг в области гештальт-подхода. Наиболее известные его работы — «За пределами индивидуализма: к новому пониманию self», «Голос стыда», «Сущность развития: гештальт подход к работе детьми, подростками и их миром», «Пересмотренный гештальт».
Сильвия Флеминг Крокер
Гештальт-терапевт, консультант и тренер из Вайоминга. По образованию философ и преподаватель философии, затем начала изучать психологию. Обучалась в группе Ирвина и Мириам Польстеров в Лос-Анджелесе и Европе. Является одним из основателей Ассоциации продвижения гештальт-терапии, возглавляет комитет по развитию теории гештальт-терапии. Автор многочисленных статей и книги «Хорошо прожитая жизнь: вопросы гештальт-терапии ».
Роберт Резник
Доктор философии, старший преподаватель в Лос-Анджелесском институте гештальт-терапии. Проходил обучение у Ф. Перлза и Дж. Симкина. В настоящее время занимается международной практикой, читает лекции и проводит семинары в Европе. Являет
ся членом программного комитета Ассоциации продвижения гештальт-терапии, входит в редколлегию журнала «Гештальт-ревю».
МИРОВЫЕ ШКОЛЫ ГЕШТАЛЬТА И РАЗВИТИЕ ГЕШТАЛЬТ-ТЕРАПИИ В РОССИИ*
Итак, гештальт-терапия берет свое начало от идей Ф.Перлза, изложенных в книге «Эго, голод и агрессия» и продолжает развиваться уже в Нью-Йорке, где существенный вклад в появление новой теории вносят Пол Гудмен и в дальнейшем дискуссионная группа, включавшая Ф. и А. Перлза, П. Гудмена, П. Вейса, И. Фро-ма, Дж. Симкина, Э. Шапиро и С. Истмена. Внедрение нового метода встретило большие сложности, связанные с господством психоанализа и противодействием психоаналитических ассоциаций, что потребовало больших усилий от разработчиков гешталЪт-терапии. Первая обучающая программа по гештальт-терапии началась в Кливленде только в 1966 году, впоследствии там преподавали И. и М. Польстеры, Дж. Зинкер, Э. и С. Невис, Дж. Латнер и др.
Через 12 лет (уже в Калифорнии) популярность нового подхода среди профессионалов становится очевидной, и с этого времени в США стали развиваться три направления, которые С. и А. Гингеры (1999) обозначили следующим образом:
•	«Головной Гештальт с опорой на вербальный уровень» — опирается на работы П. Гудмана и И. Фрома (Нью-Йорк, Бостон, Квебек):
•	«Сердечный Гештальт» — эмоционально и социально направленный (в Кливленде);
•	«Нутряной Гештальт» — эмоциональный, телесный, групповой (на Западном побережье, в Калифорнии: в Эсалене, Сан-Франциско и Лос-Анжелесе).
С 1972 по 1976 год гештальт-институты открываются почти во всех крупных города Соединенных Штатов Америки, где в настоящее время ежегодно получают образование сотни новых гештальт-терапевтов.
В Европе гештальт-терапия появилась в начале 1970-х годов и началась с поездок французских психологов в Соединенные Штаты. Гештальт-терапевтами С. и А. Гингерами была основана Парижская школа гештальта — самая первая обучающая программа, разработанная французами. В 1981 г. по инициативе С. Гингера было
Приводится по работам Д. Хломова (1994), А. и С. Гингеров (1999).
создано Французское общество гештальта и с этого времени гештальт-терапия во Франции переходит на легальное положение (Гин-геры, 1999). Затем появляются обучающие программы в Бордо и Гренобле (Жан-Мари Робин, Агнес Делакруа), включающие около шестисот часов тренинга в течение 3 — 4 лет. Появились бюллетень и журнал, семинары и съезды гештальтистов, гештальт-терапия стала предметом курсовых и дипломных работ в университетах.
В России в эпоху застоя психотерапия носила в основном суггестивный или директивный характер и соответствовала особенностям тоталитарного общества. Гештальт-терапия, как экзистенциально-гуманистическое направление могла появиться лишь в посттоталитарном обществе. Д. Хломов и Н. Долгополов (1994) выделили четыре этапа развития гештальт-сообщества в России:
1.	Использование отдельных гештальт-приемов и техник психологами и психотерапевтами, получившими общее представление о гештальт-подходе на международных конференциях и семинарах (1960— 1980 гг.).
2.	Систематическое обучение гештальт-терапии и гештальт-консультированию — программы в Москве (конец 80-х — начало 90-х годов).
3.	Начало подготовки российскими сертифицированными гештальт-терапевтами новых гештальт-терапевтов и консультантов. Появление специализированной научно-практической организации — Московского Гештальт-Института.
4.	Организация Московским Гештальт-Институтом долгосрочной программы «Совершенствование в гештальт-терапии» (тренер Жан-Мари Робин) для подготовки тренеров. Создание геш-тальт-центров в Воронеже, Санкт-Петербурге, Риге и т.д.
В настоящее время можно добавить еще два этапа, характеризующиеся (1) появлением нескольких крупных гештальт-инсти-тутов (Московский Гештальт-Институт, Московский институт гештальт-терапии и консультирования, Московский институт гештальта и психодрамы, Санкт-Петербургский институт гештальта), (2) организацией и бурным развитием гештальт-центров в других городах России и странах ближнего зарубежья (Минске, Ульяновске, Воронеже, Екатеринбурге, Тольятти, Днепропетровске, Одессе, Казани и др.)
В Москве появление первой обучающей программы было связано с созданием первой общественной организации — Ассоциации психологов практиков (АПП). АПП организовала программу обучения по стандарту Института Фрица Перлза (Гамбург). Сотруд
ники этого института Сигрид Папе и Вилфрид Шлей вели эту программу в течение четырех лет (с 1991 по 1994 год). Параллельно шли другие программы — Томаса Бунгарта из Гештальт-института Франкфурта-на-Майне и Роя Парсонса из США. Затем некоторые участники первых программ получили дальнейшее образование в области гештальт-терапии под руководством Жана-Мари Робина (Французский гештальт-институт).
Параллельно начинают развиваться обучающие программы в других городах России, появляются сертифицированные гештальт-терапевты, а программы обучения постепенно приводятся в соответствие со стандартами Европейской ассоциации гештальт-терапии. Затем в Москве и Санкт-Петербурге появляются новые геш-тальт-институты, в настоящий момент активно работают Московский Гештальт-Институт (директор Даниил Хломов), Московский институт гештальт-терапии и консультирования (директор Олег Немиринский), Московский институт гештальта и психодрамы (директор Нифонт Долгополов), Санкт-Петербургский институт гештальта, Институт групповой и семейной психологии и психотерапии (выделены институты, имеющие официальные программы обучения по гештальт-терапии, помещенные в Internet). Выпускники этих институтов уже организовали большое количество психологических и психотерапевтических гештальт-центров, ориентированных на практическую групповую и индивидуальную работу с психосоматическими симптомами и зависимостями, парами и семьями, проблемами общения и депрессиями.
ЛИТЕРАТУРА
1.	Воллен Р. Гештальт-терапия и гештальт-психология // Гештальт-2003: Сб. материалов Московского гештальт-института. — М., 2003.
2.	Гингер С., Гингер А. Гештальт-терапия контакта. — C-Пб: Специальная литература, 199$.
3.	Левин К. Теория поля в социальных науках.: Пер. с англ. — С-Пб.: Сенсор, 2000.
4.	Парлетт М. Гештальт-терапия: принципы, точки зрения и перспективы. Интервью с Робертом Резником. — http://www.gestalt.ru/ reznik.htm.
5.	Перлз Ф. Хронология жизни. — http://web.psychology.ru/yarkov/ psychotherapy/fperls.htm.
6.	Перлз Ф. Гештальт-подход и свидетель терапии. — М.: Либрис, 1996. 7. Перлз Ф. Эго, голод и агрессия. — М.: Смысл, 2000.
8.	Перлз Ф. Теория гештальт-терапии. — М.: Институт общегуманитарных исследований, 2001.
9.	Польстер И.г Польстер М. Интегрированная гештальт-терапия. — М.: Независимая фирма «Класс», 1997.
10.	Ромек Е. А. Феноменологический метод и дилемма психиатрии: Бис-вангер и Гуссерль // Вопросы философии, 2001, № 11. С. 80 —91.
И. Салате Н. К. Слово, гласящее, что гештальт себя убил // Гештальт-94. С. 6-7.
12.	Степанов С. Фриц Перлз // Школьный психолог, 2000, № 38, с. 3. (http:/ /archive/1 september.ru/psy/2000/38/3/htm).
13.	Хломов Д. Н., Долгополов Н. Б. Фигура гештальта в России // Московский психотерапевтический журнал, 1994, № 3. С. 7 — 16.
14.	Хломов Д Н. Гештальт-терапия как практическая философия (пр. эссе) // Московский психотерапевтический журнал, 1994, № 3. С. 17 — 23.
15.	Хломов Д. Н. Гештальт-терапия // Основные направления современной психотерапии. — М.: Когито-Центр, 2000. С. 343 — 371.
16.	Хломов Д. Н. Вступительное слово // Эго, голод и агрессия. — М.: Смысл, 2000. С. 5— 18.
17.	Barlow A.R. (1981) Gestalt-antecedent influence or historical accident. The Gestalt Journal, V. IV, N.2. — http://www.gestalt.org/Barlow.htm.
18.	Benking H. Is there a single-eyed or domain-centered wholeness? Wholeness electronic seminar discussion. — http://www.newciv. org/ISSS_Primer/asem03sd.html.
19.	Bowman C., Brownell P. Prelude to Contemporary Gestalt Therapy. Gestalt, 2000,4(3). — http://www.g-g.org/gej/4-3)prelude.html.
20.	Daniels V. Straddling the Boundary Between Gestalt Therapy and Psychodrama. Gestalt, V. 6, N 2. — http://www.g-g.org/gej/6-2/working corner.html.
21.	Fitzgerald J. Paul Goodman Biography, —http://www.pitzer.edu/~dward/ Anarchist_Archives/bright/Goodman/Goodman-bio.html.
22.	Henle M. (1986) Gestalt Psychology and Gestalt Therapy. In All That: Essays in Theory, and History of Psychology. New-York, Columbia University Press. — http://enabling.org/ia/gestalt/henle.htm.
23.	History of the New-York Institute for Gestalt Therapy. — http://www.gg.-org/nyigh/history.html.
24.	Litt S. Laura Peris: Co-Founder of Gestal Therapy. — http://www. positivehealth.com/permit/Articles/Regular/litt50.htm.
25.	Litt S. (1997) Gestalt Therapy and Humanistic Psychology. — http:// www.positivehealth.com/permit/Articles/Mind_Matters/litt53.htm.
26.	Lester S. (1999) An introduction to phenomenological research. Electronic publication. — http://www.devmts.demon.co.uk/resmethy.htm.
27.	Muller B. (1993) Isadore Fromys Contribution to the Theory and Practice of Gestalt Therapy. — http://www.hipernet.ufsc.br/forums/gestalt/ documentos/textos/en5.htm.
28.	Peris F.S. Ego, Hunger and Aggression. — New York: Random House, 1969.
29.	Peris F.S. The Gestalt Approach and Eye Witness to Therapy. — New York: Science and Behavior Books, 1973.
30.	Peris F.S., Hefferline R., Goodman P. (1977) Excitement and Grows in the Human Personality. — New York: Gestalt Journal Press.
31.	Rosenfeld E. An Oral History of Gestalt Therapy, Part 1: A Conversation with Laura Peris. — The Gestalt Journal, Vol. 1, № 1, 1978.
32.	Sherrill R.E. Gestalt-therapy and Gestalt psychology. — http://www. gestalt.org/sherrill.htm.
33.	Rosenblatt D. Interview with Laura Peris. — The Gestalt Journal, Vol. XIV, N 1, 1984.
34.	Rosenblatt D. A Conversation with Isadore From. — The Gestalt Journal, Vol. 1, №2, 1978.
35.	Wulf R. (1996) The Historical Roots of Gestalt Therapy Theory. — http:// www.gestalt.org/wulf.htm.
36.	Wysong J. (1978) An Oral History of Gestalt Therapy, Part 3: A Conversation with Erving and Miriam Polster. — http://www.gestalt.org/ postview.htm.
37.	Wysong J. (1985) An Oral History of Gestalt Therapy, Part 4. A Conversation with Elliott Shapiro — http://www.gestalt.org/shapiro.htm.
38.	Smith E. W. L. The Roots of Gestalt Therapy. In The Growing Edge of Gestalt Therapy. — The Gestalt Journal Press, Inc , 1976, 1977, P. 3 — 36.
ГЛАВА 2
ТЕОРИЯ КОНТАКТА В ГЕШТАЛЬТ-ТЕРАПИИ
ЗНАЧЕНИЕ НАСТОЯЩЕГО МОМЕНТА -«ЗДЕСЬ И СЕЙЧАС»
В теории, методологии и практике гештальт-терапия представляет собой психотерапевтический подход, центрированный на настоящем моменте. Все важные теоретические концепции, на которые опирается гештальт-терапия, сфокусированы на феноменологии, осознавании и разделяют примат настоящего над прошлым и будущим.
Гештальт-психология, например, концентрируется на природе и структуре перецептуального опыта, и работа неизбежно сфокусирована на том, что воспринимается в настоящий момент. Невозможно также представить себе холистический подход и сохранение холистической перспективы без ориентации на настоящее. То же самое верно и для феноменологии. Феноменология рассматривает в качестве своего предмета исследование объектов и событий, которые мы воспринимаем (естественно, в настоящий момент), а также создание подходящих методов для наблюдения и исследования.
Такое философское течение, как экзистенциализм, изучает основные вопросы существования в настоящем. Это природа и смысл жизни, смерть, личностные отношения, отношения с авторитетами (Богом). Знаменитое высказывание Кьеркегора гласит: «Жизнь — это не проблема, которая решается, а реальность, которая испытывается». То, что испытывается, всегда находится в настоящем. Даже психоанализ в своей концепции феноменов трансференции и контртрансференции ориентирован на отношениях терапевта и клиента «здесь и сейчас», так как терапевтические отношения всегда существуют только в настоящем.
Подход, ориентированный на настоящее, отличается от исторического подхода, в котором настоящее рассматривается
как последствие прошлого. Для исторической перспективы важны вопросы «Почему?», «Что было причиной настоящего состояния?», и они поворачивают взгляд исследователя от настоящего момента на что-то еще. Но историческая перспектива неизбежно находится в настоящем вместе с ее носителем. В гештальт-терапии важно не «Почему?», а «Что есть?» (Resnick R., 2000). Подход, ориентированный на настоящее, акцентирует вопросы «Как?», «Что?», «Что есть?», «Что это за опыт?», «Из чего он состоит?», «Как он организован?». С этой точки зрения, прошлое и будущее находятся в настоящем: все мечты и воспоминания, фантазии и мысли — это действия, происходящие в настоящем.
Настоящее — это всегда новая целостность, даже если индивидуум достаточно точно оживляет и переживает старое событие. Согласно Джендлину (2000), настоящее придает прошлому новую функциональную направленность и новую роль. Прошлое в своей новой роли структурируется по-иному, иначе интерпретируется и функционирует в настоящем, даже если индивидуум этого не осознает. Джендлин утверждает, что переживания, происходящие в настоящем, всегда изменяют прошлое. Добавим, что силы и энергия человека всегда находятся в настоящем («прошлое уже прошло, а будущее еще не наступило»).
Итак, в гештальт-подходе воспоминания — это некоторый опыт, переживаемый в настоящем. Схватывание настоящего момента, сосредоточение на настоящем, полное присутствие и ощущение настоящего — это подход, который применяется в гештальт-терапии как по отношению^ воспоминанию, так и по отношению к фантазии о будущем. Все это в полной мере относится к понятию «осознавание».
В гештальт-терапевтической сессии момент «здесь и сейчас» движется между Упрямо сейчас» (клиент-терапевтическое взаимодействие), «прошлым в настоящем» (воспоминания клиента о детстве, предшествующее клиент-терапевтическое взаимодействие) и «будущим в настоящем» (желания клиента по отношению к терапии). Каждый момент «прямо сейчас» выстраивается как «фигура» напротив фона «прошлого в настоящем» и «будущего в настоящем», и это то, что постоянно отслеживается гештальт-терапевтом (Philippson, 1996).
ОСОЗНАВАНИЕ* И САМОРЕГУЛЯЦИЯ
Что такое осознавание?
Базовым способом и целью гештальт-терапии является «осозна-вание-как-процесс». Мы часто воспринимаем осознавание как случайный, беспорядочный и пассивный процесс — свет попадает в наши глаза, какие-то звуки с улицы проникают в наши уши, какие-то люди привлекают наше внимание, а мы при этом вроде бы ничего не делаем. Это описание касается лишь пассивных аспектов осознавания, однако у осознавания имеется и активная сторона.
Приведем пример. Мы начинаем терять интерес к делу, которым занимаемся, когда мы голодны. Почувствовав знакомые ощущения в области желудка, мы бросаем клавиатуру компьютера и направляемся к холодильнику. Открываем дверцу... и воспринимаем не дизайн холодильника, не полки и посуду, не форму бутылок (все это есть в поле зрения), а мясо и овощи. Несмотря на то, что в поле зрения много предметов и деталей, мы начинаем видеть и осознавать то, что нам важно и нужно. Таким образом, и восприятие, и осознавание может быть как пассивным, так и активным процессом.
Перлз считал осознавание «смутным двойником внимания», однако говорил, что осознавание более диффузно, чем внимание, и подразумевает более расслабленное и целостное восприятие. Гештальт-терапевты рассматривают осознавание как инструмент для исследования взаимодействия индивидуума и среды, поскольку оно предоставляет и терапевту, и самому клиенту наилучшую картину имеющихся в его распоряжении ресурсов. Для этого гештальт-терапевты используют эксперимент, помогающий клиентам понять, что они делают и как они делают то, что делают (Resnick, 2000). «Гештальт-терапия помогает нам расширить и увеличить наше осознавание, привлекая потерянные или избегаемые части опыта» (Bray, Philippson, 1988, 1998).
Осознавание же дает возможность достигать инсайтов, получать знания о среде, выбирать и нести ответственность за собственный выбор и в конце концов — возможность строить отно
*	Имеется в виду осознавание как процесс (awareness), называемый еще в
литературе сознаванием. Последний вариант, не существовавший ранее в русском языке, создан для того, чтобы компенсировать совершенную форму глагола «осознать» (осознал что-то — и процесс завершен). Здесь и далее будет все же использоваться существительное «осознавание», подразумевающее процесс и не имеющее, с нашей точки зрения, коннотации завершенности, присущей глаголу.
шения с другими людьми. По Йонтефу (1976, с. 67), «это процесс бытия в бдительном контакте с наиболее важными элементами поля «организм — среда» с полной сенсомоторной, эмоциональной и энергетической поддержкой». Кроме того, осознавание дает возможность индивидууму почувствовать свою идентичность и мир, в котором он живет. Важно, что расширение контакта и осознавания не является целью само по себе. Это расширение полезно, если помогает личности установить лучшие отношения с миром (Нуспег, Jacobs, 1995).
Осознавание имеет пять характерных качеств: контакт, ощу-щение-как-процесс, возбуждение, формирование фигуры и целостность (Latner, 1992).
Контакт — это встреча с различиями. Для нашего собственного опыта это означает подняться навстречу другому, тому, что отличается от уже известного нам, от того, что мы чувствуем или когда-либо испытывали. Ощущение-как-процесс определяет природу осознавания. Наиболее близки нам (в полном смысле слова — по расстоянию) прикосновение, ощущения изнутри тела — проприоцепция и чувства. Более дистанцировано визуальное и слуховое восприятие.
Возбуждение содержит целый спектр эмоциональных и физиологических ощущений: от более диффузного и характеризующего состояние благополучия до большей настороженности и выраженного интереса к чему-либо. Если мы видим знакомого, идущего по улице, наше осознавание включает непосредственное контактирование с личностью, которую мы видим, наши воспоминания, мысли и чувства. Наш интерес — форма возбуждения — может почувствоваться как сердцебиение или глубокое дыхание, или как тепло внутри грудной клетки, или как импульс к действию.
Формирование фигуры отсылает нас к способу, которым она образуется и развцвается. В примере «со знакомым, встреченным на улице», мы видим, как возникает центральный фокус интереса. Это характеристика второй фазы формирования фигуры. Наконец, еще одно фундаментальное свойство осознавания — целостность. Невозможно понять что-то существенное (сущность), кроме как через целостность.
Что такое целое или целостность? Слово «гештальт» в немецком языке означает что-то, что испытывается как единство (целостность), несмотря на то, что оно состоит из различимых элементов. В немецком языке «гештальт» имеет несколько эквива
лентов: целостность, конфигурация, фигура. Как следствие, в гештальт-терапии оно используется для обозначения целостного опыта. Что-то, что воспринимается как целостность (целое), может быть гештальтом. Личность может быть для нас целостностью и в то же время частью целостности (например, семьи). Целое может быть группой идей («Серебряный век») или людей (рабочий класс). Данные примеры иллюстрируют то, как эти целостности относятся к природе нашего опыта и нашего осознавания.
Инсайт и осознавание
Каково соотношение инсайта, эффективность которого так акцентируется аналитиками, и осознавания в гештальт-терапии?
По Вертгеймеру («Продуктивное мышление», 1987), инсайт — это «прозрение, схватывание структуры ситуации», «прозрение, производящее изменения в структурном значении составных частей, изменение их места, роли и функции». Как психологический термин «инсайт» был введен гештальт-психологами. В гештальт-терапии инсайт определяется еще и как одновременное интегративное осознавание частей и целого (Yontef, 1993), паттер-низация перцептуального поля таким способом, что его существенные связи становятся ясными. Это формирование гештальта, в котором релевантные факторы выстраиваются по отношению к целому (Heidbreder, приведено по Yontef, 1993).
Итак, инсайт — это форма осознавания, в котором имеется точное чувственное понимание структуры целостного поля, которое релевантно межличностной теме пациента. Для инсайта характерно появление уникального смысла, эмоциональной значимости именно этой организации поля. Это чувственное знание о том, за что каждый ответственен и не ответственен, присвоение того, что является собственным, и отвержение того, что собственным не является, а также появление способности к осознанному выбору.
Первое отличие гештальт-терапии и психоанализа во взглядах на природу инсайта касается его принадлежности. В гештальт-терапии инсайт часто обозначается как «Ага!» — переживание и принадлежит клиенту. Это переживание свидетельствует о завершении, успешной интеграции и присвоении ранее диссоциированного опыта. Гештальт-терапевт организует терапевтический процесс так, чтобы дать возможность незавершенной ситуации проявиться в терапевтической сессии, развернуть ее, прожить и интегрировать в настоящее. В каком-то смысле «Ага! «-реакции
клиента являются вспомогательными инсайтами процесса осознавания клиента. В психоанализе же инсайт в основном принадлежит аналитику, является его рабочим инструментом и фундаментом точной интерпретации.
Второе отличие — это континуальная (в противоположность дискретности) роль осознавания в отличие от инсайта (Рыбин, 1997). Осознавание — это длящийся процесс переживания и описания происходящих в настоящем ощущений, чувств и мыслей, доступный в любой момент времени, это способ постоянно находиться в контакте с самим собой. Осознавание когнитивно, сенсорно и аффективно. Внимание к осознаванию ставит акценты на что, как и где опыта клиента, а вовсе не на почему, необходимом для аналитической интерпретации. Инсайт же — форма осознавания, непосредственное и быстрое «схватывание очевидного единства части элементов поля» (Yontef, 1993).	?
Классическая формула «здесь и теперь», принадлежащая многим современным подходам психотерапии, видоизменяется в «теперь и как» феноменологической направленности гештальт-терапии. Понятие «как» касается положения тела и жестов, дыхания и интонации голоса, речи и взгляда и обозначает приоритет формы над содержанием (по Перлзу). Фокусирование на осознавании сохраняет вовлеченность клиента в настоящую ситуацию. Особенно это проявляется в ситуации эксперимента, когда метафорическое проигрывание (enactments), заменяющее собой вербальный анализ, предоставляет почву для «короткого замыкания» инсайта.
Как работают с инструментом осознавания гештальт-терапевты? «Основная фраза, с которой мы просим наших пациентов начинать терапию и к которой мы обращаемся постоянно, — причем не только к словам, но и к ее духу, — это простая фраза: «Сейчас я сознаю», — пишет Ф. Перлз. Гештальт-терапевты часто задают вопросы «Что вы чувствуете? », «Что с вами происходит?», «Что вы делаете?» и «Что вы хотите?». Для того чтобы ответить на эти вопросы, клиент должен на некоторое время уйти из ситуации межличностной коммуникации, сконцентрироваться на себе и своем внутреннем состоянии, разобраться в том, что находится в фоне, обычно не осознаваемом или осознаваемом только частично, и сказать об этом терапевту.
Зачем все это нужно? Ощущения и чувства — это целостный сигнал об отношениях потребности и среды. Чувство голода сигнализирует о необходимости поискать пищу в среде (в материнс-
кой груди, в холодильнике, в магазине, в лесу). Страх — это сигнал для человека позаботиться о своей безопасности, а сексуальное возбуждение — сигнал о возможности удовлетворить свою сексуальную потребность. Таким образом, переживание какого-либо ощущения или чувства является универсальным способом поддержания жизни, а при отказе от переживания по какой-либо причине ориентиры оказываются потерянными, и тогда жизненно важные решения принимаются на основе внеорганизменных критериев («здравого смысла», позиции другого человека, норм и правил сообщества и т. п.).
Ощущение и чувства — это сенсорный опыт организма, который может быть получен сознательным сосредоточением. Прислушиваясь к себе, мы можем обнаружить множество ощущений, которые до этого находились за пределами осознавания. Тяжесть в спине и неудобство в пояснице, щекочущие ощущения в груди и затрудненное дыхание становятся фигурой, если человек сконцентрируется на их распознавании. Внимание должно быть целенаправленным и конкретным. Клиент учится осознавать с помощью терапевта, который направляет его внимание на важные .детали его поведения или состояния. Так, терапевт может обратить внимание на рассогласование вербального и невербального сообщения клиента. Например, клиентка, весело улыбаясь, говорит о своих очень серьезных проблемах, а терапевт спрашивает ее, что же она чувствует на самом деле. Или терапевт, заметив, что клиент перестает дышать в определенных ситуациях (прерывание дыхания часто замораживает чувства) обращает на это внимание клиента.
Ирвин и Мириам Польстеры (1997) описывают процесс осознавания с помощью метафоры о гурмане, который, пробуя соус, научается чувствовать не только смешанный вкус, но и его отдельные компоненты. Клиент также двигается между целостным опытом и осознаванием отдельных его частей, причем некоторые из них осознаются им слабо или вообще находятся вне осознавания. Такое осознавание дает жизни новые, ранее недоступные для клиента смыслы. В отличие от инсайта, который бывает иногда, осознавание — это инструмент доступный всегда и в настоящем.
Между ощущением и реальным поведением человека находится широкий спектр внутренних процессов, осознавание которых делает доступной организменную саморегуляцию. Это осознавание ощущений и чувств, ориентация в том, какая из потребностей становится в данный момент наиболее важной для организ
ма, ориентация в среде, способной предоставить возможности для удовлетворения потребности, непосредственное удовлетворение потребности И ассимиляция полученного опыта. «В контексте саморегуляции организма взаимоотношение между организмом и средой является решающим. Организм и среда составляют взаимозависимое единство, в котором организм стремится осуществлять саморегуляцию» (Латнер, 1986, приведено по Фрю, 2001).
Потребность становится доминирующей спонтанно, а не произвольно. Двигаясь от потребности к потребности, организм обеспечивает свое выживание и развитие («мудрость организма», по Ф. Перлзу). В основе этого лежит способность организма выбирать доминантную потребность из «иерархического списка» потребностей, «он обращается к доминирующей потребности выживания прежде, чем к какой-либо иной» (Перлз, 1996). Если доминантная потребность спонтанно осознается и организм действует в направлении ее удовлетворения — это и есть психологическая форма саморегуляции организма (гомеостаз). В этом и выражается мудрость организма, выбирающего в среде то, что необходимо для удовлетворения потребностей. В этом случае психотерапевт человеку не нужен. Здоровая саморегуляция основана на жизненно важных предпочтениях.
Вопрос о том, насколько в условиях общества возможна такая саморегуляция, затрагивает каждого человека. У большинства клиентов создается ощущение, что общество в лице семьи или коллег (начальника, других людей) значительно ограничивает саморегуляцию (другое название этого — внешний локус контроля — приписывание ответственности внешним событиям, обстоятельствам и другим людям). Но на самом деле саморегуляция допустима в значительно большей степени, чем мы это себе позволяем.
Осознавание ощущений и чувств
Ощущениями мы называем некоторые телесные физические переживания. Для того чтобы понять, что мы ощущаем, нам необходимо на некоторое время сконцентрироваться внутри себя и в определенной степени ограничить свое восприятие внешнего мира. Человек, который делает это, направляет луч своего внимания из внешнего мира во внутренний, что позволяет ему различать и определять свои ощущения. Внимание при этом должно быть конкретным и целеустремленным. Эта техника восстановления ощущений называется концентрацией (первоначально гештальт-терапию предполагалось даже назвать терапией кон-
Ht4impau,uu). Это состояние поддающееся контролю, произвольное по своей сути.
Осознавание ощущений помогает нам ориентироваться в том, что с нами происходит. Это основа для ощущения своей целостности, живости и ясности, основа для единства нашего личностного опыта, в котором выражение себя, как моторный акт, естественно вырастает из осознавания. Поведение, которое базируется на таком единстве ощущений и действий, называется аутентичным. Поведение ребенка, который не впитал еще всех запретов (правил) общества и руководствуется неосознаваемым чувственным опытом, является естественным. Естественность — часть аутентичности, но не вся аутентичность. Последняя предполагает еще и осознавание своих ощущений и действий. Аутентичное поведение индивидуума производит глубокое впечатление на окружающих и побуждает их к контакту со своими ощущениями и чувствами.
Отчуждение и даже извращение ощущений, происходящее по мере социализации человека, нарушает его ориентировку в ситуации. «Не выдумывай, тебе не больно!» (предполагается «Перестань чувствовать боль и ее выражать!») или «Дела нужно доделывать до конца (предполагается «Не чувствуй усталость!») — типичные послания, направленные на ограничение контакта со своими ощущениями. «...И поэтому люди едят, когда им одиноко, занимаются любовью, когда злятся, выступают с трибуны, когда сексуально озабочены» (И. и М. Польстер, 1997). Следствия — возникновение пищевых зависимостей, проблем отношений, депрессии и психосоматозов.
К психологическим проблемам приводит нарушение ритма между осознаванием и действием. При этом может быть нарушено осознавание, переход к действию или само действие может быть неадекватно осознанным ощущениям (поскольку основано на внеорганизменных критериях: долженствовании, мнениях других людей, правилах или привычках).
Чувственный опыт человека неразрывно связан с ощущениями, а чувства — это определенные индивидуальные комплексы ощущений. Внутренние ощущения относительно безоценочны, как правило, мы сравниваем их с внешними, тактильными, говоря, что в груди покалывает или щекочет, в спине тянет, а в животе холодок. Чувство, в отличие от ощущения, комплексно и, например при гневе, оно может включать распирание и жжение в грудной клетке, кратковременную остановку дыхания и сердцебие
ние. В то же время сердцебиение и ощущение остановки дыхания может входить в другой комплекс ощущений — например, чувство страха. Остальные составляющие страха будут уже иными.
Чувство ориентирует человека в сложившейся ситуации: симпатия побуждает подойти к другому человеку, гнев — бороться, а страх — удалиться в безопасное место. Беспомощность и бессилие побудят обратиться за помощью к другому, чувство протеста задаст границы отношений, а нежность даст возможность в прямом и переносном смысле погладить другого и дать ему понять, что он любим. Чувства соединяют нашу жизнь в единое целое с миром и другими людьми.
Переживаемые эмоции всегда находятся в настоящем контексте, и это помогает терапевту ориентироваться, обращаясь к эмоциональному опыту как к феномену, существующему только в настоящем. Гештальт-терапевт внимателен и к чувствам клйента, и к своим чувствам, он побуждает клиента «оставаться с чувствами», не избегая переживания. Он также привлекает внимание клиента к тому, что тот чувствует, задавая ему соответствующие вопросы. Они необходимы только тогда, когда клиент теряет связь со своими чувствами, когда у него возникают пробелы в переживании «здесь и сейчас». Иногда эти чувства «написаны» на лице у клиента, и тогда терапевту стоит просто предположить, что чувствует клиент, получив подтверждение этому переживанию.
Именно осознавание чувства задает направление выражению и действию и в конечном счете — удовлетворению потребности. «Эбаутизм», по Перлзу, или стремление описывать происходящее вместо его проживания является преградой к осознаванию чувств. Поэтому терапевт нередко спрашивает о том, что это чувство побуждает делать, куда или к кому оно направлено. Важно также, чтобы клиент научился определять адекватный контекст для выражения чувств и самовыражения или прилагать усилия к созданию таких ситуаций, в крторых это становится возможным.
Еще один важный момент — понимание целостности переживаний индивидуума и осознавания переживания в целом. Согласно Ю. Джендлину (2000), переживания человека, относящиеся к проблемной ситуации, всегда являются целостной сущностью. Но в результате каких-то причин восприятие целостного переживания утрачивается и тогда человек реагирует только на часть информации о поле «организм — среда».
Джендлин считает, что этой хорошо распознаваемой частью являются так называемые «тупиковые чувства», возникающие раз
ui разом в одной и той же ситуации. Такие чувства достаточно ин-гансивны и маскируют другой пласт ощущений, который также ннляется частью актуального опыта индивидуума. На сессии терапевт стимулирует осознавание клиентом более широкого спектра опыта, относящегося к его проблеме: ощущений и чувств, мыслей, ( равнений и образов, форм поведения, общего и похожего в контекстах «там и тогда», относящихся к жизни клиента и «здесь и теперь» — в отношениях терапевта и клиента. Общий смысл такой деятельности — возврат к источникам информации о поле «организм — среда», поиск более полной информации и работа, связанная с той ее частью, которая была потеряна клиентом.
Для того чтобы утраченная часть информации могла выйти на границу контакта и стать доступной, терапевт обращается к клиенту, стимулируя его сконцентрироваться на так называемых «чувствуемых ощущениях» внутри тела. Это помогает восстановить целостную картину (контекст) происходящего, на основе которой клиент получает возможность определить собственное направление, в котором он хотел бы двигаться, и действия, которые од хотел бы предпринять.
Осознавание желаний
Если осознавание ощущений и чувств — это актуальный опыт, то осознавание желаний связывает его с будущим и создает направление движению. «Только если знаешь, где ты и чего хочешь здесь и сейчас, можно «выковать» центральное звено в цепи событий, составляющей основу жизни», — пишут Ирвин и Мириам Польстеры. Однако вопрос «Что ты хочешь?» — один из самых трудных для клиентов. И особенно сложным он будет в том случае, если терапевт задает его без предварительной подготовки, состоящей в осознавании клиентом актуальных ощущений и чувств, контекста ситуации и адресата этих чувств. Нередко терапевты задают этот вопрос вследствие собственной растерянности, тревоги и незнания, что делать с клиентом. Но клиент, собственно, за этим и приходит к терапевту, именно это он и хочет узнать. Без предварительной подготовки осознавания терапевт в ответ на этот вопрос обычно получает «не знаю», «хочу, чтобы родственники вели себя по-другому» или «скажи мне, как быть?». Не ориентируясь в своих переживаниях, клиент не может ни понять, что он хочет, ни выбрать...
К формулированию терапевтического запроса эта ситуация не имеет отношения, ведь, как правило, вопрос к терапевту пришед
ший клиент уже приносит с собой. Но то, что он хочет на самом деле, то, что связано с содержанием его потребности, часто кардинальным образом отличается от его запроса к терапевту. Когда человек может распознать свое желание и определить, к кому оно направлено, он уже почти у цели. Молодой человек не желает больше быть буфером для конфликтных отношений своих родителей, он хочет отдохнуть, сосредоточившись на своей жизни, и тут же вспоминает, что может жить в пустующей квартире своей тетки. Молодая девушка, осознающая свой собственный вклад в свое одиночество, вспоминает людей, которым давно не звонила, и чувствует желание встретиться. Загруженный постоянной работой мужчина, избегающий таким способом сложных отношения с женой, хочет отдохнуть, а для этого сказать твердое «нет» ее постоянному контролю и давлению.
Исполнить желаемое часто не представляется возможным из-за идеалистической глобальности желаний. Выполнимые желания конкретны и просты — хочется, чтобы приласкали и сказали доброе слово, когда плачешь, хочется, чтобы оставили в покое и дали возможность побыть одному, хочется увидеть определенного человека или написать книгу на интересующую тему. Определенное и конкретное желание способно стать фигурой, вызывающей мобилизацию энергии для его выполнения.
Иногда клиенты пытаются получить желаемое от людей, которые не в состоянии это дать, и не берут от тех, кто дает. Так, клиентка компульсивно требует выражения любви и заботы от эмоционально холодной матери, это становится темой-многих сессий и не приводит к удовлетворению ее потребности. Вместе с тем она совершенно не замечает поддержки других людей, их симпатий и не отвечает на это. Следовательно, задача заключается в том. чтобы обратить внимание клиентки на этот паттерн поведения и чувства других людей, мимо которых она проходит, в какой-то степени повторяя материнское поведение.
Осознавание ценностей и оценок
И оценки, и ценности происходят от слова «цена». Но главный вопрос состоит в том, кто оценивает и ранжирует опыт по ценности. Родители и общество пытаются передать свои ценности детям, взрослые люди с разной степенью успешности делают попытки сделать свои ценности столь же важными для других, все в той или иной мере оценивают (то есть ранжируют по ценности для себя) других людей и себя по отношению к ним. Процесс при-
пития ценностей может быть и трудом, и просто пассивным проглатыванием того, что предлагает среда.
В излюбленной гештальтистами пищевой метафоре «Труд жевания пищи соответствует труду ассимиляции, необходимому по отношению к объекту, который не соответствует непосредственно потребностям организма» (Ж.-М. Робин, 1994). По-пому для того, чтобы стать осознанными и ассимилированными, ценности и предпочтения должны быть выделены как фигура и рассмотрены, а затем присвоены, как собственные, или отвергнуты, как неподходящие и чужие. Только тогда «это правильно» меняется на «я предпочитаю», а «так должно быть» на «я не хочу».
Ценности и оценки — это еще более комплексные структуры опыта, чем ощущения, чувства или желания. В своей работе гештальт-терапевт постоянно сталкивается с неявными и явными оценками клиента, а также убеждениями (довольно часто противоречащими друг другу), лежащими в основе его высказываний. Так называемый страх оценки со стороны других людей нередко песет в себе собственную негативную оценку себя и других. Эта оценка включает не только чувства и мысли по поводу чего-либо или кого-либо, но и скрытые смыслы и предпочтения. С помощью терапевта все это может быть распознано, принято и интегрировано клиентом.
ПОНЯТИЕ О КОНТАКТЕ В ГЕШТАЛЬТ-ТЕРАПИИ
«Гештальт-терапия является универсальным подходом в силу того, что в ее основе лежит универсальный принцип контакта организма с окружающей средой. У гештальт-терапии есть наиболее проработанная из всех терапевтических подходов философская база, что позволяет гибко применять ее в различных практических областях, сохраняя базовые принципы» (Д. Хломов, 2000).
Гештальт-терапия интересуется осознаванием в поле «организм — окружающая среда» и фокусируется на отношениях элементов этого поля, но больше — на наших отношениях со средой. Мы можем назвать это встречей или диалогом, но первично мы называем это контактом. Под контактом понимается сенсорное осознавание и моторное поведение (Перлз, 2001, с. 7). Кроме того, контакт — это взаимодействие со средой (природой или другими людь
ми) без потери индивидуальности*. Контакт может быть описан в терминах его отличительных характеристик. Его локализацию мы называем контактной границей, а фундаментальное организующее качество контакта мы называем «фигура-фон».
В бытовом смысле контакт означает соединение, встречу или связь. Мы говорим, также о том, кто хорошо контактирует с другими, или о том, что у нас хороший контакт с кем-то, подразумевая хорошие отношения.
В гештальт-терапии контакт — это качество осознавания, которое включает встречу с различиями. Из феноменологической перспективы одного человека контакт — это опыт различения. Без отличий контакта нет. Если мы касаемся кого-то пальцами, мы будем чувствовать давление на пальцы, если же нет, то мы имеем только иллюзию того, что прикасаемся. Представляя это как перспективу межличностных отношений, можно сказать: чтобы встретиться с другим человеком, нужно почувствовать, каким образом он другой. Без знания о том, насколько мы различны, нет отношений, ведь отношения включают двоих. «Контакт — это не состояние, — пишет Лаура Перлз (1992), — а активность с определенным ритмом соприкосновения и ухода».
Иногда поле устроено так, что невозможно различить элементы. Например, море и небо сливаются в пейзаже и невозможно отличить, где одно, а где другое, не на чем остановить свой взгляд. В поле, не дифференцированном на передний и задний план, нет различий, нет существенного, нет фокуса. Контакт противоположен недифференцированное™. Если мы контактируем с другими, мы контактируем с различиями между нами, и эти различия связывают нас. Отличительным признаком контакта является возбуждение, оно сопровождает встречу с другам. Оно подразумевает чувства и отношение, энергетический ответ или действие, возможно, удовольствие, любопытство и мобилизацию. «Удовольствие не является целью, — замечает П. Гудмен, — это чувство, которое сопровождает текущую активность».
*	Понятие контакта в гештальт-теории претерпело многочисленные изме-
нения и толкования даже у создателей данной теории Ф. Перлза, Р. Хефферлина и П. Гудмена. В своей монографии «Гештальт-терапия: возбуждение и рост человеческой личности» (1951) они определили контакт как (1) осознавание и движение по направлению к творческому разрешению и ассимиляции/отказу на границе между организмом и окружающей средой, (2) как осознанный ответ и (3) как процесс формирования фигуры внимания организма/окружающей среды (Зинкер, 1994, пер. 2000).
КОНТАКТНАЯ ГРАНИЦА И ТВОРЧЕСКОЕ ПРИСПОБОБЛ ЕНИЕ
Ни один индивид не самодостаточен. Индивид может существовать только в среде, вместе с которой он в каждый момент составляет единое целостное поле. Поведение индивида — функция этого поля: оно определяется природой отношений между ним и его средой.
Ф. Перлз, 1996
Каждый человек управляет своей энергией так, чтобы поддерживать хороший контакт с окружающей средой или сопротивляется такому контакту. В гештальт-терапии есть понятие «граница контакта», имеющее отношение к встрече индивидуума со средой. Она всегда двойственна — это и признание факта различий, и признание того, что объединяет (точно так же, как контур принадлежит одновременно и фигуре, и фону, являясь их соотношением). Контактная граница и разделяет, и связывает одновременно. Она подразумевает и различия между элементами, которые встречаются, и единство их встречи, целостность, созданную этой встречей. Она принадлежит самой себе, встрече и никогда элементам (только среде или только индивидууму), в гештальт-терапии мы говорим о границе как о функции контакта.
Некоторые психологические направления тоже используют термин граница, например, эго-граница. Контактная граница — это другая разновидность границы, она принадлежит встрече, а не индивидууму или эго. Еще одно отличие в том, что она существует так долго, как существует событие само по себе. Она исчезает, когда встреча заканчивается. Другими словами, граница — это событие, место встречи, а не сущность. «Переживание является функцией этой границы, и психологически реальными являются целостные конфигурации этого функционирования, некий обретенный смысл, некое завершенное действие» (Ф. Перлз, 1951, цит. по О. Немиринскому, 1994).
По отношению к опыту поле восприятия всегда подразделяется на центр и периферию. Центр — это передний план, «фигура» или гештальт, периферия — это задний план или «фон». Такая первичная структура известна нам как «фигура-фон» соотношение:
на переднем плане располагается что-то центральное и важное для настоящего момента. «Фон» включает что-то нерелевантное, неважное или несущественное для настоящего момента. Поскольку контакт требует различий, «фигура-фон» соотношение есть функция контакта. Когда контакта нет, поле не дифференцировано, нет фигуры и нет фона.
Поле организуется в соответствии с нашим интересом и интересом других элементов поля (Jacobs, 2002). Это способ, которым мы воспринимаем что-то происходящее. Когда мы заинтересовываемся, появляются «фигура» и «фон». В то время как фигура развивается с каждым мгновением, с каждым моментом, поле (передний и задний план) последовательно реорганизуется. Такой процесс называется формированием «фигуры». В этот момент слушатели лекции, вероятно, формируют «фигуру», состоящую из слов, которые они слышат, известных им концепций, собственных мыслей и того, что остается в тетради после моих слов. Возможно, также осознается свет в этом помещении или его недостаток, ощущения в руках или что-то еще. Большинство из этого является центром осознавания, «фигурой». Но некоторые вещи — шумы в другой комнате, или поза, или дыхание больше являются фоном — вместе с другими очень важными аспектами существования, которые находятся за пределами осознавания. В «фоне» находится предыдущий ассимилированный опыт или нереализованные потребности, прошлое, отношения с другими людьми, фантазии и предположения о будущем, язык, физические возможности и т. п. Они поочередно могли стать «фигурой», в то время как вы слышите (читаете) эти слова.
Некоторые из этих элементов продолжительное время остаются в «фоне», будучи невостребованными, но они могут прийти в осознавание и стать «фигурой» в определенных обстоятельствах. Этими обстоятельствами может стать похожая ситуация, в которой возникают чувства, уже испытанные в прошлом, или стимуляция клиента терапевтом, который побуждает клиента к осознаванию фона.
Таким образом, «фон» — это все, что за пределами осознавания, но элементы поля, которые мы не осознаем в настоящем, подвижны и организованы. «Фон» — это полевая концепция, но не индивидуалистичная (то, что мы не осознаем). Это единство частей кого-либо и частей окружающей среды, которые не присутствуют в «фигуре». «Фон» также не имеет значений неосоз
нанности, незнания или непостижимости. Напротив, «фон» всегда । ч ть в настоящем как основа для контакта, рамка и поддержка нашего настоящего опыта. Мы постоянно в контакте с аспектами «фона» вне осознавания. Мы можем это увидеть, например, по позе и движениям человека, спящего на неудобной кровати.
Творческое приспособление
Контактирование есть способ, которым мы меняемся и растем. Он включает в себя то, как мы способны понять свою жизнь, организовать поле для того, чтобы сделать возможными наши достижения и решения. С другой стороны, контактирование — это способ, которым среда приспосабливает нас к себе. Мы называем это взаимодействием или креативным приспособлением, потому что результатом является ассимиляция и рост, а процесс приспособления является обоюдным. Из-за наших потребностей и аппетитов, желаний и стремлений, любопытства мы встречаем среду и переделываем ее под наши собственные интересы. Точно так же она формирует нас.
Приспособление является творческим, если оно не следует какой-либо устойчивой формуле или схеме. Оно достигается уникально по отношению к каждой возможности. Эта творческая активность дана нам, пока мы живем. Из нашей личностной перспективы творческое приспособление является организми-ческой саморегуляцией Способ, которым мы можем воспользоваться каждой возможностью, достаточен для того, чтобы сделать наилучшей любую ситуацию. Человеку, который так живет, не нужна психотерапия.
Очень важный момент состоит в том, что всякий контакт не только проявляется в новых решениях, но и является творческим приспособлением (Latner, 1992). Любой контакт — это организменная саморегуляция, лучшее, что мы можем сделать в определенных обстоятельствах. Витальность (жизненность) свободного функционирования является путем от тупой апатии, недифференцированности, назойливости — качеств, которые сопровождают проблемное поведение. Но каждый индивидуум, даже тот, который постоянно избегает использования различных возможностей, предоставляемых ему жизнью, делает то лучшее, что он только может. Даже при условии, что это контактирование рутинно и стереотипно.
Творческое приспособление возвращает конвенциальный термин «сопротивление» в словарь гештальт-терапии без при
вычных для психоанализа негативных коннотаций. Сопротивление является обычной психологической характеристикой неготовности индивидуума расти и меняться или воспринимать указания терапевта. Но сопротивление — это тоже творческое приспособление и организмическая саморегуляция. Оно является интегральным для человеческого способа бытия в мире, терапевту нельзя попросить индивидуума произвольно убрать ненужные части себя. Целью гештальт-терапии и других холистических подходов является интеграция или реинтеграция, но не ампутация. Согласно этому принципу, практика гештальт-терапии переносит конвенциальные акценты с преодоления или игнорирования сопротивления на поощрение и использование этого творческого приспособления. Путем серьезного отношения к нему, путем привнесения его в осознавание индивидуум сможет бороться со своими собственными конфликтами и открывать собственные пути для интеграции кажущихся противоположными желаний в новую целостность.
Формирование «фигуры»
Способ, которым мы взаимодействуем со средой для создания удовлетворяющих нас решений, имеет специфическую организацию и структуру. Под влиянием гештальт-психологии гештальт-теория описывает в деталях способ, которым опыт и действия в мире являются неизбежно и неотъемлемо структурированными. Это организация, которая формирует нашу феноменологию. Она называется формированием «фигуры» или формированием гештальта, а более полно — формированием и разрушением «фигуры».
Гештальт-психологи нашли много характеристик, влияющих на формирование визуальной «фигуры». Они включают хорошую организацию, ясный контур, хорошую форму, завершение (прегнантность), стабильность, баланс, соразмерность (пропорциональность). Эти формулировки являются вполне эстетическими по характеру. Гештальт-терапевты адаптировали и модифицировали их для того, чтобы охарактеризовать сущность опыта, а не только перцептуальный его аспект. Далее, гештальт-терапевты говорят о «фигуре», которая имеет энергию, жизненность, силу, единство и ясность, фигуре, богатой, подчиняющей, полной, удовлетворительной. Хорошая «фигура» имеет эти качества в достатке, плохая — нет. Проиллюстрируем это.
Рис. 2. Фигура-фон соотношения.
Фигура пантеры может становиться фоном и вновь проявляться при сосредоточении на центральной части дерева
Любая группа людей — класс, терапевтическая группа, профессиональная ассоциация, нация — тесно связана взаимодействиями и взаимоизменениями, задачей, которая является важной для всех, является хорошей «фигурой», то есть ясно очерченной, живой, хорошо организованной, связанной. Другая группа (например, жители данного района), не имеющая какой-либо определенной цели — такой «фигурой» гн является. Огрубляя, можно сказать, что это и не группа совсем, а просто аггрегация индивидуумов (например, вы пошли в кино с членами студенческой группы, возможно, потому, что думаете, будто должны быть вместе с ними).
Если мы не любим кино, а зачем-то смотрим, тут же теряя интерес к нему, сопровождающая «фигура» опыта будет диффузной, с недостатком четких очертаний и витальности. Мы начинаем думать о том, что лучше было бы прогуляться или поспать, помечтать о другой ситуации или о вещах, которые мы 6fei сделали. Принуждение себя уделять чему-то внимание — это не решение, принуждение формирует противоречивую (расщепленную) «фигуру».
Понятие брака — это хорошая «фигура», хорошо очерченная и витальная, хотя индивидуально контур не всегда ясен, так как не для всех брак является «фигурой» интереса. Частичный (гражданский) брак может быть и хорошей, и плохой фигурой. «Плохой брак» может быть плохой «фигурой», плохо очерченной, скучной, ригидной, но даже в браке с проблемами, она («фигура») может быть полна возбуждения, витальности и быть хорошо очерченной.
СПОСОБЫ КОНТАКТА
Существует пять основных способов контакта, относящихся к основным модальностям — зрение, слух, соприкосновение, обоняние и вкус и два дополнительных: речь и движение (Польсте-ры, 1997). Контакт может устанавливаться любым из этих способов, но когда он уже установлен, он существует для всех функций, и в этот момент индивидуум становится полностью причастным к происходящему. Свободное течение циклов контакта воспринимается нами как аппетит к жизни, как ее полнота. То, каким является контакт, осуществляемый посредством этих функций, важно и для клиента, находящегося в терапевтическом процессе (расширение способности к контакту), и для гештальт-терапевта (диагностика особенностей контакта у клиента, свобода контакта, удовольствие от контакта).
Зрение
Зрение может быть и творческой, и инструментальной функцией. Художник пишущий картину, достигает глубокого зрительного контакта с пейзажем, волнующим его своей неповторимостью, очарованием или особенностями цвета. Именно это ему хочется передать в своей картине. Это контакт ради самого контакта. В то же время он смотрит на палитру, видит и выбирает краски, создает оттенки, соответствующие тому, что он видит, и в этот момент зрение является вспомогательной или промежуточной функцией. Это контакт целенаправленный, инструментальный, контакт для ориентировки в происходящем.
Инструментальный зрительный контакт необходим для практических целей, чтение с усвоением прочитанного материала, печатание на компьютере или шитье — все это невозможно без целенаправленности. В то же время, если наша жизнь ограничивается только таким видом зрения, мы не перестаем смотреть, но перестаем видеть. Творческая функция зрения позволяет нам увидеть необычное в обычном и насладиться своим видением. Или дает возможность установить глубокий контакт с другим человеком (прикоснуться взглядом), получив удовольствие от соприкосновения. Здесь зрение почти равно прикосновению, нежный взгляд физически ощущается как нежное прикосновение. Такая способность устанавливать глубокий зрительный контакт важна для свободного функционирования индивидуума.
Уклонение от зрительного контакта или его полярность — пристальный взгляд — диагностичны и являются поводом для побуждения клиента к осознаванию. Клиент, редко смотрящий на терапевта, как правило, его не видит. Уклонение от зрительного опыта может быть его личной особенностью или особенностью настоящей ситуации. В основе уклонения могут лежать какие-либо болезненные чувства или ощущения, а побуждение к осознаванию может привести к выделению из фона жизни клиента незавершенных ситуаций. Так, клиентка, сконцетрировавшаяся на своем чувстве страха в момент зрительного контакта, вспомнила, как ее в пятилетием возрасте агрессивно допрашивал пьяный отец, подозревавший мать девочки в измене. Возврат данной ситуации в «здесь и сейчас» позволил терапевту помочь клиентке проработать ее чувства и желания, связанные с отцом. Завершение ситуации в терапевтической сессии помогло клиентке восстановить данную ей от рождения способность смотреть на окружающих с разными чувствами по отношению к ним.
Пристальный взгляд — противоположная крайность. Терапевт, чувствующий на себе пристальный взгляд клиента, может ощутить скованность, желание на некоторое время уйти из-под луча внимания клиента, взгляд которого неподвижен. Он может предложить клиенту поэкспериментировать с усилением пристальности или, наоборот, рассеянным взглядом, взглядом скользящим или сканирующим окружающее, посидеть и поговорить с закрытыми глазами, осознавая свои ощущения и желания. Клиенту нужно научиться видеть заново и чувствовать то, что он видит. Разглядывание вещей, находящихся в кабинете терапевта, определение того, нравятся они ему или нет, какие чувства они вызывают, может сильно удивить клиента появляющимся чувством защищенности, которое отсутствовало, когда он «видел» только терапевта. Научившись разглядывать, он может заметить и реальное лицо терапевта, его жесты и позу, его «поддерживающий взгляд».
«Невидящий» взгляд тоже имеет диагностическое значение. Терапевт обнаруживает, что клиентка, жалующаяся на свое одиночество, все время погружена в себя, ее глаза словно бы повернуты вовнутрь, и у терапевта возникает фантазия про то, что если бы сейчас он состроил необычную гримасу клиентке, она бы этого не заметила. Предположение терапевта состоит в том, что точно так же она не замечает и выражения симпатии и других эмоциональных реакций по отношению к ней. Терапевт обращает внимание клиентки на этот факт, и она соглашается, что не видит терапевта, как и других людей. Терапевт просит клиентку задержать взгляд на его лице, рассмотреть и сказать, что она видит. После обмена впечатлениями (терапевт тоже сказал, что именно он увидел, разглядывая клиентку) ей стало гораздо легче смотреть на терапевта, и этот фрагмент сессии она отметила как очень живой, теплый и наполненный. В этот момент она решила для себя, что ее одиночество появляется, когда она «повернута вовнутрь», в то же время она может с этим справиться, интересуясь другими людьми.
Ирвин и Мириам Польстеры (1997) предлагают несколько терапевтических техник, восстанавливающих способность видеть и активизирующих зрительный «аппетит». Одна из них состоит в том, чтобы попеременно широко открывать и закрывать глаза (15 раз), что дает возможность узнать, что глаза видящие одно и то же, могут видеть это по-разному. Второе упражнение — попытки смотреть из стороны в сторону, не поворачивая головы («стрелять глазами» — это естественная ориентировочная зрительная ак
тивность, обычно запрещаемая в обществе как неприличная). Клиент может увидеть более широкий контекст происходящего в кабинете, особенности жизни терапевта и его привычки, его любимые вещи и т. п., что может послужить для него (клиента) основой реального взгляда на другого человека.
Слух
Как и зрение, слух также может быть и инструментальной, и творческой функцией. Инструментальная функция слуха — основа для ориентировки индивидуума и его дальнейшего поведения. Когда-то давно (реже сейчас) это было необходимо лишь для выживания древнего человека, затем слух приобрел и творческую функцию — способность слышать гармоничные звуки, создавать музыку и наслаждаться ею.
Для контакта имеет значение способность и клиента и терапевта слышать друг друга и других людей. Но слушание только предполагает слышание. Клиенты часто пропускают вопросы или реакции терапевта, отвечая на какие-то свои собственные, и если терапевт это в свою очередь пропускает, сессия заходит в тупик. В таком случае можно попросить клиента повторить вопрос так, как он его услышал. Клиентов с такими особенностями необходимо побуждать отвечать именно на вопросы терапевта, одновременно отмечая и стимулируя осознавание того, на какие собственные вопросы клиент склонен давать ответ и что они значат в его жизни.
Интересно и то, как клиент слушает терапевта — отражается ли на его лице нетерпение (хочет быстрее высказаться сам), слабый протест (не высказанный вербально), записывает ли он слова терапевта в записную книжку или слышит терапевта, переживает сказанное им и реагирует «здесь и сейчас», в процессе коммуникации. Гармоничный ритм выслушивания и высказываний обычно свидетельствует о коммуникативной успешности человека.
Многие вопросы терапевта клиент может услышать не как вопросы с определенным содержанием, а как скрытое обвинение или критику. Некоторые вопросы терапевта могут напоминать клиенту вопросы значимых для него людей, и он дает на них стереотипную эмоциональную реакцию. Особенно важно это в терапии супружеских пар, когда супруги давно перестали слышать друг друга. Часто клиенты слышат не терапевта, а свои собственные мысли. Им можно поставить задачу повторять реплики
терапевта и пытаться их расслышать, рассказать, что в них содержится, и сверить услышанное с тем смыслом, который имел в виду терапевт. Избирательность слуха и у клиента, и у терапевта может быть и препятствием, и поводом для контакта. Осознавание своей избирательности в том, что услышано из того, что сказано клиентом, становится для терапевта богатым источником проработки личных тем в индивидуальной психотерапии, привносит понимание своих особенностей и способностей как терапевта и как личности. Начинающим терапевтам можно рекомендовать делать и затем расшифровывать аудиозаписи сессий с клиентами (конечно, с их согласия), что позволяет точно оценить свои особенности слуховой перцепции и индивидуальных оснований для выбора того, что услышано, а что нет.
Эффективный терапевт, слушающий клиента, осознает то, что он слышит, и сверяется с клиентом — так ли он его слышит. Для этого необходимы базовые навыки активного слушания, включающие перефразирование, резюмирование, отражение чувств, выделение главного в рассказе клиента, сопоставление частей, умение держаться «осевой линии» рассказа и т. п. Это необходимо для того, чтобы в рассказе клиента терапевт распознавал и «держал при себе» свои собственные жизненные темы и смыслы, что можно сделать, только фокусируясь на различиях между собой и клиентом.
Кроме того, избирательность слышания может стать источником вдохновения, если терапевт способен расслышать что-то еще за словами клиента (не что говорится, а как говорится), пофантазировать о том, какие темы присутствуют в его рассказе, какие уровни личностного функционирования они затрагивают. Выслушивание терапевтом предполагает также возможность услышать некие целостные вещи, стоящие за рассказом клиента о себе и других людях. Может ли терапевт быть открытым по отношению к словам клиента или что-то (что?) препятствует этому и терапевт чувствует себя обязанным слушать? Чувствует ли он себя пойманным этим клиентом или совсем не интересным ему? Какой вербальный или невербальный способ общения клиента с терапевтом поддерживает в последнем такие чувства, как бессилие или страх? Все это очень важно для оживления контакта и появления на терапевтической арене фигуры потребности, скрытой до этого в недифференцированном «фоне» — «фигуры», которая в конечном счете и привела клиента к терапевту.
Прикосновение
Прикосновение — лучшая метафора контакта. Невозможно прикоснуться к другому (среде) так, чтобы другой (среда) не прикоснулись к нам. Прикосновение к кому-то или чему-то, за которым следует притяжение или отталкивание (Я — не Я, хочу — не хочу) является базой для нашего выбора других людей или ситуаций и в переносном, и в прямом смысле. Но для того чтобы выбрать, нужно реально (а не в своей фантазии) прикоснуться или соприкоснуться.
В связи с прикосновениями и семья, и общество налагают определенные запреты. Есть предметы, которые трогать можно (домашнюю кошку, клавиши компьютера или книги), и есть вещи, которые трогать нельзя ни в коем случае. Есть вещи, прикосновение к которым полно противоречий, например, деньги. Каждый из нас может составить список предметов, которые мы почему-то избегаем трогать, и попытаться осознать, как это получается. Прикосновение не является в нашей культуре (за исключением некоторых сообществ) полноценным и полноправным элементом коммуникации. Прикосновение к другим людям, кроме самых близких, тоже запрещено — нельзя трогать незнакомых или малознакомых, даже прикосновение к друзьям означает сближение и вызывает довольно сильные переживания у того, кто прикасается, и у того, к кому прикасаются.
Эти переживания могут носить различный характер. Некоторые клиенты, например, рассказывают, что родители перестали к ним прикасаться в возрасте трех лет (исключая, может быть, ритуальный поцелуй при встрече). В таких случаях нередко они и сами испытывают сложности с прикосновением к другим людям и боятся их (прикосновений). Это увеличивает дистанцию между людьми, препятствует получению удовольствия от близкого контакта. Чем больше эта дистанция, тем меньше становится у индивидуума возможности выразить свои чувства в действии. Восстановление способности к прикосновению довольно часто является предметом терапевтической сессии. Осознание запрета на прикосновение — только первый этап такой работы, важно также прикоснуться к другому, принять собственные переживания, связанные с телесным контактом, и понять для себя, насколько и в какой форме такой контакт желанен.
Другая проблема — возможность сказать «нет» ненужному сближению. Очень просто сказать «нет», когда прикосновение еще не существует. Преждевременное «нет» ликвидирует саму
возможность что-то попробовать. Реальное «нет» может быть пережито только в реальном контакте с другим человеком или какой-либо ситуацией. Способность различать и нести ответственность за свои «да» и «нет» отличает зрелую, аутентичную личность.
Движение, поза и пластика
Движения, поза и особенности пластики клиента являются значимой информацией для гештальт-терапевта. Классические исследования Вильгельма Райха и Александра Лоуэна показали, что движение и пластика индивидуума занимают центральное место в контакте. Удовлетворение потребностей индивидуума связано также с разнообразной двигательной активностью: еда, движение к другому человеку или от него, жесты влияния или привлечения внимания к себе — все это детально рассказывает нам о нем.
Центральными параметрами пластики являются устойчивость (опороспособность), гибкость и подвижность. Для характеристики человеческой устойчивости и независимости бытует выражение «стоять на своих ногах». Пациенты с невротической депрессией нередко производят впечатление угловатых и малоподвижных, их субъективное самоощущение характеризуется снижением устойчивости походки, скованностью и ощущением слабости в ногах («иду как по вате», «не чувствую ног»). Подвижность и поворотливость очень важна для соприкосновения со средой, восприимчивости к тому, что есть, и к тому, что происходит (широкий контекст), а также свободного поиска предмета потребности. Свободная походка устойчива, естественна, энергична и легка.
Когда мы говорим о своем расположении к кому-либо, это обычно означает, что мы открыты и что этот кто-то может к нам подойти близко. И наоборот, обычно чувствуем, что «дальше нельзя», если к нам не расположены.
Движения могут много сказать нам, терапевтам, об истинных чувствах другого. Движения головы из стороны в сторону отрицают заявленную симпатию, энергичные постукивания кулака по коленке отрицают фразу «Я к нему хорошо отношусь», поворот корпуса в сторону двери, возможно, говорит нам «Я хочу уйти отсюда». Но все это должно быть проверено в тот момент, когда появляется и происходит, что восстанавливает доступ к настоящим чувствам. Гештальт-терапевты часто просят клиен
тов обратить внимание на свои движения, усилить и прочувствовать их, предположить, к кому бы они могли быть направлены, что это означает и чего хочет клиент от этого человека.
Таким образом, необходимо обратить внимание на эти особенные движения и попросить усилить их (амплификация) или придумать эксперимент, который прояснил бы смысл и направленность этих движений (жестов, позы, походки). На одной из сессий тридцатилетняя клиентка, жалующаяся на невнимание мужчин к ней и не удовлетворяющие отношения с ними, обратила внимание на то, что не чувствует своих ног и области груди. Терапевт предложил ей встать и попробовать походить, чувствуя свои ноги и грудь. Когда клиентка обратила внимание на эти области тела, ее походка и пластика чудесным образом изменились. Выпрямилась спина, появилась грудь, походка стала женственной и обращающей на себя внимание. В этом движении было много энергии, естественности и удовольствия для самой клиентки.
Через некоторое время клиентка вспомнила себя очень неуверенной тринадцатилетней девочкой с рано развившимися формами, привлекавшими к себе внимание молодых мужчин. Один из них очень пугал ее, провожая от школы до дома, а пожаловаться отцу, который «держал весь дом в строгости», она не могла. Этот эксперимент обнаружил для нее очень интересные вещи. Так, она поняла, что выбирала себе мужей (клиентка в разводе с двумя мужьями) старше себя и всегда избегала мужчин одного с собой возраста. Ее скованная походка, сутулая спина и свободная одежда во многом были желанием «спрятать от них грудь и ноги», избежать стыда по поводу того, что «мужчины увидят ее тело». Клиентка ушла с желанием потренироваться и «ходить с удовольствием».
Иногда терапевты с удивлением обнаруживают, что сессия идет с большей энергией и эффективностью, если терапевт и пациент стоят. Это дает клиенту большую возможность для ощущения своего тела, опоры на себя, большую легкость в выборе действия, чем сидение, нередко само по себе провоцирующее интеллектуализации. Еще один фокус внимания терапевта — незаконченные движения. Некоторые жесты выглядят так, словно в какой-то момент клиент, не завершив движения, прерывает его. Просьба завершить такие движения приводит к неожиданному результату. Постукивание ногами о пол клиенткой, вяло рассказывающей об отношениях со своим мужем, превращается в страстный степ с осознаванием энергии своей ревности,
возмущением его изменами и изменением позиции по отношению к его поведению. Мгновенное (как бы тайком) поглаживание себя по волосам — в осознавание своего желания быть любимой, а удерживание кистью горла — в попытку сначала задушить себя, чтобы не сказать терапевту о своих чувствах.
Конечно же, это только отдельные моменты сессий, но фокусирование на них приводит к прочувствованию актуальных движений, их завершению и нередко — к восстановлению в памяти незавершенных ситуаций в прошлом. В результате у клиента появляется возможность проработать восстановленную ситуацию и завершить ее.
Речь
Интонация, голос и речь также относятся к способам контакта. Маленький ребенок заявляет о своих потребностях^ помощью крика и плача, взрослый может рассказать кому-то о себе или попросить о чем-то. Кроме содержания того, что сказано, имеет значение и интонация, с помощью которой мы определяем истинные смыслы сказанного.
Голос имеет не только прямой смысл, но и метафорический, переносный. Голосовать — означает выразить свои политические предпочтения или привлечь к себе внимание водителя на дороге, «свой голос» означает аутентичность в выражении себя, голосить — значит громко выражать свое страдание или другие чувства. Это основное средство человеческой коммуникации может быть по-настоящему выразительным и творческим, примером чему является пение и сценическая речь, поэзия, проза и ораторское искусство.
Голос человека дает существенную информацию о его состоянии: надтреснутый голос, больной голос, механический голос, живой голос, монотонный голос и т. п. Терапевт, который слышит интонации, может; повторить их и помочь услышать клиенту. Так, терапевт, слушая рассказ клиентки о своей жизни, уловил в ее интонациях тщательно подавляемое «поскуливание». Он повторил интонацию и клиентка услышала ее. Он попросил клиентку «поскулить на луну», не сдерживая себя, и клиентка впервые смогла выразить свою печаль.
Некоторые особенности голоса могут способствовать контакту, а некоторые препятствуют ему. Важно, как звучит этот голос, каков его тембр. Металл в голосе может быть полезным для дела, но не для общения. Начальственный смех не побужда
ет других искренне присоединиться к нему. Не достигает ушей другого человека слишком тихий или невыразительный голос, люди быстро перестают слышать монотонный голос или голос «профессионального нищего», а от слишком громкого и энергичного бегут, не успев услышать, что сказано. Монотонный или слишком тихий голос (голос, в котором трудно распознать какие-либо интонации) может рассматриваться как повод для выяснения того, какие интонации в нем скрываются или дремлют, какие чувства они выражают. Потребность в выражении чувств будет блокирована до той поры, пока один из каналов их выражения — интонация — не будет свободен.
Особенности голоса — это еще и особенности функции дыхания. В некоторые моменты сессии (например, когда клиент обращается с просьбой к своей матери) голос его звучит глухо, напряженно и поверхностно, как будто человек при этом не дышит и в формировании звука не участвуют естественные резонаторы — грудная клетка и носовые пазухи. Экспериментируя с голосом, можно побудить клиента говорить, поддерживая свою речь дыханием. Изменения тембра и высоты голоса, а также собственного состояния при этом, всегда поразительны. Поэтому наблюдения терапевта за тем, как клиент говорит, имеют существенное значение для эффективной терапии.
«Речь представляет собой хороший контакт, когда она обладает энергией и создает структуру из трех грамматических персон: Я (говорящий), Ты (тот, к кому обращена речь) и Оно (предмет, о котором идет речь)», — пишет Ф. Перлз (PHG, 2001). Итак, чтобы достичь хорошего контакта, говорящий должен (1) выражать себя, (2) быть направленным к кому-то и (3) говорить о чем-то.
Язык может быть простым и сложным, открытым и не дающим другому человеку понять, что от него хотят, эмоциональным и сухим. В тот момент, когда слово становится событием, подлинным в своей смысловой уникальности, наша речь достигает не ушей, а души другого человека. Обрести такую способность — косвенная задача любой терапии. Косвенной она является потому, что клиент приходит обычно с другим запросом, удовлетворению которого в определенной степени мешают языковые привычки. Среди таких языковых привычек можно назвать склонность говорить «это» вместо «я», высказываться о себе самом, употребляя местоимение «ты», постоянно выражать оценочные суждения или рассказывать бесконечные истории, переходящие одна в другую.
Некоторые клиенты говорят так много, что слушающий терапевт очень быстро теряет нить повествования и запутывается в том, что же клиент хочет ему сказать. Делая отчаянные попытки не утонуть в этом море слов, наивный терапевт задает проясняющие вопросы, на каждый из которых получает столь же пространный ответ. Иногда полезно попросить клиента сформулировать то, что он хочет донести до терапевта, во фразе из 5 — 7 слов и пользоваться этим приемом до тех пор, пока клиент не обучится находить главное в своем высказывании и выражать его.
Классической стала и обычная просьба гештальт-терапевта к клиенту переформулировать вопросы в утверждения для получения реального, а не скрытого сообщения. Избегание самовыражения, заключающееся в бесконечных вопросах другим, вполне преодолимо и содержит в себе очень интересные вещи — от сдерживаемого таким образом раздражения до желания спрятаться и не быть пойманным. Один из клиентов, смеясь, рассказал, что приобрел эту привычку в контакте с отцом, чтобы избежать его расспросов, заканчивающихся обычно нотациями. Когда он задавал отцу вопросы, у того создавалось впечатление, что он «выполнил свою воспитательную функцию», а ребенку удавалось тем самым оградить себя от его вторжения.
Имеет значение и направленность речи. Многие речевые сообщения как бы не имеют адресата, будучи высказанными в пространство. Неизменное побуждение клиента к направлению речи в чей-то адрес дает возможность продолжить прерванный контакт со своей потребностью или действием по отношению к ней.
Иногда терапевт просто не может пробиться через джунгли абстракций и фраз, изобилующих словами «это» и не имеющих местоимений (в особенности «я»). Необходимо приложить большие усилия, для того чтобы понять, какие конкретные чувства или действия имеет в виду клиент, кто и что чувствует и делает. Очевидное и явно признаваемое «ничего не понимаю» помогает последнему стать более ясным для себя и других.
Еще одна сложность — это клиентские «не знаю» и «не уверен». Реальное незнание здесь часто совсем не при чем, и эти слова могут означать что угодно — от «протестую», до «не хочу» и «боюсь». Какую функцию выполняют эти слова у клиента, поможет прояснить он сам и наблюдения терапевта. Заменяя привычное безответственное «не знаю» на «не хочу» или «не буду», клиентучится отказывать другим и быть ответственным.
Вкус и обоняние
В современном обществе этим способам контакта отведена второстепенная роль. В терапии мы тоже обходимся без употребления этих способов контакта в прямом значении. Но слово «вкус» давно стало метафорой. «Хороший вкус» — признак утонченности, «предвкушение» относится не только к еде, но и к любой разновидности удовольствия, «попробовать на вкус» означает сориентироваться по отношению к чему-либо, понять, насколько это интересно. Мы говорим, что у кого-то есть «вкус к жизни» и имеем в виду, что этот человек с интересом относится к людям и к тому, что с ним происходит, а также умеет получать от этого удовольствие. В данном случае он близок по смыслу к аппетиту.
Первоначально же эти способы относились больше к контакту с пищей и служили для распознавания того, что может быть проглочено и ассимилировано для удовольствия и роста организма и без болезненных последствий для него. Вкус дается человеку от рождения. Даже грудной ребенок отличает на вкус молоко своей матери и кормилицы. В процессе роста вкус дифференцируется (параллельно с дифференциацией эмоций) и индивидуализируется, появляются вкусовые пристрастия.
Метафорически мы можем рассуждать о том же самом, но по отношению к человеческим контактам, восприятию мира, искусства. Вкус — это способность к различению. Дифференцированный вкус позволяет человеку выбирать то, что нравится ему самому, а не довольствоваться тем, что выбрали за него другие. Восстановление способности к различению — это путь к восстановлению полноценного контакта с окружающей средой. Наслаждение и отвращение появляются тогда, когда человек сначала пробует, принимая или отвергая. Между тем долгие годы слово «гурман» в не отличавшемся вкусовым разнообразием советском обществе приобрело смысловой оттенок капризности и избалованности. Всем известно, что «каша — здоровая пища» и дети должны съесть все, что предлагают им родители.
Вот клиент жалуется на то, что никак не начинает свои дела, тянет и делает все в последний момент, «скопом», как будто глотает кусок целиком без пережевывания, ощущения ее вкуса и запаха, различения нюансов. Он затрудняется сказать, что ему делать интересно, а что нет, эта категория не рассматривается как таковая, он ест «что дают» и не различает вкуса (если бы различал, возможно, пришлось бы осознать отвращение). Терапевт спрашивает его: «Что происходит перед тем, как Вы должны
начать? ». Оказывается, что клиент заранее знает, что будет дальше (и это, конечно же, «плохо»), что прерывает процесс ориентировки в деталях процесса. Момент предвкушения, опробования дела на вкус (различение «нравится — не нравится») отсутствует. Эксперимент, предложенный терапевтом, состоял в следующем: клиент должен был попробовать несколько видов пищи, взять по кусочку в рот, пожевать и ощутить вкус, а затем выбрать то, что ему вкусно именно сейчас. Можно было попробовать сочетания продуктов и определить, какие из них вкуснее. И только затем можно было выбрать то, чем позавтракать. Клиент обнаружил, что такие действия существенно замедляли темп его жизни, но значительно увеличивали удовольствие от нее и даже повышали цветность восприятия окружающего. У него появилось собственное желание рассмотреть свою проблему уже не метафорически, а пробовать различные дела, определяя, подходят они ему или нет.
Обоняние в обществе подвергается самой суровой дискриминации. «Плохо пахнет изо рта» — почти приговор, стерильность рассматривается как достоинство, приветствуются запахи духов, преимущественно модных. Если смотреть, слушать и двигаться можно (согласно определенным правилам), прикасаться можно иногда, то принюхиваться совершенно неприлично («вынюхивать» — собирать сведения — плохо, «собачий нюх» — тоже не вполне позитивная метафора). Принюхиваться можно только к пище. Допускается и слегка повести ноздрями, и замереть в восхищении от запаха дамских духов. Естественные запахи человеческого тела уничтожаются и заменяются на искусственные, допустимые.
Между тем ориентировка в запахе, исходящем от другого человека, необходима для физического сближения и развития сексуальных отношений. Запах тела сексуального партнера способен приносить большое удовольствие и быть частью физической жизни. «Парфюмер» Патрика Зюскинда восстанавливает справедливость в отношении роли обоняния (правда, художественным путем) в жизни людей, привлекая внимание читателя к запахам и описывая их удивительно разнообразно и красочно.
ЦИКЛ КОНТАКТА
Фазы контакта и телесный процесс
Для лучшего понимания того, как происходит нормальный, здоровый цикл удовлетворения потребности (формирование и разрушение гештальта или фигуры), теоретики гештальт-тера-
нии предлагают несколько моделей. Эти модели в литературе называются по разному — цикл контакта, цикл удовлетворения потребностей, цикл контакта-отступления, цикл гештальта, цикл опыта. Слово «цикл» подчеркивает циркулярность, взаимосвязанность и целостность. Эти модели страдают свойственной всем обобщениям ограниченностью, однако имеют некоторую диагностическую ценность для терапевта — они позволяют определить ту фазу цикла, в которой происходит блокада (прерывание) контакта с потребностью, и тип этого прерывания.
По Гудмену, например, такой цикл имеет четыре фазы. Это преконтакт, контакт, финальный контакт и постконтакт.
В преконтакте присутствуют элементы поля, но нет «фигуры». Но было бы неверным утверждать, что все есть «фон», так как «фон» всегда заключает (подразумевает) в себе «фигуру». Более того, поле не дифференцировано по отношению к «фигуре» и «фону». Контакт с его неизбежным делением поля на то, что является релевантным по отношению к возникновению «фигуры», а что нет, исчезает. Здесь нет фокуса интереса, в том смысле, что ничего существенного не возникает.
В следующей фазе, фазе контакта (контактирования), «фигура» начинает формироваться и развиваться. Недифференцированное поле разбивается на первичные полярности — «фигуру» и «фон». Некоторые элементы поля становятся более определенными, попадают в центр интереса и включаются в негр, внося вклад в энергию сформированной «фигуры». Другие элементы, чуждые формированию фигуры, остаются в фоне, остатке поля «организм — среда».
Характеристикой фазы контактирования является нарастающее возбуждение, Новизна инициирует эту фазу. Она вызывает возникновение «фигуры» путем инициального контакта и осознавания. В целом, новым являются потребности, аппетит, любопытство, боль, сильное желание, требования, обстоятельства. Они могут находиться где-либо в поле — у индивидуума или в среде.
Момент креативного синтеза, который формирует кульминацию «фигуры», называется финальным контактом. Здесь «фигура» приобретает свою зрелую форму. Характеристики, которые ее определяют, являются полностью завершенными. На этой фазе то, как фигура проявляет (развивает) фон, становится менее важным. Она отступает, иногда исчезает полностью, эмпирически. В это же время мы являемся полностью поглощенными «фигурой» и наше чувство себя отступает или даже исчезает.
Четвертая фаза — постконтакт. Это фаза, в которой «фигура» разрушается. Новый рост интегрируется, и поле приспосабливается к новой ситуации. Это ассимиляция. Ранняя часть данной фазы может включать определенное количество осознанного смакования и переоценки, но по большей части постконтакт неосознан. Это время, когда возбуждение угасает и активность угасает тоже. Большинство постконтактов вегетативны. «Утро вечера мудренее», говорим мы, зная, что наши внутренние сведения нуждаются во времени для ассимиляции, в этой фазе мы можем реализовать то, что изучили. В этой фазе «фигура» может быть рассмотрена в ее контексте, как существенная, но не полная картина. В то же время завершение «фигуры» может иметь патос или трагедию. Если «фигура», будучи разрушенной, означает разрушение отношений с кем-то, кто недавно умер, горе может быть искажено, при этом вегетативная работа с «фоном» бытия может пролить свет осознавания.	г
Очень полезно поразмышлять о построении и разрушении «фигуры» в метафоре рождения и смерти, смены сезонов. Сезон имеет определенную продолжительность и в то же время качества, присущие только ему. Но иногда очень трудно узнать (не по календарю), когда один сезон заканчивается, а другой начинается.
На метаболическом уровне (в метафоре пищеварения) эти четыре фазы контакта включают голод, поиск пищи в среде, нахождение ее, кусание, опробование на вкус, проглатывание, переваривание, усвоение и удаление. На любом из этих этапов индивидуум может прерывать контакт с потребностью различными способами, то есть жить в соответствии с внеорганизменными критериями. Он может, например, «есть по расписанию» и запрещать себе поиск пищи, так как «еще не время» или «не те обстоятельства». Или есть без аппетита, потому что «пришло время обеда». Испытывая голод и находя пищу, он может прервать контакт с ней с помощью фантазии о том, что она недоброкачественная или невкусная. Он может «глотать куски», ложащиеся «тяжестью на желудок», без аппетита, не осознавая вкуса того, что он ест. Он может есть, когда уже наелся, не ощущая насыщения или «впрок» — как в анекдоте о завсегдатае фуршетов. В любом из этих вариантов пищевого поведения отражает и способ и этап блокирования цикла контакта-отступления.
Признаками хорошо работающего формирования и разрушения фигуры являются спонтанность, риск, игривость (в пи
щевой метафоре: аппетит, вкус и удовольствие от еды). В формирование и разрушение фигур мы привносим сущность нашего бытия по отношению к нему и не только наш мозг, но все в нас — сердце, тело, интеллект, ум, дух. Можно даже сказать, что это мышление целостным телом.
Дж. Зинкер (1977, 2000) считает «Я» системой контактных функций. «Я» — это система возбуждения (ощущение), ориентации (формирование фигуры, мобилизация), манипуляции (действие), различных идентификаций и отчуждений (общие категории контактных функций или пути взаимодействия с окружением для удовлетворения потребностей и адаптации к изменяющимся условиям). Возбуждение позволяет ощутить потребности, ориентация — найти их источник в окружающей среде, а манипуляция — это действие по удовлетворению потребности. Через идентификацию (контакт) мы определяем, может ли что-то стать своим (полезным для роста и развития), а через отчуждение (уход, ассимиляция) отторгаем то, что нам вредно, чуждо и не может быть усвоено.
Модель цикла контакта Зинкера включает следующие этапы*:
ОЩУЩЕНИЕ I ОСОЗНАВАНИЕ I МОБИЛИЗАЦИЯ ЭНЕРГИИ I ДЕЙСТВИЕ I КОНТАКТ I ОТСТУПЛЕНИЕ (ОТХОД, УХОД)
Так, мать, наблюдающая, как играет ее ребенок, испытывает некоторое теплое ощущение в грудной клетке, осознает его как нежность, что сопровождается ростом энергии, затем она улыбается, зовет его и протягивает к нему руку (действие), гладит (контакт) и через некоторое время, насытившись контактом со своим любимым малышом, вновь отпускает играть (отход).
Приведено по Гингерам, 1999.
Рис. 3. Традиционное изображение кривой цикла контакта (по Дж. Зинкеру)
Модель Кларксон (2000) является интеграцией модели Гудмена и Зинкера. Преконтакт содержит фазы ощущения и осознавания социальной и биологической потребности, контактирование — фазы мобилизации и действия, далее идет фаза финального контакта, фаза постконтакта (удовлетворение и завершение гештальта) и фаза ухода (отступления, покоя), которая, по сути, предшествует формированию новой «фигуры». Каждая стадия (фаза) цикла для гештальт-терапевта — это различные точки фокусирования на процессе формирования гештальта и его завершения (деструкции)*. Если одна из фаз находится в фокусе, то остальные находятся в «фоне».
Таким образом, на предварительной стадии мы расслаблены и наше поле осознавания недифференцировано. Затем возникает потребность или желание, которые, проясняясь, направляют нас к источнику возможного удовлетворения. Наша энергия мобилизуется и мы сканируем поле в поисках этого источника. Мы выбираем такой источник среди многих, создаем контакт с объектом выбора и получаем некоторый опыт контакта. Это
гоже динамический процесс: нам необходимо понять, подходит ли нам этот источник, будем ли мы продолжать или нужно вернуться назад для нового поиска. Если источник подходит, мы испытываем удовлетворение, насыщаемся, наша энергия падает, мы перевариваем то, что произошло, и постепенно становимся готовыми к новому контакту.
Соответственно этой модели клиенты могут рассматриваться как прерывающие свой путь к потребности и «застрявшие» на каждой из стадий (Philippson, 1997):
1)	некоторые клиенты никогда не достигают точки покоя, не отдыхают;
2)	часть клиентов не осознают своих потребностей;
3)	кто-то не в состоянии мобилизовать свою энергию;
4)	некоторые клиенты видят источники удовлетворения потребности, но не в состоянии выбрать между альтернативами;
5)	другие не могут полностью отдаться опыту, проверить, подходит им что-то или не подходит до конца;
6)	возможно, кто-то не в состоянии различить, что для него хорошо, а что плохо;
7)	часть клиентов не в состоянии испытывать удовлетворение;
8)	некоторые не могут «отойти» и пытаются снова и снова что-то получить.
Рассматривая цикл контакта таким образом, мы можем найти «точки застревания» у наших клиентов и использовать собственное понимание для терапевтической работы с ними.
Модель эпизодов контакта Ирвина и Мириам Польстеров (1997) состоит из восьми этапов. С их точки зрения, такие циклы могут длиться несколько минут, целую сессию, год, а иногда и всю жизнь. Они могут по-разному сочетаться, а иногда и происходить одновременно:
1)	выявление потребности (примерно соответствует фазе контактирования по Гудмену);
2)	попытка развернуть потребность;
3)	мобилизация внутренней борьбы (здесь часто проявляются полярности, дилеммы, борьба потребности и сопротивления);
4)	утверждение темы, объединяющей потребность и сопротивление;
5)	тупик;
6)	катарсис;
7)	озарение (инсайт, глубинное понимание случившегося);
8)	признание (того, что произошло).
ФАЗЫ КОНТАКТА И ТЕЛЕСНЫЙ ПРОЦЕСС
Для того чтобы научиться диагностировать фазы контактного цикла, разберем его (по модели Дж. Зинкера) подробнее, останавливаясь на каждой его фазе-стадии с точки зрения того, что происходит с телесными процессами индивидуума*.
Ощущения
Итак, цикл контакта начинается с ощущений**. Ощущения — это «сырые» данные опыта, не дифференцированные до тех пор, пока они не организуются для индивидуума в имеющую смысл фигуру.
Перлз (1951) выделял четыре класса таких ощущений:
1)	инстинктивные потребности и побуждения, которые стремятся к контакту со средой (голод, жажда, привязанность и т* п.);
2)	периодическая боль, например, головная боль или боли в спине;
3)	стимулы из среды, вызывающие инстинктивные побуждения, эмоции или боли, например, телефонный звонок или теплое объятие друга;
4)	физиологические приспособления, которые возникают в ответ на изменения в среде (изменение температуры, уровня стимуляции, шума и т. п.).
При отсутствии фиксации внимания на ощущениях они то появляются, то исчезают в осознавании. Некоторые из них могут занять внимание в большей степени и стать настолько значимыми, что некто может осознать, что его поза некомфортна, и изменить ее. Таким образом, при фокусировании на ощущениях проясняется потребность, которая может быть удовлетворена. Если для нашего осознавания доступен полный спектр ощущений, формирующаяся в результате фигура потребности оказывается достаточно ясной и точной. Если же часть сенсорного фона заблокирована й в этих областях опыта имеются «слепые пятна», поведение базируется больше на «знании» того, что
‘ Приведено по Керпег, 1987, 1993.
“ Некоторые авторы приводят в качестве первой фазу отступления (ухода, покоя), организменного баланса между разрушением «старой» и формированием «новой фигуры» (Clarkson, 2000). Например, нет ни ощущения тепла, ни холода, ни сексуального возбуждения, ни сексуальной депривации, ни возбуждения, ни тревоги — это фаза полного отдыха.
нам хочется, или того, что мы «должны хотеть», чем на непосредственном опыте.
Способность к полноте ощущений (или доступность сенсорного фона) является существенной для нашего чувства реальности. Сенсорные способности делятся на две большие категории — внутренне и внешнее восприятие. Мы ориентируемся с помощью проприоцепции (ощущение частей тела), кинестичес-ких ощущений (или ощущений движения), висцеральных ощущений (восприятие импульсации из внутренних органов), получаем сигналы от рецепторов давления, боли или удовольствия. Без ясных внутренних ощущений мы теряем соприкосновение с тем, что мы есть и что мы хотим.
В отношениях со средой нас ориентирует зрение, слух, обоняние, вкус и осязание. Эти ощущения дают возможность опираться на окружение, приспосабливаться к нему или активно действовать. Таким образом, весь наш опыт и действия в мире опираются на сенсорный фон. Без предоставляемой им информации смыслы, которые мы создаем, и действия, которые предпринимаем, не связаны с реальностью и основываются на догадках ц предположениях.
По разным причинам человек в своем существовании научился притуплять беспокоящие его ощущения. Каждый из нас имеет по крайней мере несколько аспектов нашей сенсорной жизни, которые ограничивают нашу живость. Это десензитизиро-ванные области — области, где мы ограничены в сенсорном переживании опыта, где мы имеем сниженную способность к перцепции. Десензитизация уменьшает телесный дискомфорт, но одновременно снижает живость и полноту ощущения себя. Наиболее выражена десензитизация при деперсонализации (развоп-лощении) и диссоциации (отсутствии связи с миром).
Ощущения притупляются по трем причинам:
1)	при наличии выраженного внутреннего дискомфорта (гс-лод, холод, боль);
2)	ощущения, сигналящие об организмических потребностях, становятся дискомфортными, когда потребности не удовлетворяются;
3)	при конфликте между убеждениями и потребностями (например, сексуальная потребность оценивается как «грязная»).
Десензитизировать себя можно, убирая фокус внимания от беспокоящих ощущений (избегая их осознавания), ограничивая свое дыхание и тем самым контролируя появление и проявление
чувств, поддерживая хроническое мышечное напряжение, которое со временем становится статическим и структурным (особенности позы, «панцирь» характера по Райху). Без контакта со своими ощущениями человек не чувствует своего места в мире, не проявляет свое физическое присутствие и не определяет своих границ. Это нередко ведет к ощущению пустоты и сложностям в самоидентификации. Неразрывность своего «Я» зависит от способности поддерживать неразрывность чувств и поведения.
Гештальт-терапевт поддерживает живость и рецептивность клиента, фокусируясь на осознавании ощущений, его задача — привлечь внимание клиента к десензитизированным областям. Важно поддерживать этот фокус внимания достаточно долго, чтобы ощущения стали ясными и дифференцированными и появилась возможность сформировать фигуру потребности клиента. Без богатого сенсорного фона фигура, которая формируй ется в речи клиента, не связана с реальностью в настоящем, абстрактна, бедна и частичка.
Чаще всего гештальт-терапевт задает вопросы, привлекающие внимание к телесному процессу, например: «Что сейчас происходит с вашими руками?», «Что за чувства прямо сейчас?», «Обратите внимание на то, как именно вы сидите!» и т. п. Цель таких вопросов — изменить фокус внимания клиента с интеллектуализации на переживание телесного процесса и позволить этим переживаниям стать для клиента значимыми. Многие клиенты на вопрос: «Что с Вами происходит?» отвечают: «Ничего особенного» — или дают очень быстрые стандартные ответы, не имеющие основы в осознавании своего переживания. Таким образом, нужно позволить ощущению появиться в фокусе внимания клиента. Для многих клиентов необходима определенная тренировка для развития языка описания телесного переживания.
Второй аспект работы с осознаванием ощущений — внимание терапевта к дыханию. Для поддержки чувствования ощущений не нужна какая-то особенная глубина дыхания, а просто ритмичное чередование вдохов и выдохов (без этого телесные события минимизируются и клиент выглядит замороженным). Для терапевта диагностически интересны моменты, когда во время работы дыхание клиента прерывается и беседа приобретает интеллектуальный характер.
Наконец, в том случае, когда десензитизация уже имеет структурный характер, возможна работа по «оживлению» данных те
лесных областей с помощью прикосновения, которое используется для освобождения напряжения и возрастания телесной чувствительности. Прикосновение (а также ритмичные постукивания, вибрация, разминание, движение) выполняет функцию терапевтического инструмента, позволяющего привлечь внимание и усилить чувствительность в определенных телесных зонах.
Осознавание и формирование фигуры
Итак, работа по ресензитизации обеспечивает прочную базу для усиления живости и полноты ощущения себя. Однако «сырые» ощущения сами по себе недостаточны для активного функционирования, они должны быть организованы во что-то более осмысленное для нас. Этот процесс в гештальт-терапии называется «фигура — фон» процессом. Некоторые телесные ощущения становятся на данный момент более значимыми для нас (менее значимые являются фоном) и приобретают особый смысл. Если мы позволяем этому смыслу быть важным и релевантным для нас, то телесная фигура становится проводником нашего дальнейшего функционирования. Например, в жаркий день мы ощущаем сухость в горле и жар в теле. Если мы придаем этим ощущениям смысл жажды (в данный момент это не просто слово, а телесное переживание), это позволяет нам мобилизовать свои усилия по удовлетворению данной потребности через поиск воды и контакт с ней. В этом случае фигура формируется, завершается и снова уходит в фон.
Более сложные и глубокие чувства тоже могут стать фигурой. Чувство грусти или печаль, например, это комплекс телесных ощущений, который включает слезы, напряжение в окологлаз-ных мышцах, тепло и тяжесть в грудной клетке и т. п. Если это чувство имеет смысл для нашего бытия и мы позволяем пролиться слезам, выразить его словами и получить утешение от других людей, то взамен получаем ощущение освобождения и комфорта. Если же фигура не завершена и чувство печали не пережито, то энергия, необходимая для нашего функционирования, не получает своего развития и реализуется в хроническом мышечном напряжении мимических мышц.
Важным аспектом работы с осознаванием ощущений является присвоение этих ощущений клиентом. Они могут и не становиться частью «фигура — фон» процесса, оставаясь интеллектуализиро-ванными и отделенными от телесного процесса. Например, клиент говорит: «Мои глаза напряжены». В этом случае фигура, кото
рая формируется в контакте, остается неполной. Терапевт работает с присвоением данного телесного напряжения, предлагая клиенту сказать: «Я напрягаю свои глаза». Клиент проговаривает данную фразу и добавляет: «Я напрягаю глаза... чтобы не плакать в вашем присутствии». Телесное событие присваивается и получает своего адресата, а терапевтический процесс получает дальнейшее направление.
Фаза мобилизации знергии
Для ориентировки в стадии или фазе цикла контакта у клиента Кепнер (1993) выделяет три процесса подготовки к действию: готовность, поддержку и процесс накопления энергии (заряд).
Готовность — это фокусирование по отношению к действию, включающее когнитивные и образные аспекты. Можно представить себе грядущее действие образно или думать о нем и его этапах. Если фокусирование чрезмерно, то есть повторяется неоднократно и мобилизация не переходит в действие, мы имеем дело с клиническим феноменом обсессивного мышления (умственная «жвачка»).
Готовность также включает наличие необходимых навыков и способностей, то есть адекватные для действия мышечное напряжение и силу, а также способность к точному движению. Важны также и навыки, необходимые для совершения данного действия. Иначе действие не получит достаточного импульса для развития и завершения контакта.
Поддержка действия возможна за счет позы, телесной регулировки и мышечного тонуса. Когда кто-то мобилизуется для действия, его мышечный тонус (в определенных группах мышц) возрастает или парадоксально снижается. Например, возможность прочистить горло для речи, найти комфортную позу для сидения, распрямить спину и потянуть спазмированные мышцы — все это составляет физическую поддержку такого действия, как вступление в разговор. Когда гештальт-терапевт исследует в эксперименте, как именно личность поддерживает свои действия, он рассматривает то, каким образом она физически организована для того чтобы (1) получать поддержку среды и (2) поддерживать себя для совершения действия.
Все действия рассматриваются в контексте среды. Основная часть поддержки — это опора («почва» или «заземление» по Лоуэну). Некоторые люди хорошо связаны с землей, имеют сильные и гибкие ноги, и поддержка земли легко передается
через телесную структуру. У других ноги сильны, однако ригидны и малоподвижны, как если бы они не доверяли такой поддержке и не могли расслабиться. В этом случае они тратят много энергии, компенсируя недостаток поддержки за счет позы. Люди, которые плохо «заземлены», имеют слабую основу для действия.
Второй аспект — это самоподдержка за счет возможностей тела, она также формирует основу для действия. Полное отсутствие телесной самоподержки возможно в тех случаях, когда человек просто лежит отдыхая. Самоподдержка состоит в поддержании индивидуумом вертикальной позы за счет использования определенных групп мышц и сохранения равновесия. Интересно и то, как организована поза для действия — каковы возможности для перехода из данной позы к движению или индивидуум должен как-то разворачиваться, для того чтобы начать двигаться. В эксперименте можно обнаружить, что некоторые привычные позы негативно влияют на способность к действию, и найти те позы, которые позитивно влияют на энергию, готовность и способность двигаться.
Накопление энергии. Финальный элемент мобилизации — это возрастание энергии и импульс к действию, который разряжается в самом действии. Накопление энергии проявляется в усилении дыхательных движений, перераспределении крови и притоке ее к скелетным мышцам и работающим органам (сердце, легкие и мозг), высвобождении гликогена, поступающего в сосудистое русло, изменении цвета кожи за счет притока крови к ее поверхности и т. п. Заряд энергии переживается как тепло, жар, покалывание. В гештальт-литературе накопление энергии традиционно называется возбуждением. Витальность действия зависит от мобилизации заряда энергии: чем более длительно и последовательно действие, тем выше требования к способности накапливать энергию для него. Например, сексуальное действие требует большого заряда энергии, разряжаемого в половом акте. Это относится и к вовлечению в поведение специфических мышечных групп, регуляции уровня энергии за счет дыхания. Для накопления энергии важна полнота и глубина вдоха. Вмешательство в саморегуляцию на стадии мобилизации часто происходит за счет ограничения дыхания, поэтому гештальт-терапевт в своей работе акцентируется на поддержке мобилизации за счет таких видимых телесных признаков, как опора, самоподдержка и дыхание.
Фазу мобилизации в гештальт-терапии часто используют как синоним энергии. Однако накопление энергии — лишь один аспект фазы или стадии мобилизации. Кроме того, энергия — это феномен, который проявляется в различных формах и переживается по-разному в течение всего контактного цикла, не являясь эксклюзивной принадлежностью стадии мобилизации.
Действие
Следующая точка цикла — выбор и выполнение действия: клиент выбирает или отвергает разные возможности, экспериментирует с различными формами действий. Это фаза, в которой клиент «играет» мнениями, действиями, способами, ролями, формами отношений, рискует, продвигаясь вперед или разрывая отношения.
Действие — это движение, ведущее к финальному контакту с каким-либо аспектом среды, направляя организм к удовлетворению потребности. Почти все наши контактные функции включают движение в среде, даже если это только слабые движения мимических мышц. Гештальт-терапия рассматривает движение не как изолированный механический процесс, а как процесс, включенный в цикл организмической саморегуляции. В фазе действия терапевтическая работа сосредоточивается на использовании экспрессивных (выразительных) движений или на эмоциональном освобождении*. Здоровое функционирование связано не только с ощущениями, чувствами и потребностями, но и с действиями по отношению к срее в контексте «здесь и теперь», то есть не только с ощущением себя, но и с манипулированием средой. В действии происходит разрядка мобилизованной энергии в среду посредством экспрессии чувств, движений к объекту контакта. Под манипулированием здесь понимается активное движение, приводящее к изменению среды. .
Опираясь на ощущение и чувства, движение ведет к контакту с окружением. Свободно переживаемое чувство перетекает в экспрессию автоматически, по сути, являясь одним целым**. Накоп-
‘ Телесно-ориентированные терапевты также используют экспрессивное движение и высвобождение сильных чувств. В гештальт-терапии выразительное движение ценно не само по себе, а как терапевтический инструмент. Движение рассматривается внутри целостного контекста организмического функционирования и контакта со средой — внутри контекста завершения организмических потребностей.
“ Попытка делить процесс на стадии или фазы принадлежит только исследователю, который делает это для своего удобства или удобства преподавания и понимания.
ленная в фазе мобилизации энергия используется по назначению, если действие, направленное в среду, адекватно для удовлетворения потребности. В этом случае происходит разрядка и утилизация мобилизованной энергии и мобилизованных мышц в движении. Следовательно, действие может быть определено как движение, обслуживающее контакт. Неспособность действовать полно, прямо и точно означает, что важнейшие организменные потребности остаются неполными и незавершенными.
Рассмотрим некоторые важнейшие чувства и потребности, находящие свое выражение в определенных действиях и движениях (приведено по Керпег J. L. (1987, 1993) Body Process. Working with Body in Psychotherapy. Hillsdale, NY: Analytic Press.)
Таблица 1.
Выражение некоторых чувств и потребностей в действии
Ощущения и чувства	Потребность	Действие	Контакт
Голод	В пище	Доставание пищи	Откусывание, жевание, вкус, слюнооотделение.
Страх	Уход от опасности	Отступление, принятие оборонительной позы, бегство.	Чувство безопасности.
Гнев	Защита от вмешательства	Укрепление, отталкивание, удары.	Чувство собственной силы, интегрированность, способность себя защитить.
Грусть	Оплакивание потери, боли.	Плач, рыдание, звуки, слова.	Освобождение, комфорт, исцеление эмоциональных ран.
«Сердечные чувства».	Выражение любви, симпатии.	Прикосновение, теплый	Передача импульса любви другому, и нежный взгляд, проговаривание
В отличие от детей, выполняющих множество движений, которые приводят к удовлетворению важных потребностей в новизне, эмоциональном контакте, влиянии на окружение для своих собственных целей, биологической поддержке (питание), взрослые довольно часто «знают» мир без предварительного опыта и прямого действия. Поэтому гештальт-терапевты исследуют вы
ражение личностью здорового любопытства и интереса, активность в просьбах, касающихся того, в чем данная личность нуждается, возможность самоподдержки в трудных обстоятельствах, склонность к быстрому истощению и уходу из ситуации. При этом важно не только рассматривать способность организма к манипулированию в целом, но и уделять внимание телесной основе данной способности — способности к физическому движению, гибкости и мышечному ответу — насколько руки могут доставать, кисти хватать, а ноги двигаться.
Свободно манипулирующие средой люди гибко изменяют позу, ориентируясь на объект интереса, физически поддерживают свое движение и участие в контакте со средой. Без этих физических способностей влияние личности на среду минимально или совсем отсутствует, что сопровождается ощущением слабости, неэффективности и боязливости. Если чувство грусти разряжается в плаче и рыданиях, индивидуум добивается комфорта и освобождения от напряжения. Если же окружение воспринимается им как неподдерживающее выражение грусти, он может воспрепятствовать свободному течению своей энергии за счет мышечного напряжения. Хроническое торможение экспрессии отражается в ригидности мышц, ограничивающих движения, неподвижности тела, закрытой позе, неспособности поддерживать движение и недостатке двигательной активности по отношению к окружающим и среде. Торможение самовыражения не дает окружающим понять, в чем индивидуум нуждается и насколько данный факт или событие для него значимы. Для такого понимания важны не только слова, но и мимическая экспрессия, голос и интонация, жесты и особенности позы.
Через выразительное д вижение люди создают контакт не только со своим окружением, но и с различными аспектами своего self. Индивидуум может переживать свою силу, свое влияние на мир и других людей через свое поведение и действие. Действие — это аспект опыта, дающий индивидууму «обратную связь». Если движения индивидуума слабы и неэффективны, он переживает себя как слабого и неэффективного, не способного испытывать ощущение силы и крепости. Self открывается для индивидуума через переживание (контакт), в котором моторное поведение является существенной частью опыта жизни.
Здоровое действие определяется способностью к гибкому движению, адекватной силе, наличию необходимого навыка, а также адекватному дыханию. Если движение ограничено или болезнен
но или мышечная сила не соответствует поставленной задаче, действие будет ограниченным или неадекватным. Второе требование — адекватные дыхательные движения в наиболее энергичные моменты действия, необходимые для освобождения энергии или снятия напряжения. Полный и глубокий вдох необходим для накопления в организме энергии, полный и глубокий выдох позволяет разряжать энергию и придает фокус и силу движению. Подавление выдоха ослабляет действие и «запирает» энергию внутри организма, что может выражаться через хроническое мышечное напряжение.
Финальный контакт
Пиковым переживанием является финальный контакт — момент встречи с потребностью. Это небольшая, но чрезвычайно влиятельная часть контактного цикла. Хороший контакт является центральной идеей гештальт-терапии.
Наши сенсорные и моторные функции — это функции, через которые контакт реализуется. Он может происходить с объектами природы, людьми, животными, воспоминаниями, образами, аспектами себя. «Фигура» потребности временно становится такой живой и яркой, что «фона» не существует. В этот момент «Я» менее очевидно, чем объект, который становится «Ты». Качество контакта зависит от того, насколько человек сосредоточен и насколько целостно-телесно участвует в том, что существенно для него в данный момент. Под действием такого опыта человек изменяется, при этом он не старается меняться, изменение просто приходит (Польстеры, 1997). Истинный контакт открывает дорогу к изменениям.
Этот опыт труден для описания, поскольку не включает слова и анализ. В момент контакта граница между self и другим становится проницаемой. Без растворения в этот момент контактной границы организм не может ассимилировать ничего нового из среды, невозможны рост и интеграция. В контакте мы берем что-то находящееся около границы и превращаем это в некоторую часть себя. Примерами переживания финального контакта может быть оргазм, утоление жажды, голода или ощущение связи между людьми в беседе.
Переживание финального контакта может быть и менее интенсивным. Финальный контакт заканчивается, когда индивидуум насыщается или решает выйти из контакта (закончилось время или
вода в стакане). Таким образом, он может закончиться постепенно или внезапно, окончание может быть желательным или нет. Но в момент окончания изменяется направление течения энергии, фокус смещается со среды на индивидуума.
Финальный контакт может не произойти по многим причинам. Так, например, личности, склонные к формированию отношений зависимости, чувствуют себя так мало, что «другой» вытесняет «Я» и контакта просто не происходит (нет различения себя и другого необходимого для контакта). Личности, склонные к контрзависимости, имеют настолько ригидную и жесткую контактную границу, что она не может «пропустить» ничего нового из среды.
Но, допустим, финальный контакт все же состоялся. Для того чтобы организм мог сохранить то новое, что он взял из среды, он должен завершить контакт, давая пространство для появления новой фигуры.
Завершение цикла контакта.
Фаза отступления (ухода)
Эта фаза относится к удовлетворению потребности и завершению гештальта. Наступает период ассимиляции — личность испытывает глубокое удовлетворение, постепенно уходящее в фон. В этой фазе личность балансирует между завершением гештальта и созданием новой фигуры. Завершающая фаза достаточно сложна с точки зрения того, что в ней происходит. Проиллюстрируем это на следующем примере.
Чтобы завершить определенное дело, часто нужно больше, чем просто его закончить. Завершая чтение книги, мы не просто поднимаемся с кресла и ставим книгу на полку. Часто мы продолжаем обдумывать прочитанное, переживать за героев, испытывать приятные или неприятные ощущения. Нередко длительность этих переживаний зависит от того, насколько понравился нам сюжет, насколько то, что мы прочитали, имеет отношение к нашей жизни. Таким образом, интенсивность фазы завершения часто пропорциональна интенсивности и природе контакта, в котором мы участвовали. Так, беседа, в которой было потрачено много энергии или получено много информации, требует и соответствующего времени для выходя из нее. Мы долго еще можем вспоминать диалог и отвечать давно ушедшим собеседникам. При таких интенсивных и требующих энергии контактах потребность в завершении оказывается достаточно сильной.
Многие фундаментальные потребности клиентов связаны именно с фазой ухода. Они жалуются на то, что приходится много работать, выглядят тревожными, напряженными, не способными расслабиться и отдохнуть. У многих клиентов процесс завершения чего-либо вызывает тревогу и дискомфорт. Они чувствуют себя принужденными работать непрерывно. Многие клиенты сообщают, что если их внимание уходит с внешних объектов (людей), они чувствуют пустоту и не ощущают себя. Ведь постоянная мобилизация или зависание в постоянном контакте с чем-то, означает отсутствие покоя. У всех нас бывали периоды, когда мы много работали, не ощущая себя и, закончив работу позднее, чем могли бы, внезапно обнаруживали накатывающую усталость.
К сожалению, наше общество и культура поддерживают убеждения о необязательности покоя и отдыха и фокусируются на работе и совершенстве. Фаза завершения с этой точки зрения непродуктивна и рассматривается как лень. Даже в геш-тальт-литературе эта фаза обсуждается довольно мало, и большая часть источников акцентируется на негативных аспектах этой фазы, например, на тревоге сепарации.
Первая задача данной фазы — высвобождение из контакта. Это обычно происходит под влиянием сигналов насыщения — чувство полноты, усталости, притупления телесных ощущений или телесного чувства, которое мы называем удовлетворением. Высвобождение из контакта происходит в виде телесного движения — прекращение зрительного контакта, изменение разворота корпуса, освобождение рук и т. п. Отделившись от кого-то, можно более полно начать ощущать себя самого. Далее фокус внимания смещается из среды к себе самому (например, индивидуум вспоминает о доме, видит картинки своего отдыха) и происходит телесная сепарация (например, индивидуум покидает комнату, где беседовал с другими). Наконец, происходит процесс замедления и успокоения.
Целью контакта, как мы уже говорили, является ассимиляция нового материала, взятого из среды и становящегося частью организма. Новый гештальт возникает из этого процесса ассимиляции, который не является просто возвращением к предшествующему гомеостазу. Ассимиляция нового материала может продолжаться даже тогда, тогда мы вступаем в новый цикл контакта. Авторы «Гештальт-терапии» говорили, что большинство ассимиляций протекает без осознавания (например, пищеварение). Но этот процесс может включать и сознательный отбор. Мы обдумываем, что произош-
лог сравниваем, смотрим на то, что получается, то есть сопоставляем старый и новый опыт, выбирая полезное и отвергая вредное и бесполезное.
Важным моментом ассимиляции является чувство завершенности или признание того, что нечто не закончено. Чувство завершенности маркирует полный круг организмического цикла. Потребность, которая инициировала цикл, нашла свое завершение, которое переживается далее как чувство покоя и отдыха. Однако завершение нередко может нести с собой чувство потери и грусти. Почти все завершения амбивалентно несут в себе чувство облегчения и чувство печали. Даже кульминация счастья периодически вызывает слезы. Заканчиваясь, позитивное и возбуждающее событие вызывает обрыв стимуляции и ощущение потери.
ТЕОРИЯ SELF, ФУНКЦИИ SELF
Существенная часть практики гештальт-терапевта состоит из тщательного исследования контакта (создания и разрушения «фигур») и экспериментального исследования терапевтом этого процесса. Та часть гештальт-теории, которая касается того, как это делает индивидуум, называется теорией self. В ней self (или самость, как ее переводят на русский язык) является агентом изменений. Термин self также относится к системам контактов организма с окружающей средой в настоящий момент и к способу организации нашего опыта. «Будем называть самостью систему контактов, — пишут PHG*. — Самость — это действующая контактная граница...». Эти контакты представляют собой структурированный опыт настоящей ситуации.
В традиционной психологии принято думать, что self является сущностью, находящейся внутри, в то время как в гештальт-терапии это процесс взаимодействия на контактной границе поля «организм — окружающая среда». Очень важно понять, что self не является структурной сущностью психики («вещью» или объектом), self — это процесс — selfing.
Этот процесс имеет две составляющие: идентификацию («это Я») и отчуждение («это не Я»), которые составляют так называемую Эго-функцию или функцию выбора (Philippson Р., 1995, 1996b, 1997). Self существует там, где появляется контакт (контактная граница), но не как дополнительный объект психи
* Принятое в англоязычной литературе по гештальт-терапии сокращение от Peris, Hefferline, Goodman.
ки, а как процесс формирования «фигуры» у индивидуума. Когда граница контакта отсутствует, self присутствует как возможность. Согласно Ф. Перлзу, self можно понять только в контрасте — это та часть поля, которая противостоит остальным его частям. PHG: «Self не может рассматриваться как фиксированная структура и существует там, где имеется факт интеракции на границе. Это «фигура-фон» процесс в ситуациях контакта».
Для того чтобы отразить интегративность функций self, Лат-нер (1992) приводит притчу о слепых, ощупывающих слона и пытающихся передать целое через описание частей (уши, хвост, хобот...). При этом видящий — это тот, кто видит целое и в этом смысле self индивидуума обладает интегративным свойством. Self интегрирует перцептивно-проприоцептивные, моторно-мускульные функции и органические потребности. Далее, self осознает и ориентируется, чувствует, подходят ли друг другу среда и организм, осуществляет агрессию и манипуляцию. В ситуациях контакта self проявляется процессом образования «фигуры — фона», а чувство, сопровождающее этот процесс, — возбуждение — как раз и свидетельствует о процессе формирования, когда незавершенная ситуация стремится к завершению. Если потребность удовлетворена («фигура» разрушена) и происходит ассимиляция, self уменьшается, поскольку основная роль состоит в приспособлении организма в среде. Уменьшается self и в случае слияния, изоляции и равновесия, где нет «фигуры» или она недоступна.
Свойства и функции self
Одним из свойств self является спонтанность. Это понятие подразумевает непрерывное действие системы «организм — среда», свободное формирование и разрушение фигур. Она предполагает вовлеченность субъекта в ситуацию, принятие ситуации и действия. Говоря о вовлеченности, мы имеем в виду ,«что нет никакого иного чувства себя или других вещей, кроме собственно переживания ситуации. Это чувство непосредственно, конкретно, присутствует в настоящем и интегрирует восприятие, мускульный компонент и возбуждение» (Перлз, 2001).
Спонтанность одновременно активна и пассивна — это творческое безразличие (или беспристрастие) среднего залога. Self не может проявляться кроме как в контакте с чем-то возникающим в текущем процессе. Этот контакт может осознаваться как ощущение материала, импульсов, фона, направленности интереса, присвоения или отчуждения.
При этом, у self как системы имеются частичные составляющие, или функции, представляющие собой разные способы контактов. Это функция Ид, Эго-функция и функция личности. Так, функция Ид — это и функционирование в фоновом режиме, включающем смутно ощущаемую среду, и чувства, связывающие организм со средой, прошлые незавершенные ситуации, становящиеся осознанными, внутренние импульсы, потребности в их телесном проявлении и восприятие всех этих параметров (которое иногда блокировано). Это и опыт чувств, отдыха и релаксации, и множество ситуаций, в которых мы соприкасаемся с собой физически и чувствуем себя проприоцептивно. Эта функция по своей природе автоматична, пассивна — все, что приходит к нам, приходит непроизвольно, спонтанно.
Эго-функция, в отличие от Ид, наоборот, активна. Self по своей сути противостоит «другому» или «иному». Процесс, в котором проявляется self, состоит из двух фаз — идентификация («Это я») и отчуждения («Это не Я»). Это функция выбора или сознательного отказа. Эго-процесс включает также идентификацию с собственными актами выбора — ценностями, интересами, избеганиями (Philippson, 1995). Это то, что классики назвали автономным критерием здоровья. В общем смысле Эго-функция отражает поляризацию нашего опыта, важную для построения «хороших» фигур (первичная полярность — этофигура-фон). Здоровая Эго-функция дает индивидууму чувство инструментальности бытия, индивидуум чувствует себя одним из тех, кто делает вещи происходящими. Нарушение этой функции называется потерей Эго-функции и лежит, по мнению классиков (Перлз, 2001), в основе невроза: субъект затрудняется или оказывается неспособным выбрать адекватный способ поведения. При этом Ид-функция продолжает воспринимать внутренние импульсы и потребности, а ответ Эго-функции оказывается неудовлетворительным, творческое приспособление индивидуума не соответствует доминантной потребности. Эта доминантная потребность при неврозе остается нереализованной.
Функция личности
Это функция интеграции опыта, функция усвоения (ассимиляции). Она включает представления и концепции субъекта о самом себе, образ себя, необходимый для объяснения своего поведения, систему установок, принятых данной личностью в межличностных отношениях; это ответы на вопросы, задаваемые другими или самим субъектом, это вербальное отражение себя в настоя
щий момент, ссылки на себя. Перлз назвал функцию личности активным самосознанием, изучающим себя и делающим реплику в отношении себя.
Итак, функция личности включает говорение о себе, но это говорение имеет социальную направленность, поскольку ориентировано на других людей. Это часть нашей здоровой жизни. Ее можно назвать системой ранее признанных фактов (или инсайтов). Чем менее свободно и менее здорово поведение индивидуума, тем больше в функции личности находится ошибочных концепций себя, эго-идеалов, стереотипов, масок, искажений и т. п. Клиенты приходят на терапию в тот момент, когда их идентификация является неадекватной для той ситуации в среде, где они находятся.
В терапии функция личности важна и в тот момент, когда клиент пришел к нам с проблемой («я слишком мягкий и мною все помыкают») и пытается с нашей помощью сформировать «фигуру», говоря о себе, и в тот момент, когда он ассимилирует собственный опыт действий по отношению к своей удовлетворенной потребности. Но для здорового функционирования в мире индивидууму недостаточно определять себя как кого-то, ему необходимо делать выборы.
Здоровое функционирование личности характеризуется автономностью и ответственностью индивидуума, его знанием себя «как лица, играющего определенную роль в актуальной ситуации» (PHG, 2001). Автономия — это свободный выбор, при котором субъект сохраняет чувство непринужденности, свободы от принуждения. Он знает кто он и где он, и принимает на себя обязательства в соответствии с тем, кем он является. Поведение становится своим собственным, так как ранее оно было уже достигнуто и ассимилировано. Автономия основана на спонтанности, а в спонтанном поведении приоритет имеет новизна. Ответственность — это исполнение контракта, заключенного в соответствии с тем, кем субъект является, это постоянство поведения в таких рамках. Это не означает, что поведение никогда не меняется, оно меняется творчески, в соответствии с изменением ситуации.
Цикл контакта и функции self
Классическое описание цикла контакта индивидуума, приводящее к формированию фигуры потребности, поиску ресурсов в среде, контакту с этими ресурсами и удовлетворению потребности с последующей ассимиляцией (модель Гудмена) можно рассмотреть
с точки зрения функционирования self. На каждой из фаз self функционирует в разных режимах (разными способами).	/
1.	Преконтакт. Итак, в преконтакте поле не дифференцировано по отношению к «фигуре» и «фону». Рассмотрим это йо отношению к пищевой потребности. Какое-то время после предыдущего приема пищи происходит ее ассимиляция, которая является процессом неосознаваемым. Self работает в режиме Ид — мы можем испытывать диффузные ощущения сонливости, расслабленности, приятное ощущение сытости и т. п. Тело является «фоном», в котором имеется потенциальная возможность формирования следующей «фигуры» потребности в пище, и наступает время, когда ощущение голода вновь становится «фигурой» для нас. Появляется ощущение голода, которое становится «фигурой», в то время как все остальное тело — «фоном». Этот процесс сопровождается телесным возбуждением. Произошла первичная поляризация — мы хотим есть, а наши занятия, интерес к делу, которым мы занимаемся, внешние стимулы уходят в «фон».
2.	Контакт (контактирование). Вторая фаза цикла опыта характеризуется активной ролью Эго-функции, главной ее функцией становится дифференциация среды. Мы начинаем взаимодействовать с окружающей средой, ориентируясь по отношению к ее ресурсам. «Фигурой» становится объект в среде, с помощью которого мы предположительно можем удовлетворить свою потребность, а наше телесное возбуждение остается в «фоне». Одни «фигуры» в среде (например, холодильник, буфет, сумочка с едой) выбираются, другие (магазин, ресторан, рынок) отвергаются. В этой фазе (феноменологически) мы чувствуем себя «делателями», активными по отношению к «фигуре», ориентируясь и определяя необходимое нам время, расстояние до еды, желательных партнеров по трапезе, доступность ресурсов и т. п. Здесь мы подходим к среде агрессивно, влияя и используя элементы поля больше, чем просто существуя вместе с ними, и делаем, наконец, окончательный выбор по поводу того, где, с кем и что мы будем есть. Я приглашаю на обед подруту, ставлю чайник и достаю желанные продукты из холодильника. Увеличивается ощущение сепаратности, разделительная роль контактной границы в поле «организм — окружающая среда» становится большей, чем связующая.
Невротической подменой Эго-функции в этой фазе может быть включение функции личности, как если бы мы сказали себе, что
«еще не время», что «мы люди с сильной волей и можем потерпеть» или еще что-то в этом роде.
3.	Финальный (полный) контакт. Это момент здорового слияния, стирания границ между индивидуумом и окружающей средой. Мы кусаем, ощущаем вкус пищи, пережевываем ее, глотаем, и это действие происходит в настоящий момент. Контактная граница исчезает, восприятие, чувства и движения интегрированы, Эгофункция действует среднем режиме — одновременно активно и пассивно. «Фигурой» являемся мы сами, выступающие в этот момент и как субъекты и как объекты своего действия. При финальном контакте, устанавливаемом с объектом, в какой-то момент неразличимы человек и избранный объект. На короткое время нет больше ни фигуры, ни фона, ни границы между субъектом и объектом. Д. Хломов (2000) описывает это следующим образом: «В какой-то момент в межличностных отношениях на смену четко идентифицируемому «я» и «ты» может прийти «мы». «Мы» любви, оргазма, конфликта, ужаса или любой другой ситуации взаимодействия». Интенсивность self падает.
4.	Постконтакт. Это фаза ассимиляции, в прямом смысле переваривания. И не только еды, а и любого полученного опыта. Self работает в режиме функции личности, интегрируя случившееся в опыт человека. «Не буду больше покупать такое-то мороженое, а буду такое-то...», «Мне приятно обедать с этим человеком» и т. п. «Фигурой» является человек в контексте его истории, происшедшее добавляет еще один аспект в эту историю. Цикл завершается, для того чтобы через несколько часов начаться снова.
ЛИТЕРАТУРА
1.	Джендлин Ю. Фокусирование. — М.: Независимая фирма «Класс», 2000.
2.	Зинкер Дж. Телесные процессы в психотерапии. Вступление. — http:/ /www.gestalt.lv/rus/international/teksti/index.htm&id = 51.
3.	Зинкер Дж. В поисках хорошей формы. — М.: Независимая фирма «Класс», 2000.
4.	Немиринский О.В. Фасилитация контакта в гештальт-терапии // Московский психотерапевтический журнал, 1994, № 3. С. 93— 106.
5.	Перлз Ф., Хефферлин Р., Гудмен П. Опыты психологии самопознания. — М.: Гиль-Эстель, 1993.
6.	Перлз Ф. Гештальт-подход и Свидетель терапии. — М.: Либрис, 1996. 7. Перлз Ф.( 1997) Гештальт семинары (Гештальт-терапия дословно) //
Гештальт 96: Сб. мат-лов Московского гештальт-института. — М., 1997. С. 6-17.
8.	Перлз Ф., Гудман П. Теория гештальт-терапии. — М.: Институт общегуманитарных исследований, 2001.
9.	Польстер И., Польстер М. Интегрированная гештальт-терапия. — М.: Независимая фирма «Класс», 1997.
10.	Рыбин В. И. Инсайт и гештальт // Московский психотерапевтический журнал, 1997, № 3. С. 85— 104.
11.	Хломов Д. (2000) Гештальт-терапия // Основные направления современной психотерапии. М.: Когито-Центр, 2000, с. 343 — 371.
12.	Bray S., Phillipson Р. (1988, revised and update 1998) Gestalt and Awareness. Manchester Gestalt Centre. — http://www.quitquality.com/ Gestalt%20and%20Awareness. pdf.
13.	Curran K.M., Seashore C.N., Welp M.S. (1995) Useof Self as an Instrument of Change. — http://www.eqalvoice.com/use_of_self.pdf.
14.	Jacobs L. (2002) Its Not Easy to Be a Field Theorist: Commentary on «Cartesian and Post-Cartesian Trends in Relational Psychoanalysis». Gestalt!, 6 (2). — http://www.g-g.org/gei/6-2/jacobsreview.html.
15.	Kepner J.L. (1987, 1993) Body Process. Working with Body in Psychotherapy. Hillsdale. — NY: Analytic Press.
16.	Latner J. (1992) The Theory of Gestalt Therapy, in S. Nevis, C. Edwin, PhD, Ed: Gestalt Therapy Perspectives and Applications. Gestalt Institute of Cleveland (GIC) Press. — http://www.aagt.org/html/introduction.html.
17.	Peris F.S. (1969) Gestalt Therapy Verbatim. — Moab, UT: Real People Press.
18.	Peris L. (1992) Living at the Boundary. Joe Wysong, Ed. — N.Y.: The Gestalt Journal. Resnick R. (2000).
19.	Philippson P. (1990) Awareness, the contact boundary and the field. — N.Y.: The Gestalt Journal 13(2): 73-82.
20.	Philippson P. (1995) Gestalt in Britain — A Polemic. Electronic Publication of Manchester Gestalt Centre — http://www.mgestaltc.force9.co.uk/.
21.	Philippson P. (1996a) Time. Toward a Gestalt Theory of Time. Electronic Publication of Manchester Gestalt Centre — http://www.editmanager. co.uk/user/index.php&user = mgc&pn = 10720.
22.	Philippson P. (1996b) Gestalt Map. Electronic Publication of Manchester Gestalt Centre — http://www.editmanager.co.uk/user/index.php& user = mgc&pn = 10702.	4
23.	Philippson P.(1997) Gestalt as a psychotherapy of self. Electronic Publication of Manchester Gestalt Centre — http://www.editmanager.co.uk/user/ index.php&user = mgc&pn = 10721.
24.	Resnick R. (2000) Theory and practice of Gestalt Therapy. Interview by M. Norman, Psychology Today — Brisbane Gestalt Institute Electronic Publication — http://www.gestaltinstitute.com.au/articles/0712resnick_ interview.shtml.
25.	Yontef G. Gestalt Therapy: Clinical phenomenology. In V. Binder, and B. Rimland (Eds.), Modern therapies. Englewood Cliffs. — New Jersey: Prentice-Hall, 1976.
26.	Yontef G. Awareness, Dialogue and Process. — New-York: Gestalt Journal Press, 1993.
ГЛАВА 3
КОНЦЕПЦИЯ ЗДОРОВЬЯ И БОЛЕЗНИ. ОСНОВЫ ДИАГНОСТИКИ В ГЕШТАЛЬТ-ТЕРАПИИ
КОНЦЕПЦИЯ ЗДОРОВЬЯ И БОЛЕЗНИ В ГЕШТАЛЬТ-ТЕРАПИИ. СВОБОДНОЕ (ЗДОРОВОЕ) ФУНКЦИОНИРОВАНИЕ
Под здоровьем в гештальт-терапии подразумевается способность свободно создавать живые, хорошо сформированные и четко очерченные «фигуры», наиболее адекватно использующие ресурсы поля, а также способность разрушать эти «фигуры». Доминантная «фигура» выходит из «фона», привлекает внимание, а затем погружается обратно в «фон», в то время как возникает новая. Это ритмическая пульсация природы человеческого' существования. Здоровье можно назвать свободным функционированием. Свободным потому, что, находясь в пространстве поля, мы можем с помощью наших способностей, знаний и опыта отыскать в окружающей среде то, что будет наиболее подходящим для возникновения «фигуры» (Latner, 1992).
Наша свобода состоит не только в выборе чего-либо, соответствующего нам индивидуально, так как в поле имеются не только наши личные потребности, стремления, желания и интересы, которые обеспечивают рост и возникновение «фигур». Свободное функционирование есть свобода отыскать что-то, что может стать полезным, из того, что есть, свобода следовать «фигуре» там, где она дана нам.
Расстройства здоровья — это, соответственно, несвободное функционирование. Оно означает, что «фигура» потребности не появляется или «фигура» есть, но мы не можем принять ее свободно, так как избегаем или игнорируем ее элементы (искажение перцепции) , которые являются существенными для ее возникновения, развития и разрушения. Например, мы разделяем себя на какие-то части (хороший-плохой, жесткий-мягкий и т. п.), одни из них признаем, а другие отрицаем и подавляем. И мир мы видим тем же самым способом: здесь хорошо, а там плохо, ангел и дьявол, рай и ад, морально — аморально, мы и они, ум и тело, черное и белое и т.
п. И затем мы усиливаем эту фрагментацию, поддерживая ее и игнорируя все, что не подходит под нашу концепцию вещей.
Результатом всего этого являются неполные «фигуры» (то есть развитие «фигуры» может быть приостановлено), которые появляются тогда, когда требования каждой фазы развития «фигуры» (см. главу 2) индивидуумом игнорируются. Например, в фазе контактирования индивидуум не направляет свою потребность в среду (есть ориентация, но нет манипуляции) и тогда финальный контакт становится невозможным. Другой вариант — элементы поля, которые могут сделать «фигуру» адекватной, на данный момент (!) недоступны. Например, ребенок, нуждающийся в материнской заботе, не получает ее в связи с депрессивным состоянием матери. Результатом являются незавершенные «фигуры», незавершенные дела. Если здоровье — это целостность, проявляющаяся в создании и разрушении хорошей фигуры, тогда нездоровье (с точки зрения гештальт-терапии) — это потеря нашей целостности и наличие расщепления, плохих «фигур» и незавершенных дел.
Здесь надо подчеркнуть, что мы существуем в социальном и культуральном поле и общество, со своей стороны, влияет на процесс формирования «фигуры» (на то, чего именно мы можем хотеть). Но такое влияние не является фатальным. Хорошие «фигуры» (мы можем назвать их очерченными, связанными, согласованными, витальными, изящными) — сигнал здоровья. Этот автономный критерий гештальт-терапии — создание хорошей «фигуры» — определяет, кто болен, а кто здоров. Однако нужно помнить, что отклонения от того, что не является социально, морально или политически приемлемым для других, не является однозначно нездоровьем.
Повреждение свободного функционирования обычно рассматривается как болезнь (disease — dis/ease — расстройство свободы в дословном переводе). Это невроз, заболевание, безумие, духовный голод, аномия* и т. п. Такие расстройства прерывают, подавляют и сдерживают наши творческие способности, работу свободного функционирования в поле. Мы приклеиваем ярлык этой области исследования, называя ее клинической психологией или психопатологией (Latner, 1992).
* Аномия (фр. Anomie — отсутствие организации) — психологическое состояние: характеризующееся чувством потери ориентации в жизни; возникающее, когда индивид ставится перед необходимостью выполнения противоречащих друг другу норм. — Прим. ред.
Философские основания гештальт-терапии акцентируют первичность мира непосредственного опыта. Перлз называл гештальт-терапию «терапией очевидного». Это означает, что в работе гештальт-терапевта индивидуум и его уникальный опыт (фокус на переживании, визуальных или аудиальных феноменах) перевешивает любые попытки категоризации или классификации.
Однако мы не можем не оценивать совсем. Человек отличается от других живых существ еще и способностью к созданию смыслов. Например, этим способом мы автоматически формируем впечатление и мнение о других людях, почти не можем его не сформировать. Однако данная оценка отличается статичностью, хотя и претерпевает иногда существенную динамику.
Отношение гештальт-терапевтов к теории психопатологии существенно варьирует от использования психиатрической терминологии до диагностики с помощью модели цикла контакта (Clarkson, 2000). Гештальт-терапевты не работают на основе теории психопатологии, но, конечно же, учитывают уровень психопатологических расстройств в своей практике. Получив образование на психологических факультетах и в медицинских вузах, они, естественно, имеют представление и о типологии психопатологических расстройств, используя ее в своем профессиональном языке.
Однако в силу того, что теории, интегрирующей гештальт-подход с психопатологией, не существует (очевидно, в силу принципиальной разницы в методологии), каждому терапевту приходится развивать свой собственный подход для интеграции феноменологической диагностики, модели цикла контакта, а также типа и уровня психопатологических нарушений. Знания в области психопатологии при этом отчасти мешают работе терапевта (уже сформированы предубеждения по отношению к возможностям разных типов пациентов), а отчасти помогают приобрести необходимое терапевтическое терпение к их реально существующим особенностям и ограничениям.
В процессе терапевтической сессии терапевт и клиент уделяют внимание происходящему во внутреннем мире и извне: мыслям и чувствам, деталям и впечатлениям, выражению лица и жестам, одежде и стилю отношений. Отслеживание всего этого дает важную информацию терапевту и происходит в виде оценки. Противоречие позиции заключается в том, что, с одной стороны, мы поддерживаем уникальность каждого клиента, а с другой — делаем оценки, хотим мы этого или нет. Кроме того, нику
да не деться оттого, что многие наблюдаемые нами феномены складываются в распознаваемые паттерны с предсказуемыми поведенческими последствиями. Помогая клиенту, мы должны оставаться внимательными к этим паттернам, фиксированным гештальтам (привычному стилю контакта), для того чтобы понять, как этот способ создания контакта формирует их трудности (Joyce, Sills, 2001).
И все же приоритет в гештальттерапевтической диагностике имеет работа, базирующаяся на исследовании процесса формирования «фигуры» у клиента, возникновения расстройств контактной границы, а также рассмотрение феноменов поля во взаимодействии терапевта и клиента и акцент на осознавании. Тщательное изучение того, что происходит, когда «фигура» возникает, развивается и разрушается, — это база для понимания происходящего с клиентом в гештальт-терапии. В этом смысле геш-тальт-терапевты встречают патологию только тогда и там, где она проявляется в терапевтическом процессе, а не заранее. Этот способ, по контрасту с обычным, когда оценка индивидуума делается на основе тестов или интервью, — снижает ценность теории психопатологии для гештальт-терапии.
Путь гештальт-терапии — это тщательное пошаговое, момент за моментом, исследование пути, которым личность создает, формирует и разрушает «фигуру» в терапевтической ситуации. Для этого гештальт-терапевт прежде всего должен утилизировать концептуальную структуру феноменов (нарушений) контактной границы и научиться, во-первых, распознавать их, а во-вторых, работать с ними. Исследуя создание и разрушение «фигур», гештальт-терапевт распознает, на какой фазе прерывается процесс творческого приспособления, а также как, чем и кем клиент манипулирует (собой или средой).
Возможно, клиент избегает состояния неопределенности в фазе предконтакта и не уделяет времени тому, чтобы поискать что-то полезное для себя, что-то интересующее его больше, чем другое, например, не выделяет Запрос к терапевту. А если «фигура» потребности выделена, он может «заняться дедукцией аппетита», произнося про себя что-то вроде «Я должен это делать» или «Я не должен этого делать...».
В фазе контактирования, когда «фигура» сформирована и индивидуум знает, что он хочет и где может удовлетворить свою потребность, он может отказаться от этого из-за боязни агрессии, которую требуют действия по отношению к адресату — «Я
не хочу никому причинять боль». Или не пробует на основании того, что предварительно думает про вкус (пищи, дела, отношений).
В фазе финального контакта клиент может бояться выйти за пределы того, что им контролируется («Он всегда чем-то озабочен, даже когда встречается и отдыхает с друзьями»). Важно, дает ли клиент себе достаточно времени для завершения чего-либо, например, сессии, или немедленно «извлекает» себя из терапевтической ситуации, после того как работа окончена (в фазе постконтакта). А может быть, он не может завершить работу и, уже получив для себя что-то, продолжает ожидать чего-то еще от терапевта... Каждое из этих наблюдений гештальт-терапевта основано на понимании цикла формирования и разрушения «фигуры», а знания о расстройствах контактной границы направляют его наблюдения в определенное русло.
Поле состоит из нас самих во взаимодействии с окружающей средой, у нас есть определенные возможности и мы лишены каких-то других. Колеблющееся в широких пределах богатство ресурсов поля и предоставляет, и требует достаточных возможностей. В трудных обстоятельствах наши фигуры могут быть скудными? но при этом лучшими из тех, которые только возможны (существуют реальные ограничения по отношению к степени достижения чего-либо — это ресурсы поля). И, конечно, можно быть несостоятельным и беспокойным в самых прекрасных условиях. Терапевту необходимо иметь критерии здоровья и знать, как теряется свободное функционирование.
Как же теряется свободное функционирование? Имея творческие возможности, данные нам с рождения, каким образом мы формируем бедные фигуры, «проживая наши жизни с отчаяньем, разрушительной деструктивностью или словно бы пребывая во сне»? Возможно, мы репродуцируем способы жизни, которые игнорируют требования формирования фигуры, и тем самым избегаем важных частей себя и среды. Мы гоним от себя чувства (не плачь, тебе не больно!) или нашу интегрированность (поделись своими игрушками немедленно!).
Часто наши творческие способы жизни подвергаются атаке («Думай правильно!»). Способность к формированию фигур дается нам с рождения, но она должна иметь возможности для развития, пока мы растем. Классики гештальт-терапии подчеркивали обстоятельства и значение личностной фрагментации и самоот-чуждения, которые делают невозможными создание хороших фи
гур. «При невротическом расщеплении одна часть не осознается или ее существование холодно признается, но она отчуждена и не вызывает интереса и заботы, также обе части могут быть тщательно изолированы друг от друга» (Перлз, 2001). Далее: «Средний человек, вырастающий в атмосфере полной раздвоенности, теряет свою целостность и свою интегрированность. Д ля того чтобы собраться в целое, ему нужно излечить раздвоенность своей личности, мышления и языка. Он приучен думать контрастно, как если бы эти контрасты были оппозиционными сущностями. Единый взгляд, который может аннулировать этот дуалистический подход, потерян». Некритичное отношение к требованиям общества и ценностям, поддерживаемым культурой, приводит к потере чувства себя — неотъемлемой способности к формированию хороших фигур.
С другой стороны, наши естественные способности к формированию гештальтов включают способность приспосабливать эти требования к возможностям среды (адаптация) в процессе поиска наилучших для нас решений. Некоторые способы воспитания ребенка (в том же самом обществе) являются гораздо лучшими, чем другие, — они позволяют нам стать ближе к нашим собственным импульсам и интересам. И некоторые способы жизни делают нашу жизнь более комфортной и счастливой (например, отход от позиции совершенства).
Но большинство из нас будут несчастливы, разочарованы и удручены больше, чем они бы желали. Эти состояния являются экзистенциальными для нас, это часть нашего живого бытия; потери, смерть, болезни наряду с радостными событиями являются частью нашей жизни. И все же мир, в котором мы живем, полон ресурсов и достаточен для поддержки наших поисков здоровья. Потеря наших возможностей в основном поправима, и те, кто хочет иметь здоровье, могут сделать это.
Здоровое (свободное) и нездоровое функционирование как интеракционный феномен
В нашей жизни имеются отчетливые взаимосвязанные потребности — физиологические (еда, питье, сон) и психологические (потребность в защищенности, потребность в связанности с другими людьми, выражении наших чувств и аффектов, потребность быть любимым и уважаемым), духовные. В процессе развития эти потребности становятся более сложными и затрагивают различные сферы социальной и культурной жизни. Какова бы ни была при
рода потребности, она проявляется всегда в поле «организм — окружающая среда». Рассмотрим, как развиваются потребности у ребенка с точки зрения теории поля (Frazao, 1999).
Для новорожденных это поле в начале их жизни в основном представлено отношениями мать — дитя. Мать при помощи осознавания имеет возможность эмпатически понимать своего ребенка, воспринимать его нужды. Она руководствуется одновременно физиологическими и психологическими потребностями своего ребенка, любит его и является первым значимым взрослым, с которым у ребенка возникает контакт. Она создает первую и важную возможность для установления и развития отношений и в этом поле «мать — новорожденный» происходит процесс роста. Если новорожденный чувствует себя защищенным, он развивает свой потенциал и свой контакт с миром, расширяя рамки собственного опыта.
И хотя ребенок часто воспринимается только как зависимый, все же в поле «мать — дитя» имеется взаимозависимость, и отношения являются реципрокными. В одно и то же время мать и удовлетворяет ребенка и сама оказывается удовлетворенной, поскольку, например, нуждается в снижении напряжения молока в грудных железах. При этом она тоже получает физиологическое облегчение и психологический комфорт. Так отношения мать — дитя демонстрируют взаимозависимость.
В то же время любовь и забота матери о ребенке позволяет ему воспринять, что он есть, поддерживая процесс дифференциации и развития его индивидуальности. Этот процесс становления уникального индивидуума происходит из связи с другими, что делает возможным здоровое психическое развитие в здоровых интеракциях (взаимодействиях) «личность — среда». Именно через эти интеракции происходит удовлетворение потребностей, особенно тех, которые являются фундаментальными — установление и поддержание отношений с другими.
Удовлетворение потребностей возможно посредством
•	творчества как способности активно взаимодействовать со средой на контактной границе для удовлетворения той или иной потребности и
•	адаптации как соответствия наших потребностей возможностям окружения.
Творческое приспособление включает как осознавание наших потребностей (и возможностей окружения), так и способность отдавать им приоритет в соответствии с определенной иерархией
ценностей. Эта способность индивидуума важна потому, что некоторые потребности начинают осознаваться одновременно и личность должна выбрать доминирующую на данный момент жизненную потребность. Если ребенок испытывает любящее и уважительное отношение близких и к тому же имеет возможность выражать свои потребности, то в этом случае закладывается основа для его индивидуализации, то есть развития как уникальной личности.
Со временем степень зависимости между ребенком и матерью уменьшается. Для удовлетворения своих нужд ребенок, а потом уже и взрослый находит иные ресурсы среды. Его индивидуальность и автономия возрастает постепенно, и хотя потребность в связи с другими остается, природа отношений меняется — снижается степень зависимости, а степень реципрокности и взаимности возрастает. Кроме того, по мере взросления и созревания расширяются рамки и комплексность опыта индивидуума, появляется большая возможность справляться — формируется множество копинг-стратегий.
Таким образом, свободное (здоровое) функционирование можно рассматривать как интеракционный феномен, как феномен контактной границы, который относится к способности индивидуума быть связанным со своим окружением (средой) креативным способом — для того чтобы встретиться со своими потребностями, поддерживая в то же время связь с другими людьми и уважая уникальность других (Frazao, 1999).
Нездоровое функционирование — это тоже интеракционный феномен контактной границы, относящийся к неспособности быть творчески связанным со средой. Это связанность стереотипными или повторяющимися паттернами, подавление или искажение своих потребностей, для того чтобы поддерживать отношения с другими, хотя эти отношения в принципе могут быть аутентичными и творческими. Каким образом это происходит?
На всем протяжении развития ребенка и дальнейшей жизни взрослого индивидуума удовлетворение определенных потребностей может конкурировать с поддержанием отношений с другими. «Или ты делаешь, как я сказала, или не походи ко мне больше!» — говорит ребенку мать. Когда это происходит, личность через творческое приспособление будет искать различные пути выражения своих потребностей, в то же время поддерживая отношения с другими. Если такие попытки неудачны (и личность предпочитает уменьшить конфликт за счет своих потребностей),
выражение потребности становится напряженным или подавленным. Приспособление вместо здорового становится нездоровым.
В таких условиях отношения, которые ребенок устанавливает с матерью, вместо защищенности становятся наполненными чувствами беспомощности и незащищенности, уменьшают возможность развития его потенциала, так же, как способность расширять рамки и комплексность его опыта. Выжить для ребенка — значит остаться в отношениях с родителями. И тогда он жертвует другими своими потребностями в пользу потребности в связанности со значимыми другими (потребности выживания). Впоследствии такой же стереотипный ответ включается в любых других значимых ситуациях — ребенок, а потом уже и взрослый выбирает неконфликтные отношения, а не удовлетворение своих потребностей.
В гештальт-психологии имеется принцип pragnanz (принцип прегнантности)*, согласно которому психологическая организация будет всегда настолько хорошей, насколько ей позволяют быть текущие условия. Это основа концепции селф-регуляции, согласно которой организм делает лучшее для самовыживания, используя свои способности и ресурсы среды. Адаптивный ответ для выживания мы наблюдаем даже при нездоровом функционировании, которое тоже является результатом саморегуляции (невротической), творческого приспособления и создания того, что возможно при данных условиях. Но баланс при таком несвободном функционировании достигается в результате искажения природы перцепции и подавления чувств.
Здоровое функционирование и сопротивление**
Сопротивление в психотерапии вряд ли является чем-то необычным, определенная доля сопротивления есть у каждого клиен
* Первоначально этот принцип был сформулирован для характеристики восприятия, а затем уже был распространен на функционирование организма. «...Группировка направлена в сторону максимальной простоты и равновесия, в направлении «хорошей формы» (М. Вертгеймер, цит. по: Лачине и Лачине. Изоморфизм в гештальт-теории: сравнение концепций Вертгеймера и Келера. — http:// www.metaphor.narod. Ru/hichins_iso2.htm. «Наши восприятия стремятся быть настолько хорошими, насколько им позволяют условия стимуляции» (Осгуд Ч. Хрестоматия по общей психологии / Под ред. В. В. Петухова), —http://www.tsure.ru/ University/Faculties/Fib/PiBG/osgood2.htm.
** «Сопротивление» — термин, пришедший из психоанализа. В русском языке он имеет смысловой оттенок борьбы с кем-то или чем-то. Между тем клиен
та. Ранее классический психоанализ рассматривал сопротивление как патологическое (нездоровое) проявление клиента, но в последнее время отношение к сопротивлению изменилось. Сейчас «сопротивление может рассматриваться как нечто положительное, и скорее как признак жизни и борьбы, чем как еще одна форма патологии» (Иган, 2003) .Чаще всего его адресуют к тем силам в психике клиента, которые противодействуют терапевтическому изменению, то есть относятся к контакту между терапевтом и клиентом.
Сопротивление в гештальт-терапии — это не противоположность контакта, а часть контактных функций. Все аспекты осознавания и человеческих отношений являются аспектами цикла контакта и так же, как любой феномен границы, поддерживаются и регулируются эго-функцией. «Сопротивление» — это не сопротивление вообще, а «сопротивление по отношению к чему-либо», это прерывание частного контакта, частного по качеству (разновидности), интенсивности, контексту, но не глобальное прерывание всего контакта. В гешталып-терапии сопротивление вполне ясно рассматривается не как сопротивление контакту вообще, но как прерывание или избегание некоторых аспектов контакта (осознавания). Такое сопротивление — тоже процесс контакта. Диалектической оппозицией сопротивления является содействие. При этом важно определить, чему организм сопротивляется, а чему содействует и как именно он это делает (Перлз 1947, 2000).
Кроме того, терапевту важно понять, регулируется ли это организмически или ригидными паттернами фиксированного гештальта, которые не отвечают на изменение состояния поля «организм — среда» (Yontef, 1992). Когда сопротивление регулируется доминантной потребностью в поле «организм — среда», оно представляет собой творческое приспособление, это здоровый способ помощи организмическому функционированию. Определить, когда именно сопротивление (прерывание контакта) появляется, можно по типу нарушения контактной границы.
Сопротивление (прерывание контакта) может быть как по отношению к различиям, так и к похожести, открытости или отстраненности, оно может относиться и к содержанию, и к ав
ты ни с кем не борются сознательно, они просто прерывают контакт с потребностью характерным для себя способом. Поэтому в гештальт-терапии сопротивление называется избеганием или прерыванием контакта.
тономии. Как мы уже упоминали, граница контакта имеет две функции — связывать и разделять. Так вот разделение — ориентация по отношению к различиям — не всегда является патологическим сопротивлением. Иногда уход носит более адаптивный характер, чем попытка нового контакта. Прерыванием контакта вполне может быть и идентификация с другим человеком, сопровождающаяся потерей границы (послушные клиенты, не имеющие собственных границ) и ее отсутствие? т.е. неспособность к слиянию с другими людьми.
Сопротивление в гештальт-терапии рассматривается и как попытка решить проблему через творческое приспособление (Melnick, 1997). Это случается, когда приспособление, бывшее когда-то полезным, превращается в постоянно существующее вне актуального контекста.
Одним из способов потери контакта является конфлуэнция (слияние), при которой теряется ясная граница между организмом и средой. Потеря границы может быть временной и вполне добровольной, например, как у болельщика своей команды на стадионе во время футбольного матча. При здоровом функционировании движение из конфлуэнции назад, в контакт, не вызывает сложностей (например, обсуждение чего-либо вместе вызывает либо насыщение, либо уже отвращение, и появляется желание делать что-нибудь еще или отказаться от обсуждения). Но конфлуэнция* может быть и дисфункциональным процессом, включающим потерю движения и границ. В результате происходит потеря осознавания и, следовательно, патологическое отчуждение Эго-функции, отвечающей за выбор. Когда творческое приспособление в тупике и Эго-функция отчуждается, процесс становится патологическим. Сопротивление является здоровым до тех пор, пока не начинает постоянно и стереотипно обслуживать отчуждение Эго-функционирования (Yontef, 1992).
Такой критерий здоровья был выкристаллизован в «Гештальт-терапии», хотя зерна этой концепции появились уже в ранних работах Ф. Перлза. Согласно Перлзу (1947, 2000), диалектической оппозицией сопротивления является содействие, поскольку
*	В литературе выделяют здоровую и нездоровую конфлуэнцию, хотя рус-
ский язык предлагает достаточно слов для обозначения здоровой конфлуэнции как потребности быть с другими, основывающейся на собственном выборе, — единство, принадлежность, совместность — co-бытие, связанность (хотя последний термин чуть больше, чем первые три, отражает позицию Я — Другой).
та же самая крепость, которая сопротивляется агрессору, помогает защитникам. Он пишет, что мы не можем успешно иметь дело с сопротивлением без того, чтобы рассматривать его как помощь (содействие). Проблемы с сопротивлением возникают лишь тогда, когда оно является ригидным. Критерием же полезности или неполезности сопротивления становится актуальная ситуация.
ДИАГНОСТИКА В ГЕШТАЛЬТ-ТЕРАПИИ.
ПРОЦЕСС-ОРИЕНТИРОВАННОЕ ДИАГНОСТИЧЕСКОЕ МЫШЛЕНИЕ
Исторически гештальт-терапия принципиально антидиагно-стична, в том смысле, что каждая личность рассматривается как уникальная и целостная. «Приклеивание» же «ярлычка» психопатологического диагноза предполагает фрагментацию этой нераздельной целостности и индивидуальности (Clarkson Р., 2000). Еще в семидесятых годах XX столетия гештальт-терапев-ты, так же, как гуманистическое движение и антипсихиатрия, противостояли идее использования диагноза. Диагностика рассматривалась ими как деперсонализация или сведение личности к концепциям и категориям, которое не приносило пользы ни для понимания пациента, ни для его роста. Обозначить пациента как «анального» или маниакально-депрессивного — значит лишить его того уникального способа, который он выбирает, чтобы придать смысл своему существованию в его историческом контексте (Clarkson Р., 2000). Диагностические критерии отражают общее в патологии индивидуума, но их применение приводит к тому, что терапевтами не учитываются сохранные механизмы функционирования и ресурсы пациента.
Медицинская модель диагностики предполагает, что болезнь или ее симптомы имеют причину, которая их вызвала. С этой точки зрения, эффективное лечение является более вероятным, если известна причина патологии. Но медицинская модель диагностики, как подчеркивал К. Роджерс, достаточно часто ведет к линейному и причинному способу мышления, который не является адекватным для понимания психической полноты, динамики и уникальности каждого человеческого бытия. В частности, нахождение причины в психотерапии (как, например, и в травматологии) не ведет к улучшению состояния пациента и улучшению его функционирования.
Существует миф, что гештальт-терапевты вообще не занимаются диагностикой, но это не так. Терапевт любой ориентации делает такие попытки уже потому, что в процессе получения своего образования он изучает различные теории личности, типы личности и их классификации. Поэтому он всегда делает такие попытки, в зависимости от концепции, которую разделяет, и вопрос лишь в том, насколько осознанно он это делает. Диагностика в гештальт-терапии отличается от диагностики в медицине прежде всего потому, что базируется на экзистенциальном взгляде на природу человека, включающем следующие моменты (Калитиевская, 1998).
1.	Субъективность и временной характер понятий здоровья и болезни, отсутствие единой для всех нормы.
2.	Здоровье и болезнь рассматриваются как способы бытия в мире. Болезнь — это способ жить в мире, разговаривая языком симптомов. При этом симптом может рассматриваться как послание миру, высказанное языком тела. Психологическое содержание симптома субъективно. Острое респираторное заболевание может быть и средством привлечения внимания, и способом,.который позволяет изолироваться и побыть в одиночестве.
3.	Человек болен настолько, насколько он позволяет болезни стать определяющей его собственную жизнь.
4.	Существует субъективный миф болезни — иногда это называют внутренней картиной болезни.
5.	Помощь терапевта зависит от запроса клиента, эффективность терапии определяет клиент.
В психологической литературе мы часто находим различия между диагностикой и психотерапией. Цель диагноза — исследовать, цель психотерапии — исцелять. В начале терапевтической работы диагностика полезна для понимания пациента и, главное, для понимания того, возможна ли терапевтическая работа с данным пациентом, каков ее прогноз, какая профессиональная квалификация терапевта нужна для работы с данным пациентом. Эту диагностику мы можем назвать фоновой (Калитиевская, 1998). Фоновая диагностика включает изучение ключевых событий за пределами терапевтического часа, лечение в клинике, медицинский диагноз, особенности развития и семейных отношений, суицидальные попытки, наследственность и т. п. Другой тип диагностики, более свойственный гештальт-терапии, — это процессуальная диагностика (то, что происходит в пределах
терапевтического часа). Терапевт исследует, как клиент организует свой контакт, в чем потребность клиента, где он теряет энергию, где его точка жизни в настоящий момент (например, в сопротивлении). Диагноз полезен, если он выражен в описательной феноменологической форме — как именно клиент ведет себя в настоящий момент. Индивидуум описывается в его динамическом поведении — например, «пациент при обращении терапевта к его отношениям в семье привычно распыляет энергию — рассказывает истории, шутит, улыбается (дефлексирует), не формирует фигуру и прерывает близкий контакт». Это поведенческое описание, которое может быть пересмотрено в любой момент терапевтической сессии, а не способ категоризации клиента. Необходимо также отслеживать, что происходит в течение этого процесса в терапевтических отношениях, на какую роль клиент приглашает терапевта и как терапевт реагирует на это (Калитиевская, 1998).
Не принимая полностью позицию эксперта, гештальт-терапевт ориентирован на совместную с клиентом диагностику его проблемы (Joyce, Sills, 2001). Это помогает построить и упрочить рабочий альянс. Кроме того, такой диагноз должен быть сформулирован в доступной для клиента вербальной форме, для того чтобы клиент мог согласиться (не согласиться), прояснить что-то для себя и помочь в понимании себя (активное привлечение к сотрудничеству) .
Терапевт и клиент
•	идентифицируют текущие проблемы и то, в чем клиент хочет стать другим;
•	формируют понимание смысла проблемы и областей, в которых проблема проявляется:
•	решают, насколько они способны справиться с этой проблемой (например, без применения лекарств);
•	достигают согласия в том, каков именно может быть желательный результат терапии;
•	определяют критерии эффективности терапии.
В терапевтическом процессе лечение и диагностика переплетаются. Диагностика обслуживает, но не подменяет собой процесс — терапевты должны видеть рост и изменения, которые происходят через некоторое время в отношениях пациента с собой и окружающим миром. Когда диагностическое мышление идет вместе с терапевтическим процессом — это процесс-ори-ентированное диагностическое мышление (Frazao, 1999).
Диагноз здесь не относится к тому, ЧТО эта личность есть, но к тому, какая она в каждый момент терапевтического процесса. То, ч то клиент приносит «здесь и сейчас» в терапевтическую сессию, является не только его неизбежным настоящим, выросшим из прошлого. Его «здесь и сейчас» включает прошлое. Это «фигура», вставленная в «фон» (под «фоном» понимается человеческая история), опыт, прошлые отношения, в том числе со значимыми людьми, успех и промахи в разных областях, потенциал, ограничения и многое другое. Взаимоотношения между «здесь и сейчас» и «там и тогда», прошлым и настоящим, «фигурой» и «фоном» должны быть исследованы, поскольку только отношения между «фигурой» и «фоном» придают смысл «фигуре».
Теория здоровья в гештальт-терапии базируется на теории контакта. Диагноз в гештальт-терапии — это процесс поиска смысла, возникающего из соотношения «фигуфы» и «фона». Диагностика процесса в гештальт-терапии состоит в исследовании того, насколько хорошо клиент формирует свои «фигуры», то есть каково качество его саморегуляции. Диагноз в гештальт-терапии — это не диагностическая этикетка типа «истерический невроз», а описание того, как человек организует свой опыт. Это феноменологическое исследование в процессе диалога клиента и терапевта, где смысл принадлежит клиенту.
При этом, осуществляя фоновую диагностику, гештальт-терапевт обращается к функции личности (отвечающей за поддержание условно стабильной картины жизни), а процессуальную — к функции Ид и функции Эго. Процессуальная диагностика включает определение уровня энергии на протяжении сессии и отдельных ее отрезков, жизненности или утраты жизненности в терапевтическом процессе.
В процессе диагностики Джойс и Силлс (2001) рекомендуют обратить внимание на три основные области:
1)	клиент в процессе;
2)	клиент в отношениях;
3)	условия поля.
Клиент в процессе. Терапевт обращает внимание на то, как клиент поддерживает себя, сидя в кресле (поза и дыхание), как реагирует на терапевта (обращается к нему или отвергает, слышит или не слышит, соглашается или спорит и т. п.), как описывает свою жизнь (наличие средовых ресурсов), спрашивает, как справляется со стрессом (алкоголь, наркотики или более здоровые формы — спорт, медитации), как поддерживает отношения с окружающими,
незавершенные дела и т. п. В процессе сессии важно оценить состояние контактных функций: зрения, слуха, движения, язык клиента, его голос (см. главу 2), характерные телесные реакции, основные убеждения.
Клиент в отношениях. Отношения с терапевтом — это «место», где клиент глубоко исследует свои собственные способы создания отношений. Он может заметить характерные паттерны поведения и стиль контакта, чувства к другому человеку, которые прежде не замечал, переоценить некоторые убеждения. Терапевту важно понять, как можно описать этот способ связанности клиента, какой метафорой можно охарактеризовать отношения, как и когда клиент прерывает свой контакт с терапевтом, как воспринимает терапевта (точка зрения терапевта), какие чувства и образы появляются у терапевта в процессе работы с клиентом.
Условия поля. Имеются в виду условия жизни клиента, события, случившиеся с ним в течение последнего года (лет), стадия жизни (холост или не замужем, наличие партнера или супруга, детей, других родственников в семье), каковы его смыслы по отношению к проблеме (виноват он, общество или просто неудача), культуральные факторы, история жизни клиента (жизнь в родительской семье, его роль в ней, что происходило и т. п.).
В первый момент контакта с клиентом (первое интервью), когда он высказывает первые замечания по поводу себя, важно занять выжидательную позицию любопытства. Это требует состояния внутренней доступности, которое позволяет нам соприкоснуться с тем, что может возникнуть. Для этого нужно уделить специальное внимание тому, каким образом клиент влияет на терапевта, что стоит за чувствами терапевта, что создает отсутствие чувств, что производит впечатление и удивляет. Это воздействие может появляться на уровне речи и голоса клиента, его внешнего вида, энергии, позы, проявления или отсутствия аффектов, интонаций и других способов экспрессии. Состояние самого терапевта часто свидетельствует о чем-то, что еще им не схвачено, но окажется важным по прошествии времени.
Терапевт должен обратить внимания на темы, которые клиентом не затрагиваются или пропускаются (Frazao, 1999). Пропуски касаются того, о чем клиент нам осознанно или неосознанно не сообщает. Пропуски терапевтом нередко замечает на сенсорном уровне как внутренний толчок. Пропуски в вербальном содержании могут относиться к разным периодам жизни, значимым
отношениям, профессиональному, сексуальному, социальному и физическому здоровью.
Важными в гештальт-терапевтической диагностике будут и повторения. «Невротическая компульсия и повторение являются признаком того, что незавершенная ситуация в прошлом является еще незаконченной в настоящем. [...] Бывают повторные усилия организма удовлетворить свою потребность, которые проявляются в повторении...» (PHG, 1993). Повторения проявляются в виде стереотипов, которые сдерживают процесс формирования гештальта. Повторение часто может быть понимаемо дословно: ре-пе-тиция, повторение просьбы. На просьбу не нужно отвечать прямо, но на нее нужно обратить внимание. Такое профессиональное внимание касается функций этой просьбы (какая потребность проявляется таким образом ?).
Наконец, необходимо упомянуть симптомы, являющиеся маркером отношений «фигура — фон». Традиционно симптомы ведут к нозологическим категориям, но терапевтам и*их пациентам необходимо понять, что эти симптомы обслуживают, для чего они пришли и остаются. Симптом часто является драматическим путем экспрессии очень глубоких потребностей, которые по каким-либо причинам не могут быть выражены, это молчаливый вопль о помощи, и он должен быть с уважением услышан.
Симптомы отражают один из человеческих парадоксов — избегание страдания порождает страдание. При нездоровом функционировании симптомы часто выполняют компенсаторные функции, проявляющие то место, где имеется дисбаланс. С симптомом лучше взаимодействовать без предварительных идей по поводу того, для чего он нужен пациенту. Можно попросить пациента описать их, пофантазировать, что симптом делает, для обслуживания чего он нужен, что облегчает, а чему препятствует.
Все эти элементы — пропуски, повторения, симптомы — являются взаимосвязанными и могут встречаться одновременно. Они означают, что проявляются важные отношения между «фигурой» и «фоном», позволяющие построить диагностические гипотезы и обостряющие наблюдение и навыки проницательности гештальт-терапевта.
Как уже было сказано, процесс-ориентированное диагностическое мышление важно для акцентирования на здоровых аспектах, силах и ресурсах, успехах пациента в разных областях, возможностях, качествах, энергии и т. д. Ю. Джендлин (2000) предлагает также не забывать о позитивной диагностике — диагностике ресурсов, а
не потерь. Это определение уровня самоподдержки клиента, степени его любопытства к себе и другим, готовности идти на риск, склонности к игре, наличия конструктивной агрессии, юмора. Ран (1999) описывает так называемую полевую диагностику, которая включает способности, потребности, эмоции, контакт, отношения, их дифференциацию и организацию в процессе роста и развития личности. Она также может относиться к группе как к самоорганизующемуся целому.
Диагностировать в гештальт-терапии означает думать в терминах процесса и связей, и это основа для изучения терапевтических отношений. Процесс-ориентированное диагностическое мышление отражает также заботливую позицию терапевта по отношению к клиенту, уважение и симпатию к нему, необходимые для восстановления способности клиента к аутентичным и творческим отношениям со средой.
КОНЦЕПЦИЯ ХАРАКТЕРА В ГЕШТАЛЬТ-ТЕРАПИИ
Концепция характера в гештальт-терапии базируется на работах Вильгельма Райха, который в результате своих исследований заключил, что тело нуждается в анализе (в смысле терапии), как и психика. В этом смысле анализ характера индивидуума — это способ обратить внимание на его движения, мускулатуру, дыхание, позу в терапии так же, как и на его эмоциональные, когнитивные и духовные особенности. Метод В. Райха в той же мере центрирован на настоящем, как и гештальт-терапия.
С точки зрения гештальт-подхода, характер — это типичные способы, с помощью которых мы функционируем эмоционально, физически, интеллектуально и духовно (Latner, 1992). Каждый из нас имеет особенные способы читать, гулять, беседовать, засыпать, знакомиться, использовать свой голос, решать проблемы и т. п. При этом мы не можем сказать, что характер — это что-то внутри нас, заставляющее нас действовать определенным способом (образец типично механического мышления). Характер в гештальт-терапии — это то, что делается индивидуумом регулярно (стереотипно). Такая регулярность определенных действий или поведения, например, жесткость (жесткое поведение), может быть полезной для работы начальником строительства, а в семье хронически вызывать проблемы.
В этом смысле здоровье — это очень невыраженный характер, так как критерием свободного функционирования являет
ся гибкость. Не имеет значения, насколько прошлая и настоящая ситуации похожи (а они никогда не идентичны), все равно настоящий момент уникален. Быть ответственным по отношению к уникальной ситуации — это отвечать по-разному или по-другому, соответственно состоянию настоящего момента. Поэтому выраженный характер, с точки зрения гештальт-терапии, ограничивает ответственность.
С другой стороны, понятие характера как такового конно-тировано интеграцией и ясностью. Это тоже важные составляющие свободного функционирования, так как оно требует, чтобы мы находили наши уникальные ответы в актуальных обстоятельствах и использовали при этом наши ресурсы в полной мере.
ОСНОВНЫЕ МЕХАНИЗМЫ РЕГУЛИРОВАНИЯ ГРАНИЦЫ. ДИСФУНКЦИОНАЛЬНЫЕ МЕХАНИЗМЫ РЕГУЛИРОВАНИЯ ГРАНИЦЫ КОНТАКТА
Итак, мы активно встречаемся с окружающей средой. Мы выбираем кого-то или что-то полезное для нас, и в то же время нас тоже кто-то выбирает. Таким образом, это взаимодействие является комплексным, но оно только часть способа, которым мы участвуем в организации нашего опыта.
Эта важная часть представляет собой манипулирование контактной границей. Оно может осуществляться разными способами. Например, может быть изменена локализация границы контакта, или граница исчезает (игнорируется), или изменяются ее характеристики. Когда это происходит регулярно (стереотипно), такие способы называют расстройствами или нарушениями (disturbances) контактной границы. Этот термин используется для того, чтобы предположить, что свободное функционирование прервано или изменено и как именно прервано и изменено, а не для того, чтобы сказать, что данный человек болен. Каждое прерывание отражает организацию индивидуумом своего опыта (Kirchner, 2000).
Современный взгляд на теорию контакта является более сбалансированным, чем классический. Творческое приспособление рассматривается и как способность к контакту, и как способность к его прерыванию. Прерывание не является ни плохим, ни хорошим, оно рассматривается по отношению к потребности в контексте каждой конкретной ситуации. Здоровая личность в состоянии свободно дви
гаться в континууме от полного избегания контакта к полному контакту (в зависимости от ситуации). Эти позиции потенциально здоровы, и решение об их здоровье или патологии рассматривается самой личностью, пришедшей на терапию.
Любой механизм прерывания (избегания) контакта имеет и полезный, здоровый аспект. Мы нуждаемся во временном слиянии (конфлуэнции)* с другими людьми, и это дает нам чувство защищенности и тепла. Одной из творческих форм слияния является интуиция — мы решаем, как поступить, не выделяя из фона специфическую информацию, на основе которой мы решаем. Далее, наш организм постоянно занят интроекцией в ее пассивной форме — мы воспринимаем из окружающего мира запахи, образы, звуки, слова и далеко не всегда заняты их переработкой. Они существуют как фон жизни. Ребенок воспринимает многие аспекты своей жизни по принципу «как оно есть». Кроме всего, интроецирование — это общепринятый способ обучения и воспитания. Язык, походка, чувство юмора и многое другое интрое-цируется от родителей.
Проекция** также не всегда мешает контакту — знакомство часто является сближением двух проекций. С помощью нашего проективного механизма мы можем обладать даром предвидения, понимания другого человека, творческого самовыражения и точного планирования. Ретрофлексия*** иногда нужна для сдерживания в ситуациях, опасных для нас или не контролируемых нами, а дефлексия**** позволяет отдохнуть и не напрягаться по каждому поводу.
Если прерывание контакта является добровольным, то, следовательно, и управляемым. «Я» не обязано удовлетворять свою потребность импульсивно и автоматически: в любой момент «Я» сохраняет способность к выбору (Д. Хломов, 2002). Например,
‘ Кофлуэнция — исчезновение границы между индивидуумом и средой, происходящее с уменьшением интенсивности функционирования self (Гингеры, 1999).
“ Проекция — отчуждение от себя и приписывание другим объектам или людям чувств, мыслей, установок или качеств.
*** Ретрофлексия — обращение на себя мобилизованной энергии, первоначально направленной во внешний мир, а также делание себе того, что бы хотелось получить от других людей.
““ Дефлексия — уклонение от контакта, распыление мобилизованной энергии, бегство из «здесь и теперь» с перенесением переживаний в зону умственных процессов, не связанную ни с внешней, ни с внутренней реальностью (Польсте-ры, 1997; Гингеры, 1999).
остаться за столом, когда звонит телефон или сохранить свой контакт с ужином, попросить близкого человека погладить себя или отложить это до более благоприятного момента.
Патологическими или дисфункциональными эти механизмы становятся тогда, когда регулярно вмешиваются в процесс формирования и удовлетворения потребностей, так что индивидуум остается «хронически голодным». «Патологическое сопротивление ригидно, анархично, репродуктивно, создает блокировки и напряженность, избегает контакта, контролирует индивида и является, скорее, менее или совсем неосознанным» (Ж.-М. Робин, 1996).
Макьюн (приведено по Джойс и Силлс, 2001) дает представление о механизмах прерывания контакта и их противоположностях. Эти противоположности — не здоровый контакт (он находится внутри континуума), а противоположное по механизму прерывание.
Ретрофлексия — импульсивность.
Дефлексия — рецепция.
Десензитизация — сензитивность.
Конфлуэнция — уход.
Эготизм, — спонтанность.
Проекция — принадлежность (присвоение).
Интроекция — отвержение.
Рассматривая каждый из механизмов прерывания контакта, мы уделим внимание и его противоположности.
Конфлуэнция
Конфлуэнция (слияние) является опытом неразличения, не-контакта и невстречи. Но и это тоже опыт. Некоторые из наших важнейших видов опыта характеризуются отсутствием границ — это опыт принадлежности, единства, совместности, неотделимости.
В первой фазе цикла контакта поле недифференцировано, нет фигуры, стоящей напротив фона, нет границы и нет контакта. Когда контактной границы не существует, элементы являются конфлуэнтными. У индивидуума появляются сложности с различением между собой и средой (другими).
Любой здоровый инстинкт содержит осознавание и возбуждение. Сначала поле делится на «фигуру» и «фон», а затем мобилизуется энергия, необходимая организму для удовлетворения потребности. Для того чтобы предотвратить формирование гештальта и мобилизацию энергии, индивидууму нужно манипулировать соб
ственной ориентацией таким образом, чтобы поле не дифференцировалось. Если же, несмотря на все противодействие, «фигура» образуется, то д ля блокировки процесса необходимо подавить энергию, что обычно достигается сжатием грудной клетки и подавлением дыхания. Трудности дыхания на телесном уровне нередко переживаются как тревога.
Слияние патологично только тогда, когда оно постоянно и стереотипно используется как средство предотвращения контакта (Перлз, Хефферлин, Гудмен, 1993). Иной пример касается третьей фазы контакта — финального контакта. В конце естественно завершившегося контакта, например, с едой всегда возникает слияние энергий — так, переработанная пища становится частью организма и больше не осознается. Если еда некачественная, организм пытается отправить ее обратно, в среду. Граница исчезает, когда поглощение является полным. И тогда мы говорим, что граница растворяется (исчезает), но исчезает как функция этой фазы существования фигуры.
Процесс приобретения знаний функционально очень похож на процесс принятия и переваривания пищи. Новое возбуждает интерес, как что-то, что может быть опробовано и принято или отвергнуто. Оно проверяется по отношению к старому запасу знаний, его нужно рассмотреть, переработать, и тогда новое и старое знание ассимилируются друг с другом. При полной ассимиляции знающий и знания представляют целостность, и есть человек в действии. Если впоследствии ассимилированное знание окажется устаревшим перед новыми обстоятельствами, то это снова породит проблему, и снова будет переработано, принято, модифицировано или отвергнуто.
При патологическом слиянии части, ранее изолированные друг от друга, совмещаются и удерживаются вместе. Так, любой человек имеет данные от рождения возможности дышать и плакать. Но он может удерживатысебя от плача на основании родительского запрещения «плакать нельзя». Такое удерживание, которое со временем становится привычным и неосознаваемым, достигается за счет произвольного сокращения диафрагмы и круговой мышцы глаз. При этом человек не может ни свободно дышать, ни свободно плакать, переживая потерю, — дыхание и плач оказываются в неразрывном слиянии. Его печаль становится хронической, и нет возможности понять, какая же потеря вызывает эту печаль. Работа терапевта в данном случае направлена на то, чтобы энергия противоположных частей, находящихся
в слиянии, была разделена на плач и агрессию против плача (первоначально родительскую), чтобы этот конфликт был пережит в более благоприятных обстоятельствах. Разрешение конфликта включает обе стороны конфликта: печаль разрешается выплакиванием, а агрессия против плача «может быть направлена против антибиологических «авторитетов» (Перлз, Хефферлин, Гудмен, 1993).
Когда один человек и другой человек находятся в слиянии — нет различения элементов, отличающих их друт от друга, нет инаковости и нет контакта. Кофлуирующий индивидуум нуждается в постоянном принятии, одобрении со стороны других, он не выражает своих чувств т.к. боится возможного конфликта. Проблемы, связанные с конфлуэнцией, — это близость и дистанция. Если мы создаем конфлуэнцию без осознавания того, что делаем, мы создаем ситуацию, в которой будем путать себя и других, не в состоянии отличить наши собственные мысли, позицию или чувства от чувств кого-либо еще. Мы будем думать, что мы в контакте с кем-то, а на самом деле контакта нет, так как нет границы. При патологическом слиянии индивидуум цепляется за to, что уже не существует. Слияние — это некоторая иллюзия, базирующаяся на отказе от различий и непохожести. Даже в очень близких отношениях брака контакт поддерживается ощущениями и единства, и различия.
Супруги, которые живут в нездоровом слиянии, не вступают в личный контакт. Они не переносят различий, не прорабатывают их «до достижения подлинного согласия или согласия на разногласия» (Перлз, Хефферлин, Гудмен, 1993). Они верят в благотворность отсутствия конфликтов и полагают, что их супруг думает или чувствует точно так же, как и они. В браках, которые базируются на слиянии, обычно существует односторонний негласный контракт на определенное поведение. Второй супруг часто не подозревает о его существовании или «соглашается» с ним, а иногда сам факт такого договора обнаруживается после его нарушения.
В случае нарушения контракта одним из супругов возникает характерный тандем чувств — вины у того, кто нарушил, и обиды у того, по отношению к которому произошел инцидент. Цель вины и обиды — восстановление нарушенного невротического баланса, основой которого является слияние. «Обиженный» супруг будет изо всех сил стремиться восстановить утраченное «равновесие», утраченную иллюзию ценой новой иллюзии (например,
иллюзии о том, что нужно успокоиться и не вспоминать об измене супруга — то есть нового пункта того же самого контракта). Он будет негодовать, считать себя правым, жалеть себя, уговаривать или запугивать партнера. Обида — это замаскированное требование, чтобы другой человек считал себя виноватым. «Виноватый» будет чувствовать, что его принуждают к определенному, не им выбранному поведению и ускользать (либо наказывать себя). Обе позиции взаимозависимы и переплетены, оба партнера боятся лишиться привычных отношений. То же самое касается и других взаимодополняющих ролевых позиций.
ПРИМЕР ИЗ КНИГИ Ф. ПЕРЛЗА
«СВИДЕТЕЛЬ ТЕРАПИИ»
(пер. М. Папуша)
Перлз предлагает супружеским парам определиться и сказать друг другу, кто и в чем вязнет в их супружеских отношениях.
Билл: Я чувствую, что иногда вязну в твоей неуверенности, когда ты отравляешь мне все вокруг, переворачивая все вверх дном и создавая такие неудобства, что я начинаю на все натыкаться.
Фриц: А ты? Как тебя зовут?
Энн: Энн. Есть много мелочей, в которых я временами вязну с тобой, но главное — это игра, в которую мы играем. Есть много мелочей, которые раздражают меня в тебе, когда мы это делаем, что-то как бы опрокидывается на меня... Я становлюсь чем-то вроде сторожа твоей тюрьмы, человеком, который как бы тебя ограничивает.
Фриц: Это интересное замечание — «Я становлюсь сторожем твоей тюрьмы». Это сразу же заставляет заподозрить, что ему в его жизненном сценарии нужна тюрьма. Так что ты выбираешь кого-то, кто обеспечит тебе тюрьму. Жизненные сценарии человека — поистине, удивительная вещь. Люди пишут драмы или комедии, но трудно поверить, что человек может использовать все эти вещи для самого себя. Что тебе снится?
Энн: Я вижу много снов, и многие из них помню. Два из них повторяются.
Фриц: А ты, Билл?
Билл: Мне сны снятся реже. Есть один, который повторяется. Это сон о свободе.
Фриц: Хорошо. Замечательно. Тюрьма — свобода... (Смех.)
Чаще всего в браке, основанном на конфлуэнции, возникают две тенденции — либо отношения супругов становятся враждебными и они отдаляются друг от друга, либо один из супругов отказывается от своих различий и «примиряется» с требованиями другого. Именно на таких отношениях «вины-обиды» основывается невротическое зависимое поведение, даже в том случае, когда брак уже не питателен для обоих партнеров. Здоровый брак основан на надежном принятии другого партнера, но это принятие является гибким, разногласия обсуждаются и каждый из супругов ответственен за собственное поведение.
В слиянии со своими детьми находятся и родители, которые рассматривают детей как продолжение себя. Их дети должны любить то, что любят они, продолжать их дело, жить по их правилам во всех мелочах — различия не распознаются и не уважаются. Если дети отказываются поддерживать слияние (что очень трудно), то родители отвергают их или отказывают им во внимании. Достаточно часто непослушного ребенка такие родители приводят «на исправление» к психотерапевту.
Иногда человек находится в подобном же одностороннем соглашении с обществом, требуя от него заботы о себе в обмен на обычное законопослушное поведение. Если общество не спешит позаботиться о нем, он остается хронически недовольным правительством, учреждениями и представителями власти. Забота о себе самом не входит в его набор привычных действий, требующих распознавания своих желаний и принятия мер по этому поводу. Поэтому он остается и проживает свою жизнь удрученным, подозрительным и возмущенным окружающими.
Слияние — это неосознаваемое отождествление с чем-то или кем-то. На здоровом осознанном слиянии зиждется человеческая общность, удовольствие от принадлежности к той или иной группе. Такую принадлежность поддерживают ритуалы. В этом случае «мы» расширяет «я» и это является полезным для организма. Но здоровый организм различает полезное «мы» и «мы», которое должно быть отвергнуто как противоречащее собственным потребностям роста и развития. Неосознаваемое конфлу-энтое «мы все» и «каждый из нас» сопровождает речь человека с конфлуэнтными тенденциями.
Фаза конфлуэнции является достаточно распространенной фазой, предшествующей выделению проблемы клиента на терапевтической сессии. Иногда клиент сам выделяет свою потребность, и эта работа к началу сессии уже сделана. Если же нет, терапевт
фокусирует его внимание на выделении терапевтического запроса, а также ориентируется, какая «фигура» потребности клиента возникает при фокусировании. При этом терапевт побуждает клиента отвечать на вопросы о чувствах и желаниях, принадлежащих ему самому. Обращаясь к своим потребностям, клиент может понять, чего же он хочет на самом деле, и найти способы достижения этого. Он получает ключ от двери в собственную жизнь, принадлежащую только ему.
Для того чтобы потребность была удовлетворена (при ясной «фигуре»), организму необходим определенный уровень энергии, необходимой для ориентировки и манипуляции. Эта энергия переживается телесно как возбуждение, волнение, глубокое дыхание. Возбуждение связано с переживанием чувств и ощущений с соответствующей им направленностью вовне, к другим людям или объектам. Постоянный запрет на чувствование прерывает или блокирует возбуждение, а его подавление достигается напряжением мышц и поверхностным дыханием. Остановка дыхания прерывает чувствование и контакт, поэтому одной из задач гештальт-терапевта является отслеживание дыхания клиента — в какие моменты клиент перестает дышать, с какой ситуацией и отношениями в терапии они связаны и как эти отношения в терапии связаны с проблемной ситуацией клиента.
Как и другие механизмы прерывания контакта, слияние может касаться двух ситуаций: терапевтической («здесь и сейчас») и проблемной («там и тогда»). О сложностях в фокусировании клиента и формировании терапевтического запроса («фигуры») мы уже говорили. Вторая ситуация касается непосредственно терапевтических отношений.
В начале терапевтической сессии необходимо некоторое временное слияние терапевта с клиентом, так как
•	оно дает возможность понять характер возникающих отношений,
•	обеспечивает безопасность для клиента и
•	закладывает основу доверия, необходимую для действенного характера терапевтических интервенций.
Но терапевтические интервенции становятся непродуктивными, если терапевт не осознает предписанной ему роли и его чувства и действия остаются дополнительными по отношению к манипуляциям клиента, который активно формирует среду стереотипным для себя путем. В этом случае либо не выделен терапевтический запрос, либо не распознана фигура отношений терапев
та и клиента. По «неявному заданию» клиента, терапевт становится виноватым утешителем (утешителем — дополнительное действие по отношению к манипулятивному запросу, а виноватым, потому что сессия дальше не двигается), бессильным советчиком (советчиком — дополнительное действие, бессильным потому, что ни один совет не принимается), раздраженным, но пассивным слушателем (клиент не дает возможности вставить ни слова, а терапевт уже запутался в его высказываниях) и т. п.
Для того чтобы пройти через слияние, терапевт должен фруст-рировать манипулятивное поведение и побудить клиента выделить запрос (уже делающий клиента в какой-то степени ответственным за решение проблемы). Такое фрустрирующее профессиональное поведение часто является сложным для начинающих терапевтов, так как часто связано с непроработанными профессиональными интроектами («клиент плачет и его нельзя трогать, чтобы не повредить ему», «хороший терапевт должен обязательно помочь клиенту за любое выделенное ему время», «клиента нужно выслушать и нельзя перебивать» и т. д.).
Любое прекращение привычного слияния (в том числе и как фрустрация терапевта) приводит к усилению тревоги у индивидуума. Тревога определяется как прерванное возбуждение, блокированная энергия, которая могла бы быть направлена на что-то новое в среде — «переживание трудности дыхания во время заблокированного возбуждения» (Перлз, Хефферлин, Гудмен, 1993). Но именно этот момент перспективен для дальнейшей работы как момент фокусировки и осознавания своих чувств, действий и желаний.
В тот момент, когда фигура потребности становится ясной, ее дальнейшее развитие может быть прервано на базе интрое-цированных представлений клиента (см. ниже) о возможном и должном.
Полярностью к конфлуэнции является уход (изоляция). Клиенты, контактным стилем которых является уход, не часто обращаются к терапевту. Однако иногда они сравнивают качество своей жизни с жизнью других людей и понимают, что что-то упускают в своей жизни. Они часто ощущают себя чужаками, «пришельцами», говорят о наличии невидимой стены между ними и другими людьми.
С такими клиентами терапевту достаточно сложно. Большая часть времени терапии затрачивается на формирование рабочего альянса. Клиенты часто «уходят» в сессии, замолкают, не
отвечают на вопросы. Лучшая позиция — не преследовать их, заботиться, ожидать их активности в молчании, напоминая о своем присутствии для них, спрашивая, в чем именно они нуждаются, для того чтобы снова вступить в контакт с терапевтом. Важно, чтобы они «присваивали» свой уход, говоря, для чего он им необходим (Joyce, Sills, 2001).
Интроекция
«Наш рост обеспечивается способностью различения, которая сама является функцией границы между «я» и другим. Мы что-то берем из среды и что-то ей возвращаем. Мы принимаем или отвергаем то, что среда может нам предложить. Но мы можем расти, только если в процессе принятия в себя мы полностью перевариваем и тщательно ассимилируем то, что получили» (Ф. Перлз, 1996).
Когда мы говорим о контакте, используя любимую Ф. Перлзом метафору пищеварения, то говорим о том, что должны сначала распознать чувство голода, сориентироваться и найти в среде пищу, взять ее, откусить, проглотить и переварить. Интроекция избегает пищеварения. То, что мы приняли, не прожевав, становится не нашей частью, а чужеродным телом, остающимся частью среды. «Не показывай пальцем», «Ничего не проси», «Отказывайся, когда предлагают поесть в гостях» — все это примеры интроецированных родительских посланий. Причем поведение, противоречащее интроекту, вызывает сильный внутренний дискомфорт.
Воспитание привычек, моральных правил, отношений, убеждений и ценностей имеет существенное функциональное сходство с процессом пищеварения. Все это первоначально приходит к нам из внешнего мира и затем перерабатывается. Таким образом, для интроекции характерна привычка к некритичному восприятию чьих-то убеждений и стандартов без ассимиляции их личностью. Интроективный индивидуум пассивно инкорпорирует все, что предоставляет среда, не уделяя внимания тому, что он хочет сам.
Если рассматривать этот процесс с точки зрения развития индивидуума, то грудной ребенок в первые месяцы жизни доверчиво интроецирует все, что ему дают (проглатывает грудное молоко, пытается проглотить привлекающие внимание игрушки). Его потребность доверять среде в этом возрасте особенно сильна. Если предоставляемая средой пища (общение, контак
ты, информация) питательна и усваивается соответственно возрасту, то ребенок развивается и чувствует себя вполне счастливым. Когда у него появляются зубы, он приобретает способность сначала кусать, а потом жевать предлагаемую пищу (информацию, характер отношений, убеждения других), подготавливая ее к ассимиляции организмом. При этом он должен научиться отличать вкусное и невкусное, питательное или вызывающее физиологическую тошноту. В кусании и жевании ребенок обретает первичную способность к агрессии, соответствующую стадии его развития. Взрослея, он должен научиться организовывать свой опыт таким образом, чтобы тот стал приемлемым для него самого. Однако эта способность, предоставленная ему от рождения, не всегда получает свое развитие.
Стопроцентно эффективное обучение и воспитание с помощью интроекции требует несуществующей в реальности среды, среды, где все должно бы было соответствовать потребностям индивидуума. Такой среды нет, и человек должен не только выбирать, чего же он хочет, но и сопротивляться тому, чего он не хочет. Навык различения, что для данного человека благотворно, а что нет, формируется постепенно, и большую роль в его развитии играют родители, постепенно отпускающие от себя своего ребенка для получения собственного опыта.
Однако достаточно часто родители навязывают ребенку определенную пищу (собственные ценности и убеждения, требования к нему и окружающим и т. п.), ожидая, чтобы он принимал ее, не оспаривая. Более того, с помощью родителей могут инт-роецироваться противоположные вещи, и тогда индивидуум чувствует себя «разрываемым на части». Интроецированные ценности и требования авторитетных личностей остаются вместе с их «хозяином», пока мир (среда) вокруг не начинает меняться. Не привыкнув оспаривать и пересматривать принципы и правила своей жизни, взрослый индивидуум начинает расходовать свою энергию так, чтобы поддержать интроекты в целости и сохранности. Этот индивидуум пытается жить в системе своих собственных правил (и правоты!) даже тогда, когда ситуация коренным образом изменилась или существует в измененном виде уже очень долго. Человек может долго жить по таким правилам, но платит за отсутствие собственного выбора потерей удовольствия от жизни, отсутствием радости, депрессией.
Итак, мы частенько проглатываем что-то без переваривания, и это «что-то» остается в своей прежней форме, но в новом контек
сте. То, что проглочено без переработки, остается тяжестью в желудке и бесполезным грузом (мы говорим «меня тошнит от...»). Если мы пытаемся быть такими хорошими, какими бы нас хотели видеть наши родители, мы действуем без осознавания собственного выбора, на основе того, что было интроецировано, но не соответствует современному контексту. Привычка к интроекции, поощряемая родителями («ешь, что дают», «я лучше знаю, что тебе нужно делать» и т. п.) приводит к подавлению чувства отвращения, потере навыка опробования и отвержения неподходящей пищи, действий или отношений. То, что индивидуум интроециро-вал без переработки, представляет собой «надо» и «ты должен», которые не были проверены на опыте, испытаны и присвоены. «Я», скомпонованное из интроектов, не функционирует спонтанно, «оно состоит из понятий о себе — обязанностей, норм, «представлений о человеческой природе», навязанных извне». Ф. Перлз называл такое «Я» мусорной корзиной, наполненной чуждой и ненужной нам информацией. Тогда как здоровое «Я» характеризуется подвижными границами между тем, что отвергается и что принимается.
Точно так же происходит и с усвоением знаний. Гибко и эффективно можно пользоваться только той теорией, которая опробована в практике, «переварена» и ассимилирована. То, что ассимилируется, не берется как целое, а сначала разрушается, трансформируется, а потом принимается и используется по мере необходимости, как реализация потребностей роста и развития. Знания, которые просто запомнены целиком, без понимания, — это интроекты.
Таким образом, интроекция — это невротический механизм, посредством которого индивидуум принимает нормы, способы поведения или установки, которые на самом деле не являются его собственными. При интроецировании то, что принадлежит среде (обществу, семье), мы помещаем в себя и контактная граница с обществом находится внутри нашего организма.
Интроекция у взрослого человека означает, что он не способен задавать вопросы, выражать сомнения, «жевать и пробовать на вкус» то, что ему предлагает жизнь (Зинкер, 2000). Следовательно, интроецируя, мы избегаем кусания (за нас уже откусили!), пережевывания (уже прожевали!), агрессивного переваривания, которое является разрушением; соответственно, не происходит и ассимиляции, создания чего-то нового. Социализиро-ванность в обычном смысле этого слова представляет собой
соответствие поведения человека интроецированным нормам и правилам, довольно часто чуждым его здоровым потребностям и интересам. Но наше поведение при этом становится бесцветным, неаутентичным, ему не хватает остроты и определенности, которые происходят из нашей способности направлять себя, пробовать, присваивать или отвергать.
Для интроекции характерно определенное сочетание эмоций и поведения: нетерпение и жадность, отвращение и борьба с ним посредством потери вкуса и аппетита, зависимость от того, что не является в настоящий момент питательным, а является даже отравляющим. Выросший ребенок, снабженный уже возможностями позаботиться о себе, продолжает настаивать на том, чтобы пища давалась ему в обработанном виде и немедленно. Или он в полном смысле слова начнет питаться «полезными продуктами» по расписанию, не имея понятия об аппетите и вкусе. Множество так называемых полезных диет представляют собой чьи-то собственные интроекты, тщательно приготовленные для кормления жаждущих.
Одной из причин невротического отказа от агрессии являются интроецированные в совести положения о недопустимости подобного поведения. Дентальная агрессия, по Перлзу, заключается в отвержении того, что организму вредно, и присвоении того, что организму полезно. В работе с интроецирующими клиентами очень важна реабилитация чувства отвращения, тошноты и даже рвоты. Мы говорим, что «нас тошнит от...», «от этого дурно попахивало...» или «это выглядело тошнотворно...» — так, будто мы проглотили что-то для нас вредное и теперь собираемся вернуть это среде. Но человек проглатывает что-то вредное, если ощущения его вкуса притуплены (выработалась привычка к наименьшему контакту с пищей) и он не принюхивается, то есть не ориентируется. Отвращение — это маркер неперевари-ваемости, неприемлемости для организма.
В какой-то степени все интроекты являются «незаконченными делами», которые должны быть проработаны и ассимилированы. Каждый интроект — это конфликт в прошлом, конфликт, в котором человек сдался, прежде чем он был разрешен. Собственный импульс замещен желанием принуждающего авторитета. «Я» отождествляет себя с завоевателем, и в обществе это называется самоконтролем.
Важный момент интроекции — фиксация. В пищевой метафоре она означает стремление проглатывать только знакомую пищу, что
отражается такими паттернами поведения, как привязанность к привычкам, воспоминаниям об обидах, привязанность к отжившим отношениям. Клиент не начинает ничего нового и не завершает незавершенного, не идет на риск, он боится навредить и, проецируя, боится, что повредят ему.
Работа с интроектом состоит в обнаружении того, что не является собственным, осознанным принятием этого как полезного или отвержением как отвращающего. Например, родительское требование совершенства от ребенка, если оно принимается выросшим ребенком без критики, вступает в противоречие с его физическими возможностями и в прямом смысле отражается дискомфортом в желудке («ложится тяжестью и т. п.»).
К.: Я рассчитываю, что у меня получится все, что я делаю, но я почему-то не начинаю. Наверно, я боюсь, что у меня ничего не получится или получится плохо. (Разговор идет о том, что клиент почему-то слишком долго не начинает необходимые дела — писать дипломную работу, которая потом станет основой его диссертации в аспирантуре, переехать на другую квартиру и жить самостоятельно, без родителей и т. п. Он ничего и не пробует сделать, так как «потом нет хода назад». По его словам, все должно быть сделано, продумано сразу и так, чтобы затем не переделывать. Удовольствие от процесса вообще клиентом не рассматривается, большую часть времени у него «кислое» выражение лица. Главное для него слово — слово «надо».)
Г.; То есть ты не пробуешь, чтобы потом не переделывать... Должно получаться все и сразу. Для меня это так, что, случайно надкусив гнилое яблоко, ты обязан доесть его до конца, пусть тебе и не нравится его вкус. Удивительно ли, что ты не начинаешь...
К.: Да. (Грустно улыбается.)
Т.: Скажи: «У меня должно получаться все, что я делаю». (Предполагает, что интроецированы родительские требования.)
К.: (Повторяет.)
Т.: Как ты себя чувствуешь?
К.: Застывание в теле, как будто надето что-то тесное и неприятные ощущения — холод и дискомфорт в желудке.
Т.: А как у тебя с желудком вообще?
К.: На протяжении последнего года плохо... часто тошнит или неприятная тяжесть.
Т.: Попробуй сказать: «У меня должно получиться 80% того, что я делаю».
К.: (Повторяет, прислушивается к себе.) Я более расслаблен, но в желудке есть еще ощущение дискомфорта.
Т.: А если еще мёныпий процент, рискнешь?
К.: У меня должно получиться 60% того, что я делаю. (Прислушивается.) В желудке тепло и я расслаблен. Но 60% — это как у всех... обыкновенно... Как бы мне сторговаться с ним хотя бы процентов на 80... (Смеется.)
Т.: Давай попробуем. (Ставит стул.) Вот здесь желудок, торгуйся!
Далее начинается работа со спроецированным образом больного органа, во время которой желудок агрессивно ругает и обвиняет хозяина в эксплуатации и изнашивании, требует заботы о себе. Некоторое время клиент в смятении, пытается уговорить желудок на больший процент, побороться с ним, а затем примиряется с его требованиями. Некоторое время клиент размышляет о той цене, которую он платит за предлагаемую и непосильную необыкновенность...
К.: Если я буду там (имеется в виду идеальный образ себя), то явно без желудка... Нет, уж лучше я буду здесь (в смысле обыкновенным), но с желудком. (Смотрит на терапевта.)
Т.: Как ты себя сейчас чувствуешь?
К.: Хорошо, расслабленно, спокойно. Спасибо, мне кажется, на сегодня достаточно.
Клиент осознает интроект, но не просто осознает, а сопоставляет его со своим физическим состоянием, и переработка интроекта в данном случае основана на опыте организма, опыте чувствования себя самого и осуществления выбора на основе чувствования. После этого дальнейшая терапевтическая работа идет в сторону контакта с проекцией больного органа. Если бы клиент по ходу сессии вспомнил о том человеке, который требует от него совершенного поведения (а такой человек есть, и это отец), то это могла бы быть работа с незавершенной ситуацией (внутренним объектом, отношениями с отцом или «анти-биологическим авторитетом»).
В работе с интроектами терапевт идентифицирует некоторое неосознанное убеждение и предъявляет его клиенту. Он может
спросить «Как Вы пришли к такому убеждению? » или повторить его со знаком вопроса, приглашая клиента его «пережевать» (То есть « Вы никогда ничего не делаете правильно ? »). Клиенту можно предложить преувеличить интроект, несколько раз проговорить его вслух, осознавая свои чувства и мысли по этому поводу. Можно также предложить ему разыграть интроект и встретиться с личностью и ситуацией, которая его «подарила». Разыгрывание конфликтных интроектов — это спор между родителями, касающийся клиента. Разыграв спор, он может посмотреть на него из текущей ситуации, обладая всеми атрибутами актуальной взрослости (большинство интроектов родом из детства). Все эти интервенции могут помочь клиенту поспорить с его авторами, отвергнуть или только частично принять интроект (для особых ситуаций), создать новое решение.
Терапевту важно быть внимательным к своим собственным убеждениям (личным и профессиональным). Некоторые из них могут существенно ограничивать терапевтический процесс («Клиента нельзя перебивать» или «Терапевт должен понимать все, что происходит на сессии»). Кроме того, необходимо распознавать собственные послания, которые клиенты склонны интроецировать, и обсуждать их с ними.
Противоположным интроекции поведенческим стилем является отвержение (Joyce, Sills, 2001). Паттерны отвержения проявляются в том, что клиенты игнорируют или не соглашаются на предложения терапевта, не отвечают на вопросы, отвергают все позитивное, что им предлагают другие люди — поддержку, любовь, внимание и т. п. Особенно явно это проявляется там, где терапевт (и другие) находится близко к болезненному материалу. Чаще всего этот стиль поведения отражает борьбу за идентификацию — «Что есть Я?» и «Что есть не-Я». Клиенты неплохо понимают то, с чем они не согласны и что не любят, но испытывают трудности с идентификацией того, с чем соглашаются, что любят и что хотят. Это и есть основное направление терапевтической работы.
Нередко позиция отвержения представляет собой отражение глубокого страха критики и контроля. Терапевт замечает, что клиент не отвечает на многие вопросы (не имеется в виду сознательный отказ, связанный с ценностями клиента). Для того чтобы сбалансировать тревогу и интерес, терапевт может увеличить физическую дистанцию, попросить клиента говорить о том, что его интересует, избегает давления на клиента с помощью воп
росов, используя игровые формы работы. Установление рабочего альянса поможет клиенту быть более открытым к возможностям терапии.
Проекция
При проекции мы не растворяем границу, а перемещаем ее. Проецируя, мы видим свои собственные желания или чувства в других людях или предметах. Если мы это не осознаем, то находимся сразу по обе стороны границы, которую создали. Мы делаем среду элементом себя, а затем встречаемся с этим «самим собой» в другом человеке или объекте. Если мы были сердиты на друга и не распознали эти чувства, то можем «перепрыгнуть» в друга и, глядя на него, верить, что он сердит на нас. При этом мы встречаемся не с ним самим, а с частью себя и контактная граница оказывается в другом человеке. Другие важные вещи в нем мы можем продолжать видеть, манипуляция касается только контакта с нашим собственным гневом. Это дает нам возможность снимать с себя ответственность за собственное поведение, чувства, мысли и импульсы, отрицая их в себе.
Описывают три формы проекции (Ж.-М. Робин, 1996), соответственно тем функциям, которые она выполняет:
•	зеркальная проекция — индивидуум находит в другом или в образе другого характерные черты, которые он рассматривает как свои или хочет иметь;
•	проекция катарсиса — индивидуум приписывает другому или образу другого те черты, от которых он отказывается, не признавая их как собственные;
•	дополнительная проекция — индивидуум приписывает другому или образу другого те черты, которые оправдывают его собственные.
Этот механизм, так же как и интроекция, прерывает возникающее возбуждение, необходимое для того, чтобы удовлетворить свою потребность в среде. Патологичность этого механизма также заключается лишь в потере осознавания и стереотипном повторении. При этом
•	мы осознаем природу возникшего импульса;
•	прерываем агрессивное движение, направленное в среду;
•	исключаем его из своей собственности;
• приписываем его людям, находящимся в нашем окружении, и этот импульс кажется нам направленным на нас извне. Решение проблемы теперь зависит от отношения другого человека — ответственность передана другому, а мы превратились в пассивный ожидающий объект.
Патологической проекцией является, например, бред ревности. Проекция патологических фантазий и собственного желания неверности выражается в некритичном приписывании неверности другому супругу. Примерно так же выглядит и паранойя. Сверхценные идеи особого отношения или отвержения и даже бред преследования может быть рассмотрен с точки зрения патологической проекции. В психиатрии существует даже термин «преследуемый преследователь», обозначающий такое специфическое поведение психотического пациента.
Еще одним классом проекций являются предрассудки. Наций или группе людей приписываются черты, которые принадлежат носителю предрассудка, черты, которые он отказывается признать своими. С этой же точки зрения можно анализировать газетные публикации, особенно катастрофического характера (запугивание), при отсутствии реальной катастрофы. Страх, конечно же, принадлежит автору статьи, но он это не осознает, придает его ситуации и обосновывает это логически, привлекая определенные доказательства и тенденциозно подбирая факты.
В любом из этих случаев проекция — это «зазор» между тем, что человек думает о себе и каким он реально является. И, кроме того, при проекции (особенно патологической) возникают сложности в различении внутреннего и внешнего мира. В основе проекции лежит интроекция — индивидуум не может принять свои качества и поступки, потому что не должен быть «таким», чувствовать «так» и поступать «так». В этом смысле проекция является следствием того, чего не допускают наши интроекты. При проекции человек как бы «разбрасывает по среде» свою идентичность, и ее восстановление — основная задача терапевтического процесса.
Возьмем характерный невротический страх отвержения. Отвергая других, проецирующий индивидуум считает, что это другие отвергают его. «Незамечаемая человеком потребность отвергнуть приводит к тому, что он обнаруживает в собственном поведении что-то такое, что, по его мнению, объясняет, но не оправдывает отвержение другим. Если бы другой действовал так, как про-
оцирующий предполагает, и действительно отвергал бы его, цель была бы достигнута — то есть это вело бы к их разделению, а это и ость то, что проецирующий хочет, не сознавая этого» (Перлз, Хефферлин, Гудмен, 1993). Присвоение отвержения помогает понять, что не устраивает в других людях, осознать свои желания, пересмотреть свои правила, предписанные им.
Надо отметить, что когда один человек проецирует что-то на второго, эта проекция попадает не на белый экран, а на что-то, что в определенной степени присутствует в другом человеке. Но такое угадывание (иногда достаточно точное) не отменяет проецирования своих чувств или черт личности первым. Для работы проекции также существуют совесть и мораль, на которые списываются собственные требования или принципы. «Мораль не одобрит» всегда подразумевает «я не одобряю».
Требования, спроецированные в «чистую» совесть, иногда очень агрессивно преследуют ее носителя или нарушителя норм. Индивидуум отчуждает от себя агрессию и жесткие требования и приписывает их некой совести. В этом случае гнев, направленный на фрустрирующий объект, не дающий делать что-то социально неодобряемое (из-за идентификации с социальной нормой), отражается от совести («я-то не могу, совесть не позволяет») и направляется на «нарушителя», которому «совесть позволяет». Сила совести — это сила гнева, направляемого на определенную ситуацию или другого человека.
Ф. Перлз рассматривал как проекцию и сновидения, считая сновидца создателем сна, помещающим туда то, что он не хочет принять в себе. И тогда спроецированная агрессия во сне превращается в кошмар и погоню за сновидцем, а спроецированный страх — в сновидение о себе, убийце или монстре. Так же, как и сны, проекцией нынешней ситуации могут быть и воспоминания. Например, в ситуации, когда начинающий терапевт пытается давить на клиента, вынуждая его к действию, клиент неожиданно вспоминает и рассказывает терапевту, как он болел в детстве, и главное ощущение этой болезни — тяжесть в груди и невозможность дышать.
Проецирующий приписывает нежелательные импульсы другим, но не избавляется от них совсем. Проекция словно бы привязана к человеку. Так как отвергаемая часть находится в нем самом. Единственная возможность для разрядки нежелательных чувств — это их принятие и выражение, способствующее сня
тию напряжения и продвижению в сторону удовлетворения потребности.
Распознавание проекции терапевтом базируется на следующих признаках:
•	Клиент приписывает ответственность за события, происходящие с ним, другим лицам и обстоятельствам. «Другие люди много работают, для того чтобы развиваться, больше зарабатывать, а я нет», — говорит клиентка, недовольная своими достижениями в профессии и отвергающая свою успешность в ней как недостаточную.
•	Он говорит о себе в пассивном залоге. С ним что-то случается, мысль приходит ему в голову, его отвергают и т. п. В его речи много возвратных глаголов, слов «это» («это не дает мне возможности работать»), безличных форм.
•	Клиент говорит о терапевте: «Вы скучаете...», «Наверное, Вы на меня сердитесь», «что Вы на меня так смотрите?» (терапевт смотрит как обычно), «Не бросайте меня» (терапевт и не собирался). Терапевт может осознавать эти чувства или нет, но в любом случае это проекция клиента на терапевта.
•	По большому счету любая проекция искажает восприятия реальности, и это ее главный признак. Чтобы клиент обрел нормальную перспективу и адекватное восприятие ситуации, он должен присвоить проекцию.
Работа с проекцией может идти по типу отождествления с проекцией. Ф. Перлз был убежден, что патологичными являются частичные проекции и их необходимо превратить в тотальные для реассимиляции. Поэтому клиента просят побыть тем персонажем, на который он проецирует некие качества, «стеной между терапевтом и клиентом» или персонажем из сна. Это дает возможность клиенту присвоить энергию сопротивления и некоторые качества, ранее проецируемые вовне.
Приведем фрагмент работы Ф. Перлза с проекциями Мэй (Гештальт-терапия дословно, 1998, пер. А. Бондаренко).
Сначала Перлз предложил Мэй сыграть стену, которая появилась в их разговоре. Мэй отказывается. Перлз говорит ей о том, что при таком поведении он чувствует себя беспомощным и бессильным, и предлагает ей сыграть бессильного и беспомощного себя. Мэй играет и возвращается к «стене». Далее начинается работа с проекцией отвержения.
М.: Здесь стоит стена, а за этой стеной — я.
Ф.; Скажи это стене. Или позволь стене сказать тебе: «Я здесь, чтобы защитить тебя».
М.: Ты... ты передо мной, стена, и за тобой я в безопасности.
А стена повторяет: «Да, и ты никогда не можешь пройти через меня. Если ты это сделаешь, ты станешь уязвима, и люди смогут войти». А эта стена удерживает их снаружи.
Ф.: Я удерживаю людей снаружи.
М.: Я удерживаю людей снаружи с помощью этой стены. Я удерживаю людей снаружи.
Ф.: Теперь просто скажи мне что-нибудь. Ты боишься, что можешь стать уязвимой. Можешь сыграть уязвимую личность?
М.: Я не знаю.
Ф.: Ты не знаешь. Какой вред может быть тебе нанесен?
М.: Если я стану уязвима, люди будут причинять мне боль.
Ф.; Как?
М..* Доверят мне свои тайны, и я... О... отвергнут меня, когда я люблю их.
Ф.: Как? Как они отвергают тебя?
М..* Делая те же вещи, которые я стала бы делать, отвернутся от меня.
Ф.: Как?
М..* Скажут: «Уходи. Не надоедай мне».
Ф.г Скажи это мухам. Скажи это им.
М.: (громче) Уходите и не надоедайте мне.
Ф.: Скажи это мне.
М.; Уходи и не надоедай мне.
Ф.; Скажи это своему ребенку.
М.: (тише) Уходи и не надоедай мне.
Ф.: И что теперь?
М.: Они уходят.
Ф.: А потом?
М.: Потом я одна.
Ф.: И ты в безопасности?
М.; И я в безопасности... Да, она здесь.
Ф.; Да? Стена все еще здесь?
М.: Да.
Ф.: Теперь стена стала ближе, не так ли?
М.: Временами она становится совсем близкой.
Ф.: Теперь сделай то же самое с близкой стеной.
М.; (вздыхает) Ты подошла так близко, что я... иногда не могу дышать и начинаю бояться. И еще, и еще — я не могу пройти Через тебя... Я могу удариться и пораниться.
Ф.; О'кей. Теперь подойди и раздави меня... Действительно подло. Раздави меня.
М.: Нет, я не хочу давить тебя. Только себя.
Ф.: Я хочу, чтобы ты раздавила меня... Хочешь, чтобы я раздавил тебя?
М.: Нет.
Ф.: О'кей. Тебе придется довольствоваться собой. Продолжай. Как ты давишь себя?
М.: Я не... Я удерживаю здесь стену и не позволяю себе пройти через нее.
Ф.: Как ты давишь себя?... Как ты давишь себя?...
М.; Я закрываюсь и не говорю.
Ф.: Ты вовсе не давишь себя. Ты играешь в игру.
М.;Да.
Ф.: Да. Что ты сейчас чувствуешь? Я заметил, что ты перестала мучить меня своей игрой.
М.: (оживленно) Ну. Прямо сейчас? Я не знаю, я просто чувствую себя какой-то глупой...	•
Ф.: Посмотри на аудиторию. (Мэй смеется.) Посмотри на них.
М.: Они все здесь.
Ф.: Скажи им это.
М.: (возбужденно, почти плача) Вы все здесь, и я вижу ваши глаза и ваши лица, смотрящие на меня. И у вас у всех прекрасные лица...
Ф.: Ты можешь спуститься и дотронуться до кого-нибудь, кого ты видишь?
М.: Я могу коснуться вас всех. (Мэй идет, касается и крепко обнимает людей, и начинает’плакать.)
Ф.: Вот, ты видишь, что произошло на личной сцене, на сцене воображения, каким сильным может быть воображаемый самогипноз? Здесь нет никаких стен.
М.: (смеется) Вы правы.
Ф.: О'кей. Спасибо.
Вы видите, Мэй достигла некоторой интеграции, идентифицировавшись со своей стеной.
Противоположностью проекции является принадлежность — принятие ответственности за все аспекты жизни на себя. Такие клиенты склонны к самоупрекам и чувству вины. Клиентов важно побудить распознавать, за что они реально ответственны, а за что нет. Для этого производится некоторая сортировка того, что принадлежит клиенту и на что он может и хочет повлиять, и того, что принадлежит другим людям и относится к сфере их ответственности. Клиентов можно попросить ответить на вопрос: «Каким образом они узнают, что некоторые вещи относятся к их ответственности?». Здесь могут обнаружиться интроек-ты, «подаренные» им другими людьми. Это особенно важно для клиентов, пострадавших от сексуального насилия или внезапных несчастных случаев.
Ретрофлексия
Обычно она возникает тогда, когда индивидуум знает, какова его потребность и кто ее адресат, но при этом действие, направленное в среду, заменяет действием, направленным на себя. Ретрофлексия содержит два типа процесса:
•	субъект делает самому себе то, что он хотел бы сделать другим;
•	субъект делает себе самому то, что он хотел бы, чтобы сделали ему другие.
Таким образом, ретрофлексия поведения — это направление на себя того, что первоначально человек делал, пытался или хотел делать другим людям или с ними. Его энергия перестает направляться наружу, где должно проводиться манипулирование, удовлетворяющее потребности организма. Вместо этого человек подставляет себя на место среды в качестве объекта действия, не ожидая ничего от других. И тогда его личность разделяется на две — действующего и испытывающего воздействие. Ретрофлексия прерывает контакт, заставляя субъекта действовать, отрицая реально существующего другого. Контактная граница находится внутри индивида, деля его надвое. Частным случаем ретрофлексии является аутоагрессия. Ирвин и Мириам Польстеры (1997) считают проявлением такого расщепления чувство стыда, которое возникает, когда, расщепляясь, человек смотрит на себя со стороны и видит нелепость или абсурдность своего поведения.
Почему так происходит? В какой-то момент растущий человек, обратившийся к среде за удовлетворением потребности, ветре-
тил непреодолимое на тот момент препятствие — среда оказалась враждебной его усилиям: ему отказали или его наказали. Вместе с тем наказание не устраняет потребность, и ребенок научается лишь сдерживать направленные в среду реакции и импульсы. Последние остаются такими же выраженными, как и раньше, но устраняются путем сдерживания, достигаемого напряжением мышц. Две части человека сходятся в борьбе, что отражается в таком высказывании, обращенном терапевту: «Помогите мне справиться с собой». Это насилие, обращенное к себе. То, что было сначала конфликтом организма и среды, становится конфликтом между частями личности (Перлз, Хефферлин, Гудмен, 1993).
Как это выглядит с позиций модели self-регуляции и цикла контакта? В фазе мобилизации цикла контакта организм после ориентации на окружение чувствует больше возбуждения, бо? лее полно осознает и начинает организовывать позу, мышечные напряжения, для того чтобы осуществить действие, ведущее к финальному контакту. Эта фаза может быть короткой (привычки), почти не замечаемой. Во многих случаях нашей жизни формирование «фигуры» интереса, ориентация в окружении, мобилизация энергии и действие происходят почти одновременно. В других случаях, когда привлечены более комплексные потребности, долговременные проекты и длительные последствия действий, эти феномены заметить легче, так же, как и феномены прерывания процесса подготовки к действию. Такие прерывания могут быть результатом восприятия недостатка поддержки среды или недостатка способностей — почвы. Александр Лоуэн в своей «Биоэнергетике» писал о способности к использованию ритмичных и плавных движений и, более того, о поддержке, обеспечиваемой глубоким и полным дыханием для более интенсивного возбуждения.
В случае, когда мы встречаемся с недостатком способности организма к самоподдержке, или окружение является недружественным и деструктивным, или если оно воспринимается с недоверием, движение, которое должно было быть направлено в среду, подавляется и происходит блокирование действия. Личность, боящаяся критики, отказа, останавливается и поворачивает энергию, первоначально направленную в среду для удовлетворения потребности, на себя.
Реальный мир, в котором мы действуем, полон фрустраций. Если некоторые потребности фрустрируются регулярно, если
проявление чувств встречает регулярный многолетний отказ, мы можем выучить хронический неосознаваемый способ блокирования телесной экспрессии. Вспомним, как мы действуем, когда другие принуждают нас что-то делать, и убедимся, что мы сопротивляемся активно или пассивно. То же самое происходит и в случае, когда одна часть личности принуждает другую делать то, что не хочется («я заставляю себя») — начинает работать мощная энергия сопротивления. Работа не начинается или идет очень медленно. Но кто еще может заставлять нас делать то, что нам не хочется? Чье требование или недовольство нами интрое-цировано?
Сдерживание не всегда является патологичным, нередко оно необходимо в интересах организма. Не обязательно бороться с каждым, кто тебе не по нраву, борьба в социальной ситуации часто (но далеко не всегда!) неуместна. Сдерживание мочеиспускания в период лекции вовсе не является патологией. Человек осознает импульс, но предпочитает (и имеет возможность) подождать. Здесь обе составляющих осознаваемы и принадлежат самому человеку. Разумная осторожность — тоже здоровое пройвление самокоррекции.
Главное — это осознавание своих побуждений; ретрофлексия, как и проекция, оказывается патологичной, когда она становится хронической, привычной. В этом случае естественная задержка спонтанного поведения закрепляется в отказе от действия. Человек перестает манипулировать в среде и средой, застывает, в нем много напряжения и мало жизни. Например, мальчик по требованию отца (мужчины не плачут!) перестает плакать, переживать потерю самым естественным образом. Нередко следствием этого являются депрессивные состояния. Между тем социальное окружение для взрослого человека уже не несет в себе коннотации непреодолимости, у взрослого человека много прав и достаточно реальных возможностей.
В речи ретрофлексия проявляется в том, что глагол сопровождается возвратным местоимением. «Я говорю себе», «Я спрашиваю себя», «Я ругаю себя», "Как мне заставить себя это делать?» — все это лингвистические маркеры ретрофлексии. В этом случае всегда можно задать вопрос: «А к кому еще это может быть обращено?» — то есть установить адресата ретроф-лексируемого чувства или действия.
В поведении ретрофлексия отражается направлением действия на себя. Клиентка стучит кулаком по колену, одной рукой теребит
другую, ее ногти впиваются в кожу кисти, в горле мешает говорить «ком», а в груди сдавливание (удерживается крик), «голову сжимает, словно обручем». «Линия фронта» проходит по самой личности, ее телу. Нередко клиенты отмечают, появление головной боли во время остановки плача или при остановке действия, направленного к терапевту. Есть вариант «застывшей ретрофлексии», когда действие мышц антагонистов поддерживается в равновесии и человек производит впечатление напряженного и неживого (это уже вариант «все под контролем, ничего не чувствую»). Все это отражается в позе и жестах — скованные руки и опущенные плечи (словно бы несущие неподъемный груз), сжатые челюсти и кривая извиняющаяся улыбка, отсутствие движений во время всей сессии и ноги, будто приросшие к полу. В здоровом организме мышцы не зажаты и не расслаблены — это средний тонус, готовность к выполнению действий и движений. Здоровый организм грациозен.
В своей книге «Телесный процесс» Кепнер (1993) приводит три различные формы телесной ретрофлексии:
1.	Классическая — поворот на себя действия, первоначально направленного в среду. В этой категории находится масса психосоматических симптомов — головные боли, ком в горле, ощущения сдавливания в области грудной клетки (некоторые формы астмы), грызение ногтей и т. п.
2.	«Замороженность» — движение, направленное в среду, подавляется в самом начале, не разворачиваясь на себя. Мышечный тонус оппозиционных мышечных групп примерно одинаков, и в этом случае блокируется действие само по себе. Для наблюдателя это выглядит как напряжение и неподвижность мышечных групп — так называемые «замороженные клиенты», малоподвижные, напряженные, не ощущающие вкуса к жизни и движению.
3.	Третья форма заключается в делании себе того, что хотелось бы получить от окружения, например, попросить кого-то позаботиться о себе. С одной стороны, забота о себе — это путь самоподдержки и самопомощи. С другой — при хроническом использовании — путь изоляции от других людей. Здесь блокируется импульс, направленный на оперирование окружением. Блокируются также чувства нежности, привязанности, интимности, что ограничивает способность индивидуума к проживанию здоровой конфлуэнции в отношениях с
другими людьми. Это одна из характерных черт нарциссичес-ких пациентов.
«Теоретически лечение ретрофлексии просто: нужно вновь обратить направление ретрофлектирующего действия — изнутри наружу, — пишутПерлз, Хефферлин и Гудмен (1993). — Приэтом энергии организма, ранее разделенные, вновь соединятся и разрядятся в направлении среды. Блокированный импульс получит возможность по крайней мере выразиться, а может быть, получить удовлетворение. И как в любом случае, когда подлинная потребность организма удовлетворена, возможен отдых, ассимиляция и рост».
Однако, согласно тем же авторам, практически развернуть ретрофлексию непросто. Попытка выразить свои чувства и требования к другим людям вновь вызывает страх, вину и замешательство, поскольку большинство этих импульсов агрессивны или содержат в себе долю агрессии. Так, ретрофлексированным раздражением нередко являются ошибки и неловкость в движениях. Осознавание этих импульсов пугает. Только постепенно и при постоянной тренировке в терапии человек может обратить свои импульсы в среду и научиться пользоваться ситуацией конструктивно — оценивая необходимость для себя и предоставляемые возможности.
Если обратить, например, ретрофлексированный гнев сразу, то человек нападет на другого и сразу вызовет ответную агрессию. В его детском опыте это уже было и... вызывало отвержение родителей. Поэтому ситуация с ретрофлексией должна меняться шаг за шагом. Прежде всего, клиенту нужно познакомиться с тем, что происходит у него внутри, как и где он напрягается, обнаружить наиболее характерные зоны напряжения. Терапевту важно выявить, какие убеждения, интроекты и ранние решения сопровождают ретрофлексию и, особенно важно, какие из них препятствуют свободному течению его энергии. Некоторые интроекты являются основой ретрофлексии (Joyce, Sills, 2001).
Далее, в терапии клиент может распознать свои противоречия — действия против себя (я хочу заниматься X, но занимаюсь У). Он может занять сторону каждой части, познакомиться с ними и осознать, что каждая хочет. «Ребенок», привыкший говорить себе НЕТ, постепенно научается говорить ДА. Он может понять что-то про свои желания и навязанные ему долженствования и сделать выбор. Улучшается его ориентация в среде, становится
более ясным осознавание своей жизни и своих желаний. Его агрессия может найти для себя полезные задачи изменения ситуации в желаемую сторону, она станет более уместной и соответствующей ситуации. Когда ретрофлексия начинает осознаваться, значение того, что ретрофлектировано, изменяется, например, упрек превращается в просьбу или требование, насилие над собой — в отказ.
Фрагмент работы Ф. Перлза с Мэй — пример работы по обращению ретрофлексии с помощью усиления имеющегося напряжения.
М.: (слабо, монотонно) Да. Я чувствую страх и меня трясет, лицо горит и мне трудно дышать, а когда я начинаю говорить, я напрягаюсь.
Ф.: Закрой глаза и напрягись. Возьми на себя ответственность за напряжение. Посмотри, как ты напрягаешься, какие мышцы напрягаются?
М.: В верхней части тела, в груди, в руках и в кистях. И это сдерживает мой голос.
Ф.: Ты можешь еще напрячься?.. Да... О'кей, теперь прервись хотя бы на чуть-чуть. Теперь ты видишь, что ты делаешь с собой? Мы часто что-то делаем с собой, вместо того чтобы делать это с миром. Теперь давай проведем эксперимент. Встань, пожалуйста, Мэй. А теперь напряги меня так же, как ты напрягаешь себя. Давай, просто надави на меня... надави на меня... (Мэй давит на Фрица, потом вздыхает.) Теперь сядь... Как ты сейчас чувствуешь себя?
Решающим в работе с ретрофлексией является ее обращение в открытом действии. Перлз сначала дал Мэй почувствовать ее напряжение, усиливая его, а затем предпринял обращение в открытом действии, предполагая, что Мэй ретрофлексирует импульс к другим людям. Таким образом, внутренний конфликт переводится в стремление получить то, что нужно, в контакте с людьми и объектами вне себя.
Поскольку ретрофлексия — это результат влияния среды и в этой среде был некто (родитель, учитель и т. п.), обучающий индивидуума сдерживать себя, то позиция этого «некто» является вполне манипулирующей и энергичной. В этом смысле работа с ретрофлексией может проходить через проекцию (во мне или в моей жизни есть кто-то, кто заставляет меня или на кого я про-
ецирую такое принуждение), путем принятия такой позиции или интроекцию, через осознавание и пересматривание интроекта. Обычно это приводит к присвоению энергии для манипуляции миром и дальнейшему продвижению в направлении удовлетворения потребности.
К.: Я чувствую скованность, как будто не могу пошевелиться...
Т.: Пересядь и побудь тем, кто тебя сковывает...
К.: (пересаживается, выпрямляется, неожиданно громко, обращаясь к себе, сидящей в кресле) Я тебе сказала «Сиди тихо!»
Т.: Повтори несколько раз.
К.: (повторяет с каждым разом все энергичнее) Т.: Пересядь и ответь ему!
К.: ...Ей! Это мама. Мама, я не буду сидеть тихо, я живая. Хочу двигаться... (двигается, энергично стряхивая с себя скованность).
Т.: Как ты себя сейчас чувствуешь?
К.: Свободно, смело.
Обращение в открытом действии имеет некоторые особенности. Разумеется, «душение себя», обращенное на окружающих, привело бы, по крайней мере, к драке. В обществе такие примитивные и недифференцированные импульсы неуместны и наказуемы. Но речь идет не о выражении именно таких импульсов в обществе, терапия нужна для того, чтобы в ней клиент научился освобождаться от зажимов разными путями — в игровом варианте (устраняется запрещение быть таким), направляя агрессивные импульсы на предметы (подушки) и представляя, кого он имеет в виду. Просто физическое исполнение без осознавания адресата своих действий, осознавания ответственности (я это делаю) окажется обычной имитацией. Перлз, Хефферлин и Гудман (1993) советуют на первом этапе работы с ретрофлексией давать выход «детской ярости», считая, что это нормальный, здоровый способ выражения индивидуумом фрустрирован-ной агрессии. В один прекрасный момент полное освобождение выразится в мощном приливе возбуждения и полном спонтанном и адекватном ситуации действии.
Когда выражение импульса найдено, это приводит к высвобождению блокированной ранее энергии. Депрессия превращается в
гнев или рыдания. Застывание в страхе — к обнаружению и обеспечению безопасной дистанции. Удерживание своих рук — к просьбе, обращению или требованию. Работа с мышечными блоками приводит к поразительным результатам. Обнаруживаются настолько особенные черты собственного телесного и психического функционирования, что одно это уже вызывает интерес к своей жизни и возможным изменениям. В процессе такой работы часто вспоминаются незавершенные ситуации, не вспоминаемые годами, и клиент получает возможность их проработать.
До сих пор мы обсуждали первый вариант ретрофлексии — импульс, который мог бы быть направлен в среду, но изменил направление вовнутрь индивида. Другой вариант — делание себе того, что могло бы (и хотелось) быть сделано другим (сам себе Дед-Мороз). Иногда такой вариант прерывания контакта называют конфлексией. Это может быть внимание, жалость, любовь, подарки себе — все что угодно. Это и опора на себя и в то же время может быть ретрофлексией, если человек пытается удовлетворить себя сам по всем вопросам, отвергая значимых других. Признаки такого варианта ретрофлексии на сессии — поглаживание себя, поддержка себя руками, жалость к себе, но все это, разумеется, в контексте сессии, в тот момент, когда нужна поддержка или утешение от терапевта. Обращение ретрофлексии может повернуть человека к миру, осознанию своей связанности с ним и собственных потребностей, адресованных другим людям.
Другой полюс континуума по отношению к ретрофлексии — импульсивность. Это несоответствие в выражении чувств по отношению к ситуации (отсутствие «тормозов») или опасное действие, наносящее вред себе или окружающим.
Такие клиенты постоянно переживают «захваченность» своими чувствами. Если клиент осознает свою импульсивность как проблему, для него может стать полезным приобретение привычки к осознаванию стадий цикла контакта. Необходимо замедление и фокусирований на ощущениях и чувствах, чтобы помочь клиенту сориентироваться в том, какие выборы он имеет для действия. Привыкнуть жить медленнее помогут и упражнения на заземление и осознавание.
Эготизм
Эготизм понимается как неспособность потерять контроль и отдаться переживанию слияния с объектом потребности. Кон
тактная граница — это место встречи организма и среды, место взаимной встречи, и событие встречи при эготизме имеется. Но контактная граница при этом односторонняя, личность, создающая «фигуру», делает это только для собственной пользы. Нет взаимодействия, нет «брать» и «давать». За всем этим может стоять сильный страх провала и стыд за свое несовершенство.
При эготизме индивидуум в контакте остается вне себя, становясь наблюдателем и комментатором своих отношений с другими людьми и внешними объектами. Внутренний комментарий о том, как некто наслаждается осенним лесом, запахом грибов и свежим воздухом отчасти расстраивает само непосредственное переживание этого леса и наслаждение воздухом. Он не может «окунуться с головой» в пере’живание. Этот невротический механизм встает на пути эффективного и полного удовлетворения потребности и получения удовольствия. Прерывание контакта по типу эготизма может встречаться в любой фазе цикла контакта, например, в фазе мобилизации. Это все равно, что при телефонном звонке похвалить себя за острый слух, вместо того чтобы подойти к телефону.
Но чаще всего такое прерывание контакта происходит в фазе финального контакта, когда личность уже вовлечена в процесс переживания и начинает испытывать удовлетворение. Хронический эготизм как привычный личностный паттерн описывается при нарциссических личностных расстройствах, характеризующихся недостатком эмпатии, склонностью к переживанию состояний грандиозности или ничтожества, а также чувствительностью к оценкам других людей.
Клиенты, прибегающие к подобному механизму прерывания контакта, самодостаточны и очень чувствительны к дистанции между людьми. Они часто уходят из контакта при сокращении дистанции со стороны других людей. Для них характерен страх утратить контроль над ситуацией (они постоянно контролируют терапевта), уходы от непосредственного контакта в теорию, непереносимость негативной оценки со стороны других людей, нестабильность самооценки, склонность к обесцениванию своего и чужого опыта.
В свое время Ф. Перлз также описывал невроз психоанализируемого, показав, как эта разновидность самоосознающего наблюдения может стать проблемой сама по себе. Так бывает, когда личность приспосабливает психотерапевтическую систему, которую наблюдает, к себе и становится ее «идеальным про
дуктом», например, «самоактуализирующейся» личностью. Инсайты в этом случае не ассимилируются, они сидят на клиенте подобно новому костюму, не подходящему ни по фасону, ни по размеру. «Любование собой в зеркале» сочетается с недостатком истинной спонтанности и переживания удовольствия от взаимного контакта с другими людьми (приведено по Clarkson, 2000). Эготист так сильно сориентирован на свой собственный голос, свои чувства или позицию, что продолжает взаимодействие без полного знания о том, с кем или с чем он встретился.
Здоровый эготизм — это способность к саморефлексии. Если же эготизм осознан, то мы можем, например, использовать свое право быть услышанными, но не слышать, что отвечают нам в ситуации, где наше присутствие нежелательно (см. монолог Чацкого). Другой случай полезности эготизма — возможность избежать преждевременного согласия без ориентировки в ситуации. Результатом этого механизма прерывания контакта является то, что эготист находится вне соприкосновения с определенной частью поля вне нас, она его не очень интересует, но это и создает серьезные проблемы в отношениях. По большей части эготист создает жесткие «фигуры», есть только импульс к контакту, но нет самого контакта. Непринужденность или гибкость общения требует реакции на чувства других (по крайней мере, принятия их во внимание), что является встречей своего бытия и бытия другого.
В терапии клиент с эготизмом требует достаточной терпимости терапевта, невысокого темпа работы (замедление и еще раз замедление!), тщательного исследования нового опыта (маленькими порциями), умения терапевта обращаться со своим стыдом, отсутствия фиксации на быстром терапевтическом успехе. Одним из вариантов работы с эготизмом клиента Кларксон (2003) называет медитации, позволяющие ощутить связь с универсумом, бесконечность времени и ощущение нераздельности с миром.
Полярностью к эготизму является спонтанность (Joyce, Sills, 2001), полнота существования «здесь и сейчас». В патологической форме она может выглядеть как мания, возбудимость и антисоциальное поведение. Сверхспонтанные клиенты избегают болезненного внутреннего опыта, убегая от чувств в действие. Стратегией терапевта также является замедление (паузы) и побуждение к осознаванию. Для отчета о чувствах необходимо стимулировать клиента удерживаться в паузах, обдумывать происхо
дящее. Ажитация клиента снижается, если терапевт уделяет внимание опоре, дыханию и заземлению, акцентируется на самопод-держке и поддержке среды.
Дефлексия
Согласно Польстерам (1997), дефлексия* — это способ снятия напряжения актуального контакта, заключающийся в уклонении от прямого контакта с другим человеком, а также игнорировании стимулов из среды. При дефлексии индивидуум перемещает внимание с одного важного элемента поля на другой и поэтому испытывает трудности при поддержании контакта с реальностью. Поведение не достигает цели, «человек абстрагируется от ситуации, отпускает реплики не по существу, произносит банальности или общие фразы, проявляет минимум эмоциональных реакций вместо живого участия». Дефлексирующий индивидуум слишком часто шутит (окружающие не понимают, к чему он относится серьезно), иронизирует, меняет темы, его речь чрезмерно обобщена и абстрактна, ее содержание тонет в словах, он задает больше вопросов, чем делает утверждений, говорит или за других, или неизвестно кому. Кроме того, он «не слышит» реплики терапевта, «не видит» выражения его лица, «не понимает» или переопределяет то, что терапевт делает или говорит. Особенно это касается интервенций терапевта, близких к избегаемому материалу.
Такой человек не может ни выразить себя, ни почувствовать другого по-настоящему. Он избегает контакта с другими, переводя прямой контакт в формальный, косвенный или неотчетливый. Терапевт может обнаружить в ходе сессии, что тема беседы все время меняется и что он не понимает и не помнит, как они с клиентом оказались в другой теме. Проявления дефлексии в терапевтической сессии нередко выглядит как процесс «раскрывания матрешек», с тем отличием, что матрешки не заканчиваются. Терапевт задает вопрос о проблеме и получает ответ не по существу, слишком абстрактный или неясный. Терапевт задает уточняющий вопрос и вновь получает ответ, ничего не прибавляющий к сказанному ранее. Так может происходить довольно долго, пока поведение клиента само по себе не станет «фигурой» для терапевта. Дефлексирующий клиент не концентрирует свою энергию на одной «фигуре», а распыляет ее между
Встречается также написание «дифлексия».
многими, в результате чего контакт со многими потребностями становится невозможным.
Иногда дефлексия проявляется в рассеивающих внимание движениях, жевании резинки, игнорировании присутствия терапевта. Некоторые клиенты воспринимают только позитивную обратную связь, не замечая иной. Другие, наоборот, слышат только негативное в свой адрес, дефлексируя позитивные замечания и поддержку других людей.
Нередко энергия, предназначенная одному объекту, переносится на другой. Фигурально говоря, получив выговор от начальника, индивидуум дает пинка своей собаке. Он переносит действие, предназначенное начальнику, к собаке, так что граница оказывается не между ним и начальником, а между ним и собакой. Импульс при этом направлен в среду, но настоящий объект подменен суррогатом.
Терапевту важно сфокусировать внимание клиента на таких особенностях контакта и мягко прервать дефлексивный процесс. Кроме того, важно сохранение в беседе одной темы и совместное выстраивание гипотезы, почему это оказывается сложным. Это дает возможность клиенту выбрать, о чем говорить (или не выбирать — это его право).
Наиболее важные навыки работы с хронической дефлексией — развитие сенсорного осознавания клиента: побуждение видеть, слышать и чувствовать. Терапевт стимулирует клиента сконцентрироваться без предубеждений на какой-либо новой «фигуре» интереса и следовать ее развитию. Терапевту важно понять, где находится «зона риска» клиента, (вместо какого действия возникает прерывание контакта) — представленность дефлексив-ных проявлений там особенно велика. Побуждение к осознаванию помогает восстановить необходимое для полноценной жизни богатство ощущений и поддерживает чувство действительного существования от момента к моменту. Прямой контакт, чувства любви, печали и гнева повышают качество жизни и обеспечивают перенаправление энергии к актуальной на данный момент потребности. Важна адресация чувств и выражение их конкретным людям.
Существуют довольно простые приемы перенаправления рассеиваемой энергии клиента: внимание терапевта к тому, как клиент опирается, куда обращен его взгляд, кому предназначена его фраза (терапевту или в пространство) и т. п. Например,
терапевт замечает, что клиент как-то необычно избегает прямого контакта глазами. Простая просьба терапевта поддерживать контакт глазами при обращении к нему помогает клиенту осознать, что «фигурой» данного момента являются отношения с терапевтом, и энергия клиента направляется на прояснение отношений с терапевтом. Таким образом, он оказывается в состоянии повлиять на отношения с другим человеком.
Дефлексия может выполнять и здоровую функцию, уменьшая напряжение переговорного процесса, чрезмерное для клиента напряжение в терапевтической сессии. Она может стать полезной в контакте с пропагандой тоталитарного общества, создавая лучший контакт с истинной ситуацией в обществе (Clarkson, 2000).
Другой полюс — это рецепция (Joyce, Sills, 2001). Личность доступна и открыта переживанию полноты мира вокруг. Выглядит эта полярность как позитивная, однако и такая способность может создать проблему. Мы испытываем миллиарды различных стимулов, не осознавая этого. Слишком рецептивная личность получает и слишком много стимулов и уделяет им слишком много внимания/Ей трудно игнорировать их или отобрать релевантные на данный момент. Кроме того, такие индивидуумы имеют сложности с речью — им приходится бороться с огромной массой кажущегося важным материала. Сверхрецептивность характерна для пациентов с некоторыми видами психозов: ощущая массу стимулов, они теряют способность формировать из них осмысленные гештальты.
В этом случае терапевт может помочь клиенту находиться в соприкосновении со «средней» зоной — зоной смыслов, мыслей, а также идентифицировать свои реакции — называть действия, которые он хочет предпринять. Кроме того, можно вместе с клиентом попробовать ранжировать свои переживания, отдавая предпочтение чему-то более важному. Можно исследовать убеждения клиента относительно того, какие из сигналов окружающей среды он не должен игнорировать, определить опасения по этому поводу.
Десензитизация
В последнее время выделяют такой механизм прерывания контакта, как десензитизация (Керпег, 1993, Clarkson, 2000, Joyce, Sills,
2001). Для формирования ясной фигуры, на которой базируется цикл контакта, и сохранения чувства реальности очень важным становится наш сенсорный фон. Если наши ощущения бедны, мы становимся «незаземленными», не связанными ни с нашей личной реальностью, ни со средой. Фраза «Он не стоит на своих ногах» обозначает важность физического контакта с миром для сохранения чувства реальности.
Сенсорный фон можно разделить на две большие категории ощущений: внутреннее чувство себя (проприоцепция, кинестезия, висцеральные ощущения) и внешнее — отношения со средой (рецепторы давления, боли, удовольствия, зрение и слух, вкус и запах). С их помощью мы ориентируемся в текущем состоянии нашего организма, укоренены в реальности и определяем наши отношения со средой.
Однако в нашей истории, возможно, случались эпизоды, когда для целей выживания необходимо было, чтобы наши ощущения не были достаточно ясными и контрастными. В связи с этим каждый из нас может обнаружить в теле области, ощущения от которых являются смутными или совсем не определяются. Эти нечувствительные части тела часто рассматриваются как отчужденные части self. Процесс приспособления к беспокоящим ощущениям путем уменьшения способности к перцепции (ограничения чувствования) и называется десензитизацией. Десензи-тизация уменьшает степень дискомфорта, но цена за это — уменьшение ощущения своей жизненности. Степень десензи-тизации варьирует от полной при некоторых видах психозов (деперсонализация, диссоциация) до частичной, которую мы формируем в ответ на чрезмерную или неприятную стимуляцию.
Десензитизация отчасти похожа на дефлексию. Но это другой путь избегания контакта со стимулами, и если дефлексия достигается за счет «средней зоны» осознавания, то десензитизация — за счет уменьшения стимулов из «внутренней зоны».
Ощущения могут быть редуцированы по разным причинам, например, из-за физического дискомфорта: боли, голода или холода. Иной вариант — напряженность неудовлетворенных потребностей, например, потребности в контакте с людьми, и болезненное чувство одиночества в связи с его отсутствием. Третий вариант — это конфликт между ощущениями и убеждениями. Например, сексуальная потребность объявляется «грязной» и соответствующие ощущения постепенно уменьшаются. Десен-
зитизированный материал часто травматичен, и поэтому данный процесс может распространяться на некоторые чувства. Многим людям, например, трудно чувствовать и переживать гнев и раздражение, для других более проблематичным является распознавание страха или печали, сексуального возбуждения или зависти.
Иногда десензитизация носит более общий характер и выглядит как недостаток живости и ощущения жизненности. Клиенты говорят о скуке, притуплении ощущений, отсутствии интереса. Их контактные функции представлены очень узким спектром, они склонны к интеллектуализациям, философствованию. Другой вариант — попытка усилить чувствование через алкоголь, наркотики, экстремальный спорт или поиск и попадание в опасные ситуации.
Терапевту достаточно сложно работать с десензитизирован-ными клиентами, его собственные телесные ощущения нередко тоже редуцируются, энергия снижается.
Ресензитизация как терапевтическая стратегия не является просто результатом упражнений на сенсорное осознавание. Пробудить наши чувства — это значит пробудить боль или грусть, так же, как радость и удовольствие. Для такой работы важна терапевтическая поддержка, помогающая пережить травматические чувства и приспособиться к таким переживаниям заново, обретая всю полноту существования в мире. Процесс ресензи-тизации означает внимание терапевта и клиента к телесному существованию — дыханию и опоре, безжизненным участкам тела и мышечным напряжениям.
Другая полярность — это чувствительность, острота осознавания стимулов (Joyce, Sills, 2001). Индивидуум хорошо осознает себя и имеет высокую способность к эмпатии. Однако он может страдать от обилия сенсорных стимулов, которые он не в состоянии игнорировать. Это может проявляться в виде ипохондрии или неспособности оценивать смысл и важность ощущений. Поэтому терапевт побуждает клиента к осознаванию ощущений и чувств и, главное, того, что эти ощущения и чувства означают. В тех же случаях, когда клиент гиперчувствителен к реальному или воображаемому критицизму со стороны других людей или терапевта, важно помочь ему исследовать то, что происходит в этих ситуациях, что он чувствует и как делает выводы о себе и мире (исследованиеубеждений).
ЦИКЛ КОНТАКТА И МЕХАНИЗМЫ ЕГО ПРЕРЫВАНИЯ*
Итак, в соответствии с гештальт-теорией мы имеем шесть основных механизмов прерывания контакта (иногда выделяют и седьмой — десензитизацию). С помощью этих механизмов мы и поддерживаем в настоящем незавершенные ситуации из прошлого, лишая себя удовлетворения важных потребностей и препятствуя хорошему контакту с собой, другими людьми и средой в целом. Большинство гештальтистов разделяют также точку зрения о том, что во взрослой жизни и при осознанном выборе поведения (а не компульсивно) прерывание контакта может носить здоровый характер.
Необходимо подчеркнуть еще раз, что каждый невротический механизм включает другие. Например, конфлуэнция и инт-роекция необходимы для проекции и ретрофлексии. Рассмотрение механизмов прерывания контакта — это метод исследования структуры невротического поведения индивидуума в ходе терапевтической сессии, а не метод их классификации.
Эти специфические расстройства границы контакта тяготеют к определенным фазам цикла формирования гештальта и его разрушения, хотя и могут встречаться на любой из них. Последовательность, в которой разворачиваются эти невротические механизмы, предполагает, что следующая фаза цикла (например, фаза мобилизации или фаза финального контакта) будет предотвращена или искажена. Вмешательство таких механизмов в любой части цикла прерывает естественный и гармоничный ритм возникновения и разрушения «фигуры». Возникает дисфункция какой-либо одной и всех последующих фаз цикла контакта (см. рис. 4).
Эта модель цикла опыта и вмешательства в него механизмов прерывания контакта отличается от классической. В классической модели процессу возникновения фигуры в преконтакте мешает только механизм конфлуэнции (здесь десензитизация и дефлексия). Фаза действия по Кларксон прерывается проекцией, фаза финального контакта становится незавершенной из-за ретрофлексии. Поскольку в данной модели выделено больше фаз, чем в классической, фаза удовлетворения (выделенная автором), прерывается вмешательством эготизма. Наконец, фаза отступления-ухода не завершается из-за «зависания» индивидуума в конфлуэнции.
Модель П. Кларксон (2000).
На рисунке можно видеть предпочтительное появление различных механизмов прерывания контакта в определенные фазы цикла контакта, это те же механизмы, за счет которых предотвращается переход к следующей фазе. Вне крута, символизирующего self индивидуума, находится среда, контур — это граница контакта.
Рис. 4. Цикл контакта и механизмы его прерывания по модели П. Кларксон*
В цикле контакта первой является фаза ощущений. Дисфункция фазы ощущений возникает, например, когда телесные ощущения игнорируются, а информация об окружении, получаемая с помощью органов чувств, блокируется или не принимается во внимание. Механизм десензитизации приводит к тому, что переход на следующую фазу — фазу осознавания потребности — становится невозможным. Если же ощущения есть, индивидуум имеет возможность перейти к следующей фазе.
Дисфункция фазы осознавания заключается в неполном осознавании своих потребностей или требований среды. Осознавание своего тела или информации извне существенно для формирования «фигуры», поэтому блокировка осознавания с помощью дефлексии приводит к тому, что переход к фазе мобилизации стано-
*	На рисунке изменена графическая форма обозначения механизма конф-
луэнции. Отсутствие контура — этэ отсутствие границы между Self и средой при конфлуэнции (И. Булюбаш).
вится невозможным или неполным. Но допустим, что эта фаза благополучно пройдена и в фокусе индивидуума появилась наиболее важная на данный момент фигура.
Дисфункция следующей фазы — фазы мобилизации базируется на прерывании контакта с помощью интроекции. Мобилизация энергии необходима для обслуживания процесса удовлетворения потребности. Однако появившаяся «фигура» потребности расценивается как плохая или недопустимая, появляющееся возбуждение прерывается или оказывается недостаточным для дальнейшего действия. Таким образом, интроективный механизм появляется на стадии мобилизации и прерывает переход к действию.
Если же индивидууму удалось достичь следующей фазы — фазы действия, то иногда контакт с потребностью может стать невозможным из-за неадекватности самого действия (необходимы определенные навыки), а также из-за отчуждения и приписывания другим частей своего собственного self. Проекция не дает возможности перейти к фазе финального контакта. Неадекватное для реализации данной потребности действие может компульсивно повторяться, например, периодически возникающий конфликт как способ получения необходимого внимания.
Фаза финального контакта расстраивается, когда вместо действия, направленного в среду для удовлетворения потребности, оно направляется на себя самого (ретрофлексия). И тогда, вместо того чтобы выразить кому-то свое раздражение, индивидуум раздражается на себя. Ретрофлексия прерывает дальнейший переход к фазе удовлетворения. Если же необходимая конфлуэнция с объектом потребности достигнута, личность может «идти дальше».
Фаза удовлетворения в постконтакте нарушается при «включении» эготизма. При этом личность не может наслаждаться полнотой и завершенностью опыта, поскольку механизм эготизма этому препятствует. Люди, которые прерывают контакт в этой фазе, не испытывают чувства завершенности и удовлетворения. Самым распространенны^ способом незавершения является тенденция к контролю себя и других, а также постоянное самонаблюдение и комментирование себя самого. Это преждевременный отход от фигуры без полного удовлетворения ею. В результате не происходит ассимиляции полученного опыта. Эготизм прерывает переход к фазе ухода-отступления.
Отступление или фаза отдыха. Личность балансирует между завершением старого гештальта и созданием новой «фигуры». Эта фаза расстраивается в том случае, когда личность не пере
ходит к состоянию покоя постконтакта, паузы, когда в каком-то смысле именно «фон» становится «фигурой». Такой переход означает, что личность должна будет остаться на некоторое время в состоянии растерянности и неопределенности и в то же время оставаться ответственной за дальнейшее движение вперед, позволяя появиться новым ощущениям.
Для многих людей эта фаза цикла контакта самая трудная. Они воспитаны так, что не терпят пустоты, дискомфорта неделания и в последние пять минут сессии «хотят поговорить о чем-нибудь еще». Таким личностям трудно, например, остаться на некоторое время «не занятыми», они «должны» срочно перейти к поиску следующей «фигуры», не давая ей развиться и возникнуть спонтанно, или возвращаются к той, что была. Так называемые «работоголики» имеют расстройства именно в этой части цикла контакта. Для терапевта очень важно поддерживать исследование клиентом этой фазы цикла, исследование страха пустоты и удовлетворение потребности в отдыхе.
Наконец, чрезмерное зависание индивидуума в конфлуэнции станет механизмом, прерывающим переход к следующей «фигуре», и возникновение новой «фигуры» становится проблематичным.
ЛИТЕРАТУРА
1.	Джендлин Ю. Фокусирование. — М.: Независимая фирма «Класс», 2000.
2.	Зинкер Дж. В поисках хорошей формы. Гештальт-терапия с супружескими парами и семьями. — М.: Независимая фирма «Класс», 2000.
3.	Иган Дж. Уклоняющиеся и сопротивляющиеся клиенты. Журнал практической психологии и психоанализа, 2003, 3. — http:// psychol.ras.ru/ippp_pfr/J3p/pap.php? id = 20030302.
4.	Калитиевская Е. Диагностика в гештальт-терапии // Гештальт-98. Сб. материалов Московского гештальт-института. — М., 1998. — С. 33 — 38.
5.	Перлз Ф., Хефферлин Р., Гудмен П. Опыты психологии самопознания. — М.: Гиль-Эстель, 1993.
6.	Перлз Ф. Гештальт-подход и Свидетель терапии. — М.: Либрис, 1996. 7. Перлз Ф.(1996) Гештальт семинары (Гештальт-терапия дословно) //
Гештальт-96. Сб. материалов Московского гештальт-института. — М., 1996. - С. 6-17.
8.	Перлз Ф. Эго, голод и агрессия. — М.: Смысл, 2000.
9.	Перлз Ф., Гудмен П. Теория гештальт-терапии. — М.: Институт общегуманитарных исследований, 2001.
10.	Польстер И., Польстер М. Интегрированная гештальт-терапия. — М.: Независимая фирма «Класс», 1997.
И. Робин Ж.-М. Гештальт-терапия. — М., 1996.
12.	Хломов Д. Гештальт-терапия // Основные направления современной психотерапии. — М.: Когито-Центр, 2000. — С. 343 — 371.
13.	BrayS., PhillipsonP. (1988, revised and update 1998) Gestalt and Awareness. Manchester Gestalt Centre. — http://www.quitquality.com/ Gestalt%20and%20Awareness. pdf.
14.	Clarkson P. (2000) Gestalt Counselling in Action. London, Thousand Oaks, New Delhi, Sage Publication, Ltd.
15.	Frazao L.M. (1999) Healthy and Unhealthy Functioning and Process — Oriented Diagnostic Thinking/Gestalt!, 3(3). — http://www.g-g.org/gej/ 3-3/frazao-en.html.
16.	Kepner J.I. Body Process. Working with Body in Psychotherapy. — San Francisco: Jossey-Bass, 1993.
17.	Kirchner M. (2000) Gestalt Therapy Theory: An Overview. Gestalt!, 4(3). — http://www.g-g.org/gej/4-3/ theoryoverview.html.
18.	Latner J. (1992) The Theory of Gestalt Therapy, in S. Nevis, C. Edwin, PhD, Ed: Gestalt Therapy Perspectives and Applications. Gestalt Institute of Cleveland (GIC) Press.	r
19.	Melnick J. (1997) About Gestalt. Gestalt Review, 1997, (1) — http:// www.gestaltrview.com/aboutgestalt.html.
20.	Philippson P.( 1995) Gestalt in Britain — A Polemic. Electronic Publication of Manchester Gestalt Centre — http://www.mgestaltc.force9.co.uk/.
21.	Ruh M. (1999) Diagnosis in Gestalt Theoretical Psychotherapy: Map or Territory? Abstract of the lecture at the 6hh European Conference of Gestalt Therapy — Studies in Gestalt Therapy, 8:292-293. — http://www.g- • g.enabling.org/ia/gestalt/gerhards/palermo.html.
22.	Yontef G. (1992) Considering Gestalt Reconsidered: A Review in Depth. — http://www.gestalt.org/gary.htm.
ГЛАВА 4
ТЕОРИЯ ПОЛЯ В ПСИХОЛОГИИ И ГЕШТАЛЬТ-ТЕРАПИИ
ОСНОВНЫЕ ВЗГЛЯДЫ НА ТЕОРИЮ ПОЛЯ В ПСИХОЛОГИИ
Идея теории поля пришла в психологию как метафора из теорий электрического и магнитного полей. «Заимствованное из наук о природе конца XIX века гештальт-терапией, понятие поля вносит в гуманитарные науки одну из фундаментальных парадигм. Оно позволяет описать взаимодействие (взаимосвязь) сущностей и функций целого и его частей посредством аналогии с явлениями, описанными в связи с магнитным полем», — пишет в статье-очерке о теории поля в гештальт-терапии известный теоретик и практик гештальт-терапии Жан-Мари Робин (1994). Кроме того, «теория поля — это не просто абстракция, набор идей, существующих в книгах и умах нескольких теоретиков, но это основа для способа восприятия, познания и понимания мира, основа, которая может органично встроиться в систему видения и мировоззрение практикующих гештальт-терапевтов» (Малкольм, 2003).
Для начала нужно заметить, что понятие «поле» в психологии употребляется в нескольких смыслах:
1.	Как область пространства (психического, социального, культурного, лингвистического), внутри которого нечто существует во времени — например, психические, социальные или культурные явления.
2.	Как область, включающая какие-либо силы и напряжения.
3.	Как подход в исследовании индивидуума или группы (полевой подход). Здесь теория поля — это рамка для исследования событий, опытов, объектов, организмов и систем как осмыслен
ных частей познаваемой общности взаимовлияющих сил, которые вместе формируют единое интерактивное и непрерывное целое (поле). Этот подход отличается от классифицирующего подхода или анализа дискретных элементов чего-то целого (Yontef, 1993) и позволяет избегать ложных дихотомий типа «Индивидуум создает среду» или «Среда создает индивидуума». Поле «организм — среда» воссоздает себя вместе с индивидуальной частью, влияющей на общее поле, и целостностью, влияющей на индивидуума.
При употреблении «поля» как понятия обычно указывается область его применения. Так, поле зрения соотносится с глазом, социальное поле — с обществом, в биологии имеется гипотеза о так называемых морфогенетических полях и т. п. Гештальт-терапия говорит о поле «организм — окружающая среда» и феноменологическом поле, определяя этим свою предметную область, Средой может быть школа, бизнес, семья, сообщество, тренинговая группа и т. п.
Заслуга введения понятия «поле» в психологию в значительной степени принадлежит Курту Левину (2000). Он считал, что все поведение (и его конкретные проявления — мышление, действие, потребности и т. п.) понимается как изменение некоторого состояния поля в данную единицу времени. Поле, с которым имеет дело психолог, представляет «жизненное пространство индивида». Это жизненное пространство состоит из человека и психологической окружающей среды — такой, какой она представляется данному человеку.
С точки зрения К. Левина, теорию поля нельзя назвать теорией в обычном смысле («логическое обобщение опыта, общественной практики, отражающее закономерности развития природы и общества» [Б.Т.С., 2001], «совокупность обобщенных положений, образующих какую-либо науку или раздел ее» [С.И.С., 1979]), ее лучше охарактеризовать как подход (совокупность принципов) и целостный способ понимания. Термин «теория» в этом случае имеет широкое значение, обозначая общетеоретический подход или способ восприятия реальности. Таким образом, это и общетеоретический взгляд, и способ оценки реальности, и практическое средство ее исследования.
Подход, который использует теория поля в психологии, является в основном описательным, а не объясняющим или классифицирующим. Объясняющие или классифицирующие подходы
подчеркивают сходство или различие фактов или явлений, в то время как теория поля делает акцент на целостности и взаимозависимости. Отличительный признак теории поля, по словам К. Левина, — это «взгляд на общую ситуацию более выраженный, чем взгляд кусочками или пункт за пунктом, вместо того чтобы сводить комплексное феноменологическое целое к частям», «взгляд на всю ситуацию целиком».
Таким образом, появляется возможность установить и исследовать организованную, взаимосвязанную, взаимозависимую, интерактивную природу сложных человеческих феноменов. Концепция теории поля в психологии описывает территорию человеческого бытия в контексте отношений людей в обществе. «Ни один организм не самодостаточен. Он нуждается в окружающем мире для удовлетворения своих потребностей. Рассматривать организм сам по себе равносильно тому, чтобы представлять его как искусственно изолированное целое, в то время как всегда существует взаимозависимость между организмом и его окружением. Организм является частью мира, но он также может переживать окружающий мир как нечто отдельное от себя — как нечто столь же реальное, как и он сам», — пишет Ф. Перлз в своей первой книге «Эго, голод и агрессия» (1942, 2000).
Структура и функция поля не являются отдельными сущностям^ они представляют собой способы описания, выражающие качество единой и неделимой целостности. Вместо того чтобы рассматривать единичные элементы ситуации, полевая теория рекомендует начинать с характеристики ситуации в целом. Например, гештальт-терапевт уделяет внимание наблюдению, описанию и прояснению точной структуры того, что является предметом исследования, скажем, целостным понятиям «групповая атмосфера», «тема» или «степень свободы».
Этот метод предполагает, что существует «нечто вроде свойств поля как целого» (К. Левин, 1952, 2000, с. 84), которые можно описать или измерить. «Вместо того чтобы отбирать изолированные факты и позднее пытаться «синтезировать» их, с самого начала учитывается и отображается общая ситуация. Подход теории поля, следовательно, означает метод «постепенного приближения» в виде поэтапно растущей конкретности» (с. 172).
Необходимо отметить, что теория поля может стать руководством в исследовании чего-либо, но не может доказывать истинность или ложность какого-либо предположения. С помощью этого подхода
(где «поле» является инструментом исследования) могут быть изучены события, объекты, организмы и системы. Однако эта интеграция идей, полезная в исследовании психологических трудностей клиента, является только нашим предпочтением, а не истиной в последней инстанции (Yontef, 1993).
Поле существует и проявляет свои эффекты в процессе. Теория поля — это холистическая и процесс-ориентированная теория, учитывающая пространственно-временную перспективу. Все факты и явления теория поля рассматривает в контексте происходящего.
Типы полей
В психологии выделяются следующие типы полей:
•	онтологическое поле — «все-что-есть», включающее природу, но не сводящееся только к ней, оно включает всех субъектов и все объекты, все события и все организмы, и их интеракцйй с окружающей средой;
•	единое поле — акцент на «индивидууме-в-среде». «Хотя все живые организмы проявляют заметную индивидуальность и относительно автономны в своей деятельности, часто бывает трудно установить границы между организмом и окружающей средой. Некоторые организмы можно считать живыми только в определенном окружении...» (Ф. Капра);
•	феноменологическое поле — поле опыта, определяется как «все, что имеет эффект (действие)». Имеются существенные различия между испытываемым — феноменологическим опытом, с одной стороны, и физическим, трансфеноменологическим миром — с другой. Феноменологический мир включает не только воспринятую индивидуумом среду, но также его восприятие телесного «Я» (или, как говорил К. Левин, «жизненное пространство»), все, что может быть воспринято. Феноменологическое поле включает личность и среду, феномены личности и феномены среды, но не сам физический организм и его физическое окружение. И этот феноменологический мир не нейтрален, а полон отталкиваний и притяжений. (Физический базис этих феноменов составляют мозговые процессы, но они-то и не могут быть восприняты, они принадлежат к трансфеноменологическому миру, который включает физическое тело индивидуума и его физическое окружение, и физические тела других людей).
Не все опыты человеческого организма осознаются, большинство телесных феноменов проходит без осознавания. По мере того как личность живет сквозь время и обстоятельства, она интегрирует в себе некоторые виды того, что в ней случается, независимо от того, осознает она это или нет. В частности, отправляясь к доктору на обследование, мы хотим осознать важные данные о нашей физической жизни, которые могут повлиять на наше целостное существование. Так что, если даже мы фокусируемся на частных аспектах целостного человеческого бытия, если мы абстрагируем один аспект для исследования в глубину, мы не должны забывать, что имеем дело с целостным организмом, а наш фокус — это только часть.
Теория феноменологического поля продолжает разрабатываться гештальт-теоретиками и гештальт-практиками и по сей день (Parlett, 1991, 1997, 2003, Latner, 199, Робин, 1994, Wheeler 2000, Yontef 1993, Philippson 2003).
Поле «организм — окружающая среда» — предметная область гештальт-подхода. «Ни один индивид не самодостаточен. Индивид может существовать только в среде, вместе с которой он в каждый момент составляет единое целостное поле. Поведение индивида — функция этого поля: оно определяется природой отношений между ним и его средой» (Ф. Перлз, Гештальт-подход, 1996, с. 30).
Феноменологический метод, который использует гештальт-терапия, включает исследование феноменологии клиента и феноменологии терапевта, исследование содержания и организации настоящего опыта. Личность не может быть определена без своего поля — субъективного мира. «Любой опыт — это опыт контакта в диалоге с миром», — пишут в своей статье «Основные стратегии работы гештальт-терапевта» Д. Хломов и Е. Калитиевская (2000, с. 29), а «контакт — это всегда обмен между организмом и окружающей средой». «Изучение способа функционирования личности в окружающей ее среде — это изучение того, что происходит на границе контакта между индивидом и окружающей его средой. Именно на этой границе расположены психологические события: наши мысли, наши поступки, наше поведение, наши эмоции являются формой нашего опыта и встречи этих событий на границе с окружающим миром» (Ф. Перлз, цит. по Д. Хломову и Е. Калитиевской, 2000).
Гештальт-терапевт исследует процесс восприятия мира, создания опыта и субъективных смыслов, а также процесс выбора (или
отказа от выбора). Он исследует и экспериментирует с тем, что появляется у клиента (и по отношению к клиенту) в терапии, прослеживает взаимосвязи и отношения настоящего с фоном опыта, который клиент привлекает в настоящий момент, с тем, что не окончено и влияет на его существование «здесь и сейчас», делая рельефным «прошлое-настоящее» в клиентском феноменологическом поле.
Некоторые люди создают фиксированное чувство self, на которое чрезвычайно мало влияет окружение. Оно всегда одно и то же в определенном контексте. Этот так называемый фиксированный гешталып малоподвижен и имеет ограниченную способность к развитию и росту.
У гештальт-терапевтов всегда остается вопрос, как направить осознавание клиента по терапевтически эффективному пути, факторы которого клиент не осознает. Возьмем широко известный тест MMPI, с помощью которого мы можем определить, насколько у клиента выражены ипохондрические или тревожные тенденции. В гештальт-терапии мы рассматриваем эти данные только как терапевтическую гипотезу. Мы спрашиваем клиента, согласен ли он с этой оценкой (естественно, не с диагностическим ярлыком, а с описанием), есть ли что-то, что он по этому поводу осознает. Если он отвечает «да», мы можем тогда исследовать некоторые из вспоминаемых ситуаций и использовать эту информацию как маркер, который предупредит нас в будущем об определенном роде феноменологии, которую клиент может проявить в терапевтической ситуации.
Но что, если клиент сказал «нет»? Терапевт хранит информацию теста как возможность заметить, будет ли что-то проявляться как параноидное или ипохондрическое. Гештальт-терапевт никогда не принимает все то, что клиент дает или в чем убеждает, за абсолютную истину. Она (истина) может быть собственностью или даже ценностью клиента, но расценивается как просто возможность, которая может проявиться. Клиентский опыт, феноменология и осознавание, а не наши мысли и замечательно интересные спекуляции являются главными в гештальт-терапии.
Современные взгляды на теорию поля в психологии
Современный социолог и политолог д-р Р. Дж. Руммель предлагает три операциональных принципа для рассмотрения теории поля в психологии и социальных науках и в связи с этим выделяет три типа полей:
1.	Поле как непрерывное энергетическое пространство (физическое, психическое, визуальное, социальное и т.п.), включающее силы и напряжения, которые могут проявляться везде. В психологическом поле эта энергия может быть произведена человеческими потребностями. Независимо от того, физическая ли это теория поля, или теория гештальт-психологии, они имеют общий операциональный принцип — динамический. Поэтому эти теории д-р Р. Дж. Руммель объединяет названием динамические (работы К. Левина, Э. Толмена и А. Ушенко).
2.	Второй тип теории поля не предполагает динамического принципа, но рассматривает поле как общность взаимозависимых и реципрокных отношений. Операциональный принцип здесь — взаимодействие и взаимозависимость. Эти теории поля (В. Кути, М. Уингер, К. Райт) были названы связанными. В них поле не рассматривается как поле сил. Впрочем, значительный акцент на взаимозависимости делал в своих работах и К. Левин (И.Б.): «Можно определенным образом связать множество фактов индивидуальной и социальной психологии, которые с классифицирующей точки зрения имеют мало общего (например, процесс ^научения и ориентации, временная перспектива, планирование, проблемы индивидуального созревания, конфликты и напряжение, групповая принадлежность и маргинальный человек, телесные изменения). Это можно сделать, используя конструкты, которые характеризуют объекты и события с точки зрения взаимозависимости, а не фенотипического сходства или различия» (К. Левин, с. 171). «Совокупность сосуществующих фактов, которые понимаются как взаимозависимые, называется полем. Психология должна рассматривать жизненное пространство, включающее человека и его среду, как одно поле» (с. 265, выделено мной. — И. Б.).
3.	Между динамической и относительной точкой зрения на сущность поля есть третья: поле — это многочисленные напряжения, силы и энергии, находящиеся в преходящем балансе. Операциональный принцип — баланс, равновесие (В. Келер, X. Мэй). В своей статье «Некоторые задачи гештальт-психологии» В. Келер пишет: «В состоянии равновесия поле (зрительное — И. Б.) ни в коем случае не является «мертвым». Взаимные напряжения в фазе образования поля (которые, разумеется, взаимозависимы) не исчезают, когда устанавливается равновесие. Просто они
(и соответствующие процессы) имеют такую интенсивность и напряжение, что взаимно уравновешивают друг друга. Местные процессы в состоянии равновесия — это определенное количество энергии, распределенное в поле». Таким образом, поле может рассматриваться как поле равновесия.
Между этими типами полей имеется некоторое сходство, так как и динамическое поле, и поле равновесия включает различные силы. Тем не менее, они ясно различаются по природе: (а) поле как энергетическая система, включающая силы; (б) поле как взаимозависимость и взаимосвязанность, «сеть отношений» по Йонтефу (1993) и (в) поле как равновесие. Все эти концепции могут стать основой или способом рассмотрения поля, которое создается в процессе терапии. Исследуя терапевтические отношения, мы можем сфокусироваться на таких интегративных понятиях, как проявляющиеся в терапии силы и энергия терапевтической сессии, можем сделать акцент на взаимозависимости и взаимовлиянии терапевта и клиента, а можем рассматривать терапевтическое поле с точки зрения равновесия (саморегуляции или способов поддержания невротического баланса).
Выделенные в психологии типы полей недостаточно формализованы с точки зрения математики. Дискуссия о том, что любая теория имеет право на существование только при наличии адекватного математического аппарата, идет уже давно и уже давно напоминает ритуальные извинения за то, что психология — это не математика, однако релевантный математический аппарат, несмотря на призывы, все никак не появляется. Никакие из описанных теорий поля не соответствуют этим требованиям и вполне возможно, что для каждой науки существует (или еще не открыт) свой способ формализации.
Выделяют пять основных принципов теории поля в психологии (М. Парлетт, 1991, 2003):
1)	принцип организации;
2)	принцип одновременности;
3)	принцип сингулярности (уникальности, единственности);
4)	принцип изменяющегося процесса;
5)	принцип возможных существенных связей (возможной значимости).
Принцип организации. Значение единичного факта зависит от его положения в поле, при этом различные части поля находятся в обоюдной зависимости (К. Левин) Каждый факт является связанным с другими и смысл извлекается из общей ситуации, общности сосуществующих фактов. «Значение маленького события обнаруживается в контексте более широкой ситуации, которая и проясняет это событие» (Парлетт, 2000).
В гештальт-теории не существует такой вещи, как чистая «ин-трапсихическая активность», активность сама по себе. То, что мы думаем, чувствуем и делаем, всегда базируется на наших интеракциях с окружением в данный момент. Например, клиент склонен рассказывать о проблеме... То, что мы сделали такое заключение, говорит о существовании некоторого временного периода, в течение которого мы наблюдаем клиента. Но нам мало знать о содержании речи клиента, нам необходимо понять, к кому она обращена (к терапевту или какому-либо лицу из жизни клиента), как клиент организует свою жизнь и какой смысл для клиента несет такая организация.
Вспоминая модель К. Левина, можно сказать, что клиентская проблема находится в жизненном пространстве индивида (в том числе в «среде как она представляется индивиду»). Затем надо отметить, что есть множество процессов и в физическом, и в социальном мире, которые не оказывают влияния на жизненное пространство индивида в это время. Имеется и пограничная зона жизненного пространства (фон, контекст), которая оказывает определенное влияние на состояние жизненного пространства (влияя на органы чувств) и может стать более осознанной, изменяя соотношение «фигуры» и «фона».
Как гештальт-терапевты мы знаем, что есть контексты, в которых мы не являемся полностью осознанными. Если мы замечаем, что клиент, например, теребит носовой платок, мы можем уделить внимание этому тривиальному моменту, зная, что эти действия могут быть связаны с незавершенными ситуациями, в которых какие-то импульсы были ретрофлексированы. И тогда смысл малого события рассматривается в более широком контексте.
У всех гештальт-терапевтов и тренеров бывают случаи, когда они не осознают определенные аспекты общей ситуации, в которую вовлечены. Например, тренер работает поочередно с несколькими участниками группы и не дает ей развиваться как целому. Между тем на жизнь группы влияют комната, в которой
проходят занятия, отношения лидеров между собой, границы, коллективная история. Все аспекты ситуации должны быть открытыми для исследования и эксперимента.
Или медики часто считают, что формы медицинского лечения сами по себе важнее, чем другие аспекты реальности пациента — госпитального контекста, позиции и отношения доктора, наличия или отсутствия социальной поддержки пациента. Теория поля говорит, что на людей влияет целостная ситуация и пациент реагирует на единое поле, а не на изолированные черты и факторы.
Таким образом, феномены опыта, когда они рассматриваются как часть целого, организуются для осмысления. И терапевты могут задавать себе вопрос «Как именно данный факт или явление связано с контекстом жизни клиента?» или по отношению к группе: «Как данный факт или явление связано с контекстом группы (темой, групповой атмосферой и т. п.)?»	*
Принцип одновременности. Точнее, этот принцип можно было бы назвать принципом «втожевременности». Этот принцип означает, что в поле, существующем в настоящем, имеются констелляции влияний, которые объясняют актуальное поведение. В нашей культуре (и психотерапии в том числе) очень популярна концепция причинности, но в концепции поля не существует особенного причинного состояния, согласующегося с событиями в прошлом, — детерминанты.
Еще К. Левин определил, что характер ситуации в данное время может включать «прошлое — как вспоминаемое сейчас» или «будущее — как предположенное сейчас». «Влияние прошлого на поведение может быть только косвенным: прошлое психологическое поле — это один из источников нынешнего поля, и это, в свою очередь, воздействует на поведение» (К. Левин, с. 85). И прошлое, и будущее формируют часть опыта индивидуума в настоящем. Индивидуум видит не только настоящую ситуацию. Он имеет определенные надежды, желания, страхи, фантазии по поводу будущего и вместе с его концепцией прошлого они составляют его настоящую реальность.
Таким образом, нет актуальных событий прошлого или будущего, которые не присутствуют в то же время сейчас в актуальном поле состояния. В гештальт-терапии мы не объясняем феномены и концентрируемся на том, что есть, а не на том, что было. Это происходит не потому, что мы игнорируем историю или планы — мы исследуем, как история чего-либо вспоминает
ся сейчас или как чувствует себя клиент в связи с планами. Говорить о прошлом часто необходимо для понимания проблемы клиента. Другой вопрос заключается в том, для чего использует «свое прошлое» клиент — нужно ли это для того, чтобы избежать соприкосновения с некоторыми аспектами настоящего (точно так же мы интересуемся не планами на будущее самими по себе, но целостным способом их формирования в настоящем).
Например, пациент, который ругает своих родителей, верит в то, что он жертва их воспитания и хочет реванша. Исследование выявляет наличие семьи с жесткими границами (ребенок был ограничен в своих контактах с миром), опыт насилия со стороны отца и отсутствие поддержки со стороны матери. Но каким образом его прошлое присутствует в настоящем? Оно присутствует в форме жестких убеждений, неразрешенных и постоянно повторяющихся эмоциональных и поведенческих трудностей, склонности к постоянной критике терапевта и поиску его слабых мест в виде определенных телесных поз, ригидного мнения о себе, то есть в форме фиксированного гештальта. Все это процессы, которые пациент воссоздает в настоящем.
Терапия сама по себе также формирует часть настоящего поля (в ней присутствуют двое). В терапевтической ситуации может быть больше доверия к терапевту или меньше, много или мало поддержки, терапевт может иметь ясные или неясные границы. Эти единовременные обстоятельства неизбежно являются частью поля и могут повлиять на то, как именно проявляется сейчас прошлое или будущее. Феноменологически ориентированный гештальт-терапевт внимательно рассматривает то, что в настоящий момент присутствует в терапии, задавая себе вопрос «Что присутствует в терапевтическом поле в данный момент?» или «Как прошлое (или будущее) клиента присутствует в терапевтическом поле «здесь и сейчас».
Принцип сингулярности (уникальности, единственности). Многие научные теории претендуют на предсказание человеческого поведения. Однако обстоятельства, в которых оно проявляется, никогда не бывают одними и теми же. Мы здесь все на лекции, слушаем одно и то же, но наш феноменологический опыт различен и каждый сделает разные выводы, выделяя определенные факты и игнорируя остальные. В результате присутствия на одной и той же лекции будут построены индивидуальные (уникальные) смыслы и сделаны индивидуальные (уникальные) выводы.
Каждая ситуация и каждое личностно-ситуационное поле уникально, а терапия — это то, что возникает и создается вместе с клиентом. Обобщения, по Парлетту, «привносят порядок и предсказуемость, которые часто отрывают внимание от того, «что есть». Поэтому все обобщения сомнительны (по крайней мере, должны быть отодвинуты на задний план), поскольку клиент меняется там, где терапевтическое поле побуждает к этому.
Некритичное обобщение приводит к априорному (до опыта) структурированному восприятию реальности, которое ведет к поиску (а часто и находке!) в настоящей ситуации заранее ожидаемого. Поэтому стоит быть чувствительными к обобщениям везде, и особенно в психотерапии. Если терапевт опирается на обобщения, он не склонен воспринимать актуальность настоящей ситуации во всей ее специфичности.
В гештальт-терапии новичков фрустрирует больше всего то, что нельзя заранее ответить на вопрос «Как лечить пациентку с навязчивостями или пациента с алкогольной зависимостью?». Для этого нужно сначала исследовать индивидуальные обстоятельства, уровень самоподдержки, степень осознанности, природу сопротивления, актуальную потребность, механизмы прерывания контакта и все, что может повлиять на терапию. Уникальность личности и ее обстоятельств требует уважения и готовности терапевта быть толерантным к неопределенности и двусмысленности терапевтической ситуации. Поэтому терапевту стоит акцентироваться на том, какие индивидуальные (уникальные) смыслы клиента присутствуют в терапевтической ситуации. Чем она (ситуация) отличается (похожа) от моей собственной? (очень важно! — И. Б.).
Принцип изменяющегося процесса делает акцент на динамике происходящего. Поле постоянно изменяется, и опыт индивидуума — это явление временное. Ничто не является зафиксированным и неизменным, при этом индивидуум нуждается в балансе (гомеостатическом равновесии) со своим окружением. А поскольку поле меняется, то ранее успешные способы поведения (приводящие к желаемым результатам) уже не будут приводить к ним позднее.
Индивидуум должен постоянно находить новые пути баланса потребностей и интересов с возможностями окружения (в этом суть творческого приспособления к меняющимся обстоятельствам — новый опыт). Если же его реакции отражают старый опыт, то они стереотипны и поддерживают невротический
баланс, не приводя индивидуума к удовлетворению потребности. Такие клиенты часто ждут от терапевта разъяснения того, каким еще волшебным способом они могут поддерживать статус-кво (невротический баланс) в своей жизни.
Мы уже говорили, что опыт человека больше является временным, чем постоянным и ничто не бывает статичным или фиксированным абсолютно. Даже с одними и теми же индивидуумами в терапии поле заново конструируется от момента к моменту, и мы не можем дважды получить идентичный опыт. Пристальный ум никогда не выявляет то же самое. Любые похожие факты могут быть рассмотрены под другим углом зрения, в связи с другими фактами.
У всех терапевтов имеется опыт, когда интервенции, которые кажутся нам правильными и полезными для клиента, не работают, а также опыт, когда интервенции запаздывают или являются преждевременными, так что клиент не может получить от них пользу. Всякая реальность развивается способом, который никогда не может быть с точностью предсказан. Существует неизбежная неопределенность в том, как люди адаптируются к новым обстоятельствам, приспосабливаются к изменению ситуации и справляются с новыми проблемами. Умение работать в состоянии неопределенности является одним из качеств профессиональной пригодности терапевта.
Понимание теории поля, следовательно, является релятивистским. Если поле постоянно меняется, если наша перцепция реальности постоянно меняется, если стабильность и равновесие в поле постоянно восстанавливается момент за моментом, — становится очевидным, что не существует абсолютных точек. Если же мы их находим, то на них кончается перцепция и начинается проекция.
Основные вопросы в процессе сессии: «Что изменилось?», «Чем мое состояние и состояние клиента отличается от состояния в предыдущие моменты?», «Что я ожидаю от клиента и как это связано с моей собственной жизнью?»
Гештальтисты очень различаются по категориям в зависимости от того, дают ли они постоянные ярлыки и описания, которые становятся фиксированным определением ситуации. Пар-летт Малкольм пишет, что вместо деления людей на «ретрофлексов» и «неретрофлексов» в терапии лучше воспринимать ретрофлексию как процесс, в котором мы находимся некоторое время (когда?) в определенных обстоятельствах (каких?).
Принцип возможных существенных связей (возможной значимости) . Он говорит, что нет части общего поля, которая может быть исключена как несущественная. Любой элемент поля есть часть общей организации и является потенциально значимым. Гэри Йонтеф однажды вспомнил группу, в которой терапевтический процесс стал более динамичным и эффективным после его замечания об очевидном — члены группы использовали изумившее его количество туалетной бумаги в офисе. Таким образом, гештальт-терапевт интересуется не только тем, что видимо, но и тем, что утратило видимость, стало автоматическим или рассматривается как не относящееся к делу или несущественное.
В гештальт-терапии ничто не может быть определено или исключено без исследования. Мы должны быть открытыми для восприятия конфигурации (факты, явления, события) поля в данный момент. Любое поле как-то организовано и то, что является существенным (целостная характеристика поля) должно быть исследовано в настоящем. Такой подход не исключает частей из общего поля.
Например, доктор дает объяснение пациенту о болезни. Он уже заранее знает, что существенно для пациента и как преподносить ему информацию. На самом деле же состояние пациента зависит от степени личной заинтересованности и теплоты, с которой врач общается, правил, а также от общей ситуации в палате, в отделении или больнице. Все это и может реально характеризовать поле (или атмосферу в клинике для пациента), а не только такой отдельный элемент, как содержание информации данного доктора или назначенное им медикаментозное лечение.
Любой момент поля может стать невидимым для наблюдателя именно из-за присутствия этого наблюдателя с его субъективными особенностями восприятия. То, как каждый из нас видит, является следствием того, как именно он смотрит. Наблюдатель является частью общей ситуации и не может быть исключен из нее.
Например, групповой терапевт, влияющий на ситуацию в группе, может выделять одни аспекты ее функционирования и не замечать (или неосознанно исключать) другие. Противовесом этому будет супервизия его работы (например, с использованием видеозаписи) как еще один взгляд на ситуацию, взгляд не супертерапевта, а просто терапевта с другими личностными чертами,
другими свойствами восприятия. Особенно ярко это проявляется в супервизорской группе, когда восприятие терапевтической ситуации многими членами группы позволяет выделить несколько различных аспектов ситуации, оставшихся невидимыми для терапевта.
Кроме того, необходимо отметить, что наблюдатель влияет на объект исследования (Yontef, 1993), а наблюдаемое оказывает влияние на наблюдателя (Jacobs, приведено по Yontef, 1993). Известно, что даже поведение крыс в эксперименте нередко определяется ожиданиями экспериментатора, а люди дают несколько разные показатели при тестировании в зависимости от характеристик того, кто их тестирует. На что мы смотрим, как мы смотрим, контекст нашего взгляда определяет все, что мы наблюдаем. То, что мы видим как терапевты, определяется и нашей позицией активного наблюдателя.
Существует еще и проблема научного метода. Любой научный подход, основанный на теории поля, должен исследовать свой объект, не забывая, что исследователь и объект сами составляют поле, которое подчинено принципу реципрокности. Конечно, эффект взгляда астронома на звезды может быть незначительным, а семейного терапевта на взаимодействие семейной пары — очень даже существенным. И в этом случае сразу трудно сказать, наблюдается ли это обычно или является следствием присутствия терапевта. Терапевту стоит понаблюдать, какие проявления (поведение, чувства и т. п.) клиента являются следствием действий терапевта. Какие действия или проявления клиента вызывают определенные чувства и действия терапевта? Об этом может быть задан вопрос или сделаны наблюдения.
ТЕОРИИ ПОЛЯ В ПСИХОЛОГИИ И НАУКАХ ОБ ОБЩЕСТВЕ В ИСТОРИЧЕСКОМ АСПЕКТЕ
Гештальт-психология и теория поля
Впервые идеи поля появляются у гештальт-психологов (К. Коффка, М. Вертгеймер и В. Келер), которые, изучая законы восприятия, сформулировали основные принципы.
Принцип 1. Имеется целое, которое больше, чем составляющие его части, больше, чем сумма частей. Части этого целого взаимозависимы.
Принцип 2. Принцип динамической организации процессов, решающая роль отношений, связей, а не частных свойств.
Принцип 3. Осознанность изоморфна физиологической природе действий мозга. Ментальная активность — это феноменологическое проявление физических процессов.
Представление о поле у гештальт-психологов кратко можно изложить следующим образом. Стимулы могут изменять внутреннюю динамическую организацию процесса внутри какого-либо поля сил. Если эти силы находятся в равновесии и не нарушаются новыми стимулами, тогда стимулы и перцепция соответствуют друг другу. Если силы не находятся в равновесии, полевой процесс изменяет перцепцию так, чтобы привести в равновесие. Все психические феномены рассматриваются как эффекты этого динамического процесса.
Из-за постоянного характера поля процесс в одном регионе влияет на процесс в другом. Имеются динамические отношения между процессом восприятия и результирующей перцепцией, они зависят от соответствующих свойств внутри целостного поля. Например, мы воспринимаем объект как больший или как меньший в зависимости от фона. В сумме гештальт-психология убеждает, что форма-организация воспринимается непосредственно (ранее считалось, что это комплекс дискретных ощущений), что энергия формирует непрерывное поле (ранее — что передача происходит дискретным путем) и что мы активные участники перцепции.
Теория поля Курта Левина*
Развитие теории поля в социальных науках связано с именем Курта Левина. Он был одним из философски ориентированных психологов. Его притягивала гештальт-психология**, он разделял научные взгляды психологического института, где работали гештальт-психологи В. Келер и М. Вертгеймер. Курт Левин рассматривал психику как комплексное энергетическое поле, вмещающее системы напряжения в различных статусах равновесия, а поведение — как изменение в состоянии этого поля.
Психологическое поле, по К. Левину, имеет несколько измерений для описания. Это ограниченность или широта (временная перспектива, уровень реальности), упорядоченность или
Левин К. Теория поля в социальных науках. — C-Пб.: Речь, 2000. Сам К. Левин как гештальт-психолога себя не рассматривал.
беспорядочность (как качество организации жизненного пространства) , текучесть или жесткость границ, дифференцированность или недифференцированность жизненного пространства*.
Он первым ввел в психологию понятие жизненного пространства (life space). Говоря о нем, К. Левин был убежден, что объективные факты психологически релевантны, только когда имеют субъективный смысл. Имеется субъективный мир личности — личная перспектива, которая представляет собой реальность психологических смыслов (значений). Эта субъективная реальность включает в себя все личностные смыслы и значения окружающей среды (другие люди, политика, погода, сад) и внутренний мир (потребности, цели, мысли и убеждения). В сумме пространство жизни — это общность субъективных личностно-средовых элементов. Таким образом, существует целостность, субъективные элементы которой имеют динамические взаимозависимые отношения друг с другом. Пространство жизни и есть гомогенное целое, оно дифференцировано на связанные динамические системы, которые включают потребности, цели, барьеры, области альтернативного поведения. Более того, оно вмещает ирреальный уровень — иллюзии, мечты, желания, галлюцинации, прошлую и будущую временную перспективу.
Центральными для жизненного пространства являются личные потребности. Они организуют поведение, влияют на когнитивную структуру пространства. К. Левин рассматривал внутренние потребности как часть общей психологической ситуации (которая включает рельефное внешнее окружение) и как структурирование личностью самой себя. Потребности, по Левину, стимулируют достижение некоторых желательных целей. Следовательно, цели связаны с потребностями их способностью к удовлетворению и являются притягивающими или отталкивающими. Кроме того, цели имеют валентность (это один из наиболее абстрактных конструктов теории Левина).
Смыслы или значения — это степень притягательности и отталкивания. Если есть потребность в пище, то пища будет иметь высокую позитивную валентность. Мы двигаемся вперед, к цели, или назад, от опасности — в зависимости от валентности потребности. Если есть потребность в безопасности, то опасный объект будет иметь высокую негативную валентность. Если по-
Приведено по М. Ruh, 1998.
требностьвлюбви — то любимый объект будет иметь высокую позитивную валентность. Такое движение, связанное с потребностью, Левин назвал локомоцией. Это и есть некоторое субъективное действие — ментальное движение по отношению к более высокому статусу или движение прочь от страшных мыслей. Субъективное движение имеет и физические корреляты — реальное движение к холодильнику при ощущении голода, но до этого оно (это движение) происходит в субъективном пространстве личности. Локомоция может быть остановлена некоторыми барьерами (например, боязнью гнева матери). Эти барьеры могут восприниматься как физические или субъективные сопротивления локомоции на пути к цели.
Еще один важный конструкт - напряжение. По К. Левину, внутренняя реальность есть поле напряжений энергии в разных состояниях равновесия и процессах разрядки. Эти напряжения проистекают из наших потребностей и возрастают при наличии любых барьеров для разрядки мотивирующей энергии. Мысли и действия сами по себе возникают из энергии, содержащейся в этом поле напряжений. Схематично можно сказать так: напряжение влекущих намерений стимулируется целью с высокой позитивной валентностью, которая является причиной локомоции к цели, причиной достижения цели и редукции напряжения.
Конструкт силы
Левин говорит о различных видах сил, таких, как побуждающие, вызывающие локомоцию к цели, или сдерживающие, происходящие от барьеров, но нигде не дает определение понятию «сила». Он оставляет их в контексте и использует в разных значениях. Скорее всего, побуждающие силы — это внутренний драйв, созданный потребностью и связанный с валентностью соответствующих целей. Потребности ведут к напряжению, которое ведет к валентности, скрепленной с целью, которая способствует приведению в движение — толчку к цели. Силы имеют направления и магнитуду в жизненном пространстве, и локомоция идет вдоль направления силы. Следовательно, сила — это психологический вектор. Когда она обнаруживает свое существование, личность начинает двигаться согласно ее направлению или меняет свою когнитивную структуру эквивалентно такой локомоции. Побуждающие силы зависят от трех психологических фактов — внутренних потребностей, природы соответствующих целей и психологической дистанции до цели.
Концепция поля
К. Левин рассматривает поле как синоним целостного жизненного пространства. Одно из определений поля по Левину базируется на конструктах силы и силового поля: поле — это энергия, локализованная в системах напряжений, связанных с силами, побуждающими или сдерживающими личность в ее жизненном пространстве. Эта энергия может возрастать или уменьшаться. Когда личность движется в пространстве, эти силы регулируются и ориентируются сами собой, путем значений валентностей, принадлежащих разным целям. Различные системы напряжений внутри нас имеют тенденцию к уравниванию, распределению энергии по отношению к другим системам личности. Личностное жизненное пространство может рассматриваться как посредник, в котором энергия двигается, передаваясь от одной системы к другой. И даже если определенная цель не достигается, напряжение в системе все равно несколько выравнивается за счет достижения других целей.
Поле энергий и сил является динамическим. Внутри этой взаимной игры сил, напряжений или целей некоторые системы напряжений и сил могут находиться в квазиравновесии, медленно изменяющемся балансе. Например, наша работа есть цель, по отношению к которой мы двигаемся. Но она может иметь негативную валентность, в то время как зарплата имеет позитивную валентность. Наше поведение выражает квазиравновесие между побуждающими и сдерживающими силами. Если работа становится субъективно более отталкивающей, в то время как зарплата возрастает (и мы не можем сменить работу), наше внутреннее напряжение, связанное с этими силами, будет возрастать, в то время как поддерживается квазиравновесие. Это ведет к агрессивности, конфликтам, болезням и т. п.
Внутри контекста этого поля напряжения и сил Левин специфично определил цели. Цель — это сила поля особенной структуры. Силы распределены в жизненном пространстве личности. При этом валентности зависят от усвоенных нами ценностей. Например, мозги свиньи для европейца блюдо не особенно непривлекательное, а для индейца — лакомство!
Согласно К. Левину, поведение — это функция личности и окружения. Окружением Левин назвал субъективное пространство личности, и в этом смысле оно зависит от общей субъективной ситуации. В контексте интерпретации поля по Левину следует, что поведение представляет собой изменение в поле сил
и напряжений. Оно является локомоцией к цели или от цели в жизненном пространстве. И это движение изменяет констелляцию сил и напряжений поля.
Есть три типа поведения: (1) ментальная локомоция — человек ментально приходит к какому-либо заключению; (2) телесная локомоция — например, питание и (3) социальная локомоция, например, мобильность. Все три вида формируют поведение, являющееся частью жизненного пространства, все три зависят от личности, позиции в жизненном пространстве и сосуществующих системах напряжений и сил. Поведение всегда направляется целью. Между тем, где мы находимся в нашем жизненном пространстве, и нашими целями существует последовательность действий, воспринимаемая как необходимая для достижения цели. Для определения этой последовательности действий К. Левин использует термин «путь». Путь формирует изменения в позиции личности в его жизненном пространстве по отношению к цели. Жизненное пространство личности делится на области, каждая из них составляет отдельную активность (когнитивную, телесную или социальную) и путь между нами и нашими целями может идти через несколько таких областей, включая различные виды активности.
Цель локализована в специфической области, которая означает, что имеется поведение в конце пути, которое будет, в конечном счете, достигать цели. Напряжение, связанное с каждой целью-областью, может распространяться на другие области и разряжать напряжение в других областях. Например, напряжение на работе частенько вызывает разрядку дома, на близких.
Что такое внутриличностный конфликт по К. Левину? Внутри концепции цели конфликт есть частично совпадающие силы поля (цели), но при этом побуждающие личность силы равны и действуют в разных направлениях. Личность «поймана» между двумя равножелаемыми или равнонежелаемыми целями. Определение внутриличностного конфликта дополняет концепт сущности левинской теории поля.
Суммируя изложенную теорию, мы можем кратко выделить основные тезисы, характеризующие подход К. Левина к теории поля в психологии.
1.	Акцент на личностной субъективной перспективе (среда представляется такой, какой она представляется индивидууму).
2.	Поле — это целостность, которая субъективно присуща личности и организует поведение, цели, потребности, же
лания, намерения, напряжения и силы, когнитивные процессы в одной системе. Элементы, составляющие эту целостность, взаимозависимы и находятся в динамических множественных отношениях.
3.	Ключ к динамической природе этого субъективного целого — энергетические системы или напряжения, создаваемые потребностями и разряжаемые достижением связанных с ними целей.
4.	Динамический психологический конструкт поля — это внутриличностные силы, которые происходят из интенсивных потребностей и валентности связанных с ними целей.
5.	Блокированные цели могут вести к возрастанию напряжения и разнообразным поведенческим и психологическим последствиям.
6.	Внутриличностный конфликт — это результат действия оппозиционных психологических сил.
Теории поля в социальных науках*
Эдвард Толмен - американский психолог. Его модель теории поля рассматривает вопросы психологических соотношений между ролями и культурой. Он также использует понятия сила, область, локомоция, дистанция. Его теория контекстуально следует за теорией К. Левина. Поле для Э. Толмена есть конфигурация, находящаяся где-то в пространстве поведения личности, зависящая от состояния энергетической системы в данный момент времени. Энергия у него также соотносится с потребностями.
С работами Э. Толмена связано понятие о матриксе ценностей, который представляет собой культуральные схемы и значения. Общий матрикс ценностей-верований определяет общество в целом — культурный этнос.
В основе теории, как и у К. Левина, лежит динамический принцип. Наша система потребностей является источником энергии и напряжений. Когда активизируется отдельная потребность, например, в пище, она привносит в поле положительные или отрицательные импульсы, соответствующие магнитуде нашей потребности. Напряжение, связанное с активизированными потребностями, создает готовность для действия» которое будет разряжать эту энергию, удовлетворяя потребность. Конкретное
* Приведено по Rummel R.J. Understanding conflict and war: The dynamic psychological field, V. 1-http://www.hawaii.edu/powerkills/welcome.html.
же поведение по удовлетворению потребности в пище направляется матриксом верований-ценностей (объекты и различные поведения имеют позитивную и негативную валентность, которая извлекается из этого матрикса).
Харольд Мэй. В 1972 году вышла книга социолога X. Мэя «Теория поля: исследование ее применения в социальных науках». X. Мэй характеризует общество как поле напряжений, сил, конфликтов и борьбы и как пересечение множества квазиравновесий. Первый источник напряжений и сил поля, по Мэю, — это взаимопроникновение жизненных пространств. Люди в контакте проецируют друг на друга свои жизненные пространства, и поскольку эти пространства являются субъективной областью, люди видят друг друга в соответствии с раздражением этих жизненных пространств. Второй возможный источник напряжений — роли. Каждая роль унифицирует определенную категорию людей. Так как люди живут, играя различные роли, многие ролевые сегменты становятся общими (перекрывающимися). При этом различные части жизненных пространств будут попадать внутрь разных зон интерперсональной сферы интересов и создавать напряжения.
Третий возможный источник напряжений внутри поля — изменение энергетического баланса среди групп. Групповые нормы зависят от их групповой поддержки. Система норм группы находится в балансе с различными возможными нормами общества и репрезентирует непосредственное энергетическое отношение распределения власти между группами. Нормы связаны с борьбой за власть. Какие из них становятся общественными нормами, зависит от распределения социальных сил, а стабильность системы зависит от равновесия между этими силами. Стабильность норм зависит от того, какой порядок установлен в балансе между властными группами.
Таким образом, общество, по X. Мэю, представляет собой квазиравновесие напряжений, сил и баланса власти между ролевыми секторами и группами. Эти напряжения и силы составляют социальное поле.
Вольтер Кути. Для социального психолога В. Кути поле есть контекст, ситуация, социальные условия. Поле является символическим по природе, состоящим из взаимосвязанных смыслов и символов, но также и активным в появлении источников поведения.
Ключевой конструкт его теории — Tinsit («тинзит») — обозначает «тенденцию в ситуации». Проще говоря, поведение варьируется ситуацией. Если ситуация повторяется, повторяется и поведение. Tinsit проявляет вероятность действия по специфическому пути в особенной ситуации, а также определяет стресс или давление, направленное против таких действий. Социальное поле — это множество ситуаций, активирующих человеческий «тинзит». Таким образом, поведенческая тенденция зависит от общего поля, от тотальной конфигурации ситуации, которую мы осознаем в отдельный момент времени. В основе социального поля лежит «тинзит» многих групп людей.
Как такое поле «работает»? Для объяснения Кути предложил теорию селекторов. Поле дает стимулы, на которые люди продуцируют смыслы, а затем отвечают на эти смыслы. То, что управляет этим ответом, является системой селекторов, создающих потребности, надежды и ценности людей. Система селекторов появляется процессе социализации человека в обществе, они фиксируют наш «тинзит» и в связи с полем (ситуациями) определяют поведение. Наши выборы не являются свободными, по мнению В. Кути, они в основном предопределены.
Квинси Райт. В концепции социолога Квинси Райта мир рассматривается как поле (отношения, ценности, идеалы, позиции в постоянном изменении, которые влияют на индивидуумов, группы и нации). Сущности, силы и процессы реципрокно влияют друг на друга, и на все аспекты поля действует «поле как целое». Райт считал, что интернациональные отношения являются лучшим примером поля в целом.
Межнациональные отношения могут находиться в балансе (или в дисбалансе). При этом мир рассматривается как более или менее стабильный баланс между силами экспансии и сохранения (сдерживания). Нации управляются с целью возрастания их силы, но эти силы встречаются с силами самосохранения внутри наций.
Милтон Уингер. Его концепция теории поля описана в книге «К теории поля в поведении». Кючевой метод теории — междисциплинарность. Автор применил его к перцепции и ролям, концепции self и делинквентности, предрассудкам и патологическому поведению.
Определение поля таково: это общность сосуществующих фактов, воспринимаемых как взаимозависимые. Поле предполагает междисциплинарный подход к человечеству, в котором мы рассматриваем одновременные эффекты изменений на биологическом, социальном и культуральном уровне (и ничто не должно рассматриваться в изоляции от другого уровня). Поведение не должно пониматься как полностью сфокусированное только на социальных связях или культуральном контексте. Мы — резервуары многих тенденций, а какая тенденция будет преобладать, зависит от ситуации. Эта теория подчеркивает необходимость различных уровней рассмотрения событий, фактов, поведен.я и т. п..
Современные представления о динамическом психологическом поле в аспекте социального поведения
Подводя итоги и суммируя различные взгляды на теорию поля в психологии и науках об обществе, политолог и социолог д-р Р. Дж. Руммель рассматривает поведение индивидуума из фундаментальной психологической перспективы и считает его проявлением тенденций психологического поля.
Общество и культура являются комплексом, в котором индивидуум ведет себя множественным образом в множественных ролях в контексте множества групп, смыслов, ценностей и норм.
1.	Стимулы воспринимаются и трансформируются нервной системой по отношению к смыслам-ценностям из общего культурного матрикса. Этот матрикс интегрирован с ментальностью индивидуума как результат его культурализации и социализации и содержит такие (как правило, неосознанные) значения-ценности с нашего рождения. Культурный матрикс указывает направление и скрыто, но с наименьшими усилиями ведет индивидуума через повседневную жизнь. Только когда индивидуум впервые попадает в иное общество и культуру, он начинает замечать регуляцию ценностей иным культурным матриксом. Этот матрикс является основным путем между динамическим психологическим полем и нашим социокультурным контекстом и окружением.
2.	Динамическое психологическое поле определяет личность — это темперамент, мотивации, возможности, настроение, статус и т. п. Каждая конфигурация этих личностных компонентов, являющаяся уникальной, определяет индивидуума, а его реальные проявле
ния канализируются через общество и культуру. Например, имеется врожденный сексуальный драйв, но как именно он превращается в конкретное сексуальное поведение, определяется культурным матриксом (например, что именно можно мужчине и что позволено женщине).
3.	Таким образом, поведенческие тенденции в большинстве случаев являются культурально обусловленными. Как именно индивидуум себя ведет, также зависит от (1) социокультурного наследства, (2) от личности и (3) от ситуации. Все люди живут в структуре ожиданий, которые по своей основе являются социокультурными, эта структура интегрирует всех в общество и побуждает выдавать тысячи более или менее стереотипных бихевиоральных ответов, требующихся в нашем повседневном функционировании. То, как индивидуум действует, когда ест или торгует, является очень старым результатом социализации или культурализации в релевантном локальном социокультурном поле. Он может проявить и иногда проявляет новое поведение. Но это требует включения мышления, эмоциональной вовлеченности (и осознанности — И. Б.), и воли.
Итак, то, что индивидуум чувствует, является частью, трансформируемой нашей культурой. Его внутренний мир в реальности является частью целого, которое представляет собой социокультурную общность. Индивидуум существует в социокультурном поле, и это динамическое поле является точкой локальной детерминации — локальное поле, функционирующее внутри большого поля. Такие локальные поля принадлежат и являются частью целого, которое не является суммой этих частей. Ментальность индивидуума формирует континуум с социокультурным полем. Оно не имеет ясно различимых границ — внутреннее поле (перцепции, мысли, потребности) незаметно переходит во внешнее поведение, группы, роли, нормы.
ТЕОРИЯ ПОЛЯ В ПРАКТИКЕ ГЕШТАЛЬТ-ТЕРАПИИ: ПРОЦЕСС ПОЛЕ «ОРГАНИЗМ - СРЕДА», КОНТАКТ, ТЕРАПЕВТИЧЕСКОЕ ПОЛЕ
КАК «ВМЕСТЕ СОЗДАННАЯ РЕАЛЬНОСТЬ»
Гештальт-терапия — это процессуальная терапия. Процесс же является необходимым и даже центральным аспектом теории поля (Yontef, 1993). Что же такое процесс? Согласно Вебстеровскому словарю процесс — это:
•	продвижение или движение вперед, прогресс, процедура;
•	течение чего-то существующего;
•	течение времени;
•	постоянное развитие, включающее много изменений, например, процесс пищеварения;
•	специальный метод создания чего-либо, включающий определенное число шагов или операций.
Процесс — это все, что двигается и происходит во времени и пространстве. Даже то, что кажется неизменным и статичным, изменяется во времени. Все есть действие, и все есть становление в процессе эволюции и изменения. Любые феномены могут быть описаны с точки зрения процесса. В гештальт-терапии клинические феномены описываются в процессуальных терминах, а используемые термины и интервенции акцентируют развитие индивидуума через пространство и время (личностный рост, использование движения как интервенции, эксперимент в развитии и т. п.).
Процессуальная ориентация в терапии контрастирует со структурной, являющейся взглядом из одной точки во времени. Статическая (структурная) ориентация — это рассмотрение фиксированного гештальта вместо исследования его возникновения, развития и разрушения. Процесс всегда в некотором смысле активен, что-то происходит, это постоянное развитие. Осознавание и эксперимент, которые являются основным инструментом гештальт-терапии, акцентируются именно на этих изменениях, которые не могут быть точно предсказаны. Разумеется, компетентный психотерапевт имеет представление о том, для чего нужен эксперимент, но не знает точный исход своей интервенции. Однако процессуальная ориентация позволяет ему рассматривать актуально существующее поле и поддерживать пребывание клиента и себя самого в настоящем.
Итак, поле «организм — окружающая среда» является специфическим для гештальт-терапии. Концептуальный и методологический ее аппарат был разработан для изучения именно этого поля. Поле «организм — окружающая среда» включает явления, которые происходят между данным организмом и окружающей средой, между субъектом и тем, что субъектом не является, между Я и не-Я. При этом окружающая среда не понимается как что-то только внешнее по отношению к организму, это «среда как она существует для организма», субъективный мир. Организм в
теории гештальт-терапии для удобства исследования рассматривается искусственно (ментально) извлеченным из неделимого более открытого целого и в то же время субъектом опыта.
Функцией self, связывающей нас с полем путем его переживания (испытывания чего-либо), является Ид (Philipsson, 2003); self во всех своих проявлениях организует поле, это «мы-в-про-цессе», по Латнеру. Гештальт-терапевт стремится понять, как организм будет влиять на свою окружающую среду, как окружающая среда будет влиять на организм, и все это рассматривается путем фокусировки на организме, формирующем данное поле. Никто не сможет взглянуть на такое взаимодействие «глазами среды». Кроме того, ни организм, ни среда не могут быть определены как отдельные сущности, даже если мы мысленно делаем это. Организм с неизбежностью связан с окружающей средой — это организм-в-среде.
В рамках подхода, основанного на теории поля, «место» возникновения явления, которое объединяет элемент («фигуру») и его контекст («фон»), определяется как граница, которая одновременно и ограничивает и связывает — в гештальт-терапии это «граница контакта». Она и сохраняет организм, и обеспечивает контакт со средой. Понятие контакта (соприкосновения) предполагает одновременность. Мы можем видеть, не будучи увиденными, слышать, не сказав ни слова, но невозможно прикоснуться к другому так, чтобы другой не прикоснулся при этом к тебе (реципрокность). Это и есть метафора контакта.
Таким образом, в гештальт-терапии «контакт» является основным феноменом, который указывает на другие феномены, присущие полю. При этом само прикосновение может быть различным — возможно прикоснуться к чему-то или кому-то совсем иному, чем ты, можно соприкоснуться со своими собственными «иррациональными» (другими) чувствами и потребностями (внутренней феноменологией). При этом на границе контакта могут быть наши чувства или ощущения, наши мысли о себе или ситуации, наш выбор делать что-то или нет. Индивидуум организует поле согласно своим особым смыслам, личностному процессу, в котором определенная часть его опыта становится «фигурой», а остальная часть организуется вокруг как «фон».
Поэтому гештальт-терапевт прослеживает, что именно у клиента является фоном, то есть как он организовал влияния в собственной жизни, что происходит с его контактной границей и его ответом на ситуацию, в которой он живет. Он работает не
только с уже существующей «фигурой» (например, проблемой, которую клиент «принес» психотерапевту), но и с тем, что составляет «фон», из которого выросла эта «фигура», а также с субъективным смыслом, который связывает между собой «фон» и «фигуру».
Исследуя то, что происходит из перспективы поля «организм — окружающая среда», гештальт-терапевт сможет рассмотреть и здоровые способы саморегуляции (поддержание динамического равновесия с помощью творческого приспособления к изменяющимся условиям), и способы поддержания невротического баланса — в том случае, если он предпочитает рассматривать происходящее на сессии с точки зрения динамического баланса. Это больше соответствует такой стратегии гештальт-терапевта, как работа с внутренней феноменологией. На контактной границе в это время находятся внутренние феномены: чувства, смыслы, «виртуальные» родственники клиента и отнощения с ними, реальное поведение, выбор или не выбор, обеспечивающие здоровый или невротический баланс. Основной задачей терапевта будет поддержание процесса саморегуляции, а именно того, что Ф. Перлз (2001) называл «мудростью организма», и конфронтация со способами поддержания невротического баланса. Поэтому своими интервенциями гештальт-терапевт стимулирует осознавание доминантной потребности и организацию ею функций контакта, то есть «психологическую форму саморегуляции организма».
В другое время гештальт-терапевт может рассматривать то, что происходит и с позиции взаимодействия участников терапевтического процесса, их взаимовлияния (так называемая работа на границе контакта)*. Этот способ адекватен для изучения поля, возникающего при взаимодействии терапевта и клиента («вместе созданной реальности»). При этом на контактной границе клиента находятся не только представления об отношениях (например, с близкими, с терапевтом), но и сами отношения с другим реальным человеком — терапевтом, мысли, чувства и действия клиента по отношению к терапевту. Эти отношения существуют, естественно, в контексте их отношений с миром (даже если мы ограничиваем их ментально термином «терапевтическая система»). Задачей терапевта является
* Гештальт-терапевт в любом случае работает на границе контакта, только в одном варианте он фокусируется на встрече клиента с внутренними феноменами, а в другом — с собой, реальным и отличающимся от клиента человеком.
побуждение клиента к осознаванию его собственных действий, влияния на другого человека, собственного вклада в организацию ситуации (проблемы). Для этого терапевт должен быть хотя бы на полшага впереди в осознавании особенностей взаимодействия с клиентом.
Для того чтобы лучше понять, что происходит в этом процессе, приведем несколько примеров. Допустим, два незнакомых индивидуума сидят рядом в троллейбусе, и хотя они сидят очень близко, даже прикасаясь друг к другу, психологическое пространство между ними не дифференцировано и не сформировано. Это очень маленькая совместная реальность, общий мир. В лучшем случае такое пространство наполнено разнообразными проекциями (если они, конечно, думают друг о друге), непроверенными предположениями и неосознанными стереотипами. Если они сидят друг напротив друга, появляется некоторый контакт глазами, общими словами или лицевой экспрессией, то это начало коммуникации и связанности, пространство между ними начинает наполняться жизнью. Контакт глазами организует поле и разделяемую реальность и отношения начинают приобретать какую-либо форму.
Итак, когда двое общаются друг с другом, возникает что-то не принадлежащее каждому из них в отдельности, это что-то появляется как функция их двоих вместе (Парлетт, 2003). Это «со-творенная реальность» (co-created reality), которая потенциально включает все, что имеется в поле опыта и жизненном пространстве каждого из них. Но это не два опыта, арифметически прибавленных друг другу. Появляется совместное поле, общая конфигурация (что-то созданное вместе, что нельзя отнести только к одному из участников общения).
Для того чтобы лучше понять смысл общего поля двух личностей, Малкольм Парлетт (2003) использовал метафору танца. Два человека пришли куда-то, предположим, на дискотеку потанцевать. Они имеют предварительный танцевальный опыт, у каждого есть предпочитаемый репертуар движений и ритма: например, один может любить прыжки, а другой медленные движения. Они начинают танцевать и вместе создавать танец, который будет продуктом их творчества. При этом гештальт — это и особенность их танца, и наша эстетическая удовлетворенность от их интеракций, в зависимости от того, на чем мы предпочтем сфокусироваться. Когда танцоры только начинают (встали рядом), их общая реальность бесформенна и недифференцирована.
С контактом и интеракциями поле начинает структурироваться, оформляться — «гештальтироваться». Как только оно становится более дифференцированным, возникает неизбежный момент, когда поле само по себе начинает определять то, что случится далее. Танцоры начинают повторять некоторые совместные па, те, которые у них получились, или те, которые им больше понравились, или те, которые больше соответствуют ритму музыкального произведения. И теперь уже танец частично зависит от того, что они делали до определенного момента времени, и от контекста — реакции зрителей или того, где они танцуют, на дискотеке или на сцене.
Продолжим нашу метафору и предположим, что одна или обе партии этого танца имеют особенные стереотипные способы, которыми они конфигурируют свое поле, так что процесс формирования гештальта становится фиксированным. Что случится далее? Предположим, что танцор-мужчина подходит к женщине (как если бы на его глазах были специальные фильтры, с помощью которых он так видит) как к матери или как к строгой учительнице. При этом он привносит в совместно созданную реальность существенный элемент негибкости (другой способ описания этого — нарушение контактной границы — проекция).
Танец между двумя партнерами становится нарушенным, так как он воспринимает свою партнершу особенным способом, например, как маленький мальчик... При этом он будет двигаться по отношению к ней тем способом, который зависит от ранее сформированного поля, то есть он будет воспринимать ее только как строгую и агрессивную (и будет, например, танцевать на дистанции). Это повлияет и на ее собственный танец, он станет менее раскованным, более напряженным и строгим (возможно, она попытается сократить дистанцию, а он в ответ увеличить). Танец — общее событие — станет развиваться в направлении фиксированных стереотипов, даже если только одна его сторона конфигурирована по аамоограничительному пути.
Так и в жизни: мы формируем наши позиции, жизни, дома, карьеру, характеры и они, в свою очередь, начинают формировать нас. Эти фиксированные конфигурации поля нелегко изменить, сделать что-то существенно новое или выйти из них. Мы все знаем силу прецедента, поведения, репетиции — все это фиксированные гештальты. Такая аналогия широко применима и в терапии, в отношениях терапевта и клиента. Когда клиент приходит к терапевту, то с его историей, его реакциями (телес
ными и вербальными), с ответами терапевта на эту историю и реакции начинает формироваться особое, терапевтическое поле, которое затем начнет определять некоторые реакции и позицию терапевта.
Например, клиент формирует общее поле или общую ситуацию так, что терапевт оказывается втянутым в его стереотипные ожидания, в отыгрывание некой роли, которую неосознанно создает для него клиент. В каком-то смысле он приглашает терапевта для участия в своем танце, и терапевт должен замечать и распознавать этот танец. Единственное, что составит опору интервенциям терапевта (изменению актуальной ситуации), — его осознавание этих моментов. Терапевт может выбрать, как отвечать — подчиниться или возражать, соответствовать или нет, отклонить предложение или воспринимать какое-то время ту роль, которую навязывает клиент. Конечно, реальность клиента тоже постоянно изменяется — существует не одна конфигурация поля. Оно постоянно реконфигурируется. Клиент может чувствовать себя маленьким ребенком, угнетенным начальником, сильным и решительным взрослым или кем-то ведущим переговоры с терапевтом по поводу оплаты или отпуска. Разные конфигурации поля отражаются различными способами, включая изменение позиции тела, голоса, паттернов мышления, особенностей речи и посланий терапевту — все это может меняться в течение терапевтического часа, и терапевт является свидетелем этих изменений. Взаимодействие терапевта и клиента также зависит от контекста (чьи-то голоса в приемной терапевта, эмоциональное состояние самого терапевта, ситуация на работе клиента ит. п.)
Терапевтическая реальность может быть рассмотрена нами как реальность, создаваемая клиентом, включающая терапевта и существующая для определенного ответа терапевта (какого — вот это и есть самое интересное в терапии. — И. Б.у. Следовательно, терапевт может быть отчасти анганжированным кем-то как мучитель или эксперт, помощник или... добрая бабушка. Если терапевт осознает, что происходит, он может избежать конфлуэнции с ролью, навязываемой ему клиентом в терапев-
* В то же время терапевт тоже участвует в создании терапевтической реальности, отвечая или не отвечая на запрос клиента, а также внося в нее особенности собственного характера или поведения, которые не являются реакцией на запрос клиента.
тическом поле. Но играет ли он роль, навязываемую клиентом, или не играет, он все равно остается частью общего поля.
Итак, являясь индивидуумами, принадлежащими различным сообществам, мы испытываем на себе двунаправленный процесс — во-первых, создаем отношения и у нас есть результаты этих отношений, а во-вторых, мы сами также затронуты ими. Мы помогаем создать реальность или общее поле, и сами становимся созданными и организованными этим полем. Реципрокные влияния такого рода находят важное применение в профессиональной практике. В связи с этим, существует, может быть, отчасти преувеличенное, провокативное утверждение, что изменения в клиенте могут быть достигнуты только изменениями в терапевте.
С тех пор, как создается поле, связывающее участников взаимодействия, основная функция, которую терапевт выполняет по отношению к клиенту, — это изменения в способах, которыми терапевт, находясь в общем поле (точнее, являясь этим полем), отвечает клиенту, способах, изменяющих это общее поле и имеющих позитивные последствия д ля клиента.
Но для того чтобы стать хорошими терапевтами, гештальт-терапевтам необходимо быть в процессе не просто с помощью большей осознанности, ни даже с помощью большей осознанности наших паттернов, но с помощью проявления того, что Гэри Йонтеф назвал фундаментальной феноменологической позицией, пропитывающей обычную жизнь, и способом бытия-в-мире.
Поэтому гештальт-терапия — это не то, что мы просто используем, подобно костюму, надевая и снимая его. Это не набор техник или инструментов, которые мы берем для клинических целей, а для других целей берем другой тип оборудования. Если мы выбираем работать в гештальте, этот подход пронизывает всю нашу жизнь и отношения. Способ нашей жизни не может быть искусственно отделен от способа, с помощью которого мы работаем. Все в нашей профессиональной жизни становится частью матрикса, из которого мы создаём поле с другими людьми (Парлетт, 2003). И когда это поле прояснено, число незавершенных дел минимально, имеется хорошая самоподдержка и удовольствие от того, как мы живем, возрастает наша способность к творчеству во взаимодействиях — и профессиональных, и личных. Все это гештальт-терапевт и гештальт-тренер из Вайоминга Сильвия Флеминг Крокер назвала термином «well-lived life» — «хорошо (в смысле счастливо, здорово, благополучно) прожитая жизнь».
СООТНОШЕНИЯ МЕЖДУ ПОНЯТИЯМИ «ПОЛЕ» И «СИСТЕМА» В СОВРЕМЕННОЙ ПСИХОЛОГИИ И ПСИХОТЕРАПИИ.
ВЗГЛЯД ГЕШТАЛЬТ-ТЕРАПЕВТА
Итак, в процессе своей жизни личность создает психологическое поле, включающее, по К. Левин, у человека и его среду, как субъективный мир. Части поля состоят в реципрокных отношениях, благодаря чему в поле постоянно что-то происходит.
Поле в процессе терапии — это «вместе созданная реальность» (co-created reality), которая потенциально включает все, что имеется в поле опыта и жизненном пространстве терапевта и клиента, это терапевтическая ситуация сама по себе и процессы, которые в ней встречаются в это время. «Здесь и сейчас», во взаимодействии терапевта и клиента поле включает физиологию и телесные реакции обоих, убеждения, остатки прошлого опыта, особенности речи и другие феномены. Данные, недоступные для прямого наблюдения, исследуются терапевтом с помощью сосредоточения на внутренней феноменологии, эксперимента, исследования посланий, работы со снами или фантазией. Терапевтическое поле всегда конфигурировано определенным образом, и эта фиксированная форма будет, в свою очередь, определять взаимодействие терапевта и клиента. Связи между элементами такой формы (например, конкретное поведение клиента и ответ на это терапевта) будут более сильными, чем какие-либо другие.
Но в этом же поле находятся и многие иные вещи. Чтобы понимать чувства клиента, особенности его поведения, терапевту нужно учитывать, что клиент находится в контексте его семьи, ситуации на работе, экономической ситуации, терапевтической ситуации, и учитывать некоторые комбинации этих влияний. Возможно, терапевту придется принять во внимание и более широкий контекст жизни клиента — политическую ситуацию в обществе, расовую группу и ее положение в обществе, гендерные влияния, моду и т. п. Проблема, с которой пришел клиент, может быть понята более объемно, если терапевт будет иметь дело с более широким контекстом, чем тот, который «принес ему клиент». Но насколько широк должен быть данный контекст?
Понятие «единое поле» означает организм-в-среде, в контексте. Мир, в котором мы живем вместе с другими людьми, является всеохватывающим и простирает на нас все виды эффек
тов, осознаем мы их или нет... Каковы способы исследования поля? Как учесть все эти влияния и нужно ли учитывать их все?
Для лучшего понимания представляется необходимым разграничить по содержанию термины «подход с точки зрения теории поля» и «терапевтическое поле». Полевой подход — это способ исследования чего-либо (в том числе терапевтических отношений), использующий основные принципы: организационный, принцип возможных существенных связей, современности, уникальности, принцип изменения процесса. С другой стороны, для исследования могут быть использованы операциональные принципы — динамический, принцип взаимозависимости, принцип равновесия. Терапевтическое же поле, как мы уже говорили, рассматривается как «вместе созданная реальность», как некоторая целостность, форма или гештальт.
В этой связи можно привести высказывание К. Левина «Необходимо, чтобы каждый, кто предполагает исследование целостных феноменов, выступал против тенденции сделать це-* лостное включающим все, что только можно. Реальная задача — найти структурные сущности целостного, установить связи компонентов целостного и определить границы системы, с которой имеет дело». В этом высказывании мы можем обнаружить несколько положений, определяющих диалектические соотношения между понятиями «поле» и «система»:
1)	целостное не включает все, что только можно;
2)	целостное есть некоторая структурная сущность или форма (гештальт);
3)	компоненты целостности связаны между собой
4)	эти связи определяют границы некоторой системы. Соответственно, терапевтическое поле, «гештальтируясь» в процессе взаимодействия терапевта и клиента, может рассматриваться уже как система.
С точки зрения гештальт-терапевта Сильвии Флеминг Крокер (1998), наиболее продуктивный путь восприятия поля — это сосредоточение на сферах влияния. Так же, как физики или биологи ограничивают область исследований и эксперимента, терапевты, по ее мнению, должны рассматривать релевантную сферу влияний, которая воздействует на текущий процесс и на элементы, существующие в этом поле. Таким образом, поле — это еще и относительное понятие, зависящее от того, где нахо
дится интерес исследователя и где ему необходимо сфокусироваться. Гештальт-терапия говорит о поле «организм — окружающая среда» и фокусируется на контакте, механизмах прерывания контакта, творческом приспособлении и т. п.
Стремясь к эффективному контакту, гештальт-терапевт временно заостряет внимание на структуре поля — некоторых его элементах, таких, как чувства, поведение, процесс принятия решений, убеждения и ценности и т. п. Это помогает ему точно и эффективно проводить интервенции. С другой стороны, он постоянно осознает, что происходит динамически, то есть актуальное состояние терапевтического поля в каждый момент времени, и фокусируется на том, как оно организовано и какой вклад вносит клиент в эту организацию. Задача терапии — найти контакт с актуальной жизнью личности и сделать это тем способом, который поможет ей реорганизоваться здоровым образом.
Система — это искусственно ограниченная часть поля, причем ограниченная только ментально (мы не в состоянии сделать это реально, даже если бы захотели), для практических целей исследования. Системный взгляд рассматривает мир в терминах зависимостей и объединений. Биологическая система является интегрированной целостностью, чьи свойства не могут быть сведены к свойствам ее частей (например, организмы, социальные системы, экосистемы). «Системное мышление есть процессуальное мышление: форма ассоциируется с процессом, взаимосвязь со взаимодействием, и противоположности объединяются через колебания», — пишет в своей книге «Поворотный пункт» Фритьоф Капра (1995).
По поводу соотношения понятий «поле» и «система» в психологической литературе наблюдается значительная путаница. Одни авторы считают, что системы находятся в поле, что они могут быть (или не могут быть) выделены произвольно, другие пытаются рассмотреть поле внутри какой-либо системы.
С нашей точки зрения, полевой и системный подходы являются некоторыми удобными способами понимания реальности (по крайней мере, на данном этапе развития науки), а понятия «поле» и «система» по сути не являются иерархическими понятиями (определенным константным образом относящимися друг к другу), так как имеют разное содержание. Представляется сомнительным, например, рассмотрение Ж.-М. Робином (1994) «поля» и «системы» как уровней. Уровни как иерархические соотношения могут касаться понятий с одним и тем же содержа
нием — систем. Для нас неоспоримо, что большие системы включают меньшие, но по одному и тому же принципу их выделения; то же относится и к полям как областям рассмотрения чего-то существующего (иногда для удобства понимания мы можем сказать, что большее поле, например, социальное, включает меньшее, к примеру, психологическое поле индивидуума). Порой акцент делается на «перекрывающихся» или «взаимопроникающих» полях (Crocker S.F, Brownell Р., et al., 1998). Поэтому лучше договориться сразу, что мы имеем в виду в данной лекции, употребляя термины «поле» и «система».
Поле (например: единое — «организм-в-среде», феноменологическое — «все, что испытывается», поле «организм — среда» — «все, что происходит на границе контакта организм — среда)* можно считать априорно существующим, оно открывается и познается, а система все же создается и может быть включена (или не включена) в поле. Так мы совершенно произвольно, для удобства рассмотрения задаем некоторую искусственную иерархию в соотношениях поля и системы, но сделать это мы можем только в тех случаях, когда в «поле» и в «системе» рассматриваются сходные явления. Например, терапевтическая система (отношения терапевта и клиента) находится для нас внутри большего поля — контекста отношений терапевта и клиента с миром.
Поведение системы можно изучить только тогда, когда определены ее границы и содержание, что система включает, а что нет**. Например, по отношению к сообществу людей, живущих на определенной территории, мы можем рассматривать государство как систему (его границы вполне реальны), затем городскую систему (жителей) с ее границами, затем семейную систему, границы которой отделяют ее от остального сообщества (и связывают с ним же). Мы также можем рассматривать одного члена семьи (организм) как систему, а можем сфокусироваться на функционировании его сердечно-сосудистой системы. «На каждом уровне рассматриваемая система может быть индивидуальным организмом» (Капра, 1995).
* Но не психологическое, которое употребляется все же как заранее определенная область рассмотрения.
** В этом контексте понятие «поле» как «область рассмотрения чего-либо существующего» и «система» тождественны, например, психологическое поле, социальное поле можно заменить по смыслу на «систему», так как такое «поле» имеет заранее определенное и ограниченное содержание.
Психологическое поле индивидуумов включает многие феномены, тем не менее, для удобства исследования любой терапевт может сфокусироваться (задать границы), например, на системе «терапевт — клиент» и рассмотреть релевантные факторы, определяющие это взаимодействие внутри данных границ. «На уровне системы практик не будет отделять перенос от контрпереноса и будет изучать, как одновременно развертываются оба феномена и их взаимная активность» (Робин, 1994). Добавим: и в меньшей степени акцентироваться на отношениях с миром. В то же время гештальт-терапевт рассматривает поле «организм — среда», получая информацию о том, что происходит на границе контакта с миром. «На уровне поля практик будет рассматривать перенос в качестве способа соприкосновения с миром как повторяющийся реккурен-тный феномен» (Робин, 1994). При таком фокусе нет необходимости выделять какую-либо систему. Современные направления развития гештальт-терапии могут различаться, таким образом, в зависимости от степени фокусировки на поле «организм — окружающая среда» или на отношениях в системе (семейной, терапевтической, организационной и т. д.).
Итак, с одной стороны, система выделяется искусственно, а с другой, степень произвольности в выделении системы относительна. Когда мы говорим о системе, то должны помнить о том, что система — это интегрированная целостность с более высоким уровнем организации, чем поле, которое коннотировано более свободной организацией. В некотором смысле «поле, которое может принять форму, является системой...» (G. Simondon, цит. по Ж.-М. Робину). Или, точнее, может быть рассмотрено как система, если будут определены ее границы (И. Б.).
Основные характеристики системы как «комплекса элементов, находящихся во взаимодействии» (по Людвигу фон Берта-ланфи) таковы:
1.	Система подразумевает некоторую структурную организацию, которая описывается как отношения между объектами. Эти отношения могут быть пространственными или динамическими, в системах имеется движение и развитие. Влияние одной части системы на другую воздействует на всю систему и другие ее части. Испытываемое воздействие тоже касается всех частей и системы и системы в целом.
2.	Системы могут рассматриваться в рамках иерархии — каждая система может быть выделена и как отдельная система, и как подсистема в рамках другой.
3.	Каждая система имеет свои границы, все, что находится внутри этих границ, относится к системе. Границы имеют свои характеристики — в одних случаях они фиксированные, в других гибкие. Для хорошего функционирования системы необходимы ясные и подвижные границы, с одной стороны, способствующие сохранению внутренней стабильности и идентичности, а с другой стороны — возможности ее развития.
4.	Системы являются открытыми, если между ними и средой поддерживается обмен, и закрытыми, когда такого обмена нет. Биологические и социальные системы являются открытыми.
5.	Важными характеристиками системы является адаптивность и способность к развитию. Адаптивность — это способность системы приспосабливаться к среде, зависящая от возможности данной системы перестраиваться, отвечать на воздействие и действовать в соответствии со своими целями. Адаптация направлена на сохранение структуры, свойственной данной системе, и поддержание ее основных процессов. Это стратегия выживания, но не развития. Развитие же системы определяется возможностью действовать в соответствии со своими целями.
6.	Поведение системы может быть активным — когда система имеет собственные цели по отношению к своим потребностям и среде и реактивным — как ответ на изменяющиеся условия или воздействие извне. Источник преобразования системы находится обычно в самой системе. Поскольку любая система, особенно биологическая, стремится сохранить свою идентичность, то управление и регулирование осуществляется через негативную и позитивную обратную связь. Это важный механизм поддержания системой своей идентичности. При этом негативная обратная связь нужна для поддержания динамического равновесия и выживания, а позитивная — для изменения структуры и достижения целей. Механизмы поддержания равновесия называются гомеостатическими.
Для системы также характерны (приведено по Crocker S., Brownell Р., et al., 1998):
• Самоподдержка. Самоподдержка означает, что система активным образом воссоздает сама себя. Стремясь избежать разрушения вследствие возрастающей энтропии, система нуждается в постоянной самонастройке за счет привлечения материалов окружающей среды и в установлении границы между нею самой и окружающей средой.
•	Адаптивность. Система способна не только устанавливать свое собственное внутреннее равновесие для постоянной окружающей среды, но также и адаптироваться, когда присутствуют мелкомасштабные изменения в окружающей среде, чтобы повысить шанс на дальнейшее существование.
•	Сохранность информации: информация, определяющая систему, может быть сохранена таким образом, чтобы выживание системы не зависело от продолжающегося существования ее компонентов. Функции этих компонентов заключаются в том, чтобы удерживать систему как целое, и если эти функции и их взаимосвязи сохраняются, система сохраняется как целое.
•	Спонтанное возрастание сложности: наиболее значительный аспект состоит в том, что система способна к увеличению собственной внутренней сложности. Это может означать, что имеется возрастающее количество частей, а также более сложных отношений между частями, более сложного поведения частей и т. д. Более того, инстанции одной и той же системы собираются вместе для формирования большего целого, функционирующего как отдельная система на более высоком уровне.
Свойства открытых иерархических систем были представлены британским писателем и философом Артуром Кестлером (1967), который выделил так называемые холоны — саморегулирующиеся открытые системы, в которых имеются автономные части целого и зависимые свойства частей. Каждый холон подвержен двум тенденциям: (1) сохранять и утверждать свою индивидуальность и (2) функционировать как интегрированная часть большего целого. Автор назвал это янус-эффектом. Са-моутверждающая тенденция отражает целостность холона, а интегративная тенденция — его свойства как части целого (близко по смыслу ритм контакта-ухода — наиболее важные функции целостной личности по Ф. Перлзу). Если эти тенденции находятся в динамическом равновесии, то и система находится в динамическом равновесии. Однако термин «равновесие» в системе относится к отношению между частью и целым.
В то же время граница любой системы может быть рассмотрена в гештальт-терапии как граница контакта с миром. Например, гештальт-консультант, изучающий деятельность какого-либо учреждения, обязательно сделает попытку понять не только то, что происходит внутри границ этой организации (как это сделал бы консультант, придерживающийся системного подхода), но и выявить
факторы, влияющие на систему извне. Для этого он рассмотрит контактную границу сообщества людей, работающих в данном учреждении, границу, которая и отделяет (как?), и связывает (как?) это учреждение с обществом, в котором оно находится, с другими организациями-системами. Задача понимания или интервенции гештальт-консультанта состоит в том, чтобы проследить динамическую линию влияния по отношению к способу возникновения некоторого нежелательного факта или нежелательного события (проблемы). Важно найти, «что влияет на что», как и с какой силой.
В зависимости от предпочтений гештальт-терапевт может и не руководствоваться системным подходом, фокус на контактной границе позволяет исследовать происходящее на сессии только в контексте поля «организм — среда». Но даже если гештальт-терапевт д ля удобства исследования рассматривает систему (терапевтическую, семейную или организационную), он рассматривает ее не только саму по себе, но и в более широком контексте отношений с миром, изучая процессы, происходящие на контактной границе в поле «организм (система) — среда».
ЛИТЕРАТУРА
1.	Берталанфи Л. Общая теория систем — обзор проблем и результатов //Системные исследования (ежегодник). — М.: Наука, 1969.
2.	Йонтеф Г. (2001) Гештальт-терапия: введение // Гештальт 2001. Сб. материалов Московского гештальт-института. — М., 2001. С. 15 — 24.
3.	Капра Ф. Системный взгляд на жизнь // гл. 9 из кн. Поворотный пункт: наука, общество и подъем культуры, гл. 9. — Нижний Новгород: Элис, 1995. — http://www.wplus.ru/pp/Julia/Capra/Chapt9.htm.
4.	Келер В. Некоторые задачи гештальт-психологии // Учебная литература для гуманитарных вузов на 40CD ROM.
5.	Кестлер А. (1967) Общие свойства открытых иерархических систем. — http://www.psychology.ru/yarkor/koestler.htm.
6.	Левин К. Теория поля в социальных науках. — C-Пб: Речь, 2000.
7.	Парлетт М. Раздумья о теории поля // Журнал практической психологии и психоанализа, 2003, № 1. — http://psychol.ras.ru/ippp_pfr/ j3p/pap.php ? id = 20030115?
8.	Перлз Ф. Гештальт-подход и Свидетель терапии. — М.: Либрис, 1996.
9.	Перлз Ф. Эго, голод и агрессия. — М.: Смысл, 2000.
10.	Перлз Ф., Гудмен П. Теория гештальт-терапии. — М.: Институт общегуманитарных исследований, 2001.
11.	Резник Р. Гештальт-терапия: принципы, точки зрения и перспективы. Интервью Малкольма Парлетта с Робертом Резником / Пер. М. Занадворова. — http://www.gestalt.ru/reznik.htm.
12.	Робин Ж.-М. (1994) Экологическая ниша. — http://www.gestalt.ru/ robin.htm.
13.	Хломов Д., Калитиевская Е. Основные стратегии работы гештальт-терапевта // Гештальт 2000. Сб. материалов Московского гештальт-интитута. — М., 2000. С. 28 — 37.
14.	Capra F. The Turning Point: Science, Society, and The Rising Culture. — London: WildWood House Ltd, 1982.
15.	Crocker S.F, Brownell P., et al. (1998) Field and Boundary. A discussion of a Field Theory in Gestalt Therapy. Gestalt!, V.5, N2. — http://www.g-g. org/gej/5-2/1998field.html.
16.	Crocker S.F (1999) A Well-Lived Life: GIC Press.
17.	Jacobs L. (2002) Itys Not Easy to Be a Field Theorist: Commentary on «Cartesian and Postcartesian Trends in Relational Psychoanalisis». Gestalt!, 6(2). — http://www.g-g.org/gej/6-2/jacobsreview.html.
18.	Latner J. (1982) This is speed of light: field and systems theories in gestalt, therapy. The Gestalt Journal, 6(2) :71 —91. — http://www.gestaltassociates. com/latner.pdf.
19.	Lewin K. (1952) Field Theory in Social Science. Tavistock: Londers.
20.	Parlett M. (1991) Reflections of Field Theory. British Gestalt Journal, 1(1): 69-81.
21.	Parlett M. (1997) The Unified Field in Perspective. Gestalt Review 1(1): 16-33.
22.	Philippson P. (2003) Body and Character as a Field Event. Lecture at the 2003 Gestalt Therapy International Network summer program in Mexico. — http:/ /www.editmanager.co.uk/user/index.php7user = mgc&pn= 10741.
23.	Ruh M. (1998) Diagnosis in Gestalt Theoretical Psychotherapy: Map or Territory? Abstract of the lecture at the 6hh European Conference of Gestalt Therapy. — http://www.g-g.enabling.org/ia/gestalt/gerhardspalermo. html.
24.	Rummel R.J. Understanding conflict and war: The dynamic psychological field, V. 1. — http://www.hawaii.edu/powerkills/welcome.html.
25.	Yontef G. (1993) Awareness, Dialogue and Process. — New-York: Gestalt Journal Press.
26.	Wheeler G. (2000) Beyond Individualism. GIC Press.
ГЛАВА 5
ОСНОВНОЙ ИНСТРУМЕНТАРИЙ ГЕШТАЛЬТ-ТЕРАПЕВТА
Основным рабочим принципом гештальт-терапии является осознавание (см. главу 2), а способы, которыми гештальт-терапевт поддерживает осознавание клиента, относятся к его профессиональному инструментарию. При этом базовым инструментом гештальт-терапевта является эксперимент. Владение навыками поддержки и фрустрации, организации эксперимента в терапевтической сессии, понимание особенностей структуры и динамики терапевтической сессии и отдельные техники терапевтической интервенции обусловливают плавное течение процесса контакта и удовлетворение потребностей роста. Теоретической базой, обосновывающей сущность процесса изменения пациента в гештальт-терапии, является так называемая парадоксальная теория изменений, а классической теоретической базой для работы — «пятислойная» модель невроза по Ф. Перлзу.
ВЗГЛЯДЫ НА ИЗМЕНЕНИЕ В ГЕШТАЛЬТ-ТЕРАПИИ -ПАРАДОКСАЛЬНАЯ ТЕОРИЯ ИЗМЕНЕНИЙ.
ПОЛЯРНОСТИ
Согласно А. Бейссеру (2001), изменение происходит тогда, когда человек становится тем, кто он есть, а не тогда, когда он пытается быть тем, кем он не является. Этот принцип был назван парадоксальной теорией изменений.
Человек, приходящий к терапевту, находится между двумя тенденциями: между тем, каким он должен быть, и тем, каким он является по собственному мнению. Довольно часто противоположные части внутри пациента безуспешно пытаются изменить одна другую («собака сверху» и «собака снизу», по Перлзу). Он мечется и хочет от терапевта, чтобы тот его изменил.
Поскольку клиент проецирует одну из этих ролей на терапевта (или на окружение), последнему лучше осознавать это, принимая такие роли лишь временно и с терапевтическими целями,
поскольку клиенту полезнее принять их как свои собственные. Если гештальт-терапевт следит за тем, чтобы он сам продолжал быть тем, кто он есть, старания пациента приспособить еще и его к своим стереотипам оказываются безуспешными (вызывая специфический диадный конфликт между ними). Окончательная цель терапии состоит в том, чтобы быть собой и быть способным поддерживать близкий контакт с другими. В этом случае человек научается эффективно справляться с жизненными трудностями и проблемами.
Для того чтобы измениться, человек должен полностью отождествиться с тем, что происходит с ним в настоящем. Изменение не возникает в результате принуждения — собственного или других людей. Гештальт-терапевт — это не делатель изменений, его основная стратегия состоит в том, чтобы поощрять пациента быть там, где он есть, и тем, кто он есть.
Здоровый человек осознает наличие в себе противоположных качеств (полярностей), однако в его осознавании могут встречаться «слепые пятна». «Он может принимать свою мягкость, но не знать о жесткости в себе. Когда его жесткость привлекает его внимание, он может испытать боль, но при этом он желает включить это новое понятие себя в свою самоконцепцию. Здоровый человек не всегда может одобрить все свои полярности, но тот факт, что он желает прожить их осознавание — существенный аспект его внутренней силы», — пишет Дж. Зинкер в своей книге «Творческие процессы в гештальт-терапии» (1976, пер. 1999). Нарушенная личность имеет «прорехи» в своем осознавании, она не способна принять всего множества частей себя. Она отвергает те аспекты себя, которые считает недопустимыми или отталкивающими, и склонна проецировать эти части на других. Неосознание отвергаемой полярности приводит к тревоге и свойственной неврозу попытке справиться с тревогой с помощью соматических симптомов.
Гештальт-терапевт уверен в том, что естественное состояние человека — это целостное уникальное бытие, не разделенное на две (или более) противостоящие части. Если эти части у пациента становятся отдельными ролями, гештальт-терапевт инициирует общение между ними, например, он может попросить их поговорить между собой. Противоположности интегрируются, «когда структуры превращаются в процессы». Это означает, что пациент полностью идентифицирует себя с отчужденными частями и в каждый момент времени — только с одной из них.
Сначала пациент открывает ту часть себя, которую он отвергает, а затем вступает с ней в контакт. Этот контакт приводит к появлению большей терпимости и пониманию себя, созданию большего пространства во взгляде на себя и в конечном счете — к расширению самоконцепции.
Приведем фрагмент работы с такими полярностями из книги Ф. Перлза «Гештальт-семинары» (пер. А. Бондаренко, 1998). Ф. — Фриц Перлз, Г. — Гленн.
Ф.; Я хотел бы, чтобы ты сыграл диалог. Два парня разговаривают. Одного зовут Крутой, а другого — Слабак. Пусть они встретятся друг с другом, соприкоснутся друг с другом. Слабак сядет здесь, Крутой сядет здесь. Или ты предпочитаешь, чтобы они сели по-другому? Пусть Крутой сядет сюда.
Г.: Да. Он тот, на кого смотрят сверху вниз. Сидя здесь, я тебя вовсе не уважаю.
Ф.: Мне кажется, что они оба не выносят друг друга.
Г.: Да... Тебе не выстоять... когда я покажу все, на что способен. Ты думаешь, что лучше вообще ничего не показывать. Я не уверен, что ты вообще крутой. Думаю, что ты просто дубина (вздыхает).
Да, но это намного лучше. Я... я — мне не так больно, как тебе. Я отталкиваю людей, и время от времени это вызывает у меня улыбку. Да. А ты не слушаешь, что я говорю, ты расслабляешься, чувствуешь к кому-либо близость, но в действительности этого невозможно добиться. Я все время говорю тебе: сохраняй хладнокровие, потому что, если ты действительно соприкоснешься с людьми, они отвернутся от тебя и уйдут. Они уйдут. Они не захотят иметь с тобой ничего общего. Никто не захочет, чтобы за него цеплялись...
(Вздыхает.) Тебе... тебе так одиноко! Я-то хоть знаю, что мне одиноко. А ты думаешь, что ты просто один. Если я не чувствую — если ты не позволяешь мне чувствовать людей, если ты не чувствуешь, — ** позволь мне чувствовать, чтобы я мог дотянуться и прикоснуться.
Во время этого разговора Ф. Перлз поддерживает контакт между частями, обращает внимание на телесные реакции клиента в обеих ролях, поддерживает их, в самом прямом смысле побуждает завершать начатые движения — следуя за тем, что он видит и слышит от клиента.
ПОДДЕРЖКА И ФРУСТРАЦИЯ В ГЕШТАЛЬТ-ТЕРАПИИ
Поддержка — это одно из многочисленных слов, которые часто используются в гештальт-терапии и рискуют стать все более и более бессмысленными от чрезмерного употребления, поскольку каждый вкладывает в понятие «поддержка» свой смысл. Обычно «поддержка» имеет позитивный смысл, произносится с соответствующей интонацией и в большинстве случаев, когда мы встречаем ее в статье или книге, говорят о том, что терапевт дает ее, как будто это ценная вещь. Такой смысл формируется еще и лингвистической конструкцией, ведь можно сказать «терапевт поддерживает» и это уже отражает внимание к процессу и отношениям между терапевтом и клиентом.
В Большом толковом словаре поддержка имеет несколько значений:
•	терпеливое отношение, толерантность;
•	укрепление позиции человека или общества чьей-либо помощью, сочувствием или верностью;
•	подпирать или поддерживать что-то собой наверху;
•	охранять кого-либо от неуспеха и неудачи, ободрять, отдавать предпочтение.
Эти обыденные общечеловеческие смыслы формируют основание, на котором базируется психотерапия. Все это существует, но не всегда интегрируется с идеями гештальт-терапии. Как определяют поддержку классики гештальт-терапии?
Невроз как недостаток самоподдержки
Перлз описал человеческое развитие в терминах движения от статуса ребенка, полностью зависимого от поддержки окружения, к самоподдержке взрослого, стоящего на двух ногах. Он верил, что невроз — это недостаток самоподдержки, ведущий к попытке манипулировать окружением, для того чтобы получить от него всю необходимую поддержку. Клиент «обращается к терапевту, потому что надеется найти в нем поддержку, которая компенсирует его неспособность опираться на самого себя» (Перлз, 1996).
Суть здорового баланса поддержки и самоподдержки в том, что мы как организмы не только нуждаемся в хорошем контак
те со средой, но в то же время сами активно поддерживаем этот контакт. В том случае, когда мы или наши клиенты ориентированы только на поддержку среды, то счет предъявляется уже среде (по принципу «посмотрите, что вы со мной сделали!»). Такие интеракции не ведут к контакту. В этом смысле наши клиенты всегда будут пытаться обращаться с терапевтами привычным для себя образом, и помочь им осознать это — существенная задача терапии. Таким образом, Перлз акцентировался на индвидуалистической self-поддержке и меньше значения придавал связанности индивида с группой.
Поддержка как self-поддержка
Это центральное связующее звено между поддержкой и другими фундаментальными гештальт-концепциями. Перлзовская идея организмической self-регуляции говорит о том, что все живущее ищет ассимиляции, которая, с одной стороны, питает и поддерживает наше существование, а с другой — отвергает то, что препятствует или мешает этому. Другими словами, широкий спектр организмических нужд и хорошее здоровье мы имеем тогда, когда эти потребности удовлетворяются через гибкие отношения организма со средой. Нет расписания для аппетита, сексуальности, нет необходимости их подталкивать. Такие потребности просто есть, они спонтанно регулируют нас самих, и если они выведены из строя, то будут стремиться исправить самих себя.
Эта идея лежит в основе высказывания Ф. Перлза о естественном подходе к жизни. Таким образом, в своей работе с клиентом гештальт-терапевт поддерживает то, что способствует организмической саморегуляции, и фрустрирует то, что ей не способствует.
Нередко пациенты просят «дать им поддержку» (как будто это предмет), иногда они просто хотят, чтобы терапевт сказал эти слова. Терапевт, реагирующий конфлуэнтно, может начать действовать, как если бы эта фраза была осмысленной. Восстановление контакта и преодоление слияния происходит через фрустрацию терапевтом манипулятивных стратегий клиента, направленных на достижение привычных паттернов (компульсивное повторение)*. Эти невротические паттерны прерывают организмическую саморегуляцию.
Кроме случаев терапии в период острого кризиса.
Что делать? Некоторые терапевтические стили предполагают, что терапевт будет давать клиенту то, за чем он пришел. Однако если клиент так легко просит поддержку у терапевта, а в жизни ее лишен, он пришел не за этим! За этой просьбой, очевидно, стоит какая-то другая потребность. Поэтому терапевт может сосредоточиться на самой просьбе, спрашивая, что было бы, если бы он дал то, что клиент хочет. Или предлагает поиграть в терапевта и ответить себе так, как хотелось бы, чтобы терапевт ответил или поддержал, а затем спросить о степени удовлетворенности тем, что получилось. Или спросить, на какие отношения в жизни похожа эта ситуация. Можно работать осознанно и на амплификацию в отношении запроса (провокативная стратегия, направленная на утрированную поддержку клиента), и тогда клиент получает новые возможности осознавания своего поведения и потребностей. Восстановление контакта дает возможность прояснить истинную, а не фасадную «фигуру» сессии и продвигаться дальше.
Поддержка как творческое приспособление
Ф. Перлз (1996) определял гомеостаз как процесс, с помощью которого организм поддерживает равновесие и здоровье в изменяющихся условиях среды, а также удовлетворяет свои потребности. Это центральная идея для гештальт-терапии. Именно отсюда происходит идея цикла контакта, описывающая стадии организмической self-регуляции, идея творческого приспособления, идея организации феноменологического поля в «фигуру» на «фон» на базе доминантной потребности.
Идея организмической self-регуляции применима к поддержанию устойчивости организма в ответ на изменяющиеся условия среды. Это функция гомеостаза. Лучшей метафорой равновесия организма в среде является езда на велосипеде, когда велосипедисту, чтобы поддерживать равновесие и движение вперед, приходится постоянно приспосабливаться к среде — дороге.
Творческое приспособление — это процесс, включающий фазу агрессии и деструкции. Когда контактирующий организм осваивает что-то новое, полезное и питательное для его роста, предшествующий статус разрушается в интересах нового контакта. Такая деструкция статус-кво может вызывать тревогу тем в большей пропорции, чем более невротичен организм. Но этот процесс компенсируется безопасностью новых способов жизни, пришедших в
бытие. В этом смысле поддержка — это то, что поддерживает наше организмическое качание-приспособление, самоподдержка достигается присутствием в настоящем.
Важным аспектом развития самоподдержки у клиента является восстановление его доверия к себе и своим собственным возможностям. Поддержка терапевтом клиента состоит не в том, чтобы управлять проблемой или разрешать ее, не в том, чтобы проконсультировать его или рассказать, что он должен делать. Самое главное — это восстановление его доверия к своим силам, необходимое для достижения потребностей, доверие к его саморегуляции*.
Современный гештальт-терапевт Гэри Йонтеф (1993) считает: «Когда мы пытаемся быть не теми, кто мы есть, это не самоподдержка. Главный аспект самоподдержки — это идентификация с тем, кто я есть, с моим актуальным опытом, поведением, ситуацией. Такая идентификация включает идентификацию с волнообразным изменением этого статуса, доверие к движению и изменениям». С точки зрения Малколма Парлетта (1996, приведено по Harris, 1996), «достаточная самоподдержка означает, что индивидуум в состоянии вовлекаться в существующие обстоятельства способом, который является творческим приспособлением. Когда мы полностью присутствуем — с нашими ресурсами способностями, вниманием, достаточными для того, чтобы иметь дело с тем, что сейчас есть, сложно это или просто, мы поддерживаем сами себя».
Он также описывает феномен потери самоподдержки. Это происходит тогда, «когда мы в состоянии стресса, или физически плохо себя чувствуем, или эмоционально перегружены, или чувствуем стыд, мы можем быть не в состоянии полностью присутствовать для текущего опыта здесь и сейчас. Мы можем быть не в состоянии утилизировать наши ресурсы или поддержать процесс присутствия».
Гештальт-терапевт помогает клиентам развивать свою собственную поддержку (самбподдержку или self-поддержку) для желаемого контакта или ухода. Поддержка относится к тому, что делает контакт или уход возможным — это уровень энергии, мышечная активность, дыхание, информация, отношения с другими, язык и т.п. (Yontef, 1993).
*	Bandin C.V. The Therapeutic Support in Gestalt Therapy. — http://web.jet.es/
mcruzge/GestaltCTP/articulo6.htm.
Поддержка и развитие человека
Некоторые гештальт-авторы связывают поддержку в терапии с идеей ее необходимости для здорового развития ребенка. Джеймс Кепнер в своей книге «Лечебные задачи»* описывает развивающую модель психотерапии со взрослыми, пережившими насилие в детстве. Он говорит, что поддержка есть связывающее со средой основание, которое обеспечивает контекст для роста и развития. Это наличие связей и отношений с заботящимися и отзывчивыми другими, чьими действиями мы подтверждаем наше существование, базовое доверие и заботу о других.
Кепнер рассматривает развивающую поддержку как первую задачу терапевтической работы с пережившими насилие. Развитие поддержки является существенной частью лечебного процесса, особенно для переживших насилие. Оно создает условия, на которых покоится все в человеческом функционировании.
Поддержка сопротивления
В гештальт-терапии сопротивление рассматривается не только как барьер, который нужно убрать (как в психоанализе), но и как созидательная сила, помогающая преодолевать жизненные трудности. Поэтому работа гештальт-терапевта не ограничивается только концентрацией внимания на сопротивлении. Сопротивление рассматривается им в основном как способ прерывания контакта с окружающей средой, способ в котором концентрируется энергия пациента, которая могла бы пойти на действия, ведущие к удовлетворению потребности. И поэтому энергия сопротивления не преодолевается, а используется.
Фрагмент сессии. В работе с «горячим стулом» клиентку просят । юговорить с собой от имени свекрови, с которой она в хроническом конфликте и к которой не может выразить свои чувства.
К.: Не хочу! (Твердо, с вызовом смотрит на терапевта.)
Т.: Звучит как «не буду». (Воспринимает ситуацию как некоторую энергетически заряженную реальность, не интерпретирует тенденции, обозначает «как принял».)
К.: Да, не буду.
• J. Керпег (1998) Healing Tasks: Psychotherapy with Adult Survivors of ( hildhood Abuse. Cleveland, Ohio, Gestalt Institute of Cleveland Press.
Т.: Скажи ей, что ты не будешь ею.
К.: Я не буду такой, как Вы, ненавидящей. Злой... да, злой...
Т.: А какая ты сейчас!
К.: (Задумывается) Я... я... злюсь, я ее ненавижу!
Здесь терапевт стимулирует выражение прямого импульса, возвращая клиентке ее проекцию. Эта работа идет в обход сопротивления с поддержкой его блокированной энергии.
Поддержка и поле «организм - среда»
Гордон Вилер (1995) в контексте дискуссии о стыде описал один из аспектов поддержки. Он акцентирует разницу между индивидуалистической моделью self и той моделью, которая происходит из теории поля в гештальт-терапии.
С его точки зрения, основным принципом реальности и человеческого опыта является отдельность нашего собственного осознавания и сознания. С другой стороны, он делает акцейт на фундаментальной связанности человеческого бытия, на том, что мы всегда зависимы от поля и эмоционально связаны с динамикой поля «организм — среда». Следовательно, когда мы переживаем что-то вроде «разрыва» этой связи, то называем это стыдом. В такие моменты мы желаем провалиться сквозь землю. Другими словами, мы имеем опыт, который не подтверждается и не поддерживается окружающими, и этот опыт может ощущаться как стыдный и отчуждающий. Таким образом, поддержка и стыд — это два полюса, один из которых рассматривается нами как хороший, а другой — как плохой.
Стыд связан с чувством несовпадения между внешним миром и внутренним миром опыта. Это вынужденно делает наше место в мире и принятие нас оппозиционным. Оппозицией к принятию будет отвержение, избегание или прерывание, которые являются способами социального принуждения. Прерывание означает разрыв с социально связанным полем, покидание другими и с позиции индивидуалистической селф-модели — изоляцию и одиночество.
Этот подход определяет поддержку как связанность с полем, а недостаточную поддержку — как недостаток такой связанности, переживаемый как стыд. Заметим, что поддержка в этой парадигме имеет совсем другой смысл, чем в индивидуалистической парадигме, акцентирующей поддержку среды, поскольку self действует по обе стороны контактной границы и принадлежит
индивидууму настолько же, насколько и среде. Это основа гомеостаза, его физиологического или психологического аспекта. Пациент, устанавливающий зрительный контакт с терапевтом, только в этом случае может увидеть, что терапевт присутствует и существует принципиальная возможность поддержки. То есть сначала пациент обращается к среде, а затем только видит возможность, с помощью которой он будет черпать поддержку.
Гордон Вилер также заметил, что для нас очень важно создать концепцию поддержки в терминах поля и гораздо больше, чем в традиционных индивидуалистических терминах, ориентирующихся на автономию и независимость индивидуума. Определение поддержки через поле может быть сделано только в контексте взаимозависимости и сети текущих отношений внутри поля. Потеря поддержки означает потерю связи с полем, разрыв или дырку в сети.
Линн Джакобс подчеркивает особую опасность возникновения стыда в связанном поле «терапевт — клиент». Он может появиться в результате неравных по силе позиций, особенностей переноса, особой уязвимости клиента и недостаточном осознании терапевтом своего стыда. У некоторых клиентов в ходе терапевтических сессиях стыд возникает регулярно. Появление стыда означает, что личность имеет недостаточно поддержки в каком-либо аспекте своего существования и не может справиться с ситуацией. Стыд — это сигнал терапевту о недостатке поддержки в терапевтической системе, следствием чего может стать изоляция клиента. Поддержка, необходимая клиенту, может включать внимание к его позе, особенностям опоры, дыханию, актуальным переживаниям. Это момент, когда терапевт «примеряет на себя» внутренний мир клиента и становится больше чувствительным собеседником, нежели наблюдателем и сильным профессионалом.
Поддержка и безопасность
Многие люди воспринимают безопасность как аксиому поддержки. Чувство безопасности — это привычка к определенному статус-кво; новое возбуждение и действия угрожают безопасности. У клиента есть привычные механизмы безопасности на всякий случай — это привычные поддерживающие механизмы клиента, механизмы статус-кво. Некоторые балансы невероятно деструктивны, и терапия в данном случае (парадоксально!) состоит в поддержке шаткости. По Ф. Перлзу, невроз — это недостаток
шаткости. Безопасность помогает достичь шаткости, и это заставляет искать новый баланс. В таком случае поддержка определяется как микст безопасности и конфронтации (все помнят о конфронтационном стиле Перлза), а не как способ «быть милым» для клиента.
Классификация уровней и способов поддержки
Джойс и Силлс (2001) считают, что здоровой поддержкой является позиция взаимозависимости, в которой индивидуум поддерживает себя и в то же время распознает те моменты, когда он нуждается в поддержке среды. Вопрос даже не в том, использует ли он оба вида самоподдержки, а в том, насколько он может кооперироваться со средой или сообществом для взаимной поддержки. Они приводят основные способы поддержки и самоподдержки, которые могут оказаться ориентирующими для терапевта в личных и профессиональных целях.
Таблица 2.
Способы поддержки и самоподдержки
Самоподдержка	Поддержка среды
Хорошее физическое здоровье	Здоровая физическая среда
Поддерживающая поза и дыхание	Адекватные ресурсы (еда, кров ит. п.)
Эффективные копинг-стратегии и творческое приспособление	Наличие близких отношений
Отношения с природой	Подтверждение со стороны окружающих
Сильное чувство идентичности	Членство в сообществе — светском или религиозном
Реалистические оценки себя и мира	Удовлетворительная занятость
Духовные практики	Доставляющий удовольствие досуг
Самая фундаментальная область самоподдержки — физическая, телесная (Joyce, Sills, 2001). Способы, которыми клиент регулирует (или игнорирует) свой телесный процесс в настоящий момент времени, значительно влияют на его способность к са-моподдержке. Поэтому терапевт привлекает его внимание и сти
мулирует осознавание позы, характера опоры, движений и дыхания и связь этих факторов со своими ощущениями и чувствами. Для развития самоподдержки важно стимулировать клиента использовать язык ответственности, идентифицироваться со своим собственным опытом, поддерживать диалог, вспоминать удачные поведенческие стратегии.
Терапевт может также побуждать клиента осознавать, как именно он использует поддержку семьи, друзей или партнера, осознает ли наличие других ресурсов в своем сообществе, пользуется ли возможностью поддержки терапевта, организует ли для себя среду удовлетворительным образом.
Выделяют три уровня поддержки и самоподдержки — индивидуальный, интерперсональный (системный) и глобальный (Harris, 2001). Это не означает, что данные уровни отдельны, в модели они описываются как отдельные, а вообще-то пронизывают друг друга, находятся один в другом, и мы выделяем их лишь для удобства рассмотрения.
На первом индивидуальном уровне мы фокусируемся на себе, наших личных свойствах и качествах, наших нуждах и желаниях и на том, как окружение может встретиться с ними.
На втором уровне мы фокусируемся на себе в наших отношениях с другими людьми и вещами в нашем окружении, нашем членстве во множестве различных видов отношений и групп.
На третьем глобальном уровне мы рассматриваем более широкий контекст, который определяет и поддерживает нас в наших тесных отношениях с окружающим миром. Это может быть локальное сообщество, место работы, общество в целом, планета и универсум. Здесь мы берем так широко, как можем, что ограничивается только нашим текущим уровнем интересов или пониманием.
Если мы учитываем эти уровни, вещи становятся гораздо более сложными и комплексными в терминах включаемых элементов и их взаимоотношений. На каждом уровне можно рассмотреть три типа потребностей, которые мы имеем: физические, психологические и духовные. В этих девяти пунктах мы можем рассмотреть все виды необходимой нам поддержки.
Индивидуальный физический. На этом уровне мы поддерживаем свое физическое здоровье. Это такие факторы, как здоровье, питание, отдых и сон, упражнения и управление стрессом. Для того чтобы поддержать себя, мы должны поехать в санаторий или расслабиться в выходной день.
Индивидуальный психологический. Мы рассматриваем свое ментальное здоровье и общее чувство психологического благополучия. Чтобы поддержать себя здесь, мы идем, например, на терапевтическую группу.
Индивидуальный духовный. Здесь мы рассматриваем питание своей души — медитации и поэзия, философия — все, что для нас является духовно «питательным».
Интерперсональный физический касается наших отношений с физическим окружением. Это то, что защищает, поддерживает и питает наше физическое существование, и то, что мешает, вредит, — экология или последствия войн.
Интерперсональный психологический. На этом уровне мы управляем нашими отношениями с другими людьми. Это наша дружба, интимные отношения, контакты с коллегами, которые питают или отравляют нас. В центре данного уровня — качество человеческих контактов: нравится — не нравится, люблю-нена-вижу. Здесь действует сфера Я-Ты отношений.
Интерперсональный духовный. Это сфера, где отношения становятся глубже и приобретают вневременной характер, трансцедентальное качество, которое отделяет дух от земного. Она включает верования, персональные отношения с богом или другое трансцедентальное бытие.
Глобальный физический. Сфера наших отношений с землей, почвой и физическим миром.
Глобальный психологический. Здесь мы рассматриваем наше место в ноосфере — целостной сфере мыслей, идей и образов, культуры в целом. Это интерсубъективный космос личности.
Глобальный духовный. Это наши отношения с космосом — целостным универсумом в его духовном аспекте. Это идеи о своем месте в универсуме, например, что он и я окончательно одни.
Такая многоуровневая модель помогает оценить целый спектр различных видов поддержки, в которой мы нуждаемся как человеческие существа. Она имеет практическое применение; можно составить список, который даст возможность нам (или нашим клиентам) найти те области, в которых мы не поддержаны или поддержаны.
Гордон Вилер напоминает, что все процессы мы часто описываем с человеко-центрированных позиций. Например, спрашивая, какую поддержку мы получаем от среды. Это типичный вопрос, заданный с индивидуалистической позиции, подразумевающий сепаратность self и среды. Но сепаратность self и сре
ды — это только видимость (отражение нашего способа мышления), если же self рассматривается как связующая функция, ставить вопрос таким образом невозможно. Хотя для удобства рассмотрения проблемы мы можем учесть и другое направление (по нашим оценкам, «более альтруистическое») — какую поддержку среда получает от нас? Если мы зависимы от среды на множестве уровней, то нуждаемся и в заботе о ней (и это тоже путь заботы о себе, самоподдержка).
Фрустрация
В гештальт-терапии скорее имеется в виду не состояние, а интервенция терапевта по отношению к клиенту, выражающаяся в конфронтации с тем наблюдаемым поведением (манипуляцией или самоманипуляцией), которое мешает личностному росту клиента.
В гештальт-литературе слово «манипуляция» употребляется в разных смыслах. Во-первых, под термином «манипуляция» понимают движение в среде, направленное на удовлетворение потребности (иногда выделяют и разделяют фазы ориентации и манипуляции цикла контакта). Во-вторых, под манипуляцией понимают Действия, обеспечивающие влияние на партнера в желаемом направлении (при условии недостаточной информированности последнего в том, что происходит). Манипуляция может быть осознанной и целенаправленной (яркий пример — политика) и неосознанной.
«Что пациент хочет от нас? Жилетку, в которую он мог бы поплакаться, союзника, которому он мог бы пожаловаться на жену или босса, терпеливого слушателя? Человека, который накажет его за грехи или (если он уже достаточно наказал себя сам) простит его и отпустит ему эти грехи? Или он нуждается в ободрении? Или мечтает о волшебном, чудесном безболезненном исцелении?» — пишет Ф. Перлз (1973, пер. 1996). И продолжает далее: «Однако он приходит не с пустыми руками. Он приносит с собой свои средства манипуляции, способы мобилизации и такого использования своего окружения, чтобы люди делали за него его работу...». Все эти способы когда-то имели значение для его выживания, но давно устарели и теперь направлены на поддержание его неполноценности, а не на освобождение от нее. Незавершенная ситуация может быть завершена, если клиент не прерывает самого себя. Невротические манипуляции — это способы клиента избегать полного вовлечения в
действие, в котором он участвует. Эти манипуляции и должны быть обнаружены и фрустрированы терапевтом.
Терапевту очень важно понимать и принимать, что неосознанные манипуляции клиента — это и есть наилучший для него на данный момент способ контакта и удовлетворения потребности. В этом случае раздражение, естественно возникающее у терапевта в ответ на манипулятивное поведение клиента, компенсируется сочувствием к ограничениям клиента и надеждой на изменение контакта в сторону большей открытости и диалогичности. Сочувствие и надежда, поддерживаемые в себе терапевтом, в этом случае станут средством исцеления или профилактики выгорания, а также контрпереносных реакций по типу наказания «неразумного или безответственного клиента».
Когда клиент приходит к терапевту, он всегда несет в себе противоречие — с одной стороны, он хочет изменить ситуацию и себя, а с другой — подтвердить свои представления о себе. Он зависим от внешней поддержки, но в терапии той поддержки, которую клиент ожидает, он не получает. Терапевт не дает ему советов и ответов, не ценит его добрые намерения, не хвалит за быстрое продвижение. Но вместе с тем гештальт-терапевт дает ему постоянное и исключительное внимание, побуждает вместо привычных и стереотипных действий совершать другие, основанные на собственных потребностях — то есть поддерживает потребности и рост, а не амбиции и цели. Вместе с тем излишне фрустрированный клиент будет, по выражению Перлза, страдать, а не развиваться. В терапии должен быть установлен баланс поддержки и фрустрации.
Классическая фрустрация касается тех проявлений клиента, которые отражают стереотипный образ себя, его навыки манипулирования и невротические способы поведения, и должна препятствовать способам поведения, мешающим самореализации. По большому счету, гештальт-терапевт поддерживает процесс контакта на всем его протяжении и фрустрирует механизмы прерывания контакта, игры и социальные клише, мешающие контакту. Заслуживает фрустрации и попытка управлять терапевтом путем невротических манипуляций. Такая фрустрация заставляет клиента обратиться к собственным ресурсам и развить способность опираться на себя.
Проиллюстрируем это фрагментом работы Ф. Перлза с клиентом из книги «Гештальт-семинары» (пер. А. Бондаренко, 1998). Ф. — Фриц Перлз, Д. — Дэн. В этом фрагменте Перлз фрустри-
рует манипулятивную стратегию клиента не слышать терапевта и болтать. Мэтр в своем обычном провокативном стиле добивается, чтобы клиент его услышал.
Дэн: У меня психосоматический насморк, и я...
Фриц: Поговори со своим психосоматическим насморком.
Д.: Я... Ну, хорошо... Я всегда думал, что с этим связано что-то из моего прошлого, что я не могу понять, и я работал над этим, и я могу частично это контролировать...
Ф.: Что делает твоя правая рука?
Д.: Извините?
Ф.: Что я сказал?
Д.: Что я должен...
Ф.: Ага, с самого начала встречи Дэн продемонстрировал свое желание слушать.
Д.: Я не слышал последних слов. Я должен продолжать?.. Я пытался контролировать это, и до некоторой степени я могу, но временно, и вот, наконец...
Ф.: Ты слышал, что я только что сказал о контроле? И о желании измениться? (Предыдущая сессия)
Д'..: Я слышал, что вы сказали о том, что я не слушаю.
Ф.: Ты слышал, что я сказал о контроле? И о желании измениться?
Д.: Нет, сэр.
Ф.: Ты можешь переключиться на пять минут назад?
Д.: Да, наружу. Я задал вам вопрос, а вы, ух...
Ф.: Ты слышал, что я сказал, пять минут назад?.. Ты заметил: что бы я ни сказал, ты искажаешь, ты не слушаешь, другими словами, ты полностью закрыт.
Д.: Я попытаюсь открыться.
Ф.г «Я попытаюсь открыться». Еще одно обещание. Я не знаю, как с тобой общаться.
Д.: У меня такое чувство, что вы думаете, что я — токсичная личность, но если не пробовать, разве что-нибудь получится?..
Ф.: Что произойдет, если ты будешь слушать, если у тебя появятся уши? Ты можешь пофантазировать? Чем опасно слушать?
Д.: Ну, если я не слушаю и не осознаю, что слышу, то нет и никакой опасности — не должно быть никакой опасности. И я не вижу никакой угрозы...
Ф.: Почему опасно слушать?
Д.: Единственная опасность в том, что услышишь что-нибудь, чего ты не хочешь слышать.
Ф.: О! Можешь сказать такую фразу: «Я слышу только то, что мне нравится слышать?» Ты можешь повторить за мной эту фразу?
Д.: О, вы сказали: «Я слышу только то, что хочу услышать».
Ф.: Я это сказал?
Д.: Нет.
Ф.: Не это ли ты постоянно делаешь в жизни, всегда искажая сообщения, которые получаешь снаружи?
Здесь Перлз добивается, чтобы его услышали, шаг за шагом привлекая внимание клиента к его перцептивным искажениям. Но существует множество способов фрустрации, которые помогают привлечь внимание клиента к его прерываниям, часть из которых была описана в главе, посвященной контакту и способам его прерывания.
Из классических фрустраций, на которые указывал Перлз, можно привести следующие.
•	Прием амплификации: гештальт-терапевт побуждает клиента усилить механизм прерывания, который клиент демонстрирует. Альтернативные варианты фрустрации в приведенной выше сессии — «не слышать» клиента самому. Это гротеск, привлекающий внимание к манипуляции, — запретить клиенту слушать и слышать терапевта, играя, стать «тупым» и упорно не понимать клиента и т. д.
•	Предложение клиенту переформулировать вопрос в утверждение, например:
К.: Как вы думаете, я продвигаюсь?
Т.: Сделай свой вопрос утверждением.
К.: Думаю, что нет.
•	Побуждение клиента прямо, а не косвенно выражать свои просьбы или требования.
Итак, поддержка клиента не всегда комфортна и связана с помощью, поскольку терапевту необходимо конфронтировать с фиксированными гештальтами. Это всегда терапевтическая дилемма — проводить поддержку помогающую или конфронтирующую.
Таким образом, поддержку в ее классическом гештальтистском понимании (поддержка self) трудно отличить от фрустрации, поскольку, фрустрируя манипулятивное «тупиковое» поведение клиента (механизмы прерывания контакта), терапевт одновременно поддерживает контакт и self -выбор.
Важно правильно выбрать время интервенции, оценить силу рабочего альянса, возможность проявления токсического стыда (из истории клиента) и выбрать такую форму интервенции, которая не будет рассматриваться как критика или атака на клиента (Joyce, Sills, 2001).
СТРУКТУРА И ДИНАМИКА ТЕРАПЕВТИЧЕСКОЙ СЕССИИ: ТАКТИКА ТЕРАПЕВТА
И НАПРАВЛЕННОСТЬ ИНТЕРВЕНЦИЙ
В гештальт-терапии распространено мнение о том, что невроз — это движение назад от экзистенциальной тревоги аутентичного функционирования, а также движение к более предсказуемым вариантам приспособительной активности (Philippson, 1995b). В этом смысле невроз — всегда предсказуемость, а задача гештальт-терпии состоит в том, чтобы помочь клиенту стать непредсказуемым, то есть не использующим неосознаваемые стереотипы поведения, мешающие ему счастливо и творчески жить.
Один из вариантов стратегии терапевта в ходе терапевтической сессии базируется на структурной модели невроза, описанной Ф. Перлзом (1998). Это так называемая «пятислойная модель». В этой модели клиент в терапии двигается от «бессмысленных» клише к проигрыванию ролей, идентифицируясь с ограниченным самоописанием (функция личности) и ограничением спектра возможностей бытия-в-мире. Каждый слой действует как защита против продвижения к решению невротического конфликта. Из этой перспективы гештальт-терапевт приглашает клиента двигаться за пределы роли в тупик, сопровождаемый сильной тревогой, а затем через уровень внутреннего взрыва к взрыву аутентичного поведения и спонтанности. Задача терапевта — побудить клиента пройти через эти уровни — через невроз к аутентичному функционированию. На каждом из уровней тактика терапевта разная.
Невроз состоит из пяти слоев-уровней:
1.	Уровень клише. Перлз обозначил этот уровень как «бессмысленные знаки встречи». На этом уровне слова создают некоторый очень поверхностный контакт. Терапевт, встречающийся с этим уровнем в ходе терапевтической сессии, должен избегать присоединения к «болтовне» клиента (см. выше фрагмент работы Ф. Перлза с Дэном).
2.	Уровень игр и ролей. «Это поверхностные социальные уровни как если бы. Мы притворяемся, что мы лучше, сильнее, слабее, вежливее, чем мы чувствуем себя на самом деле». Клиенты идентифицируются с одной из наших возможностей и отчуждают другие оппозиционные возможности (полярности). На этом уровне клиент неосознанно побуждает терапевта играть комплементарную роль (питатель — питаемый). Поскольку эта роль имеет ограничения со стороны терапевта (он распознает манипуляцию и фрустрирует ее), она должна быть рассмотрена в эксперименте. Необходимо исследовать границы роли, а также то, что лежит за пределами ограничений и является очень важным для клиента. Часто терапевты застревают на этом уровне и помогает клиенту усвоить новую, более эффективную роль. Бихевиорист, например, проведет тренинг ассертивности, аналитик проинтерпретирует игру. Даже «пустой стул» используется для обучения «новой» стратегии взаимодействия с трудными людьми и ситуациями.
Для иллюстрации гештальт-работы на этом уровне приведем фрагмент сессии Ф. Перлза с Чаком («Гештальт-семинары», 1998, пер. А. Бондаренко), демонстрирующий исследование границ роли «беспомощного», попадание в тупик (следующий слой-уровень невроза) и исследование тупика.
Начало сессии. Перлз начинает работу со сном, в котором машина Чака сбивает его сына, Затем Чак начинает сожалеть о своих отношениях с сыном, которому уделяет мало внимания, и Перлз побуждает его поговорить и с сыном, и со своим отцом. В этой работе обнаруживается, что «отец» Чака тоже его не слушает и прогоняет. Чак намеревается уделять внимание сыну, говоря, что-то, чем он (Чак) занимается, не так уж и важно.
Ф.: Ты все время смотришь на меня. Чего ты от меня хочешь?
Ч.: Я хочу, чтобы Вы помогли мне завершить несколько сцен.
Ф.: Посади Фрица на этот стул.
Ч.: О'кей.
Ф.: «Фриц, я хочу, чтобы Вы помогли мне».
Ч.: Фриц, у меня есть незаконченные сцены, они оставались не закончены годами, и я хочу помощи.
Ф.: Поменяйся местами. Сыграй Фрица.
Ч.: Ты хочешь помощи от меня? Смотри, Чак, это ты должен сделать сам. Если ты знаешь, если ты знаешь, каковы эти незаконченные сцены, и если ты знаешь, что ты должен сделать, чтобы закончить их, что, черт возьми, тебя останавливает? Ты... все твои... все, что ты делаешь — это просто — ух! — ты просто играешь в игры с самим собой. Все, что ты... все, что ты хочешь, это упасть без сил, чтобы я сделал это за тебя. Но я не собираюсь этого делать. Ты сам это сделаешь.
Ф.: Да. Видишь, как ты хочешь моей поддержки.
Ч.: Да, конечно, хочу.
Ф.: Теперь этот Фриц, на пустом стуле, собирается дать тебе всю необходимую тебе поддержку. Теперь поменяйся местами.
Ч.: О'кей. Этот Фриц... теперь здесь Фриц, а я — это я.
Ф..Да.
Ч.: О'кей... Ух... Фриц, ради Бога, помогите мне, Вы поможете?.. Я не получаю никакой обратной связи от Вас (смех). Потому что я уже знаю, что такое обратная связь, я просто даю ее.
Ф.: Тебе не засосать меня (смех). Ты можешь изображать свою беспомощность до конца света. Я очень хороший фрус-тратор.
3.	Уровень тупика. Для тупика характерно наличие страхов и стремление уклониться от фрустрации, боли и незнания. Перлз назвал тупик анти-существованием, пустотой, чувством застревания и потерянности. Он маркирован фобической позицией — избеганием (Just et al, 2001). При этом избегаются чувства, спонтанный контакт и его последствия. Терапевту важно помнить, что «тупик» — это место, где аккумулирована основная энергия клиента, место с высоким потенциалом для изменений. Это место, где противоположные силы балансируют в состоянии творческого напряжения (Clarkson, 2000).
Индивидуум чувствует тревогу, проецируемую в катастрофические ожидания, и уходит от полноты возможностей. Опыт клиента — это застревание, по словам Перлза, человек, находящийся в тупике, не замечает очевидного и думает, что у него нет шансов выжить. Он чувствует себя увязнувшим, не знающим, куда идти и что делать дальше. Нередко это уровень депрессии и суицида, алкоголизма, сексуальных проблем. Для клиентов с компульсивными тенденциями важно получить опыт пребывания в тупике, опыт, которого они избегают с помощью импульсивных действий.
Клиент может «увязнуть» в тупике, парализованный страхом незнания. В ходе сессии клиент пытается сделать шаг в сторону «от этого места», в сторону того, что хорошо знает. Задача терапевта — поддержать клиента в состоянии незнания, признать, что это защита, а само состояние вполне переносимо.
Перлз фрустрировал попытки клиента манипулировать окружением и поощрял оставаться с осознаванием актуального опыта, с опытом отчаянья, страха или бессилия. Одной из целей его фрустраций была помощь клиентам в том, чтобы они могли ясно увидеть: то, чего они ждут от терапевта, они могут так же хорошо делать сами. «Человек всего лишь убежден в том, что не имеет ресурсов в своем распоряжении. Он лишь удерживает себя от использования своих ресурсов, вызывая множество духов катастрофических ожиданий», — пишет Перлз. Многие пытаются выбраться из тупика, не проходя через него. И продолжает, давая понять, что значит пройти через тупик: «Это осознание, полноценное переживание. Это осознание того, как вы застряли, что дает вам выздоровление, и осознание того, что это всего лишь кошмарный сон, а не реальная вещь, не реальность».
ПРИВЕДЕМ ПРОДОЛЖЕНИЕ РАБОТЫ С ЧАКОМ -
ОПИСАНИЕ «ТУПИКА»
Ф.: Ты чувствуешь, что ты застрял?
Ч.: Я сейчас немного^застрял.
Ф.: Теперь опиши, как ты воспринимаешь то, что ты застрял.
Ч.: Ты не можешь идти — это довольно просто, не можешь идти ни вперед, ни назад. Ты здесь. Ты застрял. Ты не двигаешься. Ты — ох! — я чувствую, что в ситуации, в которой застрял, что бы ты ни делал, все будет неправильно. Что бы вы ни делали, это... это... если это двигает вас, это двигает вас
вглубь, не... не наружу. Поэтому лучше оставаться застрявшим и стоять очень-очень неподвижно... И поэтому Вы до сих пор оставляете меня застрявшим. Застрявшим. Вы застряли, я застрял. Поэтому Вы не собираетесь вытаскивать меня, не так ли?
Ф.: Конечно, нет (смех). Я — фрустратор. Я уж точно не альпинистский спасатель.
4.	Уровень сжатия (внутреннего взрыва). Здесь может быть решение «я не собираюсь так больше жить», но оно может быть и решением о смерти. На этом уровне индивидуум сдерживается, напрягается, чтобы потом взорваться. Это не ретрофлексия действия, а напряжение между многими возможными действиями. «Когда мы действительно входим в контакт с этой омертвелостью уровня внутреннего взрыва, тогда происходит нечто очень интересное» (Перлз, 1998). Терапевт не должен делать клиенту «лучше» и «легче». Терапевт призывает клиента к выбору пути, а именно того, что тот избегает делать. Клиент должен встретиться со свободой возможностей.
ПРОДОЛЖЕНИЕ РАБОТЫ С ЧАКОМ,
КОТОРЫЙ ПЫТАЕТСЯ ПРОЙТИ ЧЕРЕЗ ТУПИК
Ч.: Теперь снова я... Я знаю, что я собираюсь делать. Но... если я... если я с этим что-нибудь сделаю, это так или иначе кому-то причинит боль.
Ф.; Ага. Итак, ты уже получил первое сообщение. Кому-то будет больно.
Ч.: Потому что это вот так (пропуск текста)... Что бы я ни делал, это неправильно. Чтобы я ни делал, кто-то пострадает — либо я, либо он, и иногда я просто беру эту боль на себя, а иногда я причиняю боль ему, но никогда ни один из нас... но никакое решение не является полностью удовлетворительным. Итак, что происходит дальше? Так что же мне делать — выбросить все за борт? Что мне делать — выбросить все, что так важно для меня, чтобы вам всем больше никогда не было больно? Я больше не могу снова стать Фрицем.
Ф.: У меня такое ощущение, что ты плачешься мне в жилетку.
Ч.: Э? О’кей. Я согласен на это. Я все еще ищу поддержки у окружающих — ищу, как сумасшедший.
Ф..Да.
Ч.: Почему все это не снаружи? Почему я должен делать все это сам? Почему нельзя мне немножечко помочь?
Ф.: Мямямя. Скажи это невнятно.
Ч.: (делает это) Да, это то, что я делаю. Я согласен с этим.
Ф.; Продолжай. Продолжай.
Ч.: О'кей. (Издает звуки, похожие на плач, затем некоторые звуки превращаются в слова.) Никто меня не любит. Никто мне не помогает. Мямямямя...
Далее Перлз выясняет, сколько Чаку лет в этой роли (три), и тот вспоминает случай, когда он нечаянно сбил ребенка красной тележкой. Он предлагает поговорить с этим ребенком. Происходит переход на следующий уровень — уровень взрыва вовне.
5.	Уровень внешнего взрыва. «Это проявление подлинного человека, способного переживать и выражать свои эмоции» (Ф. Перлз, 1998). Человек открыт для аутентичного эмоционального функционирования, для исследования своих потребностей и интересов в окружении. Выражение подлинных чувств, кроме вербальной экспрессии, включает телесные проявления, движения и звучание голоса. Этими пиками экспрессии может проявляться завершенный и полный финальный контакт, после которого возможно достижение иного понимания ситуации и поведенческие изменения. Задача терапевта быть мудрым и признавать выбор клиента. Существует четыре основных типа взрыва:
а)	взрыв подлинного горя;
б)	взрыв оргазма у сексуально заблокированных людей;
в)	гнев — часто связан с обозначением собственной значимости клиента;
г)	освобождающий смех.
Впоследствии Филиппсон (1999) добавляет еще два вида внешнего взрыва:
д)	любовь — сердце, открытое другим людям и миру;
е)	зависимость — открытость к получению любви и иных чувств от других людей.
Кларксон (2000) добавляет к этому взрыв радости.
ПРОДОЛЖЕНИЕ РАБОТЫ ПЕРЛЗА С ЧАКОМ
Ф.: Теперь поговори с этим ребенком, с трехлетним ребенком. С мямямя-ребенком.
Ч.: Мя, иди, отвяжись от меня, я занят. Тащи свою собственную красную тележку (метафорически — не проси помощи)... красную тележку... иди и играй со своими друзьями, мне есть чем заняться. И если тебе будет больно, я сожалею. Я сожалею. Но я тоже кое-что значу.
Ф.: Скажи это снова.
Ч.: Я сожалею... но я тоже кое-что значу, и ты об этом не забывай.
Ф.: Скажи это: «Я тоже кое-что значу».
Ч.: Я тоже кое-что значу, черт побери, и я... помните об этом, каждый из вас, с этой минуты. Все вы!
Ф.: Скажи это кому-нибудь — своей жене, своему отцу и так далее. Скажи это всем своим близким.
Ч.: Запомните это хорошенько, и зарубите на носу, и не забывайте, потому что так оно и будет. Я тоже кое-что значу^. Так же, как и вы, ни больше, ни меньше, а просто столько же, и помните это! Вот так-то! Вбейте это в свою башку и посмотрите, как вам это понравится. Я тоже кое-что значу, черт побери, и помните это!
Ф.: Скажи это и мне тоже.
Ч.: Я тоже кое-что значу! Я так же важен, как и любой в этой комнате, и ты не забывай об этом... (Словно спрашивая разрешения) О'кей? (Смех.) И я могу закончить свои сцены. Могу я сказать это снова? (Смех.) Потому что я хочу помнить это. Я могу закончить свои сцены.
Ф.: Да. До сих пор я следовал за тобой, только вот я не верю в твои правила, не верю, что ты должен либо закончить нужную бумагу, либо гулять с мальчиком.
Ч.: О'кей. Конечно, это ложь. Потому что, кстати говоря, в том случае все произошло именно так. Я сходил с ним на пляж (с сыном) и нужная бумага была написана — давайте посмотрим правде в лицо — в четыре часа утра, хоть это и было тяжело. Ее надо было написать. И поэтому это... это не было либо-либо, это было как-так, и нет никаких причин, почему так должно быть все время.
Ф.: Точно... Для меня экзистенциальное послание этого сна выглядит следующим образом: «Ты не должен ждать, пока собьешь своего мальчика, чтобы войти с ним в контакт». Ты не должен копировать своего отца.
Базируясь на этой модели, Пол Гудмен описал динамику геш-тальт-процесса следующим образом (приведено по Philipsson, 2002):
1.	Клиент концентрируется на актуальной ситуации — что он
чувствует, думает, делает и говорит, что привлекает его внимание.
2.	Терапевт распознает сопротивление — те области, куда клиент избегает идти, — и поощряет клиента замечать и исследовать их.
3.	Фокусируясь на этом, клиент становится более осознанным
в тех ограничениях, которые он сам на себя накладывает.
4.	Терапевт и клиент используют в своей работе (а) воображение и преувеличение, (б) позицию, обратную клиентской, и в отношениях с терапевтом, и в отношении обычного поведения клиента в его жизни.
5.	Когда клиент в терапии фокусируется на ситуации и сопротивлении, он и испытывает тревогу, и понимает, что в настоящем контексте нет опасности.
6.	В этом случае репрессированные намерения, действия, позиции, воспоминания станут доминантными и переформируют «фигуру».
7.	Появляется новая «фигура».
Из гештальт-перспективы каждая психологическая проблема может быть также исследована и решена как поляризованный конфликт между двумя аспектами личности.
РАБОТА С ПОЛЯРНОСТЯМИ И СТАДИИ ГЕШТАЛЬТ-ТЕРАПЕВТИЧЕСКОЙ СЕССИИ
Тупик в терапевтической сессии может быть обусловлен фиксацией одной из полярностей. Полярности присутствуют во всех качествах, каждый аспект личности — это одна сторона полярности, другая же сторона обычно находится вне осознавания индивидуума. Некоторые полярности противоположны: сильный — слабый, смелый — трусливый и т. п. Полярности уникально организованы по отношению к каждой личности. Некоторые из них не являются явными противоположностями, например, полярностью по отношению к любви может быть не ненависть, а отвержение.
Здоровое функционирование — это способность свободно двигаться в континууме между полярностями. Все части континуума потенциально нужны. Личность не может полно и глубо
ко проявить свою мужественность без осознавания своей женственности. Однако для многих клиентов в их отношениях существует только одна полярность, например, сила. Бессилие отвергается, и клиент, не позволяя себе быть бессильным, всегда стремится поддерживать силу. Это серьезно влияет на его отношения с окружением, включая способность к интимности. Патологическое функционирование, с точки зрения гештальт-теории, — это отщепление или отчуждение отдельных аспектов индивидуума. Отщепленная неосознаваемая полярность, как правило, проецируется на кого-либо, а клиент идентифицируется с оставшимся полюсом континуума («Я доброжелателен и не злюсь на других людей»).
В работе с полярностями терапевт принимает, что все позиции вдоль континуума полярностей — естественная и необходимая часть человеческой жизни. И если клиент дает наименование одному концу континуума, одной полярности, то, как правило, оставляет без внимания другой конец и соответствующее ему качество.
Задача терапевта — помочь клиенту вернуться к гибкости и полноте ответа. Работа с полярностями проходит в определенном порядке,,
1.	Как только терапевт обнаруживает одну из полярностей, с которой идентифицируется клиент (качество), он побуждает клиента найти то качество, которое станет противоположным.
2.	Далее терапевт просит клиента рассмотреть вероятность существования игнорируемой полярности. «Можете ли Вы представить себе, что проявляете это качество в жизни? » Сила сопротивления по отношению к этому предложению может дать представление об энергии, направляемой на сдерживание проявления этой полярности.
3.	Терапевт предлагает клиенту ролевую игру с использованием двух стульев. Здесь терапевту важно поддержать некоторое переживание при идентификации с обеими полярностями. Если клиенту трудно, можно предложить прием «как если бы». Если интервенция терапевта точна, клиент идентифицируется с отвергаемой полярностью и начинает вкладывать энергию в ее существование, можно попросить его начать диалог между этими полярностями (по отношению к проблеме клиента). Поощряется полный вклад энергии (с энтузиазмом и энергией) в обе полярности. Смена позиции происходит после получения ответа, обращения к другой полярности, осознавания чувств и телес
ных реакций. В классическом варианте такой диалог приводит к новой интеграции клиента.
4.	В конце работы клиент может оказаться способным переопределить имена полярностей. Так, слабость может превратиться в проявление нежности, а растерянность и непонимание чего-либо стать возможностью более точной ориентации и необходимостью получить новую информацию из среды.
Важно помнить, что присвоенное качество не обязательно должно немедленно привести к определенному действию. Распознанная в себе способность к насилию совершенно не обязана проявляться в действии, за исключением ситуаций действительно опасных для жизни. Когда утверждены оба полюса континуума, все позиции между ними потенциально полезны в зависимости от континуума.
Разные авторы выделают стадии работы с полярностями в соответствии с теоретической базой, на которую они ориентируются. Следующий вариант (Fiebert, 1990) содержит четыре стадии: формулировка проблемы, работа с внешними полярностями, работа с внутренними полярностями, интеграция полярностей. Автор настаивает именно на такой последовательности стадий (сначала внешние, а потом внутренние полярности) и обосновывает свое мнение, хотя при внимательном прочтении «Гештальт-терапии дословно» можно увидеть, что эта последовательность не так уж и соблюдалась родоначальником гештальт-терапии.
Стадия 1. Формулировка проблемы
Задача первой стадии — побуждение клиента к осознаванию с возрастанием интенсивности основного конфликта «здесь и сейчас». Начальные интервенции направляют внимание клиента к его непосредственному опыту — к «что и как» в поведении. Во время этого процесса клиенты становятся способными принять возрастающую ответственность за свои мысли и чувства, осознать связи между вербальным и невербальным поведением. В первой фазе сессии гештальт-терапевт выясняет, что испытывает клиент. Осознавание помогает дать голос определенной физической области. Если клиент затрудняется в осознавании, гештальт-терапевт может направить его внимание на очевидные телесные корреляты вербальной экспрессии, такие как паттерны дыхания, жестикуляция, интонация.
Приведем пример работы Ф. Перлза с Гленном («Гештальт-се-минары», пер. А. Бондаренко).
Гленн: Я вроде бы дрожу и у меня какое-то возбуждение в груди, как будто дрожь. Мне не нравится мой голос... Колено у меня горит и голени. Брюки подвернуты на ногах. Когда я садился, я подвернул брюки.
Фриц: Как это связано с тем, что тебе не нравится твой голос?
Г: Никак. Это не связано.
Ф.: Ты перепрыгнул от голоса к ногам... Короче говоря, когда тебе не нравился твой голос, ты был в промежуточной зоне... Вместо того чтобы воспринимать свой голос, ты судил о нем (Г: Я судил о нем), ты что-то думал.
Г: Да. Вместо того чтобы услышать его как полый, несколько трясущийся, я услышал его как плохой.
Ф.: Я заметил, как ты превратился из писателя в судью... (Смех.) Видишь ли, когда судишь, ты уже не можешь воспринимать, потому что ты слишком занят, ищешь причины и объяснения и всякое такое...
Г.: Мне даже сидеть здесь тяжело. Я сужу, что я нетерпелив, что я что-то должен сделать.
Ф.: О'кей. Оставайся в промежуточной зоне. Ознакомься получше с тем, что там происходит.
Г.: Я даже не уверен, как это сделать. Я чувствую себя так (смеется), как будто заполняю документы... Я сужу и все о'кей. Вот где я, в промежуточной зоне. (Смех.) Смех — от него становится легче. Моя шея напряжена и тут же возникает мысль: «Вот этого не следует делать», я должен расслабиться... мое горло напряжено... На мне как будто шоры, и я не могу повернуть голову. (Поворачивает голову.) Но я могу. Я чувствую, что я каким-то образом копаю яму, я сам себя загоняю в угол... Я не хочу этого делать... Я начинаю чувствовать, что все судят обо мне, что ты судишь обо мне тем, что зеваешь, ты судишь обо мне своим беспокойством.
Для того чтобы облегчить прояснение ощущений в определенной части тела, клиенту можно предложить повторить, преувеличить или спонтанно развить определенное физическое действие в невербальной форме. Можно также предложить ему усилить громкость ключевых слов и предложений.
Гештальт-терапевт выявляет несоответствия вербальных и невербальных реакций, так как это часто указывает на блоки в осознавании, которые маскируют наиболее напряженные области. Часто нужно «не могу» заменить на «не хочу», «это» на «Я», «должен» на «не хочу» или перевести весь материал в настоящее время.
В то же время гештальт-терапевт избегает интерпретаций и оценки человеческого поведения, поскольку таким образом блокируется непосредственный опыт клиента. Интуитивные инсайты о поведении клиента могут быть эффективно утилизированы с помощью соответствующего эксперимента. Можно попросить клиента придать голос какой-либо части, затем ответить и поддерживать этот диалог, пока негативные чувства будут присвоены и напряжение конфликта снизится.
Конечная фаза первой стадии маркирована способностью клиента фокусировать осознавание, когда направленные и выраженные чувства и ощущения предъявляются непосредственному окружению. Эмоциональная проблема присутствует в осознавании вместе с соответствующей физической областью напряжения.
В дополнение к клиентскому осознаванию «Что Вы осознаете сейчас? », которое имеет целью установить связь между телом и эмоциональным состоянием, направляемая терапевтом работа фантазии, исследование невербальных проявлений и прямые вопросы помогают сфокусироваться на незавершенной ситуации. Исследование невербальных реакций или работа фантазии помогает преодолеть сопротивление клиента, выражаемое в чрезмерных интеллектуализациях или, наоборот, вербальных блоках.
Прямые вопросы «С чем вы хотите работать сегодня?» или «Чего вы хотите избежать, работая сегодня? » могут предоставить материал для исследования. Клиенты проявляют сопротивление гештальт-работе в виде определенных паттернов поведения. Названия таких игр — «беспомощность», «растерянность», «попытка увести терапевта» от главйого. Стратегия работы терапевта требует смелости, сочувствия и непривязанности к исходу.
Стадия 2. Работа с внешними полярностями
Клиента просят исследовать свое внутреннее напряжение внутри рамки внешнего диалога (независимо от того, присутствует ли конфликт как интра- или интерперсональный). Необходимо инициировать диалог между двумя людьми — клиентом
и значимым другим. Лежащие в основе этого внутренние полярности являются скрытыми и требуют интенсивного эмоционального опыта для привнесения их в более полное осознавание. Если работать с внутренними полярностями на этой фазе, то работа будет скорее поверхностной и акцентирующей интеллектуальный подход к разрешению конфликта. Иногда клиент желает работать с личностной дефицитарностью (например, он «слишком покорен, зол или одинок»). В этом случае диалог включает другую личность, по отношению к которой такие чувства были недавно испытаны или могли бы быть испытаны.
Когда это необходимо, клиент должен участвовать в диалоге с родителями или с кем-то из братьев или сестер, которые на него влияли. В этой стадии терапевт должен также быть внимательным к вербально-невербальному несоответствию. Наиболее важно привнести подавленные чувства в осознавание путем драматизации внешнего или внутреннего конфликта.
В этой работе клиент может погрузиться в процесс самоисс-ледования и нуждаться в сопровождении терапевта для пересадки со стула на стул (соответственно выражению чувств и поведенческих паттернов). Каждый диалог имеет свой ритм, и в нем терапевт стимулирует прояснение:
а) Что является проблемой и какие чувства имеются в отношениях со значимым другим?
в) Что является скрытыми чувствами и подавленными действиями в отношениях со значимым другим?
в) Что является желательным решением проблемы или конфликта?
В конце второй стадии терапевту нужно быть настороженным к уходу клиента из вовлеченности, его растерянности или нежеланию продолжать. Это может означать тупик в гештальт-работе, отражающий близкое появление уровня сжатия (внутреннего взрыва), что требует более активных интервенций терапевта.
ВОТ ПРИМЕР РАБОТЫ Ф. ПЕРЛЗА С МЭРИ
Ф.: ...И ты уже сказала, что не даешь себе разозлиться на себя.
М.: Да, но я злюсь. Разгневанная Я побеждает — я имею в виду, продолжает бороться против зрелости или чего-то в этом роде и постоянно побеждает. Она не дает мне взрослеть — по-моему, не дает мне найти себя.
Ф.: Скажи это ей: «Я зла на тебя».
М.: Я зла на тебя — я зла на тебя, потому что ты на меня не смотришь... Я зла на свою мать, потому что она не слушает меня, потому что она не любит меня такой, какая я есть.
Ф.: О'кей. Изменим разговор, поговори со своей матерью.
М.: (мягко) Мама, ты называла меня эгоисткой, когда я хотела делать то, что мне хотелось делать. И мистер Психиатр, Вы тоже называли меня за это эгоисткой. Я не могу от этого избавиться. Поэтому я... мама, если бы я делала то же самое, что и ты, я стала бы слабой — если бы я делала то, что ты от меня хотела, я стала бы слабой, но я осталась эгоисткой.
— Но ты была эгоисткой. Ты вечно хотела кого-нибудь обогнать. Ты хотела съесть, хотела получить — знаешь, «мне первой» все время. И ты думаешь только о себе, а если ты недовольна, то, клянусь Богом, ты любыми средствами добьешься своего...
— Я правда не знаю, как перестать быть эгоисткой. Я... Я...
Ф.; Ты смотрела на меня. Чего ты от меня хочешь?
М.: Мне нужно — мне тяжело продолжать. Я дошла до... я застряла в... похоже на тупик.
Ф.: Ты действительно чувствуешь, что попала в тупик?
М..’ Похоже. У меня такое ощущение. Да.
Ф.: Как ты себя чувствуешь в тупике? Как ты застряла?
М.; Мне это не нравится, черт возьми. Знаешь, мне не следует этого делать. Ради чего, черт возьми, я это делаю? А — вот что я делаю. Я попадаю в группу людей, я стою перед ними — и БАМ — я не могу добраться до своих чувств, потому что я чувствую самосознание или что-то еще в этом роде.
Ф.: Скажи этот группе.
М.; Я отключаюсь от вас и не хочу этого делать, но делаю. И это — я думаю, что это разгневанная Я говорит во мне: «Мэри, знаешь, ты туда не попадешь».
Ф.: Хорошо, закрой глаза и отключись. Уйди. Отправляйся, куда захочешь. Куда бы ты отправилась?
Стадия 3. Работа с внутренними полярностями
Внутренний дисбаланс базируется на нашей личной истории. Она формируют нашу перцепцию и эмоциональные реакции по отношению к внешней реальности. Сначала конфликт исследуется во внешнем диалоге, а затем исследуются внутренние полярности (Fiebert, 1990). Исследуемые полярности должны быть
прояснены и аккуратно обозначены. Иногда в течение сессии исследуется одна полярность. Центральный фокус на этой стадии — растущая конфронтация между двумя значимыми, но противоположными аспектами личности клиента. Чем полнее выражен и пережит каждый аспект, тем в большей степени может быть разрешен этот конфликт. Некоторые клиенты более эффективно работают при невербальном проигрывании полярностей через жесты или движения. Терапевт должен инкорпорировать позитивные качества каждого аспекта.
Профессиональное поведение терапевта заключается в помощи клиенту для придания каждому его аспекту голоса, интонации, позы и характерных жестов. На этой стадии можно пронаблюдать внутренний конфликт — сначала латентный, а затем проявляющийся с возрастанием энергии мыслей, чувств, ощущений, телесного ответа. В этот момент достаточно часто в осознавание приходит историческая травма. Полярная природа напряжения поражает нас в тот момент, когда мы наблюдаем внешние проявления каждого аспекта в его идентичности. Каждая полярность занимает свою территорию в осознавании. Для иллюстрации этого положения прочитайте еще раз диалог между «Крутым» и «Слабаком», приведенный в начале данной главы.
Стадия 4. Интеграция
Эта стадия знаменует триумф объединения сепаратных факторов внутри личности клиента. Центральный элемент — разрешение интернализованного конфликта с реорганизацией и новым восприятием проблемы. Конфликт более ярко представлен в осознавании, появляется возрастающий потенциал для реализации.
Интеграция — это продолжающаяся эволюция, жизнеутверждающий опыт. В процессе интеграции факторы, которые были противоположны друг другу в сознании, взаимно двигаются друг к другу и связываются в гармоничное целое. Личность испытывает поток жизненной энергии. Экспрессивная интеграция — взрыв вовне по Перлзу — обычно приводит к завершению незавершенной ситуации клиента. Возрастает способность к получению удовольствия и более широкое осознавание своего существования. Терапевт чувствует интеграцию клиента по симпатическому ответу своего тела — релаксации мышц, смеху, слезам.
ЭКСПЕРИМЕНТ
Эксперимент — это основная ценность гештальт-терапии и базовый инструмент гештальт-терапевта. Он предназначен для поиска более эффективного взаимодействия со средой, приводящего к более эффективному удовлетворению потребностей клиента.
Клиент, приходящий к терапевту, обычно настроен поговорить о проблеме, то есть это то, что Ф. Перлз называл склонностью к эбаутизму — стереотипный подход к разрешению проблемы — обсудить, подумать, как сделать правильно, а потом осуществить. При этом типична попытка избежать проб и ошибок и застревание на стадии раздумий. Эксперимент в гештальт-терапии — это попытка восстановить связь между обнаружением проблемы и действием. Когда действие (хотя бы и игровое) включается в процесс принятия решения, появляется дополнительная перспектива открытия и исследования возможностей.
В терапевтической ситуации — ситуации относительной безопасности — эксперимент особенно уместен. В нем получает свое развитие незавершенное действие или ситуация, выявленные в процессе сессии. Клиент не только воспроизводит то, что происходило или может произойти, но и соотносит реальность со своими потребностями на данный момент, не пытаясь предугадывать последствия действий. В этом смысле эксперимент принципиально эвристичен, то есть непредсказуем и содержит в себе возможные неожиданности. Талант терапевта в какой-то мере и определяется его творческой способностью к конструированию адекватного и богатого возможностями эксперимента в то самое время, когда он более всего нужен клиенту. Хороший эксперимент естественно вырастает из терапевтической ситуации, в которой участвуют терапевт и клиент при появлении неисследованной темы, обнаружении постоянного тупика, ситуационной «слепоты» клиента или его интересе к новым возможностям поведения. И терапевт*, и клиент не знают, что именно будет результатом эксперимента (хотя, конечно, у терапевта может быть определенная гипотеза на этот счет, которую он сможет проверить). Разумеется, в условиях эксперимента соблюдаются правила безопасности и по желанию клиента он может быть прерван в любой момент.
Позитивными качествами эксперимента являются
а)	принятие клиентом ответственности за свое поведение — клиент дает согласие на участие в эксперименте;
б)	эксперимент уже сам по себе побуждает клиента находиться в активной позиции, предпринимать различные действия, искать возможности;
в)	эксперимент провокативен — провоцирует на нестандартные или нестереотипные действия, то есть меняет не только степень активности, но и ее тип, выводя клиента на уровень творческого приспособления (Н. Долгополов, 1994);
г)	эксперимент всегда находится в настоящем, даже если исследуется ситуация из прошлого, напряжение эксперимента позволяет удерживать фокусировку на актуальном поведении;
д) безусловно положительное качество эксперимента — его игровой характер. Многие клиенты, приходящие в терапию, отличаются рациональностью, правильностью и сухостью в поведении. Их коммуникация лишена живости и удовольствия, присущих игре. В этом случае эксперимент с отыгрыванием определенных ролей открывает им еще и другую сторону их жизни, связанную игровым удовольствием в общении. Клиентка, попадающая в «болото» беспомощности и трагизма в связи с каждой проблемой, при проигрывании ряда ролей (полярностей) в течение сессии получила большое удовольствие от терапии и своего собственного нового поведения. Ей удалось побыть «тварью дрожащей», «хозяйкой положения», «строгим экзаменатором» и тем, кто ее сковывает — «зверушкой рычащей». Последняя роль, отыгранная в полный голос (клиентка рычала «Закрой рот!», «Убери свои руки!» и «Знай свое место!») позволила ей лишиться такого «любимого симптома», как «ком в горле». Высокий уровень энергии сопровождал всю сессию, в конце которой была завершена незавершенная ситуация детства.
Динамика создания эксперимента может быть представлена в нескольких последовательно сменяющих друг друга фазах (Joyce, Sills, 2001).
1.	Идентификация фигуры. Это незавершенная ситуация, повторяющееся поведение или проблема. Тема может быть маленькой (например, обнаруженная клиенткой в один из моментов сессии недостаточность дыхания или спад энергии). Возникающая «фигура» артикулируется для клиента, в результате чего проверяется точность восприятия данной «фигуры» терапевтом и степень интереса клиента.
2.	Предложение эксперимента. Важно точно определить время, когда предложить эксперимент. Терапевт может предложить эксперимент (а клиент согласиться на него) в результате собственной тревоги за результат терапевтической сессии, стремления быть эффективным или желания уйти от «трудных» чувств. Клиент может согласиться на эксперимент, избегая дискомфорта актуальной ситуации или желая угодить терапевту. В связи с этим терапевт остается чувствительным к реакции клиента на предложение эксперимента — вербальной и невербальной.
В то же время эксперимент может стать естественным продолжением какого-либо прерванного процесса для его исследования. В этом смысле гештальт-терапевт доверяет своей интуиции и чувству, свидетельствующему о том, что нечто осталось незавершенным, что энергия клиента может получить какое-то новое направление. Важна также готовность клиента к эксперименту, чему-то новому, что может появиться в его видении _ мира и себя самого. Кроме того, не менее важно, чтобы клиент знал, что он может отказаться от участия в эксперименте, даже если это совершенно блестящая идея. Не выбираемый осознанно эксперимент, может стать лишь повторением старых фиксированных гештальтов в отношениях со значимыми личностями прошлого. Наконец, терапевт оценивает существование равновесия между тревогой и интересом (энергией).
3.	Оценка риска. Следующий шаг — поиск степени продуктивной конфронтации, поскольку то, что просто трудно для одного клиента, совершенно невыполнимо для другого. Это поиск равновесия между тревогой и интересом, напряжением и компетентностью, в котором учитывается и опасность ретравмати-зации, и возможность быть в безопасности, но не получить ничего нового. Риск оценивается все время эксперимента. Для снижения риска можно:
•	попросить клиента остановиться и подышать;
•	предложить паузу, побудить клиента опираться и осознавать, что он переживает;
•	напомнить, что терапевт находится здесь для поддержки;
•	придвинуться или отодвинуться в зависимости от контекста ситуации;
•	изменить ситуацию, попросить сделать что-то другое, менее сложное;
•	предложить вообразить кого-то сильного и доброго, кто поддерживает клиента.
Эксперимент может быть проведен:
•	визуально, в воображении клиента;
•	с реальными действиями в кабинете терапевта;
•	с новым поведением в реальной ситуации после терапии.
Позиция терапевта, проводящего эксперимент, является ненавязчивой и сензитивной, в каждый момент он готов остановиться и изменить направление эксперимента.
4.	Развитие эксперимента. Идеально, если эксперимент будет совместной работой терапевта и клиента. Наиболее часто используются метод амплификации и «пустого» стула (подробнее они описаны ниже). Однако творческий терапевт использует и другие возможности для того, чтобы усилить осознавание клиента. Амплификация — это преувеличение чего-либо, актуально существующего в терапевтической сессии, для исследования проблемного поведения, прояснения чувств, чтобы определить направление дальнейшего движения. «Пустой» стул используется для экстернализации внутренних переживаний, прояснения отношений, чувств и способов поведения клиента. Другие методы — поощрение нахождения в тупике (со своими переживаниями), направленная визуализация, работа с использованием артматериалов, проигрывание ролей в монодраме, групповые эксперименты с использованием психодраматических техник и т. п.
5.	Завершение эксперимента. Наступает время, когда клиент выходит из роли и хочет приостановить эксперимент. Сигналом к этому являются и его телесные реакции, например, он поворачивается к терапевту, чтобы сказать, что произошло. Терапевту здесь очень легко навязать свою точку зрения на остановку или продолжение эксперимента. Это та самая точка, где терапевту необходимо прояснить выбор клиента («Вы хотите закончить эксперимент?», «Что Вы сейчас хотите — сделать паузу, остановиться совсем или двигаться в другом направлении? »). Такая позиция требует определенной дисциплины поддержания творческого предразличия по отношению к тому, в чем клиент сейчас больше нуждается. Кроме того, эксперимент должен быть завершен по крайней мере за 10 минут до окончания сессии, для того чтобы дать возможность клиенту восстановить свою связь с терапевтом и осмыслить происшедшее.
6.	Ассимиляция. После завершения эксперимента наступает время ассимиляции — осмысления актуального опыта и его отношения к жизни в целом. Клиент может обсудить с терапевтом при
менение этого опыта в своих отношениях с близкими или на работе. Интеграция полученного опыта не заканчивается пределами сессии, а часто продолжается до следующей встречи с терапевтом и даже далее. Если клиент прерывает эксперимент в середине и внезапно возвращается в настоящий момент, терапевту важно привлечь его внимание к прерыванию и побудить к осознанию того, чем именно оно вызвано. Это может помочь клиенту почувствовать определенную завершенность в работе.
Создавая вместе с клиентом эксперимент, гештальт-терапевты (в отличие от психоаналитиков) позитивно относятся к понятию «отыгрывание», если это отыгрывание происходит в относительно безопасных условиях терапевтической сессии. Ирвин и Мириам Польстеры (1997) выделяют четыре уровня выражения чувств — блокированный (чувство не распознается), запрещенный (распознается, но не выражается), эксгибиционистский и спонтанный, (чувства распознаются и выражаются адекватно ситуации). «В момент отыгрывания человек находится на стадии эксгибиционистского выражения чувств, демонстрируя, кем он является, не будучи таковым», — пишут они. Через эту стадию необходимо пройти, чтобы достичь более глубоких внутренних изменений. В этот момент человек открыт для своей потребности совершить что-то новое для себя и, доверяя своим потребностям, достигает хорошей внутренней опоры.
Отыгрывание может начинаться со слов, в которых легко просматривается какая-то стереотипная роль (и, соответственно, обратная ей тоже), с жеста, который не закончен и может быть закончен, с интонации, которую терапевт слышит у клиента и предлагает озвучить, сознательно усилив и найдя для нее подходящие слова.
Отыграны могут быть:
1.	Незаконченная ситуация из далекого прошлого (закончить которую клиент может по своему разумению-потребности).
2.	Незаконченная актуальная ситуация (осознание клиенткой своей тенденции постоянно конкурировать с терапевтом и веселая, уже осознанная конкуренция с терапевтом — на тему кто «круче»).
3.	Особенности характера (жадность, болтливость или чрезмерная доброта).
4.	Полярности (например, классический диалог между «чертом и ангелом» клиента).
По Филиппсону (1995а), эксперимент — это либо работа с новыми возможностями, либо преувеличение старых паттернов, ведущее к тупику, в котором терапевт остается с клиентом, пока тот не рискнет двигаться через уровни имплозии-экплозии, находя для себя самого новые возможности.
Эксперимент используется тогда, когда:
•	в ходе сессии выявлены незавершенные ситуации из прошлого, имеющие продолжение в настоящем поведении клиента (в пятислойной модели невроза по Перлзу — это уровень проигрывания ролей и уровень тупика);
•	предпочтительно исследование отвергаемого поведения клиента, например, жесткости (Чье поведение отвергается? Кто отвергает? Каково собственное поведение клиента, удовлетворяющее его?);
•	необходимо исследование избегаемого поведения клиента, для того чтобы получить реальный опыт нового поведения (например, опыт твердости поведения как защиты себя от манипуляций со стороны других людей);
•	нет контакта между противоположными силами, которые проявляются в поведении клиента (работа с противоположностями: жесткий-мягкий, твердый-гибкий);
•	клиент склонен к разговорам о проблеме — перевод «разговора о...» в действие для исследования проблемы «здесь и сейчас»;
•	исследуется актуальное поведение. Проигрывание актуального поведения направлено на осознавание ранее неосознаваемого поведения, его исследование и возможное получение нового опыта (например, скулящие интонации клиентки заменены ею в ходе сессии на прямую просьбу к терапевту пожалеть ее);
• клиентом привносятся в сессию какие-либо метафоры или фантазии, с помощью которых он предъявляет свою проблему или характеризует свои отношения с терапевтом.
С точки зрения Н. Долгополова (1994), организация пространства эксперимента в гештальт-терапии имеет две оси (линии) — логико-семантическую (воспроизведение структурных элементов) и процессуально-функциональную (воспроизведение действия). Если следовать этим линиям, то эксперимент может быть спланирован. Автор приводит пример эксперимента, основанного на интроекте «Детей бить нельзя». Этот интроект разбива
ется на структурные элементы — 1) ребенка (детей) 2) бить и 3) нельзя. При этом анализ семантических полей для каждого элемента порождает спектр возможных вариантов эксперимента с такими вопросами, как «А взрослого бить можно?», «Своего или чужого ребенка?», «Афизически агрессивного?», «Аесли нельзя, то что можно?». Варианты эксперимента зависят от конкретной ситуации и выбора направления клиентом.
Процессуально-функциональная линия развертывается на основе условного деления фрагмента работы терапевта и клиента на 4 стадии:
1-я стадия — совместное осознание проблемы клиентом и терапевтом;
2-я стадия — мобилизация ресурсов для решения проблемы;
3-я стадия — действия по возможному решению проблемы;
4-я стадия — интеграция полученного опыта, осмысление средств решения проблемы и возможностей переноса на реадь-ную жизненную ситуацию.
Основа для разворачивания процессуальной линии — все тот же цикл контакта: выделение фигуры потребности, мобилизация энергии для действия по ее реализации, действие, удовлетворение потребности и ассимиляция.
ОСНОВНЫЕ СТРАТЕГИИ РАБОТЫ ГЕШТАЛЬТ-ТЕРАПЕВТА
К таким стратегиям относятся работа с внутренней феноменологией клиента ^для такой работы используются обычно пустые стулья, на которых клиент представляет значимых людей из своей жизни или какие-либо фантастические персонажи) и работа на границе контакта (для такой работы используется модель контакта — исследование того, что происходит на границе контакта между индивидуумом и окружающей средой) (Хломов, Калитиевская, 2000).
Какую из двух стратегий йспользовать, гештальт-терапевт выбирает в первой фазе работы с проблемой клиента, когда проясняется тема терапии и запрос клиента. Выбор работы с внутренней феноменологией клиента может базироваться на ясном выделении беспокоящих клиента внутренних феноменов. Например, клиент приходит с представлениями о себе, которые могут изначально принадлежать другим людям, («я ленивый, мне надо делать, а я не делаю») или с состоянием, которое возникает в кон
такте с другими людьми (чувствую себя как побитая собака). Терапевт может заинтересоваться тем, кто еще считает клиента ленивым и что велит делать, или тем, кто «побил эту собаку».
Работа с внутренней феноменологией клиента отличается от работы на границе контакта позицией терапевта (Хломов, Калити-евская, 2000). Терапевт находится в позиции фасилитатора диалога клиента с наиболее беспокоящими его (самого клиента) фигурами внутреннего опыта, и в этот момент переживания терапевта не попадают на границу контакта. Во время такой работы сам терапевт не вступает в прямой диалог с клиентом, а поддерживает разговор клиента с определенной «фигурой» внутреннего опыта (энергия клиента идет в одном направлении). Количество стульев тоже не увеличивается, даже когда появляются другие важные внутренние персонажи. Терапевт, сфокусировав тему, помогает вывести такого персонажа вовне, чтобы он стал доступным для контакта.
Далее, фигуры, существующие во внутреннем пространстве клиента, отражают прошлый опыт взаимодействия с важными фигурами (персонажами) внешнего мира. Аналитики называют такие фигуры «внутренними объектами», и каждый такой объект может вносить напряжение во внутреннюю жизнь клиента и определять его поведение во внешней среде. Этот прошлый опыт взаимодействия (незавершенная ситуация), это напряжение нередко заслоняет реальность внешнего мира, не имея возможности быть продуктивно разрешенным в свободном диалоге.
Важно помнить, что такие фигуры, существующие во внутреннем мире клиента (например, образ отца), весьма существенно отличаются от реальных фигур в реальном времени (отец сейчас). Поэтому в терапии мы имеем возможность развернуть этот диалог, прояснить чувства, связанные с ним с каждой стороны и достичь новой, более зрелой интеграции. Работа с внутренней феноменологией означает, таким образом, что гештальт-терапевт побуждает клиента находиться в диалоге не с реальным персонажем его жизни (реальный персонаж и внутренний объект — совершенно разные вещи), а с неким внутренним феноменом, образом какого-либо человека, спроецированным вовне, на пустой стул.
Такие внутренние персонажи помогают клиенту выделить, а гештальт-терапевту распознать связанные полярности, принадлежащие внутреннему миру клиента (например, «властный и требовательный отец, оправдывающийся и беспомощный сын») и необходимые для развертывания и поддержания диалога «меж
ду двумя феноменами внутреннего мира клиента, каждый из которых — он сам». Одна из полярностей клиентом обычно отвергается или подавляется, а когда она проецируется на пустой стул, то в этой ситуации клиент оказывается представленным полностью. Фигуру проблемы в каждый данный момент образует лишь одна пара полярностей.
Хломов и Калитиевская (2000) выделяют пять этапов работы с внутренней феноменологией клиента:
1-й этап — прояснение темы;
2-й этап — выделение противоположностей. Важно, чтобы количество фигур было не больше двух (это противоположности, вместе составляющие одно целое);
3-й этап — как можно более точное описание обеих позиций, терапевт поддерживает обе позиции, независимо от своих приоритетов;
4-й этап — фасилитация диалога. Здесь терапевт следит за тем, чтобы диалог носил живой характер. Если состояние клиента меняется, терапевт дает ему знак пересесть на другой стул;
5-й этап — интеграция. Интеграция должна быть проведена самим клиентом после прохождения кульминационной фазы диалога. Клиенту можно предложить выйти за пределы пространства диалога и посмотреть на диалог со стороны. В этой третьей точке он описывает себя и свое состояние. Особенно это важно, если закончилось время сессии, а работа еще не завершена (промежуточная интеграция).
Работу на границе контакта можно представить уже как встречу двух феноменологий — клиента и терапевта. При этом важно помнить, что терапевт — фигура, временно замещающая значимых людей из жизни клиента. Поддерживаемый терапевтом поиск клиента направлен на исследование процесса удовлетворения его собственных потребностей. Основной фигурой является выстраивание клиентом контакта, то, как именно он это делает. Этот диалог включает и исследование клиентом своих границ, и предъявление своих требований другим людям (терапевту), и отказ от каких-либо действий, не устраивающих его самого, и тренировку выбора, основанного на своих предпочтениях. Такая стратегия помогает клиенту осознавать, как он организует свою жизнь в контакте с терапевтом, так как «здесь и сейчас» он чаще всего делает то же, что «там и тогда».
Работая на границе контакта, терапевт находится в ситуации неопределенности, он не может предсказать ход событий, но мо-
жет следовать за клиентом в его поиске с интересом и теплым любопытством. Личная возможность терапевта эффективно работать в ситуации неопределенности (не структурируя работу на основании своей тревоги или нацеленности на иллюзорный результат) является одним из важных качеств профессиональной пригодности и способности к творческому терапевтическому участию.
Как и в работе с внутренней феноменологией клиента, в работе на границе контакта терапевт встречается с проекциями и фантазиями, только уже в свой адрес. Клиент привносит в терапевтическую ситуацию свои характерные способы переживаний и действий, а терапевт, осознанно поддерживая цх, закладывает основу долговременных терапевтических отношений, в которых эти характерные способы могут быть исследованы. Проще говоря, некоторые особенности клиента будут всегда побуждать терапевта покинуть терапевтическую позицию и заставлять играть по его правилам. В ответ терапевт может оказаться связанным этими правилами «по рукам и ногам» или покинуть терапевтическую ситуацию, если боится «быть использованным» клиентом (временно побыть объектом). Терапевтически эффективным обычно является осознавание своих тенденций в ответ на действия клиента и возможность уже осознано выбрать свою собственную, то есть «иную» позицию по отношению к клиенту, оставаясь доступным для него.
Работа на границе контакта условно может быть разделена на два этапа — диагностический и экспериментальный (Хломов, Ка-литиевская, 2000). Диагностический этап включает формирование терапевтического запроса — прояснение истинной фигуры потребности клиента. Истинная потребность клиента противоположна по отношению к внешнему клиентскому запросу. (Например, клиентка, трагически серьезно предъявляющая для обсуждения-осуждения «несерьезность мужа», сама не может поиграть и получить удовольствие от игры, «в тени» находится именно эта противоположность, и значительная часть ее энергии блокирована в этой непредъявляемой противоположности.)
Прямые вопросы терапевту, касающиеся его отношения к клиенту и вызывающие терапевта на границу контакта (например, «Как вы ко мне относитесь? »), требуют его особого внимания к потребности, которая стоит за этим вопросом. Такой вопрос может быть и следствием тревоги клиента, не ощущающего присутствия терапевта, и привычной манипуляцией-требованием особого отноше
ния к себе, и новым опытом, когда клиент, ранее не рисковавший, все-таки пробует получить какую-то оценку и справиться с ней. Внимательное прояснение того, что лежит в основе вопроса, а также контекст отношений с клиентом помогают терапевту сориентироваться в отношении необходимости прямого ответа или концентрации на особенностях контакта клиента и его потребностях в данный момент.
Диагностическое внимание терапевта также включает наблюдение за тревогой или напряжениями клиента, его дыханием, которые могут свидетельствовать о болезненной теме, за изменением дистанции по отношению к терапевту (как отражением особенностей терапевтической ситуации) или отслеживание внезапного падения энергетики взаимодействия — сигнал того, что «фигура» теряет свою поддерживаемую энергией форму.
В процессе диагностики гештальт-терапевт выстраивает свою индивидуальную интерпретацию и на ее основе — терапевтическую гипотезу, но в отличие от психоанализа не пытается «лечить этой гипотезой клиента». Наступает второй — экспериментальный — этап взаимодействия терапевта и клиента, на основании терапевтической гипотезы гештальт-терапевт предлагает клиенту провести эксперимент, в котором проблема клиента может быть представлена в действии. Например, клиент с проекциями отвержения в свой адрес может проверить реальность своего восприятия, получая обратную связь от группы, или может потренироваться в просьбах к другим людям, если боится просить, предполагая, что «все равно откажут».
Опытный терапевт заканчивает сессию, оставляя время на интеграцию и осмысление того, что в ней происходило. То же самое важно и для групповой работы — необходимо оставить время на возвращение чувств, не обозначенных клиентом, в пространство терапии.
ОСНОВНЫЕ ТИПЫ ТЕРАПЕВТИЧЕСКИХ ИНТЕРВЕНЦИЙ И ИХ ИСПОЛЬЗОВАНИЕ ГЕШТАЛЬТ-ТЕРАПЕВТОМ
Терапевтические интервенции можно разделить на интервенции общего для всех психотерапевтических направлений типа (например, слушание, уточнение и прояснение, парафраз, резюмирование и т. п.) и специфические, характерные (например, для психоанализа — интерпретация, для поведенческой терапии —
тренинг навыка или десенсибилизация, для НЛП — рефрейминг или визуально-кинестетическая диссоциация). Приведенные ниже типы терапевтических интервенций в большей мере характерны для гештальт-терапии, но, разумеется, не ограничиваются только ею.
Побуждение к осознаванию
Основной вопрос гештальт-терапевта — «Что с вами сейчас происходит?» — способствует расширению осознавания клиента и снижает вероятность проекций терапевта по поводу того, что он видит и слышит. Слово «происходит» имеет широкое толкование и может относиться к вербальной продукции и телесным ощущениям и чувствам. Ключ к интервенции — замедление, терапевт предлагает сосредоточиться и осознавать внутренний или внешний процесс.
Гештальт-терапевт задает его в те моменты, когда он
•	видит, что с клиентом что-то происходит, по его невербальным реакциям (например, готов заплакать), между тем как клиент этого не замечает;
•	когда вербальное и невербальное сообщение клиента противоречат друг другу;
•	когда терапевт действительно не понимает, что происходит с клиентом, и проясняет это для себя.
Фокусировка на актуальном состоянии помогает клиенту еще раз обратить внимание на свои ощущения и чувства и найти элемент, который он упустил ранее.
К.: Мне трудно смотреть на тебя сейчас...
Т.: Попробуй посмотреть по сторонам, а затем взглянуть на меня и описать, что с тобой происходит, — все ощущения и чувства, мысли, может быть, и фантазии.
К.: Я чувствую напряжение. Мне кажется, что ты смотришь на меня холодно и неодобрительно.
Т.: Побудь своими глазами и скажи от их имени что-нибудь мне.
К.: Я не могу видеть твой гнев, я хочу убежать... Это то, что было у меня с отцом.
Очень важно, чтобы клиент мог на какое-то время остаться с переживанием, привычно не «убегая» от него. Для этого гештальт-терапевт предлагает остаться с переживанием, что разви
вает способность к углубленной работе с чувствами (Йонтеф, 2003), а также поощряет перевод «слово.. .»вличное обращение — «Скажите это ему (ей) лично», работая в технике «пустого стула» или в группе.
Интервенции терапевта, связанные с поддержкой контакта и фрустрацией механизмов прерывания контакта
Эти интервенции терапевта касаются пяти классических механизмов прерывания контакта: конфлуэнции, интроекции, проекции, ретрофлексии и дефлексии. Проявления этих механизмов могут быть направлены в сторону терапевта (здесь и сейчас на терапевтической сессии) или в сторону других участников проблемы клиента (там и тогда, в жизни клиента). Если механизм прерывания контакта, который клиент проявляет в отношении участников его проблемы, присутствует на терапевтической сессии (терапевт это осознает и обращает внимание клиента), то такой момент называется пересечением контекстов (актуального и проблемного). Это означает, что терапевт видит в своих отношениях с клиентом связь с проблемами клиента. Момент пересечения контекстов для терапевта наиболее удачен для интервенции, когда становится ясной фигура потребности и то, как клиент прерывает себя, не достигая удовлетворения данной потребности.
Терапевтические интервенции, направленные на преодоление конфлузнции
Суть конфлуэнции состоит в том, что человек не выстраивает собственную «фигуру» потребности и не признает различия между людьми. Контакт такого клиента с самим собой недостаточен для того, чтобы он знал, чего и когда ему хочется. Суть терапевтических интервенций по отношению к конфлуэнции состоит в побуждении клиента осознавать, что у него существуют только ему принадлежащие потребности и чувства (как и потребности и чувства у других людей). Интервенции терапевта в случае проявления конфлуэнции на терапевтической сессии состоят из двух этапов. На первом этапе он должен сориентироваться в том, какой механизм прерывания контакта действует в актуальной ситуации, а на втором — провести интервенции, результатом которых становится прояснение собственной фигуры потребности клиента.
Например, клиентка на сессии долго ругает свою мать, побуждающую ее совершать некоторые шаги для знакомства с мужчинами, чтобы выйти замуж. Она не выделяет свою собственную проблему и манипулирует терапевтом, склоняя его к сочувствию (девушка явно не прочь, чтобы терапевт ее пожалел и вместе с ней поругал мать). Клиентка соглашается с матерью, но, знакомясь с мужчинами, реагирует протестом (они ей становятся неинтересны и «бесят»). Приходя домой, она выражает раздражение матери, хотя и считает, что та права, подталкивая ее к действиям. Вместе с тем клиентка не делает никаких собственных шагов в этом направлении, если мать оставляет ее в покое.
Действия терапевта в данном случае были направлены на выделение «фигуры» потребности — что клиентка хочет (или не хочет) делать с этим сама. Клиентке было предложено произносить различные фразы, начинающиеся с «Я хочу...» и «Я не хочу...» и осознавать свою реакцию: что вызывает протест, а что появление энергии и желание действовать. То, что клиентку устроило и вызвало мобилизацию энергии, выглядело следующим образом: «Я все-таки хочу, чтобы мужчины знакомились со мной первыми, и после этого я сама буду прилагать усилия к построению отношений с ними».
Интервенции по отношению к интроекции
Клиент с интроекцией обычно не задумывается над тем, что в его поведении принадлежит ему, а что другим людям. При интроекции человек может понимать, что он хочет, но «есть то, что полезно и правильно». Работа с интроекцией состоит в том, чтобы научить клиента не «проглатывать», а «пережевывать» то, с чем он встречается. Терапевт может предложить клиенту попробовать на вкус его (клиента) собственные высказывания (что для него вкусно, а что полезно и «противно, как манная каша»). Он также может предложить выделить убеждения, на которых построено поведение клиента в жизни, и осознать, насколько они приемлемы для самого клиента. Терапевту необходимо замечать малейшие, невербальные признаки протеста клиента (например, когда терапевт предлагает эксперимент или упражнение или высказывает что-либо) и побуждать осознавать, что клиент чувствует и что хочет сам.
Интроекция по отношению к терапевту проявляется в «якобы послушном» и «хорошем» поведении клиента, просьбах рас
сказать, как правильно поступить в проблемной ситуации, но, как правило, клиент уклоняется от выполнения предложений терапевта (им же самим спровоцированных) любыми «законными» способами. Эффективный терапевт фрустрирует подобное поведение и побуждает клиента отвечать на вопросы о том, что тот чувствует в данной ситуации и чего на самом деле хочет (при том, что именно он сам считает правильным или неправильным). Общий принцип интервенции — терапевт обнаруживает некоторое базовое утверждение клиента, на котором строится его поведение (на сессии или в проблемной ситуации) и вместе с клиентом проверяет, чье оно, какие чувства вызывает на самом деле и может ли быть клиентом пересмотрено.
Интервенции терапевта,
направленные на присвоение проекции
Любая проекция — это отвергаемая часть личности человека, и для того чтобы личность ощутила себя целостной, проекция должна быть присвоена. Способов присвоения два. Если проекция касается чувств другого человека, то терапевт может побудить клиента
1) узнать, что другой чувствует по отношению к нему, и осознать, что это его собственное отвергаемое чувство (в индивидуальном или групповом варианте);
2) примерить его на себя и понять, что это его собственное чувство или качество.
Оба варианта интервенции достаточно трудны для осознавания, провокативны и происходят только при искренней поддержке и терпении терапевта.
Наиболее эффективно работа с проекцией проходит в групповой терапии, где клиент на собственном опыте может понять, что проекция рождается в его собственной голове. В индивидуальной терапии эффективна работа в игровом варианте, когда проекции имеют характер ролей (наиболее? известный вариант — работа Ф. Перлза на семинарах), отыгрываемых клиентом. В этом случае клиент охотнее примеряет на себя роль отрицательного персонажа, приписываемую другому человеку, и осознает принадлежащие этому персонажу и ему самому чувства и действия. Присвоение проекции помогает расширить осознавание динамических отношений между внешним опытом и внутренней реальностью (Grandinetti, 1991).
Интервенции по отношению к ретрофлексии
Ретрофлексия — это выраженное «нет» самому себе и своим желаниям. На первом этапе терапевт обращает внимание на физические признаки ретрофлексии во время беседы — напряженную позу, задержки дыхания, сжатые кулаки, обхватывание себя руками, ломание пальцев, постукивание ногой о пол, сжатые напряженные челюсти — и обращает на это внимание клиента, побуждая его к осознаванию того, что с ним происходит. После того как клиенты научаются распознавать свои напряжения и импульсы, поощряется проявление чувств и выражение их адресату. Главное, что должен понять человек, ретрофлексирующий свои импульсы, это то, что можно научиться своевременно сдерживать себя в соответствии с ситуацией, но не навсегда отказываться от того, что требует лишь временного ограничения.
Работа с ретрофлексией может идти через проекцию. «Я чувствую себя скованной, — говорит клиентка. — Мне страшно!» «Пересядь на другой стул и побудь тем, кто тебя сковал», — побуждает терапевт и убеждается в том, что ретрофлексивная позиция немедленно уходит и клиент активно выражает свои вербальные послания, чувства и желания. Так, одна из клиенток в этой позиции энергично рычала: «Убери руки!.. Знай свое место!.. Закрой рот!» — и при этом поняла, от кого она до сих пор «слышит» в свой адрес эти слова (появился адресат чувства страха, и незавершенная ситуация была проработана). Смена позиции и ассимиляция проекции, возможность сказать эти слова другому, нарушающему границы или понять что-то про свои собственные запреты — вот возможные эффекты такой интервенции.
В целом работа с ретрофлексией состоит из нескольких фаз:
1)	осознание ощущения (скованность);
2)	осознавание чувства (страх);
3)	проекция чувства вовне (боюсь услышать «Замолчи!», «Закрой рот!»);
4)	установление адресата (от кого? — от мамы);
5)	отреагирование («Хочу сказать ей: оставь меня в покое!»);
6)	позитивный смысл действия, новые возможности.
Интервенции по отношению к дефлексии
Дефлексия — это избегание направления энергии на объект, уклонение от контакта. Дефлексивный клиент не смотрит на терапевта, непрерывно шутит, интеллектуализирует или меняет тему разговора. Суть интервенций терапевта состоит в том, чтобы на
править энергию на объект контакта. Для этого он побуждает клиента поддерживать контакт глазами, достаточно настойчив в определении темы беседы и внимателен к ответам клиента на свои вопросы, не дает возможности уклоняться от темы или уйти от контакта.
«Пустой» стул. Это способ выявления того, что находится на острие осознавания клиента. Применяется для работы полярностями, проекциями и интроекцией, присвоения отчужденных аспектов self, исследования межличностной динамики. Терапевт ставит напротив клиента пустой стул (не свой собственный) и просит клиента вообразить кого-то значимого в его жизненной теме. На этом стуле могут оказаться он сам в каком-то из своих качеств, родственники, объекты фантазии, значимые люди из его жизни. Главное, чтобы все они принадлежали миру клиента, а не терапевта. Терапевт просит клиента описать сидящего напротив (во что одет, как сидит, как смотрит, что говорит) и поговорить с ним без всякой цензуры. В каждой из позиций терапевт поддерживает осознавание ощущений, чувств, поведения, желаний. Смена позиции обычно происходит после их прояснения. Классический вариант работы по Перлзу — это озвучивание внутреннего диалога («топ-дог» и «анде-дог»*), работа с полярностями (Сильный — Слабак) или разговор со значимыми людьми из жизни клиента. Важно, чтобы клиент осознал полезность каждой из позиций в разных контекстах своей жизни. В некоторых случаях клиенты начинают осознавать, что реальная родительская фигура за прошедшие годы значительно изменила свое поведение и то, что он сам был ограничен в ее восприятии неким довольно жестким и стереотипным видением ситуации.
Ограничения в использовании интервенции. Выбор данной интервенции должен быть продиктован ее полезностью для клиента (см. раздел «Основные стратегии работы' гештальт-терапевта» в данной главе). Он является оправданным в том случае, когда энергия клиента адресована третьей личности (не терапевту) . Если же для клиента важно научиться устанавливать реальные отношения с другими, представителем которых в данный момент является терапевт, применение «пустого» стула станет лишь избеганием контакта с реальным другим. Не следует использовать эту интервенцию в работе с клиентами, self кото
* В переводной литературе известны как «собака сверху» и «собака снизу». — Прим. peg.
рых достаточно фрагментирован. Они больше нуждаются в установлении и исследовании стабильных терапевтических отно-шениий, чем в погружении в интрапсихический конфликт. Целью такого исследования может стать установление удовлетворяющих отношений с реальными людьми, поиск новых путей коммуникации с ними, выбор лучших стратегий приспособления в обществе.
Другие интервенции гештальт-терапевта*
Телесный резонанс. Это собственные телесные реакции терапевта, которые отражают степень вовлеченности клиента в то, что он делает. Физическая интенсивность таких ощущений может быть весьма высокой. Терапевт работает в режиме регистратора своих телесных ощущений, главная его задача — осознавание своих телесных реакций на включенность клиента в то, что он делает, регистрация ощущений нарастания и ослабления телесного резонанса с говорящим. Терапевт работает тем лучше, чем точнее ориентируется в своих переживаниях и ощущениях, а для этого необходима специальный профессиональный тренинг. Только тогда он не отягощает клиента собственными перцептивными искажениями.
Выражение терапевтом своих реакций, доведение их до клиента бывает терапевтически эффективным в тот момент, когда клиент лишает свою вербальную «продукцию» энергии. Или, наоборот, терапевт ощущает ее прирост, и его сообщение поддерживает продуктивное поведение клиента. Это полезно и для того, чтобы установить темы, представляющиеся клиенту нежелательными или связанными с основным конфликтом. В этот момент терапевт может повторить важные для клиента (но не для терапевта!) фразы или фрагмент речи клиента, выражающий центральную тему.
Ответ терапевта на изменения телесного резонанса необходим для фокусировки осознавания клиента — «В том, как вы сейчас говорите о..., я почувствовал напряжение (скуку, ощущение, что что-то завершилось преждевременно и т. п.)». Однако терапевт при этом должен отличать свои реакции на содержание выс
* Приведено по Дж. Энрайт Техники (стили) терапевтической интервенции. Публикация Томского центра гуманистической психологии. — http: //www.gestalt.city.tomsk.net/noframes/jonl.htm; И. и М. Польстерам (1997), А. и С. Гингерам (1998).
казываний клиента от телесного резонанса на его вовлеченность. Ему профессионально полезно знать (и это он делает в своей личной терапии), на какие содержания клиентов он реагирует сильнее всего и, возможно, проецирует эту реакцию на клиента.
Амплификация (преувеличение). Это просьба к клиенту усилить демонстрируемое поведение с осознаванием того, что происходит. Для этой техники характерно проигрывание чего-либо (Grandinetti, 1991). Как правило, амплификация касается действий клиента, в которых терапевт замечает некоторые ограничения, заторможенность или застревание. Имеется четыре типа интервенций, ведущих к усилению действия.
Первая — простое повторение того, что клиент говорит или делает, не замечая и не осознавая. Это позволяет клиенту глубже соприкоснуться со смыслом того, что он говорит и делает, и ведет к усилению значимости и эмоциональному переживанию сказанного или к пониманию бессмысленности и несоответствию внутренней правде клиента.
Т.: Повтори это несколько раз, сосредоточиваясь на сказанном... и своих чувствах.
К.; Ты не нужна мне... Ты не нужна мне... Ты не нужна мне...
Нет, ты мне нужна!
Терапевт может попросить клиента усилить движения пальцев, ломающих друг друга, и клиент осознает, что ему хочется что-то разорвать. Это помогает ему почувствовать свой гнев и понять, к кому он направлен и чем блокирован. Усиление может касаться и роли, бессознательно проигрываемой клиентом. Так, усиление трагических интонаций беспомощности у клиентки вызывает обратный эффект — смех и осознавание того, что она все-таки кое-что может и сама.
Просьба усилить поведение может касаться и высказанного терапевту клиенткой желания спрятаться (при этом она не смотрит на терапевта). Терапевт показывает на кабинет и предлагает спрятаться и некоторое время посидеть там (амплификация выражения). Клиентка прячется за креслом и через некоторое время вспоминает, как она пряталась от гнева отца, когда получала «не отлично» в дневнике. Таким образом, амплификация может стать провоцирующей интервенцией для восстановления в настоящем незавершенной ситуации и дает терапевту и клиенту
возможность поработать с ней. Амплификация делает доступным для контакта полное присутствие чего-либо содержащегося «здесь и сейчас», но не проявляющегося или проявляющегося не полностью.
Еще один вариант амплификации — это усиление и развитие. Клиент, усиливающий какое-либо высказывание или действие, часто спонтанно или по просьбе терапевта продолжает его. Терапевт может попросить сделать и развить жест, действие или интонацию, а клиент — обнаружить что-то новое, прежде содержащееся в его речи или поведении имплицитно.
Т.: Продолжай говорить с той же интонацией, но без слов...
К.: И ииии... И ииии... И ииии... Я хочу, чтобы ты пожалел меня.
Когда клиент озабочен больше тем, как он выглядит, нежели проработкой своей проблемы, терапевт может сам занять позицию усиления. Так, например, он может сосредоточиться на том, что каждый шаг клиента хорош и правилен, и следовать этой позиции до той поры, пока клиент сам не сфокусируется на том, что егр беспокоит, в чем он видит свою проблему и что хочет сделать с ней.
Еще один вариант интервенции — перевод в слова телесных символов: жестов или позы. Проигрывание требует более глубокой идентификации с материалом для перехода из одной модальности самовыражения в другую с целью присвоения части опыта. Например, терапевт просит клиента озвучить руки, ломающие друг друга в процессе рассказа о конфликтных отношениях с начальником.
Т.: Что говорят твои руки друг другу?
К.: Я сильнее, нет я, нет я... Я тебе покажу! Нет, это я тебе
покажу! (Хохочет.) Да-а! Это именно так!
Конфронтация со стереотипными высказываниями. «Субъ-ективнь/е переживания неизбежно теряют значительную часть своего содержания, если они выражаются посредством отстоявшихся словесных форм», — замечает Дж. Энрайт. Безопасные формулировки и банальные обороты в речи — это способ укрытия чувств от себя и окружающих; осознание или высказывание этих чувств представляется клиенту опасным.
Терапевт может действовать двумя способами. Первый — привлечение внимания клиента к его речи; терапевт может спросить: «Не было ли в речи клиента фразы, произнося которую, он сильнее переживает? Какая фраза его затрагивает больше всего? ». Второй способ — просьба к клиенту повторить фразу или отрывок речи по-другому, так, чтобы его это внутренне трогало. В этом случае клиент может двигаться в сторону более живой коммуникации.
По-видимому, лучший вариант — это комбинированное использование обоих способов.
Поддержка ответственности клиента. Многие клиенты приходят к терапевту с жалобами на своих близких и желанием научиться у него особым приемам, которые позволили бы им контролировать поведение родственников или начальства. Формулируя проблему, они игнорируют свой собственный вклад в нее. Терапевт может услышать в подробностях, что и как делают люди вокруг клиента, но что делает он сам, остается неизвестным. Клиент достигает такого эффекта за счет специфических лингвистических конструкций, используя неопределенные местоимения, пассивные грамматические формы «случилось», «произошло», «так получилось» и т. п.
Между тем человек вполне может воспринимать себя как источник и активный фактор своей жизни даже в неблагоприятных внешних обстоятельствах. Чем в большей мере он будет ощущать себя причиной действий, тем больше он будет чувствовать значение и ценность своей жизни и возможность что-то в ней менять.
Терапевт может попросить клиента описывать события так, чтобы и ему, и терапевту стал ясен его личный вклад в их происхождение. Версия клиента может не совсем соответствовать реальной ситуации, но тогда терапевт может продолжить свои интервенции, направленные на осознавание ответственности. Клиенты, которые пришли к терапевту, желая изменить свою ситуацию за счет какого-то «хитрого влияния» на близких, будут значительно фрустрированы. Но если они выполнят задание и примут позицию ответственности, их терапия имеет шанс на успех.
Другой вариант поддержки ответственности и конфронтации с чувствами беспомощности и бессилия клиента описан в работе терапевта «через невроз» (пройти через невротические слои, по Ф. Перлзу) и особенно касается позиции клиента в «тупике».
В этот момент давление на терапевта для передачи ему ответственности за решение проблемы наиболее велико. Если клиент принимает ответственность, он находит и возможности для дальнейших действий.
Интервенция фантазией эффективна при исследовании терапевтических отношений. Внимательный терапевт может с помощью своих визуальных фантазий и ассоциаций сориентироваться в отношениях с клиентом. Особенно это необходимо тогда, когда и терапевт, и клиент находятся в замешательстве, когда им трудно осознать и выразить свои чувства. Именно в такие моменты терапевт может предложить клиенту свою фантазию на тему их отношений или попросить клиента также понять и пофантазировать, на что похожи отношения. Обмен фантазиями нейтрализует рационализации и помогает осознать, какие чувства вызывает взаимодействие.
Так, клиентка, которую попросили создать визуальную фантазию отношений, сказала, что они напоминают разговор через стеклянные двери, когда человека видно и слышно, но настоящего взаимодействия нет. Эта фантазия помогла клиентке сориентироваться в'Своем чувстве одиночества, а терапевту — в своей позиции дистанцированности по отношению к клиентке и избегании осознавания одиночества. Клиенты и терапевты могут увидеть бокс в-темноте, ослика Иа-Иа, потерявшего свой хвост (который находится у Винни-Пуха), человека, намазывающего на очередной бутерброд масло и затем, после осмотра, выбрасывающего его, не попробовав. Сопоставление фантазий может помочь в исследовании проекций терапевта на клиента и клиента на терапевта, необходимое для их дальнейшей ассимиляции.
ТЕРАПЕВТ КАК МОДЕЛЬ ДЛЯ КЛИЕНТА
Отражение прошлого опыта терапевта также является одной из важных интервенций гештальт-терапевта. Вопрос лишь в том, когда, как и для чего он это делает. Главное — совсем не для того, чтобы стать идеализированным образом для клиента (нарцисси-ческая демонстрация «вот как надо!», провоцирующая стыд).
Джон Энрайт пишет о необходимости предъявления в терапии потенциальных моделей жизненных ролей, которых не хватает клиентам. Многие из них выросли в таких условиях (семьи с жест
кими границами, неполная семья, психически больные родители), что не получили в семье необходимого опыт, связанного с важными аспектами жизни, и имеют «существенные пробелы в постижении ткани бытия».
Для того чтобы стать моделью для клиента, терапевт должен поделиться опытом своей жизни так, как он выглядит в действительности — опытом и важным, и тривиальным, опытом стыда и неприятных ситуаций, в которые он попадал, опытом воспитания собственных детей и отношений со своими родителями и т. п. Но для того чтобы стать подходящей моделью для клиента, он должен удовлетворять двум условиям: (1) восприниматься клиентом как человек компетентный в своей жизни; (2) то, что он хочет ему рассказать, должно иметь элементы, совпадающие с ситуацией клиента.
Суть интервенции в том, чтобы на конкретном примере проиллюстрировать особенности человеческого опыта в разных ситуациях. Терапевт во время взаимодействия с клиентом отслеживает собственные воспоминания, и если они увязываются с проблемой клиента, может о них рассказать. При этом соответствие воспоминаний и проблемы клиента заключается не только в деталях ситуации, но и в глубокой идентичности чувств и смыслов. Терапевт должен хорошо понимать, кому важно это самораскрытие — ему самому или все-таки клиенту.
Такое самораскрытие в значительной степени поддерживает клиента в его жизни («Я не одинок», «У других тоже так бывает») и в его тенденции к личностному росту. В ходе сессии достаточно часто бывает видно, как клиент чувствует прирост энергии и смелости для дальнейших шагов по самораскрытию и принятию того, что с ним происходит.
Отражение чувств терапевта или обратная связь. Этот тип интервенции касается клиентов с сохранной личностной структурой, желающих получать наиболее полную информацию о себе для большей ясности восприятия окружающего. С помощью обратной связи клиент может понять, какое влияние оказывает он на окружающих, какие чувства вызывает и на какие действия провоцирует своим поведением. Он может понять, что наводит на окружающих скуку, вызывает страх или раздражение своими высказываниями, провоцирует желание убежать от него подальше или (в определенных случаях) все происходит по-другому — к нему чувствуют интерес и симпатию, восхищение и нежность.
Терапевт сообщает клиенту о чувствах, испытываемых им «здесь и сейчас», в данной ситуации, формулируя свои высказывания в настоящем времени от первого лица. Это не означает, что все его реакции являются прямым следствием поведения пациента и клиент ответственен за их появление. Терапевт не утверждает, что его чувства вызваны словами или поведением клиента, но он может говорить, что они появились именно сейчас, и это то, что характеризует данную терапевтическую ситуацию. Однако необходимо помнить, что чувства терапевта принадлежат ему самому и вполне могут отражать его собственный перенос на клиента (другой терапевт в той же ситуации будет испытывать другие чувства).
ЛИТЕРАТУРА
1.	Бейссер А. Парадоксальная теория изменений // Гештальт 2001. Сб. материалов Московского гештальт-института. — М., 2001. — С. 6 — 10.
2.	Долгополов Н. Б. Метод эксперимента в гештальт-подходе // Гештальт 94. Сб. материалов Московского гештальт-института. — М., 1994. — С. 69-81.
3.	Йонтеф Г. (2003) Психотерапия. Техники сосредоточения // Гештальт 2003. Сб. материалов Московского гештальт-института. — М., 2003. — С. 19-28.
4.	Зинкер Дж. Полярности и конфликты (гл. 8). Творческие процессы в гештальт-терапии//«Фигуры». — Днепропетровск: Учебно-консультативный центр «Инсайт», 1999. — С. 12 — 23.
5.	Перлз Ф. Гештальт семинары (Гештальт-терапия дословно) // Гештальт 96. Сб. материалов Московского гештальт-института. — М., 1998. - С. 6-17.
6.	Перлз Ф. Гештальт-подход и Свидетель терапии. — М.: Либрис, 1996.
7.	Польстер И., Польстер М. Интегрированная гештальт-терапия. — М.: Независимая фирма «Класс», 1997.
8.	Рыбин В. И. Инсайт и гештальт // Московский психотерапевтический журнал, 1997, № 3. — С. 85— 104.
9.	Хломов Д., Калитиевская Е. Основные стратегии работы гештальт-терапевта // Гештальт 2000. Сб. материалов Московского гештальт-института. — М., 2000. — С. 28 — 37.
10.	Энрайт Дж. Техники (стили) терапевтической интервенции. Публикация Томского центра гуманистической психологии. — http:// www.gestalt.city.tomsk.net/noframes/jonl.htm.
11.	Bandin C.V. The Therapeutic Support in Gestalt Therapy. — http:// web.jet.es/mcruzge/GestaltCTP/articulo6.htm.
12.	Clarkson P. (2000) Gestalt Counselling in Action. London, Thousand Oaks, New Delhi, Sage Publication, Ltd.
13.	Daniels V. (2002) Claudio Naranjo on Categories of Intervention. Gestalt!, 6 (3). — http://www.g-g.org/gej/6-3/categories.html.
14.	Fiebert M.S. (1990) Stages in gestalt therapy session and an examination of counselor interventions. — http://www.csulb.edu/~mfiebert/ gestalt.htm.
15.	Grandinetti D. (1991) The therapy that insists you be here now. Your Personal Best, 1991. — http://www.gestaltassociates.com/articles.html.
16.	Harris J.B. (1996, 2001) Support. Manchester Gestalt Centre Electronic Publications. — http://www.editmanager.co. uk/user/index.php&user = mgc&pn= 10722.
17.	Joyce P. Sills C. (2001) Skills in Gestalt Counselling and Psychotherapy. Sage Publication Ltd.
18.	Just B., Bearinger O., Feldhaus В (1998) Impasse. Gestalt! 5(2). — http:// www.g-g.org/gej/5-2/1998impass.html.
19.	Philippson P. (1995a,г 1998) Gestalt in Britain — a Polemic. Manchester Gestalt. Centre Publications. — http://www.mgestaltc.force9.co.uk/.
20.	Philippson P. (1995b, r2001) Layers Theories. Manchester Gestalt Centre Publications. — http://www.editmanager.co. uk/user/index.php&u^er = mgc&pn= 10717.
21.	Philippson P. (2002) Contemporary Challenges in the Application of Peris Five-Layer Theory. Gestalt!, 6(2). — http://www.g-g.org/gej/6-2/ layers.html.
22.	Spanguolo Lobb M. (1992) Specific Support in the Interruptions of Contact. Study in Gestalt Therapy, no 1: 43-51.
23.	Wheeler (1995) G. Shame in Two Paradigms of Therapy. The British Gestalt Journal, 4(2). P. 82.
24.	Yontef G. Awareness, Dialogue and Process. — Highland New-York: The Gestalt Journal Press, 1993.
ГЛАВА 6
КОНЦЕПЦИЯ НЕВРОЗА В ГЕШТАЛЬТ-ТЕРАПИИ
ПРОИСХОЖДЕНИЕ НЕВРОЗА
Существуют по крайней мере две модели подхода к болезни — медицинская и психологическая. Медицинский подход утверждает, что болезнь — это констелляция симптомов, развивающаяся в динамике и имеющая свои закономерности развития. В зависимости от диагноза, синдрома и стадии больному полагается определенное лечение. Этот подход мы можем назвать патерналистским.
При психологическом подходе мы имеем дело не только с проблемой или симптомом, но и с неоднозначным взаимодействием двух человек — клиента и терапевта. Еще со времен Ф. Перлза гештальт-терапия имеет своеобразную концепцию невроза,'значительно отличающуюся от концепций медицинского подхода. Что такое невроз, невротик и невротические механизмы в гештальт-терапии?
Гёштальт-терапия рассматривает индивидуума как функцию поля, объединяющего организм и окружающую среду. Это означает, что поведение человека связано с его отношениями в этом поле и человек рассматривается одновременно и как биологическое, и как социальное существо. Хорошо интегрированный зрелый человек «способен жить в заинтересованном контакте со своим обществом, не будучи поглощен им, но и не отчуждаясь от него...» (Ф. Перлз, 1996). Он хорошо чувствует контактную границу между собой и обществом.
Гештальт-терапия делает акцент на взаимодействии индивидуума и среды в постоянно изменяющемся поле, в отличие от других психологических теорий, акцентирующих конфликт и борьбу между ними. Постоянное изменение поля требует от индивидуума гибких творческих форм взаимодействия и приспособления. В контакте со средой здоровый организм способен идентифицировать то, что является полезным и ассимилируемым, и отвергать то, что является опасным или чуждым для ассимиляции. Гибкость — наиболее важная характеристика здо
рового функционирования, а изменения форм взаимодействия необходимы для выживания. Поэтому невроз возникает тогда, когда индивидуум оказывается неспособным изменить свои прежние формы взаимодействия со средой, в то время как это становится необходимым. Опираясь на старые формы взаимодействия, индивидуум теряет способность удовлетворять свои потребности.
Для того чтобы быть функциональным, процесс контакта должен иметь творческую и динамичную природу. Очень важно, чтобы он никогда не становился рутинным или стереотипным, чтобы организм не закреплял контакт, основанный на консервативной цели, а был в состоянии встретиться с новым и ассимилировать это новое. Рост личности основан на способности различать новое, встречаться с ним и ассимилировать или отвергать его. Таким образом, творческое приспособление включает различение и ассимиляцию-отторжение нового.	.т
Креативность и приспособление связаны полярностями, и это означает, что они взаимно необходимы. Один из аспектов этой «связки полярностей», который делает приспособление более творческим, чем пассивным, — способность организма атаковать и де-конструировать окружение, для того чтобы быть в состоянии выбирать, что полезно, а что нет, для того чтобы удовлетворять потребности и сохранять в рабочем состоянии процессы ассимиляции-отторжения. Другой аспект состоит в том, что личности важно заранее приобретать привычки, связанные с контактом с другими людьми. В этой теоретической рамке невротик рассматривается как человек, который формирует симптом, встречаясь с экзистенциальной ситуацией дискомфорта. Этот симптом консервирует ситуацию в ее прежнем виде, поскольку индивидуум не имеет поддержки (ин-трапсихической или поддержки окружения) для физиологической тревоги, связанной с различением нового и процессом деконструкции. Чаще всего его индивидуальные потребности приносятся в жертву потребностям выживания, являющимся исторически более важными (зависимость ребенка от взрослых, сложность выживания в одиночку) и связывающими его с окружением.
Между тем любой здоровый индивидуум стремится к балансу между собой и обществом, между своими личными и общественными потребностями. Если же он перегружает себя общественными потребностями (потребностями других людей) во
вред личным потребностям, то такого человека Ф. Перлз (1996, 2001) называет невротиком. Невротик давно уже сделал выбор в пользу потребностей выживания (связь с обществом), а для того чтобы выделить и допустить удовлетворение своих собственных потребностей, ему необходимо в какие-то важные моменты жизни отдавать приоритет себе, тем самым временно отвергая общество (других). Разучившись (или не научившись) ясно видеть свои потребности, невротик не может их удовлетворять, так как для этого нужно достаточно определенно отличать себя от окружающего мира.
Такое нарушение равновесия в поле «организм — среда» может быть рассмотрено и с точки зрения среды, и с точки зрения индивида. Во взаимодействии индивидуума со средой (семьей, коллегами, государством) всегда наступает момент, когда его потребности и потребности группы расходятся, и тогда необходимо решать, каким из них отдать предпочтение. Ф. Перлз считал: чтобы выжить, человек нуждается в других людях. Он нуждается в них на психологическом уровне так же, как на физиологическом нуждается в воде и пище. Чувство принадлежности к группе является первичным, обеспечивающим выживание психологическим импульсом. Поэтому индивидуум одновременно испытывает две тенденции — потребность в контакте с обществом (самые ранние потребности выживания) и свои личные потребности и интересы. Иногда эти потребности переживаются с одинаковой силой, и этот момент воспринимается как особенно тягостный для него (позиция Буриданова осла). Удовлетворение личных потребностей человеком часто требует ухода из группы.
Этот момент — момент принятия индивидуумом решения — очень важен. Здесь он должен отдать предпочтение более важной потребности. Но если индивидуум не способен выделить свою потребность, если решение принимается на основе потребностей общества, то индивидуум остается неудовлетворенным. Потребность регулярно отодвигается в фон и временно или регулярно исключается из существования. То же самое происходит в том случае, если он, осознавая свою потребность, тем не гменее принимает сторону общества. Он не может полноценно находиться в контакте и не может полноценно уйти. Это и есть момент потери эго-функции, лежащий в основе невротического поведения. Таким образом, при неврозе граница между индивидуумом и обществом оказывается существенно сдвинутой в сторону индивидуума.
В таком случае невроз рассматривается как обходной путь удовлетворения своей потребности, обходной путь поддержания равновесия индивидуума и среды. В основе невроза лежит действие механизмов прерывания контакта, о которых мы говорили в предыдущей главе. Эти механизмы представляют собой хронические вмешательства в саморегуляцию индивидуума.
Весьма важен аспект рассмотрения невроза с точки зрения личности как композиции полярностей (Peris, 1969). Здоровый человек «не расщеплен» — он может быть разным: жестким и мягким, эмоциональным и рассуждающим, контролирующим и расслабленным — в зависимости от ситуации и своего выбора. Невроз, по Перлзу, это жесткое проявление только одной из полярностей, в то время как противоположная исключается. Или это непроявление себя ни в одной из полярностей — противоположные потребности блокируют друг друга, и человек не выбирает ничего, пуская происходящее на самотек.
Невротическое поведение индивидуума имеет некоторые особенности. В частности, невротик не в состоянии самостоятельно осуществлять что-то необходимое лично ему, ему трудно присутствовать в настоящем (мешают незаконченные дела в прошлом), он избегает решений или ответственности за свои решения, перекладывая их на среду (других). Невротик обращает свою энергию на манипуляцию средой, чтобы получить поддержку. Ответственность невротика — это вина, он ждет обвинений и готов к оправданиям. Ему не хватает способности опираться на себя, и эту неспособность он и приносит в кабинет терапевта.
В начале терапии опорой для клиента является терапевт, и это позволяет прояснить, в чем клиент нуждается, а также его характерные способы манипуляции миром (терапевтом), которые стали уже неэффективными. Такие характерные манипуляции Перлз (2000) называет избеганием контакта, они обнаруживаются в каждом невротическом механизме. Отказываясь от ответственности с помощью конфлуэнции, интроекции, проекции и ретрофлексии и т. п., невротик отказывается от свободы выбора. Его механизмы нарушения контакта поддерживают баланс, но это не удовлетворяющий индивидуума, невротический баланс с миром.
При конфлуэнции граница с миром просто отсутствует. Инт-роекция многих несовместимых представлений может привести к сдвиганию контактной границы вглубь человека так, что от его собственных желаний и стремлений ничего не остается. Собственные потребности, несовместимые с «проглоченными»
интроектами, ведут (а часто и в прямом смысле) к несварению желудка и тошноте. В проекции мы сдвигаем и контактную границу «в свою пользу», снимая с себя ответственность за собственные чувства и желания. Ретрофлексируя, мы проводим границу между собой и миром достаточно четко, но внутри своего организма. В основе невроза всегда лежит нарушение контактной границы и манипуляции с возбуждением. Терапевт помогает восстановить способность невротика к различению и обретению контактной границы и работает с прерыванием возбуждения, прерыванием энергии.
Ответственность, не свойственная невротическому индивидууму, — это способность отвечать, ориентируясь на свои собственные чувства, реакции и потребности (responsability — способность отвечать), В эффективной терапии происходит перераспределение ответственности, заключающееся в том, что индивидуум предъявляет свои потребности и отождествляет себя с ними. Ответственность терапевта в работе с невротиком состоит еще и в том, что он профессионально реагирует на любое поведение клиента, которое говорит об отсутствии ответственности клиента. Это означает, что он работает с каждым из невротических механизмов в тот момент, когда они проявляются во взаимодействии. Когда клиент научается делать организмически адекватный выбор, это не означает, что он становится самодостаточным и перестает нуждаться в других людях. Он по-прежнему нуждается в них, однако получает гораздо большее удовлетворение от контакта с ними.
ТРЕВОГА И ЕЕ РОЛЬ В БЛОКИРОВАНИИ САМОРЕГУЛЯЦИИ
Хроническая тревога или тревожность всегда считалась неотъемлемой частью невроза, но рассматривалась с разных теоретических позиций. В работах 3. Фрейда механизмом возникновения тревоги считалась конверсия вытесненного либидо. Отто Ранк рассматривал тревогу как реакцию на отделение при изменении предшествующей ситуации, в которой существовало относительное единство с окружающей средой. Провоцирующим фактором для тревоги Гарри Стак Салливан считал боязнь неодобрения со стороны значимого другого.
В отличие от страха тревога лишена объекта. Но «тревога потому лишена объекта, что она поражает основание психологической струк
туры личности, на котором строится восприятие своего Я, отличного от мира объектов» (Мэй, 2001). Усиление тревоги сужает поле самосознания тем больше, чем интенсивнее тревога.
Немецкий психиатр и психофизиолог Курт Голдштейн рассматривал тревогу с биологических позиций. Он считал, что тревога — это субъективное переживание живого существа, оказавшегося в условиях катастрофы. Тревогу, по Голдштейну, вызывает не всякая опасность, а только та, которая несет в себе угрозу для психологической или физической целостности. Это может быть угроза для ценностей, с которыми организм идентифицирует свое существование. В момент тревоги нарушается осознавание взаимоотношений между «Я» и окружающим миром. Эту же точку зрения разделяла Карен Хорни, которая писала, что тревога появляется лишь тогда, когда фрустрация ставит под угрозу какую-либо ценность или форму межличностных отношений, которые, с точки зрения человека, жизненно важны для его безопасности. Среди факторов, провоцирующих тревогу, на первом месте стоит ненависть.
Спилбергер, автор известного теста, различал тревогу-свойство и тревогу-состояние. Тревога-состояние — это кратковременная преходящая эмоциональная реакция, связанная с активизацией автономной нервной системы. Тревога-свойство есть склонность к реакции тревоги, ее можно определить по частоте реакций за определенный период времени. По мнению автора, корни тревоги-свойства лежат в отношениях родителя с ребенком, особенно когда ребенка подвергают наказаниям.
Маурер размышлял о социальной дилемме, которая играет роль во взаимоотношениях ребенка со своими родителями с самого детства. Ребенок не способен просто убежать от тревоги, которые несут в себе эти отношения, потому что он и боится родителей, и зависим от них. Реальный страх вытесняется и превращается в хроническую тревогу, для разрешения которой обычно формируется симптом.
Иногда тревогу называют'•диффузной недифференцированной реакцией на опасность (Мэй, 2001). Недифференцирован-ность эмоций свойственна ранним стадиям развития индивидуума, впоследствии эмоции дифференцируются и помогают взрослому точнее ориентироваться в своем окружении. Таким образом, тревога может рассматриваться и как состояние регрессии, в котором могут быть скрыты различные чувства, проявление которых несет угрозу для индивидуума.
Для наблюдателя тревога проявляется в двигательном беспокойстве, суетливости, специфической мимике, поверхностном убыстренном дыхании, а для самого человека, испытывающего тревогу, это определенные ощущения в грудной клетке, учащенное сердцебиение, потливость, желание двигаться и т. п. С точки зрения Ф. Перлза и его коллег (1993), тревога представляет собой простое психосоматическое событие. Это переживание трудности дыхания во время заблокированного возбуждения. Термин «возбуждение» обозначает повышенную энергетическую готовность организма в тот момент, когда имеется заинтересованность (появилась фигура) и глубокий контакт (творческий, эротический, пищевой, агрессивный и т. п.). На физиологическом уровне возбуждение сопровождается учащением и увеличением глубины дыхания, что отражает усиленный метаболизм.
Рассматривая структуру и фазы цикла контакта, мы говорили о том, что возбуждение, появляющееся у индивидуума в процессе создания и развития фигуры потребности, обеспечивает необходимый уровень ориентации и манипуляции для нахождения способа ее удовлетворения. На психологическом уровне возбуждение переживается как волнение, энергетический подъем, интерес и включенность. Так происходит при свободном течении процесса саморегуляции, и в этом случае индивидуум имеет адекватную базу для поддержания здорового функционирования.
Если возбуждение блокируется, приостанавливается, то возникает тревога. Дж. Латнер (1992) пишет о тревоге как состоянии, наиболее характерном для фазы контакта (и немного ранее), когда возникающая фигура не может развиваться далее в связи с тем, что расщеплена. Вместо фигуры на фоне, возникающих из недифференцированного поля, дифференциация принимает форму двух элементов, которые являются одинаково существенными. Однако эти элементы не могут соединиться в единую фигуру, в то время как формирование фигуры требует, чтобы возникала и развивалась именно единая фигура. Фигура расщепляется, когда чьи-то интересы являются расщепленными или неотчетливыми или в тот момент, когда важные элементы фона не ладят друг с другом.
Невротический индивидуум в любом случае пытается контролировать возбуждение непроизвольным вмешательством в дыхание. На соматическом уровне эта тревога выражается в угнетении дыхания (оно становится поверхностным или часто приостанавливается, возникает ощущение нехватки воздуха, вдоха
или выдоха), напряжении мышц, неприятных физических ощущениях в грудной клетке. Телесные терапевты говорят о тревоге как о «придушенном возбуждении». Такое состояние может сопровождать всю жизнь клиента или проявляться в отдельные моменты его функционирования. Как чувство тревога возникает тогда, когда человек сжимает свою грудную клетку и организму перестает хватать кислорода. Поэтому тревога не является только симптомом невроза, она появляется в ситуациях, когда у индивидуума возникает сильный конфликт между возбуждением и самоконтролем.
Тревога отличается от страха. Страх как чувство всегда привязан к опасному объекту, от которого нужно уйти или с которым нужно что-то сделать. Тревога же является переживанием, не имеющим непосредственного отношения к внешним объектам. Тревога связана со страхом: поскольку культурально страх нельзя переживать ни внешне, ни внутренне, то подавление возбуждения страха проявляется в тревоге. Тревога — это конфликт, который усиливается, когда мы пойманы между нашим интересом к чему-либо и нашим страхом по отношению к этому. Например, мы хотим высказать свою идею, но боимся, что она будет воспринята как глупая. Или хотим с кем-либо познакомиться, но боимся показаться взволнованными или неинтересными. Мы хотим сделать шаг вперед, мы готовы это сделать, но не делаем, и в этот момент испытываем тревогу.
Тревога часто смешана со страхом в разных пропорциях. Сдерживание социально наказуемой агрессии также происходит за счет дыхания и прерывания возбуждения. Вместе с выдохом «внутри» остается то, что могло бы быть выражено — гнев или раздражение, ярость или ненависть (хотя в норме выдох не требует дополнительных усилий). Точно так же прерывается сексуальное возбуждение и переживание потери. Напряжение диафрагмы, мышц грудной клетки, круговой мышцы глаз и мышц скальпа сдерживает рыдания. В этом смысле терапевту очень полезно наблюдать за прерыванием дыхания клиента и стимулировать осознавание того, выражение каких чувств было прервано клиентом и какое отношение ситуация, в которой это происходит, имеет к его жизни. Нужно найти то, какие именно возбуждения клиент в настоящий момент не может принять как свои собственные.
В терапевтической сессии тревога является маркером незавершенных ситуаций, которые должны быть рассмотрены и
раскрыты в терапевтическом процессе. Отсутствие тревоги в терапевтической сессии подозрительно, ибо это свидетельствует либо о том, что работа не касается актуальной потребности клиента, либо у него нет трудностей в том, о чем он рассказывает терапевту. Постоянное состояние тревоги (так называемая «генерализованная тревога»), наоборот, свидетельствует о заблокированное™ многих чувств и желаний, не допускаемых к осознаванию.
Тревога в терапевтической сессии не обязательно осознается и выражается клиентом, она может скрываться за привычными манипуляциями клиента, стереотипными формами поведения, «помогающими» избежать ее осознавание. Таким образом, задача терапевта — идентификация и мобилизация тревоги (Не-миринский, 1998). Возможность идентифицировать тревогу дает гештальт-терапевтический эксперимент. В эксперименте клиент имеет возможность осознать тревогу, а терапевт — стимулировать обратный процесс — перевести тревогу в возбуждение и волнение. Нет смысла убирать тревогу с помощью глубокого дыхания, так как тревога уйдет временно, поскольку контакт с миром (средой) не восстановлен. Парадоксально то, что произволь-ноё усиление напряжения восстанавливает выдох и вызывает облегчение.
Тревога появляется именно там, где избегается контакт. Поэтому гештальт-терапевт по ходу сессии может идентифицировать, с какой стадией цикла контакта связано переживание тревоги.
1.	При слиянии тревогу вызывает всякое выделение фигуры потребности, естественным образом влекущее за собой выделение человека из среды (группы).
2.	При интроекции тревога заменяет собой переживание желания, а когда человек действует на основе желаний и требований других, он спокоен, но неудовлетворен. При этом не наступает следующая фаза цикла контакта — фаза мобилизации.
3.	Проецирующий индивидуум отделяет от себя свои чувства, приписывая их среде. Следовательно, тревогу вызывает само переживание какого-либо чувства. Проекция предотвращает действие в среде, направленное к объекту потребности.
4.	При ретрофлексии тревогу вызывает действие, адресованное другому человеку как объекту потребности (требование или просьба, желание погладить или оттолкнуть). Таким образом, ретрофлексия — это «профилактика» финального контакта с объектом потребности.
5.	Эготист переживает как тревогу утрату контроля, при этом индивидуум не получает полного удовольствия и наслаждения от удовлетворения потребности.
6.	При дефлексии индивидуума тревожит прямой контакт с другими людьми, получение обратной связи, разделение с ними чувств. Контакт становится косвенным, формальным, неясным.
Итак, та фаза цикла контакта, в которой появляется тревога, свидетельствует о характерном для клиента механизме прерывания контакта.
Тревога, рассматриваемая как феномен терапевтических отношений, так же интересна. Терапевт может наблюдать, в каких ситуациях она возникает (например, молчание терапевта) и как это связано с жизнью клиента. Он может задаться вопросом, в каком контексте актуальных терапевтических отношений появляется тревога. Далее, к чему побуждает клиент терапевта сзоей тревогой — к немедленным действиям по ее устранению, утешению или изменению поведения на знакомое (здесь тревога может быть следствием фрустрации стереотипных ожиданий клиента). В какой фазе цикла контакта это происходит и где контакт прерывается? Какими действиями терапевт поддерживает тревогу клиента и какими нет? В каких ситуациях или фазах цикла контакта появляется собственная тревога терапевта?
Еще один вариант рассмотрения тревоги в гештальт-терапии — это тревога как напряжение между «сейчас» и «потом», настоящим и будущим. Поведенчески тревога относится к уходу из настоящего в будущее, это брешь между «сейчас» и «тогда». Хроническая тревога — это хроническая замена будущего прошлым или настоящего прошлым. Тревога часто появляется тогда, когда, избегая чего-то сейчас, мы начинаем беспокоиться о будущем и будущее требует некоторых действий по отношению к другим людям. Эта брешь может быть заполнена разными способами — например, работой или пьянством, постоянным перемалыванием прошлого или непрерывным истязанием себя за несовершенство. Поскольку удовлетворение любой актуальной потребности связано с ответственностью за что-то (например, любой выбор влечет за собой какие-то последствия), такая тревога блокирует любое действие, адресованное миру. Вместо реализации себя индивидуум погружен в бесплодные сомнения по поводу наилучших решений по отношению к будущему.
Например, клиент приносит тревогу (саму по себе) как симптом на терапевтическую сессию, и его запрос обычно звучит как «Хочу успокоиться». Один из таких клиентов находился в тревожном состоянии в связи с окончанием вуза и неопределенностью перспектив для работы и желанием добиться успеха. Состояние клиента характеризовалось непрерывной «умственной жвачкой» по поводу различных вариантов работы, перспектив и недостатков каждого из вариантов (в том числе и первый отрезок сессии). Терапевта косвенно побуждали обсудить каждый из выборов и подсказать идеальный вариант с гарантией успеха. Клиенту был предложен эксперимент, включающий осознавание «здесь и сейчас» чувств и телесных ощущений, связанных с каждым из возможных выборов: начальником, главным специалистом учреждения, ведущим специалистом некоммерческой общественной организации и предпринимателем, — а также осознавание смысла каждого из состояний для клиента. Особый акцент терапевт сделал на целостном характере состояний (все, что с этим связано — ощущения, чувства, мысли, желания). Клиент с удивлением обнаружил, что, несмотря на его стремление сделать карьеру, выбор, связанный с движением по иерархической лестнице, вызывает в теле ощущение тяжести, замо-роженности, неподвижности («Чувствую себя памятником, как неживой»).
Работа главным специалистом в государственном учреждении, где «все расписано — как и что», телесно воспринималась как вялость, отсутствие энтузиазма и равнодушие («Это мне неинтересно»). Наибольший энтузиазм и чувство азарта («Есть интрига!») парадоксально вызывал выбор, связанный с отсутствием структуры, неопределенностью ситуации и максимальной свободой для деятельности (предпринимательство). Состояние клиента изменилось, он почувствовал возбуждение, желание продумать, «как это можно сделать», выглядел оживленным и подвижным. В последнем случае небольшая тревога, связанная для него все с тем же отсутствием гарантий на успешное будущее, не воспринималась уже как помеха в жизни, а скорее ощущалась как возбуждение и предвкушение. Сессия закончилась на высоком энергетическом уровне, клиент ушел с желанием продолжать работу над этой темой самостоятельно.
Наконец, еще один вид тревоги — экзистенциальная тревога — связана с осознаванием своего реального одиночества в мире, бессилия перед наступлением старости и смертью.
Для удобства анализа О. Немиринский (1998) выделяет три уровня рассмотрения тревоги и других психических явлений:
1.	Биологический — уровень организмической саморегуляции. Практическое следствие для терапии состоит в том, что в фокусе терапии должны находиться именно те пласты опыта, которые вызывают тревогу. Терапевт идентифицирует тревогу по телесным признакам (дыхание, движения, мимика) и фокусируется на том, когда и где эта тревога проявляется.
2.	Индивидуально-психологический — уровень переживания. Сюда включаются индивидуальные личностные смыслы происходящего, а также фаза процесса актуализации и удовлетворения потребностей, в которой появляется тревога. Терапевт рассматривает тревогу как регулирующий фактор в поддержании одних переживаний и избегании других, но в контексте контакта с актуальной потребностью. Кроме того, он пытается понять, какие личные смыслы происходящего с индивидуумом блокируют возбуждение и переживаются в виде тревоги.
3.	Социально-психологический — любые психические явления, и в том числе тревога, рассматриваются с позиции поддержки функционирования поля «организм — среда». Это означает, что терапевт наблюдает и выделяет ситуации, в которых тревога появляется как феномен межличностного взаимодействия, в моменты, когда индивидуум сам манипулирует миром, и моменты, когда он отвечает на манипуляцию со стороны мира (индивидуума или группы).
ВЗГЛЯД НА СИМПТОМ ИЗ ГЕШТАЛЬТ-ПЕРСПЕКТИВЫ. СИМПТОМ КАК ФОРМА КОНТАКТА*
Термины «психосоматическое заболевание» и «психосоматический симптом» используются в медицине и традиционной психологии для описания ситуации, в которой у пациента проявляются физические нарушения, не имеющие органических
* При написании разделов «Взгляд на симптом из гештальт-перспективы» и «Принципы гештальт-терапевтической работы с симптомом» использованы работы О . В. Немиринского (1997, 1998, 2001).
причин, выявляемых при медицинском исследовании (Thomas, 1999).
Интерес к психосоматическому симптому (мигрень, психогенный запор, спазм пищевода, головные боли, напряжения, боли в спине, сердцебиение, сексуальная дисфункция и т. п.) и механизмам его появления у пациента всегда проявляли психотерапевты разных направлений. И пожалуй, основными вопросами, на которые они пытались ответить, были следующие: «Может ли организм выступать как сцена психического конфликта? » и «Каким образом и с помощью какого механизма внутрипсихический конфликт получает свое выражение в виде психосоматического симптома? ». Большинство исследователей сходились во мнении, что психосоматический симптом отражает симптоматическое поведение, а его наличие указывает на остающееся бессознательным желание пациента. Так, психодинамическая теория рассматривает соматизацию (конверсию психологического процесса в физический) как своеобразную форму отреагирования пациента (Lipowsky, 1988).
Еще со времен расцвета психоанализа символическому языку психосоматического симптома стало придаваться большое значение, его необходимо было расшифровать, чтобы понять сущность внутрипсихического конфликта пациента. Однако стремление расшифровать послание психосоматического симптома, сосредоточенность на том, о чем сообщает психосоматический симптом, привели к некоторому перекосу в терапии, выражающемуся в чрезмерно большом акценте на интерпретации. Составлялись даже специальные словари (Теппервайн, 1998), указывающие на смысл симптомов и даже болезней, не учитывающие индивидуальных особенностей ситуации пациента и попросту игнорирующих их (по типу «сонников»).
С другой стороны, понимание психосоматического симптома как языка, в котором «бессознательный смысл — мотив — побуждение — потребность... вместо того чтобы быть высказанным словами, проявляется лишь в подчеркнутом функционировании органа», было несомненным шагом вперед, так как привлекало внимание к теме потребностей индивидуума (Шульц-Хенке, 1951, цит. по: Аммон, 2000). Еще одним важным фактом понимания стала «корреляция одновременности» (уход от механистичности представления «психическое вызывает соматическое»), акцентирующая физиологическую сторону эмоциональных процессов.
Однако в конце концов интерес исследователей сместился от «языка симптомов» к процессу формирования психосоматического, симптома, например, к истории ранних объектных отношений с фокусом на психосоматически морфогенных отношениях матери и ребенка (Аммон, 2000). Одну из таких концепций в общей форме можно выразить следующим образом. Нарциссичес-ки уязвимая мать ребенка имеет нереалистические представления об образе матери и образе совершенного ребенка. Сталкиваясь с реальностью, она воспринимает обычного ребенка дефектным и бессознательно навязывает ему требование совершенства в форме контроля всех его жизненных функций, и в особенности соматических. Лишь появление симптоматики у ребенка дает возможность матери рассматривать себя как идеальную мать и вознаграждать его проявлением любви и заботы. За стабилизацию симбиотических отношений с матерью, обеспечивающих выживание и рост, ребенок платит психосоматическим симптомом.
Эмоционально значимые взаимодействия интернализуются различными путями, в этой связи В. Райх предположил, что зависимая позиция детства становится замороженной в теле, как структура характера. В своей концепции Райх привлек внимание к физическим аспектам характера, включающим мышечные напряжения (панцирь), позу, особенности дыхания, движения. Вслед за ним А. Лоуэн (1996) также исследовал телесные особенности различных типов характера.
Другая концепция акцентирует границу «Я» как психический орган, позволяющий различать внутреннее и внешнее, «Я» и «не-Я», говорить «да» тому, что является составной частью идентичности, и «нет» тому, что не принадлежит ему (Спитц, 1957, приведено по: Аммон, 2000). Эта концепция близка к модели контактной границы в гештальт-терапии. Способность говорить «нет» (то есть отвергать ненужное) рассматривается как основа межличностной коммуникации, и тогда психосоматический симптом предстает как нарушение функции «нет» (эго-функции в модели self). Невротический пациент говорит «нет» самому себе, вместо того чтобы сказать это «нет» кому-либо другому.
Кроме того, распространенность соматических и психосоматических заболеваний объясняется еще и реакцией на них общества, в котором не приветствуются расстройства идентичности (психические расстройства) и поддерживаются, как легитимные, соматические заболевания. Чуждый личности соматический про
цесс воспринимается обществом всерьез и не игнорируется или отвергается, как игнорируются или отвергаются психические нарушения. В то время, как при психозе граница между «Я» и «не-Я» стерта, психосоматический симптом становится способом интеграции личности и средством коммуникации «Я» с окружающим миром и собственным организмом. В этом смысле психосоматический симптом имеет позитивную функцию, препятствуя психической дезинтеграции и потере идентичности.
В последние годы в медицине появился термин «соматизация», связывающий воедино фактор психического стресса и телесного ответа организма на этот стресс. Под соматизацией понимается нарушение функционирования той или иной системы организма без достаточного органического основания. При этом роль психологических факторов в формировании этих нарушений остается очень важной. Липовский (1988) определяет соматизацию как склонность переживать психологический стресс на физиологическом уровне, Клейнман (приведено по Kellner, 1990) как выражение личного и социального дистресса посредством телесных жалоб с поиском медицинской помощи. Это такие симптомы, как хроническая усталость, гастроэнтерологические или уринальные боли, при исследовании причин которых не находят никакой органической основы. В медицине выделяют несколько видов соматизации — первичная (соматоморфное расстройство), определяющаяся присутствием телесных симптомов и озабоченностью ими; вторичная — связанная с диагнозом шизофрении, аффективными или тревожными нарушениями; соматизированная депрессия, когда при жалобах на соматические симптомы имеются указания на высокую вероятность депрессии. В ряду особо распространенных соматоморфных расстройств наиболее часто диагностируют психовегетативный синдром, психовегетативную лабильность, психосоматические нарушения, globus hystericus, синдром хронической усталости, вегето-сосудистую дистонию.
В медицинской модели симптом — это единичное проявление болезни. Отношение к симптому становится серьезным тогда, когда объективными данными подтверждается его органический характер. Данные анализов как бы дают симптому право на существование и лечение. Если же симптом существует только субъективно, то он либо игнорируется врачом («у вас ничего нет»), либо, в лучшем случае, пациента направляют к психотерапевту, куда он, как правило, не идет, так как психогенная приро
да симптома для него не всегда очевидна. Да и запрос пациента, приходящего к психотерапевту, носит однозначно медицинский характер — «убрать симптом немедленно и лучше с помощью специальных таблеток». Это говорит о необходимости специальной работы с пациентом, разъясняющей цели и характер психотерапии.
Медицина акцентировалась также на факторах предрасположенности определенных типов личности к той или иной психосоматической болезни (работы Данбар и ее многочисленных последователей), и врачи всегда гордились точной диагностикой, основанной на типологии личности. Однако само лечение того или иного психосоматического симптома или болезни редко учитывало эту типологию и основывалось скорее на принципах лечения определенной нозологии. Правда, врачей (и студентов мединститутов) всегда призывают учитывать психологию больного, но как именно это делать, никогда не обучают, так ка£ медицинский подход, будучи по большей части патерналистским, не фокусируется на процессе взаимодействия «врач — пациент» или «пациент — окружение».
Рассмотрим, что же такое психосоматический симптом с точки зрения психологической модели. Это устаревшая на данный момент форма приспособления к действительности. Та ситуация или контекст, в котором пребывал клиент или пациент, давно поменялся, а застывшая форма реагирования осталась. С этой точки зрения, психосоматический симптом представляет собой своеобразный маркер внутриличностного конфликта и метафорическое коммуникативное послание, отражающее способ организации поведения в социальной системе. Психосоматический симптом — это одновременно и выражение проблемы и форма решения ее, метафора существующей проблемы и метафора ее решения.
В гештальт-терапии акцентируется парадоксальная природа симптома*, заключающаяся в том, что (1) психосоматический симптом является отражением психологической проблемы и одновременно (2) способом решения данной проблемы. Это противоречие было замечено еще 3. Фрейдом. Вторая важная догадка — догадка Ф. Перлза — заключалась в том, что механизмом фиксации психосоматического симптома является хро-
‘ Имеются в виду симптомы психогенной или функциональной природы, не являющиеся результатом травм, инфекций или интоксикаций.
ническое напряжение низкой интенсивности. Рассмотрим оба положения поочередно.
Психосоматический симптом является способом борьбы с острой тревогой и одновременно способом поддержания хронической тревоги. Например, курение субъективно облегчает тревогу, । ю на физиологическом уровне угнетает дыхание, а это способ поддержания тревоги низкой интенсивности, но большей продолжительности. Ретрофлексия агрессии, возникающая из-за невозможности (реальной или привычной) выразить ее или уйти из ситуации, выражается в головной боли напряжения, которая сама по себе является поводом выйти из ситуации, то есть хотя бы частично удовлетворить потребность в отделении. Здесь головная боль — это и выражение проблемы, и способ ее решить. Невротическая депрессия в данной модели может быть рассмотрена как форма реакции на депривацию близости: «я не могу выжить без близости, я без нее умираю». С другой стороны, по «предлагаемой» симптомом форме взаимодействия между пациентом и его близкими депрессия провоцирует опеку, и близость достигается, правда, суррогатная по своему характеру.
С точки зрения полярностей, психосоматический симптом — это застывшая форма противоречия между двумя потребностями, которые субъективно не могут сосуществовать друг с другом, застывшая форма конфликта. В этом смысле психосоматический симптом является способом поддержания целостности. Его можно воспринимать как маркер некой поведенческой проблемы и существования ее в пространстве индивидуума. Психосоматический симптом — это своеобразный способ саморегуляции, позволяющий частично разрешать конфликт, не решая самой проблемы. Так, головная боль у одной из клиенток являлась отражением напряжения между полярностями «быть свободной» и «быть нужной», которые воспринимались ею как взаимоисключающие. «Быть свободной» имело коннотацию «никому не нужной, одинокой», а «быть нужной» имело смысл «делать то, что она не хочет». Симптом давал возможность временно освобождаться, избавляясь от цринуждения в отношениях с другими людьми и в то же время сохранять с ними связь.
Единственный путь, который ведет к успеху терапии, — живое осознавание симптома, принятие обеих сторон конфликта как своих собственных, восстановление диалога между частями личности и средств, с помощью которых они обе могут удовлетворить свои потребности. При этом переживается и боль, и страдание, но все
это для того, чтобы разрушить и ассимилировать патологический материал, содержащийся в симптоме. Однако, как писал Пол Гудмен, для изменения ситуации «лучше принять ответственность, чем принять аспирин».
Для того чтобы создать психосоматический симптом, организму нужно пройти через несколько стадий. При здоровом функционировании наш опыт охватывает поле «организм — среда», а переживание этого опыта в ценностном аспекте мы называем эмоциями. Эмоции непрерывны, так как каждое проживаемое нами мгновение имеет хоть какой-то эмоциональный оттенок. Даже спокойствие имеет какой-либо эмоциональный оттенок. Однако в нашем обществе слово «эмоция» носит негативную коннотацию несдержанности, между тем как чувства и эмоции просто имеют разную силу в зависимости от степени заинтересованности организма в удовлетворении потребности. Эмоция в гештальт-терапии носит непосредственный характер. Это означает, что эмоция является непосредственным отражением состояния поля «организм — среда» и регулятором действия, направленного на удовлетворение потребности организма. Регулирование происходит за счет того, что эмоция дает энергетическую основу действию или энергию для поиска адекватных действий и ресурсов.
Таким образом, переживание чувства — это ориентирующий и мобилизующий момент нашей жизни, целостный сигнал об отношениях потребности и среды. В норме чувство задает направление поиску или действию. Так, страх — это возможность для человека позаботиться о своей безопасности, а сексуальное возбуждение — сигнал о возможности удовлетворить свою сексуальную потребность. Недифференцированная форма эмоций выражается в возбуждении; чем более дифференцированы и тонки чувства, тем более ясной и интересной является наша жизнь.
Однако многие чувства в обществе запрещено предъявлять. Существуют социально запрещенные чувства — гнев, страх, стыд, а также индивидуально запретные чувства, связанные с особенностями воспитания. «Стыдно бояться» (сразу два запрещенных чувства), нельзя злиться, бурно выражать свою радость, любовь или восхищение, «надо» быть сдержанным. В некоторых семьях даже запрещено грустить и плакать («нужно быть веселым и радовать других!»), нельзя испытывать замешательство, так как «нужно сразу знать, что тебе нужно». Выражение потребности ребенка в любви может быть встречено отка
зом, его агрессия — наказанием, уязвимость — жестокостью, радость — высмеиванием.
Подобные условия требуют, чтобы человек решал противоречие между потребностью в выживании и качествами развивающегося «Я». И тогда аспекты «Я», отвергаемый окружающей средой, отчуждаются. Мы начинаем делить себя на «Я», относя его к психике, и тело. Обычно мы считаем тело чем-то отличным от «Я» или не относящимся к «Я», и наш язык также способствует их разделению (Керпег, 1993). Мы не можем сказать «Я» — тело, в большинстве случаев мы говорим «мое тело». Так же, как «моя машина», «моя одежда» и т. п. Так, клиенты психотерапевта, испытывающие неприятные физические ощущения, нередко желают отделаться от них и считают это задачей психотерапии. Они хотят, чтобы исчезли приступы гнева и чувство страха, пропали головные боли и напряжение в мышцах, не хотят волноваться. Некоторые ощущения, которые клиенты чувствуют в теле и не могут объяснить, они называют иррациональными. Отчуждение ими некоторых психических аспектов «Я» тесно связано с отчуждением соотнесенных с ними телесных аспектов «Я». Это потеря связи «с первоосновой человеческого опыта — материальной реальностью» (Зинкер, 1993).
И так может продолжаться достаточно долго и оказывать негативное воздействие на развивающуюся личность. Платой за нашу социализацию становится уменьшение способности к саморегуляции и обретение механизмов самоманипуляции. Поощряемый авторитетами самоконтроль и невозмутимость приводят к тому, что спонтанность в выражении чувств подавляется, а в некоторых случаях подавляется и восприятие телесных ощущений, составляющих наши чувства.
Однако нежелательные чувства не могут быть исключены из организма произвольно, так как «невозможно аннулировать способ, которым природа организует функционирование организма» (Перлз, Хефферлин, Гудмен, 1993). Эксперименты с алек-ситимическими пациентами показали, что искажается только восприятие чувства, в то время как физиологическая основа <увства, регистрируемая с помощью кожно-гальванического рефлекса или мио и энцефалографии, сохранена. Таким образом, исключается только осознавание чувства или переживания. Учитывая, что универсальным способом совладания с критическими ситуациями является переживание, при отказе от него происходит запуск патогенетического процесса.
Это происходит путем напряжения в той области, где локализованы ощущения, по которым чувства распознаются. Чем более выражено чувство, тем более сильным должно быть такое напряжение. Между тем напряжение мышечных волокон высокой интенсивности воспринимается как острая боль, которую индивидуум долго выносить не может. «Для хронифика-ции напряжения необходима его низкая интенсивность. Существование хронического напряжения в определенной части тела нарушает обменные процессы и создает телесную готовность для образования симптоматики» (Немиринский, 1997). В некоторых случаях боль от конфликта настолько непереносима, что в теле появляются участки десензитизации, воспринимаемые как пустота.
Психосоматический симптом можно рассматривать и как хронический дефицит в удовлетворении актуальной потребности, и как проекцию отчужденных переживаний, но только не на окружение, а на определенную часть тела. В такой перспективе симптом — это сплав проекции и ретрофлексии (Немиринский, 1997). Психосоматический симптом — это то, что происходит с телом и одновременно свернутая форма контакта, причем форма ретрофлексивная, когда организм воспринимает себя как окружающую среду. И человек относится к себе как к окружающей среде, делая что-то с собой вместо воздействия на окружение. Таким образом, то, что происходит внутри организма, является результатом воздействия энергии, которая первоначально должна была поддержать действие, направленное в окружающую среду (Немиринский, 1997, laculo, 2001). При восстановлении контакта с чувствами телесные симптомы теряют свою актуальность.
При хроническом дефиците в удовлетворении потребности теряется функциональный характер психосоматического симптома (то есть он становится постоянным) и на уровне органа появляются диагностируемые с помощью различных методов органические изменения. Психологу и психотерапевту, работающему в соматической клинике, желательно иметь контакты с врачами в любом случае. Если органическая основа симптома не диагностируется, то в лечебном процессе больший удельный вес приобретает установление коммуникативного послания симптома и решение жизненных проблем пациента. Если органические изменения превалируют, желательно сочетание психотерапии с медикаментозным лечением и физиотерапией.
Что происходит с организмом в процессе формирования психосоматического симптома?
Для того чтобы чувствовать возбуждение, нужно чувствовать свое тело и ощущать возбуждение как принадлежащее телу. Если возбуждение опасно или запретно, человек может остановить его, сжать свои мышцы, это приводит к появлению боли. Мы можем физически притупить телесные ощущения и среди них те, которые составляют чувство любви, сострадания или гнева. Так, для того чтобы утаить от себя честное «я не люблю этого человека» (а таким человеком может быть и достаточно близкий), нужно ущемить свою саморегуляцию. Это проблема, с которой связан феномен алекситимии — утрата чувств и телесных ощущений в осознании и языке. Алекситимия часто наблюдается в группе больных с функциональными нарушениями — ВСД, панические атаки, головные боли, напряжения, боль в спине, гипертония.
Рассмотрим стадии формирования психосоматического симптома в психологической модели развития болезни (по О. Немирин-скому, 1997).
1.	«Сердце щемит» — это первая стадия соматизации, путь от чувствам психологической боли. В медицине есть термин «предсердечная тоска», обозначающий не столько физическую, сколько душевную боль в предсердечной области. Если «не любить» нельзя, то появляется боль, которую трудно выносить долго. И есть два пути. Первый — понять ее функцию, вернуться к переживанию, пережить и прожить нелюбовь, сделать свой выбор в связи с этим. Но чаще контакт с другим не завершается и развитие идет по второму пути — пути отчуждения ощущений и чувств: «это он (она) меня не любит» — и по пути блокирования боли.
2.	Вторая стадия — это блокирование боли — перевод ее в хроническое напряжение низкой интенсивности, призванное увести человека от осознавания боли. Высокая степень интенсивности душевного переживания требует активных действий. Потребность в том или ином объекте, желание его приближения или отталкивания требует приложения энергии (что реализуется сим-пато-адрендловыми механизмами), в то время как низкая интенсивность душевного переживания позволяет их не предпринимать. Итак, ситуация в отношениях не завершена, активность, необходимая на ее завершение, не растрачена, происходит накопление энергии, выражающееся в телесном напряжении, которое позволяет не чувствовать. Если напрячь все мышцы тела, то
все ощущения (кроме напряжения) притупляются — читатель может провести такой эксперимент.
3.	Третья стадия — путь от хронического напряжения к манифестации болезни. Организм готов к формированию патологии, возникает психосоматический симптом, следующей стадией развития которого является приступообразное течение. В нашем случае — физические болевые ощущения в области сердца. Далее уже, как поверхностная оболочка, наслаивается страх (панические атаки)... Так психосоматический симптом, постепенно развиваясь, утрачивает функцию контакта и становится болезнью.
ОСНОВНЫЕ ПРИНЦИПЫ ГЕШТАЛЬТ-ТЕРАПЕВТИЧЕСКОЙ РАБОТЫ С ПСИХОСОМАТИЧЕСКИМ СИМПТОМОМ
Пациенты с психосоматическими симптомами, которые приходят к гештальт-терапевту, предварительно проделывают достаточно длинный путь по медицинским учреждениям и специалистам. Они хотят, чтобы врач диагностировал их расстройства и устранил их. Врачи общей практики направляют их на диагностические тесты, результаты которых подтверждают отсутствие органической почвы для их болезни. Получая благополучные анализы, врач с облегчением предполагает «психосоматику» и в лучшем случае (если достаточно компетентен) назначает анксиолитики и антидепрессанты. Однако пациентов стандартное утверждение «все в вашей голове» не успокаивает, так как симптом существует, не поддаваясь контролю и произвольному изменению. Они все равно хотят избавиться от сердцебиений и одышки, постоянных головных болей или напряжения в мышцах. Нерешенная и неосознаваемая клиентами проблема, трансформированная в психосоматический симптом, снова побуждает их к путешествию по врачам. В какой-то момент пациента направляют к психотерапевту или психологу.
В работе с пациентами, предъявляющими гештальт-терапевту имеющийся у них психосоматический симптом, как запрос на терапию, имеются некоторые сложности. Такие пациенты обычно не манипулятивны, не ипохондричны, они не ищут повышенного внимания врача. Их запрос по форме является запросом на медицинскую помощь. Рассказав о своем симптоме, они вопросительно смотрят на гештальт-терапевта в ожидании если не таблетки, то совета или инструкции. Чаще всего пациент не осозна-
от, насколько этот симптом связан с существующими отношениями, его поведением, а кроме того, нет еще и отношений между пациентом и терапевтом, которые помогли бы гештальт-терапевту понять, как психосоматический симптом связан с тем, что пациент делает в своих отношениях с другим человеком.
Но тем не менее, когда пациент сам, а не по направлению от врача-специалиста «приносит» психосоматический симптом на сессию (да еще к психологу, а не врачу!), он уже подозревает, что симптом как-то связан с его психологическими особенностями. А терапевт, знающий о психосоматических соотношениях, смысле психосоматического симптома и т. п., всегда испытывает соблазн выдать пациенту некоторую интерпретацию его состояния, ограничивая поле терапевтической работы (и совместное бытие) вербальными и ментальными интервенциями и тем самым уклоняясь от встречи с самим симптомом. Однако опыт работы многих психотерапевтов показывает, что подобные интерпретации вызывают лишь усиление бессознательных механизмов психологической защиты. Нередко такая интерпретация подкрепляет лишь чувство вины пациента (косвенное «ты сам виноват в своей болезни»), являясь следствием чувства вины или беспомощности практика-психолога перед неразрешимой задачей ожидаемого пациентом «исцеления» симптома на сессии. Кроме того, линия поведения некоторых пациентов с психосоматическими расстройствами нередко характеризуется поддержанием чувства беспомощности и бесполезности в своем лечащем враче, психотерапевте и других людях (лечащие врачи эти чувства либо игнорируют, либо сердятся на пациентов, психотерапевт их прекрасно осознает, поскольку специально натренирован). Поскольку в этом пациент всегда сильнее терапевта, заведомо неэффективной стратегией терапевта будет поддержание ожиданий пациента (и своих собственных) на волшебное исчезновение симптома.
Задача осложняется еще и тем, что психолог, не являясь врачом, не может брать на себя ответственность за то, что является прерогативой медицины. Ему гораздо легче не брать эту ответственность совсем, «этично посылая» пациента к медикам для очередных диагностических и лечебных мероприятий*. В таких случаях психолог теряет вместе с психосоматическим симптомом и содержание
* К тому же существует вполне реальная опасность пропустить какую-то серьезную патологию, приняв ее за психосоматический симптом.
(и ценность) своих отношений с пациентом, который нередко сообщает о том, как легко симптом проходит с помощью медикаментозного лечения. Внутренний смысл психосоматического симптома и механизмы его возникновения не осознаются пациентом, и данный симптом легко возникает вновь, когда заканчивается курс лечения. Поэтому стратегической задачей гештальт-терапевта в отношении пациента с психосоматическими расстройствами является поддержание баланса между медицинским лечением и личностным развитием пациента.
Психосоматический симптом воспринимается пациентом как отчужденный от них и обладающий собственной неконтролируемой активностью (механизм проекции). В этом смысле он находится вне сферы ответственности пациента. В начале работы обычно неясно, как превратить телесный симптом в фигуру, взаимодействие с которой может быть материалом для совместной работы терапевта и пациента. Процесс восстановления потерянного единства — один из главных ориентиров в работе гештальт-терапевта с психосоматическим симптомом.
В целом работа терапевта должна быть направлена на восстановление целостности пациента, осознавание им подавляемых чувств и потребностей, связывание их с телесным компонентом и восстановление нормального цикла отношений с миром, интеграцию чувственного опыта, расширение способов реагирования, принятия многообразия эмоциональной жизни. Особое внимание уделяется восстановлению контакта с телом, принятию своей телесности (Немиринский, 1997).
Средства и подходы, восстанавливающие целостность пациента, могут быть различными. Их выбор зависит от теоретических и практических предпочтений терапевта, его способности к использованию творческих методов, а также особенностей самого психосоматического симптома. Но главное, психосоматический симптом должен быть возвращен в пространство контакта. Вернуть данный симптом в пространство контакта можно, работая на границе контакта (когда симптом появляется в ходе сессии), а также побуждая пациента спроецировать симптом вовне, что можно сделать с помощью рисунка (Хломов, 1997) или техники работы «с пустым стулом».
Как и когда это возможно?
1.	Манифестация психосоматического симптома в группе (например, у нескольких участников заболела голова) — пода
рок для группы и для тех ее участников, у которых этот симптом возник. У терапевта появляется возможность прояснить для себя, с каким групповым и индивидуальным контекстом связано появление симптома.
2.	Возникновение психосоматического симптома в ходе сессии предоставляет возможность для прямого способа работы с симптомом, поскольку симптом можно рассматривать как ретрофлексированное действие, блокирующее контакт, создаваемый личностью и ее окружением и проявляющееся во взаимодействии терапевт — клиент. Наблюдая себя и пациента как связанную целостность, терапевт находится в поиске того, какая ситуация (контекст) угрожает целостности клиента (появление, усиление и изменение симптома), являясь для него жизненно и терапевтически актуальной, а также каким образом и с кем клиент прерывает контакт, направленный на удовлетворение потребности. Когда психосоматический симптом появляется на границе контакта, с ним можно и нужно начать диалог. Но для того, чтобы понять язык данного симптома, его перспективнее рассматривать не как врага, а как способ консервации энергии клиента, энергии, которая может быть мобилизована и направлена в среду для взаимного обмена. Для этого терапевт побуждает пациента обращаться к его функции Ид с целью поддержки восстановления функции выбора (эго-функции).
3.	Если психосоматического симптома как такового нет в контакте, и клиент рассказывает о том, что он возникает в контексте «там и тогда», терапевт испытывает некоторые сложности. При запросе клиента «на лечение симптома» не существует еще никакой ситуации взаимодействия терапевта и клиента, в которой психосоматический симптом может выйти на границу контакта. Как превратить определенное телесное переживание в фигуру и материал для терапевтической работы? Ф. Перлз работал со снами как с проекциями в условный внешний мир. Точно так же можно работать с психосоматическим симптомом путем идентификации с проективным образом «больного органа». Это непрямой способ работы с таким симптомом.
Для того чтобы вернуть не существующий «здесь и сейчас» психосоматический симптом в пространство контакта, нужно, чтобы психотерапевт работал «на ассимиляцию пациентом проекции и обращение его ретрофлексии» Для этого данный симптом должен «виртуально» появиться в терапевтическом пространстве и паци
ент должен идентифицироваться с симптомом, преодолевая разделенность и приобретая ответственность.
Непрямая работа с психосоматическим симптомом включает несколько стадий. В целом терапевтический подход состоит в создании обстановки, в которой пациент смог бы осознать, какие чувства и желания он тормозит, как он этого добивается, и затем довести действие, ведущее к удовлетворению актуальной потребности, до завершения.
1.	Итак, психосоматический симптом — это проекция отчужденных переживаний, но не вовне, а на себя, на определенную часть тела (ретрофлексивный момент). Необходимо превратить ее из частичной (обращенной на себя) в тотальную (вовне), путем идентификации с больным органом. Это восстановление утраченного единства в рамках полярности ТЕЛО — ПСИХИКА, которая проявляется в восприятии своего тела как «не-Я». Отношения с телом в таком случае носят объектный характер, при этом данный симптом отчуждается и «преподносится» для лечения терапевту. Терапевт предлагает клиенту побыть больным органом: «Побудь рукой, спиной, головой...». Процесс восстановления утраченного единства тела и психики — центральный ориентир в работе с психосоматическими заболеваниями. Для этого терапевт может пользоваться техникой работы с двумя стульями. Клиенту предлагают сказать не «У меня больное сердце», а «Я — больное сердце». В первом случае мы имеем отчужденное от тела «Я», во втором — «Я и есть свое тело». Отчуждение «Симптом имеет отношение к телу, а не ко мне» заменяется на присвоение «Я и есть мой симптом». С помощью такого приема симптом также оказывается на границе контакта и с ним можно начать диалог. Такая возможность появляется и в процессе рисования своей болезни, что исключает возможность бесконечного пересказа и останавливает «бег мимо ощущений» у пациентов с высоким уровнем тревоги. В процессе рисования симптом становится своим, и опыт обращения с ним способствует интеграции.
2.	На второй стадии работы с психосоматическим симптомом происходит реконструкция личного контекста отношений. На месте больного органа «появляется» другой человек, проблема отношений с которым в свернутой форме контакта выглядит в виде симптома. Это можно заметить, когда содержание фразы, сказанной с одного из стульев, выходит за контекст отношений с больным орга
ном. Важно узнать, к кому она обращена. Устанавливается адресат проблемных отношений и происходит частичное обращение ретрофлексии.
3.	Третья стадия. Клиент принимает на себя ответственность за переживание, а его чувство находит адресата из своего окружения. Оно может быть выражено. Если клиент останавливает себя, возможна работа по прояснению запрета. Как именно пациент останавливает себя? Насколько осознаваем запрет? Важно знать, как себя чувствует тело в тот момент, когда чувство обретает своего хозяина.
4.	Последний шаг — это прояснение потребности. Что клиент на самом деле хочет от этого человека? Как будет сам поступать по отношению к нему? Возможно тестирование того, что произошло в реальном взаимодействии с людьми. (Это может происходить или в группе, или при индивидуальной терапии — в виде задания на дом).
Понятие о контрсимптоме
Необходимо отметить, что активная борьба терапевта с психосоматическим симптомом, как и борьба терапевта с сопротивлением клиента (отражением которого этот симптом является), всегда заканчивается «победой» клиента. Всем терапевтам известны случаи, когда «терапевтическая победа» — исчезновение одного невротического или психосоматического симптома — влекла за собой появление другого. Это происходит в том случае, когда исчезновение симптома не связано с изменениями в функционировании клиента (Немиринский, 1997).
Нередко даже в ходе сессии можно наблюдать, как при исчезновении одного психосоматического симптома взамен его появляется еще один. По сути, это второй симптом, удерживающий статус-кво первого. Если не тошнота, то взамен головная боль. Это весы, баланс для сохранения симптома, и его можно увидеть, если ух одноосновной симптом. Наличие контрсимптома связано с тем, что в симптоме, как мы уже говорили, застыли в невротическом балансе две противоречивые тенденции (потребности), и тогда появление контрсимптома связано с проявлением второй из них в поведении клиента.
Если терапевт пытается бороться с психосоматическим симптомом (вместо диалога с ним), то его победа в этой борьбе может
обернуться появлением контрсимптома. Поэтому важнейшим принципом работы терапевта с симптомом является поддержка обеих противоречивых тенденций. Терапевт усиливает противоречивость клиента, раскачивая застывшее противоречие и побуждая клиента найти новую форму отношений (Немиринский, 1997).
Например, в одном отрезке работы клиент может сосредоточиться на проявлении тенденции к отвержению, в другом — на желании близости и принадлежности, так, чтобы клиент мог наиболее полно идентифицироваться, прожить и интегрировать обе тенденции. Технически это происходит следующим образом: терапевт заботится о том, чтобы обе поведенческие тенденции (отражающие разные потребности) получили в ходе сессии наиболее полное выражение.
Однако на терапевтической сессии иногда возникают ситуации, когда клиент «зависает» на каждом их этих стульев, полностью идентифицируясь с каждым из состояний, но не продвигаясь к интеграции. Такая ситуация может возникать тогда, когда обе тенденции настолько важны, что клиент не может пожертвовать ни одной из них, и при этом имеется ложная установка (интроект), что одна тенденция исключает другую. Подобная ситуация переживается как «тупик» и требует отстраненного взгляда на обе тенденции.
Если терапевт, отслеживающий терапевтический процесс, диагностирует подобный «тупик», он может побудить клиента побывать в отстраненной позиции и взглянуть на процесс с некой «третьей точки». Это возможно тогда, когда сам терапевт способен взглянуть на процесс отстраненно, а характерным маркером встречи с интроективным механизмом прерывания контакта у клиента нередко является чувство удивления у терапевта. При этом, как правило, и клиент находит другой угол зрения или другую систему координат, в которой обе тенденции оказываются совместимыми.
Кроме того, вариант отстранения для поиска интегрирующей позиции, по сути, заложен в самой технике гештальт-терапевти-ческой работы с рисунком. Клиент видит рисунок именно с «третьей точки». Обе полярности, отраженные в различных проективных образах, совмещаются в одном рисунке, и у клиента появляется возможность найти новую форму существования изначально полярных и «несовместимых» для него поведенческих векторов, отражающих его потребности.
Появление психосоматического симптома у терапевта в период сессии или после нее
В терапии нередко возникает такая ситуация, когда у терапевта в ходе сессии появляется такой же симптом, как у пациента, например, головная боль. Или возникающий психосоматический симптом носит иной характер, но появляется в период сессии или непосредственно после нее. Например, на одной из сессий с супервизорским сопровождением клиентка осознает внутреннюю дрожь и озноб, а терапевт — боль в спине между лопатками. О чем свидетельствует такая ситуация?
Молодой терапевт, работающий в неврологическом стационаре и выслушивающий клиентку с цервикоалгией, рассказывающую о тяготах семейной жизни, внезапно почувствовал тяжесть в области плечевого пояса и боль в шее. В описании клиентки семейная ситуация была безысходной (неработающий муж и сын-наркоман), все ее действия, направленные на исправление положения, проваливались, она плакала и с надеждой смотрела на терапевта, ожидая от него помощи. Ее запрос касался восстановления статус-кво семьи, какой она была много лет назад, а также вопросов о том, как помочь мужу и сыну. Предложения терапевта и его вопросы относительно врзможных способов помощи натыкались на «мотивированный» отказ или ответ типа «уже пробовала, но не получилось». Терапевт одновременно чувствовал себя бессильным помочь ей, а также не способным отказать в такой помощи, поскольку это свидетельствовало бы о его непрофессионализме. Сессия закончилась, клиентка была разочарована и, подытоживая ее результат, сказала, что не получила той помощи, на которую рассчитывала. Новую встречу клиентка назначать не стала.
К супервизору терапевт пришел с тем же вопросом, что и клиентка: «Что мне нужно было делать в этой ситуации?». Супервизор, осознав, как фигура одной сессии (терапевтической) переходит в другую (супервизорскую), похвалил терапевта за «стойкость и беспримерное профессиональное мужество», с которым он проводил эту сессию, но сказал, что бессилен помочь в отношении прошлой сессии с клиенткой, и предложил сориентироваться, чем бы сейчас он мог быть полезен терапевту. Терапевт долго молчал, а затем, огорченно сказав, что эта сессия была неудачной, захотел определиться в своих сильных качествах, которые могут послужить осно
вой для его успешной профессиональной карьеры. Поддерживаемый супервизором, он наметил для себя пути профессионального роста и тему для личной терапии — «Переживания по поводу разочарования других людей в нем, которые трудно принять».
Возникший у терапевта симптом отражал работу механизма слияния в отношениях терапевта и клиента. Терапевт не способствовал выделению терапевтического запроса — фигуры потребности клиентки. Его чувство бессилия по отношению к клиентке и разочарование тем, что невозможно придумать прямо на сессии новые и гораздо лучшие (чем у других терапевтов) способы профессиональной помощи, были симметричны не принимаемому клиенткой собственному бессилию и разочарованию в отношении себя и близких. «Разговорный жанр» сессии, перебор вариантов («поговорим о...») и невнимание к чувствам и телесному компоненту опыта не позволили участникам сессии сориентйровать-ся в определении актуальной потребности клиентки. По нашим данным, боль в спине нередко возникает у терапевтов с неосознаваемой позицией «спасателя», где основным механизмом прерывания контакта у терапевта является ретрофлексия, в то время как клиент склонен к слиянию с терапевтом.
В этом смысле симптом можно воспринимать и как суррогат чувства, и как замену болезненного для личности переживания бессилия и разочарования на телесную боль, более приемлемую для личности и не угрожающую самооценке (или другим ценностям и смыслам), и как соматический компонент особенных терапевтических отношений. Телесные симптомы у терапевта являются важным маркером (соматическая контртрансференция по М. Soth) прерывания контакта и сдерживания телесного и чувственного осознавания и самовыражения.
ЛИТЕРАТУРА
1.	Александер Ф. ПсихосЪматическая медицина. — М.: ЭКСМО-Пресс, 2002.
2.	Аммон Г. Психосоматическая терапия. — C-Пб.: Речь, 2000.
3.	Бройтигам В., Крисман П., Рад М. Психосоматическая медицина. — М.: ГЭОТАР, 1999.
4.	Захарян И.С. (2001) Отстранение и идентификация как полярность отношения клиента к проблеме // Гештальт-терапия и консультирование. Сб. материалов Московского института гештальт-терапии и консультирования. — М., 2001. — С. 7—14.
5.	Зинкер Дж. Телесные процессы в психотерапии. Предисловие к книге Дж. Кепнера. — http://www. gestalt.lv/rus/international/teksti/ index, htm&id = 51.
6.	Лоуэн А. Физическая динамика структуры характера. — М.: Компания ПАНИ, 1996.
7.	Мэй Р. Смысл тревоги. — М.: Независимая фирма «Класс», 2001.
8.	Немиринский О. В. (1997) Гештальт-терапия психосоматических расстройств // Московский психотерапевтический журнал, 1997, № 1. — С. 84-91.
9.	Немиринский О. В. (1998) Принципы применения гештальт-терапии в клинической практике // Гештальт 98. Сб. материалов Московского гештальт-института. — М., 1998. — С. 20 —32.
10.	Немиринский О. В. Психотерапия как клиническая практика // Гештальт-терапия и консультирование. Сб. материалов Московского института гештальт-терапии и консультирования, № 1. — М., 2001. — С. 21-26.
11.	Перлз Ф. Гештальт-подход и Свидетель терапии. — М.: Либрис, 1996.
12.	Перлз Ф. Эго, голод и агрессия. — М.: Смысл, 2000.
13.	Перлз Ф. Теория гештальт-терапии. — М.: Институт общегуманитарных исследований, 2001.
14.	Хломов Д. (1997) Использование рисунка в работе с психосоматическими расстройствами // Гештальт 97. Сб. материалов Московского гештальт-института. — М., 1997. — С. 85 —91.
15.	laculo G. (2001) Bodily retroflections and psychosomatic symptoms: action turned towards oneself — Dialoges 7th European Conference of Gestalt Therapy, Sept. 13-16, Stockholm, Sweden. — http://www.gestalt.lv/rus/ international/teksti/docs/g-39.doc.
16.	Kepner J. I. (1993) Body Process. Working with the Body in Psychotherapy.
17.	Kellner R. (1990) Somatisation: Theories and Research. Journal of Nervous and Mental Disease, 1990, 3: 150— 160.
18.	Latner J. (1992) The Theory of Gestalt Therapy. In Newis, Edwin C. Gestalt Therapy Perspectives and Applications, Gestal Institute of Cleveland (GIC) Press.
19.	Lipowsky L (1988) Somatisation: the concept and its clinical application. Am. Journal of Psychiatry, 145: 1358— 1368.
20.	Miller J.-A. (1991) Reflections on the Formal Envelope of the Symptom. Lacanian Inc., 4: 13 — 21. — http://wwwtau.ac.il/~rronen/readers/ miller.html.
21.	Soth M. The Body in Counseling. Electronic Publication. — http:// www.chironcentre.freeserve.co.uk/articles/bodyincouselling.html.
22.	Thomas L. (1999) Psychosomatic Illness and the Rubenfeld Synergy Method. — http://www.holisticri.net/article009.html.
ГЛАВА 7
ДИАЛОГИЧЕСКАЯ ОСНОВА ТЕРАПЕВТИЧЕСКИХ ОТНОШЕНИЙ
В ГЕШТАЛЬТ-ТЕРАПИИ
ФИЛОСОФСКАЯ ТРАДИЦИЯ МАРТИНА БУБЕРА КАК ОСНОВА ТЕРАПЕВТИЧЕСКИХ ОТНОШЕНИЙ В ГЕШТАЛЬТ-ТЕРАПИИ.
ПРЕДПОСЫЛКИ К ДИАЛОГУ
В психотерапевтической практике психотерапия и философия тесно связаны. Терапевтические интервенции часто обусловливаются философской позицией терапевта, но лишь в той мере, в которой она нужна для формулирования собственных принципов психотерапии и их воплощения в терапевтическом процессе.
Гештальт-терапевт А. Джакобс считает, что тяготение терапевта к тем или иным философским концепциям и положениям зависит от преобладающих личных, субъективных тем жизни. Точно так же из психологической перспективы чья-то философия рассматривается одновременно как творческое и абстрактное описание чьей-то субъективности, формирующейся в рамках определенного социально-культурного матрикса. Из философской перспективы чья-то психология может быть рассмотрена как воплощенное личностное (субъективное) выражение некоторых универсальных общечеловеческих тем, которые философия выносит на обсуждение.
Какую же тему предлагает для обсуждения Мартин Бубер (1878 — 1965) — один из самых интересных философов прошлого столетия, создавший так называемую «диалогическую онтологию»? Основным понятйем и стержневой темой его философии является «диалог» — точка пересечения всех классическим тем философии XX века.
Диалог рассматривается как разговор двух и более лиц, а также как процесс их общения и взаимодействия. Он предполагает межсубъектное общение взамен гносеологической парадигмы «субъект-объект». Уникальность философской диалогической традиции М. Бубера состоит в том, что он принадлежал сразу к двум философским традициям — европейской и иудаистской.
С одной стороны, он воспитывался и получил образование у своего деда, который был раввином, известным ученым и знатоком средневековой богословской литературы. С другой стороны, он изучал философию и богословие в университетах Вены, Лейпцига, Цюриха и Берлина. Диссертацию М. Бубер защитил по истории христианской мистики эпохи Возрождения. В 1922 году вышла его самая знаменитая книга «Я и Ты», которая принесла ему всемирную известность.
Иудаистская философская и религиозная традиция всегда подчеркивала важность связанности и диалогичности (Jacobs, 1998). В этой традиции принимать участие в диалоге с другим человеческим бытием — значит участвовать в диалоге с. Богом, протекающим «вне слышимой речи или зримого письма». Диалогическая традиция представлена во многих национальных культурах и в различных философских течениях. Культурой древнего Востока создавалось и развивалось учение о внесло-весном общении, «молчаливом диалоге», где важна не передача информации, а воссоздание состояния духа. Для евреев Тора — «Живое Слово». Религия, по Буберу, есть диалогическая жизнь истории. А Библия (Ветхий Завет) — «старая запись» этого диалога между Богом и человеком. В иудаистской традиции евреи понимают свою судьбу, свое предназначение именно как диалог с Богом. Поэтому центральной идеей философии и теологии Бубера становится бытие как диалог между Богом и человеком, человеком и миром, человеком и человеком.
Мистический опыт общения с Богом, необходимый для существования любой религии, становится основанием для учений «о диалоге, который превыше речи», и в западной культуре. Все известные западные психологи и психотерапевты того времени разделяли точку зрения, что человеческая психика рождается и развивается в условиях связанности (в отношениях; слово relation в английском языке означает «отношение», «связь») с другими людьми и нет человека без отношений с другими.
Существуют два основных фокуса, описывающих природу отношений в «любом терапевтическом процессе. Первый — это роль самих отношений в общем терапевтическом процессе, то есть важность отношений как лечебного фактора (по сравнению с другими лечебными факторами). Второй фокус — характеристики терапевтических отношений, например, структура пациент-терапевтических отношений, диапазон профессионального поведения терапевта и т. п.
Терапевтические отношения в гештальт-терапии не являются простыми для описания, несмотря на более или менее четкое согласие с отдельными характеристиками отношений; более полное понимание роли терапевтических отношений находится еще в стадии развития. Исторически существуют два основных акцента в описании терапевтических отношений: акцент на контакте (И. Фром, И. и М. Польстеры, 1998) и акцент на осознавании (PHG, 1951,1993, 2001). Третий возможный акцент —на отношениях «Я-Ты», отношениях, которые Мартин Бубер назвал подлинным диалогом, отношениях, способствующих развитию человеческой индивидуальности (Бубер, 1995), а Стивен Шон (1994) — духовным измерением контакта между людьми.
Ценность философской традиции Мартина Бубера для развития теории гештальт-терапии состоит в том, что в центр человеческого существования он поставил специфическую форму контакта, а именно «Я-Ты» отношения, которые фокусируются на живом опыте личности (Jacobs, 1998). Кроме того, это не опыт личности самой по себе, а опыт личности в обществе, которое в какой-то степени определяет терапию и является неотъемлемой ее частью (Doubrawa, 2001).
Гештальт-терапия — это гуманистическая терапия, а Бубер как раз и ставил перед собой вопрос о том, что же создает именно человеческое бытие. Его ответ — человеческое бытие определяется отношениями, и человек не может прийти к бытию иначе, чем через диалог. Именно диалог является онтологическим центром жизни.
Бубер имел в виду два типа отношений. Один из них он назвал «Я-Оно» отношениями, а другой «Я-Ты» отношениями. «Я-Оно» отношения включают намерения, желания, чувства, суждения, ориентацию, рефлексию, самоосознавание и осознавание отдельности. Это мир «вещей» среди других «вещей», мир значений и целей, мир смыслов и следствий. Таким способом мы живем во времени и в пространстве. Идеи, чувства, попытки стать понятными для других людей — все это помещено в мире «Я-Оно». Мы ориентируемся во времени, мы думаем, мы можем сказать, что чувствуем, или выразить убеждение. Таким образом, говоря о физическом мире, о пространственно-временной структуре, о причинности, мы подчиняемся установке «Я-Оно» и используем соответствующий ей язык. Другими словами, «Я-Оно» — это смысл отношений в мире, смысл интеракций с миром, в котором мы живем. Это способ, который занимает у нас
99% времени жизни, но в этом процессе имеется субъект-объект-ное расщепление. Например, знание, извлекаемое из субъект-объектных отношений, может рассматриваться только как фрагментированное «Я-Оно» знание. В этом субъект-объектном отношении мир не играет активной роли и воспринимается пассивно, как объект или используется как инструмент. В мире «Оно», мире сепарации между субъектом и объектом невозможны взаимные отношения.
Но возможен и иной подход, при котором понятия пространства, времени и причинности оказываются совершенно бессмысленными; такой подход М. Бубер назвал диалогическим. Этот подход, «Я-Ты», по мнению Бубера, создает истинно человеческое бытие. Мы можем обращаться к предметам, людям и Богу как «Ты», как будто перед нами живое существо, личность и, более того, ДРУГ. «Я» и «Ты» при этом вступают в онтологический диалог. Бубер пишет: «Мир «Оно» находится в контексте пространства, времени и причинности. Мир «Ты» — вне контекста пространства, времени и причинности». Это мир, где нет материального пространства. Отношения перемещаются в эмоциональное пространство.
При обращении к «Ты» внезапно возникает целостность, интегративность образа. «Я» появляется только в контакте с «Ты». «В отношении «Я-Ты» можно говорить только о целостном бытии», — пишет Бубер. Когда мы находимся в мире «Оно», мы воспринимаем только отдельные вещи, части этого мира. Но каждое «Ты» — это целостность, а не вещь среди вещей.
Бубер выделял три вида отношений «Я-Ты» в мире. Человек может относиться как к «Ты» к природе, к другим людям и к духовным субстанциям (мир людей, идей и природы). К духовным субстанциям Бубер относит все творения человеческого духа — божка, вырезанного из камня кроманьонцем, музыкальную симфонию, математическую теорию или философскую систему. Отношение «Я-Ты» всегда сопровождается любовью. Любовь — это ответственность «Я» за «Ты», ощущение того, что они необходимы друг другу. Любовь также выступает как интенциональность, направленность отношения «Я-Ты». Ненависти и равнодушия в «Я-Ты» отношениях быть не может. Они возникают тогда, когда не видится целостное бытие. «Чувства живут в человеке, — пишет Бубер, — а человек живет в любви». Вовлеченность в «Я-Ты» отношения подтверждает каждую сторону этих отношений в одновременном существовании.
Одна из значимых тем философии Бубера — проблема межличностной коммуникации. И здесь возникает одно из интереснейших понятий философии Бубера — понятие «Другого». «Другой» — то, что не есть «Я», иное по отношению ко мне и в то же время подобное мне, равный мне субъект, обладающий свойствами личности. «Другой» для Бубера — это не только люди, но и деревья и цветы, животные, произведения искусства, научные теории, Бог... Но самое главное — это отношение между человеком и человеком. М. Бубер много раз повторял, что одно из главных заблуждений человечества — вера в то, что дух внутри нас (например, как в буддизме), тогда как он — между нами, между «Я» и «Ты». Дух — это воздух, которым дышат «Я» и «Ты». Принципиально важным для диалогического подхода является то, что к целостности человеческого существования нельзя подойти через отношение к self, а только через взаимодействие с другим self.
Эта идея (отношения с «другим») развивалась и российским ученым М. Бахтиным (1979). Для него проблема диалога — это прежде всего проблема «Другого»; по Бахтину, именно отношение к «другому» создает личность. Диалог — это путь познания личности, ее внутреннего мира, ее мыслей и идей. Для М. Бахтина «чужое я» тоже не просто объект, а другой субъект. Он, как и М. Бубер, делал акцент на «Другом»: «Я» осознает и становится самим собой, только раскрывая себя для другого, через другого и с помощью другого; «Я» существует лишь потому, что есть «Другой», для которого мое «Я» — «Ты». Российский философ С. Л. Франк также представлял «чужое Я» в качестве субъекта, воспринимающего другого субъекта. Кроме отношений «Я — Ты», Франк считал первичными и основными отношения «Я-Мы» (социальное бытие) и уделял большое внимание анализу межличностных диалоговых отношений (Антропова, 2000).
Далее Бубер пишет об отношениях «Я» и «Ты» (Бубер, 1995). «По ту сторону субъективного, по эту сторону объективного, на узкой кромке, где встречаются «Я» и «Ты», лежит область «Между». Это «Между» и^есть пространство диалога. Именно в этой области происходят реальные события, диалог и урок. Фундаментальным фактом человеческого существования не является ни отдельный человек как таковой, ни общность как таковая». И здесь термины «Я» и «Ты» не имеют иного значения, кроме как по отношению друг к другу. Нет «Я в себе» и «Ты в себе». А существо бытия находится как раз между ними, между «Я» и «Ты» (с точки зрения гештальт-терапии, «Между» — это как раз граница кон
такта). Эту сферу Бубер описывает романтически: «В затемненном зале между двумя чужими друг другу слушателями, которые в одинаковой чистоте и с одинаковой интенсивностью внимают звукам Моцарта, возникает едва ощутимая и тем не менее элементарная динамическая связь, которая исчезает, как только загораются огни».
Эта разновидность диалога акцентирует дифференцированность больше, чем эмпатию и настрой на другого. В отношении «Я» и «Ты» нет никакого мистического единения. Каждый остается собой. Называя кого-то или что-то, мы как бы отделяем его от себя и обращаемся к нему с просьбой ответить нам. «Ты» существует «для меня», но не становится мною, точно так же и «Я» существую «для него», для «Ты», но не становлюсь им.
«Я» отношения «Я-Оно» отличается от «Я» отношения «Я-Ты». В первом случае «Я» — это индивидуум. Индивидуум появляется посредством выделения (отделения) себя от других сущностей. Во втором случае «Я» представляет собой личность, которая проявляет себя через контакт, через отношение с другими людьми или сущностями. Бубер полагает, что, обращаясь к «Ты», мы обращаемся к «Вечному Ты», к Богу, потому что через значение, возникающее в обычных встречах «Я-Ты», человек находит возможность преодолеть отчуждение, жить в мире как в своем собственном доме. «В каждой сфере жизни по-своему, в каждом процессе становления, предстающем нашему взору, мы видим горизонт Вечного Ты; в каждом случае мы ощущаем дыхание Вечного Ты; в каждом Ты мы обращаемся к Вечному Ты... В Вечном Ты сходятся все линии отношений Я-Ты в мире» (1995).
Но человек не может все время жить в «Я-Ты» отношениях. Это достаточно краткий момент связанности, подтверждения существования, «да», сказанное тебе кем-то другим. Это «да» означает, что ты существуешь и ты признан другим. В момент «Я-Ты» происходит подтверждение нашего существования как уникального субъекта встречи и это не обязательно момент принятия. Скорее, это момент признания-подтверждения, момент, когда мы признаем другого и этот другой признает нас. Это чувство сепаратного self и сепаратного «другого», это место, где наше единственное существование является распознанным, признанным, понятым, таким, как оно есть, без желания изменить другого в данный момент. «Я-Ты» может рассматриваться не как измерения self, но как онтологическая и экзистенциальная реаль
ность (основа), в которой self приходит в бытие и через которую он осуществляется и удостоверяет себя» (Friedman, 1965). Таким образом, позиция экзистенциального доверия дает возможность для появления «Я-Ты» момента.
Диалог в терапии не может быть целью. Он вырастает из «Между» контактирующих личностей. Это то, что возникает, когда Ты и Я идут вместе в аутентичной контактной манере, это то, что может случиться, когда обе стороны присутствуют и при этом результат не контролируется. Старание делает интеракцию недиалогичной (Yontef, 1993).
В момент «Я-Ты» встречи нет цели, встреча является полной сама по себе. Это момент целостного существования, более полного, чем в какие-либо моменты размышления или нацеленности на что-либо. Встреча означает способность предаться моменту, быть поглощенным чем-то или кем-то, доверяя текущему процессу, отдаваясь взаимности и саморегуляции, не думая о том, что нужно делать в следующий момент. Такая встреча потенциально целительна и может произойти и внутри и вне терапевтического контекста. Даже один такой опыт дает толчок развитию человеческой личности. Нацеленность на что-либо разрушает встречу, так как участники не могут полностью быть здесь. В момент встречи человек не занят исходом.
Подлинный диалог состоит из этих двух способов отношений («Я-Ты» и «Я-Оно»). Между этими модусами существования есть динамические отношения, так каждый способ создает фон для другого. Творческая и здоровая жизнь представляет собой баланс между этими двумя способами жить. Бубер писал, что без отношений «Я-Оно» человеческое бытие не существует, но и тот, кто живет только так, — не человек. Линн Джакобс (2000) подчеркивает важность для практики терапии утверждения Бубера о том, что клиенты, приходящие к терапевту, не имеют возможностей для «Я-Ты» встречи, но не имеют потому, что даже их «Я-Оно» отношения не становятся плодородной почвой для «Я-Ты» встречи. Их способность к диалогу нарушена. В этом смысле невроз может быть понят из диалогической перспективы как отчуждение между областями «Я-Оно» и «Я-Ты».
Таким образом, «Я-Ты» область имеет латентную возможность для возникновения, но базируется на способности к гибким «Я-Оно» отношениям, которые также восстанавливаются в терапии. И это возможный ответ на вопрос «Почему люди приходят за терапевтической помощью? ». Когда пациент становится способ
ным использовать терапевта как «Оно» (для регуляции своей эмоциональной жизни или самооценки) и терапевт со своей стороны осознанно участвует в этом процессе, их отношения становятся достаточно близкими, и это касается обоих участников процесса. Таким образом, пациент должен быть подготовлен к возможности диалога. Эта возможность, предоставляемая пациенту терапевтом, означает, что пациент может развить отношения с другим человеком и начать двигаться «внутрь отношений», к диалогу человеческих сущностей. В такие моменты линия между «Я-Оно» и «Я-Ты» отношениями не существует, по крайней мере со стороны терапевта.
Каким образом в терапии формируются именно терапевтические отношения? Какую роль в этом играет терапевт? На этот вопрос гештальт-терапия отвечает представлениями о диалогической позиции.
Предпосылками к диалогу (со стороны терапевта) является его способность предаться текущему опыту, доверие к себе и другим, подлинный интерес к другому человеку, постоянное движение (гибкость, подвижность). Его барьеры на пути к диалогу — это так называемая объективность, позиция наблюдения, теоретизирование, неспособность сфокусироваться, склонность к стереотипам, ограничение личностного осознавания, трудности в принятии аффектов клиента — боли, гнева, стыда, тревоги и других.
СУЩНОСТЬ ДИАЛОГИЧЕСКОЙ ПОЗИЦИИ ТЕРАПЕВТА. СООТНОШЕНИЕ ТЕРАПЕВТИЧЕСКОЙ ЗАДАЧИ, ТЕРАПЕВТИЧЕСКИХ ТЕХНИК И ДИАЛОГА
М. Бубер считал, что диалогическая позиция является состоянием, которое требуется от каждого, кто является преподавателем или терапевтом. Важно, чтобы гештальт-терапевт понимал неизбежную связанность основы нашего существования (Нуспег, 1985) и осознавал, что выздоровление приходит через отношения. Проблемы пациента могут рассматриваться как «прореха» в его отношениях с миром, и выздоровление — это в значительной степени восстановление целостности отношений. Терапевт не просто наблюдатель или фасилитатор, он существует в отношениях с клиентом и уже поэтому становится агентом изменений. В связи с этим необходимой частью подготовки гештальт-терапевта является ассимиляция представлений о том,
каким образом гештальт-терапия является диалогической терапией (Yontef, 2000).
Диалогические отношения (процесс) в терапии определяются такими качествами, как включенность, присутствие, подлинное и откровенное общение и подтверждение существования другого (эти характеристики будут рассмотрены ниже).
М. Бубер интересовался моментом полной взаимности, когда оба участника вовлечены в диалог. Так может характеризоваться диалогическая позиция дружбы. В терапии же первоначально это невозможно для клиента, который и приходит для того, чтобы обрести такую возможность, поэтому диалогическая позиция терапевта принимается им независимо. Тем не менее взаимность в терапевтических отношениях определяется не только возможностями клиента. Во-первых, отношения в терапии реципрокны, во-вторых, взаимность определяется тем, что оба участника процесса согласны, что они работают для развития клиента (ассиметричное равенство). В остальном же взаимность — это «Я-Ты» момент, кратковременный момент истинного равенства.
Парадокс терапии состоит в том, что одна личность (терапевт) принимает в терапии диалогическую позицию и не требует этого от другой личности — клиента. Терапевт может встретить клиента, находясь в диалогической позиции, и то, что он привносит — это намерение встретиться с другим, быть с ним там, где он есть, без намерения изменить его. Такая позиция по своей природе формирует основу для диалогических отношений без какой-либо специальной цели достижения «Я-Ты» отношений, и в каком-то смысле диалогическая позиция — это выражение скрытого состояния «Я-Ты». Терапевт готовится к встрече с пациентом, находясь в «Я-Оно» диалогических отношениях. И приходит время, когда становится возможным «Я-Ты» момент, но наступит он или нет, неизвестно. Для этого момента очень важно просто дать чему-то произойти.
«Я-Ты» момент не Предполагает сохранения профессиональной роли терапевта, это встреча двух разных людей самих по себе. В момент «Я-Ты» неважно, кто терапевт, а кто клиент, — это состояние до слов и вне слов. «Я-Ты» момент характеризуется непосредственностью и спонтанностью (все происходит «здесь и сейчас»), прямотой (честностью и открытостью), доступностью терапевта (способностью влиять и поддаваться влиянию) и взаимностью (истинным равенством).
Гештальт-терапевты поддерживают диалогическую позицию, которая позволяет им развить «Я-Ты» отношения, насколько позволяют условия. Они не требуют, чтобы пациент вступил в такие отношения. Энрайт (1975) писал, что основной стратегией является сохранение устойчивого, мягкого давления по отношению к прямой и ответственной «Я-Ты» ориентации с фокусом осознавания на трудностях опыта пациента, когда он делает попытку вступить в такие отношения, помогая ему найти свой собственный путь через эти трудности. Таким образом, «гештальт-терапевт работает с пациентом, способствуя развитию диалога, а не манипулирует им, ставя перед собой некую терапевтическую цель. Подобный контакт отличается неподдельной заботой, принятием и ответственностью за себя и свои действия» (Г. Йонтеф, 2001).
Клиенты, говорящие об опыте успешной терапии, вспоминают не интерпретации, а моменты спонтанности, личные чувства терапевта к ним или любящую связанность с ним — то есть моменты, когда терапевт находится вне своей профессиональной маски. Оценивать кого-то, решать, в каких интервенциях этот кто-то нуждается, ожидать определенного результата — лучшие способы отказа от диалогической позиции. Диалогичность позиции терапевта придает ему стремление понять клиента в его человечности и в его движении к своей человечности.
Еще один тонкий момент использования диалогической позиции состоит в том, что в терапии (как и в обучении или воспитании) имеется терапевтическая задача. Гештальт-терапевты поддерживают диалогическую позицию и в отношении задачи. В «Я-Ты» моменте нет задачи, позиция является просто частью момента. Но диалог протекает и между взаимным признанием и периодами «Я-Оно». И в периоде «Я-Оно» терапевт испытывает значительное давление обязательств (относящихся к задаче терапии), побуждающих его отказаться от диалогической позиции для более принудительных отношений. Такое давление обязательств происходйт из желания терапевта быть признанным другим. И действительно, терапевт является признаваемым, когда пациент позволяет себе получать помощь, а терапевт ее давать. Однако работать на уровне «Я-Ты» без требования, чтобы кто-то признавал другого в его существовании, — это и есть диалогическая позиция.
Целью гештальт-терапии является осознавание. Сохранять его — значит участвовать в открытии пациентом его собственного пути.
Осознавание в гештальт-терапии возникает на границе встречи, «между» терапевтом и клиентом. Оно возникает внутри контекста «Я-Ты» отношений, в контексте смены ритмов «Я-Ты» и «Я-Оно». Терапевт, практикующий диалогическую позицию, не ищет признания себя через прямую человеческую встречу. Признание приходит через выражение себя в обслуживании терапевтической задачи. Фридман писал, что если терапевт не ищет признания, он остается открытым по отношению к ВОЗМОЖНОСТИ, присущей диалогическим отношениям.
Самопринятие терапевта, его адекватная самооценка и доверие к возможностям диалогической позиции поддерживают его в способности оставаться в стороне от желания делать что-то, чтобы получить признание пациента.
Г. Йонтеф* пишет о том, что диалогические отношения иногда требуют применения техник. Например, пациент разговаривает с терапевтом, не глядя на него, их контакт прерывается, и реальный диалог требует ответа от терапевта. Терапевт имеет возможность сказать:
1.	Вы не смотрите на меня.
2.	Я чувствую себя покинутым Вами.
3.	Я предлагаю эксперимент. Остановитесь, посмотрите на меня и осознайте, что происходит.
Возможны и другие ответы терапевта, соответствующие его стилю, чувствам и интуитивной оценке ситуации. Но какой из ответов больше всего соответствует диалогической позиции и одновременно обслуживает терапевтическую задачу? Когда терапевт говорит «Я чувствую себя покинутым Вами», его ответ включает личную реакцию (терапевт аутентичен), не требует заданного ответа от пациента, (подразумевающего косвенное требование посмотреть) и предоставляет пациенту возможность действовать своим собственным способом. При этом терапевт не требует «Я-Ты» реципрокности, заботится о своих чувствах, выражая их, и становится признанным этим способом, включающим активную работу с пациентом в решении терапевтической задачи. Терапевт не удовлетворяет свои потребности в признании за счет пациента, используя его как средство для их удовлетворения.
Отношение к техникам и в экзистенциальной терапии, и гештальт-терапии является традиционно неодобрительным. Соглашаясь с этим в той части, которая свидетельствует о применении
Приведено по L. Jacobs (1989).
техник терапевтом для обслуживания своего чувства бессилия, беспомощности или желания быть признанным пациентом, гештальт-терапевты так же традиционно считают, что применять техники, способствующие осознаванию и восстановлению эго-функции, необходимо. Терапевт побуждает пациента осознавать то, что происходит, и техники осознавания здесь являются отражением «Я-Оно» способа, без которого, по выражению М. Бубера, человек не может жить. Терапевт принимает пациента «там, где он есть», а именно в «Я-Оно» состоянии и продолжает работать с ним, для того чтобы пациент смог исследовать себя с помощью осознавания для достижения более интегрированного статуса.
Работая с контактными функциями, пациент научится использовать «Я-Оно» способ функционирования для поддержки глубинного диалогического процесса. Пациент, который сможет позволить интонации своего голоса выражать чувства, сумеет стать более свободным в диалоге с другим. Но для того, чтобы научиться, нужна практика, и терапевт с пациентом находятся в поиске собственного экспрессивного стиля пациента, даже если ему сначала придется преодолевать недоверие к средствам своего самовыражения.
Когда гештальт-терапевт использует техники для того, чтобы продвинуть куда-нибудь пациента, это становится формой поведенческой модификации больше, чем диалогической терапией. Реальный контакт не делается, а случается. Желание же контролировать разрушает диалогический контакт с другим человеком.
Важно, что любые техники в гештальт-терапии рождаются из контекста отношений «между» терапевтом и клиентом (Нуспег, Jacobs, 1995), вырастая из текущего диалога. И тогда эксперимент (например, исследование того, как пациент прерывает себя) опирается на то, что происходит в терапевтическом процессе и соответствует времени и ситуации. Некоторые техники фокусируются на усилении и прояснении — например, исследование связи напряжения в области нижней челюсти у пациента с блокированной агрессией. Другие техники фокусируются на развитии самого процесса осознавания, например, следование за ощущениями тела, определяющими позу и движения пациента.
С точки зрения диалогического подхода проблематично использование пустого стула, так называемый диалог полярностей (Нуспег, Jacobs, 1995). В строгом смысле слова диалог ориентирован на другую личность и на ее «инакость». Из-за этой «инакости» невозможно предсказать, что другая личность будет
делать. Это чувство незнания и удивления является фундаментальным для подлинного диалога. Поэтому неверно относиться к взаимодействию между двумя полярностями как к подлинно-му диалогу, поскольку работа, использующая пустой стул, — это разновидность внутрипсихической диалектики. Однако такая работа необходима для преодоления барьеров перед возможностью диалога.
Внутри контекста диалогической позиции терапевт не может ожидать определенных или заданных результатов эксперимента. Злоупотребление техниками наиболее часто происходит, когда терапевт чувствует себя в безвыходном положении. И тогда он может использовать техники только для того, чтобы «хоть что-нибудь происходило», или побуждает пациента действовать в определенном направлении, чтобы смягчить свою собственную тревогу и фрустрацию.
Эксперимент в гештальт-терапии проводится беЗ ожидания определенного результата, но с фокусированием на осознавании того, что и как пациент делает. Когда эксперимент проводится с этой позиции, процесс эксперимента становится моделью феноменологического подхода к осознаванию. Цели и оценки остаются в стороне, а внимание пациента направлено на то, что происходит. И тогда в терапевтическом процессе иногда наступает момент, когда внимание к осознаванию ведет к развитию трансцендентального осознавания, двигающегося к «Ага! «-интеграции (Jacobs L., 1985). Эта интеграция проявляется в том, что у пациента возникает экзистенциальное доверие, доверие к саморегуляции и процессу диалога.
«Я-ТЫ» МОМЕНТ, «Я-ТЫ» ПРОЦЕСС И ТЕОРИЯ КОНТАКТА. ХАРАКТЕРИСТИКА «Я-ТЫ» МОМЕНТА.
КОНТАКТИРОВАНИЕ И ДИАЛОГИЧЕСКИЙ ПРОЦЕСС.
«Я-ТЫ», ОСОЗНАВАНИЕ И ПАРАДОКСАЛЬНОЕ ИЗМЕНЕНИЕ
«Я-Ты» момент (встреча),
«Я-Ты процесс»* и теория контакта
Первоначально «Я-Ты» отношения могут быть рассмотрены как форма процесса контактирования. Контактирование — это процесс, общий для всех организмов и всех типов активности. При этом «Я-Ты» представляет собой специфическую форму процес
* Равнозначно — диалогические отношения, «Я-Ты» отношения.
са контактирования между двумя людьми, через который каждый индивидуум реализует отличающую его человечность. Такое проявление истинной человечности возможно лишь в диалогической связи с другим человеком. Для того чтобы проявиться, такая специфическая форма контактирования требует определенных «элементов межчеловечности», таких как присутствие, подлинное и открытое общение, включенность и подтверждение.
О «Я-Ты» отношениях Бубер сказал, что в реальности они могут находиться и в латентной форме. Это очень важно, поскольку, хотя «Я-Ты» моменту уделяется больше внимания, он все же является мгновенным опытом. «Я-Ты» включает и особенный момент, и процесс, лежащий в его основе. Это отличие, не очень важное для понимания самого феномена «Я-Ты» и его значения, является очень важным для практической терапии, так как терапия проводится в «Я-Оно» способе с «Я-Ты» способом, находящимся в фоне. Таким образом, существует «Я-Ты» момент и «Я-Ты» (диалогический) процесс*.
Следует отметить, что вообще «Я-Ты» момент достаточно труден для концептуализации, он не может быть охвачен известными парадигмами или моделями, он не может быть создан целенаправленным волевым усилием. Такие попытки описывают мир «Я-Оно». Природа этого отношения вообще трудна для определения, поскольку «Я-Ты» — это нечто совсем другое, чем философские идеи, психологические теории, лингвистические особенности или особенности эмоциональности. В этом смысле живое «Я-Ты» «сопротивляется» объективной эмпирической концептуализации мира «Я-Оно».
Р. Хикнер (1985) впервые использовал термин «диалог» для описания и отличия «Я-Ты» процесса от «Я-Ты» момента. Таким образом, диалог — это «Я-Ты» процесс. «Я-Ты» момент при этом имеет коннотацию кульминационной точки текущего процесса. Термин «диалог» в нашем языке используется слишком широко, и тот специфический смысл, который придавал ему М. Бубер, игнорируется. В предисловии к «Я и Ты» Кауффман заявлял, что существует много модусов «Я-Ты», однако бубе-ровское «Я-Ты» фокусируется в основном на моменте «Я-Ты». В его более поздних работах, особенно касающихся процесса обучения, уделяется больше времени и процессу, где «Я» и «Ты» перемешаны.
Бубер не делал такого различения.
Учитель, чьи ученики не являются средством для его удовлетворенности, но который заботится об уникальном развитии каждого ученика, находится в «Я-Ты» отношениях. Каждый, кто ищет дорогу к «другому» с подлинной бережностью, которая происходит из ценности личности, пронизан смыслом «Я-Ты» отношений.
Характеристика «Я-Ты» момента
Это особенный момент инсайта или просветления, во время которого участники подтверждают друг друга в их уникальном существовании. Такой момент встречается во время подлинного диалога и часто является кульминационной точкой диалогического процесса. Ирвин и Мириам Польстеры назвали «Я-Ты» момент эпизодом контакта. Любой опыт «Я-Ты» момента — это возможность интеграции и достижения целостности, с помощью этого опыта каждый человек может восстановить свои отношения с миром.
Иногда этот момент происходит между терапевтом и клиентом, которые ведут себя так открыто по отношению друг к другу, что подлинное бытие двух личностей соприкасается. В гештальт-терминологии такой полный эпизод контакта есть реализация процесса формирования гештальта внутри специального контекста, который Бубер назвал межчеловеческим событием. «Узы личностного как бы спадают с нас и мы переживаем нераздельное единство» (Бубер, 1995). Эпизод контакта двигается к «Я-Ты» моменту. Обсуждая эпизоды контакта, И. и М. Польстеры (1997) подчеркнули, что они наделяют терапию сущностью и драматизмом. Такие критические моменты делают процесс целостным, придают ему смысл и предоставляют возможности для его участников. Но не все эпизоды контакта являются диалогическими — так, удовлетворение чувства голода не является диалогическим эпизодом. «На основе «Я-Ты» рождается диалог: субъективность, изолированность, укорененность в мире Оно перерастает в общность» (Бубёр, 1995). Эта общность, по Буберу, принципиально отличается от коллективизма, в котором «Я-Ты» неразличимо (Филатов, 2001). Диалогический эпизод — это эпизод контакта, который включает двоих людей и подразумевает развитие чье-либо личности.
Существует и другой путь, которым «Я-Ты» приходит в терапию. Это происходит, когда клиентское «Ты», направленное терапевту, освобождает последнего для вступления в «Я-Ты» отно-
тения. Характерной чертой гештальт-терапии, которая акцентирует встречу между клиентом и терапевтом, является поддержка таких моментов. Нередко клиент распознает защищенность или фрустрацию терапевта и говорит о том, что это есть. И тогда терапевт получает уникальную возможность быть человеком и рассказать клиенту о свойствах своей особенной человечности.
В гештальт-терапии контакт имеет полярности слияния и изоляции. Для многих клиентов опасность при встрече представляет конфлуэнция; риск при этом состоит в том, что кто-то может быть поглощен в результате объединения с другим. Вдобавок к такому страху быть пойманным в слиянии существует страх, что после этого одиночество и изоляция станут еще больше, чем раньше. Для таких индивидуумов «Я-Ты» отношения не являются безоговорочно хорошими. Личность, которая регулирует свои отношения с помощью изоляции, боится и бежит от диалога, представляющего опасность для такой возможности. Проблема состоит в том, что контакт не может быть статическим, никто не может знать что-то наперед, но именно это позволяет более глубоко находиться в настоящем и рисковать, узнавая свои возможности.
Контактирование и диалогический процесс
Важность контактирования как процесса, в котором участвуют всё живые организмы, процесса поддержания собственной идентичности состоит в следующем: (1) контактирование делает жизнь индивидуума более полной и (2) контактирование — это путь достижения различий с другими организмами. Процесс межчеловеческого контактирования — это путь узнавания себя и других, путь почувствовать именно человеческое существование. По М. Буберу, контактирование становится важным не только для организмической саморегуляции, но также для нашей специфически человеческой онтологии. «Я-Ты» отношения приводят к усилению self, и из психологической перспективы «Я-Ты» отношения обслуживают нарциссическуто саморегулятор-нуто функцию.
Все индивидуумы (организмы) имеют «принуждение к росту», никто не может не расти. Поэтому, когда наступает эпизод контакта, индивидуум имеет возможность закончить его поддерживающим этот рост образом, предоставляемым настоящим состоянием поля «организм — среда». Этот же принцип мотивирует индивидуума к диалогу. Контактирование, которое проис
ходит внутри диалогических отношений, вовлекает больше бытия личности, чем другие виды контакта. «Я-Ты» момент — это момент, когда мы полностью поглощены другим, который парадоксально погружает нас в глубокий контакт со своей человечностью, и тогда полностью обнаруживается смысл человеческого существования. Контактирование становится в центр развития — психологического и духовного, а диалог устанавливает онтологическую сущность контактирования. Бубер (1995) подчеркивал, что только через диалогические отношения можно узнать уникальные человеческие аспекты своего «Я» и что подлинный диалог между индивидуумами является осевым для полной реализации потенциала личности.
В этом смысле большая часть гештальт-литературы сфокусирована на контакте, проявляющемся между индивидуумами (Лат-нер, 1992 Польстеры, 1997). В книге Ирвина и Мириам Польсте-ров «Интегрированная гештальт-терапия» (1997) уделяется большое внимание так называемым эпизодам контакта, главной характеристикой которых является доверие к отношениям «между» и, соответственно, вступление в диалог без контроля другого его участника.
Я-Ты, осознавание и парадоксальное изменение
В отличие от названных выше авторов Перлз, Хефферлин и Гудмен (1993) ставили в центр диалогических отношений осознавание, в то время как сам контакт оставался в фоне. Тем не менее все три позиции — диалог, контакт и осознавание — тесно связ!аны. Контакт, диалог как специфическая форма контакта и осознавание совместимы аспектами единой целостности, когда они рассматриваются из феноменологической перспективы. Фокус на диалоге не отменяет гештальт-терапевтического акцента на осознавании как цели терапии (Нуспег, 1985).
В гештальт-терапии осознавание используется для восстановления осознавания, именно для этого и создается диалогический контекст, облегчающий это восстановление. В этом же контексте контакт используется для восстановления контакта. Терапевтическая встреча с пациентом в диалогических отношениях становится моделью восстановления контакта и осознавания, а следовательно, и возможностей роста. Гештальт-терапия рассматривается как «дисциплина роста», исцеление и рост через восстановления осознавания является выражением трансцеден-тальных возможностей человеческого существования.
Поскольку концепция контакта гештальт-терапии пригодна для естественных биологических ритмов всех организмов, «Я-Ты» отношения переводят контакт в область специфически человеческую — межличностные отношения и их развитие. Более того, процесс осознавания косвенно является предварительным условием диалога, предполагающим способность терапевта к присутствию в терапевтических отношениях (Yontef, 2000). Пурселл-Ли в своей статье «Диалог и бытие» (2000) подчеркивает важность буберовского акцента на том, что «ограничение возможности диалога есть ограничение осознавания». Исходя из перспективы феноменологического подхода, можно сказать, что каждый индивидуум двигается в континууме осознавания к интегративному моменту осознавания, где опыт «Я-Оно» может послужить фоном для появления «Я-Ты» момента. В этом смысле интеграция вырастает из процесса следования континууму осознавания и у терапевта, и у клиента. Практикуя феноменологический подход, терапевты и пациенты отставляют в сторону рассуждения о том, какое именно существование является релевантным, и позволяют себе исследовать то, что открывают их собственные сенсорные процессы. Феноменологический подход обеспечивает дисциплину осознавания (Yontef, 1976).
Феноменологическая позиция предполагает принятие. Пациенты, которые могут принимать себя, не имеют потребности осуждать себя, давать себе оценку или отрицать свой опыт. В терапевтических отношениях принятие со стороны терапевта рассматривается как фон для развития способности пациента к самопринятию и это позволяет пациенту сделать свое осознавание более полным. Зинкер (1975, приведено по Jacobs, 1989) писал, что наше самое глубокое ощущение своей ценности, любви к себе и узнавания себя появляются в присутствии личности, которую мы воспринимает как полностью принимающую.
Когда осознавание индивидуума питается из почвы феноменологического подхода, проявляются и присутствие, и включенность. Когда чья-то целостная личность вовлечена в общение, когда она полностью присутствует в диалогическом процессе, это предполагает, что осознавание тоже есть, и в основном это относится к терапевту. Рецептивный, принимающий и осознающий терапевт становится способным к «подлинной речи», по словам Бубера. В этом смысле «Я-Ты» отношения ограничены только чьим-либо осознаванием, которое создает присутствие другой личности. «Ограни
чение возможности диалога — это ограничение осознавания» (Buber, 1947).
От пациента не требуется принятие феноменологической позиции, для того чтобы поддерживать осознавание пациента, именно терапевт принимает такую позицию. Арнольд Бейссер (1970, 2001) утверждал, что терапевт должен быть с пациентом «там, где пациент есть», и сам должен осознавать, где он есть. Изменения наступают, когда поддерживается осознавание того, что есть в контакте. И если это происходит именно так, то каждый из участников будет меняться только потому, что все живущее есть процесс. Ирвин и Мириам Польстеры говорят, что терапевт верит в две аксиомы: «Что есть, есть!» и что «каждый момент переходит в следующий».
У терапевта, практикующего феноменологический подход и осознавание, нет желания изменять пациента. Он не будет соблазнен помогать «беспомощному пациенту» и делать что-то за него, он будет свободен в конфликте с пациентом и т. п. Осознавание и рост происходят путем погружения себя в опыт, при отсутствии требований измениться и рассуждений о том, что «не должно быть таким как есть». Принятие «Я-Ты» отношений позволяет углубить осознавание, и одно с другим интегративно связано.
ДИАЛОГ В ТЕРАПЕВТИЧЕСКОМ ПРОЦЕССЕ.
КАЧЕСТВЕННЫЕ ХАРАКТЕРИСТИКИ ДИАЛОГИЧЕСКИХ ОТНОШЕНИЙ: ПРИСУТСТВИЕ, ВКЛЮЧЕННОСТЬ,
ПОДЛИННОЕ И ОТКРОВЕННОЕ ОБЩЕНИЕ, ПРИЗНАНИЕ-ПОДТВЕРЖДЕНИЕ
По Линн Джакобс (1989), базальный контакт и процесс осознавания являются условиями для диалога, тогда как сам диалог представляет собой специфическую форму процесса контактирования, относящегося к отношениям между людьми. Диалогические отношения рассматриваются как межличностная модель феноменологической подхода к осознаванию.
Качественные характеристики диалогических отношений
В качестве необходимых условий для диалога в терапевтических отношениях терапевт-пациент выделяются присутствие, подлинное и открытое общение (коммуникация), включенность (по Jacobs, 1989) и признание-подтверждение. Йонтеф (2001)
добавляет к ним обязательство перед диалогом и диалог как жизнь, акцентирующий со-творение.
Присутствие
Это самый основной и наиболее трудный элемент диалогических отношений. Присутствие — это привнесение себя полностью в интеракции (Yontef, 1991)*. Присутствующим является тот, кто не пытается влиять на другого, чтобы тот увидел его в соответствии с его образом себя или представлениями о себе. В то время как нет никого, кто был бы свободен от желания быть увиденным определенным образом, присутствие все-таки должно преобладать в подлинном диалоге. Терапевт, например, должен отказаться от того, чтобы постоянно сохранять образ «хорошего терапевта». Если терапевт ведет себя в соответствии с образом «целителя», диалогический процесс прерывается, поскольку другой человек (пациент) становится только средством для реализации потребности терапевта выглядеть подобным образом (Jacobs, 1989, 1991, 1998).
Терапевт скорее желает быть увиденным клиентом, чем намеренно стремится к этому, не пытаясь манипулировать или управлять тем, как его видит клиент. Это дает клиенту шанс встретиться с другим, так как «нет self без «другого». Ведь клиенты отчасти идут в терапию из-за того, что их значимые люди не хотят или утратили способность стать субъектами для клиента. Это родители, закрытые для своих детей, или просто депрессивные, или нарциссически ориентированные, нуждавшиеся в том, чтобы быть увиденными определенным образом и не позволившие своим детям увидеть их реально. Эти выросшие дети могут чувствовать безнадежность и отчаянье из-за неспособности к подлинной и глубокой связи с другими людьми. Такая встреча становится возможной только тогда, когда пациент получает возможность встретить подлинного «другого». Так что терапевт может стать первой личностью в их жизни, к которой они могут подойти, найти и найти себя через «другого» и через свои отношения с терапевтом, желающим быть субъектом. Таким образом, «ина-кость» является очевидным параметром присутствия.
В терапии клиент может впервые получить возможность увидеть доступного реального человека с его защищенностью и
‘	Alexander R., BrickmanB., Yontef G., etal (1991) Transference Meets Dialogue:
A Discussion Between Self-Psychologists and Gestalt Therapists.
способностью преодолеть эту защищенность, способностью, например, извиниться перед клиентом за сарказм, оказавшийся следствием чувств униженности или страха. Но если' терапевт имеет намерения или неосознанные нарциссические потребности к демонстрации себя как отличающегося от пациента, но не имеет цели встретить «инаковость» пациента, его включенность разрушается. Для терапевта его «инаковость» подчинена текущему процессу, в который он погружен (Jacobs, 1991). Одна из самых распространенных ошибок начинающих терапевтов состоит в навязывании себя пациенту. Это навязывание они представляют как выражение подлинного диалога, однако же диалог в терапии всегда соизмеряется с потребностями пациента и его готовностью к встрече с «другим».
При этом во время терапии для роста или выздоровления пациента требуются разные качества «инаковости». Он ищет эти качества, а терапевт в процессе работы пытается понять, какой вид «инаковости» ищет пациент. Искусство терапии и состдит в способности терапевта привнести свое присутствие таким способом, который адресован текущим потребностям пациента в связанности с другими людьми. Терапевт может адаптировать свое присутствие, чтобы соответствовать потребностям роста пациента. «Поворот к другому» становится возможным, когда терапевт в состоянии обеспечить такую «почву» для различных видов «встречи».
Присутствие не может стать правилом для терапевта, но сопротивление присутствию должно быть им исследовано. В гештальт-терапии, где контакт рассматривается как «основной орган личности», личности терапевта придается центральное значение для появления изменений в поведении. Когда контакт затруднен, многие гештальт-терапевты уделяют время исследованию своих трудностей в супервизии, чтобы поддержать свою способность присутствовать. Это касается, например, момента, когда терапевт принимает защитную позу превосходства или когда он интерпретацией*»пытается преодолеть свое бессилие.
Практикуя присутствие, терапевт позволяет себе двигаться по направлению к пациенту и использовать полный спектр эмоций и поведения в контакте с пациентом: контакт глазами, физическое соприкосновение, движение — все это будет говорить о его присутствии. Присутствие включает силу и бессилие терапевта. Терапевт может сильно влиять на пациента и в решающие моменты его любящая позиция может производить значи
тельный терапевтический эффект. Но в реальности терапевт бессилен изменить пациента, сделать его жизнь лучше, и эту боль желания и бессилия он может привнести во встречу.
Для того чтобы поддержать присутствие, очень ценен феноменологический подход — поддержка того, что происходит, без предрассудков и интерпретаций. Комбинация присутствия с феноменологическим подходом может сделать возможными «Я-Ты» отношения. Феноменологическое познание дисциплинирует осознавание мыслей и интерпретаций и... пропуск их. Терапевт селективно аутентичен, он испытывает и осознает свои чувства и мысли, но выражает их частично, ориентируясь на особенности терапевтического процесса. Присутствие — это и неоднозначное отношение терапевта к своим интерпретациям (конечно же, приходящим ему на ум), и повышенная восприимчивость к тому, что исходит от клиента.
При этом «в задачи гештальт-терапевта входит выражение своих переживаний пациенту. Регулярно, с рассудительностью и проницательностью, он сообщает о своих наблюдениях, предпочтениях, чувствах, получаемом опыте и мыслях. Таким образом, делясь личной перспективой, он моделирует феноменологические послания, помогающие обучать пациента доверию и использовать непосредственный опыт для усиления осознавания» (Йонтеф, 2001). А значит, и у клиента будет возможность привнести себя во встречу с терапевтом. Если терапевт рассудителен и думает, что клиент нуждается в изменениях, клиент будет скрывать то, что важно для него. Реальность терапевта не является более правильной, чем реальность клиента, просто это другая перспектива.
Однако некоторыми пациентами любое выражение «инаковос-ти» терапевта будет восприниматься как тягостное столкновение с ним. Так бывает у людей, имеющих поведенческий стереотип, заключающийся в компульсивном обслуживании нарциссических потребностей других лиц за счет своих собственных потребностей. Такие пациенты очень ориентированы на потребности терапевта и будут повторять свой «излюбленный» поведенческий паттерн в отношениях с ним. В этом случае терапевт может обеспечить их безопасность, сохраняя свою «инаковость» в фоне до тех пор, пока терапевтическая работа не приведет к осознаванию пациентом своих особенностей. Рик Хикнер (1985) по этому поводу пишет: «Временами самое любящее терапевтическое присутствие, которое терапевт может привнести в терапию, заключается в его
готовности обеспечить фон, напротив которого возникнет пациент». Индивидуальность терапевта в этом случае подчинена обслуживанию диалога.
Одним из очевидных параметров присутствия является самораскрытие — подлинное и откровенное общение терапевта с пациентом. Самораскрытие само по себе подразумевает такой момент терапевтического процесса, в котором пациент оказывается лицом к лицу с «инаковостью» терапевта. Это достаточно сложно мотивированная интервенция.
Подлинное и откровенное общение
Это естественное следствие принципа присутствия. Откровенность и искренность не подразумевают того, что все, что пришло в голову терапевту, будет непременно сказано клиенту. Слова, которые сказаны импульсивно и не соответствуют терапевтической задаче, могут послужить препятствием к подлинному диалогу. Необходимость быть откровенным не означает лицензии на импульсивность — терапевтическое общение релевантно задачам терапии. Откровенность терапевта селективна — он действительно искренне верит в то, что говорит пациенту, но говорит ему лишь то, что, по его мнению, соответствует терапевтической задаче, а также актуальной терапевтической ситуации. Откровенная и подлинная коммуникация — это не обязательно только слова, такой коммуникацией может быть и молчание (не основанное на защите себя от чьего-либо искреннего самовыражения). Таким образом, подлинное общение происходит из аутентичного терапевтического присутствия и подчинено задачам терапии.
Так, Лаура Перлз (приведено по Jacobs, 1989) пишет, что терапевт может разделить с пациентом столько своего личного опыта и проблем, сколько тот может принять, чтобы перейти на следующую ступень в осознавании себя, а также в реализации своей позиции и потенциала. Другая позиция отражена Кемп-лером (приведено по Jacobs, 1989), который обращается к пациенту с прямой реакцией, базирующейся на том, как он чувствует себя с пациентом в данный момент. Он говорит о необходимости быть спонтанным и непосредственным, но тоже в контексте терапевтической задачи, и это требует от терапевта внутреннего осмысления. Самораскрытие может касаться прошлого личного опыта терапевта или актуального личного опыта в общении с пациентом (аспекты терапевтических отношений). Терапевт го-
норит о том, что считает ценным для терапии и то, без чего его способность к участию в диалоге уменьшится. Естественно, что терапевты не могут заранее знать, позволит ли их самовыражение пациенту сделать следующий шаг, но он искренне на это надеется. И, главное, терапевт может знать, в чем он нуждается сам, чтобы оставаться доступным для контакта. Это и есть ответственность участника диалога, ответственность рассматривать другого как «Ты».
В самораскрытии есть определенная опасность, так как оно нередко бывает удовлетворением неосознанных нарциссичес-ких потребностей терапевта за счет пациента. Так, некоторые пациенты могут воспринять самораскрытие как определенное требование к ним и посчитать себя ответственными за обслуживание проблем терапевта. Другой вариант — потеря надежды и отчаяние («Может ли терапевт с аналогичными проблемами мне помочь? »). Поэтому вопросы самораскрытия являются традиционной «мишенью» супервизии, где обсуждается его адекватность (соотнесенность с потребностями клиента или терапевта), своевременность (необходимость самопредъявления в данный момент терапевтического процесса) и готовность пациента его ассимилировать.
Присутствие и подлинное, откровенное общение обусловливают широкий спектр терапевтического поведения, лимитированный только креативностью, личным стилем терапевта, терапевтической этикой и терапевтической задачей. Гештальт-терапевты не ограничивают себя в ответе пациенту, для того чтобы развилась трансфере нция, как в традиционной аналитической терапии (стоять за спиной пациента — антитеза по отношению к изменению через встречу). Они свободны плакать и смеяться, танцевать или сидеть молча. Они свободны быть полностью присутствующими рядом с пациентом использовать для этого те способы, которые соответствуют их стилю, сохраняют диалогические отношения, отражают настроение момента и адекватны терапевтической задаче. При этом гештальт-терапевты верят в то, что такое общение будет позитивно влиять на пациента.
Важно, что терапевт не демонстрирует свою «инаковость» пациенту. Он скорее ждет, когда пациент будет готов с ней познакомиться. Такое знакомство может происходить разными способами — это раскрытие чувств терапевта, относящихся к его жизни и задетых течением сессии, а пациент может научиться эмпатически его воспринимать. Эти чувства могут относить
ся в большей мере к сессии и состоянию терапевта на сессии. Пациент может воспринять и «сделать своим» широкий спектр средств самовыражения и выражения эмоциональных состояний, присущий данному терапевту. Пациент может открыто искать «инаковость» терапевта для подтверждения своего существования, своей жизненности, особенно в том случае, когда его собственные родители постоянно прятались от него за «фасадом правильности».
Другие пациенты могут искать «другого» для развития своей собственной субъективности и уникальности, и для этого они начинают спрашивать терапевта о том, как он чувствует себя в разных ситуациях, как решает свои проблемы и т. п. Путь исследования субъективности «другого» в этом случае открывает дорогу к собственной субъективности. Иногда пациент ищет другого для обеспечения своей безопасности. Это может отражать его стремление получить подтверждение о том, что терапевт является таким же человеком со своими ограничениями, как и сам пациент. Диалогический терапевт регулирует свое присутствие в соответствии с готовностью пациента к росту, иногда он ждет, когда пациент будет готов воспринять его «инаковость», удерживая ее в фоне.
Стратегически терапевт ориентируется на потребности роста пациента, одновременно удерживая в фокусе внимания потребности выживания и текущие потребности пациента.
Интересный пример присутствия терапевта приводит Тобин (1982). Он описывает клиента, который ушел от него после первой и единственной сессии, в конце которой терапевт сказал ему, что не чувствует с ним контакта. Клиент ушел и через три года снова пришел — уже на групповую терапию. Он рассказал терапевту, что чувствовал сильную боль от этого комментария и одновременно правоту терапевта. Позиция терапевта не была конфлуэнтной. Тобин спрашивает: «Не было ли это ошибкой терапевта?». Возможно, можно было дождаться, когда клиент будет готов к такому комментарию. С другой стороны, клиент вернулся «в состоянии отчаянной готовности к работе»... Была бы его жизнь лучше, если бы он оставался с эмпатически настроенным пациентом все три года? На этот вопрос гештальт-терапевт Петер Филиппсон отвечает так: «Мы не знаем и не должны действовать исходя из того, как если бы мы знали» (1996).
«Присутствие подразумевает особое состояние бытия здесь, полностью, телом и душой. Это способ бытия без специального
делания. Присутствовать — значит быть здесь, полностью, открытым всем возможностям. Присутствие терапевта — это фон, на котором фигура другого человека может возникнуть, стать яркой, полной и отчетливой» (Zinker, 1987).
И последний, очень важный момент. Необходимой предпосылкой терапевтического присутствия являются многие годы профессионального тренинга и личной терапии гештальт-терапевта. Терапевт должен быть готов к диалогическим отношениям, только тогда он может подготовить к ним своего пациента.
Включенность
Бубер определил включенность как характеристику терапии следующим образом: «Терапевт должен чувствовать другую сторону — сторону пациента — во взаимоотношениях как телесное прикосновение, для того чтобы знать, как пациент себя чувствует». Имеется в виду конкретное представление образа реальности другого человека при сохранении self-идентичности терапевта. Терапевт, практикующий включенность, видит мир глазами другого человека настолько полно, насколько это возможно. Это высшая форма осознавания себя и другого (Yontef, 1993). Это сензитивный настрой на другого человека (и на его «инаковость»), но терапевт должен осознавать эффект своих собственных действий. Гештальт-терапевты говорят о контакте и о включенности в одном ключе — изменения происходят через контакт и через включенность.
Включенность — это понимание клиента, стремящееся к своей полноте. В терапевтических отношениях терапевт поддерживает два полюса одновременно: полюс клиента (видеть то, что происходит из перспективы клиента) и свой полюс — полюс терапевта (рассмотрение того, что происходит в отношениях из перспективы терапевта). Такое профессиональное поведение — основной инструмент терапевта, называемый односторонней включенностью. Терапевт принимает на себя некоторые обязательства (быть присутствующим, откровенным, отдающимся течению диалога), но при этом не ждет взаимности от пациента. Клиенты чаще всего и не в состоянии практиковать включенность в начале терапии, а когда они оказываются способными это делать, терапия, по мнению Бубера, может заканчиваться. Именно односторонняя включенность терапевта делает отношения терапевтическими.
М. Бубер акцентировался на включенности, на понимании терапевтом того, что пациент испытывает, в то время как гештальт-терапевты акцентируются больше на том, как пациент испытывает то, что он испытывает. Для некоторых пациентов включенности терапевта недостаточно для того, чтобы они могли вступить в диалог, так как их способность к диалогу нарушена, этому препятствуют защитные механизмы. Практика включенности может быть в этом случае недостаточной, и пациенту нужно прежде всего помочь научиться вступать в диалог путем осознавания защитных структур.
По мнению Йонтефа (2001), включенность «состоит в полном погружении, настолько, насколько это возможно, в переживания другого человека без стремления осудить, проанализировать или истолковать его поведение — и одновременно в сохранении чувства своего отдельного, автономного присутствия... С помощью включенности обеспечивается безопасность окружающей среды, необходимая для феноменологической работы, а общение и понимание переживаний пациента помогает сделать самосознание пациента более отчетливым».
Достижение «Я-Ты» момента — диалогический путь интерперсонального контакта — самый большой потенциал человеческого развития. Если терапевт находится в контакте с клиентом через существование в настоящем и включенность, он будет изменяться, и пациент, оказывающийся в контакте с терапевтом, будет изменяться тоже. Контакт равен изменениям, поскольку при идентификации с настоящим изменения происходят автоматически, ведь только борьба против существующего в настоящем прерывает контакт.
Для достижения включенности терапевт должен быть терпеливым к тому, с чем встретится в контакте. Это может быть тревога и масса других чувств, относящихся к опыту клиента и опыту терапевта, которые будут возникать при встрече с трудностями и возвращать терапевта к факту потери или ограничения включенности. Подобное ограничения проявляются в потере способности конфронтировать с клиентом, в защищенности и саркастичности — избегании чего-то, чего терапевт не хочет видеть, нежелании соприкасаться каким-то болезненным для себя опытом или тем, что опыт отношений клиента с терапевтом совсем не такой, каким бы его хотелось видеть, или что он неправильный.
Итак, одна сторона включенности состоит в том, что терапевт стремится понять, что делает и что предпочитает делать клиент
в отношениях с терапевтом и в своей жизни. Вторая сторона — отслеживание его (терапевта) собственных реакций на это. Присутствие и включенность находятся в диалектических отношениях друг с другом. Через практику включенности терапевт понимает, как его присутствие воспринимается пациентом, а также то, какой вид «инаковости» ищет пациент в отношениях с ним. Понимая это, он может адаптировать свое присутствие так, чтобы соответствовать потребностям роста пациента. Постоянное колебание между присутствием и включенностью, а также гибкая адаптация терапевтического присутствия — все эти параметры «выходят из игры» в определенный момент терапии. Это «Я-Ты» момент, в котором происходит потеря ролевой позиции терапевта.
Признание
В теории диалога есть специфические представления о так называемом признании-подтверждении*. Признание означает, что индивидуум является воспринятым (акт подтверждения существования) и признанным в его целостном существовании (Бубер). Акт признания требует, чтобы участник диалога вступал в феноменологический мир другого человека без рассуждения или предубеждения в тот момент, когда познает чье-то бытие. Кульминация «Я-Ты» отношений представлена моментом, когда другой (пациент) знает, что он представлен терапевту в его самости, без тенденции к интерпретации или какому-либо специальному влиянию. Такой пиковый момент отношений характеризуется взаимностью — это соприкосновение и подтверждение-признание существования одновременно, без потери чьей-либо личности или сепаратности.
Некоторые гештальт-терапевты выделяют различия между принятием и признанием (Friedman, 1985), состоящие в том, что признание (подтверждение), в отличие от принятия, является динамическим понятием. Терапевт встречает пациента, принимает и признает его таким, «какой он сейчас есть». Но это только первый шаг. Признание не означает, что терапевт хочет подтверждать только то, что есть, он принимает личность в ее динамическом существовании, в ее потенциальности, в том настоящем, в
*	Близкими по смыслу английскому Confirmation в русском языке являют-
ся два термина — «подтверждение» и «признание», характеризующие одновременно подтверждение существования личности и признание личности в ее целостности, какой она является в данный момент, а также в потенциале ее развития.
котором пока еще скрыто ее будущее. Таким образом, пациент должен быть признан в том, кем и каким он станет, даже если в настоящем он демонстрирует саморазрушительное поведение и миллион защит*.
Еще один важный вопрос — это вопрос о конфронтации и фрустрации. Гештальт-терапевты конфронтируют с пациентом или фрустрируют его в тот момент, когда он избегает осознавания опыта настоящего момента. Согласно Буберу, конфронтация не является антитезой к диалогическим отношениям, иногда эти отношения требуют конфронтации. Но его точка зрения включала борьбу терапевта с защитами пациента, как если бы они просто мешали диалогу. С холистической точки зрения, вернее было бы поддержать все виды отношений, так как при сложных условиях поля защиты есть часть целостности, аспекты системы саморегуляции пациента, и терапевт не может попросить пациента просто отбросить их в сторону.
Важен также вопрос о реакции терапевта на манипулятйв-ное поведение пациента. Термин «манипуляция» возникает тогда, когда терапевт фокусируется на терапевтических отношениях, в частности, на пути, которым поведение пациента влияет на него. К подобному поведению пациенты прибегают тогда, когда не доверяют процессам своей self-регуляции, а само манипулятивное поведение отражает попытку пациента удовлетворить свою потребность. Когда терапевт начинает видеть мир из перспективы пациента, последний делает не так уж много манипулятивных попыток достичь желаемого, как при конфликте между страхом и желанием, и, соответственно, требуется меньше попыток конфронтации с его поведением (Jacobs, 1989).
Конечно, временами терапевту может очень не нравиться то, что делает пациент, и это требует терпения от терапевта. Такие чувства должны быть осознаны и сохраняться в фоне для поддержания диалогической позиции, которая иногда не проговаривается на словах. Это способность быть с пациентом, например, испытывая гнев или отвращение, способность оставаться открытым и чувствительным, насильно не «улучшая» свои чувства.
‘	В то же время К. Роджерс не признавал разницу между принятием и при-
знанием, поскольку считал, что если пациент чувствует себя принятым, то это помогает ему преодолеть защитные барьеры и его способность быть живым возрастает. Поэтому нет необходимости апеллировать к не наступившему еще будущему пациента; если тот встречается с кем-то по-настоящему, то он встречается с тем, кто живет и меняется.
Терапия как специальный случаи диалога.
Ограничения диалога
Диалогическая терапия определяется главным образом как подход, установка или позиция по отношению к человеческому существованию в общем и процессу терапии в частности. Невозможно полностью и окончательно дать определение диалогическому подходу. Это текущий процесс, требующий «уникального ответа в уникальной ситуации» (Нуспег, Jacobs, 1995). Сердцевиной этого подхода является вера в связанность и диалогичность нашего существования. Связанность не разрушает уникальности каждой личности, напротив, диалогический подход придает большое значение уникальности индивидуума внутри контекста отношений. Наша уникальность возникает в отношениях с другими. Диалогический подход предполагает, что одно из наиболее фундаментальных напряжений человеческого существования — это напряжение между нашей связанностью с другими и нашей уникальностью. Качество нашей жизни зависит от того, каким образом это напряжение снова и снова разрешается в течение жизни.
По Хикнеру (1985), профессиональная ответственность терапевта — это «ходьба по острию» между ответственностью за и ответственностью по отношению к другой личности. В начале терапии терапевт ответственен за формирование подлинно диалогических отношений, помогая клиенту установить истинную связанность с другим человеком (собой). В этой атмосфере и клиент, и терапевт оказываются более способными взять полную ответственность за самих себя.
М. Бубер (1995) описал целебные взаимоотношения в психотерапии как особую форму диалогического процесса. Он рассматривал их как неизбежную трагедию «помогающих отношений», которые не могут быть настолько взаимными, насколько это проявляется в дружбе. Такая взаимность может появиться в определенные моменты опыта, но терапия по своей природе и характеру своей задачи включает именно ограниченные отношения. В этой связи Бубер (1967) пишет: «Терапевт должен чувствовать эту другую сторону, сторону пациента во взаимоотношениях как телесное прикосновение, для того чтобы знать, как пациент себя чувствует». И продолжает: «Если бы и пациент мог так делать, не было бы никакой необходимости в терапии и не было бы никаких отношений».
Д ля того чтобы подчеркнуть это, Бубер несколько преувеличил различия между терапией и более обоюдным (взаимным) диало
гом. В действительности некоторые клиенты вполне в состоянии быть взаимно включенными с терапевтом. Но даже такие клиенты не могут наилучшим образом обходиться со своими интересами путем обязательства поддерживать взаимные отношения в терапии. Задачи терапии требуют, чтобы фокус устанавливался на клиенте, а не на терапевте. В этом смысле субъект-субъектные отношения, поддерживаемые терапией, всегда являются ассимметрич-ными и ограниченными.
Их ограниченность определяется, во-первых, односторонней, включенностью (со стороны терапевта), он пытается понять реальность другого (пациента), но это направление всегда одно и то же, у пациента нет специальной задачи делать то же самое по отношению к терапевту. Пациенты должны вкладываться в познание себя, а не терапевта. Если отношения являются взаимно включенными, тогда это не терапия. Для момента «Я-Ты» отношений такое распределение ролей не является релевантным, но различение между фазами «Я-Оно» и «Я-Ты» встречается и внутри этого контекста односторонней диалогической позиции. Если же разовьются полностью взаимные отношения, терапевтический контакт просуществует недолго.
Еще одно ограничение — специфический стиль личности (нарциссический или обсессивно-компульсивный). Это работа с теми личностями, у которых диалогические отношения с окружением существенно нарушены. Работа с каждым личностным стилем имеет свои ограничения и специфику. Но даже у здоровых личностей есть определенные области, за пределы которых они не готовы идти в данный момент времени. Они интуитивно чувствуют, что не имеют достаточной поддержки, чтобы пройти дальше к более полным отношениям с другим, и не готовы рисковать в диалоге. В этом смысле даже высокопрофессиональные терапевты ограничены тем, насколько далеко может шагнуть их клиент. Они просто не в состоянии быть одновременно двумя сторонами этого диалога (Нуспег, Jacobs, 1995).
Способ, которым диалогичный терапевт встречает клиента, это «движение из бескорыстного очарования клиентом и его историей к недолгому практическому интересу, как ответить и как помочь клиенту рассказать свою историю во всем богатстве ее деталей, побудить его осознать свой ответ на это и затем вновь вернуться к бескорыстному очарованию и т. д.», — пишет гештальт-терапевт Сильвия Флеминг Крокер (2000). В этом смысле терапевт начинает с «Я-Ты» способа отношений, выслушивая
клиента, затем возвращается в «Я-Оно» для практических целей (что сделать, чтобы клиент мог углубиться в своем исследовании и вернуться к тому, что он есть, достичь своей личной правды) и затем вновь возвращается в «Я-Ты». «Я-Оно» всегда обслуживает «Я-Ты» встречу.
Именно терапевт принимает на себя ответственность за то, чтобы встретить пациента, а не наоборот. В более полном и взаимном диалоге принятие ответственности за участие в диалоге можно ожидать от каждого партнера, как это бывает, например, между членами терапевтической группы. Индивидуальная терапия не подразумевает таких ожиданий. Терапевтическая чувствительность к сфере «Между» и готовность терапевта работать в ней формируют безопасность и экзистенциальное доверие пациента. Ирвин Польстер подчеркивал, что дело терапевта — устанавливать интерактивный климат, когда в контакте хорошего качества для клиента появляются возможности изменения. Терапевты не налагают на пациента «обязательства Я-Ты», они сохраняют такую позицию сами — независимо от своей веры в то, что в этой позиции возможности клиента будут реализованы.
Таким образом, требования к диалогу в терапии различны, и терапевт является ответственным за создание условий для диалога. Он должен делать все возможное для того, чтобы быть присутствующим, включенным и открытым. Р. Хикнер (1985) сделал по этому поводу интересное замечание. Он сказал, что индивидуальность терапевта важна для терапии только в той степени, в которой она обслуживает задачу терапии. Он даже назвал терапевта «стюардом диалога».
Еще одним важным требованием к терапевту является следующее. Терапевт должен не только поддерживать становление пациентов через диалогические отношения, он должен ставить перед пациентом и «требования мира» к нему. Это означает, что терапевт не рассматривает индивидуальность пациента как что-то, что может быть достигнуто в изоляции от реальных отношений мира. Невротик — это тот, кто избегает диалога, и выздоровление предполагает возвращение диалога в чье-то конкретное повседневное существование. Способность же к диалогу восстанавливается через работу осознавания в контексте диалога. Пациент может научиться выбирать: углублять диалог или поворачивать обратно. Терапевт же может только работать для того, чтобы встретить пациента. Взаимность является выбором, который может сделать пациент.
В конечном счете главное, что сделал М. Бубер для психотера-/ пии, — это сформулировал принцип выздоровления через подлин^ ную встречу, которая происходит в диалогических отношениях. Еще один важный момент, который необходимо обсудить, это использование типологии и метода. «Решающая реальность есть терапевт, а не метод», — пишет Бубер (1970, приведено по L. Jacobs, 1989) и продолжает: «Без метода каждый является дилетантом. Я за метод, но только для того, чтобы использовать его, а не верить в него. Хотя и не существует доктора, который может обойтись без типологии, он знает, что в определенный момент несравненная личность пациента предстает перед несравненной личностью доктора, он отбрасывает столько типологии, сколько может, и воспринимает не поддающиеся предвидению вещи, которые происходят между терапевтом и клиентом».
В гештальт-терапии типология (например, стадий цикла контакта) используется для понимания вмешательства пациента в контакт и осознавание. Гештальт-терапевты приносят и эту типологию, и наши намерения, касающиеся диалогических отношений, в начало встречи с клиентом. Но в определенных точках процесса диалог требует, чтобы мы отбрасывали эту типологию; именно в эти моменты, по мнению Бубера, и может наступить настоящее исцеление пациента.
Еще одной важной характеристикой диалогической терапии является то, что терапевт проводит терапию «на острие», по своеобразной границе между миллионами смыслов, характеризующих человеческую связанность (и часто пациенты приходят для осознавания и артикуляции этой связанности), и невыразимостью. Возможно, читатель замечал, что некоторые состояния и отношения полностью не поддаются выражению в речи, что в них есть нечто большее, чем мы можем описать. Для этих состояний нет слов, но в них есть нечто фундаментальное, что не может быть обесценено. Это нечто просто есть.
В этом месте очень легко потеряться. С одной стороны, терапевты могут потеряться на сторрне смыслов и значений, и тогда они уводят своих пациентов от знакомства с определенными параметрами связанности self-опыта. Невыразимость не признается, и пациенты начинают верить в то, что основой отношений связанности является понимание, а не разделение опыта. С другой стороны, благоговение некоторых терапевтов перед невыразимостью приводит к тому, что они не могут дать пациенту понять, что он может быть узнан и понят в своей связанности.
Путь между этими двумя измерениями связанности «Я-Оно» и «Я-Ты» не «натоптанный», иногда он теряется и потом снова находится, если терапевт сохраняет диалогическую позицию в контакте с клиентом.
ЛИТЕРАТУРА
I.	Антропова Н. К. Становление диалогических позиций М. М. Бахтина и С. А. Франка. — http://virlib.eunet.net/sofia/01-2000/text/0101.html.
2.	Бахтин М. М. Эстетика словесного творчества. — М., 1979.
3.	Бейссер А. Парадоксальная теория изменений // Гештальт 2001. Сб. материалов Московского гештальт-института. — М., 2001. — С. 6— 14.
4.	Бубер М. Я и Ты // Два образа веры. — М., 1995. — http://www.phHo-sophy.ru/library/bub/O.html.
5.	Йонтеф Г. Гештальт-терапия: введение // Гештальт 2001. Сб. материалов Московского гештальт-института. — М., 2001. — С. 15 — 24.
6.	Аифинцева Т. П. Философия диалога Мартина Бубера. — http:// www.philosophy.ru/liphras/library/lifinceva.htm.
7.	Мартин Бубер — Карл Роджерс: диалог // Московский психотерапевтический журнал, 1994, № 4. — С. 67 — 96.
8.	Перлз Ф., Хефферлин Р., Гудмен П. Опыты психологии самопознания. — М.: Гиль-Эстель, 1993.
9.	Перлз Ф., Гудмен П. Теория гештальт-терапии. — М.: Институт общегуманитарных исследований, 2001.
10.	Филатов Р. Отношения «Я-Другой» в свете поздних сочинений Юнга // Московский психотерапевтический журнал, 2001, № 1. — С. 24 —41.
11.	Шон С. Я-Ты и перенос // Гештальт-94, Сб. материалов Московского гештальт-института. — М., 1994. — С. 30 — 36.
12.	Alexander R., Brickman В., Yontef G., et al (1991) Transference Meets Dialogue: A Discussion Between Self-Psychologists and Gestalt Therapists. — tttp://www.gestalt.org/PANEL.htm.
13.	Buber M. (1967) In R. Anshen (Ed.) A Believing humanism: Gleanings by Martin Buber. — New-York: Simon and Schuster.
14.	Crocker S.F. (2000) «I-Thou» and Its Role in Gestalt Therapy. Gestalt!, 4(2). — http://www.g-g.org/4-2/crocker.html.
15.	Doubrawa E. (2001) The politics of I-THOU Martin Buber, the Anarchist. — http://ourworld.compuserve.com/homepages/gik__gestalt/doubrawa. html.
16.	Enright J. An Introduction to Gestalt therapy. In F.Stephenson (Ed.) Gestalt Therapy Primer. — Chicago: Charles Thomas Publishers, 1975.
17.	Friedman M. Introduction. In M. Buber, Between man and man. — New-York: Mcmillan, 1965.
18.	Friedman M. The healing dialogue in psychotherapy. — New-York: Jason Aronson, 1985.
19.	Hycner R. (1985) Dialogical Gestalt Therapy: An initial proposal. The Gestalt Journal, 8 (1): 23 —35.
20.	Нуспег R., Jacobs L. The Healing Relationship In Gestalt Therapy./ A Dilogic/Self Psychology Approach. — New-York: The Gestalt Journal Press, 1995.	/
21.	Jacobs L. (1989) Dialogue in gestalt theory and therapy. The Gestaft Journal, 12(1). — http://www.gestaltpsychotherapie.de/jacobsl.pdf. I
22.	Jacobs L. (1991) The therapist as «other».The Patientys Search of Relatedness. Presented to Conference «Martin Buberys Contribution to the Humanities». — http://www.gestaltpsychotherapie.de/jacobs2.pdf
23.	Jacobs L. (1998) Transcript of a lecture-discussion with Lynn Jacobs, Ph.D.,captured at the Portland Gestalt Therapy Training Institute. — http:/ /www.g-g.org/gej/2-1 /jacobspt 1 .html.
24.	Jacobs L. (2000) Commentary on Colin Purcell-Lee ys Dialogue and Being.
Gestalt!,4(2). — http://www.g-g.org/4-2/jacobs.html.
25.	Philippson P. (1996) Dialogue and Experiment. Electronic Publication of Manchester Gestalt Centre. — http://www.editmanager.co.uk/user/ index.php?user = mgc&pn= 10704.
26.	Purcell-Lee C. R. (2000) Dialogue and Being. Gestalt!, 4(2). — http:// www.g-g.org/4-2/purcell 1 .html.
27.	Purcell-Lee C. R. (2000) Responces to Lynn Jacobs and Gary Yohtef. Gestalt!, 4(2). — http://www.g-g.org/4-2/purcell2.html.
28.	Tobin S. (1982) Self-Disorders, Gestalt Therapy and Self-Psychology. Gestalt Journal, 5(2), Highland, NY.
29.	Yontef G. M. (2000) Dialogue, Psychotherapy, Will and Cognition: A Response to Purcell-Lee. — http://www.g-g.org/4-2/yontef.html.
30.	Yontef G. M. Awareness, Dialogue&Process. Essays on Gestalt Therapy. — Highland New-York: The Gestalt Journal Press, Inc., 1993.
31.	Zinker J. Presence as Evocative Power in therapy. Gestalt Review, 1(2), Gestalt Institute of Cleveland, Ohio, 1987.
ГЛАВА 8
СИМВОЛИЧЕСКИЕ И РЕАЛЬНЫЕ АСПЕКТЫ ОТНОШЕНИЙ ТЕРАПЕВТА И КЛИЕНТА
ИСТОРИЯ РАЗВИТИЯ КОНЦЕПЦИИ ТЕРАПЕВТИЧЕСКИХ ОТНОШЕНИЙ -ДВИЖЕНИЕ ОТ ПСИХОАНАЛИЗА К ГЕШТАЛЬТ-ТЕРАПИИ.
РАЗВИТИЕ КОНЦЕПЦИИ ПЕРЕНОСА И КОНТРПЕРЕНОСА
Клиент-терапевтические отношения по праву рассматриваются в качестве решающего фактора успешной терапии (Clarkson, 1990, Йонтеф, 2001). Кларксон выделила пять разновидностей таких отношений: рабочий альянс, перенос и контрперенос, «Я-Ты» отношения, репаративно-развивающие отношения, трансперсональные отношения. Сосредоточение на них потенциально полезно для терапевтов и исследователей. Эти пять модальностей рассматриваются ею как интегрирующая рамка для разных психотерапевтических подходов, безотносительно к непримиримым различиям между ними.
Несмотря на разную теоретическую базу в психотерапевтическом сообществе, различные способы и методы психотерапевтической работы, уже давно нет сомнений в том, что сами взаимоотношения терапевта и клиента несут в себе огромный терапевтический потенциал. В них могут проявиться, стать осознанными и разрешиться все те поведенческие паттерны, которые закладывались в родительской семье по отношению к авторитетным фигурам родителей или сверстников (Гринсон, 1994).
Подобные поведенческие паттерны имеют тенденцию к вынужденному повторению, и в основе этих компульсивных паттернов лежат незавершенные ситуации. С такими особенностями отношений, открытыми 3. Фрейдом и названными им переносом, мы постоянно встречающимся в работе с клиентом. Эти же особенности проявляются не только в терапевтических отношениях, но и в жизни, обусловливая и «подпитывая» проблематику клиента. Любовь и власть, дружба и деловые отношения — это главные жизненные темы любого человека. Перенос в обычных отношениях проявляется в повторении (детской) травмы, в то время как в терапевтических отношениях трансферентные феномены ис-
пользуются для психологических изменений, ведущих к излече-' нию и росту (Robbins, 1999).
Развитие концепции переноса
С точки зренця 3. Фрейда, клиенты рассматривают текущую ситуацию отношений с терапевтом в свете своих ранних взаимоотношений и компульсивно воспроизводят проблемные ситуации. С этого момента «семейная метафора» в терапии — рассмотрение отношений в терапии с точки зрения ранних отношений ребенка в семье — получает самое широкое распространение. Терапевтическая ситуация предоставляет терапевту массу ценных возможностей для работы с клиентом, и эти возможности используются по-разному терапевтами разных теоретических направлений.
Перенос неадаптивен для клиента в той мере, в которой он остается жертвой навязчивого повторения одних и тех же реакций. Ранние взгляды самого Фрейда на перенос отличались тем, что вначале перенос рассматривался как препятствие для собственно аналитической работы. Перенос нужно было интерпретировать и преодолеть, для того чтобы на основе свободных ассоциаций могли быть восстановлены старые драмы пациента. В ортодоксальном психоанализе считалось, что терапию делает воспоминание старого материала и понимание того, как это повлияло на теперешнюю жизнь клиента.
Впоследствии 3. Фрейд изменил свои взгляды на перенос и признал его полезным для интерпретации скрытых мотивов и чувств клиента. Полезным считалось и формирование невроза переноса (момента, когда чувства пациента начинают фокусироваться на личности терапевта), который появлялся еще и за счет специфического поведения терапевта. Он (терапевт) должен был стать «чистым экраном», на который спроецируется вытесненный конфликт. Однако впоследствии было установлено, что и инсайт, и знание своих саморазрушительных паттернов, достигаемые с помощью интерпретации, оказывались недостаточными длящих интеграции личностью и для изменения невротических паттернов. Поэтому основным инструментом (помимо интерпретации) стала проработка — процесс, посредством которого возможные инсайты можно было бы эмоционально утилизировать. Инсайт и проработка и сейчас являются основными инструментами работы психоаналитика, однако мнения по поводу поведения клиента и профессионального поведения терапевта различаются.
Проработка переноса (достижение инсайтов в отношениях терапевт-пациент) была признана психоаналитиками терапевтически полезной для анализа типичных жизненных искажений пациента, проявляющихся в отношении к терапевту. Терапевт должен был показать пациенту, как его ранние фантазии и импульсы искажают существующую реальность. «Задача аналитика — постоянно вырывать пациента из его... иллюзии (переноса) и показывать снова и снова, что то, что он считает настоящей жизнью, является лишь отражением прошлого...» (3. Фрейд «Очерк психоанализа»). Теория переноса оказалась величайшим открытием, повлиявшим впоследствии на всю психотерапию. Ее важность заключалась в признании того факта, что терапевтические отношения отражают всю историю проблем пациента и даже всю его жизненную историю. Однако ортодоксальный психоанализ все же опирался в своих взглядах на убеждение в силе и действенности интерпретации.
Но уже Мертон Хилл (Гилл, приведено по Кану, 1997), психоаналитик второго поколения, говорит о том, что восстановление истории жизни клиента и понимание причин его проблем само по себе не является терапевтичным. Смысл терапии состоит в возможности пережить старые побуждения (по отношению к значимым лицам детства) в присутствии нового объекта этих побуждений — терапевта. Таким образом, основной принцип действенности терапии заключался в ре-переживании. Чтобы репереживание стало значимым, оно должно поддерживаться терапевтом и при этом
•	чувства и влечения должны были быть испытаны в присутствии лица, на которое они стали направлены теперь;
•	переживаемые чувства должны были быть выражены тому лицу (терапевту), на которое они были направлены;
•	терапевт как новый объект старых чувств должен быть настроен обсуждать чувства и влечения с интересом, объективно и без защит;
•	терапевт помогает клиенту обнаружить прошлый опыт в этих чувствах, и таким образом старое и новое переживание становятся органически смешанными.
То есть в данном случае приоритет в терапии получала сама работа с переносом (хотя Хилл и не был против анализа событий текущей жизни). Он рассматривал терапию как межличностную ситуацию, в которой терапевт реально структурирует переживания клиента. Наиболее эффективным для терапевтического из
менения Хилл считал постоянное осознавание взаимоотношений, а интеллектуализации по поводу событий детства рассматривал как бесполезные. В этом случае терапия акцентируется на отношениях и создает возможность для их осознавания и ре-переживания. Возможность ре-переживания клиента обеспечивается тем, что терапевт отдает приоритет работе с переносом. Хилл побуждал клиентов осознавать связь между тем материалом, который они приносили на сессию (события и факты жизни, оценка этих событий и эмоциональный опыт) и складывающимися в терапии отношениями и атмосферой. Интерпретации Хилла были направлены на (1) осознавание клиентом его чувств к терапевту и (2) понимание степени влияния их прежних установок на собственную интерпретацию событий терапии.
Хиллом в значительной мере был пересмотрен и принцип нейтральности психоаналитика, являющийся классическим для ортодоксального психоанализа. С его точки зрения, на реакции клиентов влияют реальная ситуация терапии и ожидания, потребности, чувства и установки, привнесенные в ситуацию клиентом. Поэтому терапевту тоже важно осознавать*, какие реакции клиента отражают реальность, то есть являются реакцией на то, что реально происходит в отношениях, а какие являются переносом. Хилл не верил, что терапевт на самом деле может стать чистым экраном для пациента (не существует способов избежать влияния стимулов реальности на ситуацию), погоня за нейтральностью в любом случае обусловливает реакцию одиночества у клиента, даже если это не является его центральной проблемой. Поэтому Хилл подчеркивал важность спонтанных реакций терапевта для создания более терапевтичной атмосферы, но отмечал, что эти спонтанные реакции требуют, чтобы терапевт постоянно осознавал, какие намеки он подает клиенту. Он также подчеркивал важность подлинного уважения к клиенту, подлинного интереса к переживанию клиентом отношений в терапии и важную роль незащищенного реагирования терапевта на переживания клиента. Для современной терапии наиболее полезными оказались представления Хилла о терапевтической атмосфере, спонтанности терапевта, акцент на осознавании отношений терапевта и клиента «здесь и сейчас».
В теоретических взглядах Хайнца Кохута терапевтические отношения оказались местом встречи психоанализа и гуманис-
И это его ответственность.
тической психологии (Кан, 1997). Кохут значительно расширил понимание особенностей человеческого развития, психопатологии и терапии, не отбрасывая достижений классического психоанализа. В его представлении перенос определялся неудовлетворенными в детстве потребностями клиента в зеркализации (принятии, отражении), идеализации (наличии родителя, который может быть идеалом) и схожести с другими людьми. Клиент видит в терапевте человека, способного утолить жажду в зеркализации, идеале или дающего возможность почувствовать свою похожесть на других людей. Эти потребности проявляются в переносе большинства клиентов. По отношениям с клиентом можно узнать, что именно он не получил от родителей. Все эти виды переноса позитивны и отражают надежду клиента на удовлетворение своих актуальных потребностей.
Итак, перенос клиента на терапевта, с точки зрения Кохута, отражает его основные потребности. Клиенты, претендующие на свою особую роль в жизни терапевта, возможно, не получили в свое время от родителей того, что им необходимо для роста и развития: восхищения своим ребенком и радости от того, что он находится рядом. Эти грандиозно-эксгибиционистские потребности удовлетворяются родителями в разной степени. Если периодический отказ в их удовлетворении не является слишком травматичным для ребенка, он Получит более благоприятные возможности в жизни, осознавая, что и сам может быть своим «зеркалом».
Вторая основная потребность, по Кохуту, — это потребность в идеализированном родительском образе. Ребенок рассчитывает на помощь сильной и умной личности родителя в общении и развитии отношений с внешним миром. Опасной для развития ребенка является ситуация, когда он не может идеализировать ни одного из родителей. Если же родитель в определенной мере удовлетворяет эту потребность, ребенок оказывается вполне защищенным и способным справиться с грядущими трудностями. Периодическая неспособность родителя это сделать стимулирует ребенка самостоятельно справляться с ситуацией, неизбежными внутренними конфликтами и напряжением. Уверенность в родителе необходима для развития ключевой части самости, обеспечивающей необходимые для личностного развития идеалы, контроль над побуждениями и импульсами внутренней жизни, способность к самоуспокоению.
Наконец, третья потребность — это потребность быть похожим на других людей. Ее удовлетворение дает чувство социальной принад
лежности, понимание своего общественного статуса. Если эти три потребности удовлетворены адекватно, ребенок развивает здоровую самость. Даже если родитель обеспечивает удовлетворение хотя бы одной из трех потребностей, считает Кохут, у ребенка не разовьется серьезное расстройство самости. Самость развивается на протяжении всей жизни индивидуума и на всем ее протяжении личность испытывает постоянную потребность в людях, которые удовлетворяют потребность в принятии, служат идеализированным образом и удовлетворяют потребность в сопричастности. Свою теорию развития он назвал селф-психологией.
Что же, по мнению Кохута, делает терапевт в отношении этих разновидностей переноса? Кохут разделял точку зрения Хилла о бесполезности интерпретации переноса. Терапевт не участвует в активном одобрении грандиозных ожиданий клиента, не восхищается им, не культивирует потребность клиента в идеализированном образе. Терапевт должен научиться видеть мир с точки зрения клиента и разными способами сообщить клиенту, что его способ бытия понятен. Он интерпретирует не перенос, а поведение клиента, например, его потребность в подтверждающих реакциях и ответах. В этом случае клиент может научиться относиться к себе менее критично и более одобрительно. Терапевт, который берется удовлетворять потребности сам, лишает клиента способности искать объект самости. Развитие самости у здорового индивидуума длится всю жизнь. Решающая задача терапии — научить клиента находить людей, которые могут удовлетворить его зрелые нарциссические потребности. Терапевтическая задача состоит в том, чтобы дать возможность клиенту выстроить те структуры самости, которые не сложились у него в детстве (например, обнадеживающую эмпатию).
Наиболее деструктивными, по Кохуту, являются терапевтические отношения, в которых проявляется критическое отношение к клиенту, а также «защищенность и холодность» терапевта. «Сопереживать клиенту, когда он видит нас в худшем свете, очень тяжело и очень терапевтично», — писал Кохут.
Взгляд современных аналитиков (Кан, 1997) в значительной степени сбалансирован. Терапия должна предоставлять возможность и для глубокой проработки проблем, и для анализа переноса. На раннем этапе нужно понять переживания клиента, работать над расширением осознания взаимоотношений. Затем терапевт помогает клиенту увидеть, что его реакция на терапевта обусловлена позициями и ожиданиями, которые клиент не
сет повсюду и что его объяснение событий в отношениях не является единственно возможным.
Терапевтический подход Карла Роджерса (1984, 2002) также значительно повлиял на формирование концепции терапевтических отношений. Он считал, что действенной и способствующей позитивным изменениям клиентов будет та терапия, которая доносит до клиента искренность, эмпатию и безусловное положительное отношение. Успешная терапия зависит от того, насколько терапевт окажется в состоянии поддерживать человеческую полноценность клиентов, отстаивающих свой уникальный путь роста и развития. Вместе с тем Роджерс и его последователи не уделяли внимания работе с самим переносом, считая достаточным для терапии аутентичное присутствие терапевта. Однако подход Роджерса к терапевтическим отношениям оказал сильное влияние на терапевтов аналитического направления.
Между аналитиками и гештальт-терапевтами мощной поворотной фигурой во взглядах на перенос стал Карл Густав Юнг (Кан, 1997).
Процесс переноса оценивается им как наиболее общая форма проекции, это проекция между двумя индивидами, носящая эмоциональный и компульсивный характер. Юнг считал, что проецируются не только исключительно эротические и инфантильные переживания. Они являются лишь одной из возможных форм переноса. Проецируются и другие высокоэмоциональные содержания человеческой психики. Интенсивность переноса всегда пропорциональна важности субъективного содержания. Сильный перенос соответствует активному содержанию, он важен для пациента. Когда же проецируемые содержания выделены и осознаны, они теряют силу, но не исчезают бесследно. Интенсивность и энергия переноса могут проявляется в измененном отношении к какой-либо ситуации. Происходит это потому, что сила переноса является эмоциональной силой, присущей самому пациенту. Терапевту следует вернуть пациенту эти ценности, без этого терапия не будет завершена.
Юнг считал, что перенос появляется тогда, когда затруднено нормальное общение между аналитиком и пациентом, есть дистанция и перенос в этом случае является компенсаторным мостом между ними. Чтобы снять перенос (а речь идет о снятии! — И.Б.), необходимо стимулировать пациента осознать субъективную ценность личностного и безличностного содержаний его переноса. Между тем в проекции может оказаться не только
личностный, но и архетипический материал (комплекс спасителя, Бого-образ). В таком случае суть возврата проекции состоит в том, чтобы найти ей подходящую форму, являющуюся адекватным вместилищем (например, религия как форма проецирования безлич-ностных образов).
Юнг различал четыре стадии переноса. Первая — проекция личностных образов. Вторая — разделение личностных и без-личностных содержаний (принадлежащих структурным элементам психики и носящих защитный характер). Третья — отделение личного отношения к психотерапевту от безличностных факторов (архетипические образы). Четвертая — объективизация безличностных образов. Ее цель — отделить сознание от объекта настолько, чтобы индивид не связывал гарантию своего счастья с внешними обстоятельствами и другими людьми.
Контрперенос
Взгляд на терапевтические отношения не может быть полным без понятия о контрпереносе. Наиболее общеупотребительное значение этого термина таково: контрперенос — это то, что возникает в бессознательном терапевта в ответ на перенос клиента. Взгляды на перенос у разных терапевтов сильно отличаются. Одни считают контрпереносом все, что испытывает терапевт по отношению к клиенту, другие же вычленяют что-то одно — отношения, чувства, поведение. Идеалом ортодоксальных аналитиков был абсолютно объективный терапевт, чьи заботы и боли были бы далеко от кабинета. Впоследствии было обнаружено, что с помощью контпереноса можно узнать о проблемах клиентов то, что невозможно исследовать каким-либо другим путем. Ракерн назвал контрпернос «величайшей опасностью и наилучшим инструментом» терапии*.
Исторически учение о контрпереносе повторило судьбу представлений о переносе. Вначале контрперенос рассматривался как нечто мешающее анализу, то, что должно быть устранено терапевтом. Но в 1950 году Хайманн изменила взгляд аналитиков на контрперенос, определив его как средство понимания пациента терапевтом. Перенос и контрперенос стали рассматриваться как две стороны одного и того же феномена терапевтических отношений.
В контрпереносе выделяют:
Цит. по: Rosenberger Е. W., Hayes J. А., 2002.
1)	эмпатический контрперенос — реакцию на перенос (лесть клиента — гордость терапевта, критика клиентом терапевта — опасность, ощущаемая терапевтом);
2)	реакции — ответы на материал, близкий проблемам терапевта, что делает их нечувствительными к этой области исследования;
3)	характерные реакции самого терапевта (например, склонность к конкуренции или потребность в любви каждого клиента, индивидуальные установки).
Но кроме контпереносных реакций в терапевтических отношениях присутствуют и реалистические реакции-ответы.
Чаще всего контрперенос выглядит как избегающее поведение терапевта, которое появляется при угрожающем ему содержании материала клиента, или как уход терапевта от личностной вовлеченности в отношения с клиентом. Это проявляется в отчуждении, наблюдательной позиции, объективно-рациональном подходе к клиенту.
Недавние исследования контрпереноса аналитически ориентированными терапевтами (Rosenberger, Hayes, 2002) выявили несколько характерных особенностей, связанных с феноменологической реальностью терапевта, и акцентировали внимание терапевта на осознавании проявлений контрпереноса. Последний принимает следующие формы: искажение перцепции у терапевта (клиент похож или не похож на терапевта), ошибочный отзыв на материал клиента, реактивная защитная активность терапевта, блокирование эмпатии, необоснованное изменение плана лечения.
Кроме того:
•	поведение терапевта при контрпереносе негативно связано с его эмпатической способностью, в то же время осознавание контртрансферентных чувств положительно влияет на способность к эмпатии;
•	большое количество и большая интенсивность контртрансферентных чувств негативно влияет на возможность проявления эмпатии;
•	выраженное контртрансферентное поведение терапевтов в большинстве случаев встречается при недостаточном осознавании контртрансферентных чувств и строгой приверженности теоретическому подходу;
•	высокий уровень контртрансферентного поведения терапевта обусловливает плохой исход терапии;
•	наиболее выраженными контртрансферентные чувства являются в том случае, когда терапевты воспринимают клиентов как непохожих на них самих (искажение перцепции);
•	контртрансферентные реакции влияют на дистанцию между терапевтом и клиентом (разделение терапевта и клиента: скука, блокирование чувств терапевта, растерянность). При эмпатическом контрпереносе «терапевт бессознательно придает форму и усиливает существующие и потенциально возможные черты своей личности в ответ на трансферентные требования клиента» (Роут, 2002). Примером такого контрпереноса может быть раздражение терапевта поведением клиента, который бессознательно добивается, чтобы его отвергли и бросили. При уникальном контрпереносе существует изначально неблагоприятное сочетание черт личности или личных проблем терапевта и клиента. Так, непроработанные гомосексуальные проблемы терапевта ведут к существенным затруднениям в работе^ с пациентами-гомосексуалистами. Характерологический контрперенос связан с мировоззрением и установками самого терапевта (не имеющими отношения именно к этому клиенту). Наконец, автор выделяет ситуационный контрперенос, связанный с особыми (как правило, преходящими) личными обстоятельствами терапевта, его окружением и культурой, профессиональным статусом.
Контрперенос может сделать нас нечувствительным к важной области исследования проблемы клиента в том случае, когда проблемы клиента и терапевта совпадают (и тут важно узнать, как клиент выбирал терапевта, если он выбирал его. — И. Б.). Контрперенос может обусловить косвенное самоудовлетворение терапевта за счет клиента (например, побуждение к большей сексуальной свободе, если у самого терапевта нет таковой). При контрпереносе клиент может получить невербальное послание-запрещение на выражение агрессии терапевту, если последний нуждается в любви клиента. Он может привести к вмешательству, противоположному интересам клиента (если терапевт обижен, он может найти способ бессознательно отомстить, или если он сердит на своего отца, то может побуждать клиента говорить это вместо него). Наконец, контрперенос может побудить терапевта к принятию некой роли за счет механизма проективной идентификации, когда клиент осуществляет бессознательное давление на терапевта, чтобы он принял эту роль. Если терапевт поддается этому давлению, он чувствует себя смущенным (например, при навязывании ему клиентом роли строгой матери или супертерапевта).
Хэйес (приведено по Rosenberger E.W., Hayes J.A., 2002) выделил несколько параметров контрпереноса:
1.	Источник контрпереноса. Наиболее часто это неразрешенный (в личной терапии) конфликт терапевта. Сюда относят неудовлетворенные потребности самого терапевта, его семейные проблемы, культуральные проблемы (раса, религия, сексуальная ориентация, инвалидность и т. п.), специфические терапевтические проблемы (например, окончание лечения).
2.	Триггер — актуальное терапевтическое событие, которое вызывает к жизни неразрешенный конфликт (конкретный стимул, например, рассуждения клиента о смерти).
3.	Манифестация контрпереноса. Возникает, когда триггер «включает» источник контрпереноса — неразрешенный конфликт терапевта.
4.	Эффект контрпереноса — результат манифестации контрпереноса, влияющий на качество терапевтического процесса и его исход.
5.	Управление контрпереносом. Подразумеваются стратегии терапевта по совладанию с контрпереносом.
Распространенной проблемой, связанной с переносом, является неспособность терапевта выдерживать прямое воздействие негативного переноса пациента. Практика таких терапевтов изобилует милыми благодарными пациентами, неспособными выразить терапевту свое недовольство чем-либо или испытывающими вину за свое несовершенство. Непроработанный негативный перенос нередко является причиной длительных и неэффективных терапевтических отношений или «немотивированного» прекращения пациентом терапии.
Терапевту (особенно начинающему) может быть трудно принять и позитивный идеализирующий перенос. «Борьба» терапевта с идеализацией себя, преждевременное возвращение проекций клиенту может стать для последнего источником разочарования и лишения надежды. Столь же деструктивной для терапии может стать и идентификация терапевта с идеальным образом клиента. Другая разновидность контрпереноса заключается в конфлуэнции с клиентом таким способом, при котором терапевт испытывает чувства или импульсы, а также позицию по отношению к миру, которые испытывает или избегает испытывать клиент. В этом смысле контрперенос является мощным и глубоким источником информации о клиенте. В терапевтической практике особенно важна дифференциация между актуаль
ными реакциями на клиента, реакциями, которые основываются на прошлом терапевта и клиента, а также реакциями, спровоцированными проекцией клиента на терапевта.
В то же время контрперенос является мощным источником эмпатии. Задача терапевта — это не устранение контрпереноса, а уменьшение времени на его обнаружение и адекватное использование в терапии. Контрперенос дает возможность о многом узнать, но истина состоит в том, что терапевт ни на минуту не свободен от давления переноса. Самой трудной задачей является постоянное осознавание терапевтом своего ответа на перенос. «Чем больше внимательности... к нашим собственным отношениям, собственным чувствам и побуждениям, желаниям и страхам, тем быстрее мы найдем возможность поставить контрперенос на службу терапии», — пишет Майкл Кан (1997).
Осознавание своих типичных контртрансферентных ответов позволяет терапевту справиться с контрпереносом путем проработки своих личных проблем. Это в значительной степени отличается от простого тренинга терапевтических навыков. Само-осознавание вкупе с ясной теоретической ориентацией облегчает управление контрпереносом, а преодоление контрпереноса нередко разрешает терапевтический тупик в сессии и в дальнейших терапевтических отношениях.
ТЕРАПЕВТИЧЕСКИЕ ОТНОШЕНИЯ
ИЗ ПЕРСПЕКТИВЫ ГЕШТАЛЬТ-ПОДХОДА.
БАЛАНС МЕЖДУ СИМВОЛИЧЕСКИМИ И РЕАЛЬНЫМИ АСПЕКТАМИ ОТНОШЕНИЙ В РАБОТЕ ГЕШТАЛЬТ-ТЕРАПЕВТА
Попытаемся понять, как же выглядят представления о терапевтических отношениях с точки зрения гештальт-терапии. Гештальт-терапия развивалась н^ культурной, философской и научной основе психоанализа и, конечно же, впитала многие его термины и понятия. Вместе с тем она развивалась отчасти и как реакция на культивирование переноса (непременное достижение невроза переноса) в психоанализе. В этом смысле гештальт-терапевты отличаются от аналитически ориентированных терапевтов тем, что избегают интерпретаций переноса (как метода работы), предлагая клиенту аутентичные диалогические отношения. Конечно, любой терапевт интерпретирует и делает выводы на основе своих наблюдений. Однако в гештальт-терапии эти выводы ценны
не сами по себе, а как основа для экспериментального исследования непосредственного переживания клиента.
В отличие от психоанализа фокус гештальт-терапии направлен на то, что познается в непосредственном опыте, при этом гештальт-терапевт находится в диалогической позиции с клиентом, стимулируя осознавание для увеличения самоподдержки, необходимой для творческого и адаптивного ответа на воздействия окружающей среды. Перенос и контрперенос сами по себе не являются основным фокусом работы гештальт-терапевта, а только в той мере, в которой они спонтанно становятся фигурой в терапевтических отношениях (в остальное же время они просто присутствуют в фоне). Фокус же гештальт-терапевта направлен на содержание и процесс контакта, а также на прерывание контакта.
В гештальт-терапии перенос рассматривается как особый способ прерывания контакта, с помощью которого клиент организует свое переживание терапевта. Это не только перенос стереотипов взаимодействия с родительскими фигурами — это перенос опыта из одной ситуации в другую. Перенос представляет собой структурирование настоящего по образу и подобию прошлого. Однако перенос опыта — это фундаментальное приспособительное свойство человека, он не может взаимодействовать с ситуацией, не использовав базу старого опыта и только на основе актуального. Но иногда пациент хронически переносит какой-либо старый опыт в новые ситуации и хронически не воспринимает то новое, что заложено в новой ситуации, то есть в новой ситуации ведет себя точно так же, как в старой. Эти-то аспекты опыта в основном и обусловливают его актуальную проблематику.
Стивен Шон (1994) пишет о том, все это происходит из дефицита отношений «Я-Ты» в опыте клиента, это послание о том, чего не хватает. Человек, на которого проецируют (терапевт), начинает чувствовать себя как Оно — объект, которым манипулируют. Фокус внимания в гештальт-терапии направлен на то, КАК именно клиент искажает свой контакт с терапевтом в настоящем, прерывая контакт с помощью проекции. При этом взгляд гештальт-терапевта устремлен не в прошлое, а в настоящее — на то, что есть в непосредственном опыте, и на то, что можно узнать путем осознавания. Фокус гештальт-терапии направлен на то, что происходит «здесь и сейчас» между терапевтом и клиентом.
Перенос и контрперенос здесь рассматриваются как частный вид проекции, который потенциально полезен для прояснения личного и наполненного взгляда на мир, который клиент создает и использует (точно так же терапевт стремится к осознаванию и собственных проекций). Благодаря точной идентификации таких проекций терапевтом (это то место, где проективный материал не соответствует существующему контексту) прошлый опыт клиента, перенесенный в ситуацию терапии, может получить свое завершение. Таким образом, работа с переносом в гештальт-терапии рассматривается как работа с прерыванием контакта, и терапевту нужно прояснить для себя, что проецируется на него и чего избегает клиент, проецируя это на терапевта. Морган Гуд-ландер (1992) называет перенос естественной частью опыта, дающей клиенту возможность «присвоить» проекцию непосредственно в контексте, в котором она появилась, и дающей возможность терапевту оставаться в соприкосновении со своим опытом, что облегчает его работу с переносом. Таким образом, и перенос, и контрперенос — это особый вид проекций, порожденных прошлым опытом.
Концепция переноса Отто Ранка — как смысла, с помощью которого клиент демонстрирует свое прошлое, — хорошо согласуется с концепцией незавершенных дел и концепцией цикла контакта. Прерывание контакта «предохраняет» клиента от полного осознавания незавершенной ситуации, внутри которой «законсервирована» неудовлетворенная потребность. При этом организм вынужден приспосабливаться, и такое приспособление называется сопротивлением (определение Лауры Перлз) — организм предпринимает постоянные попытки достичь своей интегрированности. Разворачивающий на контактной границе процесс (попытка встретиться с потребностью) протекает так, как если бы отсутствовала среда, обеспечивающая возможность удовлетворения потребности индивидуума в связанности с другими людьми. И только через текущий контакт (по сути, восстановление возможности встретиться со средой) клиент обретает новые способы организации опыта.
Говоря о признаках позитивного переноса (позитивная проекция) в непосредственном контакте, Зиш Зембински (1996) отмечает, что в подобных случаях клиент никогда не жалуется на терапевта, на недостаток внимания, говорит, что нашел человека, который его понимает («мне с вами так хорошо»). Негативный перенос (негативную проекцию) можно предполагать,
когда клиент не делится чувствами, не понимает, не слышит вопросов и реплик терапевта, часто приходит в замешательство, приписывает успехи терапии другим лицам и обстоятельствам, ведет себя гак, будто терапевта нет.
При позитивном контрпереносе (позитивный ответ на проекцию клиента) терапевт избегает иметь дело с возражениями клиента, придерживается романтических представлений о нем, акцентируется на привлекательных сторонах его личности, чрезмерно защищает и опекает клиента, неоправданно оптимистичен на его счет. При негативном контрпереносе (негативный ответ на проекцию клиента) часто возникают отключенность, скука, чувство неадекватности и небезопасности, чрезмерная рассудительность и склонность к интерпретации, терапевт раздражителен, пугает клиента, отвергает, увеличивает физическую и психологическую дистанцию с ним.
Изменение состояния и поведения терапевта в ходе терапевтической сессии может быть реакцией на те качества, которые клиент неосознанно проецирует на него. Соответственно, лучшим вопросом, который может задать себе терапевт, будет такой: «В ответ на какие реакции и поведение клиента изменяется мое состояние и поведение?». Отношения терапевта и клиента в диаде являются структурным целым, внутри которого можно обнаружить некоторые влияния и приспособления к этим влияниям. «Трансференция и контртрансференция вместе формируют интерсубъективную систему реципрокных множественных влияний», — пишет известный селф-психолог Роберт Сто-лороу (1987, приведено по Jacobs, 1992). И это представление об основной структурной части терапевтических отношений вполне согласуется с представлением о терапевтическом поле как о «вместе созданной реальности», которую можно рассматривать и с точки зрения влияний и сил, и с точки зрения энергии и баланса, и положив в основу принцип взаимозависимости.
Конечно, в терапевтических отношениях (как и в жизни) присутствуют не только символические (относящиеся к переносу), но и реальные аспекты отношений. Задача терапевта — выяснить, что соответствует действительности, а что нет. Осознавание символической тенденции (переноса) дает возможность терапевту разделять реальные отношения и отношения переноса, и это помогает прояснить источник сопротивления (Ласая, 2001). Естественным вопросом, который задает себе терапевт в этой ситуации, был бы вопрос « Что сделал я, для того чтобы клиент дал такую реакцию?».
В этом смысле чувства клиента к терапевту могут быть обусловлены и вполне реальными событиями их отношений. Клиент может восхититься или обидеться, обрадоваться или рассердиться (хотя бы на нарушение договоренностей). Если распределить баланс символической и реальной тенденций в терапевтических отношениях во времени, то (1) реалистические отношения присутствуют в работе терапевта с самого начала. Затем (2) они оказываются захваченными потребностями в переносе со стороны клиента, со всем сужающим контакт давлением — страха или жажды внимания, избегания гнева или желания полной независимости от других, требования быть совершенным. И, наконец, (3) при успешном течении терапевтического процесса вновь начинают преобладать реалистические тенденции в восприятии терапевта.
В терапевтических отношениях гештальт-терапевт предлагает клиенту горизонтальные и равные отношения. Он не допускает, что знает что-то лучше своего клиента, не играет роль аналитика-эксперта. Однако такая ориентация на партнерство еще не гарантирует взаимности — действительно партнерских отношений. Это не терапевт приходит к клиенту, ища помощи, а наоборот, клиент приходит к терапевту. То есть на самом деле существует и некая реальная авторитетная роль терапевта, и непризнание этого является одной из супервизорских проблем начинающих терапевтов.
На одной из сессий, проходящей в супервизорской группе образовательной программы по гештальт-терапии, терапевт просит супервизора последить за тем, как она предоставляет свободу клиенту, поскольку считает себя склонной «вести сессию к тому, что видит она, и тогда она навязывает клиенту свой собственный путь». Кроме того, ее интересует, видит ли она запрос клиента.
В ходе сессии клиентка жалуется терапевту, что при разговоре о чьей-то успешности, успехе она всегда чувствует себя неуспешной. После того как проблема обозначена, клиентка пытается двигаться «сразу во всех направлениях», предлагая терапевту провести эксперимент, пытаясь обращаться к супервизорам, группе, не отвечая на вопросы терапевта (которая не проясняла ответы). Терапевт пассивно воспринимает происходящее, не ограничивая и не направляя клиентку, а также не предлагая ей никаких действий. Работа производит впечатление хаоса и отсутствия какого-либо направления вообще. По
мимо этого, когда клиентка обнаруживает в себе какие-либо чувства и пытается ориентироваться, «двигаясь от них», терапевт прерывает ее вопросами, так что движение становится невозможным. Клиентка теряет энергию, раздражается на терапевта и случайно вновь обретает энергию в конце сессии, «набредая» на свою тему, обозначенную в начале сессии.
Прояснение ситуации на супервизорских сессиях привело к формулированию двух интроектов — личного и профессионального. Профессиональный касался гештальт-стереотипа — «за клиентом (терапевтом) можно только следовать, ему ничего нельзя навязывать» (читай: предлагать, влиять). Личный интроект касался отношений с людьми — «нельзя высказывать свою точку зрения, поскольку это может обидеть другого, например, клиента, который слышит то, что происходит на супервизии». Дальнейшее обсуждение касалось профессиональной роли терапевта и супервизора, предполагающей некоторое влияние в терапевтической и супервизорской ситуации, влияние, ориентированное на собственный выбор клиентом и терапевтом запроса, действия или терапевтической стратегии. Отказ от силы и энергии, принадлежащей этой роли, сделанный в пользу интроектов о недопустимости влияния, приводит либо к хаосу в терапевтической сессии, либо к завуалированному навязыванию своей точки зрения и работе, не основанной на запросе терапевта.
С точки зрения баланса символической и реальной тенденций в терапевтических отношениях можно выделить три проблемные формы терапевтических отношений, по сути, передачи ответственности в терапии (Немиринский, 1996):
•	акцент на феноменологии и игнорирование проявлений переноса, непризнание авторитетности роли терапевта. Позиция «Я за тебя не отвечаю», вариант «Я такой же, как ты». Терапевт игнорирует проявления переноса;
•	буквальное толкование символического плана или его переоценка — акцент на символической роли. Терапевт принимает роль родителя, ответственного за терапию клиента: «Ты за себя не отвечаешь» — вариант эксперта;
•	зависание между этими двумя позициями, не поддерживается перенос и не присутствуют реальные отношения, то есть терапевт недостаточно «присутствует как живой человек» в диалоге с клиентом.
Эти формы терапевтических отношений уводят терапевта от встречи с реальными переживаниями клиента, в которых присутствует как новый опыт, так и проявления старого.
О. В. Немиринской (1996) предложил поддерживать в терапевтической сессии как символические, так и реалистические аспекты терапевтических отношений и работать с ними как с полярностями, добиваясь максимальной выраженности и тех, и других. Задача терапевта состоит в том, чтобы помочь клиенту обрести способность проявлять обе полярности, осознать свою несводимость к какому-либо из полюсов и научиться выбирать поведение в зависимости от реальной ситуации. Если обе эти тенденции рассматривать как полярности, клиент может получить полезную способность «не зависать» на полюсах, а свободно проявлять и ту, и другую.
Итак:
1) терапевт максимально поддерживает трансферентные тенденции пациента (символический аспект), стараясь сделать их как можно более выраженными и полными;
2) а также максимально поддерживает и реалистический аспект отношений, который будет выражаться в присутствии терапевта в его взаимодействии с клиентом.
Для этого терапевту необходимо постоянно отвечать на вопросы «Не являются ли его чувства спровоцированными клиентом?», «Как клиент вовлекает терапевта в свой старый опыт?», «Что за желания у терапевта к клиенту?», «Насколько терапевт включает собственные реакции и анализирует их вместе с клиентом?».
В этом диалоге участвуют и обращаются друг к другу два человека. Отношения между ними можно назвать и лечебным альянсом, и хорошим терапевтическим контактом, и целью этих отношений может стать возможность быть самим собой. «Но чувство Я-Ты приходит первым, длится и проходит над всем этим. Это глубина внутреннего и внешнего контакта, которую всегда жаждет душа». Так пишет романтик гештальт-терапии Стивен Шон (1994).
СОВРЕМЕННЫЕ ТЕНДЕНЦИИ РАССМОТРЕНИЯ ТЕРАПЕВТИЧЕСКИХ ОТНОШЕНИЙ
В ГЕШТАЛЬТ-ТЕРАПИИ
Ранние тенденции в гештальт-терапии в какой-то мере являлись отражением культуральной ориентации Запада в сторону
индивидуализма. При этом обесценивался или игнорировался противоположный полюс — забота об обществе, в котором мы живем, об окружающем мире, осознавание личной зависимости от сообщества и включенность в его жизнь. Это объяснялось предрасположенностью к индивидуализму членов американского гештальт-движения или даже индивидуальным стилем Фрица Перлза. Не вдаваясь в обоснованность подобных объяснений, мы можем вспомнить один из акцентов теории поля — акцент на взаимовлиянии, взаимосвязанности и общности. Мы влияем на реальность другого человека через создание общего поля, и в настоящий момент это учитывают большинство гештальт-тера-певтов.
Поэтому одной из современных тенденций является ориентация на связанность и появление модели гештальт-подхода (Relational Gestalt Therapy), акцентирующей связанность в межличностных отношениях. Более традиционная модель рассмотрения терапевтических отношений в гештальт-терапии ориентирована на теорию поля — внутренний опыт пациента и терапевтические отношения сами по себе, теорию контакта (через понятия «организм в среде» или «организмическая саморегуляция»), а также «эксперимент». Сейчас направление нашего взгляда изменилось — в поле зрения оказались межличностные отношения и межличностные потребности (Bowman, 2000). Эти потребности являются первичными (основными) в опыте любого человека, и поскольку терапевтические отношения в какой-то период времени напоминают первичные, они вызывают незавершенные дела из прошлого индивидуума.
Согласно Г. Йонтефу (1998), гештальт-терапия, ориентированная на связанность, предполагает движение к позиции, которая включает больше поддержки, больший акцент на доброжелательности и сострадании в терапии, и это является твердой основой для эмпатического исследования с решительным, четким и уместным фокусированием на осознавании. Возможно, в настоящее время как раз и осуществляется переход от акцента на индивидуализме, присущего ранней гештальт-терапии, к высокой оценке связанности индивидуума с другими людьми и фокусировке на потребностях в связанности с другими людьми. Термин «зрелость» переосмыслен, и теперь под ней понимается (помимо способности к автономии) способность быть связанным, способность к организации поддержки от окружения (Bowman, 2000).
ЗАВИСИМОСТЬ (КОНТРЗАВИСИМОСТЬ)* И АВТОНОМНОСТЬ
КАК ХАРАКТЕРИСТИКИ ТЕРАПЕВТИЧЕСКИХ ОТНОШЕНИЙ
«Зависимость» как термин обычно используется в психотерапии для обозначения некоторой психологической проблемы, которая должна быть решена в отношениях терапевта и клиента. Противоположностью зависимости обычно является самодостаточность (редко исследуемая в качестве психологической проблемы), в то время как независимость или автономность рассматривается в западной культуре как признак психологического здоровья. Некоторые авторы говорят о возможности здорового баланса между зависимостью и связанностью, с одной стороны, а также независимостью и автономией — с другой (Bornstein & Bowen, 1995).
Изучение зависимости выявляет ее высокую корреляцию с уровнем депрессии, тревожных и психосоматических расстройств, расстройствами питания и алкоголизмом. Однако у пациентов с проблемой зависимости наблюдаются существенно лучшие исходы при долговременной терапии, что в литературе объясняется малым количеством пропущенных сессий, длительностью терапии, согласием пациента с указаниями терапевта.
Склонность психологов считать зависимость более патологической, чем ее противоположность, связана с преобладающим на Западе социокультурным контекстом, в котором независимость рассматривается как достоинство, а зависимость связывается со слабостью и уязвимостью. Из этой перспективы зависимость представляется тем, чего следует избегать. С момента рождения ребенок в западной культуре считается зависимым и обретающим свою автономность в процессе роста и развития (акцент на достижении физической и индивидуальной независимости). Кстати, родители не считают его слишком зависимым в это время: его кормят, когда он кричит, и укачивают, когда он хочет спать. Масса вопросов и беспокойства возникает у родителей, когда ребенок испытывает потребность в зависимости уже в процессе взросления; они не знают, как отвечать на эту потребность, что делать за него, а что не делать, так как объективно он может делать это сам. В то же время в Японии, например, существует противоположная
* Обратная сторона зависимости, в поведенческом плане — ее антисценарий. В подростковом возрасте выражается в том, что ребенок действует наперекор родителям, но не в соответствии со своими потребностями. Рассмотрено по: Weiss (2002).
точка зрения: дитя при рождении рассматривается как независимое, и задачей родителей является обучение его зависимости от других (акцент на социальных, а не физических аспектах жизни).
Цена такого взгляда на зависимость как на психологическую проблему индивидуума хорошо известна большинству терапевтов. Многие пациенты, приходящие в терапию, жалуются на одиночество и пустоту жизни, несвязанность и отсутствие удовлетворяющих отношений с другими людьми. Большинство из нас, когда болеют, стараются никому не стать обузой и лишают себя любви и комфорта, необходимых для выздоровления, а также лишают своих близких возможности оказать помощь и справиться с ситуацией.
Таким образом, достаточно распространено мнение, что зависимость — это то, что нужно преодолеть, «чтобы наконец стать независимым». В противовес этому существуют представления о так называемой «зрелой» зависимости, достижение которой позволяет обрести и опыт автономии. Можно сказать, что достижение способности к независимости не исключает потребности в зависимости от других людей, что является условием полноценной жизни. При этом некоторые клиенты нуждаются в развитии способности к автономии, а некоторые ” в развитии способности к зрелой зависимости.
Для терапевтических отношений вопрос о зависимости и автономии является одним из самых важных и противоречивых. Во-первых, с конца 60-х годов XX века психотерапия стала отходить от медицинской модели взаимодействия терапевта и пациента, базирующейся на патерналистской зависимости. Акцент на иерархической модели отношений сместился к отношениям сотрудничества и субъект-субъектной парадигме отношений.
Во-вторых, в любой разновидности психотерапии сохраняются платные отношения между терапевтом и клиентом, в которых терапевт финансово зависит от клиента. Эта зависимость не часто признается и не часто обсуждается в терапевтическом сообществе. Кроме того, даже в начале терапии одной из ее целей является прекращение отношений, когда клиент достигнет желаемого исхода. Поэтому, если терапевт культивирует зависимость, возникает потенциальный конфликт интересов (который с помощью специальных опросников отслеживают некоторые страховые компании). В то же время неспособность позволить достаточный уровень межличностной зависимости может быть не менее важной проблематикой клиента, чем излишняя зависимость.
Кроме того, потребность в зависимости (связанности, общности) проявляется у каждого клиента в той или иной степени (как минимум само обращение за помощью), и у терапевта возникает необходимость давать какой-либо ответ на эту потребность. Для многих пациентов терапевтические отношения важны потому, что в них, как в капле воды, отражается основной конфликт пациента. Приходя с «фасадной» проблемой, некоторые пациенты приносят терапевту свою зависимость и страх одиночества. Другие, наоборот, вступают в терапевтические отношения со страхом, что они станут сверхзависимыми, будут «поглощены» терапевтом, потеряв себя.
Существует три основных варианта ответа терапевта на потребность в зависимости, которые имеют свою теоретическую базу.
1.	Терапевт не удовлетворяет потребность пациента в зависимости. Он исходит из убеждения, что пациент в своем развитии остался фиксированным на уровне, не соответствующем его хронологическому возрасту. Терапевт не удовлетворяет потребность пациента в зависимости, поскольку считает, что такое удовлетворение будет провоцировать регрессию и уменьшать мотивацию пациента к достижению автономии. Фрустрация потребности в зависимости, по мнению таких терапевтов, приводит к тому, что пациент научается быть автономным в отношениях с терапевтом и переносит это свое умение в жизнь.
2.	Терапевт обеспечивает удовлетворение потребности насколько это возможно. Такая позиция базируется на том, что буквальное переживание ранней динамики пациента необходимо для улучшения его состояния, так как автономия возникает на базе удовлетворенной потребности в зависимости. Здесь терапевтические отношения во многом являются буквальным повторением родительско-детских отношений.
3.	Терапевт пытается обеспечить символическое удовлетворение потребности в зависимости, считая, что буквальное родительство уже невозможно или не нужно (а главное, будет повторять раннюю травму и стимулировать инфантильные фантазии). С этой позиции независимость тоже вырастает на почве зависимости, однако ответ на потребность пациента является больше символическим, чем буквальным.
Независимо от позиции терапевта пациент может вести себя по-разному. У более нарушенных пациентов могут возникать сложности с поддержанием символической природы терапевтических отношений и требования более «буквального» роди
тельства. Некоторые пациенты проявляют свою потребность в зависимости в социально не одобряемой и даже межличностно вторгающейся манере. Когда пациент выходит за пределы символических отношений, терапевт начинает испытывать значительный дискомфорт.
У других пациентов, испытывающих значительную душевную боль, связанность с терапевтом во время терапевтического часа будет разрушать их экстремальную изоляцию и обусловливать реакции, направленные на разрушение этой связанности. Но главное, терапевт не должен отвечать пациенту так, чтобы акцентировать его нарциссические тенденции и доказывать, что родители пациента пренебрегали им, а новые (терапевтические) отношения являются примером лучшего родительства.
В психотерапевтической литературе принято больше фокусироваться на проблемах зависимости пациента. Но в терапевтических отношениях актуализируются и собственные потребности терапевта, особенно в том случае, когда пациент выходит за рамки символических отношений. Более нарушенные пациенты не слишком критичны к своим проекциям на терапевта. Он может казаться им холодным, наказывающим, жестким, и они начинают упрекать его в этом. Терапевт испытывает чувство вины, страха или гнева, он может разбирать эти случаи с коллегами или супервизором, но в любом случае этот его ответ является контр-трансферентным (дополнительным по отношению к пациенту) и исходящим из его собственных неразрешенных проблем, связанных с зависимостью. Эта зависимость может приводить терапевта к некоторым не осознаваемым им поведенческим маневрам, которыми он пытается установить более безопасную для себя дистанцию по отношению к пациенту.
Дополнительные области зависимости терапевта от клиента могут быть следующими:
•	терапевт зависит от клиента в связи со своим чувством профессиональной состоятельности, и клиент иногда реагирует даже временным улучшением состояния, чтобы «помочь» терапевту;
•	у терапевта превалирует желание быть «хорошйм человеком», а у клиента, соответственно, давать ему высокую оценку; • терапевт испытывает любопытство (возбуждение) только при определенных темах, затрагиваемых клиентом, и тот «развлекает» терапевта, разговаривая на эти темы, не очень актуальные для него самого.
•	терапевт боится гнева и агрессии, и клиент не предъявляет ему этих чувств.
Такие взаимодополнения должны быть осознаны и проработаны терапевтом, для того чтобы терапевтическая работа получила возможность продвигаться и стать более более эффективной. Терапевтический тупик по отношению к клиентам с проблемами зависимости разрешается при расширении способности терапевта к достижению близости.
КОНЦЕПЦИЯ МЕЖЛИЧНОСТНОГО ГЕШТАЛЬТА ЭЛИНОР ГРИНБЕРГ
Межличностным гештальтом Э. Гринберг (2002) назвала ту привычную фигуру, тот способ организации межличностного поля, который постоянно проявляется в наших межличностных отношениях (в том числе и в межличностных отношениях клиентов). Этот способ организации включает роли, в которых мы хотим находиться сами и видеть наших партнеров, чувства, которые мы испытываем или надеемся испытывать во время интеракций, наши желания и страхи в межличностном контакте, черты, которые мы хотим, чтобы в нас видели (или не видели).
Формирование межличностного гештальта следует тем же правилам, что и образование любого другого: наши потребности и интересы, надежды и темперамент, культуральные особенности — все это влияет на то, что становится фигурой для нас. И мы становимся особенно чувствительными к тем межличностным намекам, которые «обещают» наиболее полно удовлетворить наши желания либо, наоборот, пробуждают межличностные страхи. С точки зрения гештальт-терапии такое искажение восприятия (в психоанализе — трансференция) создано неосознанным ответом клиента на те детали межличностной ситуации, которые связаны с актуальными эмоциональными потребностями. Таким образом, межличностный гештальт — это формирование фигуры-фона в межличностных отношениях.
Эта концепция включает представления о том, что ребенок создает устойчивое мнение об отношениях, которое базируется на повторяющемся раннем опыте отношений с родителями или лицами, их заменяющими. Такое заключение затем становится основой для более поздних (заученных) ожиданий по поводу отношений с другими людьми, и информация, как правило,
воспринимается в зависимости отданных ожиданий. Поэтому гештальт-терапевты в ходе терапевтического процесса интересуются тем, как индивидуум создает свою реальность устойчивым выбором определенной информации от момента к моменту. При этом часть информации, относящейся к реальности «здесь и сейчас», может столь же устойчиво теряться.
Все, что мы видим или слышим от других людей, воспринимается нами через чувства и становится для нас фигурой в зависимости от наших интересов и потребностей. Стимулы фильтруются через внутренние образцы стереотипных ожиданий, например, о близких отношениях. Все это ведет к тому, что мы становимся более чувствительными к тем намекам в поле «организм — среда», которые находятся в согласии с нашими предположениями (ожиданиями). Например, тот, кто надеется на удовлетворяющие близкие отношения, будет больше замечать межличностные нюансы, связанные с взаимно позитивными чувствами, чем тот, кто предполагает быть отвергнутым.
Используя существующие в гештальт-терапии критерии здорового функционирования, мы можем сказать, что межличностный гештальт является здоровым в той степени, в какой мы способны быть полностью присутствующими с другими людьми и чувствительными к возможностям момента. В случае пациентов с личностными расстройствами гештальт является фиксированным. Эти пациенты постоянно организуют большую часть своих взаимоотношений с другими людьми одинаковым образом, вместо того чтобы позволить уникальным характеристикам отношений, складывающимся от момента к моменту, определять, что есть фигура и что есть фон. Они формируют гештальт, базирующийся на неадекватной информации, и часто воспринимают ответ другого человека на межличностную ситуацию искаженно.
Поэтому такие пациенты имеют тенденцию проецировать на других одну из ролей своей старой межличностной драмы. Так, одни индивидуумы в межличностных отношениях склонны замечать только те детали межличностного поля, которые соответствуют их желанию любви и заботы или связаны со страхом быть покинутыми (так как только эти аспекты являются эмоционально релевантными). В связи с этим они склонны проецировать на других такую роль, как любящий (отвергающий) родитель или преданный (неверный) партнер, чаще, чем это встречается в реальности ситуации. Они игнорируют или не осознают те детали, которые позволяют точнее или объемнее воспринимать другого человека и потому испытывают боль и злость,
когда другие не действуют в соответствии с их проекцией. Поэтому другие люди могут быть только хорошими или плохими родителями для них, остальные аспекты их существования для таких пациентов малоинтересны.
Некоторые индивидуумы не в состоянии самостоятельно регулировать свою самооценку, они нуждаются в том, чтобы другие люди подтверждали их достоинства, так как видят в себе только непоправимые дефекты (такую организацию личности обычно называют нарциссической). Они тратят очень много времени, пытаясь произвести впечатление на окружающих. Такая озабоченность своим статусом, сочетающаяся с неспособностью утешить себя и убедить в своей ценности без постоянного восхищения других, ведет к повышенной чувствительности к тем аспектам поля «организм — среда», которые связаны с критицизмом, унижением и стыдом, а также статусом, признанием и восхищением. Любой человек, с которым они взаимодействуют, воспринимается ими либо как источник восхищения, либо Как источник стыда, как если бы это был единственный ответ, который другие могут дать. Роли, которые они проецируют на окружающих, либо связаны с восхищением и одобрением, либо это роль критика, статус которого гораздо выше их собственного.
Другие индивидуумы постоянно воспринимают других как потенциально опасных для себя, потребность в безопасности в их иерархии потребностей стоит первой (обычно их определяют как шизоидных). Каждое межличностное событие оценивается в первую очередь по уровню безопасности (это всегда фигура), а другие черты интеракций уходят в фон.
Сформированные межличностные гештальты терапевтов тоже оказывают влияние на процесс терапии, поскольку обусловливают склонность к определенному профессиональному поведению из-за особенностей перцепции, типичных способов прерывания контакта и склонности к формированию определенного типа отношений (Konig, 1998)). Все это требует тщательной проработки в процессе индивидуальной терапии самого терапевта.
Концепция межличностного гештальта помогает терапевтам ориентироваться в том, какие эмоционально неудовлетворенные потребности лежат в основе жизненных проблем их клиентов. Поэтому терапевту рекомендуется, как можно чаще задавать себе такие вопросы: «Как проявляется то, что я вижу сейчас на сессии, в повседневной жизни клиента — с его родственниками, друзьями, коллегами?», «Чего клиент пытается достичь
своим поведением?», «Что побуждает клиента выдвигать на первый план именно эти потребности?».
Таким образом, некоторые клиенты проигрывают свою интерперсональную драму строго определенным образом, заставляя терапевта принять роль, которую они предписывают, и испытывают боль и злость, когда терапевт фрустрирует их ожидания. Но и у самого терапевта в ответ на формирование у клиента фигура-фон отношений создается свой ответ. Если терапевт осознает то, что становится для него фигурой в богатстве возможностей межличностного поля, а также предписанную ему роль, он также может понять характерные особенности такого взаимодействия.
Так, по отношению к пациенту с тенденцией к зависимости, терапевт обычно сознает желание заботиться или свою злость и досаду на беспомощность клиента. По отношению клиенту с проблемой самооценки и своего статуса у терапевта возникает чувство страха при предписании правил, обычных для других клиентов (например, уведомление об отмене сессий). Или фигурой становятся проблема собственного комплекса неполноценности (или, наоборот, полноценности), зависти к жизни клиента. В отношениях клиентами, для которых все отношения потенциально опасны, у терапевта может проявиться тенденция делать эти отношения безопасными, предупреждать о своих действиях, находиться на большой дистанции и т. п. Будучи осознанными, эти особенности устройства межличностного поля позволяют терапевту ясно идентифицировать основные клиентские проблемы, предсказывать, как они будут реагировать на интервенции, и понимать, «как именно стереотипно» они подходят к своей жизни.
ЛИТЕРАТУРА
1.	Гринсон Р. Теория и практика психоанализа. — Воронеж: НПО «МО-ДЭК», 1994.
2.	Зембински 3. Перенос и контрперенос в гештальт-терапии // Геш-тальт-96. Сб. материалов Московского гештальт-института. — М., 1996. - С. 35-45.
3.	Йонтеф Г. Гештальт-терапия: введение // Гештальт 2001, Сб. материалов Московского гештальт-института. — М., 2001. — С. 15 — 24.
4.	Кан М. Между психотерапевтом и клиентом. — C-Пб.: Б.С. К., 1997.
5.	Кохут X. (2002) Общие замечания по поводу нарциссических переносов. Журнал практической психологии и психоанализа, 3. — http:// psychol.ras.ru/ippp_pfr/j3p/pap.php? id = 20020304.
6.	Ласая Е. Терапевтические отношения и сопротивление // Гештальт-терапия и консультирование. Сборник материалов Московского институ
та гештальт-терапии и консультирования, 1. — М.,2001. — С. 15 — 20.
7.	Немиринский О. Хочу, чтобы ты стукнул меня по спине, или микродинамика переноса // Гештальт-96. Сб. материалов Московского гештальт-института. — М., 1996. — С. 52 — 62.
8.	Роджерс К. Эмпатия // Сборник трудов МГУ. — М.: МГУ, 1984. — С. 235-237.
9.	Роджерс К. Искусство консультирования и терапии. — М.: Апрель-Пресс, ЭКСМО, 2002.
10.	Роут Ш. Психотерапия. Искусство постигать природу. — М.: Когито-Центр, 2002.
11.	Шон С. Я-Ты и перенос // Гештальт-94. Сб. материалов Московского гештальт-института. — М., 1994. — С. 30 — 36.
12.	Bornstein R.F., Bowen R. (1995) Dependency in psychotherapy: Toward an integrating treatment approach. Psychotherapy, 32: 520 — 534.
13.	Bowman C. (2000) The Gestalt Editorial: Relational Gestalt Therapy. Gestalt!, 4(2). — http://www.g-g.org/4-2/editorial.html.
14.	Clarkson P. (1990) A multiplicity of psychotherapeutic relationships. British Journal of Psychotherapy, 7(2): 148—163.
15.	Crocker S. F. (2000) «I-Thou» and Its Role in Gestalt Therapy. Gestalt!, 4(2). — http://www.g-g.org/4-2/crocker.html.
16.	Greenberg E. (2002) Love, Admiration, or Safety: A system of Gestalt Diagnosis of Boderline, Narcissistic and Schizoid Adaptation that focuses on What Is Figure for the Client. Gestalt!, 6(3). — http://www.g-g.org/6-3/diagnosis.html.
17.	Hycner R (1985) Dialogical Gestalt Therapy: An initial proposal. The Gestalt Journal, 8 (1): 23 —35.
18.	Konig K. (1998) Arbeitsstorungen und Personlichkeit. Bonn: Psychiatrie-Verl.
19.	Jacobs L. (1992) Insights from psychoanalytic self psychology and intersubjectivity theory for gestalt therapists. The Gestalt Journal, 15(2). — http://www.gestaltpsychotherapie.de-jacobs3.pdf.
20.	Robbins B. D. (1999) Reflections on Being a Psychotherapist. — http:// www.mythosandlogos.com/Reflections. html.
21.	Rosenberger E. W., Hayes J. A. (2002) Therapist as Subject: A Review of the Empirical Countertransference Literature. J. of Couns.&Develop., 80: 264-270.
22.	Therapeutic Methodology, AAGT Web Site edited&maintained by Philip Brownell. — http://www.hipernet.ufsc.br/foruns/gestalt/documentos/ usoseab/livro/me thod.htm # anchor399461.
23.	Tobin S. (1982) Self-Disorders, Gestalt Therapy and Self-Psychology. Gestalt Journal, 5(2), Highland, NY.
24.	Yontef G. (1998) Preface to the 1998 German edition. Awareness, dialogue and process: Highland, NY: The Gestalt Journal.
25.	Weiss A.G. The Lost Role of Dependency in Psychotherapy.Gestalt Review, 1:6—17. — http://www.gestaltreview.com/2002/weiss.html.
ГЛАВА 9
ФЕНОМЕНЫ ТЕЛА В ГЕШТАЛЬТ-ТЕРАПИИ
ЧАСТЬ 1
ГЕШТАЛЬТ-ТЕРАПИЯ КАК ХОЛИСТИЧЕСКАЯ МОДЕЛЬ ПСИХОТЕРАПИИ. ТЕЛЕСНЫЙ ПРОЦЕСС И ФОРМИРОВАНИЕ ТЕЛЕСНОЙ СТРУКТУРЫ. ТЕЛЕСНЫЕ СОБЫТИЯ В ТЕРАПЕВТИЧЕСКОЙ СЕССИИ
МОДЕЛИ ПОДХОДОВ К ТЕЛЕСНЫМ И ПСИХИЧЕСКИМ ФЕНОМЕНАМ В ПСИХОТЕРАПИИ И ГЕШТАЛЬТ-ТЕРАПИИ
«Нет способа осуществить гештальт-терапию телесного процесса без создания для себя многообразной и богатой картины собственной жизни. Работа с процессом тела может осуществляться только терапевтом, ощущающим процесс», — пишет Джозеф С. Зинкер в предисловии к книге Дж. Кепнера «Телесный процесс».
Между тем в начале своего развития психотерапия акцентировалась в основном на психических аспектах проблематики клиентов и пациентов (представлениях, оценках, снах) и даже чувства, несмотря на их явную представленность в теле, рассматривались как чисто психические явления. Телесные феномены не были интегрированы в терапевтический процесс в такой степени, в какой были интегрированы слова, интеллект, рассудок и поступки пациентов. Как ни странно, то, что мы живем, двигаясь, принимая различные позы и жестикулируя, принимая пищу, прикасаясь друг к другу и занимаясь сексом, испытывая ощущения и боль, дыша и выделяя, во внимание почти не принималось (за исключением, может быть, символических аспектов телесных процессов).
Традиционной целью психотерапии было влияние на психику как на нечто отдельное от тела, и большее внимание (до развития холистического подхода) уделялось чисто вербальной методологии (психоанализ, когнитивная терапия). Лечение психоанализом базировалось на символической интерпретации физического
симптома. В большинстве случаев «Я» отождествлялось с психикой (состоящей из сознательного и бессознательного), которая помещалась в теле. Об эффекте терапии в этих подходах судили по изменению психических процессов или структур. Вслед за учением Фрейда целые поколения психологов потеряли контакт со своим телом и телом своих пациентов (Rudolf, 1997)
В полярной позиции находились чисто телесные методы воздействия — рольфинг, метод Фельденкрайза, техника Александера и др. В работе с телом выделились структурный и функциональный подходы (Кнастер, 2002). Последние полвека характеризовались нарастанием интереса к телесным феноменам и бурным развитием телесных практик. В таких методах акцент делался на телесном, однако эти соматические подходы обращались «с физическим как с существенно отделенным от психического», хотя и связанным друг с другом. Перекос пошел уже в другую сторону: если психоанализ и когнитивная терапия базировались на вербальных методах, то терапевты, предпочитающие телесные практики, почти не использовали слов, занимаясь телесными симптомами, мышечным панцирем или специфическими позами и медитациями. Во всем этом проявлялась дуа-листичность отношения к человеческому организму: подходы были ориентированы только на один аспект личности и способствовали обособлению и разрыву «Я».
Еще одним важным шагом в развитии интереса к телесным феноменам в психотерапии была концепция Лоуэна. Александр Лоуэн (1996) дал детальное описание различных телесных структур и связи их с характером. Он сфокусировался на том, как хроническое мышечное напряжение создает различные энергетические и мышечные паттерны, становящиеся структурой тела и основой способа, которым личность обращается со своими чувствами. Он исследовал то, как характерологическая организация фиксирует реальность человека, которая влияет на различные аспекты внутренней и внешней жизни — на то, как личность дышит, двигается, чувствует, вступает в отношения или делает карьеру.
Согласно медицинской модели психотерапии личность состоит из двух главных частей — тела и психики. Хотя психика находится в теле, эти части рассматриваются как отдельные и не связанные между собой явления, хотя они и могут влиять друг на друга. Классический медицинский взгляд заключается в убеждении, что психологический конфликт является причиной фи
зических симптомов. Например, психические стрессы влияют на тело, «повышая» кровяное давление. Или физическая травма или соматическая болезнь может повлиять на психику и вызвать депрессивное состояние.
Существуют три основные ветви теории «личности как частей» — монизм, дуализм и параллелизм*.
Монизм рассматривает психику как продукт функционирования мозга, то есть личность приравнивается к функционированию мозга и проблемы решаются путем излечивания мозга. Этот аспект характерен для современного химиотерапевтического подхода к лечению психических расстройств.
В дуалистическом подходе психика и тело полностью отделены друг от друга. Требуемое лечение должно соответствовать их особенностям — вербальная терапия для психических проблем и физическая — для телесных. Наиболее желательно лечение в той области, где «скрываются» настоящие проблемы.
В параллелистской модели «владения» тела и психики считаются раздельными, но связанными вместе. Проблемы в одной области ведут к нарушению функционирования в другой, изменение в одной сфере влечет за собой реакцию в другой. Согласно этой модели психологический стресс влияет на тело, вызывая физиологическое возбуждение, соматические проблемы возникают в результате эмоциональных конфликтов, а телесное недомогание вызывают эмоциональные сдвиги.
Одним из способов объединить в терапевтической работе психическое и соматическое стало чередование типов вмешательства. Названия этих подходов часто содержат предлог «и». Например, метод Дарбонна — биоэнергетика, рольфинг и гештальт-терапия (Дарбонн, 1976), метод Рубенфельда — метод Александера, Фельденкрайза и гештальт-терапия.
Чередующие подходы связывают тело и психику, но разделяют эти воздействия во времени. Типы вмешательства также чередуются — терапевт работает с помощью вербальных техник, а затем с помощью телесно-ориентированного подхода в течение одной терапевтической сессии. Но проблема в том, что когда существует такая разорванность вовне, внутри она тоже может сохраняться. «Неразрывность психических и физических процессов не может быть полностью сохранена, когда рабочий метод обращен к одному аспекту личности в определенное время»
Приведено по Дж. Кемпнеру («Телесный процесс»).
(Дж. Кепнер, 1996). При этом клиенту трудно ощущать смысл единства нашего существования.
Это не означает, что данные подходы совсем не эффективны, однако эффект их в значительной степени зависит от способностей клиента к интеграции аспектов себя. У некоторых клиентов ощущение разорванности «Я» и дистанция между телесными и психическими аспектами «Я» может только увеличиться, поскольку чередущие подходы «не строят мостов» между ними.
«Послойный» подход специально в литературе не выделяется. Он является следствием недостаточной методологической компетентности конкретных психотерапевтов, которые убеждены в том, что занимаются объединением аспектов «Я». Терапевт, например, использует диалог между частями «Я», одновременно работая над присвоением тела клиента. Однако психический и физический методы «остаются отдельными голосами, хотя работают вместе». Совпадение методов не тождественно совпадению опыта. Однако «послойный» подход можно воспринимать и как стадию .процесса развития терапевта, как фундамент интеграции клиента.
Кроме того, использование вместе разных подходов (например, телесный компонент подхода Райха и вербальный компонент гештальт-терапии) может быть методологически несовместимо по тем признакам, которые эти подходы отличают. Различия во взглядах на личность, работу с сопротивлением и т. п. будет приводить либо к игнорированию этих различий, либо к изменению до неузнаваемости одного из подходов. По-настоящему целостный подход базируется на объединении методологии и взглядов на личность. Например, интегрированная телесная психотерапия фокусируется на энергетическом, соматическом и эмоциональном опыте, формирующем сырой материал, из которого психика создает образы, мысли и убеждения. Этим она отличается от подходов, акцентирующих когнитивный или интеллектуальный инсайт. Вместе с чувством self появляется широкий спектр возможностей, в котором личность имеет большую свободу выбора (Rand, Fewster, 1995). Основатели современной телесно-ориентированной гештальт-терапии (включающей биоэнергетический анализ Лоуэна, подход Келемана, теорию коммуникации Сатир и т. п.)* также подчеркивают интегративность своего подхода (Alpert, 2001, Lubin-Alpert, 2001). В последние годы и российские телесно-ориентированные терапевты (Федоров, Сергеева, 1999)
* Сайт Hartord Family Institute — http://www.hartfordfamilyinstitute.com/ bcgp.shtml.
акцентируют роль техники чувственного сознавания, всегда используемой гештальт-терапевтами.
Целостный подход гештальт-терапии связывает в «Я» и физическое, и психическое, а также стремится взглянуть на любой процесс (независимо от того, физический он или психический) как на часть большего целого. Психологические процессы (конфликты, убеждения) имеют свои телесные выражения. Физические процессы (поза, мышечный панцирь, соматические симптомы) рассматриваются как значимые выражения личности. И физические, и психологические процессы воспринимаются как аспекты одного целого — личности. А поскольку тело, мозг и дух — это принципиально неразделимые аспекты бытия (разделяемые нами только ментально), то терапевтический процесс должен включать все эти параметры в единой интегрированной манере.
Например, такой физический симптом, как боль в шее, является частью целого, включающего психологический контекст. Боль может сдерживать руки, чтобы клиент не поддался импульсу оттолкнуть кого-то и установить свои границы. Терапевтическая работа в этом случае происходит с некой незавершенной ситуацией, которая вызывает в клиенте страх и напряжение, освобождая его руки для агрессивного движения. Переживая напряжение в плечах, осознавая агрессивный импульс и чувствуя страх в связи утверждением своих прав, клиент обретает ту целостность существования, которая была им утеряна и проявлялась только в виде одного из возможных вариантов — боли. Работа начинается с ощущения себя состоящим из частей, осознавания этих частей и затем объединения их в одно целое.
Итак, в отличие от всех вышеприведенных моделей, гештальт-терапия воспринимает тело как «Я» — в том смысле, что телесные процессы рассматриваются в контексте целостной личности, а не как изолированные феномены. Последнее отражает достаточно давно существующие социокультурные особенности нашей эпохи — дуализм тела и духа. Духовное в религиозных и философских практиках считается более ценным, чем телесное. В большинстве случаев мы говорим «мое тело», а не «я — тело», культура и язык не предоставили нам способа интеграции духа и тела. Наше «Я» «имеет» тело и относится к нему как к объекту; способность отождествлять «Я» и тело — интегрированное чувство себя — была утеряна нами в процессе исторического развития этого «Я». Поэтому мы привыкли считать свое тело чем-то отличным от «Я» (self) и не относящимся к нему, не
смотря на прямые свидетельства их интегрированного существования. Однако клиенты, находящиеся в трудной жизненной ситуации, просят терапевта избавить их... не от мыслей и убеждений, а от ощущений и чувств — напряжения в теле, головных болей, сердцебиений и одышки, скованности, страха и гнева.
Если же посмотреть на личность с точки зрения целостности, то любой процесс (симптом, конфликт или жизненная тема) рассматривается как часть целого, которое включает и соматические и физиологические аспекты. «Если из телесных ощущений возникает первый шаг, ведущий к реальным изменениям, это трансформирует вас в целом. Это может быть как очень значительный, так и весьма небольшой шаг, но, тем не менее, он изменяет всю природу целого», — пишет Ю. Джендлин (2000). Любое психологическое явление (эмоциональная травма, незавершенное взаимодействие) есть часть «Я», включающая физиологическое выражение этого явления (напряжение, поза, дыхание). Или любой соматический симптом включает не только физические ощущения, но и существующую эмоциональную проблему, застывшую поведенческую форму.
Таким образом, ощущения нашего тела — это неотъемлемая часть нашего «Я», и отделяя телесные ощущения от себя, мы можем потерять значительную часть самих себя. «Чем больше мы отрицаем тождественность с нашим телом, тем больше вещей «кажутся случающимися» с нами. Мы выходим из-под контроля, мы чувствуем разорванность нашего «Я». Мы теряем связь с первоосновой человеческого опыта — с материальной реальностью», — пишет Кепнер. Эмоции и физический опыт помещаются во внутренней среде организма и воспринимаются через ощущения. Когнитивные процессы же необходимы для организации опыта этих ощущений, поскольку они создают комплексные личностные паттерны осознанной активности и смыслы. В основе всего этого лежит единая сущность — self.
Терапия, таким образом, это процесс развития и продвижения к ощущению целостности, и целью гештальт-подхода, как подхода холистического, является обретение и ощущение себя целостным. Этой целостности нельзя научить, ее можно только обрести в процессе терапевтической работы. Для того чтобы это стало возможным, необходимы некоторые условия (Кепнер, 1996):
1.	Достаточная степень осознавания тела и телесных ощущений. Телесные ощущения являются существенными данными о себе, данными, которые создают целостность.
2.	Достаточная степень осознавания связи своего «Я» с текущими проблемами жизни («это не случается со мной, я имею к этому отношение »).
3.	Убеждение в связанности телесных процессов и психических явлений. Этого убеждения во многих случаях вовсе нет или оно просто принимается клиентом на веру (от врача). Однако когда осознавание тела и собственного психологического функционирования увеличивается, эта связанность начинает просто ощущаться, и существовавший прежде интро-ект становится личным убеждением, основанным на собственном опыте.
Если этого нет, нельзя утверждать, что обращение к телу в работе терапевта невозможно вообще. С клиентом можно работать над осознаванием связей между ситуацией, чувствами и телесными ощущениями, связей его психологических и соматических проблем с тем, что он такое и как он относится к миру. И в этом смысле дуалистический, параллелистский или чередующий подходы могут быть подготовкой, стадией процесса развития, ведущего к интеграции и целостности клиента.
Напомним еще раз, что имеется в виду под понятием «Я» или self в гештальт-подходе. Функции «Я» могут быть описаны через возбуждение, ориентацию, манипуляцию, идентификацию-отчуждение. Прежде всего, self — это процесс, а не структура. Self — это интегратор опыта, имеющий специальные контактные функции (специальные способности). Там, где они проявляют себя, находится контактная граница «организм — среда». На контактной границе «организм — среда» могут находиться ощущения (Ид-функция), представления, мысли или оценки (функция личности) и выбор-идентификация («Я» — не «Я»). С помощью возбуждения мы ощущаем наши потребности, через ориентацию узнаем, где они могут быть удовлетворены, через манипуляцию действуем, удовлетворяя потребности. Через идентификацию организм либо усваивает что-то из среды, либо отвергает то, что не может быть усвоено.
Если контактные функции доступны для осознавания, организм гибко приспосабливается к меняющемуся миру для удовлетворения актуальных потребностей, если нет — какая-то часть опыта отчуждается и становится недоступной для осознавания. Соответственно ограничивается и творческое приспособление, часть потребностей организма не удовлетворяется, и он ведет «хронически голодное» существование.
КОНЦЕПЦИЯ «АДАПТИРОВАННОЙ ТЕЛЕСНОЙ СТРУКТУРЫ» ДЖ. КЕПНЕРА
Биологическая структура тела — это данная нам от природы структура и механика телесного функционирования. Все люди рождаются примерно с одинаковой биологической структурой. Но если мы посмотрим внимательно на людей, то обнаружим, что существует много вариантов, посредством которых они принимают ту или иную позу, а также двигаются и дышат. Мы говорим об этом посредством метафор или сравнений — «летящая» походка, «сидеть скрючившись», «ноги колесом», «сделать стойку» и т. п. Некоторые из них являются достаточно постоянными у одного и того же индивидуума. Это и есть индивидуальные разновидности в телесной структуре, к которым относятся напряжения, позы, осанка, позиции ног, движения и положения частей тела.
Индивидуальная телесная структура — это результат адаптации человеческого организма к условиям его жизни, и ее рассмотрение в этом контексте важно для терапевтической работы. Каждый из нас имеет свою индивидуальную семейную историю и материальные условия, историю вынужденных контактов с людьми, несимпатичными нам или опасными, уникальный жизненный опыт и чувство себя. Многие из этих паттернов становятся устойчивыми, и на все это мы отвечаем формированием не только мыслей и чувств, но и манеры, в которой мы физически реагируем, двигаемся и дышим определенным образом. Так складываются наши привычки стоять и сидеть, ходить и дышать, двигаться и жестикулировать.
Они, разумеется, не являются предметами сознательного выбора. Часто такие позы, движения и напряжения, являясь частью механической структуры тела, вовсе не замечаются человеком, хотя результатом может быть и боль, и дискомфорт. Более того, нередко они приобретаются вообще на довербальной стадии развития и в принципе не могутбыть восприняты через когнитивный или эмоциональный инсайт (Rand, Fewster, 1995), а только через телесный опыт. Эти телесные паттерны создаются как средство защиты развивающегося self от потенциально травмирующего опыта и остаются неизменными даже тогда, когда угроза миновала.
Такая адаптированная телесная структура характеризуется позами, осанкой, напряжением и дыханием, которые
•	последовательно и долго использовались;
•	являются автоматическими и непроизвольными;
•	с трудом изменяются или облегчаются при попытке по-другому стоять или двигаться;
•	структура уже является видимой или имеются стереотипные двигательные паттерны.
Сгорбленные защищающиеся плечи, втянутая в них голова, сдержанное дыхание, возможно, отражают хроническую оборонительную позицию, и то, что было кратковременным и гибким процессом приспособления к ситуации в условиях хронической опасности (контекст — постоянная угроза наказания и критики) становится постоянной осанкой и позой. Так, процесс адаптации становится фиксированной телесной структурой, которая дальше используется автоматически и по привычке.
В основе такой телесной структуры лежат обычно незавершенные ситуации или (по Rand, Fewster, 1995) «первичный сценарий» — комплекс ситуаций, относящихся к семейной истории до и после рождения ребенка. Эти телесные паттерны, являющиеся результатом раннего детского опыта, проявляются «здесь и сейчас» в ходе терапевтической сессии. Д. Хломов (2000) предполагает, что переживания, первоначально возникшие в контакте с матерью, оказываются присвоенными в виде интро-екта и проецируются на тело, формируя способ обращения со своими телесными проявлениями. Осознавание незавершенной ситуации или первичного сценария как «устарелого» ответа на новую ситуацию дает возможность создать альтернативный ответ, удовлетворяющий актуальную потребность клиента.
Но просто называя фиксированную телесную структуру привычкой, мы недостаточно объясняем значение этих адаптированных телесных структур. Как именно эти процессы становятся структурными?
Любое чувство представляет собой целостный сигнал об отношениях потребности индивидуума и условий среды. Так, страх — это возможность для человека позаботиться о своей безопасности, а сексуальное возбуждение — сигнал о возможности удовлетворить свою сексуальную потребность. Универсальным способом справиться с критической ситуацией становится переживание. При хроническом отказе от переживания — отчуждении физических аспектов контактных функций self — запускается патогенетический процесс. Как это происходит?
Кроме саморегуляции человек обладает и способностью к самоманипуляции, ущемляющей потребности организма. Существуют социально запретные чувства — гнев, страх, стыд, а так
же индивидуально запретные чувства, связанные с особенностями воспитания (в частности, запрет на радость, восхищение, печаль, благодарность и т. п.). Например, выражение потребности ребенка в любви может быть встречено отказом, его агрессия — наказанием, уязвимость — жестокостью, радость — высмеиванием. И так может продолжаться достаточно долго, оказывая негативное воздействие на развивающуюся личность. При этом происходит отчуждение телесного «Я» — торможение определенных движений (например, связанных с гневом или радостью), понижение телесной чувствительности, подавляется выражение себя. Процесс отчуждения «Я» довольно быстро становится структурным, и каждая такая фиксированная телесная структура имплицитно содержит в себе отчужденную контактную функцию и эмоциональный конфликт.
У каждого ребенка, а тем более взрослого есть свой опыт болезненных ощущений. Избиение детей, медицинские манипуляции — все это может приводить к тому, что ребенок в ответ* на боль отделяет себя от контактной поверхности кожи и мышц. Результат — анестезия. Подобные условия требуют, чтобы человек разрешал противоречие между потребностью в выживании и качествами развивающегося «Я». И тогда аспекты «Я», отвергаемые окружающей средой, отчуждаются. Мы начинаем делить себя на «Я» (относя его к психике) и тело.
Так, клиенты психотерапевта, испытывающие неприятные физические ощущения, нередко желают отделаться от них и ставят это задачей психотерапии. Они хотят, чтобы исчезли приступы гнева и чувство страха, пропали головные боли и напряжение в мышцах, а также не хотят волноваться. Некоторые ощущения, которые они чувствуют в теле и не могут объяснить, они называют иррациональными. Отчуждение ими некоторых психических аспектов «Я», тесно связано с отчуждением связанных с этим телесных аспектов «Я».
Итак, многие из нас не идентифицируют или не ощущают свое тело как свое «Я». Чаще мы чувствуем себя живущими в теле или же не имеющими ничего общего с нашим физическим состоянием. Мы делим организм на «Я», состоящее из мыслей и вербализаций, и тело, состоящее из чувств и ощущений. По каким-то причинам (воспитание, опыт) мы можем не допускать проникновения телесных ощущений в сознание, отчуждая их. Именно процесс отчуждения телесного «Я»: торможение определенных движений, пониженная телесная чувствительность,
отсутствие ощущений или невнимание к ним — очень быстро становится структурированным в теле.
Итак, адаптированная телесная структура содержит в себе отчужденную контактную функцию, отчужденное движение или чувство. А блокируется это от сознания путем мышечного напряжения. Эмоциональные конфликты, которые наиболее важны для человека и поэтому являются устойчивыми, неизбежно становятся частью телесной структуры.
Другое происхождение адаптированной телесной структуры — это компенсация физической травмы, болезни или дефекта и адаптация к ним. Так, спортсмены, получая большое количество однотипных травм в какой-то одной части тела, могут начать беречь ее путем мышечного напряжения, определенной позы.
Организм реагирует похожим образом, чтобы адаптироваться к телесной и эмоциональной травме, полученной в результате хирургического вмешательства, болезни и других повреждений. Эти случаи требуют не только механического приспособления к защите болезненной части тела или к возмещению ограничений в движении, но и эмоциональной адаптации, которая включает в себя телесное напряжение и переживание. Физические приспособления к ограниченности в движении, вызванной болезнью (например, ортопедической патологией), и незаконченные эмоциональные реакции на болезнь, такие, как страх и тоска по утерянной телесной цельности, становятся частью индивидуума — его позой, движением и дыханием.
Движение — это функция любого аффекта. Именно через движения мы выражаем свои чувства, управляем средой, защищаем нашу телесную целостность. Только в движении чувство обретает свой полный смысл. Только двигаясь, мы можем соединить потребность, которую отражает чувство, с окружающей средой, где эта потребность может быть удовлетворена.
Если сенсорный аспект чувства подавляется, то подавлен и телесный, двигательный. Нельзя любить, рискованно выражать свою потребность — и... сжимается мускулатура груди в проекции сердца. Если встречает противодействие гнев, то соответствующие движения должны быть подавлены — напрягается нижняя челюсть, сжимаются зубы.
Но движение — это не только функция аффекта. Это форма любого взаимодействия с окружающей средой. Выражение любопытства не может, например, обойтись без манипуляции со средой. Если родитель этому препятствует, такие движения ста
новятся опасными для ребенка, и он может начать отвергать их. Возможно, впоследствии такого ребенка приведут к психотерапевту с жалобой: «Лежит на диване, смотрит телевизор и больше ничего ему не интересно».
Чем больше отчуждаются контактные функции, тем уже рамки поведения внутри окружающей среды. В нормальном состоянии человек ощущает некоторое отчуждение от тела, но большая часть его подвластна сознанию. И соматическое ощущение, и поведение могут быть полностью идентифицированы как «Я». При наиболее обычной степени телесной идентификации тело ощущается, но это не полностью «Я». В таком состоянии, немного оторванном от телесных ощущений, человек лишает свои чувства и переживания остроты.
При пограничных расстройствах значительные «куски» телесного «Я» оказываются вне сознания, что порождает чувство фрагментарности и борьбы за целостность. Невротик обладает большей способностью контакта с телесным «Я», но он находится в значительном конфликте с отдельными чувствами и действиями. Результатом отчуждения телесных процессов является депрессия. При анорексии восприятие тела оторвано от «Я» и ощущается уже на некоторой дистанции. При крайнем отчуждении мы часто наблюдаем отрицание тела при психозе, когда человек полностью отделяется от телесных ощущений и живет в мире фантазии.
Работа терапевта с телесным процессом клиента
Первая задача — дело любви и заботы терапевта — это создание обстановки, в которой клиенты могли бы рискнуть вернуться в свое тело. Учитывая то, что клиенты в основном хотят избавиться от неприятных физических ощущений и чувств, гештальт-терапевт поступает как раз наоборот — он привлекает их внимание к собственному телесному опыту (хотя бы это и было возражением тем проблемам, от которых они хотели избавиться). На фоне такого отчуждения собственных ощущений просьба считать тело своим «Я» воспринимается весьма неоднозначно.
Основная трудность состоит в том, чтобы помочь клиенту изменить застывшие или автоматические телесные структуры, сделать их активными процессами организма и облегчить интеграцию «Я». Цель состоит не в устранении имеющейся структуры, а в присвоении того, что было отчуждено. Простых физических изменений в теле недостаточно. Терапевт, работая с те
лесной структурой, исследует как физические аспекты существования, так и чувства и смыслы, которые поддерживают телесную структуру в застывшем состоянии. Цель — это не физическое изменение, а изменение человека в целом. Гештальт-терапевт поддерживает клиентский поиск более полноценных путей познания своего тела и определение смысла этого опыта. Таким образом, эта работа акцентирует не только физические изменения, но и изменения в чувствах и смыслах.
Поэтому основным смыслом работы гештальт-терапевта является эксперимент. Это деятельность, направленная на то, чтобы увеличить осознанность человека путем вынесения на передний план неясного аспекта опыта. Это общая философия и ориентация гештальт-подхода по отношению к телесной структуре.
Первый шаг состоит в том, чтобы помочь клиенту лучше осознать то, что он делает физически, путем вынесения опыта на передний план сознания. Это возвращение чувствительности путем осознавания того, что есть. Цель состоит в том, чтобы клиент смог отчетливо ощущать — то есть яснее почувствовал, что это. Ведь телесная структура не выбирается сознательно и, как правило, не ощущается как структура. Можно попросить физически преувеличить структуру, и тем самым клиент сделает ее своей (а не отчужденной), можно использовать прямой контакт (надавить, толкнуть, помассировать), движения или усилия, чтобы оживить определенные части тела. В этом смысле телесный процесс появляется из телесной структуры.
Приведем фрагмент терапевтической сессии.
К.: Я чувствую свои ноги тяжелыми, они как-то связаны с полом. Я не иду вперед. Это как «не сойти мне с этого места»! Вроде бы я что-то кому-то пообещала, но не знаю что...
Т.: Что будет, если ты просто переступишь с ноги на ногу?
К.: (переступает) Я хочу подойти к тебе.
По мере того, как идентификация со структурой возрастает, и она становится своей собственной, клиент может получить из этой структуры ощущение процесса или смысла состояния (мышечного напряжения). Это выявляет активный процесс за статичной структурой и помогает клиенту более полно осознать конфликт, лежащий в ее основе. На данной стадии возможны несколько вариантов работы. Один подход состоит в заострении внимания на полярной
структуре. Этот подход исследует наименее осознаваемую полярность и поэтому может быть воспринят клиентом как рискованный и пугающий. Его следует использовать осторожно, в атмосфере поддержки, так, чтобы клиент не чувствовал внезапного вторжения в ту часть своего «Я», которая является отчужденной.
Другой подход состоит в заострении внимания на самой телесной структуре, преувеличении ее. Он вызывает меньшую тревогу, потому что исследует более приемлемую и ценную часть «Я».
Независимо от того, какой прием использован первым, исследовать нужно обе стороны. Гештальт-подход стремится сделать едиными обе части «Я», а не заставлять доминировать какую-либо из них. Один из путей решения этой проблемы — попросить клиента физически чередовать структуру и ее противоположность, осознавая свои ощущения и чувства. Терапевт должен быть внимателен к тому, что еще возникает в таком эксперименте. Тема, которая всплывает в этом эксперименте, проясняет для клиента и сам процесс.
После того, как клиент осознает структуру и ее полярность (как значение структуры), может возникнуть тема актуального конфликта. Это путь прояснения и определения сущности опыта, наиболее значимого «здесь и теперь». Тема не является целительной сама по себе, а представляет собой продолжение терапевтической работы. В развитии темы терапевт уделяет внимание как ее психологическому значению и вербальному выражению, так и ее представлению в позе, движениях, других телесных феноменах (принцип интеграции).
Итак, начав с феноменов тела и эксперимента, обнаружив тему, мы приступаем к работе над ней. В физический процесс добавляется вербальный диалог, и полярности, обнаруженные в нем, получают свое имя. Это препятствует изоляции конфликта только в физическом напряжении и телесных переживаниях и направляет конфликт и чувства в сферу Эго, которое включает слова и абстракции.
Структура тела может быть рассмотрена как «замороженный диалог» между конфликтующими сторонами «Я». Он был заморожен потому, что одна из частей приобрела господство и был достигнут некоторый баланс силы и слабости (или утомления от борьбы). То, что поначалу было активной, энергичной борьбой между человеком и окружающей средой, при ретрофлексии превращается в борьбу между частями «Я» и господство одной из частей.
Чтобы «разморозить» диалог обеих полярностей, могут быть использованы метафоры, осознаны чувства. При дальнейшей работе можно использовать вербальный или невербальный диалог между двумя сторонами «Я» или двумя интроецированны-ми фигурами, которые были частью естественной адаптации, — диалог, связанный с телесным опытом, выраженный через движение, позу, при поддержке дыхания и ощущения от прикосновений. «Размороженный» диалог восстанавливает более гибкое творческое приспособление, чем то, которое содержалось в фиксированной телесной структуре.
Когда возникает изменение и баланс, когда клиент становится более терпимым и доброжелательным к себе, появляются новые пути взаимодействия с окружающей средой и удовлетворения потребностей без напряжения и искажений, свойственных конфликту. Восстановление гибкой адаптации к окружению дает возможность различать то окружение, где возможно безопасное выражение чувств, и то, где нужно отгородиться и защитить себя.
Цель не в том, чтобы сделать защиту недействительной или избавиться от нее, а в том, чтобы сделать ее более функциональной и избирательной. В таком случае и другая сторона личности может найти выражение, когда окружающая среда окажется поддерживающей и подходящей для этого. И тогда клиент может почувствовать свою жизненность во всей ее полноте.
ТЕЛЕСНЫЙ ПРОЦЕСС И ТЕРАПЕВТИЧЕСКИЕ СТРАТЕГИИ РАБОТЫ С СОПРОТИВЛЕНИЕМ
В ГЕШТАЛЬТ-ТЕРАПИИ
Психотерапевты всех направлений рано или поздно сталкиваются с феноменом сопротивления клиента. Он проявляется в терапевтических отношениях, и в его основе лежат различные механизмы прерывания контакта.
Сопротивление относится к тем силам в психике больного, которые противодействуют терапевтической работе, связанной с неизбежностью болезненных ощущений. Клиенты и пациенты, обращающиеся за помощью к терапевту, обычно выражают свое стремление решать проблемы и на рациональном уровне готовы сотрудничать с ним. Однако любой клиент, независимо от того, насколько сильна и реалистична его мотивация, проявляет амбивалентность в своем желании изменений. Любой из
нас, даже желая себе наилучшего, не склонен встречаться с болезненными аффектами, неприятными воспоминаниями и конфликтующими импульсами. В терапии всегда необходимо определенное мужество, чтобы лицом к лицу столкнуться со своим несовершенством и эмоциональным дистрессом, который приносит болезненные воспоминания и чувства.
Итак, сопротивление обычно относится к изменению, которое сознательно желательно, но бессознательно страшит. Это неотъемлемая часть терапевтического процесса. Распознается сопротивление обычно по снижению терапевтического прогресса. Клиент знает, чего ему еще необходимо достичь, но не делает этого и не меняет поведения. Терапевт видит, каково направление его работы, но его способность помогать прогрессу клиента снижается. В вербально ориентированных направлениях психотерапии сопротивление обычно выражается в опозданиях и пропусках сессий, невыполнении заданий, выборе определенных тем для работы, молчании или забывании того, что было основным на предыдущей сессии.
В телесно-ориентированных методах сопротивление вполне материально: в ответ на терапевтическое вмешательство, например, тело не расслабляется или, расслабившись на сессии, клиент немедленно становится напряженным после нее. Его поза и движения не меняются, дыхание остается учащенным и поверхностным или периодически замирает.
Во многих терапевтических направлениях сопротивление считается силой, которую необходимо преодолеть. Так, в психоанализе интерпретационная работа с сопротивлением считается основной частью лечения. Терапевт диагностирует сопротивление, выявляя препятствие, которое стоит на пути эффективной терапии. Сначала пациент знакомится с сопротивлением на собственном опыте, а потом, когда этот феномен становится ему хорошо знакомым, терапевт интерпретирует сопротивление, проясняя его мотивы и формы, исследуя, какой болезненный аффект заставляет клиента сопротивляться, что является причиной данного аффекта и какова форма сопротивления этому аффекту (Гринсон, 1994). В основе сопротивления лежат неосознаваемые индивидуумом психологические защиты, с помощью которых личность добивается некоторого равновесия в условиях интрапсихического конфликта.
Интерпретируя сопротивление, аналитик проясняет, какие фантазии и воспоминания лежат в основе аффектов и побуж-
доний, стоящих за сопротивлением. Кроме того, он занимается историей и бессознательными объектами данных аффектов и побуждений. Все это носит характер тщательной проработки. Однако множество сессий заканчиваются всего лишь с неясным осознанием того, что работает какое-то сопротивление. И все, что аналитик может сделать, это указать пациенту на то, что он чего-то избегает. Иногда он может прояснить аффект, иногда историческое прошлое, иногда форму сопротивления. Если имеются признаки невыраженных чувств по отношению к аналитику, он стимулирует их выражение и интерпретирует это. Итак, в психоанализе нужно «пройти через» сопротивление.
В некоторых телесно-ориентированных направлениях, например, в рольфинге, адресующемся к застывшей напряженной мускулатуре, на которую надавливает терапевт, сопротивление тоже должно быть преодолено. Кепнер приводит пример с клиентом, раздраженно реагирующим на боль во время сеанса роль-финга. Терапевт прямо указывает клиенту на сопротивление и убеждает его игнорировать сопротивление, для того чтобы завершить свое вмешательство. Однако, пишет Кепнер, реагировать гневом на боль вполне биологично, это естественная реакция организма. Таким образом, с точки зрения рольфера, клиент должен проигнорировать ответную реакцию и подавить естественную самозащиту. Это приводит к еще большему отчуждению естественных импульсов.
В некоторых подходах (например, в поведенческой терапии) сопротивление рассматривается как плохая привычка, и тогда необходим контроль над старой привычкой, для того чтобы заменить ее новой и хорошей. Однако изменение привычки без обращения к основам ее существования означает только подчинение, а не изменение как таковое. Импульс и структура, лежащие в основе старой привычки, сохраняются, несмотря на существование новой. Если конфликт, на котором основан данный телесный процесс, не разрешен, привычка рано или поздно вернется. Только игнорированием чего-то в себе невозможно от этого избавиться, естественные чувства и экспрессия просто подавляются и загоняются глубоко внутрь.
Вильгельм Райх рассматривал как сопротивление характер и «броню характера». Так же, как и психоаналитики, он считал, что основу сопротивления составляет работа защитных механизмов. По Райху, эти механизмы обусловливают хронические мышечные напряжения, лежащие в основе характерных поз и дви
жений, которые он считал тождественными характеру и называл «броней характера». С его точки зрения, терапевт должен энергично комментировать и интерпретировать характерные манеры пациента, а с другой стороны, физически участвовать в ослаблении защитной брони тела. Сопротивление, которое выражается в виде мышечного напряжения, стиля или манеры, скрывает истинное «Я», и терапевт должен помочь клиенту восстановить контакт с этим «Я», подавленным в результате семейного воспитания и социализации.
Такая точка зрения имеет и свои минусы, поскольку, чем энергичнее терапевт работает с сопротивлением, тем сильнее оно становится. Терапевт, атакующий клиента, вызывает у него естественную оборонительную реакцию по защите своей целостности. «Даже если клиент полностью соглашается с целями терапевта и смотрит на свое сопротивление как на нежелательное, терапевт и клиент просто вступают в тайный сговор, чтобы обмануть естественные защитные функции организма», — пишет Дж. Кепнер. Однако потребность клиента в выживании и целостности своего «Я», как правило, блокирует все благие намерения членов терапевтической диады.
В отличие от приведенных выше представлений о роли сопротивления и работе с ним, гештальт-подход расценивает сопротивление не как скрывающее истинное «Я», не как плохую привычку, а как само «Я». Сопротивление — это и есть «Я», причем жизнеспособное «Я». Для гештальт-терапевта борьба с сопротивлением означает борьбу с целостным «Я». Выраженное в виде сопротивления «Я» обычно не полностью осознано и не полностью принимается клиентом, проявляясь автоматически и в частичной форме. Таким образом, сопротивление не является предметом осознанного выбора и не позволяет творчески приспособиться к условиям окружающей среды, удовлетворяя заключенную в нем потребность.
С точки зрения рольфера, клиент, реагирующий на боль во время сессии, иррационален и должен справиться с болью без гнева, в обход естественной реакции организма. Аналитик проинтерпретирует гнев как реакцию переноса по отношению к угрожающей родительской фигуре. Райхианский терапевт использует дыхание и прикосновение, чтобы помочь выразить этот гнев и сломить телесную броню. Гештальт-терапевт предпочтет познакомиться с сопротивлением, исследовать его и усилить мышечное напряжение, сопротивляясь руке терапевта. Или предложит
окончить незаконченное (из-за мышечного напряжения) движение. И тогда слабое и еле заметное движение ногой превращается в пи-। юк, прижатая весом тела рука сжимается в кулак или пытается кого-то погладить, а вжимающийся в кресло клиент, завершая начатое движение, уже явно прячется от терапевта.
За каждым напряжением, за каждым стереотипным или незавершенным движением скрывается определенный аспект «Я» со своим смыслом и лежащей в его основе ситуацией. Сопротивление можно рассматривать как послание самому клиенту (и, соответственно, терапевту), а если это так, то нет никакой необходимости с ним бороться. Скорее его надо усилить, чтобы оно стало понятным и клиенту, и терапевту. Задача терапевта — помочь клиенту в этом процессе, завершив незаконченную ситуацию, которая лежит в основе отчужденного аспекта «Я». Эта помощь может заключаться в восстановлении контакта клиента с его ощущениями, развитии словарного запаса для описания телесного опыта и его смысла, поддержании диалога между отчужденными частями «Я», ассимиляции отчужденных функций для восстановления творческого приспособления.
Таким образом, в гештальт-терапии сопротивление осознается, выражается полностью от имени «Я» клиента — происходит отождествление с сопротивлением, и оно принимается как выражение себя. Тем самым сопротивление ставится на службу организму.
ДЫХАНИЕ И ЕГО РОЛЬ В ТЕРАПЕВТИЧЕСКОЙ СЕССИИ
Дыхание — это базовый энергетический процесс человека. С дыханием и его ритмом связана вся человеческая жизнь. При рождении дыхательный цикл младенца полностью бессознателен, его обеспечивает работа диафрагмы, которая является основной дыхательной мышцей. Впоследствии человек осваивает и другие способы, например грудное дыхание.
Дыхание — это и опыт, в котором мы пребываем все время нашей жизни, и процесс, служащий естественной биологической самоподдержкой. Соматической контактной границей являются альвеолы легких — это место встречи со средой, место, где воздух входит в тело. Сам процесс дыхания относится к Ид-функционированию, а его осознавание, соответственно, к осознаванию Ид-функции нашего self. Еще Пол Гудмен писал, что
первый шаг в терапии — это контакт с дыханием. Контакт со своим дыханием продвигает работу с энергией в терапевтической сессии. Таким образом, дыхание всегда находится в фокусе гештальт-терапевта.
Одной из первых на процесс дыхания (относительно состояния психической сферы) обратила внимание Эльза Гиндлер, которая занималась экспрессивным движением и его осознаванием. Лаура Перлз, некоторое время посещавшая группу экспрессивного движения, находилась под впечатлением от концентрированности этой телесной практики и еще в ЮАР, имея аналитическую практику, наблюдала за движениями и дыханием клиентов. Работа Лауры Перлз «Жизнь на границе» содержит фрагменты, отражающие работу с телесным осознаванием и, в частности, осознаванием дыхания и фонации. Особенностью ее работы был интегративный стиль, поощрявший проведение телесного эксперимента и внимание к деталям. '
Вопросы и инструкции, которые она задавала (и давала) во время сессии, существенно фокусировали внимание клиентов на их телесных проявлениях (Gregory, 2000). Что вы осознаете непосредственно в данный момент? Как вы это делаете? Будьте любопытны к деталям того, что вы чувствуете. Интересуйтесь не только тем, что вы делаете, но и тем, как вы это делаете. Замечайте, что есть. Вы дышите сейчас? С чем Вы сейчас соприкасаетесь? Дайте этому произойти. Воспринимайте себя как тело.
Работа с дыханием в гештальт-терапии представляет текущее исследование опыта дыхательного процесса в деталях от момента к моменту. Через осознавание дыхания клиент может почувствовать свою соматическую поддержку или ее недостаточность, поскольку, вмешиваясь в среду и встречаясь с новым, мы испытываем постоянную необходимость в поддержке дыханием.
Все мы дышим непосредственно сейчас, но настолько по-разному, насколько позволяет наша биологическая природа и индивидуальные особенности каждого. Каждый из нас дышит с большей или меньшей степенью приспособления к актуальным условиям, наше дыхание частично зависит от погоды или от того, каким образом мы его прерываем. Иногда такое прерывание осознанно, например, при сломанных ребрах человек всегда дышит осторожно, чтобы не причинить себе дополнительную боль. С другой стороны, при страхе мы может не осознавать свои прерывания и замирать.
Дыхание — процесс чрезвычайно изменчивый и саморегуля-торный, оно изменяется в ответ на то, что мы делаем, или на то, о чем мы думаем. Для разных процессов требуется разное количество кислорода, ведь возбуждение всегда поддерживается метаболически. В подобных случаях мы реагируем возрастанием частоты и глубины дыхания. И, наоборот, при подавлении возбуждения, дыхание прерывается, мы замираем или дышим поверхностно. При осознании этих спонтанных изменений в паттернах нашего дыхания мы получаем уникальный опыт — опыт организмической саморегуляции.
Согласно Веховски (1998), дыхание является важным показателем присутствия и контакта с собой, важных для осознавания своих потребностей. Поверхностное дыхание может создавать дефицит питания и энергии в организме, что препятствует распространению импульсов и достижению потребности. Дыхание связано и с защитой своих границ и самоутверждением, а также выявляет степень интенсивности переживания, которую человек может выдержать и выразить.
Александр Лоуэн (1999) писал о связи дыхания, движения и чувствования: «То, что дыхание, движение и чувствование тесно связаны, хорошо заметно у ребенка, но взрослые обычно игнорируют эту связь. Дети учатся сдерживать дыхание, чтобы оборвать неприятные ощущения и чувства. Они втягивают живот и иммобилизуют диафрагму, чтобы снизить тревожность. Они лежат очень тихо, чтобы избежать страха. Они умирают телами, чтобы не чувствовать боли». Так, за счет напряжения мышц, формируются прерывания дыхания и чувствования.
«Между тем живость тела — это его метаболизм и подвижность. Метаболизм обеспечивает энергию, которая реализуется в движении. Если метаболизм редуцирован, подвижность, как правило, снижена и, наоборот, всякое уменьшение подвижности влияет на метаболизм, поскольку именно движение определяет дыхание человека». Таким образом, клиенты, неподвижно сидящие в кресле, имеют редуцированное дыхание, и, следовательно, редуцированные ощущения. Однако достаточно просто попросить клиента во время сессии постоять, чтобы убедиться, что даже стояние, не говоря уже о движениях, углубляет дыхание и чувствование.
Многие прерывания дыхания в отдельных случаях кажутся естественными. «Нет ничего патологического в секундной задержке дыхания, которое встречается, когда стимул внезапно
обнаруживает себя. То, что есть патологическое, — расширить этот внезапный случай в постоянное поведение» (Перлз, 2001). В этом случае мы продлеваем опыт ограниченного дыхания, затруднение кажется нам уже естественным и не осознается.
При работе с дыханием клиента психотерапевт имеет возможность войти в контакт с его очень характерными неосознанными проявлениями. Каждый человек дышит своим способом. Рисунок дыхания приходит из личной истории клиента, связан с психической и телесной адаптацией к его конкретной ситуации. Становясь устойчивым, этот паттерн снижает адаптивность клиента к непрерывно меняющимся условиям жизни и не позволяет человеку менять свою энергетическую составляющую. При работе с паттерном дыхания перед гешталып-терапевтом не стоит задача обучить клиента какому-либо правильному типу дыхания.
Паттерн дыхания рассматривается на двух уровнях (Корнеев, 1997). Первый уровень — это преобладающая реакция дыхательной системы на стресс.
Согласно Фельденкрайзу, есть два основных типа реакции — уход и активация. Основными мышцами, которые обеспечивают уход, являются мышцы живота. Сокращаясь, они сгибают человека вперед и «сворачивают» его. Соматическая реакция ухода — это реакция свертывания, напряжение распространяется по большим группам сгибателей. Человеку становится трудно вдохнуть. Так, у пациентки в период конфликта с руководителем появляется невротическая одышка — она не может «до конца вдохнуть», даже если вдыхает достаточно глубоко.
Второй способ реагирования — это активация. В этом случае центральными становятся мышцы поясницы. Когда они сокращаются, это влечет за собой сокращение разгибателей шеи, плеч, рук, бедер, ягодиц, в то время как жевательные мышцы, мышцы промежности и диафрагмы расслабляются. Эта реакция «разворачивает» человека, делая его готовым к действию. Вдох освобождается, а выдох становится труднее.
Обе реакции совершенно здоровые, поскольку обеспечивают выживание организма в среде, так как иногда человеку необходимо «затаить дыхание», а иногда, наоборот, «быть наготове». У невротика одна из реакций становится преобладающей, и в непрерывно меняющихся условиях внешней среды он ведет себя однотипно, что снижает его адаптивность. Сопровождающие каждую реакцию чувства различны, уход связан со страхом или подавленностью, а активация — с возбуждением, интере-
(’ом, гневом, тревогой... вдохновением и воодушевлением. С зажатым вдохом — человек невдохновленный, ас зажатым выдохом — । юотдыхающий.
Второй уровень — это характерные черты «узора дыхания». Важно установить, какая фаза дыхания короче, а какая длиннее. Более длительная фаза (вдох или выдох) будет более сильной. Итак, что же делает гештальт-терапевт, если не обучает «правильному» дыханию?
Действие механизмов прерывания контакта у клиентов часто сопровождается прерыванием дыхания. Основой прерываемого дыхательного процесса является напряжение дыхательных мышц, а иногда и уменьшение их тонуса. Первичными дыхательными мышцами являются диафрагма и межреберные мышцы, вторично в процесс дыхания вовлекаются многие мышцы туловища. Хотя диафрагма не останавливает свои движения, пока мы живы, степень, в которой ее «экскурсии» могут меняться, прямо зависит от способа нашего существования в данный момент времени.
В работе терапевта с клиентами первым шагом является осознавание таких прерываний, их смысла и момента появления, а затем уже «растворение» соматического сопротивления (к примеру, путем осознанного усиления наблюдаемого паттерна). Работа терапевта с дыханием включает побуждение к текущему осознаванию ощущений, связанных с дыханием, регулярное внимание к опыту дыхания в разных ситуациях или курс экспериментов с дыханием.
Наблюдение за дыханием помогает и терапевту и клиенту во встрече с новым, оживляет контакт между ними и расширяет поле, которое они создают вместе. Так, клиентка с удивлением замечает, что ее доверие к словам терапевта связано с дыханием, привычной реакцией является задержка дыхания в ответ на утешение или ободрение. Задерживая дыхание, она не позволяет себе получать поддержку от других людей. Но в тот момент, когда она дышит полно, ее доверие к словам другого увеличивается. Когда терапевт поддерживает осознавание дыхания у клиента во время его речи, тут же возникает более живой контакт — появляется связность и эмоциональность речи, замедляется ее темп, голос приобретает глубину, живость и богатство интонаций.
Другая клиентка предъявляет жалобы на «нехватку воздуха». Наблюдение за дыханием показало, что клиентка не вдыхает и не выдыхает полностью. Прерывается как полный вдох, так и
полный выдох. Фокусировка на прерывании дыхания «здесь и теперь» позволила выявить два основных типа ситуаций. Первый — когда клиентка чувствует вину за что-то (например, опаздывает на сессию или делает ошибки на работе) и пытается внутренне оправдываться (механизм проекции — приписывание другим людям осуждения), приближаясь тем самым к некоторому идеальному образу себя.
Второй тип ситуации — это конкуренция с другими людьми. Прерывание контакта происходит тоже по типу проекции, клиентка сравнивает себя с другими людьми по какому-либо критерию не в свою пользу, считает себя ущербной, затем находит себе оправдания в этой связи. В этот момент вновь возникает проблема с дыханием. Оно становится глубоким и удовлетворительным только тогда, когда клиентке удается прекратить непрерывную борьбу за «идеальный образ себя» и побыть обычной, не очень умной и не очень глупой, не слишком профессиональной, но в то же время знающей в целом свою работу.
Как мы дышим сейчас? Какие качества дыхания присутствуют? Изменились ли наши ощущения с привлечением внимания к дыханию? Нет ли изменений в зрительных ощущениях, температуре или настроении, когда мы осознаем свое дыхание? Насколько мы контактны сейчас? Все эти вопросы может задать себе гештальт-терапевт перед сессией с клиентом и после нее. (Те же вопросы он может задать клиенту в разные моменты сессии.) Особенно важной является самоподд.ержка и поддержка контакта в начальный период взаимодействия с клиентом. Если терапевт сдерживает дыхание, он не полностью поддерживает первые минуты контакта. Кроме того, самоподд.ержкой является осознавание опоры (поддержка кресла, пола под ногами). Это помогает терапевту присутствовать в контакте соматически, а такое присутствие делает его чувствительным и к соматическим проявлениям клиента. Это своеобразная эмпатическая настройка на клиента.
Терапевту полезно осознавать, как он дышит в разные моменты сессии. Отчасти это информация о том, что происходит в контакте. Например, при первых минутах контакта с пациенткой терапевт замечает, что не двигается, его дыхание поверхностное и механическое, а внутри ощущение пустоты. При этом пациентка монотонно повествует о своих ограничениях в контакте с другими, об уходе от этого контакта (старается ни с кем не встречаться), о том, что внутри нет жизни, и она давно никого не любит.
Или, наоборот, при сильных аффектах осознавание дыхания терапевтом помогает ему осторожно и аккуратно поддерживать клиента в его самовыражении и потребностях. Сохранение ясного чувства себя, основой которого является осознавание дыхания, дает возможность терапевту видеть и слышать клиента, а также избегать слияния с проекциями клиента на него самого.
ПРОСТРАНСТВО И ЕГО ГРАНИЦЫ В РАБОТЕ ГЕШТАЛЬТ-ТЕРАПЕВТА
Осознавание своего тела, своих границ позволяет человеку стать полностью присутствующим во встрече с другими, быть максимально чувствительным и отзывчивым. Свободно расширяя и сужая свое энергетическое поле, люди с ясными границами могут оставаться присутствующими, определяя степень, в которой они станут участвовать в данной ситуации. Встреча с такими людьми создает ощущение их расположенности к другим и притяжения.
Люди с ясным чувством своих собственных границ в состоянии .утверждать свое физическое пространство, свою идентичность и принимать собственные чувства, быть спонтанными, говорить ясное «да» и ясное «нет», а также принимать решения по поводу своих потребностей, оставаясь отзывчивыми к потребностям других людей.
Люди, которые утратили эти границы, не в состоянии телесно жить «здесь и сейчас». Без границ нет чувства self, а без self не может быть отношений с другим человеком. Многие люди верят, что жизнь с другим человеком требует поглощения self другого, безграничный симбиоз рассматривается как близкий и интимный контакт (в контакте же присутствует только один self, а второй уступает из страха быть покинутым). Это так называемый паттерн поглощения в ответ на тревогу, связанную с покинутостью. В действительности же, только имея границы, можно установить отношения, в которых оба человека стали бы уникальными и интимно связанными друг с другом без потери себя, утраты открытости, поглощения и симбиоза, только такие отношения включают двоих людей.
Такой паттерн поглощения, как реакция на тревогу покинутости, обычно ведет свою историю из раннего детства, когда пригодность родительских фигур для заботы о ребенке является условием выживания ребенка. Во взрослом возрасте это про
является в «цепляющемся» поведении и компульсивной склонности быть постоянно близким со значимыми другими.
Иной вариант — некоторые дети испытывают глубинное чувство вторжения, когда пытаются удовлетворить потребность в связи с другими людьми, и эта тревога переносится во взрослую жизнь. При этом личность справляется с вопросами интимности и близости путем создания дистанции и подавления чувств, необходимых для установления близости.
Поскольку большинство детско-родительских отношений в какой-то степени чреваты покинутостью или вторжением (например, маме приходится уходить и оставлять ребенка в детском саду или мама обрабатывает ранки ребенка и делает ему больно), эти расстройства границ в той или иной мере присутствуют у всех. Очень часто и то, и другое присутствует в одно и то же время. Например, родители, которые энергетически не присутствуют в контакте с ребенком, не чувствительны к его потребностям и кормят его насильно, когда он еще не голоден. Создается классическая двойная связь (одновременно и отсутствие, и вторжение).
Защитной реакцией ребенка на травму отвержения или вторжения является нарушение осознавания своего тела («ум-тело расщепление»). Такая травма препятствует развитию здоровых границ, на их месте конструируются защиты, создается дистанция, защищающая от внешней угрозы и боли их собственных чувств. Хронически повторяясь, первичная травма застывает в теле в виде структуры. Чувствительность, ответственность и адаптивность заменяются повторяющимися стереотипными позициями и поведением.
Исследование собственных границ для каждого индивидуума  происходит в терапевтическом процессе, во время которого фокусирование клиента на осознавании и выборе помогает устанавливать здоровый стиль в отношении границ. Особенно это касается отношений переноса. Терапевт стимулирует клиента осознавать его тенденцию к использованйю терапевта в качестве объекта (родителя) и сам остается осознанным в своих потребностях и разрешениях. Например, одна из клиенток смогла расслабиться и спокойно разговаривать с терапевтом только тогда, когда поставила стул между собой и терапевтом и обозначила границу, за которую терапевт мог заходить по предварительной договоренности с ней. Такое символическое действие послужило началом исследования ее границ в отношениях с другими людьми.
Хорошим результатом терапевтического взаимодействия является получение клиентом опыта осознавания и присутствия, сепаратности и связанности, состояние «связанной с другими автономии».
Климат доверия и безопасности, поддерживаемый терапевтом, помогает клиенту проявить свой опыт и развивать чувство self, что делает возможным осознанный выбор в отношениях. Для большинства людей граница усиливает контакт, и другие личности воспринимаются как отдельные, без потребности в слиянии в ними. Это ощущение «я знаю, где я, и знаю, где ты». Личностей с тревогой покинутости, как правило, граница пугает, возникает страх изоляции.
ПРИМЕР 1. ТЕРАПЕВТИЧЕСКАЯ РАБОТА С ГРАНИЦЕЙ (ИЗ СТАТЬИ RAND М., FEWSTER G., 1995, ПЕРЕВОД МОЙ. - И.Б.)
Т: Как ты себя чувствуешь, когда работаешь со мной?
К.: Мне беспокойно.
Т: Что ты чувствуешь в своем теле и где ты это чувствуешь? f
К.: У меня сжимается желудок и бьется сердце. Я не дышу, мои руки вспотели...
Т: Заметь, где ты сидишь по отношению ко мне. Как ты это чувствуешь? (Клиент сидит в трех шагах от терапевта.)
К.: Это нормально.
Т: Хотел бы ты поэкспериментировать с движением и немного отдалиться? (Клиент выглядит взволнованным.)
Т: Что случилось?
К.: Я чувствую себя отвергнутым.
Т: Что ты почувствовал в своем теле?
К.: Грусть.
Т: Где ты почувствовал это?
К.: В грудной клетке, горле. Близко слезы, но я остановил их.
Г.: Ты встревожен, если ты близко, и грустен, когда отодвигаешься?
К.: Приблизительно так...
Т: Можешь ли ты отодвинуться на несколько дюймов и посмотреть, что случится?
К: Хорошо. (Двигается, смотрит на терапевта, вздыхает.)
Т.: Я заметил, что ты вздохнул. Что ты чувствовал в своем теле, когда двигался?
К.: Я успокоился.
Т.: Где ты это почувствовал?
К.: Мои плечи и желудок расслабились.
Т.: Посмотри на меня, что ты чувствуешь в своем теле теперь?
К.: Я лучше тебя вижу.
Т.: Когда ты отодвинулся, то стал менее сжатым и испуганным и наш контакт улучшился?
К.: Да. (Дышит снова.)
Т.: Похоже, что у тебя есть идея, что быть близко означает быть связанным, и наши отношения становятся лучше, когда ты немного отодвигаешься.
К.: Да. Это удивительно — я чувствую жар в грудной клетке и тепло в руках.
Т.: Ты становишься более живым, когда расслаблен. Нарисуешь круг вокруг себя на полу?
К.: (Напрягается снова, осторожно берет мелок у терапевта и рисует круг, слишком тесный для тела.)
Т.: Что случилось, что ты чувствуешь в своем теле?
К.: Я снова испугался, я не хотел этого делать...
Т.: О чем говорит этот страх?
К.: О том, что я не должен быть здесь...
Т.: Если у тебя есть твое собственное пространство, ты боишься, что будешь один?
К.: Видимо, да...
Т.: Где ты это чувствуешь?
К.: Это грусть в грудной клетке и горле... горло сжато.
Т.: Хотел бы ты провести другой эксперимент?
К.: Хорошо.
Т.: Сотри этот круг, в котором нельзя двигаться, и нарисуй побольше.
К.: (Рисует больший круг, дышит.)
Т.: Я заметил, ты задышал...
К.: Да. Я снова расслабился.
Т.: Когда у тебя больше пространства ты больше расслаблен?
К.Да.
Т.: Ты видишь меня, слышишь?..
К.: Да. (Смотрит на терапевта.)
Т.: Когда у тебя есть граница и достаточно места для дыхания, я не хотел бы уходить от тебя. Я хочу остаться.
К.: (Плачет.)
Т.: Что случилось?
К.: Никто никогда не говорил мне этого...
Т.: Когда-то ты не мог иметь отдельного «Я» в семье, потому что тебя бы покинули?
К.: Да. Это правда.
Т.: Что ты чувствуешь в теле?
К.: Моя грудная клетка и горло свободны. Я могу дышать... Я могу дышать и вижу тебя лучше.
Т.: Теперь я нарисую круг вокруг себя. (Рисует круг радиусом около полуметра.) Этот круг означает, что я буду в нем для тебя. Я не пересеку твою границу без разрешения.
К.: (Снова глубоко вздыхает.)
Т.: Что ты чувствуешь?
К.: Благодарность.
Т.: Где ты это чувствуешь?
К.: В моем сердце, я чувствую открытость и безопасность. Я доверяю тебе.
Т.: Теперь, когда мы оба имеем границы, мы стали ближе, больше доверяем, и наш контакт стал лучше.
ПРИМЕР 2. СТРАХ, СЕКС, ЛЮБОВЬ, ИНТЕРЕС И ГРАНИЦЫ
В начале сессии клиентка рассказывает о своем жизненном сценарии, который она осознала, работая с психотерапевтом. Этот сценарий касается тех моментов, когда она испытывает страх при общении с кем-либо. В любом случае эти люди (разные) становятся для нее очень большими и склонными к насилию. Клиентка очень быстро начинает испытывать страх и напряжение, стремясь уйти от общения. Если общение с этими фигурами по условиям является длительным (родители, коллеги), клиентка обеспечивает свою безопасность путем привлечения мужской фигуры — спасателя. Таким спасателем могут быть муж, коллега или другая мужская фигура.
Эта проблема каким-то образом сцеплена с другой — клиентка в недавнем прошлом несколько раз оказывалась жертвой нападения мужчин-насильников. Один случай едва не стоил ей жизни. С тех пор клиентка ходит ночью только с провожатыми, а днем, когда мужчина идет сзади, пропускает его вперед или разворачивается, чтобы оказаться к нему лицом.
Клиентка осознает, что проблема отношений с мужчинами связана и с ее отношениями с отцом, страдающим хроническим алкоголизмом. Он был против рождения дочери, женился на матери только в связи с большим сроком беременности, о чем часто говорил в состоянии опьянения. Мать клиентки на протяжении всех ее детских лет внушала ей мысль о том, что отец ее не любит (как вариант — склонен к инцесту с дочерью, чего реально не случалось), и приводила подтверждающие эту версию примеры. В детстве отец нередко бил клиентку, находясь в нетрезвом состоянии. Таким образом, в ее жизни оказались соединены в единое целое любовь, страх и насилие, а также постоянная опасность, связанная с мужскими фигурами. Проговорив это, клиентка очертила тот момент, с которого она хотела бы начать сессию, — обеспечение собственной безопасности своими силами.
К.: Когда кто-то приближается ко мне, меня захлестывает волна напряжения и страха. Я как будто жду, что на меня нападут. Я общаюсь, удерживаю себя, но стараюсь побыстрее уйти из общения. Со стороны этого не видно. С теми, кто знаком и не очень опасен, я стараюсь соглашаться и отступать.
Т.: Давай проясним один момент: все это происходит, когда ты приближаешься или когда к тебе приближаются?
К.: Больше в тех случаях, когда ко мне. Сейчас я научилась реагировать спокойнее. Я как будто уговариваю себя, что все будет хорошо.
Т.: Если взять максимальное напряжение за 100%, то каково твое напряжение сейчас?
К.: Процентов восемьдесят. Я научилась успокаивать себя на 20%. Могу и больше, но странное дело, при этом я теряю интерес к человеку.
Т.: Как сейчас? Я слышу, как твой голос становится суше и тише...
К.: Как сейчас. Я уже не смотрю на тебя, ноги пытаются взлететь... (Крушит стопой, затем ставит ее на место.) Я ухожу...
Т.: Тогда я приближусь к тебе, ладно? (Подъезжает на 30 см ближе вместе с креслом.)
К.: (Напрягается, отодвигается дальше к спинке дивана, замирает и перестает дышать.) Вот сейчас... этот всплеск...
Т.: Ты сжимаешься, отодвигаешься, но никак не определяешь, что мне дальше делать...
К.: Не придвигайся больше, ладно?
Т.: Хорошо. Что ты чувствуешь сейчас?
К.: Успокаиваюсь и успокаиваю себя. Что же дальше?
Т: А как твой интерес к контакту?
К.: Немного пропал...
Т: Безопаснее, но неинтереснее... С чем я здесь? С симпатией к тебе, с желанием быть с тобой ближе, чувствовать тебя яснее... Я придвинусь еще немного?
К.: Придвинься... (Снова напрягается.) Вот этот момент опасен... Я словно бы не верю тебе... (Вдруг замолкает, внимательно рассматривая терапевта.) Я сейчас тебя лучше вижу. Пожалуй, только второй раз так — вижу детали лица. И в то же время ощущение, что ты очень далеко, там (показывает рукой). Я словно бы отталкиваю тебя...
Т.: И видишь, как в перевернутый бинокль...
К.Да, да... да!..
Т: И как ты сейчас себя чувствуешь?
К.: Безопаснее, спокойнее и... скучно...
Т.: А как ты хочешь?
К.: (Задумывается.) Пятьдесят на пятьдесят страха и интереса.
•	* Т: (Тоже в раздумьях.) Может быть, ты сама попробуешь приближаться ?
К.: (Встает, терапевт и клиентка расходятся. Затем клиентка приближается и отходит, делая это достаточно свободно.)
Т.: Что сейчас происходит?
К.: Когда я сама двигаюсь, напряжение меньше... Но дыхание немного сжато...
Г.: То есть когда я приближаюсь, напряжение и страх больше. (Вспоминает, что клиентка склонна не обозначать при этом границу своего пространства, а просто уходить из общения.) Давай вытянем руки вперед и потолкаемся... (Терапевт начинает подходить с протянутыми руками, клиентка их отталкивает... Некоторое время толкаются. Терапевт — вытянув вперед руки, не согнутые в локтях. Клиентка отталкивается слабее. Руки согнуты в локтях, и терапевт все время заходит в ее пространство.)
Т.: Я тебя слабо чувствую.
К.: А я тебя хорошо, но слабо толкаюсь...
Т.: Есть ли в этом какой-то смысл для тебя? Что это означает сейчас?
К.: Чтобы тебе удобней было... (Продолжают толкаться.)
Т.: Моя реакция — это растерянность в тот момент, когда моя рука словно бы проваливается в твое пространство... для меня ты пропадаешь...
К.: (останавливается) Это для меня новость... Я думала, что тебе лучше так...
Г: А тебе?
К.: (Толкается в ответ сильнее, выпрямив руки и не пуская к себе.)
Т.: Как ты сейчас себя чувствуешь?
К.: Дышу свободно. Много энергии (улыбается)... В груди свободно. Интересно...
Т.: (останавливается) Как бы это могло быть в отношениях между нами?
К.: Это когда я знаю, что хочу, показываю это и спрашиваю тебя, а что ты хочешь... но не пускаю дальше, чем мне безопасно. (Садятся. Клиентка вспоминает, что когда терапевт приближался сидя, она увидела брюки и даже подняла голову посмотреть, чтобы убедиться в том, что терапевт — женщина. Это было похоже на приближение мужчины и непонятно, с какими намерениями.)
Т.: То есть когда приближается мужчина, тебе трудно решить, насильник он или спасатель.
К.;Да.
Т.: А как ты вообще в этом ориентируешься?
Клиентка вспоминает эпизод из жизни, когда на улице, во время осмотра красивого здания к ней подошел мужчина, и они разговорились об архитектуре. Мужчина пригласил ее посмотреть здание внутри, но клиентка твердо отказалась, что было для нее некоторым обозначением границы своей безопасности. Они поговорили, и он ушел. Это было похоже на сегодняшнее отталкивание — до определенного предела подходить можно, а дальше нельзя.
Г.: То есть эта граница была обозначена?
К.: Да. И есть еще одно. И это тоже как-то связано с отношениями с мужчинами. Для меня секс обозначает любовь, если меня хотят, значит любят... Если муж устал и засыпает, я полночи думаю, что он меня не любит...
Т.: Так, как будто у тебя всегда есть вопрос по отношению к мужчине: «Любишь ли ты меня?» И подтверждение — это секс...
К.: Да... да... Сначала я не знала, любит ли отец... а потом мужчины...
Т.: Любовь получается какой-то неопределяемой, и только секс — подтверждение... И с мужчинами ты в опасности...
К.: Да... Я не понимаю, как любят по-другому. Я понимаю умом, что это когда заботятся, что-то делают для меня, но я не понимаю это (показывает на грудь)... Я хочу научиться это видеть и принимать...
Т.: И это уже отдельная проблема? Будем работать с ней на следующей сессии?
К: Да...
Итак, в этой сессии проявляется несколько контекстов, некоторые из них являются результатом осмысления предыдущих двадцати с лишним сессий (отношения с матерью и отцом, насилие и возможность обозначить свои границы и ответить отказом, отношения с мужчинами, жизненный сценарий, отношения с мужем), а некоторые появляются впервые (в конце сессии появилась новая фигура — желание принимать любовь и поддержку другого человека, не связанную только с сексуальными отношениями). Из предыдущих сессий терапевту было известно, что клиентка с большим недоверием относится к проявлению симпатии и любви к ней и часто не видит и не слышит ее проявлений. Конец сессии вновь приводит к этой теме, но теперь фигура становится яснее — трудно принимать поддержку, если любовь и симпатия связаны только с сексом.
Основная фигура работы связана с поддержкой себя для обеспечения безопасности и обозначения границ. Эта фигура «тянет» за собой несколько незавершенных ситуаций, с каждой из которых возможна отдельная работа. Завершение «телесного эпизода» с обозначением границы заканчивает один и начинает второй отрезок работы, связанный с уходом старой (обеспечение своей безопасности) и появлением новой фигуры.
Эпизод с границами прокомментируем подробнее. Итак, приближение любой фигуры (в том числе и терапевта) ощущается клиенткой как угрожающее ее безопасности и сопровождается всплеском напряжения и страха. При этом клиентка либо пытается уйти из ситуации во внешнем плане, либо отдаляет прибли
зившегося человека во внутреннем плане («бинокль наоборот»), что влечет за собой ощущение одиночества или потерю интереса к контакту при сохранении безопасности. Осознав это, клиентка хочет удерживаться в отношениях, ощущая и страх, и интерес, опираясь на себя, а не на мужчин, как она привыкла.
При этом терапевт вспоминает, что клиентка не определяет свои границы при приближении к ней, оказываясь в ситуации, когда ей некуда деться — дальше только спинка кресла. В этой ситуации она отдаляет (отталкивает) угрожающую фигуру во внутреннем плане, попутно теряя к ней интерес. Когда же терапевт предлагает ей отстаивать свое пространство с помощью рук — отталкивать терапевта, нарушающего границу ее пространства, — клиентка вначале несмело, а потом все смелее во внешнем плане совершает действие, обычно принадлежащее внутреннему плану (бинокль). Отталкивание сопровождается обращением ретрофлексии, ростом энергии и ощущением свободы. Попутно клиентка получает новый для себя опыт относительно восприятия терапевтом ее присутствия и предоставления удобств другому — это чувствуется в момент отталкивания и обозначения границы. При этом растет интерес к контакту с терапевтом, что проявляется в выделении новой фигуры интереса — обретения способности к принятию любви и поддержки.
ГОЛОС В ПСИХОТЕРАПЕВТИЧЕСКОЙ СЕССИИ
Психотерапевтическая работа с голосом базируется на использовании голоса для развития новых и полезных аспектов личности (Мейгс, 2001). «Освободить голос — значит освободить человека, а каждый человек является нераздельным единством сознания и тела. [...] Природный голос наиболее чувствителен к блокированию и искажению в результате физического напряжения, он также страдает от эмоциональных блоков, интеллектуальных блоков, духовных блоков. Голос сильно изменяется в связи со стрессом, который мы испытываем в личной и общественной жизни. То, как именно формируется голос, связано с физическими, эмоциональными и интеллектуальными переживаниями, которые ограничивают вокальную экспрессию. Все подобные препятствия имеют психофизиологическую природу, и после их устранения голос способен передавать полную гам
му человеческих эмоций и все нюансы мысли» (Lin Klater, 1976, приведено по: Мейгс, 2001).
Если развитие голоса на каком-либо уровне блокировалось, работа с ним обычно стимулирует появление забытых воспоминаний, скрытых за напряжением мышц. Проработка незавершенных дел и сопутствующих им чувств приводит к расслаблению мышц, необходимому для выхода свободных звуков. Вольфсон (1992) считает, что «голос — это мускул души» и, в связи с этим, разработал специальные упражнения для расширения голосового контакта до нескольких октав. Добавим, что голос — это еще и форма физического присутствия в мире.
Использование голоса для роста и развития клиента предполагает пение, речитатив, импровизацию, дыхательные и телесные упражнения, тренировку слуха и др. Все это может стать полезным для понимания своих чувств, озвучивания различных аспектов своей личности и ее интеграции. Голос прямо связан с телом, звуки — это результат деятельности мышц. В работе с голосом, соответственно, участвует все тело и здесь такая работа смыкается со многими телесными подходами.
Для психотерапевта, работающего с голосом важно знание технических принципов работы. Клиент же должен почувствовать новый опыт на физическом уровне, научаясь различать физические препятствия, мешающие вокальной продукции. Изменение голосовых привычек наступает при глубоком соприкосновении с мышцами (ощущениями и движениями внутри тела), понимании и ощущении самых слабых и привычных движений, лежащих за ними чувств и воспоминаний. Последние бывают физически болезненными и эмоционально травмирующими.
Психотерапевт отслеживает дыхание, какое оно — стесненное, форсированное, прерывистое или спокойное и как звуки вступают в контакт с дыханием, а также каким становится голос при задержке дыхания. Ему необходимо знать, что происходит, когда клиент вдыхает и выдыхает, как открывает рот, как связано качество звука и тема его переживаний. Работа с дыханием порождает глубинные переживания. «После разоблачения в себе обиженного ребенка и признания его нужд можно открыть в себе веселого ребенка, детскую часть, которая от природы любопытна, любит приключения, открыта для новых впечатлений и позволяет проявить физическую гибкость и свободу» (Мейгс, 2001)
Терапевтическая работа с голосом предполагает снятие ненужного напряжения, чтобы использовать голос для выражения всей полноты эмоций и оттенков мысли, развитие чувства собственного достоинства, развитие идентичности, общности со своим внутренним миром и чувства реальности. В некоторых случаях целью работы является снятие напряжения и увеличение ясности голоса, его звучности и силы.
Терапевт выясняет, какая проблема побудила клиента обратиться к данной форме работы в данное время. Важно прояснить также, здоров ли клиент физически, настроен ли на терапевтическую форму работы, не переживает ли кризис в личной жизни.
ПРИКОСНОВЕНИЕ КАК МЕЖЧЕЛОВЕЧЕСКОЕ СОБЫТИЕ. ТЕРАПЕВТИЧЕСКАЯ СИЛА ПРИКОСНОВЕНИЯ*
Большинство терапевтов используют прикосновение как определенную форму поддержки коммуникации. Отношение к прикосновению в разных терапевтических подходах довольно противоречиво, особенно это касается того, чьи потребности обслуживает прикосновение — клиента или терапевта. Западная традиция долго отказывала прикосновению в исцеляющей функции, отчасти из-за гиперсексуализации телесного контакта, а также культуральных и религиозных запретов, выражающихся в рассмотрении телесного контакта как «грязного», порочного или иррационального. Отчуждение телесного self, свойственное западной культуре, оказало глубокое влияние на отношение к прикосновению в терапии.
Аналитики, например, позволяют себе прикосновение в виде пожимания рук или похлопывания по плечу, а в определенные моменты терапии — короткого объятия для признания важных событий терапевтической сессии. Каждая из таких интервенций рассматривается ими с точки зрения этических ограничений относительно сексуальности такого контакта. Другие же психотерапевтические подходы ориентированы на прикосновение в гораздо большей степени, чем психоанализ (подходы Райха, Аоуэна, Рольф, Александера).
Приведено по: Керпег J. The Body Process (1987, 1993).
Прикосновение не всегда необходимо или желательно, большая часть работы с телесными феноменами может быть проделана и без прикосновения, с помощью вербальных инструкций, вопросов и замечаний относительно осознавания телесного опыта и фокусирования внимания клиента на нем. Терапевт использует эту интервенцию с уважением к клиентскому опыту прикосновений. С личностями, нетерпимыми к прикосновениям, подобная работа может проводиться только вербально.
Прикосновение — это прямой и определенный путь телесной коммуникации и эффективный инструмент для рассмотрения новых возможностей. Через прикосновение терапевт может прямо продемонстрировать существование телесного напряжения, освободить мышцы, помочь в движении или поощрить клиента осознавать свое внутреннее пространство. В таком случае прикосновение — это средство, ведущее к цели — развитию телесного self через осознавание ощущений, чувств, движений и позы.
Прикосновение может быть и результатом терапевтической сессии. Прикасаться самому и позволять прикасаться к себе — фундаментальный способ человеческого существования. В терапевтическом взаимодействии прикосновение может вызвать к жизни незавершенные ситуации — клиенты могут воспринимать прикосновение как болезненное или вторгающееся. Другие клиенту могут испытывать недостаток в телесном контакте — «телесный голод» и вести себя таким образом, чтобы справляться с этим голодом.
Боязнь прикосновения других людей может оказаться или страхом критики со стороны других (собственная критичность по отношению к прикосновению проецируется на окружающих), или страхом собственной слабости. Проблемы клиентов нередко связаны с нарушением границ self путем физического, сексуального или нарциссического насилия. Это могут быть физическое или сексуальное насилие, или ситуации, когда от ребенка требуется отказаться от своих желаний и чувств и обслуживать родительскую самооценку. Такое вторжение взрослых оказывает глубокое влияние на эмоциональное и психологическое развитие детей, вызывая прямое нарушение телесной интеграции и требуя подавления естественных защит: гнева, стремления остановить другого или порыва убежать. В подобном случае только отчуждение телесных аспектов self может помочь ребенку приспособиться к трудной среде. И тогда прикосновение терапевта угрожает осоз
наванию того, что это насилие было, а также осознаванию потребности в защите своих границ.
Таким образом, начальный страх клиента перед прикосновением в терапии, адресованный терапевту, возможно, связан с его личной историей (с пережитыми грустью, яростью, ненавистью и другими сильными чувствами).
Существует несколько способов понимания терапевтической природы прикосновения. Первый — это механическое воздействие прикосновения на тело (массаж, хиропрактика и физическая терапия). В этой модели прикосновение рассматривается как несущее энергию, необходимую для изменения определенной части тела — релаксации или достижения мышечного баланса. Но данная модель включает далеко не все феномены. Эффект массажа часто исчезает при возвращении к обычному функционированию. В то же время нередки случаи, когда легкое прикосновение может привести к глубоким и устойчивым телесным изменениям. Кепнер (1987, 1993) полагает, что физическая модель прикосновения основана на квазимеханических терминах типа «энергетическое поле» или «энергетический блок», которые применяются тогда, когда игнорируется человеческая и межличностная природа прикосновения. Это второй способ понимания природы эффекта прикосновения.
Итак, прикосновение — это фундаментальный межчеловеческий процесс, а для терапевтов — основа для понимания прикосновения как терапевтической интервенции. Прикосновение рассматривается как взаимодействие между живыми, чувствующими и осознающими людьми. Чувства и осознавание каждой личности, их экзистенциальное состояние, отношения между ними могут полностью обусловливать и характер прикосновения, и ответ на него. Если мы убеждены, что тело есть self, то мы не прикасаемся к телу, а трогаем self одной личности self другой личности. Таким образом, прикосновение перестает быть механическим событием и становится процессом интеракции и коммуникации. Через прикосновение мы физически делаем выводы о нашей природе, природе наших отношений с другими и мире в целом. Это событие с большим количеством смыслов, чем просто причина или влияние.
Развивая свою терапевтическую идентичность, терапевты всех направлений интегрируют использование прикосновения в философии того подхода, который они разделяют. Какие терапевтические цели обслуживаются прикосновением? Использу
ется ли оно для утешения и поддержки ? Или для уменьшения телесного панциря? Используем ли мы его для перепрограммирования нейромускулярных привычек — как разновидность поведенческой терапии ? Необходимо ли оно нам для изменения нарушенной постуральной структуры или мы непосредственно облегчаем напряжение мышц?
В гештальт-терапии прикосновение рассматривается как инструмент для развития осознавания клиента и присвоения им своего телесного бытия, а также как способ, которым он строит свой контакт с окружением. Это, прежде всего, коммуникационный процесс и средство коммуникации между терапевтом и клиентом. Терапевт передает прикосновением свое присутствие, наблюдает, строит эксперимент и видит ответ через телесные реакции клиента.
Прикосновение необходимо для развития осознавания, идентификации и расширения способности к контакту на основе единства тела и self. И тогда оно нужно не для изменения привычки, а как воплощение контакта с личностью. Если же мы прикасаемся к телу, а не к личности, то таким образом делаем другого человека объектом, а не субъектом общения. Кроме того, если мй рассматриваем сопротивление как проявление и выражение self (не для устранения панциря), сопротивление может быть осознано, присвоено и полностью выражено в актуальном контактном действии, направленном в среду. В гештальт-подходе целью прикосновения является переживание личностью, к которой прикоснулись, своего бытия (в большей степени, чем достижение заранее определенных изменений).
Итак, прикосновение используется для поддержки осознавания. Терапевт может использовать контакт рукой, для того чтобы усилить осознавание дыхания или состояния определенной части тела, которая кажется ему менее жизненной. Он может использовать прикосновения для того, чтобы подчеркнуть, каким способом клиент поддерживает себя. Прикосновение может отражать присутствие терапевта и его заботу о клиенте. Искусное прикосновение сообщает нечто о телесном процессе непосредственно и прямо — без длинных вербальных объяснений. Терапевт может продемонстрировать возможности движения, дыхания и освобождения от напряжения способом разворота, двигая конечности клиента через пространство. В какой-то мере он создает среду, обеспечивая для клиента возможность предъявить части self, долгое время находившиеся в изгнании.
Вопросы клиенту могут касаться того, каким образом он организует себя для встречи с прикосновением.
Таблица 3.
Варианты терапевтических прикосновений (по Керпег, 1993)
Качество прикосновения	Терапевтическое использование
Очень легкое	Напоминание о чем-либо, замена слов «фокус здесь!»; применяется обычно вдоль направления мышечной релаксации
Прикосновение к руке	Контактирование; для ощущения влияния энергетического поля
Простое прикосновение	Присутствие, «я здесь»
Легкий толчок	Утешение, успокоение	г
Двигающееся прикосновение	Руководство течением энергии вдоль определенного направления
Качание, покачивание	Освобождение костного элемента, успокоение, напоминание об естественном течении чего-либо
Трение	Оживление поверхности, успокоение
Вибрация	Оживление, напоминание о поддержке, опоре
Постукивание, похлопывание	Оживление, напоминание «Почувствуй эту структуру, ее упругость»
Движение конечностей Быстрое Медленное *»	«Освободись, почувствуй свободу» Осознавание диапазона, амплитуды, освобождение
Глубокое растягивание Двигающееся Постоянное	Удлинение, растягивание, прорыв Открытие, освобождение, оживление, работа по аккупуктурным точкам
Продолжаются споры о том, каким именно должно быть прикосновение терапевта. Однако не существует правильного использования прикосновения. Твердое прикосновение не лучше, чем мягкое. Адекватность прикосновения определяется целостно внутри контекста каждой личности, в специфической области тела, в определенное время, с ощущением связи между двумя людьми и вниманием к ответу клиента. Существуют интервенции, пригодные для всех клиентов, но это зависит от точного определения времени и особенностей личности. Например, работа с дыханием может быть полезна и для существенно нарушенных пациентов, но более экспрессивные техники оказываются непригодными. Они могут вызвать резкую декомпенсацию состояния. Пока в терапевтических отношениях не создана атмосфера доверия и связанности, прикосновение вообще неприемлемо. Только при наличии такой атмосферы терапевт может попробовать прикосновение в качестве интервенции, и тогда на границу контакта могут выйти незавершенные дела и подавленные чувства. Так мы можем уйти от дихотомии «правильное — неправильное», «ум — тело» и пр. Работа с помощью прикосновения может рассматриваться в некотором континууме от вербального отражения телесного состояния клиента до руководства его движениями и позой. В начале работы терапевт находится на одном полюсе этого континуума и по мере продвижения переходит к более активному использованию прикосновения.
Твердое прикосновение может восприниматься как вторгающееся и как поддерживающее (мобилизующее), в зависимости от истории жизни клиента. Легкое — может помочь избежать столкновения с определенными аспектами опыта, например, не будет осознано и присвоено сопротивление, останется без осознавания потребность в агрессивном движении. Использование твердого давления терапевтом может усилить мышечное напряжение, направленное против давления. Это дает возможность усилить внутреннее движение, которое сопротивление демонстрирует в частичной форме, и перевести это сопротивление в активное собственное движение, присваивая способ, которым личность может сказать «нет».
Терапевт должен быть феноменологически внимателен к ответу клиента. Если клиент хочет быть «хорошим» для терапевта, он может не осознавать свой ответ на прикосновение: хочет ли он, чтобы его касались, и если хочет, то как. Прикосно
вение будет терапевтически полезным, когда личность не принуждена отрицать свой ответ на него, когда терапевт поддерживает присутствие self клиента. Главное в терапевтическом использовании прикосновения — это ответ личности, а не представление терапевта о том, каким оно должно быть.
Применение прикосновения требует этической ясности и в гештальт-терапии. Прикосновение — это инструмент, который, сокращая дистанцию между психотерапевтом и клиентом, создает ситуацию близости и интимности. При этом терапевт оказывается в потенциально более сильной позиции, и его влияние на клиента становится более выраженным. Клиент же, выражающий свой опыт с помощью голоса или движения, находится в более уязвимой позиции. Все это увеличивает ответственность терапевта по отношению к данной интервенции. Он обязан уважительно относиться к таким проявлениям, не насилуя опыт клиента с помощью своих убеждений или интерпретаций.
Акт прикосновения вызывает к жизни фундаментальную потребность человека в телесном контакте. Многие пациенты с ранней депривацией естественной интимности голодают по такому контакту. И многие терапевты приходят в телесно-ориентированную терапию для решения своей проблемы аналогичной депривации. Если терапевт не осознает данную потребность, он может действовать исходя из нее, а не из потребности клиента. Такой интимный контакт часто смешивается с сексуальным контактом, клиент испытывает смущение или вину по отношению к родительской фигуре, воспринимая прикосновение как вторжение или насилие. В связи с этим телесные проблемы и желания терапевта должны быть проработаны им в индивидуальной терапии до того, как он начнет практиковать прикосновение. Используя прикосновение, терапевт не использует его для себя.
Особенно важно обращать внимание на границы. Клиент должен иметь право сказать «нет» в любой фазе работы. Это часто становится основой контракта в терапевтических отношениях. Терапевт уделяет время для объяснения сути телесной работы, своих ценностей и права клиента сказать «нет» прикосновению, изменяя ход работы.
ЧАСТЬ 2
ФЕНОМЕНЫ ТЕЛА В КОНТЕКСТЕ ЕГО РАЗВИТИЯ И ДИФФЕРЕНЦИАЦИИ*. ПАТТЕРНЫ РАЗВИТИЯ КАК ПЕРВИЧНАЯ ПОДДЕРЖКА ИНДИВИДУУМА
ПАТТЕРНЫ РАЗВИТИЯ И ПРОЦЕСС ДИФФЕРЕНЦИАЦИИ ТЕЛА. КОНТАКТИРОВАНИЕ И ВОЗНИКНОВЕНИЕ ПАТТЕРНОВ
Любой гештальт-практик, по определению занимающийся про-цесс-ориентированной и основанной на опыте терапией, будет пытаться понять, как клиенты организуют свой опыт, создавая свою перцепцию и чувства, убеждения и желания, мысли и позиции, как они находят удовлетворение и как справляются, если его не находят. В контексте любой сессии присутствует и некая сумма общего телесного процесса клиента, и его потенциал.
Терапевт, учитывающий все эти процессы, фокусирует свое внимание на текущих феноменах телесной жизни внутри терапевтической диады и проводит интервенции, которые адресуются индивидуальному стилю каждого клиента. Это происходит через растущее осознавание «здесь и сейчас», что делает возможным изменение большинства рудиментарных уровней функционирования с высвобождением здоровой энергии. Клиент оказывается в состоянии функционировать спонтанно и творчески в своем повседневном существовании.
Самым прямым методом исследования того, как клиент организует свой опыт, является наблюдение паттернов его движения. Наши движения организованы в терминах ритма сжатия-растяжения (флексии-экстензии). Мышцы тянут кости от или к центру тела. Эти повторяющиеся паттерны отражают намерение двигаться к тому, что приглашает и привлекает, или от того, что кажется опасным или отвратительным.
Хотя способы работы с феноменом движения не являются особенно новыми в мире психотерапии, осознавание паттернов движения внутри контекста развития ведет к новым способам диагностики и терапии.
Паттерны, с помощью которых ребенок обслуживает свое любопытство и интерес, а также удовлетворяет другие потребности, по
‘	В соответствии с работой R. Frank «Body of awareness» (2002).
своей сути кинетические, с их помощью дети растут. Свободное функционирование паттернов движения является основой здоровой автономии — способности различать себя и других, а также способности к отказу от отчуждения и слияния. Такая гибкость границ обеспечивает устойчивое и защищенное чувство self, находящее гибкие решения в разных условиях функционирования.
С момента зачатия и в течение первых пяти лет жизни двигательные паттерны являются фундаментальной основой различения «Я» и «не-Я», то есть процесса эффективной работы функции выбора нашего self. По мере роста и созревания ребенка эти паттерны меняются очень заметно и обозначаются обычно как некоторые фазы развития — от сосания к жеванию, от ползания к стоянию, от стояния к ковылянию и от ковыляния к ходьбе. С каждым шагом продвигается вперед процесс дифференциации, а ребенок становится все более автономным и отдельным от других. Через эти паттерны он познает себя и свой мир, а все «остальные знания возникают за пределами роста (ментально).
Каждый формирующийся паттерн — это еще и первичный ответ на стимулы из окружающей среды. Он выражает доминантную на данный момент потребность и продвигает вперед процесс контактирования, качество и стиль которого глубоко индивидуальны. Когда возникает потребность, происходящая изнутри организма или из внешнего окружения, ребенок двигается к или от другого* в попытке достичь удовлетворения. Двухмесячные дети приближают ко рту бутылку, соску или грудь. Потребность, сопровождаемая возникающим паттерном приближения, может вызываться голодом или дискомфортом. Запах молока или тепло тела человека, ухаживающего за ребенком, полезны для пробуждения ощущений голода и желания комфорта. Ребенок также может исследовать соску во рту и больше осознавать ее отличительные признаки.
Когда ребенок чувствует удовлетворение и насыщение, движение к объекту интереса завершается, контактирование заканчивается, и дитя отдыхает. Отдаление (уход) от объекта обеспечивает переход, во время которого дитя ассимилирует физическое или социальное событие и завершение действия. Теперь внимание и энергия ребенка свободны для движения к следующему объекту потребности, и контактирование продолжается далее как непрерывный жизненный процесс. Каждое действие
‘	Под термином «другой» может иметься в виду любое «не-Я», относящее-
ся к предметам, явлениям окружающей среды или другим людям.
формирует новые психические представления о мире и опыте self в отношениях с ним. Через репетицию эпизодов контакта и развитие осознавания ребенок открывает различия между собой и другим. Он растет более способным к спонтанному творческому приспособлению внутри питающего окружения, в отличие от тех случаев, когда его потребности не удовлетворяются или плохо удовлетворяются окружением.
Паттерны развития организуются динамично в пространстве и времени. Дети, исследующие свое окружение, выбирают лучшие средства для исследования, и возникающие внутри поля двигательные паттерны являются наиболее очевидным решением среди всех возможных выборов. Каждый паттерн, приходящий в бытие, — это всегда функция поля «организм — среда», это событие, которое не может быть оторвано от ребенка и от условий поля (окружения). Из-за этой взаимной, реципрокной и интерактивной природы паттернов ребенок создает некоторый шаблон в отношениях с окружением и получает в ответ тоже некоторый часто шаблонный ответ от окружения. Например, ребенку дают соску, для того чтобы он успокоился и уснул. Однако в любом другом случае (иная потребность) при беспокойстве он может тоже получать соску вместо удовлетворения своей потребности (например, потянувшись к привлекательному предмету, снова получить соску). Формирование подобных стереотипов лежит в основе проблем в первичной диаде «мать — ребенок». Уникальность отношений в этой диаде создает огромное разнообразие в форме и функции каждого паттерна развития.
Во время первого года жизни, когда созревают психосоциальные возможности ребенка, условия поля «организм — среда» также становятся богаче. Недавние и ранее полезные паттерны развития в изменяющемся поле «организм — среда» становятся устаревшими и частично дезорганизуются. Ранние паттерны заменяются другими, более адаптивными по отношению к усложняющейся психосоциальной организации. Сосание становится ненужным, когда появляются зубы, но этот навык сохраняется и впоследствии. Ползание возможно и у взрослого, умеющего ходить. Эти ранние паттерны становятся частью более целостного и более высокоорганизованного процесса. Они интегрированы внутри тех паттернов, которые достигнуты на данный момент и обслуживают другие функции. Например, сосание как паттерн, включающий губы, язык и челюсти, впоследствии помогает в более поздних актах формирования речи.
Другой пример: двухмесячный ребенок в попытке достать игрушку бьет по ней всей рукой, включая плечо, поскольку мышцы верхней конечности еще не развиты и не скоординированы в движении. Одновременно ребенок развивает ощущение веса своих рук, прокладывающих в пространстве дорогу к объекту. Ощущения от рук начинают отличаться от ощущений тела и от окружающих предметов. Положение и вид стимулирующего объекта (личность или вещь) помогает движению приобрести форму, определить его направление и количество энергии, необходимой для достижения объекта и выполнения задачи.
Несколькими месяцами позже, после многократных попыток достать объект плечи и руки ребенка становятся сильнее, руки и ладони дифференцируются друг от друга и от груди. Процесс приближения и достижения объекта развивается в более высокоорганизованный и координированный паттерн. Это дает ребенку больший контроль для ориентации и манипуляции внутри поля «организм — среда».
Такой усложненный паттерн зависит от качества более ранних базальных паттернов, последние становятся поддержкой для более поздних, и ребенок делается более свободным внутри связанного поля. Таким образом, паттерны развития становятся основой для всех последующих двигательных возможностей и формируют тело ребенка, затем подростка и взрослого.
УСЛОВИЯ ФОРМИРОВАНИЯ ПРЕРЫВАНИЙ В ПЕРВИЧНОЙ ПОДДЕРЖКЕ КОНТАКТИРОВАНИЯ
Когда двигательные паттерны формируются, интегрируются в нервную систему ребенка и ассимилируются ею, они становятся существенной поддержкой для контактирования. Поддержка и контактирование тесно связаны между собой и реципрок-ны по своей природе. Здоровое контактирование взрослого или ребенка базируется на адекватной поддержке фона, частью которого являются эти спонтанно возникающие паттерны.
Первой идею о том, что скоординированные паттерны могут рассматриваться как первичная поддержка, обеспечивающая стабильность и безопасность, высказала Лаура Перлз в своей книге «Жизнь на границе». Кроме того, эти двигательные паттерны спонтанно организуют и обеспечивают гибкое творческое приспособление. В некоторых случаях, когда эти паттерны формируются и в процессе формирования хронически прерывают
ся, они обеспечивают фиксированные прерывания и плохое приспособление. Руководствуясь соматическим подходом и рассматривая телесные паттерны через рамку развития, терапевт начинает понимать, каким образом имеющиеся паттерны движения клиента возникали в детстве и изменялись во времени.
Если ребенок и заботящаяся о нем мать хорошо приспособлены друг к другу и потребности каждого из членов первичной диады удовлетворяются, возникающие паттерны характеризуются свободной и изяществом. Это не означает, что каждое приспособление протекает легко и гладко, поле «организм — среда» полно неожиданностей, и, кроме того, его ресурсы могут быть ограничены. В такой ситуации дети учатся справляться с такими моментами, когда их потребности периодически не удовлетворяются.
Если же отношения в первичной диаде построены таким образом, что потребности ребенка постоянно не удовлетворяются, ребенок растет в условиях хронического дистресса. В некоторых случаях в уходе за ребенком проявляется слишком много собственных потребностей матери, она может быть очень внимательной и одновременно вторгающейся, удовлетворяя свою потребность в контроле. В этом случае ребенок не может самостоятельно решать дилемму исследования и найти в ситуации свое решение — возникает недостаток возможностей для использования собственных ресурсов. В другом случае ухаживающий за ребенком член семьи может быть отвергающим и ребенок вынужден бороться с тем, чтобы не оказаться за пределами своих возможностей. Его могут попросить сделать то, к чему он еще не готов, так как не созрел, и в результате он испытывает растерянность, не справляясь с ситуацией. Нередко оба описанных выше стиля ухода комбинируются, и дитя не может творчески приспособиться к отношениям внутри диады.
В таких случаях процесс отделения себя и процесс включения другого в свой опыт подавлены, встреча с другим становится рутинной и фиксированной. Паттерны развития, возникающие во время прерывания, с ясностью демонстрируют эту дисфункцию. Плохо скоординированные паттерны интегрируются нервной системой ребенка. Контактирование расстраивается. Таким образом, фиксированный паттерн начинает доминировать в системе, пересиливая предыдущие паттерны и нарушая последующие. Приведем пример прерывания при формировании паттернов на примере паттерна ковыляния у годовалого ребенка в сравнении (при здоровом и прерываемом функционировании).
Годовалый малыш с большим энтузиазмом поднимается и начинает ковылять. Первые его шаги неловки и неуклюжи. Малыш получает поддержку семьи — на него устремлены взгляды родных, его одобряют и поощряют в формировании нового навыка. Некоторые члены семьи грустят о потере ребенком ранней зависимости, кто-то напуган потерей контроля над ребенком. Малыш получает множество разнообразных ответов на появление нового паттерна. Разнообразие средовых ответов стимулирует ребенка и становится частью его опыта ковыляния. Этот опыт содержит теперь не только сам паттерн, но и ответы среды.
Для малыша, чей опыт окружения является приглашающим и безопасным, исследование мира проходит без подавления его развития. Он будет падать, подниматься и поддерживать свое возбуждение, встречая вызов, обусловленный актуальной задачей развития. Создание окружения, в котором ухаживающий не является ни активным, ни пассивным, поощряет открытия ребенка и поддерживает энергию, необходимую для ходьбы, и исследования являются позитивными для его развития.
Пробуя ковылять, дитя научается переносить свой вес с одной ноги на другую, в то же время поддерживая баланс головы и позвоночника. Однажды найдя равновесие, ребенок расставляет руки для баланса и, качаясь из стороны в сторону, пускается в путь через пространство. На этом пути он спонтанно приспосабливается к требованиям физического окружения и одновременно находится в отношениях с ухаживающим за ним родителем. Здоровый паттерн ковыляния — это целостное телесное событие, формирующееся внутри безопасного поля «ребенок — родитель». Когда ребенок пугается, паттерн моментально дезорганизуется, и тот падает. Но затем он снова пробует, поднимается, и паттерн восстанавливается без потери гармонии с миром. Этот свободный нервно-мышечный паттерн с его способностью к гибкому балансу со средой поддерживает контактирование.
Представим теперь совершенно иной ответ родственников на новый навык. В начале нездорового пути формирования паттерна ковыляния может стоять родитель, который боится за безопасность ребенка. Например, ребенок получает тревожный ответ от матери, связанный со страхом из-за его возможного падения. Мать стоит рядом, нависает над ребенком, и ее присутствие является для него отягощающим. В ответ чувствительный ребенок подавляет свое любопытство и возбуждение. Он временно задерживает дыхание, втягивает руки, ноги и голову в ту
ловище. Это создает ограничения в движении суставов и удерживает внутри здоровую агрессию, направленную вовне.
Если подобные эпизоды продолжаются постоянно, ребенок хронически напрягает мышцы и удерживает дыхание в привычном дистрессе, обусловленном поведением ухаживающего родителя. Ковыляние теряет спонтанность и привлекательность. Движения становятся нескоординированными, неуклюжими и неуместными, ребенок часто падает, плачем реагируя на падения. При общей тенденции мышц тела к сжатию переход от одного движения к другому становится затрудненным. Верхние конечности пытаются компенсировать дефицит стабильности в нижних напряжением в плечах, их поднятием и дисбалансом в положении головы, спины и таза. Связь с опорой становится все более нестабильной. Внутри взаимно регулируемого поля поза, жесты, дыхание и походка приобретают иную форму... При этом то, что сначала было временным творческим приспособлением, становится фиксированным патологическим паттерном.
Когда движение привычно не завершается, потребности ребенка остаются неудовлетворенными и актуальная задача развития не решается. Ребенок не в состоянии воспринять различия частей тела, их отдельность от тела, осознавание различий между собой и другими людьми — основа спонтанного контактирования нарушается. Если среда остается хронически тревожной, ребенок не растет в своей способности гибко адаптироваться к условиям поля. При таком дистрессе формирующийся паттерн влияет и вмешивается в возникновение последующего паттерна — ходьбы и нарушает предыдущий — стояние. Возникает задержка психического и физического развития. Редуцируется и опыт распознавания ощущений, что в дальнейшем влечет за собой неспособность регулировать эмоции и создает стратегии избегания, редуцирования и замены аффекта.
ВЕС ТЕЛА КАК ОСНОВА ПЕРВИЧНОЙ ОРИЕНТАЦИИ. ФОРМИРОВАНИЕ ОЩУЩЕНИЯ ВЕСА ТЕЛА
В ПРОЦЕССЕ РАЗВИТИЯ РЕБЕНКА
Клиенты, начинающие терапию, довольно часто ощущают, что мир находится вне их контроля, и воспринимают окружающих и окружающее как силу, которой они могут быть атакованы, если они не будут что-то делать для самозащиты. В основе этого лежит чувство отчуждения — невозможность ощутить себя частью ок
ружающей среды. Нарушения в осознавании телесных процессов приводит к отсутствию информации о своем существовании и связи с другими людьми. В таком случае реальность валидизируется через идеи (проекции, интерпретации), замещающие непосредственный опыт ощущений. Чем слабее восприятие своего тела, тем больше связь с другими людьми осуществляется именно через индивидуально сконструированные идеи.
Такая искаженная ориентация наблюдается терапевтом и испытывается клиентом в виде подавленной чувствительности, неловкости жестов и походки, беспокойного дыхания, нарушенной постуральной конфигурации. Работа терапевта начинается со стимуляции осознавания, например того, как чувствует себя клиент на стуле, ощущает ли он пол под ногами. Нередко это бывает совершенно новым для клиента. Таким образом, терапевт экспериментирует с первичной ориентацией. Когда клиент расширяет свое осознавание, он воспринимает не только действие, которое он желает совершить и планирует, но и те действия и состоянйя, которые раньше находились вне сферы осознания. Это целый спектр — от постоянных напряжений, ежедневных хронических болей до особенностей поведения и личностной позиции, которые раньше не осознавались и находились вне сферы ответственности клиента. Восстановление ориентации необходимо для плавного, изящного и неразрывного течения процесса контакта.
Процесс первичной ориентации осуществляется с помощью проприоцептивного осознавания — осознавания наших собственных движений и внутренних ощущений. Вместе с ощущениями извне проприоцепция руководит нашим ответом миру и лежит в основе способности к ориентации. Проприоцептивное осознавание начинает развиваться у плода, приспосабливающегося к изменению условий во время беременности и в процессе подготовки к родам. Когда ребенок растет, проприоцепция обусловливает его способность реагировать на внешний мир и отвечать ему, и, таким образом, он оказывается связанным со своим окружением. То, как плод, а затем и ребенок воспринимает (ощущает) свое тело, формирует субстрат для образования self, функционирующего в поле «организм — среда».
Проприоцептивная чувствительность включает следующие разновидности:
•	кинестетическую — ощущение движения (активного или пассивного), ощущение противодействия движению или весу и соотношение тела со средой или самим собой;
•	вестибулярную — пространственное осознавание или чувствительность к позиции головы и тела по отношению к земле, направление движения в пространстве;
•	висцеральную — ощущения из внутренних органов, отражающие их уровень возбуждения или утомления.
Хотя проприоцептивные ощущения редко воспринимаются целенаправленно, они формируют почву для здорового контакта. Особенно ценными для этого являются кинестетические и вестибулярные ощущения, непрерывно дающие информацию о том, где мы находимся, как мы можем двигаться и какова наша связь с окружением, а также «почвой» (Лоуэн, 2000).
В этой связи Александр Лоуэн ввел понятие «подвешенность», характеризующее состояние тела человека, оказавшегося в эмоциональном конфликте, парализующем его и мешающем совершить действие, направленное на изменение ситуации. В подобном конфликте возникают два противоположных чувства, и одно блокирует другое. Состояние «подвешенности» имеет два физических выражения:
1) недостаточную «заземленность» — человек как бы висит в воздухе, не находясь в контакте с реальностью (влюбленный «летает», пьяный — плохо опирается, участник группы в трудной ситуации сидит, поставив ноги на кончики пальцев);
2) характерную осанку — плечи приподняты, голова и шея наклонены вперед, руки болтаются — получается «вешалка».
Восприятие веса тела важно для ориентирования. Опираясь о землю, мы воспринимаем вес тела под действием силы тяжести и ощущаем сопротивление этой силе, когда двигаемся в пространстве. Осознавание ощущения веса тела характеризует нашу чувствительность по отношению к опыту. Информируемые ощущением веса тела, мы изучаем возможности ситуации в настоящий момент. Таким образом, эксперимент, направленный на исследование восприятия своего веса клиентом, является основным для понимания индивидуальных ориентационных паттернов.
Терапевтический эксперимент нередко становится основой для творческой интеграции, ощущения нового опыта, описывающегося словом «Ага!». Этот опыт спонтанного приспособления создает изменения в энергии, образе, ритме, экспрессии, направлении и плавности движений клиента. Довольно часто они сообщают в этот момент о чувстве подъема (облегчения^) и внутренней энергии. Такие изменения в теле позитивно влияют на целостный опыт.
В то же время восприятие веса тела придает нам уникальное, текущее качество бытия и поведения, выстраивая наш особенный стиль ориентации. Восприятие веса тела выражается в многочисленных постуральных конфигурациях (телесных структурах). Такая конфигурация, и специфическая, и привычная для нас, складывается в первые три года жизни. Каждый постуральный паттерн — это адаптация индивидуума как в физическом (сила тяжести, опора, пространство), так и в социальном поле. Возможность осознать свой постуральный стиль приходит через осознавание веса тела, его отдельных частей (см. предыдущую главу).
При депрессии возникает особое фиксированное постуральное строение — клиенты ощущают тяжесть, давящую сверху вниз, и находятся под гнетом этого груза. Сидение или стояние требуют от них так много усилий, что они постоянно готовы упасть, споткнуться или столкнуться с чем-либо. Паттерны позы, движений и походка кажутся либо свинцово-тяжелыми, либо сонными. Личностный ответ на внутреннюю или средовую стимуляцию является слабым и малоэнергичным. Даже дыхание ощущается как работа. Для того чтобы наполнить свои легкие, такие клиенты должны сначала поднять свою грудную клетку, и это требует столько сил, что выдох напоминает коллапс. Так как проприоцептивное осознавание нарушено в неосознаваемом акте де-прессии опыта, индивидуум воспринимает эту тяжесть как вторжение среды — что-то давит на него сверху, и он сжимается, придавленный силой тяжести. Он чувствует себя не в состоянии стоять на двух ногах и ищет кого-то или что-то, к чему можно бы было прислониться.
Противоположный пример являет собой индивидуум, находящийся в тревоге. Не уступая силе тяжести, он слишком быстро ей сопротивляется путем напряжения мышц, вытягивания себя вверх и движения через пространство, напоминающее вступление в битву. Поскольку он действует противоположно силе гравитации, то оказывается не в состоянии ощутить свой вес или расслабиться. Он постоянно готов к такой реакции — на события настоящего, на воспоминания, идеи и возникшие образы, смутные ощущения. Он постоянно делает себя жестким, как если бы был неуверен в том, что, расслабившись, он не развалится. Общая сжатость его тела ограничивает дыхательные паттерны. Движения происходят лишь в верхней части грудной клетки, в то время как живот остается чрезмерно жестким и сжатым. Вдыхая, тревожный индивидуум сжимает свою все
гда приподнятую грудную клетку и запускает воздух внутрь. Этот паттерн драматично уменьшает приток воздуха и похож на затрудненное дыхание в момент борьбы. Минимальное дыхание и хроническое мышечное напряжение значительно ограничивают проприоцептивную чувствительность, и ясное чувство своего веса притупляется.
Опыт веса тела зависит от взаимодействия физических мышечных напряжений в организме в тот момент, когда они поддерживают три костных отдела — голову, грудную клетку и таз, которые уравновешиваются позвоночником. Центр тяжести — это та точка, где тяжесть проходит сквозь наше тело вниз (она находится позади пупка и впереди от пятого поясничного позвонка), позволяя нам поддерживать равновесие. То, где находится центр тяжести, определяет характер движений и специфическую их манеру. Все это создает уникальную постуральную конфигурацию.
Так, например, при депрессии голова и грудная клетка, находящиеся в коллапсе, отстоят позади по отношению к тазу. Центр тяжести находится ниже пупка, и это создает в теле ощущение «выкаченности воздуха» и давления груза на плечи, прижимающее к земле. Если в ситуации терапевтического эксперимента клиент меняет свой центр тяжести путем удлинения (вытягивания) спины и тем самым разделения грудной клетки и таза, появляются новые ощущения и сопутствующие изменения опыта. В этот момент может возникнуть тревога или грусть, или другие чувства, которые становятся доступными для осознавания. Кроме того, когда клиент, экспериментируя, располагает голову и грудную клетку по вертикальной оси позвоночника в соотношении с тазом, он начинает чувствовать свой вес и давление ног на землю. Дыхательный паттерн немедленно изменяется и сопровождается мгновенным чувством облегчения.
При тревоге эти три отдела функционируют по-другому. Голова и грудная клетка подтянуты вверх и назад, таз же ротирован вперед для равновесия. В этой тревожной постуральной конфигурации центр тяжести поднимается выше, к верхней части туловища и индивидуум становится недостаточно устойчивым.
Итак, все наши постуральные конфигурации включают накопленный проприоцептивный опыт, отражающий наш путь приспособления внутри окружения. Исследование постуральных конфигураций — огромный ресурс для терапевтического исследования.
Формирование ощущения веса тела.
Проприоцепция и постуральный тонус
Способность ощущать вес тела развивается в раннем детстве через возникновение двигательных паттернов. Именно движения помогают открыть ощущения веса относительно силы тяжести, земли и пространства. Например, двухнедельный малыш, прислоняющийся к папиному плечу, пытается поднять свою шатающуюся тяжелую головку в поисках новой стимуляции. Это действие требует усилий для развития управления головой и шеей, и ребенок, постоянно репетируя эти движения, научается отличать вес своей головы от веса его тела. Этот паттерн возникает и приобретает форму исходя из внутренней потребности ребенка.
Когда родитель соответствует потребностям ребенка, дитя чувствует себя защищенным, так как получает столько помощи и поддержки, сколько необходимо для его развития. В этом случае внутри своего мира ребенок двигается легко и свободно и его внимание распределяется между ощущениями тела и стимуляцией из среды. Из этого стабильного фона формируется опыт веса тела.
Когда же в отношениях между взрослым, ухаживающим за ребенком, и его подопечным имеются проблемы, ребенок реагирует на это хроническим напряжением мышц, он закрывается и уходит от ощущений. Плавное распределение между восприятием собственного тела и восприятием других подавляется. Позднее то, что однажды было у ребенка спонтанным приспособлением, становится устойчивым и привычным способом бытия. Двигательные паттерны становятся ригидными, проприоцепция неясной, ощущения минимальными, а естественный опыт ощущения веса своего тела прерывается. Даже если в первые шесть месяцев отношения в диаде были устойчивыми, более поздний травматический опыт подавляет не только формирующиеся в настоящий момент паттерны, но и гораздо более ранние.
Согласно этому сценарию, способность клиентов чувствовать себя в ясных отношениях со своим телом и его непосредственным окружением нарушается в раннем детстве и продолжает быть таковой во взрослом возрасте. В этот момент глубокие расстройства ощущения веса и сопутствующие психологические проблемы создают огромные сложности. Такие пациенты не в состоянии справиться со своими эмоциями и обретают повторяющиеся паттерны нарушенной связи с собой и миром — обсессивное, аддиктивное и компульсивное поведение.
То, как именно индивидуумы воспринимают ощущения веса тела, определяет и то, как они воспринимают себя в отношениях с миром. Существенным аспектом терапии является переобучение нейромышечной системы клиента для развития этих ощущений и развития их осознавания, а также организации опыта стабильности и защищенности. Имея стабильные и защищенные условия существования в терапии, клиенты получают возможность ощутить свое собственное возбуждение, которое обостряется и становится более определенным. Проясненное ощущение веса тела способствует тому, что интенсивность возбуждения клиента начинает соответствовать их уровню мышечной активности и энергия появляющегося у них любопытства согласуется с их экспрессией.
Для того чтобы более полно оценить роль веса в процессе ориентации взрослого клиента, необходимо понять, как ощущение веса возникает в его раннем детстве. Основой для возникновения ощущения веса является формирование двух паттернов развития движения — упругости тела (это фон для более позднего возникновения антигравитационного паттерна движения вверх от земли и через пространство) и Моро-рефлекса (реакции црпуга на потерю поддержки, позволяющей ребенку приспособиться к внезапному изменению веса тела).
Упругость (и пластичность, один из ее аспектов) — это фундаментальная часть процесса контакта, представляющая собой способность к восприятию поддержки, а рефлекс Моро — это способ понять, что поддержка может быть потеряна. Оба паттерна лежат в основе развития способности к равновесию. Процесс движения, который является основой для созревания ребенка, функционально сходен и у ребенка, и у взрослого. Используя соматический подход, терапевт может анализировать поведение клиента в настоящий момент времени, замечая неполноту или незаконченность движений, которые прерывают восприятие веса тела и нарушают актуальное функционирование. Эти ранние паттерны развития в какой-то форме существуют как часть взрослой жизни клиента и как часть более сложного процесса движения. Они могут быть осознаны клиентом с помощью терапевта. При этом пассивно существующие паттерны активируются и обретают новую способность к движению, компенсаторные паттерны подавляются и координация между поддержкой и контактированием улучшается. Терапевту необходимы знания о паттернах развития, на этой основе он
сможет сформировать эксперименты, повышающие и улучшающие способность к ориентации.
Упругость представляет собой способность тканей податься и вернуться в исходное положение. В этом свойстве заложено сразу два аспекта — податливость (пластичность) и сопротивление. Таким образом, ребенок испытывает сопротивление своего тела силе тяжести, тянущей организм вниз, к опоре. Земля же, наоборот, встречая тело ребенка, отвечает толчком вверх, и этот толчок испытывается как слабое давление на части тела ребенка, прикасающиеся к опоре. То же самое происходит при его ответе на прикосновение — толчок, или шлепок, или укачивание при репетиции движений в виде брыкания ногами и размахивания руками.
Поле познается через наше сопротивление ему и его сопротивление нам, а опыт сопротивления варьирует с изменением мышечного напряжения. Если ребенок двигается достаточно резко, сила мышц становится больше, чем силы поля, а если легко и медленно, то необходимость в напряжении уменьшается и сопротивление становится менее ясным. Эти изменения в мышечном напряжении дают ребенку (и позднее взрослому) ощущение веса и ориентацию в мире, поскольку опыт сопротивления и приспособления к другому присутствует в каждом факте встречи.
Важным для понимания является и представление о постуральном тонусе. Это общий уровень мышечного напряжения, который имеется в покое и отражает способность мышц отвечать и внутренней, и внешней среде. Первый аспект развивается в основном внутриутробно, а второй — после рождения ребенка. Варьирование интенсивности тонуса зависит от баланса напряжения мышц — флексоров и экстензоров. От степени, в которой ребенок подается назад от сопротивляющейся поверхности, зависит его восприятие поддержки опоры, на которой он находится. И хотя ребенок приходит в мир уже с постуральным тонусом, он продолжает развиваться в процессе заботы о нем, качания, похлопывания и т. п.
Если родитель имеет ясное чувство собственного тела и чувствителен по отношению к другому (ребенку), дитя получает опыт безопасности и первичной поддержки. Глубоко депрессивный или вялый родитель, не способный ясно воспринимать свое тело, создает среду, стимулирующую небольшое число ощущений и невысокий постуральный тонус. И наоборот, слишком большая стимуляция из среды повышает тонус ребенка, и гипертонические дети, которые не в состоянии высвободить свой вес
по отношению к опоре, встречают другого с фиксированным сопротивлением. Гипертонический ребенок очень быстр и возбудим. Он часто не может закончить одно действие до того, как перейти к другому. Пассивный и коллаптоидный в проявлениях, гипотонический ребенок нелегко принимает возможность своего необходимого и здорового сопротивления другому, в основе его скудной и маловыразительной экспрессии лежит низкое возбуждение и недостаток энергии.
Таким образом, низкий постуральный тонус у ребенка связан с нестимулирующим окружением, и впоследствии он, возможно, будет демонстрировать различные паттерны податливости и уступчивости. В то же время высокий постуральный тонус связан со сверхстимулирующим напряжением, и впоследствии скорее разовьются паттерны сопротивления.
Теперь поговорим о влиянии рефлекса Моро на развитие двигательных паттернов. Рефлекс Моро — это физиологический рефлекс у детей, возникающий при внезапной потере поддержки и заключающийся в первый момент в отведении и выпрямлении плеч, предплечий и ладоней, разведении пальцев, разгибании ног с последующим сгибанием предплечий, ладоней, ног, медленным сведением плеч и грудной клетки (БМЭ, 1996). Это также опыт падения в пространстве, глобальным ответом на который является вытягивание рук и пальцев. Во второй фазе этого рефлекса ребенок, для того чтобы предотвратить падение, сокращает мышцы вдоль передней поверхности грудной клетки. В этот момент его руки сгибаются, а пальцы схватывают объект. Такое схватывание помогает ему открывать другие объекты и удерживать равновесие, при этом объект оказывается для ребенка на первом плане. Дитя восстанавливает устойчивость и начинает обучаться поиску поддержки, которая однажды была потеряна.
В первые месяцы после рождения первичным двигательным паттерном является флексия, при которой ребенок держит все части тела согнутыми вовнутрь и закрытыми. На основе рефлекса Моро развивается экстензия и опыт распространения через пространство в мир, до этого момента ощущение веса не ясное. Когда рефлекс Моро уходит, на его базе появляются другие двигательные паттерны, помогающие восстанавливать опору и равновесие. Например, на пятом месяце жизни при падении ребенок начинает расставлять обе руки одновременно. Когда руки прикасаются к земле, они пружинят, чтобы защитить
ребенка от слишком сильного удара о поверхность. Это момент создания самоподдержки. Кроме того, хватающее движение пальцами во второй фазе рефлекса Моро помогает ребенку научиться удерживаться от падения и удара о поверхность.
Еще один момент. В то время, когда ребенок находится во флексии (типичная поза плода), его внимание фокусируется около своего тела. При экстензии, позволяющей вытянуться и «распространиться» в мир, ребенок направляет свое внимание на окружение — движение обращено вовне. Эта более зрелая способность демонстрирует большую свободу в мире, в то время как флексия менее зрелого ребенка свидетельствует о зависимости от поддержки другого.
Хотя падение и является моментальным событием, оно распространяется на все поле опыта в целом. Малыш получает информацию об изменяющемся окружении и о потери чего-либо как жизненно важном событии. Способность ребенка двигаться через мир зависит от его способности постоянно утрачивать и восстанавливать равновесие. Ориентация в мире поддерживается опытом падения.
Родители, чьи ощущения тела минимальны, не могут спонтанно и адекватно отвечать ребенку — они могут отвечать чрезмерно интенсивно, грубо или неуклюже, не обеспечивая необходимой для поддержания безопасности ребенка физической или эмоциональной поддержки. В этой ситуации ребенок компенсаторно напрягает свои мышцы в попытке сопротивляться постоянной угрозе своему равновесию. Позднее ребенок постоянно поддерживает это напряжение, тревожно ожидая следующего стрессового события и готовясь противостоять тому, что может случиться. Это поведение помогает ребенку и является попыткой обеспечить свою безопасность.
При здоровом и поддерживающем окружении изменения равновесия не становятся катастрофичными, в этом случае они представляют собой возможность научиться сохранять равновесие и восстанавливать ощущение безопасности. Развивая внутреннюю поддержку, дети начинают рисковать при движении вовне и на незнакомой территории находить решения следующих дилемм развития. Это часто воспринимается как игра, обеспечивающая открытие и реорганизацию опыта их равновесия. В такой относительно безопасной ситуации каждое новое исследование становится утверждением доверия к миру — миру достаточно неопределенному, но управляемому.
ВЕРТИКАЛЬНОЕ ПОЛОЖЕНИЕ И ДОСТИЖЕНИЕ РАВНОВЕСИЯ
Императив выпрямиться и остаться в вертикальном положении, несмотря на все возможные неблагоприятные влияния, является для человеческого рода фундаментальным. В отличие от других биологических видов мы достигаем вертикальной позиции. Не имеет значения, как ребенок располагается первоначально, из любого положения он пытается выпрямиться так, чтобы его нос располагался вертикально, а глаза и губы горизонтально. Таким образом, вертикальное положение — это неизбежное следствие здорового человеческого развития. За счет этого мы двигаемся вперед, преодолеваем затруднения, решаем жизненные задачи и делаем открытия.
Требования к относительной независимости и поддержки себя в вертикальном положении существует всю нашу жизнь. Выпрямляясь, мы нередко теряем равновесие, падаем и терпим неудачу. Мы рискуем внутри этого очень большого и очень сложного поля. Способность поддерживать себя лицом к лицу с конфликтующими силами является центральной идеей всякой терапии.
Вертикальная позиция представляет собой паттерн развития, предъявляемый в настоящем. В нем творчески интегрированы все более ранние паттерны опыта, поэтому терапевту очень важно замечать экспрессию выпрямления внутри терапевтической сессии. То, как люди удерживаются в ощущении своей правоты и аутентичности, когда конфронтируют с другими, непосредственно реализуется через их вертикальную позицию. Хотя подобная информация может быть получена и из сидячей позы, очень существенно вынудить клиента покинуть кресло. Балансируя и стоя, люди более открыты, рецептивны и доступны. При этом можно увидеть, что помогает им поддерживать себя, а что нарушает их вертикальное положение, самоподдержку и сопутствующую этому опыту аутентичность. «Отсутствие контакта с собственными ногами и землей обычно сопровождает другой симптом — тревожность», — пишет Александр Аоуэн (1996). Он называл связь с землей первичной основой реальности (2002). Это способность «стоять на своих ногах», «находиться в соприкосновении с реальностью» и не жить иллюзиями.
Когда мы стоим прямо и хорошо поддерживаем себя, наша голова и ступни располагаются относительно вертикальной оси. Балансирующие отношения между головой и ступнями позволяют нам распознавать свое положение относительно поверхности земли.
Ощущения, восприятие и чувства усилены. Переход от одного движения к другому является гибким и гладким. Существует гармония двигающегося человека и его движений. «Помимо функции опоры и поддержания равновесия ноги выполняют функцию перемещения тела в пространстве. Ослабление функции опоры влечет за собой уменьшение активности» (Лоуэн, 1996).
Когда же прямая поза является привычно неровной, мы не можем легко найти равновесие. Голова и не покоится легко на вершине позвоночника, и свободно не двигается из стороны в сторону и вверх-вниз. Когда голова расположена именно так, мы не можем ясно ощутить вес своего тела через ступни. Дисбаланс между головой и шеей влияет на мышечный тонус всего тела и формирует жесткую привычную позицию. Хотя фиксированная позиция или положение нарушает пластичность движения и свободное контактирование, это происходит в попытке стабилизироваться в мире. Для тех, чье положение нарушается таким способом, этот паттерн становится обычным и личность начинает испытывать недостаток аутентичности. Человек отдаляется от своего окружения. Вертикальная позиция личности является фиксированной в той же степени, в которой блокировано ее приспособление.
При наблюдении опыта стояния, терапевтов не интересуют отклонения от «вертикального идеала». Интересны, как раз, любые тонким движения и изменения привычной позы клиента. Например, укороченный и сжатый позвоночный столб клиента, может внезапно удлиниться или голова, которая была прежде вертикально, теперь наклонилась в сторону. Такие отклонения оказывают существенное влияние на внутренне состояние клиента и опыт его отношений. Как только терапевт и клиент начинают исследовать эти тонкие, но очевидные выражения, в сессии возникает новый материал.
Анатомия вертикального существования
Структура и функция каждой детали в человеческом теле предназначена для поддержки вертикальной позиции. Для баланса при этом требуется гармония всех частей организма в отношениях друг с другом и со средой. Когда каждая из этих частей организуется около позвоночника как поддерживающего центра, мы можем легко исследовать наше окружение. Движение в этом направлении является изящным, свободным, без особых усилий. Энергия высвобождается и делает возможным творческое приспособление. Воспринимаемая ситуация является ясной, непосредственной и с ощущаемым возбуждением.
Позвоночник служит опорой, которая поддерживает вес костей головы, грудной клетки и таза. Он искривлен в нескольких местах таким образом, так что этот вес или опирается (голова), или подвешивается (грудная клетка) или связывается (таз). Под действием силы тяжести вес каждой кости центрируется над или под другими. Далее линия, через которую вес давит на опору, проходит ниже через позвоночник, переходит впереди или сзади крестца к центру каждой вертлужной впадины и продолжается ниже по центру коленных суставов, голени и голеностопного сустава. Наша нижняя конечность устроена так, что каждая ступня находится точно под вертлужной впадиной и перпендикулярно земле. Позвоночник поддерживает конечности, когда мы стоим, и этот феномен присущ только человеку.
Двадцать шесть костей ступни и множество мелких суставов, мышц, сухожилий позволяют нам свободно и спонтанно приспособиться к дополнительным силам тяжести и опоры. Приходя в соприкосновение с землей, наши ступни позволяют нам толкнуть землю и оттолкнуться обратно. Мы несем себя через пространство. В вертикальной позе наша фундаментальная поддержка локализуется на уровне нижней части позвоночника, таза и ног. Это позволяет нам осуществлять функцию дифференциации через верхние конечности. Хорошая координация между всеми частями — плечом, ладонью, предплечьем и пальцами — является основной для нашей ориентации и манипуляции внутри поля. Когда мы стоим на двух ногах, центр тяжести находится на уровне пупка. Это положение способствует максимальной гибкости и вариабельности двигательных паттернов.
Анатомическое соотношение костей и позвоночного столба позволяет мышцам использовать минимум усилий, когда преодолевается сила тяжести. Поддерживать равновесие не всегда легко, устойчивость — это то, что постоянно теряется и находится.
Когда равновесие является привычно потерянным и индивидуум не в состоянии найти твердую почву, суставы становятся напряженными, а мышцы — жесткими и ограниченными в растяжении. Части не организуются около центра и не уравновешивают адекватно друг друга. Отношения между позвоночником и конечностями искривляются, движения подавляются, и стояние на двух ногах становится стрессом. Тело закрывается, готовность к ответу на стимулы из среды минимизируется. Теряется чувствительность творческого приспособления с присущим ей чувством правильности. Спонтанные ритмы отделения от и слияния с другими стано
вятся неустойчивыми — контактирование прерывается и фиксируется в таком состоянии.
Некоторые люди добавляют свою энергию в силу тяжести, тянущую их вниз. При этом они ригидно отклонены назад и со стороны кажутся отдаленными от других, суровыми, недоступными и, кажется, дышащими воздухом превосходства. Как бы утверждая свое право на землю, они держатся крепко и прямо (поза монарха), неподвижно и внушительно. При незначительных изменениях в окружении они вбивают свои каблуки еще глубже в землю и, закрываясь от потенциальных ресурсов другого, создают «стену» между собой и другим. Изолируясь, они воображают себя самодостаточными, и их самодовольство отражает утраченное чувство собственной правоты.
Противоположная позиция характеризуется наклоном вперед и создает ощущение просительной. Клиенты плохо чувствуют почву под ногами и поэтому волочат ноги, падают и шатаются из стороны в сторону. Они привычно отказываются от своих собственных предпочтений и желаний в пользу поддержки слияния с другими и отказа от автономии и чувства собственной правоты (всегда есть кто-то, кто знает лучше).
В обоих телесных стилях вертикальной позиции отражается неспособность личностей оценить и быть толерантным к различиям между собой и другими, эти различия вызывают сильное беспокойство и ощущаются как отделенность, что ведет к изоляции или застыванию в конфлуэнции. Привычно сопротивляясь или привычно покоряясь не своим желаниям, эти люди нарушены в своей способности отвечать спонтанно и устанавливать отношения внутри поля.
Наблюдая прямую позицию, терапевты могут понять, как клиент предъявляет себя в отношениях с другими, как двигается к тому, что его привлекает, и что делает в противоположном случае. Клиенты с проблемами, относящимися к паттерну приближения, обычно застревают в середине, не двигаясь ни назад, ни вперед. Неполнота паттерна*предполагает наличие «незаконченного дела» — прерванный опыт.
Формирование вертикального положения тела в процессе развития ребенка
Как и во всех возникающих паттернах, вертикальная позиция формируется из фона предыдущего опыта. Нет поведенческих паттернов, полностью свободных от раннего поля, так что стерео
тип психофизиологических функций содержится в настоящей вертикальной структуре. Предшествующий фон существует как часть настоящего, влияя и подвергаясь влиянию, а прерывание контакта проявляется как подавление вертикального паттерна.
«Вертикальное положение развилось вместе с дифференциацией конечностей и, в конечном счете, пальцев. Это дало большие преимущества для манипулирования. [...] Но, с другой стороны, голова теперь отдалена от непосредственного восприятия, и «ближние» ощущения запаха и вкуса отчасти атрофируются. Рот и зубы становятся менее пригодными для манипулирования: они перестают находиться в центре внимания интенсивно манипулирующего руками животного и реагировать напрямую. [...] Челюсти и морда дегенерируют — и позже становятся одним из самых ригидных участков. Короче говоря, целостное поле организма и окружающей его среды постепенно увеличивается в размере и сложности, но близкое контактирование становится проблематичным» (Перлз, Гудмен, 2001).
«Вместе с вертикальным положением появляется необходимость балансировать и столь важная для позднейшей психологии опасность падения. Оборотной стороной описанного процесса (улучшения манипулирования) становится потеря непосредственности и готовности сливаться в одно целое со средой. Образы предметов и абстрактные представления о них становятся помехой: человек с высокоразвитым сознанием останавливается, чтобы сделать произвольный выбор, но затем он может забыть о цели или отвлечься от нее и ситуация не будет завершена. Некоторые части прошлого, уместные или нет, все больше и больше окрашивают настоящее» (Перлз, Гудмен, 2001).
Реакция выпрямления начинается с рождения, интегрируется в нервно-мышечной системе ребенка для поддержания головы и тела выпрямленными. Во всех положениях и во время движения она направлена против силы тяжести. Она представляет собой первичный ответ внутри поля «организм — среда». Выпрямление делится на две категории: это реакции, которые ориентируют голову вертикально в пространстве и перпендикулярно поверхности земли, и реакция, которая выравнивают голову по отношению к туловищу, для того чтобы ребенок имел наилучшее положение для локомоции. Когда эти реакции возникают, предварительно сформированные целостные паттерны флексии-экстензии начинают постепенно реорганизовываться.
В этом процессе дети учатся двигать небольшими сегментами
независимо от тела и координировать свои действия. С каждым повторением активируется мышечный тонус всего тела.
Реакции выпрямления сохраняются ассимилированными в нервно-мышечной системе и являются основой формирования других паттернов. Когда взрослый человек теряет равновесие и начинает падать, голова будет немедленно сама по себе выпрямляться, поддерживая вертикальную позицию по отношению к горизонту. Эти реакции взаимодействуют со вновь сформированными паттернами для организации перехода от одного движения к другому. Комбинация выпрямления и толкания позволяет ребенку поднять голову, повернуть ее в сторону, покрутить, держать ее при ползании, сидеть и, возможно, стоять. Реакции выпрямления и паттерн толкания облегчают ребенку процесс дифференциации. Они особенно важны и при организации лечения взрослых клиентов.
Для того чтобы понять взаимодействие между выпрямлением и толканием, необходимо знать основные характеристики всего процесса движения. Любое движение, которое мы совершаем, включает изменение веса, вызванное толчком нашего тела вниз по отношению опоре. В этом действии толкание по отношению к опоре стимулирует наше проприоцептивное осознавание, и мы начинаем чувствовать себя отдельно от другого, в данном случае от поверхности внизу, под нами. В то время как изменение веса обеспечивает появление реакции выпрямления, реакция выпрямления, появляясь, поддерживает дальнейшее движение.
Например, восьминедельная девочка лежит на животе. Любопытство и возбуждение по отношению к миру стимулирует ее, и она выпрямляет голову. Для контрбаланса движения, направленного вверх, ее тело одновременно давит вниз на поддерживающую поверхность и меняет вес ее плеч. В этом действии выпрямления ее головы активируются экстензоры шеи (сзади). Движение начинается с головы и свободно продолжается через центр каждого позвонка рниз по позвоночному столбу, завершая само себя. Через эти тонкие движения выпрямления и толкания ребенок начинает дифференцировать свою голову, периферию, позвоночник, центр.
Любопытная трехмесячная малышка поднимает голову и активно отталкивается руками от опоры, чтобы посмотреть на мир. Более того, она в состоянии поднять голову, вытянуть позвоночник и перенести вес верхней части тела на руки. Активация экстензоров помогает флексорам, располагающимся на передней
поверхности тела, быть постоянно растянутыми. Это растяжение возникает тогда, когда независимый контроль флексоров еще невозможен. Далее, паттерн возникает из головы и рук и двигается вниз по позвоночнику к нижним конечностям, которые являются стабильными. Возникает дифференциация между конечностями и позвоночником, верхней и нижней половиной тела.
Со временем пятимесячная девочка уже может лучше поддерживать приподнятую позицию головы, пока толкает себя еще дальше от опоры. Она может теперь опустить подбородок и взглянуть вниз, что стимулирует более независимый контроль флексоров вдоль и впереди шеи. Вновь сформированный тонус флексоров находится в равновесии с развивающимся тонусом экстензоров. Дитя упирается своим весом на обе руки симметрично или переносит вес из стороны в сторону, отталкиваясь то одной, то другой рукой. Эти движения обеспечивают важную проприоцептивную информацию от плечевого пояса и верхних конечностей.
Когда пятимесячный ребенок лежит на спине и давит своими пятками на опору, его таз приподнимается. Его тело представляет собой мостик, а вес перераспределяется к голове, плечам и верхней половине туловища. Поясничный отдел позвоночника и нижние конечности координируются, и ребенок начинает отличать верхнюю половину тела от нижней. Или когда его спина лежит на опоре, он оказывается в состоянии поднять одну или другую ногу. Это действие активирует флексоры и экстензоры ноги. В то же время тонус флексоров позвоночника углубляется, а экстензоры растягиваются.
В это время ребенок, лежащий на спине, уже может повернуть голову в ту сторону, которая следует за движением его грудной клетки. Спонтанное выравнивание головы с туловищем помогает ему занять положение на боку. Это раннее ротационное движение является продуктом более ранней реакции выпрямления в комбинации с возрастающей способностью ребенка исследовать свое окружение. При дальнейшей дифференциации частей своего тела малышка в пять месяцев активно крутит головой, отталкивается ногами от опоры (как рычаг) и достает с той же стороны рукой, переворачиваясь со спины на живот. Интеграция паттернов выпрямления, толкания и приближения (достижения) является условием для появления переворачивания — организации ротационных движений вокруг оси. Это первый паттерн локомоции.
В шесть месяцев малышка, лежащая на животе, устойчиво контролирует свою голову, может отвести ее назад и наклонить впе
ред, а также в обе стороны. Такие более точные движения и дальше развивают тонус экстензоров и флексоров шеи, приводя к равновесию. Это существенно для текущего равновесия в вертикальной позиции. Теперь движения ее головы лучше поддерживаются опорой на туловище и конечности. Она также поддерживает свой вес одной рукой, в то время как пытается приблизиться к другому. Опираясь на обе руки и отталкиваясь, малышка подтягивает свои колени к телу. Это д вижение активирует мышцы груди и живота. Затем, когда она отталкивается из одной стороны в другую, постепенно формируется опора на четыре конечности. Помимо формирования равновесия флексоров и экстензоров ребенок научается различать переднюю и заднюю часть тела.
Способ, с помощью которого ребенок выпрямляет свою голову на позвоночнике, влияет на усилия и форму отталкивания и последующие приближающие д вижения верхних и нижних конечностей. Последние в свою очередь влияют на выпрямление головы на позвоночнике. Как первичные паттерны, все эти д вижения, обеспечивают почву, на которой возникают последующие.
Все паттерны движения вверх и от земли помогают ребенку отличить голову от спины, переднюю часть тела от задней, верхние конечности от нижних, и все это происходит в отношениях со средой. При стоянии эта способность к различению будет переведена в реципрокные отношения, в которых нижние конечности поддерживают позвоночный столб, а позвоночник поддерживает верхние конечности в их исследовании окружения.
Но так происходит при здоровом развитии ребенка, а как же развиваются нарушения? Как уже упоминалось, продолжающееся достаточно долго нарушение отношений между ребенком и ухаживающим за ним родителем негативно влияет на возникновение здоровой сенсомоторной поддержки. Если же происходит хроническое прерывание внутри поля отношений, ребенок приучается напрягать мышцы и движения подавляются. Они (движения) не появляются отчетливо с периферии — от рук, ног и головы, свободно проходя к центру тела, позвоночнику. В такой ситуации способность ребенка дифференцировать каждую из частей тела в отношениях с другими частями и средой нарушается.
В подобном случае появляются сложности, связанные с вертикальным положением тела. Например, представьте себе, что шея ребенка недостаточно поддерживает голову, когда она двигается во всех направлениях. Являющееся результатом этого
несовпадение с вертикальной осью головы и шеи создает напряжение в челюсти, языке и горле. В ответ напрягаются экстензоры позвоночного столба, плечи приподнимаются (особенно во время движения), обусловливая прижимание рук к плечевым впадинам и ограничение жестов. Вдобавок напряжение экстензоров позвоночника может увеличивать естественную дугу в нижней части позвоночника, и таз ротируется вперед. С доминированием тонуса экстензоров и ослаблением флексоров живот выдается вперед. Неправильное положение таза приводит к неправильному соотношению его с нижними конечностями, и способность легко находить равновесие ослабевает.
В таком случае соотношение головы и ступней относительно вертикальной оси, являющееся значительно важным для ясности ощущений, восприятия и чувств, развивается неправильно. Каждый возникающий паттерн становится ограниченным и вместе с ним ограничивается стиль отношений ребенка с самим собой и внутри его мира. Типы таких несовпадений с вертикальной осью варьируют у каждого ребенка внутри его особенного стиля отношений с окружением — исходов так же много, как и индивидуумов.
' Когда развитие ребенка продолжается, хронические затруднения при попытке выпрямить голову на позвоночнике и толкать конечностями землю продуцируют комплекс психофизических компенсаций. Эти компенсации могут наблюдаться в общем мышечном тонусе тела ребенка. Когда развивающиеся отношения между флексорами и тензорами не уравновешены, текущий переход ребенка от одного опыта к другому нелегок. Приспособлению недостает свободы и спонтанности. Поскольку привычное прерывание исследования мира подавляет свободную вертикальную позицию, подавления в вертикальной позиции реципрокно фрустрируют исследование мира. Радость от прямой позиции и независимого движения может превратиться в страх одиночества и покинутости. Ребенок испытывает растерянность и не может выбрать между желанием удовлетворить свои потребности и желанием быть связанным с другими для их удовлетворения.
Итак, прерывания в движениях взрослого выражают предшествующий незавершенный опыт внутри раннего поля отношений. Эти прерывания влияют на способности клиента «здесь и сейчас» через уменьшенную аутентичность — ограниченную чувствительность, угнетенное любопытство, неразрешенные чувства, неуместную нерушимую верность и фиксированную
позу. Все эти паттерны движения, проявляющиеся в терапевтической сессии, обнаруживаются в поведении, которое содействует вертикальному положению или подрывает его.
ДВИЖЕНИЕ.
П РИБЛИЖЕН И Е/УХОД КАК ТЕЛЕСНОЕ СОБЫТИЕ
Приближение — это целостное телесное событие. Органы восприятия и движения измеряют дистанцию между нами и другими людьми и соотносят, насколько близко или далеко мы от них находимся. Иногда эта дистанция ощущается очень сильно — как если бы встреча была абсолютно невозможна. В другие моменты она минимальная и дает возможность ощутить другого человека.
Наблюдение и актуальный опыт паттернов приближения является фокусом исследования в едином поле «терапевт — клиент». В этом действии клиенты проявляют свою готовность к включению другого человека в свой опыт. Терапевты также измеряют дистанцию между собой и клиентом и, соответственно, приспосабливают к этому свои творческие усилия. Они чувствительны к разным путям приближения клиентов в надежде установить близость или к бегству клиента из отношений из-за страха потерять себя.
Внутри психотерапевтической сессии все движения несут смысл и для клиента, и для терапевта. Смысл всегда вырастает из контекста, в котором это движение появляется в клиент-терапев-тическом поле. Осознавание функции приближения настраивает обоих участников терапевтического процесса на текущие отношения, выстраиваемые во время сессии. Терапевт обращает внимание на позу (приблизиться/отдалиться) и жесты клиента и фокусирует его внимание на моментах сессии и состоянии в этот момент. Иногда он просит клиента преувеличить позу или жест.
Приведем фрагмент терапевтической сессии.
Т.: Я заметила, что ты сейчас отодвинулся от меня. Что с тобой происходит?
К.: Мне не нравятся Ваши слова, и я отодвинулся.
Т.: Что ты чувствуешь в связи с этим?
К.: Протест, все как-то не так! И я отодвинулся, чтобы не протестовать... Как всегда! Теперь я скажу...
При здоровом функционировании, когда объект интереса воспринимается как безопасный, приглашающий и богатый внутри, двигательные паттерны плавные, а движения ясные и
направленные к другому. Индивидуум открывает свое тело, он рецептивен и направляется к другому со всей определенностью своего намерения. В процессе приближения он чувствует свои глаза, рот, руки как интегрированные части самого себя. Включение другого в свой опыт усиливает принадлежность к миру и поддерживает индивидуума. Такой человек имеет здоровый ритм контакта-ухода. Когда же объект интереса воспринимается как нежелательный или не склонный к общению, здоровая личность уходит от него с достаточной ясностью намерений. Индивидуум не расположен ни становиться частью другого, ни включать его в свой опыт.
При нездоровом функционировании личность не может ни приближаться к другому полностью, ни с уверенностью разрывать отношения. Конфликт состоит в том, что, стремясь к близости, личность в то же время пугается ее. Приближение становится «застреванием посередине», а тело теряет гибкость и становится не полностью чувствительным. Выглядит это так, как будто на тело действуют две силы, но в разных направлениях — рука может указывать в направлении другого, но тянуться одновременно в сторону тела. Пальцы при этом вжимаются в ладонь, грудь и шея сжаты, а глаза смотрят вниз или вверх, без всякой связи с другим. В этих телесных феноменах отражается тот уникальный индивидуальный стиль, с помощью которого данный индивидуум приспосабливался к своей внешней среде. Хотя эти фиксированные паттерны были некогда творческими и своевременными, в настоящий момент, имея тенденцию к навязчивому повторению, они нарушают здоровое функционирование.
Таким образом, та форма, в которой выражается паттерн приближения каждой личности, демонстрирует его индивидуальный стиль контакта-ухода — свободного или ограниченного, его стиль поведения по отношению к объекту удовлетворения потребности и его особенности прерывания контакта.
Развитие паттерна приближения приходится на самое раннее детство. Дети полагаются на язык тела, позволяющий им дотягиваться до других и воспринимать их или самого себя опытным путем. Паттерны роста и движения связаны с ритмом дыхания (в тот момент, когда мать держит своего ребенка на руках), а также с ощущением комфорта и дискомфорта, притяжения или отвращения при взаимодействии с окружающей средой.
Расширение и сжатие грудной клетки при дыхании соответствуют базисным элементам паттернов приближения и удаления
на всех уровнях — биологическом, психобиологическом и психологическом. Эти паттерны, отличающиеся индивидуальной изменчивостью, лежат в основе понятия об оптимальной дистанции между матерью и младенцем. Такая дистанция важна для ощущения ребенком поддержки (Kestenberg, 1975) — ребенок, которого бережно удерживают, чувствует себя в безопасности и комфорте. Безопасность воспринимается как ощущение комфорта, неадекватная поддержка провоцирует тревогу и дискомфорт. Когда движения ребенка сдерживаются, он испытывает что-то вроде душевной смерти.
Каждый из паттернов приближения развивается как решение задачи или проблемы развития. Приближение достигается, когда мы находим это решение. Паттерн приближения возникает как продукт нескольких процессов внутри поля «организм — среда» — анатомо-физиологических особенностей опорно-двигательного аппарата, фундаментальной структуры физического поля (гравитация, опора, пространство) и поддержки в отношениях с социальным окружением.
Развивающиеся паттерны приближения вначале нестабильны и легко прерываются. Поскольку они еще не полностью ассимилированы развивающимся организмом, имеется значительный спектр их вариантов и форм. Такая вариабельность составляет сущность творческого приспособления. Проходит достаточно времени, прежде чем ребенок сможет активно пользоваться пространством, в котором он находится, исследовать собственные силы и пути, ведущие к объекту желания. Каждый из нарождающихся паттернов пробивает свою дорожку через пространство, связывая координаторно одну часть тела с другой и находясь при этом в связи со средой. Через множество экспериментов ребенка с приближением формируются хорошо скоординированные паттерны, и большая часть среды может быть интегрирована self.
У ребенка, чьи взаимодействия с ухаживающими за ним родными удовлетворительны, развивается сбалансированный ритм собственного приближения к другим и приближения к нему других людей. Потребности ребенка понимаются заботящимися о нем взрослыми и удовлетворяются или подчеркиваются адекватными способами, поддерживающими здоровое контактирование. При этом усилия ребенка, стремящегося придать движению формы, находятся в гармонии с внутренней энергией его потребности.
Но в некоторых диадах «ребенок-родитель» дитя не может удовлетворить потребность через родителя, а его собственные усилия в этом направлении не получают необходимой поддержки. В такой ситуации возникают паттерны неполного или подавленного приближения. Эти подавленные паттерны меняют отношение к существованию потребности, либо ее преуменьшения, либо преувеличения.
Например, беспокойный ребенок с матерью на приеме у психотерапевта. Он требует ее внимания, однако она поглощена разговором со специалистом и отвечает рассеянно и невпопад. Тогда он кричит или бьет ее, демонстрируя тем самым сильный и фрустрирующий стиль привлечения внимания. При этом мать замирает, а затем следует резкий взрыв негодования, после которого она впадает в состояние, подобное коллапсу. Паттерн приближения ребенка является резким сжимающим, интенсивным и преувеличивает имеющееся возбуждение. В данной ситуации он не может почувствовать свою мать как существо, имеющее к нему отношение. Здоровый паттерн приближения развивается тогда, когда паттерн приближения ребенка согласуется с условиями поля. В данном же случае условия поля (собственные паттерны поведения матери) поддерживают поведение ребенка.
Другой случай — ребенок, нуждающийся во внимании встречается с неопределенным ответом родителя. Возбуждение ребенка, и так довольно слабое, легко рассеивается этим ответом, он отказывается от объекта своего интереса. Он убирает руки, сжимается и замирает. С неоднократным повторением этих видов диалога пассивная и подавленная манера приближения ребенка становится постоянным стилем приближения.
Итак, паттерны приближения отражают сначала способ спонтанного приспособления внутри первичной диады, а много позже проявляются в способе приближения в диаде «терапевт-клиент». Эти паттерны влекут за собой некоторые личностные смыслы, окрашивающие жизнь клиентов. Это вопрос: «Если ты не принимаешь меня, то я действительно здесь? Где я?» Или вывод: «Если ты не принимаешь меня, то я не принимаю тебя». Другой вариант — обида и разочарование: «Если вы меня не поддержали, то я потерпела неудачу». Когда подобные паттерны и смыслы распознаются терапевтом, он может использовать эксперимент для осознавания их клиентом, а также осознавания им отсутствующей сенсорно-моторной поддержки приближения.
При расстройстве контакта глаза клиента оказываются пустыми или ничего не выражают, губы сомкнуты или непроизвольно разжаты, руки тревожно перебирают платок или сжимаются, захватывая пальцами друг друга. Инстинктивная потребность, лежащая в основе этого паттерна, остается неудовлетворенной. Терапевт ориентируется на феноменологический диагноз, более точно описывающий характер паттерна приближения пациента.
Во время эксперимента неполнота контакта между терапевтом и клиентом (а также клиентом и другими в фоне) становится фигурой. Эксперимент может касаться приближения и движения друг к другу или друг от друга в пространстве комнаты. Поскольку это происходит в актуальной ситуации, клиент имеет реальную возможность познакомиться с новым для себя опытом приближения. Естественно, что эти новые и более адаптивные паттерны будут нуждаться в практике, для того чтобы стать более прочными ц стабильными.
ЛИТЕРАТУРА
1.	Веховски А. Диалоги дыхания: паттерны дыхания как паттерны социального взаимодействия // Свободное тело: Хрестоматия по телесноориентированной психотерапии и психотехнике. — М., 1998.
2.	Гринсон Р. Теория и практика психоанализа. — Воронеж: НПО «МО-ДЭК», 1994.
3.	Джендлин Ю. Фокусирование. Новый психотерапевтический метод работы с переживаниями. — М.: Независимая фирма «Класс», 2000.
4.	Кнастер М. Мудрость тела. — М.: ЭКСМО, 2002.
5.	Корнеев А. В. Работа с паттерном дыхания // Московский психотера-
певтический журнал, 1997, № 2. — С. 103— 108.
6.	Аоуэн А. Физическая динамика структуры характера. — М.: Издательская фирма «Компания ПАНИ», 1996.
7.	Аоуэн А. Предательство тела. Екатеринбург: Деловая книга, 1999.
8.	Аоуэн А. Терапия, которая работает с телом. Биоэнергетика. — С-Пб.: Речь, 2000.
9.	Аоуэн А. Депрессия и тело. — М.: ЭКСМО-Пресс, 2002.
10.	Перлз Ф., Гудмен П. Теория гештальт-терапии. — М.: Институт общегуманитарных исследований, 2001.
11.	Хломов Д. Феноменология телесности // Гештальт 2000. Сб. материалов Московского гештальт-института. — М., 2000. — С. 51 —55.
12.	Федоров А. П., Сергеева Л. С. Метод чувственного осознавания в телесно-ориентированной психотерапии // Журнал практического психолога, 1999, №7 — 8. — http://atpspb.narod.ru/articles/sensor.html.
13.	Фельденкрайз М. Осознавание через движение. — М., 1994.
14.	Alpert S. W. (2001) Bonding and Body Organization, The Creation of Reality and Our Connection to Spirit. Electronic Publication of Hartford Family Istitute. — http://www.hartfordfamilyinstitute.com/salpert_keynote.shtml.
15.	Breathing Techniques. Electronic Publication of Mind/Body Consultant Services. — http://www.mindbodyconsult.com/breathing.html.
16.	Brief Overview of Body-Centered Gestalt Therapy (2000), Electronic Publication of Hartford Family Istitute. — http://www.hartfordfamily institute.com/bcgp.shtml.
17.	Gregory S. (2000) Breathing into contact. The Gestalt Journal, 18(2): 99-110.
18.	Kepner J. L. (1987) Body Process. Working with Body in Psychotherapy. Hillsdale, NY: Analytic Press, 1993.
19.	Kestenberg J. (1975) Children and Parents: Psychoanalitic studies in development. New-York: Jason Aronson.
20.	Lubin-Alpert N. (2001) Illness and Consciousness. Electronic Publication of Hartford Family Istitute. — http://www.hartfordfamilyinstitute.com/ naomi_gcli.shtml.
21.	RandM., FewsterG. (1995) Self, Body and Boundaries. Body Mind Psychotherapy. — http://www.drrandbodymindtherapy.com/articles.html.
22.	Rudolf A. (1997) The neglect of the body in psychotherapy. — http:// www.positivehealth.com/permit/Articles/Regular/rudolfl6.htm.
23.	Frank R. (2001) Body of Awareness. A somatic and Developmental Approach to Psychotherapy.
ГЛАВА 10
ГЕШТАЛЬТ-ТЕРАПИЯ КАКТВОРЧЕСКИЙ ПРОЦЕСС. ФОРМЫ ТВОРЧЕСКОЙ АКТИВНОСТИ В ТЕРАПЕВТИЧЕСКОЙ СЕССИИ
Творческое постижение реальности лучше, чем что бы то ни было еще, заставляет человека чувствовать, что жизнь достойна того, чтобы жить.
Д. В. Винникопип
ГЕШТАЛЬТ-ТЕРАПИЯ КАК ПРОЦЕСС-ОРИЕНТИРОВАННЫЙ ТВОРЧЕСКИЙ ПОДХОД. РОДСТВЕННЫЕ ХАРАКТЕРИСТИКИ ИСКУССТВА И ГЕШТАЛЬТ-ТЕРАПИИ
Фриц Перлз писал (1996): «Лечение заканчивается тогда, когда пациент достигает основных требований: изменения взгляда, техник адекватного самовыражения и ассимиляции, способности расширить осознавание на невербальном уровне. Он достигнет затем состояния интеграции, которое облегчит его развитие, и он сможет теперь быть безопасно предоставленным самому себе». Все это в полной мере относится и к тому творческому процессу, который является сутью гештальт-терапии, и к использованию в ней средств художественного выражения. Точно так же, как диалогический подход в гештальт-терапии опирается на принципиальную возможность встречи двух личностей, «любое творчество отличается от просто действия тем, что оно является встречей» (Мэй, 2001)
В формулировках заглавий некоторых статей, посвященных этой теме, например, «Творческие методы в гештальт-терапии» или «Творчество в гештальт-терапии», имплицитно подразумеваются некие остальные методы, которые являются нетворческими. Между тем сущность творчества состоит в созидании и сотворении материальных и духовных ценностей, в открытии и создании чего-то нового, ценного и уникального в своем роде, как это и происходит с клиентом в успешной терапии. Гештальт-терапия как специ
фическая отрасль психотерапии и как направление, сосредоточивающееся на процессе, легко укладывается в рамки этого определения (Гештальт-терапия как творческий процесс или как акт творчества). Она не сводима к определенным технологиям работы, ее феноменологическая и «полевая» основа противостоит механическому использованию того или иного приема в «знакомой» ситуации. Но может ли гештальт-терапия стать искусством?
Согласно Большому толковому словарю (2001), «искусство — это творческое воспроизведение действительности в художественных образах, творческая художественная деятельность, а также отрасль творческой и художественной деятельности с присущей ей системой приемов и методов создания материальных или духовных ценностей». Искусство осваивает действительность эстетически и в своей оценке действительности исходит из определенного эстетического идеала. Эстетический подход отличает искусство от религии, которая также является особым типом духовно-практического освоения жизни, и морали.
С нашей точки зрения, терапевтическая сессия может быть рассмотрена и оценена из перспективы искусства, то есть эстетически*, так как любой терапевт несет в себе творческий и эстетический потенциал, который может реализоваться в терапевтической сессии. В связи с этим, размышляя о ценностях геш-тальт-подхода, Дж. Зинкер (2000) пишет: «Мы ищем простую красоту терапевтических интервенций, с их темами, развитием и решениями. Каждая терапевтическая встреча потенциально является фактом искусства».
По мнению И. Захарян (2001), искусство само по себе дает нам возможность выбора там, где жизнь его не дает, то есть занимается широкой областью возможностей, которые можно использовать, чувств, которые можно пережить, и событий, которые станут личными. Оно воссоздает окружающую действительность снова и всякий раз по-другому. Такими же методами, воссоздающими иную реальность, являются и личностные направления психотерапии.
Опыт терапевтической сессии отличается от просто жизненного опыта своим отчасти игровым характером (искусственность терапевтической ситуации) — ему свойственна игровая двойствен
* С позиции целостности, завершенности, согласованности элементов целого, гармонии. Завершенный гештальт эстетичен, это и есть «хорошая форма» (по Дж. Зинкеру, 2000).
ность. Терапевтическая работа имеет пространственно-временные характеристики, отличающиеся от обычной жизни. Это сгущение времени в терапевтической сессии, за час может по-другому проживаться опыт больших отрезков жизни. Или молчание может растягиваться и восприниматься как очень долгое. Все это есть, конечно, и в опыте обычной жизни, но только искусство идет к этому целенаправленно.
Пространство сессии также не равно тому помещению, в котором проходит сессия. В зависимости от материала, который приносит с собой клиент, это пространство может быть и «тесным сараем, в котором невозможно дышать, и домом со многими комнатами и целым миром». Это пространство имеет свои собственные характеристики и для клиента, и для терапевта.
В сессии, рассматриваемой из перспективы искусства, мы можем найти тему, стиль и жанр, как в любом художественном произведении, у каждого из нас будет свое отношение к интерпретации-трактовке внутренних значений и символов клиента. Как и искусство, терапевтическая сессия сосредоточивается не только на «способе жизни», но и на ее символических аспектах — сфере человеческой субъективности: переживаниях, объектах внутреннего мира клиента, метафорах происходящего с ним и т. п.
Психотерапию и искусство роднит также отношение к языку коммуникации. У любого сообщения есть определенная форма, язык клиента — предмет особого внимания терапевта. Например, И. Захарян (2003) предлагает учитывать в терапевтической работе жанровую принадлежность сообщения клиента. Точно так же, как существует некоторое символическое послание автора художественного произведения миру, сообщение в терапии имеет не только содержание, в нем есть некоторое символическое метапослание адресату (например, терапевту как представителю мира).
В музее Современного искусства «Киасма» (Хельсинки) однажды была выставлена инсталляция — из камней в очень длинном зале была выложена дорога, по которой посетители могли пройти. Что это, как не символ человеческого пути, и в том числе пути, который клиент может пройти в психотерапии? Это послание художника миру. Терапевтическое послание — концентрированная форма сообщения терапевта клиенту — тоже сродни искусству.
Сессия, особенно удачно проведенная, может стать для клиента произведением искусства, он вспоминает ее, как, например, книгу, которая особенно запала в душу. Эта сессия может
стать для него идеальной моделью близких отношений, к которой он будет стремиться; прожитый опыт, как и произведение искусства, становится фактом жизни.
При этом фокус гештальт-терапевтической работы нацелен не столько на продукт творческого самовыражения, сколько на процесс, через который это происходит. «Эстетический подход в гештальт-терапии подразумевает суждение о форме» (Дж. Зинкер, 2000). Под формой подразумевается, прежде всего, процесс и в гораздо меньшей степени — содержание. Таким образом, геш-тальт-терапевтическая сессия, проходящая как творческий процесс, может быть рассмотрена и из перспективы искусства. При этом фокусом рассмотрения становится эстетика самого процесса, а не только его продукт (изменение, решение и т. п.).
В июне 2003 года в Нижнем Новгороде проходила выставка «Русский натюрморт и интерьер XIX-XX века», уникальная не только тщательно подобранными картинами, но и литературными комментариями к ним критика Андрея Бочкарева. В предисловии он пишет, что релевантным в искусстве (как и в терапии) является, по сути, не вещь, а образ вещи, не то, что изображено, а как изображено. Вот один из комментариев к картине: «Автор добивается изображения, которое, по его словам, действует на зрителя так, что у него невольно рождается ощущение вкуса, осязания и обоняния». Что это, как не цель терапии — вкус к жизни и возможность контакта?!
Творчество — это целостная позиция человека по отношению к внешней реальности, позиция преобразования. Полярностью творчества является соответствие’ (приспособление) к этой реальности. В случае соответствия мир осознается только как место, куда «надо вписаться» или условия, к которым необходимо приспособиться. Если такая позиция является для индивидуума единственно возможной, она приносит с собой ощущение пустоты и бессмысленности жизни. Такой путь проживания жизни, по сути, является болезненным, в то время как творческая жизнь представляет собой здоровье. «Две альтернативы жизни — в творчестве и вне его — категорически противостоят друг другу», — пишет Д. В. Винникотт (2002). Когда у индивидуума достаточно развиты мозговые структуры и интеллект и это позволяет ему участвовать в жизни сообщества, многое из того, что с ним происходит, является творчеством (за исключением случаев, когда он болен или подвергается действию социальных факторов, блокирующих творческий процесс).
Для того чтобы уточнить разницу между творческим подходом и искусством, необходимо заметить, что искусство все же целенаправленно и его продуктом становится картина, скульптура, прическа или балет. Креативность же — творческий подход — это универсальный феномен, характеризующий обращение человека с миром. Последнее и есть фокус гештальт-терапии. При этом сам продукт и его эстетическая ценность не являются основной целью. Работать творчески (используя при этом пластику, изобразительное искусство, танец, пение и движение или не используя их) в гештальт-терапии подразумевает следующее:
•	делать акцент на продолжающемся процессе;
•	использовать возрастающее осознавание;
•	побуждать клиента вовлекаться в новый опыт.
Для самого терапевта это означает доверие к своим творческим силам. Можно пользоваться, например, упражнениями, придуманными кем-то (механически), а можно создавать эксперимент, исходя из контекста происходящего. И тогда йозникает самый настоящий творческий процесс. Эффективный терапевт создает вместе с клиентом новую жизнь, обращаясь к личности во всей ее полноте и представая перед ней в какой-то мере как хореограф и сценарист. «Творческий гештальт-терапевт постоянно находится в движении и развитии как личность, независимо от того, работает он или нет. Сама его жизнь является непрерывным творчеством и движением, он постоянно обнаруживает в себе все новые и новые моменты творчества, пытаясь «оседлать» энергию жизни и способствует тому, чтобы это удавалось также и его пациенту. Можно сказать, что такой терапевт является художником, который следует за возникающими образами и чувствами и за энергией, которая в них заложена. Он предлагает и пациенту возможность созидания» (Головкова, 2003).
Таким образом, гештальт-терапия может рассматриваться и как процесс-ориентированный творческий подход, имеющий множество точек пересечения с искусством как таковым, и как терапевтическое направление, использующее различные формы творческой деятельности, художественные средства и материалы.
Еще основатели гештальт-терапии говорили о необходимости побуждать клиентов к самовыражению через соответствующие художественные средства и материалы. Они и сами в своей жизни использовали массу средств самовыражения. До того, как стать гештальт-терапевтом, Лаура Перлз рассматривала себя как
музыканта и писателя, интересовалась современным танцем. По ее мнению, психотерапия настолько больше искусство, насколько оно наука, а интуиция и непосредственность художника также необходимы для хорошего терапевта, как и научное образование. Широкий гуманистический и художественный опыт (фон) позволяет психотерапевту работать с более широким спектром клиентов, поскольку многое из того, что некоторые психотерапевты определяют как психотическое или патологическое, на самом деле является их собственными культурными ограничениями. И наоборот, продолжающийся опыт в искусстве позитивно влияет на терапевтическую широту и коммуникативную способность, а также глубину понимания многих аспектов личности.
Фриц Перлз также любил театр, работал в нем под руководством Макса Рейнхарта и, как широко известно, использовал элементы психодрамы в работе с полярностями. И сам Перлз, и его жена Лаура, разрабатывающие новый подход в психотерапии, долгое время находились под эстетическим влиянием немецкого экспрессионизма. Перлз говорил, что прекрасные чувства, ценности, осознание возможностей он приобрел не из учебников по психологии, не из собственного анализа, а при чтении художественной литературы.
Известно также стремление Пола Гудмена определять себя как писателя: поэмы, пьесы, новеллы, философские размышления и социальная критика — вот далеко не полный спектр продуктов его творчества. Кроме того, он увлекался «Живым Театром», который в Нью-Йорке создали Юдит Малина и Джулиан Бек, и писал специально для него пьесы.
Таким образом, уже история развития гештальт-терапии как направления показывает, что богатство опыта (фона) терапевта дает широкие возможности и твердую основу для профессиональной практики.
ТВОРЧЕСКИЙ ПРОЦЕСС И ИГРА.
ВОССТАНОВЛЕНИЕ ИГРОВОЙ СПОСОБНОСТИ КЛИЕНТА В ТЕРАПИИ
В «Теории гештальт-терапии» (1951, 2001) Перлз говорит о людях искусства и детях. Все «эти группы людей всегда называются спонтанными, а спонтанность считается ядром здоровья: творческое прозрение, возникающее во время терапевтической сессии, всегда спонтанно». Однако людей искусства часто называют невротичными, а детей — инфантильными. «Важная часть психологии искусства — это не мечты и не критическое сознание: это (а
вот тут-то психоаналитики как раз и не искали) концентрированное ощущение и игровая манипуляция материалом. Человек искусства действует, повинуясь ярким ощущениям и играя, а затем уж принимает свою мечту и использует критическое сознание: он спонтанно создает объективную форму. Точно так же обстоит дело и с детьми: именно их яркие ощущения позволяют энергии течь спонтанно и создавать очаровательные изобретения. В обоих случаях работа является результатом сенсорно-моторной интеграции, принятия импульса и внимательного контакта с новым внешним материалом».
Таким образом, в терапии очень важным является восстановление игровой способности. Винникотт пишет: «Психотерапия находится там, где перекрываются две области игры у терапевта и у клиента. Она имеет дело с двумя людьми, играющими вместе. Вывод из этого состоит том, что там, где игра невозможна, работа терапевта должна быть направлена к движению пациента от состояния, в котором он не может играть, к такому состоянию, в котором он может это делать». И далее продолжает: «...Игра универсальна, и это признак здоровья, игра облегчает взросление, а следовательно, и здоровье, игра вовлекает в групповые взаимоотношения, игра может стать формой коммуникации в психотерапии...»
По мнению Винникотта, у игры есть место (пространство) и время, «игра — это переживание, всегда творческое переживание, и это переживание, находящееся в пространственно-временном континууме, [...] это базовая форма жизни». Она не находится во внутреннем мире, но и не вовне (это не часть отвергаемого мира «не-Я», мира, не подчиняющегося контролю). Место игры начинается с пространства между матерью и ребенком. В процессе развития, ребенок сначала является одним целым с матерью, а затем постепенно начинает отделять ее от собственной личности. При этом мать подстраивается к его потребностям (и сама выходит из состояния сильной идентификации с ним). Пространство, возникающее между ними, содержит и объекты (явления) внешнего мира, и элементы, извлеченные ребенком из внутреннего мира. Он манипулирует внешними предметами и явлениями для обслуживания своей мечты и вносит в них чувства и смыслы из своего воображаемого мира. Его развитие идет непосредственно от переходных феноменов к игре, затем к совместной игре, а далее — к переживаниям, связанным с культурой.
В детстве игра, во-первых, позволяет предвосхитить реальность жизни и ее требований. Во-вторых, играющие дети теря
ют сами себя, когда растворены в игре, и это позволяет одновременно получить и опыт близости с другой личностью (в кого я играю) , и опыт отдельности (это я играю). Игра сама по себе является средством для связи внутренней и внешней реальности, в игре граница между этими реальностями становится проницаемой. В третьих, на базе игры полностью строится эксперимент в гештальт-терапии.
Для играющего ребенка каждая деталь насыщена творчеством, каждую вещь он рассматривает как первооткрыватель. Известно, что дети с сенсорной депривацией беспокойны и не могут играть, способность к восприятию культурного опыта у них слабая. В благоприятных обстоятельствах пространство игры заполняется продуктами творческого воображения ребенка, в неблагоприятных личность становится податливой и уступчивой (приспособленной, в то время как творческая полярность подавлена).
И. Захарян (2001) считает, что игровая двойственность, как неотъемлемое свойство игры, является составной частью психотерапии. Терапевт всегда и очень важная фигура для клиента и в то же время абсолютно неважная (по большому счету «чужой дядька»). Он реально не участвует в актуальных жизненных проблемах клиента и в то же время в терапевтических отношениях может сделать что-то вполне реалистическое и важное для отношений клиента с другими.
Кроме того, эмоция в терапии (как и в игре) также отчасти двойственна, поскольку во многом опосредована этими игровыми отношениями. Из такой игровой двойственности прорастает искусство терапии. Клиент смотрит на пустой стул, видит мать и испытывает к ней чувства. Это привычное «чувство по поводу содержания отношений», отчасти ограничивающее отношения и не дающее возникнуть в них чему-то новому. Терапевт смотрит на то, как клиент говорит, двигается, смотрит, — он видит форму и что-то по этому поводу чувствует и говорит. Восприятие клиентом того, как «это происходит» дает возможность выстроить еще одно измерение своей жизни — художественное. Такое осознанно эстетическое отношение к жизни (при реальной укорененности в ней) позволяет развиться игровой способности, которая может укрепляться в терапии. Развитие способности художественного отношения к своей жизни делает ее более разнообразной, многоплановой и приносит массу удовольствия. Игра создает ощущение свободы и противоположна «знанию правильных ответов» на вопросы.
Если терапевт не способен играть, он не пригоден для этой работы. Если клиент не может играть, интервенции терапевта должны быть направлены на развитие такой способности, и лишь потом можно начинать собственно психотерапию. Умение играть дает и терапевту, и клиенту множество возможностей для эксперимента. Винникотт замечает (2002): «Место, где находится культурный опыт, — это пространство возможностей между индивидуумом и средой (первично — объектом). Культурный опыт начинается с творческого существования, вначале проявляющегося в игре». И добавляет, что творческая апперцепция — это наиболее сущностный фактор, способствующий появлению у человека чувства, что жизнь «чего-то стоит».
Таким образом, игра для терапии — это создание пространство возможностей, в котором клиент может и выбирать эти возможности (перенося их в контекст жизни), и жить радостно, если рассматривать радость как чувство, которое сопровождает творчество (Д. Хломов).	г
ОСНОВНЫЕ ПРИНЦИПЫ ИНТЕГРАЦИИ АРТТЕРАПЕВТИЧЕСКИХ МЕТОДОВ С ГЕШТАЛЬТ-ПОДХОДОМ
Гештальт-психология выросла из экспериментов с феноменологией зрительного восприятия. Классики (Коффка, Арнхейм и др.) фокусировали свое внимание на том, как человек организует свое зрительное поле, их интересовал передний и задний план, линии, очертания, контуры, приближение, глубина, цвет, движение и пространство. Этих исследователей весьма интересовало то, как именно формируется фигура. То же самое интересует и художника, а зритель получает эстетическое удовольствие от возникающего целостного и завершенного образа.
Кроме того, формирование и завершение гештальта в отношениях между людьми, по мнению Дж. Зинкера (2000), тоже является эстетическим процессом. Он пишет, например, что если семья успешно справляется с проблемами, она способна испытать чувство целостности, завершенности, согласованности. Она готова постичь красоту происходящего. Завершенный гештальт, по Зинкеру, — это полностью «вызревшие переживания», переживания, которые мы осознаем. Такой приобретенный опыт доставляет эстетическое удовольствие и создает ощущение значимости нашего человеческого существования. Подобное состояние и называется «хорошей формой». Незавершенный гештальт не может приносить эстетического удовольствия.
Еще один комментарий А. Бочкарева к картине Д. Ганина «Розы»: «По известному мнению, переживание (Erleben) и вчувствование (Einfuhlung) — суть основные моменты эстетической деятельности. В эстетическом акте переживание нередко сливается с переживаемой жизнью так, что созерцаемый объект формирует субъекта, а субъект проецирует на объект свои собственные ощущения. Отношение Д. Ганина («Розы») к изображаемым природным объектам настолько интимно, что присущая объекту вещность отступает перед комплексом личных переживаний, а изображение переходит из сферы материально-вещественной в область идеально-духовного». Так художественный критик, характеризуя эстетический акт восприятия картины, описывает по сути то, что происходит в хорошей терапии, в отношениях терапевта и клиента: предоставленную клиенту возможность для вчувствования и переживания, взаимовлияние участников процесса, интимность и духовность их отношений.
Гештальт-терапевт создает возможность для творчества при помощи естественных и искусственных материальных средств, а также некоторых форм творческой активности (шумы, музыка, танец, телесная экспрессия, живопись, коллаж, лепка). Он придает тембру голоса и ритму слов не меньшее значение, чем содержанию — то есть форме и фону, на котором она возникает. И тогда осознавание направляется на ощущения, а не рассеивается по сторонам на поиск слов (Э. и С. Гингеры, 1999). Но и поиск слов может стать творческим поиском. Об этом свидетельствует предложенный С. Цеге фон Мантейфель и Е. Гедзь способ терапии с помощью хайку — японских трехстиший. Это в значительной степени повышает энергию и усиливает эмоциональность сессии, в которой нет лишних слов. Форма хайку сама по себе побуждает и терапевта, и клиента сфокусироваться на переживании и контакте друг с другом.
Таким образом, эстетика «хорошей формы» человеческих отношений в чем-то сходна с эстетикой живописного полотна. Ее трудно описать, но можно видеть и чувствовать. У нее есть качества и характеристики, которые могут быть исследованы. Что такое хорошая терапия по Дж. Зинкеру ? Это четыре связанные друг с другом модальности терапевта: последовательное движение внутри цикла опыта, личное присутствие (быть здесь так, чтобы другие могли ярко, заинтересованно и полноценно заявить о себе) и управление на границе контакта, понимание феноменологии и интуиция (воспринимать то, что происходит, «схватывать») и «апперцептивная масса» (фонжиз-
ни и богатство этого фона — база хорошей формы терапевта для поиска хорошей формы клиента).
Итак, на основе каких принципов интегрируется гештальт-терапия и артподходы?
А)	. Творческое приспособление
Термин «творческое приспособление» предложен Ф. Перлзом. Он содержит в себе одновременно две полярности — творчество и приспособление, которые взаимно необходимы и находятся у здорового человека в одной связке. Для творческого приспособления важно: (1) чтобы человек находился в контакте со своей нынешней ситуацией, с тем, что происходит в настоящем, поскольку то, что происходит в настоящем — это всегда новизна; (2) не регулировал насильственно побуждения (потребности) организма, которые не нуждаются в спланированной регуляции («нет расписания для сна и аппетита», по Перлзу), — предоставленные сами себе, они будут спонтанно регулировать сами себя.
Довольно часто терапевт «знает» (откуда бы? — И.Б.), что представляют собой требования реальности, к которой пациент должен приспособиться. Эта позиция соглашения с обстоятельствами часто приводит к субъективному чувству пустоты и безрадостности своей жизни (по принципу «ешь, что дают»). Принципом реальности обычно называют принятые социальные установки, инт-роецируемые и спроецированные. Когда человек контактирует и с потребностями, и с обстоятельствами, сразу становится очевидным, что реальность — это не что-то навсегда застывшее. «Она гибкая, она готова к изменениям, и ее можно переделать», — пишет Перлз и называет творческое приспособление сущностной функцией self. Self можно назвать системой творческих приспособлений. Творческое приспособление в жизни — это способность человека сделать ее для себя счастливой. Одним из способов достижения этого является собственное творчество — выражение себя с помощью различных форм творческой деятельности (изобразительного искусства, пения, движения, скульптуры, музыки и т. п.).
Б). Осознавание
Основным методом гештальт-терапии и ее целью является осознавание. Побуждая клиентов к осознаванию, мы обычно используем для этого средства языка. Между тем применение таких форм творческой активности, как живопись и рисунок, скульптура и лепка, коллаж, пантомима и танец, музыка и го
лос, существенно повышают возможность интеграции сенсорных, моторных и когнитивных компонентов деятельности в процессе контакта, концентрированном на настоящем. Здесь надо отделить гештальт-терапию от тех терапевтов, которые просто используют артсредства в надежде вдохнуть жизнь в выдохшиеся терапевтические интеракции без попытки их рассмотрения или потому, что эти методы более привлекательны, чем аскетически-вер-бальные.
В)	. Акцент на происходящем «здесь и сейчас» процессе
Акцент на феноменах и на процессе, который происходит в этот момент. Одной из первых попопыталась интегрировать методы и средства искусства с гештальт-подходом арттерапевт Джейн Рин. В противоположность ранним продукт-ориентиро-ванным работам по «артгештальту», Рин сосредоточилась на процессе. Она предложила рассматривать феномены, появляющиеся в процессе контакта клиента со средством и материалом, отношение к продукту творчества, коммуникативное послание и особенности терапевтических отношений, в связи созданием продукта творчества. Уникальные средства творческого выражения естественно вырастают из текущего терапевтического процесса, если взаимодействие между терапевтом и клиентом позволяет этому быть. Конечно, используемые средства и материалы могут зависеть от разных параметров: притягательности самого материала для клиента и терапевта, опыта терапевта и ощущения родства с методом, фазы терапии и динамики терапевтических отношений, амбулаторного или стационарного ее этапа, имеющегося времени и т. п.
Г). Опора на контакт, рассматриваемый как эстетическая активность
Контакт в гештальт-терапии описывается как личностная способность к встрече и взаимопроникновению с окружающим миром и получению чего-то нового от него. Хороший контакт может расцениваться как эстетическая активность, придание «хорошей формы» человеческому опыту. Формы творческой активности (пластика, рисунок, скульптура, пение, музыка, импровизация) рассматриваются в качестве моста между внутренним и внешним миром, а рождающиеся в процессе сессии продукты творчества — как контактные функции (сообщения) и одновременно как стратегии разрешения проблем. По мнению Дж. Рин,
сенсорная память и осознавание могут более эффективно активироваться невербально — через движение или работу с артма-териалом. Художественные техники (по В. Оклендер) — это катализатор внутри контекста творческого терапевтического процесса, а вовсе не средство терапии. Художественное средство может быть способом достижения контакта с потребностью по-новому, иначе.
Д). Принцип изоморфизма
Принцип изоморфизма был привнесен гештальт-психологией. Он состоит в структурном сходстве между воспринятыми стимулами и их выражением и основанной на этом связи внутреннего опыта с внешним его выражением. Существует множество форм выражения одного и того же опыта. Например, чувства могут быть выражены движением, рисунком, скульптурой или голосом. Или внутренний опыт может быть выражен с помощью символа или метафоры. Например, символ «шутовской колпак» дает право на действие, направленное к другим людям. Таким образом, в задачи терапевта входит поиск связи между творчеством клиента и его настоящим эмоциональным статусом. Будучи осознанным и осмысленным, этот внутренний опыт создает контекст, из которого возникает новая фигура.
Е). Продукт творчества как проекция личности клиента
Продукт художественного творчества рассматривается как спроецированные аспекты личности клиента. Идентификация с продуктом дает возможность принять отчуждаемые аспекты личности, отторгаемые чувства и мысли и восстановить контакт с потребностью. Поощряется диалог полярностей, вырастающий из продукта творчества.
Ж). Исследование отношений внутри поля «организм - среда»
С точки зрения тецрии поля, терапия, использующая разнообразные формы творческой активности, исследует отношения между личностью и окружением через широкий спектр экспериментов с материалом, который может принимать разную форму (клей, пластилин, глина, проволока). Творческий процесс часто рождает страх познания, риска, нового пространства, неожиданных событий, основывающийся на интроектах, которые мешают расти и контактировать с возбуждением. Произведение искусства рассмат
ривается и как символ с личностным значением, и как средство коммуникации (Э. Рапп). Личностный рост и здоровое функционирование становятся возможными, когда эта коммуникация со средой становится значимым и осмысленным процессом.
И). Развитие способности к творческому самовыражению
Одна из важных целей интеграции двух подходов — развитие способности к разнообразному творческому самовыражению внутри контекста жизни личности за пределами терапии.
К). Опора на развитие способности к диалогу
Способность иметь Я-Ты отношения, восстанавливаемая в терапии (опыт контакта с субъективным другим) влияет на способность играть и жить творчески. Замечено, что творческие люди имеют тенденцию обходиться с предметами и материалами искусства, как с субъективно другим.
ФОРМЫ ТВОРЧЕСКОЙ АКТИВНОСТИ В ТЕРАПЕВТИЧЕСКОЙ СЕССИИ И СТРАТЕГИИ ГЕШТАЛЬТ-ТЕРАПЕВТА*
Основной задачей применения различных форм творческой активности в терапевтической сессии является улучшение коммуникации между сознательными и бессознательными аспектами бытия. Артметоды прокладывают различные пути для этой коммуникации, акцентируясь на осознавании чувств и образов, интуитивных импульсов и ассоциаций, которые обычно легко подавляются сознательными установками или семейными и социальными условиями. Они помогают людям находить наиболее аутентичные предпочтения и формы самовыражения. Клиенты, проходящие такую терапию, обретают большую чувствительность к текущим «посланиям из внутреннего источника», и бессознательное становится проводником, который распознает, поддерживает и поощряет то, что нужно индивидууму в данный момент времени (Блатнер, 2000).
‘ Необходимо разделять понятийный аппарат гештальт-терапии (феноменология, контакт, поле), а также виды искусства, его изобразительный материал (бумага, холст, краски, глина, дерево...), его выразительные средства (точки, линии, цвет, свет, пространство, плоскость, объем, форма, пластика и движение и т.п.), которые помогают нам ориентироваться в том, что происходит к клиентом, как выстраивается его контакт и как устроено и живет терапевтическое поле.
Экспрессивные методы, используемые гештальт-терапевтом в своей работе (движение, рисование, звучание и пение, танец и пластика, скульптура и импровизация), являются поддержкой для фасилитации личностного роста и выздоровления. Процесс открытия себя через разные формы творческой активности исходит из глубины эмоционального состояния клиента и не имеет целью создание «красивой картинки» или совершенного танца. Для терапии не имеет особого значения стиль или точность рифмы, а также наличие музыкального слуха.
Самое главное заключается в опыте постоянного осознавания индивидуумом своих настоящих переживаний. Одним из представителей «терапии искусством», чей подход основывается на положениях гештальт-теории, считается Джейн Рин. Принципы участия в группе, сформулированные ею еще в 70-е годы XX века, актуальны и в настоящее время. Она предлагает участникам группы терапии искусством доверять собственному восприятию, давать себе полную свободу действия с художественным материалом, делать то, что наиболее приятно, не сравнивать свою работу с другими, осознавать свои переживания, ощущения и изменения, понимать, что художественное творчество может выражать наше восхищение, экспериментирование и личностный рост. Основная идея состоит в том, что участники группы занимаются не активным поиском проблем и их решения, а внутренним поиском способа самовыражения.
Ведущие гештальт-групп терапии искусством в большей степени занимают в группе фасилитирующую позицию, нежели «ведут» группу. Они побуждают участников жить в настоящем, выражать то, что чувствуют, воспринимать собственные художественные произведения, но никогда не подвергают последние разбору или анализу. В работе применяется портретирование и автопортрет, лепка, групповые коллажи и фрески, движение под музыку и пение, создание других форм групповых художественных произведений.
Когда терапевт побуждает клиента к использованию экспрессивных методов? Чаще всего в том случае, когда у клиента имеются затруднения в выражении своих чувств и переживаний (ситуационная или стабильная алекситимия), вербализации симптомов, когда он интеллектуализирует, когда на протяжении сессии происходит непрерывная смена «фигур». Экспрессивные методы могут быть использованы при психосоматической патологии, в тот момент, когда нет прямого терапевтического запроса, а так
же когда клиент настолько слит со своим переживанием, что это не дает ему возможности посмотреть на ситуацию со стороны.
Цель использования таких методов состоит в выражении внутренних чувств или ощущений через внешние формы (как правило, невербальные или метафорические) для исследования проблемных аспектов своей жизни. Этим использование экспрессивных методов в терапии экзистенциально-гуманистического направления (к которому относится гештальт-терапия) отличается от медицинской и аналитической терапии, где данные методы необходимы для диагностики, анализа или лечения пациентов (Rogers, 1993). «Человеческие тела включаются в психоаналитический процесс либо как говорящие тела, либо как те тела, о которых говорят» (Libbrecht, 1994, приведено по Уайте-кер, 2000). Традиционная психотерапия является вербальной, и этот момент значительно ограничивает ее эффект.
Между тем визуальные, пластические или музыкальные образы клиента дают возможность терапевту видеть его мир так, как он его видит сам. Использование творческих форм активности клиентов в терапевтической сессии приводит к вовлечению в процесс терапии не только ума, но также чувств и тела, и развивает способность к интуитивному и образному постижению действительности, а не только к логическому линейному мышлению. Терапевт наблюдает за особенностями телесных реакций клиента и сообщает ему о них. Создание визуального образа и фасилитация терапевтом сенсомоторных реакций (сенсомоторной экспрессии) дает возможность клиенту осознавать особенности происходящего и интегрировать сенсорные, моторные и вегетативные реакции. Цвет, формы, символы и движения являются языком, которым разговаривает бессознательное, и имеют особый смысл для каждого индивидуума. Такая терапия может затрагивать различные уровни жизни индивидуума: сенсорный кинестетический, концептуальный, эмоциональный или уровень мифа. Это дает клиенту возможность найти альтернативные пути самовыражения и коммуникации с другими людьми — изучить или создать новый язык общения.
Натали Роджерс (1993) выделяет девять принципов, составляющих основу применения различных форм творческой экспрессии в психотерапии:
•	У всех людей есть врожденная способность быть творческими.
•	Творческий процесс является оздоравливающим. Продукт самовыражения — это важное послание индивидууму от самого себя.
•	Личностный рост и высокий уровень осознанности достигаются через самоосознавание, самопонимание и инсайт.
•	Самоосознавание, самопонимание и инсайт достигаются через погружение в наши эмоции. Чувства горя, гнева, боли, страха, веселья и экстаза представляют собой туннель, через который мы можем пройти для достижения личностного роста и целостности.
•	Наши чувства и эмоции — мощный источник энергии. Эта энергия может быть направлена в творческую активность, где реализуется и трансформируется.
•	Экспрессивное искусство — движение, живопись, литература, звук, музыка, медитация и скульптура ведут нас к осознаванию. Они позволяют выразить неизвестные части себя и получить о себе новую информацию, необходимую для осознавания.
•	Любые артмодели творчески связаны между собой. Когда мы двигаемся, это влияет на то, как мы пишем или рисуем. Когда мы пишем или рисуем, это влияет на то, как мы чувствуем и думаем. Во время творческого процесса одни формы искусства стимулируют и питают другие, приводя нас к внутреннему смыслу и сущности, которые являются основной энергией нашей жизни.
•	Существует связь между нашими жизненными силами (нашим внутренним смыслом, духом) и сущностью нашего бытия. • Когда мы путешествуем по внутреннему миру, открывая свою сущность или целостность, мы открываем и нашу связанность с внешним миром. Внутреннее и внешнее становится единым.
Терапевтическая работа с рисунком в гештальт-подходе
Известно, что термин «гештальт» означает «образ», и в первую очередь визуальный. Зрительное восприятие — наиболее ранняя форма распознавания действительности, физиологически организованная одним и тем же способом у разных людей. В процессе развития ребенка и его воспитания этот процесс дифференцируется в зависимости от особенностей социальной среды (социально-культурного матрикса). Среда и эпоха могут определять цветовые коды и значение символов, реакцию на фор
мы и образы, характер допустимых движений и эстетическую оценку всего этого. Частично это определяется и человеческой физиологией. Так, холодные цвета, кроме субъективного ощущения холода, вызывают статистически достоверное снижение температуры кожи у людей, находящихся в подобных помещениях, а теплые цвета — соответственно повышение температуры.
Визуальный образ всегда является некоторой фигурой на фоне и предполагает отношения между фигурой и фоном. Так, круг может выглядеть и выпуклым и вогнутым, если фон (или он сам) окрашен по-разному. Или при наличии нескольких фигур на фоне они могут конкурировать между собой за наше восприятие, и тогда наш взгляд мечется между этими фигурами. «Фигура» (проблема, ситуация и т. п.) в гештальт-терапии — это спроецированная вовне актуальная потребность, «подпитывающая» появление проблемной ситуации или проблемного поведения, связанных множественными нитями с фоном жизни индивидуума (контекстом). «Фигура на фоне», образ (гештальт) — это в некотором роде сам индивидуум «здесь и сейчас», в тот момент, когда терапевт слушает его рассказ, видит его самого и испытывает от всего этого какие-либо чувства. «Фон» так же важен, как ц сама «фигура», ибо только соотношение фигуры и фона позволяет осознавать смысл ситуации или поведения.
Келиш (2002) выделяет несколько подходов к терапевтической работе с художественной продукций:
•	эстетический, характеризующийся отказом от критических оценок и центрированием на образе;
•	феноменологический, допускающий субъективность восприятия, феноменологические описания;
•	формалистский, с анализом формальных характеристик художественной работы, их тщательным описанием и неин-терпретативностью;
•	личностный, характеризующийся анализом особенностей психического развития клиента, истории его жизни и заболевания, семейной системы, архетипических проявлений, личностных особенностей;
•	социокультурный, при котором возможен анализ влияний на процесс, связанный с этнической, классовой, гендерной, демографической, религиозной и прочей принадлежностью клиента, включая патогенные социокультурные влияния;
•	впечатления и наблюдения терапевта (что тоже, на наш взгляд, относится к феноменологическому подходу. — И. Б.).
При феноменологическом подходе к терапевтической работе с рисунком акцентируется открытость терапевта: «Индивид должен быть открыт д ля восприятия художественной работы путем отказа от каких-либо априорных представлений о ней или предрассудков в ее оценке. Однако, поскольку каждый субъект характеризуется своей собственной системой восприятия, содержание художественной работы будет так или иначе связано с опытом субъекта. [...] Валидность того или иного содержания может быть обоснована путем соотнесения смыслов, приписываемых работе одним человеком, с теми смыслами, которые приписываются ей другими людьми» (Lankford, 1984). Открытость позиции терапевта проявляется во внимании к любому объекту восприятия, отказе от попыток оценивания и поиска скрытого смысла и цели (Stolnitz, 1960, приведено по Келиш, 2002). Однако феноменологическое описание не следует смешивать с простым перечислением того, что может быть воспринято органами чувств. Ощущения коррелируют с чувствами, а содержание образа не ограничено символическими представлениями и допускает учет референтных или метафорических элементов (Келиш, 2002).
При работе с рисунком необходимо учитывать некоторые принципы работы в гештальт-подходе, в отличие от аналитического направления, юнгианского анализа или классической арттерапии.
Не имеет значения, умеет ли клиент рисовать. Для преодоления барьера стыда или страха терапевт объясняет клиенту, что рисунок необходим в их работе для выражения клиентом самого себя и своего состояния. Выбор материала — красок, мелков, карандашей и т. п. — также остается за клиентом. Использование рисунка для работы необходимо в том случае, если клиент демонстрирует прерывание контакта в виде дефлексии или конфлуэнции и это прерывание контакта не позволяет выделить фигуру.
Например, клиентка непрерывно говорит, смеется, рассказывая о множестве ситуаций, интерпретирует и не может сосредоточиться на какой-либо из них (дефлексия). Рисунок же проблемной ситуации вполне конкретен и уже сам по себе побуждает клиентку сконцентрировать свою энергию для контакта, останавливая, как моментальный снимок, «бесконечную смену фигур, чувств, ощущений». Или клиентка находится в конфлуэнции со своим состоянием, утверждая, что дома и на работе все хорошо и она не понимает, откуда берется ее депрессия. Нарисовать свое состояние — это уже попытка выделить его (и отделиться самой) и понять что-то про себя и других. Многие психосоматические
пациенты не могут выразить свое состояние вербально, но могут нарисовать свои симптомы и ощущения (Д. Хломов, 1998).
Рисование обращено к раннему опыту выражения себя. В детстве языковые формы еще не сформированы, а изображения уже доступны. Поэтому рисование как процесс близко к раннему эмоциональному и чувственному опыту, оно в меньшей степени, чем речь, связано нормами и правилами. Кроме того, это процесс творения, происходящий в настоящем. Рисуя, клиент получает дополнительные возможности для осознавания и развития игровой способности — «возможность проиграть в рисунке новые модели отношений» (Д. Хломов, 1998).
Рисунок принципиально не интерпретируется терапевтом, а рассматривается как повод для контакта с клиентом. Контакт важнее, чем сам рисунок. Вопросы к рисунку имеют большее право на существование, чем мысли терапевта о том, что он может означать. Анализ символов выносится за скобки, смыслы клиента гораздо большее значение имеют, чем мысли гештальт-терапевта (даже очень образованного) по этому поводу.
Терапевт побуждает клиента делиться своими ощущениями и чувствами и в процессе рисования, и в процессе обсуждения рисунка, и сам он с терапевтическими целями делится своими чувствами и особенностями своего восприятия.
Терапевт учитывает невербальные проявления клиента во время рисования и в период обсуждения, наблюдая за моторикой, дыханием, паузами, позой, мимикой и модуляциями голоса и предоставляет возможность клиенту осознавать то, что с ним происходит.
Рисунок — это не только проекция внутреннего мира клиента, но и граница контакта «организм — среда» — все важные осознавания и новый опыт появляются именно здесь. Интервенции терапевта, направленные на присвоение отчужденных частей (проекции), в равной степени относятся и к рисунку. Элементы рисунка рассматриваются как части «Я» индивидуума. Клиента можно попросить идентифицировать себя с одной из фигур (несколькими фигурами, фоном, а также попросить рассказать об их взаимодействии. Рисунок делает «прозрачным» внутренний конфликт индивидуума. Поскольку каждый из элементов рисунка каким-то образом связан с реальностью (откуда бы ему еще взяться? — И.Б.), терапевт отслеживает пересечение контекстов «здесь и сейчас» и «там и тогда», а также задает вопрос о том, как именно то, что происходит при идентификации с фигурами рисунка клиента, относится к его жизни.
Существует представление о том, что при работе с каждой из фигур рисунка (спроецированной вовне части «Я»), а также изменении их во внешнем плане в желательном для клиента направлении перемены происходят и во внутреннем плане (В. Стюарт, 1998, Д. Хломов, 1998). При этом поле рисунка управляется самим клиентом, в отличие от ощущения бессилия от «неуправляемого внутреннего мира».
В групповой терапии (терапии пар и семей) особое значение имеет парное (групповое) рисование, которое дает возможности для осознавания особенностей построения контакта с другим человеком, а также получения невербальной и вербальной обратной связи.
Рисунок несет коммуникативное послание клиента миру (терапевту, близким клиента), а также ему самому. Поэтому стоит задавать вопросы о том, что именно говорит данный рисунок терапевту, близким и ему самому (коммуникативный смысл).
Наблюдение за процессом рисования. Интересно, с чего начинается этот процесс — с рисования «фигуры» или «фона»? Что к чему приспосабливается («фигура» к «фону» или «фон» к «фигуре») и на что уходит больше энергии? Та часть, на которую уходит больше энергии, является более важной для работы*. В каком месте клиент делает паузу и что происходит после этого? Наконец, чем заканчивается процесс рисования, — это тоже очень ценная информация для терапевта.
«Фигура», «фон» и их соотношение. Итак, в рисунке всегда присутствует спроецированная в виде «фигуры» потребность (даже если клиент изобразил себя в виде квадрата, что само по себе очень интересно). А вот есть ли в нем «фон» — это всегда вопрос. Многие клиенты рисуют проблему или себя на белом фоне, как будто вокруг них никого нет. Их можно попросить дорисовать «фон», который обычно сильно меняет содержание рисунка. В «фоне» появляются другие люди и предметы, «фигура» становится только деталью рисунка, что меняет соотношения между первичной «фигурой» и «фоном», а также изменяет характер эмоционального реагирования.
Например, клиент дорисовавший фон из множества людей, окружающих его, внезапно обнаруживает, что на самом деле он не остался один на один со своей проблемой, а просто не обращался с ней к другим людям. Нарисованная клиенткой ломаная
* Здесь и далее для описания работы с рисунком использована статья Даниила Хломова «Анализ рисунка в гештальт-терапии».
линия сначала превращается в зубы, затем в зубастого монстра, демонстрирующего свою силу. Даниил Хломов (2002) побуждает клиента дорисовать более широкий фон при изображении неприятного события для снижения эмоционального накала. При этом он подкладывает под рисунок больший лист бумаги и просит увеличить фон, чтобы исследовать всю его структуру. Иногда клиенты рисуют только фон, и терапевт может побудить клиента выделить из него некоторую «фигуру» — прячущуюся или желаемую.
Если рисунок клиента не имеет конкретных фигур, предметов или узнаваемых образов, а представляет собой некоторые сочетания цветов, линий или абстрактных форм, интересно узнать, что именно клиент хотел передать своим рисунком — какие ощущения или чувства он хотел выразить. Как только клиент осознает свое послание, проявляется и «фигура» актуальной потребности. Пациентка в депрессивном состоянии, закрасившая фон желто-коричневыми разводами разной цветовой насыщенности, рассказала о своем чувстве одиночества и отчаяния в браке и, побуждаемая терапевтом к выделению желательной «фигуры», дорисовала мужчину, держащего ее на руках. Сила ее собственной потребности во взаимной привязанности и семейном тепле стала для нее очевидной.
Параметры для ориентировки. Одним из параметров является ракурс. Если рисунок вполне конкретный и представляет собой изображение некоторой ситуации, действия или пейзажа, интересно узнать, где находится точка, с которой клиент все это видит. Например, клиент, имеющий проблемы общения с женщинами, спокойно «видит» себя прогуливающимся по улице с девушкой из кресла перед компьютером. Изменение ракурса по просьбе терапевта (эксперимент, который имеет целью узнать чувства, относящиеся к проблеме) меняет содержание рисунка и чувства клиента. Если сам он смотрит на эту парочку с улицы — расстояние между гуляющими увеличивается — появляется чувство страха как повод для осознавания и углубления терапевтической работы.
Композиция, или построение рисунка. Выделяется геометрический и композиционный центр рисунка. Композиционный центр находится там, где изображен главный объект. В геометрическом центре при этом может находиться второстепенный фрагмент или пустое пространство. Иногда за «звание» главного объекта конкурируют несколько фигур, и тогда полезно будет выяснить у клиента: «Что же это такое... здесь... здесь и здесь?..». Главный объект может оказаться главным из-за своей величины, яр
кого цвета, единственности или особенностей штриховки. Интересно соотношение и взаимодействие между главной фигурой и второстепенными другими, поскольку его можно рассматривать как устройство внутреннего пространства клиента на данный момент времени.
Любопытна и временная организация пространства рисунка. Он может относиться к прошлому, настоящему и будущему, но эта организация всегда присутствует «сейчас». Пространственно-временная организация в европейской традиции определяется через диагональ слева направо и из нижнего угла в верхний (из прошлого через настоящее в будущее). Так что какие-то части и фигуры рисунка могут относиться к разным временным отрезкам жизни клиента и его проблемной ситуации (однако об этом все же лучше спросить самого клиента: вдруг он вырос в другой культурной традиции или он левша).
Цвет. Существуют хроматические и ахроматические (черный, белый и серый) цвета. Выбор ахроматического цвета (если только клиент не художник-график) в какой-то степени отражает цвет внутреннего пространства — внутри все серо или черно. Чаще всего, если клиент(ка) находится в депрессивном состоянии, черным изображается смерть и страх смерти, а в сочетании с сильным штрихом и ломаными формами черный цвет фигуры нередко бывает отражением агрессивных чувств (Д. Хломов, 1998).
Если для рисунка выбран моноцвет (только красный, например), то это, как правило, отражает какое-то определенное чувство или переживание, о содержании которого может сказать только сам клиент. Яркие и интенсивные цвета традиционно соотносятся с яркой эмоциональностью (яркими переживаниями на данный момент), приглушенные и размытые чаще отражают менее интенсивные чувства (скажем, грусть или огорчение), но это надо проверить. Клиент, использующий смешанные цвета, может рассказать о том, как он обращается со своими чувствами, какие из них он выражает, а какие нет.
Интересно и соотношение цвета и фигуры, которое может вызывать и определенные, и амбивалентные чувства у терапевта. Например, привлекающий внимание совершенством своей формы цветок имеет холодный стальной цвет (отталкивает) или фигура девушки явно притягивает внимание и вызывает теплые чувства. Личная реакция терапевта на это может стать вполне терапевтичной для клиента, если она соотносится с терапевтической задачей. Символическое, культуральное или гендерное
значение цветов имеет значение для гештальт-терапевта только в том случае, если клиент придает им особый смысл.
Линия и фигуры. О символическом значении фигур написано столько литературы, что было бы большой смелостью говорить об этом что-либо еще. Скорее хотелось бы подчеркнуть, что в гештальт-терапии большее значение имеет собственный смысл изображенных на рисунке символов.
Поговорим о линии, которая очерчивает фигуру (контур). Можно уточнить у клиента, каким образом произошло то, что некоторые фигуры являются четко очерченными («хорошая фигура»), а некоторые нет («плохая фигура»), и с чем это связано. Можно также попросить клиента очертить «плохую фигуру» и рассказать, что меняется в рисунке (и внутреннем ощущении) в данном случае. Если имеются повторяющиеся формы, стоит узнать, почему они повторяются.
Даниил Хломов выдвинул гипотезу о связи технических особенностей выполнения фигур и механизмов прерывания контакта. При отсутствии контуров фигуры сливаются с фоном. Чаще это встречается при выборе клиентом для работы акварели или пастели. Иногда сам способ изображения противоречит тому, что человек хотел изобразить, а иногда в рисунке отражена борьба между контуром и фоном (размытость уничтожает контур, а клиент его восстанавливает). Последний вариант может быть отражением актуального для клиента вопроса о принадлежности — отделении. Размытые фигуры и формы, нечеткая штриховка, переходные цвета свидетельствуют о конфлуэнции — терапевту, скорее всего, придется работать в фазе предконтакта.
Далее, всякая законченная фигура хорошей формы — это интроект (а вот с этим не хочется соглашаться по теоретическим соображениям — может быть, это отражение счастливо пройденного цикла контакта? — И. Б.). Интроект распознается по увеличению напряжения клиента при рассказе о деталях рисунка. Он, как правило, небольшой, часто рисуется ахроматическим цветом, и если его разблокировать (например, взорвать), может способствовать осознаванию какого-либо чувства. Клиенты часто отказываются убирать интроекты из рисунка (все-таки опора) и высказывают недовольство предложением терапевта нарисовать его на отдельном листе для исследования и поэкспериментировать с ним. При работе с интроектом могут возникнуть интенсивные чувства — гнев, слезы, отвращение и тошнота.
Сам рисунок, как известно, является проекцией. Учитывая полярный характер психических переживаний, можно предположить, что остается внутри, когда клиент рисует только красивые рисунки с позитивными сюжетами. В этом смысле рисование негатива, теневых сторон своей личности выглядит как путь к позитивному изменению (легализация). Как же выглядит проекция в рисунке? По мнению Д. Хломова, это параллельная штриховка, параллельные линии и контуры как отражение размещения энергии вовне.
Ретрофлексия отражена в округлых и возвратных формах, завитках (штрих к себе), а эготизм — в замкнутых и закрашенных (замкнутость в своей системе, контроль, невозможность получить что-то из мира). В завитке энергия рисования сначала направлена от себя, а потом возвращена к себе. Стратегически, работая с ретрофлексией, можно разложить рисунок на составляющие элементы и работать с ними. Замедление процесса лишает его автоматичности. С эготизмом можно работать, побуждая клиента осознанно усиливать контроль — до взрыва, который делает клиента открытым миру.
Описывая эту гипотезу, хочется напомнить терапевтам о том, что «рисунок — это повод для контакта», и добавить: а не для формирования профессиональных интроектов о том, что все эти фигуры могут значить. В работе с рисунком в гештальт-подходе в первую очередь все же акцентируется процесс и только во вторую — содержание.
Лепка и скульптура
Глина и пластилин (тесто) не имеют определенной формы, обладают гибкостью, мягкостью и пластичностью. Благодаря своей пластичности эти материалы стимулируют тактильные и кинестетические ощущения и таким образом сближают людей с их чувствами, что особенно важно для клиентов, испытывающих трудности при выражении своих чувств. Рисунок в меньшей степени подвластен контролю, чем глина и пластилин, дающие возможность переделать, повлиять и изменить продукт творчества. Здесь сложнее сделать ошибку, и меньше выражен страх перед неудачей в работе. Кроме того, весь процесс работы очень нагляден и помогает терапевту фиксировать изменения состояния клиента через его позу и движения, мимику и дыхание.
Лепка также может стать способом для изучения межличностных отношений и особенностей самовосприятия. Отражая в гли
не и пластилине свой образ и образы других людей, клиент получает возможность посмотреть на них со стороны, отразить их взаимодействие и отношения друг с другом. Терапевтическая работа с полученными фигурками аналогична работе с рисунком, однако то, что эти фигурки можно перемещать, позволяет использовать в работе элементы игры и игровой идентификации с образами. Приведем для примера фрагмент работы психотерапевта И. Захарян с ребенком (А.), имеющим проблемы с агрессивным поведением. Полное описание работы можно найти на сайте http:// www.gestaltplus.narod.ru.
Встречи наши продолжали начинаться его недовольством: окружающие не так с ним обращались, как ему хотелось бы. Описывая ситуации, он как бы расчерчивал пространство руками, обозначая для себя и для меня формы и объемы, его способность и склонность работать с цветом была видна в рисунках. Способом, объединяющим возможности пластического и цветового выражения, стал пластилин, работу с которым я предложила ему на пятой сессии. Он с радостью откликнулся на это предложение. Сейчас не знаю, была ли моя мысль о пластилине результатом рационального соединения «пластики» его описаний с цветом рисунков, скорее всего, нет, но именно она стала счастливой находкой в нашей работе.
А.: Во мне как бы два человечка: один все время хочет драться, он пусть будет красного цвета, а другой его боится, ну, он будет, предположим, белый.
Говоря это, он лепит сначала красного, потом белого человечка. Он сначала вылепливает параллелепипед, аккуратно подравнивая его со всех сторон, потом разрезает с одного бока, делая ноги, потом приделывает руки и голову. Фигурки крепкие, устойчивые, хоть и несколько грубоватые в своих роботоформах. Я слушаю его комментарии, спрашиваю о возможностях и способностях одного и другого, проясняю место каждого из них в его жизни.
А: И потом красный идет на белого. Начинают драться. Белый тоже начинает краснеть, и они вот так в один красный ком.
Он показывает движения красного и белого, красный — в правой руке, белый — в левой, но в общий ком их не сминает, видимо, они нужны ему еще по отдельности. Напряжение
нарастает, эта внутренняя драка — стереотипная форма его реагирования на очень разные ситуации: мать не спросила его — наняла репетитора по математике. «Я буду издеваться над ней». Просил принести картошку в банке, принесла в пакете — чуть не истерика и т. д. Пожалуй, все эти ситуации объединяет одно качество: в них всегда кто-то за него решает. Возможно, своим гневом он закрывается от переживания своей неуверенности. Неуверенности в способности самостоятельно сделать свой выбор.
И.: И что же дальше?
А.: Дальше появляется желтый и разнимает их.
Андрей берет желтый пластилин. Фигурку желтого он лепит долго, более тщательно.
И.: Кто этот желтый?
А.: Отец, может быть.
И эту ситуацию решает не он, хотя она внутри него.
А.: А может, и не отец. Иногда отец, иногда кто-то другой.
Это, как мне кажется, очень важный момент: Андрей хотя и отчасти пока, но все же принимает ответственность.
А.: Желтый всегда спит, он просыпается, только когда они дерутся. Вот так, момент драки — момент оживления.
И.: Только их драка его будит.
А.: Ну да, остальное время он спит.
Желтый — интегрирующая в этой ситуации часть его «Я», так как именно она не «вступает в драку» и не боится, а «разнимает, мирит» красного и белого. Желтый засыпает, отдавая внутреннее пространство гневу и страху, как он сам обозначил роли остальных. Поэтому мне важно здесь поддержать присвоение им его желтой части и в то же время вступить в некоторую оппозицию к его сну.
И.: А ты вообще любишь поспать?
А.: Ну, да, так.
И.: Что тебя будит?
А.: Будильник.
И.: Видимо, для желтого драка — это будильник.
А.: Да, наверное.
И.: Но, возможно, что-то еще может быть будильником? А.: ...Ничего.
И.: Ничего...
«Ничего» — довольно драматичный ответ. Андрей долго думает над ним и произносит с какой-то злостью, как говорят, «в сердцах». В этой сессии мы остановились на рассерженной ноте. Мне бы, может быть, хотелось (особенно сейчас, когда я все это описываю), чтобы окончание было каким-нибудь другим, ну, например, таким:
А.: Но даже когда спит, желтый — начеку.
И.: Начеку. «Начеку» — значит «есть», значит, «жив», хоть и спит.
Движение, танец и импровизация
Движение, танец и импровизация достаточно сложны для терапевтического исследования клиента в связи с постоянным изменением значений художественного образа и способов его создания. Движение — это последовательность действий произвольного и непроизвольного характера. При этом «Я» становится движущимся и находится в процессе постоянных изменений и самообновления (FitzGerald, 2001), не имея фиксированного положения в пространстве. Оно выступает скорее в виде глагола, а не местоимения,изменения положения тела и особенности движения отражают психологические и физические трансформации в личности. В этом случае «Я» представлено в виде последовательности или процесса. Оно отражено в движениях, имеющих импровизационный характер, смена образов — это смена репрезентаций «Я».
Теория танцедвигательной терапии рассматривает тело на физическом и метафорическом уровнях как отражение «смысла в движении» (Desmond, 1997), неустойчивой идентичности и «текучих» репрезентаций «Я». Создание условий в терапии для появления такого «мобильного «Я» позволяет клиенту, отслеживающему свои соматические и кинестетические ощущения, выйти за пределы представлений о себе, фиксированных функцией личности. Танец в терапевтической сессии способствует осознаванию связи своих привычных движений с неразрешенными конфликтами в прошлом. Он также способствует пониманию того, каким образом происходит формирование «жестких» систем значений, связанных контролем над эмоциональными и телесными реакциями.
Использование танца и двигательной импровизации в терапии основано на следующих принципах (Carmichael, 1993):
•	осознавание индивидуумом себя происходит только через тело и его движения и, соответственно, стимулирует проявление подавленных чувств и репрессированных содержаний (Фрейд, 1923);
•	работа с телом полезна и физически, и психологически, стимулируя гибкость и подвижность в обеих областях;
•	опыт осознавания движений фасилитирует личностный рост клиента;
•	танец и движение помогают установлению гармоничной связи между собой и другими, обеспечивая осознавание себя и других, уменьшая страх физического и психологического контакта, пробуждая отзывчивость.
Согласно Колдуэллу (1996, приведено по Уайтекер 2002), телесные реакции большинства людей носят компульсивный характер; в прошлом это было связано с движениями к чему-Либо или от чего-либо, для достижения комфорта или безопасности. Такого рода аддикции основываются на стереотипных представлениях о том, что является «хорошим», а что «плохим», то есть на интроек-тах. Сенсомоторные реакции при этом автоматически отделяют одно от другого, блокируя осознавание. ПО мнению Колдуэлла, тело может быть воспринято не просто как средство перемещения в пространстве, а как инструмент для получения нового опыта. Для этого терапевт стремится привлечь внимание клиента к его телесным реакциям, их осознаванию и, в конечном счете, — преодолению бинарной (хорошо-плохо) организации телесного опыта. Ключевым является убеждение терапевта в том, что при изменении манеры и характера наших движений (отражающих черты личности) наступают изменения и в переживаниях, а также качествах личности и качестве ее жизни.
Терапевт, предлагающий клиенту двигательную импровизацию, может выступать партнером по танцу, режиссером событий, катализатором двигательного освобождения и фасилитатором самовыражения. Посредством механизма рефлексивного наблюдения он сообщает о том, что заметил, клиенту. Фасили-тируя сенсомоторные реакции клиента для создания визуального образа (в виде танца проблемы или «протанцовывания» переживания, затрудненного для выражения), обеспечивая переход от сенсомоторной экспрессии к визуальному образу и обратно, терапевт получает возможность увидеть, что и как про
исходит. Из современных жанров искусства ближе всего к этому находится перфоманс; это не просто вербальное описание прошлых событий, а богатое телесными ощущениями и чувствами, наполненное личным смыслом действие «здесь и сейчас».
«Застревание» клиента на определенных и стереотипных двигательных паттернах, отслеживаемое терапевтом, побуждает его предлагать клиенту эксперименты с новыми движениями. Результат танцевальной импровизации не является определенным и заранее спланированным — это освобождает клиента от жестких привычных моделей поведения, привычных смыслов. «Являясь выражением кинетической субъективности, танец дезорганизует регулярность, рутину и порядок» (Уайтекер, 2002).
Одной из задач терапии является осуществление и осознавание спонтанного движения. Поощряются свободные выразительные движения, способствующие развитию подвижности на физическом и психическом уровне. Нередко терапевт сам участвует в танце, и спонтанные движения индивидуума отражаются, расширяются и развиваются терапевтом. Терапевт может предложить игру и воображение, для того чтобы расширить осознавание клиентом собственного тела. Танцуя или просто двигаясь под музыку или внутренний ритм, клиенты выражают свои внутренние конфликты, а терапевт отвечает движениями, демонстрирующими принятие, понимание (разделение чувств) или предложение что-то изменить. В этом смысле терапевту необходим богатый репертуар своих собственных движений, чтобы свободно следовать за участником.
Методом, наиболее полезным для осознавания своих движений, является контактная импровизация (Novack, 1990, приведено по: Кнастер, 2002). Она представляет собой физический двигательный диалог с другим человеком (невербальный). Участники диалога сфокусированы не только на своем движении (осознавая кинестетические ощущения), но и на движении партнера. При этом они осознают также силу тяжести, «внутреннее пространство» своего тела, его форму и перемещение в пространстве. В этом дуэте могут быть выполнены прыжки и поддержки, перекаты и падения, перевороты и наклоны. Но самым главным является момент соотнесения движения с партнером, мгновенное реагирование, возможность поддерживать партнера и получать поддержку от него. При этом приходит и осознание своих личностных паттернов — ответственности, инициативы или пассивности, возможности рисковать и т. п.
Конкретным выражением интервенций терапевта в контексте сессии могут быть его предложения клиенту (или инициатива кли
ента) двигаться в пространстве (под музыку, напевая свою мелодию или молча), создавая актуальные для него визуальные образы, обозначать телом и жестами безопасное пространство и границы, осуществлять совместные спонтанные движения, устанавливать тактильный контакт, выполнять невербально заданные совместные действия, рисовать, двигаясь в определенном ритме, создавать мобильные скульптуры и т.п.
Вопросы и комментарии терапевта по ходу сессии побуждают клиента осознавать свои движения и место в пространстве, двигательные стереотипы и новый опыт движений, других людей в своем пространстве, их влияние на клиента и влияние клиента на них, появление и спады энергии в процессе действия, влияние телесного опыта на содержание образов и их восприятие, появление новых идей, влияние социальных факторов на движение и танец, коммуникативное послание танца и визуального образа.
В этом заключаются богатые возможности использования движений, двигательной импровизации и танца в терапевтической сессии для выражения своего опыта, чувств и освоения новых форм активности. Один и тот же опыт проблемной ситуации может быть отражен вербально, в рисунке и в двигательной импровизации. Ответ терапевта на танец клиента может быть вербальным и невербальным — свободно импровизируя, он может ответить на него своим собственным танцем-импровизацией и метафорой, сообщить о своих чувствах и фантазиях, напеть звучащую внутри мелодию. Оказываясь доступной для клиента, импровизация становится в высшей степени спонтанным способом интегрированного реагирования на внешнюю и внутреннюю реальность и тем самым позволяет решать задачи творческого приспособления.
Музыка, пение, работа с голосом
Широко известны и терапевтические возможности музыкальной терапии, использования музыкальной или голосовой импровизации. При рецептивном подходе клиент пассивно воспринимает музыкальное произведение и обсуждает его с терапевтом, при активном — становится автором музыкального произведения. Все это может стать основой для формирования терапевтических отношений. Несмотря на то, что клиент может и слушать музыку, и играть, и сочинять, эти действия не обязательно открывают пути для позитивных личностных изменений. Желаемая связь между музыкой, осознаванием своих пережи
ваний и потребностей, а также пониманием себя требует участия третьего лица — терапевта. Он способствует интеграции музыки, переживаний и слов клиента.
Структура терапевтической сессии ориентирована на осознавание переживаний и их связи с потребностями, в то время как они (потребности) возникают. Здесь музыка может рассматриваться как невербальный язык социальной коммуникации. Одна из целей терапии — помочь клиенту выразить свои чувства: гнев или страх, растерянность или горе, удовольствие или надежду. Для этого клиент выбирает подходящие для себя музыкальные средства. Репрезентация своего состояния через музыкальные символы позволяет, придав своему переживанию конкретную музыкальную форму, выйти из слияния с состоянием или проблемой. Проблемная ситуация или состояние могут быть трансформированы в эстетический продукт, создание которого доставляет глубокое удовлетворение и радость.
Холистически ориентированная музыкальная терапия базируется на использовании музыки в творческом, психотерапевтически ориентированном процессе. Основная цель — пробуждение и расширение self — достигается через музыкальный опыт. Внутри структуры музыкального психотерапевтического процесса начинают развиваться различные виды взаимоотношений: отношения клиента и терапевта, отношения между музыкой и звуком, между внешней средой и внутренним миром, между мыслями и чувствами, музыкой и словами. Этот процесс и рассматривается как холистический опыт, который включает восприятие, переживание, движение и осознавание — опыт, являющийся гештальтом. Эта работа происходит, по крайней мере, на трех уровнях:
•	физическом (сенсорика, дыхание и моторика);
•	психологическом (участвуют восприятие, эмоции, память, интеллект и воля);
•	духовном (творчество в выражении себя).
Конкретный процесс включает слушание, действие и игру, сочинение и импровизацию, пение, использование звуков, ритма и шумов. Голос и звук вместе с ритмом, мелодией и гармонией дают возможность клиенту испытать полный спектр ощущений и соприкоснуться со своей креативностью. Работа с интра-и интерперсональным конфликтами через музыку дает дополнительные возможности для осознавания и инсайта, а также личностного роста и развития способности к самовыражению. Звучать, петь или играть на музыкальном инструменте, поддер
живая связь со своим внутренним миром и обращаясь к внешнему, означает внимание к своей контактной границе и дает дополнительные возможности для осознавания.
Терапевт наблюдает за процессом создания музыкального произведения, за тем, какие музыкальные инструменты использует клиент, за характером его импровизации в той же мере, как и за позой, движениями, лицевой экспрессией, физиологическими реакциями на музыкальное произведение. Кроме того, он отслеживает ритм, мелодию, тональность и гармонию. На субъективном уровне терапевт оценивает уровень энергии клиента, его способность к самоорганизации, к выбору и принятию решений, мотивацию. Он сосредоточивается на образах и чувствах, которые вызывает музыка или пение клиента, для того чтобы быть готовым к обратной связи и терапевтическим интервенциям. Кроме того, в этом же процессе исследуется связь с окружением — попытка установить контакт, особенности самовыражения, адаптивность к внешним изменениям и влияниям. Желательно, чтобы терапевт сам был в состоянии ответить клиенту с помощью музыки и пения.
Эта работа может идти различными путями:
•	терапевт может предложить использовать определенные музыкальные фрагменты или песню для выражения себя, а затем поиска возможностей для изменений;
•	он может начать с импровизационной игры, усиливающей ассоциативную связь с внутренним миром, развить ее через музыку и движение, а затем поискать альтернативные средства для самовыражения. Свободная музыкальная импровизация базируется на интересе к звуку вообще и возможностям выражения себя через звук (возможно, клиент окажется за пределами традиционных гармонических и ритмических систем). Когда любой звук может быть использован для обозначения себя, импровизация выходит за пределы известных стилей, что характерно для культуры постмодернизма в целом. Для развития индивидуальной экспрессивности некоторые авторы предлагают специальный тренинг по созданию «интуитивной музыки» (Bergstrom-Nielsen, 2001), который базируется на личном опыте участника, его внимании к звуку и процессу игры. Этот тренинг включает стимуляцию свободной импровизации (без правил), которая интегрирует мысль, фантазию и чувства в едином процессе создания музыкального произведения и его исполнения. Автор предлагает мультимодальный подход: участни
ки рисуют те визуальные образы, которые создают в процессе импровизации, а также осознают свои чувства и анализируют соответствующие им особенности музыкальной импровизации.
Создание литературных произведений, стихосложение
Адам Блатнер в статье «Творческое создание мифа» (2002) подчеркивает, что создание клиентом литературных произведений о своей жизни может придавать этой жизни личный смысл. Люди нуждаются в этом точно так же, как и в связи с другими людьми, и эта потребность акцентируется экзистенциальной психологией. Поскольку большинство смыслов предоставляется нам социокультурным контекстом, целью использования терапевтом этой формы творческой активности является осмысление личного, отдельного опыта своей жизни клиентом, а также связи этого опыта с коллективным. По сути, это создание индивидуальной философии своей жизни, базирующееся на истории народа и истории семьи и включающее культурный контекст эпохи.
В работе терапевта с клиентом могут использоваться разные формы литературного творчества:
•	написание мемуаров, автобиографии, историй из жизни;
•	проведение праздников, церемоний и ритуалов для себя и сообщества;
•	возможность разглядеть магию и волшебство повседневной жизни в рассказе о ней;
•	написание пьес и организация их постановки в терапевтической группе;
•	привнесение в повседневную жизнь элементов искусства — описание любимых вещей, книг и картин;
•	стихосложение, чтение и написание стихов в помощь терапевтическому процессу;
•	философия — развитие способности к различению некоторых абстрактных паттернов и оперирование ими, для того чтобы скоординировать.
Блатнер также пишет, что бессознательное наилучшим образом выражает себя не в вербальной, а в метафорической форме — он называет это сноподобными формами искусства. Символы, возникающие в снах и фантазиях, могут стать ценным источником текущей активности. Особенно ценной формой выражения является поэзия, которая в метафорической форме отражает то, о чем невозможно рассказать обычными словами.
Стихосложение для терапевтических целей не создает выдающихся произведений, однако оказывает выраженный терапевтический эффект за счет точного выражения чувств, привнесения их в мир и адресации окружению. Формы работы (индивидуальной или групповой) варьируются в зависимости от склонностей клиента, его интереса и способностей к литературному творчеству, а также стадии терапевтического процесса. Терапевт может использовать для работы свои любимые стихотворения и стихотворения, которые приносит клиент (имеющие для него личный смысл), предложить написать стихотворение на тему (чувство, опыт) или репрезентировать в нем индивидуальный ритм жизни (быстрый, медленный, рассеянный и т. п.), создать «белый» стих или песню.
Креативные терапевты используют стихотворную форму для индивидуальной работы с клиентами самыми разными способами. Так, О. Немиринский (мастерская, 2000) использовал для этого стихотворные строчки, которые в данный момент актуальны для участника*, а С. Цеге фон Мантейфель и Е. Гедзь (мастерская#, 2002) предложили для работы терапевта и клиента форму японских трехстиший — хайку, интегрирующую слова с эмоциональным состоянием каждого из участников терапевтического диалога.
Таким образом, использование различных форм творческой активности в значительной степени обогащает процесс терапии и создает дополнительные возможности для личностного роста и творческого самовыражения.
ЛИТЕРАТУРА
1.	Винникотт Д. Игра и реальность. — М.: Институт общегуманитарных исследований, 2002.
2.	Головкова М. Ремесло и творчество в гештальт-терапии. Терапия как творческий процесс // Гештальт-терапия и консультирование. Сб. материалов Московского института гештальт-терапии и консультирования, вып. 3. — М., 2003. — С. 76 — 79.
3.	Захарян И. В поисках синего. — http://www.gestaltplus.narod.ru.
4.	Зинкер Дж. В поисках хорошей формы. — М.: Независимая фирма «Класс», 2000.
5.	Келиш Э. В поисках смысла визуальных образов. — http://arttherapy. ru/l_02/meaning.html.
* В сессии используются только эти строчки, которые проговаривают и клиент, и терапевт. При этом обнаруживается удивительный эффект появления множественности смыслов, чувств и ощущение близости и благоговения подлинной встречи с другим человеком.
6.	Кнастер М. Мудрость тела. — М.: ЭКСМО, 2002.
7.	Копытин А. И. Основы арттерапии. — C-Пб.: Лань, 1999.
8.	Мэй Р. Мужество творить. — Львов: Инициатива; — М.: Институт общегуманитарных исследований, 2001.
9.	Назлоян Г. М. Портретный метод в психотерапии. — М.: ПЕРСЭ, 2001.
10.	Рудестам К. Групповая психотерапия. — М.: Прогресс, 1990.
11.	Стюарт В. Работа с образами и символами в психологическом консультировании. — М.: Независимая фирма «Класс», 1998.
12.	Уайтекер П. (2002) Движение, импровизация и телесные ощущения в арттерапии. — http://arttherapy.ru/l_02/movement.html.
13.	Хломов Д. Использование рисунка в работе с психосоматическими расстройствами // Гештальт 97. Сб. материалов Московского гештальт- института. — М., 1997. — С. 85 —91.
14.	Хломов Д. Анализ рисунка в гештальт-терапии // Гештальт 2002. Сб. материалов Московского гештальт-института. — М., 2002. — С. 38 — 50.
15.	Шоттенлоэр Г. Рисунок и образ в гештальт-терапии. — C-Пб.: Изд-во Пирожкова, 2001.
16.	Bergstrom-Nielsen С. (2001) Intuitive music and graphic notation at Aalbborg University. — http://www.musictherapyworld.net/moduls/ archive/stuff/papers/BergNiel.pdf.
17.	Blatner A. (2000) The Place of Psychotherapy arts in psychotherapy. — http://www.blatner.com/adam/psyntbk/creatartrx/htm.
18.	Blatner A. (2002) Singin for the fun of it. — http://www.blatner.com/adam/ Ievel2/sing4fun.htm.
19.	Blatner A. (2002) Creative mythmaking. — http://www.blatner.com/ adam/psyntbk/creatmythmk.htm.
20.	Carmichael K. (1993) Music, movement and poetry. — http://www. bamaed.ua.edu/~kcarmich/bce615/MUSIC.html.
21.	Desmond J. Meaning in Motion: New Cultural Studies of Dance. — London: Duke University Press, 1997.
22.	FitzGerald P. Self and Others: An Interview with Ciaran Benson in CIRCA Irish and Itemational Contemporary Visual Culture, 96, Summer 2001: 18 — 21.
23.	Lankford L. A phenomenological methodology for art criticism. Studies in Art Education, 25 (3), 1984, 151 - 158.
24.	McNiff S. Art as Medicine: Creating a Therapy of Imagination. — Boston: Shambhala, 1992.
25.	Rogers N. A Path to Wholeness: Person-Centered Expressive Arts Therapy. From The Creative Connection. — Expressive Arts as Healing, Science& Behavior Books, Inc., Palo Alto, California, 1993.
ГЛАВА 11
ГЕШТАЛЬТ-ПОДХОД
В РАБОТЕ С ГРУППОВЫМ ПРОЦЕССОМ
Рассматривая отношения индивидуума со средой, Ф. Перлз (1976) писал: «Индивидуум не самодостаточен, он может существовать только в среде и неизбежно в каждый момент времени является частью среды». Поскольку группа как таковая является первичной социальной реальностью для индивидуума, гештальт-подход адекватно интегрируется с групповой терапией.
В групповой терапии группа является терапевтическим средством или, по мнению Луиса Р. Ормонта, агентом изменений. Она рассматривается как поле, имеющее в один и тот же момент физические, психологические и социальные аспекты. С точки зрения гештальт-подхода основным методологическим базисом в работе с группами можно считать именно теорию поля, феноменологический метод и теорию контакта. Используя их в своей работе, терапевт одновременно фокусируется на различных аспектах теории и практики группового развития.
Эффект гештальт-терапии реализуется двумя основными путями (Harris, 2002):
•	Она обеспечивает определенный вид окружающей среды, характеризующейся достаточно высоким уровнем принятия и поддержки, в которой основной целью является осознавание.
•	Она стимулирует членов группы активно брать ответственность за обстановку в группе и определять свою часть в ее со-творении. Участники группы исследуют пути, позволяющие им развиваться и расти внутри и вне группы.
Теоретические модели групповой гештальт-терапии только начинают складываться. В настоящее время выделяют два основных подхода:
1. Подходы, интегрирующие гештальт-терапию с классическими теориями группового развития.
2. Подход, опирающийся на теорию поля и отвергающий «типичное» движение группы по стадиям развития во времени (Harris, 1998).
Кроме того, эти подходы будут значительно отличаться в зависимости от типа группы (открытая или закрытая). Например,
отследить паттерны развития открытой группы, члены которой постоянно меняются, будет очень сложно. Закрытая группа (состав которой относительно стабилен и сроки ее работы установлены) предоставляет большую возможность для наблюдения паттернов развития (Фрю, 2001).
ФЕНОМЕНОЛОГИЧЕСКИЙ ПОДХОД И ТЕОРИЯ КОНТАКТА КАК МЕТОДОЛОГИЧЕСКАЯ ОСНОВА ГРУППОВОЙ ГЕШТАЛЬТ-ТЕРАПИИ
Как структурируется человеческий опыт? Существуют ли элементы, общие для всего человеческого опыта? Ответы на эти вопросы помогают понять, чем определяется поведение человека, что и как он делает основой для своего выбора. Подход, отвечающий на этот вопрос, называется феноменологическим. Широко известно, что практика гештальт-терапии основана на клинической феноменологии.
Главное, что можно сказать про человеческое восприятие, это то, что мы не видим всех вещей равным образом. Для того чтобы понять, как индивидуум организует свое перцептивное поле (что и как выбирает видеть, слышать, понимать, т. е. воспринимать и, соответственно, выбирает делать) гештальт-психологи и терапевты используют метафору «фигуры и фона». Этот процесс выбора профессионально интересует терапевта в групповой ситуации.
В каждый момент жизни индивидуума появляются вещи, занимающие его внимание, и в этот момент они становятся для него «фигурой». «Процесс образования фигуры прослеживает то, каким образом отдельные аспекты среды становятся «фигурой», или воспринимается более выпукло для индивида в определенный момент времени. Фигура возникает из фона всех возможных фигур и захватывает внимание и интерес индивида» (Фрю, 2001). Затем что-то еще привлекает его, а прежняя фигура уходит в фон. Соотношение фигуры и фона постоянно меняется в зависимости от состояния изменяющегося поля. Как это происходит? Существует естественный организмический сортирующий процесс, который структурирует опыт индивидуума в феноменологическом поле «организм — среда». Это процесс возникновения и удовлетворения организмических потребностей, которые последовательно удовлетворяются (или не удовлетворяются). Неудовлетворенные потребности находятся в фоне жизни индивидуума, определяя физическое и эмоциональное
состояние, неэффективные способы поведения, смыслы, то есть все то, что клиенты называют своими проблемами и что для них может стать фигурой терапии.
«В групповом контексте члены группы стараются реализовать саморегуляцию в групповой среде, будучи внимательными к тому, что становится фигурой в каждый момент времени. У каждого участника на передний план выступает то, что связано с его интересами и потребностями, удовлетворение которых помогает организму вернуться в состояние равновесия» (Фрю, 2001).
Эти индивидуальные «фигуры» потребностей и интересов имеют прямое отношение к общегрупповым «фигурам», которые выделяются из общегруппового «фона» по мере развития группы. Рассматривая группу как целое и пытаясь осознать то, что происходит, групповой терапевт может также сориентироваться в том, какая неудовлетворенная потребность препятствует дальнейшему развитию группового процесса. Развитие общегрупповой фигуры можно рассматривать в соответствии с теми же стадиями развития, что и индивидуальной (преконтакт, контактирование, финальный контакт и постконтакт). Если этим фигурам уделяется достаточно компетентного внимания, группа будет развиваться и становиться более зрелой. Цель работы состоит в развитии группы как терапевтического средства. Для того чтобы определиться в состоянии «фигура-фон» процесса, групповой терапевт использует наблюдение и эксперимент (упражнения).
Частью работы гештальт-терапевта в групповом контексте является наблюдение. Несмотря на существующий в мышлении относительно пассивный смысл слова «наблюдатель» (тот, кто смотрит и... «ничего не делает»), терапевт не может стать в группе сепаратной фигурой. Групповое поле в любом случае включает в себя наблюдателя и тех, кого наблюдение «делает наблюдаемыми», и это активно влияет на групповой процесс. Терапевт в группе является не только наблюдателем, но и человеком, который уже самим своим присутствием влияет на то, что в ней происходит.
Наблюдая, терапевт остается лишь условно сепаратной фигурой (в это время и в этом месте и по этому поводу), но ему необходимо держать в поле внимания и то, как это влияет на отдельных участников и групповой процесс. Из этого тезиса следует вывод, касающийся работы группового терапевта.
Видение группового процесса приходит к терапевту не только через опыт ее членов, но и в процессе осознавания себя в группе. Очень важным с этой точки зрения является его способ
понимания того, что происходит. Такое понимание довольно часто является синонимом теоретизирования, построения гипотезы, но теоретизирование представляет собой довольно ограниченную, хотя и неотъемлемую часть процесса. Акцент на этом нередко приводит к видению терапевтом именно того, что он предварительно уже сформулировал.
Чтобы избежать такой опасности, терапевту полезно развивать непосредственное (феноменологическое) восприятие группы и ее членов, как если бы он впервые увидел их. Это говорит о том, что групповому терапевту не стоит акцентироваться на каких-либо наблюдениях как на более ценных (точных, полезных), чем другие, в тот момент, пока идет накопление материала. Если все наблюдения терапевта станут для него потенциально ценными, перед ним развернется и более широкий спектр путей понимания происходящего, а большинство вещей, не кажущихся важными или полезными, могут впоследствии оказаться необходимыми для выделения фигуры потребности в групповой ситуации.
Для того чтобы проверить свои наблюдения и сделать структуру происходящего видимой не только для себя, но и для участников группы, тем самым фасилитируя групповой процесс, терапевт может предложить эксперимент. Такой эксперимент естественно вырастает из структуры происходящего в группе (цринцип «здесь и сейчас») и по своему содержанию может носить различный характер: групповое упражнение, опробование нового поведения участником группы или монодрама. В связи с этим терапевту необходимо осознавание того, как именно он принял решение об эксперименте и какое влияние это оказало на групповой процесс (фасилитирующее или тормозящее).
ТЕОРИИ ГРУППОВОГО РАЗВИТИЯ И ГЕШТАЛЬТ-ТЕРАПИЯ
Ф. Перлз предпочитал термин «воркшоп» термину «групповая психотерапия» (Симкин, 1997), и его терапевтический подход в отношении группы можно назвать «гештальт-терапия в группе». Этот подход не акцентирует развитие группы как таковой и ориентирован на индивидуальную терапию внутри группы. Однако большинство гештальт-терапевтов, работающих с группами, фокусировались и на групповом процессе (процессе развития группы). Опорой для работы стали созданные социальными психологами и групповыми психотерапевтами модели развития группового процесса.
Все классические модели группового развития опираются на представления о том, что в процессе развития группы имеются различные стадии групповой динамики (от 2 до 15), имеющие определенные характеристики и последовательно связанные друг с другом. Динамика группового процесса — это естественное движение от менее развитой (зрелой) группы к более развитой (Tuckman B.W., 1965; Rogers К., 1970; Mintz Е.Е., 1971; Shutz W., 1966; Rutan J.S., Stone W.N., 1984; Yalom I.D., 1985; Фрю, 2001). Терапевт в такой группе воспринимается главным образом как фасилитатор, помогающий группе преодолевать сложности, связанные с переходом от одной стадии к другой.
Такое несколько идеализированное описание группового процесса крайне редко отражает реальную жизнь группы (к тому же оно было разработано для относительно небольших закрытых терапевтических групп). Это может быть связано со значительной проницаемостью, сложностью и неопределенностью групповых границ (Harris, 2002). Жизнь вне группы существенно влияет на жизнь внутри группы, поэтому группа не изменяется последовательно и неуклонно по всем предписанным ей стадиям, она «флуктуирует», периодически ненадолго возвращаясь на предыдущую стадию, периодически продвигаясь вперед.
Приведем для примера модель группового развития, базирующуюся на иной методологической основе, отличающейся от гештальт-подхода.
Методологические принципы психоаналитической модели (приведено по Harris, 1998):
•	аналитический подход имеет детерминистическую основу — настоящий опыт имеет причину в прошлом;
•	группа переживает развитие, аналогичное развитию ребенка. Имеются определенные и четкие стадии развития, через которые он должен пройти, чтобы вырасти. Если это случается, ребенок развивается нормально и достигает зрелости, если нет — возникает невроз или психоз;
•	аналитическая модель предполагает, что терапевтическая работа — это помощь в признании и преодолении дефицита развития индивидуума, и ее задача — помочь клиенту стать более осознанным и удовлетворенным по отношению к пропущенной стадии развития;
•	эта модель предполагает, что изменения происходят из внутреннего развития индивидуума (которое группа фасили-
тирует). Внешние условия рассматриваются как относительно неважные по сравнению с тем, что происходит внутри групповых границ.
«Каждый пациент пытается, иногда с отчаянными усилиями, снова восстановить свое прошлое в группе. [...] Все это происходит в рамках установленного ведущим группы сеттинга, в котором каждый пациент может открыть и проработать те ситуации своей первичной группы — семьи, которые являются для него невыносимыми» (Дидерихс-Пешке, 2001).
В книге «Объектные отношения: селф и группа» Ашбах и Ширмер утверждают: «...Движение от детства к взрослости повторяется в фазах группового развития. Другими словами, «группогенез» кратко повторяет онтогенез...». Таким образом, аналитическая модель достаточно специфична в том смысле, что имеет собственную теоретическую базу, объясняющую групповое развитие.
В своем историческом развитии групповая гештальт-терапия пошла несколько иным путем, заимствуя теории группового развития из других источников. Так, Джозеф Зинкер (1970), например, использовал четырехстадийную модель Ирвина Ялома. Он писал, что гештальт-группы, будь они мастерскими по выходным или текущими группами, имеют те же паттерны развития, что и любые другие терапевтические группы. Его модель групповой работы основывалась на четырех основных принципах: первичности текущего группового опыта для всех членов группы, включая лидера, развитии группового осознавания, важности активного контакта между участниками группы и применении экспериментов, ориентированных на взаимодействие*.
Аналогичного мнения придерживалась и Элайн Кепнер, чья групповая практика базировалась на трехстадийной последовательной модели развития Уильяма Шутца. Она разделяла представления аналитиков о том, что можно выделить некоторые стадии развития группы и двигаться по ним к более зрелой группе.
Так, Фрю (2001) выделяет фазу ориентации (ключевые вопросы — безопасность, включенность, общность, цели, зависимость), фазу дифференциации (ключевые вопросы — власть, контроль, различия, недоверие, соревнование, лидерство, контрзависимость) и фазу аффилиации (ключевые вопросы — привязанность, поддержка, сотрудничество, взаимозависимость). «По мере развития групп из общегруппового фона будут выделяться опреде-
Приведено по Y. Starak.
ленные и в некоторой степени предсказуемые фигуры. Если этим фигурам будет уделяться достаточно внимания, и с ними будут обходиться компетентно, то группа будет развиваться и становиться более зрелой».
Итак, для традиционной интегративной гештальт-модели групповой терапии характерна опора на предсуществующие модели группового развития с их достаточно предсказуемыми «групповыми фигурами», а также на феноменологический метод* и теорию контакта. В ней также присутствует представление о зрелости, в частности, о так называемой «зрелой группе», к которой должно приводить ее развитие. Задачей группового лидера является фасилитация движения к зрелости.
ИНТЕГРАТИВНЫЙ ПОДХОД: РАЗВИТИЕ ГРУППЫ
И ФАСИЛИТИ РУ Ю ЩИ Е СТРАТЕГИИ ГЕШТАЛЬТ-ТЕРАПЕВТА
Одна из попыток интегрировать гештальт-подход и теории групповой динамики в российской психотерапии сделана О. В. Немиринским (1993, 1994, 1999). Эта попытка соединяет в себе теории группового развития, феноменологический метод, а также описывает фасилитирующие стратегии поведения и необходимые навыки работы группового гештальт-терапевта**.
В каждый момент времени терапевтическая гештальт-группа группа имеет актуальную социальную и терапевтическую задачи. «Эти задачи связываются между собой в результате совместного творчества ведущего и группы» (Немиринский, 1994, 1999). Именно в таком случае можно говорить о терапевтической эффективности группового процесса. Решение групповой задачи соответствует удовлетворению актуальной групповой
*	Существует некоторое противоречие в сочетании феноменологического
подхода и опоры на последовательность «стадийной» модели групповой гештальт-терапии, легко разрешаемое групповыми гештальт-терапевтами за счет фактического отказа от «стадийности», выражающегося в признании возможности «отката» групповой динамики на предыдущие стадии.
" На наш взгляд, эта модель наиболее удобна при обучении групповой гештальт-терапии вследствие своей структурированности; ее можно также рассматривать как необходимый этап движения группового гештальт-терапевта к ассимиляции навыков работы в рамках теории поля. Отрицательной стороной работы в данной модели становится слишком сильная интроективная ориентированность терапевта «на движение группы по стадиям», что существенно ограничивает его способность к непосредственному восприятию происходящего в группе.
потребности. На разных стадиях развития группы достижение групповых задач идентификации и автономии, близости и самоинтег-рации способствует также индивидуальному терапевтическому продвижению участников группы.
С точки зрения О. Немиринского, терапевтическое развитие группы невозможно без «определенной последовательности актуализации и проживания личностных проблем в группе, так что, не пройдя более «ранние» проблемы, группа не в состоянии помочь своим членам решать более «поздние» проблемы». На каждой стадии группа имеет определенные задали, их внешним выражением являются групповые темы, решение которых продвигает вперед ее развитие.
Поэтому одной из задач каждой сессии становится адекватный выбор групповым терапевтом участника для индивидуальной работы в групповом контексте. Такой выбор связан для группового терапевта с пониманием групповой темы и, соответственно, точным выбором участника для ее проработки, а также преодолением группового барьера, препятствующего групповой динамике. Например, проработка такой проблемы, как страх близких отношений у участника с выраженными нарциссическими тенденциями, становится взаимно эффективной (для участника и группы) лишь на третьей стадии групповой динамики, характеризующейся конфликтом потребности в близости с другими людьми и защитными тенденциями доминирования и контроля.
Другая задача, стоящая перед терапевтом, — это осознавание и анализ собственных (фасилитирующих или блокирующих) действий по отношению к терапевтической динамике группы. Ниже приводится содержание стадий групповой динамики и релевантные им стратегии группового гештальт-терапевта.
Первая стадия групповой динамики традиционно рассматривается как группообразующая (социальная задача — достижение первичной сплоченности). Эта социальная задача в некоторой степени ограничивает терапевтические вмешательства группового терапевта. Поэтому его действия должны быть направлены как на достижение групповой сплоченности и ее переживание, так и на распознавание тенденций движения ко второй стадии, где желаемым достижением является самораскрытие, а основным внутренним барьером, препятствующим его, достижению — страх негативной оценки, отвержения и деиндивидуализации.
На этой стадии перед групповым гештальт-терапевтом возникают следующие вопросы:
1.	Какие собственные терапевтические действия направлены на достижение групповой сплоченности? Способен ли сам терапевт удерживаться в первичной конфлюэнции с группой?
2.	Каким образом групповой терапевт поддерживает тенденцию к самораскрытию?
3.	Прорабатывается ли в группе страх отвержения и страх негативной оценки или группа «пробуксовывает», не раскрывая собственных страхов?
4.	Есть ли подобные страхи у терапевта и что он с ними делает?
На второй стадии важным для группы становится преодоление этих страхов и самораскрытие, выражение своих чувств и проявление индивидуальности. Перспективная групповая задача — проработка темы ответственности за личные изменения и желаемые изменения ситуации в группе, принятие различий. Особенностью данной стадии является высокий уровень конфронтации между членами группы, а также участниками и ведущим.
При благоприятном течении этой стадии участники переходят от зависимого поведения к контрзависимому, а в отдельных случаях — к самостоятельному и ответственному. В такие моменты групповому терапевту приходится выдерживать значительное давление групповой агрессии. Если групповой терапевт в состоянии с этим справиться, группа развивается дальше. В случае подавления терапевтом естественного хода групповой динамики ситуация «зависает» и в группе могут появиться «козлы отпущения», на которых направлена агрессия, адресованная ведущему.
В связи с этим основные параметры для осознавания групповым гештальт-терапевтом (и необходимые навыки) могут быть определены следующим образом:
1.	Собственная способность терапевта к раскрытию своих чувств по отношению к участникам и групповой ситуации.
2.	Возможность распознавать, осознавая свое эмоциональное состояние, групповое напряжение, связанное с невыраженными агрессивными чувствами участников. Способность отвергать группу и отдельных участников и принимать отвержение. Способность объяснять и отстаивать свою позицию в группе, осознавать и выражать различия во мнениях, интересах, чувствах и позициях с другими людьми.
3.	Умение поддержать автономные формы поведения участников.
Третья стадия характеризуется возрастанием доверия, поддержки и самораскрытия и выражением всего спектра человеческих чувств. А кроме того, конфликтом темы близости и любви с доминированием и контролем. Последнее выступает как барьер, базирующийся на ценностях власти и иерархического доминирования. Принятие близости с другими участниками группы блокируется страхом подчинения и зависимости, проявлениями гордости. Перспективной групповой задачей является осознавание ценности своего существования в мире, собственной уникальности и ценности встречи с «другим».
Эта новая ситуация предъявляет к групповому терапевту другие требования:
1.	Он должен быть в состоянии снизить контроль за работой группы и «отойти в тень», присутствуя в случае необходимости.
2.	Способен быть близким в отношениях с участниками группы и ко-терапевтом.
3.	Замечать свои доминирующие проявления, блокирующие динамику.
4.	Быть способным к самораскрытию, поддерживающему группу.
Д. Фрю (2001) разработал подход к использованию терапевтических интервенций в зависимости от стадии развития группы (ориентации, дифференциации и аффилиации) и доминирующей модальности переживания, сопутствующей этим стадиям (личностной, межличностной и групповой). Доминирующая модальность переживания меняется по мере развития группы. При этом фаза ориентации соответствует личностной модальности, фаза дифференциации — межличностной и фаза аффилиации — групповой. «Такой подход позволяет ведущему проводить интервенции в соответствии с доминирующей модальностью группового опыта и на том уровне, на котором находятся большинство групповых фигур. [...] Второй подход к интервенции заключается в более целенаправленных и точных интервенциях, не согласующихся с ведущей модальностью группового опыта в данный момент времени. [...] Реализуя этот способ интервенции, ведущий способствует развитию процессов, которые не являются фигурой для участников в данный момент времени». Сдвигая фокус, групповой терапевт способствует развитию группы во временной перспективе. Комбинирование этих двух подходов может быть наиболее эффективным способом проведения групповой терапии.
ГЕШТАЛЬТ-ГРУППА ИЗ ПЕРСПЕКТИВЫ ТЕОРИИ ПОЛЯ
Дж. Харрис (1998) руководствуется иным принципом, на котором базируется групповая работа, — это теория поля. Он выделяет основные принципы гештальт-подхода к групповой терапии, не основывающиеся на традиционном заимствовании теорий группового развития, отвергая так называемые «стадийные» модели:
•	группа развивается во времени, но не обязательно предсказуемым или последовательным путем;
•	разные группы (закрытые, открытые, маленькие, большие, продолжительные и т. п.) развиваются по-разному и имеют отличающиеся групповые цели. При этом необходимо учитывать типы групповых лидеров и контексты, в которых эта группа развивается;
•	не существует идеального пути развития группы ва времени, каждая развивается так, как развивается. Задача гештальт-терапевта — быть осознающим и оставаться с групповым процессом, как он протекает, безотносительно к тому, как это должно быть в соответствии стадийными последовательными моделями и моделями идеального исхода. Уровень зрелости группы постоянно флуктуирует, находясь в зависимости от широкого спектра факторов внутри и вне группы;
•	в работе с группой гештальт-терапевт исходит из перспективы группового поля или контекста, и в этом состоит его влияние на жизнь группы. Он рассматривает работу с группой в целом как работу на ее контактной границе;
•	гештальт-подход нуждается в идеях или концепциях, описывающих групповой процесс «здесь и сейчас» (горизонтальное описание групповой жизни) в большей степени, чем по отношению к прошлому или будущему (стадийная модель). История жизни группы, по Харрису (2002), обеспечивает «фон», на котором осмысливаются текущие групповые события, становящиеся «фигурой». Чаще всего это поведение участников в группе. Групповые сессии, особенно в группе, продолжающейся достаточно длительное время, не являются изолированными, и история группы нередко представляет собой часть ее жизни «здесь и сейчас». Групповые гештальты или паттерны возникают как ответ группы на изменяющиеся условия поля внутри и вне групповых границ. Такие паттерны связаны с особенностями групповой ситуации, внешними условиями, особен-
костями большинства членов группы (например, конфлуэнтная группа, интроективная группа) и т. п.
Качество группового тренинга зависит от множества факторов, включая групповой процесс. Иногда ведущие таких групп работают преимущественно индивидуально (классическая пер-лзовская группа), не уделяя внимание тому, как индивидуумы справляются со своим пребыванием в группе. Игнорирование актуально существующего поля приводит к некоторым последствиям. Например, отсутствие работы с актуальной потребностью в безопасности у членов группы приводит к тому, что некоторые участники группы оказываются не готовы работать в группе, не понимая своего места в ней, не построив внутренней или межличностной поддержки, испытывая тревогу или стыд, а в это время тренер работает с теми, кто не имеет существенной потребности в безопасности или игнорирует опасность.
Такой подход ведет к появлению «харизматического лидера» в ущерб групповому развитию и удовлетворяет больше нарцис-сические потребности ведущего, чем потребности группы в целом (Yontef, 1993). Когда же ведущий ожидает и помогает группе выразить тревогу, стыд или вину — все то, что чувствуют участники в начале группы, — уровень безопасности и способность участников к глубокой работе существенно возрастает.
Групповая гештальт-терапия является также исследованием изменяющегося личностного пути бытия в мире в контексте группового окружения. Целью каждого участника становятся не изменения сами по себе, а более полное осознавание того, как они чувствуют, думают и действуют в связях с групповым окружением.
Возможности, предоставляемые для этого групповой формой работы, оказываются значительно более широкими, чем в индивидуальной терапии. Во-первых, групповой гештальт-терапевт имеет дело не с представлениями (фиксированный гештальт) участника о своих отношениях (проблемах) с другими людьми, а непосредственно с самими отношениями «здесь и сейчас», что позволяет ему более оперативно работать с процессом индивидуального осознавания участников группы. Здесь участники группы могут понять, как они актуализируют себя в группе и вне ее, и такое осознавание — это условие успешной терапии. Во-вторых, он направляет осознавание участников на групповой процесс и групповую ситуацию, для того чтобы они овладели навыками изменения групповой среды. Эти же навыки необходимы им для изменения своего бытия в мире (вне группы).
В своем осознавании происходящего групповой гештальт-терапевт может ориентироваться
1)	на структуру группы,
2)	на динамику групповой системы в целом,
3)	на сдержание (Patrik de Маге, 1972, приведено по: Кеннард и др., 2002).
Терапевтические интервенции группового терапевта могут быть направлены на исследование структуры группы, фасилитацию процесса и выявление латентного содержания высказываний и взаимоотношений в группе.
При этом происходящее в группе рассматривается
а)	на личностном уровне,
б)	на межличностном уровне,
в)	на общегрупповом уровне (Зингер, 1975)*.
Кепнер (1980)** предложил в связи с этим три уровня интервенции, на которых групповой терапевт может работать в каждый момент жизни группы. Это предложение основано на* том, что во всех группах одновременно протекают эти три типа процессов. Соответственно и терапевт в группе может работать на личностном уровне (терапевтическая работа с отдельным участником), на межличностном уровне (поощрение полезных для группы интеракций и конфронтация с интеракциями, ведущими к регрессу) и общегрупповом уровне (развитие групповой культуры, тема, атмосфера группы, установление групповых норм и т. п.). Некоторые авторы (Кеннард с соавт., 2002) выделяют уровень подгрупп (например, мужчины и женщины, пары и т. п.).
Интервенции терапевта на личностном уровне стимулируют осознавание участниками группы своих переживаний (индивидуальная «фигура»), интервенции на межличностном уровне побуждают членов группы вступать в контакт друг с другом по поводу сходства и различий, интервенции на групповом уровне служат для осознавания участниками общегрупповых «фигур» и значимых для всей группы вопросов.
Особенности рассмотрения групповой структуры
Структура любого момента группового процесса характеризуется тем, что происходит в группе «здесь и сейчас» — чувства, мысли, поведение участников, их реакции друг на друга, субгруп-
Приведено по Д. Фрю (2001).
Приведено по Д. Фрю (2001).
пы, особенности отношений с терапевтом, стереотипные и новые роли, переносы, физическое состояние и т. п.
К структуре можно отнести и общегрупповые феномены, например, молчание (Harris, 1998) или бунт против терапевта, особенности группового переноса (Куттер, 1998), терапевтические интервенции, связанные с прояснением структуры происходящего для участников (фасилитация, конфронтация, поддержка, прояснение и т. п.), выбор заданий и упражнений терапевтом.
Структура происходящего в группе в значительной мере зависит от того, что происходит за ее пределами, каким образом эта группа была набрана, от ее состава и т. п.
Особенности рассмотрения динамики группового процесса
Личностный уровень. Обсуждение особенностей динамики группы в групповой гештальт-терапии имеет терапевтический смысл лишь постольку, поскольку отвечает на один из центральных вопросов групповой терапии — вопрос о механизмах влияния группы на индивидуальные терапевтические достижения участников, поскольку именно за этим они и приходят на групповую терапию. Терапевтическая динамика участника представляет собой «развертывание процесса личностного роста в условиях жизни группы, в условиях постоянно развивающегося взаимодействия с другими людьми» (Немиринский, 1999).
Области осознавания терапевта — это его действия по отношению к отдельным участникам (и их личная динамика) и влияние этих действий на групповую систему и ее изменения. Сюда можно отнести индивидуальные фокусировки и выбор терапевтом участника для индивидуальной работы в групповом контексте, а также саму терапевтическую работу с участником и ее влияние на группу.
Межличностный уровень. Фокусом внимания являются интеракции участников, оказывающие воздействие (фасилитирую-щее или тормозящее) на групповой процесс. Если же в группе работают два ко-терапевта, то же самое относится и к их взаимодействию.
Общегрупповой уровень, или группа как целое. Здесь важно, чтобы терапевт мог диагностировать паттерны, относящиеся к группе как целому, например, особенности групповой атмосферы и темы, поддерживаемые группой, уровень энергии и уровень участия. Одновременно сн может побуждать группу к осознава
нию этих паттернов, и такие навыки являются еще одним инструментом для успешной групповой терапии. Активное осознавание особенностей группового процесса помогает членам группы принимать ответственность за изменение ситуации в группе способами, которые интересны им самим. Активное участие в создании мира вокруг создает навыки, жизненно необходимые для их бытия внутри и вне группы. Терапевт как групповой лидер может способствовать продвижению группы по пути развития, а может неосознанно блокировать этот процесс. В связи с этим в фокусе его сознавания находится его влияние на группу в разные моменты ее жизни.
Основные характеристики группового поля
В групповом контексте терапевт использует «фигура-фон» процесс не только для работы с отдельными участниками, но и для исследования структуры и динамики группового поля в целом. Теория поля утверждает, что все происходящее «здесь и сейчас» может быть понято и объяснено в понятиях текущего поля, что в целом является шагом вперед по отношению к идее причинности. Таким образом, групповая гештальт-терапия помогает индивидуумам создавать новые опыты и поведение «здесь и сейчас», там, где они находятся в данный момент.
Харрис (2001) выделяет следующие важные характеристики группового поля:
•	с точки зрения гештальт-подхода группа может рассматриваться как поле «организм — среда», состоящее из множественных сил, находящихся в функциональных отношениях друг с другом и по отношению к целому;
•	опыт имеет лежащую в его основе структуру;
•	групповое поле имеет множественные границы;
•	групповое поле является многослойным;
•	группа имеет множество контекстов (состояний поля), которые влияют на текущий групповой процесс;
•	исследование природы и структуры группового поля возможно путем наблюдения и систематического экспериментирования;
•	каждый находящийся в поле имеет собственную точку зрения, и не существует точек зрения, предпочитаемых каким-то другим точкам зрения;
•	наблюдатель является неотъемлемой частью ситуации и влияет на объект исследования;
•	гештальт-терапевт должен отделять непосредственный опыт от теорий, концепций, гипотез, предположений и т. п.;
•	описание феноменов предпочтительнее их объяснения;
•	все данные потенциально релевантны.
И, наконец, гештальт-терапевт пытается отделять «наивный опыт» от теорий, гипотез, предположений, предконцепций и т. п. Рассмотрим каждое из этих положений подробнее.
А)	. Групповое поле - это поле «организм - среда»
Итак, что такое поле? Гештальт-терапевт Гари Йонтеф (2001) определил поле так: «Поле характеризуется целостностью, его части состоят в непосредственных отношениях друг с другом и являются обоюдно ответственными, при этом ни одна из них не остается не вовлеченной во взаимодействие, благодаря этим процессам что-то постоянно продолжает происходить в поле». Оно представляет собой совокупность множества влияющих сил, которые вместе формируют объединенную интерактивную целостность. Такое определение привлекает наше внимание к тому огромному количеству сил, которые действуют в любой социально-психологической ситуации, а также к тому факту, что они динамичны, организованы и взаимосвязаны и действуют в один и тот же момент.
Гештальт-терапия имеет особую версию теории поля. Ее стартовая точка — поле «организм — среда», поле, которое создано и поддерживается интеракциями людей и средой. В этом поле в одно и то же время действуют множество факторов — физических, биологических, психологических и социальных. Все это части поля и все они включаются в исследование того, что происходит в терапевтическом процессе. В этом поле нет никаких аспектов чьего-либо опыта, которые существовали бы помимо поля, сами по себе. Оно вмещает в себя политическую ситуацию в регионе и местоположение психологического центра, стоимость терапии и цены в магазинах, пол и возраст участников группы, их состояние, поведение, взаимодействия, чувства и фантазии, то есть все, что мы рассматриваем как элементы группового процесса. Люди и события в группе (и за ее пределами) постоянно влияют друг на друга, и нет событий в групповом поле, изолированных от других событий.
В теории гештальт-терапии «связным» между организмом и средой является self. Это означает, что индивидуумы актуализируют себя не в изоляции, а всегда в отношениях со средой. Про
явления self всегда зависят от состояния поля и могут быть разными в различных (и часто изменяющихся) условиях поля. Нет какого-то постоянного self, есть много self в зависимости от условий поля, и это изменяющийся, гибкий процесс. Так, проявления личности индивидуума всегда зависят от отношений с другими, например, способность шутить проявляется в отношениях с коллегами и не проявляется в отношениях с начальством.
Но индивидуум не только по-разному поступает в разных обстоятельствах, он также пытается приспособить среду под себя, постоянно посылая сообщения, каков он, с кем он любит быть, что ему нравится, а что нет. Тем самым он поощряет окружающих действовать в соответствии с его запросом или уходить. Эти же навыки он использует и в групповой терапии, пытаясь побудить членов группы быть такими, какими он хочет, чтобы они были. Способы, которыми индивидуум это делает, являются фокусом для его осознавания в группе. «Фигурой» для группы становится поведение ее членов. В этом смысле групповая терапия — это исследование способа бытия индивидуума в мире в контексте группового поля. Целью ее является увеличение осознавания членов терапевтической группы, связанного с их чувствами, мыслями и действиями в групповой среде.
Б). Опыт имеет лежащую в его основе структуру
Здесь мы можем говорить об особенностях процесса восприятия, о том, как именно человеческий опыт структурируется. Такой подход называется феноменологической психологией и является важным аспектом теории и практики гештальт-терапии.
Несмотря на массу информации, которая поступает к нам как к индивидуумам в каждый момент времени, то, что мы испытываем, является относительно упорядоченным. Гештальт-психологи всегда отмечали тот удивительный факт, что мы испытываем мир не беспорядочно, а как когерентное поле, состоящее из событий и объектов, находящихся во взаимосвязи друг с другом. Таким образом, опыт имеет структуру — он организован в паттерны частей и целостность. Это и есть формирование гештальта. Мы испытываем мир таким способом, и человеческая природа может быть понята только как функция этих частей и целого.
Далее гештальт-психологи предположили, что человеческая перцепция имеет особенную структуру — в нашем визуальном поле в каждый данный момент мы что-то замечаем, а что-то остается частью фона. Объект, который мы распознаем, становится
фигурой, которая располагается на фоне. Затем что-то другое привлекает наше внимание, а прежний объект уходит в фон. Идея «фигура-фон» процесса является центральной для гештальт-терапии.
В свое время гештальт-психологи использовали концепцию «фигуры-фона» для того, чтобы объяснить, как мы организуем и структурируем наше поле восприятия. И эта организация нашего восприятия имеет прямое отношение к групповому полю, ибо гештальт-терапевт также что-то замечает в групповом поле, а что-то нет. То, что является для него фигурой в групповом поле, имеет существенное значение для того, что происходит в группе. Преемственность «фигура-фон» процесса зависит еще и от изменяющихся условий поля. То, что является фигурой сейчас, становится фоном для следующей фигуры. В гештальт-терапии отношения между последовательностью фигуры и фона в феноменологическом поле создают для нас смысл ситуации. В групповом контексте целью наблюдения является использования «фигура-фон» процесса для исследования и утилизации структуры и динамики группового поля.
В)	. Групповое поле имеет множество границ -как индивидуальных, так и групповых
В гештальт-теории опыт — это то, что появляется на границе между организмом и средой, обусловливая творческое приспособление организма к условиям всегда изменяющейся среды. Такая граница называется контактной. Контакт в гештальт-терапии — это простая и первичная реальность.
В классической модели гештальт-подхода созданием опыта индивидуума оперируют три простейшие границы-функции. Первая — это Ид (Id function). Она включает границы тела вместе с его поверхностью и сенсорные органы, которые дают основной опыт в мире — образы, шумы, запахи, тактильную чувствительность и т. д. Следующая граница — Эго (Ego function). Это чувство, что «Я» есть и что «Я хочу». Эго — это функция выбора — «Я» или «не-Я», «Я хочу — Я не хочу». И, наконец, граница личности (Personality function). Это — социальное «Я» (описание себя, осмысление себя как личности).
Группа-как-целое имеет те же границы, но в более широком контексте поля «организм — среда». Контакт с потребностью становится возможным в тот момент, когда индивидуум или группа не прерывают естественного организмического процес
са зарождения и удовлетворения потребности, то есть не прерывают чувствования, осознавания, выбора, действия и осмысления. Наблюдение за проявлениями этих границ-функций позволяет гештальт-терапевту сориентироваться в отношении индивидуальных й групповых потребностей, способов прерывания контакта с ними и собственных интервенций, фасилитирующих такой контакт с потребностью.
В широком смысле проведение терапии — это исследование человеческой природы, как она проявляет себя «здесь и сейчас» — в этой группе, с этими людьми, в этом месте и времени.
Г). Групповое поле является многослойным
Для членов группы и группового терапевта важно достижение понимания динамики и структуры группового поля.
И гештальт-терапевт, и члены группы, каждый своим путем, пытаются достичь осознавания структуры и динамики группового поля. К структуре группового поля (что есть и что происходит) можно отнести ролевые позиции членов группы, паттерны поведения «здесь и сейчас», чувства и мысли участников группы, их фантазии и воспоминания, присутствующие в группе и действующие на группу «здесь и сейчас», разнообразные вне-групповые факторы, стиль общения, групповые нормы и уровень энергии и т. п.
Динамика процесса (как происходит) касается стадий групповой жизни, их взаимосвязи, механизмов, препятствующих или способствующих групповому развитию. Для осознавания динамики групповой терапевт пытается осознать, что происходит и как происходит, используя свое осознавание для интервенций, полезных для членов группы. Говоря языком теории поля, можно сказать, что он пытается понять и оперировать текущей структурой поля, силами, влияющими на структуру и организующими ее. В этом смысле групповое поле можно представить как матрицу взаимодействующих сил, которые могут позволить чему-то произойти в группе, а могут и воспрепятствовать.
И тогда терапевт, например, побуждает участников осознавать особенности своего поведения, которые складываются в группе или групповую атмосферу, то есть исследовать групповой процесс. Иногда это становится возможным с помощью упражнений, иногда наблюдений и осознавания участниками того, что возможно и что невозможно в данной группе, что в ней можно делать, а что нельзя, что можно говорить, а что нет и т. п.
и как это влияет на жизнь каждого участника группы. Когда это необходимо для эффективного развития терапевтической группы, терапевт фокусируется на динамике процесса.
Если же терапевту интересно, что из происходящего в группе (и вне ее) влияет на динамику терапевтического процесса, можно рассмотреть факторы, актуализирующие групповую жизнь как особую, «здесь и сейчас» форму. С точки зрения теории поля все эти факторы рассматриваются как действующие «здесь и сейчас». То, что случается в групповой сессии, зависит и от групповой культуры, и от политических событий, и от индивидуальной истории членов группы, и от их воспоминаний о том, что было на предыдущей сессии.
Д). Группа имеет множество контекстов, которые влияют на текущий групповой процесс
Значительное количество событий, влияющих на групповую жизнь, присутствуют в ней настоящем времени и реальном пространстве (там, где группа находится), но включают в себя прошлое, будущее и иные пространства.
Таким образом, групповую жизнь можно рассматривать как ориентированную на пространство и время (Philippson&Harris, 1992, Harris, 2002). В этом случае в группе можно выделить четыре основных контекста происходящего. Все эти контексты являются частью общего группового контекста во времени и в пространстве.
Контекст «здесь и сейчас». То, что происходит в групповой сессии непосредственно. Это главный терапевтический фокус. Несколько связанных с полем факторов, образующих групповой процесс — физическое состояние комнаты, участников группы, их чувства и желания и стиль общения, особенности контакта между участниками, уровень энергии т. п.
Контекст «там и сейчас». Включает факторы, связанные с текущим внешним полем, в котором группа действует, — внешняя жизнь между групповыми сессиями, расположение комнаты для групповой работы, события в мире, которые влияют на группу каким-либо образом.
Контекст «здесь и тогда». Это групповая история, которая характеризует то, что было на предыдущих сессиях, и воспоминания о том, что случилось, истории о прошлом.
Контекст «там и тогда». Чаще всего это жизненные истории участников. К этой зоне относится социальный контекст, в кото
ром росли и живут участники, культура, семья и соседи, класс, пол, раса, типичные образы и способы поведения и т. п.
Все эти факторы влияют как на динамику группового поля, так и на его структуру. Эта структура делает что-то в групповой жизни фигурой, а что-то сохраняет в фоне и для индивидуумов в группе, и для группы в целом. Терапевту важно понять, что (какой контекст) присутствует в групповом поле, а что остается незамеченным или неосознанным в групповой ситуации, какой из четырех контекстов препятствует, а какой способствует развитию группового терапевтического процесса.
Е). Исследование природы и структуры группового поля возможно путем наблюдения
и систематического экспериментирования.
Ж), наблюдатель является неотъемлемой частью ситуации
и влияет на объект исследования
Комментарии к этому положению содержатся в разделе «Феноменологический подход как методологическая основа групповой гештальт-терапии». К этому можно добавить некоторые довольно простые вопросы, с помощью которых групповой терапевт побуждает членов группы к осознаванию происходящего:
•	Что «здесь и сейчас» кажется возможным или невозможным?
•	Что может быть сделано или не может быть сделано?
•	Что может быть сказано или не может быть сказано?
•	Какие чувства возникают в ситуации, а какие нет?
•	Что именно мы знаем, а что избегаем знать?
•	Что в настоящем дает возможность произойти групповым событиям, а что их сдерживает?
3). Каждый находящийся в групповом поле имеет свою точку зрения, и нет точек зрения, предпочитаемых другим точкам зрения
Теория поля предполагает видение мира как мира текущих и изменяющихся событий и процессов. Соответственно, каждый член группы не является тем же самым в каждый момент времени, и каждая ситуация, которая встречается в группе, является уникальной. Групповая ситуация не может повторять саму себя, похожесть часто является кажущейся и ограниченной.
Для любого человека, находящегося в группе, его собственный феноменологический опыт отличается от других таких же опытов. Члены группы различаются по восприятию, потребностям, жела
ниям и личной истории. Не существует какой-либо объективной истины, определяющей происходящее, самое лучшее, на что мы можем надеяться, — это интерсубъективное, договорное представление о том, что происходит из множественной перспективы.
Так как поведение индивидуума является достаточно сложным, то имеется длинная история попыток справляться с групповой ситуацией с помощью формулирования законов группового процесса и развития группы, часто базирующихся на физических законах природы. Джон Бернард Харрис (1998, 2001) считает эти попытки глубоко детерминистичными и фундаментально ошибочными. В них отсутствует первоначальная человеческая характеристика — способность к выбору. Он полагает, что теория гештальт-терапии нуждается в гибком подходе к обозначению особенностей группового развития, который акцентируется на том, что актуально присутствует в группе (в большей степени, чем на том, что должно быть).
Гештальт-терапевты должны делать акцент не на правилах или законах развития группы, а на том, что каждая личность, каждая интеракция, каждая ситуация групповой жизни является новой и свежей. Это означает, что групповые терапевты «выносят знания за скобки» своей работы и должны быть полностью присутствующими в группе. Кроме того, групповому терапевту необходима способность быть креативным, принимать новые перспективы и чувствовать удовольствие от своего уникального вклада в со-тво-рение групповой ситуации. Точка зрения группового лидера не является предпочитаемой все остальным, в создании групповой ситуации он принимает равное участие вместе с другими членами группы. В этом очень большой терапевтический потенциал и источник силы для членов терапевтической группы.
И). Гештальт-терапевт должен отделять непосредственный опыт от теорий, концепций, гипотез, предположений и т.п.
К). Описание феноменов предпочтительнее их объяснения.
Л). Все данные потенциально релевантны
Эти положения фокусируют внимание группового терапевта на актуальном опыте клиента. Феноменологический подход акцентируется на том, что источником наших знаний о мире является наш опыт, который мы получаем только во взаимодействии с миром. Этот подход обеспечивает солидную основу для понимания и работы с групповым процессом и, в частности, для тренировки группового терапевта в наблюдении и интервенциях.
Относительно группового процесса феноменологический подход позволяет сделать несколько утверждений. Во-первых, знание группы приходит к групповому терапевту только через опыт ее членов. Во-вторых, поскольку каждая личность в группе имеет разный опыт, не существует истины, которая объективно объясняет ситуацию в группе. В какой-то мере наш опыт и интерпретации являются временными и могут стать предметом для ре-интерпретации, сделанной другими или с помощью других.
Далее, гештальт-терапевт пытается воспринимать опыт группы и индивидуальных ее членов таким, каков он есть в данный момент, на время оставляя в стороне свои предположения о личности и ситуации, «как если бы он только что встретился с ними». Он пытается увидеть их непосредственно в гораздо большей степени, чем думать о том, какие они. То, что он пытается сначала сделать, — это понять «что есть?», откладывая свои интерпретации. Конечно, мы не можем остановить их совсем, ведь это часть способа человеческого мышления. Но навык оставления «за скобками» смысла и навык непосредственного восприятия происходящего необходим каждому групповому гештальт-терапевту. В это время он накапливает данные наблюдения (один из членов группы теребит платок, другой отвернулся, третий опустил глаза и сидит сгорбившись... сам он чувствует тревогу и т. п.). Такое накопление информации о ситуации является необходимой первой ступенью к интерпретации и построению гипотезы о том, что она означает. Это не говорит о том, что гипотеза — это плохо, просто гештальт-терапевты нуждаются в том, чтобы быть максимально осознанными для того, чтобы их данные о ситуации были максимально полными. В этом смысле необходимо подходить к любой групповой ситуации, имея широкий спектр осознавания того, что происходит с ними самими и что происходит с членами группы и группой в целом.
Конечно, частью естественного «фигура-фон» процесса является то, что некоторые вещи в любой групповой ситуации будут чаще становиться фигурой перед групповым терапевтом в силу его личных особенностей. Между тем любые данные могут равным образом рассматриваться как потенциально полезные для формирования общей картины. Групповой терапевт может сфокусироваться и на том, что существует, и на том, что отсутствует в групповой ситуации, так как на ранней стадии групповой встречи неизвестно, что будет релевантным и важным, а что нет.
Дж. Харрис (2002) приводит классический пример исключения релевантных данных из рассмотрения. В одной из групп участни
ки, с его точки зрения, потеряли энергию, «завязли»... У терапевта быстро сформировалась гипотеза, касающаяся данной ситуации: он решил, что «тупик» является следствием невыраженного конфликта, и предложил группе осознать, что бы это могло быть. В ответ участники пожаловались на духоту в комнате, где проходила встреча, и свою усталость из-за этого...
Таким образом, теоретизирование, базирующееся на непосредственном восприятии и осознавании, является важной частью понимания группового процесса. Но для того, чтобы оно было максимально точным, групповому терапевту полезно акцентироваться на описании того, что происходит в групповой ситуации, соблюдая некоторый баланс между описанием и построением гипотез.
Сравнивая обе модели групповой гештальт-терапии — модель, основанную на теории групповой динамики, и модель, основанную на теории поля, — мы можем выделить некоторые признаки, отличающие эти модели (см. табл. 4). При этом общей теоретической базой данных моделей является феноменологический подход и теория контакта, обе модели ориентированы на использование эксперимента, стимулирующего осознавание участников.
Таблица 4. Отличительные признаки «полевой» и «стадийной» моделей групповой гештальт-терапии
Параметры	«Стадийная» модель групповой гештальт-терапии	«Полевая» модель групповой гештальт-терапии
Динамика развития группы	Последовательное предсказуемое движение группы от стадии к стадии, группа развивается в соответствии с законами группового развития.	Движение есть, но не обязательно поступательное. Групповые паттерны развиваются как ответ группы на изменяющиеся условия среды внутри и вне групповых границ.
Групповые границы	Модель разработана для групп с относительно непроницаемыми групповыми границами.	Границы группы рассматриваются как проницаемые, в своей работе групповой терапевт учитывает все контексты, влияющие на групповой процесс.
Уровень зрелости группы	Растет при переходе от одной стадии к другой.	Флуктуирует.
Ориентир для работы группового терапевта	Насколько существующая в группе ситуация соответствует той или иной стадии развития группы.	Уникальность существующей ситуации, чем в данный момент групповая ситуация отличается от предшествующего момента.
Позиция	Фасилитатор	Проводник,
группового	перехода от одной	рассматривающий
гешталып-	стадии развития	изменения в группе
терапевта.	к другой.	относительно ее самой.
МЕХАНИЗМЫ ПРЕРЫВАНИЯ КОНТАКТА И ГРУППОВАЯ ДИНАМИКА
Важное значение имеет умение группового гештальт-терапевта работать с общегрупповыми феноменами, к которым относятся способы регуляции групповых границ. По мнению А. Гронского (2001, 2002), на первой фазе развития группы преобладает интроективный способ регуляции границ, отражающий стадию ориентации и зависимости, а также ретрофлексивный механизм, отражающий потребность в безопасности. По мере развития группы на первый план выходит также проективный способ регуляции границ, указывающий на потребность в проявлении и утверждении себя (вторая стадия групповой динамики — конфликты и протест). Наконец, на третьей стадии — стадии сотрудничества на первый план выходит механизм конфлуэнции, затрудняющий индивидуальное самовыражение. Далее, по мнению автора, способы регуляции границ приобретают сбалансированный характер, когда конфликты обсуждаются, а теплые чувства выражаются.
Однако, с нашей точки зрения, такое описание выглядит как некая идеальная модель групповой динамики. В клиентской геш-тальт-группе такое правильное чередование фаз все же бывает редко. Хотя группа нередко и начинает с интроекции, отражающей потребность в руководстве и групповых нормах, дальнейшее течение группового процесса не столь однозначно. Скорее можно говорить не о чередовании фаз, а о различных механизмах избегания контакта с групповой фигурой, о том, что препятствует проработке групповой темы. В частности, ретрофлексивный механизм в той или иной степени проявляется на всех фазах групповой динамики, а конфлуэнция мешает выделению групповой фигуры (перспективной групповой потребности) и на первой стадии. С нашей точки зрения, полезнее научиться просто диагностировать некоторые общегрупповые феномены (механизмы избегания контакта), сопровождающие групповой процесс, для определения эффективной стратегии работы группо
вого терапевта, не связывая их появление с определенными фазами развития группы.
Интроективные групповые феномены обычно встречаются в начале работы группы, до того момента, как она станет более ответственной в плане решения стоящих перед ней задач. Эти феномены характеризует позиция зависимости, отсутствие заботы о своих потребностях. Интроективная группа сосредоточена на ведущем (он воспринимается как источник тревоги или удовлетворения) и на содержании проблем. Блокирована ориентация в настоящем. Участники просят разрешения на те или иные действия, обращаются не друг к другу, а к групповому терапевту, жалуются ему на других участников, минуя адресата, высказывают просьбы о руководстве действиями и т. п. В начале групповой работы групповой терапевт учитывает потребность группы в руководстве и нормах, слегка структурируя процесс, но постепенно своими интервенциями побуждает ее участников брать на себя ответственность за выбор направления работы и выработку групповых норм.
Некоторые начальные нормы (например, вежливость), привносятся в группу как внешние интроекты. Другие нормы естественно развиваются в процессе внутригруппового взаимодействия. Все нормы должны быть осознаны и исследованы, и тогда они становятся подвижными, открытыми для обсуждения и изменения. Не существует предпочтительных норм, однако может быть отмечено, что некоторые из них являются более здоровыми, чем другие. Относительный недостаток фиксированных норм и правил, отличающий группу от общества, делает возможным широкий спектр чувств и поведения: здесь можно плакать, кричать, злиться, критиковать ведущего, прерывать других, играть, кокетничать и т. п. Интервенции терапевта способствуют перенаправлению энергии в среду и, следовательно, направлены на осознавание собственных желаний, адресата этих желаний, а также личную и групповую ответственность за их достижение.
Проективная позиция группы часто выглядит как контрзависимость или бунт, участники пытаются сепарироваться от группового терапевта, критикуя или «нападая» на него. Критике подвергается он сам, его метод работы, его высказывания, то, чем он восхищается, или то, что ему нравится. На этой стадии обычно много энергии и мало структурированности. По отношению к предыдущей позиции проективная позиция является позитивной, так как позволяет участникам предъявить самих себя. В ка
кой-то степени члены группы учатся доверять собственным ресурсам, и эту позицию можно рассматривать как подготовку к личностной автономии.
Проективные феномены в группе выглядят так же, как оценки участников, советы и интерпретации, суждения о жизни других людей, боязнь негативной оценки со стороны других, нарушения групповых норм (например, высказывания во время сессии), отвержение некоторых участников и появление «козлов отпущения», нежелание участников осознавать, чем же «цепляет» их поведение другого человека, и т. п. Однако в том, что спроецировано, содержится актуальная потребность, которую проясняет групповой терапевт как по отношению к отдельным участникам, так и к группе в целом. Терапевтической задачей можно считать обеспечение пространства для формирования собственного содержания происходящего в группе, осознавания этого содержания и его принадлежности.
Так же, как и в случае ретрофлексии, проективные феномены могут быть как ситуационными, так и постоянной особенностью данной клиентской группы. Стратегия группового терапевта заключается в побуждении участников к фокусированию на своих чувствах и переживаниях, сдерживании излишней активности по отношению к другим, если она препятствует такому фокусированию. Ведущий конфронтирует с нарушением групповых норм, советами и интерпретациями, обращает внимание участников на то, что они избегают своим поведением, побуждает к обращению проекций («Как к тебе самому относится то, что ты говорил о X? »).
Групповая ретрофлексия тоже может быть и ситуативным феноменом, и характерным свойством данной группы. Как ситуативный феномен, групповая ретрофлексия характерна для начала групповой работы, когда еще не установлены групповые нормы и групповая атмосфера является небезопасной. Последнее обусловливает ретрофлексивное поведение в любой другой момент работы группы. Участники группы молчат или ведут формальные разговоры, лица и позы напряжены, появляется значительное число соматических знаков ретрофлексии (головная боль, озноб, скованность и т. п.). Так бывает при скрытом напряжении в отношениях некоторых участников группы, страхе оценки со стороны других людей, основанном на негативных проекциях. Эта позиция может быть обозначена фразой «Я буду жить так же, даже если вы мне не дадите то, что я хочу».
Ретрофлексивная группа складывается из характерологических ретрофлексивных особенностей членов группы. Нередким феноменом является распространение ретрофлексии с одного участника, работающего в кругу, на всю группу. В результате после сессии члены группы либо не высказывают своих чувств, либо выражают раздражение и скуку, что переживается участником как эмоциональное отвержение.
Основной стратегией терапевта является побуждение участников к расширению числа контактов в группе (упражнения, основанные на взаимодействии, движении), адресных высказываний, фокусирование участника на его чувствах и отдельных членах группы. Групповой терапевт в этом случае является примером эмоциональной экспрессии при обратной связи и побуждает к этому членов группы. Хороший эффект дает вовлечение группы в действие вокруг участника, работающего с проблемой (проигрывание ролей людей из жизни клиента). Основные вопросы, которые задает терапевт: «Что вы чувствуете, переживаете? », «Какие высказывания скрыты в вашем молчании? ». Кроме того, он фокусирует внимание участников на телесном напряжении (сжатые кулаки, напряжение нижней челюсти и т. п.).
Феномен конфлуэнции в группе больше характерен для начала групповой работы, но может появляться и позже. Существует групповая потребность в сходстве и общности, удовлетворение которой позволяет группе достичь необходимого уровня доверия и безопасности для проработки личных проблем. Реакции участников основаны на сильной тревоге по поводу выделения себя из группы, поэтому попытка одного из них выйти из слияния встречает групповую агрессию. Кроме того, феномен конфлуэнции проявляется в том, что выделение участниками своих индвиду-альных проблем, аутентичных чувств и поведения блокируется.
Задачей группового гештальт-терапевта является проведение вмешательств, направленных на преодоление конфлуэнтного механизма, что необходимо для формирования личных и общегрупповых фигур. К таким интервенциям, в частности, относится фокусирование на том, для чего каждый из участников начал групповую терапию и чего бы хотел добиться за время работы группы. Полезны упражнения, направленные на осознавание своего поведения, реакций, связи внутригруппового поведения с тем, которое имеется в жизни, а также больший акцент на автономии участников группы.
ОСНОВНЫЕ РАБОЧИЕ ПРОБЛЕМЫ ГРУППОВОГО ГЕШТАЛЬТ-ТЕРАПЕВТА
Выбор участника для индивидуальной работы в групповом контексте
Один из центральных вопросов групповой терапии — вопрос о терапевтической динамике отдельных участников группы (Неми-ринский, 1999). Именно за этим клиент и приходит в группу. Супервизору, наблюдающему работу терапевта, необходимо понять, имеет ли место терапевтическая динамика отдельных членов группы, в чем она заключается и что делает терапевт(ы) в отношении отдельных участников, а особенно тех, работа с которыми может способствовать (или препятствовать) развитию группы.
Выбор участника тесно связан с выделением фигуры и фона в групповой работе и понятием групповой темы. В групповой гештальт-терапии фигура отражает перспективную групповую потребность, разрешение которой фасилитирует групповую динамику и способствует продвижению группы к зрелости и личностному росту ее участников (Немиринский, 1999). Если для персональной работы выбирается участник, личная тема которого соответствует перспективной групповой потребности (например, страх оценки для первых групповых сессий), группа получает стимул для дальнейшего развития.
Терапевт может следовать:
а)	своим собственным интересам (неосознаваемые контрпереносные тенденции, проективные механизмы) или избегать контакта с «неудобным» участником путем выбора более удобного. Тем самым он игнорирует материал, с которым чувствует себя неуверенно;
б)	профессиональным интроектам о так называемой «пользе проблемы» данного участника для группы, личным интроектам о том, что правильно, полезно или справедливо;
в)	позиции группы, избегающей контакта и вербализации собственных трудностей. В, этом случае группа часто «занимается» участниками с выраженными нарциссическими тенденциями, привлекающими к себе всеобщее внимание. Или нападает на закрытых участников, не участвующих в общей работе, а ведущий это поддерживает. При этом терапевт находится в слиянии с группой;
г)	наибольшему эмоциональному отклику группы на участника;
д)	соответствию индивидуальной проблемы участника перспективной для работы групповой теме (О.Н. Немиринский, 1997);
е)	интенции участника, направленной на преодоление личного барьера (личной проблемы), мешающего переходу группы на следующую стадию групповой динамики.
Выбор технического приема или группового упражнения
Групповые упражнения могут стать средством выражения чувств и придать групповой динамике значительную энергию. В то же время они могут быть неосознанно использованы для удовлетворения собственных потребностей групповых терапевтов и создать видимость прогресса в групповой работе. «Было бы совсем неплохо, если бы терапевт, насколько это возможно, не использовал группу в своих личных целях и не пытался навязать ей свое мнение, а скорее ориентировался на идеи самой группы» (Kadis et all., 1963).
Неуверенный в себе или тревожный групповой терапевт часто применяет групповые упражнения при ощущении своей растерянности для снижения собственного уровня тревоги (снижая одновременно и рабочее групповое напряжение). Как правило, это относится к «ретрофлексивным периодам» жизни группы, когда группа не выражает чувства, связанные с трудностями решения очередной групповой задачи, или к моментам, когда группа «собирается с силами», чтобы выразить чувства ведущему, но еще не выражает. В эти моменты использование техник и упражнений начинающими групповыми терапевтами часто основано на их собственных страхах. В такие периоды групповой терапевт, по меткому выражению авторов книги «Техники групповой терапии», может стать «механическим фасилитатором», не дающим группе наконец-то остановиться и задуматься о себе.
Кроме того, применение той или иной техники или упражнения может быть отражением нарциссических потребностей ведущего группы — желания показаться очень профессиональным, поразить группу и вызвать восхищение участников. Использование жестких конфронтационных техник бывает также следствием профессионального интроекта «о необходимости групповой агрессии» для продвижения группы, в результате чего терапевт начинает «давить» на группу, выдавливая «нужную» реакцию.
Поэтому терапевт должен динамически решать следующие вопросы: какую основную задачу должна решить именно эта группа?
Каким образом групповые техники или приемы использованы терапевтами в интересах участников группы? Насколько выбранный прием или упражнение соответствует групповой задаче на данный момент времени?
Кроме того, очень важной частью применения групповых упражнений может стать соответствие между данной техникой и личностью ведущего, его терапевтическим стилем и готовностью к применению той или иной техники.
Личность и стиль терапевта как факторы самоподдержки
Разнообразие групповых ситуаций, высокий уровень неопределенности в групповой терапевтической работе, наличие участников, «не любящих» терапевта или участников, обесценивающих его работу, предъявляют определенные требования к личности ведущего группу. Помимо описанной выше способности переносить групповое напряжение, эффективный групповой терапевт должен иметь хорошую опору в собственной личности, актуальных чувствах и личностном стиле.
«Я учусь все более свободно опираться на собственные чувства, как они существуют в данный момент, по отношению к группе, к ее отдельным участникам и к самому себе. Почти всегда я действительно чувствую заботу о группе в целом и каждом из ее участников. [...] Я ценю каждого человека. [...] Однако данное чувство не содержит в себе гарантий продолжительных отношений; это забота и чувства, которые существуют сейчас, и я полагаю, что могу ясно испытывать их, поскольку не обещаю, что это будет существовать», — писал Карл Роджерс. Честность и искренность терапевта, осознанность чувств и ясное их предъявление (прозрачность) — это хорошая опора в групповой работе.
Такую опору часто помогает обрести супервизор терапевта, он помогает обратить внимание на его чувства, относящиеся к ситуации, личные уникальные качества, будь то эмоциональная стабильность или остроумие, терапевтическая нежность* или терапевтическая смелость. «Изюминка» данного группового терапевта может оказаться и качеством не совсем одобряемым, но полезным в групповой работе. Так, осознаваемая сила помо
* Как характеристика стиля, не имеющая отношения к неспособности к конфронтации.
гает в трудные моменты удерживаться в терапевтической позиции, внешняя слабость и неуверенность (опять же как личностный стиль) — помочь группе быть сильной, а способность засыпать в периоды «болтовни» и не чувствовать вины по этому поводу — делать группу ответственной за свои действия.
Еще одним важным моментом жизни группового гештальт-терапевта является доверие к себе и забота о себе. Это другая сторона задачи обретения индивидуального терапевтического стиля. Навыки доверия к себе и заботы о себе особенно актуальны для неопытных групповых терапевтов, направляющих всю свою энергию на происходящее в группе взаимодействие и нередко ставящих для себя не очень реальные задачи и цели.
Необходимые терапевтические навыки
Навыки групповой работы не только включают навыки работы индивидуальной, но и в значительной степени перекрывают их. Наиболее существенными могут считаться навыки:
а)	адресации высказываний участников;
б)	фасилитации взаимодействия отдельных участников;
в)	конфронтации с группой;
' г) поддержки группы;
д)	распознавания групповых тем;
е)	наблюдения за распределением энергии в группе;
ж)	поддерживания групповых «рамок» (время, оплата терапии, неявки, опоздания и т. п.);
з)	интерпретации групповых процессов, умения строить терапевтические гипотезы;
и)	работы с «трудными» участниками;
к)	работы с трудными ситуациями.
Проблемы ко-терапевтического взаимодействия
Многие групповые терапевты предпочитает работать с ко-терапевтом. Преимущества такой работы очевидны — это и наличие разных углов зрения, и возможность делить в группе свои функции (один ко-терапевт работает индивидуально, второй следит за групповой динамикой), и возможность отдохнуть и привести себя в рабочее состояние, пока второй ко-терапевт работает. Ценной является и возможность обсудить и получить обратную связь по поводу своего реального поведения в группе. «Сотрудничая, терапевты расширяют и спектр возможных реакций переноса. Кроме того, отчетливее проявляется природа и
степень выраженности искажении переноса, поскольку пациенты расходятся в своих реакциях как на каждого из ко-терапевтов, так и на отношения между ними» (Ялом, 2000).
Между тем у ко-терапевтов, только начинающих совместную работу, как правило, появляются проблемы взаимодействия. Один только арифметический подсчет вербальных обращений друг к другу, взглядов, брошенных друг на друга, приводит к пониманию того, как ко-терапевты взаимодействуют на группе. Например, один из ко-терапевтов в течение часа шесть раз обратился к другому и несколько раз посмотрел на него без обращения. В ответ второй ни разу не обратился и один раз искоса взглянул на первого. Что же происходит в их взаимных отношениях и чувствах?
Или первый ко-терапевт обращается к группе (участнику), а второй перехватывает взаимодействие, переводя «стрелки» на себя. Или пытается помешать другому привнести что-то свое в жизнь группы, начиная неожиданно расспрашивать другого участника по другому поводу. Неосознанное соперничество и отсутствие взаимной поддержки, к сожалению, может стать моделью отношений для группы. Важно также отметить, какова реакция ко-терапевтов на стремление группы разделить или разрушить их терапевтическое единство.
Еще один интересный момент — то, как ко-терапевты замечают и разрешают свои разногласия по поводу ведения группы. Используют ли они для этого перерывы или обсуждают открыто, как именно делают предложения по поводу техник, родившихся непосредственно в групповом процессе, — все это (плюс подхватывающие эти же способы поведения участники) вполне доступно для наблюдения со стороны.
Кстати говоря, нередко и ко-терапевты в своих чувствах по отношению друг к другу отражают (но в меньшей степени) динамику участников группы на данной стадии. Так, кризис в группе проявляется некоторым кризисом в отношениях ко-терапевтов, преобладание проективных тенденций — усилением проекций в адрес ко-терапевта, страх оценки у участников — страхом оценки у одного из терапевтов, в своем бездействии выпадающего из ко-терапевтического и группового взаимодействия. Поэтому при обсуждении отношений и чувств друг к другу целесообразно учитывать и то, что происходит в группе, и перспективную групповую задачу.
ЛИТЕРАТУРА
1.	Гронский А., Пушкина Т. Дидактическая модель работы с групповым процессом // Российский гештальт, вып. 2. — Новосибирск, 2001. — С. 57-79.
2.	Гронский А. Классическая гештальт-группа // Российский гештальт, вып. 3. — Новосибирск, 2001. — С. 62 — 69.
3.	Дидерихс-Пешке В. Групповой процесс и групповые феномены в ходе групповой аналитической работы // Журнал практической психологии и психоанализа, 2001, № 3. — http://psychol.ras.ru/ippp__pfr/j3p/ pap.php ? id = 20010303.
4.	Кеннард Д., Робертс Дж., Уинтер Д. Групп-аналитическая психотерапия. — C-Пб.: Питер, 2002.
5.	Куттер П. Элементы групповой терапии. Введение в психоаналитическую практику. — C-Пб.: Б.С.К., 1998.
6.	Немиринский О. В., Федорус И. В. Принципы и методы интенсификации психотерапевтического процесса в группах // Социальная и клиническая психиатрия, 1993, № 1. — С. 102—109.
7.	Немиринский О. В. Терапевтическая роль групповой динамики // Московский психотерапевтический журнал, 1993, № 3. — С. 5 — 24.
8.	Немиринский О. В. Фасилитация контакта в гештальт-терапии // Московский психотерапевтический журнал, 1994, № 3. — С. 93— 106.
9.	Немиринский О.В. Личностный рост в терапевтической группе. — М.: Смысл, 1999.
10.	ОрмонтЛ. Р. (1996) Группа как агент изменений. Пер. И. В. Пажильце-ва. — http://agraspb.narod.ru/ormontl.html.
11.	Ормонт Л. Р. Групповая психотерапия: от теории к практике. Ч. 2. — C-Пб.: Изд-во РАН, 1998.
12.	Пажильцев И. В. Сравнительный анализ группаналитического и геш-тальт-подхода на ранних стадиях психотерапевтической группы // Координаты «Я»: ЗДЕСЬ И ТЕПЕРЬ. Альманах 1. — C-Пб.: Ин-т Гештальта, 1996. — http://agraspb.narod.ru/pajiltsev2.html.
13.	Пажильцев И. В.(1999) Групповой анализ: параллели жизни. Проблема влияния теоретических взглядов терапевта на ход психоаналитического процесса. — http://agraspb.narod.ru/pajiltsevl.html.
14.	Роджерс К. О групповой психотерапии. — М.: Гиль-Эстель, 1983.
15.	Роджерс К. Могу ли я быть человеком, способствующим развитию группы // Московский психотерапевтический журнал, 2002, № 4. — С. 35-53.
16.	Симкин Дж. (1997) Гештальт-терапия в группах. Мини-лекции по гештальт-терапии // Новые направления в гештальте, психодраме и... Сб. материалов Московского института гештальта и психодрамы. Ч. 1. — М., 1997. - С. 47-56.
17.	Фрю Д. Е. Применение теории гештальт-терапии при проведении групп // Теория и практика гештальт-терапии на пороге XXI века. — Ростов-на-Дону: Изд-во Ростовского университета, 2001. — С. 85 — 105.
18.	Ялом И. Теория и практика групповой психотерапии. — C-Пб.: Питер, 2000.
19.	Harris J.B. (1995) Working with Large Groups and Teams. Electronic Publication of Manchester gestalt Centre. — http://www.editmanager. co.uc/user/index.php?user = mgc&pn = 10728.
20.	Harris J.B. (1998) Does Gestalt Need a theory of Group Development? Electronic Publication of Manchester gestalt Centre. — http://www.mges taltc.force9.co.uc/does_gestalt_need_a__theory__of_htm.
21.	Harris J.B. (1998) Silence in Groups. Electronic Publication of Manchester Gestalt Centre — http://www.editmanager.co.uc/user/index.php? user = mgc&pn = 10707
22.	Harris J.B. (1998) Gestalt and Group Development Theory. Electronic Publication of Manchester Gestalt Centre. — http://www.editmanager, co.uc/user/index.php ? user = mgc&pn = 10706.
23.	Harris J.B. (2001) A Gestalt Approuch to Working with Group Process. Electronic Publication of Manchester Gestalt Centre. — http:// www.editmanager.co.uc/user/index.php? user = mgc&pn = 10737.
24.	Harris J.B.(2002) How Group Therapy Works. Electronic Publication of Manchester gestalt Centre. — http://www.editmanager.co.uc/user/ index.php?user = mgc&pn = 10731.
25.	Kadis A.L., Krasner J.D. at all. (1963) Practicum of group psychotherapy. N.Y.
26.	Philippson P, Harris J.B. (1992) Gestalt: Working with Groups, Manchester Gestalt Centre Electronic Publication. — http://www.editmanager.co.uc/ user/index.php ? user = mgc&pn = 1073.
27.	Spagnuolo Lobb M. (1991) Training in gestalt therapy. How the Perspective of Dental Aggression Changes the Traditional Concept of Training. — http://www.hipernet.ufsc.br/forums/gestalt/documentos/textos/ margue.htm.
28.	Starak Y. Gestalt Work and Group Process. Electronic Publication of Brisbane Gestalt Institute. — http://www.gestaltinstitute.com.au/.../ 0703gestalt_work_group_process.shtm.
29.	Yontef G. Awareness, Dialogue and Process. — New-York: Gestalt Journal Press, 1993.
ГЛАВА 12
ГЕШТАЛЬТ-ПОДХОД В ТЕРАПЕВТИЧЕСКОЙ РАБОТЕ С МЕТАФОРАМИ, ОБРАЗАМИ И СНОВИДЕНИЯМИ
Одной из характерных черт гештальт-терапии «является постоянное возвратное движение, челночная связь между телом и мыслями, между реальностью «здесь и теперь» текущего процесса (и его осознавания) и фантазиями, возникающими при «оживлении» незакрытых ситуаций», фантазиями, имеющими в своей основе стойкие ригидные механизмы (Гингер&Гингер, 1999).
•	Психоанализ работает в основном с фантазиями, которые создаются самим клиентом и редко соприкасаются с реальностью.
•	Поведенческая терапия, наоборот, стремится преодолеть трудности или симптомы, обнаруженные в самой повседневной реальности.
•	В гештальте работа ведется над переходом от одного к другому, разрешая и поощряя уход в область воображаемого (сновидение, мечтания, метафора или творчество) при условии непрерывного поиска своих связей с конкретной социальной реальностью» (Гингер&Гингер, 1999), челночная работа осуществляется также «между переживанием воспоминания, с одной стороны, а с другой — восприятием реальной ситуации, в которой клиент находится в данный момент» (Перлз, 1996).
МЕТАФОРА КАК ПОНЯТИЙНАЯ СИСТЕМА И ВЫРАЗИТЕЛЬНОЕ СРЕДСТВО ЯЗЫКА, ЕЕ ОСОБЕННОСТИ И ХАРАКТЕРИСТИКИ.
ТЕРАПЕВТИЧЕСКАЯ РАБОТА С МЕТАФОРАМИ В ГЕШТАЛЬТ-ТЕРАПИИ. МЕТАФОРЫ КЛИЕНТА И МЕТАФОРЫ ТЕРАПЕВТА
Метафора буквально означает «перенос» или «перекладывание», этимологически это перекладывание одной вещи на место другой. Перенос в метафоре всегда обоюдный. Ортега-и-Гас-сет в своем эссе на эстетические темы приводит пример творчества левантийского поэта сеньора Лопеса Пико, который назвал кипарис «призраком мертвого пламени». Эта метафора
дает нам новый взгляд на вещи — мы можем видеть кипарис — пламенем и пламя — кипарисом, и возникает чудо — семантическая новизна и новизна чувства. Эта метафора состоит в переносе предмета с его реального места в чувство. «Чувство-кипарис и чувство-пламя идентичны... Почему? Ах, не знаем мы почему? Это вечно иррациональное в искусстве. Это абсолютная эмпирика поэзии» — продолжает сеньор Хосе. Каждая метафора — это открытие закона универсума, в котором многие вещи художественно тождественны».
Классики о метафоре*
Аристотель: «Метафора — это приложение к одной вещи имени, принадлежащего другой вещи».
Ницше: «Человеческое знание неизбежно метафорично — вот истина, в которой мы себе отказывали, доверяя таким ложным идеалам, как буквальное значение».
Джон Серль: «Метафорическое высказывание ... демонстрирует разрыв между подразумеваемым значением высказывания и буквальным значением, что нейтрализуется слушателем путем построения фигуральной интерпретации».
Дональд Девидсон: «Метафора — это греза, сон языка. Толкование снов нуждается в сотрудничестве сновидца и истолкователя, даже если они сошлись в одном лице. Точно так же истолкование метафор несет на себе отпечаток и творца и интерпретатора. Понимание (как и создание) метафоры есть результат творческого усилия: оно столь же мало подчинено правилам».
Итак, «метафора проводит связь между двумя различными областями человеческого опыта. Практически, одна область отражается средствами другой» (Уфимцев, «Хвост ящерки», 2000-2001). Кроме того, метафора распознается по присутствию в ней художественного начала (Дэвидсон, 1990). На этом строится и поэзия, и литература («и упало каменное слово...» — А. Ахматова), и мы, читатели, каждый раз, встречаясь с красивой метафорой, испытываем восхитительное чувство новизны.
Для большинства людей метафора — это поэтическое и риторическое выразительное средство, принадлежащее скорее к необычному языку, чем к сфере повседневного обыденного общения. Это то, что относится к сфере слов, но не к сфере мышления и действия. Люди как бы забывают, что используют мета-
Материалы с сайта «Искусство метафоры» — http://metaphor.narod.ru.
форы повседневно и постоянно. В противоположность этой расхожей точке зрения метафора*— это обыденная понятийная система, в рамках которой мы мыслим и действуем. Понимание метафоры — это результат творческого усилия, а не правил, для создания и понимания метафор не существует ни словарей, ни справочников о том, что они означают.
Наша понятийная система управляет нашей повседневной деятельностью и включает самые обыденные, земные ее детали. Наше поведение, повседневный опыт и мышление в значительной степени обусловливается метафорами, так как мы чаще действуем и думаем более или менее автоматически, в соответствии с определенными схемами, которые для нас неосознанны и совсем не очевидны. Благодаря языку мы получили в свое распоряжение метафоры, во многом структурирующие наше восприятие, мышление и поступки.
Тезис 1. Метафора определяет понятийную систему и поведение. Возьмем, например, понятие «спор». Метафоры, относящиеся к спору: Я победил в споре с ним. Я разбил его аргументацию. Его позиция выглядела беззащитной. Имплицитно здесь присутствует утверждение, что спор — это война (в лучшем случае — борьба), в которой возможна победа и поражение, а «кто не с нами, тот против нас». Живя в этой метафоре, мы воспринимаем человека, который-спорит с нами, как противника, мы атакуем его позицию и защищаем свою. Но это только один аспект.
Предположим, в другой культуре спор — это танец, и то, что происходит, описывается в терминах танца. Мы будем говорить об этом, называя па, рассматривая стиль и художественные особенности танца. Кстати, какой танец, на ваш взгляд, может метафорически отражать явление СПОР? Фламенко, степ, «Танец с саблями» или...
Разобранный пример показывает, что понятийная метафора определяет наши представления и поведение. Тех, кто спорит с нами, мы воспринимаем в этом случае как противника. И чаще всего мы этого не осознаем. Таким образом, сущность метафоры состоит в осмыслении и переживании явлений одного рода в терминах явлений другого рода, и это определяет наше поведение. Такие метафоры называются структурными**.
*	Лакофф Д., Джонсон М. Метафоры, которыми мы живем (1993).
**	Классификация метафор дана по Лакоффу и Джонсону (1993), а оценка
их терапевтических возможностей принадлежит автору книги.
Тезис 2. Говоря о метафорическом значении слова, выражения или предложения, мы пытаемся понять, для выражения какого значения их употребили, поскольку это значение расходится с тем, что данное слово, выражение или предложение значит буквально. По мнению Дж. Серля (1990), метафорическое значение — это всегда значение высказывания говорящего. Таким образом, воспринимая чью-то метафору осознанно, мы пытаемся понять возможные намерения говорящего. Если «спор — это война», то, возможно, «нам не поздоровится», а если мы «чья-то зайка», то, возможно, нас приласкают.
Тезис 3. Любая метафора является принадлежностью определенной культуры. Возьмем понятие «время». Время можно уделить, потратить, потерять, оно имеется в распоряжении и, как известно, время — деньги; мы считаем, что запасы времени ограничены. В нашей западной культуре мы осмысливаем время как ограниченный ресурс и ценную вещь. Но существуют культуры, где время осмысливается в других категориях, например, пребывание во времени. Таким образам, любая метафора имеет культуральный характер.
Тезис 4. Системность, с помощью которой мы можем осмысливать некоторые аспекты одного понятия в терминах другого, с неизбежностью ограничивает другие аспекты данного понятия. Метафорическое понятие не отражает и не может отражать все имеющиеся аспекты исходного понятия, например, что спор — это не только война, но и сотрудничество по прояснению точки зрения. Таким образом, метафора, используемая индивидуумом, уже несет в себе определенное ограничение опыта и поведения.
Многие метафоры являются шаблоном, и говорящий оказывается в плену стереотипов и концепций житейской психологии. Какая метафора — таковы и следствия! Метафора определяет некоторую концептуальную систему, выходы из которой определяются самой системой. Это своего рода «непереваренный языковый интроект», бессознательно принимаемый за истину и так же неосознанно используемый индивидуумом. Образуются фиксированные статические паттерны, принадлежащие данной метафоре и данной проблемной области (время — деньги, спор — война). В этом случае предъявляющий метафору, например, клиент, задействует большое количество энергии без какого-либо прогресса в изменении ситуации («я вишу в возду
хе» и «я продираюсь через дремучий лес», как выражение неопределенности — разные вещи в смысле концепции клиента и знания о том, как справляться с этой ситуацией). Здесь тоже может сказываться эффект Сепира — Уорфа: выражение опыта и знания путем одной метафоры ограничивает или изменяет само знания и опыт.
Некоторые метафоры, например, могут вообще противоречить физическому опыту (клиентская метафора «она его увела» может иметь разные смыслы «я здесь не при чем», «он здесь не при чем», «она лучше меня», «я слабее ее» и ответственность за вклад в проблему). В этом случае необходимо прорабатывать буквальный контекст и побуждать клиента изобретать новые образы. Другой метафоре могут соответствовать и другие чувства, и другие паттерны поведения, нацеленного на решение проблемы. В этом случае ситуация для клиента может приобрести более динамический характер. Чем менее конвенциональна, менее стереотипна и банальна метафора, тем большее терапевтическое влияние она имеет.
Когда одни понятия выражаются через другие — это структурная метафора. Существует и другой тип метафор, который представляет собой организацию целой системы понятий по образцу другой системы. Их называют ориентационными, так как большинство подобных понятий связано с пространственной ориентацией и противопоставлением низ-верх, внутри-снаружи, перед-зад, центральный-периферийный, право-лево и т. п. Подобные противопоставления проистекают из того, что наше тело обладает определенными свойствами и функционирует определенным образом в окружающем нас физическом мире.
Ориентационные метафоры придают понятию пространственную ориентацию. Они организованы некоторым физическим опытом верха и низа. Понятие низа подкрепляется законом всемирного тяготения — все падает вниз, противоположное направление называется «верхом».
Например, «у меня приподнятое настроение, я упал духом, я впал в уныние, в кому, в спячку». Верх ассоциируется с хорошо, низ — с плохо. Хорошее находится вверху, а плохое, конечно же, внизу: дела идут в гору или находятся на небывало низком уровне, добродетель вверху, порок внизу: у него высокие мысли, я не унижусь до этого.
Или обладание властью — это верх, а подчинение власти — это низ. Высокий статус — низкий статус. Например, «его влия
ние падает, или его сила растет, он находится на вершине власти, или она имеет над ним контроль...». Больше «чего-то» находится вверху. А меньше — внизу, например: «его доля высока или его доход упал». В нашей культуре ожидаемые события находятся вверху и впереди, прошлые внизу и сзади: «что предвидится на этой неделе или что там сзади, в прошлом». Физическая основа подобных метафор в том, что наш взгляд обычно направлен вперед, в том направлении, в котором мы обычно перемещаемся. По мере приближения объекта к наблюдателю (или наоборот) объект увеличивается в размерах. Далее, эмоции обычно находятся внизу, а разум вверху («разговор скатился к эмоциям», «высокоинтеллектуальный спор»). Хорошее настроение, счастье и здоровье тоже обычно находятся наверху и связаны с увеличением объема («приподнятое настроение», «радость бьет через край»}.
Но отнюдь не все культуры располагают приоритеты на ориентационной шкале верх-низ. Есть культуры, в которых ценится равновесие или расположенность вокруг центра. Верх-низ не единственная ориентация, существует право-лево, центр-периферия.
Таким образом, большинство фундаментальных жизненных понятий организуется в терминах одной или нескольких ориентационных метафор. Верх связывается с благополучием, статусом, властью и хорошим настроением, низ — наоборот. Ориентационные метафоры коренятся в физическом и культурном опыте и применяются отнюдь не случайно, а имеют физическое эмпирическое основание. Наш физический и культурный опыт дает множество оснований для ориентационных метафор. Выбор той или иной метафоры зависит от индивидуума и от культуры, к которой он принадлежит, семьи и его индивидуальных предпочтений. Следовательно, задача разграничения физического и культурного основания метафоры весьма сложна, поскольку выбор одного конкретного физического основания среди множества возможных должен согласовываться с общим культурным фоном.
Тезис 5. Таким образом, человек, использующий ориентационную метафору, помещает себя внутрь определенной системы, некоторого объема. Для психотерапии важно разграничить культуральные понятийные ограничения и физические и предоставить клиенту возможность выбора не из ограниченной системы, а из множества существующих систем, дающих альтернативные
возможности опыта и поведения. Так, вместо «хорошо — вверху» и «плохо — внизу» могут быть использованы более сложные отношения, базирующиеся на других эмпирических основаниях (другом опыте) того же самого клиента.
Тезис 6. Психотерапия основывается на ценностных приоритетах клиента (соответственно метафорах), но не ограничивается ими.
Наиболее фундаментальные культурные ценности связаны с метафорической структурой основных понятий данной культуры. Например, в западной культуре лучшее находится наверху, худшее внизу (рай и ад, высокий статус, униженное положение). Между тем в культуре ордена траппистов, например, меньше — это лучше. Культурные ценности существуют не изолированно друг от друга, они образуют согласованную систему вместе с метафорическими понятиями, в мире которых протекает наша жизнь.
Однако поскольку условия меняются, нередко возникают конфликты между этими ценностями (в семье, между родителями, например) и, следовательно, конфликты между метафорами, которые ассоциируются с ними. У ребенка, который потом вырастет, может возникнуть конфликт между интроецирован-ными знаниями о мире, полученными от родителей.
Кроме того, для каждой культуры характерна система приоритетов, ценностей и метафор, также неосознаваемая каждым отдельным индивидуумом. Отдельные люди отличаются своими системами приоритетов и особыми способами осмысления того, что для них хорошо, а что плохо. Для разрешения конфликта между ценностями (и соответствующими метафорами) в психотерапии должны быть найдены приоритеты самого клиента, которые будут основываться на осознанных решениях по поводу своей жизни. Речь идет о той метафоре, которая будет отражать ценности самого клиента.
Тезис 7. Эмпирический опыт одного индивидуума ограничен и может быть расширен за счет других систем понятий, отражаемых другими метафорами. Например, я говорю «Я не могу схватить эту мысль» вместо «Я не понимаю». В сфере физических объектов, если что-то схватить, то можно тщательно рассмотреть; схватывать легче, если вещи находятся на земле и фиксированы. Это и есть эмпирическое основание данной метафоры. Но, возможно, у меня есть и другой опыт, который я не
осознаю в данный момент, например, «понимание как свет или инсайт, прозрение» или «понимание как озарение», и это расширяет мой эмпирический опыт понимания, предоставляя альтернативные возможности для того, что я хочу сделать.
Теперь рассмотрим третий тип метафор — онтологические метафоры, основанные на нашем опыте восприятия физических объектов и веществ. Осмысление опыта в терминах объектов и веществ позволяет нам вычленять некоторые части нашего опыта и трактовать их как дискретные сущности или вещества единого типа. Только тогда мы получаем возможность классифицировать их, определять количество или объединять в категории.
Онтологические метафоры нужны нам как способы трактовки событий, действий, эмоций, идей как предметов или веществ. Такая метафора используется как способ обозначения (честь нашей страны поставлена на карту), количественная характеристика (много энергии), выделение аспектов (неприглядная сторона его личности), определение причин (груз обязанностей вызвал у него упадок сил) и т. п.
Как и в случае ориентационных метафор носители языка не замечают метафоричности своих выражений. Они воспринимаются как прямые описания явлений внутреннего мира (хрупкая психика), в рамках модели описания этого мира и действует носитель языка. Например, в метафоре «он вышел из ступора» ступор рассматривается как физический объект, из которого вышел индивидуум.
Таким образом, та метафора, которую предъявляет индивидуум (клиент), отражает концепцию его культуры, ценностей, внутренней жизни, опыта и поведения. Именно поэтому терапевту так важно слышать и использовать метафору в своей работе.
Приходящие к нам клиенты ориентируются в основном в своих мыслях по поводу... и ждут в ответ наших мыслей по поводу... Внутреннее знание о том, что важнее всего сейчас нашему организму для саморегуляции, -находится в нас самих, однако вербальная форма знания о проблеме не изоморфна самой проблеме. В лингвистике широко известен эффект Сепира — Уорфа, когда способ речевого выражения оказывает обратное влияние на мысль, изменяя смысл исходного знания.
По сути, то, что мы хотим сказать себе или другим людям, вначале существует не обязательно в вербальной форме. Кэр-роловская Алиса спрашивала, как выглядит пламя свечи после
того, как она погаснет. Нам может быть более интересно, как выглядит это пламя до того, как свеча зажглась, то есть в какой форме существуют знания в памяти, когда они не являются предметом актуальных размышлений (Шленский, 2000). Есть предположения, что это невербальное знание существует в виде зрительных образов и ощущений, эдакие островки опыта и предшествующих знаний.
Понимание метафор и их создание связывается с функционированием правого полушария (Черниговская, Деглин, 2001), и особенно ярко это проявляется в отношении идиом, которые не поддаются дешифровке левым полушарием. Метафоры же поддаются относительной дешифровке. Считается, что идиомы (лезть в бутылку, заварить кашу, дырявая голова, висит на волоске, обвести вокруг пальца) как бы хранятся в правом полушарии в готовом виде.
Эксперименты с «левополушарными и правополушарными больными» показали интересные вещи. Правое полушарие (при нефункционирующем левом) метафору не может анализировать, но подбирает правильно. Создается впечатление, что оно производит анализ не поэлементно, а в целом, погештальтно. Левое полушарие (при нефункционирующем правом) не справляется с идиомами в устной речи, но объясняет метафоры правильно.
Логика же упорядочивает и связывает между собой эти отдельные островки знаний с тем, чтобы обозначить пути внутри каждого архипелага, и ничего не меняет в том порядке, по которому живет каждый остров. Логика лишь сопрягает части знания между собой — это надстройка (Шленский, 2000). Иногда опыт и знания существуют в латентной форме и долго не актуализируются. Довольно часто мы выражаем один и тот же опыт разными способами, и это зависит от нашего восприятия ситуации — мы можем выразить свою «неопределенность» именно этим словом, мы можем дать метафорический образ «висеть в воздухе», мы можем сказать, что растеряны и «сбиты с толку».
Но даже при наличии логики проблема понимания другого человека существует столько же лет, сколько существует человечество. И особенно это необходимо для профессиональных «понимателей» — психотерапевтов, поскольку логика затрагивает лишь поверхностную структуру опыта и ничего не сообщает о глубинной. Не говоря уже о том, что логика у каждого своя.
Так что же дает нам метафора?
Метафора привязывает наш язык к конкретному опыту. Помещая себя в метафору, мы получаем точку опоры, находящуюся между буквальным и переносным смыслом. Например, «висеть в воздухе» означает состояние неопределенности, здесь буквальный и переносный смысл дополняют друг друга. У такой метафоры есть сенсорный (физический, телесный) опыт (относящийся к функции Ид) и дополняющий его ментальный аспект — значение или смысл (функция личности). Кроме того, сама метафора представляет собой неосознанный или осознанный (реже) выбор поведения (Эго-функция), ведь можно продолжать «висеть», а можно что-то сделать, чтобы «не висеть». Необходимо также учесть метапослание (намерение, коммуникативный смысл), адресующееся другому человеку (терапевту) при употреблении именно этой метафоры («снимите меня, пожалуйста, и поставьте на землю» или «вы меня не достанете?»).
Этот способ функционирования предохраняет нас и от чрезмерно абстрактного, и от чрезмерно конкретного; использование метафоры дает возможность выделять и наблюдать модель, с помощью которой мы понимаем себя и другие понимают нас. Через визуальную модель другой человек (и психотерапевт) может почувствовать примерно то же, что чувствуем мы, испытать те же физические ощущения.
Метафора дает нам возможность разговаривать и думать об одних вещах в терминах других вещей. Она позволяет говорить о вещах, которые мы не можем увидеть или потрогать, в терминах видимости и ощущений. «Ты мое солнышко!» — любовное описание личности в терминах восприятия, подразумевающее тепло, свет, возможность роста. Эта метафора отражает и отношение к этой личности — ободрение и одобрение, как и метафора «Мой сладенький!» — нежность и умиление своему ребенку.
Тезис 8. В связи со всем вышесказанным клиентская метафора получает в гештальт-терапии приоритет по сравнению с метафорой терапевта (в отличие от НЛП), так как она отражает уникальные знания о мире и о себе. Для этой цели терапевт должен привлекать клиента к метафоризации речи, если он это не делает спонтанно. К метафорам условно относятся сновидения и фантазии клиента.
Другие психотерапевтические направления в работе с метафорой акцентируют роль психотерапевта. Последний либо ин
терпретирует метафору (символдрама, юнгианская аналитическая традиция), либо составляют метафору, изоморфную проблеме клиента, в которой терапевт иносказательно предоставляет клиенту возможность другого поведения в проблемной ситуации (сказкотерапия, НЛП).
Характеристики метафоры, пригодные для целей психотерапии
1.	Иносказательность метафоры позволяет называть чувства, которые традиционно находятся под социальным запретом, и люди употребляют их, не рискуя получить социальное неодобрение (клиентка, не чувствующая понимания терапевта, говорит, что ощущает, будто «находится за стеклянными дверями», где все видно, но контакта нет).
2.	Экспрессивность — выражение трудного для вербализации опыта. Метафора — это образ, воздействующий на чувства, часто проясняющий фигуру процесса, которая в этот момент выступает из фона.
3.	Метафора носит творческий характер. Сотворчество терапевта и клиента доставляет удовольствие.
" 4. Архетипичность. Послания бессознательного — архетипы всегда предстают перед сознанием в метафорической форме. Многие метафоры являются архетипическими, так как выражают потребности, сходные у всех людей, некие общечеловеческие истины.
5. Новизна. Она создается из-за того, что одна область вещей выражается через другую и появляется что-то, что было упущено при ассоциированном взгляде на предмет или проблему.
Функции метафоры
1.	Коммуникационная — позволяет общаться с другими людьми еще одним способом.
2.	Диагностическая — выбираемый клиентом образ детерминирован его сознательными и бессознательными мотивами. Метафора — это проекция бессознательного, а спроектированный образ доступен для исследования.
3.	Диссоциирующая функция. Если клиент конфлуэнтно спаян со своим опытом, наличие метафоры позволяет овеществить опыт и переместить его из внутреннего мира во внешний. Через метафору клиент может увидеть со стороны свою проблему и найти пути ее решения.
4.	Проясняющая функция. Благодаря конкретизации абстрактных понятий и придания им осязательной (зрительной) формы облегчается понимание (общеизвестная модель Перлза «собака сверху — собака снизу»).
5.	Манипулятивная. Имеется в виду метафорическое послание терапевта клиенту. Это мягкое влияние на клиента, и здесь очень многое зависит от точности восприятия — насколько точно метафора отражает структуру реальных отношений и процессов, насколько она изоморфна ситуации или проблеме.
6.	Развивающая. Расширение имеющихся у клиента поведенческих и культурных стереотипов, которое эффективно применяется в коучинге (Лопухина, Шубенкова, 2002).
Метафоры, помимо структурных, ориентационных и онтологических, могут быть «выстроены» (опять метафора, от них никуда не деться!) и по-другому — как визуальные, связанные с телесным опытом, опытом взаимодействия:
1.	Визуальная. Зрение и свет. Свет — осознанность, темнота — непонимание, неосознанность. Используемые слова — прозрачность (Роджерс), тень (Юнг), ясность (Декарт). Свет — это луч, который проходит через все важные аспекты опыта. Он дает возможность увидеть пространственный образ. Визуальная структура касается формы, отношений часть-целое, связей и т. п.
2.	Кинестетическая. Баланс — метафора равновесия, справедливости, слева — справа, с одной стороны — с другой стороны. Кинестетическая — локомоция. «Идея пришла мне в голову», «она нашла там свое место», «неисхоженные пути».
3.	Кинестическая и визуальная. Позиция — «он занял место такого-то», «вы забыли свое место, сэр», «отстаивать позицию в споре».
4.	Психосоматические метафоры — «меня от нее тошнит», «сидит на моей шее», «быть под пятой» и т. п.
5.	Метафора передачи по Редди (приведено по Лакоффу и Джонсону, 1993) или метафора канала связи Язык, который мы используем, когда говорим о самом языке, можно представить через метафору следующим образом. Идеи (смыслы) — это предметы, языковые выражения — это вместилища, а коммуникация — это отправление и получение. Например, «до него невозможно донести никакой мысли», «я подал ему эту мысль», «его
слова содержат мало смысла», «пустые слова», «вкладывайте больше смысла в ваши слова».
Особенности работы с метафорой в гештальт-подходе
Работа с метафорой в гештальт-подходе базируется на ее осознавании и осознавании степени влияния на поведение и жизнь клиента. Согласно Соколову (1998), базой для работы с метафорой является
•	наличие бессознательного у пациента и у психотерапевта;
•	серьезная и постоянная проработка связей сознания и бессознательного у психотерапевта при обучении и суперви-дении;
•	двойственность основных чувств, целей, форм общения и самого процесса психотерапии;
•	перевод символов метафорического языка на уровень непосредственных взаимоотношений, жизненных сценариев, ценностей и убеждений как пациентов, так и терапевтов.
Здесь не имеются в виду интерпретативные техники символ-дра^ы или юнгианской аналитической терапии. Кроме того, это и не специально «конструируемые» метафоры нейро-лингвистического программирования. Имеется в виду использование в терапевтической работе языка (метафор) самого клиента (и терапевта). Представления, относящиеся к метафоре в гештальт-терапии, основаны на том, что организм, избегая боли, относящейся к проживанию того или иного чувства или опыта, представляет проблему или состояние в виде образа, предоставляя информацию в замаскированной символической манере. В этой манере нет логики и часто присутствует нонсенс. Под таким нелогичным образом скрывается что-то, что впоследствии может помочь сформировать гештальт и понять, какая потребность требует удовлетворения.
При этом терапевт, работающий с метафорой клиента, обращает внимание на то, насколько она связана с культурным, семейным или эмпирическим опытом и насколько именно этот опыт (концепция мира, проблемы) вносит ограничения в жизнь клиента и формирует его проблему. Иногда терапевт может сконцентрироваться на буквальном смысле метафоры (для работы с ментальными ограничениями), расширяя телесный опыт
клиента («висеть в воздухе»). Иногда требуется акцент на концепции мира, то есть ментальном аспекте («она его увела»). Более того, для работы с метафорами, ограничивающими опыт клиента, необходимо путешествие в другую метафору, расширяющую этот опыт.
Цикл проживания метафоры в терапии можно рассмотреть с точки зрения цикла контакта:
1.	Выделение метафоры из фона. Клиент в метафорической форме рассказывает о своем состоянии (или делает это побуждаемый терапевтом, если не может сам вербально охарактеризовать свое состояние или проблему). Появляется фигура в виде метафоры, она может быть рассмотрена терапевтом и клиентом (это соответствует работе с конфлуэнцией и интроекцией — запретные чувства принимают метафорическую форму и находят вербальный выход).
2.	Работа по ассимиляции проекции. Клиент может идентифицироваться с различными частями (проективными образами) и ассимилировать принадлежащие ему чувства и желания. По Ф. Перлзу, это работа с частями спроектированного образа, когда клиент поочередно становится каждой из частей и в то же время целостно проживает их. Каждый образ является репрезентацией существования в прошлом и настоящем. Целостное проживание позволяет клиенту выразить болезненную или конфликтную ситуацию, относящуюся к данному образу, без знания о том, что правильно, а что нет. Здесь же применяется подход, ориентированный на чувства. Терапевт побуждает клиента оставаться с актуальными чувствами, которые вызваны метафорой или образом.
3.	Когда проекция ассимилирована, клиент получает возможность ориентироваться в своих потребностях. Существует метод «интуитивного прыжка», «челнока», который подразумевает большее включение терапевта. Когда терапевту кажется, что тот или иной образ, возможно, относится к кому-то из жизни клиента, он спрашивает, что напоминает клиенту та или иная часть метафоры в его жизни. Клиент получает возможность понять, кому адресована та или иная потребность, и вследствие этого имеет дело с конкретным адресатом своего чувства или потребности. Дальнейшая работа идет в обычном порядке.
Развитие метафоры в групповой терапии*
Метафора в группе появляется как отражение групповой потребности в символической или образной форме. Явкяясь плодом совместных усилий участников, метафора удовлетворяет индивидуальную потребность каждого члена группы. Возникнув и зафиксировав какое-либо явление групповой жизни, метафора продолжает жить и обрастать контекстом. Она переходит из сессии в сессию, как групповой символ. Пережитые, от-реагированные и усвоенные метафоры выступают в дальнейшем как маркеры пережитого группового опыта. Они задевают чувства участников, заставляют их переосмыслить свой вклад в групповой процесс.
Когда появляется групповая метафора, вся группа выступает как созидатель, это доставляет эстетическое удовольствие, многократно умножает групповую энергетику, задействует эмоциональные и интеллектуальные ресурсы участников. Творчество дает ощущение причастности к миру общечеловеческих ценностей, мифологии, религии, фольклору, поп-культуре.
Инициатором метафоры обычно выступают референтные групповые фигуры — лидеры, наиболее продвинутые и живые участники группы. Это спонтанно усиливает групповое бессознательное и выходит на уровень сознания с помощью слов. Фигурой в группе обычно является то чувство, которое преобладает над остальными чувствами и мыслями (остальные компоненты опыта отступают на задний план). Если тема угадана, метафора подхватывается группой, развивается и превращается в коллективную фигуру. Обычно она живет столько сессий, сколько необходимо, чтобы групповая потребность была удовлетворена.
Стадии развития метафоры в группе
1.	Фигура на фоне. Чувство, ищущее свое выражение, обретает образ, например, «женский клуб» (чувство одиночества) отражает потребность в поддержке. Обычно в группе появляется банк метафор, но приживается одна, наиболее полно отражающая потребность группы.
2.	Поляризация. Участники группы присоединяются к разным полюсам или составляющим метафоры. Происходит отождествление участников с фигурой или фоном. Далее начинается
*	По Горловой и Ефимкиной, 1998.
диалог, в котором участники с полярными идентификациями отстаивают свои жизненные принципы и нападают на противников, пока не исчерпают себя.
3.	Инверсия. Фигура меняется с фоном. Участники обнаруживают в себе другие черты.
4.	Интеграция или осознание единства противоположностей. Метафора переосмысливается по-новому. Участники осмысливают, как человек выбирает свою роль (что он проецирует на других), что дает эта роль другим участникам или другим людям (как «маленькая бедная овечка» превращает других в «хищных и злобных волков»).
5.	Завершение и разрушение гештальта. Когда потребность удовлетворяется, необходимость в метафоре отпадает. Метафора прожита и превращается в маркер совместно пережитого опыта.
6.	Созревает новая потребность, и цикл повторяется.
Примеры работы с метафорой клиента
в гештальт-подходе
ПРИМЕР 1. «ВНУТРИ И СКВОЗЬ»
Клиентка (25 лет, очень симпатичная, интеллигентная барышня): Я не принимаю себя. Я вижу себя словно бы в кривом зеркале. Другие довольно часто говорят мне о том, что я могу, но я словно их не слышу или не доверяю.
Терапевт: Я слышу тебя так, что ты словно отвернулась от других, которые одобряют тебя, и смотришь в свое кривое зеркало.
К.: Да. Я многое умею лучше других. Но мне нельзя чувствовать свое превосходство, мне говорят не выпендривайся. Девчонки в школе и учительница в техникуме. Если я делаю что-то лучше других, то не могу радоваться, я чувствую себя виноватой.
Т: Тебе нельзя радоваться своим успехам?
К.: Это вина, она цригибает меня к земле. Иногда я смотрю
в прямое зеркало и чувствую себя виноватой. Мне нельзя отстаивать себя, когда мне говорят неприятности. Я почему-то боюсь поставить других в неловкое положение, так же, как они это делают со мной.
Т.: Можешь ли ты сейчас придать пластическую форму мне? Создай неловкое положение, в которое ты боишься поставить других.
К. (Долго думает. Потом говорит, что не может этого представить, потом, что не может сделать.)
Т.: И жить тебе пригнутой к земле?..
К.: Встаньте так. (Ставит терапевта в положение балерины с поднятой ногой и руками.)
Т. (улыбается и, продолжая движение из позы, делает балетное па): Это такое положение, в которое ты боишься поставить других?
К. (Пытается сделать из терапевта другую скульптуру, похожую на клоуна.)
Терапевт продолжает движение, заложенное в пластике.
К. (Смеется и говорит, что захотелось самой так же подвигаться.): Ну, и я так могу! (Спонтанно двигается, легко и красиво.)
Т.: Что ты ожидала и что получила?
К.: Ожидала недовольства, конфронтации, получила игру и радость...
Т.: А как ты хочешь жить?
К.: Я хочу летать. Я чувствую себя достаточно сильной, чтобы летать. Но меня словно бы держит у земли тяжелый якорь. Когда я взлетаю, он рывком возвращает меня на место. Я привязана к нему толстым канатом, а там железная платформа... Я не могу взлетать выше...
Т.: В какой метафоре ты живешь? В этой?
К.: В этой... (Распрямляется.) Надо отвязаться... (Замолкает .) Там внизу канат такой толстый... (Замолкает надолго.)
Т.: Что ты делаешь?
К.: Изучаю канат, чем бы его отвязать... Нет, узел толстый... (Хватается за голову.) Он же и ко мне привязан. (Показывает на грудь. Глубоко вздыхает и улыбается.) Здесь же просто тонкая бельевая веревка... (Глаза горят. Вид азартный, радостный.) Мне хорошо, я могу улететь... Я могу спуститься, когда страшно.
Т.: Между азартом и страхом...
К.: Между азартом и одиночеством... Если далеко улететь, людей не видно, одиноко. Я хочу видеть, что происходит на земле.
Т.: Там, где люди?!
К.: Да. (Облегченно.) И еще я могу ведь смотреть сверху, когда мне говорят гадости, не обязательно ругаться... (Весело смотрит на терапевта.) Мне сейчас хорошо, и я хочу что-нибудь сделать... (Перебирает пальцами.)
Т.: Все подручные средства перед тобой. (Показывает на предметы в кабинете,)
К.: Я хочу быть режиссером.
Т. (С энтузиазмом.) У меня будет роль?
К.: Давайте поиграем в кривое зеркало. Кресла будут другими людьми. Я буду вспоминать свои состояния. А зеркало будет отображать меня наоборот. Может быть, и вы что-то придумаете.
Т.: Я могу поиграть и за других людей... (Пересаживается из кресла в кресло, восхищаясь и говоря что-то за других.)
К. (Слушает.)
(Терапевт становится кривым зеркалом, отражая все наоборот. Когда клиентка гордится, «зеркало» отражает презрение, когда грустит — корчит смешные рожи, когда клиентка начинает собирать и устанавливать на место стулья, «зеркало» выражает недовольство и показывает вверх — к идеалам. -Клиентка смеется. В игре много энергии. Затем терапевт подводит ее к обычному зеркалу.)
Т.: Кого ты здесь видишь?
К. (глубоким грудным голосом): Себя. Именно себя. Мне хорошо! Спасибо!
Т.: И тебе спасибо!
Итак, работа началась с метафоры «кривого зеркала», затем перешла к пластически выраженным метафорам «пригнуть к земле» и «поставить в неловкое положение» и, наконец, к визуальной метафоре «хочу летать, но держит якорь». Очень важно, что в конце сессии клиентка вернулась к своему «кривому зеркалу», но уже в состоянии человека, влияющего на ситуацию и управляющего процессом — в роли режиссера.
ПРИМЕР 2. «УЛИТКА И ПАНТЕРА» (ФРАГМЕНТ)
Клиентка: У меня есть сложности в контакте с другими людьми. Я, конечно, и подходу к ним, и звоню, но через три минуты у меня возникает желание побыстрее уйти или закончить разговор.
Терапевт: Что ты чувствуешь?
К.: Страх. Мне кажется, на меня могут напасть или накричать. На меня реально нападали на улице. Но я и до этого боялась. Мне всегда хочется убежать и спрятаться.
Т.: С чем бы ты могла сравнить это свое состояние?
К.: Я как улитка, маленькая серая улитка, живущая в своем домике. Немного вылезу, посмотрю и обратно...
Т.: Я просто удивлена. С одной стороны, ты боишься, убегаешь, но я-то тебя неоднократно видела с другими людьми (в тренинговой группе). Ты общительна, социально успешна, тебя выбирают. И вместе с тем это не ты, ты — это маленькая серая улитка. Тогда, кто же успешно общается с другими?
К.: Черная пантера.
Т.: Опиши ее.
К.: Гладкая, с черной блестящей шерстью, сильная...
Т.: Побудешь пантерой?
К. (мнется): Попробую... Я пантера, я сильная, красивая, успешная... (Лениво, но с внутренней силой потягивается.)
Т.: Видишь, там (показывает на стул) улитка. Маленькая, серая...
К. (вглядывается): Да, и какая-то странная... То маленькая и серая, то большая с красивой розоватой блестящей раковиной... Она все время меняет свои размеры... Странно... И еще она какая-то мокрая, заплаканная, что ли... Вся в слезах...
Т.: Скажешь ей что-нибудь?
К. (с вялым раздражением): Ну, что ты все время плачешь?.. Успокойся, что ли...
Т.: Тебе ее не жалко?
К.: Нет. (С отвращением подергивается.) Она какая-то мокрая, серая, вся в прыщах, ничего не знает...
Т.: Пересядь. Теперь ты улитка. Какая — маленькая или большая?
К.: Я все время меняюсь. (Показывает на грудь рукой.)
Т.: Что там?
К.: Слезы подкатывают.., (Но она не плачет.)
Т.: Подкатывают, когда ты большая или маленькая?
К.: Когда большая...
Т.: И ты с ними успешно справляешься, улитка? Плачешь внутрь?
К.: Да, что же это я делаю...
Т.: Скажешь что-нибудь пантере? Она пыталась тебя утешить, но как-то странно...
К.: Я не слышала.
Т.: Не слышала?
К.: Да. У нее губы шевелились, но я ничего не слышала.
Т.: Что-то со слухом?
К.: Она и сейчас меня не слышит. Лежит лениво, хвостом отмахивается, она меня не услышит.
Т.: Попробуешь?
К. (начинает горько плакать): Ты меня не слышишь... не замечаешь...
Т. (подходит сзади): Скажи ей: «Мама, я есть! Я маленькая, серая, с прыщами, но я есть!»
Предложение терапевта в данном случае было основано на том, что она ранее слышала от клиентки. Выделенные курсивом выражения явно относились к реальным людям, а поскольку терапевту был известен контекст отношений клиентки с матерью, этот выбор оказался абсолютно верным. Далее, работа от метафорических образов перешла к отношениям клиентки-подростка с ее матерью. Клиентка рассказала о своих подростковых трудностях в общении с ней. Мать постоянно требовала^от клиентки «быть большой» (отсюда постоянно изменяющиеся размеры улитки), кричала на нее в тех случаях, когда девочка не «соответствовала возрасту», ей явно не нравилась ее «серая» дочь. Поэтому клиентка выработала тактику молчания и маски (плакать внутрь). В дальнейшей работе много внимания уделялось телесным проявлениям (лицо-маска, а какое выражение на самом деле; способности опираться на себя в тот момент, когда «за спиной нет домика»), а также сходству теперешней нарцис-сической позиции клиентки по отношению к своей слабости с материнской позицией по отношению к дочери-подростку.
ВЗГЛЯДЫ КЛАССИКОВ ГЕШТАЛЬТ-ТЕРАПИИ НА СНОВИДЕНИЕ.
СПОСОБЫ ТЕРАПЕВТИЧЕСКОЙ РАБОТЫ СО СНОВИДЕНИЯМИ
Известно, что целью сна как физиологического феномена является восстановление активной деятельности организма. При этом сновидение выполняет совсем другую функцию. Согласно современным представлениям, оно необходимо как специфический механизм самонастройки психики. Его можно назвать процессом перекодировки информации, получаемой индивидуумом из внутреннего и из внешнего мира (Гингеры, 1999, Петрова, 2003). Состояние сновидения физиологически характеризуется интенсивной деятельностью лобных отделов коры правого полушария головного мозга, а также активацией лимбической и гипоталамической систем.
Само сновидение представляет собой серию визуальных образов (чаще иллюстрированных аудиально) или своеобразный фильм, который можно рассматривать подобно тому, как мы рассматриваем произведения искусства. Сюжеты сновидений, как и сюжеты произведений искусства, во многом определяют особенности культуры данной эпохи и самый ранний сенсорный опыт индивидуума (даже перинатальный). Однако замечено, что некоторые сюжеты и символы у людей из разных эпох сходны и, возможно, обусловлены коллективным бессознательным. Универсальные конструкты человеческой психики — архетипы (по К. Юнгу) вызывают самые удивительные сны — сновидения-посланники, сновидения-сообщения.
Исторически рассмотрение сновидений в психологии и психотерапии вначале шло по пути интерпретации отдельных образов и смыслов всего сновидения. Работа 3. Фрейда «Толкование сновидений» положила начало мнению (надолго ставшему общепринятым) о том, что вытесненные импульсы и желания зашифрованы в снах в виде визуальных образов-символов. Расшифровка этих образов-символов помогает понять (по Фрейду), что происходит с человеком и каковы его вытесненные желания. Эта гипотеза легла в основу огромного культурного пласта двадцатого столетия (изобразительное искусство, литература, скульптура, кино), буквально пронизанного психоаналитическими символами и образами. Энциклопедически образованный Карл Юнг расшифровывал архетипические образы и сюжетные ходы сновидений по аналогии с мифами и сказками.
Акценты в работе со сновидением в гештальт-подходе ставятся по другому — это обращение к тем образам, которые возникли в данном сновидении в гешталып-эксперименте. Ф. Перлз (1996) вслед за Карлом Юнгом и Отто Ранком считал, что каждый персонаж сновидения — это часть нашей разделенной самости, кусочки нашего «Я». Сновидение трактуется как проекция, и каждая его часть, имеющая отношение к сновидцу или не имеющая, представляет самого сновидца. Это может быть проекция чувства, личностной роли или какого-либо состояния. Система отношений между отдельными элементами сновидения отражает систему отношений в пространстве внутреннего мира клиента и в пространстве его отношений с окружением. При этом нет смысла анализировать такие кусочки, как символы (подобно психоанализу), разрывая их на еще меньшие элементы.
Наоборот, гештальт-терапевт стимулирует интеграцию этих отчужденных частей, для того чтобы человек почувствовал себя целостным. Говоря «целостным», Ф. Перлз имеет в виду хорошо функционирующим, способным опираться на себя, способным продолжать свой личностный рост. Техника работы со сновидением нацелена на осознавание, переживание и ассимиляцию проекции. Сновидение обычно воспринимается сновидцем как нечто пришедшее извне и не поддающееся контролю. Когда же части сна разыгрываются как аспекты собственного существования (Даунинг, Марморштейн, 2003), ответственность тем самым возвращается личности и сновидение становится отправной точкой для нового опыта.
Способ, предложенный Ф. Перлзом (1996, 1998), называется «идентификация с образом сна». Клиент должен идентифицироваться с каждой частью сновидения, идентификация — это противодействие отчуждению. Проекция — это отчуждение частей «Я», восприятие чего-то как не принадлежащего самому индивидууму. За проекцией скрывается отвергаемая клиентом потребность, потребность, не имеющая открытого выхода в осознавание и поведение. Кроме того, сон — это экзистенциальное послание, касающееся нашего существования. Сновидение для Перлза связано с обнаружением своего истинного «Я» (Ф. Перлз, 1996). В особенности это касается часто повторяющихся и одинаковых сновидений. Работа со сновидением состоит из нескольких шагов.
1-й шаг. Рассказывая сон, человек излагает его как некую историю. Обычно он делает это в прошедшем времени. Терапевт записывает или запоминает рассказанный сон дословно.
2-й шаг. Для оживления сна прошедшее время заменяется на настоящее, и тогда клиент погружается в особое состояние, предположительно идентичное тому, которое было при первичном «просматривании» сна. И поскольку это происходит наяву, клиент может осознавать свои мысли и чувства, а также исследовать свои реакции. Текст сновидения — уже свершившееся событие (законченная форма), и менять его не рекомендуется (Петрова, 2003). Однако можно искать ассоциации, погружаться в соматические ощущения и искать параллели с реальностью.
3-й шаг. Живое разыгрывание сновидения. Клиент берет на себя роль постановщика сна (интегрирующую роль), который должен быть восстановлен во всей его жизненной полноте. В этом сне имеются персонажи, одушевленные или неодушевлен
ные, на которых клиент будет реагировать по-разному. Отождествляясь с этими персонажами, становясь ими, клиент возвращает себе отторгнутые части. При этом он говорит и движется как персонаж из сна (человек, предмет или стихия), углубляя свои чувства и переживания.
«Мы должны стать негодяем или демоном из своего сна и понять, что все это — проецируемые части нас самих», — пишет Ф. Перлз (1998). Когда человек обнаруживает родство со многими аспектами своего сна, он испытывает самые разные чувства и таким способом расширяет свой опыт, помещая себя в центр своего мира.
Мы уже говорили о том, что проекция есть способ прерывания контакта с потребностью путем отказа от части себя, своих собственных мыслей, чувств или желаний. Они приписываются людям из внешнего мира. Возвращение себе какой-либо неприятной части (чувства злости или подозрительных мыслей) также может быть не очень приятным. Но в этих частях «Я» скрывается ценная энергия, которая, не будучи присвоенной, направляется на подавление себя. Главное правило на этом шаге работы со сновидением — не интерпретировать, а просто побыть персонажами сна. Переход от фигуры к фигуре осуществляется либо поочередно (хронологически), либо клиент сам выбирает наиболее энергетически «заряженные» фигуры.
В работе со сновидением терапевт способствует фокусировке клиента, погруженного в переживание собственных образов. Находясь вне пространства сна, терапевт привлекает его внимание к отдельным деталям происходящего, сохраняя при этом нейтралитет и любопытство (Петрова, 2003) по поводу каждой из фигур сновидения. Его задача — побудить клиента усилить телесный компонент переживания, найти точное движение и интонацию, выразить себя от имени персонажа. Для усиления фокусировки он может попросить нарисовать иллюстрацию к сну, использовать для драматизации реальные предметы в комнате, а если работа проходит в группе — построить композицию сна и разыграть его в пространстве.
Итак, задача терапевта — побудить клиента контактировать
1)	с миром сновидения;
2)	со своими чувствами;
3)	с присутствующими людьми (и терапевтом);
4)	с реальными людьми, которым адресованы какие-либо чувства.
При этом гештальт-терапевт гибко меняет акценты, выбирая то, что нужно для него и для клиента в данный момент времени. Здесь нет определенной последовательности, заданного заранее алгоритма. Спектр реакций терапевта зависит от его собственного чувственного осознавания и чувственного осознавания клиента. В работе со сновидениями используются традиционные для гештальт-терапии приемы: побуждение к осознаванию, монодрама, амплификация, работа с полярностями, исследование контакта и отступления.
Если клиент, работая со сном, говорит что-то себе, гештальт-терапевт побуждает его сказать это тому, кому это направлено на самом деле. Все слова «это», «оно» заменяются в обращениях на «я». Какие бы направления ни приняла работа со сновидением, она всегда будет соответствовать отношениям человека с другими людьми и внешним миром.
Приведем фрагмент сессии Ф. Перлза со сновидением Норы («Гештальт-семинары», 1998, с. 105— 106), демонстрирующий основные приемы такой работы. В начале Перлз долго работает над трудно дающейся клиентке идентификацией с ее проекцией, добиваясь полного отождествления.
Нора: Во сне я была недостроенным домом, и на лестнице не было перил. Я поднимаюсь по ступенькам и захожу очень высоко, но они идут в никуда. Я знаю, что на самом деле это было бы ужасно — подняться так высоко по этим ступенькам.
Во сне это не очень здорово, но не так ужасно, и мне интересно, как я смогла это вынести.
Фриц: О'кей. Стань этим незаконченным домом и повтори сон снова.
Н: Ну, я поднимаюсь по лестнице, а у лестницы по бокам нет перил.
Ф.: «Я — недостроенный дом, у меня нет...»
Н: Я — недостроенный дом, и я поднимаюсь по лестнице и...
Ф.; Опиши, какой ты дом.
Н: Ну, в нем есть...
Ф.: «Я...»
Н: Я — дом?
Ф.: Да, ты — дом.
Н: А в доме есть...
Ф.: «Во мне»...
Н.: Я — дом, и я не достроен. У меня есть только скелет, некоторые части, а полов почти нет. Но есть ступеньки, а перил у меня нет, чтобы защитить меня. И я поднимаюсь...
Ф.; Нет, нет. Ты — дом. Ты не поднимаешься.
Н.: Я уже поднялась. И потом я оказалась где-то наверху, и это... и это никуда не вело, и...
Ф.: Скажи это Норе. Ты — дом, скажи это Норе.
Н.: Ты поднимаешься по мне, и ты попадаешь в никуда. И ты можешь упасть. Обычно ты падаешь.
Ф.: Ты видишь? Именно это я и пытался сделать — подняться на тебя, и попал в никуда. Прошло много времени, прежде чем ты смогла отождествиться с домом. Теперь скажи то же самое кому-нибудь из присутствующих, оставаясь в роли дома. «Если вы попытаетесь подняться на меня...»
Н.: Если вы попытаетесь подняться на меня, то вы упадете.
Ф.: Можешь рассказать мне побольше, как в тебе живется? (Нора молчит.) Ты — дом, в котором удобно жить?
Н.: Нет, я открытый и незащищенный и внутри гуляет ветер (голос переходит на шепот). И если ты поднимешься на меня, ты упадешь. А если ты осудишь меня... Я упаду.
ф.: С тобой что-то происходит? Что ты чувствуешь?
Н.: Я хочу бороться.
Ф.: Скажи это дому.
Н.: Я хочу сражаться с тобой. Мне наплевать на тебя. Это не так. Я не хочу (плачет)... Я не хочу плакать, и я не хочу, чтобы ты... я даже не хочу, чтобы ты видел, как я плачу (плачет)... Я боюсь тебя... Я не хочу, чтобы ты жалел меня.
Ф.: Скажи это еще раз.
Н.: Я не хочу, чтобы ты жалел меня. Я и без тебя достаточно сильная. Я не нуждаюсь в тебе, и... я хочу не нуждаться в тебе.
Ф.: О'кей. Теперь пусть ступеньки поговорят с несуществующими перилами. «Здесьне за что держаться, перила, где вы?»
Н.: Перила, я могу жить без вас. По мне можно подниматься. Было бы здорово, если бы вы были. Было бы здорово быть совершенной, чтобы наверху было что-то твердое, а по бокам хорошие отполированные перила.
Ф.: Какой у тебя пол?
Н.: Бетонный. Бетонный, еще не покрытый.
Ф.: Довольно крепкий, прочный фундамент?
И: Да.
Ф.: Ты можешь сказать группе, что у тебя прочный фундамент?
Н.: Вы можете ходить, и это безопасно, и вы можете тут жить, если не будете обращать внимания на некоторые неудобства. Я очень зависима.
Если сон прервался внезапно, но по содержанию не закончен и вызывает сильное иррациональное беспокойство, существует четвертый шаг. Это продолжение сна, фантазия, которая тоже может быть использована как сценарий. При этом сам приснившийся сон не переделывается, а доигрывается, давая возможность клиенту перевести свою тревогу в действие и завершить незавершенную ситуацию (Петрова, 2003). При доигрывании клиент может создать другое окончание, например, может выйти из опасной ситуации, «победив монстра». Главное, чтобы он соотносил свой сценарий с внутренней правдой (внутреннее «да»), логикой сюжета и своими желаниями. Фальшиво-благополучное завершение сна может ничего не дать для терапевтической работы, *в то время как «гибель героя и его торжественные похороны» переживаются клиентом и имеют большую витальность. В некоторых направления психотерапии (психодрама, символдрама) для обеспечения большей безопасности в работе клиент получает от терапевта или дружественного персонажа символический охраняющий предмет (меч, кольцо или волшебную палочку), который он может использовать в случае опасности.
Сновидение, особенно относящееся к тому, что происходит, может стать хорошим материалом для работы в групповом контексте. Дж. Зинкер, например, использует сновидение как театр, где участники группы, становясь персонажами сна, разыгрывают различные его части. Главное действующее лицо может распределять роли, участники терапевтической группы могут также предлагать себя на разные роли. Участники могут поделиться со сновидцем своими проекциями (фантазиями, ассоциациями) по поводу его сна, рассказать сновидение «от себя», сыграть пантомиму и построить пространство сна и т. п. Интересен и вариант работы с анти-сновидением по Дан. Хломову (Петрова, 2003). При этом повышается эффективность личной работы участников группы (по сравнению с ролью наблюдателей работы терапевта со сновидением у Ф. Перлза).
Однако работа со сновидением как с проекцией клиента не является единственным способом. Сновидение по И. Фрому может быть рассмотрено и как ретрофлексия чувств, желаний и мыслей, не проявленных в реальной жизни и направленных обратно, во
внутренний мир. «Сны обычно отражают потребности пациента, а именно — что ему нужно от аналитика. [...] В снах запечатлеваются [...] бессознательные компоненты контрпереноса, которые являются весьма важными» (Хилл, 2000). Своим сном сновидец бессознательно говорит себе то, что должен сказать терапевту (или кому-либо еще). Эти переживания по какой-либо причине отвергнуты индивидуумом и, соответственно, могут быть восстановлены в терапии. Сновидение как ретрофлексия может быть рассмотрено в том случае, когда оно приснилось накануне или после сессии (или по содержанию оно связано с терапией и терапевтом).
В одном из вариантов работы, предлагаемом Ж.-М. Робином (Петрова, 2003), терапевту рекомендуют действовать следующим образом. Клиент рассказывает содержание своего сновидения, а терапевт побуждает его осознать связанные с этим чувства. Затем обсуждаются чувства клиента к терапевту и их возможное сходство с чувствами по поводу сновидения. Проще всего адресовать чувства, если приснился сам терапевт, но возможна и подмена фигуры — когда функциональную роль терапевта в сновидении играет другой персонаж, в отношении которого клиент высказывает свои чувства.
Еще один вариант работы со сновидением как с ретрофлекси-рованным переживанием — идентификация с персонажами сновидения и произнесение монолога, адресованного другому персонажу (Гингер&Гингер, 1999). Самое главное для клиента — осознать, на кого похожа фигура из сна и каковы реальные отношения у клиента с ней. Для этого клиент поочередно становится каждым из персонажей, разговаривает с ними, а терапевт побуждает его говорить о чувствах и желаниях, адресованных им. После этого терапевт может попросить клиента найти реальных людей, которым может быть адресован и этот монолог, и эти чувства, а также идентифицировать актуальную потребность, связанную с ними. Такая работа в технике «челнок» отражает переход от энергии внутреннего пространства к реальной жизни во внешнем пространстве. Однако здесь существует некоторая опасность разрушить сновидение. «Стоит искать в обыденной жизни эпизоды, по эмоциональным темам, по чувствам похожие на сновидения. И сделать эти переживания более осознанными. Но не стоит разрушать сна, ради того, чтобы найти в нем подобие чувства обыденной жизни. Иными словами, стоит использовать образы сновидения для обогащения реальности. Но не стоит использовать образы реальности
для обогащения снов», — пишет Е. Петрова в своей замечательной статье о работе со сновидениями (2003).
Терапевту, работающему со сновидением, всегда будет полезно понаблюдать, как образы из сновидения отражают разные механизмы прерывания контакта. Кроме того, сам характер образа может подсказать, как они могут быть реализованы в терапевтической сессии. Например, животные двигаются (клиент тоже может при этом двигаться для усиления осознавания), имеют свое пространство (ареал), партнера, с которым возможны отношения, чувства и желания, характерный тип питания и т. п. Растения чаще не двигаются, но растут, могут заполнять пространство или двигаться по другому растению (лиана), у них есть определенное строение, состояние (например, цветы закрыты или открыты), они развиваются, дают плоды. Люди, соответственно, разговаривают, живут, переживают, умирают, а природные стихии легко выражают трудно определяемые эмоциональные состояния (штиль, землетрясение или дождь). Природные ландшафты также могут отражать определенные состояния или условия жизни — болото или ледник с трещинами, морская пучина или безвоздушное пространство, в которое попал сновидец, — все это может пригодиться в работе креативному терапевту.
Очень важен и коммуникативный смысл сновидения («О чем тебе говорит твой сон? Какой ответ он тебе подсказывает?» (фрагмент 1, см. ниже). Есть и другой способ работы — диалог и переживание отношений со сном (фрагмент 2, см. ниже). Иногда это отношения с несуществующим сном — особенно у клиентов, которые не запоминают своих сновидений. Здесь персонажем становится сам сон. Клиента просят «побыть сном» и рассказать, зачем он приснился и для чего нужен: «Теперь я хочу, чтобы вы все поговорили со своими снами и чтобы сны отвечали, как будто они живые существа. «Сны, вы меня путаете», «Я не хочу о вас знать», скажите что-нибудь, и пусть сны ответят. [...] А теперь я хочу, чтобы каждый сыграл роль своих снов, например: "Я прихожу к тебе очень редко, и только отрывками», так как вы видите свои сны. Я хочу, чтобы вы стали своим сном. Измените роль, станьте сном и поговорите с группой, как будто вы — сон и разговариваете с собой» (Перлз, 1998, с. 250).
ФРАГМЕНТ (1) РАБОТЫ ФРИЦА ПЕРЛЗА С БЭТ («ГЕШТАЛЬТ-СЕМИНАРЫ, 1998. - С. 213)
Бэт (грубый, резкий, сильный голос): В моем сне стальная лента, похожая на часть колеса от грузовика, обмотана вок
руг моей груди, и я не могу освободиться. Я чувствую себя пойманной в стальное кольцо и пытаюсь высвободиться...
Фриц: О'кей. Для этого мне нужен сильный мужчина, кто-нибудь, поднимитесь сюда. (Мужчина поднимается.) Бэт, стань этим стальным кольцом из своего сна. Сомкни руки вокруг его груди и попытайся удержать его. (Она делает это и крепко сжимает.) О’кей, (мужчине) Теперь попытайся вырваться из этого стального кольца. (Происходит короткая энергичная борьба, и он вырывается на свободу.)
Б. (вдруг понимает): Но я не из стали!
Ф.: Да! Получила сообщение?
Б.: Я на самом деле думала, что смогу удержать его! Ф.: О'кей.
ФРАГМЕНТ (2) РАБОТЫ Ф. ПЕРЛЗА С КИРКОМ
(«ГЕШТАЛЬТ-СЕМИНАРЫ, 1998. - С. 177-178)
Кирк: Мне нечего рассказать тебе, у меня нет сна.
Фриц: О'кей, поговори с этим несуществующим сном.
Техника работы с экзистенциальным осознаванием сновидения принадлежит Ф. Перлзу. Он предлагал клиенту рассказать свой сон от первого лица, останавливаясь после каждой фразы и произнося «И это мое существование», осознавая, что означает это заявление в контексте его единственной жизни. В этом смысле самыми важными для нас являются «повторяющиеся» сновидения, сновидения, которые «требуют» их интегрировать.
Особым вариантом работы со сновидениями является работа с так называемыми «страшными снами». «Страшные сны» — это сны с путающими сюжетами («ужастики»), которые сопровождаются чувством страха. Люди путаются обычно «покойников, которые приходят за ними», насилия (где сновидец выступает в качестве насильника или жертвы, а иногда и свидетеля), неприятностей с близкими людьми, сюжетов из сонников, где описаны пугающие последствия (например, «выпадение зубов — к смерти кровных родственников»). Иногда сюжета как такового нет, а от сна остается ощущение ужаса и вегетативные симптомы в виде потливости, озноба или тошноты. Часто «страшные сны» воспринимаются сновидцами как предсказания будущего.
Тем не менее, несмотря на неприятный характер наших ассоциаций, во многом обусловленный культурально (сонники, приметы и т. п.), страшные персонажи сновидений — это тоже проекции.
Иногда терапевты (в слиянии с напуганным клиентом или с клиентом, пытающимся бессознательно напугать терапевта своим «страшным сном»), тоже пугаются, замораживая тем самым свою энергию. Здесь необходимо помнить, посмотрев на ситуацию со стороны, что «это только сон» (причем сон клиента!), а не реальность. Соответственно, всякие «монстры» из сновидения будут тем более пригодны для работы (энергетически заряжены), чем больший страх они вызывают у клиента.
Один из вариантов «страшных снов» — это сны с подавленной агрессией, которая проецируется в страшный персонаж (клиент видит себя в виде насильника, маньяка, монстра и т. п.). Второй вариант — клиент видит себя в сновидении в виде жертвы какой-либо агрессивной, захватывающей и поглощающей фигуры. Сложности работы с такими персонажами могут быть обойдены с помощью игры. В игре никто из нас реально не становится маньяком или монстром, а присваивает на ^ремя его способ действий, активность, характер и чувства (не «Я — маньяк», а «Я играю в маньяка»). Если клиент — жертва и не рискует отыграть эту роль во сне, не стоит настаивать. Возможно, что более продуктивной будет для него роль агрессора. Тем не менее, необходимо выяснить, куда и кому направлена сдерживаемая агрессия клиента и какова его фрустрированная потребность.
Приведем фрагмент работы со страшным сновидением. Клиентка склонна ретрофлексировать агрессивные импульсы, часто выглядит сдержанной, а иногда замороженной.
Клиентка: Я иду по улице и захожу в какое-то помещение, которое напоминает мне сумасшедший дом. Там за стеклянной перегородкой находятся сумасшедшие... но все они фон... а впереди — сумасшедшая женщина, которая хочет разорвать меня в клочья. Да, в клочья. За моей спиной слева кто-то есть, я не вижу кто, но знаю, что он меня защитит на крайний случай. Мне страшно.
Терапевт: Поговоришь от имени этой сумасшедшей женщины?
К.: Я сумасшедшая женщина. Я ее (показывает на стул клиентки) ненавижу. Я хочу разорвать ее на части.
Т: Зачем?
К.: Это она держит меня здесь, за перегородкой! Т.: Зачем?
К.: Чтобы не выпустить меня на свободу...
Т.: Зачем тебе свобода?
К.: А тогда я буду делать все, что хочу! (Смеется.)
Т.: Ну, а теперь ты — перегородка.
К.: Я стеклянная перегородка. Я сдерживаю сумасшедшую женщину. Иначе она набросится на М. и разорвет ее в клочья.
Т.: А как ты себя чувствуешь?
К.: Статично, застывшей...
Т.: Ты теперь защитник.
К.: Я защитник. Я защищу М., если сумасшедшая женщина вырвется на волю. Я здесь на крайний случай... Я забочусь об М.
Т.: Итак, сумасшедшая женщина рвется на свободу, чтобы делать то, что хочет. М. боится ее, перегородка ограждает от этой «энергичной» встречи, но дает тебе возможность увидеть сумасшедшую женщину. Наконец, есть кто-то, кто защитит «на крайний случай». Как это тебе все?
К.: Ужасно. Я чувствую себя разделенной на части, разорванной...
Т.: Ты можешь продолжить это сновидение в своей фантазии так, как захочешь...
К.: Я вижу, как перегородка разбивается, и женщина набрасывается на меня... Мы отчаянно деремся... руками... ногами. (Машет руками и ногами.) Никто из нас не победил... Уставшие, мы сидим рядом...
Т.: А где защитник?
К.: Сбежал!.. (Смеется.) А дальше каждая будет жить своей жизнью... И я сейчас чувствую себя сильной. Я не боюсь. И я уверена, что, в крайнем случае, когда мне потребуется сила, я ней договорюсь.
Итак, в персонажах сна отражены два аспекта личности клиентки: (1) свободная, агрессивная, желающая делать то, что хочет, и (2) путающаяся этого, сдержанная. В начале работы клиентка идентифицирует себя только с пугающейся (но все же пришедшей посмотреть на первую) женщиной. Перегородка не допускает конфликт и одновременно встречу, удерживая ситуацию в равновесии, не устраивающем клиентку (я чувствую себя разделенной на части, разорванной). Сдерживанию способствует и некий защитник — его роль состоит в том, чтобы и защитить клиентку в крайнем случае (социально разрешенная агрессия), и предотвратить встречу один на один. Как только терапевт дает возможность продол
жить сновидение, символическая встреча со своей агрессивностью немедленно происходит. Клиентка отыгрывает агрессивные движения, попутно замечая, что сама становится сильнее, а страх перед агрессивностью исчезает... Появляется и оптимизм в отношении будущего — уверенность в том, что сможет договориться со своей агрессивностью.
Елена Петрова (2003) дает рекомендацию по работе со сновидцами, которых пугает собственная фантазия о том, что «каков сон, таков и он на самом деле». Она пишет, что степень ужасности персонажа целиком определена степенью соматического напряжения и силой дистресса. В этом случае не стоит искать социальные параллели, а лучше уделять внимание физической активности и движению в пространстве — по сути, разрядке, замороженной в виде ужасного персонажа энергии. Особенно это важно, когда клиент «замирает от ужаса» и теряет физическую чувствительность, не давая себе пережить энергию в телесном и двигательном плане. Поэтому необходимо постоянно побуждать его к осознаванию телесных ощущений, используя замедление темпа, повторение и амплификацию.
Кроме того, рекомендуется обращать внимание на жесты и движения клиента. Смена типа движения что-то обычно означает в происходящем процессе и хорошо бы выяснить у клиента, что именно. В сновидении также могут содержаться полярности — полярные персонажи, стороны, стихии и т. п. Если их визуально нет, они могут присутствовать имплицитно, и тогда стоит спросить клиента: «Кто это все ужасное с ним проделывает и каким способом?». Сон наоборот или антисон тоже дает такую возможность. Если этот «кто-то» появился, конфронтация противоборствующих сторон может быть разыграна в физическом плане (с терапевтом или участниками группы).
Телесная работа с клиентом облегчает взаимосвязь между снами и телесными проявлениями, и во многом наши сновидения и способность воспринимать их демонстрируют наши отношения с самими собой. Келеман (2002) считает, что сновидение может рассматриваться как наша внутренняя реальность, использующая для коммуникации социально принятый язык для обозначения чего-то, что происходит в несоциальном времени и пространстве. Он проявляет то, что происходит, но остается нереализованным. Поэтому работать со сновидением соматически (физически) означает чувствовать характеристики сновидения как желания или чувства, ищущие воплощения в реаль
ности пробуждения. Сон — это часть реальной жизни нашего тела. Процесс сновидения связывает тело, «которое есть сейчас, с телом, которым мы еще станем». Поэтому необходимо перевести сновидение в язык и опыт тела, его образы и персонажи нужно увидеть как экспрессию состояния тела.
Таким образом, работая со сновидениями, терапевт использует четыре основные стратегии, зависящие от контекста происходящего в терапии, и их стадии:
•	Сообщение терапевту о сне исследуется в плане отношений терапевт-клиент: сон рассматривается как повод к контакту и определенное послание. Терапевт ориентируется в том, как данный сон отражает особенности терапевтических отношений.
•	Сновидение отражает незавершенное действие в социальном контексте, которое нужно раскрыть, рассмотреть и завершить.
•	Сновидение рассматривается как проекция актуального чувства или желания. Терапевт работает с внутренней феноменологией клиента.
•	Сновидение изучается в контексте отношения клиента к себе, самому, особенностям оценки, чувств и представлений.
ПРИМЕР
ТЕРАПЕВТИЧЕСКОЙ РАБОТЫ
СО СНОВИДЕНИЕМ КАК С ПРОЕКЦИЕЙ
Предыдущая сессия была посвящена отношениям клиентки с мужем, а затем с первым с первым мужем, который ушел от клиентки к другой женщине. Клиентка тяжело переживала его измену и запрещала себе об этом помнить, потом вышла замуж повторно. В конце сессии она сказала, что все-таки «подошла к этой работе» и надеется поговорить об этом на следующей сессии. Необходимо добавить, что у этой клиентки уже есть опыт работы со сновидением, поэтому в начале сессии объяснения по поводу работы и необходимости отождествления с персонажами сна не потребовались.
СОДЕРЖАНИЕ СНОВИДЕНИЯ (ТЕРАПЕВТ ПОПРОСИЛ КЛИЕНТКУ
РАССКАЗАТЬ СОН В НАСТОЯЩЕМ ВРЕМЕНИ):
Я нахожусь в какой-то «зоне», из этой «зоны» можно уехать только на поезде. Он приходит, забирает кого-то и уходит из зоны. Я стою на перроне, со мной С. (знакомая клиентки). Я
бесконечно суечусь, бегаю, меняю билет и, в конце концов, у меня не хватает денег на новый. С. уезжает, оставив мне сумку со старым барахлом, «секонд-хэнд». Я смотрю внутрь и понимаю, что эти вещи мне не нужны... У меня ощущение, что я что-то не доделала. Я просыпаюсь.
Т.: Итак, о чем говорит тебе твой сон?
К.: Это предупреждение о чем-то, что я не сделала...
Т.: Будем работать?
К: Да.
Т. (задумчиво): С чего начнем? Какие в нем есть персонажи? Поезд, зона, деньги, билет, С. (знакомая клиентки), старое барахло... Что-то еще?
К.: Начнем с поезда... Я поезд. Я отвожу людей на свободу... Это моя работа. Я отвожу тех, кто меня ждет, у кого уже есть билет и кто стоит на платформе. Сегодня уехала С. Я знаю, что должна была уехать М. Но ничего не сделаешь... я увожу только тех, у кого есть билет.
Т.: Какие чувства, поезд?
К.: Покой, рабочее, деловое состояние... Мне все равно, кто поедет...
Т.: Что же дальше?
К.: Я зона... У меня нет ограждения, но я знаю, что у меня есть границы. Отсюда невозможно уйти, можно уехать только на поезде. У меня есть законы...
Т.: Какие? Первый...
К.: У каждого, кто здесь находится, есть срок пребывания. Т.: Это ты, зона, его определяешь?
К.: Нет, я не знаю кто. Второй — для того, чтобы отсюда уехать, нужно разрешение...
Г. .Чье?
К.: Не знаю, не мое... И третий закон — нужен билет.
Т.: Причем интересно, что если его сдашь... денег на следующий уже не хватает...
К. (задумывается): Да, его, похоже, можно купить один раз... Да, дается разрешение, но... менять ничего нельзя, если купил билет.
Т.: Иначе отодвигается срок?
К.: Да, и неизвестно, какой он становится...
Т.: Итак, три закона: срок, разрешение и «ничего нельзя менять». Нельзя менять свое решение? Что ты чувствуешь, зона?
К.: Есть интрига... есть энергия и сила...
Т.: К кому пойдем?
К.: К С. Я — С. Я все бросила, что мне было не нужно... Я как-то обхитрила М. Она осталась, а я ей оставила сумку с ненужными вещами...
Т.: Что ты чувствуешь, что хочешь?
К.: Сочувствую М. Она осталась... Значит, не вышел срок... Сумка мне не нужна. Я уезжаю налегке, мне легко...
Т.: И теперь...
К.: Теперь сумка. Я старое барахло. Меня бросил старый хозяин и не берет новый. (Осознает, что говорит, и начинает плакать.) Я никому не нужна...
Т.: Какие чувства?
К.: Безысходность, ненужность, пустота...
Т.: Бросил старый хозяин, а этот не берет... Ну, а ты, сумка?
К: А я что? Я подчиняюсь обстоятельствам...
Т.: И когда ты подчиняешься им, ты никому не нужна!
К. (плачет): Да. Я бы хотела все переделать! Я не понимаю, что. Чего-то не хватает...
Т.: Что переделать?... Будешь переделывать сон по-иному? Как хочется?
К.: Нет, я не могу... Я не могу уехать... Что-то не доделано... Я знаю, что!
Т.: Что?
К.: Я вспомнила ситуацию с первым мужем (который ушел), когда он прислал своего друга с просьбой не разводиться завтра. Я не сделала того, что он просил. Я торжествовала и хотела его наказать, чтобы ему было плохо... как мне. (Плачет.) Я жалею об этом всю жизнь. Я не хотела ничего вспоминать... Потом я вышла замуж за человека, с которым мне спокойно... только спокойно. Я больше не хотела переживать, когда мы ссорились, я все делала, чтобы было спокойно... Только не измена... и он не изменял мне. (Горько плачет.)
Т.: Поговоришь с А.? (первым мужем)
К.: Поговорю... А., я сделала тебе назло, я понимала, что тебе будет больно, прости меня... Прости... Я всю жизнь об этом помню и запрещаю себе вспоминать...
Т. (Очень сильный эмоционально момент, у терапевта появляются слезы.)
К.: Прости меня...
Т. (встает за стулом А.): М., все в прошлом... (Садится на свое место.)
К. (продолжает плакать, оборачивается к терапевту): Мне печально... Я знаю, что я хочу. Я хочу его увидеть, это то, что я не разрешала себе и наказывала себя. Это я определила срок. Это я не разрешала себе... Я больше этого не хочу, я хочу изменить, переделать. Я знаю, что дальше...
Т.: Билет?
К: Да, я поеду, в сентябре... (Продолжает выглядеть печальной.)
Т.: У меня два чувства — печаль о прошлом и эстетическое наслаждение тем, что здесь происходило.
К.: Я грущу, и еще чувство пустоты... и легко...
Т.: Грустно... как будто что-то ушло? И что же будет дальше?..
К.: Пока не знаю... Спасибо тебе.
Т.: И тебе. (Обнимаются.) Я сейчас испытываю чувство благоговения перед жизнью... так, как она нам дается.
К: Ты плачешь...
Таким образом, работа со сновидением клиентки позволила ей эмоционально завершить незавершенное переживание, выразить свою печаль и раскаянье и прожить их, а также принять осознанное решение для реального завершения этой ситуации (встреча с первым мужем).
ФАНТАЗИЯ И ВИЗУАЛЬНЫЕ ОБРАЗЫ КЛИЕНТА В ТЕРАПЕВТИЧЕСКОЙ СЕССИИ.
ОСНОВНЫЕ ЦЕЛИ РАБОТЫ С ВИЗУАЛЬНЫМИ ОБРАЗАМИ
Работа с фантазией может быть совершенно самостоятельным элементом терапевтической работы или продолжением незавершенного сновидения.
Она основана на следующих принципах (Лебедев, Биньковс-кая, 2003):
•	признание важности воображаемых объектов и мира воображения как разновидности психической реальности;
•	сбор информации о воображаемых образах и их контекст, телесные реакции — ментальные образы представляют своего рода мысли тела;
•	согласование интересов сторон, переговорный процесс. Его главная характеристика — возможность работать внутри языка клиента и его образов, что повышает точность и экологичность воздействия. К этому необходимо добавить, что направленные фантазии в терапевтической работе сопровождаются терапевтом.
Ф. Перлз рекомендовал использовать фантазии и их игровое воплощение в терапевтических целях (1996). Он писал: «Фантазии часто используются пациентами (во вред себе) как замена реального удовлетворения потребностей: мы можем научить пациентов использовать фантазию терапевтически — для того чтобы, обнаружив реальные потребности, впоследствии иметь возможность их удовлетворения».
Хотя на первый взгляд фантазия и является действием довольно пассивным, она может сопровождаться активным действием или вызывать его. Таким образом, формируется динамическое ядро опыта (Польстеры, 1997). Кроме того, переживание отвергаемых чувств в фантазии дает возможность осознать и пережить такие же чувства в реальной ситуации. Фантазия может приводить к высвобождению чувства горя, гнева или сексуальных чувств.
Фантазирование в гештальт-терапии может служить четырем основным целям:
1)	контакту с отвергаемыми чувствами, желаниями или личными качествами;
2)	контакту с отсутствующим значимым человеком, незавершенной ситуацией;
3)	исследованию неизвестного в будущей ситуации или безопасному возвращению в прошлое;
4)	выявлению новых и неизвестных аспектов самого себя, тех, которые в реальной жизни еще никак не проявляются.
К этому можно добавить, что фантазирование может быть использовано для прояснения терапевтических отношений, поскольку фантазия может стать своеобразной метафорой того, что происходит в терапевтическом процессе. Клиенту можно предложить представить себе визуальную картинку отношений с терапевтом и описать ее терапевту. И вот клиент рассказывает о том, что остался в темном лесу совсем один, а терапевт неизвестно где. Или клиентка обнаруживает, что борется (и «не на шутку») с терапевтом в своем воображении. Прояснение фантазии, ее продолжение может послужить прояснению терапевтических отношений.
Завершение переживаний или «незаконченных дел» также часто происходит с помощью фантазии. В этом случае фантазия очень ценна именно потому, что она воспроизводит реальность в безопасных условиях. И если реальная ситуация слишком опасна для клиента, он может проиграть ее сначала с помощью фантазии. Кроме
того, она помогает вернуться в прошлое и попасть в будущее. Одна из клиенток, которой было предложено обратиться к будущему, увидела себя там одну, без мужа... и обрадовалась. В действительности она не позволяла себе даже думать о расставании с мужем (с которым у нее был затяжной и вялый конфликт). Увиденное просто потрясло ее «своей реальностью». Таким образом, фантазия позволяет лучше сориентироваться в жизненных сложностях и подготовиться к будущим поступкам. Известны способы подготовки к спортивным соревнованиям с помощью направленной фантазии — человек должен обнаружить в себе физические и психологические ресурсы и направить их в соответствии с требованиями к предстоящему действию.
Еще одна цель фантазирования — исследование качеств личности. Если клиент «приносит» с собой на сессию качества, которые считает неприемлемыми, например, нерешительность, можно попросить его пофантазировать, что будет, если он позволит принять те решения, которые в настоящий момент не может принять. Один из клиентов просто на глазах «просветлел», когда дал себе разрешение в фантазии сделать так, как хочет, не оглядываясь на сдерживающие его сомнения. Впрочем, сомнения были не совсем его, а скорее интроецированные им убеждения близких родственников, касающиеся его способностей и его жизни.
Обычно работа с фантазией представляет собой работу с визуальным образом. Визуальный образ содержит символические содержания, зная которые, психолог может ориентироваться в своих действиях* Это сновидение наяву, сновидение, доступное для контакта с ним как клиенту, так и терапевту. Направленное воображение может быть использовано прежде всего для диагностики состояния клиента.
При развитии визуальные образы нередко раскрывают на символическом уровне реальную ситуацию и весь набор используемых клиентом стратегий. Возникающие в мире фантазии ситуации, относительно независимые от реальности, все же коррелируют с психофизиологическими и поведенческими паттернами, причем эта зависимость носит обоюдный характер. Как негативные, так и позитивные изменения существуют на двух уровнях — реальном и уровне воображения (Лебедев, Биньков-ская, 2003). Таким образом, в работе с фантазией очень важна диагностика стратегий поведения клиента.
Способы прерывания контакта в мире воображения становятся вполне прозрачными для терапевта. Например, клиент отправ
ляется в поход за своей решительностью (последняя, конечно же, лежит в сундуке у Кащея) и останавливается перед человеком, на которого проецируется принадлежащая ему самому сила. Или он не совершает необходимого агрессивного (а по сути, останавливающего вторжение другого человека) действия, «потому что так нельзя». Еще один важный момент состоит в том, что такая работа выявляет примитивные невротические стратегии типа борьбы-бегства, изучает лежащий в их основе механизм прерывания контакта и позволяет отыскать более ресурсные и интерактивные стратегии. Более того, новые стратегии могут быть проверены на уровне воображения «здесь и сейчас» (новые стратегии в реальности осваиваются хуже, ведь проще применить наработанные, стереотипные).
Если обычное сновидение в момент его просмотра недоступно клиенту, и он может проснуться в страхе и с соматической симптоматикой (нет обратной связи от другого человека, нет безопасности, привычные стратегии поведения оказываются неэффективными и в результате возникает психосоматический симптом), то направленное воображение позитивно в том смысле, что контакт клиента со своими образами и контакт терапевта с клиентом (сопровождение) возможны и доступны.
Гештальт-подход работает с образом-фантазией как с проекцией, побуждая клиента присваивать ее, отыгрывать и находить потребность и способ ее удовлетворения. Каким бы ни был образ, это отщепленная часть личности — часть, нуждающаяся в интеграции с личностью. Таким образом, основополагающий принцип работы с фантазией — интеграция отчужденных сущностей — проекций, появляющихся в виде негативно или позитивно окрашенных (эмоционально или сенсорно) объектов и персонажей.
Кроме того, образ несет индивидуальный смысл (О чем говорит образ? Зачем появился?) и соответствующее ему эмоциональное и соматическое состояние (Что клиент чувствует? Как сидит, как двигается?). Важно, чтобы клиент был сосредоточен, осознавал происходящее в имагомире и в своем теле и раскрывал не только образ, но и эмоциональное состояние — «образ-чувство», не только контекст происходящего, но и личный смысл. Отсюда уже недалеко до осознавания желания и действия.
ЛИТЕРАТУРА
1.	Алексеев К. И. Эскиз теории метафоры. — http://www.ihst.ru/personel/ common/esquisse.htm.
2.	Гингер С., Гингер А. Гештальт-терапия контакта. — C-Пб.: Специальная литература, 1999.
3.	Даунинг Д., Марморштейн Р. Сны и кошмары. Истории из практики гештальт-терапии. — М.: Апрель-Пресс, ЭКСМО, 2003.
4.	Дэвидсон Д. Что означают метафоры. Метафорические чтения. — http://metaphor.narod.ru/davidson__l/htm.
5.	Дэвидсон Д. Что означают метафоры // Теория метафоры. — М.: Прогресс, 1990.
6.	Кутыргина И.Г. (2003) Использование метафор в семейной терапии. — http:// psyberia.ru/work/school/.
7.	Лакофф Д., Джонсон М. Метафоры, которыми мы живем. — http:// metaphor.narod.ru/lacoff__l .htm.
8.	Лебедев В. Б., Биньковская Н. В. Миры воображения. Руководство по интерактивной имагогике. — М.: Изд-во Института Психотерапии, 2002.
9.	Лопухина Е. В. Шубенкова Т. Ю. Метафора как инструмент коучинга / / Тезисы 1-й международной конференции по коучингу. — М., 2002. — http://www.coachsavkin.ru/lopuhina.htm.
10.	Ортега-и-Гассет X. Метафора. — http://metaphor.narod.ru/gasset__5.htm. И. Перлз Ф. Гештальт-подход и Свидетель терапии. — М.: Либрйс, 1996.
12.	Перлз Ф. Гештальт-семинары. — М.: Институт общегуманитарных исследований, 1998.
13.	Петрова Е. Техники работы со снами в гештальте // Гештальт-терапия и консультирование. Сборник материалов Московского института гештальт-терапии и консультирования, вып. 3. — М., 2003. — С. 48 — 63.
14.	Польстер И., Польстер М. Интегрированная гештальт-терапия. — М.: Независимая фирма «Класс», 1998.
15.	Серль Дж. Метафора // Теория метафоры. — М.: Прогресс, 1990.
16.	Соколов Д. (1998) Метафорический язык в психотерапии. Символ веры. — http://www.nlpcenter.rU/magazine/2/sokolov.htm.
17.	Уфимцев Р.И. (2000 — 2001) Хвост ящерки: опыт построения практической теории метафоры. — http://metaphor.narod.ru/tail/frames.htm.
18.	Хилл Дж. Перенос, сны и взаимность // Московский психотерапевтический журнал, 2000, № 1 — С. 29 — 47.
19.	Черниговская Т. В., Деглин В. Л. (2001) Метафорическое и силлогистическое мышление как проявление функциональной асимметрии мозга. // Die Metapher und Das Gestalt, 2001, 1. — http://metaphonnarod.ru/ misc/num 1 __chern2.htm.
20.	Шленский A. C. (2000) Как выглядит пламя свечи до того, как свеча загорится // Формальная онтология, или внелогические аспекты логических отношений. — http://zhurnal.lib.rU/s/shlenskii__a__s/disser3. shtml.
21.	Keleman S. (2002) Dreams and the Body. Electronic Publication of Center for Energetic Studies. — http://www.centerpress.com/html/dream2.html.
22.	Lacoff G. (1993) How Metaphor Structures Dreams: The theory of Conceptuel Metaphor Applied to Dream Analysis.
ГЛАВА 13
ГЕШТАЛЬТ-ПОДХОД В КОНСУЛЬТИРОВАНИИ ОРГАНИЗАЦИЙ
Для понимания гештальт-подхода к консультированию организаций уместно применить метафору организма. Организация представляет собой динамический целостный организм, стремящийся к равновесию. Ему присуще здоровье, адаптивность, способность к росту и развитию. Так же, как организм, организация имеет свои границы, структуру й особенности функционирования. С одной стороны, ей необходима определенная стабильность, с другой — способность адаптироваться к внешним изменениям, а также изменяться самой.
Изменения в организации возникают как результат ее контакта как организма (системы) со средой. Полюса функционирования организационной системы можно представить в виде (1)., жесткости, ригидности и отсутствия изменений (стагнации) и (2) большого количества изменений, неуправляемости (хаос). Для современных организаций вообще характерна высокая турбулентность, что влечет за собой ощущение хаоса, чувство незащищенности, тревогу и страх их сотрудников (Starak, 2000). Это приводит к ухудшению ситуации в бизнесе. Для роста и развития организации нужны изменения, однако эти изменения должны быть более или менее управляемыми.
В практике к оргконсультанту обращаются тогда, когда изменения, вносимые менеджерами организации, не приносят желаемого результата. Действия по принципу проб и ошибок, не приводящее к цели, лихорадят организацию и вызывают желание руководства интенсифицировать работу подчиненных, которые в свою очередь выражают тревогу и недовольство. Итогом является хаос или апатия. Отчасти это происходит потому, что менеджеры находятся внутри организации и их положение влияет на результаты наблюдений. Кроме того, вследствие своей зависимой позиции внутри организации они не в состоянии произвести действия, необходимые для изменения ситуации. Изменения также не происходят, если в работе не учитывается позитивная энергия сопротивления, не проясняются конфликты и не фиксируется результат.
Целью приглашения оргконсультанта в организацию обычно становится достижение эффективного функционирования за счет развития сотрудников организации и организации в целом. Эта общая цель обычно подразделяется на более мелкие, адресующиеся определенным группам людей и отдельным индивидуумам и зависящие от особенностей организационной системы, например, д ля совета директоров (Bentley, 2000):
•	достижение отношений, ведущих к более приемлемому и более эффективному контакту;
•	уменьшение конфликта и облегчение решений в конфликтной области;
•	достижение ясных, более честных и открытых коммуникаций, уменьшающих взаимное непонимание;
•	обретение способности к открытой конфронтации (с большим доверием и более спокойным образом);
•	создание более поддерживающей среды для каждого;
•	принятие эффективных решений;
•	освоение более поддерживающих способов критиковать других;
•	уменьшение страха высказываться;
•	большее принятие различий;
•	большая готовность допускать ошибки;
•	формирование более открытой и гибкой повестки дня, фокусирующейся на важных проблемах момента;
•	достижение свободы выражения и аутентичности для индивидуумов и системы;
•	ясный фокус на потребностях акционеров.
ТЕОРЕТИЧЕСКИЕ ОСНОВЫ ГЕШТАЛЬТ-ПОДХОДА К ОРГКОНСУЛЬТИРОВАНИЮ
Принципиальной базой для гештальт-подхода в консультировании организаций стала парадоксальная теория изменения Арнольда Бейссера (1970, 2001), гласящая, что изменения происходят тогда, когда человек (организация) полностью осознает, каков он есть, не пытаясь быть тем, кем не является. Поэтому твердой опорой для организации становится период, во время которого она изучает себя, осознавая свои слабые и сильные стороны.
Одна из характерных черт гештальт-терапии — акцент на роли осознавания в достижении эффективного поведения и здорово
го образа жизни. Это относится и к гештальт-ориентированному организационному консультированию. Другими словами, работа заключается в том, что консультант помогает клиенту развить более широкое и глубокое осознавание того, что происходит, в чем он нуждается, и улучшить свою способность достигать желаемого результата (Saner, 1999).
Следующий принцип — работа с границами. Любая система (и в том числе организационная) имеет границы, и в любой системе изменения происходят на границе. Консультант — это человек, который приходит в систему извне и, нарушая границу, производит акт вмешательства. Любое изменение границ вызывает сопротивление системы, рискующей своей жизнеспособностью или равновесием. Соответственно, консультант работает с сопротивлением системы-клиента. В этом смысле гештальт-подход рассматривает сопротивление системы изменениям как нормальное состояние (амбивалентность) и способ консервации энергии внутри системы. Сопротивление ожидается и поддерживается, консультант побуждает клиента к осознаванию сопротивления. Сохранение сопротивления или отказ от него — ответственность клиента-системы. Отсутствие сопротивления (апатия) скорее подозрительно, чем хорошо.
Еще один принцип — это принцип прегнантности. Всякое переживание стремится стать настолько «хорошим», насколько позволяют превалирующие условия, сопровождающие появление стимула. Результатом этого является хороший гештальт, отличающийся простотой, регулярностью, близостью и замкнутостью. Замкнутость — это особое проявление закона прегнантности. Она проявляется в том, что люди активно стремятся завершать восприятие или действие и не успокаиваются до тех пор, пока этого не достигнут. Это можно рассматривать как вариант процесса приведения к равновесию или закон равновесия.
В. Коффка указывал на закон прегнантности как на ведущий принцип, с помощью которого происходит обучение. Возникновение полезного ответа зависит от степени благоприятствования условий поля («организм — среда»). Если поле позволяет индивидууму сформировать подходящую фигуру, существует вероятность возникновения ответа, приводящего к равновесию. Он позволяет завершить и свернуть активную поисковую деятельность обучающегося.
Принцип формирования фигуры. «Сформировать фигуру означает заинтересоваться чем-то или проявить к чему-то нерав
нодушие и попытаться как-то обозначить свой опыт. Поддержание контакта с фигурой в процессе ее формирования и есть осознавание. Это единственный способ воспринять наши чувства и в любой момент получить знание о происходящем. Это начальная фаза цикла контакта» (Невис, 2002).
Некоторые черты формирования фигуры соответствуют работе консультанта. Прежде всего, необходима способность выделять объекты из богатого и сложно организованного фона. Это помогает понять, что нам требуется в данный момент, и направить усилия на достижение. Иногда необходимо сохранять позицию «творческого безразличия», позволяющую осуществлять бесцелевое движение (отсутствие определенного направления), для того чтобы сохранить непредвзятое отношение к чему-либо. Такая позиция позволяет нашим чувствам пробудиться и вызвать ответный интерес. Подобный процесс возникает тогда, когда мы сталкиваемся с новым опытом, и этот путь ведет нас к новому опыту — непредвиденному получению понимания. Этим позиция творческого безразличия консультанта отличается от позиции менеджера, который фокусируется на чем-то определенном, это управление с реагированием на возникающие по ходу дела фигуры.
Еще одним важным теоретическим моментом гештальт-кон-сультирования является принцип, гласящий, что поведение людей определяется их потребностями. Потребности же, по Курту Левину, определяют восприятие — человек видит не все, что угодно, а определенным образом формирует фигуры в поддержку объекта потребности. Находя объект потребности, он будет искать к нему подход. Как только поле поддержки появившейся потребности организовано, индивидуум уже не проявляет разбросанности и случайных действий в поведении. Как именно каждый индивидуум формирует фигуры в поддержку контакта с потребностью (или прерывая его), можно исследовать только в настоящем — это то, что индивидуум делает «здесь и сейчас».
Свой вклад в теорию? являющуюся основой оргконсультиро-вания, внес и Курт Гольдштейн. Он сформировал представление о различных уровнях жизнедеятельности человека. Ответ на угрозу или физическую потребность относится к нижнему уровню, а процесс обнаружения объекта потребности и его достижения — к высшему. Высший уровень требует более умелых манипуляций по отношению к миру. Эти уровни соотносятся посредством динамического процесса, при котором напряже
ние на более высоком уровне возникает тогда, когда потребности нижележащего уровня оказываются удовлетворенными. Удовлетворение потребностей на любом из уровней обеспечивает прямое осознавание (создает фигуру) других потребностей или целей, обещающих субъекту достижение новых значимых для него высот.
Далее, в основе гештальт-подхода к консультированию организаций лежит цикл контакта, состоящий из ощущения, осознавания, мобилизации, контакта, а затем свертывания контакта или переживания полученного опыта (цикл изменения, разработанный Кливлендским гештальт-институтом для организационных систем, Невис, 2002). Задачей оргконсультанта становится развитие у клиента-системы способности осознавать себя и практически применять данную модель цикла изменения. Целью является полное прохождение цикла — прояснение объекта потребности и достижение его.
Ощущение и осознавание
Началом цикла является сенсорное возбуждение, при котором возникает осознавание происходящего в субъекте и вокруг него. Ощущения дают информацию о происходящем, ведущую к появлению фигур в ходе контакта. Осознавание указывает, что некоторый объект выделился и стал фигурой на фоне многих одновременно возникающих ощущений и событий. Цель осознавания состоит в том, чтобы обогатить потенциальные фигуры заднего плана, так, чтобы значимые содержания стали ясными и четкими.
Осознавание включает весь спектр человеческого опыта — от непосредственного ощущения до действий, чувств и мыслей. Это воспоминания, планирование будущего, внутренний и внешний пласты. Некоторые люди легко прислушиваются к своим чувствам, другие направляют основное внимание на внешние события, развивая повышенную наблюдательность, но при этом слабо ощущая себя.
Объекты осознавания:
1)	ощущения: визуальные образы, звуки, тактильные ощущения, вкусы, запахи, проприоцепция;
2)	внутренняя вербализация и визуализация — мышление, внутренний диалог, планирование и надежды, воспоминания, мечты и фантазии;
3)	чувства;
4)	ценности: предрасположенности, установки, теории, суждения, атрибуции, выделение главного и обобщение прошлого опыта, природа границ, предрассудки;
5)	межличностные и групповые взаимодействия: паттерны участия, стили коммуникации, функциональные виды деятельности, нормы, атмосфера и климат, элементы фигур, такие, как удовлетворение, энергия, различия.
Мобилизация энергии
Развитие осознавания сопровождается мобилизацией энергии, обеспечивающей дополнительную поддержку появлению четкой фигуры. Энергия — это способность к выполнению работы. В данном случае она относится к образованию фигуры, выделению ее из фона и одновременному отодвиганию фона на задний план. Энергия появляется в результате стимулирующего действия осознавания, вызывающая интерес фигура «заряжается» ею, а окружающие элементы отступают на задний план.
Действие
На этой стадии к перцептивному поведению прибавляется моторное. Здесь перед индивидуумом стоит задача увязать возникшую энергию с поведенческими навыками, знанием и компетентностью для совершения действия.
Контакт
Интеграция сенсорного осознавания и моторного поведения называется контактом и включает в себя больше, чем просто достижение завершенного переживания. Контакт включает агрессивный ответ на вызывающую интерес фигуру, во время которого фигура претерпевает трансформацию в результате попытки понять и ассимилировать ее. Для того чтобы что-то понять, надо «разорвать» это на части. «Разорвать», по Перлзу, — это метафора, обозначающая не разрушение, а изменение воспринимающей личностью перцептивного и когнитивного полей путем внутреннего «пережевывания» объекта.
Контактом называется высшая точка удовлетворения потребности, но это не обязательно удовлетворение желаемого. Эта высшая точка просто имеет разную высоту. Индивидуум может быть в контакте с потребностью в пище не только «на уровне ее съедания». Он может осознавать свое желание, свои возможности удовлетворить потребность, но часть этого процесса за
висит не от него. Это условия поля, в которых магазины в данный момент времени могут быть закрыты. «Контакт есть наложение возможного на желаемое», — пишет Эдвин Невис (2002). Контакт есть пиковая точка взаимодействия индивидуума и среды (вспомним кривую цикла контакта по Гудмену), но она не обязательно подразумевает только удовлетворение потребности. Переживая контакт, индивидуум может выделить для себя новый смысл происходящего.
Завершение
Завершение представляет собой акт получения нового смысла и осознания того, что произошло, как произошло и что ситуация является завершенной. Обычно сопровождается характерным чувством законченности происходящего. На этом заканчивается процесс обучения, внимание уходит от фигуры, угасает интерес и снижается энергия. Цикл достигает последней стадии, работа прекращается, фигура уходит в фон и полученная информация становится доступной для использования в будущем.
КОНЦЕПЦИЯ ГЕШТАЛЬТИСТСКОГО ЦИКЛА ВЗАИМОДЕЙСТВИЯ
. Эта концепция, разработанная С. Невис и Дж. Зинкером (1981, 1999), касается описания единого процесса, протекающего в группе людей. Каждый член этой системы в каждый момент времени существует в своем собственном жизненном пространстве. Процесс осознавания у каждого будет зависеть от многих факторов прошлого и настоящего. Вещи, на которые они обратят внимание, будут существенно отличаться, энергия каждого, предназначенная для выполнения работы, также будет значительно варьировать. Каким же образом система, состоящая из нескольких человек, регулируется и интегрирует различные потребности ее членов?
Для понимания этого в гештальт-терапии имеется концепция (организация — это аналог живого организма), в которой цикл контакта реализуется на уровне более крупной, чем живой организм, системы. При этом взаимоотношения между организацией и окружающей средой рассматриваются как адаптационный процесс, в котором система имеет собственные потребности и энергию для их достижения, так же, как их имеет отдельный индивидуум. Для здорового функционирования и развития организации процессы осознавания, мобилизации энергии, действия, контакта и завершения
должны проходить на высоком уровне, без прерываний, делающих контакт невозможным или слабым. Таким образом, модель цикла контакта может быть применена в качестве главного принципа работы с организационными единицами.
Фазы цикла для организационной системы остаются теми же, что и для отдельного индивидуума, но внимание фокусируется на индивидуальных циклах и взаимодействиях между членами системы. Внимание членов организационной системы фокусируется не только на индивидуальном осознавании, но и на том, как они замечают других, слышат их и отвечают им. Внимание консультанта фокусируется на балансе между осознаванием членами организационной системы себя самих и способностью слышать и понимать других. Именно этот баланс является ключевым для здорового функционирования группы и возникновения и адекватного приложения энергии.
Концепция гештальтистского цикла взаимодействия была разработана для того, чтобы понять, каким образом функционирует эффективная и неэффективная организационная система, как они интегрируют различные осознавания, энергию и паттерны контакта. Идеальная модель эффективной системы отличается тем, что циклы осознавания различных ее членов в основном совпадают, энергия, вызванная к жизни осознаванием, нарастает и кульминационная точка осознавания — новая фигура является коллективным продуктом.
Цель этой фазы состоит в достижении максимально широкого спектра осознаваний. Если эта фаза протекает слишком быстро или обрывается, возможность сформировать групповую фигуру уменьшается. Если же эта фаза прорабатывается постепенно, результатом является то, что достигается свежая фигура, вызывающая всеобщий интерес. Характер действий членов системы может отличаться, однако все они будут объединены общей фигурой. В этом случае индивидуальные установки, потребности и стили интегрируются в целях здорового функционирования системы. Критерием интеграции является не слияние, а объединение по отношению к фигуре. В этом случае коллектив имеет не только совпадающую кульминационную точку (появление групповой фигуры), но и совпадающую точку завершения, означающую, что работа закончена и задача, а стоящая перед группой, выполнена.
Если же один из членов группы не достигает единства с остальными относительно проблемы или задачи, если он вообще предпочитает работать в одиночку или его навыки осознавания
отличаются от навыков остальных, если его энергия будет возрастать медленнее, чем у других, возникнет паттерн, который в обыденной жизни называют «сопротивлением». По сути, это пример разнонаправленной энергии. Энергия одного из членов группы может разворачиваться независимо от них и обслуживать индивидуальный, а не групповой ритм возникновения, развития и разрушения фигуры.
Если же фигура, вокруг которой объединены участники коллектива, существует, но все участники находятся в разных фазах контакта по отношению к ней (то есть в разных местах понимания проблемы), то они никогда не придут вместе к контакту и разрешению. Возможно, существуют такие задачи, для решения которых достаточно и нескоординированных действий участников, но для решения задачи, требующей интеграции, такое положение дел неэффективно. Слабое же объединение вокруг групповой фигуры приводит к тому, что групповое решение не выполняется группой на достаточном уровне.
Чем больше работников в организации, тем сложнее поддерживать эффективную модель взаимодействия между ними. Особенно распространенной является ситуация, когда энергия одного-двух человек нацелена на достижение не общегрупповой фигуры, а неохотного согласия большинства работников. Методы достижения консенсуса (при наличии расходящихся мнений) не применяются, ошибки управления существуют и на более ранних этапах. Например, для формирования общей фигуры не хватает информации.
Таким образом, деятельность организационного консультанта, работающего в гештальт-подходе, направлена:
•	на обучение системы-клиента действиям, помогающим скоординировать индивидуальные циклы участников по отношению к общей проблеме;
•	на помощь каждому члену системы в достижении отчетливого осознавания и поддержку осознавания других людей, на помощь в поиске и распознавании фигур, помогающих создать и работать с общегрупповой фигурой;
•	на обеспечение своего активного присутствия в системе, демонстрацию осознавания, помогающего в работе, связанной с собственными фигурами, возникающими в отношениях с системой-клиентом.
Таким образом, консультация организации с точки зрения гештальт-подхода относится к консультированию процесса.
Консультант направляет энергию клиента-системы на ее собственное функционирование и на то, как именно система решает свои проблемы. Он не выдает готовых рецептов и советов, а, имея в качестве основной модели цикл контакта, поддерживает самоосознавание и делится тем, что происходит в его внутреннем мире в связи с тем, что происходит во внешнем. Иногда он делится своими соображениями по поводу того, что происходит в системе-клиенте. Кроме того, консультант достаточно экспрессивен, что поддерживает к нему интерес клиента, проявляет уважение к образу жизни системы, выражая особенности своего образа жизни, и таким образом поддерживает различия между собой и системой.
Цикл контакта
в приложении к консультированию организаций
Каждой из фаз цикла контакта может соответствовать определенное поведение организации и консультанта, направленное на принятие решений.
1.	Фазе ощущения в организационной модели контакта будет соответствовать поиск необходимой информации и доведение ее до участников, изучение условий и истории существования проблемы. Система-клиент предъявляет консультанту ряд показателей, свидетельствующих о низкой эффективности ее деятельности (например, высокая текучесть кадров или низкий уровень продаж). Вместе с заказчиком консультант начинает сбор информации о том, что происходит в организации.
Поиск информации — наблюдение за внешними событиями и их связанностью между собой (причинно-следственной в особенности) нередко является только проекцией наблюдателя. Кроме внешних событий на происходящее влияют и внутренние, такие, как образы, фантазии, мечты и чувства. Эти субъективные события являются не менее существенными детерминантами поведения, чем внешние. Использование такой модели позволяет рассматривать внутренний опыт каждого члена группы как одинаково весомый для построения общей фигуры, с которой впоследствии будет работать эта группа.
В связи с этим важным моментом работы консультанта является акцент на феноменологии — он работает с наблюдаемыми фактами, а не их готовыми интерпретацией и оценкой. Здесь имеют значение не только внешние факты, но и субъективные
данные — членов системы и самого консультанта. Консультант может понять, каковы основные принципы функционирования данной организации, каковы ее перспективы, можно ли установить с клиентом эффективные отношения, каковы барьеры на пути функционирования этой системы.
По отношению к участникам системы-клиента существуют некоторые позиции консультанта. Если большинство работников организации удовлетворены имеющимся положением дел (при низкой эффективности системы), то интервенции консультанта направлены на повышение уровня неудовлетворенности.
2.	Осознавание — формирование понимания происходящего на базе проведенных наблюдений — включает поиск, генерирование и обобщение информации для получения объемной картины имеющейся проблемы. Это завершение процесса ориентации через направленное или ненаправленное осознавание. Признание того, что определенная проблема существует, можно рассматривать как начало изменения. Задача консультанта — побудить систему клиента к совместному выделению проблемы и развитию отношений доверия.
Консультант побуждает систему-клиента создавать условия для открытого и свободного движения информации, проявлять интерес к себе и другим членам системы, организует мероприятия, на которых происходит отбор фактов и появление фигуры изменения — формулирование проблемы. Выделенная фигура должна затрагивать всю систему и каждого ее члена. Появление общей фигуры приводит к повышению энергии системы. Главное, что характерно для начального периода работы с системой клиентом — это осознавание того, что есть в настоящее время. Фигурально выражаясь, это закладка фундамента изменения.
3.	Фаза мобилизации энергии — это попытки вызвать интерес к проблеме, высказать свое мнение и поддержать свою позицию, а также интерес к мнениям других членов коллектива, особенно отличающимся, затем попытка понять различия и выявить конфликты (сталкивающиеся интересы). Выделяется общая фигура потребности, что повышает энергию в системе.
С этой фазой связана активизация и конфликт противоположных по направлению сил — стабильности и изменения. Напряжение этих сил необходимо для эффективного функционирования любой системы. Поэтому в задачи консультанта входит
•	прояснение и идентификация разных сил;
•	создание безопасных для работы условий;
•	поощрение активности членов системы;
•	поддержание неопределенности;
•	равная поддержка полярностей (возможность высказать разные и в том числе противоположные точки зрения);
•	поддержка участников, высказывающих непривлекательное для большинства мнение;
•	побуждение к формулированию общей цели;
•	прояснение желаемого будущего;
•	отбор путей, ведущих к этому будущему;
•	принятие ответственности за конкретные шаги и действия.
4.	Действие. Далее происходит объединение вокруг общей цели, понимание (а не только согласие) и выбор направления деятельности, пробы, эксперименты, тактическое планирование изменения, распределение ответственности, критерии оценки успешной деятельности. Это фаза действия. Каждый член системы-клиента должен найти свое место в процессе изменений. Консультант занимается прояснением страхов, тревог, связанных с изменениями, выносит на обсуждение сложившиеся групповые нормы, вовлекает в процесс членов системы, находящихся в маргинальной позиции. Таким образом, детально прорабатывается программа изменений. Это середина цикла изменения.
5.	Контакт (изменение). Тот момент, когда изменение происходит, будет относиться к фазе контакта. Движение информации внутри организации становится открытым и свободным, большинство сотрудников высоко заинтересованы в том, что они делают. Различия во мнениях и позициях становятся не столь значимыми и выполняют роль ресурса. Фаза контакта — это момент воплощения задуманного, его внедрение. Консультант создает условия для встреч участников изменений, на которых обсуждаются промежуточные итоги.
6.	Затем в фазе завершения может быть проведена проверка на общее понимание проблемы, обзор происходившего в обсуждении и установление смысла обсуждения, подведение итогов достигнутого и обобщение новых данных и как завершение всего — планирование новой деятельности. Признается то, что уже достигнуто, и то, что еще не достигнуто. Далее может понадобиться время для некоторых уточнений, ассимиляции опыта и затем цикл повторяется, но уже применительно к другой задаче. Отсутствие фазы завершения может вернуть систему «на прежние рельсы». Эта фаза может быть точкой фиксации успеха или признанием провала. Отсутствие завершения может быть следствием того, что учас
тники избегали осознавания провала. Завершение заканчивается выходом — внимание переключается на другие актуальные проблемы и ситуации. Консультант заканчивает свою работу.
Концепция цикла контакта полезна еще и тем, что на каждой фазе работы консультант следит за тем, чтобы эта фаза была пройдена полностью и в результате система приобрела полезный опыт, а также обозначила смысл этого опыта для своего существования. Ошибки и промахи, допущенные на предыдущей стадии цикла, препятствуют переходу системы на следующую. Особенно это касается стадии осознавания, которая должна быть пройдена с такой скоростью, которая возможна для всех участников этой системы. Если большинство участников системы не готовы к переходу на следующую стадию, то консультант может столкнуться с сильным противодействием своей работе. Определение такой готовности является заботой консультанта. Система-клиент, получившая навыки осознавания процессов, приобретает и ответственность за реализацию этих навыков и совершенные ею выборы. Результатом этого может быть решение о реструктуризации и изменении функционирования в системе.
Для повышения эффективности наблюдений консультанта Рик Морер (2002) предлагает ему отвечать на следующие вопросы:
•	В какой фазе цикла находится клиент? Как я это определил?
•	Если вовлечено несколько групп, то на какой ступени находится каждая из них?
•	Кажется ли клиент блокированным в своем прохождении цикла? Если да, то что является препятствием?
•	Если они будут продолжать делать то, что делают сейчас, что, по всей вероятности, будет происходить?
•	В какой фазе цикла нахожусь я сам?
ГЕШТАЛЬТИСТСКАЯ МОДЕЛЬ ОРГАНИЗАЦИОННОГО ВМЕШАТЕЛЬСТВА
Любой оргконсультант будет эффективным в своей деятельности в том случае, если он по некоторым параметрам отличается от системы клиента. Но и любая система-клиент всегда попытается интегрировать в себя людей, дублирующих навыки и позиции, необходимые самой системе. Поэтому, если консультант будет слишком отличаться от пределов возможного в культуре кли
ента, то его воспримут как чужеродный системе и не выберут для такой работы. Если же он отчасти «похож» на клиента-систему, его привлекательность повышается, его выбирают для работы с системой и его основной задачей будет поддержание различий, поскольку организация будет стремиться удержать консультанта в своих рамках.
Отношение системы к консультанту всегда противоречиво — она может восхищаться тем, что отличает консультанта, но одновременно пытаться сделать его похожим на себя, своей частью, чтобы нейтрализовать его иллюзорное «превосходство». Это втягивание в систему. В другом случае система-клиент будет пытаться воспринимать консультатнта как оценивающего свысока или игнорировать как не понимающего местных условий, и это выталкивание из системы. Неопытный консультант может оказаться неэффективным и в первом, и тем более во втором случае. Отчасти это похоже на отношения клиента и терапевта, при которых клиент удерживает терапевта в рамках своей концепции проблемы, а терапевт способствует его осознаванию, поддерживая свое присутствие (отдельность и различия). Искусное поддержание баланса похожести и различий будет способствовать эффективной работе консультанта.
В начале работы с организацией предполагаются три основные позиции консультанта. Итак, клиент-система может пригласить консультанта из другой организации (внешний консультант), и тогда он находится вне ее границ. Консультант может быть частью системы — это внутренний консультант, получивший специальную роль (задание) в границах системы- Наконец, член системы, занимающий позицию внутри обычных границ системы, развивает собственную активность для проведения в жизнь плана изменений. Но где бы ни находился консультант на старте, для того чтобы его действия стали эффективными, он должен пересекать или изменять границы любой системы или подсистемы. Это достаточно сложное по своим последствиям действие, которое влечет за собой изменения в подсистемах. Любое вмешательство консультанта, работающее на повышение уровня осознавания таких подсистем, фокусирует внимание на их границах. Клиент должен получить возможность взглянуть на эти границы со стороны, осознавая, какие структуры и процессы находятся в фоне и не принимаются во внимание. Недостаточно настойчивого в таких действиях консультанта система-клиент проигнорирует, чрезмерно настойчивому окажет сопротивление.
Присутствие
Фактором, поддерживающим эффективный баланс, является «обеспечение своего присутствия» консультантом. Присутствие определяется как проведение в жизнь ценностей, осуществляемое так, что когда консультант действует с профессиональной позиции, он обучает клиента этим важным понятиям. В самом образе существования консультанта проясняются важные для обучения клиента моменты. В гештальт-подходе присутствие акцентируется, консультант не только поддерживает определенные навыки, ценности и установки, выражая их, но и стимулирует клиента-систему сдвигаться с «мертвой точки». Гештальт-консультант открыто и прямо выражает свои чувства и мысли, пользуясь преимуществом, которое предоставляет его маргинальное положение по отношению к системе-клиенту, и своей привлекательностью для клиента. Таким образом, он целостно присутствует в процессе, фокусируясь в первую очередь на взаимодействии с системой-клиентом.
Присутствие — это не стиль (яркая индивидуальная передача послания) и не индивидуальность, хотя они и являются его элементами. Это жизнь, которая привносится в ситуацию, жизнь, в которой интегрируется знание и поведение, это распространение знания, которое вызывает приток энергии и интерес, это агент изменения для тех, кто находится рядом. Наиболее часто это проявляется у эффективно работающих преподавателей, огромная и хорошо интегрированная практика которых позволяет им демонстрировать знание-поведение по отношению к студентам.
Чем присутствие помогает системе-клиенту освоить полезные навыки? Во-первых, присутствующий консультант достаточно интересен для системы-клиента. Он в состоянии заинтересовать клиента и побудить его изучать происходящее. В основе лежит интегрированное личностью любопытство и интерес, «заражающий» систему-клиента. Это подготовка к обучению. Во-вторых, консультант, понимающий, на какой фазе цикла контакта система дает сбой при нормальном здоровом функционировании, в состоянии показать это клиенту и научить его. Это требует от консультанта навыков осознавания, мобилизации энергии, расширения контакта, а также общего настроя на жизнь и обучение в настоящем. Такое присутствие воспринимается как целостность и аутентичность другого человека и вызывает интерес и восхищение.
Присутствие обладает определенными качествами. Правота (не в смысле правил и правильности) — такие люди в глазах других выглядят как следующие своему предназначению, и в их присутствии заложено право быть такими, какими они являются. Мартин Лютер Кинг и мученики за веру — вот примеры правоты, выдержавшей испытание жизнью. Правота включает способность приподниматься над тревогой по поводу происходящего и способность искать то, что помогает с ней справиться. Она помогает интуитивно выбирать время и темп интервенций правильно, а также интегрировать ошибки для повышения собственной эффективности. В то же время правота может граничить с фанатизмом, если не сопровождается ясным ощущением множественности смыслов, способов и возможностей жить и обучать, а также уважением к правоте другого человека.
Ясность — следующий аспект присутствия. Она полярна загадочности, которая находится с ней в одной связке. Консультант, успешно сочетающий то и другое, умеет ясно выражать свою fto-зицию и в то же время адресовать клиенту метафорические послания, предоставляющие ему свободу выбирать способ действия. Примером такого терапевта может послужить Карл Витакер, умевший работать и тем и другим способом и в то же время терапевтически эффективно.
Третье качество — это предпочтение нарциссической или коллективистской идентичности. В целостном присутствии консультанта эта пара полярностей проявляется в его способности фокусироваться как на уникальных личных качествах, являющихся источником энергии, так и на своей профессиональной идентичности. Нарциссическая идентичность проявляется через реальную автономию, которая была достигнута с помощью опыта и ответственности. Коллективистская идентичность — это позиция «быть тем, за что ты стоишь». Это менее яркий в смысле восприятия подход, подход практика, знающего свое дело. Нарциссическое присутствие обладает мощным личным воздействием, в то время как коллективистское обеспечивает большее ощущение безопасности и надежности основы.
Четвертый фактор — это полярность эмоциональная вовлеченность — отстраненность. Эта пара полярностей отражает две возможные позиции консультанта: позицию идентификации с системой-клиентом (ее членами) и беспристрастную позицию наблюдателя, находящегося вовне. В первом случае консультант вовлечен, испытывает яркие чувства и переживания. Его вовле
ченность вызывает интерес и помогает мобилизовать энергию в данной системе. Во втором — его личность слабо затронута происходящим, он энергичен за счет своего интеллектуального любопытства и создания творческих способов вмешательства. Использование двух позиций предотвращает дисфункциональное слияние в отношениях консультант — система, помогает конфронтировать с неэффективным поведением системы.
Основные типы вмешательств
консультанта
Осознавание особенностей взаимодействия консультант — система помогает осознать, что происходит с системой в разных ситуациях, смоделировать метод подхода к проблемам и, пользуясь интересом системы-клиента, мобилизовать энергию для контакта. Важным средством обучения системы-клиента является демонстрация личного поведения. Эд Невис (2002) выделяет пять основных вмешательств при работе с дисфункциональным поведением системы-клиента:
1.	Фокусирование на своих внешних чувствах и выражение их с целью утвердить свое присутствие.
2.	Акцент на внутренних переживаниях (ассоциациях, чувствах,' фантазиях) и выборочное их выражение с целью утвердить свое присутствие — селективная аутентичность.
3.	Фокусирование внимание на энергии системы-клиента, на появлении общих для всей системы фигур, имеющих энергию; мобилизация энергии для действий, работающих на получение результата.
4.	Обеспечение контактов в самой системе и с консультантом на высоком уровне — контакты должны стать беспрепятственными и содержательными.
5.	Помощь группе в достижении высокого уровня осознавания происходящих в ней процессов и формирование навыка завершения «единиц работы», заканчивая незаконченные дела.
В своей работе консультант так или иначе встретится с сопротивлением, поскольку любая система относится к изменениям с некоторой долей амбивалентности. Те же гомеостатические силы, которые сохраняют целостность данной системы в ее границах, будут препятствовать ее изменению, как толчку к неравновесию. Однако в гештальт-подходе сопротивление традиционно рассматривается как потенциально полезное, поскольку оно консервирует массу энергии, которая может быть использована для измене
ний. Поэтому консультант побуждает систему-клиента осознать, что представляет собой его сопротивление, и убедиться, что клиент принимает это с полной ответственностью. Фокусировка внимания на проявлениях сопротивления и возражениях происходит с той же силой, что и на доводах в пользу перемен. Такое усиление полюсов приводит к раскачиванию всей системы и формированию нового образа происходящего в ней.
Реализация важных принципов гештальт-подхода становится ориентиром для консультанта, и Эд Невис (2002, с. 73) предлагает следующие вопросы для самоконтроля консультанта:
•	Повышаю ли я уровень осознавания системы-клиента с учетом ее попыток справиться со своими проблемами?
•	Способствует ли мое вмешательство осознаванию (данных или валидной информации) проблем клиента и способа его функционирования?
•	Утверждаю ли я свое присутствие на каждой стадии вмешательства, и способствует ли это успешному протеканию процесса осознавания/получения данных/контакта?
•	Основывается ли мое вмешательство на энергии системы-клиента и на том, что в данный момент является фигурой, рабочей темой или проблемой? Или я навязываю свои ценности и предпочитаемое мной решение?
•	Способствует ли мое вмешательство усилению контактов между частями системы и пониманию таких вещей, как границы подсистем, и помогает ли оно объединить усилия по повышению эффективности?
•	Улучшается ли способность клиента к пониманию и применению навыков работы с циклом контакта в результате моих вмешательств?
•	Как данное вмешательство воздействует на мою позицию в системе: где, в какой воображаемой точке я нахожусь относительно ее границы? Вршел ли я в нее «в достаточной мере», «слишком далеко» и т. д.?
•	Продвигаюсь ли я вперед в развитии навыков и умений клиента, открывая перед ним новые пути подхода к проблемам. Повышается ли уровень их осознавания и возможностей достижения каких-либо результатов в каждый данный момент? Другими словами, насколько сильно осознавание ценности сохранения настоящего положения и насколько значительно противостоит этому понимание потребности в изменениях?
Основные принципы работы консультанта на разных уровнях системы *
Выделяют:
•	индивидуальный уровень — работа с отдельным членом группы. Консультант фокусируется на особенностях восприятия, чувствах и желаниях индивида с целью повысить осознавание чувств, потребностей, ценностей и индивидуальных смыслов;
•	межличностный уровень — интеракции между членами системы, между индивидом и подгруппой, между индивидом и системой в целом. Консультант проясняет границы между ними, а также особенности взаимодействия — обмен, взаимовлияние, сходство и различия;
•	уровень подгруппы — изучаются характеристики, определяющие данную подгруппу: различия в правилах и нормах с другими подгруппами, актуальная потребность, особенности поведения, «любимый» способ существования;
•	уровень группы (команды) — то же по отношению к группе. Консультант побуждает к расширению осознавания себя группой как некоторого целого, отличного от других;
•	организационный уровень — организация как целое. Консультант изучает структуру, функции, поведение, нормы, власть и связи с окружением.
Иногда консультант также пытается определить положение рганизации в сообществе, культуральные влияния по отноше-ию к тому, что с ней происходит.
Проблема может выявляться на одном уровне, а ее решение ежать на другом уровне. Все, что случается на одном уровне истемы, влияет и на остальные. Поэтому уровень, на котором удет работать оргконсультант и его точки вмешательства, оп-еделяются совместно с клиентом. При этом выбор уровня за-исит еще от того, на каком из них консультант видит наиболь-iee количество энергии. Для успешной работы организация олжна предоставить консультанту определенные ресурсы — лю-ей, время, документы и т. п.
Приводится по О.В. Сильновой (2001).
Процесс гештальт-осознавания в организационном оценивании
Основная идея состоит в том, что понимание гештальтистс-кого процесса осознавания позволяет изменить природу оценки, собрать необходимые сведения и привести к эффективному поведению консультанта, при котором он будет принят системой и будет свободен влиять на нее.
Обычно упор в сфере организационного развития делается на диагноз, как на основу подхода к дисфункциональному поведению системы. Разработаны методики сбора данных, определения потребности в изменениях, стратегий вмешательства. Они изложены в работах Р. Бекхарда (1977), В. Малера (1974), Р Ли-керта (1961)* — пионера организационных исследований. Многие из моделей напоминают традиционную модель медицинского диагноза, когда нужно изучить организацию (организм), перейти к оценке положения в ней (сопоставить симптомы и синдромы, поставить диагноз) и сделать то, что требуется для исправления ситуации (назначить лечение). Это поиск правильного действия на основе сугубо детерминистской позиции, которая подразумевает, что если найдена причина, то должно быть найдено и правильное лечение. Такова медицинская модель. Но даже в медицине, если пациент болен несколькими заболеваниями сразу, что встречается не так уж редко, довольно сложно пользоваться причинно-следственным анализом. Дать однозначную оценку организационных проблем столь же трудно.
Более гибким подходом, по мнению Эдвина Невиса (2002), является не постановка диагноза, а формирование рабочей гипотезы. Поиск консультанта носит исследовательский характер, при этом его целью является фигура, выделяющаяся из богатого фона — объема данных, доступных для изучения. Все это происходит в сложных условиях, включающих временные параметры, условия доступа к информации, динамические ситуации, ограничения в контакте и т. п.
Для формирования рабочей гипотезы могут быть использованы два основных способа осознавания, которые являются полярными по отношению друг к другу и вместе обеспечивают более объемное восприятие информации:
• активное направленное осознавание, позволяющее приходить к заключению на основании и полных, и ограничен-
*	Приведено по Невису (2002).
ных сведений и основывающееся на логике и аналитическом размышлении;
• открытое ненаправленное осознавание, позволяющее терпеливо наблюдать и осознавать приходящую извне информацию, пока важные сведения, скрывающиеся в системе, не предстают перед наблюдателем. Такой несфокусированный подход предполагает, что все события и факты одинаково значимы и что они собираются до тех пор, пока не интегрируются в единую «фигуру интереса».
Для процесса гештальтистского осознавания ценно как направленное, так и ненаправленное осознавание. Поведение консультанта, использующего оба подхода, будет отражать то одну, то другую полярность. В какое-то время он будет активно искать информацию, использовать определенную рамку-концепцию для направленного восприятия, задавать конкретные вопросы, ориентированные на выявление чего-то предполагаемого в системе-клиенте на базе теории, которую разделяет, искать, что в системе есть и чего нет с точки зрения того, что должно быть, исследовать, с какими содержаниями и смыслами работает данная система. Практикуя только этот подход, консультант может попасть в ловушку предвзятости, он может не суметь рассмотреть скрытые в системе-клиенте дисфункции, для выявления которых этот способ не годится. При таком подходе игнорируются здоровые особенности системы, ее ресурсы, а основной упор делается на дисфункцию. Кроме того, при этом система-клиент будет ограничена в самостоятельном выборе своих изменений, а изменения, навязываемые консультантом, слишком часто ею игнорируются.
Помимо этого, система-клиент может тяжело болеть и при этом вынуждать консультанта поставить диагноз и прописывать рецепт средства от всех болезней. Это будет наблюдаться тем в большей степени, чем в меньшей консультант использует открытое ненаправленное осознавание.
Такой способ, полярный по отношению к первому, основан на фридландеровской позиции творческого безразличия. Он предполагает основанное на опыте консультанта формулирование рабочей гипотезы. Консультант выжидает и наблюдает, пока в его поле зрения не возникнет что-то новое, исследует проблему без определенной рамки, стараясь никак не «организовывать свое восприятие», фокусируется больше на заднем плане происходящего, чем на переднем, «по-детски наивен» — пытаясь узнать, как работает
именно эта система (игрушка), ориентирован больше на процесс, чем на содержание. Эд Невис (2002) описывает случай, когда его попросили поработать в компании, занимающейся складскими операциями. Он получил много данных из интервью ее сотрудников по поводу организации работ, но случайно оказался просто в складском дворе, где происходила работа. Побродив по двору, он получил массу ценной информации о реальном положении дел в организации. Его рабочая гипотеза претерпела после этого существенные изменения.
Таким образом, для хорошей работы гештальт-ориентирован-ному консультанту необходимо чередовать два подхода, переходя от направленной фокусировки к методу губки, сохраняя свои границы как можно более открытыми для получения данных изнутри и извне системы. Любопытство и рост энергии консультанта позволяют обнаружить фигуры интереса и рассмотреть, какие из них вызывают мобилизацию энергии системы-клиента. При этом вмешательство становится процессом осознавания и действий по отношению к важным фигурам.
Модель гештальтастского взгляда на организационное оценивание, предложенная Невисом (2002), содержит три раздела, которые реализуются по мере проведения работы:
Требуемый тип осознавания консультанта	Способы наблюдения	Типы поведения
Активное направленное осознавание (с привязкой к объекту).	Интервью, опросы, обзоры, доклады и заметки.	Обращения внимания на то, что заботит лично консультанта.
Открытое ненаправленное (метод «губки»).	Спланированные заранее ситуации (собрания, тренинговые занятия).	Внимательное отношение к тому, что заботит клиента.
Сведения, полученные о системе-клиенте извне.	Сведения, полученные из внутреннего мира консультанта.	Выборочное обнародование сведений (извне и изнутри), полученных в ходе оценивания.
Активное направленное осознавание (с привязкой к объекту).		Работа, нацеленная на включение собственной энергии консультанта в энергетическое поле системы-клиента.
Способы воздействия консультанта на организацию-клиента.
Забота о результате
Каким образом консультант влияет на людей, выполняя свои профессиональные обязанности? Способы влияния предполагают осознавание того, что консультант делает, для того, чтобы оказать воздействие. Он постоянно задает себе вопросы о том, какие виды стратегий и тактик воздействия подходят больше всего, насколько кардинальными должны быть меры, которые следует принять, какие его действия вызывают позитивный эффект и каковы критерии подтверждения этого эффекта. Одним из существенных вопросов будет вопрос об использовании «Я» консультанта в качестве инструмента воздействия. Использование собственного «Я» базируется на наблюдениях консультанта, осознавании непосредственного опыта взаимодействия с системой-клиентом «здесь и сейчас» и воздействии исходя из этого опыта. Это способ влияния, основанный на личных чувствах, оценках, ассоциациях и фантазиях, а также осознаваемых консультантом установках.
Если забота об интересе системы-клиента к своему функционированию направляет внимание консультанта на стадию осознавания, то забота о результате направляет его внимание на стадии действия и контакта. Существуют две основные стратегии влияния, которые зависят от предпочтения той или иной цели — провокативная и эвокативная. Провокативная стратегия базируется на личной влиятельности консультанта и его сильном стремлении вызвать переворот в осознавании системы либо навязать ей свои взгляды, чтобы ускорить достижение результата. Провокативная стратегия не обязательно является агрессивной, степень активности консультанта и степень риска могут существенно варьировать.
Итак, провокативная стратегия предполагает, что действия консультанта направлены на появление необходимых изменений, вмешательства консультанта спланированы и направлены на то, чтобы система-клиент распознала определенное поведение или дисфункцию. Провокативный консультант позволяет себе выходить за рамки договоренностей (но для результата!), предпринимает действия, нарушающие ход работы системы и подсистем для диагностики их реакции (стресс-метод), форсирует изменения. Клиент-система просто не может не отвечать на такие провокативные действия.
Эвокативная стратегия базируется на заинтересованности самой системы в том, что она делает, и консультант пробуждает систему-клиента для того, чтобы научить пользоваться осознаванием. Консультант более терпелив, он ждет, пока клиент в своем темпе пройдет стадию осознавания, и позволяет действиям клиента возникнуть спонтанно. Ответ клиента часто неизвестен консультанту. Он демонстрирует свои умения или установки, не стремясь нарушить функционирование системы, побуждает систему осознавать свои действия, но при этом предоставляет возможности выбора. Действия консультанта не требуют определенного ответа от системы, а его поведение создает чувство безопасности и внушает надежду и интерес к исследованию. Эвокативная стратегия больше подходит д ля начала работы консультанта в организации.
И провокативная, и эвокативная стратегии имеют свои более мягкие и более жесткие разновидности. Более мягкая эвокатиная стратегия называется моделированием, более жесткая — элици-тацией. Сущность моделирования состоит в том, что консультант может занять некоторое место в системе-клиенте, даже не называясь консультантом. При этом клиент может и не осознавать, что происходит моделирование. Консультант наблюдает и моделирует многое: навыки, умения, установки, манеру поведения, стиль речи и т. п. Само присутствие консультанта вызывает изменения и является мощным методом воздействия. Элицитация — это стиль поведения консультанта, способствующий появлению более специфического ответа или выявляющий его. У клиента имеется выбор, отвечать или не отвечать, продолжая оставаться на уровне осознавания. К таким действиям консультанта относятся метафоры, описывающие то, что происходит в системе, отзеркалива-ние поведения, вопросы и замечания, фокусирующие осознавание, юмор, анекдоты, в концентрированной форме определяющие суть происходящего в системе.
Более жесткая разновидность провокативного метода получила название атакующей провокации, более мягкая — конфронтационной провокации. Вторая разновидность чаще применяется консультантами, чем первая. Ее суть состоит в выражении различных чувств и эмоций консультанта в связи с проблемой, акценте на несогласии, высказывании интерпретаций и фантазий, расширяющих границы системы-клиента, или настойчивых требованиях изменить поведение. Давление консультанта не должно в этом случае мешать организации делать свое дело.
Конфронтирующий стиль консультанта предпочтителен в том случае, когда организация доверяет консультанту, а ситуация требует энергичной реакции для быстрых изменений и достижения эффекта от интервенции консультанта. Кроме того, организация должна быть достаточно осознающей, заинтересованной и «разогретой». Так, один из консультантов резко вмешался в дискуссию об инвестировании большой суммы денег, обнаружив, что вопрос не подготовлен, а участники дискуссии устали раздражены. Заявив участникам, что он не доверил бы им своих денег, он побудил их обратить внимание на происходящее и принять решение о переносе заседания и подготовке к его проведению.
Обе стратегии воздействия имеют и свои плюсы, и свои минусы, эффективное консультирование требует разумного баланса и сочетания данных методов.
Феномен сопротивления в оргконсультировании
В гештальт-подходе «сопротивление рассматривается как естественное состояние, источник энергии, творчества, регулятор систем» (Сильнова, 2001). О феномене сопротивления в оргконсультировании говорят тогда, когда консультант сталкивается с таким поведением системы-клиента, когда она не принимает помощь или противодействует любому его влиянию. Сопротивление появляется в системе тогда, когда ее будущее рассматривается из перспективы инициатора перемен, а члены самой организации не желают расставаться с чем-то ценным для себя, не понимают смысл перемен, боятся их или не хотят, так как считают, что они не нужны. Кроме того, сопротивление появляется и в том случае, когда консультант не видит последствий перемен, которые могут угрожать благосостоянию системы, то есть является рабочей ошибкой консультанта.
Сопротивление — это не отсутствие энергии, а ее мобилизация, нацеленная на сохранение целостности и равновесия организма или организации. С точки зрения теории контакта и фаз цикла контакта сопротивление может быть обусловлено тем, что разные участники организации видят разные фигуры или находятся в разных фазах цикла контакта. Таким образом, в организации оно проявляется тогда, когда имеется определенный разброс энергий ее членов. В этом случае предоставление более полной информации и обсуждение ее участниками дискуссии помогает развить общий процесс и общую фигуру, а также выработать приемлемые для организации решения.
Поэтому рабочий принцип консультанта по отношению к сопротивлению может звучать так:
«Появление любого признака, указывающего на оппозицию к чему-либо, в той же мере является утверждением ценности лич-ности(тей), встающей в оппозицию, в какой им является неоппозиционное поведение» (Э. Невис, 2002).
Когда консультант начинает учитывать в своей работе этот принцип и перестает относиться к сопротивляющимся как к «плохим», их оппозиционность ослабевает и исчезает вместе со всеми способами конкуренции — от пассивной агрессии, саботажа до острого конфликта. Некоторым людям сложно что-либо отвергать прямо, они прибегают к косвенным способам и на них навешивают ярлык сопротивляющихся. Если консультант или кто-нибудь еще слышит «нет» в ответ на свои предложения, с этим намного легче работать, чем с неопределенными высказываниями, подразумевающими тоже отрицательный ответ. Сознательное «нет» среди здоровых и зрелых людей считается нормальной реакцией взрослого человека. Между тем взрослые редко принимают «нет» своего ребенка. В организации косвенное «нет» может быть ответом всего коллектива своему начальнику, который не желает перемен и не уступает попыткам коллектива воздействовать на него, чтобы добиться желательных изменений. Обе энергии, направленные друг к другу, блокируют изменения и эффективную работу. Концепция полярностей, разработанная Ф. Перлзом, говорит о том, что только свободное движение в каждой из принимаемых клиентом полярностей запускает процесс его роста. В противном случае блокированная или запрещаемая полярность, не дает другой полярности проявляться в полной мере. Это снижает возможности творческого приспособления индивидуума.
Сам термин «сопротивление» воспринимается как оппозиция или противодействие чему-либо (односторонняя реакция), хотя, по сути, представляет собой проявление разнонаправленной энергии. Возможно, это только первая реакция на изменения, чаще всего за сопротивлением скрывается некоторая амбивалентность по отношению к изменениям.
•	Она заключается в том, что клиент-система хочет, чтобы консультант провел хорошее и тщательное исследование, но при этом не желает, чтобы беспокоили слишком многих людей или боится стыда из-за оценки консультанта.
•	Клиент понимает, что для перемен требуется время и значительные усилия, но проявляет раздражение, если предложения не могут быть осуществлены легко и быстро.
•	Клиент понимает, что консультант работает для того, чтобы найти новые пути функционирования, но выдвигает при этом массу доводов об их неэффективности.
•	Клиент просит совета от консультанта, но при этом не претворяет его в жизнь, обесценивает или «приносит» другой совет «со стороны».
•	Клиент соглашается с мерами, о необходимости которых говорит консультант, но при этом сводит их на нет разнообразными изменениями.
Таким образом, и индивидуальный клиент, и клиент-система всегда испытывают амбивалентные чувства по отношению к внешнему вмешательству, при этом энергии, направленные друг на друга, консервируются и противодействуют изменениям. Попытка уничтожить сопротивление приводит к его усилению, ибо это покушение на целостность и самоуважение системы и работающих в ней людей. Обойти сопротивление организации-клиента — значит отвергнуть силы, которые могут быть направлены на внутренний рост, и не передать ответственность системе за ее развитие.
Тактический ход гештальт-терапии — работа с акцентом на сопротивлении. Пока сопротивление не будет полностью прожито организацией, другое состояние не будет принято ею. Консультант, таким образом, стремится усилить выраженность текущего состояния системы. Он обращает внимание на сопротивление, проявляет к нему уважение, стремится к тому, чтобы организация-клиент осознала свое сопротивление и приняла ответственность за него. У членов организации появляется возможность выразить свое мнение и быть услышанными и понятыми, прожить полюс (позицию, чувства, суждения и аргументы) стабильности и стать более свободными по отношению к изменениям.
Для того чтобы поддержать полюс несогласия, консультант может поддержать человека, который его выражает. В любой организации находятся люди, которых раздражает то, что они вынуждены присутствовать на тренинге. Обращаясь к такому человеку, консультант может подчеркнуть, что если он останется на занятии, то может принимать в нем участие в той мере, в какой сочтет нуж
ным. Подобные люди обычно дают ценную обратную связь по ходу процесса, так как, оставаясь немного в стороне от обсуждения, они более точно видят то, что происходит. Активные участники и участники, остающиеся в стороне «от драки», начинают уважать позиции друг друга.
Иногда создается ситуация, когда сотрудники организации, в которой работает консультант по развитию, с его подачи начинают критиковать своего начальника, а тот занимает позицию сопротивления, боясь «потерять лицо» из-за некомпетентности или слабого характера. Такая ситуация, когда «во главе сопротивления» становится главный клиент системы, требует личных встреч с консультантом, для того чтобы проработать страх перед оценкой и научиться выражать свои чувства подчиненным.
Таким образом, задача консультанта состоит в том, чтобы помочь клиенту-системе справиться с разнонаправленной энергией, осознать и осмыслить силы объединения и сопротивления и научиться справляться со своей амбивалентностью. Гештальт-подход в консультировании нацелен на обращение к сдерживающим развитие силам. Значительное продвижение к результату происходит только после выявления всех возражений и внимательного рассмотрения их. Э. Невис называет это «окунуться в сопротивление».
Кто клиент оргконсультанта?
Итак, организационное консультирование подразумевает работу более чем с одним клиентом. Взаимодействие с одним индивидом касается в основном людей, пригласивших консультанта в организацию. Однако если в терапии на первых этапах не обойтись без тесных и насыщенных отношений между клиентом и терапевтом, то задачей работы консультанта в организации является обеспечение хорошего контакта между самими членами системы-клиента. Консультант ценен для организации именно этим, а не тем, что он умеет налаживать контакт между собой и системой (это подразумевается, а не акцентируется).
Когда консультант начинает работать с организацией, ему в первую очередь следует ответить на вопрос «Кто является клиентом? ». В отличие от терапии, где клиент приходит к терапевту сам, в организации все не так однозначно. Консультант работает не с «фирмой», а с руководством фирмы, он имеет дело с подразделениями фирмы, а иногда и с работниками индивидуально. Иногда контакты консультанта меняются с течением време
ни: начиная работать с руководством, он «спускается» ниже к руководителям подразделений и отделов, и ему постоянно приходится вести с ними переговоры и заключать контракты. Особенно ясно это проявляется, если перемены необходимы на разных уровнях организации и требуется соотвествующий сбор данных. Работа поочередно с каждым членом системы не улучшает организацию в целом. Более того, работа консультанта даже в одном из подразделений будет затрагивать всю организацию в целом и создавать определенное давление на консультанта. Поэтому важно осознавать, с кем и какие контрактные соглашения могут быть заключены, и наблюдать, как это влияет на организацию-клиента в целом.
Поскольку возможные перемены вызывают беспокойство в различных частях системы, консультанту приходится постоянно «искать клиентов» в системе, заключать с ними контракты или передавать решение этой проблемы (кто в данный момент клиент) самой системе. Основная проблема заключается в том, что организационный консалтинг требует участия всех систем и звеньев, от которых зависят изменения. Члены этой системы и ее звеньев могут в разной мере испытывать потребности в переме-йах и обладать разными навыками работы и обучения. Но даже если работникам сверху предписывают сотрудничать, без яркого присутствия консультанта и интереса к нему и к его деятельности подразделение способно скорее на саботаж, чем на сотрудничество. Довольно часто консультанту приходится прилагать усилия для того, чтобы расположить организацию-клиента к себе. Сила его присутствия во многом определяет эти отношения.
Второй вопрос, возникающий перед оргконсультантом: «В чем проблема и у кого она возникла? ». Консультанта приглашают в организацию «привратники» — люди, наиболее близкие консультанту по ценностям. Остальные члены команды могут и не иметь таких ценностей и не нуждаться в переменах. Поэтому у консультанта возникает проблема показа «товара» — прежде чем что-то требовать от клиента, он должен доказать свою полезность, то есть продемонстрировать свои умения и навыки и мотивировать других к изменениям. Вокруг консультанта должна возникать некоторая аура загадочности, однако не слишком выраженная, так как в условиях неопределенности члены системы будут проецировать на него некомпетентность или нестабильность. Вторая сторона — это консультативный стиль, который является более активным, чем в терапии. Консультант не ждет собы
тий от клиента. Он ведет себя уважительно к системе-клиенту, но в то же время отчасти подчиняя и заставляя прислушаться. Клиент должен быть вовлечен в отношения, вызывающие его интерес, направленные на овладение «смыслом и ценностью интенсивного контакта», и это вовлечение является заботой орг-консультанта. Более того, иногда подчиняющий образ действий бывает определяющим, иной вариант ведет к потере влияния на клиента.
Имея дело с разными частями и подразделениями системы, оргконсультант оказывается вовлеченным не в один цикл осознавания, как это бывает при работе с одним клиентом. Его работа — это попытка справиться с сериями циклов, перекрывающих друг друга.
Маргинальность
как позиция консультанта
Согласно теории гештальт-терапии, изменение или обучение проходит «на границе» контакта усвоенного знания и нового, того, что еще неизвестно. Роль консультанта состоит в действии с границами, поскольку он является представителем группы консультантов, отличающейся от группы клиентов. Его влияние заключается в ликвидации разрыва между этими двумя культурами, их ценностями и нормами. Эффективный консультант использует в работе свои отличия, в то же время оставаясь приемлемым партнером системы-клиента. Если его отличия от системы-клиента минимальны, взаимодействие, возможно, будет кон-флуэнтным, если они слишком велики, — это грозит разрывом или конфликтом.
Консультант налаживает связи с системой и ясно дает понять, что не является ее частью и сам определяет свою позицию и поведение. Маргинальность — основа его влияния на организацию. Равновесное состояние отношений консультанта с системой возникает при соблюдении некоторых условий:
•	консультант симпатичен системе-клиенту, вписывается в нее, несмотря на чуждость;
•	консультант вызывает интерес системы, и этот интерес побуждает ее к ряду действий;
•	консультант доступен системе-клиенту, но при этом сохраняет свои границы и не становится «покровителем» или «приятелем».
Работа в организации рассматривается консультантом из перспективы феномена «границы». Термин «граница» в организации означает относительную величину, характеризующую уровень отношений между раздельными объектами и людьми, и это динамический процесс, а не застывшая структура. Если два подразделения организации имеют множество сходных функций, то между ними происходит смешение границ. Сами работники подразделений могут не осознавать свои границы и поэтому не могут изменить их. Таким образом, для изменения ситуации необходимо начинать с повышения уровня осознавания.
Но консультант, работающий на границе, испытывает некоторый стресс от давления организации, противоречащих ценностей и ответственности за исход. Такой стресс является постоянной составляющей работы консультанта. Маргинальная позиция, по Маргулису (1978), акцентирует три аспекта — включенность, ответственность и одобрение. Включенность состоит во встраивании консультанта в систему-клиента, для того чтобы решить, каковы потребности клиента и в какой мере их стоит удовлетворять. Ответственность относится к тому, что консультант берет на себя ответственность за исход и реализацию целей системы или усиление осознавания и предоставление системе-клиенту свободы выбирать направление действий. Одобрение касается принятия системой консультанта как личности, он может быть воспринят системой как чужак и как свой. Балансирование между принадлежностью и чуждостью, одобрением и неодобрением, собственным влиянием и передачей ответственности клиенту не является случайным событием в консультировании — это постоянный поиск баланса в работе в условиях неопределенности и в состоянии напряжения.
В маргинальной позиции, в «жизни на границе» не очень много комфорта. В некоторых случаях консультанту придется справляться с отвержением и неодобрением, когда члены организации-клиента игнорируют консультанта или часто высказывают свое неодобрение. Принимающему маргинальную позицию консультанту необходима способность все время оставаться в состоянии некоторого напряжения и бдительности.
Бдительность помогает удержаться от слияния с системой-клиентом. Напряжение касается баланса включенности-присутствия: консультант не становится ни сторонником, ни посторонним человеком. Эти состояния сбалансированы и одинаково приняты им. Проблема влияния решается за счет определения ответствен
ного лица в каждом конкретном случае. Проблема одобрения решается постепенно, начиная с позиции чужака; консультант приближается к позиции своего, но не достигает ее. Эти решения принимаются постоянно в каждый момент работы, и удовольствие от нее зависит от постоянного осознавания факта, что изменения происходят на границе. Ценности клиента иногда в значительной степени отличаются от ценностей терапевта, однако это проблема консультанта. Он не должен ожидать одобрения и принятия любой другой базовой установки, кроме той, что работа на границе контакта идет во благо системе-клиенту. В противном случае лучше отказаться от этой работы.
Маргинальную позицию консультанту трудно занимать еще и потому, что она затрагивает базовые потребности человека в привязанности и автономии. Потребность в принадлежности, если она реализуется, дает чувство принадлежности к группе, возможность справиться с тем, что невозможно в одиночку, возможность увидеть отдаленные результаты работы. «Плата» за принадлежность — необходимость отчитываться перед другими людьми, уменьшение личного времени, обязательства, давление со стороны партнера и его одобрение или неодобрение. Реализованная автономия дает свободу, возможность посмотреть на что-то со стороны, осуществить собственные планы, не приспосабливаться к другим и не быть связанным обязательствами перед ними. Цена автономии — отсутствие или недостаток поддержки, возможное чувство одиночества, загруженность более мелкими делами и отсутствие возможности научиться чему-то (знания и умения) в контакте с другим человеком.
Установление баланса между этими потребностями у консультанта часто отражается в том, что он начинает менять роль внешнего консультанта на роль внутреннего или наоборот, в зависимости от того, какая из потребностей преобладает в данный момент. Поскольку эти потребности остаются с консультантом, то принятие решения по поводу удовлетворения одной из них приводит к тому, что другая остается более «напряженной». Поэтому оргконсультанту полезно осознавать, какая из потребностей более напряжена в настоящий момент, так как она может в значительной степени «руководить» его действиями при решении консалтинговой задачи. Ни один из вариантов консалтинга не снимает этого требования, и работа на границе предполагает «заключение в скобки» или удерживание в состоянии неопределенности стремления полностью удовлетворить по
требности в аффилиации и автономии. Именно это напряжение делает консультанта влиятельной силой.
ГЕШТАЛЬТ-ПОДХОД К ФОРМИРОВАНИЮ КОМАНДЫ В ОРГАНИЗАЦИИ
Командой называется группа людей, которая имеет потребности в кооперации для выполнения некоторой совместной работы (Harris, 1994). Длительное время основной парадигмой для формирования команды в организации была традиционная модель. В ее основе лежат представления о сообществе и убеждение в том, что эффективная команда должна иметь общую почву и схожие интересы. Альтернативная парадигма — аутентичная индивидуально-ориентированная модель, которая предполагает, что наиболее важный элемент в создании команды — это уникальный вклад каждого ее члена, отличающийся от вклада других членов коллектива. Аутентичная модель создает различные предположения о том, что необходимо для эффективности группы, и этим отличается от традиционной модели. Обе модели занимают полярные позиции в континууме, и большинство формирующихся команд в той или иной степени тяготеют к одной или другой модели. Кроме того, необходимо заметить, что существует много других параметров, влияющих на формирование команды, например, ценности компании, организационные условия, миссия системы (Karp, Sirias, 2001).
Особенности традиционной модели команды
Эта модель основана на нескольких положениях:
•	поведение человека субъектно по отношению к определенным законам групповой динамики и направлениям;
•	эти законы и направления являются нормативными и предпочтительными по сравнению с другими законами и направлениями;
•	базируясь на этих предположениях, можно определить категории поведения и распределить индивидуумов по этим категориям, для того чтобы легче взаимодействовать с ними;
•	индивидуумы и организации, которые не соглашаются с данными ценностями, не могут увеличить свой потенциал и, следовательно, являются субъектами для тренинга и консультативной работы, для того чтобы стать членами команды;
•	существуют поведенческие признаки, которые необходимо принимать и поощрять группе, эффективно функционирующей как команда, например, открытость, доверие и кооперация.
Типичная традиционная команда акцентируется на общих ценностях и целях. Существуют нормы для достижения благополучия, и поддерживается высокий уровень открытости, доверия и разделяемых чувств. Важной целью является групповая сплоченность и поддерживающие межличностные отношения. В большинстве случаев имеются стандарты эффективного поведения, и поведение членов команды соотносится с ними. Основной пункт — это команда.
Особенности
аутентичной модели команды
Основным источникам является теория гештальт-терапии, пропагандирующая модель личностного роста и то, как люди усиливают свою способность добиваться того, что они хотят.
Основные отличия этой модели:
•	тело и мозг являются интегрированной системой, а не сепаратными частями;
•	первичная ценность — это самоподдержка, личная ответственность и возможность сознательного выбора;
•	основной навык для улучшения чьей-то жизни и создания лучшего выбора — это навык осознавания того, что имеется «здесь и сейчас»;
•	перед тем как двигаться дальше, должны быть завершены «незаконченные дела»;
•	в некоторых случаях люди выбирают быть там, где они есть в своей жизни, и у них появляются силы сделать другие выборы;
•	счастливое, успешное и содержательное существование зависит способности создавать и поддерживать хороший контакт с собой и окружением;
•	каждый индивидуум ценится за его уникальность, отличие от других. Это отличие предполагает поддержание ясных и определенных границ;
•	функция «acting out» рассматривается как позитивная. Экспериментирование в том, как индивидуум блокирует свой рост, больше соответствует росту, чем простое понимание этого.
Гештальт-подход ориентирован на самоподдержку индивидуума в контроле его собственной жизни. Он предполагает, что личностный рост является сущностью индивидуумов, осознающих, где они в настоящем и где хотели бы быть в будущем и как они останавливают себя здесь и сейчас по отношению к изменениям. Гештальт-подход стал в этом смысле практической моделью организационного развития, так же, как моделью личностного роста индивидуума. Герман и Корних (1977) использовали гештальт-подход к межличностному контакту в условиях работы. Эффективный менеджмент базируется на менеджерах, которые ясно, четко и осознанно подходят к тому, что происходит и наблюдается в рабочем окружении. Термин «аутентичная команда» принадлежит им.
В 1974 году в Гештальт-институте Кливленда началась двухлетняя программа для практиков по организационному и системному развитию. Сегодня таких профессионалов уже сотни. Типичная аутентичная команда существенно отличается от традиционной. Она имеет общие цели, но поддерживает право каждого члена команды на те ценности, которые он разделяет. Большей ценностью являются отличия членов команды, чем их сходство. Начальная ступень в создании команды — это дифференциация участников, но проводится она для того, чтобы найти более эффективные пути совместной работы. Участие базируется на способностях каждого члена команды, и вовлечение в участие базируется на том, что является особенным у каждого из них.
Конфликт рассматривается и расценивается как естественная и конструктивная сила в здоровой группе. Чаще речь идет об управлении конфликтом, чем о его разрешении, поскольку существует базовое предположение, что люди всегда смотрят на вещи по-разному и этими различными перспективами можно управлять, а не разрешать.
Групповая сплоченность рассматривается больше как продукт деятельности, чем как цель. Не существует нормы или давления на людей, чтобы любить друг друга. Не существует специфических норм, определяющих, как людям жить. Есть только требование жить вместе достаточно благополучно для того, чтобы быть в состоянии охотно работать вместе. Аутентичные взаимоотношения ценятся больше, чем хорошие рабочие отношения. Следующие девять отличий подчеркивают роль индивидуального члена команды в развитии эффективной командной работы (Harris, 1994):
Отличия	Традиционная команда	Аутентичная команда
Ключевая ценность	Взаимозависимость	Автономия индивидуума и индивидуальный выбор. Взаимозависимость является одним из валидных выборов членов команды. Поддержка индивидуальных границ.
Поведение членов команды	Экспериментирование с новым поведением. Попытки найти новые пути взаимодействия часто бывают преждевременными. Это попытки найти решение проблемы до того, как она осознана и определена.	Увеличение осознавания того поведения, которое есть. Для членов команды важнее осознать взаимодействия, которые имеются в данный момент, и их последствия и уже затем определить подходящий ответ.
Качество работы и взаимоотношения	Хорошая работа — это результат хороших взаимоотношений. Энергия концентрируется на развитии хороших взаимоотношений. Имеются нормы — «как это должно быть», подавлено естественное недоверие, собственные интересы и приватность.	Хорошие взаимоотношения — это результат хорошей совместной работы. Фокус на работе самой по себе. Управление конфликтом начинается тогда, когда возникает конфликт, негативно сказывающийся на работе. В этом случае больше энергии концентрируется на действии. Высокий уровень выполнения увеличивает вероятность успеха команды. Парадокс состоит в том, что более успешные индивидуумы выше оценивают других членов команды.
Ответственность	Ответственность и вознаграждение рассматриваются по отношению к усилиям команды. Ориентация на сильную идентификацию участника с командой, вознаграждение команды.	Хотя подход, основанный на аутентичности, также предполагает некоторую идентификацию с командой, он больше базируется на уникальности каждого индивидуума, который создает команду. И в случае успеха и в случае неуспеха оцениваются индивидуальные усилия и личный вклад в дело. Ответственность (способность отвечать) и вознаграждение также рассматриваются по отношению к усилиям индивидуума.
Отношение к конфликту	Ценностью является разрешение конфликта. Конфликт неизбежен, но оказывает негативное влияние, и должны быть затрачены силы на конструктивную его ликвидацию. Консенсус — это хорошо, все, что его разрушает, — плохо.	Ценностью является управление конфликтом. Конфликт — это хороший способ для сильных людей работать вместе. Это первичный источник энергии и креативности для большинства групп.
Позиция открытость/ приватность	Ценностью является открытость — разделение с другими чувств и мыслей. Ничто не держится в секрете от других.	Ценностью является превосходство приватности над открытостью. Индивидуум выбирает сам, что скрывать, а чем делиться с другими.
Лидер	Эффективный лидер заботится о благополучии команды больше, чем о своем благополучии.	Эффективный лидер в первую очередь заботится о себе (прагматический подход). Есть три выгоды от такого подхода. Так или иначе, люди рефлекторно действуют самозащитно, и эта позиция нуждается в легитимизации. Второе: если появляется опасность для группы, лидер чувствует ее первым как опасность в свой адрес, и это дает ему возможность мобилизовать группу на ее устранение. Третье: если лидер является тем ресурсом, в котором нуждается команда, он будет защищать команду и заботиться о ней.
Итак, для построения традиционной команды необходим та-ой подход к решению проблем, как консенсус и сотрудничество разрешении конфликтов. В основе лежит предположение, что юбая команда будет функционировать более эффективно, если на структурирована в соответствии с традиционными ценнос-ями и нормами. Развитие команды предполагает сильную груп-овую идентичность членов команды, которые объединены обеими принципами и разделяют общие цели и перспективы. Ин-ивидуальные принципы подавляются для блага команды («в ко-[анде не может быть Я). В такой команде индивидуальные грани-ы размыты.
Аутентичная модель предполагает работу с индивидуальными границами как основной принцип построения команды. Каждый член команды поощряется в том, чтобы стать более свободным (отчетливым, ясным) и отличающимся от других. Создание команды происходит через развивающиеся связи ее членов из их индивидуальных позиций. Команда, состоящая из сильных и различных профессионалов, имеет высокую вероятность быть эффективной по отношению к задаче, поставленной перед ней. Члены команды, построенной по аутентичной модели, равно свободны и согласны объединиться вокруг общей цели. Связи при таком подходе позволяют индивидуумам работать в изоляции, в малых группах или как общая команда (в зависимости от задачи). Такой подход позволяет членам команды свободно вступать и покидать команду без негативного влияния команды как целого. Поэтому новым членам команды не нужно изучать и приноравливаться «к линии партии», а просто как можно больше быть теми, кто они есть.
Пример аутентичной команды — управление университетами, деканаты факультетов. Факультет является командой, имеющей общую цель — воспитание и обучение специалистов. Факультет состоит из довольно автономных кафедр со своими целями, работающих в относительной изоляции от других. Каждая кафедра имеет сотрудников, находящихся в такой же позиции по отношению к ней — они достаточно автономно (или в малых группах) проводят преподавательскую и научно-исследовательскую работу. Двое коллег, сотрудничая, могут работать над проектом и вносить каждый свои навыки в решение общей задачи. Их преподавание проходит независимо, а проекты они реализуют в соответствии со своими научными интересами. Каждый член команды поощряется за его личные усилия, предпочтение отдается тем направлениям, где исследователи работают успешно и достигают общей цели. Нет требований работать вместе, любить друг друга и т. п.
Примером традиционной команды может служить спортивная команда, где есть» общая цель, высока групповая идентичность и нужно адаптироваться к тем условиям, которые уже существуют. Награду получает вся команда.
Существуют также особенности работы с большими командами в организации (Harris, 1995). Эта новая парадигма работы касается
•	больших рабочих групп, члены которых не знают друг друга и, как правило, не встречаются физически во время рабо
ты. Субгруппы иногда могут контактировать по телефону или посредством электронной почты;
•	они имеют широкий спектр рабочих задач;
•	членство в большой группе не является постоянным, люди приходят и уходят, по-разному влияя на целостность;
•	существует множество различных связей в их взаимодействии: некоторые из них являются коллегами, друзьями, некоторые встречаются во время проведения досуга и т. п.;
•	то, что происходит на работе, — лишь небольшая часть общего командного процесса, который протекает постоянно, а не только в обычные часы работы;
•	наконец, у людей в большой команде больше различий, чем сходства. Перед ними не стоит цель формирования групповой сплоченности.
С позиции нового подхода к формированию эффективной команды группа определяется как некоторое количество людей, которые осознают возможность взаимных связей. Поэтому, работая с такого рода командами, необходимо включать упражнения, повышающие общую групповую принадлежность и стимулирующие взаимодействие между ее членами (например, двигаясь относительно друг друга и знакомясь, они должны рассказать другим о том, чего они хотят для организации в целом, и немного «перемешаться»). Обычно это существенно повышает энергию для исследования динамики всей большой группы.
Затем каждая из субгрупп должна представить свою команду и особенности ее связей с другими командами организации. Наблюдения за особенностями взаимодействия между субгруппами и новые его перспективы анализируются в ходе шеринга. Самые важные особенности взаимодействия могут быть представлены графически. Затем субгруппы могут представить свои предложения о более эффективной реорганизации работы и влиянии такой реорганизации на их жизнь. В частности, такие предложения могли включать взаимные визиты субгрупп на рабочие места друг друга, знакомство с работой, неформальные встречи и т. п.
Таким образом, работа с большими командами включает исследование и достижение общей и субгрупповой идентичности, стимуляцию межгрупповой активности, исследование границ (целой группы и субгрупп), ресурсов и т. д. В такой работе важна не иллюзорная сплоченность большой группы, а исследование ее текущего функционирования во всем богатстве и разнообразии его связей и конфликтов.
ЛИТЕРАТУРА
1.	Бейссер А. Парадоксальная теория изменений // Гештальт 2001. Сб. материалов Московского гештальт-инстиута, — М., 2001. — С. 6— 10.
2.	Долгополов Н. Б. (2002) Гештальт-подход в работе с организациями. — http:// psy.piter.com./library/?tp = l&rd = 3&! =446 — http://org-cons.tripod.com/.
3.	Зинкер Дж. В поисках хорошей формы. — М.: Независимая фирма «Класс», 2000.
4.	Невис Э. Организационное консультирование. — C-Пб.: Издательство Пирожкова, 2002.
5.	Морер Р. Изменения в организации и цикл опыта // Гештальт-терапия и консультирование. Сб. материалов Московского института гештальт-терапии и консультирования, вып. 2. — М., 2002. — С. 7 — 44.
6.	Перлз Ф. Теория гештальт-терапии. — М.: Институт общегуманитарных исследований, 2001.
7.	Сильнова О. В. Управление изменениями в организации (гештальт-подход). // Гештальт-терапия и консультирование. Сб. материалов Московского института гештальт-терапии и консультирования, вып. 1. — М., 2001.- С. 27-47.
8.	Bentley Т. J. Gestalt in the Boardroom: Corporate Boards as Intimate Systems. Gestalt Review,4: 176—193. — http://www.gestaltreview.com/ 2000/bentley.html.
9.	Harris J. B. (1994) Team-building Gestalt Style. Electronic Publication of Manchester gestalt Centre. — http://www.editmanager.co.uc/user/ index.php?user = mgc&pn= 10727.
10.	Harris J. B. (1995) Working with Large Groups and Teams. Electronic Publication of Manchester gestalt Centre. — http://www.editmanager. co.uc/user/index.php? user = mgc&pn = 10728.
11.	Karp H. B., Sirias D. (2001) Generational Conflict: A new Paradigm for Teams of the 21st Century. Gestalt Review, 5: 71—87. — http://www. gestaltreview. com//2002/karpsirias. html.
12.	Newis E.C. Intervening Beyond Organizations: Exchanges at the Contact Boundaries of Interdependent Systems. Gestalt Review, 6:79 — 83. — http:/ /www. gestaltreview. com//2002/nevis. html.
13.	Saner R. Organizational Consulting: What a Gestalt Approach Can Learn from Off-Off Broadway Theater. Gestalt Review, 3: 6 —21. — http:// www.gestaltreview.com/1999/saner.html.
14.	Starak Y. Gestalt in Organizations. Electronic Publication of Brisbane Gestalt Institute. — http://www.gestalinstitute.com.au/articles/march 2000/0703go.shtml.
15.	Zinker J., Nevis S. M. (1981) The Gestalt theory of couple and family interactions. Working Paper, Center for the Study of Intimate Systems, Gestalt Institute of Cleveland.
ГЛАВА 14
ГЕШТАЛЬТ-ТЕРАПИЯ С СУПРУЖЕСКИМИ ПАРАМИ И СЕМЬЯМИ
В какой момент своей жизни семья приходит к семейному психотерапевту? Если процесс семейной жизни протекает благоприятно и семья успешно достигает того, к чему стремится, испытывая чувство завершенности и удовлетворения, у супругов нет никакого повода прибегать к услугам семейного терапевта. В этом случае с процессом жизни все в порядке и семья сосредоточивается на ее содержании. Если же в этом процессе возникают прерывания, ведущие к ощущению одиночества или душевной боли, скуки или опасности, появляется и потребность обратиться за помощью. В этом случае семья сосредоточивается на процессе — на том, как она живет. Однако самостоятельно Это могут сделать совсем немногие семьи.
Семейный психотерапевт — это профессионал, который может помочь семье в осознании особенностей их семейного процесса (Зинкер, 2000). С его помощью семья находит общую «фигуру» внимания, которая вызывает интерес у всех членов семьи, и они вместе работают с этой «фигурой».
Согласно Витакеру (1999), к общим целям семейной терапии также относятся:
•	усиление межличностного напряжения;
•	развитие «семейного национализма»;
•	расширение контактов семьи с родственниками;
•	расширение связей семьи с культурой и окружающими людьми;
•	установление границ семьи;
•	установление границ между разными поколениями;
•	восстановление игровой способности;
•	развитие цикла отделения-присоединения;
•	разрушение мифа об индивидуальной личности;
•	индивидуация членов семьи.
Терапевт также проходит через свой собственный процесс, наблюдая за семьей, и позволяет себе быть творчески индифферент
ным, пока в поле его внимания не появится из фона что-то значимое, интересное и важное. Это важное становится для него «фигурой», о которой терапевт сообщает членам семьи, и этот процесс называется интервенцией. Интервенция предназначена для расширения осознавания членов семьи, контакта с новым опытом и принятия удовлетворяющих семью решений. Объект наблюдения у семейных терапевтов один — семья, и только его теоретическая ориентация определяет фокус интервенций. В гештальт-терапии в этом смысле важное значение имеет эксперимент, который предоставляет возможности для переживания, понимания и расширения поведенческого репертуара.
В настоящее время семейная терапия является достаточно гибким подходом, который включает встречи с нуклеарной семьей или трехпоколенной семьей и работу со всей семьей, отдельными группами внутри семьи (родителями, сиблингами, детско-родительской группой) или отдельными членами. Во всех подходах семейЬой терапии акцент все же делается на работе со всей семьей.
По мнению А. Черникова (2001), основная борьба и взаимопроникновение в семейной терапии происходят между двумя подходами — психодинамическим и теорией систем. Они имеют полярные фокусировки: индивидуум — семья в целом. Специалисты психодинамической ориентации встречаются с семьей, оставаясь сфокусированными на индивидуальном пациенте. Семья рассматривается как среда, с которой пациент должен справиться. Акцент делается на исторической информации, диагнозе, аффектах и инсайтах.
Специалист же системной семейной ориентации сфокусирован на семье в целом и настоящем взаимодействии. Для него не так важен индивидуальный диагноз, как вклад всех членов семьи в формирование проблемы и последовательность их действий в этом направлении. Член семьи, который, по ее мнению, ведет себя неправильно, является идентифицированным пациентом, отражающим дйсфункцию всей семейной системы.
Другая классификация принадлежит Леванту (приведено по А. Черникову, 2001):
•	подходы, ориентированные на семейную историю (Уэйн, Лидс, Аккерман, Фрамо, Фридман, Сирлз и др.). Эти подходы рассматривают личность внутри системы. Акцентируется освобождение членов семьи от их чрезмерной вовлеченности в отношения с предыдущими поколениями, поддерживаются взрослые отношения с членами родительской семьи;
•	подходы, ориентированные на структуру/процесс семьи (Хейли, Вацлавик, Минухин, Сатир, Пэпп и др.). Эти подходы фокусируются на текущих паттернах взаимодействия в семье и их отношениях с симптомами или проблемами идентифицированного пациента. Эти подходы акцентируют реорганизацию семейной системы для устранения дисфункциональных паттернов, поддерживающих симптом;
•	подходы, ориентированные на переживание (Кемплер, Рабин, Витакер, Левант и др.) и основанные на экзистенциальнофеноменологических концепциях. Их фокус — повышение качества жизни индивидуума внутри семьи. Терапевты делают попытку интенсифицировать эмоциональный опыт для личностного роста и самоактуализации членов семьи.
Некоторые направления интегративно охватывают отдельные черты этих подходов. Так, в работах Дж. Зинкера сочетаются черты всех трех типов подходов с акцентом на семейной системе, ее границах, границах подсистем и границах отдельных индивидуумов, а также гештальтистской модели цикла контакта (опыта).
ТЕОРИЯ ПОЛЯ, ТЕОРИЯ СИСТЕМ И ГЕШТАЛЬТ-ПСИХОЛОГИЯ КАК ТЕОРЕТИЧЕСКАЯ ОСНОВА
ПОДХОДА К СЕМЕЙНЫМ СИСТЕМАМ
Для начала вспомним, что понятие психологических границ в психологии было введено Куртом Левиным. Оно применимо к границам интрапсихического пространства, взаимоотношениям индивидуумов друг с другом и с окружающей средой. Эти границы имеют характерные свойства: твердость, мягкость, изменчивость, вязкость. От свойств границы во многом зависит природа системы. Так, система является закрытой, если не происходит обмен информацией с окружающей средой (система имеет неподвижные и жесткие границы). Живые системы являются открытыми, их границы более слабые и изменчивые, система находится в постоянном обмене информацией с окружающей средой. С биологических систем, описанных в свое время Людвигом фон Барталанфи, понятие открытых и закрытых систем было экстраполировано на социальные институты, организации и семьи.
Системный подход отличается холистичностью (семья как целостность больше суммы всех ее частей), а также акцентом на взаимовлиянии и взаимной обусловленности всех частей и про
цессов системы*. Система подразумевает некоторую структурную организацию, которая описывается как отношения между объектами. Эти отношения могут быть рассмотрены с точки зрения пространства (близость, позиция) или динамически (влияние, взаимодействие, зависимость). Все биологические и социальные системы обладают качеством динамичности, в них имеется движение и развитие. Влияние одной части системы на другую воздействует на всю систему и другие ее части. Испытываемое воздействие тоже касается всех частей системы и системы в целом.
Важной характеристикой системного подхода является иерархичность — каждая система может рассматриваться и как отдельная система и как подсистема в рамках другой. Это дает возможность взглянуть на происходящее с разных точек зрения, причем выбрать наиболее адекватную и удобную точку зрения на данный момент. Естественно, что такая точка обзора оказывает влияние на результат наблюдения, но одновременно появляется возможность увидеть какое-то явление в более широком контексте, постигая всю сложность происходящего.
Каждая система имеет свои границы, все, что находится внутри границ, относится к системе, а то, что вне их, соответственно, не относится. Границы имеют свои характеристики — в одних случаях они фиксированные, в других гибкие. Для хорошего функционирования системы необходимы ясные и подвижные границы. В этом случае они, с одной стороны, способствуют сохранению внутренней стабильности, а с другой стороны, поддерживают возможность роста и развития системы. Следствием фиксированных и жестких границ является изоляция и застой. Слабые и нечеткие границы отражают недифференцирован-ность внутри системы и неясность функций ее частей.
Системы являются открытыми, если между ними и средой поддерживается обмен, и закрытыми, когда такого обмена нет. Биологические и социальные системы являются открытыми. Они не могут рассматриваться как изолированные, поскольку связаны отношениями с другими системами (иерархия, влияние). Процессы, происходящие внутри систем, могут носить циркуляционный или спиралевидный характер. Циркуляционность отражает
* Система — это комплекс объектов, а также взаимоотношения между объектами и их атрибутами. Объекты — это составные части системы, атрибуты — свойства частей. Воедино систему связывают отношения между частями (Hall&Fagen, Definition of System, in Bertalanffy L. von & Rapoport A., 1956). Отношения в системе характеризуются не-суммарностью.
тенденцию к возвращению в прежнее (предыдущее) состояние, спи-ралевидность подразумевает прохождение целого ряда состояний — развитие. Биологические и социальные системы не могут быть полностью циркуляционными, спустя некоторое время система становится не идентичной себе самой. Процессы также имеют характеристики прерывистости и непрерывности.
Поведение системы может быть реактивным — это ответ на условия или воздействие — и активным, когда система имеет собственные цели по отношению к своим потребностям и среде. Источник преобразования системы лежит обычно в самой системе. Поскольку любая система, а особенно биологическая, стремится сохранить свою идентичность, то управление и регулирование осуществляется через негативную и позитивную обратную связь. Это важный механизм поддержания системой своей идентичности. При этом негативная обратная связь нужна для поддержания динамического равновесия и выживания, а позитивная — для изменения структуры и достижения целей. Механизмы поддержания равновесия называются гомеостатическими.
Важной характеристикой системы является адаптивность. Это способность системы приспосабливаться в среде, зависящая от возможности перестраиваться, отвечать на воздействие и действовать в соответствии со своими целями. Адаптация направлена на сохранение структуры, свойственной данной системе, и поддержания ее основных процессов. Это стратегия выживания, но не развития. Развитие же системы определяется возможностью действовать в соответствии со своими целями. Система, характеризующаяся недостаточной адаптивностью, не справляется в условиях, когда требования среды меняются. В семейной терапии, ориентированной на системный подход, обычно стремятся повысить адаптивность семейной системы.
Системный подход отличается парадоксальностью. С одной стороны, необходимо отлеживать всю систему исходя из ее частей, с другой — пытаться понимать части с точки зрения целого. Решение этого парадокса заключается для семейной терапии в идее осцилляции — отслеживании части как самостоятельной единицы и как интегрированной части целого. Поведение члена семьи становится понятным, если рассматривать его в более широком контексте (точки зрения целого) — контексте влияния семьи. Рассмотрение поведения семьи в целом по отношению к отдельному ее члену помогает понять, как ею поддерживается определенное поведение.
Одним из фокусов рассмотрения семьи может являться теория поля, идея которой пришла из электродинамики появилась в психологии из работ гештальт-психологов Коффки, Вертхаймера и Келера, а также Курта Левина.
Гештальт-психологи показали, что наше восприятие объекта зависит от общей конфигурации, в которую он помещен, и определяется взаимосвязью отдельных компонентов. Если мы видим три точки, сгруппированные по углам треугольника, то, как правило, воспринимаем фигуру в виде треугольника, дорисовывая линии сторон. Наше восприятие стремится, таким образом, к законченности образов (образцов, созданных культурой и содержащихся у нас в голове). Когда это получается, мы испытываем ощущение завершенности и удовлетворения, а когда нет — дискомфорт и неудовлетворенность. Эти аспекты теории восприятия были распространены на психическое здоровье — психологическое здоровье определяется цикличным переживанием завершенности, в то время как нездоровье характеризуемся хронической незавершенностью опыта.
Незавершенные ситуации, обусловливающие «поведение из старого опыта», являются основой психологического нездоровья. Завершив эти ситуации в настоящем, индивидуум может почувствовать удовлетворение и начать жить дальше, удовлетворяя другие актуальные потребности. Помощь в завершении незавершенных ситуаций является основой интервенций семейного гештальт-терапевта. Если феномен незавершенности существует в семье или супружеской паре, то межличностные циклы постоянно прерываются, при этом возникают конфликты или расхождение между членами. Если же на этом пути нет никаких препятствий, семья функционирует эффективно.
Гештальт-терапия, акцентирующаяся на границе «организм — окружающая среда», хорошо сочетается с теорией систем, поскольку индивидуум/организм, а также группа индивидуумов может рассматриваться как система, имеющая границу со средой.
•»
СЕМЬЯ КАК СИСТЕМА.
ГРАНИЦЫ СЕМЕЙНОЙ СИСТЕМЫ: ЗДОРОВЫЕ И ДИСФУНКЦИОНАЛЬНЫЕ СЕМЬИ
Концептуальную основу системной семейной психотерапии составляет общая теория систем. Один из ее создателей Людвиг фон Берталанфи считал, что понятие системы вытекает из так
называемого организмического взгляда на мир. Для этого взгляда характерны два принципа: (1) целое больше, чем сумма его частей и (2) все части и процессы целого взаимно влияют и взаимно обусловливают друг друга. Основная идея состоит в том, что семья — это социальная система, обладающая свойством самоорганизации, то есть поведение системы целесообразно и источник изменений лежит внутри самой системы.
С точки зрения С. Минухина (1998), для работы с семьей является ценным термин холоп (введенный Артуром Кестлером), который означает, что одно и то же рассматриваемое нами явление может быть и частью чего-то, и целым по отношению к чему-то. В семейной терапии холон — это индивидуум, нуклеарная семья, расширенная семья и сообщество, которые одновременно представляют собой и часть и целое. Оба эти аспекта равнозначны, не отвергают друг друга и не вступают друг с другом в конфликт. Нуклеарная семья есть холон расширенной семьи, расширенная семья — холон сообщества и т. д. Есть супружеский холон, холон сиблингов, родительский холон. Часть и целое содержатся друг в друге, вступая в постоянные отношения. Но чаще всего семья рассматривается все же с точки зрения иерархии систем — бо-/лее крупные системы включают в себя меньшие, меньшие — субсистемы, а те в свою очередь — индивидуума как систему.
Одним из первых семью как систему стал рассматривать Мюррей Боуэн. При всем многообразии типов семей она чаще всего состоит из одного и более взрослых людей, живущих вместе с детьми. Теория семейных систем утверждает, что индивидуум может изменить свое поведение, если осознает текущие (и более ранние) влияния семьи на делаемый им выбор. Семья может рассматриваться как непосредственно семья, в которой живет индивидуум, или расширенная семья с родственниками и друзьями, или сообщество в целом. Внутри семейной системы существуют субсистемы, и каждая субсистема имеет собственные границы. Идеальные условия существования семьи предполагают возможность побыть вместе и в одиночестве, проявляя друг к другу интерес и заботу. Границы семейной системы постоянно меняются, иногда система открыта для общества и ее границы проницаемы, иногда ей удобнее быть замкнутой. Внутри каждой субсистемы существует своя жизнь (Зинкер, 2000, Скиннер, Клииз, 1995).
Субсистемы необходимы для разных функций семьи — детская, чтобы вместе играть, учиться и развиваться, взрослая — принимать экономические и политические решения, воспитывать
детей, руководить жизнью семьи. В здоровой семье субсистемы имеют гибкие и подвижные границы. Взрослые периодически объединяются с детьми, друг с другом, а дети между собой — существует хороший баланс между объединением и автономией. Когда в семье все в порядке, ее члены могут предоставить друг другу возможность для отдельного функционирования. В случае же сложностей — объединиться и оказать друг другу поддержку. Однако в мире нет идеальных семей, существующих в идеальном равновесии. Каждая семья переживает периоды кризиса, объединения и расхождения, и задача семейного терапевта сначала состоит в том, чтобы диагностировать ее состояние, а потом на этом основании планировать свои интервенции.
Члены здоровой семьи умеют прислушиваться друг к другу, имеют свои собственные чувства и мысли и умеют выражать их, обмениваются чувствами и приходят к согласию, могут не соглашаться друг с другом и в то же время приспосабливаться друг к другу. Они настаивают, чтобы их услышали, спорят, принимают или не принимают чью-то позицию. Выражение желаний разрешено, желания обсуждаются, а «нет» воспринимается без ощущения глобального отвержения. В такой семье можно выражать болезненные чувства, проявлять слабость, получать и проявлять заботу и нежность. В здоровой семье сохранено чувство юмора, игривость, члены семьи подшучивают над собой и другими без агрессии и воспринимают шутки без обиды. Члены семьи гордятся успехами близких, поддерживают их планы, обсуждают пути достижения. Проблемы обсуждаются, при необходимости предлагается помощь и поддержка.
Семейная система функционирует под воздействием двух законов — закона гомеостаза и закона развития. Закон гомеостаза состоит в том, что каждая система стремится сохранить свое положение, каким бы оно ни было. Это верно и по отношению к здоровым семьям, и по отношению к дисфункциональным. В последних стабилизируется мучительное для всех членов семьи состояние. Согласно закону развития каждая семейная система проживает свой жизненный цикл, состоящий из определенных стадий*. Семейная система создается, живет и завершается. Событиями, дающими возможность семейной системе пройти эти стадии, являются жизнь в родительской семье, брак, рождение детей, уход из дома и собственный брак, потеря партнера.
* См.: Варга А. Я. Системная семейная терапия (2001).
Функциональная семья — это семья, которая справляется с жизнью и поставленными перед ней внешними и внутренними задачами. Дисфункциональная — не справляется. В дисфункциональной семье, обратившейся за помощью к психотерапевту, очень часто имеется идентифицированный пациент, демонстрирующий симптоматическое поведение*, с которым семья связывает свои трудности.
Согласно П. Вацлавику (2000) и Л. фон Барталанфи (1969), симптом является не только характеристикой состояния, но и выражением отношений между людьми. Он выполняет функцию парадоксальной коммуникации, однако его форма не позволяет членам семьи понять, каково же его послание. Довольно часто симптоматическое поведение проявляется при переходе семьи от одной стадии жизненного цикла к другой и выполняет одновременно две функции — морфостатическую (консервация семейной системы в ее настоящем состоянии) и морфогенетическую (способствуя переходу на другую стадию жизненного цикла).
В зависимости от способа прерывания контакта со средой дисфункциональные семейные системы делятся на конфлуэнт-ные, ретрофлексивные и дезорганизованные (Зинкер, 2000).
^онфлуэнтная семья отличается жесткими внешними границами и слабыми границами субсистем. Семья мало общается с другими семьями или другими людьми, отвергает совместную работу или отдых. Однако внутри семьи индивидуальные границы отличаются слабостью, нет территории, принадлежащей индивидуально каждому, взрослые постоянно вмешиваются в дела детей (даже выросших), контролируют их время, дела и планы. Членов семьи характеризует недифференцированность — они легко попадают в эмоциональное слияние с другими людьми. Они не способны отделять свои эмоции от эмоций других людей, заражаются эмоциональной атмосферой семьи без осознавания своего собственного состояния. Эмоциональная вовлеченность столь велика, что члены семьи всегда уверены в том, что «знают» мысли и мнения друг друга. Для такой семьи характерно нарушение психологических границ — члены семьи пытаются вторгаться и во внутреннюю жизнь своих близких. В такой семье нет места ощущению независимости и автономности, и ее
* Симптоматическое поведение — это нарушения, которые могут включать поведенческие, соматические и психические симптомы. Поведение идентифицированного пациента (1) оказывает сильное влияние на других людей, (2) не поддается контролю со стороны пациента и (3) закрепляется окружением.
жизнь представляет собой непрерывное чередование периодов альянса и разрыва.
Члены ретрофлексивной семьи не имеют возможности выражать свои чувства и часто страдают от психосоматозов — астмы, кожных заболеваний, анорексии, мигрени и т. п. У детей часто встречаются школьные фобии; вырастая, они с трудом покидают родительский дом. Семья также характеризуется повышенным контролем над жизнью друг друга. Она концентрирует энергию внутри себя и мало направляет ее вовне. Ригидные границы не позволяют семье взаимодействовать с внешним миром, и в этом случае требуются терапевтические интервенции, направленные на ослабление границ, для того чтобы стал возможен более глубокий контакт и творческое приспособление. Семья не осознает терапевта как ресурс для себя и поэтому редко обращается к нему.
Дезорганизованная семья имеет слишком свободные внешние границы. Члены таких семей живут рядом друг с другом, не соблюдая никаких семейных правил и традиций и не проявляя заботы друг о друге. В семье иногда живут случайные люди, взрослые изолированы друг от друга и от детей, не интересуются их проблемами и не поддерживают их физически или психологически. Это ослабленная семейная система, члены которой нередко прибегают к искусственным способам утешения в виде алкоголя, дети нередко пытаются привлечь внимание взрослых с помощью воровства или хулиганства. Индивидуальные члены семьи имеют довольно жесткие границы, к их чувствам нелегко подступиться.
В большинстве семей все же нет таких крайностей, как в описанные выше, однако отдельные черты может иметь любая семейная система в тот или иной период своего функционирования. В семейной системе кто-то один не может быть в ответе за то, что в ней происходит. В здоровой или дезорганизованной семейной жизни участвуют все члены семьи.
Используя понятие систем и границ, терапевт может анализировать
•	состояние внешней границы семейной системы, в какой степени семья позволяет себе обмениваться информацией с миром;
•	границы субсистем, в какой степени выражены и подвижны семейные субсистемы;
•	границы отдельных членов семьи и их отношения с другими;
•	а также фокусироваться на процессе, происходящем в семейной системе.
Итак, одна из задач терапевта состоит в том, чтобы отслеживать семейные границы, которые находятся там, где находятся различия. Это пространство «Я — Ты» и есть контакт на границе. Вторая задача — управление границами, которое невозможно без осознавания терапевтом (терапевтической системой) своих собственных границ. Когда терапевт переходит от отслеживания того, что происходит, к вмешательству, он перестает быть просто наблюдателем. Его вмешательство касается границ семейной системы, и здесь становится важной его способность терапевтически присутствовать. Присутствие — это и способность быть с кем-то, и способность быть полноценно, способность быть открытым для всех возможностей. Дж. Зинкер (2000) называет терапевтическое присутствие фоном, на котором может расцвести «фигура» другого или других «Я».
В присутствии другого человек чувствует себя свободным в самовыражении, обнаруживая не только сильные, но и слабые, уязвимые части своей личности. С присутствующим терапевтом члены семьи ощущают поддержку и внимание, даже если это молчаливое присутствие. В этом случае семья имеет психологическое пространство для взаимодействия, система становится более живой и подвижной. Пространство между интервенциями полностью принадлежит семье.
Отслеживание терапевтом собственных границ может иметь различные формы. Например, терапевт чувствует, что участие в происходящем забирает у него самого слишком много энергии и ощущает головную боль. Это значит, что существенная часть ответственности за происходящее уже лежит на нем, его собственные границы нарушены.
И совсем другое дело, когда терапевт работает с границами вполне осознанно. Например, ему необходима некоторая «творческая отстраненность» от семейной системы для того, чтобы понять происходящее или почувствовать различия между собой и семейной системой. В такие моменты терапевт предлагает семье заниматься собой, а сам остается в роли наблюдателя. В тот момент, когда терапевт решает провести терапевтическую интервенцию (момент влияния на семью), он должен привлечь внимание семьи к ее границам. Система уходит от внутреннего взаимодействия и поворачивается к своим внешним границам, для того чтобы встретиться с терапевтом. Иногда ему необходимо нару
шить границу системы, чтобы стать частью процесса осознавания ее членов. Эффективная терапия базируется на ясной границе между ним и семьей. Все это предполагает наличие некоторого ритма осознавания своих границ и границ других людей.
Это и есть способы управления границами, терапевту всегда приходится решать, встречаться ли со своими клиентами на границе контакта или сохранять их энергию внутри системы, не отвлекая ее внимание на себя. Интервенция терапевта направлена на изменение семейных границ. Она может включать и обсуждение того, что происходит внутри семьи (терапевт подходит к границе семейной системы), и эксперимент. Однако во время эксперимента терапевт прерывает контакт с границей семьи и направляет их взаимодействие на себя самих.
Отслеживание своих границ семейным терапевтом включает и осознавание своей профессиональной позиции (Витакер, 1998, 1999). Эта позиция включает планирование времени, места и пространства (административные задачи), установление структуры власти на сессии, возможности присоединяться к семье и возможности быть отдельным от нее. Терапевтическая команда (котерапевты) сопротивляется любым попыткам семьи навязать ей роль магов или экспертов. Терапевты не могут принять лучшее решение для семьи, чем она сама. Но терапевтическая команда — это пример для семьи: котерапевты показывают, «как отделяться и присоединяться, как веселиться, драться, сходить с ума». Позиция семейного терапевта напоминает позицию тренера спортивной команды, он не входит в команду игроков, но работает с ними и влияет на результат.
ТЕОРЕТИЧЕСКАЯ ОСНОВА ИНТЕРВЕНЦИЙ ГЕШТАЛЬТ-ТЕРАПЕВТА ПО ОТНОШЕНИЮ К СЕМЬЕ*
Первое положение — ориентация на позитивные стороны семейного функционирования и помощь в распознавании ресурсов. Здоровая семейная система начинает лучше поддерживать себя, если она распознает то, что делает эффективно. Однако все же нужно помнить, что семейная система сложна и не может поддерживать идеальный уровень функционирования. Ориентирование только на «идеал» не дает возможности принять то, что уже хорошо, и то, что уже улучшается в семейной системе. Сообще-
Приводится по Дж. Зинкеру (В поисках хорошей формы. М., 2000).
ние об этом помогает членам семьи легче принимать необходимые изменения, мобилизуя их энергию и пробуждая надежды.
Второе положение — определение конфигурации семьи (границы, структура, стадия жизненного цикла, выполнение функций, уникальные черты). Границы семьи меняются в зависимости от обстоятельств и не всегда соответствуют формальной структуре. Феноменологически в семье может присутствовать свекровь или теща, даже если она там не проживает. Фактически в нее могут входить не очень близкие родственники или друзья, играющие важную роль в том, что в ней происходит. В определенные моменты влияние на семью могут оказывать соседи или начальники супругов. Способность семьи гибко меняться — важнейшее условие для сохранения ее здоровья. Здоровая семья открыта для изменений. В разные моменты времени семья имеет разную конфигурацию, поэтому терапевт ориентируется в том, какая именно конфигурация представлена на данной сессии по отношению к данной проблеме.
Каждая семья имеет определенные жизненные циклы, и на каждой стадии развития ее потребности, а также потребности субсистем тоже меняются. Переход на следующий жизненный щикл требует новых решений, так как прежние уже не работают. Поэтому интервенции терапевта будут эффективными в том случае, когда будут соответствовать стадии развития семьи.
Терапевт занимает исследовательскую позицию в отношении любой конфигурации. Если ему кажется, что данная семья хороша или не хороша (в сравнении с чем?), возможно, он попал под влияние контрпереносных переживаний и ему необходимо исследовать этот аспект в работе с супервизором. Это может иметь отношение к незавершенным переживаниям самого терапевта, его религиозным или культуральным убеждениям, отличающимся от убеждений данной семьи. Сама семья выбирает, что для нее будет приемлемо, а что нет. Задача терапевта — быть «внимательным наблюдателем, которому действительно интересно, как эта семья взаимодействует со своими соседями и со своей социальной средой» (Зинкер, 2000). Контрпереносные реакции можно заподозрить, когда
•	терапевт быстро реагирует интерпретацией или комментарием;
•	испытывает к семье, супружеской паре или члену семьи сильные чувства;
•	уверен в том, что именно надо делать с семьей;
•	чувствует, что поддается влиянию одного из ее членов или субсистемы, противопоставляя их другой части семьи;
•	«знает», что семья не нуждается в терапии, даже если она раз за разом приходит на сессию;
•	терпим к крайним проявлениям одного из участников, не используя свою власть для выстраивания границы.
Поскольку семья функционально предназначена для совместного ведения хозяйства, воспитания детей и решения других повседневных задач, терапевт анализирует, насколько семья или субсистема выполняет свои функции. Каковы модели поведения членов семьи? Могут ли они с ними справляться? Возможно, в семье имеется «козел отпущения» или идентифицированный пациент... В этом смысле снова важен акцент на сильных сторонах семьи, которые помогают преодолевать проблемы.
Еще один фокус внимания терапевта — семейные ценности (традиции, религия, разделяемые семьей общественные нормы). Особенно важным это становится для супружеских пар, у которых появляются дети, которым передаются эти семейные ценности. Культурные традиции родительской субсистемы могут отличаться от культуры детской субсистемы, поскольку каждое поколение имеет свои общественные нормы, традиции и предпочтения. Терапевт поддерживает семью в том, чтобы обсуждать и признавать более широкий контекст, существующий в жизни семьи, чем только родительский или только детский.
Третье базовое положение касается системного подхода в терапии семьи. Каждый член семьи может быть рассмотрен как отдельная система, а сама семья — как система, имеющая субсистемы. Умение объединяться на какое-то время в единую систему, а также гибко меняться характеризует здоровую семью. Кроме того, для здоровья семьи важно, насколько хорошо работают субсистемы, эффективность которых характеризует такое качество семьи, как прочность. Терапевт, работающий с семьей, обнаруживает субсистемы, внутри которых люди чувствуют себя хорошо, и Субсистемы, внутри которых они чувствуют себя плохо. Он может помочь семье увидеть эти субсистемы и динамику их развития.
Сначала нужно понять, какова структура субсистем (кого они включают), а затем понять, как они работают и насколько гибко меняют свои границы. Интересно также заметить, из каких членов семьи субсистемы никогда не формируются (члены семьи никогда не контактируют), а также какие субсистемы яв
ляются изолированными по сравнению с другими, какие субсистемы включены в обсуждение, а какие нет. «Если родители не могут быть с одним ребенком, и с каждым ребенком, и с двумя детьми, и со всеми детьми, вы наблюдаете назревающий очаг конфликта, что ясно указывает на нарушения в функционировании семьи» (Зинкер, 2000). Соответственно, то же самое относится и к функционированию супружеской субсистемы, когда родители не могут быть друг с другом, а образуют отдельные субсистемы с детьми.
В терапевтической сессии гештальт-терапевт работает и со всей системой, и со всеми возможными субсистемами, а иногда и с отдельным членом семьи. Такая необходимость возникает, когда отношения в семье в целом, какая-то из субсистем или отдельный член семьи «выскакивает из «фона» и становится фигурой его внимания. Системный подход требует, чтобы в терапевтическом процессе терапевт концентрировался на функционировании субсистем, а не назначал какого-то члена семьи (субсистему) на роль «виноватого в проблемах», ибо каждый из членов семьи вносит свой вклад в их формирование и семейный процесс в целом. Разграничение родительской и детской субсистем на первом этапе работы с семьей помогает выявить внутренние противоречия, обсудить занимаемые позиции и получить навык конструктивного ведения споров (Рихмаер и др., 2001).
Необходимо помнить, что изменения в одной субсистеме влекут за собой изменения в других и во всей системе в целом. Некоторые субсистемы концентрируют в себе энергию, которой не хватает другим субсистемам, и если субсистема заявляет о себе, происходит перераспределение энергии. Когда интервенции терапевта ослабляют границы этой субсистемы, высвобождаемая энергия дает возможность перестроиться для других субсистем и, возможно, становится возможным образование новых.
Терапевт испытывает соблазн направлять свои интервенции и внимание клиентов на субсистему с большим количеством энергии, игнорируя остальные. Но именно плохо функционирующие субсистемы с малым количеством энергии нуждаются во внимании семейного терапевта. Он обращается к самой тихой субсистеме, чтобы исследовать всю семью. Чувства и суждения членов данной субсистемы важны и для понимания проблем всей семьи, и для распределения энергии по всей семейной системе.
Терапевт отслеживает не только энергию, но и подвижность субсистем (комбинации членов семьи в субсистемах: отец —
мать, мать — младший ребенок, отец — старший ребенок, мать — дети, родители — дети и т. п.). Любая фиксированная комбинация, которая возникает гораздо чаще, чем остальные, замечается терапевтом, обращающим внимание на ее полезные и вредные проявления.
На функционирование семьи сильное влияние оказывает также детская субсистема: чем лучше в ней отношения, тем эффективнее взаимодействие в семье. Особенно ярко это проявляется в семьях с тремя-четырьмя детьми. Детское сообщество поддерживает каждого ребенка и помогает преодолеть трудности отношений со взрослыми и с другими детьми. Семейный терапевт поддерживает детскую субсистему, и это дает много энергии для улучшения функционирования родительской субсистемы.
Четвертое положение — необходимость изучения динамики субсистемы «родитель — ребенок». В разном возрасте ребенок в разной степени нуждается в опеке родителей. Степень опеки х-наиболее важный показатель благополучия в семье. В разных ситуациях семья проявляет слишком много или слишком мало опеки и все-таки здоровые семьи «крутятся» около некоторого среднего уровня. Если семейная проблема лежит в данной плоскости, необходимо начать работу со взрослой субсистемой, повышая их уровень осознавания поведения. Взрослые должны обеспечивать определенный уровень безопасности и в то же время в процессе роста ребенка опека должна уменьшаться. Примером семейной дисфункции и неадекватного уровня опеки является школьная фобия. Без разрешения семейной проблемы ребенок не может спокойно покинуть дом и отправиться в мир.
В здоровой семье дети должны стоять вне отношений родителей, максимум, что они должны делать — это наблюдать и слушать, что они обычно и делают. Однако в дисфункциональных семьях дети включены в отношения пары (например, алкогольные семьи) и могут взять на себя ответственность за происходящее. В этом случае ребенок становится маленьким взрослым при беспомощной матери (отце), отвечающим за покой и благополучие семьи. Терапевтические интервенции в этом случае направлены на перераспределение ответственности в сторону взрослой субсистемы. Взрослых членов семьи побуждают брать на себя ответственность за функционирование семьи и отношения между собой.
От терапевта требуется «наведение порядка» в иерархии семьи (Рихмаер и др., 2001). В хорошо функционирующей семье
власть находится в руках родителей, при взрослении детей эта власть ослабевает. В проблемной семье власти у родителей слишком мало или слишком много. Если власти слишком мало, жизнь семьи становится неуправляемой, если же ее слишком много, она может переходить в жесткие контроль и насилие. Проблемы с властью отражаются и в отношениях семьи с терапевтом. Чем здоровее семья, тем меньше власти нужно применять терапевту, чем она дезорганизованной, тем больше влияния требуется от терапевта для того, чтобы помочь семье наладить свою жизнь.
ИНТЕРАКТИВНЫЙ ЦИКЛ КОНТАКТА (ОПЫТА) КАК МОДЕЛЬ ТЕРАПЕВТИЧЕСКОГО ПОДХОДА К СЕМЕЙНОЙ СИСТЕМЕ
Согласно Дж. Зинкеру (1997), «Я» представляет собой систему контактных функций. «Я» — это система возбуждения (ощущение), ориентации (формирование фигуры, мобилизация), манипуляции (действие), различных идентификаций и отчуждений (общие категории контактных функций или пути взаимодействия с окружением для удовлетворения потребностей и адаптации к изменяющимся условиям). Возбуждение позволяет ощутить потребности, ориентация — найти их источник в окружающей среде, а манипуляция — это действие по удовлетворению потребности. Через идентификацию (контакт) мы определяем, может ли что-то стать своим (полезным для роста и развития), а через отчуждение (уход, ассимиляцию) отторгаем то, что нам вредно, чуждо и не может быть усвоено.
Модель цикла контакта Зинкера включает несколько этапов: ощущение/осознавание, мобилизация энергии, действие, контакт, завершение/уход. Внимание к тому, что мы ощущаем, и осознавание этого сопровождается выделением энергии, которая нужна для осуществления контакта. Достаточное количество энергии позволяет нам двигаться к тому, что мы хотим, и действовать, чтобы удовлетворить потребность. Действие приводит к контакту со средой и сопровождается удовлетворением. Получение нового опыта — это ясное завершение цикла контакта, после чего организм может приступить к другому циклу.
Цикл контакта (опыта) — это теоретическая модель, с помощью которой может анализироваться процесс взаимодействия в семейной системе. «С помощью осознавания, мобилизации энергии, ак
тивного действия, контакта и ассимиляции опыта рождается энергетически емкий гештальт — это и есть эстетический стандарт хорошей формы. Формы здорового развития человеческих взаимоотношений» (Зинкер, 2000). Завершенный цикл создает ощущение полноценного существования, незавершенный оставляет ощущение тяжести и неудовлетворенности.
Проблемы семьи или супружеской пары Зинкер рассматривает, используя модель интерактивного цикла опыта (контакта), то есть взаимодействия циклов опыта членов семейной системы в текущем процессе. Рассматривая семью как систему, можно обнаружить границу между ней и терапевтом и установить, как члены семьи общаются с терапевтом(ами) на этой границе, как они взаимодействуют между собой внутри этой границы и как терапевт(ы) действует по отношению к семейной системе. Основной терапевтический фокус направлен все же на взаимодействие членов семьи или пары друг с другом, на то, каким рб-разом семейная система проводит определенную работу и как завершает ее.
В той же мере, в какой гештальт-терапевт, работающий с одним клиентом или группой, интересуется актуальной ситуацией, семейный гештальт-терапевт интересуется актуальными взаимоотношениями внутри семьи, а не причинами возникновения той или иной проблемы. Причины нарушения поведения могут лежать в укоренившемся опыте прошлого, который мог быть конструктивным, но не соответствует актуальной ситуации (Зинкер, 2000). Способ поведения, важный для прошлого, не соответствует настоящей ситуации и приводит к прерыванию контакта, а не конструктивному для новой жизненной ситуации поведению.
Работая в рамках модели цикла контакта (опыта), терапевт побуждает членов семьи к осознаванию того, что у них хорошо получается, и одновременно того, что блокирует их процесс взаимодействия. Такое блокирование называют сопротивлением осознаванию и контакту. Но кроме того, что сопротивление — это слепое пятно в осознавании, оно предъявляет терапевту наилучший способ разрешения проблем, который есть у семьи на данный момент времени. Однако этот «лучший способ» не способствует развитию самой системы и движению внутри системы. Работая с сопротивлением, используя различные технические приемы и эксперимент, гештальт-терапевт стимулирует осознавание членов семьи, что приводит к выбору новых способов поведения.
Отслеживая взаимодействие внутри самой семейной системы и переживая это взаимодействие, гештальт-терапевт движется и внутри собственного цикла контакта (опыта). Фокусирование на своих переживаниях (ощущениях, чувствах, движениях, ассоциациях, уровне энергии) дает гештальт-терапевту твердое основание для своего собственного присутствия и феноменологический ключ к пониманию того, что происходит в семейной системе. Его собственные переживания становятся базой для терапевтических интервенций. С помощью своего осознавания он может заметить различные характеристики происходящего процесса, например, сравнить уровень энергии у себя и в системе. Различие в уровнях энергии будет свидетельствовать о том, что терапевтическая и семейная системы проходят свой цикл с разной скоростью, и это может быть обусловлено «неспособностью системы к поступательному, неторопливому движению вперед, стремлением к «быстрому контакту», простым нетерпением, фрустрацией или даже сбоем во взаимоотношениях».
Интерактивный цикл контакта (опыта) фокусируется на взаимодействии между двумя и более участниками любой системы — семейной или организационной. Циклы контакта (опыта) членов семейной системы могут не совпадать друг с другом, при этом выделенные (вполне искусственно) фазы этой модели могут перекрывать друг друга.
Межличностное осознавание существует до взаимодействия, члены семейной системы живут по отдельности, каждый со своими чувствами, мыслями, в своем собственном мире. Некоторые аспекты этого мира могут быть понятными для других, другие же остаются неясными и для самого их обладателя. Каждый из них имеет свои собственные циклы контакта (опыта).
При этом переход от одного человека к системе людей означает начало фазы осознавания интерактивного цикла. Член семьи говорит о себе, и ему необходимо ясно выражать себя, чтобы другой понял его, в то же время слушание и понимание тоже является определенной работой. Чтобы понять, что означает «я устала» жены, мужу нужно проделать определенную исследовательскую работу, так как это может означать «от приготовь ужин сам» (иди туда!) до «приласкай меня немедленно» (иди сюда!). Растущее осознавание того, о чем говорит другой, стимулирует необходимую для исследования энергию, и из фона может появиться фигура.
Склонность к такому исследованию, желание услышать и понять зависит от энергии, которую вкладывает в этот процесс сам слуша
ющий. Если такое осознавание происходит редко и носит неполный характер, то результатом будет малое количество энергии для контакта. Это приводит к поверхностному или стереотипному контакту, члены семьи в который раз обсуждают одни и те же проблемы или совершают одни и те же действия. Поэтому для исследования конфликта семье необходимо развить способность к осознаванию и исследованию. Дж. Зинкер называет эту способность решающей для обретения «хорошей формы».
Одной из необходимых терапевтических интервенций в этой фазе является побуждение членов семьи к высказыванию того, что они осознали. Вторым необходимым навыком членов семейной системы будет навык видения и слышания другого человека. Внимание членов семьи фокусируется, во-первых, на сильных сторонах семейной системы, а во-вторых, на способах прерывания контакта в данной системе. Стереотипы семейного поведения, наблюдаемые терапевтом, тормозят осознавание и мешают исследованию семейного процесса.
Для того чтобы в результате прохождения данной фазы возникла энергия, включаемая в действие и контакт, интервенции терапевта должны быть направлены на преодоление таких механизмов прерывания контакта, как интроекция и проекция. Интроекция в семейной системе выглядит как «проглатывание» без осознавания и, соответственно, без собственного желания одним человеком того, что навязывает ему другой. Проекция проявляется в приписывании другому своих качеств и желаний, при этом проецирующий не дает знать другому ничего о себе и своих чувствах, мыслях и желаниях.
Именно эти механизмы прерывания контакта и являются мишенью терапевтических интервенций в данной фазе интерактивного цикла. В результате интервенций внимание системы должно быть направлено на поступательное движение процесса внутри цикла контакта (опыта). Побуждение к осознаванию позволяет членам с^мьи сфокусироваться не на поиске виновного в формировании проблемы, а на процессе взаимодействия и своем интересе к тому, что в нем происходит.
В следующих фазах мобилизации энергии/действия необходимо сфокусироваться на ясных желаниях участников семейной системы, которые являются общей фигурой. Здоровые люди формируют ясные фигуры и заостряют на них свое внимание. В результате общего осознавания у супружеской пары или семьи появляется стремление заботиться друг о друге и интерес к тому,
что может получиться. Такая забота выглядит по-разному, и семейный гештальт-терапевт акцентирует внимание на различиях и возникшей общей фигуре.
В этот момент сложности перехода на следующую фазу цикла могут быть связаны с недостатком энергии или торопливостью членов семейной системы. Для успешного движения вперед необходимы активность, интерес, умение поддерживать и получать поддержку, влияние и способность поддаваться влиянию других. Прерывание контакта в этой фазе связано с потерей энергии или достаточно ригидным выставлением напоказ различий. Потеря энергии может быть связана с конфлуэнцией — утратой границ между «Я» и другими. При этом система может стать слишком уступчивой или слишком упрямой.
Другой вариант прерывания — ретрофлексия. Члены семейной системы не проявляют друг к другу ни тепла, ни заботы, ни любопытства и не делают попыток повлиять друг на друга. Никто из членов семьи не протестует, никто не настаивает на своем, не принято спрашивать или рассказывать о себе, все переживания хранятся в тайне. Границы каждой субсистемы или каждого члена семьи малопроницаемы для других. Точно так же члены семьи изолированы от внешнего мира, они не ищут помощи не только у родственников, но и у других людей. Члены такой семьи редко обращаются за помощью к терапевту в ходе сессии и с трудом принимают ее от терапевта. Терапевтической задачей может стать развитие проницаемости внешних границ субсистем и целой семейной системы.
Если фазы мобилизации энергии и действия пройдены успешно и появилась общая фигура, не принадлежащая только одному члену семьи и возникшая в результате совместных усилий членов семейной системы, возникает фаза контакта. В этой фазе на границе семейной системы и среды может появиться что-то новое, то, что впоследствии может быть или ассимилировано или отвергнуто как неприемлемое. Достаточная интенсивность контакта способствует возникновению значительного количества энергии, необходимой для достижения консенсуса и планирования действий на будущее. Задача терапевта на данном этапе — поддержание ответственности членов семейной системы за выполнение обещаний, поддержка взаимности и движения навстречу.
Общая фигура не возникает в случае прерывания контакта по типу конфлуэнции и ретрофлексии. В этом случае не достигнута общая цель или контакт является вялым, непродуктивным. Слабый
контакт выражается в равнодушной интонации, незаинтересованной телесной реакции, повторении стереотипных поведенческих паттернов.
Конфлуэнтные семейные системы пытаются избежать конфликта и разногласий, достигая «контакта» слишком быстро. Но это скорее псевдоконтакт, при котором ответственность членов семьи минимальна, а достигнутые соглашения отрицаются. То же самое происходит и в отношениях с терапевтом — при внешне соглашательской позиции домашние задания и предписания терапевта не выполняются. При ретрофлексии контакт не достигается из-за тенденции членов семьи к уходу. Поддержка терапевта не принимается, члены семьи замыкаются, их чувства и переживания становятся недоступными для других.
Прерывание интерактивного цикла вызывает сильное напряжение, и супружеская пара или семья должны быть возвращены к моменту, в который и произошло прерывание контакта.* Для возникновения контакта процесс прерывания должен быть исследован и терапевтически преодолен.
Фаза завершения необходима для ассимиляции нового, найденного в результате контакта. В этой фазе члены семьи обсуждают то, что с ними происходило в процессе терапии, обобщают опыт и строят планы на будущее. Энергия семейной системы постепенно снижается. Чем значимее была предыдущая фигура, чем больше энергии семейной системы она концентрировала, тем дольше протекает фаза завершения. В этой фазе внимание терапевта фокусируется на деятельности членов семейной системы, необходимой для завершения процесса. Терапевт стимулирует членов семьи к формулированию выводов, акцентирует завершение терапевтической ситуации («Чем заканчивается для вас эта встреча?»).
Прерывания в этой фазе могут выглядеть как слишком торопливое завершение, при котором члены семьи не делают для себя никаких ответственных заключений по поводу семейного процесса и проблемы, или как затягивание, при котором происходит истощение семейной системы и снижение интереса (вкуса) к происходящему между собой и другими. Сопротивление некоторых семейных систем проявляется в том, что они «рождают» фигуру как раз к завершению терапевтической сессии и у терапевта не хватает времени для работы внутри остальных фаз интерактивного цикла.
В фазе выхода или ухода члены семьи должны отдохнуть друг от друга и побыть в одиночестве со своими мыслями и чувствами.
Хороший ритм контакта-ухода характеризует по Ф. Перлзу (1996) психологическое здоровье личности. Часть жизни этой личности проходит вместе с другими, а часть наедине с самим собой.
Терапевт отслеживает признаки выхода, как признаки, характеризующие способность семейной системы и ее членов к автономии. Фаза выхода характеризуется завершающими фразами членов семьи, легким и приятным молчанием-отдыхом, расслабленностью и выражением удовлетворения. Прерывание в этой фазе выглядит как конфлуэнция — «цепляние» за терапевта с попыткой обсудить то, что уже достаточно ясно. В этом случае супружеской паре или семье трудно остаться в одиночестве или в семье не одобряется независимое поведение (подразумевается «Мы всегда должны быть вместе»).
В результате прохождения интерактивного цикла семейная система, по Зинкеру, достигает следующих результатов:
•	границы системы, подсистем и отдельных членов семьи становятся ясными и подвижными;
•	члены семьи примиряются с различиями, уважают их и открыто выражают свои чувства;
•	члены семьи получают навыки оказания и принятия поддержки;
•	признается внутрисемейная борьба и необходимость достижения соглашений и терпимости;
•	достигается возможность пребывания в настоящем, распознается торможение в процессе взаимодействия, появляются навыки завершения взаимодействия;
•	появляется интерес к чувствам и взглядам друг друга, а также возможность подходить к жизненным сложностям и трудностям во взаимодействии с юмором, восстанавливается игровая способность.
Во время прохождения семьей интерактивного цикла терапевт отслеживает пребывание ее членов в определенных фазах этого цикла и побуждает членов семейной системы осознавать, как они взаимодействуют между собой и что происходит, когда семейная система тормозится в своем продвижении. Терапевт также ориентируется на свою реакцию. Его собственные телесные реакции, чувства, фантазии и воспоминания также являются феноменами, относящимися к терапевтическому процессу и важными для терапевтических интервенций. Когда это необходимо, семейный гештальт-терапевт делится с членами семьи своими переживаниями, связанными с происходящим на сессии.
Интервенции терапевта направлены на организацию терапевтической ситуации таким образом, чтобы члены семейной системы взаимодействовали непосредственно друг с другом. Это дает ему материал для анализа обычных для данной семейной системы способов прерывания контакта. Эффективность интервенций зависит от точности терапевтических гипотез и терапевтических навыков. Кроме того, он побуждает членов семьи к поиску общей фигуры, контакт с которой даст им возможность приобрести что-то новое и полезное.
МЕХАНИЗМЫ ПРЕРЫВАНИЯ КОНТАКТА В СЕМЕЙНОЙ СИСТЕМЕ
В блокаде осознавания, приводящей к прерыванию контакта, как правило, участвует вся семья. Обычный способ существования семьи может быть дискомфортным, но привычно безопасным, не втягивающим ее членов в болезненные переживания. Любое развитие или необходимость в развитии семьи порождает сопротивление. Чаще всего оно направлено на поддержание целостности собственного «Я» и служит защитой от душевной боли, дискомфорта при осознавании различий и отвержения. С одной стороны, человеческий организм склонен к усвоенному повторяющемуся поведению (стабильность), с другой стороны, в процессе своего роста требует изменений (нового опыта). Энергия сопротивления концентрируется в напряжении между этими двумя противоборствующими тенденциями.
Кроме того, по мнению А. В. Зенгера*, «сопротивление семьи на психотерапевтическом приеме можно рассматривать как способ сохранения семьей своей автономии, установления приемлемых для себя границ, как попытку сохранения привычных стереотипов поведения, как способ уменьшения тревоги. Сопротивление уравновешивает готовность семьи включиться в терапию, сдерживает процесс изменения семейной структуры, делая его сбалансированным и приемлемым по скорости. Терапевту необходимо уважать сопротивление семьи, ее инерцию, как и свое собственное сопротивление, которое также играет в терапии немалую роль, придавая позиции терапевта устойчивость, постоянство, обеспечивая целостность терапевта».
http://familyland.narod.ru/articles/resistance.htm.
В начале фазы осознавания, когда два или несколько человек взаимодействуют по какому-либо поводу, стимулы, идущие от каждого из них, могут быть осознаны другим. Голос, мимика, взаимные прикосновения (при внимании к ним) дают возможность понять, чего хочет другой человек и как он себя чувствует. Если же такого внимания нет, члены семьи смотрят друг на друга, не видя, слушают, не вслушиваясь, не прикасаются друг к другу, подавляют ощущения в своем теле и, соответственно, перестают чувствовать, блокируя свое осознавание. Такое застревание чаще всего происходит в самом начале интерактивного цикла, при этом возникает чувство скуки, эмоциональная и интеллектуальная отстраненность друг от друга.
Проекция является главным механизмом прерывания контакта в фазе осознавания. В семейной системе она выглядит как высказывание о другом человеке, не подвергаемое сомнению и не корректируемое тем человеком, на которого оно направлено. Например, «Он хочет спать!» по отношению к ребенку, который спокойно играет со своими машинками. Если проекция неосознанна (проецирующий не воспринимает ее как предположение и не подвергает сомнению), член семьи взаимодействует не с другим, а со своими представлениями о нем.
При этом человек, на которого направлена проекция, по разным причинам не дает знать о своем истинном состоянии, самочувствии, мыслях или чувствах. Этот человек, на которого проецируется некоторое утверждение, должен иметь навык осознавания своих желаний, для того чтобы понимать, чего он действительно хочет, и научиться выражать свои желания. В противном случае принятие решений за него самого другим человеком принимает хронический характер. Периодически у «молчаливых соглашателей» происходят вспышки накопленного за долгое время гнева. Отношения теряют свою жизненность, становятся стереотипными, скучными и сонными.
Проецирующего в семье дополняет интроецирующий, который не задумывается над той информацией, которая ему «скармливается». При интроекции избегают дискуссий и конфликтов, для которых нужна энергия, и поэтому интроецирующие члены семьи выглядят апатичными и малоинициативными. Так может происходить со всей семейной системой, с отдельными субсистемами или членами семьи. Такие семьи отличает подчинение авторитетам, повторение лозунгов и расхожих суждений, жизнь по стандарту общественных норм и озабоченность правилами поведения.
Ретрофлексия — это механизм прерывания контакта, удерживающий энергию членов семьи от движения к намеченной цели. Члены семьи или субсистемы поворачивают энергию, предназначенную другим людям, на себя, не просят поддержки, заботы или внимания. Эта энергия консервируется в мышцах, голосовых связках, взгляде и вместо того, чтобы свободно выражаться вовне, выражается в скованности, эмоциональной напряженности, соматических и поведенческих симптомах (алкоголизм, наркотики или уход в работу).
Изоляция субсистем или индивидуальных членов семейной системы ощущается в их самодостаточности, отделенности от других и чувстве одиночества. Общение сводится к бытовому минимуму, просмотру телепередач, а кроме того, члены семьи изолированы от остального сообщества. В таких семьях не принято делиться своими чувствами, планами или личными событиями. Не приняты вопросы, приветствуется сильная позиция по отношению к труд-у ностям, не выражается вслух та или иная точка зрения. Члены семьи живут на одной территории, но не в одном пространстве. Их границы жестки и ригидны как по отношению друг к другу, так и по отношению к миру вообще. У них нередко возникает ощущение, что они проживают свою жизнь в борьбе окружающим миром.
С помощью дефлексии члены семейной системы избегают развития контакта в фазе контакта интерактивного цикла. Реплики членов семьи, адресованные друг другу, находятся в разных содержательных плоскостях, и на эмоциональную реплику близкие реагируют вопросом или утверждением совершенно в другой плоскости. Границы между ними размыты, и никогда не известно, как другой на самом деле реагирует на происходящее. Они могут говорить одновременно, не слушая друг друга, не договаривают, перескакивают с темы на тему. Отсутствуют полноценные и удовлетворяющие друг друга отношения.
Конфлуэнция характерна для фаз осознавания, завершения и выхода интерактивного цикла. Она выражается в непринятии различий, и в фазе осознавания люд и, не пытаясь понять свои собственные желания, договариваются о чем-то с другими без обсуждения мнений. Конфлуэнцию характеризует стереотипное выражение любви. В фазе завершения и выхода также требуется различение каждого мнения и индивидуальная ответственность. Конфлуэнция препятствует совместной выработке решений, удовлетворяющих каждого члена семейной системы. В случае прерывания контакта с помощью конфлуэнции таких совместных усилий нет, а энергия
подобных семьях нейтрализуется. Здесь отсутствует настоящая бли-ость, которая нередко возникает в результате противостояния, уважения к различиям и способности членов семьи расслышать другого. > фазе завершения и выхода члены конфлуэнтной семейной системы te отпускают друг друга из-за страха разделения, одиночества и от-утствия опоры.
Цель терапевтических интервенций в случае обнаружения емейных механизмов прерывания контакта состоит увеличе-[ии осознавания, так чтобы семья оказалась в состоянии уси-ить контакт и найти приемлемые способы разрешения трудно-тей. Практически все типичные способы прерывания контак-а в семейной системе будут проявляться и в контакте с терактом, поскольку сопротивление является феноменом систе-[ы*. Когда члены семьи начинают осознавать, каким способом ни прерывают контакт друг с другом, они находят более удов-етворяющие способы взаимодействия.
ГЕШТАЛЬТ-ТЕРАПЕВТИЧЕСКАЯ СЕССИЯ С СЕМЬЕЙ: ТЕРАПЕВТИЧЕСКАЯ СИТУАЦИЯ, ИНТЕРВЕНЦИИ И ИХ ВЫБОР
У семейного терапевта обычно есть правила, которых он при-.ерживается в работе. Они касаются работы со всей семейной истемой в целом (Сатир, 1999).
1.	Обычно на первый прием приходят самые мотивированнее к изменениям члены семьи. Встретившись с ними, терапевт гастаивает на сессии со всей семьей (даже с маленькими деть-1и), для того чтобы понять, как функционирует семейная систе-ia в целом.
2.	Он не рассматривает идентифицированного пациента и то семью по отдельности (то есть не работает с ними так).
3.	Он не встречается с членами семьи отдельно между сес-:иями, ни с кем не вступает в особые отношения и отказывает-:я быть хранителем тайн отдельных ее членов.
4.	Даже если семья приходит на сессию в неполном составе, «открытия предыдущей сессии» доводятся до сведения ос-альных ее членов.
* Некоторые типичные ситуации сопротивления представлены в работе L Зенгера «Варианты работы с сопротивлением в семейной терапии». Широкий пектр конкретных методик для работы с семьей представлен в работах М. А.Беб-:ук, О. В. Диановой (см. список литературы).
Итак, первая терапевтическая сессия. Терапевт вовлекает семью в разговор о проблемах, устанавливая контакт с каждым членом семьи и создавая атмосферу, в которой они смогут говорить о себе и своих переживаниях. Он сообщает членам семьи о том, что для работы ему понадобится некоторое время для понимания того, что происходит с семьей, а для этого ему необходимо видеть способ их взаимодействия. Обсуждаются основные правила — конфиденциальность, регламент и дни посещения терапевта, право терапевта при необходимости вмешиваться в разговор, возможность обратиться к терапевту за помощью в случае необходимости и т. п. Терапевт предупреждает, что терапия имеет конкретную цель и на определенном этапе (после общего обсуждения этого вопроса) она завершится.
После этого терапевт уходит от границ семейной системы (восстанавливая свою границу) и наблюдает за феноменологией семейной системы до появления фигуры из фона. Этой фигурой является замечаемое им поведение членов семейной системы, которое они не осознают. Опорой в интервенции становятся феноменологические данные. Например, терапевт замечает, что жена постоянно перебивает мужа, не давая ему высказать до конца свою мысль, вносит свою тему, в результате чего ясность и интерес к обсуждению падает у обоих супругов.
Появление фигуры — важный момент, когда терапевт может провести терапевтическое вмешательство (интервенцию). При этом терапевт
•	описывает то, что реально происходит в семейном процессе;
•	определяет то, что делает каждый участник семейной системы;
•	предполагает или спрашивает о действии, которое может совершить каждый из членов семьи, чтобы поддержать систему.
Таким терапевтическим вмешательством является предложение эксперимента, позволяющее семье понять или научиться чему-то новому. В последнем случае он может предложить эксперимент, сутью которого является амплификация, когда жене предлагается специально перебивать высказывания мужа. Доведение до абсурда своего поведения помогает ей сделать его осознаваемым, а мужу — осознать свои чувства и желания. Терапевтическая сессия заканчивается обсуждением происходящего, при котором структурированное терапевтическое общение меняется на более естественное человеческое.
Каким образом выбираются интервенции? Дж. Зинкер (2000) советует терапевтам наблюдать происходящий семейный процесс через четыре главные «линзы»:
•	отслеживание сильных и слабых сторон процесса, происходящего в паре;
•	наблюдение характеристик актуального процесса;
•	обнаружение полярностей;
•	функцию взаимного дополнения, наличие или отсутствие здорового ритма контакта-ухода.
Сильные и слабые стороны семейного процесса. Здесь терапевт наблюдает за тем, как супружеская пара или семейная система проходит интерактивный цикл. Нередко семья не имеет представления о том, что именно она делает хорошо, и замечание терапевта об этом становится мощной терапевтической интервенцией. Даже если семейная система не достигает разрешения проблемы, позитивной стороной взаимодействия может быть, например, способность обсудить массу возможностей, спокойствие в обсуждении или забота о других — то, что действительно произвело впечатление на терапевта. После этого терапевт может сказать о результатах своего наблюдения о том, что процессуально мешает данной семье прийти к решению. Это может быть, например, отсутствие информации от одного из участников дискуссии, потеря интереса у другого и умолчание об этом, недостаточное количество энергии для влияния на другого и т. п. Любая ситуация позволяет терапевту выражать супружеской паре или семье то, что он замечает, и то, что ему любопытно.
Процесс и содержание. Основная задача семейного терапевта — отслеживание процесса. Как и в индивидуальной гештальт-терапии, в семейной терапии важно не что говорят клиенты, а как они это говорят. В системе «супружеская пара» только работа с процессом может изменить отношения. Супружеская пара или семья всегда будет бессознательно пытаться втянуть терапевта в содержание своих диалогов, чтобы получить совет или утешение. Однако если терапевт присоединяется к кому-нибудь из них, он теряет свои границы и не может адекватно отслеживать происходящий процесс. Прерывания в семейном процессе не зависят от того, о чем говорят члены семьи, — сбой происходит в самом процессе.
Иногда члены семьи просят совета или информации по конкретным вопросам, касающимся содержания их жизни. Личный опыт терапевта и его профессиональные знания имеют к этому
лишь косвенное отношение. Имея свои собственные жизненные ценности, терапевт уважает ценности других людей и, соответственно, не пытается их переубедить и настаивать на «более правильных» решениях. Что хорошо для другого человека, должен решить именно этот другой, в противном случае терапевт становится гуру. Убеждения терапевта в некоторых случаях могут быть высказаны, но его задача — проследить, чтобы они не были «проглочены без пережевывания».
Полярности. Если семейная система функционирует эффективно, каждая ее часть имеет множество возможностей. Система здорова тогда, когда каждый ее член развивает свои собственные качества, а не только навсегда передает какие-то функции своему партнеру. По мнению К. Витакера (1998), диалектика здоровой семьи — это противостояние и синтез таких полюсов, как сопринадлежность и индивидуация*. В крайнем виде эти тенденции выглядят как слияние (для избегания тревоги) и изоляция. Целостность личности достигается путем индивидуации; чем более свободен член семьи, тем с большей радостью он объединяется с другими членами семьи и родственниками. В дисфункциональных семейных системах всегда поддерживаются неравноправные условия, при которых существуют выраженные полярности. Например, кто-то из членов семьи заботится только о других и совсем не заботится о себе, кто-то порабощен, а кто-то чрезмерно властен.
С одной стороны, такое взаимодополнение может быть полезно на отдельных этапах семейной жизни, так как сообщает семейной системе некоторую целостность. С другой стороны, неразвитая полярность — это отсутствующая возможность автономного существования по данному качеству. Член семьи, который принимает заботу других, но не способен позаботиться о себе, будет создавать подобную ситуацию и с другими людьми. Диагностические признаки недостаточного развития могут быть предъявлены семейной системе и как еще одна возможность развития для отдельного члена семьи, и как возможность взаимодополнения (обретение целостности субсистемой). Поэтому одна из задач семейного терапевта — рассмотрение семейной ситуации и семейного процесса с точки зрения полярностей.
*	К. Витакер указывает, что в семейной системе имеется восемь основных
полярностей. Кроме сопринадлежности-индивидуации, он называет такие полярности, как разум-интуиция, роль и личность, контроль и импульс, общественное-личное, любовь-ненависть, безумие-хитрость, стабильность-изменение.
Конечно, перед человеком нет задачи развивать все аспекты своей личности без исключения. Однако некоторые из них развивать все же полезно, ибо это помогает семейной системе приобрести такие качества, как стабильность и подвижность. Работая с полярностями в семейной системе, семейный гештальт-терапевт может попросить членов семьи поменяться ролями. Эта интервенция помогает членам семьи осознать свои полярные позиции и принять решение, касающееся развития каких-то качеств в себе самом или принятия качеств другого человека.
Взаимодополнение и средняя позиция. Процесс слияния и разделения существует в супружеской (да и в семейной) системе всю ее жизнь. Стремление к слиянию — это некоторое подтверждение того, что целостность может быть обретена и в отношениях с другим человеком. Стремление к разделению и развитию качеств собственного «Я», обретение собственных границ характеризуют тенденцию к росту собственной личности. Стремление к слиянию обычно характеризует первый период совместной жизни супругов, но затем в процессе их совместной жизни начинает преобладать тенденция к разделению и возникают (или не возникают) проблемы, связанные с принятием различий. Тенденция к слиянию усиливается с появлением детей, а в период их ухода из семьи вновь нарастает стремление к разделению. Наконец, болезнь и смерть супруга вновь ставит для второго супруга проблему, связанную с разделением.
Прежде чем супруги и их дети смогут испытывать настоящее чувство единения (не являющееся по сути патологической конф-луэнцией), каждый из них должен научиться осознавать свои различия. Именно различия делают семью живой и способной справляться со сложностями жизни. Поддержание индивидуальных границ терапевтом происходит с помощью побуждения членов семьи высказываться от собственного имени (я чувствую, я осознаю, я думаю, я хочу), но не в качестве реакции на высказывание другого.
После того как члены семьи смогут ощутить свою раздельность, терапевт начинает привлекать их внимание к переживаниям другого. Разочарование в семейной жизни и другом человеке часто связано с мифом о том, что все проблемы разрешимы и что человек может измениться кардинально. Между тем многие семейные проблемы, связанные с различиями, не могут быть решены в принципе, они могут быть только приняты и интегрированы семьей. Терапевт поддерживает всю семейную систему, переживания всех членов семьи и побуждает их уважать переживания и мнения близких.
Взаимное дополнение основано на различиях. Дополняющее поведение и качества члена семьи могут быть источником раздражения и разочарования, но могут стать и способом счастливо жить вмёсте с другим человеком. Последнее чаще возникает тогда, когда партнеры развивают свою индивидуальность, им становится легче принимать отличающееся поведение другого. Однако существует и некоторая средняя позиция, в которой они похожи друг на друга. Эта позиция дает возможность членам семьи отдыхать, восстанавливать силы и сохранять энергию. Поэтому стабильность семейной жизни зависит от баланса между дополняемостью и похожестью (единением). Дж. Зинкер (2000) пишет, что «коэффициент выживания супружеской пары — это середина между слиянием и различием или между средней позицией и взаимным дополнением». Для того чтобы сориентироваться в отношении такого баланса, терапевт задает вопросы о том, что в семье нравится, чем похожи супруги, каковы их совместные радости, привязанности и т. п. Стремясь понять различия, он обращает внимание на полярности, семейные роли, отвергаемые качества и т. п.
Что является терапевтической интервенцией по отношению к супружеской системе?
1.	Сообщение о результатах собственных наблюдений. Опорой здесь являются феноменологические данные. Терапевт сообщает паре о том, чего они не замечают в собственном поведении, при этом не происходит оценка поведения, а описывается само поведение и результат, который заметил терапевт. И наблюдение касается поведения обоих партнеров. Необходимо внутреннее решение терапевта о том, насколько уместна и терапевтична данная интервенция. Супружеская пара будет больше готова воспринять интервенцию (услышать терапевта), если она будет направлена на осознавание происходящего. Супругов можно спросить, как они себя чувствуют в связи с данной интервенцией (отношения супружеской системы с терапевтом) или что они чувствуют по отношению друг к другу (отношения внутри системы).
2.	Сообщение о своих чувствах. Если терапевт способен поделиться своими чувствами с супругами, это может стать хорошей интервенцией. Например, он говорит им о том, как их отношения затронули его, или сообщает, что, наблюдая их взаимодействие, он не испытывает теплых чувств. Такая интервенция позволяет супругам посмотреть на себя и свое взаимодействие со стороны.
3.	Обучение. Моделируются и тренируются конкретные навыки, направленные на преодоление проблемы. Например, прояснение непонятных реплик.
4.	Эксперимент. Он всегда основан на реальной ситуации в семье и направлен на осознавание и изменение поведения системы. Эта работа ориентирована на трудности, которые сложились в супружеской системе. Например, терапевт просит семейную пару продолжать обсуждение до тех пор!1, йока оно не будет завершено. Этот эксперимент основывается на наблюдении за взаимодействием супругов, при котором то один, то другой уклоняется от обсуждения и тема не завершается, вызывая соматические симптомы.
5.	Индивидуальное обращение к одному из членов супружеской системы внутри сессии с его согласия и согласия супруга. Оно проводится тогда, когда из-за того, что один из участников не готов двигаться, замедляется движение всей супружеской системы. Работа с данным супругом направлена на то, чтобы преодолеть его торможение во взаимодействии с другими. Терапевт очерчивает границы своей работы, при этом второй супруг, а иногда другие члены семьи временно становятся молчаливыми свидетелями терапии. В такой работе требуется осторожность, так как установление отношений с од-. ним участником может восприниматься другим как сговор против него самого. Это нарушает баланс в супружеской системе, и «обиженный» партнер может утратить интерес к работе. После окончания индивидуальной работы терапевт обязательно восстанавливает границы между парой и собой.
6.	Завершение работы. Предполагает некоторое обсуждение достигнутого (или не достигнутого), домашнее задание, если оно необходимо, и взаимные пожелания.
Динамика процесса семейной терапии, по Витакеру (1998,1999), включает в себя три основные стадии. Первая называется «битвой за структуру» и представляет собой выяснение того, кто будет определять процесс терапии и его правила — семья или терапевт. Главной темой становится вопрос о том, кто должен прийти к терапевту, а также тема контроля. Терапевт утверждает свое право контролировать ход встречи. Вторая стадия — это битва за инициативу. Если она прошла успешно, семья берет на себя ответственность за исход терапии (определяет, сколько встреч ей нужно, какими должны быть темы и т. п.) К заключительной стадии семья должна научиться работать со своими проблемами самостоятельно. Когда терапевт пе
рестает быть нужен семье в качестве катализатора изменений, процесс терапии завершается.
ЛИТЕРАТУРА
1.	Берталанфи Л. Общая теория систем: критический обзор. // Исследования по теории систем. — М.: Наука, 1969.
2.	Бебчук М. А., Дианова О. В. (2001) Избранные техники семейной реконструкции. — http://familyland.narod.ru/articles/reconstrtech.htm.
3.	Бебчук М. А., Кедрова Н. Б. Вторая ежегодная конференция «Ребенок в школе» (апрель 2002). — http://familyland.narod.ru/articles/.
4.	Варга А. Я. Системная семейная психотерапия. — C-Пб: Речь, 2001.
5.	Вацлавик П. Психология межличностных коммуникаций. — C-Пб.: Гуманитарная Академия — Речь, 2000.
6.	Витакер К., Бамбери В. Танцы с семьей. Семейная терапия: символический подход, основанный на личностном опыте. — М.: Независимая фирма «Класс», 1997.
7.	Витакер К. Полночные размышления семейного терапевта. — М.: Независимая фирма «Класс», 1998.
8.	Витакер К. За пределами психики. Терапевтическое путешествие Карла Витакера. — М.: Независимая фирма «Класс», 1999.
9.	Зенгер В. А. Варианты работы с сопротивлением в семейной терапии. — http://familyland.narod.ru/articles/resistance.htm.
10.	Зинкер Дж. В поисках хорошей формы. Гештальт-терапия с супружескими парами и семьями. — М.: Независимая фирма «Класс», 2000.
11.	Минухин С., Фишман Ч. Техники семейной терапии. — М.: Независимая фирма «Класс», 1998.
12.	Перлз Ф. Гештальт-подход и Свидетель терапии. — М.: Либрис, 1996.
13.	Рихмаер Е. А., Левицкий А. Д., Бебчук М. А. (2001) Групповые техники работы в семейной терапии. — http://familyland.narod.ru/articles/ grouptech.htm.
14.	Сатир В. Психотерапия семьи. — C-Пб.: Ювента, 1999.
15.	Скиннер Р., Клинз Дж. (1995) Семья и как в ней уцелеть. — М.: Независимая фирма «Класс», 1995.
16.	Список литературы по семейной терапии. — http://familyland.narod. ru/references.htm.
17.	Хеллингер Б. Порядки любви. — М.: Изд-во Института Психотерапии, 2001.
18.	Черников А. В. Системная семейная терапия: интегративная модель диагностики. — М.: Независимая фирма «Класс», 2001.
19.	Шерман Р., Фредман Н. Структурированные техники семейной и супружеской терапии. — М.: Независимая фирма «Класс», 1997.
20.	Bowen Family Systems Theory. — Electronic Publication of the Western Pensilvania Family Center. — http://www.wpfc.net/bowen/.
21.	Family Systems Therapy and the Orders of Love. — The Work of Bert Hellinger. Interview by Choran. — http://www.gestaltinstitute.com.au/ articles/march2000/1203interview_bert_hellinger.shtml.
ГЛАВА 15
ОБУЧЕНИЕ ГЕШТАЛЬТ-ТЕРАПЕВТОВ
ПСИХОТЕРАПИЯ КАК ПРОФЕССИЯ.
ГЕШТАЛЬТ-ПОДХОД К ОБУЧЕНИЮ ГЕШТАЛЬТ-ТЕРАПЕВТОВ
В 1990 году на съезде Европейской психотерапевтической ассоциации (ЕАР) в Страсбурге была принята декларация, определяющая психотерапию как профессию и самое главное — способы и основы образования в области психотерапии.
Страсбургская декларация*
Психотерапия является особой дисциплиной из области гуманитарных наук, занятие которой представляет собой свободную и независимую профессию.
Психотерапевтическое образование требует высокого уровня теоретической и клинической подготовки.
Гарантированным является разнообразие терапевтических методов.
Образование в области одного из психотерапевтических методов должно осуществляться интегрально, оно включает теорию, личный терапевтический опыт и практику под руководством супервизора; одновременно приобретаются широкие представления о других методах.
Доступ к такому образованию возможен при условии широкой предварительной подготовки в области гуманитарных и общественных наук.
Европейская психотерапевтическая ассоциация
Страсбург, 21 октября 1990 г.
Итак, образование в области психотерапии прежде всего должно носить интегральный характер. Традиционный подход к обучению и преподаванию в основном исходит из эмпирической точки зрения на человеческую природу. Обучаемые рассматриваются как tabula rasa или пустой сосуд, который преподаватель наполняет некоторым содержимым. Такой подход делает обучаемого пассивным потребителем знаний.
Гештальт-подход к образованию носит принципиально иной характер. В соответствии с фундаментальными теориями, лежащими в ее основе (теория поля, теория контакта, холистичес-
http://www.gestalt.lv/rus/psichoterapija/index.htm.
кий подход, диалог), гештальт-терапия акцентируется на индивидуальном перцептивном опыте, который организуется в осмысленное целое. Этот подход предполагает, что индивидуум является активным сотворцом своего собственного опыта через широкий спектр процессов познания, располагающихся внутри обширного поля.
Личность гештальт-терапевта формируется в профессиональном сообществе на основе единства и взаимосвязи трех процессов (Калитиевская, 2003):
•	теоретическое обучение, включающее в себя философское, методологическое и процедурное знание, получаемое в группе;
•	формирование языка анализа опыта;
•	индивидуальная и групповая личная терапия и супервизия.
Все это интегрируется практической работой, носящей отпечаток личности терапевта, его профессионального самосознания.
В гештальт-терапии центральным и для терапевтической работы, и для обучения терапевтов остается акцент на контакте (PHG, 1951, Polito, 1997). «Контактирование является, по существу, ростом организма», — писали Ф. Перлз, П. Гудмен и Р. Хеффер-лин (1951). Сама теория гештальт-терапии — это теория человеческого роста и научения. Она описывает, как человеческий организм (личность) создает контакт со средой или выходит из него в попытке достичь здорового баланса через self-регуляцию. Этот контакт влечет за собой разного рода изменения — изменение энергии или информации на контактной границе «организм — среда». Каждое творческое приспособление — это попытка встретиться с потребностями, желаниями или интересами личности в какой-либо временной точке.
Контакт между организмом и средой и рассматривается в геш-тальт-подходе как средство и способ личностного роста. Рост происходит в том месте, где организм и среда встречаются, то есть на контактной границе, которукхРНС называли органом личностного роста. Психология, как исследование происходящего на контактной границе в поле «организм — среда» может быть в равной степени определена как исследование личностного роста человека. Это также исследование «прерываний, подавлений и других инцидентов» на контактной границе, которые вмешиваются или прерывают личностный рост. Цель гештальт-терапии — выявить и устранить барьеры для личностного роста. Это происходит через постоянное функционирование контактной границы, посредника, с
помощью которой мы получаем знания об окружающей среде («Контакт есть первая и наиболее простая реальность» — PHG, 1951). Рост организма потенциально возможен в тот момент, когда человеческое существование в поиске удовлетворения своей актуальной потребности встречается на контактной границе с окружающей средой.
Когда контакт является резонирующим и динамичным и в результате происходит ассимиляция, это автоматически ведет к изменениям и росту. «Результат истинного контакта и ассимиляция является не просто перестановкой старых элементов, но созданием свежей конфигурации, содержащей аспекты старой личности и новый материал из окружения» (Clarkson&Mackewn, 1993).
Перлз, Хефферлин и Гудмен (1951) описывают этот рост следующим образом:
1.	После контакта происходит прилив энергии, добавляющий организму новые элементы, ассимилированные из окружения.
2.	Контактная граница перестраивается.
3.	То, что было ассимилировано, становится теперь частью физиологической self-регуляции.
4.	Граница контакта находится теперь за пределами этого ассимилированного знания, привычки, условного рефлекса и т. п. (с-тем, что-однажды ассимилировано, нет нужды встречаться снова, это уже не представляет проблемы для организма).
Другими словами, настоящее состояние личности, хорошо знакомое, привычное, встречается с новым окружением (еще не знаемым и не привычным) в попытке расширить свои границы. Вырабатывается энергия, и это ощущается как возбуждение или тревога. Личность рискует собой в попытке встречи, и эта попытка состоит в поиске чего-то питательного в среде и приспособления для своих нужд. Личность изменяется посредством контакта и чувствует себя целостной и наполненной. Self в процессе роста меняется, приходя в бытие личности способом, который раньше не существовал.
Такой рост включает две полярности — разрушение и созидание. Процесс творческого приспособления к новому материалу и новым обстоятельствам всегда включает фазу агрессии и деструкции. Когда новая конфигурация приходит в существование, старые привычки контактирования и достигнутое ранее состояние разрушаются в интересах нового контакта. Суммируя, можно сказать следующее: рост — это результат резонирующего контакта между личностью
и окружением, ведущее к творческому приспособлению — ассимиляции материала из среды способом, который улучшает здоровье и благополучие личности.
«Знание, когда оно переваривается, а не заглатывается целиком, становится ассимилируемым, оно может теперь быть используемым не иначе, как через чью-то мускулатуру» (PGH, 1951). При обучении self активно взаимодействует с опытом — структурирует, организует, связывает и интегрирует его, изменяя себя в процессе и уменьшаясь, когда цикл познания завершается. Это определение человеческого познания согласуется с представлениями Давида Колба: «Познание — это процесс, посредством которого знание создается через трансформацию опыта... Центральная идея состоит в том, что и познание, как процесс, и знание требуют схватывания фигуративных репрезентаций опыта и некоторой трансформации этой репрезентации. Простая перцепция опыта не достаточна для познания — что-то должно быть с этим сделано». Человеческое познание невозможно без активности, осознавания и намерения (воли) обучающегося, в этом случае опыт будет поддержан и присвоен. В гештальт-терминологии это больше функция self, чем организма. Self познает — организм растет. «Self работает для завершения, а не для увековечивания» (PGH, 1951).
Гештальт-терапия разработала свой способ представлений о структурировании опыта — это «фигура-фон» метафора. Здоровое контактирование начинается с ощущения интереса или потребности и затрагивает такие наши функции, как внимание (концентрация), интерес и возбуждение. Когда мы осознаем то, что нас интересует, или то, в чем мы нуждаемся в данной ситуации, «ресурсы поля прогрессивно придают свою силу интересу, яркости и силе доминантной фигуры» (PGH, 1951). Эта фигура интереса теперь становится напротив фона. Когда потребность удовлетворена, фигура возвращается в фон и прокладывает путь для новых фигур интереса, существующих в никогда не кончающейся последовательности.
Любые гештальт-теории познания будут предполагать человеческую способность к гештальтированию — формированию ясных фигур интереса, стоящих напротив фона в центре поля «организм — окружающая среда». Познание включает нашу способность замечать паттерны и порядок в поле, различать их структуру, динамику и законы и действовать эффективно и точно внутри этого поля. Момент, когда кажущийся не связанным
набор фактов или опытов внезапно связывается вместе и создает новый смысл, — это и есть знаменитое «ага!» в гештальт-терапев-тической сессии или узнавании чего-то при обучении.
Для представления об особенностях гештальт-подхода к обучению терапевтов важны работы Давида Колба о познании как опыте (Kolb, 1984), теория уровней познания Грегори Бейтсона (Bateson, 1972), а также работа Джона Хирона о циклах познания. Развитие Дж. Хироном концепции «цикла познания, основанного на опыте» Колба и Левина представляет специальный интерес для гештальт-тренеров. Дж. Хирон идентифицировал четыре формы понимания*:
1.	Концептуальное понимание, обычно выражаемое в гипотезах.
2.	Образное понимание — понимание конфигураций и паттернов, а также того, как именно паттерны или последовательности структурируют поле.
3.	Практическое понимание — знание того, как действовать, развитие некоторых практических навыков.
4.	Экспериенциальное понимание — понимание как опыт, обучение путем встречи, прямого знакомства, вступления в некоторое состояние бытия, лицом к лицу с личностью, вещью или событием.
-Дж. Хирон использует термин «учение (learning — И. Б.**) как опыт» для обозначения процесса переплетения этих четырех путей понимания таким способом, который делает изменения человеческого поведения или состояния бытия относительно постоянными. Это достаточно точное описание того, чего хочет добиться гештальт-тренер в своей работе с обучающимися терапевтами («обучение как опыт, и опыт как источник обучения» по Polito, 1997).
Как гештальтисты, мы осознаем, что «индивидуум не может быть самодостаточным, он может существовать только в среде» (Peris, 1973). Вся человеческая активность, и в том числе обучение и по
* Приведено по Harris, 2001 (а, Ь).
** В русском языке, к сожалению, нет адекватного эквивалента слову learning. Мы переводим его как обучение. Там, где это слово будет касаться преподавательской деятельности, мы будем употреблять его вместе со словами тренер, преподаватель, а иногда заменять словом преподавание. В том случае, когда обучение — это процесс, касающийся участника образовательной программы по гештальт-терапии, оно будет употребляться вместе со словами обучаемый, тренируемый и т. п.
знание, может находиться только в окружающей среде и не может рассматриваться вне ее. Каково применение этих положений для теории и практики тренинга?
Существует два принципиальных вопроса для построения гештальт-тренинга. Первый (А) связан с полярностями зависимости-независимости от поля обучающегося терапевта. Должно ли обучение быть автономной активностью индивидуума или, поскольку оно (познание) связано с другими, обучаемый должен быть связан с полем (зависим от поля) ? Второй вопрос (Б) касается построения тренинговых событий — как и кем для успешного обучения должна организовываться обучающая среда? Третий вопрос (В) — это особенности самого тренера, его стиля, индивидуальной философии и влияние этого на эффективность обучения. Наконец, четвертый (Г) вопрос касается понимания трансферентных тенденций в отношениях тренера и участника образовательной программы.	г
А. Полярности автономия-связанность. Карл Роджерс (1965) писал: «Мы не можем обучать других личностей прямо (непосредственно), мы можем только фасилитировать (облегчить) их обучение». Этот взгляд, как и взгляд Дж. Хирона (1993), акцентирует индивидуальную ответственность за обучение. Последний писал, что «оно (учение, обучение — И. Б.) создается с помощью понимания и навыков, сохранения и практики, интереса и обязательства... и это все неизбежно порождено self: никто больше не сможет создать ваше понимание, ретенцию или применение для вас». Он подчеркивает сильные связи между познанием, интересом и обязательством. Мы познаем то, что нас интересует, и наш интерес побуждает нас быть ответственными в процессе обучения. Но интерес и обязательность — это индивидуальные качества и они порождены self — никто не может навязать их нам без нашего согласия.
Экзистенциально-гуманистическое направление психологии акцентировалось, таким образом, на автономных аспектах познания, его сторонники утверждали, что люди учатся лучше, когда они более ответственны за управление своим собственным опытом. И Карл Роджерс, и Дж. Хирон говорили о создании познавательной среды, в которой студентов поощряют осуществлять контроль над многими аспектами их обучения, которые традиционно считались прерогативой преподавателей, включая расписание и методы обучения. Студенты решают, чему они хо
тят учиться, у кого, где и когда, на каком уровне и как. Они также участвуют в оценке результатов того, чему обучились. «Студент-центрированное обучение» — важная тема теории обучения и практики последних лет — должно быть адаптировано для профессиональных тренингов в области гештальт-терапии.
Принимая только такой аспект обучения, как автономность (независимость), мы можем потерять очень важную сторону процесса, ведь обучение происходит в поле «организм — среда». И содержание, и способ нашего познания (обучения) находятся под сильным влиянием поля. Оно проявляется несколькими основными способами.
1.	Все формальное (и в основном информационное) обучение связано с предшествующими знаниями и навыками, которые преподавались студентам. То, что изучается (будь это концептуальное, образное, практическое или опытное знание), является функцией существующего социокультурного поля. Обучающиеся часто склонны задавать вопросы лишь для того, чтобы «проглотить» ответ (без малейшего желания «жевать» в «пищеварительной» метафоре классиков), но это может быть предшествующим социокультурным интроектом («обучаются только так»), относящимся к раннему обучению. «Все читают, чтобы проглотить, / А я читаю, чтобы переварить, / Чтобы книга стала телом», — противопоставляет себя такому подходу поэт Василий Филиппов.
2.	В тренинге всегда используются отношения, существующие между тренером и участником тренинга. Это играет важную роль в предопределении исхода обучающей ситуации. Учитель или тренер, который отличается поддержкой, заботой и энтузиазмом, получит иной результат по сравнению со скучным, стыдящим или унижающим тренером. Мы все помним и хороших, и плохих учителей — это люди, которые вдохновляли нас на великие дела или просто «лишали жизни» интересный предмет.
3.	Обучение происходит в разнообразной обучающей среде, которая может стимулировать, а может и подавлять экспериментирование, практическое применение или создание концепций, то есть зависит от специального контекста.
Если тренер желает усилить индивидуальные аспекты обучения, он должен сфокусироваться на том, чем каждый индивидуум отличается от других, на том, что студенты хотят изучать в данной ситуации и как лучше это изучать. Характер преподавания и его
содержание будет сильно различаться в зависимости от их потребностей или фигуры их интереса. Идеальной обучающей средой с этой точки зрения является та, в которой может проявиться наша индивидуальность и где мы можем выбирать содержание и метод преподавания. Автономия при этом будет поощряться, и каждый индивидуум примет ответственность за идентификацию и встречу со своими собственными потребностями в обучении.
Б. Если же тренер фокусируется на коллективных аспектах обучения, акцент должен быть сделан на создании обучающего сообщества, в котором взаимозависимость участников и разделение ответственности за обучающую среду становится фигурой интереса. В литературе существует много интересных дискуссий об обучающих сообществах — терапевтическом и образовательном. Исторически одним из первых таких сообществ были Т-группы, в которых участвовали студенты Курта Левина. Их целью было достижение знаний о групповом процессе, а также собственном стиле участия и обучения в группе. Центральным элементом в них была неструктурированность, не существовало запланированной повестки дня, и группа решала сама, чем заниматься, для того чтобы групповые цели стали достижимыми. В группе решались классические групповые проблемы — включенности, лидерства, интимности. Роль тренера была минимальной — фасилитировать индивидуальное и групповое осознавание того, что происходит в группе. Поощрялись открытость и обратная связь. Непосредственность такого целостного опыта создавала мощный источник знаний о группе и о себе.
Очевидно, что автономия обучающегося индивидуума и благополучие обучающегося сообщества очень важны, и в своей тренинговой практике успешные тренеры согласовывают оба условия обучения. Студентов поощряют принимать ответственность не только за идентификацию и удовлетворение их собственных познавательных потребностей, но также за то, чтобы другие люди эти потребности также удовлетворили. Акцент на ответственности характерен для гештальт-подхода в обучении, в отличие от других подходов (Harris, 2001b). Следовательно, обучающиеся могут заботиться о своем собственном обучении и в то же время предлагать себя как гибкий источник познания для целостной обучающейся группы. Например, участвовать в «лаборатории навыков», в которой участники составляют список того, что они хотят, затем того, что они предлагают, и создают
план, учитывающий и то, и другое. Студентов поощряют быть ответственными не только в том, что они познают от других, но и в том, что они сами могут предложить другим. В этом процессе они нередко достигают инсайтов по поводу «обучения тому, как обучаться» — в разных условиях поля. Кроме того, студентов необходимо побуждать к выяснению вопросов целостности — как индивидуумы относятся к группе, к обучающемуся сообществу, к тренинговому курсу. Один из путей — осознавание тренируемым своей собственной обучающей среды в групповом процессе. Цель таких сессий — улучшить познания в трех ключевых областях:
1)	как индивидуумы преподносят себя в отношениях с тренинговой группой — какие аспекты себя они показывают, а какие прячут от других;
2)	как группа создает свой общий процесс — каковы субгруппы, кто захватывает лидерство, в каких областях, кто для кого открыт или закрыт;
3)	как тренеры и участники вместе создают групповую и индивидуальную обучающую среду. Какие темы дискутируются, какие методы обучения используются и кем и т.п.
В. В этом процессе велика роль тренера. Помимо того, что тренер в преподавании фокусируется на создании обучающей среды, в которой тренируемый может быть автономным и ответственным за свое обучение, есть три важных аспекта, связанных со стилем, навыками и философией тренера, а также передачей «неявного знания», практического знания — умения.
Первый аспект — индивидуальный стиль тренера. Обычно он рассматривается в континууме авторитарность-попустительство (однако, кроме этого, существуют и другие полярности)*. Авторитарное обучение связано с контролем среды над студентом и его обучением — используются фиксированные программы, преподавание ведется преимущественно дидактическим путем. Другое направление преподавания характеризуется фа-силитирующим стилем, акцентирующим гибкость как метод обучения, встречу с потребностями в момент, когда они возникают, и самоуправление в плане содержания и способов обучения.
* На одном из интенсивов Института Гештальт-терапии и консультирования (2003), где темой групповой работы был индивидуальный стиль терапевта и тренера, стиль тренеров был обозначен как эмоционально-конструктивный, сези-тивно-ортопедический...
Хорошие тренеры в состоянии двигаться плавно и легко между этими двумя стилями в таком континууме, а для этого они нуждаются в широком спектре стилей преподавания. С одной стороны, необходимо предлагать экспертизу, структуру и контроль для усвоения, с другой — быть в состоянии отступить и позволить студентам позаботиться о себе, когда это потребуется. По точному выражению Лауры Перлз, когда хороший тренер предлагает что-то, он предлагает столько, сколько необходимо, но так мало, как это только возможно.
Выбор подходящего стиля преподавания может быть связан также со стадией развития и уровнем зрелости тренинговой группы. Хороший преподаватель легко двигается между авторитетом эксперта, предлагающего интересное содержание, и равным участием (наряду с другими) в обучающемся сообществе, участником, слышащим и исследующим другие мнения и гипотезы. Навыки гештальт-терапевта в работе с ключевыми вопросами контактной границы группы и отдельного индивидуума здесь бесценны, и это та точка, где переход между терапией и тренингом наиболее очевиден.
Второй аспект — это способы передачи знаний. Гештальт-терапии невозможно научиться только по книгам — обучение связано с процессом передачи тренером «неявного знания» (Опенков, 1995) участникам программ, которое достигается многими часами тренинга, включающего его демонстрационную терапевтическую работу, его поведение как группового терапевта, его личные реплики и профессиональные комментарии. Такое практическое знание (искусство) является синтезом моторных, сенсорных и мыслительных навыков и передается скорее невербально (показать как). Значительная часть того, что мы называем профессионализмом, не всегда имеет точные определения, какая именно информация оказалась важной для профессионального роста участников и достижения ими профессиональной эффективности. Поэтому личное мастерство тренера-преподавателя гештальт-терапии оказывается в этом процессе чрезвычайно важным.
Вторая проблема связана с навыками чувствительности к полю, которая требует от тренера знаний о разных состояниях поля. Тренеру необходимы навыки распознавания индивидуальных потребностей студентов в соотношении с текущим групповым процессом, существом предмета, стадией развития индивидуумов и тренинговой группы и т. п. По отношению к взаимозависимому и постоянно меняющемуся полю тренер сам нуждается в обучении
способам работы с текущей ситуацией. Это вновь подчеркивает важность широкого репертуара обучающих навыков и методов — от дидактических до экспириенциально-экспериментальных.
Третий аспект касается философии (системы убеждений) тренера. Все пути взаимодействия с другими имеют идеологическое и этическое измерения, которые нуждаются в прояснении. Для ситуации обучения в групповом контексте это означает, что ценятся определенные способы поведения, в то время как другие не поощряются или даже исключаются групповыми правилами. Целью является достижение благополучия и хорошего функционирования тренинговой группы, в которой есть место для уважения, несогласия и взаимной поддержки.
Достижение гармонии между этими разными факторами — потребностью студентов в познании, стилем обучения и философией тренера, сущностью предмета и другими важными факторами процесса обучения — вполне достижимая и стоящая цель. Желание тренера самому обучаться в процессе преподавания — огромный потенциал для стремления к обучению у своих студентов. Цена — это тяжелая работа по подготовке и проведению тренинга, постоянная неопределенность и дискомфорт в поиске путей обучения, соответствующих моменту, интересной формы и продвигающий других потенциал.
Г. Конвенциальная модель отношений учитель-ученик, преподаватель-студент базируется на диадных отношениях, увековечивающих отношения родитель-ребенок при взаимодействии с другими людьми (Wilson, 2000). Предполагается, что преподаватель является авторитетом в своем предмете, тем, кто обладает знанием, а обучаемый соответственно является невеждой и их контакт носит определенно дидактический характер. Многие вопросы детей и студентов, адресованных авторитетной личности (родителю и преподавателю), являются отчаянной попыткой поставить авторитетное лицо в ситуацию незнания.
Таким образом, бессознательно акцентируясь только на дидактическом контакте в самом начале обучения, преподаватель или тренер заведомо поощряет развитие трансференции. Поэтому, учитывая некоторую потребность в таких отношениях в самом начале обучения (реальность, незнания и неумения обучаемого), а также более глобальную потребность в росте и проживании таких отношений по мере профессионального продвижения, тренер или преподаватель должен осознавать и соблюдать баланс дидактической и экспири-
енциальной сторон обучения гештальт-терапевта, а также фокусироваться на вопросах отношений между собой и обучающимися терапевтами в процессе тренинга. Сохранение ориентации на дидактический стиль у группы и участников программы может свидетельствовать о застревании группового и индивидуального развития на стадии интроекции.
Перед гештальт-тренером две задачи — помочь людям распознать, оценить и использовать свой жизненный опыт, знания и навыки с пользой для себя, а также помочь им полностью использовать все свои контактные функции для решения актуальной задачи. Если они осознают свое окружение и себя (что они воспринимают, думают, чувствуют и хотят), они найдут творческий способ обучения и создания того, что важно для них.
Наше успешное обучение чему-либо требует интереса и естественной мотивации — мы лучше обучаемся тому, в чем нуждаемся. Тот способ, которым студенты конфигурируют; поле, связан с потребностями, неполными гештальтами, напряженностью эго-функции. Эта комбинация факторов фона и будет давать текущий ответ на вопрос «Что важно для меня здесь?», — который будет решительно влиять на желание и возможности познания в определенной области (по отношению к краткосрочным и долгосрочным целям и интересам).
Опытный преподаватель будет искать, что именно является фигурой для студентов, когда они начинают тренинговую сессию. Почему они здесь, что хотят получить от сессии? Как они могут прерывать свое обучение? Часть тренерских навыков состоит в том, чтобы получить эту информацию от группы и гибко приспосабливать преподавание к этой информации. Из своего или чужого прошлого опыта тренеры имеют опробованные идеи о том, что может быть важным и полезным для обучения в данной области. Но если эта программа обучения предлагается в соответствии с потребностями студентов (в большей степени, чем попытка продиктовать то, что полезно), эффект обучения получается совершенно'’иным. Вопрос «Получаете ли вы то, что сейчас хотите для себя?» очень важен для хорошего обучения.
Если мы придерживаемся гештальт-принципов в обучении терапевтов, то следуем холистическому подходу. Изучая что-то, мы используем все наши способности — восприятие, мышление, чувства и действия. Немало исследований посвящено важности интегрирования чувств и обучения (Brown, 1990, Воегее, 1991, Tofte, 2001). Большая часть того, что мы традиционно называем препо
даванием (обучением), касается «знания что», то есть знакомства с уже существующим знанием. Обычно это происходит путем запоминания, рассуждения и дискуссий (то есть ментально). Холодная рациональность в разрешении проблем кажется идеалом для многих людей, но исследования в области многозначного (многосмыслового) обучения (meaningful learning) свидетельствуют о том, что множество аффектов являются следствием недостатка многозначности опыта. Такое обучение основано на феноменологическом подходе — непредвзятости в исследовании опыта каждой личности, открытии сути этого опыта и коммуникации с другими для его верификации. Для холистического подхода в обучении терапевтов важно также «знание как» — знакомство с навыками, а также с тем, как именно знание может быть получено.
Когда мы рассматриваем потребности гештальт-тренеров, односторонний подход к когнитивным аспектам обучения является очевидно неверным. Так случается не потому, что многое из того, что мы знаем и делаем как терапевты, мы не можем легко выразить словами, — но из-за нашей холистической философии мы считаем, что оба варианта — знакомство с содержанием и участие в упражнениях (где задействуются восприятие, мышление, эмоции, действие) дают возможность получить такое знание.
Соотношение обучения и эмоционального состояния также нуждается в холистическом рассмотрении. Процесс знакомства и использования знаний не является эмоционально нейтральным, как будто что-то воспринимается только холодным рассудком. Мы испытываем сильные чувства по поводу идей, если позволяем себе это чувствовать. Это отражается в нашем стиле фасилитации — хороший тренер адресуется не только к уму, но и к сердцу студентов.
В результате нашей социализации и традиционного образования мы имеем множество блоков и подавлений в познании. Если эти блоки будут привноситься в осознавание и изменяться, люди улучшат свою естественную способность функционировать здоровым образом и обучаться тому, чему они хотят обучаться. Блоки в обучении часто связаны с прошлым негативным опытом в обучении. Работа преподавателя или фасилитатора помогает обучаемым справляться с беспомощностью предшествующего образовательного опыта, признавая и работая со страхами и предшествующими подавлениями, связанными с обучением. Нередко гештальт-тре-неры встречаются с чувством стыда, связанного с неспособностью к обучению, которое ведет к болезненной гиперчувствитель
ности. Большинство обучаемых несут с собой интроекты по поводу процесса обучения и содержания, которые они «проглотили», как часть образовательного процесса (и которые «помогают» им рассматривать себя как тупых и не способных стать терапевтом).
Другие возможные способы блокирования касаются влияния «здесь и сейчас» на обучение студентов. Некоторые люди поглощены реальной идеей глобального «действительного» знания. Мы иногда забываем, что знание, по определению Ф. Перлза, включает деструкцию старых привычек контактирующего организма во встрече с новым материалом. Такая деструкция статус-кво может вызывать тем большие страх, прерывания и тревогу, чем больше невротическая ригидность. Обучение может быть пугающим, особенно когда оно или текущая ситуация очень важны для личности, что довольно часто бывает в ситуации группового тренинга. Обучаемые могут чувствовать возбуждение, стимуляцию, очарование или растерянность, стыд, злость или беспомощность. Эти чувства часто игнорируются или отрицаются традиционными условиями обучения.
На практике каждый гештальт-тренер пытается создать обучающую среду, которая даст студентам богатый и разнообразный опыт «не-знания» и чувств, приходящих с ним, что воспринимается как естественная первая стадия процесса обучения. Эффективная обучающая среда создает баланс между новым и знакомым, риском и безопасностью, поддержкой и конфронтацией, автономностью и зависимостью как потребностью обучающегося. Этот баланс потребностей должен постоянно пересматриваться и по отношению к группе в целом, и по отношению к отдельному индивидууму. Недостаточная «поле-чувствитель-ность» тренера может привести студентов к скуке и даже отчуждению от обучающей ситуации. Кроме того, необходим ясный контракт со студентами, который включает описание того, что будет проводиться, что требуется от них и что важно.
Гештальтисты считают идею безопасности очень важной для терапевтического тренинга. Вызов для фасилитатора состоит преимущественно в построении обучающей ситуации (вместе с обучаемыми), для того чтобы актуальный интерес был достаточным для получения нового опыта и при этом ситуация была бы достаточно безопасной для того, чтобы не заморозить чувства (простой пример — в групповом тренинге упражнение на физический контакт руками вызывает к жизни интенсивные чувства).
Опыт тренерской работы учит тому, что обучение часто блокируется сильными чувствами, связанными с актуальным опытом. Существующие модели, описывающие естественный цикл контакта — ухода по стадиям, приложимы к любой ситуации обучения. Это позволяет гештальт-тренеру и обучающимся распознавать каждую из стадий цикла контакта и становиться более осознанными в способе прерывания по отношению к обучающей ситуации.
Если мы представим континуум стилей контакта с интроекцией (проглатыванием) на одном полюсе и отказом от него на другом, становится ясно, что некоторые тренируемые будут сначала предпочитать какой-либо один стиль. Более интроективные студенты будут учиться терапии, имитируя тренера — одежду, мнения, манеру. В конце тренингового периода при благоприятном личностном и профессиональном развитии они будут продвигаться в другом направлении — станут больше различать и использовать различия между собой и тренером, развивая свой собственный уникальный путь терапии и существования в терапии.
В гештальт-терапии подход к обучению и научению является феноменологическим и базируется на теории поля. Из этой перспективы не существует точной истины для всех, а есть интерсубъективность, основанная на опыте и определениях различных социо-культурных групп. Все факты о мире — это факты, данные полем. Поэтому гештальт-тренер рассматривает себя не как проводника истины, а как проводника своей истины (Harris, 2001а). Точка зрения, которую он разделяет, не является единственно верной, но всегда проверяется заново в текущей ситуации. Его позиция по отношению к студентам такая же — он побуждает их устанавливать и проверять собственную точку зрения. Его послание студентам таково: «Я разделяю с вами и ценности, и фактическую информацию, но все утверждения мы проверяем, а гипотезы тестируем и развиваем». Обучающий гештальт-стиль поощряет студентов к аргументации и вызову, развивает методы оценки и тестирования истины, которую тренеры так смело отстаивают.
Феноменологический подход к знанию также делает студентов более сильными, для того чтобы они могли воспринять, отвергнуть и, в общем, поиграть с тем, что им говорят Их поощряют быть креативными с уже существующим знанием и практикой, добавляя свою версию истины, которая в чем-то отличается от версий других людей. Конечно, содержание, в которое индивиду
умы свободны верить или поступать, как они хотят, всегда является субъектом для социальных санкций, таких как этический код или требования внешних аккредитационных учреждений. Но то, как именно это случается, может быть предметом дискуссии тренера со студентами.
ТЕОРИЯ КОНТАКТА И ПРОФЕССИОНАЛЬНОЕ ПРОДВИЖЕНИЕ НАЧИНАЮЩЕГО ГЕШТАЛЬТ-ТЕРАПЕВТА
«Обретение профессиональной идентичности является чрезвычайно важной частью профессионального становления консультантов и психотерапевтов. Будучи расширением Я-концеп-ции, сформированная профессиональная идентичность служит надежной системой координат для осмысления как профессионального, так и личного опыта» (Хамитова, 2000). Базой для формирования профессиональной идентичности являются особенности психотерапевтического подхода, которому обучается начинающий психотерапевт. Способность стать хорошим терапевтом зависит также от эффективного обучающего процесса, в результате которого терапевт сможет стать моделью для будущих клиентов.
Любой психотерапевтический подход базируется на своей теории, которая включает теорию развития и терапевтическую методологию. От их более или менее успешной интеграции во многом зависят представления о продвижении терапии и изменениях клиента, а также о продвижении обучения и становлении терапевта.
Различные психотерапевтические направления выделяют разные этапы формирования терапевта. Так, Лонгабилл с соавторами (1983) выделил в обучении терапевтов этапы стагнации, замешательства и интеграции. П. Хоукинс и Р. Шохет (2002), используя данные Столтенберга и Делуорта (Stoltenberg & Delworth, 1987), описали четырехуровневую модель развития терапевта. Первый уровень характеризуется ориентацией на себя и зависимостью от супервизора, так как терапевты не имеют собственных критериев для оценки профессионального поведения, им сложно увидеть терапевтический процесс в целом. Главное в действиях супервизора — дозирование поддержки и неопределенности. Основной вопрос терапевта на этой стадии развития: «Смогу ли я справиться с этой работой?»
Для второго уровня характерна ориентация на клиента и на свое обучение. Основной вопрос, который задает себе терапевт: «Смогу ли я помочь этому клиенту? ». Это сложная стадия, характеризующаяся разочарованием терапевта в волшебных свойствах терапии и собственных силах. В супервизорских отношениях возникает конфликт, и супервизор воспринимается как некомпетентная и неспособная к адекватным действиям фигура. Работая с терапевтом этого уровня, супервизор может быть уже менее дидактичным и структурированным, но более терпеливым к перепадам настроения терапевта, связанным с разочарованием в связи с несовершенством своей работы.
Терапевт «третьего уровня развития» способен работать, ориентируясь на процесс, у него появляется навык рассматривать клиента в более широком контексте его жизни и терапевтических отношений. Терапевт ориентируется в том, каковы его взаимоотношения с клиентом. Супервизия становится партнерским процессом.
Наконец, четвертый уровень—это ориентация на процесс в контексте. Вопрос, на который пытается ответить терапевт: «Как взаимосвязаны процессы жизни клиента и терапии?» Терапевт становится мастером и характеризуется личностной автономией, стабильной мотивацией и пониманием необходимости работать над собственными личностными и профессиональными проблемами.
В гештальт-терапии теоретическую основу для описания профессионального развития терапевта можно найти в теории self и теории контакта. Цель гештальт-терапии — поддержка творческого приспособления self индивидуума в его контакте со средой, учить гештальт-терапии означает то же самое, плюс особое внимание к использованию обучающимся терапевтом своих ресурсов, а также возможности оставаться на границе контакта с клиентом.
Кроме того, в какой-то мере обучение можно рассматривать как процесс, напоминающий здоровый процесс развития человеческого организма (Spanguolo Lobb, 1992) Он, во-первых, предполагает проработку обучающимся терапевтом определенных личных и профессиональных тем, связанных, например, с помо-щью/спасением других, заботой, властью, а во-вторых поддержку процесса личностного роста. Кроме того, это процесс, через который начинающие терапевты получают возможность тренировать силу для действий в социальном и профессиональном мире с гибкостью и достоинством. Проблема обучения терапевтов может рассматриваться на экзистенциальном, педагогическом, дидактическом уровнях и уровне развития.
Терапевт, начинающий обучение, накопил к этому времени определенные содержания и ассимилировал массу контактов. Он имеет некоторые представления о себе, личные темы (функция личности self) и запрос по отношению к тренингу будет касаться изменения этих представлений. В этом процессе обучаемый терапевт столкнется с массой телесных ощущений, чувств и потребностей, своей историей (Ид-функция self), «критической массой» своего опыта и опыта других людей в групповом тренинге. Групповые занятия будут активизировать и тренировать его эго-фун-кцию — возможность делать выбор в соответствии со своей актуальной потребностью.
Модель цикла контакта (PHG, 1951) и ее фазы — преконтакт, контактирование, финальный контакт и постконтакт — может оказаться вполне пригодной для описания и рассмотрения тренингового процесса при обучении гештальт-терапевтов (Spanguolo Lobb 1992). Она позволяет тренеру ориентироваться в особенностях личностного и профессионального роста каждого обучающегося гештальт-терапии. В некотором смысле процесс обучения может рассматриваться как репетиция здорового процесса развития человеческого организма.
В индивидуальном ключе фраза начинающего обучение терапевта «Я никогда не буду хорошим терапевтом» на разных стадиях контакта может иметь разный смысл. В начале обучения (фазе преконтакта) это может означать «Я чувствую тревогу при мысли о начале нового курса, поскольку не могу отделить себя от моего предшествующего негативного опыта» (прерывание контакта по типу конфлуэнции). В первые 2 — 3 года обучения эта фраза также может означать «Моя мать считает, что я недостаточно хорош» (интроекция), «Это ваша (тренера) вина, что я не стану хорошим терапевтом» (проекция чувства вины на другого) или «Я не такой хороший терапевт, как вы, но я поражу вас своей элегантностью» (ретрофлексия). В фазе финального контакта на 3 — 4-м году обучения эта фраза может иметь смысл «Я не такой хороший терапевт, как вы, но я могу что-то взять (выбрать) для себя из того, чему вы меня учили». Наконец, в постконтакте обучаемый терапевт начинает более реально оценивать свои личные уникальные качества как личности и как терапевта.
Преконтакт
Каждый механизм прерывания контакта имеет также свою здоровую сторону, помогающую личному и профессиональному раз
витию. Дисфункциональными они становятся тогда, когда делаются привычными и мешают творческому приспособлению. В каком то смысле прерывания — это навязчивая реминисценция раннего опыта выживания организма в новых условиях.
Например, конфлуэнция может быть и здоровой, помогающей приспособлению, и дисфункциональной, прерывающей творческую сторону процесса роста. Здоровая конфлуэнция — опыт, в котором границы между индивидуумом и окружающей средой не воспринимаются, возникает обычно в начале различных процессов (например, «мы-отношения» между матерью и ребенком в процессе вынашивания плода и сразу после рождения, влюбленность как начало отношений между мужчиной и женщиной) и в фазе финального контакта (например, оргазм, стирающий границу «Я»). При этом эго-функция отсутствует в обоих фазах. Здоровая конфлуэнция помогает терапевту стать активным участником тренинговой группы и тем самым поддерживать процесс обучения профессии. Здоровая конфлуэнция не имеет блокировки в адекватной работе эго-функции, она сама по себе представляет осознанный выбор личности в идентификации с групповым «мы».
Дисфункциональная конфлуэнция поддерживается независимо от имеющихся потребностей. Опыт преконтакта в обучении также имеет оба варианта конфлуэнции. Иногда обучаемый терапевт не видит позитивных качеств тренера и программы обучения, иногда не может понять, какую пользу из всего этого он может извлечь для себя и своей профессии. В то же время он получает большое удовольствие от ощущения единства с другими людьми, пришедшими учиться этой удивительной и прекрасной профессии.
КОНТАКТИРОВАНИЕ*
Фаза интроекции
Характеристика фазы. Здоровый организм всегда находится в равновесии, приспосабливая новое к старому, незнание к знанию. Находиться в контакте с новым опытом означает включать его в себя — интроецировать. Смысл здоровой интроекции в процессе обучения состоит в первоначальном приобретении полного опыта, что позволяет self находить свои пути в условиях множественности
Описание фаз приведено по: Spagnuolo Lobb, 1992, Tofte, 2001.
средовых стимулов. Если такая подпитка средой происходит здоровым способом и с пониманием потребностей личности в некотором насыщении, это не препятствует процессу роста. Если же организм не получает достаточного питания, в котором нуждается, блокируется его ориентация в среде и это ведет к патологической (дисфункциональной) интроекции. Дальнейшее узнавание пригодности поглощенного для роста и развития организма происходит путем «кусания, жевания и выплевывания» (того, что не нужно), то есть проекции, нахождения баланса в том, что полезно, а что нет (ретрофлексии), здоровой конфлуэнции контактирования-переваривания в финальном контакте и ассимиляции в постконтакте.
Поведение и основные вопросы, которые решает участник программы. Тематически фаза интроекции в обучении может быть охарактеризована как фаза зависимости. Студент «насыщается» передаваемым ему содержанием и методом, теориями и нормами тренингового сеттинга, без учета того, соотносится ли это с его личными потребностями или нет. Возможности автономной перцепции в этой фазе еще ограничены. В данной фазе обучаемый нередко пытается вспоминать, на какой странице какой книги что написано и какая техника изложена. Он делает акцент на использовании техник, не имея возможности охватить более широкую методологию и философию подхода.
Экзистенциальная тема этой фазы — достижение знаний о self в новых условиях и новом окружении. Кто я здесь? Кем буду? Чего от меня ожидают? Достаточно ли я хорош (-а) ? Все это основные вопросы, которые решает обучающийся в данной фазе. Цели развития — это опыт здорового питания. Поддержка среды в этой фазе заключается в подготовке «здорового и подходящего питания», питания не активизирующего чувства стыда, страха, вины или тревоги. Обучающегося в этой фазе можно сравнить с довольно уязвимым ребенком, развивающим свою ориентацию в новом для себя мире.
Основные чувства. Основными эмоциями в этой фазе является страх и стыд (Tofte, 2001). Забота тренера об относительной безопасности обучающей среды включает внимание к нормам за рамками групповой ситуации (конфиденциальность, ненане-сение физического и материального ущерба, ответственность за посещение сессий) и внутри нее (безоценочный характер обратной связи, личностные высказывания, баланс поддержки и фрустрации), а также внимание к выработке группой своих уникальных групповых норм.
Возникновение стыда в этой фазе нередко относится к выполнению упражнений, обучающийся ищет правильный путь выполнения упражнений, а если не получается, чувствует из-за этого стыд или тревогу, а также желание покинуть тренинг (стыд провоцирует изоляцию). Еще один вариант — стыд при спонтанном выражении личных чувств, мыслей или телесных ощущений, а также в ситуации оценки, «выбивающей почву из-под ног» начинающего тррапевта. Эта ситуация очень хорошо знакома по школьным и домашним посланиям: «Будь умницей!», «Будь хорошей девочкой (мальчиком)», предполагающим некое правильное поведение и соответствие нормам. Обучающийся не чувствует себя в состоянии оправдывать ожидания среды. Стыд испытывается как телесное застывание, эмоциональная боль, негативные мысли о себе и желание сбежать из ситуации.
Позиция тренера. Если обучающийся терапевт не получает в этот момент поддержки среды (тренера или группы), его энергия остается блокированной. Недостаток поддержки и эмпатического контакта от значимых других способствует изоляции и уходу. В этих условиях стыд может остаться «незавершенным гештальтом» и блокировать переход на другие стадии развития (Tofte, 2001).
Более того, в этой фазе тренер, как правило, имеет дело с предшествующей дисфункцией в способности обучаемого к интро-ецированию. Тревога, связанная с интроекцией, должна излечиваться интервенциями, способными восстанавливать направление энергии организма в контакт.
Поддержка тренером обучаемых в этой фазе заключается в том, чтобы поощрять в накоплении содержания (написание эссе по разным темам, дискуссии). Критика тренером довольно неуклюжих попыток обучаемых работать в качестве терапевта усложняет отношения с обучаемым, поскольку самостоятельная работа воспринимается на этом этапе только как источник тревоги.
Для того чтобы начинающий терапевт развивал свое творческое приспособление, тренер должен быть «хорошим родителем», оказывать поддержку и подтверждать его существование. В противном случае обучающийся будет поддерживать более ранние паттерны дисфункциональной интроекции и ретрофлексии. Когда преподаватель включает в тренинг упражнения или эксперименты, необходимо делать акцент на поиске и отмечать, что не существует правильного или неправильного поведения и реакций. Маргарет Спагнуоло Лобб (Итальянский гештальт-интитут)
пишет о том, что преподавателю необходимо не только быть присутствующим физически и ментально, но и быть в состоянии встретиться со студентом на глубоком эмоциональном и экзистенциальном уровне. Заботливое отношение тренера к интеракциям со студентами, его естественность и открытость может помочь «стыдящемуся терапевту» вернуться в реальность и восстановить связь с полем, что необходимо для его дальнейшего профессионального продвижения.
Проективная фаза, или фаза контрзависимости
Характеристика фазы. Это период, в котором возникает относительная сепарация. Возбуждение, появляющееся на границе контакта, может лучше присваиваться self, который отрицает предшествующее знание, создавая пространство для нового. Это фаза критицизма по отношению к питательной поддержке среды, она помогает организму перейти от позиции зависимости от среды к строительству личной автономии. На практике self учится доверять собственным ресурсам, а для этого необходимо пройти через бунт (гнев) против «питания» и личности, которая его обеспечивает. Это дает человеку ощущение, что он может что-то делать без других. Развивается спонтанная способность к деструктурированию того, что приходит из среды. Это «фаза убийства Будды». Основной целью обучения на данной стадии остается обеспечение пространства для организма, чтобы он оказался в состоянии приспособить собственные границы к перцепции своей энергии, поскольку на этой стадии много энергии и мало структуры.
Поведение и основные вопросы, которые решает участник программы. В данной фазе тренинг по гештальт-терапии существенно отличается от тренингового сопровождения в других подходах, что обеспечивается теоретической и методологической поддержкой этого трудного момента личностного роста. Развитие дентальной агрессии позволяет обучаемому критически оценивать тренера и преподносимый им материал для достижения его ассимиляции в будущем. Студенты критикуют преподавателя, его личность и теорию, которую он разделяет, включая то, чем он восхищается (это похоже на разочарование в любви) и все, что не является «Я». Для обучаемого становится важным привносить в отношения что-то свое, преподносить теорию оригинальным образом и т. п., находить «ошибки», пока в фоне формируется компетенция в гештальт-терапии.
Экзистенциальной темой этой фазы является развитие доверия к себе и своим ресурсам. Основной вопрос обучающегося: «Могу ли я доверять себе, если отличаюсь от других? ». Цель развития — прощание с зависимостью и формирование базы для здоровой автономии. Поддержка среды в этой фазе обычно представляет проблему для преподавателя. В учебной группе много энергии и хаоса без ясного направления. Резкие высказывания в адрес тренера и участников группы, ощущение распада прежнего единства, пересмотр предшествующих норм создают значительный эмоциональный дискомфорт.
Основные чувства в этой фазе, лежащие в основе прерывания контакта, — это сепарационная тревога, страх, стыд и гнев. Уровень тревоги оказывается выше, чем в предыдущей фазе, а опыт стыда может быть более травматичным. Если обучающийся не прожил стыд на фазе интроекции, на следующей стадии он оказывается еще более уязвимым (Tofte, 2001). Скрываемый стыд и страх оказаться глупым или смешным на фоне других подавляет энергию и, по опросам участников, нередко является причиной ухода из обучающей программы. В то же время выражение гнева и раздражения оказывается продуктивным и способствует переходу на следующую стадию развития.
Позиция тренера. Быть «хорошим родителем» в этой фазе означает быть хорошим родителем для «бунтующего подростка» — сохранять собственные границы и встречать подростковый бунт со всей открытостью, твердостью и заботой. Необходимо подтверждать существование тренируемого как уникальной личности. Запрет на навешивание ярлыков и незапрашиваемые интерпретации может снизить вероятность эмоциональной ретравматизации. Особенно это касается личностей, уязвимых к стыду.
Для преподавателя важно поддерживать энергию и возбуждение обучающихся, а также потребность выражать себя без ответного унижения, пристыживания и отвержения на основе того «кто я есть» и «что я делаю». «Любой опыт Я-Ты момента — это подтверждение возможности интеграции и целостности, подтверждение исцеляющего процесса, с помощью которого каждый восстанавливает свои связи с миром» (Jacobs, 1989, 1995).
В этом процессе тренер может обеспечить поддержку того, что полезно для личностного и профессионального роста, самооценки и развития творческих способностей и, в частности, отмечать достоинства индивидуального стиля работы, письменных работ, по
священных теории и практике терапии, подчеркивать своеобразие самопредъявления. Оценочное определение обучаемого как «трудного студента» или «критикующего студента» является отрицательным средовым фактором, задерживающим профессиональный и личностный рост.
Фаза ретрофлексии
Характеристика фазы. Здоровый аспект ретрофлексии состоит в увеличении независимости и способности отделять на перцептивном уровне интроекцию от того, кто ее обеспечил. Организм воспринимает себя как самодостаточный и вполне сильный для последующего риска потерять свои границы в финальном контакте, чтобы ассимилировать нечто новое. Он нуждается в некотором периоде поиска своего собственного питания, того, что он хочет «переварить» сам.
Поведение и основные вопросы, которые решает участник программы. Экзистенциальная тема этой фазы состоит в ответах на вопросы «В чем я нуждаюсь, чтобы быть самим собой?», «Кто я сам по себе, без тебя?». Цель развития связана с потребностью быть самодостаточным, чувствовать свою силу и границы. Это необходимо для того, чтобы оказаться в состоянии утратить свои границы в контакте с новым опытом (в следующей фазе). Поддержка среды состоит в предоставлении пространства для молчания и заботы о себе.
Самодостаточность обучаемого, достигаемая в этой фазе, выражается в характерном поведении — обучаемые могут отказываться от супервизии, а внутри нее ничего «не хотеть» от супервизора, отвергать то, что сказал тренер, но в то же время продолжать обучение на тренинге и оставаться в контакте. Парадигма ретрофлексивного поведения может быть отражена во фразе «Я смогу жить, даже если ты не дашь мне того, что я хочу». В случае относительно здоровой ретрофлексии обучаемый нуждается в некотором покое для переоткрытия себя самого. Поскольку обучаемый мотивирован сильным желанием стать хорошим терапевтом, он нуждается в свободном исследовании своих терапевтических способностей.
Основные чувства (спектр их становится гораздо шире) в этой стадии уже распознаются, но могут направляться в свой адрес или скрываться. Стыд в возникает в ситуации, когда профессиональные способности и профессиональная компетентность
обучаемого подвергаются сомнению, и усиливается, если к тренируемому относятся как к объекту, оценивая его таким способом, который ему не понятен или воспринимается им как эмоционально-негативный (Tofte, 2001). Стыд провоцируется также субъективными личностными предпочтениями и негативными оценочными утверждениями тренера. Если стыд не проявлен на предыдущих фазах, он может иметь «токсический» эффект на данной стадии развития терапевта, останавливая его личностный и профессиональный рост.
Позиция тренера. Если стыд усиливается тренером, необходимо предпринять интервенции, направленные на восстановление связи обучающегося со своим окружением (обратная связь) и тренером (в диалоге). Истинный диалог, по Джейкобсу (1989), требует неиерархической структуры и акцента на полной и естественной связи между пациентом и терапевтом (в тренинговом сеттинге между тренером и обучающимся — И. Б.).
Профессиональная оценка должна проводиться по объективным критериям и таким способом, который терапевтом воспринимает как справедливый и понятный. При патологической ретрофлексии интервенции тренера нацелены на преодоление ретрофлексии через опыт здоровой конфлуэнции обучаемого с ним самим (тренером) и с тренинговой группой. Обратная связь от группы обеспечивает тренируемому более широкую перцепцию поля «организм — среда», что позволяет ему направлять энергию в среду, к человеку, отношения с которым могут помочь ему удовлетворить свою актуальную потребность.
В таком случае обучающемуся необходима поддержка тренера, заключающаяся в подтверждении членства и места в сообществе терапевтов, а также выражении законной гордости учителя успехами (пусть небольшими) своих учеников.
Фаза финального контакта
Характеристика фазы. Только после того, как предшествующие фазы завершаются здоровым путем, возникает истинный контакт и «питательный» обмен с окружением. Это означает, что наши границы открыты для того нового, которое может прийти к нам. Для того чтобы это стало возможным, обучающийся нуждается в силе, накопленной во всех фазах цикла контакта.
Это фаза, где студент оставляет эго-модальность иметь — «Я-Оно» и достигает модальности бытия — «Я-Ты» (Tofte, 2001). Такие отношения отличаются качествами непосредственности,
направленности и взаимности. Это воплощенный поворот к другому, к окружению и отношениям «между» (см. главу 7).
Поведение и основные вопросы, которые решает участник программы. В этой фазе экзистенциальной темы не существует. Это полный контакт со средой без размышления о том, «что это есть Я». Цель развития достигнута. Участник обучающей программы становится способным встретить тренера, его личность, теорию, ассимилировать новое, воспринимать обратную связь от тренера «без заглатывания» и некритического отказа. Отношения между членами тренинговой группы базируются на способности к ясным функциональным контактам. Поддержка среды ограничивается «питанием и супервизией по запросу тренируемого». Давать обратную связь в этой фазе становится гораздо легче, поскольку послание проходит без интроекции, проекции и ретрофлексии.
Тренируемый в этой фазе (4 — 5-й год обучения) уже можёт работать как терапевт-личность, приобретая способность связывать «множество аспектов своего бытия в интегрированное целое» (Spagnuolo Lobb М.) и находя свой уникальный терапевтический стиль. Патологический аспект этой фазы — блокирование контакта-ухода — представлен эготизмом. Это неспособность оставаться в контакте, сохраняя свои границы и в то же время держа их открытыми для ассимиляции нового из окружения.
Позиция тренера. Для поддержки процесса питательного обмена со средой «тренер не должен ничего делать, кроме как позволять чему-то происходить» (Spagnuolo Lobb М.). В этот момент он становится более свободным в своей дидактической функции, поскольку освобождается от терапевтических забот. Супервизи-руя группы на 4 — 5-м году обучения, тренер испытывает большое облегчение в связи с тем, что может спокойно говорить обучаемым о терапевтических ошибках с ощущением, что его слышат. В этой фазе студенты испытывают потребность в честной обратной связи, а не успокаивающих интерпретациях о них самих.
Завершение контакта
В постконтакте границы организма снова закрываются, и начинается процесс ассимиляции.
В фазе постконтакта терапевт должен «переваривать» то новое, что он получил за эти годы, то, что теперь становится его частью. Эта фаза наступает в конце тренингового процесса и продолжается долгие годы. Терапевт прошел сертификационные ис
пытания, он горд собой, собственной профессиональной идентичностью (Я — гештальт-терапевт!), коллегами, институтом. Началась и продолжается его самостоятельная практика. В этой фазе тренер или супервизор обычно следует за теми формулируемыми самостоятельно вопросами, которые возникают у обучаемых в супервизии. Отношения с терапевтами, закончившими обучение, становятся чуть более дистанцированными, но остаются вполне продуктивными. Часть обучаемых переходят в категорию коллег-тренеров, впитывающих опыт тренерской работы и обменивающихся с коллегами своими продуктивными и интересными профессиональными идеями.
МОДЕЛЬ ОБУЧЕНИЯ ТЕРАПЕВТОВ: КЛИНИЧЕСКИЙ ПРАКТИКУМ ПО БРИЕР*
Традиционная модель обучающего тренинга основывается на работе участника со своими коллегами, в то время как остальные члены группы и тренер выступают в качестве наблюдателей, дающих обратную связь после сессии. Она включает только "две стадии — терапевтическую работу и комментарии после нее. Бриер отмечает, что это закрытая система, в которой очень мало места для целостности и непрерывности процесса от момента к моменту. Традиционная модель не включает влияние осознавания членов группы или системы на терапевта, клиента или других членов группы. В ней внимание тренера и членов группы фокусируется на терапевтической работе, акцентируя наблюдение, но не участие. В результате для непосредственного изменения ситуации и участников процесса имеется не очень много возможностей, и это задается самой рамкой модели.
Кроме того, традиционная ситуация достаточно трудна для участников, поскольку затрагивает их глубинные страхи профессиональной оценки, демонстрации своего несовершенства и потребность в сохранении своего образа. Участникам трудно находиться в ситуации, где им необходимо проявлять свои сомнения и растерянность, демонстрируя свою работу, а также говорить о работе других, своих друзей и коллег. Это существенно ограничивает предъявление себя и честную обратную связь, оказывая существенное влияние на сам процесс терапии.
Brier, 2000.
Для снижения влияния этих факторов и обеспечения безопасной среды для обучающихся терапевтов Бриер предложила другую модель обучения. Модель обучения для участников клинического практикума (2 — 3 года обучения) базируется на гештальтистс-ком цикле контакта и методе использования рефлексирующей команды, взятом из системного семейного психотерапевтического подхода. В этой модели терапевтическая диада (участник, работающий в качестве терапевта с клиентом-коллегой) сама в какой-то степени становится клиентом для группы-консультанта, формирующей собой второй контактный цикл. По отношению к тренеру команда также выступает как консультант, тренер же тоже является консультантом для терапевта.
Эта модель основывается на теории поля, феноменологии и диалогических отношениях — в большей степени, чем традиционная. Поскольку поле, по Йонтефу (2001), — это общность множества влияющих сил, которые вместе формируют единое целое и никакое действие не может считаться изолированным, обучающая группа может рассматриваться как такое поле. В традиционной обучающей модели поле (из-за заранее расписанного распределения ролей и функций) становится ригидным по отношению к структуре и процессу. Терапевт и клиент занимаются терапией, тренер и группа комментируют процесс, давая обратную связь.
Введение же рефлексирующей команды, выступающей по отношению к терапевтической диаде как консультант, дает возможности привнести в это поле разнообразный личный опыт и истории жизни, результаты наблюдений за процессом и чувства по отношению к нему, то есть привнести в него динамику жизни. При введении рефлексирующей команды в процесс проведения учебной сессии роли участников становятся более гибкими и комплексными, между ними возникает гораздо больше интеракций. Это делает поле более связанным и обогащает всех участников процесса, получающих возможность и брать, и давать. В таком процессе появляется возможность прикасаться друг к другу, находить новые смыслы по отношению к проблеме, демонстрируемой терапевтом, пациентом и другими участниками в тот момент, когда они реагируют на ситуацию (принцип организации теории поля), и, следовательно, изменения могут появляться «здесь и сейчас».
При этом в фокусе внимания группы-команды оказываются трудности, испытываемые в данный момент терапевтом (принцип единовременности). Группа концентрируется на том, «что
есть», больше, чем на том, «что было» или «что будет». Проблема терапевта рассматривается прямо сейчас, когда она переживается, спектр осознавания группы является намного более широким, чем у терапевта, дилемма рассматривается со многих альтернативных точек зрения (принцип сингулярности). Осознавание членов команды и его влияние на терапевтическую диаду является принадлежностью только предлагаемой модели (принцип возможной релевантности). Внутри этой модели обучения увеличивается возможность возникновения непосредственных изменений. Кроме того, рефлексирующая команда становится действительно контактным циклом гештальта, целостным групповым процессом (терапевтическая работа — прояснение — рефлексия — рефлексия на рефлексию — терапевтическая работа), в котором возможно изменение (принцип изменяющегося процесса).
Феноменологический метод используется в обучающем процессе для того, чтобы клиент, терапевт или участники группы получили непосредственный опыт, оставляя в стороне предубеждения, позиции или интерпретации. Смысл этого опыта проистекает из процесса. Через использование гештальт-экспери-мента и фокусирования на осознавании внутри контактного цикла феноменологическое поле с его смыслами приходит в жизнь и переживается в настоящий момент. Использование в обучающем процессе рефлексирующей команды является рабочим инструментом и позволяет сфокусироваться на работе над сложностями в терапевтических отношениях. Использование цикла контакта дает возможность каждому участнику переживать и пытаться преодолевать свои уникальные сложности в настоящий момент. Обучающаяся группа, рефлексирующая команда, терапевт имеют возможность рассматривать процесс и действовать как поддерживающий терапевт, находясь во взаимных отношениях в тот момент, когда они по-человечески реагируют на бытие клиента, его проблему или проблему терапевта.
Кроме того, участники клинического практикума нуждаются в обучении диалогической позиции. В традиционной модели обучения это относится прежде всего к участнику-терапевту, работающему с клиентом. В модели, предлагаемой Бриером, вся группа имеет возможность находиться в отношениях одновременно с ними. Терапевтическая диада получает возможность использовать эмпатию и опыт команды д ля более глубокого исследования своих диалогических проблем и способностей. Некоторые ценные качества, де
монстрируемые участниками во время тренинга, будут отнесены к категории подлинного диалога.
Члены всей группы, а не только один участник, ведущий терапевтическую сессию, могут работать над развитием своих диалогических способностей. Каждый из них может отметить, в какой степени он присутствует, замечая свои собственные реакции или наблюдая себя в отношениях с другими членами команды. Они могут оценить свою способность быть включенными, наблюдая за близостью своих рефлексий к опыту терапевта и клиента. Члены группы получают уникальный опыт делания терапии вместе с другими в тот же самый момент времени. Важно, что обучающий процесс акцентирует неиерархическую манеру отношений, в которой каждый равен и волен быть тем, кто он есть в данный момент времени, и согласно теории парадоксальных изменений меняться, преодолевая свои личные и профессиональные трудности.
Методика работы. Перед работой тренер опрашивает участника о его трудностях, достоинствах и недостатках работы, ситуациях, в которых он постоянно «увязает», телесных и эмоциональных маркерах таких ситуаций и способах, которыми группа может поддержать его как терапевта. Проясняются потребности терапевта, его начальное эмоциональное и физическое состояние, его предположения. Когда проблема становится яснее, участник-терапевт садится напротив участника-клиента (тренер садится чуть позади терапевта, являясь его консультантом). Группа становится консультантом по отношению к терапевтической диаде и по отношению к тренеру. Клиент остается клиентом для терапевта, но получает дополнительную обратную связь от группы в процессе работы.
Тренер напоминает группе об этичности высказываний (от себя, о себе, без оценок и интерпретаций и т. п.) и о том, что эти высказывания о себе в процессе наблюдения сессии могут стать неоценимой помощью терапевту. Начинается работа, которая продолжается до тех пор, пока терапевт не достигнет «точки увязания». После этого он сам или тренер прерывают процесс и тренер обращается к группе, выполняющей работу рефлексирующей команды. Когда команда и тренер обсуждают терапевтическую ситуацию, участник-терапевт и его клиент являются слушателями и наблюдателями. После завершения дискуссии с командой тренер поворачивается к терапевту, и они обсуждают эту дискуссию и обратную связь от команды. Затем терапия продолжается. По завершении сессии терапевт и клиент (по отдельности) получают возможность прояснить оставшиеся вопросы.
Такая модель дает возможность контакта и встречи между терапевтом и клиентом, терапевтом и тренером, тренером и группой-командой, терапевтической диадой и командой, а также между членами самой команды, дающей обратную связь. Очень важно, что она создает безопасную поддерживающую среду, используя группу как форму поддержки. Терапевт и клиент имеют возможность выбирать самое полезное из того, что предоставляет команда, и отвергать то, что им не подошло.
ЦЕННОСТИ ГЕШТАЛЬТ-ПОДХОДА И ФИЛОСОФИЯ ТРЕНЕРА
Для того чтобы понять, зачем тренеру заниматься этой специфической работой — учить гештальт-терапии, необходимо честно ответить на несколько вопросов. Ответы не должны акцентироваться только на том, что делается для других, необходимо осознать, что, зачем и как тренер делает для себя. Такое осознавание позволяет и тренеру, и гештальт-терапевту понимать возникающие сложности в отношениях с тренируемыми.
•	Почему он сам (или она сама) предпочел гештальт-подход другим подходам?
•	" Какой идеологией он руководствуется в тренерской и преподавательской работе? Зачем он вообще это делает?
Чего он ожидает от своих учеников?
•	Что для него самого означает быть гешталып-терапевтом 1 Ответы на эти вопросы ведут непосредственно к личным ценностям тренера и гештальт-терапевта. Система личных ценностей складывается под влиянием культуры, личной и семейной истории, а также ценностей самого терапевтического подхода. Дж. Зинкер (2000) выделяет четыре класса ценностей, отличающих гештальт-подход от других подходов. Это родовые, содержательные, процессуальные и системные ценности. К родовым ценностям относятся знаменитое «здесь и сейчас», опора на саморегуляцию организма в терапии, акцент на встрече (Я и Ты), учет контекста и поля человеческого общения. «Поле терапии у Перлза, Хефферлайна и Гудмена выстраивается в границах, очерченных вокруг феноменологии пациента, а также его отношений с терапевтом».
Содержательные ценности акцентированы на осмыслении терапевтом и тренером того, что человек делает в своей жизни и как он это делает, то есть на смысловом содержании. Процессуальные ценности — это желание фокусироваться и постоянное фокусирование на том, что происходит. Природа человека
с точки зрения гештальт-подхода — это процесс. Процесс в терапии — это живое, естественное развитие отношений терапевта и клиента, это постоянное становление личности клиента в данном процессе. Системные ценности гештальт-подхода базируются на его внимании к теории систем и теории поля, создающих рамку для терапии, а также для «целостного и динамичного понимания событий человеческой жизни». Ценности системного подхода соответствуют применению принципов соотношения целого и его частей в гештальт-теории, и ряд принципов системной теории хорошо интегрируется с гештальт-подходом.
Рассмотрим кардинальные ценности гештальт-подхода* в приложении к деятельности гештальт-терапевта и гештальт-тренера. а) Сбалансированность отношений. Автономность и зависимость человеческой личности является реальностью ее жизни. Сбалансированный ритм существования индивида позволяет ему удерживаться в отношениях с другими, не изолируясь и не теряя себя при этом. Для эффективной работы гештальт-терапевта это означает свободу быть с клиентом и понимать его, а также свободу оставаться отдельным, осознающим свою личную реакцию (чувства, мысли и состояние) в терапевтической ситуации. Для тренера и преподавателя гештальт-терапии такая сбалансированность означает внимание к тренируемому, способность быть и поддерживающим, и в то же время предоставляющим свободу в выборе своего пути обучения гештальт-терапии. Кроме того, важна сбалансированность индивидуальных и коллективных аспектов обучения терапевта, а также ответственности тренера и тренируемого в этом процессе.
б) Ценность изменения и развития. Основой изменений личности и ее поведения в гештальт-подходе является восстановление естественной self-регуляции. Функционирование индивидуума рассматривается как стремящееся к целостности, интегрированности и спонтанности. Главным методом гештальт-терапии является осознавание, во многом базирующееся на эксперименте, и акцент на процессе. Эксперимент является взаимным творчеством терапевта и клиента, позволяющим увидеть и осознать, что происходит и что может произойти. В этом смысле обучение гештальт-терапевта должно быть построено на эксперименте, предоставляющем возможность свободной
Перечень ценностей дан по Дж. Зинкеру (2000).
саморегуляции и получения нового опыта. Терапевт, который интегрировал осознавание в свою жизнь, в состоянии поддерживать данный процесс и у клиента. В соответствии с теорией парадоксального изменения, любое изменение возникает тогда, когда осознано и принято настоящее состояние.
Гештальт-терапия — это процессуальная терапия. В любой терапевтической сессии гештальт-терапевт в большей степени сконцентрирован на происходящем процессе, нежели на содержании клиента. При этом терапевт не является особым видом человека, изменившимся к лучшему раз и навсегда. Как все люди, он нуждается в подпитке — постоянном обучении и помощи в личных и профессиональных проблемах. Процесс обучения гештальт-терапевта предполагает два вида изменений — личностный и профессиональный рост, что является фокусом внимания тренера. Все обучающие программы по гештальт-терапии носят не только дидактический, но в основном практический характер. Для обеспечения личностного роста эти программы включают достаточный объем личной терапии и группового тренинга. Профессиональный рост обеспечивается побуждением тренируемого к активному участию в обучающем процессе (дискуссии, описание практической работы для ее осмысления, отработка навыков, участие в упражнениях, учебные сессии, прохождение супервизии).
в) Ценность целостности. Принцип гештальт-теории «целое всегда больше суммы своих частей» имеет отношение к жизни и работе гештальт-терапевта. Ни один из клиентов не приходит в терапию в полном одиночестве. Он «приносит» с собой все существовавшие и существующие отношения. Его телесная структура, поведение, способ строить отношения с другими, его чувства и мысли являются интегрированным выражением всех отношений. В кабинете терапевта незримо присутствуют многие люди, имеющие отношение к клиенту. Точно так же за начинающим гештальт-терапевтом стоят его близкие и отношения с ними, предыдущий опыт обучения, негативный или позитивный, хорошие и плохие преподаватели и то содержание, которое он считает для себя важным, ценным или правильным. Критическое отношение преподавателя или тренера, «заимствованное» им из традиционного подхода к обучению (предполагающего правильные или неправильные ответы), разрушает эту целостность, ничего не давая взамен или предоставляя для «заглатывания» новые «правильные интроекты». Поддержка целостности
клиента или обучаемого терапевта состоит в побуждении его к активному восприятию, осознаванию и переработке получаемого опыта.
г) Ценность формы. В гештальт-теории существует понятие хорошей формы, относящееся к качеству процесса формирования и разрушения гештальтов и рассматриваемое Зинке-ром как эстетический процесс. Когда клиент или гештальт-терапевт, находящийся в стадии становления, научается справляться со сложностями жизни и проблемами в обучении, он становится способным испытать чувство целостности, завершенности и гармонии. Незавершенные гештальты (неразрешенные проблемы) имеют под собой основу в виде незавершенных дел (ситуаций) и не могут приносить эстетического удовольствия. Гештальт-терапия рассматривает «проблемы» как прерывание естественного процесса саморегуляции, который и обеспечивает наличие «хорошей фор2 мы» по отношению к качеству жизни и процессу обучения.
Обучающий процесс достаточно хорошей формы опирается на интерес и энергию тренируемых и в не меньшей степени на интерес к этому процессу гештальт-тренера и его собственную энергию. Хорошая форма относится также к пробуждению интереса обучаемого к себе самому, получению разнообразных видов опыта (жизни контактной границы), желанию создавать что-то свое и ценить усилия других людей в этом процессе, а в конечном счете — интеграции гештальт-подхода в собственную жизнь. Для того чтобы это стало возможным, гештальт-тренер фокусируется и помогает тренируемым осознавать свои актуальные потребности, связанные с их жизнью й обучением. При этом он сам осознает важность собственных потребностей и прилагает усилия к их удовлетворению. Гештальт-терапевт и гештальт-тренер фокусируются на том, что актуально сейчас и в ходе сессии, и в процессе работы начинающих терапевтов в тренинговой группе.
Таким образом, ценности гештальт-подхода представляют собой методологическую базу для интервенций терапевта или преподавательской деятельности гештальт-тренера. Комбинация личных, свойственных только этому терапевту или тренеру ценностей (как-жить-в-этом-мире) с ценностями гештальт-подхода создает уникальную философию, окрашивающую индивидуальный стиль каждого терапевта или тренера.
ТРЕБОВАНИЯ К ПРОГРАММАМ ОБУЧЕНИЯ ГЕШТАЛЬТ-ТЕРАПИИ. МЕЖДУНАРОДНЫЙ СТАНДАРТ И РОССИЙСКИЕ ПРОГРАММЫ
Как правило, российские образовательные программы по гештальт-терапии ориентированы на соответствующие минимальные тренинговые стандарты Е.A.G.T. — Европейской ассоциации гештальт-терапии (Московский гештальт-институт, Московский институт гештальт-терапии и консультирования, Северо-западный гештальт-центр), FORGE — Международной федерации организаций, обучающих гештальт-терапии (Санкт-Петербургский гештальт-институт) или, как Институт гештальта и психодрамы, проводят образовательные программы под эгидой и с участием тренеров из GATLA — Лос-Анджелесского объединения тренеров по гештальт-терапии. Такие программы состоят из нескольких разделов: условия участия и требования к кандидатам (образование, опыт работы), содержание и продолжительность (темы разделов, семинаров-тренингов, количество учебных часов, посвященных той или иной теме, личной терапии и супервизии) и условия сертификации специалиста.
Требования к кандидатам на участие в учебных программах по гештальт-терапии
Обычно одним из основных требований считается наличие диплома о высшем образовании (как исключение, принимаются студенты старших курсов) в области психологии или смежных специальностей — медицины и педагогики (Московский гештальт-институт, Московский* институт гештальт-терапии и консультирования, Московский институт гештальта и психодрамы, Северо-западный гештальт-центр). Санкт-Петербургский институт гештальта требует наличие диплома о высшем образовании в области психологии, психотерапии и психиатрии, а участникам программ второго цикла необходим стаж практической деятельности не менее двух лет, а также 200 часов личной терапии, пройденной в течение двух лет.
Содержание и продолжительность
обучающих программ по гештальт-терапии*
Как правило, такие программы делятся на три основных уровня (ступени): введение в гештальт-терапию, теория и практика
*	По данным соответствующих сайтов.
гештальт-терапии или совершенствование в гештальт-терапии. Программы третьей ступени обычно ориентированы на формирование знаний и умений в области супервизии и преподавания гештальт-терапии. Минимальный тренинговый стандарт Европейской ассоциации гештальт-терапии* составляет 1450 учебных часов, из которых 600 часов тренинга посвящены теории и методологии гештальт-терапии. Эти 600 часов не включают чтение соответствующей литературы и тренировочные групповые встречи (так называемые малые группы). Для сравнения: тренинговый стандарт Гештальт-центра в Сиднее (Австралия) предполагает 560-часовую тренинговую программу, рассчитанную на четыре года, 50 часов личной терапии и по крайней мере 25 часов индивидуальной супервизии.
Программа первого уровня (ступени) предполагает знакомство с основными понятиями гештальт-терапии, личный опыт знакомства с гештальтом, а также первоначальные навыки в практике консультирования (Московский гештальт-институт**, Московский институт гештальт-терапии и консультирования*** — около 120 учебных часов в течение одного года). Знакомство с теорией гештальт-терапии обычно включает основные понятия и принципы гештальт-терапии: поле «организм — среда», феноменологический подход в гештальт-терапии, диалог в гештальт-терапии, осознавание, фигура и фон, контакт, граница контакта, цикл опыта, творческое приспособление, теория и функции self, динамика self, утрата эго-функции и основные типы прерывания контакта, парадоксальная теория изменений, работа с полярностями, творческие методы, работа с рисунком, метафорой, сновидениями, основные стратегии работы гештальт-терапевта, понятие о терапевтической позиции. Кроме того, сюда включена работа с внутренней феноменологией клиента и работа на границе контакта (Московский институт гештальт-терапии и консультирования, Московский гештальт-институт).
В некоторых случаях программа первого года обучения (Санкт-Петербургский институт гештальта, Институт групповой и семейной психологии и психотерапии****) усилена психотерапевтическими группами (дополняемыми методическим анализом), ее продолжительность составляет до 200 учебных часов в течение года.
‘ http://www.eagt.org
“ http://www.gestalt.ru
http://www.migtik.narod.ru
““ http://www.igisp.ru
Программа второго уровня (ступени) — «Теория и практика гештальт-терапии» (Московский гештальт-институт — 600 учебных часов вместе с программой первого уровня; Санкт-Петербургский институт гештальта* — 400 часов в течение двух лет) — знакомит участников с теоретическими и клиническими аспектами работы гештальт-терапевта. В нее обычно включены клинические аспекты работы — гештальт-терапия неврозов, психосоматических расстройств, депрессий и пограничных расстройств, терапевтические отношения, динамическая концепция личности, стратегии работы гештальт-терапевта с эндогенными расстройствами, семейная и групповая гештальт-терапия, индивидуальный стиль гештальт-терапевта (более подробную информацию о программах вы можете найти на соответствующих сайтах). В дополнение к программе обучающиеся могут участвовать в программах специализации по детской, семейной, групповой терапии и оргконсультированию. На этой ступени проводят терапевтическую работу под супервизией, получают индивидуальную терапию у сертифицированных гештальт-терапевтов и сдают квалификационный экзамен.
Наконец, программа третьего уровня (ступени) — «Совершенствование в гештальт-терапии» — ориентирована на получение практических навыков тренера, супервизора и преподавателя гештальт-терапии. Иногда программа третьей ступени бывает посвящена специализации в различных областях практического применения гештальт-терапии и гештальт-консультирования (семейная терапия, групповая терапия, оргконсультирование и т. п.).
Условия сертификации
В качестве примера приведем условия сертификации гештальт-терапевтов Московского института гештальт-терапии и консультирования.
1.	Участие во всех циклах программы (полное обучение с сертификацией специалиста как гештальт-терапевта, гештальт-супер-визора и преподавателя гештальт-терапии составляет 600 часов).
2.	Описание трех случаев практической работы с клиентами (в гештальт-подходе). Случаи представляются в виде письменных работ, один из случаев — долговременная работа с клиентом (8—12 страниц), два случая (сессия или консультирование) по 3 — 5 страниц.
http://www.gestalt.spb.ru
3.	Личная терапия — всего 130 часов (из них на 2-й ступени — 80 часов, на 3-й — 50 часов).
4.	Работа под супервизией — всего 130 часов (из них 60 часов на 2-й ступени, 70 часов на 3-й).
5.	Демонстрация своей терапевтической работы в рамках сертификационной сессии.
6.	Протоколы работы в учебных малых группах.
7.	Предоставление неофициальной автобиографии.
8.	Два года профессиональной практики.
9.	Наличие диплома о высшем образовании в области психологии, медицины или смежных областях.
10.	Рекомендация руководителя программы.
При успешном завершении программы выдается сертификат «Гештальт-терапевт».
СУПЕРВИЗИЯ ПРОБНОЙ ТЕРАПЕВТИЧЕСКОЙ РАБОТЫ В РАМКАХ ПРОФЕССИОНАЛЬНОГО ТРЕНИНГА ГЕШТАЛЬТ-ТЕРАПЕВТОВ
Такая супервизия обычно начинается на второй ступени обучения в рамках профессионального тренинга, в супервизорской группе обучающей программы под руководством прикрепленного супервизора и в индивидуальной супервизии (в том числе на интенсивах по гештальт-терапии).
В данном разделе мы остановимся на супервизии пробной терапевтической работы в рамках тематических семинаров-тренингов второй ступени обучения. Ее целью является развитие терапевтических навыков гештальт-терапевта, а также интеграция полученных теоретических знаний с практикой терапии.
Наиболее важными навыками терапевта (и гештальт-терапевта в частности) можно считать навыки, относящиеся к «принципу вненаходимости терапевта»:
•	возможность идентификации с переживаниями клиента;
•	осознавание чувств и процессов, относящихся к внутренней жизни терапевта в контакте с данным клиентом;
•	возможность наблюдения за процессом терапии, включающая навыки осознавания своего положения в терапевтической системе, влияния терапевта и клиента друг на друга, распознавания характера терапевтических отношений и ролевой структуры.
Эффективный терапевт путешествует «от одной точки обзора к другой», что создает объемное видение происходящего на терапевтической сессии.
«...Психотерапевты должны научиться оставаться в непосредственной близости с тем, что переживает пациент, для того чтобы это могло оказать на него чувственное воздействие, и в то же время держаться на достаточном расстоянии, в пределах которого терапевт еще может почувствовать, чего же хочет от него пациент. Терапевт должен обнаружить и понять, как быть психологически близким пациенту и в то же время достаточно отдаленным от него, отдаленным и все-таки близким», — пишет аналитик Патрик Кейсмент (1995). И добавляет: «Поддержка от супервизора или аналитика может помочь «задним числом» увидеть то, что было упущено на предыдущем сеансе, она также может помочь в предвидении того, с чем еще, возможно, придется столкнуться. Но главное, психотерапевтам нужно развивать способность работать, используя непосредственный (но не мгновенный) инсайт в ходе самого анализа».
Поэтому развитие навыков, относящихся к распознаванию параметров терапевтического процесса, должно происходить в обучающей программе в позиции наблюдателя при выполнении специальных упражнений, иллюстрирующих те или иные понятия гештальт-терапии, а также в позиции терапевта, клиента и наблюдателя в тренировочных сессиях в малых группах (по 3-4 человека). Участие в работе такой малой группы помогает уловить разницу в данных позициях и постепенно развить необходимые навыки идентификации, осознавания и наблюдения уже в терапевтической позиции. В российском гештальт-сообществе этому обычно посвящены тренинги-семинары первой ступени обучения гештальт-терапии.
На второй ступени тренер-супервизор программы предлагает обучающимся участвовать в терапевтических сессиях (внутри группы) в качестве терапевта с последующей супервизией такой работы и обсуждением ее профессиональных аспектов с группой. Как правило, на это сначала решаются неформальные лидеры групп и участники программ с хорошо интегрированной личной и профессиональной самооценкой, а затем к терапевтической работе подключаются остальные. В течение программы каждый из них должен провести не менее двух пробных сессий в группе, что специально отслеживается руководителем программы для оценки профессиональной пригодности кандидата в гештальт-терапевты.
Основные проблемы, касающиеся супервизии терапевтической работы в группе, связаны со страхом оценки терапевтической работы со стороны тренера-супервизора и членов группы, нанесением психологического ущерба клиенту, собственной терапевтической неэффективностью, а также нарциссической ранимостью будущих терапевтов. Учитывая эти тенденции, при супервизии внутри группы (особенно в начале обучения) рекомендуется обращать внимание на позитивные аспекты работы терапевта, а также уделять особое внимание феноменологии терапевтической сессии — как со стороны клиента, так и со стороны терапевта, — делая акцент на том, что в ней происходило и каковы возможные особенности ее развития в дальнейшем. Акцентируется способность следить за собственным фокусом осознавания и следовать за осознаванием клиента, а также осознавание чувств, их связь с поведением и реакциями клиента, внимание к невербальному поведенческому материалу.
После демонстрационных сессий программы первой ступени тренер вместе с участниками группы обсуждает подходящие для данного случая интервенции, стратегии и навыки работы гештальт-терапевта. В дальнейшем, на второй ступени образовательной программы, в ходе супервизорской сессии с участниками содержанием работы (по запросу) становится способность к поддержке и конфронтации, применение техник и эксперимента в контексте отношений «терапевт — клиент», идентификация фигуры терапевтической сессии, адекватная осмысленная работа с функциями self и механизмами прерывания контакта, метафорами клиента, способность поддерживать терапевтический диалог.
Ценным дополнением к такой супервизорской работе становится проведение эмоционального шеринга и профессионального процесс-анализа в группе. Такое сочетание позволяет участникам программы устанавливать связи между своими эмоциональными реакциями и терапевтическим процессом, разделять чувства, относящиеся к содержанию проблемы клиента, его реальному поведению на сеЬсии, а также чувства, связанные с работой терапевта и его положением в терапевтической системе. Для супервизора же и шеринг чувств, и процесс-анализ могут стать ценным подспорьем в работе и базой для собственного профессионального развития.
Последние семинары-тренинги образовательной программы по гештальт-терапии нередко посвящаются терапевтическим отношениям, трансференции и контртрансференции, ролевой
структуре терапевтической сессии. В это время супервизируемые терапевты проявляют интерес к своему положению в терапевтической системе и бессознательно принимаемым на себя ролям (проекциям клиентов). Поэтому групповые упражнения, демонстрационные сессии и их последующий разбор в группе, а также супер-визорская работа строятся тренером-супервизором с учетом такого интереса.
ЭКСПЕРТНАЯ ОЦЕНКА ОСНОВНЫХ НАВЫКОВ И СПОСОБНОСТЕЙ ГЕШТАЛЬТ-ТЕРАПЕВТА
В качестве основных параметров профессиональной оценки готовности к самостоятельной работе участника программы на сертификационном экзамене могут рассматриваться следующие:
•	умение терапевта побудить клиента к выявлению и формулированию терапевтического запроса;
•	способность сохранять терапевтическую позицию в течение сессии;
•	осознавание терапевтом собственных чувств, их связи с поведением и реакциями клиента;
*	профессиональное поведение: использование соответствующих случаю интервенций, стратегий и навыков. Это адекватные представления о поддержке в гештальт-терапии, способность к поддержке и конфронтации, своевременное применение техник и эксперимента в соответствии с содержанием сессии, умение работать в контексте отношений «терапевт — клиент», умение распознавать пересечение контекстов «там и тогда» (особенности поведения клиента в определенной жизненной ситуации) и «здесь и сейчас» (особенности поведения клиента на сессии) адекватная осмысленная работа с функциями self и т. п.);
•	осознавание своих личностных границ, свободное движение в системе «контакт — уход»;
•	осознавание характерных способов прерывания контакта у клиента и у себя самого;
•	использование собственных чувств в терапевтических целях;
•	способность к феноменологическому описанию терапевтического процесса при работе с супервизором;
•	осознавание связи профессиональных проблем с личным материалом;
•	осознавание собственного влияния на терапевтический процесс и терапевтическую систему в целом;
•	осознавание собственных потребностей и способность позаботиться о себе в ходе терапевтической сессии;
•	осознавание сути взаимодействия, ролевых позиций и ожиданий, своего положения в терапевтической системе в целом;
•	осознавание альтернативных возможностей взаимодействия и вариантов работы в ходе терапевтической и суперви-зорской сессии;
•	возможность выхода за пределы сложившейся терапевтической системы, гибкость поведения терапевта;
•	умение описать терапевтический процесс с позиции гештальт-подхода (используя понятия гештальт-теории), сформулировать терапевтическую гипотезу.
Такая оценка производится обычно в процессе сертификационного экзамена. Терапевт работает с клиентом (1—2 сессии по 30 минут) в условиях очной супервизии, а затем супервизор проводит 30-минутную супервизорскую сессию, в течение которой выясняет заинтересованность терапевта в супервизии, способность сформулировать супервизорский запрос, выделив свои трудности в работе, способность быть открытым для супервизии и получать от нее пользу.
Разумеется, мало кто из начинающих терапевтов в состоянии продемонстрировать все указанные навыки и умения в течение тридцатиминутной терапевтической и супервизорской сессии. Поэтому в данной ситуации супервизору-экзаменатору очень важно иметь свою систему приоритетов и допущений, помнить об обстоятельствах собственного сертификационного экзамена и о том, что его супервизия — это работа для психотерапевта и ее основной смысл — служение терапевтическому пространству (Ховкинс, Шохет, 2000).
ЛИТЕРАТУРА
1.	Булюбаш И. Д. Основы супервизии в гештальт-терапии. — М.: Изд-во Института Психотерапии, 2003.
2.	Зинкер Дж. В поисках хорошей формы. — М.: Независимая фирма «Класс», 2000.
3.	Йонтеф Г. Гештальт-терапия: введение // Гештальт 2001. Сб. материалов Московского гештальт-института. — М., 2001. — С. 15 — 24.
4.	Московский институт гештальт-терапии и консультирования. Образовательная программа по гештальт-терапии. — http://www.migtik. narod.ru.
5.	Опенков М. Ю. Трансляция неявного знания в педагогическом процессе // Педагогическое обозрение, 1995, № 3. — С. 35 — 40.
6.	Филиппов В. Чтобы книга стала телом. Стихотворения Василия Филиппова. — C-Пб.: Век, 2000.
7.	Хамитова И.Ю. Развитие профессиональной идентичности консультанта. Журнал практической психологии и психоанализа, 2000, № 1. -http://psychol.ras.ru/ippp_pfr/j3p/pap.php.php?id = 20000106.
8.	Ховкинс П., Шохет Р. Супервизия. Индивидуальный, групповой и организационный подходы. — C-Пб.: Речь, 2002.
9.	Воегее C.G. (1991) Teaching, Learning, and the Phenomenology of Meaning. — http://www.ship.edu/~cgboeree/meaning.html.
10.	Brier R. The Gestalt Reflecting Team, A Model for Advanced Training. Gestalt!, 2000, 4(3). — http://www.g-g.org/gej/4-3/reflecteam.html.
11.	Clarkson P., MacKewn J. Fritz P erls. — London: Sage Publications, 1993.
12.	Harris J.B. (2001a) Gestalt Learning and Training. A gestalt Approach to Learning and Training. Manchester Gestalt Centre Electronic Publication. — http://www. editmanager, co.uk/user/index, php? user = mgcpn = 10723.
13.	Harris J.B. (2001b) Levels of Learning. Manchester Gestalt Centre Electronic Publication. — http://www.editmanager.co.uk/user/index.php?user = mgcpn = 10739.
14.	Longabill C., Hardy E., Delworth V. Supervision in counseling. The Counseling Psychologist, 1987, 10, (1): 1—67.
15.	Parlett M. Reflections on Field Theory, British Gestalt Journal, 1991, 1:68-91.
16.	Polito M. How Gestalt Theory can facilitate teaching and learning processes. Abstract of the lecture at the 10th Scientific Convention of GTA, Vienna/Austria, March 1997. — http://www.enabling .org/ia/gestalt/ gerhards/polito/html.
17.	Spagnuolo Lobb (1992) M. Training in Gestalt Therapy. How The Perspective of Dental Aggression Changes the Traditional Concept of Training. — http://www.hipernet.ufsc.br/forums/gestalt/documents/ textos/margue.htm.
18.	Starak Y. A position paper for training gestalt therapy trainers. — http:www.g-g.org/gej/1 -3/training.html.
19.	Tofte B. (2001) A Phenomenological Study of the Impact of Shaming on the Self Developmental Process in Gestalt Therapy Training. Master Dissertation, Gestalt Academy of Scandinavia and University of Derby. — http://www.gestaltnett.no/artikler/Btofte_scam.htm.
20.	Wilson D. The Transference Relation in Teaching. Electronic Publication of Manchester Metropolitan University. — http://sl3a.math.aca.mmu. ac.uk/Chreods/Issue_8/Dave_W/Dave_W.html.
ГЛАВА 16
СУПЕРВИЗИЯ В ГЕШТАЛЬТ-ТЕРАПИИ
ОПРЕДЕЛЕНИЕ, ЦЕЛИ И ЗАДАЧИ КЛИНИЧЕСКОЙ СУПЕРВИЗИИ
Супервизия — это интервенции, осуществляемые более опытными профессионалами по отношению к менее опытным. Такие отношения имеют определенную временную протяженность, предполагают оценку и ставят своей целью улучшение профессионального функционирования, а кроме того, подразумевают мониторинг качества профессионального обслуживания клиента. При этом супервизор играет роль «привратника на входе в особенную профессию» (Bernard^ Goodyear, 199g).
Бернард и Гудеар (Bernard & Goodyear, 1998) описали три основных отличия отношений в клинической супервизии от других видов отношений в психотерапии и консультировании:
1.	Эти отношения являются оценивающими — в отличие от консультирования.
2.	Они долговременные — в отличие от тренинга.
3.	Они одновременно способствуют и улучшению профессионального функционирования супервизируемого, и отслеживанию качества профессионального обслуживания, которое получает клиент.
Еще одно классическое определение супервизии принадлежит Пауэллу (Powell, 1993): «Клиническая супервизия — это упорядоченный процесс наставничества, в котором принципы трансформируются в практические навыки с четырьмя частично совпадающими фокусами: административным, оценочным, клиническим и поддерживающим». На этом определении базируются три основные задачи супервизора:
•	обеспечение профессионального (и личностного) развития терапевта (психолога-консультанта);
•	стимуляция развития специальных навыков и компетенции для получения измеряемого исхода терапии;
•	увеличение ответственности терапевта за обслуживание и программы лечения.
Каковы цели супервизии как института? «Она предназначена для того, чтобы обращаться к потребностям клиента и отслежи
вать эффективность терапевтических вмешательств» (Кодекс этики и практики супервизоров Британской ассоциации консультирования, 2000 г.). Целью супервизии может стать повышение профессионального мастерства через углубление осознавания себя, формирование профессиональной индивидуальности, профессионального стиля и устойчивой позитивной профессиональной самооценки. Для начинающего терапевта супервизия — это еще и ценная возможность получить профессиональную (и эмоциональную) поддержку от более опытного коллеги.
Супервизия может быть направлена и на развитие терапевтом способности к эмпатическому переживанию в терапевтической ситуации, способности обнаруживать и переносить свои уникальные аффективные переживания в контакте с определенным клиентом, используя их для целей терапии. А кроме того, позволяет понять, что же происходит в самом взаимодействии терапевта с клиентом, и это требует от терапевта честности и любопытства к своему внутреннему устройству. Немаловажно также осознавание терапевтом и своих ограничений, и своих творческих возможностей.
" ТЕОРЕТИЧЕСКИЕ ОСНОВЫ СУПЕРВИЗИИ В ГЕШТАЛЬТ-ТЕРАПИИ: ФЕНОМЕНОЛОГИЧЕСКИЙ ПОДХОД, ТЕОРИЯ ПОЛЯ,
ДИАЛОГ И ТЕОРИЯ КОНТАКТА
Супервизия в гештальт-терапии основана на тех же концепциях, принципах и ценностях, что и сама гештальт-терапия. Это феноменологический подход и теория поля, диалогичность, теория контакта, принцип ответственности, осознавание и значение процесса «здесь и сейчас». В этом смысле инструменты, используемые супервизором гештальт-терапевта, аналогичны инструментам, которые использует сам гештальт-терапевт.
Супервизия в гештальт-терапии наиболее часто определяется как фасилитация ответственности терапевта (respobsability, то есть возможность дать ответ) в работе с клиентами и группами. Это процесс, происходящий «здесь и сейчас», процесс, исследующий границу контакта между терапевтом и клиентом и нацеленный на то, чтобы сделать терапевта более креативным и как можно более живым в терапевтической сессии (Y. Starak). Данный процесс включает также осознавание границы контакта между супервизором и супервизируемым, поскольку то, что происходит в супервизии, имеет свои параллели и в терапевтической сессии.
Метафора «фигуры и фона», используемая в гештальт-терапии для обозначения неразрешенной актуальной потребности на фоне жизни, имеет важное значение и для супервизии гештальт-терапевтов. Любой человек — терапевт, консультант или работник социальной сферы — в разные моменты испытывает трудности в работе или попадает в тупики. И если он просит о помощи своего супервизора или руководителя, то его запрос и есть «фигура». Супервизор или руководитель получает этот запрос и приступает к созданию процесса, участники которого вовлечены в осознавание «фона», из которого и возникли проблема, предмет рассмотрения или беспокойства. Делая это, супервизор облегчает поиск новых путей для решений, которые находятся в динамических отношениях между «фигурой» и «фоном».
Если при этом супервизорский процесс оказывается близким к личным жизненным проблемам, он входит в пространство психотерапии. Если же он движется по направлению к мест^ работы, то входит в область организационного развития, а если двигается к теории, то входит в область продолжающегося обучения. В этой гештальт-гуманистической перспективе не существует понятия о правильности и о том, что должно быть сделано. У супервизора есть большой спектр выборов, и конкретный выбор зависит от его личности, отношений, контекста и континуума осознавания, из которых появляются условия для изменений.
Поэтому замечательно, если уровень гибкости супервизора оказывается выше, чем уровень гибкости терапевта, если супервизор не только более опытный терапевт, но и мудрее за пределами терапии. Его опыт должен быть богаче и в специальных навыках консультирования, и в преподавании, и в фасилитации. Его опыт расширяет также возможности ролевых отношений, делая супервизора способным и поддерживать процесс, и давать оценку происходящему.
Диалогическая основа супервизии в гештальт-терапии
Многие виды супервизии, ориентированные на приобретение знаний и навыков, изначально не диалогичны — это технические контакты между супервизором и терапевтом (базирующиеся, по Буберу, на состоянии «Я — Оно», предполагающем наличие цели). Принципиальным отличием супервизии в гештальт-терапии являются диалогичность отношений между участниками этого процесса. Как и в гештальт-терапии, в супервизии гештальт-терапевтов диалог является базовым состоянием, внутри которого ста
новится возможным профессиональное развитие терапевта. Диалогическая позиция терапевта вовсе не равноценна той форме речи, которую называют диалогом (обмен репликами).
Диалог — это открытая встреча двух феноменологий (Resnick, Estrup, 2000) — феноменологии терапевта и феноменологии клиента. Диалогичность в терапии и в супервизии требует:
а)	присутствия — то есть доступности опыта и феноменологии терапевта (супервизора);
б)	включенности — попытки терапевта (супервизора) принять опыт клиента (терапевта);
в)	способности терапевта (супервизора) предаться диалогу, то есть подчиниться межличностному процессу, позволяющему произойти чему-то живому между двумя личностями, участвующими в этом процессе.
Рик Хикнер (2002) говорит, что диалогическая позиция терапевта, предполагающая личностную открытость клиента, целительна, а следствием хорошей терапии является диалогическая отзывчивость клиента. В начале терапии в диалогической ситуации нет равновесия, скорее имеется не диалогическая ситуация сама по себе, а ее возможность, открытая со стороны терапевта. И если гештальт-терапевт способен к «Я-Ты»-позиции, он становится также способным открыть ее в клиенте, проблемы взаимоотношений которого с другими людьми во многом являются следствием отношения к себе как к объекту (так же, как и к другим людям). Равное участие в диалоге предполагает, что обе его стороны — и терапевт, и клиент — определят для себя, насколько далеко они готовы в нем продвинуться, максимально возможно присутствуя друг для друга.
Диалогически ориентированный терапевт старается поддерживать как можно более полный контекст для понимания клиента, он внимателен к целостной личности, включающей в себя различные аспекты ее бытия. Способность к диалогичности формируется в процессе обучения гештальт-терапевта и всякий раз должна восстанавливаться в процессе супервидения, если утрачивается в контакте с клиентом.
Гештальт-терапия рассматривается как контекстуальная терапия (Parlett, 1991), и по большому счету вопрос супервизора к гештальт-терапевту, который он может реально не задавать, но через призму которого он видит и слышит терапевта на супервизии, звучит так: «Какой именно контекст бытия этой личности определяет или ограничивает «здесь и сейчас» проявления тера
певта в терапевтическом процессе? Что мешает этой личности существовать во всей ее полноте?» Так же, как и у клиента, полнота существования всегда является более целостным контекстом по сравнению с профессиональным поведением терапевта, ограниченным рамками теории, нормами и правилами, особенностями данной личности и ее устоявшимися способами жизни среди других людей и вместе с ними.
Основой для супервизорского процесса становится диалог о том, как терапевт в терапевтическом процессе утрачивает способность к соприкосновению с самим собой и тем самым с другим человеком — своим клиентом. Именно клиент определяет способ бытия в ходе терапевтической сессии, что терапевт осознанно позволяет и к чему является профессионально и личностно чувствительным. Только соприкоснувшись с другим способом жить, он может понять его особенности и рассмотреть вместе с клиентом его возможности, имплицитно содержащиеся в фоне его жизни. Но именно в этот момент и появляется опасность не стать присутствующим в отношениях и утратить способность к диалогу. Эта опасность заключается в принятии терапевтом ограничивающих способов обращаться с собой, свойственных клиенту, и — параллельно — своих собственных ограничивающих способов обращаться с собой в контакте с этим человеком. И тогда диалог между ними становится невозможным.
Задачей супервизора становится восстановление способности терапевта быть диалогичным, что, по сути, равняется способности как можно полнее личностно присутствовать в отношениях, чего не заменить никакими техниками, приемами и навыками. Впрочем, это совсем не исключает их применения внутри контекста супервизорских (или терапевтических) отношений. И поскольку супервизорская сессия — это тоже встреча двоих, именно на ней может быть восстановлен более полный контекст отношений «терапевт — клиент». Это возможно только в том случае, когда супервизор в ходе сессии поддерживает свое целостное личностное присутствие в контексте отношений «супервизор — терапевт» и побуждает к тому же терапевта.
Диагностика диалогической позиции терапевта и диалогическая позиция супервизора
Наблюдающий терапевтическую сессию супервизор может рассматривать ее с точки зрения включенности, присутствия, контроля терапевта (в противоположность способности пре-
даться диалогу) и сам, в ходе супервизорской сессии, находится в диалогической позиции с терапевтом.
При этом, наблюдая сессию, супервизор может диагностировать утрату способности к диалогу, если она есть:
•	Где именно в сессии обнаруживается утрата способности к диалогу?
•	В чем она заключается?
•	Какие особенности профессионального и личного поведения терапевта мешают ему наиболее полно существовать в отношениях с данным клиентом?
Барьерами на пути к диалогу могут стать:
1)	склонность терапевта к теоретизированию, интерпретациям;
2)	отсутствие навыка стимуляции осознавания клиента, помогающего сориентироваться в проблеме;
3)	ограничения в собственном осознавании терапевта;
4)	недоверие терапевта к себе, отсутствие у него интереса к клиенту;
5)	сложности в принятии каких-либо аффектов клиента. Например, терапевт пытается ограничить клиентку в предъявлении чувства стыда.
ФРАГМЕНТ СЕССИИ
К.: Мне стыдно... как будто я не все там делала и отчитываюсь не за свои достижения... (плачет) стыдно...
Т. (растерянно): Для себя ты знаешь, за что стыдно?.. Это важно и не обязательно сообщать.
К. плачет.
Т: Может быть, не будем говорить о том, что тебе стыдно?..
В этом месте у супервизора может возникнуть вопрос о способности терапевта переносить и принимать чувство стыда, а также слезы клиентки. Вот другой фрагмент, демонстрирующий трудности того же самого терапевта в принятии чувств клиентки.
Г.; Ты сейчас себя ругаешь?
К.: Да, ругать, заставлять, продвигать — это я могу, а вот попросить и получить не могу. (Плачет.)
Т. (растерянно): Знаешь, я в растерянности... Я тебя по-другому вижу...
Поскольку включенность рассматривается как умение видеть и чувствовать из перспективы клиента, супервизор наблюдает спо
собность терапевта к пониманию клиентской проблемы (без перцептивных искажений), точному восприятию его чувств, наличие необходимых профессиональных навыков, поддерживающих включенность (слышание, фокусировка, прояснение, отражение чувств, комментарии по поводу телесных реакций клиента, его речи и т. п.). Защитное поведение терапевта (нежелание сталкиваться с болезненным для себя опытом) проявляется в тенденции к интерпретации, саркастичности, защищенности, а также в потере способности к конфронтации с клиентом.
Вопросы супервизора и интервенции супервизора, адресованные терапевту, по поводу включенности могут быть следующими.
А. Какова версия проблемы у клиента?
Для того чтобы диагностировать наличие перцептивных искажений в услышанном, супервизор просит терапевта пересказать, как он услышал проблему клиента (для сравнения с оригиналом).
Например, проблема клиентки заключается в том, что она считает себя ответственной за поведение других людей, а именно тех, которые ей интересны. В тот момент, когда другой человек по какой-либо причине не отвечает на вопрос или не реагирует на ее слова, она начинает считать себя виноватой (как вариант — дурой) в том, что произошло. Именно она ответственна за то, чтобы ситуация протекала так, как она должна, по ее мнению, протекать. Клиентка хочет чувствовать себя более комфортно в межличностном взаимодействии с интересными ей людьми.
Если имеются затруднения в понимании клиента, супервизор может провести следующую интервенцию — попросить терапевта сесть на стул клиента и рассказать его историю (проблему) от себя, при этом осознавать свои телесные ощущения, чувства и желания. Затем попросить его вновь пересесть на стул терапевта и обратиться к клиенту от себя как от человека.
Б. Какие чувства испытывал клиент в сессии, когда рассказывал о проблеме?
В ходе терапевтической сессии супервизор наблюдает, как терапевт работает с чувствами клиента, понимает ли их, фокусируется ли на них. В супервизорской сессии он может попросить терапевта рассказать о своем понимании чувств клиента.
В. Что феноменологически происходило с клиентом в тот момент, когда он рассказывал о своей проблеме?
Супервизор просит терапевта описать, как выглядел клиент, рассказывающий о своей проблеме, каковы были его телесные реакции, особенности речи и голоса. Например, в тот момент, когда клиентка говорила о том, что «не дотягивает» до чего-либо, она выглядела растерянной, ее взгляд метался, а голос стал срываться... Или, чувствуя себя обычной, обыденной, клиентка расслабилась, ее плечи, прежде поднятые кверху, опустились, она оперлась ногами о пол, голос стал более тихим, грудным и менее резким...
Поскольку присутствие - это привнесение себя во взаимодействие полностью, включающее способность к подлинному, открытому и искреннему общению, доступности, самораскрытию, способность быть «иным», несмотря на ожидания клиента, супервизор может отследить — насколько широк спектр способов самовыражения терапевта. Например, в какие моменты и как терапевт проявлял свое присутствие (физическое: контакт глазами, прикосновение, приближение-отдаление, эмоциональное: чувства терапевта; интеллектуальное: мысли и фантазии, образы и т. п.).
Рассматривается также доступность терапевта — способность поддаваться влиянию клиента и влиять самому. Один из аспектов — ожидания клиента от терапевта — давление для принятия определенной роли и осознавание терапевта по этому поводу. Супервизор наблюдает и спрашивает себя, а возможно, поддерживает осознавание терапевта в ходе супервизорской сессии в следующих областях:
•	Какой образ себя поддерживает в ходе сессии терапевт? Как он хочет, чтобы клиент его увидел?
•	Как проявляется «инаковость» терапевта, в чем он другой по отношению к ожиданиям?
•	Как клиент реагирует на эту «инаковость»?
Например, в течение терапевтической сессии начинающий терапевт в тревоге «кормит голодного клиента» своими предложениями по решению проблемы. После сессии он обращается к супервизору с тем же предложением — «покормить» его предложением «правильных» стратегий работы (осознавая, впрочем, эту свою склонность). Супервизор спрашивает терапевта о том, каким он хотел бы, чтобы его видел клиент, и получает ответ — эффективным.
Стратегия работы супервизора в этом случае строится на собственном «голоде» терапевта — супервизор терпеливо выясняет, есть ли что-то интересное для терапевта в сессии («голоден ли
терапевт? », что именно («что хочет съесть? ») и может ли супервизор это обеспечить («есть ли это в меню?»), а также что именно видел в сессии, как оценивал, что чувствовал и думал терапевт («что я и сам могу приготовить? »). Во время супервизорской сессии терапевт выглядел заинтересованным и оживленным, а после нее почувствовал себя более уверенным по отношению к подобным запросам.
Если на сессии присутствовали моменты самораскрытия терапевта, ход работы в супервизорской сессии может определяться и следующим:
•	Насколько самораскрытие терапевта было соотнесено с потребностями клиента (и каковы эти потребности) ?
•	Насколько необходимым было самопредъявление в данный момент терапевтического процесса? Что происходило перед этим, и в силу чего терапевт решился на самораскрытие?
•	В какой мере клиент был готов ассимилировать самораскрытие терапевта? Не было ли оно навязано? Что клиент сделал с самораскрытием терапевта?
Поскольку для обучающихся гештальт-терапевтов характерна доминирующая направленность на терапевтическую задачу, супервизор ориентируется также и в его способности отдаваться текущему опыту (быть вместе с клиентом «там, где он есть», не торопить себя и клиента по отношению к результату). Осознавание терапевта в супервизорской сессии может быть направлено на то, насколько он одержим терапевтической задачей, которая гарантирует ему признание как профессионалу? Насколько выражена его личностная способность находиться рядом и оставаться открытым другим возможностям?
Для восстановления способности к полному присутствию в отношениях супервизор и сам занимает такую позицию в супервизорской сессии. Для этого ему необходимо ориентироваться в возможных параметрах для самонаблюдения и самоосознава-ния, поддерживающих диалогическую позицию:
•	Насколько я отслеживаю свое физическое самочувствие и телесные реакции, сопоставляю свои эмоциональные реакции и реакции терапевта?
•	Могу ли я ясно представить, что происходит с терапевтом, понимаю ли то, что с ним происходит, и какие терапевтические шаги делаю для того, чтобы понимать (достаточно ли я удерживаю контакт, слышу ли ответы на свои вопросы, побуждаю ли осознавать состояние) ?
•	Какая роль мне предуготована терапевтом, как я отвечаю на это и что по этому поводу чувствую, какая роль, с моей точки зрения, будет пробуждать собственную энергию терапевта в ходе супервизорской сессии?
•	Могу ли я какое-то время находиться с этим человеком, не сосредоточиваясь только на терапевтической задаче? В чем с ним интересно, хорошо, что меня в нем волнует, трогает, на что я отзываюсь?
Феноменологический подход и теория поля.
Фигура и фон в супервидении
Одним из принципиальных отличий метода супервидения в гештальт-терапии от других методов является применение феноменологического подхода. Феноменологическое поле человека включает все, что доступно для осознания — воспоминания и фантазии, текущий сенсорный опыт из среды и внутри тела, мысли и образы. Все части поля взаимосвязаны и находятся в постоянном движении. Феноменологическое восприятие — это свойство организма распознавать себя и окружающую среду, для того чтобы решить, как данная потребность («фигура») может быть удовлетворена в данном контексте («фоне»). Гештальт-терапевт внимательно относится к тому, как клиент организует данные (события) и создает смыслы, то есть как клиент способствует созданию своего собственного опыта и конструирует свою реальность (Resnick, Estrup, 2000).
Если же эта специфическая конфигурация поля между терапевтом и клиентом в силу разных причин остается неосознанной для терапевта, у супервизора есть возможность помочь ему сделать это в процессе очной супервизии (что особенно важно при обучении гештальт-терапевтов). Например, супервизируе-мый терапевт в течение сессии оставался довольно пассивным по отношению к клиенту, и внезапно на супервизорской сессии супервизор осознает свою пассивность по отношению к терапевту. Здесь-то и можно выяснить, что лежит в основе такой пассивности и «что и как» преграждает путь к выделению «фигуры» в данном процессе.
Основным инструментом феноменологического подхода в гештальт-терапии является осознавание как процесс (awareness), помогающий разрушить зафиксированные гештальты клиента и терапевта и построить гештальты, способствующие встрече с новым опытом и формированию адаптивных форм поведения. Осознава
ние дает супервизору возможность исследовать и «фигуру», и «фон», а затем отношения между ними. При этом супервизор работает с телесными, поведенческими, эмоциональными, ментальными феноменами терапевта (так же, как тот работает с феноменами клиента).
На сессии супервизор стимулирует осознавание терапевтом широкого спектра опыта, относящегося к терапевтической сессии: ощущений и чувств, мыслей, сравнений и образов, форм поведения, общего и похожего в контекстах «там и тогда», относящихся к терапевтической сессии, и «здесь и теперь» — к супервизорской. Общий смысл такой деятельности в начале су-первизорского процесса заключается в возврате к источникам информации о поле «организм — среда», поиск более полной информации и работа, связанная с той ее частью, которая была потеряна терапевтом. По мнению Ю. Джендлина (2000), переживания человека, относящиеся к проблемной ситуации, всегда являются целостной сущностью. Но в результате каких-то причин восприятие целостного переживания утрачивается, и тогда человек реагирует только на часть информации о поле «организм — среда».
Для того чтобы эта часть информации могла выйти на границу контакта и стать доступной, супервизор обращается к функции Ид супервизируемого терапевта, что помогает восстановить упущенную часть информации и целостную картину (контекст) происходящего, на основе которой становится возможным осознанный выбор поведения. Апелляция к функции Ид проясняет зоны дискомфорта, испытываемого терапевтом в ходе терапевтической сессии, выделяет отрезки замешательства и растерянности, действий и чувств, связанных с ощущением «тупика» и отношениями между терапевтом и клиентом, складывающимися на сессии.
Такая проработка фона дает возможность перестроить в поле «организм — среда» соотношения между первоначальной «фигурой» (которая вначале может быть фиксированной или недостаточно проясненной) и более полным «фоном», что позволяет проявиться «фигурё» потребности, имплицитно присутствующей и в терапевтической, и в супервизорской сессиях*. Целью
* При фиксированной фигуре клиент или терапевт осознает, например, свое неэффективное поведение, но не видит других способов поведения, то есть часть информации о фоне потеряна. При невыделенной фигуре все находится в фоне — клиент или терапевт не выделяют проблему, и эта часть работы должна быть сделана в терапии или в супервизии.
терапевтического и супервизорского процессов является не желаемое «изменение» как таковое, а появление у клиента и у терапевта способности к собственному выбору возможностей для удовлетворения актуальной потребности.
«Фигура» потребности, содержащаяся в незавершенной для клиента ситуации, «фигура», естественным образом присутствующая в терапевтической сессии, может быть легализована и обращена к объекту потребности только в том случае, если на психотерапевтической сессии терапевт обращает внимание клиента на пересечение контекстов «там и тогда» (отношения клиента с другими людьми) и «здесь и теперь» (отношения клиента и терапевта). Только в этом случае клиент получает возможность завершить для себя незавершенную ситуацию и получить новый опыт проживания жизни. Если же терапевту это не удается, то ситуация не завершается и эту незавершенность терапевт «приносит» к супервизору. В его изложении незавершенность принимает разные формы (успокой меня; скажи, как правильно было бы работать; объясни мне, что это было и т. п.). Для ориентации в этом супервизор может использовать следующую схему.
ПЕРЕСЕЧЕНИЕ КОНТЕКСТОВ
В ТЕРАПЕВТИЧЕСКОЙ И СУПЕРВИЗОРСКОЙ СЕССИЯХ
Фон 1 «там и тогда» (терапевт, сессия)	Фон 2 «здесь и сейчас» (супервиз. сессия)
Фигура потребности «там и тогда» (терапевт, сессия).	Фигура потребности «здесь и сейчас» (супервиз. сессия)
Какое отношение это имеет к ситуации супервидения? Если какая-то «фигура» (потребность, переживание и т. п.) переносится из контекста взаимодействия с клиентом в контекст взаимодействия с супервизором, то она непосредственно указывает на те потребности терапевта, которые в его профессиональной жизни оказываются фрустрированными (О. Н. Немиринский, 2002). Поэтому цель супервидения и состоит в том, чтобы «путешествие фигуры» или незавершенного опыта закончилось в кабинете супервизора. Если данная профессиональная проблема является постоянной для терапевта, то скорее всего, она «питается» личной проблемой и должна быть проработана в личной терапии.
МОДЕЛЬ ЦИКЛА КОНТАКТА В СУПЕРВИДЕНИИ
Итак, терапевт и супервизор встретились. Что находится на кон-такт-границе для супервизора? Каковы способы функционирования self терапевта в контакте с клиентом (возможно, супервизор это видел) и в контакте с супервизором?
Для того чтобы контакт с «фигурой» стал возможен, супервизор побуждает терапевта к осознаванию на всех стадиях цикла контакта с актуальной потребностью. Для супервидения это означает то же самое, что и для терапии, — исследование «фона» и выделение «фигуры» потребности терапевта в предконтакте, нахождение объекта потребности на стадии контактирования, непосредственное контактирование с фигурой потребности на стадии финального контакта и ассимиляцию опыта в постконтакте.
Предконтакт. «Все в фоне» — супервизируемый терапевт только что закончил сессию. В начале этой фазы общее состояние терапевта может включать в себя все: незавершенные ситуации, непроявленные и невыраженные потребности, неосознанные чувства. Если терапевт проходит заочную супервизию или формулирует предварительный запрос перед очной супервизи-ей, то, возможно, «фигура» уже частично выделена. Маркерами «проблемности» часто бывает падение энергии, дискомфорт, растерянность или компульсивное поведение терапевта.
Супервизор просит терапевта рассказать о себе и о своей работе. На контакт-границу могут выйти чувства терапевта (удовлетворение от работы или растерянность, тревога или раздражение, страх оценки или желание, чтобы работу высоко или строго оценили...), его мысли, оценки и представления о своей работе («я «жесткий» или я «слишком добрый» терапевт, «у меня ничего не получилось,
клиент не смог расслабиться», «все в порядке» или «я работал неправильно») или парадоксальное отсутствие чувств, мыслей и оценок («не знаю, что чувствую, не знаю о чем тебя спросить...»).
Задача супервизора на этой стадии — помощь в формировании «фигуры», то есть выделении ее из «фона». Это может выражаться в выделении проблемы терапевта, относящейся к тому или иному отрезку сессии и к сессии в целом. Для этого супервизор обращается к функции Ид и функции личности суперви-зируемого терапевта.
Выделение «фигуры» происходит одновременно с изучением «фона», а стало быть, важно рассмотреть то, что происходило на отрезке сессии или на сессии в целом и как это происходило. Именно для данной стадии характерно присутствие специфических механизмов избегания контакта, препятствующих выделению фигуры и формированию гештальта. Действуют механизмы слияния и интроекции. У супервизируемого это проявляется в виде специфических игр, присутствующих в суперви-зорских отношениях («оцени меня хорошо и будь свободен», «пожалей меня убогого», «у меня все есть, мне ничего не нужно», «объясни мне, как я должен работать правильно» и т. п.), перекладывающих ответственность на супервизора. Поэтому задачей супервизора является передача ответственности терапевту за его состояние после сессии — признание определенного состояния, отсутствия завершенности или профессиональных сложностей в сессии. Это возможно на стадии фокусирования супервизорской сессии.
Хорошо выделенный гештальт включает
•	выделение профессиональных трудностей в отношениях с клиентом и чувств терапевта;
•	осознание его (терапевта) потребностей в контакте с данным клиентом;
•	и собственно сам запрос к супервизору, отражающий область интереса терапевта и цель супервизии.
Контактирование. На стадии контактирования, по словам Ж.-М. Робина (1996), «гештальт должен отделиться от фона и пойти на контакт с окружающей средой», приобретая с помощью супервизора более четкие контуры. Наступает время изучения возможностей, и супервизор побуждает терапевта осознавать возможности, предоставляемые средой для удовлетворения потребности, и выбирать или отвергать их. Это выражается в вопросах, побуждающих терапевта осознавать то, что он делал с клиентом, а также не
делал с ним, и побуждении к действиям, с помощью которых терапевт может удовлетворить свою актуальную потребность на сессии иди в личной жизни.
Именно в этот момент супервизор может определиться, куда именно направлена актуальная потребность терапевта (и что, собственно, мешает ее удовлетворению) — в сторону теории, необходимых профессиональных навыков или в личный план к персональным проблемам, то есть какова «зона роста» терапевта в данный момент времени, без чего невозможно его профессиональное развитие. Здесь супервизор может обсуждать концепцию терапевта, его навыки, работать с механизмами прерывания контакта и способами удовлетворения потребности, а также найти личную проблему, формирующую ограничения терапевта.
На стадии финального контакта происходит некоторое действие, приводящее к удовлетворению потребности. И оно необычно для терапевта. Например, терапевт осознанно обращается к супервизору (за поддержкой, оценкой, отвергает супервизора, высказывает свою точку зрения, конкурирует в профессиональном плане и т. п.), но это является для него новым опытом. Ассимиляция происходит тогда, когда потребность удовлетворена и человек наблюдает за своими изменениями в поле «организм — среда».
В постконтакте обычно происходит работа по ассимиляции нового опыта, его осмысление, для чего супервизор вновь обращается к функции личности терапевта.
ХАРАКТЕРИСТИКА ОТНОШЕНИЙ
МЕЖДУ УЧАСТНИКАМИ СУПЕРВИЗОРСКОГО ПРОЦЕССА
Клиент, терапевт и терапевтические отношения в супервизии гештальт-терапевтов
Личностное функционирование в гештальт-теории может пониматься как синоним характера или характерологического функционирования (Resnick, Estrup, 2000). Характер функционирует в двух сферах (измерениях}. Первое измерение — это фиксированная перцептуальная организация, которая чаще всего не осознается. Второе измерение — привычные и предсказуемые паттерны поведения, которые тоже часто не осознаются. Иногда эти паттерны являются здоровыми и вполне успешными и благоприятствуют достижениям. Но порой те же паттерны у других людей (более нарушенный полюс континуума характе
ров) не способствуют гибкости и ограничивают человеческое существование, то есть препятствуют саморегуляции.
Супервизия, фокусирующаяся на личностном функционировании клиента, рассматривает повторяющиеся способы, с помощью которых клиент создает контакт, организует фигуру, потребности, интересы, историю развития клиента, диагноз в терминах создания и разрушения гештальта, биохимический дисбаланс, широкое поле проблем (класс, раса, гендер, возраст, экономический статус), а также внутреннюю и внешнюю поддержку (Resnick, Estrup, 2000).
Личностное функционирование терапевта включает те же самые факторы, что и личностное функционирование клиента. Но при этом акцент на личностном функционировании терапевта в супервизии является неуместным. Более подходящим для супервизора и терапевта становится изучение аффективной реакции терапевта на клиента и идентификация относящихся к делу психологических проблем, которые мешают продуктивной работе с клиентом. В процессе супервизии терапевту также важно понять, как идентифицировать и оставлять за пределами отношений стереотипные аффективные ответы, связанные с такими личными проблемами.
Очень ценным аспектом супервизии является изучение качества отношений между терапевтом и клиентом. Супервизор может отметить для себя, являются ли такие отношения иерархическими или горизонтальными (в горизонтальных отношениях отсутствует экспертиза чьего-либо опыта). Если терапевт является экспертом в теории, процессе и интервенциях, в то время как клиент — экспертом в сфере своего опыта, то эти отношения горизонтальны и равны. Супервизор также исследует трансфе-рентные проблемы в отношениях терапевта и клиента, обсуждает, насколько в этих отношениях присутствует реальность и что в текущем поведении является репрезентацией прошлого опыта. Важно также то, насколько терапевт диалогичен, присутствует ли он на встрече и может ли отвечать клиенту полно и аутентично.
Терапевт, супервизор и супервизорские отношения
Супервизорские отношения в значительной мере ориентированы на сотрудничество между терапевтом и супервизором и поэтому формально являются скорее горизонтальными, чем иерархическими. Оба участника являются экспертами в своем собственном опыте. Супервизия должна стать аутентичной встречей, диалогом, творческим процессом, который больше экспе
риментален, нежели интерпретативен. При этом и терапевт, и супервизор участвуют в совместном исследовательском процессе. Акцент в супервизии может зависеть от уровня опыта и навыков терапевта. Начинающие терапевты могут нуждаться в поддержке, одобрении и обучении, более опытные — в навыках следования за клиентом или в рассмотрении того, что является фигурой, а более продвинутые — в интеграции терапевтических навыков и теоретических концепций.
Очень важно, чтобы супервизорские отношения начинались с четкого контракта, проясняющего желания и взаимные ожидания, с исследования фона терапевта и его предшествующего опыта супервизий. Кроме того, необходимо обсудить проблемы, возникающие у супервизора и терапевта в их совместной работе, а также прийти к согласию в том, что супервизия не является терапией, и что для терапевтических целей супервизируемый терапевт будет обращаться к своему личному терапевту.
Административные отношения в супервизии
Такие отношения включают достижение согласия по поводу целей и задач супервизии, оплаты сессий и тренингов, оформления необходимой документации, касающейся терапевтических и супервизорских сессий, способов и методов оценки работы гештальт-терапевта (для сертификации, выдачи необходимых рекомендаций и т. п.). Достижение согласия заканчивается заключением контракта, который может включать:
•	цели и задачи супервизии;
•	место и время проведения супервизорских сессий, их количество;
•	способы и время оплаты;
•	перечень необходимой документации — оформление терапевтом журналов с записями терапевтических сессий, видеозаписи работы, журнал супервизорских сессий и т. п.;
•	вопросы конфиденциальности и перечень лиц, которым будет доступна информация о профессиональном развитии терапевта;
•	способы информирования терапевта о его профессиональном развитии, необходимости дополнительного обучения, рекомендуемых способах дополнительного обучения;
•	критерии, по которым проводится экспертиза его профессионального мастерства: перечень необходимых знаний по теории, а также навыков и умений для успешной работы.
ЭТИЧЕСКИЕ АСПЕКТЫ ОТНОШЕНИЙ ТЕРАПЕВТА И СУПЕРВИЗОРА
В настоящее время этические аспекты отношений терапевта и супервизора в мировом гештальт-сообществе находятся в стадии обсуждения (Brownell, Levin, О Neill). Поэтому, оставляя в стороне проблему формулирования и принятия этического кодекса и соответствующих стандартов работы супервизора, ответственности таких профессиональных организаций, как A.A.G.T., E.A.G.T., нам кажется необходимым обсудить некоторые этические аспекты практической работы супервизора (ясно и давно обозначенные в других профессиональных психотерапевтических сообществах), уже сейчас, в момент появления и развития супервизорской практики в российском гештальт-сообществе. Часть этических принципов выделена Хоукинсом и Шохетом (2002):
1.	Соблюдение баланса между ответственностью за работу супервизируемого и уважением к его самостоятельности.
2.	Проявление должной заботы о благополучии клиента и его защита, с уважением к его автономии.
3.	Действие в границах своей компетенции, обращение за помощью при необходимости.
4.	Лояльность — верность открыто и скрыто данным обещаниям.
5.	- Отказ от использования подавляющих действий.
6.	Открытость критике и обратной связи вместе с обязательством продолжать учиться.
Основные этические принципы супервизорской и терапевтической практики касаются безопасности и конфиденциальности, компетентности и эффективности работы супервизора, профессиональной и социальной ответственности и условий организации такой работы. Именно эти принципы обеспечивают достижение основной цели супервизии: «Супервизия предназначена для того, чтобы обращаться к потребностям клиента и отслеживать эффективность терапевтических вмешательств» (Кодекс этики и практики Британской ассоциации консультирования).
Безопасность и конфиденциальность
Во время работы супервизор постоянно сталкивается с конфиденциальной информацией, касающейся личной жизни клиента и профессиональной (а иногда и личной) жизни терапевта. Однако конфиденциальность этой информации не может быть полной из-за
наличия социальных и профессиональных ограничений. Социальные ограничения вызваны требованиями правового законодательства, налагающего на членов общества обязанности давать показания в суде, или вмешательством правоохранительных органов для предотвращения ущерба или насилия. Профессиональные ограничения касаются предоставления такой информации для определения степени компетентности терапевта при его сертификации или при получении супервизии на супервизию. В этом случае руководитель образовательной программы обсуждает с другим тренером или супервизором уровень профессиональной компетентности каждого участника программы.
Поэтому в начале работы с супервизируемым терапевтом необходимо обсуждать (и отражать в контракте) действия супервизора, которые могут и будут приводить к нарушению анонимности. К таким действиям могут относиться расследования конфликтных случаев по инициативе профессиональной организации, а также публикации или презентации случаев. Именно супервизор несет ответственность за разъяснение договорных обязательств и обозначение границ своих обязательств. И су-первизируемый терапевт, и его клиент должны быть поставлены в известность и подтвердить в контракте свое согласие на это (или не подтверждать, и тогда ситуация меняется). Вполне понятно, что обязанностью супервизора является как подчинение общественным нормам, так и обеспечение безопасности для клиента и терапевта. Супервизор отвечает за такую организацию работы, при которой эти условия выполняются в максимально возможном варианте.
Профессиональная и социальная ответственность
Она в значительной мере касается отношений с супервизируемым, с профессиональным сообществом и обществом в целом. Общепринято, что супервизор не должен проводить супервизию и терапию для одного и того же лица в один и тот же период времени, а также не может использовать супервизируемого в материальном (это не касается оплаты за супервизию), эмоциональном или сексуальном отношении (Кодекс этики и практики Британской ассоциации консультирования, этические принципы Американской психологической ассоциации).
Кроме того, супервизор отвечает за свое личное и профессиональное развитие. Данное требование предполагает индивидуальную терапию при возникновении личных проблем, прохож
дение тренингов по супервизии и участие в конференциях, деятельности профессиональных организаций, регулярное получение супервизии на супервизию.
Супервизор несет ответственность за соблюдение официальных обязательств перед супервизируемым (расписание супер-визий, условия проведения, время, предупреждения об оплате, полнота курса), сообществом или организацией, в которой он работает. Он (она) также ответственен за соблюдение баланса между критичностью взгляда терапевта на свою работу и поддержкой его собственной профессиональной ответственности по отношению к клиенту.
Профессиональная компетентность и эффективность работы
Супервизор должен стремиться поддерживать высокий стандарт работы и развивать свою профессиональную компетентность.
Супервизор, осознающий границы своей профессиональной компетентности:
•	берется за работу, в которой (в соответствии со своим уровнем профессионального развития) он может принести максимальную пользу;
•	консультируется в своей работе с коллегами;
•	посещает тренинги, повышающие его профессиональное мастерство, получая знания и навыки в соответствующей области;
•	получает в необходимых случаях супервизию на супервизию;
•	соблюдает этические принципы профессиональной организации, к которой он принадлежит;
•	толерантен к расовым, гендерным, конфессиональным различиям, сексуальной ориентации, особенностям языка, социоэкономического статуса, физических возможностей и поведения;
•	имеет необходимые знания, навыки и опыт для работы (например, при групповой супервизии — знания, навыки и опыт работы с группой).
Организация работы
Терапевт, принадлежащий к определенной организации, не может получать супервизию у своего руководителя. В начале работы с супервизируемым супервизор, соблюдая принцип информированного согласия, предоставляет необходимую информацию об усло
виях работы (время, место, формы оплаты и т. п.), а также способах и методах оценки работы терапевта. Обсуждаются требования к терапевту, касающиеся предоставления аудио- и видеозаписей работы, стенограмм и протоколов сессий, приводятся анонимные протоколы письменной оценки деятельности терапевта, предоставляемые в профессиональную организацию.
Кроме того, терапевт должен иметь возможность получить независимую экспертизу своих знаний и навыков (Кодекс этики и практики Британской ассоциации консультирования). Для этого (в случае конфликта) в профессиональной организации обычно существует экспертный совет, заключение которого об уровне профессиональной компетентности супервизируемого терапевта является окончательным.
Указанные выше принципы профессиональной работы супервизора являются общепринятыми для многих профессиональных психологических организаций и служат руководством для терапевтов, принадлежащих к данным сообществам. В гештальт-сообществе подобные общепринятые принципы в настоящий момент официально не определены.
Вполне возможно, что отсутствие ясных и четких этических принципов для терапии и супервизии, разделяемых многими геш-тальт-терапевтами, является следствием имеющегося у них неразрешенного противоречия. Это противоречие между тремя возможными этическими принципами, близкими гештальт-подходу:
•	принципом естественной этики: индивидуум выбирает, как поступать, только на основе своих потребностей;
•	Принципом ситуационной этики («Существует только одна вещь, которая должна осуществлять контроль — ситуация». — Peris, 1976);
•	принципом личной этики, согласно которому индивидуальный выбор поведения осуществляется на основе возрастающего осознавания (De Riet, Corb, Jeffrey, «Philosophical Assumptions of Gestalt Therapy: An Introduction», 1980), и контролем и требованиями общества по отношению к профессиональной деятельности своих членов.
Гештальт-терапевты разделяют положение о том, что «в гештальт-терапии нет никаких «должен» (Йонтеф, 2001), а любой этический кодекс предлагает принять определенную систему долженствования. Таким образом, проблема заключается в том, что предварительно сформулированное этичное поведение вступает в непримиримое противоречие с основной ценностью гештальт-
терапии — приоритетом личного выбора. Этот типично «невротический» вопрос — может ли гештальт-терапевт осознанно принимать некоторые социальные ограничения и правила, противоречащие self-выбору, — пока (по факту) гештальт-сообществом не решен, и здесь сообщество находится в некоторой иллюзорной сепаратной позиции по отношению к обществу в целом.
Понятно, что этический кодекс гештальт-терапевта не может быть создан простым суммированием личных, ситуационных или естественных этических принципов. С нашей точки зрения, некоторые сугубо теоретические основания для решения проблемы дает теория поля, акцентирующая фундаментальную связанность организма и среды в своих интеракциях. Индивидуум, признающий ответственность за возрастающее осознавание своей системы ценностей, может поддерживать поле, делая выборы в пользу профессионального сообщества или общества в целом (принцип «поддержи поле, поддерживающее тебя»), при этом осознанно принимая ограничения self-выбора.
Вместе с тем возникают вопросы, которые не имеют пока ясного ответа и требуют обсуждения в среде гештальт-практиков. Могут ли быть сформулированы специфические этические принципы, касающиеся именно терапевтической и супервизорской работы в гештальт-подходе? Например, могут ли быть определены в качестве этического принципа достижения компетентности (или в качестве декларируемых ценностей гештальт-подхода) такие положения, как осознавание и эксперимент, включенность и присутствие, готовность к контакту и баланс? Является ли аутентичность гештальт-практика нормой работы, на которую могут ориентироваться люди, обучающиеся гештальт-терапии? И, наконец, может ли быть реализован в форме этического кодекса декларируемый гештальт-подходом принцип ответственности по отношению к профессиональному сообществу и обществу в целом?
МОДЕЛЬ ОЧНОЙ СУПЕРВИЗИИ В ГЕШТАЛЬТ-ТЕРАПИИ
Ключевым словом, определяющим отношение к цели супервизии в рамках гештальт-терапии, является слово поиск. «Одно из непременных условий творческого процесса — принятие напряжения между знанием и незнанием, образующее заряженное пространство, напряжение, переживаемое как чувство предвосхищения открытия, как волнение и удовольствие» (Калитиевская, 1997).
Действительно, в супервизорском процессе имеется значительное количество переменных, и творческий подход, собственно, и состоит в том, как и для чего их использовать.
При этом существует несколько вариантов развития событий: • Фокус супервизии заранее выбирает терапевт, он знает, чего хочет, и сообщает об этом супервизору до сессии. Супервизор проясняет запрос до тех пор, пока он не становится ему ясным, а затем соглашается или не соглашается с ним. Здесь очень важна ответственность терапевта за формулирование запроса на супервизию. С вариантами «скажи мне что-нибудь по поводу моей работы», «останови меня, если я что-то не так сделаю», «вмешайся, если ты увидишь, что я дискомфортно себя чувствую», полностью перекладывающими ответственность за терапевтическую (супервизорскую) сессию на супервизора, лучше конфронтировать сразу. В том случае, когда терапевт не может определиться с запросом сразу, к нему можно будет вернуться потом, после сессии.
•	Ситуация, возможная только в тренинговой (обучающей) группе. Терапевт просит помощи у супервизора в процессе сессии и договаривается об остановке сессии с клиентом в наиболее трудные для себя моменты. Пример такой супервизорской поддержки в процессе очной супервизии будет приведен в конце данной главы.
•	Супервизия после терапевтической сессии.
Основные вопросы, на которые должен получить ответ супервизор, для того чтобы ситуация не очень удачной терапии не повторилась в процессе супервизии (уже с другой стороны):
1.	Какие профессиональные навыки терапевта достаточно развиты и продвигают терапевтический процесс, а какие не развиты, не проявлены и требуют внимания супервизора или тренера? Каковы особенности терапевтического стиля данного терапевта?
2.	Насколько выражена диалогическая позиция терапевта, в чем она проявляется, в какие моменты сессии терапевт утрачивает способность к диалогу?
3.	Каким преимущественно способом терапевт прерывает контакт с данным клиентом? (Имеется в виду традиционное для гештальт-терапии понимание механизмов избегания/прерыва-ния контакта.)
4.	Какая фигура в работе с клиентом может иметь тенденцию к «путешествию» в ситуацию супервидения? (Немиринский, 2002)
5.	Каково супервизору самому было находиться рядом с работающим терапевтом, какие чувства, фантазии и мысли вызывала эта работа? Как супервизор сам обходится с тем опытом, с которым столкнулся терапевт в работе клиентом?
Терапевтическая работа нередко заходит в тупик в те моменты, когда терапевт идентифицируется с защитными реакциями клиента (Lawner, 1989). Такая же идентификация проявится потом и в супервизорском процессе, как «параллельный процесс». В этом случае «те переживания, которые мешают продвижению в работе с клиентом, и те способы, которыми терапевт себя блокирует, избегая «проблемных» чувств, воспроизводятся им в работе с супервизором, дело которого — обнаружить эти способы и проблемные области, чтобы далее сам терапевт мог обращать на них внимание» (Бай-Балаева, 2000).
Например, фигурой в данной сессии является не выраженное клиентом отвержение (маме, папе, начальнику, терапевту...). Клиентка не знает, о чем говорить с терапевтом, перескакивает с темы на тему, с истории на историю, игнорирует терапевта, не обращаясь к нему за помощью («Я не знаю, зачем нужны терапевты, и что они могут сделать»). Терапевт в растерянности следует за клиенткой в каждую из ее историй, не конфронтирует с ее поведением, не побуждает к сознаванию. В ситуации супервизии фигура отвержения предъявляется супервизору («я не знаю, о чем тебя спросить»), который собственно и должен прервать это «путешествие» и направить осознавание терапевта на происходящий между ними процесс.
Но для того чтобы ответить на эти основные вопросы, супервизору необходимо что-то увидеть, услышать и почувствовать. Чем же заниматься супервизору во время сессии и после нее? Какие шаги помогут ему быть эффективным? Условно всю су-первизию можно разделить на четыре основных этапа:
1.	Оценка предварительных данных.
2.	Наблюдение за работой терапевта в терапевтической сессии и осознавание своего состояния.
3.	Фокусирование — заключение устного контракта о необходимости супервизии и выделение супервизорского запроса.
4.	Рабочая стадия.
Оценка предварительных данных
Здесь можно попытаться определить, каким образом терапевт был выбран клиентом (в ситуации тренинговой группы), сколько времени терапевт работает с данным клиентом и какова история
их отношений. Их возраст, пол, социальный статус тоже дают возможность предварительной оценки, которая пока еще будет опираться на некоторые сугубо теоретические конструкции. Для супервизора также важен профессиональный уровень терапевта и этап его обучения.
Предварительные данные могут обеспечить супервизору представление о более широком контексте рассмотрения происходящего на сессии. Так, в ситуации тренинговой группы клиентка выбирает терапевта следующим образом. Сначала она говорит, что ей все равно, кто будет ее терапевтом. Затем, когда один из терапевтов-тренеров, говорит о том, что ему не все равно, выбирает его (именно после этих слов). В ходе сессии же оказывается, что клиентка из дилеммы — быть нужной для другого или выбирать того мужчину, который ей нужен, — привычно выбирает первое. Наличие более широкого контекста помогло супервизору обратить внимание терапевта на возможность пересёчения контекстов терапевтической сессии и жизни клиентки и в конечном счете позволило клиентке сделать осознанный выбор.
Наблюдение за поведением терапевта
При этом наиболее информативными для супервизора являются состояния тревоги, бессилия и разочарования терапевта, а также уровень энергии терапевта и клиента. Последний определяется по характерным поведенческим маркерам. Высокий уровень энергии — адекватная двигательная активность, полный грудной голос, живой взгляд и мимика. Низкий уровень энергии — неподвижность, напряженная поза, монотонный тихий голос, избегание встречи взглядов, застывшая мимика и т. п.
Часто просто удивительно, как меняется поведение терапевта, до сессии живого, теплого и искрящегося, на поведение строгого профессионального экзаменатора. Что происходит с ним в это время? Какие запреты и правила мешают ему просто улыбнуться клиенту, просто спросить «Что с тобой? Как прошла неделя?». Осознает ли терапевт эти неожиданные перемены? Так что же происходит с этим терапевтом?
Еще один вариант, очень важный для последующей супервизии. Терапевт тревожен — он суетится, задает бесконечные вопросы, перебивает клиента и не дослушивает его высказывания до конца. Кому адресована эта тревога — клиенту или супервизору? В некоторых случаях терапевт встревожен именно присутствием супервизора, ему очень хочется выглядеть успешным,
не делать ошибок и т. п. Прояснение этого вопроса существенно помогает понять, какие механизмы прерывания контакта тут задействованы. Супервизорский процесс, в котором не учитывается проблема нарциссической уязвимости терапевта (Якобс и др., 1997), способствует проявлению слишком сильного беспокойства и даже «нарциссической травме», препятствующей нормальной терапевтической работе.
Тревога терапевта, когда ее можно увидеть со стороны, — вещь очень информативная. Например, спокойное до этого момента течение сессии вдруг прерывается и терапевт начинает вести себя по-другому: застывает, краснеет, начинает больше двигаться, несколько раз меняет позу. О чем это они разговаривают? Берем на заметку: что эта тема может значить для самого терапевта? А для супервизора?
Тревога, связанная с избеганием замешательства, может подвигнуть терапевта на проведение эксперимента в тот момент, когда клиент к этому еще не готов. Так, при первых словах клиентки о желании близости и отдалении от мужа и неизменности этой ситуации в семье терапевт предлагает клиентке подвигаться по отношению к нему самому и (!) «что-то почувствовать».
Самый распространенный вариант — начинающий терапевт стимулирует переход клиента к отношениям «здесь и сейчас» при еще не проявившемся контексте их собственных отношений. Если такая возможность в супервизии представится, то супервизор, сознающий свое замешательство и справляющийся с ним, может сделать это фокусом своей работы, разбирая с терапевтом вопрос об уместности эксперимента (или перехода к отношениям «терапевт — клиент») в контексте сессии, а также его чувствах, ставших основой выбора этой тактики.
Тревожный терапевт нередко оказывается чрезмерно заботливым (поведение из роли терапевта), не побуждает клиента формулировать свой запрос, не обменивается с ним ожиданиями относительно цели сессии. В результате клиент мечется в поисках решения неизвестно чего, а терапевт ему «сочувственно помогает» в этом. В последующем супервизору, возможно, придется встретиться с ограниченной способностью терапевта к конфронтации с клиентом и быть очень внимательным к поведению терапевта при определении цели супервизии. В какой степени сам супервизор способен позаботиться о терапевте, фрустрируя его безответственность?
Информативным для супервизора при наблюдении оказывается и состояние бессилия (беспомощности) или разочарования терапевта, когда визуальная информация о том, что происходит с ним, минимальна. Иногда кажется, что терапевт застывает, не двигается, его энергия падает, голос становится монотонным, он напряженно вглядывается в клиента, не отпуская его ни на минуту... Как правило, это поведенческий маркер ретрофлексии. Поэтому еще один параметр для наблюдения - уровень энергии терапевта и клиента. В ком из участников терапевтической сессии ее больше, какие отрезки работы более энергичны, с какими темами или способами взаимодействия связано падение энергии — все это, возможно, станет материалом для дальнейшей работы.
Супервизору важно отметить для себя, в какой момент сессии это произошло, поскольку часто терапевт не осознает этого своего состояния и после сессии утверждает, что чувствует себя прекрасно. (В этом случае лучше оставить его минут на двадцать в покое и потом вернуться к супервизии. Этого времени обычно хватает, «чтобы осознать свое раздражение по отношению к клиенту или почувствовать еще что-то, кроме «прекрасного» состояния».)
Заметки супервизора по поводу терапевтической сессии
Что и когда стоит записывать?
•	Заключение контракта по времени. Обсуждалось ли время работы, его возможные изменения? Сколько времени продолжалась сессия, и если время было превышено, что происходило на последнем отрезке терапевтической работы?
•	Кратко рассказ клиента о проблеме его собственными словами (!), его ожидания от сессии. К ним можно будет вернуться в супервизии, если понадобится поговорить с терапевтом о цели терапевтической сессии.
•	Удачные репликр терапевта. У каждого терапевта в работе есть то, что особенно понравилось супервизору. И нет никакого криминала в том, чтобы удовлетворить естественную потребность любого обучающегося терапевта в одобрении (кроме удачных реплик можно отметить и новые формы поведения терапевта, позитивно влияющие на процесс).
•	Сомнительные реплики терапевта. К таковым можно отнести, например, противоречивые утверждения и двойные послания клиенту, которые в дальнейшем помогут прояснить
чувства терапевта по отношению к клиенту. Например, молодой терапевт-мужчина, работающий с клиенткой зрелых лет на тему уходящей молодости, отсутствия любящего и заботливого мужчины, заботливо задает вопрос: «Ты действительно думаешь, что в тебе мало энергии и ты не можешь нравиться ? ». Не помню, что ответила клиентка, но терапевт не промедлил со следующей репликой «Я думаю, что в тебе есть энергия и ты можешь нравиться, НО Я МОГУ ОШИБАТЬСЯ...»
•	Обмен репликами, выявляющий основные способы прерывания контакта.
•	Важные моменты сессии. К таковым можно отнести следующие. Клиент закончил изложение проблемы и вопрошающе смотрит на терапевта: «И что мне делать?» Любопытно, как терапевт будет обходиться с тревогой незнания и что он сделает в период своего замешательства. Утешит (замаскированно, потому что явно НЕЛЬЗЯ), расскажет, как НАДО, задаст еще один (21) вопрос, чтобы избежать ответа на неудобный вопрос клиента? Или растерянность терапевта нажмет на кнопочку проективного механизма и подвигнет его на интерпретацию?
Ответ на прямой вопрос клиента «Что мне делать?» нередко вызывает вполне обоснованную растерянность терапевта, способность которого к немедленной демонстрации своего волшебства весьма ограничена. Как обходиться с этой растерянностью?
В 2000 году в виртуальном «Журнале практической психологии и психоанализа» появилась статья К. В. Ягнюка «Сессия Карла Роджерса с Глорией: анализ вербальных вмешательств». Молодая женщина работает над своей проблемой с Карлом Роджерсом и желает получить от него конкретный ответ на вопрос: «Как быть и куда двигаться?». Мэтр просто отвечает ей, что тоже хотел бы знать ответ на ее вопрос, сочувственно выдерживая ее агрессивный наскок по поводу отсутствия однозначного ответа. И все... Все же сессия продолжается и клиентка двигается дальше, несмотря на то, что основной вербальной техникой Роджерса является перефразирование (она слышит свои слова от него) и втрое более редкими — поддержка и самораскрытие. И если уж клиент настойчиво добивается ответа на основной вопрос, то честный ответ «Я пока не знаю, но хочу знать», скорее всего, не вызовет катастрофических последствий.
Ту же роль (прерывание контакта со своими чувством растерянности, страха, тревоги) выполняют вопросы терапевта к клиенту: «Чего ты хочешь от меня и чем я тебе могу помочь? », возникающие не в контексте терапевтических отношений, а как реакция на незнание (собственную беспомощность) и часто при неосознаваемом убеждении, что существуют ответы на все вопросы и терапевт как раз и ответственен за поиск правильного, единственного и совершенного ответа.
Если же такая реакция возникает в ответ на рассказ, полный боли и страдания, то терапевт, добивающийся ответа на этот вопрос, вполне может услышать: «Тяжело ответить на этот вопрос. Не знаю, зачем нужен...», а супервизор может подумать о способности терапевта быть рядом с клиентом и разделять его чувства. В супервизии терапевт может обнаружить и прочувствовать, как быть психологически близким с другим человеком и в то же время поддерживать адекватную профессиональную дистанцию.
Ответы терапевта на прямые и косвенные вопросы клиента очень важны. Некоторые из них легко можно перевести в утверждения, и с ними-то все понятно. Однако часть вопросов адресована терапевту в двух его ипостасях — ролевой авторитетной фигуре и именно этому человеку. Терапевт, осознающий это и отвечающий на такой вопрос, удерживает в контакте с клиентом обе линии — символическую и реальную (Немиринс-кий, 1996).
Так, юная клиентка, работающая с проблемой недолговременных отношений с мужчинами, спрашивает старшую по возрасту женщину-терапевта (вполне успешную в личной жизни): «Скажи мне, что женщина может дать мужчине?». Она действительно этого не понимает, и ее вопрос требует искреннего и прямого ответа. Терапевт, знающий, что на вопросы клиента отвечать нельзя (это же совет!), в замешательстве. В тот момент у супервизора была возможность дать столь же прямое указание терапевту: «Ты знаешь, о чем она тебя спрашивает!» (вначале был заключен договор о записках по ходу сессии). Случаи ухода терапевта от ответа на такие вопросы могут стать мишенью дальнейшей супервизии. • Завершение сессии. Сколько она длилась, соответствие контракту и на чем терапевт расстался с клиентом. Последние реплики.
• Формулировка (дословная) супервизорского запроса после сессии.
Внутренняя реальность и осознавание супервизора.
Диагностические маркеры
Итак, что же чувствует супервизор во время сессии? О чем он думает, какие фантазии приходят ему в голову?
Нередко супервизор чувствует сонливость, которая появляется во время терапевтической сессии. Она довольно относительна, и когда на сессии начинает что-то происходить, а также после нее сон как рукой снимает. Что же это тогда за отрезок и о чем он говорит? Скорее всего, о сдерживании (уже интересно — чего именно), ведь на проекциях и так не уснешь — действие, как правило, энергичное. Так какие же чувства сдерживаются? К какой теме (процессу «здесь и теперь») это относится и как соотносится с проблемой и жизнью клиента?
Что это — обида при дискредитации работы терапевта (а терапевт не должен обижаться), досада, что терапевта игнорируют (а терапевт не должен игнорировать клиента), бессилие в описанной клиентом безвыходной ситуации, скрываемое терапевтом под маской заботы и профессионального внимания? Сонливость — явный диагностический маркер и он стоит особого супервизорского внимания. Полярным маркером может быть желание супервизора двигаться, растирать мышцы, потягиваться и часто менять позу, а также соматические симптомы, появившиеся в период сессии.
Особенно полезным терапевту супервизор может быть еще и в силу того, что, находясь рядом (но в стороне) с терапевтом и для терапевта, он имеет большую возможность не пребывать в слиянии с проекциями клиента и с большей вероятностью осознавать их. По опыту супервизий, наиболее трудным для осознавания терапевтов является раздражение в ситуации беспомощности и бессилия, организованной клиентом и никак не выражаемое терапевтом. Эта довольно стереотипная общечеловеческая реакция на утрату контроля над ситуацией нуждается в особом внимании при обучении психотерапии. Эти чувства гораздо более доступны для осознавания супервизору, наблюдающему сессию со стороны.
Что еще? Фантазии супервизора по поводу происходящего могут в образной форме довольно точно отражать процесс и быть некоторой подсказкой при диагностике взаимодействия терапевта с клиентом. Карусели, где радостный терапевт скачет на лошадке впереди клиента, стерильный разговор через толстое стекло, лишенный прикосновений друг к другу, потасовка в темноте, двое в джунглях... Такую же роль могут играть литературные ассоциации («Шел по улице
малютка, посинел и весь дрожал», «Плакала Саша как лес вырубали...») , жанровая принадлежность происходящего: мелодрама, трагедия, роман-эпопея, цирк...
Это занятие увлекательно и хорошо «помогает от скуки». И кроме того, может стать полезным при фокусировании супер-визорского запроса, если терапевта интересуют именно терапевтические отношения.
Итак, после терапевтической сессии у супервизора появляется более или менее ясное представление
•	о стиле терапевта и навыках терапевтической работы;
•	о способах прерывания контакта у терапевта и клиента;
•	об особенностях терапевтических отношений;
•	о способности терапевта находиться в диалогической позиции;
•	о своем собственном состоянии.
Контакт же супервизора с терапевтом в ходе самой супервизорской сессии условно можно разделить на две стадии-задачи: фокусирование и непосредственно супервизия — рабочая стадия.
Фокусирование
Важнейшая тактическая задача супервидения — выбор фокуса, определение той «темы», вокруг которой будет разворачиваться взаимодействие терапевт-супервизор (Немиринский, 2002). Оговоримся сразу, что фокусирование — это взаимодействие терапевта и клиента, направленное на формирование супервизорского запроса, соответствующего основным задачам и целям супервизии как института (решение о таком соответствии принимает супервизор). Результатом фокусирования является определение фокуса супервизии.
Если рассматривать фокусирование в рамках модели цикла контакта, то определением фокуса и цели данной супервизии завершается стадия предконтакта и начинается контактирование. Терапевт знает, чего он хочет решить в ходе данной супервизорской сессии, то есть выделена первоначальная фигура — неэффективное профессиональное поведение, проблемные чувства и ощущения, обращение с собой, отношения с клиентом — и намечена цель. Вот тут и начинает действовать ключевое слово супервизии — поиск, поскольку в любой момент в супервизии актуализировано много уровней и фокусов и главный вопрос заключается в том, кто, что, как и когда выбирает делать в супервизорской сессии.
Для того чтобы равная ответственность сторон в супервизии стала возможной, в начале процесса необходимо заключить устный контракт с терапевтом. Контракт свидетельствует о том, что супервизируемый терапевт признает необходимость супервизии, как профессиональной помощи по отношению к данной ситуации с клиентом.
Приводимая ниже модель супервизии
•	изначально обеспечивает равную ответственность участников за течение и результат супервизорской сессии (выбор);
•	учитывает существующий уровень профессионального развития терапевта;
•	рассматривает возможные области его профессионального роста;
•	базируется на собственном интересе (энергии) терапевта по отношению к терапевтической сессии.
Итак, супервизору важно побудить супервизируемого терапевта находиться в равной позиции по отношению к ответственности за течение и результат супервизорской сессии. Для этого используется формальная процедура заключения контракта на супервизорскую помощь и неформальная процедура супервизии, по сути своей основанная на равной ответственности сторон. Для эффективной супервизии супервизору и терапевту важно иметь ответы на два вопроса.
Первый вопрос касается содержания интереса (суть запроса) и направления поиска (клиент, терапевт, терапевтические отношения), то есть фокуса. Фокус можно определить как содержание интереса терапевта, сориентированное по отношению к участникам терапевтической сессии или терапевтической системе в целом. Решение о фокусе — это ответственность супервизируемого терапевта. При этом супервизор играет вспомогательную роль — роль профессионала, помогающего организовать некоторое пространство, в котором терапевт может сориентироваться в области своего интереса. После определения фокуса супервизор и терапевт формулируют цель данной супервизии, и такое формулирование является их совместной работой.
Ответ на второй вопрос поможет понять, как именно данный фокус для данного конкретного терапевта будет способствовать его профессиональному развитию «здесь и сейчас», на данной стадии его обучения или профессиональной жизни, то есть нахождение его «зоны роста». Этому и посвящена непосредственно супервизия. Осознанное решение супервизора касается вы
деления тех аспектов супервизии, которые будут максимально полезными для данного терапевта исходя из уровня его профессионального развития на данный момент. Решение об этом является ответственностью супервизора.
Рассмотрим наиболее важные моменты фокусирования.
Состояние терапевта. Чаще всего обучающиеся терапевты формулируют запрос уже после сессии, когда работа терапевта с клиентом закончена. Терапевт поворачивается к супервизору и... Что с ним? Радостен, растерян, подавлен, собран? Пожалуй, стоит расспросить его об этом. Итак, первый вопрос — вопрос о состоянии терапевта.
Контракт. Следующий вопрос, важный для оформления временного контракта между терапевтом и супервизором: нуждается ли терапевт в супервизии? Если сессия была удачной и терапевт рад своему успеху, супервизор может просто разделить с ним эти чувства.
Работа с запросом. Супервизор может помочь сформулировать супервизорский запрос (используя свои визуальные впечатления и записи), а также организуя некоторое пространство для исследования. Его можно создать вопросами: «Как терапевт себя чувствует после сессии?», «Есть ли необходимость в супервизии?» (контракт), «Что именно интересует терапевта и как он это понял? », «Что может стать для терапевта целью данной супервизии?», «На каком отрезке сессии терапевт чувствовал себя наиболее дискомфортно?», «Что происходило в это время?», «Что в это время делал клиент?», «Как терапевт обычно реагирует в такой ситуации?» и т. п. — чтобы определить направленность интереса терапевта. Для супервизора важно не опережать терапевта в предложении изучить результаты наблюдений за ходом терапевтической сессии.
Здесь также надо иметь в виду, что у супервизора и терапевта всегда намного больше материала, чем они готовы и могут рассмотреть в течение-супервизорского часа, поэтому основное направление - это ИНТЕРЕС (ЭНЕРГИЯ) ТЕРАПЕВТА.
Интервенции супервизора. Помимо открытых вопросов, которые помогают терапевту сориентироваться в области своего интереса, на стадии фокусирования и на рабочей стадии супервизор может использовать следующие интервенции:
•	Прояснение. Супервизор может спросить, что чувствовал или думал терапевт, в то время как... описывая далее феноменологически поведение терапевта: «Когда ты отклонился назад и сжал руки в ответ на слова клиента»...
•	Одобрение. Оно помогает справиться со слишком сильной тревогой супервизируемого, относящейся к супервизору или группе, в которой он обучается. Может применяться и в супервизии после сессии, и при супервизорском сопровождении терапевтической сессии. Для этого супервизор может перечислить наиболее удачные интервенции терапевта.
•	Обсуждение контекста. Включает вопросы, относящиеся к выбору клиентом терапевта, особенностям работы терапевта в учреждении, включая требования и нормы данного учреждения.
•	Поддержка терапевта. На наш взгляд, очень важной является супервизорская поддержка терапевта в его поиске более успешного способа саморегуляции, чем тот, который он имел в терапевтической сессии (поддержка self). Для этого супервизор поддерживает поиск, а также обсуждает аспекты самоподдержки. Особое внимание уделяется способности терапевта обращаться за поддержкой к окружению (супервизору, группе). Профессиональная поддержка терапевта также может включать дидактическую помощь, инструк-" ции и практические советы.
•	Конфронтация. Включает вопросы передачи ответственности за формирование запроса и работу на супервизорской сессии при типичных способах избегания контакта, играх, стереотипном поведении.
Некоторые особенности фокусирования
Способ, с помощью которого терапевт понял, что он нуждается в супервизии, очень важен для формулирования запроса. Маркером в этом случае может быть дискомфорт или тревога, оставшаяся после сессии и относящаяся к какому-либо отрезку работы. Что это — реакция на дискредитацию его действий клиентом, реакция на отсутствие явного результата или собственная растерянность в ходе сессии? Может быть, терапевт скажет о своих ощущениях и чувствах или сразу сформулирует то, что ему важно узнать (это самый легкий вариант). Как правило, терапевтам после сессии все же нужно некоторое время для того, чтобы определиться в запросе. Здесь очень легко подумать, что терапевт игнорирует (отвергает) супервизора, не высказывая запрос. Такой вариант тоже возможен, особенно если на сессии присутствовала фигура отвержения, но не была выражена ее участниками. Но
чаще всего терапевту просто необходимо время для концентрации.
Если же такого времени нет, то нередко обучающиеся терапевты вместо запроса выдают некоторые клише, более адекватные для профессионального процесс-анализа: «Расскажи мне о моих способах прерывания контакта», «Не знаю, о чем спросить, скажи, что ты увидела в ходе сессии», «Я не понял, какая фигура была в сессии». В неявной форме запрос может включать просьбу об оценке работы терапевта (хорошо — плохо). И здесь для супервизора важно не брать на себя эту ответственность, не опережать терапевта в предложении рассмотреть результаты его наблюдений, а побудить терапевта исследовать то, что было интересным, непонятным или дискомфортным в его работе. Впрочем, иногда вопрос об оценке работы тоже может стать фигурой супервизорской сессии. Это происходит тогда, когда потребность клиента в одобрении или сопереживании не была проявлена клиентом и не была поддержана терапевтом.
Иногда терапевт формулирует запрос к супервизору заранее, до сессии. Так поступают уже довольно опытные терапевты, способные отследить свою предыдущую работу и найти в ней зоны дискомфорта, свои стереотипные реакции или сложности по отношению к определенным типам клиентов. Супервизор же помогает терапевту обозначить свой профессиональный тупик и уточняет свою роль в процессе супервизии.
ПРИМЕР
Супервизор и терапевт формулируют предварительный запрос перед сессией (очная супервизия).
S. смотрит на Т., улыбается.
Т. (встревожена, говорит быстро): Слиянием мне не надо даже заражаться от кого-либо. Я и сама склонна к этому. Я начинаю верить клиенту все больше и больше... Если я сомневаюсь и хочу его спровоцировать, то сама попадаюсь на провокацию. Иногда... яючень стараюсь помочь... иногда мне не хватает тупости, чтобы уточнять, что клиент говорит. Я КАК БЫ ВСЕ ПОНИМАЮ. Иногда я не знаю, что со мной... (Пытается продолжить дальше.)
S. (перебивает): Вот перед тобой клиент. Что тебя будет больше беспокоить в работе именно с этим клиентом?
Т.: Что буду стараться, буду бояться, что ничего не получится... Бояться растерянности и бессилия...
S.: Ты будешь бояться быть несостоятельной. И ты будешь бояться быть бессильной...
Т.;Да.
S.: В чем моя роль?
Т.: Когда ты увидишь, что я начинаю торопиться, судорожно что-то предпринимать, хвататься то за одну идею, то за другую...
S.: А ты какой хочешь быть в терапии?
Т.: Не спешить, заботиться о себе. Это когда я спрашиваю, что со мной...
S.: Я тебе в этом могу помочь? Или ты сможешь отлеживать свое состояние сама?
Т.: Сама, ну и ты меня можешь остановить.
S.: Уточни, в какой момент.
Т.: Если я не замечаю... что даже сижу вот так (телесно показывает, что сильно придвигается к клиенту).
S.: Хорошо, а что ты чувствуешь сейчас?
Т.: Волнение и задор (кивает и разворачивается к клиенту).
Запрос на супервизию может в значительной степени зависеть и от представлений терапевта о супервизии, что непременно отразится в формулировке. Она (формулировка) может быть двунаправленной: касаться собственных профессиональных проблем терапевта и относиться непосредственно к клиенту («Я всегда реагирую раздражением на ситуацию беспомощности клиента, как мне с этим обходиться?» или «Я хотел бы понять, что она (клиентка) от меня хочет»). В этой связи всегда интересно сравнить терапевтический запрос клиента и супервизорский запрос терапевта и сориентироваться в отношении их сходства и различия для диагностики способов прерывания контакта у клиента и терапевта. Это сходство, например, «Скажи мне, правильно ли я живу? » у клиента и «Правильно ли я выбрал стратегию в работе с клиентом?» у терапевта отражает одинаковые способы прерывания контакта и может послужить основой для дальнейшей работы.
Сложной ситуацией для супервизора является явный или неявный запрос терапевта на оценку его действий — положительную или отрицательную. Если такой запрос не связан с контекстом терапевтической сессии, где то же самое происходит с клиентом, супервизор должен прояснить для себя, чем это мотивировано. Довольно часто начинающий терапевт просто не знает, о чем можно спросить супервизора, и действует проторенным еще в школе путем. Толку от такой оценки бывает не больше, чем от
тройки за диктант, с помощью которой школьник определяет свой рейтинг в классе. В данном случае супервизию лучше начинать с феноменологии — просьбы к терапевту рассказать, что происходило в ходе сессии, что он видел и слышал и что чувствовал в процессе работы. Затем можно перейти к самооценке — что из того, что делал терапевт, было, по его мнению, важным и эффективным? И, наконец, выделить те отрезки, где терапевту было трудно и он не знал, что делать, терялся, вел себя стереотипно и т. п. В этих случаях супервизируемый терапевт получает некоторый ключ, с помощью которого начинает ориентироваться в своих потребностях по отношению к супервизии.
В супервизорской практике довольно часто возникают моменты, когда запрос терапевта исчерпан (с его слов) при фокусировании. Часто этот факт является некоторым защитным ограничением супервизируемого терапевта, мешающим супервизору в течение супервизорской сессии завершить то, что не завершен© терапевтом в сессии с клиентом (определение фигуры потребности и принятие клиентом решения о ее удовлетворении или сознательный отказ от решения).
На этапе фокусирования это выглядит следующим образом. Супервизируемый останавливается на прояснении для себя какого-то непонятного момента и благодарит супервизора за поддержку и помощь, в то время как у супервизора появляется ощущение преждевременного и неожиданного прерывания контакта (чувство незавершенности). В этих случаях довольно часто запрос терапевта к супервизору (содержание и процесс) повторяет запрос клиента к терапевту, то есть и терапевтические, и супервизорские процессы в чем-то похожи. Супервизор может прояснить для себя, какие чувства терапевта в супервизорской сессии привели к прерыванию контакта с супервизором.
Возможно, что прямого и четкого ответа, как следует поступать в таких случаях, просто не существует. Супервизор может взять на себя ответственность за продолжение сессии, обговаривая это с терапевтом, или закончить сессию, сказав о своих чувствах терапевту.
Еще один важный момент фокусирования, как начального этапа супервизии во многом зависящий от позиции, а также личных и профессиональных качеств супервизора, — это создание коллегиальной атмосферы и дружеское участие по отношению к терапевту. Нарциссическая ранимость терапевта неизбежно проявляется в супервизорском процессе. «Каждая супервизия
должна выработать динамическое равновесие между необходимой нарциссической неуравновешенностью учебного процесса и самооценкой терапевта» (П. Якобс и др., 1997). Супервизия не может быть абсолютно безопасной, но точно должна быть бережной и принимающей человеческое несовершенство и начинающего, и опытного терапевта.
Итак, фокусирование включает в себя четыре основные стадии:
1.	Заключение контракта с терапевтом о необходимости профессиональной помощи.
2.	Поиск направленности интереса терапевта, сориентированного по отношению к участникам терапевтической сессии или терапевтической системе в целом — фокуса, и совместное формулирование цели данной супервизии.
3.	Принятие решения супервизором относительно «зоны профессионального роста» терапевта, то есть тех навыков и способов интервенции, которые будут способствовать его профессиональному (и личному) развитию. Это решение принимается на основе наблюдения супервизором хода терапевтической сессии и предварительной информации о терапевте. К этому времени супервизор уже может понять, какие профессиональные навыки терапевта достаточно развиты и продвигают терапевтический процесс, а какие нет, каким преимущественно способом терапевт прерывает контакт с данным клиентом, какая фигура в работе с клиентом может иметь тенденцию к «путешествию» в ситуацию супервидения, как он чувствовал себя на терапевтической и чувствует на супервизорской сессии. К вопросам, которые помогут терапевту продвигаться в рабочей стадии супервизии (конечно, не по порядку, а соответственно контексту происходящего), относятся: «Что для тебя происходило в этом отрезке сессии?», «Что делал клиент, чего он хотел от терапевта?», «Чем терапевт отвечал на это и как при этом чувствовал себя?», «Что происходит сейчас в супервизорской сессии?» и т. п.
4.	Сравнение супервизором терапевтического запроса в супервизорской и клиентского запроса в терапевтической сессии, что позволяет дополнительно сориентироваться в способах прерывания контакта по отношению к фигуре потребности в обеих сессиях.
Рабочая стадия супервизии
Определение «зоны роста», по сути, является переходом к следующей стадии супервизорской сессии — рабочей. Работа в «зоне
роста» терапевта позволяет проявиться «фигуре потребности терапевта, которая в его профессиональной жизни является фрустриро-ванной» (Немиринский, 2002) и дает возможность завершить «путешествие этой фигуры» в ситуации супервидения.
Что же происходит, когда выделен фокус — то есть терапевт сообщает о содержании своего интереса по отношению к участникам терапевтической системы или системе в целом? Здесь можно выделить три основных фокуса*:
•	начальный	фокус	на клиенте;
•	начальный	фокус	на терапевте;
•	начальный	фокус	на терапевтических отношениях.
Такое разделение фокусов сделано для удобства обучения су-первидению, поскольку супервизорская сессия, конечно же, не ограничивается только одним фокусом работы. Очень часто терапевт, фокусирующийся, например, на особенностях клиента, начинает затем интересоваться другим фокусом — своими личными реакциями или особенностями терапевтических отношений. г
Начальный фокус на клиенте, в котором ведущую роль играет внимание участников к внутренним переживаниям и внутри-психической динамике клиента, считается полезным для начинающих терапевтов. Действительно он может стать полезным для развития способности к эмпатическому контакту с клиентом для терапевтов, уклоняющихся от установления такого контакта, и для развития терапевтического мышления. Для этого необходимо большее, чем в других случаях, дидактическое вмешательство супервизора — разбор клинического материала, обучение построению гипотез и терапевтической тактике.
В рабочей стадии могут быть рассмотрены следующие содержания:
•	анамнестический материал (диагноз, история жизни, проблемы клиента в его жизненной ситуации, реакции близких);
•	представления терапевта о поведенческих и эмоциональных реакциях клиента, его способах прерывания контакта;
•	способность терапевта к идентификации с переживаниями клиента, возможность взглянуть на ситуацию с его стороны;
•	гипотеза о способах, с помощью которых клиент создает свои проблемы;
*	По данным литературы, в супервизии выделяют от трех до семи фокусов,
включая отношения терапевта с супервизором, внутреннее состояние супервизора, его опосредованное отношение к клиенту, фокус на более широком контексте и т. п.
•	некоторые особенности тактики терапевта в контакте с данным клиентом.
Как это происходит? Супервизор может побудить терапевта рассказать о клиенте, расширяя своими вопросами представление терапевта о клиенте или стимулируя его собрать дополнительную информацию о клиенте. Рассказ супервизируемого терапевта о клиенте помогает ему выйти из слияния со своими уже сформированными представлениями о клиенте и уточнить фокус работы (или детализировать его), проясняет содержание его проекций и интроекций, оживляет его эмоциональные реакции и способствует их осознаванию. На этом этапе супервизор имеет возможность наблюдать и стимулировать сознавание терапевтом того, как именно он рассказывает о клиенте и о своей терапии, получая еще одну опору для супервизии.
Кроме того, возможный материал для супервизии может появиться после обсуждения терапевтической гипотезы, которая была у терапевта в период его работы с клиентом. Терапевтическая гипотеза может оказаться и средством продвижения (если она осознана и проверяется) и механизмом пробуксовывания, если терапевт находится у нее в плену. Так, терапевт, не проясняющий «фон», питает иллюзии по поводу фигуры отвержения со стороны клиентки и «прорабатывает» это «отвержение». Другой терапевт оказывается аганжированным гипотезой об экзистенциальном одиночестве (о чем на самом деле речь и не шла), из-за чего чувствует собственное терапевтическое бессилие и невозможность продвинуться в контакте с клиентом.
Для расширения возможностей терапевта супервизор использует различные способы работы.
ПРИМЕР
В процессе одной из супервизий терапевт (конец первого года обучения в программе по гештальт-терапии) определил направление своего интереса как желание понять данного клиента, в значительной степени отличающегося от него самого по содержанию и стилю своей жизни, клиента, вызывающего у него неприятные чувства и антипатию. Так же, как и его клиент, спрашивающий «Что делать?», он сначала пытался пойти в сторону профессионального совета: «Как работать с клиентами такого типа?». Терапевту не хотелось продолжать работу с этим клиентом, а ситуация казалась ему тупиковой. Супервизор стал прояснять для себя особенности ситуации и
чувств терапевта, сталкиваясь с довольно жесткой позицией терапевта: «Мне нужно совсем не это!».
Обратив внимание терапевта на непродуктивность происходящего на супервизорской сессии (и выразив свою досаду, разочарование и надежду на другие отношения), супервизор поинтересовался, не соответствует ли эта ситуация той, которая сложилась у терапевта с клиентом. (Это вообще полезный вопрос: «Имеют ли те чувства, которые испытывает супервизор в процессе супервизии, отношение к тому, что сложилось в терапии с клиентом?» — И. Б.) Терапевт удивленно это признал. После этого появилась возможность сформулировать вместе с терапевтом цель супервизии (в данном случае заочной). Она была поставлена следующим образом: возможность продуктивной работы с тем, кто «очень другой». К этому времени у супервизора было достаточно информации о «фигуре потребности» терапевта. С его точки зрения, в «зоне роста» данного терапевта могло находиться осознавание своих и клиентских личностных границ и поиск ресурса, обеспечивающего способность к контакту между Я и не-Я, но эта гипотеза требовала исследования.
В связи с этим супервизор поставил второй стул, предложив супервизируемому терапевту занять на нем место клиента и поговорить с терапевтом о своей проблеме. Находясь в позиции клиента, терапевт смог идентифицироваться с его переживаниями, почувствовать «изнутри» его проблему и нашел ресурс «в переживании простых радостей семейной жизни: совместных ужинов, семейных обсуждений и принятия решения вместе», которые прежде понимались, но не имели для него личностной ценности. В жизни терапевта, выросшего в неполной семье, такого опыта практически не было. Позиция клиента стала для него «немного более своей», а личностные границы — менее жесткими.
Затем супервизор предложил терапевту занять свой, терапевтический стул и уже из этой позиции сказать клиенту о том, что он узнал о ней. Терапевт обратился к клиенту с рассказом, и то новое, что появилось при этом в отношении к клиенту, терапевт и супервизор назвали чувством восхищения и вдохновения «инаковостью». В результате терапевт обнаружил, что стал больше поддерживать клиента, что клиент стал ему интересен и у него появилось желание продолжить работу с ним. На следующей супервизорской сессии он поделился своей радостью от успешно проведенной терапевтической сессии.
Этот пример демонстрирует возможности работы в направлении от интереса терапевта к возможной зоне его профессионального роста. Способы и техники супервизорской работы имеют в данном случае лишь вспомогательное значение, обеспечивая возможность такого движения в контексте супервизорской сессии. Для появления этой возможности супервизор может попросить терапевта выполнить то или иное упражнение, пофантазировать о клиенте и отыграть эту фантазию, осмыслить взаимодействие и т. п.
Начальный фокус на терапевте. Терапевт хочет разобраться со своими чувствами и реакциями. При этом обычно он испытывает состояние дискомфорта, связанное с каким-то терапевтическим отрезком. Здесь могут пригодиться наблюдения и записи супервизора. Основные моменты рабочей стадии:
1.	Побуждение к осознаванию реакций и чувств терапевта, относящихся к тому или иному отрезку терапевтической работы, клиенту в целом. Сюда может быть включено определение класса эмоции, с которой встречается терапевт. В равной степени по отношению к осознаванию — использование своих чувств для терапевтических целей.
2.	Нормализация чувств (некоторые терапевты чрезвычайно тревожатся при осознавании своей агрессивности или эротических чувств к клиенту). Супервизор может помочь нормализовать эту реакцию, открывая с терапевтом ее диагностическую и терапевтическую ценность для терапевтического процесса, понимания отношений между терапевтом и клиентом. «Это то в поле, что должно быть выражено, но не может быть выражено иначе, как через чувства терапевта» (Калитиевская, 1997).
3.	Определение связи чувств терапевта в ходе сессии его личным материалом, собственными проблемами и ограничениями, которые затем могут быть проработаны в его личной терапии. Очень важным здесь может быть осознавание сходства проблем терапевта и клиента.
4.	Анализ того, что сам терапевт вносит в терапевтический процесс, — его собственные действия, его «любимые» способы прерывания контакта.
5.	Способность терапевта позаботиться о себе в период сессии, ресурсы для сохранения интереса к клиенту, терапии вообще.
6.	Способность терапевта ждать изменений от клиента, баланс терпения и побуждения к изменению.
7.	Привлечение личного опыта терапевта для расширения его профессиональных возможностей.
То, что происходит в рабочей стадии супервизии, имеет направление от собственных реакций, чувств и профессионального поведения терапевта (фокус) к осознаванию связи его профессиональных проблем с личным материалом, его влияния на терапевтический процесс и терапевтическую систему в целом, его собственных потребностей и способности позаботиться о себе в терапевтической сессии (возможные зоны роста). Приведенный ниже пример иллюстрирует такую возможность.
ПРИМЕР
Предварительный запрос. Его суть в том, что терапевт считает себя склонной к чрезмерной поддержке клиентов и поэтому в отношениях между ними запутывается и не видит возможности выхода из ситуации. Терапевт говорит о том, что в отношениях с клиентами находится на слишком короткой дистанции. Она определяет реальное поведение, по которому супервизор может сориентироваться в «ее слиянии» и остановить ее. Это и есть фокус супервизии, определяемый интересом терапевта. Цель супервизии терапевт и супервизор формулируют так: прояснение моментов, которые приводят ее к таким отношениям с клиентами и способов, которыми она это делает.
Терапевтическая сессия. Клиентка плачет и рассказывает о своей несостоятельности в семейной жизни, о неудачных браках, о чувстве вины и стыда, которые возникают в связи с этим. Ей очень трудно контактировать с окружающими, особенно с близкими, поскольку они удивляются тому, что она не может справиться со своей жизнью и организовать ее более адекватным для себя образом. Она рассказывает о постыдных для нее моментах, когда она не справляется с семейной ситуацией, чувствует себя виноватой из-за желания вновь развестись. Клиентка чувствует себя лишенной поддержки, а сама попросить ее не может, так как окружающие стыдят ее и спрашивают, «где ее голова». В результате падает ее самооценка, а ситуация давит и ограничивает ее. Она рассказывает о конкретных ситуациях в семье (которые здесь не приводятся из-за конфиденциальности сведений, но эти ситуации действительно серьезны и опасны для нее).
Терапевт действует очень рационально, задает много вопросов, пытаясь найти такой выход из ситуации, чтобы клиен
тку не мучило чувство вины и стыда. Она спрашивает клиентку о том, чем может быть полезна ей, но клиентка не знает, так как реальная помощь невозможна. По сути, терапевт делает то же, что и окружающие клиентку люди — спрашивает, «где ее голова». Терапевт выглядит усталым и виноватым из-за своего бессилия.
Супервизор (по предварительной договоренности) останавливает ее.
S.: Что ты чувствуешь сейчас?
Г.; Бессилие...
S.: Чье это бессилие?
Т.: Ее. У меня тоже есть сильное желание помочь, бессилие и раздражение по этому поводу.
S.: А вообще о чем идет речь?
Т.: О бессилии...
S.: Перед чем?
Т.: Ну, может быть, не столько о бессилии, сколько об обреченности, стыде, отсутствии поддержки. Но она раздражает и делает меня еще более бессильной.
S.: Ну, а ты кто перед ней и какой она тебя видит? Зачем ты ей нужна?
Т.: Не могу сообразить...
S.: Она сидит и рассказывает тебе о себе. Достаточно ли ты прояснила, о чем идет речь? Ты перечислила много чувств. Насколько они присутствуют здесь?
Т.: Не прояснила... (Поворачивается к клиентке.)
При прояснении чувств, присутствующих к контексте «здесь и сейчас», обнаруживается, что клиентка чувствует себя оставленной терапевтом и обижается на нее. Между тем время терапии заканчивается. Терапевт растеряна и вновь обращается к супервизору.
Т.: Я растерялась. Я плохо представляю, что делаю... Но мне интересно, что это меня так «заклинило»... Что у нас с ней происходит?
S. (заинтересованно): И что у вас с ней происходит?
Т.: Для меня трудно в ее горе, в ее тяжелом состоянии к ней приблизиться... У меня есть ощущение, что реально, когда я ее спрашивала, дистанция была слишком далекой.
S.: За чей счет создавалась эта дистанция?
Т.: Видимо, я создавала...
S. (улыбается): Зачем же?
Т.: Жуть... Разводы, дети... Для меня оказаться в такой ситуации было бы жутко... Я примерила ее на себя, испугалась и... отодвинулась подальше. И... стала атаковать вопросами. Хотела оказать поддержку, а создала дистанцию... (Задумчиво) Как бы этим не «заражаться»?
Задача, поставленная в предварительном запросе, выполнена. Терапевт с помощью супервизора, адекватно использующего инструмент осознавания, прояснила для себя чувство (страх), которое побудило ее «покинуть» клиентку, и способ увеличения дистанции (атака вопросами). Ею была осознана и основа для механизма слияния (клиентка путает, терапевт пугается, но молчит, продолжая работать на большой дистанции и «вхолостую»). Последний вопрос терапевта к супервизору как раз и относится к «зоне роста» — возможности выхода терапевта за пределы терапевтической системы и способам такого выхода.
Супервизор достаточно четко уловил это направление и в поддерживающей манере начал обсуждать, насколько терапев-тичным могло оказаться чувство страха, испытываемое терапевтом, как это могло поддержать клиентку и какое влияние оказать на терапевтическую ситуацию в целом, на отношения между терапевтом и клиентом. В результате терапевт по-новому оценила возможности выражения этого страха — и как способа поддержки для клиентки, попадающей в реально опасные ситуации, и как единственной возможности выхода за пределы сформировавшейся и работающей вхолостую терапевтической системы, в которой клиентка неосознанно пугает, а она сама неосознанно пугается. Терапевт предположила, что единственной возможностью, влияющей на отношения и «продвигающей» их, было бы «реально испугаться» и обсудить это с клиенткой.
Начальный фокус на терапевтических отношениях. В рабочей стадии супервизор работает с системой «терапевт-клиент». То, с чем не встретился терапевт при взаимодействии с клиентом, должно быть вскрыто и легализовано в системе «супервизор-терапевт».
Основная задача — прояснить взаимодействие терапевта и клиента, их взаимное влияние, «фигуру» терапевтического и су-первизорского процесса, пересечение контекстов обоих процес
сов, другие возможные типы взаимодействия терапевта и клиента. Именно супервидение, «центрированное на отношениях», может использовать важнейшее преимущество гештальт-подхода (преимущество, в котором с гештальт-терапией может поспорить лишь психоанализ) — опору на феномены поля (Робин, 1996; Немиринский, 2002). В идеальном случае супервизор «завершает гештальт», не завершенный в ходе терапевтической сессии. Именно этот вариант супервизии находится в непосредственной близости к «терапии терапевта», однако здесь имеется граница — граница профессиональной жизни терапевта. На осознании терапевтом связи своих профессиональных ограничений и своих личных проблем супервидение как вариант профессиональных отношений и заканчивается. Если профессиональные ограничения «питаются» личными проблемами, терапевт может проработать их на сессиях со своим личным терапевтом.
Приведенный ниже пример иллюстрирует случай удачной терапевтической сессии, проведенной в присутствии супервизора (в группе третьей ступени) и расширяющий возможности не только клиента, но и терапевта. Его особенность состоит в том, что несмотря на удовлетворение проведенной сессией, терапевт в супервизии с интересом пошел дальше и ассимилировал то новое, что удалось сделать, прослеживая прогресс от своих прошлых личных проблем к новому поведению на сессии. А кроме того, первичный запрос хотя и отражал профессиональные проблемы терапевта, но в данной супервизии был использован частично. Это касалось возможности терапевта остановиться самой (и тем самым остановить другого). Сформулированная терапевтом другая его часть, касающаяся склонности к прерыванию контакта с помощью проецирования, помогла самому терапевту быть внимательной к свободе клиента и своей собственной свободе в ходе терапевтической сессии.
Предварительный запрос
Т. (обращаясь к супервизору): Я слишком часто «кормлю» клиента проекциями и отслеживаю это поздно. Клиент «брыкается», и я понимаю, что делаю что-то не то... Я часто не оставляю ему свободы для собственных решений. Я прошу остановить меня, если я буду упорствовать в своем видении ситуации. Я бы хотела услышать и от группы альтернативные варианты работы. Еще я бы хотела понять механизмы прерывания контакта...
S.: Итак, ты бы хотела понять, не делаешь ли ты за клиента его работу и каковы твои механизмы прерывания контакта. Мы обсудим это потом, после сессии или...
Т.: Останови меня и скажи, что я делала...
S.: Ты ни в коем случае не хочешь останавливаться сама?
Т.: Если захочешь, останови... Ну и я, когда захочется посоветоваться... (Кивает.)
S.: Еще мне не конца понятно, что значит «не оставляю свободы»?
Т.: Объясняю, интерпретирую, подсовываю свое видение...
Итак, данный терапевт в состоянии начать фокусирование самостоятельно, она изначально определяет область своего интереса и начинает работать. Клиентка рассказывает о том, что в ее отношениях с другими людьми есть проблема. Она «зажигает в себе огонь», но делает это через других людей, привлекая их к себе, так как чувствует опасность в том, чтобы делать это не опосредованно. Опасность заключается в том, что клиентка боится истощиться, утратить силы. Осознанное ею на данный момент поведение приводит к тому, что люди, с которыми она контактирует, в какой-то момент начинают предъявлять претензии на большую близость с ней, но это тоже опасно, клиентка начинает отдаляться и отношения прекращаются.
Клиентка говорит много, быстро, энергично, интересно, но при этом не обращает внимания на терапевта, его реакции, и создается впечатление, что она рассказывает это «никому». Терапевт, слушающая клиентку в течение 10 минут, свободно прерывает ее и говорит о том, что в ней самой сейчас много энергии и огня, относящегося и к клиентке, и к ее рассказу и она не знает, как этой энергией и огнем распорядиться. Клиентка сердится, протестует, ей бы хотелось продолжить свой рассказ... Терапевт замечает, что чувствует растерянность, так как клиентка зовет, «зажигает интерес» и оставляет с этим. Созданная клиенткой ситуация в контексте «здесь и сейчас» полностью отражает заявленную проблему, терапевт это отмечает и обращает внимание клиентки на пересечение контекстов «здесь и сейчас» и «там и тогда».
Для клиентки эта ситуация носит характер инсайта, она говорит о том, что не дает другим людям решать, насколько близко к ней подойти. При этом она полностью находится в контакте с терапевтом и просит ее (решается) поделиться чувствами, связанными с ее поведением и той дистанцией, которую она выстраива
ет. И у терапевта, и у клиентки в этот момент наблюдается много энергии и интереса друг к другу, на этом сессия завершается.
Супервизорами отрезок после сессии
Т. (выглядит удовлетворенной): Клиентка заразила меня энергией, я вначале ее сдерживала, так как не находила, куда ее деть. Я понимала то, что происходит. Я ее не игнорировала. Меня очень подбодрило, что то, о чем мы говорили, было для нее новым опытом.
S.: О чем вы беседовали?
Т.: Об отношениях здесь и отношениях с другими. Она меня «зажгла» и оставила со всем этим...
S.: Для тебя это о чем?
Т.: О моей значимости. О том, насколько я ей интересна...
О пространстве и правах... Знаешь, для меня это важно.
S.: О пространстве и правах... (Улыбается,) И что с правами и пространством?
Т.: Я почувствовала, что она говорит и меня для нее нет... и захотела «отвоевать» для себя время и пространство.
S.: И как, по-твоему, обошлась с этим клиентка?
Т.: Мне удалось привлечь внимание к себе и нашим отношениям, и для нее это был новый опыт. Для меня это тоже ново...
S.: А с твоим первоначальным запросом, как ты считаешь, что происходит?
Т.: Я все отслеживала. Было несколько тормозящих фраз, но я отметила и перестала это делать. Спасибо за супервизию.
В последнем отрезке терапевт ассимилирует свое новое поведение и в личном, и в профессиональном планах, в чем ей внимательно и заботливо помогает супервизор. Расширение возможностей терапевта происходит буквально на глазах и классически завершается в фазе постконтакта.
Дидактические аспекты супервизии
Дидактическая помощь также важна в супервизорском процессе, хотя она в большей мере связана с преподавательской (тренерской) ипостасью супервизора и основная ее часть относится к периоду обучения в тренинговой группе.
Если дидактическая помощь не является результатом особой склонности супервизора к демонстрации своего профессионализма и «гениальности», то в небольшом объеме может быть полезна для тера
певта. «Супервизоры обязаны провести и сохранять границы между супервизией и другими профессиональными отношениями, например, обучением и руководством» (Кодекс этики и практики супервизоров Британской ассоциации консультирования, 2000 г.). В этом случае они, видимо, «не опасны» для терапевта.
Инструкции и задания. Так, для терапевта «не слышащего» (не дослушивающего) клиента, очень полезной оказалась инструкция перефразировать за клиенткой ее высказывания и концентрироваться на них в течение хотя бы 20 секунд. Дело сразу же пошло, так как терапевт освободил клиентку от своего беспокойства по поводу содержания проблемы и результата терапии, а также от своих проекций, после чего она смогла наконец-то услышать себя со стороны и свободно двигаться дальше.
Для терапевта закрытого, выслушивающего раздраженную клиентку строго и хмуро, было полезно в течение сессии несколько раз отвечать себе на вопрос «В какие моменты я могу ее пожалеть или поощрить?». Даже невербальное проявление г его человечности смягчило процесс и сделало их отношения более близкими.
Подсказка (информирование). Иногда может быть полезна и прямая подсказка. Чаще же всего полезна подсказка косвенная, содержащаяся в обсуждении сессии в тренинговой группе. Сюда же, наверное, относится контекстуально адекватная передача теоретической информации, пока не известной терапевту, разъяснение запутанных данных. Опытные преподаватели при этом всегда оставляют обучающегося «немного голодным», стимулируя познавательную активность.
Обучение построению гипотез. Для пользы дела супервизор может показать терапевту, как строятся терапевтические гипотезы, из каких элементов и стадий состоит этот процесс, каковы основания для тех или иных его выводов. Такое вмешательство обучает терапевта «созданию базы данных» на клиента и оперированию этой информацией в терапевтических целях. Отсюда логично следует и разработка стратегии взаимодействия с клиентом.
Комментарии к работе относятся больше к профессиональному процесс-анализу и чаще всего используются в тренинговой группе после супервизии. Терапевт тоже их слышит.
Контроль и оценка действий терапевта. В российском гештальт-сообществе чаще всего возникают при сдаче профессионального экзамена по окончании обучения.
ЛИТЕРАТУРА
1.	Булюбаш И. Д. Основы супервизии в гештальт-терапии. — М.: Изд-во Института Психотерапии, 2003.
2.	Йонтеф Г. (2001) Гештальт-терапия: Введение // Гештальт 2001. Сб. материалов Московского гештальт-института. — М., 2001 — С. 15 — 24.
3.	Калитиевская Е. (1997) Ресурсы творческого несовершенства // Гештальт-журнал, Сб. материалов Московского гештальт-института. — М., 1997 - С. 41-49.
4.	Кодекс этики и практики супервизоров Британской ассоциации консультирования // Журнал практической психологии и психоанализа, 2000, № 4.
5.	Немиринский О. В. (1996) Я хочу, чтобы ты стукнул меня по спине, или микродинамика переноса // Гештальт-журнал. Сб. материалов Московского гештальт-института. — М., 1996. — С. 52 —62.
6.	Немиринский О. В. О супервидении // Гештальт-терапия и консультирование. Сб. материалов Московского института гештальт-терапии и консультирования. — М., 2002. — С. 45 — 47.
7.	Ховкинс П., Шохет Р. Супервизия. Индивидуальный, групповой и организационный подходы. — C-Пб.: Речь, 2002.
8.	Якобс Д. и др. Супервизорство. — C-Пб.: Б.С.К., 1997.
9.	Bernard J. М., Goodyear R. К. (1998) Fundamentals of clinical supervision (2nd ed.) Needham Heights, MA: Allyn&Bakon.
10.	Longabill C., Hardy E., Delworth V.(1983) Supervision in counseling. The Counseling Psychologist, 10, (1): 1 — 67.
11.	Lawner P. Counter identification, therapeutic impasse, and supervisory process, Contemporary Psychoanalysis 25: 592 — 607.
12.	Powell D.J. Clinical supervision in alcohol and drug abuse counseling, — New-York: Lexington Books, 1993.
13.	Resnick R. F., Estrup L. Supervision: A Collaborative Endeavor, Gestalt Review, 2000, 4: 121-137.
14.	ParlettM. Reflections on Field Theory, British Gestalt Journal, 1991,1:68-91.
15.	StarakY. (2001) Clinical supervision: A gestalt-humanistic framework. — www. g-g. org/gej /5-1 /supervisioneng. html.
ГЛАВА 17
ЭТИЧЕСКИЕ ПРОБЛЕМЫ ПСИХОЛОГИИ, ПСИХОТЕРАПИИ И ГЕШТАЛЬТ-ТЕРАПИИ
ПРОФЕССИОНАЛЬНАЯ ЭТИКА И ОСНОВНЫЕ ЭТИЧЕСКИЕ ПРИНЦИПЫ ПСИХОТЕРАПИИ И ПСИХОЛОГИЧЕСКОГО КОНСУЛЬТИРОВАНИЯ
Консультирование и психотерапия — это деятельность, базирующаяся на личных и общественных ценностях, устанавливающая понятие «благо» и способы его достижения (Cottone&Tarvidas, 1998; Bergin, 1985). Любые цели консультирования и психотерапии основаны на этих ценностях и, кроме того, подчиняются этическим и правовым нормам. Поэтому консультантам и психотерапевтам необходимо иметь представление о личностных ценностях (своих и клиента) и знать основные этические нормы и законы (которые часто, но не всегда (!) совпадают). Закон представляет собой свод правил, признаваемых государством или сообществом, служит объединению его граждан и, в отличие от этики, определяет, что является для данного общества легитимным, а что нет. Этические же нормы чаще всего носят рекомендательный характер. Если этические и правовые нормы не совпадают, то такие конфликты обычно решаются в суде.
В целом закон обычно нейтрален по отношению к профессиональной этике, однако поддерживает сертификацию и лицензирование специалистов как способ обеспечить стандарты обслуживания граждан. Единственный случай, когда закон отменяет профессиональный кодекс этики, — это защита здоровья, безопасности и благополучия членов общества.
Профессиональная и личная этика регулируют принятие психотерапевтом и психологом» решений, касающихся процесса психотерапии (консультирования) и взаимодействия с клиентом. «Необходимым условием формирования психологического сообщества является создание внутренних стандартов деятельности (в том числе и моральных), внутреннего (профессионального) контроля за собственной деятельностью. Причем речь должна идти не только о рационально сформированных стандартах, но и о стандартизации или, лучше сказать, синхронизации и гармонизации базисных кол
лективных аффектов, различении «хорошего» и «плохого», «блага» и «зла» внутри профессионального сообщества (Тищенко, 2002).
Психология и психотерапия как профессия базируется на принципах, общих для профессиональных этик демократического общества. Она по своей природе является нормативной и фокусируется на принципах и стандартах, определяющих отношения между терапевтом и клиентом. Так, Этический кодекс канадской психологической ассоциации* акцентируется на четырех этических принципах:
•	уважении к достоинству человека;
•	ответственности по отношению к клиенту;
•	честности в отношениях;
•	ответственности по отношению к обществу.
ЭТИЧЕСКИЙ КОДЕКС И ПРОФЕССИОНАЛЬНЫЕ СТАНДАРТЫ В ПСИХОТЕРАПИИ И КОНСУЛЬТИРОВАНИИ
Кодексы профессиональной этики и стандарты практики психологов и психотерапевтов обычно разрабатываются профессиональными ассоциациями. Они базируются на общепринятой для этой организации системе ценностей и предназначены
; • для защиты прав клиентов;
•	для регулирования внутренних споров и проблем профессиональной жизни без контроля государства, обеспечения стабильности профессии;
•	для защиты прав профессионалов в случае предъявления претензий со стороны клиентов. Если деятельность профессионала признается соответствующей принятом стандарту, профессиональная организация защищает своего члена в суде;
•	для защиты от некомпетентных специалистов и шарлатанов с помощью сертификации и лицензирования специалистов, профессиональная компетентность которых соответствует профессиональным стандартам.
Обычно этический кодекс состоит из общего раздела, посвященного профессиональным ценностям, и тематических разделов, определяющих права клиента и консультанта, границы профессиональной компетенции и ответственности специалиста, профессиональные полномочия, профессиональные требования и запреты, порядок консультирования и оплаты, взаимоотношения с другими специалистами и представителями других профес
* http:www.cpa.ca/ethics.html
сий, вопросы психологической диагностики, обучения специалиста, супервизии и практики, проведение исследований и способы разрешения этических вопросов. Так, Этический кодекс американской психологической ассоциации (АРА, 1992, 2002)* вначале описывает общие принципы: компетентность, интегрированность, профессиональную и научную ответственность, уважение к правам и достоинству других людей, действия во благо других людей, социальную ответственность, а затем этические стандарты, подробно фокусирующиеся на проблемах терапии, оценки и измерений, использования рекламы, приватности и конфиденциальности, обучения, супервизии, исследований и публикаций, судебной деятельности и разрешения этических проблем.
Профессиональные стандарты обычно являются достаточно общими. Предлагая ведущие принципы, они редко отвечают на конкретные вопросы и, конечно же, не охватывают все возможные случаи. Недостатки этических кодексов и стандартов могут быть связаны также с противоречиями между стандартами, включенным в кодекс, конфликтами между юридическими нормами и этическими кодексами, устареванием этических норм, невозможностью согласования интересов всех сторон, вовлеченных в этический спор, невыполнением норм и недостаточным охватом крос-скультурных проблем (Глэддинг, 2002). Кроме того, консультанты нередко являются членами двух профессиональных ассоциаций, и тогда становится неясно, каким именно этическим кодексом они будут руководствоваться в своей работе.
Для того чтобы поступать в соответствии с этическими нормами, консультантам необходимо знать эти нормы и уметь отличать этические дилеммы от дилемм другого типа. Однако декларированные этические нормы часто вступают в противоречие с реальными индивидуальными ценностями данного психотерапевта или психолога, и тогда его поведение определяется именно ими. Сам профессиональный кодекс также не лишен противоречий, например, существует конфликт между принципом конфиденциальности и действием в интересах клиента (К. S. Pope, Т. R. Bajt, 1988). Терапевт, сохраняющий конфиденциальность по отношению к агрессивному клиенту с криминальными намерениями, может действовать против интересов этого клиента или общества.
В своих действиях по принятию этически верных решений консультант или терапевт следуют общепринятым для многих про
* http://www.apa.org/ethics/code2002.html.
фессиональных психологических и психотерапевтических организаций принципам:
•	блага для клиента — совершение добра и предотвращение вреда;
•	ненанесения ущерба;
•	автономности (уважение к клиенту, его ценностям, убеждениям и собственным решениям);
•	справедливости (честности);
•	точности (соблюдение обязательств).
Некоторые кодексы разделены на две части — этический кодекс и кодекс практики — например, Кодекс этики и практики консультантов Британской ассоциации консультирования (2002). В его этической части прописаны ценности (целостность, беспристрастность и уважение), ответственность, антидискриминацион-ный подход, конфиденциальность, контракты, границы и компетентность. Кодекс практики дает более четкие интерпретации этих принципов, описывая нормативное профессиональное поведение.
Некоторые другие этические принципы предназначены для того, чтобы оценить, является ли действие консультанта или терапевта этически оправданным. Один из них — это принцип персональной и профессиональной честности. В таких случаях терапевтический тупик или дилемма могут быть результатом того, что не признается и не проговаривается (сознательно или бессознательно) в ходе терапевтической сессии. Какова может быть причина того, что терапевт не откровенен с клиентом? Важно осознавать, имеются ли в терапии такие табуированные темы, которые терапевт не может обсуждать откровенно. Размышления о них и о фальши в терапевтических отношениях помогает терапевту найти выход из терапевтического тупика и решить, какие именно терапевтические интервенции имеют смысл в данной ситуации. Одним из способов, позволяющим решать проблему личной и профессиональной честности, является супервизия.
Следующий принцип, обычно выделяемый этическими кодексами — это принцип действия в интересах клиента. Он связан с распознаванием ценностей клиента и различением между ними и личными ценностями психолога. Иногда может складываться такая ситуация, при которой консультант проецирует на клиентов свои личные ценностные ориентации и игнорирует их желания. Например, психологи и психотерапевты должны уважать религиозные и моральные убеждения своих клиентов и учитывать их при планировании своих профессиональных вмешательств.
Этот принцип также привлекает внимание терапевта к тому, насколько пациент понимает и как отвечает на рассматриваемое действие. Терапия — одна из областей, которая уделяет эксклюзивное внимание одной теории, идее и техникам и тем самым перекрывает другие источники информации, идеи и способы работы. Терапевты, которые находятся в тренинге, могут придерживаться теории, идей и техник как способа справиться с тревогой и ответственностью. Для того чтобы избежать этих осложнений, необходимо тщательное исследование чувств и мыслей терапевта, его реакций на клиента. Безотносительно к теоретической направленности, исходу или технической оснащенности предполагаемых интервенций терапевт должен сориентироваться в том, как это переживается и понимается клиентом. Многие психотерапевты считают, что клиенты разделяют с ними их систему ценностей и верований, хотя это далеко не так. Первоочередной задачей терапевта должно быть исследование этических принципов, потребностей и ценностей клиента. Благодаря этому терапевт может разобраться в осознаваемых и неосознаваемых ожиданиях клиента от предстоящей работы. Попытки представить себе предполагаемое действие из перспективы клиента может помочь предотвратить, скорректировать и идентифицировать возможные источники непонимания, нарушения коммуникации и недостаток эмпатии.
Третий принцип состоит в том, что действия консультанта не должны иметь преступного намерения или преследовать личную выгоду. С некоторыми клиентами, например, трудно поддерживать отношения симпатии, и психолог должен осознавать, насколько его действия могут противоречить этому принципу. В других случаях наряду с терапевтическими могут развиваться деловые или дружеские отношения. Собственный интерес консультанта к другим отношениям, помимо терапевтических, может приводить к тому, что его суждения и действия оказываются под влиянием этого интереса. Для клиентов такие двойственные отношения чреваты невозможностью отстоять свои интересы, а кроме того, могут пострадать обе области сотрудничества. По этим же соображением не проводится терапия или консультирование с родственниками, друзьями, подчиненными, начальниками, не поддерживаются деловые отношения с бывшими и настоящими клиентами, учениками. К числу неразрешенных вопросов относится посещение терапевтических групп вместе с клиентами, спонсорство и т. п.
Умение обосновывать свои действия также важно для психолога и психотерапевта при решении этической дилеммы. Это
умение тренируется на профессиональных тренингах и семинарах. Существуют специальные модели обучения консультантов и психотерапевтов в ситуации этического выбора.
Что влияет на принятие этического решения в сложной ситуации? Чаще всего этическая дилемма рассматривается как конфликт ценностей. Поскольку этический кодекс различных профессиональных организаций не может стать базой для этического решения абсолютно во всех возможных проблемных ситуациях, то в основе принятия такого решения в сложной ситуации неизбежно оказываются личные ценности консультанта или терапевта (Sileo, Kopala, 1993, Eberlein, 1987, приведено по: Cottone R. R. и Claus R. E., 2000), интернализованные стандарты и организационные ценности, способность к самоосознаванию, личной ответственности и открытости к обратной связи от коллег по поводу этичности решений (Carfat, Ricks, 1995).
Стадлер и его коллеги (1986) предлагают тест-модель из трех простейших вопросов, которые помогают терапевту определиться в соответствии способа своего действия: (1) Это действие законно? (2) Рекомендовал бы сам консультант его коллеге? (3) Хотел бы он, чтобы о его поведении узнали коллеги?
v Далее, на это решение оказывают действие (кроме личных ценностей) личностные характеристики, клиническая ориентация, опыт и участие в тренингах по принятию этического решения (Tymshuk, 1981, Corey et al, 1998, приведено no: Cottone R. R. и Claus R. E., 2000 ). Специфическое влияние оказывает и сама методика принятия этического решения, а также фундаментальные ценности, на которых она базируется. Такими ценностями являются: моральные стандарты автономии, блага, ненанесения ущерба, соблюдение прав (Forester-Miller, Davis, 1996, приведено по: Cottone R. R. и Claus R. Е., 2000); оценка ситуации и пользы для клиента, последствия принятия этого решения, консультации с коллегами, понимание своего долга, соответствующее образование терапевта (Sileo, Kopala, 1993, приведено по: Cottone R. R. и Claus R. Е., 2000).
Модели принятия этического решения, разработанные разными авторами (см. табл. 5) сами по себе не создают этического решения, но описывают процесс его принятия (Keilt-Spigel, Koocher, 1985, приведено по: Cottone R. R. и Claus R. Е., 2000). Они предназначены для прояснения мыслей и чувств, контекстуальных аспектов ситуации и процесса принятия этического решения. Подчеркивается важность самоосознавания, внимания к контексту и сотрудничества с коллегами (Tarvydas, 1998, приведено по: Cottone
R. R. и Claus R. E., 2000). Эти модели обычно разделены на стадии, ориентируясь на которые, терапевт проходит «через процесс» создания этически верного решения.
Таблица 5.
Модели принятия этических решений в психотерапии*
№	Corey et al. (1998)	Forestar-Miller Davis (1996)	Steinman et al. (1998)	Tarvydas (1998)	Welfel (1998)
1.	Определен, проблемы.	Определение проблемы.	Определение проблемы.	Интерпретация ситуации.	Развитие этической сензитивности.
2.	Определен, возможных проблем.	Сверка с этическим кодом АСА.	Определение подходящего этического стандарта.	Рассмотрение проблемы или дилеммы.	Определение дилеммы и возможностей ее разрешения.
3.	Получение консультации.	Определение природы дилеммы.	Определение возможных этических ловушек.	Определение стандартов, применимых к дилемме.	Обращение к профессиональным стандартам.
4.	Рассмотрение возможных способов действия.	Создание возможных направлений действия.	Оформление предварительного ного ответа.	Определение возможных и вероятных направлений действия.	Поиск этических ориентиров, полезной информации.
5.	Определ. последствии различных решений.	Рассмотрение возможных последствий, определение направления действия.	Рассмотрение последствий этого ответа.	Рассмотрение последствий для каждого направления действия.	Применение этических принципов к ситуации.
6.	Принятие решения о наилучшем направлен.’	Оценка избранного направления действия.	Подготовка этической резолюции, коллегами.	Консультация с супервизор, или коллегами.	Консультация с супервизором и авторитета, коллегами.
7.		Выполнение действия.	Получение обратной связи от коллег и супервизора.	Выбор действия путем взвешенного сравнения ценностей, рассмотрения контекста.	Анализ и принятие решения.
8.			Выполнение действия.	Планирование и выполнение избранного действия.	Информиров. супервизора и выполнение действия, оформление документации.
9.				Оценка действия.	Рефлексия опыта.
Вместе с тем, одной из опасностей чрезмерного акцентирования этического мышления и кодексов, по мнению Коэйт (2001)“, является формирование впечатления о некоторых идеальных условиях для работы и о том, что, следуя правилам, можно гарантировать некую идеальную практику. Это дает основание думать, что психотерапия служит искоренению человеческих несовершенств и любого трудного опыта, а не проработке этого опыта и развитию индивидуума на его основе. Такое убеждение ведет к нереалистическим ожиданиям и представлению о всесилии психотерапевта, а кроме того, может формировать культуру обвинения-возмездия и поиска «козла отпущения» в профессиональной среде. Было бы полезным признать в этическом кодексе существование несовершенных ситуаций и этических дилемм и того, что они являются частью психотерапии, а не ее порождением.
Благополучие пациента
Это один из краеугольных камней этического стандарта. Планируя определенные действия, терапевт или консультант решает, будет ли оно адекватным для обретения пациентом благополучия. В некоторых ситуациях чувства терапевта, особенно страх, гнев или сексуальная симпатия, могут быть такими сильными, сложными и спонтанными, что создают собственный контекст. В этом контексте терапевт может отвечать на свои собственные яркие чувства, импульсы, желания, страхи и фантазии, в то время как потребности пациента теряют свой приоритет.
Нередко принцип благополучия вступает в конфликтные отношения с принципом конфиденциальности. В некоторых случаях терапевт может принимать участие в действиях, которые могут быть истолкованы как угрожающие благополучию клиента. Например, он может требовать от клиента рассказа о событиях и фактах, угрожающих его благополучию. Или, согласно правовым нормам, он должен сообщить в правоохранительные органы об угрозах пациента в адрес его близких. Поэтому терапевту важно понять, в какой степени предполагаемое этическое действие способствует или, наоборот, угрожает этому благополучию (Pope К. S., Bajt Т. R.,1988; Pope К. S., Sonne J. L., Yolroud J. C., 1993).
Кроме того, терапевт и пациент могут испытывать удовольствие от беседы о недавних событиях, кинофильме, сексуальных фанта-
*	Цит. по обзору Cottone R. R. и Claus R. Е. (2000).
*	*	Values and Ethics of Psychotherapy and Counseling. Eds. E. P. Palmer Barnes
and L. Murdin. Open University Press: Buckingham & Philadelphia, 2001.
зиях. Однако терапевту необходимо оценить, какое отношение это имеет к процессу терапии и обслуживает ли эта дискуссия терапевтический процесс? Служит ли она терапевтическим целям? На эти вопросы нет универсального ответа — в некоторых случаях такая дискуссия может быть необходимой для прогресса терапии, в других случаях она бесполезна или наносит ущерб терапевтическому процессу.
Ненанесение ущерба и фундаментальные запреты
Терапевтические отношения являются особенными отношениями и характеризуются значительной уязвимостью клиента и его потребностью в доверии и поддержке. Клиенты рассказывают терапевту о мыслях, чувствах и желаниях, которые они не доверили бы другим людям. В связи с этим, а также в связи с особой ролью терапевта в этих отношениях существуют фундаментальные этические запреты, к которым относятся злоупотреблению властью, доверием, сексуальная и другие виды эксплуатации клиентов.
Фундаментальным запретом является вовлечение пациента в сексуальные отношения. Исследования Мастерса и Джонсон, проведенные в 60-70-е годы убедительно показали, что вовлечение в сексуальные отношения причиняет ущерб пациенту и негативно влияет на отношения с супругами, партнерами, на длительность отношений с представителями другого пола, а также часто связано с предыдущими ситуациями насилия и инцеста.
Неважно, из-за чего терапевт становится сексуально активным с пациентом, не имеет значения ситуация или то, что пациент делает или говорит, не имеют значения чувства, которые появляются у них. Эти отношения абсолютно запретны и ответственность за выполнение этого правила возложена этическим стандартом на терапевта (Pope К. S., Sonne J. L., Yolroud J. С., 1993). Терапевт должен также отслеживать и профессионально обращаться с соблазняющим поведением клиентов вне зависимости от своей теоретической ориентации и специфики отношений с клиентом.
Оценивая ущерб, приносимый вовлечением клиентов в сексуальные отношения с терапевтом, Поуп (Pope, 2001) выделил десять основных последствий.
Амбивалетность. Клиенты, вовлеченные терапевтом в сексуальные отношения, с одной стороны, хотят покинуть его, а с другой стороны, продолжают верить, что нуждаются именно в его защите. Они могут верить терапевту, что важно сохранить эти
отношения в секрете, чтобы не повредить карьере терапевта или своему лечению. Они могут также верить, что эти отношения являются актом большого самопожертвования терапевта и что это единственный способ, которым терапевт может лечить клиента. Амбивалентность такого рода часто встречается у тех, кто ранее испытал различные формы насилия (инцест, изнасилование). Жертвы насилия в детском возрасте могли также одновременно чувствовать противоположные импульсы по отношению к родителю — желание спасаться бегством , а также цепляться за них и защищать их от других людей.
Когнитивная дисфункция. Многие люди, вовлеченные в сексуальные отношения с терапевтом, будут испытывать интенсивную когнитивную дисфункцию, включающую нарушения памяти, мышления, внимания, навязчивые образы, ночные кошмары и т. п. Эти когнитивные нарушения могут существенно влиять на способность пациента к работе, социальную активность и даже нарушать обычное самообслуживание. Иногда этот паттерн последствий по структуре может напоминать посттрама-тическое стрессовое расстройство.
Эмоциональная лабильность. Интенсивные эмоции могут появляться внезапно, без причины, как если бы они не были связаны с текущей ситуацией. Это эмоциональное разобщение может быть достаточно глубоким: личность рассказывает о грустных событиях своей жизни с улыбкой или чередуя рыдания со смехом. Чувства воспринимаются как чуждые, угрожающие или нежелательно вторгающиеся во внутреннюю жизнь Следствием потери личностного контроля над чувствами является ощущение беспомощности.
Опустошенность и изоляция. Ощущение внутренней пустоты у лиц, вовлеченных в сексуальные отношения с терапевтом, часто сопровождается чувством изоляции, нарушением связей с другими людьми, как если бы жертвы сексуальной эксплуатации перестали являться членами общества.
Вина. Постоянная вина — характерное чувство для таких пациентов. Она иррациональна, поскольку избегание сексуальных отношений с пациентом является ответственностью терапевта. Это не единственное чувство, рождаемое такими отношениями, кроме вины характерен стыд, страх потери любви и снижение самооценки.
Нарушение способности доверять. Психотерапия во многом базируется на доверии клиента терапевту, доверии, которое ог
раничено только способностями клиентов к самораскрытию или их осознанным решением не раскрывать какую-либо информацию или секрет. Пациенты доверяют терапевту действовать так, чтобы способствовать их благополучию. Вовлечение в сексуальные отношения с терапевтом влечет за собой глубокое нарушение доверия со стороны клиентов. Учитывая, что многие пациенты испытывают недостаток доверия по отношению к родительским фигурам с раннего детства, сексуальное вовлечение подвергает их опасности повторной травматизации.
Возрастание суицидального риска. Многие исследования подтверждают возрастание суицидального риска у пациентов, вовлеченных в сексуальные отношения с терапевтом. Около 14% таких пациентов предпринимает хотя бы одну суицидальную попытку и у 1% пациентов такая попытка заканчивается завершенным суицидом.
Изменение ролей и беспорядочность (нечеткость) границ. Терапевты, которые сексуально эксплуатируют своих клиентов, нарушают границы терапии. Фокус сессии смещается с клинических потребностей клиента к личным желаниям терапевта. Это приводит к реверсии ролей и запутанности границ терапии. В легитимной терапии ожидается, что терапевтический процесс и улучшение состояния клиента, над которым работает терапевтическая диада, будет продолжаться между сессиями и после окончания терапии. Клиент приходит на терапию, чтобы избавиться от депрессии или разрешить конфликт с партнером, что возможно как в процессе работы, так и после ее окончания. К сожалению, как польза, так и вред (негативные последствия терапии) может иметь продолжительный характер. Роли и границы, которые люди используют для того, чтобы определять и защищать себя, осуществлять что-либо, могут стать не только менее полезными для пациента, но и самоповреждающими и са-модеструктивными. *
Сексуальная беспорядочность. Не удивительно, что пациенты, вовлеченные в сексуальные отношения с терапевтом, становятся менее осознанными в своей сексуальности. Это событие оставляет у них впечатление, что их человеческим предназначением является сексуальное удовлетворение других. В то время как эти пациенты испытывают ощущение пустоты и изоляцию, у них возрастает риск повторения эпизодов сексуальной эксплуатации уже с другими людьми, как попытка преодолеть эти мучительные чувства и вырваться из изоляции. Они могут
вовлекаться в унижающие, безрадостные, болезненные, вредные и опасные сексуальные действия, чтобы выразить осуждение себя самого, своей никчемности, виновности и испытать ощущение заслуженного наказания. Изменяется ощущение сексуальности, некоторые пациенты могут говорить, что они сексуально возбуждены в тот момент, когда они тревожны, злы, подавлены или боятся чего-либо.
Подавленный гнев. Многие пациенты, подвергавшиеся сексуальному насилию, испытывают законный гнев, но им трудно предъявлять этот гнев прямо. В некоторых случаях гнев направляется на себя и может приводить к самодеструктивному поведению, отвращению к себе и самонаказанию (включая суицид).
Терапевты, нарушающие запрет на сексуальные отношения с клиентами, часто искусно манипулируют клиентами, чтобы подавить их гнев. Для этого некоторые из них могут использовать запугивание, принуждение и даже силу. Клиенты боятся выражать свой гнев, опасаясь не справиться с ним или из страха причинить ущерб терапевту.
Другой фундаментальный запрет — это дискриминация по половому, этническому или гендерному признаку. Антидискри-минационный подход должен стать необходимой частью терапевтической практики и тренинга. Фундаментальный запрет также касается злоупотребления властью и других видов эксплуатации клиента.
Двойственные отношения
Под двойственными отношениями в терапии и консультировании понимают отношения, совмещающие терапевтические и другие аспекты: сексуальные, деловые, дружеские, семейные, отношения обучения (Gottlieb М. С., 1993; Pope, 2003).
Проблема двойственных отношений может быть рассмотрена с точки зрения ролевой теории. Социальные роли содержат соответствующие ожидания, касающиеся поведения, прав и обязанностей, которые они накладывают. Ролевой конфликт возникает тогда, когда поведение индивидуума несовместимо с ожиданиями от его роли. При двойственных отношениях терапевт находится в двух ролевых позициях относительно клиента. Практически все этические кодексы и профессиональные стандарты рекомендуют избегать таких отношений. Так, этический кодекс АРА рекомендует избегать непрофессиональных контактов с клиентами, так как эти отношения могут повлиять на объективность психолога и эффективное выполнение им сво
их функций, а также может нанести ущерб клиенту или привести к отношениям эксплуатации.
Однако избежать двойственности в отношениях не всегда возможно, так как это порой зависит не только от психолога или терапевта. Так, психотерапевт, преподаватель психологического факультета может встретиться со своими клиентами (студентами, выбравшими его курс) в одной аудитории (Pope, 2003). К психологу, работающему в медицинском учреждении, могут обращаться за помощью коллеги. Психолог или психотерапевт, проживающий и работающий в небольшом сообществе, может являться одновременно клиентом своих клиентов (например, посещать их магазин), их соседом или дальним родственником (Younggren J. N., 2002). Он может случайно встретиться со своими клиентами на приеме или в гостях у своих друзей. Существуют проблемы обучения психологов в небольших университетах, где один человек совмещает роли преподавателя, работодателя и супервизора и т. п. Следствием этого и являются этические дилеммы.	*
Специфическую модель создания этического разрешения двойственных ситуаций предложил Готтлиб (1993).
Такая модель имеет три преимущества: (1) она адресована этической дилемме в области двойственных отношений; (2) она конкретна, но не навязывает профессионалу определенное поведение; (3) она включает все потенциальные проблемы двойственных отношений, которые могут возникать безотносительно к профессиональному контексту, в котором они возникли.
Эта модель применима ко всем профессиональным отношениям (терапевтические отношения являются частностью) и включает отношения с клиентами, студентами и супервизируемыми — ко всем, кто является потребителем психологического сервиса, независимо от его типа. Модель предполагает, что не все двойственные отношения наносят ущерб клиентам, в некоторых случаях риск ущерба может быть низким, а иногда они могут быть даже полезными. Модель создана для повышения сензитивности психолога и дает рекомендации, касающиеся его действий. Она предназначена для исследования двойственных отношений, которые предполагаются, но еще не существуют. Предлагаемые параметры должны оцениваться из перспективы потребителя (а не профессионала), для того чтобы быть уверенными, что эти действия будут направлены на благо потребителя.
В модели используются три фактора, определяющих этическое решение. Первый фактор — это власть. Он касается степени
влияния на потребителя психологических услуг. Так, психолог, выступающий по телевидению и рассказывающий об особенностях родительско-детских отношений, имеет заведомо меньшее влияние на аудиторию, чем влияет на своего клиента тот, кто занимается долговременной инсайт-ориентированной терапией.
Второй фактор — продолжительность отношений, один из аспектов власти, очень важный, поскольку в терапевтическом процессе власть может усиливаться. Она оказывается менее сильной, если отношения недолговременные, и возрастает в продолжающихся отношениях, например, в отношениях студента и преподавателя.
Третий фактор — ясность завершения отношений. Например, однократное психологическое исследование соискателей работы дает небольшие шансы для продолжения контакта с психологом. Существуют и противоположные ситуации; так, некоторые семейные психологи предполагают, что их обязательства по отношению к семье никогда не завершаются. Кроме того, клиенты нередко возобновляют отношения с терапевтом или психологом в трудных для себя обстоятельствах. Таким образом, отношения можно отнести к трем группам — лимитированные по времени, отношения, где возможен дальнейший контакт, и отношения, в которых время завершения контакта не определено.
Таблица 6.
Параметры для создания этически верного решения
Слабая власть и влияние	Среднее влияние (власть)	Сильная власть
Нет личностных отношений, слабые личностные отношения или личности рассматривают друг друга как равных.	Ясное влияние в настоящем, но отношения ограничены.	Сильная власть с глубоким личностным влиянием.
Небольшая продолжительность отношений.	Средняя продолжительность отношений.	Длительные отношения.
Единственный контакт или несколько контактов в течение короткого периода времени.	Регулярные контакты в течение ограниченного времени.	Продолжительные или эпизодические контакты в течение длительного времени.
Специфическое завершение.	Неопределенность в завершении.	Нет ограничений по завершению контактов.
Отношения, ограниченные во времени внешними обстоятельствами, или первичное согласие сторон, по которому новый контакт маловероятен.		
	Профессиональные действия завершены, но новый контакт не исключен.	
		Нет соглашения о возможном завершении отношений.
Когда психолог предполагает, что дополнительные отношения возможны, для создания этически верного решения он может сделать следующие шаги.
Первый шаг состоит в том, чтобы оценить текущие отношения согласно выделенным параметрам. Из перспективы клиента необходимо оценить, чем именно эти отношения могут быть для каждого их участника и насколько велика разница во власти, как долго отношения будут продолжаться и ясно ли, когда они завершатся. Если эти отношения попадают в правую сторону таблицы 6 (по крайней мере два параметра из трех), то риск потенциального ущерба для клиента слишком велик. Так бывает в традиционной психотерапии (семейной, групповой или индивидуальной), и в этом случае все достаточно ясно. Если отношения попадают в левую сторону таблицы 6 (слабая власть, небольшая продолжительность и ясное завершение), можно перейти к следующему шагу. Решение по поводу отношений, располагающихся в средней части таблицы, более сложные* и касаются лишь некоторых типов дополнительных отношений.
Второй шаг — оценить предполагаемые (дополнительные) отношения, как это было сделано для текущих отношений по трем параметрам. Если предполагаемые отношения попадают в правую часть таблицы 6, от них нужно отказаться в том случае, когда текущие отношения находятся в этой же части таблицы. Если предполагаемые отношения относятся к параметрам, находящимся в средней или левой части таблицы 6, они возможны и психолог может перейти к следующему шагу. Например, психолог, желающий подружиться с матерью ребенка, участвовала в процедуре его психологического исследования, но оно было однократным и завершенным. Дополнительные отношения в этом случае могут быть приемлемыми.
Третий шаг — исследовать текущие и предполагаемые отношения по ролевой несовместимости, если они попадают в среднюю или левую часть таблицы 6. Если две различные роли несовместимы, от дополнительных отношений лучше отказаться. Например, преподаватель не должны иметь деловых отношений со студентами или психолог не должен воспринимать соискателя работы как пациента для кратковременной терапии. Если же оба типа отношений по параметрам относятся к средней части таблицы и роли совместимы, дополнительные отношения возможны. Например, преподаватель психологического факультета может осуществлять научное руководство студентами.
Четвертый шаг — получение консультации от коллеги. Дополнительные отношения должны быть рассмотрены с точки зрения потребителя, и консультация с коллегой является обычной практикой создания этического решения. Коллега может помочь увидеть пропущенные профессионалом аспекты проблемы. Например, рассмотреть вопрос о приглашении на день рождения мужчины-супервизора (недавно разведенного и находящегося в дистрессе) супервизируемой женщиной-терапевтом.
Пятый шаг — обсуждение решения с потребителем, если психолог решил вступать в дополнительные отношения. Они могут вместе рассмотреть суть модели принятия решения, этическую проблему, подходящие альтернативы и потенциальные последствия в процессе создания информированного согласия. Если потребитель достаточно компетентен и осознанно готов вступать в дополнительные отношения, психолог может предоставить ему время, адекватное для рассмотрения альтернатив. Если потребитель не в состоянии разрешить дилемму или не желает рассматривать проблему, принимая осознанное решение, это рискованно и от предполагаемых отношений лучше отказаться.
Безопасность и конфиденциальность
Конфиденциальность — это обязанность терапевта выполнять данное клиенту обещание о неразглашении сведений частного характера, которые становятся ему известны по роду работы. В последние годы конфиденциальность становится больше правовым, чем этическим понятием. Случаи нарушения конфиденциальности сведений, сообщенных клиентом, рассматриваются в суде.
Многие психотерапевты подчеркивают, что без понятия о конфиденциальности пациенты будут откладывать лечение, что сделает их проблемы более серьезными и сложными, в другом случае они не станут давать о себе важную информацию из страха разоблачения и социальных последствий. Традиция соблюдения конфиденциальности серьезно изменилась в современных юридических, социальных и экономических условиях. Факторы, ведущие к нарушению конфиденциальности и приватности, отмечают треть потребителей этих услуг. По некоторым оценкам, отдельные организации, оказывающие такие услуги, настаивают на предоставлении информации о пациентах.
Кроме того, утечка информации возникает из-за частных разговоров технических работников, при обучении студентов (демонстрация кейсов), из-за наличия комнат ожидания, архивов,
записей сессий в период обучения психотерапевтов и т. п. Хранение письменной или электронной информации о клиентах является личной ответственностью психолога, исключающего доступ третьих лиц к данной информации. По приведенным выше причинам уровень защиты конфиденциальности в настоящее время снизился.
Утечка информации характерна также для начального периода обучения начинающих психотерапевтов, которые обсуждают трудных пациентов с коллегами или друзьями и таким образом освобождаются от аффектов. Сохранять конфиденциальность означает проявлять зрелость в конструктивном управлении сильными аффектами и «сырыми» впечатлениями о пациенте, без действий и без разрядки (Roback Н. В., Shelton М., 1995). Это не относится к тем терапевтам, которые хотят проконсультироваться у более опытного коллеги.
Поэтому правильное хранение информации о клиентах — -одна из задач психолога или психотерапевта. Если этический кодекс и профессиональные стандарты регулируют эту ситуацию, консультанту важно сверяться с ними для точного соблюдения требований к хранению документации. Конфиденциальная информация не должна передаваться и по телефону. Кроме того, публикация случаев с иллюстративными, научными или образовательными целями должна осуществляться так, чтобы невозможно было идентифицировать описываемое лицо, группу или организацию. Такая информация защищается и при обсуждении случаев с коллегами. Если вероятность идентификации велика, требуется специальное разрешение клиента.
Присутствие на терапевтической сессии третьих лиц (супервизора, практикантов, коллег), ведение аудио- и видеозаписи требуют предварительного согласия клиента. Информация, полученная психологом, не может быть использована им в своих интересах или в интересах третьих лиц.
Нарушение границ
Нарушение границ происходит тогда, когда терапевт осознанно или неосознанно переходит эмоциональные, физические, духовные или сексуальные границы другого человека. В каждом направлении психотерапии есть свои запретные действия, связанные с разной теоретической ориентацией. Различные источники приводят такие примеры, как, объятия, принятие приглашений на обед с клиентами, раскрытие личностной информации о
себе (например, о собственных жизненных трудностях), звонки по телефону, обмен подарками, одалживание книг, денег, участие в совместных мероприятиях и т. п. Считается, что профессиональная дистанция между терапевтом и клиентом обеспечивает безопасность клиента (Williams, 1997). Поэтому существует этическая необходимость в поддерживании границ терапии.
Ограничения конфиденциальности
Ограничения конфиденциальности обычно касаются тех случаев, когда пациент сам просит сообщить что-то властям или когда он представляет угрозу для себя или других людей, или по представлению суда. Большинство терапевтов убеждены в том, что информирование об ограничениях в конфиденциальности будет опасным для успешного терапевтического исхода, однако неинформирование пациентов об этом нарушает их юридические и этические права на информированное согласие. Исследование Робака и Шелтона (Н. В. Roback, М. Shelton, 1995) показали, что знание об ограничениях конфиденциальности для потенциальных пациентов может затруднять их приход в терапию, в то время как знание об ограничениях конфиденциальности пациентов, уже проходящих терапию, не оказывает негативного влияния на их доверие к внимательному опытному терапевту.
Пациенты также не желают, чтобы информация об их случае была раскрыта работодателю, поскольку боятся, что это негативно скажется на их занятости. В то же время некоторые терапевты убеждены, что информация об ограничениях конфиденциальности будет полезна пациентам, склонным к насилию над близкими, и прежде всего детьми. Особенно серьезными являются случаи, касающиеся ситуаций, в которых терапевтам становится известно об инфекционном заболевании (СПИД) или угрозе жизни и здоровью близких пациента (угрозы насилия).
Существенной проблемой являются ограничения конфиденциальности, связанные с правовыми нормами. В некоторых странах консультанты обязаны сообщать властям о случаях насилия в семьях, об угрозах со стороны пациента в адрес близких или других членов общества, а также если пациент представляет угрозу для себя самого. Так, в Калифорнии (США) консультант обязан защищать население от насилия и в связи с этим должен сообщать властям о предполагаемой опасности.
Для помощи специалистам в разрешении проблем существуют специальные руководства*, которые приводят анализ конкретных этически проблемных ситуаций, принципы принятия этически верных решений и вопросы для размышлений. Каждая ситуация соответствует определенному стандарту этического кодекса.
Информированное согласие
Одним из этических принципов, разделяемых многими профессиональными ассоциациями, является принцип информированного согласия. Перед консультантом или терапевтом всегда стоит вопрос: «Соответствует ли предполагаемое действие принципу информированного согласия?». Это одна из самых трудных проблем, поскольку требования к информированному согласию или информированному отказу в терапии варьирует соответственно юрисдикции (Pope К. S., Sonne J. L., Yolroud J. С., 1993). Имеются случаи, когда пациенты подвергаются действиям, противоречащим их информированному согласию. Например, личности с угрозой суицида или гомицида госпитализируются недобровольно. Каждый такой случай может быть рассмотрен комитетом по этике и судом в отношении сохранения личностной автономии, а также прав пациента выбирать, какое именно лечение выбирать, а какое отвергать.
Осуществляя интервенции по отношению к индивидам, группам, организациям, консультант или психотерапевт знакомит их с необходимой информацией об основных проблемах, целях терапии и консультирования и используемых методах. Психотерапевт или консультант поощряет клиентов в том, чтобы получать достаточную информацию. Информация должна предоставляться в доступной для понимания форме, а в случае недееспособных или несовершеннолетних должны быть проинформированы родители или опекуны.
Информация о форме вмешательства не всегда может быть адекватно донесена до клиента. Так, в парадоксальной терапии терапевт не информирует клиента об особенностях парадоксальной интервенции. «Из перспективы линейной теории такая инструкция может восприниматься как обман. [...] Парадоксальный терапевт организует ситуацию так, чтобы совершенное пациентом изменение производило впечатление спонтанного» (Уикс, Абат, 2002). Таким образом, в случае парадоксальной те-
* Herlihy В., Corey С. (1996) Ethical Stardards Casebook (5th ed.), Alexandria, VA: American Counseling Association.
рапии приведение в действие принципа информированного согласия не всегда возможно, и авторы книги высказывают парадоксальное же предположение о том, что «проведение неэффективной терапии является неэтичным поведением».
Если вмешательство осуществлено не до конца, то психолог ставит клиента в известность о тех организациях или консультантах, которые могут его продолжить. Попадая в двусмысленную ситуацию (например, клиент не предупредил о том, что проходит терапию у другого профессионала), психолог вправе выйти из нее, предупредив клиента и обосновав свои действия.
В последнее время исследования играют решающую роль в развитии психотерапии, и много внимания уделяется эффективности, качеству и экономичности психотерапевтических услуг. Вместе с тем некоторые специалисты считают вторжение исследований в психотерапевтический процесс неприемлемым. Особенно это касается принципа информированного согласия клиентов на проведение исследований. Немногие клиенты в состоянии адекватно оценить цель и влияние этих исследований, а особенно пациенты с психическими нарушениями. Аудио- и видеозаписи могут расцениваться как вторжение в приватность и фактор искажения психотерапевтического взаимодействия, поскольку являются аналогом включенного наблюдателя. Этическим императивом, возможно, послужит тесная связь исследований с практикой, поскольку исследования направлены на ее совершенствование.
Отношения с клиентами: предварительная информация, контракт, реклама, гонорар, текущие отношения и отношения с бывшими клиентами
Реклама психотерапевтических услуг должна отражать точные сведения о специалисте — его профессиональной квалификации, аккредитации, лицензии, ученой степени, области интереса, применяемых методах, предполагаемом виде услуг. Грубым нарушением профессиональной этики является использование доверия пациентов в случае официально не существующих титулов, процедур сомнительной эффективности и не имеющих научного обоснования, а также признания специалистов. Любые рекламные или публичные высказывания должны быть предельно точными (Кодекс Британской ассоциации консультирования, 1992, 2002). Клиент вправе потребовать от консультанта или психотерапевта информацию о его образовании, тренингах и специализации.
В контракте с клиентом (см. пример) должны быть отражены степень конфиденциальности, договоренности относительно места и времени терапевтических сессий, гонорар и другие важные вопросы. В контракте фиксируется разрешение клиента на запись терапевтических сессий, клиент информируется об условиях хранения записей и доступа к ним третьих лиц. Клиенту важно понимать, что терапия — это отношения, регулируемые контрактом. Консультант или терапевт может пересмотреть свое решение о консультировании в случае неоднократного невыполнения клиентом условий контракта. В то же время свобода клиента прекратить вмешательство, а также получать консультации у другого психолога или психотерапевта не должна быть ограничена (Этические стандарты психолога, 1990).
КОНТРАКТ КОНСУЛЬТАНТА И КЛИЕНТА*
Следующее заявление написано Джо Уитмером, доктором философии NCC, и Теодором Р. Рэмли, доктором юриспруденции, доктором философии NCC. Уитмер является почетным профессором и руководителем отдела департамента образования консультантов в университете Флориды, Гайнесвилл. Рэмли имеет степень по юриспруденции и степень доктора философии по обучению консультантов. Он является председателем отдела образования консультантов в университете Нового Орлеана. Наши профессиональные обязанности требуют внимательного отношения к правам клиента, а также сознания собственной ответственности как консультантов.Контракт консультанта и клиента, приведенный здесь, касается обоих этих важных вопросов. Пожалуйста, не стесняйтесь изменять и использовать контракт так, как вы считаете приемлемым. Однако помните о законах вашего государства (штата), об уникальности вашего собственного положения, а также о вашей собственной правомочности. Однако при использовании контракта вам необходимо знать законы вашего государства (штата), особенности вашего собственного положения и компетенции. NBCC считает этот документ особенно полезным для тех специалистов, кто формулирует официальное заявление о своих услугах, используемое в большинстве штатов, проводящих лицензирование.
* Цит. по: Глэддинг С. Психологическое консультирование. — C-Пб.: Питер, 2002. - С. 158-159.
ИНФОРМАЦИЯ И СОГЛАШЕНИЕ Квалификация/опыт
Я польщен, что вы выбрали меня в качестве вашего консультанта. Этот документ предназначен для того, чтобы информировать вас о моей подготовке и убедиться, что вы понимаете характер наших профессиональных отношений.Я имею лицензию штата как профессиональный консультант. Кроме того, я имею сертификат Национального совета сертифицированных консультантов, национального агентства сертификации частного консультирования. Моя практика консультирования является ограниченной_________________(типы консультиро-
вания, например, подростковое, личностное, профессиональное, супружеское и т. д.).
Сущность консультирования
Я обладаю (ваша ученая степень или степени, относящиеся к консультированию), полученной в (название учреждений), и являюсь профессиональным консультантом с (год получения степени по консультированию или родственным областям).Я принимаю только тех клиентов, которые, по моему мнению, способны разрешить свои проблемы с моей помощью. Я полагаю, что, как только люди станут более благосклонными к себе, они скорее обретут удачу и удовлетворенность своей жизнью. Однако самопонимание и самопринятие — это цели, достижение которых иногда требует много времени. Некоторые клиенты для достижения этих целей нуждаются только в нескольких сессиях консультирования, в то время как для других могут потребоваться месяцы или даже годы отношений консультирования по любому вопросу. Я буду поддерживать вашу решимость. Если консультирование проходит успешно, вы почувствуете, что способны противостоять жизненным трудностям в будущем без моей поддержки или вмешательства. Несмотря на то, что в наших сессиях мы можем быть очень эмоционально и психологически близкими, вам важно понять, что мы поддерживаем чисто профессиональные отношения, а не личные. Наши контакты будут ограничены оплаченными сессиями, которые вы проведете со мной. Пожалуйста, не приглашайте меня на общественные собрания, не предлагайте подарки и не просите, чтобы я вступал с вами в какие-либо другие отношения, кроме как в профессиональном контексте наших консультационных сессий. Лучшее обслуживание вы сможете получить
в том случае, если наши отношения останутся строго профессиональными и если наши сессии сконцентрируются исключительно на ваших проблемах. Вы многое узнаете обо мне, поскольку мы будем работать вместе в течение всего периода консультирования. Однако вам важно помнить, что вы знакомитесь со мной только в моей профессиональной роли.
Жалобы
Если в любое время по какой-либо причине вы сочтете, что не удовлетворены моими услугами, пожалуйста, сообщите мне. Если я не буду способен решить ваши проблемы, вы можете сообщать о ваших жалобах в Управление по профессиональным консультантам в (ваш штат) по (телефонный номер) или в Национальный совет сертифицированных консультантов в Гринсборо, Сев. Каролина, тел. 910-547-0607.
Оплата, отмена сессий и страховая компенсация
Я соглашаюсь предоставить вам услуги за вознаграждение в размере за индивидуальную сессию,_____________за сессию пары/семьи и/или__________________________за групповую сессию. Оплата
каждой сессии обязательна и должна быть внесена по окончании каждой сессии. В качестве оплаты принимаются наличные или чеки. В случае, если вы не будете способны выполнить договоренность о встрече, вы должны уведомить меня за 24 часа. Если я не получаю такое уведомление, вы обязаны оплатить сессию, которую пропустили.Некоторые компании страхования здоровья будут компенсировать клиентам затраты на мои услуги консультирования, а некоторые не будут. Кроме того, большинство из них, прежде чем согласятся возместить вам затраты, потребуют, чтобы я диагностировал состояние вашего психического здоровья и выявил наличие у вас «заболевания». Некоторые причины, по которым люди обращаются за консультированием, не подразумевают компенсации. Если в вашем случае предполагается постановка диагноза, я заранее сообщу вам диагноз, который планирую передавать компании страхования здоровья. Любой диагноз станет частью ваших постоянных отчетов по страхованию.Если вы желаете добиваться компенсации за мои услуги от вашей компании по страхованию здоровья, я с удовольствием заполню любые документы, связанные с вашей компенсацией, представленные вами или страховой компанией. Поскольку вы будете оплачивать мои услуги за каждую сессию, любая более поздняя компенсация
от страховой компании должна быть послана непосредственно вам. Пожалуйста, не адресуйте никакие платежи мне.Те страховые компании, которые действительно возмещают затраты на консультирование, как правило, требуют, чтобы прежде чем они предоставят компенсацию, вы выплатили стандартную сумму (подлежащую вычету), а затем клиентам обычно возмещается только часть от той суммы, которую вы заплатили мне. Вы должны войти в контакт с представителем компании, чтобы определить, возместит ли ваша страховая компания вам затраты и какой график компенсации используется.
Ведение записей и конфиденциальность
Все наши переговоры становятся частью истории болезни, которая является доступной для вас по запросу. Я буду сохранять конфиденциальность, не разглашая того, что вы сообщаете мне, за исключением тех случаев, когда: а) вы непосредственно просите меня сообщить что-то; б) я решаю, что вы представляете угрозу для себя или других; в) я обязан раскрыть информацию по решению суда.Вашей подписью ниже (пожалуйста, подпишите обе копии, одну — для вас, а другую возвратите мне) вы указываете, что читали и поняли это заявление и/или что на любые вопросы, которые у вас имелись относительно этого заявления, вы получили удовлетворительные ответы.
Имя и подпись консультанта Дата:________________________
Имя и подпись клиента Дата:
Источник: «А Counselor-Client Contract», by Wittmer, J. &Remley, T. P., 1994, NBCNews Notes, 2, p. 12— 13.
Психотерапевты, занимающиеся частной практикой, предварительно уведомляют клиентов о размере своего гонорара. Взимание платы не имеет отношения к успешности или неуспешно-сти вмешательства, успешность профессионального вмешательства относится к сфере профессиональной ответственности консультанта или терапевта. В некоторых случаях терапевты могут оказывать терапевтические услуги бесплатно, учитывая характер ситуации и финансовую состоятельность клиента.
Консультанты и терапевты несут ответственность за установление и соблюдение границ сессий. Они также ответственны за отношения с бывшими клиентами и проявляют осторожность, вступая с ними в отношения другого характера (деловые, дружеские или сексуальные) . Принимая решение об изменении характера отношений, необходимо учитывать проблемы, существовавшие в ходе терапии,
их проработанность и динамику власти. В тех случаях, когда «личные интересы клиента вступают в противоречие с интересами учреждения, психолог должен постараться выполнить свои функции с максимальной беспристрастностью» (Этические стандарты психолога, 1990).
Профессиональная компетентность и отношения с другими профессионалами
Работа профессионального психолога-консультанта или психотерапевта основывается на принципе профессиональной независимости и автономии. При этом неважно, каково его служебное положение в организации и администрации*. Профессиональная компетентность специалиста зависит от его способностей, уровня квалификации и профессиональной подготовки, специализации в применении определенных методов и видов психологической коррекции.
Поэтому перед специалистом всегда стоит вопрос о том, насколько он компетентен в предполагаемом вмешательстве^Уверен ли он, что его знания и навыки адекватны и пригодны для работы с этой проблемой, с этим клиентом и в этой ситуации? (Pope К. S., Sonne J. L., Yolroud J. С., 1993). Одной из проблем является применение методов, не прошедших достаточной апробации в рамках современных научных знаний, апробация методик, не получивших еще научной оценки профессионалов. С одной стороны, психотерапевтическая практика постоянно развивается, а значит, создаются новые методы и направления, с другой стороны, апробация этих методов требует времени, осторожного отношения, проверки пригодности и безопасности. Поэтому при испытании таких методик клиенты должны быть уведомлены об этом заранее (Этические стандарты психолога, 1992).
Этический кодекс Американской психотерапевтической ассоциации (АРА) акцентируется на знании психологом границ своей личной компетентности и ограничений этих знаний и опыта, обеспечении только того обслуживания и использовании только тех техник, в которых они компетентны (получив соответствующее образование, пройдя необходимый тренинг или обретя опыт). Осознавание необходимости непрерывного образования в своей профессиональной области (на современном уровне) и получения соответствующей научной и профессиональной информации является очень важным.
Этические стандарты психолога // Вопросы психологии, 1990, № 5. — С.
158-161.
Согласно Кодексу этики и практики Британской ассоциации консультирования консультанты должны «следить за собственной компетентностью с помощью супервизии и быть готовыми рассмотреть любые точки зрения, выраженные их клиентами и коллегами». Компетентность профессионала определяется и его отношением к собственным личным или профессиональным ограничениям, что позволяет ему правильно определять ситуации, когда пациента следует направить к другому специалисту. Кроме того, консультант должен осознавать влияние своих эмоциональных потребностей на свою работу и отношения с клиентами, что предполагает необходимость проработки своих проблем в личной терапии. Профессиональная компетентность заключается еще и в том, что психолог, работая с клиентом, не допускает и не поощряет необоснованных ожиданий, оправдать которые он не способен (Этические стандарты психолога, 1990).
При наличии этической дилеммы терапевту необходимо ответить себе на вопрос: «Есть ли какие-либо причины не обсуждать предполагаемое вмешательство с супервизором или более опытным коллегой?» Если такая причина есть, необходимо исследовать, не является ли предполагаемое действие не соответствующим этическому стандарту.
Терапевту необходимо оценивать, являются ли его поведение и предполагаемое вмешательство обычными или выходят за рамки его обычного поведения. То, что предполагаемое действие выходит за рамки обычных, не означает само по себе, что оно неправильно. Проблемы, связанные с необычным поведением, зависят от того, что принято в данном терапевтическом направлении, а что нет. Например, в психоанализе и других видах долговременной терапии как необычное поведение будет рассматриваться необходимость видеться с пациентами вне офиса или больницы, забота о них вне терапевтического контекста и т. п.
Если консультация с коллегой или супервизором не помогает разрешить дилемму, возможно, потребуется консультация с другим специалистом (социальным работником или юристом). Регулярные консультации помогают расширить процесс профессионального развития за пределы тренингового курса или семинаров. Они увеличивают чувство профессиональной общности, обеспечивают безопасность, помогают терапевту стать уверенным в работе, не совершать ошибок и не причинять вреда пациентам.
Для формирования достаточного уровня компетентности специалиста в области психотерапии требуется супервизия, цель которой — «стимулировать эффективность взаимоотношений
консультанта и клиента» (Кодекс этики и практики консультантов Британской ассоциации консультирования, 2000). Супервизия должна быть регулярной, последовательной и подходящей для данного вида консультирования, ее объем и регулярность зависит от опыта работы консультанта и конкретного случая.
Когда интересы психотерапевтического вмешательства требуют сотрудничества с профессионалами из других областей, психологи-консультанты и психотерапевты должны обеспечивать соответствующее взаимодействие, направленное на благо клиента (Этические стандарты психолога, 1990). Критика в отношении коллег должна быть научно обоснованной и не дискредитировать другого профессионала или его метод. Все конфликтные ситуации разбираются этическими комитетами соответствующих профессиональных организаций.
Важным моментом, отражающим современную российскую ситуацию, является положение, говорящее о том, что психологические методы не должны смешиваться «как в применений, так и в их представлении общественности с методами, чуждыми научным основам психологии» (Этические стандарты психолога, 1990).
Проведение исследований часто является вмешательством в отношения психолога-консультанта (психотерапевта) с клиентом. Присутствие наблюдателя меняет ситуацию, этот факт должен быть выделен и учтен при оценке результатов. Все исследования выполняются с уважением к достоинству человека, его убеждениям и по характеру не должны быть дискриминационными. Клиент должен быть информирован об исследованиях, участие в эксперименте подтверждается согласием клиента, который свободен в любое время отказаться от участия в исследовании. Если условия эксперимента требуют дезинформации, исследователь должен убедиться в том, что оно не нанесет ущерб участникам эксперимента, необходимость обмана раскрывается после его окончания.
НЕКОТОРЫЕ ЧАСТНЫЕ ЭТИЧЕСКИЕ ПРОБЛЕМЫ КОНСУЛЬТИРОВАНИЯ И ПСИХОТЕРАПИИ
Этические проблемы консультирования в школе
Потенциальная возможность этического конфликта в школьном консультировании нередко определяется зависимым положением психолога от администрации школы. В этой ситуации администрация порой определяет деятельность консультанта-психолога в границах своего понимания ее сущности. Школьная администрация
пытается использовать психолога в качестве инструмента административных воздействий (Davis&Ritchie, 1993). Нередко консультанта пытаются использовать для сглаживания конфликтов между администрацией и родителями, тестирования учащихся для «выдавливания» их из школы, требуют деятельности, направленной на улучшение успеваемости в проблемных классах и т. п. В этих условиях «консультанту всегда следует находить решение, защищающее права клиента, сначала должна соблюдаться этическая ответственность перед клиентом, а потом перед школой или другим учреждением» (Huey, 1986, цит. по Глэддинг, 2002).
Этика и использование компьютеров
Использование компьютеров для хранения информации, передача ее через компьютерные сети содержит в себе потенциальную возможность разглашения информации о клиенте. Сложным этическим моментом является и проблема виртуального консультирования (ответы на вопросы клиентов на форумах, к которым есть свободный доступ других лиц). В настоящий момент этические кодексы и стандарты не содержат положений об этичных действиях в данной ситуации и каждый психолог решает этот вопрос в соответствии со своими убеждениями.
Этические проблемы семейного консультирования
Это область терапии, где этические проблемы являются возникают в разных ситуациях. Члены семьи доверяют терапевту конфиденциальную и даже интимную информацию и в некоторых случаях разрешение семейных проблем тормозится именно правом на конфиденциальность. Основными этическими принципами работы, по мнению В. Томаса (1994), являются ответственность, честность, соблюдение обязательств, наличие свободы выбора, полномочия терапевта и право огорчать.
Этические проблемы арттерапии
Этические стандарты арттерапевтических профессиональных организаций также поддерживают соблюдение прав клиентов на конфиденциальность и уважение к приватности индивидуума (Hammond L. С., Gannt L., 1998). Это помогает установить доверительные и стабильные отношения между терапевтом и его клиентом. Например, этические стандарты Американской арттерапев-тической ассоциации* (1995) содержат специфический пункт: «Ар-
‘ http://www.arttherapy.org/aboutarttherapy/ethicsfinal2003.pdf
тгерапевты уважают и охраняют конфиденциальную информацию, полученную от пациентов в беседе или через экспрессию с помощью искусства».
Артгерапия может включать экспрессию примитивных чувств клиента (агрессивных или сексуальных), его снов и детских воспоминаний, и их регистрация может нарушать право клиента на конфиденциальность. Пациенты чаще всего уверены, что конфиденциальность касается и их продукции. Консультант или арттерапевт должен осознанно решать вопрос о демонстрации этой продукции другим людям, даже если они являются частью лечебной команды. Во многих случаях конфиденциальность в арттерапии поддерживается за счет хранения описаний работ и процесса их создания. Фотографирование работ обсуждается в соответствии с принципом информированного согласия. Вместе с тем некоторые терапевты сообщают о непредсказуемых реакциях клиентов, которых уведомляют об ограничении конфиденциальности в отношении их работ, и их влиянии на терапевтические отношения.
Проблемным является и вопрос собственности артпродукции. В некоторых случаях это решается уставом организации, занимающейся арттерапией. В других случаях данный вопрос остается спорным, так как терапевты не могут дать однозначного ответа на вопрос, у кого именно должны храниться работы и какое действие это окажет на клиента — положительное или отрицательное.
Спорным является и вопрос о демонстрации артпродукции, использовании ее для демонстрации случаев, супервизии и обучения. С точки зрения Хаммонд и Ганнт (1998), ответ на этот вопрос требует осознанного размышления и решения, поскольку цели создания артпродукции в терапии или консультировании являются больше лечебными, чем эстетическими.
Этика в работе с религиозными клиентами
Многие религиозные клиенты чувствуют себя дискомфортно с терапевтами, не разделяющими их убеждений. Причиной такого диссонанса являются различия в ценностях, которые могут навязываться религиозному клиенту. В обществе светская позиция выглядит более нормативной, чем религиозная, и это может приводить к бессознательному навязыванию терапевтом «более правильной» или «более распространенной позиции» клиенту. Принцип 13 этического кода (АРА Ethics Code, 1992) говорит о необходимости осознавать собственную систему убеждений, ценностей,
потребностей и ограничений и ее влияние на собственную практику. В терапии должно создаваться пространство для предъявления клиентом своих убеждений и их исследования, если это необходимо. Феноменологический подход спасает и терапевта, и клиента от борьбы «за правильное мировоззрение», и в этом случае терапевт исследует, как его клиент создает смыслы из своего опыта. Стартовая точка для терапевта — идентификация своей позиции и ее исследование еще до встречи с религиозными проблемами в терапевтическом процессе.
Карпентер (1997) предлагает несколько принципов работы с религиозными клиентами, которые соответствуют этическим принципам психотерапии и психологии:
•	не переносить убеждения терапевта или его ценности на клиента;
•	сообщать клиенту в процессе достижения информированного согласия об убеждениях терапевта (христианин, атеист, агностик, исламист);
•	фокусироваться в большей степени на терапевтических целях, чем на религиозных;
•	в большей степени прояснять доктрину, чем вовлекаться в спор о ней;
•	остерегаться также и уклонения от религиозных тем, игнорируя ресурсы клиента;
•	осознавать профессиональные границы для поддержания терапевтических отношений (например, не становиться суррогатным духовным лидером вместо того чтобы принять терапевтическую позицию);
•	не посылать клиента к духовным лицам для отправления соответствующих духовных функций;
•	не фокусироваться на религиозных проблемах настоль-но, чтобы это наносило ущерб терапии, необходимой клиенту (в том числе и медикаментозной).
Этические проблемы консультирования и терапии сексуальных меньшинств
Культура многих профессионалов в области терапии и консультирования поддерживает негативные убеждения по отношению к представителям сексуальных меньшинств. Эти люди часто испытывают неодобрение и дискриминацию со стороны окружающих, чувствуют себя изолированными и неполноценными и имеют проблемы, связанные с непониманием в семье и на работе. Попадая в ситуацию
консультирования, они испытывают беспокойство в отношении убеждений профессионалов, и оно является достаточно обоснованным, поскольку исследования позиций консультантов нередко выявляет их негативное отношение и дискомфорт.
Вместе с тем этические кодексы большинства профессиональных психологических и психотерапевтических организаций запрещают дискриминацию, в том числе и в отношении лиц с негетеросексуальной ориентацией. Так, в составе Американской ассоциации психологического консультирования имеется специальный отдел по работе с данным видом популяции. Решение этих проблем в российском сообществе также потребует времени, достаточного терпения и специальной подготовки психологов и психотерапевтов.
Этические аспекты оплаты психотерапевтических и психологических услуг
Согласно Этическому кодексу Американской психологической ассоциации (АРА, 1992), психолог берет на себя профессиональные обязанности по отношению к пациентам, а пациенты — финансовые обязанности по отношению к психологу. Проблемы возникают тогда, когда стороны не соблюдают взятых на себя обязательств. «Этические принципы представляют собой попытку сбалансировать законное право психолога взимать деньги с пациентов или клиентов, с правом последних быть свободными от отношений эксплуатации в такой момент своей жизни, когда они находятся в состоянии максимальной психологической уязвимости» (Семенова, 2001).
Одной из существенных проблем является предсказание продолжительности психотерапии и способность пациента оплатить эти услуги. В связи с этим в каждом конкретном случае разрабатывается соглашение об оплате за услуги и о том, каким образом это будет происходить:
•	как оплачиваются пропущенные клиентом или терапевтом сессии;
•	оплачивается ли контакт по телефону;
•	какова сама оплата;
•	какой спектр услуг покрывает эта оплата;
•	каков порядок и время оплаты
•	каковы правила увеличения суммы оплаты в связи с экономической ситуацией в регионе (порядок уведомления);
•	порядок оплаты времени сессии, если оно превышено;
•	каким образом пациент оповещается о задолженности;
• как эти задолженности ликвидируются и т. п.
Финансовые проблемы не возникают или решаются позитивно, если такие соглашения заключаются заблаговременно. Если пациент нарушает соглашение в первый раз, то психолог обычно только предупреждает его, а во второй раз принимает соответствующие меры. «Нет ничего неэтичного в том, чтобы приостановить терапию, если пациент перестает платить» (Семенова, 1997). Добавим, что это не относится к кризисным ситуациям (изнасилование, реакции горя и т. д.), если пациент находится в уязвимом с точки зрения психолога состоянии, последний может рассмотреть вопрос о снижении оплаты, увеличении временного отрезка между сессиями. По рекомендации АРА психолог может решить вопрос о предоставлении нескольких часов терапии в неделю для неимущих пациентов.
Сумма оплаты иногда рекомендуется соответствующей профессиональной ассоциацией, а чаще всего психологи устанавливают ее сами, руководствуясь показателями уровня жизни, экономического состояния региона, степени своей компетентности и специальной подготовки, возможных расходов в связи с пациентом (например, покупка материалов: бумага, краски и т. п.).
,Согласно Этическому кодексу Американской асихологичес-кой ассоциации (1992, 2002), практикующий психолог должен воздерживаться от принятия подарков, услуг или иных вознаграждений, не выраженных в денежном эквиваленте, поскольку создаются условия для конфликтов, отношений эксплуатации и других нарушений профессиональных отношений.
ПРОБЛЕМЫ ЭТИКИ И ПРАКТИКИ ГЕШТАЛЬТ-ТЕРАПИИ
Этический кодекс E.A.G.T.*
Кодекс этики и профессии был принят Европейской ассоциацией гештальт-терапии (EAGT) в июле 2002 года и применим ко всем индивидуальным и институциональным членам ассоциации**. Его целью является установление принципов и стандартов профессионального поведения гештальт-терапевтов, а также информирование и защита тех членов общества, которых они обслуживают. Гештальт-терапевты ответственны за соблюдение этих прин-
‘	European Association for Gestalt Therapy.
“	При расхождениях между этим кодексами и кодексом национальных ас-
социаций последние имеют преимущество.
ципов и используют данный кодекс как основу для своей практики. Этический кодекс необходим не только для защиты клиентов, но и для защиты терапевта посредством установления стандартов поведения и прояснения границ практики и ответственности в рабочих условиях.
Гештальт-терапия разделяет главную цель психотерапии в целом по установлению психофизиологического и социального благополучия индивидуумов, групп и общества внутри психотерапевтических отношений. Она фокусируется на субъективном благополучии индивидуума как феноменологической сущности внутри общего поля. Разрешение проблем индивидуума достигается через диалог и изменение — в противоположность иерархической системе долженствований и ответственности.
Кодекс делится на два раздела. Первый раздел утверждает ценности и принципы, которые являются неотъемлемым правом индивидуума. Второй раздел посвящен руководящим принципам, с помощью которых эти права уважаются и защищаются. Каждый член организации должен принимать этот кодекс и придерживаться его, а также процедуры подачи жалоб. При этом E.A.G.T. поддерживает страны, устанавливающие этические кодексы согласно стандарту E.A.G.T., допуская при этом культурные различия и состояния поля (юридические, политические).
Этический кодекс GANZ11
1.	Утверждение равенства ценности индивидуумов.
2.	Уважение к уникальности, ценности и достоинству индивидуума.
3.	Уважение к расовым, этническим, гендерным различиям, происхождению, сексуальной идентичности или предпочтениям, различиям в физических возможностях, возрасту, религии, языку, социальному и экономическому статусу и духовным потребностям.
4.	Осознавание важности автономии и саморегуляции индивидуума в контексте межличностных отношений.
Этический кодекс GANZ (2000) фокусируется не только на принципах взаимоотношений гештальт-терапевта и клиента, но также тренера и участника тренинга, тренируемого терапевта и его клиента, супервизора и супервизируемого терапевта, работодателя и работника. В данном этическом кодексе подчерки-
Gestalt Australia and New Zeland: An Association for Gestalt Practitioners.
вается ответственность по отношению к клиентам (с соответствующей реституцией в случае нанесения ущерба), коллегам и обществу в целом.
Компетентность
Гештальт-терапевт берется только за те задачи, которые он (она) знает или уверен в наличии у него необходимой компетентности для обращения с ними и их завершения, что является полезным для процесса клиента. В случае осознавания ограничений в своей компетентности он (она) направит клиента к другому профессионалу или будет сотрудничать с ними при работе с данным клиентом.
Первым шагом в этом процессе являются переговоры о новом контракте с клиентом. Продолжение работы требует необходимых действий для улучшения компетентности. Такими действиями являются:
•	тщательное изучение своей компетентности в терапевтической работе в данном поле для пользы клиента. Если гештальт-терапевт находит, что контекстуальное поле, его структура, границы и цели, которые доминируют в нем, будут каким-либо образом противоречить или слишком ограничивать проявления компетентности, необходимой для процесса клиента, он (она) воздерживается от дальнейшей работы;
•	получение поддержки и прояснение своих трудностей, касающихся проблемной ситуации, с опытными коллегами;
•	поиск индивидуальной или групповой супервизии в зависимости от того, какие условия супервизии будут наилучшими для поддержки и прояснения ситуации;
•	создание сообщества профессионалов разных профессий и учреждений (клиник) для диагностической или терапевтической помощи клиентам.
Кроме того, гештальт-терапевты ищут индивидуальной терапии в случаях личных кризисов, признаков профессионального выгорания, трудностях в разграничении интимности и при соблазнении клиентами.
Они ответственны также за отслеживание своего собственного личностного функционирования (ответственность за себя) и ищут поддержки или прекращают практику, когда их ресурсы истощаются и они оказываются не способными поддерживать собственную профессиональную эффективность, гибкость и способность к поддержке клиентов (GANZ, 2000). Гештальт-терапевты не практикуют, если их функционирование нарушено вследствие эмоцио
нальных трудностей, болезни, приема алкоголя или каких-либо наркотических средств и т. п.
Гештальт-терапевты защищают свою профессию от неквалифицированных действий, проектов и процедур (лекции, интервью в средствах массовой информации, семинары), не соответствующих профессиональным стандартам. Методологические и технические подходы к терапевтическому процессу должны сохранять терапевтические цели и требования к развитию клиента, обусловленные контрактом. Гештальт-терапевт осознает, что любые acting-out, в особенности экспрессивные или катар-ктические, требуют де-драматизации, достигаемой через детальную и тщательную работу.
В образовательном процессе, продолжающемся всю терапевтическую жизнь, он (она) заботится о расширении и углублении своей профессиональной и личной компетентности*. Гештальт-терапевт остается открытым по отношению к* важным событиям, которые влияют на этот процесс в области гештальт-терапии или других областях и школах психотерапевтических исследований и практики, руководствуясь пользой для клиентов.
Важно также тщательное заполнение документации о своей диагностической и терапевтической работе с клиентом и соблюдение национальных требований к их хранению и мерам безопасности.
Отношения терапевта и клиента
Клиент-терапевтические отношения являются профессиональными отношениями, в которых терапевт заботится о благополучии клиента. Гештальт-терапевт осознает важность отношений для эффективной терапии, а также свою власть и влияние (в связи с зависимостью, свойственной такой ситуации). Осознавая эти влияния, он постоянно действует без эксплуатации, насилия (финансового, эмоционального, сексуального, политического и идеологического) и своей личной выгоды, удовлетворения собственных потребностей за счет клиента или выгоды от любых других людей или учреждений.
Терапевт также осознает, когда другие отношения или внешние обязательства вступают в конфликт с интересами клиен
* Кодекс практических стандартов GANZ также акцентирует необходимость продолжающейся супервизии, личной терапии (в случае необходимости) и продолжающегося профессионального обучения и рассматривает их как содействие терапевта своему профессиональному развитию.
та. Когда возникает такой конфликт интересов, его (ее) ответственностью является открытое привнесение этого конфликта в поле терапевтических отношений и осуществление необходимых действий для разрешения проблемы. Физический контакт в терапевтическом процессе ориентирован исключительно на благо клиента и требует специальной профессиональной рефлексии и заботы. При поддержании физического контакта в терапевтическом процессе приоритет имеет согласие клиента. Гештальт-терапевт понимает, что двойственные отношения, такие как занятость, близкая дружба, родственные связи, соседство или партнерство не совместимы с терапевтическим процессом.
Если клиент прерывает отношения с терапевтом, не закончив терапию, последний выражает свою точку зрения об этом (GANZ, 2000).
Конфиденциальность
Все связи между терапевтом и клиентом рассматриваются как конфиденциальные. Данные истории клиента, включая заметки о случае, регулируются национальной юрисдикцией и нацио-нальными требованиями к профессии. Гештальт-терапевт заботится, чтобы информация, идентифицирующая личность клиента, не могла стать известной вне терапевтической ситуации. Если терапевт хочет использовать специфическую информацию о своей работе с клиентом в лекции или публикации, он заботится в первую очередь о праве клиента на анонимность и приводит эти данные таким образом, чтобы клиент не был узнан другими людьми.
Когда гештальт-терапевт хочет использовать специфический материал для описания случая, сообщения или публикации, он получает информированное согласие клиента, когда это возможно, и сохраняет анонимность клиента. Использование видеозаписей, звукозаписей и фотографий требует письменного разрешения клиента. Если гештальт-терапевт хочет получить соответствующие данные о клиенте от других профессионалов или институтов, он соблюдает права клиентов, регулируемые национальным законом. Это также касается обращения с письменными данными о клиенте.
Гештальт-терапевт принимает в расчет право клиента знакомиться с письменными данными (так, как это регулируется национальным законом). Когда общественные или частные учреждения запрашивают данные на клиента, гештальт-терапевт со
блюдает национальные законы и инструкции на этот счет. Делая так, он оповещает об этом клиента и действует таким образом, чтобы это было наиболее полезным для терапевтического прот цесса. Гештальт-терапевт поступает в соответствии с национальными или профессиональными нормами, касающимися информации о случаях насилия над.ребенком и других подобных случаях.
В этическом кодексе GANZ обсуждается также вопрос о сохранении конфиденциальности по отношению к клиенту при супервизии терапевтической работы с ним, а также случаи ограничения конфиденциальности, например, предполагаемый ущерб благополучию клиента или опасность для его жизни, жизни других людей и общества в целом, а также серьезная угроза чьей-либо собственности. В этих случаях необходима консультация с опытными коллегами.
Контракт с клиентом
Любой контракт с клиентом затрагивает обе стороны, письменный он или словесный. Гештальт-терапевт ясно и открыто оценивает свою компетентность, знание своего дела и опыт, когда договаривается о контракте с будущим клиентом. Процедура отбора клиентов должна соответствовать процедуре отбора в том учреждении, где он практикует. Записи, съемка или наблюдения за сессией оговариваются в контракте.
В контракте с клиентом (устном или письменном) оговаривается время оплаты и сама оплата, место проведения сессий, отпуска, отмены сессий клиентом или терапевтом. В духе обоюдного согласия с клиентом также обсуждается продолжительность терапии, трансфер и завершение терапии. В случае личных кризисов или болезней гештальт-терапевт будет получать супервизию в качестве способа восстановления профессиональных взаимоотношений.
В терапевтические отношения не должно вмешиваться взаимодействие с другими людьми, принципы или оценки, а также интересы других людей "независимо от степени вовлеченности в отношения. Любые изменения оговоренных условий требуют перезаключения контракта.
По мнению GANZ, важно также объяснение клиенту сути психотерапевтического процесса и его ограничений, сообщение клиенту о его праве прекратить терапию по своему выбору, а также о праве терапевта направить клиента более компетентному специалисту в случае ограничений его компетентности.
Реклама
Реклама заключает в себе описательные утверждения, относящиеся к сервису и квалификации лица, его обеспечивающего. Она не включает рекомендаций и сравнений по эффективности с обслуживанием, предоставляемым другими коллегами, школами терапии или организациями. Реклама подчиняется национальному кодексу, юридическим нормам и нормам профессиональных организаций.
Безопасность
Гештальт-терапевт предпринимает все необходимые меры для того, чтобы быть уверенным в том, что клиенту во время сессии не будет нанесен ни физический, ни психологический ущерб (в том месте, где проходит терапия). Он обеспечивает приватность терапевтических сессий, которые не будут подслушаны, записаны и наблюдаемы кем-либо другим без информированного согласия клиента. Требуется, чтобы гештальт-терапевты и институты были уверены в том, что их профессиональная работа адекватно защищена соответствующими страховыми полисами.
Исключительные обстоятельства
Возможны обстоятельства, в которых у гештальт-терапевта появляется необходимость предпринять действия по защите клиента и его социального окружения, когда он считает клиента недостаточно способным к самоконтролю.
В подобных случаях гештальт-терапевт получает информацию от клиента о доверенных лицах, которые смогут представлять его интересы по отношению к данному событию. В таком случае конфиденциальность ограничивается применительно к данному факту и времени настолько, насколько это необходимо для восстановления ответственности клиента по отношению к свои действиям. В случае индивидуальной или коллективной опасности (опасность для жизни, война, катастрофы) гештальт-терапевт рассматривает это как особые обстоятельства и предохраняет автономию клиента и профессиональную конфиденциальность, если обстоятельства позволяют это.
Гештальт-терапевт способствует автономии клиента и профессиональной конфиденциальности в тех случаях, когда психотерапевтический процесс является частью более широкого процесса, касающегося благополучия клиента. Это бывает тогда, когда психотерапевтическая работа инициирована комиссией (в стационаре, в организации) или в командной работе вместе с другими работниками здравоохранения. Гештальт-терапевт проясняет харак
теристики этого контракта на начальной стадии работы с клиентами и другими профессионалами, включенными в контракт, и, являясь третьей стороной, начинает контактировать с клиентами только после получения их согласия.
Терапевт и общество
Закон. Гештальт-терапевт информирован и осознает национальные законы, касающиеся его профессиональной работы и поведения, практики или учреждения и точен в осуществлении юридических предписаний.
Исследования. Гештальт-терапевт открыт для сотрудничества и получения пользы от исследований, которые способствуют развитию его профессиональной терапевтической и диагностической работы и стремится сделать свои собственные исследования доступными для терапевтического сообщества. В своей исследовательской работе он относится с уважением к деятельности коллег.
Ответственность по отношению к коллегам и другим 'людям. Гештальт-терапевт_ответственен в своей работе по отношению к коллегам и другим работникам, насколько это возможно, и принимает во внимание необходимость уважать приватность, потребности и автономию клиентов (так же, как и конфиденциальность). Он с уважением относится к работе других коллег и воздерживается от дисквалифицирующих высказываний о других теоретических моделях, школах и коллегах в различных профессиональных ролях. Он воздерживается также от публичного или приватного продвижения своего сервиса или профессиональных качеств.
Он считается с национальными профессиональными требованиями в отношении себя как терапевта, это касается дверных табличек, статей в газетах о практике, телефонных справочников и Интернета. Граждане не должны вводиться в заблуждение относительно обслуживания или необходимой квалификации, чтобы клиенты могли получить обслуживание (достаточно квалифицированное) где-либо еще. Гештальт-терапевт не должен утаивать информацию от клиента о наличии помощи и профессионального обслуживания у других коллег и в других учреждениях.
Он не принимает участие в задачах или проектах, в которые вовлечены другие коллеги, и особенно в тех, где имеется терапевтический контракт между клиентом и другим терапевтом. В случае сомнений он вступает в диалог с коллегой после получения информированного согласия клиента. Гештальт-терапевт не получает экономическую или личную выгоду, посылая клиента к другому коллеге или в другое учреждение.
Гештальт-терапевт, которому становится известно о поведении коллеги, которое дискредитирует психотерапию, обязан конфронтировать с этим коллегой и его профессиональной ассоциацией.
Действия, наносящие ущерб. Гештальт-терапевт не предпринимает официальных или частных действий, которые могут нанести ущерб репутации и этике его профессионального поведения, роли и репутации профессии как таковой.
Политические аспекты терапевтической работы. Гештальт-терапевт осознает социальный и политический контекст своей работы и социальные или политические аспекты, влияющие на контекст своих клиентов.
Психотерапевтический тренинг и образование. Задача психотерапевтического образования — информирование о теоретических, методологических и технических разработках психотерапии и гештальт-терапии в объективной и понятной манере. Может декларироваться и личная точка зрения учителя.
Институты гештальт-тренинга верифицируют квалификацию и психофизиологическую пригодность кандидатов, а также предоставляют ясную и полную информацию, связанную с учебным планом и внутренним распорядком. Институты гарантируют , качество обучения и по отношению к специфическим навыкам и супервизии, и по отношению к учебному плану. Они обеспечивают внутренний контроль для верификации качества образования и предоставляют пространство для современной методологии обучения. Отношения между преподавателями и студентами должны оставаться ясными и прозрачными.
Обучение гештальт-терапии. Обучающий гештальт-терапевт осознает специфические характеристики ролевых отношений между тем, кто учит, и теми, кто учится, и не использует эти отношения для своей собственной выгоды. Особенно важны для осознавания факторы зависимости, идеализации и оценка, релевантные для этих отношений. Тренинговые институты обеспечивают указания, определяющие эти отношения, и форум, где проблемы могут быть адресованы и разрешены.
Институты периодически проверяют достижение студентами удовлетворительного уровня профессиональных навыков и создают подходящие и открытые структуры для этого. Этические принципы, регулирование клиент-терапевтических отношений и управлению ролью терапевта в обществе является равно релевантным для области обучения и тренинга, для преподавателей и студентов (компетентность, конфиденциальность, проблемы отношений, контракт и безопасность). Обучение студентов гештальт-терапии дол
жно быть защищено от вмешательств, возникающих в результате смешения ролей со стороны обучающего терапевта, который принципиально воздерживается от участия в процедуре официальной оценки (для исследования прогресса и профессиональной пригодности его студентов).
Институты контролируют и сохраняют адекватные личностные, дидактические, клинические и научные стандарты для обучающего персонала. Поощряется профессиональный обмен среди обучающих терапевтов, супервизия, дальнейший тренинг и развитие.
Если гештальт-терапевт оказывается в конфликте между различными этическими позициями и требованиями и не может разрешить этот конфликт сам или с помощью интервизии или супервизии, он обращается в этический комитет своего института или ассоциации, для того чтобы получить необходимую консультацию.
Отношения с прежними клиентами
Гештальт-терапевт остается полностью ответственным за отношения с прежними клиентами и теперешними тренируемыми.
Юридическая практика
Любой гештальт-терапевт, являющийся членом E.A.G.T. и признанный виновным по суду за криминальное преступление или являющийся субъектом успешного гражданского действия, должен информировать E.A.G.T.
ЛИТЕРАТУРА
1.	Глэддинг С. Психологическое консультирование. — C-Пб.: Питер, 2002.
2.	Кодекс этики и практики консультантов британской ассоциации консультирования // Журнал практической психологии и психоанализа, 2000, № 2. — http://psychol.ras.ru/ippp_pfr/j3p/pap.phpVid + 20000207.
3.	Круглый стол по вопросам этики в психологии. — http://www.vivovoco. rsl.ru/VV/PAPERS/MEN/ROUND.HTM.
4.	Этические проблемы психологических исследований и психологической практики. Круглый стол // Человек, 2002. — С. 5 — 6.
5.	Семенова Н. Д. Этические основы психотерапии // Московский психотерапевтический журнал, 2001, № 1. — С. 109 — 130.
6.	Уикс Дж. Р., Л'Абат Л. Психотехника парадокса. — М.: Маркетинг, 2002.
7.	American Psychological Association. Ethical principles of psychologist and code of conduct. American Psychologist, 47,1597 — 1611.
8.	Brownell P.,LevinJ., O'Neill B. Ethics and Training Practice: ACallfor Discussion. — http://www.g-g.org/gej/1 -2/issues-n-ethics.html.
9.	Carpenter D. (1997) Ethical Considerations in Working with Religious Clients. — http://www.shef.ac.uk/~psysc/Gestalt/ethics/religious_clients.html.
10.	Code of Ethics, Code of Practice Standards Gestalt Australia and New Zeland (2000). — http://www.ganz.org.au/pages/ethics081200.html.
11.	Code of Ethics and Profession E.A.G.T. (2002, July). — http://www.eagt. org/code.htm.
12.	Corey G. et al. (1993) Issues and ethics in the helping professions. Pacific Grove: Brooks: Cole Publishing Company.
13.	Cottone R. R., Claus R. E. (2000) Ethical Decition-Making Models: A Review of the Literature. Journal of Counceling&Development, 78:275 — 283.
14.	Ethical Principles of Psichologists and Code of Conduct (1992). American Psychologists Association. — http://www.apa.org/ethics/code.html.
15.	Gottlieb M. C. (1993) Avoiding Exploitive Dual Relationships: A Decision-Making Model. — http://kspope.com/dual/gottlieb.php.
16.	Hammond L. C., Gannt L. (1998) Using Art in Counseling: Ethical Considerations. Journal of Counseling&Development, 76:271 — 276.
17.	Knapp S., Vandecreek L. (1993) Legal and Ethical Issues in Billing Patients and Collecting Fees. Psychotherapy, 30 (1): 15 — 31.
18.	Korb M. P., Correll J., Van De Riet V. (1989) Gestalt Therapy Practice and Theory. — New-York: Pergamon Press.
19.	Pope K. S., Tabachnick B. G., Keith-Spiegel P. (1987) Ethics of Practice: The Beliefs and Behaviours of Psychologist as therapists. American Psychologist, 42 (11): 993-1006.
20.	Pope K. S., Bajt T. R. (1988) When Laws and Values Conflict: a Dilemma for Psychologist. American Psychologist, 43 (10): 828 — 830.
21.	Pope K. S., Sonne J. L., Yolroud J. C. (1993) Confronting an Impass. Adapted from Sexuel Feelings I Psychotherapy: Explorations for therapists and Therapists-in-Training, published by APA — http://kspope/ethics/chapl0.htm.
22.	Pope K. S. (2001) Sex between Therapist and Clients. From Encyclopedia of Women and Gender: Sex Similaritis and Differences and the Impact of Society on Gende, ed. by J. Worell, Academic Press.
23.	Pope K. S. (2003) Dual Relationships&Boundary Dilemmas: Trends, Guides, and Resources. — http://kspope.com/dual.php.
24.	Poppink J. (1998) What's ethical in psychotherapy and what's not. — http:// www.selfhelpmagazine.com/articles/psychotherapy/ethomot.html.
25.	Roback H. B., Shelton M. (1995) Effects of confidentiality limitations on the psychotherapeutic process. Journal of Psychotherapy Practice and Research, 4(3): 185-193.
26.	Thomas V. (1994) Value Analysis: A model of personal and professional ethics in marriage and family counseling, Counseling and Values, 38,193 — 203.
27.	YounggrenJ.N. (2002) Ethical Decision-making and Dual Relationships. — http:/ /www. kspope. com/dual/you nggren. php.
28.	Williams M. H. (1997) Boundary Violations: Do some Contended Standards of Care Fail to Encompass Commonplace Procedures of Humanistic, Behavioral and Eclectic Psychotherapies, Psychotherapy, 34(3): 238 — 249.
29.	Woody R. (1989) Business success in mental health practice. San Francisco: Jossey-Bass.
ГЕШТАЛЬТ-РЕСУРСЫ ИНТЕРНЕТ
1.	МЕЖДУНАРОДНЫЕ АССОЦИАЦИИ ГЕШТАЛЬТ-ТЕРАПЕВТОВ
a)	. EAGT - The European Association for Gestalt Therapy.
Европейская ассоциация гештальт-терапии
Европейская ассоциация гештальт-терапии1 была основана в 1985 году с целью объединить европейских гештальт-терапевтов, а также институты геш-тальт-тренинга и национальные ассоциации, содействующие распространению гештальт-терапии в Европе, обменивающиеся знаниями и ресурсами, устанавливающие высокие профессиональные стандарты в гештальт-терапии и поощряющие исследования в этой области. В ее состав входят 200 членов (в основном организаций, но имеются и индивидуальные) от 20 национальностей Европы составляют это сообщество в настоящем.
Функционирует EAGT с помощью трех комитетов: исполнительного (президент — в настоящий момент Кеннет Эванс2, вице-президент, казначей, секретарь и менеджер по связям с общественностью), представительского (сюда входят представители национальных ассоциаций) и комитета по встречам (которые происходят по крайней мере один раз в год). Выборы президента и чиновников происходят каждые три года.
Основные документы, которые регулируют деятельность EAGT: устав, тренинговый стандарт и этический кодекс. Над созданием этих документов и соответствием современным требованиям работают специальные комитеты. Деятельность EAGT разнообразна. Ее можно разделить на научную, организационную и политическую. Основной вид научной активности — Европейская конференция по гештальт-терапии, которая проходит один раз в три года и организуется различными институтами и странами.
В последнее время научная активность стала выше. Конференция авторов, пишущих о гештальт-терапии, собрала небольшую группу с целью поддержки и продвижения гештальт-терапевтической литературы в Европе (где имеется множество языков), а также для распространения теории и практики гештальт-терапии в разных странах. Другие конференции специалистов проходят в соответствии g избранными темами (такими, как супервизия, новые патологии и т. п.) также организуются и поддерживаются EAGT.
В представительском комитете имеется гештальт-библиография из каждой страны и расписание тренинговых программ институтов. В результате этой работы создается архив европейской литературы и программ тренинговых институтов в области гештальт-терапии.
Наконец, создается сеть директоров гештальт-институтов с целью обмена тренинговыми программами и опытом и созданием общей платформы в Европе, которая способствует обмену студентами и преподавателями.
На политическом уровне EAGT связана с Европейской ассоциацией психотерапии (ЕАР). На ее членов распространяется присуждение Европейского серти-
фиката психотерапевта. EAGT будет продолжать поддерживать профессиональные стандарты всех ее членов в Европе, где существуют разные социальные условия и в недалеком будущем будет создан Европейский регистр практиков.
Для знакомства с теми аспектами работы Ассоциации, которые дискутируются в ее комитетах, членам EAGT посылаются «Newsletter», которые позволяют им активно участвовать в ее деятельности.
На сайте EAGT можно познакомиться с уставом организации, требованиями к обучению гештальт-терапевтов (тренинговый стандарт), членству в организации, а также кратким введением в гештальт-терапию. Имеется страничка ссылок на гештальт-терапевтические сайты3.
6)	. AAGT - The Association for the Advancement of Gestalt Therapy.
Ассоциация no продвижению гештальт-терапии4
Это некоммерческая организация, занимающаяся продвижением геш-тальт-теории, философии, практики и исследований в области гештальт-терапии и различного ее применения. Сюда входит личностный рост, ментальное здоровье, образование, организационное и системное развитие, политическое и социальное развитие и изменения, а также различные виды искусства. В состав AAGT входит много членов из разных стран, включая психиатров, психологов, социальных работников, учителей, академиков, писателей, артистов, организационных консультантов, политических и социальных аналитиков и студентов.
Организация находится в эксперименте — текущем органическом процессе создания гештальта. Она обеспечивает почву для обогащения, высказываний и поддержки постоянно возникающей фигуры, которой является гештальт-терапия. AAGT не является частью какой-либо другой организации. Членами организации могут стать люди всех возрастов и рас, любых конфессий, сексуальных предпочтений и различных физических возможностей. Она работает в модели консенсуса настолько, насколько позволяют границы членства.
AAGT поддерживает международные конференции, которые обеспечивают возможности собираться вместе, развивать сообщество, наслаждаться общением и обмениваться достижениями в работе, а также исследованиями, теоретическими знаниями, стратегиями и ценностями путем открытых коллегиальных презентаций, пленарных заседаний, в формате мастерских и конференций сообщества. Эти конференции постоянно имеют высокие рейтинги.
Организация проводит ежегодные конференции, где дискутируется направление и курс ее действий и составляются планы на будущее. При организации действуют группы по интересам (http://www.g-g.org/gej/3-l/specintgrps.html): сновидения и гештальт-терапия, интернет и его использование, академическая гештальт-терапия, образование, проблемы женщин в гештальт-терапии, профессиональный тренинг, сертификация и практика, развитие гештальт-теории и философии, сексуальные проблемы и гештальт-терапия, экологические параметры гештальт-терапии, гештальт-терапия и социальные изменения, развитие гештальт-сообществ, сеть и поддержка, развитие тренинговых материалов, философия и цели, интеграция в гештальт других теорий и др.
На сайте организации можно познакомиться с ее уставом (президент — Бад Федер, e-mail: bfeder@comcast.net), составом оргкомитета и координаторами различных направлений деятельности, условиями членства в органи
зации и расписанием конференций, тренингов, текстами «Newsletter»5 с 1999 года, «Теорией гештальт-терапии» Дж. Латнера6.
в)	. FORGE - Международная федерация организаций, обучающих гештальту
Президент — Серж Гингер (e-mail: ginger@noos.fr). FORGE основана в Париже в 1991 году несколькими гештальт-институтами для развития международной кооперации путем обмена документами, программами, исследованиями, тренерами и студентами в непринужденной и доверительной манере. Имеет некоммерческий характер. Представляет собой федерацию гештальт-институтов (около 30 из 18 стран), каждый член которой автономен.
Цели организации:
•	продвижение международного сотрудничества и обмен исследованиями в области обучения гештальт-терапии;
•	теоретический, методологический и клинический обмен тренерами, тренируемыми, книгами, журналами и другими работами;
•	организация ежегодных встреч и международных воркшопов в области обучения гештальту для опытных тренеров и терапевтов.
FORGE собрано около 2000 документов на английском, около 700 на французском и несколько сотен на немецком, испанском, итальянском, португальском, русском и других языках. Основные темы:
•	Представление тренинговых программ каждого из институтов.
•	Критерии отбора при поступлении: предварительные требования, отбор (образование, личная терапия, профессиональный опыт).
•	Индивидуальная и групповая терапия.
•	Теоретическое обучение: программы, связи с университетами, выбор профессоров.
•	Практическое обучение, упражнения и терапевтические сессии.
•	Разделение между терапией, тренингом и супервизией (этические проблемы).
•	Организация международных мастерских.
•	Этика и деонтология, личностная вовлеченность тренеров, помещения для работы.
•	Постоянная и финальная оценка: положение об оценке, диссертация.
•	Постдипломное образование.
•	Тренинг для терапевтов: исследования, публикации.
•	Обмен исследованиями: сновидения, транссексуальность, психопатология.
•	Национальные профессиональные ассоциации.
•	Международный глоссарий технических терминов.
Каждый год FORGE организует обучающие тематические семинары для персонала институтов гештальт-тренинга (директоров и постоянных членов). Адрес сайта — http://www.gestaltinstitute.com/forge/.
г)	. IGTA - The International Gestalt Therapy Association7
Международная ассоциация гештальт-терапии
Утверждена для обогащения и продвижения гештальт-терапии во всем мире. Членство в ней открыто для всех, кто интересуется теоретическими принципами гештальт-терапии и их применением в клинических, образовательных и организационных условиях.
Выпускает «Newsletter of the International Gestalt Therapy Association» (http:/ /www.gestalt.org/IGTAnews.htm). Редактор — J. C. Espy. Для чтения нужна программа Adobe Acrobat Reader.
д)	. The International Society for Gestalt Theory and its Applications8 Международное общество гештальт-теории и ее применения
Научная ассоциация, созданная для продвижения гештальт-теории на основе международных контактов. Основана в 1978 г. Большинство членов психологи, психотерапевты и научные работники.
Издает «бумажный» журнал «Гештальт-теория»9 на английском, немецком, французском и итальянском языках. На сайте описаны условия подписки и требования к авторам статей. Богатая коллекция ссылок на гештальт-ресурсы находится по адресу: http://www.enabling.org/ia/gestalt/gerhards/ links.html. Гештальт-архив представлен значительным количеством статей по гештальт-теории: http://www.enabling.org/ia/gestalt/gerhards/archive.html. Имеется календарь событий и конференций, перечень гештальт-ассоциа-ций с активизированными ссылками — http://www.enabling.org/ia/gestalt/ gerhards/gpass.html. Обширная библиография классиков (книги) представлена на странице http://www.enabling.org/ia/gestalt/gerhards/books.html. На странице http://www.enabling.org/ia/gestalt/gerhards/qua.hhml имеются ответы на вопросы по теории гештальт-психологии.
Gestalt Theory Resources Center10 — центр, предоставляющий информацию и ссылки на другие гештальт-теоретические ресурсы. Связан с Международным обществом гештальт-теории и ее применения. Особенностью сайта является поиск по ключевым словам.
е)	. GRK - Gestalt Research Consortium11
Целью организации является поддержка области гештальт-терапии путем поощрения и воспитания организационного подхода к исследованиям. Она включает идентификацию стратегических тем исследований, перечень исследований, связанных с гештальтом, мета-исследования, консультации и советы по публикации, потенциальное участие в исследовательских проектах, сеть за пределами области гештальт-терапии и диалог, касающийся применения гештальт-терапии в широком поле. Gestalt Research Consortium также надеется способствовать широкому распространению гештальт-терапии в сферах клинической психологии, образования, социального сервиса, построения сообщества, организационного консультирования и других дисциплин.
На сайте в свободном доступе имеются интересные статьи по теории поля, феноменологии и диалогу.
ж)	. GANZ - Gestalt Australia&New Zealand Ink12
Создана для продвижения исследований в области гештальт-терапии (как отдельной специальности психологии) и этической практики через изменение широкого спектра условий, определяющих благополучие человека и окружающей среды. Основана в 1998 году. Организация поддерживает сообщества гештальт-терапевтов.
Деятельность организована по трем направлениям (отделам) — организационное, сертификационное (аккредитация и стандарты) и конференции. Каждый отдел имеет представителей в гештальт-сообществе и предоставляет материалы для дискуссий для совещаний.
На сайте ассоциации имеются сведения о порядке членства (уровнях), льготах, этический код и ссылки на гештальт-организации.
2.	ЖУРНАЛЫ ПО ГЕШТАЛЬТ-ТЕРАПИИ
1.	Gestalt!13 (на англ, языке) — электронный журнал с полным текстом статей по гештальт-терапии и информационными материалами. Издается Gestalt Global Corporation с 1999 года. В электронном виде существует 20 выпусков журнала. На сайте есть ссылки на электронные журналы с полным текстом статей по психотерапии и гештальт-терапии (http://www.g-g.org/ gestalt_bookmarks/jounals.html), ссылки на ассоциации и общества гештальт-терапевтов, тренинговые институты и организации. Есть также специальная страница для дискуссий — email discussion group (http://www.g-g.org/ gstalt-J), где происходит обсуждение теоретических и практических вопросов гештальт-терапии.
2.	British Gestalt Journal14 — Британский гештальт-журнал, высылающийся по подписке. На сайте есть резюме всех статей на английском языке.
3.	Gestalt Review15 - «Гештальт-ревю», электронный журнал, высылающийся по подписке. На сайте имеется оглавление номеров с 1997 года, некоторые статьи активизированы (на странице http://www.gestaltreview, com/library.html).
Журнал был создан на базе Международного центра исследований в области гештальта (Gestalt International Study Center) с целью публикации оригинальных статей в области гештальта, семейной и групповой терапии, оргконсультирования, политики, философии и культуры. Страница http:// www.gestaltreview.com/links.html содержит наиболее полный перечень ссылок на международные организации и гештальт-институты по всему миру. Кроме того, сформулированы требования к авторам статей, порядок их экспертной оценки и публикации.
Есть ссылка на Международный центр исследований в области гештальта (http://www.gisc.org/), основанный в 1979 году Эдвином и Соней Невис. Описаны миссия организации, требования к членству, предлагаются ворк-шопы и тренинговые программы в области гештальт-терапии, имеется календарь конференций, даны ссылки на гештальт-ресурсы.
4.	The Gestalt Journal (Gestalt Therapy Page) — электронный журнал, содержит множество статей по гештальт-терапии (классических и современных) в свободном доступе (существуют немецкая и французская версии). Имеются ссылки на гештальт-директории и вход в онлайновый книжный магазин (более 40 изданий по гештальт-терапии, в основном последних лет).
Здесь же в электронном видечпубликуется «News and Notes», имеющий более 4000 читателей по всему миру. Содержит информацию об изданных книгах, планируемых тренингах, воркшопах и конференциях.
5.	International Gestalt Journal16 (издается с 2001 года). Высылается по подписке, на сайте имеется оглавление последних трех номеров.
6.	Australian Gestalt Journal17 (на англ, языке) — высылается по подписке.
7.	Gestalt Kritik (Gestalt Critique)18 на немецком языке. Издается Gestalt Therapy Institute of Cologne. В электронном виде доступны несколько статей на английском и большой спектр статей по гештальт-терапии на немецком языке.
8.	Studies in Gestalt therapy19 - Международный журнал, высылаемый по подписке. Издается с 1992 года. На сайте имеется информация о порядке подписки и оглавления последних номеров.
9.	Nordiska Gestalt Joumalen20 (на шведском языке) издается с сентября 2001 года, несколько номеров.
10.	Gestalt21 (на немецком языке) издается центром гештальт-терапии и интегративной терапии. Имеется полный текст статей о различных аспектах теории и практики гештальт-терапии.
И. Gestalt22 (на польском языке)- «бумажный» журнал Института гештальт-терапии (Краков), распространяется по подписке.
3.	КОЛЛЕКЦИИ СТАТЕЙ ПО ГЕШТАЛЬТ-ТЕРАПИИ
В БИБЛИОТЕКАХ ГЕШТАЛЬТ-ИНСТИТУТОВ И ГЕШТАЛЬТ-ЦЕНТРОВ
а.	Русскоязычные:
•	сайт Московского института гештальт-терапии и консультирования — (http://www.gestaltlplus.narod.ru) — большая библиотека статей по гештальт-терапии теоретического и практического характера;
•	сайт Рижского гештальт-института (http://www.gestalt.lv/rus/ international/texti/) — около 30 статей по гештальт-терапии на русском, английском и французском языках;
•	сайт Московского института гештальта и психодрамы (http:// migip.org.ru/lit.shtml и (http://migip.org.rU/public-online.php#) — несколько статей по гештальт-терапии и ссылки на вышедшие ранее сборники;
•	сайт Московского гештальт-института — книга Ф. Перлза «Гештальт-подход и свидетель терапии» и более 10 статей классиков и современников) — (http://www.gestalt.ru/library.htm);
•	сайт «Кулички.ком» — (http://www/kulichki.com/inkwell/special/ psycho/gestalt.htm) — около 30 статей по гештальт-терапии и ссылки на другие библиотеки;
•	сайт Северо-Западного гештальт-центра — http://www.gestalt. sp.ru/noframes/articles.htm) — статьи по гештальт-терапии и богатый материал для тренингов;
•	сайт Я. Корякова — статьи по гештальт-терапии и ссылки на другие сайты — (http://web.psychology.ru/yarkor/psychotherapy/ptmain.htm);
•	интернет-библиотека Новосибирского гештальт-центра — около 10 статей по гештальт-терапии и применению гештальт-подхода в других областях.
б.	Англоязычные:
•	сайт Нью-Йоркского гештальт-института (http://www.newyork gestalt.org/papers_fr.html) — коллекция статей (названия), высылаются по просьбе читателя;
•	сайт Gestalt Global Corporation (http://www.g-g.org/gestalt_book marks/field.html) — статьи по теории поля, феноменологии и диалогу;
•	сайт Манчестерского гештальт-центра (http://www.editmanager. co.uk/user/index.php? user = mgc&pn = 0);
•	сайт http: //www.hipernet. ufsc.br/foruns/documentos/textos/margue.htm — статьи по гештальт-терапии;
•	сайт http://partnering.inet.net.nz/archive.htm — большая библиотека статей, диалогов, интервью. Темы: теория гештальт-терапии, групповая гештальт-терапия, вопросы семейной гештальт-терапии и и пр.;
•	сайт http://www.gestalt.org/biblio2.htm — полная библиография статей по гештальт-терапии до 1993 года;
•	сайт гештальт-ассоциации (Квисленд) — http://homepage.powerup. com.au/~gaqi/page5.html — библиотека Гештальт-ассоциации Квисленда. Около 40 статей по гештальт-терапии, интервью с классиками и современниками;
•	сайт Гештальт-института в Брисбене: http://www.gestaltinstitute/ com.au/resources.shtml — статьи и интервью по теории и практике гештальт-терапии.
Интернет-магазины
•	сайт Амазон (http://www.amazon.com/). Имеется поисковая система, с помощью которой можно выйти на книги по гештальт-терапии с кратким содержанием и ценами;
•	сайт издательства Кливлендского института гештальт-терапии. Книжная лавка на странице http://www.gestaltcleveland.org/ gestaltpress-bookstore.html содержит список книг по гештальт-терапии (более 30 наименований) с ценами.
Ссылки на гештальт-организации, психологические и психотерапевтические ассоциации, гештальт-институты — http://www.gisc.org /gestaltreview/gestal tlinks.html.
1	Адрес сайта: http://www.eagt.org/home.htm.
2	E-mail: Ken@kenevans.fsnet.co.uk.
3	http://www.aagt.org/links.htm.
4	http://www.aagt.org/index.html.
5	http://www.aagt.org/html/newsletter.html.
6	http://www.aagt.org/html/chapter.HTM.
7	Адрес сайта —http://gestalt.org/igta.htm.
8	Адрес сайта — http://www.enabling.org/ia/gestalt/gerhards/index.html.
9	Адрес сайта — http://gestalttheory.net/gth/index-Datein/home.htm.
10	Адрес сайта — http://www.geosities.com/Athens/Cyprus/2926/.
11	Адрес сайта — http://www.g-g.org/grc/purpose/html.
12	Адрес сайта — http://www.ganz.org.au/pages/about.html.
13	Адрес сайта — http://www.g-g.org/gei/.
14	Адрес сайта — http://www.editmanager.co.uk/user/index.php? user 4- gestalt&pn = 1.
15	Адрес сайта — http://www.gestaltreview.com/index.html.
16	Адрес сайта — http://www.gestalt.org/igipromo.htm.
17	Адрес сайта — http://www.users.bigpond.com/justbruno/index.html.
18	Адрес сайта — http://www.ourworld.compuserve.com/homepages/ gik_gestalt/gestalt_critique.html.
19	Адрес сайта — http://www.gestalt.it/inglese/sgt-e.htm.
20	Адрес сайта — http://www.egenart.info/ngj/.
21	Адрес сайта — http://www.mypage.bluewin.ch/altburg/Gestalt/l.html.
22	Адрес сайта — http://www.gestalt.pl/czasopismo/index.html.
ХЛ^ИНСТИТУТ ПСИХОТЕРАПИИ и
клинической психологии
\ Ж / Свидетельство о гос. аккредитации № 010576 от 11.11.2010 г.
Государственная образоват. лицензия № 027157 от 22.06.2010 г.
JjQ www.psyinst.ru;www.psygrad.ru;www.psybook.ru
127055, г. Москва, ул. Новолесная, д. 6 «Б», стр. 1 ft^/факс: (495) 987-44-50 (многоканальный, с 10 до 20 час.)
ПЕРВОЕ И ВТОРОЕ ВЫСШЕЕ ОБРАЗОВАНИЕ ПО СПЕЦИАЛЬНОСТЯМ: ПСИХОЛОГ, КЛИНИЧЕСКИЙ ПСИХОЛОГ с возможностью специализации по направлениям психотерапии
ПОСЛЕДИПЛОМНАЯ ПЕРЕПОДГОТОВКА ПО КЛИНИЧЕСКОЙ ПСИХОЛОГИИ для психологов и студентов психологов
ПОСЛЕДИПЛОМНАЯ ПЕРЕПОДГОТОВКА ПО ПСИХОТЕРАПИИ для психиатров
Виды специализаций при переподготовке и высшем образовании:
1.	Интегративный подход в психотерапии и психологической коррекции
2.	Арт-терапия
3.	Гипноз эриксоновский и эриксоновская психотерапия
4.	Детская и подростковая психологическая коррекция и психотерапия
5.	Зависимого и созависимого поведения психотерапия
6.	Когнитивно-поведенческая психотерапия
7.	Кризисных состояний и последствий психической травмы психотерапия
8.	Пренатальная и перинатальная психология и психотерапия
9.	Психосоматических расстройств психологическая коррекция и психотерапия
10.	Семейный психолог (специализация, включающая обучение по системной семейной, детской, подростковой, перинатальной психологии и психотерапии)
11.	Символдрама в психотерапии и психологической коррекции
12.	Системная семейная психотерапия
13.	Телесно-ориентированная психотерапия
14.	Трансактный анализ и Терапия нового решения
15.	Трансперсональная психотерапия
16.	Экзистенциально-гуманистическая психотерапия
По тем же направлениям психотерапии в институте проходят ДЛИТЕЛЬНЫЕ ПРОГРАММЫ ОБУЧЕНИЯ с выдачей государственных свидетельств и дипломов и с возможностью посещать отдельные семинары
С программами обучения, расписанием занятий можно ознакомиться на сайте института http://www.psvinst.ru