ПОД НЕВИДИМЫМ
ПРИЦЕЛОМ

_. ИМПЕРИАЛИЗМ
со
<
о.
ш
События
Факты
Документы

Лев Стржижовский
ПОД НЕВИДИМЫМ
ПРИЦЕЛОМ
Москва
Издательство политической литературы
1984

С85
Стржижовский Л. Ф.
С85 Под невидимым прицелом.— М.: Политиздат,
1984.— 207 с, ил.— (Империализм: события, факты,
документы).
Автор книги, журналист-международник, на примере западногерманского
газетного концерна Шпрингера раскрывает механизм буржуазной пропаганды,
истинную цену оплаченной монополиями «свободы печати», показывает, какими
методами и приемами обрабатывают общественное мнение враги мира и
прогресса.
Книга рассчитана на" массового читателя.
г 0604040000-234 99ft 76
^ 079(02)-84 ° М 002
© ПОЛИТИЗДАТ, 1984 г.

Легенда
об Акселе Шпрингере,
рассказанная им самим
Каменщики еще вчера выложили массивный квадрат из
белого кирпича. Внутри он пуст: место оставлено для
памятных кассет. Квадратный колодец высится на белом
фундаменте. Вокруг стоят люди. Человек в рабочей каске
протягивает пожилому господину молоток каменщика.
Аксель Цезарь Шпрингер берет его в правую руку, левая
занята: в ней текст речи. В наступившей тишине звучит
звонкий стук и раздается негромкий голос.
— Единство!
Молоток падает на кирпич.
— Закон!
Звучит второй удар.
— Свобода!
Эхом отдается третий.
Человек в каске бережно принимает молоток.
Шпрингер отряхивает перчатку и притягивает к себе микрофон.
Торжественная церемония начинается.
Такова традиция. Закладывается четвертая
гигантская, на сей раз офсетная, типография в городе Аренс-
бурге, в земле Шлезвиг-Гольштейн. В 1950 году в
Гамбурге, в 1959 году в Западном Берлине, в 1972 году в
Эссен-Кеттвиге при закладке фундаментов предприятий
концерна звучали те же слова. Сколько лет прошло с тех
пор! От начинающего гамбургского издателя до владельца
крупнейшего во всей Западной Европе
книжно-журнального концерна прошел свой путь Шпрингер. Он стал
человеком, делающим политику. Сегодня он слишком
хорошо известен и читателям, и конкурентам. Поэтому то,
что в Гамбурге звучало наивно и клятвенно, в четвертый
раз в Аренсбурге обозначает совсем другое. Слова,
которые завтра прочтет вся Федеративная республика, на
языке политика Шпрингера обретают прямо
противоположный смысл.
«Единство» — поглощение Германской
Демократической Республики.
5

«Закон» — право западногерманских монополий
навязывать свою волю трудящимся в политике и экономике.
«Свобода» — безнаказанность для тех, кто находится
на правом фланге политических сил ФРГ, и запрещение
деятельности всех левых и им сочувствующих.
Удары молотка, звучащие похоронным колоколом,
словно подтверждают шпрингеровскую терминологию.
Слово — удар! Слово — удар! Вот так же и в газетах
читателю вколачивают каждое слово, пытаясь выбить из
головы иные мысли и идеи.
Впрочем, сам Шпрингер иного мнения о своих
изданиях. Помнит ли он их все? Сейчас навряд ли. К тому же,
когда вся прогрессивная Западная Германия обеспокоена
и возмущена почти единоличной властью издателя в
формировании общественного мнения, он пытается скрыть
истинные размеры своей империи лжи. Большая
металлическая кассета понадобилась для того, чтобы сложить в
нее, по одному экземпляру, многочисленные издания
концерна. На дно ложатся «Хёр цу» (3,9 миллиона), «Бильд
ам зонтаг» (2,5 миллиона), «Гамбургер абендблат» (290
тысяч), «Вельт ам зонтаг» (332 тысячи), «Вельт» (230
тысяч), другие газеты и журналы. Венчает пирамиду
многокрасочный экземпляр «Бильд-цайтунг», с ее рекордным
для ФРГ тиражом 4,8 миллиона экземпляров.
Толстая стопка лежит в металлическом ящике. Сюда
же добавляют денежные купюры и монеты ФРГ. Все
вместе опускается в белый колодец и замуровывается
в фундамент будущего центра. Вскрыть кассету и
прочитать газеты предназначается потомкам. Такова традиция.
Произойдет ли это когда-нибудь? Послание потомкам
содержит в себе квинтэссенцию сегодняшней
общественной жизни а ля Шпрингер: собственные издания плюс
денежные купюры. На первый взгляд странное сочетание.
Но если вдуматься, то подобное сочетание закономерно.
Тираж принадлежащих концерну изданий превышает
25 миллионов экземпляров. Как утверждает статистика,
каждый четвертый житель ФРГ платит Шпрингеру.
Годовая прибыль владельца составляет 31 миллион марок.
«Шпрингер АГ» входит в клуб, членами которого
являются хозяева 100 крупнейших западногерманских
монополий. Их годовой оборот равен 71 проценту оборота
всей западногерманской индустрии. В 1982 году Шпрингер
занимал в этой монополистической табели о рангах 81
место. Неплохая подобралась компания! Все эти Флики,
Грюндиги, Сименсы имеют свои гешефты и свои миллиар-
6

ды. Дело Шпрингера — пресса и обработка общественного
мнения. Одноклубники ему доверяют!
Впрочем, послушаем самого Шпрингера:
— Мы вкладываем в новый центр 300 миллионов
марок в то время, когда трудно рассчитывать на прибыли.
Тем не менее мы начинаем и не ждем, когда нам дадут
взаймы или предоставят налоговые скидки. Потому что
предприниматель, который берется за дело, надеясь на
помощь государства, не бизнесмен в подлинном смысле
этого слова.
Сказано так, как давно уже говорит Шпрингер:
самоуверенно и заносчиво. Хотя 300 миллионов в состоянии
загипнотизировать кого угодно, на самом деле все
выглядит иначе, чем пытается представить газетный король.
Как хочется ему выглядеть самостоятельным и
независимым! Он давно отвергает вмешательство
общественности в политику своего концерна, утверждая, что издатель
должен действовать, как любой предприниматель: лишь
тогда он сохранит свою независимость. Но независим ли
сам Шпрингер?
Приведем лишь одну цифру. По данным института
изучения торговли Кёльнского университета, доходы
средств массовой информации от рекламы достигают в
год 13,1 миллиарда марок. Ежедневно в ФРГ
публикуется и передается от 8 до 12 тысяч объявлений. Львиная
доля их падает на издания Шпрингера. Например,
стоимость страницы рекламы в журнале «Хёр цу» составляет
99 840 марок. Номер насчитывает еженедельно от 30 до
40 страниц, из них объявлениям отводится до четверти
объема. Сколько же прибыли приносит весь журнал
(при тираже 3,9 миллиона экземпляров), известно лишь
хозяину.
«Независимость» Шпрингера однобока и условна. Да,
он, например, не получал от правительства
социал-либеральной коалиции кредитов. Но зато он печатает рекламу
своих одноклубников. Квандты, Круппы, Форды и другие
оплачивают стоимость объявлений в его изданиях. Они
знают: хотя и дорого, зато надежно. Шпрингер всегда на
стороне своих клиентов. Так что пусть не гипнотизирует
собравшихся сумасшедшая цифра в 300 миллионов марок.
Для Аренсбурга она звучит совершенно не случайно:
Шлезвиг-Гольштейн — одна из самых отсталых в
экономическом смысле земель ФРГ. Здесь, на Севере, мало
промышленных предприятий, мало рабочих мест. А новых за
последние годы вообще не прибавилось. Вкладывать день-
7

ги здесь выгодно, потому что предприниматель диктует
свои условия. За воротами уже сейчас стоит армия
безработных. Недаром премьер-министр земли Г. Штольтенберг
будет благодарить Шпрингера за «знак доверия и
надежды, который означает вложение такой суммы» в земле,
где «по сравнению с другими больше молодежи и меньше
рабочих мест».
Но мало кто из приглашенных улавливает подобные
нюансы. Сказано: «300 миллионов марок», и этого
достаточно, чтобы восторгаться смелостью и прозорливостью
хозяина. А у Шпрингера припасено свое объяснение,
почему он выбрал Аренсбург. Начинает он издалека. В наше
время «инвестиции — большой риск, на него вряд ли
может пойти человек, который мыслит только
экономическими категориями. Для него нужен такой «комический
персонаж», который называет себя издателем...».
Что ж, Шпрингер не скрывает, что речь идет о нем
самом. Иногда можно позволить поиронизировать над собой
и своими миллионами. Но зато как возносится он над
обычным бизнесменом, с его «экономическими
категориями». У Шпрингера все иначе, он — издатель-политик, он
думает о будущем. Именно заботы о будущем и привели
его в Аренсбург. «Мы не должны мыслить короткими
промежутками времени. Нам следует готовиться к тому,
чтобы однажды послать отсюда наши газеты в Шверин,
в Росток, в Нойруппин. К счастью, история обладает
широким дыханием по сравнению с нами,
недолгожителями».
Каков замах! Чем старше становится Аксель
Шпрингер, тем все больше отрывается он от существующей
действительности. Ведь, казалось, было такое. Перенося
свой газетный престол в Западный Берлин, тщеславный
издатель рассчитывал «облагодетельствовать» граждан
Германской Демократической Республики своим чтивом.
Не удалось ни тогда, ни позже. И не удастся никогда. Но
мысль, засевшая у него в голове, не дает покоя. Он ищет
аналогий, доказательств в прошлом. Он снова
возвращается к Западному Берлину и пытается убедить слушателей
в своей правоте. «Я убежден в том, что шаг в Берлин был
самым важным в моей жизни предпринимателя и издателя
и к тому же самым верным».
Три десятилетия назад, нацелившись на газетный
Берлин, Шпрингер утверждал, что «Вельт» должна выходить
в «атмосфере метрополии», а «Бильд-цайтунг» нуждается
в «берлинском размахе». Не вышло ни то, ни другое.
8

Не хотят читать Шпрингера не только в Германской
Демократической Республике, но и повсюду в Западной
Европе: уж слишком нагло и оголтело действует его пресса.
За эти годы Шпрингер еще больше утвердился в
придуманном им для себя образе. Он пыжится и произносит
те самые слова, которые говорил четверть века назад,
с тем же пафосом и серьезностью. Кто напомнит ему об
этом?
Строительная площадка полна гостей: тысяча
приглашенных со всей Федеративной республики съехались сюда.
С одной стороны стоит Герхард Штольтенберг, рядом
Кристиан Крахт. Конечно, Крахт все помнит. В 1948 году
он начинал волонтером в «Вельт». Стал за эти годы вторым
человеком в концерне. Он мог бы возразить или, на худой
конец, напомнить хозяину, что история отвергла все его
домогания. Вот так же стояли они в Гамбурге, в Берлине,
в Кеттвиге, рассчитывали на «всю» немецкую нацию.
Дело кончилось тем, что в Кеттвиг перенесли с помпой
«национальное» издание «Вельт», которое дальше ФРГ не
идет. Но Крахт потому и попал на самый верх иерархии,
что умел молчать. Так, как сейчас.
Где-то в отдалении, позади жены — Фриды Шпрингер,
стоит группа людей. Среди федеральных знаменитостей
они чувствуют себя неловко: судя по всему, у них нет здесь
знакомых. 32 человека — делегация служащих концерна
присутствует на церемонии. Это тоже дань традиции. Но не
больше. Без малого 12 тысяч журналистов, служащих,
типографских рабочих работают на Шпрингера. Однажды
хозяин сказал: «Если бы я захотел с каждым моим
сотрудником поговорить в течение хотя бы десяти минут, мне
понадобилось бы 50 недель (при 40-часовой рабочей
неделе). Для работы мне осталось бы всего 14 дней!» У него
нет времени для служащих, и вряд ли кто рискнет просить
его о разговоре. Вот почему сегодняшняя встреча — всего
лишь демонстрация^
Свежий майский ветер, по-северному пронзительный,
трогает седые пряди Шпрингера, раскачивает шнур
микрофона. Пора кончать, врачи в таких случаях рекомендуют
меньше разговаривать. Надо подумать о себе, ведь сегодня
еще предстоит выступать, и не раз. Он заглядывает в текст
речи. Память уже не в состоянии удержать все
технические подробности: А о них надо сказать. Новая типография
завершает реконструкцию концерна.
С ее вводом вся газетная продукция переводится на
офсетное производство. Наряду с другими преимущества-
9

ми оно имеет одно, самое важное: высокое качество
цветных репродукций. Для рекламы (а значит, и для доходов
Шпрингера), для борьбы с конкурентами (и для
расширения границ империи) цвет — решающий фактор. Девять
гигантских офсетных машин уже заказаны и к концу 1984
года встанут в Аренсбурге. Тогда можно подумать и о
замене старого оборудования в Гамбурге и Западном
Берлине. Ход событий, развитие газетного производства
в ФРГ показывают, что стратегия технического
совершенствования концерна выбрана правильно.
Аренсбург прочно вписывается в газетную империю.
Новая типография вместе с уже здесь имеющимися (1700
рабочих мест плюс 700 новых) становится четвертым
полиграфическим центром. Технически она привязывается
к Гамбургу, где конфликты с сенатом, жалобы
сотрудников, скученность помещений, устарелое оборудование
давно уже требуют кардинальных мер. В Гамбурге и
расширяться некуда, земли не хватает. По линии федеральной
связи, проложенной из Гамбурга в Аренсбург, будут
передаваться готовые издания, сверстанные в редакциях
«Вельт», «Бильд-цайтунг», «Гамбургер абендблат». Одну
минуту занимает передача негатива газетной полосы из
Гамбурга в приемный пункт типографии Аренсбурга.
Подобным образом уже делается федеральное издание
«Вельт». Газета передается из Бонна (центральная
редакция) в Эссен-Кеттвиг...
Толпа приглашенных внимательно слушает
Шпрингера. Почти все (если не все) присутствующие здесь связаны
с концерном или обязаны ему своей карьерой. Успехи
Шпрингера — их успехи, укрепление его позиций — их
политический капитал. Но странная вещь: чем дольше
говорит пожилой господин в черном пальто, похожий на
лютеранского пастора, тем ощутимее становится
несоответствие двух обстоятельств — техники будущего и
политики вчерашнего дня.
Казалось, все технические достижения в области
печатного дела учтены и внедрены концерном. Делается
все для того, чтобы максимально ярко и броско донести
до читателя газетные новости. Но как ни быстро шагает
технический прогресс, в концерне Шпрингера он
приспосабливается лишь к одному — проповедовать и нести
старую политику. Каждый раз, вводя новый способ печати,
Шпрингер лишь помещает в новую упаковку свои старые
«консервативные идеи». Они такие же, как и четверть
века назад. Меняется состав авторов и редакторов,
nolo

новому верстаются газеты, создаются дополнительные
издания и фабрики печати, но вся продукция по-прежнему
проповедует воинствующий антикоммунизм 50-х годов.
Впрочем, это тоже одна из главных традиций
концерна!
...Несколько дней назад в. Шёнебергской ратуше
бургомистр фон Вайцзеккер вручил ему высшую награду
Западного Берлина — серебряную плакету имени Рейтера.
«В ознаменование его заслуг перед Берлином, за
сотрудничество с американскими союзниками и за политику приме-
рения с еврейским народом»,— как говорилось в решении
сената. Документ почти слово в слово повторял программу
Шпрингера, и это было приятно. Как и ощущать в руках
холодное серебро плакеты. На одной стороне ее написано:
«За заслуги перед Берлином», на другой — вычеканен
портрет Рейтера. Шпрингер хорошо помнил бургомистра
Большого Берлина. Они еще работали вместе во
«фронтовом городе». Пока говорил фон Вайцзеккер, Шпрингер
вспоминал, кто был награжден плакетой. Джеймс Конант,
Роберт Кеннеди, Джон Маклой, Нана Рейтер и другие
люди, с которыми он был знаком. Это были известные
политические деятели, и среди них он чувствовал себя
спокойно и уверенно.
В Шёнебергской ратуше, поблагодарив
присутствующих, он позволил себе высказать вслух некоторые мысли
о нынешней Германии. Он снова вспомнил свой переезд
в Западный Берлин. «Это был фатальный, но и
счастливейший шаг в моей жизни. Я признателен, что смог его
сделать. Ничто в жизни не проходит бесследно»,—
сказал он.
В ратуше собралось немного народа: сенаторы, гости.
Церемония была официальной. Свое выступление здесь
Шпрингер рассматривал как некий набросок, своего рода
эскиз к предстоящим торжествам.
2 мая 1982 года Акселю Цезарю Шпрингеру
исполнилось 70 лет. Все, что он делает в этот день, принадлежит
истории. В этом Шпрингер убежден. Так было всегда:
в 50, 60, 65 и вот теперь в 70 лет. Поэтому он преисполнен
величия и сознания важности происходящего.
Поздравления воспринимаются как само собой разумеющиеся.
В этом смысле и поездка в Аренсбург выглядела как
репетиция. На церемонии закладки было много
приглашенных: журналисты, издатели, бизнесмены, политические
и государственные деятели. С ними можно говорить
откровенно, и не только о политике. Если отвлечься от деталей,
и

Шпрингер в своей речи предстал перед слушателями как
человек одной идеи, которой он посвятил жизнь.
Консервативность и традиционность для политического
деятеля — это большое достоинство. Он говорил, и перед ним
постепенно вырисовывался образ, который ему следовало
принять для своей главной речи. ЦДФ 1 пригласила его
выступить перед зрителями в передаче «Свидетели века».
Он предстанет на экранах человеком, исполняющим свой
долг. Долг, который предназначен ему свыше.
Пожалуй, ни к одному выступлению он не готовился
так тщательно. Все было продумано: черный английский
костюм, неизменный узкий галстук, ослепительная полоска
белого платка в кармане. Два цвета — белый (волосы,
рубашка, платок) и черный (костюм) — контрастируют и
дополняют друг друга. На любом экране они выглядят
серьезно и внушают доверие.
Ничего лишнего. Он долго колебался, надеть ли
ордена. Избранный им образ требовал значимости. Земные
награды могли бы это выгодно подчеркнуть. Особенно те,
которыми он дорожил. Большим крестом ФРГ за заслуги
со звездой и лентой он был награжден к своему 55-летию.
Широкая лента креста лежала через плечо, оставляя
место для еще одной чтимой им награды: американской
Медали дружбы. Ее вручил ему видный республиканец
Джон Коннэли в той же Шёнебергской ратуше в 1978 году.
Оба знака символизировали признание заслуг Шпрингера
в укреплении немецко-американской дружбы. Они
настроили бы зрителя на определенный лад. Но, подумав, он
решил обойтись без наград. Достаточно собственного
авторитета как политика и предпринимателя, чтобы
завоевать доверие слушателей. Одно перечисление
принадлежащих ему изданий позволяет ему быть своим человеком
в доме каждого бундесбюргера. Аксель Шпрингер —
человек особой судьбы, много видавший и претерпевший,—
таким предстанет он на экранах западногерманских
телевизоров.
В воскресенье, 2 мая 1982 года, ведущий Второй
программы телевидения ФРГ Герхард Лёвенталь начал
передачу «Свидетели века» словами: «Аксель Шпрингер,
которому сегодня исполнилось 70 лет, основатель и
владелец одного из крупнейших издательств мира. Годовой
ЦДФ — Вторая программа немецкого телевидения — надрегио-
нальная организация, созданная на основе договора между всеми
земельными правительствами. Одна из главных станций
телевидения ФРГ.
12

оборот его концерна — почти 2 миллиарда марок, здесь
занято 12 тысяч сотрудников. Он владеет самой большой
массовой газетой Германии и континентальной Европы —
«Бильд-цайтунг», одной из трех надрегиональных газет
«Вельт» и двумя воскресными еженедельниками «Бильд
ам зонтаг» и «Вельт ам зонтаг». В Гамбурге в его
издательстве выходит «Гамбургер абендблат», в Берлине
выходят «Берлинер цайтунг» и «Берл.инер моргенпост». Он
владеет первенствующими на рынке телерадиожурналами
«Хёр_цу» и «Функ ур». Кроме того, ему принадлежат такие
влиятельные книжные издательства, как «Ульштейн» и
«Пропилеи», современные типографии в Берлине, Кет-
твиге, Дармштадте и Аренсбурге». Одновременно с этими
словами на экранах телевизоров появился седой
благообразный джентльмен, уютно расположившийся в студии.
Началась легенда об Акселе Цезаре Шпрингере,
рассказанная им самим.
...В местечке Альтона, предместье большого Гамбурга,
жил-был маленький Аксель. Он верил в бога, слушался
родителей и имел в жизни цель: заработать на кусок хлеба.
Все, что здесь написано, сказано дословно Шпринге-
ром, только более пространно. Например: «Я верю в бога...
Когда я думаю о себе и размышляю, что из меня
получилось, то объясняю это тем, что меня воспитывали в
относительной строгости и я должен был стараться заработать
свой хлеб...» Простим юбиляру его. многословие. Для нас
важнее смысл легенды.
Аксель дружил со всеми мальчиками без различия их
вероисповеданий: его друзьями были протестанты,
католики, иудеи. Когда он подрос, то стал последователем социал-
демократов. Его духовными наставниками и друзьями
были всегда «хорошие люди»: от бургомистра Гамбурга
М. Брауна (друга отца и всей семьи) до Аденауэра. С
детских лет он уже разбирался в политике и не хотел ни
коммунизма, ни национал-социализма...
Разумеется, и здесь можно везде поставить кавычки.
Но мысль в обнаженном виде куда интереснее. Следуя
правилу составления жития святых, юбиляр поясняет, что
все хорошее было заложено в нем с детства. А дальше
благодаря упорному труду оно получило свое
закономерное развитие.
Потом Аксель пошел по папиной линии: стал издателем.
Но скоро он увидел, что Германия разделена и надо что-то
с ней делать. Тогда Аксель Шпрингер решает действовать
сам. Он переезжает в Берлин. По житию, наступает время,
13

когда уже пора испытать духовное озарение. Он цитирует
Мартина Лютера Кинга, безусловно, имея в виду себя:
«Религия ударяет как молния!» Его предназначение,
оказывается,— объединить Германию, и сия миссия —
божественного происхождения. С помощью наводящих
вопросов Лёвенталя зрители поняли наконец, с кем имеют
дело. Пожилой господин на их экранах трудится по воле
пославшего его небесного провидения.
Шпрингер начинает проповедовать и поучать. Только
американцы, эти «юные европейцы», в состоянии защитить
мир от безбожного духа времени. Посмотрите, что
происходит на Востоке: попрание прав человека, уравниловка,
отрицание священного права собственности.
Демократическое общество с его религиозной основой существует
лишь при капиталистической системе. Он, Шпрингер,
выступает проповедником этого общества.
Телевизионная камера дает возможность увидеть
обстановку в студии во всех деталях. На столе перед Шприн-
гером лежат две книги. Даже без крупных планов
(операторы знают свое дело) видно, что это за издания:
семейное Евангелие с традиционной застежкой на боку
покоится на книге Шпрингера «Забота о Германии». Апостолы
несли в мир слово божие. Шпрингер следует их тернистым
путем. Преемственность налицо. Правда, скромное
Евангелие намного меньше двухфунтового фолианта, но это не
смущает участников передачи. В нынешнем мире
проповедовать намного труднее, запас идей приходится
пополнять.
И к десяти библейским Аксель Шпрингер добавляет
четыре собственные заповеди. Воссоединение Германии
в условиях свободы по возможности в объединенной
Европе. Примирение с еврейским народом и поддержка
государства Израиль. Отклонение любого экстремизма, как
справа, так и слева. Безусловная поддержка социального
рыночного хозяйства. Эти принципы внесены в устав
концерна. Шпрингер считает их «само собой разумеющимися»
для всех 12 тысяч своих сотрудников. Поскольку они не
противоречат конституции, неплохо бы привить их всему
немецкому народу. А почему бы и нет? Давно известно:
что хорошо для Шпрингера, хорошо и для Федеративной
республики.
Лёвенталь согласно кивает головой. Все идет, как
задумано. Они хорошо понимают друг друга. Герхард
Лёвенталь — президент правления ультрареакционного
Германского фонда (Информационный бюллетень ХСС
14

назвал его «одним из немногих последовательных
антикоммунистических голосов на телевидении»). Сейчас
антикоммунист Лёвенталь подыгрывает апостолу «холодной
войны» Шпрингеру. Ни одного коварного вопроса.
Интервью построено таким образом, чтобы не только дать
возможность проповедовать, но и покрасоваться перед
публикой. «Человек равен перед богом и перед законом»,
«Быть консерватором — значит сохранять вечные
законы» — эти запрограммированные ответы позволяют судить
о человеколюбии и христианском смирении автора.
Но, конечно, самое ударное припасено на конец.
— Имеется ли однозначный ответ на вопрос: во что
вы верите?
. — Да,— отвечает Шпрингер.— Я верю в самое ценное,
что только может иметь человек, в правильно понятую
свободу. Я желаю человечеству мира. Ради этой цели я
готов пожертвовать всем, что имею!
Эффектный конец. Особенно в глазах тех, кто высидел
час перед телевизором.
По демографическим опросам, передачу Лёвенталя
смотрят так называемые средние слои. Это
предприниматели, фермеры, служащие, часть интеллигенции и лиц
«свободной профессии». Они принадлежат к разным
профессиям и группам, но они — обыватели. Лёвенталь знает
их антидемократические настроения, консервативный
образ мыслей, боязнь «красной угрозы». Они — читатели
«Бильд-цайтунг» и разделяют все программные установки
шпрингеровской журналистики. Герой и зритель нашли
сегодня друг друга.
...Бледнеют титры экрана, передача окончена.
Шпрингер может быть доволен. Пожалуй, никогда еще ему не
удавалось предстать перед своими соотечественниками
таким вот образом: в виде умудренного опытом, все
понимающего, снисходительного наставника. Приземленного
и возвышенного одновременно. Наделенного даром
провидца, искренне верующего и черпающего в вере силы.
Миллионера, поднявшегося к вершинам могущества, но
оставшегося простым и доступным для каждого немца.
Позади большая, достойно прожитая жизнь, могущая
служить примером. А сам он в семьдесят лет по праву
может считаться патриархом своего народа.
Вот какова легенда, рассказанная Акселем Цезарем
Шпрингером о себе самом по западногерманскому
телевидению. Лживая от начала до конца. Хотя в ней все же
есть один проблеск правды: Шпрингер действительно мил-
15

лионер, один из богатейших и. влиятельнейших людей не
только ФРГ, но и Западной Европы. Но все, что касается
пути наверх, к славе и власти, придумано и соткано из
тысяч небылиц. Над легендой трудились придворные
историографы, продажные журналисты и политические
деятели и, конечно, сам Шпрингер. Она канонизирована в
статьях, телеинтервью, книгах. Защищена в десятках
судебных процессов, которые вел концерн против
«клеветников». С каждым годом легенда обрастает новыми
подробностями, снабжается новыми деталями, чтобы еще
повысить ее авторитет среди читателей. Легенда об Акселе
Шпрингере становится частью послевоенной
западногерманской истории. Однако путь правде сюда закрыт.
Откуда же знать массовому читателю, что
начинающий газетчик Аксель Шпрингер сотрудничал в фашистской
журналистике и поставлял чтиво солдатам на Восточном
фронте. Или что взятая им на себя божественная миссия
«объединения» родины на самом деле служит расколу
Германии и закреплению раздела двух немецких
государств. Что Шпрингер убежденный и заклятый враг
разрядки, а слова о мире в его интервью звучат как кощунство.
Наверное, совсем немногим из миллионов телезрителей
было известно, что у сторонников мира нет противника
опаснее и коварнее, чем Аксель Шпрингер с его газетной
ратью.
И в этом смысле закладка нового печатного центра
у границ Германской Демократической Республики, в
Аренсбурге, была особенно опасным делом. Это была еще
одна мина, которую Шпрингер подкладывал под хрупкое
здание европейской разрядки. Газетно-журнальная
империя Шпрингера постоянно, изо дня в день, источает ложь
и клевету, подрывая здоровую атмосферу отношений
между народами, постоянно чадит, отравляя сознание
читателей. Ядовитая начинка выпускаемых изданий
искажает политическую картину окружающего мира.
Рассказывают, что Шпрингер в последнее время вдруг
снова стал появляться в своих типографиях. Когда-то
такие визиты были обычным делом. Фотография хозяина
и печатника была самой ходовой рекламой издательства.
Теперь он не позирует и не подает руки. Тех, с кем когда-
то он начинал работу, нет: все на пенсии. Новых людей он
не знает и равнодушно проходит мимо. Он вдыхает запах
краски, щурится от яркого света, молча стоит возле
гигантских ротаций цветной печати. Позади жмутся мастера-
печатники. Шпрингер задумчиво смотрит, как, набирая
16

скорость, сливаясь в пеструю ленту, готовая продукция
мчится по рольгангам в экспедицию. В считанные
секунды она прессуется в тяжелые кубы и на машинах,
поездах, самолетах отправляется в путь к читателю.
В мирное время, когда молчат пушки, продукция
концерна не менее опасна, чем огнестрельное оружие.
Воинствующий антикоммунизм, откровенные призывы к войне
во всевозможных вариантах, упакованные в виде газет
и журналов, обрушиваются на Западную Германию.
Бессмысленно искать здесь здравый смысл, аргументы,
политический реализм. Недаром журналистику Шпрингера
называют «револьверной». Многомиллионные тиражи газет
и журналов постоянно держат читателя под своим
оптическим прицелом. И он зачастую вынужден мыслить и
действовать так, как внушает ему шпрингеровская пресса.
Но всего этого Акселю Шпрингеру кажется мало. Он
давно мечтает расширить масштабы этой беззвучной
битвы и послать свою многомиллионную рать на Восток.
Своей мишенью он избрал мир социализма и вот уже много
лет тщательно готовится к атаке. Кажется, все готово
и можно начать штурм. Будь его воля, он давно подал бы
сигнал к наступлению, нажав на курок своей
«револьверной журналистики». Но Шпрингер понимает, что даже
ему это не под силу. Его власть и могущество ничто по
сравнению с волей народов, желанием жить в мире. Эта
твердость и стремление к миру противостоят Шпрингеру.
«Аксель Шпрингер торгует холодной войной... и если
бы это зависело только от него одного, то он бы уже,
наверное, торговал бы и горячей войной,— писала «Цюр-
хер вохе» в статье «Опасный господин Шпрингер».—
Сказать об этом человеке, что он опасен, было бы
недостаточно. Это опаснейший человек в Федеративной
республике. Его опасность — не в миллионах, которые он
зарабатывает на грошовом чтиве, а в том, что, став
серым кардиналом боннской политики, он разжигает
национальные эмоции, а раздув их, продает как священный
гнев народа, в систематичности, с которой он
поддерживает и пропагандирует нереальную и безответственную
политику».

Годы ученичества
в Альтоне
Гигантский город лежал в руинах. С 23 августа 1943 года,
когда 1200 самолетов принесли с собой огонь и
разрушение, началось его крушение.
До того, как в Германии пришла к власти грубая сила,
Берлин был одним из блистательных и любимых центров
мировой прессы. Фашисты медленно, но неуклонно
уничтожали свободу печати. В конце концов остались лишь
немногие, однообразные газеты. Когда война была уже
давно и безнадежно проиграна, когда советские войска
стояли под Берлином, обнажилось убогое лицо тех листков,
которые до сих пор считались газетами. Раньше трудно
было представить себе, в каких масштабах царили
контроль и молчание, ненависть и ложь.
Крушение Берлина как газетного центра произошло не
сразу. В 1932 году в городе насчитывалось 145
ежедневных газет. К началу второй мировой войны их число было
сокращено до 29. В 1945 году их осталось всего пять...
Так описывает агонию берлинской прессы Йохим
Г. Лейтхойзер в своей книге «Журналисты между двумя
мирами». Скрупулезно и всесторонне собранные в книге
факты свидетельствуют о любопытной детали. Нацистская
пропаганда существовала буквально до последнего вздоха
третьего рейха. 28 апреля 1945 года еще продолжали
печататься пропагандистские издания, призывавшие остатки
немецких войск сражаться. Именно в этот день «Панцер-
бёр» провозглашал: «Фюрер в Берлине. Мировой враг
здесь будет разбит». В следующем номере на первой полосе
было написано: «Где фюрер — там победа!» А главный
орган НСДАП — «Фёлькишер беобахтер» —
просуществовал до 27 апреля. Символично, что в момент, когда
многие жизненно важные структуры третьего рейха отказали,
пропаганда продолжала действовать и прекратила свое
существование лишь после самоубийства Геббельса.
Интересен итог двенадцати лет существования
фашизма в области печати и формирования общественного
18

мнения. Это важно, чтобы понять, каким путем шло
развитие прессы в послевоенные годы и после создания ФРГ.
Сегодняшние средства массовой информации ФРГ, увы,
во многом строятся на принципах и традициях прошлого.
После первой мировой войны Германия была одной из
самых читающих стран. До захвата фашистами власти
здесь выходило 4700 ежедневных газет всех типов:
утренних, дневных, вечерних. (В США в это время
насчитывалось 600, во Франции — 1000 изданий.) Три четверти из
них считались надпартийными. И только 120 изданий,
доля которых составляла 7,5 процента всего тиража,
принадлежали национал-социалистам. Любопытная цифра.
Она свидетельствует о подлинной «популярности»
фашистской печатной продукции.
Картина резко меняется после 1933 года. Прежде всего
было запрещено издание коммунистической и
социал-демократической прессы. Затем министерство внутренних дел
запретило выход 1248 буржуазных изданий, а 327
прекратили свое существование «по желанию владельцев».
Из ежемесячной печатной продукции в миллиард
экземпляров в 1934 году оставалось 300 миллионов. Монополия
идеологии сказалась и в том, что распространение 250
с лишним иностранных изданий было запрещено. С
выжившими не церемонились. Концерн «Феникс» (общество
с ограниченной ответственностью) с капиталом в 20 тысяч
марок, акции которого принадлежали фюреру и его
приближенным, объединил 1700 газет. Эти издания
подчинялись государственной палате прессы, президентом которой
был Макс Аманн, бывший командир Гитлера во время
первой мировой войны, ныне уполномоченный партии по
вопросам печати. (Немногим известно, что ему
принадлежит идея создания отрядов СС, которые первоначально
предназначались только для пропагандистских действий.)
Назначение Геббельса 13 марта 1933 года министром
пропаганды (первое министерство, учрежденное
Гитлером), а затем рейхслейтером пропаганды внутри партии
дополнило этот процесс. А когда были объединены два
главных фашистских издательства — мюнхенское и
берлинское, пирамида пропаганды была завершена. В 1944
году 352 издания, принадлежавших нацистской партии,
располагали 82,5 процента общего тиража. Остальные
618, формально считавшиеся «частными», влачили жалкое
существование.
Геббельс, «освободивший» редакторов от власти
издателей, заодно «освободил» их и от обязанности думать.
19

Именно он ввел систему ежедневных конференций в
министерстве пропаганды, которые вел лично с 26 октября
1939 года до 21 апреля 1945 года. Присутствовавшие
здесь журналисты (их число доходило до пятидесяти)
молча выслушивали соображения рейхслейтера, которые
следовало беспрекословно выполнять. Нацистские пресса
и радиовещание были единственными источниками
информации для немцев. Слушание зарубежных передач
каралось смертной казнью, и «народные суды» выносили
такие приговоры, не колеблясь.
К системе пропаганды, пожалуй, больше, чем к любой
другой структуре третьего рейха (за исключением
«имперской безопасности»), применимо понятие «тотальная».
Она пронизывала все поры личной и общественной жизни
граждан. Практически человек никогда не оставался
наедине с самим собой, потому что не мог даже выключить
дома радио. Исследователь прессы Карл д'Естер в своей
книге «Публицистика в третьем рейхе» приходит к такому
выводу: «Национал-социалистское учение обязано своим
успехом большей частью не своему содержанию, а
активной, продуманной во всех деталях пропаганде и
различным благоприятным обстоятельствам...» Находясь под
двойным контролем нацистской партии и государства,
средства массовой информации оказались неотделимы от
режима до последних дней и погибли вместе с ним. Вот
почему союзники были вынуждены запретить выход всех
изданий на территории Германии, потому что все они
несли на себе клеймо фашизма. Ни одного
самостоятельного издания в стране не оказалось.
Об этом уже успели забыть многие в Федеративной
республике, а такой экскурс в историю просто необходим.
Только коснувшись атмосферы тех лет, можно
представить себе, как рос, воспитывался и начинал свой трудовой
путь Аксель Шпрингер. И не в легенде, а на самом деле.
Ведь годы становления и формирования его как личности
и человека приходятся на мрачное время фашизма. Когда
нацисты захватили власть, ему исполнился 21 год, а в 33 —
после крушения фашизма — он был зрелым человеком.
Что же делал, чему научился за эти годы молодой Аксель?
Гамбург — город моряков и корабелов — был родиной
Шпрингера. Здесь, в.районе, называвшемся Альтона, в
30-х годах издавалась газета «Альтонаэр нахрихтен».
Типичное немецкое провинциальное издание, с маленьким
тиражом, «своим» читателем, существовавшее на доходы
от объявлений. От других листков подобного рода его
20

отличало лишь одно. Должность редактора и издателя
совмещал в одном лице Гинрих Шпрингер. Он же был
владельцем фирмы «Хаммерих унд Лессер», в типографии
которой и печаталась газета. Семейный архив сохранил
для потомков редкую фотографию, сделанную в 1936
году по случаю 125-летнего юбилея фирмы. Среди группы
служащих разместилось семейство Шпрингеров:
долговязый папаша Гинрих, любитель старых сигар и задушевных
долгих разговоров, мама Оттилия, романтическая
поклонница беллетристики XIX века, старшая сестра Ингеборг
и женственно изящный Аксель. В свои 24 года,
ухоженный и франтоватый, он был баловнем матери. Старая
Отти мечтала увидеть сына оперным певцом и
потихоньку от отца учила его музыке. Аксель же выбрал дорогу
отца.
Верность Шпрингера памяти матери легко понять.
Она сохраняется в душе каждого. Менее объяснима его
бесцеремонность, когда в апреле 1968 года он передал
американскому университету имени Брандейса чек на
250 тысяч долларов. Деньги были предназначены для
создания кафедры по истории европейской прессы. Чек
сопровождался условием: кафедра должна носить имя
Оттилии Шпрингер. За четверть миллиона президент
университета доктор А. Захар был согласен на все, и сделка
состоялась. При вручении чека Шпрингер сказал: «Моя
мать научила меня истинному патриотизму». (Надо
полагать, остальные качества, в том числе и
бесцеремонность, Шпрингер воспитал в себе сам.)
Окончив в 16 лет реальную школу, он поступил
учеником в семейную типографию. Обычно, вспоминая те годы,
Шпрингер любит поговорить о своей «рабочей юности».
Он действительно научился ведению бухгалтерских кнрг,
заведованию всем типографским хозяйством. Но слово
«рабочий» в устах Акселя не имеет ничего общего с этим
понятием. Вспомним, что Шпрингеры одновременно
издавали и печатали газету. Поэтому «рабочая юность» Акселя
была такой же, как у любого мелкого немецкого буржуа:
он натаскивался в семейном деле. Беготня в поисках
рекламы и заказов, борьба за читателя, жестокая
конкуренция с другими изданиями — вот те проблемы, с
которыми сталкивался в те годы Шпрингер. Он с самого начала
вступил на стезю газетного предпринимателя.
Хозяйственная школа Альтоны пригодилась ему в будущем.
Отец не скоро выпустил сына из типографской
конторки. Только постигнув все тайны ремесла мелкого издате-
21

ля, Аксель подошел к делу с другой стороны: попробовал
писать сам. Журналистика захватила его, и он уходит
работать в газету. В 1934 году его имя впервые появляется
в выходных данных «Альтонаэр нахрихтен» как
«ответственного за отдел торговли, мореплавания и спорта».
В 1936-м в качестве репортера германского телеграфного
агентства Аксель освещает визит Гитлера в Гамбург. В
1937-м он уже значится как ответственный секретарь и
заместитель редактора газеты. В то время как по всей
стране ведется широкая кампания «ариизации» прессы,
семейная ладья Шпрингеров уверенно набирает паруса.
Газета требует внимания все больше: прежняя
«Альтонаэр нахрихтен» теперь превращается в «Гамбургер нойе
нахрихтен». Война застает Шпрингеров преуспевающими
дельцами: издателем — отца и журналистом — сына.
Возможно, что именно это и навлекло бурю на
семейный ковчег. Преуспевающий листок привлек внимание
имперского уполномоченного по вопросам печати Аманна,
и в 1941 году газета была «отчуждена». Но оставалась
семейная фирма, да и полученные уроки газетного
мастерства пошли впрок. Отныне Аксель Цезарь (так теперь
назывался молодой хозяин, вступивший в отцовское дело)
твердо знал, что нужно делать.
Он стучится в двери палаты по производству фильмов.
Имперское кино в этот период увлекается «великими
немцами» — Фридрихом, Бисмарком. Рейх вступает в
блицкриг, и нацию готовят к «очередному чуду». Никто
не хочет иметь дело с мелким издателем, у которого к тому
же нет ни серьезных идей, ни больших денег. Шпрингер
возвращается домой, в Гамбург, разочарованным: его
усердие служить родине не оценено по достоинству. Но
Аксель недаром прошел школу газетного репортера: он
твердо знает, что без материала в редакцию не
возвращаются.
«Хаммерих унд Лессер» по-прежнему существует —
нужен материал. Визит в имперскую палату фильмов не
прошел даром. Акселю приходит в голову блестящая
идея (от которой он впоследствии много раз будет
открещиваться) : раз нация воюет, нужно чтиво о солдатах и для
солдат. В соответствии с духом времени он придумывает
серию: «Европа — наше отечество». Аксель садится за
стол. Примечателен список писателей, к которым он
обращается с просьбой о сотрудничестве. Возглавляет его
некогда великий Кнут Гамсун, запятнавший себя в глазах
потомков коллаборационизмом. Под стать ему и другие,
22

ныне прочно забытые ремесленники, набившие руку на
прославлении «солдат фюрера». Но даже их не соблазняют
обещания мелкого издателя: пятипроцентные отчисления
прибылей и гарантии «выйти на просторы Европы». На
призыв Шпрингера откликается лишь реакционный
журналист Ганс Церер. Вместе они основывают серию «книг
для солдатских ранцев» и выпускают несколько изданий.
Всю войну, находясь вдали от фронта, фирма Шприн-
геров работает на войну: поток расистской, откровенно
шовинистической литературы течет в солдатские ранцы.
Шпрингеры действуют до последней минуты. Не
символично ли, что с деятельностью издательства «Хаммерих
унд Лессер» покончила одна из последних бомб,
сброшенных союзниками на Гамбург в ночь с 8 на 9 апреля
1945 года!
Первый этап биографии будущего газетного короля
закончен. Он полностью совпадает с временами нацизма,
самыми мрачными страницами немецкой истории XX века.
И тем не менее, несмотря на все трудности, семейное дело
преуспевало. Шпрингеры избежали судьбы большинства
мелких немецких издателей. Они сохранили
самостоятельность. Когда англичане оккупировали Гамбург (город
входил в британскую зону оккупации), их встретил
моложавый, элегантно одетый мужчина. Это был Аксель
Цезарь Шпрингер.
Вопрос, который задавали союзники каждому немцу,
был неизменен: что вы делали во времена фашизма?
Шпрингеру нечего было скрывать. Следовало объяснить
другое: свои отношения с нацистами. Автор ряда
интересных работ, посвященных концерну Шпрингера, профессор
из ГДР Франц Книппинг объясняет эти отношения так:
«Это было как раз в те годы, когда допуск к журналистике
целиком зависел от милости геббельсовской палаты печати
и от всякого редактора требовалось неоднократное
подтверждение его «коричневого» образа мыслей. Об этом
темном периоде жизни Шпрингера не могут заставить
забыть никакие позднейшие разъяснения относительно
чисто информационного характера его деятельности.
Антифашистские взгляды и сотрудничество в фашистском
информационном агентстве уж никак не согласуются».
Оговоримся сразу. Шпрингер не состоял в рядах
НСДАП. По крайней мере документов, подтверждающих
его принадлежность к фашистской партии, до сих пор не
обнаружено. Однако существуют любопытные детали,
свидетельствующие о многом. Например, сохранилась под-
23

шивка другой провинциальной газеты, «Бергедорфер цай-
тунг». В одном из ее сентябрьских номеров за 1933 год
опубликована фотография, на которой юный Шпрингер
изображен в форме национал-социалистского корпуса
водителей автомобилей. Это была одна из
привилегированных эсэсовских частей, и рядовые немцы туда не
зачислялись. Как попал туда юный Аксель? На этот вопрос, как
и на некоторые другие, Шпрингер не ответил до сих пор.
Годы ученичества, как правило, формируют взгляды
и характер человека на всю жизнь. Этого не может
отрицать Шпрингер. И то, что фашистский режим по-своему
воспитал его, несомненно. Простое сопоставление цитат
в газетах концерна «Феникс» и «Шпрингер АГ»
свидетельствует, что их владельцы и духовные отцы писали и
мыслили по ряду основных проблем весьма схоже. О приемах, к
которым прибегала та и другая пресса, и говорить не
приходится. Недаром шпрингеровские газеты частенько
называют фашиствующими. И хотя сам Шпрингер всячески —
и в речах и в своих книгах — избегает слова «фашизм»,
а оперирует термином «неоконсерватизм», он заслужил
прочную репутацию ученика и наследника принципов геб-
бельсовской пропаганды. Сочетание этих двух качеств —
ученика и наследника — символично. Как и положено в
настоящем немецком семейном гешефте, он прошел все
ступени ученичества и лишь потом получил наследство.
Неизгладимую печать коричневого наследия концерн
Шпрингера сохраняет и поныне.

Волшебная сила лицензий
фашизм вольно или невольно ассоциировался в глазах
побежденных немцев с одним из самых действенных и
сильных средств пропаганды — прессой. Принудительная
информация, обязательное участие во всевозможных
мероприятиях, бесконечные кампании по сплочению
«общественной» воли (этот термин заменял понятие «общественное
мнение», которое вообще отсутствовало в нацистской
пропаганде) сделали свое дело. После войны рядовой немец
потерял доверие к печатному слову, безразлично, в какой
типографии оно было набрано. За двенадцать лет
фашистского господства людей приучили думать и действовать
по приказу.
Прямо противоположной была другая тенденция. Все
слои населения желали знать о происшедшем, ждали
официальных новостей. Их должны были знать рабочие,
чтобы найти для себя работу, домашние хозяйки, чтобы
получить продукты по карточкам и накормить семью,
предприниматели, чтобы найти контакты друг с другом.
Газета была тем посредником, который в послевоенную
разруху не только должен был информировать людей,
как выжить, но и практически помочь им, печатая
объявления и сообщения. Самым важным было то, что во время
дефицита товаров газеты получили монополию
представлять товар, не нуждающийся в карточках,— информацию.
Все это чрезвычайно важно для понимания политики
в области средств массовой информации, которую
проводили союзнические державы. Десятый пункт
«Политических принципов» Потсдамских решений гласил: «С учетом
необходимости поддержания военной безопасности будет
разрешаться свобода слова, печати, религии». Создание
аппарата средств массовой информации решено было
начать на основе новых, демократических принципов.
Недаром сами немцы впоследствии придумали для периода
организации всего газетного дела символическое название
«нулевой год». Такое официальное название и получил
25

1945 год в послевоенной истории общенемецкой прессы,
судьбу которой определили Потсдамские соглашения.
Неизбежно возникал вопрос: кому будет принадлежать
новая пресса, кому доверят формировать общественное
мнение страны? Исходя из политических и экономических
обстоятельств, оккупационным властям предстояло
решить, как будет создаваться новая немецкая пресса. В те
годы право на издание газеты или журнала давала
лицензия. Кто же мог ее получить?
Советские оккупационные власти с самого начала
проводили политику: газеты — в руки демократических
партий и организаций. Выдача лицензий была связана с
коренным пересмотром имущественных отношений.
Демократические партии и организации, гарантировавшие своей
деятельностью развитие свободной прессы, вместе с
лицензией получали и средства производства. Впервые в истории
немецкого народа так называемая «большая пресса»
оказалась не слугой капиталистов, а помощником "и другом
трудящихся. Все партии, деятельность которых была
разрешена на территории советской оккупационной зоны,
получили свои газеты.
Иначе обстояло дело в западных зонах, где лицензии
получали частные лица. Хотя у каждой союзнической
администрации существовали свои критерии в подборе
лицензентов, всех их объединяло одно: право
собственности не было изменено. Основные средства
производства — типографии, машинное оборудование, здания и
прочая недвижимость — сохранились в руках бывших
владельцев. Иначе говоря, хотя формально нацистам и было
запрещено заниматься политической деятельностью,
газеты, не имевшие своей производственной базы,
фактически зависели от них. Лицензенты оказывались в двойном
подчинении: политически ими руководили оккупационные
власти, экономически — им диктовали свою волю.хозяева
средств производства.
Это главное доказательство того, что западные
союзники с самого начала рассматривали систему лицензий
как некую временную меру. Рано или поздно истинные
хозяева положения — бывшие нацистские издатели,
журналисты, все те, кто владел средствами производства,—
должны были вступить в игру. Как мы увидим в
дальнейшем, так оно и произошло.
В английской оккупационной зоне все типографское
имущество было возвращено хозяевам в 1946 году с одной
оговоркой: без права выпуска печатных изданий самими
26

владельцами. Это распоряжение касалось и семейства
Шпрингеров: они получили назад принадлежавшую им
типографию. Вернее, то, что от нее осталось: развалины
и кусок земли. Но по тем временам и это было немало.
Папаша Гинрих, кряхтя, полез в древние замшевые
шорты — семейную реликвию, переходившую из поколения
в поколение. Где-то в потайном кармане чуть ли не со
времен покупки «Альтонаэр нахрихтен» (1924 год)
хранился номер счета в швейцарском банке. Теперь деньги
цюрихских гномов оказались очень кстати. Аксель
пересекает всю Европу, чтобы приобрести оборудование для
новой типографии. Но в первые годы оккупационные
правила были неумолимы — станки и шрифты, вывезенные
с большим трудом из Женевы, англичане конфисковали.
Рухнули на время мечты о собственном гешефте. Пока
отец копался в развалинах, Аксель мучительно размышлял
о будущем. Физически работать он не желал. Спасение
пришло неожиданно: в английскую комендатуру
понадобился переводчик. Так Аксель вошел в круг людей,
сыгравших в его судьбе решающую роль. В этом и кроется
секрет той удивительной метаморфозы, которая случилась
с ним в «нулевом году».
Как мы уже видели, Шпрингер активно сотрудничал
с нацистами, выпускал газету, во времена рейха был
совладельцем издательства. Согласно союзническим законам,
этого было более чем достаточно для исключения его из
политической жизни страны на долгие годы. Достаточно
для любого другого, но не для него. В нарушение
собственных правил, запрещавших выдачу лицензий тем, кто
сотрудничал с нацистами, господа из Берри-Хауза, где
помещалась британская военная администрация, выдали
Шпрингеру лицензию на издание журнала. И не одну,
а две. В апреле выходит журнал «Нордвестдойче хефте»
(лицензия № 68), а в декабре 1946 года —
радиопрограмма «Хер цу» (лицензия № 67).
До сих пор никто из официальных биографов Шпринге-
ра не смог объяснить, каким образом их «герою» удалось
преодолеть в те годы барьер закона. Ясно, что все это
выглядело иначе, чем рассказывал потом сам Шпрингер.
Это ему принадлежит версия, что на вопрос: «Кто вас
преследовал при нацизме?» — он отвечал: «Только
женщины». Хотя он и успел к этому времени дважды развестись,
на самом деле все было проще. Шпрингер,
сотрудничавший с англичанами, снабжавший их определенной
политической и экономической информацией, сумел стать в Бер-
27

ри-Хаузе своим человеком. Как «свой человек», он получил
лицензии. Так в 1946 году в торговый реестр земли
Гамбург была внесена издательская фирма «Хаммерих унд
Лессер, Шпрингер унд зон АГ ферлаг унд друкерай».
Аксель расстается с работой переводчика и целиком
отдается издательским делам. Наметив путь, он действует
смело и напористо. Оба издания — «Нордвестдойче хеф-
те» и «Хёр цу» — посвящены радио. Это не случайно.
С первых же шагов Шпрингер стремится к монополии
пусть в небольшой, но определенной издательской сфере.
Первый (ежемесячник) печатает уже переданные по
радио материалы; второй (еженедельник) — программы
и все, что с ними связано. Они дополняют друг друга и
имеют одних и тех же покупателей. Владелец поистине одним
махом сразу убивает двух зайцев и удваивает свои доходы.
Тут-то и пригодились Шпрингеру прежние связи. Из
толпы голодных журналистов, обивающих пороги
редакций, он безошибочно выбирает Эдуарда Рейна, бывшего
сотрудника Ульштейна, и делает его главным редактором
«Хёр цу».
Редактору, в прошлом безработному, хорошо известны
чувства, которые испытывает рядовой немец. Инфляция,
бесперспективность, отсутствие постоянной работы
порождают ощущение тоски и неуверенности. Германия
расчленена на зоны, что будет со страной завтра — неизвестно.
Что постоянно и незыблемо в этом быстро меняющемся
мире? Рейн отвечает на этот вопрос по-своему: «Только
семья». «Достаточно часто повторять это слово, чтобы
вызвать у наших читателей чувство уверенности и связать
их надолго с журналом. Миллионы читателей «Хёр цу»
превращаются в одну семью»,— утверждал он.
С первого номера журнал нашел своего читателя и
определил свой характер. «Хёр цу» не хочет заменять
иллюстрированные журналы... Он хочет заниматься
исключительно радио». А так как радио слушали
практически все, то слушатели автоматически становились
читателями. Журнал втягивал их в свою орбиту. Он
превратился в своего рода радиопарламент. Умело
организованными кампаниями Шпрингер стал диктовать
общественному радиовещанию, что и как передавать. Он первый ввел
так называемое «народное голосование» среди
подписчиков.
Так же тщательно, как и идеологическая программа
журнала, была разработана техническая платформа.
Журнал печатался в цвете: цветные фотографии, кроссворды,
28

рисунки должны были «дополнить» радио. «Мы забыли
старую мебель и поврежденные стены. Нам казалось, что
мы в театре»,— писали читатели. Ту же иллюзию
красивой жизни призваны были создавать гулявшие по
журнальным полосам ёж Мекки и пингвин Чарли. Их задача
состояла в том, чтобы заменить реальных друзей дома для
читателей, которые не могли себе позволить их иметь.
Добавьте к этому гороскопы и кулинарные, рецепты фрау
Ирены с ее «человеческими проблемами» и случаями из
собственной жизни,— и облик журнала сложится
окончательно. Как писал западногерманский публицист К. Приц-
колейт, журнал предназначен для того, «чтобы осушить
слезы неразделенной любви, обеспечить домохозяек
модами и кулинарными рецептами, расцветить кино- и джаз-
программы биографиями и веселыми приключениями
любимцев публики и, кроме того, предложить всем —
молодым и старым, мужчинам и женщинам — выдающийся
роман, сюжет которого заранее тщательно
разрабатывается опытной командой писателей».
«Радиоблизнецы» побили все рекорды. «Нордвестдойче
хефте», преобразованный в журнал «Кристалл»,
просуществовал до 1966 года. А «Хер цу», начав с 250-тысячного
тиража, издается и поныне, подбираясь к тиражу в 4
миллиона экземпляров. Эксперимент, задуманный Шпринге-
ром в «нулевом году», удался и принес хозяину деньги.
Именно в этом году он произнес фразу: «Если удастся
сейчас основать газету, я обеспеченный человек!» Газеты,
журналы, издательства — все средства массовой
информации для него источник наживы. С первых же шагов к
вершине власти маленький газетчик из Альтоны
подчеркивал, что торгует информацией ради денег, уверяя своих
клиентов — многочисленных читателей ФРГ, что, как
настоящий бизнесмен, он честно делает свое дело, что у него
нет иных забот, кроме удовлетворения запросов
потребителей.
Такой поворот оставляет в тени политические
симпатии самого автора, смазывает главный вопрос: в чьих
интересах и какой информацией торгует Шпрингер? История
концерна с его первых шагов неизбежно свидетельствует,
что Шпрингер всегда и верно служил своим хозяевам:
сначала англичанам, потом американцам и, наконец,
монополиям ФРГ. Для него политика всегда стояла на первом
месте, ибо именно политика национализма, реваншизма,
подстрекательства к войне, хорошо оплачиваемая
монополиями, и приносила ему деньги.

«Будьте приветливы
друг с другом!»
«Новые миллионеры Германии» — так называлась
сенсационная серия статей, с которой выступил осенью 1951
года влиятельный гамбургский еженедельник «Фортшрит».
После только что проведенной экономической реформы,
когда Аденауэр вдалбливал бундесбюргеру, что теперь все
зависит лишь от него самого, журнал во всеуслышание
объявил, что в ФРГ уже есть свои миллионеры. В
репортаже «Золотые деревья в газетном лесу» приводились
факты и выкладки, прозвучавшие скандальным громом
для западногерманской общественности.
Газета «Зюддойче цайтунг» возникла буквально из
«ничего». Нельзя же считать достаточным основанием
первоначальный вклад, внесенный пятью ее основателями
равными долями, который составлял в 1947 году около
200 тысяч оккупационных марок... «Общая ценность
издательства осторожно оценивается специалистами в 17
миллионов марок. В течение пяти лет она поднялась от нуля
к таким цифрам»,— констатировал еженедельник.
Так стало известно, что едва ли не первыми
миллионерами ФРГ послевоенной формации являются владельцы
газет. Первым в их ряду оказался Аксель Цезарь Шприн-
гер. Слетел флер с рассуждений о «бескорыстности»,
«ответственности перед обществом», задачах
«перевоспитания нации», которыми сопровождалась выдача каждой
лицензии. Решающим было не качество газет, а
благословение офицеров союзнических комендатур.
21 сентября 1949 года вступил в силу Оккупационный
статут для ФРГ, и в тот день верховные комиссары
западных держав подписали шесть законов. Одним из основных
был закон № 5 о прессе, радио, телевидении, отменявший
систему лицензий в западных зонах. Немецкой прессе,
если она не наносила ущерба безопасности и авторитету
оккупационных властей, разрешалось пользоваться
полной свободой в соответствии с Основным законом
Федеративной Республики Германии. Завершился первый этап
30

в истории западногерманской послевоенной прессы, так
называемый период «золотой клетки», как окрестили его
сами журналисты. Будущее теперь, как писал К. Прицко-
лейт, «действовало в интересах тех, в чьих руках
сосредоточилась материальная власть».
Лицензенты оказались богачами. Выяснилось, что из-
датели газеты с тиражом свыше 100 тысяч экземпляров
должны выплатить компаньону, желающему выйти из
дела после пяти лет совместной работы, компенсацию в
размере 1 миллиона 200 или 1 миллиона 300 тысяч марок.
Многие из лицензентов затребовали свой пай. Рассыпались
редакции и одновременно стремительно росли новые
издательства: ведь отныне каждый, кто хотел, мог издавать
газету.
А что же поделывает в это время Аксель Шпрингер?
На первый взгляд ничего нового: он по-прежнему
преуспевает в журналистике и наращивает тиражи все в том же
издательстве «Хаммерих унд Лессер». Но есть маленькая,
все объясняющая деталь. Теперь уже ему принадлежат
90 процентов, а его ближайшему сотруднику Карлу Фос-
су—10 процентов акций издательства. Три
управляющих — Шпрингер, Фосс и Рейн — крутят всеми делами.
Аксель стал богатым человеком. Но он отнюдь не
собирается по примеру других лицензентов забирать свой пай
из дела. В воздухе запахло политикой, замешанной на
типографской краске. Пресса начинает играть все более
заметную роль в политической жизни Федеративной
республики. И сейчас, когда происходит дележ
западногерманского послевоенного Эльдорадо, когда каждый человек
с деньгами выбирает место для своего заявочного столба,
Шпрингер бесповоротно и окончательно выбирает прессу.
Смерть отца, последовавшая после тяжелой болезни,
лишь укрепила амбиции и разожгла аппетиты 37-летнего
издателя. Отныне Альтона станет так же известна миру,
как и сам Гамбург. Отсюда, из фамильного гнезда,
призванного стать газетной Меккой, начинает Шпрингер свое
наступление. Для этого у него теперь есть все: деньги,
опыт, собственное издательство. Уязвленное самолюбие
подстегивает его — ведь союзники так и не дали ему
лицензию на издание ежедневной газеты.
Но в 1948 году ситуация меняется: британские военные
власти к этому времени передали право выдачи лицензий
земельным правительствам своей зоны. В вольном городе
Гамбурге ими ведает сенат. Основать здесь газету по
меньшей мере рискованно: в полуторамиллионном городе уже
31

существует семь изданий. Каждая из политических
партий — а их в те годы насчитывалось пять — имеет свой
партийный орган. Кроме того, есть еще
контролируемая англичанами «Вельт» и независимый еженедельник
«Цайт». Сенаторы социал-демократы, правящие городом,
отказывают Шпрингеру. Основание — «перенасыщенность
газетного рынка». На самом деле они побаиваются
конкурента для собственных газет. Но старые связи с военной
администрацией и руководством социал-демократов, а
также постоянно приводимые доводы, что кроме
партийной прессы должна быть и «независимая» печать, сделали
свое дело. После долгих переговоров и проволочек Шприн-
гер получил «Разрешение № 1 сената ганзейского города
Гамбурга» на выходящую первоначально трижды в неделю
«независимую, надпартийную» вечернюю газету под
названием «Гамбургер абендблат». Она ознаменовала
появление в духовной жизни ФРГ так называемой
«журналистики приспособленчества». Газета стала ее
родоначальницей, а потом и школой «новой журналистики», питомником
профессиональных кадров для изданий всего концерна.
Да, с полным основанием шпрингеровские евангелисты
сегодня утверждают: «Сначала была «Гамбургер
абендблат»!»
Начиналась газета так. Поздним летом 1948 года в
богатой вилле, расположенной на берегу озера Аусенальстер,
собралась небольшая компания. Люди разных возрастов
и общественных положений, порой даже незнакомые друг
с другом, приехали сюда поличному приглашению Шприн-
гера. Хотя вилла принадлежала Фоссу (компаньону по
издательству), здесь хозяином себя чувствовал Шпрингер.
После традиционного бифштекса по-гамбургски (о
котором многие из присутствующих лишь помнили с
довоенных времен) гости перешли в курительный салон. За
«Гаваной» (Шпрингер тогда уже мог позволить себе такую
роскошь) выяснилась цель встречи: скоро начнет
выходить новая вечерняя газета, какой она должна быть?
Оказалось, что пестрая компания гостей издателя
состояла преимущественно из журналистов. Ни у кого
сомнения не вызывало, что вечерняя газета должна
отличаться от утренних. Вернувшись с работы, человек не
испытывает желания снова читать уже прочитанные утром
новости. Он устал, обмяк, и, хотя сейчас ему не до
политики, все же он не прочь знать, что произошло в мире,
на который он отработал свои восемь часов. Причем за
новостями он даже готов пойти сам, чтобы немного
32

размяться,— не случайно вечерняя газета не доставляется
домой, а продается прямо на улице. Мы должны завоевать
читателя, рассуждал вслух Шпрингер. А для этого надо
знать, о чем думает, мечтает, чего хочет человек в
поверженной Германии.
Шпрингер уже задавал этот вопрос специалистам.
Чиновники налогового ведомства, социологи, журналисты
провинциальных газет, письма, шедшие в «Хер цу»,
сходились на одном: в памяти западного немца еще
слишком свежа горечь поражения. Он ожесточен неудачами,
будущее для него неопределенно. Поэтому ему
необходимы покой и отдых. «Будьте внимательны и человечны
друг к другу». Исходя из всех этих соображений, и
сформулировали идею издания. В респектабельной богатой вилле
на берегу озера Аусенальстер на стене столовой висел
оттиск старинной стилизованной печати Гамбурга. Ее
девиз, впервые провозглашенный в 1241 году, гласил:
«С родиной в сердце обнять мир». Кто-то прочел эту
фразу вслух, и неожиданно наступила тишина: это было то,
что нужно. «С родиной в сердце...» — старый, добрый,
понятный каждому немцу национализм, в то же время не
обижающий западных союзников. «Обнять мир» — что
может быть человечнее и прекраснее в это смутное,
тяжелое время? Спустя семьсот с лишним лет Шпрингер
снова берет на вооружение идеи и опыт ганзейских
купцов, «обнимавших мир» ради собственной выгоды.
Один из исследователей деятельности концерна,
западногерманский журналист Ганс Дитер Мюллер, так
формулирует принципы газетной политики Шпрингера, которую
он назвал «журналистикой приспособленчества». Она
«приспособлена к требованиям рынка и... максимально
развивает свою продажность». Автор намеренно не
скрывает двусмысленности употребления слова «продажность».
Повивальными бабками «журналистики
приспособленчества» оказался национализм вкупе с показным
человеколюбием. В начальную пору первое легко растворялось
во втором. А после создания ФРГ неожиданно оказалось,
что Шпрингер является главным немецким патриотом. К
тому времени он уже не приспосабливался. Завоевав
газетный рынок, он повел читателей по тропе «холодной
войны».

Одного читатель
не должен делать —
думать
Первым и единственным читателем новой газеты стал сам
Шпрингер. Каждое утро к нему на стол ложился свежий
оттиск «Гамбургер абендблат». Шпрингер сам
отрабатывал все этапы газетной кухни: подготовку материала,
верстку, распределение тем по полосам, характер и место
фотографий. «Бог мой! — вспоминал он впоследствии.—
Сколько опытов мы проделали, чтобы отработать язык
газеты, сделать его общепонятным». Месяц ушел на
подготовку. Тридцать отпечатанных номеров так и не увидели
своих читателей. Зато когда 14 октября 1948 года вышел
первый массовый номер «Гамбургер абендблат», он
вполне соответствовал главной идее, высказанной Шприн-
гером: «Одного читатель не должен делать ни в коем
случае — думать. На это я и нацелил свою газету».
В гамбургский пейзаж вписался новый цвет. Символом
новорожденного листка стала зелень '. Отныне повсюду —
на рекламных тумбах, щитах, фасадах домов, фуражках
киоскеров, самих киосках — замелькали зелено-белые
полосы. «Гамбургер абендблат» вошла в жизнь города
с невиданной помпой. В день ее рождения ученики
городских школ получили бумажные бело-зеленые флажки
с рекламой газеты. На Юнгфернштиг каждый прохожий
получал бумажное яйцо. И это тоже было рекламой
газеты, опубликовавшей американский бестселлер «Яйцо
и я». Словно хороший корабль, направляемый опытной
рукой кормчего, «Гамбургер абендблат», сойдя с газетной
верфи Шпрингера, уверенно набирала скорость в житей-
1 Как работал Шпрингер, показывает такая характерная деталь —
выбор цвета для газеты. Краски дают более продуктивную информацию,
ибо восприятие их минует фильтр разума, в отличие от информации,
идущей от слова, утверждают социологи. Они так определяют зеленый
цвет: «В нем всегда есть что-то необычное. В нем запечатлен глубинный
образ вещей и судьбы, но он так прекрасно выражает «зеленый рай
ребяческой любви» и он столь двойственен, что перед ним не могут
устоять ни женщины, ни мужчины!»
35

ском океане. Через год она имела 100 тысяч подписчиков,
а вскоре тираж перевалил за 400 тысяч. Газета стала
самым крупным провинциальным изданием ФРГ.
Успех? Безусловно. Но благодаря чему? Чтобы
ответить на этот вопрос, перелистаем бело-зеленые листы.
Первая и вторая страницы отводятся политике. Девиз
«Политика, ощущаемая как неизбежная судьба нашего
времени» рождает рубрику «Смотреть по-человечески», серию
идиллических материалов «Старую родину прочувствовать
заново». Главная приманка для читателей — полосы,
отведенные жизни Гамбурга. В сказочных тонах, с полным
набором стереотипов городской романтики подается
древний Гамбург с Михаелискирхе и кварталом Сан-Паули,
с рыбным рынком и винными погребами, с Остландзее и
зоопарком знаменитого Гагенбека. Здесь же рубрика
«Пестрый мир» и снова — политика: печатаемые с первого
номера «Гитлер, Гиммлер и звезды — непостижимые
факты из дневника гамбургского астролога Т. Вульфа». В
конце номера — букет из развлекательных материалов: роман
с продолжением, кроссворд, гороскоп, конкурс под
рубрикой «Бургомистр на один день. Что бы я сделал, если
бы стал бургомистром...». Затравка для следующего
номера: «Жизнь в образах, страница картинок». Все это
сдабривается новой терминологией: «примирение»,
«коллективность», «добрый смех», «спокойно глядеть в глаза
друг другу», «жестокий и вместе с тем прекрасный мир»,
«настоящая жизнь», «тихая сила», «счастье в малом»,
«спасительная идея», «общность»...
Восемь газетных полос связывал воедино ежедневный
девиз: «Будьте приветливы друг с другом». «Гамбургер
абендблат» объявила себя некоей «совестью» горожан,
призывая их неустанно делать добро ближнему. Это
стало стилем газеты, определило характер деятельности
редакции.
...Традиционные туфли, в которые накануне рождества
складывались подарки для всей семьи, прятались в самых
населенных городских кварталах. На сей раз (не забудем,
что наступал нелегкий 1949 год) в них лежали по два
пакета с дефицитными продуктами. Один пакет брал себе
нашедший новогоднюю туфлю, другой он обязан был
отдать бедным или престарелым, чтобы никто в эту ночь не
чувствовал себя обиженным. Участники розысков
сообщали в редакцию о «потрясающем успехе». Остается
добавить, что туфли, как и сама «Гамбургер абендблат»,
были зеленого цвета.
36

Не менее помпезно отмечался и приход весны. В ночь
на 1 марта грузовики доставили в Гамбург 120 тысяч
букетиков анютиных глазок и подснежников. Наутро
толпа студентов во главе с самим Шпрингером раздавала
их всем проходящим женщинам. И грузовики, и букеты,
и сами студенты носили «зеленое сердце» «Гамбургер
абендблат».
В каждую среду по улицам города разгуливал один из
редакторов газеты — Лош. Читателям газеты он был
известен как господин Ломбард. Тот, кто, случайно увидев
Лоша на улице, узнавал его в лицо, доказывая этим,
что он внимателен к ближнему, здесь же, на месте,
получал 100 марок. Разумеется, газета печатала его
портрет и сообщала имя. Если читатель женился, он мог
позвонить в редакцию, и тогда белый свадебный выезд
(разумеется, с зелеными лентами «Гамбургер абендблат»)
отвозил счастливую чету в церковь. Если читатель был
чем-либо расстроен или огорчен, то стоило позвонить в
редакцию — и по телефону консультант-психолог участливо
беседовал с ним. «Если мы незаметно вступаем с людьми
в разговор в решающий день их жизни, они остаются
нашими читателями до конца своих дней»,— гласил
редакционный закон.
Разумеется, новые идеи потребовали и новых форм.
«Журналистика приспособленчества» отказалась от
прежних традиционных жанров немецкой прессы. Серьезная
передовая статья, морализирующая заметка («глоссе» —
типично немецкая форма), описательный репортаж,
наконец, эмоциональный фельетон канули в прошлое. Им
на смену пришел бойкий почтово-телеграфный стиль.
Анекдоты требовалось излагать как действительность,
а действительность отражать как анекдоты.
Когда год спустя, в ноябре 1949 года, проанглий-
ская «Вельт» писала о «смерти лицензионной прессы»,
«Гамбургер абендблат» процветала за счет своих
конкурентов. Она рядилась под старую «Гамбургер фрем-
денблат», связанную с городской либеральной
буржуазией. Социал-демократическая «Гамбургер эхо»
опубликовала платное объявление. «Наши друзья,— говорилось
в нем,— не впадут в заблуждение и не станут
рассматривать газету, которая по созвучию и по шрифту названия
похожа на «Гамбургер фремденблат», как ее наследницу
или замену».
Впрочем, Шпрингер, мягко говоря, «заимствовал» не
только шрифты, названия, традиции, но и прежде всего
37

идеи. И заимствовал не только из «Гамбургер фремден-
блат». Связь чувства с бизнесом замечена была гораздо
раньше в Америке. Разоренному бизнесмену всегда нужно
было какое-то время, чтобы прийти в себя и постараться
стать на ноги. Именно тогда (не раньше и не позже) он
и нуждался в человеколюбии окружающих. А для
неимущих индустрия грез призвана была заменить все: славу,
богатство, место в обществе — словом, всю шкалу
ценностей западного мира. Были у Шпрингера и более прямые
аналоги. Как напоминают действия господина Ломбарда
те приемы, которые практиковала для увеличения тиража
скандальная английская «Дейли миррор» еще в 30-х
годах. Разумеется, все это подвергалось трансформации
с учетом немецкой действительности.
Шпрингер выполнил свою задачу: гамбургский
читатель был завоеван, «журналистика приспособленчества»
торжествовала. Если бы речь шла только о газетном
ремесле, 50-е годы остались бы уделом
историков-специалистов. Но все дело в том, что, хотя издателю была
выдана лицензия на «надпартийную, независимую»
газету, Шпрингер с первого же номера занялся политикой,
действуя в интересах правящих классов ФРГ. Конечно,
нельзя себе вульгарно представлять, что Аксель являлся
за инструкциями или спрашивал совета у всесильного
Аденауэра или у его министров (хотя в последующие годы
именно так бывало не раз). Шпрингер объективно
оказался в одном лагере с теми, кто пришел к власти в ФРГ.
Можно прямо сказать, что он выполнял их социальный
заказ.
Что скрывалось за пресловутым лозунгом «Будьте
приветливы друг с другом»? Человеколюбивый призыв
при ближайшем рассмотрении оказался целой
политической программой. Он в равной степени обращен и к
битым гитлеровским воякам, и к военным промышленникам,
и к матерым нацистам, и к финансовым воротилам,
и просто к рядовым немцам, которым война принесла
ужасы и разорение. Все они, по терминологии Шпрингера,
оказались одинаковыми «средними немцами». В тот
момент, когда судьба каждого из них должна была
определяться в соответствии с его прошлым, «Гамбургер абенд-
блат» предлагала забыть это прошлое, предлагала иной
рецепт оценки деятельности и поведения в послевоенной
Германии — «человеколюбие и приветливость». Скрытая
на первых порах нотка национализма напоминала
читателю о «службе нации». Все классы и социальные группы
38

без различия призывались выполнять свой долг,
единственным критерием которого были «гуманизм и человечность».
Уже известный нам Франц Книппинг писал, что
«человеколюбивая идея» отвлекала от социальных и
политических зол, замазывала противоречия и
несправедливости капиталистических порядков,' скрывала опасность
враждебной народу, направленной на милитаризацию
и войну политики и создавала видимость, будто все
малые и большие проблемы и спорные вопросы в мире
можно решить с помощью улыбки, вежливости и
приветливых манер. Лозунг «Будьте приветливы друг с другом»
приучал народные массы к пассивности, долготерпению
и потому подходил в качестве девиза для отношений
между рабочим и предпринимателем, а также для всех
областей социальной и политической жизни».
Успех «журналистики приспособленчества» был
личным успехом Акселя Шпрингера. 1327 тысяч экземпляров
«Хёр цу», 261 тысяча «Гамбургер абендблат», 243 тысячи
«Кристалла» сделали его «первым лордом прессы»
Гамбурга, дали ему деньги и уверенность. Шпрингер решил
перешагнуть границы Ганзы и действовать по всей
Федеративной республике. В четверг 24 июня 1952 года
Шпрингер посылает на улицы городов ФРГ новую газету —
«Бильд-цайтунг».

Вначале
приспособиться,
а потом...
На сей раз символом был избран белый цвет. Белые
афиши, белые пелерины продавцов, белые кепи киоскеров,
белые стенды. Белый цвет — цвет невинности и доверия.
И по белому фону черные буквы: «Сегодня бесплатно,
с завтрашнего дня повсюду за 10 пфеннигов».
Лучшее место в витринах 68 тысяч газетных киосков
ФРГ получает «Бильд-цайтунг». Там, где их нет (в
маленьких деревнях до 300 жителей), она красуется на
полках в табачных, писчебумажных и других лавчонках,
порой единственных в этих местах.
«Бильд» продается в поезде и у заводской проходной,
на трамвайной остановке и в крупнейшем универмаге.
Сегодня 4,8 миллиона западных немцев (или 11
процентов всех читающих) покупают «Бильд» ежедневно,
14,5 миллиона (или 35 процентов) читают ее. И 41 миллион
(или 98 процентов) знают о ее существовании и
нерегулярно просматривают. «Единственная и неповторимая»
«Бильд» печатается в нескольких городах и расходится
по всей стране.
«Если «Гамбургер абендблат» можно назвать
отличным изделием подмастерья, то газета «Бильд» помогла мне
выдержать экзамен на звание мастера»,— хвастливо
заявил Шпрингер. Завоевание газетного рынка ФРГ
потребовало тщательной подготовки всего концерна: слишком
велик был кусок, который предстояло урвать и переварить.
Опыт «Гамбургер абендблат» был положен в основу
подготовки. Она велась в трех направлениях: общая ситуация
в стране, изучение читательских вкусов, газетная
конъюнктура. Именно в этом, как мы помним, и состоит главный
принцип «журналистики приспособленчества»: изучение
рынка и максимальное приспособление к его требованиям.
К тому времени, вскормленные золотыми подачками
«плана Маршалла» (1948—1951 годы),
западногерманские монополии набирали силу. «Экономический великан
с правами карлика», как называли сами себя новые
40

хозяева, рвался к политической власти. В этом их активно
поддерживали американские монополии. Желание
западногерманских и заокеанских королей совпало. ФРГ должна
стать запевалой в антикоммунистической «холодной
войне», которую ведет мировая реакция против
социалистических стран.
Пресса также не обойдена вниманием американцев.
Еще во времена лицензий всем газетам было вменено
в обязанность отчислять 20 процентов из доходов за
объявления и продажу в фонд оккупационных властей. Теперь
эти деньги пущены в ход. 25 миллионов западных марок
были розданы в виде поддержки бывшим лицензентам.
Как свидетельствовал Ричард Страус, офицер прессы
американской военной администрации, «деньги
получили только некоммунистические газеты». Однако,
несмотря на столь солидную поддержку, тиражи газет
падали. Цифры, приведенные союзом издателей,
свидетельствовали: за два с половиной года число подписчиков
уменьшилось на 1,2 миллиона. Для немецких газет,
распространяемых преимущественно не уличной продажей,
а подпиской, эти цифры звучали как заупокойная
месса.
Кто не читает газет и почему? Шпрингер хотел видеть
портрет потенциального читателя, и социологи выдали
таковой. Любопытная картина! Оказалось, что две
возрастные группы читали меньше всего: люди старшего
поколения, связанные с идеями прошлого, смотревшие на
современность высокомерно и озлобленно, и те, кому было
20—25 лет. Их тоже не интересовали газеты.
Окончив народную школу, молодой человек начинал
жизнь чаще всего в качестве подсобного рабочего
с мизерным окладом 400—600 марок. А такой зарплаты
едва хватало, чтобы, экономя на всем, осуществить
цель — приобрести проигрыватель, или мопед, или хотя
бы электробритву «Браун». Местожительство этого
среднего молодого немца — маленький городок в Нижней
Саксонии или в Северном Рейне — Вестфалии. Мечта —
перебраться в «настоящий» город.
Если это женщина, то, окончив народную школу, она
выходит замуж и уже больше не учится. На ее руках
дети, она живет в маленькой квартире большого дома,
стирает белье собственными руками и должна обходиться
теми же 400—600 марками, которые ей приносит муж.
У нее есть пылесос и холодильник. Главное ее
развлечение — телевизор и фотографирование для семейного аль-
41

бома, который с гордостью показывает гостям. Она хочет
иметь настоящую французскую парфюмерию и свой домик
с приусадебным участком. Мечта — собственный
«фольксваген».
Из этих двух групп Шпрингер, не задумываясь,
выбрал вторую. Бывших наци и сочувствующих им трудно
было заинтересовать чем-то: они считали себя обиженными
и втихомолку ждали своего часа. Что касается другой
группы, то она была явно перспективной. Это было первое
поколение немцев, не тронутое войной, следовательно,
из всех возрастных слоев самое многочисленное. К тому
же — и это бросалось в глаза — жизнь не баловала их
благами, но они из кожи лезли вон, чтобы утвердиться
в обществе потребления.
Этим молодым людям некогда было читать. В лучшем
случае у них оставалось время на комиксы. Американцы
привезли их в Западную Европу. Комиксы и натолкнули
Шпрингера на идею смешанной газеты, где рисунков и
фотографий было больше, чем текста. Как уже бывало не
раз, Шпрингер не выдумывал ничего нового, а брал готовое
и чужое. И все же первые 250 тысяч «Бильд»,
разошедшиеся бесплатно, как внешне, так и по смыслу мало
походили на ее сегодняшний облик. Внешние страницы
заполняли фотографии и серии комиксов. Внутри — Ганс Церер,
личный советник и друг Шпрингера, обращался к
простому человеку. Следует любить народ, к которому
принадлежишь. Не маленького человечка и не большого человека,
не богатого и не бедного человека, а всех вместе. Это
великий народ, и перед ним следует снимать шляпу,
провозглашал Церер. В течение девяти лет он будет
писать такие заметки под рубрикой «Ганс в «Бильд».
Остальная часть газеты состояла из гороскопов,
различных историй, мешанины из анекдотов, слухов, новостей,
городских сплетен.
Даже поверхностное знакомство убеждало, что первый
номер «Бильд» — родная сестра (если не близнец)
«Гамбургер абендблат»: те же теории, материалы, формы
их подачи. Раздаренные и розданные номера ушли, а
последующие тиражи расходились туго. Очевидно,
гамбургский опыт нуждался в модификации. Затраты не
окупались, о прибылях и говорить не приходилось.
На Альстер, 61, в Гамбурге, где находилась редакция
«Бильд», это поняли сразу. Рудольф Михаэль,
шеф-редактор, ветеран гамбургской журналистики, прошел
большую газетную школу: от стажера социал-демократической
42

«Фремденблат» до разъездного корреспондента газет
третьего рейха. Шпрингер не интересовался деталями.
Еще раз повторив свои идеи об иллюстрированной газете,
он безапелляционно распорядился: газета должна
«пойти». Это значило: не жалея расходов, завоевать читателя,
поднять тираж, приносить концерну доходы.
В соответствии с указаниями шефа и теорией Церера
об «аполитичном маленьком человеке»,, которого следует
любить, Михаэль начал делать «некомплектную»
избирательную газету. Из «Бильд» невозможно было узнать,
что происходит в мире и в самой стране. Важнейшие
внутренние и внешнеполитические события возникали на
страницах газеты случайно, спорадически. Они тонули в
призывах любви к животным, в сообщениях о величайших
кражах, о визитах царствующих особ, о самоубийствах,
среди материалов о сексе и спорте. Политики и
международных событий, как таковых, не существовало.
Заяц, задавленный на автостраде, превращался на
страницах «Бильд» в общегерманскую проблему. В первые
часы существования «Бильд», как утверждала газета,
«восторженные читатели принесли в редакцию
длинношерстную таксу. Возьмите ее, сказали они. Ее зовут Рубецаль.
Пусть она будет редакционной собакой» (правда,
гамбургские репортеры говорили, что это выдумка самого Шприн-
гера). Такса стала рекламой газеты. Михаэль возвел ее
в ранг редактора. Отныне Рубецаль обращалась
ежедневно к читателям: «В моей собачьей жизни есть много
интересного, о чем стоит рассказать читателям».
Год спустя Михаэль решился на сомнительное шоу,
принесшее неожиданный эффект и ставшее со временем
специальностью всего концерна Шпрингера. В
знаменитом гамбургском Эрнст-Мерк-халле под руководством
радиозвезды Жака Кёнигштейна семь тысяч
приглашенных читателей «Бильд» избрали из тысячи претенденток
«идеальную немецкую женщину». Жюри, во главе с
директором издательства Функом, торжественно вручило
Ютте Вестфаль чек на поездку в Индию. Это событие
с помпой подавалось во всех газетах Шпрингера в течение
довольно длительного времени.
Постепенно трансформировалась и идея Шпрингера
сделать «Бильд» иллюстрированной газетой. «Бильд»
ежедневно печатала серии фотографий, снабженных
короткими подписями, новости с выделенными жирным
текстом местами. Лицо газеты складывалось из коротких
сообщений с фотоокнами. Причем фотографии на первых
43

порах преобладали. В поисках новых форм Михаэль
впервые прибег к «гвоздю» — выделению наиболее
важного сообщения с помощью шрифта и особого места.
10 января 1953 года сообщение из зала суда было
заверстано «гвоздем». Так появилась главная новость,
привлекающая читателя. Главный элемент, или «стоп-
сигнал», еще в 1934 году открытый «Дейли миррор»,
был найден вторично, на сей раз для немецкой прессы.
Фотографии нашли свое место, иллюстрируя текст.
Михаэль работал не за страх, а за совесть. Опыт
пропагандистских трюков доктора Геббельса пошел ему
впрок. Он хорошо знал главного читателя. У него
нет времени читать длинные статьи, вникать в их смысл.
А многое он просто не понимает. Поэтому «журналистика
приспособленчества» стремится закрепить привычки
читателей, которые начинают рассматривать газету с
наиболее интересных (как им кажется) мест. Специалисты
быстро определили их на газетной полосе. И именно здесь
давались броские заголовки, сенсационные материалы.
Достойным гарниром к «лакомым блюдам» стали
девочки в бикини. Карикатурист Бойтин создал тип «Бильд»-
Лили, привлекательного существа с выдающейся грудью
и элегантными ножками, тут же окрещенной «секс-
куклой». Лили была явно родной сестрой гёрл Джейн из
«Дейли миррор» — симпатии английских солдат.
Избавившись от гамбургского колорита,
сформировавшись внешне как нечто цельное и не лишенное
привлекательности, «Бильд» завоевывала читателей. Многое
доделывалось на ходу. События персонифицировались.
Заголовки облачались в пословицы и стереотипы. Статьи,
которые не поддавались сокращению, заменялись
лозунгами или плакатными сообщениями. Из всего этого
создавался новый облик газеты, где информация
базировалась прежде всего на слухах и сплетнях. В технике
верстки, в краткости и выразительности заголовков,
в бесчисленных вздохах и призывах «журналистика
приспособленчества» преуспела немало.
Газета «пошла». Ей удалось привлечь внимание нечи-
тающей публики, увлечь ее за собой. Через год после
выхода первого номера ежедневный тираж достиг 1200
тысяч экземпляров. В 1955 году — трехмиллионный, в
1963 году уже продавалось 4 миллиона экземпляров.
В 1966 году в течение 20 дней, во время футбольного
чемпионата мира, «Бильд» перевалила пятимиллионный
рубеж. Хотя в это время подскочили тиражи всей буль-
44

Варной прессы, ни одна газета не могла мечтать
сравняться с «Бильд». Она присвоила себе титул «самой
большой ежедневной газеты Германии».
Придворные историографы Шпрингера, отмечая
политизацию его амбиций, любят подчеркивать, что для себя
лично он никогда не добивался никаких политических
постов (действительно, его фантазия дальше
полномочного посла не поднималась никогда), что он действовал
исключительно в интересах немецкого народа (что
скрывается под этим термином, нам уже ясно). Но ведь дело
не в этом. Никакого значения не имеет, использовал ли
Шпрингер свои газеты в личных целях или нет.
Главным (и вошедшим в историю Федеративной республики)
является то, что на определенном этапе Шпрингер
сбрасывает с себя маску этакого аполитичного нейтрала
и откровенно разделяет позиции поджигателей войны.
Если до некоторых пор «беспартийный» характер прессы
отвечал идеологическим установкам западногерманских
монополий, то с изменением исторических условий
меняются и позиции концерна.
Сейчас можно даже назвать точную дату политизации
газеты: 28 февраля 1958 года на двух полосах под шапкой
«Сказано за Эльбой» был изложен план воссоединения
Германии, придуманный Шпрингером. Это была
мешанина из всех предложений, существовавших тогда.
Помещенный тут же гороскоп делал определенные выводы: «13 лет
прошло со дня окончания войны. На протяжении 1958 года
станет ясно, является ли число 13 счастливым или
несчастливым для мира на планете». Судя по всему, газета и не
ожидала ответа на свой «план-ультиматум». Спустя три
дня «Бильд» опубликовала первый репортаж о Народной
армии ГДР, открыв им кампанию против государств
восточнее Эльбы, и в первую очередь против ГДР.
Карл Гайнц Хаген — новый шеф-редактор «Бильд-цай-
тунг» — как нельзя более подходил для этой роли.
Профессиональный журналист, уроженец Берлина, он всю свою
жизнь проработал в этом городе, начав еще в ульштей-
новской «Б. Ц.». Работа в бульварной прессе, связи с
американской разведкой сделали из него убежденного
антикоммуниста. Именно на его долю выпала
сомнительная «честь» окончательно сформировать политическое
лицо газеты в начале 60-х годов, завершив процесс,
начатый Михаэлем.
Первая полоса «Бильд», ее витрина, как говорил Хаген,
была очищена от романтических зарисовок, так называе-
45

мых гуманных историй, писем Рубецаль, почтового ящика
и многого другого. Частично все это было убрано на
внутренние полосы, где по-прежнему царил «Ганс в
«Бильд». А на первой полосе все чаще стали появляться
политические «гвозди».
То было трудное для мира время. Беспрерывные
провокации вокруг Берлина, устраиваемые
правительством Аденауэра, попытка военной интервенции против
Кубы, предпринятая ЦРУ в заливе Кочинос, убийство
Патриса Лумумбы, трагедия многострадального Конго.
Реакция где только можно пыталась навязать свою волю
свободолюбивым народам. Так было и в центре Европы.
Западная Германия вела «холодную войну» против ГДР,
используя все средства и возможности. Главная ставка
делалась на беглецов и отщепенцев, сманиваемых в
провокационных целях на Запад. «Бильд» активно
включилась в эту кампанию.
Газета действовала в строгом соответствии с геббель-
совскими законами массовой пропаганды: искать и
находить врага вне собственного общества. Этот внешний враг,
называемый «большевистской опасностью», и был
представлен читателю. Газета провозгласила своей целью
борьбу против коммунизма.
Хаген объявил себя главнокомандующим новой
кампании. «Бильд» стала фронтовой газетой. На ее полосах
с лязгом катились танки, поля обносились колючей
проволокой, рвались на Запад полки Советской Армии,
распространялись мифические небылицы. Старый рецепт
Гугенберга — провинциальные слухи плюс агитация —
снова пошел в дело. Читатели, те, кто постарше,
покачивали головами: слишком все напоминало третий рейх.
По крайней мере, место и формула подачи политических
сообщений вполне отвечали традициям нацистской прессы.
«Бильд» не только по-геббельсовски политизировала
информацию. Шпрингер недаром платил своим
журналистам жалованье в два раза больше, чем могла
предложить любая другая газета. Язык дополнял политику. Над
этим немало поработала команда Хагена. Языковые
стереотипы рождали политические параллели, прочно
связывая в сознании читателя прошлое с настоящим. Так,
действия народной полиции ГДР сравнивались с
«человеконенавистничеством эсэсовских команд уничтожения».
«Зона» (так на языке шпрингеровской прессы именовалась
ГДР) ассоциировалась с «КЦ» (концентрационными
лагерями). Вольно или невольно в головах всех, кто
46

читал эту абракадабру, формировался образ
угнетенного, поверженного народа, оказавшегося в обоих случаях
невинной жертвой узкого круга заговорщиков. «Бильд»
утверждала, что сам немецкий народ не виноват в том,
что судьба его сложилась и вчера и сегодня таким образом.
Каждый номер «Бильд» существовал сам по себе.
Его судьба зависела от того, что выкрикивали на улицах
белые пелерины. А они выкрикивали строчки из
«гвоздевых» материалов.
Но вскоре оказалось, что Хаген явно
переусердствовал в политике. Тираж газеты начал колебаться.
«Политизация верстки» сократила место для объявлений. В
результате за один месяц потери составили 1 миллион марок.
Хаген был отправлен в долгосрочный отпуск.
Как и следовало ожидать, экстремизм был тотчас
убран из газет (ведь речь шла о доходах хозяина).
Поручено это было сделать самому молодому из
редакторов «Бильд» — 34-летнему Петеру Бёнишу. «Дельцу-
практику», как тут же окрестили его, никогда не
составляло труда отстаивать политические воззрения своих
хозяев, какими бы они ни были. Хозяев же, несмотря на
свой возраст, он имел уже предостаточно. Сначала работал
на американцев в еженедельнике «Ньюсуик», потом
служил в социал-демократической газете, редактировал
журнал «Ревю». Шпрингер дал ему несколько ответственных
заданий, и со всеми Бёниш справился. Так он оказался
в «Бильд».
Он принес в газету новый стиль: утонченную
элегантность космополита. Кажется, он не имел ничего общего
с редактируемой им газетой. Его кабинет шеф-редактора
может удовлетворить вкус любого антиквара: от
английской мебели XVIII века до старинных гравюр. С
современностью его связывают фотографии Аденауэра, Кеннеди,
которые обмениваются с ним рукопожатиями. Портрет
Шпрингера — знак доверия хозяина и подхалимства
подчиненного — висел здесь с первого дня. Бёниш знал, чего
хотел хозяин, и выполнял его указания с прагматизмом
коммивояжера, вынужденного торговать ради заработка
самым вульгарным товаром. Все зависит от упаковки
товара и красноречия торгового агента.
Разумеется, «товар» на страницах «Бильд» остается
прежний, меняется лишь его оформление. С приходом
Бёниша политическая информация снова растекается
по полосам, а «гвозди» (дабы не отпугнуть читателя)
начинают «вбиваться» в частную жизнь и уголовную
47

хронику Федеративной республики. В январе 1962 года
из 26 главных сообщений было только 2 политических,
в феврале — ни одного, в марте — 7, в апреле — 4 и т. д.
Газета возвращается к сентиментальным историям,
животным, звездам и гороскопам. Сэкономленное место
вновь отводится под объявления, и настроение Шпрингера
улучшается: больше он не позволит экспериментов за
счет концерна.
В обоснование своей политики Бёниш прямо
отказывается от идей предшественника. Хаген, который
утверждал, что газета как средство политического управления
массой может все (идея Геббельса, доведенная до
крайности), явно не учитывал опыта послевоенных лет.
Современный читатель не был готов к столь яростному
политическому штурму. Тем более читатель «Бильд», который
не знал политики и не хотел заниматься ею. Поэтому
Бёниш, чтобы раз и навсегда объяснить свою платформу
читателю (а заодно и аппарату редакции), объявил:
«Мы не можем пробудить у наших читателей настроений,
которых нет. А те, которые существуют, мы не можем
превратить в противоположные по смыслу».
Это было по меньшей мере полуправдой. Здесь, как и во
время всей полемики 60-х годов, речь шла не о корешках,
а лишь о вершках. Никто из редакторов не смел ставить
под сомнение политизацию «Бильд» и тем более хоть в
самой малой степени сомневаться в политических амбициях
хозяина. Вопрос состоял лишь в том, как проводить эти
идеи. Как постепенно* вкрапливать их в сознание читателя,
манипулируя фактами, информацией, обрабатывая и
доводя их до нужной кондиции. Хаген действовал с
услужливостью берлинского медведя, Бёниш — с продуманной
небрежностью специалиста. То, против чего возражал
читатель при Хагене, удалось Бёнишу.
Когда газета в августе 1962 года повела очередную
кампанию против справедливых и законных действий
Германской Демократической Республики, читатель
воспринял это как призыв. Беснующиеся толпы взвинченных
газетой экстремистов устраивали шествия и демонстрации,
вылившиеся в беспорядки. Дело зашло так далеко, что
против подстрекательских акций газеты выступили
федеральные власти. Мария Людерс, один из прежних
бургомистров Берлина, прямо писала о том, что нынешнее
положение напоминает времена, «когда разыгрывались
нацистские баталии при участии и по приказу
небезызвестного Геббельса». Шпрингер при всей своей обидчи-
48

вости и непомерном самолюбии даже не возразил
Людерс.
Рецепт приготовления газеты менялся в зависимости
от обстоятельств. В первые годы, когда еще сам Шприн-
гер принимал участие в создании номера, читателя
сознательно удивляли, а иной раз и пугали сверстанной
полосой. Важно было заставить обратить на газету внимание,
с тем чтобы на следующий день читатель снова
спросил ее в киоске. Так было с «Гамбургер абендблат»,
«Бильд-цайтунг», «Вельт» и всеми другими изданиями.
Куда раньше других был отработан и нашел свое лицо
аппарат распространения.
Он совершенствовался от кампании к кампании и
сегодня достиг небывалого успеха. Специалисты утверждают:
какие бы изменения ни претерпела редакция, газета будет
держаться на границе четырехмиллионного тиража. И все
благодаря специальной службе.
В этом тоже проявилась цепкость Шпрингера. Если
другие издатели, как правило, имеют дело с гроссистами
(крупными торговцами) и мелкими киоскерами, то
Шпрингер создал собственную службу распространения.
Перед ней ставилась задача заинтересовать читателя,
внедрить газету. Концерн в полном смысле слова
«завоевывал» новые территории по всем правилам
капиталистической стратегии. За эти годы отработались и сложились
четыре маршрута, по которым отдел распространения —
генеральный штаб концерна — шествует по всей Западной
Германии под звук рекламной канонады.
Первый маршрут пролегает по большим городам. Его
задача состоит в том, чтобы осваивать точки
наибольшего скопления народа — привокзальные площади,
городские центры, места остановки транспорта. Изучаются
транспортные потоки, часы «пик», определяется время
работы крупных предприятий. Так вычисляются место
и часы, наиболее благоприятные для продажи. Только
получив рекомендации, бригады продавцов в неизменных
кепи с надписью «Бильд» под руководством опытных
командиров идут в атаку на прохожих. Оптимальная
задача: каждый второй должен купить газету. Атакой
руководят из центрального гамбургского агентства,
откуда идут подарки, сувениры, а если надо — и подкрепления.
Вторая колонна оккупирует маленькие города и
деревни, начиная от 300 жителей и больше. Ей поручено
заинтересовать население. Для этого существует ряд
испытанных способов. В витринах табачных киосков и писче-
49

бумажных лавчонок выставляются свежие номера
«Бильд». Наиболее уважаемые жители получают от
издательства сувениры. Иной раз организуется продажа
на дому. В целях рекламы ее поручают пенсионерам,
ветеранам и инвалидам войны.
Третий путь проходит по железным дорогам страны.
Отправляясь в поездку, которая длится всего час-другой,
деловой человек никогда не теряет время. Он
непременно зайдет в книжный киоск на вокзале. Это целый
магазин. Здесь-то и настигнет его продукция шпрингеровского
концерна. Отдел распространения заключает
постоянные контракты с книжными торговцами на железных
дорогах. Продукция концерна в полном смысле с колес
поступает в эти придорожные магазинчики.
И наконец, в последнюю очередь отдел
распространения предпочитает иметь дело с сетью продажи, которой
пользуются обычные издатели. Речь идет о гроссистах
и киоскерах. Они обязуются предоставлять «Бильд» и
другим шпрингеровским изданиям лучшее и почетное место
в своих витринах. Здесь газеты больше рекламируют,
чем продают. Но и это важно, чтобы подтвердить главный
тезис: «Бильд» — неотъемлемая часть газетного
ландшафта ФРГ».
1982 год оказался трудным для экономики ФРГ.
На страницах «Бильд» виновником неудач была
объявлена социал-либеральная коалиция, и газета немало
потрудилась, чтобы развалить ее. А для очередной рекламной
кампании была найдена оптимистическая, яркая форма.
На плакатах изображался аэростат (на нем крупно —
«Бильд»), в гондоле которого сидело несколько человек.
Надпись гласила: «Кто хочет держать курс и высоту —
нуждается в «Бильд». Другой вариант: «Хотя небо
конъюнктуры не безоблачно, команда «Бильд»
путешествует неплохо». Так читателю внушалось, что, покупая
газету, он обеспечивает себе в эти трудные времена
спокойную жизнь.
Концерн не упускает возможности использовать для
рекламы массовые кампании, приуроченные к каким-
либо событиям: ярмарки, выставки, даже просто
коммерческие встречи. Специалисты начеку, и мотто (лозунг)
всегда готов. Одним из таких событий стала туристическая
ярмарка в Западном Берлине. Концерн организовал здесь
свой рекламный павильон, который увенчало клише:
«Бильд» читают повсюду: дома и в отпуске». Лозунг
оказался удачным. Из временного он стал постоянным и
50

перекочевал на рекламные щиты западногерманских
курортов.
Девять региональных редакций в крупнейших городах
ФРГ готовят «Бильд». Газету максимально приближают
к читателю. Каждое издание, сохраняя общую
политическую линию и главные гвоздевые материалы,
насыщается местными новостями и колоритом. В региональных
редакциях работают журналисты, хорошо знающие
своего читателя. Трансформируясь из главного гамбургского
издания в провинциальную газету, «Бильд» предстает
перед читателем местной сплетницей, знающей все
последние новости. Вот как выглядит география ее
распространения: Гамбург — 502 480 экземпляров, Ганновер —
175 820, Дюссельдорф — 100 357, Кельн-Бонн — 127 971,
Франкфурт — 254 683, Штутгарт — 168 012, Мюнхен —
201 190, Нюрнберг — 130 259, Западный Берлин — 138 466
экземпляров.
Такова «Бильд-цайтунг» — образец «журналистики
приспособленчества». Продукт капиталистической
системы, она росла и развивалась в полном соответствии с
обществом потребления. Определенный информационный
стиль газеты, оперирование деталями с быстрыми, точными
оценками фактов развивают у читателя якобы собственное
представление об этих фактах. По заказу монополий
Шпрингер с помощью «Бильд» формирует общественное
сознание бюргера, приучая его к покорности, натравливая
на левых, провоцируя против всего прогрессивного,
передового. И все-таки «Бильд-цайтунг» занимает пусть
и достаточно большое, но лишь подчиненное место.
Она — основа модели, но не вся модель. На ее финансовом
фундаменте располагается более утонченное и
целенаправленное издание — ежедневная «Вельт». Газета для
деловых людей.

Сделка
состоялась
Шпрингер любит афоризмы и частенько пускает их в ход.
Особенно если требуется прояснить кое-что из
собственных дел, остающихся до сих пор неясными. История
с продажей «Вельт» выглядит, по его словам, так: человек,
который имеет лошадей, достоин в глазах англичан того,
чтобы получить газету. На самом деле своей покупкой
Шпрингер обязан политике правительства ФРГ, а не
английской любви к животным.
Первоначально «Вельт» значилась как «надпартийная
газета для британской зоны оккупации Германии.
Публикуется с разрешения английских властей два раза в
неделю». Первые 1600 экземпляров были разосланы 2 апреля
1946 года читателям городов и общин, входящих в
британскую зону оккупации.
Хотя в газете работали немецкие журналисты, «Вельт»
была британским официозом и пользовалась всеми
преимуществами как такового. Бумага, типография,
аппарат распространения — все к услугам редакции.
Это были безмятежные годы: конкурентов нет, тираж
неуклонно растет. Ни одна лицензионная газета не могла
и помышлять хотя в чем-то сравниться с флагманом.
Газету отличала завидная осведомленность и
дозированный (в рамках допустимого) антисоветизм.
Отмена лицензий прозвучала для «Вельт» похоронным
набатом. Немецкий читатель вернулся к своим газетам.
После того как появилась бумага, их расплодилось
достаточно много (свыше 2000 изданий). Закат «Вельт»
приближался неумолимо. За три года со дня отмены
лицензий (1949 год) ее тираж скатился с 600 до 210
тысяч экземпляров. Подписчиков не было, а долги
росли. Англичане попытались оттянуть конец. «Вельт»
первой ввела у себя радиоэлектронику и на какое-то
время оказалась конкурентоспособной. Но англичане
народ деловой. Политическое влияние газеты продолжало
падать, и это решило ее судьбу. Оккупационные власти
52

обратились в «Норддойче банк». Ему было поручено найти
среди покупателей (а их было почти два десятка) самого
достойного и надежного. Им, как ни странно, оказался
Аксель Шпрингер. Странно, потому что с приобретением
«Вельт» он становился крупнейшим монополистом в
области западногерманской прессы. Против подобных
сделок и протестовало правительство ФРГ.
Собственно, здесь-то и начинается официальная
история шпрингеровской «Вельт». И, как всякое начало,
оно заслуживает внимания и объяснений. За сделкой,
которую заключил от имени англичан «Норддойче банк»,
скрывалась большая политика: Федеративная Республика
Германии нуждалась в своем официальном глашатае.
Газетный ландшафт тех лет был достаточно
разнообразен. Однако вся печать следовала старой немецкой
традиции: газета или журнал ориентировались на свой
небольшой круг читателей и принадлежали одной общине,
городу, земле. Издания для всей Западной Германии
можно было пересчитать по пальцам. Да и то хватило
бы одной руки. Собственно, одна лишь «Франкфуртер
альгемайне» претендовала на роль официоза. И для этого
у газеты были серьезные основания: она объявила
себя наследницей довоенной «Франкфуртер альгемайне
цайтунг», газеты деловых кругов, пользовавшейся еще со
времен Веймарской республики весом и авторитетом.
У нынешней «Франкфуртер» были свои покровители —
нарождающиеся монополии, ориентировавшиеся на «отца
экономического чуда» Людвига Эрхарда. Видимо, это и не
устраивало Аденауэра. Впрочем, был еще и другой,
главный аргумент. Подобно Бисмарку, канцлер видел
газету прежде всего как внешнеполитический орган,
излагающий для мировой общественности
западногерманскую точку зрения. Он хотел верности и послушания.
Шпрингер к тому времени доказал, что он готов, а главное,
может выполнить такой заказ. Так взгляд канцлера
остановился на преуспевающем торговце новостями.
Их познакомил Эрик Блюменфельд, бессменный
депутат бундестага от газетного Гамбурга, председатель
местной организации ХДС. Шпрингер и Аденауэр
встретились в дни партийного съезда, состоявшегося в апреле
1953 года в ганзейском городе. О чем беседовал канцлер
с газетчиком из Альтоны, остается неизвестным и по
сию пору. Однако результат встреч вскоре стал ясен.
Политик и журналист нашли общий язык. В мае Аденауэр
прибыл с трехдневным визитом в Лондон и, как утверж-
53

дают английские источники, прямо дал понять, что
фирма «Вельт ферлаг» должна перейти в руки Шпрингера.
Спустя три месяца был подписан двадцатипятистра-
ничный контракт: 75 процентов акций «Вельт ферлаг»
были вручены Шпрингеру. Из оставшихся 25 процентов
был учрежден фонд «Вельт», созданный «для содействия
и поддержки науки о газетном деле, а также подготовки
журналистской и издательской смены». Сумма сделки
так и не была установлена; Немецкая пресса писала,
что заплачено 3,7 миллиона марок. «Тайме» называла
6 миллионов. По официальным британским данным,
продажная цена колебалась в районе 2 миллионов марок.
Но даже эта внушительная сумма (особенно по тем
временам) выглядит весьма скромной по сравнению с тем,
что заполучил Шпрингер. Это были: «Вельт», «Вельт ам
зонтаг», «Нойе блат», процветающее бюро путешествий,
ряд типографий, земельные участки, здания и много
другой недвижимости. Если к этому добавить поддержку
Аденауэра, то сделку иначе, как блестящей, и не
назовешь.
Но в те годы призрак Круппа, оснастившего и
запустившего военную машину третьего рейха, еще витал в
воздухе. Слово «монополии» пугало. Позиция Аденауэра,
настоявшего на продаже крупнейшего издательства
новоявленному дельцу, заставила насторожиться
оккупационные власти. Тогдашний Верховный английский
комиссар попытался ограничить не в меру ретивого дельца.
Основой договора было создание фонда. Во главе
его стоял наблюдательный совет. Идея состояла в том,
чтобы держать под контролем Шпрингера, запретить
ему единолично определять финансовую и политическую
линию. Устав был составлен таким образом, что все
изменения в политике издательства, персональные
перестановки в редакционной коллегии требовали
непременного одобрения наблюдательного совета. Он состоял
из трех членов. По одному человеку были представлены
редакция «Вельт» и издательство. Третье,
председательское место отдавалось беспартийному представителю
общественности, на деле призванному осуществлять
контроль над деятельностью издателя.
Заплатив деньги, Шпрингер подписал договор и
признал главенство наблюдательного совета. Однако с самого
начала он не уставал повторять, что, владея 75
процентами капитала, он является хозяином у себя в доме
и любой контроль представлялся ему анахронизмом. По-
54

скольку в первые годы поделать ничего было нельзя,
Шпрингер постарался взорвать фонд изнутри. По его
настоянию в него был введен доктор Альфред Франке-
фельд, глава гамбургской школы журналистики.
Как часто мелькает здесь упоминание города Гамбург.
Оттуда начал свой поход к газетной короне Шпрингер,
и естественно, что он не забывал своих друзей. Например,
с Франкефельдом он разделил лицензию на газету
«Гамбургер абендблат». Потом привлек его к руководству
семинаром молодых журналистов и взял на работу в новое
издательство. Доктор, являвшийся много лет членом ряда
комиссий по прессе гамбургского сената, оказался для
неискушенного в финансовых делах издателя сущей
находкой. Он напридумывал много разных полезных проектов.
Например, такой. Хотя Шпрингер всегда афишировал
свою финансовую независимость, однако с некоторых пор
к названиям принадлежащих ему фирм и издательств
прибавились скромные и не бросавшиеся в глаза буквы
«ГмбХ». Аббревиатура означала «с ограниченной
ответственностью». На языке финансистов сей термин гласил,
что в случае банкротства фирма несет ограниченную
ответственность, то есть платит не все долги, а лишь какую-
то часть из них. Однако был в этой форме организации
капитала и более глубокий смысл: оказывается, общества
с ограниченной ответственностью не обязаны публиковать
свои финансовые отчеты, а следовательно, и раскрывать
источники поступления капитала.
Франкефельд был введен в наблюдательный совет
в должности «гешефтсфюрера», иначе говоря финансового
руководителя. Сначала он постарался создать систему,
при которой Шпрингер был фактически поставлен вне
контроля. А затем попросту прикрыл дело. 13 апреля
1966 года доктор Франкефельд заявил: «Фонд прекратил
свое существование». (Любопытная деталь: когда кто-то
из журналистов попытался выяснить, как удалось обойти
договор, и запросил полный текст устава фонда, ему в этом
было отказано. Все тот же Франкефельд сослался на
специальное решение наблюдательного совета,
запрещающее знакомство с полным текстом устава.)
Так бесславно закончилась попытка Верховного
английского комиссара хоть в чем-то ограничить Шпрингера,
заставить его хотя бы внешне соблюдать законы. Еще
не однажды, и с годами все громче, будет звучать в
Западной Германии требование: «Ограничить Шпрингера!»
И каждый раз все будет оставаться по-прежнему.
55

Немецкая
«Тайме»
«Вельт» требовала денег, идей, журналистских кадров.
Поэтому начали с других изданий. Коренной
перелицовке подвергся еженедельник издательства «Нойе блат».
Здесь пошли по пути «Бильд-цайтунг»: отказались от
дорогостоящей печати, изменили формат, ввели
газетные клише. Из дорогого иллюстрированного журнала
«Нойе блат» превратился в родственника
«Бильд-цайтунг» — более воспитанного, более консервативного, но
такого же скандального. Деревянная жирафа (символ
еженедельника) шествовала по провинциальным городам
Западной Германии, рекламируя детище концерна.
Шпрингер добился своего: за десять лет тираж вырос в
семь раз, достигнув 1,5 миллиона экземпляров.
С «Вельт ам зонтаг» было проще. Это приложение
к газете появлялось по воскресным дням, когда у него
не было конкурентов. Впервые ломалась традиция
Германии, согласно которой конец недели читатель отдыхал,
в том числе и от газет. В этом был свой риск. Но уже
первые номера показали: бундесбюргер готов читать
и в воскресенье. Вопрос состоял в том, что читать. «Вельт
ам зонтаг», значилось в рекламе, «публикует новейшие
сведения в области науки, экономики, спорта,
культурной и светской жизни. Еженедельник печатает богатый
материал для воскресного чтения...». С годами «Вельт
ам зонтаг» нашел свои полмиллиона читателей, что
обеспечило редакции безбедное существование.
Одновременно снаряжался в плавание и флагман
концерна — «Вельт». Сбывалась мечта Шпрингера о
немецкой надрегиональной газете. Он считал себя
продолжателем когорты немецких магнатов прессы и полностью
разделял их концепцию «двух газет». Она гласила: не
существует одного издания для всех читателей. Каждому —
свое.
У крупнейших газетных магнатов, предшественников
Шпрингера, таких, как Ульштейн, Мосс, Шерль, всегда
56

существовали два типа изданий. Одно — для широких
масс. Яркое, крикливое, броское, оно должно было не
столько информировать, сколько подчинять, формировать
и подталкивать общественное мнение определенных
социальных слоев в нужном направлении. Газеты такого
типа уже были в концерне Шпрингера. Наиболее точно
и полно выполняла задачи такой массовой газеты «Бильд-
цайтунг». Но даже сам хозяин понимал, что, хотя этот
крикливый листок приносит доход и неплохо справляется
с порученным делом, нужна большая национальная
газета, со страниц которой он мог бы говорить с
серьезным читателем. Без развязности и погромных установок,
а вкрадчиво и спокойно внушать нужным людям нужные
идеи. Эту роль должна была сыграть «Вельт». «Газета для
интеллигенции» — как было объявлено с самого начала —
ориентировалась на определенную социальную группу
читателей, которые могут сами принимать решения и
своими решениями влияют на поведение других людей в
капиталистическом обществе. Это — представители промыш-
ленно-финансовых монополий и связанная с ними
буржуазная интеллигенция, занимающие руководящие посты
в западногерманском обществе. Конечно, от такой газеты
требовалась осведомленность во всех областях
внутренней и внешней политики, полная информативность. Такой
«Вельт» и стала.
Вот что ответил бургомистр города Аугсбурга Ганс
Бройер, когда его спросили, почему он читает «Вельт»:
«Кто сегодня принимает решения в интересах государства,
должен стремиться к возможно полной информации.
Ежедневное чтение надрегиональной прессы стало для
меня само собой разумеющимся. «Вельт» в качестве
одной из ведущих консервативных газет принадлежит
к этой когорте. Я ценю ее проблемные материалы, даже
если ее позиция и комментарии не всегда находят мое
одобрение».
В этом интервью, которое, разумеется, подано броско,
все продумано: социальное положение интервьюируемого,
позиция газеты. И пусть точки зрения читателя и газет
порой не совпадают. Взаимное уважение и внимание —
вот на чем строятся отношения. И еще один вывод
следует из интервью бургомистра: газета должна быть
беспартийной, а точнее, надпартийной, ибо призвана
обслуживать не определенную партию, а руководящую элиту,
которая определяет государственный фарватер. Словом,
новое издание концерна — солидно и респектабельно.
57

Будучи по своему характеру и подаче материалов
отличной от «Бильд-цайтунг», в то же время «Вельт»
дополняет и уточняет ее. У каждой свой круг читателей,
свой тираж, своя цена. Но в рамках концерна по своим
задачам оба издания составляют одно целое.
Итак, солидная, серьезная газета, этакая немецкая
«Тайме». Аналогия не давала покоя Шпрингеру. Нувориш
тянулся к лорду, «Тайме» стояла перед глазами. Он ни
на минуту не забывал о наказе Аденауэра: мир должен
слышать голос Западной Германии. Этим голосом
должна стать «Вельт». Она аккумулирует мнения простых
немцев.
Реклама газеты оповещает: «Вельт» черпает материал
из бесед с читателями, с общественностью. Ежедневно
она помещает на своих страницах наряду с редакционными
статьями и комментариями высказывания
государственных деятелей, мнение прессы и письма читателей.
Многие известные люди просят у «Вельт» слова,
соглашаясь и отклоняя, добавляя и исправляя». Повторяясь из
номера в номер, этот рекламный трюк заставляет с
большей доверчивостью относиться к главному лозунгу
газеты, который она печатает рядом с названием,— «Это
сказано в «Вельт».
Надо отдать должное Шпрингеру — лозунг оказался
крылатым. Впрочем, именно на это и был расчет. Так
же, как на то, что когда-нибудь читатель поверит, что
за сказанным в «Вельт» стоит мнение влиятельных сил
в правительстве. Так голос читателей на страницах
газеты «сливался» с политикой Бонна.
«Вельт» первой на европейском континенте
оснастилась системой телетайпной связи, которая объединила
в единое целое с помощью электронной дистанционной
аппаратуры типографии. Невиданной рекламной помпой
сопровождалось сообщение о том, что «учреждается
воздушная доставка газеты, отпечатанной на
специальной папиросной бумаге». Наконец, было объявлено о
выходе нового приложения — «Вельт литератур».
Ради авторитета и для подавления конкурентов денег
не жалели. Шпрингера не смущало даже то, что на первых
порах тираж газеты был невысок. Он вкладывал все новые
средства, снаряжая, ее (вот где пригодился опыт
прежних изданий) в транснемецкое плавание. Закономерным
итогом всей этой кампании явилась надпись, которая
с 1 января 1956 года печаталась непосредственно под
заголовком «Вельт»: «Независимая ежедневная газета
для Германии».

Коричневая
когорта
Корабль был готов. Оставалось набрать экипаж. Дело
оказалось нелегким, а главное, щекотливым. Легче всего
было пообещать читателю «надежность» и
«информативность». Но кто будет их обеспечивать, сортировать
информацию, верстать номер, создавать облик газеты? Кто
станет на капитанском мостике? Ведь не будет же шеф
концерна набирать всю команду сам. Его дело —
проложить курс, найти капитана...
Вспомним, что шел уже 1953 год. Федеративная
республика все больше обособлялась от ГДР, другой
части Германии, превращаясь в самостоятельное
государство. Люди нужны были везде: в правительственном
аппарате, на предприятиях, в сфере средств массовой
информации. От них во многом зависело, каким путем
пойдет страна. Среди прочих назначений последовало
и такое: руководителем федерального ведомства печати
и информации в ранге статс-секретаря стал Феликс фон
Эккардт, автор антисоветского фильма «Белые рабы»,
картин «Выше голову, Иоганнес!» и «Люди в бурю». Их
поднимал на щит Геббельс и хвалил Гитлер. В 1945 году
эти картины запретили для демонстрации все союзные
державы. И вот теперь фон Эккардт призван был
определять государственную политику в области
прессы.
Как же поступает в этот момент Шпрингер? Три
поколения, а точнее, три когорты журналистов
существовали тогда в Германии. Самые молодые пришли в
журналистику после 1945 года. У них не было
профессионального опыта и твердых убеждений. Газета манила их как
наиболее легкий и доступный путь к обеспеченной жизни,
а конформизм казался им само собой разумеющимся.
На них нельзя было положиться, и Шпрингер понимал это
(хотя потом именно они и составили костяк армии
корреспондентов концерна).
59

Оставались две других когорты. Непримиримых,
противоположных по своим взглядам и убеждениям. Людей с
полярными судьбами. Одним победа над фашизмом
принесла свободу. Они вышли из тюрем и концлагерей,
не предав своих идеалов, преисполненные желанием
строить новую Германию. Коммунисты и
социал-демократы группировались вокруг нескольких
демократических газет, а с отменой лицензий решили создать
действительно свободную западногерманскую прессу.
Другие все эти годы оставались в тени и выжидали.
Коричневое прошлое компрометировало их. Имена
публицистов и комментаторов времен третьего рейха были
хорошо известны. Но они не считали себя побежденными
и мечтали о том времени, когда смогут вернуться к
редакционным столам: Такое время, судя по всему,
наступало.
Шпрингер остановил свой выбор на Гансе Церере,
советнике концерна по вопросам печати. Он-то и воцарился
на капитанском мостике «Вельт» как редактор главной
газеты концерна, ее главное перо и главный идеолог.
В траурном извещении о смерти Церера, опубликованном
во всех изданиях концерна в 1966 году, от имени Шприн-
гера было написано: «Он был моим другом и моим
наставником. Без него моя жизнь протекала бы иначе. Без него
мой дом (в смысле концерн.— Л. С.) не стал бы тем, что
он есть...»
В те годы Союз демократических журналистов ГДР,
проанализировав .состав западногерманской прессы,
выяснил, что за люди работают в федеральном ведомстве
печати и информации. Ведущую роль здесь играли
духовные наследники Геббельса, активно сотрудничавшие
в нацистской прессе. Они писали в «новой прессе ФРГ»
в духе традиций фашистской печати. Они разлагали
молодых журналистов, работавших с ними бок о бок. Прямо
или косвенно внушали читателям те же идеи, что и во
времена нацизма.
Выступая на пресс-конференции в Берлине в 1962 году,
профессор Альберт Норден заявил: «Трагедия
заключается в том, что правительство, генералы вермахта и
заправилы экономики видят в коричневом прошлом
соратников Геббельса рекомендации и образцы для
настоящего и будущего. Боннское правительство, проводящее
бредовую милитаристскую политику агрессивной
войны, использует воинствующих журналистов для того,
чтобы ежедневно направлять мышление миллионов чи-
60

тателей газет и радиослушателей по пути
военно-политического реванша. Как известно, каждое государство
подбирает журналистов соответственно со своей
концепцией...»
Ганс Церер возглавлял эту коричневую когорту.
Главное редакторское кресло концерна было вершиной его
карьеры. Он работал буквально не покладая рук: выступал
в качестве псевдофилософа на страницах газеты «Вельт»
и стряпал свои нарочито примитивные обозрения под
псевдонимом «Ганс-в-курсе-дела» для читателей «Бильд-
цайтунг». Таким образом, никто не выпадал из поля его
зрения, для любого у него была своя программа. Кем же
был на самом деле этот оракул концерна?
Вернувшись после первой мировой войны домой, он
перебрал медицину, психологию, историю, теологию,
экономику и лишь потом остановился на журналистике.
Быстрая смена интересов сделала из него дилетанта, ни в
чем толком не разбирающегося. Зато появилось желание
поучать других. Поработав в концерне Ульштейна, Церер
в 30-х годах возглавил газету «Тат», выходившую в Иене.
Тридцатилетний редактор в пору, когда решалась судьба
Германии, объединил вокруг журнала группу
интеллигенции. На какой же платформе? «Эта молодая
интеллигенция, хотя и ни в коей мере не причислявшая себя
к национал-социализму, по сути дела, прокладывала
ему дорогу» — так писала об этой группе влиятельная
«Франкфуртер альгемайне». Еще более категорически
высказался национальный герой Германии, лауреат
Нобелевской премии, впоследствии замученный фашистами
журналист Карл фон Оссецкий: «Здесь превзошли
Гитлера, перекладывая национал-социализм на современный
язык образованных людей».
Когда в сентябре 1965 года Церер был представлен
к Большому кресту Федеративной республики, в его
официальной биографии сообщалось, что он «пытался
противостоять предстоящей диктатуре» и даже чудом
избежал «мести Гитлера». Насколько Церер
«противостоял» национал-социализму, показывает его
собственное высказывание: «Если, как это нам кажется сегодня,
национал-социализм является организационной формой
всех угнетенных народов и призван сменить либерализм,
то Германия призэана к тому, чтобы создать для мира
окончательную форму этого национал-социализма.
Освобождая себя, она освободит угнетенные народы и мир...»
Что касается «мести», то ее следовало действительно
61

ожидать, ведь во внутрипартийной борьбе НСДАП Церер
делал ставку не на Гитлера, а на другого нацистского
бонзу — Штрассера.
После краха третьего рейха Церер нашел верного
ученика в лице Шпрингера. Во времена лицензионной
прессы он втолковывал будущему газетному монарху
основные идеи своего «консерватизма». Запомним это
словечко. Оно навечно приклеено к «Вельт». В 1948 году
Церер разрабатывает программу немецкой имперской
партии. В ней монархия провозглашается «лучшей
государственной формой немецкого государства».
«Одностороннюю денацификацию, одержимую возмездием», он
отклоняет, потому что «она создает народности малых прав,
а мы хотим правовое государство». Если в 1933 году
Церер воспитывал своими статьями в «Тат» поклонников
Гитлера, то в 1948-м из рядов партии, для которой он
создал программу, вышел главарь неофашистов Адольф
фон Тадден.
Хотя Церер и мнил себя специалистом по всем
проблемам (в «Бильд-цайтунг» он писал на любые темы), в
«Вельт» он оставлял себе лишь политику. Так сказать,
общий курс. Капитан именем Шпрингера набирает
команду. В списке редакционной коллегии газеты появляются
фамилии, читая которые бундесбюргер никак не может
понять, какой нынче год на дворе... Люди, которых
набирал Церер,— его старые друзья и соратники по
нацистской прессе.
Первый из них — руководитель экономического отдела
Фердинанд Фридрих Циммерман (псевдоним Фердинанд
Фрид). Его карьера при фашизме была куда успешней,
чем у Церера, и именно прошлому он был обязан своим
нынешним положением в концерне. О себе он писал так:
«С 1930 года поддерживал тесную и постоянную связь
с НСДАП, слета 1932-го — в постоянном контакте с рейхс-
фюрером СС Гиммлером...» Циммерман был не просто
журналистом, он состоял в войсках СС и носил звание
оберштурмфюрера (оберлейтенанта).
Сохранились книги и статьи Циммермана, в которых
он не только одобряет, но и открыто превозносит все
положения национал-социализма. Особенно преуспел он в
«разработке» национальной проблемы. Еще бы, ведь он
долгое время работал в управлении по расовым
вопросам. В своей книге Циммерман сформулировал эту
проблему так: «Насколько удается проследить прошлое
мировой истории, всюду заметно, что она наполнена глубо-
62

кими непримиримыми противоречиями между нордической
и семитской расами...»
Когда Национальный совет Национального фронта
ГДР издал сборник документов «Журналисты Геббельса
на службе Бонна», Циммерман занял в нем одно из
центральных мест. На примере его «творчества» было
убедительно показано, как трансплантируются идеи
национал-социализма в современной западногерманской прессе,
как снова пускается в ход отравленное оружие нацистской
пропаганды. В 1936 году он писал, что «замена
капитализма совершенно новым, народным строем нашей экономики
означает крупнейшую перестройку нашего времени...»
А в 1961 году эта же мысль выглядела так: «Мы находимся
сейчас на пути создания народного капитализма, не
имеющего ничего общего с прежним, старым
капитализмом».
Удивительно перекликаются через десятилетия и
другие положения экономической программы Циммермана.
Например: «Большие территории -—- такова главная
характерная черта современной жизни народов. Это
основной момент, из которого следует исходить,
рассматривая будущее мировой экономики и мировой торговли»,—
писал он в 1940 году. А вот что он вещал в 1961-м:
«Придется привыкнуть к тому, что сейчас осуществляется
общеевропейская экономическая политика и что
определенные вопросы просто не могут уже больше решаться
изолированно и только в национальных границах...»
Так тезис нацистов о «жизненном пространстве»
трансформируется в «интегрированную Западную Европу».
Раз в неделю экономический комментарий Фрида
появлялся на страницах «Вельт», возвращая мысли читателя
к временам нацизма. Циммерман отличался завидным
постоянством взглядов. Это обеспечивало тесный альянс
политики и экономики на страницах газеты, альянс,
который поддерживал третий член триумвирата — Карл
Андреас Фосс, финансовый маг концерна.
Его жизненный путь в точности совпадал с
биографиями соратников. Так же, как и они, Фосс шел от фашизма
к так называемому консерватизму, но только в другой
области — финансовой. Его уделом всегда была
организация и обеспечение капиталом газетных монополий. И
Фосс делал это виртуозно при всех режимах. В годы
фашизма он возглавлял издательство газеты «Гамбургер
фремденблат», и оно преуспевало. В 1946 году вместе со
своим другом Церером он попытался устроиться в «Вельт
63

ферлаг». Но репутация этого «гешефтсфюрера» была
достаточно подмочена, и англичане не взяли на себя
смелость воспользоваться его услугами.
Но Фосс был не только земляком Шпрингера, он
дружил еще с его отцом, стариком Гинрихом. Опытный,
осторожный, с большими связями, он помогал Шпрингеру
организовывать и создавать предприятия. «Идеальный
партнер», «начальник генерального штаба и великий
стратег в области публицистики», он был крестным отцом
концерна. Фосс — единственный человек, который прошел
со своим патроном весь путь. Он входил во все
наблюдательные советы дочерних изданий, возглавлял фонд
«Вельт» и кончил свою карьеру в качестве заместителя
председателя совета акционерного общества «Аксель
Шпрингер ферлаг ГмбХ». Он единственный из всех
соратников стал полноправным компаньоном Шпрингера.
Секрет «вечности» Фосса кроется в его опыте и
огромных связях. Пожалуй, ему да еще Генриху Шульте,
управляющему «Вельт ферлаг», разрешалось нарушать
святой принцип концерна — невмешательство финансовых
директоров в политическую линию изданий. Фосс стоял
у колыбели «Хёр цу», сформулировал основные идеи
«журналистики приспособленчества», помог выкупить
право на издание «Гамбургер фремденблат», вывел
«Вельт» в национальные издания. Он обеспечивал
финансовую победу над конкурентами, и его слово подчас было
решающим по многим вопросам редакционной политики.
Как сказал Шпрингер в день 75-летия Фосса, он мог
«сохранять капитал и избегать риска».
На командных постах «Вельт» эти люди чувствовали
себя уверенно еще и потому, что подбирали окружение
из себе подобных, с коричневым прошлым. Они знали —
оно было лучшей рекомендацией и для хозяина, Акселя
Шпрингера.
«Мужество — говорить, мужество — молчать» — так
называлась одна из передовых статей, опубликованных
в «Вельт». Автор ее, В. Гёрлитц, обозреватель концерна,
рассуждая о призвании журналиста, писал: «Он должен
иметь совесть и обладать мужеством. Мужеством, чтобы
говорить, когда предложено откровенное слово.
Мужеством, чтобы молчать, когда молчание кажется
необходимым».
У самого Гёрлитца как раз отсутствовало мужество,
чтобы рассказать о своем прошлом. Иначе бы он поведал,
как в своей книге «Влияние и сила Муссолини» (1943 год)
64

прославлял фашизм. Передовая вызвала град насмешек,
потому что о долге и совести журналиста рассуждал
человек без совести и с фашистским пониманием долга.
Коричневые перья писали «Вельт», когда газета только
начиналась в концерне Шпрингера, они поставляют
материалы и в сегодняшнюю «Вельт». Кто эти люди?
Ганс Георг фон Штудниц — обозреватель «Вельт ам
зонтаг». С 1941 по 1945 год руководил отделом прессы
в министерстве иностранных дел Риббентропа. Награжден
фашистским «Военным крестом за боевые заслуги» 1 и 2
класса, а также франкистским «Рыцарским крестом
Изабеллы Кастильской». Все годы прославлял «гениальную
внешнеполитическую концепцию фюрера»...
Фриц Детман — редактор воскресной «Вельт ам зон-
таг». Его раздел «Современное путешествие» позволяет
ему лишь изредка пускаться в политику. А у Детмана
большой опыт именно политического репортажа. В годы
второй мировой войны он (лейтенант люфтваффе) был
военным корреспондентом и первым . из журналистов
удостоился золотого «Немецкого креста». Его перу
принадлежат книги «Наша борьба в Норвегии» (1941 год)
и «40 000 километров над вражеской территорией»
(1940 год). В последней он с восторгом описывал
бомбардировки Англии.
Георг Шредер — политический редактор и
корреспондент «Вельт». Во времена нацизма он подвизался в
агентстве «Европа-пресс», снабжавшем нейтральные страны
пропагандистскими материалами. Шредер сознательно
врал и обманывал, прославляя жизнь «в
освобожденной Европе». Вот что он писал о своей деятельности:
«Само собой разумеется, что обработка этих сведений
велась исключительно в том смысле, который служил
немецким государственным интересам» (1939 год).
Шредер — непременный участник имперских
пресс-конференций Геббельса, где присутствовала лишь газетная элита.
Был допущен к работе с иностранными журналистами,
следил за ними, доносил на них.
Карл Хейнц Хольцхаузен — руководитель
западноберлинского издания «Вельт». Получил этот пост,
вероятно, потому, что имел опыт «руководящей работы» в
главном органе НСДП — «Фёлькишер беобахтер». Фронтовой
корреспондент газеты и автор многочисленных книг для
юношества.
Доктор Ганс-Иохим Кауш — шеф отдела новостей
издательства. Ветеран национал-социалистской прессы,
3 Лев Стржнжовскнй
65

прошел ее, как говорится, вдоль и поперек, сотрудничал
в многочисленных провинциальных изданиях. Возглавлял
коллаборационистскую «Дойче цайтунг им Остланд»,
выходившую в Риге во время немецкой оккупации.
Вероятно, поэтому ходит у Шпрингера в знатоках восточной
политики. Участвует во всех дискуссиях по этому вопросу
и не скрывает своей позиции, считая притязания
«изгнанных» «законными».
Уинфрид Мартини — постоянный обозреватель
«Вельт», пишущий в основном на военные темы.
Привязанности журналиста легко объяснимы: у Риббентропа
он был руководителем политического сектора в отделе
информации. Однако это была лишь «крыша». В
картотеке Главного управления имперской безопасности
сохранилось его личное дело, из которого явствует, что
он работал на В. Шелленберга (VI управление,
«Заграничный шпионаж»).
Прошлое тяготеет над ним. Сегодня он утверждает:
«Поздний расчет с национал-социалистскими
преступниками идет за счет национальной личности». Мартини не
скрывает, что надеется на возвращение авторитарного
режима, и регулярно выступает с докладами в офицерских
штабах и солдатских казино.
Доктор Хейнц Пенцлин — заместитель шеф-редактора
«Вельт». Во времена третьего рейха был референтом в
министерстве внешней торговли, а потом стал военным
корреспондентом и многие годы работал на фашистскую
прессу в Португалии.
Вот какой журналистский корпус собирался на
редакционные заседания в «Вельт». Им помогали менее
известные, но тоже «заслуженные», начинавшие до 1945 года
газетчики. Как тут не назвать, например, Вольфганга
Хикса, шеф-карикатуриста «Вельт», известного еще по
довоенной «Берлинер иллюстрирте» и «Коралле». Или
Ганса Эберхарда Фридриха, редактора «Вельт литератур»,
бывшего военного корреспондента в Риме. Со своим шефом
Герхардом Штарке его связывает многолетняя совместная
работа.
Словом, в какой бы отдел редакции мы ни заглянули,
у кормила его стояли и стоят люди с коричневым прошлым.
Тогда, в 50-е и 60-е годы, они действовали в соответствии
со своим опытом и полученными указаниями. Гюнтер
Грасс назвал их методы работы «фашистскими», а их
самих «услужливыми». Это было чистейшей правдой.
Шпрингер сделал вид, что он ничего не слышал.

«Вельт»
показывает
флаг
Время смягчило соперничество между «Франкфуртер
альгемайне» и «Вельт»: сейчас газеты поделили между
собой рынок, читателей, хозяев. Но в 50-е годы, когда
«Вельт» вооружалась и экипировалась, вопрос стоял
остро — кто же будет официальным вестником
правительства? Разумеется, Шпрингеру, мечтавшему о немецкой
«Тайме», хотелось получить благословение всесильного
Аденауэра. Эрик Блюменфельд привел начинающего
издателя к канцлеру.
Блюменфельд еще много раз будет впоследствии
помогать земляку. Именно он поддерживал в бундестаге
план коммерческого телевидения, исходивший от Шприн-
гера, развернул такую кампанию, что почти 100
депутатов фракции ХДС/ХСС пообещали проголосовать за
поддержку частного телевидения. Каждый пятый депутат
бундестага оказался в «кармане Шпрингера». Факт
знаменательный.
Об отношениях Шпрингера с канцлером известно мало.
На первых порах они осуществлялись через Блюменфель-
да. Во время предвыборных поездок канцлер встречался
с активистами на местах. Когда он приезжал в Гамбург,
Блюменфельд, руководитель гамбургской партийной
когорты, находился при Аденауэре неотлучно. Через него
передавались указания и пожелания газетам. Шпрингер
ловил их, что называется, на лету.
И тот, и другой помнили свою первую встречу на
партийном съезде ХДС. Год спустя состоялась их вторая
беседа. Только что состоялись очередные выборы в
бундестаг. ХДС получила 244 депутатских места из 487.
Аденауэр провел выборы под лозунгом «Найти свободное
решение германской проблемы». Пресса Шпрингера на
все лады обыгрывала этот лозунг и немало
способствовала авторитету и влиянию ХДС, особенно в провинции.
Аденауэр знал об этой поддержке и ценил ее.
Шпрингер был по достоинству вознагражден. Из так называе-
67

мого «рептильного фонда» правительства, созданного
для подкупа и поддержки прессы, будущий газетный
король получил 200 тысяч немецких марок в качестве
единовременного пособия. Но это еще было не все.
Аденауэр пообещал выдавать ежемесячно 50 тысяч марок на
правах безвозвратной субсидии. В год это составляло
круглую сумму в 600 тысяч, которой по тем временам было
вполне достаточно, чтобы основать не одну газету.
Во время этой второй встречи, надо полагать, и
родилась особая симпатия между журналистом (тогда еще
Шпрингер мог так именоваться) и политиком. В концерне
по отношению к правительству установилась атмосфера,
позднее получившая название «государственной
лояльности». Шпрингер всегда помни.., кто спускал на воду
его флагманский корабль. Аденауэр же даже потом, когда
сам уже не читал газет, всегда спрашивал секретарей,
что пишет «Вельт» по тому или иному вопросу.
После смерти Аденауэра газетный король изображал
эти отношения как самые искренние и доверительные.
«После того как Аденауэр вышел в отставку,— вспоминал
Шпрингер,— он очень часто приглашал меня в свой
прекрасный дом в Рёндорфе. Этот человек, который был чужд
эмоциям, брал мои руки в свои и повторял мне с особым
смыслом наверняка раз семь-восемь: «Господин
Шпрингер, о трех вещах вы должны постоянно думать. Не может
быть реальных договоров с безбожным
коммунистическим Востоком. Заботьтесь о все еще разделенной немецкой
нации. И всегда сохраняйте дружбу с еврейским народом
и государством Израиль». Разумеется, он ломился в
открытую дверь».
Последними словами Шпрингер подчеркивал полное
созвучие политики концерна с политикой Аденауэра.
«Вельт» выстроила грациозную пирамиду политических
деятелей прошлого, в действиях которых пытались найти
аналоги для нынешних времен. Возглавлял пирамиду,
разумеется, Бисмарк, объединивший страну мечом
и кровью.
Бисмарк был хорошо известен читателю. Следовало
лишь объяснить, как нужно понимать его действия на
современном этапе. Пассажи о «нюхе и таланте» политика
преследовали вполне определенную цель: представить
Аденауэра наследником Бисмарка. Именно в этом кроется
его авторитет в массах, неизменная удача, которая
сопутствует христианским демократам. Если вслух и не
произносилась сакраментальная фраза «Аденауэр — это Бис-
68

марк сегодня», то перья концерна старались исподволь
всеми силами внушить эту мысль читателю. В концепции
«той Германии», которую хотел видеть Шпрингер, все
строилось на силе. «Никакое государственное управление
не может завоевать доверие без авторитетной
личности»,— писала «Вельт». Такой сильной личностью,
конечно, был Аденауэр. Даже после его смерти шпрингеровская
пресса часто возвращалась к нему, канонизируя образ
канцлера и отстаивая его авторитет от нападок. («Вместо
того, чтобы радоваться тому, что в тяжелое время был
такой человек, как Аденауэр, его поносили как
автократа»,— писала «Вельт».) А в 1963 году газета вышла с
многостраничным аншлагом (что происходило в
исключительных случаях): «Тот, кто говорит о Германии, имеет
в виду Аденауэра. Кто говорит об Аденауэре, имеет в виду
Федеративную республику». Серия статей под таким
заголовком была обещана читателю.
Проведя выборы в бундестаг, Аденауэр, будучи
канцлером, разъяснил, что он понимает под «свободным
решением германской проблемы». Речь должна идти не о
воссоединении Германии, а о так называемом «освобождении
Восточной Германии». «Вельт» усердно поставляла
доказательства справедливости такой политики. Изо дня в день
на первой полосе печаталось количество перебежчиков из
ГДР. Нагнетались психоз и кликушество. Результаты этой
газетной кампании весьма убедительно иллюстрирует
письмо читателя, опубликованное в журнале «Шпигель».
Некий Д. Бекк из Гамбурга рассказывал о своем
знакомом, враче из ГДР. Он преуспевает в жизни и имеет
все необходимое. «...Но его сына и других родственников,
напуганных поднятой в прессе шумихой о бегстве
врачей, о терроре против интеллигенции, да и его самого,
возможно, тоже охватит психоз бегства...» Собственно,
на это и рассчитывал Шпрингер. В своем письме,
доверительно направленном ряду западногерманских
политических деятелей, он требовал усилить кампанию травли
ГДР.
Истинное лицо Шпрингера многим открылось во время
так называемого «дела «Шпигеля». До этих пор
западногерманская буржуазная пресса, часто расходясь в
политических оттенках, все-таки исповедовала закон
корпоративности: в защиту «свободы выражать свое мнение»
единодушно поднимались все органы либеральной прессы,
поддерживая друг друга. История со «Шпигелем» показала,
что Шпрингер понимает эту свободу по-своему.
69

"Ночью 27 октября 1962 года редакция журнала
«Шпигель» подверглась налету «группы безопасности», и
помещение было оккупировано на целый месяц.
Одновременно последовал арест семи сотрудников журнала во главе
с редактором журнала Р. Аугштейном, который провел
за решеткой 103 дня. Были арестованы еще ряд лиц, в том
числе и военных, которые, по мнению компетентных
органов, оказались причастны. Основанием для подобной
атаки послужили материалы, опубликованные в журнале.
На «Шпигель» пало обвинение в государственной измене.
Нет нужды подробно рассматривать эту историю.
Растянувшаяся на годы, она кончилась реабилитацией Аугштей-
на и «Шпигеля». А для Штрауса, бывшего тогда
министром обороны и затеявшего все дело, оно обернулось
отставкой, приведшей к правительственному кризису.
Для нас важно другое. В аденауэровской Германии
это была первая большая сенсационная акция,
предпринятая против буржуазных журналистов. Достаточно
сказать, что общее число гражданских исков в связи с
незаконными арестами превысило 30. Практически каждое
западногерманское издание, числящее себя в
профессиональных и независимых, выступило в защиту «Шпигеля».
Дело стало сенсацией № 1 и долгое время не сходило
с первых полос. Многие западногерманские журналисты
поднялись на защиту своих коллег. Но не все.
«Вельт» понадобилось два дня, чтобы на третьей полосе
напечатать сообщение об арестах в Гамбурге, занявшее
62 строчки. В нем высказывалась мысль, что надо
беспокоиться прежде всего «не об интересах «Шпигеля»,
а об интересах немецкой юстиции». Тут же была
напечатана корреспонденция, оскорбительно отзывавшаяся о
действиях «Группы 47», объединявшей прогрессивных
писателей в защиту «ШЛигеля». Через неделю «Вельт»
поместила анонс, обещавший читателям «опубликовать
в этот понедельник на этом месте статью С. Хаффнера».
Однако два дня спустя читатели нашли ее в «Зюддойче
цайтунг». Хаффнер критиковал акцию против «Шпигеля».
«Вельт», ежедневно заверявшая читателей, что «статьи
выражают личное мнение авторов и не обязаны совпадать
со взглядами редакции», не смогла напечатать
комментарий «по техническим причинам».
По времени это событие пришлось на этап утверждения
«Вельт» в качестве национальной газеты. И, как видим,
Шпрингер предал своих коллег, чтобы не потерять
благоволения Аденауэра. По ряду важнейших вопросов внут-
70

ренней и внешней политики «надпартийная» пресса
концерна Шпрингера придерживалась той же точки зрения,
что и издания ХДС. Указания правительства Шпрингер
воспринимал как обязательные. Так как же ему было не
отмежеваться в «деле «Шпигеля» от тех, кто вопреки
мнению властей выступил в защиту журнала?! С этого
времени и началась открытая профессиональная
неприязнь, которая окружает журналистов концерна.
Но эта политика совсем не однозначна. Аденауэр
был главой исполнительной власти, и от него зависело
многое. Но не все. За правительством стояли монополии.
А их Шпрингер слушался беспрекословно. Именно в те
годы родилась пропагандистская рубрика «Великан с
правами карлика». Западногерманские монополии
обладали куда большей экономической силой, чем
политическими правами, которые предоставляли им западные
союзники. Сотрудничество с Западом кое для кого
превращалось в опеку.
«В то время как Аденауэр,— пишет германист Ю.
Орлов в своей книге «Печать ФРГ»,— считался
«усерднейшим интерпретатором» американской политики эмбарго,
«Вельт» нападала на эту политику, лишавшую
нуждавшуюся в сбыте западногерманскую промышленность
многих выгодных заказов». Очень точная оценка
редакционной линии изданий концерна тех лет. Уже тогда
Шпрингер осмеливался критиковать правительство, если
оно в чем-то не устраивало монополии.
Была еще одна причина — не политическая, а, скорее,
деловая, заставлявшая Шпрингера лавировать. Ему так
и не удалось одержать верх над «Франкфуртер альгемай-
не». Гамбургскому нуворишу без солидных связей,
деловых знакомств и с репутацией «торговца новостями»
«ФАЦ» противопоставила прочность и незыблемость
своего политического капитала. Ведь у ее истоков стояли
люди, известные всей Германии.
Сегодня уже почти забылось, кто создал основной
капитал газеты. А это весьма примечательно. Первый
номер «ФАЦ» (1 ноября 1949 года) вышел при поддержке
и с благословения знаменитой «Саламандер АГ» и ныне
снабжающей обувью Западную Европу, акционерного
общества «Цельштофф Вальдгоф», одного из ведущих
предприятий континента по производству целлюлозы и
бумаги, и не менее известного акционерного общества
«Рургаз». В наблюдательных советах первых двух
заседал Г. Абс, ставший позднее председателем «Дойче
71

банк». Когда в 1951 году акции издательства оказались
перераспределенными между девятью редакторами (их
имена «ФАЦ» печатала прямо под названием на первой
полосе), оказалось, что в деле участвуют самые
влиятельные люди, представители тяжелой, строительной и ряда
других отраслей нарождающейся западногерманской
промышленности. Газета представляла и защищала интересы
монополий.
Исстари резиденцией газеты был Франкфурт-на-Май-
не, а областью распространения — центральная часть
ФРГ. Это соответствовало примерно бывшим
американской и французской зонам оккупации. Выше Майнца
газету почти не читали. Поэтому на севере, в бывшей
английской зоне, и обосновалась «Вельт». Задавшись
целью сделать газету общенемецкой, Шпрингер повел
атаку на позиции конкурента в его вотчине.
Позднее концерн отработает тактику десантного
демпинга, которая полностью оправдает себя во времена
«Бильд-цайтунг». Однако в 50-е годы не было ни опыта,
ни традиций. К тому же речь шла не о внедрении, а о
распространении: читатель должен был сам выбрать
«Вельт». Вот тогда и родилась идея некой критической,
«независимой» линии. Если «ФАЦ» продолжала
оставаться проправительственной, то «Вельт» позволяла себе
порой высказывать собственное, несколько отличное
мнение. Бизнес есть бизнес. Но у Шпрингера он тесно
переплетался с политикой.
Именно тогда американский журнал «Тайм» писал:
«Хотя «Вельт» в общем и поддерживает правительство
К. Аденауэра, все же главный редактор Г. Церер нередко
высказывает взгляды, отражающие мнение гамбургских
торговцев о желательности установления более тесных
экономических и дипломатических связей с Россией и
красным Китаем». Вот так, на чем-то спекулируя, а
подчас просто блефуя, «Вельт» переманивала читателей
по всей Федеративной республике. Тираж газеты рос, и в
Гамбурге на Кайзер-Вильгельм-штрассе, где находилось
издательство Шпрингера, уже подыскивали типографии
в других городах, где бы можно было печатать
региональные издания. Прежде всего в Эссене и Западном
Берлине. Взоры Шпрингера все чаще устремлялись на Восток.
Только проанализировав всю предыдущую политику
«Вельт», можно понять дальнейшие действия ее шеф-
редактора. Убедившись, что читатель, сытый по горло
официальным антикоммунизмом Аденауэра, благосклонно
72

относится к «самостоятельной линии газеты», Г. Церер
предпринимает поездку в Москву. Удивительный пируэт!
Особенно для человека, хорошо известного своими
ультраконсервативными взглядами. Но Шпрингеру надо было
утвердиться в роли газетного короля, и он не церемонился
со своими подданными. Даже с такими заслуженными
и весьма солидными, как Г. Церер. 13 июля 1955 года
главный редактор отправляется в Советский Союз.
В «Вельт» не жалели ни места, ни бумаги. Опусы
Церера публиковались под шапкой «Путешествие в
прошлое». Автор пытался найти в советской жизни
противоречие между «русским» и «советским», показать влияние
идеологии на жизнь народа. Тяжеловесное немецкое
«осткунде» (востоковедение), казалось, водило пером
Церера. Но, как он ни старался, объективная
действительность порой оказывалась сильнее предвзятости, и тогда
сквозь строчки вдруг возникает общество, свободное,
радостное, увлеченное своей главной целью — построением
коммунизма. Меньше всего советские люди говорили и
думали о войне, что особенно удивило Церера. Вывод,
к которому он пришел, был такой: между странами должны
быть добрососедские отношения.
Спустя три месяца причина столь неожиданной
командировки Церера стала понятна широкому читателю. В
сентябре 1955 года К. Аденауэр сам поехал в Москву для
установления дипломатических отношений с СССР.
Разумеется, Шпрингер был осведомлен о намерениях канцлера
и использовал столь ценную информацию в своих целях.
Ведь в конце концов канцлер поступил именно так,
как предлагал в своих статьях Церер. Получалось,
канцлер прислушался к тому, что пишет «Вельт».
Эта и подобные ей «маленькие хитрости» чисто
бульварного пошиба тем не менее поднимали авторитет
«Вельт» в глазах читателей. В единоборстве с «Франк-
фуртер альгемайне» она сумела найти свое место. «Это
было написано в «Вельт» звучало теперь для
подписчиков примерно так: «Это было написано только в «Вельт».
То, что позволяла себе изредка немецкая «Тайме», нельзя
было найти ни в какой другой западногерманской
буржуазной газете. Создав себе ореол независимой, «Вельт»
утвердилась в качестве второй национальной газеты
Федеративной республики. Разумеется, оппозиция
правительству была мнимой. Попытки фрондировать нельзя
было принимать всерьез. А крамольные мысли в отношении
союзников были более экстравагантны, чем реалистичны.
74

Коммунисты первыми выступили против опасного
манипулирования общественным мнением, которое вела шприн-
геровская пресса.
1955 год стал в жизни 43-летнего гамбургского лорда
прессы одним из самых счастливых. Дела шли блестяще.
Гамбург беспрекословно признал его силу и могущество
на газетном рынке. Он поставил себе целью превратить
«Вельт» в прибыльное предприятие и впервые добился
этого. Газета достигла тиража 230 тысяч экземпляров.
Остальное принес хорошо отлаженный отдел объявлений.
В сентябре 1956 года объявления в газете, например,
занимали от 37 до 58 процентов ее объема. Если учесть,
что страница объявлений стоила от 7280 до 12 633
западногерманских марок, а доверие промышленников к концерну
было неизменным, «Вельт» начала оправдывать себя.
Какой издатель мог похвастать таким двойным успехом:
прибыль и тираж лезли вверх.
1327 тысяч экземпляров «Хер цу», 261 тысяча
«Гамбургер абендблат», 243 тысячи «Кристалла» делали его
недосягаемым для конкурентов. Точную стоимость концерна
определяли весьма приблизительно: около 150—200
миллионов марок. Конечно, Шпрингеру было далеко до
финансовой империи Флика. Но известный советскому
читателю концерн другого капиталиста Грюндига в том же
году, согласно официальным данным, стоил столько же.
Шпрингер не преувеличивал, когда сказал одному из
журналистов: «Деньги ко мне как-то сами липнут».
Прежние друзья не узнавали Акселя. У миллионера
появились свои причуды: роскошные дома с дворцовыми
парками в Западной Германии и Италии, обставленные
мебелью XVIII века. В гаражах к услугам хозяина и
гостей стояли «роллс-ройсы», «бентли», «мерседесы», на
лужайках садились личные вертолеты, а фешенебельная
яхта в гамбургской бухте была всегда готова к отплытии».
Шпрингер полюбил верховую езду, и за честь для
сотрудника редакции почиталось получить приглашение на
партию гольфа к хозяину. Аксель вдруг стал меломаном и
в беседах не раз говорил, что его любимый композитор —
Чайковский. Из прежних привычек осталась лишь одна:
рано ложиться и рано вставать. Для человека,
старающегося выглядеть моложе своих лет, это было даже полезно.

Поворот
к политике
Но если бы все ограничивалось только жизненными
успехами, этот год смог бы остаться лишь в семейной
хронике семейства Шпрингеров (с некоторых пор пишут и
такую). На самом деле он принес с собой нечто более
важное, имевшее последствия для всей Федеративной
республики: Шпрингер почувствовал вкус к политике
в прямом смысле этого слова. Он стал политическим
издателем. А раньше, вправе спросить читатель, разве
раньше концерн не занимался политикой? В полном
смысле этого слова — нет. Как всякий капиталистический
предприниматель, Шпрингер отстаивал интересы своего
класса и своего общества, считая их единственно верными.
Но его бизнес состоял прежде всего в «торговле
новостями». Любая сенсация приносила деньги, и это считалось
главным. Газеты Шпрингера освещали события в мире
и жизнь в Федеративной республике. Но они еще не
начали диктовать читателю, как эту жизнь следует переделать
в соответствии с представлениями своего хозяина. «Вельт»
показала владельцу, каким могучим оружием является
пресса. Политика оказалась не менее ходким товаром, чем
новости. Она давала Шпрингеру власть над читателем,
позволяла принимать участие в государственных делах,
облекала авторитетом, выводила его в ранг людей,
распоряжающихся судьбами нации. При всем этом он
оставался самим собой, не вступал ни в какую партию, ни
перед кем не держал отчета, не был связан никакими
обязательствами. У маленького газетчика из Альтоны,
ставшего первым лордом прессы вольного города
Гамбурга, голова закружилась от открывшихся возможностей.
Он ощутил себя политическим деятелем и... перестал
ощущать реальность повседневной жизни. Только этим
и можно объяснить его последующие шаги.
Политической идеей, вдохновившей Шпрингера,
оказалось единство Германии. Вспомним, что с первых же дней
своего существования «Вельт» ввязалась в эту кампанию:
76

сначала на выборах 1953 года в бундестаг, затем
поддерживая притязания Аденауэра на ГДР. В сущности, и
поездка Церера тоже была в русле этой политики. В
конце концов и сам Шпрингер уверовал, что чуть ли не его
пресса проложила Аденауэру путь в Москву. Канцлер
установил дипломатические отношения. Не удастся ли ему,
«беспартийному» политику, большее? Он должен взять
судьбу воссоединения Германии в собственные руки.
Шпрингер вспоминает: «В 1958 году я вместе с Гансом
Церером, тогдашним шеф-редактором «Вельт»,
отправился в Москву. Нас не оставляли в покое страдания наших
соотечественников в другой части Германии. Мы везли
с собой в Москву план... и это стало центральным событием
всего моего политического существования...»
Если отвлечься от обычной для Шпрингера
напыщенности выражений, то два момента заслуживают внимания:
признание избранной им роли политического деятеля и,
как следствие этого, изобретение некоего плана
объединения немецкой нации. Только Шпрингер, с его
проснувшимся честолюбием и непомерным самомнением, мог
выдумать для себя подобную миссию. Он не рассказывает,
в чем состоял план, но непрестанно подчеркивает его
значение. Он напыщен, важен и пытается навязать
советскому руководству свою точку зрения и заодно выяснить,
на каких условиях СССР согласится «выдать» ГДР. Нет
нужды цитировать Шпрингера, когда существуют
официальные документы.
Встреча Шпрингера с советскими руководителями еще
раз показала принципиальную миролюбивую политику
Советского Союза, основанную на самоопределении
народов. Одновременно Шпрингер получил урок политграмоты.
Из него следовало, что никто в Западной Германии не
имеет права и не может распоряжаться судьбой граждан
Германской Демократической Республики.
Однако урок не пошел впрок. Самолет на обратном
пути вместо Берлина совершил вынужденную посадку
в Стокгольме. Шпрингер со своей свитой разместился
в «Гранд-отеле». Злой и растерянный, он мерил шагами
свои апартаменты. И вот здесь, еще не доехав до дома, он
принял решение. *У меня и у Церера созрела мысль,—
напишет он впоследствии,— переместить нашу главную
квартиру из Гамбурга в Берлин...»
Самомнение и напыщенность — качества, которые
вызывают неприязнь у всех, кто общается.со Шпринге-
ром,— с годами не уменьшаются. Наоборот, приобретают
77

навязчивый характер. Он не может смириться с тем.
что его план так и остался на бумаге. Пусть Москва
не согласилась с ним. Но ведь есть еще Запад,
союзники. Почему бы им не выслушать Шпрингера... В
собственных глазах он давно превратился в политического
деятеля, мысли и идеи которого заслуживают внимания.
Более того, он знает положение, располагает информацией.
Через доверенных лиц он обращается к американскому
президенту с просьбой о встрече. Но так и не
удостаивается аудиенции.
Любого другого человека подобное отношение
наверняка обескуражило. Но только не Шпрингера. Приход
к власти Кеннеди пробуждает в нем новые надежды. Он
снова начинает искать пути в Белый дом. В конце концов
прорывается. Но не как политический деятель и даже
не как влиятельный человек и миллионер, а всего лишь
как ревностный сторонник сближения Западной
Германии и США. 17 февраля 1961 года Кеннеди принимает
в Белом доме группу западногерманских гостей, в числе
которых Шпрингер тоже удостаивается рукопожатия
президента. Никаких разговоров, никаких планов, никакой
политики. Сорок один гость окружает президента, и
каждый хочет унести с собой частицу его внимания.
Какую сенсацию можно выжать из такого массового
приема?
Амбиции подсказывают ход. Шпрингер устраивает
пресс-конференцию, как гость президента. Это
привлекает журналистов. Поворот неожидан для всех. Шпрингер
разъясняет характер отношений между двумя странами,
клянется в верности западному альянсу. Получается,
что он говорит от имени Бонна, говорит как политик.
Амбиции Шпрингера становятся политической
программой его концерна.
После неудавшейся поездки в Москву Шпрингер
круто поворачивает руль концерна направо, взяв
антисоветский, националистический курс. А читателям была
выдана трогательная история совсем в духе
рождественской сказки. Впрочем, само действо и происходит
в канун рождества.
... У Бранденбургских ворот стоит человек. За спиной
у него разбитый рейхстаг с его зияющим куполом,
развалины Западного Берлина. Перед ним — перспектива
строящегося Берлина, столицы Германской
Демократической Республики. Здесь, у Бранденбургских ворот,
лфщом к лицу сходятся Запад и Восток, две Германии, два
78

мира. Человек снимает шляпу и поднимает омытое
слезами лицо к небу. Звезды молчаливо смотрят вниз.
Мерно звучат шаги* патруля союзников. Человеку неоткуда
ждать ответа. Он сам должен найти ответ. Человек
надевает шляпу, опускает воротник пальто и застывает
в позе часового: Аксель Шпрингер дает клятву не
успокаиваться до тех пор, пока Германия не станет вновь
единой.
Обычно читатель не задумывается над смыслом
подобного чтива, которое всегда заканчивалось счастливо. На
это и рассчитывал Шпрингер. Он выступал в роли
«спасителя нации» и вовсе не хотел, чтобы читатель
вдруг задумался над тем, как могло сложиться
подобное положение. Раз Шпрингер дал клятву, ему надо
верить. Он объединит нацию и возродит Германию. Надо
читать его газеты и действовать. Действовать, как
советует он.
Поворот оказался столь резким, что многие
журналисты не смогли выполнить маневр сразу. И лишь те,
кто во времена третьего рейха уже отстаивал подобные
взгляды, смог удержаться.
«Шпигель» так излагает тогдашние порядки в «Вельт»:
«На редакционной планерке без дискуссий объявляется
план номера. Но еще прежде чем поступившие в редакцию
материалы агентств и корреспондентов будут
рассортированы, 1, 3 и 4 полосы новостей уже распределены
построчно. Страница вторая будет заполнена комментариями
и заметками, все чаще вызывающими недовольство
журналистов» (именно здесь, на второй полосе, излагается
точка зрения редакции). Г. фон Паченский, бывший
одним из редакторов газеты, позднее описывал, как шеф
концерна, «политический миссионер» (как Шпрингер сам
себя называл), засыпал редакцию устными и письменными
инструкциями. Он издал запрет обсуждать планы
разрядки. От него исходили идеи поддерживать очаги
империалистической агрессии в Азии и Африке и в этом смысле
фальсифицировать новости. Курс газеты становился все
тверже, стрелка редакционного компаса четко указывала
на антикоммунизм.
Когда в 1960 году Р. Аугштейн, издатель «Шпигеля»,
задумал создать новый еженедельник, он быстро нашел
для него профессионалов-единомышленников. Контракт
с ним подписали шесть ведущих редакторов «Вельт».
П. Зете — руководитель отдела политики, Г. фон
Паченский — руководитель отдела внешней политики, К. Бе-
79

кер — руководитель отдела внутренней политики, К. фон
Екскюль — политический редактор, И. Бессер —
международный репортер и X. Пеец — редактор спортивного
отдела. Практически все они занимали посты, связанные
с политикой. Их имена была широко известны. А П. Зете,
например, знали и читали во всей Западной Европе, тем
не менее Шпрингер не побоялся расстаться с ними.
Так же как и с известным публицистом Э. Куби,
автором нескольких книг и сценария знакомого советскому
зрителю фильма «Девица Роз-Мари».
«Вельт» покинул в те годы добрый десяток ее лучших
сотрудников. Для любого издания подобные потери
означали бы политическое банкротство. Но только не
для концерна. Шпрингер считал, что ему нужны не
думающие журналисты, а рядовые исполнители. А таких
он быстро нашел после того, как закрылись две хри-
стианско-демократические газеты — «Таг» и «Нойе цай-
тунг». Отсюда пришла новая когорта консервативных,
мало кому известных профессионалов, бойко излагающих
на бумаге поджигательские идеи своего шефа У. Шламма.
Этот человек стал, с благословения Шпрингера,
вождем консерваторов. Его путь извилист, как и эволюция
жизненных взглядов. Некогда член австрийской
компартии, шеф-редактор «Роте фане», он стал ренегатом,
перебрался в Америку и там, за океаном, приобрел
репутацию ярого врага коммунизма. В 1959 году в
Федеративной республике была опубликована его книга «Границы
чуда», в которой он призывал к захвату Германской
Демократической Республики. Ни одна из газет не
удостоила вниманием «интеллектуального шарлатана». А
Шпрингер впоследствии пригласил его к себе. Шламм и
повел за собой вновь набранную свору.

Что значит
«консервативная
середина»
А теперь перенесемся на четверть века вперед. 2 мая
1982 года Шпрингер дал интервью Г. Лёвенталю. В нем
он сформулировал свою политическую программу и сказал
буквально следующее:
— В определенном смысле я всегда был политиком.
Я знал, чего я не хочу. Я не хотел национал-социализма,
и я не хотел коммунизма.
— Я консерватор. Это значит — я соблюдаю вечные
законы. Что это за вечные законы? Это божественные
заповеди и человеческие права...
Так много лет спустя Шпрингер сам расшифровал
термин «неоконсерватизм», который на все лады обыгры-
вался в его газетах и прежде всего в «Вельт». Скажем
больше: речь шла о так называемой неоконсервативной
революции, которую пытались «делать» на страницах
газет различные Мартини, Пенцлины, Вальдены, Шламмы
и им подобные. «Всего лишь наполовину или только
на четверть правильно то, что они хотят нам сказать,—
писал известный западногерманский историк Голо Манн
об этой когорте.— Но как раз это и есть наиболее опасные
вещи. Когда немец хочет стать грациозным, то он
выпрыгивает в окно. Но когда он хочет стать реалистом, он
становится снобом или подлецом, или тем и другим».
Оставляем на совести Голо Манна замечания об
особенностях характера нации. Важно предостережение, с
которым в свое время выступил этот, без сомнения,
выдающийся историк и общественный деятель ФРГ. Уж он-
то знал, что несет на своих страницах шпрингеровская
пресса.
Итак, неоконсерватизм. При внимательном анализе
можно выделить несколько основных положений, которые
хотя и отличаются друг от друга, но тем не менее связаны
между собой и составляют одно целое.
Первое гласит: необходимо пересмотреть отношение
к прошлому.
81

Для каждого немца прошлое и проблема
ответственности за него остается животрепещущим и серьезным
вопросом современности. В то время как в Германской
Демократической Республике эта проблема разрешена
в государственном порядке, ситуация в Федеративной
республике словно нарочно открывает широкое поле
для различных спекуляций. С каждым годом множатся
попытки отрицать бесчеловечный характер нацизма,
переписать историю, показать ее в ином свете. Но если
в неофашистской печати эти попытки носят сугубо
практический характер (оспаривается существование
концентрационных лагерей или число жертв фашизма), то на
страницах «Вельт» проблема ставится фундаментально-
теоретически.
Через двадцать лет после окончания войны начинает
преобладать мнение, что исторические и политические
науки не только не принесли никакой пользы в
преодолении прошлого, но и не сумели создать его правдивую
картину. Они оказались неспособны обеспечить
дифференцированные знания, а рисовали все только в черном или
белом свете. Более того, кое-кто начал считать
«заблуждением», что якобы правые, а не левые виноваты в захвате
Гитлером власти.
А раз наука ничего не может сказать достоверного
по поводу прошлого, то «Вельт» предлагает свою
концепцию. В передовой статье «Немецкий вопрос: открытия
и лжеучения» в роли провидца выступает обозреватель
газеты У. Мартини. Он считает, что наибольший вред
немецкой истории нанесли левые. Некоторые аполитичные
историки, занимаясь политикой, пошли у них на поводу.
Вместо того чтобы объективно разобраться в причинах
прихода Гитлера к власти, они стали искать виновников
справа. «Консервативные немцы,— писал В. Шламм,—
были большими врагами нацизма, чем миллионы немецких
коммунистов. На каждого промышленника, который давал
Гитлеру деньги, приходились десятки тысяч рабочих,
которые отдавали ему свои голоса». Мораль: «Немецкий
правый является поэтому мнимым больным, страдающим
из-за болезней, которые имели совершенно другие люди».
Что и говорить, удобная логика! Жонглируя словом
«консерватизм», шпрингеровские писаки, не отрицая
прошлое немецкого народа, страдания и ужасы нацизма,
лишь «восстанавливают историческую справедливость»
и перекладывают вину с правых на левых. Оказывается,
ответственность за приход Гитлера к власти и за то,
82

что произошло потом в Германии, несут коммунисты.
Консерватор (а именно на него и рассчитывает «Вельт»)
вздыхает с облегчением: он ни в чем не виноват. Виноваты
те, через границу, в Германской Демократической
Республике. Пусть они и расплачиваются!
Избавив от обвинений правых, сиречь консерваторов,
газета лицемерно сокрушается: «Непонятно, почему
многие опасаются НДП (Национал-демократическая партия
Германии — неофашистская по своему характеру.—
Л. С). В этой партии и BOKpyf нее группируются люди,
которым надоело быть представителями третьеразрядной
нации. Они не хотят смириться с тем, что народ, который
имеет все возможности и способности первоклассной
нации, не может быть таковым на самом деле».
Как гласит немецкая поговорка, кто сказал «а», должен
сказать и «б». Пересмотрев отношение к своему прошлому,
консерваторы идут дальше. Избавившись от комплекса
вины, они требуют признания собственной силы. Поэтому
следующее положение можно сформулировать так:
Федеративная республика должна осознать свою силу и
могущество.
«Да пробудится Германия!» — это призыв из
национал-социалистского гимна, написанного Дитрихом Эккар-
том, личным другом Гитлера. Сегодня эти слова снова
звучат над Рейном. В свое время они стали знаменем
и паролем коричневой эпохи, помогли Геббельсу и его
команде поднять и сплотить вокруг фашистов тогдашнее
поколение немцев. Видимо, кто-то из коричневых, тех
самых, о которых шла речь выше, снова пустил
проверенный лозунг в обиход: «Да пробудится Германия!» Только
теперь он звучит со страниц «независимой» шпрингеров-
ской прессы.
Пересмотрев отношение к своему прошлому,— вещает
она,— немцам следует изменить свои представления и
о настоящем, найти новые понятия для власти и
могущества. (Мы еще уточним этот термин «немцы», с
которым обращаются к своим читателям обозреватели
концерна. Это тоже политическое понятие, за которым
скрывается определенный смысл.) Трудолюбие и прилежание
народа превратили республику во вторую по могуществу
страну Запада, третью по могуществу державу в мире.
Однако ФРГ не может воспользоваться плодами своих
трудов. Почему?
Прежде всего, существует некий моральный барьер у
самих немцев, особенно у молодых. Формулируется это
83

так: «Когда речь заходит о вопросе власти и могущества,
большая часть наших студентов, этих детей, обжегшихся
на примере своих отцов, одурманенных идеями третьего
рейха и споткнувшихся на этом, пятятся назад, в сторону
морального инфантилизма, который представляет собой
нечто трогательное и в высшей степени утонченное».
Реверанс в сторону молодых тем не менее не снимает
с них обязанности оправдать надежды. Все тот же Шламм
твердо рассчитывает, что «шизофреническое отношение
немецких интеллектуалов к проблемам власти и
могущества изменится у подрастающего поколения
интеллигенции...».
Молодежь должна очнуться от спячки и покончить с
левым интеллектуализмом — вот как ставит вопрос
«Вельт». И снова возникают аналогии с третьим рейхом.
Тогда, как известно, Гитлер брал всю ответственность на
себя. («Чтоб не думать ничего, фюрер мыслит за него».)
Сейчас столь подходящей фигуры для отпущения грехов
у Шпрингера нет. Что касается прошлого, приходится
действовать отчасти самому. А для оправдания нынешних
действий концерн прибегает* к услугам пастора А. Эверца.
Эта фигура заслуживает особого внимания.
Появляясь на страницах «Вельт ам зонтаг», он
проповедует христианскую любовь к родине. Читатель имеет
возможность видеть отца Эверца облаченным в рясу,
читающего библию, с крестом и портретом Лютера на
письменном столе и просто как обычного скромного немца.
Введя его в читательский дом, Шпрингер сделал пастора
своего рода наставником читателей, и прежде всего
молодежи. Пастор отпускает грехи тем, кто отказался от
химер прошлого и готов действовать сегодня. Ибо «нации
сталкиваются друг с другом не во время исповеди, судьба
нации будет решаться во время столкновения права и
власти». И благословение духовного пастыря тут весьма
пригодится. Оно снимает и освобождает от размышлений
(как во времена Гитлера): прав ты или нет. Вера — это
тоже элемент силы и могущества. Проповеди Эверца
помогают консерваторам «осознать себя».
Остается добавить, что ощущение силы и мощи отнюдь
не абстрактное понятие. От читателей требуют вполне
конкретных действий и даже указывают, что надлежит
делать. Как всегда, это облачается в абстрактные
рассуждения, но с конкретными адресами.
Например, атаке подвергается один из официальных
тезисов боннской политики. Как известно, все буржуазные
84

партии ФРГ в той или иной форме утверждали, что
нынешний раскол Германии (в коем прежде всего повинен
Запад) носит временный характер, что сама
Федеративная Республика Германии — всего лишь часть страны
(это подчеркивает само ее название), а посему нынешнее
ее положение следует в определенной степени
рассматривать как не окончательное. Против этой позиции
выступает Шпрингер. У него свой подход к проблеме.
Страна, занимающая второе место в Европе и третье
в мире, не должна себя рассматривать как нечто
временное. Первым шагом на пути осознания собственной силы
и мощи должна быть ликвидация самого понятия
«временная». «Федеративная республика,— пишет В. Шламм,—
ей богу, есть не нечто временное, а совершенно
противоположное, самая долговременная и здоровая структура
европейского континента». За доказательствами в карман не
лезут. Их набор отработан и всегда готов к
употреблению. Исходя из этой здоровой структуры, уверенная в
своей правоте, страна должна действовать наступательно.
Здесь взоры шпрингеровских авторов устремляются
на Восток. Впрочем, они видят из окон здания на Кох-
штрассе жизнь Германской Демократической Республики
изо дня в день. Все в ней не так, как хотелось бы им. В
бессильной злобе они могут распоряжаться лишь бумагой,
которая, как известно, все стерпит. Так, в очередном
номере «Вельт» появляется рассуждение о том, что
«Федеративная республика — это та единственная Германия,
чьи границы восточнее Эльбы все еще оккупированы
вражескими частями. И единственное, что является
временным на немецкой земле,— это невыносимое состояние
оккупации». Затем следует призыв освободить эти области.
Вот, оказывается, для чего западногерманским
консерваторам необходимо отбросить прошлое и осознать свою
силу и мощь. Солдат может выиграть войну, лишь когда он
убежден в правоте своего дела. Шпрингер прекрасно знает
это. Поэтому он и внушает читателю этакий квасной
патриотизм, рецепт которого давно известен. «Славная
страна», «право распоряжаться собственной судьбой»
и другие словечки мелькают часто и обращены они, как
нетрудно догадаться, прежде всего к бундесверу. Здесь
«Вельт» ищет и находит своих читателей и
единомышленников. Адреса армейских частей сообщаются с такой
помпой, как будто газете поручено их обслуживать: например,
второй корпус бундесвера, расположенный в Ульме, или
военно-воздушная дивизия в городе Аурих.
85

Начитавшись напыщенных рассуждений, бюргер
достает документы солдатского союза или
реваншистского землячества и чувствует себя готовым идти в поход,
туда, за Эльбу, освобождать «оккупированные
территории». «Так оно и должно быть, поскольку они немцы,
поскольку ими правит немецкий дух»,— радуется «Вельт
ам зонтаг».
Консерваторы из дома Шпрингера утверждают, что
98 процентов читающей публики знакомы с продукцией
концерна. В то же время борьба за читателя, реального
или потенциального, не прекращается ни на миг. Иначе
может ослабнуть эффект моральной обработки, и бун-
десбюргер начнет прислушиваться к другим голосам. Вот
почему консервативные журналисты направляют свои
усилия «на борьбу против интеллектуальных левых». Как
считают на Кохштрассе, интеллектуалы и левые
разлагают нацию.
Прежде чем рассматривать этот тезис, необходимо
уточнить, против кого он направлен. У читателя может
создаться впечатление, что Шпрингер воюет со своими
идейными противниками слева, теми прогрессивными силами,
которые не представлены в бундестаге: коммунистами,
профсоюзами, всевозможными общественными
организациями. Отнюдь нет! По шпрингеровским дефинициям,
они — враги общества и не вписываются в систему
западногерманской демократии. С ними особый счет.
Согласно шпрингеровскому спектру общества, левые — это те,
кто находится за скамьей партии свободных демократов,
то есть социал-демократы, без различия их взглядов,
университетская интеллигенция, студенты, журналисты,
работающие в других странах,— словом, все, кто не
разделяет идей нового консерватизма. «Левые находятся везде,
в общественных учреждениях, на радио, на телевидении,
в церкви, прессе, в университетах, в искусстве и
литературе, в социал-демократической партии» — эта
формулировка принадлежит В. Шламму.
Остаётся взять наугад любую из названных областей,
чтобы посмотреть, чем недовольны консерваторы.
Например, долгую борьбу ведет Шпрингер против
западногерманского телевидения. Чем оно не устраивает газетного
короля?
В конституции ФРГ записано, что телевидение не
может принадлежать частным лицам или партиям. Оно не
может быть коммерческим предприятием и приносить доход.
Это-то и бесит Шпрингера. А раз так — борьба.
86

На Кохштрассе рассуждают так: все, что передается
по программам западногерманского телевидения, за
исключением, разумеется, баварского,— из рук вон плохо.
А почему? Да потому, что туда «пролезли красные и их
сторонники», телевидение превратилось в рассадник
«интеллектуальной заразы». Здравой критики нет. Идет
просто" охаивание.
«Пара дюжин писак и сплетников, живущих на
общественные средства, обосновались в немецком эфире и
распоряжаются телевидением, как частным политическим
предприятием. Воровство у них оправдывается
высокими побуждениями, например свободой мнения. К
воровству добавляется также и мошенничество...— писала
«Вельт».— Чем занимается немецкий бундестаг, есть ли
он еще? В соответствии с духом и буквой конституции,
он должен был бы являться защитником немецкой
демократии...» Коричневый домострой Кохштрассе нетерпим ко
всякому инакомыслию. Казалось бы, такие устоявшиеся
буржуазные понятия, как свобода мнений или свобода
печати, не должны вызывать разночтений в лагере
буржуазной же прессы. Ан нет, Шпрингер и его команда мнят себя
большими католиками, чем папа, и без конца ставят оценки
за поведение другим органам прессы и изданиям. Дело
доходит до курьезов: журнал «Шпигель» отнесен к разряду
«подрывных» левых изданий только потому, что он
критиковал Штрауса. «Как долго может позволять себе это
Германия?» — вопрошают шпрингеровские авторы.
«Вельт» внушает: Штраус — пророк, кумир, и тот, кто
осмеливается его критиковать, критикует не просто
политика, но чуть ли не всю немецкую нацию. Кстати,
Штраус — один из «главных авторов» шпрингеровского
концерна, и его мнение является во многом определяющим.
Особо неистовая брань несется со страниц газет
концерна в адрес «интеллектуалов». Так принято называть
группу писателей послевоенного поколения, отнюдь не
коммунистов и даже не либералов, а объективно и трезво
судящих о том, что происходит сегодня в Западной
Германии,— Генриха Бёлля, Гюнтера Грасса, Ганса Энценс-
бергера. В чем можно заподозрить этих людей?
Политические взгляды их хорошо известны миллионам
читателей на родине и за рубежом. Но у Шпрингера на сей счет
свое мнение.
Сначала он судился с Бёллем по поводу его книги
«Поруганная честь Катарины Блюм». Проиграв процесс,
зачислил Бёлля, а заодно и других прогрессивных писате-
87

лей, в разряд «красных». Стоит кому-нибудь из них
сделать заявление или принять участие в политической акции,
как звучит залп с Кохштрассе. Да еще какой залп!
«Совесть господ Бёлля, Энценсбергера и других
политически натренирована. Она пробуждается у них по
команде всемирного агитпропа. Конечно, они не коммунисты.
Они всего лишь громкоговорители, рупоры сумасшедшей
публицистики, которой расчетливо и холодно руководят
коммунистические эксперты. Эти эксперты прекрасно
знают, что мировой протест, чтобы быть действенным, не
должен распыляться. В настоящее время все направлено
против Америки. И баста! Таков господин Бёлль, их рупор.
Браво! Он протестует, когда надо, и держит язык за
зубами, когда этого хотят определенные люди. Такова его
совесть гуманиста. Она очень чувствительна. Но к чему?
Она чувствительна к указаниям».
«Вельт литератур» читают немногие. Там пытаются
с Бёллем расправиться профессионалы, доказывая, что
он «плохой писатель» или «просто не писатель».
Массовая продукция концерна доходит до читателя быстрее.
К тому же далеко не всякий читал полного Бёлля, а
формула, подсказанная консерваторами, остается в памяти.
Формула хлесткая, хотя и бессмысленная. «Рупор
агитпропа!» — звучит как оценка всего творчества писателя.
В атмосфере подозрительности, страха и суеверий, в
которой живет обыватель, одного словечка «агитпроп»
достаточно, чтобы вызвать недоверие и предубеждение к
писателю с мировым именем. Дальше пропагандистская
цепочка срабатывает по принципу: он такой же, как Бёлль.
Интеллектуалы (с конкретными именами), вкупе с левыми,
оказываются в одном' лагере подозрительных людей,
подрывающих современное демократическое общество.
При внимательном анализе этого положения —
интеллектуалы и левые разлагают нацию — просматривается
нацистский тезис. Задача — изолировать их от
общества, потому что они проповедуют идеи, которые
противоречат общепринятым установкам, в частности концепции
неоконсерватизма. Как тут не вспомнить основу основ
нацистской пропаганды: «один фюрер, один народ, одно
государство!»
«Берлин так важен, что я лично готов скорее умереть,
чем отдать его». Эта фраза самого Шпрингера часто
цитируется публицистами концерна. Уточним: речь идет о
западных секторах города, ибо сам Берлин является
столицей ГДР. Западный Берлин стал знаменем концерна,
88

его политической программой, Меккой для начинающих
шпрингеровских репортеров, наконец, главной
резиденцией самого издателя. Здесь он принимает гостей, дает
интервью, печатает главные издания. Здесь в день своего
70-летия он повторил любимый афоризм: «Тот, кто владеет
Берлином, владеет Германией. Кто владеет Германией,
владеет Европой».
Разумеется, Шпрингер не владеет и не будет владеть
Берлином. О Германии и говорить нечего. Но он мечтает
об этом и не скрывает своих устремлений. И хотя на
Востоке сам немецкий народ уже определил свое будущее
и создал Германскую Демократическую Республику,
позиция газетного короля остается на протяжении десятилетий
неизменной. Поэтому следующий тезис неоконсерватизма
сформулирован так: пересмотр европейских границ,
сложившихся после второй мировой войны, является
нашим исконным правом. Решение его в нашу пользу —
лишь вопрос времени.
При каждом удобном случае Шпрингер говорит о
единстве Германии, провозглашает это единство,
отстаивает идею одной немецкой нации. Естественно, ФРГ должна
поглотить Германскую Демократическую Республику.
Шпрингер входит в состав попечительского совета так
называемого куратория «Неделимая Германия». В этом
центре он активно работает и, в частности, поддерживает
широкие контакты с мировой прессой. Сохранился
протокол беседы между Шпрингером и руководителем службы
информации администрации Кеннеди, известным
американским публицистом Эдвардом Мэрроу. Беседа
происходила после его визита в Вашингтон, и Шпрингер пытался
«спасти свое лицо», запугивая американцев ужасами
«большевистской Европы». В частности, он напомнил
Мэрроу об обязательствах НАТО по отношению к Западной
Германии. По его мнению, настала пора «военных акций»
против Германской Демократической Республики. В ответ
удивленный Мэрроу просто пожал плечами. На что
Шпрингер взволнованно заявил: «Если Соединенные
Штаты не вмешаются и не примут действенных ответных мер,
я употреблю все свое состояние и использую все органы
печати (подчеркнуто мною.— Л. С), чтобы возбудить
националистические настроения в Западной Германии».
Шпрингер действительно использует «все органы
печати» в наступлении на ГДР. Азимуты и способы атак
различны и продуманы с военной пунктуальностью, каждому
органу отводится своя задача. «Бильд-цайтунг», напри-
89

мер, так пишет по поводу участия западногерманских
фирм в Лейпцигской ярмарке: «То, что совершают эти
триста восемьдесят фирм, является предательством.
Барыши — вещь хорошая, но тот, кто действует вопреки
моральным и правовым принципам, должен нести
ответственность за это... Бизнес всегда остается бизнесом, а
свинья — свиньей, даже если она чисто вымыта...» В
газетном доме Шпрингера ругань — один из приемов
политической борьбы. Она входит в прерогативы «Бильд-
цайтунг». У газеты свой читатель, который одобряет
такой жаргон.
Неоконсерваторы часто выступают под флером
романтизма. Нет нужды доказывать, сколь близок он немецкому
сердцу, особенно той социальной группе, которая читает
«Вельт». Аргументы «Бильд-цайтунг» вызывают здесь
брезгливость. А вот пассаж вроде «естественно право
воспринимать нами родину такой, к которой мы
привыкли еще с детских лет и какой она запечатлелась в нашем
сердце»,— восторг. А если сюда добавить еще
религиозный мотив? Например, такой: «право на возвращение
восточных немецких территорий даровано-де богом и
рассматривается как нечто само собой разумеющееся, как
право на родину и проведение собственной политики»,
то националистические настроения начинают просто
клокотать. А этого и добивается Шпрингер.
В политической, насквозь прагматической, деловой
газете прожженные журналисты изъясняются языком
молодого Вертера. Апеллировать к чувствам, будить
воспоминания детства, искать и находить аналогии из
окружающей жизни — еще один коварный прием
неоконсерваторов. «Так же, как евреи и поляки, судетские. немцы
оплакивают свое прошлое. У них, как и у других народов,
не залечиваются раны»,— пишет один из шпрингеровских
журналистов. Пускаются в ход и исторические аналогии.
«В конце концов,— пишет У. Мартини,— вопрос немецкого
воссоединения и восточных границ — лишь дело случая.
История Германии всегда заключалась в истории
изменения ее границ. В 1925 году мы торжественно отказались
в Локарно от Эльзаса и Лотарингии. Пятнадцать лет
спустя мы снова получили их, поскольку тогда имелся
подходящий момент в решении нашего спора о
западных границах. И когда настанет удобный случай, будет
уже все равно, какие будут существовать претензии и чем
они будут обоснованы».
Этакая мягкая, ненавязчивая манера не противиться,
90

но и не уступать своего, ждать. В этом отношении
характерно отношение к Заключительному акту Совещания по
безопасности и сотрудничеству в Европе, подписанному
в Хельсинки. Шпрингер не принял его. Особые возражения
вызвало признание послевоенных европейских границ.
На страницах «Вельт» дается такой рецепт немецкой
политики: «Всегда думать, но никогда ни о чем не говорить».
В политическом плане это означает не что иное, как
терпеливое ожидание изменения соотношения сил на
европейском континенте, что позволило бы аннулировать
нынешний статус-кво и пересмотреть границы.
Вообще, разрабатывая национальные немецкие
проблемы, неоконсерваторы не прочь поучить и дипломатов.
Выдвигая «политику терпения», на Кохштрассе
отрабатывают ее всесторонне. Германия существовала и будет
существовать, и десятилетия для истории — срок мизерный.
Поэтому тот, кто из политических соображений
сегодня выступает за отказ от восточных немецких
территорий, показывает, что «он не может мыслить
политическими категориями. Ситуация, в которой находится
Федеративная республика, вынуждает по многим
вопросам иметь только одну позицию: молчание!»
Впрочем, кое-что можно предпринять уже и сейчас.
Фон Штудниц выдвигает мысль о том, что Федеративная
республика должна себя рассматривать как единственную
правовую наследницу немецкой нации. Законодательным
путем, изменив Основной закон, ФРГ должна
идентифицировать себя с третьим рейхом. На этой правовой
основе следует рассматривать Германскую
Демократическую Республику как немецкое государство, в котором
пока, в настоящее время, не может осуществляться
федеральное правление, подобно тому как с некоторыми
ограничениями исполняется государственная власть в
Западном Берлине.
Игра, затеянная неоконсерваторами вокруг вопросов
единства немецкой нации и будущего Германии,
достаточно сложна. Она не только затрагивает интересы самих
немцев, как на Западе, так и на Востоке, но и втягивает в
свой водоворот все европейские народы. Среди многих
ее аспектов два главных: внутренний и внешний, которые
невозможно отделить друг от друга. Поэтому пришлось
прибегнуть к романтизму и изъясняться языком, отнюдь
не типичным для шпрингеровской прессы, балансировать,
рисуя картины будущего и подыскивая исторические
аналогии. Но все это не более чем газетные приемы.
91

Чтобы все стало на свои места и прояснилось, сошлемся
на того же Шламма. По его мнению, «холодная война»
«является составной частью политического климата»,
и отказ от нее «означал бы предательство интересов
Германии». А разрядка напряженности является главной
опасностью для любой немецкой политики. Отсюда следует
шаг к главному положению неоконсерваторов: в союзе
с Америкой, под защитой атомного оружия, против
главного врага — мирового коммунизма.
Каждая из составных частей этой триады сама по
себе является пунктом политической программы концерна.
Так оно и есть в массовых изданиях, например, в «Бильд-
цайтунг», где обывателю разжевывают миф о величии
Америки и развенчивают мировой коммунизм, превознося
нейтронную бомбу. Но, слитые нераздельно, связанные
друг с другом так, что одно неизменно следует за другим,
они превратились в боевой клич, который ежедневно
несется со страниц «Вельт». В этом заслуга
неоконсерваторов, немало потрудившихся, чтобы сцементировать
триаду. А главное, всеми предыдущими рассуждениями
привести читателя к осознанию необходимости и
неизбежности подобных идей. Если бы Шпрингер решился
печатать на первой полосе своих изданий девиз концерна
(как, например, это делает «Нью-Йорк тайме»), он
наверняка бы выбрал девиз неоконсерваторов: в союзе
с Америкой, под защитой атомного оружия, против
главного врага — мирового коммунизма.
В разгар антиядерной кампании 1982 года, отвечая
на вопросы корреспондента, председатель ХДС Г. Коль
заявил: «Волна антиамериканизма раздувается в ФРГ
коммунистами. Ей следует положить конец, поскольку
США обеспечивают свободу для нашей страны».
Председатель ХСС Ф.-Й. Штраус подтвердил: «Я выступаю
за полную солидарность с США. Они — гарант нашей
безопасности». Итак, свобода и безопасность — два
важнейших условия политического существования
современного государства обеспечивают для Федеративной
республики США.
Долгие годы читателю внушали, что в США найдено
образцовое решение политических, экономических и
социальных проблем современного капитализма.
Двухпартийная система обеспечила отлаженный механизм
государственной власти. (Одно время Шпрингер вел
кампанию за подобную общественную модель в ФРГ,
доказывая, что третья партия — свободных демократов —
92

«размывается».) Экономика США не знает кризисов.
Недаром Л. Эрхард с его системой «рыночного хозяйства»
был главным экономическим медиумом концерна. Наконец,
социальное партнерство и политика в области профсоюзов
тоже превозносилась как образец. (На этой почве у
Шпрингера и по нынешний день серьезный разлад в
отношениях с профсоюзами ФРГ, которые справедливо
видят в нем сторонника «решительных, враждебных
действий».)
А стычки между союзниками, между «Общим рынком»
и США? Неоконсерваторы сумели найти удобную формулу,
объясняющую экономические противоречия особенностями
нынешнего этапа развития капитализма. Теория
«постиндустриального общества» была приспособлена к нуждам
пропаганды. Что касается противоречий в области
политики, то и здесь нашелся способ. Отнюдь не критикуя
Рейгана, писалось, например, о «неотлаженности
механизма политических консультаций». Образ Америки, мощной
и динамичной, не тускнел на небосводе Кохштрассе. Из-за
океана струилось благополучие, прибывали войска,
приезжали с визитами американские президенты, и все
это шло на благо Федеративной республике.
«Атомное оружие Америки ограждает нас от врага.
Это само собой разумеющееся преимущество»,— писала
«Вельт ам зонтаг». Преимущество для кого? Для тех, кто
верен и предан своему союзническому долгу. А поскольку
тесная семья читателей разделяет преданность своих
пастырей Соединенным Штатам, то они могут вполне
рассчитывать на заокеанское покровительство и помощь
в трудную минуту. Верность достойна награды. А наградой
для каждого «немца-патриота» является поддержка в
объединении Германии.
Статья «Вопросы немецкой судьбы» излагает
концепцию такой поддержки: «Ядерная защита Германии может
быть обеспечена в двух направлениях. Первое. Америка
обязуется на основании военного договора рассматривать
каждое нападение на немецкий суверенитет как прямое
нападение на суверенитет Соединенных Штатов, со всеми
вытекающими отсюда последствиями. Второе. Если же
Соединенные Штаты не хотят следовать этому
обязательству, то Германия без промедления начинает создание
собственного оружия. Национальный суверенитет будет
обеспечен полностью лишь тогда, если его нарушение
непосредственно и без оговорок повлечет за собой ядерные
действия с нашей стороны».
93

Мир и будущее, покоящиеся на мощи американских
ракет, размещенных на территории ФРГ,— такими
видятся они из окон Кохштрассе.
Главный объект безудержных нападок — Советский
Союз. Тот же Ф.-Й. Штраус так сформулировал этот
тезис: «СССР добивается экспансии, завоеваний и
мировой революции». Как ни глупо он звучит, но газетные
обозреватели не покладая рук комментируют и
аргументируют этот тезис. «Коммунизм страдает всеми болезнями
старости и парализован успехами и великолепным
здоровьем Запада. Имеются все основания в этой связи для
бодрости духа. Надежда и мужество не покидают
западный мир». Но ни в коем случае не следует ослаблять
бдительность. «Тот, кто считает, что слабости коммунизма
делают его в то же время безобидным, тот очень жестоко
ошибается».
Неприятно приводить подобную цитату, но ничего
не поделаешь. Она сразу дает представление и об
аргументации, и о характере, и о стиле неоконсерватизма в этом
вопросе. Звериный антикоммунизм водит пером
журналиста. Какие бы мысли он ни излагал, где бы ни писал,
какие исторические параллели ни находил, цель одна:
оболгать, извратить, обмануть читателя.
Нет нужды развивать это положение. Добавим только,
что существенную роль в антисоветском хоре концерна
играет уже известный пастор А. Эверц. Поскольку призывы
к войне, к атомной бомбе и вооружению плохо
согласуются с христианской проповедью ненасилия, а Шпрингер,
как он сам заявляет, за «божественные ценности», то
А. Эверцу и надлежит свести концы с концами. Пастор —
старый антисоветчик, и подсказывать ему не нужно. День
евангелической церкви, ежегодно празднуемый в ФРГ
и прошедший под лозунгом «Мир среди нас», дал ему
повод высказать свои взгляды.
Этот праздник, по словам пастора, показал, что
христиане подвергаются опасности впасть в «идиотский
разумный оптимизм и истеричную веру в прогресс.
Делаются неуклюжие попытки превратить библейские мирные
послания в христианскую программу мира». «Как будто
можно поверить тому, что благодаря призыву к
сотрудничеству христиан и марксистов возможно братание
всех людей». На самом деле требуется иное —
«противостоять коммунизму и применить христианскую заповедь
любви к ближнему в первую очередь к своим землякам
в средней Германии». Так христианская мораль уклады-
94

вается в антикоммунизм, а пастор превращается в
военного капеллана. Господь бог в союзниках Шпрингера!
Впрочем, не случайно народная мудрость гласит: «Бог
всегда на стороне богатых».
Положение — в союзе с Америкой, под защитой
атомного оружия, против главного врага — мирового
коммунизма — венчает мудрость консерваторов. Эти заповеди
вбирают в себя всю политическую программу концерна.
Хотя есть еще немало обязательных положений,
предписанных Шпрингером своим журналистам. Но они
в какой-то мере являются производными.
В значительной степени к шпрингеровским заповедям
примыкает своеобразная концепция понятия «народ» —
так неоконсерваторы именуют своих читателей,
западногерманских граждан. Формула «народа», от имени
которого и в интересах которого якобы действует концерн,
появилась сначала в «Бильд-цайтунг», потом в «Вельт».
Первое время это понятие было безлико и аморфно.
Туманные рассуждения, печатаемые из номера в номер
о немецком народе, о патриотизме, о боге, взирающем
с небес на происходящее в Германии, призваны были
создать у читателя впечатление, будто и «Бильд», и
«Вельт» являются самыми искренними и ярыми
патриотами, пекущимися лишь о благе нации. Шпрингеру это
было необходимо, чтобы изображать из себя борца за
интересы всей Германии. Утвердившись в качестве
«совести нации», «Вельт» на своих страницах постепенно
прояснила, что вкладывается в понятие «немецкий народ».
Прежде всего в нем присутствует духовное начало.
Бог создал этот народ, дал ему пространство — землю,
воду, небо и границы, которые до сих пор еще не
определены. Неизвестно, как бог относится к расколу Германии,
предпринятому западными союзниками, но его взоры
устремлены через «стену». Там находятся немецкие
братья и сестры, которые читателям «Вельт» куда ближе,
чем другие родственники. Таким образом, христианская
заповедь о любви к ближнему приобретает вполне
определенные географические очертания. «Наша любовь
принадлежит прежде всего тем ближним, за которых
нас, немцев, господь бог сделал ответственными,—
писал Шпрингер.— Тем ближним, которые живут в
Магдебурге и Дрездене, в Ростоке и Восточном Берлине...»
Взяв на себя ответственность и за судьбу граждан
Германской Демократической Республики,
западногерманский народ, по утверждению «Вельт», хочет быть
96

единым в вопросах своей судьбы. Он хочет «организовать»
свое жизненное пространство. (Не правда ли, знакомая
терминология? Шпрингер и компания берут из прошлой
нацистской печати не только тезисы, но и целые
стереотипы.) Как организовать это пространство внутренне и
внешне, бюргеру подсказывает все та же «Вельт».
Внешне он должен получить «это право при всем
признании своей «вины» из рук союзников» (читай:
американцев). Внутренне для этого существует механизм
свободного предпринимательства — «антикоммунистический и
демократический»,— который делает всех богатыми и
свободными.
Такова общая часть, адресованная всему немецкому
народу в целом. Припасено кое-что у концерна и для
отдельной немецкой личности. Воспитанный в духе
христианства, каждый немец знает, что хорошо, а что
плохо. Но в запутанной современной политической жизни
только авторитет (читай: Шпрингер) может объяснить
истинный смысл происходящих событий. Так, простой
человек может возмущаться войной с ее убийствами и
ужасами, но ему следует объяснить, что возмущаться
следует лишь той войной, которую ведут коммунисты.
Рядовой немец может протестовать против принуждения
и террора, но опять-таки только авторитет знает, что
в этом случае речь идет о действиях левых, стремящихся
разрушить демократическую систему немецкого
государства. Таким образом, народ, правящая элита, простой
человек с улицы формируют свое государство в
соответствии с указаниями концерна Шпрингера, ну а все
марксистские теории о государстве и обществе для немецкого
народа не имеют никакого значения, ибо ему
предназначена особая судьба.
Вот она, духовная программа концерна, которую
отстаивают его главные издания. «Бильд» — это
избиратели (значит, для них одни методы). «Вельт» —
избранные (для них — другие). Эти слова звучат несколько
претенциозно, но не мы их придумали. Они взяты из
инте'рвью американскому журналу «Ньюсуик». «Бильд»
и «Вельт» — одна и та же обертка, в которую ежедневно
упаковываются бредовые идеи человека, узурпировавшего
право говорить от имени миллионов своих
соотечественников.

Гнилой зуб
Западного Берлина
Теперь он включен в туристические справочники и указан
на городских картах. Еще издали, на подлете к Берлину,
из иллюминатора виден острый зуб небоскреба, сверлящий
низкое небо. Если пристально вглядеться вниз, то видны
американские танки. Они то ли охраняют границы
Западного Берлина, то ли стоят на страже интересов
частного капитала, символом которого стал этот
небоскреб с неоновой надписью по фасаду: «Издательство
Акселя Шпрингера».
Сбылась мечта издателя. Резиденция концерна
перенесена в Западный Берлин. Торжественное открытие дома
на Кохштрассе отпраздновали с помпой. Приехали герои
и авторы шпрингеровской прессы — федеральный
президент, лидеры большинства буржуазных политических
партий.
Шпрингер, довольный и чуть сентиментальный,
принимал гостей. Он показал им наборный цех, ротации,
автоматику, электронику... Человеческая рука только
водит пером, остальное довершают машины. Читатель
получает мысли и идеи без посредников. А вот и
журналистский клуб. Лифты запрограммированы прямо на
восемнадцатый этаж без остановки. Здесь в атмосфере
«дружбы и взаимопонимания» будут происходить встречи
и дискуссии. Старинная мебель, библиотека
микрофильмов, возможность связаться с любым местом земного шара
обеспечивают условия для идеальной работы. Сам шеф
концерна открывает пресс-клуб и говорит добрые слова
напутствия.
Когда в зале тихо, можно уловить, как чуть-чуть
подрагивает тело небоскреба. Он словно пытается унять
бег стоящих в первых этажах гигантских ротаций. Но
тщетно. Дьявольские барабаны кружат и кружат в
непостижимой пляске. Каждое соприкосновение с бумагой
рождает полосу или даже целое издание. Складываются
номера «Берлинер цайтунг», «Берлинер моргенпост»,
98

«Вельт», «Вельт литератур», «Бильд-цайтунг», сбегают
еще газеты, еще журналы... Безостановочный поток
готовой продукции выстреливает за ворота, где уже ждут
вереницы автомашин. Они домчат все до читателя.
2370 тонн газетной бумаги жрет типография ежемесячно.
Миллион экземпляров каждый день выплевывает она на
газетный рынок.
25 мая 1959 года здесь, в Западном Берлине, был
заложен первый камень. С октября 1966 года комбинат пущен
на полный ход. Это были годы кризиса, «холодной войны»
и непрерывных атак. Атаковал Шпрингер, задумавший
превратить Западный Берлин в свою цитадель. Но прежде
всего надо было расправиться со своими врагами и
конкурентами. А их было немало. И прежде всего Ульштейны.
Сейчас от их могущества осталась одна сова. Старая,
мудрая, с чуть прищуренным глазом, притулилась она
у входа в издательство. Отныне ее силуэт будет
повторяться на всех книгах, издаваемых здесь. Сова не просто
фирменный знак. Она — символ победы. В 1912 году ее
заказали для себя братья Ульштейны и водрузили на
Кохштрассе. С тех пор она олицетворяла фирму и стала
известна во всем мире. Многое пришлось повидать ей
на своем веку. Именно на Кохштрассе находилась
обширная империя Ульштейнов. На ее глазах происходили
забастовки, штурмовики устраивали погромы, звучали
разрывы последних фаустпатронов. Сову нашли в
развалинах. Теперь вместе с недвижимостью и авторитетом
своих хозяев она досталась Шпрингеру.
В былые времена сова была достойной парой
медведю — традиционному символу города Берлина. Семейство
Ульштейнов правило здесь на газетном рынке. Создатель
фирмы, торговец бумагой Леопольд основал в конце
прошлого века, а затем и приобрел ряд газет: «Морген
пост», «Берлинер цайтунг ам миттаг» и «Берлинер
иллюстрирте». После его смерти совладельцами фирмы
«Ульштейн и К °» стали пятеро его сыновей (из которых
лишь один пережил закат фирмы в 1960 году). Их семейное
состояние оценивалось около 22 миллионов марок, и по тем
временам (начало века) они принадлежали к богатейшим
людям Берлина.
Ульштейн не только основывал и покупал газеты. Он
придумал и создал немецкую бульварную журналистику.
Ему принадлежала идея «Берлинер цайтунг ам миттаг»,
предтечи щпрингеровской «Бильд-цайтунг». И не только
ее. Порядки, заведенные в издательстве, во многом пред-
99

восхитили систему Шпрингера. Вот как описывает
издательство Ульштейнов Лариса Рейснер, посетившая
Берлин в 1923 году.
«Ульштейн — одна из великих держав, которые
взимают пошлину со всякой пошлости, ввозимой в человеческое
сознание. Его дом — это пристань, пограничный пункт, где
разгружают океанские пароходы фраз, прилегающих
к сознанию, как резиновый каблук к стоптанному сапогу
острот, плоских, как ступня, вонючих анекдотов, свежих
политических лозунгов. О, дом Ульштейна достаточно
велик, чтобы разместить всех прибывающих. 4500 комнат,
6 этажей, лестницы, как рукава элеваторов, десяток
собственных типографий — лучшие в Германии мельницы,
перемалывающие ежедневный урожай лжи и правды,
шесть газет, которые пекут хлеб насущный для
многомиллионного Берлина. Для всех слоев его населения, всех
полов и возрастов, для целой Германии и каждого из
ее городов в отдельности».
В эти годы дела Ульштейнов шли в гору. Бульварной
журналистике, как известно, сопутствуют и высокие
доходы от объявлений. Во времена Веймарской республики
отбоя от заказов не было: «экономическое чудо»
рекламировало себя. Фирма печатала всех. Что касается
политической платформы, то, как таковой, ее не было. Прицколейт
пишет: «...Ульштейны были представителями либерализма
того типа, который находил и находит поныне много
внимательных читателей, восторженных слушателей
и усердных искателей дискуссий, но он не имел еще за
собой ни правительственных заказчиков, ни
организованных политических групп, чтобы стать мобилизующей
силой».
Во времена Веймарской республики, при
многопартийной системе это устраивало всех, кроме нацистов. Еще
задолго до прихода к власти они грозились расправиться
с «площадными журналистами». Они даже придумали
свой термин для многочисленной прессы Ульштейнов,
называя ее «асфальтной журналистикой». Геббельс,
назначенный гауляйтером Берлина, считал издательство
своим личным врагом, хотя многое из того, что открыла
и сделала «Берлинер цайтунг ам миттаг», предвосхищало
действия нацистской печати.
Дни издательства были сочтены. Уполномоченный по
вопросам печати НСДАП М. Аманн принудил
Ульштейнов «продать» семейное дело. Конечно, это только
называлось — «продать». Собственность фирмы оценивалась в
100

50 миллионов марок. Однако на стол переговоров
нацисты положили финансовый отчет о «безнадежном
состоянии» Ульштейнов, подготовленный и разработанный
верными людьми. Цена процветающего дела оказалась
мизерной: всего восемь миллионов марок: шесть — за
номинальные шесть миллионов акций и два миллиона за
«основные права». Если учесть, что из этой суммы были
вычтены «налоги на еврейский капитал», контрибуция,
наложенная после «хрустальной ночи», налоги за право
выезда за границу, то можно себе представить, какие
ничтожные деньги получили владельцы одного из самых
процветающих, влиятельных немецких издательств. Но и
это было по тем временам хорошо: они могли
беспрепятственно выехать за границу. Цена свободы оказалась
ценой жизни!
Небольшой экскурс в довоенную историю берлинской
прессы просто необходим, чтобы понять ситуацию,
сложившуюся в городе после войны. Ульштейны были и
остались крупнейшей и влиятельнейшей фирмой города.
Даже после отчуждения, войдя в издательство
нацистской партии Ф. Егера, их группа оставалась
самостоятельной единицей, являя собой пример для других. На
Ульштейнах лежал ореол мучеников, несправедливо
обиженных и обобранных. Они пользовались поддержкой
влиятельных книжно-журнальных фирм в других странах,
которые поддерживали с ними связи до войны. Симпатии
и внимание союзников (западных) были тоже на их
стороне. Поэтому когда единственный из братьев —
Рудольф Ульштейн — осенью 1949 года вернулся в
Западный Берлин, он был встречен как «свой человек». А его
требование — вернуть бывшую семейную собственность —
земельный суд признал справедливым. «Покупка»,
совершенная М. Аманном, была объявлена
экспроприацией.
Рудольф Ульштейн оказался счастливчиком: главная
база фирмы — крупнейший полиграфический комбинат
близ аэродрома Темпельгоф почти не пострадал. Здесь
находилось «Немецкое издательство», продолжавшее
работать. Ульштейн, возглавивший наблюдательный
совет фирмы, внесенный в городской реестр под прежним
названием, добился неплохого наследства. Бывший
британский офицер, ведавший вопросами прессы, Петер
де Мендельсон в своей книге «Газетный Берлин»
характеризует его так: «Темпельгофский комбинат
работал в три смены. Три тысячи служащих, 50 линотипных.
101

22 монотипных, 100 стереотипных, 50 книгопечатных,
50 шестнадцатиполосных ротационных, офсетных машин
и машин глубокой печати, современная цинкография
и печатный цех возрождали и умножали славу Ульштей-
нов».
Вот кто противостоял Шпрингеру в Западном Берлине.
Это был не какой-нибудь нувориш послевоенной
формации, без роду и племени, вложивший деньги в
газетный бизнес. Не новичок-редактор, пожелавший «делать
политику» с мощью нанятых профессионалов. Наконец,
не бесцветный политик, домогавшийся лицензий, все
достоинства которого сводились к тому, что он не был
связан с фашистской прессой. Рудольф Ульштейн был
политической фигурой с твердыми антинацистскими
взглядами. Человек, еще до войны создавший образцовое
полиграфическое хозяйство, был авторитетом в этой
области. Наконец, он был «свой» для тех, кто заседал в
городском сенате Западного Берлина и служил в
комендатурах западных союзников. Каждое из этих качеств
давало ему преимущество перед Шпрингером. Но политика
вещь капризная. Настал момент, когда вдруг оказалось,
что именно эти качества и поставят в вину Ульштейну.
Да, то, что было хорошо в 1950 году, спустя десять лет
оказалось ненадежным и подозрительным. Шпрингер
оказался нужнее.
Пока же события развивались своим чередом. Когорта
Ульштейнов (третье поколение тоже вступило в дело)
присматривалась к тому, что происходило вокруг. Хватка
и сметка Рудольфа сказались сразу же: он твердо решил
возродить былую славу. После отмены лицензий он, не
считаясь с затратами, купил «Берлинер анцайгер». Спустя
три года на ее базе возродилась прежняя ульштейновская
«Берлинер моргенпост». Тут же появилась и
небезызвестная «Берлинер цайтунг», крикливая, сенсационная,
чувствующая себя во фронтовом городе хозяйкой положения.
Есть неофициальные сведения о том, что Ульштейны
хотели участвовать даже в аукционе «Вельт». Так сказать,
примерялись к ней. Но (и это был первый звонок для них)
Аденауэр тогда высказался в пользу Шпрингера.
Конечно, в ретроспективе события .выглядят более
логичными и им легче подыскать объяснение. Но трудно
удержаться от догадки, что уже тогда, в 1952 году,
Аденауэр предпочел молодого, энергичного, безвестного
издателя Шпрингера опытным, но либерально
настроенным Ульштейнам. А точнее говоря, верх взяли полити-
102

ческие взгляды соискателя из Гамбурга. Об этом же
говорят факты, приведенные в одной из статей «Шпигеля»
за 1953 год. Журнал цитирует отзыв канцлера о прессе
Ульштейна: «По правде сказать, не по душе мне эти
грошовые листки...» Так или иначе, события 1952 года
предвосхищают 1960 год!
Чтобы удовлетворить растущие аппетиты, нужны были
деньги. Хотя, в отличие от других издателей, Ульштейны
располагали собственной полиграфической базой, но
все — издательство, сбыт и распространение, создание
новых редакций, просто реклама по вербовке читателей,
наконец, долги, начисленные на фирму,— требовало
«живых» денег. В начале 50-х годов Ульштейны
остановились. Денег не хватало всем, и достать их было не так
просто. Тут вдруг и появился свой, западногерманский
рог изобилия.
Хотя Рудольф Ульштейн находился в эмиграции в
Англии, большая часть его родственников и руководителей
прежней фирмы оказались в Америке (например,
вдохновители «Берлйнер иллюстрирте» К. Корф и К. Цафранский
создали для Г. Люса его «Лук»). За годы эмиграции
они обрели там вес и положение. В трудную минуту помощь
пришла из-за океана. Сработали старые связи, помогли
новые обстоятельства. Неожиданный союзник нашелся в
лице Верховного американского комиссара в Бонне
Дж. Конанта.
Формально Западным Берлином управляли
бургомистр и сенат. (Кстати, правящий бургомистр В. Шрейбер
весьма неодобрительно относился к Ульштейнам.) Но
решающее слово оставалось за союзниками, точнее, за
американцами. Верховному комиссару Дж. Конанту,
недавно настоявшему на выдаче лицензии для «Берлйнер
цайтунг», стоило лишь снять телефонную трубку, и
колесо фортуны закрутилось.
Поворот первый. Ульштейны располагали в городе
недвижимостью, в том числе и большими земельными
участками. Специалисты оценили их в 2,65 миллиона
марок. Сенат заплатил за них 4,2 миллиона и... снова сдал
в аренду фирме по баснословно низкой цене.
Поворот второй. «Немецкое издательство», хотя и
работавшее на полную мощь, было отягощено долгами.
Налоги и страховые отчисления составляли 7,1 миллиона
марок, которые числились за фирмой. Стоимость участков
пошла в счет долгов, остальные 3 миллиона были списаны
западноберлинским сенатом по рекомендации Дж. Ко-

Третий поворот оказался самым быстрым и
счастливым. Ульштейны получили из фонда Верховного
американского комиссара 2 миллиона марок на «приобретение
оборудования».
За какие-нибудь несколько месяцев Ульштейны,
казалось, снова достигли довоенной славы и могущества.
Они восстановили традиционные издания с их прежними
названиями, завоевали газетный рынок (две трети
западноберлинского тиража принадлежало фирме),
вложили в дело новые, полученные от оккупационных
властей капиталы. Финансовые годовые отчеты фирмы
звучали как победные реляции. Дивиденды росли:
1956 год — 5, 1957-й — 6, 1958-й — 7 процентов.
Увеличивались прибыли, создавались дочерние предприятия.
Число служащих перевалило за 4 тысячи человек.
Ошибочно было бы приписывать все это финансовому,
гению престарелого Рудольфа или безудержной энергии
молодых. За Ульштейнами стояли американские
оккупационные власти. Не то чтобы они хотели прибрать к рукам
процветающую фирму или вложить капиталы в
прибыльное дело — Ульштейны нужны были США как рупор
своей политики. К тому времени газеты оккупационных
властей прекратили свое существование и американский
официоз для немцев — «Нойе цайтунг» — был закрыт.
Взамен одной газеты американцы (за политическую и
финансовую поддержку) получили целый концерн,
готовый выполнить любую пропагандистскую акцию.
Ульштейны связали себя с американцами и тем самым начали
путь к своему концу.
Шпрингер задумывает атаку на Западный Берлин.
481 квадратный километр городского газетного рынка
забит полностью. Втиснуться туда нет практически
никакой возможности: Ульштейны правят единолично.
Конечно, можно доставлять в город собственные издания.
Но, кроме потери денег, ни на что другое рассчитывать
не приходится. Нужен издательский плацдарм, нужны
собственные западноберлинские издания.
Шпрингер ждет, пока Ульштейны совершат промах.
Такой случай представился скоро. Испытывая постоянную
нехватку мощностей, фирма вступает с ним в переговоры.
Сделка устраивает всех: Ульштейны покупают пакет
акций типографии общества «Хаммерих унд Лессер», а
Шпрингер за свои деньги получает 28 процентов акций
конкурентов. Одна из газет спрашивала: «Акции меняют
владельца — Шпрингер поглощает Ульштейнов?»
104

Вопрос оказался пророческим, хотя на следующий
день газета и напечатала опровержение. Дверь
приоткрылась чуть-чуть, но Шпрингер успел вставить ногу, и
теперь издательский дом Ульштейнов ничего поделать
не мог. Дверь, ведущая в Западный Берлин, постепенно
поддавалась усилиям и все шире открывалась для
Шпрингера. Шаг за шагом оттеснял он Ульштейнов.
Многие обстоятельства помогли в этом Шпрингеру.
Прежде всего, беззаботность и потеря чувства реальности
самих Ульштейнов. Они разворачивали производство,
заключали контракты и постепенно влезали во все
большие долги. Разумеется, их было меньше, чем акций,
инвестиций и прочих капиталов фирмы. Но «живых» денег
все чаще не хватало. В свое время все уладилось с
помощью американских друзей, почему не утрясется сегодня?
Так и или примерно так рассуждали Ульштейны. Но на
дворе уже стоял 1960 год.
Между тем объявленные программы продолжали
осуществляться, разрекламированный, в 1958 году проект
дальнейшего развития требовал денег, а долги достигли
уже 11,3 миллиона марок (эту цифру называли
Ульштейны). Нужно было платить. Тогда и последовало сообщение,
что Аксель Шпрингер приобрел большинство акций
концерна. Что же случилось?
Читатель, наверное, заметил, что для всех финансовых
махинаций Шпрингера всегда существует два объяснения.
Одно, так сказать, официальное,
успокоительно-разъясняющее, составленное в искренних тонах для широкой
публики. Другое, как правило, не публикуемое,
существующее лишь в намеках и недомолвках, но на самом деле
являющееся правильным. Так было в пору получения
лицензий, так случилось во времена «Вельт», так
произошло и в I960 году.
Для многомиллионных читателей журнал «Цайтунг-
сферлаг унд цайтшрифтенферлаг» писал об этом
следующее: «Решающим для Ульщтейнов было, возможно, то* что
осуществляемая в настоящее время программа
долгосрочных вложений рассчитана примерно на 10 миллионов
марок... Ответ на вопрос, способны ли разбросанные по
разным странам члены семьи внести для этого
необходимые суммы, проблематичен». Вот, оказывается, в чем
дело! Вместо проектируемых дивидендов родственники
предпочитают наличные деньги. Всякий, кто располагал
необходимой (кстати, очень большой) суммой, мог
приобрести концерн. Прямо как в большом универмаге:
105

платите деньги, забирайте товар и символическую сову в
качестве торговой премии.
На самом деле все обстояло иначе. Как и в случае
с «Вельт», в дело вмешалась политика. Своей
деятельностью Шпрингер доказал, что он является самым
надежным покупателем, которому можно отдать в руки газетный
Западный Берлин.
Приведем только две цитаты. Они стоят того.
Шпрингер — Цереру (вскоре после «исторических
слез» в новогоднюю ночь возле Бранденбургских ворот):
«Мы будем делать воссоединение, затем мы переедем в
Берлин и будем делать газеты, каких еще не видел мир.
А потом мы будем делать немецкий народ, какого еще
не видел мир».
Интервью журналу «Шпигель». Сидя у камина
рабочего кабинета на двенадцатом этаже своего бетонного
замка, Шпрингер говорит: «Если я и впредь буду только
клиентом Ульштейна, заказывающим ему печатание
своих изданий, то в «день икс» я останусь ни при чем
и буду сидеть у Ульштейна как бедный родственник, не
смея и слова сказать. Ведь ясно, что в день воссоединения
мне с моими межобластными изданиями придется
перебраться в Берлин».
Как далека официальная версия от подлинной! Дело не
в разобщенности семьи Ульштейнов, неспособной
действовать сплоченно, а в политических амбициях Шпрингера.
Поставив своей целью «объединить» немецкую нацию, он
избрал Западный Берлин в качестве боевого плацдарма.
Отсюда он намеревался посылать в бой свою прессу и
добился своего. Такой целеустремленности мог
позавидовать любой политик.
Уже известный нам Ф. Книппинг. связал крах
Ульштейнов и с особенностями международной обстановки,
сложившейся к 1960 году. Только что закончилась
Женевская конференция министров иностранных дел. Три
западные державы вынуждены были признать факт
существования двух немецких государств, что никак не входило в
расчеты Аденауэра. В повестке дня стояло Парижское
совещание в верхах. Политика, связанная с именем
Даллеса, казалось, уходила в прошлое. Изменившееся
соотношение сил в мире настоятельно требовало
осуществления разоружения, обеспечения мирного
сосуществования. Немецкий вопрос и проблема Западного Берлина
занимали в этом серьезном списке нерешенных проблем
одно из первых мест. Все, над чем так тщательно и терпе-
106

ливо трудились в Бонне на протяжении десяти лет, вдруг
оказалось под угрозой.
Надо было побудить американцев отказаться от самой
идеи переговоров, побудить их более активно
сопротивляться наступающей «оттепели» в международной
обстановке. Боннская дипломатия развила лихорадочную
деятельность, и Аденауэр решил укрепить форпост «холодной
войны». Западный Берлин был нужен канцлеру как центр
провокаций, поставщик информации, пункт шпионажа и
диверсий. Позже Шпрингер сформулирует для своих
журналистов такой тезис: «Немецкая рана не должна
заживать». Роль такой «раны» Аденауэр отводил Западному
Берлину. Следовало не давать ей заживать, держать ее
открытой.
Годились ли Ульштейны для этой роли? Обе их ведущие
газеты — «Берлинер цайтунг» и «Берлинер моргенпост» —
не устраивали Аденауэра по двум причинам: они были
слишком сенсационны и крикливы (следовательно,
несерьезны) и слишком следовали всем извивам
американской политики. Впрочем, таковы были сами хозяева
Ульштейны: они получили деньги от своих американских
покровителей и служили им. Любопытны слова, сказанные
канцлером в своем последнем выступлении перед
общественностью в Мюнхене в феврале 1967 года. «Пресса,—
заметил он,— может очень многое разъяснить, если она
действует и сообщает не только об убийствах и
мерзостях». Это имело прямое отношение к Ульштейнам. Они
отбились от рук и делали то, что не очень нравилось в
Бонне. К тому же не было твердых гарантий в том, что
они до конца будут отстаивать твердую аденауэровскую
линию и не начнут прислушиваться к советам из-за океана.
Верность американцам была доказана многократно, с
Бонном связи существовали прочные, но... независимые.
Зато был человек, который заявил: «Берлин настолько
важен, что я готов скорее умереть, чем сдать его». Этого
человека хорошо знал Аденауэр.
И когда увязшие в долгах Ульштейны обратились за
займом к западноберлинскому сенату, то получили отказ.
А у Шпрингера, неизвестно откуда, деньги нашлись. Если
верить подсчетам специалистов, то Шпрингер уплатил
за пакет акций концерна Ульштейнов около 9 миллионов
марок. Сумма немалая.
Формальное соглашение было достигнуто в январе
1960 года. А 20 мая состоялось чрезвычайное собрание
акционеров фирмы «Ульштейн». За пять месяцев Шприн-
107

гер выложился и показал, на что он способен. Теперь ему
принадлежали 93 процента акций (7 процентов оставили
за собой Карл и Элизабет Ульштейны). Именно в этой
пропорции — 93 к 7 — и было решено преобразовать
фирму в общество с ограниченной ответственностью. А оно,
как известно, не обязано публиковать свои финансовые
отчеты. Остается только предполагать, откуда на сей раз
потекли деньги к новому владельцу, ставшему главным
издателем Западного Берлина.
Чем дальше разворачивается история дома Шпринге-
ров, тем все больше аналогий отыскивается в ней. Мы
уже вспоминали историю с покупкой «Вельт». Заплатив
тогда деньги за газету, Шпрингер приобрел кроме нее и
фонд, и внимание Аденауэра. То и другое нельзя было
измерить никакими марками. Сейчас Шпрингеру достался
огромный концерн, известный во всем мире, плюс
моральный капитал фирмы.
Судьба самих Ульштейнов мало интересовала нового
хозяина. На первом, чрезвычайном собрании 86-летнему
Рудольфу Ульштейну был предложен пост почетного
председателя наблюдательного совета общества. Два других
члена семьи — Карл и Фриц Росс, зять одного из пяти
братьев,— хотя и стали членами этого совета, но
фактически были отстранены от дел, превратились в обычных
служащих.
Предоставим слово Фридерику Ульштейну: «Дядя
Рудольф и племянник Карл были в течение года в весьма
недружелюбной форме выдворены с работы. Я сам через
месяц после «слияния» вместе с чрезвычайно дельным
директором издательства Э. Струнком лишился своего
поста». Лишь Гейнц остался на месте. Шпрингер взял его
на работу с окладом в 5 тысяч марок. Гейнц получил пост
«члена правления» и «советника». Как писала печать,
Шпрингер держал его в качестве «декорации», для чего
и платил большие деньги. С Ульштейнами в концерне было
покончено.
Но не с их фамилией. Она пошла в дело. Когда было
объявлено о сделке, Шпрингер заявил: «Она означает
слияние, а не поглощение» (Фридерик Ульштейн в своих
воспоминаниях каждый раз берет это слово в кавычки).
Просто объединились две большие фирмы, а точнее, одна
пришла на помощь другой. (Шпрингер не уставал
подчеркивать, что Ульштейны имели на 14 миллионов марок
долгов.) Вместе с долгами он принял на себя при слиянии
и традиции компаньонов. И хотя вся организационная
108

система была изменена, а бастион Ульштейнов —
типографии и издательство в Темпельгофе постепенно
проданы фирме «Бельзер КГ», для читателей все представлялось
иначе. Вековые традиции издательства, лучшее из того,
что достигнуто в печатном деле Германии, продолжают
жить у Шпрингера. Легендарная сова, как и название
книжного издательства, сохранялась на всей печатной
продукции.
Особенно ярко эта нота прозвучала в дни
празднования столетнего юбилея фирмы Ульштейнов, который был
с помпой отпразднован Шпрингером 10 сентября 1977 года
на Кохштрассе. Он сам выступил с большой речью, назвав
ее «Германия, куда ты идешь?». Заслуги Ульштейнов
превозносились до небес, и, между прочим, выяснилось,
что маленького Акселя всегда тянуло к ним. Вот что
поведал западноберлинскому истеблишменту хозяин.
Оказывается, его еще в 30-е годы восхищало издательство
Ульштейнов здесь, на Кохштрассе. А после злополучной войны
Аксель решается защитить Берлин от смертельной угрозы.
«Я видел свою задачу в том,— говорил Шпрингер,— чтобы
здесь, на стыке секторов, содействовать сохранению
свободного слова, иначе говоря — свободы.
Еще до войны меня потрясла политическая программа
Ульштейнов: «Развитие, единство, свобода и сила
немецкого отечества». Так же как их приверженность Берлину.
Мне,— заявил он,— семейство Ульштейнов передало
ответственность за свое наследство. Шестнадцать лет из
ста, почти шестую часть, я разделяю судьбу фирмы...»
Свою заботу о будущем Германии Шпрингер выводил
из традиций Ульштейнов. Изложив собственную
политическую программу, он кончил речь так: «Эти положения
являются современным толкованием завещания
основателя фирмы Леопольда Ульштейна. Во всех случаях я
доволен тем, что несу груз предназначенного мне
поручения».
В это время от Ульштейнов в гигантском концерне не
осталось ничего, кроме статуи совы у входа в прессхауз
и силуэта птицы на обложках книг. Все попытки
представить себя духовным наследником знаменитого
издательства имели политическую окраску. Акселю Цезарю
Шпрингеру, западноберлинскому новоселу, очень хотелось
чувствовать себя в этом городе старожилом, доказать,
что он относится к истинным патриотам. Имя
Ульштейнов должно было заставить умолкнуть или заглушить
голоса скептиков.
109

До сих пор все, что происходило вокруг прорыва
Шпрингера в Западный Берлин, рассматривалось с точки
зрения политики. Может создаться неверное впечатление,
будто Шпрингер, озабоченный своей «высокой миссией
воссоединить Германию», забыл о деньгах. Ни одно
капиталистическое предприятие не вкладывает денег напрасно:
они должны вернуться с процентами. В этом смысле
Западный Берлин оказался выгодным «предприятием» для
помещения денег. Что бы ни говорил и ни объяснял по
поводу своего переезда сюда Шпрингер, «дело служения
народу» принесло ему хорошие дивиденды.
Заложенный 25 мая 1959 года небоскреб на Кохштрассе
(земля была куплена весьма «удачно», дешево) в первые
годы был скорее символом, нежели стройкой. Дело
заметно оживилось, а решимость Шпрингера въехать сюда
укрепилась после обнародования закона, принятого
бундестагом в 1962 году. В этот период Западный Берлин
переживал трудные времена. Предприниматели
свертывали производство, желающих жить здесь оставалось
все меньше. Город пенсионеров и безработных не
выходил из состояния кризиса во всех областях. Закон,
принятый бундестагом, был призван стимулировать
западноберлинскую экономику. Он предоставлял промышленникам
ряд существенных финансовых льгот путем снижения и
отмены ряда налогов. Например, в первый год
вложенный капитал на три четверти освобождался, от налогов.
А такие существенные для предпринимателей расходы,
как налог с оборота или с полученных доходов,
уменьшались на 30 процентов.
Открывая свою резиденцию на Кохштрассе, Шпрингер
торжественно объявил, что она обошлась ему в 100
миллионов марок, а двум тысячам сотрудников предоставлена
работа. Послушная пресса превозносила его как
благодетеля и героя, не побоявшегося «рискнуть» столь крупной
суммой. Нет ничего удивительного в том, что Шпрингер
продолжал «рисковать» и дальше. Как предполагается, в
последующие годы он инвестировал в Западном Берлине
еще примерно такую же сумму. Поистине поговорка
«риск — благородное дело» никогда не звучала более
двусмысленно, чем в этом случае. Ни в родном Гамбурге, ни
в любой западногерманской земле он не смог бы получить
столько льгот и сэкономить столько денег, как в Западном
Берлине. Сэкономить на всем: на налогах, на зарплате,
на отчислениях с прибылей, на процентах при получении
займов.
по

Характерно, что, в то время как предприятия и
производственные мощности концерна в Федеративной
республике загружены далеко не всегда, западноберлинские
типографии работают с полной нагрузкой. И этому есть
объяснение. Концерн имеет ряд существенных льгот, когда
выполняет заказы западногерманских фирм. Наконец,
согласно все тому же закону Бонн гарантирует Шпрингеру
денежную субсидию, равную одной десятой стоимости
всего инвестированного в городе оборудования. Добавим
к этому местные займы, которые предоставляет
западноберлинский сенат, доходы от объявлений, которые растут
из года в год. К сожалению, точных цифр на этот счет
не существует. Видимо, их могли бы сделать лишь
финансовые эксперты концерна, но они не заинтересованы в
их публикации. Поэтому сошлемся на Г. Д. Мюллера,
который называет эти суммы «значительными» и
утверждает, что «переезд штаб-квартиры концерна Шпрингера
из Гамбурга в Берлин кроме символических имел также
свои конкретные преимущества».
Остается добавить, что для широкой
западногерманской общественности поглощение Ульштейнов и
превращение Западного Берлина в престольный град Шпрингера
прошло почти незамеченным. Думается, что это
объяснимо: ведь официальная позиция Бонна была известна. С
благословения канцлера Аденауэра и действовал
западноберлинский сенат, лишая Ульштейнов кредитов. Поэтому
тогдашний министр внутренних дел Г. Шредер
ограничился заявлением, что федеральное правительство с
растущим «вниманием и беспокойством» рассматривает
«концентрацию публицистической силы в
монополистических целях». Аденауэр смолчал. В 1966 году он сказал все,
что хотел сказать, прислав на Кохштрассе письмо, в
котором значилось: «Я всегда находил достойным
восхищения, что Вы не только на словах, о чем сообщали Ваши
газеты, но и своими действиями защищали Берлин».
Еще одна оценка, высказанная слева, представляется
нам существенной и интересной. Г. Д. Мюллер пишет:
«С исторической точки зрения определенная ирония
состоит в том, что Аксель Шпрингер завоевал берлинский
рынок тем же путем, что и Аманн: через сокрушение
Ульштейнов. Параллели на этом кончаются...» Думается, что
не кончаются. В методах расправы с конкурентами, в
стремлении к власти, в принципах и методах работы,
наконец, в зверином антикоммунизме между газетным
трестом Аманна и империей Шпрингера много общего.

И словом
и делом
В феврале 1961 года Шпрингер, как мы уже говорили,
вместе с редактором «Вельт» Э. Крамером оказался в
Вашингтоне, где домогался личной аудиенции у
президента США Джона Кеннеди. Имя западногерманского
издателя ничего не значило в американских коридорах власти.
Чтобы как-то придать себе вес и заинтересовать
американцев, Шпрингер обратился к высокопоставленному
чиновнику ЦРУ. Он изложил ему состояние дел на Востоке.
«Зоне» угрожает новое восстание,— утверждал он.— На
этот раз западноберлинцы и их соотечественники не
смогли бы безучастно наблюдать, как их земляков
расстреливают советские танки. Западная часть Германии
поспешит оказать им свою помощь...»
Это было «резюме» доклада, подготовленного для
хозяина сотрудниками его западноберлинского бюро. На 20
машинописных страницах на все лады охаивалось
положение в Германской Демократической Республике,
говорилось о «политических и экономических трудностях», об
«обострении состояния напряженности». Авторы
приходили к выводу, что «режим накануне краха», и давали
рекомендации, как убыстрить события. Специальный раздел
содержал ряд рецептов пропагандистских акций, которые
следовало предпринять концерну. В доме Шпрингера было
готово все, чтобы поджечь бикфордов шнур новой войны.
Дальше в дело должны были вмешаться Аденауэр и
американские танки.
Не надо думать, что Шпрингер мог единолично
распоряжаться вопросами войны и мира. Но к этому времени
сложились его особые отношения с канцлером Аденауэром.
Дело доходило до личных устных и письменных указаний,
которые исходили от канцлера. Редакторам, которые
сомневались в том или ином аспекте правительственной
политики, это стоило места. Аденауэр использовал Шпрингера,
чтобы обкатывать свои «установки», которые он через
прессу собирался преподнести общественности. Более
112

массового и надежного аппарата для обработки
общественного мнения найти было невозможно. Шпрингеру
льстила атмосфера доверия и причастности к
правительственной деятельности. Например, он позволял себе составить
собственное представление о правительстве и рассуждать,
годится такой-то в министры или нет, способен посол в
Москве исполнять свои обязанности или его пора отзывать.
Это возвышало его в глазах остальной прессы и
утверждало в политической роли, избранной им.
Главную заботу вызывала у Аденауэра разрядка
напряженности, бледные контуры которой явственно
проступали на европейском горизонте. Его одолевала мысль,
что разрядка в Европе возможна лишь за счет Германии
и она приведет к «дискриминационному статусу» ФРГ,
исключению Западной Германии из европейской
концепции равноправия. Сам канцлер эту концепцию определял
как «интеграция через напряженность». В рамках этой
концепции и действовал Шпрингер, где ему отводилось
«обеспечение» напряженности.
О том, действительно жарком, западноевропейском
лете 1961 года, написано много и подробно. Нет нужды
перечислять все акции Западной Германии, приведшие
к историческому решению правительства ГДР. Нас
интересует Шпрингер, его личная провокационная
деятельность и прицельный огонь его прессы. (Напомним, что
уже 7 января 1961 года, через год после поглощения
Ульштейнов, были запущены первые четыре ротационные
машины, выдавшие по 120 тысяч экземпляров «Берлинер
моргенпост» в час. Ротации принадлежали Шпрингеру.)
Интересно пишет о том времени Ф. Книппинг,
наблюдавший эту кампанию в непосредственной близи. В
пропагандистских действиях он выделяет три основных
направления, по которым наносился удар.
На первом месте стояла Германская Демократическая
Республика. Материалы всех видов, соответствующим
образом поданные и разыгранные, должны были составить
впечатление, будто ГДР переживает необычайные
трудности. Речь шла о «кризисе снабжения», «предстоящем
голоде» и т. д. Эта кампания била бумерангом. В ГДР она
вызывала беспокойство населения и порождала
всевозможные слухи, в Западной Германии провоцировала
националистические чувства и психоз ф «освобождения».
Скандально препарировалась и извращенно
комментировалась политика организованного сманивания
рабочей силы. Как сенсация подавались на первых полосах
113

сводка «беглецов» из ГДР, их заявления, интервью,
обращения к родным, якобы сделанные на Западе. При этом
печать драматизировала события, подавая подобные
материалы под шапками: «Массовое бегство»,
«Обескровливание зоны» и т. п.
Идеологической основой слезливых сообщений и
драматических известий был лозунг о праве на
самоопределение нации. Под «немецкой родиной» понималась ФРГ, на
основе которой и предстояло воссоединиться.
Националистический угар оправдывал все действия, вплоть до
военных, которые можно было предпринять ради объединения.
Хочется обратить внимание на еще одну деталь
кампании. Шпрингер не только шел в авангарде поджигателей
новой войны, но и считал себя главным колонновожатым.
Это давало ему право подгонять и критиковать тех, кто
казался недостаточно агрессивным. Из всех окриков
подобного рода, пожалуй, самый острый относится к
телевидению. Когда 28 июня Союз западногерманских газетных
издателей собрался в Мюнхене, Шпрингер выступил с
докладом. Основная его мысль сводилась к тому, что радио
и телевидение мало внимания уделяют общегерманским
вопросам. Речь должна идти «не о полемике с красными
наследниками коричневых, предназначенной для внутри-
немецкого употребления, а о далеко идущем обеспечении
населения «зоны» передачами радио и телевидения,
исходящими из свободной части Германии». По инициативе
Шпрингера издатели потребовали чуть ли не в
ультимативной форме «более широкого освещения
общегерманских вопросов на радио и телевидении».
Такова была обстановка, которая сложилась в центре
Европы летом 1961 года. Аденауэр и компания с помощью
Шпрингера и его газет готовили величайшую провокацию.
Даже трудно себе представить все последствия подобной
опаснейшей политики «интеграции через напряженность».
В этих условиях правительство Германской
Демократической Республики приняло единственно правильное
решение: оградить от посягательств и провокаций жизнь и
труд первого в мире социалистического государства
немецких рабочих и крестьян. 13 августа стало законом
постановление Совета Министров ГДР. В нем говорилось:
«Для предотвращения враждебной деятельности
реваншистских и милитаристских сил Западной Германии
и Западного Берлина на границе Германской
Демократической Республики, включая границы с западными
секторами Большого Берлина, устанавливается такой кон-
114

троль, какой обычно существует на границах каждого
суверенного государства».
Теперь границы ГДР защищены надежно и навсегда.
Время, прошедшее с того исторического дня, все
больше подтверждает прозорливость и государственную
мудрость принятого решения. Оно не только гарантировало
успешное продолжение строительства социализма в ГДР,
но и вдохновило граждан ГДР на новые успехи в их
благородном труде, заставило многих на Западе задуматься над
собственной судьбой. Политике милитаризма и оголтелого
национализма был положен конец. Как писал журнал
«Шпигель», «наряду с другими более важными вещами
в утренние часы 13 августа потерпела крах идеология
Шпрингера, принесшая до этого много зла».
Закон общественной жизни гласит: политик,
потерявший доверие народа, государственный деятель, чья
репутация подорвана, наконец, просто человек, чьи взгляды
оказались вредны и ошибочны, признает свое поражение
и выходит в отставку. Даже Аденауэр был вынужден
отправить своего министра по общегерманским вопросам
Э. Леммера на пенсию. Шпрингер остался на месте. Он не
признал своего поражения и не сделал никаких выводов.
Новоиспеченный политический деятели с полным
отсутствием опыта в государственных делах сделал вид, что
ничего не случилось. Если бы это касалось его лично, имя
Шпрингера давно бы кануло в Лету, как и имена многих
других адептов «холодной войны». Но Шпрингер —
капиталист-издатель. Его бизнес — это средства массовой
информации. Он исповедует завет основателя массовой
реакционной печати Германии Августа Шерля: «Делать при
помощи политики деньги и при помощи денег — политику».
Деньги и политика вместе слились для Шпрингера в
Западном Берлине. Жажда денег и жажда политической
власти оказались для него неразрывно связаны. Западный
Берлин кажется ему символом этой власти, и он
продолжает борьбу за него.
К этому примешивается уязвленное самолюбие. Он
привык, что любое его слово мгновенно ротируется в
миллионах экземпляров, становится если не законом, то
рекомендацией для политических деятелей ФРГ. А тут такой
удар! Ведь его план «воссоединения Германии» потерпел
крах в самой Германии. Это сделали люди, которых он
презрительно называл «рабами», а страну, где они
живут,— «зоной». Такое не исчезает из памяти.
Спустя четверть века Шпрингер не забыл ни одной
115 -

детали, ни одной подробности того рокового для него
дня. В беседе с корреспондентом он заявил: «Заголовки
«Бильд-цайтунг» я держу до сих пор в голове. Они
великолепны и ни в коем случае не злобны. Шапка состояла
из трех строк: «Макмиллан охотится на вальдшнепов.
Юный президент молчит. Аденауэр поносит Брандта.
Такова реакция Запада на появление стены».
В довершение всего у Шпрингера хватило самомнения
обвинить во всем происшедшем Аденауэра. Человек,
который был в лучшем случае исполнителем определенных
заданий, вдруг рядится в тогу провидца.
«...Я не должен забывать Аденауэра, которого считаю
действительно великим человеком. Хотя благодаря ему в
наших отношениях наступил период, когда мы общались
друг с другом весьма недружелюбно. У него не было
развито чутье в отношении Берлина, что нашло прямое
выражение в оценке строительства стены. В этой связи я могу
сказать, что принадлежу к тем несчастливым людям,
которые точно предсказали появление стены. Я написал
тогдашнему президенту бундестага Ойгену Герстенмайеру и
предупредил его, что может произойти.
Я говорил: взгляните на Берлин, на разделенный
Берлин. И нигде не находил отклика. В то время Аденауэр не
имел подлинного представления об этом. Однако во время
последующих встреч он дал мне понять, что совершена
большая ошибка...»
Читаешь подобные строки и не поймешь, чего в них
больше: самомнения, напыщенности или презрения к
миллионам читателей. Ведь события тех лет сохранились в
памяти немцев и на Западе и на Востоке, как сохранились
и исторические документы. Изображать задним числом,
будто Аденауэр не представлял себе значение Берлина
в собственном плане поглощения ГДР, по меньшей мере
наивно. У Шпрингера это качество не отмечалось никогда.
Просто, как всякий политик-неудачник, он пытается
создать собственную версию событий, отводя в ней главную
роль самому себе и перекладывая вину на других. Это
нужно еще и потому, что опасная, недостойная,
спекулятивная шумиха вокруг Западного Берлина
продолжается и по нынешний день и Шпрингер по-прежнему
является ее главным застрельщиком и вдохновителем. Все
фарисейство этой кампании состоит в распределении
обязанностей. Помните знаменитую фразу: «Берлин так
важен...» Так вот, Шпрингер ищет других виновных и
другим людям предоставляет возможность умирать за
Западне

ный Берлин. Сам же он зарабатывает на смертях и
провокациях деньги.
Шпрингер до сих пор не понял, что произошло 13
августа. А в те дни, кроме чувства злобы, он не испытывал
ничего. Простое перечисление газетных шапок того
времени дает представление о духе ненависти, который царил
в.редакциях на Кохштрассе. Вот они:
30 августа. Убиты народным полицейским! Второй
случай за шесть дней. Москва: новобранцы остаются под
ружьем. Брандт о состоянии Аденауэра: «Пожилой
господин...» Любке в Берлине. Так умер перебежчик Г. Литвин.
31 августа. Кремль угрожает супербомбой. Кеннеди
послал генерала Клея в Берлин. Американские танки
приводят народных полицейских в себя. Убийство:
разыскивается человек!
/ сентября. Москва: снова попытки с атомной бомбой.
Выстрелы против гамбургских береговых судов. Флаги
раскола на колючей проволоке. Любке: «Мы должны
приносить жертвы». Мир возмущен Москвой.
8 сентября. Гитлеровская молодежь Ульбрихта
угрожает теперь открыто. Мы будем стрелять по немцам. Бонн:
больше денег, больше солдат.
9 сентября. Концлагеря снова появились в зоне. «Пост
Берлин»: уже первые переговоры. Как в 1933 году, серия
самоубийств в Восточном Берлине.
28 октября. Впервые на расстоянии выстрела: советские
и американские танки вчера в Берлине. В Америке
стартуют сильнейшие ракеты мира. Бонн снова ищет выход.
Бундесвер призывает резервистов.
Заголовки взяты из «Бильд-цайтунг». Это чтиво
демонстрирует тогдашнюю политику в лучшем виде. Оно
рассчитано на массового читателя и призвано держать его
в состоянии постоянного военного психоза. Но это не все!
Помните приветственное письмо Аденауэра, который
«выражал восхищение» словами и делами Шпрингера? Так
вот, одно из таких «дел» заслуживает особого разговора.
Печатание программ телевидения и радио ГДР всегда
было прибыльным делом. По подсчетам одного из
институтов, 3 миллиона человек смотрели передачи из ГДР и,
естественно, хотели иметь их программы. Печатал их и
«Хёр цу». Но к концу 50-х годов Шпрингер счел их
политически опасными и начал поход против «восточных
программ». В результате мощной и хорошо организованной
кампании ему удалось добиться, что большинство
издателей программ-журналов сдались. Как заявил в беседе
118

со своими редакторами Шпрингер, он «считает весьма
сомнительным делом пропаганду передач из зоны и по
этой причине взял с издателей журналов слово не
печатать более этих программ». Однако призыву вняли не все.
Издания с программами ГДР продавались в ФРГ и в
Западном Берлине.
2 сентября 1961 года, спустя две недели после
введения охранных мер, Шпрингер направил циркулярное
письмо газетным и журнальным торговцам в Федеративной
республике и Западном Берлине. В нем он открыто
угрожал всем, кто будет распространять издания с
программами радио и телевидения ГДР, немедленным разрывом
деловых отношений. (Это не пустая угроза. Достаточно
сказать, что большинство газет ФРГ распространяются
по подписке и концерн Шпрингера является практически
монопольным поставщиком розницы.) Солидарность с
«братьями и сестрами на Востоке также требует и от
торговцев прессой «ясного решения»,— говорилось в
письме. Издательство Акселя Шпрингера, как и газета
«Вельт», убеждено в том, что «подавляющее большинство
деловых партнеров» разделяет эту точку зрения.
«Покажите своими действиями, что немецкие киоскеры сознают
свою ответственность перед читателями».
К письму прилагалась анонимная листовка (очевидно,
отпечатанная издательством), которую следовало
предложить покупателям. «Никаких восточных программ! —
говорилось в ней.— Политически тревожное время требует
от нас ясного решения. Мы считаем само собой
разумеющимся национальным долгом прекратить распространение
газет и журналов, которые печатают программы радио и
телевидения зоны. Есть много хороших журналов,
которые подробно информируют о радио и телевидении. Я
готов их вам предложить. Но изданиям с восточными
программами у меня больше нет места. Вы должны это понять.
Ваш киоскер».
Документы стали достоянием гласности и вызвали
возмущение. Особенно текст листовки, который по
лапидарности и тону совпадал с заявлениями газетно-жур-
нальных объединений, сделанными в 1933 году.
«Шпрингер действует методами штурмовиков»,— отозвалась
левая пресса. Так же отреагировал и союз газетных и
журнальных торговцев. В телеграмме на имя Шпрингера
говорилось: «С недоумением восприняли Ваше письмо, в
котором видим принуждение и шантаж, каждый из
которых противоречит закону. Ваши газеты отвергают дикта-
119

торские методы. Мы тоже считаем их неприемлемыми.
Берлинские торговцы отвергают Ваше письмо».
Защищались и издатели. Гамбургский еженедельник
«Блинкфюр» в земельном, а затем и в ганзейском суде
добился решения, запрещающего Шпрингеру прибегать к
шантажу и угрозам. Владелец западногерманского
журнала «Лотто-тото-экспресс» Г. Зейф получил такое же
постановление городского суда. От себя лично он обещал
1000 марок в награду за выявление лиц, которые, вопреки
правде, утверждают, будто «ЛТЭ» является
коммунистической газетой и ее распространение запрещено.
Шпрингер столкнулся с отпором. На Кохштрассе это
вызвало возмущение. До сих пор, когда речь шла о
«солидных» издателях, дело всегда кончалось полюбовно.
Достаточно было намека на пропаганду коммунизма. Теперь
же открыто осмеливались критиковать характер
действий, которые счел необходимым предпринять
Шпрингер. Что это? Происки «красных»? Им нельзя давать
спуску. «Интересы государства», как их понимал Шпрингер,
нуждались в защите.
На Кохштрассе решили до конца довести процесс
против «Блинкфюра» и на его примере проучить всех
остальных. Издателем еженедельника был Эрнст-Аугуст Ауст,
один из старых немецких коммунистов. В те времена,
когда легальная пресса Коммунистической партии
находилась под официальным запретом, «Блинкфюр» занимал
место на крайне левом фланге немецкой печати. Таким
образом, процесс относительно права писать в
соответствующем тоне циркулярные письма носил политический
характер. С этих позиций и следует рассматривать приговор.
13 ноября 1963 года ЮПИ передало: «Угроза
издательства Акселя Шпрингера относительно разрыва деловых
отношений со всеми без исключения газетными
торговцами, которые после возведения берлинской стены хотят
продолжать распространение радио- и телевизионных
программ советской зоны, по постановлению федерального
суда в Карлсруэ не противоречила закону».
В качестве прецедента судья ссылался на другой
приговор федерального суда по делу Э. Люта, гамбургского
сенатора и публициста, вынесенный в январе 1958 года.
Он предоставлял Э. Люту право призывать к бойкоту
против демонстрации фильма фашистского режиссера
В. Харлана «Еврей Зюсс». Аргументом явилось то, что
владельцы кинотеатров и продюсеры не зависели от Люта
экономически, и его призыв в данном случае не носил ха-
120

рактера приказа. Приговор и тем более ссылки на
прецедент вызвали недоумение и острую критику даже со
стороны юристов. Политический характер приговора
федерального суда в Карлсруэ не вызывал сомнений. Суд
фактически поддержал Шпрингера, который получил
завуалированное право командовать, что следует и что не
следует печатать и что можно, а что нельзя продавать. Он
использовал его для борьбы с левыми издательствами и
для «наведения порядка» среди газетных торговцев. С
программами радио и телевидения Германской
Демократической Республики было «в свободной части Германии»
покончено. Такие издания, как «Блинкфюр», «ЛТЭ» и ряд
других, лишились читателей и тиража. Шпрингер
выступал в роли политика, отстаивающего интересы народа. Но,
как оказалось, о своей выгоде он тоже не забыл.
С 1964 года «Хёр цу» неожиданно снова начал
печатать программы радио и телевидения ГДР. Это сделано
«в интересах читателей Берлина и приграничных
областей», которые могли бы «легче ориентироваться между
спортивными и развлекательными передачами, с одной
стороны, и чистой пропагандой — с другой». Такое
объяснение было напечатано в журнале. Интересно, чем другим
могли руководствоваться два года назад многочисленные
издания, печатавшие программы? Неизвестно, задавал ли
кто-нибудь подобный вопрос политику Шпрингеру. Но
ясно, что лучше всего на него мог бы ответить Шпрингер-
издатель. Сначала надо было под любым предлогом
избавиться от конкурентов. А потом, став монополистом,
зарабатывать на этом деле. Итоги подвел «ЛТЭ», который
писал: «Прикрываясь политической добропорядочностью,
пытались ликвидировать экономически более слабого,
но неприятного конкурента».
...Утром к небоскребу на Кохштрассе (если Шпрингер
в городе, что в последнее время бывает весьма редко)
подъезжает «мерседес-600» или «бентли», в зависимости
от времени года. Шофер бежит открывать дверь, и хозяин
выходит из машины. Он прикрывает глаза рукой, чтобы
не видеть пограничных столбов. Они стоят всего в
нескольких десятках метров. Вид людей в военной форме
огорчает Шпрингера. Пройти эти несколько шагов от машины
до ковра вестибюля трудно. Столкновение с суровой
действительностью города для него всегда мучительно.
Пока разыгрывается этот многократно
отрепетированный спектакль, на другой стороне улицы останавливаются
зеваки. К ним почтительно присоединяются несколько
121

служащих концерна, продавцы газет и непременно
полицейский. Должно быть, здесь есть люди, которые видели
этот приезд десятки раз. Позвольте, а нет ли среди них
репортеров и фотографов «Бильд-цайтунг», которые
могли бы поведать нам, что происходило здесь 18 июня 1962
года? Свидетели наверняка найдутся. Ведь тогда все
начиналось так же.
...Берлин жил своей обычной жизнью. В столице
Германской Демократической Республики люди работали,
дети учились. На лавочках в парках сидели пенсионеры.
В западных секторах тоже каждый занимался своим
делом. Но в районе Кохштрассе уже с утра царило
непонятное оживление. Суетились журналисты и
фотокорреспонденты, передвижные камеры телевидения замирали
в избранных точках широкой улицы. Кто-то из прохожих
обратился с вопросом к полицейскому, но тот в ответ лишь
пожал плечами. Репортеры «Бильд-цайтунг» улыбались
загадочно: они-то знали, в чем дело, но молчали.
Виновник этой суматохи, некто Рудольф Мюллер, в
это время прятался в подвале дома № 56 на Циммер-
манштрассе, что находится в столице ГДР. В кармане у
него лежал заряженный пистолет. Мюллер то и дело
поглядывал на светящийся циферблат часов. В подвале было
темно и сыро, стоять приходилось пригнувшись. До начала
операции оставались считанные минуты. Что делал здесь
этот тридцатилетний пекарь, вот уже несколько месяцев
числившийся безработным? Предоставим слово журналу
«Шпигель».
Неделями Мюллер с несколькими друзьями занимался
в свободное от работы время прокладкой туннеля высотой
в 90 см к дому № 56 по Циммерманштрассе. Западный
вход в туннель, умело замаскированный дощатым забором,
находился всего в четырех метрах от «стены» на земельном
участке дома № 34 по Кохштрассе. Когда компания
приходила на «работу», ее никто не останавливал. Хотя
повсюду висели плакаты: частное владение, вход
воспрещен. Рядом находилась огромная стройка, которая тогда,
в 1962-м, почти не подвигалась. Изредка сюда подъезжал
«мерседес», из него выходил высокий господин и молча
рассматривал строительство. Это был Аксель Шпрингер.
Участок принадлежал ему.
Еще в 1956 году уполномоченные концерна купили у
западноберлинского сената этот огромный кусок земли,
замкнутый в каре Кохштрассе, Циммерманштрассе, Иеру-
залемерштрассе и Маркграфштрассе. Центром участка
122

являлась старинная резиденция бывшего концерна Шер-
ля — Гугенберга. Сейчас все это лежало в развалинах. 3
февраля 1945 года, незадолго до падения Берлина, налет
авиации союзников положил конец газетной столице
третьего рейха. Пожар, длившийся долго, довершил то, что
не сумели сделать бомбы. Шпрингер купил развалины.
Когда он принял решение обосноваться в Западном
Берлине, лучшего места было не найти. Как феникс, из руин
возрождалась газетная столица, и он наследовал весь
шлейф знаменитых имен, титулов и даже мест.
Неизвестно, о чем беседовали миллионер Аксель
Шпрингер и «безработный» Рудольф Мюллер.
Информированный «Шпигель» утверждает, что Шпрингер лично
разрешил «шахтеру-любителю производить эти работы».
В непосредственной близости от границы ГДР готовилась
грандиозная провокация. Мюллер с компанией за
несколько недель довел туннель до конца. Теперь его второй вход-
выход находился на территории ГДР. Через эту нору
провокаторы намеревались проникать в демократический
Берлин, вербовать там «беглецов» и переправлять их на Запад.
Сегодня предстояло первое дело. Мюллер должен был
привести несколько связанных с ним жителей ГДР. Их-то
и ждали на Кохштрассе журналисты Шпрингера и их
коллеги.
...Последний взгляд на часы. Он проверяет пистолет,
отряхивает одежду и с независимым видом выходит на
улицу. В это время государственную границу ГДР
патрулировал двадцатилетний полицейский Рейнгольд Хун. На
участке Циммерманштрассе — Иерузалемерштрассе все
было спокойно. Однако вид Мюллера показался ефрейтору
подозрительным. Взяв под козырек, Хун остановил
прохожего, попросил предъявить документы. В ответ
прогремел выстрел. Хун погиб от пули провокатора.
Выстрелы в центре мирного города вызвали суматоху.
Мюллер нырнул в нору и, обливаясь потом от страха,
пополз назад, в Западный Берлин. Здесь его уже ждали.
Но за те несколько минут, что он провел под землей,
убийца превратился в «героя»: так планировалось с самого
начала руководителем операции — сотрудником «Бильд-
цайтунг» Бурницом. В момент убийства заранее
приготовленные телекамеры и киноаппаратура оказались
включенными. Репортеры не спеша засняли всю акцию.
Убийца, появившийся из-под земли, был встречен
бокалами с американским виски, купленным на деньги
Шпрингера.
123

На следующий день «Бильд-цайтунг», вышедшая
четырехмиллионным тиражом, под аршинным заголовком
опубликовала фотоснимки и подробный репортаж. К ним
была приложена даже «схема операции», получившей
наименование «Туннель». Шапка занимала всю полосу:
«Фопо ' застрелил фопо». Убийство представлялось как
«борьба» в народной полиции, и Мюллер предстал перед
читателями в ореоле «героя». Бурниц и его подручные
еще три дня обсасывали операцию «Туннель», заставляя
западноберлинцев возмущаться «порядками» в столице
ГДР. А когда сенсация ушла с первых полос, Мюллера
тайно вывезли из Западного Берлина. Так люди Шприн-
гера организовали провокационное убийство, затем спасли
убийцу от справедливого возмездия, «кормили» несколько
дней своих читателей сенсацией и неплохо заработали
на ней (тираж газеты значительно возрос). Таковы методы
работы шпрингеровских журналистов.
Союз журналистов ГДР в 1963 году выпустил книгу,
озаглавленную «Подстрекатель, фальсификатор,
фабрикант мнений». Подзаголовок гласит: «Посвящается
концерну Шпрингера — концерну ультра». В ней
повествуется, как каялись на процессе в Верховном суде ГДР пятеро
террористов и шпионов, схваченных с поличным. В
стенограмме допроса говорится:
«Вопрос: Каковы были ваши связи с
западноберлинской полицией и западноберлинской прессой?
Ответ: Когда мы разрушали пограничные сооружения
ГДР и забрасывали народных полицейских камнями,
пресса и телевидение всегда были на месте. 28 сентября 1961
года «Бильд-цайтунг» выступила по этому поводу с большим
репортажем. Иохим Юнг, ее репортер, связанный с
американцами, сказал однажды: «Надо довести настроения
до точки кипения...»
Оригинальное толкование лозунга «Будьте прив.етливы
друг с другом». В западноберлинском варианте он звучит
как призыв к убийствам и погромам, к дружбе с военными
преступниками.
Как свидетельствует эта книга, показания
раскаявшихся провокаторов доказывают, что Шпрингер связан с
различными западногерманскими шпионскими центрами
и секретной службой США. Именно в это время он
приобрел 50-процентный пакет акций издательства «Генрих
Бэрферлаг», одного из центров западноберлинских шпи-
Фомо — фольксполицист — народный полицейский.
124

онских организаций. Во главе его стоял военный
преступник Карл Гейнц Венцель, осужденный после войны к
25 годам тюрьмы и освобожденный досрочно.
Эти связи приобрели настолько скандальный характер,
что в октябре 1979 года Союз писателей ФРГ направил
председателям всех фракций бундестага письмо. Бернт Эн-
гельман, председатель союза, приводя конкретные факты,
потребовал создания в бундестаге комиссии по
расследованию сотрудничества между секретными службами
ФРГ и концерном Шпрингера. Письмо осталось без
ответа, что само по себе достаточно ясно свидетельствует о
верности подобных утверждений.
...Когда пожилой господин на Кохштрассе прикрывает
рукой глаза, быть может, он делает это из страха? Из
боязни, что рано или поздно придется держать ответ
за все, что он совершил в Западном Берлине? Это больше
похоже на правду, чем сострадание к людям и
чувствительность, о которых пишут его газеты. Жест, ставший
символом, изобличает в нем эти чувства. А потому он
спешит, спешит войти, подняться, сесть за свой стол,
дать указания редакторам. Пока еще в его силах, он
продолжает придуманную им опасную для человечества игру.
Так, в книжных магазинах и киосках города
появляется пухлая книга в роскошном переплете. Называется она
«С точки зрения Берлина». Автор ее — Аксель Шпрингер.
Содержит она антисоветские речи и реваншистские статьи.
Книга — достойный эпилог всей деятельности газетного
короля в Западном Берлине.
Шпрингер открыто выступает против договоров ФРГ
с Советским Союзом и Польшей, против
четырехстороннего соглашения по Западному Берлину. Шпрингер в
ужасе от «советской угрозы», она мерещется ему везде.
Все последние договоры и соглашения, признающие
незыблемость европейских границ, таят в себе эту «угрозу».
О мировом признании Германской Демократической
Республики Шпрингер пишет, что он не может даже слышать
«ужасные слова о двух германских государствах». Нет,
никак не укладываются политические реалии
современной Европы в голове автора. И он честно признается: «Чуть
ли не каждый день я побуждаю своих редакторов не
давать покоя* читателям, напоминая им о потерянных
германских землях». И по сей день название ГДР в газетах
концерна берется в кавычки.
Западный Берлин всегда использовали в своих
поджигательских целях враги международной разрядки. Шприн-
125

геру наплевать, что многие горожане, особенно трудовой
люд, встретили с пониманием и одобрением соглашение
между правительством ГДР и сенатом Западного Берлина.
Им надоела война нервов и обстановка психоза,
нагнетаемая шпрингеровской прессой. Они против политической
нервозности, за спокойствие и порядок. Нет дела Шприн-
геру и до того, что мировая общественность с большим
удовлетворением приветствовала четырехстороннее
соглашение по Западному Берлину, которое по праву
считается важным шагом на пути ликвидации взрывоопасного
очага напряженности.
Аксель Шпрингер предпочитает жить по вчерашнему
времени. Стремясь увековечить его, он приказал
установить на Кохштрассе верстовой столб. На нем значится:
«До Кенигсберга в Пруссии — 590 км, Данцига — 470 км,
Бреслау — 330 км».
Таким Шпрингер и остается в глазах мировой
общественности: человек, спекулирующий на патриотизме,
разжигающий национализм, руководитель самых злобных и
опасных пропагандистских кампаний.

Новый наряд
короля
«Высокий, с седыми прядями в черных вьющихся волосах,
он выглядит как кинозвезда. Его одежда похожа на
одежду денди» — так описывает американский журналист
Шпрингера. Это вполне соответствует настроению и
желаниям самого Акселя. Многочисленные сравнения и образы
он сам подкидывает своему окружению и даже недругам
для возвеличивания собственных талантов и способностей.
Он — человек «гениальной фантазии», «одухотворенный
человеческий вождь», «гений», наделенный
«телепатическими способностями» и «демонической силой над
людьми». Финансовое благополучие концерна — главная
звезда в сиятельной короне газетного короля. Шпрингер
не скрывает этого: «Я люблю деньги потому, что они
так' или иначе обеспечивают мне свободу...»
Таков еще один банальный стереотип,
распространяемый в миллионах экземпляров прессой концерна.
Шпрингер не стесняется появляться во всех без исключения
собственных изданиях. Так как он — образец стиля, эталон
эпохи, пример для подражания начинающим
журналистам. Он сам создает свое «дело». Как это происходит
на самом деле, пресса, естественно, умалчивает, ибо
характер действий Шпрингера никак не вяжется с
выдуманным образом.
Вот хотя бы пример, как этот «эталон эпохи»
расправился с «Гамбургер фремденблат», осмелившейся
появиться на свет без разрешения концерна. Сначала
Шпрингер предложил владельцу миллион марок за право
использовать название газеты для своих изданий (она
выходила много лет и пользовалась авторитетом).
Получив отказ, он объявил конкурентам войну.
Понадобилось всего восемь недель, чтобы с «Гамбургер
фремденблат» было покончено. Способы: лишение объявлений,
разжигание враждебности читателей, газетный демпинг.
В конце концов Шпрингер за гроши купил у разоренных
127

владельцев право печатать название газеты на своих
изданиях.
Чисто гангстерские методы заставляют беспокоиться
о своей судьбе газетных издателей, редакторов,
журналистов. За исключением действительно свободной и
независимой коммунистической прессы, про любое
западногерманское издание сегодня можно сказать, что оно
существует лишь благодаря милости Шпрингера.
Себастьян Хаффнер, видный публицист, характеризует
власть Шпрингера следующим образом: «Уже сегодня
каждая еще существующая в ФРГ газета живет, так
сказать, по милости Шпрингера — и знает это. Наверное,
нет уже такой газеты, которую он не мог бы так или иначе
задушить, появись у него желание».
Середина 60-х годов явилась неким водоразделом в
истории западногерманской прессы. Можно утверждать,
что практически рынок уже был поделен между
основными концернами. Мелким издателям разрешили
существовать для аргументации мифа о «свободе» печати.
Шпрингер, которому нельзя отказать в «нюхе», первый
понял, что рынок стабилизировался и серьезные
структурные изменения вряд ли осуществимы. Конечно, можно
приобрести то или другое издание, если они заслуживают
этого. Но прежде всего Шпрингер в собственном концерне
начинает искать резервы, которые могли бы принести
новые доходы, естественно, за счет читателей...
Эта идея овладевает Шпрингером. Успех «Бильд-
цайтунг», впервые подобравшейся к пятимиллионному
тиражу, придает ему уверенность. Газета и так приносит
немалый доход, стоя читателю всего 10 пфеннигов. Но
ведь это в 3—5 раз меньше, чем стоят другие издания.
Жажда прибылей и уверенность в своем детище заставили
Шпрингера нарушить табу экспертов, предрекавших
падение тиража в случае увеличения стоимости. 6 октября
1965 года 68 тысяч киоскеров по всей ФРГ и 4,5 миллиона
покупателей впервые заплатили за «Бильд» новую цену —
15 пфеннигов.
«Чтобы остричь овцу, надо наточить ножницы» —
гласит баварская поговорка. Концерн постарался
подготовиться как следует к «стрижке» читателей. Как все
продумывал Шпрингер, говорит хотя бы такая деталь.
Один из психологических канонов экспертов гласил, что
читатель легче платит за газету, если ее цена выражается
одной монетой. Эта вера в волшебную силу монеты зашла
так далеко, что по поручению Шпрингера лобби концерна
128

попытались пробить в министерстве финансов проект
чеканки новой — пятнадцатипфеннинговой — монеты.
Говорят, что чиновники было почти согласились, но узнав, что
речь идет об оплате «Бильд», возмутились, и проект был
похоронен. Киоскерам пришлось запастись обычными
пятипфеннйговыми монетами, чтобы встретить
покупателей во всеоружии.
Кампания, объяснявшая необходимость новой цены,
сама стоила немалых денег. Огромные цветные плакаты
на автострадах и в городах, дорогие объявления во
всех газетах и иллюстрированных журналах, дождь
листовок, сыплющихся на перекрестках, должны были
убедить человека с улицы, что он платит деньги Шприн-
геру в собственных интересах. Как апофеоз рекламы
прозвучал лозунг: «Семья «Бильд» помогает себе сама».
Самая дорогая агитационная кампания после войны
полностью оправдалась. Падение тиража, которого ждали
со страхом, оказалось ниже самых оптимистических
оценок и составило в первый месяц не более 7,5 процента.
В последующие полгода «Бильд» вернула себе прежние
рекорды. Человек с улицы продолжал покупать за
15 пфеннигов шестиполосную газету, которую он привык
считать своей. А Шпрингер теперь отчислял с каждого
номера в свою кассу не 6, а 9 пфеннигов.
Но повышение цены и сохранение тиража означали
не только финансовый успех. Репутация «Бильд» как
газеты, которая «может все», резко возросла и упрочилась.
Желающих поместить в газете объявление стало еще
больше. Заказчикам приходилось ждать очереди.
Естественно, стоимость полосы газетной рекламы резко возросла.
В 1982 году она составляла в национальном издании
232 320 марок, а в региональных колеблется от 21 331
марки (Франкфурт) до 12 249 (Западный Берлин).
Полученные деньги немедленно были пущены в дело.
Концерн стал расширяться. Шпрингер вернулся к
интересам своей молодости, снова взявшись за журнальное
производство. Куплены издания «Браво», «Твен», «ОК»,
Шпрингер расширяет владения и поднимает тиражи
изданий. Именно тираж — основная предпосылка большой
прибыли и победы над конкурентом. Каждое из его
изданий специализируется. Отыскивается круг
потенциальных читателей. Концерн начинает систематическое
изучение читательских кругов, так называемых целевых
групп. Благодаря этим всесторонним социологическим
исследованиям Шпрингер создает первые «объекты
Лев Стржнжовскнй
129

целевых групп». Рождается журнал «Эльтерн» для
родителей. Его читают 10 процентов жителей ФРГ,
имеющих детей: возрастная группа от 20 до 49 лет.
Появляется «Жасмин» — «журнал для жизни вдвоем»,
рассчитанный на 8,78 миллиона немцев в возрасте от 18 до 40 лет.
В 1966 году захватывается спортивная «Кикер».
Затем под контроль концерна переходит «Музик параде»
и «Функ ур». Все эти издания возглавили свои
социальные группы, став их «лидерами».
И тут грянул гром. Западногерманская общественность
вдруг обнаружила, что священное буржуазное право
«читать каждому свою газету» нарушено. Э. Блюменд-
фельд, депутат бундестага от газетной столицы ФРГ
Гамбурга, назвал последние годы в жизни прессы
«черными». Эпидемия газетных смертей прокатилась по
стране. Экономический спад привел к падению рекламы.
Мелкие и средние издания не выдерживали конкуренции
с концерном Шпрингера. Союз немецких журналистов
забил тревогу. Католический еженедельник «Манн ин дер
цайт» так сформулировал ситуацию: «Свободе печати
угрожает сегодня... опасность задохнуться в джунглях
вымирания газет, концентрации и манипулирования
общественным мнением».
Отмалчиваться больше было нельзя. Бундестаг создал
комиссию под председательством президента
федерального картельного ведомства доктора Э. Гюнтера,
поставив перед ней задачу «исследовать причины
возникновения угрозы существованию немецких газет и
последствий концентрации издательств». И хотя с самого начала
Гюнтер дипломатично указал, что вопросы концентрации
будут рассматриваться лишь с финансово-экономических
позиций, а вопрос о «свободе прессы» вообще не
затрагивается, Шпрингер демонстративно вышел из комиссии.
Вышел, чтобы иметь свободу действовать в интересах
концерна.
Работа комиссии совпала с широкой волной, ан-
тишпрингеровских выступлений. Газетный король
столкнулся с противником, с которым ему до сих пор не
приходилось иметь дела,— с радикальной западногерманской
молодежью. До сих пор он запугивал ею обывателя,
натравливал на нее правых, требовал самых жестоких мер
против «смутьянов в красных университетах». Концерн
стал в глазах молодежи символом существующего
капиталистического порядка. Западноберлинские студенты
первыми выдвинули лозунг «экспроприировать Шприн-
130

гера». А когда выяснилось, что покушавшийся на лидера
студентов молодой бездельник был постоянным читателем
«Бильд», по стране прокатилась волна беспорядков.
Пылали автофургоны, развозившие прессу Шпрингера,
в Гамбурге и Западном Берлине летели стекла в зданиях
концерна, многодневной осаде подверглись и дочерние
фирмы издательства.
С тех пор как английская бомба в 1945 году разбила
здание семейной типографии, Шпрингер не переживал
подобных минут. Он метался между Гамбургом и Италией,
между Швейцарией и немецкими поместьями: одна ночь,
не больше, в доме — и снова личный самолет уносил его.
«Если вы оказались в Гамбурге близ владений «короля»,
не останавливайтесь и постарайтесь скорее покинуть это
место, пока охранники не схватили вас за шиворот и не
сдали в полицию» — так описывал в те дни журнал
«Конкрет» создавшуюся обстановку.
Но миллионер Шпрингер живет в капиталистическом
государстве. И так же старательно, как она до сих пор
разгоняла все демонстрации и митинги левых студентов,
западногерманская полиция выступила в защиту
концерна. Пережив несколько тяжких дней, Шпрингер обрел
прежнюю уверенность и наглость. Со студентами он
свел счеты силами полицейских. С буржуазной
общественностью он предпочел иметь дело сам.
Пока во всех слоях западногерманского общества
велась дискуссия, «что делать со Шпрингером» (причем
слово «экспроприация» уже превратилось в термин
«ограничение»), пока высказывались робкие проекты
ограничения власти короля (ни в каком
капиталистическом обществе нельзя отобрать концерн у его
владельца), Шпрингер решился на смелый и рискованный шаг,
оставив противников в дураках. В июне 1968 года он
продал типографии и пять журналов общим тиражом
5 миллионов экземпляров. Ганс Вайтперт из Штутгарта
приобрел фирму «Киндлер унд Ширмайер» с журналами
«Браво», «Твен», «Эльтерн», «Жасмин». Одновременно
Бауэр купил гамбургский журнал «Нойе блат».
Июнь 1968 года — время спада студенческих волнений.
Одновременно это пора напряженных ожиданий
результатов работы комиссии Гюнтера. В следующем месяце
должен был собраться съезд журнальных издателей.
Момент был выбран Шпрингером безошибочно. Неплохо
заработав на распродаже, он явился в глазах
западногерманской общественности неким «сознательным граж-
131

данином, добровольно отказывающимся от своего
излишнего влияния». Пресса концерна немало поработала в этом
направлении, превознося доброту и сознательность
хозяина.
Этот ловкий трюк имел еще одно достоинство. Когда,
наконец, комиссия Гюнтера опубликовала свои выводы,
вдруг оказалось, что они удивительнейшим образом не
имеют никакого отношения к Шпрингеру. Комиссия
пришла к выводу, что предельной для каждого отдельного
газетного концерна следует считать 40-процентную
рыночную норму. А в области журналов лимитом выступал
тираж всех иллюстрированных изданий. У Шпрингера
выводы комиссии ничего, кроме явной улыбки, вызвать
не могли: цифры контролируемого им общего газетного
тиража формально колебались в пределах 31 процента.
Так бесславно закончилась единственная в истории
ФРГ более или менее серьезная попытка разобраться
в узурпации общественного мнения, попытка положить
конец той «свободе печати», которую отстаивал газетный
король. Характерно, что даже куцые выводы комиссии
были дезавуированы потом в правительственном
заявлении. В нем говорилось, что «ограничение рыночной доли
печатного предприятия, по мнению федерального
правительства, не явилось бы вкладом в решение проблем,
которые могут возникнуть перед свободой печати в связи
со структурными изменениями в прессе». Атака,
предпринятая непосредственно против Шпрингера, обернулась
его победой.
Когда в 1976 году бундестаг по требованию
общественности еще раз вернулся к газетным проблемам, он
снова стал на сторону Шпрингера. Согласно новому
закону вмешательство и контроль со стороны
федерального ведомства по картелям предусматривается лишь в том
случае, если речь идет о слиянии (покупке) издания с
годовым оборотом от 25 миллионов марок. Практически
это означает одно: мелкие издатели и журналисты
окончательно попадают в кабалу к Шпрингеру.
Но монархии нынче не в моде. Миллиардеры вызывают
чувства зависти и раздражения у западногерманского
бюргера. Некоронованные короли все чаще предпочитают
прятаться за расплывчатыми фасадами акционерных
предприятий. Одним из первых, совершивших эту
трансформацию, был Аксель Шпрингер.
В 1970 году концерн был преобразован в
акционерное общество, во главе которого поставлена фирма-учре-
132

дитель (холдинг). Это новая для Европы организация
капитала заслуживает особого внимания. Поклонник
всего американского, Шпрингер заимствовал эту форму
в США. Объясняя преимущества холдинга, американский
исследователь Б. Селигмен в своей книге «Сильные мира
сего» отмечает отсутствие законов и уставов,
регулирующих выпуск и продажу ценных бумаг, отсутствие
требований о проведении ежегодных собраний акционеров,
необязательность публикации годовых отчетов и т. д.
Именно холдинг, по мнению Селигмена, ускорил развитие
«бумажной экономики», к функциям которой
относились такие факторы, как неосязаемые средства и
перспективы высокой доходности. Ныне холдинг — компания
еще более укрепила и специализировала свои функции
выкачивания доходов.
Холдинг (от английского — «владеющий акциями») —
корпорация, специально созданная для владения акциями
других компаний, не имеющая собственных предприятий.
Ее задача — путем приобретения контрольных пакетов
акций подчинять себе формально независимые компании,
маскируя истинные отношения с ними. Манипулируя
с акциями, владельцы холдинга усиливают концентрацию
производства, способствуют разорению мелких и средних
акционеров.
Шпрингер преобразовал свой концерн в акционерное
общество, оставшись его единственным акционером.
Так на глазах западногерманской общественности
произошла мифическая метаморфоза: король удалился
от дел, превратившись в «рядового акционера». И лишь
немногим известно, что это всего лишь очередной трюк.
Создав холдинг, Шпрингер получил дополнительные
возможности наживать деньги и обходить законы ФРГ.
Теперь «акционер» может ворочать своими
миллионами, как хочет, и прежде всего латать бюджет убыточных
изданий. Так, если «Вельт» ежегодно приносит убытки,
то они покрываются внутри фирмы, без внесения налогов,
доходами других изданий. Далее, холдинг имеет право
привлекать и использовать без указания источника
анонимный капитал. И, наконец, новые преобразования
позволяют маскировать торговые «трансакции», которые
до сих пор, согласно законодательству ФРГ, приходилось
оглашать. Так, идя в ногу со временем, Шпрингер создал
процветающее монополистическое объединение, чье
экономическое развитие неизбежно связано с его политическим
влиянием.
133

Безответственная
и бесконтрольная сила
Городской газетный киоск. Обычно он украшен:
разноцветные обложки опоясывают его со всех сторон. На сей
раз киоск удивительно скучен. Повсюду лежит одно и то
же издание. Киоскер предлагает читателям
единственную газету. Эта газета — «Бильд-цайтунг». Так
гамбургский журнал «Конкрет» на своей карикатуре метко
изобразил положение на нынешнем рынке средств
массовой информации ФРГ.
«Конкрет» — давний враг Шпрингера в его газетной
Мекке— Гамбурге. И появление карикатуры было не
случайным. Так газета отреагировала на объявление о
банкротстве социал-демократической «Морген пост».
60 процентов ее акций приобрел базельский
предприниматель Эдуард Грейф, объявивший, что газета будет
«обычным изданием». Социал-демократическая газета
не выдержала конкуренции со Шпрингером. Замолк
голос еще одного политического противника.
Уже до первой мировой войны Германия слыла
образцом страны, где быстрый рост промышленности
и процесс концентрации производства были наиболее
характерными особенностями. Прошедшие годы усилили
этот процесс. Сегодня ФРГ является типичным
капиталистическим государством, со всеми присущими ему
противоречиями и особенностями. Принцип свободного
предпринимательства, являющийся основой рыночного
хозяйства, привел в конце концов к тому, что сильные
мира сего стали еще сильнее. Какая бы отрасль
экономики ни была взята, ее ключевые позиции находятся в руках
одной или нескольких монополий. Немецкая пресса, по
признанию самих журналистов, такая же отрасль
капиталистического хозяйства и подвержена тем же процессам
буржуазной экономики, в частности концентрации
капитала, как и любой другой бизнес. Недаром концерн
Шпрингера входит в клуб 100. Он свой среди ста крупнейших
монополий ФРГ.
134

Отмена лицензий, прозвучавшая, по определению
нью-йоркского журнала «Эдиторэнд паблишер»,
«стартовым выстрелом для рывка в «свободу печати», в первое
время вызвала к жизни новые издания. Если в 1949 году
существовало 160 газет, то к 1953 году их насчитывалось
уже 1239. Вершиной явился 1954 год с его полутора
тысячами ежедневных изданий. С этого периода
начинается процесс монополизации и концентрации прессы.
Западногерманский исследователь В. Кеттерхейнрих в
своей работе «Концентрация немецкой прессы», называя
1409 газет с 19 миллионами ежедневного тиража,
предостерегал: «Кто хотел знать, что может говорить
западногерманская пресса по актуальным политическим вопросам,
имел в своем распоряжении 185 самостоятельных
изданий...»
Необходимо уточнить, что понимается под
самостоятельным изданием или публицистической единицей.
В западногерманской прессе широко развиты так
называемые ринг-кольца — сообщества и другие формы
объединений, которые снабжают мелкие газеты международной
и внутренней информацией, оставляя на долю редакций
лишь мелкие местные новости. Сплошь и рядом
информацию сообществ абонируют десятки мелких газет, которые
формально считают себя независимыми. Когда речь
идет о действительно самостоятельном издании, то его
характерным признаком является так называемый газетный
мантель. Мантелем называются первые три-четыре
страницы, посвященные важнейшим событиям внутренней
и внешней политики, которые готовятся в самой редакции,
а не приходят извне.
Вот как выглядит газетный мартиролог послевоенной
ФРГ. Если в 1954 году существовало 225 самостоятельных
изданий и 1500, объединенных в рингах, то в 1970-м их
было соответственно— 153 и 1200, а в 1980-м— 121 и
847. Как показывают цифры, процесс концентрации шел
одновременно в двух направлениях. Пресса сокращалась
в общем количественном отношении. Происходили и
качественные изменения, хотя они и менее заметны. С
годами произошло перераспределение собственности между
владельцами прессы. Газетный рынок ныне поделен
между пятью главными концернами.
Возглавляет этот список Шпрингер, которому
принадлежит 30,21 процента общенационального тиража
ежедневных газет. Затем следует концерн «Вестдойче
альгемайне цайтунг» — 5,75 процента (Дюссельдорф),
135

группа «Штутгартер цайтунг»— 5,1 (Штутгарт), группа
«Кельн анцейгер» — 3,67 (Кельн) и «Зюддойче ферлаг» —
2,48 процента (Мюнхен). Напомним, что речь идет лишь
о газетах. На самом деле эти группы владеют еще и
огромными типографскими мощностями и тем самым
имеют возможность влиять на характер более мелких
изданий.
Процесс концентрации наряду с сосредоточением
неограниченной политической власти в руках Шпрингера
ведет к монополизации общественного мнения страны.
Если до сих пор у западногерманского читателя был
определенный выбор при покупке газет, то с годами
многообразие прессы сокращается. Существуют целые
земли и округа, где пресса полностью монополизирована.
Например, альпийские и предальпийские. Понятие
«конкуренция» на газетном рынке уходит в прошлое. Потому
что там, где она и существует, ее не следует понимать
в буквальном смысле слова.
Как обстоит дело в Гамбурге, уже известно. Когда
в 1948 году в газетных киосках появилась «Гамбургер
абендблат», ее конкурентами были пять изданий,
издававшихся по английской лицензии. После 1949 года к ним
прибавился еще ряд газет. Но они просуществовали
ровно столько, сколько было угодно Шпрингеру. В 1962
году объявила о банкротстве социал-демократическая
«Эхо». Тогда «Нойес Дойчланд» писала: «Ее смерть
продолжает судьбу многочисленных ежедневных газет
в Гамбурге, которых подавляет конкуренция концерна
Шпрингера». Недавняя метаморфоза с «Гамбургер мор-
генпост», ставшей обычной газетой для объявлений,
избавила Шпрингера от последнего серьезного политического
конкурента.
Новая атака предпринята и в Западном Берлине.
Здесь возобновлен выпуск местного издания газеты
«Вельт», прекращенного несколько лет назад по
финансовым причинам. Причем не только возобновлен, а, вопреки
прежней практике, газета снабжена разделом новостей
и рекламы. Эксперты концерна прибегли к излюбленному
трюку: рекламодателям предложено печатать свои
объявления одновременно в «Берлинер моргенпост» и в «Вельт»,
получая за это крупную скидку.
Если пять лет назад в Западном Берлине
конкурентами Шпрингера были три буржуазных ежедневных
газеты, то сегодня их осталось две: либеральная «Абенд»
прекратила свое существование. Хотя формально в городе
136

выходит всего двенадцать изданий (включая
еженедельные), на долю Шпрингера приходится 76 процентов общего
тиража газет и около 75 процентов дохода от рекламы.
Можно ли в этих условиях говорить о конкуренции,
даже в капиталистическом понимании этого слова?
Думается, что Шпрингер специально допускает
существование таких изданий, как «Шпандауэр фольксблат»
(36 900 экземпляров) или «Берлинер штимме» (35 000
экземпляров), чтобы сохранить некую видимость газетного
плюрализма. «Берлинер моргенпост» с 178 800
экземплярами в будни, почти 300 000 — в воскресенье одна в
состоянии подавить любого конкурента.
Обращает внимание настойчивость и методичность,
с которой действует концерн. Используются малейший
повод, малейшая трудность, чтобы извлечь выгоду.
Всегда имея наличные деньги, Шпрингер готов платить
и покупать. Как известно, реклама зависит от
экономической конъюнктуры, и в последнее время получить
заказы на объявления становится все труднее. Концерн
и здесь нашел выход. На базе «Гамбургер абендблат»
Шпрингер создает «союз рекламы», который должен
обеспечить дюжину других северогерманских газет
объявлениями. Выступая в роли заказчика, союз получает
возможность влиять на характер изданий, обеспечивая
своему хозяину поддержку, а в дальнейшем и возможность
прибрать к рукам .нуждающегося должника.
Словом, вседозволенность газетного короля очевидна.
Монарху стоит лишь нахмуриться, чтобы многие издания
тотчас начали сверять компас своей политической
ориентации с его курсом. Для непокорных, а их остается все
меньше и меньше, существуют самые различные санкции.
Наиболее строптивых лишают объявлений, рекламы, потом
бумаги. Недаром Шпрингер является крупнейшим
акционером холдинга бумажных предприятий в Швейцарии
и тесно сотрудничает с Союзом западногерманских
рекламодателей. «Надежность» издателя несомненна. Его
рекомендация стоит дороже денег. Одного слова,
сказанного Шпрингером, достаточно, чтобы любое издание
получило неограниченный кредит и рекламу.
«Заблудших» поправляют с помощью влиятельных
друзей, с которыми Шпрингер сохранил связи еще со времен
Аденауэра. Газетный магнат считает, что его концерн не
только образец для любого капиталистического
предприятия, но и пример для будущей «единой и воссоединенной
Германии». Причем речь прежде всего идет о политике,
137

способах ее проведения в жизнь, системе идеологической
обработки читателей. И хотя за последние годы
абсолютные тиражи концерна падают, власть Шпрингера не
становится слабее.
Много подарков получил Шпрингер к своему 70-летию.
Но, конечно, самый роскошный преподнесла ему, придя
к власти, консервативная коалиция. Получено согласие
федеральных властей на слияние газетно-журнальной
империи Шпрингера с другой издательской монополией —
Франца Бурды. Их общий годовой оборот составляет
почти 3 миллиарда марок. Многие газеты назвали эту
сделку «свадьбой слонов».
Судьба концерна Шпрингера волнует
западногерманскую общественность. Как бы ни позировал на
телевизионном экране хозяин, видно, что годы берут свое.
Незадолго до юбилея Шпрингер остался без наследника.
Его сын покончил с собой. В чьи руки перейдет концерн?
Профсоюз печатников ФРГ предложил такую идею:
сохраняя за Шпрингером право собственности, передать
административно-политические функции его наследника
специальной общественно-правовой инстанции, в которую
входили бы и уполномоченные персонала концерна. Это
предложение повисло в воздухе. На него демонстративно
не обратили внимания ни власти, ни Шпрингер.
Зато слухи о причинах слияния двух монополий стали
обсуждаться вовсю. Одной из причин считали то, что
Шпрингер нуждался в наличных деньгах. Продав часть
акций своих предприятий, он получит более 500 миллионов
марок. Эти деньги нужны ему, чтобы вложить их в другие
средства массовой информации, которые давно
привлекают внимание Шпрингера. Существует и другая, пожалуй,
даже более серьезная причина. Хотя объявлено, что
продажа акций является чисто финансовым актом, на самом
деле это не так. Семейство Бурды — сам Франц II
(который на девять лет старше Шпрингера) и трое его
сыновей — люди энергичные и предприимчивые. Их участи^
в концерне вполне устраивало Шпрингера. Не зря эта
сделка стоила стольких усилий и крючкотворства. Запрет,
наложенный картельным ведомством на договор двух
концернов, был обойден путем снижения доли участия Бурды
до 24,9 процента, то есть на 0,1 процента по сравнению
с допустимым, по мнению картельного ведомства,
пределом. Теперь Шпрингер может доживать свой век
спокойно — его «дело» в надежных молодых руках!
«Свадьба слонов» привлекла большое внимание. Ведь
138

возникает концерн, равного которому еще никогда не
было в истории не только ФРГ, но и довоенной Германии.
Профсоюзный журнал «Друк унд папир» привел такие
красноречивые факты: новому концерну будет
принадлежать каждая третья газета ФРГ, каждый четвертый
иллюстрированный журнал, в том числе 55 процентов весьма
распространенных еженедельных радио- и телепрограмм.
Журнал «Штерн» писал, что, если оба концерна
осуществят задуманные планы, они прямо или косвенно будут
держать в руках треть всего газетно-журнального рынка ФРГ,
навязывая свои условия значительно более слабым
конкурентам.
Понимание личной роли как совершенно необходимой
западногерманскому обществу, а себя самого как некоего
столпа этого общества давно присуще Шпрингеру. С
годами оно проявляется все больше и трансформируется от
личности «народного вождя» к своеобразному «мессии».
Шпрингер настолько (по крайней мере внешне) убежден в
этом, что открыто и всеми средствами добивается
монопольного положения в области всех'средств массовой
информации. Подчинив себе газетно-журнальный рынок,
он требовал доступа к радиотелевизионным станциям.
Шпрингер хочет сосредоточить все — прессу, радио,
телевидение — в одних руках. Своих собственных. Шпрингер
не стесняется заявлять претензии на все
западногерманское телевидение целиком.
Разумеется, вслух об этом говорится иначе.
Обрушиваясь на общественный характер телевидения, Шпрингер
не устает твердить, что оно попало в руки «красных» и
служит им. Нужны действенные меры, чтобы исправить
положение. У Шпрингера есть собственный рецепт: синтез
рекламы, развлекательности и политического воспитания.
Реклама обеспечивает деньги, развлечения доставляют
удовольствие, политика создает верноподданного
гражданина и патриота. Поскольку общественность уже доказала
свою несостоятельность, следует разрешить доступ
газетного капитала и частных лиц к финансированию и
формированию программ. Нужно частное телевидение!
В ФРГ насчитывается свыше 20,5 миллиона
телевизоров. Угодить всем — невозможно. Время от времени в
том или другом социальном слое общества вспыхивает
недовольство по поводу отдельных передач, их рубрик,
программ. Это недовольство и использует Шпрингер.
«Бильд» выступила застрельщиком кампании против
телевидения. Газета сформировала зрительские протесты и на-
139

правила их в нужное русло. Подлог совершался с самого
начала. Читатель требует улучшения вещания. Его не
волнует вопрос, что для этого надо сделать. Голоса недог
вольства, соответствующим образом подобранные,
приняли характер «народного гнева». Спор о вкусах перерос
в политический спор.
«Бильд» вышла с подборкой читательских писем:
«Стыдитесь! Величайшая чепуха! Даже наша собака
убегает из комнаты и появляется лишь тогда, когда
кончается передача», «Бильд» должна стать рупором
разочарованных телезрителей». Сама газета выразила свое
отношение к начатой кампании категорично и твердо: «Немцы
устали от телевидения». Кампания велась с
использованием всех средств шпрингеровской журналистики. В
соответствии с ней нападки были персонифицированы.
Мишенью стал редактор передачи «Панорама»
северонемецкого радио и телевидения, журналист Герт фон Паченский.
У концерна были с ним давние счеты. Он работал еще
в старой английской «Вельт» и вместе с газетой перешел
на службу к Шпрингеру. Но, как многие из старых
либеральных журналистов, он не одобрил крутой поворот
вправо и покинул редакцию. На северонемецком телевидении
он быстро выдвинулся, сумев превратить свою «Панораму»
(45 минут, выход в эфир раз в две недели) в одну из
популярных передач. Во многом это объясняется жизненной
позицией автора.
Фон Паченский умел безошибочно найти во внутренней
жизни ФРГ, в ее внешней политике самые злободневные
вопросы, о которых правящие круги предпочитали
умалчивать. Он сделал ряд передач, которые объединяла одна
тема — разоблачение фашизма, современного
неофашизма. Сенсацией стала «Панорама», в которой
рассказывалось о докторе Харстере, шефе СД в Голландии,
руководившем депортацией 100 тысяч евреев в лагеря смерти.
В 1956 году он стал старшим правительственным
советником ФРГ. Герт фон Паченский и его соредактор Рюдигер
Прошкеумели, а главное, хотели находить горячие точки.
Они сделали передачу об аферах всесильного министра
Штрауса, о скандале с журналом «Шпигель», о Союзе
немецких промышленников. Погромной и беспринципной
«Бильд» был посвящен специальный анализ.
Кампания против телевидения превратилась в атаку на
фон Паченского. «Борода должен уйти!» —
провозгласила газета, точно определив мишень. (В данном случае
лозунг имел двойной смысл. Кроме фон Паченского газета
140

подразумевала также тогдашнего главу ГДР В.
Ульбрихта.) В редакции «Бильд» точно уловили критический дух
передач фон Паченского. Угол атаки был скорректирован.
«Кто критикует — все равно что левый. Левый — все
равно что наполовину коммунист». Быть коммунистом, да еще
на государственной службе, в ФРГ не разрешается. Для
этого существует специальное Постановление о радикалах.
Кампания против фон Паченского била по всему
северонемецкому телевидению. Теперь уже не приходилось
ничего организовывать. В редакцию шли письма с
требованием «убрать красных». Руководство станции расторгло
контракт с фон Паченским.
Однако мощная кампания, организованная «Бильд»,
на этом выдохлась. Главной цели — передать телевидение
в частные руки — Шпрингеру так и не удалось добиться.
Для этого следовало бы изменить Основной закон ФРГ,
что пока не под силу даже Шпрингеру. Но если нельзя
изменить, то можно обойти. Шпрингер устремляется в
новую атаку. Последние достижения в области электронной
техники открывают ему «черный ход» к телевидению. Речь
идет о таких новинках, как видеокассеты, бильдширм и
кабельное телевидение. Здесь Шпрингер тоже вырвался
вперед.
В свое время Шпрингер вдруг объявил, что уступает
треть паев своего концерна фирме «Бертельсман». Таким
образом он вступал в союз с Рейнгардом Моном,
владельцем крупного издательского концерна, обладающего
прочными позициями на книжном рынке, в сфере производства
грампластинок, накопившего большой опыт в
производстве кино- и телесюжетов. Однако в последний момент
дело вроде бы расстроилось. Причину («представители
обеих фирм превысили свои полномочия...») никто не
воспринял всерьез. Спустя десять лет стала ясна истинная
картина. Фирмы не смогли договориться о совместном
телекассетном производстве: кому — бертельсмановскому
«Уфа-театр АГ» или шпрингеровскому «Ульштейну
АГ» — надлежало стать основой новой отрасли. Тогда
Шпрингер не уступил и сегодня, очевидно, не жалеет об
этом.
Рынок кассетного телевидения теперь заполнен
собственной продукцией концерна. Как всегда, эксперты
изучили все возможности; как всегда, ставка сделана на
определенные целевые группы. Низкая себестоимость кассет
обусловлена тем, что на каждый час просмотра
предусмотрено восемь минут рекламы, которые оплачивают
141

фирмы. Если к этому добавить, что концерн выпускает
и аппаратуру для использования видеокассет, то заявка
Шпрингера на новую продукцию является очень серьезной.
Вместо кассет-пособий, с которых все началось, сейчас
все больше кассет выпускается с развлекательными
программами. А так как содержание определяет все тот же
Шпрингер, можно представить себе их политический
характер. Экрану видеомагнитофона грозит реальная
опасность попасть под контроль газетного короля.
Еще большую тревогу вызывает у западногерманской
общественности так называемая телегазета, бильдширм-
текст. Абонент получает возможность подключаться к
банкам информации, где хранятся в форме видеотекстов
различные сведения. Любые из них можно заказать по
телефону и воспроизвести на экране телевизора. В
Западной Германии уже существует система бильдширмтекст
и создаются банки информации, в которых участвует
35 ведущих издательских фирм.
В Дюссельдорфе и других городах страны прошли ее
первые испытания. Три тысячи жителей получили
возможность с помощью обычного телефонного шнура
просмотреть на своих экранах заказанные новости. Какие?
Как подтвердил уполномоченный шпрингеровского
концерна Хёфле, «в подготовке программы бильдширмтекст
издательство тесно сотрудничает с министерством связи».
Правда, он говорил лишь о техническом сотрудничестве,
имея в виду компьютеры и аппаратуру. На остальные
вопросы Хёфле отвечать отказался. Эти опыты
показывают, что частные лица, и прежде всего Шпрингер, получают
доступ к организации системы бильдширмтекст, участвуя
в ее создании на всех уровнях, в том числе и при закладке
банков информации.
Еще один путь на голубой экран открывает кабельная
система. Много лет она существует за океаном и повсюду
является частным предприятием. Хозяева студий
диктуют, что и когда смотреть владельцам телевизоров,
подключенных к системе. В ФРГ во многих городах
создаются закрытые клубы. Причем правительство на уровне
земель оказывает гражданам финансовую поддержку в
техническом оборудовании. Рука Шпрингера чувствуется
и здесь. Характерный пример. В Людвигсхафене
председателем правления клуба кабельного телевидения избран
Петер Бёнеш. Да, да, тот самый многолетний
шеф-редактор «Бильд», «Бильд ам зонтаг», «Вельт». В обязанности
правления входит «координировать и контролировать»
142

работу северогерманской сети (она планируется на 100
тысяч подключений). И Шпрингер прислал сюда «своего»
человека. Ветеран концерна, П. Бёнеш точно знает, как
включается и когда идет программа хозяина.
Новые средства электронной техники только вступают
в жизнь. Вокруг их применения идет ожесточенная борьба.
Западногерманская общественность продолжает
отстаивать положение о том, что, каков бы ни был технический
прогресс, средств* массовой информации, их правовой
характер должны остаться неизменными: телевидение
ФРГ — общественная организация. Монополии пытаются
исказить Основной закон и доказать, что новые виды
телевещания остаются «непредвзятыми и объективными»,
даже находясь в частных руках. Борьба пока ведется на
уровне дискуссий, и предсказать ее результаты трудно.
Хотя Шпрингер выразился на этот счет вполне
категорично: «Новые средства телеинформации, как и вся система
телевидения, должны стать форпостом Запада в борьбе
против коммунизма».
Положение, сложившееся в области средств массовой
информации, вызывает законную тревогу демократической
общественности. Сколь ни приукрашивается сегодня
картина газетного мира ФРГ, все больше людей начинают
понимать, что рынок поделен между монополиями во главе
с концерном Шпрингера. «Никто и никогда не имел столько
власти в Германии,— писал «Шпигель».— До Гитлера и
после Гитлера, за исключением, быть может, Гитлера и
обоих императоров». И хотя буржуазная пропаганда
продолжает утверждать, что «не собственность в себе есть
враг демократического общества, а безответственная и
бесконтрольная сила», Шпрингеру удалось
сконцентрировать в своих руках огромную власть, которая практически
вышла из-под контроля. Эту власть ему обеспечивают
миллионные тиражи коричневой продукции, которые
обрушиваются на читателя. Таким образом один человек имеет
возможность диктовать бундесбюргерам, что читать,
слушать, смотреть.

Как это делается
В прессхаузе Шпрингера, в Гамбурге, мне показали
интересный фильм. Он рассказывает о том, как и какие газеты
читают в Западной Германии. Это был пролог к нашему
разговору с одним из главных обозревателей концерна.
Но любопытная деталь: в памяти остался фильм, а не сам
разговор. Видимо, потому, что картина четко и ясно
формулирует программу концерна.
...Раннее утро. Просыпается Федеративная республика.
Рурский дым перемешивается с туманами рейнских
виноградников, звон баварских пивных кружек накладывается
на сирены гамбургской гавани. Люди спешат, торопятся,
едут на работу. Отобранные оператором типажи:
бизнесмен, депутат бундестага, преуспевающий торговец. Они
торопливо бегут из дома к машинам, но прежде бросаются
к почтовым ящикам. Извлечена почта и конечно же
«Вельт», газета концерна. Пока греется мотор, человек
успевает пробежать заголовки, полистать страницы.
Первую и, разумеется, точную информацию эта социальная
группа — основа ФРГ, надежная опора системы —
получает из «Вельт».
А вот другие типажи, тоже заботливо отобранные
объективом: рабочие «Фольксвагена», гамбургские
корабелы, мелкие торговцы и государственные служащие. Они
тоже спешат на работу. Беглый взгляд на почтовый ящик:
в нем реклама, письма, листовки. Потом-потом, сейчас
слишком некогда. Зато, прежде чем нырнуть в подземку,
вскочить в электричку или протиснуться в автобус,—
секундная заминка: мальчишка в картузе с надписью
«Бильд» сунет им газету. И — о удивительное
совпадение! — владелец затормозившего черного «мерседеса»
(«ауди», «БМВ», «опеля»), отложив на сидение «Вельт»,
берет у того же мальчишки «Бильд-цайтунг»...
Теперь мы видим бело-красные странички повсюду:
в машине, поезде метро и электричке, у заводских
проходных и перед небоскребами концернов. «Бильд» читают
144

все, независимо от того, к какой социальной группе они
принадлежат, в какой партии состоят. «Независимая,
надпартийная «Бильд» — газета для всех».
Пятнадцатиминутный ролик доказывает это довольно убедительно.
Заглянем на газетную кухню «Бильд-цайтунг». Как
на всякой кухне, здесь существуют свои секреты, которые
усиленно скрывают от постороннего глаза, тем более от
читательского. Шпрингеровская журналистика предстает
здесь во всей своей ужасающей и антигуманной сути.

Сенсация
любой ценой
Этому начинают учить еще в репортерской школе, которая
была создана в 1979 году. Руководит ею небезызвестный
Вольф Шнейдер, сумевший подняться со ступеньки
мелкого журналиста до поста уполномоченного по особым
поручениям своего концерна. Его имя весьма символично
(«Вольф» по-немецки «волк»). Цинизм заменяет ему стыд
и совесть, а волчья хватка — аргументы и доказательства.
20 тщательно отобранных молодых людей, из 2000
желающих, слушают в школе его наставления, учатся газетному
уму-разуму. Конспект его лекций — вещь по-своему
уникальная, потому что в нем не только изложены, но еще и
обосновываются принципы бульварной журналистики.
Шнейдер убежден в их необходимости и правомерности.
Главная мысль, которая внушается начинающим
журналистам,— это вседозволенность. Для получения.и создания
сенсаций годятся любые средства.
Но Шнейдеру не повезло. Не все молодые люди хотели
стать журналистами шпрингеровского толка. «Уроки»
Шнейдера стали достоянием общественности. Вот отрывки
из конспектов, записанных с его слов.
«Все процветающие массовые издания делаются по
одной мерке. Деликатным и приличным образом не добудешь
ни снимка, ни фотографии. Деликатно можно
фотографировать лишь заход солнца. Если же вы хотите как следует
взяться за человека, будьте жестоки.
Профессия журналиста предполагает способность
пробраться туда, куда не проникнет простой смертный. Это
не чрезвычайный случай, а совершенно обычное дело.
Хороший репортер, как и сыщик, может избить трех
полицейских, или соблазнить пять медицинских сестер, или
сделать еще нечто подобное, лишь бы проникнуть в
больничную палату, где лежит умирающий министр. Задача
репортера — добраться до цели. Как вы этого добьетесь,
никого не касается. Совершенно обычное дело позвонить
родителям убитого ребенка и попросить его фотографию.
147

Если вам нужен солнечный закат, вы можете себе
позволить приличные методы. Но если вы хотите
запечатлеть демонстрантов, бунтовщиков, террористов, убийц,
к делу нужно подходить совсем иначе».
Словом, цель оправдывает средства. А цель в данном
случае одна — сенсация. Каждый номер шпрингеровских.
изданий должен содержать нечто выдающееся,
сногсшибательное. Задача — привлечь читателя, вызвать интерес
к газете, заставить снова и снова покупать ее.
Поэтому сенсация занимает главное и почетное место
в табели о рангах шпрингеровской журналистики. Ради нее
репортеры готовы на все. Ради нее газета лжет,
манипулирует, фальсифицирует. А «Бильд-цайтунг» подобное
чтиво требуется ежедневно. Значит, если «гвоздя» номера
не существует, его следует изобрести! Так в редакции и
поступают. Под пером продажных репортеров любой факт
может заиграть, получить новое звучание и превратиться
в сенсацию, пусть не первополосную, но все же достойную
внимания читателей. Вот несколько материалов вполне
в духе тех заповедей, которые проповедует Шнейдер.
В истории о «Вампире из Заксенхаузена» причудливо
сочетаются все особенности работы концерна: сенсация,
разработка и подача темы, презрение к читателю,
чертовщина и мистика. Начало истории банально: звонок из
полицейского участка. Михаэль К. задержан по
подозрению в употреблении наркотиков. Во время обыска в его
квартире обнаружены ампулы с кровью.
Этого было достаточно, чтобы «Бильд-цайтунг» вышла
под шапкой «Немецкий юноша пил девичью кровь!».
Оказывается, тихий молодой человек с красивой бородкой,
который выглядел как Распутин, начал «пить бычью
кровь», когда еще был учеником мясника. Теперь,
поступив в гимназию, чтобы получить аттестат, он решил
переквалифицироваться «на человеческую кровь». Маленький,
тощий старшеклассник больше всего любил «мертвецкий»
коктейль: столовая ложка ликера, ложка черного чая и еще
одна — ложка крови, которую он перед этим выцеживал
из молодой девушки. «Растворенные в кока-коле
наркотики» помогали Михаэлю сделать девушку «уступчивой».
Он сервировал свой «кровавый чай при свечах» и пил его,
чтобы стать «большим и сильным».
«У него агрессивный, воинственный вид,— писала
«Бильд-цайтунг».— Стены его комнаты увешаны
фотомонтажами, на которых полиция избивает таких
политических деятелей, как Картер и иранский шах. Над фото
148

убитого террористами президента союза
предпринимателей Г.-М. Шлейера надпись: «Давно пора заняться
чисткой».
Дальше можно не продолжать. Все элементы сенсации
налицо. Отличает ее от других сам герой — живой вампир,
пьющий человеческую кровь. Эта линия отработана
наиболее четко. Мотив — желание стать высоким и сильным.
Динамика — начинал с бычьей крови, перешел на
человеческую. Атрибуты — своеобразный обряд приема
«мертвецкого коктейля». Наконец, последствия — агрессивность
и явные симпатии к терроризму. В редакции немало
потрудились, чтобы придать правдоподобие всей этой чуши.
Собственно, оно и подвело. Репортеры, как уголовные
преступники, вломились в квартиру гимназиста и
постарались подробно сфотографировать ее. Когда снимков
оказалось недостаточно и люди из «Бильд-цайтунг» явились
во второй раз, они были схвачены полицией.
Вот, собственно, и все. Выяснилось, что Михаэль
никогда не работал на бойне, не пил бычью, ни тем более
человеческую кровь. Что касается «адской кухни
вампира», то юноша попросту интересовался химией и
проводил некоторые опыты. Не подтвердилось и обвинение
в употреблении наркотиков, как и не были обнаружены
фотомонтажи, свидетельствующие о близости к
террористам. Словом, ни одно слово, напечатанное «Бильд-цай-
тунг», не было правдой. Против газеты был возбужден
процесс, который она проиграла. Но судебные издержки
не шли ни в какое сравнение с теми прибылями, которые
газета получила, пока обсасывала эту фальшивку.
История «Вампира из Заксенхаузена» показательна.
Шпрингеровским журналистам мало отыскать интересный
факт, нужно еще суметь подать его, разыграть как
«новость». В редакции это умеют делать. Под пером
репортеров любой факт из частной (следовательно,
недоступной для других людей) жизни западногерманского
гражданина может превратиться в «новость № 1», достойную
первой полосы.
Известная западногерманская актриса Ингрид ван
Бергер в порыве ревности застрелила своего друга К. Кна-
тса. «Бильд-цайтунг» превратила процесс против
актрисы в главную сенсацию месяца. Десять газетных
репортеров «работали» в суде. Они сумели раскопать и вытащить
детали, которые никакого отношения к правосудию не
имели, зато могли, по их мнению, заинтересовать читателя.
Вся кампания велась под девизом: секс и эротика — глав-
149

ные мотивы преступления. «То, что сделала из этого пресса
(пресса Шпрингера), было бесчеловечно не только по
отношению к обвиняемой, но и по отношению к жертве»,—
констатировало западногерманское телевидение.
...Когда актриса Марианна Кох познакомилась с
писателем Петером Гаммом, «Бильд-цайтунг» решила
выступить в качестве свадебного шафера. Имена звезд были
популярны и можно было раскрутить очередную сенсацию.
Но актриса и писатель отвергли все попытки получить
интервью и отказались позировать перед камерой. Зная
обычаи шпрингеровской прессы, они не пожелали, чтобы
их личные отношения стали достоянием «Бильд-цайтунг».
Репортеры настигли Кох и Гамма в мюнхенском кафе
«Бистро». Но и здесь их попытки получить интервью
были отвергнуты. Через несколько минут кельнер положил
на стол гостей визитную карточку журналиста Герда
Гертля из «Бильд-цайтунг». «Дорогая фрау Кох,— было
написано на ней.— Я случайно узнал, что ваш сын пытался
покончить с собой. Поэтому (во избежание огласки) я
думаю, что вам разумнее согласиться побеседовать со
мной».
Марианна и Петер и на сей раз не поддались шантажу.
Тогда репортеры «Бильд-цайтунг» украдкой все-таки
сфотографировали их и напечатали фото в газете. Разумеется,
сопроводив его клеветнической подписью.
Конечно, лучше всего, если удастся привлечь
внимание к жизни звезд, спортсменов, политиков или, на худой
конец, к реально существующим персонажам. Но когда
их нет, на газетную полосу выносятся второстепенные
новости. Вот будничные факты, ставшие «гвоздями».
«С юного гостиничного портье вместе с фраком сняли
скальп», «Мировое достижение в плевании вишневыми
косточками составляет отныне 7 метров 58 сантиметров».
Где еще читатель найдет такие сногсшибательные
«новости»?
Ведь ни одна газета, считающая себя серьезной, не
напечатает такую чепуху. А «Бильд» напечатает. Почему?
Да потому, что подобные «новости» призваны в
шпрингеровской журналистике заменить реальный окружающий
человека мир. Мир западногерманской действительности.

Шестое чувство...
и письма читателей
«Ни один министр не может рассказать мне, о чем думают
трудящиеся,— заявил Шпрингер в интервью
американскому журналу «Ньюсуик».— А у меня для этого есть
шестое чувство и колонка читательских писем. Инфляция,
растущие цены, уличные происшествия, уход за собаками
и сохранение фигуры — вот вещи, о которых люди
говорят и о которых мы пишем. Для среднего человека прием
у бургомистра важнее, нежели народные коммуны в
Китае... Известия, которые прежде печатались на последней
странице газеты, я перенес на первую полосу...»
Самомнение Шпрингера с годами прогрессирует.
Шестое чувство трансформировалось в божественное
предначертание, которое, как мы видели, приобрело характер
мессианства.
Но «шестое чувство» дано свыше. А вот с грешной
землей его связывают читательские письма. В них хозяин
находит подтверждение своим идеям, черпает правоту
и силу. Они призваны подтвердить правильность
политической линии концерна. Появление колонки читательских
писем — явление весьма характерное. Ни одно из
западногерманских буржуазных изданий не печатает столько
писем, сколько пресса Шпрингера. Соответствующим
образом рассортированные и подобранные, они — непременный
компонент каждого номера.
Ошибочно считать, что письма всегда «за». Колонка,
выражающая мнение читателя,— своего рода маленький
газетный шедевр. Из пяти-шести писем непременно одно-
два (но не больше) выражают иную точку зрения.
Случается, что читатели спорят друг с другом, опровергают
уже напечатанные письма. Но пропорция соблюдается
всегда и неуклонно. Ведь главная задача — доказать
верность политической линии газеты. И читательские письма
в газетах Шпрингера Для того и существуют.
Впрочем, на страницы попадает лишь мизерная часть
редакционной почты. Основная работа с ней ведется
151

в отделах, где с интересом и нетерпением ее ждут и читают.
Не случайно из номера в номер газета печатает призыв:
«Бильд» борется за вас! Дорогой читатель! Вы в
затруднении, вы чувствуете себя несправедливо обиженным?
У вас есть проблемы, которые вы не в состоянии решить
в одиночку? Пишите, пожалуйста, в редакцию «Бильд».
Газета попытается помочь вам хорошо и быстро, как
только возможно. Наш адрес...»
Для чего нужны газете читательские письма?
Школьница А. Ф.— постоянная читательница газеты.
Напичканная историями, взвинченная истерическим тоном
материалов, 18-летняя девушка обратилась в трудный
для себя момент с письмом в редакцию. «Многоуважаемая
газета «Бильд»! Я заканчиваю реальную школу. После
долгих поисков мне удалось найти место работы. Но я
пропустила в школе несколько занятий, и теперь из-за
этого мне не выдают свидетельство об окончании. А без
него нельзя поступить на работу. Школа может мне
испортить всю жизнь. Я обращаюсь к вам, помогите мне
получить свидетельство. С искренним уважением — А. Ф.».
Это было не просто одно из писем, это был призыв
о помощи. Дело в том, что сегодня в ФРГ насчитывается
два с половиной миллиона безработных, среди которых
миллион составляет молодежь. Найти работу выпускнику
школы практически невозможно. Каково же потерять то,
что досталось с таким трудом!
Во франкфуртской редакции «Бильд-цайтунг» письмо
сразу же привлекло внимание. Оно может послужить
завязкой для хорошей истории, решило руководство. К
школьнице.немедленно отправили двух репортеров. Под
фальшивым предлогом они заполучили у нее фотографию.
Основание: «Должны же мы знать, как выглядит человек,
которому оказывают помощь».
Спустя несколько дней «Бильд» опубликовала
фотографию А. Ф. под крикливым заголовком: «Самая ленивая
школьница Германии» (речь, естественно, идет о ФРГ.—
Л. С). Такова была помощь. Разумеется, никакого
свидетельства об окончании школы А. Ф. не получила, а ее
доброе имя было опорочено в глазах друзей и знакомых.
Семья девушки оказалась в состоянии нанять адвоката.
Дело запахло громким процессом. Руководство концерна,
желая не доводить дело до суда и покончить все
«полюбовно», решило выплатить компенсацию в 5000 марок
жертве «Бильд-цайтунг». Адвокату пострадавшей
издательство Шпрингера направило письмо с предложением
152

забрать жалобу, поданную в земельный суд во Франкфур-
те-на-Майне, а «факт выплаты компенсации не предавать
огласке». Оговаривалось и «полное молчание» со стороны
пострадавшей. Процесс, хотя и с трудом, удалось замять.
Глубоко ошибается тот, кто предположит, что история
с письмом неопытной школьницы — нелепая случайность.
Так «Бильд-цайтунг» работает со всеми жалобами своих
читателей. Ежедневная почта просматривается
внимательно и не один раз. На часть писем сразу же посылается
трафаретный ответ, заранее отпечатанный типографским
способом. Другая часть — анализируется. Опытный
репортер не упустит своего. Стоит только ему увидеть в
письме возможность «повернуть» его так или иначе, он, как
ищейка, бросается по следу. Так в газете появляется
очередная «сенсация». Причем буквально на пустом месте.
В Западной Германии, чтобы получить права на
вождение автомобиля, надо пройти курс частного обучения.
Случается, что процесс обучения приобретает скандальный
характер. Инструктор всячески тянет* время, вынуждая
ученика вновь и вновь брать платные уроки, якобы ввиду
«отсутствия способностей». Такое бывает сплошь и рядом
и давно перестало кого-либо удивлять. Всех, кроме «Бильд-
цайтунг».
Письмо 30-летней секретарши А. было встречено в
редакции, как долгожданный подарок. Как и коллеги по
автошколе, А. давно подозревала, что инструктор
умышленно не допускает ее до сдачи экзамена, пытаясь выжать
из учеников как можно больше денег. После 66(!) урока
секретарша обратилась в редакцию: «...мне кажется, что
я попросту обобрана». Ей была тут же обещана «скорая
помощь». Еще бы! Излюбленная, затрагивающая каждого
автовладельца тема «Женщина за рулем» сулила новый
поворот.
Репортеры отправились к секретарше. Отчет о встрече
появился в газете под сенсационным заголовком
«Женщина — кошмар для инструктора». В нем все от начала
до конца было переврано. Достаточно сказать, что широко
цитировалось интервью с инструктором, которого репортер
и в глаза не видел. Ему приписывались следующие слова:
«Ей понадобилось 20 уроков, чтобы научиться двигаться
с места. На зеленый свет она резко тормозит, на
красный — дает полный ход. Водители боятся ее, когда она
пытается их обогнать. Свой «фиат» она уже разбила...»
После этой статьи секретарша буквально превратилась
в посмешище. Ее узнавали на улице, язвительно острили.
153

Однако вместо того, чтобы обратиться к адвокату, она
снова написала в редакцию: «Как вы могли это сделать,
мне непонятно...»
Фрау А. совершила еще одну серьезную ошибку,
посчитав, что имеет дело с журналистами, к порядочности
и честности которых можно взывать. Ей, как и другим
потенциальным жертвам и корреспондентам «Бильд-цай-
тунг», следовало бы постоянно помнить неизменное
правило: все, что они говорят или пишут, и даже чего не
пишут и не говорят, отвечают ли они на вопросы или
отказываются отвечать,— будет обращено против них.
Дальнейший ход событий лишь подтвердил это
правило. «Бильд-цайтунг» не оставила в покое свою жертву.
Время от времени репортеры звонили секретарше,
держали ее, так сказать, «под колпаком». Не в обычаях газеты
оставлять за кем-нибудь последнее слово. Поэтому
редакция одной из первых узнала о том, что фрау А. наконец-то
сдала экзамен и получила права. Реакция последовала
незамедлительно. Крупные буквы через всю полосу газеты
предупреждали: «Осторожно! Фрау А. все-таки получила
водительские права».
В редакционном комментарии издевательская история
повторялась еще раз, причем под занавес полностью
назывались имя и местожительство несчастной женщины.
Финал этих событий трагичен и многозначителен:
секретарша получила сильнейшее нервное расстройство.
Такова история двух писем, отправленных в редакцию
доверчивыми читателями. Они не получили никакой
конкретной помощи. Наоборот. Их беды обернулись еще
большим несчастьем: они стали посмешищем в глазах общества
и лишились покоя. Их некому защитить. Причина их
страданий в том, что они поверили призыву «Бильд-цайтунг»
и обратились к ней за помощью.
А сколько таких печальных историй остается
неизвестными, сколько еще людей верят в заступничество газеты?
На этот вопрос в состоянии ответить лишь редакционные
архивы да юрисконсульты концерна. Редакционная
почта — всего лишь материал для газетных полос. Здесь есть
над чем задуматься бундесбюргеру. Тем более что не все
аналогичные истории заканчиваются сравнительно
благополучно. «Бильд-цайтунг» не просто расстается со своими
героями. Если редакция сочтет нужным, их приносят в
жертву газетной сенсации. Для бульварной журналистики
человеческая жизнь не стоит ничего.

Высосано из пальца
Газетная новость живет лишь один день. В редакциях
концерна Шпрингера это знают лучше других. К тому же
сенсации занимают, как правило, первые полосы. А по
справедливому требованию читателей, газета должна быть
интересной вся. На Кохштрассе хорошо известно, что
хочет читатель. Здесь разработан рецепт специального
блюда, которое готовится особо тщательно и
профессионально подается в газетах. Имя ему — газетная кампания.
В истории концерна их было немало. В зависимости от
времени и политической обстановки Шпрингер призывал
западногерманских читателей к вежливости, к любви к
животным, к объединению Германии... Каждая из этих
кампаний преследовала свою цель. Но все вместе они прежде
всего отвечали интересам концерна, а не читателей.
Шпрингер всегда пытался направить общественное мнение
в выгодное для себя русло, подкрепив свои политические
амбиции якобы народным волеизъявлением. Что
скрывается за подобными кампаниями, показывает последняя,
начавшаяся сравнительно недавно. Традиционный лозунг
концерна «Будьте вежливы друг с другом» теперь заменен
новым: «Все будет хорошо!»
Смена правительственной коалиции в Бонне была
встречена на Кохштрассе с ликованием. Еще бы, ведь
достигнута цель, которой Шпрингер добивался долгие
годы. Все эти годы правительство социал-либералов
находилось под прицельным огнем многомиллионной шприн-
геровской прессы. Ничто в его деятельности не
заслуживало одобрения шпрингеровских газет. И прежде всего
«восточная политика» Бонна. Сам Шпрингер, выступая на
собрании Немецкого атлантического общества в
Штутгарте, заявил, что эта политика таит «смертельную
опасность не только для Западной Германии, но и для всей
Европы, для всего свободного мира». В мартовские дни
1983 года, когда в Бонне шел дележ министерских
портфелей, «Вельт» опубликовала обращение к новому пра-
155

вительству, где сформулировала ему главную задачу:
«Ядром внешней политики ФРГ должно быть
сотрудничество с Соединенными Штатами и критика политики
СССР».
В практике кораблевождения существует такой маневр,
который называется «поворот все вдруг». Смысл его
состоит в том, что корабли, следующие в кильватерной колонне,
все одновременно осуществляют поворот в одну сторону.
Трудно найти более точное определение для пируэта,
совершенного армадой Шпрингера. «Поворот все вдруг» был
осуществлен на 180 градусов. Резко отрицательное
отношение ко всему, исходящему из Бонна, сменилось
доброжелательной, дружелюбной поддержкой. Так родился
пароль — «Все будет хорошо!», к которому следовало
мысленно добавлять: «При правительстве Гельмута Коля».
Это не было просто сменой лозунгов. В газетной
политике концерна осуществлялся идеологический поворот,
начиналась широкая кампания, всесторонне продуманная,
подготовленная, разработанная. Об этом свидетельствовал
прежде всего новый курс — экономический, на который
«легла» эскадра Шпрингера.
Наследство, доставшееся правительству канцлера
Коля, было не из богатых. Число безработных
колебалось на отметке в 2,5 миллиона человек. Ежегодно
разорялись до 12 тысяч фирм и предприятий. В стране, где
каждый четвертый рабочий связан с экспортом продукции,
портфели заказов крупнейших фирм были пусты.
Экономика ФРГ, считавшаяся «локомотивом» «Общего рынка»,
пробуксовывала, не в силах тронуться с места сама, а тем
более подтолкнуть других. Западногерманская марка
продолжала падать под натиском американского доллара.
Обвинять социал-либералов во всем решались оппозиция,
газеты Шпрингера да Союз немецких
промышленников. На самом деле христианские демократы,
имевшие большинство мест в ряде ландтагов,
саботировали экономические меры прежнего правительства,
искусственно создавая кризисную ситуацию, хотя на общем
фоне наступившей на Западе депрессии Федеративная
республика находилась далеко не в самом худшем
положении по сравнению со своими соседями по «Общему
рынку»...
Канцлеру Колю важно было показать избирателям,
что он в состоянии изменить экономическую ситуацию
сразу, с первых же дней прихода к власти. Поддержка
со стороны шпрингеровской прессы — во время выбор-
156

ной кампании и после нее — была существенно
необходима. Вот почему назойливый газетный хор, от «Вельт»
до «Бильд-цайтунг», одновременно затрубил: «Все будет
хорошо!» С консерваторами у власти можно быть
уверенным в завтрашнем дне!
Кампания началась. Как всегда, каждое издание
апеллировало к определенным социальным слоям. В
зависимости от читателя выбирались средства. В целом же
концерн работал на западногерманские монополии: их
доверенное лицо — Коль, выступал «спасителем страны».
Посмотрим, как развивался главный тезис. Простое
перечисление первополосных заголовков шпрингеровских
газет дает об этом ясное представление.
«Избран! Покончим с кризисом — мы беремся
задело!» (в шапку вынесены слова первого интервью
канцлера, данного «Бильд-цайтунг»).
«Правительство в Бонне начинает с новых рабочих
мест. Мы их создадим».
«Мерседес»: 1000 новых рабочих мест. Покончим
с болтовней о кризисе! Акции выше — кредиты дешевле».
«Федеральный канцлер Коль делает ставку на
прилежание и бережливость немцев. Экономика вновь обретает
надежду».
Подобным образом «подавали» Коля
многомиллионному читателю. По-деловому, с цифрами, с конкретными
фактами, с цитатами...
...Вспомним письмо школьницы. Нет, не зря читают
почту шпрингеровские репортеры. Проблема безработицы
была подана всесторонне, внимание обращено на главное:
на молодежь. По данным профсоюзов, армия лишних
людей в возрасте до 25 лет составляет в стране 925 тысяч
человек. Со школьной скамьи в безработные — такая
судьба ежегодно ожидает большинство выпускников
средних школ. Характерно, что для этой возрастной
группы уровень безработицы вдвое превышает средний.
Молодое поколение все чаще выступало против
буржуазных институтов власти. Это беспокоило всех, и прежде
всего новое правительство. Вот почему «Бильд» особо
выделила в своей кампании проблему молодежи.
Заголовок гласил: «Инициатива Коля: для каждого
выпускника школы — свое место ученика на производстве.
Наступает подъем экономики. Одобрение растет!»
«Бильд» объявила, что кампания по созданию
ученических мест проходит под «патронажем федерального
канцлера Коля». Все редакции получают срочное
157

задание: искать работу для подростков. Репортеры
бросаются к телефонам. В ход пущено все: связи, личные
знакомства, обещания написать в газете о фирме,
что равносильно бесплатной рекламе. Наконец — успех.
Он преподносится чуть ли не как личная заслуга канцлера.
На первой полосе — фотография счастливой Керстин Мер-
тинат. Она улыбается: «Я получила ученическое место
благодаря «Бильд». Так рождается еще один аспект
пропагандистской кампании: молодежный.
С самого начала было ясно, что ни канцлер Коль, ни
миллионер Шпрингер не в состоянии разрешить проблему
безработицы. Разумеется, вслух об этом не скажешь,
а в газете не напишешь. Но как свести концы с концами
и объяснить читателю, что, несмотря на барабанный бой
и газетную трескотню, число безработных в стране не
тает? Ответ найден заранее: и у канцлера есть
противники, тормозящие дело. Ленивые и неисполнительные
чиновники, вольно или невольно, срывают важную
кампанию.
...Одна из самых широких пропагандистских кампаний,
которую когда-либо вел концерн Шпрингера, обрастая все
новыми материалами, катится по газетным полосам.
Осталось сказать о ней самое важное: все, о чем пишут
газеты, высосано из пальца и является откровенной
болтовней. Ни оживления экономики, ни создания новых
рабочих мест в тех масштабах, о которых сообщает
пресса Шпрингера, на самом деле нет.
Наиболее воинствующие местные редакции «Бильд» —
франкфуртскую и дюссельдорфскую — посетили
делегации молодых безработных. Они потребовали
опубликовать в газете их заявление. «Что значат сотня-другая
ученических мест, разрекламированных в «Бильд», если
в стране необходимо иметь по самым скромным подсчетам
200 тысяч таких мест!» — значилось в нем.
Еще более категорически высказалась организация
«Безработные Гамбурга». В своем открытом письме ее
представители пишут: «Вместо того чтобы обвинять
предпринимателей, «Бильд» пытается отвлечь
справедливое недовольство безработных, расписывая
«бюрократизм» и «плохое отношение» на бирже труда».
Так западногерманская действительность опровергает
надуманный лозунг Шпрингера «Все будет хорошо!».

Для чего еще
нужны сенсации
«Лучше НЛО, чем ООН» — лозунг этот предложил
журналист Ганс Хабе. В концерне Шпрингера мистику
действительно предпочитают серьезным темам. Ведь
неопознанные летающие объекты — неиссякаемый источник
различных газетных историй. Афористичность фразы
сделала ее программной для концерна, тем более что
Хабе знает, что говорит. Его связывает с хозяином
дружба еще с лицензионных времен.
Шпрингеровские журлалисты набили руку на
запугивании читателя, создав свой собственный сказочный,
нереальный мир. К нему принадлежат вампиры —
европейские, славянские, африканские, птицы-великаны,
насекомые-убийцы, гигантские пауки и мухи, животные-
людоеды и всякая иная нечисть, которую накопила за
свою историю воспаленная человеческая фантазия.
Недаром Роман Полянски, известный режиссер,
создатель фильмов-ужасов — постоянный гость газеты. Ведь
своими лентами он убеждает зрителя в существовании
того самого мира, о котором пишет «Бильд».
Впрочем, не будем голословны. Вот отрывок из
репортажа, опубликованного в газете: «Одноглазый монстр
распространяет повсюду страх и ужас. Его любимые
места — шахты, кладбища, лесные дороги и фруктовые
сады. Гигантское чудовище с огромным круглым глазом
посреди лба беспокоит население целого угольного
района под Аахеном. Очевидцы так описывают монстра:
свыше двух метров ростом, рыжая косматая грива,
безносая морда, огромная пасть... 65-летняя женщина из
Альсдорфа рассказывает: «Я видела чудовище в угольной
шахте. Рыча, оно оторвало голову курице и жадно
проглотило ее...»
У человека, привыкшего верить печатному слову, такие
измышления, выдаваемые за обыденные факты, вызывают
удивление. А вот читателей «Бильд» такие «новости»
159

интересуют. Они повторяются из номера в номер. В них
весьма искусно переплетаются крупицы правды и горы
вымысла. Читатель в конце концов npHBbiKaef к ним и
перестает отличать фантазию от действительности.
Равнодушно пробегает он историю самоубийства и подверстанный
к ней рассказ о том, как «обезумевшие от голода чайки
набросились на людей». Раз газета пишет об этом, значит,
такие события заслуживают внимания. А если учесть,
что основной читатель «Бильд-цайтунг», как правило,
не видит других изданий, то иной информации ему
попросту взять неоткуда. И он продолжает пребывать в
фантастическом «Бильд-мире».
Попытаемся разобраться, почему с таким упорством
в редакции Шпрингера изображают и отстаивают
заведомую ложь. Как могло получиться, что реальный космос
стал нереальным и оказался в прямом соседстве с
фантастическими вурдалаками, пауками и летающими
чудовищами. Здесь нет ничего случайного. Это
закономерно и строго продумано. И соседство. И сама подача
темы.
«Бильд-цайтунг» нужно запугать читателя. Для одних
достаточно паука-великана. Воображение других он не
трогает, но зато они будут плохо спать, прочитав о взрыве,
который разнесет солнце и погрузит землю в вечный
мрак. Для наиболее трезвых и стойких потребуется и то,
и другое, но в конце концов и они будут сломлены.
Своих читателей газета держит в страхе и тревоге.
Им кажется, что в мире нет ничего постоянного и
устойчивого. Перед мировыми катаклизмами меркнут
и уходят на второй план социальные и политические
проблемы. Запуганные люди легче поддаются внушению,
ибо они не способны думать и привыкли получать готовые
рецепты со страниц газеты.
Для «Бильд-цайтунг» и других изданий концерна,
выполняющих социальный заказ монополий, сенсация
в газете носит и политический характер. Любая. Хотя
на первый взгляд это может и не показаться.
Но вот пример. Газета печатает репортаж о
потустороннем мире. Речь идет о двух англичанах, которые
в течение года записывают в пустой комнате на
магнитофон голоса, раздающиеся... с того света. Репортаж
«документален» и основан прежде всего на рассказе
самих героев. Комментарий газеты лаконичен: «В рай
попадают лишь те люди, которые любили на земле».
Мертвые в восторге, умиляется «Бильд-цайтунг». Там
160

у них нет войн, их не волнуют денежные проблемы,
житейские неурядицы. Развлекательная, на первый
взгляд, история имеет свой подтекст: хочешь попасть
в рай — люби ближнего на земле. Господь бог,
оказывается, разделяет идею «Бильд-цайтунг» — «Будьте
вежливы друг с другом!» — и руководствуется ею при
определении человеческих судеб на страшном суде.
Сама «Бильд» выступает в качестве уполномоченного
Саваофа на земле.
Сенсация в газете всегда и политически направлена, и
социальна. Этому тоже учат в школе начинающих
репортеров. Но вседозволенность имеет свои границы: они
очерчены годовым доходом и положением в обществе
газетного «героя». Один из молодых репортеров спросил
Шнейдера, можно ли публиковать статью о голоде
в странах третьего мира на одной полосе с
информацией о свадьбе наследника Флика. В ответ он услышал
раздраженно: «Сталкивать подобные материалы —
значит проявлять дурной вкус. Это было бы неуместно и
злонамеренно по отношению к господину Флику».
Семейство Фликов (его глава умер несколько лет
назад) относится к тем самым 100 богатейшим господам
ФРГ, к которым принадлежит и сам Шпрингер.
Естественно, что «Бильд-цайтунг» пишет об этих людях с"
неизменным восхищением. И уж конечно, репортаж о свадьбе
одного из именитых фабрикантов оружия ни в коем
случае нельзя омрачать разговорами о голоде и лишениях,
пусть и в далеких странах. Это «дурной вкус».
Характерная черта всех перечисленных сенсаций
«Бильд-цайтунг» состоит в том, что их герои — обычные
рядовые бундесбюргеры, принадлежащие к средним
слоям. С ними газета обращается в высшей степени
бесцеремонно, не брезгуя диффамацией, ложью и
клеветой. В лучшем случае они могут нанять адвоката, чтобы
бороться с всесильным концерном. Но и только.
«Журналистские приличия» начинаются там, где затрагивается
клан миллионеров. Газетные репортеры сто раз подумают
не только о том, что можно написать о каждом из
западногерманских миллионеров, но и о том, какие материалы
поместить рядом.
Что же, миллионеры — табу, они не могут быть
героями газетных сенсаций? Утверждать так — значило
бы недооценивать Шпрингера. А ведь его команде нельзя
отказать в том профессионализме, с которым она
добивается своих политических целей. Поэтому и для миллио-
161

неров находится место на газетных полосах. Но какое
место?
Вот Кристина фон Опель, дочь западногерманского
мультимиллионера, автомобильного короля, имя которого
хорошо известно на Западе. Юная девица усвоила образ
жизни «золотой молодежи»: на ее вилле в Южной
Франции полиция обнаружила ни много ни мало 1,6
тонны наркотиков. Последовал громкий процесс, и
наследница миллионов получила десять лет тюрьмы. Ни у кого
нет сомнений в справедливости приговора. По нынешним
временам он даже мягок.
«Бильд-цайтунг» не проходит мимо сенсации, и бедная
Путци (интимное прозвище Кристины) получает
соответствующее ей место на газетной полосе. Разумеется, речь
идет не о нравах высшего общества. Шапка гласит:
«Любовь! Может быть, даже безнадежная любовь!»
Страдания влюбленных (дружок Кристины был осужден
раньше) получают самое подробное освещение. Но,
конечно, в центре сенсационной истории — сама Путци,
миллионы которой нажиты многими поколениями рабочих.
Газеты оплакивают ее судьбу и слезливо описывают
подробности тюремного быта. «Путци фон Опель, которая
делит камеру с одной алжиркой, становится депрессивной
и худеет». «Ее тонкое лицо, ее детские руки стали почти
прозрачными». Словом, нет ничего — ни суда, ни
справедливости, ни полутора тонн наркотиков, а есть
только бедная, несчастная Путци, которая тает с каждым
днем.
«Она умирает в тюрьме»,— вздыхает «Бильд-цайтунг».
Не часто выражает газета сочувствие своим героям,
как в данном случае. И не только сочувствие. Если
внимательно прочесть репортаж, то бро.сается в глаза
характерная деталь: слово «наркотики» в нем
отсутствует. Но ведь именно за их хранение и была осуждена
Кристина. Таковы правила «Бильд-цайтунг». Наркотики
пользуются дурной славой среди читателей, это в редакции
хорошо знают. А посему газета вершит собственное
правосудие, взывая о сострадании и опуская «ненужные»
детали.
Из материала следует убрать все, что может
раздражать читателя, вызвать у него зависть или, не дай бог,
классовые чувства. Этого в редакции боятся больше всего.
Поэтому на страницах «Бильд-цайтунг» предприниматели
занимаются живописью, увлекаются спортом, ведут
трудовую и праведную жизнь.
162

Если же с сильными мира сего что-нибудь случается,
то будьте уверены, «Бильд-цайтунг» сумеет их защитить.
Так было не только с Кристиной фон Опель, но и со
многими другими представителями высшего общества,
совершившими преступления и понесшими заслуженное
наказание. Вспомним хотя бы иранского шаха. Сколько слез было
пролито на страницах газеты по поводу горькой,
печальной, незаслуженной судьбы этого человека. В каких
красках рисовалась иранская революция, сколько раз
ей пророчествовали поражение. И все ради того, чтобы
высечь искру жалости из сердца читателя.
«Сострадание! — писала по этому поводу западногерманская
«Унзере цайт».— Вчера — к убийце миллионов иранцев.
Сегодня — к банде наркоманов. Они принадлежат к
классовым друзьям Шпрингера и поэтому их необходимо
защищать».
Прекрасно и точно сказано! Именно классовым
подходом руководствуется рать Шпрингера при выборе
материалов. Это легко прослеживается во всех новостях,
которыми ежедневно пичкают читателей, во всех
кампаниях, которые организует концерн. Политика и сенсация
идут рука об руку на газетной полосе. А тот самый «вкус»,
который прививается начинающим журналистам, не что
иное, как верность и исполнительность в служении
монополиям и классовым друзьям Шпрингера.
Деполитизированные, напичканные преступлениями
и сексуальными историями читатели вполне созрели для
вколачивания в их головы нужных политических идей.
Цель, которой добивается концерн Шпрингера,— слить
всех читателей в безликую, бездушную толпу во главе
со своим политическим поводырем — газетой «Бильд».
Что может быть опаснее! А с теми, кто против,
расправляются безжалостно.

Следы ведут
на Кохштрассе
Западногерманское агентство ДПА сообщило: «Гейнц
Вильман, бывший репортер газеты «Бильд», найден
мертвым в своей кельнской квартире. Смерть наступила при
загадочных обстоятельствах. Согласно полицейскому
протоколу, он умер «от внутренних и внешних
кровоизлияний». Следов насилия не обнаружено».
Чем знаменит Г. Вильман, почему смерть бывшего
репортера стала сенсацией и привлекла внимание
западногерманской прессы, что за загадочные обстоятельства?
Полиция подчеркивает, что следов насилия нет и,
следовательно, это просто несчастный случай. Однако
западногерманская прогрессивная печать выдвигает другую
версию. «Гейнц Вильман,— пишет газета «Вельт дер ар-
байт»,— работал над детективным романом, в основу
сюжета которого были положены подлинные события,
связанные с нечистоплотными методами шпрингеровцев,
а также с их контактами с федеральной
разведслужбой. В последнее время журналист жил в постоянном
страхе, так как подвергся психологическому террору со
стороны бывших коллег...»
Вильман — один из главных героев
западногерманского бестселлера «Свидетели обвинения», написанного
писателем Гюнтером Вальрафом, Книга разоблачает
гангстерские методы работы «Бильд-цайтунг». Вильман
помогал автору бестселлера собирать материал. Он же
предупредил писателя, что его телефонные разговоры
записываются и прослушиваются в редакции газеты «Бильд-
цайтунг». После выхода книги Вильман не знал ни
минуты покоя. Его преследовали, терроризировали, от него
требовали, чтобы он изменил свои показания в
прокуратуре относительно «операции подслушивания». В
последний раз его избили неизвестные люди, которые
потребовали от него не выступать в качестве свидетеля на
предстоящем процессе, затеянном редакцией «Бильд»
против Вальрафа.
t64

Итак, главного свидетеля не стало. И хотя полиция
пока не обнаружила ничего «подозрительного», по мнению
западногерманской общественности, почерк шпринге-
ровской мафии очевиден. Кровавый след, как бывало уже
не раз, петляет к Кохштрассе. Возможны ли подобные
методы? Еще как!
Радио «Берлин» подготовило передачу Юргена
Холткалпа: «Полемика и заметки при чтении «Бильд»,
«Бильд ам зонтаг», «Вельт» и «Вельт ам зонтаг».
Передача была сначала отложена, потом снята
окончательно.
Журнал «Шпигель» объявил о выходе очередного
номера с заглавной историей, посвященной Акселю
Шпрингеру. Именно этот номер запретил Штраус,
будучи военным министром. Ни тогда, ни позднее история
о Шпрингере так и не увидела свет.
Закулисная сторона этих и подобных им событий
скрыта от широкой общественности. Неизвестно, к каким
методам прибегает газетный король, чтобы заставить
молчать таких серьезных противников, как ведущую
радиостанцию или популярный еженедельник. Зато
доподлинно известно другое: кЗк он расправляется с
рядовыми гражданами, пытающимися отстоять правду.
...Каждый раз, когда западноберлинский учитель Юр-
ген Баатц заглядывает в почтовый ящик, его охватывает
тревога. Он уже получил семь счетов на сумму 5 тысяч
марок и ждет еще. Причина — процесс против «Бильд».
Когда отец Баатца, ректор университета, покончил с
собой, «Бильд» вышла с аншлагом: «Коммунисты довели
ректора до самоубийства». Юрген возмутился ложью
и подал в суд. Газета была вынуждена напечатать
опровержение. Но оно было набрано столь мелко и
помещено в таком месте, что его никто не увидел. Баатц
вновь обратился в суд, и... ему было отказано в иске.
С тех пор у него «сосет под ложечкой». «Они хотят
мстить мне потому, что я, наконец, вынудил их
напечатать правду»,— говорит Баатц.
О чем думал перед своей смертью Вильман, не знает,
очевидно, никто. Однако методы, с помощью которых
травили репортера, известны. В своей книге «Свидетели
обвинения» Гюнтер Вальраф пишет: «Они шпионили за
мной, подсовывали мне электронных «клопов»,
прослушивали мои телефонные разговоры. Они подсылали ко
мне провокаторов, оказывали давление на людей,
снабжавших меня информацией. Они устраивали обыски,
165

и я чудом не лишился своих архивов». «Они» — люди
из концерна Шпрингера.
Вальраф — западногерманский писатель-публицист,
человек необычный. Его разоблачительные репортажи
приобрели в последнее время широкую известность в ФРГ
и за рубежом (они изданы и на русском языке).
Интересы писателя привлекают социальные процессы. Исследуя
тайные пружины власти, силу и произвол капитала, он
прибегает к не совсем обычным методам. Как правило,
Вальраф инкогнито поступает работать на какое-нибудь
крупное предприятие, известное своими драконовскими
внутренними порядками. Здесь он собирает данные, так
сказать, «из первых рук». Его интересуют
«человеческие взаимоотношения в ненормальных условиях».
Там, где людьми руководят, манипулируют, подавляют
волю и сознание. Полученный материал «анатомируется»,
превращается в волнующий репортаж. Книги Вальрафа,
разоблачающие бесправие, принадлежат, бесспорно,
к настоящей литературе. Поэтому они и находят
массового читателя.
До сих пор писатель занимался такими социальными
проблемами, как одинокие и бездомные, приюты для
алкоголиков и психиатрические больницы ФРГ. Он шел
от частного к общему. Вскоре он понял, что
«манипуляция, которая происходит в психолечебницах,
распространена и в капиталистическом производстве, во всем
обществе». Так, по совету своих друзей Вальраф пошел
работать репортером в «Бильд-цайтунг». С марта по
июль 1977 года он прилежно трудился в ганноверском
отделении газеты, выполняя указания начальства и
одновременно «анатомируя» все увиденное. Потом появилась
первая книга — «Человек, который был в
«Бильд-цайтунг» Хансом Эссером».
Почему «Бильд»? Отвечая на этот вопрос, Вальраф
говорит: «Журналистика в нашей стране деградировала
настолько, что стала во многом сродни первой древнейшей
профессии — проституции. Из-за денег многие
талантливые журналисты отстаивают принципы тех, кто их нанял.
Особенно это касается изданий Шпрингера, который
покупает редакции и журналистов, как говорится,
с потрохами. Достаточно сказать что-то против, и ты уже
в «черном списке».
Если не считать чисто неофашистской прессы да штрау-
совской «Байерн курир», газета «Бильд» наиболее
агрессивна и опасна. Во всей Западной Европе нет другого
166

подобного издания. Ее опасность состоит в том, что она
базируется не на фактах и объективной информации,
а обращается к инстинктам и низменным чувствам. При
этом расчет делается на совершенно неосведомленного
человека. Поэтому нужно, чтобы как можно больше
читателей узнали, как делается эта газета».

Редакционный
конвейер
Вальраф стал Хансом Эссером, 30-летним специалистом
по рекламе. Вот он стоит перед зданием, где
помещается редакция «Бцльд» в Ганновере. Высоченная ограда,
проходная будка, всевозможные объявления —
предупреждающие и запрещающие. Время от времени
появляется постовой с овчаркой. Охранники цепко ощупывают
взглядом каждого входящего. Барьеры, ограждения,
автоматически закрывающиеся двери. Редакция «Бильд»
обороняется против своих читателей, постороннему сюда
не проникнуть.
Внутри, на редакционных этажах,— те же порядки:
жесткая дисциплина, настороженность и недоверие.
Ничего человеческого в отношениях не допускается.
Кроме ветеранов, вроде шефа редакции Швидмана, почти
половина сотрудников работают в издании на правах
«свободных» журналистов. У этих людей нет никакого
письменного договора с издательством, никакой гарантии от
увольнения. Они не имеют права на отпуск, на какие-либо
социальные вспомоществования. Они живут и работают
по воле и милости начальства, завися от произвола
руководителей редакции. Они вынуждены драться за кусок
хлеба, яростно конкурируя друг с другом.
А что бывает, если кто-нибудь из репортеров позволяет
себе иметь собственное мнение? Был в редакции такой
случай. Новый сотрудник оказался чересчур щепетилен.
Он отказывался передергивать факты, как это привыкли
делать в «Бильд». Это вызывало насмешки и
издевательства. Однажды, когда все были в очередной раз крепко
навеселе, этого репортера схватили и стали раздевать.
Сначала в шутку, а потом и всерьез. Наконец кто-то
проштемпелевал все его тело редакционным штемпелем,
на котором значилось «Бильд»...
Начинается рабочий день. В течение двух часов
каждый репортер должен предложить в номер свою
сенсацию редактору отдела новостей. Он, так сказать, «первое
168

решето», на котором проверяется ее пригодность для
газеты. Вопрос редактора один и тот же: «Где трюк?»
Если до одиннадцати ничего нет, репортер получает
нагоняй: «Да, ты не фонтан! Иди сюда и звони в полицию!»
Учитывая отношения в редакции, подобное обращение
звучит просто по-отечески. На самом деле все жестче
и грубее. Вальраф цитирует протокол редакционного
собрания отделения «Бильд» во Франкфурте-на-Майне:
«Поводом для него послужили жалобы журналистов на
плохой производственный климат. В редакции стоит
такой шум и гам, что трудно работать. Характер
отношений между сотрудниками оставляет желать лучшего.
Руководители отделения смотрят на подчиненных «сверху
вниз», называют их «глупцами». Нередки личные
обращения вроде «ты, задница». Дело доходит до того, что
невозможно вести телефонные разговоры, потому что
собеседник может услышать эти выражения. Сотрудники
жалуются, что приходится работать сверхурочно, а за это
не платят...»
Нечего удивляться подобным нравам. В редакции
«Бильд» не щадят самолюбия друг друга, а уж к
читателям и подавно относятся с презрением. Их
издевательски называют «дураками» и «примитивами». Это считается
само собой разумеющимся. Уже известный нам Шнейдер
поясняет: «Хирурги тоже шутят о своих пациентах, когда
те находятся под наркозом и не слышат того, что им не
нужно слышать». Оказывается, и журналист, и хирург
обрабатывают своих «пациентов» под наркозом. И этим
наркозом является «Бильд»!
Пусть у читателя не складывается впечатление, что
рядовые репортеры (а ведь-именно о них рассказывает
Вальраф) — злодеи, графоманы, готовые на всё ради
сенсации. Совсем нет! Он пишет в своей книге, что
журналисты «Бильд» не родились злыми духами, лжецами
и лицемерами. Они должны «быстро сколачивать историю»
вопреки истинной ситуации, потому что шеф новостей
уже утвердил броский заголовок как окончательный
и не подлежащий изменению и сообщил его в Гамбург,
где выходит основное издание.
Вот искреннее заявление журналиста, пожелавшего
остаться неизвестным, продолжающего работать у Шприн-
гера: «Моя профессия не оставляет мне выбора. Разве это
выглядит иначе, чем обтесывать камни, стоять у
конвейера, складывать цифры? В чем разница? Я стучу на
пишущей машинке свои истории. Когда-то я любил свое
169

дело, теперь оно для меня безразлично. Мне все равно,
где работать. Правда, в провинциальной газете я получал
3 тысячи, а здесь зарабатываю 5 тысяч марок, а в хороший
месяц и больше. Что касается того, что мое имя под этими
историями видят миллионы читателей,— это вам не
пустяк! Гордись! Изменить ты все равно ничего не
сможешь, потому что для этого нужно разрушить саму
систему...»
Откровенное признание! В нем выражена
квинтэссенция современной буржуазной журналистики. Газетчика
покупают, платят ему хорошо, но зато уж и заставляют
отрабатывать полученные деньги с полной отдачей. И
изменить что-либо в существующей капиталистической
системе ему не по силам. Концерн Шпрингера
наиболее типичен в этом смысле. Потому что эксплуатация
журналистского труда доведена здесь до предела.
Почти полугодовая «творческая командировка»
позволила Вальрафу создать волнующую книгу. Главное
ее достоинство — она рассказывает о том, что писатель
видел сам лично. Бывало, от Шпрингера уходили
журналисты (особенно в 60-е годы), которые потом выступали
с политическими заявлениями, объясняя свое несогласие
со взглядами хозяина. Достаточно вспомнить
Себастьяна Хаффнера или Эриха Куби. Но то была большая
политика, и она не касалась самой обстановки в
концерне. Как известно, «Бильд-цайтунг» не стремится делать
такую политику. Ее поле действия куда скромнее:
повседневная жизнь Федеративной республики, заботы и
стремления рядового читателя. В этом «Бильд» преуспела.
Но ни для кого, даже для шпрингеровских репортеров,
нет сомнений в том, что газета (а точнее, «продукт») —
одна из самых беспринципных, желтых и лживых
изданий в стране. Ее не раз разоблачали, с ней судились,
она вынуждена была давать опровержения. Но вот что
любопытно: несмотря на эту репутацию, газета
продолжает выходить, сохранять высокий тираж, приносить
хозяину баснословные барыши. Газета в состоянии
платить высокие гонорары, и у нее нет*недостатка в самых
уважаемых авторах. В чем же дело?
Вальраф ответил на этот вопрос. Ответил по-своему,
когда рассказал о порядках, царящих в редакции «Бильд-
цайтунг», об атмосфере, которая насаждается в самом
концерне Шпрингера. Не побоимся назвать это
журналистским открытием, сенсацией в хорошем смысле слова.
До сих пор было так. Читатель получал готовый листок,
170

Образец шпрингеровской рекламы: «Бильд борется за вас!» —
гласит надпись в рамке.

Так подавался материал
о «Самой ленивой школьнице Германии...»
...а вот так — очередной «гвоздь» номера:
«Секретарша получает права».
Здесь на снимке, видимо, жертва нападения
обезумевших от голода чаек.

Первополосное клише
и материалы
о школьнике,
который пьет кровь
своих жертв.

Хищные пирайи, которые якобы искусали директора музея.
Одна из сенсаций «Бильд». Заголовок — крупно, над материалами:
«Моя жена для меня слишком левая — развод».

«Бильд» предсказывает скорый конец света,
который наступит после взрыва Солнца.
На снимках материалы, разоблачающие
очередную фальшивку «Бильд» о событиях в Афганистане.
Вырезка из «Бильд» с материалом о том,
как «Советы выращивают космонавтов».

КАРИКАТУРЫ НА ПРЕССУ ШПРИНТЕРА,
ВЗЯТЫЕ ИЗ ПРОГРЕССИВНОЙ ПЕЧАТИ
ФЕДЕРАТИВНОЙ РЕСПУБЛИКИ ГЕРМАНИИ.
Таким представляет себе Шпрингер
западногерманское телевидение.
\сн2б
SFKACH ZV&STMW Ptf£ LBlCHef
Шпрингеровский репортер
идет по трупам.

С «Бильд»
связываться
опасно.
Сенсации
высасываются
из пальца.

*
л
^
и
®
Бильд» делает читателя дураком.

Попугай, который мог бы служить у Шпримера.
Птица говорит: «Нам угрожают русские!»

Обложка, некоторые материалы и клише
антишпрингеровского издания *Кильт».

созданный по канонам бульварной журналистики. Читая
его каждый день, западный немец привыкал к нему как
к наркотику (Шнейдер в конце концов добился своего).
Он переставал отличать правду от вымысла и сознательной
лжи, начинал смотреть на окружающий мир сквозь
газетные полосы. Так читатель становился пленником
«Бильд».
Вальраф, пожалуй, впервые показал, что желтый
листок, имя которого ежедневно мелькает на улицах
и площадях ФРГ,— «продукт» определенной системы.
Не случайно писатель употребляет это слово. «Бильд» —
конечный продукт огромного конвейера духовной
отравы, запущенного и контролируемого лично Шпрингером.
В нем участвуют тысячи людей, в нем все продумано
и учтено. Бег этого конвейера и предстает перед
читателем. У его истоков находится школа начинающих
репортеров концерна, которым ветераны передают свой
коричневый опыт. Молодежь проходит практику в
провинциальных редакциях, а затем получает место у главного
конвейера. Она становится его частью, включается в
механизм манипулирования читателем. Теперь необходимо
только выдерживать газетный темп, придумывать и
выдавать сенсации, гарнировать полосы и развороты,
избегать фактов и объективной информации. Работа,
что и говорить, тяжелая, не каждому по плечу. Недаром
в своей исповеди журналист, не рискнувший назвать
себя по имени, сравнивает ее с настоящим конвейером.
Шпрингер беспощаден. За последние два года
25 процентов журналистов покинули редакции «Бильд».
Выживают лишь самые беспринципные, циничные,
угодливые. Вот они-то и создают «Бильд» в соответствии
с указаниями хозяина. В редакциях нет места людям
с самостоятельным мышлением. Главные направления
здесь определены заранее.
Вальраф показал на практике, как монтируется
каждый номер «Бильд», каковы ее основные узлы, откуда
берутся запасные части. Редакционный конвейер
открылся перед глазами читателей во всей своей неприглядности.
Сделано это, как заявил Вальраф, «с точки зрения
тех, кто представляет большинство в нашем обществе
под пролетарским углом зрения». Иначе говоря, с
классовых позиций. Это тоже в немалой степени
предопределило успех книги. Она разошлась тиражом свыше
400 тысяч экземпляров. Цифра, прямо скажем, огромная
для ФРГ.
181

Под колпаком
у Шпрингера
Автор книги и издательство «Кипенхойер и Вич», где она
вышла, получили повестки в суд. Шпрингеровские
адвокаты, поднаторевшие в тяжбах с читателями,
предъявили длинный список обвинений. Главным, против
чего они выступали, было, как и следовало ожидать,
описание порядков в редакции, в особенности
«изображение журналистских совещаний и цитирование
отдельных выражений, употреблявшихся тогдашним шефом
издания». Как «клевета» было расценено утверждение
Вальрафа, что «Бильд» будит эмоции и предрассудки,
выступает против национального меньшинства,
подстегивает ненависть и страх и делает таким образом свою
политику». Руководитель ганноверской редакции «Бильд»
требовал «арестовать» некоторые тексты и цитаты, как
клеветнические. Распространение книги было
приостановлено вплоть до окончательного решения суда.
Одновременно Шпрингер пустил по следу Вальрафа
своих репортеров. Те самые методы, о которых рассказал
писатель, были применены по отношению к нему. Вальраф
оказался осажденным в прямом смысле этого слова.
...Кельн, Тебеерштрассе, 20. Здесь живет Гюнтер
Вальраф. Для него дом — место работы, библиотека,
архив, приемная читателей. Рабочий день загружен до
предела. В короткие минуты отдыха писатель любит
побродить по этому району города. Здесь живут трудовой люд,
иностранные рабочие. Среди них — читатели его книг,
поклонники таланта и писательского метода.
Во время одной из прогулок он зашел пообедать в
ресторанчик, каких много в этих местах. Обычное заведение,
куда заходят, чтобы перекусить, переброситься
новостями с приятелем и скоро уйти. За столиком встретился
«случайный» сосед. Вальраф — разговорчив и
коммуникабелен, тем более что человек оказался его коллегой.
Он представился «свободным фотографом», который нигде
не работает и живет на случайные заработки, ищет
182

и снимает уличные сенсации. Разговор затянулся. Человек
разоткровенничался, рассказал о своем трудном детстве,
о желании получить образование. К сожалению, для этого
нет средств.
Сколько таких людей встретил в своей жизни Вальраф!
Они всегда вызывали у него сочувствие. Так завязалось
знакомство. Из ресторана вышли вместе, договорились
встретиться. «Фотограф» оказался интересным человеком,
и Вальраф пригласил его домой.
На самом деле «случайное» знакомство было
запрограммировано. «Фотограф» — профессиональный
детектив, работал по заданию Шпрингера. Он должен был
внедриться, стать своим человеком в доме Вальрафа. Ему это
удалось. Он установил в квартире писателя «клопа»
(подслушивающее устройство). Отныне все разговоры
Вальрафа напрямую прослушивались и записывались
в кельнской редакции «Бильд». «Фотограф» ежедневно
представлял письменные отчеты о том, что ему удалось
вызнать о планах Вальрафа. «Бильд» имела полное и
подробное представление о том, чем занят писатель.
Фантастическая история! Но она — всего лишь одна
из многих. Писателя не оставляли в покое ни на минуту.
Появление книжки вызвало тревогу и среди сотрудников
«Бильд». Кое-кто из них усомнился в законности тех
методов, к которым прибегает редакция. У Вальрафа
появились добровольные помощники. Они приносили
ему материал для новой книги, которую задумал писатель.
Однажды один из редакторов кельнской редакции «Бильд»
пригласил Вальрафа домой. Он обещал ему новые
интересные документы. Вальраф не знал, что это ловушка.
Дом принадлежал шпрингеровскому фоторепортеру Курту
Гатеру, который сделал тайную серию снимков Вальрафа
и его спутницы. Снимки должны были стать главной
уликой на предстоящем процессе, затеянном
дюссельдорфской редакцией «Бильд» против Вальрафа. На сей раз
писатель обвинялся в краже документов и материалов
газеты с помощью соучастников из редакции.
Одновременно ему инкриминировали то, что он шантажирует
журналистов и принуждает их к разоблачениям.
Судебный процесс по поводу «кражи и принуждения»
в последний момент не состоялся. Он, попросту говоря,
лопнул. Потому что оба сотрудника «Бильд», на
показаниях которых покоилось обвинение, на допросе отказались
от своих слов. Для того, чтобы, как заявили они, «самим
не подвергнуться судебному преследованию». Вот тогда-то
183

и стало известно о тайных съемках Гатера. Вальраф
раскрутил эту историю и опубликовал рассказ о ней вместе
со снимками в одном из иллюстрированных журналов.
Придравшись к некоторым неточностям, Гатер подал на
Вальрафа в суд. Однако восьмая палата земельного
суда в Бохуме вынесла приговор в пользу Вальрафа,
отметив, что методы «фотомародерства должны быть
осуждены со всей решимостью».
Читатель, вероятно, уже обратил внимание, что все
новые и новые люди оказываются рядом с Вальрафом.
Затеваются бесконечные процессы по обвинению «в
клевете». Каждая редакция «Бильд» ищет повод, чтобы
обратиться в суд. География судебных дел против Вальрафа —
практически вся ФРГ. Шпрингер бросил против Ганса
Эссера свою многочисленную рать, мобилизовав все
влияние. И не все процессы кончаются столь благополучно,
как в Бохуме. В Гамбурге, куда обратился Шпрингер,
верховный земельный суд вынес приговор в его пользу,
мотивируя это тем, что Вальраф получил свою
информацию незаконными методами, «прокравшись» в редакцию.
Выступая на одной из пресс-конференций, Вальраф
заявил, что судьи в Гамбурге изобрели новый состав
преступления — «проникновение» или «прокрадывание».
«Такого основания нет ни в одном кодексе
Федеративной республики. И тем не менее его придумали».
Для чего? Вспомним, что Гамбург — газетная столица
Шпрингера. Здесь он начинал и стал миллионером.
Судьи настроены здесь благосклонно к Шпрингеру,
связаны с ним деловыми отношениями. Например, вскоре
после вынесения приговора дочь судьи Енгельшаля
получила место в центральной редакции «Бильд».
Тот же Енгельшаль председательствует в кассационном
комитете гамбургского совета прессы. Эти совпадения
отнюдь не случайны. Шпрингер, решив расправиться
с Вальрафом, не останавливается ни перед чем. К делу
в конце концов подключились его «влиятельные друзья».
Кто они? Тюнтер Вальраф именует их
«западногерманскими спецслужбами». Между ними и Шпрингером
существует «прямая связь».
В разгар схватки между писателем и миллионером,
за которой, затаив дыхание, следила западногерманская
общественность, Вальраф получил письмо. Министр
внутренних дел Г.-Р. Баум извещал, что телефон писателя
несколько лет назад находился под контролем, а его
разговоры записывались на пленку. Основанием для под-
184

слушивания явились «возникшие против него
подозрения в государственной измене». Обвинение было
достаточно серьезным, и писатель попросил разъяснений. Министр
распорядился расследовать дело.
Казалось бы, подобный оборот событий может лишь
свидетельствовать о «торжестве» буржуазной демократии:
в ФРГ ничего не делается тайно, перед законом все
равны. Но Вальраф (которого письмо обеспокоило и
насторожило) по зрелому размышлению задумался над тем,
для чего спустя пять лет после акции подслушивания
министру понадобилось сообщать об этом своей жертве?
«Честность» полиции выглядела весьма подозрительно.
Сопоставив факты, Вальраф решил: письмо — сигнал.
Именно сейчас, когда писатель замахнулся на репутацию
газетного короля, его надо осадить. Министр давал понять,
что «дело Вальрафа» не забыто и специальные службы
держат его в поле зрения. Вскоре писатель убедился
в правоте своих предположений: он получил
неопровержимые доказательства, что его телефон вновь
прослушивается секретными службами.
К этому времени у писателя появился добровольный
и надежный помощник: Гейнц Вильман. Человек сложной
судьбы, он первый сообщил Вальрафу и подтвердил
адвокату, что кёльнская редакция «Бильд» подслушивает
и записывает его разговоры. Он сам присутствовал при
этом. Вильман был в редакции «своим» человеком и знал
больше, чем простой репортер. В частности, он был
осведомлен о закулисной стороне сотрудничества между
федеральной секретной службой и редакцией «Бильд».
Он сам работал в качестве осведомителя. И за ним,
судя по всему, следили.
...Они должны были увидеться тайно в одном из
кёльнских локалей. Как всегда, в таких местах бывает шумно
и людно, особенно во время местных праздников. Так
было и на этот раз: играл оркестр, суетился бродячий
фотограф. Он делал моментальные снимки, чтобы
заработать несколько марок. Вальраф поддался общему
настроению, шутил и смеялся. Вильман молчал. Знал он или
предчувствовал? Как он потом признался товарищу, все
было подстроено. Ему показали серию снимков и сказали:
мы знали о вашей встрече с самого начала. Кто «мы»,
Вильман не уточнил. Но от него требовали отказаться
от данных им показаний. Потом дважды били. Потом
полиция обнаружила дома труп. Когда новость об этом
достигла «Бильд», один из руководителей редакции зая-
185

вил: «Я придерживаюсь китайской поговорки. Она гласит:
оставайся сидеть на берегу и смотри, как мимо тебя по
реке проплывают трупы врагов».
«Эта смерть является загадкой»,— сказал Вальраф.
Можно добавить с полным основанием, что она не
разгадана до сих пор. Во всяком случае, главный свидетель
обвинения исчез в самый драматический момент.
Все это вполне вписывается в обширную картину
преследования и травли, которым подвергся писатель.
После выхода его книг особый уполномоченный
концерна В. Шнейдер разъезжал по стране, выступал по радио
и телевидению, давал бесчисленные интервью, пытаясь
опорочить Вальрафа. Он не скрывал своих намерений.
Вот отрывок из его интервью.
«Вопрос: Правда ли, что несколько репортеров из
издательства Шпрингера совали свой нос в личную жизнь
Вальрафа?
Шнейдер: В журналистике это обычное дело. Надо
знать как можно больше о своем противнике.
Вопрос: Что общего имеют расспросы матери
Вальрафа с судебным делом?
Шнейдер: Вальраф написал книгу и повел широкое
наступление против «Бильд», против Шпрингера вообще
и против самого принципа частной прессы. Мы
вооружаемся информацией против Вальрафа.
Вопрос: По принципу «око за око, зуб за зуб»?
Шнейдер: Если угодно, да!»
По заказу Шпрингера была написана и издана
книга «Случай с Гюнтером Вальрафом». Автор ее
утверждал: «Облик Вальрафа — это сплошной негатив... Разве
смеялся когда-нибудь этот человек? Разве когда-нибудь
любил? Разве встречался с друзьями? Разве радовался
покупкам, другим повседневным вещам?» Наемные перья
пытаются представить писателя фанатиком, который
всецело поглощен лишь делом, у которого нет никакой
личной жизни и вообще никаких человеческих черт. Стиль
известный, говорит по этому поводу сам Вальраф.
Мешанина из тонкого подстрекательства и обращения к
низменным чувствам бюргера. Книжка, вышедшая тиражом
100 тысяч экземпляров, не нашла читателя. Ее
бесплатно рассылали в редакции газет, на радио, депутатам
бундестага, судебным чиновникам.
Против Вальрафа применялись и другие, отнюдь не
безобидные методы. Вот сообщение о пожаре в Кёльне,
в результате которого «были уничтожены служебные
186

и жилые помещения западногерманского публициста Гюн-
тера Вальрафа, известного своими разоблачительными
репортажами о деятельности монополий. По словам
самого Вальрафа, в огне погибла часть его архива,
«плоды десятилетней работы». Полиция не исключает
возможности поджога...».
Как это сообщение перекликается с другим,
переданным агентством ДПА: «Из так называемого «пункта
борьбы с газетой «Бильд-цайтунг» во Франкфурте исчез
архив, якобы содержащий материалы, порочащие
репутацию газеты. Полиция подтвердила, что к ней обратились
с жалобой по поводу подозреваемого проникновения
в бюро, которое было основано в связи с
опубликованием писателем Вальрафом материалов о методах работы
газеты «Бильд-цайтунг». С жалобой в полицию обратилась
сотрудница бюро.
По данным полиции, «не было выявлено следов
проникновения в бюро путем взлома». У многих лиц были ключи
от помещения. Как заявила в своей жалобе сотрудница,
из архива пропали 4500 адресов, документация о
различных лицах, которые характеризовались как жертвы
«Бильд», списки абонентов продукции издательства
«Аксель Шпрингер», а также денежная сумма».
Знакомый почерк! Очередное уголовное преступление,
виновных в котором полиция не находит. Столь скорая
на расправу со студентами или сторонниками мира, она
во всех историях, которые прошли перед читателем в этой
главе, так ничего и не обнаружила. Как тут не вспомнить
о дружбе Шпрингера со специальными службами. Не в ней
ли таится секрет безнаказанности тех, кто преследует
Вальрафа? Уж слишком нагло и беспардонно творятся
такие дела.
Итак, убийства, поджоги, кражи со взломом, клевета,
подслушивание телефонных разговоров, лжесвидетельство
и многое другое! Огромный арсенал действий,
придуманных XX веком, чтобы напугать и заставить замолчать
неугодное лицо, используется в борьбе против одного
человека. «Мне было страшно,— пишет Вальраф.—
Временами я был готов бросить работу. Они проникли
в дом одного из моих корреспондентов так, что не
оставили никаких следов. В то же время из моей квартиры
исчезли документы, связанные с этим человеком. Многое
делалось столь профессионально, что в этом угадывается
почерк секретных служб, почерк федеральной
разведки...»

Свидетели
обвиняют
Невольно возникает вопрос, почему Вальраф подвергся
столь жестокому преследованию? Ведь, казалось, Шприн-
гер уже свел с ним счеты. В результате подслушивания
в редакции «Бильд» узнали, что писатель задумал новую
книгу, еще более опасную, угрожающую репутации всего
концерна. Не жалея сил и времени, Вальраф собирал
материал для нее.
До сих пор Вальраф рассказывал о порядках, которые
царят в газетном концерне, об условиях работы
журналистов у Шпрингера. Речь шла о внутреннем обеспечении
бесперебойной деятельности редакционного конвейера
лжи. Новая книга преимущественно исследует судьбу
материалов, главным образом «гвоздей», «сенсаций»,
опубликованных в «Бильд». Писатель идет по следам
героев газетных полос, некоторых он находит, иных уже не
застает в живых. Он показывает читателю, как это могло
случиться, какими методами действует «Бильд», доводя
своих читателей до самоубийства. Одновременно
разоблачается роль газеты, изображающей из себя некоего
адвоката, защитника «маленького человека». На самом
деле, как утверждает автор, «Бильд» — главный «орган
клеветы» в Федеративной республике. «Я написал книгу
о насилии особого рода, о духовном насилии, для которого
не нужны бутылки с зажигательной смесью и пулеметы.
Жертвами этого насилия являются люди, их мысли и
чувства, их достоинство» — так определил Вальраф суть
своей книги, выступая на пресс-конференции в Бонне.
Репортажи символически названы «Свидетели
обвинения». О некоторых из них рассказывается в предыду.-
щих главах. Пусть не ищет читатель выходные данные
книги: издательство не указано. Отсутствует и нумерация
страниц. На титульном листе в качестве эпиграфа
значится: «В стоимость книги включены предполагаемые
судебные и юридические издержки». Книга выходила
в условиях строгой конспирации. Когда Вальраф разгова-
188

ривал с издателем, он прибегал к коду. Например, если
нужно было встретиться с редактором, то это звучало
по телефону примерно так: «Мы придем с коллегой
поиграть в настольный теннис и захватим с собою
шарики».
Книга набиралась за границей, в разных типографиях,
вот почему отсутствует нумерация страниц. «Напечатано
в Европе»,— значится на титульном листе, и это точно
отражает положение дел. Авторы позаботились о том,
чтобы не создавать книге трудностей и свести до
минимума риск. Учитывая силу и могущество Шпрингера,
издание вообще могло не увидеть свет. Только когда книга
появилась в магазинах, все вздохнули с облегчением.
Новая книга Вальрафа имеет подзаголовок
«Описание «Бильд» продолжается». Он раскрывает не только
творческий метод, но и политическую позицию автора.
Вальраф идет по пути героев сенсаций. Эти люди и есть
«свидетели обвинения». Как добросовестный
исследователь, автор рассказывает читателю действительный ход
событий. Но ограничиться только этим — значило бы,
по существу, сказать очень мало. Какая газета не
застрахована от ошибок? Ведь в любом издании работают
прежде всего люди, опытные и неопытные, каждый из которых
может заблуждаться. Есть такие работники и в огромном
концерне Шпрингера. Никто не может лишить их права
на ошибку.
Но когда Вальраф утверждал, что «описание «Бильд»
продолжается», он имел в виду нечто другое: следующий
шаг в анализе самой массовой газеты ФРГ. Не только
методы подготовки ее материалов, их характер, но и место
газеты в политической модели современного
западногерманского общества. Проведя огромную
исследовательскую работу, накопив проверенные факты, Вальраф
пришел к определенным политическим выводам. После
выхода книги в глазах читателей «Бильд» перестала быть
всего лишь образчиком сомнительной бульварной прессы.
«Бильд» превратилась в воинствующую газету с ясной
политической линией, которая не оставляла места
обломкам журналистской этики. Она выражает и отстаивает
программу своего хозяина, в основе которой лежат
звериный антикоммунизм и ненависть ко всему прогрессивному.
«Я не считаю, что материалы, опубликованные в
«Бильд», служат благу общества, и мог бы доказать это
перед судом» — так писал социал-демократ Фриц Эбер-
хард, один из создателей Основного закона Федератив-
189

ной республики. Приводя эти слова, как и мнения других
авторитетных политических деятелей, Вальраф
показывает, что «Бильд» является не просто составной частью
буржуазного газетного ландшафта, а его важнейшей,
влиятельной частью. До сих пор в официальном Бонне
едва ли находился политический деятель, который
осмеливался бы критиковать политику концерна.
Правительство социал-либеральной коалиции испытало на себе
силу и мощь ударов шпрингеровской артиллерии. Она
оказалась для Г. Шмидта не менее опасной, чем
оппозиционные партии ХДС/ХСС. Как заявил в свое
время шеф боннского ведомства печати и информации
статс-секретарь Алерс, опровергнуть клевету
шпрингеровской прессы почти «безнадежное дело». В последние годы
нахождения у власти социал-демократы вынуждены были
просто молчать и делать вид, что измышления концерна их
не касаются.
Можно утверждать, что книги Вальрафа (в 1981 году
он выпустил еще одну, третью — «Помеха «Бильд») по-
своему открыли Шпрингера для общественного мнения
страны. Ведь до сих пор все действия концерн старался
сохранить в тайне, все разоблачения опровергуть
судебными приговорами, а жертвы газетных сенсаций
заставить молчать с помощью денег и страха. Шпрингер
использовал свою силу и власть, чтобы раздавить
любого противника. И надо сказать, что до определенного
времени ему это удавалось. Десятилетие, прошедшее со
дня студенческих волнений в ФРГ (1968—1978 годы),
оказалось для деятельности концерна благоприятным.
Вальраф разбил лед молчания. Он сказал вслух
и громко то, о чем говорили шепотом. Его хорошо
аргументированные, а главное, безупречно выверенные с
фактологической стороны книги явились неопровержимым
аргументом в борьбе со Шпрингером. То, о чем только
могли догадываться, не имея фактов, оказалось теперь
самым реальным и правдивым. Об этом можно говорить,
писать, спорить, не боясь вызова в суд и огромного
штрафа. Впервые за всю свою историю Шпрингер
вынужден был оправдываться. Уже сам этот факт вселял новые
силы, придавал сознание своей правоты не только
жертвам «Бильд-цайтунг», но и политическим противникам,
профсоюзным функционерам, просто газетным
конкурентам. Шпрингера можно заставить замолчать и даже
выиграть у него процесс — это доказал своими книгами
Вальраф. Для общественной жизни страны подобный
190

поворот событий был необычен. Прогрессивное
общественное мнение, которое Шпрингер всячески третировал и
поносил, заговорило в полный голос. У Вальрафа оказалось
множество друзей и единомышленников.
Особый накал антишпрингеровской кампании придал
приговор, вынесенный федеральным судом по поводу
книги «Человек, который был в «Бильд-цайтунг» Хансом
Эссером». Как вспоминал сам Вальраф, ему пришлось
пережить немало «тяжелых минут». Шпрингеровские
адвокаты буквально разобрали книгу по страничкам,
оспоривая в суде каждый абзац. Штрафы, вызовы
в различные земельные суды сыпались как из рога
изобилия. Вспомним, что в Гамбурге Шпрингер выиграл
процесс и продажа книги была приостановлена.
Если сформулировать коротко суть разбирательства, то
оно выглядит так: допустимы ли методы, к которым
прибегал Вальраф для получения своих разоблачений?
Нет! — вынес свой приговор гамбургский земельный суд.
Федеральный суд в Карлсруэ, куда обратился Вальраф,
подошел к проблеме иначе. 20 января 1981 года вышло
постановление, что проникновение в редакцию «Бильд»
аморально, но из-за значения открывшихся обстоятельств
признается законным. Как объяснил
председательствующий судья Вебер, обосновывая приговор, «в
рассматриваемом случае разоблаченные нарушения оказались
важнее, чем нелегальные методы получения информации».
Таким образом, Вальраф не только выиграл процесс,
книга снова поступила в продажу, а судебные
издержки — они составляли ни много ни мало 250 тысяч
марок — заплатил Шпрингер.
Проявление внимания общественности к действиям
Шпрингера — лишь одна сторона начавшегося процесса.
Он захватил сейчас многие слои общественной жизни,
родил новые формы борьбы с всесильным концерном.
Гюнтер Вальраф основал специальный фонд помощи
жертвам «Бильд-цайтунг», передав в его распоряжение
большие суммы денег. Сюда может обратиться любой
человек, кого обидела или оскорбила «Бильд» и который
хочет получить защиту. Из средств фонда оплачиваются
судебные издержки, нанимаются лучшие адвокаты.
Запросы сюда поступают ежедневно.
Объявление о фонде с указанием его счета
опубликовала прогрессивная печать. И сейчас на этот счет
идут переводы от читателей «Бильд» в 5, 10, 20 марок.
Встречаются чеки и на 5 тысяч марок. Но главное —
191

не величина суммы, а сам факт посылки такого
перевода. Простые люди хотят посильно участвовать в борьбе
против Шпрингера, помочь его жертвам. Именно участие
рядовых граждан в этой кампании приносит ей успех.
Вальраф получает многочисленные письма со всех
концов ФРГ. В 99 из каждых 100 писем слова о
солидарности, желании помочь, готовности участвовать в ан-
тишпрингеровской кампании. Только 1 процент писем,
утверждает писатель, содержит угрозы и ругань. Адрес
авторов и организаторов этих посланий не вызывает
сомнений.
Вальраф придумал и создал новую газету, назвав ее
«Кильт». Это — антипод «Бильд». Названия обоих
изданий созвучны не только по произношению, но и по
смыслу. «Кильт» происходит от английского глагола
«килл», что значит «убивать». «Бильд» действительно
доводила своих читателей до самоубийства. Так что
новый заголовок — не преувеличение.
К работе над «Кильт» писатель привлек молодого
художника Клауса Штека. Он известен активным участием
в политической жизни ФРГ, в частности антиштраусов-
скими плакатами. Макет новой газеты копирует верстку
«Бильд». Повторяется ее графическая манера подачи
материалов, шрифты, оформление. На первый взгляд
читатель может даже не определить, что за издание у него
в руках. Но по мере чтения он начинает понимать, сколь
нагло и бессовестно лжет «Бильд». Например, очередной
номер газеты в точности повторяет верстку издания,
содержащего известный репортаж о женщине, которая «из
страха перед весенней уборкой квартиры убила себя
молотком». Однако вместо репортажа напечатана глава из
книги «Свидетели обвинения». Тут же приведено
предсмертное письмо Карла К., которого «Бильд» довела до
самоубийства. Из номера в номер повторяется призыв
«не покупать эту лживую газету!»
Активное участие в антишпрингеровской кампании
принимают профсоюзы. Добровольцы распространяют
«Кильт» на предприятиях среди рабочих, сопоставляют
и разъясняют тексты обоих изданий. По утрам «Кильт»
появляется в тех местах, где продаются шпрингеровские
издания. Таким образом читатель получает возможность
сравнивать и делать собственные выводы. А они всегда
против «Бильд».
Все больше людей стали стыдиться того, что они
читают «Бильд». Теперь редко кто возьмет на себя сме-
192

лость сослаться на газету: «Это было написано в «Бильд».
А ведь сравнительно недавно такое клише было
аргументом в споре или дискуссии. Упоминание «Бильд» как
источника информации уже часто вызывает насмешку.
Группа влиятельной западногерманской
интеллигенции, в которую входят писатель 3. Ленц, профессор
И. Фетчер и другие деятели культуры и науки, через
кёльнское издательство «Кипенхойер унд Вич» обратилась
к читателям с призывом присоединиться к протестам
против методов шпрингеровской прессы, разоблаченных
в книгах Г. Вальрафа. Авторы обращения призывают
политических, общественных, профсоюзных деятелей,
лидеров всех организаций и объединений бойкотировать
«Бильд» и не давать ей впредь никаких интервью.
Инициативная группа напоминает, что после выхода
в свет книг Вальрафа все серьезные газеты ФРГ
так или иначе ее отметили. Боязнь мести Шпрингера
по-прежнему велика. Поэтому рецензии служат еще
и предлогом для критики «чудовищных методов»,
которыми пользуется концерн.
Как сообщало издательство, список лиц, поставивших
свои подписи под обращением, перевалил за 100 тысяч
человек.
Резонанс всех этих событий достиг и официального
Бонна. Совет по делам прессы вынужден был рассмотреть
разоблачения Вальрафа. После двухнедельного
заседания «Бильд» «выражено порицание за нарушение
кодекса печати». Совет уполномочил рабочую группу
проверить 13 наиболее вопиющих случаев нарушения
журналистской этики в газете. «Бильд» предложено
опубликовать на своих страницах порицание совета.
В одном из своих выступлений Вальраф заметил, что,
не будь даже самого хозяина концерна, журналисты
все равно будут действовать теми же методами, в том
же духе, к которым они привыкли. В доме Шпрингера
не может быть иначе. Словно в подтверждение этих
слов Совет по делам прессы был вынужден заняться
очередным скандалом в «Бильд». Газета опубликовала
интервью, которое якобы дал незадолго до смерти
депутат от ХДС X. Кепплер. На самом же деле никакого
интервью не было. Факт, примечательный сам по себе:
даже находясь под огнем критики западногерманской
общественности, журналисты из «Бильд-цайтунг» не
могут (или не в состоянии) отказаться от своих грязных
методов фальсификации и диффамации.
193

Заключительный аккорд всей разоблачительной
истории был неожидан и многозначителен. Совершая
прогулку вместе с известным репортером Беном Виттером,
Шпрингер вдруг разоткровенничался. «Поверьте,— сказал
он,— я страдаю, как собака, от того, что порой в моих
газетах печатается то, с чем я совсем не согласен.
Как часто я страдаю, когда по утрам читаю «Бильд-
цайтунг». Сотни раз я заклинал шеф-редактора и
редколлегию отвергать все, что попирает достоинство
человека...»
Его «страдания» были оценены по достоинству.
Интервью немедленно появилось в буржуазном
еженедельнике «Цайт». Это стало сенсацией, потому что никто
не мог толком понять: неужели Шпрингер, который создал
и выпестовал «Бильд», не раз спасал ее репортеров от
тюрьмы и сумы, вдруг одумался и действительно
забеспокоился о «добром имени» концерна... Уж больно не
похож подобный пируэт на газетного короля.
Конечно, это была лишь уловка. Попытка откреститься
от методов «Бильд» ради репутации всего концерна.
Сделать вид, что он, хозяин, ничего не знает. Как «удар в
спину» расценили это интервью в редакциях. 150
редакторов и ведущих репортеров из всех изданий «Бильд»
обратились с письмом к своему шефу. «Сегодня для нас самый
ужасный день с тех пор, как мы работаем в редакции,—
писали они.— Мы потеряли дар речи от удивления. Почему
вы пытаетесь лишить нас человеческого достоинства?..»
Шпрингер ответил персонально каждому. И заверил его
в своем неизменном уважении. А Виттеру отписал, что
о «нападках на человеческое достоинство в связи с
«Бильд» вообще не может быть речи». На том семейный
скандал и закончился. Как писала газета «Франкфуртер
рундшау», в прессхаузе Шпрингера «спохватились, что и
так наделали ненужного шума, который может
взволновать доверчивого читателя».
Остается неизвестным, по-прежнему ли «страдает» по
утрам Шпрингер, читая «Бильд», «Вельт» и другие
издания концерна. Во всяком случае, сейчас он не решается
говорить об этом вслух.

Отравители
политического
климата
Книга называется «Забота о Германии». Весит она добрый
килограмм. Насчитывает 447 страниц и 64 фотографии
автора. Рекламная кампания по ее продаже беспримерна.
30 крупнейших западногерманских газет поместили боль-
шеформатные объявления. Издательство обещало ее в
виде премий. «53 миллиона читательских контактов» должны
способствовать ее распространению. С суперобложки
автор книги, моложавый Аксель Шпрингер, всматривается
в даль: его волнует будущее страны...
Чтобы сразу рассеять все сомнения, предисловие
озаглавлено: «Кто такой Аксель Шпрингер?» В нем уже
известный Маттиас Вальден, автор передовых статей
«Вельт», представляет своего хозяина. Если верить
предисловию, то читателю крупно повезло. Шпрингер не просто
издатель и миллиардер, он необыкновенный человек.
Вальден открывает в нем «черты провидца»,
свойственные только экстрасенсам. Его взгляд устремлен «на
передовую линию истории». Здесь он видит то, что сокрыто
от других. «Он отваживается на психические экскурсы
в область невероятного, не страшась авторитетов».
Понятым и увиденным этот политический медиум делится
со своей крестницей, маленькой Каролин-Елизабет-Доро-
теей фон Баудиссин. А заодно и со всеми другими
читателями. Автор желает Каролине «расти, цвести и
преуспевать». А себе самому — «чтобы этот лист почтовой бумаги
пережил время, пока она сможет прочесть и понять
его содержание». Словом, книга устремлена в будущее.
То самое, куда так прозорливо всматривается
Шпрингер на суперобложке.
Собранные в книге 64 «свидетельства
заинтересованного берлинца» охватывают последнее десятилетие.
Все статьи носят «принципиальный и документальный
характер». Особенно те, где повествуется о том, как
Шпрингер общался с великими мира сего. Папу
Павла VI он предостерегал от «односторонних действий» в
195

«восточной политике». Президенту Картеру напомнил о
Медали дружбы, которую ему вручил Коннэли. Оказалось
достойным упоминания и замечание королевы Елизаветы,
которое она обронила при посещении имения Ширензее.
Даже те речи, которые Шпрингер не произносил, а которые
размножались на гектографе, тоже вошли в книгу.
Все это не случайно. Шпрингер силится доказать, что
он не просто наставлял папу и обсуждал с королевой
стати своего жеребца Мрамора. Вместе с этими и
немногими другими людьми он вершит судьбы современного
человечества. Они если не друзья, то единомышленники
и действуют заодно. Они несут ответственность за ход
событий и направляют их. Правильность выбранного хода
помогает ему определить его политическая прозорливость
и приобретенная власть.
В одной из речей, помещенных в книге, Шпрингер
говорит об этом откровенно. Несчастья нового времени,
считает он, начались с французской революции. Свободу
и равенство она провозгласила наравне. «Но свобода
и равенство не могут стоять рядом как однозначные
величины. Теория о равенстве людей — это смертный
приговор для истинной свободы».
Мир по Шпрингеру — это мир, разделенный на бедных
и богатых, капиталистов и трудящихся, господ и рабов,
избранных и плебеев. Это — капиталистическая система
в действии, и сам Шпрингер наверху, среди избранных.
Защите и сохранению существующего общества он отдает
все свои силы. Ему на службу поставлена вся политическая
и экономическая мощь газетно-журнального концерна.
Его огонь сосредоточен против всего прогрессивного,
что есть в западногерманском обществе. «В то время как
я пишу эти строки,— обращается Шпрингер к Каролине,—
дела в твоем отечестве выглядят не блестяще. Но есть
люди, которые считают, что твой крестный пытается
спасти то, что еще можно спасти». Как же действует
«спаситель человечества»?
При правительстве социал-либеральной коалиции
пресса Шпрингера развернула необузданную кампанию лжи,
клеветы, провокаций, чтобы помешать нормализации
отношений с социалистическими странами. Дословно были
заимствованы аргументы из неонацистских изданий.
Пошли в обиход лозунги «о распродаже национальных
интересов по сниженным ценам», «о раздаривании
Германии», «о предательстве правительства» и
«коммунистическом заговоре в ФРГ». Разработан и пущен в обращение
196

обширный набор определений и стереотипов, призванных
показать «преступную политику» социал-либеральной
коалиции. Подобная кампания преследовала цель
сдвинуть вправо общественное мнение страны.
В тактике, которую избрал Шпрингер для своего
концерна в борьбе против «восточной политики»,
просматриваются две тенденции. Внутренняя — сведенная к упрекам
в «предательстве», «забвении интересов нации»,
«необычайно дружеском расположении» к социалистическим
государствам. Внешняя — раздувание мнимой
«агрессивности» Советского Союза, попытки исказить его
миролюбивую внешнюю политику. В конечном итоге обе тенденции
сомкнулись. Как писала по этому поводу
западногерманская газета «Франкфуртер рундшау», «практически
Шпрингер не упустил ни одного известного
антикоммунистического тезиса, ни одной пошлой легенды, которую
бы за 20 лет не употребляла буржуазная пресса».
Ратификация восточных договоров бундестагом 17 мая
1972 года означала не только победу трезвого курса, но
и серьезное поражение реваншистов, надеявшихся силой
изменить послевоенные границы в Европе. Договоры,
ставшие государственными документами, отныне
являются обязательными для всех граждан ФРГ. Для всех, кроме
Шпрингера. Внешнеполитический курс, проведение в
жизнь восточных договоров подвергаются новым атакам.
Издатель выдвинул собственную оценку «восточной
политики» ФРГ. Оказывается, это не линия, отвечающая
интересам всего населения страны, а заговор партии
социал-демократов, небольшой кучки людей,
приближенных канцлера Брандта. По мнению Шпрингера, социал-
демократия противоречит своему немецкому духу, в ней
слишком много ленивых людей, привыкших говорить «да»
всему, что делает руководство партии. Как опытный
политический делец, Шпрингер попробовал преуменьшить
историческое значение политики разрядки напряженности,
бросить на нее тень в глазах западногерманских
избирателей. С этих позиций пресса концерна осудила
важнейшие внешнеполитические шаги, и в первую очередь все
связанное с политикой добрососедства в отношениях
между ФРГ и СССР.
В 80-е годы огонь по разрядке и ее последствиям
все усиливается. Сознательно извращая исторические
процессы, происходящие ныне в мире, Шпрингер
судорожно ищет новые методы для достижения своих
агрессивных целей, с учетом изменившихся условий. В который
198

раз обкатывается тезис «о невыгодности и
односторонности «восточной политики». С завидным упрямством,
в противовес истине, бубнят о том, что Советский Союз
только «получает и ничего не дает взамен». На все лады
варьируется ложь об односторонности разрядки, о
«движении в одну сторону», о «забвении интересов Запада».
Хотя Шпрингер всегда и везде говорит о «мировых
проблемах», а «Вельт» (по идее хозяина) впечатала
в свой заголовок земной шар, претендуя на глобальность
информации, все многообразие международной
политической жизни за последние два-три года в хоре изданий
свелось к двум понятиям: «хорошо» и «плохо». Все, что
делается в социалистических государствах или исходит
оттуда, «плохо». Все другое — США, НАТО — «хорошо».
Просто и понятно. В пропагандистской формуле «Бильд»—
«воинственный Советский Союз и мирная Америка» —
заключен смысл ежедневной порции духовной пищи,
преподносимой читателю. Именно так объясняет шприн-
геровская журналистика, что такое «хорошо» и что такое
«плохо».
Но каково бы ни было отношение к фактам
борзописцев шпрингеровской прессы, мирные инициативы
Советского Союза или движение за атомное разоружение
не нуждаются в одобрении Шпрингера и существуют
объективно. Поскольку умолчать о них никак нельзя,
то широко используются свои отработанные рецепты
подачи материалов. Достаточно полистать страницы газет
концерна, чтобы убедиться, насколько беспардонно
препарируются в них факты и события.
Американское информационное агентство Ассошиэйтед
Пресс распространило снимок, сделанный в Афганистане.
Подпись гласила: «Афганская молодежь собирается около
броневой машины пехоты Красной Армии, чтобы
поговорить с советскими солдатами. Русские солдаты раздают
им сладости». Новость? Безусловно! Но с точки зрения
«Бильд» в таком виде новость никуда не годится.
Отказаться? Нет. Тема Афганистана должна присутствовать
на полосе ежедневно. Тогда фотографию снабжают другой
подписью: «Молодые афганцы преградили дорогу
советскому танку Т-34 в заснеженных горах на подступах к
Кабулу». В таком виде фальшивка была размножена
многомиллионным тиражом.
Нечто подобное происходит каждый день. А если нечего
препарировать, факты выдумывают в редакции.
Разумеется, «плохие». Например: «В Кабуле введены в обраще-
199

ние русские рубли...» Неважно, что лжецы тут же были
схвачены за руку. Большинство читателей об этом не
узнало.
Перечень подобной низкопробной стряпни можно
продолжать бесконечно. Фактически в каждом номере шприн-
геровская пресса пичкает своих читателей ложью,
привычно клевещет и передергивает политические новости.
Иногда рождаются «сенсации», при чтении которых невольно
думаешь: кто глупее — читатели, которые должны
верить подобным «репортажам», или авторы,
рассчитывающие на наивность обывателя? Приведем лишь один
пример.
Заголовок свидетельствует: «840 младенцев в
резервуаре с водой — Советы выращивают космонавтов».
(Употребленный «Бильд» глагол означал и «выращивать»,
и «культивировать новый сорт» — в применении к
растениям. Зная беспардонность и языковую разухабистость
«Бильд», можно перевести так: «Советы культивируют
новое поколение космонавтов». Так будет точнее.)
Из текста становится известно, что в московской
городской больнице № 68 создан «питомник» будущих
космонавтов. Новорожденных, отобранных у родителей,
запускают в гигантский резервуар с водой, где они
живут уже больше пяти лет, привыкая «к условиям
невесомости». Цель: вырастить «особое» поколение
космонавтов. Как якобы заявил некий неизвестный доктор
корреспонденту газеты, малыши настолько
«натренированы», что могут пребывать под водой около трех минут.
Вот какие «человеки-амфибии» растут в инкубаторе 68-й
больницы.
Когда московский корреспондент «Унзере цайт»
приехал в клинику и показал «Бильд» врачам, напечатанный
репортаж вызвал смех. Наверное, давно никто так весело и
от души не смеялся над опусами шпрингеровских
репортеров. «Чепуха» и «вымысел от начала до конца» —
таково мнение коллектива больницы. Доктор Майкова
провела корреспондента по больнице и показала ему
«будущих космонавтов». «Это дети, страдающие врожденными
пороками,— сказала она.— Их лечат с помощью новейших
средств и сложнейшей аппаратуры. Подводный массаж —
одно из таких наиболее рекомендуемых средств. На ВДНХ
широко представлен наш опыт, здесь можно увидеть
фотографии и материалы о подводном массаже. Больница
пользуется доброй славой». Вот и все. Фальшивка
лопнула, как пузырь в детском бассейне!
200

Но «плохо» не только то, что происходит в Советском
Союзе или так или иначе связано с социалистическими
государствами. У себя, в родной ФРГ, Шпрингеру тоже
хватает мишеней для черной краски. Например,
Коммунистическая партия, прогрессивные силы, антивоенное
движение... «В ФРГ коммунисты хотят уничтожить
свободную демократическую систему... Невозможно примирить
свободу и социализм»,— вещает оракул Ф.- Й. Штраус.
А раз так — ату их! «Бильд» печатает очередную
сенсацию: «Шесть членов ГКП заманили агента ведомства по
охране конституции в злую ловушку».
Вот он, дословный текст: «Шесть коммунистов напали
в Эссене на агента. Они раздели его донага, избили и влили
в горло бутылку спиртного, чтобы принудить к измене.
Агент попал в злую ловушку не в последнюю очередь по
своей вине. Он хотел завербовать в информаторы
влиятельного члена ГКП, члена производственного совета
большого концерна. Коммунисты пригласили его вечером
к себе домой. Хотя агент, несмотря на чудовищные пытки,
молчал, его ожидает дисциплинарное расследование. Он
не имеет права посещать квартиры членов ГКП. Имена
нападающих известны. Ожидается расследование».
Правление ГКП округа Рейн-Вестфалия категорически
опровергло эти обвинения.
Такой же обработке подвергаются сообщения о
характере и действиях других прогрессивных сил ФРГ, будь то
движение скваттеров, захватывающих пустующие дома
в Западном Берлине, или выступления противников
военной службы и студентов. Для газет Шпрингера это еще
один повод заклеймить «красных». «То, что происходит
сегодня в Западном Берлине, звучит как предостережение
для всей Германии. Хотим мы допустить, чтобы толпа
красных вандалов разгромила город?» — спрашивает
К. Бессер в своем комментарии, многозначительно
названном «Красные СА». Это название совмещает в памяти
читателей всех нынешних «красных» и отряды СА
штурмовиков Рема. Те самые штурмовые отряды нацистской
партии, которые в Берлине зверски расправлялись с
инакомыслящими.
Волна анархо-терроризма, прокатившаяся в ФРГ за
последние годы, была истолкована и преподнесена
читателю шпрингеровской прессой, как всегда, на свой лад.
Разумеется, ни анализа причин терроризма, ни
объективного осмысления происходящих процессов ни одна из
газет концерна не дала. Ухватившись за название,
самого 1

довольно присвоенное одной из террористических
группировок (RAF — «Фракция красной армии»), пресса
развернула кампанию под лозунгом «Это — дело рук красных».
Шпрингеровская пресса создала собственную версию
болезни, имя которой — терроризм, болезни, поразившей
Федеративную республику. Оказывается, терроризм
родился и вырос... в России. Этот нелепый тезис дает
представление о том, как перевирается историческая правда
ради одного: внушить читателю мысль, будто терроризм
как политическое течение теоретически, материально
и морально поддерживается и поощряется
социалистическими странами, и прежде всего Советским Союзом и
ГДР.
Указав «источник болезни», пресса Шпрингера тут же
предложила свой «рецепт» лечения. Как всегда, он был
увязан и четко согласован с программами реакционных
партий. Выступая на пресс-конференции, Председатель
Германской коммунистической партии Герберт Мис
заявил: «Крайне правые силы, поддерживаемые шпринге-
ровской прессой, злоупотребляют достойными осуждения
террористическими актами, чтобы добиться важных
изменений во всех областях общественной жизни — в
политике, правосудии, культуре в сторону более
реакционных архиконсервативных взглядов. Эти атаки направлены
на то, чтобы добиться сдвигов вправо всего нашего образа
жизни. Эти круги пытаются вновь ликвидировать
завоеванные демократическими и прогрессивными силами за
последние десять лет демократические позиции, права
и свободы».
Так, используя вылазки террористов, чтобы раздуть
кампанию клеветы и травли всех прогрессивных сил в ФРГ,
Шпрингер еще раз подтвердил, что его газеты всегда
готовы выполнять задачу, отведенную им
западногерманскими монополиями: не давать утихнуть в стране
антикоммунистической истерии.
Зато на другом полюсе пропагандистской программы
царят сплошные радость и ликование. Сколько умиления
вызывают в редакциях Штраус и компания. Они
заслуживают самой высокой оценки. Все реакционные партии
и группировки ФРГ могут рассчитывать на поддержку
и покровительство Шпрингера. Уж он-то знает, кого и за
что хвалить!
Взять хотя бы одно из самых реакционных
политических течений ФРГ — землячества, объединяющие
перемещенных лиц. Отсюда, с правого фланга политической
202

жизни страны, раздаются открытые призывы к перекройке
европейских границ, ведется атака на Хельсинкские
договоренности. Правее землячеств разве только что
«военно-спортивная группа Гофмана» и откровенные фашисты.
И тем не менее члены землячеств в глазах «Бильд» —
самые настоящие герои. Пример для молодежи, костяк
нации. Их лидеры, Чайна и Хупка,— частые гости
редакции, их речи и интервью неукоснительно преподносят
читателям.
А какой беспредельный восторг вызывают слеты
землячеств. Тут пресса не жалеет красок. Всячески
подчеркивается, какую «большую и важную» работу ведут,
например, 400 тысяч судетских немцев в ФРГ. Здесь они
нашли «новую родину» и верно служат ей. Но они помнят
и свои родные места. Нельзя забывать о прошлом.
«Восточные договоры — постыдные договоры», они не сделали
«мир более надежным» — так реваншизм преподносится
на страницах шпрингеровской прессы под флагом
патриотизма и права каждого народа самому решать свою
судьбу.
Преданность Шпрингера атлантизму беспредельна.
В то время как в ФРГ набрало силу массовое движение,
осуждающее решение Рейгана о полномасштабном
производстве нейтронного оружия, концерн гнет свою линию.
Нейтронная бомба характеризуется как «оборонительное
оружие», осуждается «антиамериканизм, который
ослабляет способность ФРГ к выполнению союзнических
обязательств». Штраус идет еще дальше: «Объявленное
Рейганом производство нейтронного оружия будет иметь
смысл лишь в том случае, если это оружие будет
предоставлено войскам НАТО в Европе. Этим оружием должны
быть оснащены американские вооруженные силы во всем
мире».
Шпрингеровская пресса, безусловно, за размещение
американских ракет средней дальности и крылатых ракет
в ФРГ, за нейтронное оружие, против движения
сторонников мира и процесса разрядки. «Пора распрощаться
со всеми иллюзиями в вопросах безопасности,— писала
«Бильд ам зонтаг».— Мир не стал прочнее в последние
десять лет из-за наивной политики разрядки».
«Среди тех сил, которые без зазрения совести
распространяют клевету о советской угрозе, с тем чтобы
подхлестнуть гонку вооружений и торпедировать разрядку,
головное место в ФРГ, без сомнения, занимает концерн
Шпрингера»,— к такому выводу пришли в своем исследо-
203

вании ученые берлинского института международной
политики и экономики. Проанализировав продукцию
концерна, специалисты-международники вскрыли тесные связи
между Шпрингером и военно-промышленным комплексом
ФРГ. «Его отношения с финансовым капиталом носят
особый характер,— считают они.— Наиболее тесные связи
установились у Шпрингера с концерном «Флик»,
концерном, производящим оружие».
По указанию начальника штаба информации и прессы
министерства обороны ФРГ полковника Райхардта был
составлен список журналистов, пишущих о бундесвере и
критически настроенных по отношению к «оборонной
политике». В этом списке нет ни одного сотрудника
концерна Шпрингера.
Каждому свое! Империя Флика производит
«леопарды», продавая их бундесверу, НАТО, Пиночету и т. п.
А концерн Шпрингера обеспечивает дымовую завесу лжи,
призванную запугать обывателя и оправдать гонку
вооружений. Союз меча и слова, двух бесконтрольных сил
современного западногерманского государства,
направленный против подлинных интересов страны. Что может
быть опаснее!..
Действенность газетных выступлений трудно как-то
осязаемо измерить, выразить в конкретных цифрах. Но
думается, что результаты одного из недавних
социологических опросов, проведенных в 1981 году в ФРГ, прямо
указывают на последствия многолетней деятельности
концерна Шпрингера. Согласно ему, каждый восьмой
гражданин Федеративной республики, имеющий право голоса,
обладает «идеологически целым правоэкстремистским
мировоззрением». Больше половины из них (6 процентов
избирателей) ничего не имеют против «правоэкстремист-
ских политических насильственных действий».
Государственный министр Гунтер Хуонкер, сообщив в бундестаге
о результатах этого опроса, отметил, что они носят
«слишком серьезный характер».
Имя Шпрингера, как Грюндига, Флика, Мона и других
современных мультимиллионеров, прочно вошло в историю
Федеративной республики и само стало частью этой
истории. В отличие от обычных монополий, сбывающих
товары и услуги, Шпрингер торгует новостями и пытается
формировать общественное мнение страны. У него нет
конкурентов, он — главный хозяин на западногерманском
газетном рынке.

Подобной фигуры не существует в других развитых
капиталистических странах. Например в Англии, где
процесс монополизации прессы особенно характерен, рынок
средств массовой информации поделен между
несколькими монополиями. В Западной Германии концерн
Шпрингера выступает в единственном числе.
Однако речь идет о более значительном явлении, чем
просто концентрация власти в руках одного человека.
Шпрингер постоянно подчеркивает это. Он говорит о себе
как о «символической фигуре западногерманского
общества» («я — не человек, я — институт»). Самоуверенность
Шпрингера покоится на доверии и поддержке, которые
оказывают ему истинные хозяева капиталистического
мира. И за океаном, и в Западной Германии.
Общеизвестно, что преданность США и верность НАТО
являются главной заповедью концерна. Читатель
ежедневно убеждается, как широко и полно разрабатывается
этот тезис на страницах шпрингеровской прессы.
Происхождение давней трогательной приверженности ко всему,
что исходит из-за океана, объяснил недавно
американский журнал «Нейшн», сообщивший интересные факты
из биографии самого Шпрингера. Оказывается, в 50-х
годах издатель получил от Центрального
разведывательного управления США около 7 миллионов долларов,
с тем чтобы он «расширил свою газетную империю и
поставил ее на службу геополитическим американским
интересам».
В то время как Аденауэр подкармливал Шпрингера
подачками, исчислявшимися в десятки тысяч марок,
американцы не скупились. Если перевести их гонорар
на нынешний расчет, то с учетом инфляции получается
около 30—40 миллионов долларов. Цена, что и говорить,
высокая! Вот почему уже столько лет Шпрингер отстаивает
американские «геополитические интересы», поддерживая
самые реакционные силы по ту и эту сторону Атлантики.
Как отмечает «Нейшн», нет оснований полагать, что
«тесные отношения между Центральным
разведывательным управлением и издателем когда-нибудь прерывались».
Словом, отрабатывая свои гонорары, Шпрингер
рассчитывает на поддержку и защиту ЦРУ. И разумеется, всегда
получает их.
Что касается самой ФРГ, то связи Шпрингера с
западногерманскими монополиями, подлинными хозяевами
страны, еще теснее и глубже. В ответ на острую критику
и нападки концерн защищается ссылками на свою безу-
205

словную лояльность по отношению к существующему
капиталистическому государству. Утверждает, что
политические истины всех изданий полностью соответствуют
идеям «Федерального центра политического образования»
министерства внутренних дел. Причем лояльность к
государству не означает в каждом случае верность
правительству. Вместе с реакционным блоком ХДС/ХСС пресса
Шпрингера практически провела тринадцать лет в
оппозиции, продемонстрировав верность своим подлинным
хозяевам. «Пресса концерна... — утверждает Шпрингер,—
разумеется, настроена отнюдь не лево. То общее, что
имеется в многочисленных и разнообразных изданиях,
некая связывающая их линия,— могут быть определены
как антикоммунизм».
Программой концерна являются идеологические
установки монополий, заинтересованных в их распространении
среди широких масс. Это прежде всего теория
«сформировавшегося общества», где все подчинено общим, а не
групповым интересам. Навязать подобные идеи
западногерманским трудящимся и поручено концерну Шпрингера.
Происходит своеобразное разделение труда. Шпрингер
реализует установки монополий, воспитывая и подстрекая
граждан в определенном направлении, а затем снабжает
политиков «доказательствами» народной воли. Так в
интересах господствующих классов осуществляется
манипулирование общественным мнением, чтобы оправдывать и
проводить враждебную народу политику.
Концерн Шпрингера представляет одну из основных,
если не самую главную, идеологических опор
капиталистической системы ФРГ. В необходимости, надежности
и нужности западногерманскому империализму и кроется
секрет многолетнего существования и неуязвимости этой
крупнейшей монополии слова.

Содержание
Легенда об Акселе Шпрингере, рассказанная им самим 5
Годы ученичества в Альтоне 18
Волшебная сила лицензий 25
«Будьте приветливы друге другом!» 30
Одного читатель не должен делать — думать 35
Вначале приспособиться, а потом 40
Сделка состоялась 52
Немецкая «Тайме» ' 56
Коричневая когорта ч 59
«Вельт» показывает флаг 67
Поворот к политике 76
Что значит «консервативная середина» 81
Гнилой зуб Западного Берлина 98
И словом и делом 112
Новый наряд короля 127
Безответственная и бесконтрольная сила 134
Как это делается 144
Сенсация любой ценой 147
Шестое чувство... и письма читателей 151
Высосано из пальца 155
Для чего еще нужны сенсации 159
Следы ведут на Кохштрассе 164
Редакционный конвейер 168
Под колпаком у Шпрингера 182
Свидетели обвиняют 188
Отравители политического климата 195

^ i ИМПЕРИАЛИЗМ:
го
S События
^ Факты
S Документы
о.
ш
s
Лев
Федорович
Стржижовский
Под невидимым
прицелом
Заведующий редакцией В. Я. Грибенко
Редактор А. Ф. Глазов
Младший редактор Л. В. Масленникова
Художник Л. Б. Костин
Художественный редактор А. А. Пчёлкин
Технический редактор М. И. Токменина
ИБ № 3228
Сдано в набор 15.02.84. Подписано в печать 08.06.84. А 00107.,
Формат 84XI08'/за. Бумага типографская №2. Гарнитура
€ Литературная». Печать офсетная. Условн. печ. л. 10,92.
Условн. кр.-отт. 11,34. Учетно-изд. л. 11,45. Тираж 200 тыс. экз.
Заказ 4250. Цена 50 коп.
Политиздат. 125811, ГСП,
Москва, А-47, Миусская пл., 7.
Ордена Ленина типография «Красный пролетарий». 103473,
Москва, И-473, Краснопролетарская, 16.