Text
                    1 МИРОВОЙ ФИЛОСОФСКОЙ мысли
Н. Я. Грот, Л. М. Лопатин,
Н. В. Ьугаев, с. С. Корсаков.
1 А. Тохарский, П. Е Астафьев
О СВОБОДЕ ВОЛИ
Опыты
постановки
и решения
вопроса
ІІЯ88

Наше издательство предлагает следующие книги: вошчк ы К.1ІІНІІЧКкОК ПСНѴИЛГРИІІ СТРУКТУРНЫЙ АНАЛИЗ НАУКИ Издательская группа р 117335, Москва, Телефои / факс Нахимовский (многоканальный) проспект. 56 +7 (499) 724 25 45 Отзывы о настоящей издании, а также обнаруженье опечатки присылайте по адресу ІІК55@иВ55.пі Ваши замечания и предосжения будут учтены и отражены на ѵгѳЪ-странице этой книги на сайте ЬНр:#А)Н58 ги
іледия мировой философской мысли: этика Н. Я. Грот, Л. М. Лопатин, Н. В. Бугаев, С. С. Корсаков, А. А. Токарский, П. Е. Астафьев О СВОБОДЕ ВОЛИ Опыты постановки и решения вопроса Издание второе ІІН88 МОСКВА
ББК 60.5 72.3 87.22 87.3 87.6 87.7 88 Грот Николай Яковлевич, Лопатин Леи Михайлович, Бугаев Николай Васильевич, Корсаков Сергей Сергеевич, Токарский Ардалион Ардалионович, Астафьев Петр Евгеньевич О свободе воли: Опыты постановки и решения вопроса. Изд. 2-е. М.: ЛЕНАНД, 2015. — 400 с. (Из наследия мировой философской мысли: этика.) Книга рекомендуется философам, психологам, историкам науки, социологам, а также всем, кто интересуется проблемой свободы воли, вопросами развитая личности. Формат 60x90/16. Печ. л. 25. Зак. № ИТ-63. Отпечатано в ООО «ЛЕНАНД». 117312, Москва, пр-т Шестидесятилетия Октября, НА, стр. 11. І8ВМ 978-5-9710-2218-3 18109 Ю 200483 9 785971 022183 © ЛЕНАНД, оформление, 2015 НАУЧНАЯ И УЧЕБНАЯ ЛИТЕРАТУРА “/Г"] Е-таІІ: иНЗЗ@иНЗЗ.ги Ах Каталог изданий в Интернета: Ьйр://иК88.ги ѵ ТалУфакс (многоканальный): ІІН88 + 7 (499) 724 25 45
Вопросъ о свободѣ воли имѣлъ въ исторіи общества, въ первые годы его существованія, особенное значеніе. Около него сосредоточились преимущественно интересы преній, происходив- шихъ въ обществѣ въ теченіе болѣе двухъ лѣтъ. И это неудивительно. Когда мы впервые пред- ложили вниманію своихъ сочленовъ рефератъ «о свободѣ воли», въ началѣ 1887 г., то ожи- дали, что посредствомъ обсужденія именно этого вопроса всего лучше выяснятся разнообразные научные интересы и направленія мыслей членовъ общества, еще едва знакомыхъ другъ съ другомъ и которымъ предстоитъ работать совмѣстно надъ
IV разрѣшеніемъ вопросовъ психологіи и филосо- фіи. Какъ одна изъ труднѣйшихъ задачъ пси- хологіи и философіи, разрѣшаемая различно смотря по методу, которому слѣдуетъ мыслитель, проблема свободы воли представляется осо- бенно удобной почвой и для опредѣленія ме годовъ и самыхъ стремленій психологической на- уки. И въ самомъ дѣлѣ: обсужденіе вопроса о сво- бодѣ воли вызвало въ обществѣ замѣтное ожи- вленіе, поставило сейчасъ лицомъ къ лицу раз- личныя направленія мысли и научнаго сознанія, имѣвшія своихъ представителей въ обществѣ, привело къ постановкѣ существеннаго вопроса о методахъ и задачахъ психологіи и философіи, и породило, наконецъ, рядъ попытокъ членовъ об- щества отдать себѣ и другимъ ясный отчетъ въ своихъ философскихъ міровоззрѣніяхъ, играю- щихъ—что-бы ни говорили объ этомъ—огром- ную роль и въ спеціальныхъ научныхъ изслѣдо- ваніяхъ. Первый рефератъ о свободѣ воли вы- звалъ впослѣдствіи рядъ новыхъ рефератовъ о томъ-же вопросѣ—проф. Н. В. Бугаева, Л. М. Ло- патина, проф. Н. А. Звѣрева, а также рефе- раты Л. Н. Толстого «О жизни», и П. Е. Ас- тафьева «О внутреннемъ опытѣ» и «О волѣ по ея природѣ и значенію въ жизненной экономіи». Въ преніяхъ по всѣмъ этимъ рефератамъ принимали участіе, кромѣ поименованныхъ уже лицъ, слѣ- дующіе члены общества — представители наукъ естественныхъ, медицинскихъ, юридическихъ, исто-
рическихъ и, наконецъ, философіи:—профессора Ѳ. П. Шереметьевскій и М. А. Мензбиръ,—д-ра В. Р. Буцке, А. Н. Маклаковъ, С. С. Корсаковъ, А. А. Токарскій,—Д. А. Дриль, В. А. Гольцевъ, А. К. Вульфертъ и С. И. Викторскій,—Д. Н Ану- чинъ, П. А. Каленовъ и Е. А. Шмидтъ, — В. С. Соловьевъ, кн. С. Н. Трубецкой и кн. Д. Н. Цертелевъ. Нельзя не пожалѣть, что въ этомъ сборникѣ мы не имѣемъ возможности возстановить под- робно всю картину живого обмѣна взглядовъ и борьбы разнообразныхъ научныхъ направленій, которыя пережило наше общество. Но и тотъ матеріалъ, который мы печатаемъ, дастъ русской публикѣ нѣкоторое понятіе о пройденной нами работѣ мысли. Въ этотъ сборникъ вошли три реферата: Грота, Л. М. Лопатина и Н. В. Бугаева. Сверхъ того, въ немъ напечатаны возраженія д-ра С. С. Корсакова на нѣкоторые изъ читанныхъ рефератовъ, связанные съ изложеніемъ его соб- ственныхъ воззрѣній на значеніе вопроса о сво- бодѣ воли,—положенія д-ра А. А. Токарскаго, составленныя имъ въ связи съ рефератомъ Н. А. Звѣрева, и сообщеніе П. Е. Астафьева, содержащее съ себѣ систематическое изложеніе воззрѣній автора по вопросу, въ обсужденіи ко-- тораго онъ принималъ постоянное и самое дѣ- ятельное участіе. Въ «Дополненіяхъ» къ реферату Л. М. Лопатина, читатель найдетъ и отзвуки
VI нѣкоторыхъ другихъ фурмулировокъ вопроса о свободѣ воли, представленныхъ его оппонен- тами. Что касается до реферата Н. А. Звѣрева, то вслѣдствіе непредвидѣнныхъ обстоятельствъ авторъ принужденъ былъ отсрочить его напе- чатаніе до одной изъ ближайшихъ книжекъ журнала «Вопросы философіи и психологіи», который будетъ стоять въ непосредственной связи съ «Трудами Общества». Печатая рефераты о свободѣ воли, Психологи- ческое общество такъ сказать подводитъ нѣкото- рый итогъ одному изъ періодовъ своего существо- ванія. Есть всѣ основанія надѣяться, что теперь, когда силы общества организовались и пришли въ нѣкоторое равновѣсіе, оно будетъ имѣть воз- можность расширить предметы своихъ изслѣдо- ваній и сосредоточиться болѣе внимательно на разработкѣ цѣлаго ряда спеціальныхъ проблемъ психологіи и философіи, которыя до сихъ поръ обсуждались вскользь или вовсе не затрогивались, каковы напр. вопросы о гипнотизмѣ, объ измѣ- реніи интенсивности и скорости психическихъ процессовъ, о психической наслѣдственности, о законахъ психической жизни, лежащихъ въ осно- ваніи умственной, нравственной и эстетической дѣятельности человѣка, — вопросы о природѣ и взаимномъ отношеніи различныхъ классовъ пси- хическихъ явленій и др. под. Въ отчетѣ о съѣздѣ физіологической психо- логіи, который будетъ напечатанъ нами, въ пер-
VII вой книжкѣ философскаго журнала, читатель найдетъ указаніе на нѣкоторые изъ существен- ныхъ интересовъ, которые руководятъ психоло- гическими изслѣдованіями на западѣ *). Но Московское Психологическое общество, на- дѣемся, не будетъ замыкаться вполнѣ въ ту сфе- ру задачъ, которыя обсуждаются авторитетными психологами другихъ странъ. Оно по преж- нему будетъ идти своей самостоятельной доро- гой и будетъ искать истины, — руководствуясь прежде всего собственными внутренними побужде- ніями, и умственными интересами, которыми жи- ветъ все русское общество. Только въ этой самостоятельности — залогъ бодрой, широкой и плодотворной дѣятельности. Благодаря постоянному органу, которымъ бу- детъ отнынѣ обладать наше общество, съ основа- ніемъ журнала по философіи и психологіи, оно будетъ имѣть также возможность болѣе правиль- но и систематически знакомить русскую публику со своими трудами и начинаніями. Мы надѣемся, что въ журналѣ найдутъ себѣ мѣсто и прото- колы наиболѣе интересныхъ преній, которыя бу- дутъ происходить въ послѣдующихъ нашихъ собраніяхъ. На естественный, въ умѣ читателя, вопросъ: почему мы не предпочли послѣдовательно помѣ- *) Болѣе подробныя свѣдѣнія относительно состава перваго но- мера журнала можно найти на послѣди, стран. этого выпуска „Труд Общ.“.
VIII щать въ журналѣ и эти рефераты «о свободѣ воли», а выдѣлили ихъ въ особый сборникъ, от- вѣтимъ, что такое большое количество изслѣдо- ваній по одному и тому-же предмету не только загромоздило-бы страницы журнала, располагаю- щаго и безъ того ограниченнымъ мѣстомъ, но и по другой причинѣ было-бы неудобно. По труд- ности и сложности этого безспорно-метафизи- ческаго вопроса, обсужденіе его почти невозможно пріурочить къ той легкодоступной и болѣе по- пулярной формѣ изложенія, которая необходима въ періодическомъ органѣ, разсчитывающемъ на большій кругъ читателей. Авторы печатаемыхъ здѣсь статей всѣми силами стремились достигнуть не только ясности и отчетливости, но и обще- доступности въ изложеніи своихъ взглядовъ, но по самому свойству вопроса едва-ли послѣднее стрем- леніе могло увѣнчаться полнымъ успѣхомъ. Предсѣдатель Московскаго Психологическаго Общества Проф. Н. Я. Гротъ. Москва, і8 сентября 1889
I. КРИТИКА ПОНЯТІЯ СВОБОДЫ вом. Н. Я. ГРОТА, ДѢЙСТВИТ. ЧЛЕНА ПСИХОЛОГИЧЕСКАГО ОБЩЕСТВА
СОДЕРЖАНІЕ. Стран. Вступленіе...........................................Ш — хІѴ і. Методъ изслѣдованія вопроса............................ і 2. Опредѣленіе понятій воли и свободы воли................14 3- Отношеніе понятій причины и дѣйствія, основанія и слѣд- ствія, мотива и дѣйствія...................................23 4. Анализъ идеи мотиваціи и происхожденіе понятія причинности 29 5. Анализъ процесса воспріятія и значеніе самосознанія въ рѣшеніи вопроса объ источникахъ актовъ воли............40 6. Степень зависимости актовъ воли отъ воспріятій.........56 7. Основной источникъ влеченій и желаній.................62 8. Второй источникъ желаній и вытекающая изъ него свобода воли.................................................... 76 д. Общее ограниченіе свободы воли...................... 85 іо. Положенія къ реферату...........................XV — ХХІѴ
КРИТИКА ПОНЯТІЯ СВОБОДЫ воли ВЪ СВЯЗИ СЪ ПОНЯТІЕМЪ ПРИЧИННОСТИ. ВСТУПЛЕНІЕ. Изслѣдуя природу всѣхъ вещей, они устраняютъ причину движенія (лері тгаѵтиѵ сраіокоуоиѵге;, то гі;; у.іѵг'агюс аітюѵ аѵаіроэаѵ;). Аристотель (Метафизика I, 8). Въ теченіе многовѣковой напряженной дѣятельно- сти, въ борьбѣ съ слѣпыми силами природы и несо- ’) Настоящая статья составляетъ переработку реферата, читан- наго авторомъ въ Московскомъ Психологическомъ Обществѣ 25 Фев- раля 1887 г. и значительно исправленнаго и дополненнаго, въ связи съ возраженіями, которыя были ему сдѣланы. Нѣкоторое вліяніе на дальнѣйшее развитіе воззрѣній автора по разсматриваемому здѣсь во- просу оказали и слѣдовавшіе затѣмъ реоераты о томъ-же пред- метѣ его товарищей, — особенно Л. М. Лопатина, со многими по- ложеніями котораго авторъ согласенъ. Возраженія, сдѣланныя авто- ромъ на эти реоераты, вошли органически въ составъ предлагае- мой читателямъ статьи.
вершенствами собственной Физической организаціи, че- ловѣческій духъ успѣлъ сдѣлать рядъ цѣнныхъ пріоб- рѣтеній, въ смыслѣ глубокихъ идей и возвышенныхъ- идеаловъ, способныхъ поддерживать крѣпость его нравственной энергіи и бодро вести его на пути къ новымъ успѣхамъ и побѣдамъ. Трудно обозрѣть всѣ великія завоеванія его въ процессѣ познанія міра и самопознанія. Но достаточно припомнить тѣ самыя общія понятія, которыя дала ему философія послѣднихъ двухъ съ половиною тысячелѣтій, чтобы, признать, что духовная жизнь человѣчества могла-бы богато и мощно расцвѣсть на ихъ плодотворной почвѣ. Таковы, во первыхъ, идеи безконечной вселенной и. вѣчнаго мірового разума, ею управляющаго, — идеи инертной матеріи и самостоятельнаго духовнаго начала, дающаго ей жизненность, — идеи неисчерпаемой силы человѣческаго знанія и творчества, свободы личной воли человѣка, безсмертія человѣческой души; затѣмъ—иде- алы истины, добра и красоты, какъ общіе свѣточи ду- ховнаго существованія человѣка,—нравственнаго долга,, самоотреченія и самообладанія, — любви, самопожер- твованія и справедливости, какъ основанія личной и общественной жизни разумныхъ существъ... Повидимому однихъ этихъ началъ достаточно, чтобы дать человѣку твердую опору въ его жизни на землѣ и обезпечить ему спокойное и разумное существованіе- и развитіе, въ видахъ безконечнаго усовершенствованія его духовной, сущности. Однако, человѣческій духъ- въ себѣ самомъ носитъ ядъ, способный отравить его душевный миръ и ослабить его духовную мощь. И
V самъ онъ создаетъ то магическое слово, которое разру- шаетъ на время смыслъ всѣхъ упомянутыхъ пріобрѣтеній. Этотъ ядъ — сомнѣніе, это слово — иллюзія. А если всѣ тѣ великія идеи и высокіе идеалы—-не реальные Факты и силы, а только красивыя и громкія слова? А если всѣ эти дары самопознанія — простыя иллюзіи, обманы воображенія? Сколько разъ воображеніе сбивало съ толку человѣка, — во что онъ только не вѣрилъ, чего не допускалъ? Весь міръ былъ населенъ для него духами, привидѣніями, богами, которые оказались впо- слѣдствіи изобрѣтеніями его Фантазіи. И гдѣ-же мѣра ея произволу? Гдѣ ручательство, что всѣ упомянутыя выше невидимыя блага дѣйствительно существуютъ? Сомнѣніе, порождающее эти вопросы, есть плодъ мышленія, т. е. сравниванія, сужденія и умозаключе- нія. Въ томъ-же мышленіи есть и противоядіе сомнѣ- нію — строгая критика понятій, ихъ источниковъ, ихъ значенія и степени реальности ихъ предметовъ. Критика понятій есть единственный возможный путь къ окончательному устраненію иллюзій, или къ возста- новленію идей, неправильно заподозрѣнныхъ. И эту задачу пытались выполнить философы такъ-называе- мой „критической школы*, путемъ изслѣдованія позна- вательныхъ процессовъ человѣка,—источниковъ и пре- дѣловъ его познавательныхъ способностей. Первыя теоретическія сомнѣнія относительно объ- ективнаго значенія нѣкоторыхъ изъ упомянутыхъ об- щихъ понятій были предъявлены и строго Формулиро- ваны англійскими мыслителями: Локкомъ въ концѣ ХѴІІв., Беркли—въ началѣ, и Юмомъ—въ половинѣ XVIII сто-
ѵі лѣтія. Сомнѣніе перваго касалось еще только вопроса о прирожденное™ человѣческой душѣ какихъ-либо от- влеченныхъ понятій и возможности пріобрѣсти какія-либо идеи внѣ опыта; изслѣдованіе-же элементовъ опыта при- водило, повидимому, къ убѣжденію, что для нѣкоторыхъ изъ отвлеченныхъ идей человѣка въ опытѣ нельзя найти достаточнаго матеріала. Сомнѣніе второго касалось уже вообще возможности признать особое реальное значе- ніе за понятіями ума внѣ ощущеній, ихъ всецѣло со- ставляющихъ,—а также возможности доказать реальное существованіе матеріи, какъ самостоятельнаго бытія. Наконецъ, сомнѣніе Юма относилось въ особенности къ основнымъ метафизическимъ понятіямъ субстанціи (сущности) и причинности, которыя онъ подвергъ строгой критикѣ, стараясь прослѣдить ихъ психологи- ческое происхожденіе, при чемъ конечный выводъ его философіи заключался въ томъ, что эти понятія въ ихъ обыкновенномъ объективномъ значеніи употребля- ются нами незаконно и неправильно. Никакихъ дѣй- ствительныхъ сущностей вещей и причинъ мы знать не въ состояніи. Наши идеи суть лишь слабыя отра- женія нашихъ впечатлѣній. Впечатлѣнія соотвѣтству- ютъ внѣшнимъ перемѣнамъ и ихъ преемствамъ. Идеи субстанціи и причинности суть выраженія субъектив- ныхъ дѣйствій нашего ума, его привычекъ—группиро- вать впечатлѣнія около извѣстнаго центра и связывать ихъ въ постоянныя преемства по психологическимъ за- конамъ ассоціаціи. Кантъ взялся провѣрить утвержденія Юма и при- шелъ въ своей „Критикѣ чистаго разума“ къ тому
ѵіі еще болѣе отрицательному результату, что всѣ объ- ективныя явленія міра, познаваемыя путемъ опыта, внѣшняго и внутренняго, суть только наши воспрія- тія, располагаемыя въ извѣстныя соотношенія, согласно субъективнымъ апріорнымъ Формамъ воспріятія и мы- шленія. Не только отвлеченныя идеи субстанціи и при- чинности, реальности и нереальности, множества и един- ства, возможности, дѣйствительности, необходимости и др. под., но и конкретныя представленія пространства и времени суть субъективныя Формы нашей познава- тельной дѣятельности. Что-же касается до наиболѣе общихъ метафизическихъ идей, каковы идеи Бога, без- смертнаго духа, свободы воли, то онѣ—лишь субъектив- ныя попытки конечнаго объединенія или синтеза всѣхъ явленій опыта, и потому—какъ объективныя идеи, соотвѣтствующія реальнымъ началамъ, не имѣютъ ни- какого теоретическаго значенія и не могутъ быть при- знаны законными. Правда, Кантъ пытался затѣмъ въ „Критикѣ практическаго разума" доказать ихъ прак- тическую цѣну, оправдать необходимость вѣры въ су- ществованіе соотвѣтствующихъ имъ объективныхъ на- чалъ и отношеній, во имя нравственныхъ требованій че- ловѣческаго сознанія, и придумалъ для. ихъ реализаціи особый умопостигаемый міръ „вещей въ себѣ14, лежа- щій за предѣлами „опытнаго міра явленій11 и въ реаль- номъ бытіи котораго насъ косвенно убѣждаетъ именно наше нравственное самосознаніе... Но этотъ опытъ воз- становленія на практической почвѣ реальностей, отверг- нутыхъ критикою теоретическаго разума и признан- ныхъ „теоретически14 непознаваемыми, никого не удов-
ѵііі летворилъ, и вся послѣдующая философія — послѣ-кан- товская философія нашего XIX в.—является выраже- ніемъ двойного предположенія, а именно: или что Кантъ покривилъ душою и не захотѣлъ дойти до кон- ца въ безпощадной критикѣ метафизическихъ началъ, какъ чистѣйшихъ фикцій нашего сознанія, находя- щагося подъ властью чувствъ и субъективныхъ вле- ченій, къ услугамъ которыхъ всегда во время является воображеніе,—или-же, что вся его критика понятій въ основаніяхъ своихъ неправильна и что её необходимо начать съизнова. Сначала преобладало второе убѣжденіе и былъ сдѣ- ланъ рядъ опытовъ теоретическаго возстановленія объ- ективнаго значенія тѣхъ понятій, которыя были обезцѣ- нены Кантовскою „Критикою чистаго разума*. Но когда всѣ эти попытки обновленія метафизики въ системахъ первыхъ нѣмецкихъ идеалистовъ и реалистовъ послѣ Канта оказались несостоятельными, въ виду произволь- ности пріемовъ и туманности результатовъ, то возобла- дали ученія представителей первой точки зрѣнія,— уче- нія поклонниковъ „Критики чистаго разума*, утверж- давшихъ, что Кантъ въ существѣ дѣла былъ правъ, что основные выводы его „Критики чистаго разума* непо- колебимы, но что онъ не дошелъ, однако, до конца въ сво- ихъ умозаключеніяхъ, и что, если и не хотѣлъ созна- тельно покривить душою, возстановляя въ своей „Кри- тикѣ практическаго разума1' реальное значеніе мета- физическихъ иллюзій человѣческаго разума, то всё-же, по слабости человѣческой природы, уступилъ подъ старость обольстительному обаянію этихъ иллюзій.
Во главѣ мыслителей, пытавшихся исправить Канта въ только - что указанномъ смыслѣ, стоитъ Шопен- гауэръ со своей школой, и мы всѣ знаемъ, какія груст- ныя, безотрадныя перспективы открылись предъ чело- вѣческимъ умомъ въ системахъ пессимистовъ, окон- чательно раздѣлавшихся со всѣми предполагаемыми отвлеченными иллюзіями, — съ идеями мірового ра- зума, безсмертнаго духа, личной свободной воли. Един- ственная реальная сила, движущая міромъ по закону механической необходимости, есть инстинктъ самосо- храненія, безсознательная воля къ жизни, приходящая на высотѣ своего развитія и самосознанія къ своему- же собственному отрицанію, къ идеалу саморазруше- нія и самоумерщвленія. Идеи Бога, духа, личной сво- боды —продукты Фантазіи. Въ мірѣ явленій царствуютъ мракъ, слѣпые инстинкты, безсмысленная необходи- мость. Мы не излагаемъ ту или другую систему, отдѣльно взятую, но выражаемъ общій духъ современнаго міро- воззрѣнія, которое въ разныхъ Формахъ подноситъ намъ: матеріализмъ, атеизмъ, Фатализмъ и песси- мизмъ, иногда—въ видѣ утѣшенія—бросая на траур- ную колесницу вѣковыхъ идеальныхъ вѣрованій человѣ- чества искусно сплетенные вѣнки надеждъ на какое-то соціальное возрожденіе, будущее всеобщее равенство въ наслажденіи эфемерными благами земного суще- ствованія, безболѣзненное и для всѣхъ одинаково прі- ятное мерцаніе жизни на землѣ,—до той поры, пока- пли по законамъ астрономическихъ переворотовъ не потухнетъ солнце и не замерзнетъ земля,—или человѣ-
X чество, вполнѣ созрѣвшее и образумившееся, не взду- маетъ само добровольно прекратить тѣмъ или дру- гимъ способомъ глупую шутку, называемую жизнью. Однако спросимъ себя по совѣсти: могутъ-ли быть прочны надежды на блага жизни, общій и высшій смыслъ которой вполнѣ утраченъ? Если ужь гдѣ- нибудь умѣстно слово иллюзія, то именно для обозначе- нія всѣхъ тѣхъ эфемерныхъ утѣшеній, которыми обма- нываютъ себя люди, похоронившіе вѣру въ высшія начала жизни, въ абсолютный смыслъ идей истины, добра и красоты, въ реальное значеніе противополож- ности духа и матеріи, въ дѣйствительность царства Бога или вѣчнаго разума во вселенной, въ существо- ваніе безсмертной души и свободной воли. Весь ихъ „прогрессъ человѣчества11 есть безцѣльное толченіе воды, ихъ „альтруизмъ* — наивный самообманъ, ихъ „идеалы* — горькая иронія, ибо позади всѣхъ этихъ словъ, которыми они ограждаютъ свое душев- ное спокойствіе, виденъ зловѣщій призракъ небы- тія, — стихійное царство „хаоса*. Если они еще и живутъ и все-таки на что-то на- дѣются, то развѣ потому, что вѣра въ высшія начала жизни утрачена ими часто только на словахъ, а въ глу- бинѣ души они все-таки сомнѣваются въ безошибоч- ности результатовъ произведенной донынѣ научной и философской критики понятій и продолжаютъ, по сво- ему, поклоняться Высшему разуму, надѣяться на безсмер- тіе своего духа, вѣровать въ абсолютное добро и въ свою духовную свободу. Только эта „двойная бухгал- терія души* ихъ и поддерживаетъ и, къ сожалѣнію или
хі къ счастью, за очень рѣдкими исключеніями, большин- ство матеріалистовъ, атеистовъ и Фаталистовъ нашего вѣка только потому уклоняется отъ безотрадныхъ вы- водовъ пессимизма, что принадлежитъ именно къ чи- слу людей, обладающихъ двумя міровоззрѣніями — однимъ показнымъ, такъ называемымъ научнымъ, и другимъ—тайнымъ, традиціоннымъ, для собственнаго до- машняго обихода, на случай перваго несчастія, кото- рыхъ въ жизни такъ много, на случай болѣзни или смерти близкаго человѣка, собственныхъ серьезныхъ недуговъ, неожиданныхъ неудачъ жизни и т. д., когда они невольно измѣняютъ своему обычному знамени и робко склоняются предъ Высшею силою. Такое безсознательное двоедушіе въ наше время очень рас- пространено и составляетъ главное зло нашей совре- менной жизни. Оно поддерживаетъ и силу ошибоч- ныхъ отрицательныхъ ученій и силу многихъ предраз- судковъ и суевѣрій. Главная задача философіи бороться съ этой раздво- енностью духа и стремиться возвратить человѣчество къ внутренней цѣльности и единству міровоззрѣнія и нравственной жизни вообще. Считать критику понятій оконченною серьезная философія не въ правѣ уже по- тому, что эта критика только сто лѣтъ тому назадъ на- чалась въ той вполнѣ сознательной и отчетливой Формѣ, которую можно признать заслуживающею вниманія. Кантъ только намѣтилъ путь этой критики, но далеко не осуществилъ ее на дѣлѣ. Онъ самъ ужаснулся-бы тѣхъ опустошеній, которыя она произвела въ умахъ людей XIX в., если-бы могъ ихъ предвидѣть. Не же-
хіі ланіе обмануть другихъ и не наивный самообманъ за- ставили его въ „Критикѣ практическаго разума14 по- пытаться возстановить объективное значеніе высшихъ идей, отвергнутое въ „Критикѣ чистаго теоретиче- скаго разума", а природный здравый смыслъ и любовь къ истинѣ. Онъ добросовѣстно старался исправить односторонность своей первой критики. Но онъ не со- знавалъ, что нѣтъ существеннаго различія между разу- момъ теоретическимъ и практическимъ. Разумъ есть во- обще теоретическая способность, идеи всѣ—„теоретичес- кія" идеи. Основная ошибка Канта состояла въ произ- вольномъ разграниченіи сферъ разума, въ произволь- номъ разсѣченіи интеллектуальной природы человѣка, а вмѣстѣ съ нею и всего идейнаго міра его, на двѣ про- тивоположныя и какъ-бы непримиримыя области. Этимъ „идеальнымъ" дуализмомъ онъ на время поколебалъ прежній болѣе здравый реальный дуализмъ матеріаль- наго и духовнаго міра и подготовилъ тотъ внутренній разладъ, отъ котораго такъ тяжко страдаетъ совре- менная личность. И однако нѣтъ и не можетъ быть рѣз- кой пограничной черты между предметами вѣры и пред- метами Знанія. Кантовская критика понятій заключала въ себѣ рядъ ошибокъ и недоразумѣній, основанныхъ на недостаточной глубинѣ психологическаго анализа. Тѣ-же, и отчасти еще болѣе грубыя, психологическія ошибки допустилъ и закрѣпилъ своей остроумной системой Артуръ Шопенгауэръ. Всего яснѣе и нагляднѣе эти ошибки обнаружива- ются въ ученіяхъ Канта и Шопенгауэра о свободѣ воли. Сущность этихъ ученій сводится къ тому, что
хііі человѣкъ въ эмпирической области своего духовнаго бытія не свободенъ, ибо всѣ его душевныя „явленія* связаны между собою строгою связью причинности, причинныхъ отношеній. Но за предѣлами этой необхо- димой эмпирической зависимости явленій, или за предѣлами своего эмпирическаго характера, человѣкъ можетъ быть свободенъ, при чемъ для Канта сфе- рою свободы оказывается умопостигаемая область индивидуальной жизни души, какъ безсмертной суб- станціи, уголокъ которой открывается нашему само- сознанію въ нравственной жизни человѣка,—для Шо- пенгауэра-же, окончательно отрицающаго безсмертную душу и вообще самостоятельную духовную субстан- цію, СФерою свободы является область внѣ-индивиду- альной жизни воли, когда она свободно, но безсозна- тельно выбираетъ тотъ или другой характеръ или лич- ный складъ воли, обнаруживающійся опытно въ извѣст- ныхъ свойствахъ Физической организаціи и духовной природы каждой личности. Это послѣднее ученіе лучше всего показываетъ, до какихъ несообразностей можетъ дойти даже великій умъ, если онъ выходитъ изъ невѣрныхъ посылокъ: об- ласть сознательной и единственно-возможной (по Шо- пенгауэру) разумной жизни воли (какъ мірового начала) —въ существахъ человѣческихъ —оказывается областью „несвободной* воли, механически подчиненной неумоли- мому закону причинности, а область безсознательной и неразумной (для Шопенгауэра) жизни воли—внѣ чело- вѣческихъ личностей — признается областью „сво- боды,*—той самой свободы, которая является источ-
хіѵ никомъ сознанія нашей нравственной отвѣтственности! Всѣ понятія человѣческаго ума въ этой странной тео- ріи оказываются перевернутыми, и эта полнѣйшая ихъ перетасовка объявляется верхомъ глубокомыслія. Мы готовы согласиться съ Шопенгауэромъ, что „въ * обсужденіи вопроса о свободѣ воли лучше всего об- наруживается различіе глубокихъ умовъ отъ поверх- ностныхъ11, но его собственную теорію свободы воли не можемъ не признать менѣе глубокою, чѣмъ счи- талъ её самъ мыслитель. Въ этой статьѣ мы попытаемся подвергнуть новому разбору идею свободы воли и постараемся показать, на примѣрѣ ея, какъ много еще осталось сдѣлать Филосо- фамъ въ области той критики понятій человѣческаго ума, которая уже не разъ обольщала себя надеждой, что навсегда очистила нашу мысль отъ пагубныхъ иллюзій и направила ее на стезю трезвой, хотя и горькой, правды. Само-собою разумѣется, что мы далеки отъ предположенія, что намъ удалось самимъ вполнѣ и на- всегда разрѣшить вопросъ о свободѣ воли — одну изъ труднѣйшихъ проблемъ философіи. Но если намъ удастся показать, что и при современномъ состояніи послѣдней возможно найти для серіознаго обсужденія этого вопроса, въ положительномъ смыслѣ, нѣкоторыя новыя точки опоры, то наша цѣль будетъ достигнута.
1. Методъ изслѣдованія вопроса. Что содержитъ въ себѣ понятіе свободы, воли, въ какой по- становкѣ проблема о свободѣ воли доступна правильному об- сужденію, какими соображеніями свобода человѣческой воли можетъ быть оправдана? Таковы тѣ главные вопросы, которые мы намѣрены обсудить здѣсь, въ возможно-сжатомъ и общедоступ- номъ изложеніи. При научномъ изслѣдованіи каждаго вопроса первая задача состоитъ въ томъ, чтобы найти для этого из- слѣдованія правильный методъ. Всѣ наши изысканія въ области знанія повидимому основываются въ концѣ концовъ на обработкѣ данныхъ внѣшняго, или-же внутренняго опыта, или, наконецъ, на извѣстной комбинаціи тѣхъ или другихъ. Перваго рода изслѣдованія обыкновенно называются Физиче- скими, вторыя — психологическими въ собственномъ значеніи слова. Но есть цѣлый рядъ изслѣдованій, ко- торыя нельзя назвать ни Физическими, ни психологиче- скими въ тѣсномъ смыслѣ, и которыя составляютъ раз-
личныя своеобразныя ихъ сочетанія, ибо Физическія и психическія явленія такъ сложно переплетаются другъ съ другомъ въ дѣйствительномъ мірѣ, особенно въ ор- ганизмахъ, что для полнаго пониманія тѣхъ или дру- гихъ необходимо пользоваться одновременно данными и внѣшняго и внутренняго опыта. Такъ напримѣръ, историческія изслѣдованія имѣютъ предметомъ изуче- ніе прошлой политической и общественной, т. е. ду- ховной, а въ связи съ нею и матеріальной, жизни на- родовъ, на основаніи вещественныхъ памятниковъ, вы- раженій и символовъ, въ которые она воплотилась. Ближайшимъ орудіемъ историческихъ изслѣдованій яв- ляется, такимъ образомъ, внѣшній опытъ, т. е. внѣш- нія чувства; но истолкованіе многихъ показаній внѣш- нихъ чувствъ возможно лишь при участіи внутренняго чувства, разъясняющаго смыслъ изучаемыхъ внѣшнихъ выраженій духовнаго бытія народовъ. Но этого мало: если отнестись критически къ основнымъ элементамъ всѣхъ существующихъ видовъ научныхъ изслѣдованій, то едва-ли вообще найдутся такія, которыя были-бы ис- ключительно основаны на данныхъ внѣшняго опыта, или исключительно на данныхъ внутренняго опыта. Такъ на- примѣръ, психологическія изслѣдованія предполагаютъ изученіе душевной жизни другихъ существъ на осно- ваніи ея внѣшнихъ выраженій. Хотя мы истолковы- ваемъ эти послѣднія только при помощи извѣстныхъ намъ изъ внутренняго опыта явленій, но обойтись въ психологіи безъ изученія Физическихъ выраженій ду- ховной жизни другихъ людей и существъ, доступныхъ нашему наблюденію лишь при помощи глаза, уха и др.
— 3 — органовъ внѣшняго чувства, мы не можемъ. Точно такъ- же и въ изысканія Физическія мы часто незамѣтно для себя вкладываемъ идеи, источникъ которыхъ лежитъ во внутреннемъ опытѣ. Такъ въ основаніи понятій времени, силы, энергіи, движенія, притяженія и отталкиванія, и даже въ понятіяхъ непроницаемости и упругости, ко- торыя играютъ такую важную роль въ Физиче- скихъ изслѣдованіяхъ, лежатъ отчасти психологическія представленія, заимствованныя нами изъ внутренняго опыта. Время есть основная Форма соотношенія ду- шевныхъ явленій и внѣ сознанія послѣдовательности душевныхъ явленій мы не знали-бы ничего и о преем- ствѣ явленій внѣшняго міра; понятіе движенія содер- житъ въ себѣ сознаніе перемѣнъ въ испытываемыхъ нами ощущеніяхъ,—понятія силы и энергіи предпола- гаютъ представленія о внутреннемъ усиліи и мускуль- номъ напряженіи, совершаемыхъ нами при преодолѣва- ніи извѣстныхъ сопротивленій,—понятія притяженія и отталкиванія заключаютъ въ себѣ представленія о стремленіяхъ двоякаго типа, которыя мы испытываемъ по отношенію къ предметамъ; понятія непроницаемо- сти и упругости содержатъ въ себѣ элементы ощуще- ній сопротивленія, препятствія, испытываемыхъ при взаимодѣйствіи съ предметами, —стало быть опять въ извѣстной Формѣ ощущенія усилій, совершаемыхъ нами для преодолѣванія этихъ сопротивленій и т. д. Еще большую роль играютъ, конечно, данныя внутренняго опыта въ понятіяхъ жизни, питанія, роста, воспроизве- денія и другихъ подобныхъ, лежащихъ въ основаніи изслѣдованій біологическихъ.
— 4 — Поэтому мы не ошибемся, если скажемъ, что во всѣхъ изслѣдованіяхъ научныхъ, въ той или другой про- порціи, всегда комбинируются данныя внѣшняго и вну- тренняго опыта, показанія внѣшнихъ и внутреннихъ ощущеній. Но можно-ли сказать, что всѣ наши изслѣ- дованія всегда и неизбѣжно основаны на изученіи дан- ныхъ внѣшняго и внутренняго опыта? А обширная об- ласть изслѣдованій математическихъ? Развѣ и тутъ мы имѣемъ дѣло съ данными „опыта?" Конечно, если на- звать опытомъ всѣ наши представленія объ отношені- яхъ пространственныхъ, или временныхъ, то и матема- тика, имѣя дѣло съ величинами, относящимися къ про- странству (геометрія) или только къ моментамъ времени (ариѳметика, алгебра), должна быть признана наукою опыта. Но существенное отличіе математическихъ из- слѣдованій отъ Физическихъ въ обширномъ смыслѣ,— отличіе, давно подмѣченное и подвергавшееся всевоз- можнымъ толкованіямъ философовъ,—состоитъ въ томъ,, что въ то время, какъ эти послѣднія имѣютъ дѣло съ дѣйствительными предметами и явленіями, въ нихъ со- вершающимися, и постоянно вновь изучаемыми посред- ствомъ внѣшнихъ чувствъ,—первыя, т. е. математиче- скія изслѣдованія имѣютъ предметомъ такія отношенія этихъ предметовъ и явленій, которыя изслѣдуются нами независимо отъ всякаго внѣшняго наблюденія, при по- мощи дѣйствій надъ Формами, отвлеченными отъ всѣхъ- данныхъ въ опытѣ предметовъ и явленій. Такимъ обра- зомъ, назвать математическія изслѣдованія опытными въ обыкновенномъ смыслѣ слова—нельзя. Они имѣютъ дѣло лишь съ извѣстными Формами и моментами внѣшняго-
— 5 — опыта. Оттого Кантъ и утверждалъ, что пространство и время—субъективныя апріорныя Формы опыта, и что математика — апріорная синтетическая наука. Син- тезъ математическій кореннымъ образомъ отличается отъ синтеза Физическаго, такъ какъ синтезъ въ обла- сти отвлеченныхъ Формъ и синтезъ въ области кон- кретнаго содержанія—совершенно различныя вещи. Если даже и допустить, что основныя математическія понятія—величины, числа, различныхъ основныхъ Фи- гуръ и т. д.—отвлечены отъ дѣйствительныхъ предме- товъ внѣшняго опыта, т. е. имѣютъ происхожденіе опыт- ное, то несомнѣнно все-таки, что всѣ дальнѣйшія дѣй- ствія ума надъ этими основными понятіями совершаются независимо отъ всякаго опыта и что большая часть ма- тематическихъ понятій построяются нашимъ умомъ внѣ связи съ опытнымъ изученіемъ дѣйствительныхъ пред- метовъ и явленій. Слѣдовательно, давнишній споръ о происхожденіи основныхъ математическихъ понятій не имѣетъ существеннаго значенія при рѣшеніи вопроса объ отличіи математическихъ изслѣдованій отъ обыкно- венныхъ Физическихъ. Несомнѣнно, что и при совер- шенно опытномъ происхожденіи всѣхъ нашихъ пред- ставленій и понятій, имѣющихъ отношеніе къ простран- ству и времени, нельзя отрицать двоякаго рода изслѣдо- ваній въ СФерѣ этихъ понятій—изслѣдованій: і)неразрыв- но связанныхъ съ опытомъ и 2) независимыхъ отъ него. Спрашивается: не существуетъ-ли точно такого-же различія и въ области изслѣдованій, касающихся пред- метовъ внутренняго опыта? Легко доказать, что и здѣсь существуетъ совершенно то-же отношеніе.
— 6 — Явленія внутренняго опыта могутъ быть изучаемы въ. ихъ конкретномъ содержаніи и взаимныхъ отношеніяхъ- при помощи наблюденія: такого рода изслѣдованія и производятся психологіей, какъ опытной наукой, и от- части логикой, этикой и эстетикой, насколько онѣ—на- уки эмпирическія, спеціально изучающія явленія мысли,, воли и чувства въ ихъ конкретномъ содержаніи. Но, рядомъ съ этимъ, возможны и необходимы изслѣдова- нія тѣхъ основныхъ Формъ и отношеній, въ которыя, облекается вся наша душевная жизнь и которыя пред- варяютъ всякій внутренній, а также и внѣшній опытъ г и служатъ ихъ условіями. Такими изслѣдованіями и за- нимается особая область знанія, называемая метафизикой- Ея изысканія также независимы отъ изученія и наблю- денія спеціальнаго конкретнаго содержанія душевной жизни, какъ изслѣдованія математическія, въ собствен- номъ смыслѣ, независимы отъ изученія конкретнаго со- держанія предметовъ и явленій внѣшняго опыта. Но такъ-же какъ подобное качество математическихъ наукъ нисколько не ослабляетъ, а даже увеличиваетъ досто- вѣрность и точность ея результатовъ, такъ оно не уменьшаетъ, а напротивъ увеличиваетъ внутреннюю цѣну метафизическихъ изслѣдованій сравнительно съ психологическими. Понимаемая въ такомъ смыслѣ, ме- тафизика можетъ быть названа наукою *) и наукою, ко- *) Мы должны оговориться, что здѣсь въ первый разъ называемъ, метафизику наукой, потому что намъ впервые удалось отдать себѣ- ясный отчетъ въ дѣйствительномъ характерѣ и особенностяхъ этой науки. Но въ этомъ смыслѣ понятіе метаоизики не совпадаетъ съ
— 7 — торая въ будущемъ можетъ достигнуть такой-же до- стовѣрности и такихъ-же прочныхъ результатовъ, какъ и математика, къ чему и стремились, на основаніи смутнаго сознанія аналогіи между математикой и мета- физикой, и Платонъ, и Аристотель, и Декартъ, и Спи- ноза, и Лейбницъ, и Кантъ, и Гегель. Собственно, настоящимъ основателемъ этой новой науки является Кантъ, назвавшій метафизику „Крити- кой разума". Какъ и математика, метафизика можетъ имѣть различные отдѣлы: она можетъ изслѣдовать об- щія Формы и начала всякаго опыта и всякой душевной жизни (т. е. соотвѣтствовать психологіи, какъ опытной наукѣ—это метафизика въ собственномъ смыслѣ), или- же изучать основныя Формы какой-либо спеціальной об- ласти душевной жизни, напр. познавательной (теорія познанія или метафизическая логика), нравственной (метафизическая этика), или эстетической (метафизи- ческая эстетика или метафизика прекраснаго). Кантъ намѣтилъ существенные отдѣлы метафизики въ различ- ныхъ своихъ „Критикахъ11, но мы уже замѣтили, что понятія теоретическаго и практическаго разума и дру- гія подобныя (напр. понятіе „силы сужденія1* въ его третьей критикѣ) были избраны имъ неудачно и что вообще онъ, такъ сказать, только начерталъ общую понятіемъ философіи, которая стремится къ синтезу всѣхъ дан- ныхъ, доставляемыхъ науками внѣшняго и внутренняго опыта въ общую картину міра и жизни, и для этого прибѣгаетъ къ особымъ пріемамъ творчества, о которыхъ мы не разъ бесѣдовали съ сво- ими читателями.
— 8 — программу новой науки, но далеко не выполнилъ ее, хотя и пытался это сдѣлать. Его неудача зависѣла отъ извѣстныхъ предразсудковъ, унаслѣдованныхъ отъ предшествующихъ 'системъ философіи и которые нынѣ могутъ быть устранены. Но мы не будемъ теперь уклоняться отъ нашей главной задачи подробнымъ разборомъ Кантовскаго ученія о значеніи и составѣ метафизики, какъ науки. Для нашей цѣли пока достаточно признанія, что есть вполнѣ законная область метафизическихъ изслѣдова- ній, имѣющихъ предметомъ общія Формы душевной жизци, лежащія въ основѣ ея опытнаго содержанія и что эти метафизическія изслѣдованія вполнѣ аналогичны математическимъ, хотя по существу дѣла не могутъ быть тождественны имъ, какъ объ этомъ мечтали Де- картъ, Спиноза и отчасти Лейбницъ. Нѣкоторыя чис- тыя Формы отношенія Физическихъ явленій, изслѣдуе- мыя математикой (напр. пространственныя отношенія), существенно отличны отъ чистыхъ Формъ душевной жизни и ея явленій. Одно только обстоятельство какъ бы сближаетъ математику съ метафизикой и отчасти переплетаетъ другъ съ другомъ ихъ изслѣдованія. Это обстоятельство состоитъ въ томъ, что и внѣшній опытъ есть все-таки особая область психической дѣятельно- сти. Изъ этого Факта вытекаетъ во-первыхъ то, что нѣкоторыя Формы его, напр. время, тождественны Фор- мамъ внутренняго опыта, такъ что математическіе прі? емы измѣренія отчасти приложимы и къ явленіямъ ду- шевной жизни, которая есть тоже совокупность двй- женій, происходящихъ во времени; во-вторыхъ то, чт'о
— 9 — и Формы внѣшняго опыта, какъ Формы особаго рода психической дѣятельности, могутъ подлежать метафи- зическому изслѣдованію. Но отсюда далеко до заклю- ченія о тождествѣ математическаго и метафизическаго методовъ анализа и синтеза. Тѣ-же самыя отношенія изслѣдуются математикой и метафизикой съ разныхъ точекъ зрѣнія: внѣшней, или объективной, и внутрен- ней, или субъективной. Общіе математическіе пріемы вычисленія могутъ быть прилагаемы и къ изученію пси- хическихъ явленій, какъ это доказываютъ современ- ныя психометрическія изысканія въ лабораторіи Вундта; но это не то-же, что изученіе Формъ и условій всякаго опыта, а слѣдовательно и общихъ Формъ внѣшняго опыта—пространства и времени—въ метафизикѣ. Воз- можно, очевидно, метафизическое изученіе самыхъ ос- нованій математики и такую задачу пытался, между прочимъ, выполнить Кантъ въ своей первой части „Критики чистаго разума11 (въ своемъ ученіи о про- странствѣ и времени, какъ основахъ синтетическихъ сужденій въ области математики). Установивъ главные виды научныхъ изслѣдованій, возвратимся къ вопросу о томъ, какимъ методомъ над- лежитъ изслѣдовать вопросъ о свободѣ воли. Понятіе свободы воли, какъ-бы мы ни опредѣляли его содержа- ніе, имѣетъ тѣсное соотношеніе съ понятіемъ причин- ности. Всѣ отрицательныя ученія о свободѣ воли, приз- нающія эту идею иллюзіей и самообманомъ, основаны на понятіи о „необходимой связи причинъ и дѣйствій11 и на признаніи невозможности мыслить какое-либо явле- ніе или дѣйствіе—безъ причины, необходимо его вызвав-
— 10 — шей. Эти ученія оттого и называются „детерминиз- момъ11, что признаютъ строго опредѣленную и предо- предѣленную связь мотивовъ воли и Фактовъ воли (т. е. хотѣній), какъ причинъ и дѣйствій ілат. сіеіегтіпаге значитъ опредѣлять). Если Кантъ и Шопенгауэръ пере- носятъ идею свободы воли въ область умопостигаемой жизни духа или воли и отрицаютъ приложимость этой идеи къ области эмпирической или опытной душевной жизни, то это объясняется ихъ убѣжденіемъ, что и въ области отношеній явленій психическихъ царитъ тотъ-же неумолимый законъ причинности, какъ и въ области отношеній Физическихъ явленій. Связь мо- тивовъ и дѣйствій въ области воли представляется имъ по существу тождественной связи причинъ и дѣйствій въ области матеріальнаго существованія. Идея причинности, понимаемая въ одинаковомъ об- щемъ значеніи, признается, подобно идеѣ времени, Формою соотношенія столько-же явленій внутренняго опыта, сколько и явленій внѣшняго опыта. Отсюда яс- но, что изслѣдованіе свободы воли тѣснѣйшимъ обра- зомъ связано съ изслѣдованіемъ закона причинности, а такъ какъ несомнѣнно, что законъ причинности есть извѣстная Форма психической жизни, подобно простран- ству и времени, и что самый способъ пониманія нами явленій опыта и ихъ отношеній зависитъ отъ значенія, которое мы придадимъ идеѣ причинности, то ясно, что изслѣдованіе закона причинности, а въ связи съ нимъ и идеи свободы воли, не можетъ быть всецѣло опытнымъ психологическимъ изслѣдованіемъ, а должно быть от- несено въ разрядъ изслѣдованій метафизическихъ, имѣю-
11 — тихъ предметомъ изученіе самыхъ условій опыта и са- мой возможности того или другого рода явленій, какъ предметовъ познанія. Другими словами, при обсужде- ніи вопроса о свободѣ воли, дѣло идетъ не объ оты- сканіи Фактовъ внутренняго опыта, которые-бы под- твердили существованіе свободы воли, а объ отысканіи извѣстнаго общаго критерія или принципа отношенія ко всѣмъ Фактамъ внутренняго опыта,—задача изслѣ- дователя состоитъ не въ обобщеніи данныхъ въ опытѣ признаковъ явленій въ извѣстный законъ, а въ логиче- скомъ построеніи и выведеніи извѣстныхъ, независи- мыхъ отъ данной суммы явленій опыта, истинъ, кото- рыя-бы дали возможность наблюдать и обсуждать эти явленія опыта правильно и плодотворно.; Если матема- тическія истины и математическіе методы даютъ намъ такое прекрасное орудіе для опытнаго изученія явле- ній Физическихъ, химическихъ и отчасти біологиче- скихъ, то эти истины и методы выработаны были мате- Іматикой, а не физикой и химіей путемъ изученія Физи- ческихъ и химическихъ явленій. Совершенно того-же мы должны ожидать въ будущемъ и отъ научной ме- тафизики: она должна дать намъ такія истины и такіе методы, которые послужили-бы орудіемъ для правиль- наго и плодотворнаго изученія психическихъ явленій въ опытной наукѣ—психологіи. Слѣдовательно, не психоло- гическимъ методомъ самонаблюденія возможно разрѣ- шить вопросъ о свободѣ воли, а самая судьба психоло- гіи, какъ опытной науки, и ея методовъ самонаблюденія и наблюденія зависитъ всецѣло отъ правильнаго рѣше- нія вопроса о свободѣ воли и вообще отъ правильнаго
— 12 - метафизическаго анализа Формъ и отношеній, лежащихъ въ основаніи внутренняго опыта. Мы слишкомъ привыкли переносить въ область психическихъ отношеній тѣ Фор- мы и понятія, съ которыми обыкновенно обращаемся въ СФерѣ Физическихъ отношеній. Я уже не говорю о распространеніи на область психическихъ явленій (безъ всякаго предварительнаго оправданія такого права) са- мыхъ отвлеченныхъ понятій „причинности14 и „необхо- димостиа въ томъ самомъ ихъ значеніи, въ какомъ мы прилагаемъ ихъ къ анализу явленій Физическихъ, явле- ній внѣшняго опыта. Мы безпрестанно прилагаемъ къ области Фактовъ сознанія и такія опредѣленія, кото- рыя взяты нами изъ міра болѣе конкретныхъ отношеній предметовъ внѣшняго опыта. Такъ напр., мы склонны оцѣнивать отношенія психи- ческихъ явленій, какъ отношенія цѣлыхъ и частей; точно также, когда мы говоримъ объ отношеніи идей, чувствъ, страстей, умственныхъ способностей другъ къ другу, то часто прилагаемъ для обозначенія ихъ вза- имныхъ отношеній идеи большого и малаго, крупнаго и мелкаго и др.: „великая идея, большія способности, мел- кія чувства, крупный талантъа. Мы не говоримъ, что всѣ эти опредѣленія не имѣютъ никакой цѣны, но мы долж- ны напомнить, что всѣ эти понятія въ отношеніи къ явленіямъ психическимъ употребляются въ метафориче- скомъ, переносномъ значеніи. Отношенія цѣлыхъ и ча- стей, большого и малаго и др. под. реально мыслимы только въ приложеніи къ пространственнымъ величи- намъ, а категорія пространства къ явленіямъ душев- ной жизни не приложима. Отсюда ясно, какъ еще
— 13 — бѣденъ языкъ человѣческій въ отношеніи къ общимъ понятіямъ, способнымъ выражать правильно сходства, различія и другія соотношенія въ области явленій вну- тренняго опыта. Въ самое понятіе психическаго яв- ленія примѣшивается много ассоціацій изъ области от- ношеній чисто Физическихъ, какъ это доказываютъ по- пытки матеріалистовъ „локализировать1* психическія яв- ленія, т. е. мыслить ихъ въ Формахъ пространства. А между тѣмъ, категоріи внѣшняго и внутренняго опы- та, отношеніе Физическихъ и психическихъ явленій, какъ мы увидимъ впослѣдствіи, существенно различны и даже отчасти противоположны. Чтб-бы мы сказали, если-бы архитекторъ, строящій домъ, придумавъ ка- кую-либо особую квадратную мѣру для измѣренія пло- щади стѣнъ своей постройки, попытался затѣмъ при- ложить эту мѣру къ измѣренію своихъ архитектур- ныхъ замысловъ и изобрѣтеній, опредѣляя „длину1* и „ширину" своихъ мыслей? Мы признали-бы его съума- шедшимъ. А между тѣмъ, мы именно сами такъ безпре- станно и поступаемъ, употребляя въ психологическихъ изысканіяхъ и описаніяхъ термины и выраженія, заим- ствованныя изъ области болѣе привычныхъ намъ изслѣ- дованій Физическихъ явленій. Едва-ли мы ошибемся, если скажемъ, что въ изученіи внутренней, душевной жизни наука не дошла еще и до того момента, когда она обладаетъ всѣми средствами для правильнаго на- именованія описываемыхъ и изучаемыхъ ею явленій. И оттого дѣло будущей метафизики, какъ науки, вы- работать самую терминологію психологіи, и вопросъ о свободѣ воли есть, между прочимъ, одинъ изъ основ-
— 14 - ныхъ вопросовъ психологической терминологіи. Отъ рѣшенія его зависитъ не только окончательное, точное опредѣленіе спеціальныхъ терминовъ воли, хотѣнія, желанія и др. под., но и опредѣленіе истиннаго значе- нія такихъ общихъ понятій, которыя мы безпрестан- но употребляемъ въ психологическомъ анализѣ, какъ напр., понятій мотива и дѣйствія, основанія и слѣд ствія, внутренней необходимости и даже „психическаго явленія2 * * * * * * * * 11. Уяснивъ себѣ общій методъ изслѣдованія вопроса о свободѣ воли, который мы опредѣлили, какъ метафизиче- скій, а не психологическій, попробуемъ теперь прежде всего опредѣлить, что содержитъ въ себѣ понятіе сво- боды воли. 2. Опредѣленіе понятій воли и свободы воли. При выполненіи этой задачи становится особенно яснымъ, какъ недостаточно однихъ эмпирическихъ дан- ныхъ для правильной постановки и рѣшенія вопроса о свободѣ воли. Въ понятіе свободы воли входятъ два частныя поня- тія „воли0, и „свободы". Попробуемъ опредѣлить ихъ эмпирическое содержаніе. Понятіе воли эмпирически обнимаетъ извѣстную сумму явленій, которыя мы выражаемъ терминами „вле- ченій,^ а именно стремленій, желаній, хотѣній,—и „дѣй- ствій", а именно движеній и дѣйствій въ тѣсномъ смы- слѣ и поступковъ. Все это „проявленія воли11, гово- римъ мы. Такъ-какъ всякое понятіе содержитъ въ
— 15 — себѣ эмпирически извѣстную сумму общихъ призна- ковъ, свойственныхъ всѣмъ явленіямъ, подъ него под- водимымъ, то и въ понятіи воли, если оно эмпириче- ское понятіе, нужно искать этихъ общихъ признаковъ упомянутыхъ различныхъ классовъ явленій. Во всѣхъ этихъ явленіяхъ, въ противоположность нѣкоторымъ другимъ душевнымъ явленіямъ, замѣчается тотъ общій признакъ, что они суть дѣятельныя или активныя состоянія нашего сознанія и вообще субъекта, между тѣмъ какъ ощущенія, чувствованія, идеи, чувства суть страдательныя или пассивныя состоянія, которыя мы испытываемъ подъ вліяніемъ воздѣйствій среды или процессовъ, совершающихся въ нашемъ собственномъ организмѣ *). Это не значитъ, конечно, что наша воля не можетъ вліять на процессы воспріятія, мышле- нія и чувства—напротивъ, по мѣрѣ развитія нашего внутренняго психическаго содержанія, воля при по- средствѣ вниманія все болѣе и болѣе вліяетъ на смѣну нашихъ ощущеній, идей, чувствъ и волненій. Но во- первыхъ, мы называемъ ея проявленія и въ этихъ об- ластяхъ не ощущеніями, чувствами, представленіями, понятіями и т. под., а стремленіями, хотѣніями, дѣйстві- ями. Во-вторыхъ, какъ-бы ни было велико ея участіе въ умственныхъ процессахъ и смѣнѣ чувствъ, все-таки самыя состоянія мысли и чувства вызываются непо- средственно не волей, а извѣстными предметами, про- ѵ) Болѣе подробный анализъ основныхъ классовъ психическихъ явленій читатель найдетъ въ нашей статьѣ-рѣчи „О значеніи чувства въ познаніи и дѣятельности человѣка". Москва. 1889 г.
— 16 — цессами и впечатлѣніями въ мірѣ и организмѣ, кото- рыя направляются и видоизмѣняются волей; слѣдова- тельно, непосредственно всѣ эти состоянія не суть со- стоянія волевыя, а суть развѣ косвенныя дѣйствія воли, болѣе или менѣе отдаленные результаты ея со- стояній и проявленій. Такимъ образомъ, главный признакъ явленій, обни- маемыхъ въ понятіи йоли, это—ихъ активный, Дѣятель- ный характеръ. Во внутреннемъ опытѣ явленія воли отличаются нами отъ другихъ явленій при посредствѣ особаго ощущенія усилія, которое всѣ эти явленія сопровож- даетъ и характеризуетъ. Но въ понятіи воли содер- жится болѣе, чѣмъ этотъ общій признакъ активности, свойственной ея явленіямъ. Мы понимаемъ и предста- вляемъ себѣ волю, какъ источникъ этой активности, т. е. всѣхъ этихъ дѣятельныхъ состояній—стремленій, желаній, хотѣній, движеній, дѣйствій и поступковъ. По- этому-то, не смотря на явную разнородность внутрен- нихъ или субъективныхъ проявленій воли, обозначаемыхъ терминомъ стремленій, желаній и хотѣній, и внѣшнихъ, или объективныхъ проявленій ея, обозначаемыхъ тер- минами движеній, дѣйствій, поступковъ, мы ихъ объ- единяемъ въ одномъ понятіи воли, причемъ мы скорѣе „приписываемъ11 всѣ эти явленія двоякаго порядка волѣ, какъ ихъ общей причинѣ, какъ-бы внѣ ихъ стоящей, чѣмъ обнимаемъ въ понятіи воли самыя дѣй- ствія или результаты, производимыя этой причиной. Такимъ образомъ, очевидно, въ понятіи воли лежитъ болѣе признаковъ, чѣмъ сколько можетъ быть эмпири-
17 — чески отвлечено нами изъ содержанія „явленій14 воли. Эти такъ-называемыя явленія воли суть не столько „явленія14 ея, въ обычномъ смыслѣ термина, сколько „проявленія". Воля представляется намъ въ Формѣ „силы14 или „дѣятеля", производящаго всѣ эти явле- нія и противоположнаго тѣмъ дѣятелямъ или си- ламъ, которыя производятъ другія психическія яв- ленія, а именно ощущенія, воспріятія, представле- нія, понятія, чувствованія, чувства, волненія. Эти по- слѣдніе дѣятели и силы разсматриваются по отноше- нію къ нашему „я“ или субъекту, какъ „внѣшніе44 дѣятели и силы. Воля-же представляется внутреннимъ, отчасти отъ нихъ независимымъ и по природѣ совер- шенно своеобразнымъ и существенно отличающимся отъ нихъ дѣятелемъ, или силою. Откуда-же берется эта идея внутренняго дѣятеля? Если она не обоб- щается изъ признаковъ явленій, которыя разсматрива- ются сами, какъ его порожденія или произведенія, то значитъ вообще эта идея берется не изъ опыта, а вкладывается въ опытъ, какъ нѣчто готовое, его обу- словливающее. Можетъ, конечно, явиться предполо- женіе, что эта идея „дѣятеля" взята нами изъ внѣш- няго опыта и затѣмъ по аналогіи перенесена нами и въ область внутренняго опыта. Но это дѣтски-наивное предположеніе можетъ придти въ голову только не- вѣжественному въ психологіи и никогда критически не мыслившему человѣку. Въ явленіяхъ внѣшняго опыта мы имѣемъ дѣло только съ измѣненіями, движеніями, производимыми неизвѣстными и недоступными для внѣш- няго опыта дѣятелями. Поэтому и Физическая наука гово-
— 18 — ритъ объ „энергіи14, только какъ о совокупности движеній или перемѣнъ, предшествующихъ другимъ перемѣнамъ, и называемыхъ въ совокупности „работой14, и отказы- вается опредѣлить внутреннія силы, производящія энер- гіи тѣлъ или ихъ способности къ извѣстнымъ суммамъ движеній, т. е. къ работѣ извѣстной величины. Изъ внѣшняго опыта нельзя прямо извлечь понятія о ка- комъ-либо дѣятелѣ, или реально-дѣйствующей силѣ. Если мы и говоримъ о внѣшнихъ дѣятеляхъ или си- лахъ, то именно лишь по аналогіи съ внутреннимъ дѣятелемъ или силою—волею, который непосредственно извѣстенъ намъ изъ внутренняго опыта, а не наобо- ротъ. Стало быть, идея воли, какъ „дѣятеля14, есть или продуктъ непосредственнаго воспріятія нашего дѣятельнаго „ла или субъекта, какъ цѣлаго, или-же прирожденная идея, или, наконецъ, извѣстная апріор- ная, т. е. независимая отъ всякаго опыта, Форма мы- шленія или Форма воспріятія явленій опыта. Другими словами, идея эта не есть опытная идея, образовав- шаяся изъ обобщенія признаковъ частныхъ явленій, а во всякомъ случаѣ есть продуктъ непосредственной интуиціи (іпіиіііоп) или безсознательнаго воззрѣнія, какъ и идеи пространства, времени, причинности и др. подобныя. Обратимся теперь къ анализу понятія свободы воли. Шопенгауэръ былъ отчасти правъ, утверждая, что понятіе это отрицательное, — что оно обозначаетъ от- сутствіе всякаго принужденія, насилія, необходимости, т. е. всякаго препятствія или сопротивленія. Но онъ былъ глубоко не правъ, полагая, что оно содержитъ
— 19 — въ себѣ только отрицательные признаки. Современемъ мы убѣдимся напротивъ, что существенное содержа- ніе этого понятія именно положительное, а не отри- цательное; понятія-же принужденія и необходимости составляются изъ отрицанія или противуположенія по- нятію свободы. Говоря о свободѣ чего-либо или кого-либо отъ чего- либо, или кого-либо другого, мы всегда разумѣемъ из- вѣстное отношеніе „силъ или дѣятелей11 между со- бою — внѣ силъ и дѣятелей не можетъ быть и рѣчи о свободѣ: о свободѣ явленій, въ собственномъ смыслѣ слова, мы никогда не говоримъ. Если мы говоримъ ^свободная теплота, свободное электричество, свобод- ное теченіе рѣки, свободная печать, свободное чув- ство, свободная жизнь11, то разумѣемъ свободу силъ, производящихъ явленія теплоты и теченіе воды и сво- боду дѣятелей, что-либо печатающихъ и отдающихся извѣстнымъ чувствамъ и извѣстной жизни, — свободу ихъ отъ всякихъ стѣсненій, сопротивленій, препят- ствій и насилій со стороны другихъ дѣятелей, Физиче- скихъ или психическихъ. Но именно потому, говоря о свободѣ этихъ силъ и дѣятелей, мы всегда разумѣемъ нъ то-же время ихъ зависимость отъ самихъ себя, отъ собственной природы и законовъ дѣйствія. Поэтому утвержденіе противниковъ Физическаго детерминиз- ма, что идея свободы воли не только отрицатель- ная, но и положительная идея, означающая способ- ность самоопредѣленія воли, т. е. ея зависимость только ютъ самой себя и своихъ законовъ, совершенно вѣрно. Воля есть дѣятель, или внутренняя дѣятельная сила;
— 20 — положеніе, что она свободна, означаетъ, что этотъ дѣятель свободенъ отъ другихъ дѣятелей и что его проявленія, или порождаемыя имъ явленія, т. е. стрем- ленія, желанія, хотѣнія, дѣйствія и поступки, зависятъ въ концѣ концовъ отъ него самого, а не отъ другихъ- дѣятелей, съ которыми онъ находится во взаимодѣй- ствіи. Едва-ли возможно утверждать, что это положе- ніе чисто отрицательное. Шопенгауэръ полагаетъ, что совершенно отрицательный смыслъ этого понятія за- виситъ отъ его противоположности положительному понятію необходимости. Необходимость-же онъ опредѣ- ляетъ, какъ то свойство, въ силу котораго что-либо вытекаетъ какъ слѣдствіе изъ даннаго достаточнаго основанія, при чемъ это основаніе можетъ быть ло- гическое, математическое, или Физическое, называе- мое „причиною11 (Свобода воли, I). Но при этомъ Шопенгауэръ предрѣшаетъ вопросъ о тождествѣ отношенія причины и дѣйствія съ одной стороны,—осно- ванія и слѣдствія, съ другой, т. е. о тождествѣ ха- рактера взаимной зависимости Физическихъ и психи- ческихъ явленій между собою и, слѣдовательно о тож- дествѣ необходимости Физической и психической, не замѣчая того, что вопросъ объ истинномъ характерѣ зависимости воли, какъ дѣятеля, отъ самой себя — отъ своей природы и своихъ внутреннихъ законовъ дѣй- ствія—совершенно обходится, а не разрѣшается. Воля дѣйствуетъ по мотивамъ: это мы всѣ признаемъ. Но какова эта связь воли съ мотивами еще неизвѣстно. Дѣйствуютъ-ли мотивы на волю съ той роковой не- обходимостью, съ какою дѣйствуютъ причины въ мірѣ
— 21 — Физическомъ? Или законъ дѣйствія мотивовъ, т. е. „психическаго" дѣйствія, совершенно иной, и ничего, рокового во вліяніи мотивовъ на волю не существу- етъ,— этотъ вопросъ вовсе не изслѣдуется, потому что вопросъ о тождествѣ отношенія мотивовъ и дѣй- ствій въ области сознанія, и причинъ и дѣйствій, въ мірѣ Физическомъ, тоже уже предрѣшенъ. А между тѣмъ въ немъ-то и заключается, какъ мы уви- димъ позже, вся сущность вопроса о свободѣ воли. Непосредственное самосознаніе ясно говоритъ намъ, что наша воля, какъ дѣятель, свободна, т. е. зависитъ отъ самой себя. Это значитъ: или, что она сама изъ себя можетъ творить мотивы, способные побѣждать мотивы, порождаемые другими силами и дѣятелями, или, что если она сама и не творитъ мотивовъ, то все-таки не находится къ нимъ въ принудительномъ отношеніи безусловной зависимости, а можетъ дѣй- ствовать или не дѣйствовать, сообразно съ извѣстными данными мотивами. Да и что такое мотивъ воли, что это за сила, откуда она берется, какъ она дѣйствуетъ? Если мы хотимъ опровергнуть или подтвердить не- посредственное эмпирическое показаніе нашего само- сознанія о свободѣ нашей воли, какъ внутренняго дѣя- теля, то должны, очевидно, подвергнуть тщательному анализу понятія мотива и мотиваціи въ ихъ соотноше- ніи съ понятіями причины и причинности, т. е. должны опредѣлить источники этихъ понятій, ихъ значеніе и сФеру ихъ приложимости. А эти понятія, какъ мы ви- дѣли, суть общія Формы и условія опыта и изслѣдо- ванія явленій опыта. Слѣдовательно, на основаніи
— 22 — однихъ эмпирическихъ данныхъ мы никогда правильно ихъ не опредѣлимъ. Для рѣшенія этой задачи тре- буется сложная логическая 'работа критики данныхъ- нашего самосознанія, т. е. основныхъ понятій нашего ума или категорій его познанія, а эта критика есть, дѣло метафизическою, независимаго отъ „явленій41 опыта,., изслѣдованія и построенія. Если уже въ понятіи воли, мы принуждены, какъ было показано, признать эле- ментъ внѣ-опытный, а именно присутствіе идеи дѣятеля,, производящаго извѣстныя психическія явленія, то> тѣмъ болѣе въ изслѣдованіи свободы воли, т. е. вну- треннихъ свойствъ этого дѣятеля и отношеній его къ- другимъ дѣятелямъ природы, которые для непосред- ственнаго опыта недоступны, придется непремѣнно выйти за предѣлы „явленій44 опыта. Понятіе свободы воли содержитъ идею независимости этого нашего внутренняго дѣятеля отъ принудительнаго дѣйствія другихъ, внѣшнихъ дѣятелей. Слѣдовательно, вопросъ, о свободѣ воли сводится къ вопросу: о возможности та- кой свободы психическаго дѣятеля отъ другихъ дѣя- телей и о характерѣ ею зависимости отъ самою себя, а. это и есть вопросъ объ отношеніи мотивовъ воли къ- ея актамъ. Если мы вникнемъ глубже въ эти вопросы, то увидимъ легко, что они сводятся къ еще болѣе глубокому вопросу — о соотношеніи и взаимной зави- симости психическихъ дѣятелей или силъ и Физическихъ, дѣятелей или силъ другъ отъ друга, или, что то-же,— къ вопросу объ истинной природѣ основныхъ дѣятелей и силъ въ мірѣ. Въ глубокомъ метафизическомъ значе- ніи этого вопроса едва-ли кто-нибудь можетъ усум-
— 23 — ниться и намъ остается теперь сдѣлать попытку пра- вильно разобраться во всѣхъ перечисленныхъ и другъ съ другомъ тѣсно связанныхъ метафизическихъ во- просахъ. 3. Отношеніе понятій причины и дѣйствія, основанія и слѣдствія, мотива и дѣйствія. Основной метафизическій вопросъ, который намъ предстоитъ разрѣшить, есть вопросъ о соотношеніи идеи причинности и идеи мотиваціи. Для обыкновен- наго, некритическаго сознанія законъ причинности, выражающій необходимую связь дѣйствій съ ихъ при- чинами, представляется основнымъ закономъ природы, или по крайней мѣрѣ, основнымъ закономъ соотноше- нія и взаимной связи всѣхъ „явленій" природы, какъ Физическихъ, такъ и психическихъ. Частною Формою закона причинности представляется законъ основанія, или законъ связи основаній и слѣдствій, въ области психическихъ явленій и особенно явленій мысли. Каж- дое психическое явленіе — ощущеніе, чувство, пред- ставленіе, понятіе, желаніе, поступокъ, — должно имѣть основаніе въ извѣстныхъ другихъ психическихъ явлені- яхъ или процессахъ. Объясняя свои душевныя состоя- нія и явленія, мы всегда употребляемъ выраженія „по- тому что, —вслѣдствіе того, что, —такъ і акъ, — оттого, что,11 и др. под. „Я сдѣлалъ это потому, что это хорошо, — я желалъ пойти гулять, потому что движеніе мнѣ пріятно или полезно, — я такъ думаю вслѣдствіе того, что знаю такіе-то и такіе-то Факты, оправдывающіе мое сужде- ніе, — я чувствую негодованіе, потому что поступокъ
— 24 — господина М. безчестенъ" и т. д. Очевидно, всѣ пси- хическія явленія связаны между собою, какъ осно- ванія и слѣдствія, и логическая связь понятій съ представленіями, сужденій съ понятіями, на которыхъ они основаны, и умозаключеній съ сужденіями или посылками, на которыя они опираются, есть только частная Форма общей связи душевныхъ явленій, какъ основаній и слѣдствій. И эта необходимая связь пси- хическихъ явленій есть повидимому только частная Форма причинной связи. Не даромъ-же многія психи- ческія явленія представляются зависимыми не отъ другихъ психическихъ явленій, а отъ Физическихъ явленій и перемѣнъ во внѣшнемъ мірѣ, напр. наши ощущенія. Здѣсь, повидимому, основанія психическихъ явленій вполнѣ совпадаютъ съ ихъ причинами — внѣш- ними Физическими перемѣнами. Точно такъ-же на дру- гой пограничной чертѣ Физическаго и психическаго міра слѣдствія совпадаютъ съ дѣйствіями. Слѣдствіями нашихъ хотѣній и соотвѣтствующихъ движеній или поступковъ нашихъ являются перемѣны во внѣшней средѣ, въ предметахъ міра, на которыя наша воля дѣйствуетъ, при чемъ наше хотѣніе является какъ-бы причиною внѣшняго Физическаго дѣйствія, т. е. пере- мѣны въ состояніи предмета. Такимъ образомъ некритическому сознанію представ- ляется, что связь основаній и слѣдствій есть лишь спеціальная, такъ сказать изнутри созерцаемая нами, Форма связи причинъ и дѣйствій. Еще болѣе частною Формою той-же связи или особою Формою отношенія основаній и слѣдствій представляется связь мотивовъ
— 25 — и дѣйствій въ области воли: наши дѣйствія и поступки имѣютъ мотивами наши стремленія и хотѣнія, которыя должны быть признаны ихъ „основаніями", а наши стремленія и хотѣнія имѣютъ мотивами наши ощуще- нія, чувствованія, идеи и чувства, которыя въ свою очередь являются ихъ основаніями. Поэтому, въ поня- тіи мотиваціи или зависимости психическихъ состояній отъ извѣстныхъ мотивовъ, мы разумѣемъ повидимому лишь ту особую Форму связи основаній и слѣдствій, которая проявляется въ отношеніи дѣятельныхъ ду- шевныхъ состояній, т. е. актовъ воли, къ ихъ основа- ніямъ или причинамъ. Стало быть, связь мотивовъ и дѣйствій представляется такою-же частною Формою связи основаній и слѣдствій, какъ эта послѣдняя — Формою связи причинъ и дѣйствій. Во всемъ мірѣ явле- ній царитъ законъ причинности, — въ области отноше- ній психическихъ явленій между собою причинная зависимость выражается въ спеціальномъ понятіи зави- симости однихъ явленій, какъ слѣдствій, отъ другихъ, какъ основаній, а еще спеціальнѣе — въ области явле- ній воли — эта связь выражается понятіемъ зависимо- сти дѣйствій отъ ихъ мотивовъ, при чемъ понятіе „мотива14, по этимологіи слова, означаетъ „двигателя" и потому примѣняется лишь въ области психическихъ „движеній" въ собственномъ смыслѣ слова, т. е. въ обла- сти субъективныхъ и объективныхъ проявленій воли. Это популярное представленіе объ отношеніи раз- личныхъ классовъ явленій, Физическихъ и психичес- кихъ, съ точки зрѣнія ихъ взаимной зависимости, ле- житъ въ основаніи большей части современныхъ детер-
— 26 - министическихъ ученій о волѣ, отрицающихъ ея сво- боду, и въ особенности распространено среди физіо- логовъ и вообще натуралистовъ. Но критическое отношеніе къ понятіямъ нашего ума, не дозволяетъ остановиться на этой, повидимому, столь простой и столь вѣрной ихъ дедукціи, ибо для критическаго размышленія прежде всего возникаетъ вопросъ: откуда-же берется само понятіе причинно- сти, признаваемое наиболѣе общимъ и основнымъ? Юмъ доказалъ, что это понятіе не можетъ быть взято нами изъ внѣшняго опыта, ибо внѣшній опытъ представляетъ только „послѣдовательности" явленій и, если даже возможно для насъ ясно отличать постоянныя и неизмѣн- но повторяющіяся послѣдовательности отъ измѣнчивыхъ и случайныхъ, то вѣдь и это противоположеніе возни- каетъ въ концѣ концовъ лишь на субъективной почвѣ усмотрѣнія „извѣстнаго постояннаго или непостояннаго преемства нашихъ воспріятій и идейи, связывающихся въ болѣе или менѣе прочныя послѣдовательности, при участіи памяти и по законамъ ассоціаціи. Но кромѣ того, если мы и можемъ отличать на субъективной почвѣ постоянныя преемства явленій отъ непостоян- ныхъ, то первыя, будучи слѣдствіемъ извѣстнаго коли- чества опытовъ, не могутъ все-таки заключать въ себѣ самихъ ручательства въ своей безусловной прочности, т. е. въ необходимости ихъ связи, такъ-какъ мы всегда можемъ предположить, что могутъ явиться новые опыты, въ которыхъ намъ представятся новыя преем- ства явленій, уничтожающія смыслъ первыхъ. Напр. если мы находимъ въ опытѣ тотъ Фактъ, что лѣтомъ
— 27 - въ сухую погоду сгараетъ извѣстное количество русскихъ деревень, то такое постоянное преемство явленій не даетъ права заключать о его „необходи- мости*1. Для оправданія необходимости преемства, т. е. причинной связи, мы ищемъ болѣе глубокаго соотно- шенія явленій и не можемъ довольствоваться Фактомъ обыкновенной послѣдовательности. Но это болѣе глу- бокое отношеніе мы усматриваемъ логически, а не изъ непосредственнаго чередованія воспріятій. Въ поня- тіи связи причины и дѣйствія прежде всего лежитъ по- нятіе необходимости, неизмѣнности отношенія и это понятіе, очевидно, не можетъ быть взято изъ опыта „из- вѣстнаго количества*1 преемствъ явленій, которыя мы наб- людали. Вслѣдствіе этого Кантъ и предположилъ, что идея причинности есть независимая отъ опыта „апріор- ная “ Форма разсудочной дѣятельности, устанавлива- ющей различныя отношенія между явленіями опыта. Шопенгауэръ пошелъ еще дальше и, признавъ весь міръ явленій внѣшняго опыта произведеніемъ нашего субъ- екта, нашей субъективной познавательной способности, пытался доказать, что идея связи причинъ и дѣй- ствій есть частная Форма „закона достаточнаго основа- нія11, какъ основного закона нашего познанія и мышленія. Причины и дѣйствія — это такъ сказать только объекти- вированныя нашимъ умомъ или перенесенныя въ міръ объектовъ, создаваемыхъ нашимъ-же субъектомъ, осно- ванія и слѣдствія. Непосредственно мы знаемъ только связь основаній и слѣдствій, связь нашихъ воспріятій, представленій и идей между собою, но нѣкоторымъ изъ соотношеній воспріятій и идей, какъ основаній и
— 28 — слѣдствій, мы приписываемъ объективную цѣну въ осо- бомъ мірѣ Физическихъ объектовъ, создаваемыхъ на- шею познавательною способностью, и здѣсь превра- щаемъ идею связи основаній и слѣдствій въ идею связи причинъ и дѣйствій. Другою Формою закона достаточнаго основанія является законъ мотиваціи, въ которомъ мы выражаемъ связь нашихъ дѣйствій съ ихъ достаточными основаніями. Въ той степени, въ какой и въ понятіи причины и дѣйствія мы мыслимъ тоже дѣйствія „чѣмъ-либо или кѣмъ-либо причиненныя0, можно признать, по мнѣнію Шопенгауэра, что идея мотиваціи есть идея причинности или идея связи при- чинъ и дѣйствій „усматриваемая нами изнутри11. Но вмѣстѣ съ тѣмъ — и въ своемъ сочиненіи ЛО чет- вероякомъ корнѣ закона достаточнаго основанія11, и въ своей монографіи „О свободѣ волии—Шопенгауэръ признаетъ, что мотивація есть лишь частная и самая спеціальная Форма причинности: въ мірѣ чисто Физиче- скомъ (неорганическомъ) господствуетъ только причин- ность, въ мірѣ органическомъ причинность принимаетъ Форму отношенія „раздраженій къ ихъ дѣйствіямъ11, а въ мірѣ животныхъ организмовъ—въ мірѣ психо-органиче- скомъ—та-же причинность принимаетъ характеръ мо- тиваціи, т. е. отношенія мотивовъ къ дѣйствіямъ. „Мотивація есть причинность, проходящая чрезъ по- знаніеи, говоритъ Шопенгауэръ (О свободѣ воли, III), чтЪ совпадаетъ съ его положеніемъ, что мотивація есть особая Форма закона достаточнаго основанія. Такимъ образомъ, критическій анализъ понятій на- шего ума уже отчасти измѣнилъ то соотношеніе поня-
— 29 — тій, какое представляется самымъ естественнымъ для популярнаго сознанія. Идея причинности не есть основ- ная идея, а есть Форма идеи достаточнаго основанія, такъ какъ о связи причинъ и дѣйствій въ мірѣ Физиче- скихъ явленій мы узнаемъ лишь чрезъ посредство связи нашихъ воспріятій и идей между собою, какъ основаній и слѣдствій. При этомъ, связь мотивовъ и дѣйствій представляется другою частною Формою связи основаній и слѣдствій, а именно въ области на- шихъ дѣйствій и поступковъ. Въ этомъ послѣднемъ по- ложеніи Шопенгауэръ еще раздѣляетъ точку зрѣнія популярнаго сознанія, разсматривающаго связь основа- ній и слѣдствій, какъ болѣе основную и коренную въ отношеніи къ связи мотивовъ и дѣйствій. Но если продолжить далѣе работу критическихъ фи- лософовъ въ анализѣ основныхъ понятій, при помощи которыхъ мы устанавливаемъ отношенія между явленіями опыта, и для этой цѣли еще болѣе углубиться въ Сферу самопознанія, то получится, выводъ, столь же неизбѣж- ный, сколько и поучительный, а именно, что основная идея объ отношеніяхъ взаимной зависимости между явленіями опыта есть идея мотиваціи, а не идея связи основаній и слѣдствій. Всѣ-же остальныя идеи суть ея порож- денія и ея спеціальныя Формы. Для того, чтобы убѣ- диться въ истинности этого положенія, необходимо подвергнуть идею мотиваціи всестороннему анализу. і. Анализъ идеи мотиваціи и происхожденіе понятія причинности. Мы уже указали, мимоходомъ, что идея мотива имѣ- етъ двоякое значеніе и употребленіе. Мы называемъ
— 30 — мотивами нашихъ движеній, дѣйствій и поступковъ наши стремленія, желанія, хотѣнія. „Я пишу эту статью по- тому, что хочу послужить истинѣ и помочь другимъ людямъ разобраться въ сложныхъ и весьма важныхъ для жизни понятіяхъ11. Мотивомъ моего дѣйствія яв- ляется извѣстное желаніе, хотѣніе. Но въ свою очередь, и желанія и хотѣнія имѣютъ свои мотивы, — а именно повидимому въ чувствахъ, по- нятіяхъ, ощущеніяхъ. „Я хочу принести пользу лю- дямъ потому, что ихъ люблю,—я желаю отстоять сво- боду воли подъ вліяніемъ извѣстныхъ понятій о при- родѣ и ея законахъ, которыя сложились въ моемъ умѣ" и т. д. Всѣ эти двигательные импульсы къ тѣмъ или другимъ желаніямъ и хотѣніямъ мы называемъ также „мотивами11. Слѣдовательно, субъективные акты воли—влеченія—имѣютъ также свои мотивы. Идея мо- тива выражаетъ, какъ мы замѣтили, понятіе „двига- теля". Есть, слѣдовательно, два рода двигателей въ нашемъ внутреннемъ мірѣ, а именно наши собствен- ныя дѣятельныя состоянія, производящія наши дѣй- ствія, и наши воспріятія и вообще страдательныя со- стоянія, являющіяся въ извѣстномъ смыслѣ двигате- лями по отношенію къ нашимъ влеченіямъ. Значеніе этихъ двигателей двоякаго рода весьма раз- лично. Наши хотѣнія и вообще влеченія, разъ они вполнѣ опредѣлились, естественно и необходимо пере- ходятъ въ дѣйствія и поступки. Зависимость нашихъ дѣйствій отъ хотѣній роковая, непреложная. Конечно, въ своихъ внѣшнихъ проявленіяхъ паши дѣйствія мо- гутъ измѣняться и извращаться подъ вліяніемъ внѣш-
— 31 — нихъ- препятствій, но въ своемъ внутреннемъ психиче- скомъ моментѣ извѣстный двигательный импульсъ есть роковое дѣйствіе извѣстнаго хотѣнія. Это роковое дѣйствіе есть слѣдствіе самой нашей психической ор- ганизаціи, основныхъ свойствъ нашей дѣятельной пси- хической силы, нашей воли, и мы думаемъ, что корен- ное содержаніе идеи причинности, какъ идеи необходи- мой связи дѣйствій съ ихъ причинами, заимствуется , нами именно изъ непосредственнаго сознанія этой свя- зи нашихъ дѣйствій съ извѣстными нашими актами воли. Оттого и термины „причины11 и „дѣйствія0, имѣютъ въ основаніи своемъ психологическія ассоціаціи. Тер- минъ „причины0, происходитъ отъ глагола причинять, чи- нить, т. е. производить, дѣлать, терминъ „дѣйствія0 отъ „дѣйствовать0. Въ идеѣ отношенія причины и дѣйствія мыслится „причинившій извѣстное дѣйствіе дѣйствова- тель или дѣятель0. Идея „необходимости0 этого причи- ненія есть выраженіе непосредственнаго сознанія той непреложной внутренней связи нашихъ дѣйствій съ хо- тѣніями, которая является выраженіемъ внутренней природы нашей воли „въ ея дѣйствіи0. Въ понятіи, „я хочу0 уже лежитъ эта идея необходимости по- слѣдующаго дѣйствія, т. е. невозможности для насъ „обойти его° при наличности даннаго хотѣнія. Оно выражаетъ уже начавшееся, направившееся въ из- вѣстную сторону, движеніе, долженствующее роко- вымъ образомъ перейти въ эту новую свою Форму, которая называется дѣйствіемъ, поступкомъ. Это— „внутреннее движеніе0, которое не можетъ не вы- разиться во „внѣшнемъ движеніи0. И такой именно
— 32 — Т1яе-обходимый“ переходъ извѣстнаго внутренняго дви- женія во внѣшнее мы и разумѣемъ, когда говоримъ о превращеніи причинъ въ дѣйствія въ мірѣ Физиче- скомъ. Такимъ образомъ, корень идей причинности и необходимости лежитъ въ идеѣ отношенія воли, какъ двигателя или мотива, къ ея дѣйствіямъ или проявле- ніямъ. И теперь намъ понятно, откуда берется со- знаніе необходимости и непреложности отношенія дѣй- ствій къ ихъ причинамъ. Но откуда берутся сами при- чины мв-обходимыхъ дѣйствій? Если дѣйствіе необходимо вытекаетъ изъ извѣстной причины, то причина реально нисколько не обусловливается своимъ дѣйствіемъ, она по отношенію къ своему дѣйствію свободна. Можетъ быть она есть въ свою очередь необходимое дѣйствіе другой причины? Такъ мы и представляемъ себѣ дѣло въ мірѣ Физическихъ явленій. Но при этомъ мы забываемъ одно: что, говоря о цѣпи причинъ и дѣйствій, мы въ сущности говоримъ лишь о цѣпи послѣдовательныхъ дѣйствій или о цѣлой системѣ дѣйствій одной болѣе отдаленной и первоначальной причины. Практически можетъ-быть очень удобно называть въ цѣпи дѣйствій ближайшее предшествующее дѣйствіе причиной ближайшаго послѣдующаго, но вѣдь по первоначальному значенію идеи причинности нельзя иначе, какъ въ совершенно переносномъ смыслѣ, назвать одинъ изъ моментовъ дѣйствія причиной другого, т. е. причинившимъ этотъ другой моментъ дѣйствія. Всѣхъ ихъ причинила одна конечная причина, т. е. извѣстный дѣятель, а отдѣльный моментъ дѣйствія назвать дѣятелемъ въ буквальномъ смыслѣ слова невозможно; иначе пришлось-бы каждый
— 33 — предшествующій моментъ движенія шара по плоскости назвать причиною послѣдующаго момента движенія и отождествить понятія движенія и двигателя, дѣйствія и причины. Несообразность такого отождествленія всего яснѣе обнаруживается въ психической области, откуда, какъ мы видѣли, заимствуется основное со- і держаніе идеи причинности. Если наше хотѣніе тре- буетъ для своего полнаго выраженія сложной цѣпи ; преемственныхъ движеній и дѣйствій, то мы признаемъ источникомъ всѣхъ этихъ движеній и дѣйствій свое хотѣніе, а не называемъ одно движеніе причиною дру- ? гого. Напр., если мое хотѣніе написать статью о сво- ; бодѣ воли и выразить ясно мои воззрѣнія объ этомъ | предметѣ, вызываетъ рядъ движеній моей руки съ цѣлью изложенія моихъ мыслей, то я считаю причи- і ною всѣхъ этихъ движеній, вмѣстѣ и порознь взя- ! тыхъ, упомянутое хотѣніе или его „отдѣльные моменты11, у и не стану утверждать, что написаніе слова „моменты ( имѣло своею причиною написаніе слова „отдѣльные". А $ между тѣмъ, при объясненіи Физическихъ явленій, мы очень часто дозволяемъ себѣ такія утвержденія. Для того, чтобъ понять, чѣмъ по истинѣ обуслов- ливаются „причины11 извѣстныхъ „дѣйствій^, нужно из- слѣдовать, отъ чего зависятъ самыя наши хотѣнія или вообще влеченія воли, причиняющія наши дѣйствія. Ихъ мотивы или двигатели заключаются, какъ мы ска- , зали, повидимому въ воспріятіяхъ, т. е. въ ощущеніяхъ, идеяхъ, чувствованіяхъ и чувствахъ. Какого характера • эти мотивы или двигатели и каково ихъ отношеніе къ і актамъ воли? Здѣсь мы, очевидно, имѣемъ дѣло съ но-
— 34 — вымъ значеніемъ понятія „мотива^ или внутренняго дви- гателя. Если намъ скажутъ, что воспріятія являются необходимыми основаніями извѣстныхъ актовъ воли, то этимъ отвѣтомъ ничего не будетъ выяснено. Кто при- знаетъ и дѣлаетъ ихъ такими основаніями? Моя мысль. А что такое моя мысль, мое мышленіе? Извѣстнаго рода дѣятельность моего субъекта? Что такое мой субъектъ? Если я его понимаю, какъ источникъ дѣя- тельности, то онъ есть ничто иное, какъ моя воля. Итакъ, моя воля признаетъ и дѣлаетъ извѣстную идею, чувство, воспріятіе основаніемъ—чего? Своего-же акта или хотѣнія? На первый взглядъ, выходитъ нѣчто несо- образное: воспріятіе явилось основаніемъ извѣстнаго акта воли, желанія или хотѣнія, потому что воля признала его достаточнымъ основаніемъ для этого своего акта. Ис- точникъ необходимости явленія воли лежалъ-бы оче- видно въ ней самой, признавшей необходимое значеніе извѣстнаго воспріятія, какъ основанія. Если-же изъ умственной дѣятельности изъять моментъ воли, то она перестала-бы быть сознательною дѣятельностью. Вообще, объясненіе зависимости актовъ воли отъ ея мотивовъ, при помощи понятія „основанія", никуда не годится, ибо понятіе основанія предполагаетъ созна- тельный актъ мысли, признающій извѣстное основаніе, а сознательный актъ или дѣйствіе мысли невозможны безъ участія воли, которая и рѣшаетъ судьбу воспрі- ятій, какъ основаній для хотѣній. Если-же мы отверг- немъ это участіе сознанія и воли, то исчезнутъ и вся- кія „основанія" тѣхъ или другихъ хотѣній. Не слѣдуетъ-ли поэтому предположить, что сама не-
— 35 — обходимость связи слѣдствій съ ихъ основаніями есть продуктъ дѣйствія воли, т. е. что понятіе основаній и слѣдствій есть тоже выводное понятіе, которое имѣетъ опять свой корень въ понятіи мотива (въ смыслѣ хотѣнія) и его дѣйствія? Въ самомъ дѣлѣ: вѣдь даже ' въ строго-логической дѣятельности ума дѣло никогда ' не обходится безъ участія воли и ея мотивовъ. Никогда нельзя сказать, что какой-нибудь логическій выводъ слѣдствій изъ основаній роковымъ образомъ предопре- ‘ дѣленъ въ сознаніи даннаго человѣка, помимо его воли. Даже для признанія безусловной истинности положе- нія, что внѣшній міръ дѣйствительно существуетъ, нуж- но, какъ извѣстно, субъективное согласіе воли той личности, которая этотъ выводъ принимаетъ, —нужно, такъ сказать, мысленное подписаніе ея „я“ подъ этимъ положеніемъ, и цѣлый рядъ мыслителей съ самаго древняго времени отказывался признать эту повиди- мому столь несомнѣнную истину. Оттого, самыя на первый взглядъ очевидныя истины оспариваются многими субъектами и мы не считаемъ этотъ Фактъ самъ по себѣ ненормальнымъ, а считаемъ это ихъ правомъ, и спрашиваемъ у нихъ только „основаній^ для оправданія этого ихъ права. Но что такое эти осно- ванія какъ не мотивы воли, ими руководившіе и ими принятые? Принять-же или не принять извѣстный мо- тивъ, какъ основаніе извѣстнаго акта мысли, извѣстнаго вывода, есть дѣло личности. Такимъ образомъ, элементъ необходимости вносится въ связь основаній и слѣдствій самою личностью, ея волею: „я захотѣлъ принять извѣстное основаніе, положить извѣстное доказательство или аргу-
- 36 - ментъ въ основаніе извѣстнаго вывода — и выводъ сталъ для меня необходимъ, въ силу самой природы моей воли, моего хотѣнія“. Это наблюденіе подтверждается и другими Фактами въ сферѣ умственной дѣятельности человѣка. Всякій знаетъ, что мы мыслимъ лишь на столько и до той поры, на сколько и пока хотимъ мыслить, и во всякое время можемъ не захотѣть бо- лѣе мыслить, т. е. остановиться въ своихъ умозаклю- ченіяхъ и не пойти дальше. Слѣдовательно, отъ нашей воли зависитъ не выводитъ слѣдствій изъ данныхъ въ нашемъ умѣ основаній, или-же вывести ихъ. Знаніе мно- гихъ вещей, а слѣдовательно и наличность въ нашемъ умѣ тѣхъ или другихъ Фактовъ и наблюденій, какъ основаній или посылокъ для слѣдствій и выводовъ, точно также зависитъ отъ нашей воли, такъ какъ зависитъ отъ направленія нашего вниманія, какъ дѣя- тельной энергіи. Если мы не хотимъ чего-либо видѣть и знать, то и не будемъ это видѣть и знать, а слѣдова- тельно не придемъ и къ тѣмъ заключеніямъ, къ кото- рымъ приходятъ нѣкоторые другіе люди. Этимъ объ- ясняется и постоянное, принципіальное разногласіе въ вопросахъ знанія людей съ различными „тенденціями1* или направленіями воли, и мы считаемъ верхомъ умствен- наго самообладанія, если человѣкъ, опять въ силу извѣст- наго сознательнаго акта своей воли, подавляетъ въ себѣ всякія „тенденціи1*, т. е. постороннія знанію влеченія, и сохраняетъ лишь одно сознательное влеченіе къ истинѣ, т. е. подчиняетъ свою умственную дѣятельность „хотѣ- нію истины1* и открываетъ глаза и уши для воспріятія всѣхъ Фактовъ, какъ основаній сужденій, а мысль свою на-
— 37 — правляетъ къ выводу всѣхъ слѣдствій изъ этихъ Фактовъ. Однако очевидно, что и въ этомъ случаѣ необходимость тѣхъ или другихъ выводовъ, т. е. слѣдствій изъ ихъ ос- нованій, будетъ зависѣть отъ акта его воли, отъ его хотѣ- нія дойти до конца въ процессѣ мышленія и познанія и избавить эту дѣятельность отъ той болѣе субъективной и ограниченной необходимости, которая налагается на процессъ мысли и его результаты иными, болѣе узкими хотѣніями. Такъ какъ рѣдкіе люди принимаютъ такое рѣшеніе, то отсюда и вытекаетъ та, всѣмъ извѣстная, трудность соглашенія и взаимнаго убѣжденія, которая постоянно проявляется въ спорахъ объ истинѣ между людьми различныхъ направленій, т. е. различныхъ «направленій воли» или «хотѣній». Такимъ образомъ, принятіе извѣстнаго основанія въ логическомъ выводѣ есть актъ воли. «Необходимость», которая лежитъ въ выводѣ извѣстнаго слѣдствія изъ основанія есть всецѣло лишь та необходимость, кото- рая лежитъ въ актѣ хотѣнія, въ отношеніи дѣйствія (въ данномъ случаѣ «дѣйствія мысли» или вывода) къ акту хотѣнія. Воля-же въ данномъ случаѣ, какъ и во всякомъ другомъ, руководится извѣстными «мотивами», такъ что для объясненія связи основаній и слѣдствій въ области психическихъ явленій, нужно понять отно- шеніе воли къ ея мотивамъ. Это отношеніе—коренное. Приз- наніе извѣстныхъ основаній въ логической дѣятель- ности ума есть только частный случай явленія мотива- ціи, подобно тому, какъ сама логическая дѣятельность есть частный случай психической дѣятельности, т. е. дѣятельности волевой, управляемой волею.
— 38 — И такъ, мы подошли къ самой основной проблемѣ — къ истолкованію смысла идеи мотиваціи воли, отношенія воли къ ея двигателямъ. Вопросъ можно поставить такъ: «если необходимость въ связи причинъ и дѣйствій съ одной стороны, въ связи основаній и слѣдствій съ дру- гой стороны обусловливается участіемъ воли или вну- тренняго дѣятеля, необходимо проявляющагося въ извѣстномъ дѣйствіи, то можно-ли доказать въ свою очередь, что и внутренняя дѣятельность или субъек- тивное проявленіе воли отъ чего-либо необходимо зависитъ?*1 Возьмемъ, прежде всего, логическую дѣятельность ума, т. е. проявленіе воли въ сферѣ мышленія. Про- цессъ мышленія оперируетъ надъ извѣстными объек- тами и прилагаетъ къ истолкованію ихъ идею причин- ности, какъ идею необходимой связи извѣстныхъ вну- треннихъ дѣятельныхъ силъ съ ихъ внѣшними про- явленіями. Но возможно-ли допустить, что и самое приложеніе закона причинности къ истолкованію яв- леній опыта, подчинено закону причинности? Другими словами, если актъ воли въ признаніи извѣстныхъ основаній и ихъ слѣдствій сводится въ большинствѣ случаевъ къ подчиненію явленій внѣшняго опыта закону причинности, какъ закону познаванія явле- ній опыта, то слѣдуетъ-ли признать, что и этотъ психическій актъ «подчиненія явленій опыта закону причинности» также подчиненъ внѣ его стоящей при- чинѣ? По тому толкованію идеи причинности, которое мы дали ей путемъ анализа ея происхожденія, такое утвержденіе значило-бы, что данный актъ воли, или
— 39 — нашего внутренняго дѣятеля, подчиненъ другому акту воли, какъ внутренняго-же, или какъ внѣшняго дѣя- теля, ибо другой причины, или другого источника причиненія дѣйствій, кромѣ воли, мы пока не знаемъ,— другой необходимости, кромѣ той, которая налагается самой волей, мы пока не открыли. Но если необходи- мость даннаго акта воли мы выведемъ изъ другого акта нашей-же воям, какъ болѣе основного или об- щаго. то этимъ мы не разрѣшимъ вопроса, ибо опять возникнетъ недоумѣніе—откуда-же взялась необходи- мость этого болѣе общаго акта воли? Если-же упо- мянутую необходимость нашего хотѣнія мы припи- шемъ внѣшнему дѣятелю, т. е. акту другой, внѣ насъ стоящей воли, то возникнетъ весьма сложный психоло- гическій вопросъ о способѣ вліянія одной воли на дру- гую. Точно такой-же вопросъ „о способѣ и степени необходимости воздѣйствія14 возникнетъ и тогда, если мы предположимъ, что отдѣльные акты нашей воли, какъ внутренняго дѣятеля, зависятъ отъ воздѣйствія другихъ какихъ-либо внѣшнихъ силъ или дѣятелей природы. Несомнѣнно, что въ мірѣ дѣйствительномъ, •опытномъ, воздѣйствіе одной воли или иной дѣятельной силы на нашу волю происходитъ лишь чрезъ посредство воспріятій. Слѣдовательно, для допущенія принуди- тельныхъ и необходимыхъ воздѣйствій какихъ-либо силъ на нашу волю, должно допустить непосредственную, необходимую зависимость актовъ воли отъ нашихъ воспріятій или страдательныхъ состояній. Это и приводитъ насъ къ окончательной постановкѣ вопроса въ такой Формѣ: „возможно - ли допустить,
— 40 — чтобы наша воля, т. е. субъективныя ея проявленія — стремленія, желанія, хотѣнія — находились въ необхо- димой и роковой зависимости отъ воспріятій, т. е. ощущеній, чувствованій, идей и чувствъ субъекта, какъ истинныхъ мотивовъ или двигателей воли?“ б. Анализъ процесса воспріятія и значеніе самосозна- нія въ рѣшеніи вопроса объ источникахъ актовъ воли. Приступая къ изслѣдованію идеи мотиваціи въ ея основномъ и самомъ популярномъ значеніи, т. е. къ изслѣдованію отношеній воспріятій, какъ мотивовъ, къ актамъ воли, стремленіямъ и хотѣніямъ, мы для боль- шей основательности анализа должны уяснить себѣ прежде всего природу явленій, называемыхъ „воспрія- тіями*1 субъекта. Это необходимо сдѣлать уже потому, что обыкновен- ное представленіе людей объ этихъ явленіяхъ и соотвѣтствующихъ имъ процессахъ весьма далеко отъ истины. Большинство лицъ, хотя-бы и знакомыхъ съ анатомическимъ устройствомъ органовъ чувствъ и моз- га, и съ ихъ Физіологическими отправленіями, пред- ставляетъ себѣ процессы воспріятія и мышленія нѣсколь- ко наивно и грубо. Предметы производятъ „впечатлѣнія“ на органы чувствъ,—происходятъ извѣстные „психо- нервные“ процессы въ органахъ и центрахъ, и мы ощу- щаемъ эти впечатлѣнія и—чрезъ нихъ—предметы. Про- исходитъ какъ-бы нѣчто, похожее на отпечатываніе печатей на тепломъ сургучѣ.или воскѣ. Такимъ обра- зомъ, пассивно набираются ощущенія и растетъ изъ нихъ постепенно сознаніе, т. е. наше „л“, а затѣмъ.
— 41 - по мѣрѣ накопленія ощущеній и ихъ сочетанія по за- конамъ ассоціаціи въ представленія и понятія, чув- ствованія и чувства, возникаютъ изъ нихъ различныя стремленія и желанія, которыя борятся между собою, другъ друга вытѣсняютъ, видоизмѣняютъ или подкрѣ- пляютъ, складываясь въ концѣ концовъ въ хотѣнія, проявляющіяся извнѣ движеніями и дѣйствіями. Картина выходитъ очень простая, ясная и отчетли- вая, но весьма далекая отъ истины. Наше „ла или наша „личностьи представляется своего рода пустымъ мѣшкомъ, который постепенно наполняется впечатлѣ- ніями и въ которомъ эти впечатлѣнія магическимъ образомъ превращаются въ хотѣнія, какъ у Фокусника платки, положенные въ ящикъ, вылетаютъ изъ этого ящика голубями. Но никто не спрашиваетъ себя при этомъ, какимъ образомъ пассивныя состоянія вос- пріятія могутъ превратиться въ активныя состоянія воли? Видѣть что-либо еще не значитъ желать дан- наго предмета. Что-же именно и откуда прибавляется тотъ придатокъ, который необходимъ для превраще- нія ощущенія или представленія хлѣба въ желаніе взять и съѣсть его, или спрятать, положить въ кар- манъ, или наконецъ, отдать голодному бѣдняку? Да и что такое самое ощущеніе и представленіе о предметѣ? При болѣе глубокомъ, критическомъ анализѣ про- цесса воспріятія получается совсѣмъ иное, болѣе сложное и далеко не^ такое грубое представленіе о немъ, какъ только'-что описанное нами. Изслѣ- дованія физиковъ и химиковъ привели къ тому ре- зультату, что воздѣйствіе на насъ среды совершается
42 при посредствѣ цѣлаго ряда преемственныхъ движе- ній, колебаній или вибрацій частицъ матеріи, окружаю- щей нашъ организмъ. Сначала происходятъ колебанія или движенія частицъ и молекулъ самихъ предметовъ, т. е. составляющихъ ихъ веществъ, затѣмъ происхо- дятъ различнаго рода колебанія и движенія частицъ промежуточной среды — воздуха или эоира, или жид- костей, отдѣляющихъ наши органы отъ воспринимае- мыхъ предметовъ. Далѣе, какъ удостовѣряютъ анатомы и физіологи, происходятъ какія-то движенія органичес- кихъ перепонокъ, массъ, и жидкостей, отдѣляющихъ наши нервы и ихъ периферическія окончанія отъ внѣш- няго міра, — еще далѣе начинаются движенія различ- ныхъ нервныхъ клѣтокъ въ периферическихъ оконча- ніяхъ нервовъ, потомъ въ самихъ нервахъ, или нерв- ныхъ волокнахъ, составленныхъ изъ безчисленнаго количества невидимыхъ для глаза особыхъ клѣточекъ,— наконецъ, передаваясь все дальше и дальше, эти дви- женія приводятъ въ какое-то движеніе или возбужде- ніе центральныя клѣтки корковаго вещества мозга, при чемъ и тутъ еще можно отличать рядъ послѣдователь- ныхъ движеній или вибрацій, передаваемыхъ особыми нервными волокнами, составляющими бѣлое вещество мозга, — отъ второстепенныхъ мозговыхъ центровъ къ главнымъ, отъ однѣхъ клѣтокъ и массъ сѣраго веще- ства мозга къ другимъ. Въ концѣ этого длиннаго ряда движеній или вибрацій милліоновъ матеріальныхъ ча- стицъ или молекулъ стоитъ ощущеніе. Какого-бы типа ни были всѣ эти различныя движенія матеріальныхъ частицъ, сначала неорганическихъ, потомъ органичес-
— 43 — кихъ,—несомнѣнно одно, что вся сумма Физическихъ и Физіологическихъ процессовъ, обусловливающихся ощу- щеніями, состоитъ изъ различныхъ видовъ движенія. Слѣдовательно, ощущеніе есть сознаніе извѣстнаго матеріальнаго движенія, но какого? На основаніи опы- товъ физіологовъ надъ степенями чувствительности различныхъ элементовъ нервной системы, не подле- житъ сомнѣнію, что ощущеніе есть ближайшимъ обра- зомъ сознаніе вибрацій или движеній самыхъ внутрен- нихъ и отдаленныхъ отъ среды частицъ нѣкоторой части мозга, а именно преимущественно клѣтокъ кор- коваго вещества большого мозга, всего глубже и даль- ше лежащаго отъ периферическихъ аппаратовъ орга- новъ чувствъ. Почему-же ощущеніе этихъ совершенно мѣстныхъ движеній является въ то-же время знаніемъ извѣст- ныхъ свойствъ предметовъ, давшихъ толчекъ всему упомянутому ряду движеній? Это тайна, еще не раз- гаданная наукой. Но несомнѣнно одно: что въ про- цессѣ ощущенія ничего матеріальнаго не входитъ въ насъ извнѣ, а только возбуждаются движенія частей и частицъ нашего собственнаго организма и затѣмъ мозга, и что энергія, пробуждаемая къ дѣйствію въ клѣткахъ мозга, ощущаетъ какъ будто свои собственныя состоя- нія, перешедшія изъ скрытыхъ въ явныя. Ощущеніе, другими словами, есть только реакція на внѣшніе толчки—внутренней энергіи отдѣльной клѣтки мозга, а иногда многихъ клѣтокъ или даже значительной части мозга, ибо мы знаемъ, что при нормальныхъ условіяхъ его дѣйствія элементы энергіи мозга во всѣхъ его час-
— 44 — тяхъ такъ связаны, что одинъ толчекъ (одно впечат- лѣніе) пробуждаетъ цѣлый рядъ ощущеній, представ- леній, чувствъ и проч. Переведенное на психологи- ческій языкъ это утвержденіе означаетъ, что ощущеніе есть состояніе ощущающей или воспринимающей впечат- лѣнія энергіи мозга, ибо если мы ощущаемъ при каж- домъ движеніи мозговой клѣточки не совершающійся въ ней „мѣстный11 органическій процессъ (такого само- чувствія нашъ мозгъ вовсе не имѣетъ), а явленіе, совершенно постороннее мозгу, внѣ его происходя- щее, то ясно, что мы ощущаемъ состояніе извѣст- ной энергіи, а не состояніе клѣтки или матеріальной частицы, въ которой эта энергія сосредоточена. Если мы примемъ далѣе во вниманіе, что это ощущеніе имѣетъ специфическія свойства цвѣтовъ, звуковъ, аро- матовъ и т. д., которыя не имѣютъ ничего общаго, какъ это признаютъ и физики и физіологи, съ свой- ствами Физическихъ, химическихъ и Физіологичесхихъ движеній, происходящихъ въ частицахъ неорганичес- каго и органическаго вещества, то мы должны будемъ допустить, что эта ощущающая энергія клѣтокъ мозга имѣетъ свои специфическія свойства, глубоко отли- чающія ее отъ всѣхъ другихъ, извѣстныхъ намъ изъ внѣшняго опыта энергій природы, насколько мы знаемъ ихъ свойства извнѣ. Самая способность этой энергіи ощущать свои состоянія уже существенно отличаетъ ее отъ этихъ другихъ энергій природы. Теперь вдумаемся хорошенько въ тѣ выводы, къ ка- кимъ мы до сихъ поръ пришли и постараемся отрѣ- шиться отъ обычной точки зрѣнія ^наивнаго реализмаа,
- 45 — предполагающаго, что впечатлѣнія отъ предметовъ входятъ въ мозгъ, какъ люди входятъ въ домъ или въ театръ, и что наше познаніе и воспріятіе есть напол- неніе по каплямъ какого-то пустого сосуда или въ буквальномъ смыслѣ исписываніе знаками какой-то чистой, неисписанной доски, какъ утверждали въ былое время „сенсуалисты1*. Не пріобрѣтемъ ли мы совер- шенно иной взглядъ на сущность процесса воспріятія и на связь психическихъ явленій между собою, чѣмъ какой былъ описанъ нами выше? Наша психическая энергія, какова-бы ни была ея сущность, способна испытывать только свои собственныя состоянія, кото- рыя косвенно возбуждаются движеніями среды и эле- ментовъ тканей организма. Нашъ организмъ „не имѣ- етъ дверей и оконъ, чрезъ которыя могли-бы входить въ насъ впечатлѣнія среды1*. Онъ имѣетъ способность только отвѣчать на движенія среды разнообразными движеніями или вибраціями своихъ тканей, которыя имъ ощущаются или сознаются. Но тѣмъ не менѣе, при ощущеніи своихъ собственныхъ состояній или измѣненій, наша психическая энергія воспринимаетъ вмѣстѣ съ тѣмъ, въ Формѣ своеобразныхъ, спеціально ей свойственныхъ символовъ (ощущенія цвѣтовъ, зву- ковъ, вкусовъ, запаховъ и проч.), свойства и отноше- нія предметовъ среды или міра, внѣ организма находя- щихся. Не понятно-ли, послѣ этого, ученіе идеали- стовъ, утверждающихъ, что „весь міръ есть мое пред- ставленіе**— есть сумма сознаваемыхъ мною своеобраз- ныхъ состояній люгй психической энергіи. Не стано- вятся-ли понятными послѣ этого и многія другія уче-
— 46 — нія философовъ, представляющіяся на первый взглядъ странными или даже безсмысленными, напр. ученіе Лейбница о предустановленной гармоніи движеній пси- хическихъ и Физическихъ. Рядъ движеній Физическихъ возбуждаетъ во мнѣ рядъ совершенно отличныхъ отъ нихъ по природѣ внутреннихъ психическихъ движеній, или перемѣнъ, или состояній, называемыхъ ощуще- ніями. Извѣстное символическое соотвѣтствіе тѣхъ и другихъ, обнаруживающееся въ возможности нашего взаимодѣйствія съ міромъ, не зависитъ-ли отъ пред- опредѣленной отъ вѣка гармоніи тѣхъ и другихъ? Двѣ силы или два дѣятеля совершенно разнородныхъ—Фи- зическая среда и психическая энергія,—какъ двое ча- совъ (напр. стѣнные и карманные) согласны въ сво- ихъ движеніяхъ и состояніяхъ лишь благодаря пред- устроенному равенству хода. Или это согласіе слѣ- дуетъ приписать, какъ это дѣлали „окказіоналисты14 (Гейлинксъ и Малебраншъ въ XVII в.) постоянному вмѣшательству третьей силы, Бога, согласующей другъ съ другомъ движенія обоихъ дѣятелей? Какъ ни стран- ны сами по себѣ эти теоріи,—происхожденіе ихъ, при изложенномъ болѣе глубокомъ взглядѣ на сущность процесса ощущенія, становится понятнымъ. Понят- нымъ становится, съ этой точки зрѣнія, и ученіе Пла- тона о прирожденныхъ идеяхъ и о тождествѣ про- цесса познанія съ процессомъ припоминанія этихъ прирожденныхъ идей. Откуда въ самомъ дѣлѣ берется все идеальное „психическое“ содержаніе нашего созна- нія? Если въ процессѣ ощущенія никакіе элементы и явленія среды въ насъ не входятъ, а только пробуж-
— 47 — дается психическая энергія, начинающая испытывать при этомъ свои-же собственныя состоянія, то значитъ въ ея природѣ потенціально дано все содержаніе ея состоя- ній, ея ощущеній, ея идей. Нуженъ только толчекъ из- внѣ, чтобы постепенно это содержаніе изъ потенціаль- наго стало реальнымъ,—чтобы въ движеніяхъ психиче- ской энергіи, ставшихъ кинетическими, постепенно ожи- вилось или припомнилось то конкретное ихъ содержа- ніе, которое прежде когда-то было имъ свойственно,— когда эти движенія и эта энергія были свободны (не- связаны организмомъ). Вѣдь и въ явленіяхъ психиче- ской наслѣдственности мы видимъ такое пробужденіе или переходъ изъ потенціальнаго состоянія въ дѣя- тельное извѣстнаго психическаго содержанія идей, чувствъ, эмоцій, влеченій, которыя на время остаются подъ спудомъ и нуждаются въ толчкѣ или рядѣ толч- ковъ для своего пробужденія, при чемъ извнѣ наслѣд- ственныя способности, таланты, темпераменты и т. д. конечно не входятъ въ насъ. Да и помимо наслѣдствен- ности, по поводу извѣстныхъ ощущеній и ихъ комбина- цій-представленій о предметахъ — я еще испытываю чувства страха, гнѣва, любви, — откуда они берутся? Если еще относительно ощущеній можетъ-быть у кого-либо наивное сомнѣніе, не входятъ-ли они извнѣ въ наше сознаніе, какъ пищевые продукты въ желу- докъ, то относительно чувствъ никому и въ голову не придетъ утверждать, что страхъ или гнѣвъ по нер- вамъ входятъ въ мозгъ, какъ человѣкъ по ступенькамъ входитъ въ третій этажъ дома. Хотя чувства, чтобы воз- никнуть, и требуютъ наличности извѣстныхъ отношеній
— 48 - и распредѣленій энергій въ нашемъ организмѣ, однако, сами по себѣ, чувства, очевидно, суть проявленія на- шей внутренней психической энергіи, переходящей изъ потенціальнаго состоянія въ дѣятельное. Когда человѣкъ рождается на свѣтъ, то мы убѣждены, что онъ, помимо всякихъ внѣшнихъ обстоятельствъ и впе- чатлѣній, уже способенъ испытывать чувства любви, надежды, страха, гнѣва, и др. под. Но до извѣстной поры эти чувства какъ-бы спятъ, а потомъ пробужда- ются извѣстными органическими процессами въ тѣлѣ, которые въ свою очередь вызваны толчками извнѣ, изъ среды исходящими. А если чувства могутъ въ насъ спать и пробуждаться, то отчего не могли-бы идеи спать и пробуждаться? Да и что такое обыкно- венныя явленія памяти и припоминанія, какъ не явле- нія сна и пробужденія ощущеній, представленій, по- нятій, идей? Значитъ, все наше психическое содержаніе можетъ переходить изъ потенціальнаго въ дѣятельное и об- ратно: изъ дѣятельнаго въ потенціальное (напр. въ явленіяхъ памяти и наслѣдственности). Отчего-же, въ виду разсмотрѣнныхъ нами свойствъ и теченія процес- совъ ощущенія и воспріятія, не допустить совершенно естественную и невольно напрашивающуюся [гипотезу, что вся наша психическая жизнь есть рядъ или сумма пробужденій нашей психической энергіи, испытываю- щей свои-же собственныя потенціально-данныя состо- янія, — пробужденій, вызванныхъ толчками извнѣ, на- зываемыхъ, „впечатлѣніями14 предметовъ? Больше намъ не откуда взять своего психическаго содержанія, какъ
— 49 — изъ самихъ себя, ибо внѣшній міръ не входитъ въ насъ, а только „встряхиваетъ" насъ своими толчками,— слѣдовательно, оно рождается или изъ ничего, или изъ потенціальныхъ состояній нашей психической энер- гіи, а это значитъ, что все наше психическое содер- жаніе — наши ощущенія, идеи, чувства намъ прирож- денъ!, т. е, составляютъ скрытое содержаніе націей психической энергіи. И этотъ выводъ совпадаетъ съ нашимъ естественнымъ представленіемъ о сознаніи, какъ энергіи, которою уже обладаетъ рождающійся на свѣтъ ребенокъ, которая не вновь создается его ощущеніями и опытомъ, а только пробуждается и развивается во взаимодѣйствіи съ міромъ. Таково единственное представленіе о процессахъ ощущенія, воспріятія, опыта, которое можно пріобрѣ- сти при критическомъ анализѣ этихъ процессовъ въ связи съ данными естественныхъ наукъ, въ автори- тетѣ которыхъ мы обыкновенно всего менѣе сомнѣваем- ся. Теперь посмотримъ, какое значеніе имѣетъ этотъ взглядъ на природу воспріятія для рѣшенія занимаю- щаго насъ вопроса объ отношеніи воспріятій, какъ мо- тивовъ, къ актамъ воли — стремленіямъ, желаніямъ, хотѣніямъ. Изъ всего сказаннаго нами вытекаетъ, что наши роспріятія—уже плодъ дѣятельности или работы нашей психической энергіи, что она участвуетъ въ ихъ про- исхожденіи и развитіи, хотя-бы только пассивно, воз- буждаемая внѣшними толчками. Изъ тѣхъ-же сообра- женій объ истинной природѣ процесса воспріятія слѣ- дуетъ, что всѣ наши ощущенія внѣшнихъ предметовъ
50 — и явленій внѣшняго міра суть непосредственно ощуще- нія внутреннихъ процессовъ въ нашемъ организмѣ и ближайшимъ образомъ состояній нашей психической энергіи, а это значитъ, что все наше сознаніе міра является особою Формою самосознанія: внѣшній опытъ— только особая Форма внутренняго опыта. Внѣшній опытъ есть испытываніе нами тѣхъ психическихъ состояній, которыя не сами собою возникли въ сознаніи, а вы- званы толчками извнѣ. Эти въ высшей степени важные выводы проливаютъ новый свѣтъ на отношенія созна- нія къ самосознанію. Ходячее популярное воззрѣніе на психическую жизнь склонно разсматривать самосознаніе какъ частную Форму и особое направленіе сознанія міра; кри- тическое-же истолкованіе приводитъ къ обратному ніе есть частная Форма мосознанія. Мы можемъ только свои собственныя психическія состоянія — пас- сивныя, вызванныя толчками извнѣ, и активныя, имѣю- щія источникомъ извѣстную самодѣятельность нашей психической энергіи. Но первыя, въ силу непонятнаго и едва-ли даже доступнаго пониманію человѣка свой- ства нашей психической энергіи, мы выносимъ изъ себя въ міръ, какъ символы или знаки свойствъ міра, дающихъ первый толчекъ къ пробужденію этихъ пас- сивныхъ состояній нашей психической энергіи, назы- ваемыхъ „воспріятіями14. Мы оставляемъ при этомъ безъ разбора неразрѣшимый при нынѣшнемъ состояніи науки вопросъ: та-же ли самая психическая энергія испыты- психическаго содержанія заключенію, что созна- и особое направленіе са- испытывать или сознавать
— 51 — ваетъ въ насъ всѣ эти пассивныя состоянія и потомъ дѣйствуетъ или реагируетъ на нихъ, какъ воля, или въ насъ существуютъ два рода психическихъ энергій — страдательная и дѣятельная. Но для насъ чрезвы- чайно важенъ выводъ о конечномъ единствѣ со- знанія и самосознанія, такъ какъ роковое для идеи свободы воли ученіе Шопенгауэра объ отношеніи мотивовъ воли къ ея актамъ, т. е. воспріятій къ хотѣніямъ, какъ „причинъ къ дѣйствіямъ*, всецѣло основано на рѣзкомъ раздѣленіи самосознанія отъ со- знанія и на признаніи невозможности исходить, въ рѣшеніи вопроса о сущности процесса мотиваціи, изъ Фактовъ „самосознанія*. Ходъ разсужденій Шопен- гауэра въ общихъ чертахъ слѣдующій. Самосознаніе наше ограничено только сознаніемъ актовъ воли и ихъ отношеній къ дѣйствіямъ. „Въ его границахъ лежитъ только волевой актъ*. „Самосозна- ніе говоритъ только: «я могу дѣлать, что хочу». Да- лѣе этого не идетъ показаніе самосознанія, какъ его ни поворачивать и въ какой Формѣ ни предлагать во- просъ*. „Самосознаніе заключаетъ въ себѣ только хо- тѣніе, но не побуждающія къ хотѣнію основанія, ко- торыя коренятся въ сознаніи другихъ вещей, т. е. въ познавательной способности (какъ будто самосознаніе не познавательная способность?!).* „Самосознаніе слиш- комъ простая и ограниченная вещь, чтобы говорить съ нею о подобныхъ предметахъ, т. е. о причинности, необходимости и мотиваціи. Эти понятія, напротивъ того, почерпнуты нами изъ чистаго ума, направлен- наго во внѣшній міръ, и завести о нихъ рѣчь можно
— 52 — развѣ только предъ Форумомъ рефлектирующаго ра- зума... Естественное-же, простое, даже простоватое самосознаніе, напротивъ того, даже не можетъ понять вопроса, не только на него отвѣтить41 (О свободѣ воли, II). Изъ всѣхъ этихъ разсужденій Шопенгауэръ выво- дитъ необходимость обсужденія вопроса объ отноше- ніи воли къ ея основаніямъ или мотивамъ, не при по- мощи самосознанія, а на почвѣ сознанія другихъ ве- щей, т. е. извнѣ, и затѣмъ, безъ дальнѣйшихъ затруд- неній, подчиняетъ отношеніе мотивовъ къ актамъ воли идеѣ причинности, какъ Формѣ сознанія другихъ ве- щей, т. е. явленій внѣшняго міра, и рѣшаетъ вопросъ о свободѣ хотѣній въ отрицательномъ смыслѣ. Этотъ пріемъ особенно странно встрѣтить въ системѣ критическаго -Философа, какимъ постоянно величаетъ себя Шопенгауэръ, особенно если принять во внима- ніе, что тотъ-же Шопенгауэръ признаетъ міръ „сво- имъ представленіемъ14, а объектъ порожденіемъ субъ- екта,—волю-же—субстанціею, стояшею по своей при- родѣ внѣ міра явленій и неподчиненною Формамъ бы- тія явленій, данныхъ въ пространствѣ и времени,—слѣ- довательно и закону причинности въ обыкновенномъ эмпирическомъ значеніи. Всѣ эти противорѣчія имѣютъ конечно главнымъ ис- точникомъ рѣзкое разобщеніе и противоположеніе со- знанія міра или познанія, съ одной стороны, и само- сознанія, съ другой, а это разобщеніе ведетъ свое происхожденіе еще отъ Кантовскаго рѣзкаго раздѣ- ленія СФеръ теоретическаго и практическаго разума, о которомъ мы въ свое время упоминали.
— 53 — Но если признать, что сознаніе міра есть только Форма самосознанія, что основныя идеи отношеній между явленіями міра, какъ напр. идея причинно- сти, имѣютъ своимъ источникомъ самосознаніе, т. е. сознаніе отношеній извѣстныхъ психическихъ явле- ній (актовъ воли и ея дѣйствій) между собою, то всѣ приведенныя положенія Шопенгауэра окажут- ся произвольными: самосознаніе представится един- ственнымъ возможнымъ источникомъ познанія и тогда придется, какъ мы уже старались показать на дѣлѣ, выводить идею причинности и др. подобныя идеи „отношеній между внѣшними явленіями14 изъ созна- нія коренныхъ отношеній между психическими ак- тами. Другими словами, если самосознаніе не откро- етъ намъ характера отношеній актовъ воли, хо- тѣній, къ ихъ мотивамъ, то ничто уже не откроетъ его, ибо сознаніе міра есть то-же особаго рода само- сознаніе. Шопенгауэръ признаетъ, что „простое11 само- сознаніе настоятельно твердитъ человѣку, что онъ мо- жетъ хотѣть что угодно, т. е. свободно хотѣть. Но Шопенгауэръ считаетъ это утвержденіе самосознанія „самообманомъ14 или „иллюзіей14, ибо утвержденіе, что мое хотѣніе зависитъ отъ меня самого, тождественно утвержденію „я могу хотѣть, что мнѣ хочется, т. е. я хочу того, что я хочу14. На вопросъ „почему я хочу чего-либо14, самосознаніе отвѣчаетъ „потому, что я хочу этого хотѣть", а на вопросъ „почему я хочу этого хотѣть14, оно отвѣчало-бы опять „потому что хочу хотѣть этого хотѣть14 и т. д. въ безконечность. Если-же обратимся къ суду сознанія другихъ вещей,
— 54 — то придется признать, что „хотя я и могу дѣлать что хочу, но въ каждый данный моментъ жизни я могу хотѣть только одного чего-нибудь опредѣленнаго и отнюдь ничего другого, кромѣ этого одного*. Отъ чего-же роковымъ образомъ зависитъ мое хотѣніе? По мнѣнію Шопенгауэра, отъ воспріятій, т. е. пред- ставленій, которыя въ свою очередь однако зависятъ отъ моего прирожденнаго характера, т. е. прирожден- наго направлеіня моей воли, которое „неизмѣнно*. Такъ разсуждаетъ Шопенгауэръ. Если-бы онъ утвер- ждалъ еще, что мои хотѣнія зависятъ только отъ мо- ихъ представленій, т. е. отъ данныхъ внѣшняго опыта, то онъ по крайней мѣрѣ остался-бы въ нѣкоторомъ согласіи съ самимъ собою и съ утвержденіемъ, что сознаніе другихъ вещей раскрываетъ намъ истинныя причины хотѣній. Но уже его дальнѣйшее утвержде- ніе о главномъ и господствующемъ значеніи при- рожденнаго характера, т. е. прирожденнаго направленія воли, ясно показываетъ, какъ плохо и недостаточно рѣшается вопросъ объ источникахъ хотѣній, предъ Форумомъ „сознанія другихъ вещей*. Ибо откуда по- знается нами прирожденное направленіе воли? Вѣдь самъ-же Шопенгауэръ признаетъ, что акты воли от- крываются чрезъ самосознаніе. Напрасно онъ прибѣ- гаетъ послѣ къ софистическому разсужденію, что на- правленіе нашей воли познается нами только эмпириче- ски—изъ опыта самихъ дѣяній нашихъ.-Мы вѣдь не за- были еще его утвержденія, что волевой актъ лежитъ въ границахъ самосознанія, т. е. познается изнутри, а не извнѣ. Выходитъ, что Шопенгауэръ, въ разсужденіи
— 55 — объ источникахъ воли, на основаніи „сознанія другихъ вещей14, пришелъ все-таки къ констатированію той истины, что направленія воли зависятъ не отъ пред- ставленій другихъ вещей, какъ мотивовъ, а отъ основ- ныхъ и независимыхъ отъ этихъ представленій напра- вленій самой воли. Но онъ позволилъ себѣ только, безъ всякаго права и совершенно произвольно — въ полномъ противорѣчіи съ самимъ собою — распро- странить на волю законъ необходимой причинности (законъ сознанія другихъ вещей, тогда какъ воля и для него есть предметъ самосознанія), при чемъ не- обходимая зависимость воли является все-таки и у него ея зависимостью отъ самой себя, отъ своихъ прирожден- ныхъ свойствъ или направленій, а не отъ представленій и воспріятій. Итакъ, Шопенгауэръ все-таки смутно созна- валъ ту истину, что необходимость порождается волей. Но при этомъ, какъ мы уже замѣтили въ началѣ статьи, онъ перевернулъ всѣ понятія человѣческаго ума, припи- савъ „разумный актъ свободы" неразумному моменту существованія слѣпой міровой воли, разумный-же мо- ментъ существованія воли въ „разумныхъ14 существахъ призналъ „цѣпью роковыхъ необходимостей14. Вотъ куда завело его неправильное представленіе о грани- цахъ сознанія и самосознанія и ихъ взаимныхъ отно- шеніяхъ. Посмотримъ, нельзя-ли пріобрѣсти болѣе толковые результаты по отношенію къ вопросу объ источни- кахъ актовъ воли и о степени зависимости ихъ отъ воспріятій при правильномъ пониманіи отношеній со- знанія и самосознанія.
— 56 — 6. Степень зависимости актовъ воли отъ воспріятій. Мы находимъ въ своемъ самосознаніи нѣкоторую спеціальную область—сознаніе міра. Это сознаніе міра состоитъ изъ цѣлаго ряда разнообразныхъ пассивныхъ состояній самочувствія нашей психической энергіи, называемыхъ воспріятіями. Можно-ли допустить, что всѣ эти воспріятія, т. е. ощущенія, представленія, понятія, чувствованія, чувства роковымъ образомъ рѣ- шаютъ судьбу нашихъ хотѣній? Шопенгауэръ, конечно, правъ, когда утверждаетъ, что „воспринятые во внѣшнемъ мірѣ предметы даютъ матеріалъ и поводъ всѣмъ движеніямъ и актамъ воли.., ибо никто не можетъ отрицать, что наше хотѣніе по- стоянно имѣетъ предметомъ внѣшніе объекты, около которыхъ оно вращается и которые возбуждаютъ его, какъ мотивы14 (Свобода воли, I). Бе?ъ сомнѣнія, об- ласть дѣйствій нашей воли и „объекты“ нашихъ хотѣ- ній опредѣляются средою, насъ окружающею, — пред- метами и явленіями міра, среди которыхъ мы живемъ, т. е. суммою нашихъ воспріятій или опытовъ. Каждый че- ловѣкъ, живя въ извѣстной странѣ и климатѣ, среди на- рода извѣстнаго склада и развитія,—принадлежа къ из- вѣстной семьѣ и классу общества, имѣя извѣстное обра- зованіе и воспитаніе, пріобрѣтенное такъ-же путемъ воспріятій, поводы къ которымъ исходятъ отъ среды и окружающихъ его лицъ,—наконецъ,- имѣя извѣстную наслѣдственную Физическую организацію, заставляю- щую его такъ, а не иначе воспринимать объекты міра, можетъ хотѣть только извѣстныхъ ему предметовъ и
— 57 — явленій міра и ихъ отношеній, а не другихъ, которые ему неизвѣстны. Если его влекутъ къ себѣ вещи, люди, явленія, которыхъ нѣтъ въ окружающей его об- становкѣ, то опять лишь настолько, насколько онъ воспринялъ ихъ образы или представленія о нихъ при помощи своихъ органовъ чувствъ,—путемъ чтенія книгъ, слушанія разсказовъ другихъ людей и проч. Вообще, объекты воли каждаго живого существа ограничены тою суммою воспріятій и опытовъ, внѣшнихъ и вну- треннихъ, которые пережиты имъ въ дѣйствительно- сти, или при помощи воображенія. Но всѣ эти Факты еще не рѣшаютъ вопроса о свободѣ или не свободѣ воли отъ воспріятій предметовъ міра, какъ „мотивовъ11 хотѣнія. Во первыхъ, самыя воспріятія, какъ мы ви- дѣли, суть психическія, внутреннія состоянія — вну- тренніе субъективные символы міра, опредѣляемые „природою субъекта^. Во вторыхъ, природа желаній и хотѣній, вообще актовъ воли, опредѣляется не- столько ихъ предметами или объектами, сколько осо- бымъ дѣятельнымъ отношеніемъ къ нимъ нашего субъекта или воли. Вопросъ въ томъ, чею мы хотимъ по отно- шенію къ данному предмету? Мы можемъ хотѣть его разсмотрѣть, или хотѣть его съѣсть, или переставить на другое мѣсто, сохранить или разрушить, дать дру- гому или оставить себѣ. Одинъ и тотъ-же предметъ можетъ служить объектомъ самыхъ разнообразныхъ желаній и хотѣній, и разнообразные предметы могутъ вызывать одинаковыя хотѣнія. Это — азбучная истина. Если-бы весь міръ состоялъ только изъ одного пред- мета или явленія, но существовали-бы по прежнему
- 58 — разнородныя хотѣнія, то могъ-бы возникнуть вопросъ о свободѣ или необходимости этихъ хотѣній, т. е. о свободѣ воли. Слѣдовательно, не количествомъ пред- метовъ опыта опредѣляется свобода воли, если она существуетъ. Можно легко себѣ представить, что при небольшомъ горизонтѣ опыта и знакомыхъ предметовъ, человѣкъ въ выборѣ ихъ, какъ объектовъ тѣхъ или другихъ хотѣній, т. е. тѣхъ или другихъ отношеній къ нимъ, свободнѣе, чѣмъ другой человѣкъ съ необо- зримымъ горизонтомъ опыта, но съ весьма однообраз- ными и опредѣленными желаніями. Отсюда слѣдуетъ, что никакого рокового отношенія между предметами опыта или воспріятіями, съ одной стороны, и актами воли, съ другой, не существуетъ. Эти предметы опыта, слагающіеся изъ ощущеній, представленій, понятій, не могутъ быть вообще признаны, сами по себѣ, мотивами или двигателями воли. Мы можемъ видѣть столъ, устав- ленный яствами—и не захотѣть ничего съѣсть изъ того, что видимъ. Мы можемъ слышать исполненіе разнообраз- ныхъ музыкальныхъ пьесъ и не хотѣть продолженія этихъ ощущеній и болѣе полнаго воспріятія гармоніи. Мы мо- жемъ понимать извѣстную истину и дѣйствовать во- преки ей. Наконецъ, видя одни и тѣ-же предметы, мы можемъ хотѣть по отношенію къ нимъ противополож- ныхъ вещей: пьяница, видя бутылку любимаго напитка, почувствуетъ желаніе напиться, а трезвый человѣкъ можетъ захотѣть уничтожить этотъ вредоносный со- судъ со всѣмъ его содержимымъ. Предметы опыта мо- гутъ только давать толчекъ къ пробужденію тѣхъ или другихъ желаній и хотѣній, корень которыхъ не въ
— 59 — нихъ, а въ чемъ-то другомъ. Напр. иногда можетъ случиться, что видъ пищи, какъ мы говоримъ „воз- буждаетъ аппетитъ*, что слушаніе музыки „вызываетъ желаніе* насладиться гармоніей до конца. Но самыя эти выраженія „возбуждаетъ, вызываетъ* и др. под. доказываютъ, что мы говоримъ въ данномъ случаѣ лишь о возможности пробужденія въ насъ впечатлѣ- ніями міра желаній и хотѣній, уже потенціально при- сущихъ душѣ или психической энергіи, но ожидав- шихъ толчка для своего обнаруженія. Этотъ толчекъ ускоряетъ ихъ обнаруженіе, но вмѣстѣ съ тѣмъ, по ассоціаціи, или внутренней связи психическихъ состо- яній, онъ часто вызываетъ обнаруженіе цѣлаго ряда другихъ представленій, чувствъ, стремленій и желаній., которыя могутъ противоборствовать данному. Такимъ образомъ, впечатлѣнія міра только пускаютъ въ ходъ психическую энергію, пробуждаютъ извѣстное психи- ческое содержаніе и рядъ реакцій воли, которыя не зависятъ отъ этихъ впечатлѣній, а исходятъ изъ ка- кого-то другого внутренняіо источника. Отъ чего-же зависитъ направленіе и характеръ же- ланій и хотѣній, т. е. тѣхъ или другихъ отноше- ній воли къ даннымъ предметамъ воспріятія и опыта? Ощущенія, представленія, идеи возбуждаютъ въ насъ чувствованія удовольствія и страданія,—чувства, волне- нія, аФФекты. Можетъ-быть эти состоянія и опредѣ- ляютъ направленіе желаній, хотѣній, ихъ силу и ис- ходъ ихъ борьбы? Такъ думаютъ многіе, такъ думали прежде и мы. Но при внимательномъ и всестороннемъ разсмотрѣніи этой гипотезы являются затрудненія.
— 60 — Дѣло въ томъ, что удовольствія и страданія, радости и печали—по теоріи современныхъ психофизіологовъ— зависятъ отъ отношенія траты энергіи къ ея накопле- нію или запасу. Удовольствіе испытывается, когда эти траты происходятъ въ предѣлахъ данной энергіи, уве- личиваясь и уменьшаясь пропорціонально ей; страда- ніе,—когда трата не достигаетъ или превышаетъ запасъ энергіи. Допустимъ однако, что чувства зависятъ не всегда отъ количества затрачиваемой энергіи, а весьма часто отъ качествъ ея или отъ способа ея затраты *). Все-таки чувства появляются лишь на почвѣ затраты психическихъ энергій или, что то-же, на почвѣ „пси- хической дѣятельности11. Это значитъ, что чувства яв- ляются показателями отношенія данной психической дѣятельности или работы къ количеству или качеству затрачиваемыхъ ею энергій. Но дѣятельность или ра- бота есть уже дѣятельная реакція субъекта на впе- чатлѣнія, т. е. реакція воли. Отчего-же зависитъ эта реакція — ея характеръ? Если отъ воли, то чувствова- нія и чувства надо признать, какъ это уже и дѣлалъ Шо- пенгауэръ, показателями удовлетворенія или неі]довлетворе- нія воли, при чемъ размѣры этого удовлетворенія или неудовлетворенія зависятъ всецѣло отъ даннаго напра- вленія воли или характера хотѣній. Слѣдовательно, вы- водить акты воли изъ чувствъ, какъ причинъ, было-бы близоруко, такъ какъ самый характеръ чувствъ зави- ситъ отъ направленія хотѣній личности. Мы говоримъ, •) Си. нашу статью „О значеніи чувства въ познаніи и дѣятель- ности человѣка*. Москва, 1889 г.
— 61 — что „чувства наши зависятъ отъ нашихъ потребностей и настроеній14, но вѣдь потребности и настроенія опре- дѣляются сами направленіями воли. Положимъ, мы испы- тываемъ усталость, т. е. страданіе отъ ходьбы. По ученію психо-физіологовъ это значитъ, что истощилась или истощается наша мускульная энергія. Но для психолога такое разсужденіе представляется слабымъ, ибо, если-бы я „захотѣлъ14 идти далѣе, то тѣмъ са- мымъ я перевелъбы часть энергіи изъ однихъ органовъ въ другіе и могъ-бы еще долго идти и не испытывать усталости и страданія. Мы всѣ знаемъ, чтб значитъ сдѣлать надъ собою напряженіе, усиліе въ работѣ: уста- лость, истощеніе силъ на время проходятъ, и мы снова продолжаемъ бодро дѣйствовать. Намъ скажутъ, что есть предѣлъ всякому напряженію? Но какой-же? Смерть? Пусть такъ: мы знаемъ, что сильная воля мо- жетъ довести организмъ и до этого предѣла, кото- рый слѣдовательно самъ находится въ рукахъ воли, а не она въ ею рукахъ. Вѣдь вопросъ идетъ о томъ, можетъ- ли какое-либо чувство принудить волю принять то или другое направленіе, или не можетъ? Оказывается, что не можетъ, ибо во первыхъ само чувство, нами испы- тываемое, отчасти зависитъ отъ воли, а во вторыхъ, какое-бы страшное чувство страданія или великое на- слажденіе мы ни испытывали, или ни ожидали въ пер- спективѣ, мы можемъ вопреки ему дѣйствовать въ из- вѣстномъ направленіи. Отчего-же зависятъ наши хотѣ- нія, если они не состоятъ въ принудительной зависимо- сти ни по отношенію къ представленіямъ, ни по отно- шенію къ чувствамъ, а наоборотъ: весьма часто сами
— 62 — наши представленія (чрезъ акты вниманія) и еше въ большей степени наши чувства опредѣляются напра- вленіями воли? 7. Основной источникъ влеченій и желаній. Здѣсь мы должны сдѣлать прежде всего важное раз- граниченіе, всецѣло основанное на показаніяхъ само- сознанія. Дѣятельная энергія наша, до момента полнаго своего опредѣленія въ „хотѣніяхъ* того или дру- гого характера или направленія, претерпѣваетъ из- вѣстный процессъ развитія. Сначала она проявляется въ состояніяхъ, которыя еще нельзя называть „ак- тами воли* въ полномъ смыслѣ этого слова — эти состоянія выражаются особыми терминами: стремле- ній, желаній, влеченій, которыя могутъ и не пере- ходить въ хотѣнія и дѣйствія. Для животныхъ же- ланія суть уже и хотѣнія. Значитъ-ли это, что они способны лишь къ хотѣніямъ низшаго порядка или во- все неспособны къ хотѣніямъ, въ настоящемъ смыслѣ этого слова,—для насъ все равно. Несомнѣнно, что при извѣстномъ развитіи субъекта, моменты желанія и хотѣнія различны и мы признаемъ свободу воли только у существъ, у которыхъ эти моменты раздѣлены и разобщены, — у которыхъ желаніе можетъ и не стать хотѣніемъ. Есть и люди, у которыхъ желанія совпа- даютъ съ хотѣніями, по крайней мѣрѣ въ томъ смыслѣ, что самое сильное и яркое желаніе безсознательнымъ процессомъ перерабатывается въ хотѣніе. Этихъ людей
— (іЗ — мы то-же не признаемъ обладающими свободной волей въ истинномъ значеніи этого слова. Таковы всѣ дѣти до извѣстнаго возраста, или вѣрнѣе, момента развитія,— таковы многіе больные, особенно психически-больные люди, у которыхъ желанія уже не борятся другъ съ другомъ, а всякое данное желаніе является въ то-же время и хотѣніемъ, переходящимъ немедленно въ дѣй- ствіе. Таковы, наконецъ, и здоровые, нормальные люди, въ извѣстныхъ исключительныхъ случаяхъ, при извѣст- ныхъ психическихъ состояніяхъ — аффекта, страсти. Мы оставляемъ въ сторонѣ вопросъ, свободно или не свободно они привели себя или попали въ психическое состояніе, при которомъ желаніе равносильно хотѣ- нію. Несомнѣнно, что такіе случаи „совпаденія жела- ній или влеченій съ хотѣніями11 бываютъ и у здоро- выхъ зрѣлыхъ людей. Но всѣ эти случаи сравнительно рѣдки. Обшее-же правило состоитъ въ томъ, что у людей нормальныхъ и здоровыхъ, достигшихъ полнаго развитія воли, между желаніями и хотѣніями стоитъ промежуточный процессъ самоопредѣленія воли, заклю- чающійся въ сознательномъ анализѣ желаній и оконча- тельномъ выборѣ дѣйствія. Этотъ Фактъ значительно усложняетъ изслѣдуе- мый нами вопросъ о происхожденіи актовъ воли, ибо прежде всего возникаетъ вопросъ объ источникахъ желаній, стремленій и влеченій, и о характерѣ и сте- пени ихъ необходимости,—и только послѣ его рѣшенія, явится возможность правильно поставить вопросъ о свободѣ или несвободѣ окончательныхъ актовъ воли разумнаго существа, т. е. его хотѣній.
- 64 - Итакъ, сначала займемся вопросомъ объ условіяхъ возникновенія желаній, стремленій н влеченій. Различіе этихъ терминовъ для насъ теперь несущественно. Оно обозначаетъ лишь различныя степени сознательности и общности тѣхъ первыхъ и основныхъ проявленій воли, которыя могутъ и не совпадать съ ея оконча- тельными „актами11. Терминъ „желанія1- обозначаетъ болѣе частныя, сознательныя и опредѣленныя, т. е. ясно направленныя на извѣстные объекты проявленія воли, термины-же стремленій и влеченій обозначаютъ болѣе общія, менѣе опредѣленныя и сознательныя проявленія воли. Откуда-же берутся эти первоначаль- ныя проявленія воли различной степени ясности, опредѣленности и общности? Мы отрицали предположеніе, чтобы они могли быть вполнѣ обусловлены представленіями и даже чувствами, ибо представленія опредѣляютъ только предметы стрем- леній и желаній, но не характеръ нашего отношенія къ этимъ предметамъ, выражающагося въ желаніяхъ того или другого характера,—чувства-же сами отчасти зави- сятъ отъ направленія желаній и вообще отъ направле- нія воли. Но нельзя все таки отрицать, что между на- шими чувствами и желаніями есть извѣстная близкая связь, похожая на зависимость послѣднихъ отъ пер- выхъ. Человѣкъ естественно желаетъ того, что ему пріятно и не желаетъ того, что ему непріятно, что доставляетъ ему страданіе или болы. Мы разсматри- ваемъ эти особенности соотношенія его желаній съ чувствами, какъ послѣдствія его инстинкта самосохра- ненія. Это значитъ, что человѣкъ въ сущности желаетъ
— 65 — или не желаетъ не извѣстныхъ чувствованій и чувствъ, а тѣхъ состояній или явленій въ организмѣ, показате- 'і лями которыхъ эти чувства служатъ. Такимъ обра- зомъ, этого рода желанія имѣютъ источникомъ извѣст- ныя свойства и процессы его организма, что подтвер- ждается и тѣмъ, что чувствованія и чувства, какъ мы уже видѣли, сами являются показателями извѣстныхъ отношеній въ области траты энергій нашего организма и его отдѣльныхъ органовъ. Итакъ, мы повидимому нашли одинъ несомнѣнный и основной источникъ желаній. Этотъ источникъ - инди- видуальная Физическая организація. Она обусловли- ваетъ тотъ или другой запасъ энергій (въ количествен- номъ или качественномъ отношеніи), который, въ свою очередь, опредѣляетъ тотъ или другой характеръ чувствъ, а эти послѣднія косвенно вліяютъ на харак- теръ желаній, ибо собственно источникъ этихъ по- слѣднихъ не въ самихъ чувствахъ, а въ томъ, чтб ихъ обусловливаетъ, т. е. въ отношеніи траты энергій ор- ганизма къ ихъ наличнымъ свойствамъ, которыя зави- сятъ отъ организаціи. Здѣсь мы оставляемъ пока въ сторонѣ вопросъ о томъ, на сколько распредѣленіе энергій организма, а слѣдовательно, косвенно и харак- теръ чувствъ и желаній, можетъ-быть видоизмѣняемъ окончательными актами сознательной воли—хотѣнія- ми. Мы имѣемъ теперь въ виду лишь простѣйшіе слу- чаи, которыхъ много и которые всѣмъ намъ извѣстны, а именно—когда сознательныя хотѣнія не вмѣшиваются въ дѣло распредѣленія энергій въ организмѣ и когда , чувства и желанія несомнѣнно связаны съ извѣстнымъ
— 66 — даннымъ ихъ распредѣленіемъ и размѣщеніемъ въ ор- ганахъ нашего тѣла. Желанія въ этихъ случаяхъ, какъ мы сказали, зависятъ отъ общей организаціи и даннаго состоянія органовъ, — и на этомъ утвержденіи мы осо- бенно настаиваемъ, такъ какъ существуетъ много слу- чаевъ и условій, при которыхъ желанія также выте- каютъ изъ свойствъ организаціи, постоянныхъ или вре- менныхъ, но не предваряются чувствами (какъ въ ука- занныхъ выше случаяхъ), а напротивъ предваряютъ ихъ и очевидно обусловливаютъ. Эти желанія отчасти индивидуальны, какъ напр., желаніе способнаго ребенка учиться, когда онъ еще не учился и не знаетъ, бу- детъ-ли ученіе ему пріятно или нѣтъ, или когда напр., человѣкъ подъ вліяніемъ привычки къ извѣстной дѣя- тельности, испытываетъ въ извѣстные часы дня стрем- леніе къ извѣстному труду, не чувствуя однако ни- какого страданія отъ его отсутствія;—другія желанія того-же типа слѣдуетъ признать уже не индивидуаль- ными, а болѣе или менѣе общими всѣмъ человѣческимъ существамъ, а иногда и животнымъ, какъ напр. же- ланія и влеченія, связанныя съ процессами питанія, дыха- нія, размноженія и тому подобныя. Тѣ и другія желанія одинаково зависятъ отъ анатомической и Физіологиче- ской организаціи человѣка и вообще живого суще- ства, но одни, какъ общія, такъ и индивидуальныя, связаны съ наслѣдственной организаціей, другія — съ ор- ганизаціей благопріобрѣтенной, т. е. сложившейся подъ вліяніемъ привычекъ, привычнаго образа дѣйствій. Пер- выя обыкновенно называются инстинктами или инстинк- тивными желаніями и влеченіями. Конечно, всѣ только
- 67 — что указанныя желанія и стремленія еще тѣснѣе и полнѣе связаны съ организаціей и независимы отъ личной воли и сознательныхъ хотѣній, чѣмъ тѣ, кото- рыя предшествуются чувствами, ибо чувства могутъ все-таки возбуждать самодѣятельныя реакціи созна- тельной воли, а стремленія и желанія, возникающія независимо отъ чувствъ, имѣютъ повидимому совер- шенно роковой органическій характеръ. Такимъ образомъ, основнымъ источникомъ влеченій и желаній живого существа должны быть признаны не воспріятія, представленія, чувства и волненія его, а повидимому тѣ Факты Физической его организаціи, ко- торые опредѣляютъ и обусловливаютъ всѣ эти страда- тельныя его состоянія и способы отвѣтныхъ реакцій на нихъ нашей воли и дѣятельной энергіи. Этотъ вы- водъ конечно представится многимъ болѣе детермини- стическимъ и безнадежнымъ для ученія о волѣ и ея источникахъ, чѣмъ старое ученіе о зависимости воли •отъ воспріятій, представленій и чувствъ субъекта. Но остережемся отъ поспѣшныхъ обобщеній. Доказанное нами положеніе требуетъ еще внимательнаго истолко- ванія. Вопросъ въ томъ: откуда берется сама физическая организація, какъ она произошла, что ее созидаетъ и видоиз- мѣняетъ? Мы видѣли, что всѣ воспріятія, т. е. ощуще- нія, представленія и чувства, суть состоянія психичес- кой энергіи, совершенно отличныя отъ Физическихъ и Физіологическихъ движеній, ихъ вызывающихъ. Тѣмъ болѣе слѣдуетъ предположить, что желанія, стремле- нія, влеченія суть не простыя состоянія организма, а особыя чисто психическія реакціи, связанныя съ эти-
— 68 — ми состояніями: въ нихъ внутренняя психическая: энергія проявляется еще чище и непосредственнѣе, чѣмъ въ пассивныхъ состояніяхъ сознанія. Слѣдова- тельно, мы еще должны отдать себѣ ясный отчетъ въ томъ,—въ какомъ именно смыслѣ организація обуслов- ливаетъ желанія и влеченія—сама ли изъ себя она ихъ порождаетъ, или она только связываетъ, направляетъ, ограничиваетъ и расширяетъ, ускоряетъ и замедляетъ, въ насъ смѣну данныхъ въ нашемъ сознаніи возможно- стей или потенцій психической дѣятельности? А этотъ вопросъ сводится именно къ вопросу: откуда берется и какъ развивается сама Физическая огранизація, изъ нѣдръ которой таинственно выплываютъ из- вѣстныя стремленія и желанія? Вѣдь не сама-же со- бою и не изъ ничего она слагается? Или она произо- шла сверхъ-естественнымъ путемъ, благодаря акту воли высшаго Существа (какъ думаетъ старая школа на- туралистовъ), и тогда вложенныя въ организмъ жела- нія—косвенныя „проявленія этой Высшей воли“. Или она произошла естественно, путемъ извѣстнаго развитія, по извѣстнымъ законамъ природы и подъ вліяніемъ взаимодѣйствія извѣстныхъ силъ (какъ полагаетъ, но- вѣйшая школа натуралистовъ—дарвинистовъ). Мы не будемъ разбирать вопроса о происхожденіи первыхъ организацій. Несомнѣнно, что данныя намъ эмпирически организаціи—наша и другихъ существъ— произошли естественнымъ путемъ, изъ видоизмѣненія и развитія предшествующихъ организацій. Это даетъ намъ право предположить, по крайней мѣрѣ на время, возможность естественнаго происхожденія всѣхъ орга-
— 69 — «изацій, т. е. всѣхъ анатомическихъ и Физіологичес- кихъ, общихъ или видовыхъ, и частныхъ или индиви- дуальныхъ особенностей всѣхъ организмовъ, которыми обусловливаются извѣстныя ихъ желанія, и стремле- нія,—и на этой гипотезѣ мы пока остановимся, такъ какъ она облегчитъ намъ возможность рѣшенія по существу вопроса о происхожденіи всякой орга- низаціи. Итакъ, предположимъ на время, что всякій орга- низмъ, всякая организація слагается естественно. Какъ это происходитъ? Мы знаемъ, что всякое измѣненіе въ органѣ, или развитіе его, а также часто самое воз- никновеніе или уничтоженіе его зависятъ отъ продол- жительнаго дѣйствія или бездѣйствія его, или всего ор- ганизма, въ извѣстномъ направленіи. Отчего-же зависитъ это послѣднее, т. е. частое или постоянное, такъ назы- ваемое „привычное11 дѣйствіе организма или органа? Мы можемъ отвѣтить на этотъ вопросъ трояко, а именно сказать, что оно зависитъ—или опять отъ наслѣдствен- ной-же организаціи, которая выражается въ привыч- ныхъ дѣйствіяхъ и чрезъ нихъ сама себя упрочиваетъ,— или отъ среды, окружающей организмъ и видоизмѣня- ющей направленіе его дѣйствій,—или отъ воли, въ немъ заключенной. Первый отвѣтъ не былъ-бы отвѣтомъ, ибо опять возникъ-бы вопросъ, откуда-же явилась эта, сама себя доразвивающая и заканчивающая наслѣд- ственная организація? Второй отвѣтъ представляется невозможнымъ, ибо среда дѣйствуетъ на организмъ чрезъ посредство впечатлѣній, а впечатлѣнія, какъ мы видѣли въ свое время, не предрѣшаютъ характера
- 70 - дѣятельныхъ реакцій организма, ибо этотъ характеръ зависитъ существеннымъ образомъ отъ организаціи или-же отъ воли его, т. е. отъ того именно, что намъ предстоитъ объяснить. Вѣдь уже самые способы вос- пріятія впечатлѣній зависятъ отъ организаціи и воли, а. тѣмъ болѣе отъ нихъ зависятъ стремленія и желанія, не находящіяся, какъ мы показали, въ роковой зависимо- сти отъ воспріятій. Итакъ остается предположить, что- привычныя дѣйствія организма опредѣляются въ концѣ концовъ его волею и что она-же опредѣляетъ та- кимъ образомъ его организацію. И въ самомъ дѣлѣ; если организація человѣка измѣняется вопреки ея наслѣдственнымъ свойствамъ, въ силу его лич- ныхъ привычныхъ дѣйствій, и если эти ея измѣненія потомъ снова закрѣпляются наслѣдственностью (въ слѣдующихъ поколѣніяхъ), то источникомъ этихъ измѣ- неній можетъ быть только личная воля, которая при- способляетъ организацію къ средѣ. Безъ воли-же или. хотѣнія приспособленія, это послѣднее въ разум- номъ существѣ не можетъ совершиться: нужно — или дѣятельное усиліе, или по крайней мѣрѣ, согласіе и бездѣйствіе воли сознательнаго существа, чтобы внѣш- нія условія измѣнили его организацію. Такимъ образомъ, воля или внутренняя дѣятельная энергія субъекта есть единственная сила, способная измѣнить организацію—безъ этой силы, ни одна другая внѣшняя сила не пріобрѣтетъ возможности дѣйствовать на организмъ. Но что-же это за воля, которая создаетъ, измѣняетъ всякую организацію и приспособляетъ ее къ средѣ путемъ повторныхъ дѣйствій, имѣющихъ источ-
— 71 — никомъ ея усилія? Свойства этой воли опредѣляются уже упомянутымъ общимъ ея обозначеніемъ посред- ствомъ термина „инстинкта самосохраненія\ Всякое созиданіе, измѣненіе, развитіе, преобразованіе или-же поддержаніе въ данномъ видѣ той или другой орга- низаціи имѣетъ источникомъ инстинктъ самосохраненія, а этотъ послѣдній означаетъ собою общее направленіе или свойство всей воли, или, по меньшей мѣрѣ, нѣко- торой области воли живого существа. Самый этотъ основной инстинктъ или характеръ воли не можетъ зависѣть отъ той или другой организаціи, ибо онъ самъ порождаетъ и оберегаетъ ее, и притомъ, въ своихъ об- щихъ и основныхъ качествахъ, онъ проявляется одина- ково во всѣхъ организмахъ и организаціяхъ. Онъ обо- значаетъ собою ту основную силу, которая дѣйствуетъ въ инертной матеріи, и преобразуетъ ее въ живой орга- низмъ. Но что-же это за сила, если вникнуть въ смыслъ ея глубже? Инстинктъ «самосохраненія»; но что означа- етъ это „само11? Это „самои есть жпзкь, какъ основное проявленіе дѣятельной силы или воли. Жизнь же есть существованіе этой дѣятельной силы или воли въ эмпи- рическихъ Формахъ—пространства и времени. Слѣдова- тельно, инстинктъ самосохраненія обозначаетъ собою основное стремленіе воли или дѣятельной силы природы проявиться въ извѣстныхъ явленіяхъ во времени и пространствѣ и удержать, развить и какъ можно долѣе продолжить это свое проявленіе во времени и пространствѣ, т. е. въ из- вѣстномъ индивидуумѣ или организмѣ, какъ суммѣ такъ или иначе ею-же согласованныхъ для этой цѣли матері- альныхъ частицъ. Если извѣстное данное распредѣленіе
— 72 — этихъ частицъ, называемое наслѣдственной организаці- ей, ограничиваетъ затѣмъ волю, налагаетъ на нее извѣст- ныя цѣпи и принужденія, стѣсняетъ и связываетъ ее, то очевидно, что въ концѣ концовъ это она-же сама себя связала, ограничила, наложила на себя ярмо данной организаціи, ибо воля или стремленіе къ жизни является единственнымъ возможнымъ организующимъ матерію „дѣятельнымъ1,1 началомъ въ природѣ. Такимъ образомъ, если ближайшимъ образомъ тѣ принужденія, которыя испытываетъ воля, благодаря организаціи, имѣютъ источникомъ ея-же прежніе акты и проявленія въ индивидуумахъ предшествующихъ без- численныхъ поколѣній, то эти прежніе акты и прояв- ленія личной воли въ нашихъ предкахъ повидимому въ свою очередь должны быть сведены къ основному и изначальному акту „вселенской1* воли, захотѣвшей про- явить себя въ мірѣ, т. е. въ матеріи—въ тѣхъ Формахъ бытія, которыя выражаются понятіями пространства и времени. Эта воля сама себя вдвинула постепенно, пу- темъ естественной эволюціи въ длинномъ рядѣ существъ, въ извѣстное русло организаціи, и потому ея данныя со- стоянія, т.е. желанія и стремленія,—только проявленія и повторенія ея-же собственныхъ прежнихъ актовъ, кото- рыя зависѣли отъ нея самой. «Данная» индивидуальная воля, связанная съ наслѣдственной индивидуальной организаціей, зависитъ—правда—не отъ самой себя, а ближайшимъ образомъ отъ «другихъ» индивидуаль- ныхъ-же волей, отъ которыхъ она отдѣлилась и прои- зошла; но если принять во вниманіе конечное един- ство и родство всѣхъ индивидуальныхъ организмовъ и,
— 73 — слѣдовательно, волей, то утвержденіе, что воля, за- вися отъ организаціи, зависитъ лишь отъ самой себя, станетъ совершенно понятнымъ. Организація, очевидно, служитъ не положительнымъ самобытнымъ источни- комъ тѣхъ или другихъ стремленій и вообще направ- леній воли, а является лишь ограничивающимъ и свя- зывающимъ ихъ хранилищемъ, т. е. отрицательнымъ ихъ условіемъ, при чемъ, будучи сама продуктомъ воли, она должна быть признана только „орудіемъ ея самоопредѣленія и самоограниченія1*. Поэтому, если-бы мы предположили, что первоначальныя и основ- ныя организаціи произошли сверхъестественнымъ пу- темъ — какъ изліяніе Высшей воли—то это ничего су- щественнаго не измѣнило-бы въ нашемъ положеніи, ибо все-таки осталось-бы вѣрнымъ, что всякая индиви- дуальная воля, зависящая отъ индивидуальной Физи- ческой организаціи, есть порожденіе общей и единой воли къ жизни, какъ одного изъ актовъ Высшей воли, добровольно проявляющейся въ условіяхъ времени и пространства. Съ этой точки зрѣнія и всѣ законы пси- хической дѣятельности, насколько они опредѣляются характеромъ нервной и мозговой организаціи, должны быть признаны дѣйствіями акта міровой воли къ жизни, и слѣдовательно, тз. относительная необходимость, ко- торая проявляется, напр., въ общихъ законахъ на- шего мышленія, т. е. въ связываніи нашихъ понятій и сужденій, какъ основаній и слѣдствій, представится намъ продуктомъ дѣйствія міровой воли, естественно или сверхъестественно воплощающейся въ мірѣ и въ его организмахъ.
74 — Такъ вотъ смыслъ той необходимости, которая ле- житъ въ природѣ всѣхъ желаній и дѣйствій, зависящихъ отъ организаціи. Необходимость какъ мы давно уже уста- новили, зависитъ отъ природы самой воли и ея отно- шенія къ своему дѣянію или проявленію, а не отъ чего-либо ей посторонняго, и желанія, связанныя съ организаціей, необходимы лишь въ той мѣрѣ, въ какой они суть проявленія или моменты дѣйствія изначаль- ной воли къ жизни. Но ея собственный вні]піренній актъ, т. е. хотѣніе ея проявиться въ мірѣ явленій (т. е. въ матеріи), какъ источникъ вслкоіі необходи- мости въ сФерѣ жизни организмовъ, долженъ быть признанъ свободнымъ. Весь вопросъ лишь въ томъ: предопредѣлена-ли всякая организація изна- чала единымъ свободнымъ актомъ міровой воли — хотѣніемъ ея проявиться въ матеріи или жить въ эмпи- рическомъ смыслѣ слова, такъ что всѣ послѣдующіе акты хотѣнія жить, и слѣдовательно, акты ея самоогра- ниченія (путемъ измѣненія организаціи инстинктомъ самосохраненія)—только необходимыя звенья этого об- щаго и единаго акта, или-же въ нѣкоторыхъ сущест- вахъ это хотѣніе жить и проявляться индивидуально оста- ется отчасти свободнымъ и независимымъ отъ предше- ствующихъ актовъ и отъ основного или первоначальнаго дѣйствія „вселенской" воли, воплощающейся въ мірѣ. Отвѣтъ на этотъ вопросъ будетъ зависѣть отъ того, какъ мы разрѣшимъ слѣдующую проблему: существуютъ- ли, не только въ животныхъ, но и въ человѣкѣ, только одною рода желанія, а именно тѣ, которыя опредѣ- ляются инстинктомъ самосохраненія, или-же въ тѣхъ
— 75 — существахъ человѣческихъ, которыхъ мы считаемъ свободными, т. е. въ здоровыхъ людяхъ извѣстнаго раз- витія, есть и другой источникъ желаній, чуждыхъ ин- стинкту самосохраненія и по природѣ свободныхъ? Если Шопенгауэръ пришелъ къ странному предполо- женію, что въ каждомъ отдѣльномъ существѣ, хотя-бы и разумномъ, человѣческомъ, воля несвободна и пре- допредѣлена прирожденнымъ характеромъ, составляющимъ воплощеніе „свободнаго акта умопостигаемой и, при- томъ, по существу неразумной воли11, то такое вдвой- нѣ нелѣпое предположеніе зависѣло именно оть убѣж- денія его въ возможности всѣ стремленія человѣка вы- вести изъ инстинкта самосохраненія или воли къ жиз- ни, какъ единственнаго источника хотѣній разумнаго су- щества. Вѣдь въ самомъ дѣлѣ: воля къ жизни, если она единственная данная въ мірѣ Форма воли, не мо- жетъ не быть признана прирожденной и неразумной, хотя и должна свободно полагать себя, ибо отъ нея исхо- дитъ всякая жизнь. Но, если мы допустимъ, что воля къ жизни есть только одна изъ Формъ или одинъ только актъ (т. е. дѣйствіе) „вселенской1* воли, не только сво- бодно, но и цѣлесообразно и разумно ею совершае- мый, то и въ нѣкоторыхъ живыхъ существахъ, достиг- шихъ разумнаго развитія, придется признать частицу той свободной вселенской воли, которая отъ себя рѣ- шаетъ— быть или не быть, т. е. жить или не жить въ въ мірѣ явленій. Любопытно, что и самъ Шопенгауэръ Фактически призналъ въ нравственно-развитыхъ суще- ствахъ эту способность самостоятельнаго рѣшенія во- проса о бытіи или небытіи, и потому долженъ былъ
— 76 — допустить „единственный (?) случай, когда свобода воли можетъ быть видима и въ явленіи" (Міръ, какъ в. и пр., I, 70). 8. Второй источникъ желаній н вытекающая изъ него свобода личной воли. Для насъ не подлежитъ сомнѣнію, что вонъ въ чело- вѣкѣ желанія и стремленія, несводимыя къ инстинкту самосохраненія. На первый взглядъ таковыми кажутся всѣ стремленія и желанія, направленныя къ сохраненію рода. Вѣдь они ведутъ обыкновенно къ умаленію блага и энергіи жизни индивидуальнаго организма и даже часто косвенно къ погибели и уничтоженію его. Но эти желанія, хотя и борятся съ индивидуаль- нымъ инстинктомъ самосохраненія, могутъ быть все- таки истолкованы какъ Форма и проявленіе ею, т. е. воли къ жизни въ болѣе широкомъ смыслѣ слова, ибо ведутъ за собою повтореніе, если не тождествен- ныхъ, то сходныхъ индивидуумовъ или проявленій воли къ жизни, органически связанныхъ съ даннымъ. При- томъ, эти желанія несомнѣнно заложены въ Физиче- скую организацію и непосредственному сознанію почти всегда представляются какъ желанія, имѣющія тѣс- ное соотношеніе съ индивидуальнымъ благомъ, поль- зою и самосохраненіемъ даннаго существа. Слѣдова- тельно, тутъ мы имѣемъ повидимому дѣло съ извѣст- наго рода обманомъ природы: организація и инстинктъ самосохраненія нашей отдѣльной воли къ жизни ве- дутъ насъ въ ловушку и дѣлаютъ безсознательно слу- гами общей воли къ жизни и ея инстинкта самосохра-
— 77 — ненія. Есть въ насъ однако другія стремленія, ко- торыя несомнѣнно имѣютъ совершенно иной смыслъ, чѣмъ влеченія къ матеріальному благу и Физическому сохраненію организаціи и сознательно представляются намъ совершенно противорѣчащими этимъ послѣднимъ и ихъ парализующими. Таковы всѣ такъ называемыя нравственныя и альтруистическія стремленія. Всѣ по- пытки новѣйшихъ моралистовъ вывести нравственныя стремленія изъ болѣе полнаго и яснаго сознанія пользы и блага личности, не могутъ уничтожить того много- знаменательнаго Факта, что человѣкъ способенъ созна- тельно отрицать свою пользу, попирать ее и жерт- вовать не только ею, и вообще болѣе или менѣе зна- чительнымъ личнымъ благомъ, но и самою жизнью, своею и даже своихъ близкихъ (напр. дѣтей), во имя высшихъ идей—добра, Бога, истины. Если инстинктъ самосохра- ненія есть воля къ жизни матеріальной—личной или ро- довой—ограниченной временемъ и пространствомъ, то эти влеченія и желанія, напротивъ, имѣютъ объектомъ вѣчность, внѣвременные и внѣпространственные инте- ресы и какъ-бы стремятся изъять волю изъ міра явленій, вывести за его предѣлы въ другую область. Тутъ уже не можетъ быть и обмана со стороны общей воли къ жизни, такъ какъ эти акты самоотреченія воли обыкно- венно осуществляются сознательно и именно только при этомъ условіи и получаютъ нравственную цѣну, — значеніе „нравственныхъ стремленій". Такой-же характеръ имѣютъ и нѣкоторыя другія стремленія, признаваемыя „идеальными*, напр. желаніе постигнуть во что-бы ни стало и отстоять истину, по-
- 78 — служить красотѣ и воплотить ее въ Формахъ. Эти же- ланія и стремленія часто требуютъ такихъ-же тяжелыхъ жертвъ отъ личности, какъ и чисто нравственныя вле- ченія къ добру. Они точно такъ-же ведутъ къ созна- тельнымъ страданіямъ личности, а иногда и къ потерѣ жизни, безъ всякаго осязательнаго и удобопонятнаго возмѣщенія. Такія желанія невозможно вывести изъ свойствъ и характера воли къ жизни и лучше всего доказалъ это на живомъ примѣрѣ самъ Шопенгауэръ, выводящій всю духовную жизнь личности изъ „воли къ жизни*. Во имя идеала истины, онъ пришелъ къ выводу о необходимости „отрицанія воли къ жизни и конечнаго уничтоженія ея проявленій во времени и пространствѣ". Какъ-же вывести это стремленіе къ истинѣ, заставившее его отрицать волю къ жизни, изъ самой воли къ жизни въ мірѣ явленій? Очевидно нельзя и нелѣпо было-бы выводить изъ свойствъ организаціи и изъ инстинкта самосохраненія направленія воли, имѣющія сознательнымъ результатомъ страданія, всяческія лишенія, униженія и умаленія лич- ности, всякіе ущербы и несомнѣнный вредъ для индиви- дуальной организаціи, какъ это почти всегда бываетъ при самоотверженномъ служеніи идеямъ и нравствен- нымъ цѣлямъ, съ потерею здоровья и всякихъ выгодъ,— и, наконецъ, даже смерть и погибель личности? Выво- дить всѣ эти стремленія изъ инстинкта самосохраненія или изъ „воли къ жизни въ мірѣ явленій*, значило-5ы предполагать въ человѣкѣ слѣпоту, идіотизмъ, неразум- ность. Да и самое существо этихъ стремленій таково, что они принципіально отрицаютъ рамки существованія во
— 79 времени и пространствѣ, и заставляютъ человѣка выхо- дить изъ своей ограниченности, искать вѣчнаго, безвре- меннаго, неизмѣннаго. Шопенгауэръ подтвердилъ и это положеніе своими отрицательными мечтами о вѣчномъ (успокоеніи воли въ состояніи отреченія отъ жизни (въ Нирванѣ). , Нельзя вывести стремленія воли къ „самоограниче- \ ,ніюи и къ „уничтоженію своей ограниченности14 изъ одного источника. Нельзя вывести изъ одного ис- точника стремленіе къ жизни и стремленіе къ смерти, во времени и пространствѣ. Идеальныя стремленія суть стремленія къ вѣчному и безконечному, къ смерти инди- видуальной и къ бытію вопреки уничтоженію индивидуаль- ныхъ формъ, а чувственныя влеченія, связанныя съ Физи- ческой организаціей, суть влеченія къ временному, болѣе или менѣе скоропреходящему и ограниченному въ пространствѣ/ Очевидно, есть два рода источниковъ влеченій, желаній въ человѣкѣ: одинъ—это воля къ жизни во времени и пространствѣ, къ жизни эмпи- рической, чувственной, часто подъ условіемъ жертвы не- ограниченностью и способностію жить для вѣчности, (этою волею обладаютъ и всѣ животныя, которымъ мы не приписываемъ свободы воли) и другой—это воля къ существованію внѣ времени и пространства — къ жизни внѣэмпирической, сверхчувственной или идеальной, подъ условіемъ жертвы существованіемъ во времени и про- странствѣ,^ е. подъ условіемъ болѣе или менѣе значи- тельныхъ ограниченій, и даже смерти и разрушенія тѣла. Это значитъ, что если предположить, что воля, какъ дѣятельное міровое начало, едина, то одно изъ
— 80 — ея основныхъ стремленій придется признать „отрица- тельнымъ % другое „положительнымъ11-, и если положи- тельное стремленіе есть стремленіе къ вѣчности, то от- рицательный характеръ будетъ имѣть влеченіе къ суще- ствованію и ограниченію себя во времени и простран- ствѣ. Это послѣднее направленіе воли дѣйствительно нельзя не признать отрицательнымъ, уже потому, что въ матеріи, которая организуется волею, она встрѣчаетъ, какъ мы видѣли, разнообразныя сопротивленія и ограни- ченія, которымъ подчиняется. Пусть она подчиняется имъ, въ концѣ концовъ, свободно—все-таки эти, хотя-бы и свободныя „самоограниченія" несомнѣнны. Но мы однако еще не знаемъ, свободны-ли они въ каждой ра- зумной личности—и въ этомъ заключается для насъ те- перь главный вопросъ. Найдя двойной источникъ желаній, влеченій и стремле- ній въ двоякомъ коренномъ направленіи самой воли или въ двоякомъ свойствѣ ея природы, посмотримъ те- перь, можно-ли — и въ какой степени — признать лич- ную волю человѣка свободной въ выборѣ этихъ вле- ченій, т. е. въ опредѣленіи своихъ конечныхъ актовъ,— хотѣній. Мы уже говорили, что свободу личной воли мы—лю- ди—предполагаемъ и допускаемъ лишь въ тѣхъ случа- яхъ, когда между желаніями и хотѣніями есть промежу- точный моментъ развитія и сознательнаго опредѣле- нія. Если желанія совпадаютъ съ хотѣніями и эти послѣднія не выдѣляются отъ первыхъ, то мы не счи- таемъ возможнымъ говорить о свободѣ живого суще- ства. Что это значитъ? А вотъ что: если воля въ
— 81 личности еще не дошла до того развитія, когда появ- ляются въ сознаніи высшія идеальныя влеченія, про- тивоборствующія инстинкту самосохраненія и жизни во времени, то настоящей борьбы между двоякаго рода вле- ченіями еще не можетъ быть, а слѣдовательно не можетъ быть рѣчи и „о принципѣ11 этой борьбы. Тогда влеченія, связанныя съ наслѣдственной организаціей и пробуж- даемыя впечатлѣніями среды, или спокойно уживаются и чередуются, или-же безсознательно побѣждаютъ и быстро переходятъ въ хотѣнія—сильнѣйшія, какъ вы- раженія тѣхъ сильнѣйшихъ актовъ воли индивидуумовъ предшествующихъ поколѣній, которые воплотились въ наслѣдственномъ или прирожденномъ характерѣ. Таково именно отношеніе смѣны чувственныхъ органическихъ влеченій у животныхъ, у дѣтей съ неразвившеюся еще волей и сознаніемъ, и у психически больныхъ людей— съ волею выродившеюся (хотя-бы и „свободно*). Если-же стали проявляться въ сознаніи высшія, идеальныя стремленія, то начинается неизбѣжно борьба съ ними чувственныхъ влеченій, связанныхъ съ органи- заціей или съ инстинктомъ самосохраненія, и тогда именно является возможнымъ говорить о свободѣ воли въ рѣшеніи исхода этой борьбы. Весьма любопытно, что влеченія чувственныя, буду- чи заложены въ организацію нашу и завися отъ воли не нашей личной, а отъ воли міровой — отъ воли къ жизни органической, прошедшей сложную эволюцію, испытываются нами, съ момента пробужденія нашей собственной идеальной воли, независимой отъ Физи- ческой организаціи, какъ нѣчто извнѣ намъ навязы-
- 82 - ваемое какъ-бы чужою волею (вѣдь таковы эти влеченіяна самомъ дѣлѣ); вслѣдствіе этого религіозные люди и при- писываютъ эти чувственныя влеченія какъ-бы поселив- шейся въ насъ и соблазняющей насъ посторонней силѣ— злому духу. Наши-же высшія духовныя стремленія, про- тивныя индивидуальной ограниченности, которая выра- жается въ Физической организаціи, представляются намъ нашими собственными, настоящими, намъ однимъ принадле- жащими стремленіями и желаніями, что и правильно, ибо они принадлежатъ пробудившемуся въ насъ—нашему дѣйствительному субъекту или психическому „яи,— тому „я1’, о которомъ мы говоримъ, что онъ подлежитъ въ своемъ дѣйствіи настоящимъ психологическимъ (а не психо-Физіологическимъ), логическимъ, нравственнымъ и эстетическимъ (а не Физическимъ, химическимъ и Физіологическимъ) законамъ. Существованіе суммы этихъ особыхъ законовъ лучше всего доказываетъ суще- ствованіе СФеры высшей жизни воли, независимой отъ Физической организаціи. Такимъ образомъ, предъ су- домъ самосознанія нашего, только наши идеальныя стремленія представляются „дѣйствіями1* нашего истин- наго, духовнаго „я*—нашей воли, а всѣ Физическія или чувственныя влеченія — дѣйствіями постороннихъ ему силъ или волей, постороннихъ ,,я“ (ближайшимъ обра- зомъ нашихъ предковъ). Слѣдовательно, если эти по- слѣднія влеченія будутъ превращаться въ хотѣнія, или въ окончательные акты воли, то лишь подъ условіемъ „бездѣйствія^ нашего настоящаго духовнаго „я“ или „личной1* воли. Если-же они будутъ подавлены и пара- лизованы нашими идеальными желаніями, превратив-
— 83 — шимися въ „хотѣнія", то только въ силу „дѣйствія* или проявленія нашей личной воли, — подлиннаго нашего духовнаго субъекта. Отсюда ясно, что вопросъ о свободѣ воли, въ вы- борѣ желаній, есть вопросъ о свободѣ дѣйствія или бездѣйствія нашей настоящей личной воли, какъ источ- ника всѣхъ нашихъ лучшихъ идеальныхъ влеченій. Если она будетъ дѣйствовать, то это дѣйствіе не- избѣжно обнаружится въ извѣстномъ направленіи, свойственнномъ ея природѣ—внѣиндивидуальной, не- ограниченной, стремящейся къ вѣчному и безконеч- ному (эта неизбѣжность и выражается въ понятіяхъ: Психологическихъ, логическихъ, нравственныхъ и др. под. законовъ). Если-же она будетъ „бездѣйствовать*, то сами собою восторжествуютъ тѣ влеченія, которыя Заложены въ организацію, какъ необходимыя проявле- нія посторонней ей воли, наградившей ее извѣстною Ьрганизаціею. Слѣдовательно, остается повидимому рѣшить только Вопросъ о возможности для личной воли свободы дѣйствія или бездѣйствія. Такъ какъ воля, по собственной природѣ своей, рѣшительно ничѣмъ не ограничена и не связана и только сама себя можетъ ограничить и связать, то тамъ, гдѣ она проявляется въ своемъ чистомъ видѣ, она должна и не можетъ не бытъ свободна. Свобода отъ всякихъ огра- ниченій и есть ея свойство или законъ ея природы. По самой идеѣ воли, нами выработанной (воли—какъ при- чины всякаго дѣйствія, обусловливающей всякую необ- ходимость), она свободна дѣйствовать или бездѣйство- вать, т. е. начинать или не начинать свое дѣйствіе.
— 84 — Но не въ этомъ главная трудность при рѣшеніи во- проса. Основная проблема сводится къ тому: можетъ- ли она своимъ „дѣйствіемъ* всегда побѣдить противодѣй- ствіе тѣхъ чуждыхъ ей волей, которыя обнаруживаются въ нашихъ чувственныхъ влеченіяхъ, зависящихъ отъ организаціи? На это можно отвѣтить лишь слѣдую- щимъ образомъ: да, при извѣстномъ развитіи идеаль- ныхъ стремленій или нашего высшаго „я*,—въ извѣст- номъ возрастѣ, при нормальной Физической организа- ціи, опредѣляющей извѣстныя границы чувственнымъ влеченіямъ,—совокупность нашихъ идеальныхъ стремле- ній, заключающихся въ нашемъ разумномъ созна- ніи на столько сильнѣе всѣхъ отдѣльно всплываю- щихъ подъ вліяніемъ Физической организаціи чув- ственныхъ влеченій, что при „дѣйствіи* нашего разум- наго ,,я“, идеальныя стремленія и желанія необ- ходимо должны побѣждать чувственныя, при чемъ эта необходимость будетъ налагаться самимъ дѣйствіемъ нашей личной воли. Если-же идеальныя стремленія, вслѣдствіе возраста или ненормальной Физической орга- низаціи личности, не успѣли развиться, а чувственныя, въ силу тѣхъ-же причинъ, очень интенсивны, то человѣкъ и не свободенъ: бездѣйствіе его личной воли является вынужденнымъ. Но только въ первомъ случаѣ, какъ уже было указано, мы говоримъ о свободѣ воли и о нравственной отвѣтственности, а въ послѣднемъ — обще-человѣческій судъ совѣсти отрицаетъ свободу личной воли, а слѣдовательно и отвѣтственность. Та- кимъ образомъ, наше изслѣдованіе сущности свободы воли приводитъ къ тѣмъ-же ограниченіямъ ея, какія
— 85 — признаются обычнымъ мнѣніемъ людей и инстинктивно диктуются самосознаніемъ человѣка. Не всегда люди имѣютъ свободную волю и потому не всегда люди отвѣтственны и вмѣняемы. Но ббльшая часть людей извѣстнаго возраста, развитія и нормальной организаціи обладаетъ свободною волею. Свобода ихъ заключается въ возможности для ихъ идеальной личной воли, независимой отъ Физической организаціи, дѣй- ствовать — и тѣмъ самымъ творить добро и служить вѣчнымъ идеямъ и вѣчнымъ интересамъ духа или воли, или же бездѣйствовать—и тѣмъ самымъ попускать въ себѣ обнаруженіе чуждыхъ этой волѣ влеченій, зави- сящихъ отъ Физической организаціи и исходящихъ въ концѣ концевъ отъ чуждыхъ ей актовъ міровой воли и воли другихъ существъ. Отсюда и вытекаетъ требуе- мая нравственнымъ сознаніемъ возможность „для сво- бодной личности11 какъ постояннаго паденія, такъ и постояннаго духовнаго возстановленія или возрожденія. А въ этомъ и заключается, по нашему крайнему разу- мѣнію, истинное значеніе понятія свободы личной волгі. человѣка. Прежде, однако, чѣмъ положить перо, мы должны еще разъ оглянуться назадъ и посмотрѣть, всѣ-ли элементы вопроса нами предусмотрѣны и удовле- творительно разобраны. 9. Общее ограниченіе свободы воли. Мы признали, въ ближайшихъ главахъ, что основныя проявленія нашей дѣятельной энергіи не находятся въ роковой зависимости отъ воспріятій—ощущеній, пред- ставленій, идей, — чувствованій и чувствъ. Не говоря
— 86 — уже о томъ, что всѣ эти страдательныя состоянія, какъ мы показали, сами отчасти опредѣляются волею,— т. е. во первыхъ организаціею, которая обусловливается дѣйствіями воли къ жизни, и затѣмъ дальнѣйшими дѣй- ствіями сознательной воли въ актахъ вниманія и въ направленіи хотѣній, по отношенію къ которымъ чув- ства служатъ лишь показателями степени ихъ удовле- творенія или неудовлетворенія, — несомнѣнно, что воспріятія способны вообще лишь пробуждать нашу дѣятельную энергію и предлагать ей тѣ или другіе объекты дѣйствія, а не опредѣлять ея внутренняго отношенія къ этимъ объектамъ, которое зависитъ отъ характера и соотношенія основныхъ Формъ воли въ организмѣ, а именно: і) инстинкта самосохраненія, или стремленія къ индивидуальной жизни въ предѣлахъ извѣстной Физической организаціи, и 2) высшихъ стрем- леній къ вѣчности и внѣорганическому бытію. Это положеніе, если признать его достаточно обосно- ваннымъ, проливаетъ новый свѣтъ на идею мотиваціи въ ея обыкновенномъ значеніи, о которомъ мы выше говорили: если и признать наши воспріятія мотивами, т. е. двигателями нашихъ желаній, то это возможно сдѣлать лишь въ той степени, въ какой воспріятія способны пробуждать въ насъ желанія, давать имъ поводъ обнаруживаться, нисколько не предопредѣ- ляя ихъ направленія, характера и процесса ихъ раз- витія въ хотѣнія. Ни о какой необходимой зависимости тутъ не можетъ быть рѣчи. Если такъ можно выра- зиться, мы имѣемъ здѣсь дѣло именно съ „обходимой зависимостью14. Зависимость тутъ есть, но лишь отри-
— 87 - цателъная. А именно, благодаря нашей организаціи, составляющей продуктъ дѣйствія воли, для обнаруженія извѣстныхъ нашихъ желаній, связанныхъ съ этой Физи- ческой организаціею, нужны толчки извнѣ, какъ-бы снимающіе съ желаній ту тяжесть или давленіе, которое заставляло ихъ пребывать подъ спудомъ. Но самыя желанія опредѣляются не воспріятіями, а свойствами воли и собственнымъ развитіемъ ея актовъ. Сначала свойства воли (въ животныхъ и вообще неразумныхъ существахъ) предопредѣлены внутренней Физической организаціей существа, необходимо зависящей отъ изначальнаго акта воли къ жизни и отъ послѣдова- тельныхъ дѣйствій инстинкта самосохраненія, и слѣдо- вательно—истиннымъ двигателемъ стремленій и жела- ній оказывается воля къ жизни, а не сумма воспріятій. Затѣмъ, та необходимость, которая налагается общимъ стремленіемъ воли къ жизни и послѣдовательными во- площеніями ея въ процессѣ эволюціи организмовъ, усту- паетъ мѣсто высшей необходимости, вытекающей изъ актовъ развившейся и созрѣвшей личной воли, которая своимъ дѣйствіемъ можетъ сдѣлать эти низшія, чуждыя ей желанія — недѣйствительными, можетъ парализовать и связать ихъ. Эта высшая личная воля, въ своемъ собственномъ дѣйствіи, создаетъ сама ту высшую необ- ходимость, которая уничтожаетъ всѣ низшія необходи- мости. Но сама по себѣ, какъ творческій источникъ этихъ высшихъ желаній, она свободна, т. е. самое вступленіе въ дѣйствіе для нея „обходимо14: она мо- жетъ и бездѣйствоватъ—и тогда вступаютъ въ силу низ- шія необходимости, которымъ она даетъ чрезъ это
— 88 - какъ-бы свою „санкцію“. Отсюда ясно, что понятіе „об- ходимости дѣйствія11 или „свободы воли“ есть въ самомъ дѣлѣ понятіе положительное, а понятіе „не-обходи- мостии, какъ показываетъ и этимологія слова, есть понятіе отрицательное, выводимое изъ перваго. Всякая необходимость есть продуктъ свободнаго дѣйствія воли и никакихъ другихъ двигателей воли, кромѣ самой воли, быть не можетъ. Единственный источникъ мотивовъ есть опредѣленіе самой воли, т. е. хотѣніе, будь это—воля личная, моя или чужая, или міровая, вселенская. Даже начало и Форма дѣйствія на меня внѣшнихъ силъ, вызы- вающихъ воспріятія, если вникнуть глубже, всецѣло опредѣляется волей, ибо весь механизмъ міра—продуютъ воли къ жизни, воплощающейся въ мірѣ явленій и со- здающей всякій механизмъ. Безъ этого основного дви- гателя не было-бы жизни и „міра явленій1*. Точно такъ-же и всякая побѣда чужой воли другого суще- ства надъ моею, въ борьбѣ за существованіе, завися- щая отъ большей энергіи его воли къ жизни, необхо- димо предопредѣляется актами міровой воли, въ насъ воплощающейся. Но тутъ возникаетъ интересный вопросъ: откуда-же берется въ такомъ случаѣ то развитіе воли, которое дѣ- лаетъ ее свободной въ извѣстной личности? Если, какъ мы показали, состояніе воли, въ которомъ она дѣлается свободною, есть дѣйствительно плодъ развитія,—если условіемъ для достиженія его является по крайней мѣрѣ отсутствіе извѣстныхъ препятствій со сто- роны организаціи (т. е. „нормальная1'- организація), да еще повидимому появленіе въ сознаніи извѣст-
— 89 - ныхъ „высшихъ идей* (напр. идей истины, добра, красоты и др. под.), то не уничтожаются-ли этими сооб- раженіями всѣ плоды нашего изслѣдованія, — въ томъ смыслѣ, что свободная воля окажется сама необходи- мымъ продуктомъ извѣстнаго развитія, т. е. извѣстныхъ, „не-обходимыхъ“ условій, хотя-бы предопредѣленныхъ изначальнымъ актомъ міровой воли. Главное затрудненіе состоитъ въ томъ, что вѣдь свободная воля развивается все-таки „въ предѣлахъ* организма или организаціи — стало-быть, повидимому, изъ той воли, которая давно признана не самостоя- тельной, а зависимой отъ прежнихъ актовъ воли къ жизни, произведшихъ данную организацію. Но затрудненіе это отчасти разрѣшится, если мы не забудемъ снова всего того, что пріобрѣли путемъ пред- шествующаго анализа и не попадемся опять въ ло- вушку обыденныхъ, популярныхъ представленій „о ме- ханизмѣ психической жизни*. Если мы признали, что даже воспріятія не входятъ въ насъ извнѣ, а суть про- бужденія нашей внутренней психической энергіи, что въ насъ постоянно даны психическія силы въ потен- ціальномъ, скрытомъ состояніи, переходящія въ дѣй- ствіе или пробуждающіяся подъ вліяніемъ извѣстныхъ толчковъ извнѣ, то мы должны предположить, что во- обще вся психическая наша энергія,—и пассивная и активная (или воля),—и связанная организаціей и не- зависимая отъ нея, не порождается и развивается изъ организма, а только живетъ или пребываетъ въ немъ. Это значитъ, что она развивается, растетъ и отчасти переходитъ изъ потенціальныхъ состояній въ дѣйствен-
- 90 — ( ныя сама собою, независимо отъ всякихъ органическихъ процессовъ, сама постоянно направляя и видоизмѣняя ихъ. И это предположеніе подтверждается тѣми много- численными и всѣмъ извѣстными Фактами, которыми обнаруживаются непропорціональность силы нашей пси- хической дѣятельности съ интенсивностью дѣйствую- щихъ на насъ извнѣ возбудителей. Впечатлѣнія—только искры, зажигающія нашу психическую энергію, но за- тѣмъ она сама изъ себя развиваетъ тѣ громадныя потенціи, которыя обнаруживаются въ ея дѣйствіи подъ вліяніемъ этихъ искръ. И чѣмъ больше она дѣй- ствуетъ и развивается, тѣмъ значительнѣе становится диспропорціональность между силою впечатлѣній и силою ихъ внутреннихъ Эффектовъ. Поэтому мы *и говоримъ, что психическое развитіе слѣдуетъ своимъ особымъ психологическимъ и, въ частности, логическимъ, этическимъ и эстетическимъ законамъ, которые по- рождаютъ извѣстные Физіологическіе и органическіе ЭФФекты, но сами обусловливаются ими лишь въ отрица- тельномъ, а не въ положительномъ смыслѣ, ибо органи- зація можетъ препятствовать быстротѣ и полнотѣ раз- витія психическаго содержанія, но сама по себѣ не можетъ породить ни одного новаго элемента этого содержанія. Слѣдовательно, психическая сила развивается, крѣп- нетъ, пріобрѣтаетъ извѣстное содержаніе, которое всецѣло творитъ изъ себя, не въ исключительной и роковой зависимости отъ организаціи, а въ силу соб- ственныхъ свойствъ. Организмъ, напротивъ, представля- етъ рядъ препятствій и ограниченій этому развитію.
— 91 — Если-бы не было организма, то развитіе это можетъ- быть шло-бы гораздо скорѣй, или даже, пожалуй, было- бы излишне, ибо психическая сила, освобожденная отъ всякихъ оковъ организаціи, сразу обнаружилась-бы во всѣхъ своихъ внутреннихъ потенціяхъ или способ- ностяхъ. Другими словами, само развитіе психической энергіи, съ нашей точки зрѣнія, есть лишь процессъ борьбы съ организаціей и стремленіе воли выйти изъ ея оковъ, побѣдить ея сопротивленія и подчинить орга- низацію своимъ высшимъ и основнымъ цѣлямъ. Этимъ уче- ніемъ вполнѣ удовлетворительно объясняется, какимъ об- разомъ свобода воли является продуктомъ внутренняго развитія самой воли, а не организаціи, которую сама- же воля преобразовываетъ и подчиняетъ себѣ. Мнѣніе, что для развитія высшихъ желаній нужно развитіе высшихъ идей, зависящихъ отъ опыта и вос- пріятій, есть также плодъ недоразумѣнія. Эти высшія идеи отвлекаются нами отъ содержанія нашихъ высшихъ стремленій и актовъ самой воли, вытекающихъ изъ ея основной природы, а не изъ этихъ идей, такъ что воля творитъ эти идеи, а не сама ими творится. Не изъ опыта и воспріятій опыта рождаются эти идеи, а возникаютъ на почвѣ высшихъ стремленій воли, какъ ихъ выраженія въ сознаніи, и затѣмъ прилагаются субъектомъ къ опыту, какъ мѣрки при оцѣнкѣ явленій. Если всѣ, до единаго, опытныя воспріятія (ощущенія и представленія предме- товъ) суть сами—состоянія пробудившейся психической энергіи или, другими словами, вызванныя внѣшними толч- ками отношенія воли или субъекта къ движеніямъ среды, то тѣмъ болѣе высшія руководящія идеи субъекта суть
— 92 — основныя и коренныя отношенія воли къ этой сре- дѣ, выраженія ея собственныхъ внутреннихъ Формъ дѣйствія. Такимъ образомъ, если свобода воли есть плодъ раз- витія воли, то само это развитіе есть продуктъ ея-же собственной дѣятельности. Воля можетъ зависѣть только отъ воли-же и все осталь- ное въ мірѣ зависитъ отъ нея-же: всякая живая сила въ природѣ есть сама себя ограничившая извѣстными рамка- ми Физическихъ стѣсненій и потому только въ этихъ рам- кахъ проявляющаяся воля. Это—основное наше поло- женіе, вытекающее изъ изслѣдованія источниковъ вся- кой организаціи, и чистѣйшимъ недоразумѣніемъ являет- ся предположеніе, что въ природѣ есть какія-либо другія положительныя дѣятельныя силы, кромѣ воли,— способныя дѣйствовать на волю. Матерія есть только отрицательная сила, могущая оказывать извѣстныя сопротивленія дѣйствіямъ воли, но не могущая „дѣй- ствовать11 и тѣмъ болѣе самопочинно дѣйствовать. Воля личности есть обособившійся элементъ всееди- ной „вселенской14 воли *). Какъ обособившійся эле- ментъ, допускающій существованіе другихъ волей, данная воля становится въ извѣстную зависимость ко всѣмъ другимъ волямъ и степень этой зависимости рѣ- шается ихъ относительною силою. Но каждая обосо- бившаяся въ организмѣ воля по существу не слабѣе *) Терминъ „вселенской" воли мы считаемъ болѣе удобнымъ, чѣмъ терминъ „міровой" воли, такъ какъ самъ міръ и міровая жизнь суть ея порожденія.
— 93 — всякой другой и сохраняетъ въ себѣ потенціальную способность безконечно развиваться и пріобрѣтать все большую и большую силу противодѣйствія дѣйствіямъ и проявленіемъ другихъ волей. Такъ какъ другія воли дѣйствуютъ на данную своими единичными актами (выра- жающимися въ отдѣльныхъ воспріятіяхъ и отдѣльныхъ измѣненіяхъ организаціи), то цѣлая и единая обособив- шаяся въ личности воля, достигнувъ полноты своего саморазвитія, способна подавлять эти отдѣльные, навя- зываемые ей извнѣ акты другихъ индивидуальныхъ волей. Обособленіе волей совершилось въ силу свободнаго акта единой вселенской воли, захотѣвшей воплотиться въ матеріи и принять Формы пространства и времени, т. е. Формы явленій. Но основное свойство этой единой воли (свобода дѣйствія или бездѣйствія) въ этомъ актѣ во- площенія ея не могло исчезнуть,—иначе исчезла-бы самая воля: „явленія0, воли—только Формы, а не сущ- ность бытія этой воли въ условіяхъ пространства и времени. Она не теряетъ способности въ каждой лич- ности непрерывно продолжать свои самоограниченія, путемъ дальнѣйшаго подчиненія себя другимъ волямъ (поразительные случаи такого самоограниченія мы ви- димъ въ явленіяхъ гипнотизаціи, имѣющихъ основаніемъ добровольное бездѣйствіе личной воли), и наоборотъ, постоянно продолжать свои освобожденія отъ всякихъ ограниченій, путемъ идеальныхъ актовъ внутренней само- дѣятельности, причемъ организмъ является пластиче- скимъ орудіемъ временнаго закрѣпленія этихъ само- ограниченій и самоосвобожденій. Какъ сумма подвиж-
— 94 - ныхъ и инертныхъ частицъ, онъ доступенъ всякимъ преобразованіямъ, какія свободно предприметъ воля. Таково истинное отношеніе воли къ условіямъ ея развитія. Но вотъ какой вопросъ невольно возникаетъ изъ предшествующихъ разсужденій: если воля можетъ зависѣть только отъ воли-же, если необходимость и по- рождается впервые самимъ актомъ воли, то при- знавъ конечную зависимость индивидуальныхъ волей отъ первоначальнаго самоограниченія единой вселен- ской воли, не должны-ли мы допустить все-таки, что и всѣ отдѣльные акты проявленія и развитія индивидуальной воли, а слѣдовательно и ея развитія до степени сво- боды, имѣютъ корнемъ изначальный свободный актъ „вселенской14 воли, такъ что условная свобода каждой индивидуальной воли есть какъ-бы свободный даръ единой изначальной воли—Бога. Этотъ выводъ дѣйствительно неизбѣженъ, но ни- сколько не унизителенъ и нисколько не уничтожаетъ свободы и нравственной отвѣтственности индивидуаль- ныхъ волей. Пусть свобода будетъ „даромъ" Высшей воли и пусть предѣлы ея, очерченные этой Высшей волей въ изначальномъ актѣ ея ограниченія, путемъ вступленія въ связь съ матеріей, опредѣляются для каждой личности свойствами и возможною степенью раз- витія ея организаціи,—пусть даже нѣкоторые люди бу- дутъ совершенно лишены этого дара и возможности когда-либо пріобрѣсти его, — Фактомъ останется то, что есть человѣческія личности и моменты развитія, въ предѣлахъ которыхъ основное свойство воли (сво- бода дѣйствія или бездѣйствія) проявляется въ высо-
— 95 — кой и высшей степени. Такъ-какъ нравственная отвѣт- ственность всегда ставится въ тѣсную связь съ мѣрою развитія личной воли, то она остается всегда пропорціо- нальною свободѣ этой послѣдней и никто не долженъ тер- пѣть ущерба отъ своей индивидуальной ограниченности. Дары изначальной единой воли распредѣлены дѣйстви- тельно различно и зависимость высшихъ ея даровъ отъ свободнаго хотѣнія Высшаго существа выражается въ понятіи изливаемой имъ на данную личность благодати. Важно не то, что дары Высшей воли различны, а то, что каждая личность признается отвѣтственной „лишь въ границахъ своей личной мѣры свободы*,—будь она минимальная или максимальная. Важно то, что свобод- ная воля вообще возможна и существуетъ, а съ нею возможенъ и дѣйствителенъ нравственный міровой поря- докъ. Можно конечно разсуждать „о степени справед- ливости* разнообразнаго распредѣленія мѣръ свободы и нравственныхъ цѣнностей жизни въ различныхъ индивидуумахъ, но во первыхъ эти разсужденія уже не имѣютъ никакого отношенія къ вопросу о свободѣ воли, а во вторыхъ едва-ли можно дозволять себѣ такія разсужденія при тѣхъ ограниченныхъ свѣдѣніяхъ, какія мы имѣемъ объ индивидуальныхъ воплощеніяхъ воли. Можетъ-быть неравенство сглаживается и уничто- жается тѣмъ, что каждая индивидуальная воля, бу- дучи неуничтожима и составляя не продуктъ орга- низма, а условіе его существованія, воплощается и индивидуализируется неоднократно — въ цѣломъ рядѣ организмовъ, проходя всѣ возможныя Фазы минималь- ной и максимальной свободы, такъ что теперешнія
- 96 — величайшія ограниченія, претерпѣваемыя какой-либо волей со стороны другихъ волей (обусловившихъ дан- ную индивидуальную организацію),—временное явленіе, т. е. шагъ или ступень къ большей и даже наибольшей свободѣ, или наоборотъ — продуктъ ея прежняго сво- бодною акта полнаго самоограниченія. Мы не будемъ подробно разбирать этихъ вопросовъ, но предлагаемъ читателю отнестись къ обсужденію ихъ осторожно и всесторонне. Такимъ образомъ, теоріи предопредѣленія и благодати въ нашемъ ученіи легко примиряются съ признаніемъ „Факта свободы воли“ въ человѣческихъ личностяхъ извѣстнаго развитія. Наше изслѣдованіе собственно кончено и намъ остается лишь выразить надежду, что при строгомъ и внутренно-цѣльномъ проведеніи тѣхъ принциповъ, кото- рыми мы руководились въ немъ, всѣ, можетъ-быть и не предусмотрѣнныя нами возраженія противъ изло- женнаго толкованія идеи свободы воли, должны сами собою пасть, если подвергнуть ихъ критикѣ съ точки зрѣнія основныхъ началъ нашего анализа. Вопросъ только въ томъ, вѣрны-ли эти „основныя начала11; но объ этомъ судить не намъ. Результаты нашего изслѣ- дованія, для удобства ихъ обзора, выражены нами ниже въ системѣ положеній.
ПОЛОЖЕНІЯ КЪ РЕФЕРАТУ Н. Я. Грота „О СВОБОДѢ ВОЛИ*. I. Методъ изслѣдованія- вопроса о свободѣ воли можетъ быть только метафизическимъ, если разумѣть подъ метафизическимъ изслѣдованіемъ „анализъ основ- ныхъ категорій всякаго познанія и опытаи, къ кото- рымъ принадлежатъ идеи свободы, причинности, необ- ходимости, достаточнаго основанія, мотиваціи и др. под. 2. Понятіе свободы воли содержитъ въ себѣ идею воли, какъ внутренняго дѣятеля, проявляющагося въ извѣстныхъ „явленіяхъ1,4 воли—влеченіяхъ и дѣйствіяхъ, и идею свободы или независимости этого внутренняго дѣятеля отъ другихъ дѣятелей природы, связанную съ зависимостью его только отъ самою себя. Понятіе свободы воли есть, такимъ образомъ, не только отри- цательное, но и положительное понятіе. 3. Некритическое сознаніе разсматриваетъ отноше- ніе актовъ воли къ ихъ мотивамъ, какъ частную Форму отношенія слѣдствій къ ихъ основаніямъ, а это послѣд-
хѵі нее какъ спеціальное выраженіе соотношенія дѣйствій къ ихъ причинамъ, такъ что понятіе причинности при- знается основнымъ понятіемъ объ отношеніи явленій внѣшняго и внутренняго опыта, а понятія достаточнаго основанія и мотиваціи -выводными. Критическое созна- ніе на первыхъ-же порахъ убѣждается въ зависимости идеи причинности отъ идеи достаточнаго основанія и должно признать далѣе зависимость этихъ обѣихъ идей отъ идеи мотиваціи или соотношенія „явленій“ воли къ ихъ двигателямъ. 4- Идея монтва имѣетъ двоякое значеніе, выражая отношеніе хотѣній, какъ двигателей, къ ихъ дѣйстві- ямъ, и отношеніе Факторовъ, производящихъ хотѣнія къ этимъ послѣднимъ. Отношеніе хотѣній къ дѣйстві- ямъ заключаетъ въ себѣ тотъ характеръ непрелож- ности, изъ сознанія котораго впервые рождается идея „не-обходимости дѣйствія такъ что понятіе необхо- димой причины есть лишь понятіе о волѣ, необходимо „причиняющей11 или производящей изъ себя дѣйствіе ак- томъ хотѣнія. Это понятіе причины, въ собственномъ его смыслѣ, не можетъ содержать въ себѣ идеи обратной необходимой зависимости акта воли или хотѣнія отъ какого либо дѣйствія, и перенесеніе идеи необходи- мости въ область воли, акты которой сами впервые порождаютъ необходимость, произвольно. Идея необ- ходимости въ соотношеніи основаній и слѣдствій есть также отвлеченіе отъ актовъ воли (въ области мышле- нія), порождающихъ необходимость извѣстныхъ дѣйст- вій мысли (сужденій и выводовъ). Поэтому нельзя гово- рить о необходимой зависимости актовъ воли (стремле-
хѵіі ній и хотѣній) отъ какихъ-либо предшествующихъ имъ психическихъ явленій, напр. отъ воспріятій, какъ отъ необходимыхъ „основаній14, не изслѣдовавъ всесторонне отношенія воли къ другимъ явленіямъ сознанія, какъ мотивамъ или двигателямъ. 5. Чтобы понять отношеніе явленій воли къ явлені- ямъ воспріятія, надо уяснить себѣ природу этихъ послѣднихъ. Воспріятія нашего сознанія суть чисто внутреннія психическія состоянія нашей духовной энергіи, пробуждаемыя внѣшними толчками, т. е. дви- женіями частицъ неорганической и органической ма- теріи. Все психическое содержаніе ощущеній, идей, чувствъ потенціально присуще нашей психической энер- гіи, и по частямъ возстановляется дѣйствіемъ внѣш- нихъ толчковъ. Изъ такого критическаго толкованія про- цессовъ воспріятія вытекаетъ, что весь нашъ внѣшній опытъ, все сознаніе міра есть Форма внутренняго опыта или самосознанія. Слѣдовательно, вопреки мнѣнію Шопен- гауэра, вопросъ объ отношеніи актовъ воли къ явле- ніямъ воспріятія можетъ быть рѣшенъ только на почвѣ самосознанія, и приложеніе къ истолкованію этихъ от- ношеній идеи причинности, какъ Формы сознанія явле- ній міра, незаконно, ибо сама идея причинности и связанная съ нею идея необходимости пріобрѣтаются на почвѣ самосознанія—сознанія отношенія воли къ ея дѣйствіямъ. 6. На почвѣ изслѣдованія данныхъ самосознанія от- крывается прежде всего, что характеръ явленій и актовъ воли не опредѣляется всецѣло и не зависитъ необхо- димо ни отъ „объективныхъ“ воспріятій (ощущеній, пред-
хѵііі ставленій, понятій объ объектахъ), ни отъ субъектив- ныхъ воспріятій (чувствованій, чувствъ, волненій, какъ выраженій отношеній объектовъ къ субъекту), ибо пер- выя изъ этихъ страдательныхъ состояній указываютъ во- лѣ только ея предметы, а вторыя выражаютъ отношенія впечатлѣній къ даннымъ энергіямъ и направленіямъ воли, но не рѣшаютъ еще характера отношенія самой воли къ нимъ. Напротивъ: воля очень часто опредѣляетъ сама и свои предметы, т. е. представленія субъекта (путемъ актовъ вниманія), и отношенія ихъ къ психической энер- гіи субъекта, вліяя на распредѣленіе энергій въ орга- нахъ. .Воспріятія только пускаютъ въ ходъ и поддер- живаютъ ходъ дѣйствій психической энергіи, а самое направленіе и характеръ этихъ дѣйствій ея, т. е. же- ланій и хотѣній, имѣютъ иной, 'болѣе глубокій внутрен- ній источникъ. 7. Чтобы понять внутренніе источники воли, надо разграничить моменты ея проявленія въ нормальномъ и разумномъ существѣ. Сначала воля проявляется въ стре- мленіяхъ, влеченіяхъ, желаніяхъ, и затѣмъ эти послѣднія, путемъ извѣстнаго процесса внутренняго развитія, пре- вращаются въ хотѣнія. Если-же желанія и хотѣнія совпа- даютъ другъ съ другомъ, то не можетъ быть и вопро- са о свободѣ воли (какъ напр. у животныхъ, маленькихъ дѣтей, психически-больныхъ и проч.). Что касается до дѣйствительныхъ внутреннихъ источниковъ желаній и вле- ченій, то однимъ изъ таковыхъ оказывается у разумнаго существа наслѣдственная организація, опредѣляющая косвенно и характеръ его воспріятій (т. е. ощущеній, представленій, идей, чувствованій и чувствъ). Но на-
хіх слѣдственная организація является въ концѣ концовъ сама результатомъ привычныхъ дѣйствій воли, имѣю- щихъ одинъ общій источникъ — инстинктъ самосохра- ненія или хотѣніе жить въ условіяхъ времени и про- странства, которое есть свободный изначальный актъ самоограниченія міровой воли, постоянно вновь повто- ряющійся и проявляющійся въ инстинктѣ самосохра- ненія каждаго индивидуума. Такимъ образомъ, одинъ необходимый источникъ желаній разумнаго существа есть свободный актъ самоограниченія міровой воли, —направ- леніе ея къ эмпирической жизни въ рамкахъ простран- ства и времени, т. е. въ Формѣ матеріи 8. Другой источникъ желаній въ разумномъ существѣ, достигшемъ полнаго развитія,—это изначальное сво- бодное стремленіе воли къ существованію въ вѣчности, къ уничтоженію ограничивающихъ рамокъ простран- ства, времени, Физической организаціи. Оно прояв- ляется въ нравственныхъ и вообще идеальныхъ стре- мленіяхъ личности, ведущихъ непрестанную борьбу съ инстинктомъ самосохраненія. Если даже признать волю вселенной единою, то въ ней самой придется различать два свободные акта хотѣнія—отрицательный, имѣющій задачею и слѣдствіемъ самоограниченіе воли, и поло- жительный, имѣющій задачею освобожденіе или изъ- ятіе воли изъ міра времени и пространства. Эти два свободные изначальные акта воли, опредѣляю- щіе сущность и необходимость отдѣльныхъ ея про- явленій въ индивидуумахъ, несводимы другъ къ другу. Но если источникъ всѣхъ отдѣльныхъ желаній лич- ности въ этихъ изначальныхъ актахъ единой вселенской
XX воли, то свободны-ли хотѣнія, вырабатывающіяся изъ этихъ желаній въ сознаніи личности или они предопре- дѣлены силою и механическимъ отношеніемъ этихъ желаній? Истинными мотивами или двигателями хотѣній являются желанія, стремленія (а не воспріятія), какъ выраженія изначальныхъ актовъ вселенской воли. Но можно-ли въ такомъ случаѣ допустить, что въ каждой личности дана возможность свободной переработки этихъ первоначальныхъ импульсовъ вселенской воли? д. Свобода воли (и связанная съ нею нравственная отвѣтственность) допускаются въ личности лишь подъ условіемъ пробудившихся въ ней идеальныхъ стремле- ній. Эти высшія стремленія развитая личность созна- етъ, какъ свои собственныя стремленія, а влеченія, связанныя съ организаціей и, слѣдовательно, съ волею міра и другихъ существъ, она сознаетъ, какъ посторон- нія и чуждыя ей, извнѣ навязанныя и напрашивающіяся влеченія. Поэтому, торжество первыхъ представляется Фактомъ „дѣйствія" личной воли, торжество послѣд- нихъ сознается, какъ результатъ ^бездѣйствія44 ея. Во- просъ о свободѣ личной воли есть, такимъ образомъ, во- просъ о свободѣ дѣйствія или бездѣйствія ея. Такою свободою личная воля духовнаго существа несомнѣнно обладаетъ, такъ какъ, по существу своему, независима отъ Физической организаціи, т. е. отъ необходимостей, вытекающихъ изъ актовъ чуждыхъ ей воль, и потому ничѣмъ не можетъ понуждаться къ дѣйствію. Свобода дѣйствія есть основное свойство воли, какъ дѣятеля, и это свойство не можетъ совершенно исчезать въ актѣ воплощенія воли въ индивидуумѣ, такъ какъ оно соста-
ххі вляетъ самую сущность и природу воли. Начало дѣй- ствія идеальной воли въ личности, а слѣдовательно и необходимоетъ его принадлежатъ всецѣло ей самой. Но условіемъ этой свободы является очевидно преоблада- ніе личной, идеальной воли надъ чувственными влече- ніями, т. е. извѣстное развитіе личной идеальной воли, при которомъ каждое отдѣльное чувственное влеченіе слабѣе общей суммы идеальныхъ влеченій личности,' такъ что „дѣйствіе14 личной идеальной воли равносильно ея побѣдѣ. ІО. Это развитіе въ индивидуумѣ личной воли, воз- вращающее ей свободу дѣйствія или бездѣйствія, ко- торою воля отъ природы обладаетъ, есть ея саморазви- тіе, которое только ускоряется толчками извнѣ (про- буждающими воспріятія) и которое направлено на борьбу съ ограниченіями воли, упроченными наслѣдственной организаціей. Однако это саморазвитіе находится въ нѣкоторой отрицательной зависимости отъ этихъ огра- ниченій, опредѣляемыхъ изначальнымъ актомъ свобод- ной вселенской воли. Такимъ образомъ, свобода лич- ной воли есть все-таки даръ единой вселенской воли, пре- допредѣляющей ея максимальную степень въ каждомъ от- дѣльномъ индивидуумѣ, путемъ предшествующихъ огра- ниченій, исходящихъ отъ нея-же, какъ инстинкта жиз- ни въ мірѣ явленій. Но это нисколько не уничто- жаетъ факта достиженія свободы воли большею частью разумныхъ существъ и, слѣдовательно, существованія нравственнаго міро-порядка,—такъ какъ нравственная отвѣтственность личности всегда сообразуется со сте- пенью достижимой для воли этоіі личности свободы—
ххіі путемъ ея саморазвитія въ предѣлахъ данной органи- заціи, а это именно и требовалось доказать. Если обнять однимъ взглядомъ весь пройденный нами путь, то окажется, что единственно возможное мета- физическое изслѣдованіе проблемы свободы воли — въ связи съ анализомъ понятій причинности, необходимости, основанія и мотива—приводитъ не только къ утвержде- нію реальности свободы воли, но и къ признанію реаль- ности воли, какъ сверхчувственнаго или метафизическаго источника всякихъ измѣненій и движеній въ мірѣ и слѣдовательно всякой необходимости, свободно имъ пола- гаемой. Понятіе воли означаетъ въ насъ не совокуп- ность „явленій" дѣятельности, а общую и основную ихъ причину. Эта причина явленій сознается нами непосредственно, т. е. независимо отъ опыта, какъ наше разумное „я", являющееся свободнымъ источникомъ нашихъ поступковъ. Доказать, что оно свободно, воз- можно однако только косвенно, какъ это видно изъ всего хода нашихъ разсужденій, а именно чрезъ опро- верженіе всѣхъ предполагаемыхъ обыкновенно зави- симостей нашего дѣятельнаго ^я", или воли, отъ всѣхъ возможныхъ Факторовъ, якобы опредѣляющихъ его: отъ среды (т. е. впечатлѣній ея), отъ организма (т. е. его устройства и воздѣйствій), наконецъ отчасти и отъ міровой воли, дающей извѣстное направленіе его разви- тію, и отъ другихъ индивидуальныхъ волей, вліяющихъ на это развитіе. Если доказано, что въ насъ есть облаетъ воли, независимая отъ всѣхъ этихъ Факторовъ и отчасти са- ма ихъ опредѣляющая своимъ „дѣйствіемъ14, то доказана косвенно и свобода личной воли въ разумныхъ суще-
ххііі ствахъ, хотя мы и неспособны конкретно представить себѣ свободную, жизнь воли такъ, какъ представляемъ себѣ явленія опыта: нельзя мыслить въ Формахъ явле- ній опыта то, что само есть Форма и условіе всѣхъ явленій опыта. Эти послѣднія соображенія мы высказываемъ, имѣя въ виду тѣхъ мыслителей, которые хотятъ во что-бы то ни стало выразить идею свободы въ терминахъ, кото- рыми выражаются отношенія явленій опыта. Ихъ сво- бода воли оказывается всегда мнимою и воображаемою, т. е. лишь особою Формою предполагаемой зависимости отъ условій среды и организаціи, — зависимости болѣе отдаленной, сложной, труднѣе уловимой, чѣмъ зависи- мость (отъ тѣхъ-же условій) актовъ воли, которые не признаются никѣмъ свободными. Но тогда зачѣмъ и говорить о свободѣ воли? Не то-же ли это самое, какъ если-бы кто-нибудь сталъ называть матерію матеріа- листовъ—Богомъ. Если говорить, что понятіе „свободы14 относительное, означающее „независимость даннаго яв- ленія отъ другого14, то въ этомъ смыслѣ слова сво- бодны и самые несвободные акты, напр. инстинктъ само- сохраненія иногда свободенъ отъ сознанія. Всѣ волевые акты—самые низшіе и безсознательные—окажутся сво- бодными отъ какихъ-либо условій и Факторовъ, имѣю- щихъ значеніе по отношенію къ другимъ актамъ воли. Отчего-же одну Форму такой свободы называть сво- бодою, а другую несвободою? Мы утверждаемъ, что не можетъ быть ничего средняго между признаніемъ всего міра, а съ нимъ и человѣка, за абсолютный ме- ханизмъ, и признаніемъ всего міра и человѣка за про-
ххіѵ явленіе свободнаго акта абсолютной вселенской воли, истеченіемъ которой является всякая дѣятельная сила міра и воля всякаго существа, сохраняющая потенці- ально свойства своей первоосновы, т. е. между про- чимъ и свободу дѣйствія и бездѣйствія. Если-же это свой- ство ея проявляется лишь въ человѣкѣ и при условіи извѣстнаго его развитія (кстати оговоримся, что здѣсь рѣчь идетъ не объ интеллектуальномъ, а о нравствен- номъ, т. е. волевомъ развитіи), то это доказываетъ лишь, что міровой процессъ есть процессъ борьбы между двумя началами или актами вселенской воли, и что сначала беретъ верхъ отрицательный актъ само- ограниченія воли, потомъ побѣждаетъ другой актъ—ея освобожденія отъ стѣсненій, добровольно на себя нало- женныхъ. Какъ совершается этотъ процессъ превра- щенія? Мы этого не знаемъ, ибо онъ происходитъ за предѣлами нашего опыта. Въ опытѣ мы находимъ только его результаты или выраженія, и всю совокупность ихъ обнимаемъ въ понятіи „развитія1''. Но что такое раз- витіе? Развѣ мы способны вполнѣ выразить его смыслъ въ терминахъ явленій опыта и ихъ эмпирическихъ ‘от- ношеній? Конечно нѣтъ: въ идеѣ развитія есть вну- тренній „ирраціональный “ или метафизическій элементъ, какъ и въ понятіяхъ воли и свободы воли. Н. Гротъ.
II. ВОПРОСЪ О СВОБОДЪ воли. Л. М. ЛОПАТИНА, Д.ѢЙСТВИТ. ЧЛЕНА ПСИХОЛОГИЧЕСКАГО ОБЩЕСТВА.

ВОПРОСЪ О СВОБОДЪ воли. I. Условія свободной самодѣятельности человѣка *). Я рѣшаюсь еще разъ обратить вниманіе Общества на вопросъ, который здѣсь уже неоднократно подвер- гался обсужденію. Думаю, что извиненіемъ для меня послужитъ его безспорная важность и для философіи и для психологіи и наконецъ для практической оцѣнки нашихъ жизненныхъ задачъ. Эта послѣдняя сторона вопроса дѣлаетъ его особенно жгучимъ. Вѣдь при раз- смотрѣніи проблемы о свободѣ человѣческой воли дѣло идетъ, не болѣе не менѣе, какъ о самомъ существо- ваніи нашей нравственной личности. Каждый изъ насъ, какъ-бы ни были просты его цѣли въ жизни, надѣется въ ней что-нибудь произвести, въ какую-нибудь сто- рону видоизмѣнить ея роковой ходъ, совершить въ ней что-нибудь новое и отъ насъ только зависящее, — хотя бы для этого мы избрали очень тѣсную СФеру дѣятель- ности. Такъ или иначе мы считаемъ себя призванными *) Рефератъ, читанный въ засѣданіи Психологическаго Общества, 3 Апрѣля 1889 года.
— 98 — къ борьбѣ съ внѣшнимъ міромъ, къ самобытному воз- дѣйствію нашимъ разумомъ и волею на стихійное и безпощадное теченіе его явленій, — мы безотчетно смотримъ на себя, какъ на источникъ творческихъ силъ, которыя мы можемъ обнаружить, если серьезно захотимъ этого. Всякое предопредѣленіе идетъ въ раз- рѣзъ съ этимъ естественнымъ самосознаніемъ личности; ему болѣе всего противорѣчитъ взглядъ, по которому наше л,—изъ самодѣятельной противоположности внѣш- ней природы — превращается въ ея страдательное продолженіе,—изъ свободнаго источника энергіи—ста- новится пучкомъ процессовъ, во всѣхъ своихъ мель- чайшихъ подробностяхъ предопредѣленныхъ общею жизнію вселенной. А къ этому взгляду детерминизмъ влечетъ съ совершенною неизбѣжностью. Между тѣмъ вопросъ о свободѣ очень труденъ. Съ не- запамятныхъ временъ онъ вызываетъ нескончаемые спо- ры, которые не приводятъ ни къ какому положитель- ному рѣшенію. Аргументы и защитниковъ свободы чело- вѣческихъ дѣйствій и ея отрицателей—детерминистовъ— очень убѣдительны, пока мы ихъ не сопоставимъ между собою. Но едва мы начнемъ ихъ сравнивать, окажется нѣчто неожиданное; доказательства и сторонниковъ и противниковъ свободы представляются одинаково хо- рошо обоснованными. Эту особенность споровъ о сво- бодѣ съ замѣчательнымъ остроуміемъ обнаружилъ еще Кантъ, и легко провѣрить справедливость его сужде- нія. Остановимся лишь на тѣхъ аргументахъ обѣихъ спорящихъ сторонъ, которые имѣютъ видъ наиболѣе общій и представляются болѣе другихъ независимыми
— 99 — отъ какихъ-либо гипотетическихъ предположеній мета- физическаго или психологическаго свойства. Детерминисты говорятъ: предположеніе о свободѣ нарушаетъ самое основное требованіе закона причин- ности. Это требованіе просто: всякое дѣйствіе или всякое явленіе должно имѣть предшествующую ему причину; каждое рѣшеніе воли есть нѣкоторое явленіе нашей внутренней жизни; слѣдовательно, и акты воли вызываются причинами, заранѣе предопредѣляющими всѣ ихъ признаки. Это заключеніе неизбѣжно, и воз- ставать противъ него значитъ отрекаться отъ всякой логики. А между тѣмъ для такого противорѣчія само- очевидной истинѣ не существуетъ даже и тѣхъ практи- ческихъ основаній, на которыя обыкновенно такъ на- стойчиво ссылаются. Идея чистаго произвола вовсе не предполагается нашими нравственными понятіями. Утверждаютъ, что произвольность нашихъ дѣйствій — единственная опора ихъ вмѣняемости,—на самомъ дѣлѣ она представляетъ совершенное отрицаніе всякой вмѣ- няемости. По теоріи абсолютнаго произвола выходитъ, что человѣкъ въ каждый данный моментъ можетъ по- ступить какъ угодно, и это ему нисколько не помѣ- шаетъ совершить въ слѣдующій моментъ прямо проти- воположное дѣйствіе. Человѣкъ, недавно святой, сей- часъ можетъ убить ближняго, черезъ минуту опять вернуться къ святости, а завтра сдѣлать что-нибудь еще болѣе мерзостное, чѣмъ сегодня; злодѣю ничто не препятствуетъ немедленно выказать чудеса само- отреченія, чтобы на другой день снова удивить всѣхъ ужасными преступленіями. Если міръ такъ устроенъ,
— 100 — о какой еще толковать отвѣтственности нашихъ актовъ? Тогда всѣ наши дѣйствія совсѣмъ случайны, они исче- заютъ вмѣстѣ съ своимъ совершеніемъ и не выражаютъ никакихъ неизмѣнныхъ признаковъ нашего внутренняго существа. За что кого-нибудь наказывать или зачѣмъ душевно сокрушаться о прежнихъ грѣхахъ? Вѣдь тогда все въ нашихъ дѣяніяхъ безсмысленно, именно потому, что все въ нихъ—произвольно. Защитники нравственной свободы на это отвѣчаютъ: понятіе свободы неизбѣжно подразумѣвается самымъ элементарнымъ смысломъ закона причинности. Законъ причинности научаетъ насъ, что все существующее имѣетъ достаточное основаніе своего возникновенія, т. е. порождено силою, дѣйствительно содержащею полноту условій его бытія. Но тогда никакая причина, которая сама есть слѣдствіе причины предшествующей, не есть причина настоящая, ея причинный характеръ ей данъ извнѣ, онъ есть только продолженное дѣйствіе раньше проявленной силы и внѣ связи съ этимъ болѣе раннимъ дѣйствіемъ никакой реальности не имѣетъ; от- дѣльно взятая она никакъ не можетъ быть названа доста- точнымъ основаніемъ даннаго событія. А это значитъ, что безконечный рядъ другъ друга порождающихъ причинъ есть совершенно призрачное объясненіе для явленій со- временныхъ. Мы просто устаемъ повторять въ своемъ умѣ одни’, и тѣ-же отношенія и отдаемся смутной на- деждѣ, что безконечность какъ-то исправитъ то, чего не хватаетъ каждому отьдѣльному члену ряда. Мы совсѣмъ забываемъ, что если каждый такой членъ имѣ- етъ реальность заимствованную, а не свою, и если со-
— 101 — всѣмъ нѣтъ того, откуда эта заимствованная реаль- ность въ послѣднемъ основаніи почерпается,—мы по- лучаемъ, вмѣсто безконечнаго прнчиннаіо ряда, рядъ безконечно безпричинный, т. е. открытую нелѣпость предъ судомъ здраваго разума. И такъ существуютъ нѣкоторыя окончательныя причины въ мірѣ, которыя сами въ себѣ носятъ иниціативу своихъ проявленій. Наше я принадлежитъ-ли къ числу такихъ причинъ,— самодѣятельность и способность иниціативы составля- ютъ.-ли наши свойства? Наше непосредственное созна- ніе неумолкаемо свидѣтельствуетъ объ этомъ каждую минуту. Признаемъ это сознаніе за психическую ил- люзію,—и не только предписанія этики, а и вообще всякое стремленіе къ самостоятельному воздѣйствію на жизнь теряютъ смыслъ. Вѣдь прежде, чѣмъ стре- миться какъ-нибудь поступать, надо вѣрить, что мы можемъ поступать вообще. Сами мы дѣйствуемъ или природа въ насъ дѣйствуетъ,—дѣйствуетъ всѣмъ сво- имъ безконечнымъ прошлымъ, въ которомъ мы никако- го участія не принимали,— а мы только мимолетная Форма актовъ, отъ вѣка предопредѣленныхъ? Если вѣр- но послѣднее, человѣкъ, думающій, что онъ что-то вноситъ въ дѣйствительность своими рѣшеніями и лич- ными усиліями ничѣмъ не отличается отъ щепки въ водоворотѣ, которая вдругъ возмечтала-бы, что это ей самой захотѣлось такъ кружиться и метаться изъ сто- роны въ сторону. Гдѣ Фатализмъ, тамъ нѣтъ мѣ- ста серьезнымъ стремленіямъ къ осуществленію нрав- ственнаго идеала, а Фатализмъ и детерминизмъ нераз- дѣльны.
— 102 — Даже изложенные въ такомъ общемъ видѣ аргумен- ты обѣихъ сторонъ представляются очень вѣскими. Но уже Кантъ понялъ, что доказательная сила этихъ двухъ противоположныхъ взглядовъ заключается во взаимныхъ упрекахъ, которые они одинъ другому дѣлаютъ. Не- избѣжнымъ предположеніемъ является одно изъ двухъ: или вопросъ совсѣмъ неразрѣшимъ; или онъ просто поставленъ односторонне и ложно, что и влечетъ за собою противорѣчивость всякихъ положительныхъ отвѣ- товъ на него. Тогда онъ, очевидно, долженъ быть преобразованъ и перенесенъ на другую, болѣе широ- кую почву, которая допускала-бы его разрѣшеніе въ примирительномъ духѣ. Изъ этого сознанія возникаетъ цѣлый рядъ примири тельныхъ построеній, которыхъ особенно много появи- лось въ нынѣшнемъ столѣтіи и концѣ прошлаго. При всемъ ихъ разнообразіи, ихъ можно, какъ мнѣ кажется, раздѣлить на два общіе типа- Одинъ можно назвать Сократовскимъ, (потому что Сократъ первый высказалъ его основную мысль, хотя и не тѣмъ языкомъ, какимъ выражаютъ ее напр. Фулье во Франціи, или гр. Л. Н. Толстой у насъ), —другой Кашпо-Шопенгауэровскимъ. Мыслители Сократовскаго типа разсуждаютъ такъ: Свобода есть синонимъ разумности. Свободно лишь то существо, которое одарено разумомъ, т. е. въ кото- ромъ живетъ способность отвлеченныхъ идеаловъ и принциповъ. Наши идеи нельзя считать только чисто- субъективными и страдательными состояніями нашего сознанія. Какъ и всякія другія состоянія души, идеи стремятся къ реализаціи во внѣ, идеи—это дѣйс гвитель-
— 103 — ныя силы и ихъ вліяніемъ человѣкъ освобождается отъ порабощенія низшимъ влеченіямъ своей природы; та- кую свободу человѣкъ получаетъ въ познаніи. Нельзя знать что-нибудь за хорошее и поступать какъ разъ противно этому. Нравственное совершенство является прямымъ результатомъ мудрости. Зло есть невѣжество, непониманіе истинныхъ условій счастія,—плохой раз- счетъ. Подлинная сила этики въ познаніи,—на немъ и надо ее обосновывать. Предѣлы моего сообщенія не позволяютъ мнѣ долго остановиться на разборѣ этой теоріи. Укажу ея глав- ный недостатокъ: она обходитъ вопросъ вмѣсто того, чтобъ его рѣшать,—въ томъ, что она представляетъ вѣрнаго, она описываетъ Фактъ, вмѣсто того, чтобы объяснить его значеніе. Она вся опирается на ту пси- хологическую истину, что мотивы идеальные могутъ побѣдить мотивы чувственные,—что человѣкъ, однажды рѣшившійся слѣдовать предписаніямъ своего нравствен- наго сознанія, можетъ оказаться совершенно неуязви- мымъ для самыхъ настоятельныхъ побужденій своего эгоизма. Безспорно это бываетъ такъ; но вѣдь все дѣ- ло въ томъ, что же это означаетъ? Допустимъ только, что всѣ процессы нашего ума представляютъ неизбѣж- ный продуктъ механическихъ процессовъ въ нашемъ мозгу и ничего болѣе, и всѣ нравственныя противорѣ- чія детерминизма возвращаются въ полномъ объемѣ. Тогда всѣ акты нашего духа окажутся предопредѣлен- ными автоматическимъ ходомъ природы, наше я пре- вращается въ иллюзію нашего сознанія, всѣ наши ста- ранія совершить что-нибудь зависящее только отъ
— 104 — насъ и безъ нашей самодѣятельности невозможное— являются призрачными. Фатализмъ, съ его убійствен- нымъ вліяніемъ на энергію нравственной воли, получа- етъ полное торжество. Напротивъ, припишемъ нашему я способности самопочиннаго воздѣйствія на содержа- ніе нашей мысли,—и картина мѣняется совершенно. Идеалъ, нами преслѣдуемый, будетъ дѣйствительнымъ продуктомъ нашего творчества; наша личность явится реальнымъ источникомъ нашихъ актовъ, понятіе о долгѣ получитъ глубокое оправданіе въ условіяхъ человѣче- скаго бытія. Что-же видимъ? Теорія, отождествляющая свободу съ разумностью, допускаетъ два толкованія,— прямо противоположныя и притомъ вполнѣ обусловлен- ныя тѣмъ,—признаемъ мы свободу воли или ее отрица- емъ? Эта теорія мечтаетъ примирить враждующія партіи въ нѣкоторомъ среднемъ рѣшеніи вопроса. Но средство, ею употребляемое, слишкомъ просто: она отворачивается отъ задачи и тѣмъ думаетъ уничтожить ея трудность. Гораздо глубже и оригинальнѣе въ философскомъ отношеніи другая теорія, — родоначальникомъ которой былъ Кантъ и которая свою послѣдовательную и окончательную обработку получила въ системѣ Шо- пенгауэра. Если освободить ее отъ гносеологиче- скихъ предпосылокъ Канта — (съ которыми она въ необходимой связи не находится, чему доказатель- ствомъ служитъ тотъ Фактъ, что ее иногда про- повѣдывали вовсе не кантіанцы, напр. въ Германіи Шеллингъ или у насъ В. С. Соловьевъ, усвоившій ее во всѣхъ послѣдствіяхъ въ своей „Критикѣ Отвлечен- ныхъ Началъ11),—то ея общій смыслъ состоитъ въ слѣ-
— 105 — дующемъ: Необходимость никакъ не исключаетъ свобо- ды, напротивъ подразі]мпваетъ свободу, какъ свое под- линное основаніе. Въ самомъ дѣлѣ,—когда начинаются необходимыя отношенія между явленіями и когда дѣ- лается возможнымъ существованіе необходимыхъ зако- новъ природы? Лишь тогда, когда уже даны силы, устанавливающія неизмѣнные признаки явленій и общее направленіе ихъ развитія, — безъ этого не было-бы и никакихъ законовъ. Поэтому можно сказать: явленія въ своемъ ходѣ подчиняются строгимъ законамъ, но эти законы, совокупность которыхъ составляетъ Фено- менальную необходимость всего совершающагося, въ свою очередь всецѣло зависятъ отъ дѣйствія изначаль- ныхъ силъ, ихъ создающихъ и поэтому въ отношеніи къ нимъ свободныхъ. Напр. механическіе законы при- роды могутъ прилагаться тогда только, когда даны не- проницаемость, инерція, протяженность тѣлъ. Но непро- ницаемость, инерція, протяженность не порождаются сами предшествующимъ механическимъ процессомъ, а наоборотъ всякій такой процессъ впервые условлива- ютъ. Существованіе этихъ коренныхъ свойствъ ве- щества есть нѣчто первоосновное, данное отъ вѣка. Актъ, полагающій ихъ реальность,—припишемъ-ли мы его многимъ дѣятелямъ или единой міровой сущности— волѣ, какъ думалъ Шопенгауэръ,—въ отношеніи къ вы- текающей изъ него необходимости творчески — свободенъ или самопочиненъ. Дѣйствительность Феноменальная (въ наблюдаемомъ мірѣ), хотя бы она въ мельчайшихъ явленіяхъ своихъ осуществляла роковые законы меха- ническаго сцѣпленія движеній,—предполагаетъ дѣйстви-
- 106 — тельность умопостигаемую (ноуменальную), которая утверждаетъ Феномены въ ихъ бытіи и качествахъ и поэтому совершенно независима отъ господствующей въ нихъ необходимости. Что вѣрно о всей вселенной, то справедливо и о каждомъ человѣкѣ. Съ одной сто- роны человѣкъ—рабъ своего характера, —онъ всецѣло подчиненъ своимъ стремленіямъ и свойствамъ, онъ не можетъ измѣнить коренного направленія своей воли и отвѣчаетъ на всѣ внѣшнія возбужденія сообразно съ нимъ. Но человѣкъ не только явленіе во времени и пространствѣ; какъ и вездѣ, внутри его живетъ умо- постигаемое существо, и оно-то и составляетъ основу его личности. Прирожденный характеръ человѣка есть Феноменальное выраженіе вѣковѣчнаго и свободнаго акта, который совершаетъ его сверхчувственное л; этимъ объясняется, что люди могутъ чувствовать свою виновность даже и тогда, когда они знаютъ, что не могли-бы поступать иначе. Детерминизмъ не противо- рѣчитъ свободѣ,—потому что внѣшняя необходимость явленій, хотя-бы она захватывала все совершающееся на свѣтѣ, —нисколько не исключаетъ внутренней свобо- ды силъ, которыя въ эти явленія облекаются. Повторяю, разсматриваемая теорія производитъ боль- шое впечатлѣніе своею оригинальностью, и безспорно она представляетъ одно изъ самыхъ блестящихъ и прочныхъ созданій Кантовскаго генія. По моему глубо- кому убѣжденію, въ ея общей точкѣ отправленія выра- жается очень важная метафизическая истина, которая одна можетъ доставить руководящую нить въ лабиринтѣ безъисходныхъ противорѣчій, которыя издавна раздѣ-
— 107 — ляютъ метафизиковъ различныхъ оттѣнковъ. Но когда обратимся къ ея нравственному смыслу, наше сужденіе значительно поколеблется. Ея односторонность и не- полнота сразу бросаются въ глаза. Кантъ выставилъ свое ученіе объ умопостигаемомъ характерѣ, какъ рѣ- шительный противовѣсъ нравственному Фатализму, онъ надѣялся имъ спасти идею долга и вдохновенное стрем- леніе къ воплощенію въ жизни нравственнаго идеала,— на дѣлѣ, конечно, былъ болѣе правъ Шопенгауэръ, когда обратилъ его въ Фундаментъ своего безотраднаго пессимизма. Фатализма Кантъ нисколько не устранилъ, онъ только придалъ ему видъ чрезвычайно мучитель- ный. Его теорія не оправдываетъ самаго главна- го—способности человѣка стать другимъ и дать новое направленіе своей волѣ. Съ этой точки зрѣнія, нрав- ственныя предписанія только дразнятъ человѣка, рас- крываютъ передъ нимъ его паденіе, но ничѣмъ помочь ему не могутъ; вся жизнь превращается въ какое-то представленіе маріонетокъ, безсмысленно повторяющее величавую драму, отъ вѣка совершившуюся въ без- временномъ умопостигаемомъ мірѣ. Кантъ всячески уклоняется отъ этого вывода, но онъ неизбѣжно слѣ- дуетъ изъ его основныхъ предположеній. Картина вы- ходитъ настолько мрачная, что даже и самъ Шопенгау- эръ не могъ на ней серьезно успокоиться: онъ раз- рушаетъ свою теорію въ самомъ существенномъ пунк- тѣ, признавъ возможнымъ абсолютное самоотреченіе личности отъ своей злой воли. Итакъ, попытки среднихъ, примирительныхъ рѣшеній въ своихъ результатахъ оказываются неудачными. Во-
— 108 - просъ о свободѣ сохраняется для философской мысли въ своей полной неприкосновенности, и, нужно приба- вить, въ своемъ своеобразномъ трагизмѣ. Дѣйствитель- но, его можно назвать трагическимъ вопросомъ въ фило- софіи; уже болѣе двухъ столѣтій во всѣхъ спорахъ, сосредоточенныхъ вокругъ пего, происходитъ коллизія двухъ интересовъ, одинаково серьезныхъ для нашего ума: теоретическій интересъ заставляетъ горячо отста- ивать распространеніе закона причинности на всѣ явле- нія міра; практическій—принуждаетъ насъ защищать самодѣятельность человѣческой личности. Отрицаніе причинности есть отрицаніе знанія; отрицаніе свободы есть отрицаніе нравственной жизни. Выходитъ, что мы однимъ интересомъ должны непремѣнно пожертвовать другому, и отъ насъ зависитъ, какой изъ двухъ мы вы- беремъ. Можно ли считать такое положеніе нормаль- нымъ и окончательнымъ? Еслибъ это было такъ, человѣческое сознаніе оказы- валось-бы осужденнымъ на вѣчное противорѣчіе съ со- бою при разсмотрѣніи вещей, наиболѣе для него важ- ныхъ. Такой печальный выводъ можно было-бы сдѣлать лишь въ томъ случаѣ, еслибъ всѣ возможныя попытки къ положительному разрѣшенію противорѣчія были уже на- вѣрное испробованы. А какъ доказать, что всѣ мыслимыя возможности въ какой-нибудь сферѣ исчерпаны до кон- ца? Не основывается-ли все противорѣчіе на одномъ недоразумѣніи,—хотя и укоренившемся, но всегаки устранимомъ? Достаточно-ли правильно и широко пони- маемъ мы интересы разума и нравственнаго чувства? И если нѣтъ, то гдѣ искать источникъ недоразумѣнія,—
— 109 въ нашемъ-ли представленіи о законѣ причинности, изгоняющемъ изъ міра всякій призракъ свободы, или въ нашемъ пониманіи требованій нравственнаго созна- нія? Въ какую сторону придется главнымъ образомъ обратиться, при нѣкоторомъ размышленіи замѣтить не трудно. Правда, вульгарная теорія безразличнаго про- извола (ІіЬегпт агЬпгіит іпбіИегепііае) выражаетъ смыслъ нашего нравственнаго самосознанія только очень грубо и приблизительно. Но все-же безъ идеи о само- дѣятельности нашей воли нравственная жизнь не мы- слима, и мы не ошибаемся въ нашемъ практическомъ интересѣ, когда стремимся ее оправдать во что-бы то ни стало. Напротивъ, наше пониманіе закона причин- ности должно вызывать невольное сомнѣніе, хотя-бы въ виду того Факта, что сторонники свободы также ссы- лаются на законъ причинности и ссылаются съ полнымъ логическимъ основаніемъ. Какъ представляемъ мы себѣ причинную связь ве- щей? Каждое явленіе предполагаетъ неизмѣнно пред- шествующее ему явленіе или совокупность явленій, какъ условіе своего происхожденія. И это касается не только общаго существованія каждаго даннаго явленія, но и всѣхъ его малѣйшихъ признаковъ, какъ по ихъ количественному, такъ и по качественно- му содержанію. Всѣ признаки явленія,—какъ и оно само,—предопредѣлены предшествующими условіями по неизмѣннымъ законамъ природы. Это вѣрно и о камнѣ, падающемъ съ крыши, и о самомъ сложномъ человѣче- скомъ дѣйствіи. Законъ причинности есть законъ не- измѣннаго единообразія въ послѣдовательности яв-
— 110 — леній,—вотъ опредѣленіе, которое теперь наиболѣе распространено и съ которымъ рѣдко рѣшаются спорить. Извѣстный англійскій логикъ Бонъ сдѣлалъ къ этому опредѣленію, —чисто Формальному,—очень важное до- бавленіе: онъ объявилъ, что законъ причинности есть просто Физическій законъ сохраненія энергіи. Какъ ни страненъ съ перваго взгляда этотъ неожиданный пере- ходъ отъ самаго общаго и коренного закона нашего ума въ область физики, Бэнъ, по моему мнѣнію, былъ совершенно правъ, когда на него отважился. Вѣдь еди- нообразная послѣдовательность явленій только тогда и понятна, когда мы предположимъ существованіе ихъ не- измѣннаго субстрата, всегда одареннаго однимъ и тѣмъ- же количествомъ движенія, которое совершается по однимъ и тѣмъ-же законамъ; и наоборотъ, если мы такой субстратъ признаемъ, неизмѣнное единообразіе въ по- слѣдовательности Феноменовъ природы является изъ него неизбѣжнымъ слѣдствіемъ. Эти соображенія бро- саютъ яркій свѣтъ на происхожденіе современнаго по- нятія о причинности: оно извлечено изъ данныхъ физики; его подлинная опора есть механическій законъ сохра- ненія движенія, поставленный въ основу объясненія за- коновъ природы еще со временъ Декарта; его научное подтвержденіе можно найти лишь въ явленіяхъ веще- ственнаго міра, и оно по аналогіи только переносится на явленія жизни и духа. Но вѣдь законъ причинности—со всѣми своими тре- бованіями—существовалъ въ человѣческомъ умѣ гораздо ранѣе возникновенія научной физики. И самый грубый дикарь, и едва начинающій сознавать ребенокъ пони-
— 111 — маютъ вопросъ: почему? и не могутъ мыслить дѣйствій безъ дѣятелей, ихъ производящихъ. Это непосред- ственное, отъ ума неотдѣлимое представленіе о при- чинности совпадаетъ-ли съ нашимъ Физическимъ поня- тіемъ о ней? Слишкомъ ясно, что прирожденный здра- вый смыслъ людей и современное міросозерцаніе — въ этомъ пунктѣ значительно расходятся. Недаромъ нѣ- которые знаменитые мыслители нынѣшняго столѣтія пытались серьезно утверждать, что законъ причинно- сти имѣетъ сравнительно недавнее происхожденіе въ человѣческомъ умѣ, что теперь даже большинство еще и не подозрѣваетъ его полновластности надъ приро- дою. Между тѣмъ человѣческія племена на самой низ- шей, миѳологической стадіи своего духовнаго роста,— развѣ отрицаютъ законъ причинности или ограничива- ютъ его примѣненіе? Для нихъ весь міръ представля- етъ замкнутую систему духовныхъ дѣятелей, кото- рые своею волею направляютъ всѣ его явленія, кото- рые то враждуютъ съ человѣкомъ, то любятъ его, и сообразно съ этимъ то его наказываютъ, то награжда- ютъ. При этомъ идеѣ объ единообразіи явленій, ко- нечно, мѣста нѣтъ; но причина для нихъ указывается (совершенно опредѣленно: она полагается въ творче- ской дѣятельности духовъ, наполняющихъ вселенную. Древніе Мексиканцы послѣдній день каждаго вѣка своей эры проводили въ несказанномъ страхѣ, — опа- саясь, что на слѣдующее утро солнце не взойдетъ со- всѣмъ. Но при этомъ они вовсе не думали, что такое несчастіе разразится безъ причины; они боялись толь- ко, что ихъ свирѣпое и ревнивое божество внезапно
— 112 — рѣшитъ, что людямъ существовать довольно и уничто- житъ всякую жизнь на землѣ. Они предвидѣли причину ожидаемой катастрофы, хотя безспорно въ нихъ пред- ставленіе о прочности мірового строя было очень слабо. Очевидно, общечеловѣческое понятіе о причинности гораздо шире современнаго Физическаго понятія о ней и вовсе не включаетъ непремѣнной мысли объ абсо- лютномъ единообразіи Феноменовъ природы. Весь смыслъ этого понятія въ слѣдующемъ: всякая дѣйствительность предполагаетъ силу, въ ней дѣйствующую,—утверждаю- щій ее актъ, ее производящее усиліе; всякая проявленная энергія подразумѣваетъ предсуществующую мощь та- кого проявленія, какъ объяснялъ причинную связь еще Аристотель. Въ прирожденномъ каждому уму законѣ причинности ничего, кромѣ этого, и не утверждается: мы должны искать дѣятеля—разъ дано дѣйствіе. Не мо- жетъ быть никакихъ сомнѣній, что такое понятіе о при- чинной связи не только общѣе современнаго Философ- скаго представленія о ней,—оно отличается и другимъ характеромъ. Характеръ Физической причинности кон- сервативный; въ ней всякое движеніе понимается, какъ простое продолженіе или сохраненіе движенія преж- няго, причемъ новая Форма движенія является неиз- бѣжнымъ логическимъ слѣдствіемъ предшествующей Формы по необходимымъ законамъ механики. Характеръ причинности въ обыкновенномъ пониманіи людей по преимуществу творческій. Причина есть то, что дѣй- ствуетъ,— производитъ, вновь рождаетъ слѣдствіе,—что пе- реводитъ его изъ состоянія чисто-потенціальнаго вт^ актуальное.
— 113 — Что Физическая причинность удовлетворительно объ- ясняетъ огромную область наблюдаемыхъ явленій,— объ этомъ не можетъ быть спора. Но вотъ вопросъ первостепенной важности и для философіи и для судьбы всего знанія: правда-ли, что мы должны исключительно ограничиться Физическимъ толкованіемъ причинной свя- зи и совсѣмъ отбросить ея общечеловѣческое пониманіе, какъ отношенія творческаго, — признавъ его за чистую иллюзію, хотя-бы и прирожденную нашему разуму? Въ этомъ весьма дозволительно сомнѣваться и для того существуютъ побужденія очень серьезныя. Я не буду долго останавливаться на понятіи о сверх- чувственной основѣ міра, котораго мнѣ уже пришлось коснуться при изложеніи Кантовскаго взгляда на свобо- ду. Скажу только, что какую-нибудь метафизическую основу дѣйствительности (будь она трансцендентна или имманентна вселенной, — будь то Непознаваемое Гер- берта Спенсера или Безсознательное Гартмана, или Воля Шопенгауэра или наконецъ личное Божество вѣ- рующихъ людей) долженъ принять всякій, кто не хо- четъ считать весь свѣтъ за свою собственную галлю- цинацію. Между тѣмъ слишкомъ очевидно, что сверх- Феноменальная основа міра не можетъ находиться къ вещамъ въ отношеніи явленія, неизмѣнно предшествую- щаго, къ явленіямъ послѣдующимъ,-—хотя бы въ виду того простого соображенія, что міровая основа, по са- мому понятію своему, не есть явленіе, а то, что бытіе всѣхъ явленій условливаетъ, творчески полагая ихъ приз- наки и отношенія. Однако я обращу Ваше главное вни- маніе на сферу дѣйствительности, несравненно болѣе
— 114 — къ намъ близкую,—даже самую близкую и реальную для насъ,—потому что всякую другую реальность мы только чрезъ нее и знаемъ,—на области явленій нашего духа. Разсматривая ихъ коренныя свойства, мы скоро убѣдимся, какъ трудно обойтись при ихъ объясненіи безъ предположенія о творческихъ причинныхъ свя- зяхъ, и какъ безсильны въ отношеніи къ нимъ всѣ Фи- зическія аналогіи. А въ идеѣ творчества, какъ увидимъ, лежитъ прямой и ясный путь къ положительному рѣше- нію вопроса о свободѣ дѣятельнаго начала въ человѣкѣ. Если сопоставимъ основные признаки причинности Физической (или механической) съ непосредственно наблюдаемыми качествами духовной причинности, полу- чимъ слѣдующіе весьма важные пункты различія. Всякій чисто-механическій процессъ характеризуется: 1) пол- ною опредѣленностью причины по количеству и при- родѣ входящихъ въ нее элементовъ, ея количествен- нымъ равенствомъ слѣдствію, (если брать причину и слѣдствіе въ строгомъ смыслѣ слова,—какъ предше- ствующее и послѣдующее состояніе матеріи), лошческою неизбѣжностью именно даннаго, слѣдствія, т. е. вообще абсолютною предопредѣленностью причинныхъ связей. 2) совершеннымъ равнодушіемъ дѣйствующей силы (движенія), къ идеальному смыслу и качеству прохо- димыхъ ею Формъ, (т. е. отсутствіемъ телеологическаго принципа). Въ жизни духа непосредственному опыту открываются прямо противоположные признаки. Въ ду- ховной дѣятельности мы усматриваемъ: I) сравнитель- ную внутреннюю неопредѣленность причинъ; когда, напр., въ рядѣ сложныхъ дѣйствій мы осуществляемъ какое-
— 115 — нибудь общее наше намѣреніе,—индивидуальнаго ха- рактера этихъ дѣйствій никакъ нельзя съ геометриче- скою очевидностью вывести изъ содержанія намѣренія; въ области духа дѣйствующая сила не только мѣняетъ случайную для нея Форму: въ ней присутствуетъ мо- ментъ творческаго самоопредѣленія; она дѣйствительно порождаетъ новый актъ, при которомъ причина соот- вѣтствуетъ дѣйствію, но не тождественна ему; 2) мы замѣчаемъ преимущественно качественный характеръ порождаемыхъ духовною причинностью слѣдствій; отъ своихъ дѣйствій мы требуемъ прежде всего смысла, т. е. сообразности съ нашими цѣлями. И такъ, если всякую причинную связь вообще можно представить, какъ нѣкоторый переходъ потенціи въ актъ, очевидно, что въ СФерѣ духовныхъ явленій этотъ законъ имѣетъ иноё значеніе, чѣмъ въ СФерѣ вещественной. Въ этой послѣдней онъ имѣетъ только относительный смыслъ. Въ природѣ Физической каждое предшествующее явле- ніе представляется столь-же законченнымъ и актуаль- нымъ, какъ и послѣдующее:—вся сила, въ немъ дѣй- ствующая, въ немъ обнаружилась и вылилась. Эта сила мѣняетъ случайныя Формы, и постороннему наблюдате- лю Формы предшествующія кажутся потенціями Формъ послѣдующихъ. Однако такое различіе не касается ихъ внутренняго существа: въ предшествующихъ Формахъ ровно столько силы, сколько и въ послѣдующихъ,—въ мірѣ Физическомъ все дано однажды навсегда,—и за- пасъ матеріи, и запасъ движенія,—въ немъ ничего дѣй- ствительно новаго не возникаетъ. Совсѣмъ въ другомъ видѣ мы воспринимаемъ жизнь духа. Сила творчества
— 116 — есть его глубочайшій признакъ: духъ самъ въ себѣ, въ своей внутренней дѣйствительности есть потенція или мощь новыхъ проявленій или новыхъ актовъ, непрерывно расширяющихъ конкретное содержаніе его бытія. Основное свойство матеріи—инертная эквивалентность при внѣшней подвижности; основное свойство духа- способность дѣйствительнаго развитія. Изъ этого можно видѣть, что пониманіе причинности, которое мы на- звали общечеловѣческимъ, — какъ справедливо указывали Фихте, Менъ де Биранъ и многіе другіе,—почерпнуто изъ нѣдръ нашего самосознанія; и что, отрицая прямыя по- казанія нашего внутренняго опыта о природѣ нашего д,—мы наносимъ неисцѣлимый ударъ самому коренному, всякое знаніе предупреждающему закону нашей мысли*). Такимъ является общій характеръ духа для непо- средственнаго самочувствія. Такимъ онъ остается и во всѣхъ частныхъ Формахъ и стадіяхъ духовной дѣятель- ности. Присутствіе творческой силы обнаруживается для насъ во всѣхъ актахъ—и нашего воспоминанія, и воображенія, и мышленія, и воли. Но онъ сказывается и въ такой области, въ которой мы прямо не сознаемъ своей самодѣятельности, — я разумѣю безсознательное, говоря точнѣе, — сверхсознателъное творчество нашей души. Формы его проявленій безчисленны, но мы оста- новимся на самой грубой и непосредственной,—на вос- пріятіяхъ нашей чувственности. Ощущенія зрѣнія, слуха, осязанія и т. д. можно-ли разсматривать, какъ простой механическій результатъ внѣшняго механическаго процесса? Для человѣка сколь- *) См. дополненіе і-вое.
— 117 - ко-нибудь опытнаго въ психологическихъ изслѣдова- ніяхъ отвѣтъ непремѣнно долженъ быть отрицатель- нымъ. Во избѣжаніе всякихъ недоразумѣній я настоя- тельно повторяю, что говорю тутъ объ ощущеніяхъ,— въ ихъ особенной психической природѣ,— а вовсе не о процессахъ во внѣшнемъ мірѣ и въ нашей нервной системѣ, которые ихъ возникновенію предшествуютъ и вполнѣ механически объяснимы. Я говорю не о ко- лебаніяхъ эѳира или воздуха, не о молекулярномъ движеніи атомовъ нерва, приводящихъ внѣшнее раз- драженіе къ нервнымъ центрамъ, — не о движеніи въ этихъ центрахъ или въ той болѣе утонченной средѣ,— Необходимость признать которую недавно такъ остро- умно доказывалъ здѣсь одинъ изъ нашихъ сочленовъ; я говорю не о механическомъ коррелатѣ ощущеній, а о томъ, для чего этогъ коррелатъ является корре- латомъ, — положимъ, о томъ зеленомъ пятнѣ, которое Послѣ очень сложныхъ Физическихъ процессовъ и внѣ И внутри нашего организма—вдругъ является въ полѣ Нашего зрѣнія. Механическое движеніе атомовъ, по механическимъ законамъ, можетъ породить только дру- гое, эквивалентное движеніе атомовъ. Между тѣмъ въ зеленомъ пятнѣ не усматривается ни атомовъ, ни дви- женія,—за то замѣчается нѣчто такое, чего въ ато- махъ нѣтъ,—зеленая окраска, тогда какъ всякому извѣст- но, что Физическіе атомы сами по себѣ никакого цвѣта не имѣютъ. Очевидно, зеленое пятно, по всѣмъ своимъ признакамъ, представляетъ что-то абсолютно инородное сравнительно съ тѣми перемѣщеніями ато- мовъ, которыя опредѣляютъ моментъ его появленія, и
— 118 — его никоимъ образомъ нельзя разсматривать, какъ ме- ханическое продолженіе этихъ перемѣщеній. Поэтому Дюбуа Реймонъ былъ глубоко правъ, когда утвер- ждалъ, что въ возникновеніи самаго перваго, самаго элементарнаго ощущенія мы получаемъ такой Фактъ, для объясненія котораго механическое воззрѣніе не имѣетъ объясняющихъ данныхъ. Что-же это значитъ? Въ объясненіи самыхъ элемен- тарныхъ Феноменовъ психической жизни механическій принципъ оказывается безсильнымъ; мы не можемъ даже вообразить себѣ такого взаимодѣйствія отъ вѣка существующихъ безсознательныхъ элементовъ, изъ ко- тораго съ логическою очевидностью вытекали-бы наши ощущенія въ ихъ специфическихъ качествахъ, т. е. въ ихъ цвѣтности, звучности и т. д. (конечно, если не считать вполнѣ достаточнымъ объясненіемъ ученіе Лейб- ница о монадахъ, безсознательно отражающихъ всю вселенную, и о предустановленной гармоніи,—или еще менѣе понятную теорію Кцольбе, съ его міровою ду- шою,—не говоря уже о томъ, что оба эти мыслителя не разрѣшаютъ вопроса, а только отодвигаютъ его въ неопредѣленное прошлое: ибо вопросъ объ источникѣ качественнаго разнообразія нашихъ представленій и ощущеній остается и для нихъ). Между тѣмъ наши психическія состоянія суть явленія совершенно реаль- ныя; какъ я уже говорилъ, они даже реальнѣе для насъ, чѣмъ все другое: обо всемъ остальномъ мірѣ мы судимъ на основаніи того, что воспринимаемъ въ себѣ. А всякое явленіе имѣетъ причину. Назовемъ причину ощущеній въ ихъ своеобразной природѣ — психическою
— 119 — силою,—не предрѣшая заранѣе, есть-ли эта сила нѣчто отдѣльное отъ Физическаго субстрата вещей, или,— по предположенію очень распространенному, но го- раздо болѣе туманному,—и она, и вещество только двѣ параллельныя стороны въ проявленіи одного общаго неизвѣстнаго X—а, лежащаго въ основѣ всего міра. Является вопросъ: въ какомъ причинномъ отношеніи находится психическая сила къ своимъ продуктамъ— ощущеніямъ? Слишкомъ ясно, что тутъ мыслимо одно творческое отношеніе, т. е. мы здѣсь имѣемъ дѣло съ продуктами, непрерывно вновь возникающими, а не съ простою перестановкою качественно и количественно неизмѣн- ныхъ элементовъ. Пока совсѣмъ нѣтъ внѣшнихъ возбу- жденій,—наше сознаніе ничѣмъ еще не наполнено и ничего въ себѣ не содержитъ. Едва возбужденія нача- лись, психическая сила отвѣчаетъ на каждое изъ нихъ специфическимъ, самобытнымъ, актомъ воспріятія, и эти акты постепенно образуютъ матеріалъ для ея даль- нѣйшей дѣятельности. Иначе мы не можемъ себѣ пред- ставить дѣйствіе внѣшняго міра на наше сознаніе. Духъ не есть существо только страдательное,—даже въ его чувственной воспріимчивости; мы не имѣемъ понятія, каковы тѣ несознаваемые процессы, которыми условли- вается въ нашей душѣ происхожденіе отдѣльныхъ ощущеній, но мы неизбѣжно должны признать, что это процессы характера творческаго. Косвенное тому подтвержденіе находимъ въ слѣдующемъ: мы можемъ съ очевидностью опредѣлить скорость и направленіе движенія какой-нибудь массы, изъ условій его возник-
- 120 — новенія, — если они намъ даны; любое механическое движеніе намъ понятно во всѣхъ его признакахъ и мо- жетъ быть въ малѣйшихъ подробностяхъ предсказано а ргіогі, если намъ извѣстны его причины. Но мы мо- жемъ имѣть очень ясное понятіе объ общей природѣ психической силы; самое точное знаніе о свѣтовыхъ колебаніяхъ эѳира и строеніи нервной системы,—и все таки мы никогда не будемъ въ состояніи съ очевид- ностью вывести, почему на одни колебанія сознаніе отвѣчаетъ ощущеніями краснаго цвѣта, на другіе, по- ложимъ, желтаго. Отчего зависитъ такая невозмож- ность, объяснить нетрудно. А ргіогі выводимо только то, что во всей полнотѣ своего содержанія допускаетъ отчетливое логическое опредѣленіе. Но попытайтесь указать отчетливый логическій признакъ, которымъ вос- пріятіе краснаго цвѣта отличается отъ воспріятія желтаго? Во всѣхъ нашихъ психическихъ состояніяхъ мы имѣемъ нѣчто непосредственное, прямо данное, въ своей внутренней индивидуальности неопредѣлимое. Въ этомъ отношеніи творчество нашей чувственности вполнѣ совпадаетъ со всѣми другими видами духовнаго творчества,—между прочимъ съ творчествомъ худо- жественнымъ. Мы Можемъ очень хорошо знать общій замыселъ художника, и все таки никогда не съумѣемъ, отправляясь отъ него, геометрически построить живыя, въ своей непосредственной конкретности безконечно содержательныя подробности его произведенія. Логи- ческій анализъ здѣсь безсиленъ,—здѣсь нужно повто- рить самый творческій процессъ; но мы можемъ по- нять внутреннюю сообразность замысла и художествен-
— 121 — наго созданія, когда оно стоитъ уже предъ нашими гла- зами. Такъ бываетъ и при обсужденіи явленій психиче- ской жизни вообще: до извѣстной степени мы способны указать ихъ внутреннюю соотвѣтственность съ тѣми мо- тивами, которые ихъ вызвали; но дальше этого мы идти не въ состояніи: тамъ начинается ужъ область творчества. Такимъ образомъ непосредственное творчество на- шего духа является основою и почвою, на которой постепенно развиваются всѣ явленія нашего сознанія. (Напомню, по этому поводу, превосходныя, изслѣдова- нія Вундта, показывающія, что нашимъ чувственнымъ воспріятіямъ предшествуютъ очень сложные процессы сопоставленій и умозаключеній, созидающіе въ своемъ результатѣ идеальныя концепціи, весьма отличныя отъ первоначальнаго матеріала этихъ процессовъ). Это не- посредственное творчество въ области ощущеній и чувствъ, несомнѣнно, не находится ни въ какой зависи- мости отъ усилій и свободнаго выбора нашего инди- видуальнаго сознанія. Пока никакихъ ощущеній не да- но, не можетъ возникнуть и то, что мы называемъ своею личностью. Творческіе процессы, образующіе міръ непосредственныхъ воспріятій, для насъ безот- четны и несознаваемы, ихъ порожденія представля- ются намъ невольными и полученными извнѣ, они сами никогда не попадаютъ въ наше сознающее л, и мы ни въ чемъ не чувствуемъ себя настолько подчи- ненными и страдательными, какъ въ нашемъ воспрія- тіи внѣшней намъ реальности. Какъ примирить это чувство индивидуальной принужденности съ внутрен- нею свободою всякаго творчества? Кто является носи-
— 122 — телемъ и вершителемъ этихъ безотчетныхъ творчес- кихъ дѣйствій,—наше ли высшее л, о которомъ гово- рятъ Гелленбахъ, Дю Прель или современные Фран- цузскіе изслѣдователи раздвоенія личности? Или эти процессы абсолютно безсознательны — сами въ себѣ? И если послѣднее вѣрно, въ чемъ они совершаются,—въ единомъ ли всемірномъ субстратѣ всякой психической жизни, какъ думаетъ Гартманъ,—или этотъ субстратъ индивидуализировался въ каждомъ отдѣльномъ сознаю- щемъ существѣ, какъ предполагалъ Фихте Младшій? Отчего эти процессы такъ привязаны къ Физическимъ условіямъ и такъ единообразны въ существахъ, одина- ково организованныхъ? Все это вопросы чрезвычайно трудные, соприкасающіеся съ самыми коренными зада- чами метафизики и они ѵклонили-бы насъ слишкомъ У далеко отъ нашего предмета. Для насъ достаточно того общаго вывода, что психическая жизнь уже въ самыхъ зачаткахъ своихъ не допускаетъ механическаго объясненія и непремѣнно предполагаетъ, какъ свое условіе, элементъ творчества *). Но должны-ли мы такъ и ограничиться признаніемъ только безотчетныхъ творческихъ процессовъ, безъ которыхъ ничто психическое не можетъ быть введено въ кругъ психическаго бытія, а во всей сознаваемой нами послѣдовательности душевныхъ актовъ видѣть лишь отраженное повтореніе механическихъ, во всѣхъ частяхъ предопредѣленныхъ процессовъ, совершаю- щихся въ нашихъ мозговыхъ центрахъ? Присутствуетъ ли въ нашей духовной жизни творчество, сознаваемое. *") См. дополненіе 2-ое.
— 123 — нами, какъ таковое? Что скажемъ мы о тѣхъ актахъ нашего духа, которые мы сами совершаемъ, которые мы переживаемъ, какъ свои, о которыхъ мы съ непобѣди- мою очевидностью прямо знаемъ, что ихъ дѣйствитель- ность исключительно отъ насъ зависитъ? Эти акты от- носятся не только къ нашей дѣятельности во внѣшнемъ мірѣ, они глубоко охватываютъ всю нашу внутреннюю жизнь,—они выражаются и въ рѣшеніяхъ нашей воли, и въ художественныхъ созданіяхъ нашей Фантазіи, и въ сложныхъ умозаключеніяхъ нашего разума. Когда я выбираю между двумя возможными дѣйствіями, я знаю,— что это я дѣлаю выборъ, что онъ возможенъ для меня въ обѣ стороны, что я предпочитаю одно другому собственною властью,—а не какимъ нибудь непреобори- мымъ внушеніемъ внѣшней мнѣ силы. Я объ этомъ не изъ какихъ-нибудь отвлеченныхъ основаній догадыва- юсь,—я это непосредственно въ себѣ вижу. Когда я о чемъ-либо думаю, я знаю, что теченіе моихъ идей зависитъ отъ меня, что мысли мои не сами собою про- ходятъ въ моей головѣ (тогда-бы я только грезилъ), но что я самъ ихъ направляю къ рѣшенію той или другой задачи,—ничѣмъ не понуждаемый. Точно также художникъ создаетъ образъ не только по одному непосредственному и безотчетному наитію (хотя такое наитіе есть необходимый элементъ художественнаго творчества), но и по свободному избранію средствъ, отвѣчающихъ поставленной цѣли (въ этомъ заключается техника художественнаго процесса). Можно-ли эту непосредственную очевидность нашей самодѣятельно- сти, эту прямо усматриваемую неизбѣжность нашихъ
— 124 — усилій, (т. е. новыхъ проявленій нашей энергіи),—считать за простой миражъ нашего сознанія? Это пробовали доказывать съ давнихъ поръ,—такой взглядъ и въ современной психологіи надо считать го- сподствующимъ. Еще Спиноза утверждалъ, что если камень одарить сознаніемъ, то онъ навѣрное думалъ- бы, что падаетъ на землю по собственной охотѣ, что чувство свободы представляетъ исключительный про- дуктъ нашего невѣдѣнія тѣхъ причинъ, которыя во всѣхъ мельчайшихъ подробностяхъ предопредѣляютъ содержаніе нашихъ поступковъ. Однако, противъ та- кого отрицанія, которое обосновывается обыкновенно или общею ссылкою на законъ причинности, или ка- кою-нибудь предвзятою психологическою теоріею, или гипотетическими предположеніями чисго-метаФизиче- скаго свойства, —можно представить соображенія, очень важныя. И прежде всего нужно указать на общую не- мыслимостъ обмана въ нашемъ сознаніи психическихъ явленій. Мы можемъ ошибаться въ ихъ отвлеченномъ толкованіи и оцѣнкѣ,—но не въ ихъ Фактической на- личности или непосредственно данныхъ качествахъ,— по той простой причинѣ, что наши психическія явленія только въ нашемъ сознаніи и существуютъ и больше ихъ нигдѣ нѣтъ-, стало быть, какъ они въ сознаніи даны, такова и ихъ единственная дѣйствительность. Это — истина огромнаго значенія, и пренебреженіе къ ней влечетъ къ неисправимымъ заблужденіямъ въ психоло- гіи. Между внѣшнимъ міромъ и нашимъ познаніемъ стоитъ преломляющая призма всей нашей душевной жизни и своеобразныхъ способовъ нашей чувственной
— 125 — воспріимчивости. Внѣшнюю природу мы знаемъ только чрезъ психическіе значки (наши ощущенія) и они легко вводятъ насъ въ иллюзію; но эти значки мы восприни- маемъ такими, каковы они на дѣлѣ. Когда человѣкъ съ отрѣзанною рукою чувствуетъ неудержимую потреб- ность почесать ее,—онъ ошибается не въ своемъ ощу- щеніи зуда, а въ своемъ невольномъ забвеніи того, что руки у него нѣтъ. Что справедливо о всѣхъ психиче- скихъ явленіяхъ вообще, то вполнѣ прилагается и къ нашему самочувствію своей дѣятельности. Между на- шею волею и нами нѣтъ никакой призмы, она не есть что-нибудь внѣ насъ лежащее,—что мы должны были- бы воспринимать въ пассивномъ ощущеніи, подобно тому, какъ мы ощущеніемъ осязанія воспринимаемъ уколъ булавки, или въ ощущеніяхъ свѣта — колебанія эѳира. Мы испытываемъ наши психическіе акты только черезъ то, что совершаемъ ихъ. Мы не ощущаемъ нашу мыслящую дѣятельность, какъ что-то внѣшнее,—а про- сто мыслимъ, мы не воспринимаемъ нашего хотѣнія, а хо- тимъ. Это ежеминутно говоритъ намъ внутренній опытъ, и его показаній нельзя заглушить никакими софизмами. Въ этой неизбѣжности внутренняго переживанія актовъ для ихъ психическаго усвоенія, можетъ быть, коренится трудная возобновимость чисто-активныхъ состояній нашей души въ нашей памяти: мы часто искренно готовы извинять наши прошлые проступки несчастнымъ стеченіемъ обстоятельствъ, — даже и тогда, когда въ моментъ ихъ совершенія имѣли ясное сознаніе ихъ добровольности. Что касается сравненія Спинозы, то оно, конечно, гораздо болѣе остроумно, чѣмъ
— 126 - основательно. Мы не знаемъ, что думалъ-бы ка- мень о своемъ паденіи, еслибъ сознавалъ себя; но въ насъ происходитъ очень много явленій, причинъ кото- рыхъ мы не знаемъ и все-таки своему произволу ихъ не припишемъ. Когда у кого-нибудь судорогою сво- дитъ ногу,—онъ можетъ не имѣть никакого понятія о причинахъ, вызвавшихъ неожиданное сокращеніе въ его мускулахъ; но, конечно, онъ никогда не подума- етъ, что судорога произошла съ его добраго согласія. Потерявъ равновѣсіе, мы падаемъ по тѣмъ-же зако- намъ, какъ и камень; но ни одному здоровому человѣку не придетъ въ голову, что онъ надаетъ добровольно,— хотя-бы онъ совсѣмъ не зналъ законовъ тяготѣнія, а тѣмъ болѣе причинъ, порождающихъ ихъ всеобщее господство. Другое возраженіе противъ гипотезы самообмана въ объясненіи нашего дѣятельнаго самочувствія можно на- звать апріористическимъ. Если откинуть всякое представ- леніе о дѣятельномъ элементѣ въ нашемъ сознаніи,— оно не только обращается въ сплошную, совсѣмъ без- предметную галлюцинацію,—оно при этомъ выпадаетъ изъ всѣхъ возможныхъ логическихъ категорій, оно ста- новится понятіемъ, совершенно неопредѣлимымъ, без- содержательнымъ, себѣ противорѣчащимъ. Подробное обсужденіе этого вопроса отвлекло-бы насъ далеко, я сдѣлаю лишь самыя общія указанія: когда некому сознавать или нечего сознавать,—очевидно не можетъ воз- никнуть и никакого сознанія. Всякое сознаніе есть внут- ренно-усматриваемое соотношеніе того, что въ насъ сознаетъ, къ тому, что не есть оно,—иначе говоря,—
— 127 — субъекта и объекта, принципа внутренняго и принципа внѣшняго. Никакое сознаніе немыслимо безъ сознаю- щаго и сознаваемаго, какъ двухъ необходимо другъ друга предполагающихъ терминовъ. Какъ же опредѣ- лить отношеніе этихъ терминовъ между собою? Оче- видно, оно мыслимо только въ Формѣ взаимодѣйствія. Чтобы актъ сознанія состоялся, нужно возбужденіе со- знающаго центра, какъ дѣйствіе извнѣ, —нужно далѣе усвоеніе этого возбужденія, какъ дѣйствіе, идущее изнут- ри. Иначе дѣло происходить не можетъ,—всякое дѣй- ствіе на что-нибудь предполагаетъ противодѣйствіе со стороны, дѣйствію подлежащей. Чѣмъ-бы ни выража- лась реакція сознающаго субъекта на впечатлѣнія внѣш- няго міра,—простымъ актомъ вниманія, или сопроти- вленія, или внутренняго одобренія, или наконецъ стра- данія и отвращенія,—во всѣхъ случаяхъ Фактъ сознанія подразумѣваетъ самодѣятельность субъекта, отвѣчаю- щую на содержаніе внѣшняго міра, имъ воспринимае- маго. Всякое сознаніе неизбѣжно есть усмотрѣніе себя, какъ центра дѣятельности, въ отличіе отъ всего, что къ СФерѣ нашей дѣятельности не принадлежитъ. Это усмотрѣніе можетъ имѣть различныя степени ясности, но сущность его всегда одна и та-же. А вѣдь это зна- читъ, что сознаніе предполагаетъ самодѣятельность, какъ свое совершенно неустранимое условіе и какъ свое подлинное (а не мнимое только и кажущееся) содер- жаніе. Нельзя воспринять чужую силу, не испытавъ своего ей сопротивленія. Сознающему существу нечего больше сознавать, (ибо самосознаніе есть уже результатъ сознанія), кромѣ своего взаимодѣйствія съ другими су-
— 128 — ществами, —а могло-ли бы оно воспринять взаимодѣй- ствіе, еслибы въ его сознаніи не встрѣчались двѣ ре- альныя дѣятельности? И мы въ самомъ дѣлѣ сознаемъ въ себѣ-и силу внутреннюю, какъ нашу собственную, творческую (отъ себя начинающую дѣйствія) мощь, — и силу внѣшнюю, какъ то, что эту мощь парализуетъ и останавливаетъ; и для насъ вполнѣ ясно, что чувство принужденія, насилія совершенно немыслимы безъ чув- ства нашей свободы, нашей способности самопочинныхъ дѣйствій, —пока принужденіе отсутствуетъ. Безъ лежа- щей въ насъ внутренней самобытности, мы не могли-бы и подозрѣвать реальности и внѣшности насъ окружаю- щаго міра, онъ представлялся-бы намъ чредою безса- мостныхъ призраковъ, какъ превосходно показалъ Шо- пенгауэръ. Прибавлю къ этому, что въ такомъ случаѣ никакое глубокомысліе не смогло-бы отчетливо отвѣ- тить: чѣмъ было-бы тогда сознаніе и какъ было-бы оно возможно? Конечно, аргументы этого рода должны показаться абстрактными. Но нельзя не согласиться,—плохой при- знакъ для философской гипотезы, когда ея послѣдова- тельное приложеніе къ предмету, приводитъ къ поня- тіямъ, которыхъ нельзя выразить ни на какомъ чело- вѣческомъ языкѣ и никакими логическими способами нельзя мыслить. А именно это происходитъ съ отри- цаніемъ самодѣятельности нашего сознанія. Впрочемъ существуютъ и болѣе простыя, чисто Фактическія до- казательства совершенной непригодности теоріи меха- ническаго детерминизма къ объясненію сознательной душевной жизни. Однимъ изъ главныхъ между ними
— 129 — надо считать присутствіе цѣлесообразности въ нашихъ душевныхъ актахъ. Остановимся на той области духовнаго творчества, которой по преимуществу приходится приписывать характеръ внутренней необходимости,—на нашихъ по- знавательныхъ процессахъ. Въ то-же время ихъ без- спорнымъ признакомъ является глубокая цѣлесообраз- ность. Разумъ всегда стремится къ раскрытію, обосно- ванію, доказательству имъ усвояемой истины,—въ- этомъ единственный жизненный двигатель всякой теоретиче- ской дѣятельности. Одинаковая цѣлесообразность гос- подствуетъ и въ обыденномъ, житейскомъ употребле- ніи нашего ума. Вѣдь даже въ тѣхъ случаяхъ, когда мы нашими умственными силами злоупотребляемъ и внушаемъ завѣдомую ложь, мы и тогда поступаемъ цѣлесообразно, ибо направляемъ всѣ наши усилія къ тому, чтобы нашъ обманъ восторжествовалъ. Между тѣмъ—чтб предполагаетъ всякая цѣлесообразная дѣя- тельность? Она неизбѣжно подразумѣваетъ два одина- ково необходимыхъ элемента: і) наличность цѣли, т. е. общей идеи желательнаго результата дѣйствія; 2) пол- ную независимость цѣлесообразно-дѣйствующей силы въ выборѣ средствъ и путей дѣйствія, т. е. совершенно безразличное, свободное къ нимъ отношеніе, пока ихъ соотвѣтственность цѣли не признана, — иначе говоря, пока они не выбраны. Что это такъ,—ясно до очевид- ности. Еслибъ существовала цѣль, и не было силы, свободно избирающей пути ея выполненія, она никогда и не была-бы выполнена; еслибъ существовала только свободная сила, но ей не предстояло никакой цѣли,—
— 130 — ей нечего было-бы преслѣдовать. И въ цѣлесообразной дѣятельности нашего разума оба эти элемента присут- ствуютъ, и мы это знаемъ навѣрное изъ нашего само- наблюденія. Познаніе истины есть та верховная задача, которая постоянно предносится усиліямъ мысли; свобода нашего мыслящаго >7 есть то условіе, безъ котораго истина могла-бы быть достигнута развѣ слѣпымъ слу- чаемъ. >И въ самомъ дѣлѣ, —въ чемъ-бы мы ни полагали цѣль нашихъ размышленій въ данную минуту,—въ вы- веденіи-ли математической теоремы или въ обобщеніи реальныхъ Фактовъ, подлежащихъ нашему наблюде- нію, — одинаково необходимо намъ внутренно возвы- ситься надъ потокомъ случайныхъ и логически безсвяз- ныхъ представленій, каждое мгновеніе проносящихся въ нашей головѣ, выбрать между ними или вызвать вновь такія, которыя намъ пригодны по своему смы- слу, сосредоточиться на нихъ и установить между ними такое соотношеніе, которое дѣйствительно обра- щаетъ ихъ въ средство, въ путь къ намѣченному вы- воду. Внутренняя необходимость есть свойство дости- гнутаго содержанія познанія; но она вовсе не упразд- няетъ свободы творческаго пути, къ нему приведшаго. Напротивъ, это необходимое содержаніе потому только въ нашемъ умѣ и возникло, что мы его самодѣятельно искали, не удовлетворяясь случайными мечтами о по- знаваемыхъ предметахъ. Въ этомъ смыслѣ правъ былъ Декартъ, когда объяснялъ происхожденіе заблужденій изъ дурного употребленія воли, руководящей нашими сужденіями. Подумаемъ только, какой глубоко несо- образный видъ получитъ въ нашихъ глазахъ познава-
131 — тельный процессъ, если мы серьезно предположимъ, что никакой свободы выбора между идеями въ нашемъ разумѣ не существуетъ,—что весь ходъ нашего мышле- нія, и въ общемъ направленіи и во всѣхъ частныхъ подробностяхъ, Фаталистически предопредѣленъ меха- низмомъ первоначальныхъ элементовъ психической жизни. Какъ-бы мы ни представляли себѣ этотъ меха- низмъ, во всякомъ случаѣ окажется, что элементы, никакой истины не содержащіе (ибо истина еще должна выработаться изъ познавательнаго процесса), черезъ механическую (т. е. опять таки къ интересамъ истины совсѣмъ равнодушную, — механизмъ движется причи- нами, а не цѣлями) реализацію своихъ свойствъ и отношеній, создаютъ то, что мы считаемъ истиною. Какъ вѣрить въ такую истину, и не будетъ-ли всякая наша вѣра въ нее въ свою очередь лишь случайнымъ механическимъ продуктомъ? Такимъ образомъ вопросъ о свободѣ воли *) является для насъ въ нѣкоторомъ новомъ освѣщеніи: свобода есть неустранимое условіе истинной нравственности,—съ этимъ соглашаются мно- гіе. Рѣже замѣчаютъ, что свобода воли есть условіе достовѣрнаго знанія, условіе самой возможности ра- зума. Дѣятельность ума по существу цѣлесообразна; а цѣлесообразность безъ свободы немыслима. На этомъ я остановлюсь. Въ творческой силѣ, лежа- щей въ основѣ всего духовнаго, въ достовѣрности на- шего внутренняго опыта, въ дѣятельной природѣ на- *) Терминъ воля я понимаю въ широкомъ смыслѣ дѣятельной силы нашего духа вообще.
— 132 — шего сознанія и въ цѣлесообразности психическихъ ак- товъ мы уже имѣемъ общія условія, которыя даютъ ключъ къ рѣшенію важнаго вопроса о свободѣ нрав- ственныхъ дѣйствій человѣка. Теперь мнѣ кажется, легко предугадать, какое оно должно принять напра- вленіе и къ какимъ привести окончательнымъ результа- тамъ. Я просилъ-бы позволенія Общества, въ предстоя- щемъ реоератѣ представить ему доказательства слѣду- ющихъ тезисовъ: I) Всякое одушевленное существо въ своей дѣятель- ности направляется общими стремленіями, которыя на- ходятся къ частнымъ дѣйствіямъ, ихъ осуществляю- щимъ, въ отношеніи творческомъ, а не механическомъ. Въ этомъ заключается свобода, отдѣляющая всеживое отъ міра бездушнаго. 2) Наши прирожденныя стремленія, въ своемъ перво- начальномъ видѣ, не поднимаются надъ уровнемъ без- отчетныхъ. и шаткихъ влеченій и склонностей. Только усиліями нашей воли они получаютъ опредѣленность и сознательность. Въ этомъ состоитъ свобода всѣхъ су- ществъ съ сложною духовною организаціей. 3) Въ человѣческой душѣ заключены безконечныя потенціи добра и зла, и отъ творчества нашей воли за- виситъ, какая изъ нихъ всецѣло овладѣетъ нами. Когда выборъ между ними совершился,—или добрая или злая жизнь дѣлаются для человѣка неизбѣжными. Но эта неизбѣжность не есть роковой законъ, непобѣдимый абсолютно. Глубокое оправданіе предписаній нашей со- вѣсти лежитъ въ возможности для насъ нравственныхъ
— 133 — переворотовъ, кореннымъ образомъ переставляющихъ дви- жущія силы нашей дѣятельности. Въ этомъ состоитъ нравственная, собственно человѣческая свобода личности. II Нравственная свобода человѣческой личности. Мой предшествующій рефератъ вызвалъ оживленныя пренія, вполнѣ понятныя при чрезвычайной трудности и сложности затронутаго мною вопроса. Въ общемъ ходѣ моего разсужденія, кажется, не осталось ни одного существеннаго пункта, который не послужилъ-бы пово- домъ для горячихъ возраженій съ самыхъ разнорѣчивыхъ точекъ зрѣнія. Между тѣмъ въ прошлый разъ я выска- залъ основныя посылки моей теоріи, безъ которыхъ все остальное въ ней получитъ видъ двусмысленный и неясный. Поэтому я считаю себя обязаннымъ хотя бы кратко напомнить Обществу мои важнѣйшія положенія: я тѣмъ болѣе признаю это необходимымъ, что въ на- паденіяхъ на мои выводы немалая роль принадлежала простому недоразумѣнію. Прежде всего я утверждаю, что господствующее въ современной философіи пониманіе закона причинности страдаетъ односторонностью и предвзятою узкостью. Законъ причинности мы обыкновенно отождествляемъ съ неизмѣннымъ единообразіемъ въ послѣдовательности явленій. Соотвѣтственно этому,—единственную основу дѣйствительности мы видимъ въ нѣкоторомъ субстратѣ, всегда неизмѣнномъ и равномъ себѣ, всегда обладаю-
— 134 - щемъ однимъ и тѣмъ-же количествомъ движенія, со- вершающагося по однимъ и тѣмъ-же механическимъ законамъ. Въ прошлый разъ я старался объяснить какъ тѣсно эти два предположенія,—о всегдашнемъ едино- образіи явленій и механической неизмѣнности мірового субстрата,—связаны между собою: абсолютное едино- образіе всѣхъ Феноменовъ природы было-бы невозмож- ною вещью, еслибъ субстратъ дѣйствительности внут- ренно мѣнялся, еслибъ на нѣкоторыхъ стадіяхъ своего существованія онъ обнаруживалъ совсѣмъ новыя силы и акты, до тѣхъ поръ никакой Фактической наличности не имѣвшіе. Такимъ образомъ законъ причинности въ его современномъ пониманіи, послѣдовательно раскры- тый, неизбѣжно превращается въ механическій законъ сохраненія энергіи, составляющій одно изъ сравнительно недавнихъ пріобрѣтеній физики. И вотъ я доказывалъ, что такое приравненіе чисто-ФИЗическаго закона руко- водящему закону всякаго сознанія,—при обсужденіи ка- кихъ-бы то ни было явленій,—ни на чемъ не основано, противорѣчитъ себѣ, искажаетъ первоначальный и ко- ренной смыслъ закона причинности. Непосредственный смыслъ закона причинной связи, существующаго въ нашемъ разумѣ, какъ нѣкоторый неустранимый уголъ зрѣнія на все дѣйствительное,—никакого абсолютнаго еди- нообразія явленій не предполагаетъ,—онъ гораздо шире И проще; онъ весь въ слѣдующемъ: всякій актъ предпо- лагаетъ дѣятеля, всякая проявленная реальность подразумѣ- ваетъ воплощающуюся въ ней силу. Изъ этихъ самоочевид- ныхъ постулатовъ мысли вытекаетъ возможность двоя- каго рода причинныхъ связей: во-первыхъ данное дѣй-
- 135 - ствіе можетъ быть простымъ продолженіемъ дѣйствія, совершеннаго ранѣе, которое въ данномъ дѣйствіи мѣ- няетъ только случайную Форму; (сюда относятся всѣ механическіе процессы въ строгомъ значеніи слова). Но съ другой стороны, такого рода продолженія дѣй- ствія неизбѣжно предполагаютъ моменты ихъ дѣйстви- тельнаго совершенія,—того, что мы въ себѣ пережива- емъ, какъ усилія,—т. е. реальнаго перехода потенціи въ актъ, подлиннаго самоопредѣленія дѣйствующаго къ дѣйствію. Лотце, можетъ быть не вполнѣ точнымъ фи- лософскимъ языкомъ, но весьма наглядно, выражаетъ такую мысль: законъ причинности состоитъ вовсе не въ томъ, что все на свѣтѣ есть непремѣнно дѣйствіе (силы уже проявленной раньше), а въ томъ, что все существующее, разъ оно имѣетъ реальность, есть при- чина, т. е. въ чемъ-нибудь себя обнаруживаетъ. Что это въ самомъ дѣлѣ такъ, должны признать всѣ, какое-бы міросозерцаніе они ни раздѣляли. Напр. для теиста такая причина, не предполагающая причинъ дальнѣй- шихъ, есть Богъ; для матеріалиста—подобными причи- нами являются—матерія, движеніе въ его цѣломъ, какъ изначальное свойство вещества, и пространство. Такія причины, которыя не передаютъ только дѣйствія, уже совершенныя прежде и лишь пребывавшія въ другихъ Формахъ существованія,—а отъ себя доподлинно новыя дѣйствія начинаютъ,—я называю самодѣятельными или творческими. Весь вопросъ о свободѣ воли для меня сводится къ слѣдующему: присутствуетъ ли въ нашей личности творческая сила и въ какомъ смыслѣ при- сутствуетъ?
— 136 — Рѣшающій признакъ дѣйствительнаго присутствія твор- чества въ нашихъ сознательныхъ актахъ я указалъ между прочимъ въ ихъ цѣлесообразности. Вокругъ этого понятія сосредоточились многія возраженія моихъ противниковъ. Поэтому я хотѣлъ-бы дополнить и рас- пространить мои мысли. Когда—при наблюденіи какихъ-нибудь Фактовъ—мы прибѣгаемъ къ предположенію причинъ, дѣйствовав- шихъ сообразно съ цѣлями? Очевидно, тогда, когда предшествовавшіе имъ механическіе процессы предста- вляются намъ недостаточными для объясненія ихъ особеннаго характера. Напримѣръ, если мы видимъ безпорядочно набросанную груду камней, въ насъ обыкновенно никакой идеи объ участіи въ ея образо- ваніи разумныхъ и сознательныхъ дѣятелей не возни- каетъ. Напротивъ, когда предъ нашими глазами домъ, мы убѣждены, что его постройка не обошлась безъ плотника и архитектора; когда мы видимъ изъ передвижныхъ буквъ сложенныя Фразы, мы непремѣн- но думаемъ, что буквы такъ расположены рукою гра- мотнаго человѣка. Почему-же въ иныхъ случаяхъ ме- ханическое сочетаніе причинъ кажется намъ совер- шенно недостаточнымъ для объясненія характера явленій? Ясно, что это зависитъ отъ коренныхъ свойствъ всякаго механическаго процесса вообще. Ме- ханическая причинность, по всему своему существу, есть прямая реализація данныхъ качествъ и отношеній въ дѣйствующихъ элементахъ и ничего болѣе; кромѣ заранѣе предопредѣленныхъ движеній въ заранѣе дан- номъ веществѣ механическая причинность ничего
— 137 — вызвать не можетъ. Стало быть всякое возникновеніе какого-нибудь общаго идеальнаго смысла въ соедине- ніяхъ механическихъ элементовъ,—первоначально это- го смысла не содержавшихъ,—иначе говоря, всякая соотвѣтственность механическихъ продуктовъ какимъ- нибудь общимъ стремленіямъ и цѣлямъ, съ точки зрѣ- нія чистаго механизма, есть случайность. Мы и раз- сматриваемъ ее, какъ что-то случайное, пока въ ней ясно наблюдается печать только внѣшняго и односто- ронняго совпаденія въ нѣкоторыхъ общихъ признакахъ. Когда мы изслѣдуемъ обитаемую пещеру, мы можемъ хорошо сознавать ея сообразность съ даннымъ ей на- значеніемъ,—быть убѣжищемъ для людей,—и все таки не дѣлать вывода, что она непремѣнно была вырыта нарочно: она могла образоваться сама собою, по Физи- ческой необходимости, и люди только воспользовались ея удобствами. Другое дѣло, когда мы видимъ строго распланированный домъ: нужно обладать очень сильною Фантазіею,—чтобы представить себѣ, что стихійные процессы природы, сами ни въ чемъ не измѣняемые въ своемъ механическомъ теченіи,—приготовили бревна и доски, доставили кирпичи и листы желѣза, и по странной случайности сочетали весь этотъ матеріалъ такъ, что въ результатѣ получилось жилище, отвѣчаю- щее всѣмъ прихотямъ его обитателей. Еще менѣе мо- жемъ мы вообразить, чтобъ случайно разбросанныя буквы соединились въ сложное Философское разсужде- ніе или въ вдохновенное сознаніе поэтическаго генія. И такъ, при какихъ обстоятельствахъ прибѣгаемъ мы къ идеѣ цѣлесообразно дѣйствующей силы? Для этого
— 138 — можно указать два главныхъ условія: і) когда между признаками Феномена и предполагаемою цѣлью его су- ществуетъ совпаденіе многостороннее и сложное, распро- страняющееся на очень значительную часть его по- дробностей; 2) когда въ признакахъ предшествующихъ ему механическихъ процессовъ не заключается ника- кихъ основаній для вѣроятности такого совпаденія. (Напр. въ законахъ тяжести и паденія тѣлъ, конечно, не содержится никакого основанія, чтобъ случайно бросаемыя буквы слагались въ стихи или образовали глубокомысленныя изреченія). Какую-же роль мы приписываемъ цѣлесообразно дѣйствующей силѣ въ явленіяхъ такого рода? Очевид- но, она невѣроятное должна сдѣлать вѣроятнымъ, без- смысленную стихійность природныхъ движеній она должна осмыслитъ. Кратко говоря, она ихъ направляетъ-, она дополняетъ то, чего въ нихъ нѣтъ. Но вѣдь это значитъ,—что она прерываетъ ихъ слѣпой ходъ,—въ ви- дахъ будущаго результата она вноситъ въ нихъ мо- ментъ дѣятельности, независимый отъ ихъ рокового сцѣпленія. Цѣлесообразующая сила, по самому понятію своему, есть то, что свободно относится къ средствамъ до ихъ избранія. Но если цѣлесообразная дѣятельность, по самому существу своему, возвышается надъ механическою неизбѣжностью явленій,—означаетъ ли это, что она не содержитъ въ себѣ никакой необходимости? Вѣдь во всякомъ случаѣ она всецѣло подчинена осуществля- емому ею замыслу, она воплощаетъ въ себѣ нѣкото- рый планъ, она руководствуется опредѣленною идеею?
— 139 — Элементъ необходимости въ ней присутствуетъ несо- мнѣнно; но я уже старался показать въ моемъ первомъ рефератѣ, что эта необходимость неотдѣлима отъ сво- боды творческихъ актовъ, ее реализующихъ. Поясню мой тезисъ примѣромъ. Зададимъ себѣ во- просъ; отчего со временъ Декарта телеологическій принципъ объясненія явленій (т. е. ихъ толкованіе по цѣлямъ въ нихъ вложеннымъ^, вызываетъ такое пре- небреженіе въ наукѣ? Потому-ли, что теперь въ самомъ дѣлѣ съ телеологіей разъ и навсегда покончено, что совершенная призрачность телеологическаго начала во всѣхъ сферахъ дѣйствительности съ очевидностью до- казана? Этого, конечно, никакъ сказать нельзя. Не говоря уже о тѣхъ областяхъ знанія, въ которыхъ безъ предположенія цѣлесообразныхъ связей между Фактами нельзя сдѣлать ни одного шага, (напр. при анализѣ поступковъ отдѣльнаго человѣка или совокуп- ной дѣятельности всего человѣчества), полное устра- неніе этихъ связей вообще сомнительно вездѣ, гдѣ кончается природа мертвая и начинается природа жи- вая. Абсолютная приложимость чисто механическаго принципа объясненій къ органическому міру, въ осо- бенности къ его морфологическому возникновенію,—и въ наши дни вопросъ открытый. Почему-же противъ телеологіи такъ вооружаются? Находится-ли причина тому просто въ застарѣлой враждѣ къ брошеннымъ пріемамъ изслѣдованія? Трудно не признать распро- страненное отрицательное отношеніе къ телеологіи весьма одностороннимъ, но, мнѣ кажется, оно все-таки вызвано мотивомъ болѣе серьезнымъ и въ немъ сказы-
— 140 — вается нѣкоторый дѣйствительный методологическій интересъ. Дѣло въ томъ, что наука о жизни, внеся въ свои изслѣдованія телеологическое начало,—какъ реаль- ный принципъ жизненныхъ явленій,—тѣмъ самымъ отка- залась-бы отъ надежды стать когда-нибудь вполнѣ точ- нымъ знаніемъ. Оттого споръ между виталистами (подъ витализмомъ я разумѣю такое ученіе, по которому въ организмахъ воплощается цѣлесообразно дѣйствующая сила, въ интересѣ охраненія жизни ограничивающая и видоизмѣняющая дѣйствіе Физическихъ и химическихъ законовъ), и ихъ противниками такъ горячъ и запаль- чивъ. Найдя точное математическое выраженіе для какого-нибудь механическаго процесса, мы можемъ предсказать со всею опредѣленностью его будущій результатъ, и мы въ состояніи сдѣлать строго обосно- ванныя догадки о его причинахъ. Напротивъ, мы мо- жемъ обладать самымъ широкимъ знаніемъ о явленіяхъ, и все таки не имѣть никакого твердаго понятія о высшихъ цѣляхъ, ради которыхъ они возникли,— мы можемъ знать эти цѣли, и все-же не умѣть аналити- чески вывести изъ нихъ конкретную природу инди- видуальныхъ Формъ, ихъ въ себѣ воплощающихъ. До- пустимъ, что въ мірѣ присутствуетъ свободная органи- зующая сила, которая отчасти парализуетъ и измѣня- етъ дѣйствіе Физическихъ законовъ,—ради всесторон- няго охраненія и совершенствованія жизненныхъ обра- зованій,—и мы конечно должны оставить мысль понять абсолютную неизбѣжность происхожденія именно тѣхъ растительныхъ и животныхъ породъ, которыя наблю- даются въ природѣ. Причина тому совершенно ясна:
— 141 — При образованіи этихъ породъ, Физическіе и химиче- скіе законы, по предположенію, во многихъ пунктахъ прерываются въ своемъ дѣйствіи, а понятія объ охра- неніи и совершенствованіи слишкомъ отвлеченны и бѣдны, чтобы доставить какой-нибудь матеріалъ для точнаго объясненія этихъ перерывовъ. И эта логичес- кая отвлеченность не есть только слѣдствіе несовер- шенства нашего познанія. Въ самомъ дѣлѣ, предполо- жимъ для цѣлесообразно-творящаго начала механи- чески точный законъ дѣйствія (какой, напримѣръ, существуетъ для силы тяготѣнія),—и присущій ему признакъ цѣлеположности потеряется невозвратно. Всякая цѣль оказалась-бы случайною, безразличною Формою дѣйствія силы,—всегда себѣ равной, всегда всецѣло воплощенной, всегда опредѣленной въ своемъ количествѣ. Цѣль уже не была-бы цѣлью, а только концомъ процесса безъидейнаго и безсмысленнаго. Она только мѣстомъ своимъ, а не идеальнымъ значеніемъ отличалась-бы отъ предшествующихъ моментовъ разви- тія дѣйствительности. Само организующее начало было бы математически выразимымъ способомъ дѣйствія ато- мовъ, какъ и всѣ другія ихъ свойства. Біологическій процессъ, въ такомъ случаѣ, при достаточныхъ дан- ныхъ, можно было-бы предрекать во всѣхъ его пунк- тахъ. Но за то цѣлесообразующій принципъ явно те- рялъ-бы то, ради чего онъ вводится, — способность телеологическаго воздѣйствія на органическую приро- ду; жизненный процессъ являлся-бы простымъ резуль- татомъ чисто-ФИзическихъ свойствъ всѣхъ или нѣкото- рыхъ атомовъ.
— 142 — Напротивъ, — будемъ настаивать на дѣйствителъной цѣлесообразности актовъ организующей силы,—и все органическое развитіе обратится для насъ въ картину постепенной побѣды идеала надъ стихійною косностью матеріи. За ея отдѣльными моментами можно эмпири- чески слѣдить, — руководясь идеею возрастающаго одухотворенія, можно угадывать ихъ общій смыслъ, но въ нихъ ничего нельзя предсказать съ несомнѣнностью и ихъ нельзя построить а ргіогі. Повторяю: ненависть къ телеологіи, отличающая сторонниковъ точнаго зна- нія, въ значительной мѣрѣ понятна-, они только забы- ваютъ, что дѣйствительность вовсе не затѣмъ сотворена, чтобъ ихъ изслѣдованія были непремѣнно точными, и что интересы истины выше интересовъ системы и ме- тода. Въ самомъ дѣлѣ,—одинъ изъ наиболѣе важныхъ вопросовъ философіи наукъ, хотя онъ обыкновенно слишкомъ легко предрѣшается: вѣрно-ли, что всѣ науки по своей природѣ предназначены получить совершенно точный, астрономическій обликъ и только слабость ум- ственныхъ силъ человѣчества мѣшала до сихъ поръ большинству изъ нихъ достигнуть этого состоянія? Другими словами: правда-ли, что все на свѣтѣ механи- чески-раціоналъно или въ жизни осуществляется и дру- гой—ирраціональный, такъ сказать сверхлогическій эле- ментъ бытія? Этими замѣчаніями я никакъ не намѣренъ высказы- вать какого-либо притязанія на разрѣшеніе великаго спора между механическою и виталистическою гипоте- зою въ біологіи. Я хотѣлъ только показать на нагляд- номъ примѣрѣ, чего мы безотчетно ждемъ отъ всякой
— 143 — цѣлесообразной дѣятельности, въ какой-бы соерѣ она ни возникла? И мнѣ кажется очень трудно возражать противъ того, что неопредѣленность отношенія между идеаломъ и его конкретною реализаціею,—есть общій признакъ, неизбѣжно предполагаемый во всякомъ теле- ологическомъ творчествѣ. Всякая цѣлесообразно-дѣй- ствующая сила свободна въ двоякомъ смыслѣ: I) въ отношеніи къ механическому процессу, который она направляетъ (и тѣмъ самымъ прерываетъ его по суще- ству слѣпое теченіе); 2) въ отношеніи къ идеалу, ко- торый она осуществляетъ въ рядѣ частныхъ актовъ, ему отвѣчающихъ, но не предопредѣленныхъ механи- чески его содержаніемъ. Теперь когда для насъ ясно поставлены условія свободной или цѣлесообразной дѣятельности вообще, мы можемъ обратиться къ самому важному изъ вопро- совъ, сюда относящихся, я разумѣю вопросъ о свободѣ нравственныхъ дѣйствій .человѣка. Эта свобода предпо- лагается едва-ли не каждымъ нашимъ житейскимъ сужденіемъ; но она страннымъ образомъ принимаетъ очень шаткій и двусмысленный видъ, едва къ ней при- коснется философскій анализъ. Въ чемъ состоитъ нравственная свобода человѣка? Са- мый популярный отвѣтъ мы получаемъ въ теоріи без- различнаго произвола. Ея смыслъ ясенъ и кратокъ: каждый человѣкъ въ каждый данный моментъ, если онъ владѣетъ собою и не лишенъ разсудка, можетъ поступить прямо противоположно тому, какъ онъ по- ступилъ. Но мы уже знаемъ, что противъ подобнаго предположенія протестуетъ и логика, и нравственное
— 144 — чувство. Если человѣкъ въ каждое мгновеніе можетъ совершить рѣшительно все, что угодно,—и величайшее зло, и величайшее добро, — если образъ его прежняго поведенія ничего опредѣляющаго для его послѣдую- щихъ актовъ въ себѣ не носитъ, въ результатѣ мы бу- демъ имѣть, вмѣсто отвѣтственности, полную невмѣняе- мость человѣческихъ дѣяній: тогда человѣческое дѣй- ствіе уже не является никакимъ выраженіемъ его не- измѣннаго внутренняго существа, — оно оказывается случайностью, ни къ чему не привязанною, —- оно уже не можетъ служить мѣрою ни дѣйствительнаго нрав- ственнаго достоинства, ни дѣйствительнаго нравствен- наго паденія человѣка. Этого-ли ищутъ защитники свободы? Свобода безразличія не только не доказывается ка- кими-нибудь Фактическими основаніями, (понятіе сво- боды вообще едва-ли допускаетъ прямую индуктивную повѣрку),—она явно опровергается самыми общими Фактами, весьма краснорѣчивыми въ своей простотѣ и очевидности; напр. тѣмъ, что человѣкъ и въ нравствен- ной области, какъ и во всякой другой, въ данную ми- нуту способенъ не на все, а только на то, что ему свойственно; что общій душевный складъ человѣка отражается и на всѣхъ его поступкахъ; что у людей всегда бываютъ какіе-нибудь характеры и т. д. Теорія, которая противъ такихъ Фактовъ споритъ, осуждена заранѣе. Ясно поэтому, что сторонники безразлична- ' го произвола, хотя и сознаютъ, что они стоятъ за ; что-то важное, однако не опредѣлили для себя или ‘ опредѣлили ложно, въ чемъ это важное заключается? ;
— 145 — И тѣмъ не менѣе сознаніе свободы., нравственная необ- ходимость для насъ, какъ существъ дѣятельныхъ, въ нее вѣрить также остаются неистребимыми Фактами нашей духовной жизни. Вотъ тутъ-то и возникаетъ соблазнъ признать Канто-Шопенгауэровскую теорію, съ ея раз- личеніемъ въ людяхъ характера умопостигаемаго отъ эмпирическаго,—за настоящее рѣшеніе вопроса. Мно- гіе ея пункты, въ самомъ дѣлѣ, удовлетворяютъ и метафизическимъ требованіямъ задачи, и тому, что мы ежедневно переживаемъ въ своей внутренней дѣйстви- тельности и что какъ - будто совсѣмъ убѣгаетъ отъ обыкновенныхъ попытокъ психологическаго объясненія. Въ чемъ однако источникъ недостатковъ этой теоріи? Когда Шопенгауэръ, (а при ея обсужденіи приходится имѣть въ виду главнымъ образомъ его, потому что у него только находимъ мы ея подробное психологичес- кое обоснованіе), говоритъ о логической совмѣстимо- сти Феноменальной необходимости и умопостигаемой свободы, о единствѣ и внутреннемъ тождествѣ чело- вѣческой личности, о преемственной связи явленій во- ли между собою, онъ правъ почти во всемъ. Но когда онъ пытается опредѣлить внутренній смыслъ необходи- мости нашихъ волевыхъ актовъ, мы получаемъ только рядъ предвзятыхъ, ничѣмъ не доказанныхъ предполо- женій, отъ которыхъ онъ самъ потомъ долженъ отре- каться. Его мысль при объясненіи психической при- чинности совсѣмъ подавлена Физическими аналогіями, которыя въ результатѣ оказываются чѣмъ-то гораздо большимъ простыхъ сопоставленій. Отсюда проистека- ютъ его постоянно повторяющіяся сравненія дѣйствій
— 146 — человѣческой воли съ химическими и Физическими реакціями вещества. Для него человѣкъ, убѣжден- ный въ возможности для себя разнообразныхъ, свободно избираемыхъ дѣйствій то-же, чтб вода, ко- торая стала бы разсуждать, что она можетъ вздымать волны, можетъ течь широкимъ потокомъ, можетъ ки- пѣть и испаряться, — совсѣмъ забывъ о неизбѣжности матеріальныхъ условій, которыя предопредѣляютъ всякія подобныя дѣйствія съ абсолютною необходимостью. Для него нравственное перерожденіе человѣка такая же невозможность, какъ превращеніе свинца въ золото. Причинность человѣческихъ дѣйствій, въ его глазахъ, совершенно однородна съ безсознательною причин- ностью природы, и онъ признаетъ между ними только внѣшнее различіе въ сложности явленій, не входя въ глубину вопроса объ основаніи такого различія. Меж- ду тѣмъ, очевидно, въ немъ-то и лежитъ центръ тяже- сти всей проблемы. Шопенгауэръ былъ-бы вполнѣ правъ, еслибъ наше непосредственное сознаніе нашей дѣятельности было иллюзіей, за которою скрывается автоматическій про- цессъ механическихъ движеній и совсѣмъ ничего болѣе, т. е. въ томъ случаѣ, еслибъ наша психическая сила,— въ Формѣ нашей мысли, желанія, чувства, рѣшенія во- ли,—никакого вліянія на теченіе явленій внутри и внѣ насъ не оказывала, и всѣ событія душевной жизни бы- ли-бы только пассивными значками чисто Физическихъ перемѣнъ въ нашемъ мозгу. Однако сомнительно, чтобъ Шопенгауэръ могъ согласиться съ такимъ взглядомъ: для этого онъ былъ слишкомъ явнымъ врагомъ грубаго
- 147 - матеріализма. Между тѣмъ допустимъ только, что ду- шевная жизнь, именно своимъ психическимъ, идейнымъ содержаніемъ обнаруживаетъ причинное воздѣйствіе на дѣйствительность,—т. е. допустимъ реальность духов- ной причинности, и отъ аналогій Шопенгауэра едва- ли что-нибудь останется. Съ точки зрѣнія внутренняго самонаблюденія наши дѣйствія опредѣляются нашими стремленіями и склон- ностями. А всякое стремленіе предполагаетъ объектъ, т. е. цѣлъ, къ которой оно направлено, идею, осуще- ствленія которой оно ищетъ. Стремленіе можетъ быть болѣе или менѣе сознательнымъ, но каждое сознающее себя существо и въ своихъ частныхъ актахъ и въ цѣ- ломъ теченіи своей жизни непремѣнно преслѣдуетъ какую-нибудь задачу, и безъ этого нѣтъ стремленій, а развѣ пассивныя ощущенія удовольствія и страданія. И такъ воля человѣка есть то, что въ немъ дѣйству- етъ цѣлесообразно. Но изъ сейчасъ сдѣланнаго анализа понятія о цѣлесообразности вообще, мы уже знаемъ, что это означаетъ: воля есть то, что дѣйствуетъ въ человѣкѣ свободно. Человѣкъ поступаетъ не съ тою не- избѣжностью, съ какою напр. огонь жжетъ; въ его актахъ присутствуетъ совершенно реальный моментъ свободнаго выбора. Но какъ же это? Опять, только въ нѣсколько измѣ- ненной Формѣ, возвращается вопросъ, на которомъ намъ пришлось остановиться по поводу телеологіи вообще: развѣ нашъ выборъ не предопредѣляется содержаніемъ идеи? Вѣдь очень легко представить все дѣло такъ: |наши стремленія рождаютъ замы-
— 148 — слы, а замыслы дѣлаютъ неизбѣжнымъ предпочте- ніе однихъ путей ихъ осуществленія предъ другими въ данныхъ обстоятельствахъ. Но получимъ-ли мы въ результатѣ совершенно необходимую реакцію, подоб- ную тѣмъ, какія мы постоянно наблюдаемъ въ Физиче- ской природѣ? Извѣстная необходимость тутъ безспорно есть. Но она совсѣмъ другою рода, чѣмъ необходи- мость матеріальная,—и это главное. Я еще разъ на- помню то самоочевидное различіе, которое отдѣляетъ Физическую причинность отъ духовной: въ Физиче- скомъ порядкѣ природы все одинаково предопредѣле- но—и общій характеръ явленій и ихъ мельчайшія част- ности: даже какой-нибудь общій характеръ Феноменовъ въ немъ только и возникаетъ чрезъ абсолютную предо- предѣленность всѣхъ ихъ подробностей;напротивъ, связь духовныхъ явленій отличается сравнительною неопре- дѣленностью причинъ и качественнымъ характеромъ сво- ихъ продуктовъ. Именно въ свѣтѣ телеологическаго прин- ципа, проникающаго всю духовную жизнь, это различіе получаетъ полную наглядность. Всякая цѣль, намъ предносящаяся,—какъ бы конкретно и отчетливо мы ее ни представляли, — всегда выражаетъ только общій смыслъ будущихъ событій, является нашему сознанію лишь въ видѣ общей концепціи; частныя, индивидуаль- ныя дѣйствія, которыми мы ее реализуемъ, могутъ на- ходиться къ ней въ отношеніи логической сообразно- сти, внутренней соотвѣтственности,—но, очевидно, не- лѣпо даже и спрашивать о какой-нибудь механи- ческой эквивалентности общей идеи и единичныхъ Фактовъ. Точно также ясно, что избранный нами рядъ
— 149 - дѣйствій, въ виду поставленной цѣли, имѣетъ для насъ значеніе только въ своей общей связи, а каж- дое отдѣльное дѣйствіе, отъ этой связи оторван- ное, совершенно для насъ безразлично, никакой при- нудительности для нашей воли въ себѣ не носитъ. (Положимъ я голоденъ и иду туда, гдѣ меня могутъ накормить; каждый мой шагъ, приближающій меня къ цѣли, окажется при этомъ вполнѣ обоснованнымъ; но еслибъ мысль объ удовлетвореніи голода во мнѣ не явилась, я не сдѣлалъ-бы ни одного изъ тѣхъ сложныхъ движеній, которыя мнѣ пришлось совершить). Что-же имѣемъ въ результатѣ? Между цѣлью, какъ всеобщимъ, и между ея выполненіемъ, какъ рядомъ единичныхъ актовъ, лежитъ пропасть, которая не можетъ быть закрыта никакими механически-неизбѣжными соотноше- ніями. Если уничтожить творческій моментъ въ нашей мысли, оцѣнивающей сообразность средствъ, и въ рѣше- ніяхъ нашей воли, избирающей между многими возмож- ными путями къ цѣли какой-нибудь одинъ, никакое дѣйствіе сознанія на міръ не могло-бы состояться. При- бѣгая опять къ аналогіи художественнаго творчества, человѣкъ такъ-же относится къ своимъ отдѣльнымъ пос- тупкамъ, какъ художникъ къ частнымъ подробностямъ своего произведенія: избираемое нами дѣйствіе нахо- дится къ нашему замыслу лишь въ отношеніи Формаль- наго соотвѣтствія, въ замыслѣ предопредѣленъ лишь его общій смыслъ, а то, что въ немъ есть индивидуальнаго, живого, — полнота его дѣйствительности въ данномъ мѣстѣ и времени, свободно изобрѣтается, отъ себя .полагается нашимъ субъектомъ, а не предопредѣляется;
150 — въ нашихъ дѣйствіяхъ содержится необходимость,—но не механическая, выводимая а ргіогі, а такъ сказать художественная, она вся заключается въ осмысленности нашихъ дѣйствій. Въ каждомъ цѣлесообразномъ поступ- кѣ мы имѣемъ нѣкоторый переводъ всеобщаго и не- опредѣленнаго въ конкретное, индивидуально-закончен- ное, а это я и называю творческимъ актомъ. Положимъ, я, чтобы доказать самому себѣ возможность произвольныхъ дѣйствій, двинулъ наудачу однимъ своимъ пальцемъ. Детерминистъ скажетъ: мотивъ здѣсь на лицо; онъ за- ключается въ желаніи найти наглядный аргументъ для нѣкоторой общей истины. Но какая огромная бездна раздѣляетъ эту истину отъ случайнаго движенія того или другого пальца моей руки: можетъ быть возразятъ, что я двинулъ именно этимъ пальцемъ, потому что, по неизвѣстнымъ мнѣ причинамъ, мнѣ было легче это сдѣ- лать съ нимъ, чѣмъ со всякимъ другимъ? Но отчего-же эта легкость не породила его движенія до тѣхъ поръ, пока во мнѣ не возникло желаніе доказать отвлеченную мысль? И развѣ я не могъ -бы нарочно двинуть именно тѣмъ пальцемъ, которымъ мнѣ въ данную минуту дви- гать труднѣе. Всмотримся въ этотъ послѣдній случай: чтобы убѣ- дить себя въ своей способности совершать какія- угодно движенія, я избираю такое, которое мнѣ сдѣлать почему-нибудь особенно трудно. Прослѣдимъ, изъ какихъ моментовъ слагается это дѣйствіе: у меня въ умѣ возникаетъ идея о полновластности моей воли и стремленіе ее оправдать; далѣе я соображаю, что трудность дѣйствія была-бы особенно яснымъ доказа-
— 151 — тельствомъ моей внутренней силы; при этомъ я замѣ- чаю самочувствіемъ, что извѣстное движеніе мнѣ со- вершить особенно тяжело;—и вотъ оно совершается наперекоръ всѣмъ механическимъ препятствіямъ. Что же ихъ разрушило? Отвлеченная идея произвольности, идея трудности и общее стремленіе ихъ реализировать во внѣ? Можно - ли представить себѣ болѣе яркую картину дѣйствительнаго воплощенія всеобщихъ тен- денцій нашего духа въ единичные акты, во всей случай- ности ихъ содержанія,—акты, нерѣдко противорѣчащіе Физическимъ расположеніямъ нашего организма? А вѣдь то, что произошло здѣсь, совершается постоянно. Очевидно, или внутренній опытъ насъ обманываетъ, или въ насъ присутствуетъ доподлинная самодѣятельная сила, осуществляющая идеальное въ реальныхъ Формахъ. А если допустить ее, то самъ собою разрѣшается во- просъ о возможности выбора между одинаково легкими путями дѣйствія. Конечно, въ каждомъ отдѣльномъ случаѣ нельзя безспорно доказать, что представля- ющіяся намъ возможныя дѣйствія цѣлесообразны со- всѣмъ одинаково, и одинаково доступны для выполненія; но часто невозможно доказать и противоположнаго, особенно съ точки зрѣнія нашей субъективной Оцѣнки. Ключъ къ рѣшенію задачи лежитъ впрочемъ не въ этомъ,—онъ всецѣло заключается въ нашей способности почина для реализаціи нашихъ влеченій. Дѣло въ томъ, что по самому понятію о духовной причинности, воз- можность многихъ одинаково доступныхъ актовъ не можетъ служить пропятствіемъ для осуществленія ка- кого-нибудь одного изъ нихъ. Мы можемъ нарочно
— 152 — между движеніями избрать наиболѣе трудное,—точно также мы можемъ, собственнымъ желаніемъ, между многими въ равной степени легкими дѣйствіями сосре- доточиться на одномъ,—и достаточнымъ основаніемъ для этого будетъ тотъ Фактъ, что намъ нужно одно только дѣйствіе, а не многія. Вѣдь наши акты не сами собою реализуются, а самобытнымъ воздѣйствіемъ на- шей воли. Прибѣгая къ примѣру, всѣмъ извѣстному,— Буридановъ оселъ не околѣлъ бы между двумя стогами сѣна,—даже еслибъ онъ былъ возможенъ, и дѣйстви- тельно обладалъ бы такимъ организмомъ, въ которомъ всѣ симметрическія части и отправленія находились бы въ идеальномъ равновѣсіи,—онъ просто-бы наѣлся. Этотъ примѣръ очень грубъ и схематиченъ, но въ немъ есть достоинство отвлеченной простоты; на немъ осо- бенно легко замѣтить различіе причинности механичес- кой и причинности по мотивамъ, какъ раньше меня указалъ въ своемъ рефератѣ Н. И. Шишкинъ. Съ точки зрѣнія строго механической оселъ долженъ или околѣть на мѣстѣ, или принять такое направленіе, ко- торое не приведетъ его къ цѣли; съ точки зрѣнія мотиваціи и то и другое было-бы невозможнымъ без- смысліемъ,—потому что мотивъ опредѣленнаго дѣйствія (голодъ) все время на лицо и въ постоянно возрастающей степени. Изъ этого можно видѣть, что выбирать между равноцѣнными путями движенія вовсе не значитъ дѣйст- вовать безъ мотива; напротивъ, именно въ неизбѣжности воплощенія общаго стремленія въ частномъ дѣйствіи даже и тогда, когда намъ предлежитъ возможность нѣсколькихъ одинаково легкихъ и къ одной цѣли веду-
— 153 — щихъ актовъ, заключается отличіе дѣйствія мотивиро- ваннаго отъ дѣйствія по внѣшнему толчкѵ. Напрасно также смущаются, что въ примѣръ свободной дѣятель- ности приводится оселъ; вѣдь здѣсь идетъ рѣчь не о свободѣ въ порочности и добродѣтели, а только о сво- бодѣ выбора средствъ для удовлетворенія желаній, уже данныхъ. А такую свободу имѣетъ всякое одушевленное существо, на какой-бы низкой ступени развитія оно ни стояло. — если только одушевленность его не при- зрачна. И такъ, въ объективномъ содержаніи нашихъ поступ- ковъ мы встрѣчаемъ непрерывное самоопредѣленіе или творчество нашего духа. Но то же самое творчество наблюдаемъ мы и въ области субъективныхъ двигате- лей нашихъ рѣшеній. Что такое человѣческій харак- теръ? Съ психологической точки зрѣнія можно отвѣтить такъ: характеръ человѣка есть совокупность стремле- ній, господствующихъ въ его душѣ, — можетъ быть, точнѣе было-бы выразиться,—характеръ есть то основ- ное, господствующее стремленіе въ человѣческомъ духѣ, которое даетъ общій тонъ всѣмъ его склонностямъ и страстямъ, потому что склонности человѣка всегда представляютъ внутреннее органическое единство, вза- имно проникаютъ другъ друга и тѣмъ указываютъ на свое общее происхожденіе изъ единаго первоначаль- наго корня. Дѣйствія каждаго человѣка художественно воплощаютъ въ себѣ единую, общую имъ всѣмъ идею, которая какъ нѣкоторая непобѣдимая власть тяготѣетъ надъ ними и вноситъ въ наше поведеніе для всякаго очевидный моментъ внутренней необходимости. Но съ
— 154 — другой стороны, если обратимся къ содержанію чело- вѣческихъ стремленій, насъ всегда поразитъ неизмѣнно присущая имъ черта внутренней неопредѣленности, рѣзко отличающая ихъ отъ математической измѣримо- сти стихійныхъ силъ природы,—о чемъ намъ уже от- части пришлось говорить. Отсюда вытекаетъ возмож- ность колебаній, шаткости въ нашихъ поступкахъ, отсюда — противоположный необходимости моментъ случайности, ирраціональности въ нашей дѣятельности. Источникъ человѣческихъ дѣлъ окружаетъ тьма,—и не только для посторонняго наблюдателя, но обыкновенно и для самого дѣйствующаго. Пока побужденія, движу- щія человѣкомъ, находятся на степени безотчетныхъ влеченій, неопредѣленность ихъ достигаетъ своей выс- шей степени. Они становятся тѣмъ опредѣленнѣе, чѣмъ больше человѣкъ въ нихъ утверждается и чѣмъ большую сознательность они черезъ это пріобрѣтаютъ. Человѣкъ, поэтому, самъ въ себя вноситъ необходи- мость тѣхъ или иныхъ поступковъ, вноситъ тѣмъ, что самобытно Фиксируетъ направленіе своихъ желаній, а между тѣмъ внутреннее существо наше не можетъ противорѣчить себѣ—и поскольку стремится- къ чему- нибудь одному, не въ состояніи искать прямо противо- положнаго. Но эта опредѣленность однажды принятаго направленія воли, эта внутренняя завершенность на- шихъ стремленій,—никогда не бываютъ абсолютными, — онѣ имѣютъ весьма условный смыслъ, который не поз- воляетъ имъ получить обликъ механичерки-точныхъ двигателей нашихъ актовъ. Ближайшая причина тому, какъ мы уже знаемъ, въ идеальной всеобщности нашихъ
— 155 — стремленій, которая никогда ихъ не покидаетъ, какъ- бы ни были намъ ясны наши цѣли, какъ-бы ни за- коснѣли мы въ нашихъ страстяхъ, какъ бы прочно ни завладѣла нами сила зла или добра. Можно ска- зать, что характеръ человѣка есть только общая тема, заданная ему его природою, которую онъ долженъ художественно воплотить въ жизни и ко- торую онъ всегда воплощаетъ съ внутреннею неиз- бѣжностью. Человѣкъ пост роителъно (а не аналистн- чески) идетъ навстрѣчу ему свойственному идеалу, онъ долженъ создать дѣйствительность, такому идеалу отвѣчающую, — говоря словами болѣе простыми, онъ долженъ свободно выбрать между безчисленными воз- можными путями къ его осуществленію. И эта сво- бода выбора тѣмъ шире и неограниченнѣе, чѣмъ ме- нѣе человѣкъ закоренѣлъ въ одномъ стремленіи своей души, —чѣмъ менѣе онъ его самъ для себя поставилъ въ законъ,—а такая неподвижность страсти, такая ея сознательность, сама всегда является плодомъ актовъ человѣческой свободы. Въ этомъ корень трагизма на- шей жизни, источникъ того, что человѣкъ дѣйстви- тельно творецъ своей судьбы,—каковъ-бы ни былъ его прирожденный характеръ. Шекспировскій Макбетъ, напр., имѣлъ склонность къ честолюбію по всему складу своей натуры. Но изъ этого, разумѣется, ни- сколько не слѣдовало, что онъ непремѣнно долженъ былъ зарѣзать короля,—даже и при тѣхъ обстоятель- ствахъ, при которыхъ ему пришлось жить. Только страшными внутренними усиліями и съ великою душев- ною мукою далъ онъ въ себѣ торжество злому напра-
— 156 - вленію своей страсти, въ которомъ утверждался тѣмъ болѣе, чѣмъ дальше развивались неизбѣжныя послѣд- ствія его злого дѣла; и такъ продолжалось до тѣхъ поръ, пока въ послѣднія минуты его жизни, внутренній судъ его совѣсти со всею безпощадностью не раскрылъ передъ его умственнымъ взоромъ бездонную пропасть безсмыслія и зла его существованія, въ которую онъ самъ себя повергнулъ. Изъ соображеній, мною изложенныхъ, можно видѣть, какое существуетъ дѣйствительное отношеніе между свободою и детерминизмомъ истиннымъ, т. е. реально- данною необходимостью человѣческихъ поступковъ. Поскольку человѣческія стремленія внутренно опредѣ- лились, они порождаютъ дѣйствія необходимыя. Но і) они никогда абсолютной опредѣленности не дости- гаютъ, и не могутъ ея достигнуть по самой своей при- родѣ; 2) относительную опредѣленность и сознатель- ность они получаютъ только чрезъ усилія человѣческой воли, — ихъ такъ сказать закрѣпляющей, — безъ этого они не поднимаются надъ уровнемъ безотчетныхъ и шаткихъ склонностей; 3) даже совершенно опредѣ- лившись внутренно, они остаются лишь общими стре- мленіями, которыя направляются цѣлями всеобщаго содержанія, идеями лишь Формальнаго смысла иско- мыхъ результатовъ, — слѣдовательно, находятся къ частнымъ дѣйствіямъ, ихъ реализующимъ, въ отноше- ніи творческомъ, а не механическомъ. Такъ представляется дѣло нашему непосредствен- ному самонаблюденію, если мы ему довѣряемъ. Окон- чательное наше заключеніе можно выразить такимъ
— 157 — образомъ: Одно изъ двухъ: или наше сознательное я есть дѣйствительная причина нашихъ актовъ,—тогда наши дѣйствія представляютъ подлинное осуществленіе преслѣдуемыхъ нами цѣлей,—тогда наши стремленія, въ ихъ внутренней, психической природѣ, какъ состоянія сознанія (а не ихъ физическій коррелатъ), являются реальными двигателями нашего поведенія,—тогда моментъ творчества въ нашихъ поступкахъ неизбѣжно присут- ствуетъ, и творческая свобода составляетъ даже самую суть человѣческой личности. Или детерминисты пра- вы,—никакихъ Свободныхъ актовъ въ насъ не совер- шается, — каждое наше дѣйствіе, — и внутреннее и внѣшнее,—во всѣхъ своихъ частностяхъ и подробно- стяхъ предопредѣлено предшествующими обстоятель- ствами, — тогда непосредственно-извѣстная намъ при- рода нашихъ стремленій и нашей воли (т. е. всеобщ- ность цѣлей,' ими осуществляемыхъ) есть только иллюзія нашего сознанія, — наши побужденія въ дѣй- ствительности вовсе не то, чѣмъ они являются нашему самочувствію, — психическое, идеальное, въ своихъ особенныхъ признакахъ, никакого причиннаго воздѣй- ствія на міръ имѣть не можетъ, — и наша личность въ своей подлинной сущности есть математически измѣ- римый автоматъ механическихъ пружинъ, никакихъ идеаловъ не преслѣдующій и никакими цѣлями неопре- дѣлимый. Эту дилемму надо сознать во всей ея серьез- ности: нѣтъ ничего средняго между міромъ свободы и тою возможностью механическаго двойника вселенной, о которой говоритъ Ланге въ „Исторіи матеріализма1*. Какъ истый детерминистъ Ланге думаетъ, что еслибъ
- 158 — существовалъ другой міръ, въ которомъ вещество было-бы расположено совершенно .такъ-же, какъ въ нашемъ, но въ соотвѣтствіе съ движеніями вещества совсѣмъ не происходило бы никакихъ психическихъ явленій, — въ немъ все-таки родились-бы люди, — и они плакали-бы и выражали радость, писали книги и спорили, сооружали-бы храмы и города, боролись- бы и мирились, совершали-бы подвиги добра и под- падали власти порока, — совсѣмъ какъ у насъ, хотя у нихъ не было-бы ни ощущеній, ни разума, ни воли, и они представляли-бы изъ себя безчув- ственные механизмы. Или наша мысль оказываетъ вліяніе на дѣйствительность въ качествѣ мысли,—своимъ общимъ содержаніемъ и сама возникаетъ изъ общихъ стремленій нашего духа,—тогда неизбѣжно предполо- жить творческіе переходы въ жизни нашей души; или психическія явленія — только извнѣ связанные показа- тели какого-то другого потаеннаго процесса, въ кото- ромъ все предопредѣлено заранѣе,—тогда всякая наша мысль представляетъ совершенно призрачное звено механически - необходимаго ряда и всякая осмыслен- ность и цѣлесообразность нашихъ дѣйствій оказывается простымъ самообманомъ. Въ этомъ послѣднемъ воззрѣ- ніи есть своего рода строгость и законченность. Но оно должно въ полномъ безсиліи остановиться предъ вопросомъ, какъ такой самообманъ возможенъ? Вѣдь все одушевленное въ самомъ дѣлѣ живетъ такъ, какъ будто-бы оно всегда поступало по цѣлямъ. Какъ эта видимость могла возникнуть изъ безсознательныхъ механическихъ процессовъ? Трудности логическаго пе-
— 159 — рехода отъ одного къ другому мнѣ уже приходилось касаться въ моихъ „Положительныхъ задачахъ фило- софіи11. Механическая и цѣлесообразная связь явленій различаются между собою существенно: въ механиче- скомъ теченіи явленій дѣйствіе опредѣляется предше- ствующимъ, въ цѣлесообразномъ—смысломъ послѣдую- щаго; тамъ причина въ прошломъ, здѣсь въ будущемъ. Требованія того и другого хода, очевидно, различны, между ними не можетъ быть внутренняго тождества, а только случайное совпаденіе. Но какимъ образомъ мыслить такое совпаденіе безконечно повтореннымъ въ безчисленнныхъ актахъ всѣхъ одушевленныхъ су- ществъ на всемъ земномъ шарѣ съ незапамятныхъ временъ? Какъ пришлось-бы изворачивать и терзать и безъ того многострадальную теорію приспособленія къ внѣшней средѣ и борьбы за существованіе, тому, кто серьезно рѣшился-бы (до сихъ поръ объ этомъ часто говорили, но дальше самыхъ общихъ утвержде- ній не шли), механически обосновать эту вопіющую невѣроятность,— проще говоря, эту явную логическую нелѣпость. Итакъ, если мы не хотимъ очевидное про- тиворѣчіе обратить въ рѣшеніе всего вопроса, мы должны признать свободу творчества за коренное свойство духа*). Много-ли мы однако получили этимъ путемъ? Пред- ложенная мною теорія, въ самомъ важномъ пунктѣ, не есть-ли простое возвращеніе къ ученію Канта и Шо- *) Си. дополненіе з-е.
— 160 - пенгауэра,—только съ признаніемъ ббльшей неопредѣ- ленности въ отношеніи между характеромъ и выражаю- щими его актами? Вѣдь главный интересъ въ вопросѣ о свободѣ практическій или нравственный! Человѣкъ, чтобы жить по человѣчески, долженъ знать, что добро и зло въ его дѣйствіяхъ отъ него самого зависитъ. А какъ это возможно, если нашъ характеръ, хотя-бы только въ смыслѣ общаго направленія воли, остается всегда неизмѣннымъ? Свобода выбора между добромъ и зломъ можетъ-ли быть оправдана съ точки зрѣнія установленныхъ нами понятій? Она сообразуется съ ними вполнѣ, если только обра- тимъ вниманіе на другую сторону вопроса. Я уже ука- зывалъ, что наши стремленія отличаются внутреннею неопредѣленностью, которая ихъ никогда не оставляетъ совсѣмъ; къ этому признаку нужно прибавить неиз- бѣжно присущую всѣмъ нашимъ влеченіямъ подвиж- ность въ ихъ интенсивности или въ степени напряже- нія. На какой-бы стадіи развитія мы ни взяли любое наше влеченіе,—будь это слабое, почти несознаваемое побужденіе или всю нашу душу охватившая страсть,— въ своемъ вліяніи на наше я оно постоянно мѣняется, и это всецѣло зависитъ отъ отношенія къ нему нашего сознанія. Достаточно напомнить общеизвѣстный Фактъ воздѣйствія сознательной реолексіи на эффективныя состоянія нашего духа; каждый аффектъ, переживае- мый нами, если мы сдѣлаемъ его предметомъ спокой- ной мысли и самонаблюденія, потеряетъ огромную долю своей власти надъ нашею душою. Простой волевой актъ вниманія къ тому, что въ насъ совершается та-
— 161 — кимъ образомъ уже является залогомъ освобожденія духа отъ рабства страстямъ, потому что превращаетъ ихъ изъ. слившихся съ его волею двигателей его актовъ, — въ объектъ его усмотрѣнія. Свойственная природѣ духа двойственность, его способность сосре- доточиться въ себѣ даже въ моменты самаго рѣши- тельнаго господства внѣшнихъ вліяній, есть общая причина текучести всѣхъ его субъективныхъ на- строеній. Еще Фихте съ геніальною глубиною пока- залъ, что жизнь духа состоитъ въ постоянномъ само- возвышеніи надъ каждымъ даннымъ конечнымъ опре- дѣленіемъ, — въ рефлективныхъ реакціяхъ на свою собственную пассивность. Ни одинъ аффектъ, при нор- мальномъ ходѣ душевной жизни, не владѣетъ созна- ніемъ абсолютно; неизбѣжное ограниченіе его могуще- ства лежитъ въ томъ уже Фактѣ, что онъ можетъ быть сознанъ. Въ этомъ слѣдуетъ видѣть очень важное условіе свободы выбора между противоположными стремленіями. Воле- вая дѣятельность своимъ раздвояющимъ вліяніемъ спо- собна мѣнять напряженность нашихъ влеченій. Понятно, что нормальность воздѣйствій воли въ этомъ смыслѣ предполагаетъ свободное равновѣсіе душевныхъ силъ и присутствіе здраваго разума. Патологическое пора- женіе психическихъ Функцій должно прежде всего сказаться на нашемъ самообладаніи. По этому поводу нужно замѣтить, что далеко не всѣ акты свободы под- лежатъ оцѣнкѣ нравственной. Свобода творчества есть вездѣ, гдѣ реализуется духовная причинность; она живетъ и въ сумашедшемъ, и сказывается въ его без-
— 162 — толковыхъ выходкахъ. Его невмѣняемость однако отъ этого нисколько не уменьшается*). Однако и самообладаніе, и здравый умъ, и способ- ность объективнаго отношенія къ своимъ страстямъ мо- гутъ Имѣть только одно отрицательное значеніе для свободы выбора между добрымъ и злымъ направленіемъ воли. Наличность этихъ свойствъ нисколько не уничто- жаетъ той общей истины, что человѣкъ совершаетъ какіе-нибудь поступки только потому, что ихъ хочетъ. Существу, въ душѣ котораго говоритъ только одна прирожденная злоба,—безъ малѣйшей примѣси какихъ- нибудь другихъ влеченій, болѣе мягкихъ,—не поможетъ никакая рефлексія, никакія воздѣйствія изнутри его я-, оно просто лишено всякаго матеріала для усвоенія иныхъ желаній, кромѣ злыхъ. Для такого существа, очевидно, нѣтъ нравственнаго выбора между добрыми и злыми дѣйствіями. Человѣкъ не есть такое существо, и въ этомъ за- ключается положительное условіе нравственной свободы. Еще въ самыя древнія времена возникло представленіе, что душа человѣка стоитъ между двумя мірами, кото- рые влекутъ ее къ себѣ съ одинаковою силою, потому что мощь ихъ сама по себѣ не имѣетъ границъ. Одинъ міръ—Божественный и свѣтлый, міръ духовной чистоты, правды и внутренней свободы,—другой—міръ мрака, стихійнаго безсмыслія и рабства, насильственной разоб- щенности, лжи и злобы. О различіи этихъ двухъ мі- ровъ проповѣдывали всѣ религіи, хотя обосновывали *) Си. дополненіе 4-е.
— 163 — его неодинаково. Отъ свободы человѣка зависитъ, къ какому міру онъ примкнетъ, какой внѣдритъ въ себя и сольетъ съ своимъ существомъ. Теперь не любятъ говорить такимъ мистическимъ языкомъ, но все таки нельзя уничтожить несомнѣннаго Факта: душа человѣка разрывается противоположными влеченіями, которыя являются его сознанію въ грандіозномъ вели- чіи своего могущества въ роковыя минуты его жизни, —которыя получаютъ совсѣмъ неограниченную власть надъ нимъ, когда онъ добровольно склонится на какую- нибудь сторону. Какъ бы ни называли эти противопо- ложныя влеченія—себялюбіемъ и самоотреченіемъ, или эгоизмомъ и альтруизмомъ,—дѣло не въ имени; важно, что они даны въ сознаніи каждаго человѣка, какъ его всегда реальные двигатели, и что человѣкъ чувствуетъ себя отвѣтственнымъ за то, какой изъ нихъ въ немъ преобладаетъ. Недавно я говорилъ, что характеръ че- ловѣка можетъ быть названъ идеею его совокупной дѣ- ятельности; теперь своевременно указать очень суще- ственную черту во внутренней природѣ такой идеи: безконечность ея содержанія. ^Кизнь человѣческой лич- ности не есть однообразное движеніе по прямой ли- ніи въ одномъ какомъ-нибудь направленіи, въ которомъ всѣ частныя дѣйствія нравственно равноцѣнны и отдѣлъ, ные поступки различаются только тѣми обстоятельства- ми, при которыхъ они совершились. Характеры людей развиваются, такъ сказать, діалектически^ проходя че- резъ самыя крайнія противоположности, непрерывно раскрывая все новыя силы и побужденія, иногда возвы- шаясь до трогательнаго героизма, иногда падая въ са-
— 164 — мыя страшныя бездны зла и порока. Такими предста- вляются люди въ жизни, такими являются они въ ге- ніальныхъ произведеніяхъ поэзіи: Шекспиру во всемір- ной литературѣ, гр. Л. Н. Толстому и . Достоевскому въ русской—принадлежитъ вѣчная слава яркаго, глу- боко-правдиваго изображенія этого внутренняго про- цесса великихъ подъемовъ и великихъ паденій, кото- рыми опредѣляется и движется человѣческая судьба. Человѣческая индивидуальность состоитъ не въ томъ, что для каждой изъ нихъ отмѣрена заранѣе вычислен- ная сумма добра и зла, которую она можетъ воплотить- въ жизни,—а въ томъ, что каждая по своему совершаетъ путь безконечныхъ превращеній. Понятіе личности не исключаетъ безконечности,—напротивъ, неизбѣжно под- разумѣваетъ ее. Смыслъ личнаго бытія только въ томъ и лежитъ, что конкретныя Формы безконечнаго твор- чества могутъ быть безконечно разнообразны. Отрицать Фактъ противоборствующихъ влеченій въ- нашей душѣ, конечно, никому не придетъ въ голову. Но подъ вліяніемъ механическихъ аналогій мы слиш- комъ часто бываемъ склонны видѣть въ результатахъ нравственныхъ усилій—простыя равнодѣйствующія вза- имнаго столкновенія противоположныхъ двигателей, т. е. стараемся теоретически представить себѣ дѣло такъ, что не мы дѣйствуемъ, а влеченія въ насъ дѣйствуютъ, и всякое рѣшеніе нашей воли есть только математически-необхо- димый продуктъ механическаго соотношенія движущихъ- нами силъ. При этомъ мы не обращаемъ вниманія на одно недоумѣніе, которое является само собою: Еслибъ это было правдою,—при безмѣрности присущихъ душѣ
— 165 — силъ добра и зла, (а онѣ дѣйствительно безмѣрны, - хо- тя бы только по отношенію къ намъ; однажды овла- дѣвъ нами, онѣ даютъ коренной тонъ всей нашей жиз- ни),—никакъ не слѣдовало-бы совершаться тому, что постоянно совершается: результатъ, производимый стол- кновеніемъ этихъ силъ, никакъ не долженъ попадать въ сФеру одной изъ нихъ, т. е. представляться въ Формѣ добраго или злого поступка, — онъ, казалось бы, ско- рѣе долженъ былъ принять видъ какой-то нравственно- невозможной середины, для которой въ нашей рѣчи нѣтъ даже и названія. Противъ этого не можетъ слу- жить возраженіемъ указаніе на дѣйствія нравственно- безразличныя, или на тотъ Фактъ, что люди обыкно- венно стараются для себя примирить требованія выс- шей нравственности съ побужденіями личной выгоды— и, совершая зло, оправдываются ссылками на здравое пониманіе общей пользы, а вступивъ на путь тяже- лаго самоотреченія утѣшаются мыслію о чистыхъ на- слажденіяхъ безкорыстной дѣятельности. Дѣйствія, нравственно безразличныя, вызываются мотивами совер- шенно опредѣленными, — обыкновенно себялюбивыми, но не нарушающими требованій совѣсти. Что касается успокоительныхъ размышленій, которыми и хорошіе и дурные люди пытаются заглушить безпокоящіе ихъ инстинкты,—въ огромномъ большинствѣ случаевъ они оказываются добровольнымъ самообольщеніемъ, что и выражается съ поразительною наглядностью въ тѣ кри- тическіе моменты жизни, когда отъ одного какого-ни- будь поступка зависитъ вся послѣдующая судьба че- ловѣка.
— 166 — Постоянно совершающаяся въ людяхъ побѣда добра надъ зломъ или обратно—требуетъ другого объясненія: безъ понятія о творческой способности мы не обой- демся и здѣсь, какъ безъ него вообще въ душевной жизни все темно и полно противорѣчій. Наше я не только наше представленіе,—это не миражъ, возникшій, на почвѣ иллюзій нашего самонаблюденія,—оно живая сила, внутренно-единая и собою владѣющая, отъ кото- рой прямо зависитъ проявленіе всякой иной силы въ насъ. Оно относится творчески не только къ своимъ представленіямъ при ихъ выборѣ въ теоретическомъ процессѣ познанія, оно не только творчески опредѣля- етъ частные пути къ осуществленію общихъ замы- словъ,—оно творчески воздѣйствуетъ на тотъ разно- образный матеріалъ противоположныхъ стремленій, ко- торыя всегда волнуютъ душу и все-таки по корен- нымъ требованіямъ ея природы должны образовать строй- ное, органически-расчлененное и соподчиненное цѣлое, потому что душа безъ внутренняго единства немысли- ма. Мы своею волею поднимаемъ одни влеченія надъ дру- гими,—-обращаемъ одни только въ объектъ воли (къ че- му она относится, какъ къ силѣ внѣшней, надъ нею не властной), другія—въ субъективный ингредіентъ ея (въ неотдѣлимый отъ нея внутренній двигатель, съ нею слившійся во едино), и тѣмъ прочно присоединяемся къ одному изъ двухъ міровъ, которые вѣчно предстоятъ нашему нравственному выбору. Когда совершается этотъ великій шагъ въ жизни каждаго человѣка, выво- дящій его изъ непосредственной невинности нравствен- наго младенчества? Отвѣтить на этотъ вопросъ въ каж
— 167 — домъ отдѣльномъ случаѣ очень трудно: большею частью онъ является какъ-бы разлитымъ въ цѣломъ рядѣ неза- мѣтныхъ актовъ, многіе изъ которыхъ потомъ навсегда исчезаютъ изъ памяти; иногда своею наибольшею до- лею онъ сосредоточивается въ какомъ-нибудь одномъ роковомъ дѣйствіи, вліяніе котораго потомъ прости- рается на все дальнѣйшее существованіе. Важно то, что природа даетъ человѣку только неопредѣленныя и противорѣчивыя предрасположенія; онъ самъ оконча- тельный творецъ своего характера, а черезъ него и своей судьбы, и онъ носитъ въ себѣ это свое созданіе— или какъ свѣтлый залогъ добра, или какъ грозную пе- чать проклятія и отверженія. И все-же характеръ, установившійся въ человѣкѣ, никогда не превращается въ роковой, абсолютно неиз- мѣнный законъ,—какъ нѣкоторая безусловная внѣшняя власть, влекущій за собою всѣ его поступки, сколько бы ни возставало противъ нихъ его нравственное чув- ство. Нравственное возрожденіе всегда возможно, по крайней мѣрѣ въ человѣческихъ условіяхъ бытія, такъ же, какъ никто не застрахованъ отъ возможности нрав- ственнаго паденія. За это твердымъ ручательствомъ служитъ самозданность нашего характера и нашему духу присущая сила самораздвоенія, о которой я го- ворилъ. Человѣкъ никогда не измѣняетъ своему харак- теру, поскольку онъ данъ,—въ этомъ безспорная психоло- гическая истина,—но внутреннею творческою работою онъ можетъ въ себѣ измѣнить самый характеръ. Соб- ственнымъ починомъ онъ можетъ заново переставить элементы, строющіе его личность и перевести свои
— 16<3 — влеченія, овладѣвшія имъ, казалось, навсегда, изъ со- стоянія субъективнаго, въ которомъ они составляютъ одно съ его волею, въ состояніе объективное, въ которомъ они хотя й сохраняются въ видѣ принудительныхъ побуж- деній, но воля уже возвышается надъ ними и можетъ съ ними бороться. А черезъ это онъ получаетъ воз- можность открыть въ себѣ пути для новыхъ вліяній, и воспринять внутрь себя новые двигатели своихъ само- опредѣленій. Возможность нравственныхъ переворотовъ—вотъ великій, коренной Фактъ человѣческой природы, который одинъ даетъ законченный смыслъ нашему нравственному су- ществованію и обращаетъ голосъ нашей совѣсти во что-то; неизмѣримо болѣе цѣнное, чѣмъ простое сви- дѣтельство о живущемъ въ насъ злѣ, порождающее только рядъ безплодныхъ страданій. Каждый человѣкъ, такъ или иначе, переживалъ въ себѣ перевороты этого рода; въ нѣкоторыхъ случаяхъ они принимаютъ Формы, поражающія своею величавостью, осязательно раскрыва- ющія безконечность нравственныхъ силъ, заключенныхъ въ человѣческомъ духѣ. Замѣчательно, что именно тѣ мы- слители, которые съ наибольшею рѣшительностью на- стаивали на абсолютной неизмѣнности нашего умопости- гаемаго существа и вытекающей изъ нея призрачности человѣческихъ усилій, совершаемыхъ во времени, по странной непослѣдовательности, глубже другихъ показа- ли огромное значеніе тѣхъ великихъ моментовъ жизни, когда вся воля человѣка становится другою и прини- маетъ направленіе, прямо противоположное прежнему. Канту и Шопенгауэру принадлежитъ безсмертная за-
— 169 — слуга перваго въ новой философіи подробнаго анализа трудной проблемы о внутреннемъ возрожденіи чело- вѣческой личности. Особенно относительно Шопен- гауэра нужно сказать, что нигдѣ его блестящее изложе- ніе не достигаетъ такой захватывающей силы, какъ на тѣхъ страницахъ, на которыхъ онъ изображаетъ таин- ственный процессъ внутренняго просвѣтлѣнія всего человѣческаго существа, его возвышенія надъ раб- ствомъ злой эгоистической волѣ, его перехода къ выс- шей святости. Въ самой природѣ человѣческаго духа обоснована возможность въ немъ коренныхъ нравственныхъ пере- воротовъ. Этимъ утвержденіемъ въ предпосылки нрав- ственной философіи возвращаются всѣ преимущества теоріи безразличнаго произвола, возвращается истина о свободѣ для человѣка выбора между добромъ и зломъ. Но я хотѣлъ-бы обратить Ваше вниманіе на существенныя различія между обыкновеннымъ ученіемъ о чистомъ произволѣ и тѣми выводами, которые я изло- жилъ предъ Вами. Съ той точки зрѣнія, которую я раз- дѣляю, возможность нравственныхъ переворотовъ суще- ствуетъ для всѣхъ и всегда,—но обыкновенно возмож- ность только отвлеченная. Сила самосознанія и того, что я назвалъ самораздвоеніемъ духа, постоянно можетъ открыть путь къ нимъ, — но вѣдь надо помнить, что нужно сдѣлать, чтобы на этомъ пути выступить. Вѣдь для этого требуется—не болѣе, не менѣе, какъ пол- ное перерожденіе всей человѣческой личности, всецѣ- лая перестановка силъ, въ ней дѣйствующихъ,—такое напряженіе творческой мощи, предъ которымъ блѣд-
— 170 — нѣетъ всякая иная Форма творчества, — въ которомъ человѣкъ долженъ вступить въ рѣшительный бой съ закономъ субстанціальной неизмѣнности и косности, лежащимъ въ основѣ всей природы. Такія вещи не могутъ повторяться каждую секунду, — скажу болѣе, онѣ не могутъ происходить безъ достаточнаго основанія. Чтобы дѣйствительный нравственный переворотъ со- стоялся, нужна бываетъ иногда подготовительная рабо- та цѣлой жизни. Съ другой стороны, однажды совер шившись, онъ уже не можетъ быть упраздненъ по про' стой нашей прихоти. И для реализаціи свободы требуют- ся условія, и ничто не объясняется однимъ слѣпымъ случаемъ ♦). Но не возвращаемся ли мы этимъ самымъ опять на почву детерминизма? Свобода не оказывается ли обу- словленною—необходимыми мотивами? Не будемъ боять- ся этихъ неопредѣленныхъ и потому только и страш- ныхъ словъ. Вѣдь мотивъ никогда не дѣйствуетъ на человѣка самъ по себѣ, а всегда черезъ его волю, сообразно съ ея содержаніемъ; можетъ ли присутствіе мотива уничтожить свободу, когда вся сущность воли въ ея самодѣятельности? Между отдѣльными поступка- ми человѣка, конечно, существуетъ логическая связь,— и эту связь мы называемъ внутреннимъ смысломъ жиз- ни,—но неужели серьезно можно думать, что защит- ники свободы должны непремѣнно хлопотать объ от- рицаніи этого смысла, чтобы спасти Фактъ нравствен- ной самобытности человѣчества? Въ нашихъ дѣйствіяхъ *) Си. дополненіе 5-ое.
— 171 — связь замѣчается,—но какъ и во всѣхъ другихъ Сое- рахъ творчества,—это есть связь логической сообраз- ности, внутренней соотвѣтственности, а не механичес- каго предопредѣленія. Каждый человѣкъ можетъ изъ. подъ власти одной потенціи своей природы перейти во власть другой,—для этого онъ долженъ разочаро- ваться въ томъ, чѣмъ жилъ прежде, и осудить свое про- шлое; въ этихъ событіяхъ выразится безспорная внутре- няя послѣдовательность. Но для сторонниковъ свободы здѣсь важно то, что такая перестановка мотивовъ не сама собою совершается, а человѣкъ ее совершаетъ; она представляетъ нѣкоторый новый актъ его духовной жизни,—подлинное усиліе человѣческой воли. Человѣкъ, самъ разрѣшаетъ великій споръ двухъ внутренно без- мѣрныхъ силъ о его существѣ,—споръ, которому нѣтъ, механическаго разрѣшенія по самой природѣ его дан- ныхъ. „Царствіе небесное силою берется11, сказалъ Хрис- тосъ. Необходимыя отношенія между явленіями при- сутствуютъ и въ нравственной жизни,—какъ ихъ можно найдти и во всѣхъ другихъ областяхъ бытія,—но какъ, въ мірѣ, такъ и въ человѣкѣ, въ основѣ необходимости лежитъ творчески-свободная духовная мощь, и безъ, нея ничто необходимое не могло-бы возникнуть. Мы властны въ той потенціи, которая окончательно овладѣваетъ нашимъ существомъ, отъ насъ самихъ за- виситъ смыслъ нашей жизни,—это значитъ, — мы отъ себя ставимъ тотъ идеалъ, который преслѣдуемъ въ нашей дѣятельности. Мы свободны не только въ выбо- рѣ средствъ для выполненія цѣлей, намъ предстоя- щихъ,—мы создаемъ для себя самыя цѣли. Въ этой
— 172 — послѣдней способности и заключается сущность того, что мы назвали нравственною свободою человѣка. Въ ней лежитъ черта, отдѣляющая человѣчество отъ по- груженнаго въ темные инстинкты міра животныхъ, и еслибъ она въ насъ отсутствовала, наша жизнь была бы сновидѣніемъ,—безплоднымъ и мучительнымъ. Здѣсь мы остановимся. Я сдѣлаю только еще одно замѣчаніе: во время преній по поводу реферата Н. В. Бугаева, я главнымъ своимъ возраженіемъ выстав- лялъ ту мысль, что рѣшеніе вопроса о свободѣ невоз- можно безъ метафизическаго обоснованія. Теперь я могу высказаться опредѣленнѣе: это обоснованіе должно быть прежде всего отрицательнымъ: оно должно состо- ять въ устраненіи великаго метафизическаго предраз- судка, тяготѣющаго надъ всѣмъ современнымъ міро- созерцаніемъ, — будто Физическая причинность есть единственный типъ причинныхъ связей вообще. Оно должно показать намъ, что между механическимъ Фатализмомъ, который въ то-же время есть психоло- гическій иллюзіонизмъ,—потому что обращаетъ всю нашу душевную жизнь въ сплошной субъективный обманъ,— и свободою духовнаго творчества ничего средняго нѣтъ, —а если и предполагается, то только по случайно- му смѣшенію понятій.
ДОПОЛНЕНІЯ КЪ РЕФЕРАТУ Л. М .Топати па «ВОПРОСЪ О СВОБОДѢ ВОЛИ». Дополненіе 1-е. При возраженіи па мой рефератъ одинъ изъ моихъ оппонентовъ высказалъ замѣчаніе, что моя теорія должна до тѣхъ поръ оставаться чисто гипотетическимъ построені- емъ, пока я не опровергнулъ Кантовскаго воззрѣнія на «/юмя, какъ на субъективную Форму нашей чувственности, никакой дѣйствительности внѣ нашего сознанія не имѣющую, т. е. пока я умозрительнымъ путемъ не обосновалъ реальность времени; весь мой взглядъ опирается на предположеніе возможности новыхъ актовъ для нашего внутренняго суще- ства; но если время нашъ субъективный призракъ,—о какихъ можно говорить дѣйствительно новыхъ актахъ? Оли, очевид- но, немыслимы. Въ такомъ упрекѣ безспорно есть вѣрная сторона. Послѣ Капта и Шопенгауэра всякая теорія свободы воли должна считаться съ вопросомъ о времени и, для все- сторонняго обоснованія, конечно, нуждается въ онтологи-
_ 174 — ческомъ объясненіи внутренней природы временныхъ опре- дѣленій. Однако я никакъ не могу согласиться съ моимъ оппонентомъ, чтобы чрезъ отсутствіе предварительныхъ метафизическихъ разсужденій по этому вопросу, всѣ мои выводы получали видъ совершенно произвольнаго измышле- нія. Вѣдь въ анализѣ понятія о времени возможенъ двоякій путь, хотя, можетъ быть, для всесторонняго освѣщенія дѣ- ла было-бы полезно пройти ихъ оба. Можно, исходя изъ общаго понятія о безусловномъ началѣ вещей, о его отно- шеніи къ тварному міру, о неизбѣжности прохожденія, для всякаго ограниченнаго существа, другъ друга исключаю- щихъ стадій развитія,—построятъ реальность временнаго процесса изъ соображеній умозрительныхъ. Для этого при- шлось-бы, не болѣе не менѣе, какъ изложить цѣлую мета- физическую систему, со всѣми аргументами, къ ней отно- сящимися. Но, мнѣ кажется, такой путь вовсе не есть един- ственный и онъ никакъ не уничтожаетъ возможности дру- гого, которому старался слѣдовать я: изъ непосредственно- даннаго, живого содержанія нашего сознанія показать его внутрешоіо пемыслимоеть безъ предположенія доподлинно новыхъ актовъ духа, смѣняющихъ акты, уже совершенные. Не трудно видѣть, что такою смѣною реальность времени полагается сама собою. Она полагается, по крайней мѣрѣ, для насъ,—и не только въ Кантовскомъ смыслѣ нашего усмотрѣнія всѣхъ внутреннихъ явленій въ Формѣ времени, но и въ смыслѣ дѣйствительнаго совершенія нашей душев- ной жизни въ рядѣ моментовъ, между собою различныхъ и несовмѣстимыхъ. Для свободы воли, какъ я ее понимаю, только такая реальность времени и нужна. Фейербахъ *) *) (лоШісй, Егеіііеіі ипсі ѴпвІегЬІісІікеіЦВег \Ѵі11е іппегІіаІЬ <1сг 7,еіі).
— 175 — говоритъ: „справедливо утверждаютъ: «что прошло, то ужъ не въ нашей власти»; но къ этому надо сдѣлать добавленіе не менѣе вѣрное и важное: «что прошло, то и насъ въ своей власти не имѣетъ»... Свобода, прежде всего, состо- итъ не въ томъ, чтобъ начинать, а въ томъ, чтобъ имѣть способность кончить: возможность, условіе этой свободы есть время11. Вотъ эти-то самоочевидныя житейскія истины я и пытался обосновать изъ природы нашего духа, какъ существа водящаго, вся дѣйствительность котораго заклю- чается въ постоянныхъ переходахъ всеобщихъ потенцій въ конкретные акты. Но вѣдь если время только иллюзія,—и вся паша внутренняя жизнь будетъ также иллюзія? Конеч- но, такъ. Но едва-ли въ этомъ случаѣ требованіе доказа- тельства лежитъ на тѣхъ, кто дѣйствительность нашего внутренняго опыта признаетъ, а не на тѣхъ, кто ее отри- цаетъ. Недостаточно провозгласить весь міръ душевныхъ явленій за призракъ; надо еще объяснить, какъ такой при- зракъ возможенъ, т. е. въ силу какихъ основаній въ себѣ неизмѣнное и никакой длительности не имѣющее можетъ быть воспринято въ видѣ послѣдовательнаго и во всѣхъ своихъ пери- петіяхъ творческаго процесса? Задача настолько трудная, что ее, какъ мнѣ думается, ни одному еще мыслителю не уда- лось разрѣшить счастливо*). Значеніе, какое приписывается въ разсматриваемомъ возраженіи метафизическому оправда- нію реальности времени, представляется тѣмъ болѣе преу- *) Свои замѣчанія о внутреннихъ вротиворѣчіяхъ въ Каптовой теоріи соотвѣтствія между-эмпирическимъ содержаніемъ напіего сознанія и его апріорными формами я уже изложилъ въ моихъ „Положительныхъ задачахъ философіи11, Ч. I.
— 176 — величсннымъ, что и самъ Кантъ въ своихъ доказательствахъ его чистой идеальности исходитъ никакъ не изъ метафизи- ческихъ посылокъ, а изъ анализа познавательныхъ опера- цій нашего ума. Да и вообще врядъ-ли можно указать хотя одну внутренно-цѣлостную метафизическую систему, которая до конца провела-бы отрицаніе дѣйствительности временныхъ опредѣленій для всѣхъ с®еръ существую- щаго *). Несомнѣнно, проблема свободы въ своей метафизической части содержитъ нѣкоторыя спеціальныя трудности: таковъ, напр., вопросъ объ отношеніи свободы твари къ внутрен- нему единству Божества. Но вѣдь я и не заявлялъ притя- заній разрѣшать эти затрудненія. Я старался лишь пока- зать, что свобода воли есть фактъ, съ очевидностью выте- кающій изъ всего содержанія пашей душевной жизни,— если только мысль наша не затуманена предвзятыми меха- ническими аналогіями, къ явленіямъ духа совершенно не- приложимыми. Допол неніе 2-е. На это мое утвержденіе; „Для насъ достаточно того об- щаго вывода, что психическая жизнь, уже въ самыхъ за- чаткахъ своихъ, не допускаетъ механическаго объясненія и непремѣнно предполагаетъ, какъ свое условіе, элементъ *) Поучительнымъ примѣромъ въ этомъ случаѣ является философія Шопенгауэра. Въ своей теоріи познанія опъ рѣшительный Кантіанецъ; это ие мѣшаетъ ему, какъ метафизику, признать возможность искупленія всей природы, въ ея внутреннемъ существѣ, чрезъ человѣчество (хотя такой искупительный актъ, очевидно, приходится мыслить во времени).
177 — творчества" (стр. 122) и на соображенія, ему предшествующія, я желалъ-бы обратить вниманіе того моего оппонента, кото- рый ставилъ мнѣ въ особенную вину отсутствіе въ моемъ рефератѣ положительной теоріи о сверхсозпательной дѣя- тельности нашего духа. Онъ разсуждалъ такъ *): пока я не указалъ со всею опредѣленностью источника безотчетныхъ процессовъ нашей души, до тѣхъ поръ ихъ творческій ха- рактеръ остается проблематическимъ; между тѣмъ всякое положительное объясненіе нашего сверхсозпательнаго суще- ства неизбѣжно представляется шаткимъ; и такъ — самое творчество, какъ изначальное свойство нашей духовной жизни, отправляясь отъ котораго я строю всѣ мои заключе- нія, есть нѣчто весьма сомнительное. На это я долженъ отвѣтить: Именно потому, что всякія положительныя изслѣдованія о конкретной природѣ несозна- ваемой творческой силы въ насъ могутъ дать только шаткіе результаты, — я и не хотѣлъ въ нихъ пускаться. Трудно вообразить философскій пріемъ хуже, какъ связывать исти- ны въ себѣ ясныя съ мало доказуемыми гипотезами, своею необоснованностью неизбѣжно бросающими на нихъ тѣнь. Но я рѣшительно настаиваю, что творческій характеръ процес- совъ духовной жизни даже въ самыхъ элементарныхъ явле- ніяхъ сознанія, долженъ быть признанъ помимо какихъ-бы *) Само собою разумѣется, что на мои дополненія нельзя смотрѣть какъ на вполнѣ точный протоколъ преній о моемъ рефератѣ, хотя они и были вызваны этимя преніями. Это я въ особенности долженъ сказать о возра- женіяхъ моихъ оппонентовъ: я передаю только общій смыслъ ихъ замѣча- ній, на сколько мпѣ сохранила ихъ моя память, хотя и стараюсь, на сколько могу, чтобъ мысль ихъ не была искажена. Тѣмъ не менѣе зара- нѣе извиняюсь, если въ мое изложеніе вкрались какія либо недоразумѣвія съ моей стороны.
— 178 — то ни было гипотетическихъ соображеній о частныхъ при- знакахъ силы, ихъ порождающей. Ходъ моихъ доказа- тельствъ, какъ можетъ убѣдиться читатель, сводится къ немногимъ и простымъ по содержанію тезисамъ,—которые я старался выяснить, насколько могъ. Психическія явленія должны имѣть причину, если только законъ причинности вообще прилагается ко ваылъ явленіямъ дѣйствительности; по эта причина, но самымъ кореннымъ качествамъ душев- ныхъ явленій, не можетъ быть выражена въ терминахъ причинности механической; итакъ, эти явленія осуществля- ютъ причинность творческую, ибо между механическою связью и творчествомъ нѣтъ ничего средняго. Измѣнится ли что-нибудь въ этомъ весьма общемъ умозаключеніи отъ того, что мы признаемъ индивидуальность основы сверхсо- зпательныхъ актовъ, подобно Гелленбаху, или перенесемъ окончательный источникъ душевной жизни въ объективную пластическую Фантазію, разлитую во всемъ мірѣ, какъ это сдѣлалъ Фрошаммеръ *)? Несомнѣнно, вопросъ о сверхсо- знательномъ существѣ души очень любопытенъ и для психо- логіи чрезвычайно важенъ; но мой оппонентъ, конечно, согласится, что и въ философіи, какъ и во всякой другой *) Сочиненіе Фрошаммера „Віе РІіапіаеіе аіз Сгшміргіпсір сіез ІѴеІІ- гоееееез" представляетъ одну изъ лучшихъ въ философской литературѣ попытокъ показать значеніе творческаго начала въ природной и человѣче- ской жизни. Ея недостатки, но моему мнѣнію, состоятъ, во первыхъ, въ отождествленіи всякаго творчества съ специфическою дѣятельностью фантазіи,—во вторыхъ, въ признаніи совершенной внутренней безсозна- тельности объективнаго творчества фантазіи въ космическомъ процессѣ. Этимъ послѣднимъ во всѣ разсужденія автора вносится трудно доказуе- мое предположеніе, вполнѣ впрочемъ понятное изъ традицій нѣмецкаго идеализма.
— 179 — области знанія, надо различать между тѣмъ, что при пра- вильномъ пониманіи не должно подлежать спору, и тѣмъ, что въ самомъ лучшемъ случаѣ можетъ получить только нѣкоторую степень вѣроятности. Дополне н іе 3-е. Мнѣ хотѣлось-бы, чтобы мои выводы о внутреннее невоз- можности совпаденія между причинностью психическою и механическою (стр, 159), имѣли въ виду тѣ мои оппоненты, которые моимъ заключеніямъ о неизбѣжности творческихъ переходовъ въ душевной жизни противопоставляли простое изложеніе механической теоріи сознанія. Подробно разска- завъ, какъ периферическое раздраженіе нервовъ вызываетъ возбужденіе нервныхъ центровъ, и какъ оттуда оно передается нервамъ двигательнымъ,—представивъ всѣ явленія сознанія, какъ рядъ отраженій въ нашемъ самочувствіи этихъ Физи- ческихъ процессовъ,—они потомъ спрашивали: куда-же по- мѣстить свободу въ такомъ чисто-механическомъ сцѣпленіи элементовъ нашей дѣятельности? Не могу не согласиться съ ними отъ всей души. Если они правы,—если вся жизнь со- знанія есть чисто-Физическій процессъ, только своеобразно окрашенный въ нашемъ субъективномъ воспріятіи,—никакой свободы воли, очевидно, нѣтъ,—говорить о ней есть пустая трата времени, и это важно понять однажды навсегда. Свобода прямо немыслима, если наша душевная жизнь лишь Физическая функція мозгового механизма,—безъ всякой само- бытности и способности воздѣйствовать на наши поступки своимъ психическимъ содержаніемъ, какъ таковымъ. Итакъ остается вопросъ о справедливости такого отождествленія между Физическимъ и психическимъ порядкомъ явленій въ
— 180 — насъ. И вотъ въ этомъ пунктѣ я совершенно расхожусь съ моими противниками: по моему глубокому убѣжденію, тож- дества этихъ двухъ явно разнородныхъ послѣдовательностей Феноменовъ не только ничѣмъ доказать нельзя, —по оно со- держитъ логическую несообразность. Двигатели психической дѣятельности и механическаго движенія различны меящу со- бою существенно. Воля побуждается соображеніями о болѣе или менѣе отдаленномъ будущемъ, о болѣе или менѣе отда- ленномъ прошломъ, о болѣе или менѣе отдаленныхъ въ про- странствѣ вещахъ; ея окончательный мотивъ всегда полу- чаетъ Форму стремленія къ какому-нибудь опредѣленному будущему результату. Механическое движеніе всегда вызы- вается другимъ движеніемъ, непосредственно ему предше- ствующимъ въ СФерѣ, имъ занимаемой. Между порожде- ніями психической и механической необходимости можетъ быть только случайное совпаденіе. Но такая случайность представляется абсолютно невѣроятною^ когда вопросъ идетъ о безконечномъ множествѣ безконечно-разнообразныхъ совпа- деній, или что то-же самое, — о механическомъ возникно- веніи видимости психической самодѣятельности во всѣхъ существахъ одушевленнаго міра. Законъ естественнаго подбора едва ли чему-нибудь помо- жетъ въ рѣшеніи этой задачи. Въ самомъ дѣлѣ, чтобы при- лагать его къ такимъ общимъ вопросамъ, конечно ужь надо обратиться къ его прямому отвлеченному смыслу. И тогда окажется, что изъ этого закона вполнѣ понятно, почему въ міровомъ процессѣ образованія болѣе прочныя переживаютъ менѣе прочныя; но совершенно непостижимо, почему меха- низмы, для своего сохраненія нуждающіеся въ безчислен- номъ множествѣ цѣлесообразныхъ актовъ (со всею ихъ
— 181 — случайностью съ точки врѣнія механическихъ свойствъ), должны удержаться въ борьбѣ съ механизмами, которые въ этихъ актахъ не нуждаются вовсе, — т. е. почему рядомъ съ природою мертвою существуетъ природа живая? Если цѣлесообразно дѣйствующія существа какимъ-нибудь обра- зомъ явились на свѣтъ, нѣтъ ничего удивительнаго въ томъ, что въ жизненной борьбѣ одолѣваютъ тѣ изъ нихъ, которыя лучше приноровились къ окружающей средѣ; по все-таки остается открытымъ вопросъ: почему такія существа воз- никли и отчего телеологическая сила реализуется въ нихъ съ такою неуклонною устойчивостью и такимъ неограничен- нымъ многообразіемъ? Говоря коротко: когда одушевленная жизнь уже предполагается данною, естественный подборъ объясняетъ многое; но въ немъ очень трудно искать раз- гадку самаго происхожденія жизни. Противъ этихъ выводовъ нельзя указывать на строго- научный, Фактическій характеръ оспариваемаго мною взгляда и на отвлеченно-Философское построеніе приведенныхъ разсу- жденій. Прежде всего, существуетъ полное основаніе сомнѣ- ваться, чтобы самая утонченная научность методовъ могла обратить логически-несообразное въ понятное и естественное; во вторыхъ, научное достоинство теоріи, по которой наше сознаніе есть только Функція мозга, пассивно отражающая механическія въ немъ перемѣны, является весьма подозри- тельнымъ,—хотя ее и раздѣляютъ очень часто люди науки. Она могла-бы получить нѣкоторое подобіе научной обосно- ванности, еслибъ было навѣрное извѣстно, какіе именно Физико-химическіе процессы происходятъ въ мозгу въ соот- вѣтствіе съ различными психическими состояніями, какими механическими движеніями устанавливается связь между
— 182 — этими послѣдними, отъ какихъ матеріальныхъ процессовъ психическая жизнь и ея различныя Формы всецѣло зависятъ? Надо сказать, что и тогда мы имѣли-бы доказательство очень двусмысленное, потому-что внѣшній опытъ въ концѣ концовъ никакъ не можетъ дать твердаго ручательства за то, что въ такихъ сложныхъ процессахъ, какъ процессы жизни, чисто- механическій ходъ нигдѣ не претерпѣваетъ хотя-бы ми- нимальныхъ уклоненій. Но даже и о такомъ подобіи дока- зательности при современномъ состояніи знанія нельзя еще и мечтать: вопросы о внутренней природѣ движеній въ нашей нервной системѣ и о механическихъ условіяхъ ихъ связи съ явленіями духа — составляютъ ту область біоло- гической пауки, которой, по признанію ея серьезныхъ представителей, надолго суждено быть покрытою непрони- цаемымъ мракомъ*). Итакъ, въ ученіи о полномъ тождествѣ Физическаго и психическаго процессовъ, съ чѣмъ мы имѣемъ дѣло? Съ научною теоріею? Очевидно, нѣтъ. Съ научною гипотезою? И такая оцѣнка была-бы явно преувеличенною: научная гипотеза должна объяснятъ явленія той группы, для которой она создается; а механическая теорія сознанія не объясняетъ въ немъ самаго главнаго,—глубокой цѣлесо- образности его процессовъ. Что же она такое? Только ліе- тафизическое мнѣніе, продиктованное предпосылками осо- баго Философскаго міросозерцанія. Въ самомъ дѣлѣ, един- *) Сочиненіе Рише „Еееаі де реусііоіодіе дспёгаіе" можно рекомендовать, какъ любопытный образецъ весьма нагляднаго контраста между притяза- тельностью чисто-механическихъ объясненій психической дѣятельности и постоянно повторяющимися заявленіями о глубокой непостижимости и таинственности тѣхъ физическихъ процессовъ, которые отвѣчаютъ ей въ нашемъ организмѣ.
— 183 — ствеппымъ логичнымъ оправданіемъ для нея было-бы воз- веденіе закопа сохраненія энергіи изъ Физическаго обоб- щенія въ безусловную міровую аксіому для всѣхъ явленій дѣйствительности безъ исключенія,—а такую роль можно приписать этому закону развѣ на основаніи какихъ-нибудь умозрительныхъ соображеній, потому что эмпирическія дан- ныя для того, очевидно, отсутствуютъ *). Поэтому не бу- детъ слишкомъ суровымъ сказать, что психологи, пытаю- щіеся представить ученіе о механической природѣ сознанія, какъ истину строго научную,—сами кореннымъ образомъ нарушаютъ требованія научной методологіи. Повторяю, для меня весь вопросъ въ слѣдующемъ: ду- шевныя состоянія, какъ таковыя, въ своемъ психическомъ качествѣ, (т. е. удовольствіе, какъ удовольствіе, страданіе, какъ страданіе, страхъ, какъ страхъ,—а не ихъ механи- ческіе коррелаты въ движеніяхъ мозговыхъ центровъ), имѣютъ-ли вліяніе на теченіе нашей жизни и дѣятельности, или нѣтъ? Если (іа, свобода воли въ самомъ этомъ Фактѣ подразумѣвается неизбѣжно,—что я и старался показать въ моемъ реоератѣ. Если шъта, истина, безспорно, на сторонѣ ея совершеннаго отрицанія; но за то наша мысль запуты- вается въ цѣломъ рядѣ непримиримыхъ логическихъ про- тиворѣчій. Подумаемъ хотя-бы о томъ: откуда берется из- давна замѣченная постоянная соотвѣтственность между по- лезными измѣненіями нашего организма и ощущеніями удовольствія,—между разрушительными и вредными его состояніями и ощущеніями страданія? Сошлемся-ли мы на *) Обшириая область явленій психическихъ подводится подъ пего только въ силу заранѣе сдѣланнаго предположенія о его безусловности.
— 184 — естественный подборъ, какъ послѣднюю причину, всякой цѣлесообразности нашихъ актовъ и состояній? Но если всякая наша дѣятельность есть замаскированный механи- ческій процессъ безъ всякихъ психическихъ двигателей, что могутъ выиграть живыя существа въ жизненной борьбѣ отъ такой соотвѣтственности? Не все-ли равно, будутъ-ли они наслаждаться болью или страдать отъ нея,—если вред- ныя воздѣйствія на ихъ организмы автоматически удаляетъ механизмъ ихъ нервной системы, помимо какихъ-бы то ни было психическихъ мотивовъ,—по простой Физической не- обходимости? Что же выходитъ? Даже оставаясь на почвѣ естественнаго подбора,— чтобы объяснить непосредственно очевидную внутреннюю цѣлесообразность нашей душевной жизни, надобно прежде всего признать дѣйствительность вліянія психическихъ состояній на наши акты, т. е. реаль- ность духовной причинности. Между тѣмъ,—если не въ естественномъ подборѣ,— то въ чемъ-же укажутъ мои про- тивники причину возникновенія телеологическихъ соотно- шеній изъ условій механическаго движенія? *) ’) Риль (Вег р1іі1о8ор1іІ8с1іе Кгііісівтия. II В. 2 ТЬ. 8. 179) спра- ведливо называетъ это явное противорѣчіе между цѣлесообразностью психическихъ явленій и ихъ полною бездѣйственностью въ отношеніи къ механическому ходу природной жизни физіологическою антиноміею со- временнаго знанія. Но разрѣшеніе, которое онъ для этой антиноміи пред- лагаетъ едва-ли можно назвать удачнымъ. Предварительно согласившись, что нри признаніи объективнаго бытія вещественныхъ процессовъ един- ственнымъ выходомъ изъ противорѣчія было-бы предположеніе особой духов- ной силы рядомъ съ матеріей,—онъ тѣмъ ие менѣе думаетъ, что всякое противорѣчіе немедленно исчезнетъ, какъ только мы поймемъ, что и ме- ханическое и психическое теченіе феноменовъ представляютъ лишь двѣ формы выраженія одного и того-же реальнаго процесса въ міровой оспо-
— 185 — Такимъ образомъ мысль о несводимости телеологіи природы къ элементамъ механическаго процесса, опирающаяся на истины простыя и ясныя, казалось-бы, не должна была вызывать серьезныхъ пререканій; тѣмъ не менѣе вокругъ этихъ истинъ сосредоточиваются ожесточенные споры, ко- нецъ которыхъ едва-ли можно ожидать въ скоромъ време- вѣ, или лучше сказать два способа воспріятія итого процесса въ нашемъ созпапін (извнѣ или изнутри). Трудно однако понять, почему задача должна сдѣлаться легче, если мы къ двумъ порядкамъ феноменовъ, намъ извѣстнымъ, прибавимъ еще третій, для насъ ужъ совсѣмъ неизвѣстный (потому что Риль, будучи Кантіанцемъ, упорно настаиваетъ на непозна- ваемости міровой сущности). Вѣдь вопросъ, конечно, не въ томъ, суть ли матеріальныя вещи—настоящія вещи, или только явленія,—дѣло ие въ степени дѣйствительности, а въ томъ, что нѣкоторую дѣйствительность, (хотя бы только феноменальную), мы должны приписать и механическимъ и психическимъ фактамъ. II вотъ оказывается, что обѣ этл области явленій развиваются но законамъ, совсѣмъ различнымъ. Возникаетъ во- просъ: какъ мыслимо, чтобы одна и та-же послѣдовательность реальныхъ событій (въ міровой основѣ) изображалась въ двухъ порядкахъ отраженій, соединенныхъ по правиламъ прямо противоположнымъ (одинъ по телеоло- гическому принципу, другой во механическому), и ври этомъ такія прави- ла никогда-бы не нарушались? Не думаю, чтобъ физіологическая антино- мія въ этой формѣ была проще и ближе къ рѣшенію. Допустимъ даже, что во внутреннемъ и внѣшнемъ опытѣ мы имѣемъ выраженія различныхъ качествъ единаго субстрата; какъ возможно, чтобъ эти качества въ реаль- номъ процессѣ не оказывали никакого взаимнаго вліянія, т. е. чтобы психическая жизнь ни въ чемъ не видоизмѣнялась физическими воздѣй- ствіями, и наоборотъ—физическій ходъ природы никакъ не задѣвался пси- хическими побужденіями? Впрочемъ гипотеза Риля во всякомъ случаѣ пред- ставляетъ интересъ по своей чрезвычайной типичности. Разсужденія, въ духѣ сейчасъ изложенныхъ, не смотря на неизбѣжно окружающую ихъ темноту, составляютъ одну изъ самыхъ излюбленныхъ темъ весьма многихъ нѣмецкихъ философовъ.
— 186 — ни: въ нихъ идетъ дѣло о самомъ существованіи двухъ противоположныхъ міросозерцаніи. Но что особенно стран- но,—предположеніе о внутреннемъ тождествѣ механической п телеологической причинности нерѣдко находитъ себѣ го- рячихъ защитниковъ среди признанныхъ идеалистовъ, не щадящихъ своего остроумія въ изобрѣтеніи примирительныхъ построеній—для совмѣщенія несовмѣстимаго. Мнѣ предста- вляется впрочемъ, что въ виду подобной проблемы возмож- но только одно до конца послѣдовательное воззрѣніе па предметъ,—я разумѣю теорію предустановленной гармоніи именно въ той Формѣ, какъ ее понималъ Лейбницъ: Богъ въ своей безконечной премудрости устроилъ такъ, что два безконечные ряда явленій, различные по существу, все-та- ки совпадаютъ во всѣхъ своихъ звеньяхъ. Въ такой гипо- тезѣ по крайней мѣрѣ нѣтъ явнаго логическаго противорѣчія, хотя это не мѣшаетъ ей быть однимъ изъ самыхъ искус- ственныхъ, безплодныхъ и безсодержательныхъ измышленій во всей исторіи метафизики. Опа искусственна и безплод- на,—потому что осуждаетъ творческую дѣятельность Бо- жества на разрѣшеніе задачи, внутренній смыслъ которой для человѣческаго ума навсегда долженъ остаться тайною,— лишить все духовное вліянія на дѣйствительность и въ то- же время дать ему такую видимость, какъ будто-бы оно обладало самодѣятельностью. Въ то-же время она въ высшей степени безсодержательна, — потому что всецѣло сводится къ понятіямъ отчетливому анализу недоступнымъ: пока рѣчь идетъ о совпаденіи двухъ безконечныхъ рядовъ, по суще- ству различныхъ и движимыхъ разными законами, мы ясно замѣчаемъ внутреннюю несообразность ихъ полнаго со- отвѣтствія во всѣхъ пунктахъ; по когда намъ указываютъ
— 187 — на безконечную премудрость и безконечное всемогущество Творца,—намъ нечего возразить, — не потому, чтобъ мы все до конца поняли, а потому, напротивъ, что наша мысль совсѣмъ теряется въ представленіяхъ о безконечности Бо- жественнаго Разума съ одной стороны, матеріальной и ду- ховной вселенной — съ другой. И все-таки между всѣми попытками слить причинность духовную съ Физическою лучше этой гипотезы философія ничего не создавала. Дополненіе 4-е. Утверждаемая мною необходимость нормальной дѣятель- ности разума и равновѣсія душевныхъ силъ для возможности нравственной свободы въ человѣческой личности, мнѣ кажется служитъ совершенно яснымъ отвѣтомъ на тѣ замѣчанія моихъ оппонентовъ, въ которыхъ они, исходя изъ Фактовъ крими- нальной хроники, а также изъ соображеній, соприкасаю- щихся съ Физіологіей и патологіей мозга и нервной систе- мы, старались мнѣ показать, что наше нравственное само- обладаніе находится въ тѣсной и разнообразной зависимо- сти отъ состоянія нашего организма, и что бываютъ слу- чаи, когда какая-нибудь порочная наклонность такъ всецѣ- ло и болѣзненно овладѣваетъ человѣческимъ существомъ, что о нравственной свободѣ уже не можетъ быть рѣчи. Внимательный читатель долженъ согласиться, что въ этомъ возраженіи,—только другими словами и съ другой точки зрѣ- нія,—утверждается то самое, что и я говорю на стр. 161 и 162. Но я никакъ не могу понять, какимъ образомъ по- добный аргументъ можетъ быть обращенъ противъ суще- ствованія свободы во всемъ человѣчествѣ вообще? Мои противники едва-ли захотятъ доказывать, что всѣ люди
— 188 — одинаково ненормальны и поэтому невмѣняемы, подобно одержимымъ. Не думаю также, чтобъ они совсѣмъ от- рицали различіе между людьми здравомыслящими и людь- ми душевно-больными. Имѣютъ-ли ихъ разсужденія только тотъ смыслъ, что абсолютной нормы нельзя найдти ни въ одномъ реальномъ организмѣ, что стало быть воля каждаго человѣка находится подъ вліяніемъ его прирожден- ныхъ слабостей и недостатковъ? Сомнѣваться въ послѣд- немъ Фактѣ, разумѣется, нѣтъ основаній. По съ другой стороны вполнѣ очевидно, что ограниченность свободы во- все еще не есть понятіе равнозначущее съ отсутствіемъ свободы. Я менѣе всего склоненъ признавать свободу, какъ силу абсолютно безпредѣльную въ насъ въ каждый моментъ нашего существованія; но я все-таки убѣжденъ, что въ границахъ, положенныхъ нашею природою и на- шими свойствами,—безъ свободы вообще нѣтъ психической жизни,—безъ свободы нравственной нѣтъ здоровыхъ людей. Дополненіе 5-е. Безспорно наиболѣе рѣшительное осужденіе моихъ взгля- довъ было высказано въ томъ возраженіи, въ которомъ утвер- ждалось, что признаваемая мною творческая способность духа не спасаетъ мои выводы отъ главнаго порока всѣхъ те- орій, приписывающихъ волѣ подлинную самодѣятельность,— отъ глубокаго разногласія съ коренпыми требованіями закона достаточнаго основанія. Это возраженіе сводится къ слѣду- ющему: моя попытка рѣшить вопросъ мало чѣмъ отличает- ся отъ другихъ его рѣшеній, исходящихъ изъ простого отрицанія закона необходимости или причинности, каковы ученіе о ІіЪегит агЪйгіит іпііГГегепііае, признаніе въ чело-
— 189 — вѣкѣ способности предпринимать отъ себя рядъ измѣненій и т. д. Въ самомъ дѣлѣ, —разсуждалъ мой противникъ, —если свобода есть творческій актъ *) дѣятеля, то опять возни- каетъ прежній вопросъ въ новой Формѣ: какъ происходитъ этотъ таинственный актъ? Одно изъ двухъ: или онъ со- вершается по какому-нибудь внутреннему или внѣшнему основанію, и тогда его творчество является обусловленнымъ, и въ этомъ смыслѣ необходимымъ, или онъ ничѣмъ не свя- занъ ни внутри себя, ни извнѣ, и тогда онъ абсолютно слу- чаенъ, со всѣми роковыми послѣдствіями такой случайности. Тегііиш поп (Іаіиг. Въ послѣднемъ результатѣ, мое воззрѣ- ніе, по мнѣнію оппонента, грѣшитъ общимъ недостаткомъ всѣхъ индетерминистическихъ теорій безъ различія: свободу ими защищаемую нельзя себѣ представить. Такой приговоръ имѣетъ весьма роковой обликъ,— хотя я и былъ нѣсколько удивленъ легкостью, съ которою уважае- мый оппонентъ отнесъ меня въ число сторонниковъ абсолют- наго индетерминизма,—не смотря на мои неоднократныя по- пытки, въ нѣсколькихъ мѣстахъ моего реферата, показать внутреннюю несостоятельность теоріи безразличнаго про- извола. Это не мѣшаетъ однако возраженію быть весьма сильнымъ съ виду, — разъ оно ссылается на изначальныя требованія человѣческаго мышленія. Но аргументы такого рода, всецѣло опирающіеся на ана- лизъ самыхъ общихъ понятій человѣческаго ума, обыкно- венно представляютъ немалую опасность и для тѣхъ, кто ими пользуется. Широта въ объемѣ наиболѣе абстрактныхъ по- нятій и законовъ нашего разума, вноситъ въ нихъ мпого- *) Точнѣе было-бы сказать: способность творческихъ актовъ.
— 190 — смысленность, которая, при неосмотрительномъ къ нимъ отношеніи, нерѣдко побуждаетъ видѣть въ какомъ-нибудь одномъ ихъ частномъ значеніи вее ихъ содержаніе и выста- влять это значеніе критеріемъ всякой истины. Понятно, что выводы, такимъ путемъ полученные, являютъ плодъ совершен- наго недоразумѣнія и никакого теоретическаго достоинства имѣть не могутъ. Мнѣ кажется, что моему противнику не уда- лось охранить свои заключенія отъ этого недостатка, столь часто встрѣчающагося у мыслителей, которые мечтаютъ живые вопросы дѣйствительности разрѣшать отвлеченно- діалектическимъ методомъ. Законъ достаточнаго основанія, какъ извѣстно, имѣетъ смыслъ двоякій: во первыхъ, онъ означаетъ субъективное правило нашего мышленія,—ничего не утверждать безъ разумнаго къ тому повода; во вторыхъ, онъ выражаетъ объективный законъ всякой познаваемой дѣйствительности: все существуетъ лишь постольку, поскольку даны условія, безъ которыхъ оно существовать не можетъ. Въ этомъ по- слѣднемъ значеніи законъ достаточнаго основанія неразли- чимо сливается съ закономъ причинности. Мой оппонентъ, когда онъ говоритъ о внутренней или внѣшней предопредѣлен- ности всѣхъ явленій, очевидно, разумѣетъ законъ достаточнаго основанія въ его второмъ смыслѣ. Другими словами, для него законъ причинности и законъ абсолютной предопредѣлен- ности всего, что совершается,—понятія тождественныя. И вотъ этого-то онъ не только не доказалъ въ своихъ возраженіяхъ, по даже и не пытался доказывать. Это вы- шло тѣмъ болѣе странно, что я закону причинности по- святилъ обширную долю своего реферата, и начиная съ первыхъ страницъ его, старался показать, что законъ
— 191 причинности, по самому существенному своему требова- нію,— чтобы каждое явленіе имѣло достаточное (т. е. полное, законченное) основаніе, — предполагаетъ бытіе началъ самобытныхъ и не можетъ помириться па идеѣ безконечнаго ряда причинъ условныхъ (т. е. по себѣ недостаточныхъ)', что поэтому не вее па свѣтѣ есть слѣдствіе, а бываютъ причины, для которыхъ уже нельзя указать причинъ дальнѣйшихъ; что причинность предопре- дѣленія (механическая) есть только вторичный, производ- ный типъ причинныхъ связей и вовсе не исключаетъ при- чинности свободы*). Пока эти тезисы не опровергнуты, я, *) Наиболѣе серьезное возраженіе противъ этихъ выводовъ, какъ мнѣ представляется, можно сдѣлать лишь исхода отъ чисто-феноменальнаго, Кантовскаго пониманія закопа причинности. Если причинная связь совсѣмъ не свойство самыхъ явленій дѣйствительности, а только способъ нашего разсудка ихъ располагать и познавать,—очевидно, не можетъ быть вопроса о существенныхъ требованіяхъ яакопа причинности въ его объективной природѣ, а только объ условіяхъ и предѣлахъ его приложенія въ нашей познавательной дѣятельности. Именно съ этой точки зрѣнія разрѣшаетъ Кантъ свои антиноміи. Однако такой взглядъ оказывается ие менѣе убій- ственнымъ для детерминизма, какъ и для теоріи свободной причинности. Вѣдь тогда въ самой дѣйствительности вовсе никакой причинности нѣтъ,— пн механической, ни творческой, — всякая причинная связь вносится въ вещи нашею мыслію. Кромѣ того, въ этомъ случаѣ можно указать па слѣ- дующія соображенія: 1) пи самъ Каптъ, ни его современные послѣдова- тели никогда до копца этого взгляда па причинность провести не могли и какимъ-нибудь образомъ непремѣнно переносили причинныя отношенія въ объективную основу явленій (при чемъ Каптъ болѣе склонялся къ сво- бодной причинности, тогда какъ современные намъ Повокантіанцы пред- почитаютъ механическую форму причинной связи); это заставляетъ думать, что Кантовское пониманіе вообще нельзя развить во всѣхъ послѣдствіяхъ; 2) Кантово ученіе объ абсолютной субъективности формъ познанія, кото-
— 192 разумѣется, останусь при нихъ. Мой отвѣтъ на грозную ди- лемму моего оппонента будетъ очепь прость: творческіе акты, конечно, имѣютъ достаточное основаніе своего воз- никновенія; но это никакъ не значитъ, чтобъ они были бе- зусловно предопредѣлены въ прошлой реальности, потому что одно изъ другого нисколько не вытекаетъ. Подъ до- статочнымъ основаніемъ мы разумѣемъ просто полноту усло- вій даннаго явленія; и такую полноту условій для возмож- ности свободныхъ дѣйствій мы имѣемъ въ существованіи всякой самодѣятельной силы. Съ этой точки зрѣнія и тео- рія абсолютнаго произвола пи въ какомъ прямомъ противо- рѣчіи съ Формальною логикою не состоитъ, хотя соображе- нія психологическія и заставляютъ ее отвергнуть. Такъ я долженъ отвѣтить моему оппоненту, если только я его вѣрно понялъ, и сели для него дѣйствительно при- чинность и предопредѣленность совпадаютъ между собою. Потому-что, сказать правду, первая половина его альтерна- тивы (т. с. именно та, которой онъ приписываетъ столь убійственное значеніе для моего взгляда) сама во себѣ ни въ какомъ разногласіи съ моимъ пониманіемъ не находится. Зачѣмъ было-бы мпѣ отрицать, что творческіе акты совер- шаются по какому-нибудь внутреннему или внѣшнему осно- ванію, или что наше творчество является обусловленнымъ (нашимъ характеромъ, обстоятельствами жизни, свойствами рымъ однако вполнѣ подчиняется матеріалъ извнѣ данный, составляетъ едва-лп не самый темный и богатый противорѣчіями пунктъ его филосо- фіи; 3) даже при чисто-феноменальномъ характерѣ всѣхъ причинныхъ связей, мы все-такп должны признать, хотя-бы для міра явленій только, существенное различіе между механическою и психическою ихъ послѣдо- вательностью.
— 193 — организаціи и т. д.) и въ этомъ смыслѣ необходимымъ,— когда я неоднократно утверждаю, что связь духовныхъ ак- товъ содержитъ своего рода необходимость (стр. 139, 148), что даже для высшихъ проявленій свободы нравственной личности нужно бываетъ достаточное основаніе въ самомъ житейскомъ употребленіи этого слова (стр. 170)? Я дока- зываю только при этомъ, что такая своеобразная необходи- мость неизбѣжно подразумѣвастъ творческую самодѣятель- ность и безъ пея немыслима. Мой оппонентъ можетъ не соглашаться со мною, по едва-ли онъ справедливъ, когда противопоставляетъ моему воззрѣнію слова: „обусловлен- ность, связь, достаточное основаніе11, во всей шаткости и неопредѣленности ихъ значенія, и пугаетъ меня призракомъ абсолютнаго случая. Случайности человѣческихъ дѣйствій я нигдѣ не отстаиваю; но я думаю, что пе всякая необхо- димость есть непремѣнно роковое слѣдованіе событій и пе всякое дѣйствіе было абсолютно предопредѣлено въ прош- ломъ во всемъ своемъ содержаніи. Очевидно, при такой постановкѣ дѣла вопросъ можетъ быть только о частныхъ требованіяхъ закопа достаточнаго основанія, а никакъ пе объ его общемъ признаніи. Итакъ одно изъ двухъ: или оппонентъ отождествляетъ причинность съ предопредѣле- ніемъ,— тогда самаго главнаго въ своихъ возраженіяхъ онъ не доказалъ; илй онъ эти понятія раздѣляетъ,—и тогда я рѣшительно не знаю, о чемъ мы споримъ, и чего думаетъ онъ достигнуть евоими очень общими и двусмысленными утвержденіями? Что касается того тезиса моего противника, но которому свободу, какъ ее признаютъ индетерминисты, нельзя себѣ представить,—я пе совсѣмъ понимаю, что онъ хотѣлъ этимъ
— 194 — сказать? Желалъ-ли онъ отмѣтить тотъ Фактъ, что содержа- ніе общераспространеннаго понятія о свободѣ невозможно вполнѣ выразить ни въ какой отчетливо вообразимой схемѣ Фантазіи? Но вѣдь зту участь свобода дѣлитъ со всѣми дру- гими наиболѣе отвлеченными понятіями нашего разума,— каковы причинность, достаточное основаніе, необходимость и т. д. Что зпачило-бы, напримѣръ, вообразитъ необходи- мость, во всемъ объемѣ того, что мыслится въ этомъ по- нятіи? Или мой оппонентъ подъ невозможностью представить разумѣлъ именно логическую немыслимостъ свободы? Въ такомъ случаѣ едва-ли онъ имѣлъ право ограничиться про- стымъ утвержденіемъ: вѣдъ логически немыслимое, особен- но въ смыслѣ противорѣчія первоначальнымъ закопамъ ума, ни въ одной нормальной головѣ не должно вмѣщаться; какъ- же объяснитъ онъ, что великое множество мыслителей, без- спорно здраваго ума не лишенныхъ, теоретически защища- ли понятіе свободы, какъ способности самопочинпыхъ ак- товъ, а практически его исповѣдуетъ все человѣчество? Л. Лопатинъ.
III. СВОБОДѢ ВО И В. БУГАЕВА, ЛѢЙСТІІНТ. ЧЛЕНА ПСИХОЛОГИЧЕСКАГО ОБЩЕСТВА.

О СВ О БОИ ВОЛИ. Н. В. Бугаева. {Читано въ засѣданіи Московскаго Психологическаго Общества 4-го февраля 1889 года). § I. Вопросъ о свободѣ воли имѣетъ обширную ли- тературу. Онъ стоитъ въ прямой связи съ основными задачами человѣческой жизни. Его точное рѣшеніе очень трудно. Эта трудность коренится въ самой сущности нашихъ воззрѣній на свободу и волю. Наши понятія о свободѣ и волѣ очень сложны. Слѣ- дуетъ раскрыть содержаніе, уяснить ихъ внутренній смыслъ. Безъ предварительнаго разбора этихъ понятій сочетаніе ихъ неясно, сбивчиво. Сдѣлаемъ одну необходимую оговорку. Разсуждая о волѣ, мы будемъ разумѣть конкретную человѣче- скую волю. Есть другая метафизическая воля. Въ нѣ- которыхъ философскихъ построеніяхъ она стоитъ внѣ отношенія къ человѣку и природѣ. Умолчимъ пока объ ней. Будемъ говорить о томъ, что подлежитъ на- шему наблюденію, доступно внѣшнему и внутреннему опыту.
- 196 — Разсмотримъ при какихъ условіяхъ обнаруживается конкретная человѣческая воля. Наша воля не обнаруживается тамъ, гдѣ нѣтъ дѣя- тельности. Нѣтъ дѣятельности, нѣтъ воли. Это отри- цательное положеніе остается вѣрнымъ, будетъ - ли дѣятельность мускульная, умственная или эмоціональ- ная, активная или пассивная, эгоистическая или аль- трюистическая, цѣлесообразная или эстетическая, ин- дивидуальная или общественная. Неизбѣжныя условія проявленія нашей дѣятельности и нашей воли одци и тѣ-же. Разберемъ эти условія. По свойству нашей природы всякая наша дѣятель- ность сопровождается нѣкоторою работою. Присут- ствіе этой работы всѣмъ замѣтно. Для дѣятельности необходимъ расходъ силъ, затрата накопленной энер- гіи. Во внутреннемъ опытѣ эта трата силъ, эта ра- бота сопровождается субъективнымъ чувствомъ уси- лія. Это чувство указываетъ намъ, что въ нашей дѣя- тельности мы встрѣчаемъ препятствія, преодолѣваемъ нѣкоторыя сопротивленія. Это чувство усилія можно назвать чувствомъ работы. Французскій философъ }оийгоу смотрѣлъ на чувства усилія какъ на первоначальный Фактъ сознанія. Онъ считалъ его основаніемъ нашего бытія, нашего я. Мы, говоритъ онъ, ничто иное какъ усиліе, сила самосозна- тельная, самообладающая. Извѣстно, что всякая дол- гая и напряженная дѣятельность заканчивается исто- щеніемъ силъ. Истощеніе это идетъ рука объ руку съ субъективнымъ чувствомъ утомленія.
— 197 — Дѣятельность бываетъ кинетическая и потенціаль- ная. Первая проявляется, вторая только способна къ проявленію. Мы будемъ говорить о проявленной или кинетической дѣятельности. Первое необходимое условіе для проявленной дѣя- тельности есть работа и чувство работы. Послѣднее чувство иногда бываетъ незамѣтно. Иногда оно не достигаетъ нашего сознанія. Тѣмъ не менѣе самая работа постоянно имѣетъ мѣсто, она всегда суще- ствуетъ. Большая или меньшая работа указываетъ на большую или меньшую активность въ дѣятельности. Дока- зывать положеніе о связи человѣческой дѣятельности съ работою излишне. Физіологія ощущеній, ученіе о нервной энергіи, наше прямое наблюденіе и опытъ подтверждаютъ истину этого положенія. Наука не сомнѣвается въ его вѣрности. Она имѣетъ въ виду измѣрить количество этой работы, задается лишь во- просомъ объ ея отношеніяхъ къ дѣятельности и Фор- махъ ея проявленія. Другое необходимое условіе дѣятельности, а слѣдо- вательно и воли есть Форма ея проявленія. Эта Форма обусловливается организаціей человѣка и окружающей средой. Организація и среда находятся во взаимномъ соотвѣтствіи. Для дѣятельности мышечной необходима организація мускульная, для дѣятельности внѣшнихъ чувствъ то или другое Физіологическое устройство органовъ внѣшнихъ чувствъ. Для умственной дѣятель- ности необхчдимъ еще тотъ или другой запасъ об- щихъ понятій, готовыхъ сужденій и умозаключеній, умственныхъ навыковъ и привычекъ. Запасъ этотъ
— 198 — пріобрѣтается воспитаніемъ человѣка и всей исторіей человѣчества. Та или другая Физическая, эмоціональная, эстетиче- ская, индивидуальная или общественная организація обусловливаютъ и самое проявленіе соотвѣтствующей дѣятельности человѣка. Тѣ-же заключенія относятся и къ средѣ, въ которой проявляется дѣятельность. Въ тѣсной связи съ вопросомъ объ организаціи сто- итъ вопросъ о привычкахъ или опредѣленныхъ Фор- махъ обнаруженія дѣятельности и воли. Привычка яв- ляется иногда капитализованною предыдущею дѣя- тельностію. Продолжительная предыдущая работа пре- образуется въ привычку. Такое преобразованіе ра- боты въ привычку даетъ замѣчательный примѣръ пси- хическаго преобразованія силъ. Это преобразованіе совершается подъ непосредственнымъ контролемъ ор- ганизующей силы дѣятеля. Существованіе хорошихъ привычекъ умножаетъ средства человѣческой воли, возвышаетъ ея силу. Организація общества также об- легчаетъ дѣятельность и увеличиваетъ силу индивиду- ума. Вопросъ объ организаціи полезныхъ и дезоргани- заціи вредныхъ привычекъ есть одинъ изъ существен- ныхъ вопросовъ прикладной психологіи. Положеніе „нѣтъ дѣятельности, нѣтъ волиа озна- чаетъ, что нѣтъ воли тамъ, гдѣ нѣтъ работы, органи- заціи и среды для дѣятельности. Люди не способные къ работѣ, люди, которыхъ индивидуальность не орга- низована Физически и духовно, люди безъ среды не имѣютъ воли. Отсутствіе одного изъ этихъ условій
— 199 — парализуетъ волю, уничтожаетъ всякую возможность ея проявленія. § 2. Человѣческая воля не обнаруживается тамъ, гдѣ нѣтъ сознательности. Нѣтъ сознанія, нѣтъ воли. Для сознательной дѣятельности необходимо, чтобы ея проявленіе было намъ замѣтно, отмѣчалось нами, что- бы дѣятельность останавливала, сосредоточивала вни- маніе на себѣ. Кромѣ свойства быть замѣтнымъ, со- знаніе еще отличается соотносительнымъ, характе- ромъ. Сознаніе есть знаніе чего-нибудь одного въ его от- ношеніи къ другому. Нѣтъ сознанія тамъ, гдѣ впечат- лѣнія не замѣтны. Нѣтъ сознанія и тамъ, гдѣ дѣя- тельность стоитъ одиноко, ни съ чѣмъ не связана. Нѣтъ сознанія тамъ, гдѣ нѣтъ прочныхъ ассоціацій, правильно развитой памяти. Сознаніе можетъ прояв- ляться въ самыхъ разнообразныхъ видахъ. Одна изъ важныхъ Формъ его извѣстна подъ именемъ самосознанія. Сознаніе можетъ быть направлено на чувство работы, на организацію, среду для дѣятельности и на резуль- таты дѣятельности. Гдѣ нѣтъ сознанія, тамъ нѣтъ и вмѣненія, нѣтъ и отвѣтственности. Нѣтъ сознанія, нѣтъ воли — это второе отрицательное положеніе. Оно означаетъ, что нѣтъ воли тамъ, гдѣ воспріимчивость такъ мало развита, что ощущенія, выражаясь технически, не могутъ перейти порога со- знанія, или войти въ поле дознанія. Нѣтъ воли тамъ, гдѣ наличныя впечатлѣнія отличаются такою непо- средственностію, что не входятъ ни въ какія взаим- ныя отношенія, не образуютъ связей, не даютъ мате- ріала для ассоціацій. Нѣтъ воли тамъ, гдѣ впечатлѣ-
— 200 — нія не могутъ воскреснуть изъ своего прошлаго бы- тія, гдѣ нѣтъ памяти и воображенія. Наконецъ нѣтъ воли тамъ, гдѣ эти впечатлѣнія не входятъ въ ассо- ціацію съ тѣмъ неизмѣннымъ и постояннымъ един- ствомъ, которое является организующимъ элементомъ въ нашей жизни и извѣстно подъ именемъ нашего я. Нѣтъ воли тамъ, гдѣ нѣтъ самосознанія и правильно- развитой индивидуальности. § 3. Наконецъ наша воля не обнаруживается тамъ, гдѣ нѣтъ желанія. Желаніе, освѣщаемое сознаніемъ,— желаніе осложненное получаетъ опредѣленное направ- леніе. Оно дѣлается хотѣніемъ, стремленіемъ, носитъ названіе плана, основанія, цѣли, мотива для дѣятель- ности. Иногда мотивированную дѣятельность въ связи съ ея теоретическими и практическими средствами можно назвать цѣлесообразною. Распространяя такъ широко понятіе желанія, можно Формулировать третье отрицательное положеніе: нѣтъ желанія, нѣтъ воли. Это значитъ, что воли нѣтъ тамъ, гдѣ нѣтъ плана, основанія, мотива, цѣли для дѣятель- ности. И такъ дѣятельность, сознаніе и желаніе суть три необходимые элемента для проявленія воли. Такимъ образомъ имѣетъ мѣсто слѣдующее Общее положеніе: Воля проявляется только тамъ, гдѣ есть сознательная, мотивированная или цѣлесообразная ак- тивная дѣятельность. § 4. Всякая дѣятельность состоитъ изъ ряда цѣль- ныхъ, связанныхъ между собою звеньевъ. Каждое та- кое отдѣльное звено будемъ называть поступкомъ.
— 201 — Мы опредѣлили тѣ необходимыя условія, которыя рѣшаютъ вопросъ, присутствуетъ-ли въ данной дѣя- тельности или въ данномъ поступкѣ воля, или ея нѣтъ. Воля проявляется въ поступкахъ не съ одинаковою силою. Мы различаемъ въ дѣятельности сильную и слабую волю. Постараемся-же анализировать условія, указывающія на большую или меньшую волю. Дѣятельность, какъ необходимое условіе проявленія воли, обнаруживается съ большею или меньшею энер- гіею. Чѣмъ энергичнѣе дѣятельность, тѣмъ сильнѣе воля. Этотъ выводъ подлежитъ исключенію. Въ той энер- гіи, которая проявляется безсознательно, безучастно или безцѣльно, мы не признаемъ присутствія воли. Та- кую энергію, какъ-бы она ни была велика, зовутъ ми- мовольною энергіею. Нецѣлесообразный и непроизводи- тельный расходъ силъ не имѣетъ никакого отношенія къ волѣ. Энергія въ дѣятельности должна обнаружи- ваться -въ опредѣленной Формѣ, соотвѣтствующей ин- дивидуальной и общественной организаціи и условіямъ окружающей среды. Талантливая рѣчь на непонят- номъ языкѣ не производитъ впечатлѣнія, глубокія и тонкія соображенія, не соотвѣтствующія обстоятель- ствамъ дѣла, не ведутъ къ полезному результату. Вотъ почему мы силу воли измѣряемъ не только тою энергіею, съ которою обнаруживается дѣятельность, а часто и тѣмъ результатомъ, къ которому данная энергія ведетъ. Знаніе организаціи и среды увеличи- ваетъ этотъ результатъ и повышаетъ силу проявленія воли. Оно предохраняетъ дѣятельность отъ безцѣль-
— 202 — ной затраты силъ, оно возвышаетъ ея значеніе. За- конъ сохраненія энергіи играетъ тутъ очень важ- ную роль. Въ тѣсной связи съ нашимъ представленіемъ о силѣ воли находится субъективное чувство усилія или ра- боты. При этомъ кромѣ абсолютной мѣрки нужно при- нимать во вниманіе соотношеніе между волевымъ на- пряженіемъ и тѣми средствами, которыми распола- гаетъ та или другая индивидуальная организація. Ино- гда въ малыхъ размѣрахъ волевого напряженія мы должны видѣть проявленіе очень сильной воли. При ничтожныхъ средствахъ дѣятеля даже малое напря- женіе указываетъ часто на присутствіе сильной воли. При измѣреніи силы воли мы должны всегда прини- мать во вниманіе и абсолютную и относительную оцѣнку волевого напряженія. § 5. Большая или меньшая сознательность также по- вышаетъ интенсивность воли. Повышеніе сознательно- сти совершается въ двухъ направленіяхъ. Можетъ по- вышаться способность замѣчать или отмѣчать явленія или впечатлѣнія. Эта способность увеличивается вос- питаніемъ, упражненіемъ, опытомъ. Она передается иногда наслѣдственно. Она увеличивается съ возраста- ніемъ способности находить сходства и различія, съ развитіемъ умственной жизни. Въ области чувства она является иногда непосредственнымъ даромъ природы. Часто этотъ даръ есть только потенціальная энергія, продуктъ предыдущихъ условій жизни. Можетъ повы- шаться также способность сохранять и воспроизводить впечатлѣнія. Могутъ развиваться память и воображе-
— 203 — ніе. Сознательность можетъ повышаться еще отъ того, что въ духѣ накопляется все большее и большее коли- чество ассоціацій или связей между явленіями. Развиваясь и поднимаясь сознательность повышаетъ и силу воли. Сознаніе повышаетъ волю тѣмъ, что, благодаря знанію условій организаціи и среды, полу- чается возможность направлять дѣятельность съ боль- шею пользою, дѣлать ее болѣе цѣлесообразною, ве- сти къ болѣе плодотворнымъ результатамъ. Сознаніе, уясняя средства и цѣли для дѣятельности, въ то-же время ослабляетъ чувство работы. Оно даетъ возможность достигать требуемыхъ цѣлей съ мень- шимъ усиліемъ. Оно практически освобождаетъ дѣя- тельность отъ препятствій и сопротивленій. Освобож- дая дѣятельность, оно освобождаетъ и волю. Однако одна развитая сознательность не всегда ука- зываетъ на сильную волю. Безсиліе или неспособ- ность къ дѣятельности могутъ идти рука объ руку съ сознаніемъ этого безсилія. Есть очень много людей съ широко-развитымъ сознаніемъ, безъ рѣшимости и энергіи, безъ почина и характера. Они безсильны, ибо у нихъ нѣтъ ни сильныхъ желаній, ни сильныхъ чувствъ, ни рѣшимости, ни способности къ дѣйствію. Это происходитъ отъ того, что у нихъ нѣтъ необхо- димой жизненности для дѣйствія. У нихъ ослаблено- чувство жизни. § 6. Третье необходимое условіе присутствія воли есть желаніе простое или сложное. Желаніе имѣетъ различныя степени силы и напряженія. Болѣе сильное
— 204 — желаніе указываетъ на большую жизненность. Повы- шая жизненность, мы всегда повышаемъ и волю. Желаніе на первой ступени своего развитія, не освѣщенное вполнѣ сознаніемъ, является въ Формѣ во- левого зуда. Оно есть смутное стремленіе удовлетво- рить той или другой необходимой потребности. Этотъ зудъ и есть та метафизическая воля, которая въ нѣ- которыхъ философскихъ системахъ является основа- ніемъ для дальнѣйшихъ построеній. Переходя на выс- шихъ ступеняхъ развитія въ стремленіе и мотивъ, освѣщаемое сознаніемъ средствъ и цѣлей, опираясь на организацію и среду, оно служитъ главнымъ и необ- ходимымъ элементомъ для проявленія сильной воли. Сильный мотивъ необходимъ для проявленія сильной воли. Сильный мотивъ сопровождается или сильнымъ чувствомъ или глубокимъ сознаніемъ въ важности мо- тива для нашихъ цѣлей. Чувство и идея являются одинаково важными эле- ментами всякаго желанія. Отъ преобладанія того или другого элемента зависитъ самый характеръ мотива. Сильное чувство и сильное убѣжденіе могутъ въ оди- наковой мѣрѣ служить основаніемъ для проявленія сильной воли. Въ самомъ мотивѣ уже есть элементъ сознательности. Вотъ почему сознательное, ясное же- ланіе или мотивъ характеризуютъ лучше всего силь- ную волю. Въ нашихъ заключеніяхъ о силѣ воли мы принимаемъ во вниманіе не одну наличную силу мо- тива. Мотивы имѣютъ не одинаковую продолжитель- ность во времени. При равныхъ прочихъ условіяхъ тотъ мотивъ сильнѣе, который захватываетъ болѣе по-
— 205 — ступковъ, обнимаетъ большую дѣятельность. Если силь- ные мотивы быстро смѣняются, мы въ такой дѣятель- ности не замѣчаемъ проявленія сильной воли. Кромѣ силы энергическая воля характеризуется такъ-же по- стоянствомъ и продолжительностію желаній и моти- вовъ. Судорожная и непослѣдовательная смѣна хотя- бы и мощныхъ мотивовъ указываетъ на слабость и бо- лѣзненность воли. Тѣ мотивы, которые проникнуты болѣе широкими и постоянными чувствами, болѣе глу- бокими, обширными и общими идеями берутъ верхъ надъ мотивами, проникнутыми болѣе узкими чувствами и болѣе ограниченными идеями. Болѣе широкіе и глубокіе мотивы связываютъ болѣе поступковъ, захватываютъ болѣе продолжительную дѣя- тельность, а слѣдовательно и болѣе способны служить выраженіемъ сильной воли. Сильные характеры всегда крѣпче и дольше стоятъ на своихъ цѣляхъ и планахъ. Настойчивость, выдер- жанность, постоянство иногда побѣждаютъ сильный умъ, сильное чувство и энергическую дѣятельность. Подъему силы воли содѣйствуетъ только то воспита- ніе, которое расширяетъ сознаніе въ области идей, замѣняя простыя болѣе общими идеями, организуетъ чувства, замѣняя случайныя и мелкія чувствами воз- вышенными и глубокими, желанія эгоистическія стрем- леніями альтрюистическими и гуманными. Въ этомъ воспитаніи не должно быть упущено изъ виду такъ- же весьма важная и существенная цѣль—это подъемъ жизненности и энергіи. Такому подъему очень много содѣйствуетъ Физическое воспитаніе.
— 206 — Одна изъ важныхъ идей, способныхъ связывать и объединять поступки и придавать дѣятельности цѣль- ность и единство есть идея нашего я. Развитіе само- сознанія и индивидуальности много содѣйствуетъ раз- витію воли. При этомъ развитіе личности не должно направляться въ сторону мелкихъ идей и грубыхъ чувствъ. Развитіе личности и самосознанія идетъ рука объ руку съ развитіемъ способности ставить наше я въ гармоническое соотношеніе къ цѣлому міру. Оно тѣсно связано съ развитіемъ нашего личнаго достоин- ства въ хорошемъ смыслѣ слова: оно далеко отъ эгоистическихъ и мелкихъ интересовъ. Оно кладется въ основаніе самообладанія и характера. Самооблада- ніе должно опираться на познаніе самого себя, на знаніе своей личности, ея особенностей и недостат- ковъ. Познай самого себя — есть исходное основаніе для рязвитія всякой сильной воли. Изъ всѣхъ побужденій стремленіе къ достиженію истины, идеи и чувства всеобщаго и разумно-понимае- маго блага и гармоніи и идеалы личнаго и обществен- наго совершенствованія суть тѣ мотивы, которые от- личаются наибольшею широтою и глубиною, а слѣдо- вательно и наибольшимъ постоянствомъ. Исторія не- уклонно намъ указываетъ, что это въ то-же время и самые сильные мотивы для дѣятельности. Есть еще одна полезная сторона во всякомъ широ- комъ мотивѣ. Господство глубокаго и мощнаго мотива въ нашей дѣятельности обладаетъ способностію на правлять сознаніе на эти мотивы, отвлекать его от: чувства работы. Чувство работы мало по малу прит)
— 207 — пляется, заглушается сильнымъ мотивомъ. Дѣятель- ность и воля все болѣе и болѣе какъ-бы освобожда- ются отъ препятствій и сопротивленій. Это освобож- деніе чисто субъективное, тѣмъ не менѣе играетъ очень важную роль въ нашей дѣятельности. Изъ всего вышесказаннаго вытекаетъ слѣдующее: Общее положеніе: Воля проявляется тѣмъ сильнѣе, чѣмъ энергичнѣе, жизненнѣе, разумнѣе, цѣлесообразнѣе и свободнѣе дѣятельность, чѣмъ шире и богаче сознаніе, полнѣе и глубже обласгпъ самосознанія, сильнѣе, постояннѣе и общѣе мотивы для дѣятельности, т. е. чѣмъ сильнѣе, полнѣе и совергиен- нѣе раскрывается вся личность человѣка. § 7. Переходимъ теперь къ разбору понятія сво- боды. Въ концѣ нашего анализа понятія воли мы поль- зовались выраженіями: свободнѣе, освобождаетъ. Переходъ отъ анализа понятія воли къ понятію сво- боды прямо вытекаетъ изъ самой сущности дѣла. Гегель, примѣняя свой діалектическій методъ обра- зованія понятій, утверждалъ, что понятіе свободы есть синтезъ понятій произвола и необходимости. Эти по- нятія, согласно съ его діалектическимъ методомъ, играютъ роль тезы и антитезы. Оставляя въ сторонѣ эту діалектическую игру понятіями, мы должны при- знать, что есть нѣкоторая доля справедливости въ этомъ соотношеніи понятія свободы къ понятіямъ про- извола и необходимости. Главное свойство всякаго произвола есть случай- ность, неопредѣленность, индетерминизмъ. Главный-же характеръ всякой воли обусловливается опредѣлен- нымъ и постояннымъ мотивомъ.
— 208 — Понятія о произволѣ и волѣ исключаютъ другъ друга. Произвольная воля есть выраженіе неумѣстное. Оно есть отрицаніе воли. Нѣтъ воли тамъ, гдѣ дѣя тельность носитъ на себѣ случайный характеръ, т. е. не имѣетъ границъ, плана и цѣли дѣйствія. Такая дѣятельность есть судорожная смѣна поступковъ. Са- модурство и капризъ — это болѣзни воли. Психологи вѣрно указываютъ, что это въ то-же время тяжелыя и глубокія болѣзни. Онѣ всегда сопровождаются чув- ствомъ неудовлетворенности и страданія. § 8. Понятію случайности противуполагаютъ понятіе необходимости. Необходимость бываетъ внѣшняя и внутренняя. Необходимость внѣшняя обнаруживается въ двухъ видахъ. Или она является подъ видомъ не- преодолимости внѣшнихъ препятствій и сопротивле- ній. Выражаясь математически, необходимость соот- вѣтствуетъ случаю, когда величина сопротивленія или препятствія нашей дѣятельности равна безконечности. Всѣ мотивы, встрѣчающіе подобныя неодолимыя со- противленія, парализуются. Всякое ихъ обнаруженіе не возможно. Наша дѣятельность и наша воля должны принять это во вниманіе. Воля, дѣйствующая въ на- правленіи невозможныхъ или несообразныхъ мотивовъ, не цѣлесообразна. Она противорѣчитъ разумной со знательности, основному условію для своего обнару женія. Такая дѣятельность перестаетъ быть проявле- ніемъ воли. Въ другой Формѣ необходимость является подъ ви- домъ тѣхъ неизбѣжныхъ условій, сообразно съ кото- рыми слѣдуетъ дѣйствовать. Этихъ условій налагае-
— 209 — мыхъ окружающею средою, нельзя иногда отдѣлить отъ внутренней необходимости. Они составляютъ по- стоянную принадлежность всѣхъ проявленій воли и не могутъ практически стѣснять ея. Дѣйствуя сообразно съ ними, воля не преодолѣваетъ никакого сопротивле- нія. Ея дѣятельность не сопровождается никакимъ чувствомъ работы. Подчиняясь имъ, она дѣлается въ нѣкоторомъ смыслѣ свободною. То-же можно сказать и о внутренней необходимости. Если она является въ Формѣ непреодолимыхъ внутрен- нихъ препятствій, она парализуетъ волю. Если-же внутренняя необходимость является въ Формѣ неизбѣж- ныхъ условій обнаруженія всякой воли, она входитъ основнымъ элементомъ въ самое существо воли и не можетъ стѣснять ея. Воля, дѣйствующая по внутреннимъ неизбѣжнымъ условіямъ какого-нибудь разумнаго и нормальнаго дѣя- теля, соотвѣтствующимъ его сущности, не противо- рѣчитъ себѣ. Такая необходимость не мѣшаетъ про- явленію воли. Итакъ, сочетаніе понятій необходимости и воли не мыслимо, если подъ необходимостію разу- мѣть непреодолимость внутреннихъ и внѣшнихъ сопро- тивленій. Какъ произвольной воли, такъ и воли необхо- димой въ этомъ смыслѣ слова нѣтъ. Воля проявляется только тамъ, гдѣ мотивъ—такого свойства, что препятствія и сопротивленія для его обна- руженія преодолимы теоретически или практически. Остается только сочетаніе понятій свободы и воли. Свобода проявляется при тѣхъ-же условіяхъ, при которыхъ проявляется и воля. Для свободы необхо-
— 210 — димы дѣятельность, сознательность и мотивы, сопро- вождаемые преодолѣваемыми сопротивленіями. Чѣмъ больше сопротивленій или чѣмъ меньшимъ чувствомъ работы они сопровождаются, тѣмъ дѣятельность сво- боднѣе. Дѣятельность свободная не есть дѣятельность ни произвольная, ни необходимая. Она скорѣе есть дѣятельность закономѣрная, сознательная и стѣсняемая только преодолѣваемыми сопротивленіями. Мы видимъ, что условія, при которыхъ проявляется воля и свобода одни и тѣ-же. Разница опредѣляется только объектомъ сознанія. Когда идетъ дѣло о волѣ, наше сознаніе главнымъ образомъ сосредоточивается на мотивѣ, а когда дѣло идетъ о свободѣ, оно сосре- доточивается на отсутствіи препятствій. Мы прежде замѣтили, что въ случаѣ проявленія болѣе сильной воли, сознаніе, сосредоточиваясь на мотивѣ, приту- пляетъ субъективное чувство работы. Дѣятельность, не стѣсняется чувствомъ работы, какъ-бы освобождается. Отсюда заключаемъ, что свобода и дѣятельность, въ которой проявляется сильная воля, въ своемъ идеаль- номъ обнаруженіи совпадаютъ. Въ русскомъ языкѣ прямо существуетъ очень мѣткое выраженіе: вольная воля. Это выраженіе указываетъ на волю какъ на силь- но мотивированную, сознательную дѣятельность, не сопровождаемую чувствомъ стѣсненія, работы, сопро- тивленія и подчиняющуюся въ своемъ проявленіи только внутреннимъ необходимымъ законамъ дѣятеля. По русски дать волю значитъ дать свободу, устранить стѣсненія и препятствія. Маіпе бе Вігап ставилъ сво боду въ связь съ актомъ, которымъ мы даемъ преобла-
— 211 — даніе интеллектуальнымъ мотивамъ надъ желаніями чувственными. Этотъ актъ есть актъ вниманія. Свобода воли есть сила, которою обладаетъ душа,—давать зна- ченіе мотивамъ, на которыхъ она останавливается. Свобода есть чувство дѣятельной мощи, предполагаетъ реальность этой мощи, а внутреннее чувство доказы- ваетъ своимъ существованіемъ его реальность. Для Маіпе Не Вігап’ а свобода воли есть неоспоримый Фактъ опыта. Конкретная человѣческая воля никогда вполнѣ не освобождается отъ чувства преодолѣваемаго сопротив- ленія. Абсолютно-свободной человѣческой воли нѣтъ. Есть воля болѣе или менѣе свободная. Чувство работы имѣетъ высокое практическое значеніе. Оно присут- ствіемъ своимъ указываетъ, въ какой мѣрѣ мы руково- димся реальными мотивами, способными къ осущест- вленію, а не побужденіями фиктивными и несообраз- ными. Оно ослабленіемъ своимъ указываетъ, что воля дѣйствуетъ въ направленіи цѣлесообразномъ и вѣрномъ. Воля постольку, поскольку она провѣряется этимъ чувствомъ, получаетъ дѣйствительное, реальное значе- ніе и способна вѣрнымъ путемъ приближаться къ вполнѣ свободной волѣ какъ своему послѣднему иде- алу. Къ сожалѣнію, понятіе о свободѣ смѣшиваютъ съ понятіемъ о произволѣ. Это ведетъ къ большимъ недо- разумѣніямъ. Чтобы избѣгнуть ихъ, слѣдуетъ вопросъ о свободѣ воли замѣнить вопросомъ о самостоятель- ности воли или вопросомъ объ автономіи каждой инди- видуальности. Идея свободы неразлучна съ идеею индивидуальности. Идея же индивидуальности противо- положна идеѣ универсальности. Съ идеею универсалъ-
212 — ности связана идея необходимости. Отвлеченный во- просъ о свободѣ воли, рѣшаемый на почвѣ однихъ аб- страктныхъ соображеній, обыкновенно связываютъ съ вопросомъ о томъ, подчиняются или не подчиняются всѣ міровыя явленія законамъ необходимости? Этотъ-же вопросъ тѣсно связанъ съ вопросомъ о томъ, суть-ли индивидуальности реальныя единицы, или въ общемъ ходѣ міровыхъ явленій онѣ не имѣютъ ни- какого дѣйствительнаго значенія, а суть только галлю- цинаціи и иллюзіи? При такой отвлеченной постановкѣ, вопросъ о сво- бодѣ воли стоитъ въ необходимой связи съ вопросами, точное рѣшеніе которыхъ стоитъ далеко за предѣ- лами силъ и способностей человѣка. Эти вопросы трансцендентнаго характера. Я устраняю въ своихъ соображеніяхъ всякую трансцендентность не потому, что я отрицаю ее, а только потому, что я желаю остаться въ предѣлахъ простой и всѣмъ доступной области пониманія. Я считаю, что не слѣдуетъ связы- вать самыхъ существенныхъ вопросовъ конкретной морали, права, воспитанія и общественности съ отвле- ченно поставленнымъ вопросомъ о свободѣ воли. Го- раздо правильнѣе эти существенные вопросы человѣ- ческой жизни поставить въ связь съ вопросомъ о само- стоятельности воли или лучше съ вопросомъ объ авто- номіи человѣка. Этотъ вопросъ важнѣе вопроса о сво- бодѣ воли. Онъ важнѣе для нравственныхъ цѣлей, для развитія личности и для общественнаго блага. § 9. Какъ же рѣшить этотъ вопросъ? Имѣетъ ли воля человѣка, или лучше самъ человѣкъ
— 213 — въ общей совокупности міровыхъ силъ какое-нибудь самостоятельное значеніе? Можетъ-ли человѣкъ смо- трѣть на себя какъ на равноправный, источникъ дѣя- тельныхъ и творческихъ силъ въ общемъ міровомъ порядкѣ явленій? Можно отвѣтить на этотъ вопросъ, внимательно всма- триваясь въ общій процессъ міровыхъ силъ и явленій. Въ общемъ ходѣ міровыхъ явленій ученый замѣча- етъ, что носителями всѣхъ явленій и источниками всѣхъ міровыхъ силъ являются элементы міра. Для на- шего непосредственнаго и научнаго наблюденія въ мірѣ имѣются только тѣ силы, которыя обнаружи- ваются въ элементахъ или вытекаютъ изъ взаимнаго ихъ отношенія. Для научнаго сознанія міръ есть иде- альный и конкретный синтезъ этихъ элементовъ. Вся- кая міровая сила есть тотъ или другой синтезъ эле- ментарныхъ силъ. Если-бы ихъ не было въ элементахъ этихъ силъ, не было бы ихъ въ цѣломъ мірѣ. Изъ ни- чего не вышло-бы ничего. Наука даже заставляетъ полагать, что съ механической точки зрѣнія количе- ство этихъ силъ остается постояннымъ. Измѣняется только Форма и способы ихъ проявленія. Какъ міровыя силы не создаются изъ ничего, такъ онѣ и не обра- щаются въ ничто. Міръ есть совокупность всѣхъ его элементовъ. Во все- ленной, доступной нашему наблюденію, каждый изъ ея элементовъ является самостоятельнымъ источникомъ всѣхъ ея силъ. Если въ мірѣ есть самостоятельныя и Самодѣятельныя творческія силы, то онѣ заключаются й въ его элементахъ. Каждый элементъ вноситъ въ
— 214 — міровую физіономію свою черту, вліяетъ и измѣняетъ его судьбу. Какъ ни слабъ этотъ источникъ въ общей системѣ міра, однако онъ существуетъ. Онъ дѣйству- етъ въ извѣстныхъ предѣлахъ самодѣятельно и само- стоятельно, то есть по внутреннимъ основамъ своей сущности и природы. Безъ любого изъ этихъ элемен- товъ міръ былъ-бы другой. Несмотря на ничтожность этихъ элементовъ міровой ходъ и міровой порядокъ необходимо измѣняются отъ дѣйствія каждаго изъ нихъ. Это бываетъ особенно замѣтно тогда, когда мы раз- сматриваемъ результаты этого дѣйствія на очень боль- шомъ протяженіи времени. Человѣкъ есть существенный элементъ міра. Онъ играетъ одну изъ видныхъ и крупныхъ ролей въ об- щемъ ходѣ міровыхъ событій. Если мы признаемъ, что существуютъ дѣятельныя и творческія силы въ ходѣ міровыхъ событій, мы должны необходимо признать ихъ существованіе въ каждомъ человѣкѣ. Всякій человѣкъ имѣетъ право и обязанъ смотрѣть на себя какъ на одинъ изъ самодѣятельныхъ и самостоятельныхъ источ- никовъ міровыхъ силъ. Въ отношеніи человѣка къ міру обнаруживается та- кимъ образомъ двѣ стороны. Съ одной стороны судьба человѣка зависитъ отъ мірового процесса и общаго хода міровыхъ событій. Съ другой—судьба цѣлаго міра до нѣкоторой степени зависитъ отъ человѣка. Какъ міръ отливаетъ человѣка въ извѣстную Форму, такъ и человѣкъ имѣетъ возможность преобразовывать ѵ перестроивать міръ по своимъ идеаламъ въ размѣрѣ имѣющихся у него силъ, средствъ и способностей. Если,
— 215 — согласно съ идеальнымъ научнымъ пониманіемъ, въ судь- бѣ цѣлаго міра можетъ быть прочитана судьба чело- вѣка, то и обратно въ судьбѣ человѣка можетъ быть разгадана судьба цѣлаго міра. Если міръ въ его цѣломъ можетъ быть представленъ какъ безграничная индиви- дуальность, у которой все закономѣрно и разумно, то и человѣкъ есть цѣлый міръ въ сжатомъ и стереотип- номъ изданіи. Вся задача науки и жизни въ числѣ дру- гихъ великихъ задачъ главнымъ образомъ состоитъ въ томъ, чтобы умѣть прочитывать смыслъ и значеніе этихъ двухъ дивныхъ изданій высшаго разума, учиться по нимъ, сообразоваться съ ними въ своихъ поступкахъ. Сущность человѣка и вселенной скрыта для насъ подъ непроницаемымъ покровомъ глубокой таинственности. Наши усилія направлены къ тому, чтобы объяснить ее. Для этого въ нашей внутренней природѣ мы стараемся найти средства раскрыть тайны вселенной и въ то- же время въ явленіяхъ окружающаго міра разгадать самихъ себя. Міръ и человѣкъ такимъ образомъ взаим- но пополняютъ и объясняютъ другъ друга. Вся исторія человѣчества проникнута этими двумя взаимно дѣйству- ющими теченіями. Въ глубокихъ тайникахъ своего духа при помощи одного умозрѣнія человѣкъ открываетъ вели- кіе законы, которымъ подчиняются число и мѣра. Ими онъ объясняетъ самые сокровенные пути природы. Подъ вліяніемъ присущаго ему эстетическаго чувства онъ стремится обнять міръ какъ цѣлое. Посредствомъ та- кихъ наблюденій надъ жизнію безконечной, загадочной вселенной—по стольку, по скольку она проявляется въ явленіяхъ жизни, общественности и морали,—человѣкъ
— 216 — въ то-же время усматриваетъ безграничную и таин- ственную сущность своей дивной природы. § ІО. Итакъ человѣкъ есть одинъ изъ самостоятельныхъ, самодѣятельныхъ, активныхъ источниковъ творческихъ, міро- выхъ, солидарныхъ между собою силъ. Онъ есть вполнѣ автономный элементъ въ общей системѣ міровыхъ элементовъ. Находя среду для приложенія своей дѣятельности въ обнимающемъ его мірѣ и окружающихъ его элемен- тахъ, онъ самъ въ то-же время является и точкою приложенія для проявленія другихъ силъ. Онъ не мо- жетъ обойти этого основного закона взаимодѣйствія силъ. Въ своихъ отношеніяхъ къ элементамъ ему по- добнымъ, онъ превращаетъ этотъ простой законъ взаимодѣйствія въ законы солидарности, общежитія и общественности. Высказанное нами положеніе дѣлаетъ до нѣкоторой степени излишними абстрактныя разсужденія о сво- бодѣ воли въ томъ извращенномъ видѣ, въ какомъ они являются подъ вліяніемъ различныхъ недоразумѣній. Въ виду автономіи человѣка съ точки зрѣнія простого научнаго наблюденія, дѣлаются также излишними от- влеченныя соображенія о томъ, существуетъ или не существуетъ случайность въ мірѣ, подчинено или не подчинено все законамъ необходимости. Эти трансцен- дентные вопросы не должны имѣть никакого вліянія на законы права, морали, воспитанія и обществен- ности. Человѣкъ въ своей дѣятельности разумной, самостоятельной, цѣлесообразной и солидарной съ Другими силами долженъ искать истиннаго и справе-
— 217 — дливаго рѣшенія всѣхъ вопросовъ. Человѣкъ прежде всего самъ для себя является основнымъ источникомъ своей воли. Въ себѣ самомъ и въ своей солидарности со всѣми окружающими его силами онъ долженъ само- стоятельно искать разумной свободы, высшей правды, внутренней гармоніи и примиренія всѣхъ антиномій, которыя встрѣчаются на пути его дѣятельности. При такомъ философскомъ взглядѣ человѣкъ не по- давляется цѣлою вселенной, а стоитъ съ ней рядомъ. Внѣшнему великолѣпію этого міра безграничности, закономѣрности и причинности, человѣкъ противопола- гаетъ внутреннюю гармонію, безконечную глубину, свободу своей личности и цѣлесообразность. При такомъ міросозерцаніи нашему уму вполнѣ до- ступенъ и дорогъ нашему дѴху истинный смыслъ слѣ- дующихъ поэтическихъ словъ. Говорятъ широко мірозданье, Человѣкъ-же ничтоженъ и малъ, Но гордись человѣка названьемъ, Ты кто мыслилъ, любилъ и страдалъ. И пустыней какой безъисходной Безъ тебя показался бы міръ. И какой красотою безплодной Пламенѣлъ бы лучистый эѳиръ, И безсмысленно грустной громадой Въ его свѣтѣ земля-бы плыла, И тогда-бы она не отрадой, Но укоромъ Зевесу была. При такомъ воззрѣніи дѣлается понятнѣе нашему ра- зуму и глубже проникаетъ въ наше сердце мудрое еван- гельское изрѣченіе: „Царствіе божіе внутрь васъ есть11.
— 218 — Наши общія заключенія мы можемъ свести къ слѣ- дующимъ положеніямъ: I) Воля проявляется только тамъ, гдѣ есть созна- тельная, мотивированная, активная и цѣлесообразная дѣятельность. 2) Воля проявляется тѣмъ сильнѣе, чѣмъ энергичнѣе, разумнѣе, свободнѣе и цѣлесообразнѣе дѣятельность, чѣмъ шире, богаче сознаніе, полнѣе и глубже область самосознанія, сильнѣе, постояннѣе и общѣе мотивы для дѣятельности, т. е. чѣмъ цѣльнѣе, полнѣе и совер- шеннѣе раскрывается вся личность человѣка. 3) Условія, при которыхъ проявляются свобода и воля, одни и тѣ-же. 4) Выраженія „произвольная воля и необходимая воля11 не имѣютъ значенія. 5) Воля тѣмъ свободнѣе, чѣмъ больше условій для проявленія сильной воли. 6) Вопросъ о свободѣ воли, поставленный отвлечен- но, ведетъ къ большимъ недоразумѣніямъ. 7) Основныя задачи права, морали, воспитанія и об- щественности должны стоять въ связи не съ аб- страктнымъ вопросомъ о свободѣ воли, а съ вопро- сомъ объ автономіи человѣка. 8) Человѣкъ есть автономная единица въ общей сис- темѣ міровыхъ элементовъ. 9) Только въ своей солидарности со всѣми окружаю- щими его элементами и силами человѣкъ долженъ само- стоятельно искать внутренней гармоніи, высшаго со- вершенства и разумнаго примиренія всѣхъ антиномій, встрѣчающихся на пути его дѣятельности. 1888. Дек. ЗО-го. Н. БугаСВЪ.
IV. ПО ВОПРОСУ О СВОБОДѢ воли. С. С. КОРСАКОВА, ДѢЙСТВИТ. ЧЛЕНА ПСИХОЛОГИЧЕСКАГО ОБЩЕСТВА.

ПО ВОПРОСУ О СВОБОДѢ воли. I. (Возраженіе на рефератъ И. Я. Грота въ засѣданіи 5-го марта 1887 года *). Намъ врачамъ, занимающимся душевными болѣз- нями, вѣроятно, болѣе чѣмъ кому-либо приходится сталкиваться съ явленіями, которыя указываютъ на условность понятія свободы воли. Въ самомъ дѣлѣ, когда видишь, что одинъ и тотъ-же человѣкъ въ два различные дня представляетъ какъ-бы двѣ различныя личности съ инымъ характеромъ, иными влеченіями, когда видишь, что все-таки каждый разъ въ этомъ чело- вѣкѣ остается убѣжденіе, что онъ дѣйствуетъ по своей *) Возраженіе это относится къ первоначальной редакціи рефе- рата Н. Я. Грота, а не къ той, въ которой рефератъ появляется въ этой книгѣ и которая намъ еще незнакома. Впрочемъ, Н. Я. Гротъ признаетъ, что по Существу его воззрѣнія остались тѣми-же са- мыми и что измѣнились только нѣкоторые пріемы ихъ обоснованія, ставшіе изъ психологическихъ метафизическими. С. К.
— 222 — собственной иниціативѣ, а между тѣмъ для каждаго, смотрящаго со стороны, очевидно, что дѣйствія этого человѣка обусловливаются опредѣленными органичес- кими и внѣшними мотивами, тогда естественно являет- ся выводъ, что въ присугцемъ человѣку сознаніи свободы воли есть значительная доля самообмана. Этотъ выводъ подкрѣпляется и наблюденіями надъ тѣмъ, какъ совершается выборъ дѣйствія и у здоро- выхъ людей. Почти всегда, разбирая, почему человѣкъ сдѣлалъ тотъ или другой выборъ, можно найти цѣлый рядъ мотивовъ, которые дѣлаютъ сдѣланный выборъ роковою необходимостью. Мотивы эти или чисто внѣш- ніе, или внутренніе, состоящіе изъ предрасположеній данной личности, иногда подъ вліяніемъ отдаленной наслѣдственности. Поэтому психіатры давно уже счи- таютъ, что абсолютной свободы воли нѣтъ. Многіе философы не желаютъ съ этимъ согласиться и допус- каютъ абсолютную свободу воли. Другіе, не будучи въ состояніи бороться съ Фактами, придумываютъ компромиссы. Къ такимъ компромиссамъ, мнѣ кажется, принадлежитъ и доктрина Н. Я. Грота; она тоже до- пускаетъ для человѣка только условную или относи- тельную свободу воли, но въ то-же время абсолютная свобода считается присущею волѣ. Чтобы провести свою доктрину, Н. Я. Гротъ очень искусно восполь- зовался діалектическимъ методомъ, но въ концѣ кон- цовъ, не смотря на новую постановку вопроса, на оригинальное освѣщеніе нѣкоторыхъ сторонъ дѣла, врядъ-ли съ достаточною силою убѣдитъ многихъ при- соединиться къ своему взгляду. На нѣкоторыя непра-
— 223 — вильности вывода Н. Я. Грота я считаю нужнымъ ука- зать,—тѣмъ болѣе что, возражая на рефератъ Николая Яковлевича, я буду имѣть возможность выяснить взглядъ на свободу воли, котораго держусь самъ. Выводы, къ которымъ пришелъ Н. Я. Гротъ, сколь- ко я понялъ, таковы. Дѣйствующую міровую силу онъ называетъ „волей'х; дѣйствующей силѣ противодѣйствуетъ матерія. Воля есть единственная сила, матерія—сопротивленіе силѣ. Воля дѣйствуетъ на матерію, вызывая въ ней рядъ движеній; изъ этого рождаются міровыя явленія. По- знавать свойства силы, т. е. води, мы можемъ только изъ внутренняго опыта, такъ какъ изъ внѣшняго мы познаемъ только ея интенсивность. Законы силы, т. е. воли, суть законы психологическіе,—законы же Физиче- скіе суть законы матеріи (среды и организма), стѣсня- ющіе дѣйствіе воли и направляющіе противодѣйствіе матеріи. Воля по сущности свой—добра, дѣйствія ея альтрюистичны,—матерія же ей противодѣйствуетъ: ея направленіе эгоистично, составляетъ зло. Воля, какъ сила, преобразуетъ матерію и имѣетъ конечною цѣлью совершенно поработить ее, сдѣлать ее вполнѣ подчи- ненной волѣ; матерія этому противодѣйствуетъ и на- правляетъ волю на злое, эгоистичное. Хотя мы изъ внѣшняго опыта видимъ только стѣсненіе воли, ея за- висимость отъ матеріи, но, познавая волю изъ внут- ренняго опыта, мы должны признать волю по существу свободной. Свобода ея заключается въ томъ, что воля можетъ дѣйствовать и бездѣйствовать. Если воля бу- детъ дѣйствовать, то она будетъ дѣйствовать нрав-
— 224 — ственно,—если-же она будетъ бездѣйствовать, то ма- терія заставитъ ее дѣйствовать эгоистически. Отъ эгоис- тическихъ побужденій къ альтрюистическимъ нѣтъ пе- рехода, такъ какъ они обязаны своимъ происхожде- ніемъ двумъ началамъ. Что касается свободы воли, то, хотя она по существу свободна, но это только потенціальная свобода; для того, чтобы свобода сдѣла- лась дѣйствительной, необходимо самосознаніе. По- этому въ связи съ тѣмъ, что самосознаніе въ чело- вѣкѣ развито не одинаково, и свобода воли въ чело- вѣкѣ относительна и условна. Задача психологіи за- ключается въ томъ, что-бы развивать самосознаніе и развивать волю, какъ свободную силу, для борьбы съ матеріей. Вотъ выводы Н. Я. Грота. Въ нихъ все послѣдова- тельно вытекаетъ одно изъ другого; непослѣдователь- нымъ мнѣ кажется только одинъ пунктъ, именно ка- сающійся момента бездѣйствія воли; какъ можетъ быть, что, когда воля бездѣйствуетъ, матерія застав- ляетъ ее дѣйствовать и въ этомъ случаѣ ея дѣйствія становятся злы? Какъ можетъ матерія заставить дѣй- ствовать, если она не есть сила, а безсильная, непод- вижная масса *)? Оставляя въ сторонѣ эту непонятную для меня непослѣдовательность и возвращаясь къ ос- *) Противорѣчіе, отмѣченное С. С. Корсаковымъ, дѣйствительно было у меня въ первой редакціи реферата, но оно исправлено,-во второй—отнесеніемъ эгоистическихъ дѣйствій на долю „свободнаго акта самоограниченія воли“. Н. Г.
— 225 — новнымъ положеніямъ реферата, я нахожу въ немъ то, съ чѣмъ вполнѣ могу согласиться, и то, съ чѣмъ рѣши- тельно не могу согласиться. Конечно я могу согла- ситься вполнѣ съ тѣмъ, что „путемъ внѣшняго опыта (прибавлю также и путемъ самонаблюденія) мы откры- ваемъ, что пробуждаемая въ насъ воля стѣснена въ своемъ дѣйствіи условіями среды, общей организа- ціи нашего тѣла и условіями личной организаціи (осо- бенно мозговой)11 и что „анализъ данныхъ внѣшняго опыта можетъ привести только къ отрицанію свободы воли14. Согласенъ также, что „въ людяхъ свобода воли относительна и условна14, что „то, что мы назы- ваемъ терминомъ свобода воли, есть Фактъ развитія и находится въ связи съ самосознаніемъ44, согласенъ, что „вліяніе на самосознаніе въ этомъ направленіи есть задача практическаго примѣненія психологіи11. Но, соглашаясь съ этимъ,?я рѣшительно не вижу, что-бы все это вытекало исключительно изъ другихъ положеній Ни- колая Яковлевича, а не вытекало также изъ міросозерца- нія противоположнаго. Мнѣ кажется, что другія положе- нія Н,. Я. Грота, въ которыхъ излагаются доводы, что воля по существу свободна, суть не болѣе какъ ре- зультатъ желанія найти компромиссъ между выводами внѣшняго копыта и метафизическими предразсудками. Чѣмъ въ самомъ дѣлѣ доказывается, что воля, кото- рая вездѣ является обусловленной и стѣсненной, по существу {свободна? Единственное даказательство за- ключается въ томъ, что воля есть единственная дви- жущая міръ сила и слѣдовательно ей принадлежитъ починъ дѣйствія. Но именно съ этого я и начну свои
— 226 — возраженія: я не могу согласиться, что единствен- ная міровая сила можетъ быть названа, какъ это признаетъ Н. Я. Гротъ, волей,—не могу согласиться, что дѣйствія этой силы — исключительно добры, а дѣйствія матеріи злы, что нѣтъ перехода отъ эгоисти- ческихъ побужденій къ альтрюистическимъ и, нако- нецъ, что единственная міровая сила можетъ дѣйство- вать и бездѣйствовать. Начнемъ съ перваго пункта. Дѣйствующую міровую силу Н. Я. Гротъ называетъ волею. Названіе .воли здѣсь совсѣмъ, по моему мнѣнію, неумѣстно. Не нужно злоупотреблять названіями и смѣшивать метаооры съ дѣйствительностью. Вѣдь волей мы называемъ въ себѣ то, что содержитъ опредѣленный элементъ психики. А всѣ-ли проявленія дѣйствія міровой силы, всѣ-ли явленія въ мірѣ суть явленія психическія? Нѣтъ; пред- полагать этого мы не имѣемъ никакихъ данныхъ; мы знаемъ, что кромѣ психическихъ есть и матеріальныя явленія—явленія Физическія, химическія и органичес- кія. Чѣмъ-же они обусловливаются? Конечно тою-же дѣйствующею міровою силою. Въ матеріальныхъ явле- ніяхъ нѣтъ элементовъ психики, а потому нельзя безъ вѣскихъ доказательствъ принять, что въ начальной, двигающей міръ, силѣ были элементы психики; если- бы они были, куда-бы они дѣвались въ міровыхъ явле- ніяхъ? Поэтому я считаю недоказаннымъ, что великая движущая міръ сила имѣетъ психическій характеръ. Правда, изъ нея вытекаютъ и психическія и матеріаль- ныя явленія, но это уже ея слѣдствія; поэтому назы- вать эту силу психическимъ терминомъ „воли11 нельзя.
— 227 — Но Н. Я. Гротъ, очевидно, не считаетъ матеріаль- ныя явленія проявленіемъ дѣйствующей міровой силы,— онъ ихъ считаетъ проявленіями противодѣйствія со сто- роны матеріи. Поэтому для него дѣйствительно оста- ются, какъ проявленія дѣйствующей силы, только пси- хическія явленія и онъ можетъ, держась этого взгляда, придавать дѣйствующей міровой силѣ психическіе эле- менты и называть ее психологическимъ терминомъ „воля11. Но не чувствуется-ли здѣсь натяжки, не чув- ствуется-ли, что объясненіе матеріальныхъ явленій, какъ явленій противодѣйствія, слишкомъ неясно? Мате- рія по этому объясненію есть съ одной стороны недѣй- ствующая масса, матерія-же является и дѣйствующей, потому что ея дѣйствія проявляются, когда „воля11 бездѣйствуетъ. Все это очень неясно и совершенно несогласно съ тѣмъ общеизвѣстнымъ Фактомъ, что и высшія психическія проявленія тѣсно связаны съ мате- ріальными. Психическія явленія, какъ показываютъ натуралисты, развиваются лишь на почвѣ матеріаль- ныхъ, Физическихъ и химическихъ явленій. Не правиль- нѣе-ли поэтому и матеріальныя и психическія явленія считать проявленіями одной и той-же дѣйствующей, двигающей міръ, силы, іпричемъ психическія явленія являются только высшими проявленіями этой силы. Противъ этого возражаютъ, что нельзя психическихъ явленій объяснить изъ матеріальныхъ. Это вѣрно, что это трудно, но вѣдь такія-же трудности существуютъ и относительно различныхъ родовъ матеріальныхъ явленій. Въ самомъ дѣлѣ, вѣдь явленія Физическія, химическія и органическія считаются явленіями мате-
— 228 — ріальными, а вѣдь вовсе не легко объяснить явленія химическія изъ Физическихъ, органическія изъ хими- ческихъ. Вѣдь сколько-бы ни прикладывали другъ къ другу различныхъ Физическихъ тѣлъ, всегда будетъ только Физическая смѣсь,—пока не появится что-то новое, что создаетъ изъ двухъ Физическихъ тѣлъ нѣчто новое—изъ кислорода и водорода—воду. То, что создаетъ эту воду, называется химическимъ срод- ствомъ, но какъ объяснить химическое сродство,—что это такое? Конечно объяснить его вполнѣ невозможно, и приходится довольствоваться представленіемъ, что при извѣстномъ, особенно удобномъ, расположеніи частицъ является особое, совершенно своеобразное проявленіе силы, называемое химическимъ сродствомъ; и тамъ, гдѣ присутствуетъ это новое проявленіе силы, является уже рядъ новыхъ явленій, явленій химичес- кихъ. То-же самое и при появленіи организованной ма- теріи. Вѣдь организованную живую матерію никакъ нельзя признать только за простую совокупность Физи- ческихъ и химическихъ элементовъ. Наблюденія пока- зываютъ, что организмъ состоитъ изъ такихъ частицъ, которыя, если-бы онѣ не составляли часть живою, не могли бы существовать: бѣлки сейчасъ-же начинаютъ разлагаться, какъ только организмъ умираетъ, а бѣлко- выя вещества составляютъ главную составную часть организма. А между тѣмъ клѣтки, состоящія изъ этихъ бѣлковъ, въ организмѣ не уничтожаются быстро, а напротивъ порождаютъ себѣ подобныхъ. Очевидно, что тб, что въ химической лабораторіи давно-бы раз- ложилось, въ организмѣ живомъ не разлагается.
— 229 - Жизнь организма является связующею силою для того, чтб, подчиняясь законамъ Физическихъ и хими- ческихъ явленій, уничтожалось-бы. Что это за связую- щая сила? Мы называемъ ее жизненною силою, но конечно она не можетъ быть ничѣмъ инымъ, какъ про- явленіемъ той-же міровой силы, которая создала и Физическія и матеріальныя явленія. Проявленіе этой міровой силы въ видѣ жизненной силы обусловливается, вѣроятно, тѣмъ, что при извѣстномъ особенно благо- пріятномъ расположеніи Физическихъ и химическихъ силъ является новое направленіе этихъ силъ. Отчасти это можно сравнить съ такими вещами, какъ арка или сводъ; вѣдь въ аркѣ или сводѣ кирпичи, составляющіе потолокъ, должны-бы были по тяжести упасть, но при помощи связующей силы цемента и вслѣдствіе особаго удобства расположенія, подчиняясь тому-же закону тяготѣнія и на основаніи именно законовъ тяготѣнія, они не только не падаютъ, но сами служатъ поддерж- кой цѣлыхъ построекъ. Такъ и въ организмѣ: вслѣд- ствіе особенно благопріятнаго положенія различныхъ нестойкихъ химическихъ молекулъ, одной около другой, являются особенно удобныя условія для того, чтобы поддерживалось ихъ равновѣсіе и давалась возможность этимъ молекуламъ проявлять свои свойства. Такимъ образомъ есть возможность, не прибѣгая къ предпо- ложенію новыхъ міровыхъ силъ, представить себѣ по- степенное развитіе и Физическихъ, и химическихъ, и органическихъ явленій, хотя между ними существуетъ громадная разница, хотя для каждаго изъ этихъ ро- довъ явленій нужна какъ-бы новая ступень въ міросо-
— 230 - зданіи. Изъ этого уже видно, что врядъ-ли представитъ непреодолимое затрудненіе объяснить и происхожде- ніе психическихъ явленій подъ вліяніемъ той-же міро- вой силы. Скажу даже болѣе: если можно представить себѣ появленіе органической жизни среди чисто Фи- зическихъ и химическихъ явленій, то появленіе пси- хики будетъ уже менѣе трудной -задачей, потому что есть основанія думать, что психическія явленія суть только одна изъ сторонъ жизненныхъ явленій вообще, и что вездѣ, гдѣ есть организованная живая матерія (по крайней мѣрѣ въ животномъ царствѣ), тамъ есть и элементы психики. Такимъ образомъ, мнѣ кажется, возможно допустить развитіе какъ матеріальныхъ, такъ и психическихъ явленій изъ дѣйствія единой дѣйствующей міровой силы. Если такъ, то названіе воли для этой міровой силы не подходитъ; вѣдь воля есть только одна изъ сторонъ психики, а психика есть сама только одна изъ сторонъ жизненныхъ явленій, а жизненныя явленія составляютъ только часть проявленій міровой силы. Какъ-же можно называть міровую силу волей? Этотъ взглядъ совершенно противорѣчитъ мнѣнію Н. Я. Грота. Николай Яковлевичъ рѣзко различаетъ пси- хическія явленія, какъ явленія міровой силы и матері- альныя явленія, какъ проявленія матеріи. Онъ противо- поставляетъ эти два рода явленій; между ними про- исходитъ борьба. Для чего референту это нужно? Это нужно ему для того, чтобы понятно было, почему дѣйствія бываютъ добрыя и злыя. Наблюдая въ мірѣ стремленія злыя и добрыя, бнъ считаетъ, что нужно
- 231 — вывести ихъ изъ двухъ противоположныхъ началъ; онъ не можетъ вывести альтрюистическихъ побужде- ній изъ эгоистическихъ и говоритъ, что одни принад- лежатъ міровой силѣ - волѣ, другія—матеріи, противо- дѣйствующей ей. Мы увидимъ вскорѣ, что это Факти- чески невѣрно; изъ эгоистическихъ побужденій можно вывести и альтрюистическія, слѣдовательно и кажу- щаяся необходимость предполагать два различныя на- чала для міровыхъ явленій не существуетъ. Итакъ, признавая, что въ основѣ всѣхъ явленій существуетъ одна движущая сила, я тѣмъ не менѣе не могу согла- ситься, что эту силу можно-бы назвать волей; далѣе, такъ-какъ изъ дѣйствія этой силы проистекаютъ и матеріальныя и психическія явленія, я не могу согла- ситься, чтобы матеріальныя явленія были по сущности противоположны великой міровой силѣ. Перехожу къ другому положенію, съ которымъ я не согласенъ. Н. Я. Гротъ называетъ волею движущую міровую силу и говоритъ, что она добра. Можно-ли это ска- зать? Мнѣ кажется, что нѣтъ. Вѣдь дѣйствующая міро- вая сила—такая сила, съ которою несоизмѣримы наши понятія о добрѣ и злѣ. Эти понятія слишкомъ узки, чтобы ихъ можно было приписать міровой силѣ. Эта міровая сила не можетъ-быть ни добра, ни зла, къ ней не приложимы эти характеристики; про нее можно только сказать, что она есть активная сила, дѣйствую- щая въ томъ или другомъ направленіи. При взаимо- дѣйствіи этой силы и массы матеріи возникаютъ міро- выя явленія и только къ одной части этихъ явленій
— 232 — могутъ быть приложимы понятія о добрѣ и злѣ. Въ самомъ дѣлѣ, какъ мы уже говорили, ходъ развитія явленій можно представить себѣ такъ: первоначально являются чисто Физическія явленія, затѣмъ при из- вѣстной опредѣленной совокупности Физическихъ яв- леній является нѣчто новое, что мы называемъ хими- ческимъ взаимодѣйствіемъ элементовъ, и возникаютъ явленія химическія. При 'извѣстной комбинаціи Физи- ческихъ и химическихъ явленій является опять нѣчто новое, что даетъ начало организованной матеріи: яв- ляется жизненное начало, — жизнь. Какъ одно изъ свойствъ жизни, является психика, и какъ одна изъ сторонъ психики—сознаніе. Вотъ тутъ-то и начинается впервые сознаваніе добра и зла, хотя можетъ-быть крайне смутное. Но что будетъ значить при этомъ добро и зло? Это будутъ не абсолютныя понятія; а добромъ будетъ сознаваться то, что носитъ въ себѣ задатки жизненнаго,—того, чѣмъ держится И психика и сознаніе, а зломъ—то, что противоположно этому, что подавляетъ психику, сознаніе, и вообще, что подавля- етъ жизненное, что носитъ въ себѣ задатки мертвен- ности. Но вѣдь мертвенность въ области явленій орга- нической жизни не есть уничтоженіе всѣхъ явленій, а потому то, что есть зло въ области органической жизни, то еще вовсе можетъ не быть зломъ въ смыслѣ болѣе широкомъ. Такимъ образомъ, понятія о добрѣ и злѣ въ обычномъ смыслѣ слова могутъ быть примѣ- нимы только къ одной части проявленій движущей міровой силы; примѣнить-же эти понятія къ ней са- мой, по моему, невозможно точно такъ-же, какъ по-
— 233 — нятіе зла нельзя примѣнить къ матеріальнымъ явле- ніямъ. Перехожу къ третьему пункту. Н. Я. Гротъ припи- сываетъ активной міровой силѣ,—тому, что онъ назы- ваетъ волей, свободу. Эта свобода заключается по мнѣ- нію референта въ томъ, что активная сила можетъ по своему почину дѣйствовать и бездѣйствовать. Въ самомъ дѣлѣ это единственный способъ, остающійся Н. Я. Гроту, если онъ хочетъ держаться мнѣнія объ абсо- лютной свободѣ воли. Вѣдь свобода воли можетъ-быть опредѣлена—или какъ свобода выбора въ направленіи дѣя- тельности, или какъ свобода остановка дѣятельности. Первый родъ свободы Н. Я. Гротъ отвергъ для своей воли, опредѣливъ, что направленіе воли исключительно доброе-, слѣдовательно ему остается утверждать, что она можетъ по своему почину дѣйствовать и не дѣй- ствовать. Но я не могу съ этимъ согласиться главнымъ образомъ на основаніи двухъ соображеній: во первыхъ самонаблюденіе показываетъ, что то, что мы называемъ свободою воли, заключается именно въ свободѣ вы- бора дѣйствія, а не въ бездѣйствіи, во вторыхъ, если волею референтъ называетъ единственную, двигающую міръ, силу, то прекращеніе ея дѣйствія есть прекра- щеніе міра. Н. Я. Гротъ при этомъ утверждаетъ, что, если не признать за волей свойство по своему почину Дѣйствовать и бездѣйствовать, то въ такомъ случаѣ ни психологія, ни этика невозможны; на это можно отвѣ- тить, что изученіе психологіи и этики имѣетъ дѣло съ Живыми Фактами, а Факты эти не уничтожатся отъ того или иного воззрѣнія на нихъ, а потому и наука
- 234 — объ этихъ Фактахъ можетъ существовать помимо тео- рій различныхъ философовъ. По моему мнѣнію, психологія и, этика вполнѣ возмож- ны, если держаться и того воззрѣнія, которое я вы- сказалъ, т. е. что воля есть только одна изъ сторонъ психики, а психика есть одна изъ сторонъ жизнен- ныхъ явленій,—жизненныя-же явленія обусловливаются матеріальными. Такимъ образомъ воля по этому воз- зрѣнію съ самаго своего начала обусловлена, слѣдова- тельно не можетъ быть абсолютно свободна,—тѣмъ не менѣе изученіе различныхъ проявленій и всей пси- хической жизни и, въ частности, воли вполнѣ воз- можно. Перехожу къ четвертому пункту. Главное основа- ніе, по которому Н. Я. Гротъ считаетъ нужнымъ про- тивоставить волѣ (доброй по существу) матерію (по существу злую), заключается, мнѣ кажется, въ томъ, что онъ не можетъ найти перехода отъ эгоистичес- кихъ матеріальныхъ проявленій къ альтрюистическимъ. Н. Я. Гротъ ставитъ это въ тѣсную связь и съ своимъ ученіемъ о свободѣ воли; онъ говоритъ, что если и можно допустить на основаніи наблюденій, что наши поступки, нашъ выборъ обусловливаются или пред- шествующими впечатлѣніями или унаслѣдованными ор- ганическими расположеніями, то этимъ можно объяс- нить только эгоистическія побужденія наши, а не аль- трюистическія. Альтрюистическія-же побужденія этимъ нельзя объяснить; вывести ихъ изъ матеріальныхъ по- бужденій нельзя :и потому нужно признать, что аль- трюистическія побужденія вызываются другимъ нача-
— 235 — ломъ,—эгоистическія суть проявленіе матеріальныхъ силъ и потому могутъ быть обусловлены матеріаль- ными условіями, — альтрюистическія суть проявленія высшаго начала—воли—и потому не обусловливаются матеріальными явленіями и часто побѣждаютъ тѣ по^ бужденія, которыя суть слѣдствія условій матеріаль- ныхъ. Я думаю, что это воззрѣніе ошибочно. Во первыхъ, если-бы и нельзя было теперь, при современномъ уровнѣ знаній, объяснить развитіе альтрюистическихъ побужденій изъ побужденій, называемыхъ эгоистичес1 кими, то изъ этого не слѣдуетъ, что это объясненіе не будетъ найдено завтра, а во вторыхъ, и теперь су- ществуютъ попытки объясненія того, что изъ такъ называемыхъ животныхъ инстинктовъ можно путемъ развитія дойти до желанія жертвовать своею жизнью за другихъ. Въ этомъ отношеніи особенно важную роль играетъ инстинктъ половой и половое чувство. Половой инстинктъ есть инстинкть размноженія; у него есть двѣ стороны: одна сторона чувственная, другая сторона—творческая. Эта творческая сторона прояв- ляется въ появленіи новаго существа, которое удиви- тельнымъ образомъ—и совмѣщаетъ въ себѣ свойства обоихъ родителей, и составляетъ нѣчто совершенно особенное, отдѣльное отъ нихъ. Появленіемъ такого чувства, въ которомъ человѣкъ, родитель, чувствуетъ въ другомъ человѣкѣ часть самого себя, обусловли- вается первая возможность—любить другого человѣка, какъ самого себя; это не только касается человѣка, но даже и значительной части животныхъ. Инстинктъ
— 236 — материнской (и отеческой) любви нужно поэтому счи тать мостомъ, перебрасываемымъ природой отъ чувств; любви къ самому себѣ—къ чувству любви къ другимэ, людямъ, и потомъ уже не трудно объяснить дальнѣй шее развитіе этого чувства и стремленій, изъ нег< происходящихъ, въ цѣлый рядъ альтрюистическихъ побужденій. Можетъ быть и еще какіе-нибудь инстинк- ты даютъ возможность перехода отъ эгоистическихъ побужденій къ альтрюистическимъ, но во всякомъ слу- чаѣ прототипъ этого перехода дается въ половомъ чув- ствѣ и инстинктѣ. И дѣйствительно, какъ это намъ ни покажется страннымъ, наблюденія показываютъ, что половое чувство стоитъ въ очень тѣсной связи съ иде- ями альтрюистическими: тѣ безсознательныя возбужде- нія, которыя исходятъ изъ половой сферы на центры идеаціи въ психической сферѣ, имѣютъ характеръ по- бужденій альтрюистическихъ. Психіатры давно это за- мѣтили и я могу сказать, что большинство состояній экзальтаціи, болѣзненнаго идеализма, болѣзненаго са- мопожертвованія, различныхъ религіозныхъ психозовъ связаны такъ или иначе съ возбужденіями, идущими отъ половой сферы. Какъ ни кажется странною такая близость инстинкта, который считается низкимъ, съ такимъ высокимъ чувствомъ, какъ религіозное, но бли- зость эта существуетъ и послѣ того, какъ я сказалъ, что въ половомъ чувствѣ лежитъ мостъ отъ эгоизма къ альтрюизму, это не должно казаться удивитель- нымъ. Если къ этому я прибавлю, что въ число ин- стинктовъ входитъ также инстинктъ дѣятельности, работы,—такой-же могучій, какъ и другіе инстинкты,
— 237 — то не трудно понять, что стремленіе создавать что- либо внѣ себя ведетъ къ созданію того, что содержитъ въ себѣ роковымъ образомъ частицу моего „я1*. Этимъ тоже дается человѣку возможности любить то, что су- ществуетъ внѣ его. А отсюда путемъ обобщенія (а вѣдь способностью обобщенія человѣкъ и царитъ надъ природой) является любовь не только къ своей жиз- ни, но и любовь ко всему жизненному. Въ сущности всѣ инстинкты сводятся къ любви къ жизненности, въ люб- ви къ живому. Нѣкоторые болѣе низкіе изъ нихъ имѣютъ цѣлью жизнь одного индивидуума, самого себя; другіе, какъ мы видѣли, расширяютъ кругъ жизненнаго и, наконецъ, путемъ обобщенія—дорогимъ для человѣка дѣлается все живое въ широкомъ смыслѣ слова; отсюда уже понятно;-. какъ можетъ человѣкъ прійти къ побуж- денію пожертвовать даже собственною жизнью за то, что онъ считаетъ несравненно болѣе жизненнымъ, чѣмъ его собственная жизнь. Все это я привелъ для того, чтобы указать, что пу- темъ чисто органическихъ вліяній можно объяснить альтрюистическія побужденія человѣка. Если мы только признаемъ, что съ появленіемъ среди Физическихъ и химическихъ явленій новаго рода явленій,—явленій орга- нической жизни, обнаруживается и стремленіе этой жизни поддерживать самое себя (хотя-бы это и было мета- морфозированнымъ проявленіемъ закона инерціи), то путемъ развитія жизненнаго начала въ различныхъ ды- шащихъ имъ организмахъ являются мотивы для всѣхъ тѣхъ побужденій и поступковъ человѣка, которые на- зываются альтрюистическими; они отличаются отъ эго-
— 238 — истическихъ только большею широтою, большею цѣле- сообразностью въ развитіи жизненнаго начала, боль- шею разумностью. Такимъ образомъ, рѣшительно нѣтъ никакого осно- ванія признавать два различныя міровыя начала для добрыхъ и злыхъ побужденій человѣка. Доста- точно признать одну силу въ большей или мень- шей степени развитія и я скорѣе назвалъ-бы ее жиз- неннымъ началомъ, чѣмъ „волеюи, потому что воля есть только одинъ изъ актовъ этого жизненнаго на- чала — такъ-же, какъ сознаніе. Само-же жизненное начало есть такое-же проявленіе движущей міровой силы, какъ и матеріальныя явленія, и потому эта дви- жущая сила тоже не можетъ быть названа волей и не можетъ быть противопоставлена матеріальнымъ яв- леніямъ. Изо всего этого, мнѣ кажется, ясно слѣдуетъ, что постановка вопроса, сдѣланная Н. Я. Гротомъ, не- удовлетворительна и что всѣ тѣ соображенія, которыя приводятъ къ убѣжденію, что абсолютной свободы воли нѣтъ, что воля всегда обусловлена,—остаются въ силѣ и послѣ реферата Николая Яковлевича. Въ заключеніе своего возраженія я скажу нѣсколько словъ о самомъ методѣ референта. Методъ этотъ глав- нымъ образомъ діалектическій. Не могу не признать, что діалектическій методъ есть могучій способъ въ изслѣдованіи научныхъ истинъ. Но не нужно забывать, что, примѣняя этотъ методъ, нельзя упускать изъ виду другихъ научныхъ методовъ, напр. метода наблюденій и экспериментовъ. Я думаю, что діалектическій методъ можетъ принести большую пользу только тогда, когда
- 239 — путемъ наблюденія (и эксперимента) установлены проч- ныя Фактическія основанія для понятій, о которыхъ разсуждаютъ,—иначе можно легко впасть въ ошибку; прежде всего ошибка можетъ быть въ томъ, что вы дадите пытливому уму не истинное знаніе, а только заглушите его потребность къ знанію, подобно тому, какъ можно заглушить на время голодъ, набивши же- лудокъ неперевариваемыми веществами. Затѣмъ, при- мѣняя діалектическій методъ, нужно помнить, какъ легко смѣшать идеи о Фактахъ съ самими Фактами, какъ легко смѣшать метафоры съ реальностями и сколько ошибокъ вытекаетъ изъ этого. Мнѣ кажется, что въ вопросѣ о свободѣ воли слишкомъ мало изслѣ- дована, путемъ научныхъ наблюденій и эксперимента, фак- тическая сторона и потому пока всѣ діалектическія разсужденія будутъ очень мало обогащать наши зна- нія. Если будетъ позволено мнѣ, то я скажу, что мы—врачи, если-бы нашли нужнымъ заняться изуче- ніемъ этого вопроса, приступили-бы къ дѣлу съ дру- гой стороны, — мы сказали-бы себѣ такъ: сознаніе того, что называется свободою воли, т. е. свободы выбора, у человѣка есть; какъ ни будь философъ-по- зитивистъ убѣжденъ, что его воля не свободна по су- ществу, но отъ непосредственнаго чувствованія, что онъ можетъ дѣлать свой выборъ по своей иниціативѣ, онъ не можетъ отдѣлаться такъ-же, какъ не можетъ отдѣлаться отъ оптическаго обмана, по которому солнце на горизонтѣ кажется гораздо большей величины, чѣмъ въ зенитѣ. Если это такъ, то съ одной стороны, для практической жизни, этимъ сознаніемъ свободы
— 240 - воли можно пользоваться, какъ могучимъ средствомъ воздѣйствія на человѣка въ смыслѣ педагогическомъ, исправительномъ и. т. п., а съ другой стороны это устанавливаетъ намъ и объектъ для изслѣдованія. Если непосредственное чувствованіе свободы воли свойственно нормальному человѣку, то это свойство и нужно изучать, нужно изучать условія этого свой- ства,—при этомъ нужно установить, съ чѣмъ оно свя- зано. Окажется, что оно связано съ самосознаніемъ, съ представленіемъ „яи; безсознательной свободы вы- бора вѣдь нѣтъ. Это уже одна граница этого свой- ства. Затѣмъ нужно изслѣдовать, на сколько чувство- ваніе свободы воли обманчиво; тутъ тоже наберется много поразительныхъ и разнообразныхъ Фактовъ, ко- торые придется разгруппировать. Сюда будутъ отно- ситься и наблюденія надъ субъектами въ родѣ тѣхъ, которые были описаны Бюрро и Бурю (множественная личность),—наблюденія надъ другими аномаліями, пред- ставляющими рѣзкія явленія выпаденія Функціи свободы выбора, экспериментальныя наблюденія надъ загипно- тизированными субъектами и, наконецъ, данныя экспе- риментальной психологіи. Тогда только соберется большой и цѣнный Фактическій матеріалъ, на основа- ніи котораго при помощи, можетъ быть, того-же діалектическаго метода и можно будетъ освѣтить во- просъ истиннымъ свѣтомъ.
— 241 — II. (Возраженіе въ засѣданіи 29 апрѣля 1889 года). Прошло болѣе двухъ лѣтъ послѣ того, какъ я имѣлъ случай высказаться въ психологическомъ обществѣ по вопросу о свободѣ воли. Въ теченіе этого времени было нѣсколько рефератовъ, касающихся постановки и рѣшенія этого вопроса; каждый реоератъ вносилъ что-нибудь новое, освѣщалъ дѣло съ нѣсколько иной стороны,—но видно, что уже самая сущность вопроса такова, что трудно достигнуть соглашенія. Я съ своей стороны, не смотря на то, что выслушалъ обстоятель- ные рефераты лицъ, принадлежащихъ къ противопо- ложному, чѣмъ я, лагерю по этому вопросу, все-же остаюсь при прежнемъ своемъ мнѣніи, что, если по- нятію свободы воли хотятъ придать значеніе чего-то абсолютнаго, а не простой Функціи человѣка, то ея нѣтъ. Однимъ изъ главныхъ поводовъ сомнѣваться въ вѣрности того воззрѣнія, что свобода воли абсолютно существуетъ, служитъ для меня анализъ поведенія душевно-больныхъ. Лица, защищающія абсолютность свободы воли, на вопросъ, какъ объяснить поступки душевно-больныхъ, если свобода воли абсолютно присуща человѣку, отвѣчаютъ обыкновенно такъ: „мы говоримъ о здоровыхъ людяхъ, а не о ненормальныхъ; у ненормальныхъ можетъ и не быть свободы воли“. Вотъ это мнѣ совершенно непонятно; въ самомъ дѣлѣ, вѣдь такое воззрѣніе можетъ существовать только въ томъ случаѣ, если считать свободу воли названіемъ ка-
— 242 — кой-то Функціи человѣка, которая можетъ быть и не быть; если-же свобода воли есть абсолютное свойство человѣка, то какъ она можетъ быть у однихъ людей, здоровыхъ, и не быть у больныхъ? Развѣ есть такая рѣзкая разница между больнымъ и здоровымъ человѣ- комъ, чтобы это утверждать? Вѣдь мы знаемъ, что многое, что въ прошломъ столѣтіи не считалось пси- хическою болѣзнью, въ настоящее время считается болѣзнью; вѣдь и теперь одинъ и тотъ-же человѣкъ по взгляду одного наблюдателя больной,—по взгляду дру- гого—здоровый. Развѣ можно отрицать, хотя-бы даже у больного, существованіе такого проявленія, которое составляетъ абсолютное свойство человѣка, которое должно входить въ содержаніе понятія о человѣкѣ? Все это заставляетъ думать, что противники стоятъ на невѣрной точкѣ зрѣнія; оттого и рѣшеніе вопроса у нихъ неправильно. По моему мнѣнію неправильность рѣшенія вопроса и несогласіе во взглядахъ въ значи- тельной степени зависятъ и отъ того, что самое вы- раженіе „свобода воли1* употребляется различными мыслителями въ различныхъ смыслахъ. Я сейчасъ по- кажу, что, придавая выраженію „свобода воли11 извѣст- ный смыслъ, даже мы—натуралисты—можемъ допускать ее, какъ Фактъ, а придавая другой смыслъ, не мо- жемъ ее допустить. Прежде всего я начну разборъ съ понятія о сво- бодѣ воли, когда это выраженіе употребляется въ смыслѣ свободы выбора. И тутъ могутъ быть два воззрѣ- нія, смотря по тому, принимать-ли свободу какъ неза- висимость отъ мотивовъ дѣйствія, т. е. самопричин-
— 243 — ность, — или какъ отсутствіе стѣсненія въ прояв- леніи дѣйствія. Чаще всего разсматриваютъ свободу воли именно какъ возможность независимости отъ мо- тивовъ, но—мнѣ кажется—не мѣшаетъ посмотрѣть на вопросъ и съ другой стороны. Вѣдь въ общежитіи слово „свобода0, чаще всего употребляется не какъ свобода отъ мотивовъ, а какъ отсутствіе стѣсненія въ дѣйствіи, и въ этомъ смыслѣ мы можемъ употреблять слово свобода вовсе не въ абсолютномъ значеніи слова, а въ относительномъ. Я говорю напр., что плѣнникъ свободенъ,—это значитъ, что отъ него от- няты тѣ стѣсненія, которыя налагаются плѣномъ; хотя онъ въ то-же время можетъ быть не свободенъ отъ другихъ стѣсненій, которыя для него существуютъ, напр. долга сражаться за свое отечество и т. п. Въ этомъ смыслѣ слово свобода очень часто употребляет- ся для обозначенія проявленій человѣка, и я думаю, что оно употребляется въ этомъ смыслѣ слова, какъ относительно чисто Физическихъ проявленій, такъ и относительно психическихъ. Мы говоримъ, что движе- нія человѣка не свободны, если онъ связанъ, если есть внѣшнія препятствія его движеніямъ; развязали веревку—и движенія сдѣлались свободны. Но есть-ли эта свобода движеній, о которой мы при этомъ гово- римъ,—абсолютная свобода? Конечно—нѣтъ. Вѣдь мы знаемъ, что движенія наши стѣснены уже тяжестью нашего тѣла; представимъ себѣ, что мы вдругъ пере- неслись на планету, на которой сила притяженія бу- детъ въ десять разъ меньше,—наши движенія сейчасъ сдѣлаются свободнѣе въ десять разъ. Но мы этого
— 244 — стѣсненія, обусловливаемаго постоянными причинами, не замѣчаемъ, а потому и говоримъ, что движенія сво- бодны, не обращая вниманія на вліяніе постоянно-дѣй- ствующаго тяготѣнія. Такимъ образомъ, употребляя сло- во свобода для выраженія отсутствія стѣсненій, мы даже по отношенію къ Физическимъ движеніямъ признаемъ только относительную свободу. Далѣе, возьмемъ такой примѣръ: человѣка связали веревкой, — его движенія несвободны; опутали паутиной муху—ея движенія тоже несвободны; но опутали паутиной человѣка, — это не стѣсняетъ свободу его движеній; точно также, если его связать гнилой бичевкой, онъ ее разрываетъ и дѣлается свободнымъ. Такимъ образомъ условіемъ сво- боды является часто сила, благодаря которой уда- ляется то, что стѣсняетъ свободу; возможность быть- свободнымъ опредѣляется извѣстнымъ отношеніемъ силы движеній къ силѣ препятствій. Это касается Физическихъ движеній. Въ аналогич- номъ смыслѣ можно употреблять выраженіе свобода и по отношенію къ психическимъ актамъ,—только здѣсь стѣсненія не внѣшнія, а внутреннія. Въ самомъ дѣлѣ, когда кто-нибудь говоритъ: „я свободенъ отъ предраз- судковъ11, то это означаетъ, что его воля въ выборѣ поступковъ не стѣснена предразсудками. Воля — въ смыслѣ наиболѣе употребительномъ—есть выраженіе потребности данной личности и должна выражать въ себѣ свойства именно этой личности, какъ цѣльнаго і психическаго организма. Она свободна проявлять себя, если ей не мѣшаютъ какія-нибудь случайныя влеченія, которыя тянутъ ее въ свою сторону. Если-же эти вле-
— 245 ченія перетягиваютъ волю, т. е. поступки человѣка не соотвѣтствуютъ тому, что необходимо въ интересахъ цѣльной личности, то это значитъ, что воля порабо- щается влеченіями. Однако при нормальномъ состояніи мозга и при нормальномъ развитіи есть всегда извѣстная сила основныхъ стремленій личности, которая можетъ устранять вліяніе слабыхъ влеченій. Всякому нормаль- ному человѣку не составитъ большого труда встать и снять шляпу, чтобы поздороваться, хотя-бы влеченіе его въ эту минуту- было—оставаться въ покоѣ. Точно также и относительно множества другихъ влеченій воля можетъ дѣйствовать такимъ-же образомъ; она, составляя совокуп- ность стремленій цѣльной личности, можетъ легко устра- нять тѣ или другія отдѣльныя влеченія или выбирать изъ нихъ тѣ, которыя болѣе соотвѣтствуютъ цѣлямъ лич- ности. Эта возможность воли устранять вліяніе влече- ній и будетъ составлять возможность свободы воли. Само-собою разумѣется, что возможность этой сво- боды будетъ находиться въ полной зависимости отъ силы воли, какъ гармоничной совокупности стремленій цѣльной личности; чѣмъ сильнѣе воля, тѣмъ болѣе мо- жетъ она освобождаться отъ влеченій, не соотвѣтству- ющихъ ея общему направленію, чѣмъ слабѣе, —тѣмъ болѣе она имъ подчиняется. Однако, для нормальнаго человѣка существуетъ извѣстная норма силы воли и потому можно говорить объ извѣстной нормѣ и сво- боды воли. Если-же подъ вліяніемъ болѣзненныхъ или другихъ условій самая воля личности разстроится или сила ея уменьшится, то конечно и возможность воли освобождаться отъ влеченій уничтожится. Въ этомъ
— 246 — только смыслѣ и можно признать существованіе свободы воли; но, употребляемое въ этомъ смыслѣ, выраженіе свободы воли будетъ такимъ образомъ выражать конечно только извѣстную Функцію организма, находящуюся^въ зависимости, какъ отъ развитія органовъ этой Функціи, такъ и отъ того, Функціонируютъ-ли эти органы или нѣтъ,—и само-собою разумѣется, что въ этомъ смыслѣ свобода воли, хотя и существуетъ, но сама по себѣ весьма условна. Мало того, что она условна, но она и относительна; въ самомъ дѣлѣ,—если мы называемъ сво- бодою воли отсутствіе стѣсненій для проявленія воли со стороны влеченій, а обладаніе свободой воли — способностью устранять вліяніе этихъ влеченій, то вѣдь при этомъ берутся въ разсчетъ только тѣ влеченія, которыя такъ или иначе становятся сознательными; но существуетъ масса влеченій, которымъ воля подчи- няется совершенно не сознательно, потому что эти влеченія не доходятъ до порога сознательности. Воля, могущая дѣлать свободный выборъ относительно вле- ченій, являющихся въ сознаніи, не имѣетъ часто воз- можности противодѣйствовать тѣмъ безсознательнымъ влеченіямъ, которыя направляютъ стремленія личности, въ ту или другую сторону. Въ этомъ случаѣ происхо- дитъ то-же, что, какъ мы видѣли, бываетъ относи- тельно простыхъ Физическихъ движеній; тамъ тоже мы видѣли, что движенія наши называются вполнѣ сво- бодными, если мы не чувствуемъ внѣшняго препят- ствія, однако по сущности они не свободны, потому что ихъ стѣсняетъ тяжесть членовъ, но только мы не чувствуемъ этого стѣсненія. Оттого, какъ сво-
— 247 бода движеній, такъ и свобода воли только отно- сительны. Изо всего сказаннаго видно, что если понимать подъ обладаніемъ свободою воли — возможность для воли преодолѣвать стѣсненія, представляемыя влеченіями, то въ этомъ смыслѣ обладаніе свободою воли можно допустить у человѣка. Правда, мыслители рѣдко упо- требляютъ терминъ свободы воли въ этомъ смыслѣ; но мнѣ кажется, что на практикѣ именно въ этомъ смыслѣ онъ чаще всего и употребляется, а въ этомъ смыслѣ обладаніе свободою воли можетъ быть признано при- сущимъ человѣку всѣми лагерями—и натуралистами, и педагогами, и юристами, и психологами. Для юриста обладаніе свободою воли будетъ при этомъ служить признакомъ вмѣняемости, потому что будетъ указы- вать, что не несчастное стеченіе обстоятельствъ по- влекло человѣка къ тому или другому дурному по- ступку, а дурныя свойства его воли, т. е. порочныя свойства личности или недостатокъ вниманія къ своимъ поступкамъ. Для педагога возможность обладанія свобо- дою воли въ этомъ смыслѣ будетъ ставить задачею развить силу личности и воли и развить способность—силою вни- манія удерживать всегда на надлежащемъ уровнѣ тѣ по- требности, которыя должны составлять самое существен- ное ядро стремленій личности. Для психолога этимъ разрѣшается задача примиренія результата внутрен- няго опыта—сознанія обладанія свободою воли—съ ре- альнымъ существованіемъ этого обладанія; наконецъ, для натуралиста обладаніе свободою воли въ этомъ смыслѣ является вполнѣ понятнымъ и объясняетъ воз-
- 248 — можность отсутствія свободы воли у больныхъ или слабо-развитыхъ людей. Но я сказалъ, что обыкновенно мыслители употребля- ютъ выраженіе свободы воли не въ смыслѣ отсутствія стѣсненія, а въ смыслѣ самопричинноспіи, необязательно- сти подчиненія мотивамъ. Въ этомъ смыслѣ свободы воли нѣтъ, а есть только самообманъ, коренящійся на томъ, что мы не можемъ сознавать всѣхъ мотивовъ, которые двигаютъ нашею волею; мы сознаемъ только часть мо- тивовъ, а ту громадную часть ихъ, которая вліяетъ на нашу личность въ безсознательной СФерѣ, мы не созна- емъ, а между тѣмъ они обусловливаютъ всегда то или другое рѣшеніе воли. Правда, производя выборъ между двумя поступками, я чувствую, что именно „я0, произ- вожу выборъ, но я ошибаюсь при этомъ, потому что не могу чувствовать, что мое собственное „яи есть ре- зультатъ цѣлаго ряда мотивовъ,—слѣдовательно само вполнѣ обусловлено, а не составляетъ причину самого себя. Съ этой точки зрѣнія такъ часто разсматриваютъ свободу воли, такъ много написано по этому поводу, что я не стану болѣе на этомъ останавливаться. Все это касается понятія о свободѣ воли, какъ о свободѣ выбора. Но можно поставить вопросъ о сво- бодѣ воли еще иначе; можно понятію свободы воли придать й другое значеніе, перенеся вопросъ въ болѣе высокую философскую область,—туда, гдѣ психологія граничитъ съ метафизикой, гдѣ говорится о волѣ, какъ вообще объ активной силѣ души. Сейчасъ я поясню, что я хочу сказать.
— 249 — Мы, натуралисты, смотримъ на психическіе акты, какъ на очень сложный реолексъ. Въ простѣйшемъ рефлексѣ, какъ извѣстно, существуютъ три отдѣльныя части или Фазы: первая Фаза — центростремительная, когда внѣшнее раздраженіе доносится до центра; вто- рая Фаза—центральная, когда возбужденіе производитъ работу въ центральномъ аппаратѣ, и третья — центро- бѣжная, когда возбужденіе передается изъ центра по центробѣжному волокну до органа реакціи. РеФЛексъ составляетъ простѣйшій типъ психическаго акта и то, что составляетъ центробѣжный актъ въ рефлексѣ, то и составляетъ сферу воли въ психикѣ. Воля есть активная энергія, лежащая въ основѣ проявленія субъ- екта во внѣшнемъ актѣ, въ дѣйствіи. Въ простѣйшемъ рефлексѣ это двигательное проявленіе будетъ насту- пать непосредственно вслѣдъ за чувствующимъ раздра- женіемъ; въ болѣе сложномъ оно наступитъ не сей- часъ, а черезъ нѣкоторое время,—такъ какъ, повиди- мому, при сложныхъ рефлексахъ центральные аппараты обладаютъ способностью задерживать двигательное проявленіе рефлекса. Чаще всего это задерживаніе внѣшняго проявленія, задержка реакціи 'обусловли- вается тѣмъ, что въ центральной части рефлекторнаго аппарата происходитъ накопленіе энергіи, которая потомъ при удобномъ случаѣ разряжается какимъ- нибудь сильнымъ движеніемъ, разряжается реакціею, не соотвѣтствующею по своей большой силѣ неболь- шой величинѣ непосредственно предшествовавшаго чувствующаго раздраженія. Повидимому, зъ сложнѣй- шемъ рефлекторномъ аппаратѣ, составляющемъ органъ
— 250 — психической дѣятельности человѣка, существуютъ осо- бенно благопріятныя условія для того, чтобы двига- тельная энергія не разряжалась сразу, а накоплялась и разряжалась по мѣрѣ надобности—то въ видѣ болѣе слабой, то въ видѣ болѣе сильной реакціи: чувствую- щія раздраженія доносятъ до центра психической жизни возбужденія, но эти возбужденія не сразу вызы- ваютъ внѣшнюю реакцію, а накопляются въ видѣ запаса энергіи. Этимъ обусловливается, что дѣй- ствія человѣка, обусловленныя высшимъ актомъ пси- хической дѣятельности, сознаніемъ, не непосредственно слѣдуютъ за внѣшними возбужденіями, а суть резуль- татъ внутренней работы. Однако, если мы признаемъ такимъ образомъ за центрами психической жизни спо- собность задерживать проявленіе двигательной реакціи, то мы всетаки сводимъ эту задержку къ накопленію за- паса энергіи. Такимъ образомъ, третья Фаза рефлектор- наго акта, если и не существуетъ всегда во внѣш- немъ проявленіи, существуетъ всегда въ потенціи. Вслѣдствіе этого мы и считаемъ волевую СФеру бе- зусловно связанною съ понятіемъ о „психической" жизни. Этого взгляда держится большинство психоло- говъ и натуралистовъ,—но нельзя-ли посмотрѣть иначе? Нельзя-ли смотрѣть на волевую СФеру какъ на что-то, что находится въ нѣкоторомъ противодѣйствіи съ си- лою психики? Въ самомъ дѣлѣ, можетъ быть даже въ простомъ рефлексѣ, не вся та сила,, которая доносится до центра, должна отразиться въ рефлекторномъ дви- женіи, а значительная часть ея поглощается центромъ. Это—въ простомъ рефлекторномъ актѣ, гдѣ психиче-
- 251 ская сторона слаба, но въ тѣхъ актахъ, гдѣ психиче- ская сторона сильнѣе развита, можетъ быть это по- глощеніе впечатлѣній несравненно больше,—такъ что оно-то и составляетъ сущность психическаго акта? Если же и при этомъ бываетъ внѣшнее проявленіе—отра- женная реакція въ Формѣ того или другого двигатель- наго акта—то это только вслѣдствіе того, что психика по своей слабости не можетъ удержать въ себѣ всего, и часть возбужденія прорывается наружу. Чѣмъ раз- витѣе психика, чѣмъ она сильнѣе, тѣмъ болѣе будетъ она поглощать въ себя доходящія до нея возбужде- нія и тѣмъ менѣе выпуститъ ихъ наружу. Понятно различіе этого взгляда отъ того, котораго держимся мы, натуралисты. По нашему взгляду въ центральной части рефлекторнаго аппарата тоже происходитъ за- держка доходящихъ до центра возбужденій, но эта задержка существуетъ только для того, что-бы сконцен- трировать силу, дать ей больше мощи, для того, что-бы она въ концѣ концовъ проявилась въ цѣломъ рядѣ дви- женій съ такой силою и съ такою цѣлесообразностью, которая не можетъ быть въ простомъ рефлекторномъ актѣ. А по тому взгляду, котораго возможность я сей- часъ привелъ, по которому психика стоитъ въ про- тивовѣсѣ съ стремленіемъ проявить себя наружу, су- ществуетъ поглощеніе возбужденій въ центрѣ только для самой психики, для самого субъекта, и только вслѣдствіе слабости субъекта, вслѣдствіе слабости пси- хическихъ поглощающихъ силъ будетъ возможно дви- женіе, будетъ возможенъ волевой актъ. Въ этомъ слу- чаѣ идеаломъ психической силы будетъ такая психика,
— 252 — которая все поглощаетъ въ себя, въ которой все вос- принимается субъектомъ и ничего не выражается на- ружу. Основаніемъ для этого взгляда можетъ быть тотъ Фактъ, что вообще чѣмъ развитѣе психика, тѣмъ больше развита вообще и способность задерживать движенія. Мы знаемъ что напр. то горе, которое вы- ражается въ рыданіи, истерическихъ припадкахъ и т. п., вообще менѣе глубоко, чѣмъ то, которое все затаивается въ глубинѣ души; первое часто очень скоро проходитъ, второе—горе глубокихъ натуръ — остается на всю жизнь. Глубина психической дѣятель- ности очень часто находится въ обратномъ отношеніи къ количеству движеній. Вотъ это-то и можетъ заставить сдѣлать предположеніе, не есть-ли вообще двигательное проявленіе—проявленіе слабости психики, недостаточной силы воспріятія? Я говорю „можетъ заставить11, хотя долженъ отмѣ- тить то, что самъ считаю этотъ взглядъ совер- шенно ошибочнымъ; дѣйствительно, способность за- держки тѣмъ сильнѣе, чѣмъ сильнѣе психика, но сама задержка есть двигательный актъ, и если, благо- даря задержкѣ, движеніе не проявляется, то этимъ не уменьшается общая двигательная сила, а только совершенствуется, концентрируется. Но допустимъ, что мы пришли къ тому выводу, что дѣйствительно проявленіе въ дѣйствіи не всегда присуще психикѣ, что проявленіе въ дѣйствіи есть признакъ слабости психики и что слѣдовательно психика можетъ дѣйство- вать и не дѣйствовать. А такъ какъ двигательные акты и составляютъ соеру воли, то это будетъ значить,
— 253 — что волевая сторона можетъ бытъ въ психическомъ актѣ, но можетъ н, не бытъ. Что изъ этого слѣдуетъ? Это значитъ, что воля не является необходимостью для психическаго акта, а психика можетъ бытъ свободна отъ воли. Эта свобода психики отъ воли по своимъ практическимъ примѣненіямъ можетъ быть сведена къ тому, о чемъ трактуется прй разговорѣ о свободѣ воли. Въ самомъ дѣлѣ, если психика можетъ дѣйство вать и не дѣйствовать, то всякія дѣйствія, особенно если они вредны, могутъ быть объяснены слабостью психики, вмѣнены ей въ вину. Дѣло тутъ сводится почти къ тому-же, къ чему свелъ его Н. Я. Гротъ въ своемъ реоератѣ—съ тою разницею, что у него дѣй- ствія личной воли всегда добры и желательны, а по этому, приводимому мною, хотя не раздѣляемому мною, взгляду проявленія воли всегда суть выраженія слабости, но нѣкоторыя изъ этихъ проявленій суть не только вы- раженія обычной слабости психики, но и чрезмѣрной ея слабости, что и дѣлаетъ личность человѣка отвѣтствен- ною за эти проявленія. Приводя возможность этого взгляда, я отмѣчаю, что не раздѣляю его. Однако я не могу сказать, что у меня нашлось-бы очень много научныхъ данныхъ, что- бы опровергнуть его; я не могу держаться его ско- рѣе потому, что онъ мнѣ не симпатиченъ и не симпа- тичны мнѣ тѣ выводы, которые могутъ проистекать изъ него. Въ самомъ дѣлѣ: изъ признанія Факта сво- боды психики отъ проявленія въ двигательномъ актѣ можетъ вытекать цѣлое міросозерцаніе и именно міро- созерцаніе пессимистическое; это мы сейчасъ увидимъ.
— 254 - Если въ психической жизни придавать волевому акту значеніе небезусловной необходимости, а считать, что обнаруженіе субъекта въ видѣ какого-либо дѣйствія есть выраженіе слабости душевныхъ силъ, то въ идеалѣ душевныхъ (или духовныхъ) силъ должно быть полное отсутствіе проявленія этой слабости; идеалъ духовной жизни будетъ поэтому заключаться въ поглощеніи въ себя всего воспринимаемаго. Это будетъ существова- ніе въ себѣ и только для себя,—правда, существованіе необыкновенно глубокое, необыкновенно сознательное и вслѣдствіе этого, можетъ быть, необыкновенно бла- женное. Но при этомъ не будетъ въ этомъ существо- ваніи никакой потребности къ дѣйствію, къ проявленію себя. Это будетъ Нирвана своего рода. Все-же, что составляетъ проявленіе дѣйствія, весь внѣшній міръ, должно по этому воззрѣнію быть результатомъ сла- бости психики, недостаткомъ силы, удерживающей все въ себѣ; внѣшній міръ по этому воззрѣнію долженъ быть проявленіемъ воли, но такъ какъ воля сама по себѣ есть проявленіе слабости, то и всѣ проявленія воли должны носить въ себѣ характеръ этой слабости. Отсюда понятна та доля презрѣнія къ внѣшнимъ яв- леніямъ, которая должна быть у философз съ такимъ міросозерцаніемъ, и понятно стремленіе его къ идеаль- ному существованію безъ внѣшняго проявленія. Таково міросозерцаніе, къ которому мы естественно придемъ, если признаемъ, что въ психической жизни волевые акты суть лишь проявленіе слабости, недостаточ- ности воспринимающей силы субъекта. Къ совершенно иному міросозерцанію придемъ мы, держась того воззрѣ-
— 255 — нія на соотношеніе различныхъ СФеръ психической дѣя- тельности, котораго въ настоящее время держится боль- шинство натуралистовъ. Мы держимся, какъ я говорилъ /же, того воззрѣнія,что черезъ соеру центростремитель- ную доносятся возбужденія, которыя въ Формѣ различ- ныхъ впечатлѣній воспринимаются въ центрѣ. Здѣсь въ центральныхъ аппаратахъ происходитъ громадная рабо- та, благодаря которой, всѣ эти впечатлѣнія превращают- ся въ чувствованія, представленія, понятія и т. п. Подвер- гаясь этому превращенію, они однако не теряютъ сво- его стремленія выйти изъ центра въ центробѣжномъ направленіи, т. е. проявиться во внѣшнемъ дѣйствіи,— напротивъ стремленіе къ проявленію во внѣшнемъ дѣй- ствіи подъ вліяніемъ центральной работы наростаетъ, хотя временно и задерживается, такъ что въ концѣ концовъ дѣйствіе будетъ несравненно больше, чѣмъ первоначальное возбужденіе. Подобно тому, какъ при простомъ рефлексѣ легкое щекотаніе, пройдя сквозь центральный рефлекторный аппаратъ, выразится въ цѣломъ рядѣ движеній,—движеній несравненно болѣе обширныхъ, чѣмъ щекотаніе, бывшее для нихъ стиму- ломъ,—такъ и въ высшихъ психическихъ актахъ проис- ходитъ въ центральной части наростаніе силы, нароста- ніе энергіи. Это наростаніе энергіи при прохожденіи возбужденія черезъ центральные аппараты можно сравнить съ наростаніемъ силы паденія при прохожде- ніи падающаго тѣла съ высоты до земли, съ тою только разницею, что въ нервныхъ актахъ происхо- дитъ наростаніе неравномѣрное, а съ временными за- держками и быстрымъ разряженіемъ накопившейся
— 256 — силы. Въ этой способности увеличивать энергію воз- бужденій, входящихъ въ область душевной соеры, и нужно искать начало активаго проявленія душевной дѣятельности, т. е. воли. Итакъ, благодаря особеннымъ свойствамъ психики, воз- бужденія, вступающія въ ея область, перерабатываясь, пріобрѣтаютъ новый запасъ энергіи для проявленія во внѣшнихъ явленіяхъ и то, что обусловливаетъ, этотъ прибавочный запасъ энергіи будетъ составлять волю. Воля по этому взгляду будетъ, слѣдовательно, составлять непремѣнное, обязательное слѣдствіе психики и воля будетъ тѣмъ больше, чѣмъ будетъ больше психиче- скихъ силъ. Въ идеалѣ психической силы и воля будетъ чрезвычайно велика, слѣдовательно добавокъ энергіи къ внѣшнему стимулу, вызвавшему психическій актъ, будетъ такъ великъ, что внѣшнее возбужденіе будетъ безконечно мало, сравнительно съ безконечно большимъ проявленіемъ воли. Отсюда въ идеалѣ пси- хической силы воля должна отождествляться съ все- могуществомъ, высшимъ творчествомъ. Творчество является по этому міросозерцанію не случайнымъ ак- томъ, а обязательнымъ, непремѣннымъ, связаннымъ съ основными свойствами того, что называется душевною силою. Въ идеалѣ душевной силы, въ высшемъ духѣ, это творчество будетъ равно всемогуществу,—въ болѣе слабыхъ проявленіяхъ душевной силы творчество бу- детъ въ меньшей степени, но оно будетъ и тамъ, какъ проявленіе способности душевной силы давать извѣстный приростъ силы къ той силѣ, которая вхо- дитъ въ нее извнѣ по центростремительнымъ путямъ.
— 257 Чѣмъ больше будетъ психическая сила, тѣмъ больше будетъ и творчество, и наоборотъ. Таково міросозерца- ніе, вытекающее изъ предположенія, что центральный психическій процессъ состоитъ не въ поглощеніи воз- бужденій, доходящихъ извнѣ, въ себя, а въ перера- боткѣ ихъ и добавленіи къ нимъ новаго запаса энергіи для проявленія наружу. Само собою разумѣется, что это міросозерцаніе не- сравненно симпатичнѣе другого —пессимистическаго. Въ противоположность пессимистическому міросозер цанію, по которому проявленія воли суть проявленія слабости психики, здѣсь проявленіе воли является про- явленіемъ силы психики. Идеаломъ перваго является квіетизмъ, идеаломъ второго могучая дѣятельность; пер- вое внушаетъ презрѣніе къ внѣшнему міру, второе воз- буждаетъ энергію, подымаетъ бодрость духа, перераба- тываетъ міръ. Эти преимущества того міросозерцанія, по которому душѣ присуща воля, какъ творческій актъ, конечно заставляютъ держаться за него, хотя-бы и нельзя было строго научно доказать вѣрность исход- наго пункта этого міросозерцанія,—того исходнаго пункта, на который я указалъ, именно, что основнымъ свойствомъ психическаго процесса является наростаніе возбужденія, проходящаго черезъ психическіе центры, а не поглощеніе его. Долженъ впрочемъ сказать, что именно научные Факты говорятъ болѣе за наростаніе, чѣмъ за поглощеніе, слѣдовательно болѣе поддержи- ваютъ теорію творчества. Я очень радъ, что и философы, исходя изъ другихъ соображеній, приходятъ къ этому-же выводу. Л. М.
— 258 — Лопатинъ прямо называетъ волю творческимъ актомъ, съ этимъ согласенъ и Н. Я. Гротъ*). Правда, ихъ точка зрѣнія разнится отъ моей, но общій выводъ изъ ихъ міросозерцанія такой-же. Однако это сходство общихъ выводовъ изъ міросозерцанія заставляетъ меня тѣмъ настойчивѣе указывать на разницу въ воззрѣніяхъ на- шихъ на „свободу'-'- воли. Къ постановкѣ вопроса о свободѣ воли на основаніи того, что мы сейчасъ го- ворили, я теперь и перейду. Итакъ, въ результатѣ нашихъ разсужденій мы полу- чили два воззрѣнія на отношеніе воли къ психикѣ; *) Позволю себѣ замѣтить почтенному автору этой статьи, что онъ здѣсь напрасно упоминаетъ мое имя, да—полагаю—и имя Л. М. Лопатина. Говоря о свободѣ воли, мы называемъ не самую волю творческимъ актомъ, а лишь извѣстныя дѣйствія ея. Недоразумѣніе происходитъ отъ того, что С. С. Корсаковъ, не признавая волю дѣятелемъ и причиною дѣйствій, постепенно отождествляетъ волю съ ея „внѣшними проявленіями", т. е. движеніями, отчего и получаетъ возможность говорить о свободѣ „психики" (т. е. по нашему духовной дѣятельности человѣка) „отъ воли". Для насъ, философовъ, этотъ языкъ непонятенъ, ибо удержаться отъ внѣшнихъ проявленій наше духовное начало можетъ только какъ во.ія, или какъ дѣятельное на- чало, могущее свободно дѣйствовать или не дѣйствовать. „Творчес- кіе акты" С. С. Корсакова не имѣютъ ничего общаго съ нашими творческими актами воли, такъ какъ С. С. разумѣетъ подъ этими словами лишь Физіологическія и Физическія движенія, производи- мыя нервно-мышечнымъ аппаратомъ, а мы разумѣемъ внутреннія и ещё независимыя отъ Физіологическаго аппарата дѣйствія духа. Стало быть, рѣчь можетъ идти только о тождествѣ „выраженій", а никакъ не „выводовъ". Я. Гротъ.
— 259 — исходнымъ пунктомъ перваго было то, что психика можетъ быть свободна отъ воли, т. е. отъ обнаруженія себя во внѣшнихъ дѣйствіяхъ, и обнаруженіе есть ре- зультатъ слабости ея, неспособности сдержать внѣш- няго проявленія; исходнымъ пунктомъ второго слу- житъ то, что внѣшнее проявленіе есть непремѣнное слѣдствіе психической силы, воля есть ея необходи- мая принадлежность. Можно-ли говорить о свободѣ воли въ абсолютномъ смыслѣ слова при томъ или при другомъ воззрѣніи? По моему мнѣнію рѣшительно невозможно. Если предполагать, что воля не необходимо связана съ пси- хикой, что волевые акты суть проявленія слабости психической силы, то какъ я уже указывалъ, до нѣко- торой степени можно по дѣйствіямъ человѣка судить о силѣ его психики. Практически это по отношенію ко многому можетъ сводиться къ тому, что обусло- вливается предположеніемъ существованія свободы воли. Въ самомъ дѣлѣ, если психическія силы будутъ попускать волю проявляться чрезмѣрно дурно, то это будетъ указывать на слабость психики и будетъ обу- словливать рядъ мѣропріятій для устраненія вреда, причиняемаго этою слабою душевною силою другимъ людямъ. Однако собственно существованія свободы воли при этомъ допустить невозможно, такъ какъ воля при этомъ дѣйствуетъ въ силу необходимости, да и психическія силы удерживаютъ волю по мѣрѣ своей мощи, а не по мѣрѣ хотѣнія. Точно также и при томъ міровоззрѣніи, по которому воля является необходи- мою стороною психики, гдѣ подъ волей разумѣется
— 260 — своего рода творческій актъ, свободы воли быть не можетъ; воля и здѣсь дѣйствуетъ въ силу необходимости, такъ какъ она должна дѣйствовать, иначе она не бы- ла-бы волей. Можно говорить о силѣ и слабости прояв- ленія творческаго акта въ различныхъ случаяхъ, у различныхъ личностей, но никакъ не о свободѣ воли, потому что дѣйствовать или бездѣйствовать по своему почину она не можетъ. Въ этомъ мой взглядъ суще- ственно расходится со взглядомъ Л. М. Лопатина и Н. Я. Грота. Такимъ образомъ я представилъ нѣсколько опытовъ постановки вопроса о свободѣ воли и пришелъ къ за- ключенію, что только при одной постановкѣ можно прійтй къ признанію за человѣкомъ обладанія свободою воли, но свободою очень относительной и условной, — именно если смотрѣть на свободу воли какъ на воз- можность для воли цѣльной личности освобождаться отъ стѣсненія, встрѣчаемаго со стороны отдѣльныхъ влеченій. При всякой другой постановкѣ вопроса-сво- боды воли нѣтъ и не можетъ быть. С. Корсаковъ.
V. ПОНЯТІЯ ВОЛИ И СВОБОДЫ воли. Положенія А. А. Токарскаго. і) Вопросъ о волѣ долженъ рѣшаться въ предѣлахъ психологіи. 2) Вопросъ о свободѣ воли рѣшается разсмотрѣ- ніемъ воли по ея сущности. 3) Центромъ тяжести этого вопроса является не то или другое опредѣленіе термина свобода, не—зависи- мость воли отъ предшествующихъ явленій, которыя представляются ея причинами, и не особенность ха- рактера обусловливающихъ направленіе дѣятельности воли причинъ, — но исключительно то, можетъ-ли воля сама быть разсматриваема какъ причина. При разсмотрѣніи вопроса на указанныхъ основа- ніяхъ, мы встрѣчаемся съ слѣдующими соображеніями: 4) Воля есть исключительно психическое явленіе. Какъ таковое она есть извѣстное состояніе сознанія, извѣстное специфическое ощущеніе, сопровождающее двигательные акты, происходящіе въ организмѣ чело-
— 262 - вѣка. Не существуетъ опредѣленныхъ указаній на су- ществованіе такого ощущенія у другихъ животныхъ. 5) Разсматривая дѣятельность человѣка какъ ре- флексъ на внѣшнія возбужденія, мы находимъ, что воля появляется только въ заключительномъ звенѣ ре- флекторнаго акта, въ двигательной его части, такъ какъ предшествующіе ассоціаціонные процессы, созна- ваемые нами какъ выборъ, борьба мотивовъ, опредѣ- леніе цѣли и пр., представляютъ собою не выраженіе воли собственно, но выраженіе разума. Воля-же высту- паетъ въ сознаніи человѣка дѣятелемъ только тогда, когда дѣло касается исполненія какого-либо акта. б) Такимъ образомъ воля возникаетъ только въ тѣхъ случаяхъ, гдѣ мы имѣемъ вполнѣ законченный рефлек- торный актъ. 7) Неизбѣжность развитія этого акта, его совершен- ная зависимость отъ характера внѣшняго возбужденія и внутреннихъ условій даннаго организма не исклю- чаетъ однако ощущенія его исключительной связи съ психическими явленіями, сознаваемыми какъ мотивы и усилія, при чемъ эта связь разсматривается какъ зави- симость. 8) Причина этого заключается въ томъ, что до со- знанія доходитъ только часть процессовъ, входящихъ въ составъ рефлекторнаго акта, даже послѣ того, какъ внѣшнее возбужденіе, пройдя периферическіе пути, вступило въ центральную нервную систему,—что зави- ситъ отъ условій возникновенія сознанія вообще,—и сознательными дѣлаются только тѣ процессы, кото- рые, будучи достаточно интенсивными, представляютъ
— 263 — собою если не безостановочное, то во всякомъ случаѣ поступательное распространеніе первоначальнаго воз- бужденія, стремящагося выразиться въ дѣйствіи. 9) Такимъ образомъ воля, являясь только субъек- тивной стороной явленія, представляетъ собою пси- хическій эквивалентъ Физіологическаго процесса. Это есть ощущеніе дѣйствія, но не часть и не причина его. іо) Вслѣдствіе этого вездѣ, гдѣ мы находимъ дѣйст- віе человѣка, мы находимъ и волю, если только рѣчь не идетъ о разстройствахъ сознанія или о простыхъ Физіологическихъ рефлексахъ. и) Воля неотдѣлима отъ дѣйствія. Вслѣдствіе того, что непосредственно сознаваемы человѣкомъ могутъ быть только тѣ изъ его внутреннихъ состояній, кото- рыя принимаютъ характеръ психическихъ явленій, воля,—это ощущеніе дѣйствія,—является въ сознаніи единственнымъ представителемъ происходящаго измѣ- ненія, безъ котораго дѣйствіе въ его субъективномъ значеніи не можетъ быть мыслимо. При этомъ суще- ственно важный Фактъ заключается въ томъ, что при- сутствіе воли обнаруживается въ сознаніи уже въ то время, когда Физіологическій процессъ происходитъ еще въ центральныхъ частяхъ нервной системы, такъ что заключительные двигательные акты сознаются какъ явленіе послѣдующее, чѣмъ и обусловливается предпо- ложеніе, что воля и дѣйствіе относятся между собою какъ причина и слѣдствіе. 12) Такимъ образомъ, взглядъ на волю какъ на при- чину дѣйствія представляетъ собою продуктъ непо- средственнаго сознанія.
- 264 - 13) То-же надо сказать и о свободѣ воли. Разъ че- ловѣкъ принялъ волю за причину дѣйствія, т. е. такъ же обратно существующему позналъ дѣйствительныя отношенія, какъ это произошло относительно изобра- женія предметовъ на сѣтчаткѣ,—воля осталась явле- ніемъ безпричиннымъ, что тѣмъ болѣе кажется естест- веннымъ, что воля есть явленіе возникающее въ соз- наніи впервые. 14) Въ этомъ лежитъ причина того, что взглядъ на волю, какъ на свободнаго дѣятеля встрѣчается уже на низшихъ ступеняхъ развитія человѣка, представляя собою продуктъ наивнаго міросозерцанія, согласно ко- торому человѣкъ принималъ міръ такимъ, какимъ онъ отражался въ его сознаніи. 15) Сохраненіе непосредственнаго сознанія внутрен- ней свободы у современнаго человѣка, даже на высо- кой ступени интеллектуальнаго развитія, обусловли- вается тѣмъ, что результаты опыта и науки, измѣняя знаніе и пониманіе явленій, не касаются совершенно ощущеній, которыя, видоизмѣняясь количественно по мѣрѣ измѣненія Физической организаціи человѣка, по характеру и сущности остаются одинаковыми у совре- меннаго человѣка и у первобытнаго дикаря. іб) Указаніе на непосредственное сознаніе не мо- жетъ имѣть значенія доказательства въ вопросѣ о волѣ, такъ какъ такое сознаніе и воля, какъ нераз- рывно соединенныя между собою психическія явленія, должны подвергаться анализу одновременно. При этомъ вопросъ о значеніи непосредственнаго сознанія
— 265 — цѣликомъ входитъ какъ составная часть въ вопросъ о волѣ. 17) Вслѣдствіе этого взглядъ на волю, исходящій изъ данныхъ непосредственнаго сознанія, грѣшитъ без- доказательностью, такъ какъ исходный пунктъ доказа- тельства полагается въ предѣлахъ самаго вопроса. 18) Такимъ образомъ мы приходимъ къ заключенію, что воля не только не свободный дѣятель, но и не дѣятель вообще. ід) Отрицаніе свободы воли не имѣетъ ничего об- щаго, съ Фатализмомъ, такъ какъ послѣдній не предпо- лагаетъ творчества, какъ условія возникновенія новыхъ явленій и какъ элемента случайности. 20) Разсмотрѣніе творческихъ актовъ не относится прямо къ вопросу о волѣ, такъ какъ творчество есть продуктъ дѣятельности ассоціаціоннаго аппарата, слѣдо- вательно относится къ проявленіямъ разума, конечно въ той своей части, которая возвышается до степени сознательныхъ психическихъ актовъ. 21) Нравственныя ученія, явившіяся на сравни- тельно высокой ступени развитія человѣка, встрѣтили взглядъ на волю какъ на самостоятельнаго дѣятеля, основанный на непосредственномъ сознаніи, уже гото- вымъ, почему этотъ взглядъ и вошелъ въ эти ученія, какъ предполагаемое постоянное условіе дѣятельности человѣка. 22) Между тѣмъ проявленія воли и проявленія нрав- ственности не имѣютъ между собою никакой внутрен- ней связи. Нравственная оцѣнка дѣйствій производится исключительно чувствомъ человѣка и не можетъ измѣ-
— 266 — няться въ зависимости отъ того или другого взгляда на психическую дѣятельность. 23) Мнѣніе, что отрицаніе свободы воли есть отри- цаніе возможности совершенствованія человѣка и пред- ставляетъ даже препятствіе къ совершенствованію, от- нимая точку опоры для предъявленія человѣку извѣст- ныхъ требованій, основано на глубочайшемъ недоразу- мѣніи, такъ какъ всѣ педагогическія и исправительныя мѣры имѣютъ дѣйствительное основаніе именно въ не- свободѣ воли и сохраняютъ практическое значеніе только въ' соотвѣтствіи съ Фактомъ зависимости дѣйст- вій человѣка отъ внѣшнихъ вліяній, имѣя своей зада- чей не прямо усилить извѣстное побужденіе, но прежде всего измѣнить содержаніе сознанія человѣка, внести новыя цѣли и обусловить этимъ возможность ряда правильныхъ дѣйствій. 24) Такимъ образомъ отрицаніе свободы воли не только не умаляетъ значенія идей истины, добра и красоты, но напротивъ придаетъ имъ новое, чрезвы- чайное значеніе: именно, будучи выражены съ надле- жащей полнотою и ясностью, такъ что онѣ могутъ быть отчетливо восприняты человѣкомъ, эти идеи дѣлаются частью содержанія сознанія и обнаружи- ваютъ свое вліяніе на дѣйствія съ роковою неизбѣж- ностью, если ихъ относительное количество не очень ничтожно въ сравненіи съ идеями другого характера и если не существуетъ непреодолимыхъ препятствій къ ихъ обнаруженію со стороны организаціи или со стороны внѣшнихъ условій.
- 267 — 25) Вопросъ объ отвѣтственности человѣка за со- вершаемыя имъ дѣйствія не находится въ прямой связи съ вопросомъ о волѣ и, вытекая изъ логически образованнаго понятія, не можетъ быть обоснованъ психологически. 26) Приведенныя соображенія относятся къ волѣ какъ къ понятію исключительно психологическому и не имѣютъ въ виду философской точки зрѣнія, стре- мящейся обобщить понятіе воли и отождествить его съ понятіемъ мірового двигателя или съ понятіемъ жизни вообще или, болѣе частнымъ образомъ, съ по- нятіемъ психической силы, причемъ именемъ воли обозначается то неизвѣстное намъ условіе, которое дѣлаетъ возможнымъ движеніе или жизнь вообще или психическую жизнь въ частности. Притомъ эти сооб- раженія касаются вопроса о волѣ только въ главнѣй- шихъ чертахъ, такъ какъ болѣе подробный ана- лизъ волевого акта возможенъ только при совокуп- номъ разсмотрѣніи сознанія, разума и воли, т. е. при разсмотрѣніи всей психической дѣятельности. А. А. Токарекій.

VI. КЪ ВОПРОСУ О СВОБОДЪ воли. П. Е. АСТАФЬЕВА, ДѢЙСТВИТ. ЧЛЕНА ПСИХОЛОГИЧЕСКАГО ОБЩЕСТВА.

КЪ ВОПРОСУ О СВОБОДѢ воли. Саи>а Гшаііз тоѵеі поп зесипсіит зиит еззе геаіе; зе<1 зесигкіит зиит еззе со§пііит (схоластическій афоризмъ). I. Тѣсно связанный со всѣми, безъ исключенія, основ- ными понятіями Философскаго міровоззрѣнія, на кото- рыхъ строятся и спекулятивныя и нравственныя и нрав- ственно-религіозныя теоріи, слагающія послѣднее,— придавая своимъ рѣшеніемъ этимъ теоріямъ и то или другое направленіе, и тотъ или иной смыслъ въ цѣ- ломъ міровоззрѣніи,—„вопросъ о свободѣ воли14 въ себѣ одномъ, какъ въ Фокусѣ, отражаетъ всѣ вопросы, со- мнѣнія, недоумѣнія и заблужденія, черезъ которыя проходила философскэя мысль въ исторіи каждой от- дѣльной ФИЛОСОФСКОЙ дисциплины порознь. Въ этомъ отношеніи взглядъ того или другого Философа на сво- боду воли можетъ служить характеристикой всей его системы и пробнымъ камнемъ ея важнѣйшихъ досто- инствъ и недостатковъ. Въ этомъ-же отношеніи и ис-
— 272 — торія вопроса о свободѣ воли, несмотря на болѣе позднее, сравнительно съ другими основными вопро- сами философіи, возникновеніе его во времени, пред- ставляется особенно поучительною. Возникъ вопросъ этотъ, спеціализировавшись въ свою настоящую Фор- му (о свободѣ, какъ отрицаніи необходимости), выдѣ- лившись изъ общаго метафизическаго вопроса объ ос- новахъ бытія и дѣйствія вообще,—уже только въ сред- ніе вѣка. Къ этой спеціализаціи вопроса о свободѣ человѣческой воли, къ выдѣленію его изъ общаго мета- физическаго вопроса о послѣднихъ основахъ бытія и дѣйствія, произведшіе это выдѣленіе Отцы Церкви и моралисты были подвинуты не спекулятивнымъ, обще- метафизическимъ, но главнымъ образомъ нравственно-ре- лигіознымъ интересомъ, — стремленіемъ выяснить себѣ значеніе нравственной свободы въ человѣческихъ поступ- кахъ и ея отношенія къ этически-религіознымъ поня- тіямъ о Богѣ, какъ міроправителѣ, о благодати, пред- опредѣленіи, основаніи нравственнаго закона и т. п. Этотъ мотивъ—нравственный и религіозно-нравствен- ный — въ дальнѣйшей- разработкѣ вопроса о свободѣ воли получалъ всё болѣе и болѣе преобладающее зна- ченіе, придавая и самому изслѣдованію все болѣе и болѣе спеціально-этическій характеръ и отдѣляя его постепенно отъ его метафизическихъ и психологичес- кихъ корней. Вмѣстѣ съ тѣмъ и самая спеціальная раз- работка вопроса постепенно переходила, какъ-бы по праву, въ вѣдѣніе богослововъ и моралистовъ, прини- мая вмѣстѣ съ тѣмъ въ цѣлыхъ системахъ спекулятив- наго міровоззрѣнія характеръ кэкого-то второстепен-
- 273 — наго эпизода, кое-какъ принаровливаемаго отнынѣ къ строю цѣлой системы, но не имѣющаго уже по себѣ рѣшающаго, и опредѣляющаго самый этотъ строй значенія. Такой ходъ судебъ вопроса о свободѣ воли одина- ково вредно, по нашему убѣжденію, отразился и на цѣлыхъ спекулятивныхъ системахъ міра и на спеціаль- номъ вопросѣ о свободѣ воли—ошибочно, какъ мы ду- маемъ, спеціализованномъ. Въ первыхъ онъ явился одною изъ важнѣйшихъ причинъ весьма существен- ной (и общей почти всѣмъ системамъ новаго міра) односторонности, неполноты и слѣдовательно оши- бочности. Эта односторонность и неполнота яви- лись’ естественнымъ послѣдствіемъ изъятія изъ области спекулятивныхъ метафизическихъ началъ (а вмѣстѣ съ тѣмъ и устраненія изъ всей системы міра) начала дѣятельной силы, единственною вѣдомою намъ Формою которой (и только во внутреннемъ опытѣ вѣдомою) является именно воля. На мѣсто этого понятія дѣя- тельной, нѣчто изъ себя полагающей силы, отнынѣ въ міровоззрѣніяхъ все рѣшительнѣе ставится заимство- ванное изъ міра объектовъ, т. е. опредѣленныхъ въ пространствѣ состояній сущаго, понятіе движенія — ни- чего изъ себя не полагающаго, но лишь пере- дающагося, неизмѣнно сохраняющагося равнымъ себѣ въ безконечномъ рядѣ смѣняющихся состояній своихъ, которыя точно опредѣлены и во времени и въ про- странствѣ. Смѣна объективно-опредѣленныхъ состояній, въ кото- рыхъ выражается неизмѣнно равное себѣ, ничего не
— 274 — творящее, не растущее и не убывающее, но лишь разно- образящееся въ Формахъ своего проявленія въ простран- ствѣ и времени движеніе,—вотъ чѣмъ замѣняется отнынѣ для спекулятивной философіи „дѣятельная сила44. Поня- тію начала творческаго здѣсь уже нѣтъ мѣста. Нѣтъ мѣста болѣе и для совпадающаго съ нимъ понятія са- моопредѣленія. Мысль отнынѣ ищетъ въ той смѣнѣ объективныхъ состояній, какою представляется ей весь міръ, лишь выраженія равнаго себѣ, неизмѣнно опредѣленнаго и вѣчно-сохраняющагося движенія, ко- торое въ этой смѣнѣ проявляется. — Въ виду этой задачи, она сводитъ всякую послѣдующую совокупность состояній на предшествующую, показывая въ первой— лишь продолженіе или преобразованіе второй, безъ всякаго измѣненія въ самомъ выражающемся въ нихъ, вѣчно себѣ равномъ движеніи. Всякое отдѣльное состоя- ніе и всякая совокупность состояній постигаются здѣсь лишь какъ точное продолженіе, повтореніе движенія или энергіи, выразившихся въ другомъ предшествующемъ состояніи, или совокупности состояній.—Все сущее въ этомъ мірѣ „явленій движенія11 получаетъ отнынѣ опре- дѣленность свою для мысли только изъ другого и черезъ другое, а не изъ себя,—есть дѣйствіе внѣ его лежащей опредѣленной причины. Только въ данной опредѣлен- ности причинъ (какъ состояній движенія) лежитъ основа- ніе опредѣленности дѣйствій (другихъ состояній движе- нія), и этотъ законъ причинной связи (въ иной Формѣ выра- жаемый, какъ законъ „сохраненія энергіи41,элементарнѣй- шее проявленіе котораго представляетъ инерція) не тер- питъ никакого исключенія въ томъ мірѣ, изъ котораго
— 275 — устранено начало дѣятельной силы, замѣненное сохра- няющимся неизмѣнно движеніемъ. Въ этомъ мірѣ (безъ дѣятельной, творческой силы, безъ самоопредѣленія), въ которомъ послѣдующее есть только продолженіе, преобразованіе предше- ствующаго, событія совершаются точно такъ-же какъ и мысли слѣдуютъ одна изъ другой въ логическомъ мышленіи, въ которомъ основаніе заключенія должно всецѣло содержаться уже въ посылкахъ. Всѣ элементы перваго даны уже въ послѣднихъ и весь процессъ ло- гическаго построенія есть собственно лишь процессъ измѣненія въ терминахъ, но не положеніе чего-либо дѣйствительно новаго, каковое, если-бы оно и явилось, было-бы признано не имѣющимъ достаточныхъ основа- ній. Какъ въ мірѣ логической, отчетной мысли царитъ безъизъятно законъ достаточнаго основанія, такъ въ мірѣ объективно сущаго царитъ законъ причинной связи. Разница только въ томъ, что говоря о логическомъ мы- шленіи трудно забыть (хотя бываетъ съ мыслителями и это),-*) что здѣсь самое построеніе (геометрическое, алгебраическое или Формально-логическое), приводя- щее слѣдствіе къ его основаніямъ, или выводящее первое изъ послѣднихъ, есть результатъ дѣятельно- сти субъекта, преслѣдующаго въ своихъ комбинаціяхъ представленій, понятій, сужденій еіс. свои собственныя *) Примѣръ—система Гегеля, для которой и макрокосмъ и ми- крокосмъ суть лишь продуктъ діалектическаго саморазвитія идеи (первоначально—понятія), осуществляющагося безъ всякаго носи- теля ея, субъекта.
— 276 - опредѣленныя цѣли (отчетность мысли, доказатель- ность и проч.). Въ мірѣ-же объективно-сущемъ та- кого дѣятельнаго субъекта, дѣятельность котораго ле- жала-бы въ основѣ представляемой этимъ міромъ смѣны состояній, не требуется. Мѣсто такого субъекта зани- маетъ здѣсь движеніе,—котораго нельзя назвать дѣятель- нымъ уже потому, что оно, будучи разъ дано, только продолжается и, преобразуясь, неизмѣнно сохраняется. Для этою міра представляются такимъ образомъ, вмѣстѣ съ устраненіемъ изъ него понятія дѣятельной силы, чуждыми нетолько понятія творчества и самоопредѣле- нія, но и понятіе субъекта, дѣятеля. —Остаются только состоянія и ихъ отношенія. Чистый „Феноменизмъ" (въ родѣ напр. міровоззрѣнія Д. Ст. Милля съ его теоріей „постоянныхъ возможностей ощущенія1-1, имѣющихъ за- мѣстить и духъ и матерію) былъ - бы наиболѣе точ- нымъ выраженіемъ этого міровоззрѣнія, принимающаго въ соображеніе все, кромѣ данной во внутреннемъ опытѣ дѣятельной силы, воли. Конечно, съ точки зрѣ- нія подобнаго міровоззрѣнія—о волѣ, какъ дѣятельной (опредѣляющей себя, а не передающей только далѣе сообщенную ей отвнѣ, опредѣленную не ею энергію) свободной силѣ, или вовсе не можетъ быть рѣчи, (воля должна въ немъ вовсе отрицаться), — или-же воля, съ ея самоопредѣленіемъ, должна быть отнесена въ об- ласть, лежащую внѣ тѣхъ предѣловъ, гдѣ происходятъ движенія, гдѣ совершается смѣна состояній, явленій, т. е. въ область недоступнаго никакому опыту (ни внѣшнему, ни внутреннему), но только умопостигаемаго (интеллигибельнаго) міра. Первый исходъ представля-
- 277 — ютъ намъ пантеизмъ, матерьялизмъ, позитивизмъ и всѣ безчисленныя разновидности чисто-механическаго міро- воззрѣнія (напр. и Гербартіанизмъ); второй — ученія о такъ называемой трансцендентальной свободѣ, круп- нѣйшими представителями котораго въ новое время яв- ляются Кантъ, Шеллингъ и Шопенгауэръ. Повліявъ, — какъ мы теперь только указали, а въ дальнѣйшемъ изложеніи надѣемся съ достаточною пол- нотою выяснить, — совершенно опредѣленно на харак- теръ и направленіе системъ спекулятивной философіи новаго времени въ ихъ цѣломъ, — отдѣленіе вопроса о свободѣ воли отъ общаго метафизическаго вопроса о началахъ бытія и спеціализація его въ области нравственно-религіозныхъ вопросовъ (или по край- ней мѣрѣ подчиненіе изслѣдованій о свободѣ воли ис- ключительно руководительству этическихъ мотивовъ) еще рѣшительнѣе отразились на судьбахъ самого этого спеціальнаго вопроса. Въ отношеніи общаго разви- тія философіи въ новое время это отдѣленіе мо- жетъ еще повидимому подтверждать правило, что „нѣтъ худа безъ добра1'1, такъ какъ оно по крайней мѣрѣ способствовало выясненію существеннѣйшей противо- положности свободы — необходимости, котораго еще не знала древность, противополагавшая лишь опредѣ- леніе отвнѣ — самоопредѣленію*), или случай, судьбу 1 Ни о логической возможности, ни о психологической дѣй- ствительности этого самоопредѣленія не ставилось вопроса, не формулировалось и сомнѣнія. Ср. Аристотелево опредѣленіе „сво- боднаго“ въ сіе апіта.
- 278 (Ыит)—личному, намѣренному въ дѣйствіяхъ Но- нельзя утѣшать себя тѣмъ-же въ отношеніи рѣшенія спеціальнаго вопроса о свободѣ или несвободѣ воли. Здѣсь можно смѣло утверждать, что подчиненіе из- слѣдованія вопроса исключительно этическимъ моти- вамъ и передача его въ спеціальное вѣдѣніе богосло- вовъ, моралистовъ и даже (какъ это ни странно!) юри- стовъ, — не привели ни къ чему, кромѣ почти безна- дежной запутанности, произвола и широчайшаго про- стора всяческой софистикѣ какъ въ постановкѣ, такъ и въ разрѣшеніи вопроса. Иначе и не могло быть. Съуженный въ спеціально-эти- ческій, или даже юридическій,—метафизическій вопросъ такой громадной важности, какъ вопросъ о природѣ воли, дѣятельной силы, субъекта, конечно не могъ быть не- только правильно рѣшенъ, но и правильно поставленъ. Человѣчество, къ счастію, ищетъ опоръ для своей дѣйствительной нравственной жизни въ своемъ соб- ственномъ духѣ, въ его вѣчныхъ, не сочиненныхъ жизненныхъ началахъ, не выжидая сочиненія и обна- родованія той или другой „системы этикии. „Постулатъ1,1 той или другой изъ многихъ нравственныхъ системъ, ка- кимъ является въ этихъ изслѣдованіяхъ свободная воля **) конечно не можетъ никогда занять въ мысли мѣсто на ряду съ такими основными понятіями, заправляющими ’) Ср. ТгепйеІепЬиг^ „СеЬег ЕгеіЬеіі и. Моі1шепс1і§кей“ у древнихъ. **) И должна являться по этическому характеру этихъ системъ, какъ системъ, обнимающихъ нормы должнаго или желательнаго, а не законы сущаго.
— 279 всей умственною жизнью человѣка, какъ понятія при- чины и дѣйствія, основанія и слѣдствія и т. п. Тѣмъ болѣе не можетъ онъ ограничить или побѣдить эти понятія, оказавшись съ ними въ непримиримомъ про- тиворѣчіи. „Постулатъ0, всегда уступитъ мѣсто этимъ понятіямъ. Нерестроиватъ-же всю систему міра согла- сно требованіямъ того или другого постулата, осо- бенно если послѣдній условенъ и ограниченъ,—не все- общъ,—конечно не менѣе рискованно и смѣшно, какъ и пытаться примѣнить къ дѣлу методъ, изобрѣтенный членомъ знаменитой Фантастической Свифтовой „ака- деміи прожектеровъ0, для стройки домовъ, начиная не съ Фундамента, а съ крыши. Комичны безспорно были- бы для серьезнаго мыслителя какая-нибудь „система міра утилитаризма11, или „система міра альтруизма0, и т. п.; но еще несравненно смѣшнѣе и нелѣпѣе звучали- бы для него „теорія начала дѣятельной силы Магде- бургскаго права0, или „теорія творческаго начала и механизма итальянскаго уголовнаго права0, построен- ная съ точки зрѣнія этихъ „правъ0, въ серьезномъ убѣжденіи, что этимъ путемъ дѣйствительно создаются теоріи дѣятельной творческой силы или механизма, т. е. цѣлыя системы міра! А между тѣмъ, произвольно и насильственно вы- рванный изъ своей родной метафизической почвы и подчиненный спеціально-богословской, этической и даже (особенно часто — въ наше время) юриди- ческой точкѣ зрѣнія, — вопросъ о волѣ, дѣятельной силѣ, субъектѣ дѣйствій, настоятельно требуетъ отъ изслѣдователя,—въ силу своего значенія для всѣхъ
— 280 — областей цѣльнаго міровоззрѣнія.—непремѣннаго введе- нія того или другого рѣшенія своего въ цѣлую систему этого міровоззрѣнія. Приходится, для этой цѣли, или перестраивать все міровоззрѣніе съ спеціально этиче- ской, богословской или юридической точекъ зрѣнія, создавать напр. „спеціально-протестантскую11, метафи- зику, или систему міра*)-,—или-же подводить входящія въ задачу вопроса© свободѣ воли понятія „воли“, „субъ- ектаи, „дѣятельной силы1,1, подъ категоріи одного изъ существующихъ уже спекулятивныхъ міровоззрѣній безъ всякой критики послѣднихъ. А это значитъ, —какъ видно изъ предшествующаго,— ни болѣе ни менѣе какъ: под- водить понятія воли, дѣятельной силы, субъекта, само- опредѣленія—подъ понятія такого міровоззрѣнія, нача- лами котораго, благодаря самому уже Факту выдѣленія изъ него вопроса о свободѣ воли какъ спеціально эти- ческаго, заранѣе отрицаются и „воля“ и „дѣятельная сила11... Задача эта безспорно столько-же неразрѣ- шима, сколько и задача — начинать построеніе мета- р Каждому, знакомому съ обширной литературой вопроса о сво- бодѣ воли въ Германіи, бросалось конечно въ глаза, какіе яркіе слѣды оставило на ея произведеніяхъ, и въ метафизической и въ этической части ихъ, характерное ученіе Лютера сіе зегѵо агЬі- ітіо, о несущественности дѣянія въ дѣлѣ спасенія и о случайности нравственнаго характера дѣянія, о благодати, какъ случайномъ счастіи (пісЫ теіпе Ткаі, зопсіегп теіп С’ійск), и т. д. Ученіе эю договорилось въ кальвинизмѣ до самаго мрачнаго и отчаяннаго сво- его выраженія и рѣзко отличается отъ ученія православной церкви, какъ это послѣднее изложено напр. въ Посланіи (исповѣ- даніи) восточныхъ патріарховъ.
— 281 физики съ юридическихъ или этическихъ Формулъ, или постройку дома съ крыши. Понятно, какая неразрѣшимая путаница понятій дол- жна была роскошно разростись на почвѣ столь не- возможной постановки вопроса. Путаница эта, характе- ристикѣ и раскрытію которой посвящены ближайшія страницы этого разсужденія, достигла въ наше время, послѣ почти тысячелѣтней разработки вопроса, такой сложности и такихъ размѣровъ, что приводитъ въ от- чаяніе даже сильнѣйшіе и искреннѣйшіе умы. Нетоль- ко скептики и сторонники позитивизма и Феноменизма *), но даже мыслители, серьезно преданные метафизикѣ и искренно ждущіе отъ нея вѣрныхъ отвѣтовъ на всякіе „проклятые вѣчные вопросы'1, признаютъ въ наши дни этотъ вопросъ о свободѣ воли для научной мысли навсег- да неразрѣшимымъ, и въ отношеніи его считаютъ неиз- бѣжнымъ для человѣчества ограничиться разъ навсегда „вѣрованіемъ сердца11 или несомнѣнностью „нравствен- наго постулата14. Таковы напримѣръ, въ Германіи — Л'ртце, или у насъ одинъ изъ глубочайшихъ русскихъ мыслителей, Ю. Ѳ. Самаринъ. Но конечно твердо вѣрить въ свободу воли въ своей живой нравствен- ственной дѣятельности, отрицая въ то - же время и волю и дѣятельную силу субъекта въ своемъ теоретическомъ міровоззрѣніи,—исходъ слишкомъ бо- *) Которымъ, для полной послѣдовательности, собственно долж- но-бы о волѣ съ ея свободой или несвободой вовсе не творитъ, устраняясь отъ участія въ спорѣ, такъ какъ понятіе „дѣятельной силы" ими въ поинципѣ отрицается.
— 282 — лѣзненный, отчаянный даже для нашего глубоко-боль- ного современнаго человѣчества, давно лишившагося внутренней гармоніи и цѣльности мысли. Нужно попы- таться распутать вѣками запутанный клубокъ недоумѣ- ній и ошибокъ, представляющійся намъ результатомъ исторіи вопроса о свободѣ воли,—какъ-бы задача эта ни казалась на первый взглядъ трудно выполнимою. А этотъ клубокъ, дѣйствительно, очень запутанъ, хотя концы его и не достаточно скрыты вглубь для того, чтобы его приходилось разрубать, рѣшительно отказав- шись отъ надежды распутать. Недоумѣніе,—и недоумѣніе колоссальное,—встрѣчается здѣсь уже съ перваго-же шага и сразу-же даетъ намъ въ руки руководящую нить. Это недоумѣніе — въ самомъ названіи вопроса, въ самомъ вопросѣ о свободѣ воли какъ-бы предполагаю- щемъ, что воля, если она есть, если мы ее разъ допу- стили, можетъ быть—или свободна, или несвободна. Какъ мы постараемся показать въ дальнѣйшемъ изложеніи, всѣ изслѣдователи вопроса о свободѣ воли, отрицавшіе эту свободу (а за ними — несомнѣнное превосходство строгой послѣдовательности въ развитіи своей мысли, хо- тя и мысли односторонней), отрицаютъ собственно не эту спорную будто-6ы свободу, но отрицаютъ самую волю,—са- му дѣятельную, что-либо изъ себя полагающую (а не передающую и сохраняющую сообщенное ей отвнѣ опредѣленіе) силу, отрицаютъ самого субъекта, какъ дѣятеля. И воля у нихъ обращается въ равнодѣйствую- щую механической борьбы представленій, чувствованій, мотивовъ и т. п., являющуюся только выраженіемъ, преобразованіемъ, сохраненіемъ и продолженіемъ энер-
283 — гій, данныхъ въ тѣхъ-же состояніяхъ представленія, чув- ствованія, желанія и т. и,— Она обращается изъ „дѣятель- ной силы1* въ „продолжающееся и сохраняющееся въ своихъ преобразованіяхъ движеніе1*. При этомъ сведе- ніи воли, какъ дѣятельной силы, на сообщаемое и со- храняющееся неизмѣнно себѣ равнымъ движеніе,—ни- сколько не затрудняются тѣмъ соображеніемъ, что воля, какъ дѣятельная сила, дана (если она вообще дана сознанію, а не есть результатъ искусственнаго по- строенія) только во внутреннемъ опытѣ,—а сохраняю- щееся въ смѣнѣ опредѣленныхъ состояній опредѣлен- ное движеніе дано только во внѣшнемъ опытѣ (съ его необходимою Формою—пространствомъ). Отождествивъ волю, дѣятельную силу, съ заимствованнымъ изъ міра объектовъ (а не изъ субъекта) движеніемъ, неизмѣнно себѣ равнымъ въ смѣнѣ своихъ состояній,—понимаютъ затѣмъ и самого субъекта лишь какъ совокупность опредѣленныхъ состояній, выражающую опредѣленную энергію, которая сообщена ей изъ прошлаго и перей- детъ неизмѣненною и въ послѣдующую совокупность опредѣленныхъ-же состояній. Изъ однихъ опредѣ- ленныхъ состояній неизбѣжно послѣдуютъ другія, изъ опредѣленныхъ причинъ—опредѣленныя преобразо- ванія ихъ (сохраняющія данную въ причинахъ энергію), —дѣйствія, совершенно независимыя отъ какихъ-либо нарушеній или вмѣшательства особаго субъекта, который вѣдь самъ есть лишь „совокупность состояній1*. Такимъ образомъ и воля, какъ дѣятельная сила, и субъектъ дѣй- ствія, какъ нѣчто большее, чѣмъ совокупность смѣняю- щихся состояній, обходятся или вовсе отрицаются въ
— 2<Ч4 — разсужденіяхъ о свободѣ воли. За то и къ волѣ, обра- щенной въ преобразованіе энергій, данныхъ ранѣе въ Формѣ психическихъ и психо-Физіологическихъ состоя- ній, и къ субъекту, обращенному просто въ совокупность этихъ состояній, уже безъ всякихъ затрудненій примѣне- ны законы міра объектовъ (опредѣленныхъ явленій, со- стояній), т. е. законъ причинной связи и законъ доста- точнаго основанія, — и все представляется приведен- нымъ въ наилучшій стройный порядокъ. Наконецъ, и данныя внутренняго опыта, — воля, какъ дѣятельная сила, и субъектъ, какъ дѣятель, — въ ихъ своеобразіи устранены, замѣнены данными внѣшняго опыта: движе- ніями, сохраняющимися въ смѣнѣ своихъ опредѣленныхъ состояній! Чѣмъ все это оправдывается?—о томъ себя не спрашиваютъ *). Въ концѣ нашего разсужденія рѣшится для насъ во- просъ: насколько правильно и логически вѣско полу- ченное шакимъ путемъ рѣшеніе вопроса о свободѣ воли?—насколько законно отрицаніе или игнорированіе внутренняго опыта и сведеніе его данныхъ (воли, уси- лія и дѣятельнаго субъекта) на заимствованное изъ внѣшняго опыта представленіе движенія? — насколь- ко законно, наконецъ, представленіе о дѣятельной *) Не спрашиваютъ себя: чѣмъ можетъ оправдываться устране- ніе изъ всей совокупности данныхъ, служащихъ къ построенію міро- воззрѣнія, — именно самыхъ непосредственныхъ, элементарныхъ данныхъ внутренняго опыта, и ограниченіе себя данными исключи- тельно внѣшняго опыта, гораздо болѣе сложными, опосредствован- ными, производными?
— 285 - силѣ, какъ объ опредѣленномъ состояніи, всецѣло пере- ходящемъ въ другое опредѣленное-же состояніе, а о дѣятельномъ субъектѣ, какъ объ опредѣленной сово- купности такихъ состояній,—представленіе, оправдыва- ющее примѣненіе къ дѣятельной силѣ и субъекту за- коновъ причины и достаточнаго основанія?4 Прежде чѣмъ высказать нашъ выводъ о рѣшительной нелогич- ности, незаконности и несостоятельности всѣхъ этихъ, какъ-бы узаконенныхъ уже давностью въ обсужденіи вопроса о свободѣ воли пріемовъ подмѣны и смѣшенія понятій, укажемъ въ краткомъ обзорѣ существую- щихъ изслѣдованій этого вопроса, въ какой Формѣ и послѣдовательности эти пріемы создавались, узаконя- лись и постепенно все безнадежнѣе затемняли вопросъ. II. Если вообще возможно спорить только о томъ, чтб какими-бы то ни было путями сдѣлалось достояніемъ нашего сознанія, то слѣдовательно у человѣчества, еще до перваго появленія какой-бы то ни было теоріи воли, было сознаніе свободы воли,—въ Формѣ-ли непосред- ственнаго сознанія, или смутнаго вѣрованія, или пред- ставленія, или-же логическаго понятія. Однимъ словомъ, свобода воли должна была быть прежде всего Фактомъ личнаго сознанія, чѣмъ еще отнюдь не предрѣшается вопросъ объ источникахъ этого Факта сознанія, такъ-же какъ тотъ или иной, утверждающій объективное бытіе или небытіе свободы воли, теоретическій взглядъ на пред-
- 286 - метъ. Нѣтъ ни одного философз, который отрицалъ-бы этотъ Фактъ, какъ простой Фактъ личнаго сознанія, и рас- ходятся ученые и философы лишь въ объясненіи этого Факта сознанія изъ его причинъ (логическихъ и психоло- гическихъ) и въ оцѣнкѣ его,—какъ субъективной иллю- зіи,—или-же какъ представленія объективно-истиннаго. Такъ одни, изъ простой всеобщности этого Факта личнаго сознанія, выводятъ невозможность не довѣрять объектив- ной истинности его показанія и его дѣйствительности объективной, опираясь главнымъ образомъ на его непо- средственность (напр. ТЬ. В.еі<і. Т. VI, сЬр. IV). Другіе- же, объясняя, съ одной стороны, этотъ Фактъ личнаго сознанія логическими или психологическими процессами и показывая такимъ образомъ, что онъ вовсе не непосред- ственный, первичный Фактъ сознанія,—требуютъ, съ дру- гой стороны, для признанія справедливости этого пока- занія личнаго сознанія, иного критерія, чѣмъ про- стое непосредственное присутствіе этого показанія въ сознаніи хотя-бы и всѣхъ людей. Поэтому они ставятъ себѣ двоякую задачу: I) объяснитъ спорный Фактъ со- знанія, — показать исторію его происхожденія, тѣ об- щія условія и причины психическаго развитія чело- вѣка, какъ необходимое слѣдствіе которыхъ у него является вѣрованіе въ свободу своей воли, 2) оцѣнитъ этотъ объясненный такимъ образомъ по общимъ, есте- ственнымъ законамъ, изъ причинъ его, Фактъ,—рѣшить вопросъ объ истинности или неистинности вѣрованія въ свободу воли, о ея дѣйствительности, или иллюзорности. При этомъ —и это главное обстоятельство — счита- ютъ возможнымъ рѣшить послѣдній вопросъ изъ уста-
— 287 — новленныхъ уже ранѣе, несомнѣнныхъ, болѣе общихъ, чѣмъ предметъ спора, понятій о законахъ природы, строѣ всего міра, законахъ развитія духа человѣчес- каго, отношеніи человѣка къ міру и его Творцу-Богу,— о законахъ исторіи и значеніи дѣятельности -отдѣльной личности въ ней и т. н. Такимъ образомъ отвѣтъ на вопросъ: „вѣрно-ли показаніе нашего личнаго сознанія о свободѣ нашей воли или нѣтъ, т. е. дѣйствительна-ли эта свобода?11—является результатомъ цѣлаго ряда аргу- ментовъ, доказательствъ и опроверженій, заимствован- ныхъ изъ областей метафизики, психологіи, богословія, космологіи, естественныхъ наукъ, философіи исторіи и т. п. Со всѣхъ этихъ точекъ зрѣнія, при помощи положе- ній и законовъ, заимствованныхъ, какъ видно, изъ обла- сти широчайшей, чѣмъ дающее поводъ къ спору о свободѣ воли личное сознаніе,—области, объемлющей и міръ безсознательнаго, стихійнаго и міръ до - и сверх-сознательнаго, стараются одни — доказать дѣйствительное бытіе удостовѣряемой личнымъ сознаніемъ свободы воли, а другіе—показать ея иллюзорность. Къ этому присоединяются, наконецъ, за свободу воли, и противъ нея, аргументы нравственные. Одни стараются доказать необходимость свободы воли для самаго бытія нравственности, для бытія закона нрав- ственнаго въ его отличіи отъ Физическаго, для долга, нравственно-добраго или злого качества дѣяній чело- вѣческихъ, для отвѣтственности за нихъ, для наказанія, исправленія, воспитанія и т. п. {выводя такимъ образомъ ея дѣйствительность изъ ея нравственной необходимо- сти). Другіе-жеутверждаютъ,чтоесли-бы человѣческая воля была дѣйствительно свободна, то ея дѣянія, какъ
288 — не опредѣляемыя необходимо и неизмѣнно мотивами (какъ безпричинныя), были-бы чистымъ капризомъ,—не имѣли - бы, слѣдовательно, никакого внутренняго нрав- ственнаго достоинства, —что при этомъ исчезли-бы са- мое различіе добра и зла, возможность вмѣненія, вза- имнаго довѣрія между людьми, воспитанія и улучшенія человѣка, — что наказаніе сдѣлалось-бы безполезнымъ и безцѣльнымъ, а закономѣрная, непрерывная, единая исторія — постоянно нарушаемая въ своемъ теченіи человѣческимъ капризомъ—невозможною (ср. для при- мѣра соч. Герцена РЬузіоІ. сіе Іа ѵоіопіё, гдѣ онъ пре- имущественно ссылается на итальянскихъ криминали- стовъ). Но, выставивъ другъ противъ друга эти аргументы за свободу и противъ нея, какъ условія нравственности, т. е. того, что должно бытъ въ-, сознательной жизни человѣ- ческой (какъ самоцѣль, — или какъ средство для дру- гихъ цѣлей—мирнаго общежитія, общаго блага, исто- рическаго развитія и т. под., смотря по различію системъ), оба противоположныя направленія затѣміз опять сходятся. Вопросъ о дѣйствительномъ бытіи или не бытіи этого предполагаемаго условія или препятствія нравственности — свободы воли — они рѣшаютъ все- таки прежде уже указанными законами изъ области безъ- до-и сверхъ-сознателънаго, найденными И доказанными не въ той области личнаго сознанія (внутренняго опыта), которая одна даетъ намъ и представленіе о волѣ и вѣ- рованіе въ ея свободу. Таковъ конечный пріемъ уче- ній детерминизма и трансцендентальной свободы, завѣ- щанныхъ намъ исторіею вопроса.
— 289 — Первое отрицаетъ дѣйствительное бытіе свободы воли, стараясь притомъ истолковать понятія нравствен- ной отвѣтственности, долга, наказанія еіс. въ томъ смы- слѣ, что свобода не есть ихъ условіе. Оно основывается при этомъ на недопускающей исключенія всеобщности за- кона причинности въ мірѣ явленій, какъ безсознатель- ныхъ, такъ и сознательныхъ, — на неизмѣнности зако- новъ природы, предполагаемой и въ метаоизикѣ, и въ естественныхъ наукахъ, и въ исторіи, и въ психоло- гіи,—на томъ, что и духовная природа человѣка, подобно Физической, есть результатъ извѣстнаго развитія, т. е. необходимое дѣйствіе причинъ *), — на противорѣчіи, въ которомъ, по его мнѣнію, эта мнимая свобода че- ловѣческой воли стояла-бы съ нѣкоторыми свойствами Бога, какъ Міроправителя, - съ Предопредѣленіемъ, бла- годатью, ученіемъ о первородномъ грѣхѣ и т. под. Второе-же, т. е. ученіе трансцендентальной свободы, утверждаетъ ея дѣйствительное бытіе (отстаивая при- *) Детерминизмъ вообще требуетъ психологическаго обоснова- нія, объясненія содержанія сложившагося, развитого человѣческаго духа, изъ безсознательныхъ и предсознательныхъ причинъ и усло- вій его развитія (ср. Зідгсагі Гг. и. М. 92—93, а также не сознаю- щаго себя детерминиста Іііііев'а'. і-я часть его книжки о свободѣ и детерминизмѣ). Детерминизмъ особенное рѣшительное значеніе придаетъ тому обстоятельству, что нѣтъ въ сознаніи никакого первичнаго содержанія, но что все оно —плодъ развитія изъ без- сознательнаго, по его общимъ законамъ (таковы, по мнѣнію его, или добро и зло, и свобода воли); такимъ образомъ онъ сводитъ облаетъ сознанія всецѣло на область безсознательнаго, а потому и въ первой признаетъ господство только тѣхъ-же законовъ, какіе властвуютъ во второй, т. е. законовъ необходимой причинной связи.
- 290 — томъ ея необходимость, какъ условія нравственности и права въ ихъ совокупности), но уже. не. въ мірѣ явленій и не въ являющихся отдѣльныхъ дѣяніяхъ человѣка. Въ этой области оно признаетъ, подобно предшествующему ученію, безусловное, господство закона причинности, свободу же оно ставитъ въ мірѣ интеллигибельномъ (Кантъ), за- міровомъ (Платонъ и Оригенъ), гдѣ она выражается въ лежащемъ внѣ человѣческаго сознанія (Кантъ и Шел- лингъ), вшь-временномъ (Кантъ, Шопенгауэръ), или Со- временномъ (Шеллингъ) актѣ, которымъ всякое суще- ство свободно и одинъ разъ навсегда опредѣлило уже са- мыя неизмѣнныя свойства своего характера (а не его от- дѣльныя проявленія или дѣйствія), необходимо проявляюща- гося затѣмъ, подъ вліяніемъ данныхъ отвнѣ условій, такъ или иначе въ мірѣ явленій. Въ этомъ мірѣ, такимъ обра- зомъ, по ученію трансцендентальной свободы, сохра- няется неприкосновенно всеобщность закона причинно- сти, условности, опредѣляемое™ всего сущаго отвнѣ, изъ другого, —на которомъ основывается все наше знаніе о сущемъ. Свобода-же, безусловность, самоопредѣленіе относятся за предѣлы этого міра, сосредоточиваясь въ единый актъ, однажды навсегда опредѣляющій самое бы- тіе характера съ такими, а не иными свойствами, добрыми или злыми. *) Оба ученія,—мы пока для ясности, чтобы *) Предположеніе неизмѣнности однажды опредѣленнаго этимъ трансцендентальнымъ актомъ характера очевидно въ этомъ ученіи необходимо, ибо этотъ актъ—не повторяющійся, и опредѣленный имъ интеллигибельный характеръ принадлежитъ къ области, куда не можетъ простираться измѣняющее вліяніе ни одного изъ тѣхъ
— 291 - не спутать понятія читателя съ первыхъ-же шаговъ, не упоминаемъ о промежуточныхъ Формахъ,—отрица- ютъ такимъ образомъ дѣйствительное бытіе свободы, истинность показанія о ней нашего личнаго сознанія іѣ мірѣ явленій, на томъ основаніи, что въ этомъ мірѣ, какъ онъ намъ извѣстенъ и изъ метафизики, и изъ пси- хологіи и изъ естественныхъ наукъ, господствуетъ одна непрерывная, сплошная цѣпь причинъ и ихъ дѣй- ствій, которыя не могутъ быть иными, чѣмъ они есть (цѣпь эта, если и можетъ быть свободно прервана, или свободно начата и закончена, то только трансцендентнымъ ей существомъ —Богомъ, но не принадлежащимъ къ ней Феноменальнымъ человѣкомъ). Въ этомъ мірѣ являю- щагося, находящемся въ пространствѣ и времени, и которому принадлежатъ всѣ наши дѣйствія, безъ исклю- ченія господствуетъ правило: „орегагі 8е^иііи^ еззе14,— каковы свойства характера, таковы и свойства дѣянія. Если ученіе трансцендентальной свободы и допускаетъ бытіе свободы воли, то не въ этомъ мірѣ явленій и сознательныхъ дѣйствій, а въ мірѣ ^-сознательномъ, интеллигибельномъ,—въ досознательномъ и внѣвремен- номъ опредѣленіи человѣкомъ свойствъ своего харак- тера. Въ этомъ ученіи воля, субъектъ, изъ міра опыт- наго только перенесены въ міръ интеллигибельный,— реальныхъ дѣятелей (міра явленій), дѣйствіемъ которыхъ детерми- низмъ объясняетъ образованіе опредѣленнаго характера и измѣне- нія въ немъ. То что, для детерминизма, является результатомъ Долгаго психическаго развитія, т. е. твердая опредѣленность харак. тера, для ученія трансцендентальной свободы поставлено уже изна- чала и навсегда неизмѣнно.
— 292 — міръ никогда и никакъ недоступныхъ намъ нуменовъ; а изъ міровоззрѣнія детерминизма воля и субъектъ вовсе и окончательно устранены. Очевидно, что хотя мы и находимъ первое пока- заніе о свободѣ воли въ СФерѣ личнаго сознанія, й только въ ней-же и сохраняемъ все время это показаніе (не перенося его во внѣшній міръ), — вопросъ объ истин- ности или неистинности этого Факта переносится обо- ими ученіями въ область безсознательнаго, до-или сверхсознательнаго, и оттуда, т. е. изъ области вни>сознательнаго, берется рѣшеніе, будто-бы имѣющее силу гг въ области нашихъ сознагпелъныхъ дѣйствій. Личное сознаніе какъ-бы даетъ только исходный Фактъ и, констатировавъ его, изслѣдованіе оставляетъ уже въ сторонѣ личное сознаніе съ его, можетъ быть, очень своеобразными законами и, не видя въ томъ погрѣш- ности, начинаетъ выводить законъ сознательныхъ дѣйствій изъ порядковъ міра безсознательнаго. Оправ- даніе свое такой путь рѣшенія вопроса можетъ оче- видно указать лишь въ исходномъ предположеніи своемъ, по которому сферы сознанія и безсознатель- наго стоятъ подъ однѣми и тѣми-же категоріями, управляются одинаковыми законами и т. под. Предположеніе это сказывается какъ въ объясненіи про- исхожденія представленія свободы воли, такъ и въ отри- цаніи дѣйствительности воли и свободы, при повидимому логически-несовмѣстимомъ съ такимъ отрицаніемъ при- знаніи за вѣрою человѣка въ свою свободу практи- ческаго значенія въ жизни сознанія.
- 293 Что касается до происхожденія представленія сво- бодной воли, то одни считаютъ его за данную непосредственнаго сознанія; другіе, — въ несравнен но большемъ числѣ и обставляющіе свой взглядъ на дѣло съ несравненно-большею научной основа- тельностью и доказательностью, — объясняютъ его, какъ сложный продуктъ психологическихъ и логичес- кихъ процессовъ. Для нихъ представленіе свобод- ной воли есть плодъ такихъ ассоціацій представле- ній, чувствъ и т. д., которыя совершаются внѣ контроля сознанія,—или-же оно плодъ сознательныхъ, наложныхъ за- ключеній человѣка происходящихъ отъ малаго знаком- ства его съ безконечно-сложнымъ процессомъ, кото- рымъ слагаются рѣшенія воли,—отъ знанія имъ весьма не- многихъ изъ тѣхъ безчисленныхъ и взаимнопереплетаю- щихся, взаимно парализирующихся причинъ и силъ, которыя участвуютъ въ этомъ процессѣ,—отъ незакон- наго перенесенія человѣкомъ сужденія своего надъ дѣй- ствіемъ уже совершившимся на тотъ моментъ, когда еще только постановлялось рѣшеніе, имѣвшее послѣд- ствіемъ это дѣйствіе,—отъ смѣшенія и замѣны одного другимъ понятій возможнаго и дѣйствительнаго, воз- можнаго вообще и возможнаго для меня и т. под. Всѣхъ различныхъ объясненій образованія представле- нія свободы воли человѣческой перечислить невозмож- но, — такое множество ихъ *); но результатъ этихъ *) Напр. ЪіеЪтанп объясняетъ призракъ ІіЬсп агЬіігіі іікіійегеп- ііае смѣшеніемъ прошедшаго съ настоящимъ, зоііеп съ коппеп-. шап Іе^і йеп МааззкіаЬ сіеззеп, хѵаз ^езсііеііеп »>11 (іп сіег ХикипЙ)
— 294 — объясненій обыкновенно бываетъ одинъ:—что предста- вленіе свободы, какъ плодъ логически-ложныхй заклю- ап сіаз, іѵаз §е8скекеп ізі (а. а. О. р. ігб). Но откуда беретъ ЬіеЬтапп, что понятіе о долженствующемъ быть, о должномъ, рас- пространяется только на будущее? Или, обсуждая теперь предсто- ящій образъ дѣйствія, я въ это обсужденіе не допускаю и понятій о должномъ? (въ такомъ произвольномъ ограниченіи области должнаго будущимъ виновны весьма многіе, напр. и 8і§імагІ). І/еггеі?-сынъ по- ясняетъ представленіе свободы тѣмъ, что 1е Гаіѣ сіе Іа зепзаііоп шсіі гесіе (напр. возбужденіе зрительнымъ ощущеніемъ—слухового, при чемъ первая причина забывается) еі апззі 1е сагасіёге ѵагіаЫе, озсіі- Іапі сіе 1'асііоп гёЯехе (аѵогізепі ётіпетепі І'іііизіоп сіе Іа зропіа- пёііё сіе поз асілопз (ор. с. р. 64); къ этимъ-же обстоятельствамъ принадлежитъ, по Герцену, и неизвѣстность исхода обсужденія, и Ѵітрёгіеи?с'борящихся безчисленныхъ мотивовъ. 8ріпога объяснялъ иллюзію свободы невѣжествомъ и самомнѣніемъ человѣческимъ, напр. отпез котіпез гегит саизагит і§паѵі пазсипіиг, еі отпез арреіііит ИаЬепі зиит иіііе циаегепсіі, си)из геі зипі сопзсіі. Ех Кіз зериііиг, риосі Котіпез зе ІіЬегоз еззе оріпапіиг, циапсіо циісіет зиагит ѵоііііопит зиіцие арреіііиз зипі сопзсіі, еі сіе саизіз, а циі- Ьиз сіізропипіиг, пе рег зотпіит со§іІапі... 8іс іпіапз зе іас ІІЬеге арреіеге сгесііі, риег аиіет ігаіиз ѵіпсіісіат ѵеііе еі Ьтісіиз (и§ат. ЕЬгіиз сіеіпсіе сгесііі, зе ех ІіЬего тепііз сіесгеіо еа Іоцпі, циае ро- зіеа зоЬгіиз ѵеііеѣ іасиіззе и т. под. Нѵте, объясняетъ происхож- деніе представленія свободы тѣмъ, что,—разумѣя подъ причинами необходимо производящими дѣйствія во внѣшнемъ мірѣ не просто постоянныя предшествующія постоянныхъ послѣдующихъ, а произ- водящія силы,—и не находя въ сознаваемыхъ дѣйствіяхъ души ни- какихъ такихъ производящихъ необходимо силъ, т. е. ничего, кромѣ предшествующихъ и послѣдующихъ,—мы не видимъ въ этихъ дѣй- ствіяхъ той необходимости, которую ошибочно предполагаемъ въ мірѣ внѣшнемъ (ибо понятіе причины, какъ производящей силы, по Юму ложно). Д. С. Милль объясняетъ это представленіе слож-
— 295 — ченій, или-же чисто-субъективныхъ ассоціацій, совершав- шихся внѣ контроля критикующаго сознанія, и слѣдова- тельно не имѣющихъ логической. цѣнности, есть иллюзія,— костью причинъ нашихъ поступковъ и невозможностью всегда точ- но предрасчислить ихъ дѣйствіе (Сист. Лог. II. стр..408—4.09). Лотце свободу воли называетъ не фактомъ внутренняго наблюденія (само- сознанія), но положеніемъ, къ пріему котораго мы считаемъ себя вынужденными общимъ строемъ нашего нравственнаго сознанія,— а потому-де и вѣра въ нее будетъ подтверждена или исправлена разборомъ внутреннихъ побужденій (Микрокосмъ, пер. Корша. с. 329). По Маудсли человѣкъ наиболѣе убѣжденъ въ полной свободѣ своей воли во снѣ, когда онъ пьянъ, или помѣшанъ (Физіол. н Патол. души стр. 173). Ложное мнѣніе о свободѣ воли вытекаетъ изъ того, что сознаніе открываетъ извѣстное состояніе духа въ данную минуту, но не открываетъ длинныхъ рядовъ причинъ, отъ которыхъ оно зависитъ (іЬіб). У большинства детерминистовъ любимые мотивы, разработываемые ими съ цѣлью обойти или устранить вопросъ о дѣйствительной свободѣ воли (т. е. о внутренней свободѣ хотѣнія) суть: объясненіе представленія о такой внутренней свободѣ смѣше- ніемъ сознанія свободы хотѣнія съ внѣшней свободою дѣйствія, и принятіемъ второй за первую,—объясненіе этого представленія смѣшеніемъ понятія принужденія (чѣмъ-либо чуждымъ и враждеб- нымъ моей природѣ) съ понятіемъ необходимости (изъ внутренней данной опредѣленности характера, наклонностей и т. под.) и лож- нымъ мнѣніемъ о волѣ, какъ свободной, тамъ, гдѣ она не принуж- дается чѣмъ-либо внѣшнимъ, а выражается согласно своей приро- дѣ, какъ необходимой причинѣ ея хотѣній. При этомъ они ссыла- ются и на то, что мы часто забываемъ, что само, возбужденное въ насъ причинами, Фантастическое желаніе доказать свою свободу становится причиною дѣйствій, повидимому произвольныхъ, и т. под- (напр. у Ваіп'а, Тѣе еш. а. іііе аѵііі р. 510 зецц.).Мыне приводимъ здѣсь ссылокъ, потому что читатель встрѣтитъ эти мотивы въ лю- бомъ трактатѣ детерминиста.
2% — что вѣрованію этому въ свободу,—какъ-бы ни было трудно и даже невозможно отрѣшиться отъ него и само- му сознавшему его тщету философу,—ничто въ дѣйст- вительномъ бытіи не соотвѣтствуетъ. Оставимъ здѣсь въ сторонѣ тѣ соображенія, что большая часть этихъ объясненій или натянуты (напр. объясненіе смѣшеніемъ возможности вообще съ возможностью для меня у Шопенгауэра), или же представляютъ простую игру по- добіями (напр. Спинозово мнѣніе, что летящій по за- конамъ тяготѣнія камень, если-бы былъ одаренъ созна- ніемъ, то вѣроятно считалъ-бы себя свободнымъ, и т. под.), но обратимъ вниманіе читателя на одно обстоятельство. Всѣ эти попытки объяснить сознаніе свободы воли предполагаютъ, что, объяснивши обра- зованіе этого представленія въ личномъ сознаніи такъ, или иначе, онѣ уже сдѣлали все свое дѣло, что изъ- яснивши его, онѣ тѣмъ самымъ и оцѣнили его и имѣютъ уже всѣ нужныя данныя для утвердительнаго или от- рицательнаго рѣшенія вопроса о дѣйствительномъ бы- тіи свободы, и въ личномъ сознаніи, и внѣ его. Но дѣло, къ сожалѣнію для душевнаго спокойствія этихъ изслѣ дователей, далеко не такъ просто! Какими-бы причи нами они ни объясняли происхожденіе нашего созна- нія своей свободы,—они сами признаютъ, что это со- знаніе всеобще, что оно есть и у неразвитого дикаря и у ФилосоФа-детерминиста въ тѣ минуты, когда онъ не размышляетъ о своей системѣ, а дѣйствуетъ. Многіе объясняютъ этотъ общій Фактъ сознанія изъ общихъ причинъ, участвующихъ во всякомъ психическомъ развитіи, такъ что онъ является уже не только
— 297 — всеобщимъ, но и субъективно-необходимымъ Фактомъ человѣческаго сознанія; многіе, наконецъ, доходятъ до того, что въ практикѣ считаютъ вѣру человѣка въ свою свободу не только благотворной, но и необходимой, такъ какъ безъ нея область дѣйствительно совершаю- щихся человѣческихъ дѣйствій чрезвычайно съузилась- бы *). И между тѣмъ, признавая этотъ Фактъ сознанія себя свободнымъ и всеобщимъ и необходимымъ и даже имѣющимъ практическое значеніе Фактомъ, —занимаются имъ только для того, что-бы объяснитъ его изъ причинъ, и не думаютъ поставить себѣ для спеціальнаго и серь- езнаго изслѣдованія вопроса: если однажды это всеоб- щее и необходимое представленіе какими-бы то ни было путями въ сознаніи сложилось,—если оно есть въ немъ, то каково его отношеніе къ другимъ представленіямъ этого-же сознанія,—каково его вліяніе на эти другія представле- нія(на представленія цѣлей, хотѣній напр.), — на ихъ значеніе, цѣнность для сознанія, — какова ролъ этою всеоб- щаго и необходимаго факта сознанія, — сознанія себя свобод- *) Таковы напр. Гербарть, Милль и др. На это обстоятельство очень часто указывали детерминистамъ, какъ на плохо вяжущееся съ ихъ ученіемъ,—ибо выражающее признаніе, что, словами Карте- зіанцевъ, „дѣйствуя но представленію свободы, какъ-бы свободные,— люди свободны". Но—Іез сіёіепзеигз сіе Іа пёсеззііё ргосіатепі, цие поиз пе роиѵопз ёіге ІіЬгез, еі ііз а^іззепі сотте з’ііз Гёіаіепі (ТЬ. Кеісі. VI. р. 242). Непонятно, почему предметомъ своей теоріи они не рѣшаются сдѣлать свой практическій образъ дѣйствованія, ко- торый, вѣдь, есть-же реальное событіе, и настолько важное, что заслу- живаетъ подробнаго изслѣдованія, а не поверхностной только ло- гомахіи!
— 298 — нымъ,—во всѣхъ дѣятельностяхъ сознанія и для его резуль- татовъ? *) Этого изслѣдованія никакое объясненіе про- исхожденія человѣческаго вѣрованія въ свободу воли изъ причинъ очевидно замѣнить не можетъ, коль скоро это вѣрованіе признано за всеобщій и необходимый Фактъ сознанія. Очевидно также, что безъ этого из- слѣдованія ни въ какомъ случаѣ не можетъ быть осно- вательно и окончательно рѣшенъ вопросъ о дѣйстви- тельномъ бытіи, или небытіи свободы, — ибо не мо- жетъ быть видно, имѣетъ-ли это представленіе или нѣтъ, и какое именно, вліяніе на процессы сознанія,— которому вѣдь принадлежитъ-же дѣйствительное бытіе и какое-нибудь, хотя самое ничтожное, положимъ, уча- стіе въ реальныхъ событіяхъ дѣйствительной человѣчес- кой жизни, какъ одному, по крайней мѣрѣ, изъ ея Фак- торовъ!? Мы думаемъ, что если-бы въ содержаніи самосозна- нія и оказалось представленіе свободы воли, то одинъ Фактъ присутствія этого представленія въ самосозна- ніи еще нисколько не гарантировалъ-бы самъ - по- себѣ дѣйствительнаго бытія свободы, хотя, конечно, найдя это представленіе въ самосознаніи, изслѣдова- тель долженъ былъ-бы признать за нимъ значеніе од- ною изъ главныхъ дѣятелей въ механизмѣ сознательныхъ ’) Слишкомъ часто забываютъ, что „субъективность происхожде- нія отнюдь не доводъ противъ объективности значенія11 (Тренделен- бургъ, Логич. изсл. пер. Корша II. стр. 51),—особенн'о-же не доводъ въ настоящемъ случаѣ, гдѣ идетъ рѣчь о значеніи субъективно-необ- ходимаго Факта въ СФерѣ субъективиаго-же сознанія, ві, которомъ слагаются рѣшенія воли.
- 299 - дѣятельностей вообще. Онъ долженъ-бы постараться опредѣлить родъ и степень вліянія эшоіо представленія (наиболѣе общаго и дорогого людямъ) на другія пред- ставленія нашего сознанія (слѣдовательно и на мотивы, напр. цѣли, сужденія наши), на ихъ комбинаціи, на измѣненія, подъ вліяніемъ этого общаго представленія, цѣнности, идеальнаго значенія для субъекта всѣхъ про- чихъ его представленій, — какъ выразились-бы идеа- листы,— или на измѣненіе, подъ этимъ вліяніемъ, силы прочихъ представленій —какъ выразились-бы реалисты, напр. Гербартіанцы (ср. противъ Гербартова понятія силы представленій, Микрок. Лотце, стр. 252 и сл.). Это из- слѣдованіе необходимо со всѣхъ возможныхъ точекъ зрѣнія, ибо ни одна, даже матерьялистическая, не мо- жетъ, если понимаетъ себя, считать представленіе, дѣй- ствительно-существующее въ сознаніи, за нѣчто без- дѣйственное, не оказывающее никакого вліянія на другія представленія этого-же сознанія,—за такое дѣйствіе при- чинъ, на которомъ причинный рядъ вдругъ обрывается, ибо происшедшее какимъ-бы то ни было путемъ дѣйст- віе само уже оказывается неспособнымъ производить другія дѣйствія *). Даже чисто-матерьялистическая *) Вообще одна изъ самыхъ слабыхъ сторонъ матерьялизма та, что для него представленія сознанія суть только дѣйствія органи- ческихъ процессовъ, и сами по себѣ (какъ представленія сознанія) уже ничего производить'не могутъ, никогда не бываютъ сами при- чинами; всѣ ихъ дѣйствія для послѣдовательнаго матерьялизма суть дѣйствія соотвѣтствующихъ мозговыхъ клѣтокъ, ихъ состояній, качествъ, соединеній и т. под., какъ настоящихъ причинъ, и въ ото дѣйствіе самая форма сознанія ничего не привноситъ. При этомъ
— зоо — точка зрѣнія, привязывающая отдѣльное представленіе къ отдѣльной мозговой клѣточкѣ и поясняющая связи представленій образовавшимися, путемъ развитія, со- общеніями между клѣточками (Литтре, Бонъ и др.) должна признать необходимость изслѣдованія роли пред- ставленія свободы въ сознательныхъ дѣятельностяхъ, — его вліянія на прочія представленія въ личномъ созна- ніи и т. д.*). Эта задача можетъ быть рѣшена только из- слѣдованіемъ сознаваемаго содержанія одного представле- взглядѣ представленіе сознанія есть только бездѣйственный сви- дѣтель Физіологическаго процесса, такъ сказать переводъ его,—есть дѣйствіе, не становящееся причиною,—такое, на которомъ причин- ный рядъ обрывается. Признавая сознаніе съ его собственными отличительными чертами, и въ то-же время отрицая его дѣятельный характеръ, матерьялизмъ очевидно признаетъ такую Функцію орга- на, которая сама, своими специфическими свойствами, не реагируетъ на органъ, не имѣетъ способности воспитывать его и т. под. Осно- ваніе этому взгляду матерьялизмъ видитъ гл. обр. въ томъ, что сознаніе не есть способность или субстанція, но качество или аттри- бутъ конкретнаго умственнаго акта (Маудсли, у. с., стр. 2б). *) Ибо невозможно установить отношенія тамъ, гдѣ изъ двухъ членовъ его одинъ извѣстенъ и можетъ быть извѣстенъ только вообще (мозговыя клѣтки и ихъ соединенія), а другой — (та- кія или иныя, по сознательному содержанію, представленія) былъ- бы вовсе не извѣстенъ. Матерьялисты сами признаютъ, что, при настоящемъ состояніи Физіологической науки, совершенно невоз- можно опредѣлить наблюденіемъ и опытомъ характеръ тѣхъ орга- ническихъ процессовъ, которые составляютъ тѣлесныя условія душевныхъ явленій (Маудсли у. с , стр. 8), что въ настоящее время мы не можемъ понять внутреннюю спеціальную разницу устройства клѣтокъ мозга, которая объясняетъ разницу ихъ отправленій (т. е. представленій, ихъ соединеній и т. под., ср. іЬіс! р. 63).
— 301 нія по его отношенію и значенію для сознаваемаю-же содержанія другихъ представленій; безъ такого изслѣдо- ванія, какъ предварительнаго и руководящаго, не могла-бы двинуться дальше общихъ мѣстъ и такъ на- зываемая физіологія мысли, ибо чтобы установлять свои отношенія между опредѣленными представленіями или классами ихъ и мозговыми клѣтками, она не можетъ начать иначе, какъ съ ознакомленія съ данными только въ сознаніи представленіями и ихъ отношеніями между собою по сознаваемому содержанію ихъ, и съ этимъ, дан- нымъ только въ сознаніи, содержаніемъ она должна сообразоваться дальше, если не хочетъ быть пустою декламаціею. Такимъ образомъ изслѣдованіе значе- нія „сознанія себя свободнымъ “ въ сознаніи и для со- знанія должно быть признано необходимымъ, къ ка- кой-бы метафизической или психологической партіи мы ни принадлежали, если только мы хотимъ рѣшить во- просъ объ истинности или ложности этого вѣрованія человѣчества. Но такое изслѣдованіе о значеніи пре- ставленія свободы воли въ жизни личнаго сознанія не- обходимо требуетъ тщательной оцѣнки самого предпо- ложенія о безъизъятномъ господствѣ въ СФерѣ этой жизни, и о приложимости къ ней законовъ міра объектив- наго, въ которомъ не признается ни воли, ни субъекта. Оцѣнка этого предположенія, строго научная, при- нимающая во вниманіе всѣ неустранимыя, несводимыя данныя какъ внѣшняго, такъ и внутренняго опыта, должна рѣшить, возможно-ли допустить въ нашемъ'во- просѣ указанный путь изслѣдованія,—гдѣ сознаніе и его содержаніе разсматриваются подобно прочимъ объек-
— 302 — тамъ знанія и подъ тѣми-же объективными категоріями причины, закона и т. под. Отъ такой предварительной оцѣнки своего научнаго основанія ни одна изъ теорій о свободѣ воли не имѣетъ возможности освободить себя, оставаясь научною. Главное для результатовъ этой критики,—отвѣтить на вопросъ: соотвѣтствуетъ-ли пріемъ изслѣдованія предмету, въ томъ видѣ какъ онъ намъ данъ? III. Что-же собственно составляло предметъ спора о свободѣ воли и какъ развивался этотъ споръ? Прежде всего нужно разъ навсегда строго различить вопросъ о свободѣ дѣйствія, осуществленія состоявша- гося опредѣленія воли отъ вопроса о свободѣ постано- вленія самого рѣшенія воли. Эти два вопроса ненаучнымъ сознаніемъ постоянно смѣшиваются, но въ дѣйствитель- ности общаго ничего не имѣютъ, и наука имѣетъ дѣло только со вторымъ. Вопросъ о свободѣ дѣйствія, о сво- бодѣ исполненія однажды принятаго волею рѣшенія мо- жетъ быть рѣшенъ не изъ общихъ законовъ природы и духа, а только разсмотрѣніемъ условій всякаго осо- баго даннаго случая, ибо онъ совершенно равенъ вопросу о присутствіи или отсутствіи въ каждомъ данномъ случаѣ эмпирическихъ условій осуществленія воли,—внѣшнихъ пре- пятствій или содѣйствій этому осуществленію. Собака, привязанная къ цѣпи, несвободна бѣгать, — глухой че- ловѣкъ несвободенъ услышатъ музыку, но, отвязавъ собаку, исцѣливъ глухого, мы еще отнюдь не имѣемъ
— 303 основаній признать или непризнать за ними свободу воли, свободу рѣшенія ихъ бѣгать или не бѣгать, слѵ. шать или не слушать. Поставимъ-ли мы препятствія, или окажемъ помощь осуществленію ихъ желаній и намѣреній,—мы этимъ отнюдь не рѣшимъ еще ничего о томъ: свободны или несвободны самыя эти намѣренія? Свобода дѣйствія, исполненія, есть свобода внѣшняя, опредѣленная внѣшними для самой воли условіями. Только къ этой-же области внѣшней свободы, присут- ствія или отсутствія внѣшнихъ условій проявленія на- шихъ состоявшихся уже хотѣній, относится и возмож- ное принужденіе, сознаваемое нами, какъ такое. Нельзя смѣшивать понятія принужденія съ понятіемъ необходимости. Наши хотѣнія могутъ быть и субъек- тивно необходимыми, напр. неизбѣжными слѣдствіями нашего даннаго темперамента, характера, воспитанія и т. под.; но, осуществляя эти субъективно-необхо- димыя хотѣнія, вытекающія изъ нашей собственной, хотящей ихъ природы, мы не сознаемъ никакого при- нужденія. Послѣднее сознается только тамъ, гдѣ—или внѣшнія и органическія препятствія не дозволяютъ намъ осуществленія нашихъ сознаваемыхъ хотѣній, — или - же внѣшнія силы или собственное болѣзнен- ное состояніе аФФекта, помѣшательства и т. под. вы- нуждаютъ насъ къ дѣйствіямъ, которыхъ мы въ дѣйст- вительности не хотимъ, которыя чужды, враждебны нашей сознательной субъективной природѣ. Такимъ образомъ видно, что принужденіе противоположно сво- бодѣ дѣйствія, свободѣ исполненія состоявшихся уже рѣшеній сознательной воли; между тѣмъ какъ относи-
— 3(4 — тельно свободы самого постановленія рѣшеній созна- тельной волею присутствіе или отсутствіе принужденія ничего не рѣшаетъ: постановленныя сознательною во- лею рѣшенія могутъ быть и субъективно-необходимы, и свободны—и безъ принужденія и при немъ,—и этой свободѣ (внутренней), свободѣ хотѣнія противопола- гается не принужденіе, а субъективная необходимость хотѣній. Вопросъ о принужденіи или свободѣ дѣйствія есть вопросъ о свободѣ внѣшней, эмпирической, не имѣющей основанія въ самой сознательной природѣ дѣйствующаго и хотящаго субъекта;—вопросъ-же о свободѣ внутренней, свободѣ хотѣній или ихъ необхо- димости, рѣшается именно изъ свойствъ природы самого сознательно хотящаго субъекта,—не эмпирически. Обо- ихъ вопросовъ смѣшивать никакъ нельзя *). Виды свободы дѣйствія суть: свобода Физическая, сво- бода гражданская, политическая, экономическая и др. У всякаго разумнаго существа предполагается такая сво- бода исполненія, дѣйствія,—ибо оно, поскольку оно ра- зумное существо, не можетъ рѣшаться на то, чтобы ставить себѣ цѣлью дѣятельности что-либо, о чемъ оно *) А между тѣмъ одинъ изъ любимыхъ пріемовъ детерминистовъ, для устраненія самаго вопроса о свободѣ хотѣній, есть аргумента- ція,—или смѣшивающая принужденіе съ необходимостью,—или смѣ- шивающая отсутствіе принужденія, при субъективной необходимо- сти хотѣнія, со свободою,—аргументація, старающаяся поставить на мѣсто свободы хотѣнія свободу дѣйствія, чѣмъ, конечно, воп- росъ о свободѣ или необходимости хотѣній не рѣшается, но обхо- дится. Примѣры такой аргументаціи мы встрѣтимъ всюду въ избыткѣ. См. Ваіп въ ТЬе ешоііопз апсі іЬе -ѵѵііі рр. 498—504, также Ргіезііеу и др.
— 305 — знаетъ, что осуществленіе его невозможно, въ силу-ли внѣшнихъ положительныхъ препятствій и ограниченій, или въ силу ограниченности находящихся или могущихъ находиться въ его власти средствъ, необходимыхъ для осуществленія желательнаго. Ночной воръ, напримѣръ, можетъ очень сильно желать, чтобы скорѣе зашла луна, бѣднякъ можетъ сильно желать выигрыша 200,000, но, если они не сумасшедшіе, то не поставятъ скорѣйшее захожденіе луны или выигрышъ—цѣлью своихъ дѣйст- вій. Такимъ образомъ вопросъ о свободѣ дѣйствія или исполненія рѣшеній воли долженъ быть вовсе устраненъ изъ настоящаго изслѣдованія и остается только вопросъ о свободѣ рѣшенія воли, о свободѣ хотѣнія: свободно-ли рѣшается человѣкъ на такое или иное дѣйствіе, или нѣтъ? иначе: самъ-ли сознательный человѣкъ, какъ такой, есть послѣдній источникъ своихъ рѣшеній,—или-же его рѣшенія и хотѣнія даны ему, по- мимо его сознательнаго участія, готовыми, и сознаніе только узнаетъ ихъ, когда они ему даны, и человѣкъ та- кимъ образомъ хочетъ того или другого не свободно, асъ необходимостью, хотя, быть можетъ, и не сознаваемою имъ? Понятно, что только въ первомъ случаѣ человѣкъ можетъ считаться дѣйствительною причиною совершив- шагося согласно его волѣ дѣйствія, ибо самая рѣши- мость его къ послѣднему—его собственное дѣло; во второмъ-же случаѣ онъ является только носителемъ хотѣній, данныхъ ему, помимо его, чуждыми и даже неизвѣстными ему причинами. Послѣднія, л ёжащія внѣ его сознанія и воли, уже и будутъ настоящими причинами, виновниками совершеннаго имъ дѣянія.
— зов — Только въ первомъ случаѣ человѣкъ и можетъ быть отвѣтственнымъ за совершенное дѣяніе передъ самимъ собою, какъ самосознающее, нравственное лицо*). Толь- ко когда онъ самъ признаетъ свое дѣйствіе за свое намѣ- ренное, а не за навязанное ему извнѣ, путемъ физи- ческаго-ли, психологическаго-ли принужденія, т. е. за чу- жое, можетъ онъ быть отвѣтствененъ и передъ закономъ юридическимъ, ибо только въ этомъ случаѣ существу- етъ необходимое условіе юридическаго вмѣненія: то- жество дѣйствительнаго виновника совершившагося дѣйствія съ лицомъ, въ этомъ совершеніи обвиняемымъ. Во второмъ-же случаѣ этого тожества нѣтъ, ибо на- стоящая причина дѣянія—не обвиняемое самосознаю- щее лице, а тѣ независящія отъ него, какъ самосозна- ющаго, причины, которыя, по необходимому сцѣпленію, сложивъ въ его душѣ такое и не могшее быть инымъ, хотѣніе, привели его къ обсуждаемому дѣянію. Въ этомъ случаѣ отвѣтственность человѣка за свои дѣ- янія, награда и наказаніе были-бы лишены внутрен- няго основанія (основанія въ самомъ субъектѣ дѣйст- вія) и могли-бы прилагаться къ человѣку, только ради какихъ-либо внѣшнихъ цѣлей и чуждыхъ са- мому дѣлу соображеній, — напр. полезности общей *) Совершенно ясна постановка вопроса у ТЬ К.еісі’а: зі, еп іаізапі Гасііоп, Га^епі аѵаіі 1е роиѵоіг <1е Іа ѵоиіоіг ои сіе пе раз Іа ѵои- Іоіг, 11 а ёіё ІіЬге сіапз сеНе асііоп; шаіз зі Іоиіез Іез Гоіз ци’іі а§іі ѵоіопіаігетепріа сіёіегтіпаііоп сіе за ѵоіопіё езі Іа сопзёдиепсе пё- сеззаіге сіе диеіцие сЬозе сі’іпѵоіопіаіге сіапз Гёіаі сіе зоп езргіі ои сіе циеЦие сігсопзіапсе ехіёгіеиге, іі п’езС роіпі ІіЬге; іі пе роззёсіе раз се цие і’арреііе Іа ІіЬегІё сі’ип а§спі іпогаі (у. с. р. 185).
— 307 - или личной, спокойствія общественнаго, дрессуры (ко- торую не должно смѣшивать съ воспитаніемъ, дѣйст- вующимъ не извнѣ, а черезъ самосознаніе воспиты- ваемаго)*) и т. п. Такимъ образомъ весь вопросъ сво- дится на то: даны-ли человѣку хотѣнія, изъ которыхъ вытекаютъ его дѣйствія, помимо его сознательнаго воле- нія, или-же они не даны ему, а поставлены имъ, имъ самимъ сдѣланы своими хотѣніями, повлекшими за со- бою дѣйствіе? Эти понятія: данное мнѣ и поставленное мною хотѣніе — нужно брать въ самомъ строгомъ смыслѣ; если извѣстное хотѣніе, черезъ какой-бы то ни было длинный рядъ промежуточныхъ звеньевъ, мо- жетъ быть всецѣло сведено на данныя помимо воли и сознанія хотящаго человѣка причины,—то и самое хотѣніе должно быть признано не за поставленное чело- вѣкомъ, а за данное ему слѣдствіе данныхъ, чуждыхъ ему (какъ сознающему себя дѣятелю) причинъ (ср. ЬіеЬшапп, у. соч. стр. 38—39). Мы на это обстоятельство просимъ обратить особенное вниманіе, ибо слишкомъ часто, во всѣхъ литературахъ вопроса, можно встрѣтить выраженія, основанныя на упущеніи его изъ виду, и вовлекающія читателя въ заблужденіе, успокоивая его мнимыми объясненіями. Такъ напр. есть детерми- нисты, оправдывающіе вмѣненіе человѣку его дѣяній *) И понятно, что при этомъ моментъ сознанія, вовсе не су- ществененъ ни для вмѣненія, ни для наказанія. Нѣкоторые детер- министы прямо и говорятъ, что отъ преступника не требуется ни сознанія вины, какъ вины, ни сознанія наказанія, какъ наказанія за вину (напр. 8і§хѵагІ см. выше). Но какъ тогда возможно испра- вленіе путемъ наказанія?!
— 308 - на томъ основаніи, что-де онъ, а не кто другой совер шилъ ихъ, какъ будто, если самъ онъ есть только не обходимое слѣдствіе сложившихъ его такъ, а не инач< причинъ, настоящіе виновники совершившагося—не т'! причины, нестрадающія и незнающія, а все-таки онъ на долю кому приходится и все страданіе и все созна ніе вины (подобно напр. какъ если-бы кто призналъ причиною дня не солнце и землю,—а ночь!). Если всс въ человѣкѣ,—и его Физическая и его духовная природа, со всѣми ея наклонностями, стремленіями, понятіями воленіями и т. под.—есть только продуктъ данныхъ не зависимо отъ его воли и сознанія причинъ, — если сознаніе принимаетъ въ себя только готовыя уже по- мимо его понятія наклонности и хотѣнія,—если такимъ образомъ всѣ безъ исключенія Факторы сознательнаго дѣянія человѣческаго суть только слѣдствія нечело- вѣческихъ, естественныхъ, космическихъ причинъ, и, въ концѣ концовъ, отдаленныя, но отъ того не став- шія менѣе необходимыми, слѣдствія одной послѣдней Первопричины, то, очевидно, нельзя назвать ни еди- наго хотѣнія человѣка поставленнымъ имъ, ни еди- наго мельчайшаго акта его — свободнымъ его актомъ. Хотя напр. хотѣніе, обусловленное моею Физическою организаціею, темпераментомъ и т. под., и есть пови- димому мое хотѣніе, — но оно не поставлено мною, такъ какъ причина его, особенность моей организаціи, , также мало зависитъ отъ меня, какъ и Фактъ моего рожденія, и Физическія и нравственныя свойства пере- і давшихъ мнѣ ихъ родителей моихъ; происшедшее изъ этихъ, не поставленныхъ мною причинъ, хотѣніе само
— 309 — есть данное мнѣ, а не мое собственное. Но и не одна опредѣляемость воли особенностями тѣлесной органи- заціи ограничиваетъ понятіе свободы нашей въ области нашихъ хотѣній и рѣшеній воли. И духовная природа человѣка (такое или иное содержаніе его сознанія) вовсе не такова, чтобы и о субъектѣ не чисто-физи- ческомъ, а духовномъ, можно было прямо сказать, что онъ свободенъ, потому только, что опредѣляясь своею духовною природой онъ опредѣляется не чѣмъ-либо чуждымъ ему, но самимъ собою,—собственною при- родой. Откуда эта его духовная природа, съ этой, а не другой опредѣленностью? Дана-ли она ему го- товою,—при рожденіи, или путемъ независѣвшихъ отъ него причинъ и общихъ условій психическаго развитія, приведшихъ необходимо къ этому, а не другому ре- зультату, или путемъ его собственныхъ несвободныхъ, вызванныхъ данными причинами, дѣйствій, сложившихъ наконецъ посредствомъ повторенія, съ необходимо- стью, такія-то привычки мысли и чувства, такія-то на- правленія желаній? Если существуетъ единство при- роды безсознательной и сознательной, — если суще- ствуетъ и единство познающей мысли, единство за- коновъ и понятій (категорій), по которымъ она пріо- брѣтаетъ знаніе о всѣхъ явленіяхъ,—принадлежатъ-ли они міру сознательнаго, или-же безсознательнаго; — то, говорятъ намъ, нужно признать, что и духовная природа, подобно Физической, есть на всякой ступени своего бытія плодъ развитія данныхъ зачатковъ; среди данныхъ обстоятельствъ и условій, — и она, подобно всему сущему, имѣетъ опредѣленность, или данную ей
310 — готовою, или-же необходимо развившуюся изъ дан- ныхъ-же причинъ и необходимыхъ дѣйствій ихъ. Но съ этой точки зрѣнія и въ духѣ человѣческомъ, въ его сознаніи, мы не найдемъ ничего свободно постав- леннаго человѣкомъ; — и духовный субъектъ, хотѣнія котораго опредѣлены только его духовною природой, будетъ несвободенъ, все содержаніе его нравственнаго сознанія будетъ необходимое слѣдствіе, или того, что было заложено въ его природѣ уже при рожденіи,— или-же того, что сложилось въ его душѣ путемъ за- висѣвшаго не отъ его свободы психическаго развитія, воспитанія извнѣ и органическаго,—наконецъ, путемъ повторенныхъ дѣйствій его, сложившихъ въ немъ из- вѣстныя опредѣленныя нравственныя привычки (нрав- ственный характеръ)—дѣйствій несвободныхъ, ибо они сами были вызваны не имъ, а въ концѣ концовъ неза- висѣвшими отъ него, данными ему причинами. Путемъ такого необходимаго психическаго процесса развитія, воспитанія—мало помалу, безъ малѣйшаго уча- стія произвола, слагаются въ душѣ человѣческой, по мнѣ- нію детерминистовъ, опредѣленныя привычки мыслить и постоянные ряды связныхъ мыслей, изъ которыхъ однѣ всегда вызываютъ другія,— и опредѣленныя напра- вленія желаній, и опредѣленная способность воспри- нимать вліянія извнѣ и реагировать на нихъ, — т. е. полная, совершенная духовная опредѣленность, опредѣ- ленный нравственный характеръ. Когда характеръ этотъ вполнѣ опредѣлился,—то, какъ-бы ни были измѣнчивы условія, среди которыхъ онъ впослѣдствіи очутится,— онъ останется себѣ равнымъ, будетъ ассимилировать.
— 311 — себѣ сродныя вліянія и отталкивать инородныя, — вытекающій изъ него образъ дѣйствій будетъ всегда одинаковаго достоинства. Но тогда съ перваго-же раза видно, что крѣпость, опредѣленность такого, пу- темъ необходимыхъ психическихъ процессовъ развив- шагося характера, въ равной степени есть необходи- мая, данная человѣку, а не поставленная имъ, — будь она злая или добрая *). Качества: злой и добрый для естественно развившагося духовнаго характера внѣшни; не самъ онъ добръ или золъ, подобно прочимъ явле- ніямъ природы, но мы о немъ, съ нашихъ личныхъ то- чекъ зрѣнія, судимъ какъ о добромъ или зломъ для насъ. Такимъ образомъ прежде всего, если путь, кото- рымъ слагается духовная опредѣленность человѣка, *) ОгоЬізсй, признавая івозможность твердаго характера, и доб- раго и злого, какъ слѣдствія ?извѣстнаго психическаго развитія, совершенно безуспѣшно старается доказать большую крѣпость добраго характера въ сравненіи съ злымъ, на томъ основаніи, что первый имѣетъ содержаніемъ своимъ хотѣнія, выдержавшія самую строгую и добросовѣстную пробу, и что—далѣе—какъ-бы ни былъ злой характеръ упоренъ въ злѣ, не имѣя никогда возможности вполнѣ заглушить голосъ совѣсти, онъ никогда не имѣетъ ничѣмъ ненарушимой внутренней устойчивости (Уп. соч., стр. рр. 80—82). Дробишъ забываетъ, что если человѣкъ никогда не можетъ заглу- шить голоса совѣсти, то никогда не можетъ онъ быть и вполнѣ свободенъ отъ всякихъ чувственныхъ влеченій, пока остается чело- вѣкомъ; съ другой-же стороны совершенно произвольно предполо- женіе большей степени обсужденія, размышленія, какъ предусло- вія добраго характера въ противность злому, ибо ВгоЬізсІ) говоритъ самъ: Ьбзе ізі пиг <1ег, хѵеІсЬсг шіі ѵоііет Вегѵпззізеіп <1ег ѴѴііегзіШіскеіі зеіпез ТЬипз, зеіпег Ьезіегеп ЕіпзісЬі Тгоіг Ьіеіеѣ (а. а. О. р. 86).
— 312 — таковъ, какъ описанный, то его духовная природа, сама по себѣ не есть ни добрая, ни злая, хотя-бы въ ней и заключались сложившіяся понятія о добрѣ и злѣ. Вѣдь и самыя эти понятія суть только естественно-необхо- димые, а слѣдовательно и /швно-необходимые результа- ты психическаго развитія (необходимость нб можетъ имѣть степеней, см. дальше), хотя эти результаты и различны у разныхъ индивидовъ, смотря по различію развитія! *) Сложившійся такимъ образомъ характеръ самъ по себѣ нравственнымъ названъ быть не мо- жетъ; все его нравственное содержаніе не есть дѣло самого человѣка, не поставлено имъ, а дано ему извнѣ изъ чуждыхъ причинъ. И дѣйствительно, всякое, по- добное указанному, пониманіе происхожденія духовной опредѣленности человѣка (пониманіе чисто-психологи- ческое) беретъ самое понятіе о нравственномъ за- конѣ, о добрѣ и злѣ, не за принадлежащее чело- вѣку по самому существу его (и ^слѣд. всеобщее и необходимое а ргіогі), но за данное человѣку отвнѣ (и слѣд. эмпирическое, условное)**). Многіе думаютъ,’ *) Очень ясно высказываетъ это Герценъ-сынъ: Ьа ЬЬегіё сопзізіе а зиіѵге Іез ітриізіопз сіе Іа сопзсіепсе,—таіз с’езі іизіетепі рагсецие Іа сопзсіепсе п’езі ци'ип іпіегргёіе, ди’еііе пе реиі еі пе сіоіі гіеп ітргоѵізег (РЬузіоІо^. сіе Іа ѵоіопіё р. 104). Подобный-же взглядъ мы встрѣтимъ и у Дж-Ст. Милля: іГ оиг во саііесі сопзсіоизпезз оГ хѵЬаі хѵе аге аЫе Іо <іо із поі Ьогп оиі Ьу ехрегіепсе, іі із а сіеіизіоп. Іі: Ьаз по ііііе іо сгесіепсе Ьиі аз ап іпіегргеіаііоп оГ ехрегі- епсе (Ехашіп. 504). **) Такъ напримѣръ ІЭіііез прямо говоритъ, что нравственный за- конъ человѣку ап§еЬгасЬі ѵоп Аиззеп (но тогда человѣкъ по суще-
— 313 — что человѣчество никогда не стало-бы нравственнымъ, если-бы не обладало, въ началѣ развитія, слѣпымъ по- слушаніемъ, — другіе полагаютъ, что нравственность имѣетъ единственнымъ источникомъ историческое от- кровеніе (но если-бы нравственность только отсюда могла произойти, то большая часть рода человѣчес- каго не имѣла-бы истиннаго понятія о нравственности и всеобщаго критерія къ различенію истиннаго понятія о ней отъ ложнаго, а не имѣя его, не видно, какъ она ого могла-бы и усвоить когда-нибудь. Мы не можемъ останавливаться на оцѣнкѣ внѣшняго отношенія нрав- ственнаго качества къ характеру, къ духовной опре- дѣленности человѣка, какъ оно является въ изложен- номъ рядѣ мыслей; укажемъ здѣсь только на то об- стоятельство, что внѣшность этого отношенія возбуж- даетъ слѣдующія сомнѣнія: на какомъ основаніи при- лагаются къ естественно и необходимо-развившемуся характеру нравственные предикаты, не имѣющіе въ немъ самомъ необходимаго основанія? На какомъ осно- ваніи прилагаются къ характеру, только особенному, индивидуальному (характеръ, какъ продуктъ естествен- наго развитія, былъ-бы всегда индивидуаленъ) общіе ству своему необходимо-нравственное лице, а если, такъ, то какъ онъ могъ и извнѣ заимствовать дѣйствительно нравственный законъ?). ’ѴѴаііх (ЬекгЬ. <1. РзусК. рр. 394 §694) выводитъ обра- зованіе представленій о добрѣ и злѣ изъ чувства уваженія къ авторитету законодателя (но тогда самъ законодатель откуда взялъ представленіе предписываемаго имъ низшимъ закона, какъ' нрав- ственнаго? изъ уваженія къ новому авторитету? и такъ до безко- нечности? (Ср. Ваіп. ТКе ет. а. іЬе дѵііі р. 283).
314 — нравственные критеріи? Откуда берется самъ внѣшній нравственный законъ, если онъ въ субъектѣ, подъ нимъ стоящемъ, не имѣетъ никакого основанія, и можетъ-ли при этомъ условіи нравственный законъ быть единымъ, всеобщимъ и сознаваемымъ, какъ безусловно-обяза- тельный,—чтб отъ нравственнаго закона, по его поня- тію, требуется? Теперь замѣтимъ еще, что въ изложен- номъ рядѣ мыслей объ образованіи духовной природы человѣка, не можетъ быть рѣчи не только о нравствен- номъ характерѣ, но и о свободѣ дѣйствій такого харак- тера; ибо по правилу: орегагі 8е^иі^и^ еззе, всѣ отдѣль- ныя дѣйствія съ необходимостью будутъ вытекать изъ характера даннаго съ такою-то опредѣленностью, сто- ящаго въ такихъ-то условіяхъ,—гдѣ и условія даны че- ловѣку готовыми, и во второмъ Факторѣ, характерѣ, все необходимо дано ему, и нѣтъ ничего, поставленнаго имъ. Всѣ человѣческія хотѣнія (гезр. дѣйствія), въ этомъ воззрѣніи суть слѣдствія какихъ-либо, опредѣленныхъ въ концѣ концевъ независимо отъ хотящаго человѣка, данныхъ причинъ; всякая такая причина будетъ-ли то нѣчто чуждое духу человѣческому, или же собственная его духовная природа, въ концѣ концевъ дана ему, сдѣлала его самого, мнимаго дѣятеля, такимъ, а не инымъ, опредѣлила его всецѣло именно въ этомъ дан- номъ направленіи. И не только крѣпость развившейся со- гласно этому воззрѣнію духовной опредѣленности человѣка, есть данная ему, независимо отъ него, естественнымъ, органическимъ процессомъ, крѣпость,— будь она добрая или злая; но и возможная попытка человѣка измѣнить свой характеръ сознательно есть
— 315 — опять-таки совершенно необходимое слѣдствіе не- обходимо-данныхъ ему прежнимъ развитіемъ понятій о нравственномъ, — данныхъ чувствованій, дающихъ этимъ понятіямъ естественную силу побороть враждеб- ныя, сдѣлаться мотивами,—и данныхъ-же возбужденій, являющихся поводомъ къ такой попыткѣ. Также не- обходимымъ слѣдствіемъ безличныхъ, данныхъ чело- вѣку причинъ является и само сознательное ставленіе имъ себя въ такія, а не иныя условія, ради нравствен- ныхъ цѣлей, ибо и эти цѣли, и ихъ значеніе, и сила для него, и поводы къ сознательному осуществленію ихъ,—все это не поставлено человѣкомъ, а дано ёму. Такимъ образомъ въ изложенной, чисто психологиче- ской системѣ нѣтъ ни малѣйшаго мѣста понятію сво- боды; это—законченная система детерминизма, и нужно весьма сожалѣть, что многіе сознательные детерми- нисты легко вводятъ непосвященныхъ въ заблужденіе, говоря будто-бы за свободу, на основаніи приведенной, вполнѣ отрицающей ее, теоріи характера (напр. Нго- ЬізсИ въ Могаізі. ипН ѴѴіПепГг. рр. 58 8е^^). Не желая слишкомъ грубо задѣть нравственныя убѣжденія и пс}- требности читателя, часто пользуются словомъ, что- бы скрыть свою мысль; говорятъ, напр., о степеняхъ свободы и необходимости (не всякій-же читатель предполагается знающимъ логику!), о свободѣ испол- ненія вмѣсто свободы рѣшенія,—и подъ бандеролью ученія о свободѣ внушаютъ самый несомнительный детерминизмъ. Когда напр. Віііез отождествляетъ' Егеі- Ьеіі съ мало по малу развивающимся характеромъ, съ происхожденіемъ, по законамъ причинной необходи-
— 316 — мости, еіпег іттег кіагегеп Затт1ип§ сіез Сеізіез, еіпез іттег Гезіегеп Кеніей сіег Регзопіісіікеіі,—когда единственно возможную свободу человѣка онъ видитъ въ томъ, что его собственная природа достигла на- столько твердой опредѣленности, что можетъ проти- востоять измѣняющимся внѣшнимъ условіямъ и оста- ваться равной себѣ при всевозможныхъ колебаніяхъ послѣднихъ *),— то онъ злоупотребляетъ словомъ, обоз- начая имъ совершенно неподходящее понятіе (подобно напр. Бону, видящему здѣсь самоопредѣленіе един- ственно-возможное, см. Тііэ ем. а. Ше лѵііі р. 508) и заста- вляетъ несвѣдущаго читателя думать, что его психоло- гическій детерминизмъ есть ученіе о нравственной сво- бодѣ. Въ чемъ можетъ состоять свобода для воззрѣ- нія, признающаго, чго іѵэпп сідз ІсЬ. гшп Веіѵиззізеіп зеіпег зеІЬзІ котші, Ійкіеі ез ^едѵіззе ТгіеЫесіегп гиг ВеИіаіі§ип§ Ьегеііз іп зіск, ипсі еЬепзо §еіѵіззе Шш- зіапсіе гиг Апге§ип§ ипсі Атѵепсіип§ сііезег ТгіеЬГесіегп аиззег зіск (у. с., стр. 22)? Всѣ Факторы дѣянія чело- вѣческаго вѣдь здѣсь даны человѣку, а не постав- лены имъ! И развѣ возможно, далѣе, считать уче- ніемъ свободы то ученіе, которое подъ свободою разу- *) РгеіИеіі сѵеізі зіеіз аиі еіп ѴегИаІіпізз хсѵізскеп Напсііипреп ипсі АѴо11ип§еп, ипсі хсѵаг ізі сііезез Ѵегііаііпізз зо дѵоНІ еіп пе§а- ііѵез, патіісЬ ѴпаЫіапді^кеіі ѵоп Везііттип^здгйпсіеп, сѵеіске аиззегЬаІЬ сіез ѴѴІІІепз 1іе§еп, аіз аиск еіп розіііѵез, патііск сѵігк- Іісіае ВесііпдНіеіі сіез Ткипз ипсі Ьаззепз еЬеп бигск сіеп ѴѴІІІеп. Вег ізі сіег Ргеіезіе, сіег ікип капп, сѵазз ег. ѵѵііі, ипсі Іаззеп капп, сѵаз ег пісііѣ сѵііі (у. соч. и).
317 - мѣетъ не свободу въ ставленіи хотѣній, а свободу исполненія несвободныхъ хотѣній?! Только послѣднюю признаетъ напр. ВіНез но ее же признаютъ и самые безусловные детерминисты, какъ напримѣръ НоЬЬез, Ргіезііеу, Зріпога * **)")• Вопросъ о свободѣ здѣсь замѣ- няется вопросомъ о мощи, которой поставлено болѣе или менѣе ограниченій, изнутри-ли, извнѣ-ли. Также мало оправдано ьъ воззрѣніи психологическаго детер- минизма и опредѣленіе естественно-развившагося ха- рактера, какъ нравственнаго или безнравственнаго; эти опредѣленія въ естественно-сложившемся и продол- жающемъ существовать по тѣмъ-же законамъ причин- ности характерѣ — внутренняго, необходимаго осно- ванія не имѣютъ ***). Какъ общія Формы, онѣ человѣку ап^еЬгасЫ ѵоп Аиззеп,—какъ естественные-же про- дукты индивидуальнаго психическаго развитія, нрав- ственныя понятія только субъективно-необходимы, будь они самыя чистыя, или самыя дикія. Оцѣнка воз- раженій противъ свободы, какъ чистой не-опредѣлен- *) Ср. также ВгоЬізск. Могаізі. и. шепзсЫ. ЛѴіИепзГг. р. 69, гдѣ говорится, что тап ѵѵігсі сііе Ѵпіегогсіпип^ сіез ЛѴіІІепз ипіег сііе Еіпзіскі іттег поск Ггеікеіі, патііск зіШіске Ргеікеіі пеппеп коппеп, сіепп зіе таскі сіеп ХѴІІІеп ѵоп апсіет’аіз зіШіскеп Моііѵеп ипаЬ- кап§і§, ипсі ізі еіпе ЙеІЬзіЬезііттип^;, хѵѵаг пісЬі сіез АѴіІІепз, ѵѵокі аЬег сіез Мепзскеп, аіз Регзоп, еіс. **) Напр. у Спинозы: еа гез ІіЬега сіісііиг, циае ех зоіа зиае па- іигае песеззііаіе ехізйі еі а зе зоіа асі а§епсіит сіеіеппіпаНіг (Еік. р. Т, сІеГ. VII, ср. еще примѣры у Тк. Кеісі у. с. есі. ІоиГГгоу Т. VI рр. 189 зед.) ***) Ср. Йскорепкаиег: Віе Ьеісіеп §гипс!рг. сі. Еік. 3. 4 Й.
— 318 — ности воли ничѣмъ даннымъ ей,—въ ней-ли самой, или внѣ ея, — здѣсь не у мѣста, такъ какъ мы здѣсь даемъ только общую характеристику детерминизма, его пріемовъ и предположеній. Здѣсь намъ нужно только подтвердить, что если самое содержаніе выра- жающагося въ дѣйствіи л,—всѣ его хотѣнія, понятія, сужденія, наклонности несвободны, не ставятся имъ, а даны ему, то свободы вовсе нѣтъ, ибо нельзя на- звать свободою,—а тѣмъ болѣе нравственною свобо- дою, — возможность осуществленія, за отсутствіемъ внѣшнихъ или внутреннихъ препятствій, несвободнаго хотѣнія или рѣшенія воли *). Такая „свобода11 можетъ быть и у камня, а не у однихъ нравственныхъ существъ. Въ детерминизмѣ психологическомъ слово свобода во- все не должно-бы встрѣчаться,—а всякій детерминизмъ, чтобы быть полнымъ, долженъ обосновывать свою тео- рію хотѣній психологически. Исходя изъ предположе- нія единства міра, единства законовъ (причинности), царящихъ въ области безсознательной, такъ-же какъ и сознательной, и единства мысли, постигающей все су- щее, безъ исключенія, подъ* однѣми и тѣми-же кате- горіями,—детерминизмъ объясняетъ и развитого чело- вѣка, съ готовымъ нравственнымъ и интеллектуальнымъ содержаніемъ, изъ причинъ его развитія, какъ ихъ естественно-необходимый продуктъ. Затѣмъ въ дѣя- тельности уже развитого сознательнаго субъекта (на основаніи предположенія единства) онъ видитъ опять *) Ср напр. Нпте. Ппіегзиск иЬ. сі. тепзсЫ. Ѵегзі, изд. КігсКтапп’а-' р. 8д—86.
— 319 — только тѣ-же законы причинности, тѣ-же категоріи не- обходимаго сцѣпленія, условности, какъ и въ сферахъ до-и безсознательнаго *). Онъ такимъ образомъ выводитъ сознаніе, съ его содержаніемъ и способомъ дѣятель- ности, изъ безсознательнаго, — высшее, позднѣйшее всецѣло сводитъ на раннее, предшествующее. Обративъ вниманіе читателя на эти предположенія и черты де- терминизма, въ критикѣ которыхъ и должна состо- ять вся критика детерминизма, перейдемъ къ характе- ристикѣ противоположныхъ ученій трансценденталь- ной свободы. *) Какъ напр. у Спинозы, или у Лейбница, котораго напрасно выдѣляютъ изъ сонма детерминистовъ. Стоитъ всмотрѣться въ такія положенія его, какъ напр: Тоиі езі Ііё сіапз скасип сіез топсіез роззіЫез, -Гипіѵегз, циеі ци’ІІ риіззе ёіге, езі іоиі сі'ипе ріёсе, сотте ип осёап; !е тоіпсіге тоиѵетепі у ёіепсі зоп еііеі а циеіцие сіізіапсе цие се зоіі (Тііёосі. издан. для Ьассаіаигёаі р. 296). Ье рагіі, ѵегз Іециеі Іа ѵоіопіё езі ріиз іпсііпёе, пе тапцие ]атаіз сГёіге ргіз... циапсі оп рагіе сіе Іа ріиз §гапсіе іпсііпаііоп сіе Іа ѵоіопіё, оп рагіе сіи гезиііаі сіе іоиіез Іез іпсііпаііопз (ІЬісі. р. 319). Тоиі езі сегіаіп еі сіёіегтіпё сГаѵапсе сіапз Гіютте, сотте рагіоиі аіііеигз, еі 1’ате Китаіпе езі ипе езрёсе сГаиіотаіе зрігііиеі (іЬісі. р. 325) и др. мѣста, или наприм. Зитта еііат ІіЬегіаз езі, асі оріітит гесіа гаііопе соді. риі аііат ІіЬегіаіет сіезісіегаі, зіиііиз езі... Іп пиіііиз раіезіаіе езі, ѵеііе циае ѵеііі; еі зі іпіегсіит роззе циае ѵеііі, іатеп пеню оріаі Капс ІіЬегіаіет ѵоіепсіі, риае ѵеііі, зесі роііиз ѵоіепсіі орііта... Ніпс зе9иііиг, диісциісі (асіит езі, Гіі, аиі Гіеі оріітит, ас ргоіпсіе песеззагіит еззе и т. п. (Ь<?іЬпіі2, изд. Тренделенбурга. р. 189—191, въ Нізі. и. Кгіі. Веііг. I). Моіге оріпіоп еі поіге асіе сіе ѵоиіоіг пе зопі раз сіігесіетепі Іез оЬ)есіз сіе поіге ѵоіопіё (ор. с. р. 336) и др.
— 320 — IV. Детерминизмъ приходитъ къ отрицанію свободы, показывая, что все духовное содержаніе сознательнаго субъекта дано ему,—что и сознательный субъектъ мы- слитъ, чувствуетъ и дѣйствуетъ по тѣмъ-же законамъ необходимой причинной связи, по которымъ сложилась безсознательно его духовная природа. Гдѣ-же теперь искать возможности свободы, какими средствами спасть ее? Остается повидимому только два пути для этого: или, отрицая основное предположеніе детерминизма, показать, что сложившись однажды безсознательнымъ, причиннымъ путемъ, пріобрѣтя извѣстное умственное и нравственное содержаніе, а именно не одни представле- нія предметовъ, но и представленія законовъ и цѣлей, какъ своихъ,— сознаніе человѣка затѣмъ уже-дѣйству- етъ не по типу закона причинности, не по категоріямъ- безсознательнаго,—но совершенно иными, новыми пу- тями, имѣющими основаніе въ его отличительныхъ свойствахъ, какъ сознанія, и притомъ личнаго созна- нія;—или-же признать, что, хотя законы дѣятельности развитого сознанія принадлежатъ къ тому-же типу, какъ и законы безсознательнаго, но нравственная опре- дѣленность развитого личнаго сознанія не дана чело- вѣку безсознательными процессами психическаго раз- витія, а изначала поставлена себѣ самимъ субъектомъ, до вступленія его въ міръ явленій, подлежащихъ за- кону причинности и развитію въ пространствѣ и вре- мени. Второй путь и есть путь ученій трансцеденталь- ной свободы.
— 321 — Разсмотримъ сначала первый изъ указанныхъ ис- ходовъ. Дѣйствительно-ли духовная природа чело- вѣка сознательнаго есть нѣчто со всѣхъ сторонъ и со- вершенно-опредѣленное и опредѣляемое по законамъ при- чинности, подобно прочимъ объектамъ? Дѣйствитель- но-ли нѣтъ въ сознаніи человѣческомъ такого индиф- ферентнаго пункта, который никогда не былъ-бы съ необходимостью опредѣленъ другимъ, относился бы ко всякой частной опредѣленности какъ къ чуждой ему, случайной, и могъ-бы поэтому служить нашедшему его человѣку точкою опоры для сознательнаго противо- дѣйствія всякой другой возможной частной опредѣлен- ности, для снятія ея, откуда-бы она ни была дана ему? Если-бы такой индифферентный пунктъ былъ данъ въ сознательной природѣ человѣка, если-бы была дана съ нимъ возможность сознательнаго противодѣйствія всякой возможной опредѣленности,—тогда отсутствіе противодѣйствія, дѣйствительная опредѣленность духа чѣмъ-нибудь, была-бы уже не просто данною ему опре- дѣленностью (такъ какъ сознаніе могло-бы и противодѣй- ствовать этой опредѣленности, какъ чуждой тому индиф- ферентному пункту), но и сознательно-принятою имъ, свободно поставленною. Повидимому такой пунктъ въ развитомъ сознаніи есть,—именно сознаніе единаго Я, для котораго всѣ его частныя мысли, чувства и стрем- ленія въ равной степени суть только объекты его, не- существенные для него самого, въ его всеобщности, единствѣ и индифферентности относительно этихѣ част- ныхъ и не исчерпающихъ его въ своей частности опре- дѣленій,—т. е. самосознаніе. Съ самосознаніемъ, такимъ
— 322 - образомъ, дана повидимому человѣку возможность сво- бодно — потому-что объективно — относиться къ своимъ хотѣніямъ, ставить свои мысли и хотѣнія, а не брать ихъ готовыми, какъ они даны ему помимо его вы- бора,—отъ себя придавать имъ силу и значеніе и т. п. *) Но здѣсь-же тотчасъ являются, повидимому, и нѣкото- рыя логическія несообразности и противорѣчія. Если самосознаніе,—сознаніе человѣкомъ себя какъ единаго и всеобщаго носителя всѣхъ своихъ мыслей и хотѣній, даетъ человѣку возможность относиться объективно къ этимъ *) Въ самосознаніи, въ способности сознанія раздвоиться, отно- ситься къ себѣ, какъ своему объекту,—относиться ко всему своему содержанію (мыслямъ, чувствамъ и хотѣніямъ) объективно—и видятъ иные основаніе свободы человѣка въ СФерѣ своихъ хотѣній,—такъ напр. Кавелинъ въ „Задачахъ психологіи® и полемикѣ съ Ю. Ѳ. Са- маринымъ (Психолог. кр. В. Е. 75 годъ). Но мало простой ссылки на Фактъ „сознанія сознанія®, на способность души раздвояться и относиться объективно къ своему сознательному содержанію,—для дѣйствительнаго объясненія возможности и дѣйствительности свободы воли. Нужно показать: какъ можетъ сознаніе выйдти изъ этого объ- ективнаго, индифферентнаго ко всякому своему частному содержа- нію, состоянія?—какъ оно можетъ остановиться на одной изъ многихъ, безразличныхъ для него, мыслей, не опредѣляясь къ этому ничѣмъ отвнѣ, т. е. съ необходимостью?—нужно указать основанія самоопре- дѣленія сознанія и объяснить, почему эти основанія, оставаясь осно- ваніями опредѣленій сознанія, не уничтожаютъ ихъ свободнаго харак- тера, его самоопредѣленія. Но Кавелину было невозможно отвѣ- тить на эти вопросы, при его понятіяхъ о методѣ изученія явленій сознанія,—при его предположеніи, что и личное сознаніе (сознаніе сознанія, объектъ для себя) стоитъ подъ категоріею причины и можетъ быть изучено помощью основоположеній знанія о предметахъ (объектахъ не для себя самихъ, а для другого).
— 323 — своимъ мыслямъ и хотѣніямъ, быть индифферентнымъ от- носительно ихъ, хотя на самое короткое время,—то отъ чего зависитъ такой или иной выходъ человѣка изъ этого индифферентнаго, объективнаго отношенія къ сознаваемымъ имъ, какъ свои, мыслямъ и хотѣніямъ? Отъ чего зависитъ выборъ имъ такого, а не иного хо- тѣнія,—такая или иная опредѣленность, которую индиф- ферентное я даетъ себѣ? Если „я11 по природѣ и безу- словно индифферентно, то въ томъ случаѣ, когда оно получаетъ опредѣленность, оно можетъ получать ее не отъ себя, а только отвнѣ (вслѣдствіе напр. при- входящаго новаго мотива, дающаго перевѣсъ одному изъ данныхъ уже сознанію);—какъ индифферентное, оно не имѣетъ внутренняго отношенія ни къ какой опредѣлен- ности своей, и всякая опредѣленность его такимъ обра- зомъ не имъ опять-таки поставлена. Если духъ вообще не есть что-либо опредѣленное, то въ немъ и нѣтъ основаній какой-бы то ни было опредѣленности, по пра- вилу орегагі зедийиг еззе. Конечно, это ставящее насъ здѣсь въ тупикъ правило „орегагі зедиііиг еззе11—заим- ствованное изъ міра безсознательныхъ, данныхъ всегда съ частною опредѣленностью причинъ, мы примѣняемъ къ лич- ному сознанію, ко всеобщему, Формальному я, основыва- ясь только на предположеніи о единствѣ въ объективномъ и субъективномъ мірѣ, мысли и ихъ законовъ. Руководимые этимъ предположеніемъ, мы и къ личному сознанію обра- щаемся съ тѣмъ-же вопросомъ, съ которымъ мы уже при- выкли обращаться къ предметамъ міра безсознатель- наго, т. е. съ вопросомъ: отъ чего личное сознаніе получило такую-то опредѣленность, произвело такой-то
324 - выборъ между своими представленіями и стремленіями? Быть можетъ, если-бы мы отрѣшились на минуту отъ указаннаго предположенія и допустили-бы, что личное сознаніе не все дѣлаетъ отчею, а что-либо дѣлаетъ и ради-чею, зная, что оно это дѣлаетъ для своей цѣли, то указанное затрудненіе приняло-бй совершенно другой видъ. Можетъ быть оно заставило-бы насъ заняться со вершенно непохожимъ на объективныя изслѣдованія по закону причинности—изслѣдованіемъ личнаго сознанія, его особыхъ категорій, способовъ дѣйствія,—особаго от ношенія его къ сознаннымъ имъ, какъ свои, цѣлямъ,— вѣроятно нѣсколько иного, чѣмъ отношеніе его-же къ тому, что сознается имъ, какъ данная ему и дѣй ствующая независимо отъ него причина и т. под. "Мо- жетъ быть и дѣло тогда рѣшилось-бы иначе. Но предположеніе однажды существуетъ и крѣпко за- сѣло въ умахъ, а еіп-таі ег§гіЙеп, тѵоііеп сііе Меізіеп пісіи теЬг §е1іеік зеіп, какъ говоритъ НегЬагі (Всі. I. 199). На вопросъ: „отъ чего“ происходитъ такая или иная опредѣленность сознанія, если оно по природѣ индиф Ферентно,—отвѣта нѣтъ, —а потому передъ нами стоитъ логическая невозможность, и первый изъ указанныхъ нами путей спасенія свободы закрытъ. Противъ него го- ворятъ и другія логическія затрудненія,—все съ той-же точки зрѣнія. Здѣсь всему основаніемъ дилемма: сознаніе или индифферентно, или опредѣлено, т. е. есть сознаніе данное себѣ какъ всецѣло опредѣленное. Самое состоя- ніе индифферентности я, разсуждающаго свободно, выби- рающаго между будущими хотѣніями, въ отдѣльности и теперь для него еще безразличными, представляется
— 325 - невозможнымъ.! Представляется невозможнымъ вопросъ о свободѣ хотѣній, ибо эта свобода, выборъ между хотѣніями, предполагаетъ у человѣка хотѣніе хотѣнія, но послѣднее само непонятно, если ему не предше- ствовало хотѣніе хотѣнія хотѣнія и такъ до безко- нечности *); поп ѵеііе ѵоінтиз, зе<і а§еге, и понятіе ѵеііе ѵеііе ♦♦)—нелѣпо, и вопросъ можетъ быть толь- ко о свободѣ дѣйствія, а не хотѣнія. Останавливаясь передъ этой логической невозможностью „хотѣнія хо- тѣнія11, упускаютъ изъ виду, что мы слишкомъ часто навязываемъ предмету грѣхъ нашей мысли о немъ, что „хотѣніе хотѣнія11 съ его мнимымъ ге^геззиз асі іпЯпіІиш, совершенно аналогично возбуждающему столько сом- нѣній и вопросовъ „сознанію сознанія“, и что, слѣдо- вательно, если сознаніе сознанія есть дѣйствительный, несомнѣнный и необходимый Фактъ, то таковымъ-же яв- ляется и хотѣніе хотѣнія, которое есть только выра- женіе сознанія необходимости хотѣть чего-либо и дѣй- етвовать какъ-нибудь. Но ни „сознаніе сознанія“, ни„ хо- тѣніе хотѣнія11 ♦**), представляющіе случаи, гдѣ нѣчто яв- *) Это разсужденіе принадлежитъ еще НоЬЬеа’у и постоянно приводится въ доказательство того, что возможенъ только вопросъ о свободѣ дѣйствоватъ сообразно хотѣнію, но не вопросъ о свобо- дѣ хотѣть (ср. у ЗсЬорепЬаиег а въ Віе Ьеісі. Сгипбрг. б. ЕіЬ. рр. 6з ГГ.). ** ) Утверждающіе возможность хотѣнія хотѣнія — пе аогіігопі ]атаіа сГаГГаіге, запа аѵоиег, ци’іі у а ипе ргёбёіегтіпаііоп вапа Гёіаі апіёсёвапі сіе іа сгёаіиге ІіЬге, с|иі Гіпсііпе а ае вёіеппіпег (ЬеіЬпкг ТЬёов. 323), ср. также Ните (у. с. I. 87). См. ВгоЬісЬ Могаіаі. р. 6і, и вообще Гербартіанцевъ. *”) Оба явленія принадлежатъ только СФерѣ личнаго сознанія
— 326 — ляется объектомъ самому себѣ, т. е. дѣйствіемъ самого себя, никакъ не могутъ войдти въ міровоззрѣніе, призна- ющее своей верховной и безусловно-всеобщей катего- ріей—категорію причины. Они не входятъ въ міровоз- зрѣніе, привыкшее имѣть дѣло съ объектами, которые суть объекты не для себя, а для другого (объекты дѣйствія внѣшнихъ имъ предметовъ, объекты мышле- нія внѣшняго имъ сознанія), которые опредѣляются другимъ, а. не опредѣляютъ себя. Подводя и личное сознаніе (объектъ для себя, самосознаніе), съ его спо- собами дѣйствія, подъ понятіе, объекта для другого, получающаго опредѣленность отвнѣ (отъ частно-опре- дѣленнаго и также отвнѣ опредѣленнаго и т. д. до безко- (самосознающаго), объективная природа пе представляетъ нигдѣ подобнаго самораздвоенія предмета, для-себя бытія его, гдѣ пред- метъ есть объектъ для самого себя-же; въ мірѣ безсознательномъ (без-личносознательномъ) предметы существуютъ только изъ дру- гого, черезъ другое и въ другомъ, что и составляетъ ихъ услов- ность, недопускающую исключеній,-они объекты не для себя, а для другого, или воздѣйствующаго на нихъ (въ причинномъ ряду) или мыслящаго о нихъ. Повидимому, такое коренное различіе меж- ду предметами изслѣдованія, какъ указанное различіе между лич- нымъ (для-себя-сушимъ) сознаніемъ и объектами безличнаго міра— должно-бы навести на вопросъ: возможно-ли изучать ихъ по одной и той-же категоріи причинности? Не есть-ли эта категорія—чисто объективная, примѣнимая только къ предметамъ, которые суть объ- екты только для внѣшняго имъ, и опредѣленность которымъ дается только отвнѣ, другимъ, — и непримѣнимая къ личному созна- нію, которое (пока оно разсматривается какъ личное) есть объ- ектъ не для другого, а только для себя? И подъ какою-же кате- горіею можетъ быть изучаемо личное сознаніе, если категорія причинности къ нему непримѣнима?
327 — нечности),—съ этой-же точки зрѣнія разсуждаютъ такъ: если духъ не есть что-либо, имѣющее опредѣленность готовую, данную ему, но самъ себя опредѣляетъ, то каковы основанія этого самоопредѣленія, откуда оно можетъ взяться? Изъ какой-либо данной имъ себѣ раньше опредѣленности?—но тогда тотъ-же вопросъ повторится и относительно основаній этой прежней опредѣленности, и такъ до безконечности. Нужно, по- этому, или вовсе отказаться отъ понятія самоопредѣ- ленія, какъ немыслимаго, или-же должно признать въ духѣ опредѣляемость безъ основаній, — чистое ни- что, нѣчто не мыслимое. Чтобы выйдти изъ всѣхъ этихъ затрудненій (про- исходящихъ, какъ указано, изъ разсмотрѣнія лич- наго сознанія наряду съ безсознательными предме- тами, по тѣмъ-же категоріямъ и вопросамъ), — что- бы устранить необходимость какого-либо необходи- мо-даннаго внѣ личной воли (какъ это требуется всеобщностью понятія причины) основанія ея опредѣ- леній, уничтожающаго ея свободу,—чтобы уйти отъ отрицающихъ эту свободу законовъ причинности, ца- рящихъ въ мірѣ явленій (будто-бы безъ исключенія),— остается только признать свободу, самоопредѣленіе, за первоначало, за ІІгЙіаі, предшествующее всякой воз- можной опредѣленности (а слѣд. и самому міру явле- ній съ его всеобщей условностью и причинностью), и впервые ставящее всякую возможную опредѣленность. Допустивши такое перводѣйствіе, мы должны, при- знать ею за начинающее отъ себя цѣлый рядъ опредѣ- леній, изъ которыхъ всякое само-по-себѣ уже несво-
— 328 — бодно, а есть только необходимое слѣдствіе однажды даннаго волѣ тѣмъ перводѣйствіемъ опредѣленія.—такъ называемаго интеллигибельнаго характера. Рядъ несво- бодныхъ частныхъ хотѣній, выражающихъ этотъ постав- ленный перводѣйствіемъ свободы (внѣ и до явленія) ин- теллигибельный харектеръ, принадлежитъ уже міру явленій и, какъ несвободный (результатъ даннаго интел- лигибельнаго характера, въ данныхъ условіяхъ подъ ихъ опредѣленіемъ обращающагося въ эмпирическій), не противорѣчить царящему, здѣсь закону необходимости, причинной св^эи. Всякое отдѣльное „являющееся^ дѣй- ствіе представляется здѣсь необходимымъ слѣдствіемъ данныхъ причинъ: мотивовъ, съ одной стороны,—и съ другой, реагирующаго на нихъ такъ или иначе, сооб- разно своей опредѣленности, характера. Самый-же ха- рактеръ этотъ получилъ опредѣленность свою (доб- рую или злую) отъ совершившагося внѣ міра явле- ній, единожды на всегда, первоначальнаго самоопредѣ- ленія свободы. Такимъ образомъ ученіе трансценден- тальной свободы относитъ послѣднюю къ области ну- меновъ, въ явленіи-же (отдѣльныя хотѣнія, гезр. дѣй- ствія) признаетъ подобно ученію детерминизма, без- условное царство необходимости, и закона причинности. Свобода, самоопредѣленіе здѣсь есть только одинъ, неповторяющійся болѣе, актъ, опредѣляющій затѣмъ уже все направленіе жизни, дѣйствительно являющейся какъ нѣчто необходимое. Это ученіе трансцендентальной свободы, основателемъ котораго почитается Кантъ *), *) Хотя, при желаніи отыскивать слѣды мыслей новыхъ въ древ-
— 329 — имѣло затѣмъ главныхъ представителей въ лицѣ Шел- линга и Шопенгауера. Сравнивая ученіе трансцендентальной свободы съ ученіемъ детерминизма, мы найдемъ между ними, какъ это ни странно, весьма много общихъ чертъ. Прежде всего очевидно, что ни то, ни другое не говоритъ о свободѣ, составляющей вопросъ, т. е. о свободѣ хотѣній: ученіе детерминизма признаетъ возможнымъ только вопросъ о свободѣ дѣйствія, исполненія, — ученіе-же трансцендентальной свободы установляетъ только понятіе о свободѣ бытія неизмѣннаго харак- тера съ такой или иной опредѣленностью *). На осно- ваніи обоихъ ученій, человѣку вмѣняются не его от- дѣльныя дѣянія, а самое бытіе его характера, такъ или иначе неизмѣнно направленнаго. Притомъ—субъекту со- знательному (который именно и есть обвиняемый агентъ) вмѣняются дѣйствія причинъ, лежащихъ внѣ его соз- нанія,—безсознательныхъ (въ психологическомъ детер- минизмѣ, гдѣ самое сознаніе со всѣмъ своимъ содер- жаніемъ, является необходимымъ продуктомъ безсозна- тельнаго развитія), или досознательныхъ (въ ученіи тран- сцендентальной свободы, актъ которой совершается внѣ времени и до сознанія). Очевидно, при этомъ, во нихъ гаданіяхъ, можно найти намеки на это ученіе еще въ древ- ности (напр. у Платона, въ разсказѣ ПамФильца, въ X кн. „Госу- дарства") и у нѣкоторыхъ отцевъ церкви (напр. у блаж. Августина). Ср. истор. очеркъ Шопенгауэра въ его соч. „о свободѣ воли". *) На неизмѣнности его особенно настаиваетъ ЗсЬорепЬаиег (у. с. р. р. 50—51), признавая возможность измѣненія не въ на- правленіи желаній, а въ выборѣ средствъ осуществленія.
— 330 — і-хъ), что для вмѣненія, и съ той и съ другой точки зрѣнія, нѣтъ условія тожества лица судимаго (сознаю- щаго себя субъекта) съ дѣятелемъ, совершившимъ дѣй- ствительно дѣяніе (безсознательныя причины и внѣсозна- тельный актъ трансцендентальной свободы); *) во 2-хъ, что оба ученія совершенно напрасно ставятъ условіемъ вмѣненія дѣянія его сознательность. Въ детерминизмѣ это условіе несущественно, такъ какъ сознаніе ничего само свободно не ставитъ, а всѣ свои опредѣленія по- лучаетъ готовыми изъ міра безсознательнаго; въ уче- ніи-же трансцендентальной свободы оно по тому несу- щественно, что направленіе всѣхъ актовъ сознанія опре- дѣлено опять-таки не имъ-же, но актомъ, лежащимъ внѣ и до его, и о которомъ наше личное сознаніе (рѣшившееся на дѣйствіе) не имѣетъ никакого воспо- минанія, .никакого представленія. Да и какимъ образомъ было-бы возможно сознаніе человѣка о сверх-и до-со- знательномъ актѣ свободы своей, давшемъ его харак- теру эту, а не другую опредѣленность,—если вообще само сознаніе произошло лишь вслѣдствіе этого акта? Если-же сознательность дѣянія для этого ученія, при вмѣненіи, несущественна, то несущественна и созна- тельность дѣятеля; вмѣненіе, нравственность должна распространяться и на міръ безличный, безсозна- тельный, стихійный; наказаніе преступника ничѣмъ не *) Если воля перваго довременнаго акта, опредѣлившаго на- правленіе моей дѣятельности, не сознается мною при совершеніи такого отдѣльнаго дѣйствія, то она и не есть воля, совершившая это сознательное мое дѣйствіе,—она есть чужая воля (ср. по этому поводу Раззаѵапі стр. 58 и 69 въ у. с. и ЬіеЬтапп (у. соч. р. 68).
— 331 — отличается отъ убіенія ядовитаго животнаго, заключе- нія бѣшенаго и т. под. Отъ этихъ слѣдствій, ли- шающихъ нравственное сужденіе, вмѣненіе, награду и наказаніе внутренняго основанія въ самомъ подлежа- щемъ имъ лицѣ,—уничтожающихъ самое понятіе нрав- ственнаго лица, уйти не могутъ оба ученія, хотя уче- ніе трансцендентальной свободы главнымъ образомъ и родилось изъ старанія отстоять свободу, какъ необхо- димое условіе нравственности (еще напр. у блаж. Авгу- стина). Далѣе, въ обоихъ ученіяхъ не можетъ быть рѣчи о свободѣ нравственной; опредѣленія „доброе и злое11 въ обоихъ для самой сознательной воли внѣшни, несущественны. Всѣ эти слѣдствія, отъ которыхъ не могутъ уйти ни ученіе детерминизма, ни ученіе трансцендентальной свободы совершенно противны цѣлямъ великаго основа- нія послѣдняго, Канта,—именно подвинутаго къ соз- данію этого ученія потребностями нравственной систе- мы. Должно, впрочемъ, замѣтить здѣсь, къ чести Кан- та, что для него все ученіе трансцендентальной сво- боды, будто-бы нужное для цѣлей нравственности, и сохраняло всегда значеніе только постулата практичес- каго разума, что онъ самъ его не принималъ за оправ- данную передъ наукою, передъ теоретическимъ разу- момъ концепцію, какъ сдѣлали продолжатели этого уче- нія, Шеллингъ и Шопенгауэръ. Чтобы заключить харак- теристику этого ученія, напомнимъ опять читателямъ, что къ нему пришли его творцы, вслѣдствіе убѣжденія въ не- обходимости свободы воли, при сохраненіи предположе- нія, на которомъ основывается и детерминизмъ,—пред-
— 332 — положенія о всеобщности закона необходимой причин- ной связи въ мірѣ явленій, будь они явленія міра безсо- знательнаго, или явленія личнаго сознанія. Оба ученія сохраняютъ предположеніе, что и къ личному сознанію можно обращаться съ тѣми-же вопросами, изучать его по тѣмъ-же категоріямъ, какъ и прочіе объекты при- роды, несмотря на его отличительное отъ нихъ свойство: быть объектомъ не только для другого (какъ нужно для подведенія подъ понятіе причинности), но и объектомъ для себя самого. Впрочемъ, это предположеніе о всеобщ- ности закона необходимой причинной связи повидимому не очень строго сохранялось у учителей трансценден- тальной свободы, потому что они между прочимъ опи- раютъ свое ученіе и на несостоятельность понятія причинности, если брать его въ его всеобщности, сіепп ез лѵігсі сіасіигск еіпе ипЬезііттіе Кеіііе ѵоп ІТгза- сЬеп ^езргі,—откуда и предположеніе свободы, какъ первопричины, которую нельзя указать въ явленіи, но за бытіе которой въ мірѣ нуменовъ намъ ручается нравственный законъ. Однако свобода, которую они признаютъ, т. е. первопричина, лежитъ внѣ міра явле- ній, а слѣдовательно для нею не исправляетъ и не по- полняетъ понятія причинности *). Внѣ-міровая свобода *) Резюме прекрасной критики этого Кантова ученія у 8і§ѵѵагІ'а таково: Гиг сііезе 1а§ еіпе Наир(8сЬѵѵіегі§кеі( сіагіп, сіазз зіе сііе тогаІізсЬе Зеііе осіег сіаз тогаІізсЬе ЕІетепІ сіез етрігізсЬеп Меп- зсЬеп аиз сіет іпіе11і§іЬе1еп Асіе сіег РгеіЬеіі дез ІсЬ, сііе апсіегеп Зеііеп осіег ЕІетепіе аЬег аиз сіег СетеіпзсЬаГі гпк сіег ѵот Віп§е ап зісЬ аиз§еЬепсіеп ЕгзсЬеіпип^зѵѵек аЫекеіе; сіаЬіп §еЬбг( сііе §апге зіппііске 8еке сіез ІсЬ... 8іе (теорія) Ъекотті, аиГ сііезе ѴѴеізе,
— 333 — не дѣлаетъ понятія причины не-всеобгцимъ для міра явле- ній, и въ этомъ мірѣ законъ причинности обѣими сто- ронами признается за всеобщій, дпапсі-тёте довлѣющій себѣ; подъ него подводятся всѣ явленія міра и личное, для себя сущее, сознаніе. Противорѣчіе между двумя очерченными образами мыслей, подъ условіемъ общаго исходнаго предположе- нія,— абсолютно; ничто посредствующее невозможно (напр. подобное ученію Лейбница, ср. ЗсЬорепЬаиег, уп. соч. р. 15). Все равно, приметъ-ли детерминизмъ за первую данную опредѣленность, изъ которой необ- ходимо вытекаетъ все дальнѣйшее направленіе хотѣнія, эмпирическую природу человѣка при рожденіи, съ уна- слѣдованными свойствами (будетъ-ли это эмпирическій детерминизмъ), — или-же, не останавливаясь на этой ступени, пойдетъ далѣе и возведетъ направленія воли, какъ необходимыя слѣдствія, къ первопричинѣ всего сущаго (абсолютный детерминизмъ)—степеней необхо-. хѵѵеі Ііеійеп ѵоп ЕгзсЬеіппп^еп, іп сіет етрігізсііеп ЬеЬеп сіез Іей, сііе ѵоп ѵегзсіііесіепеп, ѵоп еіпапсіег ипаЫіап§і§еп АпГап^зрипсіеп аиз§еІіеп; ипй йасигсЬ пісШ §ееіпі§і ѵѵегсіеп кбппеп, сіазз )ес!е— пасЬ сіет Сезеіх сіег Саизаіііаі ѵегІаиГі, іпйет йатіі пиг еіп хиіаііі- §ез хизаттепзеіп §е§еЬеп ізі (8іди>агі а. а. О. р. 203). Шел- лингъ-же, перенося трансцендентальный актъ свободы въ начало мірозданія, только увеличиваетъ затрудненіе: ]епег Асі, ]епе ТЬаі сіег ЕгеіЬеіі ѵѵігсі сІасіигсЬ іп сіаз СеЬіеІ сіез ипрегздпііекеп ѵегзеігі (іЬісі.) Замѣтимъ отъ себя, что въ послѣдней ошибкѣ, которой мы не находимъ у Канта, виновенъ и йсЬорепѣапег. Противъ Шопенгауе- рова ученія трансцендентальной свободы спеціально написана книга ЬіеЬшапп’а (<і. іпсііѵ. Веѵѵ. сіег Ргейі. <1. ѴѴІ11.), а противъ Шеллин- гова—книга Воскз'Ьаттег’а (сііе РгеіЬей сіез тепзсЫісЬеп ЛѴіІІепз).
334 — димости для детерминизма не можетъ существовать, такъ-же какъ и ни малѣйшаго допущенія свободы. Точно также не существуетъ и степеней свободы для ученій трансцендентальной свободы (ср. 8і§Аѵаі1 у. соч., рр. 118 — 119, і83 и ДР-)- Можно говорить о болѣе или менѣе широкихъ сферахъ (предѣлахъ), въ которыхъ вообще или въ данномъ случаѣ прояв- ляется безусловная необходимость или безуслов- йая-же свобода; но нельзя говорить о неполной необ- ходимости или свободѣ хотѣній *). Это было-бы само- противорѣчіемъ, ибо неполная (имѣющая степени) сво- бода значила-бы: свобода, опредѣленная не собою од- ной, а и чѣмъ-либо другимъ, чуждымъ ей,—такая сво- бода была-бы не — свобода, не — самоопредѣленіе; не- полная-же (ббльшая или меньшая) необходимость озна- чала-бы необходимость не всецѣло опредѣленную, —не- необходимость. Не можетъ быть поэтому и рѣчи о свободѣ, которая у одного была-бы сильнѣе, у дру- гого-же — слабѣе; такая свобода обозначала-бы годя- щуюся, подъ этимъ названіемъ, только въ систему де- терминизма крѣпость даннаго психическимъ разви- тіемъ характера. Свободы хотѣній условной, такимъ образомъ, нѣтъ,—также какъ и условной необходимо- сти ихъ. Наконецъ, если свобода — абсолютная—и не прямая причина являющихся дѣйствій, а первая при- чина, опредѣляющая характеръ, который въ совокуп- •) На это различіе между шириною области дѣйствія свободы и степенями ихъ энергіи просимъ читателя обратить особенное вни- маніе.
— 335 — ности съ мотивами, составляетъ уже ближайшую при- чину дѣйствій, то эта трансцендентальная свобода не можетъ уже, однажды опредѣливши характеръ, вмѣ- шиваться въ необходимый рядъ его проявленій. Вся- кое изъ ученій детерминизма или трансцендентальной свободы, забывающее эти условія, есть безсильная и невыполнимая на дѣлѣ попытка посредства. V. Какъ ни суммарно наше изложеніе двухъ завѣщан- ныхъ намъ исторіею вопроса о свободѣ воли типиче- скихъ Формъ его разрѣшенія,—ученія детерминизма и ученія трансцендентальной свободы, — изъ изложенія этого достаточно ясно однакоже, что оба ученія во І-хъ) равно не достигаютъ своей этической задача, и во 2-хъ) не представляютъ достаточнаго теоре- тическаго оправданія лежащихъ въ ихъ основаніи спе- кулятивныхъ понятій. Не разрѣшается ими, въ пер- вомъ отношеніи, основная задача этики: — указать основаніе внутренней (не по внѣшнимъ, условнымъ со- ображеніямъ) обязательности нравственнаго закона и 02'0 примѣнимости къ судимымъ по этому закону дѣй- ствіямъ; не указаны въ нихъ внутреннія основанія от- вѣтственности совершившаго дѣйствіе субъекта какъ по суду собственной совѣсти (раскаяніе) ♦), такъ и по *) Хотя изъ Факта раскаянія, сознанія своей отвѣтственности за поступокъ, многіе (между прочимъ и Шопенгауэръ) выводятъ самый Фактъ сознанія человѣкомъ своей свободы, отрицая непосредствен- ность послѣдняго Факта.
— 336 — суду общества, котораго онъ членъ, а въ этой зада- чѣ — все этическое значеніе вопроса о свободѣ воли! На неоправданномъ предположеніи покоится, съ дру- гой стороны, и общее обоимъ ученіямъ признаніе безъ- изъятнаго господства въ той области, гдѣ совершается постановленіе рѣшеній воли, гдѣ происходитъ „борьба мотивовъ^ и т. под. (т. е. въ области личнаго сознанія, внутренняго опыта), — законовъ міра объектовъ, міра внѣшняго опыта и мышленія о нихъ, т. е. закона при- чины и закона достаточнаго основанія. Предположе- ніе это, обоими ученіями нетолько достаточно не оправданное, но даже и не подвергаемое обсужденію, могущему привести къ его обоснованію, состоитъ въ томъ, что для обоихъ ученій—въ мірѣ, куда принадле- жатъ дѣянія воли, въ мірѣ опыта, нѣтъ ни воли, какъ дѣятельной силы, ни субъекта, какъ чего-то ббль- шаго, чѣмъ закономѣрно развившаяся совокупность опредѣленныхъ состояній. И воля, и дѣятельная сила, и субъектъ сводятся всецѣло на простую закономѣр- ную смѣну состояній, однихъ изъ другихъ точно выте- кающихъ, однихъ другія строго продолжающихъ. Про- вѣркою этого основного предположенія, одинаково су- щественно опредѣляющаго направленіе мысли, и въ спекулятивной, и въ этической области, мы и закон- чимъ нашъ краткій очеркъ вопроса о свободѣ воли. На этомъ предположеніи всецѣло держится убѣжде- ніе въ несомнѣнной законности приложенія къ жизни личнаго сознанія законовъ причинности и достаточнаго основанія. Это убѣжденіе выражается въ нашемъ воп- росѣ требованіемъ указать для всякаго отдѣльнаго
— 337 — акта воли точно-опредѣленную причину или точно- опредѣленное основаніе,—опредѣленное предшествую- щее ея состояніе, которымъ строго предрѣшается ея состояніе послѣдующее. Воля здѣсь очевидно сводится на смѣну, преобразованіе продолжающихъ одно другое состояній, лишаясь характера дѣятельной силы и отож- дествляясь съ движеніемъ. Только къ послѣднему, т. е. къ смѣнѣ продолжаю- щихъ одно другое, повторяющихъ въ разныхъ Фор- махъ и комбинаціяхъ одно и то-же содержаніе, точно- опредѣленныхъ состояній—и приложимы понятія при- чины и достаточнаго основанія. Чтб, въ самомъ дѣлѣ, дѣлаемъ мы, чего ищемъ и чего достигаемъ, когда указываемъ какому-нибудь явле- нію или событію міра его причину, какому-нибудь поня- тію или сужденію нашему его достаточное основаніе? Вездѣ и всегда мы только разлагаемъ цѣлостное, данное намъ во всей его опредѣленности явленіе, представле- ніе или сужденіе на его, опять совершенно точно- опредѣленные элементы, и затѣмъ изъ этихъ опредѣлен- ныхъ элементовъ слагаемъ, возстановляемъ возбудившее вопросъ о своей причинѣ или своемъ основаніи цѣлое— будь это цѣлое явленіе, событіе внѣшняго міра, или наше собственное представленіе, понятіе и сужденіе. Это-то и значитъ: свести дѣйствіе на его причину, слѣдствіе на его основаніе, или вывести слѣдствіе изъ основанія^ дѣйствіе изъ причины. Цѣль этого двойного процесса, разложенія цѣлаго на его составные; эле- менты и затѣмъ обратнаго сложенія его, совершенно очевидна. Цѣль эта—показать, что въ цѣломъ (будь это
— 338 — явленіе внѣшняго міра или наше понятіе), о которомъ поставленъ вопросъ (каковы его причины или основанія?) нѣтъ ничего случайнаго, необъясненнаго, нераціональ- наго, ибо въ немъ содержится только то, что дано уже въ ею составныхъ элементахъ, ибо оно выражаетъ только точный результатъ сложенія, взаимодѣйствія этихъ' опредѣленныхъ элементовъ, такъ-что когда даны послѣднія, то съ ними дана уже и необходимость цѣлаго. Въ этомъ и только въ этомъ указаніи совершеннаго тождества по содержанію — при различіи только въ формѣ, въ терминахъ — изслѣдуемаго явленія внѣ- шняго міра или оцѣниваемаго критически понятія, сужденія нашей мысли, съ тѣми элементами, изъ суммированія которыхъ то и другое сложились и изъ взаимодѣйствія которыхъ образовались явленіе и понятіе,—весь смыслъ объясненія явленій внѣшняго міра изъ причинъ, или оправданія одного понятія какъ не- обходимаго слѣдствія изъ другого, составляющаго его основаніе. Тамъ, гдѣ въ цѣломъ явленіи, послѣ всего процесса разложенія его на элементы и построенія изъ нихъ, остается нѣчто, несводимое на сложеніе и взаимодѣйствіе найденныхъ элементовъ, гдѣ цѣлое не есть точная сумма или произведеніе найденныхъ слагае- мыхъ или множителей, т. е. своихъ элементовъ,—тамъ и цѣлое признается не объясненнымъ изъ причинъ. Тамъ, гдѣ заключеніе содержитъ въ себѣ нѣчто такое, что не дано ни въ посылкахъ, ни въ ихъ сопоставленіи, подводящемъ (черезъ посредство (егшіпиз шесііиз) одну подъ другую, — тамъ и заключеніе признается лишен- нымъ достаточнаго основанія.
— 339 - Но очевидно, что для установленія такого, требуе- маго задачею, тождества (по содержанію) цѣлаго съ производящими или слагающими его элементами предпо- лагается совершенно - точная, законченная и уже неизмѣняю- щаяся опредѣленность—какъ самаго цѣлаго, такъ и сла- гающихъ его или производящихъ элементовъ. Изъ не- опредѣленныхъ, текучихъ слагаемыхъ или множите- лей никогда не получится опредѣленной суммы или произведенія и наоборотъ, — какъ и изъ неопредѣ- ленныхъ посылокъ не получится опредѣленнаго за- ключенія. Такимъ образомъ несомнѣнно, что наиболѣе точно смыслъ закона причинности выражается именно въ Формѣ „закона сохраненія энергіи11, а законъ достаточнаго основанія является точнѣйшимъ выраженіемъ закона „тождества11, въ развивающейся мысли. Но съ другой стороны столь-же очевидно, что и законъ причин- ности и законъ достаточнаго основанія имѣютъ при- ложеніе только къ тому, что имѣетъ опредѣлен- ность не текучую, не измѣнчивую, но сохраняющуюся, что они относятся къ опредѣленнымъ состояніямъ, лишь различно комбинирующимся и дающимъ въ этихъ ком- бинаціяхъ разнообразныя Формы, термины (безъ измѣ- ненія по существу), но не къ дѣятельности, опредѣляю- щейся въ самомъ своемъ совершеніи—не къ дѣятельной силѣ или волѣ. Въ основѣ того міра, въ которомъ безуслов- но оправдано приложеніе законовъ причинности и до- статочнаго основанія, необходимо предполагается нѣ- что неизмѣнное, существенно-с»штичгткое. Для міро- воззрѣнія, признающаго безъизъятное господство за-
— 340 — коновъ причинности и достаточнаго основанія, все динамическое, весь міръ измѣненій, движеній, представ- ляетъ лишь задачу: свести его всецѣло на міръ ста- тическаго, на міръ опредѣленныхъ состояній и ихъ разнообразныхъ комбинацій. Только о смѣнѣ и разно- образной комбинаціи равныхъ себѣ неизмѣнно состояній можетъ быть рѣчь въ этомъ мірѣ причинности и до- статочнаго основанія, но не о волѣ, какъ дѣятельной силѣ, не о началѣ творческомъ, нѣчто полагающемъ. Послѣднія должны въ этомъ мірѣ или вовсе отрицать- ся (что чаще всего и дѣлается нынѣ),—или приводиться къ смѣнѣ и комбинаціи состояній (что, какъ увидимъ, невозможно); или-же приходится признать приложи- мость законовъ причинности и достаточнаго основанія не всеобщею, ограничить ее извѣстною областью (а имен- но—какъ будетъ видно—областью объектовъ,т. е. областью того, что есть не для себя, а для другого, дано не себѣ, но другому). Объясненіе характера законовъ причинности и до- статочнаго основанія, по самому существу своему от- рицающаго волю, дѣятельную силу, субъекта и т. п., мы находимъ въ тѣхъ необходимыхъ условіяхъ, внѣ кото- рыхъ оба эти закона оказываются ни для чего не- нужными и невозможными. Условіе приложенія понятія причинности въ из- ложенномъ нами смыслѣ (согласно которому одііи состоянія являются лишь преобразованіемъ другихъ точно-опредѣленныхъ состояній, въ которомъ сохра- няется тождественное по существу содержаніе) есть
— 341 - та форма пространства, въ которой даны намъ всѣ объ- екты внѣшняго опыта. Будучи необходимою Формою, въ которой вообще дается мысли міръ объектовъ и безъ которой объектъ, внѣшній предметъ, переста- етъ быть объектомъ,—пространство, это представленіе возможности сосуществованія многихъ предметовъ одного внѣ [другого, налагаетъ свою печать на все наше мышленіе о іілірѣ данныхъ въ немъ предметовъ, на всѣхъ ступеняхъ этого мышленія. Данные мышленію въ пространствѣ, !Т. е. со стороны своей внѣшности одни другимъ, сво- ихъ внѣшнихъ отношеній,—предметы и познаются здѣсь только со стороны этихъ внѣшнихъ отношеній и толь- ко поскольку они опредѣляются этими внѣшними отно- шеніями сосуществованія, т. е. опредѣляются отвнѣ, ДРУ- ГИМЪ и изъ другого, но не изъ своего внутренняго суще- ства, въ Формѣ пространства неуловимаго. Всѣ измѣненія въ этомъ мірѣ внѣшнихъ отношеній и опредѣленій от- внѣ сводятся только къ измѣненію относительныхъ по- ложеній въ пространствѣ, производящихъ новыя груп- пировки даннаго въ немъ и только пространственно- ; опредѣленнаго содержанія. Массы и движенія — дальше этого не можетъ идти мысль о предметахъ, которые даны ей въ Формѣ пространства *). О волѣ, объ опредѣ- леніи изъ себя, самоопредѣленіи, также какъ и о ка- *) При этомъ, благодаря закону обратнаго отношенія массъ и скоростей, возможно выраженіе массъ въ скоростяхъ (безконечно малая масса=безконечно большая скорость) и обратно (безконечно большая масса = безконечно малая скорость, отсутствіе дви- женія).
— 342 — комъ-либо измѣненіи, которое представляло-бы что- либо иное, чѣмъ новую группировку остающагося неиз- мѣннымъ содержанія, эта мысль, оставаясь вѣрною сво- ему исходному условію, ничего не знаетъ и не можетъ знать. Для нея нѣтъ ничего внутренняго, но все внѣш- нее и отвнѣ опредѣленное. Въ этомъ чисто-механичес- комъ взглядѣ на данный только въ пространствѣ міръ (т. е. міръ внѣшняго опыта), послѣдовательно развиваю- щемъ и выражающемъ требованія Формы пространства— несомнѣнна законность безъизъятнаго приложенія поня- тія механической причинности. Но столь-же несомнѣнно, что это понятіе является ничѣмъ не оправданнымъ, если оно приложено къ явленіямъ, даннымъ не въ Формѣ пространства, не во внѣшнемъ, а во внутреннемъ опытѣ. Условіе закона достаточнаго основанія, по которому мысль разлагаетъ на ихъ элементы и снова слагаетъ или построяетъ свои собственныя представленія, понятія, сужденія, есть очевидно возможность и необходимость такого разложенія и сложенія, построенія. То, что не могло-бы быть разложено и построено мыслію, но было-бы ей безусловно дано и только дано,—то ео ірзо и стояло-бы внѣ приложенія къ нему закона достаточ- наго основанія. Самые акты разложенія на элементы и построенія изъ нихъ понятій, сужденій и т. д. предпринимаются мыслію вовсе не для того, чтобы убѣ- диться въ томъ, что ей нѣчто дано, что то или другое для нея есть, но въ виду совершенно-спеціальной ло- гической потребности:—дать себѣ отчетъ въ мыслимыхъ ею понятіяхъ, утверждаемыхъ ею сужденіяхъ. Логи-
— 343 — ческое мышленіе и мышленіе отчетное —понятія совер- шенно совпадающія. Основаніе этому въ томъ, что, для того, чтобы дать себѣ отчетъ въ своихъ представленіяхъ, привести ихъ въ порядокъ, осмыслить ихъ и т. под., сознанію—словами Лотце—нужно видѣть путь, которымъ предлежитъ имъ (представленіямъ) идти отъ одного къ другому (Лотце Микрокосмъ, Т. II стр. 267). Безъ знанія сознаніемъ этого пути представленій, послѣднія и не расположены для него въ порядкѣ (какъ основанія и слѣдствія напр.), но представляютъ темный хаосъ, и только даны ему, не- извѣстно какъ, т. е. почему и для чего,—безотчетны, не различены еще имъ какъ ложныя или истинныя, но всѣ въ равной степени случайны, ибо въ равной степени непосредственно даны сознанію. Общая Фор- мула раціональнаго доказательства слѣдующая: сдѣлай въ мысли то-то, соединяй такія-то представленія или понятія въ такомъ-то порядкѣ и такой-то послѣдова- тельности по такимъ-то нормамъ—и ты получишь та- кой-же результатъ, какой получаю и я, и всякій дру- гой, кто такъ-же составитъ свои мысли и представле- нія, напр. также построитъ Фигуру или число. Сила доказательства, основаніе его общегодности, такъ-же какъ и общегодности его результата, лежитъ въ общно- сти всѣмъ людямъ способовъ и видовъ составленія сознаніемъ своихъ представленій; вслѣдствіе этого въ результатѣ однихъ и тѣхъ-же актовъ разлагающей, син- тезирующей, построяющей мысли получаются одни результаты. Чѣмъ въ доказательствѣ менѣе элементовъ несоставленныхъ или несоставимыхъ (чисто положи-
— 344 — тельныхъ, о которыхъ извѣстно только, что они даны), чѣмъ большее значеніе въ немъ имѣетъ сознательное составленіе, т. е. его процессы и Формы, тѣмъ оно зовется раціональнѣе, полнѣе, — тѣмъ оно общегоднѣе. Самое представленіе, сознательно составленное нами, уже не безотчетное представленіе, не такое, о которомъ мы не знаемъ, принять-ли его, и на какихъ основаніяхъ, или-же отвергнуть,—но отчетное, которое мы знаемъ уже не какъ просто данное намъ, неизвѣстно откуда и почему, но и по его основаніямъ. Это дается именно тѣмъ, что мы знаемъ, какъ составили его, т. е. что акты состав- ленія были сознательны. Такимъ образомъ въ области логическаго, настроя- ющаго, отчетнаго мышленія безъизъятное господство закона достаточнаго основанія столь-же необходимо и законно, какъ господство механической причинности въ области пространства, т. е. внѣшняго опыта. Но оче- видно, что приложенію этого закона нѣтъ мѣста тамъ, гдѣ рѣчь идетъ не о сложеніи и разложеніи данныхъ и ихъ элементовъ, а о томъ, дано-ли, естъ-ли нѣчто какъ Фактъ или нѣтъ, гдѣ рѣчь идетъ не объ і]словіяхъ бытія, но о бытіи*). Примѣняясь къ способу выраженія Шеллин- гіанцевъ, скажемъ, что мышленіе по закону достаточ- наго основанія (гаііосіпіит) установляетъ для мысли лишь сіаз МсЫ-пісЫзеіпкбппепсіе,—пісЫ сіаз Зеіепсіе. Но нашъ вопросъ есть именно вопросъ о самомъ бытіи воли,—вопросъ: есть-ли вообще воля, дѣятельная сила, субъектъ, или ихъ нѣтъ? Въ рѣшеніи этою вопроса *) Т. е. не о^со&піііо сігса гет", но о^со^піііо геі".
— 345 — закономъ достаточнаго основанія ничего нельзя ни утвердить, ни опровергнуть. Итакъ —передъ нами вопросъ о фактѣ-, дѣйствитель- но-ли есть то, что мы называемъ „волей11, „дѣятельной силой11, „субъектомъи, или все это только вспомогатель- ныя построенія мысли, вызванныя только вѣчною не- полнотою ея знаній и становящіяся недоразумѣніями, когда мы имъ приписываемъ реальность? Не только спеціально въ различныхъ ученіяхъ о сво- бодѣ воли, но и вообще во всей психологіи новаго времени—съ Декарта и до половины нашего вѣка—волѣ придавалось значеніе производной изъ другихъ душев- ныхъ состояній (гл. обр. представленій) Формѣ душев- ной жизни, а ученію о ней отводилось второстепенное и ничтожное мѣсто сравнительно съ ученіемъ о позна- вательныхъ Формахъ (интеллектѣ). Какъ результатъ взаимодѣйствія опредѣленныхъ представленій, понятій, мотивовъ, какъ равнодѣйствующая ихъ борьбы, воля понималась здѣсь лишь какъ начало реализаціи, выраже- нія во внѣ (въ дѣйствіи, движеніи) идеальнаго содер- жанія лежащихъ въ ея основѣ душевныхъ состояній. Такою она была еще у Спинозы (для котораго нѣтъ воли, а существуетъ лишь реализующая содержаніе интеллекта мощь); такою-же осталась и въ психологи- ческомъ ученіи Гербарта и въ метафизикѣ Гартманна. Сила, которая приписывается такой только реализую- щей содержаніе чувственныхъ и умственныхъ состо- яній интеллекта, производной волѣ, очевидно можетъ быть только производною силой, только — сообщенной ей отъ тѣхъ душевныхъ состояній, которыя черезъ
346 — нее реализуются, равнодѣйствующую которыхъ она выражаетъ. Сила принадлежитъ здѣсь собственно тѣмъ ощущеніямъ, представленіямъ, мотивамъ, взаи- модѣйствіе которыхъ реализуется и выражается во- лею. Это ученіе о представленіяхъ, мотивахъ, иде- яхъ, какъ опредѣленныхъ—и количественно и по на- правленію— силахъ, энергіяхъ, нашедшее свое послѣ- довательнѣйше выраженіе въ ученіи Гербарта, отго- лосокъ свой имѣло недавно и въ ученіи юриста Фулье объ ісіеёв Гогсев*). Только на этомъ-же понятіи о пред- ставленіяхъ, состояніяхъ сознанія какъ о механически- опредѣленныхъ силахъ, — эквивалентомъ борьбы ко- торыхъ является воля, — и держится съ успѣхомъ отрицающая дѣйствительность воли ассоціаціонная пси- хологія. Но едва-ли можно оставаться при этомъ старомъ по- нятіи въ настоящее время. Всѣ успѣхи новой психологіи за послѣднюю четверть вѣка неизбѣжно приводятъ къ убѣжденію, что отношеніе между жизнью интеллекта и жизнью воли совсѣмъ иное,—что на самомъ дѣлѣ не состо- янія ощущенія, представленія, ихъ ассоціацій и т.п., сво- имъ механическимъ взаимодѣйствіемъ слагаютъ волю, но что дѣятельное начало, воля, лежитъ наоборотъ въ основѣ всѣхъ этихъ состояній интеллекта, отъ самыхъ эле- *) Сущность этого ученія въ томъ, что если бы дѣйствительно и не было никакой свободной воли, то сложившись однажды въ со- знаніи, какъ опредѣленная и весьма большая психическая сила, идея свободной воли получила-бы рѣшающее значеніе въ механизмѣ жизни представленій, мотивовъ, т. е. сдѣлала-бы человѣка, ею обладающаго, дѣйствительно свободнымъ.
— 347 - ментарныхъ, до самыхъ высшихъ и сложныхъ. И самое простѣйшее ощущеніе, какъ и самая высокая идея, — какъ убѣждаютъ насъ всѣ новыя психологическія из- слѣдованія, — возможны только какъ результаты нѣко- торой, болѣе или менѣе сложной дѣятельности, стбя- щей опредѣленныхъ усилій, осуществляемой при по- средствѣ дѣятельныхъ движеній (о которыхъ даютъ намъ знать мышечныя и иннерваціонныя чувства, столь не- давно обратившія на себя серьезное вниманіе из- слѣдователей) и напряженій вниманія. Не желая по- вторяться, приводя здѣсь вновь подтвержденія это- му для меня несомнѣнному положенію, къ которому я много разъ уже и въ нѣсколькихъ монографіяхъ *) возвращался, ограничусь лишь простою ссылкою на превосходно проводящую это положеніе о первичномъ въ душевной жизни значеніи дѣятельнаго начала, воли, черезъ всю науку о душѣ—«Психологію» М. И. Вла- диславлева* ** ***)) и на І-йтомъ Горвица „РзусЬоІо^ізсЬе Апаіузеп аиГ рЬуз. Сгипсііа^е **♦). Съ этой точки зрѣнія нетолъко „воля14 не производится отъ механической игры представленій и чувствъ, но наоборотъ—вся жизнь интеллекта и чувства ставится въ зависимость отъ жизни дѣятельной воли, является ея продуктомъ. Съ ♦) Спеціально во ІІ-й гл. „Чувство, какъ нравственное начало М. 1886. Ср. также „Понятіе психическаго ритма" 1882 г., „Смыслъ исторіи еіс". и „Симптомы и причины" 1885 г. **) Особенно въ послѣднихъ главахъ второго тома, требующихъ полной переработки ученія о мотиваціи. ***) Основное положеніе его: кеіпе.ЕтрГіпсіип^ (что можно ра- зумѣть и о всѣхъ интеллектуальныхъ Формахъ) оЬпе Ветѵе§пп§.
— 348 — этой точки зрѣнія не ощущенія, представленія и чув- ствованія какъ причины опредѣляютъ волю, но дѣятель- ная воля опредѣляетъ себя соотвѣтствующими ея дѣя- тельностямъ ощущеніями, представленіями и чувство- ваніями. Самое сознаніе — эта общая Форма психичес- кой жизни — и зарождается только въ дѣятельномъ, стбящемъ усилія движеніи и только путемъ тѣхъ-же дѣятельныхъ усилій и продолжается и развивается. Въ нихъ — вся его жизнь и, отнявъ у сознанія его существенно-дѣятельный характеръ, мы тѣмъ самымъ вовсе уничтожаемъ сознаніе. Не состоянія интел- лекта и чувствованія живутъ въ душѣ и какъ причины опредѣляютъ ея существо—волю, но душа живетъ въ нихъ, воля ими себя опредѣляетъ. Господство стараго, все рѣшительнѣе устраняемаго из- ложенными сейчасъ соображеніями понятія о волѣ, какъ производномъ только, реализующемъ готовое идеальное содержаніе представленій и мотивовъ (а не ставящемъ его) Факторѣ душевной жизни, породило и одно безъ сче- ту повторяемое, на всѣ лады разнообразящееся разсуж- деніе. Оно встрѣчается нами у тѣхъ изъ принимавшихъ участіе въ спорѣ о свободѣ воли, кто, удерживая, по этическимъ мотивамъ, постулатъ свободной воли, не имѣли достаточно смѣлости провѣрить основанія своего спекулятивнаго міровоззрѣнія, въ сущности отрицавша- го самую волю. Я говорю объ извѣстномъ отождествле- ніи нравственной свободы, человѣка съ его разумностью, выражаемомъ въ Формулѣ: свободенъ тотъ, кто дѣй- ствуетъ согласно разуму, по мотивамъ разума (общимъ, неизмѣннымъ и т. п.). Положеніе тѣхъ, кто этимъ ну-
— 349 темъ думаетъ рѣшить вопросъ о свободѣ воли, таково: „вопросъ о свободѣ воли сводится къ вопросу о поло- женіи разума среди другихъ мотивовъ дѣйствій, при- чемъ подъ разумомъ понимается способность относить- ся критически къ своимъ намѣреніямъ и поступкамъ14 ♦). Едва-ли въ исторіи нашего вопроса какой-либо другой тезисъ былъ настолько безплоденъ и даже вреденъ для дѣйствительнаго рѣшенія вопроса, устраняя его и замѣ- няя мнимымъ, какъ этотъ. Не говоримъ уже о томъ, что ежедневный опытъ убѣждаетъ насъ въ томъ, что высо- кая разумность человѣка совмѣстима и съ величайшею нравственною силою и съ глубокимъ нравственнымъ паде- ніемъ, и одинаково можетъ принадлежать и генію добро- дѣтели, и закоренѣлому злодѣю, и мелкому мошеннику, и крупному гешефтмахеру или карьеристу. Важнѣе для насъ то обстоятельство, что этимъ положеніемъ отнюдь не разрѣшается вопросъ, но снова ставится, только въ новой, болѣе замаскированной Формѣ. Самъ разумъ, въ согласіи съ которымъ полагается свобода человѣка, есть-ли данная человѣку опредѣленная сово- купность опредѣленныхъ идей, правилъ, стремленій, съ опредѣленною силой механически вступающая во взаи- модѣйствіе другихъ его данныхъ мотивовъ и уступаю- щая имъ тамъ, гдѣ они сильнѣе, побѣждающая ихъ тамъ, гдѣ они слабѣе? Если да, то никакого участія воли въ этой механической борьбѣ нѣтъ, воля-Же выра- жаетъ только результатъ этой борьбы, т. е. несвободна, и •) Выражаемъ это положеніе словами одного изъ тезисовъ рефе- рата Н. А. Звѣрева „Къ вопросу о свободѣ воли“.
— 350 — свобода воли этимъ положеніемъ отрицается. Если-же ра- зумъ есть не совокупность данныхъ, опредѣленныхъ идей, правилъ и т. п., но способность критически относиться къ идеямъ и мотивамъ вообще, то затрудненія еще возрастаютъ. Во І-хъ) способность не можетъ быть моти- вомъ, такъ какъ мотивъ долженъ быть опредѣленъ совер- шенно точно,—способность-же есть только возможность опредѣлиться въ извѣстномъ направленіи. Во 2-хъ) ра- зумъ, какъ критическая способность, останавливаясь на томъ или другомъ рѣшеніи, выбирая тотъ или другой изъ данныхъ мотивовъ, опредѣляется-ли къ этому выбору самимъ этимъ даннымъ мотивомъ, ею собственною силою и убѣдительностью? или разумъ ему отъ себя придаетъ эту силу и убѣдительность? Вопросъ, иначе, въ томъ: свобо- денъ или несвободенъ самый разумъ? есть-ли онъ выраже- ніе направляющей его „критическую14 работу дѣятельной воли, или-же—выраженіе относительной силы и убѣди- тельности данныхъ съ готовою опредѣленностью состо- яній мысли, — мотивовъ? Во второмъ случаѣ разумъ очевидно несвободенъ, въ первомъ-же свобода принад- лежитъ не ему, а руководящей имъ волѣ, которая мо- жетъ направить разумъ и весьма неразумно! Вопросъ такимъ образомъ и здѣсь сводится на признаніе или непризнаніе самой воли, какъ дѣятельной силы, опре- дѣляющей себя соотвѣтствующими ея дѣятельности состояніями представленія и чувства. Не помогаютъ задачѣ упраздненія этого вопроса о дѣятельной волѣ, какъ субъектѣ сознательной, душев- ной жизни, и всѣ попытки представить себѣ субъектъ, какъ простую совокупность опредѣленныхъ состояній,
Зэі - выражающуюся въ опредѣленномъ характерѣ, который затѣмъ механически проявляется такими или иными по- ступками, вступая, какъ опредѣленная причина,во вза- имодѣйствіе съ привходящими опредѣленными вліянія- ми. Ни „субъектъ11, ни „характеръ14 не имѣютъ, ни въ идеѣ, ни въ опытѣ, той полной опредѣленности, которая должна-бы принадлежать „совокупности44 опре- дѣленныхъ состояній. Какъ возможность безконечнаго ряда разнообразныхъ проявленій подъ различными условіями, субъектъ относительно каждаго изъ нихъ въ отдѣльно- сти и относительно какого-угодно эмпирическаго ряда ихъ есть нѣчто всеобщее, неопредѣленное-, а „причиною44 въ механическомъ смыслѣ этого слова, или „достаточ- нымъ основаніемъ44 можетъ быть, какъ мы видѣли, только нѣчто уже по себѣ совершенно и точно опредѣлен- ное*'). Слѣдовательно субъектъ есть субъектъ, т. е. дѣя- тель, а не механическая причина и не достаточное основаніе своихъ дѣйствій. Не имѣетъ требуемой для приложенія этихъ понятій точной, совершенной опредѣленности и характеръ. Только въ плохихъ романахъ дѣйствующія лица бываютъ чистыми героями добродѣтели или закоренѣ- лыми злодѣями, безукоризненными мудрецами или сти- хійными сензитивами. Въ дѣйствительности-же въ каж- домъ изъ насъ живутъ и выступаютъ въ разные моменты наружу, нѣсколько характеровъ, и добрыхъ, и злыхъ, заставляющихъ мудреца порою дѣлать глупости, а злодѣя *) Малѣйшая неопредѣленность причины или основанія лишаетъ ихъ уже значенія достаточнаго основанія и вѣрной закону сохраненія энергіи причины.
совершать подвиги великодушія ’). Нашъ субъектъ, въ своей возможности (какъ субъектъ) шире всѣхъ своихъ дѣйствительныхъ проявленій, и его обособленіе въ опре- дѣленный образъ,характеръ его проявленія, можетъ осу- ществиться лишь какъ дѣло его внутренней, дѣятельно себя опредѣляющей силы; самъ-же по себѣ характеръ ни въ „причины11, ни въ „достаточныя основанія1*, по сво- ей неопредѣленности, не годится. Наконецъ и, какъ спра- ведливо замѣтилъ въ своемъ прекрасномъ рефератѣ „о свободѣ волии Л. М. Лопатинъ, всѣ тѣ „причины’1', кото- рыя дѣйствуютъ въ психической соерѣ, въ области соз- нанія, т. е. всѣ состоянія сознанія, каковы—представле- нія, идеи, мотивы и т. д., отличаются отъ причинъ въ Фи- зическомъ мірѣ, мірѣ механической причинности, срав- нительной неопредѣленностью своего дѣйствія. Но тогда, и идеи, и представленія, и мотивы сами-по-себѣ и не суть ни причины, ни достаточныя основанія, изъ себя опредѣляющія сознаніе, соотвѣтственно собственной сво- ей силѣ,—но дѣятельное сознаніе само придаетъ имъ зна- ченіе своихъ мотивовъ, достаточныхъ основаній, при- чинъ,—даетъ имъ ту опредѣленность, какой они сами по себѣ, какъ состоянія его, еще не имѣютъ. Не пу- стымъ мѣстомъ игры представленій, мотивовъ, чувствъ, *) Въ этомъ отношеніи особенно далеко расходится съ опытомъ ученіе Шопенгауэра о неизмѣнности характера, связанное съ положеніями, что дѣйствіе, поступокъ есть несомнѣнный признакъ того или другого характера, что „кто разъ укралъ—на вѣкиворъи, что всякое исправленіе касается не характера, воли, но лишь головы, ума и т. п. Ученіе это, не только не оправдывается психологи- чески, но и въ высшей степени негуманно!
— 353 — не бездѣятельнымъ зрителемъ ея является сознаніе, но дѣятельною силой, субъектомъ, опредѣляющимъ себя представленіями и чувствами * **)). Не душевныя состоянія живутъ и движутся въ душѣ нашей, но душа наша живетъ, напрягается и работаетъ въ нихъ ”). Но гдѣ-же, наконецъ, и въ какой Формѣ дана намъ та дѣятельная сила, воля, на дѣйствительность и необхо- димость которой мы имѣемъ уже столько указаній? Искать той Формы, въ которой намъ дана дѣятель- ная сила, воля, возможно, послѣ всего сказаннаго, оче- видно только въ области внутренняго опыта, самосозна- нія, ибо въ сознаніи о внѣшнемъ мірѣ объектовъ ни- чего кромѣ смѣны состояній, движеній и ихъ комби- націй мы не найдемъ. Шопенгауэръ въ своемъ знаме- нитомъ трактатѣ „о свободѣ волии (<і. Ь. Сгрг. «і.ЕіЬік), обращаясь къ самосознанію, въ немъ находитъ волю, но *) Много превосходнаго относительно понятій сознанія, дѣятель- ной силы и причинности читатель найдетъ въ книгѣ американца НагапЗ’а „2-ѵѵеі ВгіеГе ап 8і. Мііі. йЬег ѴегигзасЬип§ ипд ЛѴіІІепз- (геіЬеіі*. **) Наши представленія и понятія уже потому не годятся въ „причины* и „достаточныя* сами по себѣ основанія, что никогда не представляютъ опредѣленной величины, единицы, и это явствуетъ изъ измѣняемости ихъ содержанія. Понятіе или представленіе для мы- сли опредѣлены не разъ навсегда даннымъ неизмѣнно количествомъ признаковъ (содержаніемъ), но представляются и мыслятся то съ большимъ, то съ меньшимъ ихъ числомъ, то съ болѣе раздѣль- нымъ, то съ болѣе слитнымъ содержаніемъ, смотря какъ по цѣлямъ самой мысли, такъ и по другимъ наличнымъ условіямъ дѣятельности сознанія.
— 354 — не находитъ ея свободы на томъ основаніи, что будто-бы въ самосознаніи мы находимъ только отдѣльныя хотѣнія и субъектъ себя узнаетъ только какъ хотящаго того или другого (1. с. р. II). А такъ какъ его я такимъ образомъ совпадаетъ съ его хотѣніемъ, то и получается у него по- ложеніе „я хочу, потому что я хочу11, которое очевидно есть тождесловіе, но не искомое представленіе свободы. Слѣдовательно воля для Шопенгауэра познается само- сознаніемъ только въ своихъ опредѣленныхъ хотѣніяхъ, только какъ хотящая. Съ такимъ представленіемъ воли, какъ она дана самосознанію, внутреннему опыту, едва- ли согласится хотя одинъ изъ обращавшихся къ внут- реннему опыту психологовъ. Въ томъ представленіи о волѣ, которое дается намъ внутреннимъ опытомъ, мо- ментъ хотѣнія того или другого предмета гораздо менѣе существененъ, чѣмъ моментъ усилія, Шопенгауэромъ пропущенный. Обратившійся къ внутреннему опыту изслѣдователь не можетъ игнорировать находимаго въ немъ усилія уже потому, что оно не только составля- етъ совершенно специфическое данное исключительно внутренняго опыта (объективный міръ не даетъ ничего подобнаго), но и непремѣнную составную часть акта самого внутренняго опыта, сознанія какъ такого *). Не только метафизики, какъ Мэнъ-де-Биранъ или пси- хологи, какъ Булье, но даже психофизіологи нашего *) Оно даетъ так. обр. отвѣтъ на то обычное возраженіе (напр. у Ьап§е въ СезсЬ. й. Маі.) противъ внутренняго опыта, что его нельзя отіраничістъ отъ опыта внѣшняго, но что оба вездѣ сли- ваются.
— 355 — времени считаютъ необходимымъ ввести въ анализъ и опредѣленіе сознанія чувство усилія, такъ что тамъ гдѣ нѣтъ усилія—нѣтъ и самаго сознанія. Такъ поступаетъ напр. и СИ. КісЬеі, утверждающій, что Іа зепзіЫІііё еі 1е тоиѵетепі ѵоіопіаіге соіпсісіепі аѵес Іа сопзсіепсе (Еззаі сіе рзусЬ. §юпёга!е р. 120). Иначе и не можетъ быть съ нашей точки зрѣнія, признающей сознаніе по существу дѣятельнымъ, выражающимъ волевое начало. Въ этомъ необходимо данномъ внутреннему опыту (ибо представляющемъ его составную часть) чув- ствѣ усилія мы и видимъ основную Форму дѣятельной силы, воли,—Форму, безъ которой нѣтъ не только внут- ренняго опыта, сознанія вообще и сознанія себя сво- боднымъ и дѣятельнымъ въ особенности,—но и возмож- ности произвольныхъ, т. е. регулируемыхъ живымъ сущест- вомъ движеній, а слѣдовательно нѣтъ и самой жизни. Психофизіологи, придерживающіеся въ вопросѣ объ отношеніи душевной жизни къ Физіологическимъ про- цессамъ въ организмѣ извѣстной теоріи „двухъ точекъ зрѣнія на одинъ предметъ", а въ сущности—стараго ма- терьялизма, признаютъ значеніе реальныхъ дѣятелей въ жизненныхъ процессахъ исключительно за Физіологичес- кими процессами, а въ сознаніи видятъ только отраже- ніе этихъ процессовъ во внутренней точкѣ зрѣнія, т. е. только ничего не привносящій въ нихъ отъ себя эпифено- менъ ихъ, явленіе явленія, Фосфоресценцію и т. п. По- нятно, что и сознаваемое живымъ существомъ, пока оно живо, усиліе они пытаются лишить значенія реаль- наго дѣятеля въ жизненныхъ процессахъ и свести его на простое отраженіе въ психической Формѣ чисто-фи-
— 356 — зіологическаго процесса. Такъ напр. и въ напечатанныхъ выше тезисахъ о свободѣ воли А. А. Токарскаго мы читаемъ: „воля, являясь только субъективной стороной явленія, представляетъ собою психическій эквивалентъ Физіологическаго процесса; это есть ощущеніе дѣй- ствія, но не часть и не причина его (т. 9), откуда слѣ- дуетъ, что воля не только не свободный дѣятель, но и не дѣятель вообще (т. і8)“. Едва-ли можно признать удачной эту послѣднюю по- пытку устранить вопросъ о волѣ, какъ дѣятелѣ, сводя ее на какое-то проблематическое „ощущеніе“ уже совершившагося помимо ея вмѣшательства Физіологи- ческаго дѣйствія, движенія*). Такое сознаніе совершив- шагося движенія было-бы вопервыхъ обыкновеннымъ сознаніемъ смѣны двухъ послѣдовательныхъ состоя- ній, но вовсе не тѣмъ совершенно специфическимъ чувствомъ усилія, которое не только такъ хорошо извѣстно намъ и въ Формѣ иннерваціонныхъ напряже- ній и въ Формѣ напряженій вниманія, но и не можетъ быть намъ неизвѣстно, ибо въ немъ и коренное усло- віе и коренной признакъ всякой жизни вообще,—самое существо ея. Не замѣняетъ чувства дѣятельнаго усилія простое бездѣятельное сознаніе совершившейся смѣны двухъ послѣдовательныхъ состояній—во вторыхъ—по- тому, что послѣднее-же можетъ сопровождать и автома- *) Терминъ „ощущеніе“ здѣсь очевидно употребленъ не въ точ- номъ смыслѣ, а долженъ обозначать лишь какое-то сознаніе Физіо- логическаго процесса вообще.
— 357 — тическія, механическія движенія. Оно не можетъ регулиро- вать тѣ движенія, которыя называются „произволь- ными" и составляютъ признакъ всякой жизни и сопсііііо- пет зіпе^иа поп всякаго приспособленія организма къ средѣ. Если нѣтъ этого приспособленія и жизни безъ произвольныхъ, т. е. регулируемыхъ изъ самого жи- вого существа движеній, — то нѣтъ ихъ и безъ того необходимаго условія такого регулированія, которое состоитъ въ дѣятельномъ направленіи и умѣреніи движе- ній въ самое время ихъ совершенія. Для этого-же нужно то сознаніе дѣятельнаго направленія и умѣренія совершаемыхъ и имѣющихъ совершиться движеній, ко- торое именно и дано въ чувствѣ усилія, а отнюдь не въ бездѣятельномъ сознаніи совершившихся уже измѣ- неній, движеній. И напрасны были-бы опасенія, что признаніе такого дѣятельнаго вмѣшательства психичес- каго агента (усилія, воли) въ Физіологическіе процессы грозило-бы нарушеніемъ закономѣрности послѣднихъ, т. е. въ сущности—закона сохраненія энергіи, причин- ной связи въ СФерѣ послѣднихъ. Вѣдь регулирующее, направляющее органическія движенія усиліе не созда- етъ въ организмѣ ни новыхъ массъ, ни новыхъ энергій; оно только въ тѣхъ массахъ и энергіяхъ, которыя уже даны въ организмѣ, переводитъ живыя энергіи въ на- пряженныя и обратно, играя роль въ родѣ той, какая принадлежитъ собачкѣ у заряженнаго ружья. Законъ сохраненія энергіи этимъ нисколько не нарушается, и въ то-же время это понятіе усилія можетъ про- лить нѣкоторый свѣтъ и на тѣ органическіе процессы, которыхъ сведеніе къ чисто механическимъ и химиче-
— 358 — спимъ процессамъ всегда было и будетъ и натяну- тымъ и оставляющимъ свой предметъ въ загадочномъ полусвѣтѣ *). Нисколько не противорѣча законнымъ притязаніямъ физіологіи, это опирающееся на несомнѣнныя данныя внутренняго опыта понятіе усилія должно сослужить не малую службу какъ въ метафизикѣ и въ психологіи во обще, такъ и въ нашемъ вопросѣ — въ особенности. Если можетъ быть вообще рѣчь объ искомой дѣятельной силѣ, волѣ—то единственно на основаніи этого даннаго внутреннему опыту и составляющаго его существо усилія. Только въ немъ и черезъ него дана намъ воля, и дана, какъ несомнѣнный и всеобщій фактъ, съ кото- рымъ мысли приходится считаться, а не какъ спорный этическій постулатъ или требованіе теоріи вмѣненія, въ каковыя воля обращается въ рукахъ большинства юри- стовъ и моралистовъ. Но въ немъ-же данъ намъ и типъ самоопредѣленія, т. е. такого дѣйствія, которое не под- лежитъ ни закону механической причинности, ни за- кону достаточнаго основанія. Усиліе, — пока оно остается усиліемъ, — утверждается не опредѣленнымъ своимъ, даннымъ уже неотмѣнно состояніемъ, но тѣмъ состояніемъ, которое вызвано его-же собственнымъ ак- томъ. Энергія его и направленіе опредѣлены поэтому *) Признаніе этой роли „усилія“ въ жизненныхъ процессахъ под- тверждаетъ законность въ физіологіи тѣхъ телеолошческихъ кате- горій, или точекъ зрѣнія, которыя въ общихъ чертахъ прекрасно указаны Н. Н. Страховымъ въ его сочиненіи „объ основныхъ поня- тіяхъ психологіи и физіологіи" 1886 г. СПБ.
— 359 — для него не ранѣе этого акта, но тѣмъ состояніемъ, ко- торое этотъ актъ самъ производитъ: законъ сохраненія энергіи здѣсь приложенія не имѣетъ и актъ усилія не опредѣленъ своими данными состояніями, но опре- дѣляетъ себя ставимыми имъ самимъ состояніями, регу- лируетъ себя въ самомъ своемъ совершеніи. Наконецъ,— если сознаніе невозможно безъ усилія, то и усиліе невозможно безъ хотя-бы самаго смутнаго сознанія: оно опредѣляетъ себя своими, своей-же дѣятель- ностью поставленными сознательными состояніями (будь это простѣйшія ощущенія и чувства боли на низшей ступени жизни, или мотивы и принципы развитого чело- вѣка). Въ немъ, поэтому,—въ его необходимой данности во всякомъ актѣ внутренняго опыта, заключается и по- слѣднее, не измышленное основаніе сознанія всего человѣ- чества себя свободнымъ, присущаго ему вѣчно въ практиче- ской его дѣятельности и которое напрасно многіе изслѣ- дователи (напр. и Шопенгауэръ) представляютъ только логическимъ заключеніемъ изъ Факта сознанія своей отвѣтственности. Такимъ образомъ усиліе, не подчиненное законамъ механической причинности и достаточнаго основанія, представляетъ намъ типъ Аристотелевыхъ „энергіи11 и „энтелехіи11, — телеологическое начало жизни сознанія. Оно — настоящій представитель той опредѣляющей себя по цѣлямъ конечной причины, о которой сказано, что саиза йпаііз тоѵеі поп зесипсіит зиит еззе геаіе зесі зесипсіит зиит еззе со§пііит. И если человѣкъ дѣйствительно носитъ въ себѣ, пока онъ живетъ и мыслитъ, эту конечную, самоопредѣляющуюся при-
— 360 — чину, то онъ дѣйствительно свободенъ, сознавая себя свободнымъ. И лучшимъ заключеніемъ для этого от- рывка „о свободѣ воли“ можетъ-быть знаменитое слово Гегеля: Не цѣпи дѣлаютъ раба, но рабское сознаніе. П. Астафьевъ.
ОГЛАВЛЕНІЕ. Стран. Предисловіе Н. Я. Грота................ III — VIII I. Критика понятія свободы воли въ связи съ понятіемъ причинности Н. Я. Грота...............і — хіѵ, 1—96, и хѵ — ххіѵ II. Вопросъ о свободѣ воли Л. ІЯ. Лопатина. 97—194 III. По вопросу о свободѣ воли Н. В. Бу- гаева ..........................195-218 IV. По вопросу о свободѣ воли. Возраженіе на рефератъ Н. Я. Грота. С. С. Кор- сакова................... 219—2бо V. Понятія воли и свободы воли. Положе- нія А. А. Токарскаго............261—268 VI. Къ вопросу о свободѣ воли П. Е. Астафьева..............................269 » «лѣд-