Author: Грантовский Э.А.
Tags: древний и античный мир история востока история ирана история античного мира
ISBN: 5-02-018019-Х
Year: 1998
Text
99-5
4861
РОССИЙСКАЯ АКАДЕМИЯ НАУК
Институт востоковедения
ЭАГрантовский
ИРАН И ИРАНЦЫ
ДОАХЕМЕНИДОВ
Основные проблемы
Вопросы хронологии
е
МОСКВА
Издательская фирма
«ВОСТОЧНАЯ ЛИТЕРАТУРА» РАН
1998
ББК 63.3(0)31
Г77
Издание осуществлено при финансовой поддержке
Российского гуманитарного научного фонда (РГНФ)
согласно проекту 97-01-16162
Редактор
С.В.Куланда
Редактор издательства
В. В. Волгина
Г77
Грантовский Э.А.
Иран и иранцы до Ахеменидов. Основные проблемы.
Вопросы хронологии. — М.: Издательская фирма «Вос¬
точная литература» РАН, 1998. — 343 с.
ISBN 5-02-018019-Х
Первый фундаментальный труд об истоках блестящей Ахеменид-
ской цивилизации, созданной, как и замечательные памятники миро¬
вой культуры Ригведа и Авеста, потомками древних ариев-индоиран-
цев. Работа, охватывающая историю нескольких тысячелетий — от
бронзового века до создания первых иранских империй, основана на
скрупулезном исследовании оригинальной интерпретации самых раз¬
нообразных . источников: лингвистических материалов, древневосточ¬
ных текстов, сообщений античных авторов, археологических данных.
Автор убедительно обосновывает связь ариев с определенными архео¬
логическими культурами, по-новому трактует спорные проблемы древ¬
невосточной хронологии и природу античной исторической традиции.
ББК 63.3(0)31
© М.В.Грантовская, 1998
© Издательская фирма
«Восточная литература* РАН,
1998
ISBN 5-02-018019-Х
Предисловие
Настоящая работа была задумана как введение в изучение того пе¬
риода в истории Ирана, который начинается с появления данных
письменных источников о значительной части территории страны на
рубеже II—1тыс. до н.э. и завершается созданием в середине VI в.
до н.э. государства Ахеменидов* объединившего под своей властью
весь Иран и другие древние страны Ближнего и Среднего Востока.
Процессы, протекавшие в первой половине I тыс. до н.э., подготовили
возникновение мировой державы Ахеменидов, а также сложение со¬
циально-политических и административных институтов, в течение
ряда последующих веков обслуживавших многие государства Восто¬
ка. Вместе с тем они составляют содержание вполне самостоятельной
эпохи в истории Ирана и представляют значительный интерес при
разработке общетеоретических вопросов истории древних цивилиза¬
ций в период их формирования.
Интерес этот определяется, в частности, тем, что появляющиеся в
указанную эпоху истории Ирана данные письменных — сначала в
основном иноземных (ассирийских, урартских и пр.) — источников,
еще немногочисленные и фрагментарные, но в большинстве своем
надежно датированные и территориально определенно соотнесенные,
могут рассматриваться в сочетании с выводами сравнительных
индоиранских реконструкций (результаты которых правомерно распро¬
страняются и на иранское общество первой половины I тыс. до н.э.,
если в их основе лежат и более поздние западноиранские данные).
Имеющийся материал, таким образом, представляет исследовате¬
лю редкую возможность на основе конкретных историко-лингвисти¬
ческих данных установить определенные особенности общественного
строя и идеологии иранцев до наступления «исторической» эпохи и в
ее начале.
Систематические раскопки в Иране в 1930-х и особенно в 1950—
70-х годах позволили исследовать целый ряд памятников конца II —
первой половины I тыс. до н.э., а также уточнить их датировку. Ар¬
хеологические свидетельства можно сопоставить с историческими
1*
3
процессами: известными по письменным источникам событиями по¬
литической истории той эпохи (времени ассирийской и урартской
экспансии и затем создания Мидийского царства) и особенно с на¬
чавшимся несколько ранее и продолжавшимся распространением и
консолидацией иранского этноязыкового элемента на территории
страны.
Особый интерес представляет сравнение свидетельств ассирийских
и урартских текстов об отдельных населенных пунктах в Иране и ар¬
хеологических материалов с памятников, которые могут быть отожде¬
ствлены с этими пунктами или отнесены к окружающим их местно¬
стям. Правда, положения тех или иных ученых по географии Ирана
той эпохи решительно расходятся друг с другом, но детальное иссле¬
дование историко-географических данных клинописных текстов вме¬
сте с некоторыми эпиграфическими находками последних десятиле¬
тий из самого Ирана позволяет в отдельных случаях надежно отожде¬
ствить упоминаемые в текстах местности с открытыми археологиче¬
скими памятниками. А это, в свою очередь, дает возможность сделать
важные выводы исторического, социально-экономического и куль¬
турного характера, в том числе об этнической атрибуции соответст¬
вующих археологических материалов, что имеет особое значение при
решении остродискуссионной проблемы происхождения западно¬
иранских племен. V.
Проблема эта является традиционной для ранней истории Ирана.
Обычно она сводится к тому, когда ираноязычные племена появились
в Иране, откуда они продвинулись на его территорию, в каких частях
страны первоначально распространялись. Между тем важен и ряд
других вопросов: о хозяйственно-культурном типе и уровне общест¬
венного развития ираноязычных иммигрантов, в том числе в сравне¬
нии с аборигенным населением, о характере проходивших при взаи¬
модействии тех и других ассимиляционных процессов и т.п. Уяснение
и сама постановка этих вопросов на западноиранских материалах не¬
заменимы при разработке проблемы происхождения ираноязычных и
других арийских племен, во II — начале I тыс. до н.э. осваивавших
обширные территории от евразийской степной и лесостепной зоны до
Индостана и северных областей Передней Азии (а частично и индоев¬
ропейцев в целом). Сведения клинописных источников первой поло¬
вины I тыс. до н.э. о западных иранцах могут пролить свет на ряд ас¬
пектов этой темы и помочь в интерпретации археологических мате¬
риалов с указанных территорий.
Для второй половины рассматриваемой эпохи в истории Ирана,
между VIII и серединой VI в. до н.э., особое значение приобретают
данные античной традиции о Мидии, известные прежде всего по пол¬
ностью дошедшему до нас труду Геродота. О времени ассирийского
4
владычества над Азией античные авторы сохранили лишь самые
смутные и недостоверные сведения. Во многом иначе обстоит дело с
последующей эпохой — от свержения мидянами ассирийского гос¬
подства и создания Мидийского царства до его смены Ахеменидской
державой. Вопрос о достоверности истории Мидии согласно этой
традиции — или ее вариантам — тоже по-разному решается совре¬
менными исследователями, причем он сводится прежде всего к той
или иной интерпретации содержащихся в античной литературе дан¬
ных по мидийской хронологии. Можно заметить, что и в этом случае
проблема выходит далеко за рамки собственно иранской истории. С
историей и хронологией мидо-персидского государства, в связи с той
ролью, которую оно играло в период формирования греческой исто¬
риографии, в античной традиции увязаны датировки и изложение
событий соответствующей эпохи в истории всей «Азии» — заключи¬
тельного периода существования Ассирии, истории Лидии, кимме¬
рийских и скифских походов в Переднюю Азию и пр. Оценка досто¬
верности таких данных возможна путем их сопоставления с отдель¬
ными свидетельствами клинописных источников о соответствующих
событиях азиатской истории в заключительную эпоху существования
Ассирии, возвышения и затем падения Мидийского государства. Та¬
кие «контрольные» свидетельства документального типа отсутствуют
не только для скифов, фракийцев и др., но и для ранней истории Гре¬
ции. Это определяет значение следующей за «ассирийским» периодом
«мидийской» эпохи в оценке характера общеисторических и хроноло¬
гических данных о других странах, в том числе о самой Греции между
VIII/VII—VI вв. до н.э., в ранней греческой и последующей античной
традиции. От этого зависит и реальное истолкование таких сведений и
предпочтение тех или иных расходящихся свидетельств в вариантах
этой традиции (из которых современные исследователи обычно выби¬
рают версию Геродота). Что же касается собственно Ирана, то от того
или иного подхода к сообщениям античных авторов по истории Ми¬
дии и ее хронологии во многом зависит и корректность использования
этих данных для установления фактов реальной истории Мидийского
царства, особенностей процесса возникновения и социально-полити¬
ческого строя этого государства, его идеологии и религии и т.п.
Упомянутые ключевые проблемы истории доахеменидского Ирана
подробнее разбираются далее. Часть их до сих пор не привлекала дос¬
таточного внимания исследователей, другие, хотя и рассматривались
гораздо более обстоятельно, еще далеки от своего решения.
Мы не останавливаемся здесь подробно на истории изучения Ира¬
на рассматриваемой эпохи, чему посвящена, в частности, 1-я глава
моей книги «Ранняя история иранских племен Передней Азии»
(РИИП. М., 1970, с. 7—66), где охарактеризована литература, вышед¬
5
шая до середины 1960-х годов. Разумеется, с тех пор было опублико¬
вано значительное число работ по различным конкретным вопросам,
относящимся к этой тематике, был издан ряд новых клинописных
текстов, содержащих сведения об иранских областях, в том числе
урартские и ассирийские надписи с территории самого Ирана. Стали
известны также многие важные археологические материалы той эпохи
(об основных археологических материалах из Ирана того времени, с
учетом систематического исследования ряда иранских памятников с
1950-х годов, см. в нашей литературе: РИИП, с. 32—48, 360—369;
Луконин, 1977, с. 8-—36; Дандамаев, Луконин, 1980, с. 43—71, 86—
103; Погребова, 1977, 1984; Медведская, 1977а; 19776 и др.; в тех же
работах ср. указания на соответствующие публикации зарубежных
археологов).
Появилось и несколько общих работ, посвященных Ирану в мидо-
персидскую или домусульманскую эпоху, но периоду иранской исто¬
рии до создания Ахеменидской державы в них уделяется очень не¬
большое место (ср. Culican, 1965; Brentjes, [1967], с. 41—53; KHma,
1977, с. 30—39 и др.; см. также во И томе «Истории зороастризма»
М.Бойс об историческом «фоне» развития западноиранской религии в
доахеменидский период: Boyce, 1975, 1982, 2, с. 5—13). Что же каса¬
ется содержания этих разделов в названных работах, то оно в основ¬
ном сводится к повторению выводов более ранних трудов, в том числе
книг Ф.Кёнига, Дж.Кэмерона и др. (см., например, у О.Климы, —
очевидно, по Ф.Кёнигу, — о «доме Дайукку», на самом деле в источ¬
никах не упоминающемся, сходные положения у М.Бойс и т.п.,
ср. ниже).
Главными обобщающими работами, целиком или в большей части
посвященными рассматриваемой эпохе в истории Западного Ирана и
примыкающих областей на севере Передней Азии, являются труды,
созданные в советской науке в послевоенные годы. Интерес к этим
районам во многом определялся их значением в истории народов За¬
кавказья, скифов и др. В 1950-х годах И.М. Дьяконовым (1956),
Г.А.Меликишвили (1954), Б.Б. Пиотровским (1959) и Играром Алие¬
вым (1960) были написаны капитальные монографии по истории Ми¬
дии и Урарту. Урартское царство, центры которого лежали у восточ¬
ных берегов оз. Ван, рано включило в свой состав некоторые районы
на территории современного Ирана и позже расширило здесь свои
владения, а также совершало походы на соседние области, упомина¬
ющиеся в урартских текстах. О значительной части этих территорий
известно по ассирийским надписям (сообщающим, кроме того, о рай¬
онах дадее к востоку и югу). Урартские и более многочисленные и
подробные ассирийские источники частично дополняют друг друга и
ставят во многом одинаковые проблемы изучения упомянутых иран¬
6
ских областей в ту эпоху. И те и другие тексты сообщают также о
Мане, выросшей со временем в крупное государственное образование.
Еще в 1949 г. вышла отдельная статья Г.А.Меликишвили, посвящен¬
ная вопросам истории Манейского царства; они рассматриваются и в
его монографии «Наири-Урарту». Позже была опубликована ценная
книжка С.М.Кашкай «Из истории Маннейского царства» (Баку, 1977).
Урартская экспансия против Маны и завоевания Урарту в соседних
иранских областях, в частности, рассматриваются в фундаментальной
монографии Н.В.Арутюняна «Биайнили (Урарту). Военно-политиче¬
ская история и вопросы топонимики» (Ереван, 1970; о некоторых свя¬
занных с этим историко-географических вопросах ср. также: Арутю¬
нян, 1985). Преимущественно по археологическим материалам данные
о культуре Ирана в конце И — середине 1 тыс. до н.э. изучались
В.Г.Лукониным (1976; 1977); те же материалы и некоторые вопросы
политической и этнической истории Ирана той эпохи рассматривают¬
ся в первой главе книги М.А.Дандамаева и В.Г.Луконина «Культура и
экономика древнего Ирана» (М., 1980).
Основополагающими трудами, обнимающими широкий круг раз¬
личных проблем истории Ирана и прилегающих областей в первой
половине I тыс. до н.э., остаются обе «Истории Мидии» — И.М.Дья-
конова и И.Алиева. Тем не менее появившиеся позже исследования по
конкретным вопросам заставляют пересмотреть некоторые выводы
названных трудов; опубликованные результаты раскопок намного
обогатили в сравнении с известными к 1950-м годам скудными дан¬
ными археологические материалы о ряде иранских областей в конце
II — середине I тыс. до н.э. и поставили совершенно новые проблемы
социально-экономического и культурного развития страны в ту эпоху
(хотя ряд получивших в связи с этим распространение в археологиче¬
ской, преимущественно зарубежной, литературе положений о куль¬
турно-этнических процессах того времени далеко не всегда выглядит
убедительным, ср. ниже); новые клинописные источники, включая
эпиграфические находки из самого Ирана, также представили неиз¬
вестные до этого принципиально важные свидетельства, да и отнюдь
не все опубликованные ранее тексты, содержащие сведения по рас¬
сматриваемой теме, были учтены в названных трудах.
Относительно многих из поднимаемых в настоящей работе дискус¬
сионных проблем можно заметить, что каждая из них, особенно в
связи с новыми или не привлекавшимися прежде данными, заслужи¬
вает специального монографического исследования и рассмотреть их
достаточно полно в рамках одной книги невозможно. Именно поэтому
в ряде случаев пришлось ограничиться изложением общих, иногда
предварительных, выводов (частично сформулированных или под¬
робнее аргументированных в предшествующих работах автора, в том
7
числе в РИИП, 1970, и в соответствующих главах «Истории Ирана»,
М., 1977; ср. также: Грантовский, 1971, 1981а и др).
Вместе с тем на некоторых вопросах представляется целесообраз¬
ным и необходимым остановиться более подробно. Так, например, в
интерпретации истории доахеменидского Ирана очень многое зави¬
сит от того, каков был удельный вес ираноязычного элемента среди
населения Западного Ирана в первых веках I тыс. до н.э. В целом от¬
носящиеся к Ирану ономастические данные ассирийских и урартских
текстов свидетельствуют, как кажется, в пользу мнения, по которому
ираноязычное население появилось в Западном Иране в самом конце
II — начале I тыс. и постепенно распространялось там в первых веках
I тыс. до н.э. Однако в последнее время большую популярность, осо¬
бенно в зарубежной историко-археологической литературе, приобрела
точка зрения о связи иранских племен с «серой» керамикой, широко
распространившейся в Северо-Западном Иране в третьей четверти
II тыс. до н.э.; с керамикой того же типа на других территориях связы¬
вают также иные группы индоиранских племен, что заставило нас
уделить значительное место упомянутой теории. Наши выводы здесь
носят в основном негативный характер, но в то же время позволяют
поднять некоторые важные и для истории западных иранцев пробле¬
мы происхождения арийских племен.
Для выводов по истории западноиранских племен, прежде всего
персидских, существенное значение могут иметь материалы, лежащие
в основе теории о так называемых «мидийских заимствованиях» в
древнеперсидском. Мы рассматриваем ее прежде всего с целью опре¬
делить, в какой мере правомерно привлечение «мидизмов» в древне¬
персидском для реконструкции политических, административных, со¬
циальных и культурно-религиозных институтов мидийского общества.
Иными источниками наших сведений по истории мидийского об¬
щества и государства служат данные ассирийских текстов и сведения
античной литературы о Мидии. Но, как уже говорилось, использова¬
ние этих сведений в значительной степени зависит от выводов по ми-
дийской хронологии. Между тем хронологические сведения Геродота
по ранней истории Азии могут быть убедительно истолкованы лишь в
свете особенностей самой античной традиции. Этим объясняется
включение в нашу работу разделов, касающихся истории древнегре¬
ческой хронологической науки и посвященных некоторым сюжетам
истории Лидии, что помогает оценить степень достоверности данных
по лидийской и мидо-персидской истории у разных античных авторов,
вплоть до хронографов римского времени.
Анализ этих данных в сочетании со сведениями восточных текстов
позволяет, как представляется, во многом по-новому поставить про¬
блему мидийской хронологии, а также использовать в качестве важ¬
8
ного источника дошедший до нас в изложении Геродота и некоторых
других античных авторов рассказ об основателе Мидийского царства
Дейоке. В связи с этим читателю предлагаются выводы о ранней ис¬
тории Мидийского царства и его идеологии, а также некоторые общие
заключения о соотношении западноиранского маздеизма и зороаст¬
ризма и об истории последнего (что составляет одну из кардинальных
проблем иранистики в целом).
Место доахеменидской эпохи
в истории Ирана
и источники для ее изучения
Рассматриваемая эпоха выделяется в истории Ирана как по осо¬
бенностям хозяйственного, социального и политического развития
страны в то время, так и по характеру имеющихся источников для
ее изучения, а также методам исследования этих источников. Вместе
с тем сменивший ее период существования мировой державы Ахеме-
нидов, явившийся новым этапом в политическом, социально-эконо¬
мическом и культурном развитии стран Востока и собственно Ирана,
во многом продолжает и завершает социально-политические и этно¬
культурные процессы, проходившие на большей части территории
Ирана в предшествующее время, а именно с конца II — начала I тыс.
до н.э.
Ахеменидское государство было прямым преемником Мидийско-
го, которое с конца VII в. до н.э. вместе с Нововавилонским царством
стало одной из двух великих держав Западной Азии и включало почти
весь Иран и соседние страны на севере Передней Азии. Будучи созда¬
но во второй четверти VII в. в районах, прежде зависимых от Асси¬
рии, Мидийское царство присоединило часть других бывших асси¬
рийских владений и всё урартские территории, еще раньше покорило
объединение персидских племен во главе с Ахеменидами (возникшее
в конце VIII — нач. VII в.) и некоторые уцелевшие на территории
Ирана в период ассирийской и урартской экспансии местные полити¬
ческие образования (например, Эллипи), а в конце VII — начале VI в.
поглотило таюке Манейское царство, игравшее важную роль в собы¬
тиях IX—VII вв., принимавшее активное участие в борьбе Ассирии и
Урарту и затем, в первых десятилетиях VII в., являвшееся серьезным
соперником Ассирии на ее северо-восточных границах. В целом
имеющиеся источники позволяют с IX в. и позже проследить процес¬
сы территориального роста и консолидации местных политических
образований, завершившиеся созданием Мидийской и затем Ахеме-
нидской державы и отражающие оформление институтов классового
ю
общества и развитие государственности на большей части территории
Ирана.
Более ранние этапы этого процесса в северных и центральных рай¬
онах Западного Ирана, о которых сообщают ассирийские и урартские
тексты, следует связывать с упоминавшимися мелкими территориаль¬
ными единицами. Вопрос о характере и уровне их социального разви¬
тия представляет важную проблему, существенные данные для реше¬
ния которой можно найти в тех же письменных источниках. Сведения
их становятся более ясными при сопоставлении с известными теперь
археологическими материалами, особенно с теми, которые получены в
результате многолетних работ на тепе Хасанлу (южнее оз. Урмия; об
отождествлении района Хасанлу с одной из политических единиц,
известных по ассирийским текстам, см. ниже). Эти археологические
свидетельства подтверждают, что по крайней мере часть упоминае¬
мых клинописными источниками IX в. до н.э. «сильных городов» и
«крепостей» в южной части бассейна Урмии представляла собой на¬
стоящие города-крепости. Судя по сведениям текстов IX в. до н.э.
0 крепостях, богатых «дворцах» и храмах в ряде владений Приурмий-
ского района и некоторых иных областей Северо-Западного Ирана,
небольшими образованиями государственного типа являлись Алаб-
рия, Мана,’Эллипи, Гильзан и др. Некоторые из них можно опреде¬
лять как города-государства, состоящие из сельскохозяйственной ок¬
руги и ее центра (причем более значительные объединения возникали
затем преимущественно на основе территориальных, а не этнических
и племенных связей). Часть характерных для таких политических
образований социально-экономических особенностей уходит, види¬
мо, в не столь отдаленное «доисторическое» прошлое. Археологиче¬
ский материал из тех же районов указывает на возникновение с кон¬
ца II тыс. до н.э. определенных социальных, экономических и куль¬
турных особенностей, преемственно развивавшихся в первых веках
1 тыс. Вместе с тем сами эти социальные процессы и хозяйственно¬
культурные достижения были в значительной степени подготовлены
многовековым развитием населения Ирана и соседних стран в
предшествующую эпоху (РИИП, с. 129; ИИ, с. 26—30, 18—22).
О культурных и социально-экономических процессах на большей
части территории Ирана до конца II тыс. до н.э. приходится судить в
основном лишь по археологическим данным. Исключение составля¬
ет Элам с главными центрами в Хузистанской низменности и приле¬
гающих районах; по географическим условиям и в культурно¬
историческом отношении Элам имел много общего с Двуречьем и
существенно отличался от основной части Ирана, хотя оказывал
большое культурное, экономическое и в отдельные эпохи значи¬
тельное политическое влияние на его южные и западные районы.
11
Классовое общество и государство существовали в Эламе с конца
IV — первой половины III тыс., а его последующая история известна
по клинописным, в том числе собственно эламским, текстам. После
эпохи расцвета в XIV—XII вв. и успехов в борьбе с касситской Вави¬
лонией Элам в конце II — начале I тыс. переживал период упадка,
и его история того времени практически неизвестна. Со второй поло¬
вины IX в. в источниках, преимущественно ассиро-вавилонских,
появляются данные о его политической истории и роли в межгосу¬
дарственных отношениях. Для нашей темы представляют интерес
свидетельства, связанные с эламской экспансией и другими события¬
ми в Загре в VIII—VII вв., вопросами исторической географии соот¬
ветствующих областей, историей Эллипи (у северных границ Нури¬
стана) и соседних районов, распространением персидских племен на
окраинах Элама и возникновением здесь персидско-ахеменидского
царства.
В III—II тыс. до н.э. в месопотамских (а также эламских) источни¬
ках встречаются отдельные упоминания об иных областях на западе и
юге Ирана, племенах пограничной месопотамо-иранской полосы и
примыкающих горных районов Загра: лулубеях, кутиях, хурритах
и др., а также касситах (вопрос о первоначальном обитании которых
остается во многом спорным). Долгое время после завоевания Вави¬
лонии касситы (а затем еще и вавилонские цари «посткасситского»
времени) распространяли свое влияние на часть горных районов За¬
падного Ирана, хотя следует заметить, что реальная географическая
протяженность таких территорий и их удаленность в восточном на¬
правлении от ирано-месопотамских границ, очевидно, намного пре¬
увеличены в некоторых работах (как Herzfeld, 1938; 1968; Reade,
1978). Те же этноязыковые группы еще сохранялись в Западном Иране
в первых веках I тыс. до н.э. С более обстоятельными материалами
этого периода могут быть сопоставлены близкие по времени данные
об иранских районах в клинописных текстах XII—XI вв. Но в целом
редкие и разрозненные сведения текстов III—II тыс. до н.э. не по¬
зволяют воссоздать картину исторических событий в Иране той эпо¬
хи, и основные этапы социально-экономического и культурного
развития на большей части территории страны до рубежа II—I тыс.
до н.э. могут определяться, как уже говорилось, главным образом по
материалам археологии. Вопросы эти выходят за рамки затрагивае¬
мой нами здесь тематики, но можно упомянуть об относящихся ко
времени ранее I тыс. до н.э. археологических данных, связываемых в
литературе с теориями о расселении арийских племен на Иранском
плато, соотношении археологических культур и этноязыковых общ¬
ностей, и особо о положениях, которые увязывают распространение
иранцев и «серой керамики» (см. подробнее ниже).
12
Что касается письменных источников, то для большой части Ирана
положение меняется с начала I тыс. до н.э., прежде всего за счет над¬
писей иноземных завоевателей: ассирийцев и урартов. Эти тексты
дают во многом одностороннюю, но последовательную информацию
о ряде областей Ирана: урартские — о Приурмийском районе и сосед¬
них территориях Северо-Западного Ирана в конце IX—VII в., а асси¬
рийские повествуют о территориях, протянувшихся от северо-запад¬
ных окраин Ирана (с конца X — начала IX в.) и затем далее к востоку
до местностей у совр. Тегерана и горы Демавенд (ср. ниже) и на юге
до окраин Элама и лежащих за ним районов будущего Фарса (вплоть
до первой — начала второй половины VII в. до н.э.). Позже, когда
после ослабления и затем падения Ассирии и Урарту эти источники
иссякают, большую роль приобретают сообщения вавилонских хро¬
ник (весьма лапидарные, а также фрагментарные); имеют значение
сведения некоторых других вавилонских текстов, отдельные биб¬
лейские свидетельства, некоторые данные последующего време¬
ни — источников ахеменидского цериода, много более поздней ар¬
мянской историографии и т.д., а особенно античной традиции о Ми-
дийском царстве, засвидетельствованной с V в. до н.э. и позже и
содержавшей последовательное изложение истории Мидии вслед за
отпадением ее от Ассирии.
Но данные этой традиции о Мидийском царстве в ее различных и
коренным образом расходящихся друг с другом вариантах явно не¬
равнозначны по степени своей достоверности, в большой части леген¬
дарны, а также просто вымышлены (особенно у авторов, которые,
очевидно, следуют Ктесию, но частично также и в иной, более ранней
традиции, которую представляет Геродот). Современные ученые по-
разному оценивают эти данные, отдавая предпочтение тем или иным
из них. В связи с этим стоит задача определить реальную основу и
более достоверную часть античных сообщений о Мидии, ее политиче¬
ской истории и хронологии, а вместе с тем отдельных сведений о ее
социальных институтах, идеологии, религии и т.д. Для этого необхо¬
дим анализ самой античной традиции и бытования в ней соответст¬
вующих свидетельств, а также сопоставление ее данных со сведения¬
ми аккадских и иных переднеазиатских источников, материалами
иранистики и т.п. Это позволяет не только лучше понять смысл тех
или иных обычно привлекаемых конкретных сообщений античной
литературы о Мидии, но и выявить в античной традиции такие дан¬
ные, которые могут быть использованы для реальных выводов по
истории и культуре мидийцев. В подобных случаях исследователь
должен, применив собственно источниковедческие методы, устано¬
вить некий факт или аргументировать его достоверность до того, как
привлекать его для дальнейших обобщений и выводов.
13
Что касается ассиро-вавилонских и урартских надписей, то, хотя
они и содержат определенную сумму вполне достоверных свиде¬
тельств об иранских областях для времени между X и VI вв. до н.э.,
многие данные этих текстов остаются крайне неопределенными и
спорными в части их реально-исторической интерпретации. Это каса¬
ется, например, уже упоминавшегося вопроса о характере известных
по ассирийским и урартским текстам территориальных образований.
Диаметрально противоположны иногда и мнения об их локализации.
При этом помимо принципиальных расхождений в иных выводах (к
примеру, по проблемам этнической истории) в зависимости от того
или иного размещения на карте отдельные географические и полити¬
ческие единицы могут иметь самую различную территориальную про¬
тяженность, а от выводов об их размерах прямо зависят заключения о
социальном характере соответствующих политических образований.
При локализации упоминаемых ассирийскими и урартскими надпи¬
сями топонимов применяются различные методы, привлекаются
более поздние исторические свидетельства, данные современной
географии и топонимии (с лингвистическим обоснованием предла¬
гаемых соответствий), археологические материалы рассматриваемой
эпохи и т.д. Данные археологии нередко бывают полезны и при про¬
верке достоверности или интерпретации других сведений ассирий¬
ских и урартских текстов.
Информативность свидетельств этих текстов может быть значи¬
тельно увеличена при привлечении к анализу содержащихся в них
собственных имен сравнительных лингвистических и исторических
данных. Особенно это касается ираноязычного ономастического
материала (включая отраженную в собственных, прежде всего лич¬
ных, Именах древнеиранскую терминологию). Это, естественно,
подразумевает выделение среди имеющихся данных тех, которые
могут свидетельствовать об ираноязычном населении, и тех, кото¬
рые должны относиться к старым местным этноязыковым группам.
Но в связи с характером дошедших источников главным (или един¬
ственным) критерием при этом служит само определение языковой
принадлежности относящихся к тем или иным областям личных
имен или топонимов. И в этих и в ряде других случаев необходима
большая предварительная, часто выходящая за рамки исследования
самого данного источника (например, ассирийского— собственно
ассириологическими методами) работа, предшествующая использо¬
ванию полученной таким путем информации для собственно исто¬
рических выводов.
Все эти особенности в характере и методах исследования источ¬
ников (во многом, как уже говорилось, отличающие рассматривае¬
мую эпоху от последующей, ахеменидской) определяются, помимо
и
скудости имеющихся материалов, тем обстоятельством, что иссле¬
дователю приходится иметь дело почти исключительно с инозем¬
ными и иноязычными текстами (ассирийскими, урартскими и др.), к
тому же зачастую гораздо более поздними, чем изучаемая эпоха
(сочинения греческих авторов и пр.).
В конце II — первых веках I тыс. до н.э. письменность получила
некоторое, хотя, очевидно, очень ограниченное распространение у
местного населения отдельных районов центральной и северной части
Западного Ирана. Но, судя по единичным эпиграфическим находкам,
там писали тогда не на местных языках, а по-аккадски (хотя можно
допустить, что в более южных районах изредка употреблялся и элам¬
ский). Так же могло обстоять дело в Манейском и Мидийском царст¬
вах; однако никакие документы ни из того ни из другого пока не из¬
вестны. Гипотеза же о возникновении в Мидии иранской, аналогич¬
ной древнеперсидской и предшествовавшей ей, клинописи, очевидно,
неосновательна, и вряд ли можно сомневаться, что древнеперсидская
письменность была создана позже, уже при Ахеменидах. В целом же
эпоху до образования Мидийской и Ахеменидской держав следует
относить к дописьменному периоду истории самих ираноязычных
племен.-
Тем большее значение приобретают поэтому материалы ассирий¬
ских и урартских текстов. Пусть ограниченные по объему и содержа¬
нию, они представляют определенную сумму надежных сведений о
значительной части территории Ирана и позволяют судить о прохо¬
дивших на протяжении нескольких веков политических и частично
социальных, экономических, а также этнических процессах в облас¬
тях, «местные» материалы о которых в ту эпоху ограничиваются поч¬
ти исключительно свидетельствами археологии. Значение упомянутых
«иноземных» письменных источников при этом выходит за рамки
истории самого Ирана. Они интересны и в теоретическом плане, в том
числе в отношении интерпретации археологических материалов.
Особо здесь следует выделить проблемы, связанные с историей
ираноязычных племен Ирана и, шире, иных иранских, арийских, а
частично и других индоевропейских народов (прежде всего тех, кото¬
рые расселялись в пределах древнего ареала земледельческих культур
Востока или сложились там после ассимиляции ими местного населе¬
ния). Ранняя история этих племен — хеттских, армянских и др. —
обычно не освещена письменными источниками или не отражена в
таких памятниках, как Веды и Авеста. Последние содержат важные
данные об обществе и культуре индоиранских племен, но, являясь пер¬
воначально произведениями устного творчества, не дают ответа на мно¬
гие вопросы истории этих племен, в частности, об их взаимоотношени¬
ях с обитавшими прежде на тех же территориях этноязыковыми груп¬
15
пами. Использование этих текстов сталкивается и с иными трудностя¬
ми, в том числе хронологического, а также географического порядка.
Напротив, данные рассматриваемой эпохи о западных иранцах, точно
датированные и относящиеся к конкретным территориям, помогают
прийти к более надежным выводам по ряду таких вопросов истории
индоиранских племен и народов, которые трудно решить, например,
по материалам авестийской и ведийской литературы; это непосредст¬
венно касается и проблемы субстрата, характера взаимоотношений с
аборигенным неиндоевропейским населением, хозяйственно-культур¬
ного типа и политической роли старых местных и пришлых арийских
групп.
Вместе с тем сами сведения о западноиранских племенах в доахе-
менидский период могут быть дополнены и лучше интерпретированы
путем сравнения историко-лингвистических реконструкций обще¬
иранского или арийского уровня (с учетом авестийских и ведийских
данных) с поздними западноиранскими свидетельствами (данные об
иранских племенах в средние века и новое время, материалы совре¬
менных западноиранских языков и этнографии). В принципе таким
образом можно было бы постулировать бытование у западных иран¬
цев в первой половине I тыс. до н.э. многих социально-экономических,
политических и идеологических явлений и понятий, если они находят
соответствия, с одной стороны, в последующем западноиранском
материале и, с другой— в реконструируемом раннеиранском или
арийском состоянии. Но использование выводов, основанных лишь на
таких методах и реконструкциях, для конкретных характеристик оп¬
ределенного исторического периода носило бы слишком абстрактный
характер. Иное дело, когда сами относящиеся к доахеменидской эпохе
свидетельства источников указывают на бытование соответствующих
общественных и идеологических явлений и терминов (последние из¬
вестны прежде всего по иранским личным именам из ассирийских
источников). И напротив, интерпретация любых сведений этой эпохи
об ираноязычном населении, его политическом и социальном строе,
идеологии, религии и т.п. не может быть убедительной без учета соот¬
ветствующих сравнительных данных иранистики. (Об использовании
аналогичной методики применительно к ираноязычным племенам
скифо-сарматского мира и толковании сведений о них в античной
литературе, включая привлечение поздней осетинской традиции, свя¬
занной со скифо-сарматской, ср.: Грантовский, 1980а; 19806; 19816,
с. 59—61.)
Для применения таких методов к изучению западноиранских пле¬
мен доахеменидской эпохи большое значение имеют непосредственно
примыкающие к этой эпохе материалы ахеменидского периода, появ¬
ляющиеся с того времени собственно иранские древнеперсидские
16
тексты и данные «побочной традиции» («Nebenilberlieferung»), бога¬
тый иранский лексико-ономастический фонд из иноязычных источни¬
ков того же времени, от давно известных сочинений античных авто¬
ров до опубликованных за последние десятилетия обильных онома¬
стических данных эламских текстов из Персеполя (о последних см.:
Benveniste, 1966; Gershevitch, 1969; Mayrhofer, 1973; Hinz, 1975). Эти
данные на ряде примеров также подтверждают положение о преемст¬
венности антропонимии и отраженной в ней социально-политической
и религиозно-идеологической терминологии ахеменидского периода и
предшествующих эпох (ср.: Грантовский, 1971; подробнее об одном
из важных общественно-идеологических понятий западиоиранской
древности — Grantovsky, 1982).
Сама рассматриваемая эпоха в истории Ирана была временем ши¬
рокого распространения по его территории ираноязычного населения.
На ранних ее этапах, как показывают данные ассирийских источни¬
ков, во многих районах Ирана еще преобладали местные этнические
группы, которым принадлежали и ведущие политические образования
на этих территориях, включая уже упоминавшиеся Эллипи и Маней-
ское царство. В конце же этой эпохи, по крайней мере со времени
существования Мидийского государства и затем в ахеменидский пе¬
риод, в большинстве областей страны преобладали уже ираноязычные
племена и народности. Ими были созданы само Мидийское и сме¬
нившее его Ахеменидское государства, а позже Парфянская и Саса-
нидская державы.
Проникновение ираноязычных племен
на территорию Ирана
• Преобладавшее в Иране с мидо-ахеменидской эпохи ираноязычное
население сохранило свою этноязыковую принадлежность до настоя¬
щего времени, несмотря на бурную средневековую историю страны,
неоднократные вторжения и политическое господство арабов, тюрок,
монголов. К современным ираноязычным народам Ирана и сопре¬
дельных стран принадлежат персы, курды, гилянцы, мазандеранцы,
луры, бахтиары, белуджи, талыши и др. Часть названных этнонимов
упоминается со средних веков, другие уже с эпохи древности, когда
были известны также мидяне, парфяне, кармании (кирманцы) и др.;
позже они влились в состав персов, а также некоторых других ирано-
2 Зак. 104
17
язычных народностей (например, курдов), а частично были ассимили¬
рованы иными этноязыковыми группами, прежде всего тюркскими,
как атропатенцы, передавшие свое имя тюркоязычным азербайджан¬
цам, или некоторые кочевые племена, вошедшие в состав кашкайцев,
туркмен и др. Но на большей части территории страны преобладающи¬
ми остались ираноязычные народности, и можно отметить, что Иран
является одной из немногих стран Ближнего Востока, где по данным
источников представляется возможным проследить линию этноязыко¬
вой преемственности и историю населения одной этнической принад¬
лежности с эпохи древности, уже с первой половины I тыс. до н.э.
Судя по имеющимся источникам, в том числе древнеперсидским и
античным, в конце мидийской — начале ахеменидской эпох уже су¬
ществовал ряд известных позже иранских народностей — не только
мидяне и персы, но также кармании (по Геродоту, принадлежавшие к
персидскому племенному союзу), парфяне, кадусии, затем именовав¬
шиеся также гелами (совр. гилянцы), и др. К начальным этапам асси¬
рийской и урартской экспансии в Иране в IX в. до н.э. восходят дан¬
ные о персах и мидянах. Ранняя история этих народов, сыгравших
столь важную роль в истории страны, протекала на протяжении рас¬
сматриваемой эпохи, как и процессы этногенеза ираноязычного насе¬
ления Ирана в целом.
Уже в начале ахеменидского периода западноиранские племена, в
том числе общего племенного происхождения, по данным античных
авторов, различались как «земледельцы» и «номады», последние име¬
новались, в частности, мардами и киртиями: это название (греч.
кбртии, ср.-перс. kurtan), прилагавшееся к ряду ираноязычных племен
подобного хозяйственно-бытового облика, стало со временем этнони¬
мом собственно курдов (как отдельная народность складывавшихся
также уже в древности). Упомянутое разделение на земледельцев и
кочевников произошло, очевидно, уже в Иране, в основном, видимо,
на протяжении рассматриваемой эпохи; при проникновении же на его
территорию мигрирующие иранские племена были в целом однород¬
ны по хозяйственно-культурному типу (ср.: РИИП, с. 377—379, а так¬
же с. 366 сл., 371—373 и др.; ИИ, с. 45-^6).
С поздней древности и до недавнего времени ираноязычные коче¬
вые и полукочевые племена Передней Азии и Ирана были распро¬
странены именно в горных районах (и преимущественно там же со
средних веков распространялись тюркоязычные кочевники); это об¬
ласти на востоке Малой Азии и на Армянском нагорье, далее к восто¬
ку в Загре и ряде других районов Иранского плато. Следует заметить,
что по видам самого скотоводческого хозяйства, типу кочевания, быту
и т.д. племена этих районов всегда существенно отличались от также
скотоводческих и кочевых племен других, более южных областей
18
Передней Азии и Юго-Западного Ирана, главным образом семитских
(со средних веков в основном арабских). В целом постоянные, связан¬
ные с географическими условиями рубежи этих ареалов различных
групп номадов, в том числе на окраинах Северной Месопотамии и
Сирии, еще в новое и новейшее время характеризовались этнографа¬
ми как «граница двух миров», различных и по образу жизни населяю¬
щих их скотоводческих племен (см. Nikitine, 1956, с. 66—68 и др.,
а также карту «Зона контакта курдов и бедуинов»).
Широко бытует мнение о возникновении и распространении ко¬
чевничества или полукочевых форм скотоводства на Армянском на¬
горье с прилегающими территориями, в Загре и пр. задолго до I тыс.
до н.э., а также до появления там ираноязычных племен и вне связи с
ними. Такое мнение характерно, например, для ряда работ по архео¬
логии Закавказья и примыкающих к нему с юга горных районов. В
трудах по археологии и истории Ирана данный вопрос нередко под¬
нимался, в частности, в связи с проблемой происхождения луристан-
ских бронз, которые, как часто полагали уже вскоре после их откры¬
тия, были оставлены кочевниками или изготовлялись для них, удовле¬
творяя их вкусы. В зависимости от датировки бронз (или времени,
когда они попадали в могилы Луристана) их связывали с ираноязыч¬
ными племенами или с их предшественниками в Луристане, в том
числе с касситами, которых при этом также считали кочевниками (как
подвергшихся иранизации потомков касситов рассматривали при этом
луров — об этом мнении и его неправомерности см.: РИИП, с. 26,
33 сл., 58, 64, 376).
Но хотя в состав этих бронз входят изделия, указывающие на коне¬
водство, а также всадничество, как, впрочем, и на колесничное дело, в
целом комплекс «луристанских бронз» (конца II — первых веков
I тыс. до н.э.) не дает оснований связывать его именно с кочевниками
и включает вооружение и бытовые предметы того же назначения, а
также типологически близкие тем, что употреблялись в соседних
оседло-земледельческих странах, включая Элам и Месопотамию.
Считать Луристан времени изготовления этих «бронз» населенным
главным образом номадами не представляется возможным и потому,
что проведенные в 60—70-х годах археологические разведки и рас¬
копки выявили существование в Луристане в последних веках II —
первых веках I тыс. многочисленных оседлых поселений (как, впро¬
чем, было и позже, во всяком случае в широких масштабах до саса-
нидской эпохи включительно). Один из исследователей, проводивших
эти работы, справедливо отмечал, что в возникновении «номадской
теории» происхождения луристанских бронз большую роль, очевидно,
сыграло положение в современном Луристане: у знакомых с племена¬
ми Курдистана и Луристана создавалось впечатление, что скотоводы с
2*
19
их черными шатрами, овцами и лошадьми кочевали по этим холмам с
незапамятных времен; между тем о предыстории этих номадов почти
ничего не известно (Thrane, 1970, с. 35; мнение о том, что в Луристане
в период луристанских бронз жили «пастухи», «вероятно, так же, как
и сравнительно недавно», представлено еще у Дандамаева и Лукони¬
на, 1980, с. 66, при этом говорится о «различных по этносу племенах»;
из более ранних работ о племенах коневодов, кочевавших в Луристане
в эпоху изготовления бронз, ок. XII—VII/VI вв., в том числе еще до
прихода ираноязычных кочевников в VIII—VII вв., см., например:
Porada, 1963, с. 67—81).
Судя по современным археологическим данным, в Луристане и ря¬
де других горных районов Передней Азии с IV/III тыс. происходили
перемены в придомном скотоводстве со сложением предпосылок для
перехода к отгонному скотоводству, сочетавшемуся, однако, с земле¬
делием вокруг постоянных поселений. Но кочевого скотоводства,
собственно кочевых племен и их объединений в этих областях еще не
существовало и в начале I тыс. до н.э.; распространение племен нома¬
дов здесь совпадает с эпохой больших политических и социальных
потрясений и массовых передвижений ранее в основном оседлого
населения в VIII—VI вв. до н.э. В становлении и позже в развитии и
сохранении кочевого и полукочевого скотоводства большое значение
имели социально-политические, а не только чисто экономические
факторы. Последние были частично подготовлены хозяйственными
процессами в соответствующих экологических условиях горных рай¬
онов, проходившими в предшествующие тысячелетия. Вместе с тем
значительный вклад в формирование кочевого скотоводства этих рай¬
онов, очевидно, внесли также скотоводческие и иные хозяйственно¬
бытовые навыки ираноязычных племен, которые играли важную роль
и в политических событиях второй четверти I тыс. до н.э., к концу
которой в разных районах горных областей Передней Азии и Ирана
уже определенно существовали племена номадов (приведенные в дан¬
ном абзаце выводы о формировании кочевого скотоводства в упомя¬
нутых горных областях кратко аргументированы нами в 1977 г.: ИИ,
с. 21 сл., 30, 45 сл.).
Становление в данном регионе кочевого или полукочевого ското¬
водства и племенных кочевых объединений представляет актуальную
проблему, тесно связанную с вопросами о факторах развития и кон¬
сервации, исторических судьбах этого типа хозяйства и самих кочев¬
ников в последующие эпохи вплоть до нового и новейшего времени.
К решению этой проблемы также должны привлекаться более поздние
исторические и этнографические сведения, а также археологические
материалы о хозяйственном развитии всех этих областей до начала
I тыс. до н.э.
20
Вместе с тем большое значение и тут могут иметь свидетельства
рассматриваемой эпохи — первой половины I тыс. до н.э. Ассирий¬
ские и урартские надписи IX—VII вв. содержат весьма существенную
для данного случая информацию о горных областях, которые позже
являлись традиционными районами кочевого и полукочевого ското¬
водства и распространения племен номадов (и их известных по источ¬
никам с середины I тыс. до н.э. также ираноязычных предшественни¬
ков: сагартиев, мардов, киртуев и пр.). Более того, Урартская и Асси¬
рийская державы включали в свой состав большую часть таких рай¬
онов. Поэтому названные клинописные тексты, очевидно, могут вне¬
сти значительную ясность в вопрос о том, когда в этих районах воз¬
никло собственно кочевое скотоводство. Судя по данным этих тек¬
стов, оно еще не было распространено там в начале I тыс. до н.э. и
определенно не существовало — в отличие от последующих эпох —
племенных объединений номадов (которые являются непременным
условием существования кочевого скотоводства).
Кроме того, имеются сведения о составе стада в тех областях Севе¬
ро-Западного Ирана и соседних районов Армянского нагорья, куда
совершали походы ассирийские и урартские завоеватели. Особый
интерес представляют регулярно приводившиеся в урартских надпи¬
сях точные цифровые данные о поголовье захватывавшегося в указан¬
ных областях крупного и (отдельно) мелкого рогатого скота (с неиз¬
менным преобладанием последнего). Данные эти использовались для
выводов о происходивших с первобытной эпохи изменениях в харак¬
тере скотоводства указанных территорий и развитии там полукочевого
и кочевого скотоводства. Однако в различных странах, в том числе в
Иране, на Армянском нагорье и пр., и при придомном и тем более при
отгонном скотоводстве мелкого рогатого скота обычно бывает значи¬
тельно больше, чем крупного. Отраженные в урартских текстах про¬
порции того и другого видов скота по сути не превышают норм, свой¬
ственных этим формам хозяйства. Напротив, при полукочевом и коче¬
вом скотоводстве, в том числе на тех же территориях в новое и но¬
вейшее время, доля мелкого рогатого скота всегда гораздо выше (с
соотношением к числу крупного порядка 10 к 1 и даже много более).
Таким образом, совокупность различных свидетельств показывает,
что собственно кочевое скотоводство и объединения кочевых племен
к началу I тыс. до н.э. еще не получили распространения в указанных
областях Ирана и севера Передней Азии.
Вместе с тем сравнительные историко-лингвистические данные о
древнеиранских племенах и их хозяйстве наряду с материалами по
этнографйи ираноязычных номадов позволяют не только ставить
вопрос о роли иранских племен в распространении кочевого ското¬
водства в горных районах Передней Азии и Ирана в I тыс. до н.э., но
21
также говорить о значении ранних иранских хозяйственных, бытовых
и социальных традиций и обычаев у поздних иранских номадов ука-
заного региона. С этим, в свою очередь, связаны вопросы происхож¬
дения данных народов, и прежде всего сложная, спорная и до сих пор
слабо разработанная проблема этногенеза курдов (специальное рас¬
смотрение которой выходит за рамки данной работы).
Вопросы этногенеза и ранней истории тех или иных западноиран¬
ских народов неразрывно связаны с более общей проблемой проис¬
хождения и распространения ираноязычных племен по соответст¬
вующим территориям Ирана и Передней Азии, времени и путей их
проникновения на эти территории.
Имеющиеся данные об индоиранских племенах, от сравнительных
историко-лингвистических материалов до сведений письменных ис¬
точников о западных иранцах (с первых веков I тыс. до н.э.), при воз¬
можном непосредственном соотнесении с фактами иранской археоло¬
гии соответствующей эпохи, позволяют задаться вопросом о соотно¬
шении археологической культуры и этноязыковой общности, о право¬
мерности поисков археологических следов миграции, самой этниче¬
ской атрибуции археологических культур, определении таких их черт,
которые могут использоваться для этих целей.
Для ариев достаточно четко устанавливается ряд критериев, при¬
менимых при определении тех археологических культур или их от¬
дельных особенностей, которые могут или, напротив, не должны от¬
носиться к индоиранским племенам на различных этапах их истории
вплоть до конца II тыс. до н.э. Они проливают более определенный
свет на существовавшее первоначально различие в культурно-хозяй¬
ственном и социальном типе между иранскими иммигрантами и або¬
ригенным населением, а также на конкретных примерах, в том числе в
связи с новыми текстами, показывают реальную этническую принад¬
лежность отдельных археологических комплексов со свойственными
им типами керамики.
С материалами этого периода связан и вопрос о вкладе иранских
племен и старого местного населения, а также соседних древних куль¬
тур Передней Азии в формирование особенностей материальной и
художественной культуры Ирана, сложившейся к концу мидийской —
началу ахеменидской эпохи и во многом развивавшейся затем в ахе-
менидское время (см. об этой проблеме: Луконин, 1977, с. 8—35; Дан-
дамаев и Луконин, 1980, с. 49—51, 86—103).
Как уже говорилось, имеющиеся данные об иранизации в Запад¬
ном Иране в первой половине I тыс. до н.э. представляют интерес
также для уяснения характера этноязыковых процессов в ряде других
стран Востока, где распространялись различные индоевропейские
народности.
22
Хотя в зависимости ог тех или иных географических и историче¬
ских условий, уровня развития местного населения и т.п. в ходе и
характере этих процессов в разных странах могли быть различия, в
большей или меньшей мере действовали и сходные факторы. При
рассмотрении же упомянутых процессов в Иране необходимо выде¬
лить следующие моменты: что представляли собой в хозяйственном,
социальном, политическом отношении сами иранские иммигранты,
какова была их политическая роль и характер взаимоотношений с
местным населением до его языковой ассимиляции, в чем состояли
причины последней, какова была роль и соотношение традиций, унас¬
ледованных от старого местного населения и свойственных имми¬
грантам, какими особенностями характеризовались возникшие в ре¬
зультате этих процессов этноязыковые общности?
Ценные материалы для решения всех этих вопросов представляют
ономастические и связанные с ними некоторые другие данные асси¬
рийских, а частично также урартских, текстов IX — начала VII в.
до н.э. Относящиеся к областям Ирана имена из этих источников в
работах до начала нашего столетия иногда условно причислялись к
«иранским». Позже в течение нескольких десятилетий господствовало
мнение, что до VII в. до н.э. ираноязычный элемент среди населения
Западного Ирана был крайне незначителен. По наиболее распростра¬
ненной тогда точке зрения, иранские имена фиксируются сначала в
Мидии или в ее восточных районах с конца IX — середины VIII в.
до н.э. и число их там постепенно увеличивается во второй половине
VIII в., но и к концу его они продолжают количественно намного ус¬
тупать неиранским именам, к западу же и северо-западу от Мидии
иранские имена вообще отсутствуют или, в конце периода и в погра¬
ничных с Мидией районах, являются единичными. Соответственно
считалось, что ономастический материал ассирийских текстов непо¬
средственно подтверждает теорию о восточном происхождении за¬
падноиранских племен и их постепенном продвижении с востока на
запад Ирана в IX—VII вв. до н.э. (Эд.Мейер, Дж.Кэмерон, Х.Нюберг,
Г.А.Меликишвили, Играр Алиев, И.М.Дьяконов и др.). Согласно же
мнению некоторых других ученых (Г.Гюзинг, Ф.Кёниг), ираноязыч¬
ные группы, пройдя через Кавказ, появились на северо-западе Ирана
не ранее конца X — начала IX в. до н.э., иранские имена впервые
фиксируются именно там уже в IX в., но в очень небольшом числе, а
неиранские имена продолжают преобладать в этих районах и позже,
так как немногочисленные группы ираноязычных иммигрантов быст¬
ро продвинулись с северо-западных окраин Ирана на восток (мидяне)
и юг (персы).
Относящийся к областям распространения иранских племен оно¬
мастический материал ассирийских надписей (а также его географи¬
23
ческое распределение) рассматривался автором в ряде предыдущих
работ (Грантовский, 1958; 1962а и др., подробнее см, в книге 1970 г.:
РИИП, глава II, с. 67—333, там же в гл. I ср. литературу к приведен¬
ным мнениям названных выше ученых). При этом на основании раз¬
работанной системы соответствий при передаче иранских имен в ак¬
кадских текстах и привлечения всех упоминаемых в известных к тому
времени ассирийских источниках IX—VIII вв. личных имен, как
предполагаемой иранской принадлежности, так и неиранских, а также
ряда топонимических названий из тех же областей к востоку и северо-
востоку от Ассирии был сделан вывод о том, что удельный вес иран¬
ского языкового элемента в IX—VIII вв. в Иране, в том числе именно
в западных и северо-западных районах, вне пределов Мидии и на ее
западной окраине, был намного выше, чем обычно считалось. При
этом ираноязычный элемент фиксируется в указанных районах одно¬
временно с их первыми упоминаниями в источниках, следовательно,
материалы ассирийских текстов никак не могут указывать на посте¬
пенное расселение иранских племен с востока на запад Ирана на про¬
тяжении IX — начала VII в. до н.э. (хотя в свете этих источников
не может считаться доказанной и теория о продвижении предков за¬
падноиранских племен с севера, через Кавказ); в целом на территории
Западного Ирана в IX—VIII вв. до н.э. ираноязычное население
уже было широко распространено, а в ряде районов составляло боль¬
шинство.
Эти выводы о более раннем, чем предполагалось, распространении
иранского языкового элемента в Западном Иране были в основном
приняты Играром Алиевым, который теперь также отдает предпочте¬
ние теории о проникновении западноиранских племен через Кавказ
(Алиев, 1973, с. 172—179; ср. также: Алиев, 1971, с. 198 сл., 206 сл.;
Алиев, Погребова, 1981, с. 128 сл., 132 сл.). И.М.Дьяконов, продолжая
считать, что эти племена продвинулись из Средней Азии, тоже согла¬
шается с тем, что появление иранской ономастики на северо-западе
Ирана следует датировать более ранним временем, чем это было сде¬
лано им в «Истории Мидии», и что иранские личные имена или даже
топонимы появляются в областях Западного Ирана и Иранского Азер¬
байджана никак не позже IX в. до н.э., а может быть и ранее, но он
полагает ошибочным распространение этого мнения и на территорию
Армении (ср. об этом ниже), для иранских же областей признает на¬
личие иранской ономастики лишь «наряду с мощным автохтонным
языковым слоем, который Грантовский склонен недооценивать» (Дья¬
конов, 1960; 1971, с. 129 сл.).
В отнощении последнего замечания хотелось бы отметить, что оно,
видимо, определяется скорее не конкретными положениями моей
упомянутой книги, а общим впечатлением от ее содержания: так как
24
главной целью было выявление и анализ именно иранского ономасти¬
ческого материала, он и занимает основное место в соответствующих
разделах работы. Но там же учитываются все другие личные имена с
тех же территорий Западного Ирана, в том числе определенно неиран¬
ские (РИИП, гл. II, passim, ср. также: Грантовский, 1971, с. 321, при-
меч. 2), а в общих выводах отмечается, что районы, где уже прочно
обосновались иранские племенные группы, чередуются с другими, где
фиксируется старое местное население, к тому же часто политически
преобладающее или господствующее над областями с ираноязычным
населением (РИИП, с. 339, 374 сл. и др.). Заметим еще, что сам
И.М.Дьяконов (1971, с. 128 сл. и др.) склонен теперь допускать появ¬
ление ираноязычных племен в Иране значительно ранее начала 1 тыс.
до н.э.; по нашему же мнению, они появились на западе Ирана в X или
XI—X вв. до н.э., а их продвижение сюда через Кавказ или из Сред¬
ней Азии происходило не ранее последней четверти II тыс.
до н.э. (РИИП, с. 336 сл.; Грантовский, 1971, с. 314 и др.). О возмож¬
ном времени этой миграции нам еще придется писать ниже. В связи с
дальнейшим важно также подчеркнуть, что хотя в имеющемся мате¬
риале из ассирийских источников немало имен, языковая принадлеж¬
ность которых неясна, в тех же источниках содержится значительное
число имен или их групп (например, относящихся к-одной местности),
о которых можно определенно утверждать, являются они иранскими
или нет.
За небольшим исключением, различие между определенно и лишь
предположительно иранскими именами состоит в том, что первые —
это, как правило, более сложные по грамматическому и фонетическо¬
му составу имена, а вторые большей частью «короткие», для которых,
исходя из ассирийских передач, наряду с иранским объяснением
можно допустить и случайное совпадение с подобными по звуковому
составу именами других языков. При этом следует также учитывать,
что особенности ассирийских передач могут вообще скрыть от нас
иранскую принадлежность ряда имен, а древнеиранская лексика и
ономастика известны недостаточно и даже многие определенно иран¬
ские имена, в том числе из иранских текстов, полностью или частично
не этимологизируются. Что же касается коротких имен, как Арийа,
Аруа и др., легко этимологизируемых как иранские и находящих тогда
прямые параллели в иранской и индийской ономастике, то такие име¬
на по меньшей мере не могут свидетельствовать в пользу мнения о
преобладании автохтонного населения над ираноязычным в Западном
Иране в IX—VIII вв. до н.э.
Впрочем, иранская принадлежность многих имен, форма которых в
ассирийской передаче не дает возможности для бесспорных выводов,
может быть подтверждена дополнительными аргументами, основан¬
25
ными на сведениях о носителе данного имени и местности, к которой
оно относится. Вообще в таких случаях большую роль играет изуче¬
ние реально-исторической и географической стороны вопроса, а не
только собственно лингвистический анализ ономастического мате¬
риала. Большое значение имеет локализация местностей, к которым
относятся рассматриваемые имена из ассирийских текстов. Для не¬
скольких групп имен, среди которых много бесспорно иранских, уда¬
лось установить, что они происходят не из Мидии, как предполага¬
лось, а из районов к западу от нее, в том числе лежавших на значи¬
тельном расстоянии (ср.: РИИП, с. 102—119, 191—194, 314—316,
319—322 и др.). Такие выводы и помимо увеличения фонда имен,
признанных иранскими, дают основания для пересмотра ряда положе¬
ний о времени и путях распространения иранских племен по террито¬
рии Ирана.
Имена одних и тех же географических единиц иногда встречаются
в ассирийских источниках в разных формах. В примерах, не сводимых
к особенностям ассирийских передач, это объясняется бытованием
вариантов таких названий у различных групп местного или соседнего
населения. В некоторых случаях такие варианты позволяют отнести к
явно иранским имена, которые при ином написании вряд ли были бы
признаны таковыми. Засвидетельствованные же варианты в упомяну¬
тых случаях указывают на фонетические и грамматические особенно¬
сти именно иранских языков и диалектов. Так, особый интерес пред¬
ставляет топоним Tigrakki (m*Ti-ig/k-ra-ak-ki) в глиняной таблице из
Калху (стк. 37), где сообщается об установлении в Тигракки стелы с
изображением Тиглатпаласара III. Однако в первой сводке восточных
стран этой надписи (стк. 32) и в надписи второй каменной плиты
(стк. 23) дается форма Sigraki (^^Si-ig/k-ra-ki). Издатель этих текстов
П.Рост считал первое написание ошибкой, но уже М.Штрек (1901,
с. 331) объяснял данное различие чередованием дентального и сиби¬
лянта, указывая на отмечавшиеся П.Ростом по другому случаю вари¬
анты Дурдука-Зурзука ассирийских и Бардийа-Барзийа ахеменидских
текстов.
Написание Tigrakki, безусловно, не является ошибкой, вкравшейся
вместо правильного Sigraki. Тот отрывок из глиняной таблицы, где
упоминается Тигракки (стк. 34, сл.), имеет иной характер и иное про¬
исхождение по сравнению со сводкой стран в стк. 29—34 и сводкой
второй плиты, где речь идет о Шиграки. Отрывки, отражающие раз¬
ные написания, определенно следуют различным источникам, назы¬
вающим одну и ту же местность по-разному.
То же название встречается и в подписи к одному из изображений
во дворце Саргона II в Дур-Шаррукине (KS, II, pi. 49, зал II, 17). Пер¬
вый знак в слове сохранился не полностью, но воспроизведение со¬
26
хранившейся части (Botta, IV, pi. 18(У) при выборе между Si и ti застав¬
ляет предпочесть второе чтение: L *f/[ti]-ig/k-rak-ka (El-Amin, 1953,
с. 56, 57). На изображении этого города (Botta, pi. 64) рядом с ним
показана ассирийская царская стела, с полным основанием отождест¬
вляемая с установленной там Тиглатпаласаром III (Streck, 1901, с. 331;
El-Amin, 1953, с. 56, 57). Вместе с тем Шигракка-Тигракка явно то же,
что и Sigris анналов СаргонаН (по KS стк. 73 под 716 г. до н.э. и
стк. 84 под 715 г. до н.э.: ^^Si-ig/k-ri-is). Из анализа изображений и
подписей к ним, данного Эль-Амином (1953), следует, что эпизоды
военных кампаний размещены в соответствии с последовательностью
событий соответствующих походов; при этом на стенах второго зала
иллюстрируется кампания 716 г. до н.э. На этом основании Шигракка-
Тигракка определенно отождествляется с Сигрисом, захваченным
именно в 716 г. и как раз в тот период похода, которому соответствует
серия изображений, где фигурирует Тигракка.
Иранская этимология всех перечисленных (и некоторых других)
слов была предложена Э.Герцфельдом (AMI, VII, с. 96, 97). Он возво¬
дил их к др.-перс. *0iyriS, н.-перс. sir «чеснок», ср. др.-перс. GaigrciS,
элам. soikV'cis (по этимологии Ф.Юсти, «месяц сбора чеснока»). Ста¬
рая этимология названия упомянутого древнеперсидского месяца
была окончательно доказана Эйлерсом (1953, с. 41—43; 1962, с. 60—
62), указавшим, в частности, на календарный персидский праздник
sir-sur — «праздник чеснока».
Все эти материалы, надежно указывающие, что рассматриваемые
топонимы — иранские, ясно определяют и характер различия началь¬
ного гласного в ассирийской передаче 5, s, t. Данное чередование, в
свою очередь, является еще одним доказательством иранской принад¬
лежности этих топонимов: здесь явно отражено различие иранских
диалектных норм, «северо-западной» с s- (в ассирийском одинаково
часто s и S) и «юго-западной» с 0- (закономерная аккадская переда¬
ча— t) (подробнее об этом см.: РИИП, с. 182 сл., 241—245, 269—271
и др.). При более определенной локализации (что, правда, случается
редко, ср. ниже) иногда удается связать упоминаемые в ассирийских
источниках топонимы со средневековыми и современными и на этой
основе подтвердить их иранское происхождение, более четко устано¬
вив их форму, а также значение (ср.: РИИП, с. 280—283, 365 и др.).
Во многих случаях предполагаемая иранская принадлежность лич¬
ных имен или топонимов становится более вероятной или определен¬
ной, когда по источникам устанавливается их связь с определенно
иранскими именами, например, иных лиц из тех же местностей, самих
этих местностей и т.д. Так, для района Аразиаша — «Области Речки»
(кстати, также лежавшего к западу от Мидии, а не в ее пределах) из¬
вестно пять личных имен; три из них могут быть отнесены к бесспор¬
27
но иранским и по их ассирийской передаче. Это позволяет считать
иранскими и два других — одно, л?гко объяснимое из иранского, и
второе, в случае иранской принадлежности содержащее частый в
иранской ономастике элемент арта. хотя объяснение имени в целом
затруднено и ассирийская передача другой части имени може;г быть
многозначна. Некоторые топонимы из этой области тоже могут быть
иранскими или, независимо от происхождения, бытовать в иранской
среде. Кроме того, источники сообщают для этой территории топони¬
мические названия, представляющие аккадские образования с Бит-
(«Дом»-) и определенно иранским именем во второй части (Бит-
Раматуа, Бит-Багайа). (РИИП, с. ПО—113, 182—184, 206, 234—236,
313,316—317.)
Дальнейшие разыскания дадут, очевидно, возможность подтвер¬
дить предполагаемую иранскую принадлежность ряда известных по
ассирийским текстам имен, а также лучше уяснить их значение. Су¬
щественную роль при этом должно сыграть и увеличение фонда древ¬
них западноиранских имен ахеменидского времени по данным «по¬
бочной традиции», зафиксированной прежде всего в эламских, а так¬
же вавилонских надписях.
Очень важен богатейший ономастический материал эламских пер-
сепольских текстов, особенно обширного собрания документов
«крепостной стены», относящихся к 509—494 гг. до н.э. (изд. Hallock,
1969; ранее опубликованные документы «сокровищницы» в изд.
Cameron, 1948, 1965, относятся к 492—458 гг.) (впрочем, и имена из
ассирийских текстов, в свою очередь, весьма важны при изучении
иранской ономастики ахеменидского времени, включая сохраненную
эламскими документами). Материал этот позволяет более определен¬
но судить о ряде фонетических и грамматических черт западноиран¬
ских диалектов первой половины ахеменидской эпохи. Некоторые из
них представляют значительный интерес при анализе встречающихся
в ассирийских текстах иранских имен и особенностей их аккадских
передач (см.: Грантовский, 1971, с. 293 сл., 321 сл.). В именах из Ира¬
на, упоминаемых ассирийскими текстами, и тех, что известны по
эламским персепольским документам, встречаются одни и те же эле¬
менты, термины и понятия, входящие в состав имен, и ряд одинако¬
вых имен в целом, — их наличие в персепольских документах также
подтверждает иранскую принадлежность таких имен из ассирийских
надписей. Подобное сопоставление на основе значительного онома¬
стического материала из ассирийских и персепольских эламских тек¬
стов уже проводилось в одной из моих работ (там же, с. 296—309).
Среди них засвидетельствовано, причем в различных передачах, и
имя, которое носил, в частности, первый правитель независимого Ми-
дийского государства Дайукку-Дейок (ср. Benveniste, 1966, с. 81;
28
Gershevitch, 1969, с. 234 и др., а также Schmitt, 19736, с. 145—147, где
приведены и разобраны все восемь эламских написаний имени, встре¬
чающиеся в 11 документах). Таким образом, это бесспорно иранское
имя, представляющее образование от dahvu- («страна», «округа» и пр.)
с суффиксом
Хотя и намного меньшее, чем в известных теперь эламских доку¬
ментах, но все же весьма значительное число иранских имен пред¬
ставлено в вавилонских текстах ахеменидского времени (см., напри¬
мер: Eilers, 1936; 1940а; 19406; 1955 и др., а теперь особенно: Zadok,
1977; Dandamayev, 1992). Среди этих имен также встречаются засви¬
детельствованные уже ассирийскими источниками, но мы остановим¬
ся подробнее лишь на одном случае, правда не вполне определенном
во всех деталях, но все же проливающем дополнительный свет на
спорную и важную проблему. И.М.Дьяконов, соглашаясь признать
наличие ираноязычного элемента в ассиро-урартскую эпоху в облас¬
тях современного Ирана и Иранского Азербайджана, возражает про¬
тив присутствия его в то время tfa территории «Армении». Материа¬
лов для изучения этого вопроса мало. Конкретно речь может идти
лишь об ассиро-урартской пограничной полосе, примерно между
местностями к юго-западу от оз. Урмия и районами к югу от оз. Ван.
Области к западу от Урмии и современной ирано-турецкой границы
рано и прочно вошли в состав Урартского царства, и ономастиче¬
ские данные того времени для них отсутствуют (нет их и в урарт¬
ских текстах). Более южные районы вошли в состав Ассирии, и име¬
на представителей местного населения (если оно сохранило свою
этноязыковую принадлежность под властью ассирийцев) также не¬
известны. В восточной части упомянутой ассиро-урартской погра¬
ничной полосы находился Мусасир.
Эта маленькая «страна», являвшаяся традиционным культовым
центром, сохраняла автономию: известно имя царя Мусасира в 710-х
годах до н.э. Кроме того, засвидетельствованы имена еще нескольких
лиц из ассиро-урартской пограничной полосы, упоминаемых в пись¬
мах ассирийской царской корреспонденции прежде всего как асси¬
рийские агенты, извещавшие о положении дел в Урарту и на границе;
так, в письмах одного из них (Баг-Тешуба, ср. ниже) сообщается о
положении на территории от Шуприи (к юго-западу от оз. Ван) до
Маны (к юго-востоку от оз. Урмия). Эти лица происходили из местно¬
го населения и, возможно, также являлись мелкими владетелями.
Имя мусасирского царя Урзаны уже давно рассматривалось неко¬
торыми исследователями как иранское; другие, как Г.А.Меликишви-
ли, по которому Урзана — диалектная мусасирская форма, соответст¬
вующая урартскому имени Руса, и И.М.Дьяконов, указавший на не¬
приемлемость последнего объяснения, но отрицающий наличие в
29
Мусасире иранского элемента (литературу см.: РИИП, с. 298 сл.), от¬
вергали такую возможность. Между тем имя Ur-za-na может быть
безупречно точной передачей иранского *Varz5na с прямыми парал¬
лелями в иранской ономастике, в том числе в указанных выше древ¬
них западноиранских именах, включая имя современника Урзаны
западномидийского владетеля Уарзана (U-ar-za-an, по другому асси¬
рийскому источнику [списку 713 г. до н.э., дошедшему в сохранив¬
шейся во фрагментах Ниневийской призме, стк. 19]; подробнее ср. там
же, с. 298—300, 328). Можно было бы, конечно, предполагать здесь
случайное совпадение близко звучащих имен из различных языков, но
вся совокупность фактов, относящихся к той же территории и тому же
времени (вторая половина VIII в. до н.э.), едва ли позволяет говорить
лишь о случайных сходствах.
Имя царя Мусасира, если бы оно было иранским, не свидетельст¬
вовало бы обязательно о том, что сам его носитель происходил из
иранского племени (хотя и это возможно); иранские имена в рассмат¬
риваемую эпоху появляются — когда рядом имелись ираноязычные
племенные группы — ив правящих родах, происходивших из старого
местного населения (например, в Эллипи, возможно, в Мане и т.д.).
Древнее население Мусасира принадлежало к местной доиранской
этнической среде, на что указывают и его древние связи с культом
Халди, центром которого для населения окружающих областей был
Мусасир. Но ассирийские тексты времени Саргона II упоминают ря¬
дом с Халди другое мусасирское божество, имя которого начинается с
Bag- (Ва-ае\ затем пишется знак, который может читаться как maS,
mas, bar и par, и последний знак: tu или ti. Имя в целом обычно читали
как Багмашту или Багбарту (хотя возможно также Багмасту/и и Баг-
парту/и). Еще в конце XIX в. было выдвинуто положение, что в Муса¬
сире почиталось божество с именем от иран. baga- «бог» или целиком
из иранского: Багамазда (в передаче Багмашту) и что божество имми¬
грантов было поставлено рядом с местным Халдиа. В некоторых над¬
писях Саргона II говорится: «Халдиа и Багмашту (или Багбарту и т.п.),
боги его», т.е. Урзаны, но в одном тексте Багмашту (Багбарту и пр.)
называется «богиней его». В опубликованном же в 1912 г. «Письме
Ашшуру» Саргона II с подробным описанием его похода 714 г. до н.э.
и погрома в Мусасире это божество названо супругой Халди. Очевид¬
но, и местное население Мусасира почитало это божество как женско¬
го двойника Халди. Но как показал Г.А.Меликишвили, женским
двойником Халди и, очевидно, его супругой в урартском пантеоне
была Арубани. Багмашту (или Багбарту и т.п.) не упоминается среди
божеств в урартских надписях, включая текст Мхер-Капуси, перечис¬
ляющий многие урартские божества, в том числе основные (Халди и
другие и женские — Арубани и др.), а также божества ряда районов и
30
городов Урарту. В надписях Саргона II лишь Халдиа называется бо¬
гом Русы I и Урарту, и в «Письме Ашшуру» только Халдиа упомина¬
ется при сообщении о богослужениях царей Урарту в Мусасире. Когда
же в тех же источниках говорится о богах Урзаны, каждый раз после¬
довательно называются и «Халдиа» и «Багмашту» («Багбарту» и пр.).
Из всего этого следует, что это было божество не общеурартское, а
мусасирское, возможно, даже почитавшееся лишь среди той части
населения Мусасира и окружающей территории, к которой принадле¬
жал и Урзана. По Г.А.Меликишвили, имя Багмашту, иран. Багамазда,
свидетельствует об иранском влиянии и проникновении в Мусасир
иранского племени, бог которого был отождествлен с супругой Хал-
ди, Арубани, и затем вытеснил в Мусасире ее урартское название.
Мной указывалось на обстоятельства, которые могли бы облегчить
этот процесс, в частности, на то, что для собственно иранской (незо-
роастрийской) среды известны парные божества с тесным объедине¬
нием мужского и женского начал, причем в отдельности бог и богиня
могли называться именем от одного корня (Кунди и Кунда, Тарви и ее
мужской дублет и др.), и вместе с тем существовали иранские культы
андрогинных божеств, а также на то, что позже на Армянском нагорье
Ахурамазда выступает рядом с Кунда (ср. дозороастрийское сочетание
Кунд Арамазд у Моисея Хоренского), т.е. с одним из божеств, имев¬
ших в иранских верованиях женский дублет. Эти соображения имели
целью оправдать чтение Багмашту (или Багмасту) и возведение его к
иран. Багамазда. Выдвигались и противоположные мнения; И.М.Дья-
конов, возражая Г.А.Меликишвили, сомневается и в том, что в Баг¬
машту или Багбарту является иранским элемент Баг-; не считает бо¬
жество «Багбарту» иранским и Б.Б.Пиотровский. Вообще авторы,
оспаривающие связь имени с иранскими языками, обычно читают его
как «Багбарту», а настаивающие на такой связи предпочитают чтение
«Багмашту» (источники и литературу к данному абзацу см.: РИИП,
с. 300—305, а также с. 280 сл., 288 сл.).
Но и независимо от чтения имени в целом, в связи с рассматривае¬
мой проблемой бесспорный интерес представляет его первая часть
Баг-, если она действительно выделяется в составе всего имени. Так,
еще Эд.Мейер (1908, с. 14 сл.), исходя из чтения «Багбартум» и пола¬
гая, что имя имеет семитское окончание женского рода, тем не менее
считал, что Bag это baga «бог», как и в имени Баг-Тешуб. По¬
следнее, известное по трем письмам государственного архива из Ни¬
невии (ABL, № 139, 215, 252; ср.: РИИП, с. 306), принадлежало асси¬
рийскому агенту или зависимому владетелю из пограничной с Урарту
полосы. При указанном толковании имя состоит из Баг-, иран. baga-, и
Тешуб/п — имени хурритского бога (урартское «Тейшеба») и имеет
значение: «(данный) богом Тешубом», «(почитающий) бога Тешуба»
31
и т.п. Такого мнения придерживался ряд ученых. Сомнения, и на этот
раз высказывавшиеся И.М. Дьяконовым (АВИИУ, №50, 16, при¬
мем. 1), связаны с тем, что первый знак имени можно читать и как Bag
и как hu. Но последнее чтение не дает какого-либо смысла. Зато впол¬
не уместным перед именем бога является bag, которое определенно
стоит (в написании ba-ag) и в начале имени божества Мусасира
(лежавшего недалеко от районов, где находился Баг-Тешуб). Передача
же иранского baga- через bag- (ba-ag) известна для того же времени
(между 716—713 гг.) и по тем же источникам в именах Багдатти и
Багпарна; первое из них, известное по разным текстам, пишется как с
ba-ag-, так и с bag- (ср.: РИИП, с. 248, 302, 306, 324).
Известно еще одно подобное имя примерно с тех же территорий.
Оно встречается в одном из писем ассирийской государственной кор¬
респонденции, открытых при раскопках в Калху (Нимруде) в 1952 г.;
опубликовано это письмо было в 1958 г. (Saggs, 1958, с. 196 сл.,
табл. XL1). Вся упомянутая группа писем относится ко времени меж¬
ду 740—705 гг. до н.э., а интересующее нас было написано или в
714 г. при Саргоне II или, что вероятнее, в 730-х годах при Тиглатпа-
ласаре III (согласно письму, ассирийцы угрожали тогда урартской
столице). В письме называется некий Парни-Алди, ассирийский агент
из района, граничившего с владениями урартов, недалеко от их столи¬
цы. Как было указано еще издателем, упомянутое имя «халдо-
иранское», образованное от иран. рагпа- и al-di-e для «Халди» (Saggs,
1958, с. 197, примеч.). Нами уже рассматривались подробнее данные
об этом имени, позволяющие прийти к достаточно определенным
выводам (см.: РИИП, с. 306 сл.).
Первая часть имени, упоминающегося в письме четыре раза, пи¬
шется как Pami- и Рагпа-; в одном случае (об., стк. 15) перед Рата-
стоит детерминатив божества. В известных по ассирийским текстам
VIII—VII вв. нескольких иранских именах pamu/i/a передает иран.
farnah одно из главных религиозно-политических понятий иран¬
ской древности — «небесная благодать» и т.ц., также имя соответст¬
вующего божества. Aldi/e — диалектный вариант к Haldi. В кругах,
знакомых с иранской идеологией, имя могло значить: «(обладающий)
Фарном (от) Халди» или подобное. Форма Aldi «Халди» встречается в
первой части урартского текста Келяшинской билингвы, расположен¬
ной в районе Мусасира, при обычном для других случаев в урартских
текстах Haldi (и Hal-di-e/-a в ассирийских написаниях). Г.А.Мели-
кишвили указал на фонетические и грамматические расхождения в
двух частях урартского текста билингвы и на различия между дважды
повторяющимися текстами культовой надписи Мхер-Капуси, причем
второй текст дает формы, обычные для других надписей, а представ¬
ленные в первом находят соответствия в Келяшинской билингве; эти
32
особенности Меликишвили считает принадлежащими мусасирскому
говору. Форма «Алди», таким образом, бытовала в диалекте Мусасира
или вообще в отличном от собственно урартского диалекте, распро¬
страненном в некоторых районах Урартского царства и пограничной
полосы, включая Мусасир, и употреблявшемся в культовой сфере.
Имя Парни-Алди происходило, следовательно, из той же среды, в
которой на территории Мусасира в тот же период рядом с Халди по¬
читали «Багмашту» (или «Багбарту» и т.п.) — в отличие от центров
Урарту, где этот культ не был распространен.
Итак, судя по независимым друг от друга данным, во второй поло¬
вине VIII в. до н.э. в некоторых областях на юге Урарту культ Халди
был связан с иранскими верованиями; в этой культовой среде было
известно иранское представление о «фарне», иранское название бо¬
га— baga, прилагавшееся и к древнему хурритскому богу Тешубу, а
также возник синкретический пантеон, объединявший Халди с боже¬
ством иранского происхождения (во всяком случае, его имя включало
иранское слово со значением «божество»). Оба считались именно
богами царей Мусасира (в 710-х годах Урзаны, носившего, видимо,
иранское имя). Существование синкретических урарто-хурри-иран-
ских культов в ассиро-урартской пограничной полосе можно сопоста¬
вить с распространением в античный период на Армянском нагорье, в
Сирии и Малой Азии синкретических культов с большой ролью иран¬
ского компонента. В них отождествлялись божества различных наро¬
дов, в том числе Зевс, Бел, Ахурамазда, почитавшиеся в одной куль¬
товой среде, например, рядом династов на указанных территориях. В
этом отношении Урзана Мусасирский может рассматриваться как
предшественник таких правителей, как цари Коммагены Митридат
Каллиник и его сын Антиох, оставивший нЬдпись на горе
Нимруд-даг с упоминанием Зевса Оромасда, и др. (ср.: РИИП, с. 303,
306, 307).
Вывод о распространении таких синкретических культов на западе
Ирана в VIII—VII вв. до н.э. был принят В.Г.Лукониным, сравнившим
это явление с процессом сложения мидийского искусства (опреде¬
ляемого на ранних этапах как «искусство цитат», относящихся к раз¬
личным культурам) с характерной для него эклектикой и полагав¬
шим, что упомянутые имена могут свидетельствовать об иранской
интерпретации местных божеств (Луконин, 1976, с. 174 сл.; 1977,
с. 28; Дандамаев и Луконин, 1980, с. 69; при этом наряду с Баг-
Тешубом и Парни-Алди в первых двух работах говорилось о «Баг-
Машту» с возможной интерпретацией baga Mazda, но в третьей работе
о «Багбарту»).
Говоря о толковании упомянутых имен с помощью иранских дан¬
ных, можно, очевидно, заключить, что картина создается достаточно
s
3 Зак. 104
33
выразительная, тем более если учесть, что это все или почти все оно¬
мастические материалы, относящиеся к местному населению указан¬
ной территории в VIII в. до н.э. Отрицая их иранское толкование, сле¬
довало бы предположить, что все приведенные имена или выделяемые
в их составе части лишь по случайному совпадению могут быть и
формально, и семантически интерпретированы как иранские. И, на¬
против, признание верным иранского объяснения хотя бы для одного
из этих случаев неизбежно ведет к заключению о действительно
имевшем место иранском языковом и культурном влиянии в ассиро¬
урартской пограничной зоне или о существовании смешанных ирано-
хурри-урартских имен, что, естественно, подкрепляет иранскую ин¬
терпретацию и в других случаях. В этом отношении очень важно имя
Парни/а-Алди, в котором первая часть имени определенно выделяется
(как и в имени Баг/Ху-Тешуб), бесспорно читается (как и Баг- в
«Багмашту» или «Багбарту» и т.п.) и представляет в этом чтении точ¬
ную передачу иранского понятия «фарна». Теперь мы располагаем,
однако, еще одним свидетельством в пользу истолкования рассматри¬
ваемых имен на основе иранского материала.
Здесь мы должны снова обратиться к иранским именам из Вавило¬
нии ахеменидской эпохи; точнее, интересующее нас имя встречается в
документе, составленном уже при Александре Македонском (хотя
носитель имени получил его еще в ахеменидское время). Имя это при¬
водится в цитировавшейся работе Р.Цадока «Иранцы и лица, носящие
иранские имена, в Ахеменидской Вавилонии» (Zadok, 1977, с. 127 и
примеч. 369) в написании Ba-ga-b/par/mas/S-ta, что бесспорно соответ¬
ствует dBa-ag-b/par/mas/$-ti/tu/tu4 из Мусасира, по источнику новоасси¬
рийского времени (СТ 49, 5:2). Цадок, указывая на мое мнение об
иранском происхождении этого имени, не соглашается, однако, с его
возведением к Baga-Mazda, так как трудно объяснить, почему иран. d
передано через ассир. t, а детерминатив божества перед Ba-ag показы¬
вает, что это сочетание здесь передает божественное имя Бага и тако¬
вым, следовательно, уже не может быть и вторая часть имени. На это
можно было бы, правда, возразить, что детерминатив божества мог бы
относиться и к имени в целом, а передача иран. d через ассир. t, вооб¬
ще действительно не являющаяся закономерной, в данном случае
могла бы быть оправдана, в частности, бытованием имени в иноязыч¬
ной среде, у населения, для языка которого не было характерно каче¬
ственное противопоставление звонких и глухих смычных (ср.: РИИП,
с. 302 сл. и 88—91); более того, и в других случаях, в том числе в ва¬
вилонских передачах иранских имен, иногда встречаются передачи
иранских глухих аккадскими звонкими и наоборот (ср. там же). Но все
же написание с t в независимых друг от друга вавилонской и ассирий¬
ских передачах делает толкование с Мазда еще более проблематич¬
34
ным. Сам Р.Цадок предположительно объясняет имя как иран. *Baga-
masti- «Having Baga’s knowledge» (к masti- «знание», «мудрость»,
встречающемуся в ряде авестийских текстов, ср. Bartholomae, 1904,
стб. 1155). Наконец, М.А.Дандамаев приводит предложенную В.А.Лив-
шицем этимологию *Bagavasta-, «he who is welcome to God» (Danda-
mayev, 1992, c. 55).
Независимо от чтения и значения второй части имени иранское
личное теофорное имя из вавилонского документа подтверждает
иранское происхождение эпитета или имени мусасирского божества, а
также то, что в первой его части определенно стояло иран. baga-. Это,
как уже говорилось, подкрепляет и в целом вывод о распространении
ираноязычного элемента ко второй половине VIII в. до н.э. в ассиро¬
урартской пограничной полосе.
Наконец, появился новый ономастический материал из самого
Ирана. Это прежде всего данные опубликованной в 1972 г. стелы Сар-
гона II из Ирана (Levine, 1972) с более подробным, чем в анналах это¬
го царя, описанием ассирийского похода 716 г. до н.э. При этом упо¬
минается несколько новых иранских имен и неизвестные до этой пуб¬
ликации правители, носившие засвидетельствованные изданными
ранее ассирийскими текстами иранские имена, а также ряд топони¬
мов, видимо, иранского происхождения. Эти факты уже были отмече¬
ны Р.Цадоком в рецензии на мою книгу «Ранняя история иранских
племен Передней Азии» (Zadok, 1976, стб. 387—389).
Цадок указал (там же) и на некоторые не учтенные мной иранские
имена из новоассирийских правовых и административных документов
VIII — начала VII в. до н.э. Он полагает также, что к этому времени в
аккадском языке сущестовали заимствованные из иранского слова для
обозначения пород домашних животных и названий растений, в том
числе давно известное aspastu (см. о нем: РИИП, с. 206 и сл., ср. также
ниже). Он отмечает, в частности, упоминание «парсуанской» овцы (по
имени области Парсуа, определенно с ираноязычным населением) и
породы лошади: tu-a-na, очевидно, к иран. *tuvana или tavana
«сильный», «могучий». Это слово упомянуто в одном из писем асси¬
рийской царской корреспонденции конца VIII в. до н.э. (№ 466,
стк. 10), извещающем о получении дани или даров ассирийскому ца¬
рю от царевича Андии, присланных с послом из Маны (ср. об этом
письме и политической ситуации того времени: Дьяконов, 1956,
с. 211). Из 45 упоминаемых в письме лошадей большинство обозначе¬
но по мастям, затем по имени местности (из других источников неиз¬
вестной, вероятно тоже иранской) и, наконец, под термином tu-a-nu.
Андия составляла одно из периферийных владений Манейского цар¬
ства, на территории которых в то время определенно было широко
распространено ираноязычное население.
з*
35
Это свидетельство вполне соответствует другим данным, указы¬
вающим на то, что в период ассирийской и урартской экспансии
на северо-западе Ирана лошадей особенно широко разводили в облас¬
тях с ираноязычным населением, сыгравшим в ту эпоху значительную
роль в развитии коневодства и всадничества в этих и соседних
районах севера Передней Азии и Ирана (ср.: РИИП, с. 276—280, 291—
295 и др.). К этим данным относятся и сведения о поставке ассирий¬
цам лошадей из определенных иранских областей, в том числе из
Парсуа. Но особенно часто упоминаются лошади из области Ме-
су/Миси (в VIII в. также одной из периферийных областей Манейско-
го царства, недалеко от Андии). В ряде писем первой половины
VII в. — донесений ассирийских должностных лиц, ответственных за
снабжение лошадьми (ABL, №61, 71, 394 и др.), — говорится о
«месийских лошадях» (sis! ^^Mesaj), что скорее подразумевает
уже тип лошадей, их породу. Месу/Миси была одной из «стран» с
определенно ираноязычным населением (ср.: РИИП, с. 249 и сл., 269
и сл.; между прочим, именно в этой области правил некий Дайукку,
в 715 г. до н.э. высланный ассирийцами вместе с семьей на запад, в
Хамат).
Бесспорным указанием на раннее проникновение в аккадский язык
иранских слов и влияние коневодческой практики иранцев в Двуречье
является уже упоминавшееся засвидетельствованное в вавилонском
слово aspastu/aspasti (проникшее также в сирийский язык: aspasta); оно
происходит от иран. aspasta/aspasti с буквальным значением «лоша¬
диная еда»; его продолжения в новоиранских языках, персидском и
афганском, обозначают трилистник, клевер, люцерну; близкое по зна¬
чению хотаносакское аЗрага (букв, «лошадиный корм») люцерна (ср.:
РИИП, с. 207, с литературой). В вавилонском от слова aspastu было
образовано название конюхов, лошадиных пастухов, известно упоми¬
нание надзирателя за такими пастухами: (amel) Sak-nu Sa (amel)as-pa-
as-tu-u-a (см.: Дандамаев, 1974, c. 368, примеч. 98, с указанием источ¬
ника). Это свидетельство относится к ахеменидскому времени, но
само слово aspasti было заимствовано в аккадский язык не позже чем
в VIII в. до н.э., как показывает его упоминание в конце этого столе¬
тия в описи садов вавилонского царя Меродахбаладана: as-pa-as-ti (IV,
3; изд. Meissner, 1891, с. 291).
Все приведенные выше данные подтверждают положение о широ¬
ком распространении в Западном Иране и пограничных с Двуречьем и
Урарту районах ираноязычного населения в IX—VII вв. до н.э. и по¬
степенном увеличении его удельного веса и роли в этих областях на
протяжении указанного периода. Но вместе с тем можно отметить
новые данные об областях со старым местным неираноязычным насе¬
лением; эти данные содержатся, правда, в надписях, относящихся к
36
самому началу рассматриваемой эпохи, или к концу II — началу I тыс.
до н.э. Здесь можно упомянуть о надписи на происходящей из района
Хамадана бронзовой пластине, изданной Э.Герцфельдом и позже по-
новому прочтенной И.М.Дьяконовым (Diakonoff, 1978), и о надписи
на каменной чаше, открытой в 1960-х годах на тепе Хасанлу к югу от
оз. Урмия (Dyson, 1972, с. 46 и 50, рис. 9).
К этим текстам и их содержанию мы еще обратимся далее. Здесь
же отметим, что в целом новые данные вполне согласуются с обосно¬
вывавшимися нами ранее выводами о постепенном распространении
иранских племен по Западному Ирану начиная, видимо, с XI—X вв.
до н.э. и преобладании в ряде его районов ираноязычного населения в
IX—VIII вв. до н.э. (при значительной роли старых автохтонных
групп, особенно в начале означенного периода).
Между тем большой популярностью пользуется опирающаяся на
археологические материалы теория, согласно которой иранские пле¬
мена стали расселяться в Северо-Западном Иране и преобладали во
многих его районах с XIV—XIII вв. до н.э., с распространением там
культуры «серой» керамики. К рассмотрению этой теории мы перехо¬
дим в следующей главе.
«Серая керамика» и индоиранцы
«Серая керамика» в Западном Иране
Положение об особой связи иранских иммигрантов с распростра¬
нением на северо-западе Ирана культуры монохромной лощеной
«серой» (называемой также «серо-черной» или «черной») керамики
тесно увязано с получившей широкое признание среди археологов с
середины 1960-х годов периодизацией истории Западного Ирана во
второй половине II — середине I тыс. до н.э., или в эпоху раннего
«железного века» (далее — ЖВ).
В соответствии с этой теорией выделяются периоды: ЖВ I с XIV—
XIII вв. (или несколько ранее, ср. ниже) до конца или середины XI в.,
ЖВ II с начала X или второй половины XI в. до конца IX — начала
VIII в., ЖВ III с середины или конца VIII в. до начала — середины
VI в. до н.э. Эта периодизация была выработана в основном Р.Дай-
соном по результатам его многолетних раскопок на тепе Хасанлу (в
долине Сулдуз, по р. Кадар, южнее оз. Урмия) и Т.К.Янгом на основе
37
сравнительного анализа керамики с западноиранских памятников
указанной эпохи (ср. Dyson, 1965а; 19656; 1968а; 19686; 1969 и др.;
Young, 1965; 1966; 1967). Комментируя далее эту периодизацию и
используя соответствующую терминологию, хочу оговорить, что они
не кажутся мне вполне удачными; так, на ряде памятников данной
эпохи, преимущественно относящихся к ЖВ I, железные предметы
единичны или вообще отсутствуют, постепенное вытеснение бронзы
железом происходит позже; закавказские памятники с находками же¬
леза, соответствующими иранскому ЖВ I, относят обычно к концу
эпохи бронзы, так что по этому критерию разделение памятников
ЖВ I и предшествующего времени едва ли убедительно; что касается
других различий, то они также далеко не столь существенны, как это
утверждается авторами данной периодизации (ср., в частности, ниже);
между памятниками, относимыми к ЖВ I и ЖВ II, в тех или иных
районах Западного Ирана наблюдается явная преемственность, а хро¬
нологическая граница на тепе Хасанлу между слоями V и IV периодов
вряд ли может заодно определять и какой-либо временной рубеж на
ряде других иранских памятников, часто причисляемых к ЖВ I или к
ЖВ II: часть их может, например, совпадать по времени и с концом
периода Хасанлу V, и с началом Хасанлу IV; независимо от того,
датировать ли начало ЖВ III второй половиной VIII в. или рубежом
VIII и VII вв., это не будет соответствовать каким-либо общим для
соответствующих территорий событиям в их истории, в том числе
тем, с которыми связывают распространение особенностей, отмечае¬
мых для различных памятников ЖВ III.
По упомянутой теории о происхождении западноиранских племен,
культура Западного Ирана к началу мидо-персидского господства
представляет результат развития культуры страны на протяжении
всего раннего железного века (ЖВ I—III). В период ЖВ И, когда ми¬
дяне и персы уже упоминаются в письменных источниках (имеются в
виду упоминания стран Парсуа и Мадай со второй половины IX в.), на
северо-западе Ирана, как и ранее, в период ЖВ I, широко употребля¬
лась серая керамика, что, как полагают, указывает на принадлежность
этим племенам названной керамики. Вместе с тем подчеркивается
разрыв в культурной эволюции между ЖВ I и более ранней эпохой
(когда в тех же районах была распространена расписная керамика);
это рассматривается как следствие появления нового, иранского, эт¬
носа, чем и объясняют постулируемое культурное единство в период
ЖВ I; в этом случае иранцы должны были широко расселиться по
Северо-Западному Ирану к началу ЖВ I, т.е. около 1350—1300 гг. (а с
коррекцией радиоуглеродных дат — на столетие ранее). В период
ЖВ II, согласно рассматриваемой теории, продолжает свою эволюцию
та же культура, но долгое развитие в различных районах и при связях
38
с разными странами приводит к возникновению «регионализма» с
местными особенностями в керамике и пр. (вместо характерной для
ЖВ I «унификации» культуры на соответствующих территориях). С
другой стороны, материальная культура периода ЖВ I связывается с
северо-востоком Ирана, и оттуда, из районов тепе Гиссара (близ Дам-
гана) и ареала горганской культуры (термин Стронаха), выводится сам
серокерамический комплекс Центрально-Северного и Северо-Запад¬
ного Ирана, из чего следует вывод о распространении таких культур¬
ных элементов с востока вместе с продвижением народа — инициато¬
ра и основного носителя культуры ЖВ I на западе, т.е. тех же иран¬
ских племен. Эта их миграция должна тогда относиться ко времени
между первой четвертью II тыс. до н.э., когда прекращают свое суще¬
ствование комплексы с серой керамикой на северо-востоке Ирана, и
последней третью II тыс. до н.э., когда серая керамика широко рас¬
пространяется в Северо-Западном Иране. Помимо новшеств в керами¬
ческом деле указывают также на изменения в погребальных обычаях,
исчезновение захоронений под полами зданий и появление отдельных
могильников вне поселений.
Так же как для периода ЖВ II по отношению к ЖВ I, для периода
ЖВ III постулируется культурная преемственность от времени ЖВ II,
в том числе в ряде форм^посуды, хотя в ЖВ III прекращается «мода»
на саму серую керамику. Вместе с тем ЖВ III характеризуется как
время «реунификации» культуры на территории, охватываемой его
памятниками, а само это явление относится за счет распространения и
господства мидян. Такое объяснение едва ли может быть согласова¬
но с реальными историческими данными (ибо широкие завоевания
мидян на упомянутой территории можно отнести лишь к концу пе¬
риода ЖВ III, ср. ниже). Но независимо от этого важно подчеркнуть
«методологическую» сторону, саму систему доказательств: культура
ЖВ III характеризуется прежде всего как мидийская (а позже и как
персидская) и одновременно связывается с культурой времени ЖВ II,
когда уже известно о мидянах и персах, а для той, в свою очередь, отме¬
чается преемственность по отношению к культуре ЖВ I, чем аргумен¬
тируется иранская принадлежность и этой культуры (относящейся ко
времени, когда данные письменных источников еще отсутствуют).
Изложенная концепция в основном восходит к положениям, вы¬
двинутым в середине — второй половине 1960-х годов Т.К.Янгом, а
также Р.Дайсоном (хотя многое из того, что характерно для их пред¬
ставлений, уже содержалось в работе Л.Ванден Берге— 1964, с. 37—
47; подробно об этом см.: Грантовский, 1981а). Ранее было широко
распространено мнение, по которому первой культурой иранцев на
территории Ирана была культура СиалкаУ1 (некрополя «В») с его
расписной керамикой. Раскопки на Тепе-Сиалке (близ Кашана) позво¬
39
лили его исследователю Р.Гиршману при публикации материалов
Сиалка и в последующих работах обосновать выводы,, сыгравшие
затем большую роль в разработке ряда вопросов истории иранских
племен (см. Ghirshman, 1938—1939; ср. также в других его работах
вплоть до Ghirshman, 1964; позже взгляды Гиршмана на эти вопросы
претерпели существенные изменения, см. ниже).
Определяя культуру Сиалка VI, датированную им X — началом
VIII в., как принадлежащую незадолго до этого появившимся на
Иранском плато иранским племенам, Гиршман считал, что «прото-
иранская культура» выступает в Сиалке в наиболее раннем виде; в
постулируемой им гомогенности цивилизации Сиалка VI он усматри¬
вал проявление однородной культуры именно иранских племен. Ком¬
плексы, которые он датировал позже Сиалка и также считал ирански¬
ми, являясь, по его мнению, преемниками культуры Сиалка, вместе с
тем характеризовались местными особенностями, в том числе унасле¬
дованными от старого автохтонного населения (к этим особенностям
Р.Гиршман относил тогда и серую керамику). Искусство расписной
керамики времени Сиалка «В» рассматривалось при этом как «фак¬
тически лишь одно большое искусство, существовавшее на плато» в
X—IX вв., и именно с культурой, представленной Сиалком VI, связы¬
валось введение в Иране новой системы градостроительства, неиз¬
вестных ранее погребальных обычаев и новых для страны идей искус¬
ства, развивавшихся иранцами позже, в исторический период (к ха¬
рактеристике этих взглядов Гиршмана ср.: РИИП, с. 35—39).
Гиршман полагал, что иранские племена, которым принадлежала
культура Сиалка VI, пришли в Иран через Кавказ; в этом мнении за
ним последовала часть археологов, а также индоевропеистов (ср. там
же, с. 36 сл., 39 сл., 360 сл.). Но другие авторы, преимущественно ос¬
новывавшиеся на результатах раскопок в Средней Азии, вслед за
Гиршманом датируя Сиалк «В» X—IX вв. и считая его принадлежав¬
шим первым ираноязычным племенам в Иране, полагали, что они
пришли с востока, из Средней Азии. При этом особое значение при¬
давалось ее культурам расписной (как и в Сиалке) керамики. Предпо¬
лагалось, что эти культуры Средней Азии с середины III или вообще
в III тыс. до н.э. принадлежали ариям и что эти племена во второй
половине III — начале II тыс. расселялись в сторону Афганистана и
Белуджистана (где также бытовала расписная керамика). В начале
I тыс. до н.э. на всех этих территориях и в Иране с его Сиалком VI
существовал ряд локальных культур обычно расписной керамики,
якобы принадлежавших иранским племенам (Массон, 1959; 1964а;
19646; Литвинский, 1962; Заднепровский, 1962 и др., а также Дьяко¬
нов, 1960 и др.; об этих мнениях см. подробнее: РИИП, с. 50 сл., 52—
54, 360 сл., 366 сл.; И.Н.Хлопин даже считал возможным говорить об
40
ираноязычном населении на территории Южной Туркмении с V—IV
тыс. до н.э. — Хлопин, 1961, с. 203 сл.; 1962, с. 18; 19706, с. 90).
В противоположность этим мнениям мне уже приходилось отме¬
чать, что если и можно говорить об однородности комплекса Си-
алк VI, то она определяется не тем, что это наиболее ранний памятник
протоиранской культуры, в котором она выражена в наиболее чистом
виде, а как раз тем, что в нем уже отражен период длительного разви¬
тия культуры иранских племен в Иране в контактах с местным насе-
' лением (что должно относиться и к приемам градостроительства). Сам
Сиалк «В», очевидно, не может быть датирован X — началом VIII в., а
относится к более позднему времени, в пределах конца IX — первой
половины VII в., иранские же племена находились в Иране значитель¬
но ранее (см.: РИИП, с. 44, 360—363; более поздняя датировка Сиалка
теперь широко принята в литературе). ,
Гипотеза о связи культур расписной керамики юга Средней Азии с
ариями получила развитие главным образом усилиями исследователей
памятников юга Туркмении, а затем юга Узбекистана и севера Афга¬
нистана, после открытия там доисторических земледельческих комп¬
лексов. Данная теория приобрела значительное число последователей,
оказав влияние и на концепции некоторых сторонников связи с ария¬
ми в более раннее время «серой керамики»; в свою очередь, последняя
точка зрения, в модифицированных вариантах, повлияла на дальней¬
шую разработку проблемы этнической принадлежности культур
Анау—Намазга и на их более поздних этапах.
В целом обе основные охарактеризованные теории (о культурах
Анау—Намазга и Горгана—Гиссара) весьма близки и по сходному
типу отождествляемых с ариями земледельческих культур, перерас¬
тающих в «протогородские» (впрочем, сам этот социально-хозяй¬
ственный аспект при отождествлении с ариями обычно не учитывает¬
ся), и по времени появления или вообще обитания ариев на юге Сред¬
ней Азии и северо-востоке Ирана, и по их дальнейшему распростра¬
нению; тут обе теории и территориально и хронологически во многом
покрывают друг друга, а в некоторых случаях и непосредственно со¬
вмещаются (ср. ниже о распространении элементов этих культур к
востоку от Горгана—Гиссара и Южной Туркмении).
В последующие годы теории, связывающие расселение различных
индоиранских племен по территориям от Ирана до границ Индии (и
далее в ее пределы) с культурами расписной керамики Средней Азии
и соседних на юге районов в III — начале II тыс., по существу вышли
из употребления. Более того, один из сторонников и инициаторов
таких положений, В.М.Массон, выступил с мнением о принадлежно¬
сти носителей этих культур не к ариям, а к племенам, близким по язы¬
ку дравидам и эламитам (Массон, 1977; ранее подобное предположе¬
41
ние высказывал Б.А.Литвинский, 1963, с. 128, выдвинувший гипотезу,
по которой в эпоху бронзы население юга Средней Азии говорило на
протодравидских языках).
Напротив, концепции, ассоциирующие индоиранцев, индоариев и
иранцев с «серой керамикой» (см., например, книгу Р.Гиршмана
1977 г. и работы многих других авторов: Э.Порада (Porada, 1969,
с. 58—60, о ее положениях см. также ниже), К.Фарда (Fard, 1970,
с. 180), К.Йеттмара, Г.Стакул, Д.Стронаха и т.д.), получили очень
широкое распространение и являются чуть ли не общепризнанными в
зарубежной, преимущественно археологической, литературе1. Неред¬
ко полагают, что именно археологические данные доказывают мигра¬
цию предков западноиранских племен с востока (вместе с массовым
распространением оттуда серой керамики). Между тем Т.К.Янг, один
из основоположников этой теории, единственный давший ее развер¬
нутую аргументацию (не ограничивающуюся ссылками на появление
или распространение данной керамики либо также некоторых других
изделий определенных форм), при этом рассматривал сначала иные,
не археологические, данные, и лишь придя к выводу, что они указы¬
вают на происхождение иранских племен Западного Ирана с востока,
заключил, что в том же направлении и одновременно распространя¬
лись иранские племена и серая керамика. Таким образом, убедитель¬
ность этого заключения зависит, во-первых, от того, насколько обяза¬
телен подобный вывод из упомянутых исторических данных (подроб¬
нее об этом будет говориться далее). Во-вторых, даже если признать,
что этот вывод оправдан, иранские племена на западе Ирана фикси¬
руются лишь с IX в. или его второй половины; ретроспективно можно,
конечно, полагать — как это делает автор данной книги, — что они
находились здесь уже на столетие-полтора ранее (или с начала перио¬
да ЖВ II), но ничто не заставляет продлевать этот срок до пяти-шести
веков (чтобы иранские племена появились тут к началу ЖВ I). Возни¬
кает замкнутый круг в аргументации: положение о том, что серая ке¬
рамика была принесена иранцами, связывается с мнением об их при¬
ходе с востока к началу ЖВ I, а это последнее мнение, в свою очередь,
вытекает из убежденности в исконной связи иранцев с серой керами¬
кой, широко распространившейся на западе в начале ЖВ I. Будучи
уверен в существовании преемственности между керамическими ком¬
плексами ЖВ II и ЖВ I, Янг полагает, что такая преемственность как * ЭВ настоящее время в иранистике наблюдается тенденция к отказу от теории Дайсо¬
на—Янга. К сожалению, И.Н.Медведская, справедливо отмечая роль отечественной науки в
развенчании этой гипотезы (Медведская, 1995, с. 206), ссылается исключительно на собст¬
венные работы, умалчивая о написанных и опубликованных значительно ранее трудах
Э А.Грантовского, первым доказавшего отсутствие связи между расселением иранцев и
распространением серой керамики (см., например: РИИП, с. 362—366) (примеч. ред.)
42
этнический показатель важнее, чем аналогии по другим элементам
культуры, в частности металлоизделиям. Судя же по последним, со¬
гласно замечанию самого Янга, пришлось бы признать миграцию в
Иран с северо-запада и севера, со стороны Восточной Анатолии и Вос¬
точного Закавказья через Кавказ (Young, 1967, с. 29, 30). Связь серой
керамики в Иране с индоевропейцами (т.е. индоиранцами или их от¬
дельными группами) для более раннего времени и с иранцами для нача¬
ла ЖВ в Западном Иране обосновывал, особенно со второй половины
60-х годов, и Р.Дайсон (Dyson, 1960—1969; см. также: РИИП, с. 47 сл.).
Само начало ЖВ I в Северном Иране знаменует, по Дайсону, но¬
вую стадию развития, «которая образует протоисторическую основу
Мидийской и Ахеменидской династий» (РИИП, с. 29 со ссылкой на
Young, 1967 и Dyson, 1965а). Это якобы было результатом появления
в этом районе нового населения.
В 1969 г. Дайсон, основываясь на том же материале, уже гораздо
более решительно говорит о миграциях, и притом именно индоиран-
цев и иранцев, вышедших из среды носителей серокерамической гор-
ганской культуры и продвинувшихся с востока на запад Ирана. Если
ранее он отмечал, что формы керамики Хасанлу V во многом могут
быть возведены к бытовавшим до этого времени у оз. Урмия и в со¬
седних районах и что комплекс нерасписной серой и красной посуды
эпохи ЖВ 1 мог возникнуть в результате утраты росписи местной
предшествующей керамикой (ср. Dyson, 1968а, с. 17, 22 сл., 24 сл.), то
позже он предпочитал объяснять появление памятников Хасанлу V
проникновением из ареала горганской культуры нового, пользовавше¬
гося серой керамикой народа, принесшего на запад артефакты типа
гиссарских; это продвижение интерпретируется, как «принято», в ка¬
честве расселения мидийских и персидских племен и в целом связы¬
вается с распространением иранских групп, которые затем становятся
главным населением Иранского плато; определенная преемственность
в керамике и погребальном обряде в следующий период, с 1000 г.
до н.э. (т.е. с начала ЖВ И), при наличии некоторых изменений может
означать простую эволюцию или появление новых, но родственных
предшествующим, иммигрантов (Dyson, 1969, с. 47).
Как уже говорилось, помимо иранцев вместе с серой керамикой
«ведут» с востока более ранние группы ариев, а именно тех, которые
известны в Передней Азии в середине II тыс. до н.э. В общем плане
такие отождествления исходили из мнения о связи с «индоевро¬
пейцами» или индоиранцами серой керамики на северо-востоке Ирана
уже в III тыс. до н.э.; указывая для последующего времени на ее нали¬
чие в малом проценте далее к западу, предполагали инфильтрацию
небольших групп ее носителей до западных окраин Ирана и в сосед¬
ние районы Передней Азии. Затем была выдвинута и более конкрет¬
43
ная аргументация. Как отмечалось выше, южнее оз. Урмия в период
Хасанлу VI вместе с «хабурской» бытовала в небольшом числе
«серая» керамика. Указав для нее наряду с горгано-гиссарскими также
на западные аналогии, Дайсон сделал тем не менее вывод о проникно¬
вении, очевидно, с востока «малых» групп принесших эту керамику
«индоевропейцев» и о массовом вторжении народа, изготовлявшего
хабурскую керамику, т.е. хурритов, с севера Месопотамии или юга
Турции (Dyson, 1969, с. 47; даже соотношение иммигрантов и прежне¬
го населения тут определяется по удельному весу разных типов посу¬
ды в керамическом комплексе!). Это могло бы соответствовать дан¬
ным о переднеазиатских ариях, растворившихся в хурритской среде.
Такое положение и было позже сформулировано Р.Гиршманом, кото¬
рый вместе с тем полагал, что другая группа индоариев продвигалась
в сторону Индии по югу Средней Азии и северу Афганистана (Ghirsh-
man, 1977, см. подробнее ниже).
Отстаивая мнение о пребывании ариев в соседних с Ираном облас¬
тях Средней Азии и Афганистана, теперь нередко ссылаются на по¬
ложение о раннем обитании индоиранцев в Северо-Восточном Иране,
основанное на выводах о горганской культуре. Но само «удревнение»
ариев в этих районах основано лишь на углублении дат серой керами¬
ки Г органа до последних веков IV тыс. до н.э. в связи с результатами
новых раскопок на главном тепе Горгана—Туренг, проводившихся в
60—70-х годах под руководством Ж. Деэ (см. Deshayes, 1966; 1970;
1972; 1974; 1976; 1978 и др.).
Утверждение с| какой-то связи ранней серой керамики с
«индоевропейцами» (или индоиранцами)| остается совершенно не
аргументированным сравнительно-историческими и лингвистиче¬
скими данными. Более того, в их свете материалы, полученные Деэ
на Туренг-тепе, лишь подчеркивают, что серая керамика не связана
по происхождению с индоевропейцами, индоиранцами или их от¬
дельными группами. Сам вывод о приходе нового населения моти¬
вирован лишь указанием на появление нового типа керамики (что в
данном случае выглядит не только бездоказательным, но и невер¬
ным, ср. ниже). Единственный же конкретный довод в пользу индо¬
европейской атрибуции этого населения состоит в ссылке на поло¬
жение, по которому миграция иранских племен на северо-запад
Ирана сопровождалась широким распространением там серой кера¬
мики (через 2000 лет после появления подобной керамики в Горга-
не!). Как пишет Деэ, Т.К.Янг «блестяще» показал, что серая керами¬
ка Хурвина и загрских районов должна быть приписана мидянам,
которые поселились в Северо-Западном Иране, очевидно, около
середины II тыс. до н.э.; таким образом, по Деэ, удостоверяется и
факт, что население Туренг и долины Горгана в целом было «более
44
или менее индоевропейского происхождения», а наиболее древние
следы, оставленные там индоевропейцами (т.е. серая керамика),
должны быть датированы концом IV тыс. до н.э. — более чем на
1000 лет ранее даты, выдвигавшейся для их первого появления на
Среднем Востоке (Deshayes, 1969, с. 17).
К теории о связи западных иранцев с серой керамикой мы еще об¬
ратимся далее; здесь же остановимся на том, как эта керамика появи¬
лась в Горгане по данным раскопок самого Деэ на Туренг-тепе. Она
господствует там с периода «II В», в предшествующий же период
«И А» встречается вместе с более ранней расписной в семи последова¬
тельных слоях, составляющих данный период. Это сосуществование
обоих типов керамики продолжалось, согласно Деэ, около нескольких
столетий, причем оно началось, видимо, еще до первого, самого ран¬
него из этих слоев, ниже которого раскопки не проводились из-за
идущего далее уровня подземных вод. Упомянутые выше раскопан¬
ные слои, сочетавшие разные типы керамики, датируются Деэ послед¬
ними веками IV тыс. до н.э. (там же, с. 12, 13).
Очевидно, что сосуществование в течение нескольких веков на од¬
ном месте, в одних зданиях и хозяйствах разных типов керамики не
мржет отражать традиции продолжающих существовать различных
этноязыковых групп, и конечная замена расписной посуды монохром¬
ной серой была результатом отнюдь не этнических^ а экономических
и т.п. процессов.
Материалы из Горгана и Гиссара достаточно ясно показывают, что
замена расписной керамики нерасписной серой (к тому же изготов¬
ленной всегда на гончарном круге) шла постепенно в течение многих
веков без изменения других элементов культуры или при их последо¬
вательной эволюции. Как известно, давно даны вполне убедительные
объяснения этой смене в керамике: помимо изменения стилей, эстети¬
ческих вкусов, «моды» и т.п. имели значение также производственные
причины, новые возможности и интересы профессионального ремесла
и т.д. Об этом не раз писали, например, Г.Чайльд, В.М.Массон и др.
Аналогичные изменения происходили и в Двуречье в эпоху активного
выделения профессионального ремесла, в том числе гончарного. Во
второй половине IV тыс. до н.э. в период культуры Урука (Варки) на
смену расписной керамике приходит гладкая серая и красная посуда
четких форм, изготовленная целиком на гончарном круге. «Гончар-
ремесленник уже не тратил времени на то, чтобы наносить на посуду
магические узоры» (ИДВ, т. I, 1983, с. 87). Тогда же подобные изме¬
нения происходят и в Эламе: с распространением гончарного круга
гладкие сосуды полностью заменяют расписные (там же, с. 88). Это
происходило, таким образом, примерно в то же время, когда анало¬
гичные процессы имели место в Горгане.
45
Итак, появление глиняной посуды в тех или иных районах не было,
по крайней мере в большинстве случаев, результатом миграции туда
населения, уже изготовлявшего эту посуду. Равным образом, если в
одних местностях Загра керамика появилась ранее глинобитного и
сырцового строительства, а в других — позже, а затем повсеместно
распространилось и то и другое, то, понятно, не вследствие расселе¬
ния единого народа, происходившего либо от групп с ранними
«керамическими», либо от этноса с «глинобитными» традициями.
Украшение посуды росписью, сначала примитивной, а затем более
совершенной, также возникло ранее в одних районах, а в других было
результатом заимствования. В иракском Загре на Джармо с опреде¬
ленного этапа развития без нарушения линии местной эволюции по¬
является глиняная посуда, причем уже с росписью, ранее бытовавшей
в иранских районах. Эти факты относятся к раннему времени, но и
они показывают, что орнаментация керамики, техника ее изготовле¬
ния и формы не являются стабильными этническими показателями, за
которые держится впервые выработавшее их население.
Много позже, когда время возникновения соответствующих произ¬
водств осталось далеко позади, относящиеся к ним нововведения
обычно также распространялись путем заимствований и взаимовлия¬
ний. И в связи с иранскими археологическими материалами иногда
специально подчеркивалось (ср., например: Pipemo, 1973), что рас¬
пространение керамических типов и некоторых иных культурных
особенностей происходило, как правило, в результате торговых и
иных контактов при сохранении других местных элементов матери¬
альной культуры, указывающих на преемственность населения и ме¬
нее подверженных влиянию «моды», торговых взаимоотношений
и т.п. Создание обширных «керамических» провинций, обладавших и
иными, кроме однотипной посуды, общими чертами, могло идти раз¬
личными путями и занимать разное по протяженности время. Так, в
Кермане, на Тали Иблисе, прослежено первоначальное появление в
очень малом проценте импортной керамики западного происхожде¬
ния, затем ее постепенное увеличение в числе и, наконец, преоблада¬
ние уже с определенным изготовлением на месте (т.е. включение рай¬
она Иблиса в данную керамическую культуру). Вообще можно ска¬
зать, что образование на территориях Ирана и соседних стран по¬
добных «культур» (часто именуемых по типу характерной керамики)
без этнических перемен было обычным правилом, а не исключени¬
ем. Что касается самой керамики, ее новых типов и стилей, то это
устанавливается и для времени до появления гончарного круга, и
еще более определенно для периодов после его распространения,
что в ряде областей Ирана, в том числе на северо-востоке, произо¬
шло уже в первой половине — середине IV тыс. до н.э.
46
Указанные причины легко объясняют появление и затем полное
преобладание лощеной серой керамики в Горгане, в том числе на Ту-
ренг-тепе, после ее длительного сосуществования там с посудой
обычного ранее типа. Сам Ж.Деэ, отмечая появление рядом на Туренг-
тепе керамики различных типов, писал, что оно может быть объясне¬
но развитием от сделанной вручную керамики с черными узорами на
красном фоне к изготовленной на круге серой керамике и что введе¬
ние гончарного круга нередко ведет к замещению расписной посуды
«керамикой более индустриальной природы», но предпочел другое
объяснение: «или иначе, сделанная на круге лощеная керамика была
принесена извне» новым народом, т.е. «индоевропейцами» (Deshayes,
1969, с. 13). Оговорка «или иначе» не помешала затем автору (в той
же работе) и ряду ссылающихся на него ученых уверенно говорить о
раннем пребывании на северо-востоке Ирана индоевропейцев — или,
конкретнее, ариев, — хотя «доказательством» этого служит лишь ука¬
занное изменение в типе посуды.
То обстоятельство, что образование больших культурных, или
«керамических», общностей обычно не было следствием миграций и
ассимиляции местного населения, а сами эти общности, как правило,
были разноэтничными, подтверждается и при возможности привле¬
чения сведений письменных источников. Для запада Ирана и для
соседних районов Передней Азии такие данные появляются с
111 тыс. до н.э., а иногда могут быть перенесены и на конец «до-
письменной» эпохи. В конце IV тыс. до н.э. ряд единых типов кера¬
мики и иных особенностей культуры распространился на Шумер,
Элам и некоторые районы Ирана, судя по упомянутым данным, с
нешумерским, а также неэламским населением. В Северо-Западном
Иране к началу 1 тыс. до н.э. кроме тогда еще новых там иранских
племен только по дошедшим крайне фрагментарным данным из¬
вестно не менее шести-восьми разных по происхождению этноязы¬
ковых групп, обитавших там со II или III тыс. либо ранее (ср. об
этом, например: ИИ, с. 30). А больших «керамических» культур в
отдельные эпохи на протяжении этого времени было гораздо мень¬
ше, порой одна-две на всю территорию (причем они обычно перио¬
дически сменялись по прошествии нескольких веков существования
каждой из них). Для некоторых народов, например лулубеев, из¬
вестных, как и кутии, с III тыс. до н.э., можно утверждать, что, со¬
храняя свою этническую принадлежность, они жили в условиях ряда
последовательно сменявших друг друга подобных культур. Так, в
первой половине II тыс. до н.э. они, очевидно, пользовались «хабур-
ской» керамикой. О последней можно сказать особо, ибо она имеет
отношение к мнениям о переднеазиатских ариях и атрибуции «се¬
рой» керамики.
47
Керамика «хабурского» типа была широко распространена на севе¬
ре Ирака и Сирии и известна в соседних районах Турции и Ирана (ср.
о ней, например: Dyson, 1968а, с. 20 и сл.). Ее часто связывают именно
с хурритами и затем с Митаннийским царством, основанным ими, и с
ассимилировавшимися в их среде ариями (см., например, в ряде работ
Р.Гиршмана). Приписывая создание этой керамики хурритам, ее счи¬
тают свидетельством их распространения и в районах Ирана (или
проникновения туда) — к югу от Урмии, где такой керамический
комплекс выявлен для периода Хасанлу VI (лучше изученного на со¬
седнем Динха-тепе; по сборам эта керамика известна также далее к
югу от озера), и даже до северо-востока Луристана — по наличию
типа подобной посуды в Гияне II.
Хурриты действительно обитали в ряде районов ареала «хабур-
ской» керамики, но жили и за его пределами; уже поэтому она не мог¬
ла быть общехурритской, а перешедшие к ней хурриты в любом слу¬
чае должны были отойти от предшествующих керамических тради¬
ций. Зато той же керамикой пользовались иные этноязыковые группы,
в том числе северные аккадцы и амореи, а на востоке — нехурритские
и несемитские народности ирако-иранского Загра. Перейдя к ней, они
также сохранили свою этноязыковую принадлежность и оставались
аккадцами-ассирийцами, лулубеями и др. после того, как она вышла
из употребления. Но и по происхождению ее нельзя считать хуррит-
ской. Она уже бытовала два-три столетия до возникновения в XVII—
XVI вв. до н.э. царства Митанни, а перед тем хурриты не преобладали
в основном ареале «хабурской» керамики, где до них распространи¬
лось семитоязычное население. Найденные с этой керамикой тексты
из ряда мест относятся к XVIII и XIX вв. до н.э. и ко времени гегемо¬
нии семитских центров и правителей. Большая часть этого ареала
находилась под политическим контролем семьи аморея Шамши-
Адада, который сам царствовал в Ашшуре. Но появилась эта керамика
еще ранее; в ее распространении могли играть роль торговые связи, в
том числе осуществлявшиеся Ашшуром; однако и он до Шамши-
Адада не обладал господством на значительных территориях. Вместе
с тем «хабурская» керамика появилась примерно одновременно в раз¬
ных районах, причем и в Иране, где для периода Хасанлу VI серия
радиоуглеродных, а также термолюминесцентных дат указывает в
целом на ту же эпоху ее бытования, что и на западе (ср. к этим дан¬
ным: Hamlin, 1974, с. 129—131).
Все это не дает оснований говорить о «вторжении» хурритов в
Иран во время появления там этой керамики; не существовало и осо¬
бого «народа, изготовлявшего хабурскую керамику», а сама эта кера¬
мическая общность была многоэтничной со времени своего становле¬
ния. Хурриты же не могли играть особой роли в распространении этой
48
керамики, тем более на ранних этапах ее бытования. В Митаннийском
царстве она употреблялась, но не из-за особой связи с хурритами или
именно митаннийцами, а потому, что была распространена в областях,
вошедших в это царство, задолго до его возникновения. Более того,
вскоре после его возвышения около 1550—1500 гг. до н.э. собственно
«хабурская» керамика как раз выходит из употребления (сменяясь в
основном «нузийской»).
Эта и многие другие культурно-керамические общности в Иране и
соседних странах создавались на определенных территориях в резуль¬
тате экономических, торговых, политических, культурных и других
контактов, а также единых ремесленных традиций в связанных по¬
добными контактами районах. Этническое родство или миграции
обычно не определяли возникновения таких археологических «куль¬
тур», в том числе отличающихся большим сходством ведущих типов
глиняной посуды или всего керамического комплекса, ряда иных эле¬
ментов материальной культуры, металлоизделий и т.п. Между тем
факты подобного рода и лежат в основе ряда теорий о появлении ин¬
доиранских племен и их расселении на Иранском нагорье и в примы¬
кающих районах; при этом выводы большей частью основываются на
более ограниченных аналогиях, например, аналогиях в отдельных
формах «гиссарских» изделий или по общему типу «серой» керамики.
Но даже если полагать, что она в разных областях Иранского нагорья
в конечном счете восходит к горгано-гиссарской, это указывало бы
прежде всего на широкое распространение таких традиций гончарного
ремесла и соответствующей техники или вместе с ней также некото¬
рых форм посуды. Для III—II тыс. до н.э. серая керамика в большем
или меньшем проценте известна в различных районах Ирана и сосед¬
них стран, как и близкие гиссарским формы металлоизделий и кера¬
мики. Часть этих районов не принадлежала к областям раннего рас¬
пространения индоиранских племен даже в начале их письменной
истории. В других районах эти племена к тому времени известны, но
это не дает оснований устанавливать время и направление их мигра¬
ций по указанным археологическим данным.
Все это, однако, не учитывают сторонники теории об арийской
принадлежности серой керамики Ирана и сопредельных стран, осно¬
ванной по сути на том же методе ретроспекции: так как в Северо-
Западном Иране появляющимися с IX в. письменными источниками
засвидетельствовано присутствие ираноязычных племен, предполага¬
ется, что они были основными носителями местной культуры ЖВ II
(около середины XI — начала VIII в. до н.э.) с ее серой керамикой.
Тот же вывод переносится и на период ЖВ I (также с широким рас¬
пространением серой керамики). При этом постепенно почти все или
даже все зарубежные археологи стали считать принадлежащим ира¬
4 Зак. 104
49
ноязычному населению «эталонный» памятник серокерамической
культуры Северо-Западного Ирана — Хасанлу — в период V (ЖВ 1)
и IV (ЖВ II). Появление этого населения на северо-западе страны со¬
ответственно относят к началу ЖВ I — около второй половины XIV в.
(или веком ранее, при использовании калиброванных радиоуглерод¬
ных дат, ср. выше). Большей частью считают, что иранцы продвину¬
лись сюда из Северо-Восточного Ирана, и при этом прежде всего с
районами Гиссара и Горгана связывают те или иные черты материаль¬
ной культуры ЖВ I в Северо-Западном Иране и особенно его серую
керамику того времени.
Эта внешне стройная концепция выдержана вполне в духе разби¬
раемой методики решения на археологическом материале проблем
происхождения индоиранцев. Переходя к ее оценке, заметим сначала,
что даже если принять лежащие в ее основе археологические выводы,
из них отнюдь не вытекали бы упомянутые исторические заключения;
восточное происхождение серой керамики не означало бы прихода
иранцев или иного народа с северо-востока Ирана (но лишь свиде¬
тельствовало бы о распространении оттуда данной керамической тех¬
ники и ремесленных традиций), а культурное «единство» в Централь¬
но-Северном и Северо-Западном Иране никак не доказывало бы, что
его основным представителем был какой-то единый, и именно иран¬
ский, этнос; как мы видели, такие обширные культурно-керамические
общности в доисторическом Иране были обычно многоэтничными, а
по данным текстов начала I тыс. до н.э., это не вызывает сомнений и
для Северо-Западного Ирана. Установление же такого единства с но¬
выми чертами само собой подразумевало бы отличие по тем же осо¬
бенностям от предшествующей эпохи. Сторонники рассматриваемой
теории настаивают на разрыве в культурной эволюции с предшест¬
вующей эпохой в начале ЖВ I (когда, в частности, была распростра¬
нена расписная керамика) и видят в этом показатель появления ново¬
го, иранского, этноса.
Но сами выводы о разрыве преемственности с более ранней эпохой
и о единстве культуры периода ЖВ I явно преувеличены; нельзя также
согласиться с мнением об особой роли восточных влияний при сло¬
жении материальной культуры этого периода на северо-западе Ирана
(ср. против подобных мнений в нашей литературе: Погребова, 1977;
Медведская, 19776; 1978). Наряду с развитием местных традиций
большое значение имели связи в иных направлениях (а не с востоком),
включая традиционные для этой части Ирана связи с севером Перед¬
ней Азии; они отмечаются и сторонниками рассматриваемых теорий,
но тоже не дают основания предполагать переселения, идущие на¬
встречу миграциям с востока. Вместе с тем важные особенности куль¬
туры ЖВ I, в том числе хозяйственно-бытовые и погребальный обряд,
50
отличны от характерных для культуры Гиссара—Горгана. Сходные же
черты керамических комплексов являются слишком общими и широ¬
ко распространенными, чтобы говорить о прямой генетической зави¬
симости. Ее не позволяет предполагать и хронологический разрыв
между концом культуры Гиссара III и началом периода ЖВ I на западе
(а относить этот разрыв за счет еще не открытых памятников с серой
керамикой на промежуточной территории Центрально-Северного
Ирана нельзя и потому, что, как теперь известно, там перед эпохой
ЖВ I бытовала полихромная керамика, сходная с распространенной
на территории Иранского Азербайджана и соседних районов Турции).
Отмечая подобные факты, некоторые из специалистов по археоло¬
гии Ирана, следующие мнению о связи серой керамики с «индоевро¬
пейцами», ариями и западными иранцами, не настаивают на проис¬
хождении последних из районов Гиссара и Горгана. Так, Л.Ванден
Берге (ср. в указанных выше работах), говоря, что западные памят¬
ники культуры ЖВ (Хурвин, Сиалк и др.) не дают специфических
аналогий с комплексами Гиссара и Горгана и что различные сероке¬
рамические памятники Ирана конца II — начала I тыс. до н.э. облада¬
ют связями, в том числе в области металлоизделий, с северо-западом,
Закавказьем и т.д., допускает, что иранцы могли проникнуть в Иран и
через Кавказ. Позже Р.Гиршман (Ghirshman, 1977, с. 47 и сл.) подчер¬
кивал, что, кроме сходства нескольких форм сосудов (по Т.К.Янгу:
Young, 1967, с. 24), нет иных оснований выводить западных иранцев с
северо-востока страны и что культуры западноиранских памятников и
Гиссара III несопоставимы друг с другом. Основываясь на других
связях тех же памятников, он предполагал миграцию западных иран¬
цев именно через Кавказ, но и при этом уже ранние комплексы с се¬
рой керамикой в Западном Иране, включая Хасанлу V, считал при¬
надлежащими иранцам. Остается тогда, правда, совершенно неясным,
почему западные иранцы, проникнув в Иран из южнорусских степей,
проявили «ту же привязанность» (Ghirshman, 1977, с. 51) к серой ке¬
рамике, которую обнаруживали ранее индоарии на Иранском нагорье
и в Митанни (ср. ниже). Но, во всяком случае, и в рамках этой археоло¬
гической аргументации подчеркнуто отсутствие реальных доказательств
восточного происхождения культуры серой керамики Западного Ирана
(ср. об этом также у Ч.Бэрни: Burney, Lang, 1972, с. 115 и др.).
Выше уже упоминалось, что, и по раннему мнению Р.Дайсона, ке¬
рамика периода Хасанлу V и ее формы могут быть генетически связа¬
ны с бытовавшими ранее в этом и соседних районах, но что он потом
принял вывод, по которому возникновение комплексов типа Хасан¬
лу V является результатом продвижения с востока иранцев. Как уже
говорилось, это мнение Р.Дайсона и Т.К.Янга получило чрезвычайно
широкое распространение в археологической и научно-популярной
4*
51
литературе. Очевидно, что, несмотря на высказывавшиеся решитель¬
ные возражения, эта теория оказывается крайне притягательной для
многих археологов. Вместе с тем характерно, что само отождествле¬
ние культуры периодов ЖВ I и II и ее серой керамики с иранцами
принимается и авторами, полагающими, что западные иранцы пришли
через Кавказ (как считал Р.Гиршман; не исключают этого пути запад¬
ноиранских племен также Л.Ванден Берге и Ч.Бэрни; при этом Бэрни,
например, тоже считает Хасанлу памятником иранцев и помещает
место этого тепе на территорию известной по клинописным источни¬
кам страны Парсуа— предполагаемого раннего местообитания пер¬
сидских племен, ср.: Burney, Lang, 1972, с. 123, 133 и сл.).
Еще до периода ЖВ I в эпоху Хасанлу VI в районе южнее
оз. Урмия бытовала в небольшом проценте серая керамика, сосущест¬
вовавшая с составлявшей значительно большую долю керамического
комплекса «хабурской» посудой. Как уже отмечалось, они были со¬
поставлены: хабурская керамика — с пришедшим с запада народом,
т.е. с хурритами, а серая — с продвинувшимися с востока «индо¬
европейцами», т.е. с ариями, ассимилировавшимися около середины
II тыс. до н.э. в хурритской среде (Р.Дайсон, Р.Гиршман, ср. выше).
Вместе с «хабурской» «серая» керамика присутствует также на памят¬
никах Северной Месопотамии, в долине Хабура, т.е. близ центра Ми-
танни; соответственно эта высококачественная серая керамика была
определена как принадлежащая происходившей из ариев митанний-
ской аристократии; арии якобы принесли далеко с востока эту посуду
или привычку пользоваться ею; таким образом определяется и путь
этих ариев на запад, а также место их первых возможных контактов с
хурритами — в районах у Хамадана, до которых при этом доводится
хурритская экспансия, судя по наличию в Гияне типа керамики, близ¬
кой «хабурской» (Ghirshman, 1977).
Помимо иных оснований, не позволяющих принять эти положения,
а также бездоказательности лежащей в их основе методики, примени¬
тельно к данному случаю отметим следующее. Как уже говорилось,
«хабурскую» керамику нельзя считать именно хурритской, и незави¬
симо от этого эпоха ее бытования приходится в основном на время до
возникновения Митаннийского царства. Вместе с тем «серая» керами¬
ка входила составной частью в «хабурский» керамический комплекс и
на севере Месопотамии, и к югу от Урмии, где она встречается вместе
с собственно «хабурской» и иными видами входящей в это собрание
посуды с самого начала периода Хасанлу VI. Серая керамика, таким
образом, бытовала задолго до митаннийской эпохи вместе с «хабур¬
ской», употреблявшейся в Месопотамии в древневавилонский и ста¬
роассирийский периоды (причем и в долине Хабура, что установлено
эпиграфически). Распространение же ариев, а точнее, лишь их влия¬
52
ния, в Северной Месопотамии относится к более позднему времени
и связано с иными историческими, военными и культурными собы¬
тиями.
Но сам факт бытования серой керамики у северо-западных границ
Ирана и именно в районе тепе Хасанлу уже в начале II тыс. до н.э.
представляет значительный интерес для рассматриваемой проблемы.
При анализе Т.К.Янгом западноиранской керамики «железного века»,
легшем в основу теории об «иранской миграции в Загр» с распростра¬
нением там серой керамики, подчеркивался культурный разрыв между
периодами Хасанлу VI и V на основе вывода о принципиальном раз¬
личии их керамических традиций (причем считалось, что серая, а так¬
же краснолощеная и некоторые другие виды глиняной посуды появ¬
ляются впервые в период V). Но скорее следует говорить о естествен¬
ном при смене керамических общностей качественном различии,
оформившемся в результате развития, в том числе за счет количест¬
венных изменений, местных традиций районов, вошедших в данную
общность. В самом районе Хасанлу большую часть посуды в периоды
VI и V—IV составляет желто-бурая (buff); часть ее в период VI —
расписная, еще сохраняющаяся в малом проценте и в период V (по
упомянутому мнению Т.К.Янга, это единственный признак преемст¬
венности периодов). Как было показано позже при анализе керамики
периода Хасанлу VI с Динха-тепе (Hamlin, 1974), распространяющаяся
с периода V краснолощеная посуда встречается уже в период VI, и
сама «серая» керамика (составляющая 40% в Хасанлу V—IV) тоже
представлена в период VI (в 10 % фрагментов и для 15 % выявленных
форм посуды с Динха). Некоторые керамические формы периодов
V—IV также засвидетельствованы в эпоху Хасанлу VI, некоторые
другие известны для того времени в соседних районах с «поли-
хромной» керамикой; определенную роль играли и более отдаленные
влияния — западные, восточные и иные (как, в частности, было пока¬
зано в некоторых упоминавшихся выше работах). Но сам керамиче¬
ский комплекс Хасанлу V, очевидно, развивался на месте и в соседних
районах, где, как и в ряде других областей в ту или иную эпоху, про¬
ходил процесс утраты посудой росписи в результате различных при¬
чин, включая интересы профессионального гончарного ремесла. К
качественным видам его продукции и в хабурскую эпоху принадлежа¬
ла монохромная серая керамика. Распространение ее также нет необ¬
ходимости объяснять влиянием извне, тем более что она изготовля¬
лась на северо-западе Ирана уже в начале II тыс. до н.э.
Итак, и рассмотренный «керамический» аргумент никак не может
свидетельствовать о продвижении иранцев с востока на запад к началу
«железного века». Других же оснований для мнения о такой миграции
или вообще о появлении в то время иранских племен на западе Ирана
53
не существует. Зато этому мнению противоречат иные данные, в том
числе и археологические, но прежде всего исторические источники
конца II — первых веков I тыс. до н.э.
Если бы возникновение культуры «железного века» было связано с
приходом иранских племен, они, как отмечалось, преобладали бы на
северо-западе Ирана не позже чем с конца XIV в. до н.э. (или даже с
XV в. до н.э., в зависимости от датировки начала ЖВ I). Материалы
клинописных текстов, однако, не позволяют считать, что ираноязыч¬
ное население широко распространилось там ранее XI—X вв. до н.э.
Сведения о нем имеются в появляющихся с IX в. до н.э. ассирий¬
ских и урартских источниках о ряде иранских областей. Но, по тем же
данным, в IX—VIII вв. до н.э. во многих районах еще сохраняли свои
позиции старые этноязыковые группы. Процесс их замещения иран¬
скими, в IX—VII вв. до н.э. протекающий при свете данных письмен¬
ных источников, не мог начаться в XIV в. до н.э. (кроме того, о неко¬
торых областях на западе Ирана, включая те, где в IX—VIII вв. до н.э.
засвидетельствован ираноязычный элемент, есть скудные сведения
XII — начала XI в. до н.э.; они указывают лишь на старые местные
языковые группы).
Уже поэтому археологические памятники на северо-западе Ирана
последних веков II тыс. до н.э. (в период ЖВ I) должны характеризо¬
вать прежде всего культуру автохтонного населения. А общее сопос¬
тавление сведений IX—VII вв. до н.э. с археологическими материала¬
ми по западноиранским областям в целом показывает, что в то время
(в конце ЖВ II и еще в период ЖВ III) материальная, в том числе
именно «керамическая» культура этих областей в своих общих чертах
была свойственна и аборигенным группам, и «иранцам» (тогда уже
действительно обитавшим в Западном Иране). При аргументации сво¬
ей теории об «иранской миграции в Загр» Т.К.Янг пытался сопоста¬
вить историко-географические данные источников с IX в. и археоло¬
гические материалы о распространении серой керамики, в том числе
в период ЖВ I (Young, 1967, с. 17 и сл., 31 и сл. и др., ср. также карты
на с. 18 и 23). При этом, например, он локализовал страну Парсуа в
области, включающей район Хасанлу с соседними тепе, и этот район
относил к числу тех, куда иранцы принесли с собой серую керамику в
начале ЖВ I (на самом деле локализация Парсуа в указанной области
должна быть признана неверной; район Хасанлу входил, очевидно, в
другую «страну», ср. ниже; название Парсуа, судя по некоторым
урартским данным, могло распространяться на местности к юго-
востоку от оз. Урмия — значительно восточнее района Хасанлу; по
другим же данным, включая ассирийские, Парсуа в основном распо¬
лагалась гораздо южнее и, видимо, вне Приурмийского района, веро¬
ятно, в районе совр. Сенендеджа). «Мидян» Т.К.Янг помещает в це¬
54
лом ряде областей, в том числе на территории Иранского Азербай¬
джана (в двух районах), где их определенно не было по данным асси¬
рийских и урартских источников. Вообще упомянутые сопоставления
Янга выглядят совершенно неубедительными. Дело тут не только в
том, что его локализации часто расходятся с принимаемыми в рабо¬
тах, где специально рассматриваются соответствующие историко¬
географические данные (в том числе: Levine, 1973; 1974; или с разбо¬
ром этих данных в нашей литературе: Дьяконов, 1956; РИИП и др., ср.
выше). Выводы этих работ также во многом отличаются друг от друга,
и, как говорилось, состояние источников таково, что точная локализа¬
ция тех или иных упоминаемых в ассирийских и урартских надписях
местностей на современной карте крайне затруднительна; поэтому и
конкретное сопоставление с археологическими находками обычно не
может быть убедительным (исключение составляют единичные слу¬
чаи, когда при этом можно опереться на эпиграфические свидетельст¬
ва из самого Ирана, ср. ниже; но эти приводимые ниже данные еще не
могли быть учтены Т.К.Янгом). Хуже, что этнические определения
Янга основаны лишь на некоторых этногеографических названиях,
как «Парсуа» и «мидяне» для иранцев или «маннеи» для аборигенов.
Между тем имеющиеся ономастические материалы дают вполне на¬
дежные основания для определения этноязыковой принадлежности
населения целого ряда местностей. Как уже говорилось, эти данные
показывают, что старое местное (неираноязычное) население было
еще очень широко распространено в Северо-Западном Иране в IX в.
до н.э. (т.е. на заключительном этапе «серокерамической» культуры на
этих территориях; упомянутые данные текстов IX в. до н.э. подразу¬
мевают, что аборигенные группы в соответствующих местностях оби¬
тали и ранее). Так что и это общее сопоставление достаточно опреде¬
ленно указывает, что и в X—IX вв. старое местное население пользо¬
валось этой керамикой.
Историко-географические и ономастические данные помогают
также сделать важные выводы социально-экономического плана. В
IX в. до н.э., когда появляются ассирийские и урартские сведения о
Северо-Западном Иране, в ряде его районов, как уже говорилось, су¬
ществуют политические единицы типа городов-государств или иные
образования государственного типа с «городскими» центрами. Эти
ведущие политические единицы и экономические центры все или
почти все в IX в. (Гильзан, Алабрия, Ида, Мана, Эллипи и др.), в
большинстве в VIII в. и частично еще в VII в. до н.э. принадлежали
именно старому местному населению (иранцы же сначала не имели
их, а кроме того, в IX—VIII вв. в ряде районов оказались в зависимо¬
сти от усиливавшихся местных политических образований или от
Ассирии и Урарту, подчинивших и ряд автохтонных центров). Так как
55
местные «города» были также основными центрами ремесленного
производства (достигшего к тому времени в Иране высокого уровня),
то и тип продукции этих профессиональных ремесел, включая гон¬
чарное, еще в IX в. до н.э. (а, очевидно, во многом и позже) должен
был в основном определяться традициями аборигенного населения.
Это относится и к культуре Хасанлу серокерамической эпохи
XIV/XIII—IX вв. до н.э. Там, видимо, в период V и определенно в
период IV существовал центр городского типа, для которого выявле¬
ны мощные оборонительные стены и частично уходящие в предшест¬
вующий период монументальные здания дворцового и храмового
облика (а также мастерская металлоизделий и керамики). Уже по этим
социально-экономическим показателям город нельзя считать принад¬
лежащим ираноязычному населению.
Но имеется и другое, прямое свидетельство «автохтонного» проис¬
хождения города на Хасанлу. Во время археологических работ 1960-х
годов там была найдена каменная чаша (или крышка сосуда) с надпи¬
сью, указывающей на принадлежность дворцу Баури, правителя стра¬
ны Иды (в надписи, состоящей только из идеограмм, детерминативов
и собственных имен, упоминается еще бог солнца; текст надписи см.
Dyson, 1972, с. 50, рис. 9). Значение этого текста не было достаточно
оценено исследователями Хасанлу, а также в работах по исторической
географии Ирана той эпохи (при этом допускалось также, что чаша
была импортирована на Хасанлу). В сопоставлении с данными асси¬
рийских источников есть все основания считать, что Ида — древнее
название Хасанлу (ср.: Грантовский, 19776, с. 16; 1981а, с. 268; ИИ,
с. 27 и сл.). «Страна» и «город» Ида упоминаются и в ассирийских
текстах — в анналах Салманасара III под 855 г. до н.э. (надпись с Ха¬
санлу, очевидно, старше этих свидетельств и относится к самому на¬
чалу I или, скорее, к концу II тыс. до н.э.). Согласно упомянутым ас¬
сирийским источникам, Ида лежала во «Внутренней Замуа» (дальше
от Ассирии, чем просто «Замуа»). По ассирийским источникам IX в.
известно также «Море Внутренней Замуа» (причем, по данным 855 г.,
район Иды доходил до этого «моря»). Его отождествляли ранее либо с
Урмией, либо с небольшим озером Зерибор в горных районах у ирано¬
иракской границы, далеко к югу от Урмии. Теперь новая надпись в
сочетании с некоторыми иными данными определенно подтверждает
первое мнение. Не останавливаясь здесь подробно на соответствую¬
щих материалах, отметим лишь следующее.
Маловероятно, чтобы каменную чашу доставили на Хасанлу отку¬
да-то со стороны; при необходимости же выбирать лишь между мест¬
ностями у Урмии и отдаленного Зерибора такая возможность исклю¬
чается (к тому же было бы невероятным допущение, что чашу привез¬
ли в древности к берегам Урмии именно из той отдаленной местности,
56
которая рассматривается в качестве альтернативы для южных берегов
Урмии современными учеными, — по мотивам, не имеющим никако¬
го отношения к причинам, которые могли бы заставить когда-то до¬
ставить на Хасанлу эту чашу).
В совокупности с ассирийскими данными чаша и ее надпись удо¬
стоверяют, что Внутренняя Замуа находилась близ оз. Урмия, которое
и называлось по ее имени ассирийцами до IX в. до н.э. В то же время
из сведений об их походах далее на восток (см. особенно в анналах
Салманасара под 843 г. до н.э.) следует, что юго-восточные части
Приурмийского района были заняты Маной и другими странами, гра¬
ничившими на западе с «Внутренней Замуа» (причем как отдельная от
нее единица под 843 г. при этом упоминается и Парсуа). Сама же
«Внутренняя Замуа» лежала между «Замуа» (от районов современного
Сулеймание до верховьев Малого Заба) и Урмией, выходя к озеру в
западной части его южного побережья. Среди местностей «Внут¬
ренней Замуа» владения Иды находились как раз близ «моря» и долж¬
ны соответствовать району Хасанлу, а «город» Ида, представлявший
там основную силу в IX в., — самому тепе Хасанлу, где в XI—IX вв.
до н.э. существовал главный городской центр этого района. Данное
отождествление и документировано надписью на чаше с Хасанлу.
Вместе с тем ономастический материал этой надписи и ассирийских
текстов показывает, что население Иды не было ираноязычным на
всем протяжении существования города на Хасанлу (погибшего в
конце IX в. до н.э.).
Так что и этот, «эталонный», памятник серокерамической культуры
Северо-Западного Ирана принадлежал старому местному населению
(в районе Хасанлу, вероятно, лулубейского происхождения); причем
это население употребляло и изготовляло серую керамику и на конеч¬
ной фазе ее бытования в Иране (в период ЖВ II), и на более раннем
этапе ее широкого распространения на северо-западе страны (ЖВ I =
Хасанлу V).
Остановимся еще на одном случае, дающем возможность сопоста¬
вить выявленные археологические материалы с эпиграфическим сви¬
детельством из Ирана. В середине VIII в. до н.э. урартский царь Сар-
дури II завоевал страну Пулуади и ее царский город Либлиуни, где
была выбита урартская надпись в честь этого события; местные посе¬
ления были сожжены, население (или по крайней мере его большая
часть) угнано из страны, она была присоединена к Урарту, и там были
построены урартские крепости. Об этих событиях рассказывается в
анналах Сардури II (УКН, № 155, Е, стк. 3—18). Источник, однако, не
давал никаких оснований для определения местоположения страны
Пулуади (и в том числе для ее отнесения к территории Ирана). Точная
локализация этой страны и города Либлиуни стала возможна после
57
обнаружения на северо-востоке Иранского Азербайджана урартской
надписи, опубликованной в начале 1950-х годов иранским ученым
М.Дж.Машкуром и прочтенной Г.А.Меликишвили (см.: УКН, После¬
словие, № 13, с. 453—454; ВДИ, 1960, №3, с. 3—11, с предшествую¬
щей литературой; ср. также Mashkoor, 1953; о месте находки надписи,
ее расположении на скале, внешнем виде и пр. ср. Kleiss, Kroll, 1980,
с. 21 и сл.). В надписи — очевидно, той же, о которой упоминается в
анналах, — говорится о походе на страну Пулуади, приводится еще
имя ее царя Кадиауни, сообщается о завоевании 21 «крепости» и 44
поселений этой страны и ее укрепленного царского города Либлиуни.
Надпись, выбитая на скале у стен города-крепости Либлиуни, над
дорогой к его воротам, находится в 2 км от местечка Секиндель (в
35 км к западу—северо-западу от города Ахар).
Во второй половине 1970-х годов Либлиуни, как и близлежащая
крепость, основанная урартами, были обследованы немецкими архео¬
логами (см. Kleiss, Kroll, 1980). Урартская крепость, судя по типам
керамики и архитектурным особенностям, существовала во второй
половине/конце VIII—VII в. до н.э. На старом доурартском городище
урартская керамика не встречается: жизнь там вскоре после урартско¬
го завоевания, видимо, прекратилась, переместившись на урартскую
крепость и возникшее рядом урартское поселение. Доисторическая
керамика, собранная на самом Либлиуни, должна относиться в основ¬
ном к доурартскому времени, к «раннежелезному» веку. Часть череп¬
ков составляет серая керамика с некоторыми характерными для нее
формами (судя по подъемному материалу, преобладала на Либлиуни
другая керамика, но, как отмечалось, и на Хасанлу V—IV серая посу¬
да составляла менее половины керамического собрания). Серая кера¬
мика представлена и на соседних доурартских, видимо, также вхо¬
дивших в Пулуади и разрушенных при завоевании урартами укреп¬
ленных городищах, в том числе на Кале Нахар — в 20 км от Секинде-
ля, ближе к Ахару (см. Kleiss, 1981, с. 13—16).
Интересны данные о погребении типа каменного ящика у самого
Либлиуни. Оно было ограблено, но керамика сохранилась. Судя по
ней, захоронение относится к тому же времени, что и существование
старой местной крепости, и во всяком случае к доурартской эпохе.
Для погребения характерен очень высокий процент серой керамики,
намного превышающий долю иных фрагментов. В связи с этим
Шт.Кролль полагает, что в погребальном культе использовалась более
качественная и изящная керамика, чем в повседневной жизни (Kleiss,
Kroll, 1980, с. 46—47).
В Центрально-Северном и Северо-Западном Иране сейчас извест¬
ны многие относящиеся к периодам ЖВ I и II могильники с серой
керамикой. По мере того как многие археологи стали считать носите¬
58
лями культуры ЖВ I и II иранцев, росла уверенность в том, что им
принадлежат упомянутые могильники. Но теория об особой связи
серой керамики с индоиранцами и иранцами, как мы видели, непри¬
емлема по ряду причин. Ей противоречит и упомянутый случай с по¬
гребением у Либлиуни. Он наглядно показывает, что серая керамика
(в том числе того же типа, которая употреблялась на самом поселе¬
нии) входила в состав погребального инвентаря у неираноязычного
населения. Население «страны» Пулуади, судя по ее названию, имени
ее столицы, а также царя, определенно не было ираноязычным. Дан¬
ные о серой керамике в стране Пулуади, на ее поселениях и крепостях
(как и в погребениях) показывают также, что и другие известные (в
основном по подъемному материалу) памятники раннежелезного века
с серой керамикой на северо-востоке Иранского Азербайджана (ср.,
например, Young, 1967, карту на с. 23) могли принадлежать неирано¬
язычному населению.
Что касается района Хасанлу, то там, как мы видели, серая керами¬
ка определенно была широко распространена и в период ЖВ I, когда
также употреблялась старым местным населением. Бесспорно также,
что она и изготовлялась в той же среде, на поселениях или в основных
центрах этого населения (как, очевидно, было и в стране Пулуади).
Вывод о принадлежности серой керамики неираноязычному населе¬
нию в обеих упомянутых областях документально подтверждается
сведениями о них в письменных источниках, подкрепленными эпи¬
графическими свидетельствами из тех же местностей.
Таким образом, по различным приводившимся выше основаниям
можно утверждать, что серая керамика использовалась в Иране
неиндоевропейским населением и до и после прихода иранцев, пе¬
ренявших ее у автохтонов вместе со многими другими особенностя¬
ми материальной культуры. При этом присоединение иранцев к
«серокерамической культуре» произошло на поздних этапах ее
существования. Когда же в различных областях Ирана серая кера¬
мика вышла из «моды», ее перестали употреблять и иранские племе¬
на, и аборигенные этнические группы. В ряде районов Манейского
царства, а также во владениях Урарту вновь появилась расписная
керамика. Таким образом, эти сходные типы керамики из разных
областей дают еще один пример распространения керамических
стилей безотносительно к этническим, а также политическим гра¬
ницам.
Археологическая культура Западного Ирана конца II — первых ве¬
ков I тыс. до н.э. объединяет элементы различного происхождения,
возникшие на базе местных традиций, влияний и связей в разных на¬
правлениях. Они могут частично отражать и вклад нового в ареале
ираноязычного населения, но его материальная культура на нагорье
59
во многом восходит к старой местной, черты же «иранского» проис¬
хождения также могли быстро заимствоваться автохтонами, а у самих
иранцев воплощаться в местных технических и стилистических
формах.
Таким образом, даже при сугубо «археологическом» подходе, из
приведенных фактов явствует, что появление серой керамики не было
следствием этнических процессов. Мало того, привлечение иных ка¬
тегорий источников позволяет установить, что арии не могли принес¬
ти с собой «сделанной на круге» посуды, так как не изготовляли ее и
много позже; можно ставить вопрос о том, когда профессионалы-
гончары появились у ариев Индии и у тех иранцев, которые оказались
в южных странах, но эти традиции, безусловно, не были ни индоиран¬
скими, ни общеиранскими. Да и прочие характеристики культуры
«серой керамики» несовместимы с ее индоиранской (или иранской)
атрибуцией.
Для того чтобы выяснить, сравнима ли та или иная археологиче¬
ская культура по своим хозяйственным, социальным, бытовым и про¬
чим характеристикам с культурой ариев или их отдельных групп в
соответствующую эпоху, необходимо обратиться к историко-лингви¬
стическим данным о культуре индоиранцев, их предполагаемой пра¬
родине и времени распада арийского единства. Эти проблемы и будут
рассмотрены в следующем разделе.
Хозяйственно-культурный тип
и прародина индоиранцев
Индоиранцы общеарийского периода могут быть охарактеризова¬
ны как скотоводы-земледельцы степного типа с ведущей ролью ско¬
товодства, как пастушеские племена, применявшие подсобное земле¬
делие, и т.п. Близкий к общеарийскому хозяйственно-бытовой и соци¬
альный тип был свойствен иранцам в общеиранский период и еще
отражен в традиции Авесты, а индоарии сохраняли его во многих
чертах при появлении в Индии. Этот тип и должен быть сопоставлен с
археологическими данными о различных культурно-хозяйственных
особенностях носителей той или иной археологической культуры,
связываемых в научной литературе с ариями.
Для сравнения с археологическим материалом особенно интересны
данные древнеиндийских текстов; гончары и гончарный круг засвиде¬
тельствованы в них с поздневедийского времени (хотя могли стать
известны ариям и ранее), но в ритуалах применялась лепная (а также
вообще неглиняная) посуда, а гончарная долго связывалась с неария¬
60
ми и, даже будучи используема в обыденных целях, считалась чуждой
по происхождению, неугодной богам; сделанная же вручцую посуда
считалась «отеческой», использовавшейся предками; в самом арий¬
ском обществе гончаров, очевидно, не было не только к началу ведий¬
ской эпохи и в эпоху Ригведы, но и в ближайший последующий пери¬
од (см.: Грантовский, 1970, с. 46 сл., 362, 366 и др.; 19776, с. 16; 1981а,
с. 247, 258, 261, 270 сл.; Бонгард-Левин, Грантовский, 1983, с. 180, 185
и сл.). Данные ведийских источников о гончарном деле были собраны
и рассмотрены известным немецким ученым В.Рау (Rau, 1972); по его
заключению, арии не пользовались гончарным кругом до прихода в
Индию и «только после своей иммиграции переняли гончарный круг у
оседлого индийского населения» (там же, с. 13; о северных степных
традициях в изготовлении лепной посуды ведийскими индоариями см.
также: Кузьмина, 1983, с. 23—33; 1994, с. 106—137). Из иранских
племен сделанную на круге керамику стали со временем употреблять
лишь те, которые расселились в земледельческих областях Иранского
плато и Средней Азии, а оставшиеся в северных степных районах еще
и в 1тыс. до н.э. в основном применяли и продолжали изготовлять
лепную посуду, пользуясь ею наряду с импортной гончарной, как,
например, богатые скифы — дорогими греческими вазами.
Эти факты противоречат любому предположению о широком рас¬
пространении индоиранцев или их отдельных групп на территориях
Иранского плато и юга Средней Азии с IV/III до второй половины —
конца II тыс. до н.э., т.е. в то время, когда там целиком преобладала
посуда, сделанная профессиональными ремесленниками на гончарном
круге, и до того, как арийские племена сами могли начать изготовлять
ее. С последних веков II тыс. до н.э. на юге Средней Азии наряду с
уже традиционной гончарной керамикой местных земледельческих
поселений появляется лепная керамика пришлых степных племен. В
следующий же период, так называемую «эпоху варварской оккупа¬
ции», в Средней Азии и соседних областях Афганистана и Ирана ста¬
ла широко распространенной лепная посуда, уже безусловно принад¬
лежавшая в то время ираноязычному населению (что позволяет также
говорить об этой эпохе как о первой, когда иранцы преобладали в
этих областях). Не останавливаясь здесь подробнее на аргументации
данных положений (ср. о них: Грантовский, 1981а, с. 270 и сл.; Бон-
гард-Левин, Грантовский, 1983, с. 186—188), заметим, что для более
ранних периодов, и тем более для последних веков IV—III тыс. до н.э.
во всяком случае, исключено, чтобы сами арии или их отдельные
группы были бы носителями культур с гончарной керамикой и кон¬
кретно — изготовленной на круге качественной «серой керамики».
Следует подчеркнуть, что, говоря об отличиях гончарной и лепной
керамики, мы имеем в виду не только и не столько сами различия во
61
внешнем облике, форме и орнаментации посуды (т.е. черты, из кото¬
рых часто исходят археологи в своих выводах о миграциях и этниче¬
ской принадлежности тех или иных культур), сколько отражение в
гончарном производстве характерных экономических и социальных
явлений. На старых местных земледельческих поселениях, в ряде рай¬
онов перераставших в протогородские центры, широко бытовала из¬
готовленная на круге профессиональными гончарами керамика, что
свидетельствует вообще о весьма развитом разделении труда и обме¬
на. Что же касается арийских племен, то они употребляли лепную
керамику и состав отделившихся от сельского хозяйства ремесел был
у них крайне ограничен, и это тоже вполне согласуется с другими
данными об их хозяйстве, социальном строе, культуре и быте.
Распад обладавшей охарактеризованной выше культурой индо¬
иранской общности обычно датируют временем между рубежом
Ш/Н тыс. и серединой II тыс. до н.э., причем некоторые авторы
(В.Порциг и др.) имеют в виду более поздние из этих дат — ок. 1500 г.
до н.э. Следует заметить, что мнению о распаде арийского языкового
единства около второй четверти — середины II тыс. до н.э. никак не
могут противоречить данные о языке переднеазиатских ариев (засви¬
детельствованные в XV—XIII вв., но восходящие к языку, распро¬
странившемуся в хурри-митаннийской среде ранее, около XVII—
XVI вв. до н.э.). Из существующих взглядов на диалектную принад¬
лежность этого языка наиболее убедительным представляется мнение,
что это был диалект общеиндоиранского (ср., например: Барроу, 1976,
с. 32). По другой распространенной точке зрения, это диалект, родст¬
венный индоарийскому. Но основания для такого заключения состоят
главным образом в фактах культурно-исторического характера, дейст¬
вительно указывающих на значительную близость переднеазиатских и
индийских ариев, а также в наличии отдельных слов (но не характер¬
ных фонетических особенностей), которые известны для индоарий¬
ского, но могут являться самое большее признаком диалектного раз¬
личия в самом индоиранском. Переднеазиатский арийский не обнару¬
живает специфических фонетических особенностей древнего индо¬
арийского. Напротив, в тех случаях, где последний отличался от ин¬
доиранского, переднеазиатский арийский (в примерах, засвидетельст¬
вованных существующими данными) отражает общеарийские особен¬
ности. Это позволяет предполагать, что он представлял собой один из
диалектов индоиранского языка в завершающий период существова¬
ния арийского языкового единства (ср. к такому выводу: Бонгард-
Левин, Грантовский, 1983, с. 167—168).
Но и независимо от данных о переднеазиатском арийском боль¬
шинство исследователей относят завершение индоиранской эпохи ко
времени между 2000—1500 гг. до н.э. К тому имеются достаточно
62
надежные основания. Во-первых, это соображения, основанные на
большой близости языка древних памятников индоарийской и иран¬
ской речи. Сказанное относится и к языку древнеперсидских надпи¬
сей, определенно датируемых серединой I тыс. до н.э. Они также ха¬
рактеризуются примечательным грамматическим сходством, близо¬
стью лексики и общностью ряда характерных оборотов с ранними
индоарийскими источниками. Такие соответствия тем более показа¬
тельны, что древнеперсидские тексты крайне ограничены по объему и
сильно отличаются от ведийских по своей тематике. Близость древне¬
иранского и индоарийского гораздо более наглядно выступает при
сравнении Вед и Авесты. Тексты последней составлялись в I тыс.
до н.э., и ее ранние части, Гаты и древнейшие разделы Яштов, едва ли
старше первых веков I тыс. до н.э. Наиболее распространенная в на¬
стоящее время датировка древнейших из ведийских текстов — гимнов
Ригведы — около 1200—1000 гг. до н.э. (хотя возможны и несколько
более поздние даты). Ранние авестийские и ведийские тексты харак¬
теризуются очень большим сходством языка, словарного фонда,
грамматической структуры, поэтических приемов, традиционных об¬
разов и т.п. Классическим примером близости языка этих текстов
являются проводившиеся еще в конце прошлого века опыты букваль¬
ного перевода ранних авестийских отрывков (в частности, из Михр-
Яшта) на ведийский, когда остававшийся за исключением соответст¬
вующих фонетических коррективов неизменным текст создавал впе¬
чатление настоящего ведийского стиха (о далеко идущих сходствах
языка Ригведы и Авесты, а также отраженных в них мифологии и
ритуала см. в нашей литературе у Л.Г.Герценберга, 1972; Т.Я.Елиза-
ренковой, 1972, с. 16—18, с литературой; ср. также: Иванов, Топоров,
1960, с. 11—12, где, в частности, отмечается, что некоторые отрывки
из Ригведы и Авесты «можно рассматривать как два варианта одного
первоначального текста»).
Все это, конечно, не исключает возможных различий в языке и
культуре предков индоариев и иранцев еще в общеарийскую эпоху
(особенно на ее завершающих этапах, ср. об этом: РИИП, с. 345—346),
но в целом упомянутые факты, очевидно, не позволяют относить рас¬
пад индоиранского языкового единства ко времени ранее II тыс.
до н.э. Так, по Т.Барроу, очень большая близость языка Вед и ранних
иранских памятников несовместима с длительным периодом предше¬
ствующего раздельного существования индоариев и иранцев; при
этом Ригведу он датирует временем около 1200—1000 гг. до н.э. и
вместе с тем полагает, что около 2000 г. до н.э. и какое-то время позже
еще продолжался индоиранский период (см.: Барроу,’ 1976, с. 34 и 16).
С упомянутыми датировками распада арийского единства време¬
нем между 2000—1500 гг. до н.э. целиком согласуются выводы, ка¬
63
сающиеся отдельных материальных, хозяйственно-культурных и во¬
енных реалий, отраженных в языке и характерных для культуры ин-
доиранцев в целом. Эти реалии могут быть сопоставлены с археоло¬
гическими и историческими свидетельствами, указывающими на вре¬
мя их появления и бытования. Здесь особенно характерны данные о
конной боевой колеснице, безусловно известной арийским племенам
еще до распада индоиранского языкового и культурно-исторического
единства. Об этом определенно свидетельствуют общие индоиранские
названия самой колесницы и колесничего-воина (*rathaiStar, т.е. «стоя¬
щий на колеснице»; слово это являлось также социальным термином
для обозначения члена Варны военной аристократии как в иранской,
так и в индийской традиции, при более обычном для последней тер¬
мине «кшатрий», тоже восходящем в этом значении к арийской эпо¬
хе). С колесницей в индоиранской традиции были тесно связаны важ¬
ные социальные институты и обычаи, лежащие в основе многих об¬
щих социально-политических представлений, мифологических обра¬
зов, оборотов религиозно-поэтического языка и т.п. (о том, что боевая
колесница и связанные с ней элементы общественной структуры и
отражающей ее идеологии были наследием именно общеарийского
периода, а не более позднего периода контактов части иранцев и ин-
доариев, см. также: Грантовский, 1971, с. 319, 323; 1981а, с. 256—259;
Бонгард-Левин, Грантовский, 1983, с. 170 и сл.).
Боевая колесница ариев была того же типа, что и распространив¬
шаяся на Ближнем Востоке во второй четверти — середине II тыс.
до н.э., причем, как известно, колесничные и коневодческие традиции
ариев играли большую роль в развитии колесничного дела в Передней
Азии (само по себе это еще не должно обязательно означать, что они
были инициаторами данного нововведения, но во всяком случае сви¬
детельствует, что они применяли у себя ту же колесницу, в более ус¬
пешном использовании которой у переднеазиатских народов столь
значительную роль сыграли их навыки). Распространение этой колес¬
ницы привело к перевороту в военном деле, который на Ближнем
Востоке произошел между XVIII (когда эти изменения еще не про¬
изошли или только начинались) и XVI/XV вв. до н.э. (когда они уже
осуществились). Существование легкой боевой колесницы подразуме¬
вало конскую запряжку (которая и обусловила переход к легкой ко¬
леснице), интенсивное развитие коневодства (очевидно, сопровож¬
давшееся также распространением и выведением новых пород), раз¬
работку системы тренинга лошади (что прямо или косвенно засвиде¬
тельствовано для всех основных стран Передней Азии, где развива¬
лось колесничное дело: в касситской Вавилонии, в Ассирии, у хурри-
тов Митанни, у хеттов, причем большую роль при этом определенно
играли «арийские» традиции), в «технике» — распространение колес
64
со спицами (с которыми только и была возможна легкая колесница и
целесообразна конская запряжка) и введение узды с удилами и пса-
лиями (обеспечивавшей необходимую для военного использования
эффективность в управлении лошадью). Последнее изобретение тоже
стало непременным условием конской запряжки и существования
легкой ббевой колесницы (а позже и всадничества).
Лишь совокупность всех этих факторов (не говоря о других, свя¬
занных, в частности, с соответствующим развитием ремесленного
производства) могла привести к возникновению легкой боевой колес¬
ницы как таковой и к ее достаточно широкому применению (каковым
оно было, безусловно, и у ариев). Для Ближнего Востока, судя по све¬
дениям письменных источников, изобразительному материалу и ар¬
хеологическим данным, при этом вполне определенно можно гово¬
рить лишь о времени не ранее первой половины II тыс. до н.э. Колеса
со спицами и конская запряжка, во всяком случае как обычно приме¬
няемые, появились с первых веков II тыс. до н.э.; ранее колеса со спи¬
цами употреблялись в лучшем случае лишь изредка, а в экипажи впря¬
гались иные эквиды и крупный рогатый скот. Удила с псалиями (эта
узда надевалась именно на лошадь, у которой зубы есть только в пе¬
редней части рта, а удила могут беспрепятственно воздействовать на
заднюю, беззубую; при ослиной запряжке вожжи прикреплялись к
недоуздку или к кольцу в носу, поскольку зубы у ослов расположены
по всей челюсти и они могут легко закусить удила) засвидетельство¬
ваны археологически не ранее второй четверти II тыс. до н.э. (да и то
ранняя датировка таких находок из Газы XVII в. до н.э. вызывает
большие сомнения). В сочетании все эти элементы надежно представ¬
лены с XVI/XV в. до н.э. Но судя по историческим данным, в XVII—
XVI вв. до н.э. в ряде стран Ближнего Востока уже должна была ши¬
роко применяться боевая конная колесница (в том числе там, где она
не была распространена в XVIII в.). Так как подобные новшества
обычно распространялись весьма быстро, она едва ли могла широко
употребляться в тех или иных странах Передней Азии ранее конца
первой четверти II тыс. до н.э. (и во всяком случае не употреблялась
там до начала этого тысячелетия).
О времени появления боевой конной колесницы в евразийской
степной зоне приходится судить преимущественно по археологиче¬
ским данным (причем до первых веков II тыс. до н.э. практически
отсутствует изобразительный материал, который позволил бы судить
о характере употреблявшихся тогда на указанных территориях экипа¬
жей). К началу 1960-х годов стали известны исследованные в Повол¬
жье относящиеся ко времени около середины II тыс. до н.э. погребе¬
ния с парными конскими захоронениями, которые должны указывать
на применение легкой боевой колесницы (хотя археологи первона¬
5 Зак. 104
65
чально считали эти погребения всадническими; это мнение еще отра¬
жено у Гамкрелидзе и Иванова, 19846, с. 732). Отдельные находки
частей конской узды и в более ранних комплексах также могут указы¬
вать не на всадничество, а на колесничное дело. В бытовании легкой
колесницы на территориях от Северного Причерноморья до поволж¬
ско-уральских степей теперь можно наглядно убедиться, в частности,
по изображениям и колес со спицами и самой колесницы на глиняных
сосудах, открытых при раскопках погребальных комплексов с указан¬
ных территорий (Галкин, 1977), а также по материалам, полученным
при исследовании могильника Синташта в Челябинской области. Там
в погребениях воинов, сопровождавшихся массовыми жертвоприноше¬
ниями лошадей и рогатого скота, обнаружено металлическое оружие и
остатки колесниц; открыты также четкие отпечатки колес со спицами
(Генинг, 1977; Генинг, Зданович, Генинг, 1992 и др.). Сходные по куль¬
туре памятники открыты близ Орска (Новокумакский могильник) и в
некоторых других соседних районах. Комплексы эти были датированы
XVII—XVI вв. до н.э. (Смирнов, Кузьмина, 1977 и др.).
Возможно, что эти памятники, как и синхронные и близкие по
времени комплексы из степи и соседних областей Европы, должны
быть несколько удревнены по своим датам. Кроме того, следует учи¬
тывать, что на указанных территориях имелись все предпосылки для
создания конной колесницы (включая соответствующее развитие ме¬
таллургического производства; так, известны погребения ремесленни-
ков-металлургов из тех же районов того же и более раннего времени).
За много столетий до изобретения колесницы на этих территориях
широко использовался колесный транспорт; в упомянутых областях
Европы, в том числе и особенно в Северном Причерноморье с примы¬
кающими районами, соответствующие данные восходят уже к IV тыс.
до н.э., хотя возможно, что первоначально колесный транспорт рас¬
пространился в Европе при влияниях из Передней Азии. Напротив,
коневодство в указанных европейских районах было распространено
гораздо ранее, чем в Передней Азии, и, очевидно, вообще возникло
впервые в областях к северу от Черного моря и в соседних районах,
где археологические данные о нем восходят уже к V/IV тыс. до н.э.
А судя по ряду памятников IV и III тыс. до н.э. из Северного Причерно¬
морья, коневодство тогда было там развито исключительно широко. В
тех же областях намного ранее, чем в любых иных странах мира, поя¬
вилась конская узда с псалиями, что свидетельствует также о возник¬
новении наиболее ранних методов укрощения лошади и определен¬
ных элементов ее «тренинга». Вместе с тем фиксируемое имеющими¬
ся к настоящему времени археологическими данными широкое рас¬
пространение ряда однотипных или свидетельствующих об общей
линии развития псалий на территории от Балкан до Зауралья пример¬
66
но во второй четверти II тыс. до н.э. (по обычно принимаемым сейчас
датам) уже достаточно определенно связано с интенсивным развитием
колесничного дела на этих территориях в то время (или уже ранее).
Подобные данные заставляют скорее предпочесть мнение о перво¬
начальном появлении боевой конной колесницы в Европе (с влиянием
оттуда на Переднюю Азию, в том числе в отношении приемов взнуз¬
дывания лошади, что, как отмечалось, было одним из основных усло¬
вий создания такой колесницы). Но в любом случае развитие колес¬
ничного дела в обоих ареалах было связано друг с другом. Вообще в
раннеисторическую эпоху те или иные хозяйственные, военные и дру¬
гие достижения, будучи введены в одном историко-географическом
районе, достаточно быстро получали распространение и в соседних
(если, конечно, там имелись к этому необходимые социально-эконо¬
мические предпосылки и потребности). И сторонники мнения о пер¬
воначальном возникновении боевой конной колесницы в Передней
Азии полагают, что это произошло после начала II тыс. до н.э.
М.В.Горелик (1985) относит данной явление в основном ко времени с
XVIII в. до н.э. и прежде всего к областям Восточного Средиземномо¬
рья. Уже после этого, по его мнению (там же, с. 200—201), такая ко¬
лесница была усвоена индоиранцами, что способствовало более быст¬
рому формированию широкого слоя военной аристократии и образо¬
ванию трехчленной системы индоиранского общества (подобный
вывод, между прочим, подразумевал бы, что индоиранское единство
продолжало существовать и развиваться еще во второй четверти
II тыс. до н.э.). В опубликованной в том же сборнике статье П.М.Ко¬
жина также отмечается, что получившая затем широкое распростра¬
нение боевая колесница могла появиться лишь с переходом к конной
запряжке, что документировано надежными данными лишь с XVIII в.
до н.э. и позже (Кожин, 1985, с. 176, с литературой).
Некоторые положения М.В.Горелика относительно направления
влияний в распространении боевой конной колесницы и элементов,
необходимых для ее создания, не представляются убедительными.
Так, хорошо известные данные письменных источников свидетельст¬
вуют о влиянии арийских традиций на развитие колесничного дела у
народов Передней Азии (напротив, нет историко-лингвистических
данных о воздействиях в обратном направлении). М.В.Горелик (1985,
с. 188) отмечает, что после начала II тыс. до н.э. на западе Передней
Азии начинается развитие транспортного коневодства, и упоминает о
мнении, согласно которому в то время с севера (вплоть до евразий¬
ских степей) на Ближний Восток попадали «представители культиви¬
рованных лошадиных пород». Но можно заметить, что специально
культивированные лошадиные породы могли применяться в то время
именно для колесниц (а не для каких-либо иных целей, — так, всад-
5*
67
ничество тогда еще не было развито). Равным образом М.В.Горелик
(там же, с. 188—189) допускает, хотя и под вопросом, что в развитии
настоящей узды, употреблявшейся для управления только лошадьми,
сыграли роль влияния из степной зоны. Ведь еще в конце III — начале
II тыс. до н.э. управление упряжными животными на Ближнем Восто¬
ке осуществлялось иным образом, исключавшим существование на¬
стоящей боевой конной колесницы (там же). Так или иначе, для нас не
имеет существенного значения вопрос о «приоритете». И в том случае,
если легкая конная колесница впервые появилась в Европе или евра¬
зийских степях, это не могло произойти намного ранее ее «принятия
на вооружение» на Ближнем Востоке.
В ряде отношений необходимо четко отличать вопрос о колесном
транспорте вообще и о тяжелой колеснице, с одной стороны, и о вре¬
мени появления легкой боевой конной колесницы — с другой (это
различение недостаточно четко проводится Гамкрелидзе и Ивановым,
1972, с. 20 и сл.; 19846, с. 717 и сл., 733 и сл.). Именно данные о бое¬
вой конной колеснице имеют первостепенное значение при решении
проблемы происхождения индоиранцев. Колесный транспорт сущест¬
вовал еще в общеиндоевропейскую эпоху, боевая же конная колесни¬
ца появилась много позже, причем время ее появления и распростра¬
нения достаточно определенно датируется по сведениям письменных
источников, археологическим данным и изобразительному материалу.
Это время, первая половина II тыс. до н.э., дает надежный terminus
post quem для распада индоиранской общности. Вывод этот представ¬
ляется нам в настоящее время неоспоримым. Для его опровержения
необходимо либо доказать, что легкая конная колесница появилась
ранее первой четверти II тыс. до н.э. (а это совершенно не соответст¬
вовало бы упомянутым выше данным источников и соответствующим
мнениям специалистов), либо отвергнуть вывод, по которому боевая
конная колесница была общеарийской реалией (что также противоре¬
чило бы многочисленным и разнообразным данным индийских и
иранских источников и соответствующим реконструкциям на их ос¬
нове, ср. выше).
Таким образом, при любой локализации индоиранского единства
следует признать, что оно еще продолжало существовать в первых
веках II тыс. до н.э. Единство это, безусловно, следует рассматривать
как реальный исторический комплекс, бытовавший на определенной
территории (ср. о ней ниже). Его распад должен был осуществляться с
конца первой четверти до середины II тыс. до н.э. в ходе распростра¬
нения арийских племен и путем отселения их отдельных групп
(которые первоначально несли с собой язык, еще не обладавший ха¬
рактерными собственно иранскими и собственно индоарийскими осо¬
бенностями).
68
При определении территории, где располагалась индоиранская ис¬
торико-культурная и языковая общность, существенное значение
имеют данные об ареальных связях индоиранских языков с другими
индоевропейскими, прежде всего с греческим и армянским, с одной
стороны, и со славянскими и балтийскими — с другой, и особенно
материалы о многочисленных заимствованиях из арийских языков в
финно-угорские (см. об этих заимствованиях: Абаев, 1972 и литерату¬
ру, указанную там же, с. 27, примеч. 23, в том числе Jacobsohn, 1922;
см. также: Burrow, 1955 и Барроу, 1976, с. 27—30; Joki, 1973; Абаев,
1981). Обычно полагают, что предки индоиранских племен, расселя¬
ясь с общей индоевропейской прародины в Европе, обитали на терри¬
ториях, где контактировали с финно-уграми лесной зоны востока Ев¬
ропы и Урала, с протоарийского периода и затем в общеиранскую
эпоху; а по мнению некоторых ученых, в финно-угорских языках за¬
свидетельствованы и заимствования из протоиндоарийского (см.:
Hauschild, 1962; Абаев, 1972; 1981 и др.; по этому мнению, распад
арийской общности на индоарийскую и иранскую начался еще в пре¬
делах Европы). Со временем различные арийские группы продвига¬
лись на юг, другие же остались и еще долго преобладали в северной
степной зоне.
Иначе трактуют расселение индоевропейцев и ариев Т.В.Гамкре-
лидзе и Вяч.Вс.Иванов: согласно их историко-лингвистической гипо¬
тезе, прародина индоевропейцев находилась на севере Передней Азии
и Ирана; оттуда предки большинства исторически известных групп
индоевропейцев прошли через Среднюю Азию на север и далее на
запад в Европу (ср. об этом ниже), арии же в основном оставались на
юге, и только часть иранцев проделала путь на север через Среднюю
Азию до лесной зоны. Соответственно утверждается, что среди мно¬
гочисленных слов индоиранского происхождения в финно-угорских
языках, помимо поздних иранских, в основном имеются лишь «ран¬
неиранские» и нет общеиндоиранских и тем более древнеиндийских
заимствований (Гамкрелидзе, Иванов, 1981, с. 22—23; 19846, с. 921—
935). Следует подчеркнуть, что признание существования в финно-
угорских языках слов, заимствованных в индоиранский период или из
протоиндоарийских диалектов, по сути опровергало бы и иные выво¬
ды Т.В.Гамкрелидзе и Вяч.Вс.Иванова о прародине и миграциях ариев
(вне зависимости от того, где локализовать индоевропейскую праро¬
дину).
Часть заимствований не имеет особых признаков для определения
того, когда и из каких индоиранских диалектных групп восприняты
данные слова. Другие представляют такие критерии, в том числе для
разграничения — по обычному мнению — древнеиранских и восхо¬
дящих к протоиндоарийским или общеарийским диалектам заимство¬
69
ваний. Наиболее характерный из упомянутых критериев — наличие в
интересующих нас словах фонемы s в тех позициях, где в иранском
она перешла в h. В общем числе арийских заимствований в финно-
угорских языках немало слов с таким s. Не менее существенно и то,
что этот признак не только является одним из основных фонетических
различий между индоарийскими и иранскими языками, но и, в отли¬
чие от ряда других, четко отражается в иноязычных передачах, в том
числе финно-угорских. Правда, по этому критерию общеарийский
отличим лишь от иранского, а не от индоарийского (сохранявшего то
же s).
Впрочем, некоторые финно-угорские данные, возможно, все же по¬
зволяют выделять заимствования из протоиндоарийского и по фоне¬
тическим признакам. Так, слово «мост» (арийское *saitu-, инд. setu-,
др.-иран. haitu-) было заимствовано (мордовское эрзя sed* и др.) в
форме с s- и, как можно предполагать, уже со стянувшимся дифтон¬
гом, что в индоарийском произошло еще до эпохи Ригведы, тогда как,
скажем, в древнеперсидском, вопреки распространенному мнению,
монофтонгизации дифтонгов не происходило по крайней мере до
конца VI — первой половины V в. до н.э. (см. об этом подробно:
РИИП, с. 77—84). Пермское (удмуртское и коми) *med «плата» имеет
*d, указывающее скорее на индийское dh (др.-инд. midha- «добыча»,
«вознаграждение» и пр.), чем на арийское *idh или иранское id/zd (ав.
mizda- «плата», «вознаграждение» — ср. однокоренное русское
«мзда») в источнике заимствования. Но такие факты пока остаются
все же изолированными или не вполне определенными, в том числе
по характеру отражения в финно-угорских заимствованиях соответст¬
вующих фонем или их сочетаний. Другим основанием для выделения
протоиндоарийских заимствований считают наличие финно-угорских
слов (или также значений некоторых слов), прототипы которых засви¬
детельствованы именно в индийском, но не в иранском. Правда, в
подобных случаях для каждого отдельного слова (или значения) труд¬
но безоговорочно утверждать, что оно никогда не существовало в
иранском или в его диалектах. Но так как, во-первых, набирается уже
немалая группа таких финно-угорских слов, а во-вторых, об отсутст¬
вии их прототипов в общеиранском теперь судят с учетом материалов
самых различных иранских языков, данный критерий приобретает
некоторое значение и позволяет предполагать, что такие слова или их
часть происходят не из иранского и заимствованы у протонндоариев
после распада арийского единства или ранее от части арийских пле¬
мен в общеиндоиранский период. Кроме того, иногда полагают (ср.:
Барроу, 1976, с. 28, 29 сл.), что может быть выделена группа слов,
заимствованных из финно-угорских языков в арийские, где они пред¬
ставлены именно в индоарийском или разделяются им с иранским;
70
они тогда тоже могут указывать на контакты протоиндоариев с финно-
уграми или на соседство арийских и финно-угорских племен в обще¬
индоиранскую эпоху.
Но особого внимания заслуживают более определенные примеры,
обычно рассматриваемые как заимствования из общеарийского в
финно-угорском, прежде всего слова с s, которому в иранском соот¬
ветствует h. Как уже говорилось, некоторые из таких слов могли бы
происходить и из протоиндоарийского. Но для нас в данном случае
важно главным образом уяснить, не могут ли они все же являться
заимствованиями из иранского (как это, в частности, полагают
Т.В.Гамкрелидзе и Вяч.Вс.Иванов).
Иногда высказывалось мнение о возможности существования в
раннее время после распада арийского единства иранских диалектов,
сохранявших древнее *s, еще не перешедшее в *h. Аргументировалось
это мнение произвольной трактовкой единичных данных, связывае¬
мых с межъязыковыми контактами в Передней Азии и иноязычными
передачами, но легко истолковываемых иным образом или вообще не
имеющих отношения к иранским языкам; прежде всего это, однако,
попытки некоторых исследователей считать иранцами переднеазиат¬
ских ариев II тыс. до н.э., язык которых сохранял это древнее *s. Но
кроме фонетических и иные, в том числе историко-культурные дан¬
ные об этих ариях (например, о составе их пантеона и пр.) противоре¬
чат «иранской» атрибуции (не считают переднеазиатских ариев иран¬
цами также Вяч.Вс.Иванов и Т.В.Гамкрелидзе). В исследованиях же
по индоиранским языкам и их исторической фонетике переход *s в *h
рассматривается как один из важнейших отличительных признаков
иранских диалектов.
Для определения среди финно-угорских заимствований из индо¬
иранских языков неиранских элементов привлекаются, как говорилось,
и другие критерии. Вообще исследование связей арийских и финно-
угорских языков насчитывает уже ряд десятилетий и включает многие
работы и об отдельных словах, и по проблеме в целом специалистов
как по финно-угорским языкам (Б.Мункачи, Г.Якобсон, Й.Тойвонен,
А.Йоки и др.), так и по индоевропейским и арийским; в эпоху этих
контактов обычно включают и общеарийский период, как полагают и
специалисты по индоиранским языкам, их сравнительной грамматике
и фонетике (Т.Барроу, Р.Гаушильд, В.И.Абаев и др.).
Т.В.Гамкрелидзе и В.В.Иванов выдвигают иной тезис. По их мне¬
нию (19846, с. 921), соответствующие финно-угорские слова «следует
толковать именно как раннеиранские, а не арийские и тем более древ¬
неиндийские заимствования». Следует заметить, что последнее поло¬
жение (подразумевающее, что помимо «раннеиранских» существова¬
ли еще предшествовавшие «древнейшие иранские заимствования в
71
финно-угорских языках», там же, с. 929) практически несовместимо с
реально-историческим выводом Т.В.Гамкрелидзе и В.В.Иванова о
том, что иранцы уже в очень раннее время жили как на Иранском на¬
горье с примыкающими районами, так и на границах с финно-
угорским миром, и также неизбежно ведет к заключению, что предки
всех иранцев жили некогда в северной степной зоне, недалеко от
финно-угров (ср. об этом также ниже). Но нельзя согласиться и с бо¬
лее общим положением названных авторов о том, что в финно-
угорских языках нет арийских заимствований более ранних, чем соб¬
ственно иранские. В связи со значением этой проблемы остановимся
несколько подробнее на аргументации Т.В.Гамкрелидзе и В.В.Ивано¬
ва по данному вопросу.
Первоначально он был затронут в одной из их статей в «Вестнике
древней истории» (1981, № 2, с. 22—23). Упомянутые заимствованные
слова в финно-угорском неизменно называются там «раннеирански¬
ми»; многократно повторяется, что «эти финно-угорские слова следу¬
ет толковать именно как раннеиранские, а не арийские или... древне¬
индийские», что их анализ указывает на черты, «характерные именно
для раннеиранского диалекта...», на «отсутствие... общеиндоиранской
лексики или... древнеиндийской», что считавшаяся таковой лексика
«оказывается собственно раннеиранским лексическим пластом», что
«весь комплекс лексических заимствований не оставляет сомнений в
принадлежности... к раннеиранскому пласту...». Конкретно при этом
приводятся лишь некоторые, представляющие преимущественно
культурную лексику слова, в том числе с *s, которое в соответствую¬
щих позициях должно было в иранском перейти в *h (слова «сестра»,
«тысяча», «семь» и др., ср. о них ниже). Почему такие слова можно
относить к иранскому, не объясняется, точнее, о проблеме перехода *s
в *h при этом вообще не упомянуто. Более того, чуть выше в той же
статье по иному поводу сказано (Гамкрелидзе, Иванов, 1981, с. 20,
примеч. 50), что сохранение сибилянта s является показателем раннего
общеиндоиранского или индоарийского характера соответствующих
слов (ср. также ниже).
Лишь в одном случае в этой статье приведена документация к от¬
стаиваемым положениям по рассматриваемому вопросу. К фразе:
«Фонетический анализ этих финно-угорских форм позволяет связать
их с языковыми особенностями, характерными именно для раннего
иранского диалекта непосредственно после выделения его из арий¬
ской диалектной общности» (Гамкрелидзе, Иванов, 1981, с. 22) дана
сноска (там же, примеч. 60): «A.J.Joki, ..., 1973, стр. 151». Ноу А.Йоки
тут нет «анализа... этих форм» с доказательством их иранизма; ука¬
занная страница относится к историографической части его книги, к
разделу с изложением взглядов Г.Якобсона; на этой странице гово¬
72
рится о двух финно-угорских словах, в том числе *vos(a) «покупать»,
которое Якобсон выводил из праиранского, постулируя для него и *s и
*0, что также противоречит индоиранским данным и общепринятому
теперь мнению (индоевропейское *о уже в арийском перешло в *а).
Иоки не принимает этих положений и отводит довод об особой связи
слова с иранским, в том числе на основе еще не известных Якобсону
хеттских данных. Так что и для этой страницы следует скорее гово¬
рить об опровержении мнения об иранизме таких слов. Далее же в
своей книге А.Иоки возводит финно-угорское *vos(a) к раннеарий¬
скому *vas-, т.е. считает это слово и его *s отнюдь не иранским, а
именно индоиранским!
Впрочем, и Г.Якобсон в книге «Арии и угрофинны» писал, что свя¬
зи между ними продолжались «бесконечно долгий период времени, от
праарийского (vom Urarischen) вплоть до исторических периодов»
(Jacobsohn, 1922, с. 171, ср. также: с. 182 сл. и др.). В последнем свод¬
ном фундаментальном труде на эту тему — в книге А.Йоки (1973) в
конкретных словарных статьях с соответствующим обоснованием
указывается на раннее, с праарийской эпохи, заимствование ряда слов.
То, что этот труд подтверждает указанное мнение о контактах индо-
иранцев и финно-угров с протоарийского времени, специально под¬
черкивал В.И.Абаев (1977; 1981).
Следует также отметить, что все названные авторы пишут о кон¬
тактах индоиранских и финно-угорских племен на протяжении раз¬
личных периодов вплоть до исторических эпох, или до скифского и
аланского времени. Это важно подчеркнуть в связи с тем, что наличие
бесспорно поздних, аланских или сармато-аланских, заимствований в
финно-угорских языках ни в коей мере не противоречит данным о
более ранних заимствованиях из иранского, а те, в свою очередь, во¬
все не исключают языковых влияний арийской эпохи. Поэтому вполне
оправданное определение Т.В.Гамкрелидзе и Вяч.Вс.Ивановым части
заимствований в финно-угорские языки как раннеиранских отнюдь* не
заставляет распространять такую характеристику на «весь комплекс»
ранних лексических заимствований в финно-угорские языки из арий¬
ских.
В вышедшем в 1984 г. двухтомнике Т.В.Гамкрелидзе и Вяч.Вс.Ива-
нова уделено значительное внимание заимствованиям в финно-
угорские языки из арийских и специально рассматриваются многие из
таких слов (19846, с. 921—931). Соответствующий раздел содержит
ценные материалы и соображения, дающие основание для дальней¬
шей разработки проблемы арийских заимствований в финно-угорских
языках. Однако в целом он, по нашему мнению, ни в коей мере не
достигает основной поставленной цели: доказать, что в финно-угор¬
ских языках нет заимствований из общеарийского (а также протоин¬
73
доарийского). Группа отмечаемых в этом списке (а также ряд не уч¬
тенных в нем, ср., в частности, ниже) слов вполне может быть опреде¬
лена как вклад из индоиранского. А это, в свою очередь, позволяет
отнести сюда и по крайней мере часть таких слов, которые по форме
могут быть признаны как иранскими, так и арийскими, — во всяком
случае по той же логике, по которой Т.В.Гамкрелидзе и Вяч.Вс.Ива-
нов включают такие слова в число заимствований из иранского.
Говоря о заимствовании в финно-угорские языки слова для «100»,
авторы считают, что оно воспринято из иранского. Отмечая, что по¬
стулируемая якобы «раннеиранская» праформа совпадает с древнеин¬
дийской, они не видят оснований в данном «изолированном» случае
считать древнеиндийскую форму источником для финно-угорской.
Однако этот случай вовсе не является единичным и по материалам
самих Т.В.Гамкрелидзе и Вяч.Вс.Иванова. Так, аналогичное явление
наблюдается со словом *suka/suka «ость», «щетина» и пр. (ср. ниже об
отражении начального согласного); для слова *tama «трава», «осока»,
«сено» сами авторы замечают, что предполагаемая иранская праформа
совпадает с древнеиндийской; для *aiva «только» и пр. необходимые
параллели дает и иранский и индийский, т.е. источником заимствова¬
ния вполне может быть общеарийская форма, и т.д. (ср.: Гамкрелидзе,
Иванов, 19846, с. 922, 926, 927 и др.).
И в иных случаях критерии, по которым те или иные слова отно¬
сятся к иранским, а не к индийским, представляются произвольными
или во всяком случае бездоказательными. Сюда можно отнести и
переход в заимствованных словах *аг в *ог как предполагаемый пока¬
затель заимствования из иранского, что отмечается для финно-
угорских слов *ога «шип», «острие», «шило» и т.п., *orja из агуа
«apnfi»,*por$as/parsas «свинья» (там же, с. 921, 923, 924, 925—926 и
примеч. 1). Нет никаких надежных оснований полагать, что эти заим¬
ствования идут из раннеиранского, тем более что в ряде других заим¬
ствований, в том числе определенно более поздних иранских, *аг от¬
ражено именно как *аг. Характерно также, что нам известны ранние
факты восприятия древнеиранского *аг в иноязычных передачах, ак¬
кадских и урартских для западноиранского с IX в. до н.э., в греческих
с VII—VI вв. до н.э., причем не только для западноиранского, но и,
что особенно важно в данном случае, североиранского, скифского.
*Аг при этом всегда отражается как аг, в том числе в анлауте и именно
в слове агуа-, а также в группе pars- (ср. название западноиранской
области Парсуа, Парсамаш и пр. с IX в., скифо-сарматское имя Пар-
спанакос и пр.). Можно еще заметить, что праобраз для слова *ога в
арийских языках известен лишь по древнеинд. ага «шило» (в иранских
же языках не засвидетельствован), а финно-угорское название свиньи
восстанавливается с окончанием *-as, что может отражать общеарий¬
74
ское (или индоарийское) окончание именительного падежа (в ранне*
иранском было бы *-ah, с последующей утратой *h), почему это слово
и рассматривалось как заимствованное в финно-угорские языки из
индоиранского.
Так же обстоит дело с финно-угор. *martas «мертвый» и т.п.
(финское marras, основа marta-, эстонское mardus и т.д.). Гамкрелидзе
и Иванов (19846, с. 925) рассматривают лишь основу, считая, что сло¬
во заимствовано из иранского *mfta- (с г слоговым), так как *аг отра¬
жалось в виде *ог (ср. выше). Но основа *mfta- «мертвый», «труп»
и пр. характерна и для индоарийского и в такой же мере могла быть
праформой для финно-угорского слова, так что выведение данного
слова из иранского остается по меньшей мере произвольным (более
того, если, как это в ряде случаев делают Т.В.Гамкрелидзе и
Вяч.Вс.Иванов, обратиться к поздним иранским данным, то некото¬
рые факты указывают, что как раз здесь, после губного, j могло отра¬
жаться как ur, or). Если же учесть также окончание *-as, ясно, что сло¬
во заимствовано в очень раннее время, очевидно, из индоиранского
(или протоиндоарийского).
Для уже упоминавшихся слов «100» и «ость» авторы предполага¬
ют, что они заимствованы из форм с начальным s-: sata и suka. Финно-
угорские факты едва ли дают основание для бесспорного определения
характера начального согласного. Но если им действительно был s, то
слова скорее следует признать заимствованными из индоиранского
или протоиндоарийского, а не из иранского. Индоарийская праформа,
как известно, *Sata-, а общеиранская — *sata- (ср. перечисление иран¬
ских форм, например, у Абаева, 1979, с. 53; Bailey, 1979, с. 418); «юго-
западное» персидское Э (в 8ata-) либо независимо восходит к индоев¬
ропейскому палатальному к', либо (что, впрочем, маловероятно) во¬
обще является поздним, уже в Западном Иране, развитием из s (по
И.Гершевичу и О.Семереньи, ср. ниже).
Не совсем ясным остается и характер начальной морфемы арий¬
ского слова «1000», легшего в основу названия того же числа в финно-
угорских языках (коми и удмуртское surs/surs, манси sotor), восстанав¬
ливаемого как *sarsa/*£asra/*sasra. Обычно его считают заимствован¬
ным из арийской формы, которой соответствует др.-инд. sahasra. Но
по Гамкрелидзе и Иванову (19846, с. 921—922), оно воспринято из
раннеиранского: общеиран. *d2asra- (заметим, что и в этом случае
«иранской» признается форма с *s, перешедшим затем в *h) >*zahra-,
ср. согд. z’r, афган, zar, арм. hazar, хотано-сакск. ysara-, авест.
hazarjram, пехлев. и новоперс. hazar, с метатезой h—z; при этом в от¬
личие от иранской формы др.-инд. sahasram «тысяча» рассматривается
как характеризующаяся «дополнительным sa-, которого нет в финно-
угорском». Здесь, во-первых, вызывает возражения анализ самих
75
арийских форм. Иранский материал (ср. еще парф. hazar, осет. aerzae
и др.) значительно богаче приведенных выше фактов (ср., например:
Абаев, 1958, с. 186—187; Bailey, 1979, с. 349—350). Имеющиеся дан¬
ные (ср., напр., авест. hazagra-, hazahra-), в частности, определенно
указывают на существование раннеиранского *hazahra (где начальное
ha- вовсе не является результатом метатезы h—z), свидетельствуя тем
самым, что индийское sahasra со своим sa-, безусловно, не стояло изо¬
лированно в лексике арийских племен. И инд. *sa- и иран. *ha- имеют
здесь единое происхождение, восходя к индоевр. *stp- «один» (Bailey,
1979, с. 350). Арийское слово означало, таким образом, «одну тыся¬
чу», а соответствие реконструируемому индоевропейскому *ghes-lo
«1000» было известно предкам и иранцев, и индоариев. Упомянутые
восточноиранские формы (хотанская, согдийская, афганская) могли,
как обычно считают, возникнуть в результате утраты начального ha-.
В противном случае, как и в некоторых других языковых явлениях,
они сохраняют вышедший из употребления в других арийских языках
архаизм. О том, что форма без sa-<*sip существовала в раннеарийскую
эпоху или с периода греко-арийской близости свидетельствует также
восходящее к *gheslo- греческое хе^101 и пр. «тысяча». Таким
образом, финно-угорская форма может быть объяснена двояким
образом: она восходит либо к арийскому *sa(d)2(h)asra, либо к
*(d)2(h)asra— также архаичной арийской форме, причем тоже имею¬
щей *s (в иранском перешедшее бы в *h, которое позже могло быть
утрачено).
Наконец, в ряде случаев Т.В.Гамкрелидзе и Вяч.Вс.Иванов отно¬
сят к раннеиранским реконструируемые формы с *s, которое в иран¬
ском должно было перейти в *h, обычно считающиеся заимствова¬
ниями из индоиранского (или протоиндоарийского). Так, уже упоми¬
навшееся слово «мост» (морд, эрзя *sed* и пр.) сравнивается с др.-инд.
setu- «плотина», «мост» и т.п. (при соответствующем др.-иран. haitu,
представленном в авестийском и отраженном в ряде других иранских
языков), однако объявляется (Гамкрелидзе, Иванов, 19846, с. 927)
раннеиранским заимствованием с преобразованием дифтонга ai>e. Но
стяжение дифтонгов в тех иранских языках, в которых оно происхо¬
дило, началось, как уже отмечалось, лишь около середины I тыс. до
н.э. Судя по передаче скифских имен в греческих источниках, в севе¬
роиранском скифском дифтонги еще не стянулись в VI—III вв. до н.э.
(ср. имена ETiapyctTieiSriq, *Apiarcei9r|<;, lavxacpapvriq и др., "A^eivoq
для AxSaina в названии Черного моря и т.д.); между тем наличие в
финно-угорской форме *s, еще не перешедшего в *h, указывает во
всяком случае на очень раннюю эпоху. Зато в индоарийском стяжение
дифтонгов осуществилось еще до времени Ригведы, т.е. не позже чем
во второй половине II тыс. до н.э., на тысячу (если не более) лет рань¬
76
ше, чем оно началось в иранском. Впрочем, по нашему мнению, и
упомянутое s- является достаточным указанием на то, что слово не
могло быть заимствовано из иранского.
То же относится к волжско-финскому названию «сестры» (млад¬
шей, двоюродной, племянницы и пр.), восстанавливаемому как *sasar.
Слово считается типичным примером заимствований из общеарийско¬
го, но Гамкрелидзе и Иванов (19846, с. 926) полагают, что оно
«заимствовано из раннеиранского *s°asar „сестра41 (до перехода иран.
*s-»x, *s°->x° )». Однако в иранских языках (рефлексы этого слова
представлены в их самых различных группах) засвидетельствованы
лишь формы, восходящие к *hvlhar: авест. xvarjhar, 'пехл. hvahar, хота-
но-сак. hvar- и т.д. (см.: Bailey, 1979, с. 503). Напротив, индоарийская
праформа сохраняет *s и в анлауте, и в интервокальной позиции:
*svasar, как было и в общеарийском (каковой, очевидно, и являлся
источником для рассматриваемого заимствования). Равным обраюм
обстоит дело с угорским словом для «семи», восстанавливаемым как
*sapta. Гамкрелидзе и Иванов (19846, с. 26) и эту форму считают за¬
имствованной из «раннеиранского». Между тем и в данном случае
самые различные иранские языки знают лишь формы, восходящие к
*hapta>hafta (Bailey, 1979, с. 498—499). Индоарийская же форма, как и
общеиндоиранская, — *sapta.
В финно-угорских языках имеются и другие содержащие s (перехо¬
дившее бы в иранском в h) слова, в том числе не приведенные в спи¬
ске у Т.В.Гамкрелидзе и Вяч.Вс.Иванова. Сюда относится, например,
важное «культурное» понятие — слово для обозначения пива: манс.
sor, удмуртское sur и пр. (ср., например: Абаев, 1972, с. 28; 1981, с. 85;
Барроу, 1976, с. 28 и др.). Оно, безусловно, связано с индоарийским
названием хмельного напитка: sura; его иранское соответствие: авест.
hura, пехл. hur. Можно еще заметить, что засвидетельствованные за¬
имствования из арийских языков в финно-угорских дают примеры с s
в самых различных позициях, в которых в иранском оно должно было
переходить в h: в анлауте перед гласным, в группе sv-, в интервокаль¬
ной позиции, перед г, в исходе слова (окончание -as).
Хотя из изложения рассматриваемой проблемы в книге Т.В.Гам¬
крелидзе и В.В.Иванова следует, что они допускают для случая с за¬
имствованиями в финно-угорские языки такое «иранское» состояние,
при котором еще сохранялось *s, не перешедшее в *h, ими не указы¬
вается, какие данные можно привести в пользу этой необычной кон¬
цепции, как можно согласовать ее с общепринятыми положениями
сравнительной грамматики индоиранских языков, данными о лексике
самых различных групп иранских языков и т.п. Все это остается не-
объясненным, как и в упомянутой выше статье авторов 1981 г. К тому
же, как и в этой статье, для другого случая имена с таким же s рас¬
77
сматриваются как свидетельство неиранской принадлежности. Пред¬
полагая, что арийские племена расселялись из Передней Азии, они
принимают мнение об индоиранском происхождении племени синдов
в Южном Прикубанье и формы этнонима «дасы» в Восточном При-
каспии. Положение о сохранении индоарийских или индоиранских
реликтов в Северном Причерноморье в античную эпоху является по
меньшей мере сильно преувеличенным (ср.: Грантовский, Раевский,
1984). Но если синды происходили все же от индоиранцев, гораздо
естественнее предположить, что они были остатком арийского насе¬
ления евразийских степей. Что же касается формы имени «дасы», то
вполне допустимо предположение, что оно свидетельствует о сохра¬
нении в Средней Азии в античную эпоху группы индоарийского (или
иного арийского, не иранского) населения (ср. об этом: Hauschild,
1962, с. 43—44, 48—49). О миграции из Передней Азии эти данные
также не свидетельствуют. Но в данном случае для нас важнее другое.
Оба упомянутых этнонима, синды и дасы, в случае их индоиранского
происхождения действительно содержат s, которое в иранском пере¬
шло бы в h (первому соответствовало бы иран. hindu-, второму —
иран. daha). Т.В.Гамкрелидзе и В.В.Иванов относят их к числу «слов
арийского происхождения, более архаичных, чем позднейшие иран¬
ские формы», и пишут: «Большая архаичность этих форм по сравне¬
нию с соответствующими иранскими проявляется в сохранении в
них... сибилянта S-, переходящего в иранском в h-. В этом проявляется
ранний общеиндоиранский или диалектный арийский (или во всяком
случае индо-арийский) характер этих слов» (Гамкрелидзе, Иванов,
1981, с. 20, примеч. 50; 19846, с. 916—917, примеч. 1). Итак, в этом
случае — где предполагается присутствие неиранцев — в сохранении
s «проявляется» общеиндоиранский или индоарийский характер таких
слов, но он почему-то не проявляется на границах с финно-угорским
миром (где иные арии, кроме иранцев, авторам как раз не требуются).
Таким образом, положение, по которому s, не перешедшее в опре¬
деленных позициях в h, указывает на неиранскую принадлежность
соответствующих форм, остается в силе. И в целом в работах
Т.В.Гамкрелидзе и Вяч.Вс.Иванова не содержится, по нашему мне¬
нию, убедительной аргументации против мнения о том, что в финно-
угорских языках имеются заимствования из арийских языков на уров¬
не индоиранской эпохи (или также из протоиндоарийского). Зато
обычная трактовка этой проблемы вполне правомерна как в отноше¬
нии связей финно-угорских и арийских языков, так и в части выводов,
основанных на собственно индоиранских и иранских материалах. Как
резонно отмечал В.И.Абаев, переход *s в *h является важнейшим
дифференциальным признаком иранских языков и если лишить его
этого классификационного значения, то с таким же успехом можно
78
лишить такого значения и другие отличительные признаки иранских
языков, само же понятие «иранские языки» по существу потеряет свой
смысл; нельзя говорить об иранском языке, если в нем не отражен
переход *s-»h, так же, как нельзя предположить существование в
прошлом такого копытного животного, у которого не было бы копыт
(Абаев, 1972, с. 29, 32; 1981, с. 89).
В этих замечаниях, относящихся как к языку переднеазиатских
ариев, так и к финно-угорским заимствованиям из индоиранских язы¬
ков, весьма четко и глубоко отражена сама суть проблемы. При этом
следует еще учитывать, что согласно мнениям, по которым какое-то
время могли существовать иранские языки с *s, еще не перешедшим в
h, переход этот должен был бы осуществиться позже, самостоятельно
в разных иранских языках (или их различных группах), уже не распо¬
лагавшихся рядом друг с другом в пределах общей территориально¬
географической и единой хозяйственно-культурной зоны (что неиз¬
бежно следовало бы принять и в том случае, если последовать за по¬
ложениями Т.В.Гамкрелидзе и Вяч.Вс.Иванова). Бесспорно, однако,
что переход *s->h в иранских языках был для них общим и взаимосвя¬
занным явлением, охватившим их наиболее последовательно, в одних
и тех же позициях (а также с одинаковыми исключениями). Уже по¬
этому трудно предполагать, что это фонетическое явление осуществи¬
лось после расселения с общей прародины у носителей иранских язы¬
ков и диалектов, оказавшихся на таких далеких друг от друга террито¬
риях, характеризующихся различными географическими условиями и
разделенных горами и пустынями, как Западный Иран (где к тому же
они определенно находились в окружении старого аборигенного насе¬
ления), восток Иранского плато и юг Средней Азии и северные степ¬
ные просторы Евразии до границ леса и тайги.
Далее, совершенно необоснованным было бы предположение, что
переход *s->h относится к концу той эпохи, когда происходили обще¬
иранские инновации, и что уже до этого якобы имел место более ран¬
ний период бытования уже оформившихся в качестве таковых иран¬
ских языков. Авторы, полагающие, что существовали «иранские язы¬
ки», в которых еще не был отражен указанный переход, очевидно, не
учитывают того, что имеющиеся языковые данные позволяют доста¬
точно определенно судить о месте рассматриваемого фонетического
явления среди других арийских и иранских новообразований. Оно, в
частности, следовало за разделяемым и иранскими, и индоарийскими
языками развитием *s->§ после i, u, г, к (в этом положении древнее *s
уже не перешло в h), но предшествовало образованию s, вновь воз-
никшего в некоторых позициях и из определенных звуковых групп, —
этот процесс, также произошедший в разных иранских языках, совер¬
шился тогда, когда развитие s->h было уже завершено и более не дей¬
79
ствовало, так что в тех позициях, где древнее индоевропейское s пе¬
решло в h, «новое» s сохранялось (см., например: Соколов, 1979,
с. 156, ср. там же, с. 209 сл., 257 сл. и др.; Kent, 1953, § 212 и т.д.).
Итак, переход *s->h не может считаться конечным в системе ново¬
образований, в ходе которых иранские языки сформировались как
таковые (в том числе в отличие от своих предшественников — арий¬
ских диалектов). Вместе с тем сам процесс этих новообразований
занял определенный период времени (закончившийся с последними,
охватившими разные иранские языки инновациями). Это тот же пери¬
од, когда развились культурно-исторические реалии, распространив¬
шиеся на иранскую группу в целом и являвшиеся нововведениями в
сравнении с общеарийской эпохой. Вообще иранское «единство» яв¬
ляется не только языковым, но и реальным историко-культурным по¬
нятием (как и более раннее общеарийское единство).
Из сравнительных историко-лингвистических данных следует, что
иранцы в целом обладали помимо унаследованных от арийского вре¬
мени многими общими новыми чертами в хозяйственно-бытовой,
военной, социальной, идеологической и т.п. сферах. К социально-
политической идеологии относится, например, представление о
«хварне» (или «фарне», в другой диалектной форме); понятие и тер¬
мин «хварна» возникли в иранскую эпоху; общеиранским был и миф о
хварне, небесной благодати, которая посылается как знак избрания
предназначенному на «царство» и, в частности, имеет три сущности,
или три формы, соответствующие трем основным группам общества:
военной аристократии, жречеству и общинникам (или трем «соци¬
альным функциям» Ж.Дюмезиля); свидетельства авестийской тра¬
диции, данные о древнем существовании мифа о хварне (фарне) у
ряда иранских народов (скифов, персов и др.) указывают, что этот
миф, соответствующие эпические представления и ритуалы были
хорошо известны иранским племенам еще до их расселения по об¬
ширным пространствам, которые они занимали в начале историче¬
ской эпохи.
Как распространенное бытовое, военное и социальное явление
также с общеиранской эпохи получили развитие верховая езда и всад-
ничество, в то время как индоиранцы и позже еще долго индоарии
были колесничими (а также пешими воинами), но не всадниками,
конницы же еще не существовало; эпоха широкого использования
лошади как верхового животного и распространения всадничества в
больших масштабах наступает в ряде стран с конца II — начала I тыс.
до н.э.; этому предшествовал длительный период, когда было создано
и усовершенствовано соответствующее снаряжение и были достигну¬
ты дальнейшие успехи в коневодстве, в содержании и тренинге лоша¬
дей, выведении новых пород и пр.; территории, где прежде всего по¬
80
лучили развитие и углубление эти процессы, безусловно, включали и
ранний ареал иранских племен; позже с их влиянием было связано
развитие всадничества и военного использования верхового коня в
ряде стран (вплоть до Индии и, очевидно, до Китая); в Переднюю
Азию иранские племена пришли, уже имея развитые навыки верховой
езды, и оказали влияние на развитие методов коневодства и всадниче¬
ства у народов Западного Ирана, Месопотамии и др.; в отличие от
индоиранского и индоарийского, в иранских языках существовал об¬
щий глагол в значении «ездить верхом» (*bar-) и образованные от него
слова для обозначения «всадника» (в том числе заимствованное со
временем в древнеиндийский в форме aSvavara — ср. др.-перс. asabSra)
(Mayrhofer, 1953, с. 62; Абаев, 1958, с. 232—234, 236—237).
Данные различных иранских языков позволяют также предпола¬
гать знакомство с железом еще до распада общеиранского единства
(при этом можно отметить, что, например, на юге Восточной Европы
возникновение железоделательного производства относится ко време¬
ни не позже последних веков II тыс. до н.э.). В индоиранской и индо¬
арийской традиции особое значение придавалось крупному рогатому
скоту, выступавшему в качестве основного мерила богатства, а также
главной причиной распрей и военных столкновений; некоторые ис¬
следователи даже называют ариев «коровьими пастухами»; в мифо¬
творчестве Авесты значительное место еще занимает бык или «душа
быка» (или «душа коровы», как предпочитают трактовать авторы по¬
следних полных переводов Гат С.Инслер [1975] и Г.Гумбах [1991]),
gsuS urvan; но иные авестийские свидетельства в сравнении с другими
иранскими данными (например, независимыми от авестийских курд¬
скими) указывают на дальнейшее развитие в общеиранский период
отгонного скотоводства с особой ролью мелкого рогатого скота и
отражение соответствующих обычаев в календарных и общенародных
праздниках.
Эти и многие другие религиозно-идеологические, социальные, во¬
енные и экономические нововведения общеиранской эпохи, синхрон¬
ные ее языковым инновациям, были результатом общих связей в
течение определенного периода и на определенной территории с об¬
щими географическими, хозяйственными, бытовыми и социальными
условиями (при обычной локализации в степях эта территория могла
быть достаточно обширной). Расселение иранских племен по огром¬
ным пространствам от Северного Причерноморья и степей Юго-
Западной Сибири до Западного и Южного Ирана и границ Индии —
явление много более позднего времени. В эпоху общеиранского един¬
ства, когда формировались особенности иранских языков в целом и
общие черты культурно-исторического наследия иранцев, последние,
безусловно, не могли обитать одновременно и в пределах древнего
6 Зак. 104
81
земледельческого ареала Иранского плато с примыкающими района¬
ми, и на просторах северной степной зоны.
Прародиной арийских племен следует признать северные евразий¬
ские степи. Для индоиранцев — предков ариев Индии и племен иран¬
ской группы — характерны единообразие и глубокое до многих дета¬
лей сходство в хозяйстве, быте, обычаях, социальном строе, культуре,
религии и т.п. Бесспорным представляется поэтому существование
индоиранского единства как реального исторического комплекса,
возникшего на основе интенсивных связей и общего развития на оп¬
ределенной и сравнительно ограниченной территории (о языковом и
историко-культурном арийском единстве ср., например: РИИП, с. 345,
346; Елизаренкова, 1972, с. 15—19; Барроу, 1976, с. 9 сл., и др.). Един¬
ство культуры ариев по всем ее показателям ясно свидетельствует, что
из двух синхронных и принципиально разнородных по общему куль¬
турному и социально-экономическому облику типов, которые пред¬
ставляют древние земледельческие цивилизации юга Средней Азии и
Иранского плато, с одной стороны, и северные степные культуры — с
другой, арии могли быть связаны лишь .с одним. На то, что они были
носителями культуры второго типа и обитали в степной зоне, указы¬
вают данные об их хозяйстве и быте и ареальные связи арийских язы¬
ков в целом с рядом индоевропейских и неиндоевропейских языков, о
чем подробно говорилось выше.
Итак, по различным основаниям не представляется возможным со¬
гласиться с положениями Т.В.Гамкрелидзе и Вяч.Вс.Иванова о проис¬
хождении индоиранцев, протоиндоариев (и те и другие, по их мне¬
нию, вообще никогда не находились в степной зоне) и иранцев, из
которых якобы лишь часть попала в северные степи, расселяясь с юга
Средней Азии и соседних областей Иранского плато. К этим выводам,
как уже говорилось, в археологической литературе наиболее близко
мнение И.Н.Хлопина об иранизации северных степей с юга Средней
Азии в конце III — первых веках II тыс. до н.э. По И.Н.Хлопину, од¬
нако, этот процесс сопровождался переходом на указанных степных
территориях к производящему хозяйству, первым распространением
там навыков скотоводства, земледелия, металлургии и т.п., ибо ранее
на тех же территориях обитали лишь носители неолитических культур
с присваивающим типом хозяйства. Согласно же Т.В.Гамкрелидзе и
В.В.Иванову, еще до иранцев путь на север от окраин Иранского на¬
горья в Центральную и Среднюю Азию проделали хорошо знакомые с
земледелием и скотоводством тохары и носители будущих «древне¬
европейских» диалектов (кельто-италийских, иллирийских, герман¬
ских, балто-славянских), причем последние, расселяясь по Средней
Азии на территориях к востоку от Каспийского моря (и войдя также в
контакты с предками сибирских народов), затем повернули на запад и
82
к III тыс. до н.э. заняли области от приволжских степей до Северного
Причерноморья; позже, уже с середины III тыс. до н.э. началось их
продвижение далее на запад, северо- и юго-запад (Гамкрелидзе, Ива¬
нов, 1981, с. 23—26 — о тохарах, с. 25—33 — о «древнеевропейцах»;
возражения против по сути той же точки зрения, выведенной как не¬
избежное следствие положений И.Н.Хлопина, ср.: Грантовский, 1981,
с. 253 сл.).
Эти взгляды решительно противоречат независимым данным о ме¬
стоположении тех или иных индоевропейских групп в последующие
эпохи. Так, предки народов, включаемых в число «древнеевропей-
цев», долго сохраняли тесные взаимосвязи, а их диалекты незначи¬
тельно отличались друг от друга; по различным основаниям, в том
числе материалам европейской гидронимии, эту общность обычно
располагают в Центральной Европе или также в примыкающих лес¬
ных и • лесостепных районах. Время бытования этой общности
(называемой также «среднеевропейской» и т.п.) никак не позволяет
провести ее в предшествующие периоды, тем более еще до III тыс.
до н.э., через степи из Средней Азии в Поволжье и Северное Причер¬
номорье. Т.В.Гамкрелидзе и В.В.Иванов (1981, с. 30, примеч. 86,
19846, с. 9.49, примеч. 1) пишут, что для определения точных путей
миграции предков «древнеевропейцев» через Среднюю Азию пред¬
ставило бы интерес палеогеологическое исследование размеров без¬
водной пустыни вокруг Аральского моря, имевшего в прошлом мень¬
шие размеры, и периодов увеличения степени аридности центрально-
азиатских пустынь. Но независимо от результатов подобных изысканий
важнее учесть то, что уже открыто: неолитические культуры с при¬
сваивающим хозяйством (или к концу III тыс. до н.э. с начатками ско¬
товодства) на всей территории от восточных берегов Каспийского
моря до Аральского моря и далее к востоку; причем для этих культур
отмечаются связи с однотипными по хозяйству культурами далее к
северу до лесных районов Урала и Зауралья. Таким образом, и по этой
причине ни арии, ни предки «древнеевропейцев» с их достаточно
развитым земледельческо-скотоводческим хозяйством ранее III тыс.
до н.э. или даже его середины не могли бы расселяться в указанном
ареале.
С другой стороны, арии, в отличие от «древнеевропейцев», могли
выработать свойственный им хозяйственно-культурный тип только в
результате достаточно долгого обитания в степной зоне.
Определив, что должна была представлять собой материальная
культура древних ариев, вернемся к теории, связывающей миграции
различных индоиранских племен с распространением «серой керами¬
ки». Согласно выводам сторонников данной гипотезы, центром рассе¬
ления этих племен был ареал горганской культуры с последних веков
6*
83
IV до начала II тыс. до н.э. (когда, как полагают, началось их продви¬
жение оттуда в разных направлениях). Но в это время Г иссар и Г орган
с его развитой оседло-земледельческой культурой и большим числом
поселений той эпохи, причем и с «протогородскими» чертами, по ука¬
занным культурно-экономическим причинам явно не могли претендо¬
вать на какое-то отношение к «индоевропейцам» или ариям. Это, в
сущности, подтверждается и новыми данными, полученными Ж.Деэ
на Туренг-тепе, где ко второй половине и к концу указанной эпохи
относятся материалы, свидетельствующие о развитии дальних торго¬
вых связей, остатки зданий дворцового типа и монументальной терра¬
сы с уступами, имевшей, очевидно, религиозные функции; это строе¬
ние напоминает месопотамские зиккураты и террасы со ступенями в
Южной Туркмении (Алтын-депе) и Афганистане (Мундигак) пример¬
но того же времени (ср.: Deshayes, 1969, с. 14 сл.; 1972, с. 178 сл.;
1976, с. 169 и др.). Мы уже отмечали, что население Южной Туркме¬
нии той эпохи и Алтын-депе (где также предполагается существова¬
ние «культового центра с монументальным зиккуратом») теперь пред¬
лагается считать протодравидским (Массон, 1977). Родственными ему
или эламитам могли бы быть и носители горганской культуры, зани¬
мавшей область между южнотуркменскими поселениями и Сиалком
(о критериях, по которым памятники указанной зоны не могли при¬
надлежать арийским племенам, см. также: Бонгард-Левин, Грантов-
ский, 1983, с. 174 сл.).
Уже первым сторонникам мнения об «индоевропейской» принад¬
лежности серой керамики было ясно, что она не могла быть принесена
с территории самого Ирана в районы Гиссара и Горгана, поэтому ей
нередко приписывали среднеазиатское происхождение.
Но на земледельческом юге Средней Азии серая керамика появи¬
лась гораздо позже, проникнув как раз из Ирана (ср. выше). Ариев,
индоариев, иранцев нередко связывают со среднеазиатским ареалом и
независимо от серой керамики. Однако, если не считать земледельче¬
ской окраины этого региона, на остальной его территории тогда быто¬
вали лишь культуры охотников, рыболовов и собирателей, прости¬
равшиеся в IV и большей части III тыс. до н.э. до лесных районов
Урала и Зауралья. Вообще между зонами «производящего» хозяйства
в Европе и на юге Средней Азии долго существовала обширная, по¬
степенно сокращавшаяся территория «присваивающего» хозяйства
(эпоху которого предки индоевропейцев уже давно миновали). Неза¬
висимо от абсолютной датировки устанавливается синхронность
этих культур, в том числе именно по керамическому материалу юж¬
ного происхождения или отражающему его влияние, с комплексами
серой керамики Горгана: Шах-тепе и пр. (ср., например: Массон,
19646, с. 170 и др.). Так что еще долго после появления серой кера¬
84
мики на поселениях Горгана последние были отделены обширными
пространствами от районов возможного распространения ариев, —
во всяком случае, если следовать обычному мнению о продвижении
арийских племен в Среднюю Азию и азиатские степи из европей¬
ских степей.
Нередко, правда, полагают, что арийскими были и племена север¬
ной степной зоны и земледельческого юга; при этом северные степ¬
ные и южные земледельческие группы определялись, например, как
«этнически одинаковые племена с различным способом хозяйства»
(ср.: Массон, 1959, с. 117—121; эти выводы во многом восходят к
старому мнению С.П.Толстова: 1948а, с. 68; 19486, с. 86 сл.). Такие
гипотезы предполагают, что в III и первой половине II тыс. до н.э.
различные арийские группы жили в совершенно разных хозяйствен¬
ных и культурных условиях (как это было позже). Но для указанного
времени, соответствующего периодам сложения арийской общности и
раннего расселения арийских племен, это не представляется возмож¬
ным (см.: РИИП, с. 48, 53, 367 и др.; ср. также выше).
Наконец, некоторые авторы придерживаются мнения о том, что
арийским сначала было именно или только южное земледельческое
население, а иранизация степного — результат более поздних влияний
и переселений с юга. В различных вариантах такие мнения высказы¬
вались К.Йеттмаром (Jettmar, 1956, с. 330—342; 1972), И.Н.Хлопиным
(1970а; 19706), В.И.Сарианиди (1975а); сходные положения отстаи¬
вают Т.В.Гамкрелидзе и Вяч.Вс.Иванов.
Обоснованием для указанного мнения служат археологические
данные о влияниях, шедших на север из тех же областей на северо-
востоке Ирана и юге Туркмении. Так, указывают на воздействия в
области металлургии и диффузию типов металлических изделий
(часто также с особой ролью предполагаемых гиссарских традиций)
в северных областях Средней Азии и далее в азиатских степях вос¬
точнее Волги и до Южной Сибири; отмечают также распространение
керамики и традиций ее производства из тех же южных областей с
Ш/Н до первой половины I тыс. до н.э. в разных районах от Средне¬
азиатского междуречья до туркменского Прикаспия.
Независимо от конкретных определений этноязыковой принад¬
лежности доисторического населения Средней Азии ряд ученых по
археологическим и антропологическим данным предполагает значи¬
тельную роль переселенцев с юга и их культурных традиций в форми¬
ровании населения и культуры ряда областей Средней Азии, в том
числе междуречья и Южного Приаралья, в конце III — первых веках
1тыс. до н.э.; причем для ранних этапов данной эпохи речь идет о
первых культурах с земледельческо-скотоводческим хозяйством в
районах, где ранее преобладало «присваивающее» хозяйство.
85
Эти влияния служат основанием для мнения об иранизации степи с
земледельческого юга Средней Азии. Но такие явления, как и экспорт
из районов старых земледельческих цивилизаций, были постоянными
явлениями в истории (а если им и сопутствовала миграция, то обычно
в обратном направлении). На передвижение населения из Средней
Азии к северу эти факты не указывают. И напротив, памятники степ¬
ного типа, обнаруженные на границах земледельческого ареала и в его
пределах рядом с поселениями старого местного земледельческого
населения, свидетельствуют о миграционных движениях с севера на
юг (Мандельштам, 1966; 1967; Сарианиди, 1975а; Литвинский, Со¬
ловьев, 1972 и др. — ср.: Литвинский, 1981, с. 155, с литературой;
1967; Мандельштам, 1968; из более ранних работ см.: Латынин, 1958;
Кузьмина, 1964).
Таким образом, следы проникновения степного населения открыты
по всему югу Средней Азии. Относятся они в основном к концу II тыс.
или, шире, к последним векам II — началу I тыс. до н.э. Сделанная
вручную посуда, как встречающаяся на поселениях земледельцев со
свойственной им гончарной керамикой, так и составляющая основные
находки на развеянных стоянках степняков, по способу изготовления
соответствует обычной для индоиранцев и еще изготовлявшейся ин-
доариями при их продвижении в Индию. И ведийские тексты, и дан¬
ные археологии о культуре индоариев того времени одинаково свиде¬
тельствуют о той линии хозяйственного и социального развития с
индоиранского периода, которой не соответствует тип земледельче¬
ских культур юга Средней Азии и соседних областей Иранского наго¬
рья до конца II тыс. до н.э.
Нельзя согласиться и с положениями Т.В.Гамкрелидзе и Вяч.Вс.Ива-
нова, помещающих именно в пределы древнего земледельческого
ареала на севере Иранского плато с прилегающими районами индо¬
иранцев (еще в общеарийский период), предков индоариев (до их про¬
движения в Северо-Западную Индию) и родину всех иранцев. Выде¬
ление иранских племен из арийской общности первоначально относи¬
лось названными авторами ко времени не позже конца III тыс. до н.э.
(Гамкрелидзе, Иванов, 1981, с. 19 и сл., 22 и сл., что ближе всего к
положениям И.Н.Хлопина, по которому иранизация северных степей,
шедшая с юга из Средней Азии, осуществлялась в конце III — первых
веках II тыс. до н.э.), а затем — «к периоду не позднее конца
IV тысячелетия до н.э.», ибо, как они полагают, «можно установить,
что индо-арийцы, начиная примерно с рубежа IV и III тысячелетий до
начала I тысячелетия до н.э., не имели контактов с восточноирански¬
ми племенами», в обоснование чего приводится ссылка на сделанные
по археологическим данным выводы Р.Гиршмана: Ghirshman, 1977,
с. 45, 70, 73 (Гамкрелидзе, Иванов, 19846, т. II, с. 917).
86
С сожалением приходится констатировать, что ни в предшествую¬
щих статьях по индоевропейской проблеме, ни в фундаментальном
двухтомнике Гамкрелидзе и Иванов не дают аргументации положения
о времени распада арийского единства, основанной на историко¬
лингвистических данных (которые в этом отношении достаточно ин¬
формативны, ср., в частности, выше). Вместо этого они предпочитают
сослаться на одно из мнений, высказанных в связи с археологически¬
ми материалами. Этот случай (как и ряд других отсылок Гамкрелидзе
и Иванова к археологическим данным) принадлежит к типичным
примерам той весьма распространенной, но явно неприемлемой прак¬
тики сопоставления языковых и археологических данных, при кото¬
рой это сопоставление сводится к ссылкам на выводы представителей
смежных дисциплин, представляющиеся подходящими к собственным
взглядам, без обращения к тому, что лежит в основе таких выводов.
При этом нередко случается так, что археолог опирается на какую-
либо из существующих лингвистических гипотез, внешне (например,
по локализации прародины или путях миграции тех или иных этно¬
языковых групп) как бы совпадающую с его мнениями, но по сути ле¬
жащих в ее основе положений несовместимую с выводами и аргумен¬
тами данного ученого. И напротив, лингвист в поддержку своих
взглядов порой ссылается на отождествление отдельных этнических
групп с археологическими культурами, которые по самим археологи¬
ческим данным имеют иное происхождение, не сочетающееся с его
собственными лингвистическими выводами, или на постулируемые по
археологическим материалам миграции, которые предполагаются по
основаниям, несовместимым с мнениями того же исследователя либо
с существующими историко-лингвистическими данными вообще.
Подобным образом обстоит дело и в рассматриваемом случае. Как
уже говорилось, теория о расселении племен «серой керамики» по
северу Ирана предполагает их продвижение с востока со стороны
Средней Азии и Юго-Восточного Прикаспия на запад до севера Пе¬
редней Азии, а Т.В.Гамкрелидзе и Вяч.Вс.Иванову, в соответствии,
как они полагают, с их гипотезой об индоевропейской прародине в
пределах Восточной Анатолии, Южного Кавказа и Северной Месопо¬
тамии, необходимо обратное направление в распространении ариев —
из северных областей Передней Азии и Северо-Западного Ирана к
востоку (хотя, заметим в скобках, локализация индоевропейской пра¬
родины в Передней Азии никоим образом не исключает традицион¬
ной локализации прародины индоиранцев). Ссылки на серую керами¬
ку приводятся потому, что среди археологов есть авторы, которые
отождествляют ее носителей с «индоевропейцами» или индоиранца-
ми, а сама она датируется весьма ранним временем — III тыс. до н.э.
(а по результатам раскопок Ж.Деэ еще ранее: уже последними веками
87
IV тыс., ср. выше). Это и создает видимость опоры на археологиче¬
ские данные при аргументации положения о раннем пребывании ари-
ев на севере Передней Азии и Ирана. Здесь можно еще заметить, что
если говорить, как это делают Гамкрелидзе и Иванов (19846, с. 914), о
«первой половине III тысячелетия до н.э.» или даже о III тыс. в целом
(как и о IV тыс. до н.э., по Деэ), то тогда серая керамика не была рас¬
пространена «на севере Ирана» вообще, а лишь на крайнем северо-
востоке, в ареале «Горганской культуры», от района Дамгана далее к
северу до современных границ Туркмении к востоку от Каспия и, ви¬
димо, также восточнее на археологически не изученных территориях
Иранского Хорасана. На севере же Центрального Ирана, в районе
совр. Тегерана и др., и далее к западу в указанные периоды бытовали
иные культуры.
Далее Т.В.Гамкрелидзе и Вяч.Вс.Иванов (19846, с. 914) пишут, что
«по археологическим данным появление индо-иранских племен на
севере Ирана следует отнести к первой половине III тысячелетия
до н.э. (культура Хиссар II В)», так как тогда там появляется серая
керамика. Речь здесь идет об индоиранцах в целом. Но чуть ниже
(19846, с. 917) мы встречаемся с уже упоминавшимся выше утвержде¬
нием, что «распад индо-иранской общности на основании археологи¬
ческих данных следует отнести к периоду не позднее конца
IV тысячелетия до н.э.», так как можно установить, что индоарии
примерно с рубежа IV и III тыс. до н.э. не имели контактов с восточ¬
ными иранцами (со ссылкой на Гиршмана, ср. приведенную выше
цитату). Непосвященный читатель может подумать, что для датиров¬
ки распада индоиранской общности временем ранее последних веков
IV тыс. (если учесть современные даты для появления серой керамики
в этих районах) действительно имеются веские археологические аргу¬
менты. Но даже если уверовать в то, что серая керамика уже на ран¬
них этапах своего существования могла иметь какое-то отношение к
ариям, прийти на этой основе к выводу о времени распада индоиран¬
ской общности невозможно. Р.Гиршман в своей книге 1977 г. отожде¬
ствил именно индоариев с культурой серой керамики в Юго-
Восточном Прикаспии — от ее появления там в конце IV тыс. до па¬
дения этой культуры в первых веках II тыс. до н.э. Заметим, что
Т.В.Гамкрелидзе и Вяч.Вс.Иванов (19846, с. 914 и сл., т.е. чуть выше
ссылки на Гиршмана) отождествляют, ссылаясь на других археологов
(в том числе Ж.Деэ), с носителями той же культуры уже не индоариев,
а индоиранцев в целом, причем даже на несколько более позднем
этапе, чем появление серой керамики в Горгане! Авторы, видимо,
даже не замечают этого противоречия. Между тем выходит, что носи¬
тели одной и той же культуры еще в первой половине III тыс. до н.э.
были индоиранцами и они же уже в конце IV тыс. только индоариями.
88
К тому же встает вопрос: куда же девались «восточноиранские племе¬
на», коль скоро их предки, как и предки других индоиранских племен,
тоже должны были входить в число индоиранцев, а следовательно, и в
число носителей той же горганской культуры с ее серой керамикой? И
еще: каким же образом тогда могли прерваться их контакты с индо-
ариями, если те были представителями этой же (к тому же распростра¬
ненной тогда на весьма ограниченной территории) культуры? У
Р.Гиршмана есть свой ответ на вопрос о «восточных» иранцах, и
ответ вполне логичный в рамках его теории (хотя и неубедительный
по различным основаниям), согласно которой предки «восточно¬
иранских» и иных иранских племен продолжали обитать в северной
степной зоне еще долго после того, как предки индоариев покинули
ее и продвинулись в ареал будущей горганской культуры. Мнение о
прародине индоиранцев и иранцев в северной степной зоне непри¬
емлемо для Т.В.Гамкрелидзе и Вяч.Вс.Иванова, но, лишь принимая
его, можно было бы ссылаться на Гиршмана при определении вре¬
мени распада индоиранской общности.
Еще через несколько страниц Т.В.Гамкрелидзе и Вяч.Вс.Иванов
(19846, с. 921) ссылаются на В.И.Сарианиди, говоря о том, что в Се¬
верном Афганистане теперь «обнаружены археологические материа¬
лы, свидетельствующие о продвижении индо-иранских племен в ис¬
торические места их жительства именно с запада, через Иранское
плоскогорье...». Здесь снова говорится об индоиранских племенах,
хотя упомянутые материалы относятся уже ко II тыс. до н.э. Но даже
если под индоиранцами здесь подразумевать их отдельные племенные
группы, то и тогда возникают различные недоразумения. В.И.Сариа¬
ниди ведет эти племена не через все Иранское нагорье, а со стороны
Иранского Хорасана и соседних районов, и при аргументации своего
положения ссылается на те же выводы Ж.Деэ об индоевропейцах в
Юго-Восточном Прикаспии. Речь, таким образом, идет о тех же пле¬
менах, что упоминаются у Р.Гиршмана. Последний, однако, считал их
индоариями и в тех же материалах, на которые опирается В.И.Са¬
рианиди, видел свидетельство продвижения предков индийцев в сто¬
рону Индостана. Сарианиди же считает, что они свидетельствуют о
расселении восточноиранских племен. Это мнение явно неприемлемо.
Оно основано по сути на методе ретроспекции: предполагается, что те
же племена, которые засвидетельствованы на соответствующих тер¬
риториях в исторический период, обитали и расселялись там и в
предшествующие эпохи. Но области на северо-востоке Ирана, из ко¬
торых Сарианиди выводит этих мигрантов, в исторический период
были населены не восточноиранскими племенами, а гирканцами и
парфянами, по языку «западными» иранцами. Это, конечно, не значит,
что они обитали там уже с IV—III тыс. до н.э. Но по логике автора, на
89
которого в данном случае ссылаются Т.В.Гамкрелидзе и Вяч.Вс.Ива-
нов, области Северо-Восточного Ирана — Горган (Гиркания) и сосед¬
ние районы Хорасана уже ранее II тыс. до н.э. должны были быть на¬
селены иранцами (или в том числе иранцами). Таким образом, и в
этом случае ссылка на выводы по поводу серой керамики горганской
культуры при определении времени распада индоиранской общности
оказывается неосновательной даже в рамках самой теории об искон¬
ной связи этой керамики с ариями.
Впрочем, теория о ранней связи серой керамики с ариями должна
быть, как уже отмечалось, отвергнута по целому ряду причин. Во-
первых, сами обстоятельства первоначального появления и постепен¬
ного распространения этой керамики определенно показывают, что
эти процессы вообще не были связаны с появлением и распростране¬
нием нового этноса. Во-вторых, по различным социально-экономи¬
ческим показателям (включая саму серую керамику, изготавливав¬
шуюся на гончарном круге) культуры серой керамики во второй поло¬
вине IV — первой половине II тыс.'до н.э. (а также и позже, ср. ниже)
не могут отождествляться с предками племен индоиранской группы.
Но и независимо от того, как относиться к этой теории, основной
упрек в области «методологии», который может быть здесь сделан
Т.В.Гамкрелидзе и Вяч.Вс.Иванову, состоит в том, что, вместо хотя
бы гипотетического определения времени распада арийской общности
по историко-лингвистическим данным с последующим сопоставлени¬
ем этого определения с той или иной археологической гипотезой, они
основываются лишь на одном («археологическом») мнении по поводу
культур серой керамики (воспринимая его к тому же совершенно не¬
критически, ср. выше) и затем опираются на это мнение в своих по¬
строениях, исходящих преимущественно из лингвистических данных.
Возвращаясь к проблеме «серой керамики», мы должны вновь кон¬
статировать, что в районы Горгана и Гиссара арии, продвигаясь туда с
севера, через Среднюю Азию, могли попасть не ранее конца III тыс.
до н.э., так как до этого в областях Средней Азии и Казахстана вос¬
точнее Каспийского моря обитали определенно не индоевропейцы, а
носители неолитических культур с присваивающим хозяйством; по
иным же основаниям можно полагать, что еще в начале II тыс. до н.э.
арии обитали только в северной степной зоне (ср. выше о времени
распада арийского единства). Но в любом случае продвижение ариев к
Горгану могло иметь место по крайней мере на тысячу лет (или более)
позже первого появления в горгано-гиссарском регионе серой кера¬
мики (с последних веков IV тыс. до н.э.). И сама она, как уже говори¬
лось, не могла быть принесена с севера или северо-востока, в том чис¬
ле из земледельческого ареала подгорной полосы Копетдага в Южной
Туркмении; заметим, что и Ж.Деэ подчеркивал длительное различие
90
керамических традиций этого ареала и ряда областей Ирана, с одной
стороны, и Горгана с Гиссаром — с другой (Deshayes, 1969, с. 13).
Местом происхождения серой керамики не могли быть также иные
(кроме Горгана и Гиссара) районы Иранского плато; в IV—III тыс.
до н.э. ни серая керамика, ни арии не могли попасть в Гиссар и Горган
и со стороны Западного Ирана (где эта керамика в небольшом числе
появляется с конца III — начала II тыс. до н.э., ср. ниже). Не прихо¬
дится, понятно, предполагать и самозарождения ариев с имманентно
присущей им серой керамикой на месте — в Горгане и Гиссаре. Об¬
стоятельства появления там этой керамики едва ли оставляют сомне¬
ние в производственных и иных экономических, а возможно и эстети¬
ческих, причинах ее распространения среди местного населения. Во¬
обще этот развитой земледельческий район с большими поселениями,
перерастающими в протогородские, а также с массовым изготовлени¬
ем керамики профессионалами-гончарами — один из самых неудач¬
ных кандидатов на то, чтобы быть родиной ариев. Можно с уверенно¬
стью утверждать, что с распространения там серой керамики в по¬
следних веках IV тыс. до упадка горгано-гиссарской культуры в нача¬
ле II тыс. до н.э. носители ее не принадлежали к ариям (или же любым
другим индоевропейцам).
Таким образом, серая керамика этих районов, как и.другие элемен¬
ты горгано-гиссарской культуры, в том числе металлоизделия, встре¬
чающиеся в Гиссаре III, по происхождению не могут быть связаны с
ариями (либо вообще «индоевропейцами»), хотя по некоторым типам
этих металлоизделий уже давно пытались проследить продвижение
различных групп арийских племен (еще в 30—50-х годах об этом пи¬
сали Р.Гейне-Гельдерн и некоторые следовавшие за ним авторы; из
более поздних работ см.: Jettmar, 1972, с. 75 сл.).
Проблемы археологической идентификации
восточных иранцев и индоариев
Как уже говорилось, и независимо от взаимоотношений с горгано-
гиссарским комплексом культуры Туркмении типа Анау — Намазга
ранее часто связывали с ариями. Не касаясь пока времени Намазга VI
(а также переходного от V к VI), заметим, что в эпоху Намазга IV—V
(середина III — начало II тыс. до н.э.) население Южной Туркмении
не могло быть арийским по ряду причин, в том числе тех же, которые
уже указывались выше для горгано-гиссарской культуры (существо¬
вавшей примерно до того же времени, что и Намазга V): невозмож¬
ность проникновения туда ариев к указанной эпохе, развитой земле¬
91
дельческий и затем протогородской тип культуры, изготовление кера¬
мики на гончарном круге и т.д. Вместе с тем некоторые черты культу¬
ры Намазга в период V — время ее наивысшего расцвета, как отмеча¬
лось, позволяют также предполагать, что ее носители были родствен¬
ны предположительно дравидскому населению протогородских и
городских поселений востока Иранского плато и долины Инда
(В.М.Массон, ср. выше также о мнении Б.А.Литвинского).
В первых веках II тыс. до н.э. завершается эпоха существования
культур Намазга IV—V, Гиссар III и ряда других на востоке Иранско¬
го нагорья; к тому же времени относится конец индской цивилиза¬
ции — культуры Хараппы. Указанные явления не следует рассматри¬
вать как свидетельство вторжения ариев. Они были следствием про¬
цессов предшествовавшего развития населения Иранского плато и
соседних областей; упадок древних земледельческих культур начался
задолго до появления ариев и проходил постепенно на протяжении
ряда столетий; его этапы прослеживаются на поселениях различных
районов и крупных центрах задолго до их полного запустения, — в
том числе в Горгане на Туренг-тепе, по результатам раскопок Ж.Деэ;
свою роль могли сыграть также изменения климата, обезвоживание,
засоление и истощение почв и т.п.; но в целом упомянутые явления
должны объясняться прежде всего совокупностью экономических и
социальных факторов (ср. о них: ИИ, с. 20 и сл.; Бонгард-Левин, Гран-
товский, 1983, с. 175 и сл., 191 и сл.). Лишь со временем это могло
облегчить распространение арийских племен на некоторых из таких
территорий.
Равным образом не обязательно полагать, что сразу после распада
единства арийских племен часть их появилась на юге Средней Азии и
в Иране, хотя возможность их проникновения туда со второй четвер¬
ти — середины II тыс. до н.э. по самим указанным критериям допусти¬
ма. Далее мы будем учитывать эту возможность, хотя она не кажется
вероятной по иным основаниям (ср. ниже). Но даже если считать, что
тогда на Иранском нагорье и в примыкающих областях расселялись
арийские племена, распространенные археологические аргументы о
таких миграциях, их направлениях и датах теряют какую-либо доказа¬
тельную силу, ибо основаны на данных о распространении элементов
культур типа Намазга IV—V и особенно гиссаро-горганского ком¬
плекса, развивавшихся в то время, когда местное население еще опре¬
деленно не могло быть арийским. Если же допускать, что некоторые
культурные элементы, включая «серую керамику» или отдельные ти¬
пы металлоизделий, арии усвоили в этих областях в конце эпохи куль¬
тур типа Гиссар III, то ничто не препятствовало бы и предположению,
что индоиранские племена либо «подключались» к таким внешним
показателям культуры позже, либо вообще не играли какой-то особой
92
роли в их распространении. Кроме того, в подобных случаях можно
иметь в виду прежде всего не расселение каких бы то ни было этниче¬
ских групп, а лишь распространение данной керамической техники и
иных ремесленных традиций как на востоке, так и на западе Иранско¬
го нагорья.
Но сторонники мнения о связи серой керамики с племенами индо¬
европейского происхождения большей частью предпочитают отно¬
сить к иранцам, индоариям или их предкам эту керамику в любых
культурах разного времени на Иранском плато и примыкающих тер¬
риториях. Это и понятно, ибо только в таком случае может выглядеть
в какой-то мере логичным сам лежащий в основе подобных положе¬
ний метод, подразумевающий обязательную связь какого-то типа ке¬
рамики с определенным этносом, причем наличие «серой» керамики
или также некоторых «гиссарских» и т.п. металлоизделий часто вы¬
ступает в качестве главного или единственного аргумента для арий¬
ской, индоарийской или иранской атрибуции ряда соответствующих
археологических комплексов (как и горгано-гиссарской культуры).
Предполагая иранизацию степей с юга, К.Йеттмар вместе с тем (в
противовес мнениям Р.Гейне-Гельдерна и Р.Гиршмана о поздних пе¬
реселениях индоиранских групп с северо-запада через Кавказ) акцен¬
тирует возможность экспансии мидян и персов с северо-востока Ира¬
на, согласно положениям Л.Ванден Берге и Т.К.Янга о связи индо-
иранцев с серой керамикой, происходившей с севера Иранского плато,
и с гиссарской культурой. При этом принимается все же, что ирано¬
язычные племена продвинулись некогда из Европы, и как наиболее
приемлемая выдвигается гипотеза, по которой «восточные иранцы»
еще до своих западных собратьев перешли Кавказ, двинулись затем на
восток, где усвоили материальную культуру, воспринятую в гиссар-
ском комплексе, позже перешли к расписной керамике (имеется в
виду керамика «эпохи варварской оккупации»), продвинулись с ней на
север в оазисы Средней Азии и оказали влияние на население степей
(т.е. содействовали их иранизации, распространению там восточно¬
иранских языков). В подтверждение ранних связей ариев с террито¬
риями Иранского плато и ареалом культур гиссарского типа указыва¬
ется на раскопки итальянскими и пакистанскими археологами мо¬
гильников на северо-западе Пакистана, которые, по мнению их иссле¬
дователей, имеют очевидное отношение к культурам круга Гиссара;
вместе с тем предполагается, что эти могильники могут принадлежать
предкам дардов, одной из индоарийских групп (см.: Jettmar, 1972,
с. 69 сл., 75 сл., 86 сл., 92 сл.).
Одновременно в нашей литературе во многом сходные положения
развивались В.И.Сарианиди. Распространению самой серой керамики
он не придает, правда, особого значения, но возводит в целом к куль¬
93
туре Гиссара и соседних районов Северо-Восточного Ирана и Южно¬
го Туркменистана (к предполагаемому «ирано-туркменистанскому
центру») второй половины III тыс. до н.э. и позже культуру исследо¬
ванных Советско-Афганской экспедицией комплексов типа Дашлы в
Северном Афганистане (древней Южной Бактрии). В.И.Сарианиди
выделяет особый «бактрийско-маргианский археологический ком¬
плекс», существовавший в середине — второй половине II тыс. до н.э.,
и считает определенным, что его носители продвинулись с запада, из
Иранского Хорасана и соседних районов, откуда происходили или по
крайней мере прошли через эти территории на пути к Бактрии и Мар-
гиане.
Он полагает также, что в Афганистане и культура типа Тилля-тепе,
относящаяся к следующему периоду, появилась раньше, чем в Сред¬
ней Азии, так как толща культурных наслоений на Тилля-тепе намно¬
го больше, чем на известных среднеазиатских поселениях той же
культуры; саму же ее называет «восточнохорасанской», полагая, что
первоначально она возникла в Иранском Хорасане, откуда распро¬
странялась сначала в Афганистан и позже в Среднюю Азию. Носите¬
лей как этой культуры, так уже и «бактрийско-маргианского археоло¬
гического комплекса» он относит к племенам, говорившим на восточ¬
ноиранских языках. Эта языковая атрибуция определяется тем, что
в ареале упомянутых археологических культур позже, в историческую
эпоху, известны некоторые восточноиранские языки, в том числе
бактрийский (т.е. язык кушанской Бактрии, надписей Сурх Котала
и др.). Согласно этим положениям, восточноиранские языки должны
были распространяться уже к середине II тыс. до н.э. со стороны
Иранского Хорасана в Афганистан и на юг Средней Азии, а затем
далее к северу в результате постепенной иранизации северных степей
(где в историческую эпоху также обитали племена «восточно¬
иранской» группы). Что касается могильников Свата на северо-западе
Пакистана, то отраженная в них культура также связывается с Северо-
Восточным Ираном и Южной Бактрией (см.: Кругликова, Сарианиди,
1971, с. 161 сл.; Сарианиди, 1972а, с. 26—36; 19726, с. 16—22; 1975а;
19756, с. 24, 31, 34—37, 48-^9, 52; 1977, с. 112—116, 145—147, 149,
158; Sarianidi, 1979, с. 643—644).
В целом примерно те же археологические данные лежат в основе
еще одной теории о расселении индоиранских групп по югу Средней
Азии и восточным областям Иранского плато. Она принадлежит
Р.Гиршману и изложена в его книге «Иран и миграция индоариев и
иранцев» (Ghirshman, 1977). Остановившись на открытии в Горгане и
на Тепе-Гиссаре серой керамики (которую Р.Гиршман называет «чер¬
ной» или «серо-черной»), он считает, что тем самым были впервые
открыты следы индоариев в Иране. Появление в конце IV тыс. до н.э.
94
в указанных районах к юго-востоку от Каспийского моря этой кера¬
мики рассматривается как свидетельство проникновения туда новой, и
именно индоарийской, этнической группы (это конкретное определе¬
ние связано с зависящим, в свою очередь, от него же выводом, что
сходная керамика, известная в небольшом проценте в некоторых рай¬
онах Западного Ирана и Передней Азии около второй четверти II тыс.
до н.э., принадлежала индоарийской аристократии в хурритской сре¬
де, ср. ниже). Говоря о первом появлении на северо-востоке Ирана
этой керамики, Р.Гиршман отмечает, что она чужда всему тому, что
известно (для того времени) в Иране, Месопотамии и Малой Азии.
Остаются, однако, непонятными и необъясненными причины ее появ¬
ления, тем более если это увязано с приходом индоариев, по Гиршма-
ну происходивших из областей Юго-Восточной Европы близ Волги и
затем проделавших путь к северу и востоку от Каспийского моря. Это
продвижение, в соответствии с его теорией, должно относиться к По¬
следним векам IV тыс. до н.э. После этого индоарийское население
еще около тысячи лет обитало в Горгане и соседних районах, но затем
было вынуждено покинуть их под давлением племен с севера. При
этом индоарии разделились на две группы; одна из них двинулась на
запад (и позже оказалась в среде хурритов— «переднеазиатские»
арии, см. ниже), другая распространялась к востоку (и частично до¬
стигла Индии, положив начало ее арийскому населению); по мнению
Гиршмана, этот, восточный, путь почти до ворот субконтинента этап
за этапом прослеживается по имеющимся археологическим данным.
Прежде всего отмечаются изменения в культуре Южной Туркмении с
эпохи Намазга IV (с последних веков — конца III тыс. до н.э.) под
влиянием культуры Северо-Восточного Ирана, поселений Горгана и
Гиссара. Сюда относится и появление серо-черной керамики в Южной
Туркмении — первоначально еще в «расписную» эпоху Намазга IV, а
затем в период Намазга V; сама утрата в то время росписи остальной
посудой также расценивается как признак распространения индоариев
с северо-востока Ирана и ассимиляции ими местного населения пред¬
горий Копетдага (как тысячелетием ранее были ассимилированы жи¬
тели долины Горгана). Следующий этап продвижения связывается с
памятниками времени со второй четверти II тыс. до н.э., эпохи Намаз¬
га VI, когда происходит запустение на поселениях предгорий Копет¬
дага, возникают новые поселения в долине Мургаба в Туркмении и
датируемые третьей четвертью II тыс. до н.э. поселения еще далее к
юго-востоку, в Северном Афганистане, исследованные советской экс¬
педицией (по данным В.И.Сарианиди, дополняемым некоторыми ма¬
териалами из грабительских раскопок могильников на севере Афгани¬
стана). Все эти памятники еще дают некоторый процент серо-черной
керамики; кроме того, связи с более ранними культурами Горгана—
95
Гиссара и Намазга IV—V прослеживаются по формам сосудов, пред¬
метов из металла, ювелирным изделиям и т.п. Р.Гиршман, таким обра¬
зом, принимает вывод о фиксируемом подобными данными передви¬
жении населения, начавшемся в Северо-Восточном Иране или именно
в ареале горгано-гиссарской культуры, но считает, что это была ми¬
грация предков индоариев (а не племен восточноиранской группы).
Что касается памятников первых веков I тыс. до н.э. типа Анау IV,
Яз I, Тилля-тепе и др., то здесь он отвергает мнение Сарианиди, по
которому эта культура происходит из Хорасана и не является резуль¬
татом «варварской» оккупации скотоводами, пришедшими с севера.
Та же культура представлена, в частности, еще на Мундигаке в Юго-
Восточном Афганистане и в Северо-Восточном Белуджистане на Пи-
раке, причем исследователи последнего (Jarrige, Enault, 1976) тоже
видят в этой культуре с ее лепной керамикой проявление глубокого
«социально-экономического» изменения и частичного регресса. В
целом эта культура рассматривается как принадлежащая восточно¬
иранским племенам, которые вторглись с севера (пройдя перед тем по
территориям восточнее Каспия) в самом конце II — начале I тыс.
до н.э. (Ghirshman, 1977, с. 10—20, 22 и сл., 32—45, 59—73).
Как уже говорилось, Р.Дайсон еще в 1960-х годах в рамках своих
положений об импульсах, шедших из области горганской культуры,
связал данные о ней и культурах областей далее к востоку (вплоть до
открытого на западе Пакистана могильника Железного века I с серой
керамикой).
На исследованных в Северо-Западном Пакистане, древней Гандха-
ре и современном Свате, памятниках большой временной протяжен¬
ности серая керамика встречается наряду с другими видами посуды в
комплексах с третьей четверти II тыс. до н.э. до эпохи раннего железа.
Предполагается, что эти памятники принадлежали первым индоевро¬
пейским группам, достигшим этих районов около 1400 г. до н.э. (так
как более ранние материалы из Свата не свидетельствуют о таких
западных связях); основанием для мнения о такой миграции считается
именно наличие темно-серой керамики и ее вариантов в долине Свата
и окружающих районах (см., например: Stacul, 1970; 1973, с. 86). Су¬
ществуют, однако, и иные толкования этих археологических материа¬
лов. По одному из них (Е.Е.Кузьмина, Б.А.Литвинский) могильники
Свата указанного времени имеют много общих черт в погребальном
обряде и инвентаре с относящимися примерно к тому же периоду мо¬
гильниками из Южного Таджикистана, причем эта общность настоль¬
ко значительна, что должна указывать и на этническое родство; сами
же эти связи могут свидетельствовать о продвижении арийских или
индоарийских племен с юго-востока Средней Азии к границам Индии.
Мнение о большой культурной близости могильников Свата и Южно-
96
го Таджикистана кажется достаточно аргументированным. Если же в
отмеченных параллелях отражается этническое родство и продвиже¬
ние арийских племен к Свату с севера, то в таком случае связь этих
арийских групп с серой керамикой и некоторыми другими традиция¬
ми Гиссара либо других областей на северо-востоке Ирана и юго-
западе Средней Азии может быть лишь вторичной, а не исконной, и
приобретена в результате культурных влияний и заимствований на
пути к Свату или уже на его территории. Следует также заметить, что
аналогии с Южным Таджикистаном, если они хотя бы частично верны
(ср. параллели в погребальном обряде и пр.), могут скорее указывать
на этническое родство, чем отмечаемые связи с «гиссарскими» и про¬
чими западными традициями. Итальянские исследователи не прини¬
мают вывод об этих связях и их значении и особую роль отводят свя¬
зям с Северо-Восточным Ираном и Северным Афганистаном. На
предпочтительной роли отношений с этими странами настаивает и
В.И.Сарианиди, но он считает, что ирано-бактрийские параллели
имеют лишь самый общий характер и свидетельствуют не более чем о
культурных контактах, а сами материалы Свата в основе своей отра¬
жают местную линию развития этой части Северного Пакистана
(Сарианиди, 1981, с. 189). На местные корни тех или иных элементов
культуры Свата той эпохи указывали и исследователи этих памятни¬
ков; при этом тем не менее постулируется миграция на его террито¬
рию через Северо-Восточный Иран и Северный Афганистан — в со¬
ответствии с направлением предполагаемых «гиссарских» и т.п. влия¬
ний с запада; носителями же этих традиций в материальной культуре
оказываются «индоевропейцы», точнее, те или иные индоиранские
группы. Но такое допущение, хотя и распространенное в литературе,
представляется совершенно неприемлемым при сопоставлении архео¬
логических и историко-лингвистических данных (для данного абзаца
ср.: Antonini, 1963; 1969; 1973; Stacul, 1969; 1970; 1973, и др.; Jettmar,
1972, с. 86 сл.; Кузьмина, 1972а, с. 140 сл.; 19726; Литвинский, 1973;
Сарианиди, 19726; 1977, с. 146 сл.; 1981, с. 189; в тех же работах см.
иную литературу по вопросу).
Выше уже указывалось на различные причины, по которым насе¬
ление Горгана и Гиссара в период горганской культуры, а также под¬
горной полосы Копетдага времени Намазга IV—V не могло принад¬
лежать к индоиранцам. Остановимся на этом еще раз с учетом охарак¬
теризованных выше положений о гипотетическом распространении
ариев в Горгане и далее к востоку. Ранние этапы этого движения наи¬
более подробно были рассмотрены Р.Гиршманом. Он считал, что речь
идет о миграции «индоариев» (в других случаях пишут об «индо¬
европейцах» или индоиранцах без более конкретного определения,
как Р.Дайсон, Ж.Деэ и др., а также Т.В.Гамкрелидзе и Вяч.Вс.Иванов,
7 Зак. 104
97
либо подразумевают уже одну из ветвей иранцев — «восточноиран¬
ские» племена: К.Йеттмар, В.И.Сарианиди, ср. также ниже о сходном
мнении А.Аскарова). Родина всех индоиранцев находилась, по Гирш-
ману, в Юго-Восточной Европе, включая Поволжье, причем он при¬
водит интересные аргументы в пользу этого распространенного и,
очевидно, справедливого положения (см.: Ghirshman, 1977, с. 73—76).
Но так как, согласно Гиршману, предки индоариев уже к концу
IV тыс. до н.э. обитали в Горгане, а иранцы еще много веков остава¬
лись на прародине, то это означало бы, что арийское единство распа¬
лось не позже, чем во второй половине IV тыс. до н.э. Такой вывод,
однако, представляется совершенно неприемлемым по различным
основаниям, от особой близости древнеиндийских и древнеиранских
языков и памятников словесности конца II — середины I тыс. до н.э. и
до датировки реалий, которые были знакомы предкам и индийцев и
иранцев, безусловно, еще в период их совместного обитания (как за¬
прягаемая лошадьми легкая боевая колесница). Такие факты, как уже
говорилось, показывают, что распад арийского единства и расселение
различных арийских групп по обширным и мало связанным друг с
другом пространствам начались не ранее первой— начала второй
четверти II тыс. до н.э. Соответственно нельзя помещать в Горган с
последних веков — конца IV до начала II тыс. до н.э. и любую дру1ую
отдельную группу индоиранских племен (теория Р.Гиршмана рассчи¬
тана, впрочем, именно на индоариев, ибо лишь в этом случае получает
внешнюю стройность вся концепция, по которой вместе с инфильтра¬
цией серо-черной керамики индоарии продвигаются и на восток, к
границам Индии, и на запад, в Переднюю Азию). Невозможным было
бы поместить в Горган с указанного времени и всех ариев в целом;
как уже говорилось, судя по лингвистическим данным, предки индо¬
иранцев с праарийского периода обитали в Восточной Европе, в том
числе по соседству с занятой финно-угорскими племенами лесной
зоной от Поволжья до Уральских гор; примерно те же территории в
северных степях занимали позже предки различных иранских племен.
Вместе с тем ни арии (в целом), ни предки индоариев, ни какая-либо
иранская группа не могли в IV и на протяжении большой части III тыс.
до н.э. распространяться в направлении Горгана по территориям к вос¬
току от Каспийского моря, ибо на этом пути, как также отмечалось вы¬
ше, жило тогда лишь население, стоявшее по уровню хозяйственного и
социального развития значительно ниже, чем арии или иные индоевро¬
пейцы (впрочем, в IV тыс. до н.э. арии как таковые, вероятно, еще во¬
обще не существовали или только начинали формироваться; тем более
не приходится говорить для того времени и об «индоариях»).
Здесь важнее подчеркнуть констатацию Р.Гиршманом того обстоя¬
тельства, что во время своего появления в Горгане и Гиссаре серо¬
98
черная керамика не имела параллелей в лежащих далее к западу рай¬
онах Ирана и во всей Передней Азии (включая Малую Азию).
Характеризуя жизнь «индоариев» в Горгане, Р.Гиршман отмечает
его благоприятные для земледелия географические и климатические
условия, плодородие почв и т.п., а также то обстоятельство, что в до¬
лине Горгана длиной в 160 км и шириной от 35 до 40 км насчитывает¬
ся не менее 303 искусственных тепе, из которых 80 покрыты черепка¬
ми серо-черной керамики (как говорилось, раскопки на одном из этих
тепе — Туренг— открыли бесспорные черты развития протогород¬
ской или городской культуры в рассматриваемую эпоху); отмечается
также накопление богатств у населения Горгана той эпохи, его широ¬
кие торговые связи и т.п. (Ghirshman, 1977, с. 12, 19 сл.). Но все эти
черты, призванные продемонстрировать «расцвет» индоарийской
культуры в Горгане и Гиссаре, на самом деле лишь подтверждают, что
их население в ту эпоху не было арийским или «индоарийским»; со
сравнительными индоиранскими данными и ранневедийской тради¬
цией не согласуется и тот факт, что при охарактеризованном толкова¬
нии индоарии (по Гиршману) или иные арийские группы (по мнению
некоторых других ученых) оказываются носителями стойких оседло¬
земледельческих традиций, развивавшихся на одном месте — в Гор¬
гане — более тысячелетия.
Согласно рассматриваемым теориям Р.Дайсона, К.Йеттмара,
Р.Гиршмана и др., следующий этап продвижения ариев — или их от¬
дельных групп — к востоку связан с земледельческими районами
подгорной полосы Копетдага в эпоху Намазга IV и V. Но как бы ни
решался вопрос об этнической связи между носителями культур Гор¬
гана—Гиссара и Намазга IV—V, и те и другие, как уже говорилось, не
могли быть ариями. Здесь же еще отметим, что и для культуры Намаз¬
га IV—V, периода ее предполагаемой арианизации, указывают на
черты (урбанизация, возведение святилищ, широкое распространение
ремесленной продукции— Ghirshman, 1977, с. 38), которые как раз
противоречат сравнительным историко-лингвистическим данным о
культуре индоиранцев и индоариев в их предысторическом прошлом
(ср., в частности, выше; об ограниченном составе арийских, как и
«степных», ремесел ср. также: Грантовский, 1981а, с. 258, 270).
Последующий период расселения индоиранских племен связыва¬
ется теми же авторами с широким распространением земледельческих
поселений в ареале «бактрийско-маргианского археологического ком¬
плекса», по В.И.Сарианиди. Время этих памятников — вторая чет¬
верть — конец II тыс. до н.э., а по археологической периодизации —
эпоха, переходная от Намазга V к VI, и Намазга VI. Помимо авторов,
считающих это расселение очередным этапом при продвижении с
запада, начиная по крайней мере от Горгана—Гиссара (Р.Дайсон,
7*
99
К.Йеттмар, В.И.Сарианиди, Р.Гиршман, Т.В.Гамкрелидзе и Вяч.Вс.Ива-
нов и др.), некоторые другие исследователи также полагают, что па¬
мятники указанного времени оставлены племенами индоиранского
происхождения или именно иранцами. А.Аскаров, считая, что культу¬
ра этих памятников родственна культуре племен подгорной полосы
Туркмении, Северо-Восточного Ирана и Южного Афганистана пред¬
шествующего времени, и выводя из этих областей земледельческое
население «Бактрии» рассматриваемой эпохи (Аскаров, 1973, с. 122—
125), вместе с тем привлекает к интерпретации относящихся к ней
археологических материалов данные Авесты (там же, с. 136—139; но
проводимые при этом аналогии из области социальной структуры,
касающиеся рода, состоящего из патриархальных семей, и т.п., носят
самый общий характер, могут быть отнесены ко многим обществам,
народам и странам и никак не свидетельствуют о какой-то связи меж¬
ду Авестой и упомянутыми археологическими материалами). В дру¬
гой работе Аскаров (1981, с. 178 сл.) высказывает мнение, что Сред¬
няя Азия была центром раннего сложения иранских языков и что на
них во II тыс. до н.э. говорили и скотоводческие племена севера и
земледельцы юга Средней Азии, а южную границу распространения
иранских языков тогда составляли горы Гиндукуша; на территории
Южного Узбекистана носители культуры Сапаллитепа и последую¬
щей культуры Кучуктепа «говорили на языке, на базе которого вскоре
сложился древнебактрийский — один из языков восточной ветви
иранских языков».
Особо следует остановиться на выводах И.М.Дьяконова, стремя¬
щегося согласовать свои взгляды на историю индоиранцев с археоло¬
гическими материалами из Средней Азии. При этом ранее он основы¬
вался во многом на положениях В.М.Массона, считавшего тогда, что
индоиранцы находились в Средней Азии и, возможно, в Хорасане к
середине или вообще в III тыс. до н.э. По Дьяконову (1960), культура
Намазга VI или уже Намазга IV и V (т.е. целиком Анау III) была ин¬
доиранской; индоарии двигались оттуда и в Индию и в Переднюю
Азию, а в оседлые оазисы, замещая их, проникали близкие по языку
иранские скотоводческие племена; так как археология не свидетельст¬
вует об их продвижении в Иран и даже на юг Средней Азии, проник¬
новение должно было происходить без коренной смены материальной
культуры (об этих взглядах В.М.Массона и И.М.Дьяконова ср.: РИИП,
с. 52—54, 57—61). И.М.Дьяконов всегда полагал, что индоиранцы
происходили из Европы и в Среднюю Азию продвинулись с северо-
запада и севера из степной зоны. Картина их распространения была
позже конкретизирована им следующим образом: проникновение из
Средней Азии далее к югу должно было происходить в основном че¬
рез долину Теджена-Герируда и затем к востоку через территорию
100
Афганистана в сторону долины Инда и на запад через район Герата на
территорию Ирана; предки индоариев и части иранцев («авестийцев»)
некоторое время жили рядом в условиях достаточно высоко страти¬
фицированной цивилизации на территории будущих Парфии, Мар-
гианы, Дрангианы и других областей Афганистана, юга Средней Азии
и северо-востока Ирана; во второй половине II тыс. до н.э. индоарии
уже ушли оттуда в Индию и в упомянутых выше областях оставались
одни иранцы; кем бы ни были носители культур типа Намазга IV—V,
Гиссар III и т.п., обитатели Намазга VI, Тахирбая и других подобных
городищ XVII—XI вв. были индоираноязычными или уже именно
ираноязычными (Дьяконов, 1971, с. 125—131).
Перейдем теперь к более подробному рассмотрению вопроса о
том, могли ли принадлежать к племенам и народностям индоиранской
группы носители земледельческих культур юга Средней Азии, севера
Афганистана и, вероятно, примыкающих районов Северо-Восточного
Ирана (где предполагается бытование культур того же типа) в эпоху,
переходную от Намазга V к VI, и в период Намазга VI. Сведения об
этих культурах значительно пополнились за счет исследований в Се¬
верном Афганистане памятников типа Дашлы и анализа их материа¬
лов, проведенного В.И.Сарианиди, а также раскопок на юге Узбеки¬
стана, и прежде всего работ А.Аскарова на Сапаллитепа.
В рассматриваемое время население упомянутых районов характе¬
ризуется большим культурным и, как полагают, этническим единст¬
вом. Вместе с тем его часто выводят из ареала более ранних культур
Намазга, Гиссара и др. в «Хорасане» и Горгане. Но носители этих
последних культур, как мы видели, не могли быть ариями. Правда, нет
необходимости обязательно соглашаться и с тем, что культуры Намаз¬
га V и VI принадлежали населению, ассимилированному горгано-
гиссарцами (речь может идти и о культурных влияниях со стороны
Горгана и Гиссара, результате торговых связей и т.п.), но первые зем¬
ледельцы ряда мест на юго-востоке Туркмении, юге Узбекистана и
севере Афганистана, видимо, действительно были выходцами с посе¬
лений типа Намазга V (и переходных V/VI) на юге Туркмении или
также в соседних районах Иранского Хорасана, которые не могли
принадлежать индоиранцам. Если к тому же этническому кругу отно¬
сились жители упомянутых районов Туркмении, Узбекистана и Афга¬
нистана в последующее время, то и они должны были принадлежать к
старому аборигенному населению. Равным образом предположение об
арианизации местного населения уже после начала эпохи Намаз¬
га V/VI или VI не имело бы никакой поддержки в археологическом
материале (кроме появления на более позднем этапе степной керами¬
ки и стоянок, что отражало, однако, уже совершенно иные явления и
традиции). Итак, разобранные теории, аргументирующие на археоло¬
101
гическом материале вывод о распространении индоиранцев или их
отдельных групп от Юго-Восточного Прикаспия до границ Индоста¬
на, в том числе на юго-востоке Туркмении, юге Узбекистана и севере
Афганистана, остаются по меньшей мере бездоказательными (а если
те же археологические материалы действительно указывают на этни¬
ческое родство, то тогда они должны свидетельствовать как раз о не¬
арийской принадлежности земледельческого населения на всех ука¬
занных территориях от IV до конца II тыс. до н.э.).
Не обоснована и аргументация, связанная с попытками более кон¬
кретного определения тех индоиранских групп, которые принимали
участие в предполагаемом продвижении от Горгана и Гиссара в сто¬
рону Индии и, как полагают, между XVII—XI вв. до н.э. обитали на
юге и юго-востоке Туркмении, юге Узбекистана и севере Афганиста¬
на. По Р.Гиршману, это были именно индоарии (или, вернее, их пред¬
ки, еще не достигшие Индии), что, как уже отмечалось, невозможно.
К.Йеттмар, В.И.Сарианиди и А.Аскаров считают эти группы «восточ¬
ноиранскими». Аскаров полагает, что Средняя Азия была центром
сложения иранских языков и во II тыс. до н.э. на них говорили как
северные скотоводческие племена Средней Азии, так и земледель¬
цы— на юге до Гиндукуша. По Йеттмару и Сарианиди, восточно¬
иранские племена продвинулись на юг Средней Азии и север Афгани¬
стана в результате миграции из Северо-Восточного Ирана со стороны
Горгана и Гиссара. При этом В.И.Сарианиди то ссылается на теорию
Ж.Деэ о сложении индоевропейцев в Северо-Восточном Иране с
«глубокой древности» (т.е., по Деэ, с распространения там серой ке¬
рамики к концу IV тыс. до н.э.), то считает, что иранские племена
обитали в этих областях по крайней мере с конца III — начала II тыс.
до н.э., а также отмечает, что на предполагаемом дальнейшем пути от
Гиссара и Горгана до Бактрии обнаружены некоторые металлоизде¬
лия, «неожиданно находящие» аналогии в материалах майкопской и
более поздних культур Кавказа, «что может указывать на кавказский
компонент в предполагаемом племенном передвижении» (Сарианиди,
1981, с. 189). Это последнее положение лежит в русле уже упоминав¬
шихся теорий Р. Гейне-Гельдерна и других авторов, которые пытались
наметить пути расселения ариев через Кавказ к Ирану и Индии на
основе находок отдельных предметов, нередко встречающихся, в ча¬
стности, и в Гиссаре, но имевших на самом деле гораздо более широ¬
кое распространение в Западной Азии. Вместе с тем присоединение
кавказского региона к маршруту предполагаемой миграции еще более
сближает положения В.И.Сарианиди и К.Йеттмара, по которому вос¬
точные иранцы ранее западных продвинулись через Кавказ к гиссар-
скому ареалу и затем далее к востоку и к северу — в азиатские степи,
способствуя их иранизации, а оттуда в степи Юго-Восточной Европы
102
распространились скифские племена. Выходит, что они таким обра¬
зом замкнули круг, попав в те районы к северу от Черного моря и
Кавказа, откуда их предки начинали свое движение к югу в Переднюю
Азию, в Иран и т.д.
Полагая, что во II тыс. до н.э. на юге Средней Азии и севере Иран¬
ского плато говорили на иранских языках, В.И.Сарианиди и А.Аска-
ров указывают на то, что позже там, в частности, был распространен
бактрийский язык. В.И.Сарианиди пишет: «Генетическая линия раз¬
вития бактрийско-маргианского комплекса от эпохи бронзы до антич¬
ности позволяет предполагать непрерывную лингвистическую преем¬
ственность и связывать ее с восточноиранским языком в том виде, как
он документируется для Бактрии сурхкотальской и дальверзинской
надписями» (Сарианиди, 1981, с. 189).
Мы встречаемся здесь с характерным примером применения
«ретроспективного» метода, нередко используемого в археологиче¬
ской литературе при решении арийской проблемы, когда прослежи¬
вают преемственность культурных (а также, как полагают, этниче¬
ских) традиций от времени обитания в данных районах исторически
известного населения индоиранской группы через предшествующие,
сменяющие, друг друга археологические культуры до весьма отдален¬
ного времени (до эпохи бронзы, иногда до энеолита,, а то и ранее).
Между тем, как не раз отмечалось, распространение новых для данной
территории этноязыковых групп часто происходило без смены суще¬
ствовавших археологических культур в целом и вообще не оставляло
следов в археологическом материале (ср., например: Дьяконов, 1971,
с. 126, 146 с данными из истории Месопотамии и пр.; Абаев, 1972,
с. 37, и т.д.). В рассматриваемом же случае на территории Бактрии и
соседних областей со II тыс. до н.э. и до кушанской эпохи, с которой
засвидетельствованы памятники «бактрийского» языка, основные
выделяемые археологические культуры сменялись в начале «эпохи
варварской оккупации», в предахеменидский период и позже. Наряду
с изменениями наблюдается, конечно, и преемственность ряда куль¬
турных традиций, но в той или иной мере это обычно происходило и
при смене других больших археологических культур в разные эпохи и
на различных территориях (независимо от того, сопровождалась ли
эта смена изменениями в этноязыковом составе населения или нет).
Это явление во всяком случае в не меньшей степени характерно для
степных культур Юго-Восточной Европы и примыкающих районов от
ямной до скифской и сарматской эпохи; данное обстоятельство также
используется для того, чтобы, начиная от скифов и сарматов,
«ретроспективно» аргументировать восточноиранскую, иранскую
и праарийскую принадлежность предшествующих культур вплоть
до ямной (или даже ранее). Но сам факт преемственности тех или
юз
иных культурных традиций не может свидетельствовать о языковом
родстве.
Неправомерность такого метода очевидна хотя бы из того, что из
двух упомянутых мнений, основанных на ретроспекции от историче¬
ски засвидетельствованных восточноиранских языков, скифо-сар¬
матского и бактрийского, одно исключает другое и уже поэтому
должно оказаться неверным. И для Западного Ирана, где с первых
веков I тыс. до н.э. известны мидяне и персы, от этого времени и в
глубь на несколько тысячелетий так же могла бы быть проведена ар¬
хеологическая ретроспекция, демонстрирующая определенную преем¬
ственность в керамическом и строительном деле, металлопроизводст-
ве и т.д. Преемственность различных элементов культуры может быть
показана и для других областей из числа тех, где к началу историче¬
ской эпохи были распространены индоиранские племена, — от ни¬
зовьев Дуная до долины Ганга и от границ тайги до Аравийского мо¬
ря. Между тем в предшествующие периоды они могли обитать лишь
на части этой территории (а еще ранее, возможно, и за ее пределами).
Преемственность же «культуры» по ряду археологических показате¬
лей в упомянутых случаях действительно наблюдается, но это лишь
подчеркивает, что она могла сохраняться и при появлении нового
этноса и полной смене этноязыковой принадлежности населения, в
том числе его «арианизации» по крайней мере на части названной
территории (или, хотя и в разное время, на всей в целом).
Аргументируя свое положение о распространении восточноиран-,
ских языков, В.И.Сарианиди исходит из того, что они были принесе¬
ны на территорию Афганистана (и на юг Средней Азии, а оттуда поз¬
же и в северные степи) из областей Северо-Восточного Ирана, из
«Иранского Хорасана» (который рассматривается как место проис¬
хождения этих языков или как территория, через которую они распро¬
странялись, ср. выше о мнении К.Йеттмара и у Сарианиди, 1977,
с. 115, 146; 1981, с. 189); при этом предполагается, что примерной
границей между западноиранскими и восточноиранскими языками
была пустыня Дешти-Кевир (см.: Сарианиди, 19756, с. 48 сл.; 1977,
с. 145 сл.). Таким образом, при упомянутом ретроспективном методе
Северо-Восточный Иран с Хорасаном можно было бы считать роди¬
ной восточноиранских языков и племен. Но помимо необоснованно¬
сти самого этого метода неверно и исходное положение о том, что
пустыня Дешти-Кевир являлась границей между «западными» и
«восточными» иранскими языками. На самом деле западноиранские
языки были распространены и далее к востоку и северо-востоку. В
древности к ним во всяком случае принадлежал парфянский (в основе
западноиранский язык, видимо, с отдельными восточноиранскими
заимствованиями, вероятно появившимися после завоевания в III в.
104
до н.э. парнами Парфии, исторически известной ранее, с VII—VI вв.
до н.э.; о месте языка Парфии среди иранских языков см. Henning,
1958, с. 92). Так что области Иранского Хорасана и примыкающие к
ним районы Южного Туркменистана, т.е. территории древней Пар¬
фии, в историческую эпоху были как раз западноиранскими по языку.
Поэтому, если следовать ретроспекции указанного типа, постулируе¬
мое распространение с запада (из Северо-Восточного Ирана) «бакт-
рийско-маргианского комплекса» и «восточно-хорасанской» культу¬
ры, как и предполагаемые последующие влияния с юга на степной
север, пришлось бы связать с распространением именно западноиран¬
ских (а не восточноиранских) языков.
Вообще же, как говорилось, представляется совершенно неправо¬
мерным подобное соотнесение историко-лингвистических данных с
археологическими материалами, тем более столь удаленными по вре¬
мени от начала исторической эпохи. В.И.Сарианиди (ср.: 1977,
с. 145 сл. и др.) полагает, что к середине II тыс. до н.э. в Северный
Афганистан и соседние районы с запада, из «Хорасана», распростра¬
нялись восточноиранские языки. Они, следовательно, должны были
бы бытовать там, на северо-востоке Ирана, и вообще существовать не
позже второй четверти — середины II тыс. до н.э.; о развитии этих
языков с начала эпохи Сапаллитепа, т.е. со второй четверти II тыс.
до н.э., пишет и А.Аскаров; примерно те же или еще более ранние
даты выделения и распространения восточноиранских языков следо¬
вало бы принять на основе охарактеризованных положений К.Йетт-
мара (ср. выше). Но во всех этих случаях не было сделано даже по¬
пытки сопоставить указанные выводы с заключениями, исходящими
из данных сравнительно-исторического языкознания. Между тем на
основе этих данных вопрос о происхождении восточноиранских язы¬
ков не раз рассматривался в литературе. При этом, несмотря на те или
иные конкретные разногласия, широкое распространение языков с
характерными восточноиранскими особенностями всегда относили к
более позднему времени по сравнению с указанными выше датами, а
также считали, что расселение носителей этих языков проходило не
по северо-восточным областям Иранского плато и оттуда на север в
степи, а в обратном направлении, из степей на юг Средней Азии и
восток Иранского плато.
Соприкосновение предшественников основных известных восточ¬
ноиранских языков, от осетинского на западе до хотаносакского на
востоке и пашто (афганского) и мунджи-йидга на юго-востоке, по
мнению одних иранистов, происходило на севере Средней Азии и у ее
северных границ и продолжалось до активных племенных передвиже¬
ний III—II вв. до н.э., в том числе переселения на юг предков пашту-
нов и мунджанцев, которые входили, по этому мнению, в число сак-
105
ских и близких им племен, вторгшихся во II в. до н.э. с севера в Греко-
Бактрию; такого мнения придерживались Г.Бейли (Bailey, 1946, с. 1—
3), И.М.Оранский (1960, с. 346) и некоторые другие авторы (к истории
вопроса см. подробнее: Грантовский, 1963а, с. 8 сл.; 1975, с. 76 сл.,
90 сл., с литературой).
Согласно иному мнению, основные известные нам группы восточ¬
ноиранских племен уже в первой половине I тыс. или, точнее, к VIII—
VI вв. до н.э. занимали те обширные и различные в природно¬
географическом отношении территории, где эти племена засвидетель¬
ствованы к началу исторической эпохи; их расселение по этим терри¬
ториям происходило в начале I или с конца II тыс. до н.э.; до этого
предки «восточных» иранцев обитали в степных областях на юго-
востоке Европы и в соседних азиатских степях до северных районов
Средней Азии (см. в указанных работах Грантовского: 1963а; 1975; и
в РИИП, с. 356 сл., 368 сл.; Абаев, 1965; 1972, с. 33, 36 сл.; ср. также:
Грантовский, 19806, с.71).
Как уже говорилось, общеиранские связи должны были продол¬
жаться по крайней мере в третьей четверти II тыс. до н.э., а период
формирования восточноиранских особенностей во всяком случае час¬
тично должен относиться ко времени после распада иранского един¬
ства; и это также не позволяет считать, что восточноиранские языки
как таковые могли существовать и распространяться где бы то ни
было уже в первой половине II тыс. до н.э.; тем более нельзя предпо¬
лагать их раннего появления в областях Иранского плато, на террито¬
рии Афганистана (не говоря уж о районах будущей Парфии, по языку
«западноиранской»).
Среди других иранских языков бактрийский характеризуется осо¬
бенно значительной близостью к мунджи-йидга, а также к пашто (в
свою очередь находящимся в близком родстве друг с другом). Если
следовать упомянутому мнению, по которому предки афганцев и
мунджанцев принадлежали к племенам, вторгшимся с севера в Греко-
Бактрийское царство во II в. до н.э. (Г.Моргенстьерне, Г.Бейли и др.,
ср. в указанной выше литературе), то надо признать, что того же про¬
исхождения были и носители бактрийского (который тогда был бы
языком пришлых юэчжей и кушанской династии, а не языком народа
Бактрии, обитавшего там ранее). Но имеющиеся данные древнеин¬
дийских источников позволяют говорить о том, что уже ранее, между
VI—III вв. до н.э., предки паштунов и мунджанцев обитали в тех же
районах (у восточных и северо-восточных границ совр. Афганистана),
где они засвидетельствованы средневековыми авторами со второй
половины I тыс. н.э. (а предки паштунов еще и сведениями «Гео¬
графии» Птолемея), а также о том, что в этих пограничных с Индией
областях не позже V—IV вв. до н.э. существовали иранские диалекты,
106
отражающие переход 8 > 1, который принадлежит к числу наиболее
характерных черт «бактрийского», мунджи-йидга и пашто и является
одной из основных объединяющих их особенностей. Имя Bahllka
«Бактрия» было известно в Индии не позже V—IV вв. до н.э. Эта
форма с 1 не может быть результатом случайного искажения или ин¬
дийского восприятия, так как позднее известно собственно иранское
Baxl > Balx. Форма «Бахлика», таким образом, свидетельствует о нали¬
чии I в иранских диалектах Бактрии или районов между ней и Индией к
V— IV вв. до н.э. Далее, эта форма должна быть сопоставлена с авест.
BaxSiS «Бактрия». Их соотношение между собой (а также с формой,
отраженной в др.-перс. BaxtriS) может быть объяснено различным обра¬
зом, но в любом случае должно исходить либо из развития 5 > 1, либо
из диалектной вариации 8/1 в части иранских языков Бактрии или со¬
седних районов также уже в V—IV вв. до н.э. Сравнение с инд.
Bahllka указывает также на достаточную древность авестийской фор¬
мы Bax8i§, вероятно столь же старой, как и авест. SuySa (см. о ней
ниже).
Существованием иранских диалектов, отражающих переход 8 > 1
или характеризующихся вариантным произношением 8/1 на востоке
Афганистана и в пограничных с Индией районах (где из иранского
было воспринято и имя Бахлика), очевидно, объясняются форма вос¬
ходящего к зап.-иран. dipi «текст», «надпись», др.-инд. lipi-, а также
варианты этого слова в эдиктах Ашоки — dipi и lipi. Указанное заим¬
ствование датируется достаточно определенно — ахеменидской эпо¬
хой, вероятно, ее второй половиной. Вместе с тем, по данным ахеме-
нидских надписей и античных авторов (Скилака, Гекатея, Геродота), в
VI— IV вв. до н.э. в тех же областях к востоку и юго-востоку от Бакт¬
рии и к северо-западу от долины Инда обитали ираноязычные племена
саков (по ахеменидским текстам, в вавилонских версиях— «кимме¬
рийцев») или скифов (по греческим источникам), в том числе и имен¬
но скифов-амюргиев (саков хаумаварга персидских надписей), к по¬
томкам которых еще в работах И.Маркварта на основе историко¬
географических соображений относились мунджанцы (Marquart, 1901,
с. 226 и др.), что теперь подтверждается и другими данными; в целом
же упомянутые сопоставления позволяют считать, что паштуны и
мунджанцы происходят от скифо-сакских племен указанных районов,
проникавших туда не позже VIII—VII вв. до н.э. На большей части
Средней Азии (за исключением юго-запада) позже определенно были
распространены восточноиранские языки. Нет никаких оснований
полагать, что, например, в Согдиане в VII—VI вв. говорили на языке
иной группы, чем известный позже согдийский, или что характери¬
зующие последний восточноиранские особенности распространились
на территории Согда позднее VII—VI вв. до н.э. К тому же само на¬
107
звание этой страны, известное по Авесте, Suy8a, и в древнеперсидской
передаче с VI в. до н.э. (Suguda), очевидно, уже отражает восточнр-
иранское развитие. По убедительной этимологии оно соответствует
др.-иран. *suxta- (от глагола «жечь») в значении «очищенный ог¬
нем» — «чистый», как осет. sugdaeg «чистый», «святой», а старое на¬
звание города Судак в Крыму, EooySaia, может рассматриваться как
прямая параллель к имени Согда. В засвидетельствованном текстами
в I тысячелетии н.э. согдийском группа -xt- также отражена как -yd. С
IV в. до н.э. известно имя столицы Согда — Самарканда (Мараканды
историков Александра). Город безусловно назывался так и до этого, а
по археологическим материалам с городища Афрасиаб он существо¬
вал в VI в. до н.э. (но вряд ли намного ранее). В его имени определен¬
но содержится kanSa > kand, характерное восточноиранское слово. Оно
представлено (обычно в значении «город», «поселение») почти во всех
основных языках этой группы: хотаносакском, согдийском, ягноб-
ском, староосетинском (в переводе Библии — в значении «здание»)
и др. (Абаев, 1958, с. 579). В западноиранских же языках оно неиз¬
вестно, за исключением редкого персидского слова kand «селение»,
являющегося поздним заимствованием из восточноиранской среды.
Из восточноиранского заимствовано и уйгурское kant «город». На
территории древнего распространения восточноиранских языков, в
Средней Азии, Восточном Туркестане и т.д., известны многие имена
городов с этим окончанием: Яркенд, Джаркент, Ташкент, Пянджикент
и т.д. Подобное явление может быть отмечено и для аланской террито¬
рии. В XIII в. Рубрук писал (гл. 49) о разрушенном монголами древнем
городе аланов и «сарацинов» в низовьях Волги, на ее среднем прито¬
ке — Summerkent (возможно, это имя следует связать с названием сто¬
лицы Согда — Самарканда). Древнеиндийский грамматик Панини
(прибл. IV в. до н.э.) несколько раз говорит о топонимах с носящим
неиндийский характер окончанием -kanthl (Cihanakantha и др. — VI, 2,
125) и сообщает, что оно используется в именах мест в Варну (И, 4, 20)
и Ушинара (IV, 2, 103). Последняя находилась в центре Пенджаба.
Другая область, где, по Панини, были распространены топонимы
на -kanthl, — это Варну (совр. Банну), которая лежала в низовьях Ку-
рама, в непосредственном соседстве с коренной территорией афган¬
цев, с которой они с XI—XIII вв. расселялись по другим районам Аф¬
ганистана. Можно также отметить, что и в афганском сохранено древ¬
нее kan&a: kandai «квартал» и диалектное вазир. ganda «клан» из *На-
kan&a «обитающий в одном поселении».
У Панини упоминаются также племенное объединение и страна,
название которых, очевидно, должно быть непосредственно связано
с самоназванием мунджанцев (mondzi(y)) и именем их страны
(Mandion), — Maunjayana (Панини V, 3, 116, как обозначение объеди¬
108
нения и его представителя, ср. IV, 1, 73) от Munja (IV, 1, 99)2 (о гео¬
графических познаниях Панини см.: Agrawala, 1953; подробнее об
этих вопросах, с указанием соответствующих источников и литерату¬
ры см.: Грантовский, 1963а; 19636; 1975).
Такие данные подтверждают, что носители праафганского и пра-
мунджанского языков принадлежали к числу мигрировавших с севера
степных племен с соответствующим типом хозяйства; сходный хозяй¬
ственно-культурный тип, очевидно, был ранее свойствен и носителям
«прабактрийского», которые в этом случае первоначально не принадле¬
жали к местному населению Бактрии, развивавшему на ее территории
оседло-земледельческие традиции еще во II тыс. до н.э. Происходить же
прабактрийцы должны были с севера (так же как предки мунджанцев и
паштунов).
К аналогичным выводам о происхождении восточноиранских
племен, как в целом, так и обитавших в историческую эпоху на юго-
востоке Средней Азии и северо-востоке Афганистана, приводят и
совершенно иные данные — о лексических изоглоссах, объединяю¬
щих восточноиранские языки (включая засвидетельствованные в
упомянутых районах Средней Азии и Афганистана) с индоевропей¬
скими языками Европы и особенно с финно-угорскими языками.
Возникновение некоторых специфических черт восточноиранских
диалектов можно относить еще ко времени до прекращения обще¬
иранских связей. Но и в последовавший затем период развития вос¬
точноиранских языков их ареал не представляется возможным лока¬
лизовать далеко на востоке, в Средней Азии и тем более в ее восточ¬
ных районах. Последние вместе с примыкающими областями Восточ¬
ного Туркестана составляли лишь восточную часть обширной терри¬
тории расселения восточноиранских племен и в начале исторического
периода, в первой половине I тыс. до н.э., когда «восточные» ирано¬
язычные племена были распространены до Предкавказья и Северного
Причерноморья, в Придонье и Поволжье и т.д.
Как ранее арийские и затем иранские (в общеиранский период), так
и восточноиранские диалекты находились в тесном (а возможно, и
более активном) соприкосновении с лесной зоной и финно-угорскими
2 Гипотеза Моргенстьерне (1931) о том, что в то время название Мунджана произноси¬
лось как *Mungan, а современная форма является арабизированной, не может быть принята,
в частности, потому, что указанное мунджанское слово содержит особую «двухфокусную
звонкую аффрикату с апикальным первым фокусом» — d£, не встречающуюся в заимство¬
ваниях (см.: Грюнберг, 1972, с. 329, 403, 307 и др.). Ср. также название Мунджана в сосед¬
нем иранском диалекте сангличи (Mande'fcan) и у арабских авторов (упоминается с Якуби)
M-n-d-j-a-n, близкое или совпадающее с формой сангличи. Они должны восходить к какому-
то диалекту, в котором d% в имени Мунджана стало произноситься как da), dэ2 или подоб¬
ным образом, и определенно показывают, что такое произношение существовало до араб¬
ского завоевания и не зависит от норм арабского языка.
109
языками. Характерно также, что языки, засвидетельствованные на
крайнем юго-востоке восточноиранского мира, — пашто, мунджан-
ский, памирские, —имеют свои специфические связи с финно-
угорскими языками. Форма некоторых из этих слов указывает на диа¬
лектные особенности, близкие тем, которые характерны для совре- !
менных восточноиранских языков Афганистана и Памира, и в то же j
время не являющиеся общевосточноиранскими. Еще в начале XX в.,
указывая на ряд таких совпадений, Б.Мункачи, а позже Г.Якобсон
называли их «поразительными»; в настоящее время число таких дан- J
ных увеличилось (Munk&csi, 1903, с. 380 сл.; Jacobsohn, 1922, с. 218; '
там же и в других работах Б.Мункачи см. соответствующие материа- j
лы; интересные данные о такого рода совпадениях в финно-угорских j
языках пермской группы содержатся в статье Лыткина, 1951; о ряде ,
таких слов см. в упоминавшейся книге Joki, 1973, и т.д.). Ср., напри¬
мер, приводимые В.И.Лыткиным (1951, с. 388, 390) примеры: коми ;
мэж — «баран», явно заимствованное из восточноиранского языка 1
южной подгруппы (пашто maz — «баран», mez — «овца»), с харак¬
терным исключительно для данной подгруппы озвончением интерво¬
кального *§ — из общеиранского *mai5a, *mai§i (Эдельман, 1986,
с. 107); коми лыс 'тыны, марийск. *lUstem — «доить», заимствованное |
из восточноиранского языка, для которого, как для мунджанского,
йидга, пашто и ванеци, был характерен переход *d > *5 > 1 в анлауте
(мундж. luz, пашто lwaSal < dauxS-, *Vdaug- «доить», см.: Эдельман,
1986, с. 169—170).
Не менее существенно и то, что эти засвидетельствованные на юго-
востоке языки — пашто, припамирские, а также хотаносакский —
обладают и собственными лексическими изоглоссами с индоевропей¬
скими языками Европы, минуя иные иранские или разделяя эти осо¬
бенности лишь с некоторыми другими восточноиранскими языками.
Такие материалы были собраны и пополнены В.И.Абаевым, выявив¬
шим также многочисленные и исключительно важные факты такого
рода для осетинского (Абаев, 1965, passim; для языков юго-востока
см.: с. 12—14, 21 сл., 31 сл.). Ср., например, пашто zanai (из *zpia-ka)
«зерно», ст.-слав, ггьпо, русск. зерно, лат. granum и пр.; пашто wra2a
(из *bruSa-) «блоха», ст.-слав. Ыъха, русск. блоха, лит. blusa; ваханск.
nayd «ночь», ср. готск. nachts и пр. (при том что обычно в иранских
языках в этом значении употребляются рефлексы *х§ар ср. мундж.
xSawo, ягноб. xiSap); осет. aelut-on «пиво» (в фольклоре), ср. англосакс.
ealoS, англ, ale, ст.-слав. о1ъ, др.-русск. олуй и пр. Следует подчерк¬
нуть, что часть этих изоглосс (например, при соответствиях в латин¬
ском) определенно датируются временем не позже конца II тыс.
до н.э., и вместе с тем многие из них явно не могут восходить к ран¬
ней эпохе контактов древнеевропейцев и ариев или иранцев в целом.
по
Упомянутые лингвистические данные не позволяют искать область
сложения восточноиранских языков далеко на востоке и помещать ее
в основном или целиком за пределами Европы. На севере она должна
была доходить до лесной зоны Поволжья и Урала, а на востоке могла
простираться на какое-то расстояние по однородным в природно¬
географическом и хозяйственном отношении степным территориям;
выводы об ее возможной общей протяженности в этом направлении
зависят от того, насколько далеко в этих природных условиях и при
большой подвижности населения в период пастушеского или уже
складывавшегося кочевого хозяйства могли распространяться соот¬
ветствующие языковые явления, составляющие особенности данной, в
настоящем случае восточноиранской, языковой группы, причем за¬
падные и северные пределы этой территории определяются контакта¬
ми диалектов данной группы с неарийскими индоевропейскими язы¬
ками Европы и финно-угорскими языками. Вместе с тем в период
формирования особенностей языков восточноиранской группы языки
эти еще не могли быть распространены в земледельческих районах
юга Средней Азии и еще далее к югу в областях Иранского плато (о
возможной территории сложения и дальнейшего распространения
восточноиранских языков ср. также: Грантовский, 1975, с. 80—85).
Итак, признать население земледельческих районов юга Средней
Азии, севера Афганистана и северо-востока Ирана между XVII—
XI вв. до н.э. принадлежащим к восточноиранской языковой группе
невозможно по самым различным основаниям. Но оно, очевидно, не
могло относиться и к каким-либо иным арийским племенным груп¬
пам. Р.Гиршман, как уже говорилось, считал это население протоин-
доарийским (о неприемлемости ряда исходных пунктов этого положе¬
ния см. выше). Т.В.Гамкрелидзе и Вяч.Вс.Иванов (1981, с. 22 и др.;
19846, с. 914 и сл., 921) пишут об «индоиранских племенах» вообще,
ссылаясь при этом на В.И.Сарианиди (хотя у него этническая атрибу¬
ция соответствующих памятников во многом обусловлена его пред¬
ставлениями об ареале восточноиранских языков и постулируемой
связью населения Бактрии II тыс. до н.э. и начала I тыс. н.э., когда
засвидетельствованы памятники «бактрийского» языка), и полагают,
что эти племена продвинулись с запада, с территории Ирана. По мне¬
нию И.М.Дьяконова (1971 и др., ср. выше), население тех же земле¬
дельческих районов на юге Средней Азии в XVII—XI вв. до н.э. было
индоираноязычным (что плохо согласуется с возможной хронологией
распада арийской общности) или уже именно ираноязычным, замес¬
тившим здесь индоарийское население, ушедшее в Переднюю Азию и
Индию; одновременно допускается, что индоиранцы или индоарии
обитали в тех же районах уже в эпоху культур типа Намазга IV—V и
Гиссар III. Последнее допущение сталкивается с еще большими труд¬
111
ностями и представляется невозможным по целому ряду оснований
(ср., в частности, выше).
Вместе с тем ираноязычное (или вообще индоиранское) население,
помещаемое И.М.Дьяконовым на земледельческом юге Средней Азии
в XVII—XI вв. до н.э. (либо уже ранее), по происхождению не связы¬
вается им с продвижением из Северо-Восточного Ирана, района Гис-
сара или более западных областей. Напротив, он выводит индоиран-
цев, предков индоариев и затем иранцев из степей к северу и северо-
западу от Средней Азии, а самих ариев в хозяйственном отношении
характеризует как пастушеские племена, разводившие крупный рога¬
тый скот и широко применявшие подсобное земледелие, как преиму¬
щественно скотоводов, причем прежде всего не овцепасов и козопа-
сов, а «коровьих пастухов» и т.п. (Дьяконов, 1971, с. 125—126 и др.).
Сами по себе такие характеристики в целом согласуются с обычными
мнениями индоиранистов о хозяйственном типе ариев, а также с дан¬
ными о хозяйстве и быте племен степной бронзы во II тыс. до н.э.
Дело, однако, в том, что близкий к устанавливаемому по сравнитель¬
ным индийским и иранским материалам для общеарийского времени
тип хозяйства был свойствен и иранцам в общеиранский период и еще
отражен в традиции Авесты, а индоарии во многом сохраняли его при
появлении в Индии и в начале ведийской эпохи. Между тем, по
И.М.Дьяконову, различные группы индоиранцев значительное время,
по нескольку веков или более, должны были прожить в условиях зем¬
ледельческих культур юга Средней Азии и примыкающих террито¬
рий и стать носителями этих культур, а следовательно, оседлыми зем¬
ледельцами.
Предки индоариев, как это непосредственно вытекает из положе¬
ний И.М.Дьяконова, еще задолго до предков иранцев должны были
превратиться в типичных оседлых земледельцев (принадлежавших по
крайней мере к древневосточным земледельческим цивилизациям
«второго порядка») и уже именно в качестве таковых уйти в Индо¬
стан. Этому, как и концепции Р.Гиршмана (по которой индоарии в
Горгане стали обитателями древнего земледельческого ареала еще с
конца IV тыс., а по Дьяконову, в Южном Туркменистане, возможно, с
III тыс. или его второй половины), непосредственно противоречат не
только сравнительные индоиранские, но и сами индоарийские ранне¬
ведийские данные (по которым арии еще в то время оставались под¬
вижными, преимущественно скотоводческими, племенами).
Предки западных иранцев, по И.М.Дьяконову, также продвигались
через земледельческий ареал культур юга Средней Азии и примы¬
кающих районов Афганистана и Ирана и тоже должны были стать
носителями этих культур (тем более что иных археологических следов
их пребывания на этих территориях в то время, по Дьяконову, не об¬
112
наруживается). Между тем, также по мнению И.М.Дьяконова (ср.,
например, 1956, с. 74 и др.), в Западный Иран эти племена продвину¬
лись еще как «кочевники» (относительно которых вместе с тем отме¬
чается, что они стояли на значительно более низком уровне развития,
чем местные земледельческие племена). Наконец, «авестийцы» —
предки той части иранцев, чье общество нашло отражение в Авесте,
по И.М.Дьяконову, так же как и индоарии, уже жили определенное
время в условиях социально «стратифицированных» земледельческих
цивилизаций II тыс. до н.э. на юге Средней Азии и в примыкающих
районах Ирана и Афганистана (Дьяконов, 1971, с. 127 сл.). Но, как
говорилось выше, в ранней традиции Авесты нашло отражение пре¬
имущественно или исключительно скотоводческое направление хо¬
зяйства. Между тем даже земледельческие культуры времени Намаз-
га VI — и тем более предшествующие — были бы, и по Дьяконову,
слишком ранними для сопоставления с данными Авесты (там же,
с. 131).
Вместе с тем нет никаких оснований для предположения, что те
или иные арийские группы, предки ведийцев, авестийцев или запад¬
ных иранцев (мидян, персов и др.), будучи некогда преимущественно
пастушескими племенами (в арийскую и праиндоарийскую и праиран-
скую эпохи, к которым должны относиться результаты сравнительных
историко-лингвистических реконструкций на базе соответствующих
источников и языков), затем стали на ряд столетий оседлыми земле¬
дельцами (типа носителей земледельческих и протогородских доисто¬
рических культур Востока во II тыс. до н.э. и ранее), позже преврати¬
лись снова в полукочевников или пастухов, занимавшихся подсобным
земледелием и обладавших большой подвижностью (в период пересе¬
ления на территории, где они засвидетельствованы письменными ис¬
точниками), и, наконец, опять (уже в историческую эпоху) переходили
к земледельческо-скотоводческому хозяйству с прочными оседлыми
традициями. Напротив, имеющиеся индийские и иранские данные
определенно подразумевают как раз непосредственную преемствен¬
ность в развитии соответствующих черт экономики и культуры от
общеарийского и общеиранского периода до ранневедийского време¬
ни и эпохи, отраженной в ранней традиции Авесты (без промежуточ¬
ного перехода к типичному оседло-земледельческому обществу).
Но если И.М.Дьяконов не учитывает это обстоятельство, а его
упомянутые выводы оказываются несовместимыми с принимаемыми
им же положениями о хозяйственно-культурном типе ариев в индо¬
иранскую эпоху, то Т.В.Гамкрелидзе и Вяч.Вс.Иванов вообще игнори¬
руют эти (обычные в индологии и иранистике) положения: по их кон¬
цепции, как уже говорилось, лишь часть иранских (или даже только
восточноиранских) племен оказалась со временем в пределах север¬
8 Зак. 104
113
ной евразийской степной зоны, остальные же иранцы и протоиндо-
арии в целом, а также арийские предки тех и других со времени выде¬
ления из индоевропейского единства и позже, до II тыс. до н.э., поме¬
щаются на севере Иранского плато и в соседних районах, где в
то время были распространены типичные земледельческие и прото¬
городские культуры, характерные для Среднего и Ближнего Востока
в то время (в том числе и именно культуры «серой керамики», ср.
выше).
Ссылаясь на В.И.Сарианиди (1977), Гамкрелидзе и Иванов пишут:
«В последнее время на территории Северного Афганистана (древней
Бактрии) обнаружены археологические материалы, свидетельствую¬
щие о продвижении индо-иранских племен в исторические места их
жительства именно с запада, через Иранское плоскогорье, а не с севе¬
ра, через Центральную Азию. Устанавливаемые древние археологиче¬
ские связи североафганских культур бронзового века с переднеазиат¬
скими являются наглядным тому свидетельством» (Гамкрелидзе, Ива¬
нов, 19846, с. 921).
На самом же деле важные материалы той эпохи, полученные
В.И.Сарианиди в Северном Афганистане, являются новым впечат¬
ляющим свидетельством того, что земледельческие памятники этой
области, как и соседних районов юга Средней Азии и северо-востока
Ирана, во II тыс. до н.э., в период Намазга V/VI и VI, а также ранее, не
могли быть оставлены племенами индоиранской группы. Они показа¬
ли, что во II тыс. до н.э. (около второй — третьей или также в послед¬
ней четверти этого тысячелетия) там существовала развитая земле¬
дельческая культура, представленная многими постоянными поселе¬
ниями в ряде оазисов на севере Афганистана. Каждый район имел
свой центр городского типа с крепостью со стенами из сырцового
кирпича и башнями, со зданиями дворцового и культового характера,
с развитым ремесленным производством, включая изготовление гли¬
няной посуды на гончарном круге (и в том числе в небольшом про¬
центе «серой» керамики). По многим своим особенностям эта культу¬
ра сходна с более ранними культурами юго-запада Средней Азии и
северо-востока Ирана или в основном восходит к ним. Вместе с тем в
ряде черт— некоторых типах металлического оружия, печатей, стату¬
эток и пр., представленных в них сюжетах, она обнаруживает парал¬
лели с Западным Ираном, Месопотамией или вообще Передней Ази¬
ей. Типологически сходными с ближневосточными могли быть, види¬
мо, существовавшие храмы и храмовые хозяйства (см.: Сарианиди,
19756; 1977; к общей характеристике этой культуры ср. также: Мас¬
сон, 1982, с. 12—16).
Подобные черты протогородской или городской культуры, вклю¬
чая здания храмового типа, уже были известны для более раннего
114
времени в Северо-Восточном Иране (в Горгане, по данным Ж.Деэ с
Туренг-тепе), на юго-западе Средней Азии (Алтын-депе и др.), юго-
востоке Афганистана (Мундигак). Характеризуя новые данные из
Северного Афганистана (комплексы типа Дашлы), В.М.Массон счита¬
ет, что они демонстрируют развитие местных оседло-земледельческих
традиций и формирование на их основе цивилизаций древневосточно¬
го типа, что свойственно также культурам типа Намаз га на юге Турк¬
мении и земледельческим комплексам на правобережье Амударьи в
Южном Узбекистане (Сапалли), причем носители этих культур этни¬
чески сближаются с населением соседних областей Ирана и большой
части Афганистана, родственным протодравидам или даже эламитам
(Массон, 1982, с. 16, 17—18). Это определение этнокультурной при¬
надлежности упомянутых памятников представляется вполне резон¬
ным. Но помимо этих позитивных выводов возможны и не менее оп¬
ределенные негативные заключения, состоящие в том, что данные
памятники не могли принадлежать индоиранцам или их отдельным
группам (вопреки мнению Р.Гиршмана, В.И.Сарианиди, Т.В.Гамкре-
лидзе и Вяч.Вс.Иванова).
Мне уже приходилось писать, что сопоставление данных Авесты и
Вед с реконструируемым индоиранским состоянием показывает ли¬
нию развития, на которой нет места многим чертам протогородской
цивилизации, включая «дворцы» и «храмы» с памятников типа Даш¬
лы, и что такие комплексы, как Сапаллитепа, по хозяйственным и
иным показателям тоже не могли принадлежать ариям в ту эпоху
(Грантовский, 19776, с. 14; 1981а, с. 270). Характерные для древне¬
восточных цивилизаций храмы (как и храмовые хозяйства) и вообще
специальные здания для богослужения не были известны индоиран¬
цам и еще долгое время не использовались их отдельными группами.
Даже в Западном Иране (где особенно проявлялось влияние контактов
с древними восточными цивилизациями и государствами) у ирано¬
язычного населения еще во второй четверти — середине I тыс. до н.э.
храмы были исключениями (да и то если признать правильным
определять в качестве храмов некоторые исследованные археолога¬
ми строения, с одной стороны, и относить их обязательно именно к
ираноязычному населению — с другой). Как известно, даже персы
при Ахеменидах еще во времена Геродота обычно совершали бого¬
служение вне зданий, под открытым небом. То же было характерно
для «авестийцев» (во всяком случае по данным ранней и основной
авестийской традиции) и еще лучше известно для ведических ариев (с
подробными описаниями таких богослужений в ведической литерату¬
ре и много позже времени Ригведы).
«Храмы» — это лишь одна, хотя и показательная, черта, не соот¬
ветствующая образу жизни, экономике и культуре индоиранских пле¬
8*
115
мен ранее I тыс. до н.э. Сюда можно также отнести сам характер хо¬
зяйства с преобладающим земледельческим профилем, существование
долговременных оседло-земледельческих поселений и «городских»
центров с фундаментальными строениями, крепостными стенами,
жилыми комплексами или «дворцами» из сырцового кирпича, разви¬
тые ремесла и производство керамики на гончарном кругу и т.д. Вы¬
ше, с указанием на предшествующие работы, уже отмечались соответ¬
ствующие факты, которые, с одной стороны, препятствуют отождест¬
влению ариев с носителями земледельческих и протогородских куль¬
тур Среднего (как и Ближнего) Востока в IV—II тыс. до н.э. и, с дру¬
гой стороны, показывают, что предки индоиранцев обитали в север¬
ной степной зоне и их различные группы были выходцами из среды
носителей культур степной бронзы.
Большие заслуги в области изучения образа жизни и культуры ве¬
дических ариев принадлежат немецкому индологу В.Рау. В серии
детальных исследований, снабженных приложениями и переводами
соответствующих текстов из ведийских источников, им тщательно
рассмотрены различные вопросы хозяйства и производства, социаль¬
ных отношений той эпохи. Выше мы уже ссылались на одну из этих
работ (Rau, 1972), посвященную гончарному делу в ведийской Индии
и, в частности, подтвердившую вывод о том, что предки индоариев
при своем появлении в Индии еще не изготовляли керамику на гон¬
чарном круге (ср. об этом также: Rau, 1983, с. 41—42: указанный вы¬
вод должен относиться по крайней мере к ранневедийскому времени;
позже гончарное ремесло сделало постепенные успехи в ведийском
обществе, но гончар как шудра исключался из ведийской культовой
общины).
В книге В.Рау «Zur vedischen Altertumskunde» (1983) рассматрива¬
ются, в частности, данные о повозках, колесницах и тяжелых экипа¬
жах, жилищах и поселениях. Как замечает Рау, экипажи играли в жиз¬
ни древних ведийцев более важную роль, чем дома; в повозках жили
чаще, чем в наземных сооружениях; четкое воспоминание об этом
времени еще сохранялось в поздневедийской литературе. Рау подроб¬
нейшим образом рассматривает ведийские свидетельства о конструк¬
ции легких, боевых или беговых, колесниц и особенно тяжелых пово¬
зок. Эти крытые повозки имели внутри, в частности, специальные
помещения для продовольственных запасов и зерна, кухонной и иной
утвари, другого имущества; в них же жили обслуживавшие семьи
хозяев домашние рабыни. В повозках находились и перевозились
также очаги с огнем. Были известны специальные устройства для кре¬
пления повозок на месте при вечерних привалах или более длитель¬
ных стоянках. Последние были необходимы и для проведения земле¬
дельческих работ, которыми также занимались древние ведийцы, но,
Пб
как предполагается, они обычно не задерживались на одном месте
более чем на полевой сезон, хотя по прошествии некоторого числа лет
(в том числе после восстановления окружающих пастбищ) Могли воз¬
вращаться на излюбленные места. При стоянках повозки ставились в
круг, внутрь которого загонялся скот, составлявший основное богат¬
ство ведийцев. Преимущественно в случае военной опасности могли
сооружаться валы с использованием камня и насыпи, а также дере¬
вянные ворота.
Такие сооружения служили убежищем для людей и скота, но тоже
не были местом долговременного обитания и вряд ли могли быть дол¬
говечными. Вместе с тем на местах постоянных стоянок и привалов
могли образовываться наслоения и кучи отбросов, прежде всего с
сохранявшимися обломками глиняной посуды. Об этом известно по¬
тому, что на таких местах в необходимых случаях собирались старые
черепки керамики, требовавшиеся для жертвенного ритуала в опреде¬
ленных целях (заметим, что упомянутые материалы и соображения
Рау могут представить бесспорный интерес при сопоставлении с дан¬
ными о развеянных стоянках степной бронзы на юге Средней Азии, в
частности, открытых В.И.Сарианиди: 1975а; основные находки здесь
керамические; отсутствие иных четко различимых следов вполне по¬
нятно и в связи с нижеследующим). На стоянках ведиццы могли про¬
должать жить в повозках, некоторые из которых покрывались общими
плетенными из соломы и т.п. тентами. В других случаях возводились
дома-хижины, для их строительства использовались деревянные стол¬
бы, на которые натягивались покрытия из соломы, циновок и т.п.,
окон не было, но имелась дверь. Все строительные части скреплялись
веревками, при переезде «дома» разбирались и грузились на повозки.
Особо следует подчеркнуть, что древние ведийцы не знали не только
укреплений из кирпича, но и домов каменных, глинобитных и кир¬
пичных (Rau, 1983, с. 22—38).
В свете упомянутых данных становится еще более очевидной не¬
состоятельность попыток отождествить с продвигающимися в сто¬
рону Индостана ариями носителей открытой в Северном Афгани¬
стане развитой земледельческой «городской» культуры II тыс.
до н.э. Эти попытки совершенно игнорируют исторические и исто¬
рико-лингвистические данные по проблеме. Что же касается затра¬
гивавшегося выше вопроса о «методике» привлечения археологиче¬
ских данных к этногенетическим построениям, то можно еще заме¬
тить следующее: авторы, ссылающиеся на В.И.Сарианиди для опре¬
деления западных истоков исследованной им упомянутой культуры
Северного Афганистана с целью установить то же направление в
распространении индоиранцев, имеют в виду прежде всего те осо¬
бенности этой культуры, которые наиболее определенно противоре¬
117
чат чертам культуры, хозяйства и социального строя арийских пле¬
мен в тот же период.
Из сказанного также ясно, что арийские племена могут быть связа¬
ны только со степным населением эпохи бронзы (причем их распро¬
странение к югу могло начаться со второй четверти — середины II тыс.
или позже и проходить в основном во второй половине II тыс. до н.э.).
В Средней Азии на северной периферии земледельческого ареала, в
его пределах и на самих поселениях времени Намазга VI встречается
степная керамика. В данном случае, относящемся к границам разных
хозяйственно-культурных областей, эта керамика может и должна
быть важным экономическим показателем, свидетельствующим о
новом населении. Характерно также, что степная керамика находится
в основном в верхних слоях поселений эпохи Намазга VI. Возможно,
это свидетельствует об уже начавшемся процессе арианизации (или
иранизации) остававшегося там местного населения. Но вместе с тем
это подчеркивает, что в основном на протяжении эпохи Намазга VI —
Дашлы ее поселения занимали аборигенные группы и именно для них
характерен свойственный самой этой эпохе хозяйственно-культурный
тип. Наряду со степной керамикой с поселений типа Намазга VI в тех
же районах известны принадлежащие степным племенам погребения
и стоянки с той же лепной керамикой. Как уже отмечалось, такие па|-
мятники открыты в настоящее время по всему югу бывшей советской
Средней Азии. Это обстоятельство, безусловно, связано с многолет¬
ними интенсивными археологическими исследованиями в этих рай¬
онах. Очевидно, что такие памятники встречаются и южнее этой по¬
литической границы (которой в древности, понятно, не существова¬
ло). Территория Иранского Хорасана археологически практически не
изучена, но в Северном Афганистане находки степной керамики эпо¬
хи бронзы уже известны (ср.: Сарианиди, 1977, с. 146, примеч. 75,
с. 144, рис. 66; Литвинский, 1981, с. 158, 162, примеч. 6).
По мере распространения в пределах древнего земледельческого
ареала арийские племена усваивали те или иные элементы кулыуры
старого местного населения и в своем большинстве постепенно пере¬
ходили к прочной оседлости. Другая часть иранских племен на основе
дальнейшего развития именно скотоводческих традиций перешла к
полукочевому и кочевому хозяйству и быту, как об этом уже говори¬
лось выше. В первой половине I тыс. до н.э. на юге Средней Азии и
востоке Иранского нагорья обитали уже в основном иранские племе¬
на — «авестийцы». А по данным археологии, на тех же территориях
около X—VII вв. до н.э. бытовали памятники «эпохи варварской окку¬
пации» (ЭВО), как не без основания ее назвали ранее. В противовес
этому теперь иногда акцентируют преемственность материальной
культуры данной эпохи с предшествующим периодом (например, в
118
строительном деле). В связи с этим В.И.Сарианиди полагает, что эта
культура, возникшая, по его мнению, первоначально (и ранее, чем на
юге Средней Азии) в Хорасане, не связана по происхождению с при¬
шлыми степными племенами. Выше уже упоминалось о возражениях
против этого мнения Р.Гиршмана, который считал, что эта культура
принадлежала восточноиранским племенам, пришедшим до этого с
севера, со стороны Средней Азии, и подчеркивал, что она распростра¬
нена до районов на юго-востоке Афганистана и Северо-Восточного
Белуджистана, где ее памятники также указывают на глубокие соци¬
ально-хозяйственные изменения и частичный регресс. Можно предпо¬
лагать, что приведший к этому культурному феномену синтез культур
пришлого и местного населения прежде всего осуществился именно в
более южных районах, а не на северной периферии, где постоянный
приток степного населения мог способствовать более длительному
сохранению особенностей собственно степной культуры наряду с
доживавшими памятниками типа Намазга VI.
Определенная преемственность материальной культуры памятни¬
ков типа ЭВО по сравнению с комплексами предшествующей эпохи
на той же территории вполне естественна (тем более, к примеру, в
строительных приемах, ранее вообще неизвестных ариям и иранцам).
Такая преемственность вполне могла и должна была сохраняться и
при смене этноса (как это имело место, например, и в Западном Иране
при распространении там ираноязычного населения, на глазах исто¬
рии сменившего местные аборигенные группы). Гораздо характернее
разрыв с традициями предшествующих культур типа Намазга, Дашлы
и т.п. Здесь особенно показательно то, что на памятниках ЭВО широ¬
ко распространена грубая лепная посуда. В.И.Сарианиди (1972а, с. 34;
19756, с. 36; 1977, с. 114, 158) определяет эту особенность как
«этнографический признак» данной культуры. Тут же, естественно,
встает вопрос: на какой этнос указывает этот признак (и в качестве
«этнографического», точнее, этнического, представляющий собой,
очевидно, нечто принципиально новое)? Кроме того, речь здесь идет
не только об этнокультурной, но и о важной экономической и соци¬
альной особенности, и это гораздо существеннее тех или иных данных
о внешнем облике, оформлении и орнаментации такой посуды. Ука¬
занное явление было совершенно несвойственно прежнему местному
земледельческому населению тех же районов: вплоть до последней
четверти — конца II тыс. до н.э. (и уже за много веков до этого) на
местных поселениях и в центрах «протогородского» типа употребля¬
лась в основном изготовленная на круге профессиональными гонча¬
рами керамика, что свидетельствует также о развитом разделении
труда и обмене. Напротив, индоиранские племена употребляли леп¬
ную посуду (а состав отделившихся от сельского хозяйства ремесел
119
был у них ограничен преимущественно металлургией, плотницким
или колесничным делом). Таким образом, в ареале культуры ЭВО
лепная керамика должна была быть характерна именно для пришлых
иранских племен, а на самих памятниках ЭВО она принадлежала
именно ираноязычному населению (что следует уже из данных пись¬
менных источников об этих территориях). Сопоставление этих фактов
указывает также, что эпоха ЭВО была первой, когда иранцы стали
преобладать в данных районах.
Что касается индоариев, то ведийские источники позволяют очер¬
тить территорию на севере Индостана, где эти племена обитали и пре¬
обладали в первой половине I тыс. до н.э. (т.е. в ведийскую эпоху
примерно после времени Ригведы). Их культуру могут характеризо¬
вать археологические памятники этого времени с той же территории
(к сопоставлению этих памятников и культуры ведийских ариев ср.:
Бонгард-Левин, 1962; Бонгард-Левин, Грантовский, 1983, с. 192 и сл.,
199 и сл.; Бонгард-Левин, Ильин, 1985, с. 134—138, с указанной там
литературой). Эти археологические свидетельства вполне совпадают с
упоминавшимися выше данными об образе жизни, хозяйстве и куль¬
туре индоариев в ранний и более поздний ведийский периоды. Так,
для более раннего времени археологически выявленные поселения
представляют остатки лишь небольших домов-хижин с деревянными
и бамбуковыми подпорками и тростниковыми крышами. Но и в более
поздний период, несмотря на развитие глинобитного и сырцового
строительства, поселения оставались небольшими, и их тип указывает
скорее на временный характер обитания, чем на длительную оседло¬
земледельческую традицию; дворцовые и храмовые комплексы про¬
должали отсутствовать. Лишь к самому концу эпохи (ближе к середи¬
не 1 тыс. до н.э.) отмечаются черты, которые могут отражать начав¬
шиеся процессы урбанизации. Таким образом, как уже отмечалось, на
протяжении почти всей ведийской эпохи индоарии, судя и по данным
памятников их словесности, и по археологическим материалам, про¬
должали жить в типично «сельских» условиях и их культура, образ
жизни, общественные отношения не обладали какими-либо чертами
городской или протогородской цивилизации. Это имеет также прямое
отношение и к вопросу об определении прародины ариев. Упоминав¬
шиеся данные об образе жизни, хозяйстве и обществе ведийцев пока¬
зывают, что для достижения указанного уровня социально-эконо¬
мических отношений вовсе не надо было жить в условиях земледель¬
ческих и протогородских культур. Он вполне мог реализоваться в
условиях евразийских степей.
Ведийские арии в упомянутый период своей истории, освещенный
выявленными археологическими памятниками, употребляли несколь¬
ко типов керамики, но ни один из них не может указывать на путь
120
ариев в Индию. К тому же, как говорилось, сделанная на круге посуда
(которая стала использоваться на протяжении ведийского периода,
хотя часть керамики продолжала изготовляться вручную) не могла
быть принесена в Индию ариями.
Возвращаясь к проблеме археологической идентификации иран¬
цев, отметим, что при обращении к предметам материальной культу¬
ры следует прежде всего учитывать те из них, которые по своим
функциям могут для того периода быть связаны с иранскими племе¬
нами. Так, известно об их роли в развитии всадничества и новых ме¬
тодов коневодства в ряде стран, в том числе в Передней Азии (вплоть
до проникновения соответствующей иранской терминологии в мест¬
ные языки, ср., в частности, выше). Поэтому элементы культуры, от¬
носящиеся к конному делу, сбруе, всадничеству, соответствующему
вооружению и т.п., в Западном Иране той эпохи могут указывать на
иранские племена или их влияние. В памятниках Ирана того времени
такие черты входят в число тех, которые имеют системные аналогии
на северо-западе, в Восточном Закавказье, а также далее к северу;
вместе с тем закавказские комплексы конца II — начала I тыс. до н.э.
отражают влияние со стороны северокавказских и степных культур
(ср. об этом; РИИП, с. 369 и сл.). Особо следует отметить выявленные
теперь данные о том, что всадническое население и его могильники с
конскими захоронениями и иными чертами обряда, характерными для
степной зоны, включая Поволжье, распространяются до Восточного
Закавказья и частично до Ирана к первым векам I тыс. до н.э. (см.:
Погребова, 1977). Эти факты подтверждают, что по крайней мере
часть западноиранских племен двигалась через Кавказ. Судя по исто¬
рико-ономастическим данным об Иране, такое движение к его грани¬
цам могло происходить в последней четверти II — начале I тыс.
до н.э.
Как уже говорилось, это не исключает миграции других западно¬
иранских групп восточнее Каспия, что можно было бы связать, напри¬
мер, с распространением погребений срубного типа по Восточному
Прикаспию до юго-запада Туркмении в конце II тыс. до н.э. или также
с тем, что язык Парфии, исторически известной с VII—VI вв. до н.э.,
был в основе западноиранским. Следует также учитывать аргументи¬
ровавшийся выше вывод о том, что иранские племена еще долго после
арийской эпохи обитали в степях; иранские языки бытовали там в
общеиранский период, а иранское единство с общими языковыми,
идеологическими, социальными, военными и хозяйственными ново¬
введениями должно было формироваться в едином географическом и
культурном ареале; данные о появлении некоторых из этих новшеств
подтверждают, что общие контакты различных иранских групп в
степной зоне еще продолжались в середине — третьей четверти II тыс.
121
до н.э. Это вполне согласуется с выводом, по которому иранские пле¬
мена — как оказавшиеся в Западном Иране, так и распространявшие¬
ся на востоке Иранского нагорья и в примыкавших районах юга Сред¬
ней Азии — не могли уже долгое время до этого (например, на протя¬
жении эпохи Намазга VI) жить в пределах древнего земледельческого
и «протогородского» ареала и быть носителями его культур. Напро¬
тив, к началу своего распространения по упомянутым территориям
они сохранили иной (еще близкий к «степному») общий хозяйственно¬
культурный и социальный тип. Это подтверждается независимыми
данными для племен Западного Ирана и для тех, которые обитали в
«авестийском» ареале (где, впрочем, наряду с «восточными» иранцами
имелись к тому же и «западноиранские» по языку племена). Для
второго региона об этом свидетельствуют, в частности, уже упоми¬
навшиеся данные об «эпохе варварской оккупации» с предшест¬
вующим распространением самих степных племен в северных рай¬
онах региона. Для Западного Ирана характерны уже отмечавшиеся
факты, показывающие, что еще в X—IX вв. до н.э. все основные
«городские» и ремесленные центры принадлежали там старому ав¬
тохтонному населению, иранцы же сначала не имели их и приобщи¬
лись к культуре «городского» типа позже. В обоих случаях имело
место постепенное усвоение иранцами хозяйственных и социальных
достижений местного населения (в том числе в области земледелия,
ремесла, «городского» строительства) одновременно с развитием
собственно иранских институтов и оформлением возникших в ре¬
зультате этого симбиоза особенностей социально-политического
строя в соответствии с иранскими традициями и терминологией, на
что указывают и данные о западных иранцах, и свидетельства Аве¬
сты. Можно, таким образом, говорить об определенном параллелиз¬
ме и примерной синхронности процессов социально-экономического
развития у предков народов запада и востока Иранского нагорья от
эпохи иранского единства до времени возникновения первых обра¬
зований государственного типа у западных иранцев и в авестийском
ареале.
Отсюда проистекает возможность более конкретного сопоставле¬
ния соответствующих данных о Западном Иране в первой половине —
середине I тыс. до н.э. и материалов Авесты. На той же основе, как
представляется, возможно хотя бы в общих чертах определить время
развития некоторых явлений в авестийском обществе периода воз¬
никновения тенденции к созданию объединений государственного
типа и тем самым примерно датировать отдельные разделы Авесты,
содержащие данные об этих явлениях. Реальные сведения об общест¬
венном строе и идеологии западных иранцев в доахеменидскую эпоху
значительно более скудны (и следует еще отделить их от сообщений,
122
не имеющих в действительности подлинного исторического содержа¬
ния, а также от тех, которые не могут быть использованы для характе¬
ристики мидийского общества, ср. ниже); однако сведения эти имеют
конкретную датировку и вписываются в общую картину историко¬
хронологических процессов социально-политического развития За¬
падного Ирана в ту эпоху.
Методы изучения политической истории
и общественных институтов
Мидийского царства
Распространение в Иране ираноязычного населения проходило од¬
новременно с прогрессом в социально-политических отношениях у
этого населения и становлением у него государственности во взаимо¬
действии с государственными образованиями, созданными абориге¬
нами. Вместе с тем эти процессы протекали в условиях характерной
для истории древнего Востока той эпохи общей тенденции роста от¬
дельных государств и создания более крупных и прочных держав, или
«империй». В иранских или «иранизированных» областях эта тенден¬
ция проявилась в расширении Мидийского государства, ставшего
затем одной из великих держав Ближнего Востока, а позже — в соз¬
дании первой «мировой державы» — империи Ахеменидов. Впослед¬
ствии иранцами, парфянами и персами, были созданы Аршакидская и
Сасанидская державы, в поздней древности и раннем средневеко¬
вье— основные государства Востока, противостоявшие силам элли¬
нистического и римского Запада.
Государственные институты этих держав, иранские по своему про¬
исхождению или оформленные в иранских традициях, во многом вос¬
ходят к ахеменидской эпохе, чьи социально-политические, админист¬
ративные, идеологические и правовые установления и после падения
Ахеменидов продолжали играть значительную роль не только в Ира¬
не, но и в других странах от Передней Азии до Индии, в Средней
Азии и Закавказье. Само содержание этих институтов, их характер
или трансформация в новых «имперских» условиях часто могут быть
лучше поняты лишь в связи со сравнительными иранскими материа¬
лами о соответствующих социально-политических реалиях и религи¬
озно-идеологических представлениях, с конкретными данными об их
происхождении и развитии.
123
Вместе с тем факт существования предшествовавшей Ахеменидской
Мидийской державы и определенно подчеркиваемая античной традици- j
ей преемственность между ними позволяют, конечно, предполагать, что i
ряд конкретных социально-политических и административных институ- '
тов был унаследован персами от мидян. Такое мнение широко распро- ,
странено в работах по истории древнего Ирана, хотя наряду с этим ста¬
вится вопрос о возможных отличиях социапьно-политических условий
при Дейокидах и Ахеменидах (и в связи с этим об обстоятельствах пе¬
рехода власти от первых к последним) (Harmatta, 1971, с. 9 сл., со ссыл¬
кой на Алиева, 1960, с. 248 сл., 251). Те или иные черты раннеахеменид-
ского персидского общества нередко прямо переносятся на предшест¬
вующий мидийский период (ср. Harmatta, там же, о положениях Дьяко¬
нова, 1956, с. 323 сл., где И.М.Дьяконов относит социально-эконо¬
мические условия, обрисовываемые эламскими документами из Персе-
поля, и к Мидии эпохи ее независимости). Как не раз писал Э.Герц-
фельд (Herzfeld, 1947 и др.) и некоторые другие авторы, развитые иран¬
ские социально-политические институты и соответствующие термины
должны были возникнуть в «имперскую» эпоху, т.е. впервые — в Ми¬
дии. К тому же часть таких терминов, например «царь», «великий царь»,
«сатрап», известна в ахеменидское время в «неперсидской», как счита¬
ют в таких случаях, «мидийской» фонетической форме, на основании
чего полагают, что подобные термины и соответствующие социально-
политические и административные реалии бытовали уже в Мидийском
царстве. Я.Харматта в упомянутой работе (с. 11—14) тоже приписывает
им мидийское происхождение и, составляя список таких терминов, ис¬
ходит из этого при определении социально-политического положения в
эпоху Мидийской державы. Но и в данном случае мы, по сути, имеем
дело с механическим перенесением на мидийскую эпоху условий ахе-
менидского времени.
Сама теория «мидийских» заимствований в древнеперсидском тре¬
бует к себе критического отношения. Основана она прежде всего на
частом отражении в древнеперсидском фонетических черт, характер¬
ных не для так называемой «юго-западной», или собственно персид¬
ской, а для «северо-западной» диалектной нормы (определяемой при
этом в качестве мидийской). Особое значение придается неадекватно¬
му отражению иранских слов и имен в вавилонских и эламских верси¬
ях ахеменидских надписей и документах. Полагают, что вавилонские
версии и документы, почти всегда отражая «северо-западные» нормы,
следуют мидийскому произношению, а эламские, отражающие «юго-
западные» нормы, — собственно персидскому. Когда в эламских вер¬
сиях представлено не то иранское слово, которое стоит в персидском
тексте, второе относят к мидийской, а первое к собственно персид¬
ской лексике. Древнеперсидский язык, таким образом, оказывается
густо насыщенным мидизмами.
124
Объяснение «неперсидских» черт в древнеперсидском влиянием
мидийского в течение ряда десятилетий было обычным как в грамма¬
тиках и руководствах по древнеперсидскому (Meillet—Benveniste,
1931, ср. также в последующих работах Э.Бенвениста; Kent, 1950;
1953; Brandenstein, 1964), так и в других работах многих ученых
(А.Кристенсена, Х.Нюберга, Э.Герцфельда, К.Гоффманна, И.М.Дья¬
конова и т.д). В настоящее время эта теория особо отстаивается
М.Майргофером (Mayrhofer, 1968, там же см. подробнее об истории
данной точки зрения и соответствующую литературу; ср. также Mayr¬
hofer, 1979; Hinz, 1973 и др.).
Уже давно высказывались, однако, и иные мнения. Специалист по
иранской диалектологии П.Тедеско, исходя прежде всего из форм
некоторых основных глаголов и местоимений, полагал, что древне¬
персидский (Altpersisch) ахеменидских надписей представляет собой
не первоначальную ступень персидского, а переходный диалект от
подлинного или чисто персидского (Altechtpersisch) к «северо-запад¬
ным» диалектам (Tedesco, 1921, с. 248). В.И.Абаев, отмечая, что так
называемые неперсидские элементы очень широко представлены в
новоперсидском и являются для него в такой же мере «своими», как
и «чисто персидские», сближает его в этом отношении с древнепер¬
сидским, отражающим не одну, а несколько языковых норм, и пола¬
гает, что «неперсидские» элементы в древнеперсидском не обяза¬
тельно усвоены из мидийского и что вернее говорить о вкладе из
различных иранских диалектов (Абаев, 1945; Абаев, Меликишвили,
1958, с. 167).
Следует подчеркнуть, что «неперсидские» формы в персидском,
приводимые при аргументации теории о мидийских заимствованиях,
не имеют никаких специфически мидийских или вообще «северо-
западных» черт; обычно это лишь нормализованные общеиранские
формы (часть их, безусловно, была свойственна и мидийскому, но
характерна и для многих других иранских диалектов). Что же касается
других, единичных, случаев, то, как правило, также нет никаких осно¬
ваний считать соответствующие формы специфически мидийскими.
Это относится и к слову farnah, обозначавшему одно из важнейших
социально-идеологических понятий иранской древности (при норма¬
лизованном общеиранском *hvarnah, отраженном и в Авесте). В свете
традиционных представлений о влияниях Мидийского царства и язы¬
ка мидян считают, что именно из Мидии форма farnah распростра¬
нилась с VII—VI вв. до н.э. у ряда других иранских народов, в том
числе у персов и скифов. Так полагали И.М.Дьяконов (1956, с. 374),
М.Майргофер (Brandenstein, Mayrhofer, 1964, с. 118) и др. Однако и
это мнение не имеет под собой реальных оснований (как уже отмеча¬
лось В.И.Абаевым, ср. выше; см. также: Грантовский, 1958, с. 155;
125
РИИП, с. 157—158). Скорее следует полагать, что обе формы, hvarnah
и farnah, бытовали у иранских племен еще до продвижения предков
западных иранцев в Иран, и во всяком случае является бесспорным,
что форма farnah была распространена у иранцев Передней Азии до
возникновения Мидийского царства и независимо от Мидии (ср. об
этом также ниже). К тому же сам переход hv-»f не характерен для
центральноиранских диалектов, которые прежде всего могут считать¬
ся потомками мидийского языка. Напротив, он представлен в иран¬
ских диалектах Ирана вне территории древней Мидии (а спорадиче¬
ски также в осетинском и помимо самого fam, fsem; ср., например:
Абаев, 1958, с. 496). К этим диалектам принадлежит и сивенди, бы¬
тующий не на бывшей территории Мидии, а в Фарсе (недалеко от
развалин Персеполя). Его, правда, тоже возводят к «мидийскому», но,
в свою очередь, лишь потому, что считают подобные фонетические
черты «неперсидскими», resp. «мидийскими». Бездоказательность или
прямая неприемлемость таких аргументов очевидна.
В связи с интересующим нас здесь прежде всего мнением о влия¬
нии на персов мидийских политических, социальных, идеологических
и религиозных институтов и отражении этого в диалектологических
данных древнеперсидского следует отметить, что к числу «неперсид¬
ских» элементов в древнеперсидском (как и в средне- и новоперсид¬
ском) относится и целый ряд местоимений, предлогов, наречий, ос¬
новных глаголов. Они встречаются в обычном повествовательном
контексте (ср. в Бехистунской надписи), и нет никаких причин считать
их особыми заимствованиями из мидийского. Они также показывают,
что древнеперсидский отражал более одной диалектной нормы, при¬
чем это явление было характерно для языка древнеперсидских племен
уже в IX—VIII вв. до н.э. и восходит, видимо, к более раннему време¬
ни. И «юго-западные», и «северо-западные» формы различного (в пла¬
не исторической фонетики) происхождения давно были для него оди¬
наково «своими», а не «чужими», как и для новоперсидского (ср. ре¬
зюме моего доклада на II Всесоюзной конференции по древнему Вос¬
току 1962 г.: ВДИ, 1963, №1, с. 175—176; Грантовский, 1964а =
РИИП, с. 149—162). В противовес обычному мнению, по которому из
стоящих в параллельных персидских и эламских текстах пар разных,
но семантически равнозначных иранских слов стоящее в персидской
версии является мидийским, а представленное в эламской — персид¬
ским, было отмечено, что такое определение является лишь следстви¬
ем предвзятого суждения об обилии мидизмов в древнеперсидском и
прямо опровергается некоторыми конкретными случаями, в частно¬
сти написанием названий древнеперсидских месяцев. В персидском
тексте ахеменидских надписей эти названия всегда даются в «чисто
персидской» форме (в тех случаях, когда она отличима от «северо¬
126
западной»): Assiyadiya, Bagayadi и т.д. Между тем в эламских текстах
эти календарные имена часто представлены в «северо-западной» фор¬
ме: так, персидскому ©aigraCi соответствуют эламские формы с «севе¬
ро-западным» s- (Cameron, 1948, с. 44) и пр.
Из этих данных следует, что, когда в персидских и эламских тек¬
стах представлены два иранских слова или две формы одного слова,
оба слова и обе формы могли быть именно персидскими или, иногда,
принадлежащими различным говорам персидского либо его различ¬
ным «стилям» (ср.: РИИП, с. 151—153, с более подробным изложени¬
ем соответствующих фактов).
В 1964 г. вышла статья И.Гершевича о «диалектной вариации в ран¬
неперсидском», основанная на различных иранских материалах, вклю¬
чая преимущественно данные новоиранских языков и диалектов. Эти
рассмотренные Гершевичем материалы достаточно определенно пока¬
зывают, что такие характерные «северо-западные» черты, как s и z, dr,
9у, соответствующие «чисто персидским» 9 и d, ss, Sy, были свойствен¬
ны самому персидскому и не должны считаться привнесенными в него
извне. Различия s—& и z—d И.Гершевич считает внутридиалектными,
не отражающими разные пути развития индоевропейских палатальных,
а возникшими много позже с появлением тенденции к произношению s
как 9 и z как 6, которая была реализована в одних словах, но могла не
затронуть другие (либо затронула их лишь в некоторых персидских
говорах и диалектах; причем, по Гершевичу, изменения s в 9 и z в 8 еще
осуществлялись в конце VI в. до н.э.) (Gershevitch, 1964).
Эти наблюдения Гершевича в целом представляются вполне обос¬
нованными, хотя его объяснения соответствующих фактов не кажутся
одинаково убедительными. Так, на мой взгляд, следует все же пола¬
гать, что в основе этой «вариации», хотя бы первоначально, лежало
именно различное отражение индоевропейских палатальных (ср. сис¬
тему соответствующих фактов в целом).
Впрочем, как бы ни объяснять возникновение этих 9 и d — позд¬
ним изменением из s и z или различными путями развития индоевро¬
пейских палатальных — следует признать, что 9 и d, соотетствующие
s и z, существовали в определенных западноиранских диалектах за¬
долго до ахеменидской эпохи. Различие же в самом персидском диа¬
лектов и говоров, носители которых при переселениях и еще более
при совместном проживании в исторический период смешивались
друг с другом, и в которых по-разному произносились одни и те же
:лова, могло способствовать замене s и z на 9 и d также и в словах,
где для этого нет этимологических оснований (но в целом такие при¬
меры все же весьма редки)1.
1 В связи с этими выводами Гершевича и исходя также из фактов, уже ранее отмечав-
иихся Г.Моргенстьерне и В.Геннингом, О.Семереньи принял вывод о том, что вариация 3/s
127
Мнение о принадлежности «мидизмов» собственно древнеперсид¬
скому высказывал и В.И.Абаев (Абаев, Меликишвили, 1958), позже
аргументировавший его подробнее (Абаев, 1968).
Против упомянутых положений И.Гершевича выступил М.Майр-
гофер в своей работе «Реконструкция мидийского» (1968). По его
мнению, рассматриваемые фонетические различия в древнеперсид¬
ском отражают древние междиалектные, а не внутридиалектные рас¬
хождения, а определяемые при этом в качестве мидийских черты бы¬
ли действительно присущи языку Мидии и считающимся его продол¬
жениями центральноиранским диалектам. Но, во-первых, отнюдь не
все такие черты были свойственны этим диалектам и их предшествен¬
никам, и это относится как раз к формам, которые отличаются от об¬
щеиранских; так, не представлен в центральноиранских диалектах,
как уже отмечалось выше, переход hv->f, который характерен для
традиционно считающейся «мидийской» формы farnah-. Во-вторых,
именно те из отмечаемых фонетических черт, которые действитель¬
но могли быть присущи мидийскому и отражены в центральноиран¬
ских диалектах, как правило являются обычными для «нормали¬
зованного» древнеиранского состояния и поэтому никак не могут
указывать на их именно мидийскую принадлежность (ср.также вы¬
ше). В-третьих, само положение о том, что наличие в древнеперсид¬
ском «юго-западных» и «северо-западных» форм отражает «меж¬
диалектные» различия, отнюдь не противоречит (а вполне соответ¬
ствует) выдвигавшемуся нами тезису о диалектных различиях в са¬
мом персидском (восходящих, во всяком случае первоначально, к
расхождениям между племенными диалектами самих персов или их
предков).
Наконец, надо заметить следующее. Среди иранских имен из пер-
сепольских эламских документов М.Майргофер выделяет персидские
и 8/d/z в древнеперсидском является внутри-, а не междиалектной и возникла в поздний
период, и поставил вопрос о причинах этого явления. Он объясняет его влиянием арамей¬
ских диалектов, в которых отмечает сходное, хотя отнюдь не идентичное, явление (Sze-
mer^nyi, 1964, с. 20—24).
Однако это объяснение противоречит совокупности фактов самих древнеперсидских
текстов, а также отдельным имеющимся свидетельствам эламских документов из Суз, пока¬
зывающим, что такие фонетические изменения в определенных западноиранских диалектах
осуществились уже к середине VI в. до н.э., и, тем более, некоторым ономастическим дан¬
ным ассирийских текстов, свидетельствующим о чередовании З/s и d/z в западноиранских
диалектах по крайней мере к середине — второй половине VIII в. до н.э. (ср. Грантовский,
1971, с. 309 и сл., а также с. 302 и др.; подробнее к анализу соответствующих ономастиче¬
ских данных ср. РИИП, с. 241—245, 269—271 и др.). Кроме того, слова и имена с d и 8
(позже t), соответствующими z и s, засвидетельствованы и далеко на севере, за пределами
Ирана, причем по крайней мере в ряде случаев это не может быть объяснено поздними
заимствованиями из персидского (ср. об этом РИИП, с. 161—162 и др.).
128
и мидийские, основываясь на традиционном мнении о мидийских
элементах в персидском в соответствии с особенностями рассматри¬
ваемых фонетических форм. Но само это мнение в свое время аргу¬
ментировали, исходя из убеждения, что в эламских текстах должны
отражаться слова и формы именно самого персидского. Поэтому оби¬
лие в новых эламских документах из Персеполя имен в «северо-
западной» форме подрывает саму основу традиционной для теории
мидийских заимствований аргументации (неправомерной, впрочем, и
в связи с известными уже ранее ограниченными данными ахеменид-
ских текстов и их иноязычных версий, ср. выше).
Согласно И.Гершевичу, из особенностей, которые все же могут
свидетельствовать о заимствованиях в древнеперсидский из мидий-
ского, остаются лишь sp вместо «персидского» s и f в famah-. Но по¬
следнее, как мы видели, никак не могло распространиться из Мидии и
Мидийского царства (ср. об этом также ниже). Что же касается слов с
sp, то к их бытованию в персидском целиком относится все то, что
можно сказать о словах с «северо-западными» s, z, Sr, Эу (которые, по
Гершевичу, были также свойственны персидскому или его диалек¬
там); формы с sp равным образом широко отражены в средне- и ново¬
персидском, свободно употребляются в древнеперсидских текстах и
легко чередуются с «чисто персидскими» формами (то же явление
отражено и в эламских текстах), к ним относятся слова самых обы¬
денных значений (как наречие vispada и т.д.), которые были присущи
персидскому и до образования Мидийской державы (ср. об этом, на¬
пример: РИИП, с. 154 и сл. и примеч. 24). Не следует относить к ми-
дийским заимствованиям и aspa «лошадь», хорошо представленное и в
именах из районов к западу от Мидии задолго до мидийской эпохи, а
в именах из эламских документов встречающееся даже чаще, чем
«чисто персидское» asa-.
Принципиально важно здесь имя Mdamoi — одного из трех пер¬
сидских племен, составивших вместе с пасаргадами и марафиями
основу объединения во главе с Ахеменидами (см.: Геродот 1.125; тут
можно еще отметить, что это персидско-ахеменидское объединение
возникло до создания Мидийского царства). В этом имени одного из
основных персидских племен -sp- определенно не «чисто персид¬
ское». Убедительная этимология имени была дана Г.Гумбахом (Hum-
bach, 1968): к *mat.aspa (ср. этимологию имени марафиев: к авест.
mat.raSa, с гаЭа- «колесница», как и MapaSoi известного рассказа
Харета Митиленского у Афинея XIII.36) — «с лошадьми», «облада¬
ющие лошадьми», с закономерным персидским та- вместо mat-. И по
этим основаниям формы с sp должны быть признаны персидскими в
реально-историческом смысле, издревле «своими» для определенных
персидских диалектов.
9 Зак. 104
129
«Неперсидской» формой является и сам этноним и самоназвание
персов *Parsava — Parsa (к истории и соотношению этих форм см.:
Грантовский, 1961; ср. также в указанной ниже литературе). Оно со¬
держит s, которому здесь должно было бы соответствовать «юго-
западное» Э. Это название являлось также именем населенной пер¬
сидскими племенами страны, в персидских текстах со второй полови¬
ны VI в. до н.э. Парса (позже Парс, арабизированное «Фарс»), а ранее
Парсава — Парсуа(ш), Парсамаш, Парсумаш ассиро-вавилонских
источников (как в них, а также в урартских надписях обозначалась и
область, а точнее, области на западе Ирана в районах к юго-востоку от
оз. Урмия и далее к югу, ср., в частности, выше).
Высказывалось предположение, что в основе этих названий от
др.-иран. pars(u)- лежат именно топонимы с первоначальным значени¬
ем «бок» — «край», «окраина». При этом подразумевается, что такие
названия происходили из языка соседей (и что в самих именовавших¬
ся так областях могло и не быть ираноязычного населения), а страна
персов на юго-западе Ирана получила название как «окраина» — по
отношению к Мидии; это название в «северо-западной» форме про¬
исходит тогда из языка мидян, что рассматривается как один из фак¬
тов, свидетельствующих о индийских заимствованиях в персидском
(ср.: Дьяконов, 1956, с. 69, 161, 224 и др., ср. также 1967, с. 90—91;
эти выводы приняты и некоторыми другими авторами, а сама подоб¬
ная этимология выдвигалась уже и ранее В.Томашеком и др.; литера-
турУ см. также: РИИП, с. 60, 134, 146). Возражая против этого толко¬
вания, я предложил иную этимологию данной группы этнических и
географических имен, встречающихся не только в Западном Иране, но
и в других частях иранского мира, имеющих параллели в иной иран¬
ской ономастике и в древнеиндийском, в том числе в личных именах
типа РагЗи и пр. Такие параллели показывают, что по своему проис¬
хождению соответствующие образования относились первоначально к
людям и племенам, а не к территориям. Эти образования существова¬
ли еще в арийскую эпоху и уже поэтому должны объясняться в связи
с основным и первоначальным, засвидетельствованным с древнейше¬
го времени значением слова рагёи-: «ребро», «грудь» (область ребер),
«бок» — как часть тела (значение же «бок», «сторона» возникло позже
и представлено лишь в некоторых иранских языках, причем после
древней эпохи). И другие сравнительные индоиранские материалы,
начиная от встречающегося в Ригведе (VII. 83.1) pjthu-parSava
(мн. ч. к pjthu-par$u), показывают, что эти имена имели значение
«(широко)грудый», «человек крепкого телосложения», «(крепко)бо-'
кий», «богатырь», «могучий воин». Соответственно иранские этнони¬
мы от pars(u)- были именно самоназваниями, а все такие западноиран¬
ские этнонимы, очевидно, связаны с персидскими племенами и их
130
продвижением с севера на юг по территории Западного Ирана
(Грантовский, 1961; РИИП, с. 164—176).
И.М.Дьяконов (1967, с. 90—91) привел несколько возражений про¬
тив этих выводов (в связи с моей упомянутой работой 1961 г.). Он
ставит вопрос: почему, если еще в IX—VIII вв. до н.э. персидские
племена находились на северо-западе Ирана, область на юго-западе
страны, у границ Элама, уже в IX в. называлась Парсамаш? Но это не
только не противоречит, а вполне соответствует отстаиваемым мной
положениям, согласно которым персидские племена расселялись по
территориии Ирана с севера на юг и дали свое имя также упомянутым
областям на севере, где некоторые из них продолжали обитать и после
того, как другие продвинулись на юг, в сторону Элама.
Другое возражение И.М.Дьяконова состоит в том, что этноним
персов, если бы он искони был их самоназванием, должен был бы
произноситься с -Э- вместо -s- в Парсава и Парса. Подробно контрар¬
гументация против этого давно выдвигавшегося тезиса уже была дана
мной вместе с другими доводами против теории о мидийских заимст¬
вованиях в древнеперсидском (РИИП, с. 146—164, ср. также выше).
Ни И.М.Дьяконовым, ни мной в указанных работах еще не были учте¬
ны выводы И.Гершевича, в свете которых можно еще более опреде¬
ленно утверждать, что s (соответствующее д) было свойственно и
собственно персидским диалектам (возражения же М.Майргофера
против выводов Гершевича, как уже говорилось, неубедительны). К
тому же при рассмотрении вопроса о том, оправдана ли теория ми¬
дийских заимствований в персидском, ссылка на такое s в этнониме
персов, естественно, не может служить аргументом, так как мнение
о «неперсидском» происхождении этого этнонима, в свою очередь,
основано на априорном убеждении в бесспорной справедливости этой
теории.
Наконец, еще один аргумент И.М.Дьяконова (1967, с. 91) против
моей этимологии этнонима персов и в пользу его возведения к топо¬
ниму со значением «окраина» сводится к тому, что якобы «все топо¬
нимы и этнонимы, образованные от основы *pars-, parsav-, относятся к
окраинным районам Иранского нагорья». Но некоторые из упоминав¬
шихся в моей статье 1961 г. названий такого рода, например упоми¬
наемые у Птолемея парсии и их города Парсиа и Парсиана, находи¬
лись в области, со всех сторон окруженной иранскими племенами и
странами (так, к северо-востоку лежала Бактрия и т.д.). Территории
стран по имени Парсава, известных по клинописным текстам IX—
VII вв. до н.э., лишь при взгляде на современную политическую карту
могут быть в какой-то мере охарактеризованы как «окраины». Поэто¬
му трактовка их (как и парсиев Прикаспия и Парфии) названия в зна¬
чении «окраина» могла бы иметь смысл, если за «центр» принимать
9*
131
Мидию, как и предполагалось И.М.Дьяконовым (1956) ранее при вы¬
работке данного положения. Но при этом толковании был бы неизбе?
жен вывод, что еще до первых упоминаний в IX в. до н.э. указанных
стран ираноязычное население целиком преобладало в Мидии и на
всех территориях от нее до районов к юго-востоку от оз. Урмия, у
Сенендеджа и у границ Элама (где локализуются страны с именем
Парсава). Такой вывод, однако, был бы явно неоправдан (в том числе
и именно по взглядам И.М.Дьяконова). Кроме того, каждая из трех
названных местностей лежала на большом расстоянии от Мидии (в ее
границах того времени) и была отделена от нее другими областями и
политическими образованиями, где ведущую роль играло старое мест¬
ное население и в то время, когда ассирийцам и урартам уже были
известны названия областей Парсава (Грантовский, 1971, с. 312;
подробнее к этим историко-географическим проблемам ср.: РИИП,
с. 136—144, 220 и др.). К тому же ассирийцы, как и урарты, шли к
этим областям с запада и могли, очевидно, использовать лишь геогра¬
фическую номенклатуру, принятую у населения самих областей Пар¬
сава или территорий между ними и Ассирией и Урарту. Уже поэтому
названия этих областей (безусловно, иранские) должны происходить
из языка их населения или в крайнем случае непосредственно примы¬
кавших к ним районов, но никак не из мидийского. Можно также под¬
черкнуть, что Мидия в IX — начале VII в. до н.э. вообще не имела
того значения и тех территорий, которые она приобрела впоследствии.
Итак, внешне убедительное толкование названия западноиранских
областей Парсава как «окраины» Мидии не выдерживает критики и в
свете конкретных историко-географических данных о Западном Ира¬
не. Аналогичные же этнонимы из восточных областей Иранского пла¬
то (парсии, парсиеты, а также самоназвание афганцев и имя их языка
пащтун, пашто из древнего Парсава) явно никак не связаны с Мидией
(и кроме того, являлись самоназваниями местного ираноязычного
населения).
Положение И.М.Дьяконова о том, что известные в IX—VII вв.
до н.э. страны Парсава названы так в качестве «окраин» Мидии, тесно
связано с его мнением, по которому в областях на северо-западе
Ирана, где бытовал этот топоним, еще не было ираноязычного насе¬
ления. Мнение это, однако, не только бездоказательно, но и противо¬
речит имеющимся данным об этих областях, хотя эти данные весьма
скудны.
Заметим сначала, что южная, лежавшая у границ Элама страна
Парсава, упоминаемая в ассирийских источниках в конце IX в. до н.э.
(как Парсамаш) и затем в VII в. до н.э. (Парсуаш, Парсамаш, Парсу-
маш), была именно страной персов, из среды которых вышли и Ахе-
мениды (с конца VIII — начала VII в. до н.э. возглавившие персидско-
132
ахеменидское объединение). Из этого исходит и сам И.М.Дьяконов
(1956, с. 198 и сл., 224 и др.), вслед за Э.Вейднером (Weidner, 1934)
и Дж.Кэмероном (Cameron, 1936, с. 145 и сл., 179 и сл., 190 и сл.)
отождествляющий упоминаемую около 815 г. до н.э. при Шамши-
Ададе V(cm. его «Письмо Ашшуру», стк. 21 и сл., 32) страну Парса-
маш с персами и районами их расселения у пределов Элама по дан¬
ным последующего времени (расхождения в локализации этих рай¬
онов в пределах территории у границ Элама в данном случае не име¬
ют существенного значения, хотя и они, видимо, указывают на рас¬
пространение топонима Парсава вместе с расселением самих персид¬
ских племен; подробнее, с указанием соответствующих источников и
литературы ср.: РИИП, с. 220—224). В VII в. до н.э. под Парсамаш—
Парсумаш ассирийской царской корреспонденции определенно име¬
ются в виду не только страна, но именно народ, племя этого имени;
дошедшие от того времени иные материалы также свидетельствуют о
наличии ираноязычного населения в тех районах и, наконец, о том,
что речь должна идти именно о персах: в двух ассирийских надписях
упоминается царь Парсумаш Кураш, т.е. Ахеменид Кир I, предок Ки¬
ра II Великого (см. там же, с указанием на источники).
Итак, в. данном случае имеющиеся сведения позволяют утвер¬
ждать, что Парсава — это, бесспорно, область ираноязычных, и имен¬
но персидских, племен. Зафиксированное же ассирийскими текстами с
конца IX в. до н.э. появление в пограничных с эламскими центрами
районах названия Парсава явно не было результатом того, что соответ¬
ствующая область стала именоваться так в качестве «окраины» Мидии,
каковой она в IX — середине VII в. до н.э. безусловно не была; так,
между ней и Мидией лежало наряду с другими местностями значи¬
тельное государственное образование Эллипи (где еще преобладало
старое неираноязычное население). Причиной появления названия Пар¬
сава в указанных районах было, таким образом, распространение там
ираноязычного населения персидской племенной группы. Эти данные
показывают также, что имя Парсава (чем бы оно первоначально ни яв¬
лялось — этнонимом или топонимом) в языке или диалектах этих пле¬
мен произносилось с -s- (а не с -Э-) уже в IX в. до н.э.
Но и в отношении северной страны (или стран) Парсава можно го¬
ворить о том, что там в IX—VIII вв. до н.э. имелось ираноязычное
население, хотя ономастических данных, относящихся к этим облас¬
тям, не так уж много. Из нескольких упоминаемых в ассирийских
источниках топонимов из Парсуа некоторые вполне могут быть иран¬
скими. Но как обычно, более определенные выводы возможны на
основе личных имен. Известно лишь одно имя правителя самой Пар¬
суа (или ее основной части)— Тунака и имя правителя входившей
ранее в Парсуа Бушту (или Пушту) — Арийа. Оба могут быть отнесе¬
133
ны к иранским, а среди личных имен из соседних с Парсуа областей
имеется ряд определенно иранских (ср.: РИИП, с. 162 и сл., с приве¬
денными там отсылками, и с. 322). Помимо собственно ономастиче¬
ских определений и здесь большое значение имеют историко¬
географические данные. В своей «Истории Мидии» И.М.Дьяконов
(1956, с. 152, 166—167, 222 и др.) относил к восточным районам ряд
имен именно потому, что они носят иранский облик, в соответствии с
мнением, что ираноязычное население распространялось с востока на
запад. Неправомерность такого подхода очевидна, тем более когда
ставится вопрос о том, в каком направлении и когда по Западному
Ирану расселялись ираноязычные племена. Кроме того, имеющиеся
данные позволяют определенно утверждать, что ряд местностей, от¬
куда происходят такие имена, находились не в восточных районах, в
Мидии, куда их помещали И.М.Дьяконов и некоторые другие авторы,
а к западу от Мидии, иногда на большом расстоянии от нее. Достаточ¬
но упомянуть о списке 28 правителей, принесших дань Шамши-Ада-
ду V во время его третьего похода (ок. 820 г. до н.э.). И.М.Дьяконов,
Г.А.Меликишвили и И.Алиев считали их вождями племен Мидии до
Соляной пустыни. Однако конкретные данные об этом походе Шам-
ши-Адада V противоречат такому выводу и показывают, что все упо¬
мянутые правители происходили из местностей, лежавших далеко к
западу от Мидии. Кроме того, некоторые из этих местностей известны
по другим сведениям ассирийских источников IX—VIII вв., дающим
возможность для более определенной локализации. Эти данные также
показывают, что владения упомянутых правителей, принесших дань
Шамши-Ададу V, лежали далеко к западу от Мидии, некоторые в не¬
посредственной близости от Парсуа или прямо на ее территории (см.:
Грантовский, 1964а = РИИП, с. 190—194). Вместе с тем значительная
или большая часть этих правителей носили иранские имена (там же,
с. 206—219).
Таким образом, мнение о том, что в странах по имени Парсава не
было ираноязычного населения и что само название Парса[ва] проис¬
ходит из языка мидян, означая «окраину» Мидии, лишено историче¬
ских и географических оснований. Оно противоречит и имеющимся
иранским и индийским лексическим и ономастическим параллелям к
этому имени. Предложенная на их основе этимология этого названия
(которую И.М.Дьяконов, по сути, и не пытался оспорить), как кажет¬
ся, достаточно определенно вытекает из упомянутых сравнительных
индоиранских материалов.
То обстоятельство, что распространение ряда слов и терминов,
часто считающихся результатом мидийского влияния, на самом деле
не связано с возникновением Мидийского государства и его влияни¬
ем, а восходит к более раннему времени, подтверждается и некоторы¬
134
ми другими данными ассирийских текстов. Так, уже упоминавшийся
термин farnah- в форме с f- засвидетельствован (в ассирийской пере¬
даче с р-, правильно отражающим иран. f, но ни в коем случае не hv,
передававшееся всегда иначе, см.: РИИП, с. 91, 98) несколькими име¬
нами в VIII в., а также в VII в. до н.э. (но еще тоже до мидийских за¬
воеваний), в том числе определенно для районов к западу от Мидии и,
видимо, также для иранцев (персов) на границах Элама (см.: РИИП,
с. 224, 306 и сл., 324, 325 и сл.; об имени Парни-Алди из ассиро¬
урартской пограничной полосы в VIII в. до н.э. см. также выше). Вме¬
сте с тем такие основные черты характерной для персидского диа¬
лектной «вариации», как S/s (по очевидному примеру) и d/z (по име¬
нам с достаточно надежной этимологией), засвидетельствованы для
Западного Ирана ассирийскими источниками уже в VIII в. до н.э.
(ср. выше). С другой стороны, чередование, скажем, s—Э спорадиче¬
ски наблюдается и в других, явно не «юго-западных», иранских язы¬
ках, в частности в авестийском (где оно также объясняется через
Dialektmischung). Так, Керсаспа именуется то gaesu (Y. 9, 10), то gaedu
(Yt 13, 61.136) и т.п. (Wikander, 1938, с. 37; GiPh, I, 1, §282, № 1).
Таким образом, утверждение о том, что «для поздней Авесты харак¬
терны и западноиранские черты, однако только те, которые можно
соотнести с северо-западными языками. Специфических юго-запад¬
ных черт здесь не встречается» (Эдельман, 1986, с. 7), верно лишь
постольку, поскольку упомянутая вариация вряд ли может, вопреки
распространенному мнению, считаться специфической «юго-запад¬
ной» чертой.
Все эти данные также противоречат основным положениям теории
о мидийских заимствованиях в персидском. Она, как мы старались
показать, не соответствует и данным ахеменидского времени, древне¬
персидских и эламских текстов, а равным образом (ср. у И.Гер¬
шевича) и материалам более поздних иранских языков и диалектов.
Мы подробнее остановились здесь на этой теории и с целью подчерк¬
нуть, что сведения ассирийских источников об Иране, несмотря на их
скудость и фрагментарность, имеют большое значение и для данной
проблемы иранистики, очень важной для иранской диалектологии, а
одновременно и для истории персидских и вообще западноиранских
племен. Сведения эти подкрепляют упоминавшийся вывод о том, что
«смешение» диалектных норм в персидском старше времени состав¬
ления первых древнеперсидских текстов в последних десятилетиях
VI в. до н.э., и, более того, может указывать, что оно уже имело место
в IX—VIII вв. до н.э. Кроме контактов с иными иранскими группами,
способствовавших взаимному языковому обмену, можно допустить,
что сама персидская общность, безусловно существовавшая в какой-
то период, сложилась некогда из двух или нескольких племенных
135
групп с различными диалектными традициями; это могло произойти в
период их продвижения на территорию Ирана и ранее.
Но даже если рассматривать «неперсидские» элементы в персид¬
ском как вклад из иной по происхождению иранской диалектной сре¬
ды, это явление не должно объясняться культурным и политическим
воздействием Мидийского государства. Это, конечно, не означает, что
следует вообще отвергать возможность наличия в древнеперсидском
заимствований из мидийского. Но если они и существовали, их было
очень немного, причем доказать это ни в одном случае не удается.
Таким образом, для аргументации положения о наличии мидизмов
в древнеперсидском остаются лишь общие соображения о влиянии
мидийской государственности и культуры, но и они не дают никакой
надежной опоры. Во всяком случае, по своей форме специальные тер¬
мины и выражения предполагаемого мидийского происхождения в
большинстве своем определенно старше Мидийской державы и не
могут считаться нововведениями этого периода.
Мы уже упоминали о мнении, по которому такие титулы, как
«царь», «великий царь», «сатрап», должны были появиться в связи с
созданием Мидийского государства и в эпоху существования этой
державы. При этом древнеперсидское x§aya3iya- «царь» с -9iya вместо
теоретически «чисто персидского» *-Siya считается «мидизмом»; фор¬
ма титула «сатрап», отраженная в иноязычных передачах ахеменид-
ской эпохи, имеет в своем составе xSaSra-, также определяемое в каче¬
стве мидийской формы из-за -Эг- вместо «чисто персидского» -ss-. Но
эти определения по фонетическим критериям тоже не будут иметь
доказательной силы, если не принимать в целом теорию мидийских
заимствований в древнеперсидском и допускать (ср. выше), что так
называемые «неперсидские» элементы в древнеперсидском на самом
деле уже давно были персидскими в реально-историческом смысле.
Равным образом по выводам И.Гершевича о «диалектной вариации в
раннем персидском», основанным на совершенно иных, исходящих из
материалов иранской и персидской диалектологии данных, указанные
определения тоже не были бы приемлемыми, тем более что как раз
упомянутые фонетические особенности, как Эу и соответствующее
ему §у и Эг с соответствующим ss, по этим выводам наиболее опреде¬
ленно относятся к чертам, одинаково свойственным персидскому или
его диалектам и говорам (причем, по Гершевичу, эти варианты воз¬
никли в персидском даже позже вариации s—3).
Кроме того, названия «царь» или даже «великий царь» могли быть
восприняты еще от племенных вождей догосударственной эпохи;
вообще образования от xSa(y)- и х§аЭга- в терминах для обозначения
вождей и правителей, членов военной знати и т.п. широко употребля¬
лись уже в общеиранский и ранее в арийский периоды (ср. инд.
136
ksatra- и др.). Уже в то время существовало представление о власти
одного вождя над несколькими или многими родо-племенными еди¬
ницами, тоже возглавлявшимися вождями, или «царями»; поэтому
понятия типа «великий вождь» (великий царь), «вождь вождей» (царь
царей) могли существовать еще до создания таких объединений, как
Мидийская и Ахеменидская державы. Во-вторых, уже в самом Запад¬
ном Иране у иранцев еще до Мидийского царства начали возникать
территориальные образования государственного типа, хотя и мень¬
шие, чем будущее государство Дейокидов (ср.: ИИ, с. 41). Одно из них
было создано к середине VIII в. до н.э. в области Парсуа, правитель
которой Тунака к 744 г. до н.э. (когда это объединение было завоевано
ассирийцами и прекратило существование) владел также некоторыми
районами и «городами» соседних, не входивших ранее в Парсуа об¬
ластей (ср.: РИИП, с. 138 и сл., 226 и сл.). Столетием ранее на террито¬
рии Парсуа (возможно, составлявшей тогда непрочное объединение
племенного типа) имелось большое число отдельных политических
единиц, каждая из которых включала некоторое число населенных
пунктов с одним или двумя-тремя более значительными укрепленны¬
ми центрами; правителей таких владений ассирийцы называли
«царями»; под 834 г. до н.э. сообщается о получении дани от 27 «ца¬
рей» (Sarrani) страны Парсуа («Черный обелиск» Салманасара III,
стк. 119); несколькими годами позже вновь упоминаются «цари» Пар¬
суа— те из них, которые опять принесли дань (там же, стк. 172—174).
Каков бы ни был в действительности характер власти этих правите¬
лей, в ираноязычной среде они могли носить титул типа xSayaSiya или
иной, образованный от х§а(у)-. А когда произошло объединение Пар¬
суа или ее большей части, Тунака либо уже его предшественники мог¬
ли носить титул «царь царей» или «великий царь».
Как уже говорилось, ираноязычное население Парсуа было, оче¬
видно, этнически родственно персам Юго-Западного Ирана. Но и у
них объединение государственного типа возникло ранее Мидийского
царства (созданного после 670 г. до н.э.). У обитавших на границах
Элама персидских племен история их государства восходит по край¬
ней мере ко времени Ахемена, основателя знаменитой династии, пра¬
вившего, видимо, в конце VIII — первых десятилетиях VII в. до н.э.
Персы в то время продолжали находиться в зависимости от тогда еще
сильного Элама. Сын Ахемена Чишпиш (примерно около 675—645 гг.
до н.э.), очевидно, подчинил долины в центре Фарса, где на западе
лежал древний эламский центр Аншан, и стал именоваться царем
Аншана. Персы, однако, еще оставались в сфере влияния Элама, а
после его разгрома Ассирией в 640-х годах персидский правитель
Кир I (сын Чишпиша и дед Кира II Великого) признал сюзеренитет
Ассирии. Ассирийские источники при этом называют его «царем» —
137
Sarru (cp., например, в надписи Ашшурбанапапа из храма Иштар в
Ниневии, стк. 115). Около 640 г. до н.э. он послал в Ассирию дань и
старшего сына как заложника. Экспансия Мидийского царства тогда
еще лишь начиналась, и персы были подчинены им позже, между
635—625 гг. до н.э. (ср. также ниже о проблемах мидийской хроноло¬
гии). Таким образом, возникновение, рост и укрепление персидско-
ахеменидского объединения происходило в условиях зависимости от
Элама и затем Ассирии и вне связи с Мидией и ее царством, между
тем, согласно ахеменидской традиции, и Кир I, и уже его отец Чищпиш
носили титул «великий царь» — Sarru rabu (см. вавилонский «цилиндр
Кира», стк. 20—21). Итак, вопреки расхожему мнению, титулы «царь»
и «великий царь» не были заимствованы персами от мидян и хорошо
были известны персам до того, как они подпали под власть и культур¬
но-политическое влияние мидян.
Теперь о термине «сатрап». Соответствие к его «неперсидской»
форме, известной по вавилонской и арамейской передачам ахеменид-
ского времени и имевшей позже продолжение в среднеперсидском,
засвидетельствовано уже ассирийскими текстами VIII в. до н.э. как
Сатарпану — для иран. *Х$а$гарапа (сам тип образования вполне
обычен для иранского, ср. авест. SoiSro.pana и др.). Но это имя или
имя-титул правителей отдельных владений (существовавших до воз¬
никновения Мидийского царства), а не наместников провинций. С
другой стороны, сами древнеперсидские надписи при обозначении
сатрапа не следуют этой форме, а имеют свою, включающую «чисто
персидское» xSassa. Это обстоятельство, между прочим, уже само по
себе нарушает принцип, из которого исходит теория о мидийских заим¬
ствованиях в персидском, ибо согласно ей слова и тем более основные
социально-политические и идеологические термины мидийского проис¬
хождения должны употребляться в древнеперсидских текстах в воспри¬
нятой из мидийского форме. В целом на основе отмеченных фактов с
равным основанием можно предполагать, что институт сатрапов —
обозначавшихся данным словом наместников провинций иранской
державы — был введен впервые при Ахеменидах (подробнее об указан¬
ных фактах и их документацию ср.: РИИП, с. 154, 323 и сл.).
Итак, хотя из общих соображений вполне можно предполагать
значительное влияние политических и культурных традиций Мидий¬
ского царства в ахеменидское время, а также допускать, что в персид¬
ском языке той эпохи употреблялись отдельные термины мидийского
происхождения, возводить к мидийскому все древнеперсидские слова
с «северо-западными» фонетическими особенностями и на этой осно¬
ве устанавливать конкретные особенности социальных, политических,
административных институтов Мидийского государства, его идеоло¬
гии и религии неправомерно.
138
Вместе с тем в связи со сказанным следует еще раз подчеркнуть то
значение, которое могут иметь существующие данные о предшест¬
вующих Мидийскому царству политических образованиях ирано¬
язычного населения в Западном Иране. Данные эти обычно не привле¬
кают должного внимания исследователей иранской истории, а соци¬
ально-политические институты ираноязычного населения того време¬
ни рассматриваются преимущественно в рамках родовой организации.
Между тем в свете указанных данных представляется возможным
проследить становление иранской, и в том числе именно мидийской,
государственности и ее институтов на реально-историческом фоне
более ранних (или впервые возникших у иранцев) образований госу¬
дарственного типа, а также на основе картины конкретных историче¬
ских событий, предшествовавших созданию Мидийского царства.
Так, сопоставление имеющихся сведений клинописных текстов
VIII—VI вв. до н.э. и данных античных источников по истории и хро¬
нологии Мидии доказывает достоверность ранней греческой традиции
о мидийских царях, начиная с первого из них — Дейока (греч.
Д^юкт^, иранское *Dahyuka; ср. также ниже). Сведения о Дейоке от¬
ражены у Геродота (1.95—101), Полнена (VII.1) и Плутарха (De Herod,
malig., 18). Вопреки распространенному в современной науке мнению,
Дейок был действительным основателем Мидийского царства, соз¬
данного после свержения мидянами ассирийского господства (ок.
672/71 г. до н.э., по ассирийским данным).
В то время в Мидии еще продолжали существовать отдельные тер¬
риториальные округа, или «страны» (*dahyu, ср. авест. dahyu-, daiohu-,
daohu-, др.-перс. dahyu-, ср.-перс. deh и пр.), возглавлявшиеся сопер¬
ничавшими друг с другом правителями. Одним из них и был первона¬
чально Дейок, являвшийся правителем и «судьей» (ср. авест. dahyuma-,
dahyupati-) в одном из таких владений, затем «судьей» всей Мидии и,
наконец, «царем». Тогда он основал столицу Экбатаны — Хамадан
(др.-иран. *Hangmatana, ср. др.-перс. Hangmatana — «место сходки,
собрания», от ham «со, вместе» и gam «идти») и учредил институты
Мидийского царства. Основной сюжет этого иранского рассказа ми¬
дийского происхождения, переданного в греческой традиции, был, в
частности, посвящен тому, как Дейок из «судьи» стал «царем» (&vxi
бгкаахои Paai^eOs* eyevexo, согласно Полиену). На место титулов,
связанных со старыми, более архаичными патриархальными порядка¬
ми, пришел новый — «царь» (xSayaSiya? — по этому предполагаемо¬
му «мидизму» в персидском).
Согласно тому же рассказу, при объединении Мидии Дейок опи¬
рался на учение, по которому царившие до этого в стране «безза¬
коние», разбой и усобицы, противодействовавшие централизации,
объявлялись «несправедливостью» и противопоставлялись «справед¬
139
ливости», праву, «благому закону», осуществляемому верховным пра¬
вителем, или царем. Утверждалось, что «несправедливость» является
постоянным врагом «справедливости», правопорядка.
Все это, с одной стороны, близко напоминает положения Заратуш-
тры в его Гатах об извечной борьбе добра и зла: справедливого поряд¬
ка, Правды (Аша, Арта), и несправедливости, Лжи (Друдж, Драуга),
призыв пророка к борьбе с усобицами и набегами, с царьками и жре¬
цами — последователями Лжи — к миру и процветанию под властью
сильного благого правителя. С другой стороны, согласно персидской
религии Ахеменидов, как она известна по их надписям, тот, кто чтит
Правду и закон бога Ахурамазды, получит при жизни долю в
«процветании», созданном богом для людей и осуществляемом под
властью царя (а по смерти приобщится к Правде), последователи же
Лжи не только после смерти, но и при жизни будут наказаны властью
царя, которому покровительствует Ахурамазда, и его «закона». Дуа¬
лизм древнеперсидской религии, отраженный в целом ряде пред¬
ставлений и понятий, в надписях Ахеменидов приобретает харак¬
терную религиозно-юридическую окраску: дурные поступки, являю¬
щиеся отступлением от Правды, справедливого порядка, во многом
ассоциируются с преступлениями, прежде всего или именно полити¬
ческими.
Это ярко выраженное государственно-юридическое начало нахо¬
дит прообраз в политике Дейока. Вместе с тем и другие основные
черты религии Ахеменидов, включая концепцию мира и процветания
под властью царя, преемственно развивались в Западном Иране; с
VIII в. до н.э. там засвидетельствован и культ Мазды (по ономастиче¬
ским данным ассирийских текстов). Все это позволяет по-новому
взглянуть на проблему происхождения и соотношения ахеменидской
религии и зороастризма. Но здесь важнее подчеркнуть, что и в Запад¬
ном, и в Восточном Иране маздеизм выступал как идеология, способ¬
ствовавшая становлению государственности (в борьбе с местными
владетелями, старой знатью и жречеством), а затем упрочению госу¬
дарственных и монархических институтов в великих иранских держа¬
вах. Что же касается религиозно-этических положений, концепции о
роли в развитии мирового процесса человека, идеи предоставленного
ему свободного выбора и т.п., то они получили наиболее полное вы¬
ражение в учении пророка Заратуштры, в собственно зороастризме,
что, возможно, во многом и способствовало постепенному вытесне¬
нию им других течений маздеизма.
Если же ретроспективно возводить к мидийскому периоду те или
иные общественные реалии ахеменидского времени, то, как и упоми¬
навшиеся реконструкции на основе сравнительных общеиранских и
поздних западноиранских материалов, такая ретроспекция, чтобы не
140
быть бездоказательной или даже искажающей мидийскую специфику,
должна также быть подкреплена более конкретными данными о самой
доахеменидской эпохе. Данные эти, помимо кратких (но иногда прин¬
ципиально важных) свидетельств ассирийских текстов и отдель¬
ных фактов в других восточных источниках, содержатся у античных
авторов.
Непосредственное отношение к истории Мидии имеет сопоставле¬
ние ряда имен из персепольских эламских текстов (на основе списка,
приведенного в работе Э.Бенвениста 1966 г.) и из ассирийских надпи¬
сей, проводившееся мной ранее (Грантовский, 1971, с. 296—309; 293
и сл., 321 и сл.; ср. об упоминавшихся чертах западноиранских диа¬
лектов по ономастическим данным этих эламских и ассирийских ис¬
точников). Далее, с учетом дополнительных аргументов и новых иссле¬
дований рассматривается несколько имен, которые носили члены ми-
дийского царского дома. Они представляют интерес, в частности, пото¬
му, что антропонимический материал из Мидии времени существования
там независимого государства (между второй четвертью VII — середи¬
ной VI в. до н.э.) крайне скуден — в отличие как от последующей ахе-
менидской, так и от предшествующей «ассирийской» эпохи — и, по
сути, ограничен именами представителей правящего рода.
По сведениям античной исторической традиции (у Геродота и ряда
других авторов, ср. ниже) о Мидийском царстве, известны основатель
династии Дейок, его преемники: сын Фраорт, внук Киаксар (упоми¬
нается при описании современных ему событий и в вавилонской хро¬
нике как «Умакиштар») и правнук Астиаг (последний мидийский
царь, «Иштумегу» вавилонских источников), а также современник
последнего, знатный сановник Гарпаг (о его принадлежности к одно¬
му роду с Астиагом см.: Геродот I, 108, а также I, 129). Сами эти име¬
на, в том числе и явно принадлежавшие иным лицам, не Дейокидам,
известны по многим разноязычным источникам от VIII до V/IV вв.
до н.э. Имена «Фраорт» и «Киаксар» засвидетельствованы и в своей
иранской форме: Фравартиш и Увахштра, в древнеперсидском тексте
Бехистунской надписи (И, 14—16, IV, 18—19, 22 и др.), и в их иран¬
ском происхождении сомнений нет. Относительно же происхождения
других, представленных лишь в иноязычных передачах, высказыва¬
лись различные мнения.
Языковая принадлежность царских имен, конечно, должна отра¬
жать те или иные существенные реалии этнокультурной истории (при
этом надо также учитывать ту большую смысловую, религиозно¬
идеологическую, социальную и т.п. нагрузку, которую обычно несли
личные имена у древнеиранских народов). Но упомянутая небольшая
группа имен, имеющая безусловное значение для более широких обоб¬
щений при сопоставлении данных предшествующего и последующего
141
периодов, сама по себе была бы явно недостаточна для выводов об
этноязыковом составе населения страны в эпоху Мидийского царства.
Следует также иметь в виду выдвигавшиеся предположения, согласно
которым в мидийском царском роде, иранском по происхождению,
могли употребляться и имена, воспринятые у старого местного насе¬
ления, или, напротив, сама эта династия вышла из автохтонной среды,
но затем иранизировалась, что нашло отражение и в именах ее пред¬
ставителей (подробнее об этих мнениях см. далее). Любое из этих
допущений ведет, впрочем, к сходным заключениям по истории ира-
низации в областях Мидии и хронологии этого процесса; они едва ли
могут соответствовать выводу о преобладании ираноязычного населе¬
ния на территории будущего Мидийского царства задолго до его воз¬
никновения, но зато вполне согласуются с упоминавшимся мнением,
по которому иранский этнический элемент в этих районах еще к кон¬
цу VIII — началу VII в. количественно намного уступал автохтонному.
С этим же мнением связаны положения о том, что мидяне как этниче¬
ская общность сложились на основе смешения массы автохтонов и
немногочисленных ираноязычных иммигрантов, что неиранскими по
происхождению были часть или большинство из мидийских племен
(представление о которых еще сохранялось в V в. до н.э., ср. их пере¬
числение у Геродота, I, 101) и что даже сами понятия «Мидия» и
«мидяне», известные по ассирийским текстам с IX в. до н.э., первона¬
чально относились к старому местному населению, а иранские племе¬
на начали проникать в мидийскую среду позже, со второй половины
VIII в. (об этих выводах, разрабатывавшихся в исследованиях Ф.Кё¬
нига, И.Алиева, И.М.Дьяконова и некоторых других авторов, — по
литературе до начала 1960-х годов — ср.: РИИП, с. 27—30, 57—63;
подобные мнения не раз высказывались и позже — Т.К.Янгом,
Д.Стронахом и др.; так, по П.Хелму, мидяне в середине VIII — начале
VII в. до н.э. представляли собой широкую, политически аморфную
конфедерацию разноэтничных племен, в том числе иранских, еще в
VII в. большая часть населения Мидии продолжала говорить на ста¬
рых местных кутийских или лулубейских диалектах, и лишь с конца
VII в. совместно с политической унификацией происходило сложение
мидийского этнокультурного единства на основе слияния иранских и
древних туземных народов и традиций — Helm, 1981, с. 86 и сл., 90,
примеч. 34 со ссылкой на работы Д.Стронаха, И.М.Дьяконова и
Т.К.Янга).
С указанными положениями соотносилась и предлагавшаяся не¬
иранская этимология некоторых имен членов мидийского царского
рода и тех же или сходных имен правителей отдельных владений из
Северо-Западного Ирана времени походов туда ассирийцев в послед¬
ней четверти VIII в. до н.э. Имя последнего царя династии (Астиага
142
греческих авторов) в его вавилонском написании Иштумегу (читать
Иштувегу) сопоставлялось с упоминаемыми в ассирийском источнике
под 713 г. именами двух властителей из Мидии, также начинающими¬
ся с Ишт-; предполагаемая общая первая часть этих имен сравнива¬
лась со сходными элементами эламской и хурритской ономастики. К
не имеющим иранской этимологии причислялось и имя, которое но¬
сил, по Геродоту, родич Астиага — Гарпаг С'Арлауос;) (то же имя
другие античные авторы передают как Арбак — \Арр&кт]<;). Оно за¬
свидетельствовано уже в ассирийскую эпоху, когда под 713 г. в списке
местных правителей упоминается Арбаку. Наибольшее распростране¬
ние получило мнение о неиранском происхождении имени основателя
Мидийского царства и его династии, по античным источникам —
Дейока. То же имя (и, как обычно полагают, то же лицо) упоминается
под 715 г. до н.э. в ассирийских текстах как Дай(а)укку. В качестве
соответствия к нему было указано на встречающееся в аккадских тек¬
стах середины II тыс. до н.э. из хурритского поселения Нузи (близ
Киркука, на северо-востоке Ирака) имя Тайуки, предположительно
хурритское. Кроме того, имя Дай(а)укку было сопоставлено с боль¬
шой группой других известных по ассирийским источникам имен из
Западного. Ирана, оканчивающихся на -укка!-укку (-и — окончание
именительного падежа в аккадском) и -акка/-акку (в некоторых случа¬
ях оформляющее те же основы, что и в именах с -укку); предполага¬
лось, что это общий элемент (суффикс или даже апеллятив с само¬
стоятельным значением), характерный для каких-то местных язы¬
ков,— по разным опредениям, хурритских, «субарейских», «загро-
эламских» и т.п. Но сколько-нибудь убедительных данных в пользу
такой атрибуции имен этой группы не приводилось; таким образом, не
только исходным, но и единственным конкретным аргументом для
отнесения данных имен к языкам древнего автохтонного населения
Загра остается приведенное соображение о неиранском происхожде¬
нии имени Дай(а)укку — Дейока.
К вопросу о языковой принадлежности упомянутых имен Дейоки-
дов (а также имен на -укка/-акка из ассирийских текстов) мы вернемся
далее. Предварительно же необходимо обратиться к реально-истори¬
ческим данным об их носителях, во многом определяющим и собст¬
венно лингвистическую интерпретацию ономастического материала;
от этих данных зависят также более общие выводы об этноязыковых
процессах в Мидии, и в частности о хронологическом соотношении их
этапа, освещенного ассирийскими источниками второй половины
VIII — начала VII в. до н.э., и предполагаемой ситуации при первых
Дейокидах, в датировке которых у современных ученых существуют
большие расхождения — от VIII в. (в том числе еще до времени,
к которому относится богатый ономастический материал из Ирана,
143
известный по ассирийским сведениям 716—713 гг.) до середины
VII в. до н.э. (т.е. позже последних ассирийских свидетельств об этих
областях).
По мере падения могущества Ассирии с 640/30-х годов постепенно
исчезают ассирийские источники и история значительной части Пе¬
редней Азии и Ирана на время лишается надежной хронологической
основы. Зато все большее значение приобретает сохраненная в антич¬
ной литературе во многом полулегендарная нарративная традиция (не
говоря о вообще вымышленных фактах и версиях, также еще нуж¬
дающихся в выявлении и изучении). Извлечение из этой традиции
реальной исторической информации, как уже говорилось, тесно свя¬
зано с определением содержащихся в ней достоверных фактов и их
датировки. Между тем ее хронологические данные, особенно о более
ранних этапах рассматриваемой эпохи, ненадежны и противоречивы и
могут быть результатом искусственных калькуляций и расчетов самих
античных историков. Соответственно разные фактические и хроноло¬
гические выкладки не только приводят современных ученых к раз¬
личным выводам в отношении самих этих фактов и событий, но обу¬
словливают определение других данных античной традиции как ре¬
альных или, напротив, недостоверных.
Вместе с тем более определенные заключения о приводимых в ан¬
тичной литературе сведениях по переднеазиатской истории с учетом
данных восточных текстов ассирийского, а затем нововавилонского и
раннеахеменидского времени могут иметь большое значение для вы¬
водов о развитии самой античной традиции. Это, как уже отмечалось
в Предисловии, касается не только сообщений античной литературы о
«варварском» мире (странах Востока, Скифии и пр.) в доахеменид-
скую и раннеахеменидскую эпоху, но частично и самой греческой
истории в то время. С анализом данных по политической истории и
хронологии Мидии, которым принадлежит особое место в изучении
этих вопросов, тесно связано исследование историко-хронологиче¬
ских материалов о ряде других стран, в том числе «Нижней Азии»
(т.е. Малой Азии к западу от Галиса), и прежде всего Лидии. Сведения
же о группе других стран и народов непосредственно вписываются в
античной традиции в систему истории Мидии или вообще «Верхней
Азии» (всей остальной, кроме «Нижней», части известной тогда Азии,
хронология которой после падения Ассирии или свержения ее власти
мидянами объединялась с мидийской).
Данные античной традиции о Дейоке и сообщения ассирийских
текстов о Дайукку, а также о некоторых других правителях, иногда
идентифицируемых с представителями рода Дейокидов, играют
большую роль в различных реконструкциях истории Мидийского
государства и его хронологии и в оценке степени достоверности све¬
144
дений античной традиции о Мидийском царстве и ее различных вари¬
антов (в том числе рассказа о самом Дейоке). С историей Мидии у
античных авторов тесно увязано изложение событийных и хронологи¬
ческих данных о других странах Азии в доахеменидскую эпоху
(Ассирии в последний период ее существования и Вавилонии, Лидии),
о скифах в Передней Азии и т.д. Эти сюжеты, входившие в основное
тематическое ядро ранней греческой историографии и составлявшие в
ней пролог к рассказу о создании мидо-персидской державы, с кото¬
рой вошел в столкновение эллинский мир, помогают судить и о путях
формирования, источниках и особенностях греческой исторической
науки на первоначальных этапах ее развития, а также о характере ее
сведений о самой Греции между VIII—VI вв. до н.э. Изучение назван¬
ных проблем имеет длительные традиции в современной европейской
науке. В настоящей работе не представлялось возможным подробно
остановиться на высказывавшихся мнениях по всем затрагиваемым
далее вопросам. Более обстоятельно будут охарактеризованы те из
них, которые непосредственно относятся к истолкованию рассматри¬
ваемых имен и судьбе их носителей или касаются иных положений по
истории доахеменидского Ирана, имеющих особое значение для вы¬
водов о распространении ираноязычного населения на его территории.
Вместе с тем обосновывается хронологическая система,- которая при¬
меняется при датировке ряда упоминаемых далее в работе событий,
относящихся к истории Мидии, Персиды и других стран нагорья во
второй четверти I тыс. до н.э.
Дейок, известный европейским ученым с античной эпохи, и Дай-
укку анналов Саргона II были отождествлены уже на заре ассириоло¬
гии знаменитым Дж.Смитом одновременно с первой исторической
обработкой сведений этих анналов (Smith, 1869, с. 98; там же, с. 99,
упоминаемый также при Саргоне II, двумя годами позже, Арбаку со¬
поставлен с Арбаком мидийской истории по Ктесию). Идентификация
имен Дейока в греческой и Дайукку в аккадской передаче была пра¬
вильной (и может быть теперь подтверждена различными данными,
ср. ниже). Тем не менее само упомянутое отождествление, подразуме¬
вавшее и идентичность сопоставляемых лиц, сыграло роковую роль во
всей дальнейшей разработке истории Мидии, способствовав распро¬
странению неправомерных выводов при оценке содержания представ¬
ленной у Геродота античной традиции о Мидийском царстве и сопос¬
тавлении ее данных с различными свидетельствами ассирийских ис¬
точников.
Согласно Геродоту (I. 95—130), Мидийское царство возникло по¬
сле того, как в борьбе с ассирийцами мидяне добились независимости,
а Дейок, объединив их, стал первым правителем всей Мидии. Его сын
Фраорт приступил к завоеваниям за ее пределами, напал на персов,
10 Зак. 104
145
покорил их и затем ряд других азиатских народов, но погиб в начатой,
им войне с Ассирией. При его сыне Киаксаре мидийские завоевания
были продолжены и была объединена вся Верхняя Азия — все земли
«выше реки Галиса» (т.е. к востоку от этой реки — совр. Кызыл-
Ирмак, в Малой Азии; земли к западу от нее, относившиеся к Нижней
Азии, вошли в Лидию; граница по Галису была установлена после
мидийско-лидийской войны, ср. о ней у Геродота, I. 72—74); Киаксар
дважды ходил походами на Ниневию; во время первого из них про¬
изошло вторжение скифов, разбивших мидян и установивших влады¬
чество над Азией. Позже в результате коварной расправы со скифами
мидяне вернули себе господство в Азии, после чего Киаксар наконец
завоевал Ниневию и захватил ассирийские земли, кроме отошедших к
Вавилонскому царству. Киаксару наследовал его сын Астиаг, в конце
правления которого восстали персы, и их правитель Кир, победив
Астиага, стал царем новой, Персидской державы.
Геродот указывает число лет правления всех четырех мидийских
царей (Дейок — 53, Фраорт — 22, Киаксар — 40, Астиаг — 35) и пи¬
шет о 28 годах, когда над Азией властвовали скифы. Сам Геродот,
видимо, включил эти годы в 40 лет правления Киаксара; по иному
мнению, эти 28 лет надо добавлять к 40 годам Киаксара, соответст¬
вующим образом толкуя Геродота или допуская наличие у него ошиб¬
ки. Реже полагают, что свидетельство о годах скифской гегемонии
первоначально вовсе не зависело от мидийской хронологии (напри¬
мер, являясь годами правления Мадия над скифами) и введено в нее
впоследствии, в действительности приходясь частично на правление
Фраорта, а частично — Киаксара.
Первая точка зрения получила известное распространение после
публикации в 1923 г. вавилонской «Хроники Гэдда», где среди союз¬
ников, сокрушивших Ассирию, под 612 г. (падение Ниневии) и 610 г.
(взятие Харрана) названы «умман-манда», которых С.Гэдд и некото¬
рые другие авторы отождествляли со скифами. В нашей литературе
это мнение было развито В.А.Белявским; оно принято и скифологами
Б.Н.Граковым, М.И.Артамоновым и некоторыми другими (Белявский,
1964; Граков, 1971, с. 19—20; Артамонов, 1974, с. 28—34, 51 и др.).
При этом конкретно определялись даты 28-летней гегемонии скифов в
Азии: Белявским — 623/2—594 гг., Граковым — 28 лет с 616 г., Ар¬
тамоновым — 612—585 гг. (соответственно устанавливалась и важная
для разных проблем скифологии дата «возвращения» скифов в Евро¬
пу — в начале VI в. или во время мидийско-лидийской войны 590—
585 гг.). Упомянутые 28 лет относятся в таком случае именно ко вре¬
мени Киаксара (ок. 624—585), и подразумевается, что скифы действи¬
тельно владычествовали над Мидией в течение указанного периода
или его большей части.
146
Теория эта может быть в настоящее время определенно отвергнута.
Что касается античных свидетельств, то, за исключением спорного
сообщения о 28 годах как о продолжительности скифского владыче¬
ства, они явно не согласуются с ней: так, по античным авторам, Нине¬
вию брали именно мидяне, а отнюдь не скифы; по Геродоту, мидяне и
Киаксар, лишь сбросив скифское иго, взяли Ниневию и т.д. Вавилон¬
ские тексты тоже не говорят о какой-то роли скифов в разгроме Асси¬
рии и, очевидно, вообще при этом не упоминают их. Иное мнение
основано на произвольных допущениях (и не подтвердившихся вос¬
становлениях в лакунах хроники под 612 г.), а по сути — лишь на
отождествлении умман-манда в «Хронике Гэдда» со скифами. Но уже
сразу за ее публикацией и позже большинство исследователей, начи¬
ная с работы А.Олмстеда (Olmstead, 1923, с. 637 сл.), считали, что
этим термином здесь обозначены мидяне; так они называются (а их
государь — «царем Умман-манда») в вавилонских текстах и позже, во
времена Астиага, в том числе и в конце его правления, когда о каком-
либо влиянии скифов говорить не приходится. Тот же титул в хронике
под 612 г. (стк. 38) должен относиться к Киаксару, который и упоми¬
нается далее (стк. 40, 47). В целом же дошедшие источники свиде¬
тельствуют, что уже между 615—609 гг. мидяне во главе с Киаксаром
были основной суверенной силой, вместе с вавилонянами противо¬
стоящей ассирийцам.
Вообще различные данные о царствовании Киаксара в конце VII —
начале VI в. невозможно согласовать с мнением, что из 40 лет его
правления в течение 28 лет верховенство принадлежало скифам. Ре¬
зонно и общее соображение о том, что, находясь в зависимости от
них, Мидия не могла бы стать великой державой. Все это справедливо
подчеркивалось И.М.Дьяконовым (Дьяконов, 1956), И.Алиевым (Али¬
ев, 1960) и рядом других исследователей, придерживающихся хроно¬
логии истории Мидии, господствующей в литературе по древнему
Ирану. По этой концепции, подробно рассматриваемой далее, скиф¬
ская гегемония в Азии относится к 653/2—625/4 гг. Аналогичное мне¬
ние обосновано в монографии о древностях из Зивийе и об истоках
скифского искусства Р.Гиршманом (Ghirshman, 1979, с. 32—36), отож¬
дествившим период скифского господства со временем правления
Мадия и поместившим его между 652 и 624 гг., когда мидяне освобо¬
дились от скифов.
Как мы видели, теории, исходящие из того, что скифское владыче¬
ство в Азии продолжалось 28 из 40 лет правления Киаксара, явно не
соответствуют данным различных источников и решительно отверга¬
ются современными йсследователями. Чисто гипотетическими явля¬
ются и мнения, относящие 28 лет скифского господства ко времени
правления в Мидии Фраорта и затем Киаксара, например к 645—
Ю*
147
617 гг. или к 630—602 гг. (см. Cavaignac, 1957; 1961). Вторая датиров- j
ка, предпочитаемая Э.Кавеньяком, сочетается у него с мнением, что |
сама традиция о скифском владычестве и его продолжительности,!
восходя к грекам Синопы, относится к скифам на севере и востоке j
Малой Азии и что появившийся там около 602 г. Киаксар положил I
конец их набегам на соседние страны, причем скифы этих районов не;
идентичны тем, что находились на востоке и много ранее входили в>
столкновение с мидянами. В целом это построение помимо иных при- j
чин выглядит неубедительным уже потому, что, опираясь на сведения i
лишь античных источников, входит в прямое противоречие с данны- ,
ми самой греческой традиции о том, что одни и те же скифы осущест¬
вляли господство в один и тот же определенный период в разных рай¬
онах Азии, включая Мидию, что при Мадии они одержали победы и
над мидянами, и в Малой Азии и т.п. Первая же из упомянутых дата-'
ровок (645—617 гг.) оправдывается ее сторонниками лишь тем, что,
Киаксар по крайней мере с 616/5 г. был независимым от скифов; ран¬
няя же дата, 645 г., не опирается на какие-либо данные клинописных1
источников. I
Несколько иначе обстоит дело с теорией, исходящей из третьего)
допущения — о добавлении 28 лет скифского владычества к 40 годам)
правления Киаксара. Это преобладающее в литературе историко-j
хронологическое построение в ходе его длительной разработки при-j
ведено в соответствие с целым рядом сведений клинописных текстов.]
Данная концепция в главных чертах сложилась в 1930-х годах в
работах Ф.Кбнига (K6nig, 1934) и Дж.Кэмерона (Cameron, 1936) и!
была принята в трудах по истории Ирана и Передней Азии многими,
зарубежными учеными (Э.Делапортом, Р.Гиршманом, Г.Гооссенсом, |
Д.Уайзменом и др.) и в нашей литературе, где была подробно рас¬
смотрена в уже упоминавшихся работах И.М.Дьяконова и И.Алиева»
по истории Мидии. Особое значение при этом имела идентификация
Дейока (первого мидийского царя, по Геродоту) с Дайукку — одним
из иранских владетелей, упоминаемых в анналах Саргона И под 715 г.
Непосредственно связана с ней и датировка скифского владычества:
при добавлении 28 «скифских» лет к 40 годам Киаксара общая про¬
должительность правления Дейокидов, по Геродоту, составила бы 178
(а не 150) лет и хотя бы частично захватывала бы и время Дайукку
анналов.
С добавлением этих 28 лет связано и другое, распространенное с
1930-х годов положение — о тождестве Фраорта Геродота с извест¬
ным по клинописным текстам Каштарити, участником приведшего к
независимости Мидии антиассирийского восстания 670-х годов. При
этом ссылаются на сведения Бехистунской надписи Дария I о событи¬
ях 522—521 гг., в том числе в Мидии, где некий Фравартиш стал ца-
148
рем, выдавая себя за Хшатриту. Полагают, что Геродот или его ин¬
форматор перепутал царское имя, присвоенное этим самозванцем, с
его собственным именем (переданным по-гречески как Фраорт) и
приданным Геродотом древнему царю, именовавшемуся Хшатритой
(в аккадской передаче Каштарити). Его считают сыном (по данным
Геродота о Фраорте) Дейока-Дайукку или его внуком либо более от¬
даленным потомком. Неоднократно предлагалось пополнить список
мидийских царей Геродота одним-двумя или даже несколькими пра¬
вителями, в том числе иногда помещаемыми между «Фраортом» и
Киаксаром (т.е. в годы скифского преобладания; по иному мнению,
Киаксар, унаследовав трон младенцем, царствовал 68 лет — 28 «скиф¬
ских» и 40 независимого правления). Но чаще речь идет о предшест¬
венниках «Фраорта»; по ассирийским анналам, правление Дайукку
закончилось в 715 г.; соответственно его царствование относится к
предшествующему времени (условно к 767—715 гг.), а затем, как
предполагают, мог править еще кто-то из Дейокидов. Непосредствен¬
но же по Геродоту (и вопреки указанному свидетельству о Дайукку),
правление Дейока датируют 728—675 гг., далее же у различных сто¬
ронников рассматриваемой концепции мидийская хронология при¬
мерно одинакова: «Фраорт»-Каштарити — с 675 или 674 до 653 или
652 г., скифское владычество — 653/2—625/4, Киаксар — 625/4—
585/4, Астиаг — 585/4—550/49 гг.
Эти даты подкрепляются сравнением сообщений Геродота с дати¬
рованными сведениями ассирийских текстов. Так, описываемое Геро¬
дотом положение Ассирии ко времени неудачных походов на нее ми¬
дян, когда погиб Фраорт (а затем они были разбиты скифами), сопос¬
тавляется с ситуацией ок. 653/2 г., когда против Ашшурбанапала вос¬
стал его брат Шамашшумукин, а среди стран, поднятых им против
Ассирии, была, как предполагается, и Мидия («Гутиум»). 28 лет скиф¬
ского владычества при отсчете от 625/4 г. должны начинаться именно
с 653/2 г., являющегося и датой гибели Каштарити-«Фраорта». Прав¬
ление последнего, по Геродоту, длилось 22 года и, следовательно,
должно было начаться в 675/4 г. Примерно к этому времени относят
восстание против Ассирии, в котором участвовал Каштарити (и в ре¬
зультате которого он, как полагают, стал царем Мидии). События эти
известны по гадательным надписям, обычно датируемым между 675 и
673 гг. до н.э. Таким образом, упомянутые хронологические данные
Геродота признаются достоверными и весьма точными, но его сооб¬
щения (возводимые к устной традиции) о первых Дейокидах и осо¬
бенно о самом Дейоке оцениваются как полуисторические, хотя асси¬
рийским свидетельством подтверждено существование такого персо¬
нажа, бывшего по крайней мере предком и эпонимом династии. В
целом или в ее основных компонентах (датировка скифского влады¬
149
чества 653/2—625/4 гг., отождествление Фраорта с Каштарити, быв¬
шего царем Мидии ок. 674/3—653/2 гг.) эту концепцию принимают
Р.Фрай, Кр. и Ж.Палу, Д.Стронах, Б.Брентьес, Р.Коллинс, О.Клима,
М.А.Дандамаев и др., а также разрабатывавшие эту теорию и ранее
Дж.Кэмерон, Р.Гиршман, И.М.Дьяконов (Ghirshman, 1979, с. 32—36;
Frye, 1963, с. 94—96; Palou, Palou, 1962, с. 24, 25; Brentjes, s.a., с. 47—
53; Collins, 1974, с. 10—14; Дандамаев, Луконин, 1980, с. 73—79;
КНша, 1977, с. 31, 32; Dandamayev, 1988, с. 116, 117).
Критические аргументы, высказывавшиеся с начала 60-х годов
против охарактеризованной гипотезы, обычно связаны с мнением о
полной исторической недостоверности истории Мидии у Геродота
до времени Киаксара. Прежде всего подчеркивается, что время
скифского владычества у Геродота определенно включается в пери¬
од 40-летнего правления Киаксара (что было убедительно показано в
1961 г. Р.Лабатом — Labat, 1961). Соответственно считается невоз¬
можным отождествление Фраорта с Каштарити, отвергаются и при¬
водившиеся конкретные сопоставления сведений о Каштарити кли¬
нописных текстов и о Фоаорте Геродота. При этом ссылаются и на
ассирийское свидетельство о Дайукку; его соответствие Дейоку при¬
знается, но тем самым лишь подчеркивается несостоятельность хро¬
нологии и родословия мидийских царей у Геродота.
В конце XIX века некоторые европейские ученые еще допускали
подлинность сведений мидийского логоса Геродота (Lenormant, 1871,
с. 55—62; Delattre, 1883, с. 129—146; Spiegel, 1873), но многие уже
тогда отказывали рассказу о Дейоке в исторической достоверности.
Так, Г.Штейн, один из наиболее авторитетных в прошлом веке изда¬
телей Геродота, утверждал, что повествование о происхождении Ми-
дийской державы лишь идеализированная картина становления вос¬
точной монархии (Stein, 1864, с. 164). Согласно же мнению другого
выдающегося античника, Дж.Грота, рассказ о Дейоке во всех своих
чертах представляет отнюдь не восточное, а греческое общество,
изображая успешную карьеру тирана и демонстрируя преобладание
«греческой идеи над восточной действительностью» (Grote, 1869,
с. 229—232).
В других случаях все же полагают, что в этом рассказе Геродота в
основном воспроизведена иранская традиция, но и ее обычно не счи¬
тают конкретно-исторической. Характерна точка зрения А.Кристенсе¬
на, который считал, что Дейок «весьма точно» представляет собой тип
первого царя в иранской эпической традиции (Christensen, 1936, с. 112
и сл.; ср. также 1918; 1934). С рассказом о Дейоке сопоставляется
одно из преданий о Гайомарте — первочеловеке в ранней мифоло¬
гической и первом царе в более поздней эпической традиции; по вер¬
сии, представленной у арабоязычного автора X в. Масуди, Гайомарт
150
был самым могущественным среди соплеменников, но в остальном
равен им; они решили выбрать царя, который мог бы противостоять
присущим людям зависти, насилию и распрям, и предложили венец
Гайомарту, который принял его. Таким образом, если, по Дж.Гроту,
Геродот изложил «по случаю» Дейока греческие представления об
одном из путей прихода к власти тирана, то, по А.Кристенсену, суть
рассказа о мидийском царе составляет сюжет иранского эпоса (при
этом в обоих случаях в качестве аналогий привлекаются одни и те же
детали рассказа о Дейоке: своеволие и усобицы в обществе перед ус¬
тановлением монархии и добровольное избрание царя его бывшими
согражданами). Эти положения развиваются в работах Р.Лабата,
Э.Кавеньяка, П.Хелма (Labat, 1961; Cavaignac, 1961; Helm, 1981 и др.).
По их выводам, нет и каких-либо реальных свидетельств о связующих
звеньях между Дейоком-Дайукку (в VIII в.) и подлинными мидийски-
ми царями Киаксаром и Астиагом (в конце VII — середине VI в.);
рассказы же о предшествовавшей им эпохе возводятся к мидийской
легендарной традиции, сохранявшей воспоминания о Дайукку или
даже о Каштарити («Фраорте» Геродота)2. Утверждается, что они не
были царями Мидии, могли не принадлежать к одному роду и проис¬
ходить из разных областей, вошедших позже в Мидию. Так, по Хел¬
му, она была объединена лишь в конце VII в. при Киаксаре, после чего
и формировалась мидийская фольклорная и «историческая» традиция,
включившая упомянутые героизированные персонажи; при этом Дай¬
укку-Дейок и Каштарити-«Фраорт», вопреки Геродоту, не только не
являлись предками Киаксара и Астиага, но не были и собственно ми-
дийцами (Helm, 1981, с. 87 и сл.). Согласно таким взглядам, история
Дейокидов у Геродота до времени Киаксара лишена собственно исто¬
рического основания, а история Мидии от свержения ассирийского
ига до Киаксара оказывается при этом вообще не заполненной каки¬
ми-либо важными событиями и фигурами. Критики на деле опровер¬
гают не самого Геродота, а построенные на его хронологических дан¬
ных теории современных ученых, соответственно считая совершенно
недостоверной его мидийскую хронологию.
Напротив, рассмотренная выше концепция предлагает создание
последовательной картины ранней истории Мидии, в том числе между
670-ми и 620-ми годами, на основе сопоставления сведений Геродота
и клинописных текстов VIII—VII вв. и «точную» (с расхождениями до
1—2 лет) хронологию указанной эпохи. Эта-то концепция и продол¬
жает преобладать в литературе до настоящего времени. При этом,
однако, не были приведены ни какие-либо новые аргументы в ее поль¬
2 По словам Э.Кавеньяка, Дейок Геродота очень похож на «доброго короля Дагобера»
или даже короля И вето французского фольклора.
151
зу, ни возражения на ее критику, в том числе относительно того, что
годы скифского владычества не могут, по Геродоту, добавляться к
40 годам правления Киаксара, без чего невозможны отождествление
Фраорта с Каштарити, соответствующая датировка его пpaвлeнияi
отнесение Дейока к VIII в. до н.э. и т.д. Вместе с тем новые данные
ассирийских текстов и датировки ряда событий времени Асархаддона
и Ашшурбанапала, отличные от принимавшихся ранее, не позволяют,
как будет показано дальше, говорить о «точном» и даже примерном
совпадении событий мидийской и скифской истории и увязываемых с
ними, по этой концепции, сведений клинописных текстов. Но и неза¬
висимо от этого упоминавшиеся датировки скифской гегемонии, вре¬
мени «Фраорта-Каштарити», сына Дейока, исходящие из соответст¬
вующих толкований хронологических данных Геродота, не согласу¬
ются с иными сообщениями его же рассказа — о Фраорте как втором
правителе независимого Мидийского царства (а отнюдь не его созда¬
теле), о Дейоке, основавшем царство позже того, как было свергнуто
ассирийское иго (т.е. после 670-х годов, по клинописным данным),
и т.п. Такие несоответствия, правда, учитывались при разработке
рассматриваемой теории; так, И.М.Дьяконов в связи с этим замечал,
что Геродот как бы «передвигает события на одно поколение»
(Дьяконов, 1956, с. 294): приписанное Дейоку объединение Мидии на
самом деле было осуществлено Каштарити-«Фраортом», зато он, во¬
преки Геродоту, еще не мог перейти к завоеваниям вне Мидии, кото¬
рые происходили уже при Киаксаре. Тогда, однако, оказываются не
соответствующими исторической действительности и другие приво¬
димые Геродотом сведения о Дейоке, Фраорте, а частично и о Киакса¬
ре. Но в указанном построении предпочтение отдается не таким «нар¬
ративным» данным Геродота, а интерпретации приводимых у него
хронологических сведений, в свете которых и трактуются его осталь¬
ные положения по ранней истории Мидии.
Таким образом, для различных оценок содержания и степени дос¬
товерности мидийской истории Геродота в равной мере характерно
особое предпочтение, оказываемое ее хронологическим данным, в
зависимости от интерпретации которых соответствующим образом
толкуют или отвергают иные — нарративные и генеалогические —
сведения «мидийского логоса». Правомерность такого подхода со¬
мнительна уже по общим соображениям источниковедческого плана,
тем более если судить об этом на фоне развития ранней греческой
историографии в целом. В древнегреческой литературе генеалогиче¬
ские описания намного предшествовали специальным хронологиче¬
ским изысканиям; это относится и к родословиям варварских монар¬
хов, и к спискам эллинских знатных родов. Такие поколенные переч¬
ни обычно определенно предшествовали появлению хронологии, вы¬
152
раженной в «точных» цифрах. К более раннему времени восходят и
нарративные сведения, которые могли сопутствовать генеалогической
традиции. В выводах по истории Мидии предпочтение тоже следовало
бы отдавать не хронологическим, а иным сведениям мидийского логоса,
и уже на этой основе оценивать достоверность его мидийских дат.
При решении этого и ряда других затронутых вопросов необходи¬
мо обратиться к истории сложения традиции о Мидии в античной
литературе. Упоминавшиеся концепции по истории и хронологии
Мидии основываются на данных самого Геродота по этим сюжетам,
причем источниковедческая сторона проблемы ограничивается обыч¬
но соображениями о характере ставшей известной Геродоту устной
традиции мидийского происхождения, особенностями которой и объ¬
ясняют возможные у него неточности или ошибки. Между тем данные
по мидийской хронологии входят у него в более общую схему исто¬
рии и хронологии Азии. Сама же эта схема, как давно было отмечено
в антиковедении, имея во многом искусственный характер, была ре¬
зультатом литературной разработки и в своей основе унаследована
Геродотом от его греческих предшественников. В V в. до н.э. сущест¬
вовали сочинения, затрагивавшие те же сюжеты азиатской истории,
которые освещены в дошедшем труде Геродота. Так, еще до его появ¬
ления были написаны известные по сохранившимся упоминаниям и
фрагментам «Персика» Дионисия Милетского, сочинения Харона и
Гелланика. Отдельные генеалогические и нарративные сведения об
азиатских монархиях и о скифах могли содержаться у Гекатея, Фере-
кида и других, в том числе неизвестных нам авторов.
У писателей эллинистической и римской эпохи встречаются вос¬
ходящие, очевидно, к ранним сочинениям и явно независимые от Ге¬
родота сведения по тем же сюжетам, в том числе по мидийской, ли¬
дийской и скифской истории (например, сообщения о каждом из че¬
тырех мидийских Дейокидов и о пяти лидийских Мермнадах, включая
числа лет правления, во всех случаях отличные от Геродотовых; све¬
дения, относящиеся к скифской гегемонии над Азией, с указанием на
гораздо более краткую, чем у Геродота, ее продолжительность; отлич¬
ные от Геродота сообщения о мидо-лидийской войне с ее верной да¬
той, установленной не по Геродоту, и т.д.). Такие данные не только
дополняют Геродота, но и помогают понять значение ряда его сооб¬
щений и их происхождение. Степень зависимости Геродота от пред¬
шественников по-разному оценивается исследователями, различны и
конкретные предположения о заимствованиях в его трудах. Но к их
числу определенно следует отнести упомянутую схему истории и хро¬
нологии Азии.
Как сообщает в «мидийском логосе» Геродот, в Верхней Азии
520 лет властвовали ассирийцы, после них 150 лет — мидийские цари
153
и затем — перс Кир. Нередко полагают, что Геродот следовал тут
восточной (или именно мидийской) традиции о продолжительности
преобладания Ассирии на Востоке и о ее походах в Иран во второй
половине II тыс., или именно в XIII—XII вв. до н.э. (Дьяконов, 1956,
с. 176; Алиев, 1960, с. 116; Стратановский, 1972, с. 505 и др.). Все это
не выглядит убедительным и в свете фактов восточной истории. По
этим данным, установление ассирийского господства в переводе на
современные даты — вторая половина XIII в. (а точнее, 1230 г., ср.
ниже). Это время не ознаменовано какими-либо особыми событиями в
истории Ассирии и ее экспансии на восток; во II тыс. она носила эпи¬
зодический характер и, очевидно, не затрагивала территории будущей
Мидии (которой тогда, видимо, и не существовало, как и народа ми¬
дян); походы ассирийцев в более западные районы не сопровождались
их включением в Ассирию. Геродот же говорит о непрерывном гос¬
подстве ассирийцев в Азии в течение 520 лет с возникновения их
державы. Все это соответствует не фактам восточной истории, а пред¬
ставлениям, развитым у греков после их знакомства с позднеассирий¬
ской державой и с ее столицей Ниневией (от названия которой греки
произвели и имя основателя державы Нина).
Выводы о том, что ассиро-мидийская хронология Геродота в об¬
щих чертах выработана в греческой среде, могут считаться вполне
установленными в работах античников о хронографии Геродота. По
своей сути эти выводы были обоснованы еще в прошлом веке и четко
сформулированы в 1892 г. Эд.Мейером в работе «Хронология грече¬
ской мифологической истории у Геродота» в 1-м томе его исследова¬
ний по древней истории (Meyer, 1892). Ориенталисты же продолжали
и продолжают непосредственно сопоставлять хронологические дан¬
ные Геродота о древних азиатских монархиях с датированными кли¬
нописными свидетельствами, не учитывая, что точные даты Геродота
в большинстве произвольны и искусственно увязаны с греческой ми¬
фологической «историей» и «хронологией». При этом следует отме¬
тить две особенности таких построений, получивших распространение
еще до Геродота: во-первых, представление о том, что древние правите¬
ли азиатских народов происходили от греческих легендарных персона¬
жей (эти конструкции обычно не принадлежали самому Геродоту, хотя
он повторял их за предшественниками, например мнения о связи Пер¬
сея с персами и Медеи — с мидянами: Herod. VII.61, 62), и, во-вторых,
конкретные и точные датировки для греческих, а также и варварских
мифологических и эпических событий и лиц. Это было вполне харак¬
терно и для авторов V в., включая Геродота, указывавшего, например, и
возраст богов. Конкретная дата приводится и для Геракла (Herod.
11.145): 900 лет «до нашего времени» (т.е. примерно до 430 г. до н.э.).
Дата эта основывалась на поколенных расчетах по генеалогии спар¬
154
танских царей, возводившейся к Гераклу и в ранней части вообще
неисторической.
Но Геродоту эта дата Геракла казалась вполне реальной и опреде¬
ленной; с ней связана и хронология великих азиатских монархий, в
том числе Ассирийской и Мидийской. Данные о них, вопреки распро¬
страненному подходу, нельзя рассматривать изолированно от иных
сообщений Геродота в той же первой книге. Геродот, безусловно,
разделял мнение, что первым из царей Ассирии был Нин; еще до Ге¬
родота так считал и Гелланик; судя по фрагментам, о Нине писал и
другой предшественник Геродота — Харон из Лампсака. По Геродо-
ту, потомками Нина были цари из «Верхней Азии», принадлежавшей
Ассирии, и «Нижней» (Азии к западу от Галиса), где господствовала
Лидия. В начале своего труда Геродот (Herod. 1.7 и далее) пишет, что в
Лидии некогда правили Гераклиды; первым из них был сын Нина,
правнука Геракла; 22 поколения Гераклидов царствовали 505 лет,
после них 5 Мермнадов, названных поименно и с указанием числа лет
правления каждого, царствовали еще 170 лет. В Верхней же Азии, как
сообщает далее Геродот (Herod. 1.95 и ниже), 520 лет господствовали
ассирийцы, потом 150 лет мидяне, причем каждый из их царей назван
по имени и с указанием лет правления, и, наконец, власть перешла к
Киру; завоевав затем и Лидию, он объединил тем самым «Верхнюю»
и «Нижнюю» Азию.
Таким образом, в этой схеме, увязывавшей историю и хронологию
«Верхней» и «Нижней» Азии, образование Ассирийской державы
относилось ко времени на поколение раньше, чем создание государст¬
ва Гераклидов в Лидии. Это, естественно, не имело под собой истори¬
ческой основы, как и положение о параллельном существовании
верхнеазиатских и нижнеазиатской монархий в течение нескольких
последующих веков. Кое-что из относящихся к более позднему вре¬
мени данных об этих царствах может восходить к исторической тра¬
диции, но указанное построение в целом является искусственной схе¬
мой с точно согласованной по времени параллельной для Верхней и
Нижней Азии хронологической системой (о деталях этой искусствен¬
ной схемы ср. Meyer, 1892; Drews, 1969; 1973; Мазетти, 1978 и др.).
По этой схеме, от возникновения Ассирийской державы до смерти
Кира прошло 700 лет (при этом надо учитывать, что разные античные
авторы, включая Геродота, ошибочно исчисляли правление Кира над
мидо-персидской державой 29 или 30 годами, тогда как оно ограниче¬
но 20 годами, а указанный срок на самом деле включает и время, ко¬
гда он был царем зависимых от мидян персов). Примыкающая по вре¬
мени к следующим персидским монархам дата гибели Кира (530/29 г.)
была уже хорошо известна античным историкам. Упоминавшаяся же
дата Геродота для Геракла (900 лет до примерно 430 г.) на 100 лет
155
старше возникновения Ассирийского царства при Нине. Вместе с тем
Геракл считался прадедом Нина, а согласно поколенной хронологии
это и соответствовало столетию между Гераклом и созданием Асси¬
рийской империи Нином.
Все эти хронологические построения не имеют отношения к реаль¬
ной истории, а соответствующие им даты создания азиатских монар¬
хий, в том числе Ассирийской империи при Нине, зависят от «дати¬
ровки» Геракла и греческой мифологической традиции вообще. Ука¬
зывая на это, уже Эд.Мейер одновременно замечал, что упомянутые
датировки установлены не самим Геродотом, во многом противоречат
его историко-хронологическим принципам и что уже до него даты
греческой мифологии использовались для датировки империи асси¬
рийцев и Гераклидов Лидии и разрабатывалась вся эта хронологиче¬
ская система с Гераклом и его датой в начале и династическими ряда¬
ми Мермнадов и мидийских царей в конце (Meyer, 1892, с. 168, 169,
176 и др.). Но и хронология этих двух исторических династий являет¬
ся фиктивной, по крайней мере частично будучи результатом искусст¬
венной калькуляции; сама же схема параллельной истории Верхней и ,
Нижней Азии повлияла и на определение общей продолжительности j
этих предахеменидских династий. I
По Геродоту, в Лидии правили 22 поколения Гераклидов 505 лет и
5 поколений Мермнадов 170 лет, т.е. всего 675 лет на 27 поколений.
Как подчеркнул Р.Дрюс, это значит, что общая продолжительность
определялась из расчета, отводившего поколению 25 лет. Его средняя ;
продолжительность в четверть века принималась в хронологических
расчетах частью античных авторов. Но в своих собственных вычисле¬
ниях Геродот исходил из того, что на один век приходится три поко¬
ления, причем специально обосновывал это положение (Herod. II.
142). Поэтому число 675 заимствовано Геродотом у другого греческо¬
го автора. Из них Геродот 170 лет отвел Мермнадам и лишь остав¬
шиеся 505— Гераклидам, о которых не имел конкретных данных;
сведения же его о Мермнадах восходят, по Р.Дрюсу, к независимой
традиции (Drews, 1969, с. 9, 10; 1973, с. 27—28, 156, 157). Но проис¬
хождение данных о продолжительности правления Мермнадов из
некоей достоверной нелитературной традиции тоже представляется
невозможным. Как справедливо было отмечено Кл.Мазетти, даты
Мермнадов у Геродота также вычислены искусственно — по принци¬
пу деления века на три поколения; при этом подвергнута частичной
переработке исходная хронологическая система, отводившая на век
четыре поколения. В отношении Лидии подобная система нашла от¬
ражение в Хронике Евсевия Кесарийского (см. Kaerst, 1911, с. 32, 33),
где названы с указанием лет правления Мермнады и четыре их пред¬
шественника; из них первым двум отведено пол века (36 и 14 лет),
156
следующим двум и первым двум Мермнадам — около 100 лет (12, 17,
35, 37), остальным трем Мермнадам и Киру — 100 лет (5, 49, 15, 31).
У Геродота же первые три Мермнада правят около 100 лет (39, 48, 12),
другие два и Кир — 100 лет (57, 14, 29). Поэтому, по Кл.Мазетти,
фиктивный характер носят обе эти хронологические системы
(Мазетти, 1978, с. 175 сл.). Из уже приведенных примеров ясно, что
речь идет не о случайных совпадениях, а о результатах применения
методов генеалогической хронологии с вторичным, во многом искус¬
ственным, установлением «точных» чисел правления каждого царя.
Это можно наблюдать и по материалам эллинской истории; так, поко¬
ленные перечни спартанских царей существовали раньше их (в том
числе расходящихся друг с другом) списков с точными цифрами лет
правления. Но на вопросах лидийской хронологии в связи с их значе¬
нием для рассматриваемой проблемы необходимо остановиться по¬
дробнее.
О фиктивном характере хронологии Мермнадов у Геродота свиде¬
тельствуют и другие имеющиеся данные об отдельных лидийских
царях, включая ассирийские свидетельства и современную датировку
последних. Эти данные показывают также, что ошибки Геродота в
определении продолжительности правления Мермнадов последова¬
тельно увеличивались по мере удаления от последнего царя Креза. Его
собственное правление (14 лет) датировалось Геродотом с ошибкой
всего лет на 10 — в связи с уже упоминавшимся удревнением победы
Кира над мидянами, в действительности, по вавилонской хронике,
относящейся к 550/49 г., через несколько лет после чего Кир завоевал
Лидию. Подлинную дату последнего события (в середине 540-х годов)
Геродот, в отличие от эллинистических хронографов, не знал. По
его данным, можно было бы отнести начало царствования Креза к
571 г., а его поражение от Кира, падение Сард и царства Мермнадов
вообще должно было бы датироваться 557 г. до н.э. (Markianos, 1974,
с. 12, сл.). А так как, по Геродоту, Мермнады правили Лидией всего
170 лет, первый из них, Гиг, должен был бы стать царем около 727/6 г.
или (исходя из подлинной даты конца Лидийского царства) ок. 717—
715 гг., а править, по Геродоту, 38 лет, т.е. до 689/8 или 679/8 г.
Но данные текстов Ашшурбанапала и пересмотренные датировки
их сведений приводят к иным выводам. Гиг (Гуггу) стал лидийским
царем, видимо, в первой половине 660-х годов (ср. Olmstead, 1923,
с. 420; Мазетти, 1978, с. 176 и др.). Время же его гибели устанавлива¬
ется с точностью до одного-двух лет. Здесь особо следует отметить,
что это событие долгое время (в том числе при обосновании упомяну¬
той датировки скифского владычества с 653/2 г.) относили к 650-м
годам (ср. у И.М.Дьяконова вслед за В.В.Струве — 654 г., у М.А.Дан-
дамаева и В.Г.Луконина — между 657—654 гг. и т.п. [Дьяконов, 1956,
157
с. 234, 237, 284; Дандамаев, Луконин, 1980, с. 78; Струве, 1952 = 1968,
с. 239 и примем. 39 и др.]). Но после ряда работ, посвященных хроно¬
логической аранжировке текстов Ашшурбанапала, включая новые
надписи и фрагменты, было надежно установлено, что гибель Г ига и
начало правления его сына Ардиса произошли между 645 г. (когда Г иг
был еще жив) и 643/2 г. (когда ассирийцы уже узнали о его гибели),
т. е. в 644/3 г. (Мазетти, 1978, с. 36—39 и др.).
Итак, расхождение между временем гибели Гига и ее датировкой
по Геродоту составляет 45 (или 35) лет, для начала же его правления
разница достигает 60 (или 50) лет. Он был царем Лидии, видимо, не
более 25 лет, по Геродоту же — 38. Три его преемника правили не
более 85 лет (от 644/3 г. до воцарения Креза ок. 561/60 г.), Геродот же
отводит им 118 лет (Ардису — 49, Садиатту — 12, Алиатту — 57).
Неправомерно удлинено, очевидно, правление каждого. Весьма дале¬
ки от реальной действительности приводимые Геродотом даты всех
Мермнадов, вероятно, кроме последнего из них — Креза, которому
Геродот отводит 14 лет, а другие авторы — 15. Постепенное возраста¬
ние хронологических ошибок от времени Креза до начала правления
династии, безусловно, связано с тем, что числа лет правления Мерм¬
надов у Геродота искусственно установлены путем расчета, отводив¬
шего поколению треть века, что в данном случае плохо соответство¬
вало реальной действительности.
Другая же упоминавшаяся хронология Лидии, увязанная со сред¬
ним сроком поколения в четверть века, оказывается гораздо ближе к
исторической реальности. Кроме начала правления Гига, ее даты не¬
многим расходятся с фактами. От гибели Гига до падения Лидии
прошло 97—98 лет— вместо 106 по данной хронологии; трем преем¬
никам Гига, правившим около 83—84 лет, в ней отведен 91 год (у
Геродота — 118 лет). Точные цифры лет их правления и в данном
случае очевидно фиктивны; но они могли особо не противоречить
датам событий, падавших на правление соответствующих лидийских
царей; кроме того, эта хронология Лидии определенно включала и
некоторые подлинные даты событий лидийской истории — таких, как
падение Сард и лидийско-мидийская война. По сути, все сохранив¬
шиеся от античных хронографов «лидийские даты» отличны от Геро-
дотовых. В хронологических канонах Евсевия и Иеронима они входят
в разделы, следующие положениям, которые согласно абсолютной
олимпийской хронологии были установлены учеными александрий¬
ской эпохи. Содержание их трудов частично известно по фрагментам
и отдельно по упоминаниям принятых ими дат, в том числе «лидий¬
ских», у других авторов. Соответствующие даты лидийской истории
бытовали, однако, и до распространения олимпийской хронологии. В
так называемом «Паросском мраморе», хронологическом сочинении
158
на камне, происходящем с о-ва Парос, перечисляемые события дати¬
рованы по числу лет от времени составления данного текста (264/3 г.
до н.э.), а сообщения этой хроники в целом восходят к историческим
сочинениям конца V — начала III в. Три ее записи (35, 41 и 42-я с
лакуной) относятся к лидийской истории (см. их текст: Kaletsch, 1958,
с. 40). По этим данным, Алиатт, правивший с 605/4 г., царствовал,
очевидно, 49 лет, а Крез — 15 лет (или не менее); по Геродоту, они
правили 57 и 14 лет, по Евсевию же — именно 49 и 15 лет (с хроно¬
графами совпадает и отнесение падения Сард к 540 г., невозможное
по данным Геродота). Таким образом, даты лидийских царей, извест¬
ные по Евсевию, могут быть возведены уже к доэллинистическому
времени, а средний срок поколения в четверть века, принимавшийся
при составлении этой хроники, применялся к разработке лидийской
хронологии, как мы видели, еще до Геродота. И во всяком случае эта
предшествовавшая ему хронология Лидии также отводила Мермнадам
много меньше лет, чем схема Геродота (вместе с тем он не мог удрев-
нить на столько же лет всю хронологию, ограниченную, в частности,
представлявшейся ему бесспорной датой Геракла).
Весьма показательно в этом отношении одно из сообщений Геро¬
дота о Гиге, которое может быть по-новому оценено в свете упоми¬
навшихся ассирийских данных о времени гибели этого царя. В своем
рассказе об основателе династии Мермнадов Геродот упоминает о его
дарах в Дельфы, в том числе больших золотых сосудах, помещавших¬
ся в сокровищнице коринфян (Herod. I. 14). Дело в том, что негреки не
имели в Дельфах своих сокровищниц и их жертвенные дары помеща¬
лись в сокровищницах эллинов. Но, согласно Геродоту (там же), ко¬
ринфская сокровищница принадлежала, собственно, не самому госу¬
дарству коринфян, а создавшему ее Кипселу (основателю династии
Кипселидов, наиболее известных и сильных в Греции той эпохи тира¬
нов Коринфа). Это свидетельство должно, очевидно, указывать на
синхронизм Гиг—Кипсел, но он был оспорен в современной науке —
по сути дела, прежде всего лишь потому, что не соответствовал иным
хронологическим данным самого Геродота. Соответственно предпо¬
лагали, что сокровищница Коринфа, в которой в VII в. до н.э. могли
помещать свои приношения варвары, стала со временем называться
сокровищницей Кипсела, так как с его именем стало прежде всего
связываться могущество Коринфа (ср. Kaletsch, 1958, с. 12—13, при-
меч. 30).
Хронология Мермнадов у Геродота действительно исключает воз¬
можность того, что Гиг был современником Кипсела, который начал
править, по традиционной для античной и современной науки дати¬
ровке, в 650-х годах до н.э. или даже много позже, — если, исходя из
данных Геродота, считать, что Периандр, сын Кипсела, дожил до эпо¬
159
хи Креза. Между тем, по данным самого Геродота, между смертью
Гига и воцарением его правнука Креза прошло 118 лет, при переводе
же этих данных на современную хронологию Гиг правил до 680-х или
начала 670-х годов (см. выше).
С датировкой династии Кипселидов тесно связаны более общие
проблемы греческой хронологии VII—VI вв. до н.э. Уже давно, пер¬
воначально в основном усилиями К.Белоха (1854—1929), предприни¬
мались попытки передвинуть на более позднее время традиционные
даты ряда политических деятелей Греции VII—VI вв. до н.э. Наряду с
этим высказывалось также мнение, что вообще принятые в литературе
даты греческой истории ранее V в. до н.э. в большинстве своем не¬
верны и должны быть омоложены — тем больше, чем далее они от¬
стоят от 500 г. до н.э. (Bum, 1935). Особенно часто при этом указыва¬
лось именно на даты, относящиеся к Кипселидам (но передвижение
их дат ведет и к изменениям датировки их современников, упоминае¬
мого одновременно с Периандром Фрасибула Милетского и ряда дру¬
гих, ср. ниже). Согласно античным хронографам, Кипселиды правили
между 650-ми и 580-ми годами (а второй из них— Периандр —
ок. 627/5—585 гг. до н.э.), по К.Белоху же и его последователям —
от 610-х до 540-х годов до н.э. Но чаще предпочитают следовать тра¬
диционным датам, целиком преобладающим и в нашей литературе
(ср.: Струве, 1952=1968, с. 94, 240 и примеч. 49, 50 с указанием зару¬
бежных работ до 1930-х годов; Den Boer, 1967, с. 58—60 — о Кипсе-
лидах и их датах, там же, с. 58, примеч. 3 с указанием соответствую¬
щей литературы 1940—1960-х годов, в советских изданиях к традици¬
онным датам Кипселидов ср., например, у А.И.Тюменева, ИДГ, 1936,
ч. 1, с. 180 и сл.; Сергеева, 1948, с. 145; С.С.Соловьевой, СИЭ, т. 14,
1973, стб. 230; Ю.В.Андреева, ИДМ, кн. 2, 1989, с. 84 и т.д.).
Сторонники поздней датировки Кипселидов основываются прежде
всего на толковании данных Геродота (III. 47—49, ср. 1.70 и III.44
и сл.), из которых заключают, что Периандр еще жил в начале 550-х
годов (или даже позже). Однако хронологические определения, упо¬
требленные при этом у Геродота, весьма неопределенны или дву¬
смысленны, а при их указанном толковании входят в противоречие с
иными его данными. Другие исследователи иначе интерпретируют
смысл указанного текста Геродота (III.48) либо при этом следуют тем
или иным вносившимся в этот текст исправлениям с целью устра¬
нить возникающие у Геродота противоречия. Соответственно полага¬
ют, что связанные с Периандром события, о которых рассказывает
Геродот в упомянутом пассаже, происходили не в эпоху Креза
(ок. 560—546), а в гораздо более раннее время, совпадающее с «тра¬
диционной» датировкой Периандра между 627/5—585 гг. (о таких
интерпретациях текста Геродота и соответствующих исторических
160
выводах см. Den Boer, 1967, с. 59 и с. 60, примем. 1, с литературой). В
упоминавшейся работе В.В.Струве (1952=1968), подробно разбирая
указанные данные Геродота, стремился согласовать традиционные даты
Периандра с выводом о том, что Геродот действительно допускал мас¬
тичное совпадение правлений Периандра и Креза, так как ошибочно
удревнял на 25 лет царствование Креза. Но, как уже говорилось, это
мнение о переносе Геродотом правления Креза ближе к событиям нача¬
ла VI в. неприемлемо и в свете других данных самого Геродота.
Эти различные интерпретации одинаково исходят из того, что сам
Геродот должен был иметь вполне определенные представления о
последовательности излагаемых событий и их хронологии, и направ¬
лены на то, чтобы разными путями (включая исправление текста)
прийти к непротиворечивому истолкованию сведений Геродота. Од¬
нако в любом случае те или другие противоречия у него остаются.
Геродот, очевидно, действительно мог считать Периандра и Креза
близкими современниками, хотя часть его собственных сведений по
сути противоречит этому выводу, и считал также, что Периандр еще
жил во время правления в Афинах Писистрата.
Периандр примирил Митилену и Афины после их длительной вой¬
ны за Ахиллей и Сигей (у Геллеспонта), продолжавшейся, по Геродо-
ту, долгое время после того, как Писистрат отобрал, у митиленцев
Сигей (V.94—95); так что заключенный при посредничестве Перианд¬
ра мир явно отнесен у Геродота ко времени намного позже захвата
Писистратом власти в Афинах (впервые ок. 560 г.). По другим источ¬
никам, в войне митиленцев и афинян принимал активное участие со¬
временник Периандра Питтак из Митилены (бывший 10 лет и ее пра¬
вителем). Геродот не рассказывает об этом, но, упоминая лишь однаж¬
ды Питтака, считает, что он мог быть в Сардах у Креза (1.27, где гово¬
рится о советах, данных Крезу гостем — Биантом из Приены или Пит-
таком из Митилены).
Таким образом, у Геродота в этих случаях к позднему времени (и
именно к эпохе Креза) отнесены события и лица, традиционно дати¬
руемые концом VII — началом VI в. до н.э.: Периандр и Питтак, ми-
тилено-афинская война, участвовавший в ней поэт Алкей (ср. о нем и
у Геродота, V.95). Питтак, один из «семи мудрецов», согласно следо¬
вавшему в основном за Аполлодором Диогену Лаэртскому (1.74—78),
прожил более 70 лет, был в расцвете сил в 42-ю Олимпиаду (612—
609 гг. до н.э.), десять лет правил Митиленой и затем жил еще 10 лет,
умерев в год афинского архонта Аристомена — 3-й год 52-й Олим¬
пиады (т.е. 570 г. до н.э.). Конечно, такие даты не могут, видимо, пре¬
тендовать на полную точность, они явно получены путем примерных
расчетов от некоторых опорных пунктов, но сами последние были,
очевидно, достаточно достоверными.
11 Зак. 104
161
В античных источниках, безусловно, имелись гораздо более под¬
робные, чем у Геродота, сведения об афино-митиленской войне, роли
Периандра при ее завершении, о Питтаке и пр. Данные труда Геродота
об этих сюжетах, видимо, представляют лишь элементы богатой тра¬
диции, отраженной и у более поздних авторов. Так, гораздо обстоя¬
тельнее, чем Геродот, об упомянутой войне, ее предыстории и ходе
повествует Страбон (XIII. 1.38—39, ср. также Diog. Laert., 1.74 и сл.; о
Питтаке и Алкее см. также Strabo, VIII. 2.3). При этом Страбон, между
прочим, рассказывает об эпизоде, происшедшем во время этой войны
с Алкеем (о чем упоминает и Геродот), и приводит также стих Алкея
по данному поводу.
Для определения времени жизни Пиггака могли, например, ис¬
пользоваться его «синхронизмы» с Драконтом (на сестре которого
был женат Питтак — Diog. Laert., 1.81), Периандром (Strabo, XIII.
1.38—39 и др.), братьями Алкея (с которыми Питтак сверг митилен-
ского тирана Меланхра) и, конечно, с самим Алкеем, противником и
хулителем Питтака, которого поэт бранил в своих стихах (ср. Diog.
Laert., 1.81). Сочинениям поэтов и содержавшимся в них упоминаниям
тех или иных лиц и событий в хронологических изысканиях античных
историков придавалось большое значение, а даты жизни самих поэтов
специально определялись еще до распространения олимпийской хро¬
нологии и затем включались в более поздние хронографические кано¬
ны. Бесспорные синхронизмы Питтака с Алкеем и Периандра с Арио-
ном, много лет жившим при дворе Периандра (о чем говорит и Геро¬
дот 1.23—24), тоже важны для подтверждения дат жизни коринфского
и митиленского правителей в последних десятилетиях VII — начале
VI в. до н.э. (соответствующие даты для Алкея и Ариона обычно не
оспариваются и в современной литературе). Для определения кон¬
кретных опорных дат могли служить списки победителей состязаний.
Периандр сам был олимпийским победителем (ср. в его биографии у
Диогена Лаэртского, 1.96 — по Эфору!), а Питтак во главе митиленцев
долго воевал с афинским стратегом Фриноном, которого затем убил в
единоборстве; рассказывая об этом, и Страбон, и Диоген Лаэртский
пишут, что Фринон был олимпийским победителем (в пятиборье —
Diog. Laert., 1.74). При этом Диоген Лаэртский, говоря о Питгаке и
Периандре, ссылается на Аполлодора, а Страбон — на Тимея. Апол-
лодор (II в. до н.э.) развивал олимпийскую хронологию вслед за Эра¬
тосфеном, а Тимей (IV—III вв.) был ее основателем и автором работы
об олимпийских победителях (’OX.u|i7uovuca<; r\ xpovuca rcpai^iSia —
Suda, s.v.Tipaioq), в списках которых он, безусловно, следовал
за предшественниками, разрабатывавшими эту тему (с конца V в.
до н.э.). В сохраненном Хроникой Евсевия списке победителей в од¬
ном из видов олимпийских состязаний непосредственно упоминается
162
о победе «Фринона афинянина» — в 36-й Олимпиаде (Kaerst, 1911,
с. 92; отмечено также, что впоследствии он погиб в поединке). Фри-
нон, таким образом, одержал олимпийскую победу в 636 г. до н.э., и
его последующее участие в войне с митиленцами и затем гибель в
единоборстве с Питтаком должны относиться к последним десятиле¬
тиям — концу VII в. до н.э., что вполне согласуется с отмеченными
данными о Питтаке.
Поэтому нет оснований сомневаться в том, что традиционные да¬
тировки жизни Питтака и Периандра в целом достаточно достоверны.
В труде же Геродота содержатся данные, явно не согласующиеся с
этими датировками, а сами его сведения противоречат друг другу.
Согласно упоминавшимся текстам Геродота (III.94—95 и III.48, 1.70),
Периандр еще был жив тогда, когда в Афинах давно правил Писи-
страт, а в Лидии уже царствовал Крез. Вместе с тем по его же сведе¬
ниям (III.53 в сравнении с III.48), когда в Лидии еще правил отец Кре¬
за Алиатт, Периандр уже находился в старческом возрасте и ожида¬
лась его кончина.
Наконец, еще по одному сообщению Геродота, содержащемуся в
главах по истории Лидии, на 6-м году царствования Алиатта Пери¬
андр уже был тираном Коринфа (см. 1.18—20, 23). В этом случае Пе¬
риандр (по традиционным данным, правивший около 40 лет), очевид¬
но, не мог пережить Алиатта, тем более по положению Геродота, со¬
гласно которому Алиатт царствовал 57 лет. Вообще синхронизм Пе¬
риандр — первые годы Алиатта определенно не может быть согласо¬
ван с упоминавшимися выше данными, по которым Периандр жил
еще при Писистрате и Крезе. Он явно не соответствует и основанным
на этих данных поздним датировкам Кипселидов, по которым в конце
VII — начале VI в. до н.э. в Коринфе правил еще Кипсел; но в Лидии
тогда уже определенно царствовал Алиатт (а по данным Геродота,
начало его правления следовало бы датировать еще ранее). По дати¬
ровкам же хронографов, Периандр действительно был тираном Ко¬
ринфа к началу царствования Алиатта и уже правил до этого около
15—20 лет, а перед тем в Коринфе около 30 лет царствовал Кипсел. О
том, что Кипсел был тираном 30 лет, пишет и Геродот (V.92), но у
него это известие не имеет увязки с какими-либо хронологическими
ориентирами, а продолжительность правления его сына Периандра не
указывается.
Гораздо более значимым для проблемы хронологии Кипселидов
является упоминавшийся синхронизм Кипсел—Гиг. Свидетельство о
дарах Гига в сокровищнице Кипсела определенно заимствовано не из
литературного источника, а принадлежит к числу лично собранных
Геродотом. Судя по его словам, он сам видел эти золотые сосуды Г ига
(лидийское золото продолжало храниться в Дельфах и много позже,
И*
163
еще во II в. н.э. о нем писал Павсаний, Х.13) и был знаком с дельфий¬
ской традицией о происхождении этих даров. Он, в частности, пишет
(1.13), что оракул поддержал Гига в его борьбе за царскую власть в
Лидии, о чем, с иными деталями, рассказывается и у Николая Дамас¬
ского (VI.56). Независимо от того, насколько верно при этом отра¬
жены события самой лидийской истории, в Дельфах сохранялась
традиция, повествующая об этих событиях, особенно связанных с
обращением к пифии лидийских царей. Античные авторы, поэт Вак-
хилид, Геродот и др., рассказывают о взаимоотношениях с Дельфа¬
ми Креза и его богатых посвятительных дарах, а Геродот (1.19 и 25)
упоминает также о пожертвованиях в Дельфы Алиатта, причем осо¬
бо говорит об одном из них как шедевре кузнечного искусства, вы¬
полненном хиосцем Главком. Относительно же обстоятельств, с
которыми были связаны эти приношения Алиатта (воевавшего тогда
с Милетом), Геродот (1.20) непосредственно сообщает, что узнал о
них со слов дельфийцев (так что и в данном случае знакомство с
«вещественными памятниками» сочеталось с информацией об их
происхождении).
К описанию этих событий, происходивших в первые годы правле¬
ния Алиатта, относится и упоминавшееся сообщение о Периандре
(1.20 и 23), известившем об ответе пифии Алиатту милетского тирана
Фрасибула; причем Геродот ссылается тут также на рассказ милетцев.
Как уже говорилось, это свидетельство о Периандре не согласуется с
рядом иных хронологических положений Геродота, причем оно бли¬
же, чем они, к исторической действительности (или непосредственно
соответствует ей). Равным образом толкование сообщения о дарах
Гига в сокровищнице Кипсела не может определяться тем, как оно
соотносится с общими данными Геродота о хронологии Лидии и Ко¬
ринфа, а должно оцениваться прежде всего на основе его собственно¬
го содержания и затем, насколько оно соответствует имеющимся ре¬
альным историческим фактам.
По Геродоту, дельфийская сокровищница коринфян была основана
именно Кипселом; даже независимо от того, как было на самом деле,
так несомненно утверждалось и в самой использованной Геродотом
дельфийской традиции (причем, по преданию, предсказание пифии
сыграло особую роль в захвате Кипселом власти в Коринфе, о чем
тоже пишет Геродот, V.92). Эта бытовавшая в Дельфах традиция,
очевидно, содержала и положение о том, что Кипсел и Гиг были со¬
временниками: это подразумевается сообщением, по которому дары
Гига входили в сокровищницу, учрежденную Кипселом; само по себе
данное сообщение допускало бы еще лишь предположение, что дары
Гига были доставлены в Дельфы после Кипсела, но это исключено по
хронологическим основаниям. Напротив, синхронизм Гиг—Кипсел
164
целиком оправдывается и в свете существующих историко-хроноло¬
гических данных.
Традиционные даты Кипселидов, как мы видели, должны быть
признаны в целом вполне достоверными. В Хронике Евсевия и у Ие¬
ронима начало правления Кипсела относится к 30-й Олимпиаде
(660—657 гг.), а Периандра — к последнему году 37-й Олимпиады
(629 г.) или первому году 38-й Олимпиады (628 г.), конец же правле¬
ния Периандра — к 48-й Олимпиаде (588—585 гг. до н.э.). Кипсел, по
этим данным, правил лет 30. Традиция о 30-летнем царствовании
Кипсела представлена и у Геродота (хотя, как говорилось, его сведе¬
ния не позволяют определить время этого царствования). Из иных
хронологических данных о Кипселидах можно особо отметить приво¬
димые в биографии Периандра у Диогена Лаэртского (И—III вв. н.э.),
где он, между прочим, ссылается на Эфора и приводит по нему све¬
дения, отсутствующие у Геродота (в том числе об олимпийской по¬
беде Периандра). Эфор, очевидно, приводил датировку жизни Пери¬
андра, не противоречащую положениям, представленным у Диогена
Лаэртского (хотя, в отличие от последнего, Эфор еще не применял
олимпийской хронологии, он уже опирался на «документальные»
свидетельства, в том числе вполне достоверные, как списки олим¬
пийских победителей для эпохи Периандра). По Диогену Лаэртско¬
му (1.95 и 98), Периандр жил 80 лет, его расцвет (т.е. примерно
40-летний возраст) приходился на 38-ю Олимпиаду (628—625), ти¬
раном он был 40 лет; кроме того, приводится свидетельство Соси-
крата (II в. до н.э.), по которому Периандр умер на 41 год ранее Кре¬
за, перед началом 49-й Олимпиады (Diog. Laert., 1.95; это подразуме¬
вает датировку смерти Периандра ок. 586/5 г., а падение Сард —
ок. 545/4 г. до н.э.).
Таким образом, по этим данным, начало правления Периандра от¬
носится к первой половине 620-х годов, а Кипсела — к первой поло¬
вине 650-х годов до н.э. А так как Гиг погиб, как теперь известно, не
ранее 644/3 г., его синхронизм с Кипселом оказывается вполне досто¬
верным. Оба правили одновременно значительный период времени в
640-х и в 650-х годах до н.э. (а может быть, и дольше, если, как гово¬
рит Геродот, V.92, Кипсел захватил власть сразу по достижении воз¬
мужания и если, как следует из данных хронографов, Периандр ро¬
дился в 1-й половине — середине 660-х годов до н.э.). Указанные об¬
стоятельства решительно расходятся со всей системой лидийской
хронологии у Геродота (по которой Гиг умер не позже первой четвер¬
ти VII в.) и вместе с тем по крайней мере с частью его данных о вре¬
мени Периандра (который, по этим данным, еще жил во второй чет¬
верти — середине VI в. до н.э.). С ними не согласуется и другое извес¬
тие самого Геродота о том, что Периандр уже был тираном в начале
165
правления Алиатта, а в части лидийских дат и сообщение о 57 годах
царствования Алиатта.
Подобные хронологические ошибки и противоречия в труде Геро¬
дота не являются единичными и случайными и не могут быть сведены
к отдельным неточностям, допущенным им при его собственных хро¬
нологических изысканиях. У него нередко совмещаются данные раз¬
личного происхождения, в том числе непосредственно противореча¬
щие друг другу (что могло способствовать дальнейшим ошибкам,
сделанным самим Геродотом), а также явно недостоверные или вы¬
мышленные факты. Из уже упоминавшихся данных сюда относятся,
например, бытовавшие определенно еще до Геродота рассказы о по¬
сещении Креза знаменитыми греками, в том числе Солоном и Питта-
ком. Принимавшиеся Геродотом как вполне достоверные и бесспор¬
ные, эти рассказы могли повлиять на его хронологические положения
при определении времени жизни Солона и афино-митиленской войны
(в которой участвовал Питтак), а также иных, связанных с ним собы¬
тий и лиц, включая Периандра. Зависимость тут могла быть несколько
иной или более сложной, но несомненно, что указанные вымышлен¬
ные рассказы о визитах к Крезу так или иначе связаны с упомянутыми
ошибочными хронологическими определениями Геродота. В других
случаях он использовал обобщенные до него в историко-хронологи¬
ческих построениях его предшественников данные, как, например,
упоминавшиеся положения, возводившие верхне- и нижнеазиатских
монархов к Нину и Гераклу, а принимавшаяся Геродотом «дата» Ге¬
ракла, вычисленная, как говорилось, на основе поколенных перечней
спартанских царей, установлена из расчетов 40 или более лет на поко¬
ление, т.е. не принадлежит самому Геродоту (в своих собственных
хронологических выкладках отводившему поколению треть столетия).
Конечно, у своих предшественников Геродот мог заимствовать и
вполне достоверные сведения, но особенно надежной обычно считают
устную информацию, собранную самим Геродотом. Широко распро¬
странено мнение, что она вообще имела преобладающее значение для
Геродота и от нее прежде всего зависит основное содержание его тру¬
да. Это традиционное мнение не является, однако, вполне убедитель¬
ным. В настоящее время можно считать доказанным, что многие по¬
ложения и даже некоторые значительные разделы у Геродота заимст¬
вованы из предшествующей ему греческой литературы. Что же каса¬
ется данных, собранных лично Геродотом путем его собственного
«слышания» и «видения»'(«опсиса»), то об этом можно достаточно
определенно говорить лишь в тех случаях, когда для такого заключе¬
ния имеются конкретные основания в самом тексте Геродота, и преж¬
де всего при прямых ссылках на этот источник информации. Именно
так как раз и обстоит дело с сообщениями о дарах Гига в сокровищ¬
166
нице Кипсела и о событиях времени правления Периандра и первых
лет царствования Алиатта. Оба сообщения не соответствуют упоми¬
навшимся хронологическим положениям Геродота о Кипселидах и
Мермнадах, но зато не противоречат исторической реальности, в от¬
личие от этих положений.
Возможно предположение, что услышанные Геродотом в Дельфах
рассказы о дарах Гига и Алиатта имели опору в памятных записках
изречений оракула, дополнявшихся, как полагают, краткими сведе¬
ниями относительно причин или также последствий обращения к ора¬
кулу. Но подобные записи, очевидно, не могли бы содержать данных
о последовательной хронологии различных династий и родов, пред¬
ставители которых обращались за прорицаниями в Дельфы. Вообще
дельфийская традиция во всяком случае не могла быть, вопреки упо¬
минавшемуся выше мнению, источником хронологии Мермнадов, как
она представлена у Геродота. Эта хронология в целом, как теперь со¬
вершенно ясно, очень далеко расходится с исторической действитель¬
ностью; между тем само мнение, что эти даты Мермнадов у Геродота
восходят к дельфийской (а через нее, возможно, и к лидийской) тради¬
ции, подразумевает, что они являются подлинными или близки к реаль¬
ности (на самом же деле данные типа указанных синхронизмов, кото¬
рые можно было бы извлечь из дельфийского предания, не согласуются,
как мы видели, с этой хронологией). Главное же в том, что сам характер
этих дат у Геродота и приводимых им чисел лет правления Мермнадов
и Кира, как уже указывалось, определенно свидетельствует о том, что
они имеют историко-литературное происхождение и являются резуль¬
татом соответствующих хронологических калькуляций.
Аналогичное происхождение имеют даты лидийских царей и в
другой известной по античным источникам хронологии Лидии; дан¬
ное обстоятельство также подтверждает, что греческие историки во¬
обще не располагали подлинными, и тем более восходящими к лидий¬
ской традиции, сведениями о продолжительности правления всех ца¬
рей Мермнадов. А тот факт, что в сравнении с представленной у Ге¬
родота эта хронология Лидии была гораздо ближе к реальной дейст¬
вительности, в том числе по общей продолжительности правления
Мермнадов, а также определенно включала некоторые более досто¬
верные (чем у Геродота) или подлинные даты лидийской истории (как
падения Сард и лидийско-мидийской войны), очевидно, связан со
сравнительно правильными датировками других лиц и событий той
эпохи, прежде всего относящихся к греческой истории, с которыми по
различным имевшимся у античных авторов сведениям соотносились
те или иные факты лидийской истории.
При всей искусственности рассмотренного историко-хронологи¬
ческого построения, созданного в греческой среде, сами имена и по¬
167
следовательность царей исторических династий— лидийской (пяти
Мермнадов) и мидийской (четырех Дейокидов) — были вполне дос¬
товерными. Это целиком подтверждается другими источниками о тех
же царях, в том числе независимыми от Геродота свидетельствами о
каждом из четырех Дейокидов. Анализ рассмотренной схемы также
удостоверяет, что все эти цари лидийской и мидийской династий ста¬
ли известны античным авторам задолго до Геродота, и в дальнейшем
эти авторы оперировали в основном лишь их конкретными датами.
При этом у Дейокидов они уже первоначально были так же фиктивны,
как и у Мермнадов. Заметим, что задолго до упомянутых наблюде¬
ний Эд.Мейера и последовавших за ним авторов европейскими уче¬
ными XIX в. неоднократно отмечалось, что приведенные у Геродота
цифры правления Дейокидов по крайней мере частично и соответст¬
венно в своей общей сумме не являются точными, будучи результа¬
том примерных расчетов и искусственных калькуляций. Это не раз
предполагалось, например, и в отношении суммы в 150 лет (общей
продолжительности правления Дейокидов у Геродота), слагаемой, в
свою очередь, из двух отрезков по 75 лет правления двух первых
Дейокидов (53 и 22 года) и двух других (40 и 35 лет), причем эта
искусственность прежде всего ощутима в первой паре чисел или по
крайней мере в произвольном определении лет правления первого
царя Дейока. Теперь, когда установлено происхождение упомянутой
схемы хронологии «Верхней» и «Нижней» Азии, это заключение
еще более убедительно, ибо указанная дата правления Дейока падает
как раз на искусственную стыковку исторической династии с пред¬
шествовавшей «верхнеазиатской», а также зависит от псевдоистори¬
ческого параллелизма с другой ветвью схемы, «нижнеазиатской», в
которой с большой ошибкой датировано начало второй, историче¬
ской династии. Даже в ней лишь последнему царю Крезу, возможно,
давалось подлинное число лет (14 или 15), а примерное указание
устной традиции на длительную продолжительность правления его
отца Алиатта, быть может, определило указание на такую продол¬
жительность в обеих хронологиях Лидии (57 лет у Геродота и 49 у
других авторов). Аналогичными причинами могла определяться
большая продолжительность правления двух последних Дейокидов
в их списках: Астиага (35 лет у Геродота, 38 у других авторов)
и Киаксара (40 у Геродота и 32 у ряда античных авторов, т.е. 32 го¬
да + 8 лет скифского господства, или те же 40 лет, по выводам
А.Гутшмида в конце XIX в.). Все сказанное еще раз подтверждает,
что в целом и в своей основной части хронология обеих историче¬
ских династий доахеменидской Азии имеет искусственное происхо¬
ждение и возникла в греческой среде. Это вполне относится и к ми-
дийским Дейокидам.
168
Между тем, как уже говорилось, в современных работах проблемы
Мидийского царства обычно решаются путем сопоставления доку¬
ментальных свидетельств ассирийских текстов с хронологическими
данными Геродота, признаются ли они достоверными и восходящими
к традиции иранского происхождения либо, напротив, вообще лишен¬
ными реальной основы, разработанными в греческой среде. Еще
Дж.Раулинсон, анализируя данные Геродота о мидийской истории,
писал о ее хронологической основе, что «вся схема от начала до конца
искусственна», причем критически оценивал и хронологию царство¬
ваний Киаксара и Астиага (Rawlinson, 1862, с. 340—342; 1879, с. 231 и
примеч. 13). В настоящее время сходное мнение отстаивает П.Хелм;
он считает, что мидийские даты Геродота, столь часто используемые
при воссоздании истории древнего Ирана, представляют интерес
главным образом не для этой темы, а для изучения ранней греческой
хронографии и зависят от воспринятых Геродотом конструкций од¬
ного или нескольких его предшественников, стремившихся связать
происхождение известных им азиатских монархий с Гераклом. Ми¬
дийские даты Геродота оцениваются им как совершенно недостовер¬
ные, а общая продолжительность династии Дейокидов, по Геродоту, —
как явно не соответствовавшая реальной истории Ирана. Этот вывод
П.Хелм непосредственно увязывает со своим заключением, что нарра¬
тив мидийского логоса Геродота также не содержит достоверной ин¬
формации о времени ранее царствования Киаксара; при этом, по Хел¬
му, факты, сообщаемые Геродотом о Киаксаре, имели место в дейст¬
вительности, но датированы совершенно неверно (Helm, 1981, с. 87,
88, 90).
Действительно, даже при описании событий времени Киаксара и
Астиага, сравнительно недавнего по сравнению с раннемидийской эпо¬
хой, у Геродота обнаруживается ряд явных хронологических ошибок.
Так, по Геродоту, Кир стал царем после победы над Астиагом, а
царствовал 29 лет (Геродот, 1.214). По армянскому переводу Хроники
Евсевия Кесарийского (см. Kaerst, 1911, с. 33), Кир правил 31 год, но в
его же хронографическом каноне (там же, с. 188) Киру дается 30 лет.
Кир правил 30 лет и по другим авторам, в том числе по Ктесию (Phot.
Bibl. 72. Ktes. Pers., 8 — по изд. Henry, 1947, с. 18) и Помпею Трогу
(Just. 1.8, 14). Историки, основывавшиеся уже на олимпийской хроно¬
логии, относили начало правления Кира к 1-му году 55-й Олимпиа¬
ды — т.е. к 560/59 г. (см. о датировках Диодора, Кастора и др. во фраг¬
менте из Африкана у Евсевия, Praep. Evang. X. 10, ср. Muller, 1877,
с. 158, фргм. 5Ь; те же авторы, следовательно, давали Киру уже ука¬
занную продолжительность правления — 30 лет). Также с 1-го года
55-й Олимпиады начинается правление Кира и в Каноне Евсевия.
Одновременно это является и последним годом правления Астиага, и
169
концом эпохи мидийского государства. По Геродоту, соответственно
эта дата может быть определена временем около 559 г. до н.э.
Так считали и европейские ученые XIX в. до тех пор, пока по
опубликованным вавилонским надписям не выяснилось, что в дейст¬
вительности Кир победил Астиага не около 560 г. до н.э., а во время
правления вавилонского царя Набонида (556—539 гг. до н.э.). Особое
значение при этом имеют данные ставшей известной с 1880-х годов
так называемой «Хроники Набонида—Кира» (последнее издание:
Grayson, 1975; там же, с. 104 ср. об истории изучения и публикациях
этого текста; см. об этом также Cargill, 1977, с. 99 и сл., примеч. 23). В
данной хронике рассказывается, в частности, о войне Астиага с Киром
и победе последнего (стб. II, стк. 1—4). Сообщение это следует за
лакуной, но непосредственно за ним идет запись о 7-м годе Набонида
и событиях этого года. 7-й год Набонида — 549/8 г. до н.э. (556/5 г. —
год его вступления на престол, 555/4 г. — первый полный год и т.д.).
Известие о победе Кира должно тогда относиться к 6-му году Набони¬
да — 550/49 г. до н.э.
Но хотя эта дата вполне справедливо принимается многими совре¬
менными учеными, она также требует оговорки, так как в литературе
высказывались и иные мнения о датировке указанного события. При
этом предполагается, что в упомянутой хронике сообщение об Астиа-
ге и Кире может относиться не к 6-му году Набонида (ср. об этом ни¬
же) или что эта дата хроники вообще не является верной. Преимуще¬
ство же отдается сообщениям надписей, касающихся правления На¬
бонида («Сиппарский цилиндр» Набонида и др.), в которых говорится
о восстановлении им храма бога Сина в Харране. Харран был занят
мидянами еще в конце VII в. до н.э. и освобожден после победы над
ними Кира, после чего Набонид получил возможность отстроить
Эхульхуль — святилище Сина в Харране. Предполагалось, что со¬
гласно упомянутым надписям это произошло уже через три года после
начала правления Набонида, само же освобождение Харрана от ми¬
дян— возможно, уже в год вступления его на престол. Подобное
мнение высказывалось уже давно и было подробнее аргументировано
несколькими учеными, К.Галлингом и др., в 1950—1960-х годах; по¬
беда Кира над Астиагом датировалась при этом 553/2 г. или даже
(Р.Дрюс) 554/3 г., а начало войны мидян с персами, возможно, уже
556/5 г. до н.э. (см. Sacchi, 1965; Drews, 1969, с указанием соответст¬
вующих источников и предшествующей литературы; ср. также Cargill,
1977, с. 116).
Однако Х.Тадмор в работе об исторической последовательности
надписей Набонида убедительно показал, что сведения упомянутых
надписей, включая «Сиппарский цилиндр», не имеют датирующего
значения, а Эхульхуль был восстановлен лишь во второй половине
170
правления Набонида, вероятно после его 13-го года (и к тому же вре¬
мени, очевидно, относится также «Сиппарский цилиндр»), для опре¬
деления же времени победы Кира над Астиагом остаются лишь дан¬
ные «Хроники», указывающие на 6-й год Набонида (Tadmor, 1965).
Нет никаких причин для предположения, что дата Хроники в дан¬
ном случае ошибочна. Другим же основанием для несколько более
ранней датировки указанного события было допущение, что в Хрони¬
ке перечислялись не все годы правления Набонида и что, следова¬
тельно, запись о победе Кира над Астиагом, хотя и стоит непосредст¬
венно перед 7-м годом, может относиться не к 6-му, а к одному из
предшествующих годов. Но и это допущение явно необоснованно. В
сохранившихся фрагментах текста последовательно перечислялись
все соответствующие годы правления Набонида, включая годы 7—10
в уцелевшей части II столбца (причем помечена и запись для 8-го го¬
да, хотя для его событий оставлено пустое место). Согласно послед¬
нему издателю текста А.Грейсону, в 1-м столбце сохранились следы
описания событий царствования Набонида до 3-го года правления
включительно (что уже исключает датировку мидо-персидской войны
554/3 или 553/2 г. до н.э.), а обломанная часть текста вполне могла
включать — и, безусловно, содержала — указание на 4-й и 5-й годы
правления (ср. Grayson, 1975, с. 21 и сл., 105 и сл.).
Итак, нет оснований сомневаться в том, что мидо-персидская война
и победа Кира над Астиагом датировались в вавилонских хрониках
6- м годом правления Набонида, непосредственно перед началом его
7- го года, т.е. 549/8 г. до н.э. (заметим попутно, что встречающееся в
литературе мнение, по которому мидо-персидская война продолжалась
три года, не имеет под собой оснований; сведения упомянутых выше
источников, в том числе «Сиппарского цилиндра», не имеют, как было
отмечено, датирующего значения и к тому же в любом случае не могут
быть соотнесены с датой Хроники Набонида—Кира, ибо и в «Сиппар-
ском цилиндре» речь идет об уже совершившейся победе Кира, так что
нельзя предполагать, что война началась, например, в 553 г., а заверши¬
лась — уже по данным Хроники! — в 550 г.; поэтому неприемлемо и
мнение о трехлетней войне Астиага с Киром, основанное на подобном
неоправданном сопоставлении хронологических сведений «Хроники» и
данных «Сиппарского цилиндра», у Дьяконова, 1956, с. 414—415, 420—
421 и Дандамаева, 1985, с. 15, 17—18, 33, 269—270).
Падение Мидии как независимого царства произошло, таким обра¬
зом, в 550/49 г. до н.э., и от этого года следует отсчитывать даты
правления мидийских царей, а также всей эпохи существования Ми-
дийского государства.
По сути дела, лишь вавилонские источники, упоминающие о ми¬
дийских царях и о победе Кира над Астиагом в 550/49 г., дали прямые
171
свидетельства того, что завоевание Киром Лидии имело место в 540-х
годах, а не в 550-х, как следовало бы из данных Геродота и как по ним
это событие датировалось некоторыми учеными XIX в., и что мидий-
ско-лидийская война, завершившаяся солнечным затмением (по дан¬
ным современных ученых, 585/4 г.), должна относиться к 580-м годам,
чему вполне соответствуют олимпийские даты этой войны у Цицеро¬
на, Солина, хронографов и др. Эти авторы, однако, не упоминают
Киаксара, а противником Алиатта называют мидийца Астиага. По
данным же Геродота, это событие следовало бы датировать намного
ранее — во всяком случае не позже 590-х годов, когда, согласно Геро¬
доту, ведший эту войну Киаксар должен был закончить свое правле¬
ние. Характерно, что в европейской науке XIX в. обычно так и дати¬
ровали эту войну и солнечное затмение во время завершившей ее бит¬
вы. Из дат полных или частичных затмений, которые, по выводам
астрономов, могли наблюдаться в Малой Азии, указывали на 625, 610,
603, 597 гг. (литературу см. Rawlinson, 1862, с. 168, 336; 1879, с. 310
и сл.). Иранисты, относящие эту войну ко времени Киаксара, уверены,
что основываются при этом именно на Геродоте, хотя его данным такой
вывод прямо противоречит (ибо он, как говорилось, ошибочно удрев-
нял правление Кира над Мидией, а Астиаг, правивший до Кира 35 лет,
по Геродоту, должен был начать, а Киаксар закончить свое правление
не позже 594—593 гг.). Напротив, те современные исследователи,
которые основываются на олимпийских датах упомянутых авторов,
относя войну ко времени Астиага, предпочитают вместе с тем дове¬
рять именно этому свидетельству. У Геродота же в любом случае со¬
держится прямая хронологическая неточность. Возможно, она зависит
от того, что Геродот относил войну с лидянами к первой половине
правления Киаксара, еще до взятия им Ниневии (Herod. I. 103, ср.
также I. 16). Между тем она происходила либо в конце его царствова¬
ния, либо даже в начале правления его сына Астиага.
К таким хронологическим ошибкам, очевидно, принадлежит также
положение Геродота о 28 годах как сроке скифского господства над
Азией и их включение в 40 лет правления Киаксара (что, как мы уже
видели, исторически исключено). Эти «28 лет», которым уделено мно¬
го внимания в современной исторической литературе, вероятно, яв¬
ляются лишь плодом недоразумения или неудачной историко¬
хронологической калькуляции Геродота (либо кого-то из его предше¬
ственников), работавшего с рассмотренной выше искусственной об¬
щей схемой хронологии Азии. Впрочем, кроме как у Геродота, эта
цифра ни у одного античного автора не встречается. Зато известны
другие: так, Помпей Трог (см. Юстин II.3.16 и II.5.1) писал о 15 и
8 годах скифского господства в Азии, причем в последнем случае речь
идет, безусловно, о том же эпизоде с «возвращением скифов», что и у
172
Геродота (см. ниже). У античных хронографов два похода Киаксара на
Ниневию, первый, прерванный (по Геродоту) из-за появления скифов,
и второй, завершившийся взятием Ниневии, разделены не более чем
11 годами; этим также подтверждается, что в таких случаях на подчи¬
нение мидян скифам при Киаксаре отводилось не более 10 лет. И
здесь также следует обратиться к практике ученых XIX в.; отмечая,
что, по Геродоту, скифы господствовали над Азией 28 лет, они не раз
писали, что надо сильно уменьшить это число, так как господство
скифов продолжалось не более 7—8 лет (см.: Масперо, 1911, с. 518 и
примеч. 5 с литературой). Исследователи же XX в. обычно считают
цифру 28 вполне достоверной, а другие данные о продолжительности
скифского владычества в Азии просто не принимают во внимание или
отвергают. Так, И.М.Дьяконов (Дьяконов, 1956, с. 293) пишет, что
«восемь лет» у Юстина — «явная описка» вместо 28 лет у Геродота.
Но хотя обе цифры могут быть результатом искусственных расчетов,
они явно восходят к различным по характеру и происхождению тра¬
дициям. Дело в том, что, по Геродоту, против вернувшихся из Азии
скифов выступают их сыновья, прижитые их женами от рабов и вы¬
росшие за 28 лет отсутствия скифов на родине, а по Трогу—Юстину, а
также Полиену (VII.44.2) и ряду других авторов, против скифов вы¬
ступают сами рабы (а их дети по этим версиям просто .не успели бы
вырасти и у Трога—Юстина не упоминаются вовсе).* Вообще об этой
войне скифов с рабами или их сыновьями упоминают многие антич¬
ные авторы, и лишь некоторые из них могут восходить к Геродоту,
остальные же явно независимы (см. Gutschmid, 1894, с. 87 и сл.; отно¬
сительно Трога и Полнена об этом писал и М.И.Ростовцев: 1925,
с. 115 и сл., 120 и сл.). Версии, по которым со скифами воюют сами
рабы, возможно, и типологически предшествуют Геродотовой версии,
но во всяком случае перед нами разные варианты с несводимыми друг
к другу хронологическими выкладками (об этом сюжете см. также:
Грантовский, 1980а, с. 148—150).
Таким образом, в античной литературе бытовали различные дати¬
ровки одних и тех же событий истории Мидии и Лидии, их царей,
событий скифо-киммерийской истории и т.д. В ряде случаев такие
датировки имели явно искусственное происхождение, причем у Геро¬
дота они иногда определенно менее достоверны, чем у других авто¬
ров, как это было показано в отношении царей Лидии. Но все такие
произвольные построения касаются прежде всего хронологии, а не
существования самих государств и племен, царей, войн и тому подоб¬
ных событий; точно так же, как ошибочные даты для Солона у Геро¬
дота не ставят под сомнение существование самого афинского зако¬
нодателя, ошибки Геродота в лидийской хронологии не опровергают
существования Лидийского царства при ранних Мермнадах и т.п.
173
Реальная датировка упомянутых государств, войн и прочих событий
по данным Геродота или других античных авторов должна основы¬
ваться не только и не столько на собственно хронологических их дан¬
ных, сколько на нарративных свидетельствах и на сопоставлениях
прежде всего именно последних с документальными данными клино¬
писных источников. Ниже обосновывается система дат основных
упоминавшихся выше событий одновременно с критическим разбо¬
ром охарактеризованной господствующей в современной литературе
концепции истории и хронологии данного периода, от которой непо¬
средственно зависят и принимаемые различными исследователями
киммерийско-скифские даты.
В сложении этой концепции, как уже сказано, определяющую роль
как по сути, так и по истории вопроса сыграло отождествление Дейока
Геродота с Дайукку анналов СаргонаН, упоминаемым под 715 г. По¬
мимо большого удревления Дейока (по Геродоту, жившего в VII в.)
это означало, что Дайукку («Дейок») правил в своем владении в тот
период, когда ассирийцы лишь начинали завоевание этих территорий
(где их власть была низвергнута в конце 670-х годов). Между тем, по
Геродоту, Дейок основал Мидийское царство через некоторое время
после того, как было свергнуто ассирийское иго, а его сын Фраорт,
унаследовав власть, стал вторым мидийским царем. По рассматривае¬
мой же концепции, именно он (на самом деле якобы именовавшийся
Каштарити) был вождем антиассирийского восстания и создателем
Мидийского царства. Все это находится в прямом противоречии с
рассказом Геродота и «исправляет» его генеалогические данные
(введение дополнительных царей с целью заполнить временные лаку¬
ны в династии Дейокидов, переименование Фраорта в Каштарити
и т.п.). Между тем, хотя аккадское «Дайукку» (Da-a-a-uk-ku) и грече¬
ское «Дейокес» (Дфйкл?) передают одно и то же иранское имя (см. о
нем: РИИП, с. 249 и сл.; Грантовский, 1971, с. 298—300; Schmitt,
19736), отождествление этих лиц явно неправомерно. Как мне уже
приходилось писать ранее, между этими двумя правителями нет ни
реальной исторической, ни легендарной связи. Дайукку вообще не
имел отношения к Мидии и правил в лежавшем далеко от нее владе¬
нии. Сличение текстов Саргона II позволило установить название
области, где правил Дайукку («страна» Миси, одна из частей Маней-
ского царства); она не только не входила в Мидию, но и была отделе¬
на от нее другими областями и странами. Иные данные об этом прави¬
теле тоже противоречат мнению, что он имел что-то общее с Дейоком
Геродота (к тому же по ассирийскому тексту Дайукку в 715 г. был
выслан с семьей в Сирию, в Хамат, и уже потому не мог быть основа¬
телем какой-либо династии). По ассирийским текстам известны иран¬
ские правители, носившие одни и те же имена, но происходившие из
174
разных районов (и безусловно бывшие различными лицами). Так,
лишь по текстам Саргона II известны несколько правителей по имени
Машдаку, двое Сатарпану и пр.; ко второй половине VIII — первым
десятилетиям VII в. относятся по крайней мере три правителя из раз¬
ных владений по имени Раматейа и т.д. В эламских документах ранне-
ахеменидской эпохи упоминается целый ряд лиц, носивших те же
имена, что и мидийские правители VIII—VII вв., встречаются там и
неоднократные упоминания имени Дейока (в разных эламских напи¬
саниях) (РИИП, с. 234, 249—269; Грантовский, 1971, с. 298—308).
Еще более примечателен тот факт, что в 1972 г. (уже после того,
как были изложены упомянутые выводы о «тезках» по имени Дейок)
была опубликована новая надпись Саргона II — стела из Ирана с бо¬
лее подробным, чем было известно ранее, описанием похода 716 г. В
этом тексте (Levine, 1972, с. 40: Verso, стк. 47) появляется еще один
«Дейок» — Дайку (Da-i-ku), правитель Сапарды. Он был современни¬
ком «манейского наместника» Дайукку, отождествление которого с
Дейоком Геродота сыграло роковую роль в разработке проблем исто¬
рии и хронологии Мидии. Сапарда находилась в Мидии или у ее гра¬
ниц. Это подтверждает несостоятельность идентификации Дейока с
известным ранее Дайукку. Печальный же опыт этой идентификации,
очевидно, воспрепятствует попыткам отождествить Дейока с его но¬
вым тезкой. К тому же и этот последний вскоре сошел с исторической
сцены — по имеющимся данным, в 713 г. в Сапарде был уже иной
правитель; еще один ее владетель известен в VII в. до н.э.; имена обо¬
их— не «дейокидские». Таким образом, и род, правивший в Сапарде,
не может иметь отношения к Дейокидам. Последние в качестве ми-
дийских царей известны помимо хронографов также другим антич¬
ным авторам. Кроме свидетельств Геродота до нас дошел рассказ о
Дейоке у Полнена (Vll. 1), имеющий отличное от Геродота происхож¬
дение. О бытовании различных версий о возвышении Дейока свиде¬
тельствует также краткое упоминание у Плутарха (De Herod, malig.,
18) (ср. выше). Дейок античной традиции, будучи сначала одним из
мелких мидийских владетелей, стал царем Мидии уже после сверже¬
ния ассирийского ига. Вот этот-то факт и должен быть сопоставлен с
хронологическими данными ассирийских документов, по которым в
670-х годах Мидия еще находилась под властью Ассирии и лишь за¬
тем, после восстания в конце этих годов, добилась независимости. Но
хотя Мидия к 669 г. считалась ассирийцами отдельной страной
(Harper, 1892—1914, № 434; Forrer, 1920, с. 52 и сл.; Дьяконов, 1956,
с. 273 и сл.), она еще не была единым царством; по античной тради¬
ции, после свержения ассирийцев в ней продолжались междоусобицы
и она была разделена на независимые друг от друга владения, что
подтверждается и единичным ассирийским свидетельством ок. 660 г.
175
(см.: Дьяконов, 1956, с. 282—284; Алиев, 1960 с. 230, примем. 6 и т.д.),
Так что окончательное объединение Мидии Дейоком было, очевидно,
завершено несколько позже; само же время его жизни должно быть
отнесено к первой половине — середине VII в., а его правление как
царя всей Мидии помещается в пределах между второй четвертью и
40-ми годами VII в. Эта датировка целиком подтверждается другими
свидетельствами античных авторов, соотносимыми с восточными
источниками (см. ниже). Что касается реалий рассказов Геродота и
Полнена об объединении Дейоком Мидии, то они находят полное
подтверждение при сопоставлении с данными иранских источников, в
том числе Авесты (ИИ, 1977, с. 42—44; Грантовский, 1988, с. 181—
183; ср. также выше). i
Все это позволяет, как уже отмечалось, считать Дейока реальным
историческим лицом, подлинным основателем Мидийского царства
около середины VII в. Сообщения же мидийского логоса Геродота,
включая его начальные разделы, в своих основных частях, общем
построении и многих частных деталях исторически вполне достовер¬
ны. Дейок античной традиции в действительности стал царем Мидии
после изгнания ассирийцев и был отцом Фраорта, дедом Киаксара и
прадедом Астиага. Фраорт (а не «Каштарити»), бывший вторым ми-
дийским царем (а не основателем Мидийского царства), правил между
второй половиной 640-х и 620-ми годами и т.д. Эти заключения реши¬
тельно расходятся с господствующей в современной науке концепци¬
ей, которую можно назвать «длинной хронологией Мидии» и которая
исходит из добавления 28 лет скифского владычества над Азией меж¬
ду Фраортом и Киаксаром (а самого Дейока относит к VIII в. до н.э.).
Занимающее в указанной концепции одно из центральных мест (вслед
за отождествлением Дейока с Дайукку), приведенное положение осно¬
вывается на добавлении 28 лет скифского владычества к 40 годам
правления Киаксара. У Геродота же (Herod. 1.106) после сообщения о
том, что Киаксар царствовал 40 лет, в части рукописей добавлено:
«включая те годы, когда властвовали скифы». Лишь считая эту ремар¬
ку принадлежащей не самому Геродоту, а более поздним переписчи¬
кам, можно допускать, что текст оставляет возможность для любого
из двух предположений: либо о включении, либо добавлении Геродо¬
том 28 скифских лет к 40 годам правления Киаксара. Между тем в
лучших рукописях Геродота встречается именно первый вариант, и
ученые XIX в. обычно не сомневались в том, что сам Геродот включал
годы скифского владычества в правление Киаксара. Иное же мнение
получило в основном распространение в XX в. и явилось прямым
следствием стремления удлинить мидийскую хронологию в связи с
отождествлением Дейока и Дайукку Саргона II. Прямое подтвержде¬
ние того, что именно вариант лучших рукописей является подлинным,
176
было обнаружено в оксиринхских папирусах, в одном из которых,
относящемся к началу II в., к счастью, сохранилось интересующее нас
место: «...процарствовав 40 лет, включая и те годы, когда властвовали
скифы». На этот важнейший для проблемы факт было указано в
1961 г. Р.Лабатом (Labat, 1961). Со своей стороны добавим, что было
бы невозможным и предположение о том, что Геродот, на самом деле
считая, что скифы правили добавочные 28 лет, лишь допустил ошибку
или описку в цитированном тексте. Дело в том, что тогда он должен
был бы отвести Дейокидам 178 лет (вместо максимум 150), что прямо
противоречит рассмотренной выше принятой им хронологической
схеме «Верхней» и «Нижней» Азии. Впрочем, и указания Р.Лабата
достаточно для того, чтобы сделать практически исключенной всю
упомянутую «длинную хронологию Мидии».
Так, невозможным даже по одним хронологическим основаниям
оказывается отождествление Фраорта (правившего, по Геродоту,
ок. 646—624 гг.) с Каштарити (упоминаемым текстами 670-х годов).
Р.Лабат, Э.Кавеньяк и П.Хелм привели ряд доводов против приво¬
дившихся аргументов в пользу отождествления этих лиц. П.Хелм
вполне справедливо подчеркнул, что вообще нет данных о том, что
Каштарити был мидийцем и тем более основателем Мидийского цар¬
ства. По Геродоту же — Фраорт был вторым мидийским царем. Более
того, как уже отмечалось, все четыре Дейокида (Дейок, Фраорт, Киак-
сар, Астиаг) были известны античным авторам независимо от Геродо¬
та и задолго до него. Поэтому имя Фраорта в античной традиции не
могло появиться в результате неточности Геродота или его информа¬
торов, а тот факт, что мидиец в конце VI в. носил то же имя, что и
древний мидийский правитель, вполне естествен. Так, по эламским
персепольским документам и прочим раннеахеменидским источникам
известно множество лиц, носивших те же имена, что и правители из
Мидии VIII—VII вв. (примеры см.: Грантовский, 1971). Заметим, на¬
конец, что Геродот называет Фраортом не только второго мидийского
царя (Herod. 1.73, 102—103), но и отца самого Дейока (1.96). Такие
генеалогические данные, безусловно восходящие к ранней греческой
литературе, имеют значительно больший вес, чем хронологические
упражнения современных исследователей на базе столь же искусст¬
венных хронологических построений древних авторов.
По аналогичным основаниям нет никаких причин для увеличения
списка мидийских царей Геродота (в том числе — для введения допол¬
нительного царя после Дайукку-Дейока). Сам Геродот пишет лишь о
четырех Дейокидах, причем в разных разделах своего труда, имеющих,
видимо, различное происхождение, в том числе в лидийском логосе (см.
Herod. 1.16, а также 1.73); в обоих случаях Дейок называется отцом Фра¬
орта и дедом Киаксара. Другие античные авторы, включая хронографов,
12 Зак. 104
177
тоже знали лишь тех же четырех Дейокидов. Впрочем, вопрос о «допол¬
нительных» Дейокидах может вставать лишь при отождествлении Дей-
ока с правителем эпохи Саргона II. При аргументированной выше дати¬
ровке жизни Дейока VII веком такой вопрос просто не возникает; ге¬
неалогия Геродота (Дейок—Фраорт—Киаксар—Астиаг) оказывается
очевидной и еще раз подтверждает аутентичность античных генеалоги¬
ческих преданий.
Перейдем теперь к собственно хронологическим выкладкам. Отво¬
дя, по Геродоту, собственному правлению Киаксара 624—584 гг. и
добавляя к ним 28 лет скифского владычества, его датируют 653/2—
625/4 гг. Начало этой эпохи сопоставляют (Дьяконов, 1956, с. 288,
лит.) с ситуацией ок. 653/2 г., когда, по клинописным текстам, против
Ашшурбанапала восстал Шамашшумукин. По Геродоту же (Herod.
1.102—104), к этому времени относят поход Фраорта на Ассирию и
его гибель, новый поход мидян во главе с Киаксаром, одержавших
было верх над ассирийцами у стен Ниневии, но разбитых вторгшими¬
ся скифами, к которым после этого перешла гегемония в Азии. Геро¬
дот также сообщает, что к началу войны Фраорта с ассирийцами те
потеряли все свои бывшие владения, кроме самой Ассирии. Еще
К.Леман-Гаупт (Lehmann-Haupt, 1922) высказал предположение, что у
Геродота тут описано положение Ассирии ко времени восстания Ша-
машшумукина. Это мнение было принято сторонниками «длинной
хронологии Мидии», в том числе И.М.Дьяконовым, И.Алиевым и др.
(Дьяконов, 1956, с. 288; Алиев, 1960, с. 230 и др.). Между тем при
непредвзятом изучении текста Геродота (1.102) едва ли можно сомне¬
ваться, что у него описана ситуация накануне окончательного падения
Ассирии начиная с 620-х годов, а отпавшие от нее владения уже не
возвращались более под ее власть в отличие от времени Шамашшу-
мукина. Кроме того, представляется совершенно невозможным, чтобы
в дошедших текстах Ашшурбанапала (подробно освещающих собы¬
тия от 660-х до начала 630-х годов) не упоминалось об успехах Асси¬
рии, описанных Геродотом. Этот факт пытаются, правда, объяснить
тем, что мидийцы были разбиты не самими ассирийцами, а скифами,
почему данное событие и не нашло отражения в анналах Ашшурбана¬
пала; но в них, например, рассказывается о выгодном для ассирийцев
поражении киммерийцев от лидян в Малой Азии. Между тем Киаксар
перед поражением от скифов стоял у стен Ниневии, и нельзя предпо¬
лагать, что это событие вообще не нашло отражения в подробных
анналах Ашшурбанапала. Еще более невероятным было бы, чтобы в
этих текстах не упоминалось о победе над Фраортом, о гибели мидий-
ского царя и большей части его войска, что на этот раз, по Геродоту,
было достигнуто самими ассирийцами. Иногда, правда, и тут выска¬
зывается предположение, что именно Фраорта, а не Киаксара разбили
178
скифы (например, Алиев, 1960, с. 230). Но подобное предположение,
находящееся в прямом противоречии с текстом древнего источника
(Herod. 1.102—104), принадлежит к числу многих других (включая
уже названные), когда нарратив античного автора приносится в жерт¬
ву «стройной» схеме, основанной на неоправданных хронологических
калькуляциях3.
У Геродота имеется и еще одно, вполне определенное, указание на
то, что Фраорт не погиб в 650-х годах, а царствовал гораздо позже
этого времени: он утверждает (Herod. 1.102), что Дейок объединил
саму Мидию, а завоевания за ее пределами начал его рын Фраорт,
причем первыми из покоренных народов были персы. Это свидетель¬
ство приобретает хронологическое значение при сопоставлении с
данными клинописных источников; из них определенно следует, что
персидские племена, возглавлявшиеся Ахеменидами, в первой поло¬
вине — середине VII в. находились в сфере влияния Элама, после же
его поражения от Ассирии персы попали в зависимость от нее, а их
царь Кир I во второй половине 640-х годов посылал дань и сына за¬
ложником в Ниневию (соответствующие источники и литературу см.:
РИИП, с. 221—222; ср. также: Тадмор, 1962, с. 241). Таким образом,
еще во второй половине 640-х годов персы признавали власть Асси¬
рии, а их подчинение мидянам при Фраорте могло произойти не ранее
первой половины 630-х годов (см. также: РИИП, с. 147 и сл.). Это сви¬
детельство о начале внешней экспансии Мидии вполне соответствует
другим данным о том, что по крайней мере до 630-х годов Мидия не
вела крупных завоеваний. В свою очередь, данные положения реши¬
тельно противоречат утверждениям И.Н.Медведской — автора специ¬
альной работы о времени пребывания киммерийцев и скифов в Пе¬
редней Азии (Медведская, 1992а) — о ранней экспансии Мидии и ее
соответствующим выводам о скифах (ср. ниже). Таким образом, при
сопоставлении с данными восточных текстов сообщения Геродота
определенно показывают, что правление Фраорта должно было вклю¬
чать время от 630-х до начала 620-х годов. Его отец Дейок, объеди¬
нивший Мидию, был ее царем, вероятно, до середины или второй
половины 640-х годов. Гибель Фраорта и начало правления Киаксара
должны приходиться на 620-е годы (если при этом исходить из
«точных» цифр античных авторов, то возможны следующие варианты:
начало правления Киаксара должно относиться ко времени ок. 625—
624 гг., 620 или 628 г., ср. выше).
3 Сюда, между прочим, относится и положение о 28 годах господства скифов, прибав¬
ляемых к 40 годам правления Киаксара: «Необходимо лишь признать, что Киаксар унасле¬
довал престол еще ребенком» (Дьяконов, 1956, с. 289). Но при этом'забывается, что, по
Геродоту, Киаксар уже в самом начале этих 28 лет возглавлял мидийские войска в походе на
Ниневию и затем в войне со скифами
12*
179
Учитывая эти выводы, обратимся теперь к датировке «скифского
владычества над Азией». Сам его факт, очевидно, не может подвер¬
гаться сомнению и надежно подтверждается данными античных ис¬
точников и традиций. Это относится и к господству скифов над мидя¬
нами. О том, как скифы победили мидян, когда те вторглись в Асси¬
рию, и, разбив их, захватили владычество над Азией, рассказывает
Геродот (Herod. 1.103—104), следуя предшествующему развернутому
повествованию. К иной традиции восходит другое сообщение Геродо¬
та (1.130) о скифской гегемонии в Азии. Еще в одном отрывке (IV. 1, 1)
он повторяет слова о том, как скифы разбили мидян, вторгшись в их
землю. О победе скифов над мидянами сообщают и другие античные
авторы, а, например, Диодор (11.43,6), следуя в своем рассказе о ски¬
фах совершенно иным источникам, чем Геродот, относит Мидию к
числу покоренных скифами стран и народов. Что касается характера
этого скифского «владычества» и степени его суровости, то они по-
разному могут быть оценены в свете дошедших источников (ср.: Ге¬
родот 1.106; Диодор 11.43, 4—6; Трог—Юстин П.З, 15 и пр.). При этом
скифы в Азии, видимо, действовали согласованно, признавая, очевид¬
но, общее верховенство Мадия, сына Прототия.
Дошедшие источники относят к этому периоду, в частности, сле¬
дующие деяния скифов: они во главе с Мадием победили мидян, по¬
сле чего приобрели господство над всей Азией; одержали победы в
Малой Азии (также с участием Мадия), где наряду с другими племе¬
нами разбили, очевидно, и киммерийцев, унаследовав от них власть
над этими районами (в том числе на северо-востоке Малой Азии);
совершали грабительские походы в Восточное Средиземноморье,
Сирию и Палестину, откуда угрожали также Египту, но, по Геродоту
(1.105), фараон Псамметих откупился от них дарами; о распростране¬
нии влияния скифов до границ Египта сообщают и другие источники
(Диодор II. 43,4; Трог—Юстин II. 3, 8—14; Курций Руф VII.8, 18
и др.).
В отношении каждого из этих событий возможны вполне надеж¬
ные хронологические заключения. Победу над мидянами, как мы уже
видели, следует относить к 620-м годам, вероятнее — к их первой
половине. Победу скифов над киммерийцами в рамках теории «длин¬
ной хронологии Мидии» и «скифского владычества в Азии» ранее
также относили к предполагаемому началу этого владычества около
653 г. Считалось, что к середине 650-х годов киммерийцы разбили
лидийского царя Гига и вскоре после этого, около 654 г., потерпели
поражение от скифов (см., например: Дьяконов, 1956, с. 284—286).
Однако принимавшаяся ранее рядом исследователей дата гибели Г ига
около 654 г. оказалась неверной. Как мы видели, Гиг погиб около
644—643 гг. Что же касается киммерийцев, то их вождь Дугдамме
180
(Лигдамис античных авторов) после этого продолжал свои угрозы
Ассирии, как после него и его сын Сандакшатру. Это сообщение о
Сандакшатру содержится, кстати, в последнем из дошедших ассирий¬
ских исторических текстов. Высказывавшееся же на основании из¬
вестных ранее источников предположение о том, что киммерийцы
уже при отце Сандакшатру потерпели тяжелое военное поражение, не
подтвердилось. Из опубликованной Р.Томпсоном в 1933 г. надписи
(Thompson, 1933) выяснилось, что Дугдамме не был разбит кем-то, а
погиб в результате болезни, подробно описываемой в источнике. Так
что к началу 630-х годов киммерийцы еще сохраняли свое прежнее
могущество, а их поражение произошло не ранее середины 630-х го¬
дов или даже позже.
Наступление на Египет было связано с походами на Сирию и Па¬
лестину. В это время скифы стали известны также народу Иудеи, и в
библейских текстах содержатся упоминания о набегах северного на¬
рода всадников и лучников, о разорении им соседних областей (в том
числе оТГопустошении Аскалона сирийского, ср. о разграблении ски¬
фами тамошнего храма у Геродота 1.105). При идентификации этого
народа со скифами особенно часто ссылаются на отрывки из Иеремии
V.15—18, VI.22—26 и Софонии II.4—6 (Дьяконов, 1956, с. 301, 302;
Масперо, 1911, с. 516, 517; Пиотровский, 1959, с. 237 и др.). Пророче¬
ство Софонии датируется эпохой царя Иосии в целом; указанный от¬
рывок из Иеремии — 13-м годом правления этого царя. Начало его
правления относят ко времени около 639 г.; упомянутые Иеремией
события должны тогда относиться примерно к 628—-626 гг. Особый
интерес при этом представляют данные христианских хронографов
(которые, как и Иосиф Флавий, в отношении событий конца VII —
начала VI в. обладали и сведениями, не представленными в дошедших
библейских книгах). У Евсевия Кесарийского под 11-м годом Иосии
отмечено, что скифы распространили свое господство до Палестины
(Kaerst, 1911, с. 185). В некоторых изданиях эта ремарка о скифах
помещена одним-двумя годами позже — под 13-м годом Иосии
(начало же пророчества Иеремии и здесь отнесено на два года позже,
Schoene, 1875, с. 88). Именно 626 год до н.э. как год походов скифов
до Палестины и границ Египта принимается рядом исследователей,
например В. фон Зоденом и за ним Р.Гиршманом (Ghirshman, 1979,
с. 36, с литературой). В любом случае эти походы должны были иметь
место в пределах первой половины 620-х годов.
Это вполне согласуется и с политической ситуацией на соответст¬
вующих территориях, которые (включая провинцию Самария) в 630-х
годах еще принадлежали Ассирии, но в начале 620-х годов были уже
независимы от нее (Тадмор, 1962, с. 241). Не приходится также пред¬
полагать, что скифы совершали грабительские походы по Восточному
181
Средиземноморью, пока оно еще принадлежало Ассирии. Вместе с
тем приведенные данные надежно подтверждают античную традицию
о скифских походах на юго-запад Азии до границ Египта; признание
же ее достоверности само по себе убедительно демонстрирует силы и
возможности скифов в эпоху их владычества в Азии.
Таким образом, судя по различным независимым данным, разные
эпизоды скифской гегемонии в Азии должны относиться ко времени
не ранее второй половины 630-х годов или в основном к 620-м годам
до н.э. Terminus ante quem для скифского преобладания дает сообще¬
ние вавилонской хроники под 615 г., когда Киаксар как могучий и
независимый правитель вторгся в Ассирию (очевидно, возобновив
войну с ней). А в 616 г. по той же хронике манейские войска вместе с
ассирийскими сражались против вавилонян. Это позволяет предпола¬
гать, что накануне 615 г. произошли важные события (быть может,
включавшие разгром скифов Киаксаром и его победу над Маной),
позволившие теперь Киаксару приступить к окончательной борьбе с
Ассирией. Но в любом случае все события, связанные со скифской
гегемонией в Азии, могут датироваться лишь в пределах между сере¬
диной 630-х и 610-х годов. Все это решительно расходится с вывода¬
ми Медведской, по которым скифы находились в Азии лишь в первой
половине VII в. до н.э., а вернее, засвидетельствовано только их пре¬
бывание в Иране до начала мидийского восстания, в 670-х годах
до н.э.4 Возвращение скифов в Европу, которое следует признать ис¬
4 К тому же явно неприемлемы конкретные положения Медведской об этом периоде
(Медведская, 1992а, с. 104, 105), в частности отнесение победы ассирийцев над манеями и
их союзником скифом Ишпакаем к 675 г., а мидийского восстания — к 673 г. Это восстание,
о котором известно по ассирийским гадательным текстам, не датированным по годам, отно¬
сили и к 674 г. Главным основанием этих датировок было стремление сблизить события в
Иране, упоминаемые гадательными надписями, и войну с манеями и Ишпакаем, о чем со¬
общается в трафаретных официальных текстах Асархаддона (тоже не указывающих года
упоминаемых событий). Но после публикации заключенных в 672 г. договоров Асархаддона
с рядом правителей из Ирана, в том числе из Мидии, стало очевидным, что восстание там
началось позже, вероятно в 671 г. до н.э. Вместе с тем в 1956 г. был опубликован один из
трафаретных текстов Асархаддона, переписанный весной 676 г. до н.э. Таким образом,
описанные в этом и других подобных ему текстах события, включая поражение Ишпакая,
произошли ранее 676 г. Хотя упомянутые расхождения касаются лишь нескольких лет, это
имеет принципиальное значение при анализе соответствующих событий. Их последователь¬
ность также во многом оказывается иной. Так, гадательные запросы царя об обстановке в
Мидии, датируемые Медведской временем до победы над Ишпакаем, на самом деле отно¬
сятся к более поздним годам. Еще более бездоказательным выглядит утверждение о том. что
скифский царь Партатуа был сыном Ишпакая, и т.д. Что касается сообщения о скифе Ишпа-
кае, являющегося первым дошедшим упоминанием о скифах в источниках, то оно должно
быть датировано началом правления Асархаддона, между 680—677 гг. (это позволяет также
предполагать, что скифы появились в Иране значительно ранее) (ИИ, 1977, с. 33, 42;
Dandamayev, Grantovsky, 1987, с. 813, 814; РИИП, с. 114, 234, 250; Грантовский, 19806,
с. 72).
182
торическим фактом (хотя и обросшим легендарными подробностями),
может быть отнесено к концу 620-х — первой половине 610-х годов (и
не позже их середины). Это следует учитывать и при датировке па¬
мятников скифских древностей из Европы, которые могли быть при¬
несены с собой скифами и их вождями. Сюда надо, вероятно, отнести
и известное келермесское зеркало, стилистические особенности кото¬
рого ярко отражают культурные традиции различных стран Азии, где
засвидетельствованы скифы в эпоху своей гегемонии. Особенности
искусства и ремесла этих азиатских стран наряду с собственно скиф¬
скими чертами отражают, как известно, и многие предметы из Зивийе.
Но отдельные группы скифов продолжали и позже оставаться в
Азии. Они могли иметь различное происхождение и историю, в част¬
ности выходящую за рамки рассматриваемой эпохи. Так, по Геродоту
(1.73), в начале VI в. до н.э. из-за одной группы скифов началась война
мидян с лидянами. Скифские племенные группы, еще не растворив¬
шиеся среди окружающего населения, сохранялись на тех или иных
территориях и много позже (и следовательно, существовали как тако¬
вые и в интересующую нас эпоху). Например, до времени Александра
Македонского как отдельный народ существовали «сакесины», жите¬
ли Сакасены (иран. Сака-шайана) — области «саков» — по самона¬
званию скифо-сакских племен (или от их общего наименования сака¬
ми у персов и в ахеменидской административной номенклатуре). Эта
страна, известная по античным и армянским (Шакашен) источникам,
лежала у среднего течения Куры на западе современного Азербай¬
джана. Ранее было распространено мнение, что она была центром или
частью упоминаемой в восточных текстах VII — начала VI в. страны,
или «царства» скифов. Однако это мнение, сталкивающееся с рядом
трудностей, сейчас мало кем разделяется.
Другой территорией, где, судя по стойкой традиции, отраженной у
ряда античных авторов, прочно обосновались скифские группы, были
районы на северо-востоке Малой Азии, в северной части Каппадокии
и в Понте — до Пафлагонии. Возможно, в тех же районах надо поме¬
щать скифов по данным Библии, где в датируемой первой полови¬
ной VI в. «Таблице народов» из книги Бытия (Х.З) они названы среди
народов (стран) на востоке Малой Азии. Тогда и «царство» скифов
книги Иеремии (LI, 27) могло находиться там же, т.е. к западу, а не к
северо-востоку от Урарту. Конечно, употребление термина «царство»
по отношению к скифам во многом условно, но во всяком случае ски¬
фы на соответствующей территории должны были сохранять свой
этнокультурный облик и политическое единство.
То же следует сказать о киммерийцах. Сам их этноним засвиде¬
тельствован в той же книге Бытия (Х.З) и как название Каппадокии в
армянской литературе. Но если это и можно было бы объяснить про¬
183
стым переживанием топонима или литературной библейской реми¬
нисценцией, то, например, свидетельство Аристотеля, что киммерий¬
цы в течение 100 лет населяли Антандр на западе Малой Азии, ясно
подразумевает киммерийцев как таковых. Учитывая время возможно¬
го появления киммерийцев в этом районе, упомянутое сообщение
показывает также, что киммерийцы обитали там по крайней мере до
первых десятилетий VI в. до н.э. Вообще разбитые, вероятно, в 630-х
годах киммерийцы тогда еще отнюдь не перестали существовать и
сохраняли собственное, хотя и утратившее былое могущество поли¬
тическое объединение, так что лидийским царям в Малой Азии при¬
ходилось продолжать войны с ними. Окончательную победу над ними
приписывали Алиатту, о войне которого с киммерийцами сообщают
Геродот (1.16) и независимо от него Полиен (VII. 2,1). Выше уже
говорилось о хронологии лидийских царей (неправомерно удревнен-
ной у античных авторов, особенно у Геродота). Из приведенных нами
данных следует, что Алиатт начал царствовать не ранее самого конца
VII в. до н.э. Победа же его над киммерийцами должна быть отнесена
к концу VII — началу VI в. Это еще раз подтверждает, что киммерий¬
цы не перестали существовать с исчезновением ассирийских анналов
и после 640-х годов они еще на протяжении не менее полувека засви¬
детельствованы в Малой Азии (о киммерийцах см.: Дандамаев, 1977;
Ivantchik, 1993)5. Следует также заметить, что киммерийцы и скифы в
этот поздний период обитали примерно в тех же областях, где в Ма¬
лой Азии открыты наиболее выразительные памятники кочевническо¬
го типа (находки в Имирлере).
Многие изделия скифского круга обнаружены и в Кармир-Блуре.
Это использовалось как важный аргумент при датировке скифской
архаики, причем гибель Кармир-Блура относилась к началу VI в. Уче¬
ные, считавшие, что Урарту существовало до этого времени, относили
к эпохе после Русы II и Сардури III (упоминаемых в ассирийских тек¬
стах) еще трех или четырех урартских царей. Медведская же следует
положению о том, что это были лишь «принцы» — современники
Русы II (при котором, как она полагает, погибли и Бастам, и Кармир-
Блур). Действительно, предлагавшиеся списки поздних урартских
царей, включавшие лиц без засвидетельствованной царской титулату-
ры, остаются во многом гипотетичными, хотя надо учесть, что раз¬
личные урартские цари часто именуются в своих текстах (а также в
оттисках печатей) без всякой титулатуры, а поздний урартский клино¬
писный материал вообще крайне скуден; тем не менее и после Русы II
5 Уже после кончины Э.А.Грантовского вышло в свет исправленное русское издание
книги А.И.Иванчика (Иванчик, 1996) и рецензия Э.А.Грантовского, М.Н.Погребовой и
Д.С. Раевского на франкоязычное ее издание (Грантовский, Погребова, Раевский, 1997)
(примеч. ред.).
184
известны правители, от которых дошли надписи с царской титулату-
рой. Медведская, м^жду прочим, пишет (Медведская, 1992, с. 229),
что после упоминания Сардури III в ассирийском тексте под 644/3 г.
царь Урарту в клинописи более не упоминается. Но известен ряд над¬
писей с царской титулатурой (наряду с текстами без нее) царя Русы III,
сына Эримены (Меликишвили, 1960, с. 349—353; 1971, с. 273), пра¬
вившего, как полагают, судя по числу оставленных им текстов, весьма
долгое время во второй половине VII в. (по разным причинам трудно
предполагать, что Руса III правил до Сардури III; в случае же такого
допущения оно еще более удревняло бы правление Русы II и тем более
указывало бы на то, что Кармир-Блур существовал еще долго после
него).
Сам же Сардури III кроме ассирийских текстов, очевидно, упоми¬
нается — без титулатуры — в документах из Кармир-Блура
(Меликишвили, 1971, с. 271, 272; Дьяконов, 1963, с. 32, 33, 50, 51;
Арутюнян, 1976, с. 99—101). Из того же района происходят две над¬
писи Русы III, сына Эримены (Меликишвили, 1960, с. 349; 1971,
с. 273). Поэтому надо, очевидно, согласиться с тем, что этот район
продолжал принадлежать урартам еще немалое время после Русы II,
даже если не считать урартскими царями некоторых других правите¬
лей, оставивших на документах из Кармир-Блура оттиски своих печа¬
тей без титулатуры. Известна, однако, надпись на фрагментах щита,
которая определенно сохранила царскую титулатуру и различными
авторитетными урартологами была признана принадлежащей Сарду¬
ри IV: «Сардури, сыну Сардури» (Меликишвили, 1971, с. 273, 274;
Дьяконов, 1963, с. 6, 28, 35, 64, 65; Арутюнян, 1976, с. 102, 103).
Для определения продолжительности существования Урартского
царства в абсолютных датах привлекались упоминания Урарту в ва¬
вилонской хронике и книге Иеремии. Относительно первой Медвед¬
ская утверждает, что в ней под 609—608 гг. Урарту выступает лишь
как географическое понятие, но доводы, которым она следует, пред¬
ставляются гораздо менее убедительными, чем обычно принимавшие¬
ся ранее, по которым понятие Урарту в 609—608 гг. сохраняло поли¬
тическое значение, а упомянутые в хронике события способствовали
подчинению Урарту мидянам. На аргументах же Медведской относи¬
тельно речи Иеремии (Медведская, 1992а, с. 100, 101; 1992, с. 230,
231) следует остановиться подробнее. В датированном 594/3 г. проро¬
честве Иеремии, направленном против Вавилонии, он призывает про¬
тив нее царства Урарту, Маны и Скифии, всех царей и наместников
Мидии, причем первые три «царства», судя по тексту, также подвла¬
стны ей (ср. Jer., LI, 27, 28). Отсюда делали вывод о том, что Урарту,
так же как Мана и Скифия, еще существовало как подчиненное Ми¬
дии царство до начала VI в. до н.э. Медведская, отвергая такой вывод,
185
приводит другие — причем противоречащие друг другу — мнения и,
по сути, согласна присоединиться к любому из них, лишь бы отвести
вышеупомянутое. С одной стороны, она пишет, что названные царст¬
ва являлись просто административными единицами в Мидии, сохра¬
нившими лишь свои исторические названия; в этом случае она со¬
гласна признать сведения Иеремии реальностью 594 г.; с другой сто¬
роны, Медведская ссылается на мнение, согласно которому данное
проклятие у Иеремии является анахронизмом, представляя традици¬
онный «литературный топос», употреблявшийся ранее в адрес Асси¬
рии, когда названные в нем страны и народы действительно могли
быть ее реальными врагами.
То обстоятельство, что во время составления данного текста «цар¬
ства» Урарту, Мана и Скифия были действительно царствами одно¬
именных народов, подтверждается отмечаемым в тексте Иеремии (LI,
27—28) различием между «царствами» и «царями» (см. также LI, 11)
Мидии, с одной стороны, и ее сатрапами, или областеначальниками,
и наместниками — с другой. Это, как известно, хорошо соответствует
данным о структуре Мидийского государства, в состав которого наря¬
ду с провинциями, или сатрапиями, входили автономные царства, как,
например, Персидское, где, по имеющимся данным, после подчинения
мидянам сохранилась своя династия и элементы самоуправления.
Вместе с тем весь контекст «проклятия» и его сопоставление с обще¬
историческими данными не позволяют отнести возникновение данно¬
го текста к ассирийской эпохе.
Как уже говорилось, Медведская полагает, что Бастам, Кармир-
Блур и соседние урартские крепости были завоеваны мидянами около
середины VII в., а возводились они Русой II для защиты от экспансии
мидян с 60-х годов (в связи с этим отвергается и возможность полити¬
ческой активности скифов в тех же районах). Но эти положения не
соответствуют вполне определенным сведениям по истории Мидии и
ее завоеваний. По данным времени Ашшурбанапала, после приобре¬
тения Мидией независимости Ассирия еще долго сохраняла другие
свои владения в Иране, в том числе недалеко от центра Мидии и ее
границ, остававшихся примерно одинаковыми на протяжении асси¬
рийской эпохи (см.: РИИП, с. 108, 109, 117 и др.). С этим вполне со¬
гласуется обоснованная выше хронология Мидийского царства, кото¬
рое было создано около середины VII в. и приступило к внешним за¬
воеваниям лишь с 630-х годов до н.э. Но и тогда Мидия еще не могла
присоединить территории на северо-западе Ирана, где продолжало
существовать Манейское царство. В связи с данными клинописных
текстов по исторической географии этих областей можно утверждать,
что районы Бастама и Кармир-Блура были недоступны для мидян,
пока те не покорили Манейское царство. Последнее могло быть под¬
186
чинено мидянами не ранее 616 г., а покорение ими основных урарт¬
ских земель происходило, очевидно, после 610 г. Таким образом, си¬
туация, когда эти царства были подвластны Мидии, а сама она явля¬
лась наиболее значительной и грозной силой на Переднем Востоке,
соответствует именно концу VII — началу VI в., т.е. и 594/3 г., к кото¬
рым относится проклятие Иеремии. Нет также никаких оснований
ставить под сомнение его подлинность в тексте. Итак, и теперь отсут¬
ствует сколько-нибудь убедительное объяснение данного отрывка и
деталей его контекста, кроме того, при котором приходится признать
существование зависимого от Мидии Урартского царства до начала
VI в. до н.э.
То же самое можно сказать о «царстве» скифов книги Иеремии.
Впрочем, существование на Ближнем Востоке до этого времени от¬
дельных групп или объединений скифских и киммерийских племен,
сохранявших свой этнокультурный облик и определенную террито¬
рию, устанавливается, как мы видели, и по иным данным. Появились
же киммерийцы на древнем Востоке во второй половине VIII в., ко
времени Саргона II, а скифы впервые — в начале VII в., до правления
Асархаддона. Таким образом, киммерийские и скифские племенные
группы находились на Переднем Востоке на протяжении всего перио¬
да, который покрывают дискуссионные даты «скифской архаики».
Поэтому трудно признать убедительной попытку И.Н.Медведской
решить проблему (причем «предельно» точно: Медведская, 1992а,
с. 95—99) путем определения абсолютных дат кочевнических памят¬
ников с Ближнего Востока на основе утверждения, что по данным
письменных источников устанавливается присутствие там кочевников
лишь в раннее время — до второй половины VII в., а в Восточной
Турции и Иране — вообще лишь в 670-х годах до н.э. Между тем и в
этих районах кочевнические группы (которые могли оставить собст¬
венные, в том числе погребальные, памятники и оказать культурное
влияние на местное население) находились и в более позднее время.
Наиболее же широкое распространение и влияние скифов в Передней
Азии приходится, очевидно, на время между второй половиной 630-х
годов и первой половиной 610-х годов до н.э.
Изложенные выше наблюдения о представленной у Геродота об¬
щей системе истории и хронологии Верхней и Нижней Азии подтвер¬
ждают, что входящая в нее серия мидийских дат в целом является
результатом искусственных расчетов (и связана по происхождению с
методами поколенной хронологии), восходящих к греческим предше¬
ственникам Геродота. Из этого следует, что задолго до Геродота гре¬
ческим авторам было известно о всех четырех упоминаемых им ми¬
дийских царях. Это обстоятельство само по себе ставит под сомнение
положение о том, что мидийский царь по имени «Фраорт» вошел в
187
историю лишь в результате ошибки Геродота, неверно понявшего
исходившую от иранца устную информацию.
О каждом из этих мидийских царей, включая Фраорта, известно
также по отдельным свидетельствам более поздних античных авто¬
ров, а все четверо вместе упоминаются в полностью дошедших хро¬
нографиях Евсевия и Иеронима. Если удастся показать, что эти дан¬
ные, в тех или иных деталях расходящиеся со сведениями Геродота,
восходят к независимым от него источникам, отпадут отождествле¬
ние Фраорта с Каштарити, добавление времени скифского господ¬
ства к общему числу лет владычества мидян над Азией, предполо¬
жение о пропущенном у Геродота еще одном мидийском царе и само
отождествление Дейока с Дайукку, а следовательно, и построенные
на соответствующих допущениях преобладающие в настоящее вре¬
мя в науке концепции истории Мидии (не говоря уже о мнениях,
отрицающих наличие какого бы то ни было достоверного историче¬
ского звена в сообщениях Геродота о мидянах до эпохи Киаксара).
Ниже мы и попытаемся проследить наличие в античной историогра¬
фии независимой от Геродота информации об истории Передней
Азии.
По общим соображениям источниковедческого порядка нет ника¬
ких оснований полагать, что список Дейокидов — будь то у Геродота
или у иных авторов — менее достоверен, чем аналогичные данные о
лидийских Мермнадах (являющиеся, безусловно, вполне надежными,
причем первые два Мермнада помимо античных известны также и по
ассирийским источникам). Для более же конкретных исторических
выводов о мидийских царях особое значение имеет вопрос о соотно¬
шении сведений о них у Геродота и в других античных источниках. В
литературе по истории древнего Ирана вопрос этот по сути вообще не
ставился (а выводы по истории и хронологии Мидии в части античной
традиции обычно основываются лишь на данных Геродота). В отно¬
шении же сведений о Лидии высказывалось, в частности, мнение, что
даты Мермнадов у поздних хронографов, несмотря на их большие
различия с приводимыми у Геродота, являются результатом искусст¬
венных калькуляций хронографов после времени Геродота и в конеч¬
ном счете восходят к его данным (см. Kaletsch, 1958). Аргументы в
пользу этого мнения выглядят, однако, явно произвольными, и гораз¬
до убедительнее упоминавшееся положение (ср. выше о выводах:
Кл.Мазетти, 1978), что даты Мермнадов у хронографов независимы от
Геродотовых, причем могут восходить к предшествовавшим ему рас¬
четам по лидийской хронологии; кроме того, они, как отмечалось,
намного ближе к исторической действительности, чем приведенные у
Г еродота.
188
К оценке сведений Геродота
и других античных авторов
по истории и хронологии VII—VI вв. до н.э.
(предшественники и источники Г еродота)
Вопрос о достоверности хронологических сведений античной тра¬
диции может быть обстоятельно изучен на основе совокупного рас¬
смотрения встречающихся у разных авторов лидийских и — очевид¬
но, имевших в античной литературе аналогичную судьбу — мидий-
ских дат. Он тесно связан также с проблемой происхождения и быто¬
вания иных данных о доахеменидской и раннеахеменидской Азии,
известных по отдельным и фрагментарным сведениям у различных
античных авторов и представленных в сочинении Геродота, единст¬
венном полностью дошедшем до нас раннем труде, содержащем связ¬
ное изложение истории азиатских народов в указанную эпоху. С ре¬
шением таких «источниковедческих» вопросов непосредственно свя¬
зана оценка степени достоверности тех или иных данных Г еродота. От
этого часто прямо зависят исторические выводы на основе таких дан¬
ных, а также конкретная интерпретация нередко встречающихся у
Геродота противоречащих друг другу сведений. Последнее относится
к его данным по мидийской хронологии; как уже говорилось, сообще¬
ние Геродота о времени владычества мидян над Верхней Азией (1.130:
в течение 128 лет) и его же данные о продолжительности правления
мидийских царей (в общей сумме 150 лет) расходятся друг с другом и
должны, очевидно, иметь различное происхождение. Текст самого
Геродота не дает никаких оснований для того, чтобы считать одно из
этих хронологических свидетельств более надежным, чем другое.
Между тем в основу выводов по истории Мидии обычно кладутся
именно сведения о продолжительности царствования Дейокидов.
Мнения по названным вопросам, касающимся сообщений Геродота
о ранней истории азиатских народов, во многом определяются более
общими взглядами на труд Геродота в целом, его место в развитии
древнегреческой науки, используемые в нем приемы исторических
разысканий и хронологические методы и т.п.; первостепенное значе¬
ние имеет также проблема происхождения приводимых у Геродота
конкретных данных и их бытования в античной литературе. В совре¬
менной европейской науке широко преобладает та оценка труда Геро¬
дота и его творчества, которая находит свое вполне адекватное выра¬
жение в его характеристике как «отца истории». Ему отводится осо¬
бая роль в становлении греческой исторической науки, считают, что
он был создателем первого обширного собственно исторического
189
труда, выработал соответствующие методы исторического исследова¬
ния, большое внимание уделял хронологии и построил свою непроти¬
воречивую в целом хронологическую систему. Конкретные же сведе¬
ния, представленные в сочинении Геродота, в основном, как полага¬
ют, были введены в литературу в его труде и собраны в преобладаю¬
щей части им самим. При этом особое значение придается устной
информации, полученной им от греков и от представителей других
народов, в том числе в странах, которые посетил Геродот.
Это положение о значении устной традиции для Геродота находит¬
ся в прямой связи с упомянутыми оценками творчества «отца исто¬
рии». Оно подразумевает, что материалы его сочинения в своей ос¬
новной части не были заимствованы из предшествовавшей греческой
литературы, что именно им были впервые изложены многие фактиче¬
ские данные и сюжеты, которые позже долго бытовали и разрабаты¬
вались в сочинениях более поздних античных авторов, что такие све¬
дения были собраны и осмыслены первоначально самим Геродотом,
согласно его принципам исторических разысканий; равным образом
хронологические данные, если они были получены самим Геродотом,
им же и должны были быть приведены в тот порядок, в котором они
представлены в его труде.
Аналогичный подход к труду Геродота в целом характерен и для
работ по древнему Ирану; когда же в них подробнее рассматривается
вопрос об источниках Геродота, он также решается в соответствии с
указанными традиционными взглядами. Так, в «Историях Мидии»
И.М.Дьяконова и И.Г.Алиева одинаково утверждается, что первым
греческим автором, который дал «развернутое», «более или менее
полное» связное изложение истории Мидии, был Геродот; при этом он
характеризуется также как основатель исторической науки, создатель
первого труда по всеобщей истории, включавшего описание событий
как в эллинском, так и в варварском мире, на известном грекам Вос¬
токе, в том числе в Мидийском царстве, причем конкретные сведения
о Передней Азии в более поздних античных источниках, по крайней
мере «почти все» или «в подавляющем большинстве» (Алиев, 1960,
с. 28), также считаются восходящими к данным Геродота. К Геродоту
возводятся даже некоторые расходящиеся с его данными сообщения
(так, по Дьяконову, 1956, с. 293, сообщение о восьми годах скифского
владычества у Трога—Юстина является лишь результатом описки
вместо 28 лет, отводимых для скифского господства над Мидией и
Азией у Геродота). Среди авторов, которые что-то сообщали или мог¬
ли сообщать о Мидии еще до Геродота, называются Гекатей, Диони¬
сий Милетский, Харон, Гелланик; но хотя Геродот был знаком с сочи¬
нениями этих авторов или некоторыми из них, их сведения о Мидии и
Персии, как полагают, не имели для него сколько-нибудь заметного
190
значения и не повлияли на основные положения и сам характер труда
«отца истории», основывавшегося главным образом не на предшест¬
вовавших письменных источниках, а на собранных им самим данных,
его наблюдениях, устных расспросах и рассказах его собственных
информаторов. К числу осведомителей Геродота о мидийских и пер¬
сидских делах относятся Зопир, член одной из знатнейших персид¬
ских семей, перебежавший в Афины (Геродот III. 160), и обосновав¬
шиеся в ахеменидское время на западе Малой Азии потомки сыграв¬
шего большую роль в победе Кира над Астиагом мидийского вельмо¬
жи Гарпага (о котором много раз упоминается в первой книге Геродо¬
та). Именно хорошей осведомленностью информаторов Геродота об
иранских событиях и точностью еще сохранявшейся к его времени
устной традиции объясняется большая достоверность сообщений Ге¬
родота, находящих подтверждение в дошедших восточных источни¬
ках (как в случае с именами семи убийц Лжебардии у Геродота и в
Бехистунской надписи). К устной информации иранского происхож¬
дения возводятся, как уже говорилось, и данные Геродота о мидий-
ской хронологии, сама приблизительная точность которой обуслов¬
ливается особенностями той же устной традиции (Дьяконов, 1956,
с. 16—20; Алиев, 1960, с. 24—28, 229 и др.)
М.А.Дандамаев считает Геродота первым, кто стал рассматривать
историю не как собрание сказаний о богах и героях, а как предмет
научного исследования, а его труд — «по существу первой книгой по
истории», хотя уже ранее ионийские логографы VI—V вв. до н.э. пи¬
сали о народах Персидской державы. Сведения об их этнографии,
географии и истории содержались у Гекатея Милетского (ок. 560/50—
500/494), а по истории державы Ахеменидов — у Дионисия Милет¬
ского (1-я пол. V в. до н.э.); персидской историей занимались также
Харон из Лампсака и Гелланик из Митилены. Но труды их, как пред¬
полагается по дошедшим фрагментам, были лишь краткой хроникой
событий. Является спорным, могли ли быть известны Геродоту сочи¬
нения Харона (который, как и Гелланик, по мнению некоторых уче¬
ных, писал не ранее Геродота или даже позже его); но у Гекатея, не¬
сколько раз упоминаемого Геродотом, последний мог заимствовать
некоторые данные (в частности, список ахеменидских сатрапий). В ос¬
новном, однако, данные Геродота об Иране были, по Дандамаеву, соб¬
раны самим «отцом истории»; частично они могут восходить к офици¬
альным или полуофициальным персидским источникам (как перечень
контингентов войска Ксеркса в VII книге), но в остальном Геродот сле¬
дует прежде всего устной традиции, рассказам различных информато¬
ров, в том числе, возможно, Зопира, Гарпагидов, греков, живших в ахе¬
менидских столицах, и т.д. (Дандамаев и Луконин, 1980, с. 23—27; Дан-
дамаев, 1963, с. 157 и др.).
191
Такие положения относительно сведений Геродота о мидянах и1
персах вполне соответствуют оценкам материалов Геродота во многих!
современных работах об иных странах, в том числе в нашей литерату-1
ре, посвященной народам скифского мира, и распространенным об- j:
щим характеристикам творчества Геродота в посвященных ему иссле-||
дованиях, включая работы С.Я.Лурье (1947), А.И.Доватура (1957; ср.: ■
Доватур и др., 1982), В.Г.Боруховича (1972). По С.Я.Лурье, именно j
Геродоту принадлежит «первая книга по истории»; Гекатей, несмотря i
на широту своих интересов, был лишь мифографом и географом, но
не историком (а возможные заимствования у него не касались сути
произведения Геродота); некоторые другие греческие предшественни¬
ки Геродота сочиняли лишь местные хроники, но именно Геродот был;
«первым универсальным историком» (Лурье, 1947, с. 5, 145, 151
и др.). Во введении к монографий А.И.Доватура, Д.П.Каллистова и
И.А.Шишовой «Народы нашей страны в „Истории" Геродота» также
утверждается, что «сама историческая тема» отличает труд Геродота
от произведений его предшественников — логографов, разрабатывав¬
ших преимущественно сюжеты мифологические; основная тема книги
Геродота — греко-персидские войны (с интересом к которым часто
связывают возникновение греческой исторической науки как тако¬
вой), насколько известно, никем до Геродота не была систематически
разработана; в утраченных «Персика» Дионисия и Харона, вероятно,
была сделана попытка дать очерк истории Персии, но нет оснований
видеть в них образцы, которым следовал Геродот. Его сведения в раз¬
делах о персидской истории, как и в других частях его сочинения,
основывались прежде всего на виденном и слышанном им самим, на
расспросах его различных информаторов, греков и местных жителей
стран, которые он посетил.
Аналогичная информация, по мнению авторов предисловия, была
и главным источником географических и этнографических сообщений
Геродота, а характер использованной им устной традиции определяет
не только достоверность многих исторических, географических и эт¬
нографических сведений, но также и ошибочные утверждения при
описании отдельных, особенно более отдаленных по времени собы¬
тий. Так, большая ценность и достоверность сообщений о Скифии
объясняется прежде всего тем, что Геродот посетил Северное При¬
черноморье и собрал там необходимую информацию; в то же время
тесно связанная со всем описанием Скифии история похода туда Да¬
рия содержит очевидные ошибки и преувеличения в результате иска¬
жений в устном предании ко времени Геродота истории этих событий,
в описании которых он якобы следовал рассказам понтийских греков,
скифов или персов, но не письменному греческому источнику (До¬
ватур и др., 1982, с. 6—7, 9—10, 69—70 и др.).
192
Сходные оценки труда Геродота и его источников даются и
В.Г.Боруховичем (1972, где, с. 490 и сл., Геродот именуется также
«отцом географии и этнографии»). Хотя Геродот мог использовать
труд Гекатея и был знаком с многими литературными произведениями
своего времени, информация, почерпнутая им из письменных источ¬
ников, оценивается как имевшая для Геродота второстепенное значе¬
ние, а его устные источники как решительно преобладающие над
письменными (что, в частности, аргументируется распространенным
сопоставлением ссылок самого Геродота на устные и письменные
источники, которое «наглядно показывает подавляющий перевес пер¬
вых над вторыми»). Это тем более подчеркивается в отношении дан¬
ных Геродота по истории Ирана и греко-персидских войн, основу
которых, как утверждается, составляли устные рассказы греков (в том
числе натурализовавшихся в Персии) и персов. Среди последних на¬
зываются уже упоминавшийся Зопир, с которым, как считают, Геро¬
дот мог встречаться в Афинах, а также кто-либо из потомков персид¬
ского сатрапа Фригии Артабаза, о деяниях которого был хорошо ос¬
ведомлен Геродот (Борухович, 1972, с. 480—484 и др.).
Упомянутые выводы, однако, вытекают не из имеющихся данных
источников,, а из более общих заключений о месте Геродота в разви¬
тии греческой исторической науки. Это относится и к положению об
источниках сведений Геродота об иранских делах и о его персидских
и мидийских информаторах. Подобным образом обстоит, например,
дело с широко распространенным в работах по истории древнего
Ирана и в трудах античников, посвященных Геродоту, мнением, по
которому сведения Геродота о Мидийском царстве и его институтах
во многом или прежде всего следуют сообщениям потомков мидийца
Гарпага. Так, еще Т.Нёльдеке аргументировал тезис о том, что многие
данные Геродота восходят к Гарпагидам (Noldeke, 1887, с. 13).
Ю.Прашек полагал, что сведения, почерпнутые у Гарпагидов, содер¬
жались еще. у Гекатея и уже у него были заимствованы Геродотом
(PraSek, 1904). Последнее предположение позже обычно отвергалось,
но сам вывод о том, что многие сведения Геродота о мидянах и Кире
идут из источника, стремившегося подчеркнуть, сколь многим Кир
был обязан мидянину Гарпагу, получил дальнейшее распространение,
но при этом, в отличие от Прашека, мидийцев Гарпагидов относят к
числу информаторов самого Геродота (ср. Drews, 1973, с. 14 и сл., 82,
184 и указанную там литературу).
Упомянутые мнения относительно источников данных Геродота о
Мидийском царстве и Кире по сути определяются соображениями по
поводу происхождения рассказа Геродота о рождении Кира, его юно¬
сти и последующей борьбе с мидийским царем Астиагом (отцом ма¬
тери Кира, по данной версии). Рассказ этот часто считают мидийским
13 Зак. 104
193
и конкретно восходящим к традиции знатного мидийского рода
Гарпагидов (предку которых отводится большая роль в рассказе).
Такой вывод принимается, в частности, в «Историях Мидии»
И.М.Дьяконова (1956, с. 413 и сл.) и Играра Алиева (1960, с. 26
и сл., 248 и сл.). Детали данного рассказа о проведенном в Мидии
детстве Кира часто используются и для характеристики порядков в
Мидийском царстве (ср. еще Harmatta, 1971, с. 10 и сл., где вместе с
тем отмечается, что в данном рассказе может быть отражено и пере¬
несение реалий ахеменидского времени на мидийскую эпоху).
В связи с этими распространенными положениями следует прежде
всего отметить следующее. Основное содержание обширного пассажа
об Астиаге и Кире (Геродот 1.107 и сл.), начиная со сновидений ми¬
дийского царя, предвещавших ему беду от сына дочери, по своему
характеру имеет мало общего с предшествующим разделом (1.95—
106), излагающим историю Мидийского царства, и едва ли может
быть изначально с ним связано. Вне зависимости от того, насколько
достоверны данные мидийского раздела, сам он в целом производит
впечатление исторического повествования, как, в частности, справед¬
ливо подчеркнуто в суммарном обзоре сведений Геродота о восточ¬
ных странах Р.Дрюсом, отметившим, что в основном собственно ми-
дийские главы посвящены происхождению державы, ее расширению
и т.п., но не содержат отрывков, которые могли бы быть частью ми¬
дийского фольклора, как, например, анекдот про Гига в лидийском
логосе (Drews, 1973, с. 73—74).
Напротив, история происхождения и возвышения Кира, представ¬
ленная у Геродота, а также известная в различных вариантах по дру¬
гим античным авторам, насыщена явно легендарными и мифологиче¬
скими мотивами. Кроме того, она не только и не столько завершает
мидийскую эпоху, сколько начинает ахеменидскую и, наполненная
фольклорными сюжетами, представляет сказания об основателях цар¬
ства (в данном случае именно персидского, Ахеменидского). Так,
версия Ктесия тоже включает «литературные» мотивы и находит со¬
ответствия в различных легендах — от сказания о Саргоне Древнем
до эпических и сказочных сюжетов позднесасанидского времени об
основателе Сасанидской державы Арташире Папакане (и уже поэтому
едва ли может считаться «мидийской» и «антиперсидской», как не¬
редко полагают, — например, Дьяконов, 1956, с. 413, 418, 424).
Что касается варианта, которому следовали Геродот, Помпей Трог
и др., то он, как давно было установлено, по общему содержанию,
определяющим сюжетным ходам и типам главных персонажей тесно
связан со сказанием иранского эпоса о Кей-Хосрове. Тот также рож¬
дается и проводит юность на чужбине, в Туране, царстве своего деда
по матери Афрасиаба (соответствующего Астиагу рассказов о Кире и
194
тоже в результате предзнаменований ожидающего для себя беды от
внука, которому он, однако, в конце концов сохраняет жизнь; в обоих
случаях детские годы герои проводят среди пастухов); позже Кей-
Хосров, бежав до этого на родину отца, в Иран (как и Кир из Мидии в
Персию), побеждает деда по матери. Рассказ этот по своему происхо¬
ждению и сути, понятно, именно «иранский», а не «туранский». Рав¬
ным образом и соответствующий рассказ о Кире должен в основе
происходить из персидской (а отнюдь не мидийской) среды, т.е. из
той именно, к которой принадлежал герой рассказа, перс Кир. Вместе
с тем мнение о Гарпагидах или вообще мидийцах как авторах данно¬
го рассказа плохо согласуется и с самой ролью в нем Гарпага, явив¬
шегося главным виновником утраты мидянами независимости. В то
же время на Гарпага также перенесены действия соответствующих
персонажей аналогичных иранских сказаний (у Фирдоуси в судьбе
Кей-Хосрова туранец Пиран играет примерно ту же роль, что и миди-
ец Гарпаг в судьбе Кира).
Согласно самому Геродоту (1.95), историю Кира он излагает, сле¬
дуя рассказам персов, и именно тех, которые передавали истинную
правду о Кире. Тут же Геродот пишет, что ему известны еще три дру¬
гих рассказа о Кире. При этом, впрочем, может иметься в виду вся
жизнь Кира, а не только его происхождение и юность. Помимо Геро¬
дота и у ряда других античных авторов приводились рассказы о рож¬
дении и детстве Кира, близкие к версии Геродота или расходящиеся с
ней в отдельных деталях, но судить об этом приходится лишь по
фрагментарным и отрывочным свидетельствам, за исключением эпи-
томы Истории Помпея Трога, составленной Юстином, который дает
(1.4, 1—13; 5, 1—10) сокращенное, но цельное изложение рассказа о
рождении и юности Кира. В общих чертах он тот же, что и известный
по подробному изложению у Геродота. Имеются, однако, и определен¬
ные расхождения; в некоторых из них можно было бы видеть результат
неточностей, допущенных при сокращении Юстином, или вольной пе¬
реработки текста Геродота Трогом либо его предшественником, но для
ряда других расхождений такое объяснение явно неприемлемо. Наибо¬
лее характерна такая деталь: и по Геродоту, и по Трогу, Кир был вос¬
питан пастухом (что, как указывалось, соответствует и исходной
иранской легендарной традиции), причем, согласно Геродоту (1.110,
122), его вскормила жена пастуха по имени Спако, что по-мидийски
значит «Собака». По версии же Трога (Юстин, 1.4. 10—13), выбро¬
шенного младенца Кира действительно вскормила сука и отгоняла от
него диких зверей и птиц. Более того, у Геродота пастух вообще не
выбрасывает младенца, а еще у себя дома подменяет на своего только
что рожденного мертвым ребенка (зато по Трогу—Юстину, сын пас¬
туха был рожден и выброшен вместо сына царевны живым).
13*
195
Не вызывает сомнения, что именно версия с собакой, вскормившей
младенца, стоит ближе к фольклорной иранской первооснове всего
рассказа1, а вариант, устраняющий собаку-кормилицу, является вто¬
ричным, как и связанные с этим упомянутые сюжетные и композици¬
онные изменения. Таким образом, результаты такой вторичной обра¬
ботки представлены именно у Геродота, а данные Трога—Юстина
отражают здесь более близкую к фольклорному источнику первона¬
чальную версию и восходят к традиции, хотя и не зависимой от Геро¬
дота, но уже до него закрепившейся в античной литературе. В свое
время Ю.Прашек видел в отражении у Геродота «рационалистиче¬
ской» интерпретации мотива с собакой, вскормившей Кира, свиде¬
тельство в пользу мнения, что соответствующие сведения о происхо¬
ждении и юности Кира заимствованы Геродотом у Гекатея, ибо для
того, судя по иным данным, было свойственно рационалистическое
осмысление мифологических сюжетов и образов. Подобная обработ¬
ка, впрочем, могла быть произведена и каким-то иным греческим ав¬
тором, да и самим Геродотом. Последний, во всяком случае, знал и
собственно фольклорную версию с собакой и, таким образом, сам как
минимум выбрал рационализированную (если не был ее автором).
Мнение же о широких заимствованиях Геродота у Гекатея обычно
отвергается прежде всего потому, что Гекатей, по выводам современ¬
ных ученых, вообще не писал собственно исторических трудов; при¬
менительно же к эпизоду с Киром отмечалось также, что бесспорные
данные о Гекатее не дают основания полагать, что он включал в свои
сочинения сказания о недавнем прошлом. Такие доводы относительно
Гекатея, очевидно, оправданны; тем не менее имеющиеся данные о
бытовании в античной литературе рассказа о рождении и юности Кира
(составляющего обширный отрывок труда Геродота) едва ли согласу¬
ются с распространенными в современной литературе взглядами на
характер и происхождение использованных Геродотом сведений. Это
касается также мнения о его иранских информаторах, к которым от¬
носят и Гарпагидов. Аргументы в пользу такого заключения того же
рода, что и у Ю.Прашека, но в отличие от него современные специа¬
листы полагают, что соответствующие сведения были собраны имен¬
но Геродотом (а не Гекатеем).
Но сама посылка этого мнения, состоящая в том, что рассказ о дет¬
стве Кира восходит к потомкам Гарпага, представляется, как говори¬
лось, совершенно неубедительной. Еще более существенно то обстоя¬
1 Кстати, по словам самого Геродота (1.122), легенда о том, что Кир был вскормлен со¬
бакой, была придумана персами, чтобы представить спасение Кира еще более чудесным, и
бытовала в Персиде. Это вполне согласуется с иными, приведенными выше соображениями
о том, что вся легенда персидского происхождения и не могла быть мидийской или гарпа-
гидской.
196
тельство, что соответствующие данные о Гарпаге, очевидно, были
известны греческим авторам еще до Геродота и независимо от него,
что непосредственно подтверждается традицией, сохраненной у Тро¬
га—Юстина. Даже в том случае, если Помпей Трог для своего расска¬
за о Кире использовал и труд Геродота, мотив вскормившей Кира
собаки и связанные с ним композиционные детали восходят, безус¬
ловно, к другому раннему греческому источнику (причем эта версия и
по своему содержанию «старше» представленной у Геродота). Между
тем в любом варианте это сказание о рождении и детстве Кира и ана¬
логичное предание иранского эпоса о Кей-Хосрове, одинаково пове¬
ствующие о том, что будущий царь провел детство в горной местно¬
сти у пастухов, непосредственно подразумевают также существование
персонажа из высшей знати (в частности, передающего ребенка пас¬
тухам), каковую роль в рассказе о Кире и выполняет Гарпаг. Пред¬
ставленный у Трога—Юстина (но не у Геродота) эпизод с выброшен¬
ным в диком месте ребенком и кормившей его собакой тоже прямо
связан с последствиями действий Гарпага, который и упоминается при
этом у Юстина (см. I. 4, 6—7 и 8—11). Эти события, в свою очередь,
определяют судьбу и поступки Гарпага в дальнейшем (Юстин, I. 5,
6—9, где, впрочем, развитие действия уже вполне совпадает и с пове¬
ствованием Геродота).
Таким образом, отраженная у Помпея Трога, отличавшаяся в опре¬
деленных чертах от изложенной у Геродота и более ранняя, чем у
него, версия, безусловно, уже содержала данные о Гарпаге. Так что
даже в случае, если рассматриваемый рассказ о Кире действительно
восходил бы к преданиям Гарпагидов, от них эти сведения должны
были быть получены не Геродотом, а кем-то из предшествовавших
ему греческих авторов.
Независимо же от того, каков был иранский источник таких сведе¬
ний, Гарпаг фигурировал уже в ставшем первоначально известным
грекам сказании о Кире, в котором еще говорилось о собаке, вскор¬
мившей выброшенного младенца. «Рационализированная» версия
возникла на основе этого раннего варианта сказания. Она засвиде¬
тельствована лишь у Геродота (и не исключено, что появилась именно
в его труде). Если бы ее автором был Гекатей, это значило бы, что
предшествующий вариант предания был известен грекам уже к его
времени. Но и отвергая это мнение Ю.Прашека о Гекатее, также пола¬
гают, что рационализированная версия существовала еще до Геродота,
который предпочел ее среди других известных ему рассказов о Кире
(ср. выше о точке зрения Р.Дрюса).
Современные исследователи предпочитают считать, что Геродот
сам обычно не придумывал фактов, а добросовестно передавал то, что
мог узнать, в том числе выбирая наиболее убедительный для него
197
вариант, если ему были знакомы и другие. Не следует, однако, пола¬
гать, что Геродот исходил при этом именно из устных рассказов или
их различных вариантов. Еще не подвергшаяся рационализации вер¬
сия рассказа о Кире определенно также была записана греческими
авторами в ахеменидскую эпоху, независимо от Геродота, как можно
утверждать в связи с данными дошедшего цельного изложения версии
Трога у Юстина. Сохранившиеся же фрагментарные упоминания
сходных рассказов о происхождении Кира тоже свидетельствуют, что
они бытовали в античной литературе помимо Геродота — в частно¬
сти, у Харона из Лампсака, так как он писал раньше Геродота
(см. фрагмент у Тертуллиана, De anima, 46), и у Исократа (V—IV вв.
до н.э.), ибо приводимое им сообщение явно следует иной версии, чем
у Геродота (Isocr., Philip., §§ 66, 132).
Г еродот, однако, не упоминает греческих авторов, писавших о Ки¬
ре. В то же время его слова о четырех известных ему рассказах о Ки¬
ре можно понимать в том смысле, что все они знакомы ему по устной
передаче (как обычно и толкуются подобные ссылки у Геродота), а
оба конкретно указываемых им варианта истории детства Кира (с со-
бакон-кормилицей и без нее) упоминаются как бытовавшие среди
персов, на рассказы которых, по словам Геродота, он и опирается в
излагаемой им самим истории Кира. О греческих писателях, его
предшественниках в освещении этой темы, ничего не говорится, хотя
они безусловно существовали, причем, судя по имеющимся данным,
история происхождения и юности Кира, очевидно, излагалась у них в
тех же чертах, что и у Геродота (а привнес ли в нее Геродот новые
факты и что в этом случае добавил, определить едва ли возможно).
Как известно, еще в античную эпоху, а потом в европейской науке
XIX в. Геродота не раз обвиняли в плагиате, в том, что многие его
сведения, включая снабженные ссылками на его собственные рас¬
спросы и наблюдения, в действительности почерпнуты им у иных
греческих авторов и что он сознательно стремился скрыть это. Совре¬
менные ученые, возражающие против таких обвинений Геродота, не
отрицая возможности подобных — впрочем, очень немногих — недо¬
кументированных заимствований в его труде, полагают, что они сви¬
детельствовали бы лишь о начитанности Геродота в соответствующей
литературе, а отсутствие ссылок на источники было характерно для
древнегреческой литературы вообще. Такой вывод приводился, в ча¬
стности, и Ф.Г.Мищенко при его возражениях на критику Геродота
А.Сейсом и Г.Панофским (Sayce, 1883; Panofsky, 1884; ср.: Мищенко,
1888, т. 2, с. XVII и сл., LXIV и сл.).
Сам тезис о том, что неупоминание источников было общим для
всех древних эллинских писателей, не кажется абсолютно убедитель¬
ным, в том числе и по отношению к доэллинистической эпохе (так,
198
даже по фрагментам, дошедшим от современника Геродота Геллани-
ка, известно, что он давал ссылки на предшественников, по крайней
мере когда приводил иные по сравнению с ними сведения). Но во
всяком случае указанный довод мог бы послужить аргументом в поль¬
зу добросовестности Геродота, но сам по себе отнюдь не подтверждал
бы мнения о том, что сведения, полученные путем устной информа¬
ции, решительно преобладают у Геродота над заимствованными из
греческих письменных источников. К тому же общие соображения о
соотношении тех и других уже не имели бы принципиального значе¬
ния при решении более частных источниковедческих и соответст¬
вующих реально-исторических вопросов, связанных с теми или ины¬
ми свидетельствами Геродота, ибо каждый такой вопрос должен тогда
рассматриваться конкретно, применительно к данному примеру (во
всяком случае, если не считать подобные заимствования Геродота у
греческих предшественников исключениями). Сама степень зависи¬
мости Геродота от литературных источников на основе имеющихся
данных, очевидно, вообще не может быть надежно определена, как,
например, подчеркивал еще Ф.Г.Мищенко. Соглашаясь с Г.Паноф-
ским в том, что Геродот заимствовал у предшественников больше,
чем можно судить по его изложению, и что, в частности, такие его
выражения, как «говорят», «слышал» и т.п., не всегда обозначают
известия, полученные путем расспросов, но могут относиться и к тем,
которые взяты из письменных источников, Ф.Г.Мищенко решительно
возражал против истолкования в последнем смысле подавляющего
большинства таких примеров, а также считал, что такие заимствова¬
ния обычно вообще недоказуемы: в изложении самого Геродота их
явных признаков нет, а о трудах его предшественников мало что из¬
вестно, некоторые же совпадения у него и в их дошедших фрагментах
вполне могут быть и результатом того, что различные эллинские авто¬
ры могли независимо друг от друга получить от своих информаторов
одинаковые или сходные сведения (как, например, о родословной
Мильтиада во фрагменте Ферекида и в труде Геродота).
И все же в труде Геродрта встречается немало ссылок, которые по¬
зволяют сделать достаточно определенные заключения по данному
поводу. Это относится, в частности, к ряду таких случаев, где Геродот
ссылается на рассказы представителей тех или иных стран и народов,
и прежде всего варварских, ибо в отличие от указаний на рассказы
эллинов при этом нередко удается более надежно установить, могло
ли соответствующее сообщение действительно происходить из устной
традиции данного народа (у самого же Геродота подход к ссылкам и
на варваров и на эллинов был, очевидно, одинаков). Особый интерес
для нас представляют такие сообщения Геродота об иранских делах. У
Геродота насчитывается двенадцать ссылок на персов (см. Jacoby,
199
1913, стб. 399) и одна — на мидян: в описании войск Ксеркса в
VII книге. Здесь говорится, что «мидяне» получили это имя (вместо
более древнего названия «арии») после прибытия к ним из Афин Ме¬
деи, — причем, как утверждается, по рассказам самих мидян (VII. 62).
В соседней главе (VII. 61) аналогичное сообщение приводится о пер¬
сах — о происхождении этого их названия от имени Персея и рож¬
денного им в Азии и оставленного там его сына Перса; это сообще¬
ние, судя по данному отрывку, тоже приписывается персам, что прямо
подтверждается словами Геродота, приводимыми в другом отрыв¬
ке— о происхождении спартанских царей Гераклидов, европейских
потомков Персея (VI. 54; это место входит в число прямых ссылок
Геродота на персов).
Такое мнение о происхождении названий «персы» и «мидяне», ко¬
нечно, не могло возникнуть в иранской среде (и тем более отдельно у
персов и у мидян). Традиция, увязывавшая эти имена с Персеем и
Медеей или также с их сыновьями «Персом» (Пёрстгц;) и (по ряду
других античных источников) «Медом» (MflSoq), происходит, без¬
условно, из греческой среды и связана с представлениями, развивав¬
шимися с эпохи много ранее Геродота, когда греческими авторами, в
том числе Гекатеем, давались сходные объяснения этнонимов и хоро¬
нимое, в том числе, по дошедшим данным, и некоторых азиатских. О
бытовании же среди греков самого упомянутого мнения, возводивше¬
го названия мидян и персов к именам Медеи, Персея и Перса, до Ге¬
родота и независимо от него, определенно свидетельствуют сохра¬
нившиеся фрагменты из Гелланика (frgm. 59, 60, 132, 179 по FGH). У
Геродота указанные данные о происхождении имен персов и мидян
приводятся при перечислении народов, участвовавших в походе Ксер¬
кса на Элладу, в VII книге, но отсутствуют в историко-этнографиче¬
ских разделах о персах и мидянах в I книге. И ряд иных конкретных
положений в описании контингентов Ксеркса — кстати, тоже не на¬
ходящих соответствия в других частях труда Геродота или явно про¬
тиворечащих их сведениям — заставляет полагать, что эти положе¬
ния и, очевидно, весь данный отрывок (VII. 61—99) заимствован из
предшествующей Геродоту греческой литературы. Подробнее о про¬
исхождении этого раздела и его отдельных данных будет говориться
далее. Здесь же достаточно еще раз подчеркнуть, что упомянутые
сообщения о Медее и Персее, безусловно, не могли быть получены от
мидян и персов, соответствующие же ссылки Геродота фиктивны и на
самом деле он следует греческим источникам.
Определенно греческого происхождения и приводимое в самом
начале труда Геродота (I. 1—5) и выполняющее роль введения к нему
явно баснословное объяснение причин вражды эллинов Европы и
варваров Азии, приведшей позже к греко-персидским войнам (кото¬
200
рые и составляют основную тему сочинения Геродота): распри нача¬
лись с похищения женщин — впервые финикийцами, похитившими в
Аргосе несколько женщин, в том числе Ио, затем эллинами, увезшими
из Финикии Европу и из Колхиды Медею, и поколением позже сы¬
ном троянского царя, похитившим в Элладе Елену, что и послужило
причиной Троянской войны — первой войны между жителями Евро¬
пы и Азии. История эта сочинена, очевидно, не Геродотом, и сам он
даже не особо доверял ей (ср. I. 1—5). Но все ее содержание чисто
греческое; она носит также черты литературной конструкции и по¬
священа сюжетам, близким тем, которые широко разрабатывались
греческими авторами догеродотовой поры, а, например, приводимое у
Геродота в самом начале отрывка (I. 1, 1) сообщение о том, что фини¬
кийцы переселились к Средиземному морю с берегов Красного, нахо¬
дит соответствие в сохранившемся фрагменте трудов одного из пред¬
шественников Геродота — Дионисия Милетского (frgm. 4 по FGH).
Можно, таким образом, полагать, что и этот отрывок основан на
письменном (греческом), а не устном источнике. Во всяком случае,
Геродот не мог использовать здесь рассказы персов (а также фини¬
кийцев), на которые он ссылается, приводя упомянутые сообщения.
Данное обстоятельство в свое время подчеркивал, например, Г.Па-
нофски, который вполне справедливо считал невозможным предпо¬
ложение о том, что персы могли быть хорошо знакомы с подробно¬
стями эллинских преданий и их разработкой греческими писателями
(Panofsky, 1884, с. 20). Мнение о том, что нельзя принимать всерьез
встречающиеся в этом отрывке ссылки на персов, разделяется и со¬
временными учеными2. Вполне доказательными в этом отношении
являются все встречающиеся в данном отрывке ссылки на слова или
рассказы персов (1.1; 1.2 — дважды; 1.3; 1.4; 1.5 — дважды); ими со¬
провождаются сообщения о том, как похищенная в Аргосе Ио попала
в Египет, о похищениях Европы и Медеи в Азии и затем Елены — в
Элладе, о Троянской войне и ее последствиях.
Таким образом, из встречающихся у Геродота ссылок на рассказы
самих иранцев (персов и мидян) не менее половины оказываются за¬
ведомо подложными. Это, между прочим, ставит под сомнение и упо¬
минавшийся выше аргумент в пользу подавляющего перевеса среди
источников Геродота устных над письменными в соответствии с чис¬
лом его ссылок на те и другие: указания на устную информацию сле¬
2 Ср. Drews, 1973, с. 82, 88 и сл.; при этом, однако, предполагается, что Геродот тут па¬
родировал своих греческих предшественников. Но и такое, едва ли убедительное и по сути
произвольное, допущение мало что меняло бы в оценке упомянутых ссылок; они все равно
остаются фиктивными или заимствованными из неупомянутого письменного источника;
внешнее же «оформление» этих «сносок» то же, что и при других ссылках Геродота на
персов.
201
дует признать частично фиктивными, зато труды предшествующих
греческих прозаиков Геродотом, как уже говорилось, обычно не упо¬
минались. Приведенные примеры показательны и в ином отношении:
в отличие, например, от упоминавшихся соображений о родословной
Мильтиада и ряда других сведений по реальной или легендарной
греческой истории, в случаях с «иранскими» ссылками невозможно
было бы предположить, что, хотя соответствующие сведения уже бы¬
товали в греческой литературе до Геродота, он независимо от этого,
самостоятельно получил их из устных рассказов своих информаторов,
ибо такие сведения просто не могли содержаться в самой иранской
традиции.
Вполне вероятно, что и в истории Кира, излагаемой, согласно са¬
мому Геродоту, по рассказам персов, были широко использованы
греческие письменные источники. Во всяком случае, как мы видели,
повествование Геродота о происхождении и юности Кира явно обна¬
руживает следы обработки версии, бытовавшей ранее в греческой
среде; в этой версии Гарпаг уже выступал примерно в той же роли,
что у Геродота; вместе с тем содержание этого рассказа и иранские
параллели к нему не оправдывают вывода о его происхождении от
Гарпагидов (и от мидийцев вообще). Так что и распространенное по¬
ложение, по которому данный рассказ указывает на то, что сведения
Геродота о Мидийском царстве и его падении получены от потомков
Гарпага, не является убедительным.
В остальном же аргументы в пользу мнения о происхождении та¬
ких сведений о Мидии от Гарпагидов состоят в указании на данные
V — начала IV в. до н.э., которые могут свидетельствовать о том, что
члены этой семьи обосновались и жили на западе Малой Азии. По
подобным основаниям к вероятным информаторам Геродота относят
потомков ряда других знатных иранцев, действовавших в конце VI —
начале V в. до н.э. и упоминаемых Геродотом, — Гидарна и Артабаза,
потомки которых Тиссаферн и Фарнабаз в конце V в. до н.э. имели
владения в Малой Азии и были там сатрапами, Гобрия, внук которого
Артонт, по Геродоту (IX. 84), делал подарки захоронившим его отца
Мардония грекам (и потому, как полагают, мог сообщить им сведения
об отце и деде), Мегабиза, правнук которого Зопир побывал в Афинах
во времена Геродота, и т.д. Таким образом, набирается значительное
число «персидских друзей Геродота» (ср. работу Дж.Уэллса под таким
названием: Wells, 1907; см. также: Тураев, 1935, т. И, с. 127; Myres,
1953, с. 159; Дьяконов, 1956, с. 17, 424; Борухович, 1972, с. 481 и сл.;
Drews, 1973, с. 82—83, 184—185; Дандамаев и Луконин, 1980, с. 26—
27 и т.д.).
Не имеется, однако, никаких прямых свидетельств того, что Геро¬
дот или кто-то из других греческих писателей получали информацию
202
от упомянутых лиц иранского происхождения. Возможно, конечно,
что какая-то часть бытовавших в античной литературе данных о древ¬
нем Иране и Ахеменидской державе восходила к традициям таких
знатных домов; можно также допустить, что Геродот собирал такие
сведения. Но ничто не заставляет полагать, что они не были доступны
и другим греческим писателям, предшественникам Геродота, его
старшим и младшим современникам.
Тиссаферн и Фарнабаз были сатрапами в Малой Азии со второй
половины 410-х годов, так что если бы от них и исходили какие-то
сведения об их предках, то они были бы получены уже позже Геро¬
дота. Известно, правда, что до Фарнабаза в той же сатрапии правил
его отец, сам Артабаз. Геродот, однако, не пишет об этом в своем
труде, а упоминает об Артабазе лишь во время персидского похода
на Элладу в 480—479 гг. (в котором он еще возглавлял войска
иранских народов парфян и хорасмиев). Правителем упомянутой
малоазиатской сатрапии Артабаз стал позже (и, действительно, был
им, когда Геродот готовил свой труд). Но сведения об этом, приво¬
димые, в частности, у Фукидида (ср. ниже) и Диодора (в XII книге),
не могли быть заимствованы у Геродота и восходят к иным источ¬
никам V в. до н.э.
О самом этом наместничестве (округе— «номе» или сатрапии),
существовавшем еще до реформ Дария I, известно и по Геродоту и по
другим античным источникам. Оно называется в них обычно Даски-
лейским (по имени столицы, на берегу Пропонтиды) или также Фри¬
гией у Геллеспонта (т.е. прилегающей к Пропонтиде «Малой» Фриги¬
ей — в отличие от «Великой», в глубине материка). Названия эти в
ахеменидских надписях не упоминаются, но высказывалось мнение,
что Даскилейскому наместничеству в ахеменидских списках стран и
народов державы соответствуют «(народы), которые у моря», или «на
море» (tayaiy drayahya, DBh, I. 15), хотя чаще данное обозначение
относили к населению Эгеиды и Кипра. Первое мнение нашло, одна¬
ко, прямое подтверждение после того, как Р.Шмиттом было указано,
что применявшееся в ахеменидской административной системе обо¬
значение округа «народов у моря» засвидетельствовано и в античной
литературе — в одном из «Писем Фемистокла». Эти «Письма» были
составлены, вероятно уже в римское время, неким греческим эписто-
лографом, использовавшим гораздо более ранние источники (или
восходящие к ним сведения) и знакомым с отдельными неизвестными
по другим дошедшим античным текстам культурными и политиче¬
скими реалиями ахеменидской эпохи. В указанном (XVI) письме го¬
ворится об Артабазе в связи с теми же событиями 470-х годов до н.э.,
о которых рассказывается и у Фукидида (I. 129), при этом сообщаю¬
щего, что Артабаз был назначен правителем Даскилейской сатрапии, а
203
в «письме Фемистокла» он называется сатрапом царя «над народами у
моря» (Hercher, 1873, с. 755, стк. 36 и сл.). Данный текст определенно
показывает, где находился административный округ «(народов), кото¬
рые у моря» ахеменидских надписей, а сообщение греческого источ¬
ника о названии сатрапии «народов у моря» восходит к подлинной
ахеменидской традиции через несохранившийся греческий источник
той эпохи (Schmitt, 1972, с. 522—527, там же см. литературу относи¬
тельно мнений о Даскилейской сатрапии и предполагаемых источни¬
ках автора «писем Фемистокла»)3.
Таким образом, различные данные об Артабазе и Даскилейской
сатрапии в разных античных источниках не зависят от Геродота,
включают не отраженные у него и восходящие к подлинной ахеме¬
нидской традиции свидетельства, а также относятся ко времени, уже
не освещенному в его труде, и именно к тому, когда Артабаз получил
наместничество в Малой Азии. Предшественникам Геродота, безус¬
ловно, могло быть известно и о действиях Артабаза в войне против
греков в 480—479 гг. Вполне допустимо также предположение, что
Геродот получил такие сведения из греческой литературы; определен¬
но из литературного источника происходит относящееся к началу этой
войны первое из упоминаний Артабаза у Геродота — в перечислении
контингентов Ксеркса и их военачальников (когда Артабаз командо¬
вал парфянами и хорасмиями, VII. 66). Вообще же нет никаких кон¬
кретных оснований для предположения, что именно Геродот собрал
данные об Артабазе, исходившие от него или членов его семьи. А
если бы даже из окружения Артабаза действительно происходили
сообщения о его деяниях в 480—479 гг., то они, очевидно, также мог¬
ли стать известны грекам еще до Геродота.
Произвольным является и мнение, будто источником сведений Ге¬
родота о Гобрии и Мардонии были рассказы их внука и сына Артонта.
К тому же слухи о захоронении Мардония (IX. 84, где у Геродота
только и упоминается Артонт) передавались, очевидно, и другими
греческими авторами V в. до н.э. (на что, видимо, могут указывать
данные соответствующего сообщения у Павсания, IX. 2, 2).
3 Возможным первоисточником таких сведений автора «Писем Фемистокла» о ранне-
ахеменидской эпохе, неизвестных по другим дошедшим античным текстам, считают Харо-
на из Лампсака. Расположенный на берегу Пропонтиды Лампсак (истории которого был
посвящен один из трудов Харона) входил в число трех городов, пожалованных персидским
царем на содержание Фемистоклу после того, как тот бежал в Ахеменидскую державу в
начале 460-х годов до н.э. Известно также, в том числе и по «Письмам Фемистокла», о
благодеяниях, оказанных Фемистокпом Лампсаку (ср., например: Дандамаев и Луконин,
1980, с. 150; Дандамаев, 1985, с. 179). Годы правления Артабаза в Даскилее (с 470-х годов
до н.э.), включая пребывание в тех краях Фемистокла (460—450-е годы), должны прихо¬
диться на время жизни и активного творчества Харона (судя по имеющимся данным о нем,
которые подробнее будут рассматриваться далее).
204
О перебежчике Зопире из греческих писателей знал тоже не один
Геродот. О предках же Зопира в античной литературе сообщались
различные сведения, в том числе определенно не возводимые к Геро¬
доту; многие из них, правда, восходят к рассказам Ктесия или конта-
минированы с ними, но в определенной части, видимо, не сводимы и
к Ктесию и, очевидно, предшествовали ему в греческой литературе.
Вместе с тем дошедшие эксцерпты из его сочинения, относящиеся к
Зопиру и его отцу Мегабизу, считаются хотя и не лишенными вы¬
мышленных подробностей, но все же исторически наиболее сущест¬
венными из сведений Ктесия об эпохе Артаксеркса I, в связи с чем,
между прочим, также предполагают, что он вошел в контакт с кем-то
из уцелевших членов этой семьи (ср. Drews, 1973, с. 107 и с. 196, при-
меч. 47).
У Геродота о Мегабизе (отце перебежчика) говорится трижды.
Одно из этих сообщений (VII. 82) входит в описание войск Ксеркса
(VII. 61—99), которое, как говорилось, заимствовано Геродотом из
греческой литературы. Уже поэтому данное сообщение не могло быть
результатом информации Зопира, как, очевидно, и следующее упоми¬
нание о Мегабизе (VII. 121) вместе с несколькими другими воена¬
чальниками в продолжении описания того ж$ похода (весь раздел VII.
22—137 иногда также относят к зависящим в основных чертах от
предшествующего Геродоту греческого литературного источника, см.
Meyer, 1899, с. 231).
Третье сообщение об этом Мегабизе связано как раз с упоминани¬
ем о том, что его сын бежал от персов в Афины (причем это краткое
известие не содержит иных подробностей, в том числе для определе¬
ния времени данного события). О самом же Мегабизе лишь говорится,
что он руководил войной в Египте против афинян и их союзников (III.
160). Об этой войне в 450-х годах до н.э. и об участии Мегабиза в ней
и в последующих событиях до 449 г. до н.э. подробно сообщалось у
других античных авторов; рассказывал об этой войне и роли в ней
Мегабиза также Ктесий, расцветив, правда, и эту историю малодосто¬
верными фактами; основная канва упомянутых событий устанавлива¬
ется, однако, по этим источникам вполне надежно (ср.: Дандамаев,
1985, с. 180 и сл.). Таким образом, все, что об этом Мегабизе сообща¬
ет Геродот, было известно и независимо от него по другим греческим
источникам; зато греки безусловно знали о Мегабизе и то, что нельзя
было найти в трудах Геродота. Это верно и по отношению к сыну
Мегабиза, самому перебежчику Зопиру. Можно еще заметить, что
такие данные о нем (по фрагментам из Ктесия), использовавшиеся для
определения даты бегства Зопира в Афины, привлекались даже как
один из аргументов для датировки труда самого Геродота, — при
предположении, что прибытие Зопира в Афины является одним из
205
последних по времени событий, о которых упоминается у Геродота
(ср.: Мищенко, 1888, т. II, с. XXII).
Можно, конечно, предполагать, что Геродот пользовался информа¬
цией, исходящей от Зопира, но тогда по крайней мере не менее веро¬
ятным было бы и допущение, что Зопира выспрашивали также и дру¬
гие греки, интересовавшиеся событиями в Персии и ее историей. И во
всяком случае, трудно согласиться с категорическими утверждениями
вроде того, что «Зопир, поселившись в Афинах, делился с Геродотом
сведениями из преданий своего рода, принадлежавшего к числу наи¬
более знатных и близких ко двору...» (Тураев, 1935, т. II, с. 127; ср.
также: Струве, 1968, с. 69), или что Зопир был «главным осведомите¬
лем Геродота о Персии» (Стратановский, 1972, с. 565) и т.п.
Мнение же о том, что многие сведения Геродота о Мидии и Пер¬
сии идут от Гарпагидов (которых не менее часто, чем Зопира, относят
к числу информаторов Геродота), представляется не только гипоте¬
тичным, но и вообще несостоятельным. И дело не только в том, что
приводимый у Геродота рассказ о происхождении и юности Кира,
очевидно, не может, как уже говорилось, восходить к традиции Гар¬
пагидов. Имеющиеся данные позволяют также говорить о том, что,
во-первых, ряд основных сведений о Гарпаге, в том числе входящих в
упомянутый рассказ о Кире, бытовал в греческой литературе еще до
Геродота и, во-вторых, содержавшиеся в других греческих источниках
сообщения о Гарпаге были в отдельных деталях богаче тех, которые
отражены в труде Геродота.
В этом отношении характерен эксцерпт из не дошедшей
Диодор целиком IX книги «Исторической библиотеки» Диодора
(frgm. 35, по изд. Dindorf, 1855, с. 338; изд. Vogel, 1890,
с. 190—191). У Геродота при связном изложении событий, последо¬
вавших за завоеванием персами Лидии, сообщается, что по смерти
мидийца Мазареса, осуществлявшего командование на западе Малой
Азии после возвращения самого Кира в Иран, преемником Мазареса
был назначен Гарпаг (I. 162). Упомянутый отрывок из Диодора начи¬
нается со слов о том, что Гарпаг был назначен Киром начальником
(стратегом) «Моря» или «Поморья» (т.е., очевидно, земель близ побе¬
режья и на море). Определение это и по форме, и по реальному смыслу
сопоставимо с отмеченной Р.Шмиттом титулатурой Артабаза в
«Письмах Фемистокла»: сатрап «народов у моря» (ini xoxq ярбс;
&аА,(*стстг| e&vcCTiv). У Диодора Гарпаг назван стратегом ini ifjq
ЭаА,(*стстг|<;, что могло бы даже точнее передавать персидское обозна¬
чение типа tayaiy drayahya «которые на море» или «у моря» (хотя под¬
разумеваются «[народы], которые...», поэтому перевод указанной ти-
тулатуры Артабаза также вполне верен). Сохраненное у Диодора из¬
вестие, относимое еще ко времени Кира, должно отражать становле¬
206
ние административной системы Ахеменидов в Малой Азии и оформ¬
ление ее персидской терминологии, которую по самим ахеменидским
текстам можно проследить с начала правления Дария I — по Бехи-
стунской надписи — и затем по другим текстам. Наименование Гар-
пага стратегом может подразумевать исполнение им как военных, так
и гражданских функций наместника; впрочем, слово «стратег» у гре¬
ческих авторов (в том числе в V в. до н.э.) могло обозначать и вообще
«правителя». Вместе с тем при первых Ахеменидах до Дария I воен¬
ные и гражданские функции наместника исполнялись одним и тем же
лицом и лишь по реформам Дария были разделены между главами
сатрапий и начальниками военных округов (ср.: Дандамаев и Луко¬
нин, 1980, с. 112—113). Таким образом, сохраненное у Диодора обо¬
значение подвластного Гарпагу административного округа является
безусловно достоверным, как и близкое по значению определение
наместничества Артабаза в «Письмах Фемистокла». Оба не известны
по другим греческим писателям, в том числе по полностью дошедшим
трудам Геродота и Фукидида, и засвидетельствованы более поздними
источниками, но, отражая подлинную персидскую административную
номенклатуру, определенно восходят к сообщениям греческих авто¬
ров, писавших в ахеменидскую эпоху, не позже V в. до н.э.
Далее, согласно Диодору, после назначения Гарпага на его долж¬
ность к нему прибыли послы азиатских эллинов, чтобы войти в союзни¬
ческие отношения с Киром на условиях сохранения ими положения,
которое они имели прежде. Сходное сообщение содержится и у Геродо-
та (I. 141), по которому, однако, посланники азиатских эллинов, выра¬
зившие готовность добровольно подчиниться персам на тех же услови¬
ях, что ранее Крезу, явились к самому Киру, когда тот, завоевав Лидию,
находился еще в Сардах. Разгневанный на ионян за то, что те ранее не
последовали его предложению отложиться от Креза (ср. Геродот, I. 76)
и лишь теперь, уже после победы персов, согласились подчиниться ему,
Киру, он ответил греческим посланникам притчей о флейтисте, который
игрой на флейте пытался выманить рыб из моря, а затем сетью поймал
много рыб и, когда те бились в неводе, сказал, чтобы они перестали
плясать, раз не хотели прежде выйти из моря и поплясать под его флей¬
ту. Рассказ этот может также подразумевать и дальнейшую судьбу ма-
лоазийских греческих городов и их завоевание персами, которое позже
и осуществлялось Гарпагом (Геродот, 1.162 и сл.).
Описание соответствующей ситуации в упомянутом фрагменте из
Диодора выглядит более логичным и последовательным, конкретнее
говорится о предстоящей судьбе малоазийских эллинов и характери¬
зуется статус, который они могли приобрести, если бы перешли на
сторону Кира ранее. Это четко мотивируется и притчей, также приво¬
димой у Диодора, но совсем иной, чем у Геродота (и в отличие от него
207
рассказываемой эллинам не Киром, а Гарпагом). Диодор в данном
отрывке следовал, безусловно, другой, по сравнению с представлен¬
ной у Геродота, версии, но в части основных реально-исторических
фактов она содержала те же данные, что известны по Геродоту. Так, в
ней, очевидно, тоже особо сообщалось о посланниках, отправлявших¬
ся ранее Киром к малоазиатским грекам, что подразумевается упоми¬
нающейся в самом дошедшем эксцерпте ссылкой Гарпага на предше¬
ствовавшее предложение Кира эллинам стать друзьями персов и на то,
что эллины тогда не пожелали этого.
После же совершившейся победы персов над лидянами на друже¬
ское соглашение, предлагаемое эллинами, по словам Гарпага, они не
должны надеяться, теперь они не могут добиваться «дружбы» и рас¬
считывать на то, чтобы их считали «союзниками» по договору, но
если они ищут покровительства персов, то будут находиться на поло¬
жении рабов. Это изменение ситуации и иллюстрирует изложенная в
ответе эллинским посланцам притча Гарпага, рассказывающего — от
первого лица— историю человека, который хотел жениться на де¬
вушке, чей отец, однако, не счел его достойным этого брачного союза
(и обещал дочь в жены более могущественному), но, когда позже уви¬
дел его в милости у царя, сам предложил ему дочь, но тот ответил, что
теперь не согласился бы принять ее как жену, а взял бы лишь как
наложницу.
Рассказ этот представляет, очевидно, интерес для характеристики
семейного права западных иранцев в древности и может быть сопос¬
тавлен с относящимися к другим иранским народам данными о разли¬
чиях между полноправной супругой и наложницей, или побочной
женой, и об отличии их юридического статуса. Обыгрываемая в кон¬
тексте всего рассказа аналогия между брачным союзом с супругой и
отношениями «друзей», договором «союзников», «дружбой» также
сравнима с древнеиранскими правовыми взглядами на брак как вид
договора равноправных партнеров, в том числе «друзей» и «сото¬
варищей» различного рода (ср. о них, например: Грантовский, 19816,
с. 76—78). В Яште X «Авесты», посвященном божеству договора —
Митре (Yt X. 116—117), перечисляются различные виды договора
(mi&ra), в том числе между двумя «друзьями» (haxi), между сотовари¬
щами по имуществу (ha8o.gaeSa), между мужем и женой (huyayna)
и т.д. — до договора «между двумя странами» (dahyu)4 (Яшт X, 116—
4 Далее назван еще лишь «договор маздаяснийской веры», что следует рассматривать
как редакционное дополнение при зороастрийской обработке в остальном более древнего по
содержанию текста. Сохраненный во фрагменте из Диодора рассказ, включающий притчу
Гарпага, может отражать западноиранские или именно мидийские социально-правовые
установления, соответствующие засвидетельствованным в авестийской традиции. Вместе с
тем о едином подходе в праве и обычае древних иранцев к различным клятвенным догово¬
208
117; к переводу «между мужем и женой» см. Gershevitch, 1959,
с. 267—268).
Таким образом, в сохраненном у Диодора рассказе и самом его по¬
строении можно видеть отражение подлинной иранской традиции. Но
и независимо от этого, в сравнении с приводимой у Геродота басней
Кира о флейтисте на берегу моря (имеющей к тому же скорее всего
греческое происхождение), притча Гарпага у Диодора несет гораздо
большую смысловую нагрузку и органически вписывается в содержа¬
ние всего отрывка, непосредственно поясняя и тот правовой статус,
который мог бы ждать эллинов в Персидской державе в случае, если
бы они вовремя добровольно присоединились к персам, и тот, кото¬
рый ожидает их теперь (речь, однако, идет лишь о неравноправном
положении, сравниваемом с рабским, а не об угрозе обратить их в
собственно рабов).
При определенном параллелизме обеих — приводимой у Геродота
и представленной у Диодора — версий, в одной из которых, однако,
действует Кир, а в другой сходную роль выполняет Гарпаг, именно
версия, отраженная у Диодора, сообщает о Гарпаге больше того, что
известно о нем по Геродоту. При этом речь идет уже не о связывав¬
шихся с Гарпагом событиях в Иране (о чем, как говорилось, в антич¬
ной литературе тоже было известно и независимо от Геродота), а о
деятельности Гарпага в Малой Азии, где позже, как полагают, жили
его потомки (это мнение основано, правда, главным образом лишь на
упоминании в греческих и ликийских источниках V—IV вв. до н.э.
представителей малоазийской знати, носивших то же, что и он, имя,
ср.: Дьяконов, 1956, с. 424 и примеч. 3; Drews, 1973, с. 82 и примеч. 145;
Дандамаев, 1985, с. 26 и др.). Называемый у Диодора титул стратега
«Поморья», полученный Гарпагом уже в Малой Азии, также отсутст¬
вует у Геродота и вместе с тем восходит к подлинной номенклатуре
ахеменидской администрации.
Поэтому, если даже предполагать, что бытовавшие в античной ли¬
тературе сведения о Гарпаге, начиная от последних лет существования
Мидийского царства (а также об институтах последнего) и до времени
наместничества Гарпага в Малой Азии, восходят к традиции обосно¬
вавшихся там его потомков, то наиболее вероятным кандидатом на
получение такой информации от Гарпагидов следовало бы скорее
считать кого-либо иного (или иных) из греческих авторов, а не Геро¬
дота. Подобным образом, как мы видели, обстоит дело и с рядом дру¬
гих предполагаемых «персидских друзей Геродота». Правда, мнение о
рам, от дружеских до международных, могут свидетельствовать другие данные античных
источников о мидийцах и скифах (по сопоставлению таких данных у Помпония Мелы,
Солина и Геродота, ср. кратко: Грантовский, 1980а, с. 144—151).
14 Зак. 104
209
том, что именно эти знатные иранцы были информаторами Геродота
либо других греческих писателей, является по сути бездоказательным
или чисто условным. Но независимо от источника сведений, о кото¬
рых идет речь, сами они были, очевидно, доступны различным грече¬
ским авторам, писавшим, как и Геродот, в ахеменидскую эпоху. Им
были известны данные о лицах и событиях иранской истории, отсут¬
ствующие у Геродота и вместе с тем вполне достоверные или явно
восходящие к подлинной иранской традиции. Это удается установить
даже на основе тех скудных и фрагментарных данных, по которым
приходится судить относительно сведений об азиатской истории у
иных греческих авторов той эпохи, помимо Геродота и его полностью
дошедшего труда. Конкретным свидетельством в пользу таких заклю¬
чений служат именно сведения, расходящиеся с сообщениями Геродо-
та и дополнительные по сравнению с встречающимися у него факта¬
ми. Но они, естественно, могли излагаться лишь вместе с иными, в
том числе более общими, данными о тех же событиях, в основном,
очевидно, вполне совпадавшими с теми, которые представлены и у
Геродота. Уже поэтому нет необходимости полагать, что такие данные
были впервые введены в литературу Геродотом, а это позволяет также
допускать, что они в своей значительной части были заимствованы Ге¬
родотом из предшествующих ему сочинений греческих писателей. В
связи с наличием в греческой историографии различных традиций лю¬
бопытно сравнить трактовку гибели Креза Геродотом, с одной стороны,
и независимой греческой традицией — с другой.
Согласно отраженной у Геродота традиции, Солон посетил
Гибель Креза после своего отъезда из Афин и десяти лет странствий
Креза по другим странам. Это десятилетнее отсутствие Солона в
Афинах и его заграничные путешествия (так называемая
«аподемия»), по различным источникам, последовали за его законода¬
тельством («номотесией»). В античной традиции считалось, что Солон
провел свои законы за год, когда был архонтом. Обычная в современ¬
ной литературе дата законов Солона, 594/3 год до н.э., в конечном
счете восходит к списку афинских архонтов, которыми пользовались
аттидографы и затем александрийские ученые, основатели абсолют¬
ной олимпийской хронологии, в том числе Аполлодор. К его «Хро¬
нике» в основном и восходят соответствующие данные у более позд¬
них авторов, хронографов и схолиастов (см. Hammond, 1940, с. 71).
Согласно этим данным, Аполлодор датировал акме Солона 46-й
Олимпиадой, т.е. 596/5—593/2 гг. до н.э., а исполнение Солоном обя¬
занностей архонта—594/3 г. до н.э. Правда, в армянской версии ка¬
нона Евсевия введение законов Солона отнесено к 47-й Олимпиаде, и
именно к 591 г. до н.э., но это, возможно, является результатом неточ¬
ной передачи и переписки, и указанная дата в конечном счете отража¬
210
ет то же свидетельство Аполлодора. Согласно «Афинской политии»
Аристотеля, после завершения реформ Солона прошло 32 года до
первого захвата власти в Афинах Писистратом (ок. 560 г. до н.э.). В
целом, судя по подобным данным, «номотесия» происходила во вто¬
рой половине 590-х годов, а «аподемия» Солона — между концом
590-х — концом 580-х годов до н.э.
По иной точке зрения, законодательство Солона относится к 580—
70-м или даже к 570-м годам, а его путешествия соответственно к
570—60-м или 560-м годам до н.э. Положения и расчеты аттидографов
и Аристотеля, а также более поздних хронографов при этом считают¬
ся необоснованными. Датировка архонства Солона 594/3 г. обычно,
правда, признается, но предполагается, что законы он мог ввести поз¬
же. С последним допущением связано также отнесение законов или их
завершение к 592/1 г. до н.э.; но это может быть согласовано с упоми¬
навшимися выше традиционными расчетами и не противоречит иным
данным о законах Солона — как закон об амнистии (Plut. Sol. XIX. 4),
под которую подпадали подвергшиеся опале перед архонством Соло¬
на (что, очевидно, не имело бы смысла, если бы законы были изданы
много лет спустя).
В нашу задачу не входит подробное рассмотрение вопроса о дати¬
ровке законов Солона. Здесь следует лишь отметить*, что их более
поздняя датировка не имеет под собой иных оснований, кроме тех,
которые вытекают из сведений Геродота. Он, правда, не приводит
прямых свидетельств о времени законодательства Солона (и не упоми¬
нает о годе, когда тот был архонтом), но, как предполагается, и в этом
случае мог отразить сохранявшуюся к его времени устную традицию,
более надежную, чем «точная» хронология более поздних авторов. Эти
данные Геродота, помимо совпадающего с другими источниками сви¬
детельства, что Солон, дав законы афинянам, на десять лет покинул
родину (1.29), состоят в указании на посещение Солоном во время его
странствий фараона Амасиса в Египте (1.30, ср. 11.177), Креза в Сардах
(1.30—34, 87), а также правителя Сол на Кипре Филокипра (V.113).
Эти правители, по крайней мере два первых, еще не были царями во
время путешествия Солона при его «традиционных» датах.
Из упомянутых трех «синхронизмов» Солона с иноземными прави¬
телями нередко предпочитают опираться лишь на один — с Филокип-
ром. Так, по Р.Сили, это может указывать на время законодательства и
путешествий Солона в 570-х годах до н.э. (ср. Sealey, 1979, с. 240). Но
время жизни и особенно начала правления Филокипра определенно не
известно, и, например, по расчетам другого сторонника поздней дати¬
ровки законов Солона (Markianos, 1974, с. 8 и сл., 17), Филокипр мог
править с 587 г. до н.э. (что вполне удовлетворяет и «традиционной»
датировке путешествий Солона).
14*
211
Этот синхронизм не играл какой-либо роли и в построениях самого
Геродота, в отличие двух других для Солона — с Амасисом Египет¬
ским и особенно с Крезом Лидийским. Вообще от хронологии восточ¬
ных монархий у Геродота во многом зависят датировки событий ис¬
тории Греции, и, как отмечалось в литературе, время таких политиче¬
ских деятелей, как Кипсел, Периандр, Писистрат и др. (к их числу,
очевидно, надо добавить и Солона), определяется у Геродота путем
соотнесения с хронологической основой, устанавливаемой по данным
о лидийских и затем персидских царях (ср. об этом, например, Ка-
letsch, 1958, с. 12). А Крез составлял связующее звено в хронологиче¬
ской цепи между первыми и вторыми (как для несколько более ранне¬
го времени Алиатт представлял такую связь между лидийской и ми;
дийской династиями).
Оба упомянутых синхронизма, Солон—Амасис и Солон—Крез,
реально едва ли объяснимы, и на них часто предпочитают не останав¬
ливаться — например, Г.Калеч, в исследовании по лидийской хроно¬
логии кладущий в основу данные Геродота, относя синхронизм
Крез—Солон к трудно оцениваемым (там же, с. 14, примеч. 30), или
Р.Сили, отстаивающий позднюю датировку законов Солона, но не
принимающий во внимание эти два синхронизма (Sealey, 1979, с. 240).
Но едва ли без них можно оценить представления Геродота о хроно¬
логии той эпохи в целом. Тем более показательна попытка использо¬
вать оба указанных синхронизма для обоснования поздней даты зако¬
нов Солона, как это делает С.Маркианос.
Так как Амасис начал царствовать в 569 г. до н.э., предполагается,
что Солон должен был прибыть в Египет после этого. Собственно
говоря, по Геродоту (1.30), путешествия Солона начались с поездки в
Египет (так же, например, и по Плутарху, Sol. XXVI и сл.: Египет —
Кипр — и, наконец, Лидия). В этом случае вся «аподемия» должна
была бы относиться ко времени после 569 г. до н.э. Более того, по
самому Геродоту (11.177), Амасис должен был править в Египте еще
до того, как Солон ввел свои законы в Афинах, так как один из этих
законов повторял закон, введенный Амасисом. Об этом законе для
Афин сообщают и другие греческие авторы, а для Египта, кроме Ге¬
родота, еще Диодор (1.77). По поводу этого закона в литературе суще¬
ствуют различные мнения — например, что он стал известен Солону в
Египте и лишь позже был введен в Афинах (быть может, даже при
Писистрате) или что оба закона, египетский и афинский, имели лишь
некоторое сходство и представление об их связи возникло лишь в
более поздней традиции (ср. Markianos, 1974, с. 7—8 с указаниями на
соответствующие источники). Но независимо от таких мнений, а так¬
же от того, был ли автором египетского закона действительно Амасис,
сам Геродот считал, что этот закон принадлежал к числу тех, которые
212
ввел Солон во время своей законотворческой деятельности (ср. также
Plut. Sol. XXIII. 3), а в Египте до того был введен именно Амасисом.
Таким образом, по самому Геродоту, не только путешествия, но и
законодательство Солона происходили после воцарения Амасиса
(т.е. реально после 569 г. до н.э., что было бы явно несообразно и с
поздними датировками законов Солона).
В подтверждение того, что Солон действительно был в Египте,
С.Маркианос приводит длинный список сообщающих об этом антич¬
ных авторов, начиная с фрагмента из самого Солона (Markianos, 1974,
с. 7, примеч. 27). Но о том, что Солон был там при Амасисе, сообща¬
ют лишь Геродот и некоторые более поздние авторы. Другие, хорошо
знакомые и с трудом Геродота, не упоминают при этом об Амасисе
(например, Плутарх, Sol. XXVI; ср. об этом также: Струве, 1968, с. 239,
примеч. 41). Поэтому появление имени Амасиса в традиции о поездке
Солона в Египет, очевидно, вторично и может быть результатом хро¬
нологических калькуляций, по которым Солон был признан совре¬
менником Амасиса и Креза (в свою очередь, являвшихся современни¬
ками, как считал и Геродот, ср. ниже).
Скорее всего, вся эта традиция возникла не в «научной», а в лите¬
ратурно-фольклорной среде. В этом случае, если Солон в действи¬
тельности побывал и в Лидии, в качестве царей Египта и Лидии в
рассказах о его путешествиях стали фигурировать последние извест¬
ные правители этих стран — Амасис (570/69—526/25, после шестиме¬
сячного правления его сына Египет был покорен персами) и Крез. Они
стали играть в этих нравоучительных рассказах роли: первый — муд¬
рого и справедливого, а второй — богатого и самодовольного царя.
Подобного мнения о том, что Геродот принял за правду сочиненный
неким моралистом рассказ о посещении Солоном Амасиса и Креза,
придерживался, в частности, Ф.Г.Мищенко (1888, т. I, с. CLII, там же
в примеч. 4 ср. более раннюю литературу с выводом об исторической
недостоверности этих рассказов; ср. о том же: Струве 1952=1968,
с. 92, 239).
Стремясь определить, когда Солон мог бы посетить Лидию,
С.Маркианос рассчитывает время правления Креза согласно Геродоту:
так как Астиаг был свергнут Киром, по данным Геродота, ок. 559 г.
до н.э. (до гибели в 530 г. до н.э. Кир правил 29 лет), а после этого до
начала лидийско-персидской войны должно было пройти, судя по
сведениям Геродота, 2—3 года (ср. об этом также выше), падение
Лидии и конец правления Креза относятся к 557 г., а начало его цар¬
ствования— к 571 г. до н.э. Вместе с тем, как пишет С.Маркианос,
если по вавилонской хронике свержение Астиага произошло в 549 г.,
а поход Кира на Лидию — в 547 г., то время правления Креза — 561—
547 гг. до н.э. И далее обе возможности рассматриваются как два рав¬
213
ноправных варианта, из которых С.Маркианос практически предпочи¬
тает первую, говоря как о вполне реальной возможности о том, что
визит Солона в Сарды мог иметь место не ранее 571 г., падение
Сард — в 557 г., а приезд Солона (не позже чем за два-три года до
этого) — до 560 г. до н.э.; в связи с чем, учитывая также начало прав¬
ления Амасиса, аподемия относится ко времени между 569—560 гг.
до н.э. (Markianos, 1974, с. 12—17).
Увы, эти выкладки в отношении дат правления Креза не имеют ре¬
ального исторического значения. 559 год до н.э., как уже говорилось,
не может быть датой свержения Астиага, ибо Геродот и другие антич¬
ные авторы ошибочно принимали сохраненное традицией число лет
царствования Кира, включающее его правление первоначально лишь
над персами, тогда еще зависимыми от мидян, за время его правления
над мидо-персидской державой (причем у Геродота, в отличие от час¬
ти других античных авторов, эта ошибка осложнялась еще тем, что, по
его мнению, до восстания против мидян Кир и ранее его отец не были
персидскими царями). Победа Кира над Астиагом произошла во вре¬
мя правления вавилонского царя Набонида, как следует из его надпи¬
сей. В 559 г., как и в 557 г. до н.э. (время возможного падения Сард,
по С.Маркианосу), Набонид еще даже не начал править. Более того,
можно считать бесспорным, что поражение Астиага и его свержение
Киром произошли в 6-й год Набонида — в 550/49 г. до н.э. (см. выше).
Равным образом, как мы видели, поход Кира на Лидию имел место не
ранее 9-го года Набонида — 547/6 г. до н.э. (если свидетельство вави¬
лонской хроники под этим годом имеет в виду кампанию против Ли¬
дии) или несколько позже (если Кир завоевал тогда другую страну).
Античные хронографы относили падение Лидии ко времени от 546 г.
до конца 540-х годов до н.э. (см. также выше).
Таким образом, в действительности Крез начал править не ранее
чем в 560 г. до н.э. (или даже несколькими годами позже). Это еще
более подчеркивает, что Солон не мог при нем посетить Лидию.
Синхронизм Солон—Амасис имеет общее происхождение с лож¬
ным синхронизмом Солон—Крез. Амасис и Крез были — и реально, и
по Геродоту— современниками и союзниками (Herod. 1.77). И уже
этого, видимо, было достаточно для того, чтобы, исходя из мнения, по
которому царь Крез был современником путешествия Солона, счи¬
тать, что тот был в Египте именно при Амасисе. К тому же Крез и
Амасис, по Геродоту (и вопреки действительности), начали править
примерно в одно и то же время. Возможная дата воцарения Креза, по
расчетам, основанным на данных Геродота, — 571 год до h^^cjx
выше). Амасис (Яхмос) начал править, очевидно, в 570/69 г. до н.э. Но
Геродот, сообщая (III. 10), что он царствовал 44 года и умер в начале
похода Камбиса (530—522 гг. до н.э.) на Египет, не указывает, в какой
214
год правления Камбиса был совершен этот поход (так что и в этом
случае к Геродоту не может восходить правильная дата события, в
частности, указанная у Диодора, 1.68: Ол. 63.3 = 526/5 г. до н.э.). По¬
этому начало правления Амасиса, по Геродоту, могло относиться и ко
времени на несколько лет ранее 569 г. до н.э.
Из этих данных также видно, какое значение для Геродота имела
опора на хронологические сведения об иранских и лидийских царях. С
Крезом у него были увязаны датировки целого ряда исторических
деятелей. Но само правление Креза у Геродота было удревнено по
сравнению с действительностью. Конкретная причина или одна из
причин этого была отмечена выше (отсчет лет от свержения Астиага
Киром с ошибочной датой этого события, удревнявшей его).
Итак, нет никакой необходимости передвигать традиционную дату
реформ Солона из-за его «синхронизмов» с Амасисом и Крезом. Сами
эти синхронизмы исторически недостоверны. В случае с Крезом
ошибка определенно связана также с удревнением его дат в сравнении
с действительным временем его жизни и правления. С этой историче¬
ски неточной хронологией, в свою очередь, так или иначе должно
быть связано несколько других Геродотовых синхронизмов для Креза,
причем и в этих случаях речь идет, очевидно, об излишнем «удрев-
нении» Креза, оказавшегося таким образом современником и других
лиц, живших, во всяком случае по «традиционной» хронологии, в
начале VI в. до н.э.
Обратимся теперь к некоторым связанным с лидийской хронологи¬
ей данным Геродота, и прежде всего к его сообщению (Ш.48), которое
и служит основным аргументом для пересмотра традиционной дати¬
ровки Кипселидов. Согласно этому сообщению, Периандр, желая
наказать керкирскую знать, послал для оскопления триста мальчиков
из знатных семей Керкиры лидийскому царю Алиатту, но жители
Самоса воспрепятствовали их доставке в Лидию; произошло это, по
дошедшему тексту Геродота, «поколением ранее» (ysvefi upoiepov)
похода на Самос спартанцев. Поход этот происходил около 525/4 г.
до н.э. (во время кампании Камбиса против Египта, ср. Herod. III. 44
и сл. и III .61). Считая поколение Геродота соответствующим трети
века, здесь видят свидетельство того, что Периандр был еще жив око¬
ло 560—558 гг. — в противоречии с традиционной датировкой, по
которой он умер к 585 г. до н.э. Кроме того, по Геродоту, эта обида
коринфянам была нанесена в то же время, что и спартанцам, обви¬
нявшим самосцев в похищении огромного медного кратера, который
спартанцы послали Крезу как раз перед падением Сард (т.е. в 540-х
годах, по реальной датировке).
Соединение обоих сообщений указанием на то, что упомянутые
события произошли примерно в одно время или «в то самое время»
215
(ката t6v a\)i6v xp^vov), остается неясным как по характеру этого
выражения, так и по хронологическому значению, которое может
иметь данное указание (см. Den Boer, 1967, с. 59). Гораздо большее
внимание поэтому обращают на упомянутую датировку Периандра.
Помимо вывода о пересмотре традиционной хронологии Кипселидов
на основе указанного пассажа Геродота существуют иные его интер¬
претации. Наиболее распространенное основано на внесении в до¬
шедший текст Геродота дополнения «третьим» перед словами
«поколением ранее». Это исправление было предложено еще в начале
XIX в. Т.Панофкой на основе изложения того же места Геродота у
Плутарха (De Herod, malig., 22), где тот говорит о мести коринфян
самосцам «через три поколения». К.Ю.Белох, однако, отвергал эту
конъектуру, и некоторые другие авторы также считают ее методологи¬
чески необоснованной (ср. Kaletsch, 1958, с. 13 и сл., примеч. 30,
с литературой).
Другое толкование основано на том, что слово yevea у Геродота
может иметь различное значение, в том числе в хронологических рас¬
четах с указанием числа поколений, определяющего число лет (услов¬
но предполагаемое от времени рождения отца до времени рождения
сына), но также человеческий возраст, век и т.п. Отмечая, что слово
«поколение» у античных авторов могло означать столетие или смеши¬
ваться с понятием «век», В. ден Бур предположил, что у Геродота в
III.48 подразумевается столетие, которое примерно отделяло начало
правления Периандра (по «традиционной» хронологии) от года похода
спартанцев на Самос (525 г. до н.э.). Вместе с тем он допускает и воз¬
можность исправления текста с введением «третьего поколения», что
дало бы те же хронологические результаты или указывало бы на про¬
шедшие два поколения (и наступление третьего), т.е. на 60 с лишним
лет и, следовательно, на конец правления Периандра — до 585 г.
до н.э. (ср. Den Boer, 1967, с. 59 и 60, примеч. 1, с литературой).
В обоих случаях, таким образом, признается достоверность тради¬
ционных датировок Кипселидов. Что касается первого объяснения, с
конъектурой, то надо, конечно, учитывать, что подобные исправления
текста часто бывают произвольными, когда к этому нет достаточных,
в том числе собственно текстологических, оснований. В данном слу¬
чае основанием можно в известной мере считать свидетельство Плу¬
тарха. Полемизируя с К.Ю.Белохом и Ф.Шахермейером, В.В.Струве
привел аргумент в пользу того, что Плутарх не мог сам внести допол¬
нение о «трех» поколениях и должен был найти соответствующее
указание в имевшемся у него тексте Геродота (Струве, 1952=1968,
с. 95 и сл., 240 и сл.). Исчезновение же из текста Геродота слова
«третьим» В.В.Струве объяснял его сознательным устранением в ре¬
зультате хронологических разысканий какого-то историка, стрем ив-
216
шегося привести положения Геродота в соответствие с данными алек¬
сандрийских хронографов о неизвестном Геродоту точном времени
правления Креза (ср. там же, с. 97). Но скорее можно было бы пред¬
положить причину чисто текстологического плана: в тексте могло
стоять не слово тргсц, а у' (= «3»), и y'yevefi путем гаплографии изме¬
нилось в простое yevefj (что и принимается некоторыми исследовате¬
лями, ср. также Den Boer, 1967, с. 59).
В том же тексте предлагались другие исправления, касающиеся
уже слов «в то же время, когда был похищен кратер», — с целью
обойти вытекающий из этого пассажа синхронизм Периандр—Крез.
В одном случае эти слова вообще устранялись из текста Геродота как
интерполяция (например, в изд. Дича—Калленберга). В.В.Струве уже
отмечал необоснованность такого подхода и полагал (видимо, спра¬
ведливо), что Геродот действительно считал возможным частичное
совпадение правлений Периандра и Креза. В другом случае перед
словами «в то... время...» добавляется об «не» (ср. в изд. Ф.Леграна),
что имеет ту же цель, но, видимо, также должно быть отвергнуто.
Что касается числа поколений, которое, по Геродоту, могло разде¬
лять посылку Периандром керкирских мальчиков в Сарды и поход
спартанцев, на Самос, то здесь надо учитывать не только количество
лет, в которые могли быть переведены поколения, но и число самих
реальных поколений. При этом следует вспомнить, что поход спар¬
танцев (ок. 525 г.) относился к правлению Камбиса, даты которого
Геродот и другие античные авторы рассчитывали уже на вполне ре¬
альной основе, исходя из известного им числа лет царствования по¬
следовательно правивших ахеменидских монархов. Иначе обстояло
дело с событиями ранее конца правления Кира, так как время начала
его правления (как царя мидо-персидской державы) и конца правле¬
ния Астиага определялось античными авторами неверно, как указыва¬
лось, с ошибкой примерно на 10 лет. Только от этой (фактически не¬
верной) даты по Геродоту может быть рассчитано время падения Сард
и конца правления Креза. Уже поэтому выглядит, на наш взгляд, не¬
правомерной упомянутая процедура, при которой к 526/4 г. до н.э.
(поход спартанцев на Самос) прибавляют «пересчитанное» на года
«поколение» — ок. 33 V3 года и получают примерно 561/558 г. до н.э.;
этот год рассматривают как некую, не обязательно связанную с каким-
то реальным событием, но более ранйюю, чем падение Сард в 546/5 г.,
дату (Ден Бур, условно: 558/7 г.) или как конкретное указание на по¬
следние годы Периандра (Белох — ок. 560 г.) либо как подтверждаю¬
щее наследование Алиатта Крезом в 561/60 г. (Г.Калеч). Но при рас¬
чете по хронологическим данным самого Геродота падение Сард
должно относиться к первой половине 550-х годов до н.э. (например,
к 557 г., по С.Маркианосу, сам этот расчет вполне оправдан, но имен¬
217
но «по Геродоту», а не в качестве реальной даты события, ср. выше).
Поход спартанцев на Самос происходил ок. 525/3 г. (уже после того,
как Камбис был в Египте, ср. Herod. III. 45 и сл., а также III.61). До¬
бавление 33 лет приводит ко времени не ранее даты падения Сард «по
Геродоту». После этого он должен был иметь в виду еще правление
самого Креза и по крайней мере конец царствования Алиатта. Таким
образом, и, согласно его данным, между спартанским походом на Са¬
мос и временем Периандр—Алиатт по расчету лет также должно было
пройти много более одного «поколения».
Впрочем, подобные расчеты во многом вообще чисто условны. К
тому же не обязательна и посылка, что «поколение» тут должно соот¬
ветствовать трети века. О такой его продолжительности Геродот пи¬
шет в своем «египетском логосе» (11.142), но там же (11.145) приводит
«дату» Геракла, исходящую из расчетов по системе с 40 или более
годами на поколение (ср. VII.204 и VIII.131 о спартанских царях,
возводимых по прямой линии к Гераклу). А в другом случае опреде¬
ленно следует системе с 25 годами на поколение (1.7 о лидийских
«Гераклидах»). Справедливо считают, что в этих случаях он воспро¬
изводил данные предшественников, причем не пересчитывал, а точ¬
нее, и не мог пересчитать их выводы по своей системе, — если счи¬
тать ею схему с тремя поколениями на столетие (по 11.142). Но в рас¬
сматриваемом случае (для III.48) остается неизвестным, принадле¬
жит ли указание на поколение (или на три поколения) самому Г еродо¬
ту или его источнику (неважно — письменному или устному).
Если же иметь в виду сами поколения — без перевода в годы, то
тоже надо учитывать, что событие, от которого идет отсчет, относится
ко времени Камбиса. Очевидно, что события времени его отца Кира
должны были причисляться к другому поколению. Хотя основная
часть правления Кира как царя мидо-персидской державы принадле¬
жит уже ко времени после крушения Лидийского царства, античные
авторы, включая Геродота, считали, что Кир и Крез начали царство¬
вать примерно в одно время, и в хронологических расчетах Геродота
или, вернее, уже его предшественников оба могли относиться к одно¬
му поколению (ср. ниже; хотя Геродот мог даже считать Кира внуча¬
тым племянником Креза, ибо полагал, что Кир был внуком Астиага,
мужа сестры Креза). Во всяком случае, Крез должен был представлять
как минимум второе поколение от Камбиса5. Отец же Креза составлял
следующее поколение (в том числе и по отношению к Киру, преемни¬
ку Астиага). Так что Алиатт, к которому Периандр послал керкирских
5 Считая первым поколением самого Камбиса, что, конечно, не соответствует современ¬
ной этнологической номенклатуре, согласно которой поколение родителей является +1 по
отношению к ego (примеч. ред.).
218
мальчиков, представлял как минимум третье поколение по отноше¬
нию к Камбису.
Приведенные соображения — как по поводу числа самих поколе¬
ний, так и относительно расчета лет — допускают, что у Геродота
(111.48) могла идти речь о «третьем поколении» (а Плутарх тогда сле¬
довал его тексту). В противном случае положение Геродота (об одном
поколении) находится в прямом противоречии с другими его собст¬
венными данными. Еще более очевидно противоречие, возникающее в
связи со словами «в то же самое время, когда был похищен кратер» из
того же отрывка (III.48). Это его замечание относится, с одной сторо¬
ны, к событию самого конца правления Креза: спартанский кратер
был похищен самосцами или продан им уже во время персидско-
лидийской войны либо даже после падения Сард (1.70). С другой сто¬
роны, в нем упоминается обида, нанесенная коринфянам самосцами,
помешавшими доставить детей с Керкиры в Лидию. Но по самому
Геродоту, Периандр послал керкирских мальчиков в Сарды в конце
своего правления — он мстил керкирской знати за убийство на Кер-
кире его сына, происшедшее уже в последние годы жизни Периандра
(III.53). Посылал он этих детей, однако, не к Крезу, а к Алиатту
(111.48) . Так что, судя и по этим данным, Периандр не мог жить в
правление Креза и тем более в конце его. А слова «в то. самое время...»
относятся одновременно к событиям и при Алиатте, и в конце царст¬
вования его сына Креза и уже поэтому должны быть признаны хроно¬
логической накладкой.
Так что все эти данные Геродота в целом никак не могут поколе¬
бать «традиционную» хронологию Кипселидов, вполне определенную
и непротиворечивую и опиравшуюся, безусловно, на надежные дан¬
ные, восходящие к ранним источникам (ср. ниже).
Бесспорные хронологические несообразности содержатся и в рас¬
сказе Г еродота об еще одном (наряду с Питтаком и Солоном) «госте»
Креза— афинянине Алкмеоне (деде известного реформатора Клис-
фена). Они очевидны и без перевода соответствующих данных в абсо¬
лютную хронологию, а тем более с учетом последней. Согласно Геро-
доту, дом Алкмеонидов сильно обогатился в результате визита
Алкмеона к Крезу, подарившему ему много золота (по поводу чего
приводится очередная живописная новелла — Herod. VI. 125). Затем
Геродот подробно рассказывает о женитьбе сына Алкмеона Мегакла
на дочери сикионского тирана Клисфена Агаристе (VI. 126—131), а в
первой книге своего труда (I. 60—61) — о том, что дочь Мегакла вы¬
шла замуж за Писистрата во время его первого возвращения к власти
в Афинах. Таким образомГоказШается, чтбТ1йС^гстрат — пи дру! им дан-
ным Геродота, современник Креза — мог жениться на внучке Алкме¬
она, якобы посещавшего Креза во время его царствования. Это было
219
бы трудно предположить и теоретически. К тому же нельзя допустить,
что, по Геродоту, Креза Алкмеон посетил в глубокой старости, — это
противоречило бы и содержанию рассказа Геродота в VI. 125. Более
того, сразу вслед за этим рассказом о визите Алкмеона к Крезу Геро¬
дот пишет (VI. 126, 1), что уже «после, в следующем затем поколении»
Клисфен Сикионский выдал дочь за Мегакла, сына Алкмеона. Это
также означает, что внучка Алкмеона могла быть выдана замуж
за Писистрата не ранее чем лет через 20 — или более, учитывая ссыл¬
ку на «следующее поколение», — после визита Алкмеона к Крезу
(исключено было бы также предположение, что будущая жена Писи¬
страта была дочерью Мегакла от первого брака — как ясно из расска¬
за Геродота о женихах и свадьбе Агаристы, Мегакл был тогда моло¬
дым человеком, еще не вступавшим в брак).
Вместе с тем, по Геродоту (1.59—64, ср. 1.65), ко времени Креза от¬
носятся все события афинской истории от первого правления Писист¬
рата до его второго возвращения к власти (брак с дочерью Мегакла —
событие первой «реставрации», ср. выше). Сам же Крез, согласно Ге¬
родоту, правил всего 14 лет. В эти 14 лет, таким образом, надо было
бы вместить посещение Алкмеоном Креза, последующую женитьбу
сына Алкмеона, рождение от этого брака дочери и ее замужество! Но
мало того — визит Алкмеона к Крезу должен быть отнесен к самому
концу правления лидийского царя, ибо, по Геродоту, Алкмеон был
приглашен и вознагражден Крезом за помощь лидянам, которых Крез
посылал в Дельфы (Herod. VI. 125), что имело место накануне персид¬
ско-лидийской войны (ср. Herod. I. 47—55).
При переводе времени данного события на даты абсолютной хро¬
нологии это указывало бы на начало 540-х годов (если падение Сард
относить к 547/6 г. или даже позже, при некотором омоложении
этой даты, ср. выше). Между тем Алкмеон жил, очевидно, в конце
VII — начале VI в. до н.э., что может быть установлено и в связи с
данными Геродота. В зависимости от времени первой реставрации
Писистрата, датируемой по-разному, женитьба Мегакла может быть
отнесена ко времени ок. 575—570 гг. до н.э. (к такой дате ср., напри¬
мер: Струве, 1968, с. 92, 240) или ранее. Мегакл возглавлял партию
паралов в Афинах до первого прихода к власти Писистрата и после
этого (это положение, которое Мегакл занимал уже к 560 г., может
служить косвенным подтверждением того, что его отца Алкмеона
тогда уже не было в живых). Сын Мегакла Клисфен был архонтом в
520-х годах и после изгнания Гиппия в 510 г. возглавлял афинское
правительство, проведя свои известные реформы. Молодость детей
младшего сына Мегакла Гиппократа приходится на начало V в. до н.э.
Агариста (названная по имени бабки) была матерью Перикла, родив¬
шегося около 490 г., а Мегакл в начале 480-х годов был изгнан остра¬
220
кизмом из Афин (а в 486 г. одержал победу на Пифийских играх).
Совокупность этих «поколенных» данных также практически исклю¬
чает возможность посещения Алкмеоном Креза (в начале 540-х годов,
как это выходит по Геродоту, да и вообще).
Генеалогические данные об Алкмеонидах приводятся и у Геродота
(VI. 131 и др.). Но они, конечно, были хорошо известны и другим ан¬
тичным авторам, в том числе Пиндару, как уже говорилось, посвя¬
тившему одну из эпиникий (Пиф., 7) Мегаклу Младшему на его побе¬
ду в колесничном беге, в связи с чем Пиндар вспоминает о знамени¬
той олимпийской победе предка Мегакла — безусловно, Алкмеона
(победу которого в колесничном беге упоминает и Геродот, VI. 125; о
том, что он первый из афинян добился такой победы, писал и Исократ,
XVI.25). Принципам поколенного расчета также вполне соответствует
то обстоятельство, что прадед (Алкмеон) жил в конце VII — начале
VI в., а его младшие правнуки;— в начале V в. до н.э.
Конечно, и на основе перечисления победителей игр, списков
должностных лиц, афинских архонтов и др. можно было бы по-
разному определять время тех или иных исторических событий или их
продолжительности (например, периодов правления Писистрата, че¬
редовавшихся. с двумя периодами его изгнания, и этих последних).
Но возможные при этом ошибки не вели к смещению в целом вре¬
мени жизни самих соответствующих исторических деятелей, как того
же Писистрата или его современников: Мегакла, Гиппоклида, Миль-
тиада Старшего и др. Соответственно были закреплены во времени
даты жизни и деятельности Периандра, Солона и пр. Напротив, у
Геродота жизнь таких исторических персонажей, как Периандр, Со¬
лон, Алкмеон и др., могла легко смещаться во времени, а неверные
хронологические определения вели к иным фактическим ошибкам.
Так, характер исторических фактов приобрели визиты к Крезу Алкме¬
она, Питтака, Солона. Синхронизация Периандра и Питтака с Крезом
и Писистратом привела не только к неверной датировке афино-
митиленской войны временем Писистрата, но и к утверждению,
что захват Сигея, положивший начало этой войне, был осуществлен
Писистратом (V.94; иначе и, очевидно, верно ср. у Страбона, XIII.
1.38).
Хронологические неточности и противоречия Геродота во многом,
как кажется, должны объясняться именно тем, что он не мог закрепить
во времени упоминаемые им события на основе какого-то прочного
хронологического ориентира, — т.е. еще не следовал той системе,
которая уже в его время закладывалась, например, Геллаником. Она
дала важные историко-хронологические результаты уже в V—IV вв.
до н.э., хотя по дошедшим данным можно более определенно судить о
том, что стало принятым с александрийской эпохи.
221
Была определена, в частности, правильная дата падения Сард (как!
обычно считают, установленная в александрийский период; но, хотя
выражение в абсолютной олимпийской хронологии она получила,
конечно, в то время, данные, к которым восходило это определение,!
безусловно, бытовали в исторической литературе уже ранее). Правле¬
ние Креза, таким образом, оказалось четко закрепленным во времени
(соответствующем 550—540-м годам до н.э.). С другой стороны, пере¬
стали «плавать» даты живших в действительности в конце VII — на¬
чале VI в. Периандра, Питтака, Солона и некоторых других лиц, кото¬
рые, по Геродоту, были современниками Креза.
Положение это было уже нереально в свете выводов, достигнутых
хронографами. Но к этому времени очень широкую популярность
получили рассказы о встречах (или потом и о «переписке») лидийско¬
го царя с греческими «мудрецами», к числу которых причислялись
Солон, Питтак, Фалес Милетский, Периандр и др. Итоги развития
этих распространенных сюжетов отражены в I-й книге «Биографий
философов» Диогена Лаэртского (II—III вв.). Он пишет, конечно, и о
посещении Креза Солоном и их беседе, причем, упоминая и о ее дета¬
лях, — о которых сообщает Геродот, — замечает, что это «известно
каждому» (I. 2. 50—51). Но кроме того, он приводит, например, пись¬
ма к Крезу Питтака и Анахарсиса, в которых оба извещают, что при¬
едут к нему, а также письмо к «мудрецам» Периандра, приглашающе¬
го их к себе на следующий год после посещения ими лидийского царя
(I. 14—81, 94—100, 101—105). Среди современников и гостей Креза
оказывается уже и скиф Анахарсис (впрочем, также приобщенный
греческой традицией к числу «мудрецов»). Все это подчеркивает не¬
исторический характер всей этой традиции, а также ее популярность и
длительное развитие. Оно началось, однако, еще до Геродота. Он пи¬
шет (I. 29), что после побед Креза и расцвета Сард туда стали приез¬
жать из Эллады разные «мудрецы», и в том числе Солон, а перед этим
(1.27) рассказывает о совете, который дал Крезу не то Питтак из Ми-
тилены, не то Биант из Приены (тоже один из «мудрецов», ср. Diog.
Laert. 1.82—88), также приезжавший в Сарды; при этом, назвав Биан-
та, Г еродот замечает: а по словам «других» — Питтак. Это указывает
на бытование разных версий таких преданий уже ко времени Геродо¬
та, а также подтверждает, что и моралистический рассказ о посещении
Солоном Креза, и их беседа выдуманы не самим историком.
Геродот, очевидно, еще не был знаком с литературой, в которой
специально отрицалась историчность встречи Солон—Крез. К эпохе
Диогена Лаэртского такая литература существовала, причем возмож¬
ность этой встречи отвергалась именно из хронологических основа¬
ний. Возникшая проблема была разрешена способом, нашедшим от¬
ражение у Диогена Лаэртского (1.50): путешествие Солона тут отнесе¬
222
но ко времени не после введения им законов, а после прихода к власти
Писистрата, когда Солон, не будучи в состоянии воспрепятствовать
этому, покинул Афины, уехав в Египет, потом на Кипр и затем к Кре¬
зу. Решение это является фальшивкой (ср. также, например, Den Boer ,
1967, с. 43; Markianos, 1974, с. 16 и др.), зато здесь уже учтена реаль¬
ная датировка царствования Креза (синхронного с началом правления
Писистрата), но в то же время подверглись ревизии даты жизни Соло¬
на и последовательность фактов его биографии. По всем другим ис¬
точникам, в том числе ранним, путешествие Солона непосредственно
следует за его законодательством (причем между ними была прямая
причинная связь). Об этом сообщали, например, и Геродот, и Аристо¬
тель (по которому к тому же, как уже отмечалось, от законодательства
Солона до первого захвата власти Писистратом прошло 32 года). Так
же считал и Плутарх (Sol., 25), но он тем не менее включил в биогра¬
фию Солона рассказ о его визите к лидийскому царю и о призывах к
Солону Креза, когда персы намеревались его сжечь (Plut., Sol., 27, 28;
в значительной части эти отрывки близки к рассказу Геродота, но
непосредственно к нему восходить не могут, а рассказ о посещении
Солоном дворца Креза содержит детали, отсутствующие у Геродо¬
та, — ср., например: Доватур, 1957).
Плутарх, которому уже было хорошо известно о возражениях про¬
тив достоверности этого рассказа, находит свое решение вопроса и
пишет при этом о Солоне: «А встречу его с Крезом одни из хроноло¬
гических оснований (тоц хроу°Ц) считают опровергнутой в качестве
вымысла. Я же этот рассказ, столь знаменитый и засвидетельствован¬
ный столькими авторитетами и, что самое важное, так подходящий
нраву Солона и столь достойный величия его духа и его мудрости, не
считаю верным отвергнуть из-за каких-то хронологических канонов,
которые тысячи ученых приводили в порядок, но доныне никак не
могут единогласно устранить в них внутренние противоречия» (Plut.,
Sol., 27, 1).
Эти слова Плутарха представляют большой интерес для истории
бытования в античной литературе рассматриваемых сюжетов. Прежде
всего они показывают, что существовали работы, в которых прямо
объявлялись вымыслом упомянутые рассказы о Солоне и Крезе (хотя
ни одна из таких работ не дошла до нас, как вообще лишь по незначи¬
тельным фрагментам известны труды хронографов эллинистического
времени, а также и работы IV и V вв. до н.э. по раннегреческой и
«всеобщей» истории, кроме труда Геродота).
Вместе с тем замечание Плутарха о разногласиях в хронографиче¬
ских канонах носит слишком общий характер применительно к дан¬
ному конкретному случаю. Противоречия у хронографов, конечно,
существовали, но они в общем не относились ко времени падения
223
Сард (датировавшегося, как отмечалось, обычно 58-й Олимпиадой
или с расхождением на несколько лет — также в пределах 540-х годов
до н.э.), а продолжительность царствования Креза определялась в 15
(у Геродота 14) лет. В то же время последовательность событий жизни
Солона, в том числе его путешествий, у Плутарха вполне обычна (и,
по сути, противоречит возможности визита Солона к царю Крезу). По¬
этому никаких возражений «по существу» против положений хроно¬
графов у Плутарха нет, и вся аргументация в пользу достоверности
рассказа о Солоне и Крезе сводится к мнению, что этот рассказ соот¬
ветствует характеру и мудрости Солона. Кроме того, указывается на
широкую известность этого предания (А,оуо<;). Слова Плутарха вполне
объясняют, почему рассказ этот пользовался такой популярностью —
именно из-за своего литературно-моралистического характера, тради¬
ционного авторитета афинского законодателя и древнего «мудреца», а
не из-за того, что он соответствовал историческим фактам.
Многие «свидетели», которых призывает Плутарх в качестве пору¬
чителей достоверности рассказа о Солоне и Крезе, очевидно, пресле¬
довали те же нравоучительные и этические цели. Характерно также,
что из более ранних известных нам античных писателей о визите Со¬
лона в Сарды, кроме Геродота, никто более до конца IV в. до н.э. не
упоминал, в том числе Аристотель, хотя ему был известен этот рас¬
сказ о Солоне (ср. Markianos , 1974, с. 10, 15, с указанными там источ¬
никами). Вместе с тем «логос» о Солоне и Крезе, очевидно, существо¬
вал еще до Геродота, причем уже в определенной литературной обра¬
ботке; он развивал морализирующую тему бедности и скромности,
противопоставленной богатству и кичливости, и к тому времени уже
включал (ср. у Геродота и затем у Плутарха и др.) рассказы об афиня¬
нине Телле и аргивянах Клеобисе и Битоне, о которых Солон якобы
рассказывал Крезу (ср. Regenbogen, 1962; Markianos, 1974, с. 15 и при-
меч. 65; мнение о том, что истории о Телле и Клеобисе с Битоном были
введены в рассказ о Солоне впервые Геродотом — ср. об этом: Доватур,
1957, с. 101 и сл., 192 и сл., — не кажется нам убедительным).
Таким образом, сложению рассказа о Солоне и Крезе в том виде, в
котором он представлен у Геродота, должны были предшествовать:
забвение реальных фактов биографии Солона (а также и Креза), воз¬
никновение неисторического предания о посещении Солоном Лидии
при Крезе, а также о визитах к Крезу (тоже вопреки подлинным исто¬
рическим фактам) ряда знаменитых греков, и прежде всего «мудрецов»
(к которым был отнесен и Солон), сложение — именно вокруг имени
Солона — нравоучительного рассказа о превосходстве умеренности и
скромности над чрезмерным богатством и самодовольством и обога¬
щение этого сюжета мотивами об афинянине Телле и аргосских юно¬
шах Клеобисе и Битоне.
224
Вместе с тем этот рассказ уже первоначально должен был вклю¬
чать и вторую часть — о последующей судьбе Креза, приведшей его
на приготовленный для него костер, на котором он вспомнил о Соло-
не (Herod. 1.86—87, ср. Plut., Sol., 28 ). Хотя у Геродота об этом гово¬
рится отдельно от повествования о посещении Солоном Креза и их
беседе (Herod. 1.30—33; Plut., Sol., 27), обе части составляют, по сути,
одно целое и тесно взаимосвязаны друг с другом — причем не только
вторая невозможна без первой, но и та подразумевает существование
своего продолжения. В ней идет речь о сущности человеческого сча¬
стья; основная мысль, вкладываемая в уста Солона, состоит в том, что
человека нельзя назвать счастливым, пока он благополучно не достиг
достойного и счастливого конца жизни. Именно это призваны проил¬
люстрировать примеры Телла и Клеобиса с Битоном. Без включения в
рассказ повествования о последующей участи Креза все^эти сентенции
и примеры Солона не имели бы смысла.
Темы, посвященные встрече Солона с Крезом и пребыванию на ко¬
стре плененного и призывающего Солона Креза, обычно представле¬
ны совместно у одних и тех же авторов. Сюда относится и сатириче¬
ское освещение всего этого сюжета у Лукиана (Luc., Charon , 8 и сл.,
13). Обе приводятся рядом у Плутарха (Sol., 27, 28). По дошедшему
фрагменту Николая Дамасского, Крез на костре призывает Солона
(FGH, frgm. 77, 9), что, естественно, подразумевает, что у Николая
Дамасского рассказывалось и о встрече Креза с Солоном. Взаимосвязь
обеих тем, дополняющих друг друга, подтверждает, что и у Геродота
они восходят к одному источнику. Это, в свою очередь, показывает,
что представленная у Геродота версия рассказа о Крезе на костре
формировалась вместе с рассказом о встрече Солона с Крезом, а сле¬
довательно, в достаточно позднее время, когда уже можно было, во¬
преки исторической действительности, утверждать, что с царем Кре¬
зом встречались Солон и другие «мудрецы» (а также Алкмеон), и ко¬
гда на этой основе могли уже распространиться легенды о таких
встречах (и о таком визите Алкмеона— прямого предка Клисфена и
Перикла) и получить оформление нравоучительный рассказ о Солоне
и Крезе.
Вполне возможно, что версия о реальном спасении Креза с костра
появилась впервые вместе с введением в рассказ мотива Солона (да и
в дошедших источниках они представлены только вместе). Но во вся¬
ком случае весь этот рассказ, как мы видели, весьма позднего проис¬
хождения— едва ли намного ранее появления труда Геродота или
времени, когда он собирал для него материал (т.е. середина — третья
четверть V в. до н.э,).
О том же событии намного ранее Геродота писал поэт Вакхилид.
Его версия, не говоря о времени, когда она засвидетельствована, явля¬
15 Зак. 104
225
ется более ранней и по своему содержанию. Здесь уместно остано¬
виться подробнее на данном тексте Вакхилида, его происхождении и
содержании. Этот композиционно цельный «вставной» эпизод о Крезе
входит в одну из од Вакхилида (Bacch. Ill), посвященных Гиерону
Сиракузскому (см. ее текст в изд. Snell , 1961, с. 8—13; Maehler, 1968,
с. 26—33: текст и немецкий перевод; ср. русский перевод в кн.: Пин¬
дар. Вакхилид, 1980, с. 230—234; перевод отрывка о Крезе ср. также:
Зелинский, 1916, с. 75—76).
Гиерон приносил богатые дары в Дельфы, что и дало Вакхилиду
основание ввести интересующий нас пассаж из истории Креза в эту
оду (см. стк. 17—21 и особенно 61—62 и 63—66, с прямой парал¬
лелью между Гиероном и Крезом, каждый из которых в свое время
жертвовал в Дельфы более других правителей). Это последняя из трех
од Вакхилида, адресованных сиракузскому тирану; она была написана
в честь его победы в состязаниях колесниц на Олимпийских играх;
468 г. до н.э. В следующем году Гиерон умер, и о его приближающей^
ся смерти уже было известно Вакхилиду, когда он сочинял свою оду
(см. ее последнюю треть, в том числе стк. 72 и сл. и далее до конца
песни). Описываемое в ней воздаяние Крезу за его благочестие и по¬
читание Аполлона, собственно, и имеет целью послужить утешением
находящемуся на смертном одре Гиерону. Кстати, данные текста, свя¬
занные с этой аналогией, также свидетельствуют об уверенности Вак¬
хилида в том, что во время падения Сард Креза ожидала близкая кон¬
чина (или конец его существования среди смертных) и он явно не мог,
по этим представлениям Вакхилида и его греческих современников
еще долго жить после завоевания персами Лидии и служить Ахемени
дам при их дворе или в качестве наместника. Впрочем, это прямо вы
текает и из конкретного описания Вакхилидом того, что произошло с
Крезом при падении Сард.
Эпизод о Крезе занимает вторую, большую, треть оды (стк. 21-4
62). За вычетом сентенции о благе почитания божества, поэтического
обрамления и некоторых частных деталей он рисует следующую
вполне определенную картину того, как Аполлон «спас» Креза, когдг
персидское войско уже захватывало Сарды.
Дожив до этого нежданного многослезного дня, Крез не пожелаг
ожидать рабской доли (5ouA,oauva), но велел сложить перед свои*/
дворцом с окованными медью стенами костер, на который поднялся <
преданной супругой и прекрасноволосыми рыдающими дочерьми. —
Здесь Крез обращается к небесам, вопрошая, где же благодарност)
богов и где Аполлон, когда гибнет дом Алиатта и под натиском бес
численных врагов — столица, когда покраснел от крови золотоносиьп
Пактол и с позором влекут женщин из благоустроенных покоев; 1
теперь желанно то, что раньше было ненавистно, и смерть при это*
226
наиболее сладостна. — После этих слов Крез приказал слуге зажечь
деревянное строение, где находился с женой и дочерьми, с криком
обнимавшими руками мать: ибо для смертных самая страшная
смерть — предвиденная. Пылающая ярость страшного огня уже охва¬
тила костер. — И тут следует уже упоминавшееся вмешательство не¬
бесных сил: Зевс насылает черную тучу и гасит пламя, а Аполлон пе¬
реносит Креза и его дочерей к гипербореям, и далее еще разъясняется,
что Крез был удостоен этого за почитание богов и обильные дары в
Дельфы.
Перед нами, таким образом, четкое и логичное изложение описы¬
ваемых событий, дающее живую и, если не считать чудесного возне¬
сения Креза с пылавшего костра, вполне реальную картину падения
Сард и гибели Креза. В своей основе эта картина может быть истори¬
чески достоверной (ср. ниже). Но независимо от этого содержание
указанного отрывка в корне противоречит более поздней античной
традиции, представленной со времени Геродота. По версии, отражен¬
ной у Вакхилида, Креза не только уже не было в живых после лидий¬
ско-персидской войны, но он вообще не попадал в руки персов. Такая
возможность категорически исключается и по самой сути данной вер¬
сии, где все увязано с решением Креза, который еще до того, как пер¬
сы захватили весь город, сам готовит и совершает самосожжение. При
этом могли подразумеваться и ритуальные элементы; во всяком слу¬
чае в греческой аудитории описанные у Вакхилида события могли
вызывать мысль о самопогребении. Так, в месте, где говорится о том,
что Крез взошел на костер, употреблен глагол e7ti-pcuv(D «входить,
всходить, подниматься, ложиться» и т.п., в том числе в особом упот¬
реблении, в сочетании, как в данном случае, со словом «огонь»,
«костер», жертвенный, погребальный костер (также могильный кур¬
ган) и т.п., ср. у Гомера (II. IV.99): старой; Ttopfiq «будучи возложен на
костер» — о покойном.
Вся эта версия отличается композиционным единством и органи¬
чески связанными друг с другом и общим содержанием частностями.
Они указывают также на ее независимость от других версий и отсут¬
ствие заимствований из них. Напротив, рассказ Геродота и другие
называвшиеся версии античных авторов, упоминающие о жизни Креза
после падения Сард, уже по общей композиции и ряду деталей несут
явные следы вторичного развития, переработки и даже прямого иска¬
жения основного сюжета, а также и самого позднего происхождения
этих версий, как уже отмечалось выше (ср. об этом и далее).
Представленные же из дошедших вариантов лишь у Вакхилида
подробности не могли восходить к версии с пленом Креза (если бы та
и существовала ко времени Вакхилида или ранее); зато они вполне
уместны в рассказе о самосожжении. Так, по Вакхилиду, Крез взошел
15*
227
на костер вместе с женой и дочерьми. Казнь женщин (что имело бы
место при намерении персов сжечь плененного Креза) не соответство¬
вала бы древним обычаям, историческим фактам и их вероятному
изображению в греческой литературе (ср. хотя бы в описании завое¬
вания Камбисом Египта у Геродота, III. 14, о разной судьбе сына пле¬
ненного фараона и его дочери). Зато при самоубийстве побежденного
правителя его близкие, и особенно женщины, могли вместе с ним уйти
из жизни, и это также выглядело бы вполне правдоподобным при
изложении подобных сюжетов в древней литературе. Об этом свиде¬
тельствуют и примеры именно с самосожжением, территориально и
хронологически близкие к случаю в Сардах при их взятии Киром. Эти
примеры ясно указывают и на характер самого описанного у Вакхи-
лида события.
Геродот пишет о подобном случае во время греко-персидских
войн, в 470-х годах до н.э., при взятии греками во главе с Кимоном
Эйона— города на северном побережье Фракийского моря, у устья
Стримона. Ахеменидский наместник, отказавшийся покинуть город
по договору и удерживавший крепость до последней возможности,
затем велел соорудить костер, убив детей, жену, наложницу и слуг,
бросил их в костер, сбросил в Стримон все сокровища и кинулся в
костер сам (Herod. VII. 107, ср.VII. 113). Независимо от достоверности
этого факта, он казался вполне правдоподобным Геродоту и его чита¬
телям.
Вслед за покорением Лидии персы приступили к подчинению со¬
седних стран и народов, в том числе областей карийцев, кавниев и
ликийцев на юго-западе Малой Азии; они были завоеваны при Кире
его полководцем Гарпагом. Согласно Геродоту, ликийцы, разбитые
войсками Гарпага, отступили к своему городу Ксанфу, собрали на
акрополе своих жен и детей, имущество и рабов и подожгли его, а
сами, связав себя страшными клятвами, все погибли в бою. Так же
поступили в основном и кавнии в своем городе Кавне (Herod. 1.176).
Таким образом, подобный обычай был известен и применялся на
западе Малой Азии в эпоху падения Лидии. Прямую аналогию к гибе¬
ли Креза дают известные события истории Месопотамии во второй
половине VII в. до н.э. Шамаш-шум-укин после долгой осады Вавило¬
на при его захвате ассирийцами в 648 г. до н.э. велел зажечь свой дво¬
рец и покончил с собой, бросившись в костер; об этом известно по
самим аккадским источникам. Та же участь ждала ассирийского царя
Син-шарри-ишкуна — Сарака, который 36 годами позже, в 612 г.
до н.э., при взятии Ниневии мидянами и вавилонянами также велел
поджечь царский дворец и погиб в его пламени. Об этом — очевидно,
по сведениям, восходящим к Бероссу, — сообщают Евсевий Кесарий¬
ский (излагая Абидена) и вслед за ним Синкелл (Schoene, 1875, с. 37,
228
38; Kaerst, 1911, с. 18 = фрагментам Беросса по Schnabel, 1923, с. 271;
frgm. 48, 48а).
Итак, если не считать утверждения о вознесении Креза и его доче¬
рей с костра к гипербореям, в остальном описание Вакхилидом конца
земной жизни лидийского царя может быть признано исторически
вполне достоверным. Напротив, версия о спасении Креза с костра,
отраженная у Геродота, Николая Дамасского и Плутарха, неправдопо¬
добна и в реально-историческом плане (см. выше). То обстоятельство,
что перенесение Креза к гипербореям заменено в ней его реальным
«земным» спасением, не делает ее более достоверной. Трудно также
согласиться с ее характеристикой — в сравнении с изложением Вак-
хилида — как «варианта, очищенного от сказочных мотивов» (М.Л.Гас-
паров: Пиндар. Вакхилид, 1980, с. 477). И в ней играет роль вмеша¬
тельство небесных сил, погасивших костер. Быть может, «реальное»
спасение было действительно введено теми, кто (как и Геродот) не
верил в существование гипербореев. Но в любом случае мы имеем
здесь дело с нередкой и в других примерах у Геродота и ряда других
античных авторов «рационализацией», которая не приближает, а уда¬
ляет от нас суть исторической действительности (или предания о ней).
При этом лишь такой рационализированный вариант обычно и имеет¬
ся в распоряжении исследователя. Но в рассматриваемом случае ода
Вакхилида дает иную, более раннюю, версию. Внешне именно она
выглядит нереальной — Крез чудесным образом переносится в бла¬
женную страну гипербореев, а у Геродота, Николая Дамасского и
Плутарха он сходит с костра на землю. На самом деле более близка к
действительности именно эта первая версия с чудесным спасением.
Помимо общей исторической недостоверности (персы хотят сжечь
пленного, Кир передумывает, на него оказывают впечатление сентен¬
ции Солона и т.п.) версия Геродота обнаруживает явные следы вто¬
ричного развития по своему литературно-композиционному содержа¬
нию (см. об этом также: Burkert, 1985, с литературой) и возникла или
по крайней мере оформилась достаточно поздно, после начала со вто¬
рой — третьей четверти V в. до н.э. бурной историко-литературной
деятельности, включавшей и обработку ряда бытовавших тогда
фольклорных сюжетов и преданий. Вакхилид еще не зависел от этой
литературы или от развития в то время устной традиции о Крезе, а
затем — о Крезе и Солоне.
Свою оду «Крез» Вакхилид написал в 468 г. до н.э.; ее текст, несо¬
мненно, отражает представления о судьбе Креза, которые бытовали в
греческой среде в первых десятилетиях V в. до н.э. Надо также учесть,
что представители предшествующего поколения, как, например, поэт
Симонид (традиционные даты: 556—468 гг. до н.э.), дядя и учитель
Вакхилида, уже жили во время завоевания Малой Азии персами и
229
могли в свои молодые годы иметь еще не искаженные последующими
фольклорными влияниями известия о падении Сард. Само же это со¬
бытие было, конечно, хорошо известно грекам и произвело на них
большое впечатление, что нашло отражение и в сочинениях поэтов (в
частности, у Ивика, упоминавшего Кира как «мидянина»).
Значительный интерес представляют дошедшие строки из совре¬
менника Симонида философа и поэта Ксенофана из Колофона (жил,
по традиционной датировке, между второй четвертью VI — первыми
десятилетиями V в. до н.э.). В этом фрагменте при описании вполне
обыденной сцены задается вопрос: «Кто ты и откуда? ...Каков твой
возраст? Сколько тебе было, когда пришел мидянин?» Здесь подразу¬
мевается завоевание Лидии Киром. Примечательно также, что паде¬
ние Сард выступает тут как эпохальное событие, играющее роль для
«хронологических» расчетов в греческой среде. Вместе с тем, как
отмечает Р.Дрюс, современники Ксенофана должны были передать
следующему поколению сведения о персидском завоевании Лидии
(ср. Drews, 1973, с. 7 и примеч. 16, 17, со ссылками на упомянутые
фрагменты Ивика и Ксенофана; в нашей литературе об отрывке из
Ксенофана см.: Дандамаев, 1985, с. 24 и Доватур, 1957, с. 81 —с гре¬
ческим текстом приведенных выше слов).
О популярности среди греков и у греческих поэтов второй полови¬
ны VI — первой половины V в. до н.э. лидийской темы свидетельст¬
вуют упоминания Креза, например, и в одной из песен Пиндара, на¬
писанной несколько ранее рассматриваемой оды Вакхилида (Find.,
Pyth. I, ср. ниже). Но особый интерес для нас представляет изображение
Креза на аттической краснофигурной вазе из Лувра. Датировка подоб¬
ных ваз весьма определенна, часто с точностью до 10—15 лет. Творче¬
ство изготовившего данную амфору мастера Мисона датируется рубе¬
жом VI/V или самым началом V в. до н.э., а настоящее изображение —
временем около 500 г. до н.э. Крез изображен на костре, в царском
облачении, со скипетром и золотой чашей, из которой он совершает
жертвенное возлияние (см. Pfuhl, 1923, Bd. I, с. 445, § 477 с указанной
литературой об этом изображении и творчестве Мисона в целом).
Сюжет соответствует определенно не Геродотовой, а Вакхилидо-
вой версии (как справедливо отмечает и М.Л.Гаспаров — Пиндар.
Вакхилид, 1980, с. 477). Безусловно, нельзя связывать указанное изо¬
бражение с описанием Геродота или Николая Дамасского либо счи¬
тать, что на костер, который изображен на амфоре и упоминается у
Вакхилида, Крез взошел по приговору персов (так и у Кл.Мазетти и
М.Дандамаева, ср. выше). Человек, поджигающий костер на изобра¬
жении, очевидно, тот же слуга Креза, который исполнил эту обязан¬
ность, по Вакхилиду. Крез, согласно изображению на амфоре, безус¬
ловно, поступает по своей воле, совершая самосожжение; он как бы
230
приносит себя в жертву — ритуальный момент, отраженный также у
Вакхилида (ср. выше). Таким образом, и по мнению художника-
керамиста, автора этого изображения, и по Вакхилиду, Крез не попа¬
дал в плен к персам и, следовательно, по мнению обоих, его уже не
было среди живых после пребывания на костре.
Тем самым версия, которой следовал Вакхилид, оказывается кон¬
кретно засвидетельствованной еще лет на 30 ранее времени, когда он
написал свою оду. Это значит, что она была распространена в конце
или последних десятилетиях VI в. до н.э. Впрочем, и около 500 г.
до н.э. еще были живы современники падения Сард.
Здесь можно учесть еще следующее. Среди афинских керамистов,
гончаров и художников во второй половине VI — первой половине
V в. до н.э. было много метеков и рабов (или вольноотпущенников),
происходивших из других стран. Они известны по негреческим име¬
нам: Амасис и др., именам-этнонимам: Колх, Скиф и пр., встречается
и подпись: «лидиец» (ср., например, у К.М.Колобовой — ИДГ, ч. 1,
1936, с. 322). Автором вазы с изображением Креза был Moacov. Если
данное имя указывает на происхождение из Мисии (Мосла — область
на северо-западе Малой Азии), это значило бы, что сам упомянутый
мастер или по крайней мере его родители были в свое время поддан¬
ными Креза (о мисянах под властью Креза ср., например, у Геродота,
1.28; 1.36 и сл.).
Все это позволяет предполагать, что Крез закончил свое правление
и ушел из жизни вполне comme il faut: проиграв войну и теряя столи¬
цу, он предпочел плену добровольную смерть в пламени своего двор¬
ца — в соответствии с распространенными тогда от Малой Азии до
Месопотамии представлениями, как следует поступать в таких об¬
стоятельствах. Во всяком случае, так утверждала молва уже в скором
времени после падения Сард. Конечно, нельзя с уверенностью утверж¬
дать, что Крез погиб именно таким образом, но во всяком случае он не
остался в живых после завоевания Лидии персами, как обычно и счи¬
тали по крайней мере в течение нескольких ближайших десятилетий.
Притом еще в конце VI в. до н.э. было распространено мнение, что
Крез ушел из жизни в результате самосожжения.
К тому же с какого-то момента стали утверждать, что прямо с ко¬
стра Крез был унесен Аполлоном к гипербореям. Проверить или оп¬
ровергнуть это было невозможно, поэтому такое мнение могло воз¬
никнуть и в самое ближайшее время после гибели Креза. Напротив,
для сложения версии, представленной у Геродота, надо было верить,
что Крез был в действительности спасен и продолжал свое существо¬
вание среди людей. Но подобная версия не могла быть распростране¬
на одновременно с преобладанием другой, по которой полагали, что
Креза после падения Сард уже не видели на земле, и которая засвиде-
231
тельствована изобразительным материалом рубежа VI/V вв. и одой j
Вакхилида в начале 460-х годов до н.э. ,
И по иным причинам, как уже говорилось выше, версия, представ-1
ленная у Вакхилида, не могла развиться из той, что отражена у Геро¬
дота, зависимость могла быть только обратной, а между тем обе они j
являются двумя связанными друг с другом по происхождению вари-;
антами одной версии «с костром».
Это еще раз подтверждает, что рассказ, по которому Крез остался
жив после персидско-лидийской войны, появился позже 470—460-х
годов до н.э. Ранее преобладало мнение, что его после этой войны уже
не было в живых. Здесь можно обратить внимание еще на краткое
упоминание Креза у Пиндара — также в оде на победу Гиерона, но на
Пифийских играх (Pind., Pyth., I, стк. 94). В отрывке, где говорится о
Крезе, речь идет о грядущем воздаянии за дела смертных; оно пони¬
мается лишь как посмертная слава на земле за благие дела. Очевидно,
что Пиндар еще ничего не знал о вознаграждении Креза богами, про¬
длившими его земную жизнь. Таким образом, для поколения Вакхи¬
лида и Пиндара (оба родились ок. 520 г. до н.э.) представлялось не-
сомненным, что вместе с падением Сард закончилась и жизнь Креза
(или его жизнь среди людей, не считая «гипербореев»).
Мнение о том, что Крез не погиб во время персидско-лидийской
войны и потом еще долго жил при ахеменидском дворе, получило
распространение много позже. Эта версия может быть подразделена
на два варианта. Один из них представлен у Ктесия, Ксенофонта и,
видимо, примыкающего здесь к ним Диодора. У них Кир просто из
человеколюбия или по иным причинам щадит Креза, которого вообще
и не собираются сжигать. Но, как мы видели, эти варианты являются
лишь результатом дальнейшего развития версии о помиловании Ки¬
ром Креза, находившегося на костре. И это становится еще более оче¬
видным при сравнении с данными Вакхилида и изображением на ам¬
форе, которые показывают, что этот ранний сюжет «с костром» лежал
в основе всех упомянутых версий, бывших старше времени написания
работ Ктесия и Ксенофонта на сто лет и более.
Остается, таким образом, сама версия о помиловании уже нахо¬
дившегося на костре Креза, представленная прежде всего Геродотом,
Николаем Дамасским и Плутархом. Она, в свою очередь, вторична в
отношении предания о чудесном спасении Креза, которое отражено у
Вакхилида. Вместе с тем для нее характерно положение об особой
роли Солона в решении судьбы Креза, а сам этот мотив составляет
единое целое с преданием о встрече Креза с Солоном, о которой, по
Плутарху, писали многие авторы.
Но историки, которые, согласно тому же свидетельству Плутарха,
отвергали возможность этой встречи, должны были отрицать и досто¬
232
верность второй части рассказа — о помиловании Креза (после того,
как его слова о Солоне передали Киру) либо вообще не признавать
того, что Крез спасся при падении Сард. И действительно, по данным
авторов эллинистического и римского времени прослеживается про¬
должавшая бытовать в античной литературе традиция о гибели Креза.
Следы ее проявляются, в частности, у Лукиана в его новелле
«Харон, или Созерцатели». В этой новелле Гермес как бы демонстри¬
рует Харону комедию человеческой истории, показывая, например,
Кира на вершине его могущества и массагетскую царицу, которая
вскоре отрубит голову Киру и бросит ее в мешок с кровью, Камбиса,
которого ждет смерть после того, как он сойдет с ума и убьет Аписа,
и т.п. Все это вполне соответствует данным, которые Лукиан мог по¬
черпнуть в хорошо известной ему исторической литературе. Говоря о
Крезе, он упоминает и излагает его беседу о Солоном (Charon, 8—10;
в некоторых отношениях ближе к Плутарху, чем к Геродоту). Затем
Харон спрашивает: кто те люди, которых посылает Крез, и что они
несут? — Гермес отвечает, что это золотые кирпичи, которые Крез
жертвует Пифийцу (т.е. Аполлону),— «вознаграждение за пред¬
сказания, от которых он в скором времени и погибнет». Гермес еще
добавляет,, что Крез — «необычайный ценитель прорицаний» (Luc.,
Charon, 11).
Таким образом, по мнению Лукиана, Крез погиб во время падения
Сард или сразу после этого. Стоящее в упомянутом отрывке pucp6v
ikrcEpov «в скором времени», «немного времени спустя» употреблено
и чуть ниже (Charon, 13) именно для определения промежутка вре¬
мени между беседой Креза с Солоном и тем, когда Крез взошел на
костер.
Лукиан явно издевается над традицией, по которой за свои дары
святилищу Аполлона в Дельфах (Luc., Charon, 11, 12, ср. Herod. 1.50 о
пожертвованных Крезом золотых и электровых кирпичах в Дельфах)
Крез был спасен божеством. Можно подчеркнуть еще следующее:
говоря о том, что Крез погибнет (шюХешх, Charon, 11), Лукиан опре¬
деленно имеет в виду, например, не поражение Креза или утрату им
царства, а именно смерть, кончину; такое значение и имеют глаголы
албААорг, oAAopi — «губить», «умерщвлять»; «погибать», «быть
умерщвленным», «гибнуть» главным образом насильственной смер¬
тью. Создается впечатление, что Лукиану наряду с распространенным
рассказом о Солоне и Крезе была известна и традиция о гибели по¬
следнего во время персидско-лидийской войны.
Прямое свидетельство того, что такая традиция сохранялась до
поздней эпохи, содержится в Хронике Евсевия Кесарийского (III—
IV вв.). Правда, в его хронографическом каноне под соответствую¬
щим годом (=546 г. до н.э., Ол. 58.3) приводится запись о том, что
233
Крез был пленен Киром и Лидийское царство прекратило существо¬
вание (Schoene, 1875, с. 96; Kaerst, 1911, с. 189), но в самой «Хронике»
говорится: «Крез был убит Киром, который уничтожил Лидийское цар¬
ство» ( Schoene, 1875, с. 69; Kaerst, 1911, с.ЗЗ). Данная фраза заключа¬
ет завершающийся Крезом список лидийских царей с указанием про¬
должительности лет их правления (Schoene, 1875, с. 67 и сл.; Kaerst,
1911, с. 32 и сл.). Список этот воспроизводит данные предшествую¬
щих Евсевию историко-хронологических работ. В отдельных частно¬
стях указанный список отличается от данных «канона», но в основном
они совпадают и вместе с тем резко расходятся со сведениями Геро¬
дота о продолжительности правления каждого из Мермнадов.
Для нас в данном случае даже не столь существенно, что известия
хронографов в целом могут быть точнее сведений Геродота. Важнее
здесь иное: само различие этих систем, причем именно к расходящей¬
ся с Геродотом традиции принадлежит известие о гибели Креза при
падении Лидии, — отличное от утверждения Геродота о его помило¬
вании Киром. Известие это содержится в хронографической работе и
восходит к историко-хронологической литературе. Данное обстоя¬
тельство подтверждает и высказанное выше в связи со словами Плу¬
тарха предположение: отрицавшие достоверность рассказа о встрече
Креза с Солоном авторы (или по крайней мере их часть) должны были
отвергать и версию о спасении Креза.
Хроника Евсевия демонстрирует, что в хронографических работах
было распространено мнение, по которому Крез погиб во время пер¬
сидско-лидийской войны. Но это не единственное сохранившееся
свидетельство в пользу данного положения. Выше уже упоминалось о
приведенном у Диогена Лаэртского (1.95) фрагменте из Сосикрата
(11 в. до н.э.), по которому Периандр умер на 41 год раньше Креза.
Годом смерти Креза здесь определенно считается год падения Сард и
крушения Лидийского царства, а употребленный в тексте глагол
TE^EUTticco определенно подразумевает именно физическую гибель,
смерть, кончину.
Никак нельзя, таким образом, согласиться с положением о том,
что, по «единодушному» мнению греческих авторов, Крез остался жив
после персидско-лидийской войны. Напротив, значительная их часть
полагала, что Крез погиб во время этой войны, и мнение это следует
признать правильным. Сообщение же Геродота о спасении Креза или
сходные сведения некоторых других античных авторов являются за¬
ведомо недостоверными. Надежно установить это удается благодаря
наличию данных догеродотовой поры. Наличием же таких данных мы
обязаны по существу счастливому стечению обстоятельств, к числу
которых прежде всего надо отнести сам тот факт, что Вакхилид вклю¬
чил в свою оду подробно описанный рассмотренный выше эпизод с
234
Крезом, и затем то, что эта ода входит в число тех немногих из сочи¬
нений Вакхилида, которые дошли до нас в результате случайной на¬
ходки папируса. То же следует сказать и об амфоре с изображением
Креза, причем сюжет этого изображения может быть правильно ис¬
толкован лишь при сравнении с пассажем из Вакхилида (а без него
скорее был бы трактован по версии Геродота, хотя детали изображе¬
ния и противоречат ей). Равным образом краткое упоминание Креза у
Пиндара едва ли может быть правильно понято в указанном выше
смысле без этих данных.
В свою очередь, в свете этих свидетельств совершенно иначе вы¬
глядит сообщение Хроники Евсевия Кесарийского о гибели Креза.
Вместе с тем оказывается возможным выявить следы той же традиции
у более ранних авторов (как, видимо, и у Лукиана), в том числе опре¬
деленно следующих данным хронографов (у Сосикрата — Диогена
Лаэртского).
Во всяком случае, хронографы эллинистического и римского вре¬
мени вплоть до Евсевия Кесарийского удержали достоверную тради¬
цию о Крезе, перенятую ими через тех или иных авторов IV и V вв.
до н.э. Эта традиция воспроизводилась несмотря на препятствующую
ее сохранению популярность темы Солон—Крез. В связи с затрону¬
тым вопросом представляется целесообразным подробнее остановить¬
ся на одном историческом эпизоде, относящемся к судьбе последнего
лидийского царя Креза и весьма показательном при оценке степени
достоверности тех или иных бытовавших в античной литературе вер¬
сий восточной истории в мидо-персидскую эпоху.
Геродот пишет, что Крез остался жив после падения Сард, персы
взяли его в плен и намеревались сжечь на костре; но затем Кир решил
помиловать его и окончательно убедился в милости богов к Крезу,
когда уже зажженный персами костер был потушен внезапно разра¬
зившейся бурей с дождем. После этого, по Геродоту, Крез долго был
приближенным ахеменидских царей, Кира (правил до 530 г.) и его
сына Камбиса (530—522 гг. до н.э.), давал принятые Киром советы о
том, как поступить с захваченными персами Сардами и затем — с
восставшими впоследствии лидийцами; сопровождая Кира в его по¬
ходе на массагетов, Крез также подал свой совет (приведший на этот
раз к гибели персидского царя); но и позже Крез ходил с Камбисом в
поход на Египет, участвовал в придворных событиях того времени и
находился среди советников и этого царя (см.: Геродот I. 85—92,
153—156, 207—208, 211; III. 14, 34, 36).
Повествуя о судьбе Креза, Геродот по крайней мере частично, ви¬
димо, основывался на уже существовавшей ко времени написания его
труда литературной традиции, а также фольклорном предании. Сам он
пишет, что следует при этом рассказу лидийцев (причем отмечает это
235
при изложении эпизода, когда Кир хотел помиловать находившегося
на костре Креза, —1.87). Рассматриваемая традиция о судьбе Креза
могла импонировать самим лидийцам или грекам, желавшим верить,
что почитание Аполлона Крезом и его богатые дары в Дельфы долж¬
ны были обеспечить лидийскому царю защиту божества. Мнение о
том, что Крез избежал смерти при падении Сард и жил еще долгое
время после этого, отражено в дошедшей литературе еще у несколь¬
ких античных авторов (ср., например: Дандамаев, 1985, с. 23, 270
с указанием на эти источники).
Из них более близки по времени к труду Геродота написанные в
первых десятилетиях IV в. до н.э. «Персика» Ктесия и «Киропедия»
Ксенофонта. Оба сочинения нельзя считать собственно исторически¬
ми, первое из-за хорошо известного подхода его автора к предмету
истории, которую он легко наполнял различными вымыслами, в гоЬ
числе, безусловно, своими собственными, а второе — по причине его
морализирующей тенденции и самого литературно-дидактического
жанра, ведущего к прямому искажению реально-исторических фактов
(включая известные автору, а также правильно отраженные им самим
в других его сочинениях). Оба не включали эпизода с намерением
персов сжечь Креза и последовавшими за этим событиями. Но в обоих
случаях это следует рассматривать лишь как результат произвольного
изменения предшествующей и известной и тому и другому автору
традиции.
У Ктесия это было, безусловно, связано с его постоянным стремле¬
нием, учитывая лишь самые общие, хорошо известные грекам или
общепризнанные у них мнения и факты, дать им совершенно иную
«конкретную» интерпретацию, расходящуюся с предшествующей гре¬
ческой традицией, и прежде всего — с Геродотом. В своем рассказе о
завоевании Сард персами Ктесий (по конспекту его сочинения Фоти-
ем, Bibl. 72, Pers. § 4 — цит. по изд. Henry, 1947), описывая спасение
Креза, приводил различные неправдоподобные и сверхъестественные
подробности, в том числе о его чудесном освобождении от оков.
Остальные приводившиеся Ктесием в рассказе о завоевании пер¬
сами Сард сведения (например, об участии в войне в качестве союз¬
ника Кира сакского царя Аморга или о сыне Креза, якобы погибшем
во время этой войны) решительно расходятся с Геродотом и другими
источниками, не находят в них никакой поддержки или прямо проти¬
воречат им. Совершенно нереальной выглядит и приведшая, по Кте-
сию, к взятию Сард «стратагема» Ойбара — к тому же явно неистори¬
ческой личности, вводимой, однако, Ктесием в целый ряд эпизодов
его истории Кира, причем Ойбар фигурировал и в описании чудесных
повторных освобождений Креза от наложенных на него персами аре¬
ста и оков.
236
Напротив, у Ксенофонта в «Киропедии» (VII.2) ряд приводимых в
его подробном литературном описании падения Сард сообщений
(например, о двух сыновьях Креза: одном, погибшем еще до войны
с персами, и другом — глухонемом) вполне совпадает с данными Ге¬
родота и мог быть заимствован у него (или в ином греческом источ¬
нике, сходным образом описывавшем падение Сард). Но при этом о
намерении Кира сжечь Креза Ксенофонт "вообще не упоминает; Кир
просто распоряжается привести к себе Креза, после чего они ведут
долгую беседу, подразумевающую и дальнейщую благополучную
судьбу Креза под властью персов. Ксенофонт также пишет, что впо¬
следствии Кир в своих походах всегда брал с собой Креза — и это
тоже соответствует положениям Геродота. Ксенофонт, следовательно,
просто устранил безусловно хорошо известный ему по использован¬
ному источнику (или источникам) эпизод с готовившимся сожжением
Креза, — очевидно, как совершенно не соответствующий общим це¬
лям и общей концепции «Киропедии», призванной возвеличить образ
Кира как справедливого и милостивого правителя. Сюда же может
примыкать сообщение Диодора, излагаемое им, впрочем, не от себя, а
вкладываемое в уста одного из персонажей сицилийской истории,
доказывающего пользу милосердия и гуманного отношения к побеж¬
денным: это помогло Киру стать царем всей Азии; так, он не только не
обидел Креза, но даже облагодетельствовал его и относился так же к
другим царям и народам (Diod. XIII. 22, 1—2). Это изложение, види¬
мо, не подразумевает первоначального намерения Кира сжечь лидий¬
ского царя.
Таким образом, ни Ктесий, ни Ксенофонт (как и Диодор и Трог),
очевидно, не располагали никакими отличными от предшествующей
греческой традиции достоверными сведениями о взятии персами Сард
и дальнейшей судьбе Креза. Можно было бы, конечно, предполагать,
что, будучи хорошо знакомы с персидскими обычаями, оба сочли
неправдоподобной версию о готовившемся сожжении Креза, но и в
этом случае имело бы место простое «исправление» предшествующей
для обоих более ранней греческой традиции путем устранения указан¬
ного эпизода без дополнительной в сравнении с этой традицией ре¬
ально-исторической информации. Кроме того, оба автора писали мно¬
го позже, через полтора столетия или более после завоевания Лидии
персами, тема же «Крез на костре» бытовала в античной литературе
гораздо ранее Ктесия и Ксенофонта и, более того, может быть про¬
слежена для греческой традиции до времени, отделенного от паде¬
ния Сард не более чем полустолетием (т.е. в пределах памяти одного
поколения).
После Геродота эта версия наиболее подробно изложена в дошед¬
шем фрагменте из «Истории» Николая Дамасского (frgm. 77 по FGH).
Содержание этого отрывка в общих чертах и по своей основной i
«реально-исторической» сути (начавшаяся казнь Креза и его неожи- |
данное спасение) близко версии Геродота, но все же отлично от нее в jj
ряде деталей и, очевидно, не может восходить непосредственно к Ге- j
родоту. Обычно предполагается, что Николай Дамасский следует 1
здесь «Лидиака» Ксанфа Лидийского. Последний писал, видимо, в
последних десятилетиях V в. до н.э. и, вероятно, не зависел от Геро¬
дота, как и тот от него (высказывавшееся ранее мнение, что Ксанф
писал до Геродота, очевидно, необоснованно, ср. Drews, 1973, с. 100—
102). В самом указанном фрагменте Николая Дамасского нет, однако,
ссылки на Ксанфа. С другой стороны, в разделах о более ранних пе¬
риодах истории Лидии Николай Дамасский пользовался не подлин¬
ным трудом Ксанфа, а сочинением эллинистического времени (ср.,
например, у Р.Дрюса, там же, с указанием на соответствующую лите¬
ратуру и источники). Известно, что существовала эпитома труда Ксан¬
фа, сделанная неким Мениппом. А согласно Афинею (XII, 515 d-e). он
знал о мнении, по которому работа, приписывавшаяся Ксанфу, была |
на самом деле составлена Дионисием Скитобрахионом (автором II или j
начала I в. до н.э.). ,
В других ссылках на Ксанфа в античной литературе также встре¬
чаются положения, которые были бы естественны у авторов эллини¬
стического времени, но не могли иметь места у самого Ксанфа
(например, датировка по Олимпиадам во фрагменте у Климента Алек¬
сандрийского, ср.: Шеффер, 1884, с. 5, Ксанф, фргм. 15). Черты позд¬
него происхождения наличествуют и в отрывке о Крезе у Николая
Дамасского. В целом этот отрывок может свидетельствовать о разви¬
тии и обработке сюжета независимо от Геродота и после него. Как и
рассказ о спасении с костра Креза и его помиловании Киром у Плу¬
тарха в биографии Солона (Plut. Sol., 27—28), это указывает на широ¬
кую популярность сюжета и его долгое развитие в литературной, а до
этого в устной традиции. Тем не менее при анализе вновь обнаружен¬
ного текста оды Вакхилида исторической реальностью была признана
известная ранее традиционная версия, принятая рядом античных авто¬
ров и следующими за ними учеными нового времени, но расходящая¬
ся с данными самого Вакхилида, прямо противоречащими тому, что
Крез был пленен персами (а также и тому, что он остался жив после
падения Сард) (Зелинский, 1916, с. 77).
Сходные положения высказывались и позже. Мы уже упоминали о
мнении Кл.Мазетти (1978), по которому, согласно отраженной у Вак¬
хилида ранней версии, Крез был приговорен к смерти на костре.
Р.Дрюс писал, что, по некоторым версиям, Кир сжег Креза на костре,
а по другим — Крез пережил Кира и еще участвовал вместе с Камби-
сом в походе на Египет (ср. Drews, 1973, с. 5 и сл.; 1969, с. 10). Зато
238
Дж.Каргилл, отмечая, что из Вакхилида мог бы быть сделан вывод, по
которому Крез «был убит», возражает против такого допущения
Р.Дрюса и считает вполне надежным свидетельство Геродота и других
античных писателей о том, что Кир сохранил Крезу жизнь (Cargill,
1977, с. 110, примеч. 5 и с. 97, 105, 109—110 и др.). Что касается вер¬
сии Геродота, то в ней иногда вызывает возражения (А.Берн, М.Мел-
лоун и др.) само первоначальное намерение Кира сжечь Креза, как
противоречащее персидской религиозной практике (ср. об этом также
выше). В связи с этим М.Меллоун полагает, что у Вакхилида отраже¬
на правдивая традиция о попытке Креза покончить жизнь самоубий¬
ством, но что Кир спас его из пламени (Mallowan, 1972, с. 12). Но этот
вывод произволен; подобное объединение двух версий неправомерно
и методологически; остается также необъясненным, почему по ранней
традиции Вакхилида Крез прямо с костра попал к гипербореям. Меж¬
ду тем М.Меллоун принимает, за указанным исключением, весь ос¬
тальной рассказ Геродота о падении Сард и считает, что жизнь Креза
была сохранена (Mallowan, 1972, с. 6 и сл., 12).
Сообщение Геродота и близкие к нему положения других антич¬
ных авторов о том, что Крез был пленен и Кир пощадил его, в целом
принимаются и М.А.Дандамаевым (1985, с. 22—24, 270—271). При
этом отмечаются и некоторые противоречащие приведенному выводу
данные или их толкования (включая различные интерпретации отрыв¬
ка из вавилонской хроники, ср. ниже). Указывается также на замеча¬
ние Кл.Мазетти, что, по Вакхилиду, Крез с костра был перенесен к
гипербореям и что Геродот придал этому рассказу рационалистиче¬
скую окраску. М.А.Дандамаев равным образом допускает отражение
«рационалистического» подхода в версии Геродота, по сути тоже сво¬
дя эту рационализацию лишь к мотиву спасения Креза («небесно¬
го» — с перенесением к гипербореям или «земного» — с продолже¬
нием жизни в этом мире). Кл.Мазетти, как отмечалось, считал, что и
по ранней, догеродотовой версии о «костре» Крез был приговорен к
казни. У М.А.Дандамаева (1985, с. 270 и сл.) также подразумевается,
что и в раннем предании имелся в виду костер, разведенный персами
для казни Креза. В самом рассказе Геродота М.А.Дандамаев выделяет
два момента— намерение Кира сжечь Креза на костре и решение
пощадить его — и предполагает, что они могут происходить из «двух
противоречивых версий», объединенных Геродотом в «один рациона¬
листический рассказ» (там же, с. 23). Однако и подобная интерпрета¬
ция содержания древнего источника не представляется правомерной;
она, по существу, отражает рационалистический подход уже самого
современного исследователя, а не античного автора. У Геродота оба
мотива в прямой сюжетной связи и единстве: помилование непосред¬
ственно связано с готовившимся сожжением; спасение же Креза, по
239
сути рассказа, непосредственно следовало за его преоыванием на ко¬
стре, что вытекает и из анализа содержания рассказа Геродота, и из ,
сравнения с предшествующей традицией (на основе которой, безус¬
ловно, формировалась и версия Геродота, ср. ниже).
В общем, М.А.Дандамаев считает достаточно определенным, что
Крез попал в плен к персам, после чего Кир сохранил ему жизнь; от¬
мечается, что это вполне правдоподобно в свете данных о милостивом
отношении Кира к другим плененным царям, что справедливо мнение
(высказывавшееся, в частности, К.Нюландером), по которому казнь
Креза не могла остаться неизвестной античным авторам, и что по их
«единодушному утверждению» Кир пощадил Креза (Дандамаев, 1985,
с. 23; см. также: Дандамаев, 1963, с. 105).
В целом в свете данных античной традиции подобное мнение о
судьбе Креза обычно представлялось достаточно определенным.
Сомнения в справедливости этого вывода высказывались, однако,
в связи с предлагавшимися толкованиями отрывка из вавилонской
«Хроники Набонида—Кира». Под 9-м годом Набонида (547/6 г.
до н.э.) в этом тексте (стб. II, стк. 15—18) говорится о походе персид¬
ского царя на запад через районы к северу от владений Нововавилон¬
ского царства (с переходом Тигра близ Арбелы: II, 16) и последующем
завоевании страны, название которой в дошедшей надписи почти не
сохранилось. Но в связи с направлением похода было высказано
предположение, что речь может идти о Лидии (это дало бы также
точную дату падения Сард, очень важную для проблем античной хро¬
нологии). В соответствии с этим первый знак имени страны, от кото¬
рого уцелели некоторые следы, восстанавливался как IS- (для предпо¬
лагаемого аккадского ISpardu ср. древнеперсидское Sparda «Лидия» —
по имени ее столицы Сард) или Lu- (непосредственно для Luddu
«Лидия»). В Хронике говорится и о царе завоеванной страны: соглас¬
но тексту (11.17), Кир «Sarra-Su iduk»6, что может быть переведено как
«убил царя ее». Если в надписи идет речь о Лидии, это означало бы,
что Крез погиб во время войны. Впрочем, уже на ранних этапах изу¬
чения хроники (и еще безотносительно к отождествлению с Лидией)
отмечалось, что iduk здесь может значить и «завоевал», «разбил» и т.п.
(о том, что глагол daku наряду с «убить» имел значение «разбить» —
врага в битве, нанести ему решительное поражение, см., по данным
других текстов, Tadmor, 1958).
Мнение о том, что в «Хронике Набонида—Кира» речь идет о Ли¬
дии, получило особое распространение после переиздания Хроники
С.Смитом в 1924 г. В то время он с уверенностью восстанавливал в
6 Точнее, эта форма от глагола daku восстанавливается как чтение стоящей в тексте шу-
мерограммы OAZ (см. подробнее: Burkert, 1985, с. 7—8).
240
тексте название Лидии (Лудцу) и утверждал, что в нем определенно
говорится об убийстве ее царя, т.е. Креза, что противоречит сообще¬
нию греческих историков (Smith, 1924, с. 99, 101, 120). В последую¬
щие десятилетия эти выводы были приняты рядом ученых.
Вместе с тем и до упомянутой работы С.Смита, и после нее выска¬
зывались и совершенно иные мнения по поводу рассматриваемого
места хроники. Ряд ориенталистов (О.Гаген, Г.Гюзинг, Ф.Кёниг и др.)
предлагали чтения первого знака имени страны, несовместимые с ее
отождествлением с Лидией, или предлагали иные конкретные иден¬
тификации этой страны (так, Г.Гюзинг читал первый знак имени как
U-, предполагая, что тут может иметься в виду «Урарту» — Урашту,
как еще в ахеменидское время по-вавилонски называлась Армения,
Hlising, 1915; М.Меллоун в упоминавшейся работе полагал, что даже
если читать первый знак как Lu-, то это может быть не Лидия, а, на¬
пример, Ликия). С другой стороны, некоторые античники (С.Мац-
царино, Вейд-Гири и др.) отвергали выводы С.Смита о том, что в
«Хронике Набонида—Кира» речь идет о Лидии именно потому, что
они противоречили бы сведениям греческой традиции о ее завоевании
Киром. Одновременно, вопреки этим выводам, принимались иные
даты для падения Сард: около 544 г., 541/40 г. до н.э. В то же время с
целью согласовать мнение об упоминании Лидии в Хрбнике с данны¬
ми античной традиции подчеркивали, что глагол iduk может не указы¬
вать на гибель царя завоеванной страны. В последнем переиздании
Хроники А.Грейсоном вновь предложено чтение «Лидия», a iduk пе¬
реведено как «разбил», — но оба вывода продиктованы скорее не
текстологическими основаниями, а «исторической вероятностью»
(см. Grayson, 1975, с. 107, 282).
В 1977 г. вопрос был специально рассмотрен в статье Дж.Каргилла
«Хроника Набонида и падение Лидии», где подробнейшим образом
изложена история всей проблемы (Cargill, 1977). Он приходит к выво¬
ду, что для завоевания Лидии Киром Геродот и теперь является фун¬
даментальным источником, несравнимо более надежным, чем свиде¬
тельство вавилонской хроники, которое может вообще не иметь от¬
ношения к этому событию и соответственно не должно использовать¬
ся для точной датировки падения Сард, что могло иметь место и не¬
сколькими годами позже 547 г. до н.э.
Что касается упоминаемого в хронике царя завоеванной Киром
страны, то он, по Дж.Каргиллу, остался жив: помимо указания на дву¬
смысленность глагола iduk (в строке II, 17) утверждается, что перевод
<разбил» оправдывается здесь контекстом, так как якобы тот же царь
/помянут еще и далее (в стк. II, 18), где говорится, что после завоева-
\т страны в ее центре оставались гарнизон (завоевателей) и «царь».
Эбычно считают, что речь тут идет о Кире, который и в самом начале
6 Зак. 104
241
отрывка (II, 15) выступает как «царь Персии» (страны Парсу). Но
Дж.Каргилл считает, что Кир должен был бы упоминаться (в стк. II,
18) перед «гарнизоном», а не наоборот. Но подобное предположение
как раз не подтверждается контекстом (неверно и утверждение Кар¬
гилла, что в «Хронике Набонида—Кира» Кир не называется просто
«царем»). Тот же «гарнизон» (или «отборное войско» и т.п.) уже упо¬
минается ранее, в строке II, 17, где определяется как «§а ramaniSu»—
«его собственный» (т.е. Кира). Он же упоминается и сразу за этим, в
начале строки II, 18: этот гарнизон «его», т.е. упоминаемого рядом
«царя», — следовательно, определенно Кира.
Глагол жt idiik в рассматриваемом отрывке, видимо, все же указы¬
вает на гибель царя завоеванной страны. Хотя daku в ряде источников
и может значить «разбивать» (врага в битве), в вавилонских хрониках
это слово обычно имеет значение «убивать», как это отмечает и
Дж.Каргилл, ссылаясь, в частности, на А.Грейсона, по которому в
хрониках daku обычно указывает на насильственную смерть (см. Car¬
gill, 1977, с. 106, 107 и примеч. 67, 68, с указанной там литературой). В
самой «Хронике Набонида—Кира» А.Грейсон дважды в разрушенных
контекстах (1.20 и III. 1) дает для iduk альтернативный перевод
«убил/разбил»; но в строке III, 14 речь определенно идет о гибели
объекта действия, и А.Грейсон переводит: «slaughtered»; из этого сле¬
дует, что перевод «разбил» для строки II, 17 у А.Грейсона, очевидно,
навеян впечатлением о судьбе Креза согласно данным ряда античных
историков и мнению современных ученых (ибо Грейсон полагает, что
речь тут идет именно о Лидии). В упомянутой строке III, 14 имеются в
виду вавилоняне, погибшие в битве при Описе (при завоевании Киром
Нововавилонского царства). Поэтому и в рассматриваемом отрывке
(И. 15—18), очевидно, отражено известие о гибели царя завоеванной
Киром страны во время военных действий.
Еще более неопределенным остается вопрос о том, была ли эта
страна Лидией. Возможность эту, однако, никак нельзя считать ис¬
ключенной, несмотря на приводимые у Дж.Каргилла возражения, как
высказывавшиеся ранее, так и предложенные им самим. Так, указы¬
вают, что, по Хронике, Кир перешел Тигр в нисане (март—апрель), а
на упомянутую страну пошел в аййаре (апрель—май), в то время как по
Геродоту (1.77 и сл.) падение Сард произошло в конце осени — начале
зимы. Но помимо того, что не может быть полной уверенности в дос¬
товерности этих сведений Геродота, не обязательно также предпола¬
гать, что, по Хронике, центр страны был завоеван в том же аййаре.
Если принять это допущение, то пришлось бы признать, что указанная
страна находилась недалеко от Тигра и северных границ Нововави¬
лонского царства (а действия против этой страны можно было бы
рассматривать как одну из первых акций Кира, приведших к его войне
242
с Лидией). С другой стороны, не следует забывать, что, по сообщени¬
ям античных авторов, война между лидянами и персами началась по¬
сле перехода Крезом Галиса (переправиться через который войскам
Креза якобы помог Фалес Милетский) и, следовательно, военные дей¬
ствия проходили первоначально в районах, расположенных достаточ¬
но далеко на востоке.
Вместе с тем Дж.Каргилл, очевидно, прав в том, что все предла¬
гавшиеся восстановления первого знака названия интересующей нас
страны следует признать совершенно ненадежными, и текст в сохра¬
нившемся виде не дает для них определенной опоры, увязываемые же
с Лидией чтения Лу- и Иш- у А.Грейсона и С.Смита продиктованы не
собственно эпиграфическими основаниями, а предположениями, со¬
гласно которым наиболее вероятно упоминание в этом отрывке Хро¬
ники именно Лидии. Но точно так же нельзя отрицать и возможности
того, что в надписи была названа Лидия. Так как, однако, отождеств¬
ление с Лидией все же нельзя считать бесспорным, следует согласить¬
ся с тем, что сведения Хроники нельзя использовать для уточнения
данных античных авторов о падении Лидии, и в том числе для уста¬
новления определенной датировки этого события 547/6 г. до н.э. Заме¬
тим, однако, что на основании свидетельства этой Хроники можно по
крайней мере утверждать, что завоевание Киром Лидийского царства
произошло не ранее указанной даты, что также имеет определенное
значение, ибо в литературе высказывались и мнения о падении Сард
ранее 547 г. до н.э., а выдвигаемые время от времени (хотя и неоправ¬
данные, ср. выше) положения о том, что Кир победил Астиага ранее
550 г. до н.э., также могут вести к выводу, что завоевание персами
Лидии и конец правления Креза имели место до 547 г.
Вообще, об исторической достоверности тех или иных расходя¬
щихся друг с другом сведений античной традиции нельзя судить по
«большинству голосов» древних авторов, которые часто следуют друг
за другом, повторяя принимаемую версию или «развивая» ее на осно¬
ве обработки без привлечения дополнительной реально-исторической
информации. В таких случаях целесообразнее исходить прежде всего
из самого характера данной версии, ее внутреннего содержания и по
мере возможности из ее наиболее ранних вариантов. Поэтому в отно¬
шении рассматриваемого примера, касающегося судьбы Креза, следу¬
ет прежде всего сравнивать рассказ Геродота и версию Вакхилида.
В европейской науке до конца XIX — начала XX в. были весьма
распространены мнения, что многие сообщения Геродота, в том числе
относящиеся именно к истории азиатских монархий, получены им из
греческих письменных источников. Среди последних, как нередко от¬
мечалось, могли быть и такие, о которых до нашего времени вообще не
сохранилось сведений.
16*
243
Из известных же нам конкретно указывалось прежде все-
Гекатей го на Гекатея, в частности, в качестве предполагаемого
источника Геродота по мидийской и раннеперсидской
истории (см., например, в упоминавшихся работах Ю.Прашека), а
также его сведений по ранней истории Скифии. Считали, что Гекатей
приводил данные по истории различных варварских народов, Египта и
Передней Азии (по некоторым мнениям, со времени Ассирийской
державы). Соответственно именно ему иногда отводили роль основа¬
теля исторической науки и подлинного отца истории (о таких мнениях
с указанием на работы ученых XIX — начала XX в. ср.: Мищенко,
1888, т. I, с. II и сл.; Drews, 1973, с. 11 и сл.).
Подобные выводы основаны, однако, преимущественно на кос¬
венных свидетельствах и необязательных допущениях. Очевидных
свидетельств того, что Гекатей давал последовательное изложение
истории тех или иных стран и народов, не содержится в дошедших
до нас фрагментах сочинений Гекатея, в том числе и тех, где имеют¬
ся прямые ссылки на его «Генеалогию» и «Землеописание». Но по¬
следнее во всяком случае включало различные сведения о географии
и этнографии Ахеменидской державы, которые, как предполагалось,
должны были сопровождаться соответствующими собственно исто¬
рическими данными.
Предшественниками Геродота, труды которых он мог
Авторы использовать в своей работе, считали также авторов
«Персика» ранних «Персика». Это слово с примерным значением
«персидские [дела]», относившееся, в частности, также
к греко-персидским войнам, употреблялось и как название сочинений
по истории Персидского государства. На ее подробное изложение
претендовали именовавшиеся так обширные сочинения Ктесия из
Книда (в первой пол. IV в. до н.э.), Динона из Колофона (2-я пол. IV в.
до н.э.), а также Гераклида из Кум (конец IV в. до н.э.), о которых мы
знаем по дошедшим переложениям и фрагментам; по единичным
упоминаниям известно еще о нескольких поздних «Персика». Для
более же раннего времени (не позже Геродота) сохранились данные о
сочинениях с таким названием трех авторов: Гелланика, Харона и
самого старшего из них, Дионисия Милетского. Часть ученых XIX —
начала XX в. полагали, что Дионисию Геродот обязан многими кон¬
кретными сведениями и самой общей темой своего труда (ср. Sayce,
1883 и др.), у Дионисия могли быть заимствованы данные о древних
азиатских монархиях (так, по предположению Эд.Мейера, хронология
возводившихся к Нину Гераклидов Ассирии и Лидии), те или иные
сведения о ранней истории Ахеменидской державы, о завоевании
персами Малой Азии и ионийском мятеже, положившем начало гре¬
ко-персидским войнам (ср. Lehmann-Haupt, 1902, с. 338 и сл.; Jacoby,
244
1913, стб. 424), о последующих эпизодах этих войн (перечисление
контингентов Ксеркса у Геродота VII. 61—99, по одному из мнений,
взято именно у Дионисия, — см., например, Jacoby, 1913, стб. 449
и сл.); к Дионисию Милетскому возводили и, отдельные сообщения о
Персии и ее войнах с греками из более поздних античных источников,
отсутствующие у Геродота и, следовательно, заимствованные не у
него (ср. о таких мнениях: Drews, 1973, с. 21, 36 с указанной там лите¬
ратурой).
Предположения эти являются в основном гипотетическими. Кроме
общих сведений о существовании Дионисия Милетского и перечисле¬
ния его сочинений (частично, возможно, не точного, если некоторые
из них принадлежали другим Дионисиям) в византийском словаре
X в. («Суда»), о конкретных сообщениях Дионисия известно лишь по
нескольким фрагментам (четырем, по FGH №687, Bd. 1, с. 411). Они
частично сопоставимы со сведениями Геродота, но этого мало для
вывода, что соответствующие данные Геродота заимствованы у Дио¬
нисия или восходят к нему. Мнения о такой зависимости основаны
скорее на более общих соображениях: с одной стороны, об отдельных
сообщениях Геродота, которые считают заимствованными из предше¬
ствующей литературы (к которой должны восходить и отсутствующие
у него сведения других античных авторов по истории Персии и греко¬
персидских войн), и, с другой — о том, что именно Дионисий Милет¬
ский был первым греческим историком, излагавшим эти сюжеты.
К писателям, у которых Геродот мог получить свои сведения о
персах, иных варварских народах и об эллинах, относили Харона из
Лампсака, Гелланика, лидянина Ксанфа, Ферекида, а иногда Евгеона
Самосского, а также некоторых других авторов V в. до н.э., о которых
мало что известно помимо самого факта их существования (прежде
всего по их перечислению у Дионисия Галикарнасского, De Thucyd., V,
замечающего при этом, что одновременно с названными им жили
«многие другие историки»). Кроме того, предполагалось, что Геродот
мог использовать сочинения, о которых до нас вообще не дошло ни¬
каких сведений (включая предположение, что существовали и неиз¬
вестные нам ранние «Персика»).
Что касается степени зависимости Геродота от литературных ис¬
точников, то она при этом могла определяться по-разному. Характер¬
ны и в этом отношении суждения Ф.Г.Мищенко в двух предпослан¬
ных его переводу Геродота очерках: «Геродот и место его в древне-
еллинской образованности» и «Не в меру строгий суд над Геродотом»
(Мищенко, 1888, т. I, с. I—CLXIX, т. II, с. I—LXX). При этом можно
отметить, что в отличие от многих ученых XX в. — включая совет¬
ских исследователей, авторов работ по древнему Ирану и Скифии,
ссылающихся на Мищенко при оценках труда Геродота, — сам
245
Ф.Г.Мищенко отнюдь не отводил Геродоту исключительной роли в
становлении греческой исторической науки и считал, что ему «в по¬
следовательном развитии еллинской историографии принадлежит
скорее серединное, центральное, а ни в коем случае не передовое по¬
ложение» (т. I, с. II). Начало историографии Мищенко возводил ко
времени задолго до Геродота; при обработке мифологических и ле¬
гендарных событий, в том числе у «кикликов» между VIII—VI вв.,
уже проявлялся дух историзма, стремление расположить события во
временной последовательности; такие описания включали хроноло¬
гию, хотя и несовершенную, и конкретную топографию, составляю¬
щие необходимый элемент истории, и во многом приближались к
историческому виду сочинений в позднейшем смысле слова; причем и
в последних, даже у Фукидида, как и у Геродота, не проводилось ка¬
кой-либо грани между легендарными героями и собственно историче¬
скими деятелями. С середины 2-й половины VI в. проходило развитие
интересов греческих писателей (первоначально прежде всего милет¬
ской школы) от мифологического прошлого к близким и современ¬
ным им событиям; в этом состоял совершившийся также до Геродота
«дальнейший успех историографии» (т. I, с. XXX). Сведения чисто
исторического характера содержались в трудах Гекатея и Дионисия
Милетских, в посвященных главным образом легендарному материа¬
лу и располагавших его в хронологическом порядке «Историях» Фе-
рекида и т.д. Многие сочинения об отдельных эллинских и варварских
народах и странах, включавшие легендарные и исторические, генеало¬
гические, топографические и т.п. данные, составлялись еще до Геро¬
дота и использовались позже Фукидидом, Платоном, Аристотелем,
Страбоном и другими авторами, черпавшими из них «между прочим и
множество таких сведений и вариантов, которые отсутствуют в исто¬
риях Геродота» (Мищенко, 1888, т. I, с. ХСИ).
Геродот, безусловно, знал о таких работах, и в труде его встреча¬
ются намеки — обычно, правда, полемического свойства — на зна¬
комство с трудами предшествующих прозаиков (хотя по имени он
называет лишь Гекатея). Из их сочинений, безусловно, взяты также те
или иные сведения Геродота, причем, по Мищенко (1888, т. II,
с. LXV), «он заимствовал из них больше, чем можно судить по его
изложению и чем предполагается обыкновенно». В этом Ф.Г.Ми¬
щенко соглашался, как уже говорилось, с учеными, «не в меру строго»
судившими Геродота, но выступал против заключения о большом
числе таких заимствований и мнения о том, что Геродот намеренно
умалял заслуги предшественников, создавая впечатление, что приво¬
димые им сведения являются результатом его личных наблюдений и
расспросов. Вместе с тем Мищенко писал, что в эпоху Геродота пре¬
дания и известия о старине и современних событиях собирались мно¬
246
гими любознательными эллинами, среди которых Геродот занимал
«первенствующее место по обстоятельности сведений и по степени
литературной обработки их». Убеждение в том, что Геродот собрал и
изложил наиболее подробные сведения об описываемых им событиях,
естественно, ведет к заключению, что зависимость его от литератур¬
ных источников не могла быть значительной. Предлагавшиеся кон¬
кретные определения источников Геродота или его отдельных сооб¬
щений оцениваются как бездоказательные; малоубедительным при¬
знается и «важнейший довод» критиков Геродота — о существовании
в литературе догеродотовой поры «множества известий о тех же
предметах, которые входят в историю Геродота», ибо от этой литера¬
туры остались лишь скудные отрывки или одни названия сочинений,
в которых «могли» содержаться и «некоторые» из известий, встре¬
чающихся у Геродота (Мищенко, 1888, т. II, с. XVI—XIX, LXV—
LXVI и др.).
Следует отметить противоречивый характер суждений Мищенко
по ряду упомянутых вопросов. Отводя во II томе своего «Геродота»
мнение о бытовании в ранней литературе «множества» известий, ана¬
логичных приводимым у Геродота, сам Мищенко в уже цитированном
месте из 1трма его труда (с. ХСН) писал о «множестве» сведений,
почерпнутых у предшественников Геродота более поздними автора¬
ми. Правда, у Мищенко при этом говорится о «сведениях и вариан¬
тах», отсутствующих у Геродота. Но свидетельства, дополняющие
его сообщения или являющиеся их вариантами, могли приводиться
лишь в связи с иными, более общими данными по тем же сюжетам,
что и у Геродота. Так что если признать, что в греческой литературе
до Геродота приводились многие известия о разных странах и наро¬
дах, относящиеся к темам, освещавшимся и в труде Геродота, то
возражение Мищенко против упомянутого довода в пользу мнения
о широких заимствованиях Геродота у предшественников, по сути,
отпадает.
Другой пример: Мищенко считал лишенным «всякого основания»
мнение о том, что Геродот делал заимствования у Дионисия Милет¬
ского и обязан ему самой идеей своего сочинения, ибо фрагменты
Дионисия скудны, подлинность некоторых сомнительна, а об идее его
сочинения ничего не известно (Мищенко, 1888, т. II, с. XVI—XIX). Но
лишь на основании того, что о работах Дионисия известно мало, явно
неправомерно отрицать саму возможность зависимости Геродота от
Дионисия; об «идее» же сочинений Дионисия, имевшего, в частности,
целью рассказать об истории Персии и греко-персидских войн, можно
все же судить по дошедшим данным о Дионисии и его трудах — если
только не подвергать сомнению все эти данные или даже само суще¬
ствование Дионисия Милетского (как эго и делают некоторые совре¬
247
менные ученые, ср. ниже). Между тем сам Мищенко во введении к
I тому Геродота писал, что, судя по имеющимся сведениям о Диони¬
сии Милетском, он составил описание событий от мифологических
времен до своей эпохи, а труд его имел, очевидно, «единство плана, не
хронологическое только, но и прагматическое...» (т. I, с. XXIV—
XXV). Вывод Мищенко, по которому мнение о многочисленных за¬
имствованиях Геродота у предшественников является совершенно
необоснованным, тоже не вполне согласуется с его же словами о том,
что дошедшие источники могут «скорее» решить спор в пользу Геро¬
дота, и тем более с констатацией того, что степень его зависимости от
литературных источников «решительно не поддается определению»
(Мищенко, 1888, т. II, с. XIX, LXV).
Подобные противоречивые заключения весьма характерны для
альтернативных суждений о соотношении сочинений Геродота и бо¬
лее ранних греческих писателей.
Распространенная теория о том, что данные Геродота основаны
прежде всего на устной информации, обычно влекла за собой заклю¬
чение о большей ценности его сведений в сравнении с данными дру¬
гих авторов, засвидетельствованными позже, ибо устная традиция со
временем могла, конечно, изменяться и постепенно терять свою дос¬
товерность. Но не раз аргументировались и мнения, что Геродот ши¬
роко использовал письменные источники — от архивных данных до
сочинений своих предшественников, «логографов». По крайней мере
частично этот вывод получил определенное подтверждение в работах
последних десятилетий, причем именно в отношении упомянутых
предшественников Геродота. В его труде представлены и различные
сведения, которые могут восходить к документальным данным (в том
числе о восточных странах). Но такие сведения также могли быть
заимствованы из уже существовавших сочинений греческих авто¬
ров — например, известный список ахеменидских податных округов
в книге III, как часто полагают, воспроизведенный по Гекатею, или
приводимый в VII книге (и будто бы восходящий к писцовым запи¬
сям, ср. VII. 100) реестр войска Ксеркса и входивших в него народов,
заимствованный, очевидно, у Гелланика (см. ниже). Широкое исполь¬
зование и специальное изучение документальных источников, в том
числе относящихся именно к греческим городам и государствам, было
начато другими греческими авторами независимо от Геродота (и, оче¬
видно, ранее него, ср. конкретные примеры ниже; Дионисий Галикар¬
насский работу по собиранию и обнародованию таких данных храмо¬
вых и светских городских записей относил ко времени до Пелопон¬
несской войны и связывал с именами целого ряда авторов, среди ко¬
торых не называл Геродота: Dionys. Halic. De Thuc., 5 и 7; ср.: Ми¬
щенко, 1888, т. I, с. XXX—XXXI).
248
С другой стороны, в части сведений, которые могли быть получе¬
ны путем устной информации, данные труда Геродота вовсе не долж¬
ны иметь обязательного преимущества перед сообщениями иных ан¬
тичных источников, если те восходят к сочинениям предшественни¬
ков Геродота, его старших и младших современников, ибо те также
пользовались устной традицией (а также совершали путешествия по
Греции и соседним странам, как, например, Гелланик и Гекатей).
На существование в ту эпоху значительного числа таких сочине¬
ний с историческим, этнографическим и географическим содержа¬
нием указывает и наличие в более поздней античной литературе
различных (в том числе вполне достоверных или определенно под¬
линных) сведений о тех или иных событиях, народах и странах
(включая Северное Причерноморье и Восток), относящихся к той же
и более ранней эпохе, расходящихся с Геродотом или не встречаю¬
щихся у него. В целом ряде работ по классической филологии рас¬
сматривается происхождение таких сведений и их возможная «родо¬
словная»— часто с передачей через посредство нескольких авто¬
ров — вплоть до ранней греческой, преимущественно «ионийской»,
литературы. Состояние дошедших данных античной традиции дела¬
ет, правда, сомнительными или ненадежными многие конкретные
определения промежуточных звеньев в передаче подобных сведений
и их первоначальных источников. Но это никак не может свидетель¬
ствовать против существования этих «посредников» и использовав¬
шихся ими более ранних сочинений, хотя они в сохранившейся ли¬
тературе могут вообще не упоминаться (о том, что известны далеко
не все имена авторов ранних исторических сочинений, писал, на¬
пример, Бузескул, 1903, с. 139 и сл., 281).
Другие такие работы и их авторы известны, но лишь по немногим
или единичным фрагментам и ссылкам, показывающим, однако, что
эти работы сохранялись и использовались еще в эллинистическое и
римское время. Тем не менее о происхождении сведений, которые
могли бы восходить к таким сочинениям, большей частью также не¬
известно. Но хотя обычно нельзя надежно определить источник по¬
добных сведений, данное обстоятельство также не дает оснований для
того, чтобы в источниковедческих и собственно исторических иссле¬
дованиях игнорировать возможную роль и само существование таких
источников.
Это может быть отнесено и к истории ранней Греции и Афин эпо¬
хи Солона. Здесь можно указать на взгляды одного из крупнейших в
первой половине — середине XX в. авторитетов в области изучения
древнегреческих источников Ф.Якоби. Он отвергал мнение, по кото¬
рому сведения последующей греческой традиции по истории Аттики
VI в. до н.э. могут частично восходить к предшествующему Аттидам и
249
Геродоту и более близкому к событиям VI в. рассказу, возможно,
письменного источника, на том основании, что такой источник не
может быть конкретно назван и соответственно не существовал в дей¬
ствительности; он считал также, что подобные сведения не могли
содержаться у Гекатея, Ферекида или в одной из ранних «Персика» и
не могли быть заимствованы из таких сочинений. Разделяя эти выво¬
ды Ф.Якоби, С.Маркианос придает особое значение сообщениям Ге¬
родота об Афинах в VI в. до н.э. и хронологической информации об
этом времени, которые могут быть извлечены из его труда, и тоже
возводит их к устной информации, использованной Геродотом (см.
Markianos, 1974, с. 3 и примеч. 6 с указанными там ссылками на
Ф.Якоби и его оппонентов).
Но даже в отношении таких авторов, как Гекатей и Фере-
Ферекид кид, на основе дошедших фрагментов едва ли можно опре¬
деленно утверждать, чего не было в их сочинениях. Следу¬
ет полагать, что они содержали по крайней мере отдельные, относя¬
щиеся уже к собственно исторической эпохе сведения о тех или иных
греческих государствах, некоторых восточных народах и скифах, при¬
чем касались и тех же сюжетов, которые позже излагались Геродотом.
«Истории» Ферекида, если судить о них по большей части сохранив¬
шихся фрагментов, описывали в основном легендарное прошлое ряда
областей Греции. Но два больших фрагмента показывают, что он
упоминал и о событиях исторического периода до VI в. до н.э. вклю¬
чительно. В одном из них идет речь о генеалогии знатного афинского
рода Филаидов (к которому позже принадлежали марафонский побе¬
дитель Мильтиад «Младший» и его сын полководец Кимон). Этот
приводившийся у Дидима и дошедший в изложении Марцеллина
фрагмент из 1-й книги «историй» (ср.: Шеффер, 1884, с. 138, 180 и сл.,
Ферекид, фргм. 6; FGH, 3, frgm. 2) передан, очевидно, не вполне точ¬
но, но дает достаточно четкое представление о том, что говорилось у
Ферекида. Он перечисляет генеалогию рода от легендарного Филая,
сына Эанта, и до Мильтиада («Старшего»), осуществившего афин¬
скую колонизацию Херсонеса Фракийского, что и отмечается во
фрагменте (ср. о том же у Геродота, VI.34 и сл.). Ферекид упоминает
также, что некоторые представители рода, в том числе Гиппоклид,
были афинскими архонтами. О последнем рассказывает и Геродот, но
лишь в своей очередной «новелле» о свадьбе дочери сикионского
тирана Клисфена Агаристы (VI. 126—130): Гиппоклид «проплясал»
свадьбу, и невеста досталась другому знатному афинянину — Мегаклу,
сыну Алкмеона. Геродот имел весьма смутные представления о вре¬
мени жизни этих лиц и хронологической последовательности связан¬
ных с ними событий (что тесно связано и с его положением о
«синхронизме» Солон—Крез). Ферекид отмечал, что Гиппоклид был
250
архонтом и в тот год были устроены Панафинейские празднества
(..Л717юкА,е18г|<; еср’ ob apxovxoq [ev ’AStivcuc;] Ilava&T)vaia ete9t|).
Это могло быть точным хронологическим указанием, особенно
при привлечении списков афинских архонтов (ср. об этом далее;
соответствующее значение могло иметь и упоминание Панафиней,
справлявшихся периодически). Независимо от того, использовал ли
уже Ферекид такие списки и в какой степени затрагивалась им сама
история Афин VI века до н.э., впоследствии подобные указания мог¬
ли использоваться при создании абсолютной хронологии соответст¬
вующих исторических периодов.
Особый интерес представляет для нас другой фрагмент, касаю¬
щийся скифов и дошедший в передаче Климента Александрийского
(Strom.V, р. 567 C.D.; Шеффер, 1884, с. 166; Ферекид, фргм. 153; SC,
т. I, с. 349). Здесь рассказывается, как во время похода Дария на ски¬
фов их царь послал персам символическое письмо в виде даров. Об
этом повествует и Геродот (IV. 131—132). Смысл обоих рассказов
близок, но они отличаются в деталях, включая состав «даров»: у Геро¬
дота— птица, мышь, лягушка и пять стрел, у Ферекида—мышь,
лягушка, птица, стрела и плуг; совершенно различны имена пер¬
сов, разгадывавших значение этих символов. Отличается и форма
имени скифского царя — противника Дария: вместо Идантирса
(’I5dv9upao<;) Геродота у Ферекида назван Идантур (15av9o\)pa<;),
что, возможно, более точно. Но существеннее иное: этот скифский
царь упоминается и у некоторых более поздних античных авторов,
имя его у них искажено и сокращено, но восходит, очевидно, не к
форме Геродота, например Иантир у Трога—Юстина (II.5.8) без -с,
которое у Геродота, видимо, вторично (и, возможно, возникло по
уподоблению с именем агафирсов: ’AydSupaoi, ’Aydeopaoq, Геро¬
дот IV. 49 и др., IV. 10). Эта деталь может вписываться в систему цело¬
го ряда других данных, которые определенно показывают, что более
поздние авторы, обращаясь к тем же «скифским» сюжетам, которые
хорошо известны нам по Геродоту, следовали большей частью не ему,
а другим источникам (ср. об этом, например: Грантовский, 1980а,
с. 148—150). А рассматриваемый фрагмент Ферекида принадлежит к
числу свидетельств (ср. там же, а также ниже в настоящей работе),
которые документально доказывают, что такие сюжеты бытовали
среди греков до Геродота, были введены не им в греческую традицию
и имели в ней уже ранее длительную литературную историю.
Как показывает тот же фрагмент у Климента Александрийского,
Ферекид сообщал и об Анахарсисе (в данном случае приводимое у
Климента сведение не находит аналогии у Геродота). Это говорит о
том, что у Ферекида вообще приводилась сумма каких-то сведений о
скифах и их истории. Характерно также, что, судя по дошедшим
251
фрагментам из Ферекида, современным исследователям остается не¬
ясным, какое место эти сведения занимали в структуре его сочинений.
Из этого одновременно следует, что нам многое неизвестно об общем
содержании трудов Ферекида, несмотря на сравнительно значитель¬
ное число дошедших от него фрагментов (которые в связи с интереса¬
ми в основном цитировавших его авторов относятся прежде всего к
ранней, легендарной истории греков).
Уже ко времени Геродота определенно существовали сочинения о
некоторых варварских народах и странах и об отдельных греческих
государствах, где наряду с мифологическими сюжетами освещались
уже и события исторической эпохи. Из работ по истории Аттики наи¬
более ранняя из известных нам по упоминаниям в других источниках
«Аттида» принадлежала Гелланику. Она тоже относится уже к V в.
до н.э. Но, судя по замечанию Фукидида (1.97.2), историческое описа¬
ние Аттики началось не с труда Гелланика, а существовало ранее (ср.,
например, Den Boer, 1967, с. 57, 58 и примеч. 2, с литературой). При
этом предполагается, что сведения авторов Аттид и других античных
писателей о событиях в Афинах VI в. до н.э. основывались не только
на устной традиции, нашедшей отражение и у Геродота, но и на ран¬
нем письменном источнике, который, однако, еще не давал последо¬
вательной датировки описываемых событий. Во всяком случае, и по
этой теории, должен был существовать не дошедший и неизвестный
нам по названию такой письменный источник по истории Афин. Что
же касается указанного мнения о характере хронологии в этом источ¬
нике, то оно предполагает зависимость датировок аттидографов от
Геродота, что связано с заключением (сделанным в 1957 г. Ф.Гайд-
бюхелем), по которому хронология Писистратидов у аттидографов
исходит лишь из данных Геродота и основана на ошибочной интер¬
претации этих данных. Но независимо от достоверности той или
иной системы хронологии периода Писистратидов (весьма неопре¬
деленной и у самого Геродота) это заключение о зависимости соот¬
ветствующих датировок Аттид от Геродота трудно признать убеди¬
тельным (даже допуская, что эти данные аттидографов и Геродота
связаны друг с другом или имеют общее происхождение). Кроме
того, упомянутому мнению о зависимости хронологии аттидографов
от данных Геродота противоречит и то обстоятельство, что автор
первой из известных «Аттид», Гелланик, вообще не зависел от Геро¬
дота и в то же время излагал историю Аттики в хронологической
последовательности согласно выработанной им системе датировок
(см. об этом далее).
История тех или иных греческих областей и других стран и наро¬
дов сначала часто излагалась вне прямой связи друг с другом. Но вме¬
сте с тем появились и труды более общего характера как по своей
252
тематике, так и по преимущественно уже собственно историческому
содержанию. Одной из главных побудительных причин для появления
таких трудов было стремление изложить историю и предысторию
греко-персидских войн. В этих сочинениях история восточных стран,
и прежде всего Персидской державы, излагалась в связи с событиями
в греческом мире и, безусловно, опиралась на определенную хроноло¬
гическую основу. В настоящее время едва ли может вызывать сомне¬
ние, что независимо от Геродота существовало несколько таких тру¬
дов типа «Персика», написанных его современниками и предшествен¬
никами (ср. ниже о характере и времени написания этих сочинений, в
том числе «Персика» Харона из Лампсака и Гелланика с Лесбоса,
относящихся ко времени до трудов Геродота, а не после него, как
считали Ф.Якоби и следовавшие за ним ученые).
Помимо таких работ уже типа собственно исторических со-
Поэты чинений в эпоху Геродота и его современников существова¬
ли иные «письменные источники», которые и позже могли
использоваться для исторических и хронологических изысканий: спи¬
ски должностных лиц и жрецов, обрабатывавшиеся логографами ге¬
неалогические предания и родословные знатных родов и пр., а также
поэтические произведения. Так, и Геродот ссылается на поэтов Алкея,
Сапфо, Симонида и др. и, в частности, упоминает (V.113) о стихах
Солона с прославлением Филокипра, правителя города Сол на Кипре,
где побывал афинский законодатель (что дает современным исследо¬
вателям один из «синхронизмов» с временем путешествий Солона, не
позволяющий, однако, уточнить их датировку, ибо начало правления
Филокипра не может быть определено достаточно надежно).
Составляющие лишь очень небольшую часть произведений Соло¬
на, известных еще в поздней древности (ср.: Ленцман, 1962, с. 579
и сл.), дошедшие до нас во фрагментах его элегии и теперь служат
важным источником для изучения его законов и биографии; они тем
более могли использоваться и использовались в тех же целях в древ¬
ности (в том числе Аристотелем, в «Афинской политии» которого
приведен также ряд отрывков из Солона); в своих сочинениях Солон
использовал и сведения о варварских народах, а отраженное в одном
уцелевшем фрагменте представление о подробно описанном много
позже в полностью дошедших сочинениях Гиппократа и Геродота
скифском обычае взбалтывания молока (ср. Stein, 1877, с. 2, 3) пред¬
ставляет значительный интерес для уже упоминавшегося вопроса о
формировании греческой литературной традиции о скифах.
Произведения поэтов Терпандра, Тиртея, Алкмана содержали све¬
дения о Спарте в VII в. до н.э. — в период, плохо освещенный други¬
ми источниками. Сочинения Алкмана были одним из главных источ¬
ников для работы о древней Спарте историка и хронолога александ¬
253
рийской эпохи Сосибия «Лаконца» (ср. о нем ниже). Судя по дошед¬
шим фрагментам из Алкмана, у него содержались различные сведения
о Лидии и Сардах (см., например, у Соловьевой, 1975, с. 249, 251
и др.). Была представлена у него и скифская тематика; мы узнаем об
этом лишь по единичным, случайно сохранившимся кратким фраг¬
ментам и упоминаниям; они, однако, подтверждают, что ко времени
Алкмана, писавшего примерно в последней трети VII в. до н.э., грече¬
ской литературе уже были известны темы, разрабатывавшиеся двумя
веками позже Геродотом и его современниками. Это касается, в част¬
ности, этногеографии Скифии и скифского эпоса. Алкман писал, на¬
пример, об исседонах, причем у него форма их имени, эсседоны, от¬
личалась от встречающихся у других античных авторов (по частному
упоминанию у Стефана Византийского, s.v. ’Iacrr|56ve<;; Алкману было
известно также о Рипейских горах, которые помещали далее исседо-
иов, ср.: Грантовский, 1960, с. 8, 20, с литературой). Упоминание в
одном фрагменте Алкмана «Колаксаева» коня заставляет предпола¬
гать, что грекам в то время уже были известны предания о Колак-
сае — родоначальнике скифских царей (ср.: Раевский, 1977, с. 24, 112).
О Колаксае и двух его братьях, от которых происходили остальные
скифы, рассказывается в этногенетической скифской легенде у Геро¬
дота (1V.5—7). Существует предположение (Bolton, 1962), что об этих
персонажах скифского эпоса говорилось уже в VII в. до н.э. в поэме
«Аримаспейа» Аристея из Проконнеса, рассказывавшего о странстви¬
ях по заскифским областям и обитавших там народах, в том числе
исседонах (ср.: Бонгард-Левин, Грантовский, 1983, с. 28 и сл., 94
и сл.). Сведения о Колаксе и его братьях представлены в «Арго-
навтике» римского поэта Валерия Флакка (VI, 48—64 и, видимо, VI,
638—640). Здесь отражены данные, расходящиеся с Геродотом, неиз¬
вестные ему и определенно восходящие к подлинной скифской тради¬
ции (Грантовский, 1960, с. 5 и сл., 18; Раевский, 1977, с. 22—24, 68
и сл. и др.; Грантовский, Раевский, 1984, с. 51, 63). Все это также под¬
тверждает упоминавшийся выше тезис, что поздние авторы, обраща¬
ясь к скифской тематике, часто или в большинстве случаев следовали
не Геродоту, а другим ранним источникам. О том, что такие сведения
восходят (по крайней мере частично) уже к литературе VII в. до н.э.,
свидетельствует упомянутый фрагмент из Алкмана.
Произведения поэта Тиртея с их сведениями о Спарте и первых
мессенских войнах читали и использовали в своих сочинениях Пла¬
тон, Эфор, Аристотель, Каллисфен, Филохор и более поздние авторы,
включая Павсания (ср., например, у Аристотеля: Pol. V. 1306b; у
Страбона: VI.3.3 и VIII.4.10; Павсания: IV. 15, и др.). Упоминания у
Тиртея действовавших в описываемых им событиях правителей Спар¬
ты и некоторых других областей могли служить и важными синхро¬
254
низмами при установлении примерной абсолютной хронологии, хотя
она не имеет прочной основы для многих событий VIII—VII вв.
до н.э. Они датируются с большими расхождениями как у древних,
так и у современных ученых. Тем не менее свидетельство Тиртея, что
первая мессенская война проходила (или заканчивалась) при «отцах
отцов» участников второй войны и длилась 19 — «без одного два¬
дцать» — лет (ср. у Страбона, Павсания и др.), и теперь остается глав¬
ным достоверным основанием для датировки мессенских войн, да и
для их истории вообще (ср. к этой проблеме, например, Pearson, 1962,
с. 399 и сл.; Starr, 1965, с. 262, 266 и сл. и др.). Вместе с тем можно
заметить, что соответствующие данные, по сути, вообще не отражены
в труде Геродота.
Упоминавшийся отрывок о Крезе из оды Вакхилида (конец VI —
первая половина V в. до н.э.) может служить наглядным примером
того, что сочинения поэтов догеродотовой поры могли содержать
обстоятельные данные о важных исторических событиях, в том числе
решительно отличающиеся от рассказа Геродота и следовавших его
или близкой к ней версии античных авторов. У Симонида (ок. 556—
468 гг., по традиционной датировке) имелись не дошедшие до нас
связанные с персидской темой поэмы о правлении Камбиса и Дария и
на более поздние сюжеты времени греко-персидской войны (по свиде¬
тельству византийской энциклопедии X в. «Суды» — ср. Drews, 1973,
с. 34, с указанной там литературой).
В произведениях поэтов ранней поры можно было почерпнуть раз¬
личные «синхронистические» и генеалогические данные. Это тем бо¬
лее относится к сочинениям VI в., авторы которых были тесно связа¬
ны с представителями аристократических родов и работали для знат¬
ных покровителей и заказчиков, включая «тиранов», и ко времени
после того, как Симонидом впервые стали создаваться «эпиникии» —
песни в честь победителей на общегреческих спортивных состязани¬
ях. Еще в александрийскую эпоху существовало несколько книг одних
эпиникий Симонида, известного в настоящее время лишь по фрагмен¬
там. Лучше, хотя также в меньшей части по сравнению с александ¬
рийскими собраниями, сохранились сочинения Пиндара и в известной
степени также Вакхилида. Они показывают, сколь значителен мог быть
материал исторического характера в подобных сочинениях, причем и
написанные в первых десятилетиях V в. до н.э. песни содержали также
достаточно достоверные данные о гораздо более ранней эпохе до начала
VI или последних десятилетий VII в. до н.э., отражая знакомство с со¬
бытиями того времени. Так, в оде Пиндара Ферону, правителю Акра-
ганта, на его олимпийскую победу в 476 г. до н.э. (Pind., Olymp., 2) го¬
ворится и об основании этой греческой колонии (в начале VI в. до н.э.
по традиционной хронологии), а в песнях на победу в пифийских иг-
255
pax 462 г. до н.э. царя Кирены Аркесилая из рода Баттиадов (Pind.,
Pyth., 4, 5) — об основании Баттом Кирены (ок. 630 г. до н.э.).
Во втором случае, в частности, сообщается, что Аркесилай был по¬
томком Батта в 8-м колене (называется также имя отца Батта) и что
сам Батт был отделен 17 поколениями от времени аргонавтов (один из
которых, Эвфам, считался его предком). По принципам «генеалоги¬
ческой» хронологий это примерно соответствует времени от традици¬
онной даты основания Кирены до обычной в греческой традиции да¬
тировки похода аргонавтов одним поколением ранее Троянской вой¬
ны (ср. у М.Л.Гаспарова: Пиндар. Вакхилид, 1980, с. 422 и сл.). Здесь,
следовательно, отражена существовавшая уже ко времени Пиндара
такая «датировка» легендарных событий (до Троянской войны, арго¬
навтов и Геракла), непосредственно сочетавшаяся с хронологией соб¬
ственно исторической эпохи (подобные данные имеют, между про¬
чим, прямое отношение и к вопросу о греческих истоках сложения
представленной у Геродота системы хронологии азиатских империй,
Ассирии, Лидии и Мидии).
В эпиникиях наряду с адресатами часто упоминались их отцы и де¬
ды, которые тоже могли быть победителями всегреческих состязаний,
что равным образом отмечалось в этих песнях. Так, Пиндар в одной
из них, в честь Алкимида Эгинского из рода Бассидов (Pind., Nem., 6),
кроме адресата называет по именам его деда, прадеда и прапрадеда и
еще двух членов того же рода; все они (кроме прадеда) были победи¬
телями тех или иных игр, а упоминание прапрадеда героя песни уво¬
дит к началу VI или концу VII в. до н.э. Прославляя пифийскую побе¬
ду 486 г. до н.э. Мегакла из афинского рода Алкмеонидов, Пиндар
(Pyth., 7) упоминает о восстановлении Алкмеонидами дельфийского
храма (после его пожара в 548 г. до н.э., по традиционным данным)
и об олимпийской победе представителя этого рода — очевидно,
Алкмеона в начале VI в. до н.э.
Упоминавшиеся таким образом лица и события
Хронологические могли получать позже конкретную датировку, в
списки частности, при сопоставлении со списками победи¬
телей на олимпийских играх (с 776 г. до н.э.),
карнейских празднествах (по соотнесению с олимпийской хронологи¬
ей с 26-й Олимпиады, т.е. с 676—673 гг. до н.э.) и на учрежденных в
первых десятилетиях VI в. до н.э. пифийских, истмийских, немейских
играх (в древности существовали списки победителей всех этих игр; о
степени их достоверности ср. ниже). Так могло определяться или
уточняться время жизни победителей игр (или даты самой их победы
с предполагаемым временем «расцвета» их жизни и ее предполагае¬
мой общей датировкой), членов их родов (хотя бы согласно хроноло¬
гическим расчетам «по поколениям»), а также других упоминаемых
256
вместе с ними в разных источниках лиц и событий. Опорой для
«точной» хронологии служили также списки должностных лиц и жре¬
цов. С учетом данных таких источников в античной науке и разраба¬
тывалась хронология всегреческой, а затем и «мировой» истории. При
этом в соответствующих трудах вплоть до известных полностью хро¬
нологических канонов Евсевия и Иеронима и, судя по различным
фрагментарным данным, в предшествующих хронографиях, в том
числе александрийской эпохи, наряду с основными политическими
событиями, правлениями царей и тиранов, основанием греческих ко¬
лоний и т.п. отмечалось время жизни известных поэтов, историков,
философов, — например, постоянно фигурировавшего в таких кано¬
нах Фалеса Милетского. С его именем и указаниями дат его жизни у
ряда античных хронографов были также тесно связаны их выводы о
времени завоевания персами Лидии и более ранней мидо-лидийской
войны, закончившейся после солнечного затмения, которое, как
утверждалось греками, было предсказано Фалесом.
Еще до создания хронологической системы Эратосфена Деметрий
Фалерский, правитель Афин при диадохах и затем один из основате¬
лей александрийского мусейона и его библиотеки, в конце IV — нача¬
ле III в. до н.э. составил работу о списке афинских архонтов, где на
этой хронологической основе перечислялись в основном факты лите¬
ратурной истории. В хронике «Паросского мрамора» (264/3 г. до н.э.)
наряду с немногими фактами политической истории и некоторыми
другими достопримечательными событиями упоминалось также о
ряде поэтов, иных деятелей литературы и культуры (ср., например,
Wachsmuth, 1895, с. 130 и примеч. 1, с. 507 и сл.). Такие дополнения,
как предполагают, содержались уже в списках хроникального типа,
составлявшихся с V в. до н.э. (ср. ниже о начале обработки таких
списков).
Помимо таких записей в ранних «хрониках», сведений в иных ис¬
точниках, время жизни раннегреческих лириков могло определяться и
с помощью содержащихся в их собственных сочинениях данных.
Вместе с тем представленная в этих сочинениях информация истори¬
ческого характера могла сохраняться гораздо точнее, чем в прозаиче¬
ской устной традиции, способной к постоянному «развитию» и неиз¬
бежным искажениям, и даже в исторических сочинениях, где сообще¬
ние используемого источника могло передаваться не вполне аутен¬
тично и, главное, пополняться за счет иных версий о тех же событиях.
Хотя произведения ранних лирических поэтов распространялись
сначала в основном в устной форме, они передавались достаточно точ¬
но. Дошедшие до нас сочинения и цитаты из них за редким исключени¬
ем признаются в современной науке подлинными; в них отмечаются
также некоторые языковые особенности, свойственные эпохе их напи¬
17 Зак. 104
257
сания. Впрочем, сочинения этих поэтов обычно существовали и в ран¬
ней письменной фиксации, хотя такие тексты были, очевидно, тогда
немногочисленными или единичными и содержапи преимущественно
отдельные произведения данного автора (например, эпиникии, хранив¬
шиеся у их адресатов).
В основном уже после V в. до н.э. стали собирать стихи этих по¬
этов и иные данные о них. До этого их сочинения, очевидно, не мог¬
ли использоваться в сравнительно полном объеме и не являлись
предметом специального изучения. А некоторые поэты вообще были
малоизвестны, и сочинения их не имели сколько-нибудь широкого
распространения в пределах греческого мира в целом. Так, ни Геро¬
дот, ни Фукидид, видимо, еще не знали сочинений Тиртея, которые,
вероятно, не были известны вне Спарты до первых десятилетий IV в.
до н.э., но затем широко использовались целым рядом авторов (ср.
выше, см. также: Pearson, 1962, с. 399—401, с указанными там ис¬
точниками и литературой). У авторов IV в. до н.э., Платона, Аристо¬
теля и др., приводились обширные цитаты из поэтов предшествую¬
щих трех столетий. Тогда же, очевидно, появились сборники их со¬
чинений, а затем и специальные труды об этих ранних поэтах, в том
числе написанные авторами, вышедшими из школы Аристотеля.
Упоминавшаяся работа Деметрия Фалерского, где историко-
литературные вопросы рассматривались вместе с хронологическими,
как бы подчеркивает преемственность таких штудий в Афинах и затем
в Александрии. Александрийскими филологами были составлены
своды всех доступных в то время творений ряда поэтов VII — первой
половины V в. до н.э. (включая несколько книг стихов Вакхилида,
которые не были широко распространены в эллинском мире и ссылок
на которые нет, в частности, и у Геродота).
В александрийскую эпоху была проделала также большая работа
по сбору и систематизации различных источников для хронологиче¬
ских исследований. Помимо данных для определения времени кон¬
кретных событий (по работам собственно исторического характера,
генеалогическим и хронологическим свидетельствам у ранних поэтов
и логографов и т.п.) эти источники также давали возможность распо¬
ложить соответствующие факты в последовательности длинного ряда
лет, зафиксированного материалами документального характера —
списками правителей и жрецов (с указанием числа лет, в течение ко¬
торых они занимали это положение), должностных лиц — погодных
эпонимов, победителей периодических состязаний. Введение во вто¬
рой половине III в. до н.э. Эратосфеном (вслед за историком Сицилии
Тимеем, сделавшим это несколько ранее, во второй четверти III в.
до н.э.) датировки событий всегреческой истории по олимпиадам с их
нумерацией позволило закрепить эти события в системе абсолютных
258
дат, выраженных в цифрах с единым принципом отсчета. Вскоре по¬
сле этого античная, в основном «научная», хронология стала постоян¬
но основываться на олимпиадных датах, хотя наряду с ними иногда
еще употреблялись иные датировки — например, по годам пифийских
состязаний или эпонимам отдельных греческих государств; из них
олимпийские даты особенно долго сопровождали указания на афин¬
ских архонтов (что имело уже длительную традицию в Афинах и на¬
учной литературе задолго до Эратосфена, ср. ниже).
В целом к олимпийским датировкам сводились иные предшество¬
вавшие хронологические системы и даты событий, которые определя¬
лись на их основе. В сравнении с ними новая система олимпийской
хронологии была более совершенной и удобной; так, при использова¬
нии ее выраженных в цифрах дат по установленной олимпийской
«эре» не требовалось обращения к самому списку олимпиад и их по¬
бедителей. Напротив, при датировке по афинским архонтам или иным
эпонимам (а также по исполнявшим свои обязанности в течение ряда
лет священнослужителям и правителям) для ориентации во времени
или определении числа лет между одним и другим событием были
необходимы сами списки архонтов (или иных упомянутых должност¬
ных лиц). Так же обстояло дело с датировкой по победителям олим¬
пиад (и иных игр) — до введения в III в. до н.э. их нумерации (эта
датировка тоже была бесполезна без списка победителей игр и к тому
же была менее точной, чем, например, эпонимная хронология, ибо не
содержала указаний на следующие три года после олимпийского; вве¬
дение счета и по этим годам, с указанием их порядкового номера
внутри олимпийского цикла, также возводят к Эратосфену, ср. Bi-
ckerman, 1968, с. 75—76; при этом отнесение данного события к тако¬
му году между олимпиадами являлось результатом расчетов по иным
данным — если такие имелись — или было, по сути, условным; впро¬
чем, и позже Эратосфена встречались датировки лишь по номеру
олимпиады, т.е. с отнесением данного события к четырехлетию в
целом, а не к одному его конкретному году; с этим, в частности,
должны быть связаны встречающиеся у разных античных авторов
небольшие расхождения в абсолютной датировке упоминавшегося
солнечного затмения во время мидо-лидийской войны и завоевания
Лидии персами).
Тем не менее, несмотря на те или иные недостатки и неудобства,
все эти системы имели целью и давали возможность «точно» закре¬
пить во времени определенные события, конкретно датировать их и
рассчитывать число лет между ними на основе данных соответствую¬
щих списков, обрабатывавшихся уже намного ранее III в. до н.э. (ср.
ниже). Такие употреблявшиеся в греческом мире хронологические
системы восходят в своей основе к V в. до н.э, но Геродот ими еще не
17*
259
пользовался. Правда, в одном случае (VIII. 51), говоря о вторжении
Ксеркса в Аттику, он сообщает, что тогда архонтом у афинян был
Каллиад. В связи с этим высказывалось мнение, что от данного года
(т.е. 480/79 г. до н.э.) Геродот вел расчеты последующих и предыду¬
щих лет или во всяком случае опирался в своей хронологической
системе на этот год, который был «абсолютно фиксирован» во вре¬
мени указанием на имя архонта—его эпонима (Hammond, 1955,
с. 383 и сл; Strasburger, 1956=1962, с. 687 и сл.; Kaletsch, 1958, с. 9;
Starr, 1965, с. 262 и др.). Позже, однако, это мнение было подвергну¬
то убедительной критике (см. особенно: Den Boer, 1967, с указанной
там литературой; ср. также: Markianos, 1974, с. 4 и примеч. 12—14,
где отмечается значение года вторжения Ксеркса для определения
дат истории Геродота, но подчеркивается, что указание при этом на
афинского архонта не имело хронологического значения для самого
Г еродота).
Следует согласиться, что упомянутое мнение является, по сути, умо- '
зрительной конструкцией современных исследователей труда Геродо- !
та и не находит опоры в иных его данных. Упоминание же архонта в
указанном случае, очевидно, означает лишь, что в афинской традиции
год персидского вторжения был известен как «год Каллиада», что и
отметил Геродот (независимо от того, восходит ли это его сообщение
к письменному источнику или, как часто предполагают, скорее к уст¬
ной информации). Геродот упоминает также о том, что в год нашест¬
вия Ксеркса у греков справлялись олимпийские празднества, а у спар¬
танцев также — карнейские (VII.206, ср. VIII.72). Но это, как и сооб¬
щения об олимпийских победах ряда упоминаемых лиц VI в. до н.э.
(ср., например, по указателю у Мищенко, 1888, т. II, с. 525), ни в коей
мере не выступает у него в качестве хронологического ориентира. Из
этого лишь следует, что долго и стойко сохранялась сама эта традиция
о победах и именах олимпийцев. Но также очевидно, что эта традиция
и следующие ей сведения, например у поэтов и Геродота, не имели в
виду конкретные абсолютные датировки, как не подразумевали их и
сообщения поэтов о победах пифийских, немейских и истмийских
(как и у Геродота, VI. 122, об одной пифийской победе — в VI в.
до н.э., при Писистрате; сообщение о ней носит совершенно такой же
характер, как и встречающиеся упоминания об олимпийских победах).
Вообще подобные конкретные датировки в отношении событий про¬
шлого были возможны лишь при использовании списков перечислен¬
ных подряд олимпийских победителей и имели смысл только в том
случае, если такие списки были широко доступными, т.е. после их
обработки и обнародования, что произошло уже после Геродота, как и
«публикация», еще позже, пифийского списка (ср. ниже). К тому же
Геродот и не называет победителей игр времени персидского нашест¬
260
вия, из чего опять-таки следует, что упоминание им этих игр не имеет
целью хронологически закрепить год вторжения Ксеркса.
Упоминание об архонте Каллиаде при сообщении об этом наше¬
ствии также не может свидетельствовать, что Геродот рассчитывал
даты греческой истории по данным об афинских архонтах. Ни в од¬
ном другом случае во всем дошедшем полностью труде Геродота, в
том числе в рассказах из афинской истории VII в. до н.э., ссылки на
афинских архонтов не встречаются (хотя даты архонтов той эпохи
были известны и, очевидно, уже использовались в литературе во
время Г еродота или уже ранее, ср. выше о фрагменте из Ферекида).
Еще более существенно то, что Геродот в своем труде в целом сле¬
довал совершенно иным (и, по сути, исключающим закрепление дат
по годам архонтов) принципам счисления времени, в том числе упо¬
минаемым им самим методам «генеалогической» хронологии, а при¬
нимаемые им общие суммы прошедших лет отсчитываются не от
какой-либо закрепленной во времени даты (или документально за¬
фиксированного события), а путем указания eq еце — «от моего
времени» (Den Boer, 1967, с. 31—33, 35—40).
Хронологические системы, опиравшиеся на списки доку-
Фукидид ментального типа, не лежали и в основе хронологии труда
Фукидида. Но он уже был хорошо знаком с таким методом
датировки, о котором писал (V.20.2), что прошедшие события при
этом соотносятся с теми или иными именами в списках должностных
лиц различных греческих государств. Он, однако, считал более верной
свою систему (ср. ниже), хотя в особо важных для своей темы случаях
приводил одновременно датировку по упомянутому методу. Для нача¬
ла Пелопоннесской войны (431 г. до н.э.) он указывает на год службы
жрицы Г еры в Аргосе и имена ежегодных эпонимов — спартанского
эфора и афинского архонта (II.2.1) и для конца Архидамовой войны
(Никиева мира, 421 г. до н.э.) — на имена эфора и архонта того года
(V.25.1).
Принципы хронологии самого Фукидида подвергались критике в
древности и в наше время. В I в. до н.э. Дионисий Галикарнасский
порицал Фукидида именно за отказ следовать уже получившему рас¬
пространение упомянутому методу, который Фукидид не одобрял
(Dionys. Halic. De Thuc., 6, 9 и др. — ср. также у С.Жебелева, в кн.:
Мищенко, 1915, т. I, с. LIII). Некоторые современные ученые, как
Ф.Якоби и Г.Штрасбургер, в отношении хронологических методов
даже ставили Фукидида ниже Геродота (Strasburger, 1962, с. 680, 717,
с литературой). Но такое заключение возможно лишь в свете выводов,
явно преувеличивавших значение Геродота как хронолога (ср. выше,
см. также, с оценкой взглядов Ф .Якоби и Г.Штрасбургера, Den Boer,
1967, с. 38 и 44—49 — о хронологии у Фукидида).
261
Но едва ли справедливы и мнения (например, С.А.Жебелева и
В. ден Бура в указанных работах) о целиком положительной и прог
грессивной роли труда Фукидида в развитии античной хронологиче¬
ской науки. Вместо эпонимной системы Фукидид предпочитал распор
лагать изучаемые события по «периодам времени», временам года,
используя также другие указания для еще более близкого определения
частей года и его отдельных сезонов. Если полагать, что Фукидид был
при этом всегда достаточно точен (хотя высказывались и сомнения на
этот счет), то можно признать его заслугу в разработке такой системы
при существовавших тогда возможностях для определения времени
внутри года (хотя сами указания на время года иногда встречаются и в
труде Геродота — единственном полностью сохранившемся истори¬
ческом сочинении, предшествовавшем Истории Фукидида). Учитывая
несовершенство греческих календарей той эпохи, в том числе афин¬
ского, возможное несоответствие официального календарного года и
природного сезонного (именно таким, как полагают, был и стоq Геро¬
дота) и несовпадение календарей в разных греческих государствах,
можно допустить, что система Фукидида позволяла также избежать
возможного, при сопоставлении данных различных источников, отне¬
сения некоторых событий конца или начала данного года к соседнему
году. Но тут не подразумеваются более крупные ошибки либо смеще¬
ния того или иного года в общей последовательности целого ряда лет.
Об этом свидетельствует и само соображение Фукидида о его хроно¬
логической системе (V.20.2 — ср. V.20.1, что при датировке Никиева
мира упоминаются «конец зимней кампании», «начало весны» и т.п.,
а также прошедшие с начала войны не только 10 лет, но еще и
«несколько дней» — именно в связи с такими определениями и при¬
водится нижеследующее мнение о методах датировки). По Фукидиду,
обозначение событий по должностным лицам неточно, ибо эти собы¬
тия могли происходить в начале, середине или в иное время на протя¬
жении службы таких лиц. Так как под этими должностными лицами
он имеет в виду, в частности или прежде всего, афинских архонтов
и спартанских эфоров, исполнявших свою должность в течение года,
ясно, что подразумевается размещение событий также внутри одно¬
го года.
О каких-либо иных неточностях эпонимной системы тут не гово¬
рится. Точно так же из этого отрывка Фукидида нельзя извлечь выво¬
да, что он считал неточными сами списки архонтов (как, например,
полагает W. den Boer, 1967, с. 44, 45, 46). Фукидид, очевидно, и не мог
иметь этого в виду, хотя бы потому, что едва ли мог сомневаться в
полной достоверности доступного ему и его афинским современникам
списка архонтов по крайней мере именно для лет Пелопоннесской
войны, являвшейся основным объектом его исследования, и для не¬
262
скольких предшествовавших десятилетий; так, список архонтов был
выставлен на афинской агоре ок. 430—425 гг. до н.э. (ср. ниже) и
должен был быть аутентичным во всяком случае для десятилетий,
бывших на памяти многих лиц, еще живших в начале 420-х годов
до н.э. (не говоря о том, что он, безусловно, был основан на офици¬
альных документах по крайней мере за ряд предшествующих десяти¬
летий, а очевидно, и ранее, ср. также ниже).
Учитывая, какие погрешности эпонимной системы мог иметь в ви¬
ду Фукидид, следует судить и о его замечании (1.97.2), по которому
Гелланик в «Аттиде» допустил хронологическую неточность. Между
тем этому замечанию Фукидида придается слишком широкое значе¬
ние, и оно используется для более общей характеристики методов
Гелланика и иных ранних греческих хронологов и даже их более низ¬
кой оценки в сравнении с методикой как Геродота, так и самого Фу¬
кидида.
Применяемые Фукидидом методы датировки употребляются им
лишь в описании событий Пелопоннесской войны. Сам он был ее
современником и видным участником, начал подготовку своего труда
вскоре после начала войны и мог собрать разнообразные и детальные
сведения о ее событиях и их времени. Уже поэтому едва ли правильно
сравнивать эти приемы Фукидида и методы историков, описывавших
более отдаленное прошлое. Сама же система датировок Фукидида
может быть пригодна и понятна лишь при последовательном и очень
подробном изложении описываемых событий, как эго и сделано им
в отношении Пелопоннесской войны. Совершенно иначе обстоит дело
уже с описанием предшествующего периода (так называемого Пяти¬
десятилетия) между победами греков над персами при Саламине и
Платеях (в 480 и 479 гг. до н.э.) и началом Пелопоннесской войны
(431 г. до н.э.). Упоминаемые Фукидидом события этого периода в
значительной части вообще не могут быть определённо датированы
по данным его труда. Ему, как и современным ему историкам, конеч¬
но, было известно общее число лет между вторжением Ксеркса и
началом Пелопоннесской войны. Но по его изложению нельзя уста¬
новить непрерывную цепь соотнесенных друг с другом по времени
событий. Правда, указывается на продолжительность отдельных
эпизодов (ср. 1.104 и сл. о 6 годах войны афинян в Египте) или на вре¬
мя между некоторыми другими событиями (например, 3 года между
упоминаемыми в 1.112.1). Но это лишь отдельные отрезки времени
внутри всего периода. Приводимые в ряде мест указания вроде: «при¬
мерно в это время», «через некоторое время», «немного времени
позже» и т.п. (1.107; 1.113; I. 114; 1.118 и др.)— не являются сколько-
нибудь ясными определениями в данном случае (в отличие от «сплош¬
ного» описания самой Пелопоннесской войны); к тому же подра¬
263
зумеваемые предшествующие события обычно тоже точно не датиро¬
ваны.
В начале же труда, в главах о ранней эпохе греческой истории (в
т. наз. «Археологии») встречаются такие, например, датировки: около
400 лет или чуть больше «до окончания этой войны» (1.18.1: об уста¬
новлении спартанских государственных институтов), 300 лет «до
окончания этой войны» и 260 лет «до того же времени» (1.13. 3 и 4: о
событиях коринфской истории). Эти цифры выведены, очевидно, из
расчетов по «генеалогической» хронологии. А указание на войну,
проходившую при Фукидиде, как на отправной пункт при обозначе¬
нии времени событий прошлого мало чем отличается от Геродотова eq
срё. О неудовлетворительности подобных указаний, между прочим,
свидетельствуют и колебания современных ученых при определении
того, что значит «до окончания этой войны» — то ли конец всей Пе¬
лопоннесской войны (т.е. 404 г. до н.э.), который Фукидид пережил,
но описать не успел, то ли Никиев мир (421 г. до н.э.), завершивший
так называемую «Архидамову войну», которую, как иногда полагают,
Фукидид первоначально только и собирался описать. Впрочем, и даты
Пелопоннесской войны по труду самого Фукидида могли бы быть
конкретно определены (и «закреплены» во времени) лишь в связи с
отдельными указаниями, приводимыми в соответствии с системой,
которую сам Фукидид порицает за неточность. А время отдельных
событий более раннего периода, которое можно установить по дан¬
ным Фукидида, определяется путем отсчета от событий более поздне¬
го времени, например войны афинян с Эвбеей и ее покорения и за¬
ключенного затем договора Афин со Спартой (1.114—115) — в связи с
приводимым далее (II.2) сообщением, что Пелопоннесская война на¬
чалась на 15-й год после покорения Эвбеи и указанного договора.
В экскурсе о падении Писистратидов (VI.54—59) отмечается, что
после убийства Гиппарха Гиппий был изгнан на 4-й год, а после этого
еще через 20 лет сопровождал персов на пути к Марафону, в другом
же месте отмечается, что поход на Марафон происходил за 10 лет до
следующего персидского нашествия (1.18.2), и т.д.
Такие выраженные в конкретных цифрах «относительные» дати¬
ровки, а также данные «генеалогической» хронологии (тоже полу¬
чившие те или иные выражения в числе лет) уже с V в. до н.э. не каза¬
лись достаточными ряду авторов, пытавшихся фиксировать даты на
основе обозначения лет по эпонимам, годам службы иных официаль¬
ных лиц и т.п., применив этот метод при описании событий близкого
или более отдаленного прошлого. Использование списков таких лиц
позволяло вести расчет лет на «документальной» основе (хотя их дан¬
ные для более отдаленного времени могли быть недостоверными). К
тому же старые приемы относительной хронологии во многом ослож¬
264
няли или делали невозможным согласование различных собранных к
тому времени исторических сведений из разных частей греческого
мира.
Во всяком случае, именно эпонимная система привела к становле¬
нию разработанной греческими учеными абсолютной хронологии (к
которой в конечном счете восходит и более поздняя европейская).
Можно поэтому согласиться с Дионисием Галикарнасским в том, что
Фукидид отступил от этого пути. Примененные им способы датировки
стояли вне основной линии развития научной хронологии в античном
мире. Вместе с тем данные Фукидида показывают, что методы хроно¬
логии с фиксацией дат по официальным лицам получили уже широкое
распространение ко времени написания его труда (и, очевидно, уже к
началу работы над ним, в 420-х годах до н.э.), хотя сам он и приводит
такие даты в единичных случаях, лишь в отношении современных ему
событий и в дополнение к другим своим хронологическим указаниям.
Иногда он ссылается также на городские и общегреческие празднест¬
ва; это тоже может служить дополнительной приметой для времени
внутри года (в связи с известными сроками таких празднеств; ср.,
например, V.20.1 и др.). Но вместе с тем при описании Пелопоннес¬
ской войны дважды упоминаются олимпиады и называются их побе¬
дители (Ш.8.1; V.49.1), что должно быть связано уже с обозначением
самого года. Ссылки эти еще не доказывают, что датировки по олим¬
пиадам применялись тогда и при описании событий более отдаленно¬
го прошлого, но могут свидетельствовать о существовавшей уже в
последних десятилетиях V в. до н.э. практике указания на олимпиады
с именами их победителей в качестве хронологического ориентира.
Постоянная периодичность олимпиад и широкая популярность их
победителей могли делать такие ссылки вполне понятными для близ¬
ких современников соответствующих олимпиад. Что же касается бо¬
лее отдаленных периодов, то для изучения их хронологии с помощью
данных об олимпиадах, как говорилось, было необходимо охваты¬
вавшее эти периоды перечисление олимпийских победителей. Такой
список был обнародован не позже рубежа V/IV вв. до н.э. А данные о
победителях на карнейских празднествах изучались с этой целью уже
ранее: известно, что они обрабатывались Геллаником.
Древнейшие сведения о странах Востока, приведенные, как гово¬
рилось, в связь с ранней греческой хронологией, хотя и относились к
существовавшей некогда Ассирии, также не основывались на реально¬
исторических данных (которые с так называемым астрономическим
каноном вавилонского происхождения и материалами Беросса про¬
никли в античную культуру, но долго не получали в ней значительно¬
го распространения). Напротив, они опирались на псевдоисторические
представления, тоже восходящие к ранним греческим историкам.
265
Большую роль при этом стали со временем играть сведения Ктесия, у
которого утверждалось, что ассирийцы властвовали над Азией около
1300 лет, и приводился полный (вымышленный) список ассирийских
царей, начиная с Нина. Считавшийся отцом Нина Бел позже был син¬
хронизирован с персонажами эллинской мифологии и первыми мифи¬
ческими греческими правителями (с уже упоминавшимся Огигом).
Сами же начала такой «истории» — безусловно, под влиянием Кте-
сиевых данных о продолжительности ассирийского господства —
были намного удревнены, так, время Огига — почти на шесть веков в
сравнении с датами Гелланика (см. к развитию этих представлений:
Drews, 1965; правда, сделанная в экскурсе к этой работе попытка
обосновать мнение, что данные Ктесия о времени существования Ас¬
сирийского царства восходят к подлинной месопотамской традиции,
явно неубедительна).
Но уже много ранее Бел и Нин фигурировали в греческой традиции
и были приведены в связь с греческими мифологическими персона¬
жами (хотя последним отводился хронологический приоритет перед
родоначальниками азиатских монархов). По Геродоту, Бел, отец Нина,
был внуком Геракла (1.7, а сын Нина — Агрон — первым лидийским
царем из династии Гераклидов, что в связи с приводимыми здесь и
далее данными о лидийских царях определяло также и время правле¬
ния Нина, см. также 1.96; подробнее об этом см. далее). Но и Геродот
не был первым, кто обосновал эту связь. Такие греко-ассирийские
параллели бытовали, видимо, уже значительно ранее в греческой ли¬
тературе (ср. ниже) и определенно были представлены у Гелланика.
Об этом свидетельствует, в частности, сохраненный Евсевием Кеса¬
рийским обширный фрагмент из римского писателя Кефалиона, кото¬
рый во И в. н.э. в своей всемирной истории — от Нина до Александра
Македонского — широко сочетал сведения об ассирийских царях, в
основном по Ктесию, и греческих героях; при этом в качестве своих
главных авторитетов помимо Ктесия он указывает еще на Гелланика и
Геродота, называя Гелланика первым из трех; ссылаясь на них, он
пишет, что сначала над азиатами властвовали ассирийцы, и сообщает
о Нине, сыне Бела (см. в Хронике Евсевия, по изд. Kaerst, 1911, с. 28
и сл.).
Из этого следует, что у Гелланика сообщалось об ассирийском г ос¬
подстве над Азией и говорилось о Нине, сыне Бела. О первом сви¬
детельствует также дошедший фрагмент из «Персика» Гелланика
(frgm. 63 по FGH ), по которому он писал о двух Сарданапалах и, сле¬
довательно, упоминал о ниневийских владыках, а то, что Бел был из¬
вестен Гелланику, очевидно, подтверждается следующими данными.
У Геродота сказано, что у Бела был сын Кефей, а персы некогда были
известны грекам как кефены, сами же называли себя артеями, как их
266
именовали и соседи; Персей, сын Зевса и Данаи, прибыв к Кефею,
женился на его дочери Андромеде и оставил там (вернувшись в Гре-
цию) сына Перса, от которого и получили имя персы, считавшиеся, по
этой версии, потомками греческого героя Персея (Геродот, VII.61, ср.
VII. 150). Все это близко к содержанию двух фрагментов из первой
книги «Персика» Гелланика: народ халдеев назывался когда-то кефе-
нами по имени ^Сефея, отца Андромеды; после его смерти они завое¬
вали страну Артея (FGH, frgm. 59); по другому же сообщению (гам
же, frgm. 60), Артея — страна персов, которую занял Перс, сын Пер¬
сея и Андромеды. Связь этих фрагментарных известий со сведениями
Геродота бесспорна (к тому же в обоих случаях Кефей — правитель в
Азии, что отличается от другой греческой традиции, по которой царь
Кефей и Андромеда, которую спас Персей, жили в Эфиопии, — ср.,
например, в приписываемой Аполлодору «Библиотеке», II.4.5; вместе
с тем имена Артея, артеи, как по указанным сведениям назывались
ранее персы и их страна, очевидно, иранского происхождения, так что
в таких сообщениях нашла отражение и подлинная информация).
Сама тенденция связывать названия различных народов и стран с
именами греческих героев или иных персонажей греческой мифоло¬
гии типична для предшествующей Геродоту греческой литературы и
для него самого в общем уже не была характерна. К тому же в первой
книге своего труда в разделе об «этнографии» персов при описании их
обычаев, перечислении их племен и пр. (1.125, 130—140 и др.), где,
как обычно предполагается, отражен собранный им самим материал,
он ничего не говорит о связи персов с Персеем, Кефеем и т.п. Точно
так же в рассказе о мидянах (1.96 и сл., включая перечисление мидий-
ских племен в 1.101) он не упоминает о связи их имени с Медеей. Но в
другом месте (VII.62) пишет, что мидяне (MfjSoi) получили это имя
после прибытия к ним из Афин Медеи, а ранее назывались ариями.
Это тоже находит соответствие в сохранившихся фрагментах Гелла¬
ника (179 и 132 по FGH), согласно которым мидяне занимали часть
страны Арии, получившую название Мидии по имени Медеи, бежав¬
шей туда с сыном из Афин.
У Геродота оба указанных сообщения, о мидянах и Медее (VII. 62),
с одной стороны, и персах и Персее, Кефее и Беле (VII.61) — с другой,
приводятся рядом и входят в известный и очень важный в историко¬
этнографическом отношении отрывок (VII.60—100) с описанием со¬
ставленных из представителей различных народов войск Ксеркса в его
походе на Элладу. Исследователи уже давно пришли к выводу, что
весь этот раздел, носящий характер вставного или даже инородного
отрывка в изложении Геродота, а также содержащий целый ряд про¬
тиворечий с положениями других частей его труда, заимствован из
письменного источника. Авторы, отводящие Геродоту особую роль в
267
развитии греческой историографии, обычно полагают, что его сведе¬
ния восходят здесь к официальному письменному источнику или до¬
кументу персидского происхождения (то же мнение отражено, напри¬
мер, и у Дандамаева, 1985, с. 143). Вместе с тем отвергается возмож¬
ность заимствования из какого-либо предшествующего греческого
исторического сочинения (причем использование Геродотом таких
исторических трудов, как и само их существование, часто вообще
отрицается). Иное заключение о происхождении этого отрывка было
убедительно аргументировано Р.Дрюсом (Drews, 1973, с. 22 и сл.,
28—30, там же ср. о предшествующих мнениях по этому вопросу).
Помимо указанных выше он отметил и другие совпадения в данном
отрывке Геродота с дошедшими фрагментами из Гелланика (причем
Гелланик не зависел от Геродота, и во всяком случае его сочинение по
истории Персии было написано ранее труда Геродота, ср. ниже).
Таким образом, совпадают утверждения, что мидяне назывались
ранее ариями и получили затем свое имя от Медеи, что персы стали
называться по имени сына Персея и Андромеды, дочери Кефея, а ра¬
нее они или их страна назывались артеями, Артеей. Далее, говоря о
саках в войске Ксеркса, Геродот называет их амюргийскими (VII.64;
тут же он пишет, что персы называют всех скифов саками). Этого
названия ’Ajiiipyioi он не употребляет более, в том числе при упоми¬
нании, видимо, тех же саков в персидском войске (VI.ИЗ; VIII.ИЗ;
IX.31 и др.) и, безусловно, тех же саков, соседних с Бактрией (1.153,
IX. 113, т.е. саков-хаумаварга ахеменидских текстов). Зато амюргии,
как уже говорилось, были известны еще и Гелланику (по приводив¬
шемуся выше фрагменту, причем в нем еще упоминается «равнина
саков» — Амюргий, так что сведения об амюргиях у Гелланика были
во всяком случае шире, чем у Геродота). По его фрагменту можно
также предполагать, что, по его мнению, название «саки» могло при¬
лагаться к скифам вообще. У Геродота об этом говорится в том же
отрывке из описания войска Ксеркса рядом с названием амюргиев;
ремарка эта о всех скифах тут не вполне уместна, а в других мес¬
тах своего труда Геродот не пишет об этом, в том числе ранее в I кни¬
ге и в разделах IV книги, специально посвященных скифам и походу
на них Дария I (в то же время само применение, по крайней мере у
персов, названия «саки» и к европейским скифам также документиру¬
ется ахеменидскими текстами). Предполагая несоответствие этих
взглядов Геродота, некоторые исследователи его труда устраняли
упомянутую ремарку о всех скифах из VII книги (так, эта фраза о на¬
именовании персами всех скифов саками в главе VII.64 опущена в
переводе труда Геродота у Ф.Г. Мищенко).
Согласно уже упоминавшемуся фрагменту из Гелланика (frgm. 59.
по FGH), он знал о халдеях как об отдельном народе. Геродот же го¬
268
ворит о халдеях как о жрецах Бела в Вавилоне (1.181—183), но в опи¬
сании войска Ксеркса упоминает о них как о народе, входившем в
состав ахеменидских военных контингентов (после «ассирийцев» в
VII.63—ToiVccov 5ё цета^Ъ ХсЛбаТог, ср. ниже). Кроме того, в том
же списке (VII.89) о финикийцах сообщается, что они жили некогда у
Красного моря. Об этом, правда, Геродот пишет еще раз (1.1), но само
это оригинальное мнение бытовало в греческой литературе ранее, как
показывает фрагмент из жившего и писавшего до Геродота Дионисия
Милетского (frgm. 4 — ср. Drews, 1973, с. 21, 29).
Представляется поэтому возможным утверждать, что описание во¬
инских контингентов Ксеркса у Геродота заимствовано в основном
или целиком у одного из его греческих предшественников (скорее
всего у Гелланика или из использовавшегося ими обоими источника),
так как, с одной стороны, даже по крайне немногочисленным, случай¬
но сохранившимся фрагментам ранних историков в отношении ряда
мест в этом списке устанавливается, что они восходят к предшест¬
вующей греческой литературе, и, с другой стороны, часть их относит¬
ся к тем сообщениям данного описания, которые не находят соответ¬
ствий в других местах труда Геродота или прямо противоречат им.
С таким противоречием связано, между прочим, и то обстоятельст¬
во, что указанное упоминание военного контингента халдеев (VII.63) в
рукописном тексте Геродота было вообще признано интерполяцией
без всяких иных текстологических оснований, по сути, потому лишь,
что оно противоречит представлениям о халдеях в других местах тру¬
да Геродота. В результате оно было вычеркнуто из текста известным
издателем и комментатором Геродота второй половины XIX в.
Г.Штейном и затем считалось подложным или просто устранялось
другими исследователями и переводчиками Геродота (отсутствует
этот пассаж и в русских переводах Геродота у Ф.Г.Мищенко в 1870—
1880-х и Г.А.Стратановского в 1970-х годах). Таким образом, в дан¬
ном случае убеждение в том, что у Геродота все должно быть логич¬
ным, привело к искажению его текста и исключению из него важного
исторического свидетельства, указывающего, в частности, что халдеи
еще составляли в 480 г. до н.э. отдельный народ со своим представи¬
тельством в ахеменидском войске.
Наличие противоречий между различными отрывками в труде Ге¬
родота никак не может быть основанием для исправления или устра¬
нения одних мест в угоду их согласования с другими. На этом основа¬
нии пришлось бы вычеркнуть и ряд других мест из того же отрывка
VII.60-—100, а то, как выясняется, и весь этот текст, сообщающий
важнейшие историко-этнографические сведения об Ахеменидской
державе. На самом деле речь, конечно, идет лишь о существовании
противоречий в оригинальном тексте самого Геродота, которые он не
269
пытался или на основании имевшихся у него данных и не мог устра¬
нить и которые во многом определяются источниками его информа¬
ции. Причем среди них, вопреки широко распространенному мнению,
большое место занимали историко-литературные сочинения его гре¬
ческих предшественников. О некоторых других данных, свидетельст¬
вующих о разработке в греческой литературе сюжетов, которые позже
излагал Геродот, мы уже говорили выше.
Так же, как мы видели, должно обстоять дело и с описанием войск
Ксеркса по отрывку VII.60—100. Входящее сюда же сообщение о
Кефее и его отце Беле как родоначальнике азиатских владык опреде¬
ленно не было введено в греческую литературу Геродотом, а бытовало
в ней ранее (и было представлено также у Гелланика). О временах
«Нина» писал, видимо, в своей истории Персии («Персика») уже Ха-
рон из Лампсака, что, правда, устанавливается по косвенным сравни¬
тельным данным (ср. ниже о Хароне). Для Гелланика, как говорилось,
это засвидетельствовано прямым указанием дошедшего фрагмента.
Таким образом, положение Геродота о Нине как первом царе Азии
также восходит к предшествующей греческой традиции (причем не
устной, а письменной). Этот факт имеет принципиально важное зна¬
чение и при реально-историческом использовании сведений Геродота
об азиатских царствах и их хронологии, так как ассирийская (пред¬
шествовавшая по времени мидийской) и ранняя лидийская династии
возводятся к Белу, а через него — к Гераклу (деду Бела по Геродоту,
1.7). Между тем понять происхождение и определить степень досто¬
верности данных о ранних исторических событиях и их хронологии
фактически можно лишь при рассмотрении этих данных в связи с
предшествующим им легендарным и мифологическим материалом. То
же относится и к ранней греческой истории (к тому же со сведениями о
ней в античной литературе тесно связаны данные по восточной истории,
и при их исследовании встают во многом одни и те же проблемы).
Относящиеся в действительности к легендарному про-
Хронологи шлому «точные» даты приводили и хронологи, начинав¬
шие счет лет лишь с разрушения Трои,— Эратосфен,
Аполлодор и, очевидно, Сосибий Наконец (писавший примерно тогда
же, когда Эратосфен, или его младший современник). Эратосфен,
видимо, считал неисторической по своему характеру греческую тра¬
дицию о дотроянском времени. Еще ранее историк Эфор (ок. 405—
330 гг. до н.э.) возражал против включения в историю мифов и начи¬
нал свое историческое изложение с «возвращения Гераклидов», т.е. с
занятия дорийцами Пелопоннеса. При этом все они точно датировали
события, с которых начинали свои историко-хронологические систе¬
мы. Эратосфен относил падение Трои к 1184/3 г. до н.э. — за 407 лет
до установленной им в качестве основы абсолютной хронологии 1-й
270
Олимпиады (см. ряд основных дат из хронографической работы Эра¬
тосфена у Климента Александрийского, Strom. 1.21.38 = Mtiller, 1877,
с. 195: Эратосфен, frgm. 3), а Сосибий, очевидно, к 1171/70 г. до н.э.
(ср., например, Wachsmuth, 1895, с. 136 и сл., с указанием источников
о Сосибии). Такие датировки могли восходить лишь к легендарной
традиции и расчетам, основанным на соответствующих преданиях о
последовательности поколений.
Определялось также конкретное число лет между падением Трои и
возвращением Гераклидов в 1103 г. до н.э. (327 лет до Ол. I) у Эра¬
тосфена и около 1091/90 г. до н.э. у Сосибия — в обоих случаях через
80 лет. И по Фукидиду (1.12.2), дорийцы во главе с Гераклидами за¬
воевали Пелопоннес на 80-й год после падения Трои. Это предполага¬
ет, что у него было также определенное мнение о времени, прошед¬
шем между падением Трои, дорийским завоеванием и его собственной
эпохой. Но как говорилось, он приводил лишь приблизительные даты
для отдельных событий ранней греческой истории — «лет за 300»
и т.п., и в том числе «400 лет или чуть больше» для установления го¬
сударственных институтов Спарты (1.18.1). Того же происхождения —
очевидно, на основе генеалогической и в данном случае еще леген¬
дарной хронологии — должна быть и дата: 80 лет от падения Трои
до возвращения Гераклидов, тем более что у ряда других античных
авторов (в том числе у Эфора) вместо нее давались совершенно иные
цифры, в пределах 60—190 лет (ср., например, МОНег, 1877, с. 129
и сл.).
Но при датировке «возвращения Гераклидов» стали опираться на
«документальные» данные — список спартанских царей («Геракли¬
дов», начавших, как считалось, править Спартой сразу после дорий¬
ского завоевания) с указанием числа лет их правления. Эратосфен,
очевидно, считал эти списки наиболее надежной хронологической
основой для времени до начала олимпиад; опирался на эти списки и
Сосибий; правда, их выводы расходились, но ненамного, в пределах
12—14 лет. На тех же данных основывался уже и Эфор, относивший
возвращение Гераклидов к 1091 г. до н.э.: за 750 лет до осады Перин-
фа Филиппом Македонским (фрагмент у Диодора XVI. 76.5, ср. МШ-
1ег, 1877, с. 123—124). Отсчет лет здесь ведется от события (341/40 г.
до н.э.), до которого Эфор довел свое сочинение. Писавший еще до
введения олимпийского счета Эфор пользовался, таким образом, при
обозначении дат примерно теми же методами, что Фукидид и Геродот
(т.е. с отсчетом от своего времени), но основывал свои датировки на
«документальных» материалах и давал «точные» даты событиям отда¬
ленного прошлого. Но и списки спартанских царей не были подлин¬
ным достоверным источником, во всяком случае для времени ранее
VII в. до н.э. Они, видимо, не были вполне точны даже в именах ца¬
271
рей, а числа лет правления последних вообще должны быть результа¬
том поздних (очевидно, связанных с генеалогической хронологией)
калькуляций (ср., например, Starr, 1965, с. 261, 268 и сл., с указанной
там литературой).
Отсутствие выглядевших достоверными сведений о ранней грече¬
ской истории в троянскую и посттроянскую эпохи осознавалось,
впрочем, и некоторыми античными, особенно римскими учеными.
Гораздо более достоверными и более надежно датируемыми стали
казаться лишь события с VIII в. до н.э., после начала олимпиад, осно¬
вания Рима, учреждения спартанского эфората и афинского архонтата
и т.д. С этих времен, от первой олимпиады и основания Рима, иногда
и стали описывать собственно историческую эпоху (ср. Drews, 1965,
с. 136 и сл. и примеч. 34).
Но и в то время, как и до этого, историю, в том числе греческую,
обычно предпочитали начинать с гораздо более раннего времени.
Многие современники Эратосфена и Эфора включали в свои истори¬
ко-хронографические работы мифологические события, относившиеся
ко времени намного ранее дорийского завоевания и Троянской войны.
Это еще более характерно для авторов V в. до н.э., Геродота, Геллани-
ка и их современников и предшественников. У Геродота различные
мифологические персонажи и их деяния выступают как вполне реаль¬
ные лица и события; и как таковые они могли или должны были по¬
лучить свои датировки. Не говоря о том, что Геродот приводит даты
для некоторых божеств (ср. ниже), он датировал также — ведя отсчет
от своей эпохи— время Троянской войны (около 800 лет) и жизни
Геракла (900 лет), безусловно, тоже основываясь на расчетах по той
же генеалогической хронологии по поколениям спартанских царей
(ср. Геродот, II. 145; VII.204; VIII.131 и др.).
Естественно поэтому, что и авторы, располагавшие перечисляемые
ими события согласно последовательности «документальных» спи¬
сков, включали в свою систему и собственно исторические события, и
те, которые относились к легендарному или мифическому прошлому,
но рассматривались ими в качестве вполне реальных, — например,
Эратосфен до Троянской войны, а Гелланик до начала мифической
истории греков. Ученые, предпочитающие для ранней греческой ис¬
тории и хронологии данные Геродота или Фукидида, иногда пишут,
что примерные данные лучше, чем красиво выглядящая точность,
выработанная Геллаником и его последователями вплоть до эллини¬
стического времени и позже (ср., например, Starr, 1965, с. 261). С этим
мнением трудно согласиться по ряду оснований, даже не считая того,
что упомянутыми учеными в V в. до н.э. да и позже использовались
документальные данные, которые могли и должны были быть досто¬
верными до какого-то времени, и, следовательно, до того же времени
272
их хронология могла иметь надежную опору, на которую не опирался
Геродот (это может частично относиться и к VII в. до н.э., о кото¬
ром, — как полагает и Ч.Старр, там же, с. 263, — Геродот уже не да¬
вал надежных сведений, так как возможности человеческой памяти не
могли простираться так далеко). Другие сведения, не отраженные в
таких документах и списках, могли быть увязаны с ними на основе
синхронизмов с упомянутыми там лицами или событиями.
Вместе с тем время событий и той и предшествующей эпох опре¬
делялось (ср. ниже пример для Гелланика) и по поколенному расче¬
ту или иным сведениям, также в конечном счете восходящим к уст¬
ной традиции, а «точные» даты при этом можно рассматривать как
примерный ориентир, выработанный, однако, тем же методом, на
котором основывался Геродот, а также Фукидид в своих ранних
датах. Оба, как мы видели, дают и цифровые данные (причем у Ге¬
родота они предлагаются даже для богов, 11.43: для египетских бо¬
гов — 17 000 лет до Амасиса; 11.145: Дионис — за 1600 лет и Пан —
около 800 лет до времени Геродота). При этом речь идет не только о
примерных, или «круглых», цифрах, но и «точных», относящихся к
более близкому времени. Можно было бы, конечно, полагать, что тут
не нарушается принцип: для дат, высчитанных условно (по генеалоги¬
ческой хронологии или иным данным), приводить лишь примерные
цифры, а точные — для соответствующих реальной действительности.
На самом деле это далеко не так. Как уже отмечалось выше, Геродот
приводит «точные» даты для последовательно правивших пяти по¬
следних лидийских царей — Мермнадов и для четырех мидийских —
Дейокидов. Начиная от середины VI в. они охватывают его первую
половину, весь VII в. и уходят в VIII в. до н.э. Между тем Мермнады
правили по крайней мере на несколько десятилетий меньше, числа лет
их правления по сравнению с приведенными у Геродота должны быть
изменены, в основном сильно сокращены, и верной может быть лишь
продолжительность правления, указанная для Креза. Из Дейокидов
два последних, быть может, правили примерно столько лет, как обо¬
значено у Геродота, хотя его «точные» даты и тут, возможно, неверны.
Но сумма лет их правления — 75 — та же, что и сумма лет царствова¬
ния двух их предшественников. Это уже давно рассматривалось как
свидетельство искусственности соответствующих расчетов. Кроме
того, сравнение с данными клинописных текстов показывает, что,два
первых Дейокида не могли править так долго, что указанное у Геро¬
дота число лет правления первого явно неверно, как, вероятно, и вто¬
рого, а возможно — и двух остальных. Да и в античной литературе,
как уже отмечалось, засвидетельствованы и другие числа лет правле¬
ния каждого из Дейокидов и Мермнадов (кроме Креза, если не счи¬
тать имеющегося и для него расхождения на один год).
18 Зак. 104
273
Так что и приводимые у Геродота «точные» даты являются резуль¬
татом искусственных калькуляций (проведенных не только его пред¬
шественниками, но и им самим), причем они также связаны с
«генеалогической» хронологией, в том числе в указанных случаях, где
точные даты для Мидии и Лидии примыкают к высчитанным по поко¬
лениям числам— 520 лет для предшествовавшей Мидии Ассирии
(1.96) и для царствовавших над Лидией до Мермнадов Гераклидов —
505 лет (=22 поколениям, 1.7). Родоначальником и ранней лидийской,
и ассирийской династий считается Нин, объявляемый правнуком Герак-
ла. Время же жизни последнего определяется вне всякой связи с вос¬
точными свидетельствами по неисторическим греческим данным (воз¬
водимому к Гераклу родословию спартанских царей, ср. выше)!
Поэтому различие хронологической методологии Геродота или
также Фукидида, с одной стороны, и Гелланика с его единомышлен¬
никами и последователями — с другой, во многом лишь кажущееся.
Для обеих в отношении более ранних эпох могут быть установлены
этапы:
1) генеалогическая хронология с перечислением поколений по
именам лиц или лишь указанием их числа (а также некоторые иные
данные, в основе тоже восходящие к устной традиции, например тра¬
диционные представления о числе лет между отдельными выдающи¬
мися событиями);
2) перевод этих данных в цифры — примерные, «круглые», или
также «точные»;
3) лишь для второго направления (у Гелланика и пр.) характерен
еще и третий этап: закрепление полученных данных в системе «абсо¬
лютной» хронологии путем их соотнесения с определенными годами в
последовательном ряде лет согласно принятым за основу «официаль¬
ным» спискам. Уже сам этот прием требовал указания на конкретные
годы. Но степень примерной достоверности таких датировок опре¬
делялась вовсе не самим указанным методом, а лежащими в их ос¬
новании конкретными данными, в том числе вполне аналогичными
тем, которые использовались при старой системе генеалогической и
относительной хронологии. События же более близкого времени
могли, как уже говорилось, датироваться на документальной основе;
вся система позволяла также сопоставлять различные документаль¬
ные списки, что и предпринималось уже Геллаником.
Примером датировки Геллаником событий мифологического или
легендарного прошлого может служить сообщение Дионисия Гали¬
карнасского о том, что сикулы покинули Италию, по словам Геллани¬
ка Лесбосского, за три поколения до Троянской войны, в 26-й год
жречества Алкионы в Аргосе ( Dionys. Halic., Ant. Rom. I. 22). Приво¬
дится, таким образом, и датировка по поколениям, и «точная» дата.
274
Само известие заимствовано, очевидно, из основного, посвященного
истории эллинского мира в целом и построенного в хронологической
последовательности труда Гелланика, известного под названием
«Жрицы Геры» (Тёрекхг тщ "Hpaq, цитируется также как Тёреюи и
пр., ср. Gudeman, 1912, стб. 144 и сл.). В основу его Гелланик положил
списки высоко чтившихся в греческом мире жриц Геры в Аргосе.
Список открывала Ио (мифическая жрица Геры). Реальным историче¬
ским персонажем ее считал и Геродот (1.1 и 5; об Ио как жрице Геры в
Аргосе ср., например, в «аполлодоровской» Библиотеке II. 1.3).
Весь труд также начинался с мифологического прошлого, но про¬
должался до исторических времен, вплоть до эпохи самого Гелланика.
Список жриц, безусловно, отражал данные, полученные в Аргосе, и в
своей поздней части был достоверен (а также мог содержать отдель¬
ные записи хроникального типа, упоминающие события местного или
общегречесного значения). Аргосские жрицы исполняли свои обязан¬
ности пожизненно, Гелланик в своем списке приводил число лет их
жречества и датировал события по их годам. Очевидно, следуя этой
системе Гелланика (или непосредственно его датировке), Фукидид
(II.2.1), датируя начало Пелопоннесской войны, отмечает, в частности,
что это прризошло в 48-й год жречества Хрисиды в Аргосе, год спар¬
танского эфора Энесия и афинского архонта Пифодора. Это может слу¬
жить иллюстрацией приемов ранних греческих хронологов и их воз¬
можностей путем сопоставления различных «хронологических» списков
устанавливать точные даты на основе каждого из них.
Гелланик написал также ряд сочинений, посвященных отдель¬
ным греческим областям и государствам, в том числе Арголиде
(’ApyoXncd) и своей родине Лесбосу (AeaPucd). В этих работах также
могли использоваться местные документы, а труд по истории Афин,
«Аттида», определенно был построен в хронологическом порядке с
указанием точных дат для упоминаемых событий. Вместе с тем Гел-
ланику принадлежит и первая известная обработка списка победите¬
лей на одном из греческих празднеств — «Карнейские победители»
(KapveoviKai, ср. Gudeman, 1912, стб. 143). Эти состязания проводи¬
лись в Лакедемоне с 6^0-х годов до н.э. Выше уже говорилось о зна¬
чении, которое могли иметь списки победителей игр для датировки
ряда событий ранней греческой истории, а также их роли для даль¬
нейшей разработки греческой хронологии и самих ее принципов. Что
касается Карнейских празднеств, то список их победителей специаль¬
но изучался в III/II вв. до н.э. Сосибием Лаконцем — автором истори¬
ко-хронологической работы о Спарте, где он основывался и на списке
спартанских царей. Данные последнего, как говорилось, использова¬
лись уже ранее, в том числе Эфором в IV в. до н.э. Но и Гелланик уже
давал даты Троянской войны, возвращения Гераклидов и писал о пер¬
18*
275
вых спартанских царях (по Страбону VIII.5.5, Эфор критиковал Гел-
ланика за то, что тот приписывал введение спартанских государствен¬
ных институтов первым царям, Эврисфену и Проклу, и вообще не
упоминал о Ликурге; это сведение, в частности, показывает, что Гел-
ланик в своих сообщениях о Спарте еще не основывался на рассказах
о Ликурге, которые стали общими для греческой традиции уже со
времени Геродота).
Геллаником использовался также список афинских архонтов. По¬
следний составлял хронологическую основу для исторической части
ряда «Аттид» — от Гелланика до Филохора и затем, уже после Эра¬
тосфена, долгое время наряду с олимпийскими датами входил в ряд
хронологических и исторических трудов (например, у Диодора). Спи¬
сок архонтов разрабатывался, как отмечалось, Деметрием Фалерским,
Аристотелем, аттидографами. Согласно Платону, Сократ отмечал
возможность изучать список архонтов со времени Солона (Plato, Hipp.
Maj., 285 Е). Это должно указывать, что к концу V в. до н.э. в Афинах
существовала практика использования в исторических целях имен
годичных архонтов и что их список считался вполне достоверным, во
всяком случае начиная с года архонтства Солона (594/3 г. до н.э.).
Избираемые на год архонты существовали в Афинах, однако, уже с
683/2 г. до н.э., и были известны их имена (в дошедшей литературе
упоминаются некоторые из них). Предполагается, что такой полный
(с 683/2 г.) список, высеченный на мраморе, был выставлен на афин¬
ской агоре около 425 г. (см. Sealey, 1979, с. 238). К этому времени по
палеографическим особенностям относится фрагмент надписи с аго¬
ры, признанный частью списка архонтов, с именами нескольких ар¬
хонтов 520-х годов до н.э. (ср. литературу: Sealey, 1979; Ленцман,
1962, с. 583—584; Строгецкий, 1972, с. 100, примеч. 6).
Разработка списка олимпийских победителей также относится
еще ко времени задолго до Эратосфена и Тимея (хотя счет по олим¬
пиадам до них еще введен не был, и олимпийские списки были лишь
одним из видов официальных списков, употреблявшихся для исто¬
рико-хронологических изысканий). Специальные работы об этих
списках были, по имеющимся данным, у Филохора (Suda, s.v.
ФЛбхоро^) и уже ранее у Аристотеля. Среди его сочинений у Дио¬
гена Лаэртского (V.26) называются «Олимпийские победители»
(’ОАдэцтиоуТкаг), а также «Пифийские победители» и еще два труда
о Пифийских играх и их победителях. Кроме того, работа Аристоте¬
ля над пифийским списком засвидетельствована и эпиграфически —
благодарственной надписью из Дельф за эту работу (см.: Бузескул,
1903, с. 41). Таким образом, Аристотель специально обрабатывал и
использовал списки олимпийских и пифийских победителей и афин¬
ских архонтов.
276
Еще раньше сочинение под названием «Список олимпийских по¬
бедителей» (’OXopmoviKcov avaypacpri) опубликовал софист Гиппий
из Элиды (т.е. из области, где проводились сами олимпийские игры).
Время жизни Гиппия, по имени которого названы два сократических
диалога Платона и который был младшим современником первого
софиста Протагора (ок. 480—410 гг. до н.э.), определяется лишь при¬
мерно — между серединой V и началом IV в. до н.э., но нет никаких
оснований полагать, что он обнародовал интересующую нас работу
обязательно под конец жизни. Гиппий был собеседником и оппонен¬
том Сократа, а упоминавшиеся слова Сократа об изучении списка
архонтов, как и сведения о сочинениях Гелланика, показывают, что в
последних десятилетиях V в. до н.э. уже достаточно широко исполь¬
зовались такие списки. Сюда можно отнести перечисления победите¬
лей состязанийХпо крайней мере уже тогда карнейских и затем олим¬
пийских), списки жриц Геры в Аргосе и афинских архонтов, а также
официальных лиц из некоторых других греческих городов и госу¬
дарств. Использование таких записей из местных храмовых и свет¬
ских архивов подтверждается уже упоминавшимся сообщением Дио¬
нисия Галикарнасского (De Thuc., 5), называющего при этом, в част¬
ности, Гелланика, а из более ранних авторов Харона из Лампсака.
От Харона дошло очень немного фрагментов, хотя его
Харон основные сочинения были довольно широко известны
из Лампсака еще в первых веках I тысячелетия н.э. (и цитировались
Страбоном, Плутархом, Полисном, Афинеем и др.). Со¬
хранившиеся свидетельства, однако, заставляют признать Харона
весьма значительной фигурой в развитии ранней греческой историко¬
хронологической науки. Ему принадлежала, в частности, работа «Ле¬
топись лампсакенов» ("Qpoi Aapv|/aKrjvcov), где он, очевидно, излагал
историю родного города (основанного, по традиционной хронологии,
ок. сер. VII в. до н.э.) с ранней, еще полулегендарной эпохи до сво¬
его времени и где, как полагают, использовал данные о магистратах
Лампсака или, возможно, первый оценил важность подобных источ¬
ников (ср. Мищенко, 1888, т. I, с. XXVI; Шеффер, 1884, с. 132 и др.;
Бузескул, 1903, с. 49; во всех этих случаях принимается также, что
Харон писал ранее Геродота). В X в. византиец— автор «Суды» на¬
звал помимо упомянутого еще 9 трудов Харона (Suda, s.v. Xdpcov
Aap\|/aKrjv6q).
В то же время не раз высказывалось мнение, что часть их представ¬
ляет собой одни и те же, но известные под разными названиями сочи¬
нения, а другие вообще не принадлежат Харону и что вместе с тем
он не обязательно был предшественником Геродота (см., например,
Schwartz, 1899, стб. 2179—2180). Позже иногда вообще утверждалось,
что Харон писал после Геродота (ср. ниже).
277
Подобные положения тесно связаны с общей тенденцией отводить
Геродоту особую роль в развитии раннегреческой историографии. Все
известные по названиям сочинения Харона, безусловно, были различ¬
ными работами, как следует из данных «Суды» о числе книг, входив¬
ших в каждую из них. Согласно этой энциклопедии, упоминавшиеся
анналы лампсакенов и Hellenica имели по 4, «Персика», «О Лампсаке»
и «Основания городов» — по 2 книги, а остальные состояли, очевид¬
но, из одной книги. Даже если полагать, что первоначально у Харона
не существовало разделения на книги, то и тогда уже в античную эпо¬
ху эти сочинения рассматривались как разные. К тому же Афиней,
например, цитировал «Персика» (Deipnos. IX, 394 е) определенно как
самостоятельную работу, отличную от «Летописей» ("Qpoi, там же,
XII, 520 d и XI, 475 b-с, в первом случае, очевидно, «Летописи» лам¬
псакенов, во втором — лакедемонян, ср. ниже).
Кроме того, даже если полагать, что подобные названия оформля¬
ли одну и ту же работу, они должны были бы отражать в той или иной
мере ее разноообразное содержание. Вместе с тем известен ряд фраг¬
ментов и ссылок на Харона, также свидетельствующих о широте ин¬
тересовавшей его тематики (куда входила и история Лампсака, и об¬
щегреческие дела, события греко-персидских войн, и история мидо-
персидской державы и т.д., а также обычные для историй того време¬
ни мифологические и легендарные сюжеты). Если бы все это входило
в одно сочинение Харона (по крайней мере по более позднему члене¬
нию объемом в 4 книги), то оно по своему содержанию было бы тем
более достойным соперником труда Геродота (причем написанным
определенно ранее него, ср. ниже). Точно так же, если считать
Hellenica (такое название позже непосредственно понималось как
«Греческая история») тем же сочинением, что и «Летописи лампсаке¬
нов», это означало бы, что Хароном около середины V в. до н.э. был
написан труд, в котором были широко отражены события общегрече¬
ской истории в виде хроники с соответствующей хронологической
основой.
Харон был и автором одной из первых «Персика» — безусловно,
отдельной самостоятельной работы (что обычно признается и иссле¬
дователями, сводящими к минимуму число сочинений Харона; о со¬
держании его «Персика» см. ниже). Нет оснований сомневаться и в
том, что Харон из Лампсака составил сочинение о должностных лицах
Спарты («Суда» называет его «Пританеи или архонты лакедемонян»;
как часто полагают, оно именовалось также «Летописи лакедемо¬
нян»); эта работа имела хронологическое содержание, как указывает
относящаяся к ней ремарка Суды: ест 5е xpovucd. Очевидно, еще до
начала Пелопоннесской войны Харон использовал для датировки спи¬
ски спартанских должностных лиц (возможно, впервые «опублико¬
278
вав» их). Вместе с тем эта «хронологическая» работа, видимо, также
начиналась с мифологических времен, как можно судить по единст¬
венному относимому к ней дошедшему фрагменту (у Афинея, XI,
475 Ь-с), — Харон, очевидно, начинал с Геракла, как родоначальника
спартанских царей (ср.: Шеффер, 1884, с. 135).
Имеющиеся конкретные данные (ср. ниже) достаточно определен¬
но показывают, что Харон писал свои сочинения до появления труда
Геродота. Тем не менее, как отмечалось, высказывались и иные мне¬
ния, по которым работы Харона написаны не ранее или позже Геродо¬
та, а Ф.Якоби, признав, что перечисленные «Судой» работы Харона
действительно принадлежали ему, в то же время отнес все их к по¬
следней четверти V в. до н.э., в том числе ко времени после написания
труда Фукидида или его первой книги, а некоторые даже к периоду
позже окончания Пелопоннесской войны. Но эти выводы, основанные
преимущественно на общих и бездоказательных соображениях, никак
нельзя признать убедительными. Да и судя по общему впечатлению о
содержании и стиле работ Харона, их никак нельзя отнести к концу
V в. до н.э. и ко времени после Фукидида (ср. об этом, например,
Drews, 1973, с. 25 и примеч. 19). Такая датировка абсолютно расхо¬
дится и с сохранившейся традицией о времени жизни Харона, кото¬
рая, если и не считать ее вполне точной, не может быть отброшена
полностью. Поэтому никак нельзя согласиться с мнением Ф.Якоби,
что работа Харона о спартанских пританеях могла быть написана
только после победы Спарты в Пелопоннесской войне в 404 г.
до н.э., — напротив, работа Харона, очевидно, должна была быть об¬
народована до этой войны, как справедливо отмечено Р.Дрюсом.
Вполне резонно и его возражение против другого аргумента Ф.Якоби,
по которому Фукидид должен был бы сослаться на Харона, как он
ссылается на Гелланика. Но эта ссылка (1.97) касается работ о време¬
ни перед Пелопоннесской войной. Между тем Харон при традиционно
приписываемых ему датах и не мог бы описать несколько десятиле¬
тий, предшествовавших Пелопоннесской войне (других же ссылок
Фукидид не дает, не упоминая, в частности, и о Геродоте). К тому же
высказывалось мнение, что сам Фукидид уже пользовался трудами
Харона (ср. Drews, 1973, примеч. 19 с литературой).
Нет поэтому оснований отказываться от мнения, что Харон был
предшественником или старшим современником Геродота, как и
считали ранее многие ученые, в том числе В.П.Бузескул и В.Шеффер
(ср. выше), а также Ф.Г.Мищенко (1888, т. I, с. XXVI, примеч. 1, где, в
частности, предполагается также, что Геродот был знаком с трудами
Харона, — между прочим, на основании данных Геродота VI. 37 об
отношениях лампсакенов с Крезом во времена Писистрата и Миль-
тиада, сына Кипсела). Автор известной работы о раннеионийских
279
историках Л.Пирсон относил акме Харона к 464—461 гг. до н.э.
(Pearson, 1939, с. 140 ). Вопреки мнению Ф.Якоби, С.Маццарино пола¬
гал, что Харон в 450-х годах до н.э. написал всеэллинскую хронику и
«Персика», которые были использованы Геродотом. По Р.Дрюсу, Ха¬
рон должен был писать между 450—420 гг. до н.э., а его «Персика»
входила в число работ на эту тему, оказавших определенное влияние
на Геродота (Drews, 1973, с. 24—27, 40—41; там же ср. более подроб¬
ные указания на литературу о Хароне).
По крайней мере одно из сочинений Харона было написано после
465 г. до н.э., как показывает ссылка на Харона с упоминанием о
смерти Ксеркса и о его сыне, т.е. об Артаксерксе I (Plut. Themist., 27;
ср.: Шеффер, 1884, Харон, frgm. 5). Словарь «Суда» в статье о Хароне
сообщает, что он жиД при «первом Дарии» (т.е. Дарии I, 522—486 гг.
до н.э.) и указывает альтернативно на 75-ю (480—477) и 79-ю (464—
461) олимпиады. Так как при этом, видимо, должно подразумеваться
«акме», то рождение Харона могло бы быть отнесено ко времени меж¬
ду 520—500 гг. до н.э. Едва ли можно вообще не придавать значения
этим данным «Суды», тем более что они согласуются с тем фактом,
что из сохранившихся фрагментов Харона ни один не упоминает о
событии позже 460-х годов до н.э.
Несколько сохранившихся сведений античных авторов показыва¬
ют, что сочинение Харона о Персии и греко-персидских войнах еди¬
нодушно считалось написанным ранее труда Геродота. Дионисий Га¬
ликарнасский писал, что предшественниками Геродота в этом были и
Харон и Гелланик (ср. ниже, в связи с данными о Гелланике).
Плутарх в сочинении «О злостности Геродота», укоряя Геродота в
пристрастном и недружественном к грекам изложении, дважды при¬
водит в его опровержение цитаты из Харона (Plut. De Herod, malig., 20
и 24). Первый раз речь идет о восстании лидянина Пактии против
персов вскоре после покорения ими Лидии (у Геродота I. 153—161).
Второй пример связан с эпизодом начала греко-персидских войн
(ср. Геродот V.97—103). При этом в первом случае (§20) Харон
из Лампсака прямо определяется у Плутарха как «живший ранее»
(букв, «муж, старший по рождению», avfip лреаРотеро*;), чем Геро¬
дот. Данное место из Плутарха, между прочим, также подразумевает,
что у Харона рассказывалось также о завоевании Лидии Киром и по¬
ражении Креза, а это, в свою очередь, косвенно подтверждает, что
Харон рассказывал и об инциденте Креза с жителями родины Харона
Лампсака из-за плененного теми Мильтиада (и что у Геродота, VI.37,
соответствующий эпизод заимствован у Харона либо так или иначе
связан с его сообщением — ср. также выше, по Ф.Г.Мищенко).
Наконец, Тертуллиан, упоминая рассказ Геродота о происхожде¬
нии Кира и предзнаменованиях его величия (сны Астиага о его дочери
280
Мандане, матери Кира, ср. Геродот, 1.107 и сл.), сообщает, что об этом
писал и предшественник Геродота Харон из Лампсака (Tertull. De
anima, 46, ср.: Шеффер, 1884 с. 120, Харон, frgm. 1). Кроме того, и в
данном случае имеются также другие свидетельства о том, что тема,
которую при этом разрабатывал Геродот, бытовала в античной лите¬
ратуре независимо от него и уже ранее написания его труда. Здесь
имеется в виду уже упоминавшаяся легенда о детстве Кира, по кото¬
рой — очевидно, в соответствии с исторической действительно¬
стью — он считался сыном Манданы, дочери мидийского царя Астиа-
га, но — уже под влиянием иранского эпического сюжета — утверж¬
далось, что он в результате грозивших деду предзнаменований должен
был быть выброшен младенцем, осужденным на гибель Астиагом (по
Геродоту и Трогу; а по Исократу, был выброшен самой матерью —
Isocr. Philip., § 66, 132). По версии, засвидетельствованной у Геродота
и Трога, Кир был воспитан пастухом, причем, согласно Геродоту, его
вскормила жена пастуха, имя которой по-мидийски означало «Соба¬
ка». Здесь, безусловно, отражена «рационализация» версии, еще пред¬
ставленной у Трога (Just. 1.4. 10—11), по которой выброшенного мла¬
денца Кира действительно кормила собака. Вся эта «рационализация»,
возможно, результат творчества самого Г еродота. Но бес¬
спорно, что в античной литературе бытовала и первоначальная версия,
более близкая к фольклорному источнику. Допустимо также предпо¬
ложение, что у Помпея Трога она восходит к Харону. Но во всяком
случае фрагмент из Харона и тут проливает дополнительный свет на
источники сочинения Геродота.
Из единичных сохранившихся от Харона фрагментов следует, что
у него значительно ранее Геродота была дана последовательная исто¬
рия греко-персидских войн, хотя, очевидно, в более кратком виде, чем
у Геродота. Учитывая характер приближающегося к собственно исто¬
рическому изложения у Харона других событий, в том числе связан¬
ных с историей Лампсака, еще в XIX в. некоторые исследователи счи¬
тали, что Харон мог бы поспорить с Геродотом за титул «отца исто¬
рии» (ср. об этом у Шеффера, 1884, с. 136 и сл., который сам полагал,
что Геродот стоит все же выше по пониманию исторических фактов и
их причинной зависимости, а Харон писал скорее не историю, а лето¬
писи с сухим перечислением фактов). Но во всяком случае Харону
принадлежит, очевидно, приоритет в освещении ряда сюжетов, кото¬
рые позже разрабатывали Гелланик и Геродот. Согласно фрагменту у
Афинея (IX, 394 е), данные о греко-персидских войнах излагались
Хароном именно в его сочинении «Персика». Им, однако, описыва¬
лись и более ранние события по предшествующей истории и предыс¬
тории Персидского государства, в том числе — судя по случайно
сохранившимся фрагментам — о завоеваниях Кира в Малой Азии
281
(ср. выше, по Плутарху) и о мидийском царе Астиаге (по Тертуллиа-
ну). Видимо, в том же сочинении он касался и более ранних периодов
в «истории» Азии. Еще в одном дошедшем от него фрагменте излага¬
ется предание о некоем Ройке и его любовной связи с дриадой
(схолии к Apoll. Rhod. 11.477). В другом источнике приводится та же
легенда, без ссылки на Харона, но зато с указанием, что Ройк проис¬
ходил из Книда и жил в Ассирии во времена Нина (у схолиаста Фео¬
крита, ср.: Шеффер, 1884, с. 123 и сл., 130). Таким образом, Харон,
как и Гелланик в своих «Персика», начинал еще со времени Нина. Как
уже говорилось, Геродот тоже возводил основание азиатских монар¬
хий к Нину (сыну Бела и правнуку Геракла).
В целом упомянутые выше данные, безусловно, отражают то ре¬
альное обстоятельство, что Харон писал ранее Геродота. Можно так¬
же еще раз напомнить об отрывке из работы Дионисия Галикарнас¬
ского о Фукидиде (De Thuc., 5), где говорится о его предшественниках
и где они подразделяются на две группы, и именно хронологически.
Вторая из них, относимая ко времени чуть ранее Пелопоннесской
войны, включает авторов, которые действительно жили и писали на¬
кануне Пелопоннесской войны или также во время нее (сюда включен
и Гелланик). Первая же отнесена к более раннему времени, и, дейст¬
вительно, здесь названы, в частности, Гекатей Милетский и Акусилай
Аргосский — авторы последних десятилетий VI — первой половины
V в. до н.э. (и известно, например, что на Гекатея ссылался Геродот, а
на Акусилая — Гелланик). Сюда причислен и Харон из Лампсака. Это
в общем совпадает с независимыми данными «Суды». В таком случае
время жизни Харона могло бы быть помещено в пределах между кон¬
цом VI и серединой — третьей четвертью V в. до н.э. Думается, что
соответствующие сведения не должны вызывать особого недоверия,
тем более что они согласуются с иными данными — по фрагментам и
ссылкам на самого Харона.
Итак, основы для развития античной научной хронологии
Гелланик закладывались еще в V в. до н.э., видимо, до написания
труда Геродота. Новые хронологические принципы, при¬
менявшиеся и разрабатывавшиеся в IV—III вв. до н.э., стали обще¬
принятыми не сразу, как показывает и позиция Фукидида, хотя ко
времени написания его истории — в следующую за трудом Геродота
четверть века — эти методы уже были во многом разработаны и по¬
лучили уже весьма широкое распространение. Особую роль в этом
сыграли труды Гелланика. Правда, и некоторые его современники или
даже предшественники также уже привлекали в хронологических
целях данные о должностных лицах тех или иных греческих городов и
материалы местных документов. Такие сочинения известны, однако,
лишь по единичным фрагментам, названиям или только именам авто¬
282
ров (а некоторые, очевидно, неизвестны вообще). Труды Гелланика
также не дошли до нас, но по сохранившимся фрагментам и ссылкам
можно лучше судить о характере его работ, которых всего он оставил
после себя около тридцати.
К его сочинениям восходят, очевидно, многие сведения античных
источников о странах эллинского мира, Востока и Скифии (хотя это и
не часто удостоверено ссылками). Касаясь в качестве примера уже
затрагивавшейся нами скифской тематики, отметим, что, судя по
имеющимся данным, у Гелланика содержались разнообразные сооб¬
щения по географии, истории и этнографии скифского мира (причем
не только европейской, но и азиатской его части). Его труды состави¬
ли, видимо, важный этап в истории этногеографического описания
Скифии в античной литературе. Вместе с тем и в единичных сохра¬
нившихся фрагментах имеются сведения, более не встречающиеся в
дошедших сочинениях (ср. о принадлежности меотов, в отличие от
синдов, к скифам: схолии к Apoll. Rhod. IV, 321, Hellan. frgm. 92 по
FGH, SC, т. 1, с. 436); данные тех же фрагментов свидетельствуют об
определенной достоверности ряда сведений Гелланика. Сообщения о
скифском мире содержались в нескольких его сочинениях, в том чис¬
ле в специальной работе Scythica. Сохранились, правда, лишь два
упоминания с прямой ссылкой на это сочинение. Оба приводятся у
Стефана Византийского, когда он говорит о народах амадоках и
амюргиях (Steph.Byz., s. v. \A[id5oicoi и ’Ацоруюг). Из текста, в част¬
ности, следует, что Гелланик называл амюргиев саками. Кроме Гелла¬
ника об амюргиях упоминал еще Геродот (видимо, вслед за Геллани-
ком, ср. ниже). О достоверности же этого свидетельства определенно
говорит то обстоятельство, что тот же народ, саки хаумаварга, извес¬
тен также по восточным текстам ахеменидского времени. Видимо,
также к Scythica восходит фрагмент Гелланика, который стал известен
после открытия Оксиринхских папирусов и по которому при скиф¬
ском царе — вероятно, персонаже скифского эпоса — Саневне
(Edveovoq) впервые стали изготовлять железное оружие (Оксирин. X,
1241, стб. 2 и сл., ср. дополнения к своду В.В.Латышева — ВДИ, 1947,
№ 1, с. 315; Гарматта, 1951, с. 96 и сл.). Эти уникальные свидетельст¬
ва об амадоках и Саневне по различным причинам, в том числе бес¬
спорно иранскому происхождению обоих имен (так, имя Ldveovoq
этимологизируется как *Sanavana «побеждающий врагов» [Гарматта,
1951, с. 96—98], a \A^d5oicoi — как ama-adaka «сыроеды», «едящие
сырое» [Vasmer, 1923, с. И; Абаев, 1979а, с. 277]), также показыва¬
ют, что сообщения Гелланика о Скифии содержали оригинальные
данные, отражающие подлинную скифскую традицию (ср. о под¬
линности и значении этих данных: Гарматта, 1951; Грантовский,
1975, с. 82 и сл.).
283
Вообще в воспроизведении исторических, этнографических и гео¬
графических фактов Гелланик был, очевидно, вполне добросовестен
(в отличие, например, от Ктесия и некоторых других более поздних
авторов), хотя в целом, как и о Геродоте, о нем можно, видимо, ска¬
зать, что достоверность его информации зависела от характера его
источников. Бесспорно, однако, что он пользовался различными мате¬
риалами (от устной традиции до документальных данных), из которых
заимствовал многие реально-исторические сведения об эллинах и
варварах. Вместе с тем в его сочинениях был широко отражен леген¬
дарный и мифологический материал, во многом подвергнутый обра¬
ботке в рационалистическом духе. Это, как известно, являлось харак¬
терным и для других авторов той эпохи, от Гекатея до Геродота. Но в
отличие от Геродота, который в своем «новеллистическом» жанре
часто приводил такие сюжеты с различными подробностями того же
фольклорно-легендарного плана (к тому же, в свою очередь, часто под¬
вергавшимися рационалистическому истолкованию, а также расшири¬
тельной литературной обработке), Гелланик, как полагают, опускал
многие подробности такого типа, и тем самым его изложение в боль¬
шей степени приближалось к собственно историческому повествова¬
нию (что могло также облегчить включение героической и мифологи¬
ческой эпохи в его хронологическую систему).
Впрочем, Страбон, например, относил к писателям, излагавшим
под видом истории неправдоподобные мифические рассказы, и Геро¬
дота и Гелланика (а вместе с ними среди названных по имени еще
Ктесия — Strabo, 1.2.35; XI.6.3). Данные Страбона, однако, одновре¬
менно подтверждают, что в его время, на рубеже новой эры, Гелланик
считался одним из основных ранних историков и пользовался тогда
большой известностью. Его сочинения были широко распространены
в первых веках н.э. Авл Геллий во II в. и Авиен в IV в. причисляли его
к наиболее известным историкам и географам древности. Его данные,
в том числе о скифах, использовались также христианскими авторами,
Климентом Александрийским и др. (указания на упомянутые источ¬
ники ср. ниже). Работы Гелланика или часть их еще существовали и
читались в византийскую эпоху (по крайней мере до XII в., ср. Tzetz.
ad Lycophr., 1332, SC, т. 1, с. 405).
К тому же времени, с начала новой эры и позже, в основном отно¬
сятся дошедшие сведения о времени жизни Гелланика. Согласно Авлу
Геллию, достохвальные историки (historiae scriptores) Гелланик, Геро¬
дот и Фукидид процветали в близкое время, причем в начале Пело¬
поннесской войны Гелланику было 65 лет, а Геродоту — 53 года (Aul.
Gell. Noctes Atticae, XV.23, со ссылкой на Памфилу, эпитоматора
1 в. н.э.). Это сообщение, по которому Геродот родился в 484 г. до н.э.,
является также единственным дошедшим до нас конкретным указани¬
284
ем для определения сроков его жизни. Такие даты для ученых и по¬
этов раннего времени, как полагают, являются примерными и не ос¬
нованы на конкретных сведениях об их рождении и смерти (о Гелла-
нике, впрочем, есть сведение, что он прожил 85 лет — Ps.-Luc.,
Makrob., 22; но данная цифра в этом сочинении о «Долговечных»,
видимо, лишь отражает свидетельство традиции, что Гелланик про¬
жил долгую жизнь; так, цифра в 84 года считалась в античном мире
условным пределом очень долгого срока жизни, ср. у Цензорина:
De die nat., XIV).
Такие «точные» даты жизни определялись, видимо, александрий¬
скими учеными (как полагают, прежде всего Аполлодором во II в.
до н.э.) совместно с разработкой абсолютной олимпийской хроноло¬
гии путем расчетов от реально известной биографической даты данно¬
го лица, предполагавшей «расцвет» (акме) его жизни в возрасте около
40 лет. Для Геродота таковым могло считаться время предпринятого
при его участии основания колонии Фурий в 444/3 г. до н.э. (т.е. через
40 лет после даты его рождения, по Памфиле и Авлу Геллию). В от¬
ношении Гелланика это предполагало бы знакомство с каким-то важ¬
ным событием его жизни около 456 г. до н.э. Данные о Гелланике в
византийской энциклопедии X в. «Суда», хотя и носят в известной
степени сбивчивый и искаженный характер, показывают, что в антич¬
ной традиции имелись различные сведения о жизни Гелланика — от
имени его отца до места смерти и погребения на родном Лесбосе.
Хотя хронологические указания при этом весьма неопределенны — от
Гекатея Милетского (условно ок. 546—480 гг. до н.э.) до упоминания
македонского царя Пердикки (либо Пердикки II, между серединой
V в. — 413 г., либо Пердикки III, с начала IV в. до н.э.), — в общем,
по представлениям традиции Гелланик жил на протяжении почти все¬
го V в. до н.э. и считался современником Софокла, ок. 496—406, и
Еврипида, ок. 484/480—406 гг. до н.э. (ср. Suda, s. v. *EA.A.dviKoq — по
изд. Bernhardy, 1843, 1, с. 169—170).
О том, что Гелланик входил в число ученых, включавшихся хроно¬
логами в их каноны, и считался ими одним из первых известных исто¬
риков, свидетельствует и дошедший хронологический канон Евсевия,
где о нем упоминается под 1-м годом 70-й Олимпиады, т.е. под 500 г.
до н.э., — это наиболее ранняя из существующих дат для Гелланика.
Время его жизни в целом в современной науке определяется в зави¬
симости от того, упоминалась ли у него произошедшая во время Пе¬
лопоннесской войны Аргинусская битва 406 г. до н.э., как полагает на
основании одного относимого к нему фрагмента часть исследовате¬
лей, или нет, на чем настаивают другие. Во втором случае его жизнь
датируют 500—415 или 496—411 гг. до н.э., в первом — на 10—
15 лет позже; имеется еще сведение, относящее его рождение к 480 г.
285
до н.э. — у анонимного автора биографии Еврипида (см. Drews, 1973,
с. 23 и с. 154—155, примеч. 11—14).
В отличие от своих современников (а может быть, и предшествен¬
ников), возможно уже прибегавших в хронологических целях к доку¬
ментальным данным, Гелланик определенно использовал и разраба¬
тывал несколько таких списков различного типа и из разных грече¬
ских государств. В этом отношении он также предвосхищал труды
последующих авторов, обрабатывавших разные документы такого
рода и сопоставлявших их данные (Аристотель, Филохор, александ¬
рийские ученые и др.).
Вместе с тем Гелланик, многие работы которого были посвящены
мифологическим и легендарным сюжетам, традиционной теме пред¬
шествующих авторов, применял и старые принципы «генеалогиче¬
ской» хронологии в своей новой системе с «точными» датами. В по¬
следней сведения о недавнем прошлом, для которого привлекались
документальные данные, сочетались с изложением событий более
ранней исторической эпохи, реально датировавшихся преимущест¬
венно по генеалогическим расчетам; точно так же легендарная и ми¬
фологическая «история» (в том числе до Троянской войны), тоже
включенная в новую хронологическую систему, равным образом по¬
лучила в ней «точные» даты. Объединение в одних хронографических
канонах собственно исторических событий с легендарными также
характерно для последующих хронологов, в том числе Эратосфена и
его продолжателя Аполлодора, которые, правда, начинали свои дати¬
ровки лишь с падения Трои. Но чаще и более ранние мифические со¬
бытия включались в хронологические списки с точными датами — и
до труда Эратосфена (как в хронике «Паросского мрамора», начинав¬
шейся с мифического первого царя Аттики Кекропа), и позже во мно¬
гих хронографиях (уже датировавших поздние события по олимпиа¬
дам), в том числе в «Хронике» Кастора (первая половина I в. до н.э.),
впервые включившего в общую хронографическую систему даты не
только эллинской, но также римской и восточной истории. Материал
по древнейшей истории Греции в этих работах во многом восходил к
ранним греческим авторам, некоторым логографам (как Акусилай,
писавший до Гелланика), аттидографу Филохору (конец IV — первая
половина III в. до н.э.) и прежде всего — к Гелланику (начинавшему,
например, «Аттиду» с пережившего потоп мифического правите¬
ля беотийских Фив Огига) и к его датам мифических персонажей,
выраженным в поколениях или в конкретном числе лет (ср., напри¬
мер, во фрагментах для Кастора по изд. MUller, 1877, с. 176 и сл.,
frgm. 15—17).
Даты жизни Гелланика определяются, как отмечалось, с некото¬
рыми расхождениями, но в любом случае обнимают все время жизни
286
Геродота и включают, видимо, 10—15 лет до и некоторый период
после завершения труда Геродота и его смерти (к 425 г. до н.э.). Тем
не менее долгое время бытовало мнение, что Гелланик, во всяком
случае как автор, был младшим современником Геродота (так, напри¬
мер, полагал уже В.П.Бузескул, 1903, с. 49, со ссылкой на работу
Б.Низе, 1888 г.; Ф.Г.Мищенко, 1888, т. I, с. XXV и сл., еще считал
Гелланика предшественником Геродота; как старший современник
Геродота он рассматривается также Г.А.Стратановским, 1981, с. 409).
По выводам Ф.Якоби и фон Фритца, большинство работ Гелланика
было обнародовано после 425 г., и если некоторые свои работы он мог
выпустить ранее, то его основные, важнейшие для развития греческой
историографии труды появились после Геродота (ср., например, RE,
Neue Bearb., VIII, стб. 107 и сл.). Однако, помимо общих соображений
о развитии греческой исторической науки (с отведением при этом
особой роли Геродоту), эти выводы, по сути, не подкреплены какими-
либо новыми аргументами, кроме давно выдвигавшихся доводов, что
«Жрицы Геры» были опубликованы в конце 420-х годов или после
423 г. до н.э., а «Аттида» — после 407/6 г. до н.э. (ср. Gudeman, 1912,
стб. 409 и др., в связи с чем этот ученый также выступал против мне¬
ния, что Геродот следовал за Геллаником). Указанное мнение об
«Аттиде», правда, давно оспаривается (ср. также ниже), но и незави¬
симо от этого другие конкретные данные заставляют иначе, в сравне¬
нии с выводами Ф.Якоби и других названных авторов, определить
время появления большинства работ Гелланика и оценить их отноше¬
ние к труду Геродота. И здесь большое значение имеют наблюдения
Р.Дрюса в его упомянутой книге 1973 г. (Drews, 1973, с. 22—24, 27—
30, там же ср. более подробные указания на литературу о Гелланике,
времени его жизни и сочинениях).
Как резонно замечает Р.Дрюс, Гелланик оставил по крайней мере
28 работ, в том числе из двух или более книг, и невозможно полагать,
что все их он написал в возрасте старше 50—60 лет, и уже поэтому
следует считать, что он начал свою литературную деятельность много
ранее 430 г. до н.э. (т.е. времени, после которого был опубликован
труд Геродота). Р.Дрюс привел надежные доказательства того, что
работа Гелланика «Персика» (в двух книгах или более) уже была дос¬
тупна ко времени, когда появилось сочинение Геродота (причем, судя
по сохранившимся фрагментам, у Гелланика содержалось описание
греко-персидских войн по крайней мере до 480 г., а в полном тексте
Геродота — до 479 г. до н.э.). Здесь следует заметить, что часть ан¬
тичных авторов, указывающих на приоритет Гелланика перед Геродо¬
том, может подразумевать именно «Персика» Гелланика. Но это и
понятно, ибо тема как раз этой работы прежде всего совпадала с ос¬
новной тематикой Геродота (хотя и некоторые другие работы Гелла-
287
ника могли содержать сведения о тех же странах и событиях, которые
описывал и Геродот; напротив, сюжеты части других работ Геллани-
ка, очевидно, не имели соответствия у Геродота).
Как раз по указанной общей теме и следовало бы судить о вкладе
каждого автора в развитие этой области греческой историографии. По
мнению Р.Дрюса, именно интерес к греко-персидским войнам и их
описание способствовали оформлению греческой исторической науки
как таковой. Можно и не соглашаться с исключительной ролью этого
обстоятельства, но во всяком случае изложение событий греко¬
персидских войн, включавшее и данные о персидской, а также пред¬
шествовавших ей азиатских державах, явилось важной составной ча¬
стью античной историографии в эпоху ее становления. И здесь замет¬
ное место занимал труд Гелланика, написанный, однако, не позже, а,
очевидно, до сочинения Геродота, так же как «Персика» Харона и,
видимо, некоторые другие работы на ту же тему. Р.Дрюс подчеркнул
некоторые положения, которыми Геродот был обязан ранним
«Персика», но роль, которую он тем не менее отводит труду Геродота
в освещении этих событий и в развитии исторической науки вообще,
остается, по нашему мнению, все еще преувеличенной, а вклад пред¬
шественников в «Историю» Геродота был, очевидно, много больше,
чем это обычно предполагается. Но здесь для нас достаточно конста¬
тации того факта, что у Геродота имелись такие совпадения с другими
ранними авторами, останавливавшимися на тех же сюжетах, что не он
предшествовал им, а они ему, и что среди этих предшественников был
Гелланик.
Различные античные авторы, говоря о Гелланике и Геродоте, неиз¬
менно считали первого более ранним автором (примеры ср. ниже).
Данное обстоятельство, кроме прочего, свидетельствует о том, что в
сочинениях Гелланика (еще хорошо знакомых упомянутым авторам)
не было ссылок на Геродота, а также мест, которые могли бы быть
явно заимствованными у него. Причем известно, что Гелланик давал
ссылки на предшественников, во всяком случае, когда приводил иные
в сравнении с ними сведения (каковые расхождения определенно
имели место также у него и Геродота, ср. ниже). Вместе с тем, как
также отметил Р.Дрюс (1973, с. 24 и примеч. 18), Гелланик в античной
литературе никогда не обвинялся в плагиате, в отличие от Геродота и
Ктесия, — сохранилось сообщение о существовании работ под назва¬
ниями «О кражах Ктесия» и «О кражах Геродота» (Euseb. Ргаер.
Evang. Х.3.23). Это не значит, что Геродот обвинялся обязательно в
заимствованиях у Гелланика, но, как мы видели, обширный отрывок
из его VII книги (VII. 60—100), очевидно, воспроизведен по произве¬
дению его греческого предшественника, скорее всего — по Гелланику
(причем обратное заимствование исключается, ибо, как отмечалось,
288
представленные в этом пассаже сведения соответствуют именно дан¬
ным и «методологии» Гелланика и противоречат тому, что Геродот
сообщает в других местах своего сочинения).
Последующие античные писатели, в том числе Дионисий Галикар¬
насский (I в. до н.э.) в уже упоминавшемся сочинении о Фукидиде,
единодушно относили Гелланика к числу весьма ранних авторов. В
IV в. Авиен, перечисляя древних авторов, называл Гелланика после
Гекатея Милетского (Avien. Ora maritima, 40 и сл.). При упоминании
Гелланика вместе с Геродотом первый стоит впереди в уже приво¬
дившихся свидетельствах писавших во II в. Авла Геллия и Кефалиона
и в других источниках. Такие представления более поздних писателей
о временной последовательности ранних авторов также подчеркива¬
ют, что Харон не просто механически причислялся к предшественни¬
кам Геродота по стилю или иным особенностям своего творчества.
Такое объяснение тем более неприложимо к аналогичным сведениям
о Гелланике.
В этом отношении представляет также интерес позиция Ктесия,
жившего в последних десятилетиях V — первых десятилетиях IV в.
до н.э. и, безусловно, хорошо знавшего, кто, Гелланик или Геродот,
писал ранее на избранную им самим, автором «Персика», тему. Сво¬
им прямым предшественником Ктесий, как известно,'считал именно
Геродота, полагая также необходимым постоянно исправлять его или
обвинять во лжи. Но в одном случае (по сохранившимся эксцерптам
Фотия) он опровергает вместе с Геродотом и Гелланика и при этом
называет его ранее Геродота (см. Drews, 1973, с. 24, примеч. 18).
По Дионисию Галикарнасскому, Геродот написал свой труд, счи¬
тая, что он будет лучше, чем уже существовавшие работы на ту же
тему — Гелланика и Харона (Dionys. Halic. ad Cn. Pomp., 3, cp.
Gudeman, 1912, стб. 107 и др.). Дионисий, бесспорно, был уверен в
том, что Харон и Гелланик — предшественники Геродота.
Не менее показательно в этом отношении свидетельство уже упо¬
минавшегося сочинения Плутарха о Геродоте (Plut. De Herod, malig.,
36). Оспаривая одно из его сообщений (VIII.46) о битве при Саламине,
Плутарх отмечает, что иначе о том же пишут Гелланик «из более ран¬
них» (букв, «старших по рождению», xcov pev лрестРотёрооу) и
Эфор — «из более поздних» («младших», xcov 8ё veooxepcov) писате¬
лей. Указанные определения, безусловно, имеют в виду сравнение с
Геродотом — Эфор (IV в. до н.э.) жил и писал позже, а Гелланик
раньше него. Определение Гелланика в этом пассаже также подтвер¬
ждает, что употребленное выше в том же сочинении аналогичное вы¬
ражение о Хароне имеет в виду, что он был старше Геродота.
Очевидно и то, что обладавший глубокой эрудицией и обширными
библиографическими познаниями Плутарх имеет здесь в виду не при¬
19 Зак. 104
289
мерную историко-литературную последовательность трудов назван¬
ных авторов в связи с особенностями их творчества (либо отнесение
тех или иных авторов к «логографам»), а конкретные данные о време¬
ни их жизни и появления их работ. Равным образом широко начитан¬
ный Авл Геллий, относивший Гелланика к «знаменитым» и «досто-
хвальным» историкам (Noct. Att. XV.23) и писавший, когда труды
Гелланика были еще вполне доступны, не сомневался, считая Гелла-
ника старше Геродота. Вместе с тем конкретные определения дат их
рождения, как говорилось, восходят еще к александрийским хроно¬
графам, не позже чем к Аполлодору (И в. до н.э.) или к Эратосфену
(III в. до н.э.), авторитетным и добросовестным ученым, работавшим
в Александрийской библиотеке, где, безусловно, еще имелись все из¬
вестные в древности сочинения Гелланика. Между тем сами эти сочи¬
нения давали обычно основание для определения времени их написа¬
ния, а также того, какие работы могли быть известны их авторам.
О Гелланике не раз упоминает и Страбон, — обычно порицая его, в
основном за сведения историко-географического характера, которые
Страбону в его время не казались правдоподобными. Трижды он на¬
зывает Гелланика рядом с Геродотом, также критикуя их, — дважды,
как упоминалось, вместе с другими писателями, которые рассказыва¬
ют мифы под видом истории, но в третий раз (XII.3.21) — по конкрет¬
ному поводу. Страбон говорит тут о тех, кто называет «скифов-
алазонов выше Борисфена и каллипидов и другие имена, которые нам
наболтали (катефАлхкрцаау) Гелланик, Геродот и Евдокс» (неспра¬
ведливость критики здесь очевидна, хотя упомянутые племена явно
уже не существовали к эпохе Страбона). Указанное перечисление
авторов, учитывая, что Евдокс писал в IV в. до н.э., может отражать
хронологическую последовательность и свидетельствовать, что, по
представлениям Страбона, Гелланик писал об упомянутых племенах
ранее Геродота. Но и независимо от этого данный фрагмент показы¬
вает, что Гелланик сообщал о тех же племенах Скифии, что и Геродот
(ср. IV. 17 и 52: о каллипидах и алазонах или, по варианту в рукописях
Геродота, ализонах). Из известных нам по названиям сочинений Гел¬
ланика об этом могло говориться в его Scythica. Судя по сохранив¬
шимся фрагментам, у Гелланика содержались, в частности, сведения о
скифских царях, легенды о них, известия о народах скифского мира, в
том числе за пределами собственно Скифии в Северном Причерномо¬
рье: помимо уже упоминавшегося уникального сообщения об амадо-
ках можно еще указать на фрагменты из Гелланика, свидетельствую¬
щие о том, что он рассказывал о Рипейских горах, живших за ними
гипербореях и их образе жизни (эти фрагменты из Гелланика находят¬
ся у Климента Александрийского, Феодорита Кирского, а также Сте¬
фана Византийского, см. SC, т. I, с. 348 и сл., 784 и сл., 268; к локали¬
290
зации у ранних греческих авторов Рипейских гор далеко к северу за
Скифией и дальнейшем помещении там гипербореев ср.: Грантовский,
1960, с. 7 и сл., 20 и сл.; Бонгард-Левин, Грантовский, 1983).
Мы уже говорили, что у Гелланика приводились и оригинальные,
не известные по другим источникам данные о племенах скифского
мира, в том числе и вполне достоверные сведения о них. В его Scythica
рассказывалось также о саках-амюргиях. Как отмечалось выше, упо¬
минание об амюргиях у Геродота (V1I.64) должно восходить к Гелла-
нику (как, видимо, и приводимое тут же сообщение, что персы назы¬
вают всех скифов саками), но данное свидетельство заимствовано,
очевидно, не из Scythica Гелланика, а из его же Persica (вместе с ос¬
тальным содержанием отрывка, VII.60—100). Но и тогда соответст¬
вующие сведения о скифах стали известны Гелланику до написания
труда Геродота. Кроме того, можно заметить, что сведения о каллипи-
дах с дополнительной по сравнению с Геродотом информацией име¬
ются еще у писавшего в I в. н.э. Помпония Мелы (II.7). Как известно,
расходящиеся с Геродотом или дополняющие его (как и находящие
соответствие у него) ранние сведения о Скифии у Помпония Мелц_и
Солина, а также у Плиния через общий источник (предшествующую
латинскую хорографическую и этнографическую работу) восходят к
независимому от Геродота ионийскому сочинению (или сочинениям)
о Скифии. Такой работой (или одной из работ) мог быть труд Гелла¬
ника. Вместе с тем Scythica Гелланика должна принадлежать к числу
его произведений, написанных до появления труда Геродота.
Таким образом, можно заключить, что сочинение Геродота испы¬
тало на себе влияние Гелланика. Напротив, Гелланик в своих трудах
не зависел от Геродота, и большинство их было написано, очевидно,
до выхода работы Геродота. Этому отнюдь не противоречило бы то
обстоятельство, что некоторые труды Гелланика могли быть написаны
или завершены уже после смерти Геродота. Выше уже говорилось о
спорном вопросе относительно того, упоминался ли в «Аттиде» Гел¬
ланика Аргинусский бой 406 г. до н.э. Но при этом следует учитывать,
что помимо прочих данных о времени жизни Гелланика существен¬
ное значение может иметь упоминание его и его «Аттиды» у Фукиди¬
да. Даже те исследователи, которые отказывались видеть в Гелланике
предшественника Геродота, полагали, что Гелланика уже не было в
живых, когда Фукидид писал о нем. Действительно, слова Фукидида
(1.97.2) производят такое впечатление и во всяком случае бесспорно
показывают, что «Аттида» Гелланика была тогда написана и обнаро¬
дована. Между тем эти слова находятся в первой книге Фукидида,
которая, как обычно полагают, была написана намного ранее ряда
других частей его сочинения. Все это делает крайне маловероятной
возможность того, что в «Аттиде» самого Гелланика упоминалось
19*
291
событие 406 г. до н.э. Но даже если он продолжал работать над своей
«Аттидой» в последнем десятилетии V в. до н.э., сами примененные и
в этом сочинении методы хронологии были разработаны им ранее.
Кроме того, как мы видели, «новая» система была тесно связана в его
работах со «старой» генеалогической хронологией, бесспорно учиты¬
вавшейся во всех его работах исторического характера (включая и
«Персика», хотя там могли быть использованы и данные, полученные
новыми хронологическими методами). Вообще приводившиеся им
данные, исторические и хронологические (независимо от того, с
«точными» датировками или нет), собирались им не позже, а несколь¬
ко ранее, чем сведения Геродота.
Сама система датировок по должностным лицам получила доста¬
точно широкое распространение, как это видно и из данных Фукиди¬
да, уже к началу Пелопоннесской войны. Ко времени до этого должны
быть в основном отнесены труды Харона и большая часть сочинений
Гелланика. Кроме того, в различных частях греческого мира появи¬
лись работы типа городских хроник. Подобные сочинения были напи¬
саны также Хароном о Лампсаке и Геллаником о Лесбосе. Но оба
автора вышли за рамки «местных» хроник своих государств. Харон
разрабатывал списки должностных лиц Спарты, а Гелланик — жриц
Геры в Аргосе, победителей Карнейских игр в Лакедемоне, использо¬
вал списки афинских архонтов.
В составлявшихся таким образом хрониках помимо самой доку¬
ментальной хронологической основы содержались и сведения о тех
или иных наиболее важных, с точки зрения авторов, событиях. Неред¬
ко полагают, что краткие записи такого рода имелись в самих офици¬
альных оригиналах подобных списков, — как, например (в частности,
по аналогии со списком эпонимов из Милета, где такие записи име¬
ются, однако, лишь для позднего времени), предполагается в отноше¬
нии списка афинских архонтов (ср.: Ленцман, 1962, с. 584; Den Boer,
1967, с. 32 и др.). Иные ученые отвергают распространение такой
практики, предпочитая считать, что в списках афинских архонтов
добавлялись лишь имена новых очередных эпонимов (Ф.Якоби и др.,
ср., например, литературу там же: Den Boer, 1967, с. 32 и примеч. 2).
Но и в этом случае уже само существование таких списков имело
большое значение для хронологии, позволяя располагать по ним соот¬
ветствующие события и рассчитывать число лет между ними, если
такие события соотносились с конкретными эпонимами по данным
иных письменных источников или устной традиции. Так, в Афинах
год вторжения Ксеркса бьикизвестен как год архонта Каллиада, и это
нашло отражение у Геродота, хотя для него это не имело хронологи¬
ческого значения, более ни в одном случае он не упоминал афинских
архонтов и не рассчитывал по их годам дат своей истории (ср. выше).
292
Ссылка на отправление должности архонта известна, однако, как уже
отмечалось, и для писавшего ранее Геродота Ферекида. Существует
мнение, что эта ссылка носит тот же характер, что и упомянутая у
Геродота, и не имеет датирующего значения (Markianos, 1974, с. 4,
примеч. 13). Но утверждать это определенно трудно, кроме того, в
указанном фрагменте Ферекида упоминаются архонты из рода Фи-
лаидов уже около середины VI в. до н.э. (Гиппоклид) и ранее, а для
года Гиппоклида также отмечается, что тогда были устроены Панафи-
нейские празднества. В любом случае данное свидетельство указывает
на сохранение представлений о связи соответствующих событий с
годом определенного архонта, причем уже для достаточно отдаленно¬
го времени. Оно подтверждает также, что такие данные приводились
и сохранялись уже задолго до написания труда Геродота. И если тогда
они еще могли и не являться элементом принятой системы хроноло¬
гии, то с ее разработкой подобные данные могли стать важной опорой
при реконструкции истории и хронологии предшествующего времени
на основе литературно обработанных и «опубликованных» списков
афинских архонтов, официальных лиц иных государств, победителей
игр и т.п.
В связи с этим особое значение приобретают вопросы, когда были
составлены такие списки, на какой основе и до какого времени они
могут быть признаны достоверными. Все типы упомянутых списков
литературно обрабатывались уже в V в. до н.э., часть определенно до
появления труда Геродота, другие вскоре после него. Вместе с тем они
составлялись, безусловно, на основе местных документальных дан¬
ных: списки архонтов — в Афинах, ряд местных хроник — урожен¬
цами соответствующих городов, материалы для «жриц Геры» Гелла-
ник, очевидно, получил в Аргосе, а для «Карнейских победителей»,
как и Харон о спартанских должностных лицах, — в Лакедемоне;
первый известный список олимпийских победителей был составлен
Гиппием из Элиды, т.е. уроженцем той области, где проводились сами
эти игры, и т.д.
Список Олимпиад был, очевидно, вполне достоверен для времени,
достаточно удаленного от эпохи самого Гиппия. Хотя об аутентично¬
сти этого списка в целом (с 776 г. до н.э.), включая наиболее ранние
части, существуют различные мнения (ср. соответствующую литера¬
туру в работах: Bickerman, 1968, с. 75,104 и примеч. 62; Starr, 1965,
с. 268 и примеч. 39; Den Boer, 1967, с. 35 и примеч. 1, и т.д.), он может
быть признан подлинным по крайней мере с последних десятилетий
VII — начала VI в. до н.э. Список афинских архонтов специально раз¬
рабатывался в «научных» целях не позже чем в последней трети V в.
до н.э. Как уже говорилось, в самих Афинах он считался вполне дос¬
товерным со времени, соответствующего началу VI в. до н.э., и другие
293
имеющиеся данные подтверждают такое мнение. То же, очевидно,
можно предполагать в отношении списков жриц Геры и ряда подоб¬
ных документальных материалов, в том числе списков победителей
учрежденных в первых десятилетиях VI в. до н.э. пифийских, немей-
ских и истмийских игр.
Даже в том случае, если литературные обработки таких списков в
V в. до н.э. основывались бы лишь на устной информации, не было бы
никаких оснований полагать, что, например, Гелланик или Гиппий
были более легковерными, чем Геродот, и что устная традиция, ле¬
жавшая в основе их работ, была почему-то менее доброкачественной,
чем у Геродота (если вообще придерживаться мнения, что данные
Геродота основаны прежде всего на устной традиции; но если он —
как всегда полагала часть исследователей — следовал во многом
письменным источникам, то он тем более часто не мог иметь преиму¬
ществ перед своими предшественниками и современниками, а также и
последующими авторами, которые долго могли пользоваться теми же
или более обширными собраниями источников).
Но в основе упомянутых литературных обработок, безусловно, ле¬
жали какие-то предшествовавшие письменные источники. В послед¬
них списки указываемых в них лиц (или сроки исполнения ими своих
обязанностей — в соответствующих случаях) для ряда предшествую¬
щих десятилетий, очевидно, уже имели документальное происхожде¬
ние, а для более раннего времени могли основываться на устной тра¬
диции — однако в основном более ранней, чем то время, когда такие
списки стали подвергаться «научной» литературной обработке. Это
уводит закрепление такой устной традиции письменными источника¬
ми к еще более раннему времени.
Значение этих бытовавших в античной литературе списков для ис¬
торических и тем более хронологических изысканий очевидно. Так,
многие известные афинские деятели VI в. до н.э., упоминаемые в ис¬
торической литературе (в том числе у Геродота— как Солон, Гиппок-
лид, Мильтиад и др.), были архонтами. Большое значение для хроно¬
логии ряда греческих государств имело то обстоятельство, что их
представители (преимущественно из знатных родов) побеждали на
олимпийских и иных всеэллинских состязаниях (и соответственно их
имена стояли в списках победителей). Такие данные сопоставлялись
со сведениями часто упоминавших тех же лиц поэтов, «генеалогиче¬
ских» писателей и т.п. (а затем и собственно «историков»). На этой
основе могли устанавливаться и «точные» даты жизни ряда известных
лиц, политических или литературных деятелей и пр., а также число
лет правления тиранов (часто бывавших и победителями игр). Сте¬
пень недостоверности подобных «точных» дат, как уже отмечалось,
могла быть в таких случаях лишь относительной, а методы их опреде¬
294
ления были сходны с теми, что и при установлении упоминавшейся
даты рождения Геродота, в целом не противоречащей иным данным о
его жизни, в том числе заимствованным из его сочинений.
Конечно, такие расчеты не всегда были правильными или даже от¬
носительно верными, на что указывают и встречавшиеся у хроногра¬
фов значительные расхождения в некоторых датах. В ряде случаев у
них, видимо, отсутствовали надежные основания для определения дат
отдельных событий, которые они все считали нужным включить в
свою хронологическую систему. Но в целом их данные основывались
на позитивных, восходящих к предшествующим источникам сведени¬
ях, вполне достоверных — в той мере, в какой вообще могли быть
достоверными данные существовавших в V в. до н.э. греческих пись¬
менных источников, а также устной традиции о событиях предшест¬
вующих веков.
Использование в исторических сочинениях списков официальных
лиц и победителей игр началось еще в V в., продолжалось в IV в.
до н.э. и позже, особенно в александрийскую эпоху, когда в распоря¬
жении ученых были как различные опубликованные ранее «хроноло¬
гические» списки указанного типа, так и многочисленная литература
VII/VI—V вв. до н.э., сведения которой могли быть сопоставлены с
данными этих списков. Кроме того, имелись и уже собственно исто¬
рические работы близких современников Геродота, в том числе напи¬
санные ранее его труда. Поэтому данные, установленные или прове¬
ренные учеными александрийской эпохи, основывались на различных
источниках, в том числе во многом восходящих ко времени ранее
того, когда Геродот собирал материалы для своего труда и писал его.
Все это, конечно, не означает, что при расхождении между данны¬
ми, которые могут восходить к ученым эллинистического времени
или также к предшествовавшим им авторам IV и V вв. до н.э., с одной
стороны, и сведениями Геродота — с другой, более достоверными
должны обязательно признаваться первые. Но следует, безусловно,
возразить против традиции, по которой сведения Геродота предпочи¬
таются данным иных античных авторов, по сути, лишь потому, что эти
сведения принадлежат Геродоту. Между тем именно так нередко об¬
стоит дело при изучении ряда вопросов истории греческого мира и
особенно стран Востока и Скифии. Это вполне относится и к Ирану в
дбахеменидскую и в начале ахеменидской эпохи; при постановке и
решении ряда кардинальных, связанных с хронологическими пробле¬
мами вопросов истории Мидии и соседних стран из античной тради¬
ции привлекаются, как правило, лишь данные Геродота (если не счи¬
тать неисторической по своему характеру традиции Ктесия). Между
тем имеющиеся сведения иных античных авторов о Мидии, в том
числе из хронографических работ и восходящие к ним, не только дают
295
дополнительную информацию и расходящиеся с Геродотом факты, но
и позволяют иначе подойти к анализу данных самого Геродота, в тру¬
де которого сохранилось единственное дошедшее описание истории
Мидии в целом.
Здесь следует также подчеркнуть, что сведения по истории восточ¬
ных народов (а также киммерийцев и скифов) были у хронографов
приведены в связь с событиями греческой истории (иногда даже дати¬
ровавшимися в соответствии с данными по истории восточных царств
и упомянутых варварских народов). Представления об истории и хро¬
нологии азиатских государств у Геродота также увязаны с греческой
мифологией и историей, и вместе с тем с датировкой ряда событий
истории восточных стран у него тесно связаны выводы по греческой
хронологии VII—VI вв. до н.э. В целом без уяснения системы этих
взаимосвязанных положений, происхождения соответствующих кон¬
кретных представлений и лежащих в их основе расчетов едва ли воз¬
можны опирающиеся на такие данные убедительные выводы по исто¬
рии ряда греческих государств и азиатских царств.
Следует еще раз подчеркнуть, что рассмотренные материалы дают
надежный пример сохранения авторами эллинистической и римской
эпохи восходящих к достоверной исторической традиции сведений по
восточной истории ранее V в. до н.э., расходящихся с соответствую¬
щими данными Геродота, которые являются недостоверными. Сюда
относятся и Определенно вымышленные — неважно, Геродотом или
до него — факты, в том числе и тесно связанные с хронологическими
проблемами. Возникавшие таким образом противоречия Геродот,
возможно, не ощущал и во всяком случае не пытался — а очевидно, и
не мог при своих хронологических методах — их исправить. Можно
также заметить, что только в связи с упоминавшимися выше сюжета¬
ми к не имеющим реальной исторической основы надо отнести сле¬
дующие места из труда Геродота: 1.29—33 (визит Солона к Крезу),
1.85—91 (пленение Креза, Крез на костре, его помилование и его сов¬
еты Киру, его посланцы в Дельфах после падения Сард), 1.155—156
(советы Креза Киру по поводу восставших лидян), 1.207—208, 211
(его же советы во время войны с массагетами), III. 14, 34, 36 (Крез при
Камбисе), 1.27 (советы Бианта или Питтака Крезу), VI. 125 (Алкмеон у
Креза), V.94—95 (отнесение войны между афинянами и митиленцами
за Сигей ко времени Писистрата), III.48, ср. III.'47 и 1.70 (несопоста¬
вимый синхронизм для «похищения кратера» и времени Периандр —
Алиатт) и т.д. Значительная часть этих несообразностей связана имен¬
но с хронологическими ошибками Геродота.
Заключение
Как могли убедиться читатели, эта книга — не изложение древ¬
нейшей истории иранских народов, хотя историческим событиям в
ней уделяется достаточно много внимания. Целью автора было вы¬
работать такой подход к изучению истории иранцев и Ирана в эпо¬
ху, не освещенную синхронными ираноязычными письменными
документами, который позволил бы увеличить информативную цен¬
ность имеющихся данных и избежать в дальнейшем распространен¬
ных заблуждений, касающихся как атрибуции археологических
культур, так и трактовки клинописных и античных текстов.
Прежде всего необходимо было определить, носителями какого
отражавшегося в археологической культуре хозяйственно-культурно¬
го типа были ранние иранцы (а также индоиранцы и индоарии), и,
соответственно, какой тип культур ни при каких обстоятельствах не
мог быть им свойствен.
Анализ общеиндоиранской (арийской) культурной лексики, а так¬
же более поздних иранских и индийских традиций, отраженных соот¬
ветственно в Авесте и в ведийской литературе, показывает, что арии
были степными скотоводами, разводившими крупный рогатый скот и
ведшими подсобное земледелие. Они, не зная гончарного круга, поль¬
зовались лепной посудой, не строили храмов и вообще каменных зда¬
ний. Следовательно, ни индоиранцы, ни ранние иранцы и индоарии не
могли быть носителями часто приписываемых им земледельческих
культур типа культуры серой (или серо-черной) керамики в Иране или
памятников эпохи Анау—Намазга в Средней Азии, для которых ха¬
рактерны, в частности, следующие черты: 1) развитое земледельче¬
ское хозяйство, основанное на искусственом орошении; 2) много¬
отраслевое ремесло, включая массовое изготовление посуды на гон¬
чарном круге; 3) обширные поселения городского типа, администра¬
тивно-хозяйственные, «дворцовые» и «храмовые» комплексы и т. п.
Кроме того, основной ударной силой войска ариев были легкие
боевые колесницы, запряженные лошадьми (всадничество распро¬
странилось позже, в общеиранский период). Таким образом, надеж¬
297
ный terminus post quern распада арийской общности — время появле¬
ния подобных колесниц, XVII—XVI вв. до н.э. (что совпадает и с лин¬
гвистическими данными), а значит, иранцы, выделившиеся из индо¬
иранской общности в середине II тыс. до н.э., не могли быть создате¬
лями упомянутых выше земледельческих культур, возникших задолго
до этого.
Наконец, многочисленные заимствования из индоиранского в фин¬
но-угорских языках (выдвигаемые иногда возражения против их на¬
личия лингвистически несостоятельны) заставляют искать прародину
ариев на севере евразийских степей, в непосредственной близости от
тайги, где обитали финно-угры. Следовательно, иранцы и индоарии
пришли в места своего нынешнего обитания с севера, и это дополни¬
тельный аргумент против гипотез, согласно которым иранцы расселя¬
лись из ареала горгано-гиссарской культуры с юга на север.
Исходя из сформулированных особенностей культуры индоиран-
цев, иранцев и индоариев, о присутствии ираноязычного населения в
Средней Азии и примыкающих к ней с юга областях можно говорить
только начиная с периода, который не без оснований именовали
«эпохой варварской оккупации», когда в этих районах широко рас¬
пространяется лепная керамика и ассимиляция местного населения
пришлым завершается созданием нового этнокультурного типа.
Имеющиеся археологические материалы позволяют проследить
отдельные этапы этого процесса. На северной периферии земледель¬
ческого ареала, в его пределах и на самих поселениях эпохи Намаз-
га VI встречается степная керамика. Более того, в тех же районах от¬
крыты оставленные самими степняками погребения и стоянки с леп¬
ной керамикой. Учитывая тот факт, что иранские племена, оказавшись
в ареале древних культур Востока, быстро усваивали многие особен¬
ности местной материальной культуры, вряд ли можно ожидать более
обстоятельных археологических доказательств проникновения туда
этого нового этноса. Продвижение, документируемое этими археоло¬
гическими материалами, относится примерно к последним векам II —
началу I тыс. до н.э., и его, видимо, можно связать с миграциями раз¬
личных групп ариев (включая предков тех иранцев, которые в первой
половине I тыс. до н.э. обитали в восточных областях Иранского наго¬
рья и на юге Средней Азии).
В то же время анализ содержащегося в клинописных источниках
иранского ономастического материала свидетельствует о том, что
значительная часть западных иранцев проникла на территорию Ирана
через Кавказ. Так, ираноязычное население было широко распростра¬
нено на Армянском нагорье, на северо-западных окраинах. Ирана и в
прилегающих областях уже в IX—VIII вв. до н.э. (а находиться в пре¬
делах этих районов иранцы должны были уже в XI—X вв. до н.э.).
298
Кроме того, данные клинописных текстов вполне определенно указы¬
вают на движение персидских племен с северо-запада на юго-восток.
Так, этноним персов безусловно отложился в названии страны Парсуа,
известной из ассирийских источников (у современной ирано-иракской
границы, восточнее области Сулеймание, ассирийской Замуа) с сере¬
дины IX в. до н.э., с начала проникновения ассирийцев на соответст¬
вующую территорию. Урартские надписи свидетельствуют, что в IX в.
до н.э. по этнониму персов называлась и область у южного берега
Урмии. Тогда же тем же именем называлась страна на северо-
западных границах Элама. Тексты VII в. до н.э. упоминают персов под
именем Парсава при описании событий на территориях к северу и
северо-востоку от центров Элама. В то же время или несколько позже
они обитали и далее к юго-востоку, в будущей Персиде (Фарсе). Та¬
ким образом, клинописные, прежде всего ассирийские, источники не
содержат никаких материалов, которые противоречили бы мнению о
кавказском пути предков западноиранских народов. Более того, оно¬
мастические и топонимические материалы этих текстов если и не до¬
казывают это положение, то во всяком случае заставляют предпочесть
его среднеазиатской теории происхождения иранских племен, распро¬
странившихся в начале I тыс. до н.э. по территориям Западного Ирана
и соседних стран Передней Азии (хотя иной, по сравнению со Сред¬
ней Азией, характер проникновения ираноязычных племен на Иран¬
ское нагорье через Кавказ обусловил и качественно отличные архео¬
логические его следы).
Создание первой великой державы иранцев — Мидии — докумен¬
тировано уже не только клинописными, но и античными источниками.
Вместе с тем, их интерпретация и, соответственно, реконструкция
мидийской истории вызывают споров не меньше, чем предшествую¬
щий период. Прежде всего это касается мидийской хронологии. Как
правило, современные исследователи считают достоверными приво¬
димые Геродотом датировки правления мидийских царей, подвергая в
то же время сомнению иные сообщения его мидийского логоса. В
данной же книге на основе анализа античной историографической
традиции аргументируется противоположная точка зрения: сообщения
Геродота (и Полнена) о воцарении Дейока и о генеалогии Дейокидов
исторически вполне достоверны, тогда как его хронологические
данные во многом искусственны. Это связано со спецификой станов¬
ления греческой хронологии, включавшего два основных этапа: 1) со¬
ставление генеалогий, объединяющих мифологических и реально¬
исторических персонажей, с перечислением поколений или просто
указанием их числа; 2) перевод этих данных в цифры в соответствии с
различными представлениями о продолжительности поколения (чет¬
верть века, треть века, сорок лет и более). Следующий этап, а именно
299
закрепление полученных путем подобных расчетов данных в системе
абсолютной хронологии через их соотнесение с определенными года¬
ми согласно официальным эпонимным спискам (списки афинских
архонтов, жриц Геры в Аргосе, олимпийских победителей и т.п.), не
был характерен для направления, представленного, в частности, Геро-
дотом (к тому же некритически использовавшим хронологические
выкладки предшественников). Именно поэтому датировка событий,
описываемых античными авторами, и прежде всего Геродотом, долж¬
на опираться не столько на хронологические данные, сколько на со¬
поставление отраженной в этих источниках нарративной традиции со
сведениями клинописных текстов. Читателю предлагается опыт тако¬
го сопоставления, позволяющий пересмотреть ряд традиционных дат
(в том числе так называемую «длинную хронологию» Мидии, дати¬
ровку скифской гегемонии в Передней Азии и пр.). Анализ античной
традиции позволяет выявить и другие укоренившиеся в ней заблужде¬
ния (разделяемые и современными исследователями), в частности
мнение о том, что побежденный лидийский царь Крез попал в плен к
персам, был пощажен Киром и много лет служил ему в качестве со¬
ветника.
При рассмотрении истории Мидии нельзя было не коснуться и
проблемы мидийского языка. Традиционно считается, что в древне¬
персидском содержится значительное количество «мидизмов», фоне¬
тика которых отражает иную, по сравнению с собственно персидским,
диалектную норму. Эта гипотеза была сформулирована едва ли не в
первую очередь на основе передачи иранских слов в ассирийских и
эламских документах: считалось, что ассирийцы, контактировавшие
прежде всего с мидянами, воспринимали эти слова в их «северо-
западной», resp. мидийской, форме, а эламиты, имевшие дело с сосед¬
ними персами, — в «юго-западной», resp. «собственно персидской».
Между тем непредвзятый анализ показывает, что как ассирийские,
так и эламские документы сплошь и рядом отражают обе нормы, что
подрывает саму основу аргументации сторонников данной гипотезы.
Кроме того, многие якобы «мидийские» фонетические черты не свой¬
ственны современным диалектам, распространенным на территории
древней Мидии, зато характерны для диалектов Фарса (древней Пер-
сиды). Наконец, как показывает анализ передачи иранских имен в
клинописных источниках начиная с IX в., а также материала Авесты,
смешение различных диалектных традиций было свойственно иран¬
ским языкам задолго до образования Мидии. Неправомерно, таким
образом, считать все термины, отражающие, условно говоря, «северо-
западную» норму, мидизмами и восстанавливать на их основе специ¬
фически мидийские социально-политические институты. Для рекон¬
струкции генезиса мидийской государственности гораздо больший
300
интерес представляет сопоставление данных античной традиции с
иранскими, прежде всего авестийскими, материалами.
Специфика источников по ранней истории иранских народов тако¬
ва, что занявшийся этой проблемой исследователь волей-неволей вы¬
нужден заниматься сюжетами, на первый взгляд не имеющими отно¬
шения к заявленной теме. Это и вопросы исторической фонетики
иранских языков, и проблемы формирования античной историографи¬
ческой традиции, и т.п. Увы, пренебрежение этими «уводящими в
сторону» и, разумеется, затрудняющими восприятие книги сюжетами
может сыграть с ученым злую шутку. Целые концепции возникают из
неверных этнокультурных атрибуций той или иной археологической
культуры, невозможных при минимальном учете историко-лингви¬
стических данных, причем грешат этим не только археологи, но и
специалисты по сравнительно-историческому языкознанию. Считает¬
ся в порядке вещей сослаться на «археологические» свидетельства
распада того или иного языкового единства, как будто из археологи¬
ческого материала могут непосредственно следовать лингвистические
выводы. Античные (а иногда и клинописные) источники, о чем мне
приходилось писать по другому поводу, как правило, не исследуются,
а лишь привлекаются — порой достаточно механически, — что вряд
ли может внушить доверие к сделанным на их основе выводам.
Проблема изучения ранней истории иранцев есть прежде всего
проблема источниковедческая. Без прочной источниковедческой базы
уже исходное толкование источника часто оказывается неверным и
бездоказательным. Нельзя ссылаться на выводы специалистов в
смежных дисциплинах, не изучив предварительно их систему аргу¬
ментации и методику работы с источником. Напротив, при коррект¬
ном использовании индоиранские и раннеиранские материалы проли¬
вают свет не только на более поздние институты ахеменидского и
сасанидского Ирана, но и на историю других народов, скажем, на
античные сведения об ираноязычных скифах: так, соответствия пятер¬
ке скифских царских служителей (GepdTiovTec; Геродота) можно найти
при дворах древнего Ирана, развитию иранских традиций отвечают
скифские институты царской власти, военной аристократии и пр.
Кропотливый источниковедческий анализ может привести к выводам,
которые окажутся увлекательнее (а главное — доказательнее) самых
смелых, но произвольных гипотез.
Список сокращений
вди
—
Вестник древней истории. M.
КСИА
—
Краткие сообщения Института археологии. М.
КСИНА
—
Краткие сообщения Института народов Азии. М.
РА
—
Российская археология. М.
СА
—
Советская археология. М.
СИЭ
—
Советская историческая энциклопедия. Т. 1—16. М., 1961—
1976.
ТЮТАКЭ
—
Труды Южно-Туркменистанской археологической комплекс¬
ной экспедиции. Аш.
ЭГТИЦАД
Этнические проблемы истории Центральной Азии в древности
(II тысячелетие до н.э.). Труды международного симпозиума по
этническим проблемам истории Центральной Азии в древности
(II тысячелетие до н.э.). Душанбе, 17—22 октября 1977 г. М.,
1981.
AASOR
Annual of American School of Oriental Research. New Haven.
ABL
—
cm. Harper, 1892—1914.
АЮ
—
Archiv fiir Orientforschung. Graz.
AMI
—
Arch&ologische Mitteilungen aus Iran. B.
aOaw
—
Anzeiger der Osterreichischen Akademie der Wissenschaften. Phi¬
lo sophi sch-h istorische Klasse. Wien.
AWL
Akademie der Wissenschaften und der Literatur. Mainz. Abhand-
lungen der Geistes- und Sozialwissenschaftlichen Klasse. Wies¬
baden.
DBh, 1.15.
—
Бехистунская надпись h Дария 1.
DNRa
—
Накширустамская надпись а Дария I.
DSe
—
Сузская надпись е Дария I.
EW
—
East and West. Roma.
FGH
—
Jacoby F. Fragmente der griechischen Historiker. Berlin—Leyden,
1923—1958.
FHG
—
ШИег C. Fragmenta Historicorum Graecorum. T. I—V. P., 1841—
1884.
IrAn
—
Iranica Antiqua. Leiden.
JA
—
Journal Asiatique. P.
302
JHS
JNES
KZ
RA
RE
SC
TPS
XPh
ZA
ZDMG
Journal of Hellenic Studies. L.
Journal of Near Eastern Studies. Chicago.
Zeitschrift ftlr vergleichende Sprachforschung auf dem Gebiete der
indogermanischen Sprachen (Kuhns Zeitschrift). Gottingen.
Revue d’Assyriologie. P.
Pauly A., Kroll W.t WissowaG. Real-EncyclopBdie der classischen
Altertumswissenschaft. Neue Bearbeitung. Stuttgart, 1893—1941.
Scythica et Caucasica. Известия древних писателей, греческих и
латинских, о Скифии и Кавказе. Собрал и издал с русским
переводом В.В.Латышев. Т. I—И. СПб., 1890—1904.
Transactions of the Philological Society. London—Hertford.
Персепольская надпись h Ксеркса.
Zeitschrift ftlr Assyriologie. Lpz.—B.
Zeitschrift der Deutschen Morgenlandischen Gesellschaft. Leip¬
zig—Wiesbaden.
Цитированная литература
Абаев, 1945 — Абаев В.И. Древнеперсидские элементы в осетинском. — Иранские
языки. М.—Л., 1945.
Абаев, 1958— 1995—Абаев В.И. Историко-этимологический словарь осетин¬
ского языка. Т. 1. М.—Л., 1958; II. Л., 1973; III—IV. Л., 1979—1989; Указатель.
М., 1995.
Абаев, 1965— Абаев В.И. Скифо-европейские изоглоссы. На стыке Востока и
Запада. М., 1965.
Абаев, 1968—Абаев В.И. О перекрестных изоглоссах.— Этимология. 1966. М,
1968.
Абаев, 1972— Абаев В.И. К вопросу о прародине и древнейших миграциях
индоиранских народов. —Древний Восток и античный мир. М, 1972.
Абаев, 1977— Абаев В.И. Доистория индоиранцев в свете арио-уральских язы¬
ковых контактов. — Международный симпозиум по этническим проблемам
древней истории Центральной Азии. Душанбе, 17—22 октября 1977 г. Тезисы
докладов советских ученых. М., 1977.
Абаев, 1979а— Абаев В.И. Скифо-сарматские наречия.— Основы иранского
языкознания. Древнеиранские языки. М., 1979.
Абаев, 1981 — Абаев В.И. Доистория индоиранцев в свете арио-уральских язы¬
ковых контактов. — ЭПИЦАД.
Абаев и Меликишвили, 1958—Абаев В.И., Меликишвили Г.А. [Рец. на:] Дьяко¬
нов И.М. История Мидии. М.—Л., 1956. — ВДИ. 1958, № 3.
АВИИУ —Дьяконов И.М. Ассиро-вавилонские источники по истории Урарту. —
ВДИ. 1951, №2, 3,4.
Алиев, 1948— Алиев Играр. О мидийском обществе.— Известия АН АзССР.
Баку, 1948, № 10.
Алиев, 1954 — Алиев Играр. О некоторых вопросах древнейшей истории мидий-
ских племен. — Труды Института истории и философии АН АзССР. Т. V.
Баку, 1954.
Алиев, 1956— Алиев Играр. Мидия— древнейшее государство на территории
Азербайджана. — Очерки по древней истории Азербайджана. Баку, 1956.
Алиев, 1960 — Алиев Играр. История Мидии. Баку, 1960.
Алиев, 1971 — Алиев Играр. Сармато-аланы на пути в Иран.— История Иран¬
ского государства и культуры. М., 1971.
Алиев, 1973 — Алиев Играр. [Рец. на:] Грантовский Э.А. Ранняя история иран¬
ских племен Передней Азии. М., 1970. — ВДИ. 1973, № 3.
304
Алиев, 1987— Алиев Играр. О проникновении на территорию Азербайджана
ираноязычных племен в конце II — начале I тысячелетия до н.э. — Известия
АН АзССР, серия истории, философии и права. 1987, № 2.
Алиев, 1989 —Алиев Играр. Очерк истории Атропатены. Баку, 1989.
Алиев и Погребова, 1981 —Алиев И., Погребова М.Н. Об этнических процессах в
областях Восточного Закавказья и Западного Ирана в конце II— начале
I тысячелетия до н.э. — ЭПИЦАД.
Артамонов, 1972 — Артамонов М.И. Скифское царство. — СА. 1972, № 3.
Артамонов, 1974 — Артамонов М.И. Киммерийцы и скифы. Л., 1974.
Арутюнян, 1970— Арутюнян Н.В. Биайнили (Урарту). Военно-политическая
история и вопросы топонимики. Ер., 1970.
Арутюнян, 1976— Арутюнян Н.В. Некоторые вопросы последнего периода
истории Урарту. — Древний Восток. Вып. 2. Ер., 1976.
Арутюнян, 1985—Арутюнян Н.В. Топонимика Урарту. Ер., 1985.
Аскаров, 1973—Аскаров А. Сапаллитепа. Таш., 1973.
Аскаров, 1981 — Аскаров А.А. Южный Узбекистан во II тысячелетии до н.э.—
ЭПИЦАД-
Барроу, 1976 — Барроу Т. Санскрит. Пер. с англ. Н.Лариной. Ред. и коммент.
Т.Я.Елизаренковой. М., 1976.
Белявский, 1964— Белявский В.А. Война Вавилонии за независимость (627—
605 гг. до н.э.) и гегемония скифов в Передней Азии. — Исследования по
истории стран Востока. Л., 1964.
Бойс, 1987—Бойс М. Зороастрийцы. Пер. с англ. И.М.Стеблин-Каменского под
ред. и с послесл. Э.А.Грантовского. М., 1987.
Бонгард-Левин, 1962 — Бонгард-Левин Г.М. Хараппская цивилизация и «арийская
проблема». — Советская этнография. 1962, № 1.
Бонгард-Левин и Грантовский, 1983 — Бонгард-Левин Г.М., Грантовский Э.А. От
Скифии до Индии. Древние арии: мифы и история. 2-е изд. М., 1983.
Бонгард-Левин и Ильин, 1985 — Бонгард-Левин Г.М., Ильин Г.Ф. Индия в древ¬
ности. М, 1985.
Борухович, 1972— Борухович В.Г. Научное и литературное значение труда
Геродота. — Геродот. История в девяти книгах. Пер. и примеч. Г.А.Страта-
новского. Л., 1972.
Бузескул, 1903 — Бузескул В.П. Введение в историю Греции. Харьков, 1903.
Всемирная история, 1955 — Всемирная история. Т. I. М., 1955.
Галкин, 1977—'Галкин Л.Л. Сосуд срубной культуры с сюжетным рисунком из
Саратовского Заволжья. — С А. 1977, № 3.
Гамкрелидзе и Иванов, 1972— Гамкрелидзе Т.В., Иванов В.В. Проблема опреде¬
ления первоначальной территории обитания и путей миграции носителей
диалектов общеиндоевропейского языка. — Конференция по сравнительно-
исторической грамматике индоевропейских языков (12—14 декабря). Пред¬
варительные материалы. М., 1972.
Гамкрелидзе и Иванов, 1979 — Гамкрелидзе Т.В., Иванов В.В. Древняя Передняя
Азия и индоевропейские миграции. — VIII Всесоюзная конференция по
Древнему Востоку. Тезисы докладов. М, 1979.
Гамкрелидзе и Иванов, 1980 — Гамкрелидзе Т.В., Иванов В.В. Древняя Передняя
20 Зак. 104
305
Азия и индоевропейская проблема. Временные и ареальные характеристики
общеиндоевропейского языка по лингвистическим и культурно-историческим
данным. — ВДИ. 1980, № 3.
Гамкрелидзе и Иванов, 1981— Гамкрелидзе Т.В., Иванов В.В. Миграции пле¬
мен — носителей индоевропейских диалектов — с первоначальной территории
расселения на Ближнем Востоке в исторические места их обитания в
Евразии. —ВДИ. 1981, № 2.
Гамкрелидзе и Иванов, 1984а— Гамкрелидзе Т.В., Иванов В.В. К проблеме
прародины носителей родственных диалектов и методам ее установления (По
поводу статей И.М.Дьяконова в ВДИ. 1982, № 3, 4). — ВДИ. 1984, № 2.
Гамкрелидзе и Иванов, 19846 — Гамкрелидзе Т.В., Иванов В.В. Индоевропейский
язык и индоевропейцы. Т. 1—II. Тб., 1984.
Гарматта, 1951 — Гарматта Я. Мифические северные племена у Гелланика.—
Acta antiqua Academiae scientiarum hungaricae. T. I, fasc. 1—2. Budapest, 1951.
Генинг, 1977— Генине В.Ф. Могильник Синташта и проблема ранних индо¬
иранских племен. — СА. 1977, № 4.
Генинг, Зданович, Генинг, 1992 — Генинг В.Ф., Зданович ГБ., Генинг В.В.
Синташта. Археологические памятники арийских племен Урало-Казахстан¬
ских степей. 1. Челябинск, 1992.
Герценберг, 1972 — Герценберг Л.Г. Морфологическая структура слова в древних
индоиранских языках. Л., 1972.
Горелик, 1985 — Горелик М.В. Боевые колесницы Переднего Востока III—
II тысячелетий до н.э. —Древняя Анатолия. М., 1985.
Граков, 1971 —Граков Б.Н. Скифы. М., 1971.
Грантовский, 1958 — Грантовский Э.А. [Рец на:] Дьяконов И.М. История Мидии.
М.—Л., 1956. — Советское востоковедение. 1958, № 3.
Грантовский, 1960— Грантовский Э.А. Индоиранские касты у скифов.—
XXV Международный конгресс востоковедов. Доклады делегации СССР. М.,
1960.
Грантовский, 1961— Грантовский Э.А. Древнеиранское этническое название
*Parsava—Parsa. — КСИНА. XXX. 1961.
Грантовский, 1962а— Грантовский Э.А. Иранские имена из Приурмийского
района в IX—VIII вв. до н.э. — Древний мир. Сборник статей. М., 1962.
Грантовский, 19626— Грантовский Э.А. Сагартии и XIV округ государства
Ахеменидов по списку Геродота. — КСИНА. XLVI. 1962.
Грантовский, 1963а — Грантовский Э.А. Из истории восточноиранских племен на
границах Индии. — КСИНА. LXI. 1963.
Грантовский, 19636— Грантовский Э.А. Племенное объединение Раг^и—Parc^ava
у Панини. — История и культура Древней Индии. М., 1963.
Грантовский, 1964а — Грантовский Э.А. Ираноязычные племена Передней Азии в
IX—VIII вв. до н.э. ( канд. дис., рукопись). М., 1964.
Грантовский, 19646—Грантовский Э.А. Ираноязычные племена Передней Азии
в IX—VIII вв. до н.э. Автореф. канд. дис. М., 1964.
Грантовский, 1970 — см. РИИП.
Грантовский, 1971 — Грантовский Э.А. О распространении иранских племен на
территории Ирана. — История Иранского государства и культуры. М., 1971.
306
Грантовский, 1975— Грантовский Э.А. О восточноиранских племенах кушан-
ского ареала. — Центральная Азия в кушанскую эпоху. Труды международной
конференции по истории, археологии и культуре Центральной Азии в
кушанскую эпоху. Душанбе, 27 сентября — 6 октября 1968 г. Т. II. М., 1975.
Грантовский, 1977а — см. ИИ.
Грантовский, 19776 — Грантовский Э.А. «Серая керамика», «расписная керамика»
и индоиранцы. — Международный симпозиум по этническим проблемам
древней истории Центральной Азии. Душанбе, 17—22 октября 1977 г. Тезисы
докладов советских ученых. М., 1977.
Грантовский, 1980а— Грантовский Э.А. Проблемы изучения общественного
строя скифов. — ВДИ. 1980, № 4.
Грантовский, 19806— Дискуссионные проблемы отечественной скифологии.
Круглый стол. Выступление Э.А.Грантовского. — Народы Азии и Африки.
1980, №6.
Грантовский, 1981а — Грантовский Э.А. «Серая керамика», «расписная керамика»
и индоиранцы. — ЭПИЦАД.
Грантовский, 19816— Грантовский Э.А. О некоторых материалах по общест¬
венному строю скифов. «Родственники» и «друзья». — Кавказ и Средняя Азия
в древности и средневековье. М., 1981.
Грантовский, 1983— Грантовский Э.А. Бактрия и Ассирия (в связи с пробле¬
мой древнебактрийского «царства»). — Бактрия-Тохаристан на древнем и
средневековом Востоке. Тезисы докладов конференции, посвященной
десятилетию Южно-Таджикистанской археологической экспедиции. М., 1983.
Грантовский и Раевский, 1984— Грантовский Э.А., Раевский Д.С. Об ирано¬
язычном и «индоарийском» населении Северного Причерноморья в античную
эпоху. — Этногенез народов Балкан и Северного Причерноморья. М., 1984.
Грантовский, 1987— Грантовский Э.А. Послесловие.— Бойс М. Зороастрийцы.
Верования и обычаи. Пер. с англ. М., 1987.
Грантовский, 1988 — Грантовский Э.А. Происхождение Мидийского государства
(политика и идеология). — Советское востоковедение. Проблемы и перспек¬
тивы. М., 1988.
Грантовский, Погребова, Раевский, 1997 — Киммерийцы в Передней Азии (по
поводу монографии: Askold /. Ivantchik. Les Cimm^riens au Proche-Orient.
Fribourg/Gflttingen, 1993, 325 p.) (русское изд.: ИванчикА.И. Киммерийцы.
Древневосточные цивилизации и степные кочевники в VIII—VII вв. до н.э. М.,
1996). —ВДИ. 1997, № 4.
Грюнберг, 1972 — Грюнберг А Л. Языки Восточного Гиндукуша. Мунджанский
язык. Л., 1972.
Дацдамаев, 1963 —Дандамаев М.А. Иран при первых Ахеменидах. М., 1963.
Дандамаев, 1974—Дандамаев М.А. Рабство в Вавилонии VII—IV вв. до н.э.
(626—331 гг.). М., 1974.
Дандамаев, 1977 — Дандамаев М.А. Данные вавилонских документов VI—V вв.
до н.э. о саках. — ВДИ. 1977, № I.
Дандамаев, 1979, 1988 —Дандамаев М.А. Древние государства Элама. Мидийское
царство в VIII—VI вв. до н.э. — История Древнего Востока. Гл. XXIII—XXIV.
М., 1979.; изд. 2-е, испр. и доп., 1988.
20*
307
Дандамаев, 1985—Дандамаев М.А. Политическая история Ахеменидской дер¬
жавы. М, 1985.
Дандамаев, 1989—Дандамаев М.А. Цивилизации Древнего Ирана.— Древние
цивилизации. М, 1989.
Дандамаев и Луконин, 1980 — Дандамаев М.А., Луконин В.Г. Культура и эконо¬
мика древнего Ирана. М., 1980.
Доватур, 1957 —Доватур А. И. Повествовательный и научный стиль Геродота. Л.,
1957.
Доватур и др., 1982 — Доватур А.И., Каллистов Д.П., Шитова И.А. Народы
нашей страны в «Истории» Геродота. М., 1982.
Дьяконов, 1956 —Дьяконов И.М. История Мидии от древнейших времен до конца
IV в. до н.э. М.—Л., 1956.
Дьяконов, 1960—Дьяконов И.М. [Рец. на:] Массон В.М. Древнеземледельческая
культура Маргианы. М.—Л., 1959. — ВДИ. 1960, № 3.
Дьяконов, 1961 —Дьяконов М.М. Очерк истории древнего Ирана. М., 1961.
Дьяконов, 1963—Дьяконов И.М. Урартские письма и документы. М.—Л.,
1963.
Дьяконов, 1967—Дьяконов И.М. Языки древней Передней Азии. М., 1967.
Дьяконов, 1971—Дьяконов И.М. Восточный Иран до Кира (К возможности
новых постановок вопроса). — История Иранского государства и культуры.
М., 1971.
Дьяконов, 1982—Дьяконов И.М. О прародине носителей индоевропейских язы¬
ков.—ВДИ. 1982, №3,4.
Елизаренкова, 1972—Ригведа. Избранные гимны. Пер., коммент. и вступит, ст.
Т.Я.Елизаренковой. М., 1972.
Заднепровский, 1962 — Заднепровский Ю.А. Древнеземледельческие культуры
Ферганы. М.—Л., 1962.
Зелинский, 1916 — Зелинский Ф.Ф. Из жизни идей. Изд. 3-е. Пг., 1916.
Иванов, Топоров, 1960 — Иванов В.В., Топоров В.Н. Санскрит. М., 1960.
Иванчик, 1996 — Иванчик А.И. Киммерийцы. Древневосточные цивилизации и
степные кочевники в VIII—VII вв. до н.э. М., 1996.
ИДВ, Т. I — История Древнего Востока. Зарождение древнейших классовых
обществ и первые очаги рабовладельческой цивилизации. Часть первая.
Месопотамия. М., 1983.
ИДГ, 1936 — История древней Греции. Ч. 1. М., 1936.
ИДМ, 1982 — История древнего мира. Кн. 2. М., 1982.
ИДМ, 1989 — История древнего мира. Кн. 2. М., 1989.
ИИ — История Ирана. М., 1977. Гл. I. Древнейший Иран. Разложение перво¬
бытнообщинного строя. Эламское государство.; гл. II. Иран в конце II —
середине I тыс. до н.э. Манейское царство. Мидийская держава.
Кашкай, 1977 — Кашкай С.М. Из истории Маннейского царства. Баку, 1977.
Кожин, 1985 — Кожин П.М. К проблеме происхождения колесного транс¬
порта. — Древняя Анатолия. М., 1985.
Кругликова и Сарианиди, 1971—Кругликова И. Т., Сарианиди В.И. Древняя
Бактрия в свете новых археологических открытий. — СА. 1971, № 4.
Кузьмина, 1964 — Кузьмина Е Е. О южных пределах распространения степных
308
культур эпохи бронзы в Средней Азии. — Памятники каменного и бронзового
веков Евразии. М, 1964.
Кузьмина, 1971—Кузьмина Е.Е. Лошадь в Европе и на Переднем Востоке.—
V Всесоюзная сессия по Древнему Востоку. Тезисы докладов. Тб., 1971.
Кузьмина, 1972а — Кузьмина Е Е. К вопросу о формировании культуры Северной
Бактрии («Бактрийский мираж» и археологическая действительность). —
ВДИ. 1972, № I.
Кузьмина, 19726 — Кузьмина Е.Е. Культура Свата и ее связи с Северной
Бактрией. — КСИА. Вып. 132. 1972.
Кузьмина, 1974 — Кузьмина Е.Е. Колесный транспорт и проблема этнической и
социальной истории древнего населения южнорусских степей. — ВДИ. 1974,
№ 4.
Кузьмина, 1977 — Кузьмина Е.Е. Распространение коневодства и культа коня у
ираноязычных племен Средней Азии и других народов Старого Света. —
Средняя Азия в древности и средневековье. М., 1977.
Кузьмина, 1981 —Кузьмина Е.Е. Происхождение индоиранцев в свете новейших
археологических данных. — ЭПИЦАД.
Кузьмина, 1983 — Кузьмина Е.Е. Происхождение гончарства ведических арьев. —
Международная ассоциация по изучению культур Центральной Азии. Инфор¬
мационный бюллетень. Вып. 5. М., 1983.
Кузьмина, 1984 — Кузьмина Е.Е. [Рец. на:] Бонгард-Левин Г.М., Грантов-
ский Э.А. От Скифии до Индии. М., 1983. — ВДИ. 1984, № 3.
Кузьмина, 1994 — Кузьмина Е.Е. Откуда пришли индоарии? — Материальная
культура племен ацдроновской общности и происхождение индоиранцев. М.,
1994.
Латынин, 1958—Латынин Б.А. О южных границах ойкумены степных культур
эпохи бронзы. — СА. 1958, № 3.
Ленцман, 1962—Ленцман Я.А. Достоверность античной традиции о Солоне.—
Древний мир. М., 1962.
Литвинский, 1962—Литвинский Б.А. Памятник эпохи бронзы и раннего желе¬
за. — Литвинский Б.А., Окладников А.П., Ранов В.А. Древности Кайрак-Кумов.
Душ., 1962.
Литвинский, 1963—Литвинский Б.А. Бронзовый век. — История таджикского
народа. Т. I. М., 1963.
Литвинский, 1967 —Литвинский Б.А. Археологические открытия в Таджикистане
за годы советской власти и некоторые проблемы древней истории Средней
Азии.-—ВДИ. 1967, №4.
Литвинский, 1973—Литвинский Б.А. Археологические открытия в Таджики¬
стане в 1962—1970 гг. — Археологические работы в Таджикистане. М.,
1973.
Литвинский, 1981—Литвинский Б.А. Проблемы этнической истории Средней
Азии во 11 тысячелетии до н.э. (среднеазиатский аспект арийской пробле¬
мы). — ЭПИЦАД.
Литвинский и Соловьев, 1972 — Литвинский Б.А., Соловьев В.С. Стоянка степной
бронзы в Южном Таджикистане. — Успехи среднеазиатской археологии.
Вып. 1. Л., 1972.
309
Луконин, 1976—Луконин ВТ. Искусство древнего Ирана. — Малая история
искусств. Искусство древнего Востока. М., 1976.
Луконин, 1977—Луконин В.Г. Искусство Древнего Ирана. М., 1977.
Лурье, 1947 —Лурье С.Я. Геродот. М.—Л., 1947.
Лыткин, 1951 —Лыткин В.И. О некоторых иранских заимствованиях в пермских
языках. — Известия АН СССР, отд. литературы и языка, 1951, Ха 4.
Мазетти, 1978 — МазеттиКл. Вопросы лидийской хронологии.— ВДИ. 1978,
№2.
Мандельштам, 1966— Мандельштам А.М. Погребения срубного типа в Южной
Туркмении. —КСИА. Вып. 108. М., 1966.
Мандельштам, 1967 — Мандельштам А.М. Новые погребения срубного типа в
Южной Туркмении. — КСИА. Вып. 112. М., 1967.
Мандельштам, 1968 — Мандельштам А. М. Памятники эпохи бронзы в Южном
Таджикистане. Л., 1968.
Масперо, 1911 — Масперо [Г.] Древняя история народов Востока. М., 1911.
Массон, 1956 — Массон В.М. Памятники культуры архаического Дахистана в
Юго-Западной Туркмении. — ТЮТАКЭ. VII. 1956.
Массон, 1959 — Массон В.М. Древнеземледельческая культура Маргианы.
М.—Л., 1959.
Массон, 1964а — Массон В.М.У Ромодин В.А. История Афганистана. Т. I. М., 1964.
Массон, 19646 — Массон В.М. Средняя Азия и Древний Восток. М., 1964.
Массон, 1977 — Массон В.М. Печати протоиндийского типа из Алтын-депе
(К проблеме этнической атрибуции культур расписной керамики Ближнего
Востока). — ВДИ. 1977, № 4.
Массон, 1982 — Массон В.М. Афганистан в древности. — История Афганистана.
М., 1982.
Медведская, 1977а — Медведская И.Н. Могильник Кайтарие — новый памятник
раннежелезного века Ирана. — СА. 1977, № 1.
Медведская, 19776 — Медведская И.Н. Об «иранской» принадлежности серой
керамики раннежелезного века Ирана. — ВДИ. 1977, № 2.
Медведская, 1978 — Медведская И.Н. Иран последней четверти II тыс. до н.э. по
археологическим материгшам. К ранней истории иранских племен. Автореф.
канд. дис. Л., 1978.
Медведская, 1992 — Медведская И.Н. [Рец. на:] Zawadsky S. The Fall of Assyria and
Median-Babilonian Relations in Light of the Nabopolassar Chronicle. Poznari—
Delft, 1988. —ВДИ. 1992, № 1.
Медведская, 1992a — Медведская И.Н. Периодизация скифской архаики и древ¬
ний Восток. — РА. 1992, № 3.
Медведская, 1995 — Медведская И.Н. [Рец. на:] Encyclopaedia Iranica, ed. Ehsan
Yarshater, vol. IV, L.—N.Y., 1989—1990; vol. V, Costa Mesa, Cal., 1990—
1992. —ВДИ. 1995, № 4.
Меликишвили, 1949 — Меликишвили Г.А. Некоторые вопросы истории Маней-
ского царства. — ВДИ. 1949, Ха 1.
Меликишвили, 1954 — Меликишвили Г.А. Наири-Урарту. Тб., 1954.
Меликишвили, 1960 — см. УКН.
Меликишвили, 1971 —см. УКН. 2.
310
Мищенко, 1888 — Геродот. История в девяти книгах. Пер. с греческого Ф.Г.Ми-
щенка, с его предисл. и указат. Изд. 2. Т. 1—И. М., 1888.
Мищенко, 1915 — Фукидид. История. Пер. Ф.Мищенка в переработке, с примеч. и
вступит, очерком С.Жебелева. Т. 1—И. М., 1915.
Оранский, 1960 — Оранский И.М. Введение в иранскую филологию. М., 1960.
Пиндар. Вакхилид, 1980 — Пиндар. Вакхилид. Оды. Фрагменты. Издание подго¬
товил М.Л.Гаспаров. М., 1980.
Пиотровский, 1959 — Пиотровский Б.Б. Ванское царство. М., 1959.
Погребова, 1977 — Погребова М.Н. Иран и Закавказье в раннем железном веке.
М., 1977.
Погребова, 1984 — Погребова М.Н. Закавказье и его связи с Передней Азией в
скифское время. М., 1984.
Раевский, 1977 — РаевскийД.С. Очерки идеологии скифо-сакских племен. М.,
1977.
РИИП —Грантовский Э.А. Ранняя история иранских племен Передней Азии. М.,
1970.
Ростовцев, 1925 — Ростовцев М.И. Скифы и Боспор. Пг., 1925.
Сарианиди, 1972а — Сарианиди В. И. Раскопки Тилля-тепе в Северном Афгани¬
стане. Вып. I. М., 1972.
Сарианиди, 19726 — Сарианиди В.И. Изучение памятников эпохи бронзы и ран¬
него железа в Северном Афганистане. — КСИА. Вып. 132. 1972.
Сарианиди, 1975а — Сарианиди В.И. Степные племена эпохи-бронзы в Маргиа-
не. —СА. 1975, № 2.
Сарианиди, 19756 — Сарианиди В. И. Афганистан в эпоху бронзы и раннего
железа. Автореф. докт. дис. М., 1975.
Сарианиди, 1977 — Сарианиди В. И. Древние земледельцы Афганистана. Мате¬
риалы Советско-Афганской экспедиции 1969—1974 гг. М., 1977.
Сарианиди, 1981—Сарианиди В.И. Древняя Бактрия: новые аспекты старой
проблемы. — ЭПИЦАД.
Сергеев, 1948 — Сергеев В С. Ист ория древней Греции. М., 1948.
Смирнов и Кузьмина, 1977 — Смирнов К.Ф., Кузьмина Е.Е. Происхождение
индоиранцев в свете новейших археологических открытий. М., 1977.
Соколов, 1979 — Соколов С.Н. Язык Авесты. — Основы иранского языкознания.
Древнеиранские языки. М., 1979.
Соловьева, 1975 — Соловьева С.С. Лидия при Гигесе и ее взаимоотношения с
Ассирией. — Древний Восток. Сборник I. М., 1975.
Стратановский, 1972 — Геродот. История в девяти книгах. Пер. и примеч.
Г.А.Стратановского. Л., 1972.
Стратановский, 1981 —Стратановский Г.А. Фукидид и его «История».— Фуки¬
дид. История. Изд. подготовили Г.А.Стратановский, А.А.Нейхардт, Я.М.Бо¬
ровский. Л., 1981.
Строгецкий, 1972 — Строгецкий В.М. Клисфен и Алкмеониды. —ВДИ. 1972, Ха 2.
Струве, 1952 — Струве В.В. Хронология VI в. до н.э. в труде Геродота. — ВДИ.
1952, № 2.
Струве, 1968 — Струве В. В. Этюды по истории Северного Причерноморья,
Кавказа и Средней Азии. Л., 1968.
311
Тадмор, 1962 — ТадморХ. Три последних десятилетия Ассирии.—Труды
XXV Международного конгресса востоковедов. Москва 9—16 августа 1960.
Т. I.M., 1962.
Толстов, 1948а—1 Толстов С.П. Древний Хорезм. М., 1948.
Толстов, 19486 — Толстов С.П. По следам древнехорезмийской цивилизации.
М.—Л., 1948.
Тураев 1935 — Тураев Б.А. История Древнего Востока. Т. II. Л., 1935.
УКН — Меликишвили Г.А. Урартские клинообразные надписи. М., 1960.
УКН.2 — Меликишвили Г.А. Урартские клинообразные надписи. 2. — ВДИ. 1971,
№ 4.
Фрай, 1972 — Фрай Р. Наследие Ирана. Пер. с англ. М., 1972.
Хлопин, 1961—Хлопин И.Н. Дашлыджи-депе и энеолитические земледельцы
Южного Туркменистана. — ТЮТАКЭ. X. 1961.
Хлопин, 1962—Хлопин И.Н. Племена раннего энеолита Южной Туркмении.
Автореф. канд. дис. Л., 1962.
Хлопин, 1970а — Хлопин И.Н. Проблемы происхождения культуры степной брон¬
зы. —КСИА. Вып. 122. 1970.
Хлопин, 19706 — Хлопин И.Н. Индоиранцы: земледельцы или скотоводы?
(исходный вопрос арийской проблемы). — Вопросы истории. М., 1970,
№ 10.
Шеффер, 1884 — Шеффер В. Очерки греческой историографии. Выпуск первый.
Логографы Ксанф, Гекатей, Акусилай, Харон и Ферекид. Киев, 1884.
Эдельман, 1986 — ЭдельманД.И. Сравнительная грамматика восточноиранских
языков. Фонология. М., 1986.
Agrawala, 1953 —Agrawala V.S. India as known to Panini. Lucknow, 1953.
Antonini Silvi, 1963 —Antonini Silvi Ch. Preliminary Notes on the Excavation of the
Necropolises Found in Western Pakistan. — EW. 1963, vol. 14, № 1—2.
Antonini Silvi, 1969 — Antonini Silvi Ch. Swat and Central Asia. — EW. 1969, vol. 19,
№ 1—2.
Antonini Silvi, 1973 —Antonini Silvi Ch. More about Swat and Central Asia. — EW.
1973, vol. 23, №3—4.
Bailey, 1946 — Bailey H. W. Asica. — TPS. 1946.
Bailey, 1952 — Bailey H.W. Kusanica. — Bulletin of the School of Oriental and
African Studies. L., 1952, vol. 14.
Bailey, 1979 — Bailey H. W. Dictionary of Khotan Saka. Cambridge, 1979.
Bartholomae, 1904 — Bartholomae Chr. Altiranisches WOrterbuch. Strassburg, 1904
(repr. B., 1961).
Benveniste, 1958 — Benveniste E. Notes sur les tablettes elamites de Persepolis. — JA.
1958, t. 246.
Benveniste, 1966 — Benveniste E. Titres et noms propres en Iranien ancien. P., 1966.
Bernhardy, 1843 — Suidae Lexicon graece et latine. T. 1—2. Ed. G.Bemhardy. Halis—
Brunsvigae, 1843—1853.
Bickerman, 1968 — Bickerman E.J. Chronology of the Ancient World. L., 1968.
Boer den, 1967 — Boer W. den. Herodot und die Systeme der Chronologie. —
Mnemosyne. 1967, vol. 20, fasc. 1.
312
Bolton, 1962 — Bolton J.D.P. Aristeas of Proconnesus. Oxf., 1962.
Botta - — Botta P.E. et Flandin E. Monument de Ninive. T. I—V. P., 1847—1850.
Boyce, 1975, 1982 — Boyce M. A History of Zoroastrianism. Vol. 1. The Early Period.
Leiden—Koln, 1975; vol. 2. Under the Achaemenians. Leiden—Koln, 1982.
Brandenstein, 1964 — Brandenstein W. and Mayrhofer M. Handbuch des Altper-
sischen. Wiesbaden, 1964.
Brentjes, [1967] — Brentjes B. Die iranische Welt vor Mohammed. Lpz., [1967].
Burkert, 1985 — BurkertW. Das Ende des Kroisos: Vorstufen einer Herodoteischen
Geschichtserzfihlung. — Catalepton Festschrift ftlr Bernhard Wyss zum 80.
Geburtstag. Basel, 1985.
Burn, 1935 — Burn A.R. Dates in Early Greek History. — JHS. 1935, vol. 55.
Burney, Lang, 1972 — Burney Ch., Lang D M. The Peoples of the Hills. Ancient Ararat
and Caucasus. N.Y.—Wash., 1972.
Burrow, 1955 — Burrow T. The Sanskrit Language. L., 1955.
Cameron, 1936 — Cameron G.G. History of Early Iran. Chicago, 1936.
Cameron, 1948 — Cameron G.G. Persepolis Treasury Tablets. Chicago, 1948.
Cameron, 1965 — Cameron G.G. New Tablets from the Persepolis Treasury. — JNES.
1965, vol. 24.
Cargill, 1977 — Cargill J. The Nabonidus Chronicle and the Fall of Lydia. — American
Journal of Ancient History. 1977, vol. 2.
Cavaignac, 1957 — Cavaignac E. Sur un passage de la tablette B.M. 25 127. — RA.
1957, vol. 51, № 1.
Cavaignac, 1961 — Cavaignac E. A propos du d6but de 1’histoire des Mfcdes. — JA.
1961, t. 249, fasc. 2.
Christensen, 1918, 1934 — Christensen A. Le premier homme et le premier roi dans
Phistoire ldgendaire des Iraniens. I. Uppsala, 1918. II. Leiden, 1934.
Christensen, 1936 — Christensen A. Les gestes des rois dans les traditions de 1'Iran
antique. P., 1936 (Universit6 de Paris. Conference Ratanbai Katrak, III).
Cogan and Tadmor, 1977 — CoganM., Tadmor H. Gyges and Ashurbanipal: A Study
in Literary Transmission. —Orientalia. Roma. 1977, vol. 46, fasc. 1.
Collins, 1974 — Collins R. The Medes and Persians (Conquerors and Diplomats). L.,
1974.
Culican, 1965 — Culican W. The Medes and Persians. L., 1965.
Dandamajev, 1975 — Dandamajev M. [Рец. на:] Mayrhofer M. Onomastica Perse-
politana... Wien, 1973. — Gtittingischen gelehrte Anzeigen. Gdttingen, 1975, 227.
Jg., H. 3/4.
Dandamayev, 1988 — Dandamayev M. The Civilisation of Ancient Iran. — Ancient
Civilisation of East and West. Moscow, 1988.
Dandamayev, 1992 — Dandamayev M.A. Iranians in Achaemenid Babylonia. Costa
Mesa, Cal., N.Y., 1992.
Dandamaev, Grantovsky, 1987 — Dandamaev M., Grantovsky E. Assyria.— Encyc¬
lopaedia Iranica. Vol. 2, facs. 8. L.—N.Y., 1987.
Delattre, 1883 — DelattreA. Le Peuple et PEmpire des M£des jusqu’fc la fin du regne
de Cyaxare. Bruxelles, 1883.
Deshayes, 1966 — Deshayes J. Rapport pr61iminaire sur la sixifcme campagne de fouille
&TurengT6pe. 1965. — IrAn. 1966, vol. 6.
313
Deshayes, 1969 — DeshayesJ. New Evidence for the Indo-Europeans from Tureng
Tepe, Iran. — Archaeology. N.Y., 1969, vol. 22, №: 1.
Deshayes, 1970 — DeshayesJ. Tureng Тёрё.— Iran. 1970. vol. 7.
Deshayes, 1972 — DeshayesJ. Tureng Тёрё. — Iran. 1972, vol. 10.
Deshayes, 1974 — Deshayes J. Tureng Тёрё. — Iran. 1974, vol. 12.
Deshayes, 1976 — Deshayes J. Tureng Тёрё. — Iran. 1976, vol. 14.
Deshayes, 1978 — DeshayesJ. Tureng Тёрё. — Iran. 1978, vol. 16.
Diakonov, 1972 — Diakonov l.M. Phraortes. — Encyclopedia Britannica. Vol. 17. L.,
etc., 1972.
Diakonoff, 1978 — Diakonoffl.M. A Cuneiform Charter from Western Iran (The
Metropolitan Museum, Rogers Fund 1952, No. 52. 119.12). — Festschrift Lubor
MatouS. 1. Budapest, 1978.
Dindorf, 1855 — НР0Д0Т01. Herodoti Historiarum Libri IX recognovit et com-
mentationem de dialecto Herodoti praemisit Guilielmus Dindorfius. Ctesiae Cnidi et
chronographorum, Castoris, Eratosthenos, etc. fragmenta dissertatione et notis
illustrati a Carol о MUllero. Parisiis, 1855.
Drews, 1965 — Drews R. Assyria in Classical Universal Histories. — Historia.
Wiesbaden, 1965, Bd. 14, H. 2.
Drews, 1969 — Drews R. The Fall of Astyages and Herodotus’ Chronology of the
Eastern Kingdoms. — Historia. Wiesbaden, 1969, Bd. 18, H 1.
Drews, 1973 — Drews R. The Фгеек Accounts of the Eastern History. Cambridge
(Mass.), 1973.
Dyson, 1965a — Dyson R.H. Problems of Protohistoric Iran as seen from Hasanlu. —
JNES. 1965, vol. 24.
Dyson, 19656 — Dyson RH. Problems in the Relative Chronology of Iran, 6000—
2000 B.C. — Chronologies in Old World Archaeology. Ed. R.W.Ehrich. Chicago—
London, 1965.
Dyson, 1968a— Dyson R.H. The Archaeological Evidence on the Second Millenium
B.C. on the Persian Plateau. — Cambridge Ancient History. Cambridge, 1968,
fasc. 66 (= Cambridge Ancient History. Cambridge, 1973, vol. 2, pt 1).
Dyson, 19686 — Dyson R.H. Annotations and Corrections of the Relative Chronology
of Iran. 1968. — American Journal of Archaeology. N.Y., 1968, vol. 72, № 4,
October.
Dyson, 1969 — Dyson R.H. A Decade in Iran. — Expedition. Philadelphia, 1969,
vol. 11, № 2, Winter.
Dyson, 1972 — Dyson R.H. The Hasanlu Project, 1961—1967. — The Memorial
Volume of the Vth International Congress of Iranian Ait and Archaeology.
Tehran—Isfahan—Shiraz. 11th—18th April 1968. Vol. 1. Tehran, 1972.
Eilers, 1936 — Eilers W. Eine mittelpersische Wortform aus frilhachamenidischer
Zeit? —ZDMG. 1936, Bd. 90.
Eilers, 1940a — Eilers W. Iranische Beamtennamen in der keilschriftlichen
Uberlieferung. Lpz., 1940 (Abhandlungen filr die Kunde des Morgenlandes. Bd 25,
№ 5).
Eilers, 19406 — Eilers IV. Kleinasiatisches. —ZDMG. 1940, Bd. 94.
Eilers, 1953 — Eilers W. Der alte Name des persischen Neujahrfestes. — AWL.
Wiesbaden, 1953, №2.
314
Eilers, 1955 — Eilers W. Altpersische Miscellen. —ZA. 1955, Bd. 51.
Eilers, 1962 — Eilers W. Die altiranische Vorform des Vaspuhr. — Locust’s Leg:
Studies in Honour of S.H.Taqizadeh. L., 1962.
El-Amin, 1953 — El-Amin. Die Reliefs mit Beischriften von Sargon II in Dur-
Sharrukin. — Sumer. Baghdad, 1953, vol. IX, № 1,2.
Forrer, 1920 — Forrer E. Die Provinzeinleilung des Assyrischen Reiches. Lpz., 1920.
Freeman, 1926 — Freeman K. The Work and Life of Solon. Oxf., 1926.
Frye, 1963 —Frye R.N. The Heritage of Persia. Cleveland—New York, 1963.
Gershevitch, 1959 — The Avestan Hymn to Mithra. With an introduction, translation
and commentary by I.Gershevitch. Cambridge, 1959.
Gershevitch, 1964 — Gershevitch /. Dialect Variation in Early Persian. —TPS. 1964.
Gershevitch, 1969 — Gershevitch /. Amber at Persepolis. — Studia classica et orientalia
Antonino Pagliaro oblata. Roma, 1969, vol. 2.
Ghirshman, 1938—1939 — GhirshmanR. Fouilles de Sialk, prfcs de Kashan, 1933,
1934, 1937. T. I—II. P., 1938—1939.
Ghirshman, 1964 — Ghirshman R. Persia. From the Origins to Alexander the Great. L.,
1964.
Ghirshman, 1977 — GhirshmanR. L’lran et la Migration des Indo-Aryens et des
Iraniens. Leiden, 1977.
Ghirshman, 1979 — Ghirshman R. La tombe principle de Ziwiye et le d6but de Part
animalier scythe. P., 1979.
Grantovsky, 1982 — Grantovskv E.A. Westiranisch fyati «Prosperity», «Gedeihen»,
«Reichtum» in keilschriftlichen und anderen Quellen. — АЮ. 1982, Beiheft 19.
Grayson, 1975 — Grayson A.K. Assyrian and Babylonian Chronicles. (Texts from
cuneiform Sources. Vol. V). Locust Valley, New York, 1975.
Grayson, 1981 — Grayson A.K. The Chronology of the Reign of Ashurbanipal. — ZA.
1981, Bd. 70.
Grote, 1869 — Grote G. A History of Greece. A new edition. Vol. III. L., 1869.
Gudeman, 1912 — Gudeman. Hellanikos. — RE. VIII, l,Halbbd. 15, 1912.
Gutschmid, 1894 — Gutschmid A. Kleine Schriften. Hrsg. von Fr.Rilhl. Bd. V. Lpz.,
1894.
Hallock, 1969 — HallockR.T. Persepolis Fortification Tablets. Chicago, 1969.
Hamlin, 1974 — Hamlin C. The Early Second Millenium Ceramic Assemblage of
Dinkha Tepe. — Iran. 1974, vol. 12.
Hammond, 1940 — Hammond N. The Seisachtheia and Nomothesia of Solon. — JHS.
1940, vol. 60.
Hammond, 1955 — Hammond N.G.L. Studies in Greek Chronology of the Sixth and
Fifth Centuries B.C. — Historia. Wiesbaden, 1955, Bd. 4.
Hammond, 1973 — Hammond N.G.L. Studies in Greek History. Oxf., 1973.
Harmatta, 1971 — Harmatta J. The Rise of the Old Persian Empire: Cyrus the Great. —
Acta antiqua Academiae scientiarum Hungaricae. Budapest, 1971, vol. 19.
Harper, 1892—1914 — Harper R. Assyrian and Babylonian Letters. I—XIV. Chicago,
1892—1914.
Hauschild, 1962 — Hauschild R. Ober die frOhesten Arier im Alten Orient. B„ 1962.
Helm, 1981 — HelmP.R. Herodotus’ Midikos Logos and Median History. — Iran.
1981, vol. 19.
315
Henning, 1958 — Henning W.B. Mitteliranisch. — Handbuch der Orientalistik.
Leiden—KOln, 1958,1, Bd. IV, Abschn. 1.
Henry, 1947 — Ctdsias. La Perse. L’Inde. Les Sommaires de Photius. Ed. by R.Henry.
Bruxelles, 1947.
Hercher, 1873 —Hercher R. Epistolographi Graeci. Parisiis, 1873.
Herzfeld, AMI — Herzfeld E. ArchSologische Mitteilungen aus Iran. Bd. I—IX. B.,
1929—1938.
Herzfeld, 1935 — Herzfeld E. Archaeological History of Iran. L., 1935.
Herzfeld, 1938 — Herzfeld E. Bronzener ‘Freibrief* eines KOnigs von Abdadana. —
AMI. Bd. IX. 1938.
Herzfeld, 1941 —Herzfeld E. Iran in the Ancient East. L.—N.Y., 1941.
Herzfeld, 1947 — Herzfeld E. Zoroaster and His World. Vol. I—II. Princeton, 1947.
Herzfeld, 1968 — Herzfeld E. The Persian Empire. Studies in Geography and
Ethnography of the Ancient Near East. Edited from the posthumous Papers by
G.Walser. Wiesbaden, 1968.
Hignett, 1952 — Hignett C. A History of the Athenian Constitution. Oxf., 1952.
Hinz, 1973 — Hinz W. Neue Wege im Altpersischen. Wiesbaden, 1973.
Hinz, 1975 — Hinz W. Altiranisches Sprachgut der NebenUberlieferung. Wiesbaden,
1975.
Humbach, 1968 — Humbach H. MapaSot. — Pratidanam... Presented to F.B.J.Kuiper.
Den Haag—Paris, 1968.
Humbach, 1991 — Humbach H. The Gathas of Zarathushtra and the other old Avesten
texts. Pt I—II. Heidelberg, 1991.
HUsing, 1908 — HiisingG. Der Zagros und seine VOlker. Lpz., 1908 (=Der Alte
Orient. Bd. IX, H. 3/4).
HUsing, 1915 — HiisingG. Kroisos (555—541). — Orientalistische Literaturzeitung.
Lpz., 1915, Bd. 18.
Insler, 1975 — Insler S. The Gathas of Zarathustra (Acta Iranica. S6rie 3. Textes et
mdmoires). T6h6ran—Ltege, 1975.
Ivantchik, 1993 — Ivantchik Askold. I. Les Cimm6riens au Proche-Orient. Fribourg—
Gottingen, 1993.
Jacobsohn, 1922 —Jacobsohn H. Arier und Ugrofinnen. Gottingen, 1922.
Jacoby, 1913 —Jacoby F. Herodotos. — RE. Erg. Bd. 2, 1913.
Jarrige, Enault, 1976 — JarrigeJ., EnaultJ. Fouilles de Pirak—Baluchistan. — Arts
asiatiques. P., 1976, t. 32.
Jettmar, 1956 —Jettmar K. Zur Wanderungsgeschichte der Iranier. — Wiener Schule
der VOlkerkunde. Festschrift. Horn—Wien, 1956.
Jettmar, 1972 —Jettmar K. Die Steppenkulturen und die Indoiranier des Plateaus. —
IrAn. 1972, vol. 9.
Joki, 1973 —JokiA.J. Uralier und Indogermanen: Die alteren Beruhrungen zwischen
den uralischen und indogermanischen Sprachen. Helsinki, 1973.
Justi, 1895—Justi F. Iranisches Namenbuch. Marburg, 1895.
Kaletsch, 1958 — KaletschH. Zur lydischen Chronologie. — Historia. Wiesbaden,
1958, Bd. 7, H. 1.
Kambakhsh-Fard, 1970 — Kambakhsh-Fard S. Excavation Report. — Iran. 1970,
vol. 8.
316
Kaerst, 1911 — Die Chronik des Eusebius. Aus dem Armenischen ilbersetz. Hrsg. von.
J.Kaerst. Lpz., 1911 (Die griechischen christlichen Schriftsteller der ersten drei
Jahrhunderte. Bd. 20. Eusebius Werke. Bd. 5).
Kent, 1950 — Kent RG. Old Persian. New Haven, 1950.
Kent, 1953 — Kent R.G. Old Persian: Grammar. Texts. Lexicon. New Haven, 1953.
Kleiss, 1981 — Kleiss W. Vorgeschichtliche, urartaische und mittelalterliche Burgen
in Ostazerbaijan (Ein Nachtrag zu den Ergebnissen 1978). — AMI. N.F. Bd. 14.
1981.
Kleiss, Kroll, 1980 — Kleiss W., Kroll St. Die Burgen von Libliuni (Seqindel). — AMI.
N.F. Bd. 13. 1980.
Klima, 1977 — Kli'ma O. Sl&va a p&d star£ho Ir&nu. Praha, 1977.
KOnig, 1934 — KonigF.W. Alteste Geschichte der Meder und Perser. — Der Alte
Orient. Lpz., 1934. Bd. XXXIII, H. 3/4.
KOnig, 1938 — KonigF.W. Bit-Daiukki. — Reallexikon der Assyriologie. Lpz., 1938,
Bd. 2.
Labat, 1961 — Labat R. KaStarid, Phraorte et les ddbuts de l’histoire mdde. — JA.
1961, t. 249, fasc. 1.
Lehmann-Haupt, 1902 — Lehmann-Haupt C.B. Gobryas und Belsazar bei Xeno¬
phon. — Klio. Lpz., 1902, Bd. 2.
Lehmann-Haupt, 1922 — Lehmann-Haupt C. Kimmerier. — RE. Bd. XI. 1922.
Lenormant, 1871 — Lenormant Fr. Lettres assyriologiques sur Phistoire et les
antiques de l’Asie ant6rieure. T. I. P., 1871.
Levine, 1972 — Levine L.D. Two Neo-Assyrian Stelae from Iran. Royal Ontario
Museum. Art and Archaeology. Occasional Paper 23. Toronto, 1972.
Levine, 1973 — Levine L.D. Geographical Studies in the Neo-Assyrian Zagros. I. —
Iran. 1973, vol. 11.
Levine, 1974 — Levine L.D. Geographical Studies in the Neo-Assyrian Zagros. II. —
Iran. 1974, vol. 12.
Luckenbill, 1926—1927 — Luckenbill D.D. Ancient Records of Assyria and Babylonia.
Vol. 1—2. Chicago, 1926—1927.
Maehler, 1968 — Bakchylides. Lieder und Fragmente. Griechisch und Deutsch von
H.Maehler. B., 1968.
Mallowan, 1972 — Mallowan M.E.L. Cyrus the Great (558—529 B.C.). — Iran. 1972,
vol. 10.
Markianos, 1974 — Markianos S. The Chronology of the Herodotean Solon. —
Historia. Wiesbaden, 1974, Bd. 23, H. 1.
Marquart, 1901 — AdarquartJ. EranSahr nach der Geographic des Ps. Moses Xorenac’i.
B., 1901.
Mashkoor, 1953 — Mashkoor M.J. The History of Urartu Nation and the Discovery of
a few Urartu Inscriptions in Iranian Azerbaijan. Tehran, 1953 (на перс. яз.).
Mayrhofer, 1953 —Mayrhofer M. KurzgefaBtes etymologisches WOrterbuch des
Altindischen. Bd. 1—4. Heidelberg, 1953—1980.
Mayrhofer, 1968 — Mayrhofer M. Die Rekonstruktion des medischen. — AOAW.
1968. Jg., 105.
Mayrhofer, 1973 —Mayrhofer M. Onomastica Persepolitana. Wien, 1973.
Mayrhofer, 1979 — Mayrhofer M. Zur Frage nicht medisch-persischer Personennamen
317
in Persepolis. — Prolegomena to the Sources on the History of Рге-islamic Central
Asia. Ed. by J.Harmatta. Budapest, 1979.
Meillet—Benveniste, 1931 —Meillet A. Grammaire du vieux-perse. Deuxifcme Edition
entterement corrig6e et augments par E.Benveniste. P., 1931.
Meissner, 1891 —Meissner B. Babylonische Pflanzennamen.— ZA. 1891, Bd. 6.
Meyer, 1884 — Geschichte des Altertums. Ed. by E.Meyer. Bd. 1. Stuttgart, 1884.
Meyer, 1892, 1899 — Meyer E Forschungen zur alten Geschichte. Bd. 1—2. Halle,
1892, 1899.
Meyer, 1908 — Meyer Ed. Die Sltesten datierten Zeugnisse der iranischen Sprache und
der Zoroastrischen Religion. — KZ. 1908, Bd. 42.
Morgenstierne, 1931 — Morgenstierne G. The Name Munjan and some other Names of
Places and Peoples in the Hindu-Kush. — BSOS. 1931, vol. 6, pt 2.
Mailer, 1877 — Muller C. Ctesiae Cnidi et Chronographorum, Castoris, Eratosthenis,
etc. fragmenta... — Herodoti Historiarum Libri IX. Edidit G.Dindorf. P., 1877 (1-e
изд. 1855).
Munk£csi, 1903 — Munkacsi B. Verschiedenheit in der arischen Lehnwortern der
fmnisch-magyarischen Sprachen. — Keleti Szemle. Budapest, 1903, vol. 4.
Nikiline, 1956 — Nikitine B. Les Kurdes. Etude sociologique et historique. P., 1956.
Noldeke, 1887 —Noldeke Th. Aufsatze zur persischen Geschichte. Lpz., 1887.
Nyberg, 1938 — Nyberg H.S. Die Religionen des alten Iran. Lpz., 1938.
Olmstead, 1923 — Olmstead A.T. History of Assyria. N.Y., 1923.
Olmstead, 1931 — Olmstead A.T. The Text of Sargon’s Annals. — American Journal of
Semitic Languages and Literatures. Chicago, 1931, vol. 47.
Oppert, 1870 — OppertJ. Les inscriptions de Dour-Sarkayan (Khorsabad). P., 1870.
Oppert, 1879 — OppertJ. Le peuple et la langue des Mfcdes. P., 1879.
Palou, 1962 — Palou Chr. etJ. La Perse Antique. P., 1962.
Panofsky, 1884 — Panofsky Hugo. De historiae Herodoteae fontibus. Berol., 1884.
Pearson, 1939 — Pearson L. Early Ionian Historians. Oxf., 1939.
Pearson, 1962 — Pearson L. The Pseudo-history of Messenia and its Authors. —
Historia. Wiesbaden, 1962, Bd. 11, H.4.
Pfuhl, 1923 — Pfuhl E. Malerei und Zeichnung der Griechen. Bd. 1—3. MQnchen,
1923.
Piperno, 1973 — Piperno M. The Lithic Industry of Tepe Yahya. A Preliminary
Typological Analysis. — EW. 1973, vol. 23, № 1—2.
Pisani, 1933 — Pisani V. Studi sulla preistoria delle lingue indeuropee. — Memorie
della R.Academia Nazionale dei Lincei. Classe di scienze morali, storiche e filo-
logiche. Serie VI. Roma, 1933, vol. 4, fasc. VI.
Porada, 1963 — Porada E. Iran ancien. L’art & Fepoque prdislamique. P., 1963.
Porada, 1969 — Porada E. Iranian Art and Archaeology: A Report of the Fifth
International Congress, 1968. — Archaeology. N.Y., 1969, vol. 22, № 1.
PraSek, 1904 — PrasekJ. Hekataios als Herodots Quelle zur Geschichte
Vorderasiens. — Beitragen zur alten Geschichte. IV, 1904.
Pr&Sek, 1906 — PralekJ. Geschichte der Meder und Perser. I. Gotha, 1906.
Rau, 1972 — Rau W. Topferei und Tongeschirr im vedischen Indien. — AWL. 1972.
Jg .,№ 10.
Rau, 1983 — Rau W. Zur vedischen Altertumskunde. — AWL. 1983. Jg., № 1.
318
Rawlinson, 1862 — Rawlinson G. History of Herodotus. Vol. I. L., 1862.
Rawlinson, 1879 — Rawlinson G. The Five Great Monarchies of the Ancient Eastern
World. Vol. II. L., 1879.
Reade, 1978 — ReadeJ.E. Assyrian Campaigns, 840—811 B.C., and the Babylonian
Frontiers. — ZA. 1978, Bd. 68.
Regenbogen, 1962 — RegenbogenO. Die Geschichte von Solon und Krdsus.—
Herodot. Eine Auswahl aus der neueren Forschung. Hrsg. von W.Marg. MOnchen,
1962.
Sacchi, 1965 — Sacchi P. La data della vittoria di Ciro su Astiage. — La Parola del
Passato. Rivista di studi antichi. Napoli, 1965, fasc. 102.
Saggs, 1958 — Saggs H. W. The Nimrud Letters, 1952. IV. — Iraq. L., 1958, vol. 20.
Sarianidi, 1971 — Sarianidi V. Southern Turkmenia and Northern Iran. Ties and
Differences in Very Ancient Times. — EW. New ser. 1971, vol. 21, № 3—4.
Sarianidi, 1979 — Sarianidi V.J. New Finds in Bactria and Indo-Iranian Connec¬
tions.— South Asian Archaeology. 1977. Ed. M.Taddei. Papers from the Fourth
International Conference of South Asian Archaeologists in Western Europe. Vol. 2.
Naples, 1979.
Sayce, 1883 —SayceA.H. The Ancient Empires of the East. Herodotus I—III, with
notes, introduction and appendices. L., 1883.
Schmitt, 1967 — Schmitt R. Medisches und persisches Sprachgut bei Herodot.—
ZDMG. 1967, Bd. 117.
Schmitt, 1972'— Schmitt R. Die achaimenidische Satrapie tayaiy drayahya. — Historia.
Vol. 21, 1972.
Schmitt, 1973a — Schmitt R. Die Kosenamensuffixe -ina- und -uka-. — Mayrhofer,
1973.
Schmitt, 19736 — Schmitt R. Deiokes. — AOAW. 1973. Jg., 110.
Schmitt, 1979a — Schmitt R. Die Wiedergabe iranischer Namen bei Ktesias von Knidos
im Vergleich zur sonstigen griechischen Uberlieferung. — Prolegomena to
the Sources on the History of Рге-islamic Central Asia. Ed! by J.Harmatta. Budapest,
1979.
Schmitt, 19796 — Schmitt R. The Medo-Persian Names of Herodotus in the Light of
the new Evidence from Persepolis. — Studies in the Sources on the History of Pre-
islamic Central Asia. Ed. by J.Harmatta. Budapest, 1979.
Schnabel, 1923 — Schnabel P. Berossos und die babylonisch-hellenistische Literatur.
Lpz., 1923 (repr. 1968).
Schoene, 1875 — Eusebius Chronicorum Liber Prior. Edidit A.Schoene. Vol. 1. B.,
1875.
Schwartz, 1899 — Schwartz E. Charon. — RE. Bd. Ill, 1899.
Sealey, 1979 — Sealey R. Zum Datum der solonischen Gesetzgebung. — Historia.
Wiesbaden, 1979, Bd. 28, H. 2.
Smith, 1924 — Smiths. Babylonian Historical Texts relating to the Capture and
Downfall of Babylon. L., 1924.
Smith, 1869 — Smith G. Assyrian History. Additions to history of Tiglath Pileser II. —
Zeitschrift Шг Agyptische Sprache und Altertumskunde. 1869, 7.
Snell, 1961—Bacchylides. Bacchylidis carmina cum fragmentis. Post Fredericum
Blass et Guilelmum Suess. 8 ed. Bruno Snell. Lipsiae, 1961.
319
Spalinger, 1978 — Spalinger A.J. The Date of the Death of Gyges and its Historical
Implications. — Journal of the American Oriental Society. New York—New Haven,
1978, vol. 98, №4.
Speiser, 1933 — Speiser E.A. Ethnic Movements in the Near East in the second
Millenium B.C. — AASOR. 1933, vol. 13.
Speiser, 1941 —Speiser E.A. Introduction to Human. — AASOR. 1941, vol. 20.
Spiegel, 1873 —Spiegel Fr. Eranische Alterthumskunde. Bd. II. Lpz., 1873.
Stacul, 1969 — StaculG. Excavation near Ghallgai (1968) and Chronological
Sequence of Protohistorical Cultures in the Swat Valley. — EW. 1969, vol. 19,
№ 1—2.
Stacul, 1970 — StaculG. The Gray Pottery in the Swat Valley and the Indo-Iranian
Connections (c. 1500—300 B.C.). — EW. 1970, vol. 20, № 1—2.
Stacul, 1973 — StaculG. Ochre-Coloured and Grey-Burnished Wares in North-West
Indo-Pakistan (c. 1800—1300 B.C.). — EW. 1973, vol. 23, № 1—2.
Starr, 1965 — Starr Ch.G. The Credibility of Early Spartan History. — Historia.
Wiesbaden, 1965, Bd. 14, H. 3.
Stein, 1864, 1877 — Herodotos, erklart von H.Stein. Bd. I, II, H. 2. B., 1864, 1877.
Strasburger. 1956—1962 — Strasburger H. Herodots Zeitrechnung. — Historia.
Wiesbaden, 1956, Bd. 5. Revised and reprinted: Herodot. Eine Auswahl aus der
neueren Forschung. Hrsg. von W.Marg. MQnchen, 1962.
Streck, 1898, 1899, 1901 —StreckM. Das Gebiet der heutigen Landschaften Armenien,
Kurdistan und Westpersien nach den babylonisch-assyrischen Keilinschriften.—
ZA. 1898, 1899, 1901, Bd. 13, 14, 15.
Stronach, 1969 — Stronach D. Excavations at Tepe Nush-i Jan. 1967. — Iran. 1969,
vol. 7.
Suidae lexicon: A—Q. Ind. Ed. Ada Adler. Stutgardiae, 1967-—1971.
Szemer6nyi, 1964 — Szemerenyi O.J.L. Structuralism and Substratum — Indo-
Europeans and Semites in the Ancient Near East. — Lingua. Amsterdam, 1964,
vol. 13.
Tadmor, 1958 — Tadmor H. Historical Implications of the correct Rendering of
Akkadian d§ku. — JNES. 1958, vol. 17.
Tadmor, 1965 — Tadmor H. The Inscriptions ofNabunaid: Historical Arrangement. —
Studies in Honor of Benno Landsberger. Chicago, 1965.
Tedesco, 1921 — Tedesco P. Dialektologie der westiranischen Turfantexte. — Le
Monde Oriental. Uppsala, 1921, vol. 15.
Thompson, 1933 — Thompson R.C. The British Museum Excavation of Nineveh.
1931—1932. — Annals of Archaeology and Anthropology. Vol. XX. Liverpool,
1933.
Thrane, 1970 — Thrane H. Tepe Guran and the Luristan Bronzes.— Archaeology.
N.Y., 1970, vol. 23, № 1—2.
Thureau-Dangin, 1927 — Thureau-Dangin F. Les annales de la salle II du palais de
Khorsabad. — RA. 1927, vol. 24.
Vanden Berghe, 1964 — Vanden Berghe L. La n6cropole de Khurvin. Istanbul, 1964.
Vasmer, 1923 — Vasmer M. Untersuchungen Qber die flltesten Wohnsitze der Slaven. I.
Die Iranier in Siidrussland. Lpz., 1923.
Vogel, 1890— Diodorus Siculus. Diodori Bibliotheca historica. Editionem primam
320
curavit Imm. Bekker, alterem Ludovicus Dindorf, recognovit Fridericus Vogel.
Vol. 1—5. Lipsiae, 1888—1906.
Wachsmuth, 1895 — WachsmuthC. Einleitung in das Studium der alten Geschichte.
Lpz., 1895.
Wade-Gery, 1951 — Wade-Gery H.T. Miltiades. — JHS. 1951, vol. 71.
Weidner, 1934 — Weidner E. Die FeldzQge SamSi-Adads gegen Babylonien. — АЮ.
1934, Bd. 9.
Wells, 1907 — Wells J. The Persian friends of Herodotus. — JHS. 1907, vol. 27.
Wikander, 1938— WikanderS. Der arische MSnnerbund. Studien zur indo-iranischen
Sprach- und Religionsgeschichte. Lund, 1938.
Winckler, 1889 — WincklerH. Die Keilschrifttexte Sargons II. Bd. I—II. Lpz., 1889.
Wiseman, 1958 — Wiseman D.J. The Vassal-Treaties of Esarhaddon. — Iraq. L., 1958,
vol. 20, pt. 1.
Young, 1965 — Young T.C. A Comparative Ceramic chronology for Western Iran,
1500—500 B.C. — Iran. 1965, vol. 3.
Young, 1966— Young T.C. Survey in Western Iran, 1961. — JNES. )966, vol. 25.
Young, 1967 — Young T.C. The Iranian Migration into the Zagros. — Iran. 1967,
vol. 5.
Zadok, 1976 — ZadokR. [Рец. на:] Grantovskiy E.A. Rannyaya Istoriya Iranskikh
Plemyon Peredney Azii (The early history of the Iranian tribes of Western Asia).
Moscow, 1970. — Bibliotheca Orientals. Leiden, 1976, vol 33, № 5/6.
Zadok, 1977 — ZadokR. Iranians and Individuals bearing Iranian Names in
Achaemenian Babylonia. — Israel Oriental Studies. Tel Aviv, 1977, vol. 7.
V2 21 Зак. 104
Указатель имен
Абаев В.И. 71, 73, 75, 78, 110, 125, 128
Абкден 228
Авиен 284, 289
Авл Геллий 284-285, 289-290
Агариста, дочь Клисфена Сикионского,
жена Мегакла Алкмеонида 219—
220, 250
Агариста, внучка Мегакла Алкмеонида,
мать Перикла 220
Агрон 266
Акусилай Аргосский 282, 286
Алди 33
Александр Македонский 34, 108, 183,
266
Алиатт 158-159, 163-164, 166-168, 172,
184, 212,215, 217-219, 226, 296
Алиев И. 6-7, 23-24, 124, 134, 142,
147-148, 178, 190, 194
Алкей 162, 253
Алкимнд Эгинский 256
Алкиона, жрица 274
Алкман 253-254
Алкмеон 219-221, 225, 250, 256, 296
Алкмеониды 219, 221, 256
Амасис, мастер-керамист 231
Амасис (Яхмос) II, фараон 211-215,
273
Аморг 236
Анахарсис 222, 251
Андреев Ю.В. 160
Андромеда 267-268
Антиох (сын Митридата Каллиника) 33
Апис, египетский бог в образе быка
233
Аполлодор 161-162, 210-211, 267, 270,
285-286, 290
Аполлон 226-227, 231, 233, 236
Арбак 143, 145
Арбаку 143, 145; см. также Арбак
Ардис 158
Арийа 25
Арийа (правитель Бушту или Пушту)
133
Арион 162
Аристей 254
Аристомен 161
Аристотель 184, 211, 223-224, 246,
253-254, 258, 276, 286
Аркесилай 256
Артабаз, сатрап Малой Фригии 193,
202-204, 206-207
Артаксеркс I 205, 280
Артамонов М.И. 146
Арташир Папакан 194
Артонт 202, 204
Аруа 25
Арубани (божество) 30-31
Арутюнян Н.В. 7
Астиаг 142-143, 146-147, 149, 151,
168-172, 176-178, 191, 193-194,
213-215, 217-218, 243, 280-282
Асархаддон 152, 182, 187
Аскаров А. 98, 100-103, 105
Афиней 129, 238, 277-279, 281
Афрасиаб 194
Африкан 169
Ахемен 137
Ахемениды 10, 15, 115, 123-124, 129,
132-133, 138, 140, 179, 207, 226
Ахурамазда 31, 33, 140
Ашока 107
Ашшур (божество) 30-31, 133
322
Ашшурбанапал 138, 149, 152, 157-158,
178, 186
Багамазда 30-31
Багбарту 30-31, 33-34; см. также
Багмашту
Багбартум см. Багбарту
Багдатти 32
Багмасту/и 31; см. также Багмашту
Багмашту 30-31, 33-34
Багпарна 32
Багпарту/и 30; см. также Багмашту
Баг-Тешуб 29,31-34
Бардийа 26; см. также Барзийа
Барзийа 26; см. также Бардийа
Барроу Т. 63, 71
Бассиды 256
Батт 256
Батгиады 256
Баури (правитель Иды) 56
Бейли Г. 106
Бел, верховный бог Вавилона 33, 269
Бел, о1*ец Нина 266-267, 270, 282
БелохК.Ю. 160,216-217
Белявский В.А. 146
БенвенистЭ. 125, 141
Берн А. 239
Беросс 228-229, 265
Биант 161,222, 296
Битон, аргивянин 224-225
Бойс М. 6
Борухович В.Г. 192-193
Брентьес Б. 150
Бузескул В.П. 249, 279, 287
Бур В. ден 216-217, 262; см. также Ден
Бур
Бэрни Ч. 51-52
Вакхилид 164, 225-232, 234-235, 238-
239, 243, 255, 258
Валерий Флакк 254
Ванден Берге Л. 39, 51-52, 93
Вейд-Гири Х.Т. 241
Вейднер Э. 133
Гаген О. 241
Гайдбюхель Ф. 252
Гайомарт 150-151
72 21*
ГаллингК. 170
Гамкрелидзе Т.В. 66, 68-69, 71-79,
82-83, 85-90, 97, 100, 111, 113-
115
Гарпаг 143, 191, 193, 195-197, 202,
206-209, 228
Гарпагиды 191, 193-197, 202, 206, 209
Гаспаров М.Л. 229-230, 256
Гаушильд Р. 71
Гейне-Гельдерн Р. 91, 93, 102
Гекатей Милетский 107, 153, 190-193,
196-197, 200, 244, 246, 248-250,
282, 284-285, 289
Гелланик Лесбосский 153, 155, 190—
191, 199-200, 221, 244-245, 248-
249, 252-253, 263, 265-270, 211-
277,279-294
Геннинг В. 127
Гера 261, 275, 277, 287, 292-294, 300
Геракл 154-156, 159, 166, 169, 218,
256, 266, 270, 272, 274, 279, 282
Гераклид из Кум 244
Гераклиды 155-156, 200, 218, 244, 266,
270-271, 274-275
Гермес 233
Геродот 4-5, 8-9, 13, 18, 107, 115, 129,
139, 141-143, 145-170, 172-181,
183-184, 187-225, 227-256, 258-
263, 266-274, 276-285, 287-296,
299-301
Герцфельд Э. 27, 37, 124-125
Гершевич И. 75, 127-129, 131, 135-136
Гиг(Гуггу) 157-160, 163-167, 180, 194
Гидарн 202
Гиерон, тиран сиракузский 226, 232
Г иппарх 264
Гиппий 220, 264
Гиппий из Элиды, софист 277, 293-
294
Гиппоклид 221, 250, 293-294
Г иппократ 253
Гиппократ, сын Мегакла Алкмеонида
220
Гиршман Р. 40, 42, 44, 48, 51-52, 86,
88-89, 93-100, 102, 111-112, 115,
119, 147-148, 150, 181
Главк 164
Гобрий 202, 204
323
Гооссенс Г. 148
Горелик М.В. 67-68
Гоффманн К. 125
Граков Б.Н. 146
Грантовский Э.А. 24, 42, 106, 184
Грейсон А. 171,241-243
ГротДж. 150-151
Гуггу см. Гиг
Гумбах Г. 81, 129
Гутшмид А. 168
ГэддС. 146-147
Гюзинг Г. 23, 241
Дагобер, король франков, персонаж
французского фольклора 151
Дайку 175
Дайсон Р. 37, 39, 42-44, 51-52, 96-97,
99
Дайукку (ошибочное чтение) 6
Дай(а)укку (правитель Месу/Миси, со¬
сланный затем в Хамат) 36, 143-
145, 148-151, 174-176, 188
Дайукку 28, 177; см. также Дейок
Даная 267
Дандамаев М.А. 7, 20, 35, 150, 157,
171, 191,230, 239-240, 268
Дарий I 148, 192, 203, 207, 251, 255,
268, 280
Дейок 9, 28, 139-141, 143-146, 148-
152, 168, 174-179, 188, 299
Дейокиды 124, 137, 141, 143-144, 148-
149, 151, 153. 168-169, 174-175,
177-178, 188-189, 273, 299
ДелапортЭ. 148
Деметрий Фалерский 257-258, 276
Ден Бур 217; см. также Бур В. ден
Деэ Ж. 44-45, 47, 84, 87-90, 92, 97,
102, 115
Дидим 250
Динон 244
Диоген Лаэртский 161-162, 165, 222,
234-235, 276
Диодор Сицилийский 169, 180, 203,
206-209, 212, 215, 232, 237, 271,
276
Дионис 273
Дионисий Галикарнасский 248, 261,
265, 274, 277, 280, 282, 289
Дионисий Милетский 153, 190-192,
201,244-248, 269
Дионисий Скитобрахион 238
Дич Г.Р.217
Доватур А.И. 192
Драконт 162
Дрюс Р. 156, 170, 194, 197, 230, 238-
239, 268, 279-280, 287-288
Дугдамме (Лигдамис) 180-181
Дурдука 26; см. также Зурзука
Дьяконов И.М. 6, 7, 23-25, 29, 31-32,
37, 100, 111-113, 124-125, 131-
134, 142, 147-148, 150, 152, 157,
171, 173, 178, 190, 194
Евгеон Самосский 245
Евдокс 290
Еврипид 285-286
Европа 201
Евсевий Кесарийский 156, 158-159,
162, 165, 169, 181, 188, 210, 228,
233-235, 257, 266, 285
Елена 201
Жебелев С.А. 261-262
Заратуштра 140
Зевс 33, 227, 267
Зевс Оромасд 33
Зоден В. фон 181
Зопир 191, 193, 202, 205-206
Зурзука 26; см. также Дурдука
Иантир 251; см. также Идантирс
Иванов Вяч.Вс. 66, 68-69, 71-79, 82-
83, 85-90, 97, 100, 111, 113-115
ИванчикА.И. 184
Ивето, король, персонаж французского
фольклора 151
Ивик 230
Идантирс 251
Идантур 251; см. также Идантирс
Иеремия 181, 183, 185-187
Иероним 158, 165, 188, 257
ИнслерС. 81
Ио 201,275
Иосиф Флавий 181
Иосия 181
324
Исократ 198, 281
Ишпакай 182
Иштар 118
Иштумегу/Иштувегу 141, 143; см. так¬
же Астиаг
Йеттмар К. 42, 85, 93, 98-100, 102,
104-105
Йоки А. 71-73
КавеньякЭ. 148, 151, 177
Кадиауни (царь Пулуади) 58
Калеч Г. 212, 217
КалленбергР. 217
Каллиад 260-261, 292
Каллистов Д.П. 192
Каллисфен 254
Камбис II 214-215, 217-218, 228, 233,
235, 238, 255, 296
Каргилл Дж. 239, 241-243
Кастор 169, 286
Каштарити 148-152, 174, 176-177, 188
Кей-Хосров 194-195, 197
Кекроп 286
Керсаспа 135
Кефалион 266,289
Кефей 266-268
Кйниг Ф. 6, 23, 142, 148, 241
Киаксар 141, 146-152, 168-169, 172-
173, 176-179, 182, 188
Кимон 228, 250
Кипсел, афинянин, отец Мильтиада
«Старшего» 279
Кипсел, тиран коринфский 159, 163—
165, 167,212
Кипселиды 159-160, 163, 165, 167,215,
219
Кир I 133, 137-138, 179
Кир II Великий 133, 137-138, 146, 154-
155, 157, 167, 169-172, 191, 193-198,
202, 206-209, 213-215, 217-218, 22&-
230,232-243,280-281,296,300
Клеобис, аргивянин 224-225
Клима О. 6, 150
Климент Александрийский 238, 251,
271,284, 290
Клисфен, афинский архонт, законода¬
тель 219-220, 225
Клисфен, тиран сикионский 219-220,
250
Кожин П.М. 67
Колакс 254
Колаксай 254
Коллинс Р. 150
Колобова К.М. 231
Колх, мастер-керамист 231
Крез 157-161, 163-166, 168, 207, 210-
215, 217-243, 250, 255, 273, 279-
280, 296, 300
Кристенсен А. 125, 150-151
Кролль Шт. 58
Ксанф Лидийский 238, 245
Ксенофан из Колофона 230
Ксенофонт 232, 236-237
Ксеркс 191, 200, 204-205, 245, 248,
260-261, 263, 267-270, 280, 292
Ктесий из Книда 13, 145, 169, 194, 205,
232, 236-237, 244, 266, 284, 288-
289, 295
Кузьмина Е.Е. 96
Кунд Арамазд 31
Кунда (бог) 31
Кунди (богиня) 31
Кураш 133; см. также Кир I
Кэмерон Дж. 6, 23, 133, 148, 150
ЛабатР. 150-151, 177
Латышев В.В, 283
Легран Ф. 217
Леман-Гаупт К. 178
Лжебардия 191
Лившиц В.А. 35
Лигдамис см.Дугдамме
Ликург 276
Литвинский Б.А. 42, 92, 96
Лукиан 225, 233, 235
Луконин В.Г. 7, 20,33, 157
Лурье С.Я. 192
Мадий 146-148, 180
Мазарес 206
Мазда 34, 140
Мазетти Кл. 156-157, 188, 230, 238-
239
Майргофер М. 125, 128, 131
Мандана281
325
Мардоний 202, 204
Маркварт И. 107
Маркианос С. 212-214, 217, 250
Марцеллин 250
Массон В.М. 41,45, 92, 100, 115
Масуди 150
Маццарино С. 241, 280
Машдаку 175
Машкур М.Дж. 58
Мегабиз, отец Зопира 205
Мегабиз, прадед Зопира 202
Мегакл, сын Алкмеона, вождь партии
парадов 219-221, 250
Мегакл Младший, сын Гиппократа,
внук Мегакла Алкмеонида 220-221,
256
Медведская И.Н. 42, 179, 182, 184-187
Мед 200
Медея 154, 200-201, 267-268
Мейер Эд. 23,31, 154, 156, 168, 244
Меланхр 162
Меликишвили Г.А. 6-7, 23, 29-33, 58,
134
Меллоун М. 239, 241
Менипп 238
Мермнады 153, 155, 157-159, 167-168,
173, 188, 234, 273-274
Меродахбаладан 36
Мильтиад «Младший» 199, 202, 250
Мильтиад «Старший» 221, 250, 279-
280, 294
Мисон, художник-керамист 230
Митридат Каллиник (царь Коммагены)
33
Мищенко Ф.Г. 198, 199, 213, 245-248,
260, 268-269, 279-280
Моисей Хоренский 31
Моргенстьерне Г. 106, 109, 127
Мункачи Б. 71, 110
Набонид 170-171, 214, 240-242
Низе Б. 287
Николай Дамасский 164, 225, 229-230,
232, 237-238
Нин 154-156, 166, 244, 266, 270, 274,
282
НюбергХ. 23, 125
Нюландер К. 240
Огиг 266, 286
Ойбар 236
Олмстед А. 147
Оранский И.М. 106
Павсаний 164, 204, 254, 255
Пактия 280
Палу Ж. 150
Палу Кр. 150
Памфила 284-285
Пан 273
Панини 108-109
Панофка Т. 216
Панофски Г. 198-199, 201
Парни/а-Алди 34; см. также Парни-
Алди
Парни-Алди 32-33, 135
Парспанакос 74
Партатуа 182
Пердикка II 285
Пердикка III 285
Периандр 159-167, 212, 215-219, 221-
222, 234, 296
Перс 200, 267
Персей 154, 200, 267-268
Пиндар 221, 230, 232, 235, 255-256
Пиотровский Б.Б. 6, 31
Пиран 195
Пирсон Л. 280
Писистрат 161, 163, 211-212, 219-221,
223, 260, 279, 296
Писистратиды 252, 264
Питгак 161-163, 166, 219, 221-222, 296
Пифиец см. Аполлон
Пифодор 275
Платон 246, 254, 258, 276-277
Плиний 291
Плутарх 139, 175, 212, 216, 219, 223-
225, 229, 232-234, 238, 277, 280,
282, 289
Погребова М.Н. 184
Полнен 139, 173, 175-176, 184, 277
Помпей Трог 169, 172-173, 190, 195-
198, 251,281
Помпоний Мела 209, 291
Порада Э. 42
Порциг В. 62
Прашек Ю. 193, 196-197, 244
326
Прокл 276
Протагор 277
Прототий 180
Псамметих, фараон 180
Птолемей, географ 106, 131
Раевский Д.С. 184
Раматейа 175
Рау В. 61, 116-117
Раулинсон Дж. 169
Ройк 282
Рост П. 26
Ростовцев М.И. 173
Рубрук В. 108
Руса 29
Руса I 31
Руса II 184-186
Руса III 185
Садиатт 158
Салманасар III 56-57, 137
Сандакшатру 181
Саневн 283
Сапфо 253
Сарак 228; см. также Син-шарри-ишкун
Саргон Древний 194
Саргон II 26, 27, 30-32, 35, 145, 148,
174-176, 187
Сарданапал 266
Сардури II 57
Сардури III 184-185
Сардури IV 185
Сарианиди В.И. 85, 89, 93-105, 111,
114-115, 117, 119
Сатарпану 138, 175
СейсА. 198
Семереньи О. 75, 127
Сергеев В.С. 160
Сили Р. 211-212
Симонид 229-230, 253, 255
Син (бог) 170
Синкелл 228
Син-шарри-ишкун 228; см. также
Сарак
Скилак 107
Скиф, мастер-керамист 231
СмитДж. 145
Смит С. 240-241,243
Сократ 276-277
Солин 172, 209, 291
Соловьева С.С. 160
Солон 166, 173, 210-215, 219, 221-225,
229, 232-235, 238, 249-250, 253,
276, 294, 296
Сосибий Лаконец 254, 270-271, 275
Сосикрат 165, 234-235
Софокл 285
Софония 181
Спако, жена пастуха, воспитавшая
Кира II 195
Стакул Г. 42
Старр Ч. 273
Стефан Византийский 254, 283, 290
Страбон 162, 221, 246, 254-255, 276-
277, 284, 290
Стратановский Г.А. 269, 287
Стронах Д. 39, 42, 142, 150
Струве В.В. 157, 161,216-217
Тадмор X. 170
Тайуки 143
Тарви (богиня) 31
Тедеско П. 125
Тейшеба (урартский бог) 31
Телл, афинянин 224-225
Терпандр 253
Тертуллиан 198, 280, 282
Тешуб/п (бог) 31, 33
Тиглатпаласар III 26-27, 32
Тимей 162, 258, 276
Тиртей 253-255, 258
Тиссаферн 202-203
Тойвонен Й. 71
Толстов С.П. 85
Томашек В. 130
Томпсон Р. 181
Тунака (правитель Парсуа) 133, 137
ТюменевА.И. 160
Уайзмен Д. 148
Уарзан 30
Увахштра 141
Умакиштар 141; см. также Киаксар
Урзана 29-31, 33
Фалес Милетский 222, 243, 257
327
Фард К. 42
Фарнабаз 202-203
Фемистокл 203-204, 206-207
Феодорит Кирский 290
Феокрит 282
Ферекид 153, 199, 245-246, 250-252,
261,293
Ферон 255
Филаиды 250, 293
Филай 250
Филипп Македонский 271
Филокипр 211, 253
Филохор 254, 276, 286
Фирдоуси 195
Фотий 236, 289
Фравартиш 141, 148; см. также Фраорт
Фрай Р. 150
Фраорт 141, 145-152, 174, 176-179,
187-188; см. также Фравартиш
Фрасибул, тиран милетский 160, 164
Фринон 162-163
Фритц, фон 287
Фукидид 203, 207, 246, 252, 258, 261-
265, 271-275, 279, 282, 284, 289,
291-292
Халди, Халдиа (божество) 30-33
Харет Митиленский 129
ХарматгаЯ. 124
Харон 233
Харон из Лампсака 153, 155, 190-192,
198, 204, 244-245, 253, 270, 277-
282, 288-289, 292-293
Хелм П. 142, 151, 169, 177
Хлопин И.Н. 40, 82-83, 85-86
Хрисида, жрица 275
Ху-Тешуб см. Баг-Тешуб
Хшатрита 149
Цадок Р. 34-35
Цензорин 285
Цицерон 172
Чайльд Г. 45
Чишпиш 137-138
Шамаш-шум-укин (Шамашшумукин)
149, 178,228
Шамши-Адад I 48
Шам ши-Ад ад V 134
Шахермейер Ф. 216
Шеффер В. 279, 281
ШишоваИ.А. 192
Шмитт Р. 203, 206
Штейн Г. 150, 269
Штрасбургер Г. 261
Штрек М. 26
Эант 250
Эврисфен 276/
Эвфам 256
Эйлере В. 27
Эль-Амин 27
Энесий 275
Эратосфен 162, 257-259, 270-272, 276,
286, 290
Эримена 185
Эфор 162,165,254,270-272,275-276,289
Юсти Ф. 27
Юстин 173, 190, 195-198, 251
Якоби Ф. 249-250, 253, 261, 279-280,
287, 292
Якобсон Г. 71-73, ПО
Якуби 109
ЯнгТ.К. 37,39,42-44, 51,53-55,93, 142
Указатель географических названий
Азербайджан 183
Иранский 24, 29, 51, 55, 58-59
Азия 144-148, 153-155, 168, 172—
173, 176, 178, 180, 182-183, 188-
189, 200-201, 237, 266-267, 270,
282
«Верхняя» 144, 146, 153, 155-
156, 168, 177, 187, 189
Западная 102
Малая см. Малая Азия.
«НижИяя» 144, 146, 155-156, 168,
177, 187
Передняя см. Передняя Азия
Средняя см. Средняя Азия
Центральная 114
Акрагант 255
Алабрия 11, 55
Александрия 258
Алтын-депе 84, 115
Амударья 115
Амюргий 268
Анатолия Восточная 43, 87
Анау 41, 91, 96, 100, 297
Андия 35-36
Антавдр 184
Аншан 137
Аравийское море 104
Аразиаш («Область Речки», к западу от
Мидии) 27
Аральское море (Арал) 83
Арбела 240
Арголида 275
Аргос 201, 261, 274-275, 277, 292-293,
300
Ария 267
Армения 24, 29, 241
Армянское нагорье 18-19, 21, 31, 33,
298
Артея 267-268
Аршакидская держава 123
Аскалон 181
Ассирия, Ассирийская держава (цар¬
ство) 5, 10, 13, 21, 24, 29, 55-56, 64,
132, 137-138, 144-147, 149, 154-
156, 175, 178-182, 186, 244, 256,
265-266, 274, 282
Аттика 249, 252, 260, 286
Афганистан 40-41, 44, 61, 84, 94-95,
101-102, 104, 106-115, 119
Северный 89, 94-95, 97, 101, 105,
114-115, 117-118
Юго-Восточный 96
Южный 100
Афины 161, 163, 191, 193, 200, 202,
205-206, 210-212, 219-221, 223,
249-252, 257-259, 264, 267, 275-
276, 292-293
Афрасиаб, городище 108
Ахар 58
Ахеменидская держава (государство) 5,
10, 15, 17, 43, 124, 137, 194, 203-
204, 244, 269
Ахиллей 161
Ашшур 48
Бактрия 94, 100, 102-103, 106-107,
109, 111, 114, 131, 268; см. также
Бахлика
Южная 94
Балканы 66
Банну см. Варну
Бахлика 107; см. также Бактрия
22 Зак. 104
329
Бастам 184, 186
Белуджистан 40
Северо-Восточный 96, 119
Бит-Багайа 28
Бит-Раматуа 28
Ближний Восток 3, 18, 64-65, 67-68,
114, 116, 123, 187
(Большая) Соляная пустыня 134; см.
также Дешти-Кевир
Борисфен 290
Бушту (Пушту) 133
Вавилон 228, 269
Вавилония (Вавилонское царство) 12,
34, 64, 145-146, 185
Ван, оз. 6, 29
Варка 45
Варну 108
Внутренней Замуа море 56-57; см.
также Урмия, оз.
Волга 85, 95, 108
Восток 3, 10, 15, 22, 113, 123, 126, 144,
154, 190,249,265,283,295
Ближний см. Ближний Восток
Средний см. Средний Восток
Газа 65
Галис, р. (совр.Кызыл-Ирмак) 144, 146,
155,243
Г анг 104
Г андхара 96
Геллеспонт, пролив (совр. Дарданеллы)
161,203
Герат 101
Герируд 100; см. также Теджен
Гильзан 11, 55
Гиндукуш, г. 100, 102
Гиркания (Горган) 90
Гиссар 39, 41, 45, 50-51, 84, 90-92, 94-
95, 97-99, 101-102, 111-112
Гиян 48, 52
Горган 41, 44-45,47, 50-51, 84-85, 88, 90-
92,94-95,97-99,101-102,112,115
Греко-Бактрия, Греко-Бактрийское цар¬
ство 106
Греция 5, 145, 159-160, 212, 249-250,
267, 286
Гутиум 149; см также Мидия
Дамган 39, 88
Даскилея, Даскилейское наместниче¬
ство (Фригия у Геллеспонта) 203-
204
Дашлы 94, 101, 115, 118-119
Двуречье 11, 36, 45; см. также Месо¬
потамия
Дельфы 159, 163-164, 167, 220, 226-
227, 233, 236, 276, 296
Демавенд, г. 13
Дешти-Кевир, пустыня 104; см. также
Большая Соляная пустыня
Джаркент 108
Джармо 46
Динха-тепе 48, 53
Дрангиана 101
Дунай 104
Дур-Шаррукин 26
Евразия 79
Европа 66-69, 84, 93, 100, 106, 109-
111, 146, 182-183, 200-201
Вбсточная 81, 98
Центральная 83
Юго-Восточная 95, 98, 102-103
Египет 180-182, 201, 205, 211-215,
218, 223, 228, 235, 238, 244, 263
Загр 12, 18-19, 46, 48, 53-54, 143
иракский 46
Закавказье 51, 123
Восточное 121
Замуа 56-57, 299
Внутренняя 56-57
Запад 123
Зауралье 66, 83-84; см. также Урал
Зерибор, оз. 56
Зивийе 147, 183
Ида 55-57
Имирлер 184
Инд, р. 92, 101, 107
Индия 41, 44, 60-61, 81-82, 86, 95-96,
98, 100-102, 106-107, 111-112,
116, 121, 123
Северо-Западная 86
Индостан 4, 89, 102, 112, 117, 120
Ирак 48, 143
330
Иран 3-8, 10-13, 15, 17-26, 28-29, 33,
35-37, 39-44, 46-51, 53-57. 59, 61,
69, 84-85, 87-88, 91-95, 99-103,
105, 111-113, 115, 121, 123-124,
126, 128, 130-132, 135-136, 143-
145, 147-148, 154, 169, 175, 182,
186-188, 190-191, 193, 195, 203,
206, 209, 245, 295, 297-298, 301
Восточный 140
Западный 6, 8, 11-12, 15, 22-25,
36- 37, 43, 51, 54, 59, 75, 79,
81, 91, 95, 104, 113-115, 119,
121-123, 130-132, 134-135,
137, 139-140, 143,299
Северный 43
Северо-Восточный 44, 50, 90,
94-97, 100-102, 104-105, 112,
115
Северо-Западный 8, И, 13, 21,
37- 39, 47, 49-50, 55, 57-58,
87, 142
Центрально-Северный 39, 50-51,
58
Центральный 88
Юго-Западный 19, 137
Южный 81
Иранское нагорье (Иранское плоско¬
горье, Иранское плато) 12, 18, 40,
43, 49, 51, 61, 72, 79, 82, 86, 89, 91-
94, 103, 105-106, 111, 114, 118,
122, 131-132, 298
Италия 274
Иудея 181
Кавказ 23-25, 40, 43, 51-52, 93, 102-
ЮЗ, 121,298-299
Южный 87
Кавн 228
Кадар, р. 37
Казахстан 90
Кале Нахар 58
Калху (Нимруд) 26, 32
Каппадокия 183
Кармир-Блур 184-186
Каспийское море (Каспий) 82-83, 88,
90, 95-96, 98, 121
Кашан 39
Керкира, о-в 215, 219
22*
Керман 46
Кипр 203,211-212, 223,253
Кирена 256
Киркук 143
Китай 81
Книд, город 244, 282
Колофон 230, 244
Колхида 201
Коммагена 33
Копетдаг 90, 95, 97, 99
Коринф, Коринфское государство 159,
163-164, 167
Красное море 201, 269
Ксанф 228
Кумы 244
Кура, р. 183
Курам, р. 108
Курдистан 19
Кучук-тепа 100
Лакедемон 275, 292-293; см. также
Спарта
Лампсак 155, 191, 198, 204, 245, 253,
270, 277-278, 280-282, 292
Лесбос 253, 275, 285, 292
Либлиуни 57^-59
Лидия, Лидийское царство 5, 8, 144—
146, 155-159, 163-164, 167-168,
172-173, 188, 206-207, 212-215,
218-219, 224, 226, 228, 230-231,
234, 237-238, 240-244, 254, 256-
257, 259, 274, 280
Ликия 241
Луристан 12, 19-20, 48
Мадай 38; см. также Мидия
Малая Азия 18, 33, 95, 99, 144, 146, 172,
178, 180, 183-184, 191, 202-204,
206-207, 209, 228-229, 231, 244, 281
Малый Заб, р. 57
Мана, Манейское (Маннейское) цар¬
ство 7, 10-11, 15, 17, 29-30, 35-36,
55, 57, 59, 174, 182, 185-186
Мараканда 108
Марафон 264
Маргиана94, 101
Месопотамия 19; см. также Двуречье
Северная 19, 52-53, 87
331
Месу/Миси (область Манейского цар¬
ства) 36, 174
Мидия, Миднйское царство (держава,
государство) 4-6, £-10, 13, 15, 17,
23-24, 26-28, 43, 123-126, 128-
130, 132-139, 141-155, 169, 171-
180, 182, 185-190, 193-195, 202,
206, 209, 256, 267, 274, 295-296,
29^-300
Милет 164, 292
Мисия 231
Митанни, Мнтаннийское царство 48-
49,51-52,64
Митилена 161, 191, 222
Мундигак 84, 96, 115
Мунджан 109
Мургаб 95
Мусасир 29-34
Мхер-Капуси 30, 32
Нам аз га (НаМазга-депе) 41, 91-92, 95-
97, 99—101, 111, 113-115, 118-119,
122, 297-298
Нимруд см. Калху.
Нимруд-даг, г. 33
Ниневия 31, 138, 146-147, 154, 172—
173, 178-179, 228
Нововавилонское царство 10, 240, 242
Новокумаксрий могильник (близ Орска)
66
Нузи 143
Опис 242
Орск 66
Пакистан 934*4, 96
Северный 97
Северо-Западный 96
Пактол, р. 226
Палестина НЮ-181
Памир 110
Парос, о-в 159
Парс 130, 137
Парса 130
Парсава 130-134, 299
Парсамаш 74, 130—133
Парсу 242
Парсуа 35-36, 38, 52, 54-55, 57, 299
Парсу а(ш) 130
Парсумаш 130, 132-133
Парсиа, город 131
Парсиана, город 131
Парфия, Парфянская держава 17, 101,
105-106, 121, 131
Пафлагония 183
Пелопоннес 270-271
Пенджаб 108
Передняя Азия 18-22, 36, 43, 47, 50,
64-67, 69, 71, 78, 81, 87-88, 95, 98-
99, 103, 111, 114, 121, 123, 126,
144-145, 148, 179, 187-188, 190,
244, 299-300; см. также Передний
Восток
Передний Восток 187
Перинф 271
Персеполь 17, 124, 126, 129
Персида 145, 196, 299
Персия, Персидское царство (государ¬
ство) 146, 186, 190-193, 195, 206,
209, 242, 244-245, 247, 253, 268,
270, 281
Пирак 96
Платеи 263
Поволжье 65, 83,98, 109, 111, 121
Понт (царство) 183
Предкавказье 109
Приаралье Южное 85
Придонье 109
Приена 161, 222
Прикаспий 85, 131
Восточный 78, 121
Юго-Восточный 87-89, 102
Прикубанье Южное 78
Приурмийский район 11, 13, 54, 57
Причерноморье Северное 66, 78, 81,
83, 109, 192, 249, 290
Проконнес 254
Пропонтида (Мраморное море) 203, 204
Пулуади 57-59
Пушту 133
Пяцджикент 108
Рим 272
Рипейские горы 254, 290-291
Сакасена (Сака-Шайана/Шакашен) 183
332
Саламин, о-в. 263, 289
Самария 181
Самарканд 108
Самос, о-в. 215-218
Сапалли(тепа) 100-101, 105, 115
Сапарда 175
Сарды 157-159, 161, 165, 167, 207, 211,
214-215, 217-220, 222, 224, 226-
228, 230-243, 254, 296
Сасанадская держава (царство) 17, 123,
194
Сват 94, 96-97
Секиндель 58
Сенендедж 54, 132
Сиалк, Тепе-Сиалк 39-41, 51, 84
Сибирь Юго-Западная 81
Сибирь Южная 85
Сигей 161,221,296
Синопа 148
Синташта, могильник 66
Сирия 19,33,48, 174, 180-181
Сицилия 258
Скифия 144, 185, 186, 192, 244-245,
254, 283,290-291,295
Согд 108
Солы 211, 253
Спарта 253-254, 258, 264, 271, 275-
276, 278-279, 292; см. также Лаке¬
демон
Средиземное море 201
Средиземноморье Восточное 67, ISO-
182
Среднеазиатское междуречье 85
Средний Восток 3, 45, 114, 116
Средняя Азия 24-25, 40-42, 44, 61, 69,
78-79, 82-87, 90, 92-94, 96-97,
100-109, 111-115, 117-119, 122-
123, 297-299
Стримон, р. 228
Судак 108
Сузы 128
Сулдуз, долина 37
Сулеймание 57, 299
Сурх Котал 94
Таджикистан Южный 96-97
Тали Иблис 46
Тахирбай 101
Ташкент 108
Тегеран 13, 88
Теджен 100; см. также Герйруд
Тигр, р. 240, 242
Тилля-тепе 94, 96
Троя 270-271, 286
Туран 194
Туренг-тепе 44-45, 47, 84, 92, 99,
115
Туркестан Восточный 108-109
Туркменистан (Туркмения) 85, 88, 91,
95, 100-102, 115, 121
Южный 41, 84, 90-91, 94-95,
105, 112
Турция 44, 48, 51
Восточная 187
Узбекистан 41, 101-102
Южный 100, 115
Урал, район 69, 83-84, 111
Уральские горы 98
Урарту, Урартское царство (держава)
6-7, 10, 13, 29, 31, 33, 36, 55, 57,
59, 132, 183-187, 241
Урмия, оз. 11, 29, 37, 43-44, 48, 52, 54,
56-57, 130, 132, 299; см. также
Внутренней Замуа море
У рук (совр. Варка) 45
Ушинара 108
Фарс 13, 126, 130, 137, 299; см. также
Парс
Фивы (беотийские) 286
Финикия 201
Фракийское море 228
Фригия 193, 203
Великая 203
Малая 203
Фурии 285
Хабур 52
Хамадан 37, 52, 139
ХаматЗб, 174
Харран 146, 170
Хасанлу 11, 37-38, 43-44, 48, 50,-54,
56-59
Херсонес Фракийский 250
Хорасан 96, 100-101, 104-105, 119
333
Иранский 88-90, 94, 101, 104—
105, 118
Хузистанская низменность 11
Хурвин 44, 51
Черное море 66, 76, 103
Шах-тепе (Шахтепе) 84
Шумер 47
Шуприя 29
Эвбея 264
Эгеида 203
Эйон 228
Экбатаны 139
Элам 11-13, 19, 45, 47, 131-133, 135,
137-138, 179, 299
Элида 277, 293
Эллада 200-201, 203, 222, 267 ; см.
также Греция.
Эллипи 10-12, 17, 30, 55, 133
Яз 96
Яркенд 108
Указатель этнических названий
«авестийцы» 101, 113, 115, 118
агафирсы 251
азербайджанцы 18
аккадцы северные 48
аккадцы-ассирийцы 48
алазоны 290; см. также апизоны
ализоны 290; см. также алазоны
амадоки 283
амореи 48
амюргии 268, 283, 291; см. также саки
амюргийские, скифы-амюргии,
саки хаумаварга
арабы 17
арии 22, 40-41, 43-44, 47, 51-52, 60-
62, 64-65, 69, 73, 78, 81-85, 87-88,
90-93, 97-99, 101-102, 110, 112-
113, 115-117, 119-121,297-298
арии (согласно Геродоту, прежнее на¬
звание мидян)200, 267-268
армянские племена 15
артеи 267-268
ассирийцы 13, 29, 32, 36, 57, 132, 137,
142, 145, 147, 153-156, 158, 174—
176, 178, 182, 228, 266, 269, 300
атропатенцы 18
афганцы 106, 108, 132; см. также
паштуны
афиняне 161, 163, 205, 211, 219, 221,
224, 250, 260, 263-264, 296
бахтиары 17
белуджи 17
вавилоняне 147, 182, 228,242
ведийские (ведические) (ицдо)арии,
ведийцыб!, 113, 116-117, 120
византийцы 277
восточные иранцы (восточноиранские
племена и т.п.) 86, 88-89, 91, 93,
96, 98, 102, 104, 106, 109, 113, 119,
122
гелы (совр. гиляицы) 18; см. также
кадусии
гилянцы 17-18; см. также гелы
гипербореи 227, 229, 231-232, 239,
290-291
гирканцы 89
греки 148, 154, 166, 190-193, 197, 200,
202, 204-206, 208, 224, 228, 230,
236, 245 , 251-252, 254, 257, 260,
263, 266, 272, 280; см. также
эллины
дасы 78
дарды 93
дорийцы 270-271
дравиды 41; см. также протодравиды
«древнеевропейцы» 83, 110
западные иранцы (западноиранские
племена и т.п.) 4, 8, 16, 18, 22, 24,
38, 42, 45, 51-52, 89, 93, 102, 112-
113, 121-122, 126, 135, 208, 298-
299
индийцы 89, 98
индоарии (ицдо-арии, индоарийское
население и т.п.) 42, 44, 51, 60-61,
63-64, 76, 80, 84, 86, 88-89, 91, 93-
102, 111-113, 116, 120, 297-298;
см. также протоиндоарии
335
индоевропейцы (индоевропейские
группы, племена индоевропейского
происхождения и т.п.) 43-45, 47,
51-52, 69, 83-84, 87, 89-91, 93, 96-
98, 102
индоиранцы (индо-иранцы, индоиран¬
ские племена и т.п.) 8, 15-16, 22,
37, 41-44, 49-50, 59-61, 64, 67-69,
73, 78, 80, 82-83, 86-90, 92-94, 97-
104, 111-112, 114-117, 119,297-
298
ионяне 207
иранцы (иранские племена, ирано¬
язычное население, древнеиранские
народы и т.п.) 3, 8, 12, 14-26, 29-31,
35-44, 47, 49-56, 59-61, 63-64, 69,
71-72, 76, 78, 80-82, 84, 86, 89-90,
93-94, 98, 100-102, 110-115, 118-
123, 126, 130, 132-135, Г37, 139,
141, 188, 201-202, 208, 210, 297-299
исседоны 254; см. также эсседоны
кавнии 228
кадусии (гелы, совр. гилянцы) 18
каллипиды 290-291
карийцы 228
кармании (кирманцы) 17-18
касситы 12, 19
кашкайцы 18
кефены 266-267; см. также халдеи
киммерийцы 107, 178-181, 183-184,
187, 296
кирманцы см. кармании
киртии 18, 21
коринфяне 159, 164, 215-216, 219
курды 17-19, 22
кутии 12, 47
лампсакены 277-279
лидийцы (лидяне) 172, 178, 183, 208,
220, 231,235-236, 243, 245
ликийцы 228
лулубеи (население лулубейского про¬
исхождения) 12, 47-48, 57
луры 17, 19
мазандеранцы 17
маннеи (манеи) 55, 182
марафии 129
марды 18, 21
массагеты 235
меоты 283
мидяне (мидийцы, мидийские племена)
5, 13, 17-18, 23, 38-39, 43^14, 54-
55, 93, 104, 113, 124-125, 130, 134,
138-139, 142, 144-149, 151, 154-
155, 157, 170, 172-173, 177-180,
183, 185-189, 192-193, 195, 200-
202, 206, 209, 214, 228, 230, 267-
268, 300
милетцы 164
мисяне 231
митаннийцы 49
митиленцы 161-163, 296
монголы 17, 108
мунджанцы 105-109
«народы у моря» или «на море» 203-
204, 206
парны 105
парсиеты 132
парсии 132
парфяне 17-18, 89, 123, 203-204
пасаргады 129
паштуны 105-107, 109, 132; см. также
афганцы
переднеазиатские арии 44, 47-48, 52,
62,71,79, 95
персы (персидские племена и т.п.) 8, 10,
12, 17-18, 23, 38-39, 43, 52, 80, 93,
104, 113, 115, 123-126, 128-133,
135, 137-138, 145-146, 154-155,
170, 179, 183, 192-193, 195, 196,
198-202, 205-209, 213-214, 223,
226-231, 235-240, 243-245, 251,
257, 259, 263-264, 266-268, 291
прабактрийцы 109
протодравиды (протодравидийское
население, население,говорящее на
протодравидийских языках и т.п.)
42, 84, 115
протоиндоарйи (лротоиндоарийское
население) 70-71, 82, 111, 114
сагартии 21
336
сакесины 183
саки 105-107, 183, 268, 283, 291; см.
также скифы
саки амюргийские 268, 283, 291; см.
также амюргии, скифы-амюргии,
саки хаумаварга
саки хаумаварга 107, 268, 283; см.
также амюргии, скифы-амюргии,
саки амюргийские
самосцы 216, 219
сарматы 103
семиты (семитоязычные племена, се¬
митоязычное население и т.п.) 19, 48
сикулы 274
синды 78, 283
скифы 5-6, 61, 80, 103, 107, 125, 145-
149, 153, 172-173, 176-184, 186-
187, 192, 222, 250-254, 268, 283;
см. также саки
скифы-алазоны 290
скифы-амюргии 107; см. также амюр¬
гии, саки амюргийские, саки хаума¬
варга
спартанцы 215-218, 260
талыши 17
тохары 82-83
туркмены 18
тюрки 17
умман-манда 146-147
урарты 13, 32, 58, 132, 185
финикийцы 201, 269
финноугры (финно-угры) 69, 71-73. 98,
298
фракийцы 5
халдеи 267-269
хетты (хеттские племена) 15, 64
хорасмии 203-204
хурриты'12, 44, 48-49, 52, 64, 95
эламиты 41, 84, 115, 300
эллины (эллинские народы) 159, 199-
201, 207-209, 245-247, 284; см.
также греки
эсседоны 254; см. также исседоны
юэчжи 106
Послесловие
(от редактора)
Предлагаемая вниманию читателей книга принадлежит перу замеча¬
тельного ученого и необычайно яркого человека — Эдвина Арвидовича
Грантовского (1932—1995).
Над проблемами, связанными с происхождением и древнейшей исто¬
рией ираноязычных народов, Э.А.Грантовский работал на протяжении
всей своей жизни в науке. Первый вариант данной книги был завершен
еще в конце 80-х годов, но исключительная научная требовательность
заставляла автора постоянно возвращаться к работе над ней и по существу
заново переписывать уже готовый текст. Эту работу он продолжал до
последних дней жизни и так и не считал завершенной, однако и в том
виде, в котором рукопись приходит к читателю, в ней в полной мере про¬
являются особенности исследовательского метода ее автора. Э.А.Гран¬
товский был необычайно эрудированным, предельно увлеченным и одно¬
временно в высшей степени скрупулезным, влюбленным в сам процесс
научного поиска исследователем. Он в равной мере профессионально и
свободно оперировал письменными источниками, археологическими,
этнографическими и фольклорными материалами, данными лингвистики.
Иногда его выводы оказывались воистину провидческими: гипотетически
воссозданные им черты культурного облика арийских племен (в частно¬
сти, наличие у них боевых колесниц) позже получили блестящее подтвер¬
ждение при раскопках Синташтинского могильника.
Увы, подготовка рукописи к печати выпала на долю друзей и коллег
Эдвина Арвидовича. Сложную и трудоемкую задачу составления указате¬
лей взяла на себя супруга автора М.В.Грантовская. Большую работу над
текстом проделали А.Н.Бадер, М.А.Дандамаев, К.Д.Никольская, М.Н.По-
гребова, Д.С.Раевский, Аллан Лосон (Allan Lawson), взявший на себя труд
отредактировать английский текст резюме, сотрудники издательства
«Восточная литература», но ответственность за возможные неточности
несет только автор этих строк.
Грустно, что эту книгу, публикация которой стала возможной благода¬
ря финансовой поддержке Российского гуманитарного научного фонда, не
увидит ее автор. Остается утешаться лишь тем, что она, как и любая рабо¬
та Э.А.Грантовского, без сомнения станет событием в научном мире.
С.В.Куланда
338
Summary
The book Iran and the Iranians before the Achaemenids: Major Controver¬
sies and Chronological Issues, a posthumous work by Edwin Grantovsky
(1932-1995), deals with the history of Iranian speakers from Indo-Iranian times
to the emergence of the Achaemenid empire.This work was not intended, how¬
ever, as a detailed account of historical events, but merely as an attempt to
elaborate an unbiased approach to the history of Iran and the Iranians in the
epoch prior to the emergence of written evidence in Old Persian.
Owing to the specific character of sources for the study of the early history
of Iranian speakers, one is bound to deal with subjects and issues, which at first
glance have nothing to do with the main area of interest.treated in the book,
e.g., the historical phonology of the Iranian languages, the formation of classical
historiography, etc. Though these subjects may be alien to standard works on
Iranian history, they cannot be neglected. No conclusions reached in adjacent
branches of scholarship can be accepted without a careful testing of the argu¬
mentation employed. On the other hand, properly evaluated Indo-Iranian and
early Iranian material can throw light not only on the later Achaemenian and
Sassanian institutions but also on the history of other nations, e.g., the five
Scythian royal servants (the Gepanovteq of Herodotus) have their counterparts
at Iranian courts.
Analysis of the Indo-Iranian word-stock as well as of later traditions, both
Iranian and Indian, enables the author to sketch a common Indo-Iranian culture.
Indo-Iranian speakers were cattle breeders of the steppe type acquainted with
agriculture. They had neither temples nor stone buildings and used only hand¬
made pottery. They did not ride horses, yet had horse-drawn war chariots
(*ratha) and their aristocracy bore the name of *rathaistar, i.e., “mounting a
chariot”. Judging from figurative and archaeological records, light horse-drawn
chariots made their appearance in the 18-17th century B.C. The latter fact gives
us the terminus post quem of the split of lndo-Iranians or Aryans into the Irani¬
ans and Indo-Aryans. Thus, the Iranians simply could not be the bearers of the
proto-urban cultures of the Middle East which emerged much earlier. On the
contrary, Bronze Age steppe cultures stretching from the North Pontic area to
the Volga-Ural region, where the excavations of burial complexes have yielded
hecatombs of horses and cattle as well as remnants of chariots, fully correspond
339
to the characteristics of Proto-Aryan culture. Moreover, Indo-Iranian loan¬
words in Finno-Ugric languages (attempts to dispute the fact have been futile)
prove that the Indo-Iranian homeland lay in the northern part of the Eurasian
steppes, on the edge of the taiga inhabited by the Finno-Ugrians. Thus, both the
Iranians and Indo-Aryans came to their present-day areas from the North. This
fact is yet another convincing argument against the theories of their spread north
from the area of the Gorgan-Hissar culture.
The above-mentioned characteristic traits of Aryan culture are also incom¬
patible with the south Central Asian culture prior to the so-called “epoch of
Barbarian occupation”, when this area saw a wide spread of hand-made pottery
and the formation of a new ethno-cultural type due to the assimilation of the
autochtons by the newcomers, most probably the Eastern Iranians.
The archaeological record enables one to trace certain stages of this process.
Steppe pottery can be found both in the northern periphery of the agricultural
area and at the settlements of the Namazga VI period. Moreover, burials and
sites of the steppe people with hand-made pottery are widespread in the same
area. Given the easy adoption of Middle-Eastern material culture by the Irani¬
ans, one can hardly expect more striking examples of their penetration into
south Central Asia. Iranian immigration attested by the said archaeological finds
can be dated to the late 2nd or early 1st millennium B.C. and is likely to be
connected with the migrations of certain Aryan tribes, including the ancestors of
the Iranians who inhabited the eastern Iranian plateau and south Central Asia in
the early half of the 1st millennium B.C.
At the same time, the analysis of Iranian proper names mentioned in cunei¬
form records suggests Western Iranian migration via the Caucasus into present-
day Iran. Iranian speakers inhabited the north-west angle of Iran and the adja¬
cent areas as early as the 9th-8th centuries B.C. and their penetration there must
have taken place in the 11th-10th centuries. Moreover, cuneiform records point
to the south-eastward migration of the Iranians. Thus, the ethnic name of the
Persians can be seen in the name of the country of Parsua, known from Assyrian
records as early as the mid-9th century B.C. and located near the present-day
Iranian-Iraqi border. Urartian inscriptions of the 9th century mention the coun¬
try of Parsua near the southern bank of Lake Urmiya; at the same time the
country on the north-west border of Elam bore the name of Parsua. Texts of the
7th century B.C. mention the Persians under the name of Parsava while de¬
scribing the events having taken place north and north-east of Elam; approxi¬
mately at the same time or somewhat later they also inhabited the areas further
south-east, in would-be ancient Persia, present-day Fars. Thus, cuneiform rec¬
ords by no means disprove the theory of the Caucasian route of the Western
Iranians, which can also be traced through horse burials and certain elements of
the horse harness. However, the dissimilarity between the archaeological ves¬
tiges of Iranian migrations encountered in the Middle East, where no sites with
steppe pottery have been found, and in Central Asia still awaits explanation.
340
The rise of Media, the first empire of the Iranians, is documented not only
by cuneiform, but also by classical records. Their interpretation, however, is
open to question. This is particularly true for Median chronology. Modem
scholars tend to accept the dates of Median kings recorded by Herodotus at
their face value while being doubtful about other details of his narrative. Analy¬
sis of the Greek historiographic tradition led the present author to the opposite
conclusion; he holds that Herodotus’ (and Polyaen’s) account of Deioces* as¬
cension to the throne and the genealogy of his descendants is reliable, while his
chronological data are somewhat arbitrary. This fact is related to the genesis of
Greek chronology, which invariably comprised the following stages: 1) compi¬
lation of genealogies including both mythological and real personages with gen¬
erations named or merely numbered; 2) calculation of the numerical values of
these data based on the durations of the generations, e.g., a quarter or a third of
a century, forty years, etc; the elaboration of an absolute chronology through the
juxtaposition of the said calculations with lists of eponyms, e.g., of Athenian
archons, Hera’s priestesses in Argos, Olympic winners, etc. This last stage was
not present in certain historiographic schools of thought, including that of
Herodotus, who, moreover, tended to blindly accept the chronological calcula¬
tions of his predecessors. Therefore the dating of events described by classical
authors, first and foremost by Herodotus, should be based on a comparison of
their narrative tradition with the accounts of cuneiform texts rather than on their
direct chronological information. The author’s attempt at such a comparison
enables one to revise a number of generally accepted dates, e.g., that of the
Scythian domination in Western Asia, the so-called “long chronology” of Me¬
dia, etc. The analysis of the classical tradition also reveals a number of deeply
rooted errors shared by the majority of modem scholars, e.g., the view that
Croesus, the vanquished king of Lydia, was taken prisoner by the Persians and
for many years served as an adviser to Cyrus the Great, who spared his life.
The author refutes the widely accepted view that Herodotus’ work was
based primarily on the oral information he had collected himself; that he had
been the first to relate many subjects taken up by later authors and to apply
critical evaluation to his material, hence his appellation “the father of history”.
However, works by Dionysius of Miletus, Charon of Lampsacus and Hellanicus
dealing with the same aspects of Asian history had been written before that of
Herodotus. Information on Oriental monarchies and the Scythians was provided
by Hecataeus, Pherecydes, et al. The existence of a pre-Herodotean historical
tradition can be confirmed by the fact that authors of the Hellenistic and Roman
epochs offer some data on Median, Lydian, and Scythian history independent of
those recorded by Herodotus. There is compelling evidence that Herodotus
adopted certain passages from the works of his predecessors, which led to in¬
consistencies in his narration that modem scholars, proceeding from the as¬
sumption of the integrity of Herodotus’ work, try to avoid by arbitrarily altering
the original text. For example, the mention of the Chaldaeans among the army
341
contingents of Xerxes (VII. 63), probably borrowed from Hellanicus and being
at variance with their description as Babylonian priests in 1.181-183, has been
treated as an interpolation and excluded from a number of editions and transla¬
tions for the sake of uniformity. The author’s approach to the classical historical
tradition enables him to verify information going back to the pre-Herodotean
tradition and is therefore of primary import not only for Iranian but also for
Mediterranean and Near Eastern history.
While studying Median history, one cannot do without the so-called
“Median language”. It is believed that Old Persian contains a large number of
Median loan-words going back to a non-Persian dialect. This hypothesis was
formulated primarily on the basis of the rendition of Iranian words in Assyrian
and Elamite documents. The Assyrians, who were in contact with the Medians,
supposedly embraced Iranian words under their “north-western”, resp. Median
guise, while the Elamites, who neighboured the Persians, allegedly recorded the
“south-western”, or “truly Persian” form. Yet, an unbiased analysis shows that
both Assyrian and Elamite records reflect the two norms interchangeably, thus
undermining the arguments in favour of the aforementioned hypothesis. Moreo¬
ver, a number of allegedly Median phonetic traits, not at all characteristic of
modem dialects spoken in the territory of ancient Media, are widespread in
Fars, the core area of ancient Persia. Finally, judging from the Avestan material
and Iranian proper names as recorded in cuneiform documents since the 9th
century and the Avestan material, Iranian languages had been subject to inter-
dialectal merging long before the rise of Media. Thus, one can hardly consider
the so-called “north-western” words to be Median and use them to reconstruct
the Median socio-political institutions. This comparison of classical accounts
with Iranian, primarily Avestan, traditions can be much more helpful for the
reconstruction of the genesis of Median statecraft.
The late Edwin Grantovsky was masterfully at home with all kinds of his¬
torical material, from the archaeological record to the works of classical histo¬
riographers. This synthetic study of heterogeneous sources has enabled him to
reveal wide-spread errors and pave the way for future studies of early Iranian
history.
Содержание
Предисловие 3
Место доахеменидской эпохи в истории Ирана и источники
для ее изучения 10
Проникновение ираноязычных племен на территорию Ирана 17
«Серая керамика» и индоиранцы 37
«Серая керамика» в Западном Иране: 37
Хозяйственно-культурный тип и прародина индоиранцев 60
Проблемы археологической идентификации восточных иранцев и
ицдоариев 91
Методы изучения политической истории и общественных
институтов Мидийского царства 123
К оценке сведений Геродота и других античных авторов по истории
и хронологии VII—VI вв. до н.э. (предшественники и источники
Геродота) 189
Заключение 297
Список сокращений 302
Цитированная литература 304
Указатель имен 322
Указатель географических названий 329
Указатель этнических названий 335
Послесловие (от редактора) 338
Summary 339
ПЕРЕДНЯЯ АЗИЯ В ПЕРВОЙ ПОЛОВИНЕ I тыс. до н.э.
МИДИЯ
Державы (в границах 1-ой пол. VI в. до н.э.)
УРАРТУ
Царства
АРЕЙА
Прочие страны
О
Города
Д
Археологические памятники
"^(3^ ^03 Урмия)
ZE-M-H-O^E'-
Харран 4.
- ' <3,
- ,
. 1РУ Ч 1А #
.„Ашшур^*' V
_ч '
—Q-f —^/=—. - ^V-^/ч *
М—ГСидонл^ Дамаск _/>\ —1 Г %
mi ° . \/ V л*
©
f Иерусалим
./ .
(ЛИВИЙСКАЯ ПУСТЫНЯ)
11 а?
/ t*i Щ
» А
{ ^
1 ’-n
/$
V
\
I ^ Ц
\ о о
1
\ т* 1
\ ^ Ё
\
/
ш
) Фивы
/
250
500 км
=1
I